«Девочка по имени Аме»

Аршинова Анна Девочка по имени Амэ

Пролог

Болезнь и исцеление — в каждом сердце.

Смерть и спасение — в каждой руке.

Орсон Скотт Кард

15 день месяца Кролика 474 год Одиннадцатого исхода

Ие-но футана, страна Поднебесная, Нара;

Особняк Сарумэ

'Церемония! Сегодня будет Церемония!' — засуетились тени на потолке.

С наступлением темноты они начинали шебуршиться в углах, бегать по стенам и шептаться. А шептались они о событиях прошедшего дня, подслушанных у людей. Амэ давно понял, что тени не обладают собственным разумом, они лишь копируют чужие слова, а потом по цепочке передают друг другу.

Сегодня тени были особенно возбуждены. Так бывало только в канун Канто Мацури(1), когда городские жители готовились к главному зрелищу года — Церемонии. Именно на ней будут зачитаны списки будущих первокурсников Академии Аши. Все семнадцатилетние подростки и их родители с нетерпением ждали этого момента. И хотя ежегодно в их городе на фестивале Канто было около сотни подростков подходящего возраста, поступало только двое-трое. Никто не знал, по каким критериям ведется отбор, и порой результаты Церемонии оказывались неожиданными. Для того чтобы поступить в Академию Воинов-Теней Аши не нужно было ни денег, ни положения в обществе. Сын простого крестьянина и Наследный принц имели равные шансы. А еще все знали, что Академия Аши неподкупна.

Амэ тоже с нетерпением ждал начала Канто Мацури и то и дело косился в сторону окна, стараясь зорким взглядом не пропустить момент, когда небо на востоке заиграет ярко-зелеными всполохами — активируются барьеры. Но нет, небо по-прежнему сохраняло свой бархатный темно-синий цвет, только иногда в нем сверкали яркие огни орбитальных спутников, которые специально собирались над городом для создания барьеров.

В этом году Амэ исполнилось восемь лет, и он с детским возбуждением ждал ярких впечатлений и сгорал от нетерпения увидеть показательные выступления Воинов-Теней Аши, когда на свободу будет выпущена неукротимая Сейкатсу(2). А еще ему очень хотелось встретится со страшим братом. В прошлом году Акито поступил в Академию Аши, и это будет первый раз за много месяцев, когда они увидятся.

Акито для Амэ был самым любимым братом. Они с детства были очень близки, Амэ, точно привязанный, ходил за Акито. Тот сначала выглядел недовольным, а потом привык, и даже грустил, когда не находил рядом с собой свою маленькую 'сестричку'. Хотя Акито никогда себе в этом не признавался.

Акито, как и остальные братья Амэ — Канске и Макетаро, искренне считали, что Амэ их младшая сестра. И только мать знала, что это не так. Сам Амэ о своей половой принадлежности задумывался мало, и в силу своего возраста и влияния матери считал происходящее совершенно правильным. Амако, мама мальчика, старательно берегла его секрет.

Началось это много лет назад. Амако, сколько себя помнила, мечтала о дочери. И вот у нее родилось три сына, а дочери все не было. Когда женщина забеременела в четвертый раз, случилась трагедия: на карету, в которой они ехали, напал йокай. Мужа съели прямо у нее на глазах. С тех пор психика ее серьезно пошатнулась. Женщина до самых родов пребывала в глубокой скорби, а когда появился Амэ, она подкупила бабку-повитуху и всем сообщила, что у нее родилась дочь. Амако всегда любила говорить, что хоть Масура и погиб, он успел исполнить ее самую главную мечту в жизни — подарил ей дочь.

С тех пор прошло восемь лет. Амако понимала, что ее обман может раскрыться в любой момент, но не могла открыть правду. Она очень хотела дочь. У нее она была.

Поэтому Амэ стоял в легкой летней сорочке перед зеркалом, распустив свои длинные темно-каштановые волосы, и терпеливо ждал, пока мама выберет ему кимоно. Устоять на месте ему было невероятно сложно — он рос подвижным, непоседливым ребенком. Мама держала свою 'дочь' в строгости, и часто гневалась, когда Амэ много двигался.

Тени шептались. И если понять голову или заглянуть в угол, то можно увидеть, как они слабо шевелятся, передавая от одного к другому последние людские сплетни и обрывки разговоров. Самое главное, что Амэ никто не верил, что он слышит голоса теней. Мама сердилась, когда он заговаривал об этом.

Попытки ей что-то доказать, успехом не увенчались. Мальчик получил подбитую губу, многочисленные синяки и предупреждение, что если он еще раз заговорит об этом, то сильно пожалеет. В последний год, с поступлением Акито в Академию Аши мама изменилась. В лучшую или в худшую сторону, Амэ понять не мог. Он просто чувствовал, что мама стала другой, и теперь стал еще больше опасаться ее и по возможности не злить. Уроки, закрепленные болью, усваиваются быстро. Раньше за Амэ вступался Акито, когда мама сердилась, но теперь его не было рядом. Акито для Амэ был настоящим героем и защитником.

Чуткий слух мальчика уловил отдаленный раскат грома. И Амэ сразу же повернулся к окну и радостно засмеялся. Небо на востоке полыхало ярко-зеленым. Но вскоре сияние начало угасать, и на небе осталась только легкая изумрудная дымка.

— Барьеры активировали! — радостно сообщил Амэ.

Мама ничего не ответила, только нахмурила свои угольно-черные, идеальной формы брови и продолжила перебирать шелковые кимоно.

— Волосы причеши, — наказала она.

Амэ не понимал, зачем их так часто расчесывать, они ведь не путаются, но все свои возражения оставил при себе. Он бросил прощальный взгляд в небо, украдкой вздохнул и поплелся к небольшому столику, на котором лежала деревянная расческа.

У Амэ очень быстро росли волосы. И в свои восемь лет густая темно-каштановая грива доходила ему до середины спины, и это с учетом того, что Амако довольно часто подравнивала концы. Стричься Амэ не любил. Ему вообще не нравилось, когда кто-то прикасался к его волосам. Если мама бралась его причесывать или стричь, то безжалостно драла запутавшиеся пряди, и на больших светло-карих глазах Амэ выступали слезы.

Деревянная расческа легко скользила в мягком шелке волос. Сам же Амэ сидел на полу, подобрав ноги, и старательно причесывался. Ему очень хотелось схалтурить, сделать вид, что он уже закончил, но он знал, что такой номер не пройдет — мама обязательно проверит и надает оплеух.

— Ты закончила? — послышался невыразительный голос мамы.

Амэ вздрогнул от неожиданности, а потом повернулся и торопливо закивал.

— Иди сюда.

Амэ послушно поднялся и приблизился к матери. Та взяла в руки расческу, критически осмотрела его волосы и потянулась за кимоно. Амэ понял, что она удовлетворена тем, как он расчесал волосы. Мальчик покорно стоял, пока мама одевала его в бледно желтое шелковое кимоно, зелеными нитками на котором были вышиты кленовые листья. Пояс-оби был оранжевым с изображением цветов. Амэ не любил кимоно. Гораздо больше ему нравилась хлопковая юката — она была легкой и свободной. Когда он надевал кимоно, то не мог свободно двигаться, приходилось семенить маленькими шажками и постоянно опасаться, что запутаешься и упадешь. А еще нельзя было пачкаться. Мама очень ругалась, когда на дорогой шелковой ткани появлялись пятна от сладостей. А на фестивале продавали столько всяких вкусностей: и фигурки животных из карамели на палочке, и данго, и фондю, что обойтись без пятен оказывалось почти невозможно.

Когда мама завязала оби, то взяла в руки расческу и несколько раз провела по волосам Амэ, потом критически его осмотрела и кивнула. Мальчик повернулся к зеркалу. Девочка, которая отражалась в зеркале, была не знакомой, странно чужой и какой-то отталкивающей.

— Подожди меня в гостиной, — сказала мама.

— Хорошо, — откликнулся Амэ и направился к выходу.

Кимоно было узким. Оно стесняло движения. Ходить в нем неудобно, а ведь Амэ еще не надел шлепанцы-гета… Тогда каждый шаг будет даваться с огромнейшим трудом.

Канске и Макетаро, увидев свою сестру, бросились к ней и наперебой стали расспрашивать, скоро ли оденется мама. Но Амэ ничего конкретного ответить не мог: Амако была в скверном расположении духа, потому неизвестно, сколько времени ей понадобится на то, чтобы собраться. Тихо зашелестели отодвигаемые перегородки-фусума из тонкой рисовой бумаги, послышались негромкие голоса: строгий глубокий мамин и другой — высокий, который принадлежал служанке по имени Йако.

— Они всегда так долго одеваются… — вздохнул Макетаро.

— И не говори, — подтвердил Канске, закатив глаза, и бросил на Амэ хмурый взгляд.

А Амэ неожиданно захотелось закричать, что он не виноват, что это так долго, а потом вздохнул и поморщился, когда за его спиной пронеслась тень с громкими воплями: 'Горячие пирожки!'. Фестиваль давно начался, и это была не первая тень, которая кричала подобное.

Амэ посмотрел на братьев, которые не могли усидеть на месте и минуты, и затеяли шумную драку, отыскал глазами свои шлепанцы, обулся и вышел на веранду. Звезды в это время года были крупными и близкими. Кажется, что если протянешь руку, то без труда сможешь достать одну из них. И она будет, точно драгоценность, сиять в ладонях.

Амэ очень любил и облака, и звезды, и тяжелые дождевые тучи. Он любил небо в любом его проявлении, но каждый раз, когда он задирал голову его сердце сжимала необъяснимая тоска. Ему хотелось летать наравне с птицами, но его неотступно преследовало ощущение, что его крылья подрезали. Тогда мальчик забирался на самое высокое дерево или на крышу и мог оставаться там часами, пока рассерженная мама его не находила, или живот не начинал невыносимо урчать от голода. Мама много раз говорила, что лазанье по деревьям и крышам — это занятие не для девочек и запрещала ему это делать, но Амэ не слушался. Без неба он не мог жить. И без ветра. И без солнца.

Амэ бы и сейчас забрался бы на крышу, и, обняв колени, смотрел на крупные звезды, наблюдал, как меняет очертания зеленая дымка. Звезда мигнула, а потом мигнула еще одна, и еще. И на лице Амэ появилась радостная улыбка. Спутники! О них говорили много чудесного и невероятного. Рассказывали, что они могут не только создавать барьеры, но и служат вратами для ками(3), помогают защищать мир от коварных тенгу, хитрых кицуне и двуличных тануки. Акито тоже будет защищать мир от йокаев(4), и Амэ этим очень гордился.

От раздумий мальчика отвлекли возбужденные голоса братьев. Потом послышались тихие легкие шаги, которые Амэ безошибочно определил как мамины, и мальчик опустил голову, потер рукой затекшую шею и повернулся.

— Амэ, мы идем.

— Да, мама! — отозвался он и засеменил к Амако.

Та еще раз критически его осмотрела, поправила волосы и взяла за руку. Пальцы Амако были ледяными. Амэ всегда удивлялся, почему в такую жару они оставались холодными, но никогда не спрашивал — боялся. Мама в своем голубом кимоно с вышитыми на нем бледно-розовыми облаками выглядела очень красивой, но какой-то далекой и холодной. Когда Амэ смотрел на нее, ему почему-то казалось, что она идет не рядом, а за несколько метров от него, и как бы он ни старался, ему до нее не дотянуться.

* * *

Мама шла не спеша. Она крепко держала Амэ за руку и иногда шипела, чтобы он прекратил смотреть по сторонам и следил за своей походкой. Амэ старался слушаться, но у него плохо получалось. Вокруг все казалось волшебным и очень красивым. Теплый ветер доносил до Амэ возбужденные голоса людей и множество запахов: карамели, печеной рыбы, цветов, женских духов и терпкий, немного неприятный запах мужского пота. Они еще не приблизились к месту основного действа, но даже издали были видны огромные гирлянды канто, светящиеся мягким оранжевым светом.

— Ну вот, — заныл Канске, — мы опоздали на вынос! Мама, а почему нельзя было начать собираться раньше?

Холодные пальцы сильнее сжали руку Амэ. Мальчик задрал голову и увидел, как мама недовольно поджала губы.

— Я была занята! — отрезала Амако.

Макетаро скорчил гримасу и отвернулся. Выглядел он обиженным. Амэ тоже жалел, что не увидел вынос Канто. Это такое потрясающее зрелище! Оранжевые фонарики, точно светлячки, горели в темноте, их несли крепкие мужчины, потому что Канто достигал порой умопомрачительной высоты, и даже тогда, когда Амэ задирал голову, он не мог увидеть конца бамбуковой палке. И ему казалось, что шест упирается в небо. И маленькую голову мальчика не раз посещала мысль: 'Если забраться по Канто вверх, у него получится дотянуться до волшебных спутников?' Но Амэ понимал, что ему будет неудобно карабкаться по шесту в кимоно, да и мама отругает, ведь наверняка, он испачкает одежду. Но когда-нибудь он придет на праздник в юкате и осуществит свой замысел!

А если повернуть голову в другую сторону, то глазу откроется совершенно другая, не менее удивительная картина. Огромный столб зеленого цвета образует защитный барьер. Вот уже много лет подряд, перед Церемонией, Воины-Тени Аши демонстрируют свою силу. Канто Мацури — это единственный шанс увидеть свободную Сейкатсу без вреда для здоровья. Сила Жизни оказывает разрушительное действие на человеческую плоть. И если Воин-Тень выпустит ее без защитного барьера, то это чревато тяжелыми последствиями. Сейкатсу подобна огню, но поражает все живое в радиусе сотни метров, даже если находится в неагрессивном состоянии.

И где- то там, рядом с барьером, находится и Акито. Амэ это знал, и рвался к нему всей душой, но мама не спешила, и пришлось подчиниться. Когда мальчик думал о том, что вскоре увидит брата, то его сердце начинало биться быстрее, а дыхание учащалось, ноги начинали путаться, и Амэ буквально повисал на руке матери. Та приподнимала его, ставила на ноги, что-то шипела. Но ее гнев не мог унять радостное возбуждение мальчика. Он так давно не виделся с братом, и ему не терпелось быстрее встретиться! Амэ был так возбужден, что не обращал внимания даже на сладости, которые в изобилии продавались вокруг.

Мама не спешила идти к барьеру. Она чинно прогуливалась вдоль торговых рядов, иногда подходила к какому-то прилавку с оберегами, посудой или другими совершенно не интересными для Амэ вещами. Торговец начинал нахваливать свой товар, но мама не обращала на него внимания. Хотя, иногда что-то спрашивала, холодно приподнимая бровь, а торговец расплывался в блаженной улыбке и начинал тараторить без умолку. Амако хмыкала, брала Амэ за руку и удалялась. А иногда она спрашивала о цене, и когда слышала ответ, кривила свои красивые губы и начинала торговаться, и если оставалась довольна результатом, то покупала понравившуюся вещь.

Амэ казалось, что эта прогулка по рынку длится вечно. Братья давно умчались смотреть на Канто, выпросив у мамы немного денег на лакомства. Амако фонарики не интересовали. Амэ с удовольствием бы пошел с братьями, если бы те его взяли. Обычно, когда он просился с ними поиграть, они кривились и говорили, что с мелкими девчонками пусть играют мелкие девчонки. Порой, Амэ чувствовал себя очень одиноко.

— Я думаю, пора, — удовлетворенно произнесла Амако и развернулась.

Амэ захотелось прыгать от счастья. Они сейчас пойдут к Акито!

Чем ближе они подходили к барьеру, тем чаще им попадались Воины-Тени в облегающей сине-черной униформе. Они все как один были тонкими и гибкими, а за поясом в черных ножнах, инкрустированных серебром, висели мечи — их главное оружие. Воины-Тени Аши двигались очень красиво, точно опасные хищники, легко и естественно. Движения их были плавными, текучими и экономными.

Но были и другие Воины. Амэ видел их и раньше, и ему они казались сверхъестественными существами, спустившимися с небес. Мальчик про себя называл их Курикара(5), такое название он им дал из-за одежды. Эти Воины носили короткие черные брюки и шелковые зеленые туники, доходящие до середины бедра. На туниках были золотом вышиты сказочные драконы. За спиной Курикара носили по два меча, и если присмотреться, то можно заметить, что один из мечей примерно на треть длиннее другого. Но самыми удивительными у этих Воинов были глаза. Цвет у них был необычный: ярко-зеленый, или темно-вишневый, или сиреневый. Зрачки у глаз были странные. Не круглые, а вертикальные, как у кошек, когда те смотрят на свет.

Когда кто-то из Курикара проходил мимо, Амэ замирал и оглядывался, долго смотрел в след. И странно он себя чувствовал. Они его притягивали, но и в то же время пугали. Хотя, любопытство, в случае чего, победило бы. Но мама дергала за руку.

Возле барьера собралось много народу. И не только Воинов-Теней, которые стояли по всему периметру и следили за порядком, но и простых крестьян, купцов и даже дворян. Все пространство вокруг барьера было поделено на зоны. Самой небольшой из них была зона, где располагались подростки, которым исполнилось в этом году семнадцать лет. С ними находились родители. Они успокаивали своих детей или, наоборот, подбадривали. Кто-то из подростков храбрился, говорил, что обязательно поступит в Академию Аши. Амэ вспомнил, как в прошлом году они с мамой и братьями стояли здесь. Только мама молчала, а Акито не казался взволнованным, но он хмурил брови. Амэ помнил события прошлого года урывками. После хмурых бровей была радостная улыбка, потом Акито поднял его на руки и закружил. А вскоре Амэ сообщили, что его брат поедет учиться, и с ними больше жить не будет. Мальчик расстроился до слез, хотя и старался их не показать.

Они минули эту зону, и направились в сторону палаточного лагеря, разбитого чуть в стороне от барьера. Там людей почти не было. В основном Воины-Тени и родители Сейто, такие же, как Амако. Они не видели своих детей год и теперь обнимались или разговаривали в стороне. Амэ озирался по сторонам в поисках Акито. Тут столько было Сейто в черной ученической форме, что у мальчика заболели глаза, а брат так и не был найден. Мама подошла к одному из Воинов-Теней и что-то спросила.

— Первый курс? — он тепло улыбнулся, — Они все в том шатре, — и показал рукой.

Амэ еще никогда в жизни не казалось, что он так медленно двигается. Казалось, Священная Богиня(6) смеется над ним, и расстояние до шатра никак не хочет сокращаться. Терпение заканчивалось, и Амэ ощутил, что еще немного, и он швырнет в сторону деревянные шлепанцы, распахнет проклятое кимоно и побежит вперед. И никто его не остановит, даже мама.

Из шатра кто-то вышел. Это был высокий и стройный юноша. Он положил руку на рукоять катаны, которая висела за поясом, и вскинул черноволосую голову к небу. В это время барьер вспыхнул, и на волосах забегали зеленые блики. Амэ показалось, что его сердце от волнения выпрыгнет из груди, когда юноша повернулся, и мальчик узнал в нем своего брата.

— Акито!!! — закричал Амэ и бросился к нему.

Маленькая рука мальчика выскользнула из холодных пальцев матери. Амако попыталась схватить свою непутевую дочь и прикрикнуть на нее, но не успела. Амэ бежал, не разбирая дороги, спотыкался и только чудом не растянулся на земле. Хотя, у самого финиша ноги все-таки запутались в длинных полах кимоно, и Амэ потерял равновесие. Столкновение с землей казалось неизбежным, но сильные руки подхватили его и закружили.

— Моя маленькая сестричка! — засмеялся брат.

Все завертелось вокруг Амэ, он почувствовал, что закружилась голова, и в этот момент Акито прижал его к себе и стал гладить по голове.

— Как ты выросла, Амэ. Стала такой красавицей. Небось, уже от мальчиков отбоя нет! — произнес он.

Амэ наморщил носик и недовольно возразил:

— Все мальчишки — глупые, кроме тебя, братик.

Амэ снова засмеялся, а потом поставил на ноги свою 'сестру'. Мама к тому времени уже подошла, более того, она подобрала потерянные Амэ гета и помогла обуться.

Стоять было трудно из-за дрожи. Амэ так переполняли чувства, что его трясло. А потом он не выдержал, разревелся в голос и снова бросился обнимать брата. Он плакал и говорил о том, как он скучал, как ему плохо было без Акито, что мама не разрешала ему сидеть не крыше и смотреть в небо и еще много-много разных глупостей. И казалось, слезы льются нескончаемым потоком. Акито бормотал в ответ что-то ласковое и успокаивающе гладил по голове.

Амэ не знал, сколько они так простояли, но постепенно слезы стали утихать, и на смену им пришли тихие всхлипывания. Акито не отстранялся. Он продолжал обнимать Амэ, и мальчику казалось, что вот так он может простоять вечно.

Хотя… маленький Амэ в то время еще не знал, что такое вечность.

— У тебя изменился запах, — прошептал хриплым срывающимся голосом Амэ, — но это все равно ты.

— Конечно, я, глупенькая! — ласково ответил Акито и мягко отстранился. Он взял из рук Амако платок и стал стирать слезы с лица мальчика.

Лицо Акито было так близко, что Амэ невольно стал его рассматривать. Как оказалось, за этот год у брата изменился не только запах…

Акито стал таким красивым, что дух захватывало. На смуглом лице сверкала белоснежная улыбка, глаза, обрамленные густыми черными ресницами, стали синими, пронзительными и глубокими. А еще Акито проколол ухо, и не в одном месте, а в трех! Амэ нерешительно поднял руку и коснулся серебряных колечек.

— Нравится? — спросил Акито.

Амэ пожал плечами. Он не понимал, зачем брат проколол ухо, ведь это делают только девушки…

— Я так и думал, — ухмыльнулся Акито.

— Безвкусица! — фыркнула мать.

Улыбка брата стала еще шире. Он встал, и Амэ заметил, что теперь Акито примерно на голову выше Амако.

— Я тоже рад тебя видеть, мама, — произнес он, шутливо поклонившись.

Но даже этот поклон вышел так изящно, что Амэ пораженно захлопал глазами. Белым промелькнул перед глазами мальчика большой мон Хатимана — три жирные запятые образовывали окружность(7), который был изображен на спине брата. А Амэ и не замечал этого раньше…

— Не ехидничай, сын. Тебе это не идет, — произнесла Амако ледяным тоном.

У Акито с мамой всегда были прохладные отношения. Они постоянно не сходились во мнении, Акито начинал язвить, а Амако отфыркиваться, точно рассерженная кошка. Многие считали, что это потому, что Акито и Амако были похожи настолько, что не могли спокойно прожить в одном доме и дня.

Акито взял Амэ за руку и двинулся в сторону Канто. Амако направилась за ними.

— А где Канске и Макетаро? — спросил брат.

— Ушли на Канто смотреть, — ответила мать, — Сказали, что тебя они скоро увидят дома, зато до следующего Канто Мацури еще целый год.

— Понятно, — ухмыльнулся Акито и посмотрел на Амэ.

Амэ поднял голову и радостно улыбнулся.

— Как дела в Академии? — спросила Амако.

— Ничего. Ты ведь получала мои письма. Почти ничего не изменилось. Мы там так долго учимся, что почти не замечаем перемен.

— Еще только год прошел, — фыркнула мать, — а ты уже говоришь так, будто проучился там все тринадцать лет.

— Я по старшим курсам смотрю. Ничего не меняется.

— Думаешь, так и останешься, лучшим Сейто на своем курсе?

Акито улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Амако нахмурилась, а Амэ загордился своим братом. Акито не только поступил в Академию Аши, но и был лучшим на своем курсе!

— Преподаватели говорят, что давно они таких сильных первокурсников не набирали. Все бы, может, и ничего, но эти ками… — улыбка на лице брата неожиданно померкла, а рот презрительно скривился, — считают себя чуть ли не властелинами Поднебесной(8).

— Они — Боги, сын.

— Боги? — возмутился Акито, — Они просто в них играют. Им все достается гораздо проще, чем нам. Их Сюгендо(9)… Когда они поступают в Академию, почти все владеют Сейкатсу на таком уровне, как не каждый Воин-Тень сможет! Отсюда и гонору столько. И смотрят на нас, точно мы жуки навозные!

Амако остановилась. Акито остановился тоже, удивленно посмотрел на мать.

— Они не люди, — произнесла женщина, — Ты должен это понять. Они — ками! И они нас защищают.

— Мы тоже защищаем Поднебесную! — выпалил Акито.

Амэ испугался вспышки гнева брата. А еще он приготовился, что мама выйдет из себя и залепит сыну подзатыльник, но ничего такого не произошло. Амако только тяжело вздохнула и покачала головой.

— Когда-нибудь ты поймешь, — и пошла дальше.

За время разговора они подошли к ярмарочной площади. Акито увидев лоток с фондю, лукаво посмотрел на Амэ.

— Хочешь? — спросил брат.

Невозможно описать, какая борьба сейчас происходила в душе мальчика. Он боялся очень, что если сейчас согласится, то мама будет недовольна. Потому что фондю очень легко запачкать кимоно, и зная Амэ, можно не сомневаться, что так и произойдет. Но Амэ не смог отказаться от сладкого.

— Хочу.

— Тогда сейчас купим. Банан или яблоко?

Амэ задумался. Выбор трудный, очень трудный. На это Акито засмеялся и заказал и то, и другое. Счастью Амэ не было предела. Амако молчала, потому что знала, что сейчас с сыном лучше не пререкаться.

А потом Амэ катался на разноцветных каруселях вместе с Акито. И они ходили смотреть на Канто. Амэ сказал, что шесты такие длинные, что достают до неба. Акито посмеялся, но возражать не стал. Его всегда изумляла тяга своей 'сестры' к небу. Однажды ему даже приснилось, что у нее есть белые крылья.

Время летело быстро. Очень хотелось его остановить. Амэ так не хотел снова расставаться с братом, но это было невозможно. Раздался глубокий звон гонга, возвещающий о начале Церемонии. Народ на улицах неожиданно притих, а потом потянулся к барьеру. Скоро начнутся показательные выступления Воинов-Теней.

— Прости, сестренка, но мне надо бежать, — Акито нагнулся, запечатлел поцелуй на лбу Амэ, — Увидимся дома!

Он быстро кивнул матери, подмигнул растерянному мальчику и скрылся в толпе.

— Так быстро… — Амэ казалось, что солнце погасло навсегда, и что глупые тени сведут его с ума своим шепотом.

— Он приедет завтра, — произнесла мама.

Амэ посмотрел на ее и улыбнулся. Амако отвернулась.

Они направились к барьеру. Народу было очень много. И если бы мальчика не держала за руку мама, он бы, наверное, потерялся. И хотя в толпе было шумно, Амэ все равно различал, как мерно гудит активированный барьер. Для Амэ это был самый красивый звук на свете. Ему казалось, что он мог его слушать часами.

— Амэ, следи за походкой! — дернула его за руку мама. Мальчик вскрикнул от боли, запутался в кимоно, и стал падать. Он и не заметил, как холодные пальцы выпустили его ладонь, а люди, которые шли нескончаемым потоком, врезались между ним и мамой.

Амэ приземлился на пятую точку и потер руку. Было больно. Такое ощущение, что кто-то специально грубо расцепил их руки… Когда боль немного утихла, Амэ поднялся на ноги и стал озираться по сторонам в поисках мамы. Но ее нигде не было. Из-за народу. Его меньше не становилось. А потом прозвучал еще один гонг, и люди заспешили и засуетились, потому что скоро должно было начаться представление.

Амэ стало страшно. Столько народу, и никого знакомого. Мама ведь никогда от него ни на шаг не отходила, а тут… Куда она делась? Почему ее нигде нет?! Амэ закричал, но было слишком шумно, чтобы мама смогла услышать его голос. Мальчик скинул гета и побежал, он расталкивал народ, все искал фигуру в голубом кимоно, но никого похожего не находил. Множество лиц, но все чужие: удивленные, испуганные, недовольные. Множество цветов: красный, синий, желтый… зеленый и золотой…

Амэ и сам не заметил, как натолкнулся на высокого мужчину. Мальчик поднял голову и оторопел. Это был прекрасный Курикара. У него были потрясающие золотые волосы, которые были такими длинными, что доходили почти до середины бедра. И глаза. Глаза хищного зверя, ярко-желтые, с тонким черным вертикальным зрачком. Амэ тогда показалось, что они светятся в темноте.

— Извините, — пролепетал Амэ. Его голос от волнения дрожал. Он никогда не думал, что существует на свете нечто настолько красивое и совершенное, как человек стоящий перед ним. Хотя, человек ли?

— Ты потерялся? — спросил Курикара.

Мальчик на миг растерялся от внимательного взгляда золотых глаз, и неуверенно кивнул. Он смотрел в эти глаза, как завороженный, не в силах ни пошевелиться, ни отвернуться.

— Хочешь, я провожу тебя?

Мальчик снова растерялся. Он не знал, как поступить.

— Мама сказала, чтобы с незнакомцами… — но голос срывался. Амэ замолчал, потом набрал в легкие побольше воздуха и закончил, — я не ходила!

— Но со мной ведь можно, — улыбнулся незнакомец.

Амэ нахмурился.

— Почему?

— Потому что я — ками.

Так вот о ком говорил Акито! Курикара, которыми Амэ так восхищался, оказались… плохими. Да, плохими, иначе почему Акито так их не любит?

— Вы плохие все! Так говорит мой брат!

— Плохие? — улыбка ками стала шире, — Почему это?

Почему? Почему ками плохие? Акито что-то говорил.

— Потому что вы смотрите на Сюгендо, как на навозных жуков! — выпалил Амэ, весьма довольный собой.

Брови ками насмешливо дрогнули.

— Неплохое мнение! Хотя не думаю, что Сюгендо от этого страдает. Пойдем, — золотоволосый бог протянул руку, — Я помогу найти твою маму.

Амэ долго смотрел на тонкие длинные пальцы, унизанные тяжелыми золотыми перстнями, и на ногти, которые были длинными, как у девушки. Потом растерянно заглянул в лицо ками. Тот улыбался. И улыбался он очень по-доброму.

— Ладно, — обреченно вздохнул Амэ, — но все равно вы — плохой! И меня ничего не переубедит!

Незнакомец усмехнулся.

Они шли через толпу, и Амэ казалось, что люди перед ними расступаются. Хотя, почему казалась? Это было, действительно, так! Амэ шел рядом с богом. Все должны уступать им дорогу.

— А как вас зовут? — спросил Амэ.

— А зачем тебе?

Мальчик задумался, а потом ответил:

— Расскажу о вас брату. Скажу, что тоже видела ками. Хотя… раньше я назвала вас Курикара, а теперь… не знаю.

— Курикара? — рассмеялся незнакомец, — но почему именно так?

— Ваша одежда, — объяснил Амэ, — на ней драконы.

— Но они золотые, а не черные.

Амэ пожал плечами.

— Ну и что.

Рука у ками была странная. Теплая. И еще Амэ испытывал необычное ощущение от ее прикосновения к своей коже: как будто множество маленьких иголочек легонько колют его в ладонь. Никогда ничего похожего Амэ не доводилось ощущать.

— Хорхе.

— Что? — не понял Амэ.

— Меня зовут Хорхе.

Мальчик смутился. Ведь он сам сначала просил ками представиться, а теперь повел себя невежливо.

— Извините, — произнес он, — Я Сарумэ Амэ. Приятно познакомиться!

— И мне приятно, — ответил Хорхе, — Амэ… 'Небо' (10), значит? Тебя мама так назвала?

— Да. Папа умер, когда я еще в животике у мамы была.

Ками остановился.

— Интересная у тебя мама, Амэ.

Мальчик оглянулся. Только когда они остановились, Амэ неожиданно понял, что за разговором они ушли далеко от барьера. Ками завел мальчика куда-то. И место это было не знакомо, и вокруг — ни души. Амэ испугался. Говорил же Акито, что ками все плохие, надо было бежать от него подальше! И мама предупреждала, чтобы ни с кем он не ходил, так нет…

— Где мы? — спросил Амэ.

— Не волнуйся, — спокойно ответил ками, — Здесь нам никто не помешает.

Амэ испуганно отшатнулся от Хорхе и стал пятиться назад, но вскоре уперся в кирпичную стену.

— Где мама?

Бог пожал плечами.

— Ее здесь нет.

Амэ задрожал. Коленки подогнулись. Это существо, оно… что оно хотело сделать с ним? Он поднял на Хорхе взгляд, полный страха.

— Не пугайся, — произнес холодным тоном ками, — Ты ничего не почувствуешь.

Хорхе сделал несколько шагов по направлению Амэ, потом медленно поднял руку, и мальчик неожиданно понял, что ками потянулся за катаной. Слезы брызнули из глаз Амэ, страх заставил мальчика еще плотнее приникнуть к сырой кирпичной стене. Перед глазами все поплыло, но у Амэ все же получилось различить сияние катаны, которая теперь лежала в изящной руке ками.

— Пока ты не умрешь, ты не сможешь летать, — произнес Хорхе.

Быстрое движение, вспышка зеленого и золотого цветов, а потом выключили свет.

Примечания автора:

1. Священная Богиня — имеется ввиду Великая Священная Богиня, сияющая в небе — Аматэрасу-но миками. Верховное божество Поднебесной. Стихия — Земля

2. Сейкатсу — иначе ее называют Сила Жизни. По легенде Великая Священная Богиня Аматэрасу и ее братья Сусаноо-но микото и Цукиеми-но микото создали Поднебесную из Сейкатсу. Сейчас Сила Жизни используется ками и Воинами-Тенями как оружие

3. Ками — боги, служащие Священной Богине

4. Йокай — монстры, которые создал Сусаноо, чтобы уничтожить мир. Основные из них: тенгу, кицуне и тануки.

5. Курикара — яп. черный дракон, одно из буддийских божеств.

6. Священная Богиня (Великая богиня) — имеется ввиду Великая Священная Богиня, сияющая в небе — Аматэрасу-но миками. Верховное божество Поднебесной. Стихия — Земля

7. Мон Хатимана — официальный знак Академии Воинов-Теней Аши. Хатиман — Бог-Покровитель воинов, считалось, что именно он основал Академию.

8. Поднебесная — весь мир, населенный людьми

9. Сюгендо — (дословно переводится "путь овладения сверхъестественными силами"). Это боевая техника, которая используется только ками. Она включает в себя владение катаной и вакадзаси совместно с Сейкатсу. 10. В японском языке 'амэ' имеет несколько иероглифов. Один из них означает 'дождь', другой 'небо'. Амэ был назван Небом.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. АМЭ

Глава 1. Добро пожаловать домой, Акито!

Братец Акито всегда выбирает совершенно неподходящие моменты для появления, а потом парься, объясняй, почему пьяный незнакомый мужчина стоит перед тобой на коленях и умоляет, чтобы его раздели!

Со двора доносился подозрительный шум: голоса людей, стук копыт, непонятная возня, возбужденный лай собак. Такое ощущение, что особняк Сарумэ посетила рота солдат. Как вскоре выяснилось, доля правды в этом предположении была.

Амэ, полный дурных предчувствий, осторожно прополз вверх по покатой крыше сарая и опасливо выглянул во двор. Скрипя, медленно расходились ворота; через небольшую щель в них просочилось несколько босоногих мальчишек, которые на всех парах понеслись в сторону дома с радостными криками: "Едут!" Амэ нахмурился, ведь знал, что все, что громко прибывает, всегда доставляет массу хлопот и проблем.

Потом во двор стали забегать люди в коричневых одеждах, с позолоченными рожками в руках, и строились в две колонны вдоль дороги, мощенной красным камнем. Это зрелище заставило Амэ тяжело вздохнуть и обреченно покачать головой — вне сомнений: пришли по его душу. Только кто ж ее еще отдаст!

Амэ ловко подобрал полы кимоно и спрыгнул с крыши на нежно-зеленую молодую траву. Нужно спешить в дом, иначе такое начнется… С мамой шутки плохи, особенно, когда она не в духе; а происходящее во дворе вряд ли поспособствует ее хорошему настроению. Позабыв о шлепанцах-гета, оставленных в траве, юноша бросился к дому через сад. Когда густые кусты цветущего жасмина расступились, взору открылось крыльцо главного входа, на которое величественно выплывала принцесса Амако, наследница рода Сарумэ и мать Амэ. За годы, проведенные вместе, юноша хорошо успел ее изучить. И вроде бы Амако выглядела, как всегда — великолепная, холодно-спокойная, высокомерная, но от зоркого взгляда Амэ не укрылось, что ее спина была чуть напряженнее обычного, и чуть плотнее сжаты тонкие губы, будто она съела что-то донельзя невкусное. Мама всегда хорошо умела на людях скрывать свои истинные чувства; Амэ пришлось хорошо потрудиться, чтобы по одной только осанке и губам научиться определять ее настроение.

Амэ бросился к матери, резко затормозил возле нее и принялся лихорадочно поправлять кимоно и съехавший пояс-оби, одновременно силясь справиться с дыханием. Амако же не удостоила свою "дочь" и взглядом.

— Выглядишь, как свинарка, — небрежно бросила она, чем заставила Амэ улыбнуться.

— Я всегда так выгляжу, — как трудно справиться с искушением и не подразнить тигра!

Амако коротко хмыкнула, изящным жестом поправив волосы.

Затрубили в рожки, и во дворе показалась процессия. Впереди на пегом жеребце, в дорогих шелковых одеждах ехал сам губернатор, за ним — верховный судья, глава местной полиции, и наследный принц дома Имубэ. Увиденное Амэ не понравилось — такая компания собирается только в особых случаях, и быстро отвязаться от всей этой толпы вряд ли получится. Юноша украдкой вздохнул и принялся рассматривать "особый случай", который ехал сразу за вышеперечисленными личностями. Конечно, нужно быть совсем слепым, чтобы не заметить громоздкую тушу в доспехах, которые стоили, как половина всего гардероба Амэ, и в шлеме с огромными рогами (когда-то, еще до запрещения ками участвовать людям в войне, может, они и служили для устрашения противника, но сейчас они годились разве что для отпугивания невест(1)). Красно-синее пугало явственно выделялось из толпы и цветом, и габаритами. Амэ чуть скривился от вида "потенциального" жениха и пробормотал что-то о ранимой женской психике, которая едва выдерживает подобное зрелище.

— На моей памяти, он был потолще… — Амэ обернулся и увидел Макетаро, задумчиво смотрящего на "жениха".

— Похудел, чтоб в доспехи влезть. С таким животом, который был у него раньше, никакая шнуровка не поможет.

— Не повезло тебе, сестренка… — сочувственно отозвался брат.

Амэ едва заметно усмехнулся. Ему-то как раз повезло — по понятным причинам замуж он никогда не выйдет, пусть к нему сваты хоть пачками ходят. Другое дело, что эта вся возня более чем раздражает. От пафосного появления сына губернатора сводило зубы, особенно злили звуки рожков…

— Род Сарумэ — это слишком много для таких плебеев, как они, — Амако успешно замаскировала оскал под улыбку.

Амэ повел бровью. Порой, находчивость матери не знала границ.

— За пару часов мы их не выпроводим, — заметил он, начиная ослепительно улыбаться, ведь губернатор и его сопровождающие уже спешились и теперь шли к ним. "Жених" остановился посреди двора, гордо выпрямившись в седле, всем своим видом показывая, какой он красивый. Амэ он напомнил отъевшегося самца голубя, который красуется перед голубкой. К тому же это все проделывалось настолько неуклюже, что хотелось рассмеяться совершенно неподобающим для положения Амэ образом.

— Не хватит даже четырех, — подхватил Макетаро.

— К утру? — Амэ приготовился кланяться "дорогим гостям".

— Кто знает…

Улыбка Амэ стала чуть шире, когда он увидел лукаво ухмыляющегося наследного принца рода Имубэ, и поспешил опустить ресницы, чтобы скрыть ото всех озорной блеск глаз. Этот тип никогда не упускал возможности попасть в особняк Сарумэ и попробовать помотать нервы "молодой госпоже". Амэ нехорошо усмехнулся про себя — кто кому еще нервы мотает, вот вопрос. В любом случае, их острое противостояние обещало развеять скуку и внести приятное разнообразие в череду медленно тянущихся дней-близнецов в ожидании прибытия старшего брата Акито. Амэ в какой-то мере обрадовался, что среди этого бедлама оказался Имубэ. Уж он-то не даст заскучать!

Имубэ Кунимити и Акито были одного возраста и по какой-то неведомой причине люто ненавидели друг друга. Когда Амэ смотрел на наследного принца, то не мог не отметить, что они с братом в чем-то неуловимо схожи. И дело было совершенно не в том, что оба смуглые и черноволосые — людей с таким описанием могло набраться полстраны, нет, дело было в другом. Что-то было в них общего, что-то, что отличает их от остальных. Может быть неординарный ум, который граничит с гениальностью? Но в любом случае, лучше сравнивать этих двоих вслух, целее будешь.

За этими размышлениями Амэ и не заметил, что формальные приветствия окончены, и теперь все повернулись в сторону "жениха", вокруг которого суетились слуги. Тот ерзал в седле, поворачивался то в одну, то в другую сторону — никак не мог решить, как ему сподручнее слезть. Все эти непонятные манипуляции нервировали коня, который беспокойно храпел и мотал головой. Кто-то из слуг схватил его за уздечку и пытался удержать, но это помогало мало. При таком раскладе, кое-кому вскоре и с лошади слезать не придется — сила всемирного тяготения сама доставит на землю.

— Какие замечательные доспехи у вашего сына, господин Саруда! — произнес Амэ, чтобы заполнить неловкую паузу в разговоре.

— О! — губернатор сразу гордо выпрямился. — Они принадлежали моему деду, в них он прошел всю Вторую Войну!

Обычный дешевый трюк. Когда кто-то из плебеев хочет породниться с кем-то из знатного рода, они и не такое придумывают.

— Правда? — Амэ изобразил в голосе удивление, и, прищурившись, продолжил: — Да, теперь я вижу, кое-где доспех проела ржа.

Губернатор огорченно покивал.

— К сожалению, время неумолимо.

Ага, время. Ели учесть, что дед губернатора никогда даже не видел этих доспехов, то денег господин губернатор оружейнику, действительно, отдал немало, чтобы новые доспехи покрыть ржавчиной и сделать их под старину.

Толстяк по-прежнему не мог слезть с лошади. Губернатор бледнел и волновался, но разговаривал с Амэ охотно. Остальные делали вид, что ничего не происходит.

— Какой интересный шлем, рога буйвола… — продолжил Амэ разговор. — Тут недавно ходили слухи, что во время Второй Войны, были в моде более экстравагантные шлемы. Например, с изображением слизняков или очищенных от косточек вишен.

Макетаро неожиданно закашлялся. Губернатор выглядел растерянным, что сильно забавляло Амэ. Как ни странно, на помощь ему пришел Имубэ.

— Госпожа Сарумэ, война — это не показ мод, не забывайте.

— Ох… Простите… — пролепетал в ответ он и застенчиво прикрыл лицо широким рукавом кимоно.

А потом произошло чудо: Саруда Гентиро, он же "жених", таки спешился, и даже не упал, и не потерял при этом свой большой рогатый шлем. Довольный своим великим достижением, сын губернатора направился ко всем. Амако, согласно традиции, сделала шаг вперед и поклоном встретила жениха.

— Добро пожаловать, — произнесла она.

Расторопный слуга выскочил из дома с бархатной подушечкой в руках и протянул ее "жениху" с поклоном. Гентиро неуклюже загремел доспехами, потянувшись к муляжам мечей (2), пристегнутых к поясу. Он неловко уложил их на подушку, и слуга выпрямился, сделав шаг в сторону.

Амэ всегда забавляла эта традиция. Еще в детстве он силился понять, зачем складывать деревянные палки на подушки, прежде чем войти в чужой дом? Конечно, раньше, когда мечи были настоящими, хозяевам дома могла грозить опасность, но теперь… Когда Амэ подрос, он понял, что людям просто нравится выполнять бесполезные вещи, которые они называют "ритуалом" и которые "вносят порядок в их жизнь".

— Прошу в дом, — взлетел широкий рукав кимоно Амако, когда женщина приглашала гостей.

Слуги в особняке были настолько вышколены наследной принцессой Сарумэ, что Амэ порой казалось, что они готовы ко всему, даже к концу света. А ведь с неожиданного приезда сватов прошло не так много времени, а в просторной светлой комнате с прекрасным видом на цветущий сад они успели накрыть на стол по всем правилам и поставить табурет для "жениха", ибо сидеть на татами в доспехах совершенно невозможно.

Амэ с некоторой жалостью поглядывал на Гентиро. Ему было жарко, и он устал. Лицо, которое можно едва рассмотреть под шлемом, сейчас приобрело нежно-багровый оттенок, под нижней губой выступили крупные капельки пота, а сам он дышал так, будто пробежал стометровку. А самое главное, что Гентиро зря старается: ни сейчас, ни потом Амэ не выдадут замуж ни за него, ни за кого другого. Все эти траты и мучения по своей сути бесполезны.

Сын губернатора вновь загремел доспехами, тяжело опускаясь на табурет. Слуга с муляжами мечей не заставил себя ждать: он опустился на колени перед специальной подставкой для мечей, которая находилась в специально отведенном для этого месте, схватил кусочек шелка и, взяв через него муляж меча — никому, кроме хозяина, не позволялось дотрагиваться до него голыми руками, установил на подставку. Когда все эти манипуляции были проделаны, остальные могли рассаживаться по местам. Тот же слуга, которому была оказана честь позаботиться о "мечах", опустился на татами рядом с "женихом" для того, чтобы помочь трапезничать, ибо столики все низкие, а наклониться в доспехах тот никак не сможет.

Место Амэ было как раз напротив Гентиро, слева от которого усадили Имубэ Кунимити, а справа главу полиции. По центру расположились губернатор и верховный судья. Перед началом трапезы в комнату вошла незнакомая служанка в нарядном кимоно с подносом в руках. "Дорогие гости" затаили дыхание и смотрели, как она медленно семенит в строну наследной принцессы Сарумэ. Сама же Амако хранила непроницаемое выражение лица — сколько ни всматривайся, не поймешь, каков будет ответ. Даже Амэ с его проницательностью, наблюдательностью и огромным опытом читать настроение матери только по одному взмаху руки или наклону головы, не мог похвастаться тем, что знает, что сейчас последует.

Служанка опустилась перед Амако на колени и протянула поднос, на котором лежало семь пухлых конвертов-юино(3). Вот оно, официальное предложение губернатора дому Сарумэ. Мать задержала взгляд на подносе дольше обычного, и это дало Амэ понять, что она злится. Ее унижало то, что губернатор, простолюдин по происхождению, хоть и богатый, хоть и у власти, осмелился сватать старшего сына за единственную "дочь" Амако. Наследная принцесса всегда была очень горда знатностью своего клана, и сейчас едва сдерживалась, чтобы не выплеснуть весь свой гнев наружу. Но на публике мама являла чудеса выдержки, и никогда не показывала своих чувств.

Когда рука Амако потянулась к подносу, и в комнате стало так тихо, что Амэ мог слышать, как журчит вода в саду и мерно постукивает бамбуковый журавлик. Наступал момент истины — если принцесса Сарумэ возьмет в руки конверт, то это будет означать, что она принимает предложение, если же оттолкнет… Амэ старался не улыбаться, но это не получалось, тогда юноша прикрыл рот рукавом кимоно, и теперь со стороны казалось, что он закрывается от волнения. Рука Амако на миг застыла над конвертами — это мать дразнила губернатора и его сына, давая им ложную надежду; и когда они уже поверили, что она вот-вот возьмет конверт, быстрым движением оттолкнула поднос и улыбнулась.

— Моя дочь несовершеннолетняя, я не могу выдать ее замуж до Церемонии(4).

Губернатор был весь красный от напряжения и дышал, как будто долгое время находился без кислорода.

— По закону брак, совершенный до Церемонии, считается недействительным, — вдруг вмешался судья. — Мы бы никогда не пошли на это безумство.

Амако приподняла бровь.

— И, тем не менее, лучшего времени, чтобы договориться о браке, не найти. Канто Мацури будет через полтора месяца, этого времени вполне хватит для подготовки, — добавил глава полиции.

Амэ поднял голову и встретился со жгучими черными глазами Кунимити. Наследный принц насмешливо улыбнулся и подмигнул ему, юноша в ответ гордо вздернул подбородок и отвернулся.

— Вопрос с Академией Аши остается открытым, — возразила Амако. — Я не могу давать никаких обещаний, пока существует вероятность, что Амэ станет Сейто (прим. автора. — студент Академии Аши).

— Вероятность того, что она станет Сейто ничтожно мала, — вновь заговорил судья.

— То же говорили и о старшем сыне. Никто не ожидал, что он удостоится подобной чести.

— Почему же? Вполне предсказуемо. Сарумэ Акито очень способный мальчик, — снова глава полиции.

Они принялись так страстно уговаривать Амако, будто надеялись, что она может передумать. Но наследная принцесса Сарумэ никогда не меняет своих решений, и простым давлением победить ее невозможно.

— Спасибо, что так отзываетесь о моем сыне, но я уже дала свой ответ. Не тратьте напрасно время и силы.

Глава полиции открыл было рот, чтобы что-то возразить, но губернатор остановил его жестом.

— Достаточно, госпожа наследная принцесса все сказала, — он посмотрел на Амако. — Могу ли я повторить все после Церемонии?

Мама слегка склонила голову.

— Как будет угодно, — Но и в этом случае им ничего не светит.

Амэ внутренне оживился: раз сватам дали отворот-поворот, так почему бы им не отправиться домой? Что здесь еще делать? Юноше не терпелось вновь залезть на любимую крышу сарая и до заката смотреть на облака, чтобы не пропустить, когда в ярко-голубом небе слабо мигнет зеленая точка, и откроются ворота портала. У Сейто Академии Аши начинаются летние каникулы, и Акито должен появиться в течение суток. А весь этот балаган мешает наслаждаться приятным ожиданием!

Но испортил все, как всегда, неугомонный Имубэ. Он поднялся со своего места и произнес:

— Даже если сватам отказали, то они не могут так просто уйти, — он коварно улыбнулся Амэ. — Мы обязаны выпить за прекрасную, пусть пока еще несовершеннолетнюю, госпожу Сарумэ.

Амэ едва не задохнулся от злости и поспешно спрятал невольно сжавшиеся руки в кулаки в складках кимоно. Счастье было так близко!

— Похоже, ты права, сестренка, — тихо произнес Макетаро. — Это явно продлится до утра.

Амэ обреченно закатил глаза.

* * *

Саруда Гентиро пить не умел, и потому пытался отказаться. Не получилось. Имубэ обладал талантом споить, кого угодно. Сегодня его жертвами стала вся делегация, ни один не смог отвертеться. В итоге — сваты мирно дрыхли на татами среди пустых графинчиков из-под саке, а Гентиро сидел, прислонившись к стене, в съехавшей набок хлопковой шапочке(5), и бормотал что-то нечленораздельное. Рогатый шлем валялся где-то в стороне, наручни тоже были сняты и отброшены.

— Хорош жених, — заметил относительно трезвый Имубэ. Для Амэ оставалось загадкой, как Кунимити еще мог два слова связать, ведь пил наравне со всеми и не халтурил.

— В такие моменты в него можно запросто влюбиться, — парировал Амэ, чем вызвал смех со стороны Макетаро.

А Имубэ согласился, подполз ближе к Амэ и всунул ему графинчик с саке.

— Налей!

Юноша молча подчинился. Макетаро тоже решил выпить, хотя Амэ бросил на него недовольный взгляд. Тот махнул рукой, сказал что-то типа: "Все будет прекрасно, сестренка" и выпил с Кунимити. Да, хорошо, что мама вышла, а то за такое они бы оба отхватили: Макетаро за то, что пьет; Амэ за то, что наливает. Но вместе со сватами прибыла куча проблем, и поэтому Амако срочно вызвали на кухню, там случилось что-то серьезное.

— Давай с нами! — предложил Имубэ, глядя на Амэ.

Не хватало только еще напиться в компании этого мерзкого типа. Кто знает, что он замышляет?

— Размечтался, — хмыкнул Амэ и налил мужчинам еще по одной.

Осторожно раздвинулись перегородки-фусума, и сквозь тонкую щель просунулась голова Канске. Он с ужасом обозрел место попойки, глаза его расширились, когда он увидел Гентиро в доспехах. Сильнее приоткрыв перегородку, брат просочился внутрь и, несмело ступая, по татами, точно крадущийся кот, направился к сидящей на веранде тройке.

— Ничего себе! — изумился он, оценив масштаб безобразия. — А я думал, что это шутка.

Амэ радостно помахал брату рукой, а потом похлопал по месту рядом с собой, приглашая присесть.

— Меня уже в жены хотят, — ответил он с загадочной улыбкой.

Канске покосился на пьяного вдрызг жениха.

— И как?

— Гуляю, пока не достигну совершеннолетия.

— Значит, твое замужество дело решенное? — нахмурился брат, на что Амэ покачал головой.

Пока Канске собирался, место рядом с Амэ занял наглый Имубэ, стараясь устроиться как можно ближе к "госпоже Сарумэ". Шаловливые ручки потянулись к нему, но Амэ не растерялся — быстро хлопнул по рукам и отодвинулся. Кунимити надулся, как мышь на крупу.

— Мама никогда не выдаст меня замуж за это, — Амэ кивнул в строну Гентиро. — Хотя… мама меня вообще замуж не выдаст.

— Даже за меня? — вдруг спросил Имубэ.

Амэ вздохнул и закатил глаза: они что все сегодня взбесились? Или это вирус какой летает?

— Особенно за тебя, — подтвердил Макетаро и успокаивающе обнял собутыльника. — Но не переживай, ты много не потерял, ведь у моей сестры отвратительный характер.

— И не только характер, — подтвердил Амэ, мысленно предположив, сколько дней подряд будет тошнить Имубэ, если он узнает истинный пол "госпожи Сарумэ".

Канске, наконец, устроился рядом с ними на веранде и сделал Амэ жест, чтобы ему налили саке.

— Погоди, — нахмурился он. — Чего это она тебя замуж не выдаст?

Амэ чуть наклонил голову, спрятавшись за густыми темно-каштановыми прядями, которые в лучах заходящего солнца вспыхивали ослепительными золотыми сполохами, и бросил косой взгляд на Канске.

— Может быть потому, что в этом году я стану Сейто? — загадочно произнес он.

— Не мели чепухи! — сразу же отозвался Макетаро.

— У тебя никаких шансов! — подтвердил Имубэ, и Амэ не удержался и пнул его. Тот сразу же закричал, что его убивают.

Шансы есть, хоть и небольшие. Но Амэ верил, что поступит, потому что иначе так и не выберется из-под давления матери. Ему надоела жизнь, полная лжи, хотя, нельзя не признать, что свою долю удовольствия от этого фарса он все же получал.

— Посмотрим, — оставил последнее слово за собой Амэ.

Днем по небу проплывали большие пушистые облака, они заставляли беспокоиться Амэ — а что если из-за них спутники Аши не смогут осуществить телепортацию? Но к вечеру облака разошлись, и небо стало удивительно чистым, пронзительно голубым. Во время разговора с братьями юноша украдкой поглядывал наверх в поисках заветного зеленого свечения портала. К сожалению, пока солнце не сядет, увидеть спутник почти невозможно.

Амэ повернулся и встретился с проницательным взглядом Имубэ. Черные глаза следили за ним настолько внимательно, что юноша невольно задался вопросом: а пьян ли он вообще? Кунимити совсем не выглядел хмельным. Высокий хвост, в который он завязывал свои роскошные длинные волосы, сейчас растрепался, непослушные прядки падали на лицо. Имубэ небрежно их смахивал, но они все равно возвращались, из-за чего наследный принц слегка морщил нос и дергал уголком рта. Амэ вновь посетило ощущение, что Кунимити и Акито похожи, и снова было непонятно, в чем же именно проявляется их сходство. В выражении глаз? Чепуха.

— Молодая госпожа? — Амэ повернулся к двери и увидел сидящую на коленях Тайко. Казалась она несколько смущенной, нежный румянец заливал щеки, из-за чего девушка выглядела еще восхитительнее, чем обычно. Большие глаза пугливо косились в сторону "жениха" и мирно храпящих сватов. Заметив, что Амэ повернулся к ней, поспешно поклонилась.

— О! Заходи, красотка! — закричал Кунимити, размахивая графинчиком с саке. — У нас для тебя кое-что найдется!

Похоже, не одному Амэ Тайко показалась восхитительной. Это почему-то разозлило юношу.

— Не приставай к моей служанке! — сквозь зубы процедил Амэ, его голос стал неожиданно низким и похожим на рык. Куда подевались те мягкие и заискивающие интонации?

— Ревнуешь, милая? — похоже, Кунимити понял все верно.

— Может быть, — загадочно улыбнулся юноша, заставляя себя успокоиться. В конце концов, здесь нет ничего необычного — принц из тех, кто не пропустит ни одной юбки, особенно, когда выпивши.

Амэ вновь повернулся к девушке.

— Ты что-то хотела?

Служанка сидела на пороге, перегородки-фусума были наполовину раздвинуты, голова — ее опущена, щеки пылают от смущения (Амэ мысленно вздохнул: порой, застенчивость девушки не знала границ). С другой стороны, бесстыдник Имубэ кого угодно смутит.

— Ванна готова, госпожа, — пролепетала Тайко.

Амэ вдруг ощутил, что на его лице расцветает хищная улыбка. Хорошо, что это могла видеть только служанка, если, конечно, справится со смущением и поднимет голову.

— Ванна… — выдохнул Амэ. Какая замечательная идея! Эта попойка его утомила, юноша еле находил терпение, чтобы отбиваться от чересчур настырного Имубэ. Перспектива расслабиться, да еще и в компании нежной Тайко оказалась настолько приятной, что Амэ едва не замурлыкал от удовольствия. — Прекрасно!

Он спешно поднялся на ноги и двинулся к выходу, но принц схватил его за полу кимоно. Амэ застыл и бросил сердитый взгляд вниз.

— Может, тебе потереть спинку? — игриво спросил он.

Амэ хотелось пнуть этого наглеца ногой, но удержался. Все же мамино воспитание давало о себе знать, а внутренний голос напомнил о том, что приличные девушки так не поступают.

— Не стоит, — Амэ ослепительно улыбался, — Тайко сама справится. Желаю приятного вечера в компании моих братьев и несостоявшихся родственников.

Юноша нагнулся и потрепал Имубэ по голове, потом мягко, но настойчиво отцепил его от своего кимоно и царственно выплыл из комнаты. Тайко поклонилась остальным и спешно задвинула фусума. Амэ не сдержал облегченного вздоха.

— Ты меня спасла, — произнес он, потирая виски — от всего этого балагана у него гудела голова. — Нужно поблагодарить тебя…

Тайко пыталась вырваться, начала было говорить о том, что их могут увидеть, но Амэ, который обладал превосходным слухом, знал, что никого поблизости нет. За долгие-долгие годы своей жизни здесь он отлично научился скрывать свои тайны. Служанка только тихо всхлипнула, когда Амэ начал целовать ее, и неожиданно обмякла в его руках. Амэ нравился тот факт, что от его поцелуев у нее подгибаются колени.

— Ты прекрасна, — прошептал он, убирая ярко-рыжую прядь, упавшую на лицо. Ему нравилось играть с ней, она была такая послушная… — Пойдем, ванна ждет.

Определенно, во всей этой суматохе есть и свои положительные стороны — они могут запереться в ванной и ничего не бояться, все слишком заняты попойкой и переполохом, чтобы побеспокоить их.

* * *

За несколько недель до этого.

— Тайко, ты слышала новость?! — прощебетал звонкий девичий голосок одной из личных горничных наследной принцессы рода Сарумэ.

— Какую? — отозвалась другая девушка.

— О том, что госпожа Амэ совсем не госпожа… а господин!

Две круглолицые румяные служанки стояли возле колодца и воодушевленно обсуждали молодую госпожу, которая (О, Ками!) таинственным образом оказалась молодым господином.

— Тс-с-с! — протянула Тайко, и схватила подругу за плечо. — Это великий секрет! И никто об этом не должен узнать!

Аюми — вторая девушка — беспокойно оглянулась по сторонам, опасаясь, как бы никто посторонний их не услышал. Узнает о разговоре хозяйка Амако, проблем не оберешься. Госпожа была очень суровой и не скупилась на наказания.

— Да брось ты! Нас никто не услышит, — произнесла Аюми, не обнаружив ничего подозрительного, но тон сбавила, теперь она почти шептала. — Так это правда?

Тайко вздохнула.

— Ну да… — нехотя призналась она.

— Как мило! — в восторге вскрикнула девушка, захлопав в ладоши. — Госпожа Амэ такая красивая! Вот уж не думала, что она…

— Что "он", — поправила ее Тайко.

— Ага, что он — на самом деле прекрасный юноша! — щеки Аюми покраснели, а глаза затуманились мечтательной дымкой, но потом она неожиданно вздрогнула, вперила пытливый взгляд в подругу. — Признавайся, ты видела его обнаженным? Видела, да?

— Ну… — протянула Тайко, и смущенно опустила глаза. Ее лицо вспыхнуло.

— Рассказывай! — нетерпеливо потребовала Аюми.

Тайко пожевала губу, собираясь с мыслями, а потом несмело произнесла:

— Один раз… Он ведь постоянно прячется. Но один раз я видела, когда он менял повязки…

Почти все слуги в доме знают, что вот уже минуло больше года, как на молодую госпожу свалилось несчастье: ее поразил таинственный недуг. Поговаривали, что это какое-то проклятие, из-за которого госпожа Амэ почти каждое утро просыпалась в собственной крови. Доктор же объяснил всем, что это просто редкая родовая болезнь — ничего страшного, госпожа Амэ скоро ее перерастет и повязки ей больше не понадобятся. Но буйную фантазию прислуги это не успокоило. К тому же, когда у молодой госпожи случился первый приступ, хозяйка Амако едва не сошла с ума от беспокойства, поэтому доктор настоятельно рекомендовал держать от нее болезнь "дочери" в секрете.

— И что?! — взвизгнула Аюми. — Какой он?

— Я… — Тайко неожиданно запнулась, опустила взгляд. — Я не видела никого прекраснее его! Он — само совершенство, он, точно ками… и… мне кажется… — она покраснела еще гуще, хотя всего мгновение назад казалось, что больше некуда.

— Что тебе кажется? — лукаво спросила Аюми. — Уж не влюбилась ли ты в него?

Тайко вздрогнула, ее глаза стали большими-большими, и в них отражалась странная смесь удивления, страха и осознания. Будто только сейчас она поняла, что на самом деле чувствовала. Испугавшись своего открытия, девушка схватила тазик с бельем, который сиротливо примостился у ее ног, позабытый, позаброшенный, и умчалась, пролепетав что-то о том, что госпожа Амако будет сердиться, и надо побыстрее закончить с бельем.

Аюми смотрела вслед убегающей девушке и улыбалась.

— Значит, у госпожи Амако дочерей нет. Вот так сюрприз!

И хотя девушкам казалось, что в округе ни одной живой души, они не учли один фактор — "госпожа" Амэ в бледно-голубом, расшитом синей нитью кимоно сидела на покатой крыше сарая, который располагался неподалеку от колодца. У Амэ был очень чуткий слух, да и ветер сегодня дул как раз со стороны колодца…

Этот ветер, кроме голосов служанок, доносил до ушей Амэ топот копыт, взволнованные голоса людей, скрип ворот — это Амако, мать Амэ, вернулась из города, в который ездила за покупками. На днях в Академии Аши начнутся каникулы, и вернется Акито. По этому случаю несколько дней подряд весь дом стоял на ушах.

Амэ глубоко вдохнул, поднимая голову к ярко-голубому небу, по которому проплывали редкие облака. Сидеть на крыше, конечно, хорошо, но не стоит расстраивать Амако — ей очень не нравится, когда ее "дочь" ведет себя подобным образом. Тем более с города она редко возвращается в хорошем настроении. Амэ принялся слезать с насиженного места. В густой траве прятались его деревянные шлепанцы-гета, они привычно скользнули на ноги. Несколько быстрых движений, и кимоно снова выглядит идеально, будто и не было путешествия на крышу. Амэ рано научился выглядеть безупречно, несмотря ни на что, не сделай он этого — мать бы давно розгами отучила его сидеть на крышах и деревьях.

Юноша выглянул из-за сарая. Амако уверенно расхаживала по двору и давала указания слугам, какую коробку, куда отнести. Судя по количеству накупленного, мать снова существенно обновила гардероб себе и "дочери". Усмехнувшись, Амэ развернулся и направился в дом. Стоило переодеться и проверить повязки, ведь скоро обед и будет совсем не хорошо, если мама заметит, что кимоно пропитано кровью.

Предупредительные слуги оставили в покоях Амэ небольшой чан с водой. Когда кровь запекалась, отдирать повязки становилось не только трудно, но и довольно болезненно. Рядом с чаном лежала аккуратная стопка бинтов.

Амэ плотно прикрыл фусума и застыл на миг, слушая звуки дома. Сейчас ему надо было знать, где находится Амако, и не собирается ли она повидаться с дочерью. Ее голос, неясный, нечеткий, звучал издалека — разобрать слова не получалось. В любом случае, не стоит опасаться неожиданного визита, ведь если судить по суете, которая царила в другой части дома, мама была сильно занята.

Наловчиться самостоятельно развязывать пояс-оби оказалось не такой уж и простой задачей. Но с тех пор, как у Амэ появились секреты от матери, пришлось научиться. Но все равно, это занятие доставляло столько хлопот! Раньше юноша и помыслить не мог, чтобы попросить о помощи кого-нибудь из горничных — а вдруг разгадают его страшную тайну, но раз Тайко обо всем узнала, то почему бы и нет? Девушка прекрасно подойдет. А заставить ее молчать — проще простого.

Пояс упал на пол, опустился у ног плотный шелк кимоно, соскользнув с плеч; Амэ остался стоять в нижней сорочке из легкой ткани. Она казалась почти прозрачной, и сквозь нее просвечивал тонкий силуэт, немного угловатый, гибкий. Амэ не ждал, что по окончании подросткового периода изгибы его тела приобретут плавные линии — для его рода это не характерно, скорее всего, тело Амэ уже сформировалось, и юноша останется таким. Конечно, исключение составляет Акито. Он высокий и широкоплечий. Слуги говорили, что фигурой он удался в отца, а характером — в мать.

Под сорочкой кольцами обернулись вокруг груди повязки-змеи. На бинтах, под теми участками, на которых утром обнаружились глубокие царапины, выступили уродливые бурые пятна крови. Амэ освободился от одежды и принялся разматывать аккуратные полоски ткани. Самое удивительное, что утром, когда юноша просыпался, боли он не чувствовал. Она приходила позже, ближе к обеду, и дотрагиваться до повреждений, не сжимая зубов, становилось невероятно сложно. Это наводило на мысль, что в этих порезах находился какой-то анестетик, который заканчивал свое действие примерно к обеду. Странно вообще все это. А самое главное, что господин Нагаи, семейный доктор, отказывался говорить что-то конкретное по этому поводу. Вот старый лис! Сколько не пытайся выудить из него хоть что-то — бесполезно. "Ничего страшного. Потерпи, Амэ, скоро ты сам все поймешь", — говорил доктор. А то, что это "скоро" уже длилось больше года, в расчет не бралось.

Упали на пол и окровавленные повязки. Амэ опустил голову, осторожно коснулся кончиками пальцев болезненно вспухших борозд — примерно через неделю они заживут, а потом, утром, Амэ вновь проснется весь в крови. Радовало одно: шрамов никогда не оставалось. Царапин обычно было четыре, реже — восемь. Рассматривая себя в зеркало, Амэ казалось, будто их оставила чья-то когтистая лапа. Эти загадки так раздражали!

Юноша закончил перевязку и нашел чистую сорочку. Потом он накинул нежно-розовое кимоно и позвонил в колокольчик, призывая служанку в помощь, ведь самостоятельно надеть пояс-оби Амэ было сложно — слишком болели раны. Конечно, можно повязать его узлом спереди, но это годится только для того, чтобы позлить дорогую матушку, не более. Остальные же, если примут его за женщину легкого поведения, проблем не оберешься.

— Госпожа Амэ, — послышался несмелый, чуть дрожащий от волнения голос Тайко из-за тонких перегородок-фусума. — Могу я войти.

Тайко, значит… Не стоит упускать свой шанс.

— Заходи.

Обернувшись, Амэ наблюдал, как медленно и осторожно раздвигаются фусума. Тайко — миловидная девушка не намного старше "молодой госпожи" с непослушными огненно-рыжими волосами, выбившимися из-под платка, и бездонными темно-карими глазами — сидела на пороге. Заметив, что на нее смотрят, низко поклонилась, приветствуя свою госпожу, потом она поднялась и перешагнула порог. Чтобы задвинуть фусума, она вновь опустилась на колени.

— Помоги мне завязать оби, — сказал Амэ.

— Да, госпожа, — еще один поклон. Слегка дрогнул голос.

Юноша заметил, что Тайко старается не смотреть на него. Она отводит взгляд, боится, что он выдаст ее с головой. Вместо этого девушка обращает внимание на окровавленные ленты бинтов, кольцами свернувшихся на полу. Трудно не заметить, как краски сходят с ее лица, кожа становится бледной, точно снег. Тайко всегда боялась крови. Чтобы отвлечься от страшного для нее зрелища, девушка берет пояс-оби и направляется к своей госпоже, Амэ покорно поднимает руки, откинув со спины длинные темно-каштановые волосы.

Ее движения аккуратны и чересчур осторожны. Раньше они были другими: более смелыми, не такими закрепощенными. Теперь же она боится, и поэтому раздражающе дрожат руки. Нет, так дело не пойдет!

— Ты знаешь мой секрет, — не вопрос, а утверждение.

Узел на поясе, который и без того никак не хотел удаваться, распался из-за одного неловкого движения. Тайко от изумления сделала шаг назад.

— Госпо… жа…

Даже говорить толком не может. Ей хочется назвать его господином?

Амэ обернулся, взглянул на девушку. Вид у нее был такой, будто в лице Амэ она видела собственную смерть — глаза большие-большие и испуганные. Неужели, он настолько страшен? Или это она себе понапридумывала?

— Что ты так переживаешь, Тайко? — мягко спросил Амэ. — Речь идет о моем недуге. Или, может, тебе еще что-то известно? — глаза юноши подозрительно сощурились.

— Нет! — слишком поспешно отозвалась та и опустила голову.

Амэ про себя усмехнулся и сделал шаг вперед. Он ей нравится? Тогда подчинить ее, заставить делать все, что нужно, проще простого. Зашуршал розовый шелк, окутывая дрожащую фигурку девушки, та попыталась отступить, но Амэ вовремя среагировал, и в итоге ловушка захлопнулась.

— Простите… — едва не плакала она, забившись в объятиях Амэ, точно птичка в силках, — Я случайно узнала…

Призналась…

Девушка пахла свежестью: вешними водами, молодыми листьями, первыми цветами. Ее запах странно контрастировал со сладким металлическим запахом крови, который исходил от Амэ. Странно, но раньше Амэ не замечал, что она значительно ниже его. Конечно, он знал, что для девушки он довольно высок, но никогда особо не обращал внимания разницу в росте. И теперь, когда он наклонился к ее уху, нежно взяв за напряженные плечи, когда каскад длинных темно-каштановых волос закрыл их плотной занавесью, юноша почувствовал себя странно. Ни к кому, кроме Акито, он не подходил настолько близко.

— Не переживай, — успокаивающе прошептал он. — Это даже хорошо, что ты знаешь. Ложь… она мне так надоела. Но с тобой можно не притворяться!

Девушка снова дрожала и сжималась, но теперь уже не от страха, а от близости Амэ. Тайко ведь нравилась "молодая госпожа", поэтому если чуть добавить искренности и усталости в интонации, то девушка ничего не заподозрит. Поймать ее в сети так легко…

Амэ провел кончиками пальцев по ее шее, остановился у подбородка, приподнял голову.

— Ты ведь поможешь мне?

Поцелуй вышел нелепым и неуклюжим, как и все первые поцелуи, но Тайко этого не заметила — опыта у нее было не больше, чем у Амэ.

* * *

Амэ не знал, что именно его разбудило. Может быть то, что эта ночь выделялась среди прочих обилием звуков — гости до сих пор не разъехались, они продолжали пить за здоровье "молодой госпожи"; шумно спорить и громко смеяться. Это заставляло юношу беспокоиться и спать некрепко, урывками.

Амэ шумно вздохнул и повернул голову. Рядом мирно спала Тайко. Во сне она жалась к нему так, будто боялась, что он исчезнет. Амэ иногда жалел о том, что позволил служанке настолько сильно влюбиться в него. По отношению к ней это было слишком несправедливо, ведь он не мог ответить на ее чувства.

— Я д" лжен идти к ней! — послышался пьяный голос Имубэ. Амэ сразу же напрягся и насторожился, весь обратился в слух. Его посетило дурное предчувствие.

— Н" порочь… честь моей с" стры! — донеслось в ответ. Язык Макетаро заплетался. Амэ даже не брался предположить, насколько брат пьян. Но в любом случае, если они своей возней разбудят Амако, то их ничто не спасет. Мама сейчас не в духе и еще не выпустила пар, посему…

— Да я ничего с ней не сделаю!

Вряд ли в таком состоянии у него получится что-нибудь с ним сделать — усмехнулся Амэ и поднялся. Тайко что-то забормотала и потянулась за ускользающим теплом; юноша успокаивающе погладил ее по голове и потянулся за юкатой. Нужно быстрее угомонить Кунимити, иначе весь остаток ночи Амэ спать не придется. Одеваясь, юноша на миг остановился и посмотрел на глубокие царапины на груди. Бинты он снял, когда принимал ванну, и вновь накладывать их не стал — раны почти зажили, а Тайко давно привыкла к этому зрелищу, можно было не бояться ее шокировать. Единственное, что беспокоило юношу, так это то, как только царапины затягиваются, новые не замедляют появиться. Больше всего на свете Амэ ненавидел просыпаться в собственной крови. Доктор говорил, что с возрастом напасть пройдет, и это обнадеживало.

— Я, может, жениться хочу! — упрямился Кунимити.

— Тогда очередь занимай, — а это уже Канске. Судя по голосу, относительно трезвый. Неужели, он не может утихомирить этих двоих, знает же, что мама…

Амэ закончил одеваться и пошел на голоса. Нарушители спокойствия спорили внизу. Имубэ вцепился в деревянные перила и пытался ползти вверх, где, как правильно подсказывали его инстинкты, находилась комната его "возлюбленной". Макетаро повис на несчастном сердцееде и пытался утянуть его обратно. Канске сидел на полу и с интересом взирал на происходящее, похоже, его ситуация забавляла. Судя по его блестящим глазам, Амэ понял, что погорячился, когда решил, что брат "относительно трезвый".

— Не-ет!.. Я пойду!.. — упирался Имубэ.

— Не… пущу… — пыхтел Макетаро.

Канске в ответ икнул.

Обозрев происходящее, Амэ тяжело вздохнул и вышел на свет. Похоже, эта ночь будет очень долгой…

— Тихо вам! — зашипел, точно рассерженный кот, Амэ. — Вы всех перебудите!

Борьба внизу лестницы неожиданно прекратилась. Имубэ поднял голову и радостно заулыбался. От высокого хвоста, в который были забраны его роскошные волосы ранее, не осталось и следа. Сейчас Кунимити был настолько растрепан, что создавалось впечатление, будто его копны не касалась расческа минимум месяц, и если бы не расфокусированный взгляд и медленные, плохо выверенные движения, он бы казался диким зверем. Пожалуй, Амэ понимал, что в нем находили девушки.

— А я к тебе шел, но… — воодушевленно начал было тот, но неожиданно осекся, когда наткнулся на предупреждающий взгляд Амэ.

Юноша быстро спустился вниз и схватил нарушителей покоя за шивороты, точно нашкодивших котят. Канске флегматично приподнял бровь, с вялым интересом наблюдая за происходящим. Амэ же в ответ грозно нахмурился и кивнул в сторону сада — всем троим не мешало бы проветриться.

— Иногда ты так похожа на маму… — проворчал Канске, пытаясь подняться. Получилось это у него не сразу, прежде чем встать, он пару раз падал на пол, но с завидным упорством поднимался на ноги. Гордость клана Сарумэ не позволяла ему добраться ползком до сада.

Тащить двух вдрызг пьяных мужиков куда-то — то еще занятие. Но делать нечего, юноша сжав челюсти, чтобы не ругаться — его ведь все считают высокородной леди, — волок за собой брата и Кунимити, у которых то и дело заплетались ноги. Иногда Амэ казалось, что он не совладает с весом обоих юношей и рухнет вместе с ними на пол, но нет, пока обходилось. Ровно до тех пор, пока до ушей Амэ не дошли воистину страшные звуки. Это был потусторонний грохот, леденящий душу скрежет, наводящий ужас лязг металла. У Амэ волосы на загривке встали дыбом, казалось, будто самый страшный йокай посетил их дом и теперь надвигается страшной неотвратимостью, чтобы забрать их души.

— Сни-ими-ите-е-е! — донесся зловещий голос. Макетаро, услышав это, вдруг задрожал и решил поискать защиты у младшей сестренки. Он навалился на Амэ, который и без того едва удерживал равновесие, и они оба рухнули на Имубэ, который озадаченно хмурился, пытаясь понять, откуда исходят эти ужасающие звуки. Амэ забарахтался, точно жук, перевернутый на спину, пытаясь сбросить с себя брата, но не тут-то было.

— Сни-ими-ите-е-е же-е-е! — вновь раздалось из коридора.

Это был йокай, точно. Хотя, Амэ ни разу не видел и не слышал их, но он не сомневался, что только демон может издавать подобные звуки. Похоже, происходящим впечатлился даже бесстрашный Имубэ, поэтому неожиданно нервно зашевелился под Амэ, стискивая его настолько сильно, что тот запищал. Канске внезапно обрел почву под ногами, вскочил и понесся в сад, но счастье его оказалось недолгим — капризная земля вновь закачалась, и брат не удержался и полетел в кусты.

— Ага-а-а-а!!! — Амэ вздрогнул от страха, потому что зловещий звук приближался. Грохот стал настолько громким, что, казалось, заполонил всю комнату. Он отдавался от тонких стен, он звенел, все усиливаясь. Амэ попытался скинуть с себя Макетаро и встать наконец на ноги, чтобы не чувствовать себя настолько беспомощным, но у него не получалось. К тому же Кунимити вцепился в него мертвой хваткой. Юноша пытался извернуться, но у него никак не выходило. Все, чего он добился, так это вопля Имубэ — как оказалось, его потянули за волосы. Амэ, помня о том, что нужно вести себя тихо, и не разбудить мать — и ладно, что здесь йокай, главное, не потревожить ее покой, иначе все будет в несколько раз хуже, чем пришествие демона, заткнул рукой тому рот. Принц что-то замычал и покраснел, и тут Амэ сообразил, что продолжает его тянуть за волосы и немного отодвинулся.

— Не-е мо-огу-у бо-ольше-е-е!.. — а звук был совсем близко.

Амэ вздохнул, мысленно собираясь встретиться лицом к лицу с ужасной тварью (опять же йокаев он никогда не видел, но из детских сказок знал, что красотой они не отличаются), а потом повернулся на звук.

Из- за угла на четвереньках выползал Саруда Гентиро в доспехах. Он был пьян, как сапожник, красный, как рак, и измученный, как… Нет, здесь Амэ не смог подобрать сравнение, но бедного сына губернатора, доведенного до столь плачевного состояния, стоило пожалеть. Амэ так и не понял, обрадовался он или огорчился, что перед ним не йокай, а всего лишь неудавшийся жених в доспехах "под старину". Вот и что с ним делать? Сходить разбудить Тайко, чтобы она помогла этому бедолаге раздеться?

— Помоги-ите… — простонал Гентиро, с надеждой уставившись на них.

Амэ наконец-то удалось справиться с цепкими руками Имубэ и подняться на ноги, привычно поправляя одежду. Мама в него с самого детства вдолбила, что он должен выглядеть идеально, несмотря на обстоятельства. Но, наверное, все же не стоило потакать своей старой привычке сейчас. Терпение Гентиро было истощено, и найдя того, кто мог бы избавить его от нечеловеческих мучений, не собирался больше ждать. Он пополз к Амэ.

— Разде-ень меня-я-я!!! — потребовал он.

Амэ немного опешил от такого требования. И что ему ответить на это?

— Раздень!!!

— Что здесь происходит? — голос, внезапно раздавшийся за спиной юноши, был слишком знакомым, слишком родным.

Амэ выругался про себя: с этими оболтусами он пропустил очень важный момент. Они настолько отвлекли его, что он не увидел той самой заветной зеленой вспышки портала. Амэ повернулся, улыбаясь во все тридцать два зуба, чувствуя, как в нем мешается облегчение, радость и какая-то странная злость.

— Добро пожаловать домой, Акито.

Умел же братик выбирать моменты своего появления, ничего не скажешь!

* * *

С прибытием Акито в доме все менялось. Если раньше весь особняк был целиком и полностью подчинен принцессе Амако, то теперь хозяином становится ее старший сын. Акито, в связи с тем, что являлся Сейто Академии Аши, не мог быть наследником клана, но его принадлежность к воинскому сословию давала ему почти такие же права, что и главе рода. Воины-Тени считались приближенными ками и наделялись огромной властью. Как показывала практика, часто эта власть помогала спасать человеческие жизни, если, конечно, ею не злоупотребляли.

Когда Акито оказался в гостиной и потребовал объяснений происходящего, Амэ почувствовал невольное облегчение. Теперь ничего не случится, даже если проснется Амако. Хотя, увидев своего возлюбленного брата, Амэ вовсе позабыл обо всем. Весь мир перестал для него существовать, сконцентрировавшись лишь на одном человеке. Все эти замужества-пьянки-перебранки вдруг стали совсем неважными, и Амэ шагнул к брату, жадно и неприлично рассматривая его. Они не виделись почти год, лишь обмениваясь редкими письмами. Амэ безумно скучал по брату, и теперь не мог отвести от него глаз, отмечая каждую перемену во внешности — волосы раньше были немного короче; вместо тонких серебряных колечек в ухе теперь были сережки с изумрудами — гвоздик и два кольца; морщинки в уголках глаз и у рта стали немного глубже; на шее теперь болтается какой-то незнакомый серебряный амулет.

— Сестренка… — взгляд до боли знакомых, насыщенно-голубых глаз потеплел, а на губах заиграла белозубая улыбка. И Амэ внезапно почувствовал себя так, будто долгое время спал, и вся эта жизнь, что медленно текла в разлуке с братом, всего лишь бредовый сон; сейчас наступало пробуждение.

Амэ улыбнулся в ответ и сделал еще несколько шагов вперед. Раньше юноша думал, что достаточно вытянулся за этот год, но Акито все равно оставался больше чем на полголовы выше его.

— Привет, — ласково прошептал брат ему на ухо.

Несмелое прикосновение, и о волнения дрожат руки и подгибаются колени. Амэ боялся отвести глаза от Акито, все еще не в состоянии поверить, что он здесь, рядом. Брат подался вперед и обнял Амэ; тот, шумно выдохнул и медленно расслабился в объятиях.

— Привет, — наконец обрел дар речи он, внутренне усмехаясь: таким слабым, таким нерешительным он становился только тогда, когда рядом оказывался Акито.

Несколько долгих мгновений они стояли вот так, обнявшись. Амэ, уткнувшись носом в шею, с наслаждением вздыхал родной запах брата, отмечая, что у привычного и слишком знакомого запаха появились новые сладко-горькие нотки. Тонкая игла грусти уколола грудь, и сразу же растворилась под напором родной и долгожданной близости Акито. Вот бы остановить время, и остаться так навсегда. К сожалению, ничто не длится вечно.

— Ты не ответила на мой вопрос, — все еще мягко произнес Акито, но его руки на плечах Амэ неожиданно стали сжиматься. Еще немного и останутся синяки.

— Мне больно, — сообщил Амэ, поднимая голову.

Их глаза на миг встретились, и этого было достаточно, чтобы понять, что Акито злится. Разумеется, застав свою сестру, в которой он души не чает, при таких обстоятельствах… Амэ неожиданно понял, что гнев брата надо остановить. Сейто Аши не привыкли сдерживаться, особенно те, от кого пахнет кровью.

Шаг назад. Амэ оглянулся и посмотрел на притихших Макетаро и Кунимити, на лежащего на спине Гентиро, грудь которого вздымалась, точно меха. Канске оказался самым удачливым — он был в саду, и глаза не мозолил.

— Здесь проходит очередная попойка, — пожал плечами Амэ. Периодически, в их особняк прибывают гости, и брат это знает. Злился он по другой причине: человек, облаченный в боевые доспехи, приезжает лишь с одной целью.

— А он? — Акито указал на Гентиро, и тот вздрогнул, попытался подняться, загремев доспехами, но толи сын губернатора оказался слишком обессиленным, толи слишком хмельным, и поэтому его попытка потерпела крах. Грузная туша хлопнулась не татами, и босые ноги Амэ почувствовали, как жалобно задрожал пол.

— Торопит события, — ответил Амэ, вздохнув. — К тому же, он не в моем вкусе.

Чуть сузились внимательные голубые глаза — Акито смотрел на свою "сестренку" и пытался понять, шутит она или говорит серьезно. Сам же Амэ ощущал нечто отдаленно напоминающее страх перед братом, смешанный с какой-то непонятной, совершенно неподобающей этому моменту грустью: Акито меняется, становится все сильнее, неистовее и яростнее, точно дикий зверь, он все сильнее отдаляется от "своей сестры", и самое обидное в том, что с этим ничего невозможно поделать.

— О, Великая Богиня! — возвел очи в горе некстати пришедший в себя принц Имубэ, отвлекая внимание Акито на себя. — И почему ты приперся именно в этот момент?!

Амэ сильно подозревал, что Кунимити спасает только его положение в одном из древнейших кланов, иначе брат бы давно раскатал его в лепешку и не поморщился.

Акито ничего не ответил, лишь посмотрел на Имубэ как на последнее ничтожество. Принц хищно оскалился, сверкнув дерзкими глазами из-под непослушной длинной челки. Амэ подавил тяжелый вздох: не прошло и десяти минут, как прибыл брат, а уже назревает ссора. Можно сколько угодно посылать предупреждающих взглядов Имубэ, он все равно их проигнорирует. Амэ понял, что лучшим выходом из ситуации будет развести этих двоих по углам, поэтому приблизился к брату и несмело дернул за рукав форменной куртки Сейто Аши, привлекая внимание.

— Он пьян, не обращай внимания. Ты, наверное, устал с дороги, пойдем, я провожу тебя. Твоя комната давно готова.

Амэ засеменил к лестнице, увлекая за собой Акито, молясь, чтобы ничего больше не произошло. Но Кунимити обладал каким-то даром, не иначе, портить все прекрасные начинания Амэ и спутывать все планы. В тот момент, когда казалось, что все обошлось, тишину вдруг разрезал насмешливый, нарочито медленный голос принца Имубэ:

— Твоя ревность, Акито, меня забавляет.

Брат неожиданно застыл, и Амэ, который прибавил шаг, все еще надеясь увести его отсюда, едва не споткнулся. Пальцы разжались и выпустили грубую черную ткань рукава, за которую держался юноша. Амэ выругался про себя, жалея о том, что не подсыпал яду в саке Имубэ, пока была такая возможность.

Кунимити ухмылялся, зная, что его слова попали точно в цель.

— Каково это, осознавать, что шансов заполучить твою сестру у меня гораздо больше, чем у тебя ее удержать?

Амэ, услышав этот вздор, не удержался и фыркнул.

— Не обольщайся, — бросил он, но был проигнорирован. Сейчас для Кунимити существовал только Акито. Не описать словами, насколько это раздражало!

— Ты ее не получишь, — холодно ответил брат.

— Думаешь? — с вызовом спросил он.

Амэ переглянулся с Макетаро. Тот тоже отлично понимал, чем грозит перепалка, но выглядел испуганным и растерявшимся. Вот уж кого не наградила природа характером, так это его. Чуть какая трудность, сразу дает задний ход. Но на этот раз, этого не случится, или Амэ выйдет из себя и устроит ему "темную" — а это, действительно, страшно. Юноша бросил предупреждающий взгляд на Макетаро, а затем кивнул в сторону Кунимити, мол: займись им.

— Акито, идем! — потребовал Амэ, вновь хватая брата за руку, и сжимая ее, привлекая к себе внимание. — Хватит слушать этот вздор! — И когда брат посмотрел на него, юноша капризно добавил. — Я спать хочу…

Акито поддался, позволяя себя увести, пока Макетаро, впечатленный "сестрой", заткнув рукой рот разбушевавшемуся Имубэ, тащил его проветриться в сад.

Амэ быстро зажег лампы в комнате Акито и устроился на полу возле выхода. Брат прохаживался по комнате, оглядывая ее с таким видом, будто видел впервые. Он бросил быстрый взгляд на скатанный футон, лежащий у стены и озабоченно нахмурился.

— Позвать кого-нибудь из слуг? — спросил Амэ, наблюдая за братом.

— Нет, — странно короткий и холодный ответ, на который юноша намеренно не обратил внимания — слишком много событий недавно произошло, чтобы у Акито сейчас было хорошее настроение.

Брат развязал пояс и бросил его. Тот тяжело грохнул об пол, будто на него булыжник бросили, а не тонкую полоску черной ткани. Но Амэ знал, что в пояс формы Аши вставлена цепь, только смутно понимал, зачем это делалось: толи для того, чтобы йокаи не перерубили пояс и не увидели голые филейные части своих гордых врагов, толи использовали как оружие, когда больше ничего под руками не оказывалось. Акито быстро скинул с себя ги, и остался в одной нижней рубашке. Мечи он тоже снял — в отличие от простых людей Аши имели право не только носить настоящие мечи, но и входить с ними в любой дом, — и положил рядом с собой.

— Я, пожалуй, пойду, — засобирался Амэ. Время позднее, давно пора спать. Да и к тому же, он устал.

— Останься.

"Мы так долго не виделись. Я скучал", — говорили его глаза. Амэ слишком хорошо понимал чувства брата, ведь сам ощущал нечто похожее, поэтому в ответ улыбнулся и, кивнув, задвинул за собой фусума, отгораживая тонкой перегородкой из рисовой бумаги себя и брата от остального мира. В конце концов, если он уснет здесь, то ничего страшного. Раны еще не совсем зажили, поэтому новых приступов загадочного недуга пока не предвидится.

Они некоторое время смотрели друг на друга, вновь изучая, но теперь более детально, а потом Акито вздохнул, и его напряженные плечи стали расслабляться.

— Наконец-то, я дома, — произнес он.

Когда в особняк приезжает Акито, все меняется. Дом начинает напоминать поле брани: брат сражается с матерью за Амэ. И порой это раздражает и выматывает, но юноша привык, что у них по-другому не бывает. Акито как Сейто Аши имеет почти такую же власть, как и глава рода. Единственное, что не может он, но по силам наследной принцессе — это решать, за кого выдать замуж свою дочь. И Амэ в сотый раз жалеет, что не может сказать своему возлюбленному брату о том, что его волнения напрасны.

Продолжение следует…

В следующей главе:

— Давайте вернемся к нашей теме разговора. Я хочу узнать, что здесь произошло.

Старик бросил неприязненный взгляд на Акито, а потом без приглашения прошел в комнату и уселся на полу в позу лотоса, выставляя на всеобщее обозрение босые, почерневшие от грязи ноги, с потрескавшимися пятками и длинными непрозрачными ногтями, которые наверняка никогда не знали, что такое ножницы, а когда становились слишком большими, обламывались сами по себе.

— А разве не ясно? — раздраженно ответил старик. — Спустилась небесная собака, прибыли ками, но справиться с ней не сумели. В итоге эвакуировали всю деревню и поставили барьеры, чтобы она к соседям за едой не летала. Будто голодом тварь уморить пытаются, чудные тоже!

С каждым словом старика все отчетливее приходило понимание, что они оказались в незавидном положении. Даже крошечных знаний Амэ хватило на то, чтобы понять, что они в ловушке. Остается только надеяться на Яцуно, которая разблокирует спутник.

— Если всех забрали отсюда, то почему вы остались? — спросил Накатоми.

— Почему-почему?! — передразнил дед. — Дом здесь у меня, не хочу никуда переселяться, даже временно! Тем более собака на меня не позарится — стар слишком, мясо жесткое. А за ней придет, — он кивнул на Амэ. — Кровью-то она воняет, даже я чувствую!

Амэ выругался про себя. Кто этот старик, раз чувствует его запах? Ведь обычному человеку это не под силу — это юноша знал точно. Даже Аши этого не чувствовали. Так кто он?

— Похоже у нас неприятности, — сделал вывод Накатоми, вздохнув.

Примечания:

(1). — После Второй Войны с йокаями человеческие потери стали настолько велики, что население сократилось вдвое. Ками запретили людям участвовать в любых военных конфликтах и носить оружие. С тех пор мужчины надевают доспехи — гордость своих отцов и дедов — только когда идут свататься. Мужчина, облаченный в полные боевые доспехи, таким образом дает понять невесте и ее семье, что способен защитить свою будущую жену и детей.

(2). - с тех пор как ками запретили людям участвовать в войнах, мечи имели право носить только воины Аши и сами ками

(3). - юино — пять, семь или девять конвертов, которые преподносятся родителям невесты перед свадьбой. В одном из них лежат деньги для уменьшения расходов на свадьбу. В Поднебесной свадьбу устраивают родители невесты.

(4). — Церемония. Устраивает Академия Воинов Теней Аши каждый год в середине лета на празднике Канто Мацури. После нее каждый семнадцатилетний подросток считается совершеннолетним. Главная особенность Церемонии в том, что Аши выбирают среди подростков нескольких будущих Сейто (студентов) Академии Аши. Браки, заключенные до Церемонии, в случае становления подростками Сейто считаются недействительными. К тому же, если выбирают Сейто наследного принца рода, то он автоматически лишается права наследования.

(5). - шапочка, которая надевается под шлем.

— ____________________

Глава 2. Небесная собака

По народным поверьям появление Небесной собаки предвещает войну. Но так ли это на самом деле?

— Иногда они вверху, и взлетают к облакам; иногда они внизу, и становятся дикими зверями(1), — прочитал Амэ и нахмурился, силясь понять, что означает сие изречение. О небесных собаках было известно крайне мало, и то больше напоминало бабские сплетни, смешанные с детскими страшилками. Вот и поди и разбери, где здесь правда, а где вымысел.

День давно перевалил за полдень, солнце палило нещадно, небо выдалось удивительно чистым и ясным, отказываясь радовать нагретую землю небольшой передышкой от небесного светила. От нещадной жары Амэ спасал огромный развесистый дуб, в тени которого они устроились с Акито, да легкий прохладный ветерок. В высокой траве, ничуть не утомленные зноем, стрекотали кузнечики. Еле ощутимо пахло горькими полевыми травами и цветами, а когда ветер утихал, то можно было отчетливо различить запах озера, расположенного неподалеку.

Амэ и Акито часто приходили сюда, когда были маленькими. Амэ почти не помнил свое детство — доктор говорил, что это из-за тяжелой травмы, которую он пережил на Канто Мацури, когда ему было восемь лет, — но иногда, точно яркие вспышки света, в голове всплывали картины: вот Акито в простой хлопковой юкате, подобрав ее по колено, стоит с удочкой в руках, а Амэ сидит под этим самым дубом и ждет, пока брат поймает огромную рыбу; или как они играют в салочки с Канске и Макетаро. Амэ никогда не водил, потому что боялся завязанных глаз.

Все чаще и чаще Амэ испытывал странное чувство: будто что-то меняется. Прошлое, полное беззаботного смеха, ветра и солнца, близости Акито, медленно уплывает в даль, оставляя после себя светлые, но грустные воспоминания. Еще несколько лет назад Амэ бы не постеснялся задремать на груди у брата, а теперь это казалось каким-то неправильным. Все чаще в голове возникала мысль: "Мы же не дети", и рука, которая по привычке тянулась к Акито, опускалась. Чем старше они становились, тем сильнее отдалялись, потому что позволенное детям, им нельзя. Мир детства медленно уходил, дразня знакомыми запахами и ощущениями; он все еще оставался рядом — в солнечном свете, в ветре, в траве, в шелесте деревьев и журчании ручья, — но им он больше не принадлежал. Расставаться с ним никак не хотелось, но и удержать его невозможно.

Через месяц Амэ станет совершеннолетним, и детство вовсе закончится. В такие моменты, как сейчас, когда приходили грустные думы, юноша тешил себя надеждой о том, что вскоре станет Сейто Аши и будет рядом с братом. В это время вера в то, что он поступит в Академию, была настолько непогрешима, что пугала. Но сейчас не время об этом думать! Когда рядом Акито, когда они сидят спина к спине под их любимым дубом, нужно наслаждаться каждым мгновением, проведенным вместе.

— Ну так что? — спросил Амэ.

Акито повернул голову, и стало заметно, как недоуменно хмурит брови брат. Он тоже пребывал в своих мыслях. Иногда Амэ хотелось знать, о чем тот думает.

— Что означает эта строчка? — поспешил пояснить юноша. — Иногда они сверху и…

— Я понял, — оборвал Акито, ему очень не нравилось, когда кто-то повторял одно и тоже. Его гениальность, которая по величине могла сравниться разве что с его высокомерием, запоминала все с первого раза. — Это значит, что небесные собаки безопасны до тех пор, пока не спустятся на землю.

Амэ кивнул и нахмурился, припоминая народные сказания об этих йокай, которые когда-либо слышал.

— Они едят младенцев и похищают женщин.

— Не только. Появление небесной собаки обещает войну.

Амэ отложил свиток с поэмами и повернулся к брату. Это движение вышло настолько неловким, что полы кимоно распахнулись, оголяя острые худые коленки. Амако бы никогда себе не допустила подобного, но Амэ, который поднаторел лазить по крышам и деревьям, рядом с братом отчего-то всегда был раздражающе неуклюжим. К счастью, брата это только забавляло.

Амэ перегнулся через плечо Акито и заглянул ему в лицо. Как оказалось, брат сидел с закрытыми глазами.

— Перед Второй Войной в провинции Кай появилась небесная собака. Прежде чем ее остановили, погибло более пятисот человек. А все потому, что ками запретили Аши вмешиваться.

Акито открыл глаза и коснулся плеча Амэ. Юноша подвинулся немного вперед, он хотел видеть лицо брата, на котором сейчас мешалась ярость, бессилие и странное сожаление.

— До нас даже слухи об этом не дошли, — задумчиво произнес Амэ.

— Секретная информация. Ками запрещают распространять информацию о небесных собаках, чтобы не сеять панику.

В какой- то степени Амэ понимал негодование брата, но считал, что ками заботятся о людях, даже если их методы странные и не всегда понятные нормальной человеческой логике.

Поняв, что разговор свернул в нежелательное русло, юноша поспешил сменить тему.

— Ты видел йокай?

Акито приоткрыл глаза — из-под густых ресниц промелькнула синяя вспышка, прежде чем брат вздохнул и растянулся на траве. Амэ навис над ним. Его взгляд привлек амулет, висящий на шее брата. Но руку, которая невольно потянулась к нему, мгновенно перехватили.

— Прости, — мягко произнес Амэ.

— Ничего, — брат отвел его руку, но не отпустил. Амэ наслаждался ощущением их сплетающихся пальцев. Руки у Акито были загрубевшими от долгих тренировок с мечом. — Расскажи мне о себе.

— О себе? — удивился Амэ, заправляя за ухо непослушную прядь. — Что именно ты хочешь услышать?

— Все.

— Все? А как же женские секреты?

Акито открыл глаза и, улыбнувшись, ответил:

— Я твой брат, мне можно, — а глаза смотрели серьезно. Даже слишком.

Амэ сделал вид, что не заметил этого; он зацокал языком и покачал головой. Все еще можно притвориться, что это было милой шуткой. Наверное, стоило сказать какую-нибудь глупость, чтобы отвлечь брата, но Амэ упорно молчал. Смотрел в бездонные глаза и молчал. Понятно, что Акито взволновало появление в особняке сватов, из-за этого он выглядит задумчивее обычного, и надо бы успокоить его, сказать, что все в порядке, но язык не поворачивался. Амэ чувствовал, что дошел до предела своей лжи и притворства, и больше делать этого не может.

Амэ не боялся гнева матери, который последует после того, как он раскроет себя. Он страшился другого: что его любимый брат отвернется от него. Акито нужна была сестра, о которой он бережно заботится, а не еще один брат. К тому же, подобные сюрпризы, когда мир становится с ног на голову, плохо отражается на душевном здоровье братика.

После непродолжительной паузы Акито сел рядом с "сестрой" и обнял за плечи. Амэ охотно отозвался, чуть подаваясь вперед, благодарный за то, что брат пресек его безрадостные размышления.

— Я хочу попросить тебя кое о чем, — слишком серьезно начал Акито, и Амэ неожиданно замер, точно испуганный зверек, от внезапно посетившего его дурного предчувствия. Брат выжидающе смотрел на него, похоже, ему тоже нелегко давались эти слова, и юноша нашел в себе силы коротко кивнуть. — Останься со мной, Амэ… навсегда.

Голос Акито понизился до шепота и странно задрожал, готовый вот-вот сорваться. Подобное было настолько нехарактерно для брата, что Амэ начало казаться, что перед ним кто-то другой.

— Остаться… — прошелестел голос Амэ, точно ветер в листве.

Акито молчал, ожидая ответа, стараясь не сжимать в волнении руки на плечах "сестры", ведь легко увлечься и причинить боль. Амэ опустил голову и принялся рассматривать свои колени, скрытые тонким слоем ткани летнего кимоно. Он не знал, что говорить.

— Я закончу Академию и заберу тебя! — внезапно нарушил тишину брат. Порывистость — тоже несвойственная брату черта; так что же происходит? — Уже недолго осталось!

— Я не знаю, — честно ответил Амэ. Когда не можешь придумать достойной лжи, лучше говорить правду. — Не знаю…

Акито отодвинулся от него, и юноше почему-то вдруг стало невыразимо холодно, несмотря на то, что на улице стояла жара.

— Некоторые вещи от нас не зависят, — попытался объяснить Амэ. — Еще не было Церемонии.

— У тебя есть основания считать, что ты станешь Сейто Аши? — Выражение лица Акито стало привычно высокомерным, и это принесло некоторое облегчение.

Амэ загадочно улыбнулся и выдал брату дежурный ответ на этот вопрос:

— Кто знает… Но в любом случае, замуж я выходить не собираюсь, — Акито вопросительно приподнял брови, а Амэ в ответ рассмеялся и пояснил. — А ты представь меня матерью семейства! Или с огромным животом!

— Глупая… — ласково отозвался брат, и Амэ понял, что нашел правильные слова, для успокоения семейного гения.

Юноша потянулся за свитком, забытым в траве, и, развернув его, вновь принялся читать. Акито растянулся рядом и прикрыл глаза.

* * *

— Идем домой? — спросил Амэ.

Как бы не было хорошо под любимым дубом, но возвращаться все равно придется. Хотя бы для того, чтобы поужинать. Время было позднее, и желудок требовал еды. Это мешало наслаждаться прекрасным вечером.

— Потерпи немного, — попросил Акито и нащупал широкий браслет под широким рукавом ги. — Спутники почти выстроились.

Амэ вскинул голову.

— Мы ждем гостей?

— Можно и так сказать.

Такие браслеты носили все Воины Аши, и выполняли они две очень важные функции: позволяли управлять орбитальными спутниками перемещения и указывали на принадлежность к Воинам-Теням. Амэ знал, что каждый браслет индивидуален и подбирается для каждого отдельно. Несмотря на все их разнообразие — браслеты бывают тонкие и толстые, большие и маленькие, золотые или серебряные, — у них у всех есть один общий атрибут: мон Хатимана, который напоминал три чернильные кляксы, собравшиеся в круг.

Когда Амэ смотрел на браслет Акито, который тот никогда не снимал с левого запястья, то невольно задавался вопросом: как обычная на вид побрякушка помогает управлять спутниками? Или здесь дело в таинственной и недоступной Сейкатсу?

— Ладно, — пожал плечами Амэ. Зная, как нервируют брата вопросы, ответы на которые очевидны, юноша решил молчать. Скоро и сам все увидит. Встретится с друзьями Акито по Академии. Интересно, какие они?

Ждать пришлось недолго, и вскоре Амэ уже прикрывал глаза рукой, силясь спрятаться от яркого ядовито-зеленого света, который резал глаза. Вспышек было три, через равные промежутки времени. К тому времени, когда они прекратились, Амэ казалось, что ему в глаза насыпали песка. Юноша попытался их тереть, но Акито остановил его.

— Не надо, только хуже будет. Скоро все пройдет, — он мягко отвел руки Амэ от лица. Юноша досадливо морщился. Если бы он знал, что от света портала так болят глаза, то позаботился бы заранее об этом.

— У меня есть глазные капли, — послышался незнакомый мужской голос, мягкий и немного певучий — это южный акцент, с еле различимой хрипотцой.

Ощущение Акито пропало, и чуткий слух Амэ выделил легкую и плавную, почти бесшумную поступь брата и шелест ткани.

— Знали бы, что здесь будет принцесса, выбрали бы место подальше, — Амэ приоткрыл глаза и увидел обладателя звонкого и живого, точно лесной ручей, голоса. Над ним стоял симпатичный молодой человек с длинными волнистыми волосами, завязанными в высокий хвост. Его внимательные, живые глаза неотрывно смотрели на Амэ. Юноша улыбнулся, тронутый такой заботой.

Неподалеку кто-то фыркнул, и Амэ повернулся. Там стоял хрупкий на вид юноша, одетый в узкие черные штаны и высокие сапоги — довольно необычный наряд, надо отметить. Всем своим видом юноша напоминал шустрого дикого зверька: из-под копны взлохмаченных волос выглядывал острый, любопытный носик.

Амэ вновь услышал шаги Акито и повернулся. Рядом с братом шел высокий худой мужчина, который отчего-то казался смутно знакомым. Иссиня-черная челка была забрана назад в небольшой хвост, открывая высокий лоб; глаза за стеклами круглых очков смотрели пугающе бесстрастно и изучающе. Инстинкт Амэ подсказывал держаться от этого человека подальше.

— Как твои глаза? — заботливо спросил Акито.

— Нормально.

— Все равно лучше закапать, — вмешался незнакомец в очках.

Протесты и возражения самого Амэ неожиданно перестали иметь значение. Таков уж его брат — здоровье его любимой "сестренки" было важнее. Другое дело, что не всегда это здоровье требовало его заботы.

Амэ молча подчинился неизбежности: запрокинул голову, чтобы брат закапал глаза. Проделал это Акито на удивление быстро и ловко. Сказывалась практика.

— Глаза болят с непривычки, — уведомил хозяин капель.

Амэ благодарно кивнул, ощущая, что от лекарства, и, правда, стало намного легче. Теперь он мог более тщательно осмотреть друзей Акито. Хоть вспышек портала было три, гостей оказалось четверо: мужчина с акцентом; тот, который назвал Амэ принцессой; хрупкий юноша и еще один, довольно странный тип. Он производил впечатление человека угрюмого и замкнутого, стоял в стороне с таким видом, будто проходил мимо и забрел на огонек. Выглядел последний друг Акито, как бандит: короткий ежик волос с сединою у висков, недельная щетина.

— Представишь мне своих друзей? — ослепительно улыбнулся Амэ, тронув брата за локоть. Акито накрыл его руку своей и кивнул.

— Накатоми Садахару, — брат указал на мужчину в очках. Тот вежливо поклонился.

— Род Накатоми? — нахмурился Амэ. Он был немного удивлен.

— Совершенно верно, принцесса, — слабо улыбнулся мужчина. — Еще один несостоявшийся наследник клана.

Амэ что- то слышал о том, что на одном курсе вместе с Акито учатся несколько человек из знатных Родов, но никогда не думал, что среди них есть Накатоми. Накатоми по величине и влиянию могли сравниться с кланом Сарумэ, к тому же они постоянно конкурировали с Имубэ, которые исторически были связаны с Сарумэ. Так что присутствие представителя Рода Накатоми здесь казалось несколько необычным.

— Даже не знаю, поздравлять вас с этим или, наоборот, посочувствовать, — Амэ чуть наклонил голову, прикрывая глаза. Ему почему-то захотелось подразнить этого человека. Что-то подсказывало ему, что это будет более чем забавно.

— Я не считаю, что чего-то лишился с поступлением в Академию, — вежливо отозвался тот.

— Тогда примите мои поздравления.

Накатоми вновь поклонился.

— Благодарю.

Амэ покосился на Акито и мысленно усмехнулся: брат становится таким милым, когда между его бровей залегает тревожная складка. Но все же нужно немного притормозить — слишком очевиден был флирт Амэ с Накатоми, как бы чего плохого не случилось.

— Хватит уже, Садахару! Я тоже хочу познакомиться с принцессой! — прервал его юноша с высоким хвостом. Похоже, ему настолько натерпелось, что он едва мог устоять на месте. Амэ едва не рассмеялся, когда понял, что еще немного и вокруг него просто начнут нарезать круги, требуя внимания.

— Он такой нетерпеливый, — вздохнул Накатоми.

Амэ пожал плечами и улыбнулся.

— Команди-ир… — заныл юноша. — Можно?

От зоркого взгляда Амэ не ускользнуло, как Акито недовольно поджал губы. Похоже, он уже жалел, что решил познакомить его со своими друзьями.

— Можно, — странно тяжело вздохнул брат, будто живость одного из своих друзей его раздражала.

Юноша подскочил к Амэ и поклонился низко и немного неуклюже — его пушистый хвост хлестнул Акито по лицу. Брат поморщился, но промолчал. Сам же Амэ едва сдерживался, чтобы не захихикать.

— Отомо Хидехико! — радостно представился юноша. — Рад встрече!

— Хм… я тоже, — мягко отозвался Амэ и толкнул брата локтем в бок. Тот задумчиво посмотрел на него, и Амэ не выдержал: закатил глаза.

— Никогда не думал, что у командира такая красивая сестра! — затараторил юноша. — Хотя, сказать по правде, я только недавно узнал, что у командира она есть. И очень захотел с ней познакомиться. Я не думал, что это произойдет так скоро и…

— Хидехико! — оборвал его тот самый мужчина, бандитской наружности. Голос у него был необычайно низкий и немного пугающий.

— Что? — тут же отозвался юноша и обернулся.

— Прекрати молоть чушь!

— Но… брат… — Хидехико выглядел огорченным, а потом насупился и замолчал.

Амэ ободряюще улыбнулся этому немного странному и забавному существу. Вечный ребенок. В лице Амэ он признал новую и интересную игрушку, и поэтому обижался, что его к ней не подпускают.

— А это Отомо Дайкуро, — пояснил Накатоми. — Они с Хидехико двойняшки.

Амэ удивленно посмотрел вначале на одного, а потом на другого. Он бы ни за что не подумал, что эти двое братья. Отличаются, точно земля и небо.

— Они противоположности друг другу, — продолжил Садахару, улыбнувшись. — Если Хидехико почти невозможно угомонить, если он начинает болтать, то из Дайкуро не вытащишь лишнего слова.

Интересная компания получается. Все такие… индивидуальные.

— Ты преувеличиваешь, — заговорил Акито, на что Накатоми лишь пожал плечами.

Сзади кто-то фыркнул и зашелестела трава. Амэ повернул голову и встретился с высокомерным и холодным взглядом последнего из друзей Акито, с которым еще не успел познакомиться. Невысокий и худой юноша, с удивительно хрупким телосложением и очаровательной непослушной копной черных волос, из которой перьями торчали редкие ярко-синие пряди, прислонился спиной к дереву и читал забытый в траве свиток о небесных собаках. На лице застыла гримаса пренебрежения. Амэ никак не мог понять: толи юноше не нравилось сие произведение литературы, толи он был недоволен, что сестре их командира уделяется столько внимания.

— Таманоя Яцуно, — произнес Акито, и был удостоен холодной усмешки. — Вторая дочь наследного принца клана Таманоя.

Дочь? Брови Амэ невольно поползли вверх. Отмечая ее хрупкое телосложение, юноша был обманут узкими брюками и свободной туникой, поэтому не сразу понял, что перед ним находится девушка. Какое непростительное упущение!

Клан Таманоя. Это объясняло, почему она так необычно одета. Данный Род стоял особняком от других древнейших кланов Поднебесной. Они являлись высококлассными ювелирами и испокон веков изготавливали браслеты для Воинов-Теней Аши. Их дело, включающее в себя множество секретов, требовало уединения, поэтому весь клан располагался где-то в горах на западной окраине Поднебесной. Так что не удивительно, если девушка будет необщительной, да еще и со сложным характером.

— О! — изумленно воскликнул Амэ. — Очень приятно познакомиться. Как обманчива внешность — она вселила в меня уверенность, что передо мной юноша.

Таманоя неожиданно скривилась и зафыркала, точно рассерженная кошка.

— Яцуно не нравится, когда к ней обращаются как с девушкой, — пояснил Накатоми.

Амэ кивнул, а девушка сделала вид, будто ее это и не касается. Она вертела в руках свиток.

— Какую пошлую литературу ты читаешь, Акито, — заявила Таманоя, небрежно сворачивая поэму о небесных собаках.

У Амэ накопилось достаточно опыта общения с различными испорченными и высокомерными особами, и поэтому сразу понял, откуда ветер дует. У девушки было плохое настроение, и, судя по взглядам, которые она бросала на Амэ, он ей не нравился.

— Что в ней пошлого? — спокойно поинтересовался брат.

— А тебе она нравится? — немного насмешливо и раздраженно.

А вот это зря. С Акито такие штуки могут плохо закончиться.

— Вопрос, Яцуно. Я задал тебе вопрос, будь добра — ответь.

Закончив сворачивать свиток, она ловко перебросила его Накатоми. Тот без труда поймал его и, развернув, углубился в чтение.

— Все эти пышные эпитеты и нездоровый пафос, — наконец заговорила девушка. — Разве они не пошлые?

— Может быть, — отозвался брат.

Яцуно выглядела немного раздосадованной. Она надеялась, что в разговор вмешается Амэ, но вместо этого получила Акито. Амэ пришел к выводу, что девушка ревнует своего командира к нему. И не сказать, что у нее недостаточно для этого поводов…

— Довольно своеобразно, — хмыкнул Садахару, оценив творение древнего мастера.

Амэ дернул брата за рукав, привлекая внимание. Брат с готовностью повернулся.

— Домой? — тихо и с надеждой спросил юноша.

Акито покачал головой.

— Мы поужинаем в другом месте. Потерпи еще немного, скоро все будет.

Амэ кивнул, озадаченно нахмурившись. Но в этот момент раздался громкий голос Хидехико, который извещал о том, что спутники приняли нужное положение, и они могут отправляться.

* * *

— Закрой глаза, Амэ, — произнес Акито и шагнул к нему.

Амэ раньше никогда не перемещался с помощью порталов, и даже не знал, что кто-то, помимо Аши или ками, могут ими пользоваться. Юноша кивнул Акито и послушно прикрыл глаза. Руки крепко обвили его талию, сильнее притягивая к себе. Амэ вдруг почувствовал неловкость от такой близости Акито: одно дело сидеть с ним на траве, изредка прикасаясь, и совсем другое обниматься, точно с возлюбленным.

— Приготовься, это немного необычное ощущение, — предупредил брат.

— Хорошо… — Амэ придвинулся еще ближе и уткнулся лицом в шею Акито. Что-то подсказывало ему, что так будет правильнее.

— Сейчас будет перемещение.

Это началось в тот момент, когда последний звук голоса брата замолк, потерялся в странной пелене. А потом остановилось сердце, и кровь замедлила свой бег, а вскоре вовсе застыла. Амэ невольно попытался вздохнуть, но легкие отказались работать. Но это продолжалось всего какое-то мгновение, поэтому юноша не успел испугаться. Потом пришло совершенно незнакомое ощущение. Если бы Амэ спросили, на что оно похоже, то он бы без промедления ответил: "Растворение". Это будто ты медленно растворяешься по кусочкам, по молекулам, и тебя поглощает бескрайний дымчато-серебристый океан. Заканчивается все совершенно неожиданно: мощным ударом вновь забившегося сердца. Выделяется огромное количество адреналина и в какой-то момент кажется, что тебя накрывает волна оргазма. Разгоряченная кровь начинает быстро бегать по жилам, шумит в ушах, больно стучит в висках. Дыхание неровное, сбивается. Оно такое шумное, что Амэ на миг кажется, что он от него оглохнет.

— Как ты? — заботливо и взволнованно. Голос Акито будто вырывает Амэ из пучины, и юноша распахивает глаза, чтобы утонуть в бездонных темно-синих омутах. Глаза брата сейчас потемнели, а на щеках играет лихорадочный румянец. Руки, обвивающие талию Амэ, все еще держат его, держат крепко, боятся отпустить. Акито знает, что его "сестренка" сейчас не может стоять на ногах.

У Амэ пылают щеки, и отчего-то стыдно. Будто только что они сделали нечто недозволенное, переступили через какую-то невидимую черту. Нет, глупости это. Бред больного и шокированного мозга.

— Я думаю, что нормально, — попытался улыбнуться Амэ. — Ты был прав, это очень необычное ощущение.

Акито кивнул и немного отодвинулся. Ноги Амэ все еще отказывались держать, и поэтому юноша едва не упал. Брат нахмурился, а потом поднял его на руки и понес. Так как протестовать и уверять, что Амэ может идти сам, бесполезно, юноша выдохнул, расслабляясь в сильных руках брата, и прикрыл глаза.

— Устанешь, — произнес он.

— Здесь недалеко.

Тогда Амэ решил воспользоваться случаем и оглядеться вокруг. Они прибыли в какой-то провинциальный городок, из тех, которых сотни, и они ничем не отличаются друг от друга. Амэ за свою жизнь не так уж и много путешествовал, но знал, что многие небольшие города были похожи друг на друга, точно братья-близнецы. И, казалось бы, что они недалеко от дома, если бы не тот факт, что здесь день был в самом разгаре, когда как дома начинали сгущаться сумерки.

Амэ огляделся по сторонам в поисках друзей Акито, но их нигде не было видно. Улица, по которой они шли, была довольно людной, и народ провожал их любопытными взглядами. Ни Амэ, ни Акито даже в пьяном угаре никто бы не принял за простолюдинов, и люди любопытно вытягивали шеи или застывали над работой, привлеченные столь необычным зрелищем. В таких городишках редко происходили какие-нибудь события, и Амэ мысленно улыбался, когда начинал представлять, до какой величины люди раздуют слухи.

— Принцесса! Принцесса! С вами все в порядке? — юноша так и не понял, откуда вынырнул Хидехико. Он, точно маленький смерч, подбежал к ним, озабоченно вглядываясь в лицо Амэ.

— Да, — улыбнулся он, — ведь Акито заботится обо мне.

Откуда- то сбоку хмыкнул Накатоми, остальные хранили молчание. Хидехико, удостоверившийся, что с "принцессой" все нормально, побежал вперед. Своей неугомонностью и желанием всюду сунуть нос он мог легко нарваться на неприятности — за короткий промежуток времени он успел детально рассмотреть все витрины, покритиковать цены, и, поторговавшись, побежать дальше, так ничего и не купив, — но, к счастью, все обошлось; люди тоже не слепые и обратили внимание, что Хидехико одет в дорогую одежду и побоялись возмущаться слишком громко. При нем, во всяком случае. Амэ не мог не улыбаться — чтобы за такой короткий срок разозлить десяток человек, нужно иметь талант.

Наконец, они дошли до небольшого, но опрятного домика, и остановились. Амэ уверил брата, что достаточно пришел в себя и может ходить сам. Акито некоторое время упирался, но, что удивительно, сдался и поставил на землю. Желудок почти сразу свело от голода — здесь вкусно пахло едой: жареной рыбой, тушеными овощами, свежей выпечкой.

— Идем, — приказал Акито и шагнул внутрь. Он не выпускал руки Амэ, и юноша, едва не споткнувшись от неожиданности, засеменил следом, стуча деревянными шлепанцами-гета, которые чудом не потерял во всей этой суете.

За ними последовал Накатоми, и, показав браслет Аши, официантке в ярком кимоно, произнес:

— Милая, найди, пожалуйста, место, где нас никто не потревожит.

Официантка немного нервно прижала круглый поднос к животу, оглядывая всю компанию. Ее взгляд задержался на Акито, который стоял с выражением холодного спокойствия на лице; она взглянула на Амэ, потом на сцепленные руки.

— Конечно. Идите за мной, — девушка коротко поклонилась и поплыла по коридору.

Взгляд Амэ на миг задержался на ее бедрах. Надо отдать девушке должное: она быстро поняла, что может хорошо заработать. Вряд ли в эту глушь часто забредают Аши или аристократы. Хотя, кто его знает.

— Надолго ли к нам? — любезно поинтересовалась она. — Будете ли заказывать что-нибудь, кроме ужина?

Амэ никогда бы не подумал, что брат приведет его в подобное место.

— Нет, милая. Мы здесь совершенно не за тем, — ответил он.

— Жаль, — она надула губки.

— Угомони ее, — жестко приказал Акито, повернувшись к Накатоми. — Амэ не стоит слышать подобных вещей.

В глазах официантки промелькнул страх, и ее походка из воздушно-соблазнительной стала сразу какой-то скованной, неестественно напряженной. Хоть Садахару ничего и не сказал, девушка так прониклась приказом Акито, что теперь вряд ли позволит себе что-то лишнее.

Вскоре она остановилась, и, встав на колени, распахнула перегородки-фусума. За ними оказалась простая, но чистая комната.

— Ужин скоро подадут, — сказала девушка, натянуто улыбаясь. — Располагайтесь.

Акито холодно кивнул. Амэ опустился на пол и принялся тщательно расправлять складки кимоно. За время их путешествия оно немного помялось, и Амэ не мог оставить себя в таком виде.

Девушка поклонилась и задвинула фусума. Торопливо протопали ее шаги, и в другом конце этого заведения скоро послышались приглушенные голоса — похоже, официантка предупреждала остальных, чтобы не позволяли себе ничего лишнего.

— Я разочарован, Садахару, — выговорил Акито, и Амэ показалось, что от одних только звуков голоса брата, температура в комнате значительно упала. — Я попросил тебя отыскать приличное место, а не бордель.

— Ты не известил меня, что с тобой будет сестра, — спокойно отозвался он.

— Приличное место, Садахару, — повторил Акито еще раздраженнее, делая ударение на первом слове.

Не сказать, что Амэ питал иллюзии насчет характера брата. Природа наградила того тяжелым нравом и упрямством. Акито не признавал равных, только подчиненных. И слушаться его все должны были беспрекословно. Из-за этого с братом оказывалось трудно общаться. Амэ глупым не был, он знал, что для того, чтобы управлять людьми, чтобы тебя принимали как командира, а не как неизбежное зло, нужно обладать определенными качествами. Но этих самых качеств у Акито не наблюдалось. Так что заставляет этих людей, довольно своеобразных, но гордых, подчиняться? Брат безжалостно прессовал их, но никто даже и помыслить не мог, чтобы возразить…

— Прошу прощения, виноват, — Накатоми поклонился. И Амэ вновь задался вопросом: в чем причина? Если Садахару готовили как наследного принца одного из древнейших кланов, он не может подчиниться просто так.

— Плохо-плохо! — покачал головой Хидехико, устроившись в позе лотоса рядом с выходом. Безмолвным истуканом застыл рядом Дайкуро. — Спутники уже ушли, мы не можем забрать принцессу отсюда! И вряд ли здесь найдется место поприличнее!

Акито вновь раздраженно покосился на виновника положения, и Амэ понял, что пора вмешаться.

— Ничего, — произнес он. — Здесь вполне уютно. И я не думаю, что нас потревожат.

— Прости, — гнев брата улетучился, оставив после себя странно щемящее чувство вины, застывшее на дне его глаз.

Амэ ободряюще улыбнулся.

— Все в порядке. Лучше скажите мне, почему мы все прибыли в разные места? Разве нельзя было всем переместиться в одну точку? — хочешь отвлечь людей — смени тему разговора. Проще простого.

— Оу! — воскликнул Хидехико. — А вы разве не знаете, принцесса? Система безопасности! Свет доставляет массу неудобств глазам людей, поэтому в городе запрещено высаживаться в одних и тех же местах!

— Нет, мне это неизвестно. Акито не сильно разговорчив на этот счет, — огорченно вздохнул Амэ и украдкой взглянул на брата. Акито отвернул голову, будто не хотел, чтобы кто-то видел выражение его лица.

Проявлять слабости не в нашем репертуаре? Как же глупо… От этого становятся еще уязвимее.

— Некоторые вещи не важны, — попытался оправдаться он.

Амэ прикрыл рот широким рукавом кимоно и захихикал.

— Даже если они развлекут меня? — он бросил взгляд из-под полуопущенных ресниц.

Юношу искренне забавляло, как на него начинал реагировать брат, когда Амэ начинал его дразнить. А дразнил он обычно с томными вздохами, хлопаньем ресницами и показным смущением. Хотя мужчины, не только Акито, очень остро реагировали на подобные манипуляции. Иногда Амэ казалось, что его попросту зажмут в темном углу и узнают все его секреты.

— В следующий раз, если захочешь развлечься, то рассказывай о себе, — привычным приказным тоном отозвался Акито.

Конечно. Он ведь чувствовал давление, потому и начал защищаться.

— Рассказывать о себе не интересно, — надулся Амэ.

— Первый раз слышу, чтобы женщине не нравилось рассказывать о себе, — подключился Садахару. Похоже, маленький концерт Амэ его тоже впечатлил.

— Верно-верно! — отозвался Хидехико.

Таманоя фыркнула. Она улеглась на татами и подперла голову рукой, делая вид, что происходящее ее ничуть не волнует. Что же насчет Дайкуро, так тут полностью подтверждались слова Накатоми о том, что с него лишнего слова не вытянешь.

Разговор завял, как только принесли еду. Амэ незаметно принюхался, отмечая про себя, что пахнет более чем аппетитно, или это просто он настолько голоден был?

— Здесь вкусно кормят, — заверил их Накатоми.

— Будем надеяться, — отозвался Акито. Амэ знал, что обоняние брата не так хорошо развито, как у него.

— Мне нравится запах, — улыбнулся юноша Акито и потянулся за палочками. — Сейчас узнаем, каково это на вкус.

* * *

После плотного ужина усталость дала о себе знать — все же портал вымотал Амэ больше, чем это показалось вначале. Ему хотелось свернуться калачиком и уснуть. Он, точно ребенок, тер глаза и прятал в ладошки зевки. Акито, обратив внимание на состояние "сестры", поманил Амэ к себе. Тот, некоторое время раздумывал, идти или не стоит, а потом решил, что ничего такого в этом нет, здесь все свои, и уютно устроился в надежном кольце рук брата, откинув голову на ему плечо. Их близость сейчас была естественной и привычной — сколько раз они сидели вот так, не сосчитать. Амэ умиротворенно прикрыл глаза, ощущая себя в гармонии с миром.

— Вот теперь, Садахару, я готов тебя выслушать, — сообщил Акито, лаская волосы Амэ. Тот едва не мурлыкал от удовольствия, ведь так прикасаться к нему умел только брат, когда от удовольствия по телу шустрыми стайками бегали мурашки.

— Довольно тревожные вести, — Амэ нравилось просто слушать голоса, прикрыв глаза; можно было различить те глубокие интонации, на которые обычно не обращаешь внимания. — Местные жители одной из деревень провинции Тоуга рассказывали о раскатах грома, которые они слышали накануне ночью, когда исчезло пятеро младенцев.

Амэ чуть подался вперед ласкающей руке, продолжая делать вид, что донельзя увлечен этим, когда как сам внимательно прислушивался к Накатоми. Сказанное, отчего-то его взволновало.

— Это могло быть совпадением, — возразил Акито.

— Могло, — согласился Накатоми. — Но спустя неделю в соседней деревне произошло нечто похожее; и там нашелся старик, который видел, как по небу неслась большая яркая звезда. Я спросил, не перепутал ли он ее со спутником, но старик покачал головой и ответил, что увиденное им даже отдаленно не напоминает спутник.

Повисло молчание. Все обдумывали слова Садахару. Амэ приоткрыл глаза и оглядел всех присутствующих. Садахару развернул прихваченный еще из дома свиток поэм и с некоторым равнодушием смотрел в него; Таманоя по-прежнему лежала на татами, закинув руки за голову, и казалось, что она спит, а не обдумывает ситуацию; Хидехико кусал губы.

— Я не думаю, что это небесная собака, — нарушила тишину Таманоя, и Амэ машинально отметил, что у нее слишком низкий голос для девушки. — Скорее всего, какая-нибудь тварь, которая ею притворяется. Слишком уж гладко как-то все выходит, как по учебнику.

— Верно-верно! — воскликнул Хидехико. — Это больше похоже на тенгу(2), который решил притвориться небесной собакой. Для устрашения!

Амэ кое- что стал понимать. Ведь, когда он обнаружил у брата "Поэму о небесных собаках", очень удивился — Акито не из тех, кто увлекается подобной литературой. Как подарок сестре этот свиток не годился так же: Амэ всегда был равнодушен к поэзии. Брату он нужен был в качестве источника информации, он подозревал, что предвестница войн и бедствий — небесная собака, вновь спустилась на землю. И зная тот страшный факт, что в прошлый раз, прежде чем ками ее обезвредили, погибло более пятисот человек, решил вмешаться. Со стороны могло показаться, что брат просто ищет приключений, опьяненный своими успехами в Академии, но Амэ знал, что это не так. Акито не доверял ками, и потому старался не допустить повторения той ужасной трагедии.

Амэ вдруг стало страшно за брата. Логика подсказывала, что существо, которое убило столько людей, не может быть слабым. А хватит ли на него силы Акито? Прикусив губу, Амэ стал молиться о том, чтобы вместо небесной собаки это и, правда, оказался тенгу.

— Этот вариант мы не можем сбрасывать со счетов, — согласился Накатоми. — Тем более пропадают лишь младенцы.

— Так поначалу и бывает, — не согласился Акито. — Когда заканчиваются младенцы, собака пожирает детей, потом берется за женщин. Так что лучше не медлить и все тщательно проверить. Садахару, как давно ты был в провинции Тоуга?

Накатоми поднял голову от свитка и, поправив очки, съехавшие на нос, ответил:

— Около недели назад.

Акито кивнул и повернулся к братьям Отомо:

— Дайкуро, приготовь спутники в провинцию Тоуга. Садахару, дай точные координаты.

Старший из братьев Отомо согласно кивнул и коснулся тонкого браслета на запястье. Накатоми нахмурился. Амэ уловил его задумчивый взгляд на себе.

— А как насчет принцессы?

Амэ вдруг затаил дыхание. Какое решение примет брат? Амэ очень хотелось отправиться с ними. Это был реальный шанс узнать больше об йокай. Этот загадочный и далекий мир невообразимо манил юношу. Может быть потому, что в этом странном мире жил его брат, а может из-за того, что ему о нем было так мало известно. Кто знает.

Акито колебался, и Амэ вдруг понял, что вот его шанс: если он попросит, то брат не сможет ему отказать.

— Я хочу с вами, — юноша приподнялся и посмотрел в лицо брату.

— Это может быть опасно, — возразил Накатоми.

Акито открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Амэ его опередил.

— Ты ведь сможешь меня защитить? — доверчиво вопросил юноша, зная, что против этих слов Акито не сможет устоять. Ему очень льстило, что его маленькая сестренка признавала его силу. Немного не честный прием, но для победы хороши все средства.

Акито согласно кивнул и обратился к Накатоми.

— Насколько опасно там было неделю назад?

Садахару улыбнулся Амэ, давая понять, что он разгадал его игру, а потом пожал плечами.

— Не опаснее, чем здесь.

Йокаи нападают неожиданно. Никто не знает, где они появятся и на кого нападут. Это может случиться в любое время и в любом месте, даже здесь и сейчас. Именно это и имел ввиду Накатоми.

— Тогда я сомневаюсь, что за неделю что-то изменилось, — сказал Акито, и Амэ понял, что победил.

Накатоми украдкой вздохнул, зная, что Акито отговаривать бесполезно, если уж тот что-то решил. Амэ вновь прижался к брату, он прятал довольную улыбку и горящие глаза в складках его ги.

Подготовка спутников заняла около часа. Амэ был рад такому положению дел: во-первых, утрамбуется сытный ужин, а во-вторых, он успеет морально подготовиться к очередному перемещению. Но с другой стороны, юноша едва сидел на месте — он был настолько возбужден предстоящим путешествием, что не мог ждать. Конечно, он понимал, что его шансы увидеть какого-нибудь йокай воочию, близки к нулю, но все равно не терял надежды.

Уже перед самим отправлением они покинули ресторан и отправились за город, где яркие вспышки не повредят людям. Хоть народу на улицах было немного, и чтобы потеряться в толпе нужно сильно постараться, Акито не выпускал руку Амэ. Его пальцы настолько крепко обвили запястье юноши, что тому казалось, еще немного и его рука захрустит. Амэ старался не обращать на этот факт внимания. Акито всегда заботился о нем, только забота эта специфическая, порой излишняя и неуместная, но Амэ не имел ничего против нее, ведь в ней выражалась особенная, ни на что не похожая любовь брата.

— Не отходи от меня ни на шаг, — строго наказал Акито перед перемещением. Амэ покорно кивнул. Этого будет вполне достаточно, чтобы удовлетворить собственное любопытство.

Акито предупредил о том, что активирует спутник, и Амэ глубоко вдохнул, напрягаясь в ожидании странных и незнакомых ощущений. Смотреть по сторонам, видеть, как растворяется вместе с ним мир, ему не хотелось, поэтому он крепко зажмурился.

Первый вдох был жгуче-болезненным, и Амэ закашлялся от ощущения, что вместо воздуха он вдохнул противный сухой песок. Потом резко и неожиданно, будто распахнулась дверь, включились остальные органы чувств, и Амэ окатило сухим выматывающим жаром. В какой-то момент юноше даже показалось, что его засунули в печь.

— Ой, Дайкуро, ты что координаты перепутал? — сквозь неистово жаркую пелену пробился голос Хидехико.

— Проверьте координаты! — крикнул Акито.

— Командир, все правильно…

Амэ распахнул слезящиеся от раскаленного ветра вперемешку с песком глаза, быстро стер с них влагу и заморгал, осматриваясь. Их окружали небольшие неприветливые постройки, бледные, запыленные, невзрачные и на вид совсем не жилые. Это место напоминало заброшенную деревню. Из-за домиков то тут, то там выглядывали голые сухие стволы деревьев. Не очень-то приятное зрелище, надо отметить. Такое впечатление, что жизнь покинула это место. Амэ посмотрел под ноги. Серая, некогда плодородная земля была настолько сухой, что потрескалась. Юноша даже представить не мог, сколько времени здесь не было дождя, чтобы земля дошла до такого состояния.

А еще Амэ тревожил запах. Тяжелый и неприятный, он будил неясную тревогу и дурные предчувствия.

— Не нравится мне все это, — нахмурилась Таманоя, поднимая голову к небу. Густые прядки скользнули вниз, открывая лицо, и Амэ увидел, что она напряженно хмурилась.

— Я был здесь всего неделю назад, и тогда эта деревня выглядела иначе…

Акито почти вплотную встал к спине Амэ, будто пытаясь защитить.

— Уходим! — скомандовал он.

— Не могу установить связь со спутником! — крикнула Таманоя, досадливо морщась.

— Я тоже! — сразу же доложил Хидехико.

— Бесполезно, — вздохнул Накатоми.

Акито закатал рукав, открывая браслет. Всего мгновение он задумчиво смотрел на блестящий металл, хмурясь, а потом взглянул на Таманою.

— Предположения?

Она лишь пожала плечами.

— Браслеты работают нормально, но сигнал не доходит. Похоже на барьер. Это ками, скорее всего.

— Раз так, то здесь действительно опасно! — воскликнул Хидехико и передвинулся ближе к Амэ с Акито.

И надо было им здесь появляться? Оставалось только досадовать на собственное неуемное любопытство, которое не дало отговорить Акито от этой безумной идеи.

— Яцуно, ты разберешься с этим?

— Попробую, — отозвалась девушка.

— Тогда нужно найти место, где ей никто не помешает, — произнес Садахару и пошел вперед.

Яцуно чихнула и, потирая нос, сказала:

— И желательно, чтобы там было поменьше пыли, — и двинулась за Накатоми.

Акито посмотрел на стоящего неподалеку Хидехико, тот поймал его взгляд и, солнечно улыбнувшись, кивнул. Оказывается, брат мог общаться со своими друзьями и без слов, это говорило о том, что они через многое прошли вместе.

— Потерпи немного, мы скоро уйдем отсюда, — голос Акито был непривычно тихим, но переполненным чувством вины, ведь самое важное для него — это безопасность Амэ.

— Ничего, — юноша сжал его ладонь, улыбнувшись. — Я верю в тебя.

Акито кивнул и быстро пошел вперед. Догнав Накатоми, он начал ему что-то говорить. Амэ ввиду особенностей его одежды и обуви, быстро идти не мог, поэтому поспешно засеменил следом, боясь потерять брата из виду.

— Не волнуйтесь, принцесса, мы лучшие в Академии Аши, мы защитим вас, — наверное, Хидехико считал, что Амэ испуган, но это было не так. Даже, несмотря на то, что это место выглядело зловеще, и порталы для них были закрыты, он не испытывал страха. Рядом с братом Амэ не боялся ничего.

— Я знаю, — ответил он.

Деревня оказалась необитаемой. Больше было похоже на то, что людей попросту отсюда эвакуировали — если бы напала небесная собака, то остались бы следы крови, и без разрушений не обошлось бы, а так все дома стояли целыми и невредимыми, только людей в них не было. Хотя, животных в стойлах не было тоже, и чуткий слух Амэ не мог уловить ни единого звука живого существа. Тишина здесь стояла мертвая, нарушаемая безжалостным сухим ветром.

Они обошли почти все дома, и не найдя ни единой живой души, решили остановиться, чтобы дать Яцуно разобраться с барьером. Дом был небольшим, но относительно чистым — серая пыль сухой земли заполонила все вокруг, она проникала в малейшие щели. Сам же Амэ едва не кривился от неприятного ощущения земли на зубах.

Таманоя заняла отдельную комнату, и с ней ушел Дайкуро, как единственный из всех их, кто меньше всего производит шума, а значит — не станет отвлекать девушку от ее задачи. Остальные собрались в гостиной.

— Здесь нет воды, вы заметили? — спросил Хидехико.

— Да, — согласился Акито. — Какое-то мощное заклинание на основе водной Сейкатсу уровня ками.

— Или кого-то из Высших(3)… — добавил Накатоми. — В любом случае, это не может быть небесная собака, не ее вид Сейкатсу(4).

На мгновение все замолчали, и Амэ, в отсутствие человеческих голосов, почувствовал себя неожиданно неуютно. Неосознанно он обхватил себя руками, сжимаясь в комочек.

— Слишком тихо, — прошептал Амэ. — Здесь нет жизни.

— С водой она уходит, — пожал плечами Накатоми.

Верно, если нет воды, то и все животные покинут это место. Не удивительно, что здесь остался один только ветер. Амэ тоже хотелось уйти отсюда.

— Если через час Яцуно не сможет найти выход, двинемся на юг, попробуем пересечь барьер пешком, — сказал Акито.

— Я не думаю, что он нас выпустит, — возразил Накатоми.

— У Дайкуро должно получиться его взломать.

— Он сможет, он сильный! — зазвенел голос Хидехико, и Амэ невольно улыбнулся. У Отомо хорошо получалось развеивать гнетущую тишину, сейчас он был похож на лучик света во тьме.

Амэ тихо вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Он чувствовал себя нереально, нечеловечески уставшим после этих перемещений, а это место отнимало у него последние силы. Будто… будто он задыхался. К тому же здесь было невыносимо жарко, и Амэ чувствовал, что весь взмок. Ко всему прочему раны под повязками начали противно зудеть, жалуясь на изменение климата.

Акито хотел обнять его, но Амэ упрямо замотал головой и отполз в сторону.

— Жарко, — объяснил он, прислонившись к стене и прикрыв глаза. Ничего ведь плохого не будет, если он немного подремлет, может получится немного отдохнуть.

Акито понял, что собирается сделать Амэ и приложил палец к губам, чтобы все затихли, но юноша был против.

— Не молчите, — попросил он. — Иначе, я не смогу уснуть.

— Хорошо, — сказал Акито и заговорил с остальными. Вскоре Амэ почувствовал, что начинает проваливаться в сон, убаюканный голосами ребят.

Шаг. Скрип половицы. Вновь шаг. Ритм странно медленный и неровный, будто кто-то хромает. Слишком тяжело ступает незнакомец, будто ему трудно идти. Амэ неожиданно подорвался, и три пары встревоженных глаз уставились на него.

— Здесь кто-то есть, — объяснил Амэ, чувствуя, как болезненно зашумела кровь в ушах, как испуганно забилось сердце. — Там.

Он указал рукой в направлении звуков. Акито нахмурился.

— Это точно не Яцуно и не Дайкуро? — Амэ замотал головой.

— Я проверю! — вызвался Хидехико, и, быстро обнажив меч с длинным блестящим лезвием, выбежал из дома на веранду.

Почти сразу послышался грохот и низкие глухие стоны. Акито бросился к Амэ, прикрывая его собой, Накатоми выхватил меч и метнулся следом за Хидехико.

— Оставьте! — незнакомый старческий голос. — Не трогайте! А еще Аши называется!

— Хидехико, убери меч, — донесся спокойный голос Садахару. — Он не опасен.

— Глаза разуйте! Я человек! — продолжал вопить старик. Его голос казался настолько противным и капризным, что Амэ скривился, как от приступа головной боли, и зажал уши руками. Немного полегчало.

— Мы уже догадались, — отозвался Накатоми сухо. — Не присоединитесь ли к нашей теплой компании?

Вначале на пороге показался Садахару, он был спокоен и сосредоточен, и Амэ подумал, что он, наверное, всегда такой, когда дело принимает серьезный оборот. За ним появился маленький горбатый старичок, который напоминал больше крючок, чем человека. У него была длинная неухоженная борода, почти до пояса и такой же длины волосы. Они были грязными и висели сосульками. За всей этой буйной растительностью почти не просматривалось лицо.

— Зачем вы пришли сюда? — нагло спросил старик. — Да еще и это сюда привели!

Крючковатый палец указал на Амэ. Акито напрягся.

— Вопросы здесь задаем мы, — холодно произнес брат, поднимаясь на ноги.

Амэ обратил внимание на Хидехико, который стоял позади старика. Его рука сжимала рукоять катаны, готовая выхватить меч из ножен в любой момент и отослать старика к праотцам. Амэ вдруг стало не по себе, ведь взгляд юноши изменился: глаза горели странным нетерпением и жаждой крови.

— Сопляк ты еще, чтобы задавать вопросы! — огрызнулся старик. — К тому же ума у тебя, похоже, кот наплакал, раз решил появиться здесь!

Амэ вдруг испугался, что брат разозлится и сделает со стариком что-то страшное, поэтому быстро подполз к Акито и поймал его за руку, взглядом умоляя его не делать глупостей. Брат посмотрел на него, и, незаметно вздохнув, вновь обратился к старику.

— Я дам тебе выбор: или ты отвечаешь на наши вопросы по доброй воле, или мы вытянем все необходимое силой. Что выберешь? — голос у Акито был настолько ледяным, что у Амэ по спине забегали мурашки. Когда брат начинает давить на кого-то, то юноша едва справляется с желанием спрятаться где-нибудь, пока буря не утихнет.

— Аши, — проскрипел старик. — Сразу видно, что не ками. Наверное, и Жертву для того привели? Думаете, тварь ее сожрет и успокоится? Зря вы так решили, тварь эта необычная, она так просто не уйдет.

Накатоми послал Акито вопросительный взгляд. Брат недовольно поджал губы и кивнул.

— Вы не могли бы рассказать о твари подробнее? — спросил Садахару. Старик посмотрел на него, как на полоумного.

— Только не говорите мне, что сунулись сюда, не зная, что происходит!

— Я был здесь всего неделю назад. С деревней все было нормально.

Старик потянулся к Накатоми, близоруко щурясь. Он некоторое время рассматривал его лицо, а потом закивал.

— А-а-а… — протянул он. — Помню тебя, помню. Все вопросы странные задавал про пропавших младенцев. Тебе же ясно тогда сказали: сюда спускалась небесная собака. У тебя память что ли короткая? Так мал еще для склероза!

Старик оказался своеобразным. Хотя, другого при подобных обстоятельствах вряд ли встретишь.

— Я не был уверен в правильности ваших выводов.

— Я никогда не ошибаюсь!

Хидехико за спиной старика скорчил гримасу.

— Давайте вернемся к нашей теме разговора. Я хочу узнать, что здесь произошло.

Старик бросил неприязненный взгляд на Акито, а потом без приглашения прошел в комнату и уселся на полу в позу лотоса, выставляя на всеобщее обозрение босые, почерневшие от грязи ноги, с потрескавшимися пятками и длинными непрозрачными ногтями, которые наверняка никогда не знали, что такое ножницы, и когда становились слишком большими, обламывались сами по себе.

— А разве не ясно? — раздраженно ответил старик. — Спустилась небесная собака, прибыли ками, но справиться с ней не сумели. В итоге эвакуировали всю деревню и поставили барьеры, чтобы она к соседям за едой не летала. Будто голодом тварь уморить пытаются, чудные тоже!

С каждым словом старика все отчетливее приходило понимание, что они оказались в незавидном положении. Даже крошечных знаний Амэ хватило на то, чтобы понять, что они в ловушке. Остается только надеяться на Яцуно, которая разблокирует спутник.

— Если всех забрали отсюда, то почему вы остались? — спросил Накатоми.

— Почему-почему! Дом здесь у меня, не хочу никуда переселяться, даже временно! Тем более собака на меня не позарится — стар слишком, мясо жесткое. А за ней придет, — он кивнул на Амэ. — Кровью-то она воняет, даже я чувствую!

Амэ выругался про себя. Кто этот старик, раз чувствует его запах? Ведь обычному человеку это не под силу — это юноша знал точно. Даже Аши этого не чувствовали. Так кто он?

— Похоже, у нас неприятности, — сделал вывод Накатоми, вздохнув.

Акито оглянулся, посмотрел на Амэ. Юноше показалось, что тот сейчас спросит, где у него рана и полезет смотреть — а вдруг это опасно, — но нет, взглянул и отвернулся. И Амэ незаметно вздохнул, чувствуя облегчение. Брат, наверное, подумал, что у него "женские дни" и не стал ничего спрашивать. Вот повезло-то…

— И вы только заметили? — старик не мог молчать, и Амэ это раздражало.

Акито, к великому облегчению, проигнорировал нахального "гостя". Его рука коснулась плеча Амэ и успокаивающе погладила. Не то чтобы юноша испугался их положения, но был благодарен этой странной поддержке.

— Я не думаю, что все так плохо. Небесные собаки не настолько сильны, чтобы с ними не могли справиться ками. Скорее всего, они просто решили таким образом выманить хозяина твари.

Накатоми снял очки и устало потер переносицу. Видимо, эти незатейливые движения его успокаивали и помогали лучше думать.

— Согласен, — вскоре подтвердил он. — Но нам может не хватить силы, чтобы справиться с небесной собакой в случае ее появления.

— А она появится, — внес свою лепту старик. Рука Хидехико сильнее сжала рукоять катаны, но Накатоми остановил его небрежным жестом.

— Мы лучшие в Академии, — вновь заговорил брат, игнорируя раздражающего незнакомца.

— Но с нами твоя сестра. Мы не сможем драться в полную силу.

Внимание Амэ привлек Хидехико, который внезапно засуетился за спиной Накатоми.

— Я смогу ее защитить! — воскликнул он несколько неожиданно. — Я лучший в этом! Вы ведь знаете, что мне не составляет труда держать прямой удар Дайкуро!

На некоторое время установилась тишина. Амэ недоуменно хмурился, силясь понять слова Хидехико, но было слишком мало информации, чтобы собрать все кусочки мозаики воедино. Юноша, заметивший выражение лица Амэ, поспешил объяснить:

— Когда Дайкуро использует Сейкатсу, то не особо заморачивается — идет на пролом. Такие удары очень трудно держать, но у меня получается, — с гордой улыбкой произнес Хидехико.

— Это хорошо, — улыбнулся в ответ Амэ.

Остальные Аши молчали. Акито, решив, что в ногах правды нет, опустился на пол рядом с Амэ, и притянул его к себе в защитном жесте. Коснувшись плеча брата, юноша внезапно осознал, что командир их маленького отряда боится, он на грани паники — его любимой сестре угрожает реальная опасность, и от одной только мысли, что он не сможет ее защитить, что на нее нападет какая-нибудь тварь, причем нападет по его вине, Акито начинал терять голову. Иногда Амэ казалось, что между ним и братом существует какая-то таинственная и неведомая связь, которая позволяет им чувствовать друг друга. И вот сейчас, поняв, что его брат сильно взволнован, хотя и пытается не показать этого, он нашел руку Акито и уверенно сплел их пальцы, успокаивая и придавая уверенности.

— Хидехико не сможет держать поле… — мрачно заключил Накатоми.

— Я смогу! — мгновенно возразил тот. — Я защищу принцессу! Чего бы это не стоило!

Амэ мысленно улыбнулся, ближе придвинувшись к брату. Какая похвальная верность, какая безграничная преданность. Что же сделал брат, чтобы это все завоевать? Амэ бы точно поддался искушению, выяснить ответ этот вопрос, но ситуация сейчас к тому не располагала.

— Очень надеемся на это, Хидехико, — произнес Амэ.

Но где- то глубоко внутри нарастала неясная тревога. Казалось, будто с тактильным контактом от брата к Амэ передалась его нервозность. Они в очень опасной ситуации.

— Так что делать будете, орлы? — спросил старик, насмешливо щурясь.

Топот ног: тяжелые и редкие — Дайкуро; легкие и частые — Яцуно. С глухим стоном раздвинулись фусума, и на пороге выросла угрюмая фигура одного из братьев Отомо; прислонившись к его боку с тяжело вздымающейся грудью — будто после пробежки, с волосами прилипшими ко лбу и большими глазами, полными усталости, стояла Таманоя.

— Мы будем сражаться, — голос у Дайкуро был низким, грубым и неприятным, он значительно уступал мелодичному и звонкому, точно горный ручей, голосу Хидехико.

Вдруг все стихло, и чуткий слух Амэ уловил раскат грома где-то вдали. Сердце на миг замерло, а потом забилось пойманной бабочкой в груди.

— Мне не удалось открыть проход, — сообщила Яцуно.

Амэ внезапно пробил холодный пот, и он поспешно опустил голову, борясь с подступающей паникой. Что-то приближалось. Его аура была настолько зловещей, что от нее кровь стыла в жилах. Неужели это и есть та самая небесная собака?

— Я слышу гром вдали, — сообщил он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно.

На небе не было ни облачка…

* * *

За восемь лет до этого.

— Добро пожаловать назад, — послышался незнакомый мужской голос, и Амэ открыл глаза. Зрение фокусировалось медленно: было несколько необычно наблюдать, как расплывчатые очертания комнаты приобретают четкость.

Амэ повернул голову и увидел мужчину плотного телосложения, сидящего на кровати. У него короткие волосы, тронутые сединой, смешная бородка и добрые глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — голос мягкий и успокаивающий, и Амэ вдруг стало неуютно, и возникло отчаянное желание раствориться в этих добрых интонациях или вновь отключиться — где-то на задворках сознания маячило знание, что ему было хорошо и невероятно уютно в той тьме, откуда он вынырнул. Амэ чувствовал себя ребенком, который покинул утробу матери.

— Не знаю, — проскрипел непослушным голосом Амэ и закашлялся.

Заботливые руки, от которых исходило расслабляющее тепло, поддерживали его, пока Амэ мучил приступ жестокого кашля.

— Ничего-ничего… Сейчас пройдет.

Дрожащий свет тусклых бумажных фонариков, бархатная тьма летней ночи, немного душно и резко пахнет какими-то мазями. Кругом мир странный, совсем незнакомый. Он полон звуков, запахов и ощущений. Их слишком много, в них легко потеряться.

— Что ты помнишь? — вновь спросил мужчина, когда кашель прошел. Амэ напоили водой, чтобы промочить содранное гордо и уложили обратно в постель.

— Помню? — нахмурился Амэ, пытаясь понять, что от него требуют.

— Ты помнишь, кто ты? — уточнил мужчина, вновь присев рядом.

— Я не знаю… — нет, память не похожа на чистый лист, скорее наоборот. Но слишком много образов, их не получается ни рассортировать, ни упорядочить.

— Как тебя зовут, можешь сказать?

— Амэ… — без промедления ответил мальчик. — Амэ-удзумэ-но микото…

Толстые пальцы незнакомца пахли какими-то лекарствами и еще чем-то неприятно-сладким, когда накрыли рот Амэ.

— Не называй этого имени, пока не придет время, — мальчик согласно кивнул, вняв предупреждению. — Тебя зовут Сарумэ Амэ.

Такова была первая встреча Амэ и доктора Нагаи, семейного врача Сарумэ, единственного человека, посвященного во все секреты "молодой госпожи". На доктора можно было положиться в любой ситуации и обратиться по любому вопросу. Единственное, что раздражало Амэ так это то, что Нагаи знал больше, чем говорил.

— Ваша дочь пережила огромный шок, и теперь у нее временная потеря памяти, — объяснял доктор красивой женщине в темно-синем кимоно. Амэ смотрел на нее и силился вспомнить, где встречал ее. Ее властное лицо, выразительные глаза, наклон головы казались смутно знакомыми.

— Насколько это серьезно? — под ледяной маской угадывались обычные человеческие чувства, и Амэ успокоился и понял, что может позволить этой женщине забрать себя от доктора Нагаи.

— Трудно сказать.

Память полностью так и не восстановилась.

У красивой, но строгой женщины с длинными волосами и пронзительными ярко-синими глазами — как объяснили Амэ, его матери, — были мягкие и теплые руки. Но ее пальцы слишком сильно, почти до боли стискивали маленькую ладошку Амэ, когда уводили его от доктора. Мальчик постоянно оглядывался, из-за чего едва не путался в тесном кимоно, не спотыкался в неудобной обуви; как только шаг сбивался, он рефлекторно сжимался, будто ожидая чего-то, и мама Амако недовольно поджимала губы, намеренно смотря вперед, а не на него.

— Амэ, ты помнишь меня?

Перед мальчиком склонился красивый юноша. У него были черные блестящие волосы и ярко-синие глаза, такие же, как и у мамы. Амэ распахнутыми глазами смотрел на него, чувствуя, как перехватило дыхание от какого-то странного благоговения; мальчику казалось, что он видит бога, который лучше, прекраснее и сильнее любого ками.

— Да, — ответил Амэ. — Ты тот, кто всегда рядом.

В тот момент глаза бога засверкали настолько ярко, что мальчику казалось, что он не выдержит и ослепнет.

— Правильно! — его легко подняли на руки, прижимая к себе.

И вот теперь, в ситуации с небесной собакой, Амэ пытался настроить себя на то, что все непременно обойдется. Он верил в брата — тот сможет защитить от любой опасности.

* * *

— Проклятые барьеры! — сквозь зубы выругалась Таманоя.

Девушка сидела на полу и досадливо морщилась. Амэ заметил, что она старается совладать с дрожью в руках, но у нее не получается. Наверное, слишком много сил Аши отдала, чтобы вскрыть барьеры. Орешек оказался не по зубам.

Вновь грохнуло, на этот раз настолько близко, что могли слышать все. Амэ вздрогнул и прикрыл глаза, приказывая себе успокоиться, но это так сложно, ведь внутри его буквально распирало от дурных предчувствий и страха, угрожая пролиться наружу неконтролируемой паникой. Его приводила в ужас неизвестность. Еще никогда ранее он не встречал никого из йокай, а о небесных собаках слышал только детские страшилки.

— Неужели в этом доме нет масла?! — возмутился Хидехико. Он был на кухне неподалеку и шумно гремел кастрюлями и котелками. — А! Нашел! Ура!

От этих криков Амэ слегка улыбнулся. Все же братья Отомо — это нечто.

— Воздух здесь плохой, — вдруг произнес Накатоми, обращаясь к Акито.

— И воды почти нет, — добавила Яцуно.

Брат кивнул.

— Этого должно хватить.

Быстро протопали ноги по деревянному полу. Из-за угла выбежал улыбающийся во все тридцать два зуба Хидехико. В руках у него находился небольшой кувшин с маслом.

— Для моей Сейкатсу такого воздуха достаточно! — уведомил он.

— И с землей все нормально, — сообщил Дайкуро.

Акито чуть улыбнулся, и Амэ успел заметить, как хищно сверкнули его глаза. Брата не спроста называли гением, и он не зря был лучшим Аши за последние несколько столетий. Он знает, как справиться с той тварью, которая приближалась к ним.

— Идем, — приказал он. — Поищем подходящее для сражения место.

Амэ смотрел на потрескавшуюся землю под ногами с легким недоумением: неужели с ней, почти полностью лишенной влаги, все нормально? От недостатка воды она стала каменной и какой-то неприятно неживой. Или быть может, это просто плод его больного воображения? Но с воздухом здесь было явно что-то не в порядке: Амэ дышал мелкими частыми глотками, иначе начинал задыхаться. Здесь был ветер, но он казался каким-то ненастоящим и лишенным жизни.

Пока Хидехико сосредоточенно чертил на земле треугольник, высунув язык от усердия, Амэ держал сосуд с маслом. Остальные Аши вместе с братом находились на расстоянии пятидесяти шагов. Акито что-то говорил Дайкуро. Амэ, поняв, что не может вникнуть в смысл, просто перестал их слушать и поднял голову к небу. Помимо раскатов грома, которые стали звучать все чаще и ближе, казалось, что на небосклоне восходит второе солнце. Возможно, не будь Амэ настолько напуган и взволнован, он бы признал, что видеть второе восходящее солнце, — потрясающее зрелище. Только неприятно слепило глаза…

— Хидехико? — крикнул Накатоми как раз в очередной раскат грома, и его голос поглотил страшный грохот. Но юноше сей досадный факт не помешал расслышать Садахару.

— Осталось немного! — откликнулся он.

Садахару кивнул, а юноша взял у Амэ кувшин и принялся лить масло на контур недавно очерченного треугольника.

— Я и без огня могу ставить хорошие барьеры, — будто оправдывался Хидехико, занятый разливанием масла, — но так будет намного лучше.

Он замолчал, остановившись. Масло в кувшине закончилось, и он отбросил пустой сосуд в строну. А потом Хидехико поднял голову и заглянул в лицо Амэ. В глазах его читалось беспокойство и волнение, но была там еще и уверенность в собственных силах.

— Вы ведь не вините командира за то, что он втянул вас в это, принцесса?

Амэ был настолько тронут заботой Хидехико об Акито, что на миг растерялся, не зная, что ему ответить и как успокоить разволновавшегося Аши. Он смотрел на Амэ выжидательно, и юноша выдавил из себя улыбку и произнес:

— Нет. Конечно, нет. Разве могли мы предугадать, что здесь нас ждет такое?

Хидехико удовлетворенно кивнул и сощурился, подняв голову к небу. А потом резко и неожиданно вновь прозвучал гром, настолько громкий, что оглушил Амэ. Юноша невольно присел на корточки, съежившись, затыкая уши руками, ведь было так громко, что причиняло боль его чувствительному слуху. Вдруг полыхнуло ярким белым светом, и Амэ зажмурился, пытаясь справиться еще и с этой напастью. Кто-то толкнул его, и он пролетел добрый метр и свалился на мягкое место. Вдруг все стихло…

Шипение горящего масла, резкий, немного неприятный запах… И больше ничего — странно тихо, будто его просто отгородили стеной от внешнего мира. Амэ приоткрыл глаза и увидел, что его окружают стены из огня. Впереди, спиной к нему стоит Хидехико. Языки пламени облизывают его ноги, касаются рук, пытаются дотянуться как можно выше, но тщетно — все их попытки навредить, обжечь и причинить боль пропадают втуне. Фигура юноши объята каким-то странным светом, от которого взволнованно начинает биться сердце, ведь Амэ неожиданно понимает, что это — Сейкатсу, таинственная и неукротимая; смертельно опасная для человеческой плоти, но сейчас обезвреженная силой и умениями талантливого Аши. Казалось, что Хидехико повелевает огнем, он подчиняется ему, точно ручной зверек. Непередаваемое зрелище!

Амэ вдруг вспомнил о том, что находится не в очень удобном и красивом положении, и поспешил подняться на ноги, машинально отряхиваясь от пыли. Сквозь стену огня было видно плохо, но юноше, выглянув из-за напряженной спины Хидехико, все же удалось разглядеть происходящее в пятидесяти шагах от него. Небесная собака была огромна, по прикидкам Амэ ее размер можно сопоставить с сараем, на котором юноша любил дремать в хорошую погоду. Люди рядом с ней казались маленькими и беспомощными. Собака вся состояла из языков пламени. Но в общем ее фигура напоминала гончую — худая и длинная, лапы мощные и длинные, наверное, для того, чтобы легко и быстро передвигаться по небу. Мода вытянута, с огромной пастью, полной белоснежных устрашающих зубов; глаза большие, желтые и злые. На миг их взгляды встречаются, тело Амэ как-то неожиданно отзывается — глухо в груди ударяет сердце, и кажется, что кровь на миг становится кипятком в жилах; под бинтами вновь начинает неприятно зудеть, и приходится прилагать усилия, чтобы не поддаться порыву и не сорвать их сейчас же.

Собака делает шаг в сторону Амэ, видимо забыв о том, что перед ней стоит четверка Аши. Дайкуро обращает на себя внимание — огромный земляной столб вырастает прямо перед ее лапами, и она досадливо рычит и пятится назад. Задние лапы напрягаются, она собирается прыгать, но Накатоми нехорошо ухмыляется, поднимает руку и театрально щелкает пальцами. Порыв ветра поднимает пыль, обзор, и без того не особо хороший, вдруг становится вовсе никаким. Но это не надолго. Когда пыль оседает, Амэ может увидеть, как тонкие серебряные цепи оплели ноги твари. Она рычит и мечется, пытаясь сбросить оковы, но у нее никак не выходит. Амэ с облегчением вздыхает, чувствует, что волнения напрасны, ребята справятся.

Но вдруг собака замирает, вероятно, осознав, что ее обездвижили, на миг прикрывает глаза, и резко дергает задними лапами — хрустальные цепи рассыпаются блестящей пылью, взмывают вверх, сверкая на солнце. Собака прыгает на Накатоми, пытаясь задеть его мощной лапой, но тот успевает отскочить в сторону, и прокатившись по земле, уйти от удара. Яцуно атакует сразу же — в ее руках изящный клинок, на котором горит прекрасный синий цветок. Сейкатсу плотно окутывает ее катану, ее так много, что она каплями падает на землю и шипит, точно кислота, разъедая землю. Таманоя прыгает, она целит в морду. Собака только приподнимается, когда лезвие скользит по ней, утробно рычит и откидывает лапой девушку, точно надоедливую мошку.

— Дайкуро! — сквозь невообразимый шум доносится голос Акито. — Отвлеки ее! Садахару, давай ко мне! Ставь на меня щиты, я собираюсь снять свои!

— Это опасно, командир! — вдруг завопил Хидехико, и Амэ невольно посмотрел на него. Он был белый, как снег от перенапряжения, по лицу стекают капельки пота. Амэ хочется спросить, что происходит, но он боится отвлечь Хидехико.

Разумеется младшего брата Отомо никто не послушал. Дайкуро атаковал, и сила его впечатляла — воздух буквально трещал от переполнявшей его Сейкатсу, то тут то там вырастали огромные глыбы земли. Собака ничего не могла сделать, она просто уклонялась, при этом рыча и стараясь добраться до источника всех неприятностей. Тем временем Накатоми добрался до Акито и встал у него за спиной.

— Здесь нет воды, ты не сможешь, — произнес он, и Амэ каким-то чудом услышал его чарующий голос с мягкими южными интонациями.

— Вода есть всегда, — возразил брат.

Он достал свою катану одним ловким движением. Амэ успел заметить, как острое лезвие коснулось левого запястья — алая кровь вырвалась из свежей раны заструилась по ладони, закапала на землю. Глаза Накатоми расширились, и Амэ понял, что брат делает нечто запрещенное.

— Нет… — прошептал он, чувствуя, как из горла рвется отчаянный крик.

— Все будет в порядке, принцесса, — успокаивающий голос Хидехико отпугнул подступающее безумие. — Доверяйте командиру.

Не сказать, что Амэ успокоился. Он прикрыл ладонями рот, чтобы не закричать и в ужасе уставился на брата. Тот достал меч, наклонил перед собой и одним быстрым движением смазал клинок. Катана ослепительно вспыхнула голубым, ярким, сочным светом. Акито вдруг улыбнулся и сделал шаг вперед. Садахару остался стоять.

Дайкуро, поняв, что их командир полностью готов к бою, прекратил атаковать и юркнул за одну из сотворенных им же глыбу. Собака зарычала, стала озираться по сторонам, и ее внимание неожиданно остановилось на Акито. Брат стоял в боевой стойке и излучал такую силу и уверенность, что Амэ невольно ахнул. Он видел Акито разным — сильным и слабым, спящим и злым, но таким, таким он не видел никогда. Он будто излучал какой-то внутренний свет, невероятно притягательный. Этот свет заставлял трепетать и ощущать едва не священное благоговение перед братом. Эта сила была изумительна.

В этот самый момент Амэ вдруг понял, отчего все эти люди так преданы брату. Акито был похож на солнце, они тянулись к нему, точно растения.

Брат левой, окровавленной рукой поманил тварь. Она сощурилась, бросила злой взгляд на Амэ, будто обещая, что до него доберется, а потом прыгнула. Акито красиво ушел в бок и, схватив катану двумя руками, ударил по лапе. Задрожали руки, брат стиснул зубы и скривился от натуги — меч входил в лапу тяжело, а в сторону летели сгустки пламени, которые точно кровь вырывались из поврежденной поверхности. Но у Акито, наверное, были те самые щиты, которые защищали ее так же, как и Амэ, и потому эти страшные ошметки ничуть не могли ему повредить.

Накатоми прыгнул, оказавшись с другой стороны твари, и накинул на шею уже знакомую серебристую цепь, стараясь обездвижить собаку, чтобы дать Акито шанс закончить с лапой. Аши побеждали.

Амэ точно не мог сказать, где была ошибка. Может быть Акито выбрал не ту цель, или Накатоми недостаточно крепко держал собаку, а может Дайкуро, который решил проткнуть одной из своих земляных глыб брюхо твари, слишком поторопился. Йокай неожиданно подпрыгнул вверх, спасая незащищенное брюхо. Взревев, вновь порвал цепи, но дернувшись, таки лишился одной из лап. Акито не смог устоять на ногах, потому упал на спину. Он попытался вскочить, но собака успела повернуться и придавить его задней лапой. Оказавшись лицом к лицу с Накатоми, она вытянула морду, зловеще клацнув зубами возле головы Садахару. Тот инстинктивно отскочил, но разозленная тварь только этого и хотела. Она ударила лапой не ожидавшего такой хитрости Аши. Садахару стремительно полетел в сторону и, встретив на пути сотворенную Дайкуро глыбу, глухо ударился и осел на землю. Старший брат Отомо выскочил из своего укрытия и атаковал тварь. Собака извернулась и ударила мощным хвостом, играючи распыляя глыбы Дайкуро.

— Братик устал, — прокомментировал Хидехико, — и не может нормально управлять Сейкатсу.

Амэ не слушал. Его глаза остановились на фигуре Акито, придавленной задней лапой собаки. Брат не шевелился, и это еще сильнее приводило в ужас Амэ. От мысли, что он потеряет Акито, становилось трудно дышать. Хотелось бежать, но зачем и куда, юноша понять не мог. Никак не мог. Таким беспомощным он не ощущал себя еще никогда в жизни. Это было по-настоящему ужасно!

— Йокай убивает людей, дорогуша. Людей! — Амэ резко развернулся и увидел, что за огненным барьером стоит знакомый старик.

Он человек. Но там непреобразованная Сейкатсу! Как он может там находиться без вреда для тела. А человек ли?

Амэ безуспешно хлопал глазами. Ему казалось, что он лишился великого дара — мыслить. Его возлюбленный брат умирал под лапами проклятой твари, остальные тоже безуспешно жертвовали собой, Хидехико рычал от бессилия, но стоял, покорно выполняя приказ командира — защищать его.

Защищать…

Ту- дум — грохнуло сердце. Что-то было в этом слове.

Защитить…

Ту- дум.

Люди.

Кровь вновь стала такой обжигающей в жилах, казалось, еще немного и закипит, обожжет внутренности. Она стала едкой, точно кислота — еще немного и проест плоть и вырвется наружу.

Ту- дум.

Амэ упал на четвереньки, не в силах справиться с новыми ощущениями. Ему казалось, что его разрывает изнутри.

Ту- дум.

Сердце слишком огромное для его маленького тела. Если бы избавиться от него, если бы…

Амэ услышал рык, но не сразу понял, что рычит он сам. Рык, почти такой же, как и мерзкой твари, которая покусилась на людей. Страшный скрип донесся до ушей юноши, и он как-то отстранено отметил, что это его руки скребут по обезвоженной земле.

А потом был крик, полный боли и отчаяния. Амэ резко вскочил и одним прыжком выпрыгнул из огненного треугольника.

— Принцесса, вы… — взволнованный голос Хидехико оборвался на полуслове. Отомо был бледен и дрожал от бессилия. В тот момент, когда Амэ взглянул на него, последние силы покинули его, и он упал в обморок. Огонь, не поддерживаемый более Сейкатсу, быстро угас.

Амэ потерял интерес к Отомо. Он повернулся, отмечая, как болезненно стонет где-то в развороченной земле Садахару, пытаясь встать на ноги и продолжить сражаться. Дайкуро лежит на земле, лицом вниз, в сознании, но сил, чтобы подняться, у него нет совсем. В пасти твари находится Таманоя — она отчаянно кричит, ее кровью уже окрашена пасть собаки. Акито до сих пор находится под лапой, и тварь мстительно его топчет, будто намереваясь седлать из него лепешку.

Люди умирают…

Ту- дум.

Амэ идет вперед. Воздух от переполнившей его Сейкатсу кажется густым, точно сироп, но юноша этого не замечает. Он просто идет вперед к твари, огромное, неимоверно огромное, до боли, до криков, сердце бьется внутри, будто просится наружу. Амэ смотрит на тварь, он весь превратился в один сгусток желания защитить людей. И неважно, какова цена.

Собака, заметив Амэ, теряет интерес к Яцуно, видно ее тело ей кажется невкусным, и она выплевывает девушку, разбрызгивая всюду кровь вперемешку с огненной слюной. У твари только три лапы, поэтому она почти неуклюже подается к Амэ, смотрит на него ненавидящими и злобными желтыми глазами.

Амэ с трудом понимает, что делает, его сознание помутнено — огромным сердцем, кровью-кислотой и странным шумом в ушах, который заставляет идти вперед и защитить. Нет совсем никакого удивления, когда собака устремляет к нему вытянутую морду, а он чуть отклоняется и бьет острыми когтями, которые откуда-то появились на его руке. Собака вдруг жалобно скулит и отскакивает в сторону, но ненадолго. Потом вновь начинает рычать.

Все вокруг залито светом, нестерпимым и ненормальным. И если поднять голову, то можно увидеть, что среди чистого голубого неба образовалась воронка из пепельно-серых облаков, на ней постоянно вспыхивают зеленые молнии — реакция при соприкосновении с барьером.

Амэ чувствует неудобство: раны под бинтами зудят и чешутся. Хочется проникнуть рукой в вырез кимоно и почесать, и он уже почти делает это, как собака вновь бросается на него, и Амэ приходится бросится наперерез, поднырнуть под нее, когтями впиться в пузо, распарывая его с какой-то непонятной животной яростью, желая, чтобы из развороченного живота на него посыпались внутренности. Но нет. Порезы глубоки, но не настолько.

Мало силы, — вдруг понимает он. Нужно больше, намного больше. Той самой вкусной небесной силы, которая похожа на крем, легкая, воздушная — она наполнит тело, она даст убить всех! ВСЕХ!

Амэ вновь зарычал, уходя из-под удара. Он отскочил как можно дальше от твари, чтобы выиграть время и зачерпнуть с жадностью горсть силы, чтобы испить ее и стать еще сильнее и яростнее. Этот источник, из которого он пил, казался таким прекрасным, самым лучшим в мире. Он забирал все страхи и утолял печали, только нужно расслабится и позволить ему делать все, что хочется.

Амэ вскинул руку, бросил быстрый взгляд на руки и нехорошо усмехнулся. Собака застыла перед ним в ожидании, ее злые глаза сверлили его, а Амэ от переполнявшей его силы хотелось смеяться — какая глупость, право, она считает, что сможет справиться с ним, но Амэ с ней ведь только играет! Он демонстративно облизал острый коготь указательного пальца: на нем была поганая кровь собаки, но, Великая Богиня, насколько вкусной она была, лучше самого дорогого сливового вина! Амэ решил, что не стоит останавливаться на достигнутом, нужно продолжить…

Юноша демонстративно облизнулся и, протянув руку, поманил тварь. Этот жест что-то ему напомнил, но Амэ был слишком занят своими кровожадными мыслями, потому отмахнулся от воспоминания. Тварь приглашение приняла и высоко прыгнула. Амэ напрягся, готовый ударить, целя во вторую лапу — так забавнее, если собака лишится двух передних лап, — но между ними желтой молнией что-то промелькнуло.

— Хорхе, ты идиот! Где ты лазил? Смотри, до чего дошло! — Собаку отбросило прочь от него, и Амэ досадливо поморщился, ощущая, что ничего хорошего только что не произошло.

— Милая Ванесса, — юноша услышал ленивый голос, растягивающий гласные, немного насмешливый, мягкий и странно волнующий. — Моя детка уже взрослая и может сама справиться с небольшими проблемами.

— Ты это называешь "небольшими проблемами"?! — вновь послышался возмущенный женский голос. Амэ досадливо зарычал, злобно озираясь по сторонам. Сейчас у него было лишь одно желание — убивать. Что ж, он не против "оприходовать" и этих двоих.

— Терпение, моя милая. Сколько раз повторять? — вздох.

Амэ оглянулся, пытаясь найти источники голосов, но у него никак не выходило. Все, что он мог различить — это желтое мелькание перед глазами. Плюнув на все: этих надоедливых мух он прихлопнет позже, — Амэ решил вплотную заняться небесной собакой. Он уже прыгнул на ее, готовый атаковать, как еще одной желтой молнией его отбросило назад. Юноша неуклюже плюхнулся на мягкое место, вокруг поднялся раздражающий столп пыли.

— Попку не ушибли, принцесса? — сквозь красную пелену ярости до слуха Амэ донесся насмешливый голос. Юноша вскинул голову и увидел, что перед ним склонился широко улыбающийся ками. Он носил длинные золотые волосы, в которые были вплетены серебряные нити. Раскосые золотые глаза с нечеловечески тонким вертикальным зрачком смотрели насмешливо. Амэ это взбесило еще больше.

На этот раз он не рычал, он зашипел, точно рассерженный кот. Ками. Ему хотелось разорвать его на мелкие кусочки. Амэ подскочил и бросился на него с диким воем, но незнакомец быстро скрутил его.

— Ванесса, девочка, ты о собачке позаботься, хорошо? — произнес он между делом.

— Да я ни за какие коврижки бы не полезла усмирять твое дитятко! — зло отозвалась она.

Амэ шипел и вырывался, точно дикий кот. Руки и ноги были ловко обездвижены, поэтому он поднимал голову, вытягивая шею, дабы хорошо тяпнуть раздражающего незнакомца за что придется. Пока тщетно — ками уворачивался. Хотя можно было поспорить, что он специально дразнил взбесившегося юношу слишком близким соседством своих конечностей к зоне поражения Амэ.

Силы сопротивляться вскоре закончились. Амэ попытался вновь испить из источника и стать всемогущим, дабы избавиться от раздражающего ками, но тут его ждал неприятный сюрприз: источник оказался перекрыт. И сколько к нему не обращайся, ни капли не получишь. Вскоре юноша просто лежал на спине, удерживаемый силой ками, и пытался совладать с дыханием. Его грудь отчаянно вздымалась и опадала, отвратительно пахло собственной кровью — Амэ отстранено отметил, что у него вновь открылись таинственные раны на груди, и надо бы сменить бинты. Сердце по-прежнему казалось слишком огромным, оно глухо бухало в груди, призывая защищать людей, ведь йокай все еще здесь. Пелена ярости начала рассеиваться, но все еще туманила сознание.

Ками наклонился к юноше, кончики золотых волос мазнули по Амэ, заставляя вздрогнуть. Когда золотые глаза уставились на него, юноша удивленно заморгал: слишком уж знакомым был этот взгляд.

— Урок номер один, принцесса: людей здесь нет, а значит, спасать некого. Аши — это инструменты, а не люди. Ясно?

Амэ вновь заморгал, не понимая, о чем речь. Но, кажется, такой ответ удовлетворил ками.

— Урок номер два: несовершеннолетним девочкам запрещено использовать Сейкатсу.

Амэ открыл рот, он хотел что-то сказать — честно признаться, он сам не знал, что желал произнести, но мягкие пальцы с длинными ногтями легли на его губы, прерывая.

— Урок номер три: в это время детям положено спать, — последнее слово он произнес у самого уха Амэ, низко склонившись к нему.

Юноша почувствовал, что веки неожиданно тяжелеют. Он пытался сопротивляться, замотал головой, стараясь отогнать сон, но тщетно — уснул, и сам не заметил.

* * *

Амэ проснулся от собственного крика. Не очень-то приятное пробуждение, надо отметить. Как только он распахнул глаза, то обнаружил себя сидящим на огромной кровати, застеленной белоснежными простынями. Комната была погружена в полумрак, в темноте, если напрячься, можно разглядеть незнакомые очертания мебели. Амэ чуть нахмурился, соображая, где он и как мог здесь оказаться.

Зажегся свет — мягко загорелся светильник на большом комоде у стены. Амэ обернулся и встретился с желтыми, смутно знакомыми глазами ками. Бог сидел на комоде, рядом со светильником, закинув ногу на ногу, и пристально смотрел на Амэ. От его взгляда юноша почувствовал себя не по себе. Машинально схватив одеяло, он сильнее в него закутался, внезапно обнаруживая, что его грудь перемотана чистыми бинтами, а сам он одет в белую полупрозрачную сорочку с длинным рукавом. Кто-то позаботился и о его волосах — расчесал и заплел в косу.

— Доброй ночи, Амэ, — усмехнулся ками.

Юноша на миг растерялся, не зная, как вести себя с незнакомцем. Он знал его секрет, и вряд ли есть смысл изображать с ним высокородную госпожу.

— Доброй ночи, — отозвался Амэ спокойно, натянуто улыбнувшись. — Могу я спросить, где я и кто вы?

— Для тебя все, что угодно, — прозвучало в ответ, и это настораживало: Амэ по опыту знал, что когда так говорят, ничего хорошего не жди. — Меня зовут Хорхе, и мы с тобой давние знакомые.

Амэ нахмурился, придавая лицу высокомерный вид.

— У меня нет знакомых среди ками, Вы меня с кем-то путаете.

Тонкие брови насмешливо поползли вверх. Ками по-прежнему не сводил с юноши пристального взгляда, из-за этого как-то тяжело сиделось на месте, хотелось поерзать. Или сказать, чтоб не пялился.

— Человеческая память так непостоянна, — промурлыкал он. — Мы встречались девять лет назад. На Канто Мацури.

— Прошу прощения, но я не очень хорошо помню свое детство. Может быть, Вы ответите мне, где я нахожусь?

Тонкие губы раздвинулись в улыбке.

— Это госпиталь. Для жертв. Таких как ты, — тихий смешок.

Жертв… Ах да, точно! Они же с братиком и его друзьями оказались в ловушке! Потом было сражение, и… И? Еще один провал в памяти? Великая Богиня, только не это!

— Где Акито? — требовательно спросил Амэ, все его вежливые интонации неожиданно сошли на нет. Ему вдруг стало наплевать на все вокруг, он должен знать, что с братиком все в порядке.

Хорхе склонил голову набок, в его глазах зажегся интерес. Будто он не ожидал подобного от Амэ.

— Сарумэ Акито, Сейто Академии Аши, мой кровный брат, где он?

— Нас посетили воспоминания? — рассмеялся ками, проигнорировав вопросы Амэ. Юноша едва не зарычал от досады, но вовремя сдержался, ограничившись стискиванием кулаков под покрывалом.

— Представьте себе, господин Хорхе! — раздраженно. В конце концов, Амэ никогда за словом в карман не лез, и если этот невозможный ками задал подобный тон, то и ответим ему тем же!

— О? — совсем не удивленно. — Незачем обращаться ко мне так официально. Можно просто по имени.

Амэ тяжело вздохнул, пытаясь успокоиться. Его специально раздражали. А самое главное, что у этого невозможного ками может получиться — когда дело касалось Акито, Амэ забывал обо всем на свете.

— Что с моим братом, Хорхе? — повторил вопрос юноша, сильнее сжимая кулаки под одеялом.

Ками легко соскочил с комода и плавно приблизился к Амэ. Тот наблюдал за ним со смесью раздражения и желания придушить.

— Он в порядке. Как и остальные члены его небольшого отряда, — смилостивился ками, присаживаясь на край кровати. — Разве могло быть по-другому?

И хотя кровать была неимоверно больших размеров, и Хорхе от него находился на приличном расстоянии, Амэ все равно хотелось отодвинуться. Подальше. Ибо ками, несмотря на насмешливый тон, внушал опасения. Амэ не знал, как объяснить то ощущение, что Хорхе имеет над ним какую-то власть. Власть, которой он не сможет сопротивляться, в случае чего.

— Небесная собака опасное существо, я так понимаю, — произнес юноша в ответ на глупый вопрос ками. Новость, что с братом все хорошо, заставила успокоиться — облегчение огромной волной накрыло его, расслабляя плечи и разжимая руки, зажатые в кулаки. Несмотря на тон Хорхе, у Амэ не было оснований не верить ему.

— Верное суждение. Только ее хозяин на порядок опаснее. Его мы и хотели поймать — поставили барьеры, но вы нам помешали.

Он вновь замолчал и стал смотреть на Амэ. Юноша подавил очередной приступ раздражения и мстительно подумал о том, что если ками хочет поиграть, то он ему это устроит!

— Это была случайность, — уже застенчиво. И невинно похлопать ресницами для пущей убедительности.

— Конечно, — Хорхе потянулся к нему; все инстинкты завопили об опасности, но Амэ не отодвинулся. — Я по-другому и не думал.

Рука коснулась его щеки, и Амэ вздрогнул и отшатнулся, точно его ударили. Мелодичный смех разнесся по комнате, точно зазвенели колокольчики. Он отражался от стен, заставляя их едва различимо вибрировать в тон, отзываясь. Юноша недоуменно захлопал глазами, пытаясь понять, что происходит, и что за игру ведет Хорхе.

— Я смахнул ресничку с твоей щеки, — объяснил ками с широкой улыбкой. Даже в полумраке его кошачьи глаза странно сверкали. Или это уже разбушевавшееся воображение Амэ решило так пошутить?

— Спасибо, — еле удалось справиться с голосом, чтобы он не дрожал от раздражения, с каждой секундой все труднее и труднее было сохранять хладнокровие. — Но впредь так не делайте.

Еще одна насмешливая улыбка.

— Если ты хочешь.

Не очень- то обнадеживающий ответ. Когда себя так ведут, то могут пообещать все, что угодно, и это совершенно не значит, что обещания будут выполнены.

— Я могу увидеть брата?

Хорхе прикрыл глаза и покачал головой. Такой ответ Амэ не устраивал. Но давить и настаивать юноша все же опасался, ему наглядно продемонстрировали, что будет, если он решит применить свое "обаяние". Значит, нужно выждать удобный момент, а потом действовать. Сейчас — неподходящее время.

— Сначала мы поговорим. Есть несколько вещей, которые я должен узнать, — тут же обнадежил Хорхе, отвлекая Амэ от картин кровавой расправы с этим ками в воображении.

Амэ кивнул. Если это не навредит брату, то он согласен о них рассказать.

— Ты страдаешь провалами в памяти, — Священная Богиня, есть ли на этом свете что-то, чего не знает Хорхе? — Расскажи мне твое последнее воспоминание.

— Последнее… — нахмурился Амэ, припоминая. Яркие картины всплыли у него в сознании, которые были настолько живыми, что юноше на миг показалось, что он вернулся в прошлое и вновь все это переживает. — Я внутри барьера, который создал Хидехико. Собака в очередной раз порвала цепь, которую создал Садахару. Брат отрубил твари ногу, и та разозлилась, сбила с ног и придавила лапой…

— Так… — произнес Хорхе, поощряя Амэ к дальнейшему рассказу. Странно, но голос ками позволил юноше стряхнуть оцепенение, как будто он говорил под гипнозом. Часто заморгав, Амэ выдержал небольшую паузу, а потом продолжил совершенно будничным тоном.

— А потом послышался голос. Я обернулся и увидел старика. Он… — следующее воспоминание заставило вновь запнуться, напряженно нахмуриться, анализируя непонятные действия того странного человека.

— Стоп. Что за старик? — заинтересовался ками.

— Мы его встретили в деревне, перед началом битвы. Он нам рассказал, что произошло, и куда делись все местные жители.

Хорхе упал поперек кровати, едва не придавив ноги Амэ, но тот среагировал вовремя и поджал их к себе. Ками перекатился на спину и стал задумчиво изучать потолок.

— Он что-то сказал тебе, ты наверняка не помнишь что, и сознание отключилось? — уточнил Хорхе.

— Да.

Ками некоторое время молча изучал потолок так внимательно, что Амэ тоже поднял голову, чтобы выяснить, что там такого интересного нашел Хорхе. Потолок оказался самым обычным, не заслуживающим столь пристального внимания.

— Выходит, мы его упустили, — от голоса ками, неожиданно разрезавшего ночную тишину, кровь едва не стыла в жилах.

Амэ не мог не таращиться на его руку, которая от досады скребла по одеялу. После нее оставались четыре замечательных ровных пореза. Когти ками — очень опасная вещь.

Они довольно долго сидели в тишине. Амэ обнял колени и смотрел на единственный источник света — бумажный фонарик, стоящий на комоде. Хорхе по-прежнему валялся на кровати, прикрыв глаза. То, что он не спит говорили руки, которые мяли многострадальное покрывало.

Вскоре свеча в фонарике догорела, и едва не потухла, но Хорхе резко вскочил и зажег другой светильник. Амэ старался прислушаться, понять, что находится за стенами этой комнаты, но до него не доносилось ни звука. Ками тоже почти никаких звуков не издавал. Амэ ненавидел тишину!

— Есть очень забавная поэма, — вдруг произнес он, чтобы нарушить тишину звуком собственного голоса.

Хорхе открыл желтые глазищи и посмотрел на него немного недоуменно.

— О Небесных собаках, — пояснил Амэ.

— Ах, этот бред. Узнали что-то новое, принцесса?

Священная Богиня, как можно испохабить это обращение! Так отвратительно пошло и насмешливо оно еще никогда не звучало. Похоже, в таких делах Хорхе — мастер.

— Появление небесной собаки обещает скорую войну, — юноша выжидательно уставился на ками. Тот только пожал плечами.

— Просто совпадение.

Но Амэ отчего-то ему не поверил. Хорхе это тоже заметил, поэтому усмехнулся и добавил:

— На самом деле она сообщает о том, что кровные братья будут драться насмерть. Но ведь такое случается сплошь и рядом. Нам не о чем волноваться.

* * *

Длинный коридор, деревянный пол, окна из стекла — совсем непривычно видеть все, что происходит на улице и слышать приглушенные звуки, несмело просачивающиеся через прозрачную гладь. Напротив ровного ряда окон, облаченных в тонкие дрожащие занавески, располагаются двери. Много закрытых дверей. А еще здесь неприятно пахнет — остро и раздражающе. Амэ хочется спрятать нос в шелке рукава в надежде, что это хоть как-то ослабит запах, но он не решается.

Хорхе идет впереди. Он похож на еще одно солнце — такой ярко-золотой, что смотреть на него глазам больно. Длинные ухоженные волосы свободно струятся вдоль спины, прикрывая собой двое перекрещенных ножен с богатой инкрустацией. Ками никогда не расстаются со своими мечами. Они, наверное, с ними даже спят. Хорхе ступает плавно и легко, точно породистый кот, каждое его движение наполнено странной для людей грацией, которая с безжалостной дотошностью напоминает о том, что он не человек. Хотя, даже когда ками сидит и не двигается, никто и никогда не перепутает его с человеком. И Амэ неожиданно хочется задать Хорхе глупый вопрос: "Кто вы такие?" Вряд ли его удостоят ответом.

Амэ тряхнул головой, отгоняя ощущение сна. Это место выглядит таким нереальным, таким незнакомым после традиционных домов знати, что кажется, будто это ему снится. Только въедливый неприятный запах напоминает о том, что все происходит в реальности.

Всего несколько минут назад они прошли портал. Амэ все еще трудно привыкнуть к разнице во времени, которая говорила о том, что они мотаются по всей Поднебесной; его все еще сбивает с толку те ощущения, которыми щедро одаривает портал — уж слишком они острые и незнакомые. Наверное, потому он ощущает себя, как во сне.

Знакомые голоса, еще приглушенные, еще неясные, едва различимые, раздавшиеся из-за одной из дверей, заставили сбиться с шага и едва не споткнуться. Амэ хотелось широко улыбнуться от нелепости ситуации: едва расслышав голос братика, он сразу же теряет всю свою грациозность и становится до неприличия неуклюжим. Но Хорхе обернулся, окинул Амэ, хитро щурясь, а затем произнес:

— Развеялись твои сомнения?

— Прошу прощения? — Амэ раздраженно поправлял кимоно: то, что ему дал Хорхе, оказалось несколько тесновато, потому некрасиво топорщилось, а свое старое Амэ умудрился безнадежно испортить.

— Тебе казалось, что я тебя обманываю. Обещаю, но на самом деле не дам увидеться с братом.

Амэ пожал плечами. Были и такие мысли. К чему отрицать?

Они остановились. На этом расстоянии Амэ мог уловить звонкий и быстрый голос Хидехико, плавную и мягкую речь Накатоми и короткие, немного сердитые ответы брата. Не удержавшись, Амэ бросил нетерпеливый взгляд за Хорхе, мысленно прикидывая, как далеко от них находится та самая комната, откуда звучат голоса.

— Недоверие к ками въелось в тебя. Брат тебе с пеленок твердит, что мы — зло.

Амэ нахмурился, взглянул на Хорхе. Выражение его лица совсем не изменилось: снисходительный взгляд, насмешливая улыбка. Трудно доверять незнакомцу, когда он так ведет себя.

— Я не считаю так.

— Конечно, — улыбка становится еще шире. — У тебя ведь есть собственное мнение.

Амэ не нравился этот разговор. Он чувствовал себя беспомощным, ведь не знал, откуда ждать подвоха. А подвох со стороны Хорхе, несомненно, был. Здесь нет других вариантов.

Юноша решил не отвечать на реплику ками. Хорхе поняв это, небрежно прислонился спиной к стене и махнул рукой в сторону голосов.

— Иди. Я подожду здесь, ведь кто-то должен доставить тебя домой, — в ответ на озадаченный взгляд Амэ, Хорхе пояснил: — Рихард запретил господину Сарумэ и его друзьям пользоваться порталами.

— Рихарудо? — совершенно несвойственное для мелодичного языка Поднебесной сочетание звуков было трудно произнести. Амэ очень сомневался, что у него это вышло правильно, хотя, Хорхе не помешало все понять верно.

— Глава Академии Аши, — пояснил ками. — Люди зовут его Хатиман — бог Войны.

Последние два слова были произнесены с такими интонациями, что Амэ внезапно засомневался в правдивости данного "прозвища". Наверное, стоило идти, но Амэ быстро смекнул, что сейчас самое время расспросить о наказании братика подробнее. А то, что Акито накажут, сомнений не было никаких.

— Он… сильно разозлился? — Амэ сделал несколько несмелых шажков к Хорхе. Ками с широкой ухмылкой заправил непослушную золотую прядь за ухо. Никаких сомнений — он знал, что Амэ начнет задавать вопросы, более того, он специально завел разговор в таком ключе. Хитрый лис.

— Разозлился? — похоже, выбор слов его позабавил. Амэ вновь почувствовал злость, но теперь уже на себя. — О, нет, он не разозлился. Просто… удивился. Не каждый день Сейто Аши используют амулеты, чтобы было невозможно запеленговать их передвижения. И не каждый день они отправляются в закрытую зону вместе с человеком. Но мы имеем дело с Сарумэ Акито, — пожал плечами Хорхе. — Гениям можно все.

Брат у него, оказывается, еще тот авантюрист. Но только зачем ему понадобилось скрывать свои передвижения от Аши?

— И что ему за это грозит? — уже осмелел Амэ. — Исключение?

— Ну зачем же так строго, — покачал головой Хорхе. — Он у нас гений, как я уже говорил, и потому мы решили ограничиться лишением его летнего отпуска и вполне интересной командировкой. Знаешь, после схватки йокаев и ками кто-то должен убирать трупы…

Амэ вначале побледнел, а потом широко распахнул глаза, вызвав тем самым еще одну ухмылку Хорхе. Они придумали хорошее наказание: Акито всегда был слишком гордым, чтобы выполнять грязную работу.

— Понятно, — произнес юноша, взяв себя в руки, и вновь поправив тесное кимоно двинулся вперед по коридору. Вряд ли Хорхе станет долго ждать, и времени, чтобы побыть с братом у него совсем мало. Как жаль, что эти его каникулы оказались настолько коротки. Успокаивало одно — скоро Церемония, и они с братом вновь увидятся осенью, когда Амэ поступит в Академию.

Голоса по мере приближения становились все громче, Амэ не составило никакого труда определить нужную дверь. Когда он осторожно постучал, все разом смолкли, но вскоре раздался родной голос брата.

— Войдите.

Когда Амэ потянулся к ручке, то заметил, что дрожит. А еще — отчаянно хотелось плакать от обиды на Акито, ведь они так редко видятся, так мало времени проводят вместе, а он своими действиями еще больше усугубляет положение! Но не стоило расклеиваться — не место это, да и не время, к тому же за его действиями наблюдает Хорхе. Амэ плотнее сжал губы и вошел. Никто не ожидал его появления, поэтому на лице Акито и остальных Сейто Аши, находящихся в комнате, отразилось недоумение. Бегло осмотрев присутствующих — вся "команда провинившихся" была в сборе, — Амэ широко и солнечно улыбнулся, взглянув на брата.

— Акито, как ты?

Тот удивленно моргал, не в силах поверить в его появление.

— Что ты здесь делаешь? — как-то недоверчиво и очень требовательно. Настроения у брата нет никакого, хотя, здесь его легко понять.

— Мне позволили проститься. Сказали, что твои каникулы в этом году закончились, — Амэ двинулся к брату, и стоящий на пути Накатоми сделал шаг назад, чтобы его пропустить. Приблизившись к кровати, на которой сидел Акито с забинтованной грудью, он наклонился и осторожно коснулся щеки брата. Она была немного шершавой от щетины, о которой братику некогда было позаботиться.

Акито вздрогнул — не ожидал прикосновения, и Амэ нахмурился, но намерений своих не оставил. Он знал, что брат ощущает, как мелко подрагивают его руки, когда скользят по плечам, опускаясь вниз, к бинтам. Длинные пальцы пробегаются по чистой и жесткой материи бинтов, не миг замирают — нет, у Амэ совершенно обычное для людей осязание, просто он так привык к повязкам на своей груди, что только их коснувшись, может судить о серьезности раны.

— Все в порядке, — облегченно вздохнул Амэ, позволяя напряжению и волнению покинуть себя.

— Врач сказал то же самое несколько часов назад, — сообщил Накатоми.

Амэ хотел было отодвинуться от брата на более приличное расстояние, но тот ловко схватил его за руку и прикоснулся губами к запястью так быстро, что юноша не успел понять — поцеловали его или все же показалось.

— Не уходи далеко, присядь рядом.

Что было в этих глубоких, точно небо, ярко-синих глазах? Почему вдруг стало так мучительно больно? Амэ не хотел знать. Быть может, это малодушно с его стороны, но он отчаянно не желал видеть, как его брат обнажает перед ним свою душу. Это казалось неправильно. Это похоже на предательство.

Амэ кивнул и, старательно расправив складки коричневого в золотую звездочку кимоно, опустился на кровать у ног брата. Это не госпиталь для "жертв", — вдруг пришло в голову. Здесь лечат Аши. Кровать, на которой проснулся Амэ всего несколько часов назад, была королевских размеров, ведь Хорхе умещался на ней, лежа поперек. И комната была более уютной, и не пахло в тех станах больницей. Здесь кровать была узкой, поэтому Амэ осторожно устроился на краешке, боясь стеснить брата. Он сложил руки на коленях с хрупкой надеждой, что это поможет ему укрыть от пяти пар глаз его нервную дрожь.

— Я вижу, что остальные уже поправились, один ты остался, — с ласковой улыбкой произнес Амэ.

— Остальным не так досталось, — пробурчал Акито, и улыбка Амэ стала шире.

— Все равно отстаешь, — разве можно не подразнить его, пока есть такая возможность?

Акито насупился, и Амэ, глядя на него смеющимися глазами, едва удержался, чтобы не потянуться и не взъерошить и без того лохматые волосы на голове брата.

— Принцесса, скажите, ведь у вас не было ожогов, да? Ками вовремя подоспели? — неожиданно спросил Хидехико.

Откинув длинную и тяжелую прядь за спину, Амэ повернулся и взглянул на юношу.

— Ожогов?

— Ну да, от Сейкатсу. Вы ведь покинули зону моей защиты…

— Амэ! — резко выкрикнул Акито, и порывисто потянулся к нему. Юноша вдруг сообразил, что если сейчас же не остановит брата, то с того станется начать его раздевать, дабы найти эти самые ожоги, которых в общем-то и не было… Другое дело, что некоторые вещи Акито еще рано знать.

С максимальной проворностью, которую только позволял его тесный наряд, Амэ вылетел из "зоны поражения", думая о том, что не будь братик ранен, ни за что бы ему не успеть.

— Акито, стой! — возмущенно закричал юноша. — Ты что это задумал?

— Я должен убедиться, что все с тобой в порядке, — ответил тот, не моргнув глазом.

Амэ мысленно возносил хвалу Великой Богине, что так хорошо знает брата.

— А моего слова тебе недостаточно, да? — все так же возмущенно, но теперь в интонации Амэ добавил еще и обиду. — Не веришь? Или тебе так плевать на гордость принцессы Сарумэ, что ты вознамерился унизить меня при всех?!

Амэ указал рукой на притихших товарищей Акито. Брат же откинулся на подушки, прикрыл глаза и медленно вздохнул, успокаиваясь.

— Прости. Ты же знаешь…

— Знаю, — перебил его Амэ. — Потому говорю, что ками пришли как раз в тот момент, когда защита ослабла, и Хидехико упал в обморок. Они меня спасли. На мне нет ни одного ожога.

Повисла гнетущая тишина. Акито скрестил руки на груди, выставляя на обозрение мелкие царапины, обработанные какой-то мазью. Локти были содраны. Амэ украдкой вздохнул. И почему его брат такой идиот?

— Спасли тебя? — хмыкнул Акито. — Не обольщайся. Они просто исправляли ошибку, которую совершили. Ведь если бы они прибили тварь сразу, и не стали заморачиваться с этими барьерами, то ничего бы не случилось!

Иногда Амэ все же задумывался: за что он так любит своего брата? Почему так жаждет встречи с ним? Ведь его характер — не выносим!

— В любом случае, что произошло, то произошло, — примиряюще произнес Накатоми, и Амэ почувствовал к нему прилив благодарности, потому что сейчас его так и подмывало объяснить брату истинное положение вещей. Да нельзя, потому что потом на него посыплются такие вопросы, ответы на которые лучше не знать братику.

— Да, — согласился Амэ с Садахару, — я хочу забыть об этом…

Акито кивнул. Накатоми поправил очки и улыбнулся.

— Думаю, будет лучше оставить вас наедине, — он посмотрел на Амэ и учтиво поклонился. — Я рад, что познакомился с Вами, принцесса.

Амэ поклонился в ответ.

— Я тоже, — улыбнулся юноша. — Брату очень повезло с друзьями.

Он поймал на себе недовольный взгляд Яцуно и улыбка стала еще шире. Акито глупый и слепой — в него такая очаровательная девушка влюбилась, а он и не замечает! Да как же можно? Будь Амэ на его месте, он бы ее без внимания не оставил.

Хидехико из палаты буквально вытаскивали за шкирку. Он решил рассказать "принцессе", какая она замечательная, и как он был рад с ней познакомиться. Когда дверь за друзьями закрылась, Амэ тяжело вздохнул и повернулся к брату. Оставшись наедине, юношу вдруг стали терзать неясные предчувствия. Амэ боялся сделать лишнее движение, ведь его посетило ощущение, что когда он покинет пределы палаты, их прежние отношения с Акито закончатся.

— Тебя не будет на Церемонии, — больше разочарованно, чем с укоризной произнес Амэ.

— Прости.

Бесило. Бесило то, что все, что Акито мог поделать в сложившейся ситуации, это извиняться. А Амэ хотел видеть брата на Церемонии. Иначе для чего он столько времени выбирал шелк на праздничное кимоно? Амэ хотел, чтобы в последние минуты детства брат был с ним!

— Но осенью мы обязательно увидимся.

Обнадеживало то, что им не нужно будет ждать целый год. И пусть Акито не увидит Амэ с цветами, вплетенными в волосы, во время Церемонии. Гораздо важнее, что они скоро встретятся в Академии Аши. Как два Сейто. Как равные.

— Амэ…

— Молчи, — перебил его юноша, инстинктивно понизив голос до шепота. — Не хочу слышать возражений. Это будет. И точка.

Акито вздохнул, но промолчал. В синих глазах плескалось раскаяние. Амэ покачал головой и придвинулся ближе.

— Прости, что втянул тебя во все это, — вновь произнес брат.

Амэ с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза. Вот заладил извиняться!

— Ничего, — улыбнулся он, сверкнув глазами. — В конце концов, гениальность и мозги — разные вещи.

Акито рассмеялся. Подобные шуточки он разрешал только Амэ, и то, когда они были наедине.

В дверь аккуратно постучали. Амэ не слышал шагов за дверью, он давно понял, что пытаться различить легкую поступь ками, бесполезно; но он откуда-то знал, что за дверью Хорхе. Ками, конечно, не дождался приглашения войти, он распахнул дверь и остановился на пороге, скрестив руки на груди.

"Показушник", — подумал Амэ, чувствуя, как от внезапного появления Хорхе, напрягся Акито. Конечно, он ведь ками на дух не переносит.

— Нам пора, принцесса.

Услышав это обращение, сказанное подобным тоном, Амэ едва не застонал — казалось, только одни интонации разоблачали его, говоря о том, кто он на самом деле. Или это просто воображение разыгралось?

— Кто это? — спросил Акито, и его рука почти до боли стиснула пальцы Амэ. Юноша повернулся с мягкой улыбкой — так он надеялся успокоить брата.

— Сопровождающий. Не думаешь же ты, что меня на экипаже привезли? — немного шутливо, приподняв брови.

Хорхе усмехался, похоже, его забавляла реакция брата. Они с Амэ встретились взглядами, и Хорхе подмигнул ему. Юноша сразу смекнул, что это была провокация, но Акито попался на нее, как ребенок. Смуглая кожа на лице брата неожиданно потемнела от ярости, а сам он запыхтел, как кипящий чайник. Он открыл рот, чтобы сказать, что-то резкое и, определенно, нелицеприятное в адрес Хорхе, но тот его опередил.

— Успокойтесь, господин Сарумэ, — он сверкнул ослепительной улыбкой. — Вы же знаете, к чему приводит союз ками и человека. От его последствий даже инцест начинает казаться детской забавой.

Амэ не поверил своим ушам. Этот Хорхе, он… на занозу похож в деликатном месте! Юноша бросил на ками злобный взгляд, но тот только красиво усмехнулся, откинув за плечо тяжелую золотую прядь. Амэ решил, что нужно что-то делать с Акито — провокации гения могут кончиться плохо… для самого гения. Юноша повернулся к братику и произнес:

— Не обращай внимания. У него с головой не все в порядке, меня сразу предупредили.

Он положил ладонь на плечо Акито, пытаясь успокоить. К облегчению Амэ, это помогло.

— Я заметил, — вздохнул Акито.

Амэ улыбнулся и наклонился для поцелуя.

— Мне пора. А ты поскорее выздоравливай. Увидимся осенью.

Акито заглянул в глаза Амэ, и, поняв, что тот говорит на полном серьезе, решил не возражать. Он согласно кивнул.

— Встретимся осенью…

С каждым шагом, который увеличивал расстояние между Амэ и братом, юноше казалось, что между ними растет пропасть, бездонная и непреодолимая. Уже на выходе из больницы Амэ вдруг застыл, точно вкопанный, и обнял себя руками, ощущая, что в груди все разрывается от боли, а глаза жжет от непролитых слез. Ему казалось, что только что он простился с братом навсегда.

Осень… Он знал, сам не ведая откуда, что ничего, как прежде не будет.

Хорхе молчал, делая вид, что ничего не происходит. Он остановился в нескольких шагах позади Амэ и терпеливо ждал, пока юноша справится с собой. Минутная слабость быстро прошла, и Амэ взглянул на ками, вопросительно вздернув бровь.

— Идем? — как ни в чем не бывало.

Что бы ни ждало их с Акито впереди, они справятся. Обязательно.

Продолжение следует…

В следующей главе:

— Положи одежду и заверни Тайко в одеяло! — еще один приказ, который девушка бросилась исполнять.

Амэ не раздевался. Он срывал с себя одежду, не боясь шокировать видом своего тела служанку — она и без того знала, что под кимоно скрывается отнюдь не женская фигура. Порезы на груди болели адски, выражая свое недовольство манере раздеваться, и Амэ тихо шипел, чувствуя, как открываются раны, пропитывая свежей кровью повязки. Юноша быстро облачился в темно синие шаровары-хакама из плотной шерстяной ткани и в белую рубашку-ги. Насчет выбранных цветов сокрушаться было некогда — не до забот о том, что его кровь пропитает светлую ткань.

— Готово, — несмело сообщила Аюми, стараясь не смотреть на Амэ.

Юноша чувствовал ее страх. Ее пугала решимость Амэ, его напористость, его желание спасти Тайко. Они были слишком сильными. Девушка привыкла видеть другого Амэ — насмешливого, обманчиво мягкого, улыбающегося. Сейчас он был похож на демона.

Амэ кивнул и поднял Тайко на руки. Она казалась совсем легкой, почти пушинкой.

— Фусума, — произнес Амэ.

Аюми бросилась к перегородкам и спешно их раздвинула. Амэ быстро вышел на улицу, машинально отмечая, что девушка нерешительно топает следом.

(1). - цитата приведена из "Поэмы о небесных собаках" автора Ду Цзымэй

(2). - тенгу считается дальним родственником небесной собаке, но обладает меньшей разрушительной силой.

(3). - йокаи подразделяются на Высших и Низших. К Низшим относятся тануки, тенгу и небесная собака — они не полностью разумны и подчинены только таким инстинктам как "есть" и "убить". Высшие разумны и сильны, они управляют Низшими. К Высшим относятся кицуне и др. (прим. автора — классификация является плодом воображения автора, но сами йокаи взяты из японской и китайской мифологии)

(4). - непреобразованная, читая Сейкатсу сама по себе нейтральна, но когда ее начинают использовать ками, йокаи или Аши, она приобретает заряд в зависимости от принадлежности к стихии пользующегося ею. Например, Хидехико принадлежит к огненной стихии, и его Сейкатсу приобретает заряд "огонь". Всего существует шесть видов стихий: вода, ветер, небо, огонь, земля, разум. Первые пять могут становиться зарядом для Сейкатсу, последняя — нет.

— ____________________

Глава 3. Когда тени заговорят вновь

Недуг Амэ… Пришло время приоткрыть завесу тайны.

У Тайко дрогнула рука. Амэ успел в деталях рассмотреть этот момент, когда ее рука, выжимающая тряпку, пропитанную розовой от крови водой, дрогнула, зацепив миску. Та обиженно загремела и, потеряв равновесие, упала на пол, разлетевшись на множество осколков. Вода бесформенной лужей растеклась по полу.

— Извините! — закричала Тайко и упала на колени, начав спешно убирать беспорядок. Амэ смотрел за этим, хмуря точеные черные брови.

Одно быстрое слитное движение, по комнате разнесся звук шелестящего шелка, поднялся легкий ветер, и Амэ уже был облачен в нижнюю сорочку нежно-персикового цвета. Ловко запахнувшись, юноша подошел к ползающей на четвереньках служанке и медленно присел. Когда его ладонь легла на ее плечо, девушка испуганно замерла, и Амэ отчетливо различил ее дрожь.

Боится? Этот вопрос вызвал недоумение. С чего Тайко его бояться?

— Остановись, — ласково приказал он и потянулся к подбородку девушки.

Ее лицо было бледным, а глаза странно шальными. Над верхней губой выступили маленькие, еле заметные капельки пота.

— Извините, госпожа, я такая неловкая! — попыталась оправдаться служанка, чем еще больше озадачила Амэ.

Наедине Тайко всегда называет его "господином". Так почему вдруг? Из-за своей неуклюжести она таким образом наказывает себя, отбирая право звать его так, как никто больше?

— Оставь, — произнес Амэ, вставая. Тайко он тянул за собой. — Поднимайся.

Служанка закивала, подчинилась, но вскоре ноги ее подкосились, и она буквально рухнула на юношу. Тот заботливо обнял ее и усадил на татами, подальше от проклятой миски.

— Я… я… — она запиналась, не могла выговорить ни слова, и Амэ наблюдал, как ее прекрасные глаза наполняются слезами. Тогда юноша приложил свои пальцы к губам, заставив ее замолчать.

— Все хорошо, Тайко. Ты все делаешь правильно.

Чтобы успокоить девушку, Амэ наклонился и поцеловал ее в дрожащие и горячие губы. Он шутливо прихватил зубами нижнюю губу, и сразу отстранился, улыбаясь. Тайко не удержалась, и несмело улыбнулась в ответ. Хорошо, теперь можно разговаривать.

— Это из-за крови, да? — мягко спросил Амэ.

Он знал, что Тайко боится крови. А сегодня утром случился очередной приступ, и теперь в его комнате стоял тяжелый сладковатый запах, даже несмотря на то, что слуги давно все убрали. Хотя, оставались белые повязки, окрашенные красным, и вода, растекшаяся по полу.

— Я не знаю… — слабо ответила девушка.

Это была его ошибка. Он знал, что Тайко бледнеет от одного только вида его бинтов, но посчитал, что она привыкла, и ей не составит труда немного помочь ему. Не рассчитал.

— Ничего, — он успокаивающе погладил ее по спине. — Думаю, тебе стоит отдохнуть. Я скажу, чтобы сегодня тебя не беспокоили.

— Но…

— Тайко, — тон Амэ не терпел возражений. — Делай, что тебе говорят. Для твоего же блага. Придешь завтра, а сегодня отдыхай. Ты в последнее время бледна, да и эти круги под глазами меня беспокоят.

— Я… не стоит… все прекрасно, — Амэ вновь нахмурился, бросив на нее предупреждающий взгляд, и девушка осеклась, и, прикусив губу, спешно закивала.

— Иди. И не волнуйся — оденусь без посторонней помощи, ничего со мной не случится.

Тайко вновь кивнула. Когда она выходила из комнаты, то на миг задержалась на пороге, будто ждала, что Амэ изменит свое решение и окликнет ее, но юноша лишь молча принялся одеваться. Скоро завтрак, Амако не терпит опозданий.

Было чудесное летнее утро — яркое и солнечное, без единого облачка на небе, но обещающее скорый приход невыносимого зноя. Амэ мысленно готовился к тому, что весь день проведет где-нибудь в тени, спасаясь от солнцепека.

В такие летние дни Амако предпочитала завтракать в комнате с видом на сад. Она приказывала полностью распахнуть седзи, чтобы легкий утренний ветер наполнил просторную комнату запахами цветов; тихо журчала вода в пруду, и мерно постукивал бамбуковый журавлик. Эта комната была оплотом тишины и спокойствия. Даже, когда Амако была рядом, здесь Амэ расслаблялся — умиротворяющая обстановка действовала на него волшебным образом.

Едва войдя в комнату, юноша понял, что расслабиться сегодня вряд ли получится — за низким столиком сидела только наследная принцесса Сарумэ, ни Канске, ни Макетаро поблизости не наблюдалось. Когда Амако и Амэ оставались наедине, то начинали спорить на темы, которые обычно не предназначались для чужих ушей. Вряд ли сегодня будет по-другому.

— Опаздываешь, — холодно произнесла мать вместо приветствия.

Юноша усмехнулся.

— Никак не получалось уложить волосы, — разумеется, это не оправдание, но это не имело значения. — Где братья?

— Поехали в Имубэ.

— Хм…

Этим двум оболтусам надо меньше общаться с Кунимити. Он на них дурно влияет.

Амэ устроился за столом напротив Амако и потянулся за палочками для еды. Вкусно пахло тушеными овощами, и юноша неожиданно обнаружил, что голоден. И это не удивительно — организм всегда требовал еды и воды взамен потерянной накануне крови. Сейчас объедаться не стоит, ведь мать решит, что он решил наплевать на свою фигуру, поэтому позже он проберется на кухню, где его с радостью накормят.

Некоторое время ели молча. Амэ все ждал, пока на него подействует умиротворяющая атмосфера комнаты, но этого никак не происходило.

— Мне надоел этот фарс, — нарушил тишину юноша.

Палочки в руках Амако не дрогнули. Она спокойно дожевала, а только потом подняла голову и окинула Амэ изучающим взглядом, немного удивленным. Надо отдать женщине должное: Амэ прекрасно знал, что больше всего на свете она боится, что их секрет раскроется, и она потеряет дочь, — но Амако даже не подала виду, что ее это хоть сколько-то взволновало.

— Вот как? — красивая тонкая бровь дрогнула.

— Ты же не думала, что я вечно буду притворяться? — спросил Амэ, но Амако не ответила. — После Церемонии я открою правду.

Некоторое время ничего не происходило, а потом наследная принцесса запрокинула голову и рассмеялась. От звуков его смеха Амэ почувствовал, что волосы на загривке становятся дыбом. Амако всегда успешно притворялась нормальной, но на самом деле она была сумасшедшей. Акито говорил, что она тронулась умом в тот момент, когда на ее глазах йокай убил отца. Что ж, Амэ не за что было ее осуждать.

— Вкус взрослой жизни вскружил голову, да? — спросила она, отсмеявшись. От ее взгляда Амэ пробирала дрожь — зрачки расширились настолько, что заполонили собой всю радужку. Липкий страх заворочался где-то в животе, ведь когда мама на него так смотрела, когда он был маленьким, это означало, что скоро будет очень больно.

Амэ заставил себя расслабиться и расправить плечи. Он давно не ребенок, и не позволит Амако распускать руки, но детские привычки, детские страхи, въевшиеся в кости и плоть, не так легко искоренить.

— С этим фарсом давно пора заканчивать, — пожал плечами Амэ нарочито равнодушно. Он ни за что не покажет своего страха. Прошлое — это прошлое.

— А как же твой ненаглядный Акито? Не боишься его потерять? — не улыбка, а оскал. Прекрасная Амако, великолепная в каждом движении, куда-то испарилась. Вместо нее на Амэ смотрела ведьма с бездонными черными глазами. И эта ведьма сейчас опасна.

— Мы все чем-то рискуем…

— Неблагодарная! — мать схватила со стола миску с едой и швырнула в Амэ. Тот был готов к такому повороту событий, поэтому уклонился. — Я дала тебе жизнь! Я растила тебя! А ты вот так мне хочешь отплатить?!

В юношу летело все, что попадалось под руку разгневанной женщине, — успевай только уворачиваться от летящей в тебя посуды и продуктов. Вскоре чистая и ухоженная комната напоминала свинарник. Амэ подумал, что Амако еще долго продержалась. Обычно, когда ее глаза становятся черными, наполняясь сумасшествием, она почти сразу теряет рассудок и начинает кричать о том, что Амэ принадлежит ей.

— Ты моя! — кричала Амако. — Ты только моя! МОЯ!

Она громко топала ногами. Она проклинала Амэ за то, что он появился на свет. Амако была похожа на раненого зверя, загнанного в ловушку: женщина металась по комнате.

— Никому тебя не отдам! Никому! Никогда!

Амэ бегал по комнате, то пытаясь увернуться от летящих в него предметов, то удрать от цепких крючковатых пальцев, которые тянулись к его горлу, чтобы придушить. Таким образом Амако доказывала свое право на Амэ. Глупо, конечно, но поди скажи об этом сумасшедшей. Юноша начал жалеть, что завел этот разговор. Сделал бы все молча, когда пришло время, так нет… И кто его за язык тянул?

Фусума за спиной Амэ распахнулись, и в комнату вбежало несколько слуг во главе со старым Седзиро, который, как поговаривали, заботился об Амако еще с пеленок. И теперь, когда у наследной принцессы вдруг случался приступ, всегда звали его. Только у него получалось справиться с Амако в приступе ярости.

Дед бросил неодобрительный взгляд на Амэ. Он всегда считал, что во всех бедах его подопечной виновата ее "дочь", и никогда даже и не думал молчать об этом. Как ни странно, но когда подобные разговоры доходили до самой Амако, она делала вид, что ничего не происходит. Седзиро многое прощалось.

— Госпожа… да что же за беда такая?… — запричитал дед, пытаясь успокоить разбушевавшуюся женщину.

Амако застыла, услышав знакомый голос. Дед стал к ней приближаться спереди, а еще двое слуг — сзади, чтобы скрутить нарушительницу спокойствия и опоить сонными каплями. Обычно, после них мама просыпалась совершенно спокойной.

Решив, что делать здесь больше нечего, Амэ быстро выскользнул в сад, оставив за спиной успокаивающий старческий голос. Потом послушался шум — это слуги схватили и держат Амако. Женщина закричала так, будто ее убивают, но вскоре затихла — дед знал, как с ней справиться.

В такие моменты Амэ жалел о том, что природа наградила его тонким слухом, и поэтому, чтобы убежать от неожиданно свалившегося кошмара и побороть дрожь, от которой едва не стучали зубы, он побежал к своему любимому сараю. Залезать на крышу сейчас было сущим самоубийством, солнце готово его расплавить за милую душу, поэтому он устроился под сараем на траве в относительно прохладном теньке. Юноша сел как можно компактнее, и обнял колени. Вот так сжимаясь, становясь меньше и незаметнее, ему было легче переносить трудности. Его била крупная дрожь, такая сильная, что походила на судороги.

Амако — это кошмар его детства. Сколько Амэ ни пытался, у него все никак не получалось преодолеть этот кошмар. Может быть, будь в такие моменты рядом с ним Акито, надежный, как скала, на которого можно опереться, у которого можно попросить защиты, все было бы по-другому. Но Амэ был один. И он привык к этому. Привык к бесконечному одиночеству, когда ему не с кем поговорить о своих страхах и проблемах. И каждый раз, после очередного скандала с Амако, Амэ где-нибудь прятался, закрывал глаза и начинал думать о том, что скоро все закончится. Еще какой-то месяц и он станет Сейто Аши.

* * *

После приступов сумасшествия Амако особняк напоминал огромный корабль, который только что пережил шторм. Он становился таким тихим, каким не бывает даже по ночам. Старый Седзиро дежурил у спальни госпожи, и остальные слуги в ту часть дома носа не казали. И даже находясь на приличном расстоянии от опоенной сонными каплями наследной принцессы, они ходили крадучись и разговаривали только шепотом. Казалось, жизнь замирала. Не лаяли собаки, не ржали в конюшнях лошади, не смеялась ребятня — шустрые дети слуг, для которых одно удовольствие бегать по пыльной сухой земле с каким-нибудь поручением. Амако спит, и никто не смеет потревожить ее сон.

Амэ вздохнул и шагнул на кухню. Здесь было жарко и гремела посуда. Плотная кухарка — добродушная тетушка Айя, которая в Амэ души не чаяла, — колдовала над огромным котлом, вкусно булькающем на огне. От пара и жары ее щеки раскраснелись, редкие черные волосы, выбившиеся из-под платка, слиплись от пота.

— И что так долго? — проворчала она. — Тебя только за смертью посылать! Давай сюда сушеные водоросли!

Амэ улыбнулся, смекнув, что его приняли за кого-то другого.

— Я, к сожалению, без водорослей, — отозвался юноша.

Услышав его мягкий голос, женщина вздрогнула и быстро повернулась, всплеснув руками.

— Ох, простите, молодая госпожа. Не признала сразу!

— Ничего.

Она накрыла кастрюлю крышкой и направилась к большому столу, на котором были красиво разложены сырые овощи и рыба. Рядом с большой деревянной разделочной доской поблескивало несколько ножей разных размеров.

— Проголодались? — спросила тетушка. — Конечно, ведь позавтракать нормально не получилось.

Амэ молчал. Не хотел об этом говорить.

— Где вам накрыть? Где попрохладнее?

— Я хочу остаться здесь, — отозвался Амэ.

Тетушка покачала головой.

— На кухне слишком жарко.

— Меня это не беспокоит.

Она бросила на него внимательный взгляд и кивнула. Иногда Амэ казалось, что она знает его слишком хорошо, и ощущает, что юноше сейчас невыносимо оставаться в одиночестве. Ему сейчас плевать на жару, лишь бы рядом был кто-то живой, лишь бы видеть его и слышать его. Эта потребность возникала почти всегда после приступов Амако. Амэ считал ее слабостью, но противостояние настолько выматывало его, что он уже не мог себе сопротивляться.

Перед Амэ поставили тарелку с тушеными овощами, рис, рыбу. Тетушка конечно же знала, что в это утро юноша вновь потерял много крови, и теперь его мучает жажда. Большой кувшин с прохладным кисло-сладким компотом оказался как нельзя кстати.

— И где его носит, а? За это время можно было три раза за водорослями сходить? — бурчала женщина себе под нос по привычке, возвращаясь к булькающей кастрюле. Амэ улыбнулся. — Как только госпожа Амако заболевает, все сразу начинают бить баклуши! Подумаешь, шуметь нельзя!

А слуги радовались этому неожиданному затишью. Это для них было точно выходным.

— Я смотрю, вы стали больше общаться с Тайко, — произнесла тетушка, вернувшись к большому столу и взяв в руки нож и кочан капусты.

— Она хорошая служанка, — пожал плечами Амэ. — Человек тоже хороший.

Женщина вздохнула. Просто поразительно, как ловко она шинковала капусту. Только мгновение назад взяла целый кочан, а тут, глядь, и одна кочерыжка осталась.

— Беспокоит она меня в последнее время… — Амэ заинтересованно поднял голову и прищурился. — Сама не своя.

— Может, влюбилась?

Кухарка остановилась и внимательно посмотрела на Амэ, силясь понять, насколько юноша осведомлен в этом вопросе, и получится ли у него вытянуть побольше информации. Амэ мягко улыбнулся на ее взгляд — она может сколько угодно стараться, но сведений, больше необходимых, не получит.

— Это давно уже, — тетушка не первый день на свете жила, да и Амэ знала неплохо, потому сразу отказалась от своих намерений и махнула рукой. — Тут нечто другое.

— Что же? — приподнял бровь Амэ. Он знал, что в такие моменты он очень похож на мать.

— Не говорит она! Я подумала, может, вам скажет. Я ведь волнуюсь за девочку, она глупенькая совсем… — стала оправдываться женщина. — Тайко такая беспокойная стала, раздражительная. И заметили, бледная какая? И с каждым днем все хуже, будто кто-то ее силы пьет…

Кухарка закончила свою проникновенную речь, и нож вскоре вновь застучал о разделочную доску. Амэ съел последний кусочек рыбы, и отодвинул пустую тарелку. Над сказанным стоило подумать. Тем более, если вспомнить события сегодняшнего утра…

— Я попробую у нее спросить, — пообещал юноша, поднимаясь из-за стола. Тетушка Айя всегда кормила, как на убой, а Амэ поддался чувству голода и съел несколько больше обычного, теперь он ощущал себя тяжелым и немного сонным от жары и пережитого стресса. Ему даже пришло в голову сбежать к любимому дубу у озера, где в детстве они играли с Акито, и отдохнуть в его тени.

— Да. Вы сможете ей помочь, — кивнула тетушка.

— Спасибо, что не позволили умереть с голоду, — произнес Амэ, выходя. О Тайко говорить он не хотел так же.

— Да за что меня благодарить? — возмутилась кухарка, но Амэ уже шагнул за порог. На улице было ненамного прохладнее кухни. Но здесь, во всяком случае, было не так душно, да и легкий ветерок помогал создать иллюзию прохлады.

Амэ вышел во двор и поднял голову к небу. Яркое солнце заставило чуть сощуриться, глядя в безмятежно-голубые небеса. Где-то там за этой пронзительной яркостью слабо мигают орбитальные спутники. Раньше Амэ казалось, что телепортация похожа на полет. Юноша оказался немного разочарован, обнаружив, что это не так.

Отчаянно хотелось видеть Акито. Без него жизнь текла настолько медленно, что Амэ начинало казаться, что он спит. А еще — ничего не хотелось. Иногда Амэ чудилось, что он начинает жить только когда приезжает Акито.

— Тетушка Айя! Тетушка Айя! Нужна горячая вода! Срочно!

Громкий взволнованный голос Аюми вырвал юношу из невеселых размышлений. Крики девушки во время сонного затишья особняка звучали почти кощунственно, но в то же время вызывали нездоровое любопытство. Не долго думая, Амэ двинулся назад, к кухне.

— Да что такое? — донесся до чуткого слуха юноши встревоженный голос кухарки.

— Тайко… У нее кровотечение! По-женски… Мы просто не знаем, что делать!

Амэ застыл, точно вкопанный. Его Тайко, его маленькая нежная девочка, рыжая, точно лисичка…

— Сейчас-сейчас будет вода. Вы бы за доктором послали…

— Мы так и сделали, но на соседней улице вчера пожар был, пострадавших море. У него дел по горло.

Амэ не помнил, как забежал на кухню. Он бешеными глазами посмотрел на женщин. Наверное, он являл собой страшное зрелище, потому что Аюми, несмотря на жару и духоту кухни, внезапно побледнела, а кухарка застыла, точно истукан.

— Аюми, быстро в конюшню! Вели седлать лошадь. Потом принеси мне комплект мужской одежды! — приказал он таким тоном, что ни у кого даже не мысли не возникло, зачем Амэ просит такие странные вещи. — Тетушка Айя! Давайте воду, я отнесу.

— Молодая госпожа… — вздохнула кухарка, отходя от шока. Ее взгляд потеплел, она не сомневалась, что Амэ сделает все, чтобы помочь девочке.

Аюми выбежала из кухни выполнять поручения, а тетушка стала возиться с водой. Кастрюля была маленькая, но Амэ понял, что Тайко вряд ли понадобится больше. Он взял воду и поспешил в ту часть особняка, где спали слуги.

Фусума были распахнуты, на пороге толпилось несколько девушек-служанок. Заметив Амэ, они удивленно поклонились. Одна из них приняла у юноши кастрюлю с водой, тихо поблагодарив.

Тайко лежала на футоне в тонкой ситцевой сорочке, бледная, как полотно. Она металась по постели и бормотала что-то бессвязное. Сорочка внизу живота была в ярких красных пятнах. В душной комнате застыл запах поганой крови — слишком горькой, слишком едкой и вонючей для здорового человека.

Ту- дум! — бухнуло в груди сердце Амэ, предупреждая об опасности, говоря о том, что девушка на футоне умирает, истекая кровью. Юноша решительно шагнул к ней.

— Молодая госпожа, — бабка, помощница тетушки Айи, низко поклонилась. Она прикладывала ко лбу больной холодный компресс, чтобы хоть как-то сбить жар.

Амэ не было нужды спрашивать, как Тайко. Он и так знал, что очень плохо. Опустившись перед ней на колени, он коснулся дрожащей рукой горячей щеки девушки. Словно почувствовав его присутствие, больная открыла глаза и слабо улыбнулась.

— Вы пришли… — голос слабый, но полный какого-то щемящего облегчения. — Простите, я…

— Т-с-с, — ее губы под его пальцами были странно сухими и почти обжигающими. — Все будет хорошо. Обещаю.

Тайко слабо кивнула и прикрыла глаза. Вскоре она вновь провалилась в бред. Амэ сидел рядом и наблюдал, как красное пятно расползается по сорочке. Его тошнило от собственного бессилия, от того, что он никак не может помочь девушке. Почему Аюми так долго?

Тайко тяжело задышала и тихо вскрикнула от боли. Амэ инстинктивно кинулся к ней, касаясь горячей кожи. Его чуткие пальцы почувствовали что-то странное. Будто внутри живота девушки что-то беспокойно ворочалось, пытаясь вырваться наружу.

Йокай. Юноша его чувствовал — тугой уродливый шарик, катающийся в животе. Мерзкий. Отвратительный до тошноты. Паразит, который уже не пьет силы своей жертвы, он пожирает ее изнутри, чтобы вырасти и освободиться.

Амэ вдруг стало холодно и страшно. Кровь, отзываясь на волнение хозяина, застучала в висках. Юноша отшатнулся от Тайко, как от прокаженной. Хотя нет, не от нее, а от неведомой твари, которая завелась внутри девушки.

— Госпожа, я все сделала! Конь стоит во дворе! — в комнату вбежала Аюми.

"Она принадлежит мне! И я не позволю какой-то твари забрать ее!" — эта мысль стала для Амэ настолько неожиданной, что он на миг застыл, потеряв дар речи. Из живота к горлу поднималась горячая волна протеста, а вместе с ней росла решимость, холодная, как все льды мира.

Лужа вонючей черной крови растекалась под Тайко. Еще немного, и будет поздно.

Ту- дум!

Амэ передернул плечами, стряхивая оцепенение.

— Аюми, поможешь мне переодеться, — произнес Амэ глубоким, немного хриплым голосом. Голос казался совсем чужим. Будто кто-то другой это говорит. — Остальные — вон! И фусума задвиньте!

Как ни странно, никто не возражал. Все спешно покинули комнату и задвинули фусума. Осталась только растерянная Аюми, которая взирала на него так, будто впервые увидела. Может быть, так оно и было.

— Положи одежду и заверни Тайко в одеяло! — еще один приказ, который девушка бросилась исполнять.

Амэ не раздевался. Он срывал с себя одежду, не боясь шокировать видом своего тела служанку — она и без того знала, что под кимоно скрывается отнюдь не женская фигура. Порезы на груди болели адски, выражая свое недовольство манере раздеваться, и Амэ тихо шипел, чувствуя, как открываются раны, пропитывая свежей кровью повязки. Юноша быстро облачился в темно синие шаровары-хакама из плотной шерстяной ткани и в белую рубашку-ги. Насчет выбранных цветов сокрушаться было некогда — не до забот о том, что его кровь пропитает светлую ткань.

— Готово, — несмело сообщила Аюми, стараясь не смотреть на Амэ.

Юноша на языке чувствовал ее страх. Ее пугала решимость Амэ, его напористость, его желание спасти Тайко. Они были слишком сильными. Девушка привыкла видеть другого Амэ — насмешливого, обманчиво мягкого, улыбающегося. Сейчас он был похож на демона.

Амэ кивнул и поднял Тайко на руки. Она казалась совсем легкой, почти пушинкой.

— Фусума, — произнес Амэ.

Аюми бросилась к перегородкам и спешно их раздвинула. Амэ быстро вышел на улицу, машинально отмечая, что девушка нерешительно топает следом.

Во дворе столпились слуги. И Амэ, глядя в их лица, почувствовал злость, захотелось раскричаться и высказать все, что он думает об их праздном любопытстве. Они пришли посмотреть на представление — молодая госпожа, нежная и хрупкая на вид, вдруг переодевается в мужскую одежду, превращаясь в героя, который спасает бедную и невинную служанку от болезни. Прямо сказка какая-то ожившая! Тем более Амэ выглядел необычно, сняв с себя многослойные шелка, собрав длинные, доходящие почти до середины бедра волосы, в высокий хвост — мужскую прическу. Когда Амако расскажут о происходящем, ее хватит второй удар.

Конюх держал лошадь под уздцы и переминался с ноги на ногу, любопытно косясь на Амэ. Юноша жестом показал ему подойти и вручил свою ношу. Лошадь беспокойно загарцевала, когда почувствовала близость йокая. Амэ успокаивающе коснулся ее шеи, легко погладил, помогая придти в себя, уверяя, что ничего плохого не происходит.

— Я рассчитываю на тебя, — шепнул юноша, наклонившись к мягкому уху животного.

Он с легкостью оседлал лошадь и протянул руки на Тайко. Девушка, ощутив смену обстановки, взволнованно зашевелилась, легко задрожала — от страха или от лихорадки, кто знает, — и Амэ только сильнее прижал ее к себе. Знакомый запах юноши заставил расслабиться и ровно задышать, проваливаясь в болезненно изматывающую дремоту. Шарик в животе шевелился, поганый запах йокая усиливался.

Ворота уже открыли, и Амэ, не медля, бросил коня в галоп. Его провожало множество завороженных взглядов, от них было как-то беспокойно и противно свербило между лопатками. Амэ не обращал на неприятное ощущение никакого внимания, его голову занимали сейчас совершенно другие мысли. Например, о том, что если бы он мог пользоваться орбитальными спутниками, то не пришлось бы устраивать эту нелепую гонку со смертью. Бледное лицо Тайко, уткнувшееся ему в грудь, было искажено болью. Смотреть на это — невыносимо, мучило чувство вины: не обратил внимания на слабость, не предотвратил, — поэтому Амэ глядел вперед, и только вперед, подгоняя лошадь.

Клиника доктора Нагаи всегда выделялась на фоне других строений. Хотя бы потому, что здание было сделано из камня, а не дерева, как обычно. Три этажа, окна из стекла — здание отчаянно напоминало госпиталь, в который Амэ ходил не так давно, чтобы навестить Акито. И двери, вместо привычных седзи или фусума. Кто придумал такое уродство? И, несмотря на это, клиника доктора Нагаи казалась до боли родной, ведь отсюда для Амэ начинается череда связных и четких воспоминаний. До этого — только неясные образы.

Тихо застонала Тайко, закусив губу, чтобы не закричать от боли, которая разрывала ее. Когда она была рядом с Амэ, то всегда старалась быть сильной. Глупая.

— Мы приехали, скоро все закончится.

Очередной приступ бреда прошел, и девушка слабо пошевелилась, приподняв голову.

— Светло-сиреневый, — тихо прошептала она. Губы, потрескавшиеся, окровавленные, растянулись в блаженной улыбке, будто девушка сейчас наблюдала самое прекрасное зрелище в жизни. Это озадачивало.

— Что-что? — Амэ казалось, что его чуткий слух его обманул.

— Цвет ваших глаз…

Глупость какая! Решив, что с этим он разберется позже, да и возможно, девушке только чудится, Амэ спешился и бросился внутрь. Дверь жалобно заскулила, когда ее пнули ногой, и в ноздри Амэ ворвался знакомый неприятный запах больницы. Казалось, из-за возбуждения он усилился и вонял в два раза противнее обычного.

— Что?… — девушка плотного телосложения в белом халате и смешном чепчике на голове, сидящая за небольшой конторкой в холле, осеклась, встретившись с решительным взглядом с Амэ. Юноша отстранено отметил, что ее лицо ему не знакомо, наверное, новенькую взяли.

— Доктор Нагаи здесь? — требовательно спросил Амэ.

— Да, но он отдыхает… — растерянно ответила она, но юноша не стал на этом заострять внимание. Он молча свернул в коридор, который вел в кабинет доктора. Полы были выложены холодной светло-серой плиткой, будто специально, чтобы никто не смог пройти бесшумно этим коридором. Топот ног гулко отдавался от каменных стен, выкрашенных в белый цвет.

— Стойте, доктор Нагаи никого не принимает! — девушка бежала за Амэ, звонко цокая каблучками. — К нему нельзя!

Точно новенькая. Был бы кто-то из знакомых, они бы пропустили Амэ без особого шума, ведь к роду Сарумэ в этих стенах особое отношение.

Медсестра догнала юношу почти у самой двери, ее цепкие пальчики схватили Амэ за плечо, разворачивая.

— Я говорю, нельзя туда! — уже раздраженно выпалила девушка, но юноша не стал тратить драгоценное время на бесполезные препирательства и грубо дернулся, стряхивая ее руку. Не говоря ни слова, он повернул ручку.

Доктор Нагаи совсем не изменился с тех пор, как восьмилетний Амэ открыл глаза в этой больнице. Только в волосах стало больше седины, а на лице прибавилось морщин. Зато руки — руки первоклассного врача и хирурга — оставались молодыми. Доктор сидел за большим дубовым столом, спиной к открытому окну и что-то сосредоточенно писал. Когда распахнулась дверь, являя собой Амэ с девушкой на руках, завернутой в одеяло, точно в кокон, он не подал виду, что удивился.

— Просите, я пыталась остановить, но… — стала оправдываться медсестра, выглянув из-за спины Амэ.

— Все в порядке. Ты можешь идти.

Девушка бросила недоверчивый взгляд на Амэ, а затем вышла, оставив их наедине. Юноша, наплевав на все условности, просто подошел к доктору и аккуратно уложил свою ношу на стол.

— Ей нужна помощь, — коротко пояснил Амэ. Он был сейчас так взволнован, что не мог выдавить из себя даже жалкое подобие вежливой улыбки. Мышцы лица, словно одеревенели, и перестали слушаться.

Доктор Нагаи скользнул взглядом по хрупкой фигурке девушки, по кровавым пятнам на сорочке и заметно помрачнел. Это встревожило Амэ. Неужели дела Тайко настолько плохи, что всегда сдержанный и скрытный доктор не смог удержать своих эмоций?

— Нужно срочно оперировать.

Он быстро обогнул стол и высунулся в коридор.

— Йоко! — крикнул доктор. — Вели готовить операционную. Срочно!

Когда до слуха донесся приятный женский голос, отраженный эхом от каменных стен, доктор Нагаи вернулся к столу и принялся ощупывать живот больной. Тайко взвизгнула и проскочила, пытаясь сбросить с себя руку, причиняющую боль.

— Подержи, — приказал он, и Амэ шагнул к девушке.

Тайко распахнула глаза, в которых плескалась безумная, нечеловеческая боль, но, почувствовав, близость Амэ, его руки, бережно, но твердо держащие ее за плечи, заметно успокоилась. Юноша нахмурился. У него создавалось впечатление, что одно только его присутствие помогает ей держаться. Она так сильно в него влюблена? Совесть, проснувшаяся так некстати, решила помучить Амэ, нашептывая ласково-издевательским тоном всякие гадости: "Захотелось с ней поиграться? И что? Довольна ли теперь твоя душенька?". Но разве виноват Амэ в произошедшем?

— Она поправится?

— Трудно сказать, — отозвался доктор, отходя от девушки. Предварительный осмотр он закончил, и теперь вытирал руки, испачканные темной, почти черной кровью. — Но я постараюсь ей помочь. В произошедшем есть доля и моей вины.

Последние слова доктора заставили удивленно вскинуть голову и требовательно воззриться на Нагаи, но тот, старый плут, который никогда не сообщал больше необходимого, сделал вид, что не замечает взгляда Амэ.

— Я пойду готовиться к операции, — смена темы — одна из действенных уловок, чтобы уйти от нежелательного разговора. — Когда девушку твою заберут, оставайся здесь. Есть кое-что, о чем тебе нужно знать.

Это обещание обнадеживало.

— Хорошо.

— И пошли кого-нибудь домой за одеждой и экипажем. Не стоит светиться, расхаживая в таком виде, — доктор кивнул на наряд Амэ.

С этими словами Нагаи вышел, а юноша вернулся к столу, на котором лежала Тайко. Амэ тихо вздохнул и потянулся погладить девушку по щеке. "Все будет хорошо", — мысленно успокаивал он себя. Доктор Нагаи о ней позаботится. Старик умеет творить чудеса, и сегодня он сотворит еще одно.

В кабинет вошло несколько человек в светло-зеленых халатах. С собой они привезли каталку. Статный мужчина бросил беглый взгляд на Амэ, а затем легко поднял Тайко на руки и переложил ее на каталку. Смятое, окровавленное одеяло осталось лежать на столе. Амэ казалось, что запах поганой крови, испорченной йокаем, пропитал весь кабинет. От самого же юноши, наверное, разило неимоверно, хотя на нем не было ни единого пятнышка крови — все досталось многострадальному одеялу.

"Надо будет его выкинуть. Или лучше сжечь", — подумал Амэ, меряя шагами кабинет. Юноша нервничал. Сейчас, когда у него забрали Тайко, когда Амэ не мог воочию убедиться, что она жива, он чувствовал себя прескверно, но доктору Нагаи все же доверял. Чтобы хоть как-то совладать с собой, Амэ решил найти себе занятие. Например, почитать. Но, глядя на свитки, которые хранились у доктора в кабинете, резко отпадало желание к этому занятию — Амэ не интересовала медицина, и незачем насиловать голову, читая бесконечно непонятные медицинские термины, которые попадались через слово в подобных свитках. Тогда юноша выглянул в окно, на улицу. Там неспешно бродили редкие люди, самые стойкие к жаре; иногда проезжали экипажи, медленно, лениво — зной их тоже не обошел стороной. На противоположной стороне улицы располагалось несколько магазинов и лотков с фруктами. Продавцов нигде не было видно, они все прятались в тени, изнывая от жары. Никакого движения. Скучно.

Тогда Амэ решил выйти из кабинета, свернув в тугой сверток одеяло — может быть, так оно будет меньше распространять свой отвратительный запах. Юноша неспешно вышел в холл и направился к конторке, за которым сидела памятная медсестра. Увидев Амэ, она сердито нахмурилась. Конечно, ведь он ее поставил в неловкое положение.

— Я думаю, что между нами произошло маленькое недоразумение, — мягко улыбнулся Амэ, подойдя. Он решил использовать свое природное обаяние, чтобы завоевать доверие медсестры.

— Ничего, — ответила девушка все еще сердито. Это не надолго.

Амэ взглянул на бейджик, который был прикреплен к халату медсестры. "Тосикава Йоко" — гласила надпись.

— Вы здесь недавно работаете, да, госпожа Тосикава? — мягкие-мягкие интонации, почти мурлыкающие, успокаивающие, располаживающие. Она не сможет долго сопротивляться.

— Несколько недель, — неохотный ответ.

— А, понятно, — протянул Амэ, вновь улыбнувшись. — Работа здесь беспокойная. И я искренне сожалею о том, что заставил вас поволноваться. Но знаете, у меня просто не было выбора, ведь на кон поставлена человеческая жизнь…

Амэ смотрел на нее большими честными глазами. Ничто так не подкупает и не располагает, как искренность. За долгие годы притворства юноша научился ее имитировать в совершенстве.

— Она — ваша возлюбленная? — смягчилась медсестра.

Амэ кивнул. Не говорить же Йоко о том, что Тайко — это просто игрушка, которая согревает постель, помогает переодеваться и менять бинты. Конечно, Амэ хорошо обращался со своей "возлюбленной", ведь считал, что в ответе за нее — Тайко такая слабая и нерешительная, ей нужна опека и забота.

— Одеяло, — Амэ показал плотный сверток. — Его бы лучше сжечь.

Медсестра брезгливо посмотрела на одеяло, невольно сделав шаг назад.

— Вы думаете, оно заразно? — спросила она настороженно. Девушка ведь не знала, что сказал доктор Нагаи на этот счет. Амэ на миг задумался.

— Нет, не думаю, — йокаи не вирусы. — Просто пахнет неприятно. Если просто выкинуть, то зловонием пропитается все вокруг.

Йоко невольно сделала глубокий вдох и немного разочарованно кивнула. Похоже, того самого зловония, исходящего от одеяла она не почувствовала. Амэ это несколько удивило — не чувствовать отвратительную вонь, невозможно!

— Печки в подвале, — сообщила медсестра. Она быстро смекнула, что в этой больнице Амэ на особом счету, и не стоит ему перечить. — К сожалению, я не могу покидать свое место надолго.

— Ничего, я найду.

Юноша развернулся и решительно зашагал к лестнице — там был вход в подвал.

— Поворот налево! — крикнула вслед Йоко.

Когда лестница вниз закончилась, Амэ уперся в большую, обитую железом дверь. Она была тяжелой и открывалась, нехотя, со скрипом, будто не желала раскрывать секреты, спрятанные за ней. В лицо Амэ ударил жаркий и влажный воздух. Жарко здесь было потому, что даже летом была растоплена хоть одна печь — белье из инфекционного отделения либо сжигали, либо дезинфицировали в огромных котлах, отсюда и влажность. Всем своим видом подвал напоминал миниатюрный ад — жарко, влажно и темно. Окон здесь не было, а редкие фонарики на стенах горели тускло, огонь в них дрожал от сквозняка. На стенах плясали тени.

Даже если бы Йоко и можно было покидать свое место в холле, Амэ бы не стал ее винить, если бы она отказалась сюда идти. После стерильно-белых и светлых коридоров от этого места по спине бегали мурашки. Юноша взглянул на сверток в руках и вздохнул — делать нечего, надо закончить то, зачем он сюда пришел; и Амэ двинулся вперед по коридору.

У развилки, той самой, о которой предупреждала медсестра, юноша остановился и прислушался. В подвале было так-то неспокойно. Амэ мог поклясться, что слышит шелест листвы, но откуда ему здесь взяться? Тихо напевала прачка, которая кипятила белье, и ее голос, казалось бегал по стенам, точно стаи тараканов — то тут, то там. А голос у женщины оказался на редкость неприятным — скрипучим, точно дверь на входе, и каким-то потусторонне колдовским, словно и не песню она пела, а читала какое-то заклинание.

От приступа страха, накатившего так неожиданно, Амэ невольно сделал шаг назад, прижав к груди зловонный сверток. Запах его, как ни странно, отрезвил, и скоро юноша усмехался сам над собой — надо же дать воображению настолько разыграться!

— Мой Повелитель… — звук донесся из правого коридора, а не левого, где пела прачка. — Повелитель…

Откуда- то вновь налетел сквозняк и принялся мучить несчастные светильники, пытаясь своим пылом затушить их. Запрыгали, заплясали на стенах уродливыми разводами тени, и коридор наполнился невыносимым гомоном. Амэ выронил сверток и заткнул уши, он не мог это слышать!

— Повелитель… Скоро-скоро ты будешь с нами… — один и тот же голос, одни и те же слова, отраженные от стен сотни раз, сливались в леденящий душу гул. Амэ боялся. Такого страха он не испытывал даже перед Небесной собакой — тогда рядом был Акито. Сейчас поддержки не было. Отчаянно хотелось увидеть кого-нибудь живого, прикоснуться к человеку из плоти и крови. А еще хотелось оглохнуть, чтобы не слышать…

Вновь запела прачка, и Амэ показалось, что он сходит с ума. Еще немного и он просто не выдержит, закричит, что есть мочи, чтобы звуками своего голоса заглушить это. Но его тело выбрало другой вариант — бег. Неизвестно куда и неизвестно зачем, просто бежать, так быстро, как будто за тобой гонятся все демоны ада.

Амэ несся, не разбирая дороги, затравленно озираясь по сторонам, ведь стены, казалось сжимались, хотели раздавить его. Шелест не прошел: листва, насекомые, шарканье, скрип — все это сливалось и гудело, гудело, гудело.

Тупик оказался неожиданным, и Амэ от отчаяния ударился о влажную стену, выросшую перед ним, и заскулил, сползая вниз, к полу. Руками он пытался заткнуть уши, но это помогало мало. Звуки все равно просачивались.

— Тени умеют разговаривать. Я слышу их, мама, — в памяти всплыла невероятно четкая и яркая картина. Маленький Амэ, еще до того самого Канто Мацури, еще до потери памяти.

— Не говори глупости! — разозлилась Амако. Щеку обожгло болью — так мама подкрепляла свои слова и учила неразумную "дочь". — Никогда больше я не хочу этого слышать!

Амэ больше об этом и не заикался, но тени от этого разговаривать не перестали.

Чуткий слух? Почему Амэ решил, что это именно он? Почему он решил забить о том, о чем так хорошо знал в детстве? Ведь он давно заметил, что его слух обостряется в темноте. Ночью он может слышать людские разговоры даже с бараков слуг.

Тени говорили…

Страх неожиданно схлынул, оставив после себя слабость, дрожащие коленки и опустошение. Это всего лишь тени. Здесь сквозняки и тусклый свет — вполне благоприятные условия для их существования. Поэтому их так много, и они голосят наперебой, воспроизводя подслушанные слова. Ничего страшного. Даже глупо — настолько испугаться.

И в тот момент, когда Амэ выпрямился, поднялся на ноги, держась за стену, ведь на собственные ноги он еще не мог полагаться, загремели цепи. Юноша быстро повернул голову и встретился с горящими, точно двумя угольками в темноте, глазами. В этих глазах не было ничего человеческого. И они даже отдаленно не напоминали глаза ками.

Вновь зазвенели цепи, и к решетке с толстыми металлическими прутьями вышло из тьмы нечто. Длинные синие волосы у существа были спутаны. Они росли от макушки, открывая высокий лоб и блестящий череп, обтянутый нежно-розовой кожей, до плеч — задняя сторона шеи казалась заросшей. У существа был птичий клюв, который сейчас находился в приоткрытом состоянии, из него свисал длинный, доходящий почти до пояса, ярко-красный, извивающийся, словно змея, язык. За спиной беспокойно шевелились, будто жили собственной жизнью, два кожистых черных крыла. На них нежным белым пушком росли редкие волоски. Помимо крыльев у существа были и руки. К ним из темного угла шли белые тонкие трубки, вставленные в вены. Ноги у существа были птичьи, но покрытые блестящей чешуей. На них и висели кандалы, которыми гремело существо.

"Тенгу", — понял Амэ. Глядя на эту уродливую ошибку природы трудно говорить о том, что они являются родственниками Небесным собакам. Небесные собаки по-своему красивы. Эти — нет.

— Же-ертва! — протянул тенгу, сильнее вжимаясь в прутья клетки, чтобы быть ближе к Амэ. Юноша невольно отшатнулся. — Подойти, не бойся… Я так голоден! Ты вкусно пахнешь…

Подходить у Амэ желания не возникало никакого. Было желание спасаться бегством и забыть об этом кошмаре навсегда, но… Если он такой трус, если боится всех этих тварей, то как он станет Сейто Аши? Страх надо перебороть!

— Я не буду тебя убивать, нет… Только съем руку или ногу… — существо воззрилось на юношу голодным взглядом. Так на него еще никогда не смотрели — как на кусок мяса, как на пищу. — Все-таки ногу, — решило существо. — Она больше.

Амэ заставил себя глубоко вдохнуть и успокоиться. Тварь в клетке, выглядит, конечно, не совсем лицеприятно, но потерпеть можно. Тем более юношу очень заинтересовало обращение "жертва". Хорхе ведь тоже об этом говорил.

— Жертва? — спросил Амэ, испытывая некоторое облегчение, что тени никогда не воспроизводят его голос. — Кто это?

— Она… — тенгу блаженно прикрыл глаза, и в его голосе послышались мечтательные интонации, — вкусно пахнет… Ее мясо — самое нежное… же-ертва…

Похоже, с этого существа ничего полезного не вытянешь, кроме собственных описаний с гастрономической точки зрения.

— Иди же сюда! — продолжило бормотать существо, его голос был невнятным и неприятно резал слух — голосовые связки тенгу не сильно приспособлены к мелодичной речи людей Поднебесной. — Иди! Чтобы я быстрее тебя съел!

Амэ не спешил подходить. Заверение стать чьим-то обедом его не очень радовало.

— Давай же! — нетерпеливо. — А то скоро-скоро ты испортишься…

— Испорчусь? — заинтересовался Амэ.

— Да-а-а, — хрипло протянуло существо. — Мясо станет жестким, невкусным, несъедобным. Скоро-скоро. Так что не мешкай, иди!

Нетерпеливо зазвенели цепи. Тенгу схватился за прутья решетки и принялся дергать за них, пытаясь выломать. Амэ с опасением осмотрел устройство темницы твари, и, убедившись, что ее не так плохо разрушить, немного успокоился.

— Почему мясо станет невкусным? — не оставлял попытки что-то узнать юноша.

— Мясо… испортится, — вновь заладило существо, точно заевшая пластинка. — Ко мне… подойди же!

Последние слова были сказаны почти с отчаянием, и Амэ с отвращением отметил, что на красных глазах тенгу выступили слезы. Решив, что ничего путного от твари ему не добиться, юноша развернулся и зашагал прочь — ему вдруг отчаянно захотелось выбраться из этих проклятых подземелий на солнечный свет. От гомона теней, от пережитого страха и шока, у него раскалывалась голова. Хотелось оказаться под открытым небом и вздохнуть полной грудью, а здесь Амэ просто задыхался.

— Постой! Куда же ты?! — завопил тенгу тоном обманутого ребенка. Юноша на его голос никак не отреагировал. Видя это, тварь заверещала, странно защелкала клювом, а потом злобно выплюнула:

— Скоро придет Повелитель. Он отомстит за меня. Он убьет тебя! Он убьет вас всех!

Амэ остановился. Повернув голову, он бросил взгляд через плечо на тенгу. Тварь отчаянно ломала клетку, пытаясь вырваться на свободу.

— Повелитель убьет всех! Каждому из вас вырвет сердце!

Нет, слушать эти вопли было выше сил Амэ. Может быть, зря он уходит; может быть, стоит попробовать порасспросить тварь о "повелителе" подробнее, но юноша чувствовал, что у него просто нет на это сил. Ему нужен воздух. Ему нужно небо. Амэ ускорил шаг, чтобы быстрее покинуть это ужасное место.

Покинув подвал, юноша поднялся по лестнице и уселся на ступеньках напротив окна. Некоторое время он просто сидел и смотрел на небо, хватая открытым ртом воздух слишком большими глотками, давясь и кашляя. Голова кружилась от переизбытка кислорода, она требовала немного притормозить, успокоиться, но Амэ не мог. Ему казалось, что с каждым выдохом вместе с воздухом из него выходит яд и грязь, которой он нахватался там, внизу, пока общался с отвратительным тенгу. Зачем его держат в подвале? Да еще и в больнице? Таких тварей уничтожать надо!

Посидев еще немного, Амэ решил вернуться в кабинет Нагаи и уже там окончательно приходить в себя. Здесь — слишком неподходящее место. Здесь он у всех на виду. А Амэ не мог позволить выставлять напоказ свои слабости.

— Что-то вы долго, — заметила Тосикава, внимательно всматриваясь в лицо Амэ. — С вами все в порядке? Вы так бледны…

— Все нормально. В подвале слишком жарко и душно, — объяснил юноша. — Я, пожалуй, вернусь в кабинет доктора Нагаи. Операция ведь еще не закончилась?

— Нет. Но думаю, уже скоро.

— Я тоже на это надеюсь, — слабо улыбнулся Амэ и пошел по направлению кабинета доктора. Он старался идти ровно и уверенно, чтобы никто не смог заподозрить его в том, что у него дрожат коленки, и проклятые ноги готовы в любой момент подвести.

"Давно у меня не было такого паршивого дня", — подумал Амэ.

А в кабинете все еще стоял неприятный запах крови Тайко. Юноша поморщился, тяжело опускаясь в кресло. Он подобрал ноги и обнял колени. Его глаза неотрывно смотрели на кусочек неба, которое показывало распахнутое окно. Взгляд в открытое небо Амэ всегда успокаивал.

* * *

Доктор Нагаи вернулся, когда Амэ задремал. К привычному запаху поганой крови добавились запахи мыла, каких-то резко пахнущих трав и лекарств. Амэ поморщился, еще сквозь сон, машинально фиксируя слухом, что доктор прошел к своему столу и сел. Нагаи знал, что Амэ его слышит, и скоро проснется.

Юноша глубоко вдохнул, открывая глаза. От долгого сидения в одной позе, затекли ноги. Было едва ли не блаженством вытянуть их. Потерев глаза, Амэ обратил внимание на уставшее лицо доктора Нагаи и задал наиболее интересующий его вопрос:

— Как она?

— Жить будет. Мы успели в последний момент. Йокай выгрыз только матку, до остальных органов добраться не успел.

Все- таки это был йокай. Амэ оказался прав, природное чутье его не обмануло.

— Детей, конечно, у нее теперь не будет, — вынес свой вердикт Нагаи.

Амэ вздохнул. Ему было жаль Тайко.

Доктор Нагаи устало потер виски.

— Амэ, в случившемся есть часть моей вины, — юноша недоуменно уставился на собеседника, он совершенно не мог понять, причем здесь доктор. — Есть кое-что, что я должен был сказать тебе, но из-за некоторых обстоятельств решил, что это подождет.

— О чем вы? — оправдания Нагаи пугали.

— Твой недуг, понимаешь? — нет, Амэ решительно ничего не понимал. Причем здесь это? — Ты ведь спал с этой девочкой, да?

Юноша кивнул, задумчиво хмурясь.

— У тебя редкая форма родовой болезни. Из-за нее тебе нельзя иметь интимные отношения с женщинами. Со всеми, с кем ты вступишь в контакт, будет случаться то же, что и с этой девочкой…

Слова доктора медленно доходили до сознания. Голова отозвалась резкой болью, и Амэ схватился за нее, наклоняясь к полу, запуская пальцы в волосы. Его вина. С Тайко это случилось по его вине!

Амэ некоторое время сидел неподвижно, невидящим взглядом уставившись в пол. Он пытался осознать и принять происходящее. Трудно было поверить во все это. Утробно зарычав от злости, юноша заговорил:

— Почему вы не сказали об этом раньше?

— Ты так ревностно хранил свой секрет, — виновато ответил доктор. — Я не думал, что ты с кем-то вступишь в интимную связь. Это моя ошибка, я забыл, что значит быть молодым.

Амэ зло хмыкнул. И поднял голову. В его глазах горела решимость вытянуть с этого прохвоста всю правду. И пусть только попробует что-то скрыть!

— Что это за "недуг" такой, а? Почему из-за него рождаются йокаи?

Доктор не ожидал такого напора, но и не ответить он не мог.

— Сказать точно не могу. Версий много. Одна из них — в роду Сарумэ были йокаи.

Отличная новость! Амэ еще никогда не ощущал себя настолько "ошибкой природы", как сейчас, а поводов в прошлом у него было немало — мама постаралась. И хоть Нагаи отводил взгляд, вряд ли он врал — та околесица, которую нес недавно тенгу, более ли менее приобрела смысл.

— Вы сказали, что с возрастом это пройдет, — надавил Амэ.

— Да, — согласился доктор. — Но только насчет ран на груди.

— То есть, даже когда раны перестанут появляться, мне все равно нельзя иметь дела с женщинами?

— Совершенно верно.

Это какая-то шутка. Полный бред. Нет, это сон. Амэ пришел с подвала, уснул на кресле и теперь ему все это снится. Потому что все сказанное не может быть правдой. Не может такого быть, что тварь, подобная виденному сегодня тенгу, была у него в роду. Но с другой стороны становится понятно, отчего Амако закатила такую истерику, когда впервые увидела раны на груди Амэ… К счастью тогда удалось ее убедить, что весь этот ужас ей приснился.

— Мои братья… кто-нибудь из них?… — Амэ должен был знать.

— Нет. С ними все в порядке. Только ты.

Юноша усмехнулся.

— Вот повезло-то.

— Амэ, тебе надо понять, что любые интимные связи с женщинами, недопустимы. Твое семя оно не такое, как у других людей. Хватит маленькой капли, невидимой невооруженным глазом, чтобы привести к нежелательным последствиям. Даже попадание на кожу опасно — впитается, попадет в кровь, а там — в матку. Так что придется соблюдать меры предосторожности.

После этих слов Амэ почувствовал себя не просто больным, а заразным. И доктор не хотел ему об этом говорить! Да за такое старика придушить надо!

— Мне все ясно, спасибо, — сердито процедил сквозь зубы Амэ. Его тон не укрылся от доктора, и Нагаи в ответ только устало вздохнул.

— Как долго продлится выздоровление Тайко?

— Около недели, — охотно ответил доктор, он был рад перемене темы. — Сейчас она спит.

Это даже хорошо.

— Позвольте мне увидеть ее.

Доктор долгое время смотрел на Амэ, решая, стоит ему позволять увидеть девушку, которая была только после операции, а потом обреченно вздохнул и согласно закивал.

Они поднялись на второй этаж, прошли через несколько стеклянных дверей. За ними было потрясающе чисто, почти стерильно, а неприятные запахи здесь усиливались, становясь почти невыносимыми. Выражение лица Амэ приобрело такое выражение, что от одного только взгляда юноши могло скиснуть парное молоко.

Тайко лежала в небольшой светлой палате, оплетенная трубками. Ее лицо почти сливалось с белыми простынями, а яркие рыжие волосы на их фоне резали глаза. Амэ несмело шагнул к ней, наклонился. Девушка выглядела спокойной и спящей — много раз он видел ее такой, но сейчас ее сон был глубже обычного, ведь ресницы не дрожали. При дыхании неспешно вздымалась грудь. Амэ думал, что после всего пережитого, Тайко будет выглядеть хуже, но доктор Нагаи умел творить чудеса. Девушка казалась выздоравливающей, и от нее больше не пахло поганой кровью.

Амэ грустно усмехнулся, вдруг осознав, откуда у него такое острое обоняние и зрение, от чего он слышит голоса теней, когда как остальные — нет. Сегодня все стало на свои места.

Юноша поднял руку, хотел коснуться лица Тайко, но вдруг передумал, испугавшись, что может ей навредить. Никогда в жизни он не прикоснется ни к одной девушке. Никто не заслуживает той участи, что выпала Тайко. Амэ бросил прощальный взгляд на девушку и вышел из палаты. Доктор последовал за ним.

Остановившись у входа, юноша устало вздохнул и тяжело привалился к прохладной стене, прикрывая глаза. Сегодня он искренне жалел, что появился на свет. Лучше бы этого никогда не случалось. Нагаи молчал. Он понимал чувства Амэ.

— Скажите, доктор, — он ответит еще на один вопрос, никуда не денется, — что за ужас вы прячете в подвале?

— Ты его видел? — немало удивился Нагаи.

— Не мог не поздороваться с "родственником", — сарказм Амэ сочился ядом и горечью.

Доктор нахмурился, поджав губы.

— Из его крови делаются многие полезные вакцины и противоядия. Но кровь должна быть обязательно свежей, взятой не больше часа назад, иначе все полезные свойства сходят на нет.

— Понятно.

Амэ отлепился от стены и побрел к выходу. Пора возвращаться домой. Скоро проснется мама, она не должна ничего знать. А еще нужно заткнуть слуг. Впрочем, Амэ скоро узнал, что последняя проблема решилась сама собой. После случившегося слуги сами сделали нелепые выводы о том, что в принцессе просыпаются качества, присущие настоящему Воину-Тени Аши, потому она себя так повела. Люди часто не замечают ничего дальше своего носа — в который раз убедился Амэ.

В следующей главе:

Есть вещи, которые невозможно увидеть невооруженным глазом. Есть вещи, которые тщательно скрыты даже от чуткого слуха Амэ. Но тайное нельзя хранить вечно.

Красота и молодость женщин знатных родов. Что это: дар Священной Богини или предательство?

— ____________________

Глава 4. Когти предательства

До Амэ доходят возмутительные слухи о доме Имубэ. И конечно же, он идет выяснять, где зарыта собака. И открывается ему шокирующая правда…

— В моей комнате в маленьком сундуке лежит свиток с печатью дома Кумэ. Принеси мне его, — приказала Амако, глядя на Амэ.

Юноша церемонно поклонился и грациозно выплыл из комнаты, недоумевая, почему за свитком мама посылает его, а не кого-нибудь из слуг. Впрочем, Амэ был совсем не против сходить за свитком, ведь давно уяснил: чем дальше находишься от Амако, тем спокойнее.

Амэ прошел в комнату, в которой тонко пахло сладкими духами мамы, неестественными и отталкивающими. Этот запах ассоциировался у юноши с болью, ведь, когда Амако наказывала свою нерадивую "дочь", она всегда подходила так близко, что можно было различить ее духи. Амэ чуть поморщился и двинулся к маленькому сундуку, стоящему у стены. Свиток лежал сверху, мон дома Кумэ на нем сразу бросался в глаза. Кроме самого свитка в сундуке лежал чистый пергамент, несколько коробок с кистями и небольшая круглая коробочка. Последняя Амэ заинтересовала, и юноша протянул руку и вытащил на свет.

Коричневое дерево под пальцами было теплым и гладким. Амэ повертел коробку в руках и, не найдя никаких опознавательных знаков, свинтил крышку. Внутри оказались белила. И это озадачило юношу. Во-первых, Амако никогда белилами не пользовалась, считая их вульгарными и подходящими только женщинам легкого поведения да старухам, которым стоит замазывать свои старческие пятна и морщины. В свои сорок три года Амако считала себя еще слишком молодой, чтобы пользоваться белилами. Во-вторых, они должны находиться в отделении для остальной косметики, а не в сундуке, доверху наполненном письменными принадлежностями.

Решив, что белила — это очередная "странность" матери, Амэ закрыл крышку и положил коробку назад, взял свиток и принялся спускаться вниз.

— Что ты здесь делаешь? — недовольно спросила тень голосом Амако. Сейчас был день, и поэтому тени разговаривали вяло, будто ленясь.

— У нас создалось впечатление, что ты забыла о нас. Я пришла напомнить.

Второй женский голос был смутно знакомым. Амэ напряженно нахмурился, силясь вспомнить, кому он принадлежит. Пока не получалось.

— Я не собираюсь говорить об этом в моем доме.

— Боишься, что тебя подслушают?

Имубэ Бенихиме! — всплыло имя гостьи мамы. Мать Кунимити и жена Главы Рода Имубэ. Точно! Как он мог забыть?

— Совершенно верно, — согласилась Амако. Она знала о том, какой у Амэ слух.

Юноша поняв, что прошло довольно много времени, и Амако вот-вот заподозрит неладное, двинулся к задвинутым фусума рабочего кабинета матери. Он присел на колени и несмело позвал Амако, давая понять, что стоит за дверью.

Мама разрешила войти. Едва раздвинув фусума, Амэ обратил внимание на женщину в дорогом кимоно вызывающе красного цвета. Ее темные густые волосы были распущены, а рот накрашен алой помадой. Бенихиме была старше мамы лет на семь, но выглядела она неестественно молодо, и тоже не пользовалась белилами. На лице почти не было морщин.

— Твоя дочь, — в улыбке матери Кунимити было что-то хищное. — Она хорошеет с каждым днем.

Амэ поздоровался с женщиной и посмотрел на маму. Та выглядела недовольной, и что совсем странно — нервничала. Юноша вдруг испугался, что у нее начнется очередной приступ сумасшествия, но глаза ее по-прежнему оставались глубокого синего цвета, в них не было и намека на безумие.

— Тебе не кажется, что она пошла в Масуру? — спросила Бенихиме. — На тебя она не слишком похожа.

Амако пожала плечами с деланным равнодушием, а мать Кунимити приблизилась к Амэ и взяла за подбородок, заглядывая в лицо. В глазах мелькнул хищный огонек, и юноша едва совладал с собой, чтобы не отстраниться. Вместо этого он обворожительно улыбнулся и ответил.

— Цвет глаз и волос — от отца, но губы и нос мне достались от матери, — произнес Амэ.

Большой палец, аккуратно покрашенный вишневого цвета лаком, коснулся его губ и настойчиво провел по ним. Амэ едва подавил порыв укусить за него. Он не ожидал, что эта женщина позволит себе подобное, да еще и при Амако. Хотя, раньше он тесно не общался с госпожой Имубэ и никаких определенных выводов относительно ее характера сделать не мог.

— Действительно.

Амэ не нравилось ее поведение. Она вела себя как императрица, которой можно все. И пусть Бенихиме — жена Главы Рода Имубэ, мама ведь наследная принцесса и социальный статус у нее выше. Так почему Амако не ставила ее на место?

— Какая красота, — восхитилась женщина, от ее близости и тяжелых духов Амэ задыхался, но продолжал вежливо улыбаться, боясь вмешиваться, толком не разобравшись в ситуации. — Будет жаль, если она угаснет.

— Ей только семнадцать, — недовольно отозвалась Амако. — Ей пока это не грозит.

— Красота цветет не долго, и угасает слишком стремительно.

Бенихиме шагнула прочь от Амэ. Тот невольно перевел дыхание.

— Ваша красота цветет уже давно и угасать не собирается, — Амэ притворно застенчиво опустил ресницы. Он успел заметить, как Амако бросила на него сердитый взгляд.

— Я знаю секрет, как ее сохранить, — самодовольно отозвалась госпожа Имубэ. — Могу подсказать. Хочешь?

Амэ поднес к лицу руку, закрываясь широким рукавом кимоно. Это покажет его скромность и уважение к старшим.

— Ничего ты ей подсказывать не станешь! — вмешалась Амако. — Амэ еще слишком молода для твоих игр!

Бенихиме засмеялась, и юноше показалось, что кровь стынет в жилах.

— Ты смеешь мне перечить? — осведомилась она, явно разозлившись. Ее речь была четкой, она чеканила каждое слово, и в голосе звучал металл.

В ответ Амако вздернула подбородок.

Женщины некоторое время сверлили друг друга взглядами. Напряжение повисло такое, хоть ножом режь. В какой-то момент Амэ стало казаться, что они набросятся друг на друга. Амако смотрела с неприкрытой ненавистью во взгляде, а Бенихиме злилась и некрасиво кривила накрашенные алым губы. Сейчас она казалась едва ли не уродливой, ядовитой гадюкой, и не вызывала ничего, кроме отвращения. Амэ хотелось, чтобы она убралась из их дома, чтобы не пачкала ничего одним своим присутствием.

— Я смею тебе перечить! — нарушила тишину Амако. — Потому что я — наследная принцесса древнего и уважаемого рода. А ты — никто!

— Значит, ты отрекаешься? — прошипела Бенихиме.

— Отрекаюсь, — подтвердила Амако. — Ни мне, ни моей дочери не нужно то, что ты предлагаешь.

Мать Кунимити бросила на Амэ заинтересованный взгляд.

— Род Имубэ и род Сарумэ связаны много веков подряд… И ты хочешь разорвать эту связь?

— Поправь меня, если я ошибаюсь: наследным принцем является Кунимити, и он давно дал понять, что под твое влияние попадать не собирается! — возразила мать.

Амэ не нравилась улыбка Бенихиме, слишком уж самодовольной она была. Ему не нравился ее взгляд — в нем горело торжество.

— Так ты еще не в курсе последних новостей, да? На днях из Академии Аши пришел приказ, подписанный самим Хатиманом, о том, что вместо Кунимити наследницей рода следует назначить мою дорогую Каору… — Бенихиме сделала эффектную паузу, чтобы смысл ее слов дошел до всех присутствующих.

Сказать, что Амэ был поражен, — это ничего не сказать. В голове роилось столько вопросов, что казалось, она вот-вот не выдержит и лопнет. Кунимити, этот оболтус, йокай его побери, больше не наследный принц! Рихард… что он там думает?

— Пусть так, — решительно произнесла Амако. — Но от своего решения я не отступлюсь!

— Потом не плачь, и прощения не проси! — прошипела Бенихиме и, круто развернувшись, гордо покинула комнату.

Несколько минут стояла гробовая тишина. Амэ боялся пошевелиться или посмотреть на мать. Он боялся увидеть тот самый взгляд, который говорит о приближении приступа сумасшествия. Наконец, застывшая, точно истукан, Амако пошевелилась и взглянула на Амэ. Тот несмело поднял голову.

— Иди в свою комнату, — приказала она.

Было бы сейчас сущим самоубийством перечить матери, поэтому юноша спешно подобрал полы кимоно и помчался к себе. Оттуда, где находилась Амако, послышался звон бьющийся посуды и треск.

* * *

Сидеть в своей комнате и ничего не делать, было выше сил Амэ. Любопытство, подстегнутое посещением Бенихиме, распирало юношу, он с трудом сдерживал себя, чтобы не выскочить на улицу и не побежать искать Кунимити, дабы прояснить происходящее. Но нужно было подождать, пока мама успокоится, и только тогда выходить. К сожалению, здравый смысл и терпение — вещи разные, но первый все же крепко держал Амэ в пределах комнаты, а отсутствие второго заставляло метаться, точно зверю в клетке.

Итак, как Амэ и Кунимити встретиться? Отправлять записку с просьбой о рандеву нельзя: слишком подозрительно и неприлично. Остается только один выход — добраться до него через кого-то из братьев. Канске дома не было, зато Макетаро отсыпался после очередной буйной попойки. Его-то и стоит потеребить.

Амэ остановился и, задержав дыхание, прислушался. Голоса Амако слышно не было, пожалуй, стоило выйти в разведку. Осторожно раздвинув фусума, юноша высунул голову в коридор и воровато огляделся. У комнаты Амако дежурил старик Седзиро. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Его глаза были прикрыты. По ровному дыханию Амэ понял, что старик задремал, и если ступать осторожно и тихо, то можно сбежать незамеченным. Главное, чтобы в этот момент не заворочалась Амако. Старик всегда просыпался, стоило наследной принцессе издать какой-нибудь звук. Этим Седзиро напоминал Амэ беспокойную мамашу, которая пробудится сразу, как только ее дитятя откроет глаза.

Юноша осторожно прокрался по коридору, спустился вниз по лестнице. Его путь лежал в другой конец дома, где находились спальни братьев.

Макетаро спал шумно. Он лежал на спине с приоткрытым ртом и похрапывал. По всей комнате распространился резкий запах перегара, который заставил Амэ скривиться и мысленно пообещать провести беседу с братом о вреде саке.

Так, половина дела сделана, осталось только разбудить Макетаро.

Амэ решительно приблизился к футону, и, опустившись на колени, потянулся к лицу и зажал брату нос. Тот зафыркал, замотал головой, вырываясь, но не проснулся. Брат просто перевернулся на бок, едва не зацепив Амэ конечностями. Юноша успел отклониться и как следствие — выпустил зажатый нос из пальцев. Макетаро почавкал и продолжил дрыхнуть мирным пьяным сном. Амэ тяжело вздохнул и принялся трясти брата за плечи, чуть приподняв.

— А? Что ты от меня хочешь, красотка? — протянул Макетаро, приоткрыв глаза.

— Просыпайся, олух! Иначе я за себя не ручаюсь!

В подтверждение своих слов Амэ хорошенько встряхнул брата.

— Амэ? — немного удивленно.

— А ты кого здесь увидеть хотел? — зло огрызнулся тот и толкнул Макетаро вниз. Тот упал на футон и застонал, ведь чувствительно приложился буйной головой. Наблюдая за мучениями брата, Амэ ощущал некоторое удовлетворение.

— Что ты здесь делаешь? — тихо спросил Макетаро. Его язык все еще плохо слушался.

— Очень хороший вопрос, — Амэ сверкнул глазами. — В кои то веки мне понадобилась твоя помощь.

Макетаро так удивился сказанному, что поднялся, болезненно кривясь, и шумно почесал подбородок, заросший щетиной.

— И какая же?

— Мне срочно нужно увидеться с Кунимити.

Брат долгое время смотрел на Амэ, будто пытаясь решить, шутит он или все-таки говорит правду.

— Забудь об этом.

А вот это интересно.

— Почему?

— Он в запое уже три дня. Не просыхает. Я сначала с ним пил, а потом решил, что больше не могу, и сбежал.

В запое, значит. Почему-то Амэ казалось, что он знал причину такого поведения Кунимити. В любом случае, поговорить с ним надо. Хорошо бы еще добраться до Хорхе и задать ему пару вопросов насчет решения Рихарда. Да только как это сделать?

— А вот это уже его проблемы, — промурлыкал Амэ.

Макетаро вздрогнул от тона юноши. Он не скрывал, что порой приходит в ужас от своей маленькой милой "сестренки".

— Ты отвезешь меня к нему, — Амэ посмотрел на брата. Тот спешно замотал головой, кривясь от боли. — Почему?

— Сестренка, он в борделе. Тебе туда дорога закрыта. А выходить оттуда он отказывается наотрез.

"Вот блудная пьянь!" — почти ласково выругался Амэ в своих мыслях.

— Для меня нет ничего невозможного.

Макетаро вздохнул.

— Не сомневаюсь, — обреченно пробурчал брат. Он знал, что если Амэ втемяшилось что-то в голову, то лучше поспешить это выполнить, иначе будет очень-очень плохо.

Амэ ослепительно улыбнулся. Он понял, что снова добился своего. Теперь, осталось придумать, как пробраться в этот проклятый бордель. Внезапно накатил приступ веселья от мысли, что было бы с Акито, узнай он, куда собирается его возлюбленная сестра!

— Собирайся, — сказал Амэ. — Мы едем к Кунимити.

Макетаро знал, что умоляющий взгляд его сестра просто проигнорирует. И какая муха ее укусила?

* * *

Пробраться в бордель оказалось несложно. Особенно, если этот бордель дорогой. Все что нужно: это ярко накраситься и повязать пояс-оби узлом спереди — дать понять всем окружающим, что являешься куртизанкой. Только дорогой шелк кимоно и высокомерный взгляд мог спутать все карты, но Амэ придумал относительно правдоподобную легенду о том, что является "фавориткой" самого Императора и возвращается в столицу из монастыря, где пытался замолить грехи.

— Вы надолго к нам? — толстая, старая и размалеванная хозяйка нужного борделя смотрела на Амэ, как на чудо, спустившееся с небес. Слова "Император" и звон золотых монет отмели все подозрения и заставили едва ли не пылко полюбить прекрасную гостью.

— На одну ночь, — высокомерно ответил Амэ. — Я не могу и дальше заставлять ждать своего господина.

Хозяйка с сожалением закивала. Ей хотелось вытрясти побольше денег.

— И все же это место слишком шумное. Вам стоило остановиться в гостинице, там спокойнее, — произнесла женщина.

Амэ мысленно фыркнул. Он понял, что таким образом его пытаются разговорить и узнать, почему приличной гостинице он предпочел бордель. Что ж, вражескую разведку легко запутать.

— Я не люблю тишину. К тому же, только здесь мою красоту оценят по достоинству и не дадут заскучать.

Сзади сдавленно закашлялся Макетаро. По "легенде" он вроде как посоветовал "бедной девушке" место, где можно переночевать. Амэ обернулся и бросил на брата холодный взгляд. Тот сразу же замолчал.

— Тогда вы пришли по адресу, госпожа, — щербато улыбнулась хозяйка заведения.

Бордель не был пустым. Под вечер в нем собралось много народа самых разных мастей — сыновья богачей, преуспевающие торговцы, знать, сбежавшая от жен. Само здание было большим — огромный холл, где на полу пили и играли в азартные игры мужчины; и второй этаж с множеством отдельных комнат специально для тех, кто хочет уединения. Амэ сразу смекнул, что Кунимити находится где-то наверху. Туда-то ему и нужно.

Внизу много курили, и поэтому сизый дым, точно туман оседал вниз, густой и неприятный. Мужчины играли в карты, громко спорили. Некоторые отвлекались на Амэ, и свистели ему вслед, и юноша обворожительно улыбался. Быть в центре внимания ему сейчас нравилось. Он хорошо играл свою роль, посылая призывные взгляды или застенчиво прикусывая губу. Кто-то, совсем захмелевший бросался ему в ноги, умоляя почтить вниманием, но хозяйка заведения грубо расталкивала всех, кто вставал на их пути. Она громко и смачно материлась, а Амэ улыбался и делал вид, что большая часть этих слов ему знакома. Макетаро, полностью проснувшийся, но все еще с жуткой головной болью, старался не отставать. Выглядел брат напряженным и едва ли не вспотевшим — осознание того, что его сестра явилась в неподобающее место, расслаблению и спокойствию не способствовали.

— Могу я попросить вас об одном одолжении, дорогая? — поинтересовался Амэ у хозяйки, когда они поднимались по лестнице на второй этаж. Здесь уже не было захмелевших искателей счастья, но шум, доносящийся снизу, оставался достаточно громким.

— Все что хотите, — услужливо отозвалась та.

Амэ хотелось брезгливо скривиться. Эта старуха за деньги будет ноги облизывать, стоит только попросить.

— Перед сном я бы хотела выпить немного подогретого сливового вина. Долгая дорога так утомляет… — Амэ притворно вздохнул с выражением смертельной усталости на лице.

— Конечно-конечно, — согласилась хозяйка.

Амэ поднялся на последнюю ступень и обернулся к Макетаро.

— Господин Сарумэ, — мягко и заискивающе, — составите мне компанию?

Брат покраснел и залился краской. Амэ, довольный своим представлением, внутренне возликовал.

— О… да… я составлю… вам компанию, — заикается, как на первом свидании, право же!

— А будем только мы вдвоем? Как скучно! — Амэ надул губки.

Пока хозяйка не видела, юноша зыркнул на брата, чтобы спустить с небес на землю. Тот от такой перемены едва не подавился воздухом.

— Где-то здесь отдыхает мой друг…

— Правда? — Амэ величественно приподнял бровь.

— Он из знатного рода. Наследный принц! — Макетаро стал входить в роль и попытался схватить Амэ за руку и поцеловать, но юноша ловко увернулся и дал сложенным веером брату по рукам. — Он достоин вашей компании!

— Хм…

— Он здесь давно, госпожа, — хриплый прокуренный голос хозяйки резал по ушам. — Возможно, он уже не в том состоянии, чтобы кого-то развлекать.

Амэ отвернулся от Макетаро и одарил старуху нетерпеливым взглядом капризной избалованной девочки.

— Я все равно хочу его увидеть!

Сомнений никаких — его желания бросятся выполнять!

Хозяйка обреченно вздохнула и покачала головой. С тихим: "Потом не жалуйтесь" двинулась по коридору. Амэ направился за ней.

Со второго этажа хорошо просматривался весь холл. Сверху люди казались муравьями бесконечно копошащимися за своими столиками. Кто-то заметил, что Амэ смотрит на них, и засвистел. Другие мужчины сразу стали поднимать головы, недовольно заныли девушки, оставленные без внимания. Амэ улыбнулся и взмахнул рукой, давая понять, что польщен интересом к своей персоне.

— Где ты такому научилась? — шепнул Макетаро, подошедший сзади.

— Кто знает, — с загадочной улыбкой ответил Амэ, а затем повернулся и отправился догонять хозяйку заведения.

Остановившись у бледно-желтых фусума с изображением нежных ветвей деревьев с редкими осенними листьями, женщина серьезно посмотрела на Амэ. Юноша понял, что его вновь станут отговаривать, и решил стоять до конца. К тому же было интересно, какие приведет доводы хозяйка не в пользу Кунимити. То, что он волочится за каждой юбкой? Ничего нового, все известно доселе.

— Если вы хотите любви втроем, то здесь есть гораздо более достойные кандидаты, — сказала хозяйка.

Амэ внутренне засмеялся. Здесь целый бордель "более достойных кандидатов", к тому же с них можно будет стрясти оплату за столь интересно проведенную ночь. С Кунимити и Макетаро ей ничего не светит, она это уже поняла.

— Меня устраивает наследный принц, — Амэ щелкнул веером, раскрывая его, и принялся им обмахиваться.

Женщина бросила недоверчивый взгляд на Макетаро, а затем приблизилась к Амэ и торопливо зашептала:

— Именно этот наследный принц может вас сильно разочаровать.

— Почему же? — немного отстраняясь, Амэ не нравилась близость этой женщины.

— Есть подозрения, что он не мужчина.

— Как это? — юноша заинтересованно наклонился к женщине, закрывая лица обоих от глаз Макетаро веером со сказочными птицами.

— Ну знаете, госпожа… У мужчин такое бывает, только когда они постарше. А тут такой молодой, бедный мальчик…

Кажется, Амэ стал понимать, о чем идет речь.

— У него проблемы с мужской силой? — сделал вывод он, и хозяйка борделя согласно кивнула. — Что навело вас на эту мысль?

Амэ недоуменно хмурился и пытливо глядел на женщину. Та, казалось, была довольна.

— Девочки мои рассказывали. Он их вызывает к себе, только тискает, но никогда не позволяет себя ни раздеть, ни поцеловать. Ведет себя хуже старика!

А вот это уже интересно… Более чем. Имубэ Кунимити, оказывается, — личность донельзя загадочная. Кстати, может, из-за отсутствия мужской силы Рихард приказал поменять наследника рода Имубэ? Кунимити-то только тискать может, а сам свой род продолжить не в состоянии. Бедняга…

— Вот как… — задумчиво протянул Амэ, делая шаг назад от хозяйки борделя. Веер вновь сложился со звонким щелчком. Макетаро наблюдал за ними, силясь понять, что происходит. Амэ сделал жест, извещающий о том, что все нормально.

— Но так даже интереснее, — юноша сверкнул глазами. — Я все больше хочу познакомиться с наследным принцем.

— Хотите проверить свою неотразимость? — понимающе кивнула женщина.

Амэ вновь ослепительно улыбнулся.

— Можно и так сказать.

— Смотрите, не разочаруйтесь в себе.

Юноша рассмеялся и заверил хозяйку, что если его попытки возбудить наследного принца окажутся бесплодными, он обязательно воспользуется ее приглашением. С этими словами Амэ решительно раздвинул фусума.

За ними скрывалось довольно занятное зрелище: комната была похожа на стоянку роты солдат, причем эта рота пила несколько дней подряд без передыху, — бардак творился несусветный. Всюду валялась пустая посуда, палочки для еды, графинчики из-под саке, одежда — как мужская, так и женская, какие-то мелкие безделушки, рыбные кости, огрызки от яблок и прочий мусор. Канске лежал в обнимку с двумя полуголыми девушками. Они мирно посапывали. Одна тесно прижалась к боку брата, другая закинула на него стройную ногу. Кунимити сидел поодаль, прислонившись к стене, на его коленях устроилась третья девушка. Амэ шагнул в комнату, скрипя зубами от глухого раздражения. Конечно, он знал, что его здесь ждет, но сейчас не мог с собой ничего поделать.

— Я думаю, нас в ближайшее время не стоит беспокоить, — Амэ повернулся к хозяйке борделя, которая стояла за порогом. Она все еще не теряла надежды, что зрелище долгой и бурной попойки испугает Амэ, и он позорно сбежит отсюда. Наивная.

— Вы уверены?

— Да, — с обещанием скорой расправы в голосе отозвался Амэ. Впрочем, женщина его так хорошо не знала, чтобы понять, что означает его тон. Зато Макетаро вздрогнул. — Более чем. А девочек своих заберите. Я прослежу, чтобы им заплатили, как положено.

Хозяйка вдруг недобро сощурилась, будто в чем-то начала подозревать Амэ. В ответ юноша наградил ее таким взглядом, что все льды полюсов Поднебесной меркли перед ним. Женщина прониклась.

— Девочки, просыпаемся и уходим! — захлопала в ладоши она.

Растрепанные и сонные они зашевелились, окинули рассеянными взглядами комнату. Не заметить Амэ, стоящего на пороге было невозможно, и одна из них зыркнула на него, а остальные понимающе усмехнулись. Канске, поняв, что его грелки куда-то подевались пошевелился и приподнялся. Пьяным расфокусированным взором взглянув на сестренку, он усмехнулся сам себе — наверное, решил, что ему чудится, — и улегся спать дальше. Кунимити, покинутый девушкой не шевелился. Он сидел, запрокинув голову, и пялился в потолок. Выглядел он потерянным, никому не нужным ребенком. Волосы его были распущены и взлохмачены — они, наверное, за все время пребывания в борделе не знали, что такое расческа. Он был одет в полночно-синее кимоно, сейчас оно сбилось, открывая длинные сильные ноги. Узел ослаб, и поэтому одежда была почти распахнута, рукав сполз вниз, оголив плечо, на котором красными пятнами красовались засосы и укусы.

Фусума шумно задвинулись. Амэ молча опустился на татами, подбирая ноги. Он напряженно слушал, чтобы убедиться, что хозяйка, действительно, ушла, и их разговора никто не услышит.

Канске тихо похрапывал, Макетаро нервно переступал с ноги на ногу, не зная, куда себя деть. Амэ молча смотрел на Кунимити. Имубэ пялился в потолок. Это могло продолжаться целую вечность.

— Неплохо выглядишь, — констатировал Амэ, нарушая тишину. Хозяйка убралась, и никто подслушивать не собирался.

— Зато тебя от шлюхи не отличишь, — грубый ответ, наполненный такой горечью, каковой Амэ еще не слышал от Кунимити. Макетаро запыхтел, готовый защищать честь сестры, но юноша сделал жест рукой, призывая к спокойствию. Свою честь он сам отстоит.

— Значит, мои старания не прошли даром.

Кунимити повернул голову. Сейчас у него были удивительные глаза: темно-карие, почти черные, и в них плескалась грусть, сожаление и тьма. Да, тьма… Именно это и придавало Имубэ такой отчаянно дикий взгляд отверженного.

— Зачем пришла?

Амэ кокетливо заулыбался и застенчиво захлопал ресницами.

— Почему ты меня так холодно встречаешь? Я, между прочим, через столько прошла, чтобы попасть к тебе!

Кунимити некоторое время серьезно смотрел на Амэ, а потом его глаза улыбнулись. И тьма в них вдруг стала рассеиваться, как уходит грозовая туча, пролившись ливнем.

— Спасибо, — одними губами прошептал он, и кокетливая улыбка Амэ преобразилась в лукавую. И на душе вдруг просветлело. Дарить радость одним своим присутствием так приятно!

— До Сарумэ дошла сенсационная новость, — принялся объяснять Амэ. — Мне нужно было убедиться обо всем из первых рук.

— А что за новость? — вмешался Макетаро.

— Вряд ли тебя это касается, братец, — ласково отозвался Амэ, а потом взглянул на другого своего родственника. — Почему бы тебе не отвезти домой Канске? Я вижу, ему пора оторваться от вашей безумной попойки.

— Но…

— Макетаро, — уже тверже.

— Я не могу оставить тебя наедине с Кунимити! — заупрямился он.

Амэ вздохнул. Имубэ несчастно взглянул на Макетаро.

— Послушай сестру. А со мной ей ничего не грозит, ты же знаешь.

Макетаро переводил взгляд с Амэ на Кунимити и обратно. Пока брат решался, Амэ обдумывал слова Имубэ. Значит, об отсутствии мужской силы у Кунимити его братья знали?

— Хорошо, — согласно кивнул тот. — Но я оставлю его дома и вернусь! А вы не смейте выходить отсюда!

— Будем ждать с нетерпением, — произнес Амэ, впечатленный энтузиазмом брата.

Они молчали, пока Макетаро будил Канске и выволакивал его из комнаты. После него на полу остались пустые графинчики из-под саке, раскатившиеся по углам и несколько пятен от пролитого спиртного. Кунимити сидел у стены и изображал мебель. Что странно, он был совершенно трезв. Хотя, Амэ с трудом мог припомнить случай, когда от выпитого Кунимити хмелел. В этом смысле он был монстром пьянства — сколько ни пей, ни в одном глазу.

— Давай поговорим, — произнес Амэ.

Кунимити пошевелился, издав какой-то звук, отдаленно напоминающий согласие. Молчали еще с минуту. Амэ не решался нарушать тишину, ведь знал, что Имубэ собирается с мыслями. Вскоре он сам обо всем расскажет.

Так и случилось.

— Я знал, что рано или поздно это произойдет, — нарушил тишину Кунимити, глядя перед собой невидящим взором. — Я пытался морально подготовиться, но куда там. Это все равно было ударом. И теперь, когда это произошло, я испытываю лишь злость. На ками. Да, на них. Ведь по сути, это они виноваты! Они лишили меня права наследования. Да только… только кого я хочу обмануть, скажи, Амэ? Твой брат ненавидит ками, наверное, за справедливость. За их желание сделать, как лучше. Но лучше — это для большинства. Ведь всегда найдутся те, кто пострадает от их действий.

Амэ молчал. Кунимити надо выговориться. И если он счел Амэ достойным доверия, это прекрасно. Юноша будет сидеть и слушать, а потом поддержит. Потому что Кунимити нуждался в этом.

— Но род Имубэ оказался в тупиковой ситуации. С одной стороны я — тот, кто не сможет оставить после себя наследников; с другой — моя мать, которая настолько вогнала под каблук отца, что тот без нее шагу ступить не может. И ее методы ведения дел погубят род. Я думал, что положу этому конец. Или хотя бы спасу от заразы сестру. Но поздно… мать постаралась. И тебя они попытаются в этой грязи испачкать! — он резко вскинул голову.

— О чем ты говоришь, Кунимити? — вопросил Амэ. — Про какую "грязь" и "заразу"?

— Ты не знаешь, — прошептал он, и отчего-то облегченно вздохнул. — Конечно, ты ничего не знаешь! Но скажи, если тебе пообещают вечную молодость и красоту, ты согласишься?

Амэ чувствовал в этом вопросе подвох. Быть может, он еще молод, и не так много повидал, но у него была прекрасная интуиция.

— А что потребуют взамен?

Кунимити удовлетворенно кивнул. Кажется, он ждал от Амэ именно этого вопроса, и не разочаровался, когда услышал.

— Знаешь ли ты, кто такой Сусаноо?

— Брат Священной Богини Аматэрасу. Тот, кто убил ее и создал йокаев, — озвучил Амэ всем известную истину. Он уже начинал недоумевать, ведь никак не мог взять в толк, к чему ему задают все эти странные вопросы!

— Верно. Так вот, тебя попросят душой и телом служить ему.

Последнее слово подхватила одна из теней и помчалась по стене. А потом вдруг установилась какая-то неестественная, звенящая тишина, потому что до Амэ вдруг начал доходить смысл сегодняшнего разговора мамы и Бенихиме. Все звуки разом стихли, а мир вдруг заволокло какой-то странной, неестественной дымкой.

Амако тоже была к тому причастна, о чем сейчас рассказывал Кунимити. Но отреклась, пытаясь его защитить.

— То есть они помогают йокаям убивать людей в обмен на молодость и красоту? — уточнил Амэ, ощущая, как к горлу подступает тошнота. Все его встречи с йокаями не вызывали к этим существам ничего, кроме отвращения.

— Как точно подобраны слова! — воскликнул Кунимити и сразу сник. Он потянулся за графинчиком с саке, но Амэ быстро подполз к нему и перехватил руку.

— Хватит, — произнес он, чувствуя дрожь во всем теле.

Акито рискует жизнью, чтобы защищать Поднебесную от йокаев, а Амако предала его! Да как она посмела!

Рука Кунимити разжалась, уронила на пол давно пустой графинчик из-под выпивки.

— Возможно, все не так ужасно, как ты рисуешь, — произнес Амэ. Все же он не мог поверить, что женщины знатных родов пошли на предательство. Ведь это немыслимо! А Кунимити может ошибаться.

В любом случае, придется проверить.

Кунимити не обратил внимания на слова Амэ. Он порывисто схватил его за плечи и встряхнул. Юноша удивленно распахнул глаза, обескураженный таким поворотом событий.

— Пообещай мне! — потребовал он. — Пообещай, что чтобы ни случилось, ты не присоединишься к ним! Клянись жизнью Акито!

Амэ смотрел в лицо бывшему наследному принцу, отлично понимая его отчаяние. Кунимити буквально раздирало на части от бессилия, от невозможности ничего сделать. Он хочет спасти свой клан, но не знает, как это сделать!

— Клянусь, — произнес Амэ.

Кунимити вдруг затих и отстранился. Небрежно поправил рукав, сползший вниз, но Амэ знал, что это ненадолго — когда узел плохо завязан, плечо все равно оголится.

— Акито, — грустно произнес Имубэ. — Он — твоя самая большая слабость.

Амэ кивнул. К чему отрицать? Кунимити тяжело вздохнул, и отпустил Амэ. Он все ждал, что юноша воспользуется моментом и отодвинется, но Амэ продолжал сидеть в той же позе и внимательно смотрел на друга. От него разило перегаром, но если не обращать внимания, то под этим запахом угадывался другой, сладковатый, смутно знакомый. Он странно щекотал ноздри Амэ, и будил в нем нечто глубоко внутри, доселе крепко спящее…

— Я выгляжу жалко, да? — взгляд Амэ Кунимити истолковал по-своему.

— Отнюдь. Ты кажешься потерянным, — с легкой приободряющей улыбкой на губах ответил Амэ и накрыл руку Имубэ своей ладонью.

— Так и есть, — усмехнулся он.

— Понимаю, — Амэ прикрыл глаза.

— Неужели? — вдруг дернулся Имубэ, вырывая свою руку из пальцев Амэ. — Но я рад, что тебе никогда не придется пережить то, что переживаю я.

Юноша чуть отодвинулся, смекнув, что его близость сейчас только усугубляет положение. Разговор их был сложным, ошеломляющим, Амэ чувствовал как усталость подбирается к нему, но мысленно сжимал зубы и приказывал себе держаться, а не развернуться и не уйти из этой грязной и вонючей комнаты, из этого отвратительного борделя, где воздух пропитан табачным дымом и похотью. Еще не на все вопросы есть ответы. Да и Кунимити в таком состоянии, что его невозможно оставить.

— Расскажешь, почему тебя лишили права наследования? — мягко спросил Амэ.

— Это… слишком личное. Тебе незачем знать.

Закрывается, йокай его побери! Нельзя ему этого позволить! Если сейчас упустить момент, то потом и вовсе от него нельзя будет ничего добиться. Амэ мысленно посочувствовал Кунимити, ведь он собирался выудить из него всю необходимую информацию любым путем.

— Я понимаю, — кивнул юноша. — Учитывая, какие слухи здесь о тебе ходят, и твое заявление о том, что ты не сможешь продолжить род… Знаешь, можно ведь попробовать показаться врачам. Я не думаю, что все так плохо…

— Это не лечится! — почти закричал Кунимити, возмущенный тем, что Амэ все же лезет не в свое дело.

— Ты уверен?

— Это не болезнь.

Ага.

— Что же тогда?

Кунимити сломался. Он уронил голову, прикрываясь волосами, будто пытаясь защититься. Амэ осторожно коснулся его плеча, давая понять, что врагов здесь нет, и бояться ему нечего.

— Я проклят… — прошептал он. — Имубэ прокляли много веков назад на вымирание. Но ками удалось частично снять проклятие, но раз в несколько поколений все же рождается человек, который не может иметь детей. Мне не повезло.

Мало того, что женщины Имубэ служат йокаям, так этот клан еще и несет на себе проклятие импотенции. Весело, нечего сказать.

Кунимити поднял голову и взглянул на Амэ.

— Прости.

— За что ты извиняешься?

— Я бы хотел, чтобы все было по-другому. Чтобы я оставался наследным принцем и чтобы не рождался проклятым, тогда бы я официально попросил твоей руки.

"И тебя бы отшили, как и всех желающих", — подумал Амэ с мрачным весельем.

— Такая завидная партия упущена! — усмехнулся юноша. Это заставило улыбнуться Кунимити. — Я этого не переживу, и теперь никогда не выйду замуж!

Имубэ вскинул голову, внимательно всматриваясь в смеющиеся глаза Амэ. Странно, но ему почему-то было совсем не весело. Это озадачивало.

— Тебе не нужно идти на поводу своего брата, — вдруг выдал Кунимити.

— Что-что? — не понял Амэ.

— Это ведь Акито запрещает тебе выходить замуж?

Если бы причина была только в этом…

— Что навело тебя на такую мысль? — подозрительно сощурившись. Юноша уже давно понял, что сегодня вечер откровений, и мысленно приказал себе ничему не удивляться. Потому что дальше — просто некуда. Весь лимит удивления он давно исчерпал.

— Он и навел, — ответил Кунимити с усмешкой. — Он ведь "поговорил" со мной. Сказал, что если я попробую свататься к тебе, то убьет меня.

Амэ вздохнул, закатив глаза. Он ожидал от неугомонного брата чего-то в этом духе. Особенно, если учесть, какие у них с Кунимити отношения.

— Амэ, конечно, это не мое дело, но все, что происходит между вами, нездорово.

Еще как нездорово, — хотелось согласиться юноше. А потом наплевать на все и рассказать этому несчастному, почему ему не судьба стать чьей-то женой. А потом уверить Кунимити, что не один он такой бедный, и ему тоже счастья с девушками не видать.

Амэ вдруг задумался о том, что между ним и Имубэ есть что-то общее. Они похожи, ведь один проклят, а другой имеет "дурную" наследственность, которая проявилась в самый неподходящий момент. Юноша мысленно себя окрестил самым "везучим" из всех Сарумэ.

— Я знаю, — наконец ответил Амэ.

— А как его любишь ты? Как брата?

Ну вот, градом посыпались вопросы, о которых Амэ даже думать не хотелось, а не то что отвечать!

— Не твое это дело, Кунимити, — голос Амэ неожиданно приобрел несвойственную ему жесткость.

Имубэ открыл рот, чтобы выразить свое возмущение — он рассказал Амэ о своем проклятии, и ждал, что с ним тоже поделятся секретом; но юноша, заслышав шаги хозяйки в коридоре, бросился на колени к Кунимити и одним быстрым движением развязал узел на своем поясе-оби. Ошеломленный таким поворотом событий Имубэ забыл, как дышать.

Амэ давно раскусил эту старую перечницу и понял, что предупреждать о своем появлении она не станет — надо же застать их врасплох, чтобы посмотреть, чем заняты главный импотент борделя и прекрасная куртизанка Императора. Так и случилось. Хозяйка распахнула фусума и застыла на пороге, глядя на них двоих. Амэ, хитрец, успел не только переползти на колени к Кунимити, но и так склониться над шеей своего "любовника", что создавалось впечатление, будто он покрывает ее поцелуями.

— Вы что-то хотели? — недовольно спросил Амэ, как бы нехотя отрываясь от шеи Кунимити.

— Сливовое вино, — нашлась женщина. — Вы просили…

Ах да, точно. Было такое. Надо было придумать что-нибудь другое, тогда бы сейчас этой вешалки здесь не было.

— Да-а-а, — протянул Амэ чувственно. — Я и позабыла уже о моей просьбе…

Он немного отстранился от Кунимити и провел пальцами по его шее вниз, к распахнутому вороту, спрятал ладошку в складках одежды. Под чувствительными подушечками пальцев кожа Имубэ покрывалась мурашками.

— Позабудешь тут, — хмыкнула хозяйка. — Я оставлю его здесь. Развлекайтесь.

— М-да… — промурлыкал Амэ, стягивая с плеч Кунимити кимоно. Мужчина дышал тяжело и смотрел на Амэ безумным, диким взглядом. Чего это он разволновался так?

Женщина, поняв, что здесь она явно лишняя, отправилась восвояси. За дверью послышалось разочарованное шарканье ног, а потом отборный мат — видно, опять попался под руку какой-нибудь безнадежный пьяница.

— Амэ, слезь, — задыхаясь, проговорил Кунимити.

Но юношу забавляла ситуация, да и природная вредность не давала подчиниться и сделать так, как просят. Она требовала сатисфакции за то, что Имубэ посмел быть занозой в мягком месте, когда приезжал братик.

— Нервничаешь, милый? — разве можно упустить такой прекрасный шанс поиздеваться?

— Йокай! — выругался Кунимити, грубо сталкивая Амэ на пол. — У тебя что совсем с головой плохо?!

Юноша был озадачен подобной реакцией. От Имубэ ожидалось нечто совершенно иное. Амэ некоторое время раздумывал: обижаться ему на такое поведение или не стоит. Выбрал второй вариант — все-таки юноша был сам виноват, спровоцировал.

— А проклятье? — несмело спросил Амэ.

Кунимити кое-как справился с дыханием и закатил глаза.

— И поэтому меня можно дразнить, да? — обиженно пропыхтел он.

Амэ пожал плечами и принялся приводить себя в порядок. Он делал вид, что полностью поглощен этим занятием. Было немного стыдно, что странно — юноше казалось, что природа просто не наградила его этом видом эмоции, ан нет.

— Я же не железный. И ты отлично знаешь, какие чувства я к тебе питаю! — укоризненно добавил Кунимити.

Да, плохо все вышло. А все потому, что с чувством меры у Амэ всегда были проблемы, он не всегда знал, когда можно остановиться.

— Прости, — это все, что мог сейчас сказать юноша. Глаз он не поднимал, ведь стыд никуда не делся. — Мне в голову не пришло…

— Дорогая, мужской силы я не потерял, уверяю тебя. Мне просто нельзя спать с женщинами.

Это прозвучало так знакомо, что Амэ вдруг вскинул голову и уставился на Кунимити. В голове что-то щелкнуло и где-то в глубине зародилось подозрение. Амэ хмурился так старательно, что у него вскоре заболело лицо. Слишком много совпадений, чтобы поверить в их случайность. Но, Священная Богиня, пусть все подозрения окажутся напрасными, пусть…

Нужно было проверить все. Здесь и сейчас. У Кунимити от удивления отвисла челюсть, когда Амэ вдруг пополз к нему со странной решимостью на лице. Его немного испугало то, что глаза Сарумэ не горели обычным лукавством, в них не было и намека ни на веселье, ни на заигрывание — только убийственная серьезность, будто Амэ сейчас, по меньшей мере, решает судьбу мира. Юноша мягко, но настойчиво повалил Кунимити на татами, нависая над ним, точно доктор над своим пациентом во время операции. Имубэ не сопротивлялся, он лихорадочно соображал, какая муха укусила Амэ.

Амэ схватился за узел на поясе Кунимити, резко дернул, заставляя поддаться, взвиться змеей и, развязавшись, бессильно упасть на пол. Юноша почти грубо распахнул кимоно, и впился взглядом в обнаженную грудь Имубэ. Если Амэ и испытал облегчение, не увидев повязок, то ненадолго, потому что то, что он искал, там было. Четыре длинных чуть красноватых шрама, будто оставленных чьей-то когтистой лапой. Они почти зажили.

— Амэ… — ошеломленно прошептал Кунимити. Он сейчас выглядел таким уязвимым и смертельно обиженным — он не хотел обнажаться перед Амэ, он не хотел, чтобы видели его уродливые шрамы.

Сам же Амэ испытывал злость на Имубэ. Как можно быть таким безответственным?

Юноша отстранился, и Кунимити сразу поднялся, пытаясь закутаться в кимоно, спрятать свое уродство от глаз Амэ. Уродство. Конечно, он считал свои шрамы уродством! Напоминание о том, что они не могут жить, как обычные люди, что им нужно постоянно контролировать себя — в этом Амэ слишком хорошо понимал Кунимити.

— Они почти зажили, — произнес Амэ холодно. — Завтра-послезавтра эта напасть появится снова, а ты сидишь здесь! Или ты хочешь напугать народ видом своей крови, разлитой по комнате?

Таких больших и удивленных глаз Амэ не видел еще никогда.

— Ты знаешь?… — непослушными губами прошептал Кунимити.

Сказать ему? Что означает это "проклятие". Или пусть поживет без этого знания? Так ему будет лучше и легче. Наверное.

— Мне попадалось пару свитков на эту тему, — соврал Амэ. Ложь далась легко, ведь Амэ привык лгать всем, без исключения. — Кто бы мог подумать, что увижу это в живую.

— А, понятно, — резко сник Кунимити. Похоже, он решил вернуться в свою депрессию, которой предавался до прихода Амэ.

— Поехали в Сарумэ, если не хочешь возвращаться домой.

А уж дома Амэ приведет этого олуха в чувства и вправит мозги. Кунимити из тех людей, кого пинками надо избавлять от депрессии, а значит — он получит это, по высшему разряду!

* * *

— Зачем ты сюда его притащила? — шепотом, в тайне от Кунимити, спросил Макетаро. Амэ нахмурился. Не понравился ему этот вопрос, дурным от него повеяло.

— Нужно было оставить его в том борделе? — юноша сложил руки на груди, приподняв бровь. Он пристально смотрел в лицо брата, надеясь на то, что он ошибся, и на самом деле все совсем не так.

— Он не нужен здесь, — заявил Макетаро, и вероятность того, что Амэ обманулся, таяла буквально на глазах, с каждым неосторожно оброненным словом брата.

Не нужен здесь… Юноша украдкой вздохнул и покосился на Кунимити, который сидел на веранде и отстраненно махал ногами с таким видом, будто нет ничего важнее, чем это. Казалось, он полностью поглощен своим занятием, только взгляд его почему-то расфокусирован, смотрит толи на сад камней, толи на высокую ограду особняка. Он выглядел, действительно, ненужным и потерянным, и Амэ вдруг стало казаться, что он на улице подобрал бездомного пса и привел домой.

— Почему? — спросил Амэ, уже зная, что услышит.

— Маме это не понравится, — у Макетаро, впрочем, как и у Канске был всего один ответ на все вопросы. Прикрываться юбками матери, говорить, что они о ней заботятся, и стараются не злить, было слишком удобно. И причина была такой благородной — мы ее уважаем и не хотим расстраивать. Но это внешне. А на самом деле таким образом братья прикрывали собственную трусость и нежелание нести за что-то ответственность.

У Сарумэ Амако четверо детей, и все они так непохожи друг на друга…

— Он — Имубэ и ваш с Канске друг, — возразил Амэ. Нет, продолжать тему матери он был сейчас не намерен.

— Он больше не наследник рода.

— И теперь не стоит вашего внимания? — продолжил за него Амэ.

Глаза Макетаро вспыхнули возмущением, фальшиво праведным. Нет, братец плохой актер, и лгать не умеет совершенно. Слова Амэ попали точно в цель, и поэтому вызвали такую реакцию.

— Да как ты можешь так думать?! — шепот был громким, резал слух. Макетаро совершенно не умел контролировать собственный голос, поэтому он едва не срывался на визг. — Это мама, понимаешь? Я о ней забочусь!

Кунимити не пошевелился. Не слышит? Может быть. Но вряд ли не понимает, что происходит.

— Ни слова об Амако! — Амэ сделал жест рукой, кончик широкого рукава взлетел, прошелся по груди брата. — Ты понял меня?

Макетаро хлопал глазами. Он никогда не выдерживал прямого давления. Избалованный мальчишка! Ему и Канске все позволялось, их никто и никогда не наказывал, ведь внимание матери всегда было сосредоточено на Амэ. "Она же моя дочь", — объясняла Амако. К тому же у "дочери" был секрет, который нужно хранить; "дочь" нужно воспитать, как положено. А Канске и Макетаро почти никто не занимался, вот и выросло, не пойми что.

— Да, — наконец произнес брат. Струсил, отступил, ведь знает, что Амэ продолжит давить.

— И чтобы здесь ни делал Кунимити, это не твое дело. Уяснил?

Макетаро очень хотелось возразить — Амэ видел по глазам, но это было выше его сил.

— Если маме станет плохо…

— Это тоже не твое дело! — оборвал его Амэ, и легко подтолкнул к выходу. — Уходи. Ты здесь не нужен.

— Будут неприятности, вот увидишь… — Макетаро ворчал, уходя. От бессилия.

Амэ скривился. Некоторые стороны характера брата его невероятно раздражали. Но больше всего раздражала его слабость и неспособность в одиночку справиться с проблемами.

Когда фусума задвинулись, Амэ обернулся и посмотрел на Кунимити. Тот, почувствовав его взгляд, чуть склонил голову на бок и произнес:

— В этом мире нет ничего настоящего.

Амэ мелкими шагами приблизился в Имубэ и опустился на нагретый солнцем деревянный пол веранды. Душно. Близился вечер, и жара стала спадать. Скоро запоют цикады.

— Макетаро и не такое может выкинуть, — пожал плечами Амэ.

— Я не только о нем, — лицо Кунимити закрывали мелкие, неаккуратные и распушившиеся пряди. Из-за них Амэ никак не мог рассмотреть выражение глаз Имубэ. Хотя, юноша не был уверен, хотел ли он этого на самом деле.

— Я знаю, — вздохнул Амэ, вытягивая ноги. Он чувствовал усталость. Как будто долго сидел в одной позе, и теперь затекло тело. Таким удовольствием было сейчас потянуться! — Хочешь чаю?

Кунимити покачал головой и вновь уставился перед собой. Амэ, наблюдая за этим, не мог не хмуриться. Чувство беспомощности росло, а Имубэ погружался в отчаяние все глубже. И самое досадное, что Амэ просто не знал, что ему делать, как помочь. Мало просто поддерживать, мало быть рядом сейчас. Кунимити потерял цель в жизни, он сдался… Минуточку! Он сдался? Вот оно!

Амэ лег на веранду, закинув руку за голову, чтобы не помять прическу. Его взгляд прошелся по потолку из плотно составленных досок, по краешку красной черепицы, любопытно заглядывающей внутрь веранды.

— Кунимити, ты тряпка, — бросил Амэ таким тоном, будто это уже давно известный и устоявшийся факт.

Имубэ в ответ только повернулся и удивленно посмотрел на лежащего Амэ. Взлохмаченная челка мешала, поэтому пришлось ее быстро откинуть в сторону и уставиться на обидчика обвиняющим взглядом — и ты тоже не понимаешь глубины моего горя.

Определенно, Амэ не понимал. Не понимал желания Кунимити сидеть себе спокойно и жалеть себя — я такой несчастный, всеми отвергнутый, даже напиться нормально не могу. Тьфу!

— Тряпка, — припечатал Амэ для пущего эффекта. — Об тебя только ноги вытирать.

Он посмотрел на Кунимити искоса, даже не потрудившись повернуть головы. Тот хмурился, и выглядел так, будто его только что окончательно и бесповоротно предал весь мир. Ведет себя, как ребенок. Конечно, Амэ понимал, что Кунимити сейчас тяжело, но сидеть вот так и распускать нюни, — нет, это неправильно!

— Скажи еще, что в моих словах нет правды, — с усмешкой на губах.

Амэ сел и тряхнул головой. Переливчато зазвенели шпильки-маваси и затихли. Было слышно, как по дому бродят слуги, как Макетаро что-то рассказывает пьяному Канске, а тот в ответ мычит. Высокий голос Амако слышался из дальних покоев. Мама проснулась и теперь энергична, хочет поменять интерьер в одной из комнат для гостей.

Обычный день в их особняке. Ничего нового, все по-старому. Кроме, одной комнаты, в которой тишина, казалось, была густой, осязаемой и неприятной. В ней находился Амэ. В ней находился бывший наследник рода Имубэ.

— Я не знаю, что мне делать, — признался Кунимити. Было видно, что слова ему давались нелегко. Только в Амэ не было жалости. Он не собирался ни потакать, ни поддерживать. За этим идите к кому-нибудь другому.

— А что ты делал до этого? — беспощадно.

Кунимити хотел ответить и открыл рот, но, внезапно осознав, что и тогда, когда он был наследником, он ничего не делал, и закрыл его. Сарумэ только вздохнул. Кунимити — это Кунимити. Это как окончательный диагноз: с ним не поспоришь.

— Я больше не смогу сопротивляться матери, — сообщил он. — К тому же, она заручилась поддержкой сестры. Отец давно в дела рода не вмешивается, поэтому…

— Ты пьянствуешь третий день и строишь из себя несчастного и отверженного? — не думал же Кунимити, что Амэ проникнется его положением, а потом они обнимутся и будут рыдать друг у друга на плечах? — Ты не казался таким слабаком раньше. Ты не боялся противостоять Акито, хотя он Аши, и имеет больше прав в Имубэ, чем наследный принц. И куда теперь делась твоя храбрость?

Кунимити вздохнул и отвернулся.

— Акито было интересно дразнить. Он хоть и опасен, но не кусается, пока его реально не заденешь. Это другое.

Амэ сощурился. Неужели, Кунимити и вправду так думал о братике? Не осознавал, что дразнит тигра, что тигр этот может в любой момент сорваться, и тогда мало никому не покажется. Он, правда, так думал? Он настолько глуп?

— Значит, это было моей ошибкой — думать по-другому, — произнес Амэ и многозначительно замолчал. Пусть Кунимити поразмыслит над этим. Он умный мальчик, когда не ленится, а использует свои мозги по прямому назначению.

Имубэ ничего не ответил. Отвернулся. Сделал вид, что его занимает сад камней, причудливо вьющиеся деревянные дорожки, редкие клочки зелени и пышные летние хризантемы, но никак не слова Амэ. Сам же юноша недовольно скривился — суждения Кунимити его начали раздражать, и неподатливость Имубэ тоже способствовала дурному расположению духа, и принялся чопорно поправлять широкие рукава кимоно, будто они помялись, будто на них есть какие-то складки, оскверняющие вид Амэ. Хотя, вид — это сейчас совсем не то, что волновало Сарумэ. Ему просто нужно было занять руки чем-нибудь. Как вдруг…

…Амэ знал это чувство с детства. Буквально за мгновение до зеленой вспышки портала, его сердце замирало, а потом глухо ударяло по ребрам. Юноша вскинул голову в чистое голубое небо, щурясь от вечернего солнца. Редкие облака бродили по небосводу, и будто расступаясь как раз над их головами. Спутник в небе мигнул вначале еле заметным зеленым глазом, потом красным, заканчивая навигацию, и почти сразу выпустил густой и яркий луч. Луч этот был таким быстрым, что казался вспышкой. Амэ невольно зажмурился — его организм хорошо запомнил то, что от нескольких вспышек подряд болят глаза.

— Портал… — выдохнул Имубэ.

И Амэ подорвался, приподнимая полы кимоно, и все равно от спешки едва не путаясь в подоле, помчался вперед. Нет, Акито он не ждал, Хорхе доходчиво объяснил, чем занимается его братец весь этот месяц и следующий включительно, но могла придти почта.

— Амэ, подожди! — окликнул его Кунимити, но юноша не остановился, он даже не сбавил темпа.

— Сиди здесь, — бросил Амэ, и тон его не терпел возражений. А если не послушаешься — пеняй на себя, пощады не будет. — Я скоро вернусь.

И вперед — короткой дорогой: по энгаве, внутрь, раздвинув несколько фусума, пройти коридором слуг, чтобы быстрей добраться до нужного места.

"Добрый день… я посланник…" — голос нужной тени был тихим, едва различимым. К тому же, как назло, откуда-то из конюшни забежала шальная тень, и теперь дико ржала. Амэ скривился от досады и сжал кулаки. Ноги быстро шлепали по деревянному полу, звук шагов гулко отдавался от тонких бумажных стен. Или это у Амэ уже были галлюцинации?

"Мы вам очень благодарны… — голос Амако, высокий, хорошо поставленный. — Может, вы голодны?… Откуда вы прибыли? Из Накатоми?…"

Амэ удивленно остановился. Накатоми?… Тогда точно письмо от Акито. Наверное, курьер относил послание сначала в Накатоми, а потом прибыл в Сарумэ.

"У меня личное послание для госпожи Сарумэ Амэ…"

Амэ вновь поспешил вперед — в небольшую, но уютную комнату. Там Амако очень нравилось принимать гостей. Личное послание…

"Простите, госпожа, но я отдам его только в руки вашей дочери…"

Правильно, все правильно. Нечего Амако читать их личную с Акито переписку. И хотя там не было ничего особенного, Амэ нравилось, когда его разговоры никто не слышал, а письма никто не читал. Все-таки личное. Касающееся, только их двоих.

— Прошу прощения. Я могу войти? — Амэ присел на колени у двери в ожидании ответа.

— Конечно, моя дорогая, — отозвалась Амако, немного помедлив.

Амэ отодвинул фусума и зашел в комнату. В ней за низким столиком, эффектно раскинув свободные одежды по татами, сидела Амако. Она наградила Амэ сверкающим синим взглядом и произнесла:

— Я же говорила, что она скоро подойдет, — и вежливо улыбнулась курьеру.

Курьером был мужчина средних лет, тонкокостный, маленький. Волосы его были довольно коротко пострижены, у висков и на макушке редкими прядями серебрилась седина. А на носу сидели квадратные очки. Амэ подумал, что, верно, это средство какой-то защиты от излучения спутника, ведь все курьеры носили очки.

— Извините за вторжение, — произнес Амэ, задвигая за собой фусума.

На насыщенно синей форме Воинов-Теней Аши мон Хатимана на спине был вышит черным. И как ни странно, сразу бросался в глаза. Хотя, нет, форму Аши узнавали все и сразу, даже малые дети. Ведь Воины-Тени и Ками — это те, в руках которых была сосредоточена истинная власть над Поднебесной. И знать, и императорские династии были обычной пылью и небылью по сравнению с ними. Студент Аши имел власти больше, чем наследник рода…

— Рад с вами познакомиться, госпожа, — курьер поклонился, вежливо улыбаясь. Амэ почтил его наклоном головы и переместился ближе к матери. — У меня дело к принцессе рода Сарумэ Амако и ее дочери Сарумэ Амэ. Распоряжение — передать свитки лично в руки.

Главное отличие Воинов Аши от их курьеров в том, что вторым запрещено носить мечи. Вместо них на поясе висят кожаные сумки, небольшие, но довольно вместительные. У курьеров тоже есть браслеты, по которым они связываются со спутником, но перемещения строго ограничены.

— Ничего не имею против, — Амако пожала плечами как можно равнодушнее. Хотя Амэ чувствовал, что она злилась — этот наглец, сидящий перед ней, не уступил, не отдал все свитки ей. Амэ мысленно усмехнулся. Конечно, это их семейная черта — что у него, что у Акито, что у мамы. Они очень не любят, когда им не подчиняются… Когда что-то идет не так, как им хочется.

Свитков оказалось три. Два с печатями Академии Аши и одна с моном Накатоми. Глаза Амэ подозрительно сощурились, любопытство вскипело в крови. Послание для Сарумэ от Накатоми? Невиданное явление. Последний раз это происходило лет так сто назад, когда Накатоми, возмущенные аппетитами Имубэ на их землю, объявили войну. А так как Имубэ всегда были тесно связаны с Сарумэ, то досталось и Сарумэ…

Амэ неплохо знал историю своего рода, ему нравилось читать старинные пыльные свитки в особняке у дедушки — главы рода Сарумэ. И свиток Накатоми сейчас настораживал, хотя Амэ понимал, что если случится нечто архиважное, вряд ли почту пришлют наследной принцессе, ее отправят сразу главе рода.

Курьер протянул один свиток Амэ и два Амако. Мать взяла их, поблагодарив мужчину кивком, и взломала сургучную печать. Тихий треск, шелест разворачиваемой бумаги… Амэ посмотрел в лицо матери и заметил, как резко вспыхнул в глазах нехороший огонь, как Амако поджала губы — злилась, конечно, злилась. Амэ взял свой свиток и распечатал его. Всего несколько строчек, состоящих из почти идеальных, похожих на причудливых жуков, иероглифов, заставили юношу судорожно вздохнуть и отложить свиток в сторону. А потом снова посмотреть на мать и заметить, как тревожная складочка между бровей становится глубже.

"Отказ не принимается. Все объясню позже. Акито", — казалось, что юноша слышит голос брата, и тон такой, что возражения недопустимы. Загудела голова, и внезапно захотелось тряхнуть ей или помассировать виски — может, поможет. Амэ ощутил тревогу. Она медленно клубилась где-то в области живота и поднималась к горлу, медленная, тягучая, жаркая и нервная. Амэ слишком хорошо знал своего брата. Знал, на что он способен. Но что он натворил на этот раз?

Амако закончила читать свиток и отложила его в строну с таким видом, будто он был испачкан. Потянулась за другим, быстро пробежала его глазами и… Ее рука дрогнула, и синие глаза потемнели от гнева, стали почти черными.

— Да как он смеет?! — закричала она, швырнув свиток. Тот с глухим звуком ударился о перегородку-фусума и шлепнулся на пол. Стало тихо так, что Амэ мог различить шум собственной крови в ушах.

Амако совершенно бесцеремонно схватила свиток Амэ и заглянула в него. Снова бросила, едва не угодила в курьера, непривычного к вспышкам темперамента наследной принцессы. Мужчина успел уклониться, иначе бы точно в него попали.

— Сопляк! — зашипела Амако. — Да что он себе возомнил?!

Амэ вытянул шею и покосился свиток, который бросили на столе. Обзор был плохим, но, даже читая краем глаза, юноша смог понять, о чем идет речь. Род Накатоми просил руки Амэ.

Юноша вздохнул, опуская плечи, расслабляя спину. Без Акито здесь не обошлось. Вопрос только в том, почему ему припекло Амэ выдавать замуж за Накатоми? Сумасшествие какое-то.

— Такие вопросы решаю я! И только я! — Амако цедила слова сквозь зубы. — Сопляк!

Амэ проигнорировал слова матери. Она может несколько часов к ряду вести подобные монологи. И крушить все вокруг. А может и избить Амэ или служанку, если те вдруг попадутся под руку. Такова уж наследная принцесса рода Сарумэ.

Амако схватила со стола свиток и, подорвавшись, выскочила из комнаты. Амэ едва сдержался, чтобы не вздохнуть с облегчением. Хотя, он знал, что скоро из соседних покоев донесутся крики, и хорошо еще, если хрупкие перегородки из рисовой бумаги останутся целы. Хотя, Амако давно хотела сменить интерьер, вот и повод появится…

— Прошу прощения. У мамы сегодня трудный день, — извинился Амэ, устало понурив голову. Тонкие хрупкие плечики осунулись.

— Ничего. И не такое порой случается, — поспешил успокоить Амэ курьер. Юноша поднял глаза и слабо кивнул. Да, курьеры — люди бывалые, они всего навидались, но все равно было как-то неудобно, что посторонний стал свидетелем подобной сцены.

— Вам приказано доставить ответ? — мягко поинтересовался Амэ.

— Нет. Лишь проследить, что свитки попали в те руки.

Амэ кивнул и поднялся.

— В таком случае, пойдемте. Вы, наверное, устали с дороги. Я прикажу приготовить комнату для отдыха и ужин.

Амэ грациозно выплыл из комнаты, стараясь не показать дрожь коленках от накатившего ужаса. Амэ знал, что сейчас выглядит бледным, точно полотно.

— У меня еще несколько посланий, — курьер поклонился. — Мне нужно идти. Не подумайте, что я отказываюсь от вашего гостеприимства, я, в самом деле, спешу. И так много времени потерял…

Амэ только согласно кивнул. Амако в гневе впечатляет, особенно тех, кто не привык к этому зрелищу. Кажется, будто перед тобой йокай, и в комнате становится неожиданно душно и неуютно, хочется бежать и подальше.

— Как скажете, — Амэ проводил курьера до веранды и остановился, положив руки на изящные деревянные перила. — Еще раз спасибо за то, что доставили послание.

— Это моя работа, — курьер поклонился. — Всего доброго.

Амэ проводил его взглядом, чуть хмурясь. Тревожные думы не давали покоя. Что задумал Акито? А самое обидное, что не спросить никак.

"И почему я не умею пользоваться спутниками?" — Амэ задрал голову к небу. Эх, раздобыть бы где-нибудь браслет… Самым простым вариантом было умыкнуть его. Но у кого? И как им пользоваться?

От этих дум юношу отвлекла знакомая легкая поступь. Теней здесь не было, поэтому Амэ различил их слишком поздно. Впрочем, неважно. Он знал, кто приближается, по одному только звуку шагов, и даже не стал оборачиваться.

— Госпожа, я пришла сообщить, что вы можете сменить бинты. У вас сегодня раны открылись… Я подумала, что не мешало бы, и все приготовила…

Гладкое дерево под пальцами. Нагретое солнцем за день. Такое знакомое… И это успокаивает, уносит с собой ошметки нервного возбуждения, вызванного поведением Амако. Амэ тихо вздохнул, не спеша ответить своей служанке.

— Госпожа? — несколько неуверенных шагов, несмелое прикосновение к плечу.

— Я слышу тебя, Тайко, — отозвался Амэ, покосившись на маленькую нежную ручку служанки, застывшую в нескольких сантиметрах от его рукава. — Спасибо, что сообщила. Ты можешь идти, — он повернулся и с легкой нежной улыбкой заглянул в глаза девушки. — Я приду позже.

В ее глазах, глубоко внутри застыла боль. Тайко знала, что заболела из-за того, что была с Амэ, но никак не могла смириться с их расставанием. Мотылек. Который знает, что огонь его погубит, но все равно на него летит.

— Хорошо, госпожа… — руки, сложенные в замок, означающий покорность; низкий поклон. Амэ незаметно вздохнул. Это его ошибка. Он поддался слабости и решил открыться, а в итоге мучиться пришлось Тайко.

Журчит вода, и мерно постукивает бамбуковый журавлик. Быстрые и большие стрекозы кружат над прудом, окрашенным закатным солнцем. У Тайко шаги легкие, и теней нет, поэтому они быстро затихают в потоке других звуков. В другой части дома бушует Амако, ее крики слышны отчетливо, и затихать пока не собираются. Амэ качнул головой, и вновь запели шпильки-маваси в его прическе в унисон с хрустальными переливами песни ветра, повешенной на энгаве. Надо идти к Кунимити. А то еще, чего доброго, пойдет искать…

— Госпожа Амако сейчас не принимает по причине плохого самочувствия, — тонкие перегородки не могут ничего скрыть. Еще один посланник. Да что же это такое? Они пачками сегодня ходят что ли?

— Все в порядке, милая Хару, — Амэ раздвинул фусума и посмотрел на посланника. Одежда с монами Имубэ. Это интересно. — Я могу чем-то помочь?

— Госпожа Амэ… — Хару поклонилась. — Прошу прощения.

— Ничего, — Сарумэ мягко улыбнулся, прикрыв глаза. — Так что тут у нас?

— Я пришел за подтверждением, госпожа… — совсем еще юный посланец дома Имубэ краснел и отводил глаза от Амэ. По прикидкам Сарумэ посланник был примерно одного возраста с ним. Возможно, немного старше. Амэ всегда забавляли реакции парней на его персону. Напяль на себя бабские шмотки, улыбайся и говори, как женщина, и они уже растаяли, и твои.

— Подтверждение? — Амэ приподнял бровь, поигрывая веером, который выудил из широкого рукава. — Какое?

— Два дня назад… госпожа Имубэ Бенихиме присылала приглашение на праздник, посвященный госпоже Имубэ Каору… Подтверждение мы так и не получили. Госпожа Бенихиме просила меня сходить за ним…

И послала самого молодого и неопытного. Амэ хотелось рассмеяться. Вряд ли Бенихиме не знала о том, что мама особенно не любит молодых людей одного с Амэ возраста.

— Госпожа Имубэ Бенихиме сегодня приезжала к нам! — Хару вдруг насупилась, и голос ее стал строгим — решила, что их обмануть хотят. — Не думаю, что она не выяснила такой важный вопрос. Так что ты нас не проведешь! Зачем ты сюда явился?

Иногда паранойя Хару утомляла даже Амэ. Особенно, когда женщина начинала лезть туда, куда не стоит.

— Хару, помолчи, — приказал Амэ и прошел в комнату. Медленно опустился на пол, заботясь о том, чтобы накидка раскинулась рядом изящными складками. — Ты мешаешь мне разобраться в происходящем.

— Как скажете, госпожа, — почти пропыхтела женщина, и отошла в сторону, но наедине их не оставила. Ведь считала, что этот мальчик опасен для Амэ…

Теперь паренек неловко топтался у порога, не зная, куда себя деть. Амэ пристально смотрел на него.

— А когда состоится праздник? — веер раскрылся со щелчком. Легкий воздушный поток ударил в лицо, всколыхнул выбившиеся из прически тонкие пряди.

— Сегодня, госпожа. После заката.

— Вот как?

Амэ подумал о том, что все складывается как нельзя удачно. Для того чтобы узнать о секрете женщин знатных родов. Молодость и красота? Йокаи? Разве Амэ мог пройти мимо? Нет, конечно!

— Да, госпожа.

— Значит, тебе нужно подтверждение о том, что мы придем?

Посланник спешно закивал. На месте спокойно он устоять не мог, поэтому забавно переступал с ноги на ногу и мял пальцы. Амэ смотрел на него со снисхождением. Ему было немного жаль посланника. Видно, что подобное поручение он выполняет первый раз, и не привык общаться с господами. Впрочем, ему повезло. Хотя, юноша вряд ли это осознавал. Если бы он встретился с Амако, она бы его живьем съела, или приложила сверху чем-то тяжелым — сегодня она не в духе, потому такой поворот событий был наиболее вероятен.

— Да, госпожа.

— Тогда скажи, что мы придем.

Хару повернулась и уставилась на Амэ так, будто у него выросла вторая голова.

— Но госпожа Амако…

— …себя неважно чувствует, — закончил за нее Амэ, хитро прищурившись, губы тронула мягкая улыбка. — Знаю. Поэтому она останется дома, а на праздник меня проводит Макетаро. Хару, распорядись, чтобы мне приготовили кимоно. Нежно-розовое, с голубыми цветами. Тайко знает.

— Но… но…

Амэ сделал жест рукой, прерывая поток возражений.

— Меня не интересует твое мнение, Хару.

Служанка поджала губы и кивнула. Женщину стоит периодически осаждать, иначе со своими советами и мнением жить спокойно не даст.

— Послушай совета мудрой женщины, Амэ. Тебе нечего там делать, — раздался неожиданно голос Кунимити, и юноша, не слышавший приближения Имубэ, вздрогнул. Повернул голову и увидел бывшего наследного принца, остановившегося в дверном проеме. — Югио, ты выказываешь неуважение к госпоже Амэ. Разве стоя положено с ней разговаривать?

Амэ успел заметить, как у посланника расширились в испуге глаза, и он внезапно рухнул на пол извинениями и принялся энергично кланяться. Сарумэ смотрел на это равнодушно. Югио не нарушил этикет, и в определенных случаях слугам можно было стоять, когда сидит кто-то из их господ. Но Кунимити в традициях был более консервативен, нежели сам Амэ.

Сарумэ произнес что-то успокаивающее для Югио, ведь с таким рвением можно и лоб расшибить, а потом повернулся к Имубэ. Посмотрел на друга с вызовом.

— Кунимити, что ты здесь делаешь? — спросил он жестко.

— Пришел на твой голос, — пожал плечами Кунимити. — Мне не нравятся твои намерения…

Амэ покосился вначале на Хару, а потом на Югио, застывшего на полу.

— Ты вмешиваешься не в свое дело.

— Обещание, Амэ, помнишь? Не так давно ты дала мне его…

Сарумэ поднялся на ноги, в несколько медленных плавных шагов приблизился к другу.

— Не стоит напоминать. Все, что я хочу — это поздравить новую принцессу рода Имубэ. Не явиться на праздник, было бы невежливо, ты не находишь?

Кунимити боится, — внезапно понял юноша, глядя ему в глаза. Боится, что Амэ не сможет устоять, поддастся искушению.

— Мне это не нравится… — выдохнул он.

— Мне тоже, — отозвался Амэ, успокаивающе улыбнувшись. Снова ложь, но вряд ли Кунимити сможет это понять. Сарумэ умеет лгать. А на самом деле внутри Амэ уже кипит любопытство. Он должен знать, что происходит в доме Имубэ, и в чем замешана мама.

Амэ коснулся локтя Кунимити, кивнув на выход. Здесь делать больше нечего. К тому же, ни Хару, ни Югио не стоит слышать их разговоры. Меньше знают, меньше слухов ходит.

— Хару, — Амэ повернулся к служанке. — Ты поняла, что нужно сделать. Я скоро подойду. Югио, можете передать госпоже Бенихиме, что мы скоро подъедем. Всего доброго.

— Всего доброго! — Югио поклонился.

Амэ вышел в сад. Кунимити последовал за ним. По энгаве шли молча. Амэ немного злился, поэтому сильнее требуемого сжимал в руке сложенный веер. Кунимити… Да что он себе возомнил?

Ох!..

Рывок был неожиданным. Амэ только вскрикнул, когда рука Кунимити схватила его за плечо и швырнула к стене. Юноша ошеломленно распахнул глаза, а сердце ухнуло от испуга и провалилось куда-то в область живота. Амэ дернулся, хотел отступить, сбежать от Кунимити на безопасное расстояние, но ему помешали. Имубэ прижал его собой, и деваться стало некуда.

— С ума сошел? — возмущенно воскликнул Амэ. Ему очень не понравилось такое обращение. А самое главное, он не понимал, чем оно было вызвано, и поэтому боялся. Амэ боялся всех человеческих реакций, которых не мог объяснить. Эта фобия сформировалась под чутким руководством матери.

— Тени, Амэ. Их слышишь не только ты, — безумие. Великая Богиня, да Кунимити рехнулся!

— Отпусти… — юноша пытался оттолкнуть от себя Имубэ, упирался в него руками, но не мог. Слишком крепкой была его хватка. А за спиной — стена, и отступать, некуда. Дыхание стало неглубоким и частым, перед глазами все поплыло.

— Ты мне лжешь… Книга, да? О таинственных царапинах на груди. Книга?! — Имубэ почти кричал, а Амэ находился в том состоянии, что еще немного, еще мгновение, и он начнет звать на помощь.

Нельзя, — промелькнула в голове здравая мысль. — Нельзя. Будет скандал. И положение Кунимити еще сильнее пошатнется, а Амэ будет скомпрометирован. И Акито… Акито не простит. Ни за что не простит…

А руки тем временем зашарили по телу, потянули с плеч кимоно. И Амэ совсем запаниковал. Ладонь заткнула рот, и все что мог делать юноша — это просто мычать и мотать головой, пытаясь стряхнуть с себя руку. Пояс-оби ослаб, перестал давить. Развязался узел, и пояс упал на пол широкой лентой, а Кунимити чуть отстранился и распахнул кимоно.

Амэ задержал дыхание и зажмурился.

— Ты…

Хватка ослабла, а ноги не держали. Амэ, точно поломанная кукла, сполз вниз по стене. Одежда находилась в полном беспорядке, руки и ноги в ней путались. Прическа распалась. Волосы растрепались, шпильки упали на пол. Запах крови усилился. К бурым пятнам запекшейся уже крови добавился алый — раны открылись, пропитали бинты.

— Ты…

Кунимити отпрянул к резным деревянным перилам энгавы, схватился за них, боясь упасть. Он смотрел на Амэ с безмерным удивлением на лице. Будто его мир рухнул. Снова.

Амэ неловко дрожащей рукой попытался запахнуться, но не вышло. Ткань его одежды была придавлена его же весом.

— Не смотри на меня… — произнес Амэ.

Он слишком беспомощен сейчас. И жалок. Он растерян, он растрепан и некрасив. Он…

Ошеломленный Кунимити сорвался с места. Он убегал так стремительно, будто преступник, которого застукали. Мчался, не оглядываясь, прочь, слишком потрясенный и слишком обиженный, чтобы обращать на что-то внимание. Топот его ног отдавался грохотом в голове Амэ. Сарумэ тихо всхлипнул, пытаясь запахнуться в кимоно, чтобы не чувствовать себя обнаженным и беззащитным, укрыться за привычным плотным шелком одежды. Стоял тихий летний вечер. Солнце почти село, и запели первые цикады…

Продолжение следует…

____________________

В следующей главе:

Амэ положил веер на колени и медленно поднял голову. Он смотрел на нее, склонив голову на бок, внимательно, изучающе, стараясь осознать, кто перед ним.

— У вас красивое имя, госпожа Вивиан, — Амэ позволил себе приподнять уголки, немного иронично, с явным недоверием и вызовом. — Иностранное?

— Поднебесная — наш общий дом, Амэ, — чарующе улыбнулась она, и на ее щеках появились симпатичные ямочки. Сарумэ ощутил внезапное желание притянуть ее к себе и пылко поцеловать. Пришлось тряхнуть головой, чтобы прогнать непрошенные мысли.

— Вы не человек, — руки снова раскрыли веер, а губы ухмыльнулись. — И не ками.

— Так тебя интересует, кто я? — рассмеялась она звонко. — Ответ на твой вопрос очевиден, не находишь?

Амэ с трудом удержался, чтобы не поднять брови от удивления. Вивиан только что призналась, что она йокай, не боясь реакции Сарумэ. Или она просто знала, что он кричать об этом не станет?

Глава 5. Другая сторона

Амэ никогда не думал, что усомнится. Он уже видел йокаев, и не раз. И они именно такие, как о них говорили Аши и ками, но обстоятельства складываются таким образом, что юный Сарумэ задумывается над устройством мира. И все ли так справедливо? И действительно ли йокаи заслуживают смерти?

Она была прекрасна. Мягкая теплая кожа, пахнущая топленым молоком и горькой травой, длинные рыжие волосы, такие густые и такие мягкие. Они скользили по плечам, по спине, спадали на полные упругие груди. И она стонала, когда Амэ ее ласкал, прижималась доверчиво и жадно, ластилась, точно кошка, тихо урча. И когда глаза ее были закрыты, так легко было обмануться, подумать, что перед тобой человек, но никак не йокай. У нее пухлые податливые губы и отзывчивое тело, и то, как она понимала все желания Амэ с полувздоха, сводило с ума. И становилось неважно, кто она такая. Амэ слишком долго был один, не позволял себе прикоснуться ни к одной девушке. Но ведь она — йокай, а значит ему можно, правда?

Она находит ворот кимоно Амэ, и распахивает его, обнажая, грудь, туго перевязанную, и останавливается, смотрит, долго, пристально, задумчиво, но Сарумэ не видит ее взгляда и начинает волноваться. А что если она посчитает его уродливым? Что если испугается глубоких царапин на груди? Но все сомнения испаряются, когда ее тонкие пальчики проходятся по повязкам в какой-то странной, очень интимной ласке, и Амэ видит ее улыбку, дерзкую и исполненную торжества, но он слишком возбужден, чтобы испугаться. Чтобы испугаться, того, что она делает дальше. Как она разматывает повязку, как проводит губами по царапинам, собирая капельки крови из потрескавшихся ранок, а тело отзывается дрожью, и хочется большего, много большего.

— Вивиан… — произносит Амэ хрипло, и она поднимает на него глаза, глаза лисы-кицуне, желтые, с едва заметной зеленцой, а зрачки тонкие, хищные.

— Терпение, Амэ, все будет, — обещает она, и Сарумэ верит.

Он улыбается непрошеной мысли, пришедшей в голову. Несомненно, было хорошей идеей отправиться в Имубэ.

За два часа до этого

Сегодня особняк Имубэ освещен, как днем, и бесчисленные бумажные фонарики развешаны по всей улице, указывая путь к особняку, а массивные ворота, украшенные ромбами Имубэ (прим. автора — мон рода Имубэ в виде четырех ромбов, составленных в один большой ромб), широко распахнуты. Внутри, точно светлячки, в несколько рядов выстроились фонарики — красные и желтые, и это зрелище странно завораживало. Амэ любопытно выглядывал в окно, любовался освещением. С украшением двора постарались на славу. Помимо рядов фонарей, выстроившихся вдоль дороги, чтобы освещать путь новоприбывшим, маленькими светильниками-светлячками были украшены и деревья. В пруду плавали свечи. Сотни маленьких солнц освещали особняк, точно днем.

Сегодня в Имубэ собралось много народу. И представители древних родов, и знать, и даже чиновники пришли поздравить новую наследную принцессу. Амэ даже заметил Гентиро — сына губернатора и несостоявшегося жениха, и поспешил отлипнуть от окна: а вдруг заметит и решит поприветствовать.

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — Макетаро выглядел недовольным. Слишком он много и долго пил, ему хотелось опохмелиться и спать дома, но Амэ потащил его в Имубэ, не слушая никаких возражений.

— Макетаро, — Амэ повернулся к брату. — Я тебя не заставляю за мной ходить целый вечер. Можешь выпить и лечь спать в укромном уголке.

— Амэ! — брат был возмущен в лучших своих чувствах. — Как я могу тебя бросить?

Однако Амэ сегодня находился в плохом настроении. Произошедшее пару часов назад давало о себе знать слабой дрожью в коленках и дурным расположением духа.

— Ты будешь мешать… — произнес он, и вдруг понял, что это звучит подозрительно, наводит на мысль, что он что-то задумал. А с Макетаро станется полезть не в свое дело. — В женских разговорах…

К счастью, брата легко сбить с толку.

— Хочешь посплетничать? Или похвастаться тем, что Накатоми просят твоей руки?

Йокай подери! Об этом-то он как узнал? Рылся в документах мамы? Амэ знал о том, что Макетаро порой приходит в ее кабинет с "инспекцией", но не думал, что это происходит настолько часто.

— Не думаю, что мама на это согласится.

— Это выгодная партия.

Амэ скептически приподнял бровь, и посмотрел на Макетаро так, что тот внезапно понял: ему лучше заткнуться и оставить свое мнение при себе. Конечно, брат обиделся. У него порой просыпалось самомнение — ведь после смерти дедушки он станет наследным принцем, а если доказать сумасшествие Амако, то и главой рода. Эти перспективы кружили ему голову, и Амэ иногда опасался, как бы его братец не натворил глупостей. Например, помог дедушке почить. Или раньше времени оспорить право Амако на наследование рода. Дедушка хорошо знал, что его дочь психически нездорова, и не поменял наследника только потому, что его текущее положение дел устраивало.

— Мы приехали, — сообщил Макетаро и покинул экипаж.

Амэ вышел, опираясь на руку брата. Юноша не стал заморачиваться насчет прически и кимоно. Волосы он заплетать не стал, оставил распущенными, а неяркое одеяние делало Амэ хрупким, невинным и немного беспомощным. А еще уязвимым. Но юноша по этому поводу не огорчался — его внешность послужит делу. Когда ты кажешься молодой дурочкой, то оно и на руку — окружающие решат, что тебя легко запутать и не станут осторожничать.

— Пойдем, Макетаро, поздравим милую Каору, — Амэ взял брата под руку и двинулся к особняку.

Теней сегодня было много, безумно много — сбежались на неяркий свет фонариков. И галдели они буквально наперебой. Амэ скривился, думая о том, что скоро его голова будет раскалываться от обилия информации. И стоит не забывать себя контролировать, а то еще ляпнет что-нибудь не то, перепутав слова людей и теней.

Но до самой наследной принцессы добраться удалось не скоро. Знакомых встречалось много, и приходилось останавливаться, кланяться и здороваться, а потом объяснять, что Амако больна, Акито срочно вызвали в Академию, а Канске не здоровится — наверное, вирус какой-то подхватил, и мать тоже заразилась. Приходилось улыбаться и весело щебетать, отвечая на вопросы о будущей Церемонии, и хитро прикрывать глаза, когда его спрашивали о замужестве.

— Как мне надоели эти вопросы! — проворчал Макетаро. Амэ был полностью согласен. У него раскалывалась голова оттого, что всем приходилось говорить одно и то же. — И почему всех интересует твое замужество? Почему меня никто не спрашивает о том, когда моя свадьба?

Амэ лениво обмахнулся веером.

— Потому что давно всем известно, что ты женишься на девице из рода Кумэ. Хм… как же ее звать?

— Ну вот, — надулся Макетаро. — Она такая невзрачная и незаметная, что ее имени никто не запоминает.

Амэ заливисто рассмеялся. Все-таки его брат олух, каких еще поискать.

— Шучу-шучу, — юноша бросил насмешливый взгляд на Макетаро. — Я помню ее имя. Сиери. И она очень умная девушка, — а про себя добавил, — и характера у нее хватит, чтобы присмотреть за тобой.

А то чуть зазеваешься, и Макетаро уже во что-то влип. И хорошо еще, если без Канске…

— Это ты просто меня успокоить хочешь… — вновь заныл Макетаро.

— Говорю чистую правду! — уверил его Амэ. — О! Я, кажется, вижу Бенихиме! — воскликнул он и потянул за собой брата. Тот послушно поплелся за ним, вяло перебирая ногами. Амэ по пути к Имубэ ослепительно улыбался.

— И все же, не стоило нам приходить сюда… — продолжал ворчать Макетаро, но Амэ не обращал внимания.

В это время Бенихиме заметила Сарумэ, и помахала им рукой, приглашая к себе. Амэ кивнул и слегка замедлил шаг. Удивительно, насколько нерасторопен у него брат! Амэ мог бегать на шлепанцах-окобо, которые мало того, что на высокой платформе, у них еще и центр тяжести смещен, а Макетаро с устойчивыми гэта справиться не мог. Это так раздражало!

— Амэ, слушай, а ты знаешь ту рыжую красотку? — вдруг спросил брат.

— Какую? — юноша пер напролом, чтобы избежать встречи с очередными знакомыми.

— Вон ту. Да куда ты смотришь? Она стоит рядом с госпожой Имубэ!

— Не вижу ник… — юноша внезапно запнулся, потому что увидел ту, кто стояла неподалеку от Бенихиме. Невысокого роста, даже для женщины. Миниатюрная, точно фарфоровая статуэтка. С бледной, идеальной кожей, явно не знающей, что такое белила; и роскошными рыжими волосами, в которые вплели сверкающие драгоценности. Волосы были забраны в хвост белым жестким бантом.

Заметив взгляд Амэ, она повернулась, удостоила юношу беглым взглядом янтарных блестящих глаз и что-то сказала Бенихиме. Та кивнула и указала на Амэ с улыбкой.

— Прости, сестрица, ты прекрасна, но ей ты и в подметки не годишься! — произнес Макетаро, и его неуклюжесть куда-то делась. Брат даже шагу прибавил, и в его движениях появился какой-то намек на изящество. Все же гены Сарумэ на нем не совсем отдыхали, — понял Амэ.

— Умеешь ты делать комплименты, — прокомментировал юноша, но его никто не слушал. Все внимание брата было поглощено спутницей Бенихиме. Амэ на это даже не обиделся, его внимание тоже оказалось почти полностью ею захвачено. Насколько же она хороша!

— Добрый вечер, — произнес Макетаро, кланяясь. Амэ последовал его примеру.

На лице Бенихиме расцвела улыбка. Насыщенного красного цвета кимоно было одето так, что открывало плечи, высокую шею и позволяло любоваться другими достоинствами хозяйки. Например, пышной грудью. Амэ незаметно заглянул в вырез и отметил, что Бенихиме для своего возраста весьма неплохо сохранилась. Потом заглянул еще раз и пришел к выводу, то он бы не отказался все это дело не только созерцать, но и пощупать. Если верить Кунимити, то ее внешний вид — заслуга йокаев. Служить им в обмен на молодость и красоту… Может быть, это стоило того?

— Ох, моя дорогая! — Бенихиме взяла Амэ за руку и сжала. От нее пахло волнующими духами, а грудь оказалась слишком близко, только руку протяни… — Как жаль, что Амако приболела и не смогла придти! Ее здесь будет так не хватать!

— Мама тоже сожалеет, — ответил Амэ, сделав огорченную мину, — Но указаниям доктора лучше не перечить. До добра это не доводит…

— Конечно-конечно, — закивала хозяйка дома, и тонкие пряди, которые были специально оставлены, чтобы соблазнительно спадать на плечи, покачнулись. — Но мы рады, что вы с братом все же сумели придти! Макетаро! — она отпустила Амэ и подошла к брату. — Ты так возмужал с нашей последней встречи! Превратился в настоящего мужчину!

Макетаро от этих слов так возгордился, что едва грудь не выпятил. Вот придурок! И почему он так верит тому, что говорят люди?

— Шлявшись по кабакам и не так возмужаешь, — произнес Амэ себе под нос с некоторой долей скепсиса в голосе, и услышал задорный смех. Он повернулся и увидел, что рыжая спутница Бенихиме смеется, прикрыв рот ладошкой. И глаза ее смотрят на Амэ и насмешливо блестят.

Ее смех привлек внимание не только Амэ, но и остальных. Бенихиме повернулась и посмотрела на нее.

— Прошу прощения, моя госпожа, — женщина легко поклонилась. Амэ был несколько удивлен подобным обращением, но виду не подал. Его все больше интриговала эта девушка. — Сейчас я вас представлю, — Бенихиме повернулась к Амэ с Макетаро. — Это Вивиан.

Амэ невольно нахмурился.

— Вивиан? — лицо Макетаро расплылось в блаженной улыбке, и он низко поклонился, не растеряв при этом галантности. — Я Сарумэ Макетаро. Моя сестра Сарумэ Амэ. А вы из какого рода?

Повисла неловкая пауза. Улыбка на лице Бенихиме внезапно увяла.

— Просто Вивиан, — ответила девушка. — Этого достаточно.

Амэ напрягся. Значит "просто Вивиан". Без названия рода. И имя это явно иностранного происхождения — ясно по звучанию. Амэ знал только одних существ, которые носили такие странные имена… И эта речь, мягкая, плавная… и само имя было произнесено странно, без учета речевых особенностей языка Поднебесной. Так же легко и просто, как когда-то Хорхе произнес имя "Рихард"…

— Желаете сохранить свою личность в тайне? — понимающе улыбнулся Макетаро. — Госпожа Вивиан. Красивое имя.

И почему природа дала Макетаро так мало мозгов?

— Спасибо, — кокетливо улыбнулась Вивиан.

— Приятно познакомиться, — поклонился Амэ, со щелчком сложив веер.

Она его интриговала. По виду человек, но судя по имени — нет. Значит, ками? Или, быть может, зная скандальную репутацию Имубэ — йокай?

— Мне тоже, госпожа Сарумэ Амэ, — вроде вежливо на первый взгляд. Поклон, четко выверенный, предельно вежливый. И взгляд, брошенный украдкой. В нем — вызов.

— Прости, моя дорогая, что тебя не встречает моя Каору лично. Прибыл посланник Императора с поздравлениями, она сейчас с ним, — Бенихиме обворожительно улыбнулась, но Амэ вновь почудилось в ее улыбке что-то хищное. На него смотрели, как на птичку, которая только что попалась в силки. В ответ хотелось вскинуть подбородок и сказать: "Ну, попробуй!", но тогда это помешает узнать то, зачем сюда прибыл Амэ.

— Ничего, — юноша обмахнулся веером. — Мы еще успеем ее поздравить.

— Как хорошо, что вы меня понимаете, — она внимательно посмотрела на Амэ. — Мне немного неудобно вас просить, но не выполните ли вы одну мою небольшую просьбу?

— Просите, о чем угодно, госпожа Бенихиме, — вмешался Макетаро, снова галантно кланяясь. Амэ ничем не показал своего недовольства в том, что брат вмешался в разговор. — Мы к вашим услугам.

Имубэ вопросительно приподняла бровь, глядя на Амэ. Она-то хорошо понимала, кто здесь принимает решения. Юноша еле заметно кивнул.

— Это замечательно, — вздохнула Бенихиме с притворным облегчением. — Вы просто спасете меня, если составите копанию госпоже Вивиан. Видите ли, гости еще прибывают, а Каору занята. Госпожа Вивиан впервые на подобном мероприятии, не хотелось бы мне оставлять ее одну…

— Нет проблем, — улыбнулся Амэ, спешно опуская глаза, чтобы никто не заметил торжествующий блеск его глаз. — Мы позаботимся о госпоже Вивиан.

— Кого еще, как не Сарумэ, Имубэ просить о помощи?! — добавил Макетаро. Амэ подумал о том, что реплика брата вышла удачной.

Бенихиме величественно кивнула, обнимая за плечи Вивиан.

— Тогда я могу быть спокойна, ведь оставляю ее в надежных руках.

— Можете не сомневаться! — живо подтвердил Макетаро, и сразу же возник рядом, предлагая руку девушке. Вивиан посмотрела на раскрытую ладонь и нерешительно вложила свою тоненькую ручку Макетаро.

— Тогда оставляю вас! — легкий поклон, свободные прядки мазнули по белоснежным плечам, привлекая к себе внимание. Бенихиме величественно удалилась.

Макетаро проводил ее тоскливым взглядом. Что ни говори, а бабником он был хоть куда, ни одной юбки пропустить не мог. Даже если рядом с ним находился кто-то красивее его "потери".

— Учись, Амэ, — назидательно проговорил брат, — и будешь выглядеть так же прекрасно в ее возрасте.

Юноша не удержался и фыркнул. Вивиан захихикала, прикрывая рот рукавом бледно-зеленого кимоно. Амэ поймал на себе очередной изучающий взгляд. Хотел бы он знать, что он значит.

— Я думаю, при определенных обстоятельствах, у меня тоже это получится, — улыбнулся он, закидывая удочку. Вопрос в том, отреагирует ли на эту реплику Вивиан. Но девушка молчала, и Амэ ощутил досаду.

— Девушки, вина? — спросил Макетаро.

Вивиан пожала хрупкими плечиками.

— Здесь слишком шумно. Может, поищем место поспокойнее?

— Мне нравится эта идея! — согласился Амэ. В Имубэ ему приходилось бывать не раз, поэтому несколько укромных уголков он знал. — А потом можно и вина!

Сад Имубэ был огромным, но Амэ, который вырос на природе, с завидной регулярностью сбегая из дома от деспотичной матери, хорошо умел ориентироваться на местности. К тому же сегодня здесь развесили столько фонариков, что стало светло, как днем. А еще деревья казались сказочными и таинственными. Кто бы ни придумал так украсить сад, его идея была достойна уважения. Все вокруг было настолько прекрасно, что дух захватывало.

Макетаро давно перестал грустить и ворчать, его лицо было настолько довольным, что Амэ хотелось сделать ему какую-нибудь гадость, чтобы стереть с лица это выражение. Теперь он явно не жалел о том, что Амэ потащил его с собой. Брат шел посредине. Слева его взяла под руку Вивиан, а справа был Амэ. Макетаро нес несусветную чушь, девушка хихикала, а Амэ глазел по сторонам, старательно игнорируя галдеж теней. Право же, на ярмарке и то тише!

— А вон там должна быть беседка! — произнес Макетаро, кивая в сторону особо большого скопления огней. Амэ прищурился, пытаясь разглядеть, есть ли там кто-нибудь, но его зрение не было настолько острым для этого. Услышать ничего тоже не удавалось в этой мешанине теней. Юноша разочарованно вздохнул.

— Господин Сарумэ думает, что она свободна? — приподняла свои тонкие бровки Вивиан.

— Тут как повезет. Но в любом случае, я частый гость в Имубэ, потому знаю несколько тихих укромных мест, где гостей не будет точно, счастье мое, — подмигнул он девушке, и Амэ при виде этой картины закатил глаза.

— Мне повезло со спутниками, — мягко улыбнулась Вивиан.

— Мы же Сарумэ! Самые близкие друзья Имубэ! — сообщил Макетаро, и Амэ от этих слов стало грустно. Он видел, чего стоила дружба брата. Кунимити… Он ведь видел. Глупец! Зачем он лез туда, куда не надо? Теперь все знает. И о шрамах на груди, и о другом секрете Амэ. Где он сейчас? Куда убежал?

— О, как удачно! — воскликнул Макетаро, глядя на пустую беседку.

Отсутствие гостей здесь казалось каким-то неправильным. Их было много, и разбрелись они по всему дому и саду. А здесь, никого. Не странно ли? Амэ чуть нахмурился, устраиваясь внутри. Вивиан села неподалеку. Она скромно сложила руки на коленях и опустила голову, как примерная девушка из знатного рода.

— Господин Сарумэ, — произнесла она тихо, но твердо, — могу я попросить вас?…

— Конечно, можете! — Макетаро был готов выполнить любую ее просьбу, даже спрыгнуть в пропасть, попроси его Вивиан. Амэ сам был охоч до женской красоты, но как можно превращаться в такое, едва завидев юбку, он понять не мог.

— Принесите, пожалуйста, нам вина. Сладкого, сливового, — Вивиан подняла голову, кротко смотря на Макетаро.

Впрочем, девушка была настолько красива, что можно легко потерять голову. К тому же Амэ нравились рыженькие. Взять хотя бы Тайко…

— Желание моей госпожи для меня — закон, — Макетаро поклонился, а потом посмотрел на Амэ. — Сестра, а тебе что-нибудь принести?

Амэ раскрыл веер и лениво им обмахнулся.

— Вина, пожалуй, достаточно, — ответил он.

— Тогда я скоро! — и еще раз поклонившись, Макетаро помчался выполнять просьбу.

Когда брат скрылся в темноте, Амэ фыркнул, сложив веер. Вивиан теперь смотрела на него. Ее поза не изменилась, но голову она подняла. Как ни странно, но в беседке теней было меньше, и галдели они не так настойчиво. И это вызывало некоторое облегчение.

Амэ положил веер на колени и медленно поднял голову. Он смотрел на нее, склонив голову на бок, внимательно, изучающе, стараясь осознать, кто перед ним.

— У вас красивое имя, госпожа Вивиан, — Амэ позволил себе приподнять уголки, немного иронично, с явным недоверием и вызовом. — Иностранное?

— Поднебесная — наш общий дом, Амэ, — чарующе улыбнулась она, и на ее щеках появились симпатичные ямочки. Сарумэ ощутил внезапное желание притянуть ее к себе и пылко поцеловать. Пришлось тряхнуть головой, чтобы прогнать непрошенные мысли.

— Вы не человек, — руки снова раскрыли веер, а губы ухмыльнулись. — И не ками.

— Так тебя интересует, кто я? — рассмеялась она звонко. — Ответ на твой вопрос очевиден, не находишь?

Амэ с трудом удержался, чтобы не поднять брови от удивления. Вивиан только что призналась, что она йокай, не боясь реакции Сарумэ. Или она просто знала, что он кричать об этом не станет?

Амэ почувствовал, как напряглась спина от пробежавших по ней мурашек возбуждения, и поспешил взмахнуть веером, чтобы отвлечь девушку от своего состояния. Ей не стоит видеть, что он настолько заинтересован. Слова Кунимити оказались чистой правдой — женщины Имубэ на самом деле в сговоре с йокаями.

— Ты не боишься, — сделала вывод Вивиан.

— А надо? — приподнял бровь Амэ. — Моя мама хоть и пыталась от меня кое-что утаить, но не сумела.

— И поэтому ты здесь? Из-за обычного любопытства?

Амэ в ответ пожал плечами.

— Смотря, что вы мне предложите, — и хищно улыбнулся.

Вивиан поднялась на ноги и сделала несколько шагов по направлению к нему. И остановилась — такая прекрасная, что дух захватывает. Так и хотелось протянуть руку и взять! Похоже, это отражалось в его глазах.

— Не думаю, что вас интересует вечная красота, господин, — на ее губах появилась усмешка.

Амэ напрягся, и взгляд его изменился, стал острым, как бритва. Она знала его секрет, но если попробует выдать, то все узнают ее секрет. Квиты. И она поняла это, и согласно кивнула, принимая условия сделки.

— В вечной красоте что-то есть, не правда ли? Нечто возвышенное? — теперь Амэ улыбался как мужчина. Ему больше не стоило играть роль благородной девицы, краснеть и опускать ресницы, не нужно закрываться рукавом кимоно или прятать лицо за раскрытым веером. Теперь можно смотреть прямо, не таясь, и это прекрасно.

— Хочешь попробовать? — она вплотную подошла к нему и нагнулась. Амэ запрокинув голову, посмотрел в ее нечеловеческие глаза. В груди один раз легко кольнуло страхом, и сразу же растворилось, стерлось, когда ее губы коснулись его губ.

— А что ты попросишь взамен? — их лица находились так близко, что он чувствовал тепло ее дыхания.

— Ничего, — она улыбнулась. — Ты мне нравишься, так почему бы нам не развлечься? Еще одного скучного вечера я просто не переживу…

Она надула губки, и Амэ не удержался и поцеловал ее.

— Я не против быть твоим развлечением на этот вечер.

Где- то глубоко внутренний голос взывал к благоразумию: она йокай, враг всего сущего. Но Амэ не слышал, его молодое тело не хотело внимать голосу разума, оно требовало другого. И, наверное, поддавшись своим инстинктам, Амэ сделал большую ошибку. Или же наоборот — принял самое правильное решение из возможных. Кто знает?

* * *

А потом они лежали на татами, тяжело дыша. Одежда валялась рядом непонятными, бесформенными комками, переплетаясь в тесных объятиях, что не различить, где чья. Волосы Вивиан растрепались, разлохматились, беспорядочными прядями упали на лицо, и из-под них торчал любопытный курносый носик, точно у лисички. Ее грудь тяжело вздымалась после бурных любовных утех. Амэ перевернулся на бок и подпер голову рукой. Как хорошо, что он часто бывал в Имубэ, и знает укромные уголки, где можно спокойно уединиться, не боясь ободраться об кусты или быть застигнутым врасплох.

— Я слышала, Сарумэ Амако отреклась от нас, — Вивиан первой нарушила тишину, смотря внимательно, будто пытаясь прочесть ответ по лицу Амэ. Тот только недовольно фыркнул и перекатился на спину, глядя в потолок.

— Она поступила правильно, — ответил Амэ.

Вивиан недобро сощурилась.

— От нас никто так просто не уходит, — сказала она.

— Значит, мы будем первыми, — Сарумэ почувствовал раздражение, кажется, он начал понимать, что от него хотели. И нет, это были не развлечения, а другое. Его обманули, как всегда. Но разве можно верить йокаям? — И нет, переспав с тобой, я не кинусь ее уговаривать вернуться. Тут ты ошиблась, — оскалился Амэ.

Вивиан внимательно на него посмотрела, будто решая что-то для себя, а потом улыбнулась одними уголками губ, но искренне и немного печально, будто ведала что-то, чего не знал и, скорее всего, не узнает Амэ.

— Все, что было нужно, я уже получила, — хмыкнула она, и поднялась.

Она сидела к Амэ спиной, а рыжие волосы струились по спине — соблазнительная фигура, линия позвоночника с нежно выступающими косточками, тонкая талия, округлые ягодицы. И совсем не похожа на йокая, человек человеком, тоже теплая, тоже живая и ничуть не отвратительная и не злобная. Но после ее слов Амэ почувствовал себя использованным и разозлился.

— Прекрасно, — ухмыльнулся он. — Ты мне тоже доставила массу удовольствия.

Вивиан бросила на него взгляд через плечо и рассмеялась. А Амэ пожал плечами. Они снова квиты.

— Нужно возвращаться, — девушка поднялась и принялась собирать одежду.

Амэ не хотелось. Он был расслаблен, а тело охватывала сладостная нега, которая неизменно приходила к нему после физической близости.

— Мне казалось, что Бенихиме и Каору слишком заняты, чтобы обнаружить нашу пропажу, — он с удовольствием растянулся на полу.

— Они нас будут искать, поверь мне. Приезжает Принц, — и ее движения стали немного дергаными и нервными, как будто она боялась чего-то. Это не ускользнуло от остроглазого Амэ. Сарумэ подозрительно сощурился.

— Принц? Мне казалось, что речь шла о посланнике Императора с поздравлениями, — он чувствовал легкое недоумение.

Вивиан грустно усмехнулась и покачала головой.

— Не тот. Один из Принцев йокаев.

— Что?! — Амэ не справился с собой и подскочил, точно ужаленный. Он ожидал, чего угодно сегодня, но никак не этого. Принц йокаев! Большая шишка, несомненно.

Девушка закатила глаза, запахивая кимоно.

— Помоги мне завязать оби, — произнесла она. Дело это было очень хлопотным, и одному с таким никак не справиться. Конечно, можно завязать узел спереди, да, так легче, но, к сожалению — неприемлемо. Так пояса носили лишь женщины легкого поведения.

Щеки Амэ горели от возбуждения, а сам он почти не мог устоять на месте, пока Вивиан оказывала ему ответную услуги и завязывала его оби.

— А зачем он сюда приехал, ведь если ками узнают… — Амэ снова чувствовал недоумение.

— Им не до нас сейчас, — спокойно ответила Вивиан, и Сарумэ весь подобрался от желания выяснить у нее как можно больше. Впрочем, девушка ничего скрывать не собиралась. — Случилась очередная стычка.

Амэ повернулся, позволяя ловким рукам Вивиан завязать ему пояс.

— Большая?

— Достаточная, чтобы отвлечь, — в ее голосе прозвучала ухмылка. — Я закончила. Идем?

По ее тону Амэ понял, что ничего больше ему сообщать не станут, и поджал губы. Ничего, у него достаточно терпения. Ведь впереди его ждало что-то интересное: Принц йокаев — тот, получить которого мечтал даже сам Хорхе. Амэ самодовольно ухмыльнулся и двинулся за Вивиан. Он собирался получить от этого вечера все!

Девушка- йокай неспешно двинулась в сторону выхода, но внезапно замерла в напряжении. Амэ хотел выглянуть наружу, но ее рука схватила за кимоно, удерживая на месте. На лице Вивиан было написано замешательство, а в глазах плескалось беспокойство. Амэ открыл рот, чтобы спросить, но девушка предостерегающе покачала головой, а потом кивнула — слушай. И Сарумэ сделал то, что ему советовали.

Теней здесь попадалось довольно много, но они были больше безголосые — шелестели, журчали, гудели. Но иногда говорили. Сопоставить те редкие слова, что получалось различить, в связный разговор, оказалось довольно непросто.

— Каору, я сама справлюсь. Иди к гостям, сегодня твой праздник, — послышался голос Бенихиме. В нем скользило напряжение, это различалось четко.

— Нет! Я не успокоюсь, пока эта шлюха не будет найдена! Она посмела явиться сюда, в мой дом, в сердце моего рода, после всего, что натворила! — категорично возразила Каору. Похоже, она уже почувствовала себя принцессой рода и теперь качала права.

Амэ посмотрел на Вивиан вопросительно. Та отвела глаза, и это очень не понравилось Сарумэ. Да что происходит?

Юноша выглянул осторожно на улицу, совсем чуть-чуть, ведь полноценно высунуться не давала рука Вивиан, которая все еще держала его. Но все же этого хватило, чтобы увидеть происходящее. Бенихиме в своем алом платье с открытыми плечами смотрелась изящно и утонченно, Каору рядом с ней выглядела невыгодно — дочь, в отличие от Кунимити, пошла в отца: плотного телосложения, невысокого роста. У нее были короткие толстые пальцы, широкие ладони. С лицом Каору не повезло так же: крупный нос и слишком пухлые губы не красили ее. Не помогала и косметика. Нет, не сказать, что Каору была уродлива, но значительно уступала матери и Кунимити по красоте.

Рядом с принцессой рода и Бенихиме находился еще один человек. Он стоял спиной, и Амэ, кроме того, что у него широкие плечи и вьющиеся черные волосы до плеч, рассмотреть ничего не мог.

— Мне приятно ваше рвение, принцесса, — рассмеялся он, и голос у него оказался необычайно глубокий и какой-то колдовской. Кажется, если его слушать долго, то можно потерять собственное я.

От осознания этого, Амэ затряс головой, пытаясь прогнать жуткие мысли и мурашки. Рядом с ним напряглась Вивиан. Казалось, она даже дышать перестала, и юноша повернулся к ней, и наткнулся на совершенно безумный взгляд. "Принц", — одними губами произнесла она. Наверное, тот самый, — нахмурился Амэ, и с нарастающим любопытством вновь повернулся к говорящим.

— В беседке их нет, — сообщила Бенихиме озабоченно. — Макетаро сказал, что оставил их там.

— Вивиан? — спросил Принц. И его чарующий голос волнами растекся по освещенному саду. Амэ казалось, что он коснулся его волос, точно ветер. Будто йокай звал девушку, и Сарумэ повернулся к ней, чтобы посмотреть на ее реакцию. Вивиан стояла бледная, закусив губу острыми белыми зубками.

— Нет, вряд ли. Она знает, что вы здесь, и не станет уводить Сарумэ далеко, — возразила Бенихиме.

— Ты плохо разбираешься в йокаях, моя дорогая, — он заботливо поправил выбившуюся из высокой прически женщины прядь. Она замерла, будто в ожидании чего-то, но Принц сделал шаг назад и повернулся. Его взгляд скользнул в темноту, в ту сторону, где находились Амэ и Вивиан. Конечно, он не мог их ни заметить, ни почувствовать, но сердце юноши от волнения пропустило удар.

Принц чем-то отдаленно напоминал ками и так же неуловимо от них отличался. В полутьме его глаза цвета граната слабо мерцали. Он улыбался, и Амэ мог видеть небольшие клыки. В нем было что-то темное и демоническое, но невероятно притягательное. Какая-то странная аура силы и власти. Такую Амэ прежде никогда не встречал. Ему хотелось сделать шаг вперед и протянуть к нему руки, коснуться его…

— Но она не может знать! — возразила Каору, ее желание выслужиться, показать себя полезной было слишком очевидно.

— Зато может догадываться, — усмехнулся Принц. — В любом случае, найдите их. Они не могли уйти далеко.

— Да, мой господин, — поклонились Каору и Бенихиме.

Принцесса рода что-то закричала, подзывая к себе охрану особняка Имубэ. Амэ перевел на Вивиан вопросительный взгляд. Она подняла голову, хмуро посмотрела на него, и в глазах ее была странная тревога и волнение. За него?

— Поспешим! — шепнула девушка на ухо Амэ и схватила за руку. Она потянула его вглубь сада, туда, где меньше всего фонариков и меньше всего теней, которые могли бы разболтать о их местонахождении.

Амэ посчитал, что был достаточно терпелив и выждал достаточно, пока они не скрылись из виду, уходя прочь из особняка, через сад, который позже превратится в густой лес, и задал интересующий его вопрос.

— Что происходит?

Вивиан ответила не сразу. Она будто раздумывала, стоит ли говорить. Или придумывала подходящую ложь — Амэ не знал. Но Принца Сарумэ видел, и впечатление тот производил грандиозное, попасть к нему в лапы почему-то не хотелось. Как ни странно, но инстинкт самосохранения отчего-то вопил дурным голосом и умолял довериться Вивиан.

— Тебя хотят убить, — ответила она после некоторых колебаний. Она остановилась и посмотрела Амэ в глаза, вздернув подбородок. Нет, с таким видом не лгут. Или, девушка просто хорошая актриса.

— Убить? — от этой новости Амэ опешил. Ничего себе заявление! — За что?

— Тебя обвиняют в смерти Небесной Собаки, — ответила Вивиан невозмутимо. — Вот почему.

— Небесной Собаки?… — переспросил юноша удивленно. Это оказалось так неожиданно. Да, он помнил историю, из-за которой Акито отозвали из Сарумэ, но его воспоминания об этом случае были настолько туманны, что он даже и предположить не мог, что его могут обвинить в убийстве этой твари. — То есть я ее?… Нет. Это ошибка какая-то…

Он тяжело привалился к стволу первого попавшегося дерева.

— А никто и не считает, что ее смерть пришла от твоих рук. Но в любом случае причина — ты.

Амэ закусил губу, пытаясь придти в себя.

— Бред какой-то! — ответил он. Вивиан молчала выжидательно. Наверное, знала, что сейчас посыплется на нее град вопросов. Амэ оправдал ее ожидания.

— И куда ты меня ведешь? — в его голосе прозвучало недоверие.

— Мы должны вернуться в Сарумэ, — с готовностью ответила она, будто знала, какой вопрос сейчас ей зададут.

Амэ подозрительно сощурился.

— Разве там мне будет безопаснее?

Что мешает йокаям придти туда? Тем более что мама когда-то была с ними связана…

— Напротив, в Сарумэ тебе ничего не грозит. Ваша земля хорошо охраняется щитами Аши, они не сунутся туда, — объяснила Вивиан.

Щиты Аши? Услышав о них, Амэ очень удивился. Откуда бы им взяться? Сарумэ уже хотел задать этот вопрос, но вдруг осознал, что есть вещи поважнее, которые стоит выяснить.

— Ладно, предположим, это так. Но кто ты такая? И какой тебе прок помогать мне?

Вивиан вздохнула.

— Я верная слуга Повелителя. А ты — его величайшее сокровище. Мой долг охранять тебя.

Повелитель… Кажется, о нем говорила та страшная тварь в подвале больницы доктора Нагаи. И вот теперь Вивиан.

— Повелитель? Кто он?

— Наш Бог, — просто ответила Вивиан. — И когда он появится, мы вновь обретем свободу и забудем о страхе. Знаешь, зачем Аматэрасу создала ками? Цель была одна — уничтожать йокаев, слепо защищая людей.

— Потому что йокаи нападают на людей! — возразил Амэ. Эти слова вырвались так неожиданно поспешно, что подобная реакция удивила самого юношу.

— Потому что они питаются мясом и совершенно не умеют контролировать свой голод. Но в этом их легко воспитать. А мясо может быть не обязательно человеческое, в Поднебесной достаточно крупных животных, способных удовлетворить аппетит любого йокая.

— Но они все равно предпочитают в пищу людей! — жестко возразил Амэ. Вивиан хотела выгородить этих тварей? Страшных, мерзких, прожорливых.

— Люди живут общинами, а их скопление и то, что на них нетрудно охотиться, привлекают йокаев.

— Не стоит их оправдывать.

— Но и обрекать на уничтожение, не разобравшись в ситуации, тоже не стоит, — произнесла Вивиан, игнорируя возмущенный взгляд Амэ. — Ты уже не можешь слышать меня, природа берет свое, — вздохнула она. — А жаль. Но не обращай внимания на мои слова, Амэ. Я отвлеклась, и это моя ошибка, тебе нужно уходить! Сейчас ты находишься под моей защитой, и никто не найдет тебя, пока я того не захочу, но не стоит испытывать судьбу. Чем больше мы медлим, тем труднее мне будет вывести тебя отсюда…

Она указала вглубь леса. Там было темно и страшно. Лучше было за спиной — дружелюбный свет, шум веселья. Может, все же стоит вернуться, а то слова Вивиан звучат совсем неубедительно.

— Опасность? — спросил Амэ. — Убийство Небесной Собаки? Не очень-то правдоподобно! К тому же у меня нет ни единой причины доверять тебе!

Вивиан посмотрела на Амэ едва ли не с отчаянием.

— Пожалуйста, поверь мне, — взмолилась она. — Это не обман! Небесная Собака была любимым животным Принца Тануки. Тебя не простят. Прошу, возвращайся в Сарумэ, и постарайся не покидать его до Пробуждения!

Теперь она стояла рядом, и ее маленькие тонкие ручки сжимали ворот кимоно Амэ. У нее либо не было доказательств собственных слов, либо она просто не могла их предоставить, все что ей оставалось — это убедить, но орешек ей попался крепкий. Который никогда не осознавал степени опасности…

— О чем ты говоришь? Какое еще Пробуждение? — сразу же заинтересовался Амэ.

И вдруг тени оживились. Странно заползали, зловеще зашевелились, и от скверного предчувствия, которое внезапно посетило юношу, внезапно похолодело в груди. Вивиан, которая пыталась встряхнуть Амэ для пущей убедительности, тоже замерла и почти прижалась к нему.

— Тебя уже ищут. Тише! — зашептала она. — Нужно срочно уходить!

Она снова взяла Амэ под руку и повела за собой. Юноша не сопротивлялся, он недоуменно моргал, пытаясь понять, что происходит. Внутренний голос нашептывал о том, что перед ним йокай, и доверять ей нельзя, но искренность, с которой действовала девушка, подкупала. Юноша видел в своей жизни слишком много лжи, и сейчас оказался не в силах оценить ситуацию. Вивиан либо слишком хорошо умела притворяться, либо говорила правду. Одно из двух. Но, наверное, Амэ передалось волнение и страх Вивиан, поэтому он последовал за ней без малейшего сомнения. Может, он делал ошибку, и осознавал это, но ему так отчаянно хотелось довериться Вивиан, что никакой голос разума не мог этого пересилить. Может, он попал под действие ее чар?

Идти по бездорожью, по сырой земле в неустойчивой обуви-окобо оказалось совсем неудобно. Амэ честно пытался не споткнуться, и поэтому скорость передвижения значительно снижалась.

— Надо разуться, — сообщила Вивиан, ей в голову пришла та же мысль. — Но осторожнее, скоро сад закончится.

Скоро сад закончится, и начнется склон, заросший деревьями. Конечно, слуги ухаживали за ними и убирали и там, но напороться на острую ветку валежника было наиболее вероятно. И в обуви идти тоже не стоит, по склону и земле, это становилось опасно. Окобо предназначены для знати, а не простых людей — высокородные дамы по кустам не лазят.

За спиной остался празднично украшенный сад и мириады фонариков, которые светили в темноте, точно светляки. Амэ и Вивиан шли почти на ощупь — небо хоть и было чистым, но ночь выдалась безлунной, и летняя темнота стояла такая, хоть глаз выколи. Все, что получалось рассмотреть, и то со скрипом, это неясные силуэты деревьев. Тьма была настолько густая и плотная, что даже тени в ней не могли жить, и это волновало Амэ. Ему казалось, что погоня близко, а сердце в груди билось гулко и громко. Вивиан дышала тяжело, будто устала, и Амэ подхватил ее под руку.

— Скрывающее заклинание отнимает слишком много сил, — произнесла она. — Но не волнуйся, до реки хватит.

Внизу, сразу за лесом, текла небольшая речка, быстрая, холодная. Свой исток она брала в горах, снежные шапки которых можно было разглядеть на западе в хорошую погоду. И если идти вверх по течению, придешь на земли Сарумэ, на которых, если верить Вивиан, Амэ будет в безопасности. И хотя юноша считал, что Вивиан преувеличивает, вряд ли он рискует быть убитым, ему нравилось происходящее. Пожалуй, по лесу из особняка Имубэ он еще не сбегал.

— Мы пойдем вниз по течению, — сообщила Вивиан.

— Но Сарумэ в другой стороне…

Амэ оглянулся назад со страхом и тоской, ему уже хотелось вернуться домой, а не бродить босиком по темному лесу.

— Сарумэ — это первое место, где тебя будут искать. Сейчас туда нельзя. Они попробуют тебя схватить на границе, нам лучше пойти в обход.

— Там они тоже нас могут искать, — произнес Амэ, выше задирая подол кимоно, так легче идти. Ноги уже гудели, им не нравилась почва, острые камни и ветки. А в темноте особо не разглядишь.

— И будут, — согласилась Вивиан, хватая ртом воздух. — Но не факт, что найдут. А речку придется перейти…

— Неподалеку есть мост, — пожал плечами Амэ.

— Нет, так не пойдет. Там может быть ловушка. Перейдем вброд.

Нет, речка не была глубокой или сильной. Ее можно перейти, но течение все же внушало опасения, да и вода холодная. Не очень хотелось туда соваться. Впрочем, сейчас было лето, и ночи стояли теплые, можно и искупаться…

— И все же мне кажется, что со степенью опасности ты преувеличиваешь, — заявил Амэ.

Вивиан в ответ промолчала.

Когда они добрались до реки, Амэ казалось, что прошла целая вечность. Ему начал надоедать этот скучный марш через лес. Тем более, болели ноги. Амэ понял, что их дорога заняла не так уж много времени, потому что небо не собиралось светлеть. Вивиан постоянно забирала к востоку, поэтому они вышли далеко от моста.

— Думаешь, стоит раздеться? — спросил Амэ, глядя на темную воду реки.

— Дело твое. Но бинты все равно намочишь, придется их снять.

— А вдруг в рану попадет инфекция? — спросил юноша.

— Вряд ли тебе это грозит, — вздохнула Вивиан и зашелестела шелком кимоно. Она все же решила раздеться. Оно и понятно — путешествовать дальше по лесу в мокрой одежде не самое приятное времяпрепровождение. Амэ подумал немного, и последовал ее примеру.

Ночную тишину нарушили чьи-то голоса. Звучали они отдаленно, но как-то взволнованно. Амэ понял, что это со стороны моста. И еще он понял, что это ищут его. Так он, на самом деле в опасности? На землях дружественной Имубэ? Да как такое вообще могло произойти?

— Поспешим, — Вивиан дернула юношу за локоть. — Нам не стоит задерживаться.

Охрану могут пустить вдоль реки. И их могут заметить.

— Это недоразумение, — Амэ вошел в воду и едва не зашипел — холодная, зараза! — Если я поговорю с ними, все уладится. Как меня могут обвинять в смерти Небесной Собаки?

Вивиан свернула свое кимоно в узел и подняла над головой. Она шла через реку уверенно и сосредоточенно. Амэ лишь вздохнул и поплелся следом. Скоро от холода стало ломить кости. Захотелось вылезти побыстрее, поэтому он ускорил шаг. Дно оказалось скользким, приходилось прилагать массу усилий, чтобы не упасть.

— Не думаю, что тебе удастся их убедить. Приказ отдал Принц, ему все подчиняются, твои доводы будут бессильны.

— Тот самый Принц, которого мы видели? — Амэ он не показался одержимым жаждой мести или чем-нибудь в этом роде. С таким легко можно договориться.

— Другой. Этот просто пришел развлечься, — Вивиан тем временем выбралась на берег, дышала она тяжело и рвано. — Выйдешь из воды, снимай бинты и кидай в реку. Одежду свою, пожалуй, тоже. Это позволит хоть как-то уменьшить запах крови. Именно по нему тебя ищут.

Амэ сделал все, как ему и велели, хотя и считал, что Вивиан преувеличивает. Но что-то заставляло его подчиняться и выполнять все ее требования; может, на уровне инстинктов он считал, что Вивиан права?

— Неужели я так сильно пахну?

— Как сучка во время течки, — ответила Вивиан, и кинула в Амэ свое кимоно. Сама же облачилась в нижнюю сорочку. Поделила одежду по-братски.

— В беседке твои манеры были лучше, — скривился юноша.

— Там мне не казалось, что передо мной капризный ребенок.

— И кто здесь ребенок? — возмутился Амэ.

— Тс-с. Я сейчас сниму защиту. Теперь тебе придется вести себя как можно тише.

— Не надо было идти с тобой, — проворчал Амэ, впрочем, тихо, и принялся натягивать одежду на мокрое тело. Делом это было нелегким. А потом оказалось, что кимоно ему мало, но это нисколько не удивило его, он был готов к такому повороту событий.

Долгое время они шли по лесу в полном молчании. Тьма уже не казалась такой густой, небо начало светлеть, а белая сорочка Вивиан ярким пятном выделялась среди безмолвной массы леса. Амэ никогда не ночевал в лесу и сейчас испытывал поистине детский страх — за каждым деревом, в каждой тени ему мерещились люди, следящие за ним, устроившие засаду на него, ведь нашли, нашли по запаху. Поняв, что у него разыгралось воображение, Амэ обнял себя руками и вздохнул. Это заставило успокоиться. А усилием воли он призвал себя не обращать внимания на шелестящие, почти безмолвные тени, а сосредоточиться на прямой спине Вивиан. Девушка так ловко шла по лесу, будто родилась в нем. Вскоре она остановилась, опираясь о шершавый ствол дерева. Амэ не был уверен, но ему казалось, что это была сосна.

— У меня больше нет сил поддерживать иллюзию человеческой сущности, — произнесла она негромко, но в безмолвном лесу ее шепот показался криком, и Амэ, который всегда имел чувствительный слух, слегка скривился. — Когда рассветет, приготовься увидеть меня настоящую.

В ее голосе была усталость, и юноша впервые задумался над тем, каково ей приходится. Она очень старается, чтобы вывести его в безопасное место. Ведь он — величайшая драгоценность их мистического Повелителя. Знать бы еще, что это означает…

— Мне доводилось видеть тенгу. Вот уж мерзкие твари! Мне приготовиться к чему-то подобному?

— Нет, все не так плохо, — в ее голосе прозвучала улыбка. — Я кицуне, мы несколько отличаемся от тенгу.

— Но морально приготовиться все же стоит, — тоже улыбнулся Амэ.

Юношу всегда манил этот мир. Мир, в котором жил Акито, и в который Амэ не было доступа. Все знали о йокаях, но видели их единицы, в большинстве случаев, те очевидцев не оставляли. Юноша мог гордиться: он видел троих, а с четвертым сейчас шел через лес. И когда Амэ это осознал, вдруг испугался. А не ловушка все это?

— Недолго осталось, скоро мы выйдем к придорожной гостинице, — сообщила Вивиан, оглядываясь через плечо. Ее рыжие волосы, рассыпавшиеся по белой сорочке, в серой предрассветной мгле выглядели странно ярко и притягательно. Сейчас они разлохматились, и казалось, что у нее на голове выросли пушистые лисьи ушки, с кисточками на концах. Или все же это не обман зрения?

— Там безопасно? — спросил Амэ.

— Не так чтобы очень, но короткую передышку мы можем себе позволить. И переодеться. Ты знаешь, как связаться с Аши?

Юноша обогнул очередное гигантское дерево, свалившееся от старости, заросшее мохом и какой-то травой, остро пахнущее сыростью и трухой.

— Нет. Не знаю.

— Плохо, — вздохнула Вивиан. — Аши охраняют Сарумэ, и странно, что они не сказали, как их позвать.

— Я впервые слышу об этом. Но, может, они это делают из-за брата?

— Тот, который гений Аши? — в голосе Вивиан скользнул интерес, и тут же угас, как слабая свеча на ветру. — Они возлагают на него большие надежды. Но превращать в ками боятся.

Амэ от такой новости чуть не споткнулся.

— Но он человек! — возразил он.

— Все ками когда-то были людьми, — пожала плечиками Вивиан. — Не отставай, Амэ. Скоро мы выйдем на тропинку, станет легче идти.

Юноша кивнул и прибавил шагу. Его голову занимали тысячи вопросов, но он никак не мог определиться, с какого начать.

— А йокаи? Они тоже были когда-то людьми? — спросил он, нагоняя Вивиан.

Стало еще светлее, и теперь юноша мог явственно разглядеть лисьи ушки на голове у девушки. Значит, все же не почудилось. И хоть Вивиан предупредила его о своей изменившейся внешности, Амэ все равно стало не по себе. Страх перед йокаями въелся в его кости с детскими сказками и страшилками, с кровавыми историями, со всеобщей людской ненавистью и неприязнью. И хотя Вивиан сейчас не казалась опасной, где-то глубоко внутри бился страх.

— По-разному, — ответила девушка и остановилась, ожидая, пока к ней приблизится Амэ. Они дошли до тропинки, которая позволяла надеяться, что она приведет к обещанной гостинице. — Есть йокаи, которые родились йокаями. Есть другие. Те, кто когда-то были ками.

— А такое возможно? — любопытство взяло верх над страхом.

Вивиан прижала ушки к голове и кивнула.

— Идем быстрее.

Дальше они шли в молчании. С рассветом лес ожил, и запели птицы, тени ушли, и теперь Амэ казалось, что его страх был глупым. Шелестела листва. Вивиан шла впереди — белая сорочка испачкана, прямая спина, острые ушки любопытно выглядывают из-под копны рыжих волос, таких ярких, что создавалось впечатление, что если хоть один солнечный луч упадет на ее роскошную шевелюру, Амэ ослепнет.

Юноша шел следом, кусая губы и размышляя о том, что сказала ему Вивиан. Своими словами она заставила задуматься, а так ли все на самом деле, как говорят Аши и ками. Действительно ли йокаи такие монстры, какими их рисуют? Информации пока было ничтожно мало, источник не казался надежным, а проверить не представлялось возможным. Но первые зерна сомнения были посеяны.

Амэ всегда хотелось понять, чем вызвано отношение к ками у Акито. Почему он их так не любит? Может, разгадка таится где-то в этой области?

До чуткого слуха юноши донеслись чьи-то голоса и лошадиное ржание, поэтому он напряженно замер. Вивиан, почувствовав его тревогу, тоже остановилась и обернулась.

— Это придорожная гостиница. В ней всегда шумно, — успокоила его она.

Амэ доводилось раньше видеть лисиц. У них были большие янтарные глаза, такие же, как сейчас у Вивиан.

Юноша в ответ на ее слова рассеянно кивнул.

— Твой вид… — произнес он, запинаясь. — Он будет привлекать внимание.

— Мы пройдем через заднюю дверь. Там обычно никого не бывает, а хозяин знает меня, так что все в порядке.

Наверное, недалеко от задней двери находилась кухня, и оттуда доносился аппетитный запах еды. Желудок Амэ поспешил напомнить о себе тихим урчанием. Ночной переход выдался долгим и трудным. Юноша опасался смотреть вниз, на свои ноги, боясь увидеть, что они стерты до крови. Ноги не просто гудели, они нечеловечески болели. А ведь Амэ часто ходил босиком, и его ступни были более ли менее привычны…

— Доброе утро, — поклонилась служанка, выбежавшая им навстречу. Она была еще совсем девочкой, лет четырнадцать от силы — худая и угловатая, немного неуклюжая, но быстрая, остроглазая и улыбчивая. И что самое главное, облик Вивиан ее ничуть не удивил, будто йокаи к ней захаживают каждый день по несколько раз.

— Здравствуй, милая, — тепло улыбнулась Вивиан. — Не приготовишь нам комнату? И сообщи Юи, что мы пришли, хорошо?

— Ага! — и голос у нее был громкий и звонкий, полный жизни. — Я провожу вас. Устали с дороги? Может, ванну?

Чем- то она напомнила Амэ Хидехико, друга Акито. Так же как и он, она была похожа на шаловливый огонек, которому везде надо успеть, везде надо побыть, всюду сунуть свой любопытный нос.

Комната оказалась не такой просторной, как бы хотелось Амэ. Не такой богатой и комфортной. Но здесь было чисто. И можно отдохнуть. К тому же приключение выдалось интересным и информативным. Даже если окажется, что Вивиан ошибается, и Амэ ничего не грозит, путешествие по ночному лесу не было пустой тратой времени.

— Тесновато… — в голосе Амэ прозвучало разочарование. После долгого путешествия ему хотелось отдохнуть, как следует.

— Чем меньше помещение, тем легче его защитить.

Вивиан тем временем развязала узел на своей одежде. Испачканная сорочка соскользнула с плеч девушки. Пришлось закрыть глаза, хотя очень не хотелось, но сейчас не время для развлечений.

— Но у тебя нет сил для этого, — возразил Амэ, увлеченно глядя в пол.

— Правильно, — Амэ слышал, как она ходит по комнате. — Но у хозяина гостиницы — есть.

Юноша от удивления вскинул глаза. Вивиан, обнаженная, стояла посреди комнаты и с весельем в глазах взирала на него. Так хотелось заграбастать ее в объятия и зацеловать! Сарумэ заставил себя глубоко вздохнуть, чтобы успокоить буйное воображение. Может, позже. Они примут ванну вместе, а потом будут долго и со вкусом ласкать друг друга… Подумав об этом, Амэ решил, что если это случится, весь ночной переход стоил того.

— Он йокай? — хриплым от возбуждения голосом поинтересовался Амэ.

— Ну да, — будничным тоном согласилась девушка, но глаза ее смеялись. Она поспешила накинуть чистую юкату, приготовленную служанками гостиницы, и Сарумэ почувствовал себя лучше. — Мы живем среди людей. И пока не нападаем и не показываемся на глаза ками или Аши, то все в порядке.

Значит, йокаи мирно живут среди людей? Даже держат гостиницы? Как трудно в это поверить. Амэ тяжело вздохнул. Его мир перевернулся в очередной раз.

— Но постоянный страх владеет нами, — добавила Вивиан после некоторой паузы, и в ее голосе прозвучала грусть. — Ками созданы только для одного — для нашего уничтожения. Им плевать на то, причинили мы кому-то вред или нет. Для них мы виновны одним своим существованием, и таим потенциальную угрозу людям. Поэтому нас надо убить.

Амэ открыл рот, хотел сказать, что ему жаль. И что он просто не знал всего этого, но Вивиан успела его перебить.

— Лучше молчи. Потому что после ты пожалеешь о своих словах…

Юноша просто не знал, что на такое ответить. А потом слуги занесли в комнату большую деревянную лоханку, и надобность отвечать отпала сама собой. Дальше все случилось намного лучше и приятнее, чем несколько минут назад представлял Амэ…

Трапеза была простой на взгляд Амэ. Он привык, что еды всегда много, она дорогая и изысканная. Простой народ ел рис и рыбу, которую ловил. Мясо — редко, ведь оно было дорогим. Хотя, юноша об этом узнал только позже.

В общем, еда была простой, но от этого не менее вкусной. Жареная гречневая лапша, грудки цыплят и овощи сегодня казались ему самой волшебной пищей в мире, а грубая хлопковая юката светло-коричневого цвета — самой лучшей одеждой. Она была чистой, и в ней удобно. Чего еще стоит желать? Раны почти закрылись, но после ночного приключения слабая корка потрескалась, и они потекли. Пришлось заново накладывать повязки.

— Ты что-то говорила о том, что из ками могут рождаться йокаи, — произнес Амэ, отхлебнув из чашки ароматного ягодного компота. — Можешь рассказать?

Вивиан пожала плечами.

— Могу, почему нет? И лучше, я так понимаю, начать с самого начала. С сотворения мира.

— Я знаю эту легенду, — поспешил сообщить Амэ, он не хотел зря терять время, но Вивиан покачала головой.

— Ты должен знать, что "официальная" людская версия отличается от истинной.

— Откуда тебе знать, какая из версий правдива? — засомневался Амэ.

— Доказательства, Амэ. Их слишком много, чтобы не верить. Так ты хочешь слушать меня или тебе интереснее спорить?

Амэ понял, что дальнейшие возражения ни к чему не приведут, и поэтому замолк, и принялся покорно слушать. Вивиан съела кусочек курицы — ела она исключительно мясо, а остальное досталось Амэ, медленно прожевала и начала:

— Вначале существовал только поток Великой Сейкатсу, а потом он разделился на землю и небо, и в этот мир пришли двое: Идзанаги и Идзанами, брат и сестра, Боги, которые были настолько могучи, что могли путешествовать между мирами. Никто не знает, что побудило их явиться в наш еще нерожденный мир. Но именно они создали моря и океаны, они придали очертания материку Поднебесной и другим, они создали острова, и заселили землю и океаны различными растениями и животными. А потом Идзанаги и Идзанами привели сюда людей. Они создавали Поднебесную для людей, Амэ. Преобразовывали Сейкатсу так, чтобы она не вредила их восприимчивым телам. А потом Боги ушли. Они пребывали в постоянном движении, постоянно осваивали и заселяли людьми миры. Но Идзанаги и Идзанами оставили здесь своих детей: Аматэрасу, и велели следить за землей; Сусаноо, и ему досталась равнина моря; и Цукиеми, он правил царством мертвых. Жили они в мире и согласии, правили по справедливости, но потом случилась беда. Люди стали воевать и убивать друг друга. Стремление к схватке, к конфликту было настолько велико, что человеческий вид оказался под угрозой. Это безмерно печалило Аматэрасу, она всячески пыталась помирить людей, но ненависть не уходила, и войны вспыхивали снова. Из-за зависти, из-за жажды власти, из-за денег. И тогда Цукиеми, наблюдая природу конфликтов и поведение людей, предложил изящное решение — создать людям идеального врага. Перед лицом внешней угрозы люди сплотятся и объединятся, общее дело научит их работать вместе, и, в конце концов, они поймут, что лучше все делать сообща, чем порознь. Конечно, будут жертвы. Но значительно меньше, чем от войн. И люди перестанут ненавидеть друг друга.

Так решили создать йокаев. Нашим отцом был Сусаноо. Именно он вызвался создать для людей идеального врага. Он пошел в лес, взял ворона, лисицу, собаку и енота. И сделал из них сильных монстров, которые питались мясом и только мясом. Наделил их магией и выпустил в Поднебесную. Но Сусаноо сделал своих детей слишком сильными. Люди гибли, йокаи размножались. Да, Цукиеми оказался прав, люди забыли о конфликтах друг с другом, но и с йокаями они справиться не могли. И вскоре оказались под угрозой исчезновения.

Сусаноо говорил, что знает, как справиться с йокаями, но Аматэрасу не верила. Она была слишком расстроена тем, что происходило. Поэтому выгнала из своего дома Сусаноо и надолго заперлась у себя в покоях. За это время Бог Морей понял, как ограничить ярость и жажду, и сделал это, но было поздно. Аматэрасу создала ками.

Вивиан замолчала и отпила из своего стакана, чтобы промочить горло. Амэ сидел на полу, подобрав ноги, укрыв их грубой тканью юкаты, и зачарованно слушал. Ему казалось, что он перенесся на много-много лет назад, и является свидетелем произошедшего. Его воспаленный от усталости и ночи без сна мозг рождал картины, и как наяву он видел Идзанами и Идзанаги, сильных и гордых, но с нечеловеческой печалью в бездонных глазах. Он видел плачущую Аматэрасу по погибшим людям, и растерянный, слегка виноватый взгляд Сусаноо, и красноглазого Цукиеми, скорбно склонившего голову. Амэ казалось, что он в далеком прошлом.

— Аматэрасу так боялась повторения истории с йокаями, что дала своим детям Основной Инстинкт. Это — любой ценой защищать людей от йокаев, — продолжила Вивиан. — Секрет этого инстинкта таится в рождении ками. Видишь ли, ками — это те же йокаи, но сердце у них человеческое. Как оказалось, людская душа находится в постоянном движении и развитии. Всего восемь ступеней. На первых ступенях душа человека по-настоящему жалка, она не может обеспечить тело ни умом, ни сообразительностью, ни талантами. Слабоумные и блаженные — это пример таких людей. Но потом, с каждой жизнью, душа развивается. И уже на восьмой, на последней, она достигает своего цвета, и становится почти неуязвимой для Сейкатсу. Да, Амэ, все, у кого восьмая жизнь — это воины Аши… — она на некоторое время замолчала, давая время переварить информацию, а затем продолжила. — Йокаев обвиняют в том, что они убивают людей, а ками же, напротив, такие благородные и чистые, но… невозможно рождение ками без человеческого жертвоприношения.

Амэ от этой новости выпучил глаза, а Вивиан грустно смотрела на него. Грустно и как-то участливо, будто понимая, какие чувства он сейчас испытывает. Образ прекрасных ками, чистый, незамутненный и благородный, сейчас давал трещины. И это было очень больно, потому что Амэ чувствовал, что ему снова лгали. Жизнь есть ложь, не правда ли?

— Это долгий и сложный процесс, — вновь заговорила Вивиан, — Я не стану тебе его сейчас объяснять. Но ками является таковым только благодаря человеческому сердцу, и если отнять его, то он неизменно превращается в йокая.

И тут Вивиан замолчала, и стала напряженно вслушиваться в звуки гостиницы. Амэ непонимающе захлопал глазами, открыл было рот, чтобы задать вопрос, но девушка шикнула на него. Юноша тоже решил прислушаться, но ничего особенного не почуял. Даже тени были спокойны и ленивы — за окном начинался очередной знойный летний день. Тихо ржали лошади. Несколько мужчин во дворе переговаривались, заливисто смеялись дети. На кухне гремели посудой. Все спокойно, не о чем беспокоиться, но ушки Вивиан беспокойно шевелились, будто ими она старалась уловить то, что Амэ казалось совершенно недоступным.

— Нас обнаружили! — вскочила она на ноги и схватила Амэ. — Уходим!

Не ожидавший такого, уставший и сытый юноша, упал на пол и задергался, точно жук, опрокинутый на спину. Перед тем, как в коридоре раздались шаги, и распахнулись фусума, являя на пороге троих, Амэ успел перевернуться на четвереньки. Когда он задрал голову, раздраженно ей тряся — длинные незаплетенные волосы упали на глаза и закрыли весь обзор, он встретился с взглядом уже знакомого Принца, и замер. Йокай приподнял бровь, будто удивился происходящему.

— Что здесь происходит? — спросил он и повернулся к Вивиан.

Вивиан стояла немного поодаль, опустив голову и сложив руки в замок. Ее плечики поникли, а тело выдавало напряжение. Поднять глаза на нежданного визитера она не смела.

— Мой Принц… — произнесла она слабым голосом. В нем угадывалась дрожь, а еще страх.

Амэ, чувствуя себя неповоротливым и неуклюжим, поднялся на ноги и выпрямился. Волосы с глаз убрал, но знал, что сейчас они на редкость растрепаны. Только приводить их в порядок времени не было.

— Я велел тебе привести его ко мне! — удивительные глаза Принца полыхнули яростью. Амэ сглотнул, собирая осколки своей воли, и нацепил на лицо улыбку.

— Меня не так уж легко привести куда-то, — произнес он. — А ваша Вивиан вовсе не способна со мной справиться.

Принц покосился на Амэ, и юноша в ответ вздернул подбородок. Движение было молниеносным, и совсем не заметным для человеческого глаза. Щеку вдруг обожгло болью, удар сбил с ног. Амэ закашлялся и кровь, хлынувшая из разбитой губы, перемешанная со слюной, уродливыми бурыми пятнами, закапала на пол. Юноша утер рот рукавом, размазывая кровь по лицу, и медленно поднялся. Его не в первый раз били, и не последний, а у Амако тяжелая рука.

Принц стоял там же, где видел его Амэ в последний раз. Казалось, он не сдвинулся ни на шаг, а ударил его невидимый призрак.

— Что скажешь в свое оправдание, Вивиан? Я ждал, пока ты приведешь его ко мне. Ждал целый вечер и целую ночь, но этого не произошло.

— Простите, Принц, — девушка виновато прижала ушки к голове.

— Ты просишь меня простить тебя? — йокай нехорошо сощурился и одним, почти незаметным движением скользнул к Вивиан. Амэ заморгал, пытаясь осознать, что происходит, и вскоре нашел Принца у девушки. Он нежно, почти любовно обнимал ее за плечи, но взгляд его пылал яростью. Амэ слишком хорошо его знал, видел такой не раз у Акито, когда брат чувствовал себя оскорбленным. Сердце дрогнуло в нехорошем предчувствии. — Вот так легко простить тебя, когда ты пыталась предать нас?

Вивиан молчала, и это, похоже, еще больше выводило Принца из себя. Дыхание его стало глубже, а тонкие ноздри трепетали от ярости. Амэ кончиком языка потрогал ранку на губе, понимая, что нужно отвлечь йокая от Вивиан, иначе ему грозит стать свидетелем убийства или чего-то не менее неприятного.

— Простите, — заговорил Амэ, наблюдая, как Принц напрягся, — а вы кто такой будете?

Глаза Вивиан расширились от ужаса, будто Амэ только что собственными руками подписал себе смертный приговор. Но так как его и без того убить хотели, то оказалось, что терять ему нечего.

— Этот щенок еще смеет тявкать? — спросил он, хищно улыбаясь, и у Амэ все внутри похолодело. Но юноша не дал себе страху завладеть собой. С демонической аурой этого йокая было сложно бороться, но совсем не значит, что невозможно.

— Я принцесса рода Сарумэ. Мой брат Сейто Аши. Я имею право спрашивать, кто вы такие и что здесь происходит! — Амэ для пущей убедительности своего праведного гнева притопнул ножкой. Его сердце сейчас походило на сердечко маленькой пойманной птички: билось так быстро.

— А? — от наглости, которую позволил себе юноша, Принц опешил. — Принцесса знатного рода спрашивает, кто я такой?

Он повернулся к Амэ и взглянул на него так, что юноша едва подавил порыв попятиться. Вместо этого он вздернул подбородок, показывая, что не боится. И пусть он сейчас выглядел больше как дешевая шлюха, а не дворянка — простое кимоно, растрепанные волосы, но все же в нем оставалась фамильная гордость, а ее никаким страхом не прогонишь. Амэ принадлежит к Сарумэ, его предки были ками! (Прим. автора — здесь имеется ввиду, что по легенде прародителем рода Сарумэ была Амэ-но-удзумэ-но микото, Небесная Богиня Отважная)

— Да, — ответил он недрогнувшим голосом. — Я хочу знать…

— Твоя смерть, — с усмешкой на губах.

Наверное, он ожидал, что от такого ответа Амэ побледнеет и попятится, но этого не произошло. Юноша подумал, что если он выберется из этой переделки живым, нужно будет непременно поблагодарить Амако. Именно она воспитала в нем такое самообладание.

— Не думаю, — ответил он спокойно. — Вы не убьете меня.

Принц вновь начал злиться.

— С чего ты так решил?

— Потому что меня обвиняют в смерти Небесной Собаки. Но она была не вашей любимицей. Логично предположить, что прикончить меня захочет ее хозяин.

— Неплохие выводы, — хмыкнул Принц, и Амэ улыбнулся разбитой губой. Он чувствовал торжество. Нужно двигаться в этом направлении, и, возможно, удастся все уладить. Сарумэ свято верил, что придти к консенсусу можно с любым, главное — найти нужный подход.

— А вы пришли сюда только для того, чтобы проводить меня, так? — осведомился Амэ, приподнимая брови.

Принц посмотрел на юношу, а потом на своих спутников, застывших у порога. Эти двое были похожи друг на друга, точно родные братья — низкие, плотные, кажется, что неповоротливые. С грустными большими глазами. Не скажешь, что опасны, но Амэ чувствовал, что, несмотря на внешность, перед ним находятся хищники, которые питаются живой плотью. И где-то в глубине их глаз горит опасный голодный огонек, когда они смотрят на него. У Амэ от него мурашки по коже бегали.

— Заткните его. Он утомляет меня своей болтовней, — бросил Принц небрежно и покинул комнату.

Кажется, разговор окончен, так и не успев начаться. Оказывается, речи Сарумэ оказались не столь действенны, как виделись на первый взгляд. Амэ решил, что в следующий раз подойдет к Принцу с другой стороны. Если этот следующий раз будет, конечно, потому что йокаи двинулись к юноше, и тот неожиданно почувствовал себя в западне. Руки мелко и нервно задрожали, а ноги сами, прежде чем Амэ сам осознал это, бросились к седзи. Эти внешние двери сделаны из дерева и бумаги, поэтому проломить их оказалось совсем просто, когда у страха глаза велики.

— Эй! — крикнул один из йокаев, когда юноша оказался на балконе. Сигать со второго этажа как-то не улыбалось, к тому же Амэ боялся ушибиться, поэтому побежал к лестнице. Она оказалась неподалеку — юноше сегодня везло. Но везение закончилось почти сразу, потому что из-за угла вышел Принц, и, заметив бегущего Амэ, бросился за ним. Тот, не придумав ничего лучше, метнулся в противоположную сторону. Принц что-то закричал, Амэ не разобрал — все было заглушено топотом ног по деревянному полу энгавы и нарастающей паникой в груди, но почти сразу вниз, минуя лестницу, спрыгнул один из йокаев. Юноша не стал ждать, пока его схватят, и свернул в сторону — на каменную дорожку, и припустил по ней. Но уйти далеко все равно не удалось, ведь йокай прыгнул, сбивая с ног. Амэ свалился на землю, приложился головой об камень, перед глазами заплясали цветные искры, и на миг ориентация была потеряна. Все, что он мог — это вяло отбиваться в надежде, что его острая коленка или локоть попадет, куда следует. Второй удар его практически оглушил.

Амэ не сразу понял, что ему двинули просто для того, чтобы он перестал брыкаться. Юноша всхлипнул, когда йокай сел сверху и дернул за запястья, заламывая руки. Боль была сильной, и причиняли ее намеренно, чтобы смирить и успокоить, дать понять, что чем больше сопротивление, тем хуже будет. Амэ затих, кривясь и жмурясь. Помимо головы разрывалась грудь. От всей этой беготни открылись свежие раны и окрасили повязки в алый. Йокай, сидящий на нем, покосился на пятна и зарычал. Его лицо вдруг стало приобретать звериное выражение и спустя пару мгновений уже стало невозможно поверить, что когда-то оно выглядело по-человечески. Взгляд казался настолько голодным, что Амэ задрожал, точно лист на ветру, и сглотнул, чувствуя нарастающий ужас. В нем видели еду. Невероятно вкусную.

— Грязное животное! — сплюнул Принц и одним мощным ударом ноги сбил йокая с Амэ. Сарумэ сразу подскочил и встал на четвереньки. Ноги и руки дрожали так сильно, что подкашивались; Амэ спешно озирался по сторонам, выпучив глаза, пытаясь найти убежище, куда сбежать и спрятаться. Но Принц просто наступил на полу его юкаты, чтобы не удрал.

Побитый йокай свернулся в клубочек на земле и тихо заскулил, жалкий и слабый. Его вид заставил Амэ немного успокоиться. Как бы страшно не было, его сейчас не съедят — Принц не позволит. И этой иллюзии безопасности хватило, чтобы унять дрожь и придти в себя. Амэ поднял голову и встретился взглядом с Принцем, который сейчас казался просто огромным, когда возвышался над ним.

— Жалкая попытка бегства. Неужели ты думал, что у тебя получится? — он смотрел на него сверху вниз, и взгляд его был холодным и жестоким. И Амэ понял, что к милосердию Принца взывать бесполезно.

— Пока не попробуешь, не узнаешь, — ответил Амэ дерзко, за что немедленно получил ногой по лицу. Но отлететь далеко не позволила все та же придавленная юката. Прежде чем потянуть назад, она жалящими жгутами впилась в спину. Амэ рухнул к ногам Принца, свалившись лицом на его ботинок и размазывая по нему кровь.

— Твоя логика ничего не стоит, — высокомерно сообщил Принц, полыхая гневом. Он чеканил каждое слово. — Я могу сам прикончить тебя, а потом сказать, что из-за сопротивления взять живым не получилось.

Амэ ничего не ответил. Он лишь поднялся и сел, насколько это позволяла юката. Хотя сейчас она сползла с плеч, кое-где разойдясь по шву от такого жестокого обращения. Лицо его, помимо крови, было испачкано в грязи.

Принц сгреб волосы Амэ в охапку и дернул, заставляя подняться на ноги. Юкату больше не держали. Юноша встал, пытаясь удержаться в вертикальном положении на подгибающихся коленках. Было сложно, но перспектива повиснуть на собственных волосах его совсем не радовала.

— Принц, прекратите! — закричала Вивиан. Она стояла на балконе этажа, ее крепко держал второй йокай. — Он же…

Принц просто повернулся к ней, слегка приподняв бровь. Высокомерие сменилось насмешкой и злым весельем.

— Он принадлежит Повелителю! — выпалила Вивиан и сразу же прикрыла рот рукой, шалея от подобной дерзости.

Принц покосился на Амэ, который стоял на цыпочках, чтобы уменьшить боль, когда его держали за волосы. А потом йокай запрокинул голову и рассмеялся. Этот смех был странным, немного хрипловатым, каркающим, но завораживающим, до ужаса, до холода где-то в животе. А еще этот смех был безжалостным.

— Это недоразумение? — Принц продолжал смеяться, указывая на Амэ, замершего в неудобной позе. — Ты, правда, так считаешь?

— Его можно проверить! Вы знаете!

Смех Принца смолк, оставляя за собой холодную дрожь. Амэ боялся даже пошевелиться и задержал дыхание.

— А зачем? — спросил йокай. — Разве это что-то изменит?

Вивиан обомлела, удивленно захлопала глазами, отказываясь верить своим ушам. Йокай, который держал ее сзади, тоже засмущался от таких слов. Видимо, этот таинственный Повелитель много значит для любого из них, а Принц только что сказал нечто недозволенное.

Когда рука, тянущая за волосы, отпустила, Амэ едва не потерял равновесие. Пошатнувшись, он, тем не менее, твердо встал на ноги и выпрямился. В его глазах горел вызов. Кажется, это очень забавляло Принца.

— Какой прок тратить на него силы, если его все равно подвергнут проверке? Я обещал его привести, я это сделаю. И тебе стоило мне подчиниться, Вивиан. Если есть подозрения, то нужно озвучивать их, а не бросаться в рискованные авантюры, сломя голову, — сейчас Принц отчитывал Вивиан, точно провинившуюся девицу из пансионата. И та опускала голову, так признавая свою неправоту. Амэ нахмурился. И хотя он с трудом понимал, что происходит, и о чем идет речь, положение дел ему очень не нравилось.

— Тебе лучше последовать за мной, — Принц удостоил Амэ взглядом, дернув уголком губ. Он считал своего пленника жалким и слабым недоразумением. — Тебе ведь дорого личико, принцесса?

Юноша поднял голову и взглянул на Вивиан в поисках поддержки. Девушка кивнула и вновь виновато опустила глаза. Тяжело вздохнув, Амэ поплелся за Принцем.

* * *

Амэ ехал в повозке, запряженной быками, которая двигалась мучительно медленно и при этом немилосердно тряслась. Юноша забился в угол, старательно укутав новой юкатой свои худые ноги, прижал колени к груди. Сейчас горячка боя стала спадать, и Амэ начинал понимать, что влип очень крепко, и как выбраться из этой истории, не знает. Он пробовал бежать еще пару раз, но безуспешно. Принцу надоели его "глупые выходки", и поэтому юноше на ноги надели кандалы с длинной цепью и шаром-грузом, который и простому кузнецу поднять было сложно, а для Амэ вовсе не по силам.

— С Вивиан все в порядке? — спросил Амэ из своего угла. Не то, чтобы он горел желанием общения, но информация ему была нужна позарез. Она может подать мысль, как выпутаться из этой истории.

На сиденье напротив восседал Принц и просматривал какие-то свитки. Иногда он брал карандаш и делал быстрые пометки. Длинная волнистая челка — аккуратные черные пряди — скрывала половину лица, но упрямо сжатые губы оставляла открытыми.

— Она телепортировалась во Дворец, — ответил Принц скорее машинально, чем сознательно. И осознав это, уголки его губ опустились, он слегка покачал головой и вновь погрузился в свиток.

— Но спутника не было… — возразил Амэ, и сразу же замолк, когда натолкнулся на грозный взгляд Принца. Он был пугающим. Карминово-красный сверкнул из-под черной челки, и неожиданно захотелось заткнуться и молчать еще, по меньше мере, вечность. Только Сарумэ давно вышел из возраста, когда мог впечатлиться и затихнуть от одного лишь взгляда.

— Меня будут искать, — заявил Амэ. — И не только Аши. Но и ками.

Принц поднял голову от свитков, недовольно вздохнув. Похоже, понял, что тактика игнорирования не дала результатов.

— Уже ищут, но не найдут.

Амэ не мог не заметить, что после того, как Вивиан рассказала Принцу о том, что его пленник якобы собственность какого-то Повелителя, с ним стали обращаться гораздо мягче. Принц, который был охоч до рукоприкладства, руку на Сарумэ больше не поднимал.

— Снова маскировочные чары, да? — спросил он, не особо ожидая ответа.

И Принц промолчал. Амэ еще некоторое время ждал ответа, а потом пошевелил ногой. Цепь беспокойно зазвенела. Амэ вытянул шею и взглянул на шар, к которому был прикован. Принц носил эту штуку так, будто это была пушинка. Неужели йокаи настолько сильны?

Амэ снова загремел цепью.

— Можно ослабить немного? Железка впивается в ногу, — попросил юноша вежливо, выжидательно взглянув на Принца.

— Нет, — отрезал тот раздраженно. — А будешь ныть, затяну туже.

Амэ на такое хмыкнул и уставился в окно. У этого Принца явно с головой что-то не то, сразу видно.

Сарумэ посмотрел на густой лес, трясущийся за окном, и подумал о том, как его угораздило влипнуть в эту историю. Надо было послушаться Кунимити и остаться дома. Проклятое любопытство! И теперь его везут неизвестно куда, явно на расправу, а сбежать не представляется возможным. Амэ дотронулся до запястья, сейчас, как никогда в жизни, сожалея о том, что у него нет браслета, чтобы управлять спутниками! А как бы было хорошо сбежать таким образом!

Принц снова что-то читал. Амэ посмотрел на него и вздохнул. Надо что-то придумать. Сейчас надеяться не на кого — брата рядом нет, чтобы за шкирку вытащить его из неприятностей, нет загадочного Хорхе, который когда-то спас его от Небесной Собаки. Можно надеяться только на себя. Амэ призадумался: что он умеет лучше всего? Лгать и притворяться. Так надо воспользоваться этим талантом!

— Вы, правда, считаете, что Повелитель это так просто оставит? — спокойно осведомился Амэ. — Разве месть за смерть своего любимца стоит его гнева?

Сарумэ не знал, что означает быть "величайшим сокровищем Повелителя", но очень надеялся, что подразумевалось, что он не будет его главным блюдом.

Принц никак не отреагировал. Он продолжал читать свои свитки.

— Или, думаете, он не узнает о том, кто навредил мне? — Амэ очень надеялся, что попал в цель.

— Твоя ценность сомнительна, — осадил его Принц.

— И, тем не менее, я принадлежу ему. Не думаю, что он будет доволен происходящим, — Амэ продолжал, не сдавался, потому что вдруг ощутил, что идет в правильном направлении. Нет, Принц его не отпустит, но, возможно, станет тем, кто его будет защищать. И если случая сбежать больше не представится, нужно быть готовым к тому, что он увидит по приезду.

— Это не доказано. Сведения Вивиан часто ошибочны.

— А что, если — нет? — Амэ приподнял бровь. — И на этот раз все правда. Это ведь можно проверить, так?

Глаза Принца сверкнули опасным огнем.

— Замолчи! — раздраженно оборвал Амэ йокай. — Иначе разукрашу так, что мама родная не узнает, не то, что Повелитель.

Сарумэ закусил губу, чтобы не улыбнуться. Он понял, что Принц боится. Значит, нужно давить в этом направлении. Страх йокая легко понять: если Амэ после проверки окажется именно тем, о ком говорила Вивиан, нужно будет принять решение — либо отпустить Амэ, опасаясь гнева того самого грозного и мистического, либо привезти в назначенное место, и за это понести ответственность. Но если Сарумэ не проверять, то всегда можно сослаться на незнание.

Амэ обдумал данную позицию, решив, что она, со стороны Принца, казалась самой выгодной, но это совершенно не значит, что ее удастся реализовать! Пожалуй, стоит об этом позаботиться. Сарумэ почувствовал воодушевление, заерзал на сидении, обдумывая план дальнейших действий. Он не сразу понял, что повозка остановилась. И только когда Принц подскочил с криками: "Что случилось?" и выбежал наружу, Амэ подвинулся ближе к открытой двери, отчаянно звеня цепями. Их длины едва хватило на то, чтобы высунуть голову наружу, и обозреть обстановку.

— Крестьянин, — объяснил один из йокай, который сопровождал Принца. — Его повозка сломалась и встала на дороге. Мы не можем проехать.

— Так уберите его с дороги, — скривился Принц, злясь. Похоже, Амэ хорошо ему успел подпортить настроение.

— Он ранен, — возразили ему.

Амэ видел, как напряглись плечи Принца — его эти слова разозлили еще больше.

— Вы считаете, я не чувствую запаха его крови? Или вы настолько слабы, что не можете сопротивляться своим инстинктам? Рядом с вами едет Жертва, и она вас почему-то не так волнует, как раненый человек.

Йокаи опустили головы и посмотрели в землю. А потом один из них произнес странную фразу:

— У Жертвы пробужден Основной Инстинкт, — и это объясняло все. Для них, но не для Амэ. Основной Инстинкт, если вспомнить слова Вивиан, побуждает ками любой ценой защищать людей от йокаев. Так причем тут Амэ? Или они о ком-то другом говорят?

— Просто уберите его с дороги! — прошипел Принц, точно змей, полыхнув Сейкатсу. Его фигуру на миг объяло бледно-голубое сияние, и сразу же пропало. Амэ открыл рот, чтобы сказать, что Силу Жизни нельзя использовать, тут люди, и он сам, но не смог. Юноша понял, что у него кружится голова. Он все это время так часто и глубоко дышал, что теперь едва держится на ногах. Амэ машинально закрыл рот рукой, задерживая дыхание.

— Слушаемся, господин.

Йокаи пошли к повозке крестьянина, а Принц обернулся и взглянул в сторону Амэ. Увидев его высунувшим наружу свой любопытный нос, приподнял бровь. Юноша же схватился свободной рукой за дверцу и повис на ней. Та тяжело заскрипела, протестуя от веса Амэ.

— Полезай обратно, — приказал йокай тоном, не терпящим возражений.

Амэ отнял руку от лица.

— С крестьянином все будет нормально? — спросил он, игнорируя приказание Принца. Не специально, просто его больше занимало благополучие человека.

— Полезай, я сказал! — повторил йокай с нажимом, и Амэ недоуменно захлопал глазами, с трудом соображая, о чем речь. Наверное, бессонная ночь давала о себе знать, и поэтому юноша себя настолько плохо чувствовал. Да и волнений было слишком много.

Принц с ожесточенным выражением лица направился к Амэ, которое говорило о том, что кому-то будет больно. Юноша невольно отступил и спрятался за хлипкой дверью, которая защитить не могла, но давала иллюзию. И вдруг раздался крик человека, и Амэ вновь задохнулся, рванувшись вперед с удивительной силой — немного сдвинул тяжелый шар и рухнул на землю. Ушибленное колено сразу заныло, а сердце бешено застучало в груди.

— Идиоты! — рявкнул Принц, бросаясь назад с такой скоростью, что глазами не уследить.

— Нет, не трогайте меня… Не трогайте… — голос раненого крестьянина был похож на еле разборчивое бормотание, но Амэ слышал. Сразу под каретой сидела тень, которая дублировала голоса.

— Успокойтесь, мы просто сдвинем вас с дороги, чтобы проехать. Помощь скоро придет, — голос Принца был ровным, успокаивающим, но этого оказалось мало.

— Йокаи! — завопил мужчина. — Они напали на меня! Помогите!

Голос сорвался на крик, сдавленно захрипел, будто кто-то душил его обладателя. Амэ лежал на земле с распахнутыми в небо глазами, ощущая телом каждый камешек, каждую неровность и каждый выступ. Небо хмурилось, черные тучи закрывали чистый небосвод, в воздухе пахло грозой.

— Скоро пойдет дождь, — произнес Амэ странным, будто чужим голосом, и сел.

Цепь тянула за ногу, не давала свободно передвигаться, и юноша придвинулся к ней. Несколько крепких, сделанных на совесть звеньев, рассыпались в пыль. Амэ стал свободен, его больше ничто не сковывало, только обрывок цепи сиротливо волочился по земле. Юноша поднялся на ноги и пошел вперед. Пальцы внезапно захрустели, кости под кожей заходили ходуном, удлиняясь, наращивая острые когти.

Крестьянин был немолодым, но дома его точно ждали дети, которые нуждались в его заботе. И беременная в очередной раз жена, с огромным животом, уже на сносях. Мужчина болтался в метре над землей, отчаянно хрипя. Его нога была вся в крови, и вывернута неестественным образом. Наверное, это она повредилась при поломке повозки.

Густые тучи закрыли небо, и стало темно, почти как ночью. Амэ двинулся вперед, к трем йокаям и умирающему человеку.

— Это Жертва! — закричал Принц, заметив Амэ. — Рассредоточиться!

Человека отпустили, и он с глухим криком упал на землю. Амэ окинул его взглядом, и, поняв, что он жив и отдышится, посмотрел по сторонам в поисках йокаев. Они были рядом, Амэ чувствовал их запах. Двое слабы, справиться с ними будет несложно, с третьим возникнут проблемы. Нужно будет больше силы.

— Спасибо, что пришел, — человек коснулся ноги Амэ, скользнул пальцами по запыленной юкате. Кланяясь в ноги, так люди благодарят ками за свое спасение. Похоже, его с кем-то перепутали.

Юноша взглянул вниз и произнес:

— Мне мешает сердце. Что делать?

От этих слов у человека в глазах зажегся страх, и он отполз от него подальше, волоча за собой поврежденную ногу.

— Я не дам тебе умереть, — уверил его Амэ и поднял голову, нюхая воздух. Он собирался выслеживать йокаев по запаху. Повязки на груди юноша подцепил большим пальцем, и они послушно разошлись, сползая вниз, открывая царапины на груди. Сердце по-прежнему билось сильно и яростно, казалось, посмотри на грудь и увидишь, как оно стучит по ребрам, пытается выйти. Позже. Амэ разберется с этой проблемой позже.

Амэ отвел руку в сторону, Сейкатсу, похожая на грозовую тучу, стала течь на ладонь, скапливаться, точно вода, в углублении, и, точно вода, капать на землю, безжалостно убивая травяной ковер под ногами. Листья желтели, моментально выцветали, и под ногами образовывались уродливые круги, проплешины, вызванные неочищенной Сейкатсу. Сила жизни без должной обработки убивает.

— Нет, пожалуйста… — замолил человек, — Это так больно. Пожалуйста…

Амэ в ответ лишь тряхнул головой, путая голос живого человека с тенью. Ему казалось, что молят где-то далеко, не здесь, не сейчас — Сейкатсу туманила разум, туманила восприятие, оставляя и нацеливаясь на главное — на йокаев.

— Если выйдете добровольно, обещаю, ваша смерть будет быстрой, — уверил Амэ и замер на несколько долгих мгновений, ожидая, что его предложение примут. И оказалось, что не зря.

В поле видимости появился Принц. И мир сразу сузился до цели. Стена деревьев с одной и другой стороны, но коридором идет дорога. В ее начале стоит Амэ, в ее конце — йокай, которого нужно уничтожить. Сейкатсу в руке настолько послушна, что не верится: стоит только подумать, и она уже принимает нужную форму.

— Тебе не победить меня, — бросил Принц. Его фигура расслаблена, будто у Амэ нет ни единого шанса зацепить его.

— Я просто возьму больше силы, — спокойно ответил Амэ, швыряясь в противника Сейкатсу. Принц даже не стал отклоняться, просто повел рукой, и стрела, пущенная юношей, распалась шипящими брызгами.

— Потому так опасны пробужденные Жертвы, — усмехнулся Принц, отряхиваясь. — У них нет лимита. Они берут столько, сколько хотят.

Амэ не ответил. Не посчитал нужным. Просто взял еще. А потом еще. И еще. Задул ветер, такой яростный, будто хотел стереть с лица земли все происходящее. Над ними клубилась воронка, и если посмотреть вверх, то будешь пойман в ловушку. Будет казаться, что она, жадная, голодная и злая, обязательно тебя засосет.

— Но чем больше они берут, — прическа Принца казалась окончательно испорченной, ведь удары Амэ были тяжелыми. Легче сражаться со стихией, чем с мятежной Жертвой, — тем больше становятся йокаями.

Ту- дум!

Бухнуло сердце, и Амэ отпрянул, схватился за грудь, царапая острыми когтями кожу, оставляя на ней глубокие царапины.

Если сердце мешает, значит, его надо вырвать. Вырастет новое. И тогда…

Амэ упал на одно колено, вновь собирая Сейкатсу для атаки. Теперь он точно уничтожит этого гада. Просто нужно больше, еще больше, как можно больше. И уже больно, а рука дрожит, потому что Сейкатсу тоже имеет вес, а Амэ собрал ее столько, сколько весит целая гора. Амэ терпел, не обращал внимания ни на что.

— Но пока в их груди бьется человеческое сердце, они практически неподвержены трансформации в йокая, — в голосе Принца заскользило сожаление и легкая грусть, будто он завидовал таким, как Амэ. — Жаль только, бьется оно недолго.

Ту- дум! — в последний раз бухнуло сердце и остановилось, будто услышав слова йокая. Амэ закричал, накапливая энергию. Она стала совсем невыносимой, ее нужно было использовать — бросить в атаку, чтобы раздавить противника. Голос сорвался, сдавленно захрипел, ветер зашумел в ушах, и небо рухнуло на землю, придавливая собой все — ни моргнуть, ни вздохнуть. И все объято жестокой Сейкатсу, сейчас враждебной и разрушительной, даже к Амэ. Она царапает, она жалит, она бьет. Легкие отказывают, и кровь в жилах останавливается, потому что сердце больше не хочет биться. Мир вокруг захлебывается агонией, плавится: и столетние деревья, и зеленая трава, даже земля вскипает, начинает пузыриться под ногами. Еще немного, и разойдется, откроются врата в Еминокуни, и страшные мертвые лица покажутся, вылезут наружу. Потому что сейчас уничтожается сама материя бытия, даже она не выдерживает неочищенной разрушительной Сейкатсу.

— Телепортируемся! — в этом безумии слышен крик Принца.

А потом случился взрыв.

* * *

Шел дождь. Крупные холодные капли барабанили по листве поваленных деревьев. Вода скапливалась в глубоких бороздах и рытвинах. Она будто пыталась разгладить, скрыть следы недавнего сумасшествия, но тщетно. Ее слабость была слишком очевидна. Но все же что-то сделать ей удалось: земля размокла, стала вязкой, и теперь в ней застрять оказалось легче легкого. Земля, смешавшись с водой, превратилась в грязь, тяжелую, пахнущую пеплом и безумием. Вода не могла это смыть, как ни старалась.

Первое, что увидел Сарумэ, когда открыл глаза — ту самую грязь, вязкую, глубокую, неприятную. Лицо Амэ лежало в луже. Тело все болело так, что едва попытавшись пошевелиться, оно вернуло такую волну боли, что Амэ зашипел. Кажется, на нем не было ни одного живого места. Глядя в лужу, как зеркало, Амэ пытался вспомнить, что произошло. Лужа показывала кусочек леса и серое плачущее небо, бесконечно затянутое тучами, а память молчала, ни о чем рассказывать не хотела, как ни пытайся. На том месте, где должны были находиться события этого дня, будто гнездилась большая черная воронка. Воспоминания обрывались на остановившейся карете. Потом — темнота, и этот дождь, и эта боль.

Холодно. Под дождем Амэ совсем замерз, но, наверное, это было даже неплохо — не так больно. Нужно было подняться, но юноша не мог. И даже дело не в боли, а в том, что тело просто отказывалось функционировать. Оно было каким-то непослушным, громоздким, чужим. Не своим… Странное ощущение.

Юноша еще немного полежал в луже, а потом решил, что этим ничего не добьется, и решил все же попробовать подняться. Попытка не удалась, и Амэ вновь отключился.

Второе пробуждение было не менее неприятным. Но теперь юноша лежал на спине, и проклятый дождь заливал лицо, точно холодные слезы, скапливался в глазах и лился тонкой струйкой по вискам, попадая уши. Чтобы хотя бы открыть глаза, не боясь залить их ледяной водой, Сарумэ осторожно перевернул голову на бок. Не то чтобы от этого полегчало, но зато дало понять, что шея вроде в порядке. Во всяком случае, она не взрывалась от боли.

— Амэ?! — встревоженный крик и быстрый топот ног. На какой-то момент Сарумэ подумал, что ему уже чудится, не может того быть, чтобы кому-то удалось отыскать его в этой глуши! Но вскоре над ним склонились — длинные волосы висели мокрыми сосульками, с соломенной шляпы стекала струйками вода, и под ней оказалось до боли знакомое лицо. Еще никогда в жизни Амэ не был так рад видеть этого человека.

— Кунимити… — прошептал он непослушными губами.

— Я думал, ты погибла. Тут все разворочено, деревья с корнами повырывало, будто ураган прошел. Какое чудо, что ты жива, — затараторил он. Его руки были теплыми, и сам он был теплым. Амэ хотелось подняться и прижаться к нему, чтобы немного согреться. — Что у тебя болит?

— Все, — ответил Амэ со слабой улыбкой на измученном лице. Он так был рад его видеть… Неужели этот холодный кошмар закончился?

— Тебе надо к врачу. Я отвезу…

Амэ хотел сказать, что не выдержит, но Кунимити поднял его на руки, и это оказалось совсем не больно. Наверное, тело просто не хотело шевелиться, а оттого, что его несут, совершенно не возражало.

Амэ повернул голову и увидел развороченные деревья, клоки пожелтевшей травы, опрокинутую повозку крестьянина, мертвых быков, заваленную на бок карету и, что самое страшное — обожженный труп человека. Одежда человека совсем не пострадала, а вот кожа вся была черная. Раскрытый в безмолвном крике рот и распахнутые глаза заставили Амэ вздрогнуть. Левая нога человека была неестественно вывернута. Юноша смотрел на труп до тех пор, пока мог. Потом перевернулся, прижался к Кунимити, ища у него не только тепла, но и поддержки. Как будто он мог избавить его от этого кошмара.

— Это йокаи, — произнес Кунимити. — Только они используют Сейкатсу так неосторожно. Страшная картина. Жаль, что ты ее видела.

— Это йокаи, — согласился Амэ. — Больше некому.

Имубэ удобно устроил свою ношу на лошади так, чтобы Амэ был впереди и прижимался к его груди. Когда лошадь тронулась, и тело юноши отозвалось легкой вспышкой боли, Амэ поднял голову и посмотрел на сосредоточенное лицо Кунимити.

— Я не девушка, — заявил он. По крайней мере, Кунимити заслуживает услышать это из его уст. Даже, если правда ему уже известна.

— Я знаю, — ответил Имубэ равнодушно. Как будто это была последняя вещь на свете, которая его волновала.

Продолжение следует…

____________________

В следующей главе:

Дракон — огромный чешуйчатый змей из светло-голубой, почти белой Сейкатсу, разлегся на поле, свернувшись кольцами. Маленькие когтистые лапы упирались в зеленую траву, и, наверное, оставили бы на земле глубокие борозды, но дракон не обладал достаточной степенью материальности. Огромная морда хрипела, выпуская из крупных ноздрей пар, тонкие усы свисали с морды, беспокойно трепыхаясь при каждом выдохе. Дракон покачал головой, оглядывая подростков, которые смотрели на это чудо с немым восторгом. Амэ не сводил блестящих глаз с огромной чешуйчатой твари, изумляясь тому, какой разной бывает Сейкатсу. У йокаев она сильная, необузданная, опасная для сущего, ошеломляющая в своей разрушительности, а у Аши — нет. У них она послушная, прирученная, такая тихая и спокойная, немного безмятежная, чуть вялая, но потрясающе красивая и гордая. Сейчас, как никогда Амэ ощущал острое желание владеть Сейкатсу, уметь ей приказывать — создавать и рушить с помощью ее. Она звала его уже много лет своей таинственностью, своей непостижимостью и опасностью. Она — как огонь, не приручишь, но подружиться можно, в определенных условиях.

— Смелее, ребята, он не кусается, — произнес один из Аши.

— ____________________

Глава 6. Сердце бога

Новые ками готовы родиться, а значит — будут умирать люди. И никогда не было по-другому, никогда.

Воспоминания приходили вспышками, отдельными картинами, ощущениями. Амэ пытался за них ухватиться, чтобы вспомнить больше, понять, что скрывает его память, но тщетно. И это только выматывало.

— Где Кунимити? — Амэ навис над Канске, точно грозовая туча. Брат сжался, в его глазах горел страх, но он молчал. А это означало только одно — мама. Если Амако что-то запрещает, то все йокаи мира кажутся не такими ужасными, как ее гнев, если ее не послушать.

— Откуда мне знать?! — завизжал брат в истерике. — Я не видел его больше твоего!

— Лжешь! — зарычал Амэ, хватая Канске за плечи и встряхивая.

Новая вспышка воспоминаний-ощущений пришла совершенно неожиданно: немного больно и тянет, когда вырастают когти на руках, истончаются запястья, удлиняются пальцы, становясь едва ли не уродливыми — бледными, худыми, крючковатыми. Амэ отпрянул от брата в инстинктивном страхе — эти когти остры, они могут поранить. Тяжело дыша, он с изумлением смотрел на свои руки, и казалось, его воображение взбесилось, конфликтует с реальностью: ощущения и свои знакомые руки, которые он видел сейчас, никак не вязались.

— Амэ?… — спросил брат неуверенно. — С тобой все в порядке?

Юноша в ответ закивал и поднял голову. Он вспомнил, что хотел узнать у брата.

— Его нет в Имубэ. Где он?

Кунимити был важен. В этом мире, который неожиданно решил сойти с ума и разрушить рассудок Амэ. Похищение, йокаи, травмы, вспышки воспоминаний, запрет покидать земли Сарумэ — все это смешалось в его голове бешеным калейдоскопом, но, когда был рядом Кунимити, все казалось не таким уж и плохим.

— Меня впечатляет твоя привязанность к этому голодранцу, но она мешает тебе.

Амэ обернулся и увидел на пороге великолепную Амако, идеальную, гордую, прекрасную.

— Это не твое дело, мама! — возразил Амэ. — Ты отняла у меня все, и я не позволю отнять еще и его!

Амако распахнула веер и скучающе им обмахнулась. Слова Амэ она не воспринимала в серьез — не верила, что ее "дочь" может взбунтоваться и пойти против нее. Как и не верила в то, что Амэ на завтрашней Церемонии собирается открыть себя.

— Меня не волнуют твои желания, — произнесла она с сумасшедшим блеском в глазах. — Я бы на твоем месте не стала искать Имубэ Кунимити. Его забрали ками, пару дней назад.

Амэ почувствовал, что до боли в руках сжимает подол своего кимоно, и заставил себя успокоиться.

— Я не верю.

— И тем не менее, — Амако пожала плечами, забавляясь отчаянием своей "дочери". Ей казалось, что Амэ загнали в угол, и теперь, ну наконец-то, он будет подчиняться. — Завтра Церемония, а ты занимаешься тем, что ищешь этого идиота. По-моему, твои приоритеты неправильно расставлены. Вопрос о выборе одеяния до сих пор остается открытым.

Амако многозначительно посмотрела на Амэ. Юноша закусил губу, размышляя о Кунимити — какова вероятность того, что его и вправду забрали ками? Недавно шептались слуги о чем-то таком. Может, стоит сходить на кухню?

— Мне нравится алый, — ответил Амэ равнодушно.

Ему к Церемонии нашили столько кимоно, что в жизнь не сносить. Осталось дело за малым — выбрать. Только Амэ колебался, не знал, какое ему нравится. А сейчас понял, что просто неважно. В этом мире есть вещи и поважнее, чем выбор одеяния. Жизнь Амэ на проверку оказалась не просто полна лжи, она еще была полна загадок, которые стоило разгадать, и заблуждений, которые стоило развеять. Взять, например, случай с Небесной Собакой.

— Решила со мной согласиться? — мать недоверчиво приподняла бровь.

Амэ вздохнул, а потом еще раз, чтобы успокоиться. Получилось средненько, но это лучше, чем ничего.

— Нет. Просто на алом не видно крови, — ответил он и подошел к седзи.

Когда Амэ откроет правду о себе, у мамы случится приступ. И, конечно, она его изобьет — тут и к бабке не ходи, — и Амако знала, о чем идет речь.

Канске давно улизнул, воспользовавшись моментом. Если брат что-то и умел, так это вовремя сматываться.

— Пришел свиток из дома Накатоми. Накатоми Хиро, наследный принц рода, изъявил желание присутствовать на Церемонии, — сообщила Амако скучающим тоном, явно считала, что это озаботит Амэ.

— Ему хочется увидеть, как меня примут в Аши? — с долей насмешки в голосе отозвался он, выйдя на веранду и прислонившись к резным перилам.

Амако это заявление проигнорировала. Она свято верила в то, что участь старшего сына Амэ обойдет.

— Твой брат хочет, чтобы ты вышла замуж за Накатоми Хиро, — напомнила мать с каким-то злорадством.

— Этого не будет.

— Вот именно — не будет, — она чарующе улыбнулась. — И ты постараешься. Приложишь все усилия, чтобы не понравиться Накатоми Хиро.

— А не боишься, что поползут слухи о твоей "дочери"? Что она испорчена, невыносима и неблагочестива? — не удержался от шпильки Амэ.

Амако равнодушно обмахнулась веером.

— Это небольшая цена, чтобы сохранить тебя. И я рада, что ты выбрала алый. Он будет тебе к лицу, — так мама давала понять, что разговор окончен. Амэ коротко поклонился и покинул комнату.

Притворяться осталось совсем не много, — успокаивал себя он. Завтра все закончится. И будет новая жизнь. Без лжи. А с остальным он разберется, обязательно.

Высоко в небе летали птицы. Амэ вздохнул, отгоняя непрошенное и совершенно непонятное новое воспоминание — о том, как небесная сила входит в тело, и кажется, что захоти, и перевернешь мир. Надо забыть о том, что было. Это неважно. Сейчас нужно узнать о Кунимити, и разобраться с новым женихом. Если он изъявил желание присутствовать на Церемонии, то скоро явится. Нужно быть готовым. К тому же, если Накатоми получат специальное разрешение и прибудут через портал — а по-другому они просто не успеют, у Амэ будет шанс поговорить с кем-то из Аши. И попробовать вызвать Хорхе. Надо же как-то разбираться с этим нелепым обвинением про Небесную Собаку!

С этими мыслями Амэ решительно двинулся в сторону кухни. Он давно уяснил, что если хочешь узнать что-то днем, когда тени спят, нужно просто расспросить слуг. И хотя Амэ было неприятно вспоминать о случае с Тайко, слуги не забывали и считали, что именно ему обязана бедная девочка жизнью. Они ведь не знали, что это Амэ ее заразил.

— Молодая госпожа! — всплеснула руками тетушка Айя — безраздельная хозяйка кухни. — Какая неожиданность!

— Простите за вторжение, — Амэ опустил голову. — Но завтра… понимаете, я волнуюсь. Могу я тут немного посидеть, чтобы успокоиться?

— Ох, милая, конечно проходи, — на кухне было по-прежнему жарко, как в пекле, и пахло чем-то вкусным. На плите кипело сразу несколько чугунков, а на сковородках что-то приятно скворчало. — Мы не против. Всегда рады вас видеть. Я налью компота, хотите?

Амэ кивнул, усаживаясь на свое излюбленное место за небольшим колченогим столиком.

— Постараюсь вас не отвлекать, — пообещал он.

— Если бы не прибытие гостей, я бы смогла уделить вам больше внимания. Но приезжает ваш жених, а завтра Церемония.

— Я понимаю, — улыбнулся Амэ, с поклоном принимая стакан с прохладным компотом.

— И как только госпожа Амако согласилась? Она ведь была против вашего замужества, говорила, что никогда не отдаст вас. Мы так волновались, молодая госпожа. Вы заслуживаете большего, чем сумасшедшей матери и двух братьев-раздолбаев. Простите, что так говорю о господине Канске и господине Макетаро, но понимаете…

— Понимаю, — успокоил ее он. С некоторыми братьями Амэ не повезло точно — предатели, лентяи, властолюбцы и слабаки. Все хорошее досталось Акито. — И мама еще не дала согласия на этот брак.

— Это будет хорошая партия, молодая госпожа.

— Может, Накатоми Хиро уродлив? Или толст, как Саруда Гентиро? — Амэ насмешливо сощурился. Он никогда не забудет о своем несостоявшемся женихе, который до смерти его напугал грохотом своих доспехов.

— Мы будем надеяться на лучшее, молодая госпожа. Хотя, по мне, лучше бы вас за господина Имубэ Кунимити выдали. Он добрый и ради вас на все пойдет. Жаль только, не получится…

Амэ быстро ухватился за эту соломинку, и направил разговор в интересующее его русло.

— Я понимаю, что он больше не наследник рода, но, может, все еще образуется. Даже Хатиман ошибается…

Тетушка Айя посмотрела на Амэ с сожалением и покачала головой.

— Вы любите его, да?

Амэ колебался, прежде чем ответить. Вряд ли то, что он испытывал к Кунимити, можно было назвать любовью. Скорее чувством родства. С ним было комфортно, порой весело, когда приходилось останавливать его шаловливые руки и отвечать на непрозрачные намеки… Но это не было любовью. Кунимити воспринимался как еще один брат…

Решив остановиться на братской любви, Амэ кивнул.

— Вы ведь давно не выходили, и поэтому можете не знать… Толком еще ничего не известно, но ходят слухи, что этой ночью в Имубэ случилось нечто ужасное… — торопливо зашептала тетушка Айя, будто боясь, что их услышат.

— Что?! — Амэ вскочил на ноги, и кухарка сразу же зашикала на него, оглядываясь по сторонам.

— Говорят, что рода Имубэ больше нет. Вчера к ним пришли Аши и ками. Кто знает, зачем? — она пожала грузными плечами. — Вроде что-то с йокаями связано, но точно никто не знает. Слуг всех выгнали, чтобы не мешали. С тех пор, особняк закрыт. И никто не знает, что происходит…

Амэ закусил губу. Его сердце билось отчаянно быстро от волнения, стучало кровью в висках. Если тайна раскрылась… Если они узнают о том, что мама тоже с этим связана? Что будут делать Аши?

— Тревожные вести, молодая госпожа. Но в жизни случается всякое… — кухарка дотронулась до плеча Амэ в знак поддержки. — Некоторые совершают страшные ошибки, а за это расплачиваются другие кровью.

К сожалению, Амэ уже знал это на собственном опыте.

— Что теперь будет, тетушка Айя? — Амэ поднял голову, посмотрел в доброе лицо кухарки. Он не ждал от нее правдивого ответа, он просто хотел поддержки и успокоения. И чтобы, йокай подери, ему снова соврали, сказали, что все будет в порядке, и Аши не придут за мамой…

— Я не знаю, милая. Но завтра Церемония, а сегодня прибудет ваш жених. Поживем — увидим.

Амэ с улыбкой поблагодарил кухарку за угощение и ушел. Выйдя на воздух, он тяжело привалился спиной к деревянной стене кухни и зажмурился. Он не мог поверить в происходящее. Сначала у него отняли Акито, услали на другой конец света, а теперь нет даже Кунимити. И Тайко у него нет. Как же все-таки люди бывают одиноки!

Но, может, Кунимити еще можно вернуть? Нужно просто связаться с Хорхе и рассказать обо всем. Кунимити не виноват! Он не сговаривался с йокаями, он, наоборот, хотел спасти. И спас, но Амэ. Ведь есть же на свете справедливость! Ками должны ему помочь!

Решение было принято быстро — нужно ехать в Имубэ. Если особняк закрыт, то, возможно, он там найдет Аши. Или йокаев… Но рискнуть стоило.

Амэ решительно зашагал к дому, чтобы переодеться в мужскую одежду и украсть в конюшнях лошадь.

— Ты вовремя появилась! — Амако вынырнула из-за угла. — Фу, что за вид? И так ты собираешься гостей встречать? Да они тебя со служанкой перепутают! Хотя, так же лучше, — Амако подошла к нему и, схватив за локоть, поволокла по двору.

— Пусти, мама. Мне нужно переодеться!

— Не нужно. Так лучше, моя дорогая. Поверь мне! — кажется, Амако была довольна. Она знала, что Накатоми ничего не могут просить до Церемонии, поэтому не ощущала от этих сватов опасности. И даже не злилась; она была польщена тем, что ее Амэ хочет такой древний род.

Амэ пытался сопротивляться, помня о том, куда собирался, но мама была непреклонна. И юноша решил отступить на какой-то срок, чтобы потом подгадать момент и сбежать. Он обязательно попадет в Имубэ, и выяснит, что там происходит. И спасет Кунимити!

— Где твои братья, Амэ? Я сказала им прибыть немедленно! Получат они у меня! — Амако не злилась, она была возбуждена. Предстоящее мероприятие ей представлялось развлечением.

— Мы тут! — на веранде показались Канске и Макетаро.

— Встретим скромно, — сказала Амако. — А будут жаловаться, что не оказали должных почестей, скажем, что раньше предупреждать надо было!

В каких- то вопросах с мамой лучше не спорить — целее будешь. Только незнакомцы об этом не всегда знали, поэтому порой попадались в ее коготки.

Амэ задрал голову, прищурив глаза от яркого солнца. Оно не давало видеть, но юноша ощущал, как портал подплывает к ним, как выстраивается на позицию и делает предварительную наводку. Амэ всегда хотелось знать, как работают эти штуки, но спросить было не у кого. Спутники — это технология ками, даже не Аши, а курьеры знали только, как пользоваться браслетами. Но род Таманоя, скорее всего, осведомлен. Они не только занимаются изготовлением браслетов, но и, наверное, чем-то еще.

— Я ненавижу спутники, у меня от них глаза болят. И мешки такие, будто я всю ночь на ногах была, — заявила Амако, недовольно кривясь.

— Так не смотри на них, — пожал плечами Амэ.

Он помнил о том, что становится с глазами, когда переживаешь сразу несколько вспышек. Одна — это еще цветочки, но если их будет больше трех, то повезет, если сможешь открыть глаза и не рыдать при этом так, будто потерял в своей жизни самое дорогое. Все же спутники очень сильно напрягали глаза.

— Я сказала Тайко. Нам сделают примочки для глаз, так что завтра будем выглядеть лучше всех, — Амако слегка улыбнулась. Амэ для нее был куклой — его интересно наряжать, делать ему прически, а потом мама выпятит грудь и будет широко улыбаться, когда ей скажут, что у нее очень красивая дочь. — Пока тебя не было, привезли цветы. Ты должна будешь взглянуть на них позже. Мне кажется, что к твоему кимоно они подойдут идеально. Я так и знала, что ты выберешь алое, поэтому и цветы заказала соответствующие.

Амэ кисло посмотрел на мать. Раз она давно заказала цветы под алое кимоно, то выбери Амэ другой цвет, его бы просто не послушали. Амако давно спала и видела свою "дочь" в алом.

— Сейчас будет телепортация, — сообщил юноша, разглядев на небе красную вспышку навигации.

— Откуда ты знаешь? — вырвалось у Макетаро.

— Вижу.

Когда с нетерпением ждешь Акито или хоть какой-то весточки от него, и не такому научишься. После многих лет практики Амэ мог проследить глазами даже траекторию спутника, по которой тот перемещается, когда выходит на позицию — безлунными ночами, когда звезды особенно ярки, их видно. Они похожи на светлячков в ночи. Но жуков можно наловить, посадить в банку и смотреть, как они тщетно бьются о стекло в попытке выбраться, а до спутников не дотянуться. Даже если взобраться на самое высокое дерево. По детству Амэ пробовал. Небо не стало ближе.

— Ох! Я зажмуриться не успел! — Канске завозился где-то за спиной, расстроено пыхтя. Амэ не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, как брат сейчас трет глаза.

Юноша опустил рукав кимоно, которым заслонился при активации спутника и посмотрел на утоптанную площадку. Прибывших было человек десять — на вскидку. Пара человек в форме курьеров Аши: в очках и с моном Хатимана, а остальные — богато одетые люди. Они стояли довольно тесно друг к другу, но когда приземлились и перестали хватать ртами воздух — Амэ прекрасно понимал их, ощущения после перемещения просто ошеломительные — начали расходиться. Первыми, конечно, пришли в себя курьеры. Они отошли от людей и поклонились Амако, протянув ей свиток. Мама взяла его, быстро пробежалась глазами и коротко поклонилась:

— Благодарю за ваш труд.

— Все в порядке, госпожа. Это наша работа.

Амако теперь улыбнулась, но улыбка эта была вежливой и дежурной, но никак не настоящей.

— Добро пожаловать в особняк Сарумэ, род Накатоми.

Амэ наблюдал, как сгрудившиеся на площадке люди стали расходиться, открывая его взору статного юношу с потрясающими золотыми волосами.

— Вы еще прекраснее, чем мне говорили, наследная принцесса, — насмешливый прищур золотых глаз. Слишком знакомый. А потом поклон. Амэ шумно выдохнул, не справившись с собой.

— Хорхе?… — уста его предали раньше, чем он смог что-то осознать.

— Прошу прощения, — вежливая улыбка на лице. — Мы раньше встречались?

Амэ закусил губу, справляясь с собой, пока не наговорил других глупостей. Тем более на него смотрели, он не мог ударить в грязь лицом. Амако напряглась, ощущая неладное, в глазах братьев горел интерес.

— Нет, показалось, — мягко улыбнулся Амэ, спеша всех успокоить. — Это вы меня простите.

И поклонился, досадуя про себя. Где были его глаза? Ведь перед ним человек, даже и думать нечего — никакой болезненной худобы, перламутровых когтей-лезвий и неземных глаз с вертикальным зрачком. И ками никогда не расстаются со своими мечами. Но при этом человеке не было оружия, во всяком случае, Амэ не видел.

— Надеюсь, тот, с кем вы меня перепутали, не мой соперник, — рассмеялся он. — Я уже готов бороться за ваше сердце, принцесса.

На Амэ так посмотрели, что краска невольно залила лицо. Одно дело Кунимити — с тем держать дистанцию проще простого, а этот опасен. "Как Хорхе, — промелькнула мысль. — Может, они родственники?"

В установившемся неловком молчании Амако бросала на Амэ такие злобные взгляды, что юноша начал беспокоиться о том, как бы приступ не начался.

— Накатоми Хиро, — золотоволосый человек подошел к Сарумэ, стоящим на веранде, и поклонился. — Рад знакомству.

Амэ посмотрел в глаза Хиро и подумал о том, что братья совершенно не похожи внешне. Иногда один ребенок идет в отца, а другой — в мать. Кунимити и Каору — яркий пример.

— Мы тоже очень рады, — ответила Амако с безжалостной вежливостью. — Прошу в дом.

Как оказалось, наследный принц взял с собой только младшего брата Ирию, остальные были слугами. Бедняги тащили столько сундуков, что оставалось только гадать — Накатоми хотят задарить Сарумэ или собираются жить здесь, по крайней мере, несколько месяцев, и в сундуках притащили одежду.

Хиро ступал легко и уверенно. Его походка выдавала в нем фехтовальщика или даже охотника. Если бы Амэ не знал точно, что перед ним наследный принц Накатоми, младший брат Садахару, того самого тощего в очках, который давал умные советы и все про всех знал, то решил бы, что имеет дело с Аши.

— Чем увлекаетесь? — спросил Амэ, искоса посмотрев на статную фигуру будущего жениха.

За такого и не грех выйти замуж, — со странным весельем подумалось юноше.

— Верховая езда. Единоборства, — он посмотрел на Амэ, в глазах плясали лукавые золотые искорки, — Ками запрещают нам носить оружие, и это позволяет не чувствовать себя уязвимым.

— Понимаю, — выдохнул Амэ. Порой ощущение собственной беспомощности убивало, и нет возможности взять в руки меч, чтобы защитить себя или того, кто тебе дорог. Нужно ждать и надеяться на Аши или ками. Хотя, Амэ они ни разу не подводили.

— А вы чем увлекаетесь?

И тут Амэ вспомнил о том, что хотел попросить курьеров связаться с Хорхе. Он не удержался и стукнул себя по лбу.

— Аши!

— О, неплохое увлечение. Но в чем оно заключается?

— Что? — Амэ захлопал глазами, с трудом понимая, о чем речь. Да и времени не было, курьеры могут уйти с минуты на минуту. — О, нет! Я крестиком вышиваю, а Аши… Простите, срочное дело!

Амэ сорвался с места, чтобы догнать курьеров. Впервые в жизни взгляд матери, который провожал его, не был раздраженным. Они ведь договорились, что юноша будет себя вести отвратительно, чтобы отвадить от себя жениха.

Выбежав на веранду перед площадкой, Амэ понял, что опоздал. Земля еще дымилась, и минуты не прошло. От досады, юноша зарычал и схватил шлепанец, который стоял перед крыльцом. Обувь полетела прямо на площадку — таким образом Амэ мстил за то, что Аши ушли так рано. А он, забыл! Засмотрелся на этого Хиро, и забыл, что должен спасти Кунимити!

— Хорхе! — заорал Амэ от досады, — Где тебя носит, когда ты так нужен?!

Но в ответ тишина, и шелест ветра в деревьях. Великая Богиня, как же обидно упустить такой шанс…

— И зачем он тебе так понадобился, принцесса?

Амэ резко обернулся, чувствуя, что лицо пылает от гнева на самого себя, и встретился со спокойным взглядом золотых глаз. Этот Хиро… Да что он здесь делает?

— Или вам вместе нравится вышивать крестиком?

— Вряд ли, — ответил Амэ, делая глубокий вдох и отворачиваясь. Сейчас он выглядит не лучшим образом. — Не думаю, что он умеет.

— А умеешь ли это делать ты, Амэ?

Юноша снова порывисто повернулся и посмотрел на собеседника внимательным прищуром. Неужели? Неужели он все же не ошибся и это был…

— Хорхе?

Накатоми Хиро скрестил руки на груди и усмехнулся.

— У моей прелести завтра Церемония. Разве я мог пропустить?

Амэ не знал, что ему делать: либо избить этого нахала, либо броситься к нему на грудь и разрыдаться.

* * *

Возбуждение и облегчение быстро сошли на "нет", уступив место нервной бледности и поджатым губам. Хорхе, или же Хиро, был сущим наказанием, и не раз заставил пожалеть Амэ о том, что тот хотел его видеть. Лучше бы он никогда не приходил!

— У вас прекрасный особняк, наследная принцесса. И очень послушные слуги — просто мечта, — Хорхе широко улыбался, глядя на Амако. Амэ хотелось скривиться, ведь мама буквально млела от его лести. Всегда такая собранная и неприступная, всегда такая далекая и сильная, сейчас шла на поводу у Хорхе. Поганцу хватило нескольких точных слов, чтобы растопить ее сердце.

— Я стараюсь держать особняк в порядке, но это довольно сложно, — Амако призрачно улыбнулась, и ее лицо стало красивым. Наверное, такой она была до того, пока папа умер. Акито как-то рассказывал об этом, но Амэ не верил. Сумасшедшая и безжалостная, разве она могла быть когда-то другой?

— Люди сейчас слишком распущены. Папа говорил, что раньше все было по-другому, — ответил Хорхе, и Амэ бросил на него рассерженный взгляд. Самозваный Хиро усмехнулся, проигнорировав взгляд Амэ.

— Во времена моего детства были люди, которые помнили Вторую Войну, — вздохнула Амако. — Все-таки это очень влияло на нравы… никто не сомневался в том, что многовековые традиции изжили себя, и аристократы больше не имеют значения.

Амэ уныло положил себе риса и взялся за палочки. Тема "трава зеленее, небо голубее" его вгоняла в тоску. Тем более, зная Хорхе и его грязные приемы, вряд ли можно думать об искренности…

— Это печально, госпожа Сарумэ. Сегодня они отрицают аристократию, нас как их господ, а завтра откажутся от ками? Неужели они не понимают, кто их защищает? — Хорхе выглядел ложно возмущенным.

— Ками только кричат о защите и о том, что умрут ради любого из людей. А не они ли приносили в жертву целые деревни Небесной Собаке, только затем, что хотели поймать ее хозяина? — вмешался Амэ, не выдержав. За столом повисла оглушающая тишина, и все ошеломленно уставились на него. Юноша поспешил объяснить. — Мне Акито рассказывал.

Усмешка Хорхе стала еще шире.

— Я уверена, что у ками были на то причины, — Амако бросила недовольный взгляд на Амэ, и тот только пожал плечами в ответ.

— Ками ничего не делают без причины. Мой брат проводит бок о бок с ними довольно много времени, и говорит, что их действия справедливы.

"Да ну?" — спросил Амэ глазами.

— Мой старший сын тоже Аши, но он не разделяет этих убеждений, — сообщила Амако, но голос ее оставался бесцветен. Иногда Амэ это обижало, ведь Акито был признанным гением, и мать должна хоть немного гордиться сыном, но вместо этого — раздражение. Будто он был главной помехой в ее жизни.

— Так принцесса Амэ близка со своим братом? — Хорхе в притворном удивлении приподнял брови. Каков паяц! Только восхищайся его мастерством. — Тогда понятно, откуда все эти убеждения.

Амэ не выдержал и обиженно фыркнул. Определенно, он ненавидел Хорхе, и прирежет его сегодня ночью, чтобы завтрашний день прошел, может, не идеально, но приемлемо.

— Я обладаю достаточным количеством информации, чтобы сделать самостоятельные выводы!

— А никто и не умаляет ваши умственные способности.

Амэ почувствовал, что закипает. Еще немного и пойдет пар. И тогда он разорвет этого наглеца на маленькие мокрые тряпочки. А потом Амэ посмотрел на маму, и вдруг понял, что у него руки развязаны. Он может даже хамить, и никто ему слова поперек не скажет.

— Мама, ты, действительно, думаешь, что этот человек станет мне хорошим мужем? У него нет никаких манер! — Амэ поднялся, привычно поправляя кимоно. — Прошу прощения, но мне неприятно ужинать с подобным человеком!

Амэ вскинул подбородок и выплыл из комнаты. Он слышал, как смеется Хорхе. Очень хотелось вернуться и залепить чем-нибудь, но он сдержался. Надо пойти взглянуть на цветы. Вряд ли они успокоят, но зато отвлекут.

В саду сгущались сумерки, и пели цикады. Амэ на миг застыл на веранде, вдыхая полной грудью прохладный вечерний воздух и придерживая рукой край кимоно. К вечеру поднялся сырой ветер, он пах солью и морем, и Амэ сразу вспомнился Акито. Это был его запах. Если уткнуться в шею, то неизменно почувствуешь. Амэ поджал губы и решительно двинулся вперед, ступая босыми ступнями по теплому полу веранды. Ноги сами несли к любимому сараю, а не в оранжерею, куда, несомненно, доставили цветы. Ловко забравшись на крышу, Амэ без зазрения совести растянулся на поверхности и принялся смотреть в небо. Уже взошли звезды, и слабо мерцали орбитальные спутники, готовясь к завтрашней работе. Ровно через сутки будет Церемония, и там назовут имя Сарумэ, Амэ был более чем уверен в этом. Потому что иначе — все бессмысленно: и его жизнь, и его ложь, и его ожидание, и его любовь к Акито. И сразу обрушится все, и Амэ больше не сможет мечтать о небе. О том, что когда-нибудь удивительные спутники будут подчиняться его воле, ведь на его руке окажется тонкий браслет. И что Амэ будет носить черную форму Сейто Аши, гордо выхаживать рядом с Акито, и они будут вместе тренироваться, и вместе летать…

Тоска по небу стала почти осязаемой, такой сильной она была. И Амэ, призрачно улыбнувшись, поднял руку, любуясь иллюзией пойманной в пальцы звезды.

— Здесь мало звезд. На горе Сумеру ими усеяно все небо, и они такие крупные и близкие, — размышления прервал голос Хорхе, и Амэ нахмурился и опустил голову.

— Мне не доводилось там бывать, — ответил Амэ, садясь. Тряхнул головой, и выбившиеся из высокой прически пряди, рассыпались по плечам.

Хорхе забрался на крышу и разлегся рядом. Длинные золотые волосы свернулись причудливыми полукольцами, укладываясь на поверхность крыши. Хорхе поднял глаза к небу. Сейчас он выглядел человеком. Нет, что-то божественное в нем оставалось — походка, грация, глубокий взгляд, может быть слабое мерцание бледной кожи, но, не зная точно, ни за что не подумаешь, что это замаскированный ками.

— А недавно зажглись еще две звезды — Аматэрасу и Сусаноо. Это значит, что они скоро спустятся на землю. И будет война, Амэ, — Сарумэ молчал, неосознанно обнимая колени. — Что происходит сейчас — это не война. Скорее противостояние по привычке, но когда ками и йокаи получат предводителей, мир содрогнется. Будут страдать люди, — в голосе Хорхе прозвучала горечь и сожаление.

— Я не верю, — произнес Амэ упрямо.

— Мир кажется таким незыблемым? — Хорхе повернул голову и с усмешкой посмотрел на него.

— Нет. Просто Вторая война… Мне не кажется, что это было "противостояние по привычке", — Амэ положил подбородок на колени.

С этим миром давно что-то не так — Амэ знал. Он начал подозревать это еще тогда, когда понял, к какому полу принадлежит, и каким его считают окружающие. В этом мире слишком много лжи, много боли, слабостей и пороков. Но как его изменить? Как избавить от этого?

— Все познается в сравнении.

— Армагеддона не случится, — фыркнул юноша.

— Конечно, — улыбнулся Хорхе и закинул руки за голову, любуясь небом.

Амэ некоторое время молчал, слушая цикад и тени, которые приходили из дома, кухни, служебных помещений. Всюду царила суета — приехали гости, завтра будет Церемония, и молодая госпожа станет совершеннолетней. И все это казалось таким далеким, все еще знакомым и родным, но уже не своим.

— У меня провалы в памяти, — сообщил Амэ. — Иногда приходят воспоминания, странные воспоминания. И это кажется бредом больного сознания.

— Я по-твоему доктор? — усмехнулся Хорхе.

Амэ пожал плечами. Он считал, что ками должны знать, что происходит. Потому что эти провалы были слишком уж загадочными.

— И еще, что с Кунимити? Ками пришли в дом Имубэ и с тех пор ни слуху, ни духу!

Глаза Хорхе насмешливо блеснули.

— Беспокоишься о дружке?

Амэ не выдержал и больно пнул мерзавца. Тот только вскрикнул, дернулся и осуждающе посмотрел на обидчика. Зря старался, дешевыми приемами тут бесполезно.

— Ты можешь отвечать нормально? — возмутился Амэ, чувствуя, как нарастает напряжение.

— Могу, но тебя так забавно дразнить! — рассмеялся Хорхе, и Амэ не выдержал: он сомкнул пальцы на его горле с твердым желанием придушить. Ками захрипел и закашлялся, и как оказалось — притворялся, потому что когда Амэ его отпустил, Хорхе быстро взял ситуацию в свои руки, и вскоре юноша распластался на крыше, придавленный чужим телом.

— Имубэ уличили в связи с йокаями. Они ведь помогали выдать тебя, понимаешь? — тон Хорхе был таков, что никак не понять — говорит серьезно, или все же шутит, в очередной раз и неуместно.

И все же от этих слов Амэ почувствовал злорадство. Бенихиме и Каору слишком много на себя взяли, решив, что могут пойти против ками и Аши. А зря. Что же до Кунимити…

— Он не… — принялся возражать Амэ, не забывая при этом яростно брыкаться в тщетных попытках сбросить с себя Хорхе. Но длинные пальцы прервали поток слов и заставили замереть.

— Конечно, мы знаем, — близкие желтые глаза, которые казались совсем человеческими, если бы не их цвет. — Твоему Кунимити выпал другой жребий. Пришло его время.

Амэ засопел, пытаясь осознать слова Хорхе, ведь тот выражался всегда туманно. Разобраться в его суждениях порой так трудно!

— И где он?

— Ты еще встретишься с ним, обещаю, — Хорхе широко улыбнулся, а потом скатился с Амэ. Тот не нашел в себе силы, чтобы подняться, хотя очень хотелось.

— Ладно, — Амэ решил некоторые вещи отложить, больно уж непонятно, и спросить что-нибудь другое. Благо вопросов хватало. — Тогда, может, объяснишь, что это за катавасия с Небесной Собакой? Почему меня обвиняют в ее смерти?

Хорхе только картинно пожал плечами, и Амэ едва не зашипел он вернувшегося негодования.

— Кто поймет этих йокаев?

— А как насчет того, что меня обозвали "великим сокровищем Повелителя"?

Хорхе наклонил голову, забавляясь реакциями Амэ. Сам же Амэ в этом ничего не находил забавного. Он, может, хотел смертоубийство совершить…

— Что, правда? — спросил Хорхе, явно издеваясь.

— Нет, это мое буйное воображение! — огрызнулся Амэ.

— Мне нравится твое самомнение, но на "сокровище" ты не тянешь. По росту не вышел! — после этих слов Хорхе расхохотался так, едва за живот не держась. Амэ кисло взирал на эту картину, а потом пробурчал себе под нос:

— Когда-нибудь я не выдержу, и убью тебя…

Хорхе замолк и, приоткрыв один глаз, точно дворовой матерый кот, ответил:

— Поверь мне, у тебя еще будет много возможностей!

Что могли значить эти слова, Амэ предпочел не думать. У него и без того раскалывалась голова. Вокруг творилось что-то невероятное, совершенно непонятное, и никак не получалось разобраться. Так зачем себе еще больше усложнять жизнь?

— Хорошо, — кивнул Амэ спокойно. — Если не вышел по росту, то почему ты всюду за мной таскаешься? И отчего земли Сарумэ находятся под защитой Аши?

Хорхе смотрел на него с ласковой усмешкой и приподнятой бровью, и Амэ сразу понял — нет, не ответит. Этот ками говорил только то, что сам хотел сказать, а на прямые вопросы никогда не отвечал. Вместо этого молол какую-то чепуху, слыша которую, Амэ хотелось заткнуть его раз и навсегда.

— Насчет Аши — не знаю. А что касается меня, может, я жить без тебя не могу?

Амэ хмуро посмотрел на него.

— Что еще придумаешь? Меня, между прочим, йокаи похищали! И они называли меня Жертвой. Что это значит?

Сарумэ и сам не мог понять, почему до сих пор задавал вопросы? И отчего не бросил это бесполезное занятие?

Хорхе же перекатился на живот и уперся локтями в крышу, приподнявшись. Волосы растрепались, и теперь почти полностью закрывали лицо, только желтый глаз сверкал весельем. Амэ было обидно, что его считают за клоуна.

— Это значит, что ты и есть Жертва. — Амэ зафыркал. — Терпение, принцесса, скоро все станет известно. От этого никуда не деться.

И в его глазах промелькнуло что-то… радость? ожидание? предвкушение? Нет, Амэ не знал, и с Хорхе ни в чем нельзя быть уверенным. Потому что это Хорхе.

Амэ молчал, прислушиваясь к легкому дыханию ками с телом человека. Сейчас слышно даже, как бьется его сердце. Бьется по-человечески, порывисто, а не так ровно и однообразно, как раньше. Амэ невольно приложил руку к своей груди, отчего-то ощущая страх.

— Я никуда не уйду, Амэ. И помогу тебе, — пальцы Хорхе накрыли его руку, и Сарумэ невольно почувствовал, что успокаивается. Было в этом несносном ками что-то… родное, свое и близкое.

От этих слов Амэ почувствовал благодарность. И перевернул ладонь, сплетая свои пальцы с пальцами Хорхе. А потом поднял голову к небу. Спутники нашлись привычно. Чтобы знать, где они, больше не нужно было их видеть. Они ощущались. Так же, как теплая ладонь Хорхе.

* * *

— Однажды наступает момент, когда Жертва превращается в Хищника, — говорит женщина с роскошными рыжими волосами и острым, точно лезвие взглядом. У нее идеальная осанка, высокая грудь. Белые плечи открыты, а пышное платье ниспадает аккуратными складками. Ей к лицу белый, в нем она кажется неземной и совсем непостижимой. К ней хочется тянуть руки, как к бронзовой статуэтке Богини в Храме. Ей хочется молиться.

Черноволосый мальчик с наивным добрым взглядом стоит рядом и держит ее за руку. Он ловит каждое ее слово, смотрит с благоговением и радостью. В этом взгляде любовь, такая, какой может любить только ребенок — чистая, абсолютная, лишенная "но" и "если".

Они стоят на балконе: каменные ботики, круглые клумбы с цветами и великолепный вид на горы, на облака и на небо. А внизу, под ними раскинулась крепость, окруженная надежными стенами из белого, слабо мерцающего камня. Только восходит солнце, и еще пахнет сыростью, а вершины гор окутаны полосками облаков.

— И со мной так будет? — спрашивает мальчик.

— И с тобой. Законы для всех одинаковы, происходишь ты от рода Аматэрасу, Сусаноо или Идзанами, их матери. Понимаешь меня?

Мальчик кивает.

— Понимаю.

— Ты должен понять другое. Аматэрасу и Сусаноо будут враждовать до тех пор, пока кто-то из рода Идзанами не помирит их. Это ваша судьба.

Мальчик серьезен. Он запомнит эти слова до конца жизни. Он будет жить по ним, как по священному писанию. И все, что он сделает в будущем, будет служить только одной цели…

— Тебе не кажется, что он еще мал, чтобы понять, Эхисса?

Он выходит на балкон и становится рядом с ними. Статный бог с длинными черными волосами и красными глазами. И есть в нем что-то неземное, царственное. Мальчик тогда еще не знал, что это повелитель преисподней-Еминокуни… Что его окружение — это черепа, души мертвых, Очищение и возмездие.

Если есть Небеса, то есть и их изнанка. Если Эхисса была повелителем Небес, то Цукиеми — владыкой Преисподней.

— Я считаю, что Хатиман достаточно взрослый, и пора рассказать ему, для чего он существует.

— Это еще одна твоя игра, — заключает Цукиеми, его волосы треплет ветер, и они, точно шлейф вьются за ним. Маленький Хатиман смотрит на него с удивлением и восторгом. Он думает, что когда вырастет, то его волосы будут такими же длинными и красивыми.

— Скорее дело принципа. Сколько тысячелетий продолжается этот фарс? — Эхисса смеется, и кажется весь мир смеется в унисон: и солнце, и небо, и земля. Маленький Хатиман тоже прячет улыбку в ладонь. Но Бог Счета Лун остается серьезным, только жестче становятся складки у рта.

— Пока существуют ками и йокаи — это невозможно. Твои дети никогда не помирятся.

Эхисса склоняет голову, улыбаясь.

— Ты совершенно прав, сын. Поэтому придется уничтожить обе расы.

— Госпожа? — Амэ вздрогнул, приходя в себя, и увидел озабоченный взгляд Тайко. Она сидела на коленях, протягивая ему пояс-оби из белоснежного шелка. На нем серебряными нитями были вышиты узоры.

Амэ тряхнул головой, думая о том, что к провалам в памяти добавились еще и "сны наяву". Конечно, это был первый случай, и возможно, это случилось оттого, что Сарумэ сегодня отвратительно спал, волновался перед завтрашней Церемонией. Ему было страшно, и сердце в груди взволнованно бухало, неровно, нервно и как-то неправильно. Слишком тяжело, и трудно вздохнуть.

— Все в порядке, — он заставил себя улыбнуться.

— Госпожа Амако приказала дать этот оби, — Тайко выглядела неуверенной. Она знала, что вкусы матери и Амэ немного не совпадали, и из-за этого порой разгорались яркие споры с битьем посуды, громкими криками и истериками.

— Хорошо, — Амэ почувствовал, что ему все равно, какой пояс надевать. Он так волновался, что различные мелочи вроде цвета оби перестали его тревожить.

Тайко закивала с облегчением и убрала пояс. Аккуратно его повесила, а потом взяла щетку и принялась расчесывать волосы своей "госпожи". Амэ нравилось, как Тайко это делает — бережно, осторожно, не то что мама.

— Многие не верят, но я считаю, что вы станете Сейто Аши. Вас выберут обязательно, — Амэ увидел в зеркале, как она слабо улыбнулась, и ее щеки окрасил легкий румянец.

Сарумэ обернулся и взял девушку за подбородок. Мгновение он колебался, очень хотелось украсть с ее губ прощальный поцелуй, но, вспомнив о том, что пережила по его вине Тайко, одернул себя. Он не имеет права. В нем течет кровь йокая.

— Спасибо, милая, — произнес он, тоже улыбаясь.

И в этот миг он услышал легкие шаги Йако в коридоре и вновь сел так, как раньше, и кивнул, чтобы Тайко продолжала расчесывание. Щетка легко заскользила по волосам, и Амэ прикрыл глаза, позволяя себе расслабиться. Определенно, он слишком напряжен из-за предстоящей Церемонии, кажется, еще чуть-чуть и нервы просто не выдержат…

— Могу я войти, молодая госпожа? — тень на пороге была нечеткой, нервно дергалась — наверное, дальше открыли окна, чтобы проветрить дом, отсюда и сквозняк.

— Заходи, — Амэ приоткрыл глаз, замечая, как отъехала перегородка и, вновь поклонившись, в комнату зашла Йако. В ее руках была небольшая прямоугольная коробка, оклеенная светло-коричневым шелком.

Руки Тайко замерли всего на миг, а потом вновь продолжили свою работу, аккуратно приходясь по всей длине волос.

— Что там у тебя? — спросил Амэ и повернулся.

— Подарок, госпожа. От Накатоми Хиро, — Йако с поклоном протянула коробку. — Он велел передать.

Бровь Амэ вздрогнула в удивлении, в груди загорелось любопытство. Что мог прислать Хорхе?

— А мама? — все же уточнил Амэ.

— Она знает.

— Вот как…

Пройдоха так покорил ледяное сердце наследной принцессы, что она даже разрешает дарить подарки? Довольно приятная новость. Но что мог прислать ками?

— Думаете, там будут любовные стихи? — покраснела Тайко, смущенно поглядывая на Амэ. Она ведь знала секрет Сарумэ, но все равно огорченно поджимала губы, когда за "молодой госпожой" кто-то начинал ухаживать.

— Накатоми Хиро никогда не жаловался на отсутствие вдохновения, — улыбнулся Амэ и взял в руки коробочку.

Он открыл ее. Некоторое разочарование — стихов там не было, сразу же сменилась тремя изумленными вздохами, сорвавшимися разом.

— Священная Богиня!.. — воскликнула Тайко, придя в себя.

— Но сейчас август! Она отцвела давно! — не выдержала Йоко.

Амэ смотрел на аккуратную ветку сакуры, бледно-розовой, потрясающе свежей, с каплями воды на прекрасных, нежных лепестках, будто ее только что совали с дерева, и минуты не прошло. Капли воды, точно драгоценные камни, сияли в льющемся из окна свете. И от нее исходил легкий цветочный аромат, который будил в воспоминаниях весну, и ее свежесть и молодость.

— Хорхе… — выдохнул Амэ, улыбаясь. В этот момент он чувствовал себя настоящей девушкой, которой приятно получить подобный подарок от будущего жениха. Но сердце глухо бухнуло, возвращая к реальности.

— Тайко, я хочу, чтобы сегодня в моих волосах была эта сакура.

* * *

Одевать свою "дочь" Амако взялась собственноручно, и Амэ порадовался, что последний раз таинственные шрамы появлялись только перед похищением йокаями. Вспомнив ту историю, и обгорелое тело человека, Амэ почувствовал невольный укол беспокойства, который сразу же принес с собой чувство вины и горечь. Амэ облизал губы, стараясь слизать ее, чтобы быстро позабыть, но не вышло. Казалось, она поселилась в нем, навсегда.

Амэ просунул руки в широкие рукава алого кимоно, и тяжелый шелк, расшитый золотом и синей нитью, лег на узкие плечи. Амако посмотрела на "дочь", недовольно поцокала языком, а потом принялась прилаживать кимоно. Тайко стояла рядом и поддерживала тяжелую, объемную одежду. В ее руках был целый ворох алой ткани, которую она держала очень аккуратно, будто боялась, что от более грубого обращения дорогая одежда рассыплется в пыль. Амако же не спешила. Просто накинув кимоно на плечи Амэ, она обошла его по кругу, осматривая со всех сторон, приглаживая несуществующие складки и выискивая недостатки. С ее языка сорвалась пара язвительных замечаний в сторону портного — она обвиняла его в криворукости, считала, что за те деньги, что она отдала, можно было и постараться лучше. Потом прошлась по нерешительности Амэ, который никак не хотел выбирать себе кимоно к Церемонии, и поэтому пришлось нашить "абы каких", чтобы тот соизволил выбрать.

Амэ молчал. Сегодня он разрешил себе побыть любимой куклой своей матери. К вечеру, в любом случае, это закончится. Нет в этом мире силы, которая сможет помешать Амэ изменить свою жизнь.

"Ты неудовлетворен жизнью, поэтому так ведешь себя", — в воспоминаниях образ смеющегося Хорхе, щурившего золотые глаза и улыбавшегося с хитрецой и насмешкой. Ответа на эту реплику не последовало. Наверное, Амэ начал взрослеть, и старался держать себя в руках.

Пояс одевали долго. Амако все не нравилось, как его завязывают. То слишком криво, то слишком туго, то наделали много складок — да причин для недовольства и придирок было более чем достаточно. В такие моменты Тайко смотрела в пол, признавая свою вину, а уставший от этого бесконечного "наряженья" Амэ, просто поджимал губы и украдкой вздыхал, боясь испортить тонкую работу матери и служанки.

— Госпожа Амако, у нас проблемы. Зеленщик подвел, обещал принести больше сельдерея, но не смог…

— Госпожа Амако, те скатерти, что привезли недавно… Оказалось, что несколько из них бракованы. Что делать?

— Госпожа Амако, одна из наших конюшен перестраивается, может не хватить места для лошадей гостей…

Амэ по десять раз на дню покидали, заставляя стоять и ждать, пока мать решит все проблемы и вернется, коих возникало превеликое множество. Сарумэ казалось, что на нем не кимоно надето, а кандалы, которые тянут к земле. А еще прическа. Парикмахер давно прибыл, но без Амако не решался начинать. Тайко была бледна, точно снег, с самого утра на ногах, а еще эта жара стоит… Да, лето в этом году выдалось, что надо.

Вид из окна не был богатым — кусочек сада, кусочек внутреннего двора, прекрасный вид на высокую стену и соседние покои — мужскую половину, и никакого тебе неба.

— Вы думаете, к вечеру соберется дождь? — спросила Тайко, изнывая от духоты.

Амэ взглянул на тот жалкий огрызок неба, что открывался из его окна и отметил тяжелые тучи, которые рано или поздно прольются на землю.

— Разве Аши не умеют управлять погодой? — поинтересовался он, мечтая о том, чтобы просто потереть шею. А о том, чтобы сесть, вовсе речи не шло. Это было пределом его мечтаний.

— И потом нас будет заливать в течение недели, — Тайко была огорчена, а Амэ в ответ пожал плечами.

Это ведь очевидно, разве нет? Когда вмешиваешься в естественный ход природы новой Сейкатсу, всегда будет отдача. Отсюда и дожди, и прочие катаклизмы.

— Я этого не увижу, — легко улыбнулся Амэ. В Академии Воинов-Теней Аши будут совершенно другие погодные условия, он был уверен.

— Я на это надеюсь, госпожа.

В сад вышел Хорхе. Сегодня он оделся в лиловый шелк и распустил волосы. Он выхаживал под окном с какой-то особенной гордостью и важностью, будто демонстрировал себя — посмотрите, какой я великолепный, упадите мне в ноги и восхищайтесь. И что самое интересное — только под окном Амэ, что не оставляло сомнений, для кого все это было устроено. Жаль только, Сарумэ ввиду своего состояния не мог этого оценить.

— Господин Накатоми Хиро! — воскликнула Тайко. — Такой красивый…

Видя на него реакцию служанки и бывшей возлюбленной, Амэ почувствовал злость. Похоже, представление Хорхе удалось с большим успехом, чем на то рассчитывал "артист". Только он об этом не узнает. Бедняжка.

— Прочишь мне его в мужья? — улыбнулся Амэ тускло, внутренне радуясь, что чувство юмора ему не изменило, и он не наговорил глупостей, а потом не высунулся в окно и не наговорил глупостей туда.

— Нет! Что вы! — глаза Тайко расширились, стали такими ошеломленными, что Амэ повеселел.

— Представляешь, как бы удивился жених, в первую брачную ночь? — Амэ улыбнулся шире, подмигивая Тайко.

Девушка вздохнула.

— Мне было бы его жаль.

Амэ склонил голову на бок, все еще стараясь совладать с собой и стоять неподвижно. А так хотелось потереть шею.

— А мне — нет.

— Почему?

Амэ пожал плечами, зашуршав шелком.

— Может, заслужил?

Хорхе устроился под деревом любоваться садом. Или видом в окно — одно из двух. Когда он увидел Амэ в окне, то приветливо помахал, широко, но фальшиво улыбаясь. Интересно, в этом ками есть хоть что-то искреннее? Какой трудный вопрос.

— Вы разобьете ему сердце, — покачала головой Тайко. — Посмотрите, он уже влюблен в вас.

Амэ закусил губу, чтобы не улыбаться слишком широко. Хорхе влюблен? Нет, такого не бывает.

А потом вернулась Амако, разозленная до предела. И веселье кончилось. А еще через несколько минут, приехал первый из приглашенных гостей. У Сарумэ Амэ сегодня совершеннолетие. Это большой праздник, несомненно.

* * *

— Канто уже вынесли, — сообщил Макетаро кисло.

— Мы опоздали… — подхватил Канске.

Есть вещи, которые в этом мире не меняются совершенно. Они будут неизменными и через год, и через два, и через десять, и если мир рухнет, и если он возродится, это — останется. Канске и Макетаро давно, еще с самого детства, очень переживали, что не успеют на вынос огромных, до самого неба, шестов, на которых мерно покачивались желтые фонарики. Шествие начиналось у здания администрации, а потом — по главной улице к огромному стадиону, месту, где проходили показательные выступления Воинов Аши. Впрочем, Амэ понимал братьев. Зрелище канто, высоких крепких мужчин, которые несли их с легкостью, отработанной за многие годы ловкостью, вид фонариков, слабо покачивающихся при ходьбе, неба, расчерченного зеленой клеткой (это было как-то связано с барьерами, но Амэ не знал, как именно), просто не могло ни приесться, ни надоесть. Это было по-настоящему прекрасно, но в Сарумэ сегодня великое событие, поэтому эту часть представления пришлось пропустить, чтобы участвовать в следующей.

Следующий этап не был легким. У Амэ слишком тяжелое и жаркое платье, окобо намного выше и неустойчивее обычного, кимоно теснее, оби завязан туже. Трудно не только идти, но и дышать, а еще надо постоянно следить за осанкой, не горбиться. И хотя Аши поработали и очистили небо от облаков, все равно душно и жарко, и Амэ казалось, что вся косметика, тщательно наложенная, сползает с его лица вместе с капельками пота. И с трудом хватает сил, чтобы не повести рукой, и рукавом промокнуть лицо. Нельзя.

Это было похоже на триумфальное шествие. Вначале по улице проносят канто, затем ровным строем вышагивают Аши, а уже за ними, пестрой нестройной колонной идут те, кто сегодня участвует в Церемонии — полсотни подростков, гордые, разряженные, полные страха и надежд, шальные от собственной "взрослости" и открывающихся горизонтов. А родители машут им из толпы, что-то кричат, знакомые свистят. Всюду огни и гомон, улыбки и возбуждение. Людское море волнуется, тревожно, но торжественно.

Амако стоит чуть в стороне, и когда они с Амэ встречаются взглядами, она только кивает, холодно и сухо, а Амэ кланяется, разворачивая руку ладонью вверх, слегка приседая. Он весь в алом, а в прическе — цветы сакуры. И мамины подруги завидуют, ведь молодая Сарумэ такая прекрасная. Хорхе улыбается, сложив руки на груди, смотрит неотрывно, и сейчас он особенно похож на ками, каким его помнит Амэ, и, точно озарение, приходит воспоминание: море людей, и золотоволосый бог, склонившийся над ним, он протягивает руку, тонкую, изящную, с множеством колец на пальцах, а на его запястьях звенят браслеты. Амэ на миг застывает, кланяется и идет дальше, вперед, по каменной дорожке, за фонариками канто, к барьеру. Если поднять голову почти у самого барьера, то легко можно увидеть огромного стального зверя-спутника, сегодня спущенного вниз, в атмосферу, и его пузо открыто, и из него струится зеленый свет. Но это в небе, а впереди — арка только для тех, кто сегодня станет взрослым. Люди с канто выстраиваются в ряд, освобождая широкий проход туда, внутрь — за зеленую стену. Акито говорил, что там будет испытание, но не сказал, какое именно, но по его результату зачисляют в Академию Аши.

"Что бы там ни было, — Амэ задержал дыхание, собирая волю в кулак. — Мне нужно это пройти".

Подростки строятся цепочкой и спокойно идут вдоль шестов с горящими фонариками, и здесь тени почти беснуются, вызывая головную боль своими воплями. И хочется вздохнуть, наконец, и крикнуть во всю мощь легких, чтобы они заткнулись. Но Амэ поджимает губы, вскидывает подбородок. В зеленый проход он вплывает гордо и величественно, ведь он — Сарумэ.

"Все в порядке, Эхисса. У нас еще есть время до Пробуждения, пусть мальчик повеселится"

"Смотри мне. За ошибку спрошу строго"

Тени? Да, скорее всего. И они говорили голосом Хорхе, и еще какой-то женщины. Амэ оглянулся, пытаясь отыскать глазами золотоволосого ками, но у него ничего не вышло. Едва не споткнувшись, и получив от соседа недовольный возглас, Амэ, хмурясь, вошел внутрь. А там на него обрушилась тишина, такая густая и непроницаемая, будто от мира отрезали, что в груди сразу стала подниматься волна паники. Амэ оглянулся и увидел мир, точно скрытый за зеленым стеклом: нечеткий, размазанный и какой-то искаженный. А с другой стороны — огромное поле, расчерченное непонятными символами. И Аши в черно-синей форме снуют туда-сюда, и ни одного студента Академии, все уже давно состоявшиеся воины. Подростков собираются испытывать — наверное, это серьезное дело. Хотя, Акито говорил, что не раз участвовал в подобных мероприятиях. Как же Амэ гордился братом!

— Ух ты! — восклицает кто-то из подростков, другие подхватывают. Множество голосов ахают и что-то бормочут с благоговением. И в глазах их огонь. А Амэ улыбается, он счастлив — все еще лучше, чем он представлял. Сарумэ ощущает себя частью чего-то огромного и важного, он чувствует общность, всеобщее благоговение передается и ему.

"Хорхе, ты ли это?" — Амэ снова слышит голос, и вздрагивает, улыбка медленно сползает, вытесненная бескрайним любопытством. Сарумэ озирается в поисках той самой тени, которая транслирует голос, но тщетно. Наверное, куда-то спряталась…

"Ванесса, детка. Не ожидал…" — Хорхе отзывается после секундной паузы. В голосе звучит приятное удивление.

"Безопасность, сам понимаешь. Йокаи в последнее время неспокойны, Эхисса боится нападения. А, по-моему, это паранойя!"

"Я все слышу", — вмешивается другой женский голос, уже знакомый Амэ.

"Мы знаем, дорогая", — смеется Хорхе.

"Так что ты здесь делаешь, милый? Неужели пришло время?" — голос Ванессы полон веселья.

"О, да…Осталось совсем немного. Не могу дождаться"

"Поздравляю. Имя выбрал?"

"Данте. Оно так красиво звучит".

"Цукиеми не переплюнешь", — откровенно забавляется Ванесса.

"А?" — Хорхе кажется удивленным.

"Он назвал своего отпрыска Ебрахий. Можешь себе представить?"

Амэ понятия не имел, о чем идет речь, но его позабавило имя Ебрахий. Не повезло тому, кого так назвали, считай — вся жизнь испорчена. И, кажется, Амэ не удержался от проявления собственных эмоций и фыркнул. Конечно, его могут посчитать за сумасшедшего, но всегда можно списать на стресс.

"Амэ… — теперь говорил Хорхе ласково, но с насмешкой в голосе. — Нехорошо подслушивать взрослые разговоры!"

В ушах раздался тонкий неприятный писк, а потом таинственные голоса стихли. Или тень ушла. Эта мысль очень озаботила Амэ: ками умеют управлять тенями? Это нужно непременно выяснить. Позже…

Позже. Потому что сейчас совершенно не до этого: к ним направлялось несколько Аши, о чем-то переговариваясь. Амэ, совладав с неудобной обувью, попытался вытянуться, встать на цыпочки, будто это могло помочь ему расслышать обрывки разговора. Кое-что все же удалось: говорили о какой-то интенсивности, и Амэ совсем ничего не понял. По мере приближения Аши сердце билось все чаще, и тяжело стучало в висках, а в горле позорно пересохло. Амэ пытался сглотнуть, но это не помогло. Сарумэ был настолько возбужден, что дрожал. Вот оно, испытание. Сейчас будет…

Сейкатсу бывает разной, и Амэ знал. Это как группа крови — каждый человек владел определенным видом: земля, вода, огонь, небо и ветер. Об этом рассказывал Акито. Поэтому когда перед ними вырос огромный чешуйчатый ветряной дракон, Амэ ничуть не удивился, только шире улыбнулся, желая коснуться этого существа. Сплести из Сейкатсу дракона — своего рода искусство, и Амэ это чувствовал очень остро, и не мог не восхищаться происходящим. Тот Аши, что создал его — истинный мастер.

Дракон — огромный чешуйчатый змей из светло-голубой, почти белой Сейкатсу, разлегся на поле, свернувшись кольцами. Маленькие когтистые лапы упирались в зеленую траву, и, наверное, оставили бы на земле глубокие борозды, но дракон не обладал достаточной степенью материальности. Огромная морда хрипела, выпуская из крупных ноздрей пар, тонкие усы свисали с морды, беспокойно трепыхаясь при каждом выдохе. Дракон покачал головой, оглядывая подростков, которые смотрели на это чудо с немым восторгом. Амэ не сводил блестящих глаз с огромной чешуйчатой твари, изумляясь тому, какой разной бывает Сейкатсу. У йокаев она сильная, необузданная, опасная для сущего, ошеломляющая в своей разрушительности, а у Аши — нет. У них она послушная, прирученная, такая тихая и спокойная, немного безмятежная, чуть вялая, но потрясающе красивая и гордая. Сейчас, как никогда Амэ ощущал острое желание владеть Сейкатсу, уметь ей приказывать — создавать и рушить с помощью ее. Она звала его уже много лет своей таинственностью, своей непостижимостью и опасностью. Она — как огонь, не приручишь, но подружиться можно, в определенных условиях.

— Смелее, ребята, он не кусается, — произнес один из Аши. У него добрый взгляд, седина в волосах и морщины вокруг глаз. Правда в том, что Воины-Тени непозволительно быстро стареют, до обидного быстро. О, как слепа была Бенихиме, предлагая Сарумэ Амэ, принцессе рода, вечную молодость и красоту! Стремясь к брату, стремясь к Аши, Амэ уже давно был готов отдать в жертву свою жизнь и разрешить, чтобы тонкая сетка морщин раньше времени поселилась на лице, а в волосах засияли серебристые пряди. И вот сейчас он сделал шаг в направлении своей мечты…

— Он как туман. Разве его потрогаешь? — недовольно спросил один из подростков.

— Потрогаешь, но это доступно не каждому, — глаза Аши лукаво блестят.

— А у меня получилось! — похвастался другой. Он стоял рядом с драконом и касался его, а тварь ластилась к его руке, задевала носом, пыхтела.

— Да ты притворяешься! — не поверил кто-то.

— Нет, смотри же.

Подростки засуетились, обошли дракона, стали трогать его, но лишь одному удалось коснуться его по-настоящему. Амэ стоял в стороне и наблюдал за происходящим. Идти в эту толпу он не хотел, он предпочитал подойти, когда будет свободнее.

— А вы что стоите? — спросил у Сарумэ другой Аши, более молодой, но в глазах его была такая глубина, что сразу видно: этот человек многое повидал. — Вам тоже надо попробовать коснуться его.

Амэ повернулся, посмотрел на Аши, невольно сравнивая его с Акито. И Акито все равно выигрывал по всем статьям: брат и выше, и красивее, и, несомненно, талантливее.

— И что если мне удастся его коснуться? — приподнял бровь Сарумэ.

— Значит, однажды мы увидимся снова, — ответили ему.

— Но уже в бою, — подхватил Амэ, делая шаг к дракону. И в его голосе прозвучала гордость.

— Плечом к плечу, — согласно кивнул Аши.

Подросткам уже надоело толпиться и пытаться поймать туман, поэтому они стали отходить от твари, и теперь добраться до нее казалось не так сложно, как раньше. Рядом с драконом остался только один, тот самый, которому удалось прикоснуться, и сейчас он обнимал существо за толстую шею, будто своего верного коня.

— Как вас зовут? — спросил Амэ, оглянувшись на Аши. Нет, это не Акито, как жаль! Но все же чем-то неуловимо он напоминает его — тоже сережки в ушах, и непослушные вьющиеся волосы. И манера держаться — слабо, очень слабо, но все же была схожа с манерой брата.

— Кийю, — ответил Аши.

— Я запомню, — он вежливо поклонился, призрачно улыбаясь. — Ведь мы еще встретимся.

Мужчина пожал плечами, а Амэ, желая подтвердить правдивость своих слов, протянул руку. Дракон вначале глянул на нее, будто раздумывая, подойти или не стоит, а потом поднял голову и уставился в небо. Земля дрогнула так неожиданно, что Амэ едва не свалился, и чтобы удержать равновесие, взмахнул руками. Длинный рукав кимоно взлетел и, опускаясь, прошел сквозь бесплотное тело дракона.

"Тревога! Тревога! Общая мобилизация! Нападение йокаев!" — тень разорвала тишину, и Амэ, заслышав ее, вскинул голову, посмотрел на барьер. Он все так же мерцал ровным зеленым светом, и раскрытое пузо спутника по-прежнему оставалось неподвижным, но за ними творилось сущее безумие — огромное пятно в небе разрасталось, приобретая поистине угрожающие размеры. Огненный цветок, похожий на фейерверк, но, конечно, более смертоносный, расцветал над толпой, угрожая ее накрыть, похоронить под собой, сжечь. В лицо пахнуло паникой и странной безысходностью, и Амэ закусил губу, чтобы не закричать от страха. Даже Аши застыли на местах.

"Капитан Кимуро, с вами находится Жертва. Приказываю защитить ее!" — снова голос Хорхе, и Амэ заметался, принялся озираться по сторонам, ища глазами этого ками. Но вокруг был только ровный зеленый барьер, несколько подростков и трое Аши.

— Хорхе! — звал Амэ, чувствуя страх и отчаяние. — Хорхе!

Но ему никто не ответил. Даже тени молчали, только страшный грохот слышался вдали, и кровь шумела в ушах так громко, что едва не оглушала. Руки и колени мелко дрожали, дыхание срывалось.

Барьер заморгал, а затем потух вовсе, а нутро спутника стало с глухим скрежетом закрываться. Амэ накрыла волна звуков, и от этого паника в груди поднялась еще сильнее. Хотелось бежать прочь — вперед по стадиону, подальше от огненного цветка. Хотелось бежать к нему, чтобы хоть как-то помочь, ведь там умирают люди. Эти два желания раздирали Амэ на части, и он просто застыл, не в силах пошевелиться, не в силах выбрать.

— Быстрее, сюда! — кто-то схватил Амэ за руку и поволок прочь. Дракон растаял, оставляя после себя длинный, серебристый след. Толпа людей, спасаясь от небесного ужаса, стала заполнять стадион — промедли, и растопчут.

— Что происходит? — спросил именно тот подросток, которому сегодня удалось коснуться дракона. Ему не ответили, просто проследили, чтобы он покинул стадион.

Амэ где- то потерял свою обувь, он и сам не знал, когда это произошло. Он бежал так быстро, как мог, чувствуя, как от страха кровь стынет в жилах. И страх этот был не за себя — он знал, кто такие йокаи, а за других. Они ведь беззащитны, совершенно.

— Командир, мы должны пойти туда! — решительно сказал Кийю после страшного взрыва, прозвучавшего где-то сзади. Земля содрогнулась, и Амэ упал на землю, не удержав равновесие. В воздухе пахло безумием. — Мы нужны там!

Аши, который создал дракона — он, по-видимому, являлся командиром — покачал головой. Кимуро. Кажется, так его назвал Хорхе.

— Мы нужны здесь. Ты слышал приказ.

— Чтобы увести их из зоны поражения хватит и одного из нас! — Кийю возмутился, с тревогой и нетерпением косясь на площадь, полную людей. Великая Богиня, как сейчас он похож на Акито! Тот же взгляд, решительный и непреклонный, упрямый, горячий. Он хотел спасать людей. Как Амэ его понимал!

— Ты слышал приказ, — еще раз повторил командир, едва не крича. Шум стоял невообразимый. Начинался апокалипсис, небо уже горело не в одном, а в нескольких местах — один из спутников был поврежден. Пахло гарью, удушливо и резко.

— Он падает! — прокричал кто-то, и Амэ поднял голову, отвлекаясь от спорящих Аши.

Спутнику так и не удалось подняться, его подбили, и теперь, пуская дым и отчаянно горя, он летел на землю. Послышался отчаянный крик. Одна из девушек-подростков в крестьянской одежде схватилась за голову и присела на корточки.

— Уходим! Уходим! — шум прорезал сильный голос командира Аши. — Нас могут зацепить!

Амэ, чувствуя, что в этом море паники и людского безумия, вот-вот потеряется, вдруг понял, что должен идти. Не обращая внимания на боль в ногах, он побежал к девушке и схватил ее за локоть, пытаясь утащить в сторону. И хоть сейчас была ночь, в небе горели яркие огни — спутники по-прежнему освещали происходящее огромными прожекторами. Светил и раненый, подбитый спутник. И когда на Амэ и девушку упал луч яркого света, Сарумэ внезапно понял, что огромная махина вот-вот свалится на них. Он дернул крестьянку за предплечье так сильно, как только мог. Та сорвалась с места, и упала на Амэ. Юноша тоже не удержался на ногах, запутавшись в тесном кимоно, и повалился на землю. Спутник проскрежетал рядом с ними в опасной близости и приземлился неподалеку, нагоняя бегущих прочь Аши и подростков. Земля содрогнулась снова, сжавшегося Амэ, прикрывающего своим телом в защитном жесте девушку, окатило дерном; а потом полыхнуло нестерпимым жаром. Сарумэ открыл глаза, осознавая, что если сидеть тут, то они просто расплавятся, потому дернулся в сторону и поволок за собой девчонку. Амэ бежал на полусогнутых, боясь выпрямиться — спутник рядом подозрительно гудел, будто хотел взорваться, девушка что кричала сзади, но Сарумэ было совершенно не до этого. Ему нужно доставить ее в безопасное место.

Он выбежал на середину поля и на миг остановился, переводя дыхание. Легкие разрывались от быстрого бега и едкой гари, что была щедро распылена в воздухе. Осознать, что на них бежит огромная толпа паникующих людей со стороны торговых рядов, получилось не сразу. Девушка вновь завизжала, задергалась, но рука Амэ намертво сжимала ее, и это заставило Сарумэ очнуться и понять, что если он и дальше будет глазеть на то, как огромное людское море движется на них, их попросту растопчут. Амэ оглянулся по сторонам и осознал, что бежать туда же, куда и остальные, нельзя — спутник выглядел очень опасно, на грани взрыва. Решение пришло быстро: нужно мчаться наперерез, к палаточному лагерю Аши. Амэ рванулся, отчаянно косясь на приближающихся людей. Он старался бежать так быстро, как только мог, но опасность приближалась неотвратимо. Людские крики и вопли уже затопили всю площадь.

"Великая Богиня! Великая Богиня!.. Великая Богиня…" — повторял про себя Амэ, как заведенный. Он молил ее о помощи. Молил прекратить этот конец света. Но Аматэрасу молчала. Ее не было в этом мире сейчас.

Они не успевали. Отчаянно не успевали. И уже у самой цели их настигли, но Амэ с нечеловеческим упрямством продолжал пробираться вперед, не обращая внимание на тычки. Он знал, что если он сейчас свалится, то его просто затопчут. Тело разрывалось от боли, девушка, которую Амэ по-прежнему держал за руку, давно упала, рука дергалась отчаянно, разрывала острыми ногтями кожу на запястье, умоляя о спасении, и Сарумэ пер вперед, повторяя про себя имя Великой Богини, прося помощи в этом аду. Ударили по их сцепленным рукам — один раз, второй, третий. Мышцы давно ослабели и дрожали, но Амэ просто не замечал этого. Как и не замечал, что их разняли, а Сарумэ просто сжимает пустоту.

Наверное, случилось чудо, потому что людской поток внезапно закончился, и Амэ выбрался наружу. Он отбежал на безопасное расстояние, все еще рефлекторно сжимая руку, свято уверенный, что они вышли вместе, и упал на землю.

— Выбрались… — произнес он скрипучим, непослушным голосом и сразу же закашлялся.

А потом расплавилось небо…

Нестерпимый, яркий зеленый свет залил все в округе, заставив зажмуриться. Это спутники развернулись и навели свое разрушительное оружие на йокаев. Мелькали всполохи, но зрение Амэ было обожжено, потому он видел только зеленые точки, которые перемежались с тьмой. Иногда случались вспышки, и даже если перекатиться на бок, и спрятать лицо в руках, глаза пульсировали болью. Слышался страшный вой, крики и плач. Мир давно сошел с ума…

А потом вдруг все стихло. Еще мгновение назад голова разрывалась от какофонии звуков, а потом — оглушающая тишина. Амэ заморгал, пытаясь открыть глаза после забытья, в которое он внезапно провалился и так же внезапно из него вынырнул. Глаза после всего произошедшего даже не слезились, немного болели и пощипывали, но вполне терпимо. И вокруг была тьма — ни огонька, и ни звука не доносилось до измученного слуха Сарумэ. А потом на юге, в небе вновь загорелась огромная огненная звезда, с лучами-щупальцами, которые иногда опускались вниз и лизали землю. Спутники молчали, а небо скрылось в густом тумане. Бой продолжался. Дрались ками, отчаянно, громко, используя Сейкатсу, но, кажется, место боя удалось изолировать — оно подсветилось призрачной зеленой дымкой защитного поля. И вновь небо казалось расчерченным квадратами, но теперь они горели бледно и как-то неуверенно, но откуда-то Сарумэ знал, что это правильно.

Амэ осмотрелся по сторонам, ища девушку, которую отчаянно спасал, и, не найдя, позвал ее. Никто не откликнулся. Никто рядом даже не простонал, и Сарумэ беспомощно пожал плечами — наверное, куда-то делась, пока он лежал, закрываясь от ошеломляющей боевой мощи спутников. Самым разумным было ее поискать, или найти людей, которым нужна помощь. То, что сам Амэ был цел, казалось ему чудом. Несколько ссадин, болят глаза, кружится голова и тошнит, но отделался он легко в целом. Он, пошатываясь, поднялся на ватные ноги, которые сопротивлялись использованию всеми возможными способами — отказывались повиноваться, дрожали и сводились судорогами. А потом просто поплелся, и в данный момент для него существовало только одно направление — вперед.

Черная громада упавшего спутника едва горела, и, похоже, взлетать на воздух не собиралась. Земля была раскорежена, ямы получились такие, что если сорвешься, то падать придется долго. Амэ предусмотрительно стал обходить их и вдруг остановился, застыл, точно вкопанный: он увидел тело человека. Оно походило на поломанную куклу, раскинулось в неестественной позе: поломанный позвоночник, оторванные конечности, кровь, темной лужей, разлившаяся рядом — все это привело Амэ в неописуемый ужас, к горлу подкатила тошнота и огромное, почти всепоглощающее чувство вины, будто Сарумэ был в чем-то грешен. Еще мгновение понадобилось на то, чтобы осознать, что да, грешен, ведь не помог, не предотвратил. И душа доводов рассудка слышать не могла, она игнорировала увещевания о том, что это просто не в силах было сделать. Амэ судорожно выдохнул, прикрывая глаза. Но и там стояла картина покалеченного тела человека, будто ее выжгли на внутренней стороне век. Что-то горячее и влажное потекло по щекам и закапало вниз. Сарумэ шмыгнул носом.

Он шел вперед. Некогда аккуратное поле теперь было не узнать. Там, где не оставил свои уродливые следы упавший спутник, нежную зеленую траву газона вытоптали человеческие ноги. Сотни, нет тысячи, следов простирались повсюду. Маленькие и большие, глубокие и не очень, от босых ног, от гэта, от шлепанец — на любой вкус. Иногда валялась обувь. Иногда люди, затоптанные насмерть…

— Да тут беднота одна водится! — послышался недовольный голос, и Амэ резко обернулся, внутренне радуясь, что увидел кого-то живого, и главное — вменяемого.

— Даже брать нечего, — согласился другой, досадливо сплевывая себе под ноги. — Может, к спутнику?…

— Нет, с ками лучше не связываться, — третий голос немного дрожал, он был тонким и каким-то бесцветным.

— Идем! Да что ты вечно трусишь? Я уверен, что за кусочек спутника нам столько денег отвалят, что хватит надолго… — все-таки увещевания второго помогли.

— Я согласен! — первый сказал свое слово.

Амэ оглянулся, привстал на цыпочки, опираясь на земляную глыбу, и увидел, что к нему шли трое мужчин. Два впереди — уверенно и быстро, а третий семенил сзади. В руке одного была длинная деревянная палка, которую он нес на плече, точно древний длинный меч тати; второй шел с пустыми руками, а последний на своей спине тащил какой-то узел, наполненный барахлом. И этот узел, наверное, был таким тяжелым, что заставлял горбиться.

— Видел когда-нибудь спутник вблизи, брат? — усмехнулся тот, что с палкой.

— Я уверен, мне понравится, — гнусно улыбнулись в ответ.

Амэ поморщился во внезапном понимании. Он слышал о таких людях, которые обыскивали трупы или грабили могилы. Скверные люди, в которых не было ничего святого. И, когда запах жареного немного выветривался, они вылезали наружу, чтобы поживиться самым вкусным, самым горячим и ценным.

— Смотри, это же Аши! — тот, кого назвали "братом", остановился, указывая на одно из тел, которое лежало неподалеку от огромной черной машины. — Какая удача! У них не только можно меч взять, но и украшения. Говорят, одно из них управляет спутниками.

— Мы с тобой такие удачливые, брат! — заржал тот, что был с палкой.

Амэ не мог этого видеть. Не мог смотреть, как они обыскивают того, кто когда-то был гордым Воином Аши, командиром Кимуро. Как их грязные руки лапают его меч, как эти подонки ржут, пиная ногами его тело со словами: "Что ж ты так мало с собой взял?"

— Отойдите от него! — Амэ вышел из своего укрытия, из-за огромных земельных глыб, которые образовались в результате падения спутника.

Люди напряглись, со страхом косясь в сторону Сарумэ. Небось, решили, что кто-то из Аши или ками заметил их, но почти сразу же расслабились, опознав в говорившем Амэ. Даже сейчас, а может сейчас более всего, Сарумэ походил на хрупкую девушку в дорогом перепачканном кимоно.

— Сморите-ка, девочка! — гнусаво усмехнулся тот, что шел с огромным тюком за спиной. Он был маленький и даже без своей ноши горбатый. Такой неприятный, что хотелось скривиться.

— Принцесса… — с выражением голодного волка протянул тот, что с палкой. Подойдя ближе, Амэ смог различить, что у него неправильной формы нос — наверное, ломали не раз, и срастался он правильно далеко не всегда, подбитый глаз и короткий ежик волос. В целом он выглядел настолько неопрятно, что сразу внушал отвращение.

— Красивая, — голос последнего из мародеров прозвучал мечтательно, но взгляд его горел так же. И этот огонь очень не нравился Амэ, он предупреждал об опасности.

Сарумэ решил не пасовать и не показывать своего замешательства. Да, он грязный, растрепанный, но по-прежнему аристократ, и подчинять себе простых смертных было его святым правом. Амэ вздернул подбородок, упирая руки в бока.

— Отойдите от него немедленно! — потребовал он, полыхая праведным гневом. Это должно поставить на место этих людей. Или хотя бы поколебать их решимость.

С мгновение ничего не происходило, а потом тройка гнусно расхохоталась. Тот, что с палкой противно гоготал, его "брат" вторил ему, а последний мерзко хихикал. Амэ от такого поворота на миг растерялся — они его за дурака держат что ли? А потом почувствовал, что ярость поднимается в нем, точно огромный шквал, и топнул ножкой.

— А ну молчать! — заорал он. — Перед вами принцесса рода Сарумэ, и вы обязаны мне подчиняться!

— Мы никому ничего не должны, крошка. Тем более кому-то вроде вас, аристократов! — горбоносый смачно сплюнул под ноги, и Амэ пережил острый приступ отвращения к этим людям.

Его "брат" сделал шаг вперед.

— Здесь нет никого, кто мог бы помочь тебе, — и его голос прозвучал зловеще. — Даже на твои крики некому откликнуться…

— Здесь сажаются с йокаями, — закивал карлик. — Ни один человек не сунется сюда…

И Амэ вдруг осознал, в каком положении оказался. Ситуация давно вышла из-под контроля, и все это время он обманывался иллюзией. Эти люди не станут его слушать. Их злит происхождение Амэ. И то, что он никогда не голодал, одевался в шелка и спал в удобной постели.

— Почему бы тебе не развлечь нас, красотка? — Сарумэ знал этот взгляд. Это похоть…

И что делать? Бежать?

Амэ так и сделал, но не успел он сделать и пять шагов, как его нагнали и повалили на землю. Руки зашарили по телу, стараясь сорвать одежду, но все же не сильно усердствовали — кимоно Амэ было очень дорогим, и они знали об этом. Одно платье порой стоило целого дома и хозяйства в придачу. Амэ отбивался, как только мог. Он брыкался и кусался, ведь никто его никогда не учил драться, как мужчину, из него воспитывали девушку, которая умеет хорошо вышивать и музицировать. Но их было трое, а Амэ — один, силы слишком неравные, поэтому его скоро обездвижили, держали по рукам и ногам, снимая дорогостоящее алое кимоно…

— Йокай подери! — выругался один из мародеров. Следом послышались и другие, менее пристойные слова. Амэ лежал на земле, его руки и ноги были надежно зафиксированы, грудь бешено вздымалась, сейчас обнаженная, гладкая мальчишеская грудь с выступающими ребрами.

— Это не девка! — и в голосе злоумышленника — Амэ честно не знал, какого из них, не мог определить, ведь мысли путались, — прозвучала злоба, такая сильная и такая черная, что Сарумэ содрогнулся. — Маленький сученыш! Нарядился в бабские шмотки!

Амэ вначале схватили за волосы и дернули так сильно, что тот вскрикнул. Казалось, ему вырвали клок волос.

— Отпустите!.. — всхлипнул он. — Не трогайте…

— Не трогать?! — Амэ ударили по лицу. — Не трогать?!

Второй удар пришелся под ребра. Ногой.

— Отпустите его! — приказал горбоносый, и руки и ноги Амэ вновь могли двигаться, но на этом все хорошее заканчивалось, потому что когда Сарумэ решил подняться, его вновь ударили в живот. Это вышибло воздух из легких, заставило захрипеть и вновь свалиться на землю. И сразу же сверху посыпался град сильных ударов. Амэ обступили, и теперь пинали ногами. Он кричал, он молил его пощадить, кажется, даже пытался угрожать — Амэ не помнил, боль застилала его сознание, мешала связно мыслить и осознавать происходящее. Весь мир сжался, превратился в одну бесконечно-длинную полосу болезненных мучений. Амэ скулил, точно побитый пес, он плакал, не в силах справиться со слезами, брызнувшими из глаз, он задыхался, ведь боль не давала вздохнуть… Он уже не мог пошевелиться, безвольной куклой лежал на земле, когда как жестокие пинки сотрясали его тело, причиняли еще большие повреждения. Амэ знал, что такое быть битым — Амако практиковала порку регулярно, но наказания матери сейчас казались просто лаской.

— Я убью этого ублюдка! Убью! — Амэ слышал, как ругались его мучители, как оскорбляли, втаптывая в грязь в буквальном смысле этого слова. Боль, их злость, запах горелой земли, отдаленные звуки боя с йокаями смешались в сознании Амэ, бились в голове сумасшедшей какофонией. И где-то на заднем плане, далеко-далеко, и не услышать почти, и не различить, появился гул. Гул этот нарастал, и казалось, что тысячи злых насекомых летят навстречу. Ту-дум! Ту-дум! — билось сердце.

Которое однажды остановилось…

"Жаль, у Жертвы оно не бьется долго…" — еще одна вспышка-воспоминание, и на этот раз такое четкое, что даже боль померкла.

Ту- дум! Ту-дум! Ту-дум!

"Там умирают люди, Амэ. Ты им позволишь?" — на Амэ смотрит старик, который не боится чистой Сейкатсу. И Акито снова умирает, там, под огромной огненной лапой Небесной Собаки — еще одна картинка из прошлого.

Ту- дум! Ту-дум! Ту-дум!

"Ты не сможешь летать, пока не умрешь. Больно не будет, обещаю", — Хорхе смотрит на Амэ, и в его глазах сожаление. И еще странная щемящая нежность…

Ту- дум!..

— Отойдите! У меня есть идея! — до сознания Амэ едва доходит голос одного из его мучителей. Он лежит на спине и глаза его устремлены в небо, расчерченное спутниками. Дым рваными облаками снует туда-сюда, просто так, без цели. Чуть опустив взгляд, Сарумэ видит, как горбоносый заносит над головой свою острую палку-копье, а потом с размаху втыкает ее в живот Амэ. Юноша вскрикивает, хрипло и беспомощно, приподнимаясь, привставая, будто пытаясь еще сильнее насадиться на палку.

Ту- дум…

— А хотел насквозь… — в голосе горбоносого почти прозвучала обида. Он рывков вытащил свою палку и вновь занес для удара.

— Целься лучше! — посоветовал его брат. — Ты в позвоночник, наверное, попал, или что-то вроде того.

Еще один размах, и кровь, которая была на кончике палки, брызнула в сторону. Да, алый, действительно, хороший цвет — крови на нем не видно… А потом — снова удар, и больно, а кровь хлещет глоткой. Тело Амэ вновь предсказуемо подалось навстречу, но выгнуться сильно не смогло: его пригвоздило к земле.

— Пробил! — ликовал горбоносый.

Рука Амэ заскребла по земле со странным скрежетом. Сарумэ же смотрел в небо и думал о крыльях, думал об Акито, своем дорогом брате, пока не почувствовал, что мир начало заволакивать серой дымкой. И движения вокруг Амэ замедлились…

— Интересно, как скоро ублюдок сдохнет? Как думаешь?

— Смотри, сколько натекло. Скоро…

Ту…дум…

Это смерть? — скользнула последняя мысль. А потом Амэ затопило воспоминаниями о прошлом. И те провалы в памяти, что происходили с ним, стали вновь заполняться. Сарумэ вспомнил то ощущение неудержимой ярости, что владело им; силу в своих руках, и многое-многое другое.

"Нет, пожалуйста, не надо! Мне так больно!" — кричал крестьянин, когда плавился от чистой Сейкатсу, вызванной Амэ. А сам Амэ думал о том, что это обман, что это какая-то тень прибежала, и брал с неба еще и еще. Он так пытался защитить этого человека, а в итоге — убил.

Он убил человека! — и это осознание заставило закричать во всю мощь раненых легких. Заставило собрать последние силы и привстать!

Амэ не видел изумленных лиц своих мучителей. Не видел, что с них сошли все краски, когда они увидели, что Сарумэ, у которого уже начали стекленеть глаза, вдруг подорвался и закричал, хватаясь рукой за палку, которой был проткнут. И рука эта не принадлежала человеку — длинные пальцы, тонкие кости, острые серебристые когти.

Ту- дум!.. — в последний раз ударилось человеческое сердце Амэ и замерло навсегда.

Амэ, обессилев, упал на землю. Его руки были раскинуты, а пальцы подрагивали, вначале крупно и часто, а потом все реже и реже. Амэ убил человека и теперь должен умереть. Это справедливо…

Хорхе материализовался из ниоткуда. Не было ни спутника, да и приближения его никак не заметишь. Наверное, еще одна чудесная способность ками. И он грубо отшвырнул от Амэ тройку злоумышленников. Те завопили, и попытались спастись бегством, но их перехватили. Рыжеволосая Эхисса, сейчас чумазая и в меру подпаленная, схватила одного за шкирку. Рихарду и Ванессе достались остальные. Они просто молча держали людей, и смотрели на происходящее.

Руки Хорхе дрожали, и сам он весь как-то сжался, и совсем не вериться, что всего мгновение назад он был гордым и прекрасным ками, ведь сейчас являл собой просто напуганное и бледное существо. Он видел умирающего Амэ, и ему казалось, что он гибнет вместе с ним.

— Ты знаешь, что нужно делать, Амацукумэ-но микото*, - сказала Эхисса.

Сейчас она называла истинное имя Хорхе. Не то, которое много лет назад дал ему Рихард, стоя вот так же на коленях перед ним; не то, с которым он, Хорхе, родился как человек, а имя Души, той самой, которая перерождается раз за разом, проходя Очищение в Еминокуни, чтобы вернуться снова в Поднебесную, но уже человеком, у которого будет первая жизнь…

Хорхе кивнул, взял Амэ за руку, прижал ее ко лбу. Когтистая рука была еще теплой, но скоро это тепло уйдет, если юноша не оживет.

— Амэ-но-удзумэ-но микото**, призываю тебя возродиться в истинную форму ками. Услышь зов крови моей, что течет в тебе! — голос Хорхе поднялся, стал высоким и чистым. Он проводник, который сейчас помогает новому богу появиться на свет, скинуть обличие человека, убрать притворство, а оставить только суть — суть ками, защищающего людей.

Рука Амэ не дрогнула. Сам же юноша остался безжизненно лежать на земле. Нет, он уже умер, и не слышит чистого голоса своего родителя. Хорхе отчаянно вздохнул и оглянулся. Он посмотрел на Эхиссу вопросительно, а она в ответ только хмурилась. Неужели, они опоздали?

— Амэ-но-удзумэ-но микото, призываю тебя возродиться в истинную форму ками. Услышь зов крови моей, что течет в тебе! — Хорхе еще раз повторил ритуальные слова, и вновь ничего не произошло.

Эхисса неслышно подошла сзади и положила руку на плечо Хорхе. Ками откинул голову, прижимаясь затылком к бедру женщины, и приблизил руку Амэ к губам. Слезы, упавшие из глаз, прочертили влажную дорожку и упали на запястье Амэ. Хорхе понял, что хотела сказать Эхисса.

— Нарекаю тебя Данте из рода Идзанами, — выдохнул ками тяжело. — Посмертно…

Больше ждать было нечего. И надеяться тоже. Он положил руку к сердцу Амэ и поднялся. Недавно нареченный Данте, нерожденный бог, лежал посреди огромного поля, на котором много лет подряд выбирали в Аши. А ведь Амэ тоже хотел поступить в Академию Аши.

Алое кимоно, так и не снятое насильниками, теперь раскинулось вокруг худого тела Амэ, точно два огромных крыла. В волосах запутались потрепанные цветы сакуры. И если бы не белоснежная нижняя сорочка, которая была запачкана кровью, можно было бы подумать, что он просто спит, но ему снится кошмар — даже сейчас черты лица не разгладились, в них была тревога, мука и вина.

Хорхе поднялся и шатающейся походкой направился к Рихарду. Люди от него испуганно шарахнулись, ведь поняли, что убили кого-то очень дорогого для ками. Но Хорхе скользнул по ним безжизненным взглядом. Как мало люди знали о тех, кто их защищал!

Слова раздались, точно гром среди ясного неба. И хотя надежда все еще тлела, догорая, услышать их не ожидал никто.

— Чтобы искупить свою вину за убийство человека, я клянусь защищать людей до последней капли крови, — голос был хриплым, неясным, едва различимым, но слова разобрали все.

Хорхе обернулся, и увидел Амэ, объятого теплым светом Сейкатсу. Возрождение! Оно пошло! Это было так ошеломляюще замечательно, что заставило забыть и не думать о том, что только что сказал Амэ.

Дыра в груди постепенно затягивалась, ослепительно сияя, а в руке Данте держал свое человеческое сердце, которое недавно билось в его груди. Теперь Сейкатсу завершит его трансформацию в ками, она создаст ему другое — сердце бога, и Амэ обретет бессмертие и силы. А то, что находится у него в руке, скоро затвердеет, превратится в первоклассный металл. Из которого позже будет выкован меч. Ками не зря считают, что их истинная душа сокрыта в их мечах. В человеческом сердце сокрыты все их надежды и все их страхи, их любовь и их ненависть…

— Данте… — прошептал Хорхе.

Как ни странно, но Амэ сразу понял, что обращаются именно к нему.

— Ты задержался, — улыбнулся он немного грустно.

Эхисса и Рихард переглянулись. Они понимали, что означает клятва Амэ для них всех.

* * *

— Мы это заберем, ладно? — мягкая рука накрыла ладонь Амэ, заставив испуганно вздрогнуть и едва ли не отпрянуть, но сзади стоял Хорхе, точно страж, надежный, как скала, и родной; он сжимал плечи юного бога. — Мы вернем его, обещаю. Просто сейчас ты не готов использовать его по назначению…

С Амэ говорили мягко и спокойно, точно с неразумным ребенком или умалишенным. И не сказать, что ошибались, ведь он себя таковым и ощущал. Амэ сейчас вообще много чего ощущал: легкий жар, жжение в животе, а руки, увенчанные длинными когтями, которые слушались неохотно, были неуклюжими и неторопливыми.

Амэ приподнял голову, посмотрел на Хорхе.

— Отдай его. Не бойся.

Это было странное ощущение безграничного доверия по отношению к золотоволосому ками, всегда такому насмешливому и трудному, но теперь невозможно близкому. Амэ кивнул и протянул свое сердце, которое под пальцами казалось еще теплым, но уже твердым, и в неверном свете уставших спутников, блестело.

— Молодец, Данте, — черноволосый ками с яркими серебристыми глазами ласково улыбнулся. Амэ подумал о том, что впервые в жизни видит ками с короткой стрижкой.

Заметив изучающий взгляд, ками представился:

— Я Рихард, известный так же как Хатиман, — он коротко поклонился.

Амэ сделал тоже самое, но с положения сидя.

— Ректор Академии Аши? — спросил юноша удивленно.

— Именно, — его улыбка стала шире, и он указал на рыжеволосую ками. — Это моя жена, Эхисса.

Она была ошеломляюще красива. Именно так, как всегда нравилось Амэ — рыжая, дерзкая, гордая. Сейчас она казалась немного потрепанной боем, и поэтому высокая прическа, украшенная драгоценностями растрепалась, делая ее взъерошенной на вид. На Амэ она смотрела со скучающим интересом, почти равнодушно и слишком спокойно. Черные глаза, такие, что не отличить радужку от зрачка, странно завораживали, и приходило ощущение, что они видят насквозь: каждое потаенное желание, каждую постыдную мысль. И от осознания этого Амэ вдруг покраснел, а Эхисса хмыкнула и отвернулась.

— Она прародительница нашего рода, Данте, — мягко объяснил Рихард. — Твоя реакция нормальна.

"Такой тактичный", — вдруг подумалось Амэ.

— Поэтому тебя так тянуло к рыжеволосым, — Хорхе не удержался от шпильки. И после нее юноша почувствовал облегчение: слава Великой Богине, а то он уже начал волноваться за этого ками. Он слишком долго молчал.

— Я это учту, — кивнул Амэ.

— Ты переродился в роде Идзанами, нас всего четверо. Я, Эхисса, Хорхе и ты, — продолжил объяснять Рихард.

Амэ кивал, давая понять, что все понимает. А сам чувствовал; да это явилось еще одно странное ощущение того, как перестраиваются спутники. Они отходят на свои позиции, а один плывет к ним, будто собирается совершить телепортацию.

— Всего существует четыре рода: наш, род Аматэрасу — от нее пошли все остальные ками, род Сусаноо — это все йокаи, и род Цукиеми. В роду Цукиеми сейчас только двое — сам прародитель и его молодой сын Ебрахий.

Амэ уже слышал это имя.

— То есть, я ками? Не йокай, как говорил доктор Нагаи? — юноша нахмурился, посмотрел недоверчиво на Рихарда.

— Ты — самый настоящий ками, — улыбнулся Хатиман, и Амэ почувствовал, что в животе поселилось множество беспокойных бабочек, которые своими нежными крылышками тревожили нутро. — Доктор Нагаи был твоим куратором. К сожалению, ками не так много в Поднебесной, около четырехсот, и сил не хватает, чтобы постоянно следить за Жертвами. Потому мы назначаем кураторов. Кураторы — это просто люди, пойми, Данте, — Рихард выглядел так, будто пытался оправдаться. — Они не могут учесть все, и уследить за всем. Отсюда и появлялись такие фатальные ошибки, как беременность твоей возлюбленной, и твое похищение. Все, что мы могли — это защитить твой дом щитами.

— Понимаю, — кивнул Амэ и попробовал подняться. Хорхе помог, и юноша нетвердо встал на ноги и повис на нем.

Амэ запахнул белую сорочку, перепачканную кровью, но само кимоно завязывать не стал: не было ни сил, ни желания на это. К тому же руки так плохо слушались. Руки ками, острые, смертоносные, с какой-то стороны изящные, но едва ли не уродливые в своей практичной форме. Глядя на них, Амэ становилось страшно — что же он теперь? Одно дело видеть ками со стороны, прекрасных, идеальных, пленительных и потрясающе сильных, но совсем другое быть одним из них.

— Жертва. Меня так часто называли. Что это значит? — Амэ решил воспользоваться возможностью и узнать ответы на свои вопросы.

— Это нечто вроде возраста ками, — с готовностью ответил Рихард. — Когда умирает человек, который проживал свою восьмую жизнь, ками забирает человеческое сердце и окропляет его своей кровью. Сейкатсу реагирует, и на основе человеческих тканей и крови ками воспроизводит тело будущего бога. Это тело совершенно идентично человеческому, но в нем находятся механизмы, которые скрыто протекают в течение многих лет. Ты, верно, раньше почти не помнил своего прошлого? Того, что было в далеком детстве, до восьми лет? — Амэ согласно кивнул. — Новое тело усваивает только самые яркие воспоминания. Но когда Жертва становится Хищником, обычно память восстанавливается. И сейчас ты все помнишь. Но я отвлекся. Период, когда тело еще хранит человеческую форму благодаря бьющемуся в нем человеческому сердцу, это — возраст Жертвы. Мы так его назвали потому что в это время йокаи находят плоть ками особенно вкусной, низшие даже могут сойти с ума.

Амэ что- то такое припоминал. Например, то, как на него смотрел один из тех страшных йокаев Принца, когда хотел съесть. Или того тенгу, который находился в подвале доктора Нагаи. Он тоже находил Амэ невероятно вкусным.

— О том, что возраст Жертвы скоро окончится, говорят несколько признаков. Самый заметный из них — это царапины на груди, которые появляются периодически, — продолжил Рихард, и Амэ невольно схватился за грудь, вспоминая эти бесконечные повязки. — Когда Жертва спит, она подсознательно пытается стать Хищником, а это произойдет, если изъять человеческое сердце. Но реакции эти зачастую вялые, и силы у подсознания не хватает, чтобы совершить задуманное. Все, что оно может — просто поцарапать. Довольно неприятное ощущение, понимаю, — закивал Рихард, показывая то, что тоже проходил через подобную процедуру. — Второй признак — это пробуждение Основного Инстинкта. Основной Инстинкт — это то, что делает нас ками, и указывает любой ценой защищать людей, какими бы они ни были.

— Я знаю, что такое Основной Инстинкт, — произнес Амэ, глядя на тройку мародеров, которых так никто не отпустил. Они сидели в сторонке вместе с ками, которую назвали Ванессой, кудрявой шатенкой, имеющей странные мужские повадки и отсутствие каких-либо комплексов. Сейчас она использовала горбоносого в качестве спинки для стула, удобно к нему прислонившись и вытянув стройные ноги.

— Хорошо, — кивнул Рихард и принялся объяснять дальше суть пробуждения Основного Инстинкта. — Жертвы становятся почти беспомощными в своем человеколюбии и могут натворить множество глупостей. Да, это знакомо тебе. А потом наступает Пробуждение. И родитель ками дает ему новое имя, а Жертва вынимает человеческое сердце. Сейкатсу заменяет его на новое. В этот момент Жертва становится Хищником. Мы так называем его, потому что над ками в это время преобладает Основной Инстинкт, и все, что не является человеком или родителем, воспринимается угрозой.

Рихард кивнул Ванессе. Она повернулась и что-то сказала горбоносому, и тот повернул лицо. Когда ками щелкнула его по носу, Амэ почувствовал, что его заполняет ярость, и ему хочется разорвать на мелкие кусочки эту женщину. И плевать, что она ничего не сделала этому человеку. И плевать, что несколько минут назад этот человек пытался убить Амэ и вгонял в его живот острую палку. Хорхе приобнял молодого Хищника за плечи, и это успокоило почти мгновенно.

— Вот видишь, — Рихард снова мягко улыбался после "демонстрации", а Амэ почувствовал стыд, что так среагировал. Ведь не было никаких причин. — В этом состоянии ты будешь пребывать несколько лет, пока твое человеческое сердце, которое сейчас пребывает у меня, окончательно не станет металлом. Тогда я отдам тебе его, ты собственными руками выкуешь из него меч, с которым не будешь расставаться ни днем, ни ночью. И только после этого ты станешь Ками.

Амэ посмотрел вначале на Рихарда, потом на Эхиссу, которая стояла чуть поодаль и не сводила внимательного взгляда с нового бога. Прародительница, значит…

— Вам с Хорхе пора, спутники закончили наведение, а я свою вводную лекцию, — сообщил Рихард.

— Мог бы и покороче, — недовольно фыркнул Хорхе.

— Я ведь еще и преподаватель, — пожал плечами Хатиман.

Амэ почувствовал симпатию к этому ками. И совсем он не был таким грозным, как любили считать люди.

— Спасибо, господин Рихард. Госпожа Эхисса, госпожа Ванесса, — Амэ галантно поклонился. — Рад был знакомству.

Эхисса кивнула в ответ, а Ванесса произнесла:

— Тоже мне покоритель женских сердец.

Хатиман прикрыл рот рукой, чтобы не улыбаться. Зато Хорхе делал это неприкрыто, за что и получил хороший тычок под ребра.

— И куда мы теперь? — спросил он.

— Хорхе покажет тебе Священный Грот. Ты должен его увидеть, — с готовностью отозвался Рихард. Наверное, знал, что Хорхе не станет отвечать на вопросы.

— А с этими троими что будет? — Амэ указал на своих мучителей. Сказать по правде, он не хотел их оставлять, ведь боялся, что с ними что-нибудь сделают.

— Мы не вправе судить людей. Так что отдадим их Аши.

Амэ закивал. Он знал, что Аши справедливы. Общаясь с Акито, он давно это понял.

— Еще раз, спасибо.

— Когда тебе надоест уже благодарить? — Хорхе закатил глаза, обнимая его за плечи.

Когда- то давно они путешествовали вот так вместе. Но тогда Амэ не ощущал такой безопасности, которая сейчас исходила от его родителя. Так спокойно ему было только рядом с Акито. Ну и теперь с Хорхе…

Ками наклонился к уху Амэ и прошептал, тихо и таинственно:

— Чувствуй его, Данте. Чувствуй спутник…

Полыхнуло зеленым, и Амэ приготовился к растворению, но этого не произошло. Это было слияние — Сейкатсу к Сейкатсу, это как вода к воде, что может быть естественнее? Нет, он не пропадал по кусочкам, не расщеплялся, как это казалось раньше, теперь все было по-другому. Он был частью этого потока, и Амэ чувствовал это перемещение, он сам был тем зеленым светом, которое являло собой луч портала. И Амэ был самим спутником, парящим высоко в небе, таким раскованным и свободным. Амэ почувствовал восторг оттого, что парит высоко над землей, и созерцает почти всю Поднебесную сверху — материки, моря и океаны, облака. Он видел ту часть, что была освещена солнцем и ту, в которой сейчас царила ночь. Он видел все и сразу, и это было прекрасно.

Крылья! Вот они настоящие крылья! Хорхе был сто раз прав, когда говорил о том, что пока не умрешь, не сможешь летать. Великая Богиня, одно это мгновение стоило всех страданий и всего того длинного пути, который проделал Амэ, чтобы оказаться здесь. Это было небо! То самое, о котором мечтал с детства, к которому хотел прикоснуться. Теперь оно принадлежало ему, целиком и полностью. Разве это не чудо? Амэ засмеялся, и казалось, в его небесах зазвучал смех. Наверное, так в Поднебесной случаются грозы. Когда ками радуется там, наверху, а люди считают, что это облака сталкиваются…

Приземление не было неожиданным. Амэ очень четко уловил момент перемещения и своего отделения от Сейкатсу спутника. В прошлый раз по прибытии его ноги не держали, и он все удивлялся, как Хорхе удается выглядеть так, будто ничего не произошло, но теперь он понял. Его тело и, правда, вело себя так, будто ничего не произошло, для него не было никакого стресса типа растворения и остановки сердца. Все было естественно.

На земле, куда они прибыли, были камни под ногами, и сильный ветер. Он подхватил полы незавязанного кимоно Амэ, и они взвились точно два крыла. Юноша все еще обнимал Хорхе, который довольно улыбался, а восходящее солнце светило ему в лицо. Его волосы казались ярко-золотыми с дерзкой утренней рыжинкой, которую придавало молодое солнце, их трепал ветер, спутывая все фенечки, цепочки и заколки, что были в них вплетены.

— Где мы? — спросил Амэ, и голос казался чужим, хриплым от пережитого недавнего восторга.

— Гора Сумеру, — объяснил Хорхе. — Идем.

Он взял Амэ за руку и повел вверх, по каменистому, не совсем удобному склону вверх. Они шли медленно, а Амэ тщательно выбирал дорогу для своих все еще босых ног. Камни были после ночи холодные, острые, порой шаткие. То один, то другой нет-нет, да срывался с места и катился вниз. Амэ иногда останавливался и оглядывался по сторонам. Смотрел вниз, то на обрыв, упасть в который очень не хотелось, поросший кривыми крючковатыми деревьями, то вперед, на горы-близнецы, которые были соседями той, по которой они шли. Они не были высокими и на их вершинах тоже росли деревья. Солнце их освещало, и они стояли такие таинственные, закутанные в облака.

— С запада находится Небесный Дом. Там живут ками, — объяснил Хорхе. — Не все, правда. Цукиеми тот почти не вылезает из своей Еминокуни. Возится с душами. Дались они ему? Как будто сами свое Очищение не пройдут?

Когда Хорхе брался что-то объяснять, он это делал своеобразно. Но главное, что понятно.

— На северо-западе, значительно ниже, чем Небесный Дом — Госпиталь. Там лечат умственные расстройства, — почему-то Амэ показалось, что Хорхе пошутил. С таким выражением это было сказано… Необъяснимо, но юноша так чувствовал.

— Мне уже там удалось побывать, — напомнил он.

— И еще туда вернешься, поверь мне, — Хорхе бросил на Амэ насмешливый взгляд.

— Если только тебя навещать приду, — не остался в долгу юноша, и заслужил одобрительный хмык.

— Ну, а с востока, с которого идем мы, находится Священный Грот.

Амэ недоверчиво посмотрел на Хорхе.

— Тот самый, в котором заперлась Аматэрасу для создания ками?

— О, а ты, оказывается, что-то знаешь! — и нравилось же Хорхе его дразнить…

Ками остановился. Ветер трепал его золотые волосы, и они лезли в лицо. Хорхе поправлял их привычным, но слегка недовольным движением, в котором скользила грация, совершенно не присущая людям. Оставалось только удивляться, насколько искусно он умел притворяться. Ведь еще вечером он казался человеком, а сейчас при всем желании такого не скажешь. Хорхе щурил свои желтые кошачьи глаза от яркого солнца и кривил губы.

— Пришли, Данте, — сообщил он, если не с облегчением, но с чем-то близко к этому.

Амэ закивал, ощущая то ли радость и волнение, то ли благоговение и недовольство — он не знал. Сейчас все его чувства были настолько незнакомыми и сложными, что разобраться в них сразу не получалось.

— Вовремя. Меня уже начала утомлять эта прогулка, — ответил Амэ. Боль в босых ногах не способствовала хорошему настроению.

— Если так ты хотел меня упрекнуть в том, что я не настроил портал ближе к гроту, то твоя попытка провалилась, — Хорхе демонстративно оскалился, сверкнув белоснежными зубами. Тоже совсем не по-человечески. — Нас и так подпустили слишком близко, благодаря содействию Рихарда. Гора Сумеру — самое защищенное место в Поднебесной, и порталы здесь не работают.

Почему- то Амэ не был удивлен. Если это дом ками и их священное место, то логично его защищать всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

— Мне всего лишь нужна была обувь, — буркнул Амэ обиженно, а Хорхе насмешливо приподнял бровь и поклонился.

— Простите, принцесса, не догадался.

Амэ скривился, будто проглотил что-то горькое, когда услышал это обращение. При воспоминании о Сарумэ вдруг завеяло тоской, а неизвестность страшила. Оставалось только довериться своему родителю. Во всяком случае, это казалось наилучшей идеей.

— Идем уже, — сказал Амэ и двинулся вперед, обходя Хорхе.

Впереди, за огромным камнем оказался вход в пещеру. Амэ остановился в нерешительности, ведь ожидал несколько другого. Священный Грот по его представлениям должен быть более… ухоженным, а не этой странной дыркой в горе, в которую и заглядывать-то страшно, а не то, что входить — впереди темно, ничего не различить. Да и вход, наверное, должен быть обустроенным хотя бы каменной дорожкой.

— Оно заросло сорняками! — вырвалось из Амэ. Все же он был аристократом и привык к… ландшафтному дизайну.

— А это чтобы никто не догадался, — Хорхе было весело. Впрочем, Хорхе почти всегда было весело и пора бы уже смириться с этим.

— Издеваешься? — Амэ приподнял бровь.

— Конечно. — Даже отрицать не стал. — Пойдем. Или ты боишься?

Не дождется, — решил Амэ.

— Вот еще! — и шагнул в проход, стараясь не запутаться в колючих ветках сорняков. Не стоит давать Хорхе лишний повод для веселья.

Идти в темную пещеру, правда, было страшно, но сзади находился ками, и это как-то обнадеживало, помогало справиться с собой. Когда непроницаемая тьма сомкнулась над их головами, вдруг вспыхнули факелы на стенах, и весь грот озарился неверным золотистым светом. Ровные ряды хрусталя? льда? стекла? — Амэ не знал — неожиданно засверкали, почти ослепляя. Юноша на миг прикрыл глаза, привыкая. Какое странное место! Этот хрусталь был обработан так, что чем-то отдаленно напоминал гробы. Гробы, стоящие ровными рядами, множество гробов. От этой мысли волосы на загривке Амэ встали дыбом. Душно пахло благовониями и цветами.

Амэ обернулся в поисках Хорхе и к своему удивлению нашел того с преклоненными коленями, опущенной головой и сложенными руками. Ками что-то бормотал, но Амэ не мог различить — шевелились тонкие, всегда насмешливые губы, произнося смутно знакомые слова. Пришло понимание, что Амэ бы тоже не мешало присоединиться к Хорхе, но он не мог себя заставить. Вместо этого юноша шагнул вперед, к одному из "гробов" и вдруг изумленно застыл, открыв рот и хватая в шоке ртом воздух так, будто был рыбой, нечаянно выброшенной на берег. Это, действительно, был гроб, и в нем лежал черноволосый мальчик в окружении вечных, неувядающих цветов. Странно красивый, непостижимый, но умиротворенный. А на волосах серебрился иней.

Хорхе коснулся его плеча, и Амэ вздрогнул и почти сразу же подался к нему в поисках живого тепла. Юноше было жутко оказаться в этом непонятном месте. Он, по сути, так мало в своей жизни видел смертей, так мало видел покойников, с которыми прощались. Папа умер еще до рождения, слуг хоронили отдельно, а из родственников все жили и здравствовали. К тому же мама особенно заботилась о том, чтобы он не видел ничего подобного, считая это зрелищем не для детей. И вот теперь, оказавшись на странном кладбище людей, среди сотен мертвых, Амэ испытывал панический ужас и дрожал. Хорхе, понимая все без слов, просто обнял его.

— Это наша святая святых, Данте, — мягко произнес он. — Здесь покоятся наши человеческие тела. Я не прошу тебя сейчас понять значение этого места, просто смотри.

Амэ спрятал лицо в одежде Хорхе, которая еще пахла дымом сражения и кровью.

— Ты убил меня, — горько произнес юноша, вспомнив давний Канто Мацури, когда впервые встретил Хорхе.

— Я возродил тебя, — мягко. — А убил я — его…

Хорхе отстранил Амэ и взял за руку. Он вел его сквозь ряды застывших лиц в ледяных гробах, вел долго, но уверенно. А потом остановился, и юноша посмотрел, куда ему указывали.

— Его…

В гробу лежала девочка с длинными каштановыми волосами. Амэ помнил это кимоно, помнил, что надевал его девять лет назад. Тогда Акито закончил первый год обучения на Аши, и Амэ был так счастлив увидеть его. Нет, — внезапно поправил себя молодой ками. — Нет, этот мальчик, а не он. Сарумэ Амэ, а он… Он — Данте из рода Идзанами. И все это время его звали чужим именем. Но как оно было созвучно с его Амэ-но-удзумэ-но микото!

Данте несмело протянул руку и коснулся дрожащими пальцами холодной щеки Амэ. Слезы брызнули из глаз, и он посмотрел на Хорхе. Тот внимательно следил за его рукой, и губы его были поджаты. И сразу пришло чувство, что, чтобы возродиться, он украл чужую жизнь. Каким бы был Сарумэ Амэ? Слабым как Канске и Макетаро или, наоборот, твердым и решительным, как Акито? Потакал бы тот Амэ безумию матери, или все же нет? Тысячи вопросов остались без ответа. Мириады несбывшихся вероятностей покоились в этом гробу.

Вспомнились слова Вивиан о том, что ками не может родиться без человеческого жертвоприношения. Она была снова права, как и всегда, впрочем.

— Разве это справедливо? — прошептал Данте глухо. — Отнимать жизнь вот так?

— Нет, — отозвался Хорхе.

Сейчас, как никогда Данте понимал Акито, того гениального Аши, которого всегда считал братом. Зная, как ками размножаются, трудно их не ненавидеть…

— Твое человеческое тело тоже здесь? — спросил Данте.

Хорхе кивнул.

— Ты хочешь посмотреть?

Данте раздумывал немного, взвешивая все "за" и "против".

— Думаю, что хочу.

Хорхе выдавил из себя нечто похожее на улыбку и отправился вперед. Данте, кинув прощальный взгляд на маленького Амэ, направился за ним. В гробу лежал мальчик с пшеничными волосами и россыпью смешных веснушек по лицу. Он был одет в широкие шаровары-хакама и рубашку-ги. На рукавах красовались моны Кумэ.

— Род Кумэ? — Данте почувствовал удивление.

— Да.

— И давно?

Хорхе выглядел смущенным и немного нервным, ему было сложно говорить о себе. Или быть может, просто этим никто никогда не интересовался.

— Сто тридцать четыре года назад.

Данте замолчал, рассматривая мальчика. И иногда поглядывал на Хорхе, отмечая, как странно блестят его глаза, сколько в них боли и сожаления. Похоже, чувство вины за свое рождение никогда не проходит, а, убивая, чтобы стать родителем, оно только удваивается. Все же ками слишком любят людей, чтобы безропотно принять такое свое существование.

— Сколько же мне сейчас лет?

В глазах Хорхе блеснула быстрая искорка насмешки.

— Девять.

— Малышня, — улыбнулся Данте натянуто.

Позже, когда они покинули Священный Грот, Данте долго стоял на краю обрыва и задумчиво смотрел вдаль. Солнце давно взошло и теперь нещадно припекало. Кровь на одежде высохла, стала уродливо бурой, волосы спутались, а ноги болели. Хорхе стоял сзади неощутимой тенью.

— И что теперь? — спросил Данте, погодя.

— Ты ведь мечтал попасть в Академию Аши, — хмыкнул Хорхе, и юноша обернулся. Глаза его родителя насмешливо блестели — все возвращалось на круги своя. — Так она ждет тебя!

Данте недоуменно нахмурился.

— Но я же ками! — возразил он, и вдруг почувствовал, что аргумент вышел неубедительным.

— В Академии Аши два факультета: Кагемуси и Сюгендо. На первом учатся люди, а на втором — ками. Или ты больше не хочешь туда?

Данте улыбнулся.

— Не говори ерунды, Хорхе. Конечно, хочу!

И хотя мечты о небе сбылись, и в Академию Аши его тоже приняли, Данте не чувствовал той ошеломляющей радости, которую должен был. Мечты порой сбываются, но совсем не так, как бы нам того хотелось.

Конец первой части

____________________

Примечания автора:

* Бог Амацукумэ-но микото — Небесный Бог из Кумэ, бог-телохранитель. Имя Души Хорхе.

** Бог Амэ-но-удзумэ-но микото — Небесная Богиня Отважная, одна из верных хранителей Аматэрасу. По легенде она "может лицом к лицу встретясь, одолеть другого". Имя Души Данте из рода Идзанами. Считается, что раз ему досталась Душа женщины-богини, ему не составляло труда притворяться девушкой.

____________________

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДАНТЕ

Глава 7. Стены из белого камня

Что тебе в имени моем?

В имени Амэ?…

В нем слышна тяжелая поступь рока…

Utada Otori

Крылья есть, но надо научиться ими пользоваться! А то можно влипнуть в непритяности: кусок древней стенки снести или еще чего похуже…

Тени никогда не умели молчать. И сейчас они разговаривали настолько тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы разобрать, о чем они шепчутся, просто затем, чтобы успокоиться, расслабиться и придти в себя. В груди беспокойно билось сердце ками, незнакомое и непредсказуемое, сжималось от какого-то необъяснимого страха, тело сотрясал озноб, хотя в комнате было почти жарко и немного душно. В воздухе витал чуть сладковатый запах ужаса. Данте крепко, почти до боли сжимал легкое одеяло из мягкой шерсти. Все нормально, это всего лишь сон.

Сердце постепенно успокаивалось, и страх, вызванный кошмаром, теперь стихал. Данте снилось, что он в Священном Гроте, и что лежит в ледяном гробу. Все думают, что он мертв, но это на самом деле не так, и нет возможности сказать об этом — тело не двигается. Он видит застывшие лица, полные печали и скорби — бледное, точно первый снег, Амако, отстраненное — Акито, скорбящее — Кунимити… Выныривая из воспоминаний, Данте с усилием разжал руки, которые чудом не поранили его, и сел. Коса почти расплелась, и теперь легкие пряди щекотали лицо. Молодой ками убрал их за уши трясущейся рукой и вздохнул. Все в порядке, он в безопасности, здесь тени, которые говорят. То был лишь сон…

Данте зашуршал одеялом, а потом поднялся, протопал по деревянному полу к небольшому столику и зажег лампу. Когда комнату осветил тусклый желтоватый свет, а тени стали больше и отчетливее, он почувствовал себя значительно лучше. Ками присел на колени рядом с зеркалом и стал ловко расплетать косу. Он медленно перебирал тяжелые шелковистые пряди пальцами и чувствовал, как дрожь страха проходит, оставляя за собой странное волнение и расслабленность.

Данте закусил губу и бросил быстрый взгляд на свое отражение в зеркале. Незнакомец. Почти ничего не осталось от него прежнего. Куда подевались те мягкие черты и плавные, почти девичьи изгибы? Их больше не было. Как не было мягко-карих глубоких глаз. Вместо них на бледном лице с заострившимися чертами — бледно-лиловые, похожие на дым, и хищный вертикальный зрачок. Кожа стала по цвету напоминать дорогой фарфор и будто сияла изнутри, но это в помещениях, при ярком солнечном свете она отливала синевой, а загар не лип, как ни пытайся. Заострилась линия скул, впали щеки, и теперь лицо выглядело едва ли не болезненно худым. Нет, Данте оно, определенно, не нравилось. Он хотел назад свой прежний облик, и что, греха таить, свою прежнюю жизнь. Неизвестность страшила, сны пугали, Хорхе не стал понятнее, и Данте мучился острыми приступами одиночества.

Закончив с косой, он еще долгое время смотрел на свое отражение, а затем осторожно сдвинул шелковую ткань — чуть зазеваешься, и можно что-нибудь себе повредить острыми когтями. Халат послушно скользнул с плеч, открывая взору абсолютно здоровую, без единого шрама кожу. Это было так невероятно — Данте сжился вечными повязками и шрамами, и сейчас их отсутствие казалось неправильным. Худоба смотрелась почти болезненно: выпирающие ребра, слишком впалый живот, тонкие руки, узкие плечи и бедра. Это не было красивым, а выглядело даже уродливо, неправильно и неестественно. Непривычно. Казалось, что он смотрит на кого-то другого, не на себя, подглядывает. Эта мысль заставила фыркнуть и отвернуться от зеркала, запахнувшись в свой халат из белого шелка.

— Не спится? — Хорхе появился, конечно, в самый неподходящий момент. Расписные фусума были раздвинуты, и он стоял в проеме, скрестив руки на груди. Золото волос струилось по плечам, а из-за спины торчала черно-желтая рукоять катаны. В волосах было столько различных заколок, украшенных драгоценными камнями, что они сверкали, точно стайка светлячков по ошибке запутавшаяся в густой гриве ками. И будь то кто-нибудь другой, не Хорхе, это бы смотрелось нелепо и даже вульгарно, но на нем заколки выглядели гармонично.

Пронзительный и изучающий взгляд ками смутил Данте, и он поспешил плотнее запахнуться в свой халат — женская привычка, от которой оказалось трудно избавиться. Хорхе, кажется, это позабавило, и он дернул бровью, но на этот счет промолчал. Но только на этот.

— Тебе не обязательно было приходить, — молодой ками прошелся по комнате и уселся на краешек огромной постели, с которой недавно убежал.

— Да что ты?

Иногда Данте казалось, что скоро эта усмешка ему будет являться в кошмарах. Нет, не в тех, что его на данный момент посещали. Хорхе, кстати, знал о них. Хорхе знал обо всем, ну или делал вид, что знает — не все ли равно? — и объяснял это привыканием к новому телу. Говорил, что Хищник без человеческого сердца или искусственного ограничителя (ох, если бы еще знать, что это такое) не может "фильтровать" Сейкатсу нужной ему стихии и потому мучается нервными расстройствами. Данте из этого путанного объяснения понял мало, и остался при мнении, что ему снова наговорили ерунды. А как отчаянно порой хотелось быть уверенным, что его сны — это просто кошмары, и те мальчики, что покоились во льдах Священного Грота, мертвы на самом деле, а не закованы душой в холодных телах. К сожалению, на этот вопрос ему никто не отвечал.

— По-твоему мне не удалось бы обойтись без твоей помощи? — приподнял бровь молодой ками.

— Это был третий, — Хорхе проигнорировал вопрос Данте, проходя в комнату. Хищник иногда поражался, как легко тот проникает на его территорию, и что самое главное — его присутствие не вызывает отторжения. Даже когда он разгуливает по комнате и с любопытным видом все разглядывает. А Данте нарочно в этой комнате ничего не менял, здесь все равно ничего не принадлежало ему.

— Третий? — переспросил он недоуменно.

Хорхе посмотрел на него, как на слабоумного.

— Третий кошмар на этой неделе, — все же сподобился объяснить он, слегка кривясь.

— И что?

Ками отвернулся. Посмотрел на себя в зеркало, поправив изящным движением волосы. Зеркала — это одна из слабостей Хорхе. Ему нравилось любоваться собой, и это могло продолжаться очень долго.

— Слишком часто, — объяснил он, повернувшись.

Вот такое своеобразное проявление заботы. Волнуется. Это открытие едва не заставило Данте широко улыбнуться.

— Я не могу это контролировать… — молодой ками пожал плечами.

— Это происходит из-за того, что ты не отпускаешь свое прошлое. И чем скорее ты поймешь, что те люди, с которыми ты жил все девять лет своей жизни, отныне для тебя никто, тем быстрее тебе полегчает.

Вот значит как: Данте тоскует по своей жизни в Сарумэ, и потому ему снятся эти кошмары? И как только он забудет свое прошлое, братьев, маму, Акито, ему сразу станет лучше? Как все просто! Невероятно.

— Они моя семья, — он упрямо вскинул подбородок. Ну и что, что он теперь ками. Они все равно дороги ему. К тому же мама, наверное, с ума сходит, вряд ли ей сказали, куда его дели…

— Я твоя семья, — произнес Хорхе тихо, но Данте захотелось его ударить.

— Нет, — возразил он упрямо. — Они.

— Прекрасно, — обиженно хмыкнул ками. Данте не мог понять, чем его обидел. Уж не думал же он, что после всего произошедшего, что к нему воспылают великой сыновей любовью? И примут с распростертыми объятиями? — Я приходил сообщить, что завтра утром придет ювелир Таманоя. И лучше бы тебе быть в форме. Неправильно подобранный ограничитель, знаешь ли… чреват последствиями, — желтые глаза злобно блеснули.

Хорхе повернулся и демонстративно зашагал к выходу.

— Свет погаси заодно, — Данте крикнул ему вслед.

Комната вскоре опустилась в полумрак. Шаги удаляющегося ками были едва слышны. Данте упал на кровать и прикрыл глаза. Как он устал от этой изоляции! Наверное, потому и снится муть эта, а не из-за "неправильной фильтрации Сейкатсу".

Сон пришел почти сразу, и на этот раз он был приятным. От него веяло родным ощущением дома…

* * *

Данте снилось, что ему снова тринадцать, и он сидит на небольшом стареньком мосту, свесив ноги. Длинные полы бледно-голубого, расшитого синей нитью кимоно, подобраны, коленки оголены. Он болтал ногами, едва касаясь спокойной глади воды. Беззаботно пели птицы, в камышовых зарослях неподалеку квакали лягушки, а за спиной, на небольшой полянке, сплошь усыпанной летними луговыми цветами, стрекотали кузнечики. И тогда еще не было этого непривычного имени. Тогда его звали Амэ…

Амэ плотнее подтянул кимоно, чтобы оно не сползло вниз и не намокло — хватит и того, что он получит от мамы за то, что умудрился его помять, — откинулся на спину и стал смотреть в чистое голубое небо. На душе было мрачно: прибывший вчера Акито привычно поссорился с мамой из-за него — поэтому очень хотелось, чтобы пошел дождь. Чтобы дождь был не летним и теплым, а другим: холодным и неистовым, чтобы ломал деревья, крушил все на своем пути, а Амэ бы спрятался в самом дальнем углу дома, подальше от посторонних глаз, приоткрыл бы седзи, высунул бы личико на улицу и вдыхал бы свежий аромат грозы…

— О чем задумалась?

Амэ вздрогнул от неожиданности. Он так глубоко ушел в себя, что не заметил, как подошел Акито. Правда брат в последнее время ходит совсем тихо, и его почти неслышно.

Амэ сел, тряхнул головой, а потом повернулся. Акито стоял в нескольких шагах от него, одетый в черное кимоно Сейто Академии Аши. Амэ не мог не отметить, как за последние годы изменился его брат. Из нескладного, угловатого, порой даже неуклюжего подростка он превратился в прекрасного юношу, гибкого, точно кошка, ловкого, сильного. Его движения стали обманчиво плавными — мальчик не раз видел, какой превосходной реакцией обладал брат.

— О дожде, — ответил Амэ на вопрос о том, о чем он думает.

Акито ослепительно улыбнулся и покачал головой.

— Ты не изменилась.

Он скинул гэта, и устроился рядом с сестрой, свесив ноги вниз. Акито был намного выше Амэ, поэтому если ступни Амэ только едва касались глади воды, то ноги брата были погружены до лодыжек.

— Вода холодная, — заметил Акито.

Амэ пожал плечами.

— Да.

Акито еле слышно хмыкнул, потом наклонился и быстро пробежался пальцами по поверхности воды. По ней стали расходиться слабые круги.

— Знаешь, вода может многое рассказать, — произнес брат, склонив голову набок, он смотрел на свою руку, на кончики пальцев, которые были мокрыми и слегка поблескивали на солнце. — И сейчас она говорит мне, что ты грустишь. Что-то случилось, Амэ?

Мальчик поджал губы и отвернулся. Нет, он не хотел говорить о сложных отношениях мамы и брата, из-за которых страдал. Некоторые вещи невозможно изменить, он смирился с этим.

— Ничего, — ответил он.

Мягкие, но прохладные пальцы коснулись его подбородка, легко, настойчиво потянули. Амэ не стал сопротивляться и, подумав, что вода, и, правда, холодная, повернулся, чтобы встретиться с темно-синими глазами брата, которые не казались светлей даже здесь, на улице, среди яркого солнца. Уголки губ слегка приподнялись, и Амэ почувствовал, как тепло этой слабой улыбки с головы до ног окутывает его.

— Потерпи немного, ладно? — произнес Акито, и погладил Амэ по волосам. — Я закончу Академию и увезу тебя отсюда. Там ты сможешь жить, как хочешь.

Амэ закусил губу и покачал головой.

— Не нужно.

Брови Акито невольно приподнялись — он не верил своим ушам.

— Однажды я поступлю в Академию Аши, — несмело улыбнулся Амэ. — И буду рядом с тобой.

Брат некоторое время пристально смотрел на него, а потом неожиданно засмеялся и взъерошил волосы. Мальчик надулся — брат его за ребенка считает — и грубо оттолкнул руку Акито.

— Сестренка, если ты поступишь в Академию Аши, я буду только рад. Но давай договоримся, если вдруг тебя не примут, то я тебя заберу. Хорошо?

Амэ смотрел в улыбающееся лицо брата, и его губы сами по себе расползались в улыбке, и он ничего не мог с этим поделать!

— Я поступлю в Академию Аши! — настойчиво повторил Амэ.

А разве может быть по-другому?

Акито ничего не ответил, он поднял голову и посмотрел в небо, на большие пушистые облака, которые медленно проплывали над ними. Амэ, который наблюдал за братом, заметил, что тот подозрительно сузил глаза, а уголки губ его приподнялись. Амэ тоже поднял голову. Облака расступились, и мальчик заметил как среди безмятежно чистого, голубого пространства слабо мелькнуло нечто зеленое. Амэ нахмурил брови и произнес:

— Над нами спутник.

Акито повернулся к мальчику, в его глазах было такое искреннее удивление, что Амэ на миг растерялся, ведь не мог понять, чем оно вызвано.

— Откуда ты знаешь?

Амэ пожал плечами.

— Его видно. Он мигает зеленым или красным в небе, — произнес Амэ с улыбкой.

— Хм… Интересно, — Акито задумчиво почесал подбородок. — Днем его практически невозможно заметить. Как это получается у тебя — ума не приложу.

Мальчик почувствовал, как щеки заливает румянец. Брат иногда говорил такие странные вещи! Акито заметил смущение Амэ, рассмеялся и потрепал его по щеке. Мальчик попытался отстраниться, но ловкие пальцы схватили его за нос.

— Попалась! — рассмеялся он.

Амэ зажмурился, замотал головой, отчаянно пытаясь не рассмеяться.

— Ба! Что я вижу?! Наш каменный Акито наконец-то нашел себе девчонку! — незнакомый голос заставил вздрогнуть.

Амэ потерял равновесие и едва не упал в воду с моста, но Акито успел вовремя его подхватить. Мальчик сам и не заметил, как оказался стоять на ногах, а брат одним быстрым движением поправил его кимоно, чтобы оно сидело, как полагается.

— Здравствуй, Сабуро, — сказал Акито невысокому улыбчивому парню, который стоял в нескольких шагах от них. — Не ждал тебя в гости.

— Ну… мне скучно стало!

Юноша был одет, как Акито — в черное кимоно с моном Хатимана, поэтому Амэ решил, что это друг брата. Мальчик с интересом оглядел незнакомца. У него была ничем не примечательная внешность — короткие русые волосы, торчащие в разные стороны, круглое лицо, губы тонкие, слабо очерченные, — да мало ли таких парней в деревнях? А еще у него были большие голубые глаза, полные задора и веселья, и лицо, усыпанное веснушками.

Незнакомец, заметив интерес Амэ к себе, улыбнулся еще шире и сделал несколько шагов вперед. Мальчик испугался и спрятался за Акито.

— Какая она у тебя пугливая! — заливисто рассмеялся он. — Но красивая. Я бы тоже домой спешил, если бы меня там ждала такая милашка…

— Сабуро, заткнись! — прорычал Акито. Амэ, маленькие ладошки которого лежали на сгибе локтя брата, почувствовал, как неожиданно напряглись мускулы под хлопковой тканью кимоно.

— А? — опешил визитер. — Что я такого сказал?

Амэ подумал, что только неотесанные деревенские парни, не могут понять происходящего. Хотя, мальчик не злился на юношу, было в нем что-то такое светлое, открытое, доброе. Возможно, все, что он говорил, было не со зла.

— Амэ — моя сестра. И ей только тринадцать.

— Правда? — юноша наклонился к Амэ. Тот снова почувствовал панику и поспешил отодвинуться. — Ага, вижу, вы похожи.

— Вообще-то, не очень, — сухо возразил Акито. — И ты ее совсем запугал.

Брат обнял Амэ за плечи, прижимая к себе.

— Дикая у тебя она какая-то, — заключил Сабуро и на том успокоился. Понял, что если будет приставать к сестре Акито и дальше, благополучно это для него не закончится, поэтому Сабуро отошел от них, уселся на траву, закинул руки за голову, подставляя лицо солнцу.

— Все-таки замечательно, когда разрешено пользоваться спутниками, — произнес он. — Захотел, друга навестил и на другой конец планеты смотался!

Акито усмехнулся, успокаивающе погладил по голове Амэ. Тот поднял голову и встретился взглядом с братом, а потом легко кивнул и несмело улыбнулся, давая понять, что все в порядке, и страх прошел.

— Твой друг? — спросил он.

— Ага. Его зовут Сабуро.

Амэ в это время вспомнил о манерах, и решил поприветствовать друга брата, как полагается. Он отошел от Акито, встал перед сидящим юношей и поклонился:

— Приятно познакомиться, господин Сабуро.

На лице на миг отразилось недоумение. Юноша даже вопросительно взглянул на Акито, который в ответ лишь пожал плечами и улыбнулся. Сабуро в тот же миг подскочил, точно ужаленный, что заставило пугливого Амэ отшатнуться. Но юноша уже успел схватить его за руки, а потом произнес:

— Да ладно тебе! Где ты тут господина увидела?

— Но… — попытался возразить Амэ. Он хотел сказать, что к друзьям брата нужно относиться уважительно и…

— Прекращай это! Я Сабуро, просто Сабуро. И никакой не "господин". Поняла?

Амэ несмело кивнул. Юноша по-прежнему держал его руки в своих. Ладони у Сабуро были немного шершавые, огрубевшие от частых занятий с мечом — такие же руки были и у Акито, который очень усердно тренировался.

— Тогда скажи! — потребовал юноша.

— Что сказать? — опешил Амэ.

— Мое имя.

Он улыбался. Широко и солнечно, и Амэ это понравилось. Этот юноша был немного чудаковатым, но добрым. Его не стоит бояться.

— Сабуро, — произнес Амэ.

— Вот и замечательно! Будем знакомы! — он сжал руки мальчика, а потом отпустил.

Потом они устроились в тени огромного дуба, который рос недалеко от озера. Амэ сидел на коленях, как и полагается приличной девушке, Акито подпирал спиной ствол дерева, а Сабуро лежал на траве.

— Как проходят каникулы? — поинтересовался Сабуро.

— Как обычно, — коротко отозвался Акито. Он сидел, прикрыв глаза, его лицо было настолько безмятежным, а дыхание спокойным, то можно было решить, что он уснул.

— Мои тоже, — вздохнул Сабуро. — Мамаша все хочет меня загнать в поле, чтобы отцу и братьям помогал. Скукотища!

Акито ничего не ответил. А Амэ поднял голову, посмотрел на лежащего юношу.

— А вы из бедной семьи, да?

Сабуро закатил глаза.

— Акито, что у тебя за сестра такая?! Мы же договорились, как будем друг к другу обращаться!

Амэ виновато потупился. Он сделал что-то не так?

— Не обращай внимания, — отозвался брат. — Это сказывается воспитание Амако. Я уже устал бороться.

— Понятно, — Сабуро подскочил и уселся рядом с Амэ. Мальчику казалось, что слишком уж близко они были друг к другу, но отодвигаться не осмеливался. — Тебе интересно узнать о моей семье?

— Угу.

Мальчик опустил голову и уставился на свои руки, которые лежали на голубом шелке кимоно.

— Тогда слушай, — Амэ услышал, как зашелестела трава рядом, и понял, что Сабуро снова улегся на землю. — Нет, наша семья не бедная. У нас достаточно земли, и скотины немало. Просто живем мы на самом краю Поднебесной, и…

— На краю? У Великого Потока (1)? — живо поинтересовался Амэ, повернувшись к собеседнику, и нахмурился, когда увидел, что Сабуро смеется. Мальчик повернулся к Акито, пытаясь понять, что происходит. Брат тоже улыбался.

— Вообще-то мы живем недалеко от моря, но так как Великий Поток на него похож, то думаю, что могу на твой странный вопрос сказать "да".

Амэ фыркнул. Море и Великий Поток. Сравнили то же! Амэ много раз смотрел на Великий Поток, изображенный в книге, которую подарил ему брат, и точно может сказать, что Сейкатсу похожа на небо, затянутое тяжелыми грозовыми тучами! Амэ озвучил свои соображения. Сабуро заулыбался и посмотрел на Акито.

— Говорит, как Ветер(2)!

Брат приоткрыл глаза, лениво взглянул на друга.

— Она не Ветер, а Небо. Имя говорит само за себя.

— Правда? — Сабуро на миг задумался, а потом так резко воскликнул, что Амэ испугано вздрогнул. — Здорово! А я Земля!

— Сабуро, она вряд ли понимает, что ты хочешь этим сказать. Поэтому угомонись.

Юноша приподнялся, долгое время смотрел на Амэ, иногда он почесывал голову, из-за чего его волосы становились еще растрепаннее.

— Правда, не понимаешь? — спросил он. Амэ в ответ покачал головой, продолжая настороженно следить за действиями друга Акито. — Странно…

Сабуро почти вплотную приблизился к Амэ. Мальчик не выдержал и отодвинулся. Он уже решил, что если и дальше так продолжится, то он убежит к Акито, но ничего такого не случилось. Сабуро только положил руку на место, где только что сидел Амэ. Акито с интересом приоткрыл глаза и стал наблюдать за действиями друга.

— Странно… — произнес он. — Ощущение Сейкатсу, от нее.

Акито пошевелился, устроился поудобнее.

— Не мели ерунды. С чего бы ей фонить Сейкатсу?

Сабуро пожал плечами.

— Я просто так чувствую.

— Ты что-то напутал.

Сабуро посмотрел на Амэ, который с любопытством слушал двух друзей. Конечно, он не понимал, о чем идет речь, но ему очень хотелось узнать. Это казалось важным. Да только брат вряд ли пустится в объяснения.

— Эх… — вновь заговорил Сабуро, казалось, он не мог и минуты помолчать. — Была бы Амэ Землей!

— И что тогда? — спокойно спросил Акито.

— Женился бы!

Амэ не верил своим ушам. Женился. Он? На нем? Это шутка? Акито усмехнулся, и Амэ решил, что все же они говорят об этом не всерьез.

— Забудь. Она — Небо. И Земля никогда с ним не встречается, как ни крути.

— Почему же, а как насчет горизонта? На горизонте небо и земля встречаются.

Акито согнул одну ногу в колене и поставил на нее локоть, посмотрел на друга из-под густой черной челки, которая упала на глаза.

— Именно это мы сейчас и наблюдаем.

Сабуро покосился на Амэ, а потом фыркнул.

— У тебя красивая сестра.

— Потому я ее и берегу от каких оболтусов, как ты, — сверкнул белозубой улыбкой Акито.

Амэ, поняв, что все их разговоры — это шутка, расслабился и позволил себе улыбнуться. Он поднялся на ноги, немного походил босиком по траве, а потом опустился рядом с братом.

— Акито, а ты Вода? — спросил Амэ.

— Откуда ты узнала? — глаза брата подозрительно сощурились.

Амэ сказал, что решил так из-за того, что Акито без воды жить не может, и постоянно к ней стремится. И он очень любит купаться, а еще больше любит брызгаться. Выводы Амэ рассмешили брата, но он так и не сказал, что Амэ ошибся. Хотя, он и не сказал свою стихию. Тогда Амэ еще некоторое время подумал, а потом спросил:

— Небо и Вода. Какие у них отношения?

— Они бывают вместе, но недолго. Вода рано или поздно все равно прольется на землю, и уйдет с неба, — ответил Сабуро.

Амэ вдруг почувствовал, как напряжение повисло в воздухе. От Акито шли волны раздражения такого сильного, что мальчику становилось страшно, и не верилось, что перед ним сейчас его родной и любимый брат. Он был каким-то злым, страшным, холодным. Амэ взглянул на Сабуро и увидел, как улыбка сползла с его лица, как померкли лучащиеся весельем глаза. И пришло ощущение, что солнце зашло за тучу. Акито поднялся на ноги, Амэ последовал за ним.

— Тебе не следовало приходить сюда, Сабуро, — холодно произнес Акито. — Уже поздно, возвращайся домой. Увидимся в Академии.

Брат схватил Амэ за руку и поволок за собой. Мальчик вначале упирался: нельзя так с человеком прощаться, он все-таки гость. Но Акито и слушать ничего не хотел. Мальчик набрался смелости и оглянулся. Сабуро все еще сидел в тени дерева, казалось, что его недоуменный взгляд было видно даже отсюда.

* * *

Все- таки Госпиталь — это очень унылое место. К этим выводам Данте пришел на второй день своего пребывания в нем. Никого, кроме Хорхе здесь не наблюдалось, да что там — никем чужим даже не пахло. Данте уже знал, каково это — ощущать запах йокая или чужого ками, которые были довольно схожи, и не всегда воспринимались в должной мере адекватно. Запахов незнакомых не наблюдалось, правда, Хорхе иногда все же приносил с собой чужой дух, и это едва не заставляло кривиться. Но, конечно, Данте терпел и молчал, не хотел давать лишний повод для насмешек.

В этом месте он оказался потому, что возникла необходимость в изоляции. Без искусственного ограничителя, как понял Данте из туманных объяснений своего родителя, он опасен для окружающих. И пока эта проблема решается, ему придется сидеть здесь.

Госпиталь, как называл его Хорхе, но Данте отчего-то претило это название, состоял из большого каменно-деревянного дома, построенного в странном стиле на стыке двух культур: Поднебесной и Креста. В нем причудливо гармонировали огромные кровати с раздвижными дверями-фусума. Было много стекла и зеркал. Но в целом обстановку Данте находил уютной. Поимо дома был пустующий двор и сад, разбитый по всем местным традициям — водоем с искусственными скалами и искусно подрезанные деревья, высаженные с тем расчетом, чтобы сад оставался круглогодично зелен. Об этом свидетельствовало тонкое сочетание кустов, деревьев разных сортов с хвойными и бамбуком. Сад на проверку оказался довольно большим, но заканчивался стенами из белого, слабо мерцающего камня. И если приложить к нему руку, он был всегда теплый, даже рано утром или на северной стороне, и еще казалось, что он дышит.

За неимением достойных занятий, кроме как сидеть в саду и созерцать райскую красоту искусственных скал, перемежающихся с водой, Данте каждое утро совершал променад. Он выходил во двор, а потом шел вдоль белых стен, настороженно и обстоятельно. При этом он был натянут, а чувства обострены до предела. Спроси у него, зачем ему нужны эти "обходы", юноша бы вразумительно ответить не смог. На некоторые вещи сейчас лучше даже не искать ответы — Данте понял точно.

Сегодняшнее утро не выделялось из предыдущих. Проснувшись довольно рано, несмотря на тяжелые сны, Данте привел себя в порядок, позавтракал в одиночестве — Хорхе по утрам почти никогда не составлял ему компанию, — а потом отправился совершать свой ежедневный обход. Солнце давно встало и играло бликами на спокойной глади воды. Ветер сегодня дул с востока. Данте задрал голову и посмотрел в небо, на котором ходили тучные облака, обещая быстрый и яростный дождь ближе к обеду. Спутники нашлись привычно и отозвались, готовые исполнить любой приказ Данте. Захоти он сейчас сбежать, его бы ничего не остановило. Наверное, именно это знание не делало из молодого Хищника здесь пленника. Он был волен уйти, когда захочет.

Данте удовлетворенно кивнул сам себе, а потом заторопился к стене. Прикоснувшись к теплому ее боку и ощутив ее под пальцами, он пошел вдоль по невысокой траве. О саде явно кто-то заботился, чтобы он не зарастал и не превращался в плантацию репейника. Данте чувствовал необходимость действовать осторожно, поэтому ступал легко и почти бесшумно, точно крадущийся кот. Сам он был напряжен и в любой момент готов броситься в бой. Отчего такая реакция, Данте и сам объяснить никак не мог.

Ветер переменился по сравнению с вчерашним днем, и теперь доносил незнакомые запахи из-за стены. Запахи странные, немного сладковатые, немного знакомые, и волнующие беспокойную внутреннюю сущность Хищника. Так странно… Данте остановился, силясь понять, что было в воздухе. Запах йокая или слабый запах ками? Нет, не Хорхе, кого-то чужого и знакомого одновременно. Данте почувствовал, что природное любопытство проснулось и подняло в нем свою острую мордочку. Он некоторое время смотрел на свои руки, на фоне белоснежной стены, на острые когти, к виду которых он уже почти привык и думал о том, как бы узнать, кем пахнет. Решение пришло почти сразу, и было самым удачным, во всяком случае, так тогда казалось Данте. Поскребя острым когтем прочный камень, он оглянулся и заметил невдалеке дерево. Может камень слишком жесткий для его когтей, но дерево — как раз. И залезть по нему на стену будет трудно, но не выполнимо.

Данте подбежал к дереву и ловко на него взобрался. Если по нему ползти вверх, перебирая ногами и цепляясь в кору, точно кошка, то можно быстро оказаться наверху. От когтей Данте на стволе остались глубокие и причудливые отметины. Куски коры посыпались на землю. Звуки при подъеме тоже получились интересные: будто кошка-переросток быстренько влезает на дерево, испуганная кем-то из дворовых собак. Никакие собаки Данте, конечно, не пугали, но вперед подгоняло любопытство и необычность происходящего — он по детству лазил по деревьям, но никогда так.

Быстро добравшись почти до самого верха, Данте схватился за одну из боковых веток, а потом полностью повис на ней. Ветка застонала, прогибаясь, но не сломалась, а плавно опустила лазутчика в нужное ему место. Ноги Данте встали на толстую стену, и только обретя равновесие, молодой ками ее отпустил. Та с шумом хлестнула в противоположную сторону, а самого виновника окатило скудным дождем из истерзанных листочков. Данте присел для лучшего равновесия и оглянулся на противоположную сторону.

Его позиция открывала вид на почти такой же участок, как и у него самого: дом и обширный сад. Но вместо множества деревьев и искусственного водоема по земле рассыпали гравий. Впрочем, деревьев было тоже достаточно, и за ними Данте заметил какое-то движение. Быстро, чтобы разведчика никто не заметил, молодой ками пробежал по стене к наиболее густому скоплению растительности, надеясь, что за кустами его просто не заметят. Новый порыв ветра снова донес загадочный запах, но теперь разбавленный еще чьим-то, совсем чужим и неприятным. Данте наморщил носик, и зашуршал листвой, которая стояла на пути обзора. Крепко схватившись за тонкие ветки, он потянулся вперед и просунул лицо с одно из окошек из листвы. Увиденное едва не заставило упасть вниз. Нет, ками были незнакомыми — оба с длинными черными волосами, но инстинкт Хищника отреагировал соответствующе, крича о том, что видит врага. Данте, понимая, что его собственное тело старается ввести в заблуждение, замотал головой. Это позволило немного успокоиться и продолжить разведку.

В этом саду, почти у самого дома находилось два ками. И между ними было странное сходство, а может, просто так совпало, но Данте мог точно сказать, что там находится Хищник и его родитель. Его родитель статный черноволосый ками сидел в кресле, будто король, по меньшей мере, подперев голову рукой, и когти на руках были яркого алого цвета. Значит, глаза у него такие же — цвет глаз и когтей всегда совпадал. Хищник сидел у него в ногах и читал вслух, а в его руках находился свиток. И хотя сейчас был день, и теней почти не водилось, Данте только удалось разглядеть, как шевелятся губы молодого ками. Странно, но Хищник со стороны виден сразу. Он как подросток, угловатый, нескладный, и постоянно напряженный, неусидчивый. Этот был просто классическим Хищником, и, читая, постоянно ерзал. Иногда он останавливался, чтобы перевести дух и поднимал голову вверх, и Данте мог видеть, как длинные черные пряди спадали с его лица, открывая смутно знакомый профиль с заостренным любопытным носом.

"Не унюхаешь! — злорадно подумал Данте, ощущая детскую потребность скорчить рожу. — Ветер с другой стороны!"

Ками- родитель поднял голову и посмотрел в сторону Данте, и тот едва не загремел вниз, осознав, что его присутствие не является для него тайной. Лицо ками, кстати, тоже было знакомым… Вцепившись покрепче в стенку, Хищник в позе кузнечика принялся вспоминать, где они могли видеться. В потом едва удержался, дабы не хлопнуть себя по лбу:

— Цукиеми! — вырвалось из него.

К счастью вышло это достаточно тихо, и оставалась надежда, что его не услышали. Данте повернулся и снова выглянул на чужую сторону к загадочному Цукиеми и его отпрыску. Хорхе говорил, как зовут этого Хищника… И Рихард говорил… Как же его?… Глупое такое имя!

Ебрахий. Точно!

— Данте! Слезай немедленно! — внизу стоял Хорхе, скрестив руки на груди. Юноша бы с удовольствием отослал этого ками дальше заниматься своими загадочными делами, но данные слова были произнесены "родительским" тоном. Вышколенный еще Амако и испытывающий священный страх перед наказанием, Данте послушался и сиганул вниз. Конечно, высоковато, но…

— Нашел, что хотел? — холодно осведомился родитель. Похоже, злился из-за ночной ссоры.

— Несомненно, — Данте растянул губы в улыбке, отряхивая свою одежду от грязи. Не вышло — грязь и зеленые разводы от травы так просто не сходили.

Хорхе окинул его деланно безразличным тоном.

— Твоя одежда должна быть всегда чисто белой, без пятнышка, — произнес он. — Позже я покажу тебе, где находятся принадлежности для стирки.

Данте встал на гудящие ноги. Им очень не понравился последний прыжок…

— Давно пора.

— Здесь нет слуг, Данте, — ослепительно улыбнулся Хорхе.

Хищник посмотрел на то, что стало от его некогда белых одежд, и понял, что его наказывают. Интересно, а за что? За ночной отворот-поворот или за лазанье по стенам? А может, и за то и за другое. Последняя мысль заставила оскалиться. Хорхе не с тем связался!

— Разве я выгляжу беспомощно? — спросил он.

— Нет, — почти привычно усмехнулся Хорхе. — Скорее очень грязно. Идем, ювелир Таманоя тебя ждет.

Не дождавшись ответа, он развернулся и пошел к дому. Данте некоторое время наблюдал за тем, как обстоятельно ками выбирает дорогу и спешит выйти на дорожку, вместо того, чтобы просто пройтись по мягкой траве, и, хмыкнув, последовал за ним. Молодой Хищник отлично осознавал, что ведет себя как капризный ребенок, но, выйдя из-под тяжелой опеки Амако, он не стремился теперь попадать под опеку Хорхе. Сам справится, совершеннолетний уже!

Ювелир стоял около водоема и задумчиво смотрел на водную гладь, которую тревожил ветер. Это был обыкновенный человек, не Аши даже, лет пятидесяти на вид, с сединой в волосах, круглой блестящей лысиной и с моноклем. Именно через эту линзу он взглянул на Данте и сдержанно кивнул. Данте в свою очередь поклонился.

— Как вас зовут, юноша? — спросил мужчина.

Данте на миг растерялся от подобной фамильярности в свой адрес, а потом вспомнил, что у представителей гениального рода Таманоя у всех, как у одного, сквернейший характер. Вспомнить только подругу Акито — Яцуно. Та еще язва, но когда дело касается механики и Сейкатсу — незаменима и несравненна.

— Данте… — собственное имя на языке все еще звучало непривычно. На такой вопрос постоянно рвалось "Сарумэ Амэ". Привычка, ничего не поделаешь.

— Приятно познакомиться, — ответил он безрадостно, и своего имени не назвал.

Вместо этого он достал из кармана связку, на котором были нанизаны сотни колец различной формы — большие и маленькие, черные и белые, золотые и медные.

— Руку.

Данте взглянул на нее, а потом протянул с таким видом на лице, будто его собираются мучить.

— А сынок твой капризный, — усмехнулся ювелир и посмотрел на руку. Данте закусил губу, чтобы смолчать. Он знал, что если сейчас не сможет, то сидеть ему здесь в компании своего родителя еще долго и упорно. А не хотелось. И не хотелось творить глупости и прыгать на все, что движется и имеет запах Сейкатсу. Пришлось наступить на горло собственной песне. — Опускайте.

— До меня ему далеко, — отозвался Хорхе, широко ухмыляясь.

"Кто бы сомневался", — подумал Данте, бросив в родителя выразительный взгляд.

— Пробу породы брали? — осведомился Таманоя.

— Бизен, — сообщил Хорхе скучающим тоном, а Данте навострил уши. Говорили о том, о чем он понятия не имел. Родитель это заметил и сверкнул ответным взглядом.

— Редкая, — поцокал языком ювелир.

— Не в этом году. Мне известно, по крайней мере, три зафиксированных случая этой же породы. Похоже, школу укомплектуем полностью, — Хорхе улыбался. И Данте видел, что он занял позицию: умоляй меня на коленях, все равно ничего по этому поводу не расскажу.

Отчего- то вспомнился Цукиеми и его отпрыск со свитком. Бог Счета Лун, небось, не обделяет информацией своего Хищника. Зато имя… не очень удачное вышло.

— И все равно, как бы на заказ не пришлось делать кольцо. Не думаю, что мы что-то подберем сейчас.

Данте повернулся, улыбаясь открыто и чарующе. Раньше от этой его "женской" улыбки мужчины просто таяли.

— Пока не попробуем, не узнаем, — ответил он, пошевелив рукой.

— И без вас знаю, юноша, — заворчал мужчина, совсем не впечатлившись, и потянулся за кольцом. Первым было желто-красное.

Ювелир отдал его Хорхе, и ками с насмешливыми искорками в хитрых желтых глазах шагнул к Данте. Взял за руку. Мужчина же отошел на значительное расстояние. Это озадачило молодого ками.

— В некоторых странах Креста, — Хорхе усмехнулся ему на ухо, — обмен кольцами означает принадлежность друг другу.

— Хочешь, сказать, что там, после того, как ты оденешь мне на палец кольцо, я без тебя шагу ступить не смогу? — Данте приподнял бровь с вялым интересом.

— Ты правильно уловил мою мысль.

Хищник широко улыбнулся.

— О да, правильно, — он взглянул на свою руку, после того, как кольцо оказалось на него пальце. — Мы-то живем в Поднебесной…

— Хватит болтать, юноша. Что чувствуете? — спросил ювелир.

Данте прислушался к себе.

— Ничего.

— Совсем?

— Да.

Вид ювелира по-прежнему был недовольным. Как будто ради встречи с Данте его вытащили из теплой постели, а потом заставили до утра топать по пересеченной местности в одном белье. Приехал же ворчун какой-то!

— Хорошо. Теперь попробуйте собрать немного Сейкатсу в руке, — нетерпеливо сказал мужчина.

Данте делать этого не стал, ведь сообразил, что если это совершит, то может повредить человеку. Он находился слишком близко…

— Ради Великой Богини! — ювелир закатил глаза, тяжело вздыхая. — Здесь же ваш родитель, он умеет ставить приличные щиты. Делайте, что говорят.

Данте кивнул и взглянул на Хорхе. Конечно, легче летом снега дождаться, чем сейчас его одобрения. Юноша зажмурился, боясь сделать что-то не так, а потом потянулся в небо, за Сейкатсу, но ничего не произошло. Даже намека на ответ не пришло. Данте в испуге вскинул голову, обращаясь к спутнику, но и он не отозвался. Он даже не чувствовался!

— Снимайте кольцо, юноша. Оно не подходит, — заключил мужчина. Данте подчинился, и почти сразу же почувствовал, что все вернулось на круги своя. Это заставило облегченно вздохнуть, чем он заработал неодобрительный взгляд ювелира и насмешливо-снисходительный Хорхе.

Следующим на очереди стояло кольцо из черного металла. Хорхе подплыл к своему отпрыску и взял за руку; когда он надевал кольцо, пристально смотрел в глаза, а на губах была насмешливая улыбка. Данте так и подмывало ему сказать, что постоянно ходивши с такой миной к стапятидесятилетию он заработает себе глубокие морщины. Зная о страсти родителя к зеркалам и своей внешности, Хорхе бы точно испугался, но поток слов прервал пристальный взгляд ювелира. Чем-то он напоминал Данте старого Седзиро — маминого верного слугу, такой же вредный.

Юноша кивнул Хорхе, чтобы тот отошел. Ками сделал все изящно, но в движениях по- прежнему скользила снисходительность, впрочем, не только. Было еще напряжение, и рука родителя то и дело касалась рукояти катаны, аккуратно перетянутой акульей кожей. Это выдавало нервозность. Данте решил положиться на мастерство Хорхе — разве не этому его учили: доверять своему родителю — и потянулся к Сейкатсу. Она отозвалась сразу и быстро — грозовой вспышкой, и едва ли не материализовавшимися из ниоткуда струями воды. Ливануло так, будто кто-то воду из ведра плеснул, и почти сразу же прекратилось. Моментально из-за туч вышло солнышко и весело осветило мокрый сад. Под поливку попал и Данте. Хорхе сего сомнительного удовольствия избежал, как и ювелир — поставил щиты, и щиты эти оказались на редкость действенны. Юноша тряхнул мокрой головой.

— Это тоже не подходит, — заключил ювелир спокойно. — Попробуем другое.

У Данте испортилось настроение. Он чувствовал себя мокрым щенком, которого не пускают в дом. И чем больше проходило времени, тем злее он становился — у него создавалось четкое ощущение, что над ним просто издеваются. Правда, пятое кольцо едва не подпалило прекрасные волосы Хорхе, но поганец умел очень быстро щиты ставить! В итоге — только кусочек газона пострадал.

Шестое кольцо было совсем уж странным. Полыхнуло Сейкатсу так, что заболели глаза, а рука налилась тяжестью, будто в нее булыжник вложили. Данте помнил это ощущение, он испытывал его, когда дрался с Принцем йокаев, и знал, что тогда выдрал половину леса на своем пути, не говоря уже о разрытой земле и остальных прелестях. Руку потянуло вниз, к земле, и Данте внезапно понял, что если эта Сейкатсу коснется чего-то иного, нежели его тела, то бабахнет хорошо. Он заскулил от натуги, старясь понять, что делать, и как нейтрализовать ту самую бомбу, которая оказалась у него в руках. И пока он соображал, он слышал, как захрустели кости под весом этой страшной штуки. Руку обожгло болью, и слезы сами брызнули из глаз. Да, что, правда, с этим делать?

Седьмого кольца не последует, а ювелир Таманоя сдастся, заявив, что, учитывая загадочный Бизен, кольцо придется делать вручную, и готовые здесь не подходят. Но это будет чуть позже, а пока Данте с изумлением наблюдал за своей рукой, на которой клубилась черная, зловещая Сейкатсу.

— Что встал?! Бросай! — заорал возмущенный Хорхе, и воздух затрещал от уплотнившихся щитов.

Данте понял, что ему больше ничего не остается, как сделать то, что ему велят, и, развернувшись, швырнул свою "бомбу" в противоположную сторону. Та хищно засвистела, грозясь разрушениями, и рванула так, что всех сшибло с ног. Данте уже привычно прикрыл голову руками и ничуть не удивился, когда на него сыпануло земелькой и камешками. Белыми такими, знакомыми, на ощупь теплыми обычно, но сейчас просто раскаленными.

— Все, хватит с меня! — заявил ювелир, взирая на картину разрушений. Сизый дым оседал, расходился, открывая проход в… стене. И за ним уже маячило любопытное лицо того Хищника, за которым Данте не так давно наблюдал.

Заметив ками, Данте и человека, его лицо на миг исказилось в ненависти. Не долго думая, он рванулся вперед — защищать человека, конечно. Данте об этом знал, потому что сделал то же самое и по той же причине.

— Цукиеми! — до ушей дошел пронзительный зов Хорхе, и кто-то схватил юного ками за плечи, оттаскивая назад. Как жаль, что это случилось! А ведь он был так близко — еще чуть-чуть и расцарапал бы лицо этому Хищнику! Данте попробовал брыкаться, но хватка была крепкой.

Противника схватили тоже и теперь волокли на свою территорию. Статный и прекрасный Цукиеми, высокий и широкоплечий, единственный, кто мог свободно разгуливать без меча или ограничительного кольца и не бояться "перебрать" Сейкатсу, забрал своего отпрыска. Позже Данте узнает, что меч у него отсутствует потому, что Цукиеми никогда не умирал и не возрождался в отличие от других детей Идзанами и Идзанаги. И что странно — его присутствие совсем не раздражало, не будило те самые темные инстинкты… Хищник его руках извивался, как мог, но когда Бог Счета Лун что-то шепнул ему на ухо, он успокоился и обмяк.

— Ну, хватит, хватит, — произнес Хорхе. — Они ушли уже.

Но Данте почувствовал себя успокоившимся только тогда, когда они вернулись в дом.

* * *

Хорхе строго настрого запретил приближаться к пробоине в стене, но когда Данте его слушал? Следующим же утром вместо обычного обхода, он целенаправленно направился к этому месту. Туда влекло его, словно магнитом.

Аккуратная белая стена, высокая и надежная, ограждающая его от всех бед внешнего мира, сейчас была повреждена. В ней зияла дыра, огромная и некрасивая, с острыми краями. Казалось, что она ощетинилась. Данте подошел ближе.

Теперь, благодаря его стараниям, на ту сторону открывался прекрасный вид — сад камней, неровно распределенный гравий, несколько осколков стены, еще неубранных. Изысканный сад, где каждый камень имел строгую форму и располагался в определенном месте, это явление портило, делало неухоженным. Данте без выражения осмотрел свою территорию, и отметил, что с его стороны камней вышло меньше, да и выглядело все приличнее. Может потому, что большая часть либо в траве попряталась, либо в воду нырнула?

С той стороны мелькнуло что-то, и юноша мгновенно подобрался и засеменил в укрытие. Спрятавшись за толстым, еще вчера ободранным стволом дерева, он осторожно выглянул, дабы оценить обстановку. Черноволосый Хищник с длинной косой, перекинутой через плечо, стоял у самой дыры и внимательно смотрел на сторону Данте. Увидев его, ками не почувствовал совершенно никакого запаха, и это оставило его страшный инстинкт Хищника "найти и придушить" выключенным. Даже странно как-то было смотреть на другого такого же ками и не чувствовать одурения. Да, именно одурения. А как иначе назвать явление, когда все разумные мысли из головы разом выпрыгивают, а остается только ярость и пугающее желание разорвать противника? Данте очень не нравилось это состояние, ему казалось, что он сходит с ума. Как Амако.

Ебрахий поднял руку и протянул ее вперед. Она чего-то коснулась, а по пространству перед ним пошли круги, точно по воде. Данте понял, что между ними поставили какой-то барьер, побоялись, что они встретятся снова и без свидетелей. Разнимать будет некому. А Ебрахий тем временем, отдернул руку и поджал когти, словно кот, который обещал не царапаться. Данте смотрел на него из своего укрытия теперь уверенный, что его не обнаружат до тех пор, пока он сам не захочет или не совершит очередную глупость. От второго удержаться всегда было сложно.

Данте решил воспользоваться моментом и рассмотреть своего противника поближе. Противника потому, что мозг просто отказывался его воспринимать в другом качестве. Враг, но сейчас до него не было возможности добраться. И вновь Данте удивился — было в этом развороте плеч, в стойке, в прищуре что-то давно знакомое. Что-то, что он наблюдал много раз подряд, но сейчас не мог вспомнить где. Черты лица, конечно, заострились, стали неузнаваемы, изменился цвет глаз. Но никак не уходило ощущение, что они раньше встречались. Может, это был один из подростков на Канто Мацури? Или кто-то из слуг? Или может, знатный род…

Когда Данте вдруг осенило, он закрыл рот рукой, чтобы не закричать. Нет-нет, не могло этого быть! Ками, будто заведенный мотал головой, отказываясь верить, отказываясь испытывать шальную надежду и отказываясь радоваться. Но… а вдруг?

Он вышел из-за ствола, являя себя миру. Конечно, хотелось это сделать плавно, чтобы показать собственную важность, показать какой он красивый, изящный, но ни в коем случае не слабый. Хищник вздрогнул, напрягся, но не отступил. Бросил на противника алый взгляд исподлобья, полный ярости и ненависти, полный неприязни. Ответ ему был столь же любезен.

— Я так понимаю, здесь поставили барьер. Можно было ожидать чего-то подобного, — усмехнулся Данте в лучших традициях Хорхе.

Ебрахий хмыкнул и, развернувшись, скрылся в кустах. Данте пожал плечами, а потом подошел к дырке и потрогал на ощупь барьер. Он ощущался странно. Не как стена или пустое пространство перед, а как туго натянутая материя. Ками опробовал на ней свои ногти, но они только завязли, а разорвать не смогли. С некоторой долей сожаления Данте оправился в свой ежедневный обход. Проходя мимо других стен, он размышлял о том, обитают ли за ними еще Хищники, такие же как он и Ебрахий. Но снова лезть на стену настроения не было, к тому же близилось время обеда и скоро должен появиться Хорхе.

Данте отошел на задний двор, лениво обозрел стиральные принадлежности, что лежали там, сиротливо притулившись друг к другу, и вспомнил о грязном комплекте одежды, который остался в его комнате. Нет слуг, значит? Тогда надо сделать так, чтобы одежда сама собой постиралась! Данте подумал о том, что просто не знает истинных возможностей Сейкатсу, и решил восполнить этот пробел в своем образовании путем экспериментов. Тем более, пока нет ограничителя; может, потом он вообще не сможет ей пользоваться. От этой страшной мысли ками поежился. Близилось время обеда.

Вернулся Хорхе и с невозмутимым видом принялся сервировать стол. Когда Данте видел, что он с собой приносит подносы с едой, всегда неожиданно остро ощущал себя пленником в этом месте. И хоть спутники по-прежнему не препятствовали побегу, а наоборот, готовы были помочь, слишком ясной была мысль: а куда он пойдет с такими инстинктами? К тому же это скоро закончится, а впереди — Академия Аши. Иногда эта перспектива радовала, до дрожи, до волнения, и так хотелось, чтобы время шло быстрее, а иногда пугала до холодного пота. Вот увидит он Акито, и что? Что дальше? Когда как брат (Данте не мог себя заставить называть его по-другому) ненавидит ками, яростно, страстно. И в такие моменты разлада с собой молодой Хищник радовался, что находится в этом тихом месте, за надежными стенами, с Хорхе.

Родитель бесстрастно расставлял тарелки. И выходило у него это так аккуратно и ловко, что оставалось только завидовать. Сегодня Хорхе снова оделся в зелено-золотую тунику с длинными рукавами, доходящую до середины бедра. Браслеты иногда позвякивали, сталкиваясь с глиняной посудой. Данте часто засматривался на них, ловя себя на мысли, что потирает запястья, но почему-то приобретать такие никак не желал.

— Вы поставили барьер, — заявил Данте, усаживаясь за стол на колени. Надо признать, сидеть в хакама было намного удобнее, чем в обычном девичьем кимоно — больше простора для действий.

— Ты ожидал чего-то другого? — холодно осведомился Хорхе. Тоном он напоминал, что они все еще в ссоре. Хорошую тактику принял родитель! Думает, что если будет так себя вести, то Данте пожалеет о содеянном и извинится? Держи карман шире!

— Не этого, — улыбнулся Данте и принюхался. Пахло овощами, рыбой и мясом. Еще были специи — только вкус портили, как он думал. Хорхе еще в первый день объяснил, что взрослые ками питаются только овощами, рисом и рыбой. И то рыбу почти не употребляют, но Данте, как молодому и растущему, сейчас нужно мясо. Потому львиную долю его порции составляло именно оно, и совсем немного было овощей. Рис даже не предлагали, да и не хотелось его совсем: он казался каким-то несъедобным.

— Ебрахий мне кажется знакомым. Мы раньше встречались? — заявил Данте, не особо ожидая ответа. Хорхе почти никогда не снисходил до объяснений, но это не значило, что не стоит пытаться.

— Может быть, — Хорхе загадочно пожал плечами. И хотя такой ответ мог означать все, что угодно, он вполне удовлетворил молодого ками.

— Я выясню это, — улыбнулся Данте дерзко. — Не зависимо от твоих ответов. Не зависимо от твоей поддержки или одобрения!

О нет, он не собирался уступать. Он не собирался извиняться, а ведь именно этого от него ждал Хорхе, на это провоцировал. Но — не дождется.

— Вперед, — родитель усмехнулся и изящным движением поправил волосы, лезущие в глаза. Взгляда он не поднимал, и Данте, чуткий к настроениям, понял, что ками уязвили эти слова. Значит — достигли цели.

Данте, будто ничего не произошло, вытянул шею, обозревая стол. Дневная прогулка разбудила его аппетит. Ноздри щекотали приятные запахи, а чайник почти согрелся. Но манеры не позволяли ему раньше времени сцапать что-нибудь вкусное со стола, поэтому он сидел и терпеливо ждал, пока Хорхе закончит. А родитель, конечно, обижался на него и потому не торопился.

— Браслеты, что на твоих запястьях. Их тоже делали в клане Таманоя, — произнес Данте. Когда болтаешь, легче отвлечься от голода.

Хорхе замер на миг, обернувшись, бросил на отпрыска косой золотой взгляд. Что странно — на губах совершенно не было усмешки, родитель выглядел серьезным. С таким-то выражением лица он точно шутить не станет — Данте знал.

— Ками живут очень долго, браслеты нужны, чтобы помнить, — Хорхе снизошел до объяснений.

Этот ответ озадачил юного Хищника.

— О чем?

— Не о чем, Данте, а о ком. Это браслеты погибших Аши, — он тряхнул рукой, и юноша уставился на нее так, будто впервые видел. Он не мог подумать.

— Их много… — произнес он с сожалением. Аши были людьми, и, должно быть, это очень больно, когда кто-то из них погибает, а ты не можешь ничего поделать. Как все же жесток этот мир!

— Их много, — подтвердил Хорхе.

Данте на некоторое время замолчал, погрузившись в свои мысли и совершенно позабыв о голоде. Он никак не ожидал, что услышит подобное. Но от Хорхе можно ожидать всего, а особенно — шокирующих подробностей из жизни ками. И если всего несколько недель назад, это казалось загадочным и манящим, то теперь энтузиазм и интерес сменился болью.

— На Церемонии… — начал было Данте и вдруг замолчал, отчего-то робея, не находя нужных слов для своего вопроса, но Хорхе коротко кивнул, и все сразу стало на свои места. — Командир Кимуро, кажется. И с ним были и другие Аши… Что с ними?

Кийю, который обещал, что однажды они встретятся, если Данте сумеет коснуться дракона. Но не получилось, Данте просто не успел этого сделать, а значит… они не встретятся?

Хорхе некоторое время молчал, а потом просто спросил:

— Ты хочешь их браслеты?

Данте почувствовал, что его глаза расширились. Юноша инстинктивно прикрыл рот рукой, пытаясь осознать, что Аши не выжили. Не выжили так же и все, кто проходил испытание, кроме него. Но это он узнает позже.

— Да… хочу…

Сжимая руку в кулак, Данте вспоминал о клятве, данной им в первые минуты его Пробуждения. Он будет защищать людей, до последней капли крови.

Хорхе согласно кивнул и отстегнул три тонкие цепочки со своей руки. Данте взял их и внимательно осмотрел: изящное плетение, яркий золотой блеск, несколько камней — удивительно, и как это украшение помогало Аши связываться со спутниками? Вряд ли Данте когда-нибудь узнает это, к тому же ему не нужна такая вещь для перемещений, как браслет, спутник он может позвать в любой момент.

— Тебе надо крепко уяснить одну вещь, Данте. Аши — не люди, они наши орудия, которые нам помогают, но не больше.

Тон Хорхе был серьезен и не допускал даже малейшего сомнения о том, что сейчас сказали правду. Данте знал, что ему сказали еще одну жестокую истину.

— Я не смогу, — покачал головой он.

На губах Хорхе появилась хищная усмешка, которая напоминала оскал.

— Сможешь, — заверил он. — Этому учат в Академии.

И они принялись за еду. Данте не сказал больше ни слова, обдумывая все, что ему сказали. А правая рука с непривычки напоминала о тяжести браслетов.

* * *

Данте понял одну шокирующую вещь: за все время пребывания здесь он был настолько занят какими-то несуществующими делами и склоками с Хорхе, что даже не потрудился выяснить возможности Сейкатсу. Конечно, он знал, что если ее черпать в больших количествах, легко можно превратиться в безумного йокая. Но ведь совсем немного никто не запрещал, правда?

День сегодня выдался душным и жарким. Облака, серые и тяжелые, и кое-где даже дождевые, закрывали небо, отчего становилось проблематично расслышать спутники. Данте, следуя своей давней привычке, нашел себе место поближе к небу: забрался на крышу дома и теперь лежал там, пялясь в скучное небо. Хорхе снова куда-то ушел, и потому никто не мог потревожить его или попытаться стащить сверху.

Данте думал о возможностях Сейкатсу. Вначале он решил вспомнить, что он вообще знает о ней. Итак, для начала Великий Поток. Это такая река, расположенная где-то на границе Поднебесной, немного выше спутников. Великий Поток стоял из пучка разноцветных нитей Сейкатсу, которые разделялись по пяти стихиям — Вода, Земля, Небо, Ветер и Огонь. Еще из слов Акито и его друзей Данте уяснил, что любой Аши и ками принадлежит к какой-то одной стихии. Например, Отомо Хидехико как и Хорхе был Огнем, Акито — Вода, Сабуро — Земля, а Данте — Небо. По легенде, когда Идзанаги и Идзанами создавали Поднебесную, они взяли Сейкатсу всех пяти элементов и создали этот мир. Данте не знал, было ли это правдой, но выглядело вполне логично. Когда Сейкатсу доходит до определенного уровня трансформации, то перестает быть опасной для всего живого. Особенно неочищенная Сила Жизни любила тела людей, а уже потом животных и растений. Объясняли это тем, что люди были приведены Идзанаги и Идзанаги из другого мира, а там иной Великий Поток. Может, так и было. Данте не знал. Зато он знал, что прежде чем начнет экспериментировать, должен обезопаситься — никаких людей, и брать совсем немного, иначе не только сравняет с землей Госпиталь, но и станет чем-то таким, кем становиться очень не хотелось. Людей по близости не наблюдалось, Хорхе, чтобы схватить его за руку и надавать оплеух — тоже, поэтому можно попробовать. Данте усмехнулся и сел, подумав о том, что его сегодняшнее исследование напоминает эксперимент ребенка со спичками. Он очень надеялся, что здесь достаточно народу, чтобы потушить пожар, если что-то пойдет не так.

Данте прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Сосредоточился на своем дыхании, освободил свои мысли, как его учили на занятиях медитациями, и только потом потянулся в небо, к Великому Потоку. Он сразу же предстал в своем разноцветном великолепии. Данте уже знал, что выпутывать небесные нити Сейкатсу ему не нужно, она сама потечет в руку, стоит только попросить. И он попросил, совсем немного, с наперсток. Ладонь приятно защекотало, и Данте довольно улыбнулся своему успеху. Она была на его руке, призрачная, беспокойная, непостоянная и дрожащая. Маленькое облачко, которое постоянно меняло форму, кусочек ваты, наверное, и если нагнуться и присмотреться, что можно увидеть эфемерные волокна, которые составляют ее. Чистая Сейкатсу. Она пока без заряда созидания или разрушения, она сейчас нейтральная, но опасная для людей своим излучением, которое не видел и не чувствовал Данте, как ни пытался. Есть вещи, которые недоступны даже ками, — решил он и потрогал облачко кончиком когтистого пальца. То никак не отреагировало, что слегка разочаровало. А вообще оно несло в себе странное ощущение могущества, если быть честным с собой. От этой мысли Данте почти сразу же ощутил отвращение к себе. Могущество! Да как ему в голову пришло это? Эти могуществом однажды он погубил человека! Ками сразу погрустнел, а облачко на ладони заметалось сильнее, напоминая о себе. Первым порывом было вернуть его туда, откуда взял, но потом пришла разумная мысль, что нельзя останавливаться на половине пути, надо уж закончить, если зашел настолько далеко.

У ками, что не переставало удивлять Данте, было много разных инстинктов. И когда не знаешь, что делать дальше: как найти потерянный спутник или что делать с Сейкатсу в руке — они всегда приходили на помощь и подсказывали, как поступить. На самом деле это было странное ощущение, как будто помимо родителя, у тебя есть еще один наставник, который всегда говорит, как правильно и направляет действия. Но у Данте хватало благоразумия не поддаваться своим инстинктам полностью, ведь он знал, к чему это может привести. А стать йокаем очень не хотелось.

Развивая мысль об инстинктах, юноша решил плавно перейти от теории к практике и действовать согласно ощущениям. И они говорили расслабиться (Данте поерзал на черепичной крыше, находя более удобное положение для отсиженной пятой точки), и мысленно приказать Сейкатсу на ладони стать тем, чем он желает ее видеть.

— Шар, — прошептал Данте и принялся изумленно наблюдать, как облако преобразуется. — Прозрачный, — уточнил он. И шар стал, как стеклянный с редкими крапинками. Наверное, это означало, что ками плохо приказывал. Данте недовольно нахмурился. — Куб.

Края стали расплываться, медленно и как-то неуверенно, будто кусочек Сейкатсу испытывал сложности с изменением формы. Преобразование все замедлялось и замедлялось, и вскоре остановилось вовсе. Шар так и не превратился полностью в куб. Данте повертел его в пальцах, размышляя о том, что остановило Сейкатсу. Определенно, здесь нужны дальнейшие эксперименты или чьи-то объяснения, а так как от Хорхе зимой и снега не выпросишь, то первый путь будет эффективнее.

— Шар, — вновь приказал Данте нелепому созданию на его ладони. Ничего не произошло. Даже не попыталось вернуться обратно! Чтобы это могло значить?

Данте положил жертву трансфигурации рядом с собой и вновь закрыл глаза, решив еще немного зачерпнуть из Великого Потока. Но преобразованная фигурка неожиданно скатилась по покатой крыше и упала на землю. Данте, не зная, какие последствия его могут ждать, бросился за ней, но застыл на самом краю, свесившись вниз головой. Кончик косы мазнул деревянный пол веранды, а Данте уставился на серебристый дымок, который пошел из травы — именно того места, куда упал результат его эксперимента. Ками помнил, что точно с таким же эффектом испарился дракон на Церемонии, и успокоился. Сейкатсу вернулась туда, откуда ее взяли.

Данте принялся слегка раскачиваться в положении вниз головой, раздумывая о том, как можно использовать то, что только что узнал. И еще ему очень нравилось тело ками. Хоть не такое великолепное, не такое изящное, зато очень удобное. Когти позволяли лазить по деревьям, а сильные пальцы разрешали висеть, будто ты летучая мышь.

— Данте? — Хорхе насмешливо приподнял бровь, увидев своего отпрыска в таком положении.

— Не ждал тебя так рано, — он улыбнулся вежливо.

— У меня есть лекарство от твоих кошмаров, — Хорхе продемонстрировал бутылочку из зеленого стекла.

— Благодарю.

Данте спрыгнул на веранду и мягко приблизился к ками. Взглянул на бутылочку, что была у него в руках.

— Какой неожиданный подарок от тебя, — он не мог отказать себе в удовольствии поддеть родителя.

— Просто выполняю свой долг, — сладко улыбнулся Хорхе. — Мне ведь нужно доставить тебя в Академию осенью.

— О, а я и забыл, — Данте даже не пытался скрыть фальши в своем голосе.

Он обошел Хорхе и нырнул в проем, ведущий в дом. Молодой Хищник шел за своей одеждой. Он собирался постирать. Теперь он знал, как это сделать!

* * *

Наверное, нужно мыла побольше. Залить водой. Кинуть туда одежду. А потом взять немного Сейкатсу и преобразовать ее так, чтобы она заставила воду в тазике вместе с бельем проворачиваться.

Первый блин вышел комом — маленький заряд был, не получилось одежду провернуть.

Второй — тоже. Заряд оказался слишком сильным, и в итоге вода расплескалась, а штаны едва не улетели в кусты.

После третей попытки Данте решил, что тазик стоит придержать, дабы не переворачивался.

После четвертой, и уже мокрый, мыльный и не совсем довольный, он решил, что нужно еще крышкой накрыть.

Пятая попытка вышла ничего так, но держать тазик, пока тот трясется, оказалось долго и утомительно. Поэтому Данте решил еще и временно крышку приклеить к тазику. Лоханка теперь тряслась, как живая и угрожала развалиться, но ками был доволен. После он отодрал крышку, достал постиранное белье и развесил его на веревках так, как это делали слуги в Сарумэ. Во всяком случае, как Данте видел. У него это получилось менее живописно, но, в целом, он остался удовлетворен результатом. Даже если учесть, что волосы висели мокрыми сосульками, его сменная одежда была хорошо испачкана в грязи, а мыла не осталось совсем. Данте отсалютировал стиральной доске, которая так и осталась невостребованной, а потом поплелся в дом переодеваться. Одежды остался последний комплект, но Данте это нисколько не огорчило: он познал премудрости стирки. Надо только Хорхе попросить еще мыла принести.

После приведения себя в порядок (право же, Данте очень нравилось, что за своей внешностью больше не нужно было следить столь тщательно, как раньше), он решил пойти проведать дырку в стене. Может, Ебрахия увидит и в разговор втянет, чем йокай не шутит?

Данте заглянул на другую сторону через дыру, привстав на цыпочки — так, определенно, виднее и отметил, что мусора, который он наблюдал еще утром, заметно поубавилось. Интересно, кто это поработал?

Не увидев ни одной живой души, Данте с некоторым разочарованием плюхнулся на траву, скрестив ноги, выставляя худые бледные лодыжки, и принялся гипнотизировать ту сторону. Он очень надеялся, что его заметят и покажутся. И не зря.

— Что надо? — Ебрахий казался взъерошенным, каким-то озабоченным и не особо дружелюбным. А еще не совсем чистым, что наводило на мысль, кто разгребал беспорядок все утро.

— Никаких манер, — произнес Данте, притворно закатив глаза. — Я, может, познакомиться хочу.

После этого предложения враждебность во взгляде оппонента никуда не исчезла. Впрочем, никто этого и не ожидал.

— Довольно заманчивое предложение, но мне оно неинтересно, — тон был довольно резким, совсем не вежливым, и это почти развеселило Данте. Сегодня у него было на редкость благодушное настроение.

— Как грубо, — фыркнул он, чувствуя, что пошел по проторенной дорожке, и пытается втянуть в разговор интересующий его объект вполне традиционным способом. — Мы же соседи.

— И я сожалею об этом, — он откинул Данте брезгливым взглядом, но эффекта не достиг. Ками знал, откуда уши растут.

— А извинения мои примешь? — он мягко улыбнулся. Ебрахий не сможет устоять! — Мне так жаль, что по моей вине взорвалась эта стена.

Отпрыск Цукиеми высокомерно фыркнул.

— Слабо. Я и не так могу! — и, выпятив грудь, удалился.

Данте усмехнулся, решив, что их разговор похож на разговор малышни. А ведь они ими и являлись, правда? И эти дурацкие обиды, дележка территории, неприязнь с первого взгляда — это ведь так положено, да?

Когда они с Хорхе ужинали в неуютном молчании, начался дождь. Данте прислушивался к нему, ведь было в этом звуке что-то знакомое и родное, и это заставило вспомнить дом. Это, конечно, странно, когда неожиданно понимаешь, что скучаешь по тому, что оставил в прошлой жизни. О побегах от Амако, о визитах на кухню и болтовне со слугами, о своих братьях-оболтусах, даже о своих женских платьях… Данте всегда думал, что о последних скучать он никогда не станет, но нет, ошибался.

И все- таки он был рад дождю. Иногда ему казалось, что вода может отмыть все, что угодно, даже собственное прошлое и принести облегчение. Очень хотелось увидеть Акито. Прижаться к нему, как в детстве и все-все рассказать. Но примет ли брат его теперь? Какая неожиданно грустная мысль!.. Порой, смотря на себя в зеркало бессонными ночами, он сравнивал себя прежнего и теперешнего, пытался понять, насколько изменился. И однажды пришел к неутешительным выводам, что стал неузнаваем, и появись он дома, его родственники вряд ли поймут, кто перед ним. А так хотелось!..

Дождь навевал грустное настроение, задумчивое, какое-то философское и не всегда приятное. Аппетит Данте изменил, и теперь ками вяло ковырялся палочками, гоняя по тарелке тушеный кабачок. Хорхе вел себя, как обычно, и всем своим видом демонстрировал, что все еще в обиде на своего отпрыска. В такие моменты Данте признавал, что перегнул палку, но извиняться не спешил. Для него не уступать Хорхе казалось жизненно важным.

— Там, в Священном Гроте… — Данте поднял голову и взглянул на родителя. — Скажи мне, они действительно мертвы?

Хорхе прожевал, отложил палочки, а потом серьезно взглянул на Хищника. Данте знал, что насколько бы зол ни был его родитель, есть определенный круг тем, на которые он всегда отвечал. Например, про браслеты, и про Священный Грот ответит так же. Данте подозревал, что это как-то связано со статусом родителя, будто только он мог рассказать эти тяжелые и страшные вещи. Остальным, конечно, в трезвом уме говорить об этом не захочется.

— Когда у человека вырывают сердце, он умирает, — Хорхе откинул золотую прядь волос за спину. — С ками то же самое, кстати.

— А существует ли возможность того, что души тех людей до сих пор в их телах. И они все слышат и видят, но сказать об этом не могут? — Данте слишком четко помнил свои сны. И они его пугали, он так боялся, что сны эти правдивы.

— Исключено. Их души — это наши души, возрожденные в ками. Это сложно объяснить, — Хорхе виновато пожал плечами. — И тебе расскажут об этом лучше, чем я, уверен.

Данте от этих слов задумался, потирая подбородок.

— Это про ту галиматью о восьми человеческих жизнях и девятую жизнь ками? — он вспомнил объяснения Вивиан. Вот уж кто рассказывать любил и умел, не то, что некоторые.

Хорхе кивнул, слегка удивленный тем, что Данте знает об этом. Ну-ну, если сам не позаботишься о добыче информации, то все так и будут молчать вокруг и делать вид, что всем все понятно и известно.

— Да. Путь, который проходит душа от первой человеческой жизни до смерти ками, мы называем Кольцом. И записываем в специальной сутре. Она находится на горе Сумеру.

Данте понравилась эта тема, он решил ее развить.

— А сколько Колец было у тебя?

— Амацукумэ-но микото прошел четырнадцать Колец, Амэ-но-удзумэ-но микото — семнадцать, — ответил он.

— У меня больше, — улыбнулся Данте с каким-то детским восторгом.

— Это ничего не меняет. Каждое Кольцо — это совершенно новое начало. Так что…

— Ну, нет!

Хорхе искренне рассмеялся, и Данте вдруг ощутил тепло в груди. Может быть, он был неправ, когда так явно его отталкивал?

— В любом случае, это будет Двенадцатый исход, — Хорхе стал неожиданно серьезным, и на вопросительный взгляд отпрыска пояснил. — Война между Великой Богиней Аматэрасу и Владыкой Морей Сусаноо.

Улыбка сползла с лица Хищника, он почувствовал, как повеяло страхом и холодом, и это пришло явно не с улицы. Данте бросил косой взгляд в окно, и обнял себя руками.

— Но на этот раз ведь все будет по-другому? — спросил он, мысленно молясь, чтобы Хорхе сейчас ему соврал. Он чувствовал, что пока не готов принять правду.

— Раз даже Цукиеми вылез из своей норы, что зовут Преисподней, то думаю — да. На этот раз все будет по-другому, — золотые глаза смеялись, но как-то грустно они это делали.

Данте отчаянно хотелось поблагодарить своего родителя за… ложь. Но вместо этого он опустил ресницы и посмотрел на свои руки, которые беспокойно перебирали край легкого кимоно из белого шелка, мужского кимоно, поэтому очень удобного.

После последних слов Хорхе, установилось вполне уютное молчание. За окном по-прежнему барабанил дождь, а чайник, вскипая на очаге, тихонько посвистывал. Близилась ночь. Данте наслаждался этим отсутствием напряжения в их отношениях. Временное перемирие? Да, пожалуй, его стоило объявить. И объяснить Хорхе некоторые вещи. Например, что чем сильнее он пытается привязать к себе своего отпрыска, тем меньше у него выйдет. Но как это втолковать этому упрямцу? Он же не просто все высмеет, но и извратит так, что потом собственную мысль не узнаешь! Как же трудно порой с Хорхе…

Данте кивком поблагодарил за чай. Чашка в руках казалась едва ли не обжигающей, а чай пах очень приятно, но незнакомо. Совсем. И вкус странный, слегка кисловатый, немного специфический и непривычный, но замечательный.

— Это секретный чай Эхиссы. Она всунула мне немного, взяв обещание, что я напою тебя им. Говорят, он успокаивает.

Данте фыркнул.

— Посмотрим. Но в любом случае, мне нравится. Что в него добавляют?

— О, не спрашивай, — Хорхе театрально закатил глаза. — Это главный секрет Поднебесной.

Юноша рассмеялся.

— Тогда придется уважать чужие секреты, — заявил он лукаво. Хорхе посмотрел на него недоверчиво. — Поблагодаришь Эхиссу за меня?

— Если увижу, — отозвался Хорхе. — Ее трудно бывает выловить. Я иногда думаю, и как только Рихард терпит ее вечные отлучки? Она создала Академию Аши, чтобы помогать ками, а потом ей наскучило ей руководить, она и всучила ее Рихарду. На мой взгляд, он не особо предназначен для этого.

Данте отпил еще чая и бросил на родителя любопытный взгляд.

— С чего ты так решил?

— С чего? — изумился Хорхе в лучших чувствах. — Ты видел его? Он же плюшевый!

Хищник не сдержал рвущийся наружу смех.

— У всех свои недостатки, — пожал плечами он. — Ты, например, любишь зеркала.

Хорхе посмотрел на Данте так, будто тот сказал возмутительную ересь.

— Это другое! — похоже, задели его за живое. Юный ками понял, что откровенно забавляется. — А теперь представь: он ведет теорию фехтования на младших курсах.

— По-моему, он неплохо объясняет, — Данте решил вступиться за бедного Рихарда.

— Вот именно, что объясняет. Да еще не всегда по делу. В итоге, когда у Синсэн Аши(3) начинаются практические занятия, они знают все, включая все сорок восемь вариантов Легенды о Сотворении Мира наизусть, но понятия не имеют, с какой стороны подойти к мечу!

Данте по- прежнему широко улыбался.

— Буду знать, что нужно заниматься по этому предмету дополнительно.

— Тебе придется, — усмехнулся Хорхе. — Особенно, когда ты увидишь, как он зажмуривает глаза, когда машет мечом.

Нет, ну это точно неправда! Хорхе любит придумывать истории, Данте знал, и потому не верил в это. Да чтобы представительный и интеллигентный ректор Академии Аши так дрался? Не может такого быть!

— Не верю, — заявил Данте.

— Твое право, — деланно равнодушно пожал плечами Хорхе, но видно, что его задело это недоверие.

— Ты говорил что-то об отлучках Эхиссы, — напомнил юноша, пользуясь красноречием своего родителя. А то, вдруг они завтра снова поссорятся, и много интересного узнать не получится.

— А что о них говорить? — удивился Хорхе с таким видом, что все ясно и без того. — Она на месте не сидит, а Рихард не такой. Вот уж кого с места не сдвинешь.

— Но все-таки они вместе, — улыбнулся Данте.

— И, честно, никто понять не может, отчего это произошло.

Как оказалось, Хорхе был сплетником. Ему нравилось обсуждать всех, особенно представителей своего клана. Иногда он говорил об Академии, ничего конкретного, и на попытки развития темы не шел, и эти упоминания только разжигали интерес. Данте хотелось побыстрее попасть туда, а до конца лета еще несколько недель, да и ограничитель пока не готов. На вопрос, когда его сделают, Хорхе не ответил, и Данте вспомнил, что они по-прежнему в ссоре. И, повинуясь непонятному ему самому порыву, вдруг решил объяснить свое поведение:

— Я скучаю по ним, — произнес он, поджимая губы.

Хорхе долгое время смотрел на него, ничего не говоря, всматриваясь в его лицо, будто хотел в нем что-то прочитать. Конечно, он понял, что речь шла о бывших родственниках Данте.

— Это естественно, — наконец произнес он.

— Ты пытаешься меня привязать к себе! Требуешь… — Данте распалился, начал говорить с жаром, но потом осекся, не зная, стоит ли заканчивать.

— Требую чего? — на лице Хорхе снова было ненавистное высокомерное выражение, а на губах усмешка.

— Ты знаешь, — выдохнул Данте. — Не стоит. Дай мне время.

Хорхе театрально вздохнул, закатив глаза.

— Мы должны любить всех людей одинаково, понимаешь? Выделять кого-то конкретного только потому, что с ними тебя связывают воспоминания, будет большой ошибкой.

Данте понимал. Он понимал так четко и полно, что пути назад нет, что люди прошлого — совершенно чужие, но просто не мог. Не мог. Это было сильнее его.

— Я еще не готов их отпустить…

Он умоляюще посмотрел на родителя.

— Но тебе придется. И чем раньше ты это сделаешь, тем лучше, — в голосе Хорхе скользнула усталость. Он поднялся на ноги, захватив с собой катану, что лежала слева от него, и пошел к выходу. Данте смотрел ему вслед. — Потому что в Академии будет Сарумэ Акито. Он может причинить тебе много боли, если ты не справишься с собой.

Данте кивнул спине Хорхе. Родитель неспешно вышел, а молодой ками продолжал смотреть невидящим взглядом в пустой дверной проем, будто бог мог вернуться. До первого дня осени оставалась неделя. Данте ощутил, что в душу закрадывается страх.

* * *

У молодого Хищника из рода Идзанами появилась новая традиция по утрам. Он приходил к пробоине в стене и садился напротив нее. Он ждал, что придет Ебрахий, но упрямец не хотел появляться. Это несколько раздражало.

Однажды утром вместо отпрыска появился родитель. Он посмотрел на Данте, сидящего на траве, и приветливо ему кивнул. Юноша, не ощутив даже колебания привычного раздражения или ярости, которая неизменно приходила, стоило ему только почувствовать чужого ками, слабо улыбнулся в знак приветствия. Наверное, ками принял это как приглашение и направился к Данте. Молодой Хищник наблюдал, как Цукиеми неспешно идет в своих черных, точно ночь, шелках — на нем была потрясающая накидка с вышивкой, распахнутая, а под ней находилась такого же цвета легкая атласная сорочка, перевязанная широким поясом-оби и декоративным шнуром с пушистыми кисточками на концах. В черном Бог Счета Лун выглядел величественно. Длинные черные, слегка вьющиеся волосы свободно рассыпались по плечам, а красные глаза на бледном лице смотрели спокойно и дружелюбно. Цукиеми легко переступил через стену — барьер безропотно пропустил его, лишь слегка задрожав и тонко зазвенев.

Данте встал на ноги и поклонился.

— Не стоит, — произнес Цукиеми, делая царственный жест рукой.

Бог- Хранитель, который никогда не перерождался, а, следовательно, сохранивший свое первоначальное тело. Ему не нужен был меч, чтобы не стать йокаем, ему не нужны были ограничители. И на него не хотелось наброситься, как на остальных. Данте почувствовал приступ легкой зависти.

— Прости мое любопытство, Данте из рода Идзанами, но, увидев тебя, мне захотелось поближе взглянуть на тебя. Не возражаешь?

Молодой ками был несколько сбит с толку таким обращением.

— Нет. Конечно, нет, — Данте не был бы Данте, если бы не умел быстро ориентироваться в ситуации.

— Хорошо.

Цукиеми пристально взглянул на него, и подошел ближе. Хотелось сделать шаг назад, но вряд ли это было хорошей идеей.

— Ты дал клятву защищать людей любой ценой. Скажи мне, что тебя побудило к этому?

Наверное, надо было отвечать.

— Я… убил человека, — от этого признания он едва не задохнулся от чувства вины. Почему-то казалось, что сейчас в глазах Цукиеми вспыхнет отвращение, и он просто развернется и уйдет, но этого не произошло. Наверное, в своей Преисподней Цукиеми научился ко многим вопросам относиться… философски.

— Понятно. Но знаешь ли ты, что означает твоя клятва?

— Я… — Данте не знал, зачем ему задали этот вопрос. Ведь из самой клятвы и так ясно, что она значит.

— Ты еще и поклялся никогда больше не убивать людей, Данте, — в его глазах светилась грусть. — А если ты не можешь это сделать, то род Идзанами на тебе прервется. Если, конечно, Эхисса не захочет сделать себе еще отпрысков.

Последнее слово было произнесено с какой-то странной интонацией… пренебрежения? Насмешки? Кто его знает.

— Если я не могу, есть еще Хорхе и Рихард. Почему обязательно род должен прерваться? — с неожиданным жаром воскликнул ками.

— Потому что ками становится родителем лишь однажды. Убийство человека — это великий стресс, второй такой убьет или сведет с ума самого ками, понимаешь?

— А я? — спросил Данте, вновь чувствуя себя виноватым. Ему казалось, что он всех подвел. И все из-за его глупости и невнимательности!

— А ты даже руку поднять на человека не сможешь, — и теперь в этих глазах застыла жалость. Красные, немного ужасающие, карминово-красные глаза, казалось, были единственными, кто подавал хоть какие-то признаки эмоций.

— Простите… — Данте опустил голову.

— Ничего, — губы дрогнули в подобии улыбки. — Есть и хорошая новость: возрождение брата Сусаноо или сестры Аматэрасу отложено на неопределенный срок. Было предсказано, что для Двенадцатого исхода они родятся в роде Идзанами, Данте, — объяснил он, предупреждая вопрос юного ками.

Данте от этой новости воспрял.

— То есть войны не будет? — вопросил он, чувствуя облегчение. Все же Хорхе своим мрачным настроением хорошо его запугал.

— Будет, звезды Сусаноо и Аматэрасу взошли на небосклон. Мне интересно другое — что придумают йокаи, чтобы возродить своего Повелителя?

Значит, ничего не кончено. Они все равно возродятся, рано или поздно. Данте почувствовал, что расстроен. Он не хотел войны. Она казалась такой страшной, такой бесконечно ужасной. И снова будут умирать люди, и этому не помешать. Молодой ками коснулся браслетов на руке. На лице Цукиеми отразилось понимание.

— Йокаи называли меня Сокровищем Повелителя… — усмехнулся он.

— Ками из рода Идзанами, не имеющий отпрыска — потенциальный кандидат на возрождение Сусаноо.

— Так вот в чем дело… — понимающе закивал Данте.

— Да.

Хищник не мог не чувствовать разочарования. Ему казалось, что это нечто грандиозное; какой-то очень редкий секрет, а оказалось… едва ли не обыденно. Хотя, вокруг в последнее время столько чудес творится, что их уже просто перестаешь таковыми воспринимать. Кто бы мог подумать, что такое произойдет?…

Цукиеми посмотрел поверх плеча юного ками и сдержанно кивнул. Данте понял, что за спиной стоит Хорхе, и, похоже, разговор окончен. А жаль, Бог Счета Лун не скупился на объяснения, и с ним не нужно было вести ежедневные баталии, йокай знает за что.

— Мне пора, Амэ-но-удзумэ-но микото. У меня для твоего родителя интересные новости.

— Какие новости? — полюбопытствовал Данте.

— Назначение от Рихарда. Он будет рад такому "подарку", — губы Цукиеми раздвинулись в удовлетворенной и слегка злорадной улыбке. Похоже, у него с Хорхе были старые счеты. Хотя, покажите того ками, у кого с ним этих счетов не было.

— О, я надеюсь, — Данте ответил улыбкой и оглянулся.

Хорхе выжидающе стоял на веранде, сложив руки на груди. Видно было, что он только что вернулся, потому что был одет в выходную одежду — зеленую с золотом тунику, доходящую до середины бедра, и узкие брюки. Дома же он предпочитал юкату. Катана и более короткий меч вакадзаси висели на поясе, когда как обычно Хорхе носил их за спиной. Данте насмешливо помахал родителю, наблюдая, что его глаза подозрительно сощурены: не нравилось ему, что Цукиеми беседовал с его отпрыском.

— Еще увидимся, — Цукиеми кивнул на прощание и пошел к дому.

Данте наблюдал за его прямой спиной и неспешной величественной походкой и думал о том, что разговор двух ками не мешало бы подслушать. А вдруг что-то интересное будет?

— О чем вы говорили? — юный Хищник вздрогнул, когда за его спиной послышался не сильно вежливый вопрос.

— И тебе доброго утра, Ебрахий, — Данте обернулся, сладко улыбаясь. Отпрыск Цукиеми стоял у барьера и смотрел с любопытством и раздражением. Трудно сказать, какое из этих эмоций выделялось сильнее.

— Он сказал тебе мое имя? — удивился Хищник.

Данте продолжал улыбаться.

— Приходи сюда через час, и я все тебе расскажу. А сейчас мне нужно кое-что выяснить, если не возражаешь, — он сдержанно поклонился, а потом быстрым шагом направился к дому. Данте знал, что Ебрахий смотрит вслед. И еще он знал, что отпрыск Цукиеми обязательно придет.

Опасаясь быть обнаруженным и выдворенным куда подальше, юный ками отработанным движением взобрался по дереву на крышу и легкой поступью, чтобы не тревожить нервную черепицу отправился туда, куда выходили окна. Их с Хорхе дом, к счастью, не был огромным, как тот же Сарумэ — несколько комнат, гостиная, прихожая. Данте хорошо знал, где устроились Цукиеми и Хорхе.

Данте подошел к нужному месту и застыл, присев на корточки. Ему повезло — седзи были распахнуты, и поэтому голоса можно было разобрать. Жаль, что сейчас день, и теней не различить. Хотя, не сильно бы это помогло: любой ками может ими так виртуозно управлять, что не поймешь, где правда, а где подделка.

Хорхе, похоже, был возмущен, поэтому говорил громко и с чувством. Голос Цукиеми различался плохо, он спокоен и тих.

— Нет! Вы шутите! Ни за что! Поищите себе другого безумца! — возражал Хорхе.

— Мы решили, что ты — лучшая кандидатура.

— Возьмите Эрнеста! У него опыта много в этом деле!

— Эрнест не может, — мягко возразил Цукиеми.

— Потому что у него нервное расстройство! Хищники кого угодно доведут, а меня тем более. У меня нервы слабые, между прочим. А что будет, если я заболею? Если не выдержу этой адской нагрузки?

— Не драматизируй.

— Не драматизировать? Вы обо мне подумали? Это, между прочим, двадцать пять неуравновешенных подростков из разных школ! А я один! Всего один.

— Единственный и неповторимый…

Услышав эти слова от Цукиеми, Данте издал смешок и прикрыл рот ладонью, чтобы его не услышали. Да, похоже "подарок" от Рихарда удался, Хорхе был в расстроенных чувствах.

— Вот именно, — отозвался Хорхе. — Есть еще ты. А что? Хорошая кандидатура. Сколько тебе лет? За тысячу, наверное, перевалило, а я в десять раз младше, опыта нет.

— Наберешься.

— Нет, это должен быть ты. Как раз и с отпрыском своим будешь!

— Он уже почти во мне не нуждается, — Данте показалось, или в голосе Цукиеми и, правда, прозвучали нотки гордости? — А ты на своего жаловался. Вот и присмотришь.

— Нет!

— Это приказ Рихарда, — Цукиеми был неумолим.

— Папочке захотелось, чтобы я был поближе? — язвительно усмехнулся Хорхе.

— Я поддерживаю его решение. Клан Идзанами должен быть постоянно на виду, когда зажглись звезды.

Хорхе молчал некоторое время, будто раздумывал. Эх, хотел бы сейчас Данте видеть его лицо!

— Уж не думаете ли вы, что я совершу нечто столь безумное? — в голосе Хорхе прозвучала вселенская обида.

— Клан Идзанами сейчас должен быть вместе, — продолжил настаивать Цукиеми.

Установилась тишина. Было слышно, как в траве стрекочут кузнечики, и ветер шелестит листвой в саду.

— Ты собираешься вернуться в Еминокуни? — спросил Хорхе.

— В этом пока нет необходимости. К тому же мне отдали в Академии Аши историю. Несколько раз в неделю придется там появляться, — в голосе Цукиеми прозвучала улыбка, и Данте впервые задумался, что связывало этих двоих. Хорхе говорил о Боге Счета Лун едва ли не чаще, чем о собственном родителе. Неужели, они были так близки?

— Похоже, у меня нет выбора, правда? — капитулировал Хорхе.

— Можешь, конечно, повыпендриваться. К тебе придет Эхисса с визитом.

— Сомнительное счастье! — фыркнул родитель Данте.

Молодой Хищник осторожно уселся на пятую точку, потому что ноги гудели от напряжения, и принялся напряженно рассуждать. Разговор велся об Академии Аши. Хорхе кем-то назначили, и он очень упирался. Вопрос: кем? И означает ли это, что его родитель останется рядом, никуда не уйдет? Может, это эгоистично, но Данте от этой мысли ощутил радость.

— Я слышал, что у тебя остался чай, что давала Эхисса, — намекнул Цукиеми.

— Нет-нет, посланцев с дурными вестями положено казнить, а не поить любимым чаем!

— Сделаешь исключение по старой дружбе?

Данте не стал слушать дальше, посчитав, что ничего интересного больше не будет. К тому же следить за старыми друзьями, слышать, как они общаются, казалось неправильным. И навевало тоску, будило одиночество. В такие моменты Данте ощущал себя одним во всей вселенной. Поэтому он осторожно поднялся и пошел прочь. Он решил этих двоих оставить вдвоем, и вернуться к Ебрахию. В конце концов, у него были подозрения, которые стоило разрешить.

Данте слез с дерева и обозрел ствол. Следы некоторых действий скрыть трудно, ведь его когти оставляли глубокие царапины. Но всегда можно сказать, что он лазил на крышу, чтобы посмотреть на небо. Старая привычка, и Хорхе о ней знал. Данте вновь с тоской посмотрел на дом.

Давно знакомая дорога через сад. В искусственном водоеме отражаются рваные облака; наверное, дожди еще не прекратились. Солнце сегодня выглядывает, но редко и торопится скрыться. Гору Сумеру, величественную и отстраненную, видно нечетко, она вся укрыта облаками и дымкой тумана. Данте вздохнул и пошел к пробоине в стене. У нее он уселся на свое обычное место и принялся ждать.

Ебрахий появился почти сразу, будто следил за местностью из какого-то укрытия. Но вышел он важно и плавно, с напускным спокойствием на лице и легким высокомерием, похоже, пытался копировать родителя, но неудачно. Ничего не говоря, он уселся напротив и стал пристально смотреть на Данте. Они молчали долго, рассматривали друг друга. Данте пытался отыскать знакомые черты, но чем больше смотрел, тем меньше находил, и это огорчало его все больше.

— У меня был друг, — заговорил он, нарушая тишину, глядя на Ебрахия сквозь прозрачную стенку барьера. — Давно, в прошлой жизни. Он думал, что я девушка и был в меня влюблен. Однажды он признался мне, что обязательно бы посватался ко мне, если бы не носил проклятие своего рода. Это было в веселом доме.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — красные, но более темного оттенка, чем у Цукиеми, глаза смотрели на Данте. И в них было возмущение и… потрясение. И какая-то странная, шальная надежда, такая же, которую ощущал сейчас сам Данте.

— Однажды в моем доме он услышал тень. Когда служанка говорила о том, что мне пора сменить бинты, и заподозрил, что у его возлюбленной такое же проклятие, как и у него. Позже он прижал меня к стене и узнал мою тайну. О том, что я не девушка. И никогда ею не был…

Данте замолчал, хотя ему хотелось говорить дальше. Ему хотелось рассказать, как друг шел за ним, когда его похитили йокаи. А потом нашел в грязи, грязного и слабого, пережившего ад, который Данте сам же и устроил. Но он молчал. Просто смотрел умоляюще.

— Кто тебе это рассказал? — наконец выдохнул ошеломленный Ебрахий.

— Никто.

— Лжешь! — его лицо покрылось красными пятнами ярости. Он подорвался на ноги и бросился вперед, но был остановлен непреклонным барьером. Не будь его, случилась бы очередная потасовка. — Считай, что тебе удалось надругаться над моими воспоминаниями!

В его глазах горела такая всепоглощающая ненависть, что мурашки бегали по коже. Но Данте не обращал на них внимания. Потому что был рад, так, как никогда еще в жизни. Это, и правда, он! Кунимити!

— После Пробуждения наша внешность сильно меняется. Но это не значит, что тебя невозможно узнать, — мягко улыбнулся Данте. — Имубэ Кунимити…

— Это…

— Имя, которое ты носил, будучи Жертвой. Знаешь ли ты мое? Ну, давай, ты всегда был умным мальчиком. Почему сейчас отказываешься пошевелить извилинами?

Кажется, дошло. И, кажется, поверил. Потому что теперь он хлопал глазами, удивленно и потеряно, и совсем-совсем знакомо.

— Амэ?… — неуверенно, будто боясь.

Данте улыбнулся, мягко и спокойно, чувствуя бесконечное тепло и радость. Чувствуя, что одиночество уходит, медленно утекает сквозь пальцы и растворяется в глазах Ебрахия, тревожных, ошеломленных…

— Теперь меня зовут Данте из рода Идзанами.

Когда Цукиеми и Хорхе вышли в сад, то увидели, что два Хищника стоят друг напротив друга, приложив руки к барьеру, пытаясь почувствовать друг друга.

— Если убрать барьер, думаешь, они подерутся? — спросил Хорхе, насмешливо глядя на Бога Счета Лун.

— Несомненно.

— Какая школа у Ебрахия?

Цукиеми приподнял уголки губ в подобии улыбки.

— Бизен.

— Я думаю, они станут не разлей вода, — тихо рассмеялся Хорхе.

— Я это понял еще тогда, когда увидел твоего отпрыска сидящим на стене.

Ками из рода Идзанами закатил глаза.

— Завтра обещали доставить ограничители, — Цукиеми взглянул на друга. — Устроим им встречу?

— Если детишки будут хорошо себя вести…

Примечания автора:

1. Считается, что Великий Поток расположен на границе их мира, и полностью состоит из Сейкатсу. В легендах и сказаниях он занимает особое место.

2. В Поднебесной каждый человек рождается, принадлежащим к двум каким-либо стихиям. Первая стихия основная, и у всех она идентичная — это Сознание. Всего стихий шесть: Сознание, Вода, Ветер (или Воздух), Огонь, Небо (или Пустота) и Земля.

3. Синсэн Аши — студенты-ками Академии Аши, факультет Сюгендо. Сейто Аши — студенты-люди, факультет Кагемуси.

Глава 8. Сто десять лет назад

Сто десять лет назад Хорхе из рода Идзанами учился в Академии Аши. Сто десять лет назад он познакомился с Цукиеми-но микото. Сто десять лет назад была Вторая Война и запрет Рихарда на ношение людьми оружия.

Сутра Перерождений — это очень длинный и раздражающе неудобный свиток. Хорхе еле справлялся с бесконечными кольцами бумаги, которые устилали пол. Сколько же здесь этих ками, и как много раз они успели переродиться?!

"Амацукумэ-но микото", — увидев эту надпись, Хорхе довольно ухмыльнулся. Ему давно надоело рыться в этом ворохе и выискивать свое имя. Хотелось поздравить себя с находкой, желательно вслух, но молодой Хищник вовремя вспомнил о том, что оценить плоды его трудов здесь некому, и это очень даже неплохо, ведь его нахождение в данном месте тайно. Родитель Рихард, небось, уже поднял на ноги всю Академию Аши, и Хорхе нравилась мысль, что его повсюду ищут. Но, конечно, не найдут, потому что мятежного отпрыска Хатимана не было на материке. Искать его нужно было на горе Сумеру, в Небесном Доме. Но вряд ли об этом кто-то догадывается, — ками самодовольно усмехнулся.

Хорхе расположил бесконечный свиток так, чтобы было удобнее читать, и устроился на полу, изящно скрестив ноги. Чтобы не пропустить ни одной строчки, он принялся водить по Сутре когтистым пальцем, на котором было надето кольцо-ограничитель из черного металла.

"Амацукумэ-но микото. Кольцо десять. Родитель — бог Амэ-но-коянэ-но микото — Накатоми Хирума. Участие в восьмом исходе. Убит Сусаноо-но микото", — прочитал Хорхе.

— И все?! — фыркнул он, с такой разочарованной интонацией, что древний свиток должен был устыдиться своей краткости и бессодержательности. Хорхе лелеял мечту, что эта бесстыдно длинная Сутра сможет рассказать ему о том, какими были его прошлые Кольца. Оказалось, что нет. Великая Богиня, неужели ками не записывают историю? Он даже не требовал подробностей, хотя бы самые общие события. То, что было написано в древнем свитке, совсем никуда не годилось.

— Стыдись, презренная! — обратился Хорхе к вороху бумаги на полу.

Услышав приближающиеся шаги за неплотно закрытой дверью, Хорхе понял, что наводить порядок и водворять талмуд на место, у него просто не хватит времени, потому бросил все и спрятался за широкой спиной каменного постамента, на котором покоилась Сутра Перерождений. Дверь неспешно отворилась, и шаги затихли на пороге. Зная о том, что у ками очень острый слух, Хорхе заткнул рот руками, чтобы не выдать своим дыханием, и затаился в укрытии. Но провести неожиданного визитера оказалось не так-то просто.

— Кто здесь? — мраморный зал огласил глубокий и приятный голос, Хорхе незнакомый. — Выходи!

Хорхе заподозрил, что его просто испытывают, поэтому решил остаться в укрытии.

— Я знаю, что ты за постаментом. Лучше выходи, или я сам приду, — жесткий, неуступчивый голос, привыкший повелевать. Да кто это такой? Принц? От нелепости мысли и ситуации Хорхе едва не издал смешок, а потом вспомнил, что его обещали вытащить за шкирку из укрытия, и решил не запускать ситуацию до такой степени нелицеприятности, посему поднялся и сделал шаг в сторону, чтобы не рисковать затоптать драгоценную Сутру.

Он стоял в дверях. Незнакомый ками, но с такой яркой, запоминающейся внешностью, что, увидев его хоть раз, мельком, его невозможно забыть. Этот ками носил черные и только черные одежды — хаори с вышивкой, атласная сорочка, широкий пояс-оби. Но бросалось в глаза не это. У него не было с собой меча, но назвать его Хищником, который носит ограничительное кольцо, не поворачивался язык. Это был настоящий ками: немного мрачный на вид — неулыбчивый, сжатый рот, бесстрастные красные глаза, обрамленные пушистыми ресницами, длинные — длиннее, чем у самого Хорхе — волнистые волосы, распущенные, спадающие блестящими черными прядями едва ли не до колен.

— Кто ты? — спросил ками жестко, возвращая Хорхе на землю. А он так увлекся рассматриванием этого бога, что позабыл обо всем.

— Хорхе из рода Идзанами, — представился Хищник, поклонившись, бросая выжидающий взгляд исподлобья. Он так не смог оторваться от этого ками.

— Понятно. Убери за собой, — приказал он и вышел.

Хорхе еще некоторое время пялился на дверь, не в силах понять, что происходит: будет ли наказание за его проступок, ведь он забрался в священное место и разворошил тут все, или его оставили в покое. А потом понял, что его размышления — занятие бесполезное, и принялся аккуратно скручивать Сутру.

"Цукиеми- но микото, — попалась ему запись, пока он наводил порядок. — Один из Богов-Хранителей Поднебесной, Владыка Страны Мертвых. Сын Идзанаги и Идзанами. Перерождений не имеет".

Прочитав это, Хорхе недоверчиво фыркнул. Вряд ли тот ками, которого он имел честь видеть несколько минут назад, и есть Бог Счета Лун. Тот, кто владеет Преисподней — безобразен по определению, противен и совсем не впечатляющ. Во всяком случае, должен таким быть по представлению Хорхе.

Стоило только Хищнику водворить Сутру на место, дверь открылась вновь, и на пороге опять вырос загадочный ками.

— Я провожу тебя домой, — сообщил он, и, повернувшись, вышел. Его неспешные шаги раздались в коридоре. Хорхе бросил прощальный взгляд на Сутру, которая его бесконечно разочаровала, и последовал за богом.

Идя по длинным гулким коридорам Небесного Дома, Хорхе испытывал необычное ощущение, которое было трудно описать, не то что назвать. Пожалуй, самым близким к нему стояло благоговение. И дело крылось совсем не в великолепной архитектуре Небесного Дома, его мраморных колоннах, сводчатых потолках, статуях, фресках, которые описывали различные страницы истории. Вот Идзанаги и Идзанами творят мир, и их окружает неспокойная Сейкатсу. На фреске рядом изображена Аматэрасу такая, какой была в своей первой жизни, еще до перерождений — черноволосая хрупкая девушка в нежной руке сжимает меч с отчаянием и рвением, готовая любой ценой защитить Поднебесную.

— Это просто семейный альбом какой-то, — фыркнул Хорхе.

Ками, идущий впереди, чуть замедлил шаг. Хищник решил, что это добрый знак. А потом случилась еще одна фреска. И на ней был изображен черноволосый бог. Красные глаза, по цвету напоминающие свежую кровь, тонкие брови, прямой нос и упрямо сжатые губы. Он сидел в кресле, подперев подбородок рукой. Увидев его, Хорхе споткнулся на ровном месте. Хищник посмотрел на портрет, а потом, хмурясь, на своего спутника.

— Это вы!

— Давно пора убрать эту фреску, — ответил Цукиеми с легкой ноткой недовольства в голосе.

Дальше они шли молча. И хотя оба ступали легко, все равно их шаги гулко отдавались от стен. Хорхе это нравилось. Как нравилось пышное убранство Небесного Дома. Когда-нибудь он будет здесь жить, и выберет себе самые лучшие апартаменты.

Они вышли на террасу, и им открылся прекрасный вид на горные цепи, которыми была окружена гора Сумеру. Хорхе отметил, что спутники уже находились на позиции. Небеса открылись ярким зеленым лучом, и Хищник с удовольствием прикрыл глаза, разрешая телу слиться с Сейкатсу спутника. Ведущим (1) стал Цукиеми, поэтому не нужно было задавать координаты и искать дорогу к Ареццо, это все сделали за него — быстро, твердо, методично. Хорхе это привело в восторг: еще никогда он не ходил с таким уверенным ведущим. Вот уж с кем точно не потеряешься.

Позже Рихард виновато смотрел на Цукиеми, будто он сам, а не его отпрыск залез в недозволенное место. Наблюдая эту картину, Хорхе кривился и всем своим видом демонстрировал свое отношение к происходящему. Мягкость, которая была в Хатимане, его стремление всех понять, ко всем относиться по-доброму, являлись причиной львиной доли проблем Рихарда. Он хотел мира во всем мире, и чтобы все любили друг друга. Даже Хорхе это казалось непросительным лицемерием. Нет ничего хуже лжи, в которую ты сам искренне веришь.

— Прошу прощения, что он побеспокоил тебя, — Рихард продолжал виновато улыбаться. — Мне следовало смотреть за ним лучше.

— Это Хищник, Хатиман. За ним невозможно уследить, — возразил ками, бросив на Хорхе неопределенный взгляд, от которого захотелось быстро уменьшиться в размерах и спрятаться. Но нельзя отрицать, что Хорхе все же тянуло к Цукиеми, и он не мог этого объяснить. Не мог понять, отчего так происходит.

— Конечно, ты прав, — кивнул Рихард.

Ками тоже кивнул, тем самым подводя черту всему разговору, и вышел. Наверное, кивок был прощанием.

Когда он покинул кабинет, Рихард шумно вздохнул, и стек вниз, на свое ректорское кресло. Хорхе старался не показать своего отвращения и раздражения, поэтому старался не смотреть на родителя.

— Ты не представляешь, сколько трудов стоило заставить Цукиеми выйти из Еминокуни! — вновь вздохнул Рихард устало, и в его словах звучало обвинение.

— И в чем виновата моя скромная персона? — ласково вопросил Хорхе.

— Тебе не стоило идти в Небесный Дом.

— Правда? — Хищник расправил плечи и встал так, чтобы его поза отражала всю глубину его внутреннего возмущения. Глаза горели и метали молнии. — Если я скажу, что мы встретились случайно, это ничего не изменит?

Рихард посмотрел на него с выражением усталого равнодушия. Возмущения Хорхе его давно не трогали. Да что тут греха таить: они его никогда не трогали!

— Ты виноват.

Как клеймо.

* * *

Хорхе никогда не считал нужным скрывать своего мнения о том, что если бы Рихард вел теорию и практику фехтования с незапамятных времен, то Сусаноо бы давно одержал победу и уничтожил ками как вид. На самом деле, слова "Рихард" и "фехтование" не сочетались в принципе, но какой-то умник (уж не Эхисса ли?) поставил их в один ряд. И теперь все Синсэн Аши Сюгендо страдали от этого. Конечно, страдания Хорхе были наиболее яркими, о чем он постоянно напоминал окружающим.

— Скажите, господин ректор, вы действительно хотите запретить людям носить мечи? — Ванесса, эта бестия, которой стоило родиться мужчиной, чтобы не быть этой ужасающей пародией на женщину, задала, как всегда, самый непредсказуемый и нежелательный вопрос, который, конечно, уведет мысль Хатимана от теории фехтования к политике.

"Мне нужен другой наставник", — подумал Хорхе. Самообучение — это слишком скучно, ведь оно подразумевает под собой книги и одиночество, а себя показать не представляется возможным. Этот вариант отметался сразу. Пожалуй, стоит поискать претендента.

— Как вам известно, уже около пятисот лет людям запрещено носить катаны. Это прерогатива только ками или Аши. Простой народ ходит с вакадзаси (2). Из-за людского нежелания с ними расстаться возникает масса несчастных случаев.

— Но, спасая единицы от несчастных случаев и банальной поножовщины, ведь именно это имеет ввиду господин ректор, — Хорхе бросил на родителя насмешливый золотой взгляд, — мы рискуем оставить их беззащитными против йокаев.

Эхисса говорила, что отпрыск банально мстит своему родителю за то, что он не оправдывает его ожиданий. Хорхе на это заявление обычно высокомерно фыркал: какая скукота, строить подобные козни! Ему нравилось другое — разбивать идеальную, прекрасно лицемерную ложь ректора; видеть, как он меняется в лице, как расширяются его глаза, и в них вспыхивает что-то вроде обиды. Рихарда так забавно "предавать". Правда и это зрелище давно не ново и потому уже скучно.

— Люди со своими "ножичками" не могут спасись даже от среднестатистического йокая, — Эдгар, вспыльчивый и упрямый — о, как его не любил Хорхе! — посмотрел на него своим единственным густо-фиолетовым глазом. Хорхе считал, что цвет его глаза совершенно не сочетаются с его буйной рыжей шевелюрой. Говорят, что Эдгар потерял второй глаз, когда еще был человеком, потому Сейкатсу его не восстановила. Хорхе же считал, что он просто притворяется. И глаз у него на месте, просто так ему удается выглядеть более устрашающим.

— Большинство йокаев можно убить только с помощью Сейкатсу, — мягко напомнил Рихард. Непреложная истина, но все равно.

— Вы просто хотите, чтобы вашими стараниями люди почувствовали себя полностью беззащитными! — Хорхе бросил это как обвинение таким тоном, что оппоненты должны немедленно почувствовать себя последними сволочами.

— Защищать людей — это завет Великой Богини Аматэрасу, — сдержанно улыбнулся Рихард.

— Неужели ты мог подумать, что я позабыл об этом? Разве же я мог?

— О! Как говорит! — заржал Эдгар. — Может, ты подумываешь о том, чтобы стать йокаем? Так это просто, только сними ограничитель. Думаю, в новом качестве ты будешь красивее. Йокаям не нужно оружие, а значит — больше не придется позориться в додзе(3)!

Хорхе бросил на одноглазого яростный взгляд, собираясь ответить нечто колкое.

— Тихо! — вмешался Рихард. — Тишина в классе!

Хорхе усмехнулся. Так и быть, он поговорит с этим наглецом позже. Никуда он не денется.

— Я думаю о том, чтобы запретить людям носить вакадзаси. Конечно, это не будет касаться охранных структур: полиции и пожарных, — продолжил "первоначальную" тему Рихард.

Все- таки это было глупо. Очень глупо. Люди не станут развооружаться, если сами того не хотят. А они — не хотят. В итоге, больше сил положишь для того, чтобы поддерживать порядок, а йокаи тем временем расплодятся.

По окончанию лекции, Хорхе бросил недовольный взгляд, полный немного упрека на своего родителя, и быстро покинул зал. В коридоре нашлось зеркало, и Хорхе подошел к нему, осматривая себя с головы до ног: не растрепались ли золотые волосы, туго ли заплетена коса, идеально ли сидит на нем форма Синсэн Аши, ведь он не Эдгар, который носит свою одежду, как попало. Расправляя несуществующие складки, Хорхе заметил, что за его спиной мелькнула тонкая фигура Дамиана.

— Впечатляющий спор, — улыбнулся он, становясь за спиной Хорхе. Отпрыск Хатимана презрительно фыркнул и посмотрел на визитера взглядом, в котором читалось: "Ты кому пытаешься льстить? Я тебя вижу насквозь". — Меня всегда интересовало: ты сын ректора Академии Аши, но Академией почему-то заправляет школа Сошу. Неужто тебе изменила хитрость Ямато?

Хорхе повернулся, глядя на Дамиана. Они были почти одного роста и теперь стояли лицом к лицу, так близко, что едва не касались друг друга. Улыбка отпрыска Хатимана была сладка, точно мед.

— Разве утонченная школа Мино может понять всю глубину хитрости Ямато?

— Я даже и не пытался, — Дамиан выставил руку вперед в защитном жесте.

— Наберись терпения, мой дорогой друг. Обещаю, скоро власть переменится, — пообещал Хорхе, таинственно понижая голос.

Но, к сожалению, это невозможно, пока Хорхе не научится сносно обращаться с мечом. До тех пор позицию Эдгара будет трудно поколебать. И даже если Хорхе трижды первый в кехо (4), или лучший взломщик щитов за всю историю Поднебесной, его попытки обречены на провал. Нужны хорошие показатели в бою, но их нет, потому что Хорхе не умеет фехтовать.

— Я буду ждать, — Дамиан коротко поклонился и двинулся плавной походкой по светлому коридору. Хорхе вслед ему высокомерно фыркнул и направился в столовую — близилось время обеда. А после легкой трапезы планировались тренировки с мечом в додзе. Самое ненавистное время! Эдгар специально его подначивает, и громко смеется, когда Хорхе пропускает очередной удар. Ему хорошо, ему не нужны ни другие наставники, ни дополнительные занятия — этот проклятый ками родился с луком в одной руке и с катаной в другой. Эдгар был лучником. Самым лучшим, самым метким, самым выдающимся. И это злило Хорхе. Потому что сам он из лука стрелял хорошо если посредственно, а то и вовсе плохо. И у него было два глаза, хорошее зрение, большие амбиции и природная ярость. Так чего ему не хватало? Наверное, таланта. Этот одноглазый был талантлив, до тошноты. И лук в его руках превращался в грозное оружие, которым он владел виртуозно. И его меткость поражала. Как поражала способность просчитывать все до мелочей: и жесткость тетивы и направления ветра. Он был уродлив на вид, Хорхе тошнило от одного его вида, и в тоже время он был великолепен. И еще он всегда смеялся, когда Хорхе натягивал лук, или ломал очередную никчемную железку, которую по ошибке называли мечом.

Столовая у Сейто Аши и Синсэн Аши была одна. Только места ками располагались на втором этаже, а на первом — людей. Обычно человек насчитывалось около трехсот, ками всегда училось значительно меньше — в этом потоке двадцать девять. И то это считалось, что много. В большинстве случаев и до двадцати не дотягивало.

Хорхе уже подходил к столовой, как его отвлекли странные шепотки, которые доносили до его слуха шаловливые тени. Ками остановился, заинтригованный происходящим, и вскоре перед его глазами предстал Цукиеми. Хорхе успел позабыть о нем, и увидеть его сейчас оказалось большой неожиданностью. Академия Аши, конфликты между школами, между факультетами Кагемуси и Сюгендо, а так же желание доказать, что он "не папенькин сынок" отнимали почти все время и силы. И, наверное, потому, что Хорхе забыл о том, каков Цукиеми, и был поражен, когда увидел его снова, быстро шагающего по коридору в развевающихся одеждах. Да, Бог Счета Лун производил впечатление на всех, и встречные останавливались, как вкопанные, и смотрели ему вслед. Цукиеми был по-настоящему великолепен. И эта темная аура Повелителя Преисподней, она чувствовалась, ей пахло в воздухе.

Когда Цукиеми проходил мимо Хорхе, Хищник поклонился ему, точно старому знакомому, и получил в ответ короткий, сдержанный кивок.

— Ты его знаешь? — Хорхе почти сразу обступили и засыпали градом вопросов.

— Знаю, — кивнул он с таким видом, будто они с Цукиеми были, по меньшей мере, близкими друзьями.

Хищнику очень нравилось находиться в центре внимания, он едва не млел от удовольствия. Но, тем не менее, Хорхе не преминул проследить направление движения Цукиеми. Похоже, это визит к Рихарду. Интересно узнать, какие были у этих двоих совместные дела?

— У него нет меча! — раздавались голоса, пока Хорхе пребывал в своих размышлениях, не забывая ослепительно улыбаться и красоваться перед остальными ками и Аши.

— Не может быть!

— Сам видел. Его нет.

Хорхе величественно поднял руку, точно Император Поднебесной, и голоса разом смолкли. Множество глаз смотрели на него с благоговением, с завистью, с интересом. Как же ему это нравилось!

— У него нет меча. Потому что это — Бог Счета Лун.

Хорхе удалился с достоинством. Он чувствовал, как ему смотрят вслед, и поэтому применил "особо важную походку номер пять", чтобы не только прониклись его красотой, его грацией, но и его важностью и достоинством. Его провожали внимательными взглядами, и в них было уважение. Еще немного, и власть Эдгара, великолепного лучника и мечника, пошатнется. Хорхе приложит к этому все усилия. С этими радужными мыслями Хорхе не спеша плыл в сторону кабинета ректора. Острое чутье, которое передавалось вместе с именем Амацукумэ-но микото, сразу известило о том, что в защите Хатимана добавился еще один щит. Щит незнакомый. Не такой, какой обычно делает Рихард — их Хорхе щелкает, как орешки, хотя другие отчего-то испытывают затруднения, — а другой: изящный, легкий, огненный. Родственный щитам Хорхе. Ками улыбнулся, осторожно черпая Сейкатсу из Великого Потока и преобразовывая ее надлежащим образом. Сколько времени понадобится для того, чтобы убедить щит, что Хорхе — это свой, и его следует пропустить? По подсчетам ками — пять минут.

Нет, все же в щите присутствовала какая-то отвратительная стойкость и въедливость: его сила, его размах, почти такой же, как и на горе Сумеру. Там стояла хорошая защита, и пришлось изрядно попотеть, прежде чем взломать. Тогда проблемы состояли еще и в том, что, находясь на спутнике в растворенном состоянии, очень сложно заставить Сейкатсу должным образом подчиняться. Здесь все по-другому, и потому вскоре послышался глухой хлопок, и ветер ударил в лицо, возвещая о том, что проход открыт. Хорхе довольно усмехнулся своей гениальности и прошел в кабинет Рихарда.

Он чувствовал присутствие Эхиссы в Академии, и это несколько тревожило. Эта женщина непредсказуема, слишком стара, и потому очень опасна. Хорхе давно понял, что она не та, за кого себя выдает. И что ее забота о ками и людях лицемерна. Но как бы Хорхе не пытался разгадать ее замыслы, у него ничего не получалось. Хотя он не сдавался.

Да, она стояла там, в кабинете, и недовольно покосилась на Хорхе, когда он, приоткрыв без разрешения дверь, проскользнул внутрь. Он ответил ей другим взглядом, который говорил, что он имеет полное право находиться здесь; широко улыбаясь, он осмотрел кабинет, и помимо Эхиссы и Рихарда, нашел еще Цукиеми, с задумчивым видом сидящим в кресле. Появление Хорхе его нисколько не взволновало.

— Что-то случилось? — Рихард привстал со своего места при появлении Хорхе.

Хищник высокомерно вскинул подбородок, с достоинством выдержал взгляд, который бросила на него недовольная Эхисса, и произнес:

— Да, случилось.

— Это может подождать? У нас важный разговор, — Рихард почти всегда играл роль заботливого родителя, и надо отметить, что роль эта удавалась ему на славу.

— Нет, не может. Я хочу пожаловаться на преподавателя. И дело не терпит отлагательств.

В глазах Эхиссы зажегся опасный огонек. Цукиеми смотрел на него без выражения, ему, действительно, было наплевать на происходящее. Такой отстраненный, это не может не восхищать и будить странные желания заставить его отвлечься от своей Преисподней и прочих таинственных дел, и посмотрел на него, Хорхе. Потому что его внимание, его благосклонность укрепляет его позиции в Академии. И то, что осуществить это дело будет задачей не из легких, нисколько не печалило, а наоборот — воодушевляло.

— Мы тебя слушаем, Хорхе, — сладко улыбнулась Эхисса. И тон ее говорил о том, чтобы он не обольщался, она его вышвырнет. Нет, так дело не пойдет.

— Наш преподаватель по Кендо. Я сомневаюсь в его компетентности, — заявил Хорхе, чувствуя себя победителем.

Сейчас все будет предсказуемо. Глаза Рихарда зажгутся виной несправедливо оскорбленного, он будет смотреть осуждающе, ожидая, что Хорхе возьмет свои слова назад. Но этого не произойдет. Этого никогда не происходило.

— И что же навело тебя на эту мысль? — в голосе Эхиссы звучал металл. Ее мало кто раздражал так, как Хорхе. Пожалуй, это могло бы быть взаимно, но существовал еще Эдгар, и поэтому Эхисса в этом списке числилась второй. Она расстроится, если узнает.

— Происходящее в додзе, — ответил Хорхе, и получил в ответ ожидаемый насмешливый взгляд. То, что у отпрыска Хатимана не было таланта к фехтованию, знали все. — И я говорю не только о себе. Когда не успевает большая часть студентов, приходит в голову мысль, что у нас плохой наставник, а не мы настолько бесталанны.

— Мы подумаем об этом, — выдавил из себя Рихард. Вид у него был сейчас такой, будто его ударили под дых. Конечно, это все лицемерная маска.

— Хорошо, — Хорхе поклонился и, улыбнувшись Цукиеми, пошел к выходу. Уже у самой двери он остановился и, эффектно уперевшись рукой в дверной косяк, добавил: — Мой долг заботиться о том, чтобы Поднебесную было, кому защищать. А без должного уровня владения мечом, это невозможно.

Хорхе вышел за дверь, но покидать уютное пространство щитов, он не хотел. Потому что так — безопаснее. Чем меньше свидетелей будет, тем лучше. Хорхе понимал, что неудача в данном случае слишком вероятна, но кто сказал, что будет просто? Он готов был добиваться собственной цели долго и кропотливо, и никто, никто не сможет ему помешать!

Ками подождал, пока Цукиеми решит все свои дела и покинет кабинет Рихарда. Дел этих оказалось до безобразия много, и Хорхе пришлось пожертвовать обедом и частью обеденного отдыха, чтобы поговорить с Богом Счета Лун наедине. Но здесь не о чем жалеть.

Цукиеми мягко закрыл за собой дверь и размеренно пошел по коридору к выходу. Заметив его приближение, Хорхе вышел из своего укрытия, где коротал время ожидания, и покорно опустился на одно колено, склонив голову. Выглядел он в этот миг так, будто готов был отдать всего себя, лишь бы его просьбу удовлетворили.

— Прошу вас, станьте моим наставником меча, — произнес он.

Цукиеми жертву не оценил, и прошел мимо, даже не взглянув в его сторону. Край черной шелковой накидки, будто специально, хлестнул Хорхе по лицу.

* * *

Пришла осень, а вместе с ней из внешнего мира поползли тревожные вести. Только Академия — это отдельный мирок, в котором царят странные порядки соперничающих школ, слишком уединенный, слишком замкнутый на себе, на своих интригах, внутренних склоках. Хищники с ограничителями слишком горячи сами по себе, и видят только то, что находится под их носом, а остальное, далекое и недоступное, их волнует совсем мало. Поэтому новости они обсуждают, как понравившийся спектакль, который будит интерес, но дела к ним никакого не имеет.

— Йокаи пытались уничтожить Сето(5), — сообщил Дамиан.

— Брешешь, — сразу же фыркнула Ванесса.

Хорхе бросил на них невыразительный взгляд и продолжил полировать и без того идеальные ногти. От этих тренировок с боккеном они порой надламываются, а руки грубеют, и это так неприятно. Наверное, стоит сегодня вечером сделать ванночку из трав.

— Погибло двенадцать человек, — не сдавался Дамиан.

— Только двенадцать? — Эдгар сделал очередную бесполезную железку, которую звали мечом — вот уж громкое название, — и теперь усиленно ее полировал. Сошу всегда больны на голову по этому поводу. У них должен быть самый лучший меч из всех, самый острый, самый крепкий, и такой, чтоб йокаев рубил еще на подлете. Хорхе же думал о том, что его клинок будет красивым, возможно с эффектом падающего снега на лезвии или росписью… И чтобы когда он доставал катану, она ярко вспыхивала от Сейкатсу, и рисунок оживал.

— Двенадцать.

— Слишком мало, — Лидия покачала головой, не отрываясь от длиннющего свитка, который читала с упоением. Поэма "Звезда". Говорят, что ее написала Амэ-но-удзумэ-но микото во время восьмого исхода. Говорили многое, но Хорхе верил не всему.

— Это потому, что в нападении не участвовали Принцы, — Агнесс выглядел безучастным ко всему. Ему не нравилась сегодняшняя жара.

— Нашли дураков. Они не ввяжутся в предсказуемо проигрышное предприятие, — "вжик-вжик" пел напильник Эдгара, когда скользил по блестящему лезвию.

— Не раздражай меня этим, — капризно скривился Хорхе, кивая на клинок. Он постарался, чтобы его лицо отражало сейчас всю глубину его презрения к этой железке и стараниям Эдгара заодно.

— Да что ты можешь в этом понимать?! — сплюнул лучник. — Ты даже драться толком не умеешь!

Хорхе сделал вид, что он выше всего этого, и продолжил подпиливать аккуратные желтые когти. Он не какой-нибудь дикарь, чтобы не следить за своими руками.

— Хороший щит полезнее.

— Еще ты умеешь быстро бегать, — намекнул Эдгар на то, что Хорхе отлично владел кехо.

— Как вульгарно! — наморщил нос Дамиан.

Хорхе не удостоил внимания реплики Дамиана.

— У меня много талантов… Гораздо больше, чем у тебя, — пропел он.

Эдгар заржал, грубо и некрасиво. Хорхе перешел в позицию полного игнорирования нахала.

— А может, скоро начнется новый исход? — Лидия оторвалась от свитка, глянула на спорящих сквозь стекла очков, которые она носила больше для красоты, чем для необходимости.

— Исход? Ты Небесную Собаку видела? — рассмеялась Ванесса.

— Принц тенгу завел себе щенка, говорят…

— Это дезинформация, — вклинился Дамиан. — Я видел Сутру Пророчеств.

— Да ну? — Лидия приподняла бровь. — Сутра Пророчеств находится в Хранилище Накатоми, и защищена такими щитами, что нам и не снилось.

Хорхе рассмеялся, и на него недоуменно уставились. Он запрокинул голову, прикрывая золотые глаза.

— Да он только делает вид, что ему любой щит по зубам, — жесткий, точно наждачная бумага, голос Эдгара резанул где-то глубоко внутри.

— Я взломаю любой, — и в глазах Хорхе сверкнул вызов.

— Правда?

Очередную перепалку прервал Дамиан.

— Хватит. Моя тонкая душевная организация не выдерживает ваших склок.

Лидия методично свернула свиток и положила его на колени.

— Так ты видел Сутру Пророчеств? И что там было? — она поправила очки, которые блеснули, когда солнечный луч, закравшийся в комнату, упал на стекло.

— Исход начнется через сто двадцать лет. Хорхе, кстати, первым из всех нас станет родителем.

Ками из рода Идзанами, услышав эту информацию, только презрительно фыркнул. Зная, каким он был проблемным отпрыском, ему не хотелось мучиться так же, как это приходилось делать Рихарду. Хотя, Хатиману это только на пользу. Не расслабляет.

— Выдумки все это, — скривилась Ванесса.

— Я тоже так думаю, — согласно кивнул Хорхе.

— Ну не верьте! — обиженно фыркнул Дамиан.

Они и не верили. Сейчас они жили только тем, что было здесь и сейчас. И все думали о неизбежном исходе, как о чем-то далеком, и их не касающемся.

— Так, дамочки, отдохнули? — в комнату вошел их куратор Эрнест. Веселый и живой, но иногда слишком нервный, отчего Хищники порой получали по первое число. И наказания он придумывал изощренные. Хорхе как-то лишили зеркала… — Нас ждет отработка совместных действий с четвертым курсом Аши Кагемуси.

— Вы, господин куратор, мне испортили все настроение своим заявлением! — обиженно произнес Хорхе.

— Выходим-выходим! — Эрнест широко улыбался, полный непонятного энтузиазма. Хищники же его чувства не разделяли.

Ками собрались и отправились в оружейную, за очередными пустыми железками, которые сломаются почти сразу. Обычная сталь, даже качественная и хорошо прокаленная, не могла сдержать всей разрушительной силы Сейкатсу, потому легко крошилась. Пройдет еще несколько лет, прежде чем ками будут готовы, и им отдадут их сердца, которые тогда окончательно превратятся в первоклассную руду. И они пойдут в кузницы, чтобы самим сделать себе меч. Работа займет год, может, больше, и это будет время медитаций и кропотливой работы, не будет наставников-кузнецов, которые будут подсказывать, как прокалить металл, какой глиной смазать и когда охладить. Все придется делать самим, но к тому времени у них у всех будет достаточно опыта для этого. Они сделают больше десятка мечей, так с чего волноваться? А пока в их руках обычные железки, которые не годятся даже для того, чтобы резать капусту, а не то, что защищать кого-то.

— Ох, четвертый курс, — закатил глаза Дамиан в страдании. — Они даже спутниками не могут нормально пользоваться.

— Им же хуже, — голос Эдгара прозвучал зловеще.

— Щиты пусть сами создают, — Хорхе надул губы. — Не буду им помогать.

— Ну-ну, дамочки, делаем все, как следует! — куратор подмигнул им, широко улыбаясь. Хорхе вздохнул и возвел очи в горе. И за что ему такие нечеловеческие страдания?

Горстка четверокурсников напоминала растерянных цыплят, которые разошлись по всей площади тренировочного полигона и теперь занимались, кто чем. Некоторые собирались в маленькие кучки и что-то обсуждали, тряся увесистыми свитками, исписанными той мутью, что им преподавали. Только мало толку было от этой теории, пока не поймешь, как ее применять. Хорхе не скрывал своего неудовольствия происходящим, Эдгар широко зевнул, находя все это донельзя скучным. Лидия поджала губы, перехватывая свой любимый свиток подмышкой.

— Выходим на позицию! — скомандовал наставник Аши Кагемуси, и Сейто сразу зашевелились и зашуршали бумагой, точно мыши.

— Прибила бы, — заявила Ванесса.

Хорхе не сдержал смешок. Эти цыплята вначале ведут себя подобным образом, а потом возмущенно вещают о том, что ками высокомерны и смотрят на них свысока.

— Сборище бездарей, — Агнесс из бумаги сложил импровизированный веер и теперь им обмахивался.

Аши построились точно так, как их учили учебники. Никакой импровизации или фантазии, только портят эстетическое восприятие! Хищники обошли их по широкой дуге и построились так, как обычно это делали, и это было удобнее для них всех.

— Приготовились, — зычный голос куратора Кагемуси мог перекричать, кого угодно. — Щиты!

Медленно заклубилась Сейкатсу, густая, фиолетовая, зловещая. Стала расползаться по земле, обретая формы. Вначале размытые, неузнаваемые — трудно сказать, в кого она сейчас превратится. Может быть в тенгу? Но не было очертаний перепончатых крыльев, и вместо этого она стала удлиняться, возвышаться, и вот уже видна острая обтекаемая собачья морда, мощное тело, огромные лапы и пушистый хвост. Откуда-то сбоку утробно зарычал Эдгар, опознавая того, кто явился перед ними. Конечно, всего лишь макет, но любой из них видел изображение этого йокая на картинках. Небесная Собака, та еще тварь — сильная и почти непобедимая, предвестница долгой и кровавой войны, предвестница скорого исхода.

— Совпадение? — в голосе Лидии скользило веселье. — А, по-моему, нас решили подготовить.

Хищный зверь яростно капал огненной слюной на землю, и не сводил злых глаз с подобравшихся ками. В это время стали появляться еще йокаи — всего лишь макеты, грубые подделки по сравнению с настоящими, но их было много. И Небесная Собака, которая жаждала смерти всего живого. Агнесс отбросил в сторону свой веер, свиток Лидии последовал туда же, а Эдгар обнажил свой меч.

— Это будет интересно!

— Да уж, — скучающе произнес Хорхе, наблюдая за удручающей защитой, которую поставили на себя Аши.

* * *

Прослушивание кабинета Рихарда приносило много полезной информации. Правда, часто Хорхе успевали заметить и пресечь все попытки вызнать недозволенное, но то, что он успевал получить, казалось едва ли не бесценным. Сегодня в кабинете был только Рихард, а с визитом к нему явился Цукиеми, и Хорхе, ясное дело, не мог пропустить такое. Его по-прежнему не оставляло желание сделать Бога Счета Лун своим наставником меча, но тот продолжал игнорировать персону Хорхе. Порой это так злило, что хотелось устроить такую знатную истерику, чтобы вся Академия содрогнулась. Но Хищник не сдавался, он обязательно найдет способ получить желаемое.

— Я хотел узнать, как ты допустил подобное? — голос Цукиеми по-прежнему звучал спокойно, но он казался настолько зловещим, что вызывал мурашки по телу. Хорхе, который прилип к стене и жадно слушал, передернул плечами. Пришло ощущение, что ему за шиворот плюхнулась ледяная капля воды.

— Я не могу уследить за всем, — Хатиман говорил в своей обычной мягкой манере великомученика. — К тому же Хранилища Накатоми мне казались достаточно надежным местом.

— Твоей ошибкой было оставить Сутры там. Любой щит можно взломать, — не сдавался Цукиеми.

— Их ставила Сумире, — еще мягче, и сразу установилась гробовая, гнетущая тишина.

Ключевые слова "сутры" и "Накатоми", а значит — они имели ввиду Сутры Пророчеств, о которых не так давно упоминал Дамиан. Это наводило на подозрения.

— Прошло много времени, — тишину нарушил ледяной голос Цукиеми.

— Ты все еще вспоминаешь о ней?

— Нет. Она давно мертва, — он помолчал. — Нужно найти Сутры. Если они попадут в руки врага…

— То начнется война, — закончил за него Рихард. — Знаю. А мы к ней сейчас не готовы. Мобилизация начинается тогда, когда рождается кто-то из твоих родственников.

Когда Рихард говорил таким тоном, полным безграничной печали и беспомощности, он обычно пожимал плечами. И сейчас этот жест предстал в воображении Хорхе. Вот только Цукиеми почему-то представлялся плохо. В воображении он казался черным размытым пятном, и что самое странное, Хищник не мог вспомнить его лица, как не пытался. Нет, он помнил цвет и выражение его глаз, но сами черты…

— Нет, Хатиман. Это твоя вина, — заявил Цукиеми безаппеляционно. — И найти Сутры придется тебе.

— Но Амэ-но-коянэ еще не переродился…

— Ничего не можешь сделать без Накатоми, да? — хмыкнул Бог Счета Лун, и за дверью послушались размеренные шаги. Хорхе поспешил отлипнуть от стены и сделать вид, будто проходил мимо и решил навестить своего родителя.

Дверь распахнулась, и на пороге вырос Цукиеми. Он казался таким огромным, что закрывал собой весь дверной проем. И в одном помещении с ним становилось тесно. Хотелось сложиться, как минимум, раза в три-четыре, чтобы не привлекать к себе его внимания. Колючие и холодные, пылающие раздражением, глаза сейчас напоминали раскаленную лаву, которая выворачивала всю твою суть наизнанку, заставляла все существо бояться и одновременно испытывать трепет такой силы, что Хорхе вновь захотелось повторить свой подвиг с преклонением колен. Но гордость, которой было слишком много в нем, сразу же запротестовала, и данная идея молча откинулась как неприемлемая. Взгляд вперился в молодого ками, пронзил насквозь.

— Оставь меня наконец в покое, мальчишка, — глубокий и бархатный голос сейчас был похож на рычание дикого зверя, а распушившиеся от праведного гнева волосы, делали Цукиеми похожим на льва.

Бог Счета Лун пронесся рядом, поднимая ветер своими свободными многослойными одеждами, и Хорхе ощутил желание совершить нечто самоубийственное, а именно: отправиться следом. Первый шаг дался с трудом, но Хищники школы Ямато хитры по определению, и страха в них нет, зато очень много наглости и желчи, поэтому проблему негнущихся ног удалось решить почти мгновенно. Цукиеми делал вид, что не замечает того, что за ним идут.

Хорхе проследовал за ним почти до самого выхода из главной башни. Бесконечные крутые лестницы остались позади, остались позади пустые деревянные залы собраний и другие помещения, и Цукиеми остановился. Он не оборачивался, лишь немного повернул голову, глядя через плечо боковым зрением, и Хорхе замер на ступеньке. Он смотрел в спину, укрытую плотным каскадом волос, твердо, без малейшего колебания, готовый пройти до конца. Чего бы ему это не стоило.

— Как у тебя дела со щитами? — спросил Бог Счета Лун, чем вызвал удивление, но на лице Хорхе оно гостило недолго, сразу же сменилось вздернутым подбородком и чувством собственного превосходства.

— Я лучший.

— Амацукумэ-но микото, конечно, — хмыкнул Цукиеми. Знать бы еще, к чему он все это говорил.

— Но мои навыки владения мечом печальны, — сразу же завел свою шарманку Хорхе. Ответом его не удостоили, потому что Бог Счета Лун сделал два шага, отделяющие его от выхода, и перешел в кехо. Это произошло так быстро, и шаг Цукиеми оказался настолько совершенен, что даже острое зрение ками не смогло заметить и размытую тень. Поняв, что его в очередной раз прокатили, Хорхе скривился, ощущая глухое раздражение, которое дало о себе знать зловещей улыбкой, родившейся на губах и расширившимися хищными зрачками.

— Я добьюсь тебя, — пообещал он открытой двери.

Этажом выше стоял Рихард и взирал на них с задумчивостью. Брови его хмурились. Хорхе, заметив это, улыбнулся шире, и так ярко, что в полутемном помещении стало светлее.

— Не хочешь отрастить волосы, Рихард? — Хорхе вопросительно приподнял бровь, пренебрежительно оглядывая короткие, торчащие в разные стороны пряди. Хатиман был единственным ками, который носил короткие волосы. Даже у Эдгара они доходили до плеч, и он их завязывал в хвост, потому что коса просто не получалась.

— Нет, спасибо, — Хатиман качнул головой, дружелюбно улыбаясь.

— Я вот что не пойму: отчего Цукиеми так беспокоится за людей? Его дело — Очищение. Не все ли равно, будет война или нет.

Рихард пожал плечами.

— Может, боится перенаселения Еминокуни?

От нелепости этого предположения Хорхе прыснул и легко сбежал по лестнице вниз. Он знал, что здесь больше делать нечего, а разговаривать с родителем никакого желания не было. Лучше пойти прижать к стенке Дамиана, и узнать, о чем он молчит. Не зря же он обмолвился тем, что видел Сутру Пророчеств.

Искомый ками нашелся в одном из пустых классов. Он сидел за столом с кистью, чернилами и пергаментом. И что-то увлеченно писал. Школа Мино, для которой характерна тонкость и чувствительность, лучше всего подходят на роль поэтов. Только, на взгляд Хорхе, в их танка не хватало драматизма и накала страстей; одна лишь лирика скучна по определению. Но какого накала страстей можно ожидать от ками, который носит имя Дева-Богиня Травянистых Равнин?

Рядом с Дамианом, заложив руки за спину, прохаживалась Лидия. Выглядела она слегка возбужденной: на щеках румянец, а глаза горят.

— Безусловно, в ней много художественного вымысла, но не думаю, что все ложь. Поэма "Звезда" может претендовать на историчность.

Дамиан, придерживая рукой широкий рукав кимоно, выписывал четкие и аккуратные иероглифы на бумаге. Они казались причудливыми, витиеватыми и затейливыми. Хорхе в тайне завидовал этому умению Дамиана.

— Я не отрицаю, что Несравненная Звезда Сето все же существовала. Но чтобы это была Амэ-но-удзумэ-но микото? Отважная Богиня? Верится плохо. Всем известно, что в седьмом и восьмом исходах она принадлежала к школе Сошу, — Дамиан бросил скептический взгляд на Лидию. — Скажи, Эдгар или Ванесса способны написать нечто подобное? Здесь нужна школа Мино.

— Не все ограничивается школой, — пожала плечами Лидия.

Хорхе прислонился плечом к дверному косяку, наблюдая за обсуждением любимой поэмы Лилии. Какое оно уже было по счету? Он уже давно сбился со счета.

— Разве только школа Ямато способна на хитрость? — спросил Хорхе, широко улыбаясь. — Как выяснилось, Мино тоже может интриговать. Правда?

Дамиан отвлеченно дернул плечом.

— Хорхе, ты решил меня поддержать? — в голосе Лилии прозвучали отчетливые нотки иронии. И ками в ответ приподнял бровь.

— Несомненно, ваши беседы о поэзии весьма впечатляют.

— Но? — веселилась Лидия.

— Моя дорогая, позволь мне поговорить с Дамианом наедине.

Она внимательно посмотрела на Хорхе сквозь стекла очков, и ками в это время проклинал ее ум и рациональность, которые дались ей вместе с принадлежностью в школе Ямасиро. И хоть он умел хорошо играть на публику, шелухой Лидию не успокоишь. Она умела видеть сквозь. Такое раздражающее умение!

— Что-то срочное? — поинтересовалась она беспечно.

— Ничего особенного, могу тебя уверить, — Хорхе галантно улыбнулся.

— Я ведь все равно узнаю, — и в ее голосе послышалась неизбежность. И Хорхе знал, что она правдива. Хотелось досадливо скривить губы, но они по-прежнему широко улыбались.

Лидия кивнула Дамиану и вышла. Тот даже не обратил внимания на ее уход, полностью погруженный в свой мир поэзии, слезливой и сопливой. Хотя, ее называли нежной. У Хорхе было другое мнение.

Ками отлепился от дверного косяка и неспешно прошел к Дамиану, устроился на краю стола, сдвинув исписанные листы пергамента. Дамиан нахмурился и поднял голову. Ему очень не нравилось, что творческому процессу мешают.

— Чем могу помочь? — спросил он недовольно.

Хорхе сладко улыбнулся. Как хищник, что загнал свою жертву, и теперь знает, что она никуда от него не денется, чтобы та не предпринимала. Это такое хорошее чувство!

— Мне тут птичка напела о том, что хранилища Накатоми пусты, — улыбнулся Хорхе шире.

— Правда? — Дамиан удивился. Только с какой-то ноткой фальши.

— Ага. Сутры пропали. А ты говоришь о том, что видел их. Складываем два и два, и получаем…

Дамиан отложил кисть, поднимая голову на Хорхе.

— Я ничего не знаю.

— Но ты видел Сутры, — не сдавался Хорхе.

— Я солгал.

Хорхе сделал вид, что задумался.

— Или ты сейчас лжешь, — он почесал подбородок.

— С чего бы мне?

А взгляд искренний. Почти.

— Тебе что-то известно. Но говорить ты не хочешь. Или?… — Хорхе умел думать, и умел предполагать и проверять свои теории. Это одна из основ его собственной хитрости. — Тут замешан твой родитель…

Дамиан отвел взгляд, и Хорхе взял его за подбородок и заставил посмотреть. Тот молчал, но по выражению глаз, отпрыск Рихарда понял, что прав. Кирилл, родитель Дамиана. Он замешан в этом.

— Правительство Рихарда погубит Поднебесную, — выдохнул Дамиан, сдаваясь. Признавая, что тоже имеет отношение к делу. — Его неправильная политика ведет к гибели людей, а йокаев все больше.

Хорхе небрежно оттолкнул от себя Дамиана.

— Это не твои слова, — произнес он с презрением.

— Но я верю им! — вырвалось из ками, и Хорхе хмыкнул.

Тонкие и чувствительные души снаружи всегда отчего-то оказываются самими гнилыми и недалекими внутри, — подумалось ему. А еще подумалось ему, что Дамиан просто не понимает, что поддерживает. Пока среди ками будет царить раздор, йокаи сильнее укрепят свои позиции. И что тогда? Сокращение ками ни к чему хорошему привести не может по определению. У них может быть только один ребенок, а значит, пятьсот ками могут родить только пятьсот детей — и то при лучшем раскладе. Есть, конечно, Аши, но они в некоторых вопросах совершенно бесполезны. Итак, что будет с миром, если количество ками резко сократится?

— Идиот! — презренно бросил Хорхе. — Так ты читал Сутры? Говори!

Дамиан замолк. Нет, он не собирался об этом распространяться. К его сожалению, не на того напал.

— Проход к Рихарду мне всегда открыт. Или ты забыл, кем он мне приходится? Но обещаю, если ты мне скажешь, пока он ничего не узнает.

Дамиан отвернулся. Его пальцы нервно теребили край пергамента.

— Там говорится о том, что в двенадцатом исходе, Сусаноо и Аматэрасу родятся в клане Идзанами. Еще — о закрытом материке Авасима, и о том, что ключ от него Рихард поместил где-то в Академии. Больше ничего не знаю. Сутру читал не я, а Кирилл.

Хорхе удовлетворенно кивнул. Даже если Дамиан что-то утаил, это уже неважно. Потому что, если Сутры попадут к йокаям, то начнется такое, что и в исходе не снилось. Ни один Принц не станет сидеть сложа руки, если у него появится возможность открыть Авасиму. И если верить истории, что преподавали им здесь, в замке Химедзи хранится такое, против чего без Аматэрасу им не выстоять. Весь род ками в опасности, а значит, и люди тоже. Хорхе сжал кулаки и зарычал.

— Если эта информация попадет к врагу, будет война. Вы понимаете это?

— Сутры надежно спрятаны, — Дамиан высокомерно вздернул подбородок.

Надежность — это относительная вещь.

* * *

— Я просил Цукиеми за тебя, — сообщил Рихард, и Хорхе едва не споткнулся от удивления. Вспомнив о том, что ошеломленно хлопать глазами не в его репертуаре, он быстро взял себя в руки.

— Я польщен такой любезностью…

Хатиман бросил на него быстрый взгляд.

— Это была не любезность. Скорее необходимость.

— Да? — Хорхе приподнял брови в вежливом удивлении. — Что же за необходимость тебя к этому толкнула?

— Неважно. Он все равно не согласился, — махнул рукой Рихард.

Они прогуливались по внутреннему двору, и здесь было так ошеломляюще тихо и спокойно, что Хорхе едва ли не раздражало это лицемерие. Обширный водоем, плавающие в нем утки, плакучие ивы напоминали о том, что они находятся не в родной Поднебесной, а в стране Креста, где другой климат: короткая золотая осень и долгая холодная зима. Ведь здесь не было цепочки гор, которая ограждала от холодных северных ветров и создавала микроклимат. Это был мир, призванный копировать Поднебесную, чтобы Рихард или, возможно, Эхисса, чувствовали себя, как дома.

— Что происходит? — Хорхе посмотрел на родителя, который вертел в руках ярко-желтый кленовый лист.

— Есть вещь, которую нужно защитить, если… если меня не будет.

Хорхе хотелось рассмеяться. Вот уж кто для защиты подходил очень плохо, так Хатиман. Бог Войны! Да не смешите, сил не осталось!

— И что это за вещь? — прищурился Хорхе. Он догадывался, о чем идет речь, но предпочитал не озвучивать свои подозрения вслух. Пока.

— Тебе не стоит этого знать, — Хатиман бросил твердый взгляд на своего отпрыска. Хорхе равнодушно пожал плечами, ведь ему было совсем не интересно. Другой вопрос — где лежал этот пресловутый ключ. Хорхе втихаря обыскивал Академию, но пока отыскать не мог. Хорошо запрятал родитель!

— А в чем причина отказа Цукиеми? — отпрыск Рихарда изобразил вялый интерес.

— Он еще согласится, — Хатиман поднял второй лист с земли и внимательно осмотрел его. — Я тебе говорю это, чтобы не вздумал сказать, что в его услугах не нуждаешься, когда он придет.

— Я? — Хорхе был сама невинность. — Ты плохо меня знаешь, Рихард.

— И еще, — голос Хатимана вдруг утратил присущую ему мягкость и всепрощение. — Забудь о вражде школ. Сейчас не то время, чтобы бороться за власть.

Хорхе театрально приложил пальцы к вискам, делая вид, что этот разговор заставляет его голову болеть.

— Ты это не мне говори.

Серьезный Хатиман непривычен, но он не умеет быть жестким. Впрочем, ему это нисколько не мешает. Тонкая и чувствительная душа школы Мино может управлять всей Поднебесной без колебаний и сомнений, мягким и вкрадчивым голосом. Даже приказы о казни Рихард отдавал так, что казненным казалось, что они виноваты, а окружающие преисполнялись негодованием.

— Тебе пора, — напомнил Рихард. — У тебя тренировки в додзе.

Хорхе хмыкнул и с достоинством удалился. На выходе, он остановился и оглянулся через плечо. Хатиман по-прежнему стоял на берегу озера и смотрел на золотой кленовый ковер под ногами. Сколько лет он знает своего родителя, а он по-прежнему является для него загадкой. Неясны его истинные мотивы, или быть может, Хатиман слишком долго жил? Какой по счету для него это будет исход? Третий, четвертый или шестой? Даже отпрыск этого не знал. Об этом не принято распространяться.

В додзе тренировка шла полным ходом. Агнесс дрался на боккенах(6) с Ванессой. Первую, конечно, победить сложно — школа Сошу сама по себе дает умение сражаться, дает силу и напор. Агнесс же был единственным из потока, кто принадлежал к честолюбивой школе Бизен, очень редкой. Наверное, он иногда чувствовал себя одиноким. Впрочем, Хорхе никогда не устанавливал близкий контакт с остальными представителями своей школы. От них можно ожидать, чего угодно.

— О! Явился последним. Ты лучше всех знаешь кендо? Так, может, померяемся силами? — Эдгар не смог оставить опоздание незамеченным. Хорхе бросил на него особо кислый взгляд номер девять и опустился на деревянный пол. Он стал без особого интереса наблюдать, как Ванесса теснит Агнесса. Ей почти удалось его победить.

— Эй! — Эдгар, раздраженный тем, что его игнорируют, дернул ками за плечо. Хорхе посмотрел на него недовольно, а потом брезгливо скинул его руку.

— Поднебесная. Префектура Сога. Йокаи вырезали четыре деревни. На их поимку было выслано два батальона Аши. Пока результатов нет, — сказал он так спокойно, будто разговаривал о погоде.

Эдгар, не ожидавший такого поворота событий, опешил. И стоял с таким видом, будто вот-вот потеряет опору под ногами. Ванесса и Агнесс прекратили драться, воззрившись на отпрыска Хатимана с таким выражением, точно у него выросла вторая голова. Хорхе печально улыбнулся, заметив, что на лице Дамиана написан настоящий ужас.

— Погодите, — Лидия нашлась первая. Она редко поддавалась чувствам. — Каковы причины нападения? Явно не гастрономические…

Если бы были гастрономические, то йокаи бы напали, а потом ушли. А если высланы дивизионы Аши, значит — они не убежали. Они шли на конфликт специально, потому что… Хорхе повернулся и вопросительно посмотрел на бледного, точно полотно Дамиана. Тот только пожал плечами.

— Им что-то нужно, — хмыкнула Ванесса, утирая пот со лба. Агнесс не был последним в Кендо, и погонял ее знатно.

— Только что?

Установилась тишина. Лидия, чтобы ей лучше размышлялось, сняла очки и теперь теребила их в руках.

— Сутра Пророчеств, — тихо произнес Дамиан.

— Невозможно! — сразу же запротестовала Лидия. — Хранилища Накатоми находятся в префектуре Хинати! Это — другой край Поднебесной.

Хорхе немного подумал, стоит ли остальным говорить, известную ему информацию, и, поняв, что таить ее — бесполезно, и может даже опасно, произнес:

— Значит, их спрятали там?

Дамиан кивнул. Хорхе обвел всех взглядом и громогласно сообщил:

— Это война, товарищи!

* * *

— Твои навыки, действительно, печальны, — он возник на пороге додзе в начале зимы. На улице было морозно, а в мехах он выглядел… ошеломляюще. Король Царства Мертвых, с печальным взглядом. Что-то горело в этих глазах, когда они смотрели на то, как Хорхе стоит с синаем(7) в руках. Хищник знал о том, что его движения неправильны, что он пользуется не теми мышцами, что не так заводит руки над головой — и еще очень о многих прегрешениях, совершенно недостойных ками. Последним выводом его осчастливил Эдгар. Рихард же молчал, он сам едва ли умел встать в приличную стойку, не то, что других научить. Никчемный учитель! Или, может, Хорхе настолько безнадежен? Говорят, что даже низшего тенгу можно обучить танцу, главное — уметь. Это вселяло некоторую надежду, но энтузиазмом не преисполняло.

— Мне нужен хороший учитель, — улыбнулся Хорхе, опуская синай. Он повернулся, и увидел Цукиеми, остановившегося на пороге. После привычных черных цветов серебристый мех казался слишком непривычным контрастом. — Я долго его ждал.

А так подмывало сказать, что у Бога Счета Лун милая шубка, да только сейчас лучше не выпендриваться и свой характер не показывать — Хорхе знал.

— Ждал меня? — Цукиеми приподнял тонкую черную бровь, и ками на миг показалось, что с ним играют. Как кот с мышью. Но отчего-то это ощущение не показалось неприятным…

— Тебя.

Хорхе вперил в него решительный взгляд, который резко контрастировал с мягкими и обволакивающими, точно мед, интонациями его голоса. Цукиеми в ответ запрокинул голову и рассмеялся. И смех этот был сухим, каркающим, режущим слух и всепроникающим — его оказалось не остановить, когда он решил проникнуть в глубину души молодого ками и оцарапать ее, бесцеремонно, жестко. Впервые Хорхе видел столь очевидное проявление эмоций со стороны своего будущего наставника, и впервые к горлу подступило нечто подозрительно напоминающее страх и сомнение: "А надо ли?". Надо, надо, — сразу же запротестовали внутренний голос в унисон с гордостью. Так долго ждал, так добивался. И отступить?

— Наглый. Амбициозный. Невыносимый, — Цукиеми перечислял общие недостатки (они же — достоинства) школы Ямато. Они ему не очень нравились. Впрочем, народу больше по вкусу лицемеры Мино или рубаха-парни Сошу, но уж никак не Ямато. Но этим даже можно гордиться, ведь это — хитрость, возведенная в ранг искусства.

— Да, это я. Ты забыл сказать, что я вредный.

— И целеустремленный, — улыбнулся Бог Счета Лун, поведя плечами. Его пальто упало на деревянный пол додзе и застыло там пушистым серебристым комком, — Я научу тебя. Так уж и быть.

Он шел вперед: легкие шаги, почти беззвучные, привычный черный шелк, привычный каскад волос, и пронизывающие своим знанием, своим отсутствием эмоций глаза цвета свежей крови. Но зрачки сейчас расширены, кажутся хищными, смотрят жестко.

— Это честь для меня, — Хорхе поклонился, приложив руку к сердцу, и ощутив, как оно заходится от возбуждения и торжественности данного момента.

— Да.

Бог Счета Лун смотрит на Хорхе выжидающе, и ками понимает, сейчас хотят увидеть то, что он умеет. На короткий миг вспыхивает обжигающая ярость — его хотят проверить, когда у него в руках синай, как у какого-то первоклашки из Кагемуси, ведь обращение с острым, как бритва, мечом требует большого внимания — велик риск получить травму. Или отчекрыжить свою прекрасную золотую косу. Но Хорхе внезапно успокаивается, понимает, что его навыки печальны, и Эдгар прав. Цукиеми смотрит непроницаемо, ждет. Хорхе перекидывает синай в левую руку и опускается на прохладный деревянный пол додзе на колени так, что большой палец левой ноги ложится над большим пальцем правой. Он кладет бамбуковую палку на бедро, его плечи отведены назад и опущены, спина идеально прямая. Подбородок подобран, а голова держится вертикально, и поэтому со стороны кажется, что она подвешена на нити за макушку. Он садится почти правильно, хотя никто и никогда его этому не учил. Цукиеми смотрит на него, и взгляд его ровным счетом ничего не выражает:

— Перед поклоном расставь колени. Два кулака. Ты сидишь, как женщина, — Хорхе выполняет то, что от него требуется, и бросает недоуменный взгляд.

Хорхе поднимает синай вперед и вверх, и за неимением настоящего оружия и ножен, он пропускает процедуру обнажения меча, и просто поднимает бамбуковую палку над головой, а потом кладет справа от себя. Цукиеми дает знак, и Хорхе начинает поклон, наклоняя тело вперед. Он почти касается лбом пола, своим жестом пытаясь выразить свое почтение и радость своему будущему наставнику.

— У тебя плохая концентрация, — заявляет Цукиеми, спуская с небес на землю. Этот наставник согласился учить, но это не значит, что все пойдет, как по маслу. Скорее уж со скрипом, с потом и болью, с истериками и прочим. — Отсюда начинаются твои проблемы. Эмоции.

Хорхе садится из глубокого поклона, и у него такое ощущение, что его ударили. Не оценили его стараний, и от этого хочется скривиться.

— Я вполне способен контролировать себя! — зло огрызается Хорхе, и тут же замолкает, когда видит вздернутую бровь. Она предупреждает. Нет, Цукиеми не уйдет, но провинившегося ученика может наказать за дерзость строго. Очень строго. И Хорхе это понимает четко, ведь скрытный Бог Счета Лун — это не Рихард.

— Что ж, хорошо, — Цукиеми отвечает спокойно. — Послеобеденные тренировки в додзе с остальными Хищниками отменяются. Вместо этого ты две недели подряд по шесть часов в день будешь уделять медитации. Начнем с концентрации на дыхании.

Хорхе хочется возразить, но он проглатывает слова, и они горькие — хочется скривиться. Но он этого не позволяет, им движет желание доказать, что он способен контролировать себя.

— Но если я не буду выполнять ката(8)… — он замолкает, встретившись с взглядом своего наставника.

— Ката бесполезны без концентрации. Выполняя их день за днем, много раз, оттачивая до автоматизма, они принесут тебе пользу лишь тогда, когда ты постигнешь их суть. Постичь их суть невозможно без концентрации. Концентрация лучше всего тренируется в медитациях. Ясно?

— Ясно, учитель, — украдкой вздохнул Хорхе, и его плечи поникли. Ведь именно этого ему и хотелось, правда?

Цукиеми удовлетворенно кивает и берет в руки меч, блестящий, острый, сделанный на совесть — такой и ломать совестно. Бог становится в стойку, такую, какую Хорхе видел у Эдгара много раз: пятки сведены вместе, а носки врозь. Колени слегка согнуты, бедра поданы вперед, и кажется, что смертельно опасный хищник готовится к прыжку. Меч давно прикреплен к поясу. И когда только успел?

Рука ложится на ножны, а большой палец с ярким красным когтем придерживает цубу(9). Еще сильнее сгибая колени, Цукиеми делает шаг вперед, молниеносно выхватив меч из ножен — быстро, что Хорхе едва различает, и вот ками уже рассекает со свистом воздух горизонтальным режущим ударом перед собой. А за ним следует другой, не менее изящный удар вниз, с остановкой меча на расстоянии одного кулака живота. И сразу же катана подается немного вперед, не поднимая и не опуская острия. Цукиеми открывает правую руку и, повернув меч, прижимает меч большим пальцем к ладони так четко и выверено, будто это делал уже миллион раз. Может, так оно и было. Левая рука опускается на ножны, мягко придерживая их, а смертоносная катана блестит, когда ее отводят круговым движением вправо, чтобы согнуть руку в локте и отвести лезвие за спину. Пальцы легко прикасаются к виску, а не выполняя отточенный до совершенства в течение многих веков, а то и тысячелетия, ката. А потом воздух вновь разрезает резкий свист, и это движение хорошо знакомо Хорхе, он видел его множество раз и выполнял сам — встряхивание (воображаемой) крови, перед тем, как вернуть меч в ножны. Катана описывает невообразимую дугу, и почти сразу же направляется в ножны. Цукиеми выпрямляется по окончании своей маленькой демонстрации.

Хорхе никогда не считал себя впечатлительным, но сейчас он поражен. Поражен той четкостью, тем мастерством, той непринужденностью, с которой двигалось тело Цукиеми, когда он демонстрировал свое умение. Школа Сошу, самая талантливая к боевому искусству, меркла перед ним. Как меркли и все наставники, что были раньше. Хорхе отдавал себе отчет в том, что у Бога Счета Лун, несмотря на свой уединенный образ жизни, богатый опыт, но никогда не думал, что это будет выглядеть настолько поразительно… Хорхе узнал этот прием, когда-то со смехом его показывала Ванесса, и назывался он "Попутный ветер": фехтовальщик приближается к врагу и, когда тот готовится к атаке, выхватывает меч, наносит удар по горлу и добивает врага ударом вниз. Но как невыразителен он казался в ее исполнении и как ярок у Цукиеми!

— Я научу тебя, — обещает Бог Счета Лун.

Хорхе широко улыбается. Он хочет быть таким же. И заткнуть за пояс этого выскочку Эдгара!

У боевых искусств, которые используют ками и Аши, мало чести, они не всегда красивы или зрелищны, но они эффективны. До тошноты. Одна из основополагающих техник заключает в себе победу с помощью одного удара, едва выхватив меч из ножен. Она появилась как способ защиты при неожиданном отражении атак йокаев, и не раз доказала свою ошеломляющую эффективность. Только Хорхе никогда не испытывал ее в бою, пользуясь своим главным даром — щитами и молниеносной кехо.

— Учитель, — Хорхе снова кланяется до пола, когда Цукиеми подходит к нему. И полы его одежд почти касаются его лица. Обоняние различает слабый запах сандала, который исходит от Бога Счета Лун, и Хорхе ощущает легкое удивление. Разве так пахнет Преисподняя? Ему казалось, что Цукиеми должен пахнуть серой.

— Возвращайся к себе, и приступай к медитации.

Хорхе поднимается и кивает. Когда он становится на ноги, Цукиеми не отходит, и они близко друг другу. Ужасающий взгляд по-прежнему изучает молодого ками. Это заставляет ухмыльнуться.

— До скорого.

— До завтра.

* * *

Хорхе ничего не ел. Он просто смотрел на мясо в своей тарелке, и не понимал, как раньше мог засунуть в себя хоть кусок этого. На его лице застыло такое брезгливое выражение, что привлекло внимание остальных.

— Оно нормально приготовлено, — сказал Агнесс, и Хорхе вздрогнул от его голоса и повернулся. Ками затихли, изучающе смотрели на него. Лидия еле заметно хмурилась, а уголки губ Ванессы были слегка опущены в замешательстве.

— Я знаю, — Хорхе будто очнулся. — Просто не вызывает аппетита. Дамиан, не передашь, овощи?

— Конечно, — в его голосе звучало легкое удивление.

Хищникам не пристало отказываться от мяса. Если они не… Но ведь еще рано!

— Что подружку себе завел? Теперь и в додзе появляться не обязательно? — в громком голосе Эдгара прозвучал вызов. Лучник умел говорить таким тоном, что каждое его слово звучало как оскорбление.

— Может, и завел, — пропел Хорхе в ответ. — А ты, судя по всему, завидуешь. Как некрасиво. Ай-ай-ай…

— Завидую? — хохотнул ками. — Твоей бездарности?

Хорхе дернул плечом, и, демонстративно игнорируя обидчика, принялся за овощи. После обеда были запланированы обычные медитации, но ками сегодня не ощущал должного энтузиазма к этому занятию, поэтому вместо того, чтобы отправиться к себе и привычно устроиться на полу, скрестив ноги, решил прогуляться. Он и сам не знал, чего хотел добиться этим: может — нагулять аппетит к спокойной расслабленности, которая приходит после; может — просто расслабиться, уйти от рутины, которая пожирала его день за днем. На улице царила зима, и снег только что припорошил недавно расчищенные дорожки. Ками кивнул товарищам, и отправился в противоположную сторону, легко ступая по свежему снегу. В эту часть Академии ходили редко, и то больше во время церемоний или по поводу каких-нибудь праздников. В воздухе отчетливо пахло дымом, и чем дальше Хорхе отходил от здания столовой по занесенной дорожке, на которой не было ни единого следа, тем сильнее становился запах. А впереди росла и высилась пятиэтажная пагода, каждый уровень которой соответствовал стихии Сейкатсу. Издалека она была похожа на ель, но крышу сделали из красной черепицы, которую сейчас занесло снегом, а центральную колонну соорудили из кипариса. Карнизы же выполнили из бронзы, а на концы подвесили колокольчики, которые отпугивали незваные тени. Чем ближе подходишь, тем отчетливее понимаешь, что сходство с елью здесь только по форме. Тихо звенели колокольчики на морозном воздухе, и Хорхе поднял голову, прищурившись: странно, ветра ведь нет, но они отчего-то тревожны. В Поднебесной не бывает такой жесткой зимы, как в Ареццо, и там ни одна пагода не знает, что такое длинные и мощные сосульки, которые свисают с концов крыши, и по весне угрожают упасть и убить собою того, кто по неосторожности случится в зоне досягаемости. Нет, не ель, — усмехнулся Хорхе про себя. — Бородатый старец, седой, но еще крепкий. Вот кого напоминала эта пагода — самое священное место в Академии.

Ключ от Еминокуни здесь, — неожиданно приходит понимание, и Хорхе решительно ступает внутрь. На первом этаже тепло и так пахнет горькими благовониями, что начинает драть горло. Здесь темно, но света достаточно, чтобы выйти к лестнице и подняться наверх, на самый верхний этаж. Шаги Хорхе отдаются гулом от стен, скрипят деревянные ступени, и внутри нарастает трепет. Может, он оттого, что юный ками здесь бывает редко, слишком занятой повседневными делами, чтобы вспоминать о собственной душе. На самом последнем этаже, который символизирует стихию Неба, в отдельных ларцах находится двадцать девять человеческих сердец ками, вырванных при Пробуждении, и помещенных сюда для того, чтобы они приобретали свой окончательный вид. Вид руды, из которой потом выплавят меч.

Хорхе коснулся ограничителя на пальце, ощущая великое желание сдернуть его и выбросить, заменив его сердцем, но еще рано. Это с непривычки, — снова успокаивает себя он, и находит нужный ларец. Ками опускается на колени, скользит чувствительными кончиками пальцев по металлической окантовке древнего ларца. Даже не запылился… Служки здесь убираются ежедневно, и Хорхе от этой мысли внезапно охватывает ревность: они каждый день касаются, а он… Ками трясет головой, находя эту мысль шокирующе абсурдной. Ларцы заперты с помощью Сейкатсу, их не откроешь. Никто не коснулся самого сокровенного, что есть в Хорхе.

Ками опускается на пол и закрывает глаза. Его поза расслаблена, а ноги скрещены, ладони раскрыты, и сознание медленно и привычно концентрируется на дыхании, неглубоком, ровном, спокойном. Здесь, рядом с собственной душой медитация удается совсем просто, и весь мир перестает существовать, он сужается и расширяется одновременно, меняется восприятие времени и пространства, нет телесных ограничений. Душа Амацукумэ-но микото всегда свободна, но его обрекают в тело, потому что так легче взаимодействовать с Сейкатсу. Что за глупая философия?

Хорхе сидит так долгое время, но он этого не знает. Все для него слилось воедино, и перестало существовать одновременно — пугающее и незнакомое ощущение. Чувство полной концентрации, и в ней легко познать суть любого явления. Ката. Методичные движения, организованные в систему. Они повторяются — тысячи, десятки тысяч раз, чтобы стать совершенными и отточенными в твоем исполнении. Меч. Это оружие. И душа одновременно. И продолжение руки. Он служит для защиты… Что-то не так, где смысл? Зачем нужно защищать мир от йокаев, если люди все равно переродятся? Возьмут и народятся новые. Так зачем?

— Бытие, — шелестит знакомый голос над ухом. — Смысл не в красоте и не в совершенстве. Смысл в существовании.

— Но они переродятся! Они снова будут! — Хорхе распахивает глаза и видит своего учителя, который стоит рядом. На этаже царит таинственный полумрак, а Цукиеми кажется бесплотным признаком. Если протянуть к нему руку, получится ли ухватить за край шелковой накидки, или это иллюзия?

— Душа, вышедшая из Еминокуни может вселиться только в человеческое тело. Очищение проходит всего несколько недель. После него душа в Еминокуни может находиться восемь дней, и если не будет подходящего тела — она погибает.

Хорхе молчит, пытаясь осознать смысл сказанного и отсутствие подлинного бессмертия. Он молчит, пытаясь осознать ответственность, что лежит на них. И собственную смертность.

— Самое страшное — это война в то время, когда Аматэрасу находится на перерождении. Только у нее есть дар давать душам, у которых нет тел, временное вместилище, — он смотрит на Хорхе сверху вниз, и запах сандала обволакивает. Слабо мерцают красным глаза Цукиеми.

— Я понял, — произносит Хорхе.

— Твоя концентрация по-прежнему страдает.

Сил, чтобы пререкаться, нет. И поэтому Хорхе в ответ недовольно дергает уголком рта и поднимается. На улице давно стемнело. Сколько он так просидел? Перед уходом, он бросает прощальный взгляд на ларец со своим сердцем, и спускается по лестнице вслед за Цукиеми. Он идет неспешно, с фонарем в руках — и где только взял? Пламя свечи дрожит, беспокойно и грозится потухнуть, а по стенам пляшут тени, но они молчаливы. Их голос отняли звенящие колокольчики. Вновь идет снег, намело почти сугробы, а ветра нет. Тонкие тапочки, сплетенные из соломы, которые на ногах у Хорхе, быстро промокают, ступни мерзнут, неприятно и быстро. Цукиеми по-прежнему впереди, фонарик в его руках разгоняет вокруг себя тьму, заставляет мерцать снежинки. Они падают в волосы, путаются в волнистой копне, и это самое сказочное зрелище, которое когда-либо видел Хорхе. Впереди Бог Счета Лун со светом, а за спиной пагода, похожая на седого старца.

— Я рада, что нашла тебя, сын, — она появилась из темноты, вся в белом, поэтому почти сливается со снегом, только ярко-рыжие волосы, похожие на жидкий огонь, выделяются сейчас.

— Идзанами, — Цукиеми вежливо поклонился. Хорхе хотелось зафыркать, но он решил побыть хорошим мальчиком, и тоже поклонился. Правда, учтивостью там и не пахло.

— Отправляй свою новую игрушку спать, и приходи. Есть разговор, — она посмотрела на Хорхе без выражения. И если подобный взгляд от Цукиеми обозначал то, что и должен обозначать — отсутствие эмоций, то Эхисса прятала неприязнь за стеной равнодушия.

— Разговор о войне? — спросил Бог Счета Лун, нарочно проигнорировав выпад своей матери. Хорхе от этого потеплело внутри.

— У нас еще какие-то темы для разговора? — недовольно скривила губы она.

— В таком случае, говори. Хорхе тоже полезно это знать. Он ведь Кумэ, и ему скоро защищать всю Академию.

Защищать? Хорхе открыл рот, чтобы сказать о том, что он на такую ответственность не согласен. Есть Эдгар, Ванесса, да Рихард, в конце концов, а он еще даже не научился делать приличный поклон сидя, не говоря уже об обращении с мечом, но поток слов внезапно обрывается. Он смотрит на Цукиеми, и осознает, что — да, так будет. И именно потому Бог Счета Лун его сейчас учит. И сразу вспоминается вопрос о том, насколько хороши его щиты…

За спиной, укутанная в снег, окованная льдом стоит пагода. В ней — двадцать девять сердец пробужденных ками и один ключ от закрытого материка Авасима. Нет, он не пророк Накатоми, но он знает, что там скоро будут стоять его щиты, и… Эхисса презрительно фыркает, и размышления обрываются.

— Люди уже дали происходящему название, — она наклонила голову и снова изучает Хорхе. А он стоит за плечом Цукиеми с вздернутым подбородком. — Вторая Война. Смешно? На моей памяти это две тысячи четыреста третья…

— Так уж ты считала! — оборвал ее Хорхе, желчно кривясь. Ему не нравятся эти речи. И, похоже, Цукиеми тоже, потому что он нервно дергает уголком губ. Еще немного, и Хорхе научится читать эмоции на его лице. Так ли это трудно, как казалось раньше?

— Не вмешивайся, — ее голос понизился.

Она не ками. Может быть, мать всего мира, но она не ками. Она не стареет, но и Сейкатсу использовать не может. Она слаба, и быстро устает. Она много спит. Какое-то жалкое существование!

— У тебя что-то срочное? — Цукиеми посмотрел на мать. — Так говори.

— Ничего такого, — покачала головой она. — Можно и отложить разговор, — Эхисса снова посмотрела на Хорхе. В ее глазах горел опасный огонь, который обещал множество неприятностей. Хорхе решил быть осторожнее впредь.

— Мне нужно вернуться в Еминокуни. От обязанностей меня никто не освобождал.

— Иди, — обреченно кивнула она. — Странно осознавать, что оттуда тебя вытащил какой-то мальчишка.

Цукиеми со странным выражением посмотрел на Хорхе. Тот не знал, что и думать по этому поводу.

— Сейчас он едва ли не единственный, кто сможет сохранить твою драгоценную Академию.

— Не слишком ли ты много надежд на него возлагаешь?

А вот это уже оскорбление. И Хорхе захотел ответить, но Цукиеми его опередил.

— Доброй ночи, Идзанами.

Хорхе захлопнул рот, понимая, что момент упущен. И теперь, если полезет в драку, будет выглядеть нелепо и едва ли не смешно.

— Доброй ночи, сын. Хорхе, — она слабо кивнула.

— Ночи, Эхисса, — насмешливо поклонился молодой ками. Внутри росло чувство удовлетворения, этот раунд остался за ними. Но с Идзанами все же не стоит шутить. Она опасна.

На этом они прощаются, и расходятся в разные стороны — Эхисса идет к главной башне, а Цукиеми и Хорхе направляются к общежитиям ками. У Хорхе на редкость хорошее настроение, и, кажется, что нет на свете силы, которая бы сумела испортить его. Цукиеми по-прежнему загадочен и непроницаем, и совсем неясно, что движет им, но это сейчас неважно. Сейчас между ними уютное молчание, которое более красноречиво, нежели тысяча слов.

Они заходят внутрь, и Хорхе трясет головой. Комья мокрого снега, что нападали на него во время возвращения из пагоды, теперь валятся на пол, теряют свой белый цвет и превращаются в лужи. Цукиеми останавливается, и опускает фонарик — здесь в нем надобности, коридор, в котором они стоят, достаточно освещен. Снег тает в его волосах, тонкие прядки намокают, и волосы теряют свою пышность. Легкой соловьиной трелью отзываются полы на их шаги.

— Завтра после обеда. В додзе, — Цукиеми всегда краток, его речь экономна, состоит из коротких и емких фраз. Понимание собственного наставника для Хорхе кажется искусством. И в этом искусстве ками преуспел. Во всяком случае, ему хочется так думать. — Но медитаций это не отменяет.

— Как скажешь, учитель, — Хорхе кланяется, и в его поклон искренен настолько, насколько он может быть таковым. Цукиеми считает, что им можно приступить к тренировке Кендо. Это, несомненно, радостная новость.

— Спокойной ночи, Хорхе, — его голос глух и невыразителен. И он вновь поднимает фонарик, демонстрируя тем самым намерение уйти.

— И тебе, — широко улыбается ками, довольно и немного самодовольно.

Потом он идет по длинным коридорам и переходам, минуя комнаты остальных ками. Общежития ками — это пять домов, соединенные между собой, как вагоны поезда. Они зашли со стороны Сошу — это первое общежитие, Ямато находится в противоположном конце. У большинства комнат задвинуты фусума и горит неяркий свет — после отбоя запрещается покидать свои покои, ведь Хищники имеют вспыльчивый нрав, могут и сцепиться. Ограничитель — это не меч, он не избавляет от полной неприязни к себе подобным. Некоторые фусума закрыты неплотно, и Хорхе иногда заглядывает в щель, и видит разное: ками, склонившихся над свитками, расстеленные постели, части комнат — как позволяет обзор. Чаще всего он не видит ничего, лишь полоска света и кусочек обоев.

В комнате Хорхе темно хоть глаз выколи, но рядом с порогом, слева находится низкий столик, на котором стоит фонарик. Ками опускается на колени, нащупывает светильник и зажигает его. Комната озаряется светом, и после тьмы он кажется ослепительным. Только после этого Хорхе задвигает фусума.

Чужое присутствие выдает настойчивый запах. Хорхе неплохо умеет идентифицировать ками лишь по одному запаху, но сейчас — не может, потому что он здесь не один, а смесь. Трое, может, больше ками. И они до сих пор здесь.

— А мы уж решили, что ты не придешь сегодня на ночь… — это Эдгар. Хорхе поворачивается, язвительно улыбаясь, и на его лице написано превосходство, которое так бесит всех без исключения представителей школы Сошу. Эдгар разлегся на постели Хорхе, и закинул руки за голову. Он разлегся так специально, чтобы сильнее насолить неприятелю, ведь спать на месте, которое хранит запах чужого ками, невозможно для Хищника.

— Тебя это так волнует? — Хорхе дергает бровью, демонстративно не обращая внимания на местонахождение Эдгара.

— Ну, конечно! — подтверждает он со смехом. Но от смеха этого разит опасностью, и кожа покрывается предупреждающими мурашками. — Знаешь, что мне не нравится? Твои секреты. Или считаешь, что если являешься сынком ректора, то особенный? Ты просто бездарь.

Хорхе ослепительно улыбается. Если отбросить ту ярость, с которой сверкает фиолетовый глаз Эдгара, можно разглядеть зависть. Не очень достойное чувство для ками, так? Да, бездарь, — соглашается Хорхе мысленно, и сразу же усмехается. — Который умеет делать такие щиты, что ему собираются доверить защищать всю Академию!

— Лыбу спрячь, — угрожающе рычит Эдгар. — Бесит жутко.

Но Хорхе улыбается шире. Он не собирается уступать. Ямато наделена не только хитростью, но и гордостью, и вторая сейчас сильнее. Намного. Довольно опасное состояние: когда включается гордость, как следствие, отключается чувство самосохранения. Помимо Хорхе и Эдгара здесь находятся еще двое ками. И один из школы Сошу, второй — Ямато. Что же им пообещал Эдгар, что они отправились за ним?

— Ох, простите, — произносит Хорхе с издевкой. — Нашего короля выводит из себя моя улыбка? Я не хотел… Хотя, где я тут короля увидел? — он с наигранной озабоченностью оглянулся по сторонам. — Нет тут ни одного!

Хорхе считал, что находится в безопасности. Общежития были построены так, чтобы быстро и эффективно обнаруживать драки, еще ни одна не прошла незамеченной. Но, кажется, он ошибся. Недооценил степень опасности Эдгара. Не успел Хорхе и глазом моргнуть, как противник перешел в кехо, и в комнате мелькнула только размытая тень, а потом грубая рука схватила за волосы, и с силой дернула, а другая надежно запечатала рот. Ловушка захлопнулась, и теперь его держали, поэтому великолепное кехо, отпадало так же. А драться врукопашную с представителем школы Сошу? Да разве можно победить Эдгара вот так?

Хорхе дернули за косу, и ловко пресекая все его попытки вырваться, потащили прочь из общежитий, на холод босиком. Морозный воздух обнял их, а снегопад укрыл их, и никто не мог увидеть странную четверку ками, которые направлялись прочь от общежитий. Осознав, что ему не выбраться просто так, Хорхе затих и прекратил сопротивление. Эдгар этим воспользовался и ускорил шаг. Они направлялись к библиотекам сутр, и шансы получить помощь со стороны уменьшались с каждым шагом — в этой части Академии даже днем можно никого не встретить, а уж ночью…

Хорхе затащили на энгаву, которая стала скользкой от наледи, царящей на ней, и грубо впихнули в одно из помещений. Сами сутры хранились в специальных комнатах, где круглые сутки поддерживали определенный климат, и комнаты эти были замкнуты, зато коридоры — относительно открыты. Разве может удержать ками какой-то хлипкий замок? Распахнув настежь дверь, Эдгар швырнул Хорхе на пол, и сразу же перегородил единственный выход, знал, что ками может сбежать от него, если перейдет на кехо. Но если стоять в проходе, сын ректора точно не сможет удрать. Хорхе медленно поднялся, передернув от холода плечами, и смахнул в себя налипший снег. За волосы тянули его сильно, и теперь болела голова. Он коснулся своей косы, проверяя, все ли с ней в порядке, и обнаружив ее на месте, поднял голову на Эдгара.

— Ты совершаешь очень большую ошибку, — врожденный актерский талант и тут не подвел, Хорхе умел ухмыляться, несмотря ни на что.

— Ошибку? — переспросил ками из школы Сошу таким тоном, будто сомневался в умственных способностях Хорхе. — Нет. Все правильно. — Один из его прихвостней зажег фонарик, что шатал на стене сквозняк, и неверный свет пролился на коридор, который заканчивался добротными деревянными дверями — входом в библиотеку. — Таким как ты, нужно показывать, кто здесь главный. Иначе они наглеют.

Хорхе усмехнулся.

— Сейчас ты просто боишься меня, — произнес он, осененный внезапным пониманием. От этого открытия хотелось хохотать.

— Ты просто муха, которую нужно прихлопнуть, иначе замучает своим жужжанием, — ответил он брезгливо.

— Да, самовнушение — штука действенная, — не остался в долгу Хорхе.

Эдгар усмехнулся, и в полутьме его усмешка показалась по-настоящему зловещей. Хорхе невольно сделал шаг назад, и уперся в дверь, которая сразу напомнила ему о том, что он находится в ловушке, и бежать некуда.

— Посмотрим, кто здесь занимается этим, — Эдгар наклонил голову на бок, рассматривая загнанного Хорхе так, будто перед ним таракан дергал лапками. Сошу признает только силу, и силу здесь и сейчас, если ты слаб хоть миг и кажешься таковым, они думают, что победили.

Эдгар повернулся к своим прихвостням, и коротко кивнул им. Они вышли из-за его плеч — один с одной стороны, а другой — с другой, и пошли на Хорхе. В горле пересохло, и распухший язык ощущал странный вкус безнадеги, такой сильной и всепоглощающей, что становилось страшно до дрожи.

"Чтобы победить, нужна концентрация", — сказал как-то Цукиеми, и Хорхе подумал тогда, да как такое может быть? А сейчас — понимал. Его единственный путь, единственный выход, показать собственную силу. Но как ее покажешь, когда твои боевые навыки почти равны нулю, а чтобы воспользоваться умением и поставить щит, нужно больше пространства? А здесь его почти нет, оно заполнено Хищниками, которые хотят крови. Есть только один выход… Хорхе поднял голову и посмотрел на Эдгара. Тот выглядел довольным, стоял в проходе, небрежно прислонившись к резному деревянному столбику, и ждал страха, мольбы и плача. Как он плохо знает знаменитую гордость Ямато! Губы Хорхе дрогнули в улыбке, и в ней не было ни капли яда или насмешки, в ней были искренность и благодарность, но предназначались они не Эдгару, а наставнику. В ответ на недоуменный взгляд Эдгара Хорхе закрыл глаза и расслабился. Позволил делать с ним все, что вздумается. И пусть камни и палки ранят его, пусть острые когти дерут его плоть, и пусть остро и почти невыносимо пахнет кровью. Холодно и больно. Пусть. Пусть! Золотоволосый ками закрыл глаза, и мир перестал существовать в привычном его очертании, в привычных ощущениях. Это было похоже на отречение от собственного тела. Но разве не в этом суть ками? Их тела — грубая подделка на людские! Главное только то, что ты есть — Амацукумэ-но микото, и никто больше.

— Мешок с соломой и то больше сопротивляется! — рыкнул один.

— Я заставлю его сказать хоть что-то!

Но Эдгар молчал, он смотрел на Хорхе, и, наверное, понимал, что происходит. Ками из Ямато всем своим видом будто насмехался над ним: смотри, я такой нелепый, такой слабый и неумеха. Но я добился большего, чем ты.

Перед мысленным взором Хорхе высилась пагода, и там на самом верхнем этаже, на подставке стоял раскрытый ларец. И ками гладил холодный металл непослушными озябшими пальцами…

— Ограничитель! — вдруг послышался взволнованный голос. — Он рассыпался. Его ограничитель!

— Уходим, — голос Эдгара рассек воздух, и тело Хорхе перестало взрываться новыми вспышками боли. Теперь он просто лежал на стылом полу, и одна его рука гладила мокрые от растаявшего снега доски. И Хорхе казалось, что он гладит кусочек руды, который размером с человеческое сердце. Его сердце.

Эдгар не ушел просто так. Он не только бросил Хорхе, а щелкнул замком снаружи. Чтобы ками, теперь уже Ками, не Хищник, сгинул там, и не вышел, опозорив великолепную школу Сошу своим новым статусом. Это Эдгар должен был быть первым!

А на улице закончился снег, и колокольчики пагоды пели в унисон о том, что кто-то из Хищников стал Синтай (10)…

* * *

Так уж заведено в Академии, испокон веков, что первый, кто достиг Синтай, станет командиром их маленького отряда, маленькой группы, которая много лет подряд учится вместе, ссорится и мирится, тренируется и делит все радости и горести поровну. И первый — это самый достойный, самый талантливый и единственный, кто имеет право возглавить группу. И до того, пока Хищники не получили предводителя, идут жаркие споры и борьба за власть. Академия погружена в странную смуту псевдокомандиров, которые дерутся между собой, точно львы за свою территорию. Хорхе и Эдгар были несомненными фаворитами, оставалось только гадать, кто достигнет своего совершеннолетия первым. И сегодня час икс настал…

Эдгар это понял сразу, его предчувствия не подвели, когда как остальные, видно, решили, что случилось нечто ужасное. Ведь когда Хищник лишается ограничителя, он легко может стать йокаем. Но это если перед ними Хищник… Эдгар приказал уходить и закрыл дверь, в тайне надеясь, что Хорхе, избитого и замерзшего, найдут еще очень не скоро. А что касается холода и угрозы для жизни, так ками — не люди, они так просто не умирают. Нужно нечто большее, чем зима и несколько сломанных костей, чтобы убить их. У тел феноменальная живучесть. Конечно, это не значит, что все повреждения проходят бесследно. Они могут надолго лишить способности нормально функционировать, выздоровление будет идти медленно и болезненно. И зная об этом, Эдгар запер Хорхе для того, чтобы выиграть время. Может, несколько часов или дней — как повезет, чтобы сделать то, к чему стремился с тех пор, как стал Хищником. И будь на его месте кто-то другой, Хорхе бы посмеялся, но мы ведь говорим об Эдгаре, самом талантливом ками Академии, не правда ли? У него может получиться. Впрочем, Хорхе об этом не думал. Пока он лежал на холодном полу, и его тело стыло, а все жизненные процессы замедлялись, он размышлял о Второй Войне. Он думал о йокаях, и о ключе от Авасимы. И еще о Цукиеми, и его словах. Свеча в светильнике на стене вскоре догорела, и все погрузилось во тьму. Странно, но Хорхе не чувствовал себя запертым. Ему, наоборот, казалось, что клетка его разума распахнулась, и он впервые увидел голубое небо, такое, какое оно есть — без преград… А потом дверь распахнулась, тьму безжалостно вытеснил яркий дневной свет, и на пороге вырос куратор Эрнест.

— Хорхе?… — в его голосе прозвучало такое глубокое потрясение, какого молодому ками еще никогда в жизни не удавалось услышать.

Хорхе попробовал пошевелиться, но не смог. Только вздрогнул всем телом. А потом что-то произошло, он не мог понять, что именно — сознание постоянно ускользало, накатывало вспышками, а воспаленный мозг не мог надлежащим образом обрабатывать информацию, — единственное, что ками понял четко: его подняли, и куда-то несут. А потом обжигающий жар, и запах благовоний, горечь во рту, череда лиц — Рихард, Эрнест, медики-Аши, и другие. Сознание по-прежнему оставалось мутным, и возможности понять, что с ним делали, и зачем, не было. Но это не огорчало. Хорхе по-прежнему находился в странном тумане, и главенствующим стояло ощущение "между": жизни и смерть слились в одно целое, нитями Сейкатсу на границе мира, холодной рудой сердца и остальным, остальным — целым миром, созданным Богами-Творцами, и оберегаемым Богами-Хранителями. Незнакомое и непонятное чувство.

— Ты должен отпустить его, — в комнате, в которую просачивается ущербный зимний свет, сквозь плотные серые слои облаков, капризных и тяжелых, стоит Эхисса, и сейчас она кажется солнцем — ее волосы горят, рассыпавшись по плечам, густые, тяжелые и блестящие локоны, вьющиеся аккуратными спиралями.

— Сейчас не время, — и Хорхе видит усталость на лице Хатимана. И его всегда молодое, нестареющее лицо, лишенное морщин, сейчас кажется неестественным. Будто дряхлого старика, который слишком много видел и преисполнился мудрости, запихнули в это молодое тело.

— Не время, не время, — ворчит Эхисса и недовольно кривит губы, бросает недовольный взгляд на Хорхе, который по-прежнему лежит неподвижно, и его дыхание едва заметно.

— Цукиеми унес ключ в Еминокуни, но йокаи все еще считают, что он здесь, — вздыхает Рихард.

— Никогда не любила пророков Накатоми. От них одни проблемы… К тому же, ты возлагаешь слишком много надежд на своего мальчишку.

Рихард только пожимает плечами.

— Кто, как не он?

— Это мой сын тебя в этом убедил? — отзывается она насмешливо. — Ты же знаешь, что произошло во время восьмого исхода. И считаешь, что Цукиеми беспристрастен?

— Знаю, — трясет головой Хатиман, соглашаясь.

Они молчат. Она изучает его лицо, и у нее сияющий взгляд богини, абсолютно обманчивый. Потому что она не богиня боле, а нечто совершенно нелепое, заслуживающее только жалости — без силы, и без возможности сгинуть безвести. Просто существование.

— Мы воюем на нескольких фронтах, — говорит Хатиман. — У нас нет возможности отзывать отряды для защиты Академии. Там люди, а здесь…

— Люди? — она почти смеется. — Не притворяйся, что обладаешь Основным Инстинктом, тебе это не идет. Ты ведь не один из ками.

Хорхе ощущает легкое удивление. Не один из… Тогда кто?

— Эдгар, — выдыхает она. — На мой взгляд, он справится лучше. А Хорхе нужно отпустить. Гора Сумеру его уже ждет, и он сам стремится туда.

Взгляд Рихарда не утрачивает прежнюю мягкость, но возражать ему отпадает всякое желание.

— Нет.

Эхисса пожимает плечами, отступая. Так ли она руководит всей Поднебесной, как кажется на первый взгляд? Так ли прислушивается к ее словам Хатиман? И, действительно, ли он простой исполнитель, или просто играет сию роль на публике, а на самом деле он царь? Утонченная школа Мино! До чего же ты лицемерна!

Шелестит шелк одежд Эхиссы, когда она выходит. Рихард стоит у окна и смотрит во двор, а потом поворачивается к Хорхе. Глаза ками закрыты, золотые волосы распущены, рассыпаны по подушке в беспорядке. И со стороны он похож на куклу, маленькую и хрупкую.

— Ты выбрал неподходящее время для того, чтобы стать Синтай, — слова звучат с сожалением, затаенной грустью и некоторым осуждением.

Ресницы Хорхе дрожат, но глаза остаются закрытыми. Может быть, Рихард прав. Может быть.

Цукиеми появляется через несколько дней. Хорхе сказать точно не может, ведь время для него слилось в единый, неразличимый поток — день и ночь сменяют друг друга, но сосчитать, а потом удержать в голове число, все еще не представляется возможным. Хорхе по-прежнему находится в состоянии "вне тела", и возвращаться не спешит — оно еще слабо, повреждено и покалечено. Оно еще болит, и оно некрасиво. Лучше уж так. Но сознание, лишенное физического выражения, только духовное, думает по-другому, действует по-другому, чувствует по-другому. Это сознание почти лишено эмоций, кроме самых сильных, и порой, они ослепляют.

Цукиеми заходит, становится рядом с кроватью и смотрит. Хорхе бледен, но сейчас такое ощущение, что он спит. Бог Счета Лун молчит, молчит долго, а потом произносит, и голос его похож на зов, и невозможно не подчиниться.

— Возвращайся.

Хорхе слышит его и покоряется ему. Он вновь возвращается в тело, вновь обретает поддержку материального, и распахивает глаза. Секунду ему кажется, что у него забрали половину мира, по меньшей мере, ведь зрение ограничено, а глаза видят только тогда, когда на чем-то сфокусированы.

— В том состоянии невозможно разговаривать, — объясняет Цукиеми и делает шаг назад. Хорхе стонет в попытке приподняться, и, потерпев неудачу, морщится досадливо, и поворачивает голову. Мышцы кажутся непослушными и деревянными, тело отказывается подчиняться, и это вызывает внутри собственного существа глубокое раздражение. Он смотрит на Бога Счета Лун, а в его глазах застыл вопрос, ведь понимание того, почему Хорхе подчинился и вернулся, никак не приходит. И, кажется, вот-вот схватишь его за хвост, но оно ускользает, быстро и стремительно, оставляя только разочарование.

— Ты признал меня своим наставником, — Цукиеми прикрывает глаза, и на щеки ложатся причудливые тени от длинных дрожащих ресниц. — А значит, я могу приказывать тебе.

Хорхе хмурится не в силах поверить. Он это сделал? Да если бы знал!..

— Обычно подобной властью наделен родитель, если, конечно, отпрыск признает его. Но это не наш случай.

Родитель обязан поддерживать и указывать путь, начиная от рождения и заканчивая моментом, когда отпрыск достигает Синтай. Но Хорхе почти не ощущал нужного ему участия от Рихарда. Бог Войны был слишком занят Академией, миром и Эхиссой. У него не оставалось времени на отпрыска.

Хорхе моргнул, показывая то, что понимает. Цукиеми слабо кивнул.

— Я считаю, что ты достаточно восстановился. Сегодня отдыхай, но завтра у тебя занятия с мечом в додзе. Понятно?

Хорхе хотел возмутиться, обозвать свого учителя мучителем или каким-нибудь словом покрепче, но горло ослушалось его. Оно сорвалось на хрип, и пришлось закашляться, сухо и неприятно, чтобы хоть как-то избавиться от этого досадного недоразумения. А Цукиеми просто вышел, оставив после себя легкий запах сандала.

* * *

В воздухе пахло весной. И хотя до нее еще было невероятно далеко — далеко до звонких ручейков и набухших почек на деревьях, она уже чувствовалась в воздухе, слабо и едва различимо, ведь она кралась, говорила о том, что дни зимы сочтены. Ей пахло даже тогда, когда шел снег и дул пронизывающий ветер. Порыв последнего, заставил Хорхе плотнее запахнуться в белоснежную теплую накидку и ускорить шаг. Он шел по широкой энгаве, выкрашенной в яркий красный цвет, а бронзовые фонарики, подвешенные к крыше за длинные цепочки, покачивались на ветру, скрипя. Хорхе прищурился, когда очередной порыв ветра сыпанул горсть снега в лицо.

Лекция по истории давно началась, и Хорхе на нее отчаянно опаздывал. Он и без того пропустил много занятий в свете последних событий, но отсутствовать еще на одном ему не хотелось. Тем более у него теперь был новый статус. Молодой ками предвкушал представление.

Нужный лекционный зал находился за поворотом. И зайдя в здание, встретившее гостеприимным теплом и легким запахом чернил, Хорхе прошествовал по длинному коридору и остановился у входа в нужный зал. Кто-то из Хищников, увидел его на пороге, забормотал "командир", и увлекательная лекция оказалась прервана возней. Каждый из них поднялся со своего места, и опустился на колени, склонив голову. Так отряд приветствует своего командира.

Хорхе вошел в класс и кивнул преподавателю. А потом остановился напротив своего отряда и посмотрел на склоненные головы. Рыжая шевелюра Эдгара нашлась почти сразу — торчащие в разные стороны волосы заметить несложно. Хищник бросил дерзкий взгляд на Хорхе и почти сразу же потупился. Нет, не было в этом взгляде чувства вины или сожаления, Эдгар прятал за опущенными ресницами свою зависть. Уголки губ нового командира дрогнули.

— Вы можете продолжать лекцию, Сиэль, — он повернулся к преподавателю, и с достоинством прошел на свое место. Только после этого, остальные ками поднялись. Зашуршала рисовая бумага, и все вернулось на круги своя. Лекция пошла неспешно, а мелодичный голос Сиэля будил потаенный интерес к событиям минувших дней. Хорхе слушал с отстраненным вниманием, думая о разговоре Эхиссы и Рихарда. Что же случилось во время восьмого исхода? И как это повлияло на его загадочного и скрытного наставника? К сожалению, Сиэль рассказывал о шестом исходе, и о том, как Аматэрасу спустилась в Еминокуни за душами, а Сусаноо решил ее навсегда там запереть, но вмешался Цукиеми (11).

"Сколько же ему лет? — пришла в голову Хорхе ленивая мысль, пока он внимал звукам голоса преподавателя. — Сколько же всего он видел?"

Много, очень много. И, наверное, не стоит его осуждать в пристрастии к одиночеству — за столько времени осточертеет все, что угодно. Хорхе упрямо сжал губы, чувствуя почти детскую потребность во внимании наставника.

— К следующему занятию прочтете семнадцатый свиток о шестом исходе, — Сиэль заканчивал лекцию и складывал письменные принадлежности. По всему залу шуршала бумага.

— Так много… — заныла Роза. Она никогда не любила читать, один ветер в ее голове.

— Зато интересно, — обнадежила ее Лидия, вставая на ноги, и бросая на Хорхе косой взгляд.

Командир медленно собрал свои пишущие принадлежности и поднялся. Окинул взглядом Хищников, которые смотрели на него выжидающе, будто ждали приказов. Хорхе нравился вкус этой новой власти.

— Командир? — Агнесс посмотрел на Хорхе.

— Вы можете идти, конечно, — улыбнулся он в лучших традициях Рихарда. Невозможно не признать, что дружеская улыбка является хорошей маской и идеальным инструментом подчинения. Теперь главное понять, когда и к какой школе нужно применять силу, хитрость и прочие достоинства.

Зал покинули почти все, даже Сиэль, зашуршав объемными свитками, вышел. Хорхе не торопился, ему это было ни к чему. К тому же интриговало поведение Эдгара, который специально мялся под благовидным предлогом, все ждал, пока они останутся с новым командиром наедине.

— Ты что-то хотел, Эдгар? — поинтересовался Хорхе вежливо, продолжая играть роль "хорошего" парня.

Бывший мучитель и соперник — теперь уже просто ничто, абсолютное и нерушимое, вскинул подбородок в своей обычной надменной манере и произнес с презрением.

— Ты не заслужил моего подчинения, и его не будет.

Улыбка Хорхе расширилась и стала напоминать оскал особо опасного хищника.

— Это мы еще посмотрим, дорогуша, — хмыкнул он высокомерно и, откинув прядь волос, которые непривычно струились по плечам, ведь ввиду нового статуса их не положено было заплетать в косу, красиво вышел из зала.

Цукиеми обладал поистине великолепным талантом педагога. Он почти сразу понял, как из слабостей Хорхе сделать силу. Щиты, несравненное кехо и понимание самой сути Сюгендо сделали нового командира во много раз сильнее, чем Эдгар. Вот только последний об этом еще не знал. От этой мысли Хорхе испытывал глубокое, почти мстительное удовлетворение. Да разве этот Эдгар, имя души которого Бог-Пожиратель Зла, мог соперничать с великолепным Амацукумэ-но микото, щиты которого не может взломать никто? Смешно.

В коридоре стоял Эрнест, он ждал появления Хорхе. Ками сдержанно кивнул вместо прежнего глубокого поклона — теперь он и куратор почти на равных.

— Ну как ты? — открытая жизнерадостная улыбка не сходила с лица Эрнеста.

Хорхе в ответ закатил глаза, отвечая таким образом: как всегда, пройдет десять тысяч лет, а ничего не изменится. Куратор все понял и теперь заливисто рассмеялся.

— Бывает. Тебя искал Рихард. Просил зайти, как найдется время.

— Что-то срочное? — Хорхе изобразил взволнованный вид.

— Вряд ли, — куратор понимающе усмехнулся.

Мимо пробегал Эдгар, и, чувствуя непреодолимое желание позлить своего бывшего врага и соперника, Хорхе схватил его за плечо. Тот сразу же остановился и вопросительно поклонился.

— Командир? Куратор?

— Начинайте занятия в додзе без меня. Я задержусь, — сказал Хорхе с удовольствием, отметив, что уголок рта Эдгара дернулся в раздражении. Свой единственный глаз Хищник не поднимал, но не нужно быть гением, чтобы понять, что сейчас в нем плещется обжигающее бешенство.

— Как скажите, командир, — Эдгар снова поклонился, и, круто развернувшись, скрылся из виду в мгновение ока. Хорхе проводил его насмешливым взглядом и удовлетворенной ухмылкой.

— А ведь вся Академия ждала, что командиром станет он, — рассмеялся Эрнест.

— Ах, господин куратор, — Хорхе жеманно захлопал ресницами. — Вы меня обижаете!

— И в мыслях не было, — и глаза цвета горького шоколада — довольно редкого для ками цвета — смеялись.

Хорхе попрощался с куратором, и сразу же отправился в Главную башню к своему родителю. Интересно, что хотел от него Рихард? Или, может, решил, что пришло время рассказать своему отпрыску его предназначение? Блажен, кто верует! Пускаться в подобные объяснения совершенно не в духе Хатимана.

Главная башня — это большая многоэтажная громадина из белого камня. И какой умник назвал ее башней? Это был настоящий дворец, не меньше. Да что там! Императоры Поднебесной живут и того скромнее!

Хорхе привычно задрал голову и посмотрел на внушительного вида строение. Он знал, что из окна кабинета Рихарда, который находится едва ли на самом верхнем этаже, видна вся Академия, раскинувшаяся, как на ладони. Главная башня — самое отдаленное строение от входа в Академию, посему из нее видно все. И как же красиво бывает вокруг ранней весной, когда деревья одеваются в зеленую дымку, и позже, когда все бело вокруг от цветущих слив… Скоро приедет эта пора, уже недолго осталось.

Рихард сидел за своим столом и читал какие-то свитки.

— Привет, — произнес он, не поднимая головы.

— И тебе: здравствуй, — Хорхе прошел и устроился в любимом кресле. В прошлый раз в нем сидел Цукиеми, и теперь молодому ками казалось, что его запах впился в плюшевую отделку. Подумав, что подобные мысли уже попахивают сумасшествием, Хорхе на том и успокоился.

— Извини, что не приходил тебя проведать, пока ты болел. Дел много, — Хатиман поднял голову и виновато развел руками.

— Не приходил? — Хорхе нахмурился. На его памяти два раза, а то может и больше.

— Не так часто, как нужно было бы, — пояснил Рихард.

Хорхе великодушно махнул рукой, откидываясь в кресле.

— Я понимаю. На тебе ведь лежит ответственность не только за Академию, но и за всю безопасность мира… Ты что-то хотел?

На самом деле визиты Хатимана его волновали мало. Главное — приходил Цукиеми.

— Да, хотел, — Рихард поднялся, принимаясь сворачивать свитки. Он сгрузил их на край стола, и один опасно закачался, а потом рухнул вниз. Придавленный за конец своими собратьями, он живописно развернулся, укатившись куда-то под шкаф. Рихард посмотрел на него с затаенной тоской и махнул рукой. Скрипнул ящик стола, и на добротном столе из красного дерева появился до боли знакомый ларец. Хорхе, завидев, его вскочил на ноги, не в силах справиться с той бурей чувств, которая внезапно налетела на него.

— Кажется, это твое, — Рихард подвинул ларец в сторону Хорхе. Молодой ками потянулся к нему, но вдруг отдернул руку. — Бери, бери.

Хорхе бросил недоверчивый и ревнивый взгляд на родителя, а потом взял свое сокровище. Он вновь уселся на кресло, и водрузил ларец на колени. Тихо щелкнул замок и крышка сама по себе поднялась, открывая жадному взору кусочек руды в форме сердца, который возлежал на красном бархате. Хорхе протянул к нему руку и погладил его так, как делал это в мыслях, ощущая благоговение. Сердце отозвалось сразу, и, узнав своего хозяина, потеплело. Из груди ками вырвался изумленный вздох. Именно этот звук вернул его на грешную землю, заставляя захлопнуть ларец. Потом, когда не будет свидетелей. Потому что это слишком личное, для чужих глаз не предназначенное.

— Теперь я должен предоставить тебе кузницу в Небесном Доме, — Рихард смотрел на Хорхе внимательно, ловя каждое движение, каждый взгляд. — Но этого не будет.

— Не будет? Это почему еще? По-вашему, я недостоин? — праведно возмутился Хорхе, но довольно фальшиво.

— До тех пор, пока не закончится война, ни один ками или Хищник не покинет Академию. Вы нужны здесь…

Так все- таки беседа насчет предназначения будет? Или Рихард от нее ловко увильнет, прикрывшись сожалением?

— На Академию могут напасть? — осведомился Хорхе, изображая ошеломление. Даже глаза расширил, для убедительности.

— А ты не знал?

— Ходят слухи, — туманный ответ, неопределенный жест рукой. — Но разве можно верить досужим сплетням? Гораздо надежнее полагаться на проверенную информацию.

Хорхе приподнял брови, а Рихард в ответ снова тяжело вздохнул, откидываясь на спинку кресла.

— Видит Великая Богиня, я бы хотел, чтобы это было слухами. Но — нет.

Руки невольно сжали деревянный ларец.

— И что ты хочешь от моей скромной персоны? — Хорхе вздернул подбородок.

— Ты теперь командир. И, боюсь, ваш отряд единственный, кому придется защищать Академию. Есть еще студенты Аши…

Хорхе презрительно фыркнул.

— Желторотики!

Рихард пожал плечами, не подтверждая, но и не соглашаясь с мнением Хорхе. Он всегда умел занимать позицию "между" — ни там, ни тут. Порой это приводило в бешенство.

— Завтра я тайно отбываю из Академии. Разведка донесла, что йокаи решили напасть на Нару. Нужно мое разрешение, чтобы активировать оружие спутников.

— И ты хочешь, чтобы остальные думали, что ты находишься в Академии?

Рихард кивнул.

— В любом случае, при нападении от меня будет мало толку — на Академии стоят щиты, и вся разрушительная мощь спутников здесь бесполезна.

Хорхе повел рукой.

— Понимаю.

Хотя, он не понимал. Ведь Рихард знает, какова истинная цель йокаев, и что они наступают по всем направлениям только для того, чтобы отвлечь от Академии. А потом нападут под шумок. А Идзанами Хорхе должен защитить ее. Может, устроить по этому поводу истерику?

— Я рад, что ты понимаешь, — улыбнулся Рихард и принялся собирать свиток. Таким образом он давал понять, что у него много дел, и поэтому разговор окончен. У самого Хорхе же не было никого желания задерживаться в кабинете родителя. Ками поднялся и, легко поклонившись, покинул кабинет. Ему больше нечего здесь делать.

В коридоре Хорхе не удержался и остановился у окна. С высоты Главной Башни хорошо просматривалась вся Академия, окруженная уже привычными по Госпиталю на Сумеру стенами из белого камня. На крышах библиотеки, пагоды, учебных залов, додзе и общежитий лежал снег, а с крыш свисали длинные сосульки. Деревья стояли голые и ждали приближения весны. Интересно смотреть на Академию отсюда — видны протоптанные узкие дорожки на снегу — частые, тонкие, вьющиеся на стороне Кагемуси, и редкие — на стороне Ками. Мостики в садах тоже припорошило снегом, пруды замерзли, учебные полигоны в зимнее время почти не использовали, поэтому на них лежали глубокие нетронутые сугробы. Академия Аши. Это не просто их дом и пристанище, а гарантия безопасности всей Поднебесной.

От этой мысли Хорхе скривился. Ему стало неприятно думать о том, что сюда могут войти йокаи за ключом, которого здесь нет. И додумался же Рихард притащить его сюда! И додумался же Накатоми, очередной сумасшедший пророк, написать это своей знаменитой сутре? И додумался же родитель Дамиана, сутру эту украсть, а потом спрятать настолько ненадежно, что пятилетний человек отыщет! Воистину, глупость бесконечна.

Вспомнив о том, что его отряд ждет в додзе, Хорхе тряхнул волосами и отправился на выход. В руках ками нес ларец, и сердце внутри него призывало сделать из него оружие. Говорят, что человеческое сердце перед пробуждением обретает такую чувствительность, что впитывает в себя все надежды и страхи, любовь и ненависть, ярость и боль — все. В этом маленьком осколке его человеческой сущности скрывается душа ками.

В додзе шла обычная тренировка. И Хорхе, оценив свежим взглядом происходящее, снова пришел к выводу, что наставник меча у них никуда не годен. И если несколько месяцев назад это казалось капризом, то сейчас командир мог обосновать, почему из Рихарда учитель фехтования, как из утки корова.

— Командир, вы почтили нас своим присутствием? — сразу же обратился к Хорхе Эдгар, скользнув взглядом по ларцу. Конечно, он знал, что в нем. — Пришли попрощаться?

По логике вещей теперь Хорхе должен был уединиться в Небесном Доме и в одиночестве выковать меч из своего сердца. Но этого не будет.

— Не слишком ли ты спешишь? — Хорхе приподнял бровь. — Или в тайне надеешься улучшить свои навыки владения Сюгендо, пока меня не будет, а?

— Да как ты смеешь! — голос Эдгара почти превратился в рык.

Хорхе рассмеялся. И прошел в додзе, игнорирую испепеляющий взгляд своего бывшего соперника.

— Итак, кто мне напомнит, чем отличается Кендо, которое мы здесь безуспешно тренируем, от Сюгендо? — он вышел в центр и встал так, чтобы все его видели.

— Про безуспешность тренировок говори за себя!

Хорхе повернулся к бывшему сопернику, который никак не мог угомониться.

— Осторожнее, Эдгар, я твой командир. И имею право отшлепать тебя за такие слова, — он ослепительно улыбнулся и тряхнул распущенными золотыми волосами для пущего эффекта. Эдгар едва не затрясся от ярости.

— Кендо включает в себя только владение мечом, — вмешалась Лидия, отвечая на заданный вопрос. Сделала она это очень вовремя, тем самым остудив пыл Эдгара, который готов был взорваться. — Сюгендо — это совокупность. Состоит из Кендо, кехо и Сейкатсу.

Хорхе склонил голову.

— Спасибо, Лидия. Эдгар, возьми свой меч, я хочу показать тебе кое-что, — одним красивым движением Хорхе скинул с себя теплую накидку и сделал жест рукой, чтобы ему тоже подали меч.

— Ты, правда, хочешь сразиться со мной? — хрипло рассмеялся Эдгар. — Опозориться не боишься?

Хорхе с легким поклоном принял в руки меч и ловко подвесил его к бедру.

— Опозориться? — в его голосе звучало веселье. — Теперь только в твоих мечтах!

После этих слов командир без какого-либо предупреждения, игнорируя правила честного поединка в додзе — взаимные поклоны и прочий этикет, перешел в кехо. Хорхе не стал сдерживаться и приблизился настолько быстро, насколько мог, при этом выхватывая меч из ножен. Надо отдать должное Эдгару — реакция у него была на высоте, и он успел среагировать, и парировал удар клинком едва показавшимся из ножен. И в единственном глазе застыло такое потрясенное выражение, будто его любимая лошадь только что заговорила человеческим голосом. Хорхе усмехнулся и сделал несколько шагов назад в кехо. Когда он материализовался на свободном пространстве додзе, все увидели, что меч его вложен в ножны, а призрачные языки Сейкатсу льнут к его телу, ластятся, точно верные звери. На губах командира играла улыбка.

— И кто мне скажет, почему ками используют именно Сюгендо для боя, а не руководствуются одним Кендо? — спросил он, глядя на Эдгара, который сделал несколько шагов к нему, читая на лице противника жажду победы.

— Эффективность, — вновь озвучила Лидия. — Одно слабое место прикрывает другое.

— Тот, кому не дан талант фехтования, может уравновесить его отсутствие другим, — добавил Хорхе, и призывно улыбаясь, поманил к себе Эдгара.

Тот напал, быстро и стремительно, с кехо, и правильно. И еще недавно Хорхе бы повергла эта атака, но после школы Цукиеми, лучшего из наставников, командир только рассмеялся, играючи блокируя удар выставленным щитом. Эдгар побагровел от ярости.

— Ты не парируешь удар мечом! — прорычал он. Вид был у него такой, будто Хорхе совершил нечто кощунственное, что загубило все великое искусство на корню.

— Ох, прости, конечно, если обидел! — Хорхе не мог не позволить себе небольшую издевку. — Но в чем разница? Мы ведь говорим об эффективности, а не о чести. Ну же, Эдгар, шевели мозгами!

— Да я тебя!..

— С нетерпением!

Хорхе знал, что для защиты меч ему не нужен. С этим прекрасно справляется кехо, и она позволяет уклоняться. А там, где кехо не помогает, на помощь приходят щиты. Цукиеми популярно объяснил, как нужно драться, и потратил немало времени, чтобы научить своего ученика этим приемам. Неправильный разворот ноги, неправильная хватка меча, неправильная стойка — наверное, видя это, Эдгар ужасно бесится, но достать не мог. Потому что все слабости прикрыты и уравновешены.

Закончили тем, что измученный Эдгар повалился на колени, а Хорхе приставил ему лезвие к горлу. Экзекуция продолжалась несколько часов к ряду, противник отпрыска Идзанами, даже не запыхался, ведь его движения были донельзя экономными. А Эдгар, прекрасный мечник и лучник, но никак не щитовик, был вымотан. И хотя Хорхе искренне восхищался мастерством и выдержкой противника, он радовался, что этот упрямец сдался.

— Знаешь, кто мой наставник меча, Эдгар? — Хорхе наклонился к поверженному противнику. — Цукиеми-но микото. Ты, правда, считаешь, что будь я бездарем, он бы взялся учить меня?

Ответа не последовало. А взгляд Эдгара говорил о том, что он еще не сдался. Впрочем, школа Сошу никогда не сдается, она и покоряется-то с трудом. Но так даже интереснее.

Хорхе обернулся, когда услышал жидкие аплодисменты. В центре зала стояла Ванесса и хлопала в ладоши. И в ее глазах застыло уважение.

— Неплохая драка, командир.

— Благодарю, — Хорхе склонил голову и убрал меч в ножны.

* * *

Пронзительная трель резанула слух, и Хорхе распахнул глаза. Он малодушно надеялся, что никогда не услышит этого звука, но его надеждам не суждено сбыться.

— Эвелин! Где Эвелин? — он выбежал в коридор в одной пижаме, растрепанный и взволнованный. Как оказалось, таким был не он один. Почти все Хищники повыскакивали из своих комнат, и теперь спешили к нему.

— Я здесь, командир, — ее волосы были такими бледными, что казались бесцветными, а кожа утратила все краски и теперь едва ли не сливалась по цвету с волосами. Только огромные серые и глубокие глаза выделялись на худом лице с острыми скулами и тонкими бесцветными губами.

— Установи, в какой части произошел прорыв, — она покорно кивнула и скрылась за дверью первой попавшейся комнаты. Ей для дела нужно уединение.

Подбежала Лидия, запахиваясь в белый халат из воздушного шелка. Очки на ее лице перекосились, сразу видно, что она их нахлобучила в спешке.

— Нужно уничтожить Зрящего. Пока он жив, восстанавливать щиты Академии нет смысла, — сообщила она, и Хорхе согласно кивнул. Щиты Академии почти живые существа и восстанавливаются сами по себе. Но это бесполезно, пока с нападающими йокай вида Зрящий. Он видел все слабые места в них, и знал, как проделать дыру. А еще он блокировал главную функцию щитов, и поэтому они не работали так, как должны.

— Что слышно от ректора?

Командир недовольно скривил губы.

— Его нет на территории.

— Понятно, — Лидия кивнула.

— Рози, — Хорхе нашел глазами красноволосую ками. — Рози, позаботься о желторотиках.

От такого приказа девушка пришла в ужас.

— Что обо всех? — ей казалось, что ей дали просто невыполнимый приказ.

Хорхе покачал головой.

— Только младшие курсы. Проследи, чтобы из общежитий не выходили. А старшие курсы стоит подтянуть к месту прорыва.

Отдавая приказания, командир зашел в свою комнату, и, не задвигая седзи, принялся одеваться. Когда он облачался в накидку, его взгляд на миг остановился на ларце с сердцем. Не долго думая, Хорхе закинул увесистый кусочек руды в карман. Не очень удобно, когда тебя тянет к земле такого размера булыжник, но ничего не поделаешь. Ками собирается интенсивно использовать Сейкатсу, а значит — без ограничителя была опасность стать одним из тех тварей, что перли на Академию.

Как только Хорхе повязал пояс, в комнату зашла Эвелин.

— Четвертый полигон. Их много, около полутысячи.

Около полутысячи. Прекрасно. Против двухсот Аши, которые толком-то и мечом махать не умеют, дюжины преподавателей и двадцати девяти ками отряда Хорхе. Такой оптимистичный расклад!

— Эдгар! — позвал Хорхе. — Что предложишь?

Хорхе был командиром и знал, что нет стратега лучше, нежели Эдгар. Школа Сошу — это тяжелая артиллерия.

— Предлагаю ловушку, — Эдгар уже полировал свой верный меч, готовясь к бою.

— Для Зрящего, — добавил Хорхе, черпая рукой Сейкатсу и преобразовывая ее в карту Академии. Место нападения было подсвечено красным. — Он пойдет к пагоде, чтобы ее прошерстить на предмет ключа. Там его встретит Ванесса, Карл и Агнесс. Эдгар поведет желторотиков.

Бывший соперник одобрительно кивнул.

— Я зайду с фланга, чтобы отрезать Зрящего от помощи.

— Приказы отдает Принц, — сообщила Эвелин.

Хорхе на миг задумался.

— Лидия?

— Конечно, командир. Я отвлеку его.

— Я проберусь в тыл. И закрою дыру в щите Академии. Связь через тени, Дамиан со мной. Разошлись!

Хорхе перешел в кехо, сливаясь с окружающим. Как только прозвучал сигнал тревоги, Академия сразу же наполнилась светом прожекторов, которые плодили теней. Кроме теней, другой связи между ками не было, ведь спутники, которые способны передавать голосовые сообщения на огромные расстояния, в Академии были полностью недоступны. Хотя… разве для Амацукумэ-но микото существует нечто невозможное, когда дело касается щитов? Но, к сожалению, сейчас нет времени ковыряться со взломом. Нужно восстановить целостность, чтобы те йокаи, что еще остались снаружи, потеряли из виду Академию, а ками пока покончили с теми, кто покушается на их святая святых — пагоду.

Дамиан, который тенью следовал за Хорхе, стал отставать — ему было трудно угнаться за командиром. Пришлось немного сбавить обороты.

— Я все-таки готов признать, что у нас был никчемный наставник меча, — заявил Дамиан, когда они остановились неподалеку от места прорыва. Здесь были йокаи, всего один отряд — пара десятков, не особо сильные, но ни Хорхе, ни Дамиан раньше никогда не сражались в реальном бою, поэтому выйти из этого боя целыми и невредимыми будет большой удачей.

— Смотри, в штаны не наделай, — издевательски протянул Хорхе. — Думать об этом раньше надо было. Желательно, когда твой родитель задумал спереть сутру.

Дамиан бросил на Хорхе оскорбленный взгляд, но командир лишь проигнорировал его. Он кивнул напарнику и перешел в кехо, методично уничтожая йокаев. Это оказалось на удивление легко — здесь были только низшего порядка, и за скоростью угнаться не могли. Будь кто повыше рангом, повезло бы им меньше. К тому же Принц никак не думал, что ками решат восстановить целостность щитов. Для этого нужен высококлассный специалист, а слухи о возрожденном Амацукумэ-но микото, похоже, до них просто не дошли.

— Проще простого! — констатировал Дамиан, глядя на растерзанный ими отряд.

— С таким-то командиром, конечно, — удовлетворенно улыбнулся Хорхе, прекрасным, отработанным движением со свистом стряхивая кровь йокаев с меча. — Проследи, чтобы никто не появился, пока я буду занят.

Дамиан кивнул, и Хорхе шагнул к раскуроченной стене, внимательно осматривая внутренним зрением дыру в щитах. Надо бы поставить хорошую заплатку, да такую, чтобы краями срослась с основным щитом. Конечно, будут проблемы, пока они не сольются, но Хорхе не думал, что это займет много времени. Одной рукой в кармане он сжал свое сердце, которое сразу же отозвалось теплом под пальцами, а другой — зачерпнул Сейкатсу.

Вскоре Хорхе любовался на дело рук своих. Заплатка получилась хорошей, и как только Ванесса прикончит Зрящего, все йокаи потеряются в пространстве, и будут ползать по земле, точно слепые котята. Щиты на Академии стоят жестокие к чужакам. Они не дадут видеть, не дадут ощущать, не дадут ориентироваться, запутают мысли, запутают чувства, родив тысячу и один потаенный страх йокаев. Не хотелось бы Хорхе испытать это на себе!

— Эй, командир! Хватит любоваться, тут пополнение! — произнес Дамиан, и Хорхе вздрогнул, возвращаясь на бренную землю.

К ним летело несколько йокаев, и ни кто-нибудь, а одни из сильнейших — безобразные тенгу. Командир быстро оценил обстановку и понял, что с ними они возиться будут долго, поэтому лучше будет отступить.

— В кехо! — скомандовал он, растворяясь в звонком весеннем воздухе. Он успел уловить момент, когда Дамиан покорно кивнул, выполняя распоряжение командира.

В кехо мир странный: он нечеткий и размытый, и только какой-то неведомый инстинкт позволяет идти в правильном направлении, и не пересчитать собственным великолепным лбом все деревья. Умение чувствовать препятствия к Синсэн Аши приходит не сразу. Вначале — много синяков и ушибов, страх сильно ускоряться. Вначале — долгие и нудные лекции по теории ультразвука: как им пользоваться, как определять расстояние с помощью отраженного сигнала, и многое другое. Первые шаги ошеломляют — это как бег, но значительно быстрее, и не так утомляет. И очень много адреналина, и сердце ками бьется быстро-быстро, с такой скоростью, что человеку и не снилось.

Они выныривают у пятиэтажной пагоды, в самой гуще событий. Дамиан дерется, Хорхе хладнокровно прорубает себе дорогу к Ванессе, которая бьется, как бестия из странной и чуждой мифологии страны Креста. Она крутится и рычит, ее одежда давно в крови, в свете прожекторов яростно блестит катана. Сама делала. По древним традициям самой воинственной из школ.

— Докладывай, — Хорхе морщит нос на нелицеприятные горы трупов йокаев, которые повсюду. Количество врагов не уменьшается. Они что плодятся почкованием?

— Они знали, что мы захотим убрать вначале Зрящего. Хорошо защитились! — ее дыхание срывается.

Хорхе, точно кот лапой, ударил когтями одного из нападавших и скривился, думая о том, что его безупречный маникюр подпорчен.

— Принца нашли?

— Была тень от Эвелин. Он идет к Главной Башне.

Командир кивает, ловя при этом за шкирку одну из теней. Она шипит и вырывается, точно рассерженная кошка, но передает информацию. Луч прожектора падает на Хорхе, проходится по его фигуре, и тень бледнеет, теряя силы. Но прежде чем она истаивает, командир знает, где находится Эдгар со своей командой. И Рози. Рози справляется просто отлично — лучшей няньки и не придумать!

— Дамиан, — Хорхе бросает взгляд через плечо, и Хищник возникает за его спиной. — За мной.

Они мчатся в кехо дальше, к Эдгару. Воздух пахнет ядовитой кровью йокаев и совсем немного человеческой. Слышатся крики и взрывы, то и дело вспыхивает Сейкатсу разных стихий — ряды йокаев то дрожат и отступают, что снова бросаются в бой с удвоенной яростью. Принц свое дело знает.

"Вижу Зрящего", — приходит от Ванессы.

Хорхе замирает на крыше одного из архивов, которое неподалеку от пятиэтажной пагоды. Сейчас прожекторы направлены на нее, и видно, как ее обступили йокаи, оставив коридор для Принца. Сам же Принц, черноволосый, в подбитом горностаем плаще, стоит к ней лицом, задрав голову. Хорхе довольно щурится. Он знает, что Эдгар притаился в засаде, и вот-вот нападет, когда Ванесса перережет горло Зрящему. Командир делает знак, чтобы прожекторы повернулись и осветили его. Дамиану хочется скрыться, он шипит что-то о том, что поступок Хорхе неблагоразумен. Ой ли?

— Мог бы и в ворота постучать. Мы бы тебе сказали, что ключа здесь нет, — Хорхе скрещивает руки на груди. Это еще не победа, слишком много факторов могут перевернуть все с ног на голову, но Хорхе надеется, что все сложится удачно для них. Его оставили защищать Академию, и он не может подвести.

Принц оборачивается, поднимая глаза. Ряды йокаев яростно дрожат, они готовы защищать своего лидера в случае опасности. Воздух на миг наполняется неприятным щелканьем клювов тенгу, хриплым лаем кицуне — облезлых, грязных лисиц-самцов, но опасных настолько, что ощущение их ауры заставляет мурашки бегать по телу. Хорхе повторяет про себя, точно мантру, что все получится. Все обязательно получится.

— Разве есть основания верить тебе? — Принц сверкает белоснежной улыбкой, и видны острые клыки. Хорхе говорили, что Принцы не питаются живой плотью, им нужна кровь. В странах Креста их называют вампирами.

— Так валяй. Можешь обыскать здесь все, но ничего не найдешь.

— Что-то ты слишком щедр, молодой командир.

Хорхе пожал плечами. Он не щедр, он великодушен — это большая разница. Тем более, он может себе это позволить.

— Я так хочу, — улыбается он.

Принц снисходительно посмотрел на своего врага. Сверху это выглядело довольно забавно.

— Думаешь, есть шанс на победу? Даже если ты убьешь Зрящего, щиты…

Хорхе сверкнул белоснежной улыбкой, перебивая.

— Восстановлены.

Конечно, Принц знал о том, что существует ками, для которого любой щит не проблема, но не думал встретиться с этим богом лицом к лицу. Надо отдать предводителю йокаев должное, он только досадливо поморщился, осознавая, что все преимущества на стороне противника.

— Полезно оценивать противника по достоинству, — равнодушно пожал плечами Принц.

Прожектор поднялся, устремляясь косым лучом в небо, погружая арену действий почти во мрак, и опустился на тренировочный полигон номер девять. Дамиан дернулся, вылавливая тень с сообщением, и Хорхе покосился на брыкающееся нечто в его руках.

"Он мертв", — сообщил голос Ванессы.

Молодец, девочка. На школу Сошу всегда можно положиться в бою, и это почти искупает все их недостатки. Хорхе наклонился, нашептывая тени слова приказа для Эдгара и кивая, когда заканчивает. Что ты будешь делать теперь, Принц? Больше нет прикрытия.

— Закрыть глаза! — кричит вампир. И ряды нисколько не дрожат и не паникуют. Их тренировали для подобного. Сам Принц продолжает смотреть на Хорхе. Он слишком силен, чтобы щиты его ослепили.

Прожектор снова опускается, освещает его фигуру, и на фоне моря йокаев, нервно колышущихся, он выглядит почти иллюзорно. Он кажется куклой — движения стали другими, утратили плавность, поэтому кажется, что его кто-то дергает за ниточки. Его глаза находятся в нереальном напряжении, и поэтому по лицу текут слезы.

— Ничего не получится, — усмехается Хорхе. — Вам не выстоять.

— Правда? А что ты скажешь на то, что ваша драгоценная пагода заминирована. Ваши сердца…

Командир выругался про себя. Возможно, он блефует, но если нет… Это будет настоящей катастрофой. Не для него — ведь его сердце приятной тяжестью оттягивает карман, а для остальных. Хорхе делает жест рукой, зная, что притаившаяся в засаде Лидия поймет все правильно. Но чтобы она вплотную подобралась к пагоде, нужно отвлечь от нее йокаев.

— Меня почти восхищает твоя находчивость. Почти. Но пока ты находишься в зоне поражения, ты ни за что не взорвешь пагоду.

И в этот момент с флангов нападает Эдгар, который ведет неоперившихся Аши. Хорхе видит, как они врезаются в ряды йокаев, и здесь, в самом сердце Академии, это кажется еще одной тренировкой на слаженную работу. Только йокаи не растворяются серебристой дымкой, они падают на землю и остаются там мертвыми, а раны Аши не иллюзорны — все по-настоящему. Хорхе бежит по крыше и прыгает вниз — к Принцу. Рука выхватывает меч, он трещит, когда заряжается Сейкатсу, и главное — не переборщить, а то сломается, ведь он не предназначен для таких нагрузок. Принц от первого удара уклоняется, второй изящно блокирует всего двумя пальцами левой руки. Одновременно с этим он идет в атаку: обнажает свой меч и целит в уязвимый живот, но сталь увязает в щите, который выбрасывает Хорхе. Ками довольно улыбается, когда йокай недовольно рычит.

— Скажи мне, — Принц не желает отпустить меч ками, а щит Хорхе держит его меч, поэтому наклоняется и шипит в ухо, — что ты будешь делать, если я начну убивать твоих птенцов-Аши?

Рози, — понимает командир. От нее давно не было вестей, но Хорхе решил, что она увела их к главной башне — там самое надежное место. Оказалось, что нет. Оказалось, что йокаи и о них позаботились.

— Я отдам приказ убить их всех.

Хорхе прищурился.

— Что ты хочешь?

Вампир рассмеялся. Его всего трясло от щитов, которые наваливались на него, и от торжества, которое он испытывал, когда Хорхе изъявил желание пойти на уступки.

— Ключ…

— Я же сказал, что его здесь нет! — командир пнул ногой йокая, отталкивая от себя.

— Тогда они все умрут!

Хорхе увидел боковым зрением бледную, напуганную Рози и кучку Аши младших курсов. Их страх был очевиден и предсказуем — они впервые в жизни видели настоящих йокаев, а сражаться не умели вовсе. А йокаев было так много… И…

— Щиты! — выкрикнул Хорхе, беря много, столько, сколько мог взять, Сейкатсу без вреда для себя и превращения в йокая из Великого Потока. Щит развернулся послушным хлопком, защищая Аши, и йокаи, которые двигались только по запаху и ощущениям, натолкнулись на преграду.

Принц зарычал, оборачиваясь, и его меч был устремлен в живот. Хорхе хотел защитить себя сталью, так, как это бы сделал Эдгар, и совсем не так, как учил его Цукиеми. На щиты совсем не осталось сил. Но меч не выдержал — посыпался сверкающими осколками к ногам, а лезвие врага вспороло живот. Глаза Хорхе изумленно распахнулись, когда он увидел, что внутренности посыпались на землю. Странно, но боли не было.

— Эдгар, — прошептал Хорхе, чувствуя, что кровь пошла глоткой. — Добей их…

Командир упал на землю, заметив, как сзади на Принца бросился Дамиан. Школа Мино. Только и может, что нападать со спины. И в этот момент раздался взрыв — это взлетела на воздух пятиэтажная пагода.

* * *

У войны страшное лицо. Война стонет и кричит, война полна крови и грязи, она некрасива, она ужасающа, она отвратительна. Она пахнет Сейкатсу, обожженными трупами людей, фекалиями сытых йокаев, тухлым мясом. Могильщиков(12) развелось столько, что не успеваешь отмахиваться, они мешаются под ногами, проклятые паразиты! Умирают люди. Ками их уводят, заставляют покинуть города, прячут в лесах — без толку. Люди сами не хотят прятаться. Они — гордые, они хотят воевать, они хотят убивать, потому что это их природа — так они говорят. Мужчины из деревень берут вилы, лопаты, молотки и дубины и выходят. Горожане, считающие, что виртуозно владеют своими короткими мечами-вакадзаси, тоже идут на йокаев. И это похоже на ад.

— Да вашими лопатами только могильщиков бить! Вот и позаботьтесь! — Эдгар зол, и Хорхе его еще никогда не видел таким. На его лице ярость смешалась с беспомощностью, сейчас он более уродлив, чем обычно. Но вражда школ забыта, забыты прошлые насмешки и склоки — война сплотила их всех. Основной Инстинкт, мать его!

— Уберите их с дороги! — заорала Ванесса. — Через трупы потом перебираться сложно.

Они еще Сейто Аши Сюгендо, у них еще нет достаточного количества навыков ведения боя, у них еще на пальцах ограничители, а это считай — молоко на губах не обсохло!

— Нет. Мы тоже будем воевать! — люди упрямы. Они хотят помочь, не понимая, что против йокаев они бессильны.

— Великая Богиня… — вздыхает утонченный Дамиан. — Йокаев можно убить только Сейкатсу, понимаете? Вы только мешаете, уходите.

Но люди упрямы. Они не понимают. А Хорхе и его товарищи не могут защитить всех, когда огромная волна тенгу застилает небеса.

— Спутники! Где эти чертовы спутники?! — Ванесса раздражена, она рубит сгоряча, почти на автомате, у нее хороший меч, тела йокаев рассекает с легкостью, но врагов слишком много.

— Похоже, что погода не летная… — вздыхает Дамиан, глядя в небо.

— Убью нахер! — Ванесса выполняет свою угрозу. — Они собираются тучи разгонять или нет?!

Они разговаривают потому, что это отвлекает. Отвлекает от мыслей о людях, которые сзади, и которые кричат, потому что умирают. Страшный запах. Хорхе трясет, и он молится о спасении душ людей. Он молится своему персональному богу, и имя его Цукиеми-но микото. Это не тренировка. Это настоящая война.

Но прежде, чем все это произойдет, прежде чем командир снова возглавит свой отряд, будет долгий период восстановления в госпитале.

— Скажите, доктор, у меня останутся шрамы? Безобразные такие, которые испортят мою красоту? — Хорхе кажется в серьез озабоченным своим внешним видом.

— А хочешь, чтобы остались? — на него смотрит бледное лицо Цукиеми. Его глаза смеются.

Все доктора — это люди из рода Кагамицукири. Хорхе их считает мясниками и мучителями, но никак не специалистами. Но только они лечат тяжелые повреждения у ками. Один из них стоит рядом с Цукиеми в белом халате. Вместе они представляют собой странный контраст, и это оскорбляет чувство прекрасного в Хорхе. Какой-то человек рядом с его наставником меча!

— Конечно, не хочу, — Хорхе капризничает. Больше ведь ничего не остается.

— Шут, — говорит Цукиеми.

Они некоторое время молчат, пока доктор осматривает Хорхе. Пробормотав что-то о том, что все в порядке, но скоро нужно будет делать перевязку, покидает палату. Ками поворачивает голову и смотрит на своего учителя.

— Если бы не ты, если бы не твои уроки, я бы умер еще в самом начале, — серьезно говорит Хорхе. Он не умеет благодарить, но сейчас очень хочет научиться, и первые попытки неуклюжие. Бог Счета Лун только пожимает плечами. А он не умеет принимать благодарности. Но Хорхе рад, что Цукиеми рядом. Просто рядом, и не надо больше ничего.

— Ты был прав, Рихард некомпетентен в своем деле. Практику меча он больше вести не будет.

— А кто его заменит? — глаза Хорхе загораются странным пламенем, и он хватает Цукиеми за руку в странном собственническом жесте. Он только его наставник меча, и больше никого учить не должен. Никого!

— Не я, успокойся, — Бог Счета Лун понимает все с одного жеста.

Хорхе облегченно вздыхает и расслабляется. Он откидывается на подушки, ему неудобно, подушка слишком твердая, повязки мешают, и еще страшно. Страшно почти до истерики, когда он вспоминает зрелище вывалившихся наружу собственных внутренностей. А вдруг, когда снимут повязки, в животе будет дыра? Вдруг?

— Расскажи, что произошло, когда я отключился, — попросил Хорхе, чтобы отвлечься от неприятных мыслей и позорно не запаниковать.

— Я не уверен в достоверности сведений, ведь сам там не присутствовал.

— А рассказать в общих чертах? — командир дернул бровью.

Еще он хотел попросить зеркало, чтобы посмотреть на себя, но боялся зрелища, которое он может увидеть.

— Пагода взорвалась, десять сердец спасти не удалось.

Хорхе почувствовал, как кольнуло в груди. Он повернул голову и посмотрел на ларец, который стоял подле его. С его душой все в порядке.

— Кто? — Цукиеми назвал имена. Среди них были Рози и Эвелин. Жаль было их терять, но это война… — Что еще произошло?

— Принца ранили, но он все равно ушел.

— Как? — это ведь было невозможно. Его щиты были идеальной ловушкой.

— Небесная собака. Он вызвал ее.

— Небесная собака… — эхом выдохнул Хорхе. Да, она могла. Для нее нужны особые щиты, которые убьют все живое под ними. Для Академии они неприемлемы. Йокай! Этот вампирюга воспользовался единственным способом, единственной слабостью щитов Академии!

— В любом случае, Эдгар хорошо поработал, — сказал Цукиеми, глядя на Хорхе с хитрым прищуром. Похоже, его забавляли реакции ученика.

Ками в ответ фыркнул, и в этом звуке было все, что он думал об Эдгаре.

— А сутры пророчеств? — Хорхе решил сменить тему, чтобы не слушать похвалу в сторону бывшего врага номер один.

— Рихард выслал спецотряд. Но не думаю, что он их найдет.

— Понятно.

Хорхе зевнул, ощущая себя усталым. Разговор с Цукиеми вышел довольно продолжительным, а излишняя эмоциональность Хорхе отнимала много сил. Бог Счета Лун взял стул и устроился рядом с койкой своего ученика.

— Тебе нужно отдохнуть, — произнес он. — Я побуду здесь, пока ты не уснешь.

— Какая радость! — съязвил Хорхе, прикрывая глаза. — Только не вздумай читать это вслух! — он указал на знакомый свиток в руках наставника меча. Поэма "Звезда", которую так обожала Лидия. Это история любви куртизанки Императора и Сусаноо-но микото. Трудно сказать, сколько было в этой поэме вымысла, а сколько правды. Хотя, Цукиеми знал наверняка.

Хорхе закрыл глаза, слыша, как Бог Счета Лун шелестит свитком. Спокойный и умиротворенный сон не заставил себя ждать.

* * *

Эхисса пришла в Госпиталь к Хорхе почти перед самой выпиской. Она села на стул без приглашения, расправила складки на своем длинном бледно-зеленом платье и стала смотреть на Хорхе. Она смотрела на него долго, пристально, а потом молчала. Хорхе ненавидел эту женщину. Ненавидел всеми фибрами души, но молчал об этом.

— Мне жаль тебя, — наконец, она нарушила тишину, а Хорхе просто пожал плечами — мне все равно, старая кошелка, и в твоей жалости я не нуждаюсь. Конечно, он этого не сказал. Нужно уважать прародительницу. Но Хорхе считал, что ей не мешало бы переродиться, может, успокоилась бы, и перестала вести себя, как маразматичка. Хотя нет, подождите-ка, она же не может переродиться! Жалкое подобие богини!

— Ты, правда, считаешь, что Цукиеми с тобой из-за каких-то там личных заслуг?

— Мне все равно, — теперь он уже сказал это вслух. Но она не поняла намека, а может, просто не хотела понимать его, поэтому продолжила.

— Эту историю знаем только я и он, ведь лишь мы помним восьмой исход. В то время Амацукумэ-но микото переродился в ками женского пола. Сумире. Тебя так звали. И у вас с моим сыном была такая любовь… — она издала смешок, и Хорхе захотелось придушить ее. — С тех пор Цукиеми питает к тебе слабость. И я думаю, что когда он смотрит на тебя, он видит в тебе Сумире, а не Хорхе. Как считаешь?

Если бы ярость могла убивать, это бы сейчас произошло. Потому что Хорхе закрыл свои золотые глаза и процедил сквозь зубы:

— Уходи.

— Что-что? — рассмеялась она.

— Убирайся! — закричал он.

— С удовольствием, — Эхисса выплыла из комнаты.

Хорхе еще долго пытался успокоиться. Он давно ожидал от этой женщины чего-то подобного. Она всегда ревнует к своим детям. А детей у нее только трое, те, что появились от союза с Идзанаги. Остальные ками — это мусор, которым можно крутить-вертеть, как ей угодно.

Хорхе ненавидел эту женщину.

____________________

Примечания автора:

1). Ведущий — при телепортации группой тот ками, который рассчитывает курс.

2). Вакадзаси — короткий меч.

3). Додзе — залы, где проходят тренировки боевым искусствам.

4). Кехо — техника ускоренного передвижения для ками.

5). Сето — старая столица Поднебесной. После восьмого исхода ею стала Нара.

6). Боккен — меч из дерева. Служит для тренировок боевого искусства.

7). Синай — бамбуковая палка. Служит для тренировок боевого искусства.

8). Ката — систематически организованные серии движений защиты против воображаемого противника. Каждая ката содержит несколько принципов правильного обращения с мечом.

9). Цуба — тоже, что и гарда.

10). Синтай — "воплощение высшего духа". Оно происходит тогда, когда рассыпается ограничитель, а сердце окончательно превращается в руду и готово к выплавке меча. Это третья, последняя ступень, развития ками, которой предшествуют ками-Жертва и ками-Хищник.

11). Цукиеми уже говорил об этом Хорхе: когда начинается война и тел для возрождения не хватает, только Аматэрасу может создать временные тела для душ. И чтобы это сделать, она спускается в Еминокуни, проводит там несколько дней. В это время все ками считаются особенно уязвимыми.

12). Могильщики — самые слабые из йокаев. Питаются трупами. В странах Креста паразитируют на кладбищах, разрывая могилы.

Глава 9. Страна Алого Креста

Ну вот и пришло время отправляться в Академию Аши. Какие приключения ждут Данте, Ебрахия и Хорхе по пути к ней? Ведь не все так просто, а Данте не может пройти мимо безобразия и в нем не поучаствовать!

26 день месяца Дракона 491 года Одиннадцатого исхода

остров Онодзима, гора Сумеру

Убежище;

Ие-но футана, Страна Алого Креста

Ареццо.

— Только не говори, что у тебя опять сломались котлы, в которых ты варишь грешников! — заверещал Хорхе, когда на пороге появился Цукиеми в неизменных черных шелках и Ебрахий в белых хлопковых одеждах — узкие брюки, не чета шароварам-хакама, и косоде — рубашку из того же материала с запахом. На спине у косоде находился черный мон Хатимана.

— Досужие сплетни религии Креста, — бесцветно отозвался Цукиеми. — Нет у меня никаких котлов, и ты это знаешь. Но в Еминокуни, действительно, проблемы, и поэтому у меня к тебе небольшая просьба, — рука в черной перчатке, унизанная тяжелыми перстнями, привычно легла на плечо Ебрахия. — Доставишь моего сына в Академию?

Ебрахий же не выглядел довольным. Он отворачивался, прятал глаза, наклоняя голову и смотря в пол. Его брови хмурились, а уголки губ были опущены. Молодой ками не пришел в восторг оттого, что в Академию его повезет Хорхе.

— Смотря, что ты за это предлагаешь, — сразу же оживился родитель Данте, глядя на Бога Счета Лун насмешливо и лукаво.

— Как насчет сувенира? — предложил Цукиеми.

— Сувенира? — рассмеялся Хорхе. — И что ты мне привезешь? У тебя же в Еминокуни ничего нет, кроме пустых камней!

— Вот и договорились, — черная бровь дернулась. Тот, кто хорошо знал Бога Счета Лун, понял бы, что это выражает насмешку.

— Эй! Что за наглость? — но Цукиеми проигнорировал возмущение Хорхе. Он кивнул Данте, сжал на прощание плечо Ебрахия, и молча вышел.

— Эй! — кричал Хорхе ему вслед, но от этого было мало толку. Поняв, что Цукиеми ушел, даже с ним не попрощавшись, сполз на пол и сокрушенно произнес: — Я его ненавижу.

Данте спрятал свою улыбку, прикрыв рот ладошкой, и глянул искоса на друга. Ебрахий недовольно покачал головой.

— Ну и что сидим? — Хорхе закрыл лицо рукой, приняв позу страдальца, но желтые глаза сверкали сквозь растопыренные пальцы. — Пора отправляться в Академию. Данте, твоя форма в комнате, переоденься.

— Что? В Академию? Сейчас? — молодой ками удивился. Ему никто не говорил, что это произойдет сегодня, поэтому он был ошеломлен совершенно, и морально оказался не готов встретиться со своей мечтой.

— Можно через год, — издевательски мурлыкнул Хорхе. — Хочешь?

Данте расплылся в язвительной улыбке, широкой и ослепительной, насмешливо поклонился, как он это делал, когда хотел кого-то позлить, и с достоинством отправился в свои апартаменты.

У входа в комнату кольцо-ограничитель слабо запульсировало на большом пальце левой руки, и Данте невольно коснулся его, пытаясь понять, что вызвало в нем такой отклик. Он поднял голову к потолку и, щурясь, отследил внутренним взором расположение спутников. Сейчас казалось, что туман, который плотно укутывал Убежище, развеялся, расступился. Расположение каждого из спутников теперь было видно, точно на ладони. Один из них поменял свое месторасположение и теперь двигался в сторону их острова. Данте понял, что Хорхе приказал спутникам выходить на позицию для телепортации, и сердце в груди забилось глухо и восторженно от осознания того, что пришло время отправляться в Академию.

Аккуратно сложенная форма нашлась на кровати. Данте принялся нетерпеливо переодеваться, а потом подбежал к зеркалу. Ему нравилось, как форма смотрелась на нем. Плотный хлопок скрывал болезненную худобу. Конечно, незнакомец в зеркале никуда не делся, но стал более привычным, чем раньше. Взглянув на себя, юноша пождал губы. Он больше не принцесса рода Сарумэ, а Амако больше не его мать. Но как это можно забыть? Ками покачал головой, отбрасывая невеселые мысли — он старался не думать о своей прошлой жизни, быстро переплел косу, и перекинул ее через плечо.

— Нужно ли брать с собой какие-то вещи? — Данте выглянул из комнаты и посмотрел на Хорхе. Хотя, и вещей-то здесь почти не было. Не считая трех комплектов одежды, расчески и заколок. Ну, еще банные принадлежности и прочие мелочи. Нужно ли их брать?

— Нет. Тебе все выдадут, — отозвался Хорхе. Он тоже переоделся, снял с себя свою золотистую юкату, которая ему очень нравилась, и теперь был в своей обычной тунике. Мечи он крепил за спиной.

— Хорошо, — кивнул Данте, и, бросив прощальный взгляд на свою комнату, быстро вышел. Он думал о том, что вряд ли когда-нибудь вернется в это место. Может, конечно, будет проездом. Цукиеми сказал, что из-за клятвы он никогда не станет родителем. Наверное, это и к лучшему.

Они вышли во двор, и Данте отметил, что еще пара минут, и спутники будут полностью готовы к телепортации. Ебрахий мрачным изваянием застыл рядом и тоже смотрел в небо.

— Никогда не думал, что попаду в Академию Аши, — произнес он. В его голосе заскользила меланхолия.

— Даже по детству не мечтал? — спросил Данте, улыбаясь. В детстве все мальчишки хотят быть Воинами-Тенями — это закон вселенной.

— Мало, — признался он. — Я видел, что творилось с кланом Имубэ, и хотел, чтобы это закончилось. Чтобы мама, наконец, одумалась, и не впутывала сестру. Не вышло, у меня не хватило сил, — в голосе Ебрахия прозвучала прежняя грусть.

Хорхе говорил оставить свои прошлые жизни, забыть о них. Но как это сделать? Как забыть свои ошибки и свои поражения? Он требовал слишком много.

— Что случилось в Имубэ за день до Церемонии? — мягко поинтересовался Данте, прикасаясь к плечу друга. Ебрахий на мгновение напрягся, ощутив другого Хищника, но почти сразу же расслабился, признавая в нем своего.

— Мое Пробуждение, — вздохнул Ебрахий, поворачивая голову к Данте, смотря на него так, будто ища понимания и поддержки. — Пришел Цукиеми и несколько Аши. Они забрали маму, сказали, что поместят ее в какой-то монастырь за все то, что она совершила. Каору лишили права наследования. Я слышал о том, что Хатиман приказал ее выдать замуж за твоего… — он внезапно запнулся, — за Канске, в общем. Их ребенок и унаследует Имубэ, а пока всем имуществом распоряжаются Сарумэ.

— Да, дела… — протянул Данте, пораженный такими новостями.

— И знаешь, все же я рад, что теперь далек от всего этого.

Данте не мог не согласиться.

Хорхе вышел во двор, щурясь от яркого солнца. На его губах появилась усмешка, когда он увидел, как близко друг от друга находятся Данте и Ебрахий.

— Я — ведущий. Следуйте за мной.

Данте сделал шаг назад и непонимающе уставился на родителя. Небеса вдруг раскрылись зеленым столпом, окутывая их фигуры нестерпимым, режущим глаза светом. Воздух комком застрял в горле, сердце стукнуло в последний раз, слабо и как-то отчаянно, прежде чем остановиться. Мгновенно произошло ставшее уже привычным растворение, все поплыло перед глазами, на миг мир погрузился во тьму короткой, ослепительной вспышкой, и вдруг возник перед глазами — яркий и четкий. Данте увидел уменьшающийся остров Онодзима, на котором они пребывали. Он был похож на краба или паука: округлое туловище и длинные щупальца. В сердце этого "туловища" стояла высокая гора Сумеру, которая скребла небеса. Ее окружали буйные зеленые леса. Само Убежище терялось в этой растительности, но все равно, если присмотреться, можно было различить стены из белого камня. Данте поднялся еще выше, и от материков остались только очертания. Зелень там, где леса, серость скал, голубые воды океанов, огромных, бескрайних.

"Группировка", — предупредил Хорхе. Его голос прозвучал в сознании. Это было похоже на мысль, только вот Данте она не принадлежала.

С предупреждением родителя все изменилось. Здесь, на высоте, фактически лишившись тела, растворившись в пространстве, где осталось лишь сознание, все чувствовалось, все виделось и казалось по-другому. Не так, как на земле. Спутники здесь не ощущались, но они являлись тобой, и они являлись теми, кто путешествовал вместе с тобой. Это похоже на единение. Когда чувствуешь Хорхе, и Ебрахия, и еще каких-то совсем незнакомых Аши, которые на другом конце света совершают перемещение так, как будто это ты сам. Пугающее и необычное ощущение.

А еще мир разделен на сотни, тысячи путей и их вариаций. Путей коротких и длинных, сильных и слабых, своих и чужих, тупиковых, невозможных, правильных, ложных. И среди этого многообразия самый четкий, самый сильный, самый верный выделялся ярким светом, длинным коридором. И путь этот прокладывает ведущий. Хорхе. Данте инстинктивно признал в родителе того, за кем ему нужно следовать, и шел за ним без сомнений и колебаний.

Скорость нарастала. Они мчались от одного спутника к другому по коридору-пути так быстро, что взор только улавливал какое-то бешенное мельтешение, да круговерть. Что-то разглядеть было уже невозможно, да и не нужно.

"Приземление", — снова прозвучал голос Хорхе в сознании.

Данте увидел место, куда они направлялись, еще сверху. Оно не находилось в его родной Поднебесной, а располагалось в одной из стран Креста, довольно далеко от его прежнего дома. Они собирались высадиться на краю одного из городов.

"А где Академия?" — мелькнула разочарованная мысль.

"К востоку от Ареццо. Но со спутника ее не видно, — ответил родитель. — Разъединение…"

Мысль прозвучала и затихла. Слегка тряхнуло, колени от неожиданности ослабли при материализации, с тяжелым хрипом легкие сделали первый глоток воздуха. Земля. Она снова была под ногами.

Они стояли на городской окраине, на дороге, которая пересекала поле с золотой, почти спелой пшеницей. Тяжелые колосья клонились к земле — скоро придет время собирать урожай. Данте осмотрелся и застыл, точно завороженный, когда увидел город, купающийся в дневном солнце. Каким непривычным он был! Ничего общего с деревянными домиками Поднебесной с покатой черепичной крышей. Здесь было много камня, и дома в несколько этажей.

— Город называется Ареццо, — сказал Хорхе. — Прошу только, не стоит пока пытаться повторить название. Пожалейте мои уши! Это один из самых древних городов, близ него расположена Академия Аши.

— Не в Поднебесной? — спросил ошеломленный Ебрахий.

— Ну да. Хотите узнать причину выбора, спрашивайте у Эхиссы, это она здесь все устраивала. Я в этом не участвовал.

Данте и Ебрахий в ответ промолчали.

— Главное правило телепортации, — Хорхе обернулся, посмотрел на Хищников со страданием. — Не меньше трех километров от черты города. Меня всегда оно раздражало, но необходимость… — ками живописно закатил глаза. — И почему, Великая Богиня, кехо не учат в Убежище, а только на первом курсе?

Данте не знал, что такое кехо, но горел желанием научиться. Желательно вот прям сейчас.

— Ничего, мы дойдем, — успокоил родителя Данте.

— Рад за вас, — ответил Хорхе подчеркнуто сухо. — А у меня ноги болят. И вообще, с чего я должен это терпеть? Проклятый Цукиеми! Сбежал в свою Преисподнюю!

Данте не обращал внимания на сокрушения своего родителя. Хищник знал, что это может продолжаться очень долго, и если давать понять, что слушаешь и волнуешься, поток нытья не закончится никогда. И правда, заметив, что на его маленький спектакль никто не обращает внимания, Хорхе ввиду своей природной болтливости, сменил тему:

— Раз мы идем, то не будем терять времени. Мне, конечно, не нравится быть экскурсоводом, но, похоже, придется… — Данте и Ебрахий повернулись к ками, и это воодушевило Хорхе. — Итак, Академия Аши находится от города Ареццо примерно в двадцати километрах. И она защищена постоянными щитами и чарами необнаружения, которые, чтоб вы знали, ставил я лично, поэтому ни один йокай не может в нее проникнуть. Но у этих щитов есть раздражающий недостаток — порталы близ них не работают. Поэтому приходится высаживаться близ Ареццо, а потом добираться с помощью кехо, но так как вы, двое, его пока, к моему бескрайнему огорчению, не освоили, придется брать лошадей, — родитель Данте скривился так, будто ему не на лошадях надо было ехать, а на йокаях.

— То есть сейчас мы идем за лошадьми? — поинтересовался Ебрахий.

— Нет, за лошадьми пойду я один, не хватало вам еще таскаться за мной все это время! Вы подождете меня в таверне. Город, конечно, древний и интересный, но без меня гулять не советую, — сладко улыбнулся Хорхе, — язык здесь другой. Потеряетесь, даже дорогу спросить не сможете…

Родитель увидел, как загорелись глаза отпрыска, когда он сказал о том, что оставит их двоих в таверне, и попытался сделать все возможное, чтобы Данте, который и пяти минут не мог усидеть на месте, не сбежал.

— Конечно, дорогой родитель! — Данте шутливо поклонился.

Хорхе недовольно стрельнул на него глазами, но ничего не ответил. Ебрахий усмехнулся. Его всегда забавляли отношения этих двоих.

Вскоре золотые поля закончились и начались редкие одноэтажные домики. Они напоминали деревенские, и за оградой часто обнаруживались небольшие огородики и множество хозяйственных построек для скота. Теперь ками встречались местные жители, открытые и доброжелательные, они неизменно здоровались с ками, на что Хорхе сдержанно кивал. Данте и Ебрахий по началу пытались кланяться, как это принято в Поднебесной, но когда заработали парочку удивленных взглядов, то успокоились и решили, что лучше следовать примеру Хорхе. Тем более, когда Данте пытался поклониться в последний раз, у встречного парня вдруг округлились глаза, и он в страхе сбежал. Хищники недоуменно хмурились на такую реакцию, а Хорхе смеялся в голос.

— Данте, не издевайся над людьми. Ками здесь кланяются только тогда, когда хотят о чем-то попросить.

— А сразу сказать не мог? — надулся Данте. Хорхе только пожал плечами — сама невинность.

Вскоре они вошли в город. Здесь были тесные улочки, запруженные народом. Ряды каменных, непривычных взгляду, домов стояли так плотно, что порой между ними были протянуты бельевые веревки. На верхних этажах сушилось белье, и Данте был возмущен зрелищем застиранных панталон. И пахло здесь не очень хорошо. Нет, в родной Наре, городе, где находится Сарумэ, было намного лучше и аккуратнее. Во всяком случае, такого ужаса не наблюдалось. Ебрахию здесь тоже не нравилось.

Вскоре они покинули этот неприветливый квартал узких улочек, бельевых веревок и странно одетых людей: пышные юбки, смешные чепчики — на женщинах, и грубые брюки, на подтяжках и серые рубашки — на мужчинах. Они вышли на более свободную улицу, выложенную камнем. Здесь уже проезжали кареты, а лошади деловито цокали копытами. Дома отличались так же. И хоть они оставались все теми же каменными громадами, теперь они были украшены изящной лепниной. Данте никогда такого не видел, поэтому водил головой по сторонам так увлеченно, что имел все шансы споткнуться и навернуться посреди мостовой.

На этих улицах с ками уже никто не здоровался, на них даже не обращали внимания, будто видеть их было обычным явлением. Отовсюду доносились голоса, но язык не был знакомым. Плавным, напевным, красивым, но совершенно чужим. И Данте казалось, что люди несут какую-то тарабарщину.

— Мы еще прогуляемся по здешним местам. Я же не могу оставить вас невежами, — пообещал родитель Данте. — Эти лошади… — Хорхе скривился. — Меня не будет примерно час.

Вскоре они зашли в таверну. Родитель объяснил, что здесь говорят на языке Поднебесной, не так хорошо, конечно, как хотелось бы, но за неимением… Во всяком случае, когда они будут делать заказ, их поймут. Оставив своих подопечных у одного из столиков, родитель еще раз наказал никуда не уходить. Хорхе пригрозил, что он и пальцем не пошевелит, чтобы их найти, если они потеряются. Не то, чтобы они прониклись предупреждением, но обещание того, что им позже покажут город, как-то поумерило пыл.

Им достался хороший столик у окна. Заказ делал Ебрахий, ведь Данте с улыбкой сообщил, что у него больше опыта в таких делах. А ему все равно, чем обедать. Ебрахий заказал жареного мяса и овощей.

— Интересно, а как в этом теле на меня будет действовать алкоголь? — поинтересовался он.

— Даже и не думай, — отрезал Данте, бросив на него строгий взгляд. Только пьяного Хищника ему не хватало. А вдруг он взбесится? Или Данте взбесится… Нет, лучше не испытывать судьбу.

— Ты — зануда, — отозвался Ебрахий, подперев голову рукой. Он лениво обозрел всех присутствующих.

— Ничего подобного. Как тебе город?

Ебрахий неопределенно пожал плечами.

— Непривычный. Да, это будет самое точное слово. К тому же после долгой изоляции в Госпитале, видеть столько людей — странно.

Данте понимающе закивал.

— Не могу не согласиться. И страшно немного, если честно, — и на вопросительный взгляд ответил. — А вдруг появится йокай? И что тогда делать?

— Да уж, — только и ответил Ебрахий.

Они замолчали, посмотрели в окно, обозрев мостовую и булочную напротив. Некоторое время рассматривали людей, снующих туда-сюда. Данте повернулся первым, ему наскучило, и он решил присмотреться к посетителям.

— Как думаешь, это специальная таверна для ками? — спросил он у Ебрахия.

— Не думаю. Тут люди.

— И Аши… — добавил Данте, едва не подавившись словами. Было бы в него во рту что-то посущественнее воздуха, кашлять ему пришлось бы долго.

Последние слова вырвались непроизвольно, ведь за столиком, почти у самой двери сидел никто иной, как Накатоми Садахару. Прямая спина, расправленные плечи, челка, забранная заколкой назад, и неизменные очки. Как и подобает аристократу, он аккуратно и с достоинством пил кофе, бегло просматривая газету. Именно из-за нее Данте и не увидел этого человека сразу. Ебрахий проследил направление взгляда своего товарища.

— Ты его знаешь?

— Немного. Он — близкий друг моего брата… то есть Акито, — Данте все никак не мог отвыкнуть от привычки называть Акито братом. — Мы встречались перед тем, как их сослали куда-то на окраину. Насколько мне было понятно, у них с Акито сформировано что-то типа блока лучших в Академии Аши. То, что мой бывший брат считается гением среди Сейто Аши, ты знаешь?

Ебрахий скривился.

— Он гордость и краса не только Сарумэ, но и всей Нары. Конечно, знаю.

На такой отзыв Данте нахмурился. Старая вражда… Великая Богиня, неужели она еще не забыта, и Ебрахий по-прежнему питает неприязнь к Акито?

Отпрыск Цукиеми наклонился к своему собеседнику поближе и прошептал:

— Думаешь, он тоже здесь?

Сразу стало ясно, о ком идет речь. О единственном в своем роде и несравненном гении Аши…

— Надеюсь, что нет.

Данте ощущал, что в нем поднимается паника от одной только мысли о том, что Акито может быть здесь. Он еще не готов встретить братика. Никак не готов!

Ебрахий снова посмотрел в сторону Накатоми.

— Не похоже, что он здесь с кем-то. Так увлеченно читает…

Данте кивнул, ощущая некоторое облегчение. Сейчас бы он не отказался попить воды, чтобы успокоиться. Он поднялся и объяснил, за чем пойдет. Надо просто подойти к барной стойке и попросить. Язык Поднебесной здесь знают, потому должны понять.

Данте был уже на полпути к вожделенной цели, как кто-то вдруг схватил его за руку. Не ожидавший такого, он вскрикнул и отшатнулся — нервы явно сдавали. Большими глазами он посмотрел на нарушителя своего спокойствия. Им оказалась немолодая женщина с черным платком на голове. Ее глаза были покрасневшими, будто она долго плакала, и в них горело отчаяние. Заметив, что Данте на нее смотрит, она что-то быстро, но громко затараторила. Эх, знать бы еще что! Ками стоял посреди зала, ощущая, что на него все смотрят, не зная, что ответить.

— Простите. Я не знаю языка, — с сожалением произнес он, но женщина не отстала. Она сильнее вцепилась в руку Данте, и, прислонив к рукаву лоб, начала что-то взахлеб говорить. Плечи ее сотрясались от рыданий. У ками от такого просто разрывалось сердце, но он не знал, чем может помочь.

— Я не понимаю вас… — он стал озираться в поисках помощи. Может, найдется кто-нибудь, кто сможет ему объяснить. Ведь должен же быть!

— Она просит о помощи, — Накатоми отложил в сторону газету и теперь взирал на сцену с некоторым любопытством.

— И что у нее произошло? — спросил Данте, слишком ошеломленный, чтобы еще и удивляться, что помощь пришла с этой стороны.

— Это йокай, — пожал плечами Накатоми и отвернулся, вновь взявшись за газету. Он сделал вид, будто ему наскучил этот разговор. И от этого действия, Данте пришел в себя, почувствовав, что в нем поднимается обжигающая злость.

Он же Аши! А этой женщине нужна помощь! Как он может отворачиваться?! — думал Данте, приказывая себе справиться с дыханием, а своему голосу зазвучать мягко, без резких и истеричных ноток.

— Воды, пожалуйста, — крикнул Данте официанту, притихшему у стены. Он осторожно отцепил рыдающую женщину от себя, а потом обнял за плечи. — Все в порядке, — успокаивающе произнес он. — Все будет в порядке.

Едва не пылая от праведного гнева на Накатоми, этого высокомерного ублюдка, Данте, тем не менее, бережно подвел женщину к столику, за которым сидел ненавистный Аши, и устроил за ним свою подопечную. В этот момент официант принес воды, и юноша всунул в дрожащую руку стакан. Подошел взволнованный Ебрахий, и, повинуясь всего одному взгляду, взял заботу о бедной женщине на себя. Данте же отодвинул второй стул и сел напротив Накатоми, яростным взглядом прожигая его газету.

— Не хотите помочь? — спросил он.

— Когда просит ками, я не могу отказать. Не правда ли? — Накатоми опустил газету с ласковой насмешкой. Данте подумал о том, что у Хорхе они получаются лучше.

— Вы сказали, что у нее проблемы с йокаями. И зная это, как вы можете отворачиваться? — нет, Данте хотелось начистить физиономию Накатоми прямо сейчас, даже несмотря на то, что он тоже был человеком.

— Во-первых, проблемы с йокаями не у нее, а у ее покойного мужа, — ответил Накатоми с легкой улыбкой. — Во-вторых, я отвернулся потому, что с этим видом йокая способен справиться простой человек. Впутывать ками или Аши здесь бессмысленно. Вы хотите попросить помощи в переводе? — увидев озадаченный взгляд Данте, поинтересовался Накатоми вежливо. — Хотите, посоветую ей обратиться в полицию? Я думаю, там ей помогут, несомненно.

— Но йокай… — возразил Ебрахий, протягивая женщине салфетку, которую взял со стола.

— Этот вид йокаев не нападает на людей. Это могильщик. Он идет на кладбище ночью, разрывает могилу и съедает труп. Питается падалью, и поэтому слаб настолько, что с ним справится и человек. Если не будет осторожным, конечно.

— Не припоминаю такого йокая, — нахмурился Данте.

Накатоми безжалостно поправил очки, съехавшие на нос. На правой руке блеснул тонкий браслет Аши — главный атрибут принадлежности к Воинам-Теням.

— Потому что в Поднебесной трупы не закапывают, а кремируют. Довольно практичный подход, я бы сказал. Здесь все не так.

— Закапывают? — Ебрахий скривился от отвращения.

Данте его понимал. Для него подобный способ погребения казался дикостью. Тем более, если это разводит йокаев.

Женщина теперь посмотрела на Накатоми с надеждой в глазах и что-то спросила. Аши, торжественно улыбаясь, ответил.

— Что вы ей сказали? — спросил Данте.

Накатоми посмотрел на ками со смешинками в глазах.

— Что вы ей поможете, — ответил он.

Данте почувствовал, что только что крупно влип. Женщина вскочила со стула и вновь начала рыдать и благодарить обоих ками. Она снова вцепилась в Амэ, тот с мягкой улыбкой пытался ее отцепить, успокоить ласковым словом и интонацией, но это оказалось не так-то просто. Его руку сжимали настолько сильно, что Данте был готов увидеть синяки после этих всех приключений. Он стоически терпел, потому что его главный инстинкт не замолкал о том, что перед ним человек, которого нужно защищать. Если верить словам Накатоми, то они могли бы отделаться от этой женщины, но вместо этого Данте все усугубил. Можно еще, конечно, пойти в полицию, или подождать Хорхе, а потом пойти в полицию, и тем самым помочь бедной женщине, но все зашло слишком далеко. Зная отношение группы Акито к ками (вот уж не знал Данте никогда, что однажды испытает его на собственной шкуре), он понял, что его просто заманили в ловушку. Накатоми решил, что перед ним маленькие и наивные Хищники, которые только оперились? Да не на того напал!

— Отлично! — улыбнулся Данте во весь рот. — И ты тоже будешь в этом участвовать!

Так, надо написать Хорхе записку, чтобы не волновался и ждал здесь. Как только они отловят этого могильщика, вернутся назад. Уж Накатоми их назад приведет! Данте с него не слезет. Что-что, а добиваться своего Амэ умеет в совершенстве.

* * *

— Накатоми Садахару, — представился Аши, деловито поправляя очки. Вид у него был такой, будто его месяц кормили только кислятиной, и теперь у него безбожно сводило желудок. Данте чувствовал себя удовлетворенным.

Услышав ненавистное имя (все-таки Накатоми были врагами Имубэ слишком долго), Ебрахий едва не позеленел от злости, и уже было открыл рот, чтобы сказать все, что думает о его клане, как Данте, не жалея сил, наступил на ногу друга. Тот едва не взвыл, а слова оставил при себе, сразу сообразив, что старая вражда может и подождать.

— Данте из рода Идзанами, — представился Хищник с открытой, располагающей, но насквозь фальшивой улыбкой.

— Ебрахий из рода Цукиеми, — в свою очередь произнес спутник Данте, немного отдышавшись. Вид у него был хмурым, а взгляд — злобным.

Накатоми поднял брови в удивлении. Похоже, их имена производили впечатление. Только с этим Аши нельзя быть ни в чем уверенным, он слишком хорошо умел лицемерить. Бывший наследный принц. Хотя, если посмотреть на ситуацию, она была забавной до крайности. Рядом с Данте шагали два бывших наследных принца из кланов, которые много лет пытались перегрызть друг другу глотки, но обстоятельства сложились так, что здесь и сейчас их отношения ничего не значат.

— Рад знакомству, — коротко поклонился Накатоми, бросая на Хищников пристальный взгляд. Что-то блеснуло в его глазах, а губы расплылись в улыбке. — Не ожидал здесь увидеть столь известных личностей… — остановившись на мгновение, а потом вновь зашагал по каменной мостовой.

— Известных? — переспросил Данте, не уверенный в том, что понял все верно. — Вряд ли.

— Я всегда прав, — Накатоми приподнял уголки губ. — И вы это поймете, когда прибудете в Академию.

Данте смотрел на прямую спину Аши, и от напряжения ему показалось, что мон Хатимана на его спине начал медленно вращаться по часовой стрелке. Хищник тряхнул головой, отгоняя галлюцинации, а потом бросил быстрый взгляд на Ебрахия. Тот выглядел озадаченным, но не до такой степени, что идти и требовать ответов.

— А куда мы идем? — спросил Ебрахий через некоторое время.

Накатоми ответил загадочно:

— За инструментом.

Скоро они пришли в магазин хозяйственных товаров, где улыбчивый толстяк продал им две лопаты. Одну Накатоми вручил Данте, вторую — Ебрахию. Ками посмотрели на них с интересом. Данте наклонился, поскреб ногтем по металлу, отчего раздался неприятный скрежет, и Накатоми скривился.

— Могильщика лучше всего ловить на живца, — сказал Аши и задумчиво поправил очки. — Прошу прощения за каламбур.

Что имел ввиду Накатоми, ни Данте, ни Ебрахий так и не поняли на свое счастье.

— На живца! Так, понятно, — закивал отпрыск Цукиеми с умным видом, проникнувшись важностью момента: они отправлялись за йокаем, чтобы защитить невинных горожан от наглых посягательств. Вот где благородство!

Накатоми только дернул бровью на такое, и сверился с часами.

— Нам повезло, что сейчас конец лета. Темнеет поздно, успеем подготовиться, — он посмотрел на ками, вооруженных лопатами. Причем они выглядели настолько гордо, будто шли на миссию, от которой зависела судьба мира. — Идем.

Он покинул магазин, и ками последовали за ним. Наверное, они представляли собой странную компанию, потому что прохожие на них оглядывались. Не может быть, чтобы они раньше не видели ками и Аши! Или тому виной были лопаты?

На самом деле Данте верил Накатоми. Он знал, что если говорят, что йокай не опасен, то так и есть, но врожденное любопытство не давало сидеть на месте, и гнало вперед.

— Куда мы идем? — спросил он.

— Похоже, что на кладбище, — ответил Ебрахий. Восторженным он пробыл недолго. Ему быстро наскучила эта авантюра, и он уже поглядывал на своего товарища, прикидывая, как бы тому сказать, что лучше вернуться. Но, только взглянув в лицо Данте, понял, что это совершенно бесполезно.

— Довольно мрачное место, должен предупредить.

— Ничего, — Данте успокаивающе улыбнулся, и Ебрахию на миг показалось, что он вновь видит перед собой принцессу Сарумэ, а не ками. — Я думаю, это будет интересно.

— Вы даже не представляете, насколько, — не остался в долгу Накатоми, зловеще поправляя очки. Данте сделал вид, что на тон не обратил внимания.

— Я не люблю дурные шутки, господин Накатоми, — и в его голосе зазвенел металл.

Садахару растянул губы в улыбке.

— Поверьте, это не дурная шутка.

Они подошли к большой кованой ограде. За ней высились каменные кресты, белые фигурки плачущих ангелов и другие, Данте не известные, произведения кладбищенского искусства. То, что они пришли, стало понятно сразу — от этого места разило смертью, горем и как ни странно, спокойствием. А еще пахло йокаями, и сразу захотелось зарычать, отращивая острые когти на руках.

— Прошу, — Накатоми распахнул решетку и показал рукой на вход. Данте недоверчиво свел брови, а потом шагнул внутрь. Не очень-то приятное место.

Солнце почти село, но до сумерек оставалось еще около получаса — это была та часть суток, когда небесное светило почти закатилось за горизонт, и последние рыжие лучи лизали кладбищенские статуи. Завидев нарушителей спокойствия, где-то на ветках липы каркнула ворона. Данте почувствовал, что мурашки бегут по коже, и плотнее перехватил черенок лопаты.

— Это место жуть наводит, — озвучил общую мысль Ебрахий, бледный, как полотно.

— Кладбища стран Креста все неприятны, — Накатоми уверенно лавировал между могилами. — Хотя, в мире существуют места и похуже. В Чайной стране, например, тоже принята кремация, но из-за высокой плотности и бедности населения, чаще всего денег на достаточное количество дров не хватает. Поэтому полусгоревшие тела выбрасывают в реку.

— Какая гадость! — поморщился Данте.

— Согласен.

— Привыкайте, — усмехнулся Накатоми. — Вы ками, поэтому придется много путешествовать и видеть вещи гораздо более неприятные, нежели обычное кладбище.

Садахару остановился у одной из могил. На ней было много торжественных венков из искусственных цветов, зачем-то еловые ветки и много красных гвоздик. Еловые ветки кто-то скинул с земляного холма, сам холм был с одной стороны изрядно разворошен.

— Это метка могильщика. Он не успел выкопать до рассвета, потому и пометил, чтобы вернуться следующей ночью.

Ебрахий скривился.

— Только не говори, что лопаты нам для того, чтобы копать эту могилу, — он отставил инструмент от себя подальше, всем своим видом показывая, что йокаю уподобляться не собирается.

— Нет, — сладко улыбнулся Накатоми, и его глаза за стеклами очков сверкнули, или это были блики заходящего солнца? — Конечно, нет. Копать мы будем другую могилу.

— Что? — ситуация казалась такой абсурдной, что Данте становилось все любопытнее и любопытнее.

— Дайте, расскажу вам кое-что о могильщиках. Их поймать довольно проблематично, ведь они умеют быстро бегать. Единственный способ — это выкопать яму. Психология у могильщиков такова, что мимо нее на кладбище они пройти не могут — а вдруг там еще осталось что-то, чем можно поживиться. Когда он залезет в яму, мы его окружим и уничтожим. Ясно?

О да, Данте было ясно. И у него горели глаза от предвкушения. Какой интересный способ ловли йокая!

— Погодите-ка, но тут негде копать! — Ебрахий явно не разделял энтузиазма своего друга.

— Мы выберем самую старую могилу неподалеку. То, что она старая, убережет того, кто в ней погребен от надругательства йокаем.

— Но тогда мы над ней надругаемся! — возмутился отпрыск Бога Счета Лун. — Это же отвратительно!

Данте понял, что друга надо успокоить, и потому быстро приблизился и погладил по плечу.

— Успокойся. Это меньшее зло. Ты подумай: если этого могильщика не уничтожить, сколько еще могил он раскопает?

Ебрахий молчал. Он признавал правоту слов Данте, но и соглашаться на это преступление не хотел. Все колебания устранил, как обычно, друг, который взял лопату наизготовку и обратился к Накатоми.

— И какую будем копать?

Накатоми некоторое время молчал, прикидывая, какую лучше взять, а потом решил, что могилы вокруг почти все одинакового возраста и ткнул пальцем наугад. Данте подошел к надгробию и взглянул на него. На белом камне была выбита вязь каких-то непонятных символов, которые никак не напоминали иероглифы.

— Ладно, — пожал он плечами, вонзая острую лопату в плотную землю.

Копали молча и долго. Данте давно перемазался землей, и его белая форма превратилась в грязно-коричневую. Накатоми повезло больше — форма Сейто Аши черного цвета, и не такая маркая. Данте иногда останавливался, чтобы перевести дух, и вытирал рукавом вспотевший лоб. Оказывается, ловить йокаев — это так сложно.

— На самом деле, ками нетрудно выловить могильщика, — объяснял Садахару, чтобы скрасить их работу. — Они владеют техникой быстрого перемещения, проще говоря — кехо. Но так как вы первогодки, то этой технике необучены.

Да, кехо — очень полезная штука, Данте давно понял.

— И долго еще копать? — Ебрахию надоело. К тому же втроем им было тесно внутри, потому жук Накатоми караулил сверху, когда как ками копали. Данте ворчал по этому поводу, но копал только потому, что было интересно, и он никогда такого не делал раньше.

— Почти все… — приободрил их Накатоми.

Данте в очередной раз вонзил лопату, и она наткнулась на что-то твердое. Он задумчиво постучал по нему.

— Похоже, это уже гроб, — сказал Накатоми. — Хотя нет, подождите. Данте, постучи еще раз.

Данте постучал, и Садахару нахмурился. Солнце давно село, и поэтому сложно было разглядеть выражение его лица. Конечно, для подсветки можно было воспользоваться Сейкатсу, но это, во-первых, отпугнет йокая, а во-вторых, может повредить человеку.

— Нет, — Накатоми покачал головой. — Это не гроб. Ебрахий вылезай, я туда.

Пока ками и Аши менялись местами, Данте присел на корточки и принялся разгребать землю руками. Вскоре он раскопал небольшой ларец, который гробом уж точно быть не мог. Садахару зажег свечу и теперь нависал над Данте.

— В таких ларцах обычно хранят сердца, — сказал он, когда ками вытащил его на свет. — Похоже, эта могила пустышка. Здесь хотели что-то спрятать.

Ебрахий сверху посмотрел на них.

— Какая-то подозрительная случайность, тебе не кажется, Данте? Ведет нас к могилам, заставляет копать, а потом мы находим этот ларец…

Садахару протянул руки, чтобы взять ларец, что Данте увернулся и прыгнул вверх вместе со своей добычей.

— Нет, — произнес он. — Мы первые смотрим.

Садахару недовольно нахмурился, и послушно вылез. Данте нащупал защелку и открыл ларец. Внутри лежало четыре свитка. Печати на них были поломаны, их явно кто-то читал, но даже в темноте четко различался на них мон дома Накатоми.

— Я же говорю, что подстава! — воскликнул Ебрахий, увидев моны.

Данте поднял голову и посмотрел на Садахару. Свеча освещала его лицо, и на нем был такой глубокий шок, что изобразить такой искусственно никак не получится. Похоже, он сам не ожидал найти на этом кладбище нечто, принадлежащее его роду.

— И как ты это объяснишь? — Ебрахий самодовольно указал на свитки.

Данте взял один из них в руки и аккуратно развернул. Внутри обнаружились стихи-хайку, написанные на языке Поднебесной. Данте не удержался и зачитал первый вслух:

Свитки найдутся

В холодной могильной тьме

Перед началом.

— Великая Богиня… — прошептал Накатоми, — это же…

Откуда- то из кустов послышался шелест, и ками с Аши переглянулись. Со своей находкой они и забыли, зачем сюда пришли. Данте одними губами произнес: "Могильщик?", и Накатоми кивнул. Он сделал жест рукой, чтобы они хватали лопаты и бежали прятаться за соседний могильный камень. Данте растерялся, и вместо того, чтобы бросить свиток назад в ларец, сунул его Ебрахию, и, подхватив лопату, устремился в засаду. Накатоми погасил свечу, и теперь место действия освещал только призрачный лунный свет. Шелест кустов повторился, и Данте отчаянно принялся жестикулировать, чтобы Ебрахий прятался. Ками вышел из положения более изящно, он приблизился к одной из статуй и изобразил себя ее парой, застыв на месте.

Послышался треск веток, и Данте увидел, как перед его взором выползает нечто — волосатое, передвигающееся на четырех конечностях, отвратительно воняющее. У могильщика длинный клюв, наверное, чтобы легче было вскрывать черепа или добираться до костного мозга, и еще он умеет прыгать. Делает он это довольно странно, можно сказать даже забавно — подпрыгивает на метр, не больше, на коротких птичьих лапах, растопыривая пальцы, и вертит головой в поисках свежих могил.

Йокай подпрыгнул два раза, и оба раза его голова, которая могла вращаться на все сто восемьдесят градусов, останавливалась на раскопанной яме. Быстрыми перебежками — от одной плиты, к другой, могильщик приблизился к яме, и, повертев головой с глазами-бусинами и длинным клювом, нырнул вниз. Накатоми шепнул: "Сейчас!", и Данте рванул вперед. Могильщик, почуяв засаду, прыгнул вверх, но вылезти у него не получилось — показалась лишь морщинистая макушка и один глаз навыкате. Ками широко размахнулся и при последующем прыжке хорошенько приложил йокая лопатой. Тот отчаянно взвыл и улетел куда-то в неизвестном направлении. Из кустов послышались ругательства и верещание, а потом тот же самый йокай полетел обратно в Данте — кто-то из кустов ему тоже дал пинка на подлете. Ками не растерялся и, согнув ноги в коленях и перехватив удобнее лопату, взял подачу с достоинством. Но летающий йокай малость сменил траекторию и впиявился в одну из статуй. Статуя натужно заскрипела, пошатнулась, и рухнула под немалым весом йокая.

— Мертв? — спросил Данте.

Садахару вышел из своего укрытия, напряженный, и готовый к бою.

— Здесь еще кто-то есть, — произнес он. Меча при нем не было, но он снял пояс, который, как Данте знал еще от Акито, являлся тяжелой металлической цепью, обернутой тканью, и теперь перехватил так, чтобы было удобнее бить. Ебрахий в свою очередь схватился за вторую лопату.

— Еще раз кинешь в меня эту дрянь, и я за себя не отвечаю! — из темноты послышался голос Хорхе, и все трое вздохнули с облегчением. Сам золотоволосый ками вскоре показался из кустов, и выглядел он очень рассерженным. Он упирал руки в бока.

— Я, конечно, подозревал, что вы полные, абсолютные тупицы, но оказалось, что я все же вас недооценил! Как вы могли уйти, когда я сказал вам ждать меня в таверне?! Да я из-за вас поседею! Вы этого хотите? — тирада была долгой, очень красочной и эмоциональной. Иногда Хорхе не знал, когда стоит остановиться. — И что вы скажете в свое оправдание? — Данте открыл рот, но Хорхе поднял руку вверх, мученически зажмуриваясь. — Нет, я не хочу ничего слышать!

Данте переглянулся с Ебрахием и пожал плечами. Его родитель личность довольно специфическая, и об этом знают все и давно.

— Похоже, у вас проблемы, — довольно усмехнулся Накатоми.

— У тебя они тоже будут, — пообещал Хорхе, и вдруг увидел ларец со свитками. — А это что?

Садахару насмешливо поклонился.

— Утерянные Сутры Пророчеств, — сообщил он, но Хорхе недоверчиво сузил глаза и подплыл к ларцу. Он взял один из свитков и небрежным жестом развернул, будто боялся испачкаться. — Подсветить? — услужливо предложил Садахару.

Хорхе скривился, но пару хайку прочитал.

— Это не пророчества, — брезгливо ответил он. — Это дурные каракули какого-то поэта из твоего рода.

— Ну да, — улыбнулся Садахару, — с вашей любимой поэмой не сравнится.

Хорхе передернул плечами при упоминании того ужасного инцидента, когда его застали за тем, что он лишь заглядывал в свиток с этой отвратительно безвкусной "Звездой", и это опозорило его на всю Академию!

— Несомненно, — оскалился Хорхе. Он хотел еще что-то сказать, но вдруг затих, и поднял голову к небу. Данте, наблюдая за его поведением, подумал, что их ждет еще один могильщик, и покосился на мертвую тушу йокая. Лопата по-прежнему находилась в руках. Ками был не против прибить еще одного.

Листва беспокойно зашумела от ветра, лунные тени упали на могильные камни, и Данте вдруг почувствовал холодок, который прошелся по позвоночнику. Похоже, на этот раз к ним шел не могильщик, а нечто более ужасное, с непонятной, рваной аурой, и кажется — но только отдаленно, эта аура напоминала ауру ками, а все больше йокая, который хотел убить человека. Хорхе прервал свою тираду и посмотрел на обоих Хищников, которые чувствовали приближение опасности, и готовились к бою. Садахару, как ни странно, совершенно ничего не ощущал, но чувствам ками доверял, и тоже напрягся.

— Это не враг, — сообщил Хорхе, и Данте мог поклясться, что в голосе родителя заскользила грусть.

Садахару кивнул и расслабился, но Хищники не могли пойти против своей природы, поэтому стояли, готовые к нападению в любой момент. Но тьма расступилась, и в полоске лунного света появилась женщина-ками. Она была высокая, с роскошными волосами, которые в лунном свете отливали серебром. На носу сидели очки, и это, вместе с брючным костюмом, делало ее вид строгим, деловым. Из-за спины торчали рукояти неизменных мечей.

— Командир, — она приблизилась и с легкой улыбкой поклонилась. — Не ожидала вас здесь увидеть…

Данте смотрел на нее, и не мог отделаться от чувства, что с этой женщиной что-то не так. Знает ли об этом Хорхе?

— Милая Лидия, это судьба увидеть здесь тебя. Как я вижу, пришло твое время, — он подошел к ней и приподнял за подбородок. Женщина зарделась.

— Да, мой командир. Пришло время.

— Это хороший выбор. Я уже вижу, что он похож на тебя. Могу поспорить, что он будет принадлежать к школе Ямасиро.

— Спасибо.

Хорхе отпустил ее, она взглянула на напряженных Хищников, кивнула им, игнорируя их враждебный настрой, и повернулась к Садахару. Накатоми уже замотал пояс на место, и теперь стоял, выпрямившись и скрестив руки на груди. Он внимательно изучал ками, которая недавно пришла к ним из тьмы. Чувствовал ли он угрозу?

— Здравствуй, Садахару. Меня зовут Лидия. И я пришла тебе кое-что дать… — она потянулась за мечом, который хищно блеснул в лунном свете. — Не бойся. Это не больно…

Данте, поняв, что происходит, и зачем пришла Лидия, рванулся вперед, чтобы ее остановить, но был перехвачен Хорхе. Хищник зло дернулся и хотел возмутиться, но ему просто заткнули рот, бросая на землю. Данте хотел подняться, но не смог. Его тело будто увязло в чем-то, и теперь для того, чтобы сдвинуться хоть немного, приходилось прилагать титанические усилия. Ебрахий тоже хотел помешать, но и его скрутил Хорхе. Ни один из Хищников не видел, как это происходило, лишь слышали короткий вскрик Лидии, когда острая сталь засвистела в воздухе, а потом глухой звук падения тела. Почти истеричные рыдания женщины прерывал успокаивающий голос Хорхе. Нити Сейкатсу спустились с небес, разноцветные, разные, удивительные. Они сплетались в клубки, они строили новое тело для Садахару.

— Амэ-но-коянэ-но микото, — произнес срывающийся голос Лидии. — Пророк Накатоми…

На миг установилась мертвая, почти зловещая тишина. Данте исхитрился извернуться, и теперь увидел, как Хорхе, серьезный и сосредоточенный, освещенный зыбким и таинственным лунным светом, берет Лидию за руку, будто поддерживая. Амэ хотелось закричать, что все неправильно, что они только что убили человека, но из-за чар Хорхе не мог вымолвить ни слова.

— Побудешь здесь с ним, пока он не очнется? Мне нужно в Небесный Грот, — произнесла Лидия. Ее аура, полная жажды убийства и отчаянной решимости, которая еще мгновение назад пылала, теперь просто испарилась, будто и не было ничего.

— Можешь не волноваться, милая Лидия. Я даже приведу его в Академию.

Она грустно и вымучено улыбнулась. В каждом ее жесте скользила смертельная усталость. Лидия еле стояла на ногах.

— Единственный ками, который никогда не теряет память при обращении. И достался он мне.

Хорхе поднялся на ноги, и Данте повернул голову, чтобы было удобнее смотреть. Что такое с ним сделал родитель, что так трудно двигаться?

— Так гордись, дорогая. Гордись этим.

Родитель повернулся, и Данте увидел заплаканное и бледное лицо Лидии. Она ладонью смахивала влагу с глаз. Амэ, повернув голову, посмотрел в небо. Он чувствовал, что спутники выстраивались на позицию. Лидия присела на корточки, обняла окровавленное человеческое тело и исчезла в густом, ослепительном зеленом луче. И вместе с ней растворились оковы, которые держали Данте и Ебрахия. Оба вскочили и бросились на Хорхе, но затормозили, когда увидели Накатоми, который лежал на сырой кладбищенской земле. У него было настолько умиротворенное лицо, что казалось, будто оно светится изнутри. Он выглядел, как младенец, который только что появился на свет — непорочный, и еще не видел мира, и не сделал своего первого глотка воздуха. И все обвинения, которые готовы были политься из Данте, вдруг иссякли.

Ебрахий неожиданно спросил:

— А как размножаются йокаи?

Хорхе посмотрел на него с удивлением, а потом горько усмехнулся.

— Они вынашивают своих детей в чреве, как люди. Только ками размножаются так… Никто больше. Никто.

Данте посмотрел на Накатоми, ресницы которого подрагивали. Он уже дышал, но пока поверхностно, будто легкие еще не были готовы заработать в полную силу. Данте смотрел на нового представителя их расы и думал о том, что ками стоит пожалеть.

— Жаль, нет другого способа, — произнес Ебрахий. — Цукиеми говорил, что из-за этого он не хотел становиться родителем. Я как подумаю, сколько ему лет…

Хорхе пожал плечами.

— Просто прими это. Или это рано или поздно сведет тебя с ума!..

Родитель снова драматизировал. Данте хотел сказать о том, что им стоило бы покинуть кладбище — не очень-то приятно очнуться на нем, но опоздал. Ресницы Садахару дрогнули, и он слабо застонал. Данте бросился к нему, помня о том, что нужно поддержать, ведь когда легкие начнут работать в полную силу, будет сильный кашель. И жаль, что здесь нет воды, чтобы промочить горло. Накатоми открыл глаза и посмотрел на Данте, склонившимся над ним. Его губы тронула слабая улыбка, и он сел. Амэ подхватил его, поддерживая, терпеливо ожидая, пока жесткий приступ кашля пройдет, и сердце перестанет так отчаянно колотиться. Еще человеческое сердце Накатоми Садахару…

— Спасибо, Данте, — поблагодарил он, и его голос звучал на удивление ровно и спокойно. — Хорхе, где мои очки?

Ками протянул их.

— Как я вижу, ты все помнишь, — удовлетворенно заключил он.

— Это не память, — Накатоми взял очки в руки и машинально протер стекла. — Это другое. Я думаю, нужно идти. К утру нам надо появиться в Академии, и мы можем не успеть. Данте, мои ноги слабы, ты не мог бы мне помочь?

Хищник кивнул и взял Садахару за талию, а Накатоми перекинул руку через плечо. С другой стороны встал Ебрахий.

— Хорхе, не забудьте Сутры Пророчеств. Отдайте их своему наставнику меча. Рихарду не стоит их видеть.

— Эти пророки… — родитель закатил глаза, но ларец с сутрами прихватил. — Только открыли глаза, и уже командуют. — Он направился за остальными. — Имеешь что-то против моего родителя, Садахару? — спросил Хорхе.

Накатоми издал глухой смешок.

— Против вашего родителя — совершенно ничего, а вот Рихарда я бы поостерегся, на вашем месте.

Хорхе озадаченно нахмурился.

— Что ты имеешь ввиду?

Но вмешался Данте, и разговор принял совершенно другое русло.

— И где твои лошади?

* * *

26 день месяца Дракона 491 года Одиннадцатого исхода

Ие- но футана. Поднебесная. Нара.

Особняк Сарумэ

Портал полыхнул зеленым, и на заднем дворе материализовалась фигура. Ками умели выглядеть, как люди, но эта даже не потрудилась скрыть свое происхождение. С первого взгляда казалось, что это мужчина — мускулы, широкие плечи, грубые, будто высеченные из камня, черты лица и жесткий взгляд. Но под туникой все же угадывались слабые очертания грудей. Эта ками всегда носила мечи с левой стороны на поясе, а за спиной был лук и колчан со стрелами — вечно готова к бою. На плечах ее лежала шкурка куницы, и это придавало женщине почти варварский вид.

Девушка- служанка, заметив вспышку портала, вышла встретить гостя, и испуганно вскрикнула, когда увидела, кто к ним пожаловал. Она закрыла рот руками, чтобы не завопить от ужаса. Прибывшая женщина равнодушно посмотрела на прислугу и сказала:

— Позови Сарумэ Акито.

Она вошла в дом, не дожидаясь приглашения, и устроилась на полу в гостиной. Ками прислонилась к стене, отклеенной обоями с изображениями цветущей сакуры, небрежно раскинув ноги. Лук и стрелы она сняла со спины и положила рядом с собой. Пару быстрых взглядов по сторонам заставили ее усмехнуться: какое необычное место, теней, хоть отбавляй — сразу чувствуется, что здесь очень долго жила Жертва.

Гений всея Академии Аши не заставил себя ждать. Он спустился по лестнице. В домашнем шелковом кимоно, без формы и без мечей, он мог бы выглядеть вполне безобидно, но взгляд ярко-синих, глубоких глаз, не давал так подумать. Этот взгляд уставился на ками с такой неприязнью, что по спине должны априори бегать мурашки.

— Что тебе надо, Ванесса? Говори быстрей и уходи. У меня еще много дел.

Женщина усмехнулась.

— Ищешь свою пропавшую сестренку? — спросила она, и в ее голосе звучало веселье. В ответ получила ледяной взгляд. Все-таки подначивать Акито — это так забавно. Когда он ощетинивается, он становится почти милым, и таким ядовитым, как плющ.

— Это не твое дело.

— Ой ли? — она приподняла брови. — Ладно, детка, я сегодня работаю почтальоном. И на игры с тобой у меня просто нет времени. Я пришла передать послание.

Акито сузил глаза и сжал губы.

— Говори, — разрешил он.

— Сосунок, — покачала головой Ванесса. — Ты всего лишь лучший Аши в Академии, но не больше, — на этот выпад Акито промолчал, и ками продолжила. — Сегодня после обеда ректор Хатиман будет в Сето. Он приглашает тебя на встречу, если, конечно, тебе интересно, где сейчас твоя милая сестренка.

Глаза Акито подозрительно сузились.

— Что ему известно?

Ванесса пожала плечами. Она только приглашение на чай передавала, а сообщать о том, что его сестренка теперь ками мужского пола, не ее работа. Пусть это делает Рихард. Ему нравится шокировать людей. Тем более таких, как Акито.

В дом вошла Амако, бледная и осунувшаяся. За это время, что пропала Амэ, она постарела лет на десять, и теперь на ее лице виднелись глубокие морщины, а некогда прекрасные синие глаза, теперь помутнели, стали невыразительными. В волосах серебрилась седина.

— У тебя гости, сын? — она посмотрела на Ванессу. Понять, что перед ней ками, было несложно, но Амако сделала вид, что не в курсе происходящего, и здороваться, как положено, не стала. Может, она еще и подслеповата стала?

— Она уже уходит, мама, — Акито улыбнулся, неискренне и фальшиво, и приблизился к Ванессе. Он посмотрел на нее сверху вниз, и женщина широко улыбнулась, задрав голову. — Ты опоздаешь на спутник.

— Конечно, — Ванесса прихватила лук со стрелами и поднялась. Привычным жестом она поправила мечи, висящие на поясе. — Все, что нужно, я сказала. Увидимся в Академии, Акито.

— Для тебя я принц Сарумэ! — процедил сквозь зубы он.

Ванесса повернулась и демонстративно усмехнулась ему в лицо.

— Щенок, — произнесла она, покидая дом.

Акито проводил ее взглядом, и когда ками скрылась из виду, повернулся к матери. Та смотрела на него, бездумно перебирая пальцами край своей шелковой накидки. Она в ее глазах была пустота.

— Тебе нужно отдохнуть, мама, — он подошел к ней и обнял за плечи.

Амако подняла голову и с надеждой посмотрела на сына.

— Ты ведь вернешь мне мою девочку? — спросила она хриплым шепотом. — Ведь это ты ее забрал, я знаю. Это ты…

Акито ничего не ответил. Жестом показал служанке, чтобы приготовили успокоительные и позвали старика Дзиро. Матери нужно отдохнуть. Он повел на женскую половину особняка, в ее покои. Уложив на футон мать, Акито быстро покинул ее, чтобы не беспокоить своим присутствием. Слуги подошли почти сразу, послышался скрипучий голос няньки матери, и было слышно, что ее снова заставляют пить сонные капли. Амако в последнее время почти не бодрствовала — всего несколько часов в день, чтобы поесть и немного прогуляться. Обычно все заканчивалось очередным приступом. Акито посмотрел на задвинутые фусума, за которыми лежала больная мать, и двинулся по коридору. Возле комнаты Амэ он остановился, нерешительно потоптался на пороге, все еще не в состоянии нарушить святая святых своей сестры. Рука сама потянулась к фусума, раздвинула хлипкие перегородки, и в лицо пахнуло запахом Амэ. Внутри осталось все так же, как перед Церемонией — по комнате развешаны разнообразные богатые кимоно, на столике лежит бархатная коробочка, и в ней скукожившийся лепесток сакуры. На щетке остались несколько длинных темно-каштановых волос.

— Тело не нашли. Ты должна быть жива, — произнес Акито в пустоту комнаты.

На полу, возле сундука лежала окровавленная повязка. Гений Аши нахмурился и поднял ее. Он сжал ее в руке, и отправился переодеваться. Если Рихард что-то знает об Амэ, значит, нужно с ним встретиться.

* * *

26 день месяца Дракона 491 года Одиннадцатого исхода

Ие- но футана. Поднебесная. Сето.

Летняя резиденция ректора Академии Аши

— Господин Сарумэ Акито, добро пожаловать, — человеческая девушка в ярком цветастом кимоно низко поклонилась, — прошу, следуйте за мной.

Она указала рукой на энгаву и быстро засеменила по деревянному полу. Акито последовал за ней. Он никогда прежде не был в летней резиденции ректора, но не горел желанием глазеть по сторонам. Акито принадлежал к древнему и знатному роду, ему не раз удавалось побывать во дворцах, и то, что сейчас он видел вокруг себя, не уступало убранству резиденций самого Императора Поднебесной. Дворец просто утопал в зелени, в цветах. Пруды с карпами, резные мостики, дорожки, выложенные круглыми камешками. Они шли вперед, и некоторые седзи были распахнуты. Внутри все кричало о богатстве.

— Мы скоро придем, господин, — извиняющимся тоном произнесла девушка. — Госпожа Эхисса отдыхает, поэтому господин Рихард работает в дальних покоях.

— Не стоит беспокоиться.

Акито знал, что Эхиссе нужно много отдыхать. И, пожалуй, она была единственной из всех ками, к которым юный гений относился без презрения, а больше с равнодушием.

Рихард нашелся не в дальних покоях, а прогуливающимся по саду. Он бродил по дорожкам и мостикам, будто ходьба помогала ему лучше думать. Заметив идущих к нему людей, он помахал, привлекая к себе внимание. Рихард остановился у пруда с карпами, которые резвились в прозрачной воде.

— Рад, что ты принял мое приглашение, — сказал он после того, как Акито коротко, и не совсем вежливо для стоящей перед ним персоны поклонился. — Как дела дома?

— Нормально, — сухо ответил Акито, подходя ближе.

Хатиман сделал жест рукой, и служанка, поклонившись, удалилась. Акито смотрел на ее спину и ярко-красный бант, в который был завязан пояс-оби.

— Нормально, насколько это может быть, да? — мягко поинтересовался Рихард. — Твоя мать больная женщина. Я думаю, ей недолго осталось. Она и так здесь задержалась…

Акито зло дернул уголком губ.

— Не вам об этом судить.

— Да, конечно, не мне.

Сарумэ надоело болтать ни о чем, и поэтому он решил перейти к тому вопросу конкретно, который его интересовал. Рихард был мастером лить воду, уходить от конкретики, и это очень не нравилось Акито. И что уж греха таить, ему многое не нравилось в Хатимане.

— Ванесса сказала, что вы знаете, где моя сестра.

Рихард смотрел на Акито с жалостью, а потом кивнул.

— Да, знаю. Я уже отдал распоряжения, и после нашего разговора Хина проводит тебя к ней.

От этой новости внутри что-то дрогнуло и в животе скрутило от возбуждения — он вскоре увидит Амэ. Скоро!

— Она ранена? Серьезно?

Рихард покачал головой.

— Она не ранена. И с ней все в порядке настолько, насколько это может быть в ее ситуации, Акито. Потерпи немного, ты скоро встретишься с ней. Но вначале нам нужно поговорить.

Гений Аши с готовностью поднял голову.

— Что вы хотели обсудить, господин ректор?

Хатиман поправил широкие рукава своего ги и смахнул с него несуществующие пылинки. Потом ласково и всепрощающе улыбнулся с такой целью, чтобы все присутствующие уверовали в его доброту. Но Акито хоть и был скор на выводы, переубеждался очень тяжело.

— Тебе осталось учиться в Академии всего три года, это небольшой срок, поверь мне, — Рихард наклонил голову. — Я знаю о том, что ты не особо жалуешь ками, поэтому хочу тебе кое-что предложить.

— Предложить? — Акито выглядел удивленным. Он не ожидал подобных слов от ректора.

— Да, предложить. Видишь ли, близится исход, и йокаи активны, как никогда. Я не могу оставить в Академии достаточно ками и Аши для поддержания порядка. Ты самый талантливый из всех, у тебя прекрасная команда, и я бы хотел, чтобы ты помог мне.

Акито молча слушал. По его выражению лица было трудно сказать, заинтересовало его это предложение или нет.

— У нас в этом году новый набор молодых Хищников. И я думаю, ты знаешь, что это значит. Ты не раз видел, как между ними вскипает ссора от одного косого взгляда. А ты и твой отряд, могли бы очень помочь мне.

— Вы хотите, чтобы я следил за дисциплиной? — спросил Акито, приподняв бровь.

— Да, именно этого я и хочу. Это сложное и утомительное задание, но думаю, с ним ты способен справиться.

Акито без выражения посмотрел на карпа, который весело плескался в пруду. Где-то вдалеке стукнул бамбуковый журавлик.

— Мне нужно подумать.

— Не торопись, Акито, — Рихард положил руку на плечо Аши. — У тебя еще есть время.

Он тепло улыбнулся и указал на уже знакомую девушку в цветастом кимоно. Она спешила к ним.

— А сейчас иди к своей сестре. Хина проводит тебя.

Акито кивнул, а потом зашагал к девушке, которая ждала его на веранде. При приближении она поклонилась и произнесла свое кроткое: "Следуйте за мной". Они пошли дальше по энгаве. Акито думал, что придется вызывать спутник, ведь не может такого быть, чтобы его сестра находилась здесь, в резиденции. Но спутники молчали. Они по-прежнему стояли на позиции, но это была фигура возвращения в Сарумэ, но никак ни в какое другое место.

Наконец, Хина остановилась у раздвинутых седзи. Она опустилась на колени и низко поклонилась.

— Госпожа Сарумэ, — произнесла она, — к вам гость…

Но Акито не мог больше ждать. Он рванулся вперед, к своей Амэ, но вдруг застыл на пороге, как вкопанный. Она, в бледно-золотом кимоно, с красными узорами и расшитым белой нитью алым поясом-оби, сидела на татами, подобрав ноги. В ее руках находились пяльцы — сестра занималась вышивкой.

— Акито! — воскликнула она, вскакивая на ноги, и тут же едва не падая от избытка чувств. Но брат успел приблизиться, он подхватил ее, легкую и изящную. С большими золотистыми глазами и длинными, распущенными темно-каштановыми волосами Амэ выглядела осунувшейся и похудевшей.

— Амэ… — он обнял ее, прижимая к себе, как можно крепче. — Я уж думал, что тебя нет в живых…

Она прижалась к нему, поглаживая плечи.

— Это было чудо, Акито. Смерть почти пришла за мной… На Церемонии случилось нападение йокаев, и если бы не господин Рихард, я меня бы с тобой сейчас не было. Он спас меня, Акито. Вытащил из… из… — ее плечи затряслись, и он успокаивающе погладил ее по спине. — Это ему мы обязаны моим спасением…

— Тише, моя дорогая, — прошептал Акито. — Все закончилось. Теперь, все позади. Я с тобой…

— Как хорошо… — она закрыла глаза, расслабляясь в его объятиях.

А в саду, у пруда, по-прежнему, стоял Рихард и довольно улыбался. Вода отражала бортик резного мостика и стройную фигуру в черном. А потом подул ветер, неся с собой опавший зеленый лист, по воде прошла рябь, и рядом с фигурой появилась другая. Она была в белоснежных одеждах, а рыжие волосы казались настолько яркими, что бросались в глаза даже в неверном водном отражении. Рихард повернул голову, приветствуя свою жену.

— Как отдохнула, Эхисса? — спросил он.

— Ничего, — она бросила скучающий взгляд на плывущий по воде лист. — А я смотрю, ты зря времени не терял.

— Да, — согласился Рихард, и в его обычно мягкой улыбке сейчас был триумф. — Я вернул Сарумэ Акито то, что ему нужно больше всего. Он ведь умеет быть благодарным.

Эхисса усмехнулась.

— Пойдем в дом, — она потянула его за рукав. — Там подали чай.

До конца лета оставалось два дня.

— ____________________

Глава 10: Пять школ Аши Сюгендо

Древний род Накатоми дал предсказание о том, что самые верные спасут Поднебесную от разрушения, самые мудрые направят их, самые хитрые поддержат их, самые сильные защитят их, а самые чуткие сложат об этом поэму. И с тех самых пор в Академии существует разделение на школы. Самые верные определяются в Бизен, самые мудрые — в Ямасиро, самые хитрые и гордые — в Ямато, самые сильные — в Сошу, и, наконец, самых чуткие — в Мино…

28 день месяца Дракона 491 года Одиннадцатого исхода

Цукуси, Страна Алого Креста, Ареццо;

Академия Воинов-Теней Аши

Данте задремал, и едва не свалился с лошади. Его разбудило ощущение того, что он куда-то безнадежно соскальзывает, и ками отчаянно схватился за лошадиную гриву, но удержался на весу. Лошадь недовольно дернулась, всхрапнула, но седока скидывать не спешила. Данте успокаивающе похлопал ее о холке, пробормотал слова благодарности и потер глаза.

Они шли цепочкой: впереди Хорхе, за ним — Накатоми, после — Данте и Ебрахий. Ками тряхнул головой, взглянув вперед. Дорога, по которой они ехали, в темноте казалась какой-то заброшенной и чересчур ухабистой, но с приближением рассвета Данте понял, что ее основательно размыло, грязь так и застыла.

— Дождливая весна. Когда мы уезжали, здесь было настоящее болото, — обернулся Накатоми к Данте. — Скоро приедем.

И, правда, лес вскоре стал редеть. Или, может, это просто светало, и потому он не казался таким непроницаемо-черным и безнадежным. Теперь, все чаще попадались небольшие полянки, дорога то и дело расширялась, по обочинам можно легко угадывались следы от лошадиных копыт. За макушками деревьев все отчетливее сверкало утреннее голубое небо.

Прошло еще несколько минут, и лес вовсе закончился. Хорхе натянул поводья, поджидая остальных. Данте поравнял свою лошадь с лошадью родителя и изумленно вздохнул открывшемуся виду. Они стояли на вершине холма, а внизу, в долине, текла быстрая серебристая речка. Через нее шел мост, тонкий, воздушный, обманчиво хрупкий, он казался ниткой, протянутой через пропасть. А за ним начиналось величественное сооружение, которое называлось Академией Аши. Если присмотреться, на входе можно было увидеть каменные ворота-тории — два столба и перекладина, к которой крепились длинные бело-красные ленты. Вся Академия окружена стенами из белого камня, такими же, как и в Госпитале, но здесь они были не в пример выше — не перелезешь и близко, забравшись на дерево, как это делал Данте. Из-за стен торчали шпили и верхние этажи. Академия казалась огромной, как город, конечно, не столица и не Нара, да и не Ареццо, но размером она была с хороший провинциальный центр. И вся она сейчас раскинулась перед взглядом ками, гордая и величественная.

— Какая красота! — выдохнул Данте, не в силах сдержать восторженный возглас.

Академия была больше, чем Госпиталь, монументальнее, чем Небесный дом на горе Сумеру, красивее, чем все, виденное Данте ранее. Акито рассказывал об Академии многое, он говорил, как она прекрасна, и что каждый раз, когда он смотрел на нее со стороны, у него захватывало дух, но ками даже не представлял, что насколько она потрясающа.

Ебрахий тоже смотрел на все, разинув рот. Похоже, его так же впечатлило это зрелище.

— Насмотрелись? — рассмеялся Хорхе. — Мы можем продолжать путь?

Данте закивал. Ему не терпелось пройти по мосту и оказаться у ворот. Ему не терпелось попасть внутрь. Ветер дохнул в лицо. И принес с собой запах леса, запах солнца и спелых яблок. Ками улыбнулся и тронул поводья, пуская лошадь вниз по дороге к мосту. Кровь Удзумэ была настолько взбудоражена, а в груди поднялась такая радость, что он не удержался и пустил лошадь галопом.

— Данте! — окликнул его недовольный родитель, но ветер, свистящий в ушах унес его голос прочь. Назад, в сторону Ареццо. Ками задорно рассмеялся, с замиранием сердца наблюдая, как приближается мост. Стучали копыта. Лошадь, будто застоявшаяся в стойле и вырвавшаяся на свободу, теперь мчалась вперед, и ее было не догнать, не остановить. Данте пригнулся в седле, улыбаясь, как сумасшедший, несущийся вперед к своей мечте. Учиться здесь, в этом удивительном месте, чтобы быть рядом с Акито. Чтобы никогда больше не разлучаться. И в этот момент свободы Данте все казалось таким радужным, и он нисколько не сомневался, что все наладится. Акито примет его таким, какой он есть. Это, обязательно, будет!

— Эй, стой! — у моста его остановил дозорный в форме Аши. Немолодой, поседевший, и с безупречной военной выправкой.

Данте опомнился и резко натянул поводья. Лошадь возмущенно заржала, становясь на дыбы, и ками едва не выпал из седла. Он вцепился в поводья одной рукой, а другой взмахнул, пытаясь сохранить равновесие. Надо сказать, что ему повезло — конь возмущенно зафыркал над таким бесцеремонным обращением, но сбрасывать седока передумал.

— Тише-тише, — Удзумэ успокаивающе погладил животное.

— Кто таков? — строго спросил Аши. — Назовись! Гоку, — он обернулся. — Неси сюда эти проклятые списки! В нашем полку снова прибыло!

— Удзумэ Данте из рода Идзанами, — улыбнулся ками, оборачиваясь, и махая рукой приближающемуся разозленному родителю.

Из небольшой будки вылез сонный взъерошенный мальчишка. На вид ему было не больше двадцати, и одет он был в форму Сейто Аши. Он зажал подмышкой кипу помятых бумаг, чтобы удобнее было тереть глаза.

— Поторопись уже! — подогнал его старший Аши.

Когда он забирал у Сейто бумаги, подъехал Хорхе и остальные. Родитель изящно остановил лошадь и быстро спешился.

— Доброе утро, — произнес он, широко улыбаясь. — Этот грязнуля — мой. Так же я сопровождаю Футодама Ебрахия из рода Цукиеми и Накатоми Садахару. Десятый курс Аши Кагемуси.

Аши улыбнулся.

— Вы уж простите, Хорхе. Ваш отпрыск грязный, как черт. Чуть с йокаем не перепутал…

Родитель страдальчески закатил глаза.

— Эти Хищники… — пожаловался ками, пользуясь случаем. — С ними столько хлопот! Только отвернешься, и уже в историю влипли! Приходится вытаскивать! Вы не представляете!

Хорхе так хорошо играл, что Гоку даже хлюпнул носом. Аши сочувственно похлопал ками по плечу.

— Сочувствую.

— И это только их двое! А представляете, когда их двадцать пять!

— Воспитывать детей — дело хлопотное, — согласился Аши.

— Пожелайте мне удачи, Сид. Она мне очень пригодится, — Хорхе принял драматичную позу, чтобы те, кто еще не совсем проникся, наконец, поняли, какой крест возложили на бедного ками.

— Удачи, Хорхе. От всего сердца желаю.

— Спасибо! — закивал Хорхе и пожал руку Аши. Потом еще раз тяжко вздохнул, и отправился к своей лошади. Он легко вскочил на нее, и направил к мосту.

— Добро пожаловать в Академию, — улыбнулся Аши остальным.

— Спасибо, Сид, — отозвался Садахару и двинулся за Хорхе.

Ебрахий подъехал к Данте и, наклонившись, шепнул.

— Мне кажется, он специально этот спектакль устроил.

Данте скорчил гримасу.

— Ага, — и пустил лошадь следом за родителем.

Животное неохотно встало на мост. Данте приготовился к тому, что она может совсем заупрямиться, и тогда придется переводить ее спешившись, но обошлось. Удзумэ снова погладил лошадь, мысленно давая себе обещание угостить ее сахаром или морковкой, и завертел головой по сторонам. Какой поразительный мост! Такое ощущение, что висишь в воздухе — очень приятное чувство, вызывает едва ли не эйфорию. Но, похоже, Ебрахий его чувства не разделял — откровенно нервничал с позеленевшим лицом. Данте обернулся, послав другу смешок.

Впереди, за воротами-ториями виднелись флаги. На белоснежном полотне были выведены черные запятые в кругу — моны Хатимана. Их так настойчиво трепал ветер, что казалось, что эти флаги приветствовали всех въезжающих. Под воротами неприятно заложило уши, и что-то хлопнуло, заставив недовольно тряхнуть головой. Хорхе кивнул очередным стражникам-Аши и въехал внутрь. Данте подогнал лошадь, сократив расстояние между ним и родителем. За воротами оказалась дорога, извилистая, с затертыми временем ступенями, каменными статуями-фонариками по бокам. Туда хода на лошади уже не было, только пешком. Конюшни располагались сразу у входа.

— Получила твое сообщение. Что-то ты задержался! — навстречу Накатоми вышла Таманоя Яцуно. Когда Данте видел ее в последний раз, она была одета в длинную тунику и обтягивающие брюки. Сейчас же на ней была черная форма Аши, на шее и руках звенело множество цепочек и браслетов — не для красоты — Данте знал, — а чтобы управлять различными техническими штуками. Клан Таманоя и техника были неразделимы испокон веков.

— Непредвиденные обстоятельства, — Садахару спешился.

Яцуно скептически хмыкнула и бросила взгляд, полный неприязни, на Данте.

— Не позавидуешь тебе с компанией, — скривилась она. — Ладно, оставим этих недоделков. Важнее всего — Акито…

Она схватила Накатоми одной рукой за рукав, уводя прочь. Данте, услышав, волшебное слово, поплелся за ними, как привязанный, но был перехвачен Хорхе и возвращен назад.

— …и кстати, почему ты еще в юкате?… — последнее, что довелось услышать ками, прежде чем родитель остановил его. Данте недовольно фыркнул, и хотел вырваться из цепкой хватки родителя, но передумал. Понял, что сейчас вызовет ненужные вопросы со стороны Яцуно, и это может подставить Накатоми.

— А у нее красивая фигура, — сладко улыбнулся Данте, глядя на Хорхе.

Глаза родителя предупреждающе сузились.

— Даже и не думай.

Данте рассмеялся. Он ведь сказал правду. У Таманои хорошая фигура, ками помнил — узкая талия, округлые бедра, только грудь небольшая, но ничего — в ладошки хорошо поместится. И отвратительный характер как приложение ко всей этой красоте. Только сейчас фигура была скрыта свободной формой Аши, но зато какой простор для воображения!

— Однако… — покачал головой Ебрахий. Ему-то и в голову не приходило думать о бывшей принцессе Сарумэ, как о нормальном парне. Данте весело подмигнул наивному.

— Идем. Вам не мешает привести себя в порядок перед выступлением ректора, — Хорхе брезгливо поморщился, глядя на вид обоих ками. Ночные приключения не прошли даром.

Родитель повел их по лестнице вверх. Данте не переставал удивляться Академии, ведь даже простые общежития для Хищников оказались устроены очень необычно. Они состояли из пяти просторных деревянных домов с красной черепичной крышей, соединенных между собой переходами. Ночью эти переходы закрывались, чтобы студенты не шастали друг к другу. Хорхе их проинструктировал, что после отбоя выходить из своих комнат строго запрещено, но Данте в ответ только дернул плечом. Тогда родитель сладко улыбнулся, и сказал, что специально для таких вот умников, как его отпрыск, были созданы соловьиные полы. Они сделаны таким образом, что пройти по ним бесшумно невозможно — скрипели при каждом шаге, а тени, которых после отбоя становилось неприлично много, сразу разносили тревогу по всей Академии.

На каждом из домов, из которых состояло общежитие, висела деревянная табличка с иероглифами. Не в меру любопытный Данте прочитал их все: Сошу-дэн, Мино-дэн, Ямасиро-дэн, Бизен-дэн и Ямато-дэн. Хорхе туманно пояснил, что это названия школ факультета Аши Сюгендо. Конечно, отпрыск засыпал его сразу градом вопросов, но родитель собаку съел на том, чтобы уходить от ответов.

— Нам сюда, дети, — указал Хорхе на предпоследний домик с краю. Ебрахий на такое обращение раздраженно фыркнул, а Данте дерзко улыбнулся и захлопал ресницами в лучших традициях принцессы Сарумэ. Если родитель и хотел его задеть, то зря старался.

— Бизен-дэн, — прочитал вслух табличку Ебрахий.

— Припоминаю, что-то об этом говорил Таманоя, когда кольцо мне мерил… — Данте задумчиво коснулся подбородка. — Ну тот, вредный…

— Что за манеры! — осадил его Хорхе, и отпрыск в ответ шутливо поклонился:

— Да, мамочка…

Они зашли внутрь через энгаву. Перед ними сразу предстал длинный коридор. С одной и с другой стороны располагались сейчас задвинутые перегородки-фусума, искусно расписанные горными пейзажами. Данте вначале подумал, что на потолке располагаются окна, ведь сверху лился рассеянный дневной свет, но вскоре понял, что это светильники такие, просто искусно сделаны. Когда Удзумэ ступил внутрь, половица под ногами тонко скрипнула, почти как соловей. Сразу стало понятно, о каких полах говорил родитель. Да, чудеса в Академии были в каждом предмете.

— Данте, твои апартаменты здесь, — Хорхе указал рукой на одну из крайних комнат. Хищник сразу прикинул, что с расположением комнаты ему повезло — чем ближе к выходу, тем больше шансов выбраться незамеченным с этими полами. — Ебрахий, твои — дальше по коридору. Приведите уже себя в порядок. Общий сбор будет на улице перед общежитиями, через полчаса. А мне пора! — Хорхе одарил их одной из своих лучезарных улыбок и поплыл к выходу.

Удзумэ дослушал до конца и кивнул. Потом раздвинул фусума, заглянув в свою комнату. Нашел там, как ни странно, узкую кровать, а не футон, небольшой очаг в стене, сундук, низкий столик, зеркало, вазу с цветами. Пол устилали татами. Данте прошел дальше по коридору, и открыл комнату Ебрахия. Она разнообразием не отличалась, и ками быстро потерял к ней интерес. Чисто ради проформы, Данте открыл следующую дверь. Это было нечто вроде гостиной. На полу по-прежнему лежали татами, но в середине комнаты стоял большой низкий столик — за ним поместился бы с десяток человек без каких-либо усилий. В алькове на стене висели два иероглифа: "Честь" и "Верность".

— Мы здесь не одни, — предупредил Данте насторожившийся Ебрахий.

— Я давно чувствую их запах, — пожал плечами ками.

— Трое, — кивнул друг.

— Нет. Третий — запах Хорхе.

В этот момент фусума дальше по коридору стали раздвигаться, и Ебрахий, взбудораженный этим явлением напрягся. Он своим поведением напоминал кошака-драчуна, который готовился к бою за свою территорию. Данте нырнул в гостиную, как в укрытие, чтобы напасть из засады, если потребуется, но этого не потребовалось.

— Кто вы? — фусума раздвинулись, и из дальней комнаты вышел Хищник. Он был мал ростом, не выше двенадцатилетнего ребенка, да и на вид ему больше не дашь. Хрупкий, лохматыми, почти белыми вихрами, которые торчали ежиком, и поразительными, совершенно нечеловеческими невинными глазами цвета темной бирюзы. Одет он был в белую форму Аши Сюгендо.

— Судя по грязному виду и удивленным лицам, у нас пополнение. Где же вас так носило? — в коридор вышла девушка-ками. Она, наоборот, была очень высокой, почти такого же роста, как Ебрахий. И рядом с мальчишкой казалась настоящей каланчой. Или саранчой рядом с маленьким кузнечиком. Кудрявые волосы цвета спелой пшеницы были перевязаны аккуратной черной ленточкой. Глаза ее могли испугать, кого угодно — непроницаемо черные, блестящие, от того кажущиеся слепыми и пронизывающими одновременно.

— Да так, — Данте махнул рукой. — Обычная история.

Ебрахий хмыкнул, шутку оценив. Наверное, вспомнил, как Данте, будучи еще принцессой Сарумэ, пришел к нему в бордель. Да, в Ареццо произошла одна из самых "обычных" историй.

— Понятно, — напряженно произнес ребенок. Похоже, ему не очень нравилось знакомиться с новыми людьми. — Я — Хоакин. А это — Леандра. Приятно познакомиться.

— Ебрахий, — представился отпрыск Цукиеми, кивая в знак приветствия. — Там стоит А…

— Ты меня еще принцессой назови, — рассмеялся Данте, и Футодама-но миккото покраснел едва ли не до кончиков волос. — Простите его, мы были знакомы в прошлой жизни. Он даже меня немного любил, правда?

— Данте! — возмущенно выкрикнул друг. Он пыхтел так, что был похож на закипающий чайник.

Девушка прищурилась, явно веселясь.

— Приятно познакомиться, мальчики, — кивнула Леандра, склоняя голову на бок. Теперь она напоминала редкую птицу. Данте старался не смотреть в глаза, от них по спине табунами бегали мурашки.

— Взаимно, — поклонился Данте. — А теперь, просим нас простить. Нам нужно привести себя в надлежащий вид.

— Разумеется.

Леандра скрылась в своей комнате. Хоакин некоторое время нерешительно потоптался на месте, а потом тоже ушел. Ебрахий осуждающе посмотрел на Данте, когда они одни остались в коридоре. Хищник хихикнул и быстро подошел к своей комнате.

— Это не смешно, — сказал отпрыск Цукиеми.

Данте ступил на татами. Деревянный пол под ногами тихо скрипнул и затих. В комнатах соловьиных полов не водилось.

— А никто и не смеялся, — он задвинул фусума. Ебрахий обиженно фыркнул.

* * *

Честь и верность Бизен-дэн

— Твой отпрыск? — Данте не понравился этот взгляд сразу. Какой-то он был слишком… неприязненный?

Перед ними стоял Бог-Правитель Пожиратель Зла, который в этом перерождении носил имя Эдгар. Данте покосился на него, вдруг ощутив несвойственную ему робость. Может быть, эти чувства возникали из-за внешности Эдгара?

Обычно ками изящны и тонки. Обычно их движения плавные, текучие. Эдгар был далеко не таким. Высокий и широкоплечий, казалось, будто он высечен из камня — такими резкими и грубоватыми чертами обладал. Мощное туловище, бугры мышц, которые перекатывались под совсем не бледной кожей, присущей ками, производили впечатление. Бог-Правитель Пожиратель Зла целиком и полностью оправдывал свое имя. Он имел вид грозный и варварский — яркие медные волосы вопреки традициям ками были только до плеч и выглядели всклокочено. Один глаз скрывала повязка, другой — полыхал яростным фиолетовым огнем. Этот ками носил широкие темно-синие шаровары-хакама и такого же цвета хаори, верхнюю накидку с белым моном Хатимана на спине. За поясом были заткнуты мечи в простых и потертых ножнах, за спиной он носил лук.

— Мой, — кивнул Хорхе, хитро щурясь. Он внимательно следил за реакцией Данте, и, похоже, она его сейчас забавляла.

— Хилый. И, скорее всего, такой же неумеха, как и ты. Яблочко от яблони… — Эдгар скривился. Данте же ощутил недоумение: этот ками хотел их оскорбить?

— И все же, я твой командир, — голос Хорхе стал сам мед. — И я обошел тебя. Помнишь?

Эдгар повернул голову к трибунам, делая вид, что суета вокруг них, его неимоверно занимает. Старое соперничество? Данте начал понимать. Единственное, что не укладывалось в его голове: как Хорхе это удалось? Ведь даже недавно пробужденный Амэ-но-удзумэ-но микото ощущал ту зловещую ауру силы, которая разливалась вокруг него.

— Помню, — наконец согласился лучник. — Но до сих пор считаю это случайностью.

— Ну-ну, — Хорхе позабавило это заявление, он наклонил голову и окинул Эдгара насмешливым взглядом. Тот стиснул челюсти, но промолчал.

— А моего милого Данте можешь не щадить на уроках. Ему будет полезно… — куратор Синсэн Аши посмотрел на своего отпрыска со злорадством. Данте хотелось возразить, и он уже для этого открыл рот, но обернулся Эдгар, и снова просверлил взглядом. Молодой Хищник подавил желание поежиться, и поэтому хмыкнул и отвернулся. Его чувство собственного достоинства было спасено.

Они — это Данте, Ебрахий и еще два десятка незнакомых молодых ками, которые, как представил родитель, были их однокурсниками, находились в большом зале. Большой зал занимал почти весь первый этаж Главной башни, самого огромного и внушительного сооружения всей Академии Аши. Главная башня — это единственное строение, которое было сделано из камня, а не из дерева. Хорхе бегло объяснил, что на первом этаже находится большой зал, в котором и проходят собрания всей Академии, а на других этажах — служебные помещения и кабинет ректора.

Большой зал казался, действительно, большим. Он без труда вмещал в себя всех обитателей Академии. Если задрать голову, то можно увидеть, что высокий потолок украшен изящной лепниной. А присмотревшись — угадать фигуры богов и йокаев. Но не лепнина сразу бросается в глаза, когда поднимаешь взгляд. А большой, черный, будто давящий на тебя, мон Хатимана на потолке. С противоположной стороны от входа располагался балкончик. Наверное, оттуда вещает ректор, — подумалось Данте, когда он увидел его.

Когда они зашли в большой зал, Данте был оглушен. Нет, конечно, у него был опыт светских приемов. Но это ведь совершенно другое дело! Когда ты внезапно попадаешь в царство Аши, где в черном ходят Сейто, а в черно-синем — преподаватели, и в этом море яркими, ослепительными пятнами выделяются ками — изящные и тонкие, в разноцветных шелках, с необычайными цветами волос, то есть чему изумляться. Это поразительная картина, которая еще вчера была сном, красивой мечтой, теперь вдруг воплотилась в жизнь. Данте бы себя ущипнул, чтобы убедиться в реальности происходящего, но он еще не особо освоился со своими когтями, поэтому решил не рисковать.

Но не успели ками войти в большой зал, как к ним подошел Эдгар и завел разговор про отпрысков.

— А этот Цукиеми? — Эдгар указал на Ебрахия небрежным кивком головы.

— Мой родитель Цукиеми-но микото, — не выдержал тот. Он выглядел задетым грубостью и бесцеремонностью этого ками. Наследный принц, который не привык к грубости. Данте его слишком хорошо понимал.

Эдгар же обратил на него внимания не больше, чем на третьего Аши в правом углу. То есть — никакого.

— И кого мне учить придется…

Хорхе засмеялся, а Эдгар принялся пробиваться вперед сквозь толпу. Все зазевавшиеся или несогласные освободить дорогу получали или плечом, или рукой. Данте сделал несколько коротких шагов и заглянул в образовавшийся стараниями своего будущего наставника меча коридор. В нем промелькнуло несколько Аши, и кажется, Данте даже увидел тонкую фигуру Отомо Хидехико. Его конский хвост настолько бросался в глаза, что вычислить того в толпе оказалось несложно. Рассудив, что рядом с Хидехико может находиться Акито, Данте нырнул в образовавшийся коридор, но был перехвачен Хорхе за косу.

— Сдается мне, что у тебя с Эдгаром будут проблемы, — сказал родитель, демонстративно перебирая когтями кисточку косы Данте.

— Да? Почему? — Хищник улыбнулся и мягко изъял из рук Хорхе свои волосы.

— Школа Сошу любит талантливых к бою. К сожалению, у Бизен другие достоинства.

— Или он будет вымещать свою ненависть к тебе на мне. Это недостойно, — Данте покачал головой.

— Ах! С чего бы ему меня ненавидеть? — прикрыл хитрые золотые глаза Хорхе.

— Конечно, у него нет ни одной причины для этого.

Данте увидел, что толпа странным образом заволновалась, и поднял голову к балкону, отвлекаясь от очередного увлекательного разговора с Хорхе. И хотя балкон еще пустовал, атмосфера изменилась. Аши потянулись к центру зала, выстраиваясь в колонны. Делали они это быстро и слаженно, не считая, конечно, первокурсников. Они озирались, как потерянные, краснели и выполняли множество бесполезных движений. Наставники, немолодые Воины, обходились с ними терпеливо и все объясняли. Чего не скажешь о родителе…

— Хищники! — Хорхе поднял руку. — Подойдите все ко мне.

Молодые ками нехотя обступили своего куратора. Все такие разные, от природы вспыльчивые и непокорные. Они уже начинали потасовку, потому что выяснилось, что кто-то кого-то толкнул локтем, а разнимать пришлось Хорхе. Данте наблюдал за ним с весельем. Сложная выпала работа на долю родителя. Очень сложная…

Куратор с горем пополам разнял драчунов, выстроил всех по школам и вздохнул с облегчением, потому что оказалось, что он успел как раз вовремя: на балкон вышел ректор Рихард, Бог Войны. Он был в черном свободном кимоно, на котором синим были вышиты моны Хатимана. Данте раньше не обращал внимания на внешность ректора Академии, считая ее простой, ничем не примечательной и даже обычной, но сейчас, познакомившись с несколькими ками поближе, понял, что Рихард старался выглядеть человеком. Он носил короткую прическу — его черные волосы даже не доходили до плеч, как у Эдгара; и одевался не так вычурно, как остальные ками. А глаза у Рихарда серебристо-синие, редко смотрели прямо на собеседника, больше были прикрыты черными, пушистыми ресницами. Ректор Академии часто щурился, будто от яркого света.

Хатиман подошел к бортику и положил руки на перила. Взгляды всех присутствующих обратились к нему. Данте знал, что здесь есть те, кто видят знаменитого ректора впервые. Серди таких оказался и Ебрахий. Он смотрел на Хатимана со смесью недоверия и даже разочарования. Данте его понимал: после царственного Цукиеми Рихард казался простоватым…

— Я — ректор Академии Аши, Хатиман, приветствую Сейто Аши Кагемуси и Синсэн Аши Сюгендо, — произнес он медленно и спокойно, выдерживая небольшую паузу для эффекта. — В этом году, как вы все знаете, оба наших факультета, которыми мы безмерно гордимся, могут похвастаться новым набором*… (прим. автора: Рихард имеет ввиду то, что ками набирают в Академию только раз в двадцать лет) — его голос тонул в огромном зале, в котором сейчас собралась вся Академия. Мягкий, завораживающий, красивый голос. Его хотелось слушать вечно. Данте и слушал. Но мысли постоянно возвращались к Акито, и от волнения слабели колени: братик где-то здесь. В этом же зале!

— …вы знаете, почему в факультет Аши Сюгендо разделен на школы? Давным-давно, во время исхода пятого или быть может шестого, — Рихард извиняющееся пожал плечами. — Точно помнит только лишь моя супруга Эхисса и ее сын Цукиеми, к сожалению, я тогда еще не родился. Древний род Накатоми дал предсказание о том, что самые верные спасут Поднебесную от разрушения, самые мудрые направят их, самые хитрые поддержат их, самые сильные защитят их, и самые чуткие сложат об этом поэму. И с тех самых пор мы разделяем Хищников на школы. Самых верных определяем в Бизен, самых мудрых — в Ямасиро, самых хитрых и гордых — в Ямато, самых сильных — в Сошу, и, наконец, самых чутких — в Мино…

Хорхе пренебрежительно фыркнул, глядя на своего родителя, который с воодушевлением рассказывал о делах давно минувших дней.

— Я эту речь уже в четвертый раз слышу, — он приложил длинные пальцы к вискам, показывая, как огорчен этим. — Мог бы хоть ради приличия сочинить что-нибудь другое! О, мой слух!

— Но мы ее слышим впервые, — пожал плечами Ебрахий, и был удостоен испепеляющего взгляда.

— То есть меня тебе не жалко, да?

Ебрахий промолчал. Но молчание — это знак согласия… Хорхе, конечно, на этом успокоиться не мог.

— На самом деле все не так было, — сообщил он с презрением. — Совершенно.

— М-да? — вытянул шею Данте, чувствуя, что его родитель сейчас в настроении рассказывать. Очень редком настроении.

Хорхе серьезно кивнул.

— Разделение по школам существовало с самого рождения ками. Иначе, как им подбирали кольца?

— Ну… не знаю…

— Эх, темнота… — вздохнул Хорхе. — "Школы" существовали всегда. Это ведь наша внутренняя суть!

Он отвернулся и сделал вид, что снова слушает ректора. Тот говорил сейчас что-то о Сейто Аши. Данте благополучно пропускал эти слова мимо ушей. Он смотрел на Хорхе, который взялся за меч, что подвесил сегодня к поясу справа. Нет, он совершенно не хотел пускать его в ход, просто невольно коснулся его, когда воспоминания о том, как он, еще будучи Синсэн Аши, дрался за Академию…

— А бывает так, что ками теряет меч? — спросил Данте.

— Бывает… — отозвался Хорхе. — Но без него ками почти никогда не выживают.

Родитель не поворачивался к Данте, но и без того было понятно, что эта тема для него является болезненной. Амэ невольно вспомнил о том, что у ками есть традиция носить украшения своих друзей, и вдруг задумался: а эти бесконечные браслеты, эти заколки и цепочки были способом продемонстрировать свою индивидуальность или свидетельствовали о том, что Хорхе пришлось многих своих друзей проводить в Царство Вечной Ночи?

Но ведь они рано или поздно вернутся! Они же очистятся и возродятся! Они снова будут жить. Но ничего не вспомнят. И будет ли их характер таким же? Будут ли их мысли такими же? Будут ли они выглядеть так же? Наверное, нет.

Будто почувствовав озабоченность своего отпрыска, Хорхе нахмурился, бросил быстрый взгляд через плечо.

— Что-то не так? — поинтересовался Данте, переключаясь на куратора. От него не укрылось, что глаза родителя сощурены. Точно ему очень не нравится происходящее.

— Он что-то задумал, — на тонких, всегда хитрых губах расцвела очередная усмешка.

— Кто? — похоже Данте перевитал в облаках…

Ками кивнул на выступающего ректора.

— Будет сюрприз, я думаю. Не нравится мне это…

Рихард продолжал вещать со своего балкона. Он говорил воодушевленно, но мягко. Хатиман владел своим голосом, знал, где сделать паузу, где повысить голос, где понизить. Он умел завладеть аудиторией, чтобы она с восторгом внимала ему.

— … с прискорбием и болью хочу сообщить, что скоро начнется исход… — по залу прошли встревоженные шепотки, и ректор терпеливо ожидал, пока они стихнут. — Мне самому не нравится такое положение дел, но мы все понимаем, что в этом году у нас Хищники. Молодые и горячие, поэтому дисциплина будет несколько… шаткой, — Рихард обезоруживающе улыбнулся, подняв руки и показав ладони. — Для поддержания дисциплины я не могу выделить достаточно ками — они нужны в районах боевых действий, поэтому было принято решение о создании специального комитета.

Хорхе все больше хмурился.

— В комитет отобрали лучших из лучших. Они не раз нам доказывали свою верность и имеют обширную практику взаимодействия с ками, — Хатиман остановился, на его губах вновь появилась доброжелательная улыбка. Данте сам не мог объяснить, что происходит, но его сердце вдруг замерло в ожидании. А потом…

— …я назначаю его главой — Сарумэ Акито… Гениального и лучшего из студентов Аши, которые когда-либо учились в нашей Академии!

— Аки!.. — завопил Данте, но Ебрахий услужливо заткнул рот ему рукой.

Данте не понравился этот жест, и он грубо стиснул запястье, сбрасывая с себя руку.

— Вы еще тут подеритесь! — зашипел Хорхе.

Драки не произошло по той простой причине, что Данте и Ебрахий увидели Акито, который вышел на балкон и встал рядом с Хатиманом. Удзумэ на миг даже забыл, как дышать. Акито казался таким близким и родным, будто только что сошедшим с небес — каким Данте его неизменно помнил, когда он появлялся из спутника. Серьезное выражение лица, в синих глазах озабоченность; аккуратно уложенные волосы, спадающие на плечи мягкими прядками, три серьги в ухе, плотно сжатые губы.

— Акито… — прошептал Данте, чувствуя, что его сердце замирает. Брат казался таким родным близким, таким знакомым, таким желанным… Это выражение лица, холодное, отстраненное, жесткий взгляд, который неизменно теплел, когда обращался к "сестре", этот разворот плеч… Данте закусил губу, понимая, насколько сильно скучал по брату. И как же хочется броситься к нему через всю эту толпу и просто повиснуть на шее, но не мог пошевелиться. Вместо этого он ловил каждый жест Акито, смотря на него с преданностью и любовью — как ни на кого больше. Он следил за тем, как брат недовольно хмурит точеные, тонкие брови, оглядывая зал; как зажигаются огнем неприязни его глубокие синие глаза, когда он смотрит в ту сторону, где стоят молодые ками, облаченные в белую форму Синсэн Аши Сюгендо. Акито упирается руками на перила, смотрит на Хищников и улыбается. Улыбается жестко и холодно, улыбается высокомерно.

— Господин ректор, я сделаю все, чтобы проследить за порядком в нашей Академии, — пообещал он, прожигая взглядом студентов-ками.

Ебрахий хмыкнул и тряхнул головой. Данте невольно покосился на него и не мог не поразиться, когда вдруг понял, что прошлое напоминает ему о себе улыбкой-оскалом Кунимити. Акито и принц Имубэ все еще соперники. И они собираются бороться за "принцессу Сарумэ", которой никогда не существовало.

Только неважно все это.

— Этот выскочка нисколько не изменился, — процедил Ебрахий, в свою очередь прожигая взглядом Акито. Быть может изменился цвет глаз, быть может изменилась форма зрачков, только вот выражение осталось тем же: "Не уступлю. Ни за что не уступлю".

— Прекрати, — входя в роль принцессы Сарумэ, Данте потянул Ебрахия за рукав. Но вышло это как-то слабо, и с такой мольбой, что она удивила самого Амэ Удзумэ. Кунимити посмотрел на него и успокаивающе улыбнулся.

— Я рассчитываю на тебя и твою команду, Акито, — сказал ректор, зал разразился оглушительными аплодисментами. Данте вздрогнул, совершенно не готовый к такому повороту событий. Для него все происходило, как во сне. Акито же коротко и с достоинством, присущим только наследным принцам и главам клана, поклонился вначале залу, а после — Хатиману. Рихард улыбнулся, положил руку ему на плечо, выражая тем самым свое одобрение. Данте слишком хорошо знал брата, поэтому мог читать его, словно раскрытую книгу. Внешне казалось, что ничего не изменилось, только немного потемнели глаза. А это говорило о том, что Акито злится. Рихард снял свою руку с плеча местного гения и повернулся к аудитории.

— Я уверен, что сделал правильный выбор. А теперь нам нужно решить несколько организационных вопросов…

Акито не стал задерживаться на балконе и с достоинством удалился. Данте наблюдал, как он, расправив плечи, спускается по лестнице. У ее подножия его ждали Отомо Хидехико, который ярко, точно солнце, улыбался, и вечно хмурая, всегда чем-то недовольная Яцуно. Акито подошел к ним и о чем-то заговорил.

Данте бросил косой взгляд на Хорхе. Он отвлекся так кстати на какого-то странного ками темно-зелеными, почти черными, волосами, потом взглянул на Ебрахия, у которого выработалась привычка всюду таскаться за Данте.

— Мне нужно отойти. Я сейчас вернусь, — скороговоркой проговорил он и бросился через толпу к выходу. Туда, где стоял Акито. Брат сказал еще несколько слов Яцуно и Хидехико, и повернулся спиной к залу, явно намереваясь его покинуть. Белый мон Хатимана на его форме сейчас казался особенно ярким, и светился каким-то особенным смыслом.

— Акито! — окликнул брата Данте. — Акито!

Тот остановился у самого входа и неторопливо обернулся. С властностью, которая выдает в его движениях несостоявшегося Наследного принца древнего и уважаемого рода. Увидев спешащего к нему ками, он наклонил голову и посмотрел так, будто на нелюбимого домашнего питомца, который больше раздражает, чем развлекает. Данте этот взгляд не остановил. Его вообще мало что могло остановить сейчас.

— Акито! Мы снова встретились! — прощебетал ками, подбегая к нему. Смотря с восторгом и обожанием.

— Встретились? — переспросил брат грубо, и взгляд его потяжелел.

Данте же открыто и искренне улыбнулся.

— Конечно, это сложно. Ведь мое тело так изменилось с Пробуждением, но…

Его бесцеремонно прервали:

— Ты кто? — и тон говорил о том, что назовись Данте или нет, ему будет абсолютно все равно.

Это немного охладило Удзумэ. Заставило чуть поумерить пыл и вспомнить об осторожности. Он же знал своего брата, как облупленного. Он же видел его жестокость — не раз и не два. Вот только никогда не думал, что однажды ему придется эту жестокость испытать на себе.

— Сарумэ Амэ… — произнес он уже менее уверенно и немного стыдливо, будто не его это имя было и никогда ему не принадлежало. — Я могу все объяснить! Акито, выслушай меня, прошу тебя!

— Амэ? — глаза брата нехорошо сверкнули. Так смотрит разозленный зверь, которому по неосторожности наступили на лапу.

— Да.

— Амэ?! — и теперь в его голосе была яркая, точно тысячи солнц, ярость. Акито сжал руки в кулаки и стал надвигаться на Данте. — И ты смеешь мне лгать? Лгать вот так грубо?

— Я не…

— Молчать! — выкрикнул он. — За такие слова тебя нужно наказать. Чтобы впредь и не думал даже заикаться про это!

Он пылал яростью. Казалось, что она обволакивает его, как порой это делает Сейкатсу, когда преобразовывается в защитное поле. Это было жгучее, колючее пламя, которое ранило одним своим существованием.

— Амэ — девушка! А ты же!

Акито больно рванул с плеч белое форменное косоде, обнажая худую мальчишескую грудь. А потом толкнул, и Данте попятился, запутался в ногах и растерянно упал на пятую точку.

— Но это Амако! Это она меня переодевала! — в отчаянии выкрикнул ками, стараясь достучаться до сознания брата, но только усугубил положение. Раньше… Раньше Акито всегда его слушал! Не может же быть!

— Амако, говоришь? — брат навис над Данте, точно демон. Его голос стал таким острым, что когда прозвучали последние звуки, на ками обрушилась оглушительная тишина. Казалось, что даже дневные тени затихли, затаились в своих углах. Данте ощутил, что страх, который распространялся от зловещей ауры Акито, захлестывает его. Он зажмурился, потому что ожидал, что его сейчас ударят — да, именно такое лицо было у мамы, когда она била его. Оно так же искажалось. И этот взгляд синих, сумасшедших глаз… Данте съежился закрываясь одной рукой. Сейчас-сейчас будет удар!

— В жизни не слышал более смехотворной лжи!.. — вновь прозвенел голос Акито, но с каждым словом ярость будто вытекала из него речи. И "те самые нотки", которых так боялся Данте, когда слышал их в голосе матери, ослабли. Буря медленно утихала.

Данте рвано и нервно вздохнул, опуская руку и приоткрывая глаза. Акито никуда не делся. Он все так же возвышался над ним, и все так же мог с легкостью ударить, но у правого его плеча стоял Накатоми Садахару, а его рука лежала на локтевом сгибе брата, готовая схватить, сдержать и, конечно, успокоить.

— Чем абсурднее ложь, тем легче поверить, что в ней есть правда, — хмыкнула Таманоя. Она тоже была здесь. Она все это время была здесь, только не спешила вмешиваться. — Это тот щенок, с которым ты приехал, Садахару? Мне же не изменяет память?

— Нет, не изменяет.

— Я сразу поняла, что от него стоит ждать неприятностей.

— Что ж, я теперь тоже предупрежден, — Акито небрежным жестом сбросил руку Накатоми и повернулся к Данте спиной. — Больше не смей подходить ко мне. Иначе пощады не жди.

— Но это же еще Хищники! Они не могут тебе сопротивляться! — возмутился Хидехико, любопытно выглядывая из-за Акито. Он хмурил брови и смотрел на сидящего на полу Данте с осуждением.

— Мне все равно, — бросил Акито и зашагал к выходу.

Данте проводил взглядом безупречно прямую спину брата, а потом посмотрел на Накатоми. Тот только вздохнул и неодобрительно покачал головой. "А ведь по-другому быть и не могло", — говорил весь его вид. Только вот Данте понял эту истину слишком поздно.

— И долго ты будешь так сидеть? — из толпы вынырнул Хорхе. На его красивом лице, конечно, тоже читалось недовольство.

Данте помотал головой и медленно поднялся. Он стыдливо запахнулся в свое косодэ. Как оказалось, Ебрахий был рядом. Стоял всего в двух шагах, и на его лице было написано искреннее недоумение.

— Почему ты ничего не сделал? — он с укором посмотрел на Хорхе. — Почему не остановил? Почему этого не сделал я? В итоге этот… — он с презрением кивнул на Накатоми, который с беспристрастным лицом наблюдал за происходящим. — Почему он?

Данте не слушал. Он не мог этого слушать. Не мог находиться под всеми этими взглядами, поэтому бросился к выходу и побежал, куда глаза глядят. Ками совершенно не знал Академии, но его это не остановило. Просто вперед, подальше отсюда. Бежать, что есть мочи, потому что больно. Потому что душа разрывается на части. И хочется смерти. Настоящей смерти, чтобы забыть обо всем. Чтобы не хотелось скулить раненным зверем и вопрошать в пустоту: "Почему? Мы ведь обещали друг другу встретиться здесь, в Академии!"

За спиной остался взволнованный крик Хорхе, который звал его остановиться. Постепенно затихли голоса, которые после побега Данте буквально взорвались гомоном. Остался позади злополучный большой зал. Был только свист ветра в ушах, когда Данте бежал вперед. Куда — неизвестно, зачем — непонятно, просто вперед. Огибая приземистые пышные строения, к кромке леса, что виделась впереди — спрятаться там, затеряться.

Акито! Акито! Как он мог? Почему не выслушал? Кажется, что мир рухнул. Что небеса, такие вечные, вдруг упали на землю, раскололись сотней осколков.

"И его голос… Он был, как у Амако. Неужели Акито тоже сошел с ума?" — испуганно думал Данте, отвлекаясь от болезненных мыслей о том, что брат его отверг.

"Нет, не может быть".

Данте бежал вперед. По высокой, едва пожелтевшей траве, но уже пахнущей осенью и сожалением. Он раздвигал кусты, не обращая внимания на то, что упругие ветки хлещут по нему: по лицу, по рукам, по груди, по ногам. Он не обращал внимания на саднящие царапины, которые появлялись на нем.

"Просто он ненавидит ками…"

Дыхания уже не хватает. Нужно остановиться. Или взять немного Сейкатсу из Великого потока, чтобы подкрепить свои силы. А может, ну его? Просто упасть в траве на той полянке и забыть обо всем?

"Я теперь ками. Он ненавидит меня!"

Интересно, а как ками умирают?…

Солнце вышло из-за тяжелых туч, которые сегодня ходили по небу. Оно заглянуло в маленький просвет и вдруг осветило поляну, на которую впопыхах выбежал Данте. Хищник застыл на ней столбом, не зная, что делать: либо бежать дальше, либо просто упасть лицом вниз и потеряться в траве.

— Надо же, Синсэн Аши… — послышался незнакомый спокойный голос. Данте дернулся, как от удара, и мгновенно напрягся, ведь инстинкт Хищника говорил о том, что с ним говорит не человек и не родитель, а значит с ним, возможно, придется сражаться. — Рихард уже всех отпустил?

Оказалось, что ками находился в траве. Что он там делал, одной Великой Богине известно, и когда услышал о приближении Данте, поднялся. У него были странного серо-зеленого цвета волосы, скрученные в тугой узел на затылке, из которого торчали серебряные шпильки-канзаси. Несколько волнистых прядок выбились из строгой прически и теперь обрамляли овальное лицо с заостренным подбородком. Необычайно яркие зеленые глаза смотрели спокойно, но в них не было равнодушия, как в тех же глазах Цукиеми. В них было участие.

— Или ты убежал? Что-то случилось? — ками быстро оценил ситуацию.

Может быть, при других обстоятельствах Данте бы и отказался отвечать, но сейчас ему было настолько плохо, что боль огненной лавой рвалась из груди. Ей нужно было поделиться. Даже пусть с первым встречным ками в серых, переливающихся на солнце шелках.

— Он ненавидит меня! — выпалил Данте, зажмурившись и мотая головой, будто пытаясь проснуться от этого кошмара.

— Кто? Рихард? — удивился незнакомец.

— Нет! — по-детски возразил Хищник. — Акито! Мой брат! Мы ведь обещали друг другу встретиться в Академии этой осенью. И я… — Данте едва не плакал. — Ну, меня не на тот факультет взяли!

— С кем не бывает… — сочувственно согласился незнакомец.

— А он ками ненавидит! Ненавидит, сколько я его помню! А я теперь!..

— Успокойся, — ками шагнул к Данте. Как ни странно, высокая трава ему не мешала вовсе, ведь странным образом расступалась там, куда он собирался ступить. Что за странное волшебство?

Ками приблизился и приобнял Хищника за плечи. Приобнял мягко, почти по-отечески. От незнакомца пахло травами, и это успокаивало.

— Расскажи мне все с самого начала. Станет легче. Вот увидишь…

Данте в смятении посмотрел на него, но покорно кивнул и начал свой рассказ. Он решил начать с Амако.

* * *

Акито был раздражен. И хотя внешне он казался спокойным, преисполненным невозмутимости и уверенности, внутри него клокотала ярость. Ярче обычного блестели его глаза, он плотнее сжимал губы, а на скулах играли желваки. Яцуно нахмурилась, отмечая, что движения командира стали резкими и быстрыми, слегка нервными.

— Ками крепят мечи за спиной, когда хотят продемонстрировать свое дружелюбие, — стоя к дочери Таманоя в пол-оборота и опустив голову, с мечом наголо, произнес Акито. После яркого дня в додзе глазам было темно, только зловеще блестела высококлассная сталь меча. Клинок этот казался изящным и грациозным, средней толщины и ширины, со строгой, прямой линией закалки и прогибом, центр которого смещен к рукоятке. Годами наметанный взгляд, нашел и отметил именно эти детали, и они Таманое Яцуно не понравились. Ведь в руках Акито сейчас находился клинок школы Бизен. Яцуно не знала сама, почему ее так испугало и так не понравилось это открытие.

— Ты считаешь, что они лицемерны, когда так делают? — она шагнула в полутьму додзе. Яркий дневной свет остался у нее за спиной. Глаза привыкали медленно, будто не хотели сдаваться и показывать происходящее до мельчайшей детали. Не хотели показывать Накатоми Садахару, который сидел на полу, прислонившись к стене, и полировал свой меч.

— Отнюдь, — Акито взмахнул мечом и загнал его в ножны. Не отнимая руки от рукояти, он на пятках развернулся к Яцуно, посмотрел на нее оценивающе. — Не лицемерны, а самоуверенны.

Девушка дернула бровью, вяло изображая интерес. На самом деле она жаждала узнать другое: что Акито намерен делать с тем выскочкой, который посмел назваться его "сестрой"? Но, не первый год зная командира, не спешила с вопросами, поджидала удобный момент, чтобы спросить.

— Посуди сама, насколько это неудобно: торчащие рукоять и ножны постоянно задевают кусты, производя совершенно ненужный шум; выхватив меч, его потом невозможно положить обратно в ножны, к тому же… его ведь не так просто выхватить.

Яцуно оглядела стан командира с ног до головы, отмечая его напряженность и, усмехнувшись, согласно кивнула. Акито отпустил рукоять меча и заложил руки за спину. Широкие штанины его шароваров-хакама дернулись и подмели безупречно чистый пол додзе.

— Но ками считают себя слишком умелыми и быстрыми, поэтому эти препятствия для них ничто. Думаешь, они бы смогли спасти больше людей, если бы не думали о своем этикете?

— Может быть.

— Ты не уверена, Яцуно? — спросил он с нажимом, поворачиваясь. Теперь Акито сверлил ее взглядом. Она ощущала его физически — ее кожу будто пощипывало, точно от кислоты.

— У тебя сегодня плохое настроение, — констатировала девушка без какого-либо страха.

Акито наклонил голову набок и прищурил глаза. Стало немного легче дышать.

— Могу тебя заверить, что оно такое же, как всегда.

Возражать смысла не было никакого, поэтому Яцуно закивала. Поймав на себе взгляд Садахару, она приблизилась к нему и молча опустилась рядом. Накатоми усмехнулся, и принялся снова полировать свой меч. Акито же вышел в центр додзе, обошел кругом несколько тренировочных манекенов, которые были ничем иным, как вымоченной в воде связкой бамбука.

— Ками до сих пор не победили йокаев только потому, что слишком самоуверенны, — произнес Акито.

— Значит, ты признаешь, что ками способны победить йокаев? — поинтересовался Садахару с некоторой издевкой, которую Сарумэ просто пропустил мимо ушей.

— Довольно спорный вопрос. Помимо простых йокаев существуют еще Принцы. Их так просто не одолеть.

Акито придирчиво осмотрел манекен и удовлетворенно кивнул.

— Но ты признаешь, что шанс все же есть?

— Садахару, — Акито повернулся к нему. Яцуно увидела, что его глаза обрели совершенно нечеловеческий блеск, который предшествует использованию Сейкатсу. Девушку всегда поражало умение командира пользоваться Силой Жизни на таком высоком уровне, что не каждый ками сможет. Обычно активация Сейкатсу чувствуется сразу — воздух сгущается, становится, точно сахарный сироп, трещит, на виски, будто что-то давит, но с Акито всегда было не так. Как и подобает гению. — Конечно, у них он есть. Но они так глупы, что постоянно упускают его.

— Всем правит Рихард. Это камень в его огород.

Акито покачал головой. Резко повернулся и одним мгновенным движением рассек надвое манекен. Яцуно вскрикнула, отчаянно выставляя щит. Синий цвет Сейкатсу Акито вспыхнул и сразу же погас, оставаясь лишь на мече. Сила Жизни, точно кровь, выступила на срезе, тихо шипя, она пожирала бамбуковую плоть.

— Нет, — ответил командир, стряхивая Сейкатсу с лезвия заученным движением, точно это была кровь. — Господин ректор здесь не при чем. Лично мне он доказал свою лояльность и готовность защищать людей, как подобает, а не так, как велит Инстинкт.

— Доказал? — не удержалась Яцуно.

Акито кивнул.

— И как же он тебя переубедил? — Садахару бросил на нее предупреждающий взгляд — Накатоми всегда знал, как правильно подойти к командиру, и как с ним говорить, чтобы он не злился, — но Яцуно его проигнорировала.

Акито сделал к ней несколько шагов и навис над ней.

— Он спас мою сестру.

— Но она же пропала после Церемонии!

— Он ее нашел. Благодаря ему Амэ в целости и безопасности сейчас.

Яцуно опустила голову, смотря в пол. Порой ей было обидно, что Акито видит лишь свою сестру, и больше никого. Порой она проклинала судьбу, что родилась Таманоей, а не Сарумэ, а порой смиренно молчала, понимая, что в жизни существует много вещей, которые от нее просто не зависят.

— Вот как… Что ж, прими мои поздравления, — она поднялась на ноги. — Я рада, что все закончилось благополучно. Знаешь, ведь была вероятность… — начала Яцуно, но еще раз взглянув в лицо Акито, вдруг вспомнила, как оно потемнело там, в большом зале. Как в глазах появилось то пугающее ощущение сумасшествия, которое холодом прошло по позвоночнику, и решила не волновать командира. — Ладно, забудь. У меня еще остались дела в лаборатории. Когда будет общий сбор?

— В шесть.

— В шесть, — повторила она. — Хорошо. Ну, я пойду?

Акито кивнул. Яцуно ему поклонилась, бросила прощальный взгляд Садахару, и направилась к выходу. На пороге она остановилась, оглянулась и поджала губы, увидев, что командир что-то говорит Накатоми.

— А ведь слова того Хищника можно проверить… — прошептала она и пошла прочь из додзе.

Сегодня Академия походила на разворошенный улей — все жужжала. Аши, как старшие, так и младшие курсы, носились туда-сюда. Яцуно видела это не в первый, и даже не в девятый раз, потому общая суета ее не волновала. Задумавшись, она сняла с рук несколько браслетов и стала привычно перебирать их чувствительными пальцами. Цепь — блок управления, кольцо — блок идентификации, камень — блок хранения информации… Вещи, знакомые с детства, сейчас ее успокаивали, как никогда. Только вот почему она вдруг разволновалась так? Неужели из-за той самой боязни, что Сарумэ Амэ здесь, в Академии?

— Яцуно!

Она вздрогнула, сильнее сжимая в руках заветный браслет, и обернулась. Широким шагом к ней приближался Садахару. Девушка улыбнулась ему в качестве приветствия.

— Садахару? Акито тебя уже отпустил?

Накатоми кивнул. Яцуно обратила внимание, что лицо его серьезно. Не сказать, что оно раньше казалось другим, но сейчас Садахару выглядел так, будто у него вопрос жизни и смерти.

— Что-то случилось? — спросила она озабоченно. Привстав на цыпочки, она заглянула в его глаза. Накатоми, будто прочитав ее мысли, успокаивающе улыбнулся.

— Ничего такого страшного. Я просто хотел тебе сказать пару слов.

— А, понятно, — она опустилась с цыпочек и сделала шаг назад. — Я тебя слушаю.

— Я знаю, зачем ты приходила.

Он умеет читать мысли? Хотя, мы же о Садахару говорим. Он всегда смотрел так далеко, как мог.

— Это уже неважно.

— Важно. Данте из рода Идзанами надо проверить. Ты ведь можешь?

Яцуно пожала плечами.

— Какой в этом толк? Акито сказал, что сестра вернулась. Значит, ками просто лжет. Я не знаю, каковы причины, но он лжет.

— Возможно.

Девушка нахмурилась, с подозрением посмотрела на Садахару.

— Ты что-то знаешь?

— Подозреваю.

Пальцы невольно сильнее сжали браслет. Яцуно всегда верила Накатоми, потому что знала, что он обладает особенной интуицией. И если он что-то подозревает, значит, это небезосновательно.

— И что ты хочешь от меня?

— Чтобы ты сделала печать для Данте. Когда он вернет себе человеческий облик, мы точно сможем сказать, действительно ли он Сарумэ Амэ, понимаешь?

— Бред.

— Почему же?

— У него мужское тело, а Сарумэ Амэ — девушка.

Садахару засмеялся. Похоже, он знал нечто, о чем другие и не подозревали. Но как? И откуда? Хотя, кто знает, откуда Накатоми доставал сведения…

— Это полный абсурд, — ответила Яцуно. — Но я сделаю печать только ради Акито. Ты знаешь, в какой Данте школе?

— Бизен.

— Бизен? Это же сумасшествие! Мне нужно будет столько данных! И многие из них придется получать лично, то есть…

Нет- нет, это почти невозможно. Бизен — самая сложная школа из всех. Принадлежность к ней всегда звучала как диагноз. Бизенцам даже кольца подбирались тщательно, делались на заказ, долго и кропотливо. Поэтому не получится…

Садахару развел руками.

— Тебе придется с ним подружиться.

Яцуно поморщилась.

— Какая гадость!

— А ничего не поделаешь. Сдается мне, что командир крепко влип.

Девушка бы после такой новости отказалась от всего этого, но все же доверяла Накатоми. Его самые безумные теории и предположения оказывались всегда верными.

— Что ты имеешь ввиду?

— Пока не знаю, — честно ответил Накатоми. — Но, надеюсь, нашему командиру не подсунули фальшивую "сестру".

Таманоя Яцуно не могла остаться безучастной.

* * *

Хитрость и гордость Ямато-дэн

— … и вот теперь он меня ненавидит! — закончил Данте изливать душу первому встречному ками. Первый встречный ками смотрел сочувственно, и порой даже сочувственно кивал. Ну, или просто делал вид.

— Ничего. Я думаю, что это просто вопрос времени. Твой брат во всем разберется, и у вас все наладится.

Данте посмотрел на ками с шальной надеждой.

— Думаете?

— Уверен.

Амэ Удзумэ закивал, а потом заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла кривой, никуда не годной, слегка грустной, но все же искренней. После тщательного излияния души он почувствовал себя лучше. Во всяком случае, его больше не трясло, как в лихорадке, и не хотелось бесследно исчезнуть с лица земли.

— А если не разберется?… Хотя, нет, мне нужно верить в лучшее, — произнес Данте, поднимаясь со скамейки, на которой они разговаривали. Это было тихое, уединенное место, на сто процентов подходящее для того, чтобы делиться секретами. Сюда и привел его неожиданный утешитель.

— И правильно, — ками тоже поднялся. Он сложил руки на груди, спрятав их в широких рукавах шелковой туники. Данте успел заметить, что на его запястье надет широкий браслет из красного металла.

— Спасибо вам, — Амэ поклонился. — Мне, наверное, уже пора. А то мой родитель… на уши поставит всю Академию. Ох… — он закатил глаза. — Как бы мне хотелось, чтобы за мной перестали следить, точно я дитя малое. А то вечно…

Ками сдержанно улыбался. Данте еще раз поклонился и припустил по дорожке. Сделав несколько шагов, остановился.

— У меня к вам небольшая просьба, — вежливо произнес он, оборачиваясь. — Вы не могли бы меня до общежитий проводить…

— Конечно, — согласился ками и двинулся в совершенно противоположную сторону.

Данте оглянулся на Главную башню, которая гордо возвышалась из-за деревьев, и, украдкой вздохнув, последовал за своей "жилеткой". На душе полегчало. Не сказать, что обида прошла, а дурные предчувствия покинули его, но теперь все казалось не таким мрачным. Да, в Акито надо верить. Он разберется, обязательно разберется.

— Какая у тебя школа? — спросил ками.

Данте поравнялся с ним и теперь шел шаг в шаг.

— Бизен.

— А, — понимающе закивал собеседник. — Бизен — единственная школа, которая не переживает предательства. Верность для них — главное.

Амэ в ответ пожал плечами. Он не знал, что на это ответить. Может, так и было на самом деле.

— А у вас какая?

— Сошу, — ками посмотрел на Данте с лукавым прищуром. Молодой Хищник пока в хитросплетениях школ не разбирался, но, наблюдая за выражением лица собеседника, решил, что его просто разыгрывают.

— Не верю, — произнес он.

— Что, не похоже? — со смехом спросил ками.

Данте судорожно припоминал, что говорил Хорхе насчет этой школы. Вспомнился Эдгар, и сразу стало все ясно.

— Сошу воинственны. А вы выглядите мирно.

— Но ты же не видел меня в бою, так? — Данте кивнул. — У Сошу много обличий, как и у других школ. Однажды ты это поймешь.

— Может быть.

Ками остановился. Данте вопросительно посмотрел на него.

— Мы пришли.

— Так скоро?

Он оглянулся. И правда, пришли. Деревья, казалось, расступились, и показались знакомые очертания общежитий. Данте повернулся к ками, закусывая губу. Он лихорадочно соображал, как отблагодарить его. Простого "спасибо" казалось преступно мало…

— Вот ты где! — Хорхе, казалось, шагнул из ниоткуда. Вынырнул из пространства, точно чертик из табакерки. — Скажи, ты это специально? Нравится, когда я тебя ищу?

Он посмотрел на Данте, который изображал из себя виноватого — слегка сгорбился и потупился.

— Ах… и что мне с тобой делать?

Амэ решил промолчать. Он знал, что большинство вопросов Хорхе, риторические.

— Куратор, рад встрече, — подал голос спутник Данте.

Родитель посмотрел на него без какого-либо особого выражения. Так смотрят на дерево или на ничем непримечательное здание, но уж никак не на живое существо.

— А, это ты.

Данте почувствовал, что к ками несправедливы, и потому поспешил встать на его защиту.

— Это он привел меня сюда. Иначе, блуждать мне еще долго…

Хорхе рассерженно и недовольно поджал губы. Его глаза метали золотые молнии.

— И что, мне его благодарить теперь за это? — он грубо схватил Данте за руку и поволок за собой. Удзумэ, семеня за родителем, обернулся и бросил на ками извиняющийся взгляд. Тот в ответ только развел руками.

— И долго ты меня так тащить будешь? — Данте раздражался. Ему не нравилось поведение Хорхе. Ему вообще не нравилось, когда кто бы то ни было заявлял свои права на него, а это случалось отчего-то довольно часто.

— Сколько понадобится, кровинушка моя, — не остался в долгу родитель. Амэ фыркнул, но сопротивляться не стал. Еще с детства он четко знал, когда можно показать характер, а когда лучше промолчать.

— Я понимаю, что у тебя с ним очередная великая вражда, но не вмешивай меня в свои отношения!

— Очередная великая вражда? — Хорхе остановился и усмехнулся, повторяя эти слова. Он воспользовался своим положением и навис над своим отпрыском, чтобы выглядеть более убедительным. Предполагалось, что Данте съежится. Только, не на того, напал. Амэ просто выпрямился и упер руки в бока.

— А что нет?

— Дорогой, ты не понимаешь, о чем сейчас говоришь.

— Так просвети!

Хорхе фыркнул. Просвещать он не захотел. Только так тряхнул головой, поправляя прическу, что вплетенные в волосы бубенчики разом зазвенели.

— Сейчас будет собрание факультета Синсэн Аши Сюгендо. Так что поторопись, — с этими словами он скрылся. Вот мгновение назад стоял на месте, а потом вдруг куда-то исчез. Будто испарился.

— Сбежал! — воскликнул Данте, чувствуя досаду. Он сжал кулаки, цыкнул и, наконец, вздохнул. Когда Амэ почувствовал, что остался один, его голова снова поникла, а плечи опустились. Тяжесть на душе все же никуда не делась.

Нужно было возвращаться в общежитие, тем более, Хорхе говорил о собрании, но так не хотелось. Это был момент, когда лучше всего остаться в одиночестве и подумать. Может быть, эти думы будут мрачными и пессимистичным, но их просто надо прокрутить в голове и настроится на ожидание. На то самое ожидание, о котором говорил тот ками, после которого Акито все поймет и примет Данте. Не хотелось шума, не хотелось делать вид, что тебе хорошо и знакомиться с остальными своими однокурсниками. А хотелось отыскать место повыше и смотреть в небо. Смотреть до тех, пор пока не появятся звезды — чужие и незнакомые, как напоминание о том, что Амэ больше не дома. А ведь, когда он пребывал в Сарумэ, его не оставляла надежда, что он однажды будет рядом с братом. А теперь? Теперь Акито еще дальше, чем когда-либо.

"Он меня не узнал. Моя ли в этом вина? Может, не стоило тянуть до Церемонии, а рассказать о себе намного раньше? Может быть… Да, какая сейчас разница!" — зло одернул себя Данте, рыча сквозь зубы. Он отлепился от дерева, к которому прислонился после того, как Хорхе покинул его, и решительно направился к общежитиям. В любом случае, незнакомый ками прав: рано или поздно Акито во всем разберется. Нужно просто подождать! Но Великая Богиня, сколько же ждать придется?! Нет, так дело не пойдет. Амэ никогда не сдавался, он никогда не вешал нос и не переставал надеяться. Так что же теперь произошло? То, что Акито по ошибке отверг его, разве заставит его отказаться от брата? Конечно, нет. Амэ умел быть настойчивым, и знал, как растопить ледяное сердце Акито, ведь они прожили под одной крышей семнадцать лет! Есть вещи, которые так просто не перечеркнешь.

Выпрямившись и вздернув подбородок, Данте отправился в общежития. Он принял решение не сдаваться.

Еще издали Данте услышал шум. Общежития гудели. Синсэн Аши в белой форме то и дело сновали туда-сюда, голосили, что-то выясняли друг с другом. Амэ, ощутив неладное, притормозил. Быстрыми перебежками от одного укрытия к другому, которыми оказывался то кустик, то деревце, то какое-то строение, зашел, не с главного входа, а с бокового. Спрятался за бочками с водой и обратился в слух. Ками, чей разговор, подслушивал Данте, были ему незнакомы.

— Они же на четвертом курсе! Надо тщательней следить за своими вещами. Я уверена, он просто его потерял, а сказал, что украли…

Эту ками можно сравнить с домашней кошкой, которая пушиста и красива, но в мягких лапках спрятаны очень острые коготки.

Имя ками: Аматэрасу Камуятатэ Рита

Имя души: Камуятатэ-химэ-но микото (Дева-Богиня Божественной Стрелы и Щита)

Школа: Ямато

Рост — 51 цунь (170 см)

Вес — 88 кинов (55 кг)

Специальность: поглощение внимания

— И на каких основаниях вы собираетесь обыскивать наши общежития? И вообще, вы что не понимаете, что мне эта безвкусная побрякушка аж ни разу не нужна! Да у меня множество других украшений, которые в тысячу раз лучше. Так нет! Вы собираетесь обыскать и мою комнату! — сравнение с кошкой и ее коготками Данте на ум пришло не случайно, потому что именно сейчас эта пушистая красавица шипела и показывала характер. Холеная до кончиков острых когтей ками, с безупречной укладкой и сияющими глазами — она производила впечатление. И не только на притаившегося в укрытии Удзумэ, но и на процессию Аши, которые пришли, судя по всему, с обыском.

— Успокойтесь, мадам, это всего лишь формальный осмотр, — попытался успокоить ее один из студентов-людей. По виду он был из старших курсов.

— Формальный осмотр?! Формальный?! — взвизгнула она. — Да это формальное нарушение моей частной жизни!

— Но если вам нечего скрывать, то почему вы так волнуетесь?

Она возмущенно посмотрела на них, опаляя презрением.

— Так вы считаете, что мне есть что скрывать? Думаете, это я украла этот безвкусный браслет?! Следуйте за мной, господа! Я докажу вам, что вы зря меня подозреваете. И за это! За это вы извинитесь передо мной. На коленях!

— Но…

— Ничего не хочу слышать!

Сокурсники Данте, которые были свидетелями этого громогласного выступления, проводили их взглядами, а потом переглянулись. Амэ высунулся из-за своего укрытия, но покидать его пока не решался.

— Заметь, они никого не обвиняют. Они, будто знали, что такое произойдет.

Один из ками повернулся. Вид у него был донельзя озадаченный, если не сбитый с толку.

Имя ками: Аматэрасу Мии Кристиан

Имя души: Мии-но ками (Бог Священного Колодца)

Школа: Ямасиро

Рост — 53 цуня (176 см)

Вес — 112 кинов (67 кг)

Специальность: накопление и хранение информации

— Спорим, она пользовалась специальностью? — хрупкий на вид мальчишка, сложив ноги в позе лотоса, сидел на энгаве и взирал на собравшихся так, будто ему одному известно нечто, чего другим недоступно.

Имя ками: Аматэрасу Ивато Элайя

Имя души: Амэ-но-ивато-ваке-но ками (Юный Бог Небесного Скалистого Входа)

Школа: Ямасиро

Рост — 46 цуней (154 см)

Вес — 60 кинов (36 кг)

Специальность: работа с чужими специальностями

От подобного заявления плечи Кристиана напряглись. И хотя ткань формы была достаточно плотной, все равно не могла ничего скрыть от наметанного взгляда.

Еще один ками, который стоял чуть в стороне, прислонившись плечом к деревянному столбику, недовольно кривил губы.

— А я бы просто врезал этим Аши, и дело с концами.

Имя ками: Аматэрасу Хихаяхи Александр

Имя души: Хихаяхи-но ками (Огненный Бог Быстрого Огня)

Школа: Сошу

Рост — 55 цуней (183 см)

Вес — 127 кинов (76 кг)

Специальность: пиротехника.

— А как же Инстинкт? — спросил Кристиан, складывая руки на груди. Он смотрел на Александра исподлобья, и от этого казалось, что он делает это со снисхождением.

— Разве Аши — это люди? — пожал плечами ками, широко лыбясь. От него веяло воинственностью.

— Тебе еще рано так говорить. Через пару-тройку лет я тебе, так и быть, разрешу, а пока держи свои соображения при себе, — Хорхе вышел из-за угла. Он бросил уничтожающий взгляд на Александра. В его руках находилась стопка пергаментов, которыми куратор лениво обмахивался, точно веером. — Я разговаривал с твоим родителем и знаю о тебе все. Не вздумай что-то затеять в Академии, отправлю в Преисподнюю… чистить котлы!

Кому: Идзанами Амацукумэ Хорхе, куратору Синсэн Аши Сюгендо

От кого: Хоори-но микото (Бог, Пригибающий Огонь)

Сообщаю, что мой отпрыск Хихаяхи-но ками (Огненный Бог Быстрого Огня) страдает приступами пиромании, и поэтому устраивает наводнения.

Командир элитного отряда,

Гор.

Хорхе еще раз перечитал короткое письмо от Гора и снова крепко задумался, как пироман может устраивать потопы, ведь его тянет к поджигательству. Ничего путного в голову не приходило, поэтому куратор решил оставить этот вопрос, а в свободное время написать Хоори-но микото с просьбами дать пояснение.

— Вы еще здесь? — Хорхе выглянул из-за вороха бумаг, которые держал в руках. — Я так понимаю, к собранию готовиться вам не нужно?

— Уже уходим, — озвучил Элайя общую мысль и шмыгнул за седзи.

Куратор возвел очи к небу и, страдальчески покачав головой, двинулся по энгаве дальше. Когда его шаги затихли, Данте высунулся из своего укрытия и помчался в сторону своей комнаты. Соловьиные полы под его шагами заскрипели, как припадочные. А ведь Хорхе только что шел по ним совершенно бесшумно. Здесь есть какой-то секрет?

— Я же говорил, что куратор недолюбливает Сошу. Для вас настали тяжелые времена… — одна из заплутавших теней вдруг принесла с собой голос Элайи. Данте подумал, что в Академии стоит быть осторожнее со словами. Здесь очень трудно хранить тайны…

Амэ Удзумэ отодвинул фусума и проскользнул в свою комнату. Стыдно сказать — он просто не хотел ни с кем встречаться, ведь чувствовал, что произошедшее в большом зале дало широкую огласку. Переведя дыхание, Данте поднял голову и обомлел, когда обозрел обстановку. Определенно, когда он покидал свою комнату, здесь было как-то меньше… вещей. А теперь она оказалась захламлена под завязку разными коробочками, сумками, тряпками, даже подушками и перьями.

— Ох, ты ж… — вздохнул Данте, соображая, что произошло, и выпучил глаза, когда внезапно осознал, что к нему могут нагрянуть с обыском. И что делать? В голову пришла совершенно дикая идея, но надо же как-то от этого хлама избавляться!

Амэ замер, задерживая дыхание и прислушиваясь к пению соловьиных полов. Никого поблизости не наблюдалось, и Данте облегченно вздохнул. Старательно обходя чужие вещи, он с большим трудом добрался до своей кровати и сдернул с нее покрывало. В него он упаковал большую часть вещей, завязал в большой узел и закинул за плечи. Теперь с этим делом ему предстояло выбраться из общежитий…

Полы тонко скрипнули, и Амэ, застыл статуей, ожидая, пока коридор вновь станет чистым. Но чаяниям Данте не суждено было сбыться, потому что через мгновение двери-перегородки, которые вели в комнату отпрыска куратора, распахнулись настежь, и Удзумэ столкнулся нос к носу с Футодама-но микото, проще говоря, с Ебрахием. Сын несравненного Цукиеми выглядел странно — в его руках находились вещи, очень похожие на те, которые заполонили комнату Данте.

— Амэ!.. — воскликнул Ебрахий удивленно-радостно.

Данте, быстро сообразив, откуда уши растут, схватил Кунимити за ворот кимоно и затащил внутрь.

— Ты что творишь?! — вопросил он возмущенным шепотом.

— Развлекаюсь, — бесхитростно ответил тот с сияющей улыбкой. Она была настолько радостная, что Данте едва не застонал от происходящего.

— Тут Аши всюду бродят, браслет ищут. Твоих рук дело?

Ебрахий пожал плечами.

— Кто его знает…

Данте раздраженно поправил свою котомку за спиной и требовательно воззрился на него.

— Откуда здесь эти вещи? — для пущей убедительности он тряхнул узлом из покрывала.

— По-твоему, я помню, откуда что брал? У меня не настолько хорошая память.

"Что- то здесь не так", — подумалось Данте. Не так было именно с Ебрахием. Вел он себя несколько странно. Зачем ему все это? И почему все притащил в его комнату.

— Да что с тобой такое?

— Все как обычно, — ответили ему совершенно спокойно, доставая из-за пазухи новую порцию добра. Такое "обычно" Данте не устраивало аж ни разу, поэтому он вырвал из его рук непонятную шелковую тряпку и засунул ее обратно за пазуху Ебрахию. Ками взвизгнул и едва не полоснул острыми когтями Амэ. Хорошо, что у него оказалась хорошая реакция, поэтому он пригнулся. Когтистая рука зацепила узел и распорола его в мгновение ока едва ли не напополам. На пол посыпались различные безделушки.

— У меня здесь не склад! — возмутился Данте. — Верни эти вещи, где взял.

Ебрахий покачал головой.

— Я тебя Хорхе сдам! — пригрозил он. Конечно, ничего подобного он делать бы не стал, но надо же было как-то заставить Кунимити шевелиться. Тот вновь покачал головой.

— Я же сказал, что не помню, где что брал! — выдал он обиженно-возмущенно. Будто его оскорбили в лучших чувствах. Данте едва не взвыл. Происходящее все больше отдавало фарсом, но делать нечего — была проблема, и ее нужно решить.

— Тогда спрячь их где-нибудь в лесу, — Ебрахий вылупился на Данте так, будто у того выросла вторая голова. Удзумэ вздохнул и добавил: — Тебя никто не увидит. Сейчас будет собрание всех студентов нашего факультета. Так что…

— И как ты себе это представляешь?!

Данте понял, что надо что-то делать, пока ситуация не вышла из-под контроля. А она уже порывалась. Он нагнулся и подобрал несколько вещиц, потом вручил их Ебрахию.

— Делай, что говорю!

— Раскомандовался… — выдал сын Цукиеми, но совету последовал. Данте перевел дыхание и осторожно покинул свои покои. Теперь нужно как-то прикрыть отсутствие Ебрахия на собрании. И как это сделать?

Удзумэ вышел на улицу и уверенным шагом направился в общий зал. В отличие от большого зала в Главной башне, этот был больше похож на чайный домик, нежели на место для собраний. И рассчитан он был не на всю Академию, а всего лишь на их группу. "Чайную церемонию" вел Хорхе — Данте слышал его голос еще издали.

Куратор за столь короткое время успел не только переодеться в кимоно цвета оливы, но еще и собрать волосы в причудливую прическу, заколов их гребнями из нефрита.

— Опаздываешь, — произнес Хорхе, как только Данте показался на пороге.

— Прошу прощения, куратор, — улыбнулся он.

— Проходи быстрее. Потом все расскажешь Ебрахию, раз уж он… занят.

Брови Данте, кажется, жили своей жизнью и поползли вверх помимо воли своего хозяина. Ему очень хотелось удержать их, но, к сожалению, это оказалось невозможно.

— Неужели ты считаешь, что в общежитиях может твориться что-то без моего ведома? — усмехнулся куратор и повернулся к остальным ками, которые с интересом наблюдали за ними: — Познакомьтесь, это — Данте. Несомненно, герой сегодняшнего дня.

Удзумэ мысленно вздохнул: спасибо родителю, кажется, теперь у него есть реальный шанс стать изгоем. Хотя… не существует проблем, которые бы нельзя было решить, — подумал Данте, присаживаясь за столик, и отточенным жестом аристократа налил себе чаю. Он чувствовал, что за каждым его движением следят, поэтому сделал то, что делал всегда — лучезарно улыбнулся и посмотрел на Хорхе.

— Что ж, — куратор выглядел довольным, — теперь можно начинать, детки. Пришло время познакомиться поближе.

Данте обозрел всех собравшихся здесь ками, ярких и индивидуальных, и его улыбка на мгновение дрогнула, смешалась с грустью и легкой тоской. Не так он себе представлял Академию, не об этом он мечтал, глядя на звезды, сбегая от Амако. Он думал, что будет рядом с Акито, но оказалось, что теперь он еще дальше, чем был.

В прошлой жизни Хорхе обещал ему крылья. Но если бы Амэ знал, что за них придется заплатить так, он бы, наверное, отказался.

— Приветствую вас, молодые ками, — Хорхе расправил плечи, выпрямился, его стан приобрел какую-то доселе невиданную необъяснимую легкость, и Данте с некоторым удивлением понял, что это — гордость. Та самая легендарная гордость школы Ямато, которая скользит в каждом движении ее представителя или же нечто более глубокое? — Вам выпала великая честь учиться здесь, бок о бок с Аши, защищать самое важное, что существует в Поднебесной — людей.

Здесь и сейчас не было Рихарда. Не было других преподавателей, не было людей. Только один взрослый ками и двадцать четыре Хищника, недавно пробудившихся, глупых, незрелых, но обладающих огромным потенциалом. И именно в этот момент Данте понял одну вещь — им суждено стать единым целым. Переживать вместе, любить вместе, ненавидеть вместе, вместе убивать и… умирать. Не потому, что такова традиция, а потому что так надо, так эффективнее, так проще и так лучше.

— Вы будете притираться друг к другу двадцать лет. Драться между собой, люто ненавидеть друг друга, безумно любить, соперничать до последней капли крови, пока первый из вас не достигнет Воплощения Высшего духа — Синтай, самый достойный, самый сильный, самый лучший. Он станет вашим командиром и поведет вас в бой, — Хорхе посмотрел на притихших ками, черты его лица неожиданно смягчились, будто он вспоминал о своей учебе в Академии, и эти воспоминания были самым дорогим, что случалось в его жизни. — Потому что такова наша судьба. И на нее нас обрекла наша богиня Аматэрасу.

Данте опустил голову, улыбаясь. Он кое-что понял. Крылья — это не только умение летать и подняться в небо; крылья — это, прежде всего, нахождение на своем собственном месте, единственном в своем роде, и делать то, для чего предназначен. Выкладываться до конца, преодолевать препятствия. Только так можно взлететь. Только так твои мечты станут явью. А Акито… Акито все простит и поймет. Это же Акито.

— Примите то, что каждый из вас по-своему индивидуален, в чем-то слаб, в чем-то силен, но любой ками обладает специальностью — тем, что он умеет делать лучше других. Вы будете раздражать друг друга, но однажды сработаетесь, — продолжал говорить Хорхе. — Так давайте же познакомимся!

Данте оглянулся на остальных ками и вдруг осознал, что остальные делают то же самое. Всматриваются в лица других, будто в свои новые отражения в зеркале. Новые друзья, новые соперники, но никогда враги. Еще чужие и незнакомые, но уже связанные странными узами родства, или принадлежности, или, быть может, единой цели.

Как ни странно, первыми со своих мест начали вставать девушки. Вначале вспыльчивая и капризная Рита, потом Изабелла, нежная представительница школы Мино, Леандра и другие. Потом принялись подниматься юноши. Они что-то говорили друг другу, обменивались какими-то иногда робкими, иногда ничего не значащими, иногда просто бессмысленными словами о погоде, спрашивали о самочувствии — просто, чтобы заговорить, потому что общих тем у них еще не было.

— О, я смотрю, веселье уже в самом разгаре! — в дверях появился покрывшийся испариной Ебрахий. — Эх, столько пропустил!

— Кунимити! — не удержавшись, крикнул Данте.

Множество красок сливались в одну, множество голосов, множество лиц, улыбающихся и смеющихся.

— У нас все было не так. Мы так не радовались, когда впервые увидели друг друга. Ты хороший куратор, командир, — Лидия вышла из кехо, будто шагнула из пространства. Ее пышные одежды всколыхнулись, точно от сильного ветра, и почти сразу же упали живописными складками. На ее лице все еще преобладала бледность, а глаза лихорадочно блестели — она не успела отойти от пережитого рождения сына.

— Я ведь Ямато, милая Лидия, — пропел Хорхе, лучась самодовольством.

— Это тебя и делает хорошим воспитателем. Цукиеми был прав, когда предложил тебя на эту должность… — она придвинулась ближе к нему и положила голову на плечо, ища поддержки. Кому как ни Хорхе знать, как трудно пережить убийство человека, даже если потом он станет твоим ребенком? Командир погладил ее по голове.

— Отдыхай, Лидия. Ты славно потрудилась, я доволен.

Она вздохнула.

— Но сможем ли мы скрыть произошедшее от Рихарда?

Хорхе обнял ее за плечи.

— У нас нет другого выбора.

Он смотрел на молодежь, которая то разбивалась на кучки и переговаривалась, то сбивалась в одну большую ораву и о чем-то голосила, а потом прикрыл глаза. Им не повезло родиться во время близившегося исхода. Но с этим ничего нельзя поделать. Только попробовать защитить.

— Тебе нужно поспать, Окицу. Ты еле на ногах держишься.

— Да, — отозвалась она глухо, — дай мне постоять так еще немного…

— Кимоно мне помнешь, — в этом был весь Хорхе. Окицу-химэ-но ками, иначе — Аматэрасу Лидия, звонко рассмеялась.

* * *

Тонкость и чуткость Мино-дэн

Главная башня сделана из белого камня. И если смотреть на нее с дозорной вышки, которая находится на противоположном конце Академии, может показаться, что она — это огромный айсберг, который плывет в огромном море. И как всякий айсберг, над водой торчит лишь верхушка, а основная его часть не видна невооруженным взглядом.

Большинство обитателей Академии не знают, что у Главной башни есть подземелья. Что они — это запутанные лабиринты, окутанные зыбким, неверным светом. И что там воздух пропах страхом и отчаянием. Светлая и всегда чистая верхняя часть башни являет собой поразительный контраст с мрачной и грязной ее нижней частью.

У Рихарда, главы Академии Аши, два лица. И эти лица так же противоположны друг другу как день и ночь. И когда Хатиман переступает порог подземелий, маска дружелюбия моментально испаряется, а мягкий, всегда сочувствующий взгляд сменяется колючим и холодным. Его серебряные глаза, кажущиеся чистым горным ручьем приобретают зловещую синеву. Их больше не нужно скрывать с помощью челки, и Рихард откидывает ее назад, открывая высокий лоб. Во тьме он становится совершенно другим человеком.

— Ты считаешь, что Хорхе не заметит? — Эхисса, яркая даже во тьме, подозрительно прищурила глаза, глядя на мужа.

Рихард, двигаясь плавно и уверенно в темноте стылых влажных коридоров, и бровью не повел.

— Он сейчас слишком занят своими Хищниками. Не заметит.

Одна из тяжелых и скрипучих дверей отворилась, и в коридор брызнул дрожащий рыжий свет факела. Рихард остановился. Оглянувшись на жену, призрачно улыбнулся и провел рукой, облаченной в безупречно белую перчатку, по ее щеке. В полутьме его глаза сверкнули серебром. Он улыбнулся, сладко и завораживающе.

— Не переживай, моя дорогая. Я знаю своего сына.

Эхисса фыркнула. А хотелось закрыть глаза и поддаться ему, уступить, как часто это делала. Но сейчас не время, а она умела держать себя в руках.

— Скажи, если он не захочет последовать за тобой, что ты сделаешь?

— То же, что и с остальными — отправлю на перерождение, — он повернулся к свету и сделал два шага по направлению к двери. — Ничто не сможет помешать мне создать новый мир. Для тебя, моя дорогая.

Эхисса промолчала. Она слишком хорошо знала, чего стоили красивые слова Хатимана. И для чего он этот мир создает. Впрочем, его цель тоже можно назвать по-своему благородной.

Рихард вошел в тесную клетушку. В ней была только койка, застеленная свежим бельем, нужник и факел, потрескивающий на стене. На койке сидел, сгорбившись, некогда прекрасный и гордый ками, а теперь это нельзя было назвать и его тенью. Глаза цвета темного индиго казались теперь стеклянными и застывшими. Они смотрели в одну точку. Казалось, даже не замечали посетителей.

— Как ты? — в голосе Рихарда прозвучало участие и даже беспокойство.

Ками лишь выдохнул, и его исхудавшая грудь с выпирающими ребрами болезненно всколыхнулась.

— Я принес тебе… — Хатиман достал пакет, наполненный кровью. Он протянул его ками. — Выпей. Тебе станет легче, обещаю. И все кошмары уйдут. И боль не будет раздирать тебя… Давай, прошу тебя.

Ками не пошевелился, но его взгляд все так же устремленный вникуда, стал более осмысленным, а длинные ресницы моргнули беспокойно, будто смахивали непрошенные слезы. Рихард обеспокоено вздохнул и присел рядом с ками на койку. Взял за подбородок и повернул лицом к себе.

— Ты же знаешь, что у меня нет другого пути. Ты же знаешь, что это обязательно. Мне… мне самому больно делать это с вами, но пойми — это надо!

— Где командир? — непослушными губами произнес он, запинаясь.

Брови Рихарда приподнялись, будто в удивлении.

— Он сейчас очень занят и не может придти. Но я позабочусь о тебе. Пожалуйста, выпей это…

Ками посмотрел на пакет с кровью, и в его тусклых глазах вдруг зажглась такая жажда, что даже у Эхиссы, которая повидала немало, по коже побежали мурашки. Рука, вооруженная еще острыми, но уже ломкими когтями, ударила по пакету, раздирая его, выбивая его из рук Рихарда. Пакет упал на пол с жалобным хлюпом, расплескивая красную влагу по каменному полу. Эхисса невольно отшатнулась.

— Уж лучше умереть! — истерично выкрикнул ками из последних сил и свалился на койку. Рихард выглядел удивленным. Он смотрел на все это расширившимися глазами, застыв. Он не ожидал, что его могут отвергнуть. Отвергнуть вот так, когда вроде бы все шло хорошо.

— Бизен… — его губы тронула легкая, почти отеческая улыбка, вот только глаза казались синей сталью, острой и неуступчивой. — Чего еще ждать от вас? Самые упрямые и несговорчивые. И самые глупые…

Рихард поднялся на ноги и ловким движением поймал одну из теней, которая пробегала мимо.

— Что ж. Ты сделал свой выбор, — вздохнул он с сожалением и повернулся к тени. — Убейте его.

Тень с визгом умчалась к адресату. Рихард бросил последний взгляд на лежащего ками, и круто развернувшись, зашагал к выходу. Уже в коридоре Хатиман спешно содрал с себя перчатки и брезгливо швырнул их на пол.

— Мы могли бы дать ему второй шанс… — произнесла Эхисса.

— Нет, — в голосе Рихарда звучала сталь. — Он отрекся от того мира, который я ему предложил.

— Но зачем же его убивать?

Рихард снова мягко улыбался. Смахнув челку, он посмотрел на Эхиссу, точно на глупенькую девочку, которая никак не поймет главного:

— Потому что я милосерден, любовь моя. Его меч уничтожен. Дальше — только превращение в йокая, а второй Кимэй мне не нужен. Я предлагал ему силу в обмен на служение мне, он выбрал смерть.

Эхисса кивнула.

— Ты прав, это его выбор.

* * *

7 день месяца Змеи 491 года Одиннадцатого исхода

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши

Ум и беспристрастность Ямасиро-дэн

Еще не протрубили отбой, и Данте наслаждался приятным осенним вечером. Конечно, он имел мало общего с теплыми и безветренными вечерами в Наре, ведь был каким-то отчаянно-холодным, пронзительно прозрачным, точно первая наледь на лужах, и пах сырой палой листвой, которая еще даже не появилась. Довольно странное ощущение. Данте устроился на прохладном деревянном полу энгавы и смотрел вдаль, старательно игнорируя суету, что царила за его спиной. Рядом сидел Ебрахий, прислонившись боком к резному столбику, подобрав под себя ноги. Его глаза были прикрыты, а лицо разгладилось. Казалось, что он дремлет, но Данте знал, что это не так.

Издалека донеслись крики и непонятный шум. Ебрахий приоткрыл один глаз, разведывая обстановку, и, опознав очередную потасовку на стороне Сошу, вздохнул и снова погрузился в свое медиативное состояние. Чтобы разнять драчунов, Хорхе устроил образцово-показательную истерику с его любимым: "Ох, довели вы меня до приступа… Дышать не могу! Принесите же воды куратору!" Наивные и глупые Хищники моментально устыдились своего поведения и едва не схлестнулись за право, кто принесет воды. Данте задумчиво поскреб ногтем по полу. Мимо промелькнула Леандра, кривя лицо:

— Ну, прекрати же! — почти прошипела она.

Данте в отместку постучал по дереву.

— А как Хорхе ходит через соловьиные полы? Ведь под ним они не скрипят…

— Все еще мечтаешь выйти после отбоя? — поинтересовался Ебрахий, не открывая глаз.

Данте хохотнул.

— Еще спрашиваешь!

— Это одержимость… — страдальчески вздохнул Ебрахий.

Отпрыск куратора в ответ скривился. Ну, одержимость! Так что теперь делать? Тем более что с Акито поговорить толком так и не удалось.

— Не будет мне покоя, ты же знаешь…

— Оставь.

Данте упрямо покачал головой. Он столько всего пережил, чтобы оказаться в Академии с Акито, и что? Вот так теперь все взять и оставить? Нет-нет, это просто невозможно.

— Эй, Кристиан! — ками подскочил, приветливо махая когтистой рукой. — Хватит на дерево смотреть, иди сюда. Дело есть!

Ебрахий приоткрыл оба глаза, чтобы посмотреть, что задумал Данте. К тому же во дворе на скамейке кто-то из Ямасиро оставил коробку со свитками, расческу и веер. Вещи эти выглядели покинутыми и очень соблазнительными.

— Данте? — Кристиан приблизился.

Отличительная черта почти всех Ямасиро — это убийственная серьезность и немногословность. Не сказать, что они так уж любили книги, как казалось со стороны. Представители этой школы обычно говорили: "Мы их читаем, чтобы быть в курсе, но неудержимой любознательности, как у тех же Ямато, не испытываем".

— Говорю, что дело есть, — Данте поднялся и кивнул, чтобы Ямасиро шел за ним. Тот просто пожал плечами и направился за Удзумэ. — Соловьиные полы.

Данте остановился, перемещая свой вес с одной ноги на другую, пронзительно скрипя половицами. Кристиан наблюдал за его действиями, ожидая дальнейших объяснений.

— Ты заметил, как Хорхе по ним ходит? Ни единого скрипа не слышно. А мы? Двумя шагами мертвого поднять можем.

— На то и рассчитано.

Данте досадно фыркнул.

— Да знаю я, — вздохнул он. — Но у Хорхе есть какой-то секрет, понимаешь? Он же ходит.

Кристиан пожал плечами.

— Спроси у него.

— Так он мне и ответил! — Данте закатил глаза. Бросив быстрый взгляд на улицу, он увидел, что Ебрахия на энгаве больше не наблюдается. — Вот я и думаю, что это может быть? Есть идеи?

Конечно, у Кристиана были идеи — он же Ямасиро, вот только они оказались какие-то неоригинальные, Данте давно проверенные.

— Сейкатсу, — сказал он.

— Думаешь? — Данте разочарованно вздохнул и присел на корточки. Полированный пол игриво блеснул и сразу же пронзительно завопил, когда Хищник выписал ему щелбана, заряженного Сейкатсу. Из-за фусума выскочил взъерошенный Хоакин.

— Вы что это делаете?! — возмутился он. На его детской щеке красовались красные полоски — спал, когда Данте принялся нарушать спокойствие.

— Не угадал, — произнес нарушитель спокойствия, игнорируя взбудораженного Хоакина.

Кристиан скрестил руки на груди.

— Тогда отсутствие Сейкатсу.

Данте задумался. Возможно, и так. Нет, скорее всего, так.

— И как он этого добивается?

Хоакин переводил рассерженный взгляд с одного на другого. Данте сидел на корточках и барабанил пальцами по полу.

— Возможно, щиты ставит. Известно, что он самый лучший в этом деле, — ответил Кристиан.

— Эй! Вы о чем? — Хоакин постарался привлечь к себе внимание, но Данте только шикнул на него, пообещав научить стирать форму без каких-либо усилий и мокрых рук, если тот не будет мешать.

— Щиты? Не умею я их… Проблема.

— Их изучают на четвертом курсе, — Кристиан, разумеется, все про всех знал.

Данте задумчиво прикусил костяшку большого пальца.

— А мофет… мофет… не они, — пробубнил он с набитым ртом. Кристиан смотрел на него, как на безнадежно больного. Вот мешают же ему эти полы!

Данте поднялся и заскрипел, когда принялся ходить туда-сюда. Он напряженно обдумывал, как проверить, верно ли предположение Кристиана. А как это сделать?

— Нужно заманить другого ками сюда… менее сильного в щитах…

— А? — опешил Кристиан. Его пресловутая логика вдруг отказала.

— Ага, — закивал Данте, воодушевленный этой идеей. Теперь бы найти ее воплощение.

Ямасиро, вздохнув, прислонился к стене. Отрицать бесполезно — Данте его заинтересовал. Своими рассуждениями и попытками понять тайну соловьиных полов.

— Я знаю, что у каждого ками способность к созданию щитов различна. Думаю, в нашем случае нам нужен самый слабый в Академии.

Тут даже Хоакин заинтересовался — Данте заразил всех.

— Но как это узнать? — поинтересовался он.

— Поспрашивать у тех, кто здесь давно? — пожал плечами Кристиан. — Они должны знать.

— Или украсть досье на каждого из преподавателей, — в дверном проеме появился Ебрахий. Вид у него был несколько… помятый. Будто он успел с кем-то подраться, пока Данте и Кристиан пытались разгадать тайну полов.

— А такие есть? — Данте заинтересованно поднял голову.

— Есть, — кивнул Кристиан. — Но так просто их не достать.

Ебрахий улыбнулся, когда увидел выражение лица Данте. Он-то знал, что другу нельзя говорить слова типа "так просто не сделать" или "достать". Дымчато-сиреневые глаза Удзумэ загорелись демоническим огнем.

— Говорите, Ямато хитрее всех? — зловеще рассмеялся он.

Кристиан, Ебрахий и Хоакин переглянулись. Они очень сомневались, что Ямато могут тягаться с Данте.

* * *

Элайя — быстроглазый мальчишка с чудного цвета розовыми пышными волосами, жилистый и быстрый, точно горный ручей, из Ямасиро-дэн, конечно, не мог не разнюхать о том, что намечается безобразие. Элайя, пожалуй, был самым импульсивным и страстным из всех Синсэн школы Ямасиро, но это ему нисколько не мешало добывать знания.

— Девиз школы Ямато — "Хитрость и гордость", поэтому, чтобы склонить кого-то из них на свою сторону, придется очень постараться. Ну они, знаешь, такие высокомерные, ты видел, да? Ходят, как надутые индюки, вот так, — и он показал: надул щеки, выкатил глаза и пошел вразвалочку, точно медведь какой.

— Я их уломаю, — улыбнулся Данте.

— Верим в свои силы — похвально, — вновь затараторил Элайя. — Да только здесь одной веры мало. У тебя, кстати, имя души какое?

Данте раздвинул кусты, на которых росли незнакомые белые ягоды, и высунул голову наружу — на сторону Ямато-дэн. Сейчас он производил разведку. Думал, кого взять в жертву на "первичную обработку". Кристиан сказал, что в школе Ямато нынче числится четыре человека, но данных на них у него пока не было. А жаль. Но ничего, мы добудем данные и так, сидя в кустах.

Как и когда к ним присоединился Элайя, Данте сказать не мог. Он просто появился, и заполонил собой все. Ебрахий, сидя чуть поодаль, смотрел на новое чудо недовольно и порой даже неприязненно.

— Амэ-но-удзумэ-но микото, — ответил Данте между делом. Он наблюдал, за одной из представительниц интересующей его школы. Она вышла на энгаву, распустив красные волосы по плечам, в чем-то таком легкомысленно-шелковом: Данте точно сказать не мог, что именно это было, но решил, что это короткая юката с кружевом. Она стояла босиком на прохладном деревянном полу, вся такая холодная и неприступная, и сил отвести от нее взгляд не было ни у кого. Кроме, Элайи. У него был какой-то секрет?

— Отважная Богиня? — захихикал Элайя. — Танцовщица?

Данте не обратил внимания. Он был занят созерцанием своей сокурсницы.

— Тогда все в порядке! Иди ее соблазняй! — и прицельным пинком выпихнул Хищника из кустов.

Данте зарычал, оборачиваясь. Он хотел уже вернуться и надавать хороших тумаков этому мелкому, но понял, что опоздал. Им уже занимался во всю Ебрахий, прижимая к дереву и сомкнув руку на шее. Кристиан же пытался оттащить отпрыска Цукиеми от ребенка.

— Кто здесь? — спросила девушка, вытянув шею. Давно стемнело, и она, слава Священной Богине, не могла видеть потасовки в кустах. Зато прекрасно слышала, как шуршит листва.

Данте нацепил галантную улыбку, выходя на свет.

— Прошу прощения, если напугал тебя, — он вежливо поклонился. — Видишь ли, я тут недавно в Академии, поэтому заблудился.

Она хмыкнула.

— Неудачник. Сказал бы сразу, что подглядывал.

А в глазах светилось: "Вот и мой улов!". У Удзумэ возникли справедливые подозрения, что на улицу она вышла специально, чтобы… порыбачить. Данте почувствовал себя несколько странно, когда понял, что на него охотились. В кои то веки охотился не он, а на него. Это был вызов? Конечно, вызов, который нельзя было не принять.

Данте вздохнул, опуская плечи, расправляя спину, и улыбаясь мягко, нежно, понимающе — так, как нравилось девушкам.

— Ладно, ты меня раскусила, — он развел руками. — Не смог удержаться.

Тем временем в кустах закончилось копошение. И теперь взоры всех присутствующих были направлены на этих двоих, которые в свете неяркого фонаря, об который билась пара мотыльков, казались актерами на сцене. Или воинами на арене — тут как посмотреть.

Элайя пролез между широко расставленных ног Ебрахия и осторожно раздвинул кусты у самого их основания. Он нашел себе неплохое место, из которого открывался удивительный обзор.

— А вот теперь начинается самое интересное: оба активировали свои специальности. Посмотрим, кто окажется сильнее, — на лице Элайи появилась совершенно не детская усмешка. Она больше походила безумному ученому, чем хрупкому розововолосому ребенку, похожего на большую куклу.

— Специальности? — спросил Ебрахий сверху.

— Ты что с луны свалился? — удивился Элайя, а потом прыснул. — С луны, конечно. Твой же родитель Бог Счета Лун! Символично…

Футодама зарычал и поступил просто и эффективно, сжал колени. Спрессованный таким образом ребенок запищал.

— Ладно-ладно, сдаюсь. Расскажу тебе, — ответил Элайя, не отрывая взгляда от происходящего на "сцене". — Ты никогда не задумывался, почему почти все знакомые Данте так яро хотят им обладать? Сам, небось, не без греха… — на эти слова Кунимити хладнокровно сжал ноги, и Элайя снова запищал извинениями. — Потому что его специальность — соблазнение. Он может получить любого, если захочет.

— И Акито? — тупо спросил Ебрахий, ощущая, что внутри все холодеет. Он был рад, что у Данте и его бывшего брата не клеится с отношениями, даже слишком неприлично порой рад.

— Да что ты к нему прицепился? Отвечаю: и его тоже. Я же сказал — любого! Доволен теперь?

Кунимити зловеще улыбнулся во тьме.

— Ага. Я тебе потом украду леденец.

Элайя фыркнул и продолжил наблюдать за битвой специальностей этих двоих. Но он ни за что не признался бы, что от леденца сейчас бы не отказался. Да вообще никогда бы не отказался, если уж на то пошло.

Девушка- ками оценивающе смотрела на Данте, пока сам Данте мысленно восхищался отнюдь не цветом ее роскошных волос цвета граната или глазами цвета черного кофе, а высокой, полной грудью, которую соблазнительно обтягивал легкомысленный шелк.

— Ты еще и нахал! — возмутилась она, проследив направление его взгляда. А ее спина, вопреки ее возмущенным словам выпрямилась, расправились плечи, грудь подалась вперед.

Данте это оценил и притворно вздохнул.

— Куда же без наглости? А ты почему здесь ходишь одна? Скучаешь?

— О, я тебя умоляю! — она закатила глаза. — Я просто так хотела, понимаешь?

Данте обошел ее по дуге и прислонился спиной к перилам. В кустах о чем-то напряженно переговаривались. Хотел бы он знать, о чем…

— Меня зовут Данте, — учтиво поклонился он. — Рад знакомству.

— Наслышана, — фыркнула она самодовольно. — Прославился в первый же день. Скажи, — в ее глазах скользнуло ленивое, слегка томное любопытство. — Зачем тебе понадобилось ссориться с Аши?

Данте покачал головой, цокая языком.

— Мне так хотелось.

"Они не знают, что мы с Акито… братья. Бывшие. Что выросли вместе, что были близки, — Данте почувствовал облегчение от этого открытия. — Это хорошо…"

— Не стоит мне лгать, — она улыбнулась, — но, похоже, правды из тебя не вытянешь так же. Впрочем, меня это не касается.

Данте поднял на нее глаза и пристально посмотрел. Он ощутил восхищение и разрешил своим чувствам отразиться во взгляде, ведь знал, что девушкам это нравится. Нравится, когда на них смотрят, как на самую прекрасную из богинь.

— Еще не протрубили отбой. Я предлагаю прогуляться, сегодня прекрасный вечер. Грех, не воспользоваться им, Рита.

— Ты помнишь мое имя? — она изобразила удивление.

— Конечно. Разве можно его забыть? — Данте спрыгнул с энгавы и с изящным поклоном, полным грациозности, поклонился, протягивая ей руку.

Рита рассмеялась, вкладывая свои пальцы в ладонь Данте. Он их слегка сжал, поднялся и помог спуститься на землю. В кустах как-то особо шумно завозились. Рита сократила расстояние между собой и Удзумэ, он почувствовал ее легкий, дурманящий аромат, исходящий от волос, и прикрыл глаза, когда она зашептала ему на ухо:

— Ты проказник, Данте. За нами ведь следят.

— Но так даже интереснее, — ответил он, обдавая ее шею своим дыханием. Рита еле заметно задрожала.

Ебрахий, глядя на все это безобразие, низко, почти как дикий зверь, зарычал и, не сдержавшись, зашелестел кустами. Элайя вопросительно поднял голову, его брови поползли вверх, когда он увидел выражение лица Бога, Приносящего Дары.

— Ты чего это? Данте почти победил. Разве не за тем он туда пошел?

— Мы делом занимаемся, а не развлекаемся, — Ебрахий, не отдавая себе отчет, рвал листья с куста, которые щедрым потоком сыпались на голову Элайи. Маленький ками переглянулся с Кристианом, сидящим подле тише воды, ниже травы, и пожал плечами.

— Он занимается делом, — подтвердил он.

— И вообще, кто сказал, что для выполнения нашего плана, нам нужен кто-то из Ямато? Я сам украду эти досье.

Элайя посмотрел на него, как на неизлечимо больного.

— Там стоят щиты, так просто не выйдет.

— Выйдет, — упрямо качнул головой тот и скрылся в темноте. Элайя, стоящий на четвереньках, перевернулся на спину и улегся прямо на землю. Он посмотрел вначале в небо в раздумье, как поступить дальше, а потом на Кристиана.

— Натворит он дел, — произнес тот безразлично.

— А так охота на досье глянуть… — вздохнул Элайя. — Ладно.

Ивато- но ками сел и принялся выбирать листья из своих розовых волос.

— Эй, Данте, — крикнул он. — Заканчивай там, Ебрахий решил, что ему помощь не нужна и справится сам. Надо бы его перехватить, пока он никуда не влип.

Удзумэ со вздохом оторвался от Риты, которая только-только начала поддаваться его очарованию. Но ничего не поделаешь. Это же Кунимити. Он может такого сотворить, что потом век не расхлебаешь.

— Наверное, он мне завидует, — произнес Данте извиняющимся тоном. — Мне выпала честь познакомиться с такой красавицей… Нужно бежать, но клятвенно обещаю тебе, что мы еще продолжим начатое!

— Обязательно, — она сверкнула глазами, схватив Удзумэ за предплечье. — И как насчет рассказать, что происходит. Неужели, я не заслужила?

Данте довольно улыбнулся и сжал ее руку. Похоже, его слова подействовали на нее, как надо. А любопытство — страшная вещь, он знал.

— Расскажу по дороге. Пойдешь?

— Идти еще с вами! — она задрала носик. — А далеко?

— Посмотрим.

Рита вырвала руку:

— Нет, я никуда не пойду! — закапризничала она.

Данте вздохнул, изображая огорчение.

— Что ж, тогда придется мне рассказать тебе, куда мы направляемся. Кристиан недавно узнал, что в Академии на каждого ками существует досье. Мы хотим выкрасть их, чтобы посмотреть, что про нас написали… — ну, почти правда. Но его ведь никто не уличит во лжи, правда? — Есть подозрения, что там много клеветы. Ты не боишься, что про тебя что-то страшное написали? Например, что занимаешься разведением пиявок…

— Что?! — вскинулась Рита. — Я должна это видеть!

Данте улыбнулся и посмотрел на Элайю с видом покорителя высоких гор. В конце концов, соблазнение и искушение очень близки по смыслу. Амэ-но-удзумэ это не мешало использовать и то, и другое сразу.

* * *

Сила и смелость Сошу-дэн

С чего начался конфликт, уже никто разобраться не мог. Говорили, что Мино-дэн, которые быстро нашли друг друга по интересам и теперь ходили дружной гурьбой, решили в своем тесном кругу провести экскурсию. Они осмотрели пятиэтажную пагоду, в которую еще никого не пускали, отметили художественное оформление, вспомнили, в каком году ее построили, просмотрели библиотеки, где познакомились с архивариусами. Они-то и посоветовали им почитать "Звезду". Взяв каждый по экземпляру, Мино отправились дальше. Тяга к искусству их завела в святая святых Сошу — в тренировочные додзе, в которых самая воинственная из школ была полноправной хозяйкой. Мино ничего плохого не замышляли, они только осмотреть все хотели с эстетической и исторической точек зрения, а Сошу все восприняла как наследили и облапили, ну и предъявили претензии. В весьма грубой форме.

Испокон веков в Сошу-дэн был лидер. Самый сильный и самый смелый, он становился им почти сразу и мало кто оспаривал потом его права. Хотя, бывало всякое. Так и сейчас школа быстро определилась, и главой ее стал грубоватый бунтарь Аматэрасу Сокоцуцу Хайден.

— Здесь моя территория, а вы на нее вторглись. За это понесете наказание, — произнес он "приговор" всей школе. Хайден не был чересчур уж высоким, но казалось, будто он возвышается над ними всеми.

— Нам ни о чем таком не сообщали, — ответила Изабелла. — К тому же мы не хотели ничего плохого.

Плачущая Богиня Болот — слабая и очень тонкая натура, довести ее до слез, конечно, раз плюнуть. Хайден этого не знал, а знал бы — триста раз подумал, прежде чем отвечать.

— Не хотели?! — взревел неформальный лидер Сошу. — Да одно только ваше присутствие оскверняет это место. Можете молиться, потому что целыми и невредимыми вы отсюда не выйдете.

— Как эт' груб'! — Мигель скривил губы. Он был поэт до мозга костей и аристократ одного знатного рода страны Золотого Креста. Ходили слухи, что он находится в дальнем родстве с королем. Говорил он мягко и напевно, слегка картавя. У него были мягкие вьющиеся волосы ниже плеч, которые собирать в косу оказывалось бесполезно — она быстро распадалась, поэтому он перехватывал волосы черной лентой. Его глаза мог бы воспеть любой поэт, потому что они были цвета лунного серебра, сверкающего не воинственно, а мягко.

— Мигель, — выдохнула Изабелла, прячась за его спиной, ее губы дрожали. — Они же не шутят…

— Поучим их раз и навсегда! — Марк, еще один представитель школы Сошу, хрустнул костяшками пальцев. Его взгляд горел, а руки чесались.

— О, Великая Богиня, нам теперь точно не спастись! — запричитала Изабелла и зарыдала в голос.

Азель, Дева Душистых Цветов, сама, как распустившийся цветок по утру, подошла к ней и успокаивающе обняла за плечи. Она бросила на Сошу укоряющий взгляд — как они могли довести до такого бедную Изабеллу? Она же такая чувствительная!

— Похоже, мы попали в логово дикарей, — сообщил Ромиро — еще один представитель Мино-дэн.

— Ты кого это дикарем назвал, а? — возмущенно взревел Артур, хватаясь за деревянный меч. То, что настоящие мечи отсюда убрали, надо было благодарить Эдгара, который знал, что может учинить Сошу-дэн, дай ей волю.

— С'бигаешься дгаться? Эт' мой шпага пгаучит тебя! — ответил Мигель встречным выпадом.

Артур зарычал, удобнее перехватывая боккен. Оставались считанные секунды перед кровавой дракой, как в додзе вбежал взмыленный Ебрахий. Он без приглашения прошмыгнул внутрь и, опасливо озираясь, шмыгнул в угол. Сошу и Мино разом посмотрели на него.

— Тс-с, — он приложил пальцы к губам и сделал жест, чтобы они продолжали, и на него внимания не обращали.

— По-моему, он над нами издевается, — лениво произнес Марк. Хайден в ответ состроил свирепую мину и демонстративно махнул мечом — именно это он сделает с Ебрахием, когда тот подойдет к нему. Неформальный лидер Сошу поманил его рукой. Кунимити в ответ посмотрел на него, как на умалишенного.

— Я же сказал — делами своими занимайтесь! — громко прошептал он. — Я скоро уйду.

— Ты п'мешал нашей дуэль!

Ебрахий сочувственно развел руками. Мол, он не виноват, так получилось. А потом послышался топот ног, сбившееся дыхание и голоса.

— Я не могу поверить, что ты заставил меня бежать за ним! — Рита.

— Это обещанная прогулка. — Данте.

— Здесь Сошу и Мино. Тени говорят… — Кристиан.

— Что тени говорят, знают все. И да, тут есть тот, кто нам нужен! — Элайя.

Отпрыск Цукиеми запаниковал — нашли, и стал озираться по сторонам. На глаза ему попалось небольшое окно, и он решил использовать его не по назначению.

Быстро подбежав к нему, он распахнул его и выпрыгнул на улицу. Послышался треск веток, приглушенная брань, от которой школа Мино все, как один, скривилась.

— Данте, похоже, тебе снова придется пускать в ход свою специальность.

— Ну уж нет. Здесь есть Рита. Она справится не хуже меня.

— Я? Да это не мой тип!

— Тихо! — оборвал их Кристиан. — Нас слышно.

— И какой йокай меня попутал с вами связаться?

На пороге появилась прекрасная Рита, остальные остались на улице. Она обозрела происходящее скучающе и томно, быстро поняла, что происходит и усмехнулась:

— Что за шум? Деретесь? Или у вас здесь вечеринка? Я не зря пришла… Итак, что обсуждаем?

— Не твое дело! — рявкнул Александр. С манерами у него оказалось плохо на проверку. Не научил строгий родитель.

— Фу, как грубо! А я, между прочим, не с тобой разговаривала! — она обиженно надула губки и покосилась на Марка. Тот бросил на нее быстрый взгляд и почти сразу отвернулся в смущении. Рита хищно ухмыльнулась и заскользила к нему. Все взгляды были прикованы только к красноволосой красавице и Марку, который не знал, куда сбежать.

Данте, Элайя и Кристиан подслушивали на веранде.

— Слишком рассеивает специальность. Из-за того, что пытается удержать внимание всех, наша рыбка может соскочить с крючка, — Ивато-но ками подергал за край рубашки Кристиана. — Что думаешь?

— Думаю, что у Сошу и Мино драка. И да, Ебрахий был здесь. Скорее всего, сбежал через окно…

Рита сделала последний шаг к Марку. Марк растерялся и сделал шаг от нее. Она снова попыталась приблизиться, он опять отошел. То, что от нее уходили, Рите очень не понравилось. Похоже, она редко сталкивалась с тем, что ее специальность не действовала, поэтому пришлось поступить просто — схватить его за рукав, чтобы перестал играть в "догонялки".

— Что ты хочешь? — спросил загнанный в угол Марк. Вид у него был такой, будто его собираются съесть живьем. Похоже, у Марка проблемы с противоположным полом, — решил Данте.

Улыбка Риты превратилась в акулий оскал, она почуяла слабину…

— Все лишь прогуляться… Ты же мне не откажешь? — ее голос был сладок, точно мед, но тверд, как сталь. Такой откажешь, потом горько пожалеешь.

— Ну…

— Прощу прощения, ребята, но я заберу у вас Марка ненадолго, — она улыбнулась и подмигнула Хайдену. Тот смотрел на нее со смесью недоумения, удивления и восхищения — нормальная реакция на специальность, если разобраться. Рита схватила свою жертву за косу, точно любовника, которого вела в постель, и, виляя бедрами, направилась к выходу. Марк семенил следом.

Троица на пороге удивленно переглянулась. Лицо Элайи расплылось в хулиганской улыбке.

— Удзумэ, ну ты даешь, наплел с три короба, и она теперь такие вещи вытворяет!

Данте рассмеялся в кулачок.

— Ложь, Ивато, — это моя вторая жизнь.

* * *

Главную башню, на верхнем этаже которой хранился главный приз — нужные досье, конечно, охраняли. Нет, не ками, а Аши, но несли они свой караул скорее для проформы, нежели на самом деле. И даже, несмотря на это, охрана являлась серьезной проблемой, решать которую предстояло Рите.

— Мальчики, извините, я тут заблудилась… — прекрасная богиня появилась на глаза охране и целиком и полностью завладела их вниманием. Вся честная компания пока на цыпочках пробралась внутрь и строгой цепочкой потрусила по лестнице вверх.

— Кабинет ректора на самом верхнем этаже, — сообщил Кристиан.

Второй проблемой были щиты, которые стояли на кабинете Рихарда. Решать ее предстояло Марку, под чутким руководством Элайи.

— Ты считаешь, что я смогу их сломать? — недоверчиво спросил Бог Глуби Гор, который на проверку оказался совсем не воинственным, а очень даже робким. Впрочем, со смелостью у него дела были в полном порядке.

— Сможешь. Только слушай меня, ладно? — нет, ангельская внешность Ивато-но ками явно не вязалась с его характером. По характеру он был настоящим бесенком. — Тебе нужно только сделать небольшую дырку в щите, полностью его разрушать не надо…

Данте недоверчиво посмотрел на Элайю.

— Я думаю, даже дырка в щите будет очень заметна. Нас быстро вычислят.

— Не вычислят, — возразил Кристиан. — Щиты делал куратор, а значит, они будут самовосстанавливаться.

Ивато согласно кивнул.

— Нам такие сделать не светит еще лет пятнадцать, а то может и вообще никогда, — произнес он, отвлекаясь. — Цикл восстановления чрезвычайно мал, потому у нас будет всего несколько минут, чтобы взять то, что нам нужно.

Данте решительно кивнул. Жаль, с ними не было Ебрахия, это бы значительно ускорило процесс. Кстати, где он ходит?

— Так, сосредоточься. Возьми совсем немного Сейкатсу, преобразуй ее с помощью своего желания пробить щит… Осторожно, совсем чуть-чуть… вот так, — Элайя направлял все действия Марка и вскоре послышался шум, который больше напоминал звон разбившегося стекла, чем пробивку щита.

Вся компания на миг замерла, напряженно вслушиваясь — никого они там не потревожили? Но нет, тишина, к ним никто не спешил, чтобы наказать. Аши были целиком и полностью заняты Ритой, которая теперь рассказывала о своих "злоключениях" в Ареццо. О том, что пошел дождь и вымочил ей платье, лошадь ей попалась какая-то сумасшедшая и едва не понесла и еще много других жалоб, которые перемежались с кокетливыми улыбками, надутыми губками и прочей атрибутикой "поглощения внимания". Поняв, что никто ничего не заметил, они зашли в тускло освещенный лунным светом кабинет. Первое, что им бросилось в глаза — это открытое окно, второе — распахнутые дверцы шкафа.

— Похоже, нас опередили, — заключил Кристиан.

Данте подбежал к окну и выглянул наружу. Медленно, точно груженый муравей, по стене ползла чья-то подозрительно знакомая фигура.

— Ебрахий! — воскликнул Данте, чувствуя себя обставленным.

Тот поднял голову, сверкая белоснежной улыбкой, помахал когтистой рукой своему другу. Удзумэ раздосадовано зарычал. Они ради этих досье столько времени и сил потратили, когда как можно было просто послать Ебрахия! Где справедливость?

А справедливость нашлась. Она маячила в виде троса, с помощью которого Футодама спускался вниз. Данте коварно заулыбался…

— О-хо-хо! — протянул Элайя, выглядывая в окно рядом с Удзумэ. — Похоже, я его недооценил.

Вид у него был донельзя довольный.

— А он недооценил меня, — зловеще сверкнул дымчато-сиреневыми глазами Данте, потянувшись к тросу. Он решил научить своего друга летать. Ну и приземляться заодно. Но как только он схватился за трос, их посетило несколько теней.

"Нарушители где-то здесь, сомнений быть не может", — произнесла тень голосом Акито, и Данте замер, как истукан. Элайя заулыбался и похлопал его по плечу как-то совсем уж понимающе. Удзумэ искренне считал, что детей бить нельзя — тяжелое детство и все такое, но тут ему очень хотелось отступить от своих принципов.

"Я думаю, ты прав", — ответил Садахару.

"Наш первый нарушитель!" — едва не хлопал в ладоши Хидехико, искренне радуясь новому делу.

Да, это была проблема под номером три: как уйти от братика, когда как это почти невозможно. Если только…

— Уходите! — скомандовал Данте и, прежде чем кто-то смог что-то возразить, выпрыгнул в окно и принялся спускаться вниз тем же путем, что и Ебрахий.

— Рационально, — согласился Кристиан.

Данте быстро спустился вниз и нашел там Ебрахия, поджидающего его внизу. Он держал подмышкой картонную коробку, в которой было то, на что они убили весь вечер. С лица Кунимити стекла его задорная улыбка, глаза теперь смотрели с серьезным, но злым прищуром — все сомнений, он тоже слышал, что к ним идет, и готовился дать отпор. Вот только сможет ли?

— Предоставь мне с ними разобраться, — голос Данте зазвучал почти умоляюще. Сердце бешено стучало от волнения, бухало в ушах огромными гулкими барабанами, и между тем Амэ ощущал возбуждение. Нет-нет, теперь он не бросится к Акито, сломя голову, он остыл. Теперь, он будет действовать осторожно.

— Даже и не мечтай. Думаешь, после того, что произошло, я тебя так просто оставлю?

Данте недовольно скривился. Ебрахий мог ему помешать, к тому же если их застукают с этой папкой, хлопот не оберешься.

— Не глупи, там будет Садахару. А вот если нас обнаружат… — он схватил Кунимити за плечи и встряхнул, убеждая. — Я с ними справлюсь.

— Нет, — Ебрахий не собирался сдаваться. Данте помнил, каким он может быть категоричным, значит придется… бить по больному, чтобы добиться своего.

— Ты будешь просто мешать, — сказал Удзумэ. — В прошлый раз ты был рядом, и смог что-то изменить? Ты даже вмешаться не смог!

Потому что они ками, обладающие Инстинктом. И побочный эффект его в том, что боги становятся совершенно беззащитными рядом с людьми. На агрессию они не могут ответить агрессией.

Ебрахий не ответил. Только лицо его исказилось, на лбу появились глубокие складки, которые выдавали в нем чувство вины и смущение. Данте, глядя на это, сам ощущал угрызения совести, но поймать их не должны.

— Иди и жди меня в общежитиях. Ну же! — Амэ толкнул его, и бедный Ебрахий едва не свалился с ног. Потом он кивнул и так серьезно ответил:

— Это первый и последний раз, когда я оставляю тебя.

Данте сейчас со всем, чем угодно бы согласился, лишь бы друг ушел. Кунимити скрылся в кустах, направляясь в сторону общежитий. Удзумэ перевел дыхание и обессилено прислонился к стене. Кто бы мог подумать, что это противостояние с Ебрахием его так измотает. С сыном Цукиеми все сложнее и сложнее.

Комитет по порядку и нарушениям не заставил себя долго ждать. Они вышли на тропинку, освещенную лунным светом, и остановились. Силуэт Акито, высокий и плечистый, выглядел очень внушительным и невероятно, нереально родным. Данте сглотнул, приказывая себе взять себя в руки. Приказывая коленкам не трястись, а неуклюжести, которая всегда приходила, стоило ему оказаться неподалеку от брата, даже и не сметь высовываться наружу.

— Почему не в общежитиях? Отбой был пять с половиной минут назад, — сказал Акито, холодно взирая на Данте.

Тот украдкой вздохнул, готовясь к новому противостоянию, и отлепился от стены. Он направился к Аши уверено, будто минуту назад не болтался на этой стене, вылезая из окна кабинета Рихарда. Надо отдать ребятам должное, чтобы его не засекли, они почти сразу же забрали веревку.

— Академия такая большая, заблудиться в ней так просто… — пропел Данте.

Он знал Акито с детства, он знал, что ему говорить, чтобы его разозлить, и что — чтобы успокоить.

— Это ты… — увидев, кто перед ним, тон Акито похолодел еще на несколько десятков градусов. А ведь этот голос может быть другим — мягким, заботливым… — Заблудился, говоришь?

Данте скромно кивнул. Так, как это делал множество раз. Может, Акито сознательно его не признает, но подсознательно узнает, если Амэ будет двигаться, как раньше, говорить, как раньше, вести себя, как раньше.

— Здесь много тропинок, не туда свернешь, и все. Пришлось идти к Главной башне, ведь от нее дорогу помню. А здесь темно…

— Меня не волнуют причины твоего нахождения в этом месте. Ты понесешь наказание, и отправишься со мной к своему куратору!

— Да-да, так и надо поступать с нарушителями. Но что он сделал? — Хидехико ткнул пальцем в Амэ.

— Отбой был семь минут назад, — ответил Акито.

— А-а-а… Ну тогда, может, помягче с ним будем? — Хидехико подошел к Данте и два раза обошел кругом него. Ками пытался следить за ним взглядом, но его голова, к сожалению, на триста шестьдесят градусов не поворачивалась.

— С чего это?

— Он на вашу принцессу Амэ похож!

Установилась мертвая тишина. Данте внезапно захотелось защитить бедного Хидехико, потому что он ощутил, что Акито злится. И не просто так, а дошел до той прелестной степени, когда его щеки алели, глаза блестели, а мир вокруг него рушился.

Данте переглянулся с Садахару, но тот смотрел на всех с таким равнодушием, будто волноваться не о чем, страшного не произойдет, и вообще Акито только делает вид, что злится. Впрочем, Накатоми был, как всегда, невозможно прав, потому что из ректорского окна сверху донесся уже знакомый звон бьющегося стекла. Похоже, ками уйти не сумели до тех пор, пока дырка в щите не заросла сама.

Акито хладнокровно вскинул глаза на окно. Выражение лица у него было как у палача, который видит голову осужденного на плахе.

— Мы с Хидехико все проверим, — Садахару нарушил мертвую тишину. — Не думаю, что там что-то серьезное. Просто мыши, — он насмешливо посмотрел на Данте. — Нынче в Академии их развелось много.

Удзумэ пожал плечами — сама невинность. Акито убрал руку с рукояти меча, который находился у него за поясом, и согласно кивнул.

— Идем, ками, — сказал он, оборачиваясь. — Я отведу тебя к твоему куратору.

— Как скажешь, — Данте не сдержал улыбки. Кажется, гроза миновала — Акито успокоился. Амэ направился следом за братом, который уверенно и быстро шагал в сторону общежитий. Садахару и Хидехико отправились в противоположную сторону. Они обошли Главную башню и зашли через парадный вход. Охраны внутри не оказалось, она будто бесследно исчезла. Зато на столе, за которым должны были сидеть Аши, удобно расположилась красноволосая ками, закинув ногу за ногу. Она ждала новых жертв.

— Вечер добрый, Рита, — вежливо произнес Накатоми, смотря ей в глаза.

— Ты знаешь мое имя? — удивилась она. — Откуда? Разве мы раньше встречались?

— Ха-ха! — подал голос Хидехико. — Ты не знаешь Садахару. Он знает все и про всех. Теперь тебе несдобровать!

— Да, неужели? — Рита приподняла точеные бровки.

— Так-так-так… Кого я вижу! Садахару, собственной персоной.

Накатоми растянул губы в улыбке и поправил очки, прежде чем повернуться.

— Где бы мы еще встретились, как не здесь, Накатоми Ирию? Нет, — он пристально посмотрел на ками, возникшего перед ним, — Аматэрасу Ивато Элайя.

* * *

Акито шел впереди, а Данте на шаг отставал. Он смотрел ему в спину, не в силах оторвать взгляда, и искал ответ на все тот же вечный вопрос: "Как так вышло, что между ними теперь такая огромная пропасть?"

Стояла тихая осенняя ночь, непривычно прохладная и непривычно светлая. Полная луна светила в небе, но казалась какой-то маленькой и совсем далекой после Нары. И звезд было меньше, и они все, как одна, незнакомые, чужие, колючие, прямо как тот человек, что бесшумно шел впереди. А ведь должен быть родным, должен!

Данте закусил губу почти до боли. Отношения с Акито его огорчали и выматывали. Ведь не могло же это так обернуться! Но получилось… И как исправить? Что сделать?

— В Наре ночи темнее, — произнес Удзумэ. — И теплее.

Акито сделал вид, что не слышал. Просто шел дальше по каменной тропинке, по краям которой стояли клены, начинающие желтеть. Они беспокойно шумели листвой.

А еще здесь были каменные фонарики. Они доходили примерно до пояса Данте и горели тусклым масляным светом. Окрестный мрак такие фонарики почти не разгоняли, но были похожи на цепочку светлячков, которые выстроились вдоль дороги и приветливо подмигивали им. И они плодили бесконечное множество беспокойных, переговаривающихся, но таких привычных теней.

Было нечто завораживающее в том, чтобы смотреть, как по этому коридору идет Акито. С безупречно прямой осанкой, четким, но плавным шагом. На нем форменные широкие шаровары-хакама из черной ткани, такие длинные, что штанины нет-нет да облизывали камни дороги, а то и относили от себя ветром первые опавшие листья. А мон Хатимана, белый, особенно яркий в таком свете, который был нарисован на спине формы Аши, казался каким-то особенным знаком родства и странно грел измученную душу Данте. Ведь у него такой же на спине. Только вот форма у него белая, а сам мон — черный.

— Скажи, как там дома? Амако… сильно переживала из-за моей пропажи? — спросил Данте, не удержавшись.

Акито остановился. Удзумэ еле успел отреагировать — еще бы чуть-чуть и врезался бы. Он только сейчас понял, что они шли шаг в шаг.

— Чего ты этим добиваешься? — спросил Акито сухо и, даже странно, спокойно.

Данте пожал плечами, но ответил честно.

— Хочу знать. Ведь после трагедии на Церемонии…

— Будешь и дальше пытаться притворяться? Лгать?

Слишком спокоен и смотрит как-то… Такой Акито Данте не был знаком. Чего от него ждать? Его глаза не потемнели от гнева. На его щеках нет румянца, а губы упрямо не сжаты. Что же это может быть? Этот стальной блеск глаз, в которых отражается свет фонариков… Что это?

— Я не лгу. Говорю правду. Так случилось. Знаешь, мне хотелось тебе сказать, раскрыть свой секрет, но было страшно. Что не поверишь и отвернешься. Тебе ведь не нужен еще один брат, тебе нужна младшая сестра, что ждала тебя с трепетом, глядя в небо. Что рыбачила с тобой на озере и пряталась за тебя, когда боялась. Или бежала к тебе, спасаясь от сумасшедшей матери. А кимоно оно скрывает многие формы, братик.

— Не называй меня так!

Данте усмехнулся.

— Давай, задавай вопросы, ответы на которые можем знать только мы с тобой. У нас ведь много секретов…

Данте говорил, почти не веря, что Акито его слушал. Брат холодно улыбнулся, и от этой улыбки у Данте мурашки по коже пошли, потому что он вдруг понял, что за выражение лица у брата. Это ненависть. Так он смотрит на любого ками.

— Ты ведь Ямасиро, да? — задал свой вопрос Акито.

— Что? — тот недоуменно нахмурился. Причем тут это? — Нет, Бизен.

— О, — протянул Акито, делая шаг к Данте. Заглянул в его лицо с каким-то новым, но фальшивым интересом. — Это даже интереснее. Но даже если ты не Ямасиро, а Бизен, хочу тебе сообщить, что я знаю о Сейкатсу Ветра. Она работает с информацией. При талантливом подходе, можно получить ответы на любые вопросы о прошлом. Ты ведь на это рассчитываешь?

Данте не выдержал, сделал шаг назад. Аура Акито на него давила. Она была такой сильной, враждебной и колючей, что почти причиняла боль.

— Мне неизвестны подобные приемы…

— Снова — ложь.

— Я не лгу! — в отчаянии выкрикнул Данте, и тени подхватили его голос и закружились вокруг них, точно сухие листья на ветру. — Впервые в жизни я ни в чем тебе не лгу! Почему ты не хочешь мне поверить? Просто выслушать… Акито… — ласково, с болью и надрывом, — пожалуйста, Акито…

— Поверить? — рассмеялся он злым смехом. Он ранил Данте не хуже хрустальных осколков. — Почему я должен тебе верить? Ведь моя милая Амэ дома. На Церемонии ее спас Рихард, и я благодарен ему за это. Я сам ее забрал из Летней резиденции ректора.

— Рихард? — Данте схватился за голову, пытаясь осознать, что только что услышал. Этого не могло быть! Этого просто не могло быть! Как Амэ мог быть дома? Да, Рихард, и Хорхе, и Эхисса, и Ванесса — все там были. Они спасли его. Хорхе позвал, чтобы Удзумэ смог возродиться, а потом… — Не могло такого быть!

— Пытаешься отрицать? Но меня не убедить в этом. Все, что я знаю — ты лжешь. Любое твое слово неправда.

— Нет, я не лгу. Тут какая-то ошибка…

Но Акито оставался непреклонен. Как стихия, которой не помешать. И не переубедить… Потому что она не слышит, она глуха к мольбам.

— Не лгу! — в истерике выкрикнул Данте, зажмуриваясь и затыкая руками уши. Вокруг них тени водили дружный хоровод и повторяли раз за разом: "Ты лжешь! Ты лжешь! Ты лжешь!", как заведенные, без перерыва. Голосом Акито…

— Не лгу! — снова закричал Данте, пытаясь заткнуть тени. — Это не ложь! Я — бывшая принцесса Сарумэ! И Акито мой брат! Не-ет!..

— Ты еще и к истерикам склонен. Жалкое зрелище…

— Заткнитесь! — Данте, казалось, провалился в свой собственный ад, где его душа горела. — Это было не по моей воле! Это Амако! Из-за нее мне приходилось лгать! Это ей хотелось дочь!..

Акито слушал это с каменным выражением. Ни один мускул на его лице не дрогнул, не изменилось выражение глаз. Только в один прекрасный момент он поднял руку, щелкнув пальцами. И все смолкло, лишь кровь ревела в ушах. Данте медленно открыл глаза и поднял голову на Акито.

— Ты даже с тенями справляться не умеешь, — сказал он.

Данте молчал. Он замер, не в силах пошевелиться от произошедшего шока. Что происходило, он соображал плохо. Он просто смотрел на Акито и видел в нем того, за кем всегда тянулся, с кем всегда хотел быть рядом. Несмотря ни на что. Вопреки всему!

— Ты… — прошептал Данте охрипшим, севшим от крика голосом, — ты всегда просишь, чтобы я остался с тобой… всегда…

Глаза Акито распахнулись в удивлении. Стали похожи на два глубоких синих озера. Есть ли в них дно? Можно ли в них утонуть? Захлебнуться?

— О чем ты говоришь?

— Я просто пытаюсь… выполнить твое желание! Так почему ты меня отвергаешь? То, что было между нами, не стереть ничем. Так почему ты меня не узнаешь? Почему?!

Данте потянулся к нему, как росток к солнцу, но Акито отшатнулся. Он почувствовал… что дает слабину? Хотя, нет, он уже ее дал, когда разогнал тени. Когда не ударил, когда в большом зале этот ками говорил отвратительные вещи и пытался опорочить его сестру. Но рука не поднялась… Какая досадная слабость!

— Нам не о чем с тобой говорить, — произнес Акито и, резко развернувшись, пошел дальше. Он не хотел здесь больше оставаться, он хотел побыстрее закончить с этим делом — сдать недоразумение в руки куратора Синсэн Аши, а потом уйти. Потому что у этого паразита все же получилось растревожить душу Акито. Нет, не разозлить, а именно растревожить!

Данте усмехнулся и стал подниматься на ноги. И внутри него росла такая решимость, какой он еще в своей жизни не испытывал. Она была настолько сильна, что, казалось, могла все смести, все преодолеть.

— Однажды ты поверишь, — пообещал Данте. — Однажды ты признаешь меня!

Акито не обернулся. Амэ смотрел ему вслед и сжимал кулаки. Он весь дрожал, будто в лихорадке, колени тряслись, и хотелось выть на луну. Но, конечно, ничего такого он не совершил, а заставил себя последовать за братом на ватных ногах.

Как только Данте сделал первый шаг, Акито вдруг остановился и напряженно огляделся.

— Слишком тихо… — произнес он.

Удзумэ тоже огляделся и подумал о том, что, правда, теней не было. И даже как будто ветер затих в кронах, как перед бурей. И воздух застыл, остановился, и вода не текла, и земля молчала, и огонь не горел — затаился. Только небо оставалось таким, каким и было здесь всегда — равнодушным. Данте слишком хорошо помнил это ощущение.

— Щит… — произнес он. — Как для Небесной собаки…

Акито кивнул. Он поднял руку и коснулся своего браслета. По выражению лица брата, Данте понял, что бесполезно.

— Что происходит?

— Амацукумэ поднял щиты. Что-то случилось.

Хорхе? Да что могло произойти? В Академии-то? Данте не мог поверить. Они же в самой надежной твердыне! Да тут безопаснее, чем в Небесном доме! Быть этого не может. Но результат на лицо.

— Возвращаемся к Главной башне, — решил Акито.

Данте застыл столбом. Он расширившимися глазами смотрел на брата, который спешно прошел мимо него, и в этот момент от него исходил легкий ветер, искусственный, ненастоящий, но достаточный, чтобы чуткий ками ощутил угрозу.

— Йокай! — крикнул он, прыгая на Акито и сбивая его с ног. Тот первое мгновение хотел его оттолкнуть, уперся руками в него, но Данте обладал нечеловеческой силой, когда дело касалось Инстинкта. Он накрыл брата собой, цепляясь когтями в землю.

Акито замер, глядя на то, как решимость покидает лицо Данте, как он смотрит на него с преданностью и совершенно нелогичной для Акито любовью, его губы растягиваются в знакомой улыбке, а из уголка рта вытекает тонкая, в темноте кажущаяся черной, струйка крови. Акито моргнул, осознавая происходящее. Он чуть наклонил голову и увидел, что из спины Данте торчит нож. Нож, который предназначался ему!

— Не уйдешь! — взревел Акито, выбираясь из-под Данте и хватаясь за меч. Обнаженный меч засверкал яркой водной Сейкатсу, Аши встал в боевую стойку, готовясь драться. Но сколько бы он ни озирался по сторонам, никого не видел. Тогда, он решился на отчаянный в таком положении шаг — активировать ветряную, информационную Сейкатсу, чтобы заклинанием обнаружить нападающего.

Акито наклонился к рукояти меча, глубоко, что было силы, вдохнул, собирая Сейкатсу, рассеянную в воздухе, ведь с Великим потоком не давали связаться щиты, и подул на свои ладони.

— Через врата вечности, минуя все остальные тропы, я призываю Великий Дух, повелевающий четвертой сферой, явиться ко мне и указать путь обнаружения врагов! — пропел Акито. Его ладони вспыхнули белым, на мгновение ослепляя, и почти сразу же погасли. Пространство наполнилось переливчатым звоном, будто сотни, тысячи колокольчиков устроили дружный перезвон, под ногами заклубился жидкий дым, а небо потемнело. На несколько мгновений мир обрел почти болезненную четкость и прозрачность в радиусе одного ли* (прим. автора — 1 ли = 500 м), цвета поменялись местами, и трава стала красной, а огонь — синим. Акито перевел дыхание и расслабил плечи, опуская меч. Врагов здесь не было. Кто бы ни кинул этот нож, он уже ушел.

Он посмотрел на Данте, который лежал на земле, иногда подрагивая. Его глаза были распахнуты, рот приоткрыт, а на спине растеклось некрасивое темное пятно. Нет, для ками эта рана не смертельна. Они вообще на удивление живучие. Не такие хрупкие, как люди. Но Акито понял, что просто так развернуться и уйти не может. Хотя бы потому, что этот нож предназначался ему, а лгунишка почувствовал раньше и заслонил. Все-таки от ками тоже бывает польза.

Акито загнал меч обратно в ножны и подошел к ками. Тот слегка повернул голову, слабо улыбнувшись, узнавая. Аши мысленно вздохнул: вот хоть сейчас бы перестал пытаться солгать. Не до того же.

— Нужно вытащить нож, — сообщил Акито, присаживаясь рядом. — Только, боюсь, что сейчас все медицинские заклинания будут бесполезны — Сейкатсу Земли заблокирована.

Данте согласно кивнул. Акито одну руку положил под голову ками и зафиксировал плечи, а другой схватился за рукоять ножа. Он уже был готов выдернуть его из раны, но заколебался, когда увидел, с каким доверием смотрят на него совершенно нечеловеческие, больше походящие на звериные, глаза с вертикальным зрачком. И снова подивился наивности или может, актерскому таланту этого лгунишки. Нож вышел туго, и это было очень больно — ками прогнулся в спине и закричал. Ничего, жить будет. И даже скоро оклемается. Акито знал, что самое главное условие выздоровления ками — это отсутствие посторонних предметов, чтобы чистая Сейкатсу могла заполнить рану и восстановить повреждения… Вот только… чистой Сейкатсу сейчас нет! Она вся заблокирована щитами Амацукумэ! И как Акито не понял это раньше?

Данте умолк, но теперь казалось, что кровь ртом пошла сильнее. Акито почувствовал, что боится. За какого-то незнакомого ками, который утверждал, что его сестра. Да оставить умирать его за такое надо! Но… он был похож на нее. Как-то неуловимо. В мелочах. Уж если даже об этом Хидехико сказал…

Не теряя больше не минуты, удивляясь собственным действиям, Акито поднял на руки Данте и быстрым шагом направился в сторону Главной башни. Там ему помогут. Данте прижался к брату, пряча голову у него на груди.

— Акито… — произнес он ласково и почти счастливо.

Аши нахмурился, но ничего не сказал, только ускорил шаг. Он боялся опоздать. А мир вокруг казался пустыней, в которой нет жизни. Наверное, так же в Еминокуни, хотя Акито в ней никогда не был.

Главная башня уже показалась на горизонте. Если бы она не была сделана из белого камня, сверкающего при лунном свете, ее бы, наверное, можно было не заметить. Потому что она тоже выглядела безжизненной. Но на подходе к ней из парадного входа выбежал Накатоми, который неизменно ощущал приближение командира — и как только? — Хидехико и еще несколько каких-то незнакомых ками. Акито сделал мысленную пометку их тоже сдать куратору, а то и ректору. А потом потребовать строжайшего наказания. Разве, они не должны сейчас спать у себя в комнатах?

— Акито! Что случилось? — Накатоми был взволнован. Пожалуй, Сарумэ еще не видел, чтобы Садахару настолько ярко проявлял свои чувства. Он казался… удивленным?

— Нужен врач. Сейкатсу заблокирована, такими темпами он умрет.

Ками молча взирали на Данте, истекающего кровью, на руках у Акито.

— Здесь никого нет. Только в лазарет, — произнес Садахару. Он бегло осмотрел Данте. — Кровоостанавливающее пробовал?

— При таких условиях хватит только на внешние повреждения. Я не стал, кровь может заполнить легкие, будет… хуже.

Кровь восстанавливается с помощью Сейкатсу, но если она заполнит легкие, то станет все тем же "посторонним предметом", который будет мешать нормальному восстановлению. Акито все же неплохо разбирался в специальной медицине. (прим. автора: специальная медицина — раздел медицины, в которой лечат ками)

— Хорошо. Идем, — кивнул Накатоми, пропуская Акито с Данте на руках вперед. Он заметил, что его давешний знакомый Удзумэ находится в полубессознательном состоянии. И даже в этом бреду он старался как можно теснее прижаться к бывшему брату.

Хидехико повернулся к ками, которые выглядели растерявшимися и напуганными, как дети, шалости которых зашли слишком далеко и привели к печальным последствиям. Конечно, в случившемся их вины не было ни капли, но игры кончились.

— Ну, наверное, командир не сдержал свой гнев и ударил мечом этого ками. Так бывает, не переживайте, — сказал Отомо и поскакал за Аши.

Рита и Элайя ошарашено переглянулись.

— Что за зверь этот Сарумэ Акито! — вырвалось из Риты. Но любопытство и волнение пересилило. Они вереницей потянулись за раненым Данте, крадучись, тихо, стараясь, как можно меньше привлекать к себе внимания.

Акито удобнее перехватил Данте, чувствуя, что он выскальзывает из рук, которые залила кровь.

— Хочешь, я понесу? — предложил свои услуги Накатоми.

— Почему над Академией подняли щит? — Акито будто не слышал вопроса.

Садахару недоуменно покосился на командира.

— По внутренней же связи передавали…

— Я ее отключил.

Когда у этого ками случилась истерика от обилия теней. Нужно же было как-то его успокоить! Его, вопящего, тащить к куратору было не особо удобно. Но это объяснять Акито не хотел. В конце концов, он не обязан отчитываться.

— Вот как… — Акито показалось или в голосе Накатоми прозвучала усмешка? Он бросил сердитый взгляд на Садахару. Пусть не злит! Гений и так не в духе. — На псарнях что-то случилось. Вроде как несколько собак-ханье нашли разорванными на части.

— Бедный Дайкуро! — в разговор вмешался Хидехико, который шел за ними. — Он так любил своих собак! Если они погибли? Он очень расстроится.

Акито скривился так, словно у него раскалывалась голова, и он вот-вот взвоет.

— Так иди к нему! Заодно и выясни, что произошло, — приказал он.

— Командир! Да… Хорошо! — воскликнул Хидехико, бегом обогнал его, и решительно кивнул Акито. — Я все-все выясню…

Накатоми поправил очки.

— Попробуй получить сведения у ками. Они всегда располагают самой точной информацией, — "наставил" он. Хидехико кивнул и скрылся в зарослях — чтобы быстрее попасть на место происшествия.

Семенящие сзади Хищники решили, что комитет — это ужасное сборище, с которым лучше не связываться. Особенно плохо было Ямасиро от Хидехико. Его слова их перманентно вгоняли в такой безнадежный ступор, что они даже не знали, что сказать.

— Впрочем, можно было его и не посылать, — произнес Акито. — Тут и так ясно, что случилось. Кто-то из Хищников пробрался и устроил побоище. Настоящие звери.

— Это кого ты тут зверем назвал? — вмешалась Рита.

— А? — он посмотрел на Накатоми. — Они что за нами идут?

Садахару кивнул.

— Ладно, так даже проще будет сдать их ректору.

— Ты что оглох? Я тебе вопрос задала!

Акито усмехнулся.

— А почему я должен тебе отвечать?

Рита почувствовала, что злится. Она вздернула подбородок, тряхнув роскошными красными волосами.

— Потому что я так хочу!

Акито посмотрел на Данте, который еще недавно хрипел, точно гармошка, а теперь затих. Значит, ему стало хуже. Нужно спешить, а не тратить силы на какое-то… животное!

— Садахару, заткни ее. Она отвлекает.

— Не нужно ссориться, — прозвучал из темноты мягкий голос. Акито остановился, косясь на Садахару. За много лет сражений бок о бок с Накатоми Сарумэ прочно уяснил, что если его друг расслаблен, значит — опасности нет никакой.

— Кто здесь? Выходи! — крикнул Акито не очень дружелюбно. Ему сейчас за каждым кустом чудилась угроза.

— Это я, — из кустов вышел ками, облаченный в серые блестящие шелка. Глаза смотрели спокойно, но как-то неопределенно. Либо равнодушно, либо участливо, либо устало — не определить. Он шагнул из темноты и шпильки-канзаси в его волосах сразу мелодично зазвенели.

— Кимэй? — удивился Накатоми.

Ками остановил свой взгляд на безвольном теле Данте.

— Что ты здесь делаешь? — без обиняков спросил Сарумэ.

— Мимо проходил. Сегодня время сбора трилистника, он напитывается исключительной водной Сейкатсу, — ками наклонил голову на бок. — Вам помочь?

— Все в порядке, Акито, это один из специальных медиков Академии. Нам повезло… — произнес Садахару выжидательно. Сарумэ колебался. Он не доверял ками и не хотел отдавать свою ношу… первому встречному, но все же кивнул — выбора у него особо не было.

Ками снял накидку из плотного шелка, оставшись в нижней сорочке, и расстелил ее на траве.

— Кладите его сюда. Да, вот так осторожно. На бок… — Данте на миг открыл глаза и воспротивился тому, что его оторвали от Акито, но Кимэй мягко перехватил его запястья и совершенно ненавязчиво заставил посмотреть на себя. — Тише, Данте, все будет хорошо…

Удзумэ кивнул, узнавая склонившегося над ним ками, попытался вздохнуть, но захрипел и закашлялся. Это отняло последние силы, поэтому он упал на накидку и больше не шевелился. Лишь глазами искал Акито.

— Мне нужна твоя помощь, — Кимэй взглянул на Сарумэ. — Чтобы я осмотрел рану, пожалуйста, разрежь ги на Данте.

— А сам? — спросил Акито с презрением.

Ками покачал головой.

— Я не могу, как видишь, — он показал свои руки, демонстрируя отсутствие когтей, которые являлись важным атрибутом ками. — Меча у меня тоже нет.

— Что за жалкое зрелище? Ты ками вообще? — хмыкнул Акито, но свой меч достал и быстро рассек одежду на Данте. Тот дернулся, но когда увидел, что это делает брат, просто расслабился и закрыл глаза, будто принимая свою судьбу такой, какая она есть.

— Садахару, у тебя получится сотворить световое заклинание?

— Я, к сожалению, ветер. С огнем в таких условиях не справлюсь. Ирию! — он обернулся к ками, которые топтались в сторонке, решив не вмешиваться — без них знают, что нужно делать. — Сможешь направить Риту?

— Направить, куда? — сразу же спросила девушка.

— Далеко и надолго, — ухмыльнулся мальчишка, отвечая ей, а потом вскинул глаза на Накатоми. — Не знаю, получится ли, но попробую. Рита, пойдем.

— Это зачем? — но, не дожидаясь ответа, она пошла за Элайей. Они получили по убийственному взгляду от Акито, когда проходили мимо. Рита скорчила гримасу, а потом опустилась на траву позади Данте, что-то ворча про то, что испачкает свой любимый пеньюар. Ками из Ямасиро опустился рядом.

— Слушай внимательно, Рита. Сейчас мы не можем брать энергию из Великого потока, но у нас всегда есть небольшой запас, придется тебе им воспользоваться. Закрой глаза и представь, что внутри тебя горит огонь.

Рита скривилась, поправила прическу и прикрыла глаза.

— Я это делаю не ради этого придурка, который даже соблазнить меня толком не смог. А потому что мне самой интересно научиться пользоваться своими умениями.

— А мы уж думали, что он тебе так понравился, что ты не можешь позволить, чтобы он умер, пока не довершит начатое! — не удержался от шпильки Элайя. Рита ударила его раскрытой ладонью. — Детей нельзя бить! Камуята-атэ! — протянул он.

— И не смей ко мне так обращаться! — она заметила, что на нее смотрит осуждающе и испепеляюще три пары глаз, и четвертая просто так — Кристиана — так, до кучи, и стразу же прикусила язык. Она не хотела быть битой… людьми. Это совсем не интересно, даже не покричишь в свое удовольствие, что убивают и истязают — Инстинкт. — Так что там дальше?

— Дальше — этот огонь, который найдешь внутри себя. Нашла, кстати?

— Да нашла, придурок!

— Представь, что это свет. И он у тебя на ладони…

Все же между ками и Аши существовала огромная разница в Сейкатсу и ее использованием. Если Акито или любому Аши для того, чтобы добиться того же результата, нужно было читать заклинание и проделывать довольно долгие и хлопотные манипуляции с энергией и собственным сознанием, то ками в этом просто не нуждались. Их тела сами сделаны из Сейкатсу, близкой по структуре к чистой, но лишенные ее разрушительной составляющей. Потому свет зажегся без труда.

— Получилось, — выдохнула Рита, открывая глаза.

— Ты молодец, — произнес Кимэй и принялся осматривать Данте. Вердикт у него был неутешительным: ничего хорошего.

— Я погружу его в анабиоз и заберу к себе в лазарет. Лечение начнем, когда Хорхе снимет щиты. Сейчас — бесполезно, нигде не найти столько Сейкатсу Неба.

— Но все ведь будет в порядке? — спросила Рита. — Я ведь не зря старалась?

— Не зря. Скоро будет, как новенький…

* * *

Вечер у Хорхе не задался с самого начала. Вначале эта совершенно нелогичная драка между Мино и Сошу, которую можно было назвать эталоном драки варваров и аристократов. Еле растащили. Из-за чего началась? Никто не помнил уже. Потом тревога — выяснилось, что на псарню кто-то пробрался. Там стояло пять уровней защиты от Хищников, поэтому куратор очень сомневался, что кровавую баню устроил кто-то из его воспитанников. А потом они нашли перья тенгу и поняли, что в Академию пробрался йокай. А собак уничтожил, чтобы след не взяли. Хорхе накрыл всю Академию щитом, блокирующим Сейкатсу, и пустил кое-кого из своих ребят на поиски йокая. Тенгу нашли в пятиэтажной пагоде. Гад хотел уничтожить сердца молодых Хищников, но их еще не привезли. Они пока обитали в Небесном доме, где их исследовали Таманоя. Йокая взять живым не получилось, сражался до последней капли крови, там и издох, развонявшись на всю пагоду. Допросить не получилось тоже. Но осталось загадкой, как он пробрался в Академию — где брешь? А ведь знал же, что сейчас Академия уязвимее всего, и он может спокойно разгуливать внутри, не боясь, что его ослепит или прищучит щитом — Хищники еще не научились контролировать свою силу, потому эти щиты пришлось снять, они ведь будут считать молодняк йокаями и всячески их истязать.

Но на этом проблемы не закончились.

— Что ты сказал, мой милый? — если бы взглядом можно было испепелить, Акито бы уже горел. Куратор Синсэн Аши находился сейчас в особо плохом расположении духа под номером десять — такого Хорхе боялась не только его команда, но и даже Цукиеми предпочитал не попадаться на глаза. — Что на тебя покушались, да? Что мой Данте закрыл тебя собой и теперь ранен? Что ты отдал его Кимэю, а сам пришел сюда, чтобы сдать этих недоумков за то, что они бродят по ночам?

— Да, вы все правильно поняли, — подтвердил спокойно Акито.

Хорхе усмехнулся, но от вида этой усмешки большей части находившихся здесь, захотелось сбежать подальше. Акито в их число не входил. Он был довольно хладнокровным, а иногда не замечал откровенных угроз.

— Кимэю! Этому жалкому подобию бога, который давно должен был сдохнуть, и сейчас жить вторую, а то и третью человеческую жизнь! Этому жалкому трусу, у которого нет ни гордости, ни стыда вы доверили моего Данте! Да вас в Еминокуни отравить надо! На котельные работы!

Садахару кашлянул, перебивая тираду Хорхе.

— Кимэй вышел из клана Кагамицукири, он достаточно компетентен.

— Замолчи, Накатоми! Тебе не понять всей глубины этой трагедии! Пусть он будет хоть самим Идзанаги! Он. Не имеет. Права. Касаться. Амэ-но-удзумэ-но микото! — Хорхе выкрикнул последние слова, а потом замолчал и обозрел всех в установившейся тишине. — А ты, — Хорхе ткнул пальцем в Акито, — просто испорченный ребенок, который считает себя сильнее богов. Однажды твоя самоуверенность уже чуть не стоила жизни Удзумэ, но тот случай тебя ничему не научил! Вот что, гений, держись от моего отпрыска подальше, иначе я в красках тебе покажу, чем ками отличаются от Аши, понял?

— Вы мне угрожаете? — синие глаза Акито прищурились.

— Ты все правильно понял. О покушении на тебя доложишь лично Рихарду, пусть Гор этим случаем занимается. Свободен.

Акито без какого-либо поклона, что являлось грубым нарушением этикета, круто развернулся и зашагал к выходу. Садахару покачал головой.

— Вы нажили себе верного врага, поздравляю.

— Я же тебе сказал заткнуться, — процедил сквозь зубы Хорхе. Его всего трясло, и он из последних сил держался.

— Садахару! — позвал его Акито из коридора. Пророк насмешливо откланялся и выскочил из кабинета. Хорхе некоторое время стоял, тяжело уперевшись в стол и спрятавшись за своими золотыми волосами, и никто не видел, какое выражение лица у него сейчас. Потом он глубоко вздохнул и выпрямился. Куратор посмотрел на притихших Элайю, Риту и Кристиана. Такого Хорхе они еще не видели, и жалели, что увидели.

— Что? Вы еще здесь? А ну марш спать! Наказание получите завтра.

— Вы зря так с Акито… Он нес Данте на руках все это время, спешил… — Элайя попытался оправдать Аши, но Хорхе никого и слушать не хотел.

— Я что тебе сказал?! — рявкнул куратор, хлопая рукой по столу.

Ками разом вздрогнули. Этого хватило, чтобы попытки оправдать Акито прекратились. Когда все ушли, Хорхе шлепнулся на стул и закрыл лицо одной рукой, пропуская между пальцев выбившиеся из когда-то безупречной прически волосы.

— За что мне это наказание, Великая Богиня? Чем я тебя прогневал так?

Великая Богиня молчала, а Хорхе думал о том, ситуация снова вышла из-под контроля, как это всегда бывает с Данте. Теперь, главное, чтобы его отпрыск не решил, что находится в долгу перед Кимэем. Это может стать большой проблемой.

— Ты должен был сдохнуть, Курадо. Сорок три года назад ты должен был сдохнуть!

____________________.

Глава 11: Разоблачение

Прошлое таит в себе немало тайн, а настоящее — не меньше. Все, что привычно и правильно может оказаться иллюзией, а близкие люди предателями. Таков закон войны. Данте все еще не теряет надежды убедить брата в том, что их связывает общее прошлое, и находит помощь в неожиданном месте. Тот, кто покушался на Сарумэ Акито до сих пор не найден, и он приготовил новую ловушку. Удастся ли из нее выбраться на этот раз?

9 день месяца Змеи 491 год Одиннадцатого исхода

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши,

лазарет

Данте медленно просыпался. Первая, застрявшая в прошлом часть его сознания кричала, чтобы он делал это быстрее, потому что ему нужно защитить человека; а вторая, вполне трезвая и адекватная, — успокаивающе приговаривала, что все прошло и все закончилось, волноваться не о чем. Данте, ввиду своей клятвы, поддался бы первой, но вдруг обнаружил, что не может двинуться, вот и пришлось успокоиться и послушать другую часть своего сознания. Только вот расслабиться не получалось. Казалось, что его тело — это тугой жгут, который выкручивает немилосердным образом.

Вскоре Удзумэ смог различать звуки. Здесь было тихо. Но не так, как при том ужасающем щите, который поставил Хорхе, а по-другому. Именно такая тишина царила днем в каком-нибудь спокойном месте. Данте понял, что сделал правильный выбор, успокоившись. Здесь не было опасности.

Спустя минуту, а может всего несколько мгновений — сложно было следить в таком состоянии за течением времени — послышались чьи-то легкие шаги. Вначале неясно, туманно, а потом все четче и четче стало ощущаться приближение Хорхе.

— Он уже должен очнуться, — произнес знакомый голос давешнего ками, которому Данте имел смелость изливать душу после происшествия в большом зале.

— И почему я тебе не доверяю? Не знаешь? — по тону родителя сразу становилось понятно, что он раздражен, причем раздражен уже давно.

— Хорхе, Кимэй знает свое дело. Ты думаешь, я просто так его назначил главой медицинского отдела? — а этот мягкий, слегка укоряющий голос мог принадлежать только одному ками в Поднебесной — ректору Академии.

— Возможно.

— Мне понятны твои волнения насчет ребенка. С ним все будет в порядке, я вовремя его отыскал.

Хорхе усмехнулся. Данте попытался открыть глаза, чтобы посмотреть на происходящее, но у него ничего не получилось. Все вокруг было залито каким-то ярким, нестерпимым желтым светом. Он охнул и повалился обратно на кровать.

— М-м? Все же очнулся? — спросил удивленно родитель. — Данте?

Удзумэ попытался что-то прохрипеть. Пока не вышло даже этого. Хорхе приблизился — это ощущалось так сильно, что Данте невольно зажмурился и скривился.

— Может, снимете уже с него ти-но кей?* (прим. автора: ти-но кей — заклинания Сейкатсу Земли, используются для лечения) — потребовал Хорхе. — От них сейчас больше вреда, чем пользы.

— Разумеется, уже можно, — согласился Кимэй и прошелестел шелком рядом с Данте. Удзумэ понятия не имел, что тот сделал, но вдруг пришло ощущение легкости, будто на него все это время давили тяжелой каменной плитой, а теперь ее забрали. Ощущение жгута тоже ушло вникуда.

— Хватит халтурить, открывай глаза, — безжалостно произнес родитель.

Данте опасливо приоткрыл один глаз, боясь света, но него не было. Впрочем, за него мог сойти Хорхе со своими яркими блестящими волосами, который склонился над ним, скрестив руки на груди. Он старался смотреть насмешливо и раздраженно, но все равно казался встревоженным.

— Что случилось? Где… — произнес он тихо, но был прерван Хорхе.

— Ты в лазарете, и все кончилось. Так что забудь о случившемся, как о страшном сне. Ничего не произошло.

Данте только нахмурился, пытаясь возразить, но натолкнулся на строгий взгляд куратора. Здраво рассудив, что тягаться с ним сейчас он просто не может, Удзумэ покорно кивнул. Родитель, кажется, заподозрил в этой покорности какой-то подвох и сощурился, но все же промолчал.

— Пока рано забывать. У меня еще есть к Амэ-но-удзумэ-но микото несколько вопросов насчет произошедшего, — Рихард встал рядом с куратором. Сейчас он находился в форме Воинов-Теней Аши, но поверх была накинута белая накидка, которая свидетельствовала о том, что он является главой Академии. Он сложил руки на груди. Данте обратил внимание, что руки у него выглядели человеческими. Так кто же такой Рихард?

— Я не думаю, что ты узнаешь что-то новое, — закатил глаза Хорхе.

— Это формальность, Амацукумэ, — произнес он мягко, выделяя имя души своего сына. Тот едва брезгливо плечами не передернул. — Или ты хочешь, чтобы с ним разговаривал Гор?

— Мне все равно, — ответил Хорхе, разрешая кивком задавать вопросы своему сыну.

Ректор подошел еще ближе.

— Данте, давай, я помогу тебе сесть. Ты еще слаб, — Рихард поправил подушку и помог приподняться. И все это под зорким, внимательным взглядом Хорхе.

— А что произошло, после того как… — Данте запнулся, почему-то опасаясь спрашивать про Акито.

— Наверное, это мы должны были спросить, — Рихард опустился на колченогий стульчик, который стоял рядом с койкой. — Перед тем, как ты закрыл собой Акито, что ты почувствовал?

Что почувствовал? Данте не знал. В поисках помощи или поддержки он поднял голову на Хорхе, но по его лицу ничего нельзя было прочесть. Он застыл со скрещенными руками, сжав губы.

— Может быть, какой-то запах? — подтолкнул его Хатиман.

Удзумэ нахмурился, припоминая. Вот они с Акито стоят на каменной дорожке среди почти мертвой тишины. Брат говорит возвращаться, проходит мимо, и Данте чувствует… чувствует ветер, в котором отчетливый, сводящий с ума, запах йокая. Именно этот запах и присутствие рядом человека мобилизует все его существо, Данте напрягается, точно сжатая пружина, и прыгает, опережая брошенный нож. Нож целит в горло Акито, но Удзумэ оказывается быстрее и подставляет спину…

— Понятно, — кивнул Хатиман. — О том же говорил и Акито.

— С ним все в порядке? — сразу же вопросил Данте. Хорхе недовольно дернул уголком губ и бросил — чисто для проформы — испепеляющий взгляд на Кимэя, застывшего поодаль статуей.

— Более чем. Могу тебя уверить, — ответил Рихард. — Я думаю, происходящее его взволновало не меньше, чем нас всех. Но ты же знаешь, какой он стоик — никогда не покажет, что у него на душе. Тебе сложно, наверное, с ним…

То, как заботливо и мягко говорил Хатиман, то как он понимал их с Акито отношения, несколько смущало Данте, поэтому, не в силах смотреть ни на ректора, ни на кого другого в этой комнате, Удзумэ опустил глаза и немного нервно потеребил край простыни, которой был накрыт.

— Он мне не верит… — тихо произнес Данте, выдыхая.

Рихард тепло улыбнулся и накрыл ладонью беспокойную руку Удзумэ. Тот смотрел на этот жест поддержки едва ли не с ошеломлением — не ожидал такого участия от ректора. Сбоку пренебрежительно фыркнул Хорхе. Данте подумал о том, что у Хатимана должны быть теплыми руки, но они отчего-то казались прохладными.

— Просто дай ему время.

— Некоторым людям не суждено измениться, — с тонкой издевкой пропел Хорхе, пристально смотря на Хатимана.

Тот повернулся.

— Да, в этом ты прав.

Рихард похлопал по руке Данте, чтобы он не отчаивался, и поднялся.

— У меня все. Вы можете приступать к осмотру, — он повернулся и улыбнулся Удзумэ. — Но думаю, что все в порядке, и тебя скоро отпустят. Ведь рана уже затянулась?

— Да, — кивнул Кимэй и поменялся местами с ректором. Сам же Хатиман бросил прощальный кивок Хорхе, который ослепительно и ядовито улыбался, и покинул палату. Хлопнула дверь, постепенно затихли шаги, отдаляясь.

— Данте, ты позволишь мне осмотреть твою рану? — тактично спросил Кимэй.

— Да, пожалуйста, — тот приветливо ему улыбнулся, игнорируя все тот же пристальный и полный неприязни взгляд Хорхе.

Кимэй помог приспустить больничную робу и указал, чтобы Данте лег. Его рука, мягкая и теплая, конечно, очень чуткая, коснулась красного рубца на спине ками, пробежалась по ней пальцами и остановилась. Данте невольно задержал дыхание при осмотре и сжался.

— Так вас зовут Кимэй? — спросил он, утыкаясь лицом в подушку.

— Я не представился, прости. Просто, в прошлый раз ты казался несколько взволнованным.

Данте судорожно выдохнул, когда Кимэй нажал на рубец. В нем как-то неприятно закололо, и Удзумэ невольно свел лопатки, чуть приподымаясь. Вторая рука лекаря остановила его.

— Я… ну вы знаете…

Кимэй сосредоточенно кивнул. Проведя еще раз по рубцу, отстранился, а Данте вдруг снова почувствовал себя усталым. Хотелось лечь и не шевелиться.

— Все, — сообщил ками. — Рана хорошо зажила, скоро даже шрама не останется. Но ты потерял много крови, а она еще не совсем восстановилась. Поэтому отдыхай.

Данте перевернулся на бок, сворачиваясь калачиком. Он чувствовал себя слабым, вялым и оттого уязвимым.

— И долго ты его еще здесь держать будешь? — после того, как осмотр закончился, Хорхе встал между кроватью Данте и Кимэем, будто пытаясь их разделить. Или отчего-то защитить своего отпрыска.

— Думаю, что лучше всего будет оставить его до утра и проследить…

От этих слов глаза Данте вспыхнули, и он поспешил их прикрыть ресницами, чтобы никто не заметил этого. Здесь нет соловьиных полов, которые оповестят о том, что он бродит по ночам. Сколько же возможностей открывается!

— Хорошо, — кивнул Хорхе, кажется, ничего не замечая. — Я поставлю щиты.

А вот отпрыска своего он знал хорошо. Только и Данте мог потягаться с ним за первенство по хитрости. Удзумэ несчастно вздохнул, изображая всеми покинутого, всеми забытого.

— А если меня кто-нибудь навестить захочет?

— Не волнуйся, мой милый. До тех пор, пока светло, щиты будут выключены. Так что к тебе смогут придти твои друзья, — Хорхе тряхнул головой, будто отгоняя неприятные воспоминания. — Что за невоспитанные создания? У меня от их террора даже цвет лица стал нездоровым.

— Они обо мне волновались? — немного удивленно спросил Данте. Ладно, Ебрахий, они знакомы триста лет, а остальные? — С чего бы им?

Хорхе самодовольно посмотрел на своего отпрыска, повернув голову.

— Может быть потому, что я хороший воспитатель?

— Никто не умаляет твоих талантов, — подал голос Кимэй. В нем звучала легкая издевка. Или Данте это показалось?

— Ох, Кимэй! Не знал, что ты меня так ценишь… — уже ядовито отозвался куратор.

— Это неважно, в любом случае. А твой сын устал и хочет спать, так что я бы освободил его от нашего с тобой общества…

Хорхе неуверенно и слегка смущенно глянул на Данте, который неподвижно лежал на кровати, но с интересом слушал разговор ками. Он снова задумался о том, какова причина столь яркой неприязни родителя, но ничего путного в голову не приходило. Спросить? Да не ответит же! Поинтересоваться у Кимэя? А вдруг это что-то личное? Надо попробовать выведать у кого-нибудь постороннего.

— Данте, отдыхай, — наказал Хорхе. — И попробуй только встать с постели! — его глаза предупреждающе сверкнули. Данте это счастливо проигнорировал. Когда он слушал своего родителя?

— Скоро будешь, как новенький, — произнес Кимэй и направился к выходу. Хорхе склонился над своим отпрыском, делая вид, что поправляет одеяло, а на самом деле просто вцепился в него с остервенением, будто в намерении разорвать на маленькие клочки.

— Ты что-то задумал, я чувствую, — он заправил за ухо выбившуюся из растрепанной косы Данте прядь волос. — Поймаю, мало не покажется. И кстати… Акито, твой драгоценный, бросил тебя умирать. Ты его прикрыл собой, а он… Я бы задумался на твоем месте, ведь с животными обращаются того гуманнее, чем он с тобой…

Какие жестокие слова… Данте почувствовал, что от них внутри все скукоживается. Ему захотелось сжаться еще сильнее, но Хорхе навис над ним, шепча. Удзумэ уперся рукой в его плечо, не решаясь оттолкнуть — тогда он не узнает правду до конца, — ни притянуть.

— Я ведь говорю тебе, Данте. Твержу уже давно: забудь, оставь в прошлом, теперь все по-другому. Но ты не слушаешь меня. Ты не хочешь слушать меня…

Молодой ками чуть приподнялся, выпрямил спину, потянувшись к Хорхе, чтобы со странной, удивительной решимостью заглянуть в глаза родителя.

— Я не сдамся!

— Ты просто помешан на нем, — пренебрежительно хмыкнул Хорхе.

— Это не твое дело! — Данте упрямо вскинул подбородок.

— О нет, кровинушка моя, как раз таки это мое дело, — и схватив его за запястья, родитель уронил на кровать, придавливая. — Пока это угрожает твоему здоровью, это мое дело.

— Хватит! — Данте вдруг нашел себя беспомощным и разозленным. — Я не твоя собственность! И мне надоело, что ко мне все так относятся! Мама, ты, Акито, даже Ебрахий!

Хорхе раздраженно цыкнул.

— Не ставь меня с ними в один ряд!.. Я пытаюсь тебя уберечь, а ты этого не понимаешь.

— А сколько раз обжигался ты, Хорхе? — вдруг вопросил Кимэй. Данте и забыл о его присутствии — так сильно увлекся противостоянием с родителем. А он был тут, и все слышал! Великая Богиня, что же он о них подумал? Как же ужасно все это, наверное, выглядит со стороны! — А тебе говорили. И Эрнест, твой куратор, предупреждал. Тебя даже Цукиеми-но микото пытался предостеречь от ошибок. И что делал ты?

— Защищал Академию. Вел Хищников в бой! — горячо ответил он, поворачиваясь. О да, Хорхе был разозлен. И от этого его волосы казались живыми, будто змейками шевелились, а заколки звенели.

— Потому что ты Ямато, — усмехнулся Кимэй, повторяя всем давно известную истину. Ямато всегда хорошие командиры и хорошие воспитатели. — А он Бизен. Он мыслит по-другому. Не так, как ты. Впрочем, я зря стараюсь, ты ведь не слышишь меня. И не понимаешь, что школа — это прежде всего клетка, а Инстинкт — судьба, начертанная для ками Аматэрасу.

— Тс, — скривился Хорхе, отходя от Данте. — Уж лучше так, чем быть пустой бездушной оболочкой, которой ты являешься. — Он взглянул на своего отпрыска, видно решив на сегодня закончить этот бесполезный спор на тему, кто кому принадлежит. — Завтра пойдешь на занятия, хватит тебе прохлаждаться. Доктор ведь разрешает.

— Данте, тебе нужно попробовать поспать, — произнес Кимэй мягко, но строго. Удзумэ в ответ пожал плечами. Ну и как теперь спать после всего, что ему наговорил Хорхе про Акито? Данте не верилось, что братик бросил его раненого, но, к сожалению, он мало что помнил. При недостаточной подпитке Сейкатсу и физических повреждениях ками погружается в анабиоз… Такая глупая особенность организма!

Хорхе шагнул за дверь, оставив после себя шлейф звенящих, переливающихся звуков. Данте послушал их, найдя в них источник успокоения и восстановления душевного равновесия, а потом беспокойно пошевелился на своей койке и потер запястья. Родитель у него сильный и, не являясь представителем школы Сошу, силу свою физическую контролирует посредственно, вот и приобрели тонкие, по-девичьи хрупкие запястья несколько лиловых пятен, которые сразу же начали темнеть, а вскоре и болезненно желтеть, сходя прямо на глазах.

"Акито не мог так поступить", — Удзумэ упрямо тряхнул головой и попробовал сесть. Ему это удалось, может, не так легко и просто, как хотелось бы, но все же получилось. Данте на мгновение прикрыл глаза, собираясь с силами, и решил встать. Ноги бурно запротестовали, затряслись и подкосились, пришлось схватиться за железную дужку узкой больничной койки и зажмуриться, когда длинные когти полоснули ней, издавая поистине выворачивающий наизнанку звук.

"Хорхе лжет, — тем временем сознание Данте пыталось преуспеть на поприще самовнушения, но мешали, как обычно, сомнения. — Но он не лгал мне никогда. Он может недосказать, но соврать?"

Кто мог сказать, куда сейчас несло неугомонного Амэ-но-удзумэ-но микото, ведь Кимэй велел ему отдыхать? Может, из-за того, что он ощущал, что свихнется от собственных мыслей, если ничего не предпримет, а может, снова показалась натура Данте, которая никогда не позволяла подолгу оставаться на одном месте и всегда куда-то спешила.

Палата не была большой — Данте дошел до двери в пять шагов, тяжело привалился к стене, ощущая слабость. Но слабость эта казалась вызванной не раной и не потерей крови, а ти-но кей, которая напоминала каменную глыбу, придавившую все тело. Что такое кей, Данте уже знал. У них успела случиться вводная лекция по основам преобразования Сейкатсу. Вела ее ками по имени Азалия, которая больше походила на кактус, нежели на нежный цветок, коим была названа. Особа совершенно невзрачная, ничем не примечательная, да еще ярая приверженка традиций, о которых никто слыхать не слыхивал и видать не видывал. Данте подозревал, что даже Цукиеми о них понятия не имел никаких. А еще она носила отвратительные оранжевые шляпки, украшенные подвядшими цветами. В общем, интереса преподавательница в Удзумэ не вызывала никакого, несмотря на всю его любовь к женскому полу. Тем не менее, из этой лекции Данте сумел извлечь следующее: Азалия преподает этот предмет, теорию ультразвука и практику кехо с самого основания Академии; если они плохо будут знать основы преобразования Сейкатсу, то не смогут пользоваться ультразвуком и переходить в кехо; если они не будут уметь пользоваться ультразвуком, то при развитии высокой скорости станут врезаться во что попало. Ну, и последнее: кей — это преобразованная до нужного состояния Сейкатсу определенной стихии. И они будут учиться работать с ней на этих уроках.

Данте, отдохнув немного, дернул за ручку и выглянул в коридор. Здесь было светло и стерильно, как и во всех больницах, в которых ками бывал ранее, а еще совершенно пусто. Удзумэ хмыкнул и мелкими шажками вышел из своей палаты. Как ни странно, вскоре он расходился, и не нужно было прилагать титанические усилия, чтобы сделать очередной шаг.

Звон металла о холодную керамическую плитку, которой устилался пол, заставил Данте вздрогнуть и резко обернуться. Одна из дверей приоткрылась, будто приглашая войти. Оттуда неприятно потянуло горьковатым запахом крови кого-то из ками, но любопытство Данте всегда опережало здравый смысл, поэтому он, не раздумывая, сунул нос в щель. Увиденное его поразило до глубины души.

На полу на четвереньках стоял Хищник. Судя по роскошным небесно-голубым волосам, которые сейчас были такими тусклыми, что казались почти седыми, и четкому, красивому профилю, перед Удзумэ находился один из представителей школы Мино. И, кажется, его звали Иллия. Но, что он делал здесь, да еще в такой позе?

— Сейчас… — простонал ками. — Сейчас все пройдет. Я привыкну… как делал это много раз до этого. Просто привыкну…

Данте, который готов был уже вбежать, чтобы помочь, остановился, опасаясь, что в комнате находится кто-то еще, но вскоре оказалось, что Иллия разговаривает сам с собой — пытается себя успокоить и поддержать. Удзумэ, не выдержав зрелища, решительно толкнул дверь и зашел. Иллия вздрогнул, точно его ударили, затрясся в лихорадке и с трудом поднял голову. Данте забыл, как дышать.

— Уходи… — произнес он. В его глазах светлого, кремового цвета был стыд.

— Но… давай я тебе помогу, — он сделал несколько шагов к нему, но Иллия в ужасе отшатнулся.

— Не смей прикасаться ко мне! Или сдохнуть хочешь? — как-то не особо вежливо для представителя нежной школы Мино выкрикнул он. Данте остановился, хмурясь так напряженно, что заболел лоб и снова от усталости затряслись ноги.

— Прости… — произнес он неуверенно и смущенно. — Может, позвать кого-нибудь? Кимэя?

Да у него же лихорадка! С него пот градом! Его трясет всего, а дыхание поверхностное, частое и… нездоровое. Ему точно нужна помощь!

— Думаешь, мне может кто-то помочь? — Иллия сел, прислонившись виском к прохладной стене. На мгновение на его лице отразилось облегчение, но после он сразу скривился, будто у него заболела голова. — Скоро пройдет…

— Я… — Данте не знал, что сказать по этому поводу. Очень хотелось верить — вот так нелогично и совершенно иррационально, верить в то, что да, оно пройдет.

Иллия затих и как будто бы перестал дышать, прикрыл глаза, но светлые ресницы беспокойно дрожали. Кожа его была такой белой, как снег, а на щеках горел нездоровый, некрасивый румянец. Прошло еще несколько мгновений. Ками откинул голову, глядя в потолок с таким выражением, что Данте показалось, что он начал молиться. А потом его губы беззвучно зашевелились, произнося что-то для Удзумэ недоступное, глаза остекленели, стали невидящими и пугающими. Данте сделал шаг вперед, чтобы тронуть за плечо — ведь ненормально все это, но в это время силы оставили его, и он упал на колени. Да что же это такое?!

Иллия моргнул. Один раз, другой, потом призрачно, совсем слабо улыбнулся, и расслабился. Каким-то необъяснимым чувством Данте понял, что все закончилось, все прошло. Вот так быстро — будто пришел прилив и все забрал.

— Забудь о том, что видел сегодня.

Данте переполз к стене и прислонился к ней спиной. Теперь они были друг напротив друга, присматриваясь. И хотя оба находились не в лучшем состоянии, они все же оставались молодыми Хищниками, поэтому вели себя осторожно, будто шли по тонкому льду.

— Я никому не скажу, — все, что мог обещать Данте сейчас. Иллию это удовлетворило, поэтому он кивнул и устало прикрыл глаза. — Но ты болен! Я уверен, этому можно помочь. Или хотя бы… попробовать облегчить. Это ведь был приступ? — Данте знал, что такое приступы, не понаслышке. Правда, имел он дело с приступами сумасшествия своей матери.

Ками попытался рассмеяться непонятно отчего, но кашель ему помешал. Стерев с лица выступившие слезы ладонью, он скривил губы в улыбке, которая стала компенсацией за неудавшийся смех.

— Это не болезнь. Это покаяние за грехи, совершенные, когда я был человеком, — он взглянул на недоуменного Данте, который от холода пытался обнять колени, с горькой насмешкой и необъяснимой гордостью, словно не хотел бы он для себя другой судьбы. Что за глупость? — Тебе не понять этого.

— Почему же? — Да за кого его, Данте, здесь принимают?

— Потому что… — но дверь открылась, и на пороге вырос Кимэй. Данте встрепенулся, застигнутый на месте преступления, но медик на него даже внимания не обратил. Будто его здесь и не было.

— Ты закончил, Иллия? — спросил ками, подходя к нему и помогая подняться. От Данте не укрылось, что на его руках были перчатки.

— Да, уже все. Можете брать, только выгоните этого… — он кивнул в сторону Удзумэ.

— Эй! Я тебе мебель что ли? — возмутился уязвленный в лучших чувствах Данте. Он же не кот нашкодивший, чтобы его выгонять. Ладно бы по делу, а тут из лучших побуждений!

— А я решил, что вы друзья, — Кимэй усадил Иллию на кушетку.

— Вы ошиблись. Не хочу иметь с ним ничего общего, — в голосе прозвучало пренебрежение, которое заставило Кимэя покачать головой. Он видел в них еще совсем детей с глупыми, надуманными проблемами и ссорами. С детской вредностью: с этим буду дружить, а с этим — нет, он мне не понравился.

Медик повернулся к Данте, как ни в чем не бывало. Только капля пота, которая упала на шелковую одежду ками, теперь жадно прожигала дыру. Удзумэ смотрел на это с ужасом. Как хорошо, что он не коснулся Иллии, когда хотел помочь!

— Извини, Данте. Ты знаешь, где выход.

Ками кивнул и поднялся. Его распирало от вопросов, но он молчал, понимая, что на них ему сейчас не ответят. А Иллия отворачивался и прятал глаза, стесняясь еще сильнее, чем когда Данте нашел его на полу.

— Кимэй… у вас дырка в кимоно… растет… — произнес Данте, поднимаясь на ноги.

— О, спасибо! — ответил он взял со столика подле кушетки флакончик, из которого себя тотчас обрызгал.

Данте потоптался на месте. Вот так взять и уйти, было выше его сил! Слишком много осталось вопросов, на которые никто не хотел отвечать!

— С ним же все в порядке будет?

— Да ты что обо мне так волнуешься? Я тебе что родной? — выпалил Иллия. Данте обиженно нахмурился, чувствуя раздражение, и пренебрежительно фыркнул.

— Обещаю, что все образуется, — подтвердил Кимэй, поворачиваясь к Данте спиной. Разговор был окончен, к тому же Иллия прожигал взглядом не в меру любопытного ками, так что пришлось перебазироваться за дверь. Оттуда, если не получится подсматривать, то можно хоть подслушивать. Такой шанс было грех упускать.

Преувеличенно громко хлопнув дверью и протопав, имитируя свой уход, Удзумэ на цыпочках вернулся и остановился у двери. Он весь превратился в слух. Ох, если бы еще ноги не тряслись от слабости! Некоторое время никто ничего не говорил, только неприятно звенели какие-то металлические инструменты, от одних звуков которых начинали бегать мурашки по коже. Кимэй заговорил первым:

— Ну вот и все. Посиди немного, силы к тебе скоро вернутся.

— Хорошо.

Теперь звенело стекло. Будто склянки друг о друга ударялись. Что же там делал Кимэй?

— Отличное качество, уже сейчас вижу. Ты молодец. Сегодня ты справился быстро и хорошо.

— Я рад, — ответил Иллия сухо и как-то безжизненно. Вымотано.

— Ты ведь его приближение почувствовал, да? Поэтому все так и вышло.

Установилась мертвая, ничем не нарушаемая тишина. Данте так напряженно вслушивался, что вскоре мог различить, как в ушах шумит собственная кровь.

— Это мой грех и мое искупление. Мне не нужна ничья помощь.

Кимэй устало вздохнул.

— Нет ничего плохого в том, чтобы быть сильнее. А он дает эту силу, любому из ками. У вас будет сильный отряд, я это предвижу.

— Я знаю, чем это заканчивалось. Читал об этом.

— И что же? — кажется, Кимэя забавлял этот максимализм.

Данте нахмурился, думая о том, что бы все это могло значить. Слишком много вопросов, которых меньше никак не становилось. Ах, любопытство-любопытство! Оно — просто рассадник для новых вопросов, только с ответами никак не спешит…

— Данте!

Ками вздрогнул, застигнутый на месте преступления, и отшатнулся, готовый придумать какое-нибудь глупое оправдание — что-то потерял и теперь ищет. Но этого не пришлось делать, потому что к нему шел Ебрахий. За ним маячила розоволосая голова Элайи и некто, Данте близко не знакомый. Удзумэ бы подумал, что перед ним девушка — совершенные, женственные черты, длинные ресницы, пепельно-русая коса, длинная, совсем не такая куцая, как у многих. А еще косметика — подведенные глаза, густой слой голубых теней, блеск на губах. Данте бы купился, вот только сам притворялся много-много лет и видел подделку сразу. То, что это Ямато, понятно сразу.

— Мне захотелось размяться, — объяснил он свое местонахождение у двери. — А вы?

— Два дня пытались к тебе попасть, но не пускали. Говорили, что спишь, — Ебрахий быстро сократил расстояние между ними, и, схватив Данте за плечи, прижал к себе. Тот запищал и оттолкнул его от себя со злостью. Вот уж придумал!

— Ведешь себя так, будто я баба! — возмутился он.

— В каком-то смысле так оно и есть, — заулыбался Элайя. — Ну что, выздоравливаешь? Хотя, судя по тому, что бродишь по коридорам, ты уже в полном порядке. Нам сказали, что тебя еще здесь до утра продержат. Кровь восстанавливают?

Данте кивнул. Ямасиро всегда в курсе событий. Может, спросить насчет Иллии? Данте бросил взгляд на запертую дверь, под которой только что подслушивал, и решил, что позже.

— А у нас только что занятия закончились. Жаль, тебя не было, мы познакомились с нашим наставником меча. Странный тип, скажу тебе, а еще с куратором не в ладах. Слышал, будто они старые соперники… — Данте неопределенно хмыкнул. — Сошу от него в восторге.

Еще бы! Чтобы эти маньяки до мечей и были разочарованы.

— А это — Кию, он из Ямато. Омодару-но ками — Бог Совершенного Облика. Специалист по иллюзиям. Довольно интересное умение, ты не находишь?

Элайя так разболтался, что Данте не знал, куда вставить слово. Он беспомощно посмотрел на Ебрахия, который строил обиженную мину, и толкнул его локтем. Тот фыркнул и отвернулся. Данте пожал плечами.

— …вот и отличи потом, где настоящее, а где иллюзия, — между тем продолжал Элайя.

— Иногда в этом просто нет необходимости, — растянул губы в улыбке Кию.

— А я вот все гадаю, сейчас ты используешь иллюзии? То есть на тебе вещи настоящие, а есть иллюзорные. Могу поспорить, что твое лицо…

— И без того совершенно, — обиженно задрал нос Кию. — Мне не нужны иллюзии, чтобы сделать себя прекраснее.

— Каков нарцисс… — прокомментировал Ебрахий.

— Ах, не тебе меня судить!

— Хватит! — вмешался Данте. Все замолчали, смотря на него. Порой, да такое случалось, что у него прорезался командный голос. — Мне нужно присесть. Думаю, надо поискать подходящее для этого место. На улице хорошая погода, может, выйдем?

— А тебе можно? — встревожился Ебрахий.

— Не волнуйся, мне это не повредит. К тому же у меня есть вопросы, а здесь… — он кивнул на дверь, за которой находился Кимэй и Иллия. Ками понимающе закивали. Конечно, они тоже ощущали, что здесь кто-то находится.

На улице стояла теплая, но уже осенняя погода. Небо казалось каким-то хрупким, низким и пронзительно-синим, будто оно прощалось с теплом. Данте не знал, какие зимы в Академии, но представлял, что будет много снега и холодно. В Наре снега почти не было. Зато был сезон дождей, когда небо изливалось не переставая. Иногда Хи выходила из берегов и затапливала поля. В такие годы было особенно много риса.

— Мне вот интересно, кто такой Кимэй, — задумчиво произнес Данте, присаживаясь на скамейку. Странное дело, но с каждой минутой ему становилось все легче и легче, силы стремительно возвращались, и ходить теперь было совсем не тяжело, а даже в радость. Хотелось размяться. — Вам не кажется он странным?

— Один из тех, кто потерял меч, но его сумели спасти. В мире таких ками только трое. Четвертой условно ставят Эхиссу, но она… она это другое, сами понимаете. Мир создала… Как-то я слышал о том, что она написала свое жизнеописание. Ах, найти бы его, прочесть… — взгляд Элайи стал мечтательным.

— И как он его потерял? Вот интересно…

— Знать бы, где написано… — вздохнул Ивато-но ками.

— Достали бы! — оживился Ебрахий.

Данте покосился на Кию, не зная, стоит ли задавать один из животрепещущих вопросов при нем. Все-таки, если преподаватели узнают, за такое по головке не погладят.

— Скажите, а они еще у вас? — Данте перемигнулся с Ебрахием и Элайей, чтобы те точно поняли, о чем речь.

Ивато довольно улыбнулся во все свои еще молочные зубы.

— Нет, вернули на место. Мы же не хотим, чтобы нас застукали…

— А… — расстроился Данте. — Жаль.

Все- таки ему очень хотелось узнать секрет соловьиных полов. Да и усилий было приложено немало для того, чтобы эти досье достать…

— Но мы сделали копии!

— Я иллюзиями занимаюсь, а не копирую! — пожаловался Кию. Данте теперь понял, почему они пришли вместе.

— В таком случае, я хочу посмотреть в досье Кимэя.

— Хм… нет ничего проще. Завтра вечером у вас в общежитии, — кивнул Элайя, закидывая руки за голову и растягиваясь на скамейке. Вид у него был довольный. Данте же грызло нечеловеческое любопытство.

* * *

10 день месяца Змеи 491 год Одиннадцатого исхода

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши,

общежития Бизен-дэн

Рассевшись в общем зале и задвинув фусума, ками уселись за досье. Коробку с ними они поставили на середину стола и теперь напряженно на нее пялились. Как оказалось, Ебрахий устроил скандал, в котором отстоял право без Данте в вожделенную коробку не лезть. Как ни странно, но остальные согласились, даже неуемная Ямасиро решила потерпеть. В итоге, видел эти досье только один Кию, который и делал копии.

— Ну что, смотрим? — спросил Кристиан, косясь на Элайю. Элайя посмотрел на Риту, которая кусала губы. Рита вопросительно взглянула на Ебрахия, примостившегося рядом с ней и бесцеремонно усевшегося на ее прекрасное кимоно. Ебрахий же обратил свой взор на Данте, который смотрел на заветную коробку сейчас так, будто там сидел Акито.

— Смотрим! — выкрикнули ками одновременно и прыгнули вперед. Благо папок было много, поэтому досталось всем. Данте быстро нарыл ту, которую искал, и вдумчиво прочитал данные.

Имя ками: Аматэрасу Курадо Кимэй

Имя человека: Кагамицукири Хаон

Имя души: Куни-но-курадо-но ками (Земной Бог Темных Расщелин)

Вид: ками

Род: Аматэрасу

Школа: Сошу

Девиз: Сила и смелость

Личная информация

Возраст: 217 лет

Рост — 51 цунь* (168 см)

Вес — 95 кинов** (57 кг)

Пол: муж

Специальность: общение с тенями

Вид Сейкатсу: Небо

Интересы: медицина, нетрадиционная медицина, специальная медицина

Хобби: ботаника, сбор гербариев и лекарственных трав

Внешние данные

Волосы — аспидно-серый

Глаза и ногти: мурена

Боевые характеристики

Уровень Сейкатсу — 70%

Кен- до -70

Защита — 40

Кехо — 30

Родитель — Аматэрасу Хелависа, погибла во время обучения Кимэя в Академии.

Обучался в Академии Аши факультета Синсэн Сюгендо 291–311 гг. Одиннадцатого исхода. По окончании приписан к отряду Аматэрасу Сирены.

Данте быстро пробежался глазами по списку выполненных заданий и тихо присвистнул. Послужной список более чем впечатлял. Хотя, чего еще можно было ожидать от ками, который является представителем школы Сошу? Только, Кимэй сейчас совсем другой. И что его сделало таким? Количество миссий? Какая-то трагедия, произошедшая в прошлом? Что?

Удзумэ вздохнул, принимаясь читать дальше. Он верил, что все же найдет что-то, что прольет свет на загадочную личность Курадо-но ками. Его надеждам было суждено сбыться. В самом конце довольно внушительной папки стояло всего несколько аккуратных иероглифов. В них-то и таилась разгадка всему.

Дракон 11-448 год — Овца 11-448 год находился в плену у Принца йокаев Ину Кимиясу, где его меч был уничтожен. Вызволен во время спасательной операции, предпринятой командиром элитного отряда Аматэрасу Гором.

Обезьяна 11-449 год по Дракон 11-491 находился на восстановлении в Небесном доме.

Дракон 11-491 назначен главным медицинским работником в лазарете Академии Воинов-Теней Аши.

И все. Данте старался отыскать отчет об операции Гора или немного данных о плене Кимэя, но их не было. Будто в досье не хватало каких-то страниц. Это огорчило Удзумэ.

— А на Аматэрасу Гора есть данные? — спросил он, хмуро откладывая в сторону папку с досье Кимэя. Может быть, там.

— Это элитный отряд Рихарда. Их личные дела охраняются почище Академии, — ответил Кристиан, поднимая голову. — Но он родитель Александра. Ты можешь спросить.

Данте удрученно покачал головой.

— Я не думаю, что ему будет известно… Жаль, конечно.

Ебрахий подсел рядом с Удзумэ, заглядывая через плечо.

— Что-то узнал?

— Не много, — отсутствие нужной информации расстроило его, а еще заставило задуматься, поэтому он выглядел отстраненно. Во время плена он потерял меч… Он был в плену у йокаев…

Данте помнил свое знакомство с йокаями. Помнил прекрасную и нежную Вивиан. Жестокого и бескомпромиссного Принца. А еще вспомнил, как своей силой и неосторожностью убил человека. При этом воспоминании вздрогнул, закусывая губу.

"Этого больше не повторится, — решил он. — Я не позволю".

Но вряд ли его плен можно было сопоставить с пленом Кимэя. Скорее всего, общего в них — одно название.

— Мне вот интересно, кто определяет цвета волос и глаз? — Ебрахий озадаченно нахмурился, глядя на свои ногти.

— Да-да! — подхватила Рита. — Ну, Великая Священная Богиня! А если я захочу перекрасить волосы? Это что же мне нельзя потому, что так написано в моем досье?!

Чтобы узнать ответ, все вопросительно взглянули на представителей школы Ямасиро, которых здесь было целых двое. Элайя широко улыбнулся, тряхнув своей невозможной розовой шевелюрой, а Кристиан просто пожал плечами.

— Выходит, что так, — ответил он.

— О нет! Я же не переживу этого! Данте! — Рита вцепилась в плечи Удзумэ и затрясла его. — Они что не понимают, как надоедает ходить с одним цветом волос на протяжении сотен лет! О, Богиня!

Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, Ебрахий спросил:

— А вы знаете, какого цвета волосы у нашего куратора согласно этому? — он потряс папкой, улыбаясь во весь рот.

Данте перестали трясти, и он обратил полный любопытства взор на друга.

— Ржавое золото! — довольно сообщил Ебрахий.

Элайя прыснул, Данте не выдержал тоже и захохотал. Только Рита осталась серьезной. В ее глазах плескался ужас.

— А вдруг мне тоже присвоят какой-нибудь ужасный цвет? — всерьез озаботилась она, и чтобы подтвердить глубину своего переживания, картинно грохнулась в обморок.

На секунду установилась тишина, а потом запели соловьиные полы. Ками в панике принялись собирать и прятать свою добычу, ведь если кто-то из преподавателей их найдет, то наказание будет очень жестоким. Фусума раздвинулись, и на пороге показался Хоакин. Он посмотрел на всю суетящуюся компанию, как на идиотов, поправив полу длинной хлопковой сорочки, на которую едва не наступил, когда шел в эту богадельню. Вид он имел более чем хмурый. Скорее — еще немного, и начнет убивать.

— Эй, вы! — сообщил он недовольно. — Давайте уже расходитесь! Через десять минут отбой. Я не хочу, чтобы сюда пришел дисциплинарный комитет, — он скривился так, будто проглотил что-то чрезвычайно невкусное. — В Сошу они уже побывали прошлой ночью. Все общежитие на ушах стояло, а я спать хочу!

Рита изящно поднялась из своего обморока, и, махнув шелком своего роскошного пеньюара, точно крыльями, направилась к выходу.

— И, правда, уже поздно. Пора расходиться, — она улыбнулась сонному Хоакину. — Дети хотят спать, зачем им мешать?

— Ты кого здесь ребенком назвала, дура? — сразу же завелся маленький ками.

Рита, не в силах сразу найти нужные слова против такой наглости, открыла рот, хватая воздух. Коснулась шеи, будто пытаясь облегчить себе дыхание.

— Да-да, мы уже уходим! — вовремя нашелся Элайя, и, схватив Риту за руку, потащил прочь от Хоакина. — По леденцу и спать!

Кристиан извиняющееся пожал плечами и тоже покинул общежития Бизен, тихо поскрипывая полом. Данте и Ебрахий остались сидеть, сложив руки. Хоакин хмыкнул, удаляясь в свою комнату. Выглядел он довольным, что разогнал всех.

Данте повернулся к другу, подпирая подбородок когтистой рукой.

— Я вот не пойму, кто покушался на Акито…

Ебрахий в ответ только пренебрежительно фыркнул. Имя Акито для него оставалось запретным. Слыша его, он неизменно приходил в ярость.

Прибежала тень, возвещая о том, что скоро отбой, и нужно разойтись по своим комнатам. Данте не шелохнулся.

— А Хорхе твердит, что я должен забыть о нем.

— И правильно говорит, — кивнул Ебрахий, а потом поднялся и медленно прошел к выходу. Данте смотрел ему вслед. Рана от ножа отчего-то тонко и беспокойно заныла.

* * *

11 день месяца Змеи 491 год Одиннадцатого исхода

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши,

учебные залы

Женоподобный, даже для тонких и изящных ками, учитель, увлеченно вещал со своей кафедры. Его высокий, хорошо поставленный голос лился, точно вода из фонтана, нескончаемым потоком…

— Пусть измены для ками долог, труден, но не невозможен. Конечно, это встречается редко. Избавление от Основного инстинкта, превращение в йокая — быть может и звучит просто, но на самом деле проделать все это проблематично. Наша мать, Аматэрасу, позаботилась о нашей верности и безопасности…

Данте было скучно, поэтому он отчаянно жевал кончик кисточки, чтобы хоть как-то себя занять. Конспектировать эту ересь ему не хотелось, зато школа Ямасиро строчила с таким упоением, что даже было немного завидно.

Предмет назывался ни много, ни мало "Введение в религию" и вел его ками с женским именем Дева-Богиня травянистых равнин, а в миру — Дамиан. В его досье числилось, что он (или она — по желанию) принадлежал к школе Мино, был весом семьдесят пять кинов (прим. автора — 45 кг) при росте пятьдесят цуней (прим. автора — 163 см) — этакая изящная статуэтка; а так же имел аквамариновый цвет глаз и черный махаон — волос. Отпрыск Хорхе в цветах разбирался неплохо, но тонкость школы Мино пока оценить не успел и женоподобными мужчинами не интересовался, поэтому первая же лекция ему показалась смертельно скучной. Куда любопытнее казалась возня за окном, где Аши, кажется, шестого курса дружной гурьбой таскали стулья из библиотеки в учебные залы.

— И все же? Как происходит превращение? — послышался хриплый, будто простуженный голос Лорана. Дотошность этого ками к деталям порой удивляла даже представителей школы Ямасиро.

— Я думаю, что вам расскажут об этом на других предметах, — уклончиво ответил Дамиан.

Боковым зрением Данте уловил, как закопошился Ебрахий, который неизменно садился подле него, и перехватил его руку, увлеченно шарившую у одного из вспыльчивых представителей школы Сошу в кармане. Урок шел своим ходом.

— Но все же в общих чертах… Расскажите, пожалуйста! — недовольное и сонное копошение всего класса рассек звонкий голосок Элайи. На миг почти все ками замерли, будто их застукали на месте преступления, но поняв, что внимание Дамиана целиком и полностью поглощено Элайей, продолжили свои дела.

Ебрахий покорно убрал руку из чужого кармана под испепеляющим взглядом Данте, и закатил глаза. Трудно сказать, чем была вызвана эта его реакция: "занудством" друга, или "занудством" Ямасиро. На его губах появилась слегка лукавая, искривленная недовольством усмешка, и отпрыск Цукиеми демонстративно скрестил руки на груди: "Ну и что ты мне сделаешь, детка?"

— Кхм… — как-то неестественно прокашлялся Дамиан, слегка краснея. — Ну… Как я уже сказал — это очень долгая процедура. Вначале у ками отнимают меч, в котором заключена, как известно, наша человеческая часть… — учитель невольно коснулся ножен своего меча, который покоился на специальной подставке, водруженной на стол. Коснулся легким, ласкающим движением обтянутых черным бархатом и украшенных драгоценными камнями ножен. — Потом… потом происходит медленное разрушение. Вы все знаете, что наши тела на девяносто процентов питаются от Великого потока, остальные десять — это пища растительного происхождения. Но это у взрослых ками, Хищникам еще нужно мясо, поэтому превратить их в йокаев легче. Чтобы превратить взрослого ками в йокая его начинают поить кровью, а чуть позже переходят на мясо.

— И сколько это времени примерно занимает?

— А почему вначале поят кровью?

— Когда появляются первые симптомы "йокая"?

— И как они проявляются?

— Сколько крови должен пить ками в сутки, чтобы стать йокаем?

Ямасиро буквально взорвалась вопросами. Дамиан, который видно не был готов к такому повороту событий, едва не сверзился со стула.

— Я же сказал, что плохо разбираюсь в этом! — он в отчаянии повысил голос.

Ямасиро замолчали. Но всего на какое-то мгновение, а потом переглянулись и взялись за бурное обсуждение темы друг с другом. В классе стоял такой гвалт, что казалось, будто стая галок прилетела.

— Скукотища… — зевнул Ебрахий, укладывая голову на стол. — Эти занятия… Иногда я скучаю по старым добрым временам — пить вино до утра, обхаживать девочек…

Данте не мог с этим не согласиться.

— Эй, тише! — Дамиан пытался угомонить Ямасиро, но куда там. Ему явно не доставало твердости, чтобы успокоить молодых ками.

Сошу под шумок достали мечи и принялись их полировать. Мино расселись кружком и теперь читали друг другу вслух "Звезду". Ямато снова пеклись о своей внешности. Бизен хотела спать…

— И что тут за шум? — в дверях материализовалась золотая шевелюра Хорхе. Любовно ухоженная, причудливо заколотая, развевающаяся вопреки всем законам физики. Куратор осмотрел происходящее безобразие с легким прищуром и отвращением. Бросил на Дамиана недовольный взгляд. — А ну угомонились! Как вам не стыдно?! Дамиан же ради вас старается!

Ебрахий, привлеченный голосом Хорхе, лениво поднял взлохмаченную голову. Сошу спрятали мечи под партами. Данте продолжал теребить кончик косы и рисовать в своем свитке сказочные цветочки.

— Куратор! — радостно прозвенел Элайя. — Может быть, вы нам ответите на наши вопросы?

Он смотрел на Хорхе невинным и доверчивым взглядом.

— Может и отвечу, если будет настроение, — сладко усмехнулся Хорхе, смотря на "деточку" снисходительно. Он прислонился плечом к дверному проему и сложил руки на груди.

— У нас вопросы насчет превращения ками в йокая… Ну, например, любого ли ками можно превратить в йокая?

Хорхе отлепился от косяка и эффектно прошелся по аудитории. Он остановился рядом с Элайей и наклонился, нависая над Элайей. С его губ не сходила улыбка.

— Что? Первый курс, а уже задаются такими вопросами? — он бросил насмешливый взгляд на Дамиана. — Мне есть чем гордиться, не правда ли?

Дамиан натянуто улыбнулся.

— Я тоже так думаю…

— Думаешь… — скорчил гримасу Хорхе и по-отечески погладил Элайю по голове. Данте подумалось о том, что этого ками сложно воспринимать по-другому, чем большой игрушкой, которую так и хочется потискать.

— Так что насчет ответа? — не сдавался Кристиан. На всякий случай он даже достал чистый свиток, чтобы начать конспектировать. Конечно, он еще не знал, как Хорхе объясняет.

— Ответа? — куратор вскинул на них хитрый взгляд.

А вот здесь начиналось самое интересное. Играть с Хорхе в игру "вопрос-ответ" не удавалось даже Данте, который умел вытягивать информацию. А ведь большинство его одногруппников даже не знали глубину вредности характера куратора.

— Как подрастете, обязательно узнаете, — сообщил Хорхе. — А пока вам еще рано.

— Говорят, что недавно вы потеряли одного из членов своей команды, меч которого был уничтожен, — не сдавался Кристиан.

Хорхе тихо рассмеялся.

— Правда что ли? А я и не знал. Может, просветите?

Теперь он двинулся к столу Дамиана и присел на него.

— Так это всего лишь слухи?

— Молодой человек, чего вы от меня хотите? Ответа? По-вашему, я пришел сюда, чтобы удовлетворять ваше праздное любопытство?

Данте хмыкнул, прикрывая рот рукой. Характер родителя — это нечто.

Кристиан не ответил. Просто посмотрел на куратора с легкой обидой и недовольством, тот его успешно проигнорировал.

— Итак, детки. Хочу вам сообщить, что нашего красавца и великолепного наставника меча Эдгара, отправили на задание, поэтому… — он посмотрел на насторожившихся от этой новости представителей школы Сошу и тяжко вздохнул, — нет, я не собираюсь вас учить Кен-до, это не мое дело. Это дело Эдгара, но чтобы вы не бездельничали в его отсутствие, вам назначен другой урок. Основы специальной медицины. Что такое знаете? Ямасиро молчит, — хмыкнул Хорхе. — Обиделись?

— Это лечение с помощью Сейкатсу. На нем специализируется род Кагамицукири, — ответил Лоран.

— Верно, — улыбнулся Хорхе. — Вам повезло, вас будет обучать один из них.

— Не ками? — подозрительно спросила Рита.

— А это, моя дорогая, как посмотреть. Когда-то он им являлся. Но сейчас Аматэрасу Кимэй перестал им быть, — куратор наморщил нос. — Жалкое зрелище!

* * *

17 день месяца Лошади 491 год Одиннадцатого исхода

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши,

учебные залы

Азалия сообщила о том, что урок окончен, и Данте быстро сгреб свои письменные принадлежности в сумку. Сил у него больше не было находиться в этом помещении, поэтому выскользнуть из класса на воздух ему хотелось одному из первых. И не потому что урок выдался скучным, а потому что не терпелось опробовать полученные знания на практике.

— И дочитайте до конца третий свиток. Там хорошая раскладка по диапазонам ультразвукового излучения… — не преминула "нагрузить" напоследок Азалия. — Я завтра спрошу.

— Это что шутка такая? — вздохнул Ебрахий. Свиток был нудным и внушительным — читать, не перечитать, поэтому ками сгорбился, будто ему на плечи возложили булыжник.

— Да ладно тебе, не так уж это и много, — подмигнул Элайя. От Данте не укрылось, что делал он это с некоторым злорадством и чувством превосходства. Да уж, только Ямасиро могла поглощать столько информации и не морщиться.

— Конечно, мы все прочитаем, — улыбнулся Данте, очаровывая своим поведением учителя. Та, казалось, стараний не оценила, потому грозно нахмурилась.

— Вот завтра тебя и спрошу.

Удзумэ скривился, отворачиваясь. Эта Азалия… Она так неожиданно не велась на его специальность, что Данте это несколько обескураживало и, что еще хуже, заставляло постоянно пытаться заставить ее реагировать на него. И не сказать, что у него не получалось. Обидно было то, что это происходило совершенно не так, как надо.

— Буду ждать с нетерпением, — процедил он сквозь зубы.

За его плечом послышался издевательский смешок, а потом тоненькая ручка Риты похлопала по плечу.

— Бывают моменты, — сказала она проникновенно, с насмешливым огнем в глубоких глазах. — Когда лучше помолчать, милый Данте.

— А ты ревнуешь? — сразу встал на защиту Ебрахий.

— Как насчет моей ленты для волос? Я знаю, она у тебя.

Ебрахий уселся на одну из парт, точно король на трон, и довольно засверкал белозубой улыбкой.

— Думаешь, я тебе ее отдам?

Данте закатил глаза. Только одной Великой Богине было известно, насколько ему надоели все эти товарищи, которые не теряли ни минуты, чтобы поспорить друг с другом. Он схватил свою сумку, и, не обращая внимания на недоуменные взгляды, вышел на улицу.

Как же непривычно. Эта буйная, яркая осень. Листопад. Синее, прозрачное небо. И лед на лужах по утрам. А еще клубы пара, которые вырывались изо рта при дыхании.

— Есть что-нибудь перекусить? — его нагнал Элайя. Данте посмотрел на него, размышляя о том, так же непривычна ему погода в Академии, или это только Удзумэ на нее так остро реагирует.

— Только яблоко.

— Сойдет.

Данте покопался в сумке и выудил оттуда краснобокое яблоко, которым угостила его одна из прелестниц сегодня утром. Прелестница училась на пятом курсе Аши Кагемуси, и ками бы давно взял ее в оборот согревать себе постель, но слишком хорошо помнил, что появляется от союза человека и ками.

— А ты популярен среди девушек, — Элайя подмигнул и вгрызся в твердый яблочный бок. Струйка сока потекла по подбородку, и Данте дал своему собеседнику платок. Мама всегда повторяла, чтобы он выглядел безупречно, и вот результат.

— Я просто знаю, что они хотят услышать.

— И почему я ни капли не сомневаюсь, — засмеялся Элайя. — Кстати, у тебя, похоже, появилась еще одна поклонница.

— О, я рад.

Данте развернулся, собираясь уходить. Тем более он слышал, как к нему приближались звуки очередной ссоры между Ебрахием и Ритой. Вот уж кто никак не могли найти общий язык и лаялись по пустякам.

— Скажи, если я предложу Ебрахию и Рите лечь, наконец, в постель, они успокоятся?

— Ты же знаешь, что дела обстоят совсем не так. Ну и что пребывание в одной постели проблему не решит, потому что корни ее совершенно иные. Я уверен, что ты знаешь, где тут собака зарыта, а? Скажешь мне? Мне интересно!

Данте смерил его взглядом. Он сам-то не был высоким, но Элайя по сравнению с ним выглядел совсем коротышкой. Ребенком, который о таких вещах еще и задумываться не должен.

— А не рановато ли тебе о таком знать?

Элайя обижено фыркнул.

— Совета так он спрашивает, а чуть что… Я ведь не думаю о твоей внешности. Скажи, Данте, ты считаешь себя неотразимым? С такой худобой, бледной кожей и вообще видом перманентного недоедания.

— Мне не нравится, к чему ты клонишь…

— Обидел ты меня, вот к чему. Имею право на ответный удар!

Данте потеребил кончик косы, оглядываясь по сторонам. Он удивленно застыл, когда обнаружил, что неподалеку на скамейке сидит Таманоя Яцуно и читает какой-то свиток. Лица не разглядеть, но своеобразная прическа, состоящая из торчащих во все стороны черно-синих прядей, выдавала ее с головой.

— О, Таманоя…

— И ты только заметил? Она здесь ошивается уже вот неделю. И на тебя такие страстные взгляды бросает, что даже меня до костей пробирает!

Элайя аппетитно захрустел яблоком.

— Таманоя бросает страстные взгляды только на Акито, — усмехнулся Данте, и сделал шаг по направлению к ней. Если она что-то от него хочет, то он это выяснит. В любом случае стоит разузнать, что здесь делает член комитета по профилактике и дисциплине.

— Подожди, — Элайя схватил его за предплечье. Данте собрался уже сопротивляться, но маленький ками только усмехнулся и протянул платок. — Ты забыл.

— Оставь себе.

Теперь ему ничего не мешало подойти к девушке, которая сидела на скамейке. Она казалась погруженной в чтение. Одна ее рука держала свиток, другая — неспешно перебирала звенья на браслете.

Данте нацепил улыбку и плюхнулся на скамейку рядом. Таманоя и бровью не повела, продолжая читать. Да, характер у нее скверный, ни капли вежливости. И от этого еще более привлекательный?

— Привет.

Мимо пронесся Ебрахий. За ним гнался Александр. Толпа ками на крыльце делала ставки на то, удастся ли Футодаме сбежать. Но не очень-то они в него верили. Хихаяхи, будучи представителем Сошу, вел по всем параметрам.

Яцуно подняла голову и с безразличным видом проводила взглядом бегущих ками. Слегка скривившись, покосилась на Данте, всем своим видом показывая, что не в восторге от подобной компании.

— Добрый день, — тем не менее, отозвалась она.

— Ты не первый день здесь сидишь, — Данте решил поддержать разговор. Не очень-то получилось.

— И что? — прямо спросила девушка.

Ками только пожал плечами. Замолчали. Данте сидел и водил мыском по земле, рисуя бессмысленные узоры, Яцуно читала. Разговора никак не получалось. Все это так глупо. Еще глупее, идти на контакт с ней, зная, что она связана с Акито. А ведь с братом он не разговаривал с тех пор, как…

— Ну, я пойду тогда. Эдгар за опоздание с меня шкуру спустит, — произнес Данте и поднялся на ноги.

Когда он услышал ее тихий, нерешительный голос, решил, что ему почудилось. Что принял желаемое за действительное или что-то в этом роде.

— Мне нужна твоя помощь…

Данте резко обернулся, но она по-прежнему сидела со своим свитком, заглянув в который любому станет плохо от обилия непонятных схем. Если, конечно, ты не Таманоя.

— Что-что? — переспросил он.

Яцуно подняла голову. Взгляд у нее был… недовольный. И смотрела она на Данте, как на какое-то насекомое, которое ничего не стоит.

— Мне нужна твоя помощь, — повторила она с таким видом, будто ей претит эта мысль.

Данте наклонил голову, изучающе разглядывая девушку.

— И зачем мне тебе помогать?

Сейчас он лишь набивал себе цену, но на самом деле, его неуемное любопытство уже подняло голову и было готово на самые неожиданные поступки.

— Потому что ты хочешь доказать Акито, что являешься Сарумэ Амэ. Я могу тебе в этом помочь.

Довольно неожиданное предложение, надо сказать. Но в чем подвох? Он же должен обязательно быть!

— Хорошо, — подозрительно сощурился Данте. — Тогда зачем это тебе?

Она спокойно выдержала его взгляд.

— Акито заслуживает знать правду, — на ее губах появилась издевательская усмешка, а глаза вдруг вспыхнули огнем. — Или ты боишься, потому что лжешь?

Данте фыркнул.

— Ты похвально верна своему командиру.

— А ты?

Порыв ветра прошелестел валяющейся под ногами яркой листвой. Он взъерошил волосы Яцуно, падая разноцветными прядями на лицо. Со злобной усмешкой она смахнула их и с вызовом уставилась на ками.

В этом противостоянии не было смысла, потому что Яцуно предлагала помощь, и надо быть глупцом, чтобы ее не принять. Но когда тебе предлагают ее вот так: с вызовом, с насмешкой, просто согласиться Данте не мог. Это претило его натуре.

— Почему ты решила, что мои слова могут оказаться правдой?

— Тебе верит Садахару. Не знаю, как и когда ты его убедил, но для меня этого достаточно.

Значит, Накатоми. Его интуиции верит даже Хорхе, не говоря уже об остальных. Конечно, к словам Садахару прислушаются. И брат, скорее всего, тоже.

— Так тебя Акито прислал?

С губ Яцуно сорвался смешок.

— Акито… Нет, он здесь не причем. Можешь считать, что я хочу сделать ему подарок.

И все- таки это слишком подозрительно, не иначе. Когда такая помощь просто падает с неба, значит это чем-то чревато — уж Данте это знал по собственному опыту.

Яцуно наблюдала за его размышлениями, которые явно отражались на лице. Наверное, видны были и сомнения. Удручающая правда заключалась в том, что когда дело касалось Акито, Данте редко мог скрыть свои эмоции.

— Ты, кажется, говорил что-то о своем наставнике меча, — ухмыльнулась она шире. — Или ты уже освоил кехо, чтобы за минуту добраться до додзе?

Правильно, времени у него не было. А Эдгар, который и без того страстью к Данте не пылает, за опоздание раскатает в лепешку на потеху остальным ками. Не такая уж это и проблема, ведь ее нетрудно решить, но все же…

Почему он колеблется? Удивлен, что Яцуно обратилась к нему?

— К сожалению, это умение мне пока недоступно. В нашей семье только один гений, — Данте нацепил почти обольстительную улыбку, которая больше объяснялась защитной реакцией, чем желанием расположить к себе собеседницу. — Ты попросила моей помощи, так может, наконец, скажешь, что от меня требуется?

Таманоя стала серьезной. И все эти оскалы-усмешки, и блеск глаз внезапно, как ветром сдуло.

— Завтра, после ужина. Где лаборатории знаешь?

Данте кивнул, ощущая неясную тревогу и волнение. Лаборатории — территория клана Таманоя. Любому из представителей этого клана вход свободный. А вот ками туда не ходят. Это не запрещено, просто делать там нечего.

— Жди меня у входа.

— Хорошо. Я приду.

А никто и не сомневался, что так будет. В этом деле заинтересованы обе стороны. Досадно другое: Данте так и не узнал, какого рода помощь ей требуется. Ну ничего, она еще пожалеет о том, что заставила его томиться в любопытстве.

Они распрощались с Яцуно, и Данте спешным шагом направился к додзе. Не так уж это близко от учебных залов, если разобраться. И потому, пока ками не владеют кехо, перемены между занятиями у них довольно большие.

Данте никогда ранее не изучал боевые искусства (не женское это дело), поэтому оценить профессионализм преподавания вряд ли мог. Хорхе говорил, что Эдгар едва ли не самоучка: на тот момент, когда они учились в Академии, их наставником меча был Рихард. Нет, Рихард не выглядел безобидным, но, похоже, преподавать он не умел. Особенно, такой важный предмет.

Речи Эдгара были пропитаны высоким духовным смыслом и другой красивой чушью. Он мог часами распинаться о доблести, о чести и долге, а потом вдруг выбрать кого-нибудь из ками, дать ему в руки бамбуковую палку и заставить принять стойку. И как ни старайся похвалы не добьешься. Он смотрел на свою "жертву" единственным прищуренным фиолетовым глазом с таким видом, будто раздумывал, с какой части хотел начать разделывать, и усмехался. В такие моменты даже представителям доблестной и вечно храброй Сошу хотелось дать деру. Данте видел, как и без того бледные лица его сокурсников вовсе теряли все краски.

Но Эдгар учил. Учил безжалостно и, наверное, эффективно:

— В вашем расписании стоят отдельно предметы по теории и практике фехтования. Забудьте об этом. Мы будем заниматься и тем и другим сразу, — на одном из первых занятий сказал Эдгар. — Отделил их наш ректор, а я считаю, что это недопустимо, — а потом, подумал, и добавил: — Я сделаю вас сильными.

Это прозвучало как приговор. Только стоящие перед ним Хищники этого еще не поняли. А потом начались тренировки. В додзе просто зашел Хорхе, улыбаясь довольно и как всегда загадочно, со злорадством пожелал удачи и уплыл в неизвестном направлении. Никто, кроме Элайи, не заподозрил неладное. А оно было.

— Взаимодействию с Сейкатсу вы будете учиться на других уроках, с другими преподавателями. Здесь важна только ваша собственная сила, без подпитки извне. В этом месте вы откроете мне и другим своим сокурсникам свои истинные лица, покажете, на что вы способны без нескончаемого источника энергии.

На додзе поставили щит. Аналог того, который делал Хорхе над всей Академией, когда ранили Данте. Нет, он не был таким глухим и таким гнетущим, он просто блокировал любое взаимодействие с Великим потоком в пределах тренировочных залов. Этого было вполне достаточно, чтобы стать мучительным.

Эдгар большое внимание уделял физической подготовке. Заставлял делать странные, иногда даже дикие упражнения, после которых большинство еле волочило ноги. Развивал реакцию, укреплял мышцы, учил двигаться. Учил думать и планировать, оценивать. И вскоре Данте мог руками дробить орехи, а позже и камни.

— Вас всегда наполняет сила Сейкатсу и от этого ваше восприятие обманчиво. Пока она с вами, вы ощущаете себя всемогущими, но пропади она, сознание вновь становится таким, каким было до Пробуждения. Вам снова кажется, что ваши тела человеческие и обладают человеческими возможностями. Это не так. С Сейкатсу или нет, вы являетесь ками, и ваши тела сильнее, совершеннее, выносливее, чем у любого Аши. Моя обязанность сделать так, чтобы вы осознали, кто вы на самом деле.

А еще было много философии. В какой-то мере непонятной, немного чужой, даже недостижимой, но неумолимо правильной. Эдгар как наставник меча давал своим ученикам больше, чем кто-либо. Он объяснял простые вещи, которые находились раньше на уровне инстинктов, которым очень хотелось следовать, но глубокого понимания, зачем это делать, просто не было. Очень важно было знать, что все делаешь правильно.

— Вам многое могут сказать по поводу Сюгендо, особенно ваш куратор. Он скажет, что владение фехтованием на высшем уровне, не обязательно. Что Сюгендо — это совокупность, и потому Кен-до здесь имеет не первую роль. Не верьте ему. Мы — ками, и защищаем людей от йокаев в большинстве своем мечом, а не Сейкатсу. Зачастую рядом с нами находятся люди, и ставить на них щиты, чтобы потом начать полноценный бой с помощью Сюгендо, просто нет времени.

Эдгар говорил о том, что Сюгендо — это такое боевое искусство, которое позволяет прикрывать слабые стороны ками и развивать до умопомрачительных высот сильные. Только чтобы это сделать, нужна была основа. А основа — это фехтование. Конечно, бывают исключения, как у Хорхе, например, ведь у него база — специальность. Но куратор — это редкое явление и обычные, проверенные тысячелетиями методы обучения, ему просто не подходят.

— Любой из вас рано или поздно возьмет в руки меч. И могу уверить, что он — это не тот кухонный ножик, которым ваши человеческие родители кромсали капусту. Этим оружием легко поранить, ведь оно заточено остро. И все в нем: и форма, и материал, и даже аура — созданы для убийства. Об этом стоит помнить.

Потом, — пообещал Эдгар, — их отведут в кузницы. Пять лет их будут учить изготавливать мечи, потому что однажды, когда придет таинственный и очень светлый Синтай, когда в пыль рассыплется ограничительное кольцо, и ками отдадут ларцы с их бывшими человеческими сердцами, из которых они должны будут выковать меч. Выковать по традициям, чтобы он был идеальным оружием для убийства йокаев.

— И еще следует помнить о другом: наши когти остры и прочны, но для боя ками их не используют. Дерутся когтями и клыками только йокаи. Мы же защищаем людей с помощью наших душ, которые заключены в наших мечах…

Он говорил о чести и о благородстве, о доблести и храбрости, а потом замолкал. Раздумывал некоторое время и снова начинал. Его речи становились совсем другими. О том, что действительно важно. Что все это "высокое" — лишь оболочка, которая порой становится ненужной, а то и помехой. О том, что храбрость — это знать, когда отступить, и что ударить в спину — это не зазорно. И что главное — это победа над врагом, и неважно, какими средствами она достигнута. Неважно, было ли это красиво, храбро или, наоборот, низко.

А еще он учил не отступать, сражаться до конца, ни о чем не жалеть, забыть о прошлом, сосредоточиться на цели и выполнять… приказы командира. Потому что командир — это тот, чьи решения всегда правильные. Он — самый сильный, самый быстрый и самый талантливый в отряде. Он первый стал совершеннолетним, он первый выковал меч и он достоин того, чтобы ему подчиняться.

И в такие моменты Данте пораженно хлопал глазами. Он не знал, что и думать, ведь давно известно, что Эдгар и Хорхе соперники. Но то, как наставник меча говорил о командире в эти моменты, давало отчетливое понимание того, что несмотря на все внешние разногласия, между ними царит глубокое уважение. Что же такого сделал родитель, раз Эдгар принял его? Данте этого не понимал, но однажды хотел увидеть своими глазами.

Сказать, что наставник меча сильно придирался к Данте? Нет, об этом и речи не шло. Он относился к отпрыску куратора так же, как и к остальным. Требовал столько же, столько же гонял и столько же тратил времени на объяснения, что и другим. Лишь однажды, ни с того, ни сего остановился, ожег своим колючим взглядом и сказал слегка удрученно: "Не получится из тебя хорошего мечника". Данте тогда смолчал, закусил губу, чувствуя, как в груди разливается жгучая обида. Хотелось сказать что-то в ответ, но вместо этого он вздохнул и отвернулся. Он не Сошу и даже не Мино, которые вдруг оказались хорошо обучаемы этому искусству. Не Ямасиро, которые знали столько теории, что спаять ее с практикой оказывалось не так сложно. И не Ямато, которая собаку съела на запудривании мозгов. Он Бизен — нечто совершенно непонятное и редкое. Вот досада: Данте понимал сущность всех школ, кроме своей…

— Опаздываешь, Удзумэ, — Эдгар повернулся к нему, недовольно и зловеще скалясь. — Или у тебя есть более важные дела, чем мои занятия?

Данте сделал шаг вперед. Босая нога ступила на теплый деревянный пол додзе, привычно хлопнула в ушах пересеченная граница щита, поставленного Хорхе. Ками сидели у стены на коленях со сосредоточенными лицами. Что сказать, Эдгар знал, как поддержать дисциплину. В его додзе никогда не случалось тех ссор, которые неизменно сопровождали всех Хищников.

— Меня задержал дисциплинарный комитет, прошу прощения.

Не совсем правда, но все-таки не ложь. Эдгар на это только хмыкнул.

— Пятьсот отжиманий. Приступай.

Данте кивнул, понимая, что еще легко отделался. Но разговор с Яцуно стоил любого наказания от Эдгара.

Пятьсот отжиманий. Для человека — это много. Для ками без подпитки Сейкатсу — выше среднего. Хотя, по началу казалось почти непосильным. Сейчас это уже почти привычно…

Удзумэ отошел в противоположный угол додзе и принялся за дело. На мгновение он замер, когда почувствовал, что на его спину опустилось что-то тяжелое. Осторожно извернувшись, он увидел, что над ним нависает Эдгар.

— Я поставлю на твою спину два ведра воды. Упадет хоть одно, начнешь сначала. И так будет продолжаться до тех пор, пока не выполнишь все пятьсот отжиманий. Понятно?

Похоже, Данте несколько преуменьшил величину своего наказания…

— Начал! Раз, два, три…

Удзумэ принялся отжиматься. Довольно сложно держаться ровно и не свернуть воду на пол. К тому же никто не рад будет, если он в додзе устроит наводнение. Эдгар одобрительно хмыкнул и протопал к сидящим смирно ками.

— Итак, желторотики, сегодня я буду вам рассказывать об этикете меча. Начнем с позиций, — он бросил недовольный взгляд на Ямасиро, которые заулыбались, словно маньяки, которым в силки попалась жертва, — и только попробуйте перебить меня! Ведер с водой еще достаточно! — строго предупредил Эдгар.

Наставник меча не терпел болтливости Ямасиро, импульсивности Сошу, брезгливости Мино, взбалмошности Ямато и вольностей Бизена, поэтому каждого не ленился наказывать, если считал, что кто-то из Хищников позволил себе поддаться своему "греху". Возражения и возмущения по поводу плохо обращения затихли еще в первую неделю их обучения. Эдгар знал, что делать со своими учениками.

Пока все это происходило, Данте неспешно и размеренно отжимался, ощущая каждой клеточкой своей спины давление ведер с водой. Он знал, что если не будет сосредоточен, то все его труды пойдут насмарку. К тому же ему еще нужно было слушать объяснения наставника меча, ведь завтра он спросит. Сосредоточиться только на отжиманиях было неправильно.

Но для Данте, привыкшего к наказаниям матери, которые, может, и не были такими сложными, как наказания Эдгара, но воспитывали терпение и выносливость, подобная дисциплинарная мера не казалась столь возмутительно тяжкой, как для того же утонченного, например, Мигеля.

Удзумэ повернулся, боковым зрением следя за действиями наставника. Он заметил, как Эдгар отвязал ножны с мечом от пояса с левой стороны, и перекинул их за спину. Он привычно зафиксировал их, с такой сноровкой, что Данте невольно почувствовал зависть. Ножны закрепились вертикально, и из-за широкой спины Эдгара были почти не видны.

— Для начала стоит определиться с позициями. Мой меч сейчас за спиной, как видите, и это считается позицией доверия. Почему она так называется? Да потому, что во время боя причиняет массу неудобств — рукоять задевает ветки и кусты; такое положение меча не позволяет совершать кувырки и перекаты, так как ножны при этом причиняют боль, а большая гарда может повредить висок. И еще, выхватив меч, его потом невозможно вернуть в ножны. Неудобное положение. К тому же в большинстве случаев меч у ками длинный, и его практически невозможно выхватить из ножен. Но если его чуть повернуть, — что Эдгар и продемонстрировал, переместив рукоять к левому плечу, а конец ножен к правому боку, — то позиция превратится в позицию настороженного доверия — из нее возможно выхватить даже довольно длинный меч, и вложить его обратно в ножны. Так что, если, ребята, вам во время боя никуда не нужно лезть — не вешайте меч за спину, а то поплатитесь. Лучше носите его, как и Аши: за поясом, на левом боку. Вот так, — он снова прикрепил свой меч там, где носил всегда.

Заканчивая пятьдесят третье отжимание, Данте подумал о том, что родитель против такого совета. Как-то он слышал о том, что Хорхе называет Эдгара неотесанным варваром, который постоянно демонстрирует свою агрессивность. Или показывает то, что, кроме как драться мечом, ничего больше не умеет.

— Эта позиция называется агрессивной, ведь с ней вы всегда готовы к бою. Вам ничего не стоит обнажить меч и порубать в капусту все, что попадется под руку, — на его лице появилась совершенно дикая усмешка, которая больше подходит отчаянному рубаке, но уж никак не наставнику. — Можно закрепить ножны справа. Это неагрессивная позиция. Для того чтобы вытащить меч, вам требуется время и колебания. Но я буду учить вас владеть двумя руками, хотя… не думаю, что каждый это освоит в надлежащей степени.

— Когда мы входим в помещение, кроме тренировочного додзе — здесь разрешается, снимаем наши мечи. В военное время кладем слева, показывая свою боевую готовность. В мирное — справа. Тут работает тот же принцип, что и у позиций на поясе…

Эдгар еще много говорил об этикете. Этого времени хватило, чтобы Данте закончил свое наказание. Наставник, который, казалось, увлеченно рассказывал, на самом деле успевал следить и за Данте, а еще исправно считал количество отжиманий.

— Ты сделал даже больше, чем от тебя требовалось. Сил много? — Эдгар даже не повернулся к Удзумэ. У него есть глаза на затылке? Скорее всего, так. — Или считать не умеешь, а?

Данте знал, что ему нужно было молчать. Но он не смог себя пересилить.

— Меня учили и счету, и письму, — почти огрызнулся он. От упражнений и дополнительной тяжести у него теперь тряслись все конечности. И как теперь продолжать тренировку? Эх, выйти бы на улицу. Хоть на пару минуток, чтобы искупаться в жемчужно-белой Сейкатсу, которая и усталость заберет, и тело восстановит. Но кто ж его отпустит?

— В следующий раз пяльцы приноси, вышивать будешь, — хмыкнул Эдгар. Если бы он шутил… Нет, все его приказы серьезны.

Данте подумал о том, как бы избавиться от ведер, которые давили на спину, и подняться. К сожалению, ничего путного придумать не мог.

— Что именно вы хотите увидеть вышитым? Цветы, пейзажи? Или, быть может, портрет Рихарда? — понимал ли Эдгар, что сейчас Данте дерзит ему? Дерзит тонко, будто находится в высшем обществе, где грань приличия переступить недопустимо. Он предельно вежлив, предельно податлив, но колюч.

— Еще пятьдесят отжиманий.

— Как скажете, наставник. Я, надеюсь, вы скоро определитесь с рисунком.

И конечно, никто не заметил, что Ебрахий, который едва заставлял себя сидеть смирно и не вмешиваться — Данте умел убеждать, что справится сам (Футодаму до сих пор в дрожь бросало после того, как с ним побеседовали в последний раз насчет складирования вещей его в комнате) — поспешил наклонить голову и спрятать ухмылку. Мало кто знал, что Сарумэ Амэ нравилось вышивать. Этим занимался и Данте, когда ему нужно было успокоиться. Ебрахий для этого дела специально натащил ниток, иголок и канвы.

— Что уставились, желторотики?! Давно уже должны начать разминку. Чего сидим?

Данте безропотно принялся отжиматься дальше, сжимая зубы и стараясь справиться с трясущимися конечностями. Внутри него рос протест, ему казалось происходящее несправедливым и неправильным, но он глотал все свои возражения, ведь знал ту тонкую грань, где он имеет право говорить, а где нужно молчать несмотря ни на что.

— Достаточно, — Эдгар снял со спины ведра. Данте едва удержался, чтобы не шлепнуться на пол и застыть на пару часов, пока силы не вернутся, но знал, что это непозволительная роскошь. Мышцы почти не подчинялись, ослабевшие руки тряслись, подкашивались, пришлось сжать зубы, зарычать тихо и утробно, пересиливая себя, чтобы просто сесть. Сложить ноги, неверными пальцами смахнуть мешающие пряди с лица и поднять голову.

Додзе вдруг заполнился топотом ног, пол затрясся, вода, которой не пролилось и капли стараниями Данте, пошла рябью. Данте ощутил себя не просто уставшим, а опустошенным, а мир вокруг острым и слишком враждебным, каким-то болезненно ярким. Тихий голос Изабеллы, которая что-то прошептала Леандре, резанул, точно по голым нервам. Данте скривился, зажмурился, стараясь хоть немного облегчить происходящее, но это оказалось ошибкой. Вдруг мир закачался, поплыл, подернувшись зыбким и липким туманом, к горлу подкатила тошнота. Данте судорожно вздохнул, но придти в себя это не помогло. Тогда Эдгар схватил его за шкирку, точно нашкодившего котенка, стремительно пересек пространство додзе и выкинул Данте за щит, установленный родителем.

Небо сразу обрушилось на обессиленное тело, будто задалось своей целью придавить. Его прикосновения не были нежными или осторожными, а скорее бесцеремонными. Оно просто начало заполнять Данте, восстанавливать, грубо и небрежно, заставляя выгибаться, перевернуться на спину, и смотреть, как тяжелые тучи висят в небе. Рядом неотрывно присутствовал Эдгар и следил, готовый в любой момент вмешаться. Данте не был первым, с кем это происходило. Вначале подобное случилось с Элайей, потом с Ромиро, были и другие, с некоторыми не по разу. Но с Данте впервые.

— Наконец-то я увидел, что ты стараешься. Но ты все равно слаб.

Эдгар возвышался над Удзумэ, точно гора. Хотелось закрыть глаза и подождать, пока силы полностью вернутся. А они возвращались.

— Не могу пока с этим ничего поделать, — Данте улыбнулся одними уголками губ, нелепо пожимая плечами. В таком положении это выглядело даже забавно. — Могу только пообещать работать над этим.

— Мне недостаточно твоих обещаний. У тебя две минуты. Потом — возвращайся к остальным.

Эдгар убедился, что опасность миновала, и покинул своего ученика. Данте, ощутив, что ему стало легче, сел. Так вот какое это ощущение, когда у тебя силы заканчиваются… Неприятное, но… знакомое. И уж лучше со стороны такое наблюдать, чем самому испытывать. А ведь ему еще повезло. Мог бы и пол испачкать своей рвотой, и вместо того, чтобы присоединиться к тренировкам, ползал бы на коленях и наводил порядок.

Данте отчетливо помнил, как выкручивало тонкое тело Элайи, когда с ним случилось подобное. Выкручивало уже здесь, на улице, потому что в зале он просто потерял сознание. Упал на пол и все. Бледный и холодный, будто мертвый. У него даже сердце остановилось. А Эдгар, отвлекшийся буквально на мгновение — пришел посыльный от Рихарда, говорил, что срочно, — вдруг вернулся, выдернул из рук Кристиана бездыханное тело и просто швырнул на улицу. А потом был кошмар, все ками сгрудились, будто ища поддержки друг у друга, и смотрели, как Элайю выкручивает.

— Он был небрежен, — проворчал Хоакин.

— Это расплата, — подхватил Иллия.

— Такое может случиться с каждым? — спросил Роман.

Эдгар просто стоял над Данте, потому что знал — скоро оклемается, но Элайю он держал. Пока тот пищал, хрипел, каркал и издавал еще йокай знает какие звуки. А потом вдруг все затихло, а наставник просто отступил на шаг. Элайя сел, хлопая удивленными глазами.

— Прошло… — губы его распухли и потрескались. — Воды не найдется?

— Ты знаешь, где она. Сходи, а потом возвращайся к тренировкам.

Это казалось неправильным и слишком жестоким, после всего-то. Но Элайя встал, как ни в чем не бывало, и пошел.

Эдгар вернулся в додзе, обвел всех присутствующих колючим взглядом. Хищники чувствовали себя напуганными и еще плотнее прижались друг к другу. Данте до сих пор помнил теплый бок Кристина с одной стороны и Виктории — с другой. Даже смелость Сошу здесь пасовала.

— Вы знаете, что заставляет спутники работать? — неожиданно спросил наставник меча, насупившись из-под кустистых рыжих бровей.

Возникло неловкое и слегка суетливое молчание. Но его прервали вечно "знающие" Ямасиро.

— Вы не могли бы уточнить вопрос… — попросил Антон. — Совершенно непонятно, к чему вы ведете.

— Я говорю про источник энергии.

— Тогда, — продолжил все тот же Антон. — Это секретные разработки клана Таманоя. Вся информация находится у них и…

— Неважен принцип работы. Я хочу услышать, что будет со спутником, когда его энергия подойдет к концу.

— Он отключится? — предположила Рита, Эдгар посмотрел на нее, чтобы она продолжала. — Перестанет работать. Зависнет бесполезной глыбой на орбите. Великая Богиня, да не знаю я!

Но наставник оказался удовлетворен подобным ответом.

— Так и есть. Вот и запомните, что сегодня случилось. Конечно, это повторится. С каждым из вас, и не по разу, поэтому вы должны знать свой предел.

— А причем тут спутники? — спросил кто-то.

Эдгар усмехнулся.

— Потому что мы на них похожи. Когда заканчивается энергия, мы отключаемся. И становимся бесполезными. А это, ни в коем случае, не допустимо. Понятно?

— Вы нас сравнили с каким-то механизмом! Какой ужас! — завозмущалась Рита.

Данте подумал о том, что две минуты давно прошло, и пора возвращаться. Сегодня он узнал свой предел, который всколыхнул в душе волну недовольства и желания развиваться. Без Сейкатсу они ничто. Конечно, Данте об этом говорили, вот только осознал он эту истину только сейчас. Страшная вещь — щиты. Заходишь под них, будто под воду погружаешься. Промедлишь, не заметишь, понадеешься на удачу и пропадешь. Эдгар не просто сказал, Эдгар продемонстрировал, почему опасно, когда силы заканчиваются. И почему они должны уметь сражаться без Сейкатсу.

— Существуют материки и аномальные зоны, в которых нет возможности питаться Сейкатсу. Например, закрытая Авасима, часть Тики, некоторые места на Футаго. Это природная аномалия, ее никак не исправить. Там — мы особенно уязвимы, поэтому йокаи предпочитают скапливаться там.

Впрочем, сражаться с помощью Сейкатсу их тоже будут учить. Через несколько лет, в так называемом Свободном додзе, где они познают таинство Сюгендо.

Данте вздохнул и поднялся. Первый его шаг был неуверенным, ведь оказалось, что тело ками, помнящее опустошение, теперь начало бояться повторения. Значит, и это тоже нужно перебороть.

— Возьми бокен, Удзумэ, и приступай к отработке ката. Омодару! Если бы ты в руках сейчас держал меч, то давно бы порезал окружающих, сосредоточься. Хихираги! Бокен не букет цветов! И возьми его, как подобает!

Эдгар никогда не называл их по именам, которые дали и родители, предпочитая очень личные имена души. Наверное, хотел унизить. Только никто из Хищников себя униженным не ощущал.

— А у вас есть отпрыск? — спросил Элайя. Данте считал себя любопытным, но его любопытство было не четой этого маленького ками. Он съежился, будто ожидая, что его сейчас ударят от этого вопроса. Голый, мокрый и растрепанный Ивато выглядел сейчас так беззащитно, что только у полного отморозка на него могла подняться рука.

Девушки ушли в баню после тренировки, а юноши привычно вышли на задний двор и принялись обливать себя холодной водой из огромных бочек, которые стояли там же. При этом присутствовал Эдгар. Однажды он их оставил, и в итоге получил горстку мокрых и испачканных в грязи Хищников, которые… добрызгались до серьезной потасовки.

Но вместо грубого и нелицеприятного ответа, наставник меча вдруг ответил:

— Нет.

Данте застыл с ведром в руках, он собирался облить Хоакина. Кожа на плечах почему-то пошла мурашками. Вообще-то она давно должна была — на улице не тепло, но вспомнила о своих обязанностях только сейчас.

— А почему? — совершенно неэтичный и наглый вопрос. Но, казалось, Эдгар этого не заметил.

— Не выжил.

Значит, бывает и такое.

* * *

18 день месяца Лошади 491 год Одиннадцатого исхода

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши,

Общежития Бизен-дэн

Некоторые предметы в их расписании звучали донельзя таинственно, а куратор ничего не объяснял, только гримасничал и издевался — в общем, был в своем репертуаре. Вот и сегодня в расписании стоял странный предмет под названием "Методика взаимодействия". Что это такое и с кем нужно взаимодействовать, никто не знал, но все ждали со странным нетерпением. Еще бы, ведь в расписании на сегодняшний день значился только этот предмет и время проведения стояло рассвет-закат. Методика вызывала у всех любопытство.

Подъем у ками был в семь утра, но Хорхе разбудил всех в пять. Пустил по общежитиям множество крикливых и скандальных теней, которые могли и мертвого поднять, а не то, что каких-то Хищников.

Данте было пытался отвернуться и спрятаться под подушку, но с его острым слухом это оказалось бесполезно. Тень верещала, точно резаная, и несла такую околесицу, что хотелось собственными руками ее удавить. Жаль, он этого еще не умел.

— Огонь, что я добыл,

Поднимайся ввысь,

Так, чтобы на равнине Высокого Неба,

Сажа повисла…* — разорялась тень. Данте подумал о том, что Мино будут рады услышать подобный будильник.

Хищник наскоро пригладил растрепанные волосы и потер заспанные глаза когтистой рукой. Кувшин с водой для умывания стоял на тумбочке, рядом лежало пушистое полотенце.

— Рыбаки, что ловят рыбу,

Канаты из волокон… — продолжила неугомонная тень, сидя на пороге. Данте посмотрел на нее с таким видом, будто у него болели зубы.

— Видишь, я встал уже. Может, все же замолчишь? — умоляюще произнес он, думая о том, что свихнулся с утра пораньше, раз с тенью разговаривает. Это все равно, что просить воду не растекаться по полу, если вдруг прольешь.

Но как ни странно, тень напоследок выдала "Шуршат-шуршат", и сама ушуршала в неизвестном направлении. Данте облегченно вздохнул и налил чистой родниковой воды из кувшина.

"Что же сегодня будет?"

— А-а-а!!! — из соседней комнаты донеслись вопли Ебрахия, какой-то треск, затряслись стены. — Заткнись уже! Подносы бамбуковые! Слышать не могу больше!

Да, Данте с тенью явно повезло больше. Похоже, утро началось у всех интересно.

Потом послышался рывок отодвигаемых перегородок и завопили дурным голосом соловьиные полы. Если днем они просто пищали, то ночью голосили так, что в Главной башне слышно было.

— Я тобой сейчас стенку проломаю! — сообщил неизменно сердитый спросонья Хоакин.

— Попробуй, мелкий! У меня давно руки на тебя чешутся.

Данте бросил полотенце на пол и поспешил наружу разнимать дерущихся. Он чуял, что скоро придет родитель. А за потасовку их по голове не погладят точно!

— Прекратите немедленно! — из своей комнаты появилась "мама Бизена", которая зачастую оказывалась холодна к различным подколкам, не то что задиристые мальчишки. — Совсем с ума посходили!

Прибежавший на шум Данте увидел, как Ебрахий придавил своим весом раскрасневшегося Хоакина и теперь с упоением его душил. Конечно, душить ками — это занятие почти бесполезное, поэтому противник брыкался и даже умудрялся шипеть, пытаясь выбраться из ловушки.

При ходьбе по холодному полу коридора кричащие тени соловьиных полов перекрывали даже шум борьбы. Леандра от громкого шума скривилась, Данте старался не обращать внимания, следуя к цели, а клубок на полу комнаты Ебрахия рядом с вынесенной перегородкой был слишком занят собой, чтобы беспокоиться о каких-то звуках.

Данте, не долго думая, схватил Кунимити за распущенные волосы и, хорошенько намотав их на кулак, дернул на себя. Ебрахий взвыл, бросился на нового противника. Врезавшись дурной головой в голый живот Данте, он схватил Удзумэ за талию и мастерски швырнул. Просчет был в том, что волосы до сих пор оставались намотанными на кулак, поэтому, невиданно извернувшись, на пол отправился и сам незадачливый Ебрахий. Хоакин с торжествующим воплем поднялся на ноги и приготовился поучаствовать в куче, как его перехватила Леандра.

— Утренняя разминка, я смотрю, — Хорхе подкрался бесшумно и осмотрел всех с вялым интересом. Подобные картины не были для него в новинку. — Когда закончите, приходите в общий зал.

Куратор вдруг встрепенулся и с криком: "Александр, я тебя к йокаям сам утоплю, если не прекратишь!" — бросился к выходу. Этого хватило для того, чтобы молодым Хищникам успокоиться. Они затихли и теперь просто лежали, раскинувшись на теплом полу. Данте освободил волосы Ебрахия, которые вырванными пучками полетели на пол.

— Я сломал свои фусума… — с сожалением произнес Ебрахий.

— Я потом тебе помогу починить, — вдруг сказал Хоакин, опуская глаза в пол и рассматривая пальцы больших ног.

Данте сел. Ребра, в которые врезался Футодама, теперь болели. На животе растекался вполне лиловый синяк, который скоро сойдет, но сейчас причинял некоторые неудобства.

— Я думаю, стоит поспешить. Хорхе не просто так нас собирает в общем зале.

— И он не в духе, — подхватил Ебрахий.

— Шурша-шурша,

Судака со ртом, широко развесистым,

С плавниками широкими… — мимо, будто издеваясь, прошествовала тень. Заслышав ее голос, Ебрахий схватился за голову и взвыл, низко и утробно. С губ Данте сорвалось что-то вроде смешка, который почти сразу оборвался, когда больные ребра дали о себе знать. Хорошо же его приложили.

— У меня есть лед, — сказала Леандра, рассматривая "боевые раны" Данте.

— Думаю, что не стоит, — ослепительно улыбнулся он и поднялся. Футодама затих и теперь смотрел на своего друга виновато и беспомощно. Пришлось ободряюще улыбнуться и ему, на что друг среагировал совершенно неожиданно — просто отвернулся.

— Скоро пройдет, — Данте поднялся на ноги и медленно побрел в сторону своей комнаты. Когда заголосили тени, он подумал о том, что так и не разгадал секрет бесшумного передвижения родителя. — Давайте поспешим, не думаю, что у Хорхе сегодня будет хорошее настроение…

Невыспавшийся куратор — это почти стихийное бедствие, против которого не попрешь.

— Да, хорошая идея, — кивнула Леандра. — Ебрахий, ты не видел мой гребень?

К половине шестого соловьиные полы прекратили надрываться и перешли на "дневной режим". Когда Данте вышел из своей комнаты, под его ногами они тонко поскрипывали. На улице оказалось зябко и влажно. Если выйти из-под навеса энгавы, то чувствуется, что небо роняет неприятную морось. Прохладный воздух бодрил и вызывал одновременное желание вернуться в теплую постель.

— Смотри, — Хоакин остановился неподалеку. Даже рядом с Данте он казался маленьким и щуплым. Но внешность была, как всегда, обманчива.

Данте повернулся туда, куда указывала маленькая ручка Хоакина.

— О! — невольно сорвалось с губ. — Что это?

— Утки Рихарда.

На заднем дворе Главной башни имелся парк. Там в пруду плавали утки, за которыми любил наблюдать ректор, а иногда и подкармливать.

— Великая Богиня! — по полу прошлепал Ебрахий и взглянул на открывшуюся картину с легким весельем. Ками быстро адаптируются, их трудно удивить. — Снова Александр?

— И Хорхе, — Данте засмеялся.

Утки прилетели к воде. Они решили, что появился новый пруд…

Никто не знает, когда ками решит использовать специальность. Часто это выходило непроизвольно в стрессовой ситуации. Скорее всего, Александра кто-то сильно напугал, что он отозвался попыткой устроить наводнение, третье по счету за эту неделю. И чтобы не случилась катастрофа, Хорхе ограничил поток воды своими щитами. Теперь в ровном кубе размером с хороший дом плескались любимцы Рихарда.

— Сегодня удивительное утро! — скривился Ебрахий.

В общем зале были накрыты столы с ранним завтраком. Данте без энтузиазма поковырялся в своей тарелке и сграбастал со стола несколько поздних осенних яблок — на будущее. Рита что-то бормотала насчет того, что не успела привести себя в порядок, хотя выглядела отлично. Ебрахий зачем-то таскал палочки для еды и прятал их за пазухой. Хорхе сидел во главе стола, подперев голову рукой, и молча рассматривал своих воспитанников с выражением вселенской тоски на лице.

В дверях появился Эдгар, сдержанно кивнул командиру в знак приветствия. Хищники, вымуштрованные своим наставником меча, повскакивали со своих мест и синхронно поклонились.

— Что-то случилось? — спросил Кристиан.

— Ничего, — Хорхе выпрямил спину, лениво и грациозно потянулся. — Мы оба отвечаем за вас. Эдгар, введешь желторотиков в курс дела?

Почему- то когда Хорхе называл их так, это было невозможно обидно. Когда Эдгар — само собой разумеющееся.

Наставник меча в несколько широких шагов оказался за спиной скучающе-сонного куратора, истуканом застыл за его спиной. Данте не мог не обратить внимания, что помимо меча на поясе, за его спиной болтался лук и колчан со стрелами. Чтобы это могло значить?

— Методика взаимодействия — это практические занятия, которые проводятся вместе с Аши. Таким образом вы учитесь полагаться друг на друга.

— Так вот, что это такое, — произнес кто-то, не убоявшись перебить наставника меча.

Хорхе хмыкнул, и все внимание сразу приковалось к нему: как он поднимается из-за стола, как кривит губы и смотрит на своих воспитанников с выражением легкого страдания, как чопорно поправляет широкие рукава кимоно, и в каждом его движении скользит… обреченность.

— Не так все просто, хрустальные мои. Вы еще поплачете на этом предмете, а я посмотрю. Сегодня у нас спаренные занятия со вторым курсом Аши Кагемуси, — Хорхе выдержал многозначительную паузу. — Ведь никто не против небольшой прогулки по лесу, а?

— Эт шутка? — воскликнул утонченный Мигель своим неповторимым акцентом.

— Это катастрофа! — закатил глаза куратор. — Для меня, конечно.

Катастрофа… Конечно, это была настоящая катастрофа. С погодой им не повезло никак. Прохладный, сырой воздух. Безжалостный ветер. Непрекращающаяся морось. Сырые листья под ногами, скользкие ветки, рыхлая земля. Будто погода задалась целью сделать методику взаимодействия невыносимой и для преподавателей, и для Сейто Аши, и для Хищников. Ебрахий с тоской вспоминал теплые комнаты в общежитиях, глядя в хмурое небо, затянутое от края до края серыми и тяжелыми тучами. Данте же, стараясь ступать осторожно, чтобы не испачкать белые штаны, вспоминал прошлое. Усилия сохранить опрятный вид пропали втуне, вскоре каждый был в грязи чуть ли не по колено, и Удзумэ ощущал неясное беспокойство и мучился чувством вины за то, что испачкался. Последнее "Это отвратительно!", прозвучавшее со стороны Бога Совершенного Облика Омодару Кию, растворилось в лесной глуши еще час назад. Теперь шли молча, сосредоточенно перебирая ногами, сквозь заросли кустов и поваленные деревья.

Этот лес был другим. Здесь чувствовалось, что Академия рядом, и что сюда часто ходят тренироваться, потому в нем встречались обширные "ожоги" — места, где побывала чистая Сейкатсу невероятной силы, оставившая следы на теле земли. Ступив на такой "ожог", оставалось только поражаться, насколько старательно обходили растения эти места — ни травинки. Только ветер занес их ковром палой листвы, будто стараясь таким образом прикрыть уродливую наготу.

У кромки особо большого "ожога" Хорхе остановился, недовольно кривясь с таким видом, будто съел дюжину лимонов без сахара.

— Семьдесят лет прошло, а оно все такое же, — произнес он отстраненно. В его голосе проскользнули слабые, едва заметные нотки сожаления.

— Это сделали вы? — тут как тут оказался Элайя. Встал между Хорхе и Эдгаром с таким видом, будто имеет полное на это право. Он смотрел пытливо, но не куратора, отлично зная его скверный нрав, а на наставника меча, который на вопросы отвечал.

— Нет, — Хорхе тряхнул головой, поправляя потяжелевшие от влажности волосы, повисшие сосульками. Странно, но внешность куратора такая прическа совершенно не портила, а наоборот, привносила что-то новое и совершенно незнакомое. Сейчас казалось, что Хорхе поворачивается к ним другой стороной своей невозможно загадочной и многогранной натуры. — Не мы.

Эдгар сделал шаг вперед и ступил на поле. Собравшиеся за его спиной Хищники и Сейто Аши беспокойно всколыхнулись, решая, стоит ли идти за ним, и остались на месте.

— Семьдесят лет назад, — начал наставник меча, — здесь один из Хищников снял свое стопорное кольцо. Это был обычный урок методики взаимодействия, но вдруг появился йокай. Вообще-то в таких крайних мерах не было необходимости, но рядом находились люди, а Хищники не всегда ведут себя адекватно, когда происходит нападение. В результате Аши погибли все.

Установилась долгая и тяжелая пауза. Данте чувствовал, что у него перехватывает дыхание, ведь с ним произошла похожая история. Защищая человека от йокая, он убил. И нигде и никогда ему не сыскать прощения.

— Ужас какой… — прошептал кто-то из Аши. Данте невесело усмехнулся, прикрывая глаза. Да, ужас.

На первом занятии Хищникам решили наглядно показать, что бывает, когда они теряют контроль. Семьдесят лет прошло, а это поле до сих пор не заросло.

— А как звали того Хищника, который это сделал? — спросил Фостер. Его лицо потемнело, а губы были напряженно сжаты. Видно, что он осуждал поступок того, про которого им рассказывали. Только вот сейчас, именно сейчас, поступил бы точно так же, не раздумывая. Данте помнил это ощущение, когда теряешь рассудок. В висках бьется только одно "защитить", красным маревом застилает сознание — невозможно ни думать, ни оценивать, ни осознавать, что сейчас ты опаснее для человека, чем сотня йокаев. Просто берешь и делаешь, и только потом понимаешь, что навредил, сжег, убил.

Воспоминания вдруг затопили Данте, и он невольно сжал кулаки. Острые когти впились в ладони, вспарывая кожу и причиняя боль. Это отрезвило и дало понять, что вот уже несколько минут он просто не дышит…

— Аматэрасу Хоори Гор, — назвал имя виновного в трагедии Хорхе, бросая косой взгляд на Александра. Тот сразу побледнел и ссутулился, когда услышал это имя.

— Командир элитного отряда Рихарда? — вмешался Элайя со своими вопросами.

Хорхе не ответил. Эдгар же коротко кивнул.

Данте вдруг задумался, что именно он помнит об элитном отряде, и с досадой понял, что ничего такого. Он знал, что этот отряд существует. Что выполняет особые поручения Хатимана, и что Гор — это одна из загадок Академии. Загадок в том смысле, что о нем все слышали, все его боялись, потому что слухи ходили один страшнее другого, но никто не видел. Кроме, Александра, конечно. Но тот о родителе не распространялся, а если спрашивать, то становился нервным и устраивал жуткие потопы.

— Согласно моим данным, — авторитетно заявил Элайя. — После того, как Хищник снимает стопорное кольцо и использует Сейкатсу, он превращается в йокая. Почему этого не произошло?

Юноша нахмурился, и между его бровей пролегла глубокая складка, которая говорила о напряженной работе мыслей. Ямасиро похожи на живых машин, которые могут обрабатывать груды информации, если, конечно, эта информация у них будет. А нет, так и выводы правильные сделать не смогут. О чем и сказал Хорхе, гадко улыбнувшись. Всего какой-то миг Ивато выглядел обиженным, но потом засыпал другим градом вопросов. Остальные Ямасиро подтянулись к нему, желая тоже послушать, что скажут наставники. Данте решительно не понимал этой жажды знаний.

Он, ощущая тяжесть на душе от непрошенных воспоминаний, повернулся на сто восемьдесят градусов. За его спиной, как оказалось, рядом с тем участком леса, который резко переходил из смешанного только в хвойный, сгрудясь, сидели люди. Их наставник — женщина Аши, средних лет, с легкой сеточкой морщин вокруг глаз, что-то говорила им. Ее слушали. Не сказать, что дисциплина у них была идеальная, но сходить с ума, как это делали Хищники при первом удобном случае, никто не собирался.

Данте окинул их всех изучающим взглядом. Кольнула и сразу же пропала тревога — чутье подсказывало, что здесь безопасно. Без колебаний и каких-либо сомнений Удзумэ двинулся к ним. По рядам Сейто Аши прошли изумленные шепотки, но быстро стихли. На Данте смотрели, как на редкое животное. В какой-то момент ему захотелось бесшабашно улыбнуться, а затем залезть наверх, используя когти, по ровному стволу корабельной сосны. Но вместо этого он просто поздоровался и улыбнулся, немного неуверенно и застенчиво. Его отчаянно тянуло к людям, а вынужденная изоляция порой была в тягость. Но беспокоило то, что его не примут — ведь выглядит он не как принцесса Сарумэ, а как неведома зверушка.

— Присоединяйся к нам, — наставница ободряюще улыбнулась и кивком головы пригласила послушать ее.

Данте чуть помялся, а потом решил, что выглядит со стороны смешно. Сделал несколько шагов вперед и остановился. На него смотрели. Наверное, потому что второй курс не успел разглядеть как следует ками, видел их только издалека. Хищники всегда жили какой-то своей непонятной жизнью.

— Амэ, — представился он почему-то своим человеческим именем.

— Здорово! — произнес кто-то с неподдельным восторгом.

А когда его обступили, он подумал о том, что сложись все немного по-другому, и был бы всегда среди них. И носил форму другого цвета. И Акито бы его ненавидел. Но… сейчас он резко ощущал, насколько сильно отличается от простого человека. Ему не было места среди Сейто.

— Неподалеку течет речка, — сказала наставница Аши. — Скоро время обеда. Я думаю, отправиться ловить рыбу будет неплохой идеей. Пойдешь с нами?

Она разговаривала с Данте, как с маленьким, будто боялась спугнуть или обидеть. Ками это несколько забавляло, а еще он ощущал некоторое облегчение.

— Ну, а почему бы и нет? — кивнул он.

Это ведь урок по методике взаимодействия.

Где- то позади засмеялся Хорхе. Ками не заметили отсутствия одного из них, ведь снова начудили. Ромиро с гордостью сообщил, что уже владеет кехо, и решил продемонстрировать, перебежав через все поле "ожога".

Когда он скрылся из виду, Хорхе только хмыкнул и произнес:

— Да, владеет, до первого дерева.

Чуть позже они развели костры и пекли на углях наловленную рыбу. Аши и ками перемешались, общались спокойно и непринужденно. А Ромиро, хорошо приложившегося к дереву, положили неподалеку.

Несмотря на погоду, первый урок по методике взаимодействия удался.

____________________

* Стихи взяты из текста "Кодзики. Записи о деяниях древности", пер. Л.И.Шевкопляс.

* * *

18 день месяца Лошади 491 год Одиннадцатого исхода

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши,

Общежития Синсэн Аши

После возвращения в Академию Ебрахий чувствовал себя не настолько уставшим, насколько должен бы. День сегодня выдался сложным, изматывающим и каким-то бесполезным: вот зачем нужно было устраивать весь этот поход? Чтобы продемонстрировать неинтересный участок выжженного Гором леса? Или чтобы поводить хороводы с третьим курсом Сейто Аши?

Ебрахий не умалял важности предмета методики взаимодействия. Он просто считал, что этим временем куратор и другие преподаватели могли бы распорядиться более эффективно. Будучи Футодама-но микото, Ебрахий знал всю глубину и важность слова "эффективность", и ему нравилось, когда она доводилась до возможного максимума. Это позволяло экономить время, усилия, а еще совершать невозможное. А последнее казалось наиболее интересным.

Ебрахий знал, что со стороны выглядит неугомонным и суетливым, и ему это нравилось. Нравилось испытывать постоянно свою специальность, потому что чем больше ею пользуешься, тем увереннее она становится и тем легче потом ее применить тогда, когда она будет нужна. Ебрахий знал, что однажды случится момент, когда все его знания, умения и мозги понадобятся на деле, а пока… Пока его обижало отношение к нему того же Данте. Не сказать, что он не знал о том, какой Футодама на самом деле, он просто не обращал на это внимания. И что еще хуже — и это до обидного задевало — не считал его надежным. Поэтому какие-то свои таинственные дела предпочитал проворачивать в одиночку или с теми, кто будет ему особо полезен.

Ебрахий не стремился понять Амэ-но-удзумэ-но микото. Он знал, что дело это бесполезное и обреченное на провал. Иногда создалось впечатление, что и сам Данте не понимал себя, а просто подчинялся своим внутренним порывам, которые приводили к неприятностям: плен у Принца или ранение, когда он защищал этого выскочку Акито. Ебрахий был тоже порывист, но все же в силу своего возраста — а он старше Данте на одиннадцать человеческих лет, — отлично осознавал пределы своей безответственности. Футодама не считал, что владеет ситуацией, как этим обманывался Удзумэ, и поэтому был осторожен и порой нерешителен, боясь сделать что-то не так. Это не добавляло его репутации баллов, но окружающие считали его безобидным.

Длинный сырой день в лесу закончился, и ками разбрелись по своим комнатам приводить себя в порядок. Грязные и замерзшие, Хищники являли собой воплощение дурного расположения духа и порывались сцепиться, с кем придется. Куратор и наставник меча сорвали голоса, разнимая молодых ками. Ебрахий еще в лесу заметил, что с Данте что-то не так. Уверился он в этом тогда, когда его толкнули, а он даже не зарычал в ответ. Это можно было бы списать на усталость, но Удзумэ относился к тому типу ками, которых утомить нужно было постараться. Значит, причина в другом. Он что-то замышлял.

Одной из важных объектов эффективности специальности Футодама-но микото была не удача (как могло показаться на первый взгляд), а наблюдательность. Потому что чем большим количеством информации владеешь, тем легче осуществить задуманное. Данте что-то замышлял, и Ебрахий видел это по выражению его лица, по поведению, даже по интонациям. Вопросы "что происходит?" или "во что ты вляпался опять?", разумеется, были пустыми и наводили ненужные подозрения. Поэтому Ебрахий молчал, но скрыто наблюдал.

После того, как они разошлись по своим комнатам, Футодама-но микото, быстро переоделся. Он привел себя в надлежащий вид: переоделся, сполоснул руки и лицо, переплел косу, а потом вышел на энгаву. Здесь слежку не так просто обнаружить, потому что под твоими ногами не скрипят соловьиные полы.

Данте не заставил себя ждать. Он вышел на крыльцо, осматриваясь, и Ебрахий ступил в тень, чтобы его не засекли. Ничего подозрительного на горизонте не обнаружив, Удзумэ отправился по своим делам. А дела эти оказались в довольно интересном месте — лабораториях, в которых по большей части трудились представители клана Таманоя.

Одна из них — невысокая и хрупкая на вид девушка с короткими, торчащими в разные стороны волосами, с головы до ног увешанная всякими побрякушками, и встретила Данте у входа. Он с ней поздоровался, она скривила лицо, будто проглотила жука, а потом указала на вход в лаборатории. Они скрылись, а Ебрахий остался сидеть в засаде. Его одолевали раздумья: что это могло быть? Какие дела могут быть у Данте и одного из членов комитета профилактики и дисциплины?

Футодама захотел подобраться поближе, но вдруг ощутил, что на дверях стоит защита. Ее, конечно, можно преодолеть, но не так-то это просто. Все же он лезет в обиталище клана Таманоя, а не в сад за яблоками. Здесь нужно быть осторожным…

И только Ебрахий понял, с какой стороны лучше всего ввалиться так, чтобы ни одна живая душа его не поймала, как почувствовал, что Цукиеми-но микото, его родитель, взывает к нему. Само существование связи между отпрыском и родителем порой удивляло молодого Хищника, но он находил этот феномен довольно полезным. Особенно в те моменты, в которые может понадобиться помощь. Решив не заставлять родителя ждать, Ебрахий отступил. Что делал его друг в лабораториях с этой дамой, он узнает. Тут можно не сомневаться: это не шуры-муры, а нечто еще более загадочное.

Ебрахий осторожно, чтобы не потревожить охранные щиты, отошел. А потом отправился на зов Цукиеми. Он находился неподалеку — рядом с Пятиэтажной пагодой. Это — пройти через два полигона, хранилище, миновать небольшую рощу, и он окажется на месте.

— Скажи мне, неужели ты не понимаешь, какую опасность представляет собой твой Футодама? — голос куратора был приглушенным и еле разборчивым. Но это заставило затаиться за кустом, а на горбатом деревянном мостике впереди стояли двое: облаченный в черные воздушные шелка Цукиеми и Хорхе, облокотившийся о перила. Он смотрел на родителя Ебрахия из-под полуопущенных ресниц с ленцой.

— Хатиман не посмеет.

— Ой ли? — Хорхе приподнял брови. — Я видел, как он присматривается к нему. А ведь твой Ебрахий идеальный шпион. Ты понимаешь, о чем я говорю…

— Но сейчас он прячется из рук вон плохо.

— Согласен, — Хорхе отлепился от перил и помахал рукой в сторону куста, где затаился Футодама. — Эй! Ебрахий, иди уже сюда! Нельзя заставлять родителя ждать!

Сидящий в кустах Футодама выругался. Он то думал, что никем не замечен, а оказалось, что нет. Его навыки на проверку оказались не так идеальны, как казались на первый взгляд. Ебрахий вышел и направился к родителю и куратору.

— А мы тут о тебе, прекрасном, говорим, — ухмыльнулся Хорхе. — Но ты ведь это уже прекрасно знаешь! Как тебе наш разговор?

Ебрахий нерешительно посмотрел на Цукиеми, ища ободрения. Тот царственно повернулся и спросил, совершенно не в тему разговора:

— Ты в порядке?

— В полном, — ответил он, ощущая, как напряжение уходит.

— Как прошел день?

Хорхе фыркнул, обиженный тем, что его начали игнорировать, и не ответили на его вопрос, но отошел в сторону и даже отвернулся, делая вид, что любуется лилиями в пруду под мостом. Наверное, понимал, что родитель и отпрыск нуждаются в некотором общении и даже уединении, когда встречаются после долгой разлуки.

— Методика взаимодействия… не эффективна, — ответил Ебрахий, переводя взгляд от обиженно сгорбленной спины Хорхе на Цукиеми. С их последней встречи родитель нисколько не изменился. Ебрахий знал, что он останется таким же и через тысячу лет.

— Снова спешишь. Все же ты слишком долго был человеком.

Ему двадцать восемь. Старше только Александр. И с ним свои сложности.

— Но это неплохо, — добавил Цукиеми.

Ебрахий кивнул. Родитель не раз говорил ему об этом. Ками присуща некоторая медлительность. Они медленно учатся, медленно набираются опыта, потому даже выпущенные из Академии ками считаются созданиями юными и очень ненадежными. Зрелость наступает годам к семидесяти-восьмидесяти. Но те ками, которых превратили поздно — после пятнадцати лет, сохраняли многие "человеческие" черты.

Ходит теория, что люди спешат жить. Из-за того, что их срок жизни ограничен, они быстро учатся и быстро набираются опыта. И для людей такое положение дел хорошо, но для ками имеет существенные недостатки — весь потенциал просто не раскрывается из-за поспешности и "хватания по верхам". В итоге вначале идет опережение в развитии, а потом начинается отставание. Такие ками в свою полную силу входят не в восемьдесят, а в сто тридцать лет.

— Наверное, темп обучения не особо мне подходит.

— Мы как раз с твоим куратором разговаривали на эту тему. И решили, что ты нуждаешься в дополнительных занятиях. Я согласен тебе помочь…

— Да, понятно.

Ебрахий ощутил огорчение. Его волновало то, какой он. Что снова понятие "норма" к нему неприменимо. Если подумать, в этом были свои достоинства и недостатки, но все же ему просто хотелось бы побыть "таким, как все". Он притворялся, но некоторые особенности его психики не так-то легко скрыть. А теперь эти дополнительные занятия.

— Ты не хочешь? — Цукиеми был внимательным родителем. И что очень важно, когда он смотрел на тебя, казалось, что вот в этот момент времени все его внимание принадлежит лишь тебе, и нет ничего важнее всех твоих проблем и всех твоих страхов. Ощущать это было безумно приятно и хорошо.

— Не в этом дело… — Ебрахий отвернулся. Ему казалось, что он подводит своего родителя, который пытался сделать все возможное для решения проблем. — Я согласен.

— Ты не понимаешь, насколько тебе повезло, — Хорхе решил, что дал достаточно времени для общения этим двоим, и теперь можно вмешиваться без зазрения совести. На его губах играла ехидная, но немного напряженная улыбка, будто сейчас он ощущал себя лишним. Ебрахий знал это чувство, ведь испытывал его довольно часто, когда Данте и куратор общались, и теперь испытывал какое-то непонятное и мрачное удовлетворение от той мысли, что они поменялись местами. — Чтобы удостоиться этой чести, мне пришлось изрядно потрудиться, а тебе… тебе это досталось просто так. Я надеюсь, ты оценишь этот подарок судьбы…

Ебрахий в ответ только хмыкнул. Он не станет отвечать Хорхе — это бесполезно и даже вредно, ведь тогда куратор распушится, точно петух, от осознания собственной важности.

— Вы говорили про Хатимана. Что он присматривается ко мне…

— Это не твое дело, милый, — сладко и немного мстительно улыбнулся куратор, становясь справа от Цукиеми.

— Да, будь осторожен, — отозвался родитель, противореча Хорхе. Похоже, эти двое несколько расходились во мнении. Такое положение дел заставляло куратора поджимать губы и зло сверкать глазами в монолитно-неподвижную фигуру Бога Счета Лун. — Если вдруг он обратится к тебе с просьбой или предложением, я хочу, чтобы ты немедленно сообщил мне или своему куратору об этом.

— Хорошо. Что-то еще?

— Пока все.

Не то, чтобы Ебрахий так уж верил ректору. В конце концов, у него были причины испытывать недовольство, ведь то, что произошло в Имубэ этим летом нельзя назвать справедливым. За отцом теперь пристально следят, а маму и сестру отправили в монастырь. Конечно, Кунимити их предупреждал о том, что будет плохо, если их дела с йокаями всплывут, но это слишком суровое наказание. Роду Имубэ грозит конец, Каору принудительно выдадут замуж за Сарумэ Макетаро. Наследники будут уже не Имубэ, а Сарумэ. И древнейший клан превратится в побочную ветвь другого древнейшего клана. А ведь все можно было сделать по-другому.

Хотел ли Хатиман мира во всем мире, процветания и благополучия, Ебрахий не знал. Он был далек от политики, проводимой Богом Войны, и, положа руку на сердце, сейчас не хотел в нее вникать. У него появился шанс просто пожить, не думая о том, что ты что-то должен своему роду, что не можешь спасти своих родственников, как бы ни пытался. Он мог спокойно жить с мыслью, что его цель благородна, а сейчас его учат правильно и эффективно пользоваться своими силами, чтобы потом сражаться с йокаями. Ему нравилось такое положение вещей, но все же, все же… Наверное, во всем виновато воспитание. Когда тебе с малых лет твердят о чести рода, о пользе рода, об ответственности и других высших материях, сознание вольно и невольно принимает эти ценности. И теперь у Ебрахия болело сердце за Имубэ, он бы хотел что-то изменить, но просто не знал как.

Но то, что рядом был Данте — это здорово. Данте — частичка прошлого, которая осталась с ним, и это очень важно. С пробуждением мир изменился, перевернулся, вывернулся, нагнулся и распрямился (и все это одновременно), он заиграл другими, незнакомыми красками, но опора была выбита из-под ног. Ебрахий отчаянно искал, за что бы зацепиться, но Цукиеми хоть и был достаточно родным и близким, но его мышление и его ценности несколько отличались от привычных. Появление Данте решило эту проблему, быстро и почти полностью. Другие ками бы сказали, что это в природе Бизена — быть преданным кому-то так или иначе. Сам же Ебрахий немало времени потратил на раздумья об этом и пришел к выводу, что его Школа здесь не при чем.

Кем был для него Данте? Ебрахий испытывал к нему множество противоречивых и ярких чувств: от сильного раздражения до братской заботы. Раньше, когда он считался девушкой и принцессой рода Сарумэ, Кунимити позволял себе помечтать о нем, как о будущей жене и матери его детей. Он даже думал, что влюблен в нее, ведь когда он видел ту изящную куклу, разряженную в яркие шелка, как она улыбалась, что говорила, как смотрела — его дыхание перехватывало, а сердце начинало биться чаще. Наверное, это была влюбленность. Такая странная и сладко-тягучая, потому что ей никогда не стать счастливой. Кунимити, тогда еще, нравилось ей наслаждаться, смаковать ее, упиваться ею, споря с Акито за "принцессу". Но ее отрезало в тот момент, когда он, влекомый подозрениями, позволил себе неслыханную вольность с благородной принцессой: прижал ее к стене, а плотный шелк кимоно сполз с белых плеч. Взору открылась перебинтованная и совершенно мальчишеская грудь, в ноздри ударил металлический запах нечеловеческой крови. Тогда сердце Кунимити остановилось, замолчало и, пораженное, отказывалось даже трепыхаться. Первые мысли были: "Что это?" и "Не может быть", а последующие — "Он" и "такой же". Последние быстро пересилили и удивление, и обиду, и даже разочарование, и все, что всплыло тогда — это странное чувство, кричащее: "Ты не один такой".

Кунимити не сообщили, что с ним происходит. Ему не сказали, что придет время, и он станет ками. Поэтому принц Имубэ считал, что это какая-то напасть, которая досталась ему потому, что мать якшалась с йокаями. Он сам себе казался уродом, опасным для общества, бесплодным и бесполезным, которому только и оставалось, как прожигать жизнь в борделях, пытаться упиться и делать вид, что интересуешься женщинами. Хотя, женщинами Кунимити очень даже интересовался, только вот нельзя было их трогать. Это только усугубляло чувство ничтожности и никчемности.

Одиночество не просто ушло. Одиночество схлынуло, оставив после себя облегчение и совершенно нелогичное чувство родства и разделенности. То, что тебя могут понять, не на словах покивав, а по-настоящему, ведь у самого такие же проблемы, оказалось настолько важным и до одури приятным, что Кунимити просто не сразу это осознал. Но все стало неважно: и недавняя влюбленность, и пол "принцессы", и еще множество других вещей. Осталось лишь "он есть". За это чувство и за это облегчение теперь уже Ебрахий был бесконечно благодарен Данте и считал своим долгом заботиться о нем и оберегать его, как мог и как умел.

Мир Ебрахия имел два ярко выраженных полюса: Цукиеми — родитель и наставник, мудрый и вечный, поэтому к нему стоило прислушиваться, к нему можно было обратиться или попросить помощи, ведь он — пристанище, где тебе никогда не откажут; и Данте, который как-то незаметно обрел статус младшего брата, взбалмошного и неугомонного, но оттого не менее дорогого. Преподаватели говорили об Основном Инстинкте, глаза Удзумэ от таких бесед грустнели — Ебрахий знал отчего, — но самому Футодама-но микото еще выпала возможность почувствовать это. Инстинкт существовал, но ощущался как нечто далекое и его не касавшееся, хотя тело предсказуемо напрягалось и вытягивалось в струнку, когда рядом появлялись люди. Когда рядом были люди, все казалось другим, а мир ярче, четче и опаснее. Угроза таилась за каждым углом, подстерегала в кустах и вообще могла возникнуть на ровном месте. Чувства обострялись, во рту пересыхало, будто от жажды, а дыхание учащалось. Но не было непреодолимого желания защитить, разорвать врага в клочья голыми руками или совершить какое-то безумство. Может, с ним что-то не так?

— Зачем, ты возродил меня? — вдруг спросил Ебрахий, глядя на своего родителя в упор. Вопрос оказался настолько неожиданным для всех, что Хорхе нервно булькнул — именно так можно было назвать изданный им звук. Наверное, о таком просто не спрашивают.

Цукиеми мог бы промолчать. Или не захотеть отвечать, развернуться и уйти — как это делал всегда, когда считал вопрос исчерпанным. Но он этого не сделал.

— Ты умирал, а я мог помочь.

— Лишиться Футодама-но микото — неразумно, — вздохнул Хорхе, смотря на Ебрахия своим фирменным взглядом "это же очевидно".

Смутные старые воспоминания, будто истертые, поношенные и какие-то чужие порой являлись Ебрахию во снах или наяву. Это было похоже на разряд тока, проходящий от макушки до самых пят. Он заставлял застыть, погрузиться в себя и принять. Ведь то была его прошлая жизнь, двадцать человеческих ее лет. Их нельзя вычеркнуть из себя просто так.

Кунимити помнил, что летом 482 года он заболел. Заболел сильно и безнадежно — даже лучшие медики разводили руками. Новые лекарства, основанные на специальной медицине, тоже не дали никаких результатов — принц Имубэ оказался к ним просто невосприимчив. Врачи сдались и вынесли свой вердикт: пять дней, а потом его не станет. Кунимити помнил бледное лицо матери, которая сидела над ним, растрепанная и заплаканная. Она что-то неразборчиво шептала, нервно перебирая пальцами край расшитого кимоно. Он уплывал в огненное марево, вызванное лихорадкой, и возвращался.

На исходе третьего дня дверь в комнату, пропахшую потом и болезнью, распахнулась. На пороге стоял странный субъект, который вроде и выглядел человеком, но острые тонкие клыки и взгляд вишневых глаз, в этом переубеждали. Мать назвала его Принцем, и Кунимити встрепенулся, будто она звала его.

— Я сделаю все, что угодно, только спасите его, — взмолилась Бенихиме. Она бросалась ему в ноги, а он покровительственно гладил ее по растрепанным волосам, косясь на умирающего Кунимити и улыбаясь.

— Конечно, мы спасем его, — уверил ее Принц и склонился над больным телом. Кунимити в это время открыл глаза, встретился с непроницаемой тьмой глаз монстра и прошептал из последних сил:

— Прочь!

Незнакомец усмехнулся, погладил юношу по щеке, точно какого-то несмышленыша, и успокаивающе зашептал:

— Ну-ну, ты мне еще благодарен будешь за это…

Он властно повернул голову Кунимити набок, оголяя шею. Его губы нашли бьющуюся в предсмертных судорогах жилку. Боль была мимолетной, но резкой. Тело аж все приподнялось и выгнулось, протестуя против такого насилия, Кунимити вскрикнул, будто делая последний свой вздох, и обмяк… Он чувствовал себя куклой, лишенной жизни, пока Принц пил его кровь, медленно, но без наслаждения, как люди механически пережевывают безвкусную еду. Кунимити закрыл глаза, он мечтал, чтобы все прекратилось, чтобы он, наконец, умер. Потом, наверное, вечность спустя, его отпустили.

А дальше все воспоминания смешались в одну неразборчивую кашу. Мгновение назад над ним был Принц, но вдруг его черты исказились, изменились — щегольские наряды стран Креста уступили черному шелку и запахло сандалом. Запах сандала был повсюду, и он душил-душил-душил, или это не от запаха? Или это руки ками в черных шелках лишали его кислорода, оставляли на шее следы пальцев рядом с двумя аккуратными дырочками, уже не совсем свежими, начинающими затягиваться? Он помнил, как горели легкие, но взгляд алых глаз казался совершенно безучастным, равнодушным… А потом все завертелось, закрутилось, потухло и вновь зажглось. Кромешную тишину разорвал истеричный вопль Бенихиме:

— Куда вы несете моего сына?!

— Ваш сын лежит в комнате, идите, — был ответ.

Вскоре мать обнимала его, причитая, что он живой и что он очнулся. А Кунимити вертел головой, пытаясь понять, что происходит и кто он такой…

Возвращаясь к реальности из воспоминаний Ебрахий, встряхнулся. Куратор следил за ним, прищурившись, а Цукиеми, казалось, ждал какого-то вопроса. Но молодой Хищник только покачал головой и произнес с грустной усмешкой:

— И почему мне кажется, что есть еще что-то, о чем вы мне не хотите говорить?

* * *

15 день месяца Кролика 482 год Одиннадцатого исхода

(девять лет назад)

Ие- но футана, страна Поднебесная, Нара

Цукиеми был терпелив настолько, насколько это вообще было возможно. Он мог веками не покидать Еминокуни, ни с кем не общаясь. Слово "скука" для него не имело никакого значения. Его дух всегда был спокоен и умиротворен, ничто не могло поколебать его.

— Мне нравятся здешние огурцы, — сообщил Хорхе, доставая из бочонка очередной крепенький и пупырчатый соленый огурец. Он хрустел им так аппетитно, что даже Цукиеми решил, что что-то в этом лакомстве все же есть, раз Амацукумэ поедает его в таких количествах.

— Живот заболит.

— У меня? — скептически приподнял брови Хорхе. — Не в этой жизни! К тому же…

Сегодня было по-настоящему грандиозное событие, поэтому Цукиеми безжалостно выпихнули из Еминокуни. И грандиозность события состояла в том, что Хорхе сегодня станет родителем, и его характер без того вредный и истеричный, а в последний год совсем испорченный предстоящим мероприятием, снова станет… сносным.

Командира не могла терпеть даже его команда, поэтому на время Подготовки его специальным приказом Рихарда сослали в Небесный дом. Из-за недостатка нужных развлечений Амацукумэ быстро заскучал и отправился их искать. В Еминокуни. Цукиеми на роль шута подходил меньше всего, и очень не любил, когда его уединение нарушалось, но Хорхе не прогнал по некоторым своим причинам. Политика Бога Счета Лун в этом отношении была проста и не нова — перетерпеть. Но время, что они провели вместе, казалось Цукиеми сущим кошмаром. Сейчас же он подошел к концу. Хорошо это или плохо, Бог Счета Лун еще не определился.

Нара, еще более яркая и прекрасная, чем обычно, шумела. Людские потоки текли по улицам, пестрые и разноцветные, шумные и веселые. Небо чистое настолько, что если присмотреться, можно разглядеть Великий поток, было расчерчено зелеными полосками на ровные квадраты, спутники вошли в атмосферу и зависли над местом действия. Сегодня Церемония проходила по всему миру, и по ее результатам у Академии появится пополнение.

Людям это казалось праздником, поэтому они все собирались на площади, толкались и ругались, пытаясь найти место получше, ведь Аши будут показывать представление.

— Аши изображают из себя циркачей, — фыркнул Хорхе. Казалось, они думали об одном и том же. — Нашли себе достойное занятие, ничего не скажешь…

Огурцы были доедены, и Хорхе теперь с недовольным видом осматривался вокруг, выискивая что-нибудь интересное, но эта Церемония была такой же, как и сотни остальных, поэтому он быстро заскучал, заворчал, пошарил рукой в бочонке, где еще недавно находилось его лакомство, и не найдя там ничего, горестно вздохнул. Амацукумэ сгорбился, подтянул к себе колени и подпер голову рукой. Сидеть так на покатой черепичной крыше оказалось не совсем удобно, но ему удалось найти более ли менее устойчивое положение, чтобы не съезжать вниз.

— Опаздывают… — произнес он. — Никого понятия о пунктуальности!

Цукиеми застыл рядом каменным изваянием. Он смотрел на людей без интереса и без каких-либо ожиданий: живет так долго, что эти странные существа давно перестали его удивлять. Ничего из происходящего не могло заинтриговать его и заставить покинуть то состояние полной отрешенности, в которой он пребывал почти всегда. Но надо отдать должное Хорхе — у него "вытаскивать" Бога Счета Лун получалось весьма неплохо.

— Придут.

— А не придут, так сам за ними схожу. И тогда я им не завидую. О, смотри! — Хорхе привстал, кивая головой на семью, вышедшую из повозки. Двое неугомонных мальчишек, которые пританцовывали от нетерпения на месте, красивая холодной красотой женщина, царственная и строгая, и маленькая… девочка? Или мальчик, переодетый девочкой…

— Вот он. Великая Богиня, да ты посмотри на него! Что за маскарад? Они что рехнулись, что ли?

— Людские прихоти…

— А еще меня странным называют! Это, между прочим, мой будущий отпрыск! И он считает себя девочкой. Что мне делать?

Цукиеми эту истерику не оценил.

— Ты хочешь еще огурцов?

— Да не хочу я огурцов! — раскричался Хорхе. — Ты только об огурцах и думаешь! Я хочу себе нормального отпрыска. Но они же его испортят!

— Оставь.

Хорхе вздохнул.

— Ну да, я понимаю, что он из рода Сарумэ. И возможно — заметь, я сказал "возможно" — это будет Амэ-но-удзумэ-но микото, а вдруг нет?! Что мне тогда с этой недодевкой делать? Как воспитывать?

— Успокойся.

— Тебе легко говорить. "Успокойся! Оставь! Хочешь огурцов?" А у меня трагедия, может быть! Мои надежды разбиты! Я хотел большого и светлого, и что я вижу?

Цукиеми ничего не ответил. Хорхе это разозлило еще больше. Разозлило настолько, что он едва не завыл, как белуга — все же гормональный фон из-за будущего мероприятия был весьма далек от предполагаемой нормы.

— Знаешь, что? Тебе тоже надо родителем стать! Чтобы понял и ощутил, какая это тяжелая ноша.

— Ты еще им не стал.

— Так стану! Вот сейчас возьму и стану! — возмутился Хорхе и скрылся в кехо.

Цукиеми остался стоять. Он даже и думать не стал, что это случилось с Амацукумэ, и почему он повел себя подобным образом. В конце концов, можно все списать на стресс. Ками, которые готовятся стать родителями — это довольно сложное явление. Бог Счета Лун об этом даже думать не хотел.

Тень Хорхе мелькнула в толпе, уверенно обогнула зевак, тянувшихся к барьеру. Цукиеми успел заметить, как Амацукумэ ударил по руке Амако, заставляя отпустить его будущего сына. Она вскрикнула, когда Хорхе сгреб ее в охапку и перенес в другое место, чтобы она не помешала общению с ребенком. Сам же мальчик, одетый в женскую одежду и потому выглядевший, как кукла, сидел на пятой точке и озирался по сторонам в поисках матери. Хорхе появился как спаситель, предложил руку и проводить…

"Цукиеми, у меня есть кое-что, что тебя заинтересует", — прибежала тень и заговорила голосом Рихарда.

— Не думаю, что такое возможно, — ответил Бог Счета Лун сухо.

"Я понимаю, что на Церемонии ты по делу, но все же… Войди в мое положение, ты и Хорхе — единственные ками, которые сейчас в Наре. А проблема… есть".

Нет, это была бесполезная попытка манипулирования. Цукиеми делами Срединного мира не занимается, если бы это касалось Еминокуни, никаких бы отказов не последовало. Но в стране Вечной Ночи все спокойно — Цукиеми об этом позаботился.

— Пришли кого-нибудь.

"Цукиеми, дело щекотливое. Мне кажется, тут замешан Принц Гоэн".

— Он здесь? — сразу же отозвался Цукиеми. Вот уж чьего имени он не пропускал никогда, ведь по его вине погибла Амацукумэ Сумире, и Рихард это знал. Но еще лучше он знал, что давать ложную информацию Богу Счета Лун чревато.

"Сегодня со мной связались Кагамицукири. Наследник Имубэ находится при смерти, а в его крови был найден яд Тенгу"

— Зачем Гоэну травить наследника Имубэ? — вот тут-то как раз и не вязалось. Почему именно отравить, а не открутить голову под шумок и скормить своим подчиненным? Пытается соблюсти договор о ненападении?

"К сожалению, мне это тоже неизвестно. По этой причине и прошу тебя сходить туда и попробовать все выяснить".

Цукиеми нашел глазами Хорхе, который вел за руку своего будущего отпрыска. Амацукумэ улыбался, и сейчас он был счастлив. Даже несмотря на осознание того, что ему скоро придется сделать. Сестра создала очень противоречивых существ…

— Хорошо, я схожу туда. Но не питай иллюзий на этот счет.

Тень рассмеялась точь-в-точь, как Хатиман.

"Когда это у меня были иллюзии относительно тебя?"

Пару таких случаев Цукиеми все же мог припомнить с легкостью. У него всегда была хорошая память.

Тень, поняв, что больше не нужна, шмыгнула вниз и скрылась за домами. Цукиеми взглянул на спутник, слегка прищурившись от того света, который он источал. "Что бы это могло значить?" — подумалось ему.

Ветер вдруг всколыхнул расставленные по дороге к барьеру флаги с монами Академии, а черная фигура, стоявшая на крыше одного из зданий, неожиданно растаяла в воздухе. Прозвучал гонг, возвещая о начале Церемонии; послышался крик Амако, которая искала своего пропавшего сына…

Ворота с ромбами Имубэ оказались закрыты, а сам дом казался погруженным во тьму и тишину. Здесь отчетливо пахло йокаями — этот запах сразу бросался в ноздри и не позволял почувствовать ничего другого. Впрочем, Цукиеми не собирался искать наследника по запаху, он просто пошел на единственный источник света. На веранде покоев принца Имубэ горели фонарики, горели беспокойно, а свечи внутри непрестанно трещали, взбудораженные происходящим. Тени собрались вокруг, они водили хороводы и шептали… всякое. "Спаси его, Великая Богиня", "Помоги, Принц", "Я сделаю все, что угодно", "Забери меня вместо него", "Папа, пожалуйста, ты же можешь" — одним и тем же голосом, но одновременно.

Цукиеми вынырнул из кехо и, подняв руку, приказал теням разбежаться. Они завизжали, точно Хорхе в свой особо неудачный день, немного посопротивлялись и ушли. Будто почувствовав, что что-то изменилось, на пороге у раздвинутых седзи появилась растрепанная женщина. Выглядела она изможденной и едва не умирающей.

— Кто здесь? — вопросила она во тьму, а в ее голосе жила… надежда. Ненормальная, иррациональная, Цукиеми непонятная надежда. — Принц Гоэн?

Так, значит, она все же его ждала?

Бог Счета Лун сделал шаг вперед. Теперь он стоял на энгаве и был виден простому человеческому глазу. Женщина повернулась к нему и сумасшедшая надежда на ее осунувшемся лице сменилась настороженностью.

— Кто вы?

Цукиеми не хотелось утруждать себя ответом. Он повернул голову, заглядывая в дом. Там чадил небольшой светильник, а на постели в лихорадке метался юноша. Недолго ему осталось — день или два. А душа-то у него спелая, переполненная, на восьмой жизни. Значит, будет Очищение в Еминокуни, прежде чем все заново.

— Бог Мертвых, — лаконично ответил Цукиеми. Он шагнул в сторону комнаты, но женщина перегородила ему дорогу. Ее потухшие глаза вдруг засверкали отчаянной решимостью.

— Возьмите меня вместо него!

Бог Счета Лун взглянул на нее с новым интересом. Ее поведение можно было бы списать на обычный материнский инстинкт, если бы не еще кое-что. Любой ками бы этого не разглядел, но Цукиеми, который видел человеческие души насквозь и с наскоку мог определить очередность жизни, заметил. Эта женщина боялась, потому что сама была лишена вечности.

— Что здесь делал Гоэн? — требовательно спросил Цукиеми.

Она колебалась, но, в конце концов, ответила.

— Принц… он пытался помочь моему сыну. Но, похоже, не помогло.

Интересная получилась "помощь". Здесь было что-то еще, но женщина больше ничего не знала, иначе бы не звала Гоэна, а боялась и ненавидела. Происходящее казалось странным и нелогичным. Цукиеми старался, но уложить известные данные в общую картину никак не получалось. Кем ни была его мать, мальчик — человек, пусть и Наследник рода Имубэ, но все равно убивать его так — слишком уж большая честь.

— Не забирайте его, — одними губами произнесла женщина. — Пожалуйста…

— Я пришел не за ним.

Облегчение на ее лице показалось таким ярким, что Цукиеми невольно сощурился.

— За мной? — несмело.

— Вы мне не нужны тоже.

— Тогда вы пришли помочь? — теперь она вцепилась в его руку так сильно, что отодрать ее оказалось проблематично. — Пожалуйста, сделайте это! Мой сын… ему еще рано умирать! Он не пожил совсем. Да что он видел? У него вся жизнь впереди. Пожалуйста! Прошу вас! Хотите, встану на колени! Только…

Гоэна здесь не было, а эта женщина со своей истерикой сбивала с толку. Цукиеми хоть и прожил столько тысяч лет, что давно сам потерял счет, он так и не привык к подобным "концертам". Наверное потому, что в Еминокуни было всегда тихо и безлюдно. Богу Счета Лун хотелось позорно сбежать от этой женщины, но он решил, что это будет неправильно. Человеческий мальчишка умирал, и ему уже ничто не могло помочь. Принц Тенгу уже мог торжествовать победу. Хотя…

Его планы еще можно было расстроить. Чем важен наследник дома Имубэ? Гоэн не станет возиться с кем-то просто так… Тем более приходил, хотел помочь, будто пытался все выдать за несчастный случай. Что ж…

— Отпустите меня.

— А вы…

— Помогу, — согласился Цукиеми. Только это вряд ли можно было бы назвать помощью. — К счастью для вас, у вашего сына никто вечность не забрал. Так что…

Она принялась кланяться и благодарить так рьяно, что Бог Счета Лун просто не знал, как ее остановить.

— Оставьте нас, — произнес он, шагая в пропахшую скверной комнату.

Женщина закивала и поспешила скрыться, ни на минуту не прекращая повторять слова благодарности. Цукиеми считал, что его не за что благодарить. Потому что ее сына уже не спасти, но его все еще можно возродить.

Бог Счета Лун склонился над футоном. Рывком он сорвал с больного одеяло. Под ним оказалось слабое, измученное продолжительной болезнью тело. Липкое, горячее, остро пахнущее кислым потом. Юноша тихо стонал и скорее дергался, чем метался в лихорадке — силы почти покинули его. Во время очередного… движения его голова повернулась на бок, открывая шею, и Цукиеми обнаружил на ней две маленькие ранки от укуса Принца. Значит, Гоэн еще и его кровь пил…

В этот момент юноша пришел в себя. Он слабо застонал, из последних сил разлепил тяжелые непослушные веки, чтобы взглянуть на Цукиеми. Задрожала и почти потухла свеча, где-то вдали, на площади громыхнули первые фейерверки.

— Сгинь… — проскрипел слабый голос.

Когда юноша шире открыл глаза, Цукиеми увидел в них то, чего не ожидал. Люди часто хотят жить, когда умирают. Они хотят жить несмотря на скорое возрождение, любым способом. Этот не хотел. Он хотел смерти. Но не потому, что сдался, а потому что не хотел принимать помощь от йокая. Что же такого произошло в этом доме, что этот мальчишка готов на такое?

— Я помогу тебе, — пообещал Цукиеми.

— Не смей…

Бога Счета Лун не волновали возражения. Он уже решил, что сегодня этот мальчишка станет его отпрыском, и не было на свете той силы, способной это остановить.

— Расслабься. Так будет быстрее.

Его руки коснулись шеи больного. Юноша вздрогнул, будто его ударило током, хотел отодвинуться, но сил просто не было. Цукиеми большим пальцем, оканчивающимся крючковатым алым когтем, погладил ранки на шее, будто проверяя их реальность на ощупь. Кожа у мальчишки была горячая и неприятно липкая, а шея тонкая, совсем слабая — пережать ее не составило никакого труда. Человек распахнул глаза, открыл рот, пытаясь схватить ртом воздух, но горло было перекрыто. Поначалу он слабо трепыхался, в глазах плескался непередаваемый ужас, а потом они начали стекленеть, и сопротивление вовсе прекратилось. Еще мягкое, горячее, но уже мертвое тело стало похоже на куклу. Жизнь, которая в нем едва теплилась, с готовностью покинула его, без страха и сомнений, в избавлении.

Цукиеми отпустил шею. На ней, рядом с укусом Принца, остались следы его пальцев. Бог Счета Лун провел рукой по лицу, закрывая глаза будущему отпрыску, а потом рванул с плеч влажную от пота юкату. Грудь оголилась, исхудавшая, некрасивая, с выпирающими ребрами — болезнь была долгой, заставила исхудать. Когти привычно удлинились перед тем, как пронзить грудную клетку и вытащить сердце.

Цукиеми сделал на своем запястье небольшой разрез, чтобы его кровь окропила человеческое сердце, и положил теплый, истекающий орган рядом с телом. Если бы родителем был другой ками, не один из Первых богов, ничего бы не получилось, ведь Сейкатсу вначале обычно с ювелирной точностью копирует человеческое тело, а уж со временем избавляется от ненужного и перестраивается. Но кровь Бога Счета Лун особенная — обладает неограниченными возможностями оживления и заживления. К тому же Цукиеми не был обременен такой вещью как Инстинкт, и потому ему не нужно было готовиться к этому убийству месяцами, как тому же Хорхе перед тем, как стать родителем.

Его кровь окропила человеческое тело, зашипела и запенилась при соприкосновении с живой плотью. Кровь была похожа на кислоту, которая разъедала ткани, но на основе ее создавалось нечто другое — тело будущего ками. Казалось, что Великий поток спустился с небес, ведь с потолка, точно лианы в джунглях, повисли веревки Сейкатсу. Они причудливо переплетались, вились, росли и падали вниз, создавая новое, не подверженное износу тело. Цукиеми на это не смотрел. Все, что сейчас от него было нужно, он сделал. Дальше — пусть сам разбирается, вспоминает и живет. А когда придет время Пробуждения, Бог Счета Лун придет…

Он подхватил человеческую оболочку на руки и побрел к выходу. Стоило только седзи распахнуться, на энгаве сразу же появилась та самая женщина. Она с ужасом взглянула на развороченную грудную клетку сына, на его бездыханное тело на руках Цукиеми и завопила в истерике:

— Куда вы несете моего сына?!

— Ваш сын находится в комнате, идите, — ответил ками, кивая в ту сторону. Она невольно обратила туда взгляд и увидела своего ребенка живым и здоровым. Воплощение завершилось, он уже очнулся и сидел, тряся головой. Женщина от такого зрелища расплакалась, завыла и бросилась внутрь. А Цукиеми понес человеческое тело в Небесный грот.

18 день месяца Лошади 491 год Одиннадцатого исхода

(настоящее время)

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши,

Лаборатории Таманоя

Данте явился навстречу с Яцуно в приподнятом настроении. Впервые за долгое время ему хотелось танцевать. Тело, выносливое и сильное, ничуть не устало после долгого дня и даже к вечеру Удзумэ чувствовал себя бодрым и полным сил. Таманоя же оказалась верна традициям своего клана и пришла в таком настроении, что от одного ее вида парное молоко грозило скиснуть. Она без особых успехов смерила Данте хмурым тяжелым взглядом, а потом кивнула на дверь.

Внутрь большого, похожего на многоярусный пирог, строения посторонние заходили редко. Здесь имелся свой штат сотрудников, и все они к клану Таманоя принадлежали условно, ведь настоящие его представители, за исключением Яцуно, пряталась в своей цитадели где-то в горах в самом сердце Поднебесной. Клан Таманоя был настолько велик, что даже если собрать Сарумэ, Имубэ, Накатоми, Отомо и Кумэ, то все равно они уступят по численности. Ведь у Таманоя было множество ответвлений, например, клан Коре, который брал на себя обязанности общения с внешним миром.

Данте зашел за Яцуно в просторную, но захламленную всякими непонятными вещами комнату, и покорно уселся на высокий стул, на который ему указали. Повертев головой, Удзумэ понял, что ничего любопытного в этом помещении для него нет — полусобранная техника, запасные части, инструменты и какие-то приборы не вызывали никакого интереса. Не прошло и трех минут, как Данте заскучал.

— Подожди немного, — произнесла Таманоя, включая приборы и сверяясь с какими-то сплошь исписанными мелким почерком листами.

— Не волнуйся, у меня достаточно терпения, — заверил ее Данте с легкой улыбкой на лице. Но Яцуно оказалась настолько поглощенной своими делами, что лишь отстраненно кивнула.

— Вот, надень это, — она протянула ему несколько браслетов. Данте поднял руку, и на его запястье звякнули другие, те самые которые когда-то дал ему Хорхе после катастрофы, которая произошла на Церемонии. Увидев их, Яцуно остановилась, и ее рука дрогнула. Похоже, она была не готова увидеть их. Данте же опустил глаза. Ему очень не хотелось, чтобы девушка начала спрашивать что-то о его украшениях, ведь считал смерть тех парней своей ошибкой.

— А эти сними… пока, — произнесла Яцуно и поспешно вернулась к своим приборам. На выпуклых пузатых мониторах бегали загадочные точки, строились сетки и появлялись какие-то цифры.

Данте облегченно вздохнул, а потом сделал то, что ему велели. Комната вдруг заполнилась визгливым писком различных устройств. Яцуно удовлетворенно кивнула, взяла лист бумаги и принялась что-то на нем строчить. Порой она поднимала голову, сверялась с показаниями, а потом снова принималась писать или расчерчивать жуткие по своей непонятности схемы. Данте молчал, но ему становилось все скучнее и скучнее. Поерзав на неудобном стуле, тронув браслеты пару раз, он вздохнул.

— Это надолго? — спросил он.

Яцуно недовольно поджала губы.

— Да.

— Хм… Может, хотя бы объяснишь, что ты делаешь?

Остро заточенный карандаш остановился на мгновение.

— Даже если я попытаюсь, ты не поймешь, — ответила она сердито.

Но Данте твердо решил найти ответы на свои вопросы.

— А все-таки? Мне кажется, я заслуживаю знать кое-что знать?

Яцуно со вздохом отложила бумагу и подняла на него голову. Вид у нее был такой, что Данте показалось, что он имеет дело с кошкой, которую отвлекают от поедания рыбы. Конечно, у всех свои увлечения…

— Это будет манжета. В отличие от твоего кольца она не только ограничивает количество принимаемой Сейкатсу, но и возвращает тебе человеческий облик.

— Возвращает? — удивленно выдохнул Данте. Он знал, что Яцуно решила ему помочь, но что хочет сделать настолько ценный подарок — нет.

— Пока она будет на твоей руке, тебя никто не отличит от человека. Ты будешь таким, каким казался до Пробуждения.

Более крупным, более смуглым, с карими глазами, не такими острыми скулами, не такими костлявыми руками и без когтей. Он снова будет "принцессой Сарумэ"…

— Вот как… То есть такого меня ты хочешь показать Акито, чтобы доказать, что я не лгу.

— Именно, — она кивнула.

— А ками могут подделать свою внешность с помощью, ну… кей…

Таманоя фыркнула. Данте ощутил себя ущемленным. Он ведь говорил все это не потому, что был глуп, а потому, что у него не было достаточного количества информации на эту тему.

— Исключено, — ответила девушка, глядя на него как на чудо-зверька, а не будущего бога. — Личину могут менять только Высшие йокаи, а ками этой способности лишены совсем. Исключение составляет специальность. Но твоя не способна на такое…

Данте покачал головой. Он не мог понять, огорчен он этой новостью или все же стоит порадоваться.

— У нас есть специалист по иллюзиям. Он может?

— Он, думаю, может, — Яцуно закусила губу, складывая разбросанные по столу бумаги. — Так что показаться Акито тебе лучше бы где-нибудь в уединенном месте. Чтобы он не решил, что его обманывают.

На лице Данте засияла улыбка.

— В этом смысле можешь рассчитывать на меня. Уж я-то постараюсь.

— Рассчитываю на тебя, — произнесла она сухо и вернулась к работе. Данте некоторое время рассматривал свои руки, думая о том, хочет ли он вновь увидеть их человеческими, потом поднял голову, смотря на сгорбленную над столом Яцуно, и улыбнувшись, произнес:

— Спасибо.

Она выпрямилась и нахмурилась, недовольно косясь на Данте. Ей очень не нравилось, что ее снова отвлекали.

— Рано еще благодарить, ведь я ничего пока не сделала.

— Но тем не менее, ты согласна…

Она швырнула отвертку на стол, поворачиваясь к ками. Данте увидел, что девушка пришла в ярость от его слов, и благоразумно решил заткнуться. Специальность говорила, что к Яцуно нужен особый подход, и все проторенные дорожки здесь не подойдут. Эти приемы только ярость вызовут — ничего больше.

— Так, ками, заруби себе на носу! — выплюнула она презрительно. — Я делаю это не потому, что ты весь такой неотразимый. Я делаю это ради командира и только. Усек?

Данте закивал и принялся анализировать свои действия. Что именно разозлило ее?

— Хорошо. Теперь, с твоего позволения, я вернусь к работе. И если хочешь сказаться благодарным, то держи свой рот на замке и делай, что я говорю.

— Я постараюсь.

Похоже, его готовность к подчинению ее тоже не устроила. На этот раз она зафыркала, только что вещами швыряться не стала. Данте пытался понять, в каком месте допустил ошибку, но никак не получалось. Может, его специальность просто не работает? Или это…

— Ты что ревнуешь? Акито ко мне… — и хватило же ума сболтнуть это! Некоторые мысли надо держать при себе, а не озвучивать в самых неподходящих местах! Данте давно этим страдал, а в результате близкого и частого общения с родителем "что думаю, то и говорю" приобрело почти угрожающий размах.

Яцуно на миг замерла. Он видел, как ее плечи задрожали, а руки сжались в кулаки. Но девушка со скрипом заставила себя закрыть глаза и сосчитать до десяти. Потом, совершенно спокойным голосом ответила.

— Просто ты меня неимоверно бесишь.

Данте не стал отвечать. Ему хватило ума понять, что сейчас все слова, даже извинения, будут лишними. И они могут все разрушить — Таманоя просто откажется помогать. Она и так на пределе.

Убедившись, что Данте будет нем, как рыба, она снова повернулась к своим приборам. Дальнейшее их общение происходило в манере "Встань", "Повернись" и "Сделай то-то" — с ее стороны, и простых кивков — с его стороны. Только под конец, когда Яцуно сообщила, что на сегодня он больше не нужен, он осмелился задать вопрос.

— И долго эту манжету изготавливать?

Она неопределенно пожала плечами.

— Недели две, — Таманоя сама не знала, потому сроки были совсем уж расплывчатыми. — Я найду тебя, когда ты мне понадобишься. Еще пару раз нужно будет посидеть со мной здесь — это на весь вечер, и несколько раз я подойду к тебе так, если понадобятся какие-то быстрые анализы.

— Хорошо, — закивал Данте. — На сегодня все?

— Да, можешь идти.

Ками направился к выходу, но у двери остановился.

— Приятного вечера, Яцуно.

— Уйди с моих глаз, — прорычала она в ответ.

После такого Данте просто не мог не записать ее в список своих "целей". Она сохнет по Акито, а Акито на нее не обращает внимания? Так даже интереснее. Данте добьется своего, ведь от него еще ни одна женщина не уходила. Интересно, а какова будет реакция Акито, когда он узнает о них с Яцуно.

Да, это очень занимательная задачка. И если Таманоя сопротивляется и ненавидит, то тем лучше. Так интереснее.

* * *

07 Змея 11-491

Кому: Тэяли Кицуне, седьмой фрейлине Принцессы Кицуне Коноэ

От кого: Анита Кицуне, восьмая фрейлина Принцессы Кицуне Коноэ

Дорогая сестра!

Не сердись на меня. Живем ведь только раз.

Анита.

* * *

09 Змея 11-491

Кому: Аните Кицуне, восьмой фрейлине Принцессы Кицуне Коноэ

От кого: Тэяли Кицуне, седьмая фрейлина Принцессы Кицуне Коноэ

Сестричка!

Я не могу сердиться на тебя, ты знаешь. Я просто…Не нужно было приносить эту жертву. Ни ради меня, ни ради кого другого. Но все же я счастлива.

Расскажи, как ты там? Все ли в порядке? Мы волнуемся.

Целую.

Твоя Тэяли.

* * *

15 Змея 11-491

Кому: Тэяли Кицуне, седьмой фрейлине Принцессы Кицуне Коноэ

От кого: Анита Кицуне, восьмая фрейлина Принцессы Кицуне Коноэ

Дорогая сестра!

Былого не воротишь, а это мой выбор. Не волнуйся за меня — все в порядке. Это только поначалу казалось страшным, но господин Рихард не совсем обычный ками, поэтому опасаться, что он нападет на меня, если рядом окажется человек, не стоит. Может, прозвучит это несколько странно, но я в безопасности. Просто он попросил сделать кое-что для него. Прошу, не спрашивай, что именно, это может навлечь неприятности. Но чтобы тебя успокоить, я хочу тебе сказать, что ничего непосильного он не просил.

Здесь хороший и красивый дом, добрые люди, слуги, много нарядов. Люди принимают меня за настоящую принцессу рода и потому относятся уважительно. Пару раз пытались посвататься. Это так странно…

Расскажи мне, как вы с Джошем? Выбираешь ли ты себе уже свадебное платье?

Анита.

* * *

21 Змея 11-491

Кому: Аните Кицуне, восьмой фрейлине Принцессы Кицуне Коноэ

От кого: Тэяли Кицуне, седьмая фрейлина Принцессы Кицуне Коноэ

Сестричка!

Ты не представляешь, как я рада, что у тебя все относительно хорошо и безопасно. Я надеюсь, что в скором времени ты вернешься домой. Это же несправедливо, что за мое счастье расплачиваешься ты. Иногда я думаю, что все бы могло сложиться по-другому. Эх, если бы Джош жил в Свободной зоне, тебе бы не пришлось идти на такие жертвы. Или если бы мы не встретились и не полюбили друг друга. Нет, о таком я даже и думать не хочу. Я не знаю, как жила без него раньше. И пусть он человек, мне все равно. Только вот сильная из нас двоих оказалась ты. Я же… Извини, что-то я совсем расплакалась и расчувствовалась. Ты возвращайся, ладно? Мы будем ждать. Джош хочет познакомиться с тобой.

У нас скоро свадьба. И да, я выбираю свадебное платье, но то, что на церемонии венчания не будет тебя, мое сердце наполняет печалью.

Целую.

Твоя Тэяли.

* * *

01 Лошадь 11-491

Кому: Тэяли Кицуне, седьмой фрейлине Принцессы Кицуне Коноэ

От кого: Анита Кицуне, восьмая фрейлина Принцессы Кицуне Коноэ

Дорогая сестра!

Прости, что я так долго тебе не писала, но произошло кое-что, отчего мое сердце в смятении. В том доме, где я живу, есть два принца рода. Старший, обремененный стать Наследником, вечно занят. Говорят, что раньше он находил много времени на развлечения, но когда Наследная Принцесса, их мать, слегла от болезни, он стал серьезнее. Взялся за учебу и теперь с утра до вечера штудирует книги. Мы редко с ним встречаемся. А младший, который раньше был близок с братом, теперь ощутил себя одиноким и стал приходить ко мне. Поначалу наши разговоры не клеились, мы больше молчали, но потом как-то незаметно разговорились. Он оказался интересным собеседником. Рассказывал истории о своих похождениях и проделках, я слушала. Однажды вечером он пришел ко мне немного навеселе и сказал, что знает, что я не его сестра, что я притворяюсь. Я тогда так растерялась, что моя личина слетела, и он увидел настоящий мой облик. Я думала, он меня убьет, а он меня поцеловал. Это было безумием, сестра! Я не должна была ему поддаваться, но, наверное, есть в людях что-то, отчего мы теряем голову. То, что произошло, то произошло. Только теперь мне страшно…

Прости, что волную тебя, дорогая сестра. Но мне больше не с кем поделиться.

Анита.

Пометка: письмо не доставлено.

* * *

10 Лошадь 11-491

Кому: Тэяли Кицуне, седьмой фрейлине Принцессы Кицуне Коноэ

От кого: Анита Кицуне, восьмая фрейлина Принцессы Кицуне Коноэ

Дорогая сестра!

Нет смысла больше лгать себе: я люблю его. И уже сейчас ощущаю, что он станет моей погибелью. Наверное, йокаям суждено любить только так. А ты — это счастливое исключение. Чтобы так было, я сделаю для этого все.

Но я решила, что задушу в себе это чувство. Ради долга. Я не хочу подвергать ваше с Джошем счастье опасности.

Анита.

Пометка: письмо не доставлено

* * *

21 Лошадь 11-491

Кому: Тэяли Кицуне, седьмой фрейлине Принцессы Кицуне Коноэ

От кого: Анита Кицуне, восьмая фрейлина Принцессы Кицуне Коноэ

Дорогая сестра!

Ты мне не отвечаешь. С вами все в порядке?

Анита.

Пометка: письмо не доставлено

* * *

01 Овца 11-491

Кому: Тэяли Кицуне, седьмой фрейлине Принцессы Кицуне Коноэ

От кого: Анита Кицуне, восьмая фрейлина Принцессы Кицуне Коноэ

Дорогая сестра!

Все пропало. Нет никаких сомнений — я жду ребенка. И его отец не тот, кого хотел бы господин Рихард.

Анита.

Пометка: письмо не отправлено

* * *

20 день месяца Лошади 491 год Одиннадцатого исхода

(настоящее время)

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши,

Свободное додзе

Порой Ивато-но ками говорил о чем-то совершенно неожиданном в неподходящих для подобных разговоров местах. Вот и сейчас, сидя на коленях, и держа в руках один из мечей, сделанный по традициям Ямасиро, рассматривая его задумчиво и едва ли не с благоговением, выдал Данте, слоняющемуся поблизости:

— Как-то это неправильно.

Данте заглянул в его нахмуренное лицо и приподнял брови. А ведь ему казалось, что Элайя занят любованием мечом. Может, он нашел в нем какой-то изъян?

— Неправильно, что? — решил на всякий случай уточнить Удзумэ.

— Что наш мир целиком принадлежит Рихарду… — ответили ему. Маленькие, кажущиеся детскими, пальчики Элайи пробежались по острому лезвию. Красивый, почти совершенный меч. "Почти", потому что сделан из обычной руды, и не может выдержать Сейкатсу и быстро раскрошится, если Силу жизни к нему приложить.

Данте пожал плечами.

— Но так ведь и должно быть? — спросил он осторожно. — Миром должен кто-то править, пока нет Аматэрасу. Нужно поддерживать порядок, а Рихард… ну, он же знает, что делать… Наверное.

— Не знаю, — покачал головой Элайя. — Я не могу его понять. Чего он хочет? Зачем ему все это…

— Ну, я думаю, что у йокаев есть Принцы, а у нас Рихард. Есть работа, которую нужно делать, чтобы мир существовал таким, какой он есть сейчас.

Элайя загнал меч в ножны.

— Ты, правда, так считаешь? — спросил он.

— Я считаю, что о подобных вопросах нам еще рано думать. Мы же только что пробудились и еще не набрали достаточно опыта, чтобы самим сделать правильные выводы, — Данте опустился рядом с Ивато. Он взглянул на кучку Сошу, которые выданные им мечи едва не облизывали и не поклонялись им. Такой культ оружия, пожалуй, только им присущ.

— Утверждение, что Рихард правит миром — весьма спорно, — к ним подошел Кристиан, приманившийся на звуки интересной дискуссии, как голодный на запах пирожков.

— Обоснуй, — потребовал Элайя.

— Есть Совет Верховных.

— Которые являются лишь номинальными лицами. Или Рихард к ним прислушивается, но у него всегда остается возможность оставить последнее слово за собой. Ты ведь не из знати, да?

Кристиан недовольно скривился.

— Какой бестактный вопрос!

— Прости, — Элайя солнечно улыбнулся, пытаясь сгладить свою ошибку. — Это не оскорбление или еще что-то. Просто хотел сказать, что когда в знатном доме появляется всего лишь Аши, то власть автоматически принадлежит ему. Он наделен такими же полномочиями, что и Глава рода. Довольно неприятное явление…

— Не скажи, — возразил Данте, но прикусил язык. Ему не хотелось рассказывать кому-либо, что у него сумасшедшая мать, которая его лупасила по поводу и без, и что только Акито спасал его от ее произвола.

— Единичный случай, — отмахнулся Элайя. Кажется, за высокоинтеллектуального собеседника Данте он не считал. Оно и к лучшему. — Ты подумай, Кристиан, аристократия — это опора Императора. По идее она должна подчиняться ему и только ему, но что мы видим? Император — всего лишь человек, хотя люди его все же считают богоизбранным. Какой фарс. Настоящие богоизбранные в итоге — это Аши, которые действуют от имени ками и Рихарда.

— Хорошо, я с этим согласен. Но существуют еще и Свободные зоны. Там власть Рихарду не принадлежит точно.

Данте молча следил за жарким диалогом двух Ямасиро. Они говорили так… Данте в жизни бы столько книг не прочитал! Да что там, он ненавидел каллиграфию, и именно из-за нее он невзлюбил иероглифы как таковые, а вместе с ними и чтение.

— Свободные зоны? Это что-то вроде аномальных? — спросил он.

— Почти, — ответил Элайя. — Свободная зона — это земли, где правят йокаи.

— Как? — Данте аж подскочил.

— Кристиан, ты помнишь условия Пакта о разделе мира Второй Войны или лучше позвать кого-нибудь из Мино? — маленький Ивато, взъерошив свои розовые волосы, взглянул на своего товарища.

— В общих чертах.

Элайя посмотрел на Данте, который сидел рядом и нетерпеливо теребил кончик косы. Удзумэ улыбнулся в ответ, а потом приподнял брови — продолжайте, я слушаю вас.

— Я думаю, нашему другу хватит этой информации.

Кристиан кивнул, а потом заговорил.

— Вторая Война началась со штурма Энряку-дзи, крепости Принца Тенгу Гоэна. Рихард отчего-то решил, что тенгу сейчас ослаблены, и потому их нужно уничтожить как вид. Информация оказалась ошибочной. Ками на подступах к Энряку-дзи разгромили, а Гоэн был разгневан. Он говорил о том, что его оскорбили, и это можно смыть только кровью. Принцы развернули широкомасштабное наступление. Они теснили войска Рихарда. Принц Кимиясу и Принц Итидзе встретили Хатимана в местечке под названием Милтон — это страна Синего Креста, а Гоэн тем временем напал на Академию. По его данным там находился ключ от Авасимы — закрытого материка, на котором находится Морской дом Сусаноо. И хотя Хорхе отбил нападение на Академию, в Милтоне Хатимана разгромили. Потом были еще долгие и нудные сражения, когда на баррикады выходили даже люди, отчего население значительно сокращалось. Такое положение дел не понравилось Цукиеми, поэтому он вышел из Еминокуни и приказал прекратить войну. Рихард уступил, и начались мирные переговоры. В их результате был подписан Пакт о разделе мира. По нему создавались Свободные зоны — туда могли входить лишь Аши, но никак не ками. Это огромные участки территории, на которых живут и люди тоже. К ним относятся префектуры Тоуга, Хинати, Сирано и южная часть Тагиси в Поднебесной. Замки Принцев, почти весь Футаго, северная Тика, барханы Цукуси… Там правят только йокаи.

С рассказом Кристиана Данте все больше и больше хмурился.

— Погоди, — остановил он. — Ты сказал Хинати?

На этот раз улыбался Элайя, улыбался немного грустно и понимающе.

— Да, Данте, Хинати.

Это же исторические земли Накатоми. Считай их сердце рода! Конечно, их хранилища находились в другом месте, защищенные лучше Академии, но все равно…

— Великая Богиня… — выдохнул Удзумэ. — Оттуда мне было знать?…

— Я вырос там, — беззаботно произнес Элайя. — И так уж получилось, что меня обратили в ками. Наверное, Рихард просто боялся упустить Амэ-но-коянэ… Только я не тот, кого он ждал.

Потому что Амэ-но-коянэ — это Садахару. Вот бывает же так!

— И там йокаи бродили по улицам? — спросил Удзумэ, ощущая дурноту. Какая же там, наверное, у людей сложная жизнь.

Но Элайя пожал плечами.

— Ничего такого. У меня был даже знакомый ханье… Низших йокаев к людям не пускают.

— Но все равно они йокаи! — это уже проснулся Инстинкт. Он не мог и не хотел молчать.

— Йокаи, — согласился Элайя, и его глаза злобно сверкнули. От этого Данте ощутил себя несколько лучше.

— Кристиан, а ты откуда все это знаешь? В книжке прочитал? — все же читать, похоже, это не такая уж и плохая идея. Или нет?

— Такого в книжках нет — у нас цензура. Мне родитель рассказывал.

Значит, еще и цензура… Этот мир не был таким радостным и благородным, каким казался раньше. В детстве Акито казался великим героем и защитником, а сейчас? Сейчас просто близким человеком, расположения которого Данте решил добиться любыми способами.

* * *

01 день месяца Овцы 491 год Одиннадцатого исхода

(настоящее время)

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши

Когда прошло два месяца с начала занятий, Данте понял, что привык. Сегодня он открыл глаза и понял, что происходящее ему больше не кажется каким-то нереальным сном. Не приходилось всматриваться в зеркало, чтобы убедиться, что в нем бледное светлоглазое существо — ками, а не человек. Не нужно было щупать когти, будто не веря в то, что они настоящие и вот-вот не отвалятся. Теперь это больше не сон. Это реальность.

— Скажи, тебя не посещает мысль, что нам это снится? Ведь все слишком уж нереальным кажется… — несколько недель назад завел разговор Данте. Ебрахий сидел на веранде в привычной позе, даже осенний холод не загнал его в дом, а Удзумэ остановился рядом, глядя на друга, который казался расслабленным и беззаботным. Выглядел зверем, который просто втянул в себя когти.

О Ебрахие могли думать сколь угодно разные и дикие вещи: что он безответственный, что он безобидный, что он недалекий — но Данте знал, что это не так. Они ведь не первый день знакомы. Он просто хотел таким казаться. А вот почему — Удзумэ никак понять не мог, хотя пытался.

— Если это сон, то я никак не могу определиться, приятный он или кошмар, — Ебрахий улыбнулся. — Это пройдет, я думаю. Мы привыкнем. Как привыкли просыпаться в собственной крови с царапинами на груди когда-то.

Данте переступил с ноги на ногу — холодно.

— Из-за меня тогда чуть не погибла служанка. Девушка… я ее… — и чего его потянуло на откровенность? Конечно, Ебрахий поймет Данте, но… это ведь прошло. Нет, еще болит чувством вины. Он тогда допустил непростительную ошибку.

— Испортил, — закончил за Удзумэ Ебрахий, подняв голову. Он посмотрел на друга, и глаза его лукаво и понимающе сверкали. — Не думаю, что ты так уж в этом виноват. Тебе просто не сказали, что нельзя. А такое сам не поймешь…

— Ты меня пытаешься оправдать? — спросил тогда Данте, ощущая удивление. Хотя, если что и умел Ебрахий хорошо, так это оправдывать слабости, чаще всего свои, что порой бесило.

— Тебе это не надо? — голос Ебрахия изменился, стал обиженно-глухим.

— Наверное, надо, — выдохнул Данте. — Это ведь мучает… Когда ведь осознание пришло, что произошло, мне даже возрождаться не хотелось. Хорхе говорит, что если бы не клятва, я бы не вернулся… А как было у тебя?

Данте понял, что у него озябли пальцы, и подышал на них, стараясь согреть. Все это время он косился на Ебрахия, все такого же расслабленного и спокойного. Сейчас он походил на какого-то аристократа, который за чашечкой саке любовался садом камней. Только вот в пределах общежитий не было ни саке (да и не действовало оно на организм ками), ни сада камней.

— Неожиданно, — коротко ответил Футодама, а потом горько усмехнулся. — В наши ворота постучался Цукиеми и сказал, что мое время пришло. Я и обалдел. А мама начала кричать и в чем-то обвинять его — решила, что пришло мне время умирать. Была жуткая суета.

Данте рассмеялся в кулачок.

— А рассказывать красиво ты не умеешь.

— Не моя это специальность, — ответил он, выныривая из воспоминаний. — Кстати, для рукоделия тебе ничего больше не нужно?

Данте прыснул.

— Не-а. Хочешь, вышью тебе косодэ?

— А повадки у тебя все равно бабские…

— И что?

Ебрахий покачал головой. Ничего. За это Данте его и любил — ему было все равно. Он принимал его любым: хоть в женских тряпках, хоть в мужских. Тут даже специальностью действовать не надо было, чтобы привлечь на свою сторону.

— Станешь моим младшим братом? — неожиданно спросил Ебрахий. Данте оторопел. Такого предложения он не ожидал. — Всегда мечтал. У меня только сестра была…

Удзумэ не удержался и рассмеялся. Ему очень понравилось это предложение, а на душе от него стало так тепло, что даже осенний холод стал казаться глупым и незначительным.

— Есть еще Акито. Я его по-прежнему считаю старшим братом…

Ебрахий скривился, но заставил себя пожать плечами.

— В семье не без урода. Это знаешь, как некоторые получали при женитьбе вместе с женой сварливую тещу, так и я вместе с младшим братом получаю еще одного…

— Выгодное предложение!

— Да уж…

Данте некоторое время улыбался. Ебрахий посматривал на него с неуверенностью. Решив, что хватит мучить друга, Удзумэ произнес:

— Я стану твоим младшим братом.

Теперь во весь рот улыбался Ебрахий. Бизен только что выбрал предмет своей верности, и ее приняли. Это было настоящее счастье. Но тогда еще никто не понял, что произошло. Оно и к лучшему.

А сегодня Данте проснулся и понял, что происходящее — это не сон. Наверное, это пришел момент, когда он наконец понял не разумом, а сердцем, кто он такой. И нет, как раньше уже не будет. Невозможно прошлое, как нитку в клубок, закатать назад, и то, как они жили…

"Как там мама?" — вдруг подумалось ему. Она ведь такая хрупкая в плане стрессов. Наверное, на нее сильно повлияло исчезновение ребенка. И проклятый Хорхе, мог бы позволить весточку домой отправить! Так нет! "Они должны забыть о тебе, ты должен забыть о них"! Разве это справедливо?

Напрасный это гнев, бесполезный. Данте вздохнул, понимая, что это был его выбор. Конечно, в ками его превратил Хорхе, но в Академию он пришел по своей воле. Ведь мог отказаться. Или не мог? Или это была просто такая красивая иллюзия выбора, на которую он слишком легко купился.

"И Акито…"

Если Акито его отверг, что было вполне ожидаемо, если учесть изменившуюся внешность и принадлежность к виду, который братик ненавидит еще больше, чем йокаев, то значит и отношения надо строить теперь по-другому. У Данте есть специальность, обладание которой позволяет не упустить никого из интересующих его объектов. Так почему бы ей просто не воспользоваться?

Данте хотел, чтобы все было по-старому. И, наверное, ждал, что все наладится само собой. Но этого не произошло. Этого просто не могло произойти. Поэтому, нужно действовать. Чего хотел он от Акито? Прежней близости, но это невозможно. Слишком много было лжи, слишком много ненависти и недомолвок. Не будет. Но Акито может его принять. Или во всяком случае не отвергать, разрешить быть рядом, иногда, мимолетно, и не злиться, когда их пути будут пересекаться. Наверное, так. Впрочем, это все равно ложь самому себе. Данте был нужен его Акито назад. Вот так все просто.

А ведь сегодня было обычное утро…

Хоакин зло расхаживал по коридору в одной батистовой сорочке, которая доходила ему до пят. Он топал босыми ногами по свистящему полу, как стадо слонов. Маленький, но очень опасный, когда встал не с той ноги.

— Где Ебрахий? — спросил он в упор, когда Данте открыл дверь своей комнаты.

— Без понятия. Я за ним не слежу.

А, похоже, следовало бы. Хоакин фыркнул, посверкал на ни в чем неповинного Удзумэ недобрым взглядом, который обещал по меньшей мере на его стул налитые чернила, а потом резко развернулся и дернул дверь комнаты Футодама-но микото. Того на месте не оказалось, и Данте вдруг стало интересно, с чего это он в последнее время встает ни свет ни заря, и куда-то испаряется. Завел себе подружку? Так не выйдешь же без спроса преподавателей. Тут было два варианта: либо все это происходило с их ведома, либо Ебрахий научился летать. Первое казалось наиболее вероятным.

— Он украл мою форму! Всю!

— Мне не приносил, — сообщил Удзумэ. — И зачем она ему сдалась? Размер-то совсем не тот.

— Поиздеваться решил… — прорычал тот.

После беглого осмотра комнаты Ебрахия, стало понятно, что формы в ней не наблюдается. Здесь нашлось множество интересных вещей, например, чья-то плюшевая игрушка (вот не повезло кому-то, небось, заснуть без нее не мог), но формы не наблюдалось.

— Куда он мог ее деть? — задумался Данте, увлеченно шаря под кроватью. Там была пыль, пара лент для волос, расческа с поломанными зубьями, старое зеркало, пакетик с леденцами, собачий ошейник, три отвратительно воняющих пера тенгу, использованные палочки для еды, горсть кураги, чьи-то порванные бусы, надушенный носовой платок и еще много всякой всячины. — Кому-то надо провести уборку, — заключил Данте, чихнув от пыли.

— Кому-то просто надо голову открутить.

— Слушай, а у тебя кимоно есть? Может, хоть в нем выйдешь…

Хоакин посмотрел на него, как на смертельно больного, а потом пояснил.

— Это не по правилам.

— И что теперь, ждать, пока форма сама найдется? Может, стоит пойти и получить другую?

— Не положено. В правилах Академии написано: "Каждый Синсэн Аши Сюгендо имеет право на три комплекта формы белого цвета соответствующего размера, три пары обуви по сезону и…"

— Понятно-понятно, — Данте дал отмашку руками. Хоакин тот еще фрукт, мог какую-нибудь белиберду цитировать часами, а тут и так завтрак под угрозой… Хотя, можно будет заслать за чем-нибудь съестным того же Ебрахия, раз он во всем виноват. — Но сейчас мы ее не найдем все равно.

От этой новости Хоакин огорчился.

— Не найдем, — вздохнул он. — И что делать? Может, позвать куратора?

Данте замахал руками.

— Я знаю, что он на это скажет: "Вы что без меня, любимого, разобраться не в состоянии? Беспокоите по пустякам?" — Удзумэ мастерски скопировал не только интонации, но даже и мимику куратора. Увидев это, Хоакин помрачнел еще больше.

Ситуацию спасла Леандра. Она зашла, держа в руках кимоно из белой шелковой ткани, остановилась в дверях, обозревая бардак, который учинили ками во время обыска. Она сочувственно посмотрела на Хоакина и произнесла:

— Надень пока это. Мы будем разбираться.

Леандра поддерживала с их скромной бизенской компании гармонию. Если Ебрахий и Хоакин постоянно ссорились, а Данте пытался их разнять грубым способом — распихать по углам, в результате чего сам получал, Леандра действовала иначе. Она походила на квочку, которая зорко следила за своими цыплятами, и чаще всего пресекала любые конфликты на корню. Ведь в том и была ее специальность — мирить.

И глядя на нее, драться-то не хотелось вовсе. Сразу давала о себе знать совесть, говорила о недопустимом поведении, и что сдержаннее надо быть, ответственнее. Ну а если вдруг выходило так, что обиженное чувство собственного достоинства начинало кричать об отмщении, поссориться или задеть эту девушку не получалось так же. Она быстро могла устыдить одним только взглядом.

С такими талантами и с такой специальностью управления, наверное, дорога ей была бы в Ямато — уж те-то знают, как крутить народом с пользой, но все же Леандра обладала яркими чертами Бизена. У нее был брат, младший, о котором она заботилась с самого детства. Он был слабым и болезненным, но отличался неординарным аналитическим умом и страстью к чтению. На уроках он держался тише воды, ниже травы, и потому о нем вспоминали редко. Он всегда был настолько незаметным, что порой даже внимательный ко всем Эдгар воспринимал его мебелью.

Эту историю рассказал Данте Хорхе. На него нашел то ли приступ невиданной щедрости, то ли он хотел от своего отпрыска получить определенную поддержку. Что касается второго, Данте ее предоставил, или, во всяком случае, попытался. Он уселся рядом, сложив руки, и слушал внимательно, когда не совсем адекватный родитель рассказывал жуткую, но несомненно завораживающую историю.

Родителем Леандры и Лиандера был Аматэрасу Содоку Агнесс — единственный представитель школы Бизен в команде Хорхе. Все знали о том, что родителем он становиться не готовился, а возрождение этих двоих стало нелепой случайностью, которая и закончила его жизнь. Процедура продления рода для ками очень сложна и болезненна ввиду специфики самого этого явления и Инстинкта. Говорят, что ками человека может убить лишь раз, потом — его ждет сумасшествие. Но дело было не только в этом, как позже узнал Данте, а еще в том, что, когда родитель делится своей кровью, между ним и отпрыском возникает связь. Одна — это хорошо и правильно, две — разрушают психику. Хорхе тогда чуть ли не рыдая на плече у Удзумэ сообщил, что у Агнесса как раз таки и было две связи. Со Леандрой и Лиандером, братом и сестрой.

Людьми они были детьми герцога Виталийского. Виталия — это земли на юге Большого Креста, богатые, красивые. Их замок находился на берегу моря, ласкового и очень спокойного. Маленький Лиандер воду не просто не любил, он ее боялся до дрожи, а его сестра жить без нее не могла. И однажды она решила, что хорошо бы страх младшего преодолеть. История эта закончилась плохо: маленький Лиандер, было ему тогда только семь, захлебнулся. А во время его похорон Леандра, доведенная до нервного срыва отцом, который обвинял ее в смерти своего наследника, схватила нож и вспорола себе живот.

И так бы все и закончилось, если бы в Виталии не оказался Агнесс. А он очень любил людей. Это его и сгубило. Увидев безутешные лица родителей, которые хоронили своих детей, он пришел и сказал, что может вернуть им дочь. Без подготовки, с поврежденным человеческим телом будущего ребенка — это было сущим безумием. Вот только Агнесс очень любил людей и был Бизеном.

Леандра открыла глаза, снова задышала, живая и невредимая, теплая, без единой раны на теле. Только вот она ничего не помнила из того, что произошло. Зато помнил и видел процедуру возрождения герцог, и быстро смекнул, что сына тоже можно так возродить…

Некоторые вещи про ками от людей держатся в строжайшем секрете. Например, что при нападении на себя, они не могут сопротивляться — все попытки блокирует Инстинкт. Поэтому когда Агнесса встретили люди герцога, он даже до рукояти катаны не дотронулся. Процедура воскрешения проводилась без согласия ками, его просто заставили дать кровь. Лиандеру повезло, его душа была достаточно зрелой для того, чтобы возродиться, а тело целым, но все равно это было лишь отсрочкой приговора, потому что, если родитель не зовет своего отпрыска во время Пробуждения, тот умирает Жертвой, никогда не превращаясь в Хищника. А Агнесс уже тогда знал, что восемь лет до Пробуждения он не проживет.

Хотя, позже пришедший за ним Рихард, обещал. Он обещал, что не просто избавит от сумасшествия Агнесса, но и подарит ему свободу. Но ничего не вышло…

"Но как же они стали Хищниками?" — спросил тогда недоумевающий Данте. К тому времени давно стало ясно, что родитель убивался именно по Агнессу, которого Рихард все же исцелить не смог — он сошел с ума и превратился в йокая.

"А это не менее занимательная история…" — ответил Хорхе.

Дети без родителей обречены — это закон. Вот только есть на этом свете такое явление, как школа Бизен. И Бизену все побоку. Если он чего-то по-настоящему хочет, его остановить невозможно. Ко времени своего Пробуждения Леандра уже сделала свой выбор: она клялась любой ценой защитить брата. Для Бизена — это и приговор, и источник бесконечной силы, с помощью которой он может даже заставить солнце погаснуть. Именно эта сила и это упорство заставили ее не только Пробудиться самостоятельно, но и позже дозваться брата. Так Леандра и ее брат Лиандер стали теми, кто они есть сейчас.

Данте порой задумывался: а что было бы, если бы рядом не было Хорхе? Дело тут было даже не в его одобрении, а в его присутствии и в незримой поддержке. Наверное, он бы не выдержал, сломался. Ведь таких как Леандра — один на миллион.

Бизен… Действительно ли в Данте тоже есть эта невероятная сила, которой все законы не помеха, или все же нет? А еще Удзумэ отчетливо понял, что не хочет этого знать. Есть в этот что-то пугающее…

Хоакин недовольно нахмурился, но кимоно из рук девушки взял.

— Мы еще успеваем на завтрак? — поинтересовался Данте.

Леандра качнула головой.

— Если мы не хотим опоздать к наставнику меча, то лучше его пропустить, — сказала она мягко.

Ах, да, сейчас же будут занятия у Эдгара. Ладно, все равно на полный желудок выполнять его поручения тяжко.

— Значит, позавтракаем Сейкатсу.

— Она составляет девяносто процентов нашей пищи, — из соседней комнаты выкрикнул Хоакин.

— Где-то у Ебрахия были яблоки…

— Отвращение к мясу? — с легкой усмешкой поинтересовалась Леандра.

Ходила такая байка, что тот, кто первый полностью откажется от мяса, достигнет совершеннолетия ками — Сейнен.

— Да мне, в общем-то, все равно… — отозвался Данте. — Просто яблоки люблю.

— Вы меня ждете? Я готов, — в коридоре показался Хоакин, одетый в белое кимоно. Со светлыми волосами и бледной кожей в этой одежде он казался вылепленной из снега статуей. Только вот большие и беспокойные глаза портили все впечатление.

* * *

01 день месяца Овцы 491 год Одиннадцатого исхода

(настоящее время)

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши

Все устаканилось и теперь шло, как по накатанной. Даже третирования Эдгара вдруг стали казаться привычными и совершенно нестрашными. Ко всему, наверное, привыкаешь.

— Почему не в форме? — спросил он своим грубым и зычным голосом. Иногда Данте казалось, что для того, чтобы иметь такой, нужно каждую ночь горланить песни. Впрочем, если учесть, что наставник меча почти всегда говорит громко, за столетие практики и не так себе можно голос посадить. Наверное.

— Спросите у Футодама-но микото, — мрачно ответил Хоакин. Было видно, что происходящее его нервирует. Хорошо, что с контролем у него лучше, чем у Александра, а то бы сейчас все познакомились с его специальностью — перемещением предметов в пространстве, проще говоря — метанием этих предметов на поражение.

— Великая Богиня, я что крайний? — закатил глаза Ебрахий.

Данте повернулся к нему, окинул его внимательным взглядом. От него не укрылось, что Футодама выглядит несколько потрепанным и уставшим, будто утро у него началось с бегов.

— Больше некому, — ядовито улыбнулась Рита. Ей нравилось сеять в рядах других школ панику и недоверие.

— Так, тишина! — призвал всех к порядку Эдгар. — Разбираться будете не у меня в додзе! Сагири, пятьсот отжиманий, а за формой сходишь на склад после занятий. Тебе выдадут.

На самом деле, происходящее не было таким уж из ряда вон выходящим. Подобные вещи случались едва ли не каждое утро: залили столовую, едва не подожгли библиотеку, изменили ландшафт одного из полигонов, разбили любимую вазу Рихарда… Все, что можно было сотворить, они сотворили. Даже вскипятили пруд с карпами. Получилась неплохая уха.

Их считали детьми, что, в принципе, было не так уж далеко от истины, непоседливыми и шкодливыми. Старались следить и разнимали, когда у них случались потасовки. Смеялись, когда они совсем уж чудили, наказывали или поощряли. Хорхе непрестанно кричал о седине в своих волосах, но никто никак не мог ее обнаружить. И как бы то ни было — Данте не отпускало ощущение правильности происходящего. И, наверное, в этом бесконечном бедламе он был счастлив.

После Эдгара они рядком устроились на веранде и дышали Сейкатсу так жадно, как дышит человек, который долго пробыл под водой без кислорода. Тело Данте приятно ныло, как от хорошо сделанной работы. Солнце вышло из-за туч и осветило голые, лишенные листвы деревья. Изморозь, еще украшающая листву утром, теперь растаяла, и на пожухлой траве теперь образовались крупные капли блестящей росы. Сегодняшний был почти таким же, как и вчера. И это было хорошо.

— Смотрите, Комитет! — кто первым увидел Аши десятого курса в черной форме, Данте не знал. Удзумэ вскинул голову, чтобы обнаружить, что Акито, Садахару и Яцуно идут к ним. Вид они имели настолько недовольный, будто их в три ночи подняли с кровати и заставили переться в логово к йокаям. Может, для них это и было равносильно, кто знает?

— Оставайтесь на своих местах, у нас к вам несколько вопросов, — взгляд Акито обжег холодом, но сердце у Данте все равно колотилось, как сумасшедшее. Но это помешательство происходило недолго, и вскоре Удзумэ уже прятал лукавый взгляд, чтобы не выдал его. В голове ками созрел коварный план.

— Что случилось? — говорила Леандра. Просто у нее лучше всего получалось вести переговоры.

Акито окинул ее взглядом. В нем было столько презрения, что хватило бы на всех Принцев йокаев и еще бы осталось. Кто-кто, а братик никогда не менялся. Впрочем, Ебрахий не менялся так же: он напрягся, но на его губах появилась усмешка. Главное, чтобы не полез в самый неподходящий момент, а то всю малину испортит.

"Братик пришел", — говорил его оскал. Глубоко презираемый братик, но доставшийся в "комплекте" с Данте. Удзумэ заметив это, бросил на Ебрахия предупредительный взгляд и сделал жест рукой, чтобы не вмешивался. Только согласием здесь и не пахло.

— Вчера пришло сообщение о взломе системы безопасности, — "объяснил" Акито. Эта информация была не особо понятной, поэтому Леандра кивком головы попросила продолжить. — Соловьиные полы были отключены.

— Правда, что ли? — едва не захлопал в ладоши от радости Элайя. — То есть совсем отключены? Ну и они теперь не ставят всю Академию на уши, если покидаешь после отбоя свои покои?

Акито остался верным себе, изображая из себя ледяную статую, от одного вида которой хотелось пойти и одеться потеплее.

— Можете не радоваться — все уже починили. Так что никто без нашего ведома не выйдет. Коды безопасности все поменяли тоже.

Так вот из-за чего весь сыр-бор. Комитет по дисциплине и профилактике в панике — кто-то взломал систему безопасности; и не похоже, что они знают о том, кто это сделал. У Данте же были свои подозрения на этот счет. Кого-то сегодня рано утром не оказалось в своих покоях, а вчера — Данте сам видел — уходил спать вместе со всеми. У Удзумэ был достаточно чуткий слух, поэтому вряд ли он пропустил, если бы Ебрахий с воплями продирался на улицу. Значит…

Что для вора значила такая система безопасности? Да совершенно ничего. Похоже, Данте это поздно понял. И поделом.

— Какая неприятная новость! — воскликнула Рита. — Но вот я сильно сомневаюсь, что вы пришли сюда, чтобы огорчить нас подобным образом.

— Мы хотим поинтересоваться, знаете ли вы что-либо по теме вопроса. Быть может, были замечены какие-то странности… — в разговор вмешался Садахару. Он был вежлив, но все равно эта вежливость казалась слишком насмешливой и даже показной.

— Странности? — поинтересовалась Изабелла, приподнимая изящные брови. — Ну… сегодня утром Хоакин пришел в кимоно. Он заявил, что его форму украли.

— Да Футодама это! — Кию едва в Ебрахия аккуратно наманекюренным пальчиком не тыкал, обвиняя.

— Я же сказал, что не брал! — сразу же отозвался тот.

В итоге мирного разговора не получилось, вышел такой знатный галдеж, что даже мастные галки, которые сидели на голых ветках и умудрялись доводить до белого каленья своими криками все, что обладало ушами, почувствовали себя в этом деле ущербными. Перекричать Хищников, да еще когда вблизи находятся люди, было невозможно.

— Тише-тише! — Садахару пытался разнять особо ретивых, но не очень успешно. А Акито наблюдал за происходящим с выражением "у меня болит зуб, поэтому его надо удалить, и лучше немедленно".

Пока происходила потасовка, Данте незаметно выбрался из всей этой толчеи и окликнул Яцуно. Девушка поджала губы, но сделала вид, что глухая и вообще не видит предназначенной ей жестикуляции со стороны Удзумэ. Тот не сдался — не в его это было характере — подобрался к ней поближе и поздоровался.

— Я же сказала, чтобы на людях ты не подходил ко мне! — прошипела она. Кошки могли завидовать.

— Они заняты разборками, — отмахнулся Данте. О нет, Данте знал братика даже слишком хорошо, поэтому легко себе мог представить, как тот разозлится, когда нечто, принадлежащее ему (а Яцуно как раз таки к этой категории относилась, тут и думать нечего), пытается отобрать кто-то другой.

Удзумэ был обижен на Акито за его твердолобость и за то, что он предпочитает не видеть дальше собственного носа, поэтому решил, что имеет право на некоторую моральную компенсацию. Компенсация эта полагалась в тихом бешенстве и бессилии братика.

— Что ты хочешь? — Яцуно даже не повернула головы.

Данте улыбнулся и обошел ее. Теперь они стояли лицом к лицу.

— Как продвигается твоя работа?

— Я же сказала, что сама с тобой свяжусь.

Она начала раздражаться.

— Но прошло уже много времени, — еще шире и соблазнительнее улыбнулся он. А Акито, наконец-то, соизволил обратить свой высокий взор на них. Отлично. — Может, я скучаю…

Таманоя заметила интерес командира, и презрительно скривилась Удзумэ.

— Твои проблемы, — и попыталась ускользнуть, но Данте оказался быстрее. Он схватил ее за руку и потянул на себя без жалости, в итоге — она свалилась ему на грудь. Удзумэ нежно приобнял ее за плечи, склоняясь к уху.

— Так когда будет следующее наше свидание? — спросил он, обдавая ее шею горячим дыханием. Яцуно молчала. Не вырывалась, но и не отвечала, будто собиралась с мыслями.

— То, что ты делаешь — гадко, — наконец, выдала она.

— Но тебе нравится… — Данте погладил ее по голове. Если он знал что-то совершенно точно, так это то, что женщины любят ласку. Много ласки. И властность. Конечно, куда же без нее. Удзумэ мог ее изображать сколь угодно долго. — Ну что, назначишь мне встречу? Когда?

Его голос превратился в урчание большого кота. Этих животных женщины любят тоже. В большинстве своем.

— Яцуно! — окликнул ее Акито. Она встрепенулась, хотела вырваться, но Данте крепче ее сжал в объятиях. Он вдруг удовлетворенно почувствовал, что она задрожала. Наверное, от переизбытка чувств. Но это явно не страх.

— Сегодня, ночью, — поспешно зашептала она. — Манжета почти готова, но испытывать ее лучше тогда, когда никто не может помешать. Это я вчера отключала систему безопасности, чтобы проверить кое-что. Сегодня после полуночи можешь выходить смело, никто ничего не заметит. Да и отпусти ты, наконец, меня! — последнюю фразу она почти выкрикнула, и отпихнула Данте от себя. — Неприятностей захотелось?

Удзумэ засмеялся. А, оказывается, девочка неплохая актриса. Впрочем, высокородные леди этому мастерству учатся с пеленок. Яцуно эта участь не обошла, несмотря ни на что.

— Ах, ну я ведь все равно добьюсь твоего внимания, — пропел Данте, решив подыграть. Он был доволен, ведь получил больше, чем предполагал: взбешенного Акито, почти готовую манжету и, возможно, секрет соловьиных полов. Есть, чем гордиться!

— Даже и не мечтай! — процедила сквозь зубы она и спорым шагом бросилась за спину Акито, будто ища за ним защиты. Ох, а братик защитой был хорошей — Данте ли не знать!

— Этого мне никто не запретит.

— Не лезь к ней! — угрожающе прорычал Акито. Вид у него был такой, будто он готов был схватиться за катану.

— А то что? — Данте весело посмотрел на него. — Прирежешь?

— Как бы не любил тебя Рихард, вряд ли это сойдет тебе с рук. Хотя, происшествие с Небесной собакой ведь и не прошло… Значит, у всего есть предел, — а это уже Ебрахий. Вмешался в самый нужный момент, вот мерзавец!

Глаза братика расширились и стали вдруг такими синими, что женская половина Синсэн Аши восторженно вздохнула от нахлынувших внезапно на них чувств. Акито был слишком красивым, но как-то не осознавал этого.

— Откуда ты знаешь?

— Осведомители, Сарумэ, у всех свои.

Но вопреки всем ожиданиям Акито заставил себя успокоиться и убрать руку с рукояти катаны. Он презрительно хмыкнул — и это было равносильно плевку, а потом развернулся и зашагал прочь. Члены его команды тоже не стали задерживаться.

Ебрахий некоторое время поиспепелял взглядом спину Акито, а потом повернулся к Данте с требованием ответа.

— И что это было? — спросил он.

Удзумэ довольно сощурился.

— Мне только что назначили свидание.

* * *

01 день месяца Овцы 491 года Одиннадцатого исхода,

Ие- но футана, страна Поднебесная, Нара,

Особняк Сарумэ

Анита боялась. Казалось, что страх пронизывал ее всю: от кисточек пушистых лисьих ушей до кончиков пальцев на ногах. То, за что ей пришлось бороться, оказалось под угрозой, и если она сейчас не придумает, как решить свою проблему, случится что-то очень плохое. Но в голову никаких светлых мыслей не приходило, а другой виновник случившегося пока даже и не знал о том, что произошло. Анита не хотела ему говорить, но скоро придется, потому что правды не скрыть. А к зиме она просто не сможет поддерживать свою личину…

Сейчас кицуне пребывала в ступоре и вздрагивала от каждого шороха. Ей казалось, что на ее живот все смотрят и знают о том, в каком она состоянии, хотя срок еще маленький, и заметить какие-либо изменения со стороны невозможно. Анита заперлась в своих покоях, сказавшись больной. Несколько раз Макетаро пытался прорваться, но сердобольные слуги задерживали его. Это и хорошо, ведь Анита бы сейчас не смогла взять себя в руки и поговорить нормально.

Так что же ей с этим всем делать? Как выйти из положения? Выхода она не видела. Возможности сделать "чистку" не было так же. Анита ведь сейчас не в Свободной зоне, и здесь йокаи под запретом…

И так бы она сидела и убивалась, если бы дверь вдруг не отворилась. На пороге стояла фигура, закутанная в воздушные шелка. Тонкая и изящная, она была похожа скорее на ками, чем на йокая, но выдавал запах. Такой яркий и выразительный, что сомнений не было никаких — тенгу. И очень сильный. Из Третьего отряда, наверное, ведь лишь у них такая мощная и подавляющая аура.

Анита подскочила и стала озираться по сторонам в поисках путей отступления. Она была доведена до той степени отчаяния, что могла совершить, что угодно. Кажется, незваный гость это заметил сразу.

— Не надо, — произнес он мягко. — Я не причиню тебе вреда.

Анита не расслабилась. Она продолжала смотреть на незнакомца, ее личина благородной принцессы Сарумэ слетела, и теперь волосы порыжели, на голове появились пушистые аккуратные ушки, которые она прижимала к голове, готовая драться до последней капли крови, а под многослойными одеждами вырос пушистый хвост с белым кончиком. Он тоже отчаянно метался.

— Успокойся. Я пришел помочь.

— Почему я должна вам верить?

Йокай мягко улыбнулся. И не скажешь, что он тенгу. Они все такие… жесткие и неулыбчивые, а этот какой-то другой. И личины своей не снял…

— Потому что мы хотим одного и того же, Анита.

Девушка покачала головой.

— Я… я только хочу счастья своей сестре. Разве это так много?

— Нет, это хорошо. Я хочу позаботиться о том, чтобы у твоей сестры было будущее… и у тебя, и у каждого йокая. Для этого мы должны сделать так, чтобы Повелитель быстрее пришел. Понимаешь меня, Анита? — он шагнул в комнату. С тихим шуршанием задвинулись фусума. Его голос тихий, глухой и успокаивающий обволакивал ее, лишая воли к сопротивлению, забирая с собой нервную дрожь и переживания последних дней. Такое странное ощущение, что кажется, будто в один момент просто гора с плеч упала. Он поможет? Он сможет это сделать? Аура силы, непреклонной и бездонной, отвечала, что да, непременно сможет.

Девушка поддалась его голосу и его уговорам, уставшая и исстрадавшаяся она, наконец-то, почувствовала облегчение и защищенность. Было в этом йокае что-то такое неудержимо сильное, что есть только у Принцев и лучших воинов.

Но волнения, затихшие на мгновение, вдруг всколыхнулись с новой силой. Подняли голову сомнения в ее беспокойной, разворошенной душе.

— Но как я могу помочь? — спросила она несмело. — Я же… Понимаете, господин Рихард согласился помочь моей сестре в обмен на услугу. Я не знаю, зачем ему понадобилось, чтобы я изображала принцессу рода Сарумэ Амэ. И… он объяснил, что старший сын Акито и принцесса Амэ были довольно близки, и поэтому попросил… — кицуне вздохнула, озвучивая шокирующее указание Рихарда. Ведь этому йокаю можно доверять? Он кажется таким надежным, а она так устала… — господин Рихард просил, чтобы я соблазнила Акито. Ну, и понесла от него… Только вот, на меня в этом смысле он даже не смотрел! Он не смотрел на кицуне! На фрейлину! Это же…

— Странно? — сочувственно подсказал йокай, качая головой. Он смотрел на нее внимательно, и его присутствие давало стойкое ощущение того, что она не одна и что ее поддержат. Такое замечательное и правильное ощущение!

Анита закивала. Крупная горячая капля вдруг упала на ее руку, и девушка неожиданно поняла, что не просто плачет. Она рыдает. Обхватив себя руками, не в силах больше сопротивляться своим эмоциям, Анита опустилась на пол.

— Не волнуйся, это нормально. Ты ни в чем не виновата… Акито очень любит свою сестру. И он сделает ради нее все, — он коснулся ее плеча.

Анита закивала, соглашаясь.

— Что мне делать? — спросила она глухо. Голос плохо слушался, он исказился, стал еще выше, и каким-то неприятно визгливым от слез.

Незнакомец опустился на колени и приобнял ее за плечи.

— Позови его сюда. Напиши письмо, скажи, что не можешь без него. Попроси, чтобы он приехал немедленно…

— Но…

— Что не так? — он посмотрел в ее глаза. В нем была только доброта и мягкость. Всепоглощающие, такие желанные.

— Моя сестра…

— Все будет хорошо. Я гарантирую, что она будет в полной безопасности. И ты тоже. Тебя еще будут благодарить за это, вот увидишь…

— Я… — она выдохнула, пряча лицо у него на груди, как маленькая девочка, которой только что приснился страшный сон. — Я все сделаю…

Кому: Сарумэ Акито, Сейто Аши Кагемуси, десятый курс

От кого: Сарумэ Амэ, принцесса рода

Дорогой брат!

Я знаю, что ты занят, и не хочу тебя отвлекать, но случилось нечто действительно ужасное. Умоляю тебя, приезжай немедленно! Иначе все может закончиться очень плохо.

Твоя Амэ.

* * *

02 день месяца Овцы 491 год Одиннадцатого исхода

(настоящее время)

Цукуси, Академия Воинов-Теней Аши

Ночь стояла безлунная. Звезды были и много, но луна куда-то сбежала с небосклона, и от этого темень казалась еще более густой, чем обычно. Садахару закутался в утепленную накидку, поежившись от холодного ветра, и прикрыл окно. Он хотел вернуться к своим свиткам, но в дверь тихо постучались.

На пороге стоял командир. И хотя он только казался спокойным, его выдавали глаза — потемневшие и взволнованные.

— Что-то случилось? — спросил Садахару без обиняков.

— Да, — Акито кивнул. — Мне нужно уйти.

— Снова Рихард? — поинтересовался Накатоми ради проформы. Он слишком хорошо знал своего командира — десять лет и учились, и сражались вместе, как тут не выучишь все его повадки?

— Да, — ложь. Но, похоже, Акито так проще. — Я не знаю, сколько меня не будет, поэтому…

Садахару кивнул.

— Не волнуйся, прикрою, если что.

— Рассчитываю на тебя.

Акито ушел, а Накатоми задумался о происходящем. Дело не в Рихарде, хотя "поручения" от него имели место быть. Акито был выбран ректором как самый надежный гонец, если его поставки редких спиртных напитков истощались. Командиру приходилось бегать за коньяком в Ареццо, и случалось это настолько часто, что заставляло пророка Накатоми волноваться насчет ректора. Но сейчас дело было не в Хатимане.

Садахару поднялся и взял в руки фонарик. Отбой уже наступил, поэтому в коридорах общежития будет очень мало света. Дежурный по общежитию, Сейто шестого курса, встретил Накатоми слегка удивленно.

— Прошу прощения? — произнес он.

Садахару повернулся.

— Доброй ночи, — произнес он. — Я в комнату к Сарумэ Акито.

— Он только что ушел на дежурство, — сообщил Сейто.

Комитет по профилактике и дисциплине все уважали и знали негласное правило о том, что его члены имеют право ходить, где им вздумается и когда им вздумается, но все же Накатоми понимал, что слишком подозрительно будет, если он, не объясняя причин, просто войдет в комнату к своему командиру.

— Я знаю. Но он кое-что забыл, поэтому просил принести.

— Конечно, — Сейто сделал шаг назад, отступая. — Удачи вам.

— И вам тоже, — кивнул в ответ Садахару и вошел в комнату Акито.

Покои Накатоми считались аскетичными, ведь в них было только самое необходимое и различные свитки. Просто имея их, Садахару больше ничего и не надо было. Но комнаты командира были еще строже, чем его. Не было свитков, а количество необходимых вещей вовсе сокращено в два раза.

Столик, стоящий посреди комнаты, сразу бросался в глаза. Обычно Акито, поработав за ним, отставлял в угол, чтобы не мешал. Письменные принадлежности он тщательно собирал и складывал в шкафу. Но сегодня они так и остались лежать. Что-то плохое случилось, раз настолько педантичный командир изменил своим привычкам.

На столе в развернутом виде лежало письмо. Рядом валялась сломанная печать с журавлем Сарумэ. Садахару наклонился и прочитал несколько коротких строчек. Лицо его помрачнело, а губы сжались в тонкую линию. Не нужно было быть пророком, чтобы понять, что это ловушка.

А ведь тот, кто покушался на Акито, до сих пор не был найден. Возможно ли, что он сговорился с Рихардом? Накатоми резко вздохнул. Нет, слишком мало информации, чтобы делать правильные выводы. А его дар, непостоянный и капризный, сейчас молчал, как и обычно. Что же делать?

Садахару решил не терять времени, а начать действовать. Было мало людей, на которых он мог рассчитывать, но сидеть сложа руки, тоже было не по нем. Кажется, Яцуно говорила, что сегодня ночью будет финальная проверка манжеты. И если все получится, то у них есть шанс!

Накатоми рванулся в лаборатории. Путь был не близкий и на улице темно, поэтому Садахару, пока добирался до места назначения, досадовал на то, что пока у него тело почти идентично человеческому, и кехо недоступно. Чем хорошо кехо, что ему неважно наличие света или густота тьмы — ками ловили отраженные ультразвуковые сигналы и так ориентировались. Но чего мечтать о невозможном?

Двери призывно распахнулись, впуская в пустой и гулкий коридор. Тоже освещенный скудно, но после почти непроходимой тьмы этот свет казался ярким и даже заставлял щуриться. Накатоми поправил подбоченившееся от бега очки, пару раз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание и приводя сердцебиение в норму, и только потом вошел в комнату, где находились двое.

В помещении царил тщательный бардак: разбросанные инструменты, включенные мониторы, белое косодэ с черным моном Хатимана валялось на полу, позабытое и позаброшенное. Виновники всего этого обнаружились сразу. Не такая широкая, но все же шире чем у большинства ками обнаженная спина почти полностью закрывала собой тонкое тело Яцуно. Толстая коса, которая свисала вдоль спины, совсем не изменила ни цвет, ни длину, руки — человеческие, ведь видно по строению костей и отсутствию когтей, обнимали девушку. На правом предплечье блестела витая и широкая манжета. Значит, все получилось…

Накатоми прокашлялся, и Яцуно испуганно оттолкнула от себя молодого человека. Она взглянула на остановившегося в дверях Садахару и густо покраснела. Выглядела девушка непривычно: с припухшими от поцелуев губами и ярким блеском в глазах. Надо отметить такой вид ей был к лицу. Данте, а это был именно он, повернулся и широко улыбнулся:

— Доброй ночи, — произнес он. И его голос стал мягче и, наверное… человечнее. Садахару смотрел на него и не мог поверить своим глазам. Это, действительно, была "принцесса" Сарумэ! Та самая, которая была рядом во время происшествия с Небесной собакой: светло-карие лучистые глаза, медового оттека кожа, более мягкие, округлые формы. Не удивительно, что при перерождении в ками, Данте никто не узнал! Насколько разительна была перемена.

— Яцуно сегодня принимает мою благодарность за то, что совершила чудо, — сказал давешний Амэ. На его губах играла легкая, располагающая улыбка.

Накатоми не сразу сообразил, что ему на это ответить, поэтому сказал:

— Ты же знаешь, что бывает при контакте с человеческой девушкой, так что поосторожнее…

Данте мягко рассмеялся, привлекая к себе Яцуно за талию. Та запыхтела и ударила его по рукам, отказываясь от такого поворота событий.

— Конечно, знаю. Но моя дорогая Яцуно ведь Аши, а друзья из Ямасиро меня просветили насчет одного интересного правила в Академии. Мы, знаешь, тут задумались, почему так мало здесь учится девушек…

— И что ты знаешь?

Данте грустно опустил глаза.

— Обязательная стерилизация для всех Аши женского пола. В какой-то мере я понимаю своего брата, который не хотел меня пускать в Академию… — он усмехнулся таким светлым воспоминаниям. Кажется, это было сном. — А что здесь делаешь ты? Пришел проследить…

— Нет, — перебил Данте Накатоми. — Дело в другом. Я пришел за помощью.

— Что случилось? — сразу же отозвалась Яцуно, а Данте сделал шаг в сторону, пропуская ее.

— Не твоя помощь. Его, — Садахару указал на Данте, и тот удивленно приподнял брови.

— Моя?

— Да, твоя. У меня есть подозрения, что Акито грозит опасность, — Накатоми удовлетворенно отметил, как улыбка с губ Данте слетела, точно ее и не было никогда. — К нему пришло из Сарумэ письмо от "Амэ". Она просила его приехать.

— А тот, кто на него покушался, еще не был найден! Это ловушка!

Садахару тоже так думал, поэтому кивнул. Данте быстро подобрал с пола свое косодэ и накинул его на плечи, но вот незадача — в человеческом обличье оно оказалось мало. Накатоми посмотрел на него едва ли не с сочувствием.

— Что ты собираешься делать? — спросил пророк у Удзумэ, видя, как он засуетился.

— Я отправляюсь в Сарумэ. Заставлю Акито поверить мне…

— Как? — усмехнулся Накатоми. — Вы навигацию еще не проходили, чтобы управлять спутниками. Ты кехо не владеешь. Как ты собираешься перемахнуть двенадцать тысяч ли?

— Мне плевать! — вдруг воскликнул Данте. А его глаза, карие, человеческие, вдруг засверкали. Накатоми почувствовал облегчение, потому что его предположения подтвердились, и он пришел в правильное место за помощью.

Яцуно вдруг притихла и даже как-то сжалась. Конечно, она тоже почувствовала, как за одно маленькое мгновение вдруг изменился Данте. Недавно он был уступчивым, но хитрым, а теперь на его пути лучше не становиться. Сейчас, в этой комнате стоял Бизен, который не признает границ.

— Я помогу, — согласился Накатоми, удовлетворенно поправляя очки. Данте с блеском не только прошел проверку, но и показал, кого выбрал. — Тебе надо переодеться, чтобы не быть настолько заметным. И не снимай манжету — так легче покинуть территорию Академии.

— Хорошо, — кивнул Данте, — поторопимся.

Он скорым шагом направился к выходу. Садахару хотел последовать за ним, но его перехватила Яцуно. Она взглянула ему в лицо с таким отчаянием и волнением, будто не могла выбрать, за кого волнуется больше — за командира или за его так называемого брата. Похоже, Удзумэ, таки нашел подход к ней. Но это и хорошо…

— Ты уверен, что он справится? Может, стоит еще кому-нибудь рассказать…

Накатоми накрыл ее пальцы, вцепившиеся в широкий рукав черной формы.

— У нас нет другого выхода, понимаешь? Никто не поверит, что Акито грозит опасность. Уж тем более Рихард. Сейчас главное — правильно организовать помощь.

— Но он один, и он Хищник! Хоть и… — ее голос понизился до шепота, — Бизен…

— Вот поэтому я и отправляю его туда, — ободряюще улыбнулся Садахару. — Ведь у каждого Хищника есть родитель, который придет его защищать. Не волнуйся, все будет хорошо.

Яцуно закусила губу и закивала. Она отпустила Накатоми, будто разрешая ему идти.

— Будьте осторожны. И привезите командира сюда целым и невредимым… — произнесла она, дрожа от напряжения. Таманоя, похоже, впервые испытывала подобные чувства. Она привыкла, что сражается рядом с командиром, и что почти всегда ему не грозит опасность, ведь свято верила в свою команду. А теперь дорогие ей люди уходят, а она ничем не может помочь, кроме как ждать.

Впервые она ощутила себя женщиной, а не воином. Впервые поняла, какие чувства испытывают жены и матери, которые отправляют своих мужчин на войну. А ведь раньше ей это казалось таким смешным и нелепым.

— Мы постараемся, Яцуно, — пообещал Садахару и отправился за Данте. Тот не терял времени, и уже со всех ног мчался в сторону своих общежитий, чтобы переодеться. Накатоми одобрил выбор Данте. Если бы они отправились в общежития к Сейто, то пришлось бы делать большой крюк, а так они значительно срезали.

— Ты сможешь пройти незамеченным? — спросил Садахару, когда нагнал ками.

— Яцуно отключила систему безопасности, — усмехнулся тот.

Накатоми смотрел на напряженную фигуру ками, готового пойти на все, что угодно ради Акито и удивлялся. Мужчина. Амэ-но-удзумэ-но микото впервые за все свои кольца родилась мужчиной. Садахару не был в Небесном Доме и сутры Перерождений не читал, но откуда-то знал, что Амэ-но-удзумэ на восьмой человеческой жизни неизменно была женщиной. А тут такое… чудо. Что это? И почему так вышло? Почему именно она вдруг родилась мужчиной да еще и Бизеном?…

Садахару не знал, насколько это хорошо или к каким последствиям может привести. Было ли это предопределено самими Небесами или все же вышло случайно. Он не мог ответить на эти вопросы, а его дар, пока еще слабый, но предпринимающий попытки окрепнуть, молчал об этом. Он говорил о разных, в сущности, вещах, от которых у Накатоми голова начинала ощущаться колоколом, но на эту тему даже и не заикался.

— Подожди меня здесь, — Данте снял манжету и передал ее Садахару. — Люди всегда производят лишний шум, к тому же твоя близость может привести к активации Инстинкта, и тебя заметят.

Накатоми все это знал, но предпочел промолчать. Он просто кивнул, взяв в руку манжету. Красивая. Тонкая работа — несколько видов металла переплеталось причудливым узором. И манжета даже в полной темноте безлунной ночи слабо мерцала, вся такая изящная и теплая.

Данте не заставил долго себя ждать. Он вернулся в бледно-лиловой юкате, которая очень подходила к его глазам, когда тот находился в образе ками. Удзумэ протянул тонкую руку с узкой ладонью и неестественно длинными пальцами, заканчивающимися хищными когтями.

— Помоги мне, — попросил он.

Накатоми кивнул и застегнул манжету на предплечье. Вспыхнувший свет заставил зажмуриться, а когда он открыл глаза, перед ним снова стоял человек. Оставалось только дивиться, насколько спокойным он выглядел. Спокойным и целеустремленным. Решительным. С таким же выражением лица "принцесса" Сарумэ летом обещала Акито, что они встретятся в Академии осенью. Тогда Садахару не знал, что легкая складочка между бровей и решительный блеск в глазах — это признак нахождения в высшей точке Бизена.

— Меня никто не заметил. Мы можем идти.

— Да, идем, — пожалуй, стоило рассказать, что им предстоит, чтобы Данте был в курсе дела. — Сейчас мы пройдем через главные ворота, скажем, что у нас дела в городе.

— Воспользоваться специальностью? — деловито поинтересовался ками.

— Не стоит, нас пропустят и так. Все-таки я из комитета, — Данте кивнул, и Накатоми продолжил: — Мы возьмем лошадей. Щит заканчивается через двадцать ли от Академии. Я вызову спутник и введу координаты. Ты отправишься.

Они шли рука об руку, быстро, как только могли.

— Один? — уточнил Данте.

— Да. Я здесь попробую организовать помощь.

Как именно он хочет ее организовать, он опустил. Это могло вызвать возмущение.

— Хорошо, — согласился ками. А потом усмехнулся, как-то зло и немного азартно. — Я справлюсь.

Что ж, в Бизене сложно сомневаться. Он и надежность — это почти синонимы.

Все вышло без особых накладок. Они на лошадях проскакали по осенней, размытой дождями дороге до конца щита, а там обнаружили неожиданный подарок — спутники на перемещение в Сарумэ еще стояли в той позиции, в которой их оставил Акито. Это хорошо, потому что не пришлось терять времени для вызова и построения.

Данте спешился, поправил юкату, а потом дернул ленту для волос. Когда коса была расплетена, и волнистый водопад заструился вдоль спины, Накатоми снова поразился, насколько же этот ками был "Амэ". И если бы не плоская, мужская грудь, он бы снова принял его за девушку. Все же в обличье ками он выглядел угловатым мальчишкой-подростком, неугомонным и нетерпеливым, а будучи человеком его угловатость сглаживалась.

— Вот что делает женская душа с телом… — вздохнул он.

— Что-что? — не понял Данте.

— Ничего. Спутник готов. А ты?

"Принцесса" Сарумэ ослепительно улыбнулась.

— Тогда и я тоже.

Накатоми по старой привычке прикрыл глаза рукой, когда темное небо разрезал зеленый луч и, точно молния, упал на землю. Вдали заржали испуганные лошади. Всего один удар сердца, и Данте и след простыл. Садахару открыл глаза и постоял так немного в ожидании, когда ослепленные ярким лучом спутника глаза снова придут в норму. А еще пришлось потратить немного времени, чтобы успокоить лошадей.

Когда Садахару вернулся в Академию, до утра было еще далеко. В такие дни светало поздно, ведь была осень, и ночи казались неприлично длинными.

Нет, Накатоми не отправился к себе. Путь его лежал в покои куратора Синсэн Аши. Конечно, будить Хорхе — себе дороже, но родитель Данте в плане Садахару занимал не последнюю роль. Удзумэ понадобится помощь, здесь можно не сомневаться.

Садахару постучался громко, но постарался сделать это со всей деликатностью.

— Вон! — раздалось из-за двери.

— Я прошу прощения, но кое-что случилось, ками, — протянул Накатоми, переступая с ноги на ногу.

— Да пусть хоть конец света будет!

Садахару не сдавался. Он был морально готов к тому, что Хорхе начнет капризничать или еще чего похуже.

— Я пришел насчет вашего отпрыска Данте. Он в опасности.

Слова были подобраны правильно, потому что секунду спустя дверь рывком открылась, и на пороге стоял в голубой сорочке с рюшами растрепанный Хорхе. Вид у него был такой, будто он собирался убить всех людей, а Инстинкта не существовало в природе.

— Ну-ка повтори, — потребовал он.

Вместо того чтобы сказать, Накатоми решил показать, потому протянул куратору Хищников письмо, которое нашел у Акито на столе. Хорхе быстро прочитал его и поднял глаза на пророка, ожидая объяснений. Они последовали незамедлительно.

— Командир отправился в Сарумэ. Данте узнал об этом и пошел за ним.

Хорхе неопределенно хмыкнул, а потом отошел в сторону, приглашая незваного гостя войти. Это было хорошим решением, потому что подобные вещи обсуждать в коридоре, по меньшей мере, неудобно.

Апартаменты куратора оказались просторными, а обстановка целиком и полностью отражала характер ее владельца. Ужасающая в своей вычурности бежевая софа с львиными золотыми ножками стояла посреди гостиной, пол устилала шкура какой-то пятнистой кошки, горел камин, украшенный изящной лепниной, люстра имела столько хрусталя, что по всем законам физики потолок должен был обвалиться.

Хорхе недовольно скривился, усаживаясь на софу. Он закинул ногу за ногу, и сорочка задралась, показывая идеально гладкие ноги и острые до невозможности коленки. Своему гостю присесть он не предложил.

— Я не вчера родился, и понимаю, что без тебя здесь не обошлось. Мой Данте еще слишком юн, чтобы в одиночку отправиться в Сарумэ через спутник.

— Я пришел к вам, ками.

Хорхе закатил глаза.

— Я тебя умоляю! Ты пришел ко мне! Но вначале ты отправил моего Данте к Акито.

— Я не отрицаю. Но вы должны меня понять: мы считаем, что это ловушка. Ведь тот, кто покушался на командира, не был найден. И поэтому нужна помощь.

— Моя, — заключил Хорхе.

Он только выглядел таким спокойным, но его выдавали пальцы, которые беспокойно мяли оборку сорочки. Родители всегда ревностно защищают своих детей. А тут, когда отпрыску может грозить опасность…

— Не поймите меня неправильно, ками, но это самый короткий путь. Я использовал Данте, чтобы заставить вас отправиться в Сарумэ и навести там порядок.

— Действительно, — пренебрежительно фыркнул Хорхе. — Так ловко сыграно. В любом другом случае, я бы отказался, но так…

— Совершенно верно, — Накатоми уважительно поклонился. На всякий случай.

Амацукумэ это не разжалобило никоим образом. Он зло щурился и поджимал губы, когда смотрел на Садахару.

— Выметайся, — почти спокойно произнес Хорхе. — После, я прослежу, чтобы вас всех наказали, — он поднял руку и ткнул пальце в сторону пророка. — А тебе достанется особенно.

— Как будет угодно, ками, — еще ниже поклонился Накатоми и удалился.

Теперь можно и вздохнуть с облегчением, потому что все, что нужно, было сделано. Наверное, стоит поблагодарить Небо, что у Данте такие нежные чувства к командиру, иначе бы выйти из положения было бы труднее. Хотя, кто знает исход этой ситуации?

* * *

02 день месяца Овцы 491 года Одиннадцатого исхода,

Ие- но футана, страна Поднебесная, Нара,

Особняк Сарумэ

Выдох…

Колени подкосились, ноги ослабли и дрожали, сердце в груди билось, как сумасшедшее — вот раздвинет ребра и выскочит наружу. Данте, чтобы его успокоить, невольно приложил теплую ладонь к груди. Оно успокаивалось, медленно и нехотя, будто капризничая, сбавляло обороты, а ногам в это время возвращалась твердость. Все же, перед перемещением нужно было снять с себя манжету — удалось бы избежать таких неудобных последствий.

Когда у Данте в голове прояснилось, он осмотрелся, с удивлением отмечая, что находится "дома". Здесь ничего не изменилось: все осталось таким, каким он помнил, даже поздние сверчки, стрекотавшие в переспелой траве уныло, звучали настолько до боли знакомо, что от нахлынувших чувств в горле образовался ком. Здесь и пахло домом — не так, как в Академии, которая была призвана лишь копировать традиционную архитектуру Поднебесной. И хотя там здания выглядели знакомо: черепичная крыша, с поднятыми вверх концами, несколько ярусов-этажей, деревянная веранда, раздвижные бумажные двери — тонкие, хлипкие; здесь все это даже ощущалось по-другому. Знакомо. Только вот вряд ли теперь Данте имеет право называть это место своим.

Он невесело усмехнулся, быстро привел себя в порядок и зашагал к дому. Ночь опустилась на двор, темная и густая, точно вишневый сироп. Она прошлась по территории особняка Сарумэ и зажгла фонари. Проснулись и заголосили тени, но они были суетливыми и разговаривали о пустом — производили какие-то шумы, вроде шелеста листвы или натужного скрипа деревьев на ветру, стука бамбукового журавлика или журчания воды, скрипа половиц. Иногда они доносили до слуха обрывки фраз — то шептались слуги, но шептались беспокойно и украдкой, будто чувствовали, что их могут услышать.

Данте открыл дверь и вошел в освещенную скудным светом гостиную. Он прошептал ритуальное "извините за вторжение" — ведь дом этот больше ему не принадлежал, оставил перед порогом легкие тапочки и пошел по коридору на женскую половину, ступая легко и бесшумно. Память о той или иной скрипящей половице была еще жива в его памяти, и он ловко через них переступал; топать себе он не позволял тоже, хотя это вдруг оказалось неожиданно сложно, учитывая увеличившийся вес тела. Словно окликаясь на его мысли, манжета крепче сжала его предплечье.

Наверное, он и сам не знал, почему он помедлил у лестницы, прислушиваясь к посторонним звукам. Было слишком тихо, и Данте мог голову дать на отсечение: Амако, утомленная своим недугом, сейчас спит под сонными каплями. Но в комнате принцессы рода Сарумэ Амэ священная тишина была нарушена. Шелестел шелк, высокий, красивый голос что-то говорил, иногда он переплетался с другим, мужским и глубоким, всегда холодным для целого мира и теплым, с нотками нежности — всего для одного человека. Поняв это, Данте вдруг почувствовал злость и ревность. Эти чувства оказались настолько сильны и так захватили его, что он позабыл об осторожности: быстро взбежал по лестнице вверх и со злым оскалом распахнул фусума, ведущие в его бывшую комнату.

Акито сидел на коленях возле порога и при таком бесцеремонном вторжении схватился за меч. Он обнажил его и даже почти активировал кей — Данте почувствовал, как упруго зазвенел воздух. Шеи коснулось лезвие, острое и смертоносное, но остановилось всего за миг до финального удара. Данте в ответ дерзко ухмыльнулся и поднял свой взор на братика.

— Амэ?… — произнес Акито. Без голоса, просто воздухом.

— Узнал, — констатировал Данте.

Но тот скользнул взглядом по фигуре ками, облаченного в тонкую юкату, которая уж точно не могла скрыть отсутствие девичьей груди, и произнес:

— Нет, ошибся, — Данте мог поклясться, что в его голосе прозвучало разочарование.

Удзумэ перевел взгляд на девушку, как две капли воды похожую на него, за спиной брата. Вид у нее был донельзя напуганный. А еще…

— Что-то здесь слишком смердит йокаями, — констатировал он свою последнюю мысль. — Один из нас в этой комнате подделка. Кто же это, интересно?

От осознания того, что рядом с человеком находится йокай, Данте чувствовал, что дуреет. Помогала лишь манжета. Она, будто чувствовала его настроение, и так сильно сжимала, руку, что хотелось кричать от боли. И хорошо — именно эта боль отрезвляла.

— Ты, — вынес вердикт Акито.

— Ответ неправильный.

Манжета послушно выполнила команду к отключению и, расстегнувшись, со звоном упала на пол. Данте все еще находился в опасной близости от Акито и его меча, когда его тело начало менять очертания. Изменения эти были не слишком сильными, но достаточно заметными, чтобы девушка всхлипнула от ужаса.

— Хищник! — вдруг произнесла она, и ее контроль над личиной оказался утерян. Ее образ тоже пошел рябью, расплылся, а когда вновь приобрел четкость, оказалось, что на полу сидела рыжеволосая кицуне, испуганная, как мышь перед котом.

— Именно… — произнес Данте, отодвигая в сторону Акито. По его представлениям — в безопасное место.

— Ты! — вдруг выплюнул гений Аши, оценив обстановку. — И она! Вы оба меня дурачили!

Ну, было дело. Что ж тут отрицать очевидное? Данте даже был готов снизойти до объяснений своей лжи, но это позже. Вначале — нужно очистить это место.

— Мою комнату занял йокай. Это… злит, — промурлыкал он, надвигаясь на девушку. У него не было меча, которым он мог бы ее уничтожить, но у него были стремительно растущие смертоносные когти. Они вполне сгодятся, чтобы этого демона разорвать на мелкие части.

— Я не специально! Меня попросили! — попыталась оправдаться она. Но разве Хищник, Инстинкт которого оказался пробужден, будет слушать? Все разумные доводы здесь бессильны, эту девушку ничего не могло спасти, но она пыталась выкарабкаться с таким отчаянным упорством, что заслуживала даже восхищения. — Меня попросили притворяться, сказали, что это нужно на благо всей Поднебесной! А я ведь… я ведь только спасти свою сестру хотела!

Данте склонился над ней, с хищным, животным оскалом. Его рука потянулась к ее дрожащей фигурке, ощущая, что ладонь буквально чешется от нетерпения, а когти жаждут впиться в хрупкую плоть. Кольцо Бизена нагрелось, причиняло боль, но эти предупреждающие импульсы были слишком слабы, чтобы остановить.

— Стой! — Акито не выкрикнул, он просто приказал, властно, правильно, и всего на мгновение Данте заколебался. Он мог бы его послушать, возможно, в другое время и в другом месте, или будь он хоть немного старше, не таким отчаянно горячим и зависимым от Инстинкта. Сейчас же это было просто бесполезно.

— Остановись.

Остатки разума покинули сознание Данте, оставив только одно — желание убить, но где-то глубоко, на самом краю сознания пел голос о том, что нельзя использовать много Сейкатсу для убийства, ведь здесь человек и ему может повредить это. Данте никогда ранее не слышал этого голоса, но послушал бы его в прошлый раз, когда сражался с Принцем. Этот голос был мягким и нежным, ему сложно было сопротивляться.

"Не используй, — пел он. — Не надо".

— Не буду, — ответил Данте, и какой-то частью сознания, отстраненной и бесстрастной, отметил, как изменился его голос. В нем не было прежней обволакивающей мягкости, теперь это — звериный рык.

Данте взял совсем немного Сейкатсу — экономить и дозировать ее уже научил Эдгар, успев довести это умение до автоматизма. Она, молочно-белая, небесная, воздушная, точно облака, потекла по пальцам, окутала их, точно смертельный яд для йокаев. Кицуне всхлипнула и дернулась, когда его рука коснулась ее белой, тонкой шеи, изящной, красивой. Почему-то вдруг вспомнилась Вивиан, тоже кицуне, старая знакомая, которая спасла его как-то, и с которой у них была умопомрачительная близость, но это воспоминание быстро растаяло, не в силах соперничать с кровавым безумием.

Все случилось неожиданно: в тот момент, когда Хищник уже был готов сломать хрупкую шею, рука вдруг не подчинилась. Тысячи противоречий взметнулись в душе, причиняя нестерпимую боль, но вместо того чтобы закричать, Данте сделал шаг назад.

"Нельзя", — прошептал Инстинкт.

— Ханье, — прошептал Удзумэ с усмешкой. — Внутри нее ханье.

Наполовину человек. И поэтому Данте не мог ее убить.

Хищник для верности сделал еще несколько шагов назад. Боясь сорваться или закричать от бессилия — ведь нестерпимо хотелось прикончить эту девушку, но человеческая кровь внутри нее не давала этого, Данте нашел глазами свою манжету, а потом попросил:

— Акито, надень, пожалуйста.

На Аши переливался щит, он был готов к самому худшему. Сейкатсу по-прежнему обволакивала руки ками, иногда капала на пол, шипела и разъедала все, чего касалась. Некрасивое, ужасное зрелище.

Акито в просьбе не отказал. Поднял витой кусок металла и защелкнул на предплечье. Чтобы помочь кольцу, манжета впилась в кожу, будто выжигая на ней свои узоры. Она словно заталкивала назад в клетку вырвавшееся безумие, методично и бесцеремонно, и вскоре Данте вместе с поменявшимися очертаниями тела, ощутил облегчение. В голове стало проясняться, и теперь Удзумэ мог различить отстраненное выражение лица у Акито и большие, наполненные страхом глаза кицуне.

— А теперь будем разбираться, — заявил брат, вовремя оценив обстановку и взяв все в свои руки. — И вам обоим лучше отвечать на мои вопросы. Вначале — ты! — он указал на Данте.

Тот просто пожал плечами.

— Вряд ли я тебе сообщу что-то новое.

— Рассказывай, — потребовал он.

Хищник взглянул на сжавшуюся и дрожащую кицуне. Желание убить ее никуда не делось, но, во всяком случае, не было настолько всепоглощающим, как минуту назад.

— Амако всегда хотела дочь. Но после смерти мужа, будучи бремененной, тронулась умом и потому наряжала меня в женскую одежду.

— Как тебе удавалось так долго притворяться?

Какой странный вопрос…

— Одежда принцессы позволяет скрыть многие отличия мужской фигуры от женской. Хотя… — Данте на миг задумался, — однажды ты видел меня с перевязанной грудью. Мне приходилось накладывать повязки потому, что Жертвы начинают царапать себя перед Пробуждением. Но ты только спросил, зачем мне бандаж…

Акито ничего не ответил. Лишь поджал губы. Похоже, что помнил…

— Меня тошнило от этой лжи, честно. А мама, когда узнавала, что я собираюсь всем рассказать, устраивала истерики. Но все же было решено, что после Церемонии все раскроется. Но… ты видишь, как все получилось.

Акито отвернулся. Данте не знал, поверил ли он ему или нет, на этот счет брат не сказал ни слова. Но все же его не оставляла надежда, что все наладится. И если как раньше уже и не будет, то может хотя бы Акито перестанет отталкивать его и при каждой удобной попытке обдавать презрением?

— Теперь ты, — он кивнул в сторону кицуне. — Рассказывай, что это за цирк.

— Я… у меня сестра полюбила человека, а он живет Сето, и как понимаете, это не Свободная зона, чтобы они были вместе, — дрожащим голосом произнесла она, спотыкаясь почти на каждом слове. — Она так страдала… Я смотреть на нее не могла! А потом… потом вдруг появился господин Рихард и попросил оказать услугу…

Данте хотелось зарычать на нее, но еще больше его интересовало, каким боком в истории с йокаем и фальсификацией замешан Хатиман. Может, не зря ему Хорхе так не доверяет?

— Какую услугу?

Она опустила глаза и замолчала. Акито никогда не отличался терпением, но сейчас оно ему изменило вовсе. Он требовательно и безапелляционно повторил вопрос.

— Он… он сказал, что во время Церемонии произошла трагедия, и я должна буду изображать принцессу рода Сарумэ…

— Для чего?

— Я ведь кицуне, фрейлина, понимаете? И в искусстве любви кое-что смыслю…

Глаза Акито потемнели от гнева. Увидев это, Данте отшатнулся — он всегда боялся, когда мама или брат начинали злиться. Он тогда замирал, как кролик перед удавом.

— Ты что же сейчас пытаешься мне предложить свои сомнительные прелести? — рявкнул Акито. Похоже, он что-то не так понял. Так часто бывает.

— Нет-нет, это… не предлагаю. Я просто рассказываю о… поручении…

Акито удовлетворенно кивнул.

— Я тебя слушаю.

— Он хотел… хотел… — девушка запнулась, глотнула воздуха, точно рыба, выброшенная из воды, и бросилась в омут с головой: — Я… должна была забеременеть от вас…

Когда она произнесла последнее слово, то сжалась так, будто готовилась к тому, что ее будут бить. Но Акито не шелохнулся. Он вовсе выглядел так, словно и не слышал последней фразы. Сам же Данте был настолько изумлен, что ни понять, ни осознать информацию оказался не в состоянии. Вопрос "Зачем?" впечатался в его сознание, большой и яркий, он был похож на четкий иероглиф, нарисованный на бумаге…

— Господин Рихард не мог такого предложить. Ты лжешь, — спокойно произнес Акито.

— Не лгу!

— Ты сама его одурачила. И теперь придумала эту историю…

Данте закусил губу. Вот почему Акито всегда верил в то, что кажется на первый взгляд. Вот сделает неверный вывод, и потом переубедить его, что барана заставить сделать что-то, когда он очень не хочет.

— Какой в этом смысл? — продолжал наступать Акито. На его губах играла усмешка. — Совершенно никакого. Господин ректор знает, как я отношусь к Амэ. Знает, что она моя сестра, и требовать от меня кровосмешения? Решить, что я дотронусь до святого? Да ни за что. Поэтому ты лжешь!

Данте бы польстили слова Акито об "отношении" и "святом", если бы брат сейчас говорил о нем. Быть может, в каких-то вещах в плане учебы или еще чего Удзумэ соображал медленно или вообще не соображал, но вещи, касающиеся отношений, чувствовал невероятно тонко. И сейчас он знал, что речь идет не о нем, а о каком-то образе, идеализированном и даже придуманном, который никто не смел порочить.

В какой- то момент вспыхнула боль, когда Удзумэ вдруг осознал, что Акито, его Акито, никогда не видел его настоящего. И когда он смотрел на сестру, когда он защищал сестру, когда он говорил, что она не должна выходить замуж — он видел нечто свое, идеализированное, и сражался, чтобы этот образ не был опорочен, остался чистым. А брак, муж, тяжелый живот, а потом дети, делали образ его совершенной сестры слишком земным.

— Мне незачем вам лгать! — отчаянно возразила она. — В моих словах лишь правда!

— Тебе не одурачить меня и не разжалобить. За свои слова и за свои действия ты заслуживаешь самой суровой кары — смерти, — он повернулся, взглянул на Данте. Наверное, Акито понял, что если ками не убил ее сразу, то этого уже не сделает, его рука привычно легла на рукоять катаны.

— Нет! Пожалуйста! Я ничего такого не сделала! Пожалуйста! — взмолилась девушка. Она упала на пол, в ноги Акито. Из ее глаз текли слезы, но они вряд ли могли разжалобить такого, как брат.

Данте не мог смотреть на происходящее и потому отвернулся. Он не смог убить йокая, потому что она была тяжела от человека, но это не значит, что Хищник заступится за нее. Все существо ками было согласно с решением Акито, просто оно не могло действовать, помочь в чем-то.

Наверное, она даже не вскрикнет, когда все будет кончено…

Но Данте ошибался, как ошибался и Акито, когда решил зарубить ее. Потому что ее голос, отчаянный и высокий, полный какой-то ненормальной надежды, вдруг разорвал установившуюся настороженную тишину.

— Господин Кимэй! — выкрикнула она, и Данте вздрогнул, мгновенно повернулся и сбил Акито с ног, бросившись на него.

Раздался глухой хлопок — темная, сильная аура заполнила комнату, слишком густая, чтобы принадлежать ками или Аши. Йокай. Это был йокай невероятной силы. Его запах распространился сразу, защекотал ноздри, манжета среагировала на отклик Инстинкта, нагрелась и затрещала, предупреждая от необдуманных действий. Как ни странно, но Акито замер под Данте, доверяя, разрешая снова стать его щитом, как и недавно.

Его меч раскрошился, и осколки, окутанные агрессивной водной Сейкатсу, посыпались на пол, блестя россыпью бриллиантов. Акито по-прежнему сжимал рукоять, будто не веря, что его верная катана оказалась так легко побеждена.

Первое, что Данте увидел, когда повернул голову — серый шелк. Воздушный, легкий, похожий на облака в грозовом небе. Потом — длинные волосы аспидно-серого цвета. И только после этого — лицо. Знакомое. Данте видел его, и не раз, видел близко. Этому… существу он доверял свою жизнь, ведь никогда бы не подумал, что такое может произойти.

— Удивлен, Данте? — спросил он со свойственной ему деликатностью. Так знакомо и просто, что у Удзумэ возникли сомнения в реальности происходящего.

— Есть немного.

Хищник поднялся и встал между этим йокаем и Акито. Он все еще собирался его защищать, хотя уже сейчас чувствовал, что в схватке с ним, проиграет.

— Ты… йокай? — такой глупый вопрос, но ничего не поделаешь.

Тот улыбнулся.

— Я думаю, что все же нет. Нечто другое. Знаешь, Данте, когда ками теряет свой меч, то у него есть выбор, кем быть. Превратиться в низшего йокая и потерять разум; сохранить разум, но полностью лишиться своей силы, или же получить силу, сохранить разум, но лишиться Инстинкта. Мой выбор — третий.

— Ты пахнешь йокаем, — заметил Данте. Он слушал речи Кимэя, но ни на мгновение не расслаблялся.

— Хищники тоже пахнут йокаями. Это всего лишь Сейкатсу, на которую ты реагируешь.

— Что ты здесь делаешь? — это уже Акито. Он хотел выйти из-за спины Данте, но ками ему не позволил — сделал шаг в сторону, когда брат попытался. — Тебя послал Рихард?

Кимэй покачал головой.

— Нет. Он не в курсе моего отсутствия. Наверное, стоит прояснить некоторый момент: мы действуем по отдельности и преследуем разные цели.

— Что за цели?

Йокай — нет, все же Данте нисколько не сомневался, что Кимэй им был, — покачал головой.

— Что касается Хатимана, он меня в свои планы не посвящает, — ответил Кимэй спокойно. — Мои же — вряд ли тебе понравятся. Я не стану пытаться тебе доказать что-либо, или объяснять причины своих поступков, ведь верю, что однажды придет время, и ты поймешь меня… Хотя сейчас я должен попросить прощения за то, что Данте оказался ранен по моей вине. Зная, как ты к нему относишься…

— Я никак к нему не отношусь, — возразил Акито.

Данте же вдруг осознал смысл сказанного Кимэем и распахнул от удивления глаза. Он не мог вымолвить ни слова, ведь понял, что Кимэй их предал. Он не просто был этой мерзкой тварью, йокаем, он был еще и предателем, который покушался на самое дорогое…

— Так это ты его убить хотел?! — ощетинился Данте.

Кимэй кивнул, внимательно глядя на ками. Наверное, со стороны Удзумэ выглядел забавно — волчонок, который стоит перед большим и страшным зверем. Зверем, во много раз сильнее него самого, но не отступает. Потому что не может, не имеет права, не хочет…

— Я не хочу его убить, я хочу стать ему родителем, — пояснил Кимэй. — Но в Академии это почти невозможно. Моя первая попытка провалилась, и я сожалею, Данте, что ты получил ранение, — Кимэй выглядел искренне виноватым. — Для второй попытки я выбрал более надежное и отдаленное место.

— У тебя ничего не получится! — прорычал Данте. Рядом усмехнулся Акито. Похоже, он тоже считал, что его персона йокаям не по зубам. Конечно, расклад сил не особо прекрасный: Аши, хоть и гений, и Хищник, который ничего не смыслит в искусстве боя, против сильного и опытного йокая, бывшего ками, Сошу.

— Прошу тебя, Данте, не мешай мне. Я не хочу причинять вред. Ты ведь Сокровище…

Сокровище… Память мутная, рваная, слишком размытая напомнила о том, что Данте где-то слышал подобное. Летом, когда шел по лесу, а впереди мелькала Вивиан, так похожая на эту рыжеволосую кицуне, что сейчас от ужаса забилась в угол и сжалась, вздрагивая от каждого звука… Он помнил, как Вивиан его защищала от Принца Гоэна, когда говорила, что убивать его нельзя. Тогда она тоже называла его Сокровищем… Повелителя. Что же это значит? Хотя нет, неважно! Сейчас Акито в опасности, а потом, все остальное потом!

Акито снова усмехнулся. Встав за спиной Данте, он наклонился к его уху и произнес.

— Ты же ками. А я человек. Так исполни свою святую обязанность — защити меня. Прямо сейчас, убей йокая, пока он не покончил со мной.

Это была провокация. Поддаваться на нее было глупо, — говорил разум, у которого манжетой купировали Инстинкт. Нужно вести переговоры. Убалтывать, договариваться, ставить условия, искать слабые места, играть на них. Открытое противостояние — это заведомо проигрышный вариант, а так есть какой-то шанс. Но Акито… Зачем он это сказал? И зачем коснулся его руки, будто собираясь поддержать, а на самом деле нажимая на автоматическую защелку на манжете. Неужели…

Она щелкнула и упала на пол. Данте повернулся к Акито, глядя на него со страданием и непониманием. Перед тем, как его сознание может отключиться, и он натворит здесь дел, ему хотелось взглянуть в лицо брату и узнать причину такого поступка. Акито испугался за свою жизнь и таким образом просит защиты? Он верит в то, что Данте может победить? Он направляет его? Нет, все не то. Лицо Акито выражало такое удовлетворение, что Удзумэ почувствовал ужас. Брат ему сейчас мстил за ложь, отказывался от него и избавлялся, как от ненужной игрушки.

— Чего ты ждешь? — спросил он. Синие-синие глаза, глубокие и невероятно жестокие. Для Данте в них ничего нет, кроме презрения.

— Зря ты это сделал, Акито, — укорил его Кимэй. — Ты ведь не простишь себе, если с ним что-то случится…

— Так ты еще и душевного доктора из себя изображаешь?…

Жесткий, точно наждак, голос Акито прошелся по оголенным нервам и потонул в красном мареве, которое было вызвано пробужденным Инстинктом. Кажется, они и дальше о чем-то говорили, но Данте уже не слышал. В его ушах стучала кровь, а тело распирало от ярости. Он собирал Сейкатсу, не обязательно своей стихии, а любую, до какой мог дотянуться. Акито шире ухмыльнулся, довольно, удовлетворенно, его глаза горели демоническим зловещим огнем, а лицо имело такое выражение, будто он единственный в целом мире имеет право на свою месть. Наверное, именно это и слегка отрезвило Данте.

"Не причинить вреда человеку", — это была последняя разумная мысль, посетившая его. С ней он и бросился в атаку.

* * *

02 день месяца Овцы 491 года Одиннадцатого исхода,

Ие- но футана, страна Поднебесная, Нара,

Особняк Сарумэ

Ночь была на исходе, когда спутник сверкнул зеленым в третий раз. На востоке уже забрезжил рассвет, но солнце пока не спешило выкатываться из-за виднеющейся вдали горы с ледяным пиком. За ней начинались обширные земли Имубэ, отчего казалось, что солнце ночевало именно у этих добрых соседей.

Ками, которого принес спутник, мало интересовали красоты и особенности природы. А сейчас его особенно все раздражало — и отсутствие укладки на голове; и то, что его разбудили ночью и заставили переться, йокай знает куда; и то, что рассвет еще не наступил и потому давал мало света; и, конечно, хронический идиотизм окружающих, которым болели все, кроме самого ками. Вот если бы у одного было больше ума, чтобы задуматься о подозрительности присланного письма, а у другого — чтобы позвать на помощь, то возможно, и с укладкой сейчас дела обстояли бы иначе, и ночной сон никто бы не прерывал, а рассвет бы наступил намного позже. Но к великому раздражению этого не произошло, а сложилось все так, как сложилось.

Хорхе вздохнул теперь огорченно: в данный момент он бы с удовольствием поизображал великого страдальца, но зрителей не было. Не утренним же теням показывать представление! "Ну, ничего, — со злостью подумал он. — Вот только разберусь со всеми ними! Жалеть не стану!"

То, что с разбирательствами стоило поспешить, ками сообщила тень. Она была утренней и поэтому едва живой, но нескольких звуков Хорхе хватило, чтобы понять — дело абсолютнейшая дрянь. Не медля боле, он сорвался в кехо. Об осторожности родитель Данте и думать не хотел, поэтому взял интенсивную скорость. Когда от распространяемого им ультразвука где-то неподалеку задребезжало стекло, и зазвенели стаканы, Хорхе ощутил почти мрачное удовлетворение: пусть эти твари, кем бы они ни были, знают, что помощь к Данте идет.

Воронам, которые вполне себе проснулись и теперь возвещали об этом своим бессмысленным криком всю округу, не понравилась близость ками в кехо. Они заорали еще сильнее, обиженно и зло, будто обещая отомстить и нагадить кому-нибудь на роскошную укладку при первой возможности, когда покидали облюбованный им сад. Слуги выбежали во двор, чтобы посмотреть, что происходит. Они не увидели ничего, но ощущая, что что-то мрачное нависло над всем особняком, поспешили снова зайти в дом. Покидать свои апартаменты и идти проверять, как там хозяева, они не спешили, ведь знали, что прибыл господин Акито. А когда он в доме, никакой войны не надо. Тут лучше выбрать мудрую тактику: окопаться у себя и не выходить, пока не позовут. Особенно, первые дни, когда госпожа Амако и господин Акито решают территориальные вопросы.

Хорхе вошел в хозяйский дом без приглашения, пронесся по коридору, даже и не думая о том, чтобы снять обувь, взбежал по лестнице вверх, ведущей на женскую половину, и остановился только у распахнутых дверей. Обстановка не просто удручала, она заставляла выбирать: либо забиться в истерике от нелепости происходящего, либо придушить кого-нибудь, виновного в происходящем или не очень. Впрочем, долго это чувство противоречия не продержалось, потому что Хорхе быстро сориентировался в ситуации. И она ему настолько не понравилась, что он решил об этом сообщить громко и с апломбом:

— Я сейчас заплачу! Какая милая скульптурная группа!

Кицуне с ханье в животе, Кимэй, который соизволил показать свое истинное лицо — Хорхе давно подозревал, что дело тут не чисто; озверевший Данте почти до состояния "Сейчас сниму кольцо и превращу особняк Сарумэ в руины" и гений всея Аши, смотрящий на всех с чувством превосходства. Последнее выглядело несколько неуместно и чересчур пафосно — Хорхе в этом разбирался, как никто другой. Вся эта картина представляла собой иррациональное зрелище, схожее с взбесившейся Сейкатсу.

— Доброе утро, Хорхе, — как ни в чем не бывало поздоровался Кимэй. Словно и не его сейчас пытался придушить Данте, которого тот с легкостью удерживал на вытянутых руках.

— Не вижу ничего доброго, — скривился куратор, вытаскивая меч из ножен. — Когда меня разбудили, мне снился чудный сон…

— Бывает… Ты мне не поможешь с Данте? Очень уж не хочется ему навредить, а успокоить я его не в состоянии.

— С такой-то вонью, конечно, он не угомонится, — фыркнул куратор. То, что Кимэй причинять вред его отпрыску не хотел, видно было сразу. Хорхе мог поставить свой меч против дохлой утки Рихарда, что предатель по имени Курадо Кимэй обращался с ним почти деликатно. Йокаю ничего не стоило прикончить Данте здесь и сейчас — сил у него для этого было более чем достаточно.

Хорхе поднял руку и, схватив несколько нитей Сейкатсу, уже услужливо вытянутых заранее Данте, но еще не преобразованных в кей, быстро сотворил нужные путы. Они быстро и методично спеленали отпрыска в беснующуюся гусеницу на раскаленной сковородке. Отмечая эти трепыхания, родитель раздумывал, обездвижить его совсем или нет, и принял решение в пользу второго — все-таки Данте сам виноват в своей несдержанности, так пусть помучается. Кицуне в углу в очередной раз всхлипнула — видно, считала своим долгом обеспечить всем присутствующим звуковое сопровождение происходящего. Акито взглянул на спеленатого Хищника равнодушно. Вид у него был такой, будто он находился на скучной лекции. Хорхе это несколько обижало.

Кимэй вернул к себе внимание, двинувшись. Амацукумэ насторожился, крепче сжал рукоять верной катаны и сделал всего один шаг вперед, чтобы встать в боевую стойку. Несмотря на то, что Хорхе был готов к драке, он всем своим видом излучал презрение. Кривились в нем тонкие губы, когда ками смотрел на своего будущего противника, сверкали им глаза.

— Я не хочу с тобой драться, — заявил Кимэй. — Все, что мне нужно сейчас — это Акито.

— Я бы тебе его с удовольствием отдал, — откровенно ответил Хорхе, бросая косой взгляд на гения Аши. — Он меня уже достал так, что сил больше нет никаких. Но видишь вон ту кучку? — "кучкой" был назван валяющийся на полу Данте. — Из-за нее я не могу тебе этого позволить. Мой сын Бизен, это, знаешь ли, так хлопотно…

— Могу себе представить.

Хорхе снова фыркнул.

— Так что мы будем драться, — заключил он. — Ты возьмешь катану или тебя привлекают варварские способы?

К "варварским способам" относилось использование когтей или грубая сила Сейкатсу. В каком-то смысле со стороны Хорхе этот вопрос был издевательством, ведь на руках новоиспеченного йокая когтей не наблюдалось. Они по-прежнему оставались обломанными и короткими.

— Давно хотел проверить тебя на прочность, — пожал плечами Кимэй. Он старался выглядеть равнодушным, но все же не смог скрыть того, что расстроен. Он что, правда, полагал, что удастся обойтись без драки? Какая-то совершенно неуместная для Сошу мягкость. Хотя, для Сошу ли? Он ведь не ками больше, а тварь похуже йокая. Йокаи не предают своих, как этот.

— Не обольщайся насчет меня, — парировал Хорхе.

Кимэй согласно кивнул. Он вытянул руку, и в раскрытую ладонь, явившись из ниоткуда, лег меч. Он мало напоминал катану, ведь был прямым и заточенным с двух сторон. Его лезвие украшали изящные узоры и драгоценные камни. Хорхе, которого слишком тщательно учили ковке меча, на это только усмехнулся. Катаны совершенны — из-за изгиба они лучше и легче режут, из-за того, что заточка односторонняя, режущий край становится еще острее. То, что находится в руках у Кимэя — это просто смех. К тому же эти "украшения" типа узоров и камней казались неуместными и щегольскими.

— Ты даже пользуешься йокайскими штучками… — издевательски пропел Хорхе.

— Ты о телепортации или о самом мече? — осведомился противник. — Так знай: телепортация — довольно полезное умение, для простого ками недоступное, и я не вижу препятствий не использовать ее. А насчет меча, — Кимэй прокрутил его в руке, — у йокаев свои секреты совершенства.

— Ну-ну, — Хорхе был не из тех, кого было легко впечатлить. К тому же меч этот украшен чересчур безвкусно, чтобы его заинтересовать. — Начнем.

Он половчее перехватил катану и бросился в атаку. Находящиеся в комнате могли увидеть, как ками, который всего мгновение назад стоял на месте, испарился. И в тот же миг послышался скрежет и звон: Кимэй вскинул меч, быстро и резко повернулся, становясь в защитную стойку. Огненным цветком расцвели искры, желтый туман окутал его, зыбкий, неясный — только и успевай отбиваться. Всегда доброе и мягкое лицо Кимэя вдруг исказилось, появился хищный, ему нехарактерный оскал, а движения стали четкими, размеренными и даже на первый взгляд небрежными, но на самом деле экономными и четко рассчитанными, будто он заранее знал, откуда последует атака.

В какой- то момент противники отскочили друг от друга, как два мяча, столкнувшиеся друг с другом, Хорхе замедлился, показался, тормозя когтями по татами и вспарывая их. Он припал к полу, точно кот, готовящийся к прыжку, приподнял голову, глядя на Кимэя с азартом. Курадо же оставался прямым и несгибаемым, точно железный прут.

— Кехо без ультразвука, — уважительно кивнул он.

Хорхе широко усмехнулся. Конечно, без него, ведь куратор Синсэн Аши очень гордился своей реакцией.

— Полагаюсь только на зрение.

— Хорхе, — вздохнул Кимэй с жалостью, — я не утратил способности к кехо.

Амацукумэ ждал чего-то подобного. Он уже не первый раз участвовал в бою, и недооценивать противника было не в его правилах.

— Так вперед, — его улыбка сверкнула.

Кимэй не стал медлить — перешел в специальный режим быстро и почти мгновенно. Атаковал. Тоже без ультразвука, но тем хуже для него.

Со стороны эти двое выглядели странно: двигались резко, рывками, то пропадали из поля зрения, то возникали на месте. В моменты, когда их можно было видеть, они были похожи на ожившую галерею полотен, которые изображают одну битву в разных ракурсах. Вот Хорхе, согнув колени, парирует удар, слегка прогибается, когда Кимэй пытается его дожать. Или уже несколько другая ситуация: атакует Амацукумэ, а его противник быстро уворачивается. И не понятно, кто сильней и каков исход будет этой битвы. Наверное, она может продолжаться сколь угодно долго, ведь силы равны.

— Помоги мне, Акито, — быстро прошептал Данте, ползком добравшись до ног брата. Тот посмотрел вниз надменно, как на букашку, его лицо перекосило, словно его переполнял ядовитый гнев. Но слишком уж велика была эта надменность, чтобы казаться естественной, а не маской. — Ты же можешь освободить меня, я знаю…

Данте выглядел почти нормальным и вменяемым. Но такими кажутся еще душевно больные, когда пытаются добиться того, что им нужно. Акито знал, что такое настоящее безумие, поэтому быстро его нашел в глубине распахнутых лиловых глаз.

— Ты же хотел, чтобы я тебя защитил… — продолжал он.

— Замолчи.

Данте в ответ только мягко хихикнул.

— Кто ж знал, что времена так изменятся, а? Что теперь мне придется оберегать тебя, а не наоборот. А ведь раньше…

Акито только приподнял бровь.

— Тебе рот заткнуть?

— Ты всегда верил в мою хрупкость, только… от матери почему-то защищать не спешил, — в его тоне послышались обвиняющие нотки. — Ты же мог нажаловаться деду… Он бы не потерпел, что его любимую внучку избивают.

Акито стиснул челюсти и сжал кулаки.

— Тебе была нужна семья.

— Такая? — рассмеялся, почти промурлыкал Данте. — Ты уверен?

Брат промолчал.

— Но знаешь, я не жалею, — продолжил Удзумэ. — Было и счастливое время…

Драка тем временем перестала быть простыми обменами ударов с кехо и без, а приобретала более крупные масштабы: разлетелась ваза, выбили вначале одни двери, а потом и те, что оказались по соседству. Хорхе смеялся, наслаждаясь битвой с тем, кто ему давно не нравился, Кимэй молчал и был сосредоточен.

Амацукумэ подскочил к кицуне и схватил ее за шиворот. Курадо в роли щита девушку не принял, и просто атаковал с другой стороны. Хорхе пришлось в спешном порядке выставлять щит понадежнее и одновременно прицельно бросать в сторону своего отпрыска свой мудреный снаряд.

— Давай, детка, — Хорхе блокировал удар. — Развлеки беседой моего сына, — теперь пришел черед его атаки, а дорогих ваз в комнате принцессы оказалось немало. — Иначе он заболтает нашего гения, — усмешка, когда ваза полетела прямо в Кимэя, — и мне придет подмога, — Курадо ловко уклонился от самонаводящейся с помощью Сейкатсу вазы и ответил разрядом кей, — и твоему помощнику придется несладко. Расскажи, что ли… — кей просвистела в опасной близости от головы — не увернулся бы, волосы припалила, — …какую-нибудь душераздирающую историю своей жизни! Уверен… ох… у тебя их много!

Кицуне хоть и была сообразительной девушкой, но оказалась к бою неприспособленной и паниковала почем зря. Поэтому при попадании в Акито, забилась и постаралась его оцарапать, как можно глубже, словно защищая свою жизнь. Гений Аши скрутил ее быстро и методично — видно, что у него имелся опыт в таких делах. Вскоре она даже брыкаться перестала, а просто лежала распластанная на полу рядом со все еще обездвиженным Данте. Тот повернул голову и взирал на происходящее если не с философским выражением лица, то очень близким к этому.

— Успокоилась? — осведомился Акито.

Кицуне помолчала, не зная, что ответить, но со временем и с усиливающейся хваткой стальных пальцев Акито на запястьях, кивнула. Акито хмыкнул и отпустил ее. Данте соображал в это время плохо, сознание по-прежнему мутил настырный Инстинкт, но Удзумэ вдруг осознал, что в глазах брата не было ненависти, когда он смотрел на девушку. Наблюдалось нечто вроде жалости, но того ледяного презрения, которым он с готовностью окатывал всех, кто хоть отдаленно напоминал ками, не было и в помине. К ней, как к девушке, как, наверное, к привлекательной кицуне и фрейлине, он проявил несвойственную ему мягкость. Очень нелогичную мягкость, ведь она же его обманула! Данте очень хотелось думать, что это не являлось следствием того, что Акито целиком и полностью всю вину переложил на своего бывшего родственника. Ведь на Удзумэ он смотрел, как на врага всей человеческой расы.

— Извините… — искренне произнесла девушка, глаза ее наполнились слезами. — Извините меня…

Акито кивнул, глядя в ее лицо.

— БЕРЕГИСЬ!.. — только и успел крикнуть Данте, чтобы предупредить брата, когда увидел, что эта мерзкая дама нащупала осколок вазы и вонзила его в Акито. У Акито была хорошая реакция, ее хватило, чтобы увернуться от удара. Кицуне целила в незащищенное горло, но попала в плечо.

Данте всхлипнул от страха и одновременного облегчения, когда понял, что все обошлось. Акито же, не колеблясь, ударил девушку по лицу. Она вскрикнула и дернулась, стараясь вырваться, но ее слишком хорошо держали.

— Я бы на тебя натравил этого ручного зверька, — процедил брат, кивком указывая на Данте, — но он отказывается тебя убивать. Поэтому придется это все же сделать мне!

После его слов кицуне застыла на полу, глядя на то, как Акито безжалостно собирает Сейкатсу. Она была сильной и напоминала грозу — высекала молнии и гремела. Девушка смотрела на все это с ужасом и отчаянием, с обреченностью. Но ей хотелось жить, так отчаянно, так сильно, что она вся оцепенела, не зная, что делать. Дважды ее пытались убить эти люди, и дважды что-то их останавливало. Но случится ли чудо в третий раз — она не знала.

— Я просто хотела, как лучше… — попыталась оправдаться она, но ее голос потонул в грохоте Сейкатсу Сарумэ Акито и звуках боя ками. Сейчас ее никто не мог слышать.

Она говорила правду. И на Аши она покушалась только потому, что хотела помочь господину Кимэю…

Глаза Акито, подсвеченные яркой водной Сейкатсу, смотрели непоколебимо. И рука его не дрожала, когда опускалась на ее уязвимый, ничем не защищенный живот.

"Я хочу жить…" — подумала Анита отстраненно.

"Ты будешь жить", — рассмеялся кто-то очень близко.

А потом огромный цветной вихрь Сейкатсу подхватил ее, закружил и унес далеко-далеко…

* * *

02 день месяца Овцы 491 года Одиннадцатого исхода,

Ие- но футана, страна Поднебесная, Нара,

Особняк Сарумэ

"И зачем?"

"Просто не люблю бессмысленные смерти".

"А, ну да".

Тишина. Только отчаянно и зловеще завывает на улице ветер. Даже битва остановилась. Все участники смотрели на место, где должна была лежать мертвая кицуне, а в итоге зияла дыра в полу. И никакой разорванной плоти. Ни кусочка. Эти существа выглядели так забавно, их лица приобрели настолько недоуменные выражения, что хотелось рассмеяться в голос, не думая о конспирации. Особенно непередаваемым было лицо Сарумэ Акито, который выглядел ребенком, у которого отобрали конфету.

"Мне он нравится. Такой интересный. Давай, заберем его с собой, когда закончим?"

"Там видно будет".

Тишина нарушилась. Ками начали обсуждать причину исчезновения и строили нелепые предположения. Только зря старались…

Их разговоры были уже неинтересны. Зато так и тянуло за язык обсудить одного из участников данного действа — того, посмотреть на которого сегодня они и пришли.

"Кто бы мог подумать, что Сарумэ Акито окажется таким романтиком? Это похоже на "культ прекрасной дамы" не находишь?"

Собеседник с удовольствием поддержал разговор.

"Дамы, которой никогда не существовало".

"Но он ее придумал и идеализировал. Наверное, даже хорошо, что Сарумэ Амэ никогда не существовало".

"Но нужно понимать, что Амэ-но-удзумэ-но микото почти идеальная фигура для поклонения".

Разумеется это так.

"Муза. Она дарит вдохновение. При всей своей черствости и неповоротливости, он одухотворен больше прочих".

"Конечно".

"И он нуждается в ней, во вдохновении".

"Без сомнений".

* * *

02 день месяца Овцы 491 года Одиннадцатого исхода,

Ие- но футана, страна Поднебесная, Нара,

Особняк Сарумэ

— Кимэй, твоя работа? Не могу поверить, что ты стал так силен, что смог преодолеть мой телепортационный щит! — произнес Хорхе, смахивая пот со лба. А Кимэй что-то не выглядел уверенным. Значит, все же он здесь не при чем. Похоже, плавает рядом рыба побольше.

— Я думаю, сейчас это неважно, — отозвался тот.

— Да, определенно. Нам пора с тобой уже разобраться раз и навсегда, так? Данте! — Хорхе тряхнул в его сторону золотистой шевелюрой. — Бери свое сокровище и мотай отсюда…

Данте неуверенно приподнял голову.

— Но…

— Что "но"? Слышать не хочу! Я же о нем, забочусь, глупый! Вот сейчас будет много-много Сейкатсу, выдержит ли его щит от такой близости? — Хорхе поиграл с интонациями, чтобы побольше впечатлить глупого отпрыска.

— А ты? — тихо спросил он.

— Что я? — фыркнул родитель. — Не маленький уже. И как с йокаями разбираться — знаю.

— Ты считаешь, что я вас так просто отпущу? — спокойно вопросил Кимэй, слушая разговоры ками.

— А тебя кто-то спрашивать будет? — осведомился Акито с присущей ему "деликатностью". — К тому же делать мне здесь больше нечего. Пора возвращаться в Академию.

— А за свой родной дом не боишься? — поддел его Хорхе.

Тот только скривился.

— Мой дом — это Академия, — выплюнул он. — Здесь у меня ничего нет.

Данте почувствовал обиду. Но речь ведь об Акито. На его слова не стоит обижаться, потому что он… некоторые вещи сам порой не понимает. Во всяком случае, Удзумэ хотелось так думать.

— Так иди уже домой! — не выдержал Хорхе. — Что тут поэмы сочиняешь?

Ощущение исчезнувших пут оказалось настолько неожиданным, что Данте не сразу и понял, что свободен. Он осторожно пошевелил руками и ногами, а потом дотянулся до валяющейся на полу манжеты и поднялся на ноги. Акито не стал его ждать и направился к выходу. От него пахло кровью, и это тревожило Данте, но он знал, что это просто царапина, ничего больше.

— Не отпущу! — крикнул Кимэй и бросился за ним, но дорогу ему преградил Хорхе. Все-таки очень полезно иметь такого сильного родителя: он из передряг вытаскивает. Курадо остановился и усмехнулся. Он признал, что ему вначале придется победить Хорхе.

— Все будет в порядке? — спросил Данте несмело. — Ну, с моей семьей.

— О, я тебя умоляю! — Хорхе скорчил гримасу. — Неужели ты до сих пор не понял, что здесь только слуги, и то на своей половине. Ничего не будет. Я даже постараюсь не особо разгромить особняк.

— Хорошо, — кивнул Удзумэ. — А ты?

— Думаешь, я с ками, превращенным в йокая не справлюсь? Да я, будучи студентом, Гоэна победил! Ты за кого меня принимаешь?

— Не хвалился бы раньше времени, — осадил его Кимэй.

— Нет уж, в себе я уверен. А вот ты в себе? — он снова поднял свою катану. А Кимэй — свой меч.

— Давай, проверим.

Поняв, что никто больше с ним разговаривать не станет, Данте помчался за Акито. Будет очень обидно, если спутник уйдет без него. Все-таки поблизости могут быть йокаи, и довести брата до Академии — это священный долг. А Хорхе… Хорхе справится. Хотя, возможно, Данте просто и понятия не имел насчет силы Кимэя. Удзумэ лишь верил своему родителю.

У неба есть потрясающая особенность: когда портал спутника открывается несколько раз в одном месте в короткий промежуток времени, облака заворачиваются в кольцо. Иногда кажется, что это огромный дракон, который кусает свой хвост — красивое и завораживающее зрелище, но почти всегда сообщающее о том, что в данном месте случилась беда. Сейчас этот дракон кружил над особняком Сарумэ…

Данте подбежал к Акито и остановился рядом. Брат не удостоил его и взглядом. Он застыл на месте, ожидая финальной навигации орбитального спутника. Вел он себя так, как ни в чем не бывало, а на раненное плечо, из которого до сих пор сочилась кровь, внимания не обращал. И правда, царапина ведь. Но Удзумэ шагнул к Акито, порываясь помочь: перевязать или промокнуть кровь, может быть. Но Акито остановил его:

— Не приближайся!

— Прости.

— И слышать не хочу!

— Ты имеешь право злиться…

— Замолчи!

— Акито… Как тебя убедить в моей искренности? — почти со страданием спросил Данте.

Брат повернулся и окатил ледяным презрением. Отчего же он такой холодный? Отчего упрямый? Но ведь дорог любым, несмотря ни на что.

— Хочешь, чтобы я тебе поверил? — Данте, не веря в свое счастье, кивнул. — Тогда оставь меня в покое. Никогда больше не появляйся в моей жизни, чтобы я забыл о твоем существовании. Понятно? Не ходи за мной, как привязанный! Не закрывай собой меня, когда мне грозит опасность!

— Но…

Спутник моргнул раз в чистом небе, будто подмигивая им, стоящим на земле, моргнул второй — предупреждал, что команда принята и отмене не подлежит, а потом бросил вниз ослепительно яркий луч, растворяя собой путников. В этот самый момент на женской половине дома Сарумэ что-то оглушительно грохнуло, крыша посыпала черепицей, с треском проломилась стена. Будто северное сияние спустилось с небес — но это всего лишь нити Великого потока, еще призрачные и безопасные, но уже готовые к тому, что настоящий мастер сплетет их в смерть. На миг оранжевым маревом вспыхнул купол щита, а потом стал прозрачным, и сквозь него можно было различить двоих, схватившихся насмерть. Больше не было нужды сдерживаться. Настало время измерить силу противника. Бывшая Сошу против талантливой Ямато. Кто победит?

Но Данте этого уже не видел. Спутник почти нежно подхватил их с Акито и понес к Академии. В холодный и уже знакомый осенний лес, где трава хрустит под ногами от изморози и вода покрылась коркой льда, которая затекла в отпечатки лошадиных копыт.

— Надо перевязать. Вдруг грязь какая попадет? — заволновался Удзумэ, но его смирили недовольным взглядом.

Акито молча взял курс на Академию. Данте поплелся следом.

— Насчет твоего предложения… — вновь нарушил глубокую предрассветную тишину Данте. — Знаешь, так не пойдет. Можешь мне не верить, но это не значит, что я оставлю тебя в покое.

Акито долго не отвечал. Удзумэ и не надеялся, что это произойдет, так что когда заговорил, оказался удивлен до глубины души.

— Тогда придется тебя убить.

— Ты меня не убил до этого, не убьешь и сейчас.

— Хорошо меня знаешь?

Данте ухмыльнулся. Когда Акито начинал с ним разговаривать, казалось, что он и злиться перестает. Конечно, лишь видимость.

— Лучше, чем кто-либо.

— Вряд ли.

До самой Академии они больше не разговаривали. Вернее, Данте пытался, но Акито делал вид, что оглох. В конце концов и Удзумэ надоело стучать в закрытую дверь, он и замолчал. Его думы, совсем не веселые, то и дело возвращались к Хорхе. Справится ли он или нет? А может, стоит пойти попросить помощи? Но не к Рихарду — он здесь замешан слишком явно, из передряги сына может и не захотеть вытаскивать. Может, к наставнику меча? Он хоть и недолюбливает Хорхе, но смерти ему явно не желает…

— Ну и вид у вас! — присвистнул дежурный постовой у входа в Академию. Акито только хмыкнул. — Наверное, тяжело быть командиром комитета по профилактике и дисциплине?

— С чего это? — спросил брат.

— Да сбегают тут всякие, — он кивнул на растрепанного Данте. — А вам лови их.

— Лучше делай свою работу, — ответил Акито. — Тогда и мне не придется его возвращать!

Парнишка на воротах позеленел и вытянулся в струнку. Аши, восьмой курс. И не такой сильный, как Акито.

Когда они прошли пост, брат уверенно свернул в сторону Главной башни. Данте уже решил, что он совсем рехнулся от прошлых событий и поспешил за ним.

— Эй! Твои общежития в другой стороне.

— Я знаю.

— Так зачем ты туда идешь? — недоумевал ками.

— Тебя веду к ректору. Объяснишь ему, как ты выбрался из общежитий, не переполошив всю Академию. А заодно и расскажешь, как взломал систему соловьиных полов.

Данте застыл в оцепенении от таких нелепых обвинений! Да не взламывал он ничего! Они… сами. Так зачем еще к ректору идти, который…

— А ты уверен, что это хорошая идея? После слов той кицуне… — которая еще и исчезла при загадочных обстоятельствах. Как заметил Хорхе "исчезла нехарактерно для йокаев".

Акито смерил Удзумэ одним только взглядом. Но каким! От него бедный ками едва не споткнулся.

— Господин ректор не мог быть в этом замешан. Она лгала.

Сил переубеждать брата не было никаких. Уж легче придумать очередную историю, почему его где-то в лесу ловили. Интуиция подсказывала, что правду здесь говорить не стоит совсем.

Хорхе вернулся где-то через час. Данте уже успел пообщаться с сонным Рихардом, наплести ему о том, что мечтал посмотреть на ночной Ареццо, но слегка не рассчитал расстояние, да и Акито за ним гнался. Хатиман поверил — Данте умел быть очень убедительным, — и даже решил не наказывать, а сводить всех Хищников на экскурсию в город. Все-таки ректор очень странный.

Хорхе появился в комнате Данте в тот момент, когда тот переплетал косу, сидя на полу. Он отодвинул фусума, прошел в комнату, пошатываясь, и погладил своего отпрыска по голове.

— Все в порядке? — спросил Удзумэ.

— Да, солнце светит, птички поют, а Кимэй отправлен на перерождение. Надо сказать Цукиеми, чтобы он над его душой особо поиздевался во время Очищения. Я, надеюсь, это можно…

Хорхе опустился, устало и грузно, на пол рядом с Данте.

— Понятно. Меня ректор вызывал. Пришлось придумывать сказку буквально на ходу. Ты меня убьешь, наверное, ведь теперь тебе придется вести всех Синсэн Аши на экскурсию в Ареццо…

Данте повернулся, чтобы посмотреть на реакцию родителя, но она превзошла все ожидания: Хорхе спал на полу, свернувшись калачиком. Запутанные и потускневшие волосы рассыпались вокруг него, глаза были закрыты, а дыхание ровное. Удзумэ провел по телу родителя рукой, чтобы убедиться в отсутствии повреждений, а потом стащил с кровати одеяло и укрыл им Хорхе.

Наверное, это было сложно победить перерожденного ками. Данте видел, насколько Кимэй силен. Все-таки Курадо был неплохим. Добрым и лечил. И не скажешь, что предатель. Интересно, что же произошло, раз он перешел на сторону врага?

-

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

01.11.2010

Оглавление

Аршинова Анна . Девочка по имени Амэ

  Пролог

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. АМЭ

    Глава 1. Добро пожаловать домой, Акито!

    Глава 2. Небесная собака

    Глава 3. Когда тени заговорят вновь

    Глава 4. Когти предательства

    Глава 5. Другая сторона

    Глава 6. Сердце бога

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДАНТЕ

    Глава 7. Стены из белого камня

    Глава 8. Сто десять лет назад

    Глава 9. Страна Алого Креста

    Глава 10: Пять школ Аши Сюгендо

    Глава 11: Разоблачение

Реклама на сайте