«Трафарет вечности»

— Вы — не Достоевский, — сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.

— Ну, почем знать, почем знать, — ответил тот.

— Достоевский умер, — сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.

— Протестую, — горячо воскликнул Бегемот, — Достоевский бессмертен!

— Ваши удостоверения, граждане, — сказала гражданка.

Михаил Булгаков.

Мастер и Маргарита.

Рождение легенды.

Лохматая, со всклоченной густой рыжей шерстью, лупоглазая шишимора вылезла на валун, стоящий у самой кромки воды, с единственной целью — всласть понежиться на нагретом солнцем камне. Майское солнце грело слабо, и шишимора долго возилась на покатом камне, пока не устроилась, удобно свернувшись клубком и засунув длинный нос с выступающими передними зубами, глубоко в шерсть.

Проснулась она оттого, что кто-то чесал ее за ушами и приговаривал:

— Кисонька, кисонька… Ты откуда здесь, кисонька?

Шишимора пошевелила ушами, подняла голову и увидела перед собой молодую красивую девушку, а вокруг нее немалую толпу людей в пестрых и слишком ярких, на взгляд шишиморы, узорах.

Она села на задние лапы и почесав ручонками нос, спросила хриплым со сна голосом:

— Ты хто?

Ответом ей стал истошный визг испуганной княжны Меньшиковой. Шишимора, решив, что это какая-то новая игра, завизжала еще истошнее, чем привлекла внимание других разнаряженных в пух и прах дам, и, подпрыгнув, ловко ухватила с шеи ближайшей девицы жемчужную нитку. Застежка рванулась, перлы брызнули во все стороны, шишимора закудахтала от восторга, любуясь летящими блестящими шариками.

— Черт! Батюшки, черт!

Вокруг, с визгом, разбегались княжны и боярыни, а шишимора подпрыгивала на камне и повторяла за остальными:

— Щерть! Щерть, басюшки!

Но новая игра ей скоро надоела, и она юркнула в нору под камень, переждать переполох.

Длился он, впрочем, недолго. Когда толпа, донельзя напуганная появлением "нечистой силы", услышала плеск весел, а чуть позже топот приближающегося кортежа, а затем и увидела простой кожаный возок, запряженный четырьмя гнедыми, то успокоилась, как по мановению руки — приезд царя был страшнее не то что одного, а ста чертей.

Петр Алексеевич вышел из возка, подошел к уже начатому фундаменту Петропавловской крепости, покивал головой и сказал:

— Здесь же будет явлено…