«Тень императора»

Александр Матюхин Тень императора

Тень живет лишь при свете.

Ж. Ренар

Поднимите им веки, пусть видят они,

Что бывает, когда слишком много в крови

Серебра

Пикник «Серебро»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СЕВЕРНЫЙ ГОРОД

— Писарь, — сказал молодой Император, — доставай ручку и записывай. Я вижу город. До него не более двух часов пути…

И я начал писать.

* * *

Мы подошли к Шотограду ранним вечером, на двенадцатый день нового года и спустя шестнадцать месяцев с того момента, как молодой Император покинул столицу.

Я стоял рядом с Императором. Я видел его лицо: острый подбородок с короткой черной щетиной, узкие губы, горящие глаза. Я чувствовал волнение, окутывающее отряд теплым непроницаемым облаком.

Город Шотоград был мертв, мы узнали об этом совсем недавно. От его каменных стен исходил холод, как от стен давно покинутого дома. Огромные ворота были распахнуты настежь, ветер соорудил в проходе чудовищные сугробы. За этими воротами нас давно никто не ждал, разве что несколько безумцев, множество мертвецов и одичавших собак.

Собаки — хорошая еда, если земля вокруг вымерзла до такой степени, что невозможно вырыть могилу умершему товарищу, а последний кусок мяса ты ел месяц назад…

Глаза Императора горели, пока он не увидел ворот, но стоило приблизиться, и огонек постепенно угас.

Это был последний город Империи, Крайний, как его называли в столице. За восточными стенами Шотограда начиналась пограничная зона, а дальше — Вечный Лес, территория изгнанной семь веков назад магии.

Еще вчера в отряде говорили, что, мол, Шотоград выстоял, что кто-то видел свет на горизонте, слышал музыку, которую принес ветер, и даже (что, конечно, фантазия, подстегнутая надеждой) людские голоса.

За моей спиной то и дело раздавались возгласы:

«Эх, подбежим к воротам, обнимем охрану, столько-то дней людей не видели!»

«Видите, земля теплая! Это тепло от города! Там канализации, там тепло, вот сюда и доходит!»

«Они встретят нас, вот увидите, встретят!»

А никто не встретил. Если не считать бродягу-ветра. Он всегда рад гостям.

Да и в городе, за стенами, наверняка ждут… безумные… ведомые Сумеречной Ухмылкой…

Мы остановились в нескольких метрах от городских ворот: молодой Император, рядом я, и, по правую руку от него, огромный телохранитель Шмат. Вернее, какой он теперь телохранитель? И охранять-то не от кого… Шмат походил на горца, которые иногда приходили в столицу, торговать мясом: большой, хмурый, с густыми белыми бровями, густой же бородой и низким, покатым лбом. Шмат кутался в шкуру бурого медведя, которую успел прихватить в общей суматохе, еще когда уходили из столицы. До этого он одевал ее только по праздникам, а сейчас — носил постоянно.

— Опять, Геддон? — спросил Император, глядя на меня.

Я молча кивнул.

Мне никогда не было жалко Императора так, как сейчас. На моих глазах рушилась последняя надежда, рассыпалась в пыль и разлеталась, уносимая ветром, на все четыре стороны.

За нашими спинами оставалась смерть и пустота, мы шли к Шотограду думая, что впереди только свет, а перед нами, оказывается, темнота… разинула пасть, ухмыляется, зараза.

— Мы можем разбить лагерь здесь, не заходя в город, — прогремел Шмат, чья белая борода сверкала поярче зимнего солнца, — дров хватит, чтобы переночевать.

Император грустно улыбнулся:

— А дальше что?

— Утром отправим человек пять-шесть в Шотоград за дровами и едой, какой-нибудь, — продолжил Шмат, и вдруг замолчал.

Он увидел то, что минутой раньше увидел я. У Императора задрожало веко, затряслись губы, руки так крепко сжали поводья, что побелели костяшки пальцев. Мне показалось, что молодой Император вот-вот рухнет с коня в снег, и я невольно подался вперед, хотя вряд ли бы успел…

— Я все равно найду, — прошептал молодой Император, и голос его дрожал, — чего бы мне это не стоило. Я намерен пойти дальше, в Шотоград, а если там не будет Ловкача, то в Лес, и в Степи, куда угодно, хоть на край света!..

Голос его сорвался на тихий, противный шепот. Отчаяние овладело Императором. Отчаяние слетало с его дрожащих губ. Ничего нет на свете страшнее и безнадежнее отчаяния. Это как прыгнуть в темную пропасть, зная, насколько она глубока, в надежде разбиться насмерть.

— Не думаю, что люди пойдут за вами, — осторожно сказал я, зная, что отчаяние Императора готово в любой момент перелиться через край. Что будет дальше, мне и представить было страшно. Я неотступно следовал за молодым Императором почти два года, но еще никогда не видел его таким…

Шмат, который обладал невероятной силой, но не мозгами, молчал.

Губы Императора дрожали. Он думал. Он понимал.

С тех пор, как Ловкач посетил столицу и утопил ее жителей в безумии и боли, прошло шестнадцать месяцев. Год с четвертью, и даже немного больше. Император собрал всех, кто выжил и повел их по городам Империи — в поисках новой жизни или по следам Ловкача. Но следом за столицей они посетили Хайдем, второй по величине город Империи, и встретили безумие и трупы, которыми была выложена мостовая на центральной площади. Потом были другие города, большие и маленькие, деревни и поселки, жителей в которых насчитывалось не больше сотни (что не мешало им сойти с ума и сжигать себя в своих же домах).

Отряд Императора обогнул Империю на востоке и двинулся на север. Границы Империи казались бесконечными, и это поддерживало надежду, словно вон там, за поворотом, еще чуть-чуть, и мы увидим город, жители которого живы и здоровы, не тронуты безумием, не знающие, кто такой Ловкач…

Никто не хотел верить, что настал конец света. Мы словно выпали из реальности и оказались во сне — вязком и тягучем, реалистичном, но не настоящем — и каждый жаждал проснуться, но не мог.

И вот все кончилось. Мы стояли на краю пропасти, под нашими ногами шевелился оползень. Подумать страшно, что может ждать нас впереди… и что будет, когда Император скажет людям, стоящим за нашими спинами, что пути дальше нет.

Впрочем, люди и сами видели, не слепые же. Жалкая кучка — двадцать восемь человек, все, кто остался в живых. Большинство крестьяне, два офицера и несколько из окружения Императора. За шестнадцать месяцев все мы превратились в однородную уставшую, исхудавшую, отчаявшуюся массу, а с приходом зимы — еще и обмороженную, постепенно вмерзающую в холодную почву.

За моей спиной зародился возбужденный гул. Люди видели ворота, они чувствовали дыхание ледяного ветра, слышали звон лопающихся от мороза окон в пустых домах… Ловкач добрался сюда раньше нас. Он всегда успевал раньше…

Я посмотрел на молодого Императора. В его глазах все еще тлели угольки — слабо, едва-едва, но все же… он жил местью, одной лишь мыслью о мести. Он двигался к Шотограду не для того, что бы найти людей, а чтобы поймать Ловкача…

И, знаете, я ошибался, приняв дрожь его губ за отчаяние. Император ничуть не боялся обнаружить пустой город. Он боялся упустить виновника крушения Империи!

И теперь, когда Император понял, что Ловкач, возможно, вновь ускользнул, жажда мести с новой силой обрушилась на его разум.

Кажется, я догадался, что произойдет дальше. На секунду я увидел солнце — спелое бордовое яблоко у самого края горизонта — и подумал, что, возможно, не увижу новый рассвет. Ведь, чтобы не случилось, я не имею права покинуть Императора. В конце-концов, когда-то давно, целую бесконечность назад, я дал клятву…

Месть и отчаяние, соединяясь в месте, дают совершенно новое блюдо — безумие.

— Не надо, мой господин, — попросил я, зная, что обращаюсь к пустоте, — не делайте этого. Подумайте о людях, что стоят за вашей спиной. Если вы остановитесь, они останутся с вами. Если же нет…

— Геддон, ты всего лишь писарь, а не мудрец, — перебил Император, — мой придворный мудрец сошел с ума, сорвал с себя штаны и выбросился из окна в одних трусах, а нового, ха-ха, не нашлось. Позволь мне самому принять решение, ладно?

«Как же он молод, — подумал я, — безумство молодости! У него было все, и не осталось ничего…»

— Может, остановимся, господин? Мы достигли края Империи, дальше идти некуда, да и незачем! Оставьте мысли о мести, давайте попробуем начать все сначала!

— У меня больше нет Империи, — сказал Император, — кто я теперь?

— Вы можете стать основателем нового государства, новой Империи. В конце-концов, все эти земли вокруг, все опустевшие города никуда не делись. Может быть, они ждут нового правителя! Ждут вас, мой господин!

— А есть ли в этом смысл? Придет Ловкач и оставит от моего мира новые руины, — Император усмехнулся, в его глазах блеснули капли серебра, — чтобы быть Императором, нужны люди, нужны подданные, армия… а где они все? Где? Подданные обезумели, города разрушены, из армии один только Шмат.

— Чтобы стать Императором, нужно время. У вас будет город и горстка преданных вам людей. Со временем их станет больше, и вы возведете новые города, соберете сильную армию… может быть, тогда и настанет время для мести?

Я с надеждой смотрел на Императора. Кто жил в его душе? Какие черви там завелись? Безумие или разум? Жажда мести? Жажда власти? А главное — кто победит? Я буквально видел эту борьбу — Императора трясло, словно в лихорадке. Но не было времени — люди за спинами не давали нам его.

— Что ты предлагаешь? — наконец, спросил он, и внутри меня словно лопнула какая-то крепко натянутая струна.

— Переночуем здесь, мой господин, потом развернемся и уйдем в город, что в трех днях пути отсюда. В нем больше нет безумцев, он невелик, что позволит нам первое время держать под контролем границы города. До весны протянем, откормим и отогреем людей, а дальше вам решать, мой господин…

— У нас достаточно дров, — подал голос Шмат, — недалеко есть лес. Незачем соваться в Шотоград на ночь глядя. Чую там беду, смертью пахнет, в общем.

Я вновь посмотрел на солнце. Оно то исчезало в облаках, то выныривало вновь, бросая в нашу сторону мрачный взгляд.

Император молча развернул лошадь и направился в сторону нашего маленького отряда. Снег ломался под копытами, и в наступившей тишине хруст этот отдавался в моих ушах по особенному — словно не снег ломался, а наши судьбы.

Император остановился перед горсткой людей, поднял вверх руки, призывая к вниманию, и заговорил:

— Именем моим и именем Империи! Мы видели конец света, и нам удалось его пережить! Мы видели мертвые города и мертвых людей, и не сошли с ума! Мы верили, что найдем то место, где есть жизнь, нормальная, человеческая жизнь, но вот мы стоим на краю Империи, и здесь нет жизни, а есть смерть. Отчаяние овладело мною, я не видел света, но вот решение пришло. Вы знаете, кто принес гибель Империи — это тот, кого зовут Ловкач, дьявол с улыбкой на лице. Он всегда опережал нас на шаг, сеял смерть и безумие в городах. Он шел впереди, беспечно думая, что мир бесконечен. Но вот все кончилось. Империя тоже имеет границы, и Ловкачу больше некуда бежать. За воротами Шотограда приграничная Степь, а за нею — Вечный Лес. Ловкач не пойдет туда, поскольку там Магия и нет разумных существ. Значит — Ловкач здесь, в Шотограде!

Рука Императора с длинными тонкими пальцами (такие бы пальцы музыкантам, а не владыкам) указала на ворота Шотограда, и в этот момент где-то в моей душе зародился первый слабый крик… он нарастал стремительно, становился громче, требовал выхода наружу… Я крепко сжал губы, а крик метался, полосовал душу и разум. Я понял, о чем хочет сказать Император, и отчаяние стало подбираться и ко мне.

— Ловкач прячется от нас, потому что боится! — говорил Император, — он перехитрил сам себя! Загнал в ловушку. Отсюда, из города, ему не убежать. И у нас есть выбор — либо мы войдем в Шотоград и прикончим Ловкача, либо отступим с позором, вернемся в мертвые города, и будем налаживать свою жизнь, рожать детей, строить новые дома, пасти скот… и смотреть на север, сюда, ожидать, когда вновь появиться дьявол с улыбкой на лице.

Он говорил перед горсткой людей, среди которых едва ли половина умела воевать, а еще меньше вообще держали в руках оружие. Но создавалось впечатление, что на заснеженной дороге стоит огромная имперская армия, готовая разобрать Шотоград по камешку еще до наступления темноты.

Что они смогут сделать? Что противопоставить единственному в Империи магу, существу, подобно которому не было в Империи уже семьсот лет?

Безумие, безумие…

— Кто пойдет со мной! Кто последует в Шотоград во имя Императора!

Первым поднял руку Шмат, преданный телохранитель сначала отца, а затем и сына. Он за молодого Императора хоть в огонь, хоть в ухмыляющуюся пасть дьявола. Следом — недолгая пауза — и еще несколько рук поднялись вверх, к стремительно темнеющему небу.

— Я с вами навсегда, будьте же и вы со мной! — закричал Император неистово. Сейчас он как никогда напоминал своего отца. Имперская кровь, наследие предков…

Император развернул лошадь в сторону могучих ворот, наполовину занесенных снегом. Лицо Императора выражало не отчаяние, нет, его исказила ярость.

Неужели он искренне верил в то, что говорил?

— Стемнеет через час, мой господин, — сказал Шмат.

— Вели расчистить дорогу, мы войдем в город сегодня же, — отозвался Император и добавил, уже значительно тише, — что может меня остановить?

Через короткое время дорогу расчистили настолько, чтобы можно было проехать на лошадях. Люди работали неистово, словно предчувствие последней битвы прибавляло им сил.

За воротами дорога была чиста и протоптана, кое-где были видны следы сгоревшего угля, которым обычно посыпали замерзшие мостовые. В воздухе витал слабый запах гари, но дыма не наблюдалось. Наверное, город горел много дней назад и то, до чего смог добраться огонь, уже давно сгорело.

Наш маленький отряд во главе с молодым Императором двинулся вглубь мертвого города, а покрывало ночи стремительно опускалось на Шотоград.

Тихо было вокруг, безжизненно, только хруст снега под копытами и ногами.

Город нас не встречал, не ждал. Ему не было дела до путников, которые проникли в его владения. Город тихо умирал. Тепло покидало его дома, последние капли тепла струились по подземным туннелям и трубам, словно последние клочки воздуха вырывались из легких… снег засыпал улицы, мороз бил стекла, только ветер чувствовал себя здесь полноправным хозяином.

Доводилось нам бывать в мертвых городах, но еще ни разу, после случая в Итаане, я не заходил в город после наступления сумерек. Потому что еще не стерлись из памяти воспоминания о мертвецах, прыгающих с крыш, о безумцах, стреляющих из лука… потому что ночь — время Ловкача, и улыбка его тем ярче сверкает, чем темнее вокруг. Я это знал, и остальные знали, потому и царила тишина…

Сразу за воротами потянулись первые каменные дома и перекрестки. Я ехал чуть позади Императора, не уставая оглядываться по сторонам. Большая рыжая луна, поднимающаяся на трон небосвода, щедро дарила мне возможность посмотреть и запомнить, чтобы потом записать.

Дома. Снег с их крыш не убирали давно, даже печные и газовые трубы (если таковые имелись) завалило сверху большими белыми шапками. Уцелевшие стекла затянуты морозной пленкой, но преимущественно видны черные дыры, и кое-где, развивающиеся на ветру остатки занавесок… И всюду распахнутые настежь двери, словно немое приглашение войти туда, в темноту, в смерть…

На крыше одного из домов лежал мертвец. Его наполовину засыпало снегом, торчали только темно-синие руки со скрюченными пальцами и часть головы — подбородок и губы. Иней осыпал его щетину. Мертвец улыбался.

— Сохрани воистину лик мой в здравии, — прошептал кто-то сзади.

Я нащупал на груди крестик и сжал его через одежду. Я верующий человек и знаю, что кто-то там, наверху, меня оберегает, причем расплачиваться с ним легко — не забывай. Ну, я и стараюсь, не забываю…

Мы прошли достаточно далеко, прежде чем наткнулись на первых безумцев. Горстка людей сидела на дороге, в снегу, и обменивалась между собой одеждами. Люди были совершенно обнаженные, их кожа отливала темно-синим, даже в лунном свете можно было хорошо разглядеть черные гематомы, синяки, покрывавшие тела. Движения людей были вялые, замедленные — они замерзали, что впрочем, не делало безумцев менее опасными.

Шмат выдвинулся вперед, на ходу обнажая меч. Я обернулся и увидел, что двое крестьян достали из-за спин луки и привычными движениями вынимают стрелы.

Заприметив нас, обнаженные безумцы стали подниматься. На ноги удалось встать троим, остальные неуклюже попадали в снег.

— Приветствую, — сказал один глухо. В руках он держал заиндевевшую рубашку в клеточку. На лице безумца застыла вечная улыбка — печать Ловкача — в глазах играли блики глубокого, горящего где-то внутри головы, огня.

— Гости у нас, — так же глухо, с тихим присвистом, словно во рту не хватало нескольких передних зубов, добавил еще один безумец. В его синих пальцах была зажата большая меховая шапка. Она бы неплохо спасла его от холода, если бы безумец додумался надеть ее на голову, — откуда путь держите, добры молодцы?

— Не твое дело, — отозвался Шмат, — убирайтесь с дороги, дайте пройти!

— Нет, — неожиданно вмешался Император, и от его голоса я вздрогнул, — заставь их рассказать, где прячется Ловкач. Они должны знать, они безумцы!

— Верно, — раздалось за нашими спинами, — давайте допросим их.

— У вас отличная шуба, молодой человек, — сказал безумец, держащий рубашку в клеточку, — не хотите поменяться? Конечно, моя рубашка ничто, по сравнению с вашими одеждами, но я могу приплатить! — он похлопал себя по голым синюшным бедрам, и улыбка его, безумная, дикая звериная улыбка, сделалась еще шире, — а, черт, я же совсем обнажен. Нехорошо вышло, перед людьми-то. Срамно.

И неожиданно он откинул голову назад и засмеялся. То был смех не человека, а дьявола, смех безумца, душу которого сожрал адский огонь. Я сжал крестик с такой силой, что кончик проткнул ткань и больно впился вне в палец. Мои глаза напряглись, я огляделся по сторонам. Я вдруг четко осознал, что мы угодили в ловушку, которую устроил Ловкач.

Он мог сделать из человека безумца, выжать его разум, но сам-то он безумцем не являлся.

О, да. Ловкач знал, что молодой Император гонится за ним. Он также знал, что мы дойдем до Шотограда, и что Император не сможет бороться с овладевшим его отчаянием… И теперь мы как мыши, угодившие в лабиринт, но не знающие об этом, и идем на запах сыра, которого, быть может, и нет вовсе, потому что в конце лабиринта нас ждет он… Ловкач.

Может быть, я параноик, но мне безумно захотелось развернуться и убежать прочь из города.

Шмат вдруг сделал шаг вперед, замахнулся и мощным ударом повалил смеющегося безумца на землю. Тот упал, с хрустом ломая тонкий лед на мостовой, но хохотать не перестал, наоборот, смех сделался еще громче и звонче. Меня пробила сильная дрожь, да и всем, наверное, кроме Императора, стало не по себе. За спиной со звоном взвыла тетива, и воздух разорвала тонкая стрела с ярким оперением, звонко ударилась о камни возле смеющегося безумца и разлетелась в щепки.

— Не стрелять! — закричал Шмат, — не стрелять, ироды!

— А пусть стреляют, — тихо произнес тот безумец, что остался стоять, — пусть. Не видать вам Ловкача, хоть ищите, хоть нет. А где он, никто из нас не скажет… лучше давайте поменяемся. У вас великолепный лисий воротник, уважаемый. А у меня есть шапка. Хорошая шапка, на ярмарке купленная. Из зайца иль из соболя. Кто его разберет? Главное, что удобная, верно я говорю?

Да и упавший безумец приподнялся на локте, стер рукой кровь с уголка губы, обнажил желтые зубы в дикой усмешке:

— Ох, и не поздоровиться вам, господа! Не хотите меняться, будем драться, так-то вот! Знайте, с кем дело имеете, знайте!

Шмат обернулся к Императору, глаза его были большие, особенно белые в сумраке:

— Допросить?

— Допроси, — кивнул Император.

И Шмат попытался допросить. Он подошел к лежащему, взял его могучими руками за плечи и встряхнул с такой силой, что шея безумца, казалось, должна была переломиться, как у цыпленка. Но не переломилась. Безумец расхохотался и плюнул Шмату в лицо, а затем с необыкновенной ловкостью вдруг выгнулся, по-змеиному вывернулся, встал на руки и вдруг, перекувырнувшись, ударил Шмата пяткой по лицу. Раздалось звонкое, увесистое «Бац», Шмат кувыркнулся спиной назад и шлепнулся задом на землю. И сразу же, словно по команде, засвистели стрелы. Я обернулся, но было уже слишком поздно — мой крик ничего бы не изменил. Перепуганные люди стреляли в безумцев, тратили стрелы, которые большей частью улетали в никуда.

— Нет! Не стрелять! Стойте! — дико закричал Император, хватаясь за голову, развернул лошадь, замахал руками, но поделать уже ничего не мог.

Упал безумец с рубашкой в руках. Рухнул, пробитый стрелами в шею и грудь тот, который держал шапку. Улыбающиеся безумцы, не успевшие или не сумевшие подняться с заледенелой мостовой, так там и остались, раскинув руки, склонив головы, устремив мертвый взгляд в темное небо. И только безумные улыбки не сходили с их лиц, словно мертвые знали, что ждет нас впереди.

Впрочем, они не могли не знать…

Все кончилось быстро. На самом деле не прошло и нескольких минут, хотя стреляли по уже мертвым телам, пока не поднялся Шмат и не начал орать. Потом остановились. Я видел лица людей, видел страх, скользивший в глазах, в дрожащих губах, в движениях. По толпе пронесся ропот:

— Куда мы угодили?..

— А что если это только начало?

— Вдруг безумцев много, и они нападут на нас с наступлением темноты?

— Помните, как было в том городе? Они выбегали из всех домов с факелами! Они же умеют жечь факелы и стрелять из лука!..

Наконец, прозвучало предположение, о котором думал и я:

— А если это ловушка Ловкача? Вдруг он затаился где-нибудь и ждет, когда мы подойдем ближе?

Но Император оборвал ропот мощно, на одном вздохе:

— Молчать! Я сказал, заткнуться всем и слушать меня! Посмотрите, что вы сделали! Что натворили из-за своей трусости! Вы убили тех, кто мог указать нам путь. Вы оборвали нить, тянувшуюся к Ловкачу.

Ропот мгновенно стих, и люди стали слушать Императора. И я стал слушать, затаив дыхание, запоминал каждое слово.

— Если вы хотите выжить! Если вы хотите достичь чего-то! И если вы хотите отомстить тому, кто уничтожил ваших жен, мужей, детей, родственников, то вы должны, прежде всего, слушаться меня! Я — ваш Император, я тот, кто думает и заботится о вас. А если вы будете совершать столь бессмысленные поступки, выбросив из головы мысли, то уничтожите себя, подобно стаду баранов, несущихся в пропасть! Вы должны, прежде всего, думать! Думать, а не стрелять и кричать, словно вам в зад засунули осиновый кол!

— Слышали, что говорит Император? — подхватил Шмат, все еще потирающий спину. На его левой щеке растеклось огромное темно-фиолетовое пятно от удара, глаз слегка заплыл, — ну-ка все хором — виват Императору!

И люди подхватили этот крик, крик в мертвом городе, в тишине, которую не нарушали даже вороны. Птицы, похоже, вообще боялись приближаться к земле, кружили где-то над нашими головами, похожие на темные размытые кляксы на грубой бумаге.

— Виват Императору! — кричали люди, и я кричал вместе с ними.

Виват! Виват! Виват!

* * *

Император прав.

Он молод, неопытен, ему довелось править не больше недели, но он прав. Потому что в нем течет кровь предков, и мысли его переплетены с мыслями прошлых Императоров, которые не одну сотню лет правили Империей… Как можно предположить, что Император ошибается?..

Только крохотная мыслишка, подобная червяку в нежной мякоти спелого яблока… а если Император обезумел, то он верит в то, что говорит… ложь, подтвержденная безумием, становиться правдой… он не ошибается, да, но он может думать неверно… не так… допустимо ли?..

Мой рот открывался, до боли в челюсти, я орал «Виват» до тех пор, пока не заткнулись все остальные, а когда замолчал, обнаружил свои пальцы на крестике, сжимающие с такой силой, что, казалось, никто в мире не способен разжать их.

— Мы найдем других безумцев и заставим их привести нас к Ловкачу! — крикнул Император, развернул коня и поскакал по мостовой, мимо тел убитых, смотрящих мертвыми глазами в черное небо без звезд.

Как давно на небе не было звезд… и только полная луна выкатилась-таки над крышами домов, освещая путь. Люди завозились, зажгли первые факелы, отражающиеся от осколков уцелевших окон. Мы двинулись вперед. Куда? Не знаю. Да и никто не знал. Кроме Императора.

В полной тишине, в темноте, окутавшей пеленой, мы шли по пустым улицам, прислушивались к звукам ночной жизни, той, что осталась в городе. А осталось, к слову сказать, немного. Метнулась из темноты серая кошка, выскочила на пятачок света, замерла и ускользнула неслышно в какой-то черный проулок. Откуда-то донесся пронзительный, разрывающий тишину, полный боли и тоски вой — так воют преданные псы, потерявшие хозяина. Сколько их здесь осталось, псов, кошек, другой живности, погибающей от холода и голода? А сколько людей? Тех, кого не тронуло безумие Ловкача? Да и остались ли они вообще?

Месяц назад мы проезжали небольшой город, название которого никто не знал. На центральной площади города, которая, судя по всему, была еще и большим базаром, суетились люди. Они складывали трупы безумцев и сжигали их. Эти люди тоже сошли с ума, но они не были безумцами Ловкача. Они не реагировали на нас, взгляды их были пусты, а из уголков губ текла слюна. Они тащили трупы за ноги, за руки, кидали их один на другого, и поджигали. А потом смотрели на черный дым и улыбались. Можно ли было считать их живыми? Наверное, нет.

Задумавшись, я чуть не столкнулся с конем Императора, который замер на дороге.

Шмат, ехавший рядом, чертыхнулся в полголоса, спросил:

— Что там, господин?

— Езжай и проверь, — был ответ.

Шмат тронул коня, выехал вперед на несколько метров, и остановился:

— Кто-нибудь с факелом, подойдите!

От отряда отделилась фигурка на небольшом, исхудалом кливе — северном коне, покрытом шерстью не хуже бурого медведя — направилась к Шмату, освещая путь факелом на вытянутой руке.

Пятно света переместилось вперед. Я сощурился, разглядывая то, что насторожило Императора, а когда увидел, не смог удержать слабого вскрика.

Страшное зрелище! Воистину чудовищное!

Наш маленький отряд добрался до центральной площади Шотограда. Я видел ее на картинах и в летописях, изображенной великими художниками Империи. Площадь Шотограда — это ее визитная карточка. Многие стремились посетить Шотоград только для того, что бы побывать на центральной площади. В центре ее высился гигантский шпиль, такой высоты, что конец его достигал облаков, и сделан он был из небесного материала, именуемого в народе — оста. Материал этот можно было извлекать только из прибывших с неба камней — небесных странников, которые в старые времена частенько обрушивались на города Империи. Сейчас же осту не найти, потому что небесные странники прекратили свое путешествие по вселенной, или обратили свой взор на какие-нибудь другие миры…

Вокруг шпиля из осты был возведен роскошный парк с вечноцветущими растениями, огромными красивыми цветами, скамейками, столиками и даже миниатюрным водопадом. Любой желающий мог подойти сюда и посидеть на скамейке, любуясь яркими цветами и вдыхая небесный, сладкий аромат растений. Те, кто бывал здесь, говорили, что это великолепно.

И сейчас мы вышли на площадь, и одного только слабого света от факела хватило, чтобы понять, что город умер — окончательно и бесповоротно.

Площадь была завалена трупами. Сотни, а, может быть, тысячи. Они лежали везде, один на одном, сваленные в кучи, присыпанные снегом, с торчащими вверх замерзшими конечностями, с мертвыми лицами, выпученными глазами… Не было уже ни скамеек, ни столиков, ни цветущего сада — только сухие ветви, похожие на иссохшие руки мертвецов, тянулись в стороны, намереваясь охватить всю площадь.

И я вспомнил тот маленький городок. И я увидел еще кое-что: мертвые шевелились.

Вернее, не совсем они — мертвым не дана жизнь — среди тел ползали безумцы. Те, кого коснулся Ловкач, те, кто поджидал нас. Словно копошащиеся черви в куче навоза, они поднимали головы, открывали рты, тянули к нам руки со скрюченными пальцами.

А с неба сыпал снег, и только шпиль из небесного материала продолжал упорно светиться голубоватым фосфорным светом.

— О, боже, — прошептал Шмат громко, — что здесь творилось? Что произошло?

Я подъехал ближе, несмотря на огромное желание повернуть коня и броситься прочь из города, подальше от мертвого места, и разглядел, что мертвых не так уж и много. Может быть, сотни две. Гораздо больше было живых. Проклятых. Безумных. Когда свет факелов коснулся их, безумцы пришли в движение, стали подниматься на колени, потом на ноги. Все они были обнажены, большинство держало в руках предметы одежды, некоторые, не замечая нас, ползали между телами и пытались снять с мертвых рубашку или штаны, тянули, рвали с громким треском ткань, ругались на непонятном языке. Воздух наполнился стонами, бормотанием…

— Вперед! — неожиданный крик заставил меня вздрогнуть.

Кричал Император:

— Вперед! Разве вы не видите, что где-то здесь скрывается Ловкач! Он прячется среди мертвых, чтобы его не нашли живые! Вперед, убьем их всех!

Он обезумел. Я с ужасом понял, что в своих догадках был прав. Желтая пена сорвалась с губ Императора, когда он выкрикнул последнее слово. Глаза вылезли из орбит. Император вытащил из ножен меч и, пришпорив коня, первым двинулся на площадь.

А люди побежали следом.

Через мгновение на площади стало светло, как днем. Я застыл на коне, не в силах ничего сделать. Я просто наблюдал, в силу своей работы, своей привычки, своего образа жизни, если хотите.

Я видел Императора, ворвавшегося в кучу тел, орудующего мечом. Он бил направо и налево, по мертвым и живым, не разбирая. А следом за ним кинулся Шмат, сбил конем неловкого безумца и снес ему голову одним мощным ударом меча. Те люди из нашего отряда, что были с луками, упали на колено и пустили первые стрелы. Те, что с мечами, стали пробивать дорогу к центру площади, к светящемуся шпилю.

Женщины сгрудились за моей лошадью, да двое молодых воинов, лет по шестнадцать каждому, встали, выпучив глаза и открыв рты. Такого они еще не видели.

Что хотел сделать Император? Уничтожить безумцев или найти Ловкача? Я сомневался, что Ловкач здесь. Да и вряд ли мой господин думал по другому…

Император бесновался, оставляя за собой тропу из убитых и покалеченных. В одно мгновение площадь заполнили вопли и крики, звон мечей и свист стрел. Ноздри защекотал запах свежей крови.

Я погрузился в страшное зрелище с головой, как погружаются в мутную воду, не видя ничего, но кожей ощущая глубину и пространство.

И лишь краем глаза я успел заметить какое-то свечение сбоку, с крыш соседних домов.

Я резко повернул голову и увидел, как крыши домов справа вдруг озарились цепочкой света, выхватывая из темноты стоящие там фигуры. Секунда — и точно такая же цепочка возникла слева, а затем и впереди. Факелы на крышах вспыхнули одновременно, словно заготовленные заранее. Но по-другому и быть не могло — нас явно ждали. Я увидел людей с луками, обнаженных — их тела блестели в дрожащем свете. И луки были на изготовке.

Безумцы…

Ждали нас. Классическая ловушка на живца… чтоб их… — но то была лишь мгновенная мысль, а следом пришла другая — Император! Сейчас убьют Императора!

— Ловушка! — закричал я, деря голосовые связки, — всем назад! Ловушка!

Но меня, конечно же, никто не слышал. Ослепленные собственным светом, люди продолжали сеять смерть, не видя, что смерть сама пришла за ними.

И тогда я пришпорил коня, и ворвался к толпу, к Императору. Мой верный Франц не боялся ничего, он много повидал на своем веку — и сейчас оставался бесстрашным помощником.

Наверное, в этот же момент люди с крыш начали стрелять. Рядом со мной рухнул мертвый один из лучников, град стрел осыпал площадь сверху.

— Император! — кричал я, — Император, уходите! Это ловушка!

Очевидно, многие попросту не сообразили, что происходит. Люди не слышали, или не хотели слышать, а бесшумный дождь из стрел сыпался на их головы, вышибая последние мысли.

Мой конь неожиданно встал на дыбы и едва не зашиб упавшего на колени лучника. Я сам едва удержался в седле, но продолжал кричать:

— Уходите! В укрытие! Ловушка! Засада! — мой голос тонул в звоне мечей, криках убитых и раненых, а потом и вовсе сорвался на слабый хрип.

Затем я увидел Императора. Он почти добрался до центра, до шпиля из осты, хотя было не совсем понятно, что он собирался делать дальше. Конь Императора остановился на свободном от тел убитых и безумных живых пятачке. Император оглядывался по сторонам. Стрелы с крыш каким-то чудным образом не задевали его. Но и он не видел стрел, словно ослеп от своей ярости и безумной жажды мести.

— Император! Уходите! — я поскакал в его сторону, но в это время острая боль пронзила плечо, мощным толчком меня едва не вышибло из седла. Темнота на мгновение окутала меня, словно все факелы в одночасье погасли, но я заморгал, и свет — дрожащий, слабеющий свет — вернулся. Я увидел, как падает еще один лучник, как бегут в панике, бросая факелы, люди. А конь нес меня к Императору. Я подскакал настолько близко, что можно было дотянуться до Императора рукой, и окликнул:

— Мой господин, надо уходить! Нас заманили в ловушку!

Император, стоящий ко мне спиной, обернулся. Движения его были рваными, резкими. Горящие глаза обожгли меня, на губах застыла желтая пена, брови сошлись на переносице, образовывая черную борозду, рассекающую лоб.

— Что тебе надо, писарь? — рявкнул он незнакомым голосом, — что случилось?!

— Засада! — выдохнул я, — засада… — и больше уже ничего сказать не мог. Боль в плече стремительно распространилась по всей руке и перекинулась на грудь. Вдруг стало трудно дышать. Здоровой рукой я нащупал стрелу в плече и выдернул ее, не удержав болезненного крика.

— Не мешать мне! — рявкнул Император, — я же сказал. Не мешать! Ловкач где-то рядом, я нюхом его чую. О! Дайте только добраться, и я покажу ему, что значит идти против воли Императора! Я его в порошок сотру, в мед и перья, голым по улицам пущу!..

Император не договорил. В его левое плечо воткнулась стрела с ярким желтым оперением. Император открыл рот, но из горла вырвался хрип. Руками он попытался дотянуться до древка, но вдруг неловко, словно младенец, только что научившийся сидеть, накренился и рухнул с лошади на землю, на свежий налет снега.

— Император! — я соскочил с коня и бросился к нему. Рядом просвистела стрела, оглушив своим пронзительным смертельным свистом. Кто-то пробежал, не обращая на нас внимания, совсем недалеко закричали страшным, нечеловеческим криком, вторил из глубины мертвого города пронзительный собачий вой.

Я присел на корточки перед Императором. Император был жив и, слава богу, с лица его слетела маска безумия, он вновь стал похож на человека… на Императора. Он закашлял, и из уголка рта, стирая пену, вытекла струйка темной крови.

— Писарь. Писарь, я умираю? — прошептал он.

— Не должны, мой господин, — тоже прошептал я, — стрела задела плечо.

Я переломил древко, чтобы не шла кровь, обвил Императора здоровой рукой, склонился к его уху:

— Если вы мне поможете, мой господин, и мы сядем на лошадь, то не умрем, это я вам обещаю.

— Что происходит?

— Нас заманили в ловушку, — ответил я, — мой господин, постарайтесь встать на ноги.

Я поднял голову и увидел, как темные фигуры на крышах начинают шевелиться. Вот первый дрожащий огонек устремился вниз, разрывая темноту пятном света. Следом — еще, и еще. Люди (или нелюди) прыгали вниз.

— Надо торопиться, — шепнул я, скрипя зубами от напряжения. Как некстати остро заболела рука. Хорошо, хоть стрела лишь задела мышцу и прошла насквозь, а то хороший бы из меня вышел спаситель с одной рукой.

Император тяжело поднялся, его пошатывало, голова безвольно болталась из стороны в сторону. Мы доковыляли до лошади — мне показалось, что прошла целая вечность, хотя на самом деле всего несколько секунд — и я помог Императору забраться в седло.

И в это время рядом приземлилась темная фигура. На мгновение яркий свет факела выхватил его лицо — бледную маску, словно натянутую на узкий лысый череп, с широкой ухмылкой, похожей на дырку в голове — а затем человек отшвырнул факел в сторону и бросился на меня.

Он заверещал — дико, пронзительно, словно зверь, я увидел меч в его руке и понял, что даже если успею выхватить из ножен свое оружие, то вряд ли успею что-либо предпринять.

Хлопья тяжелого, мокрого снега упали мне на ресницы, я замер, ожидая… увидел стремительное приближение, взмах меча… и прыгнул в сторону. Меч просвистел в каких-то миллиметрах от головы, обжигающе-горячий воздух хлестнул по лицу не хуже острого лезвия. Фигура человека (хотя, точнее было сказать — существа, потому что на человека он походил в наименьшей степени) неловко изогнулась, теряя равновесие. И в это время ее настиг сокрушительный удар. Я услышал громкий хрип, увидел нож, вонзившийся сначала в плечо, потом в шею существа. Оно зашаталось и рухнуло на землю, возле моего коня.

— Скорее, Писарь, — прошептал Император, вытирая окровавленное лезвие о рукав.

Тело существа била крупная дрожь, но подняться оно уже не могло. Мимо пробежал крестьянин с факелом, осветив застывшую маску на лице безумца. Не задерживаясь, я запрыгнул на верного своего Франца, перед Императором, взял поводья и пришпорил коня.

Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Наперерез нам выскочил еще один безумец с факелом в одной руке и большим топором в другой, но я легко обогнул его. Следующего безумца сбил копытами Франц. Мы рвались с площади, словно завязнувшие в меде мухи. Стрелы свистели со всех сторон, только чудом не задевая нас.

— Гони, Писарь, нам нужно жить, — шептал за спиной Император, и голос его то и дело прерывался хриплым кашлем.

И, наконец, спустя целую вечность, мы вырвались. Свет остался за спиной, крики раненых, звон орудий и свист стрел постепенно стих.

Мы ворвались в ночь, в тихий шелест падающего снега, в пустые улицы, не тронутые ничьими следами уже довольно давно.

Я гнал Франца, не останавливаясь, петлял по узким улочкам и открытым площадям. Мы проскакали пустынный базар, лотки которого были погребены под сугробами, потом кончились маленькие домики и пошли большие каменные дома в пять-шесть этажей высотой, улицы стали шире и ухоженней. Если бы не сплошь темные окна и абсолютная тишина, можно было бы подумать, что здесь еще сохранилась жизнь. Но тщетны надежды, нет здесь никого, кроме, может быть, нескольких разумных, прячущихся по подвалам, да и их, наверное, не пощадил другой враг — холод.

Я замедлил бег лошади, и дальше мы поскакали уже не так резво. Что делать дальше я не знал. Вряд ли кто-нибудь из нашего отряда остался в живых. Возможно, что и нас разыскивают существа-безумцы. Но до утра нам из города все равно не выбраться.

Увидев распахнутую дверь в одном из домов по улице, я направил коня туда. Заехал внутрь, слез и плотно закрыл дверь изнутри. Франц переминался на копытах, шевелил ушами и пускал ноздрями сизый пар. Неуютно ему было в доме, не привык конь стоять в коридоре, словно приглашенный на вечер гость.

Император попытался слезть сам, но у него не получилось, я поспешил на помощь, протащил тяжелое от одежд тело за небольшой столик, стоящий в прихожей, и усадил его на стул. Император откинулся на спинке, расстегнул уцелевшей рукой ворот шубы и тяжело задышал. Изо рта его вырывалось плотное облако пара:

— Спасибо, Геддон.

— Всегда пожалуйста, мой господин. Вам придется посидеть одному, пока я осмотрю дом. Скорее всего, ночь мы проведем здесь.

Император махнул рукой, иди, мол, и закрыл глаза. Его лихорадило, на лбу проступила красная испарина.

Отвернувшись, я направился по коридору, осматривая пустые комнаты. В голову лезла ехидная, кощунственная по отношению к правителю мысль. Я думал о том, что лучше бы Император остался безумен. Это, по крайней мере, оправдало бы смерть тех людей, которые шли за Императором от самой столицы, которые доверяли ему и верили, что он приведет их к прежней жизни. И самая главная мысль — почему я не остановил Императора? Почему не вмешался? Я же видел, как безумие заключает его в свои жаркие объятия! Выходит, что часть вины за гибель отряда отныне будет лежать и на мне…

Я поднялся на второй этаж. Заглянул в комнату, бывшую когда-то чьей-то спальней. Двуспальная кровать стояла нетронутая, не разобранная. Рядом находилась еще одна кроватка — детская. В ней лежала большая кукла с открытыми голубыми глазами. Чья-то кукла, которую забыли взять. Или не успели. Наверняка, эта кукла была самой ценной вещью для ребенка в мире. Ценнее золота, власти, любви родителей… Что за чудовище этот Ловкач, если он лишает ценностей всех без разбору, не щадя ни взрослых, ни детей. Я представил себе малыша, бредущего по холодным улицам в темноте, безумного ребенка, забывшего про куклу на кроватке, и поспешил выскочить из спальной. У меня разболелась голова и вдруг с новой силой накатило отчаяние… я прислонился головой к холодному дереву и подумал, что, пожалуй, есть одно лекарство, которое всегда вылечивало меня от любых болезней…

Я открыл следующую дверь и увидел забытый кабинет. Камин в углу давно остыл, лежал опрокинутый стул, диван покрылся пылью… Я быстро подошел к большому деревянному столу… Здесь есть то, что мне надо. О, да. Я взял стопку чистых листов, чернильницу и перо и вышел из кабинета, торопливо спустившись по лестнице вниз.

Император, похоже, уснул. Дыхание его сделалось ровным, голова упала на плечо. Я сделал из ткани плотный жгут и аккуратно перетянул руку над раной. Император даже не вздрогнул. После этого я принес еще один стул, сел так, чтобы свет луны, заглядывающей в окно, падал на колени, взял несколько листов из стопки и начал писать.

Я так давно не писал, что поначалу пальцы не слушались и выводили кривые, неразборчивые буковки. Но постепенно я навострился. И буквы легли в слова, а слова в предложения. Я откинул отчаяние и провалился в безмятежность.

Я же писарь. И письмо — мое главное лекарство…

Письмо N1

Здравствуй, родная, давно не виделись и не знаю, увидимся ли вообще в этой жизни. Ведь я-то еще здесь, на земле, а ты уже давно на небесах.

Извини, но я не помню тех дней, когда тебя не стало. Их вышибло из моей памяти, словно пробку из бутылки. Друзья говорили, что я обезумел, что я хотел покончить с собой и прыгнул в яму, куда опустили гроб с твоим телом. Родная… если бы ты знала, как я скучаю по тебе.

Я остался жив, не обезумел и не кончил жизнь самоубийством только благодаря Императору. Старому Императору, ты помнишь его, потому что тогда он был еще жив. Император лично пришел в наш дом, ставший без тебя подобием клетки для одинокого спивающегося человечка вроде меня. Господин был со свитой из трех человек, охрану оставил за дверью, и снял шапку, когда переступил порог. О, да. Старый Император был мудрейшим человеком…

С тех пор многое изменилось…

Он нашел меня в спальне, где я лежал на кровати и пил вино, надеясь упиться до смерти, заснуть и больше никогда не просыпаться. Все-таки, я слабая личность, тщедушен и робок. Что мешало мне, скажем, повеситься или утопиться? Я ведь жаждал смерти. Я хотел увидеть тебя снова и знал только один путь, позволяющий это сделать. Но я не повесился и не утопился. Я боялся такой смерти — ведь для самоубийства нужна сила воли, которой у меня нет.

А старый Император сел на кровать, взял меня за плечи, хорошенько встряхнул и сказал:

«Вставай, Геддон. У меня есть для тебя работенка!»

На это я, пьяный в усмерть, ответил, что мол, работенка подождет, когда такое дело.

И тогда Император рывком поднял меня на колени — а силищи у него всегда было в избытке — и произнес то, что разом вышибло из меня дух похлещи прямого удара в грудь.

«Куда ты скатился, Геддон? — спросил он, — посмотри на себя. Если твоя жена наблюдает с небес, то она, должно быть, сгорает от стыда. Разве перед смертью она просила тебя закончить жизнь пьяницей, в заблеванной постели? Нет же, она наверняка желала тебе только добра, и хотела, чтобы ты остался человеком, а не превратился в грязную вонючую свинью. Встань, Геддон, помни о своей жене. Ее уже не вернуть, но память о ней должна быть трезвой и теплой. Вставай».

Больше он ничего не сказал, но, знаешь, я встал. Поднялся с колен и обнял Императора так крепко, как не обнимал никогда. Я поклялся, что буду служить ему вечно, и детям его и внукам, чтобы ни случилось… а ведь случилось, не знал я тогда, не ведал… и он тоже крепко обнял меня и повел к дверям.

С тех пор я бросил пить, родная, и лишь немного вина по праздникам и в день твоей безвременной кончины…

У Императора действительно нашлась работка для меня. Много работы, если начистоту. С того момента, как я ушел с императорского двора на твои похороны, а вернулся спустя две недели, все бумаги, указы и прочая бюрократическая дребедень оставались в не прикосновении, столько надо было разобрать, переписать, обработать…

В письме я нашел спасение от депрессии, и осознал, что с воспоминаниями тоже можно жить. Я не излечился полностью, но отступил от смертельного края, у которого стоял одной ногой. До этого я чувствовал дыхание смерти за спиной, но потом смерть ушла и оставила надежду, что мы с тобой все-таки встретимся, но случится это, наверное, нескоро…

Я много хочу рассказать тебе в этом письме, и не знаю, с чего начать. Быть может, с того, как заболел старый Император. Некоторые говорили, что он был отравлен, другие — что его ранил на охоте дикий зверь, и невиданная зараза теперь пожирает тело Императора изнутри. Но я знал правду, поскольку находился в непосредственной близости к Императору и даже несколько раз ездил за лекарствами в соседние города. На самом деле Император подхватил пневмонию — двустороннее воспаление легких — когда купался в ледяной проруби на крещение в 286 году. Врачи говорили, что болезнь, возможно, возникла до купания, но была незаметна, или находилась в зачаточной стадии, а холодная вода и дикий в том году мороз осложнили ситуацию. Как бы там ни было, Император угасал стремительно. Не прошло и месяца, как он слег и уже не вставал до самой смерти. Лучшие лекари бились за его жизнь, хотя все они признавали, что излечить Императора вряд ли удастся. Многие говорили, что смогут лишь продлить его жизнь, да и то ненадолго. Так и случилось. Император прожил полтора месяца, а потом умер в своей комнате тихой, безлунной ночью, в объятиях своего сына. Молодой Император не покидал своего отца последние дни его жизни. Конечно, злые языки говорили, что сын ждет не дождется, когда папа уйдет в мир иной, чтобы сесть на трон, но я видел, что дело в другом, в обычной человеческой любви сына к отцу. Будущий (ну, а сейчас уже нынешний) Император действительно сильно горевал об отце. Возможно, так же, как я по тебе.

Они были привязаны — Император отец и Император сын. Императрица ушла из жизни, когда сыну едва исполнилось четыре года. Ты наверняка помнишь пышные проводы и стянувшее печалью лицо Императора, стоящего у изголовья гроба. Отец взял на себя воспитание сына и у него, доложу я тебе, очень неплохо получилось. Из молодого Императора вырос не просто наследник, вырос — настоящий, умный и любящий человек. Наверное, стоит написать с большой буквы — Человек, ибо я, как никто другой, может подтвердить правоту этих слов. Я всегда находился рядом, я видел, как из маленького ребенка вырастает личность. И старый Император всецело этому способствовал. Поэтому неудивительно, что Император молодой так горевал на могиле своего отца…

Как бы там ни было, после смерти старого Императора я не нарушил свою клятву, и перешел на службу к новому Императору. Отсюда, если позволишь, родная, я продолжу более подробно, поскольку с того самого дня, как молодой Император начал свое правление, начались странные вещи, и, в конце концов, очень быстро наш мир погрузился во тьму безумия и ярости. В те дни все происходило настолько быстро, что никто не был в состоянии уследить за стремительно развевающимися событиями. Лишь спустя долгих шестнадцать месяцев (а у меня было много времени подумать, когда я лежал в походных палатках на сухой соломе и не мог заснуть) я начал вспоминать события тех дней и постарался их как-то систематизировать. И, конечно, я расскажу тебе о Ловкаче — виновнике происшествий, существе из Ада, о нем, который обратил в безумие Империю… у меня не хватает слов, чтобы передать тебе всю ярость и злость. Которая бушует во мне, когда я вспоминаю Ловкача. Я видел его всего два раза, но этого хватило, чтобы запомнить его лицо… так похожее на лицо моего господина… Глаза, в которых зарождались пятнышки серебра… Ловкач издевался, надевая личины других людей. Мы словно смотрели в зеркало, и это разрушало нашу волю…

А его голос, о, этот голос!..

Но я не хочу писать тебе о Ловкаче сейчас. Еще не время. Сначала о том дне, о церемонии посвящения.

Обычно в августе, ты знаешь, тучи редко дают солнцу показать себя во всем великолепии, но в прошлом году (вернее будет написать в позапрошлом, поскольку несколько дней назад миновал старый год, и луна снова исхудала до огрызка-полумесяца) все обстояло иначе. Природе было наплевать, что умер Император. Теплый ветер грел землю, трава тянулась к солнцу, листья и не думали желтеть.

А во дворце сгустилась очень напряженная атмосфера. С одной стороны, молодой Император сильно переживал из-за смерти своего отца, по утрам его часто видели с раскрасневшимися глазами и растрепанными волосами, бредущего из отцовской библиотеки, где он проводил бессонные ночи. Но с другой стороны, молодой Император прекрасно осознавал, какая власть ему досталась в наследство. И он горел желанием сесть на трон и продолжить дело своего отца. Несколько раз я присутствовал в его комнате, когда молодой Император, забывшись, неожиданно замирал перед окном или склонившись за рабочим столом, начинал бормотать:

«Власть мне дана не просто так. Бог видит, что я смогу управлять Империей не хуже своего отца. Я стану достойным преемником. Современники будут слагать обо мне хвалебные оды, а люди будущего вспоминать меня, как пример для подражания… и поклонения…» И еще много подобного.

Император рвался к власти, но не как собака рвется к цели, а скорее, как садовник с нетерпением ждет утра, чтобы вернуться в сад. Он не хотел ломать и крушить, чтобы строить на обломках что-то свое, но хотел ухаживать и оберегать то, что вырастил его отец. И, по возможности, привнести много нового, современного, своего. У молодого Императора были грандиознее планы. На лето следующего года было намечено строительство первой железной дороги, из имперской казны выделили деньги на разработку летающего аппарата, который смог бы перевозить людей из одного города в другой. В самой столице планировалось построить подземный город, где можно было бы размещать рестораны, игорные дома, магазины. Я видел пухлые папки с новыми проектами, которыми был завален стол молодого Императора. И он тратил ночи, на изучение, чтобы утром дать добро или, наоборот, отказать. Еще до коронации стало понятно, что Империя находится в состоянии активного роста. Жизнь вокруг стонала от напряжения, витающего в самом воздухе. Каждый чувствовал желание расти, расти, расти!

И оставалась только одна преграда перед тем, чтобы позволить зернам, брошенным Императором, пробить почву и взметнуться к солнцу — молодой Император должен был официально получить корону.

В тот день мой господин волновался безумно. Ему предстояло в первый раз выйти, что называется, в люди, предстать перед многотысячной толпой, которая соберется на площади перед дворцом. Речь была заготовлена, выступление отрепетировано: лучшие хореографы были приглашены во дворец, дабы поставить великолепнейшие танцы для услады зрителей, дворецкий по имени Сутуп — длинный, похожий на богомола, с большущим вечно красным носом, носился по дворцу, как наша собака Плуто после купания, и всюду давал свои бесценные указания. Ты, наверное, помнишь, у Сутупа были маленькие грешки, о которых я тебе рассказывал, и он опасался, что молодой Император вспомнит ту пьянку в трактире, где Сутуп едва ли зарезал не насмерть молодого парня и избежал наказания только благодаря своему высокому званию. Молодой Император частенько журил Сутупа в моем присутствии, так что основания опасаться у дворецкого были. Вот он и хотел выслужиться, и если бы церемония прошла без сучка и задоринки, то вполне мог бы сохранить свое место…

О чем еще хотел поведать? Какую мелочь упустил? Дай-ка подумать… Ближе к полудню с площади перед дворцом практически убрали охрану, чтобы могли пройти все желающие. Молодой Император распорядился проводить беглый осмотр подозрительных лиц, а тех, кто выглядит прилично, не трогать вовсе, чтобы не стеснять праздника.

В два часа дня, когда солнце сошло, наконец, с зенита и устремилось в сторону запада, молодой Император позвал меня в свою комнату, велел принести бумаги и чернил и продиктовал несколько мыслей.

Я не помню сейчас дословно, что он диктовал, потому что, ты знаешь, когда я пишу, то становлюсь что новомодная механическая машинка — отбиваю буквы и слова бездумно, но быстро и аккуратно. А бумаги эти, к сожалению, остались во дворце, и у меня не было потом возможности забрать их с собой — уж очень стремительно Ловкач нанес свой удар.

В общих чертах Император говорил о том, чтобы он хотел сделать в первую очередь, когда сядет на трон. Это был своего рода краткий план на ближайший год (тот самый год, который нам суждено будет провести в погоне за Ловкачом. Год преследования, как любит шутить молодой Император сейчас, хотя мне не до шуток вовсе). Больше всего меня порадовал тот факт, что не собирались поднимать налоги. Ты же знаешь, что даже с моим заработком налоги сжирали львиную долю доходов, а что говорить о крестьянах, которым приходилось отдавать в казну едва ли не половину своего урожая. Старый Император мудро лавировал между большими доходами в казну и благонадежностью граждан Империи, и я не припомню в его правление особо кровопролитных и жестоких бунтов. Молодой Император хотел двигаться в том же направлении. К концу месяца он собирался объездить ближайшие крупные города, чтобы лично посмотреть, как там идут дела. Поговаривали, что в Инадуне не очень довольны молодым Императором, а в соседнем городе Башкире, наоборот, настолько рьяно выступают за правителя, что кому-то где-то свернули шею, отчего там могут вскорости вспыхнуть непорядки. Еще поговаривали, что когда-то давно был обычай — объезжать свои имения и лично знакомиться со своими наместниками в городах. Кажется, Императору такая идея нравилась, но ехать он хотел только тогда, когда построят первую железную дорогу, а там уже с комфортом и в тепле, как говориться…

В тот день я очень радовался за молодого Императора. Я даже подумал, что смогу полюбить его, как любил Императора старого.

И вот момент настал. Перед моими глазами стоит та картина — я записал последние мысли моего господина и оставил бумаги на столе, давая чернилам просохнуть. Император поднялся, скрипнув стулом, поправил манжеты, поднял воротничок камзола и вышел из комнаты. В коридоре его ждала свита, вместе с которой он направился к Балкону, откуда собирался говорить речь перед собравшимся народом. Я следовал позади, оттесненный телохранителями и верным Шматом в частности. Ты, кажется, видела Шмата, это здоровенный детина, обладающий невероятной силой, но, к сожалению, лишенный частички ума и крепкой памяти. Он всегда путал меня с отцом своей невесты и спрашивал, дома ли сегодня Валентина или нет. А я, в свою очередь, не хотел его расстраивать и всякий раз туманно уклонялся от ответа… Но вернусь к церемонии.

Стоило Императору показаться на Балконе, как заиграли трубы.

Людей на площади собралось немало — едва ли не половина столицы. Многие пришли с детьми. Тебе бы это понравилось, родная, ты всегда любила зрелищные представления… В воздух взметнулись великолепные шары. Пустили голубей, которые летали над головами. На специальных деревянных подиумах, установленных вдоль площади, закружились в танцах девушки — лучшие танцовщицы Империи. Императора встретил дружный возглас толпы, приветствовавшей нового правителя. И хотя еще не прошла грусть от смерти старого Императора, все радовались приходу нового. Повторюсь — от него ждали многого.

А затем Император произнес речь. Не без гордости скажу, что к этой речи имел отношение и я — написал несколько абзацев и, как главный писарь при дворе, имел возможность подкорректировать ее в целом. Речь вышла удачной, люди слушали, затаив дыхание, а когда Император закончил, разразились громкими аплодисментами. На щеках Императора от волнения проступили красные пятна, он вспотел и нервно выстукивал пальцами по деревянным перилам Балкона. Он не привык говорить речи и, конечно же, не привык обращаться к такому количеству народа.

«Не волнуйтесь, посмотрите, они же любят вас», — сказал я в тот момент.

И неожиданно из толпы раздался громкий, пронзительный крик:

«Ловко говоришь, но есть ли правда в твоих словах, государь?»

И люди неожиданно замолчали. Радостные возгласы словно ножом обрезало, на площади неожиданно повисла тишина. Танцовщицы замерли на подиумах, трубачи поперхнулись слюной.

Император вздрогнул, словно ему только что отвесили пощечину, стал молча всматриваться в толпу на площади. И тут неожиданно люди стали расступаться. Не прошло и секунды, как в центре площади образовался пустой пятачок, в центре которого стоял один единственный человек… это был он, Ловкач, но ни я, ни Император, ни кто-то еще тогда не знали об этом.

Ловкач выглядел как обычный человек из тех, которые живут не в очень богатом, но и не совсем бедном районе столицы. Одет он был как обычный купец, на голове широкополая шляпа, в которую вставлено пышное разноцветное перо. Шляпа закрывала верхнюю половину лица, никто не видел его глаз, полных серебра. И он улыбался. Широко, дружески, словно предлагал вступить в веселую беседу за кружкой хорошего вина в уютном трактире.

Я посмотрел на стражу, но те словно окаменели. Те стражники, которые стояли на площади, застыли без движения, никто не предпринял попытки вмешаться… Сейчас я понимаю, что виной всему была магия — древняя, и забытая нами. Ловкач пришел из другого мира, он был магом, а ведь никто из нас, ныне живущих в Империи, не видел магов. Прошло семьсот лет с тех пор, как закрылись Ворота на границах Империи, отрезая магию от нашего государства.

«Кто ты такой?» — спросил молодой Император. Голос его в тишине звучал громко и звонко.

«О, я пришел издалека, из тех мест, куда птицы не долетают, — ответил улыбающийся человек, — хотел на вашу Империю посмотреть, да себя показать. Но я вижу, что не все здесь так безоблачно, как я думал, и как мне рассказывали!»

«О чем ты говоришь?» — нахмурился Император, и я заметил, что он все чаще оглядывается на стражу. Но военные стояли в толпе людей и бездействовали. Казалось, их парализовало от одного только голоса странного человека. Немудрено, я и сам почувствовал холодную дрожь, и захотел вдруг убраться оттуда куда подальше.

«Видите ли, государь. Мое представление о вашей Империи было несколько другим, — сказал человек, — я представлял ее могучим государством, в котором нет бедности и несправедливости. Один мой хороший знакомый рассказывал, что ваша Империя — это идеальный мир для жизни. Я надеялся увидеть высокие красивые дворцы, улыбчивых людей, чистые улицы. Но ничего этого нет. Вместо этого я столкнулся с нищенски одетыми людишками, которые хотели выпросить у меня немного мелочи на пропитание, я не увидел в городе ни единого красивого здания, кроме императорского дворца. Здесь даже воздух ничуть не чище чем там, откуда я пришел. Втяните носом воздух, не стесняйтесь… чувствуете? Пахнет легкой гарью, отходами, мусором… Честно сказать, я сильно разочарован. Из рассказов моего знакомого выходило, что правитель здесь мудрый и справедливый. А вы, оказывается, совершенно бестолковый! Совсем не такой, кого я бы хотел увидеть.

По толпе пронесся робкий шелест, то ли одобрения, то ли возмущения, сложно было разобрать. Стражники, наконец, едва сдвинулись с места, но тут этот странный человек поднял руку, и все вокруг снова замерли.

«Вам требуется консультант по делам управления империей, — сказал человек, — я бы мог вам помочь, но здесь слишком людно и шумно, чтобы обсуждать какие-либо дела. Думаю, нам с вами, государь, следует поговорить в тишине».

«Что ты несешь? — взревел Император, наливаясь краской, — стража! Стража, сделайте же что-нибудь, наконец!»

«Я мог бы управлять Империей вместо вас, — произнес человек, — было бы куда больше толку! А вы можете сидеть на троне, ездить на охоту, махать рукой обычным человечишкам, которые будут приходить на площадь, чтобы поглазеть на Императора. Дайте мне власть, а я оставлю вам трон и подушки под задницу!»

Я не мог вымолвить ни слова от возмущения, захлестнувшего меня. Император покраснел, схватился руками за голову. Что за мысли будоражили его мозг? О чем он думал тогда? Возможно, решил, что на площади стоит сумасшедший. И первым его порывом был крик:

«Стража! Взять этого мерзавца! Немедленно!»

Человек, продолжая улыбаться, опустил руку. И в этот миг стража кинулась на него. Мгновение — и вокруг человека сомкнулась толпа из людей и военных. Я успел увидеть, как человека кидают на землю, заламывают руки и опускают голову. Затем его увели. И он не сопротивлялся. Я думаю, что он специально позволил стражникам его схватить. Ловкач знал обо всем наперед. Это было начало его плана. Но никто из нас не догадывался. Никто не оказался проницательным настолько, чтобы понять о последствиях…

Праздник, между тем, продолжился. Никто не воспринял инцидент столь серьезно, как надо было бы. Император произнес речь до конца, музыка возобновилась, гости по приглашению прошли во дворец, и до самого утра продолжалось празднование. В полночь в черное небо взметнулись фонтаны огненных фейерверков, и это было безумно красиво. Я стоял, как завороженный, подняв голову вверх, и смотрел. Тебе бы это понравилось. В тот миг я еще не знал, что, возможно, это будет последний фейерверк в моей жизни, что огни эти, словно предвестники скорой гибели цивилизации, как бабочки-однодневки, родились для того, что осветить наш путь в темноту. Ибо после того, как они погасли, действительно наступила темнота…

Мне по-прежнему безумно одиноко без тебя, родная. Это безумие, пожалуй, хуже, чем безумие людей, разума которых коснулся Ловкач… Но что-то я опять… Обещал же не возвращаться… итак, родная, вернусь, если позволишь, к сухому изложению фактов.

Праздник удался на славу и, казалось, все успешно забыли неприятный инцидент со странным человеком, похожим на сошедшего с ума купца. Однако от меня не ускользнуло, что Император тревожился. Да, он улыбался, он веселился, танцевал и пил вино, он заигрывал с молодыми красавицами и уединялся с приехавшими из других городов гостями. Но его улыбка и веселье не распространялись дальше взаимности, отработанных, автоматических манер. А когда никого не было поблизости, улыбка растворялась, словно легкая дымка тумана в лучах солнца, и на лице возникало состояние крайней озабоченности.

Поэтому я не удивился, что стоило празднику завершиться, Император позвал своего советника, Карло, и уединился с ним в рабочем кабинете на верхнем этаже императорского дворца. При разговоре присутствовал и я, записывал и документировал, как полагается верному дворцовому писарю.

Советника Карло я опишу тебе подробнее, поскольку он появился при дворце значительно позже твоей смерти. Прежний советник отошел от дел за месяц до смерти Императора старого, а Карло пригласили из славного города Айтан, где он также давал советы градоначальнику, господину Илле… Мы были в Айтане, уже после того, как там похозяйствовал Ловкач. Ничего славно не осталось, только смерть и разруха. Город выгорел почти полностью, воздух был черным от сажи. Гарь забивалась в горло и ноздри, от нее слезились глаза. И мы не нашли там ни одного живого — ни людей, ни безумцев…

Но я рассказывал о Карло.

Карло прославился гибкостью и развитостью ума, умел принимать неординарные и, в основном, правильные решения, и был весьма дальнозорок — этим, собственно, и заинтересовал молодого Императора. К тому же Карло был отличный семьянин — имел троих детей и красавицу жену, которую любил до безумия, на что она, кстати, отвечала взаимностью.

Карло был высокий, но не худой, широкоплеч, с длинными густыми волосами, всегда аккуратно собранными в косичку на затылке. Он носил небольшие аккуратные очки в тонкой оправе, такие незаметные, что издалека их и вовсе не было видно. Мне кажется, Карло стеснялся своей близорукости, и ему, наверное, немало досталось в детстве за этот свой дефект. Одевался он всегда неброско, предпочитал серые тона в одежде, чаще всего я видел его в сером плаще с высоко поднятым воротничком, видны были только высокие сапоги с острыми носками и большая треугольная шляпа.

В тот день Карло был без плаща. В кабинет к Императору он пришел в узком свитере серого цвета и с трубкой в зубах. Выглядел Карло встревоженным.

«Это возмутительно! — начал он, едва переступив порог, — нужно велеть отхлестать негодяя прилюдно, на площади! Как он смеет прерывать торжественную речь Императора!»

Молодой Император сидел за гигантским столом, на котором, однако, свободного места было немного — большую часть занимали бумаги, аккуратные стопки папок и несколько увесистых томов, книг, которые Император читал по ночам. В ночь после праздника он, похоже, не спал совсем.

Карло сел в кресло возле камина, в котором тлели последние утренние угли, прикурил и выпустил в воздух облако сизого дыма. Главный советник Императора мог позволить себе курить трубку в кабинете.

«Он не безумец и не прокаженный. Он соображал, что говорил, — продолжил Карло сбивающимся голосом, — а это еще хуже. Если вы не прикажете его отхлестать, мой господин, то проявите слабость. Другие подумают, что при новом Императоре можно нести всякую чушь прямо посреди дворцовой площади. А ведь это немыслимо!»

«Погодите, Карло, — произнес Император, голос его был уставший и тихий, — мне кажется, здесь все не так просто. Зачем разумному человеку идти на площадь и что-то кричать Императору, зная, что ему за это будет? И, потом, вы видели, что делал этот человек с толпой и стражей?»

«Так, секундное замешательство, — дернул плечом советник, — стечение обстоятельств. И он совсем не разумный человек. Кто вас сказал? Сумасшедший, одним словом. А что вы хотите предположить? Гипноз?»

«Может, магия?»

«Откуда? — Карло поднял вверх руки с длинными, музыкальными пальцами, он неплохо играл на фортепиано, — вы где-нибудь встречали магию? Или, может быть, слышали о ней за последнюю сотню лет? Увольте, мой господин, магии в нашей Империи больше нет. Мифы, пережитки прошлого. В наш высокоразвитый век думать о магии всерьез все равно, что креститься, когда видишь черную кошку».

«Но вы же верующий человек».

«Я атеист, — с нотками непонятной гордости заявил Карло, — и вам советую, мой господин, не засорять голову. Нужно думать о развитии науки и техники, а не о том, когда и в какую ночь идти купаться в проруби».

Молодой Император улыбнулся:

«Смешной вы, Карло. Похожи на петушка, прохаживающегося по курятнику в окружении глупых несушек. Ваши советы полезны и ценны для меня, конечно, но не этот. Я и мои поданные — глубоко верующие люди, и я даже позволяю себе верить в магию, считая, что она существовала много лет назад и существует до сих пор. Поэтому тот человек меня и встревожил. Он сотворил магию, все застыли. Я не мог двигаться, грудь словно сковало железным обручем. Признайтесь, что и вы почувствовали нечто подобное».

«Возможно. — Кивнул Карло, — но если вы хотите моего совета, то я советую не церемониться с этим прохиндеем, выпороть его как следует, подержать в темнице некоторое время и пинками выпроводить из столицы. Может быть он опытный гипнотизер, или какой-нибудь фокусник, отставший от цирка».

«В таком случае, у него весьма оригинальные представления, — пробормотал Император, — а еще какие-нибудь советы будут?»

Карло встал с кресла и прошелся поперек комнаты, задумчиво потягивая трубку. В его очках блестели угольки из камина, словно сами зрачки накалились.

«Затрудняюсь ответить, мой господин. С одной стороны я вообще не вижу проблемы. Может, его казнить? Все-таки, оскорбил государя, да еще прилюдно. А если он сумасшедший, то тогда выпороть при народе. Либо так, либо так, мой господин. О чем еще беспокоиться?»

«Я хочу поговорить с ним, — сказал Император, — он определенно безумен. Хотел занять твой пост, Карло! (в этом месте Карло как-то странно усмехнулся и покачал головой). Но он и правда произнес несколько верных вещей, касательно нищеты и ложного блеска нашей Империи. Не все так гладко, не все».

«Если вы будете его слушать, то предлагаю сделать из него императорского шута. Хорошая идея. С одной стороны я, вам советник, а с другой он — шут, который говорит правду в лицо и смеется. Ухмылка у него подходящая»

Повисла секундная пауза. Я даже перестал писать и поднял глаза на Императора. Молодое его лицо было задумчиво.

«Интересно, — сказал он, — а что бы сделал мой отец?»

«Выпорол бы мерзавца, — отозвался Карло, — и поделом».

«Нет. Мой отец таким не был. — Возразил Император, — как давно ты видел публичную порку на площади? Год назад? Два? Три?»

«Я недавно в столице, и вы знаете, мой господин, что я не одобряю мягкотелости. Где тонко, там и рвется. Люди не поймут вас».

«И все же… Мой отец не порол людей на площади, я знаю. Возможно, этот человек как раз и добивается того, чтобы выставить меня жестоким правителем перед моим народом в первые дни правления, а, может, он преследует какие-нибудь другие цели. Провокация это или нет, но я не буду пороть его, Карл, сначала я с ним поговорю. Завтрашним вечером, я думаю. А, может, и раньше…»

«На завтра у вас запланирована встреча с резидентами южных имперских городов, — напомнил Карло, пыхтя трубкой, — вы считаете, что разговор с хамливым оборванцем важнее?»

«Наверное, да, — подумав, ответил Император, — это не займет много времени».

«Я не понимаю вас. Решительно не понимаю. Вот уж зацепились, мой господин. Стало быть, вы решили окончательно, и отговаривать я вас больше не буду. Делайте, как знаете».

«Увидимся утром, Карло, — мягко ответил Император.

«Разрешите? — все еще пыхтя трубкой, Карло откланялся и вышел из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь.

«Вот так всегда и бывает, — Император повернулся ко мне, — пиши, Геддон, пиши. Мой отец был славным правителем, и чтобы я ни делал, все советники и вельможи и резиденты будут сравнивать мои действия с его действиями. Они будут говорить, что я-де, плох и неопытен, слишком молод и горяч. Они никогда не согласятся с моим мнением».

«У вас есть все шансы стать лучше своего отца, мой господин, — заверил я, — главное, не становитесь его тенью. У тени нет будущего».

Император обхватил голову руками, сел на стул и уставился невидимым взором куда-то вдаль. Я терпеливо ждал, Минутная стрелка на часах прошла четверть пути, когда он неожиданно произнес:

«Да, писарь, ты прав. Передо мной стоит сложнейшая задача. Я не должен забывать своего отца, но я должен перестать быть его тенью. Мне нужно заставить всех верить, что я другой правитель, другой Император, но мне нужно быть очень близким с ним. Я должен видеть его лицо… постоянно».

«Это почти невыполнимо», — заметил я.

«Почти, — вздохнул Император, — не стоит забывать про это самое «почти».

И что самое интересное, родная, у него все могло бы получиться. У молодого Императора сильный характер. За время нашего странствия он сумел перестать быть тенью. Люди признали его, а ведь это самое главное… но… ты знаешь… за шестнадцать месяцев я столько раз видел, как сходят с ума… и я боюсь, что сегодняшней ночью, когда наш отряд стоял у занесенных снегом ворот Шотограда… Император тоже начал сходить с ума…

* * *

— …писарь, пиши, — прошептал молодой Император, веки его дрогнули, он проснулся.

Я отложил перо в сторону, посмотрел на стопку исписанной бумаги — чистыми оставалось всего три-четыре листа — потом на свои руки. Пальцы дрожали от напряжения — по иному и быть не может, давненько я не давал волю своим желаниям… С кончиков пальцев словно сочились воспоминания, в которые ушел с головой на целую ночь. Я все еще видел перед собой лицо моей любимой Анеты, безвременно ушедшей почти два года назад. Как давно это было… и вместе с тем так недавно…

— Геддон, ты здесь? — голос Императора стал крепче и громче, он просыпался.

— Да, мой господин, — отозвался я.

Ночь за окном таяла в робком дрожащем свете первых солнечных лучей. Воздух искрился голубоватым свечением, в воздухе кружились снежинки. Как ни странно, спать мне не хотелось совсем. Встав у окна, я наслаждался рассветом, позволив себе ненадолго выбросить из головы прочие мысли. Тихо было вокруг, словно не поджидали в сумеречном рассвете безумцы с топорами и луками, готовые в любую минуту напасть и разорвать насмерть, словно город не был мертвым, а просто тихо спал, нежился, готовился в новому дню.

— Тихо как, — произнес за спиной Император.

Я обернулся и увидел, что господин выпрямился на стуле и растирает здоровой рукой щеку.

— Мне снилось, что я во дворце, лежу в постели и жду, когда откроется дверь и заглянет отец, чтобы разбудить. Он всегда будил меня по утрам. Но я просыпался на несколько минут раньше и лежал с закрытыми глазами, ждал скрипа двери, прикосновения руки к щеке… а потом делал вид, что все еще сплю, и только-только проснулся… не знаю, почему я это делал, но мне нравилось. Отец всегда уделял мне много внимания…

— Он правильно делал, мой господин, — сказал я, — ваш отец был мудрым человеком, он вырастил отличного наследника.

Император фыркнул, скривившись от боли, и схватился за раненое плечо:

— Нет наследника, Геддон, как нет и Империи, которую он должен был унаследовать. Ничего не осталось, только мертвые города за спиной и неизвестность впереди.

— И что вы выберете?

— Неизвестность, — ответил Император, — черт возьми, Геддон, вытащи из меня стрелу!

— Будет больно, предупредил я, хотя по отношению к Императору это было совершенно излишнее предупреждение.

Он стойко скрипнул зубами, но даже не поморщился, пока я возился с обломанным концом стрелы. Наконечник был покрыт липкими бурыми разводами начавшейся сворачиваться крови. Я отшвырнул обломок в сторону. Конь, мой верный Франц, попятился вглубь прихожей, звонко цокая копытами по заиндевевшему полу.

Здесь, внутри дома, было значительно теплее, чем на улице, но все же пальцы мои порядком замерзли. Император вообще не снимал перчаток и кутался в ворот шубы.

Моя рана, слава богу, оказалась легкой — стрела разорвала кожу и почти не задела мышц. А вот у моего господина дела обстояли гораздо хуже.

— Кто-нибудь еще выжил, Геддон? — спросил молодой Император, без всякой надежды в голосе.

— Я не знаю.

Император встал, тяжело, грузно, словно воздух с силой клонил его к земле. Я заглянул в его глаза и увидел в них растерянность. Мне показалось на секунду, что безумие, овладевшее Императором накануне, улетучившись, забрало с собой и его память об ушедшей ночи. Но нет. Повернувшись к окну, Император нахмурился, губы его сжались, он прошептал, почти не открывая рта:

— Это я всех погубил. Я погнал их ночью в город, прекрасно зная, чем все может кончиться. Ловкач заманил нас в ловушку?

— Не думаю, — ответил я, хотя, как мне кажется, Император разговаривал сам с собой, — скорее, те безумцы, которым удалось выжить в Шотограде, действовали сами. Я думаю, ин нужна была наша одежда и припасы. Вы же знаете, что по ночам они становятся другими… ловкими, быстрыми, почти умными.

— И кровожадными… Мне всегда было интересно, почему безумцы постоянно меняются одеждой и вещами? — спросил Император, не отрываясь от окна, — я еще в столице думал. Они менялись и между собой, и пытались навязать обмен тем, кто еще не сошел с ума. Зачем? Для какой цели? И Ловкач… ты помнишь тот разговор, в подземелье?..

О, да. Я помнил. Быстрый взгляд на дрожащие пальцы вновь вернул воспоминания с такой силой, словно фонтан вырвался из земли и взметнулся в небо яркими брызгами. Я стал невольным участником разговора, потому что был писарем и неотступно следовал за молодым Императором, как тень… я и сейчас продолжаю оставаться его тенью.

— Зачем безумец расстается с дорогой меховой шубой, чтобы взять у меня, скажем, никудышное рваное пальтецо?

— Может, важен сам процесс? — предположил я.

— А, может, в действиях безумцев просто нет логики? — Император отвернулся от окна. Здоровой рукой он держался за раненое плечо, — я думаю, безумцы не станут нас искать. Вряд ли они вообще способны на организованные поиски. Поэтому нам надо уходить из города как можно скорее.

— Куда?

— В неизвестность, ты же сам предложил, Геддон, — пожал плечами Император, и тут я заметил, как промелькнули в его взгляде зарождающиеся серебряные искорки, — я своих целей не оставил, писарь. Я должен найти Ловкача, где бы он ни находился. Если Ловкача нет в городе, значит, он ушел в приграничную Степь или в Вечный Лес, покинул пределы Империи. Он убегает от нас, понимаешь? Все шестнадцать месяцев он убегает от нас. А раз убегает, значит что? Боится! Страх гонит его прочь от цивилизованных земель, заставляет идти в неизведанные земли. Разве я могу остановиться после того, как понял это?

— А если им движет не страх? Если он хочет чего-то другого?

— Возможно, это всё игра в кошки-мышки, но кошка здесь я! — ответил Император сурово, — сегодняшней ночью погибли последние люди моей Империи, не считая тебя, Геддон. Погибло прошлое, которое все еще держало меня. Но теперь нет никого. Только я и Ловкач. Он знает обо мне, я знаю о нем, и между нами расстояние, которое я намерен преодолеть. Возможно, мы встретимся не в этом году и даже не в следующем, а через много-много лет. Но когда эта встреча произойдет, я вспомню и об Империи, и об отце, и о тех людях, что шли за мной до границ Империи. Но сейчас прошлого нет, Геддон. Оно осталось там, за спиной. Ты же писарь, придумай сам какую-нибудь красивую метафору. Я не знаю, там, скажи, что мы перевернули лист и начали писать сначала нашу жизнь. Или еще что-нибудь в этом духе. А я с тобой соглашусь, да, соглашусь…

Император замолчал и усмехнулся. Усмешка победителя. Усмешка уверенного в своих силах человека. Нет, не человека, Императора! Правителя земель от Варварских степей, до Вечного Леса, от Бурого океана, до Конца Земли. В его жилах течет кровь повелителей судеб. Его деды изгнали существ, наделенных магией, с земель Империи, они выветрили магию из воздуха и построили Стены, Ворота, не позволяющие магии проникнуть на территорию Империи. Разве мой господин может отступить?

Нет. Кровь не даст, корни не дадут, предки не простят.

Император оставался во власти безумия, а я стоял рядом и не мог вымолвить ни слова.

«Я всего лишь раб, — подумалось мне, — а он мой господин. И я последую за ним хоть на край земли…»

Император взял меня за плечо и подвел к окну.

— Погляди. Видишь, там, над крышами…

Я присмотрелся и увидел далеко на горизонте огромное каменное изваяние. Даже закрытое крышами домов, оно достигало в высоту добрых тридцать-сорок метров. Лучи солнца (а небо было на редкость безоблачным) озаряли изваяние, давая возможность хорошенько его разглядеть. Я увидел большую косматую голову с вытянутой мордой, открытую пасть, широкую шею. Даже с большого расстояние зубы существа казались просто огромными, а глаза как-то удивительно играли ярко-красными бликами.

— В его глазах сапфиры, — объяснил Император, словно читая мои мысли, — это статуя оборотня Леса, она стоит на границе города, у Ворот. Я видел рисунки в книжках у отца. Считается, что статуя охраняет приграничные районы от нападения оборотней, которые в прежние времена частенько нападали на Шотоград.

— Но оборотней давно нет.

— Ты все еще веришь в технический прогресс и презираешь магию? — усмехнулся Император, — после всего, что произошло? Карло тоже не верил, и где он, бедняга?

— В оборотней, как раз поверить не сложно. Но я слышал, что всех их перебили сотни лет назад, когда от Империи двинулись вглубь мира первые путешественники.

— И где же эти путешественники сейчас? Ты слышал что-нибудь о новых городах в центре Леса, или о каком-нибудь государстве за пределами Империи? Понимаешь, Геддон, это там, в столице, можно позволить себе не верить в ведьм и упырей. А здесь, на краю цивилизованного мира, я остро ощущаю эту тонкую грань между тем, что может быть, и чего не может. Там, за статуей, за Воротами, начинается другой мир. Там есть своя Империя, империя Леса, Варваров, магии, и тех существ, о которых нам с тобой никто в книжках не напишет, потому что нет таких людей, кто смог бы написать. Там, за воротами, природа победила разум.

Я не сводил глаз с головы огромного каменного монстра. Сапфиры в его глазах как-то очень уж по живому светились. И из приоткрытой пасти, казалось, вот-вот вырвется чудовищный звериный рев.

А ведь Император прав. Последняя экспедиция вольных путешественников была организована почти двести лет назад. Сотни любителей вышли за Ворота, были пышнее проводы и надежды. А потом Ворота закрылись. А потом — тишина. С тех пор Внешний мир для Империи перестал существовать. Природа действительно победила.

А, может, и не природа вовсе?

— Франца придется оставить, — сказал я, — нам нужно идти тихо, без лишнего шума. Так больше шансов выбраться.

— Мы должны выбраться до наступления темноты из города. Идем к статуе.

Император направился к дверям, но я загородил дорогу:

— Погодите. Еще кое-что…

Я прошел на кухню. Окна здесь были выбиты, рамы хищно улыбались острыми кусками стекол, стол в центре стоял нетронутым, зато табуретки оказались раскиданы, шкаф опрокинут, плита завалена на бок. Я присел возле шкафа и распахнул дверцы. По полу со звоном покатились банки, рассыпались чайные ложки, разбилась тарелка.

— Что ты там ищешь? — в дверях появился Император. Здоровой рукой он пытался приладить к поясу меч, чтобы было удобно вытаскивать. Я заметил, что на покрасневшем лбу господина проступили крупные капли пота.

— Сейчас, минутку.

Я разгреб рваные пакеты с крупой, гречкой, сухим горохом, словно прогрызался сквозь землю в кроличью нору. Ну, же, хорошая хозяйка должна хранить на кухне… ага, вот. Коробков со спичками оказалось более чем достаточно. Пять упаковок, по десять коробков в каждом. Выпрямившись, я тут же увидел большой рюкзак зеленого цвета, лежащий на столе для приготовления пищи. Рядом с рюкзаком лежал большой мясной нож с широким лезвием. Тоже пригодиться.

Я набил рюкзак сохранившимися в целости пакетами с крупами, туда же отправил спички, нашел моток хорошей, крепкой веревки, затем подошел к двери, ведущей на задний двор, подергал за ручку.

Дверь открылась с тяжелым скрипом давно не смазываемых петель. Холодный ветерок резво заскочил под куртку, теплые лучи солнца легли на лицо. Я сощурился, спустился по скользким ступенькам в снег. Задний двор был обнесем высоким непроницаемым забором, так что увидеть нас здесь могли разве что птицы. Кое-где можно было увидеть следы тропинки — кусочки плиты под снегом — неподалеку косился деревянный туалет. Но он меня интересовал в меньшей степени. Повертев головой, я увидел то, что искал.

— Мой господин, захватите из кухни канистру.

Колодец тоже был занесен высокой шапкой снега. Сделав несколько шагов в его сторону, я неожиданно наткнулся на что-то и, опустив глаза, увидел черный овальный провал. Проведя рукой по краям, я очистил деревянные рейки, показались куски синей краски… опрокинутая собачья конура… вот и цепь, ведущая внутрь, в провал. Поддавшись странному, неуместному любопытству, я наклонился и заглянул внутрь. Воображение подсказало мне, что я могу увидеть — занесенный снегом скрюченный скелет собаки, возможно, с остатками шерсти и уцелевшими глазами, поскольку птицы не добрались бы сюда, и эти глаза смотрели бы на меня с мертвой тоской и укоризной — но будка оказалась пуста. Цепь заканчивалась обрывком ошейника. Скорее всего, пес перегрыз его и убежал, а, может, исхудал настолько, что смог высвободиться и так…

Сзади подошел молодой Император. Сказал:

— Надо торопиться.

И я с ним был согласен. Колодец мы расчистили за полчаса. В первых ведрах удалось поднять лишь комки подмерзшей грязи. Но я упорно поднимал ведро за ведром, пока, наконец, вода не стала кристально-прозрачной.

— Будет смешно, если мы умрем от зараженной воды, — усмехнулся Император.

— А еще смешнее, мой господин, было бы, когда бы мы выбрались из города и обнаружили, что у нас нет воды совсем, — парировал я, немного разозлившись.

— Возможно, — согласился Император, принимая из моих рук полную канистру.

Мы вернулись в кухню. Я выбрал небольшую кастрюльку из разбросанных по полу, несколько ложек и кружек, две алюминиевые тарелки.

— Теперь, кажется, все.

Император вновь повернулся к окну, и у меня возникло чувство, что все это уже было. Я вздрогнул от неожиданности, поскольку давно не испытывал подобного. Предки писали, что это чувство возникает лишь тогда, когда ты находишься на правильном пути в своем путешествии по жизни. В таком случае, это может слегка успокоить.

— Мы уже начинали путешествие, мой господин, — прошептал я, а странное чувство подсказало, что я уже говорил это, словно в другой жизни, в другом настоящем, — оно бесславно закончилось…

— Ты пессимист, Геддон. Всегда им был, им и останешься. Если все время бегать от своих неудач, то рискуешь сделать круг и столкнуться с ними снова. А я предпочитаю пройти сквозь них, и начать новый путь.

Он отворил дверь и вышел на пустынную улицу. Я взял своего верного Франца под узды и вышел следом.

Франц, видимо чувствуя неладное, забил копытом по промерзшей земле, выбивая кусочки льда из мостовой. Я погладил его по щеке, успокаивая. В горле вдруг встал горький комок. Дружище, я проскакал на нем через всю Империю…

— Я не могу его здесь оставить. Он не уйдет, — сказал я тихо.

— Так привяжи, — ответил Император, — он слишком шумный и привлекает внимание.

— На коне мы доберемся до статуи оборотня до обеда, а без него будем идти до самой ночи. Вам хочется подойти к воротам ночью, мой господин?

— Геддон, не стоит путать свою жизнь и жизнь лошади. Если погибнет этот конь, ничего страшного не произойдет, а если погибнешь ты… мне будет очень жаль. Возможно, я не смогу идти дальше.

— Вот видите, вы зависите от меня, мой господин, — ответил я и легко запрыгнул в седло. Франц мгновенно перестал бить копытом и замер, шевеля ушами, — так что садитесь, и я прокачу вас с ветерком. Пробок сегодня не предвидится…

— Безумие, — прошептал Император, качая головой.

— Безумие творилось прошлой ночью, мой господин, а сейчас называйте это трезвым расчетом.

Молодой Император подал мне канистру с водой и запрыгнул сзади. Я почувствовал его горячее дыхание на своем затылке.

— Может я и пессимист, но не дурак. Поедем узкими, неприметными улочками. Статую видно отовсюду, поэтому не потеряемся. В случае чего, мой Франц сможет скакать с такой скоростью, что обгонит птиц.

— В твоем голосе есть уверенность. Не теряй времени.

Я пришпорил Франца, который, словно понимая всю серьезность ситуации, не издал ни звука, хотя обычно ржал при каждом удобном случае, и мы поскакали в сторону высившейся над крышами статуи оборотня.

* * *

В утреннем свете город Шотоград выглядел великолепно, вызывая невольные ассоциации со славной столицей Империи. Здесь тоже возводили монолитные многоэтажные здания, здесь экспериментировали со стеклом и металлом, иногда сплетая воедино большие стеклянные стены с вкраплениями тонких металлических прутьев. На солнце все это великолепие сверкало и переливалось. Мы миновали спальный район небольших домиков с плоскими крышами, затем выехали на пустынную площадь, вымощенную булыжником, с крытым стеклянным верхом, отчего снега здесь почти не было. Тянулись пустые ряды деревянных базарных прилавков, валялись разбитые ящики, кое-где виднелись черные кляксы от костров. Несколько раз мы натыкались на замерзшие трупы людей, как правило, они были обнаженными, некоторые явно умерли не своей смертью. Я смотрел на бедных жителей с состраданием, а лицо Императора сделалось похожим на каменную маску, которую аккуратно, до единой морщинки, воссоздал искусный скульптор. Мыслями Император был где-то далеко, гораздо дальше Шотограда. Впрочем, мысли Императора — это его мысли, а в моей голове бродили свои. Я думал о том, зачем все еще еду с Императором, а не убрался куда подальше сегодняшней ночью. Наверное, дело не в том, что я боялся оставаться один. Положа руку на сердце, можно признать, что без господина у меня гораздо больше шансов выжить, чем с ним.

Причина в другом.

Допустим, мы доберемся до края города к вечеру, остановимся на ночлег в каком-нибудь домике на границе, и я тихо уйду в ночь. И что, спрашивается, дальше? Какое меня ждет будущее? Я прошел с молодым Императором всю Империю, я видел мертвые города и деревня, оставленные поселки и запруженные безумцами дороги. Шаг назад это, скорее всего, возвращение к прошлому. Но не к тому, безоблачному, когда еще была жива моя жена, а пожилой Император устраивал праздники в первые дни весны. Я вернусь к прошлому, которое застало меня в постели, той ночью, вернее предрассветным утром, когда безумцы с факелами вломились в мой дом и едва не убили меня. Это прошлое означает вечный бег от безумцев. Я знаю, что позади нет мира, где не было бы безумцев, а вчера я узнал, что и впереди нет ничего светлого. Но если я остановлюсь сейчас, то угаснет последняя надежда — я буду знать, что мир вокруг умер, что миром этим правят безумцы и Ловкач. И я не смогу больше никогда выйти на задний двор своего собственного дома, чтобы набрать спелых яблок с дерева, или почитать вечером у огня камина, сидя в кресле — не будет у меня спокойной жизни до самой смерти, да и смерть, возможно, придет намного быстрее, чем планировалось заранее… Отправляясь в путь с Императором, я, по крайней мере, оставлял себе право надеяться. Будущее туманно и неопределенно, мир, что раскинулся за пределами Империи совсем другой, он не похож на тот, в котором я прожил всю жизнь. Но… надежда… какое сладкое слово… не хотелось бы с ним расставаться.

Есть надежда, что мы найдем Ловкача и остановим его.

Есть надежда, что мы найдем прежний мир, не тронутый безумием.

В конце-концов, есть надежда, что я найду свой новый дом и когда-нибудь смогу отдохнуть.

Надежда…

— Мой господин, ответьте мне на один вопрос. У вас еще осталась надежда?

— Где-то лежит, — ответил Император из-за спины, — не болтай, Геддон, следи за дорогой.

Франц как раз свернул в очень узкий проулок — если раздвинуть в стороны руки, то можно упереться ладонями в мерзлые кирпичные стены — и перешел на ровный шаг.

— Мне интересно, что вами движет — месть или надежда, — упрямо продолжил я, — ведь если вы думаете только о мести, то я могу предположить, что поиск заведет нас в тупик.

— Почему?

— Тогда ваша цель оборвется, когда вы найдете и убьете Ловкача. Дальше вам просто незачем будет жить, а значит, вы зайдете в тупик. Тогда как надежда простирается гораздо дальше. Надежда открывает новые горизонты. Даже после смерти Ловкача надежда продолжит терзать вашу душу и заставит двигаться дальше, искать новый путь.

— А если надежда уже умерла? — спросил Император после долгого молчания, — можно ли ее воскресить?

— Конечно можно, — кивнул я.

Император не ответил. Только руки крепче сжали мой пояс.

Мы выехали из проулка, я направил Франца по обочине занесенной снегом дороги, в сторону статуи оборотня, которая была уже заметно ближе. По моим расчетам, если ничего не случиться, мы доедет до границы города через час, может, через два.

На самом деле, царившая вокруг тишина мне не нравилась. Я все еще хорошо помнил вчерашнюю ночь, я видел толпы безумцев и тех, кто атаковал наш отряд с крыш. Вместе их было очень много. Они просто не могут раствориться в городе так, чтобы мы не наткнулись на кого-нибудь…

И словно в подтверждение моих мыслей мне в глаза бросилось нечто, что заставило резко остановить коня. Слева от нас открывался следующий перекресток, дорога там была значительно уже — но она оказалась полностью очищена от снега! Огромные сугробы высились по обочинам, скрывая тротуары и практически закрыв фонарные столбы, зато сама дорога была тщательнейшим образом выскоблена. Казалось, что даже между булыжников выбиты осколки льда и убраны куда подальше. Я направил Франца ближе. Побочная дорога уходила вперед, и метрах в пятидесяти, или около того, резко исчезала за поворотом. Но я готов был поклясться, что и там дорогу очистили. Для чего? И самое главное — кто? Ночью шел снег, но здесь его следов и видно не было. Значит, безумцы чистили эту дорогу ранним утром. Хотя, вполне возможно, что и не безумцы. Я сильно сомневался, что это им вообще нужно. Но тогда кто?

— Геддон, поехали, — буркнул из-за спины Император уставшим голосом, — мне нужно сделать перевязку, я чувствую, что скоро упаду в обморок. У меня кружится голова. Не дай бог свалюсь с лошади и сломаю себе шею.

— Кто-то расчистил дорогу.

— Невелик труд.

— Но утром шел снег!

— Я не думаю, что будет разумно туда соваться.

— Там могут быть люди. Разумные люди!

— Шотоград мертв, — произнес Император, — кого не коснулось безумие Ловкача, того уничтожила зима. Здесь невозможно развести костер, чтобы тебя не заметили и негде взять еду. Поехали, Геддон.

Я постоял у перекрестка с минуту, тщетно стараясь разглядеть, что же скрывается за поворотом, потом тронул коня и поскакал дальше, по занесенной снегом широкой дороге. На свежем снегу не проглядывалось ни единого следа, но кто мог подтвердить, что еще вчера следов здесь не было вовсе?

Хотя, возможно, Император прав, и я просто не оставляю надежды. Да, моя надежда еще не умерла.

Дорога оставалась пуста и безлюдна, казалось, что город с наступлением утра вымер. Таким образом, не успело солнце преодолеть и половины пути по чистому голубому небу, а мы уже подъехали к статуе.

Вблизи статуя выглядела просто большой каменной глыбой, по пути растеряв весь свой зловещий шарм и сходство с мифологическим оборотнем. Оказалось, что остов статуи потрескался, широкие щели рассекали камень по всей длине. Кое-где куски камня вывалились, изменив форму до неузнаваемости, а голову оборотня отсюда не было видно вовсе.

За статуей высились огромные ворота — такие же, как те, в которые въехал наш маленький отряд вчерашним вечером — через такие ворота просто так не перебраться, они были возведены специально, чтобы оградить город от Леса.

Ворота. Да, именно так, с большой буквы именовали их во всех учебниках и энциклопедиях. Ворота, которые возводили на протяжении нескольких столетий. Через эти Ворота были изгнаны из Империи маги и магические существа. За этими Воротами начинался мир, которого я никогда не видел. Глядя на огромные деревянные створки с гигантскими балками-перекрытиями, я почувствовал, как морозный воздух застревает у меня в горле. Дух захватывало. Солнце играло на покрытых инеем металлических листьях, какими был окован низ Ворот. И если раньше я только смутно представлял себе величие подобного строения, то сейчас смог воочию убедиться великолепием сооружения, которое воздвигли предки молодого Императора много веков назад.

По краям ворот высились сторожевые башенки с косыми крышами и черными провалами бойниц, которые уже давно были пусты. У каменной стены стояла прислоненная лестница — черная, обуглившаяся. Ворота были плотно закрыты. Гигантские балки плотно сидели в своих пазах. Они выполняли свои функции на все сто процентов. Ни одно магическое существо не проникнет за пределы Ворот, пока их не отворить.

Но отпора тоже не было. Я не видел способа отворить ворота. Только поперечные балки-гиганты. И все.

Я остановился у статуи, слез и направился к Воротам, чувствуя, как накатывает отчаяние. Снова отчаяние! Чтоб его… Есть такие весы внутри, на одной стороне которых безнадега, а на другой — вера. И вот падают песчинки отчаяния и оптимизма всю жизнь, накапливаются, и когда что-нибудь перевесит, тогда и жизнь переворачивается с ног на голову. Если вера победит, то становится человек счастливым и все у него получается, а если отчаяние — то в петлю лезет, перекинутой веревки через крюк в сарае собственного дома…

Господи, когда же в противовес хоть одна песчинка счастья упадет-то? Устал я от одной безнадеги, ох как устал.

Ноги провалились в мягкий податливый снег. Идти к Воротам дальше не было смысла. Уже отсюда, не дойдя десяти-двенадцати метров, я увидел, что Ворота, помимо балок, закрыты на огромный засов, который можно было поднять только при помощи механизма, скрытого в левой сторожевой будке. Несколько черных проводов тянулись от засова к окнам, два провода болтались оборванными, большая шестеренка, вмонтированная в стену, блестела хрусталиками льда. Даже если бы я разбирался в механике, то вряд ли бы смог самостоятельно распахнуть Ворота.

— И как же туда добраться, без лестницы-то… — прошептал я, задирая голову, чтобы лучше разглядеть верх сторожевой башенки. Лезть по заледенелым столбам основы, каждый из которых с трудом можно было охватить руками, не представлялось возможным. Ну, а как лезть через стены или Ворота я вообще не представлял.

Император подошел незаметно, я заметил его, когда тень от сгорбленной фигуры легла на мою. Император держался за плечо, было видно, что стоит он с трудом, но держится, хоть и дрожит предательски подбородок — вот и еще один минус к попытке перелезть через Ворота.

— Нам суждено умереть в этом городе, — пробормотал Император едва слышно, — вообще-то, так и должно быть. Я последний владыка великой некогда Империи, а это последний мой город. Сама судьба не даст мне покинуть обитель…

— Не надо все сваливать на судьбу. Мы выберемся из города. Пока еще не знаю как, но выберемся.

Я обошел сторожевую башню, затем направился к лестнице. Выгорела она основательно, наверное, рассыплется от неосторожного прикосновения. Вот если бы соорудить такую же… или найти.

До заката оставалось еще несколько часов.

— Нам нужно вернуться к домам и поискать лестницы. У людей должны быть лестницы, особенно у тех, кто жил в двухэтажных домах.

— Думаю, я не смогу вновь забраться на твоего коня, — ответил Император, и на этот раз не смог удержать слабый стон. Несмотря на холод, по его лбу катились крупные градины пота, щеки налились красным.

«Лишь бы не заражение крови, — подумал я, — лишь бы не заражение…»

А в слух сказал:

— Тогда позвольте, я оставлю вас здесь, мой господин. Мы с Францем отправимся за лестницей, а вы спрячьтесь за одной из этих сторожевых башен и дождетесь нас.

— На всякий случай, мой верный меч все еще при мне, — улыбнулся Император, но боль скривила тонкие губы в безумную ухмылку.

И в это время за нашими спинами громко заржал Франц.

Я резко обернулся, выхватывая из ножен меч. Император обнажил свой, держа его левой рукой. Лезвие раскачивалось из стороны в сторону.

Там, где заканчивалась дорога, у основания статуи, недалеко от пятившегося в нашу сторону коня, стоял человек. По странной расслабленной позе и склоненной набок голове его легко можно было принять за безумца — обычно лишенные разума стояли именно так — но он был прилично одет (чего не скажешь о безумцах точно), на голове — широкополая шляпа, скрывающая в тени лицо, руки небрежно засунуты в карманы брюк. За спиной незнакомца выглядывало нечто похожее на черенок от лопаты, или, может быть, какой-нибудь осиновый кол — в данный момент я бы ничему не удивился.

Я поднял вверх свободную руку с открытой ладонью — знак мирных намерений — и спросил:

— Кто вы?

Если это не безумец, то — не враг. Когда мир скатился в пропасть, враги и друзья перестали существовать. Остались только те, кто хотел выжить. Люди тянулись друг к другу, словно собирающиеся в стада овцы. Большинство отряда мы собрали из таких счастливчиков, которым удалось не поддаться безумию и выжить в городах… впрочем, назвать их счастливчиками сейчас язык уже не поворачивался.

Незнакомец поднял голову, но я не увидел лица, а только кончик белой — абсолютно седой — бороды. Затем он как бы нехотя, медленно вынул левую руку из кармана и поднял ее вверх, разжав пальцы. Следом раздался его тихий скрипучий голос:

— Никогда не думал, что скажу это, но странно видеть в Шотограде людей в здравом уме.

— Взаимно, — ответил Император, — мы тоже удивлены. Кто вы?

— Неважно, — ответил незнакомец, — важно, что я знаю, кто вы.

— Откуда? — вырвалось у меня.

— Я не слепой. А не узнать сына великого Императора может только слепой, — ответил незнакомец, — к тому же я был ночью на центральной площади. Услышал крики, увидел свет факелов и сообразил, что там происходит какая-то заварушка, ну и залез на чердак. Красивое зрелище. Давненько не видывал.

— Там погибли наши товарищи, — произнес я.

Незнакомец выудил вторую руку из кармана:

— Весьма сожалею, но времена нынче такие, что оставаться разумным можно только с черствым, как корка хлеба, сердцем.

— Что вам нужно? — спросил Император. Я видел, как дрожит рука, которой он держал меч. Только бы Император не потерял сейчас сознание.

— Вы зачем-то пришли в Шотоград, мой господин, — произнес незнакомец, выговаривая обращение к Императору с явной усмешкой, — и зачем-то хотите теперь его покинуть. Мне стало интересно. Разве вы не должны нас защищать? Где же ваша доблестная армия? Где люди со стягами, и палачи, которые бы очистили город от безумцев?

— Вся Империя погибла, как и ваш Шотоград, — отозвался Император дрогнувшим голосом, — нет ни армии, ни палачей, ни мужчин, ни женщин. Я и мой писарь ищем того, кто все это сделал.

— Вам нужен Ловкач, — кивнул незнакомец, — что ж… я так и подозревал. Империя наносит ответный удар, ха, не находите фразу забавной? Два человека против существа, уничтожившего мир. Я наблюдаю за вами уже несколько часов, и думаю, что без помощи вам точно не обойтись.

— Наблюдаешь за нами?

— Это не так сложно. Те улочки и переулки, по которым вы петляли, я давно облазил и знаю их как свои четыре пальца. Тем более что на свежем снегу следы от копыт очень легко заметить. В мертвом-то городе. Ой, кажется, ваше величество падает…

Я обернулся как раз в тот момент, когда Император стал медленно оседать на снег. Меч выпал из его ослабевшей руки. Я подхватил Императора, но он все равно упал. Глаза закрылись, из горла с хрипом вырывалось горячее дыхание.

— У него лихорадка, — раздалось прямо за моей спиной.

Я обернулся и увидел незнакомца совсем рядом. Из-под шляпы выглядывало изрезанное морщинами вдоль и поперек лицо с густой бородой и пышными усами. От незнакомца удивительно приятно пахло костром и веяло теплом. В глазах его бегали знакомые серебристые искорки. Вот только откуда знакомые? Я не мог припомнить, где уже видел сверкающие серебром глаза. Совсем недавно… может быть, несколько дней назад…

— Если вы хотите нам помочь, так помогайте, — резко сказал я, — а если нет, то идите свой дорогой.

— Неважно, хочу я вам помочь или нет, — произнес незнакомец, — важно то, что у меня нет выбора. Больше ни у кого нет выбора. Это надо понять раз и навсегда. Давай, приподними нашего господина, чтобы я мог обхватить спину…

* * *

Без лошади мы добирались до жилья незнакомца (которого я окрестил Бородачом) около часа. Франц шел следом, не нуждаясь в приказах. Он прекрасно понимал, что от него требуется.

Все это время Император находился без сознания, его лихорадило, он стонал и дрожал то ли от холода, то ли от сильной боли.

Я не очень удивился, когда мы дошли до перекрестка, который был очищен от снега. Все-таки мои предположения оказались верны.

— Я был лучшим уборщиком улиц, — с нотками гордости в голосе произнес Бородач, проследив за моим взглядом, — не могу же оставить улицы без присмотра, тем более когда больше нет людей, которые могли бы их загадить! Правда, существуют некоторые ограничения, — Бородач слабо хихикнул в бороду, выпуская сизый пар, — безумцы хотят оторвать мне голову, поэтому я расчистил только те дороги, куда они предпочитают не соваться.

Мы прошли по улочке, затем свернули в еще более узкий проход, свет почти не попадал сюда, было темно и мрачно, а затем Бородач свернул еще раз, и стало настолько тесно, что мои плечи терлись о стены.

— Им сюда не пробраться, — бубнил Бородач, — мозгов не хватит. Парочка забрела, чуть с ума не сошли… ну, вы понимаете, я фигурально выражаясь, куда уж им сходить-то… не знали, как выбраться. Стояли и орали, пока я их того, не пришиб… Моя верная лопата, любимица, свое дело знает. Когда снег чистить, а когда и головы бить… А ежели лезвием чиркануть, то и шею отрубить можно, не хуже топора. Вжик, значит, и нет головы, хе-хе…

Мрак окутал со всех сторон, вдобавок землю застелил туман, скользивший по ногам, и мне на какое-то мгновение стало безумно страшно. Я представил, как Бородач кидает тело Императора на землю, разворачивается, выхватывает из-за спины лопату (а ведь это действительно его верная лопата, любимица) и — вжик — снимает мне голову с плеч. Он ведь так давно не ел, он ведь так давно один, и мне показалось, что он не менее безумен, чем те бедняги, разум которых забрал Ловкач. Но я одернул себя. Моя жена, пусть земля ей будет пухом, не одобрила бы подобные мысли. Она справедливо считала, что людям нужно доверять. В разумной мере, конечно… А Бородач пока единственный, кому можно доверять здесь, в Шотограде.

Надо быть начеку… но доверять, насколько это вообще возможно в настоящее время…

За спиной цокал копытами по очищенной мостовой Франц.

Спустя какое-то время Бородач остановился, но не для того, чтобы вытащить лопату, а чтобы толкнуть плечом неприметную вначале деревянную дверь в стене. Дверь распахнулась, выпуская яркий дрожащий свет и теплый воздух, приятно щекотавший замерзшую кожу.

— Тэк, заносим! — Бородач помог снять Императора с коня, и мы занесли его внутрь. Я быстро вернулся, освободил Франца от остальной ноши, привязал его за узды к фонарному столбу, потрепал по крупу. Франц будто понимал, что происходит, ответил легким кивком головы.

— Не переживай, — шепнул я, — мы ненадолго… — и зашел в помещение.

Судя по всему, это был склад. Всюду высились широкие деревянные полки — ныне пустующие и местами разобранные — в углу стояло несколько кресел, в небольшом камине ярко горел огонь, так же обнаружился диван и куча всевозможного хлама, забившего противоположный от двери угол. От нахлынувшей внезапно жары у меня на секунду перехватило дыхание, даже голова закружилась. В нос ударил резкий запах свежих дров и табачного дыма. О, как давно я не держал в зубах хорошую сигарету!

Мы пронесли Императора на диван. Император не очнулся, но веки его задрожали, и сквозь приоткрытые губы вырвался слабый стон.

— Может быть заражение, — со знанием дела сказал Бородач и вытер рот тыльной стороной ладони. На правой руке его не доставало большого пальца, — у меня дед врачевателем был, уж я от него нагляделся. Смотри.

Он расстегнул на Императоре шубу, стянул, следом снял накидку, обнажил раненое плечо.

— Видишь, рана разбухла и по краям синие разводы. Это значит, что в рану попала какая-то грязь. Нужно срочно все промыть и перевязать чистой тканью. Тебя как звать?

— Геддон, — несколько опешил я от резкого перехода разговора.

— Служака Императора? Самый верный? Не вояка, вижу. У тебя руки нежные. Писарь, что ли? — говорил Бородач, не поднимая головы. Его пальцы, толстые и мясистые с короткими желтоватыми ногтями, резво ощупывали набухшую рану. Я не знал, что на это ответить, и поэтому промолчал.

— Я тоже когда-то служил мэру Сорину, — продолжил Бородач, шумно выдохнув сизым паром сквозь густую бороду, — вообще-то он был моим двоюродным дядей, поэтому у нас сложились весьма родственные отношения, но работу свою я все равно выполнял… хе… как бы поточнее… ответственно. Два года подряд получал медаль, как лучший уборщик. За три месяца до этого… Ловкача мне даже повысили зарплату, так что я стал совсем как ваш столичный уборщик, разве что лопата не золотая. Ну, а затем, сам знаешь… Так, Геддон, служака Императорский, видишь камин? Над камином полка, на ней сумка кожаная на молнии, таких сейчас уже не делают. Подай.

Сумка оказалась старой и потертой, кожа потрескалась до такой степени, что кое-где виднелись рваные дырки. Молния заела где-то на середине, разошлась с обеих сторон. Внутри я увидел набор инструментов — на удивление чистых, не запыленных ржавчиной, пахнущих свежим машинным маслом. Потом взгляд мой упал на камин, в котором горел огонь, и я увидел, что никаких дров в камине нет. Огонь шел от маленьких раскаленных трубочек, расположенных в два ряда по несколько штук на дне камина. Огоньки пламени на конце трубок светились зеленоватым.

Газ. В Шотограде еще функционировали системы подачи.

— Не возись, Геддон, служака Императора, — произнес из-за спины Бородач, — а то помрет твой господин, и всё.

Я подхватил сумку и вернулся к дивану.

Император оставался без сознания, но шевелился. Диван под ним жалобно скрипел на последнем издыхании.

Бородач зарылся в сумку и извлек сначала нож с тонким длинным лезвием, потом щипцы — с одного края гладкие и острые, с другого зубчатые (представить страшно, что он собирался этими щипцами делать), следом на полку около дивана лег прозрачный пакетик, в котором лежали какие-то пузырьки, пластыри и белый бинт.

— Откуда все это?

— Из дома, — сказал Бородач красноречиво и замолчал. В его глазах вдруг возникли, задрожали, слезы, и я подумал, что он сейчас расплачется, но Бородач провел ладонью по глазам, и слезы пропали.

— Моя жена была хирургом в Шотоградской лечебнице, — произнес он сухо, — в этом году ей должны были повысить зарплату. Инструменты — это все, что от нее осталось.

— Она умерла? — спросил я, и прикусил язык.

Бородач словно сделался меньше, сгорбился, втянул голову в плечи. Руки замерли над сумкой с поломанной молнией.

— Нет.

Руки вновь пришли в движение. Он очень ловко пользовался инструментами, словно давно занимался хирургией.

— Соли нет, а без соли плохо. Если песком посыпать, то сам знаешь, ни одна дорога не тает, а вот с солью было бы не скользко. Соль вмерзает в снег, растапливает его и застывает. Очень удобно ходить. Иной раз даже на гладкой подошве пройдешься — и не скользишь. Красота одна, да и только…

Бородач взял какой-то пузырек из темно-желтого стекла, встряхнул, наблюдая за жидкостью внутри. Жидкость запенилась. Улыбнувшись, Бородач отвинтил крышечку и вылил содержимое на рану. В воздухе мгновенно запахло горелым мясом. Зашипела желтая пена. Глаза Императора широко распахнулись, и он заорал. Крик этот, однако, был жестко подавлен рукой Бородача, бесцеремонно закрывшей Императору рот. Второй рукой — четырехпалой — Бородач стер пену, обнажив рану. Только крови на ней уже не было — пульсировала желтая пленка на месте неровного отверстия, словно стягивала между собой рваные края, а под ней разглядеть было решительно невозможно.

— Сейчас еще немного попечет, — сказал Бородач, а на лице его блуждала странная ухмылка, будто доставляло удовольствие вот так причинять боль человеку.

Император дернулся, глаза, казалось, сейчас вылезут из глазниц. Но каким-то чудесным образом, Бородачу удавалось сдерживать Императора всего лишь одной рукой, зажавшей рот.

Словно и не было дергающегося тела, а прижимал он, к примеру, крышку от кастрюли, чтобы кипяток не проливался.

— Вы идете в Лес, — скорее уточнил, нежели спросил Бородач, разглядывая меня.

Я кивнул, переводя взгляд то на него, то на дергающегося Императора. И не знаю, что пугало больше — спокойный взгляд Бородача, в котором проскальзывало что-то от безумия людей на улице, или выпученные глаза Императора. Белки господина покрылись густой сеткой артерий.

— Ловкач вам не по зубам, — между тем продолжил Бородач, свободной рукой ощупывая рану по краям, — он не человек, и одолеть его может только равный ему, такой же нелюдь.

— Откуда ты знаешь?

— Уж поверь мне, писарь, — ухмыльнулся Бородач, — я чищу города почти двадцать лет. У меня же есть глаза и уши, я слышу и вижу, что происходит вокруг… Дай бинт.

Император внезапно расслабился, глаза закрылись вновь, руки безвольно соскользнули вниз. Я подал Бородачу бинт, и он стал перематывать плечо Императора с ловкостью, присущей только настоящим врачам-хирургам.

— За три месяца до того, как Ловкач объявился в Шотограде, к нам приходил другой человек, — сказал Бородач, — вернее, эээ, я бы сказал, некое существо. Видом он напоминал человека, одет был, как простолюдин, путешествующий по городам и зарабатывающий на жизнь всевозможной нехитрой работой. Но я видел его глаза, и я не разглядел в них души.

— О чем ты говоришь?

Бородач закончил перевязку, устало стер со лба проступившие капельки пота и прошел к камину. Стянул перчатки, шапку, снял из-за спины рюкзак с лопатой — прислонил к стене. Сел на табурет, пригласил сесть меня. Когда я подошел, то увидел в его руке мятую сигарету — остатки былой цивилизации… а, с другой стороны, теперь сигарет в Шотограде Бородачу должно хватить лет на десять…

От сапог и штанов Бородача потянулись к потолку тонкие струйки пара.

— Уже сотню лет Империя закрыта от остального мира. Волшебство исчезло, артефакты вывезли, ушли оборотни и ведьмы, колдуны и упыри. Я с детства знаю, что домовой никогда не вылезет из-под кровати, а полная луна всего лишь не закрыта тенью от земли и никакого несчастья не принесет, — Бородач закурил, выпустил полоску дыма меж губ, — но если магию когда-то искоренили, вытеснили за пределы Империи, значит когда-то она должна будет вернуться. И вот в Шотоград пришло существо, которое несло с собой магию. И оно искало Ловкача. Уже тогда по городу бродили слухи, что Империя погибает. Невероятные слухи, скажу я тебе. Кто-то говорил о том, что столица за одну ночь превратилась в кладбище. Кто-то утверждал, что за несколько дней большинство городов Империи наполнили безумцы, которые ходят голыми и убивают всех, кого видят. О Ловкаче говорили, дескать, это какой-то великий маг, который пересек границу, и желает поработить весь мир. Но, понятное дело, то были слухи, и в них мало кто верил. Из деревень вокруг по прежнему ездили крестьяне и купцы, у них все было спокойно, наши границы никто не нарушал, а столица Империи находилась далеко, и мало ли что в ней может случиться. Но потом пришло то существо — человек без души, как я его назвал, хотя он сам звал себя Шиджиллом…

Я вздрогнул:

— На игкийском это…

— Ага, — кивнул Бородач, — Ловец Богов.

* * *

Он начал рассказ, пряча сигарету в ладони, хотя ветра никакого не было — старая привычка человека, который большую часть жизни провел на улице — и смотрел на меня темными глазами, не мигая. А я ведь писарь, я не мог не запомнить его слов, чтобы потом записать их в тетради, которую бросил в рюкзаке при выезде из заброшенного дома…

Так уж получилось, — говорил Бородач, — что я встретил Шиджилла первым…

…В то утро Бородачу выпала смена подметать западную границу города. Там расположен небольшой гарнизон городской охраны, несколько домиков и огороды. За границей города тянулись поля, которые весной засевали кукурузой или горохом. С полей всегда тянуло сыростью, а запах там стоял такой, что хоть мертвых выноси. Дорога здесь шла широкая, ладная, вымощенная камнями, поскольку за полями и широкой полосой леса стояла крупная деревня, в которой насчитывалось почти пять тысяч человек. Повозки с этой стороны города шли часто, но по утрам, как правило, было безлюдно и тихо.

В первые дни сентября погода уже редко дарила теплые деньки, солнце все время пряталось за темными, низкими облаками, а холодный ветер пробирал до костей. Особенно не завидно по утрам — воздух еще не успел прогреться, он земли шел холод, пальцы, даже в перчатках, мерзли, а из носа капало.

Бородач вооружился метлой и лопатой, закинул за спину рюкзак с некоторыми инструментами, и шел вдоль улицы, мимо молчаливого гарнизона, рассчитывая закончить уборку участка часам к восьми, чтобы потом перекусить и отправиться на следующий участок — чуть севернее, возле таверны «Сильный Ветер». Около таверны располагалась больница, где работала его жена. Можно было заглянуть и к ней, занести обед и пригласить на чашечку кофе. В свободные минуты они частенько пили кофе и болтали в «Сильном ветре». Хорошая была таверна, уютная…

Из-за металлической калитки на Бородача смотрел дежурный по гарнизону, кутающийся, по причине осенних холодов, в зеленый бушлат с меховым воротом, и торчащим из-за спины стволом автоматической винтовки. Огнестрельное оружие в городе было только у служивых, да и то, по слухам, не более десяти стволов. А так, по старинке, вооружались мечами, луками, арбалетами. Рыцарь, как боевая единица, до сих пор был в моде, и конная гвардия, состоящая из двадцати вооруженных холодным оружием всадников, могла составить конкуренцию нескольким солдатам с ружьями. Да никто и представить не мог, что откуда-нибудь вдруг возьмется и объявиться чья-нибудь армия, вооруженная автоматическими винтовками или ружьями. Развитых государств вокруг не было вовсе, а между собой, как правило, не воевали. Поэтому-то и вооружения хватало с головой.

Бородач поприветствовал молчаливого дежурного взмахом руки (тогда он еще не носил перчаток, да и пальцев на левой руке было пять) и, миновав незримую границу города, вышел по дороге к полям. Здесь стояли последние дома, огороженные заборами, отсюда предстояло вымести мусор и забрать пакеты с отходами, которые выставляли жители.

Дорога, разрезающая поля пополам, пустовала, однако Бородач углядел вдалеке одинокую фигурку. Отсюда невозможно было разобрать кто это — мужчина, или женщина, но наверняка какой-нибудь деревенский торгаш, решил с утра пораньше занять место около центрального базара.

Бородач снял рюкзак, прислонил его к столбу, которые выставляли сейчас по всему городу (электрификация, господа, научно-технический век!) взял метлу и принялся за уборку. Следующие полчаса он не помнил — работа настолько увлекла Бородача, что отвлекся он только тогда, когда наткнулся метлой на чьи-то ботинки. Ботинки, к слову сказать, были старыми и поношенными, без шнурков, затянутые темными веревками, растрепанные по краям, с разбитой подошвой. В таких ботинках, должно быть, прошли пешком не один десяток километров.

Бородач поднял глаза, разогнулся, чувствуя легкую боль в пояснице (вот так всегда, отдаешь себя целиком работе, а потом то в спине стреляет, то в глазах темнеет), и увидел перед собой мужчину средних лет, с длинными прямыми волосами, острым носом и тонкими губами. Глаз Бородач поначалу не разглядел — тому виной была широкополая шляпа, какие носят фермеры на полях, дабы скрыть лицо от солнца.

«Должно быть, это тот человек, который шел со стороны деревни», — подумал Бородач, и отошел в сторону, уступая мужчине дорогу.

Но мужчина никуда не пошел. Он стоял и продолжал смотреть на Бородача, на тонких губах играла легкая улыбка, словно вид дворника казался ему, по меньшей мере, забавным. Тут Бородач заметил за спиной мужчины рюкзак — с виду вполне обычный походный рюкзак песчаного цвета, на молнии, такие любят путешественники и учащиеся… да только стоило приглядеться, и Бородач понял, что подобного рюкзака он в жизни не видел. Рюкзак был не кожаный, но и не матерчатый, а из какого-то странного материала, молнии на нем блестели золотом, висели какие-то яркие нашивки, болтался на длинной цепочке игрушечный скелетик (и сделан он был так ладно и дотошно, что страшно стало).

— Проходите, — произнес Бородач, и добавил, подумав, — здесь идет уборка.

— Да, я вижу, — ответил мужчина, улыбаясь, — чистый город — лицо его жителей, верно?

— Вообще-то наоборот, жители — это лицо города, — поправил Бородач.

— Возможно, я перепутал, — мужчина поднял руку и дотронулся кончиком указательного пальца до края шляпы, такой театральный жест развеселил Бородача, теперь мужчина напомнил ему о странствующих актерах-одиночках, которые время от времени заглядывали в Шотоград и устраивали на площади, около башни из небесного материала, веселые представления. Они жонглировали, глотали огонь, метали ножи, а один даже распиливал на куски любую желающую женщину (правда, потом собирал обратно, как ни в чем не бывало). Бородач непроизвольно улыбнулся и ответил в знак приветствия легким кивком головы. Непонятная тревога при виде этого странного мужчины мгновенно вылетела из головы.

— Вообще-то я тороплюсь, — сказал он, — работы много, знаете ли…

— Да, да, не смею вас задерживать… Только один вопрос.

— Слушаю.

Мужчина вновь дотронулся до полов шляпы и приподнял ее выше:

— Как я вижу, с вашим городом все нормально?

Бородач не ответил. Все его внимание разом переключилось на глаза мужчины… Ядрышки зрачков светились зеленоватым и были вертикально вытянутыми, как у кошек, но это еще не самое странное… сами зрачки были пустыми. То есть, они не были черными или, скажем, затуманенными — пустыми! Вертикальные ядрышки висели в пустоте, а за ними словно ничего и не было, только какой-то космический мрак.

У Бородача перехватило дыхание, кольнуло сердце. Метла на длинной ручке выпала из руки, вторая рука медленно потянулась к груди. В голову бросилась спокойная в своей обреченности мысль: «Вот сейчас и сдохну», но потом мужчина сделал шаг в его сторону и мягко положил руки на плечи.

Руки у мужчины оказались теплыми, но с их прикосновением в голову Бородача проникла темнота. Он почувствовал, как земля уходит из-под ног, и увидел легкую улыбку на губах незнакомца. Мужчине это казалось забавным, о да, довольно смешным… а затем тьма налетела, точно ветер, и накрыла непроницаемым одеялом…

Когда память вернулась к Бородачу, он обнаружил себя в одном квартале от «Северного ветра», механическими движениями выметающего перекресток. В голове царил туман, настолько плотный, что разглядеть что-либо не представлялось возможным. Однако кое-что Бородач вспомнил, правда намного позже, уже после визита Ловкача. Например, что мужчина назвал свое имя — Шиджилл, Ловец Богов, и спрашивал он как раз о Ловкаче, заглядывал ли тот в город, может быть, о нем что-либо слышно. А затем мужчина прошел через весь город и скрылся за северными воротами, которые охраняются огромной статуей волка-оборотня. Некоторые жители тоже его видели, поскольку через несколько недель по Шотограду вовсю гуляли слухи о странном человеке без зрачков. Правда, слухи эти, имея обыкновения приукрашиваться и обрастать сплетнями, словно снежный ком, к правде имели весьма посредственное отношение…

* * *

— Он искал Ловкача, — сказал я, глядя на играющие в камине голубоватые огоньки, — Ловец Богов искал Ловкача. Может ли это означать, что Ловкач — Бог?

Бородач покачал головой:

— Тавтология у тебя вышла замечательная, но не совсем верная. Видишь ли, на игкийском слова «бог» и «могущественный» — антонимы. У игкийцев не было четкого разделения между богом и просто могущественным магом или чародеем. Бог, в игкийской религии, не более чем самый могущественный маг в мире. Такой маг, который может создавать целые миры. Конечно, игкийцы не знали о существовании вайши, и это им можно простить. Могущественный, то есть маг, и бог в игкийском обозначаются одним словом — «жиелл». Скорее всего, Ловкач — могущественный, как и Шиджилл. Каким-то образом эти двое проникли сквозь границы Империи. Один уничтожил ее, второй отправился на поиски уничтожителя. Ловцы, насколько мне известно, выслеживают и уничтожают всех, наделенных темной магией.

— Откуда ты все это знаешь?

Бородач пожал плечами:

— Читал много. Я всегда живо интересовался тем, что твориться за пределами Империи. Заметь, никто не утверждает, что магии в Империи не было. Все знают, что она была, но потом исчезла. А следом пропали все маги и существа, связанные с магией. Нет ни оборотней, ни волкодавов, ни ведьмаков, ни колдуний. Странно?

— Я не задумывался. Мне как-то неплохо жилось и без этого.

— Потому что ты, писарь, не увлекающийся. А я увлекающийся. Все думаю, закончу с уборкой города, и отправлюсь в путешествие по миру. Открою, думаю, ворота, и отправлюсь в приграничную Степь, а там дальше, в Вековой Лес. Может, оборотня встречу. Или еще какую живность. А? Как считаешь? Есть шансы?

— Я думаю, что Ловец шел в неправильном направлении, — сказал я, — Ловкач пришел от столицы и выдвинулся в Степь. А Ловец, получается, обогнул Степь и пришел в Шотоград. Я не вижу смысла.

— Видишь ли, Геддон, служака Императора, у меня здесь было достаточно времени, чтобы хорошенько подумать. Мне кажется, что Шиджилл как раз знал, куда идет. Он собирается поймать Ловкача, поймать его в Лесу, или еще дальше, в землях, которые нам неведомы. А еще я думаю, что Шиджилл никого не искал. Он пришел из Леса, чтобы узнать, далеко ли Ловкач и обдумать, как бы его поймать.

— Вроде как вышел на разведку, — пробормотал я, — побродил по городу, выяснил, сколько еще ждать Ловкача и удалился…

Бородач выпустил носом две сизые струйки:

— А ты догадливый, служака Императора. Так и есть. Вполне возможно, что твой господин зря потратит время, разыскивая Ловкача за пределами Империи. Возможно, Шиджилл доберется до него первым.

Я бросил взгляд на Императора. О, как я желал, чтобы Император, придя в себя, избавился от безумия, которое разлагало его сущность.

Страшнее всего было то, что Императору не нужен мотив. Он отправится искать Ловкача в любом случае. А если сказать ему, что Ловкач мертв, молодой Император отправиться искать его тело. А если не найдет тело, то отправится искать могилу. Ибо без этого Император не успокоится, цель его новой жизни не будет завершена, жажда мести высушит его разум.

Возможно, Бородач перехватил мой взгляд, и сумел прочитать в нем больше, чем хотелось бы. Потому что Бородач внезапно рассмеялся.

— Вы безумцы! — сообщил он сквозь смех, — и твой Император и ты, служака Геддон! Сейчас ты узнал о том, что два могущественных чародея, можно сказать почти боги, сошлись в схватке, и все же ты думаешь прежде всего о том, что придется идти вместе со своим господином! А ведь он захочет стать третьим! Он прошел такой долгий путь, что наверняка не откажется от кусочка пирога! И ты пойдешь за ним? Ты хорошо подумал?

— Хорошо, — ответил я, — как подумал и о том, что раз в Империи больше нет людей, способных бороться за свое будущее, значит, это будем делать мы.

Бородач постучал согнутым пальцем по морщинистому лбу. Зажатая в зубах сигарета дрожала.

— О каком будущем идет речь, а? Что есть будущее, писарь? На весь город, дай бог, десяток разумных осталось, и все они сидят в подвалах, на чердаках, запертые в туалетах, и боятся показать нос на улицу. Потому что там, за стенами, ходит наше с тобой будущее! Это — безумие! Вот что ждет Империю в будущем. Даже если твоему, а вернее нашему, господину удастся убить Ловкача, или, там, допустим, он найдет его тело, что это нам даст? Как изменит будущее?

— Тогда Император вернется и начнет строить новый мир, — упрямо предположил я. У меня не было выбора думать иначе. Я словно пес в ошейнике, знаю, как короток иногда бывает поводок.

— И ты веришь в это? — очередная струйка сизого дыма покинула легкие Бородача. Поднявшись с кресла он подхватил рукой большой чугунный чайник, покрытый густой копотью, с отломанным краешком носика, и повесил его над огнем, — а думал ли когда-нибудь, что нам, нормальным людям, на твой новый мир начхать. Слишком долго нам пришлось ждать, и еще неизвестно сколько придется. Включи свой разум, Геддон, служака Императора, просто подсчитай. Как говаривал один известный философ — наш мир состоит из цифр. Можно додуматься до всего, если просто сесть и посчитать, понимаешь? Вот и считай.

Бородач вернулся в кресло, загнул один палец на четырехпалой руке:

— Столица пала шестнадцать месяцев назад. Прошло больше года с тех пор, как Император покинул ее. Что там произошло за это время? Ты знаешь? И я не знаю. Но можно предположить, что ничего хорошего. Допустим, в столице осталось сотни две нормальных, разумных людей. Чем они занялись? Начали строить новый мир? Ничего подобного. В первую очередь, они занялись поиском пищи и крова. Может быть, какие-нибудь небольшие группы стали убивать безумцев, зачищать районы, чтобы огородиться от остальных и зажить нормальной жизнью. Но, Геддон, представь размеры столицы, представь всю площадь дорог, переулков, улиц, построек, районов и кварталов. Думаешь, за шестнадцать месяцев кто-нибудь из людей сидел и ждал, пока вернется Император и начнет строить новую жизнь? Я не думаю. И тебе не советую. Свершился апокалипсис, каждый человек обнаружил в себе инстинкт самосохранения. И им наплевать на Императора, им нужно прежде всего выжить в новом мире. Вот они выживут, обстроятся, а там посмотрим…

Бородач затянулся, прикрыл глаза от наслаждения — между его приоткрытых губ струился дымок — потом выдохнул носом и продолжил:

— Теперь сложи все города, охваченные безумием, через которые вам пришлось пройти за это время. Сколько их было? Двадцать, тридцать, может быть, пятьдесят? В каждом из этих городов остались нормальные люди, которых по какой-то причине не коснулось безумие. И каждый из этих людей, подсчитай сколько их, если в городе не больше сотни нормальных, первое время ждал, что его спасут, что за ним придут, что мир, в конце-концов, станет как прежде. Но прошло-то много месяцев, и никто не пришел. Никого не спасли. Да и мир не превращался чудесным образом. По улицам все также ходят безумцы, еды нет, тепла нет, нет будущего. Вот и подумай, к настоящему моменту, к этому вот часу, сколько людей в Империи все еще думают о том, что их Император им поможет?

— Но ведь стоит нам вернуться и объявить, что вот он, Император, и что болезнь побеждена, как все эти люди поднимутся и пойдут за нами!

— Подсчитай, — коротко бросил Бородач и показал мне кулак, — как много времени нужно людям, чтобы перестать верить и в Императора, и в Империю. Может быть, многие из них начнут строить свою жизнь самостоятельно, хотя я думаю, большинство умрет еще до наступления весны.

— Но оставшиеся!.. — воскликнул я.

— Кто они — оставшиеся?! Возьмем в пример меня, хотя это и не очень скромно. Лично мне не нужен Император. Сейчас я справляюсь сам, живу, как могу, и прекрасно понимаю, что лучшей жизни у меня больше никогда не будет. Посуди сам, Геддон, на каждого разумного человека сейчас приходится по полторы тысячи безумцев. Многие из них умеют обращаться с оружием. Да, они глупы и наивны, они замерзают и ничего не едят, но есть и те, кто ведет себя по-другому. Фактически, это целая армия, против которой нашему Императору нечего противопоставить. Понимаешь? Я не говорю уже о том, что твой Император не явиться перед людьми с неба и из глаз его не будут сыпать молнии. Он не излечит болезнь мановением своего аристократического пальчика. И уж тем более, он не отстроит дома и города взмахом руки. Верно? Свершилась революция. Такая, какая есть. К власти пришли безумцы, и уж извольте с этим мириться. Никто из выживших не встанет на сторону Императора ради сомнительного будущего. А я тем более не верю в его светлое начало!

— Ты говоришь неправильно, — пробормотал я, — я не знаю почему, но мне так кажется. Я чувствую ложь в твоих словах.

— Я никогда не лгу, малыш.

— Ты веришь в ложь так же искренне, как в правду. Ты просто… просто ненормальный человек. Может ты не такой же безумец, как те, на улице, но очень близок к ним.

Некоторое время Бородач мерил меня тяжелым взглядом из-под низких густых бровей. На мгновение мне показалось, что в темноте его глаз кружатся и сверкают маленькие серебряные искорки. Сигарета в его зубах медленно тлела, к потолку вился дымок.

Я вновь поймал себя на мысли, что боюсь этого человека. Ведь он действительно безумен.

Начал шипеть чайник. Постепенно шипение нарастало, задребезжала крышка. Не отрывая от меня взгляда, Бородач снял чайник и поставил его между ног. Пар от чайника заставил раскраснеться его кожу, на щеках выступил пот.

Бородач вынул сигарету, бросил ее в огонь.

— Чаю будешь? — спросил он тихо, без эмоций.

— Не обижайся, но я считаю, что ты сломался, — сказал я более твердо, — в тебе нет сил верить в будущее. Ты живешь только прошлым, думаешь о прошлом и делаешь так, словно вокруг одно только прошлое.

— Неправда, — ответил Бородач коротко, — ты ничего обо мне не знаешь. Когда придет время, и я расскажу тебе правду, ты поймешь, что не видишь дальше собственного носа.

— Неужели? Ты подметаешь улицы, словно ничего не произошло, а если вдруг появится безумец, ты отрубаешь ему голову и убираешь дальше. Безумцы — это не твоя жизнь, они появились позже, и ты стараешься их не замечать. Как не замечаешь ты, что нет твоей жены, что мир вокруг вот-вот погибнет. Тебе наплевать, потому что ты видишь только прошлое.

— Неправда, — повторил Бородач.

— Я не удивлюсь, если узнаю, что когда ты выходишь на улицу, то видишь не занесенные снегом дороги и пустые тротуары, а бредущих по ним пешеходам, едущие телеги, горящие фонари. А, может, тебе кажется, что в окнах домов горит свет, и ты слышишь тихие голоса из-за дверей, или музыку, или еще что-нибудь.

Внезапно Бородач с силой пнул чайник. Тот кувыркнулся, крышка слетела, кипяток расплескался по полу. Я отскочил в сторону, но несколько горячих капель больно обожгли щеки.

— Ты ничего не понял, писарь, — ответил Бородач ровно, словно и не было ничего, — ты совершенно не понял, что я вижу и что чувствую. Империи больше нет. Пора перевернуть эту страницу и начать писать все с чистого листа. И я думаю, что твой Император больше не герой этой книги. Он вообще теперь не герой.

С этими словами Бородач развернулся и широкими шагами вышел из склада. Хлопнула входная дверь, впустив внутрь несколько белоснежных хлопьев, которые растаяли, не успев коснуться пола.

Я застыл в тишине, нарушаемой тихим шипением горящего газа и ровным дыханием Императора.

А ведь он действительно стал дышать ровнее…

* * *

Спустя несколько часов Император открыл глаза.

Все это время я сидел возле камина, в кресле, вытянув ноги, и размышлял. Возможно, я немного вздремнул, но голова оставалась тяжелой, мысли в ней крутились невеселые, а все тело ломило, словно приходилось несколько дней таскать тяжести.

— Писарь, — позвал Император слабо, — писарь, где мы?

Поднявшись, я подошел к нему и присел рядышком на табуретке. Глаза молодого Императора, такие чистые и наивные, бегали по потолку и стенам. Где-то в глубине этих глаз все еще скрывается безумие мести, но сейчас разум взял вверх. Может быть на время, может быть (хотелось надеяться) навсегда.

— Где мы? — повторил Император.

Я взял его за руку, склонился ближе и все рассказал. По мере продвижения моего рассказа, Император все больше приходил в себя. В конце концов, на его лице отразилось некое подобие улыбки.

— Значит, мы живы, — прошептал он, — слава Деве В Белом, слава всем богам, которые помогают нам в этом нелегком пути.

— Как бы я хотел согласиться с вами, — прошептал я, — мой Император, видят боги, да и Дева В Белом тоже, что нам следует остановиться. Давайте поживем пока здесь, подождем, когда вы выздоровеете, а затем вернемся обратно в столицу. Начнем новую жизнь, — с губ едва не сорвалось — «страницу», но я прикусил язык, ибо вспомнил мгновенно о Бородаче.

Император посмотрел на меня, как на безумца, хотя я-то был уверен в обратном:

— Ты в своем уме, Геддон? Мы в одном шаге от победы, а ты говоришь такие вещи? Разве можно?

— В свете новых обстоятельств… — начал я, но Император сильно сжал мою руку и перебил:

— Как раз в их свете все и начнется, мой друг. Только подумай, с чем мы столкнулись! У нас объявился могущественный союзник! Шиджилл! Ловец Богов!

— Союзник? Вы уверены? — я не мог поверить своим ушам.

Но Император улыбался еще шире, яркий румянец проступил на его щеках, делая Императора обманчиво здоровым и значительно моложе, чем он был на самом деле.

— Да-да, Геддон, я уверен! Враг Ловкача — наш друг, другого и быть не может! Разве откажется он принять нас, если узнает, что мы тоже хотим убить Ловкача? Думаю, что нет!

— Почему вы думаете, что он вообще захочет с нами разговаривать?

— Потому что я Император!

На эту реплику я не нашелся, что ответить. Император, да. Но Император, увы, разрушенной и уничтоженной Империи.

Император выпустил мою ладонь и убрал руку под голову:

— Ты порадовал меня, писарь, ой как порадовал.

Мне оставалось лишь улыбаться в ответ. Я не знал, что делать. Знал лишь, что не оставлю Императора даже если он захочет прыгнуть в пасть к самому дьяволу.

Да, возможно и я был безумцем.

Император тем временем попробовал подняться на локте, но тело его свело судорогами, он поморщился от боли, сжал зубы и рухнул обратно на диван.

— А где наш таинственный спаситель?

— Ушел куда-то, — ответил я, предпочтя умолчать о подробностях ухода Бородача.

— Он здесь неплохо устроился. Газ подается автоматически?

— Да, кажется, еще работает централизованная система, но вы же знаете, что без людей это ненадолго. Скоро механизмы остановятся.

— Я не собираюсь сидеть здесь так долго. Геддон, дружище, поставь чайник. В горло словно углей горящих натолкали.

Я послушно поднялся, но подойти к камину не успел. В этот момент распахнулась дверь, но, вопреки ожиданию, в дверной проем не ворвался дневной свет, а всего лишь вечерние сумерки. На пороге стоял Бородач. Шляпа его теперь была задрана на затылок, так что я увидел большие глаза с пышными ресницами. Левой брови у Бородача не было, зато правая — тонкая, изогнутая вверх. И снова я подумал о том, что Бородач не очень-то похож на простого уборщика. Его осанка, его манера разговаривать…

— Господа хорошие, я вернулся, — заявил Бородач громогласно, шагнул внутрь и захлопнул за собой дверь.

В одной руке он держал большую тряпичную сумку, явно чем-то наполненную. Бородач улыбался. Сейчас он разительно отличался от того Бородача, пнувшего чайник несколько часов назад. Этот Бородач просто лучился радостью.

— Господин Император, мое почтение, — кивнул он, идя к столу, даже приложил свободную руку к козырьку шляпы, — вижу, пока у вас ничего не болит. Геддон, служака Императора, улыбнись, терпеть не могу хмурых людей.

Я невольно улыбнулся. Радость Бородача оказалась заразительной.

— Что произошло?

— Я наконец-то сделал это, — сообщил Бородач, не удосужившись, правда, объяснить, что именно.

Подойдя к столу, он перевернул сумку и молча высыпал содержимое.

Несколько секунд в помещении было безумно тихо. Потом молодой Император спросил:

— Откуда столько?

— Я сделал это, — повторил Бородач, улыбнувшись, — я заглянул во дворец нашего многоуважаемого мэра.

Я подошел ближе, взял в руки серебряную вилку, действительно красивую, но, к сожалению, в нынешней ситуации совершенно бесполезную. Помимо вилки, на столе очутились серебряные же ложки, несколько ножей, три больших бокала и плоское блюдо, на котором сохранились высохшие остатки былой трапезы.

— Я вас не понимаю, — сказал молодой Император, — вы тратили время, рисковали собой, чтобы проникнуть во дворец мэра и взять кучу дорогой, но никчемной посуды?

— Почему же никчемной? — изогнул губы Бородач, — смотрите, мой господин, из этих бокалов можно пить дорогое унцкое красное, с этого подноса есть зажаренного поросенка, которого можно резать вот этими вот ножами. Ну и вилки с ложками пригодятся для подобных мероприятий, разве нет?

Взяв несколько приборов, Бородач делано потряс ими в воздухе и швырнул на стол, после чего громко расхохотался. Молодой Император сконфузился, но лишь на мгновение. Не в его правилах молчать, когда над ним смеются.

— Я требую объяснений, — воскликнул он, — в чем причина смеха? Почему вы так радуетесь, казалось бы, совершенно никчемным вещам?

— О, причины есть! — сквозь смех процедил Бородач, — извините меня, государь, мне так забавно наблюдать за вашей растерянностью. Да и когда бы еще подвернулся случай поговорить с самим Императором вот так, по-простому.

— Расскажите, — потребовал Император.

— Есть две причины, — все еще улыбаясь, произнес Бородач, — первая состоит в том, что я всегда мечтал попасть во дворец нашего славного мэра, господина Тольна фон Абелина. Видите ли, некоторые мои знакомые по долгу службы занимались уборкой в его дворце, и рассказывали про замечательные, роскошные апартаменты, про великолепные ковры, убранства, красивых служанок, неприступных, словно жена Императора, да простите мне столь дерзкое сравнение. Всегда, понимаете, терзался мечтами проникнуть в святая-святых нашего маленького городка. Вот и решил осуществить мечту. Не скрою, раньше я не решался на столь отчаянный поступок, потому что дворец находится на открытой площади, а сейчас вокруг него снуют безумцы, но ваше появление подтолкнуло меня. Я, можно сказать, решил совместить приятное с полезным. Благородный поступок смешался с личными помыслами. В итоге получилось это, — кивок на стол, усеянный столовыми приборами.

— Не понимаю, — пробормотал Император, — при чем здесь мы.

— А это вторая причина, — Бородач поднял руку с вытянутым вверх указательным пальцем. Палец был без ногтя, с засохшей коричневой коркой, — вы и без меня знаете, мой Император, что прежние времена исчезли навсегда. Возможно, еще полтора года назад Империя была неприступной и могучей державой, границы наши были на замке и ничто не могло проникнуть сквозь могучие стены. Много веков назад Империя закрыла свои границы, изгнала магических существ и искоренила магию. Мы забыли, что такое магия. Мы забыли, кто такие — магические существа, и, самое главное, как с ними бороться. Но сейчас все вернулось. Еще несколько месяцев, и стены, которые огораживали Шотоград от другого мира, рухнут. Сейчас их некому поддерживать в рабочем состоянии, механизмы работают в автономном режиме, но скоро им придет конец. И тогда — все.

Улыбка покинула лицо Бородача, тонкая бровь над безумным глазом изогнулась. Я забыл дышать, поглощенный рассказом…

— Наш город находится на границе с Великим Лесом, что начинается за приграничной Степью, — продолжил Бородач, — а в этом Лесу, согласно легендам, водятся оборотни. Ваши предки изгнали их из Империи, когда закрывали границы, но не уничтожили. Об уничтожении нигде и ничего не написано.

— Верно, — сказал я, — уж поверьте мне, я много почитал на своем веку.

— Я тоже ознакомился на досуге, — кивнул Бородач и повернулся к моему господину, — И что, скажите Император, мешает оборотням до сих пор жить в Великом Лесу? Жить, поживать, как говориться, и добра наживать? Я скажу вам — ничто не мешает. Они там.

— Кажется, я начинаю догадываться, о чем вы, — пробормотал я, — ну, конечно!

— Я тоже много читал, Геддон, верный служака императора, — ухмыльнулся Бородач, — верно вам говорю, вот оружие против оборотней. Серебро.

— Я слышал от отца про оборотней, — подал голос и молодой Император, — он читал мне сказки. Да, сказки. Выдумка. Возможно, когда-то давно оборотни и существовали, но сейчас их нет. Чем они питаются, по твоему, в этом Лесу? Корой?

— Оборотни не людоеды, не надо путать. К тому же в лесах, если вы не знаете, водиться множество других животных. Зайцы, там, белки, ежики, — парировал Бородач, повернув руку с вздернутым указательным пальцем в сторону Императора. Император дернулся, не ожидая, и поморщился от боли. Я видел, что сквозь белую повязку на плече проступили первые пятнышки крови. Они набухали и становились больше.

— Но из этого не следует, что помимо оборотней, в Лесу не водится иных существ, которые могут быть опасными для человека, — закончил Бородач, — вам не надо их бояться, мой Император, потому что у вас есть я.

— Не слишком ли… — Император сглотнул, поморщился, — не слишком ли много берете на себя?..

— Достаточно, чтобы унести. Кроме того, в Шотограде вы вряд ли найдете более вменяемого человека, чем я. А я трезво рассудил, что раз не удается повернуть вас обратно, то надо бы хоть чем-то помочь. Вы безумны, и ваш служака тоже, все ваши здравые мысли высохли от жажды мести. Но тем не менее, Император, у вас хватило сил, чтобы добраться до северных границ Империи, а для этого недостаточно быть только безумцем.

Император вдруг резко подтянулся, сел на подушках. Тяжело заскрипели старые пружины. Я видел, как тяжело далось Императору это движение. Он задрожал, на лбу проступил пот, повязка буквально набухла от крови. Но он удержал равновесие, здоровой рукой потянулся к рукояти меча, прислоненного к изголовью кровати.

— Я позволил тебе дважды назвать меня безумцем, — прошептал молодой Император, — в третий раз я рассеку тебя надвое.

— Ох уж! — неожиданно захихикал Бородач, изогнул бровь смешной дугой, — я должен пасть ниц перед бывшим повелителем? Мой господин, так же, как вы слышали об оборотнях из сказок, я слышал и о вас. Для меня столица Империи и Император значили не больше, чем картинки на страницах книг. Так что не надо угроз. Сейчас я вижу перед собой не Императора, а раненого и слабого человека. Почему я должен верить в вас и не верить в капилунгов или оборотней? И тех и других и третьих я встречал только на страницах книг! И не хватайтесь за меч, вы его не поднимете.

Мне же показалось, что сейчас случиться невероятное — Император поднимет меч, встанет с кровати и, быть может, постарается разрубить Бородача. Молодой Император слишком горяч, кровь закипает в его жилах в мгновение ока… Но ничего не произошло. Несколько секунд Император сжимал рукоять меча, а затем ладонь разжалась. Он снова лег на подушках, и когда заговорил, голос его был ровным и тихим:

— Раз уж вы видите перед собой слабого и раненого человека, тогда не стойте истуканом и смените повязку. Не изверг же вы, в самом деле!

— Да не изверг, — кивнул Бородач, — да и вы не оборотень, как я погляжу.

Он остался стоять, улыбаясь чему-то своему, потом произнес:

— Итак, Император и его служака. Позвольте сказать вам одну вещь. Я не для того сегодня проник во дворец многоуважаемого мэра, чтобы выслушивать от вас протесты и байки. Пока вы находитесь в моих владениях, вы будете подчиняться мне. Как только вы сможете уйти — уходите. Но я хочу предупредить сразу, что без моей помощи вам вряд ли удастся покинуть Шотоград. Вы видели ворота? Я смогу сделать так, чтобы они открылись. А вы не сможете. И еще я смогу сделать так, чтобы первые же существа, наделенные магией, не порвали вас в клочья. А вы, опять же, не сможете. Ты, Геддон, встречался хоть раз с оборотнями?

— Это сказки… — неуверенно произнес я.

— Больше нет сказок. Есть реальная жизнь. Есть оборотни, есть капилунги, есть лешие и домовые. И все они находятся за Воротами. Нужно быть готовыми к встрече с ними. И я могу помочь вам в подготовке. Я подумал над этим, когда ходил во дворец мэра. Вам нужна моя помощь, совершенно в этом уверен.

Он замолчал, разглядывая нас слегка прищуренным глазом. Император пошевелился, опускаясь в кровать. Он дрожал, но терпел боль, стиснув зубы. Тогда я решился заговорить первым:

— Возможно, нам нужна твоя помощь. Но почему ты решил помочь?

— Потому что это логично. Люди должны помогать другим людям.

— Просто так? Ни за что не поверю.

— Может быть, во всем этом есть моя выгода. Но вам-то какое дело? Я не требую денег или должности при дворце. Считайте, что мне не терпится попасть за Ворота и начать исследование другого мира.

— А при чем здесь серебро? — спросил Император. Голос его ослаб и дрожал.

Бородач хитро улыбнулся, взял со стола серебряную вилку и повертел ее в четырех пальцах:

— Потому что в серебре есть частичка магии. Если бы вы читали древние книги, то знали бы, что с оборотнями можно бороться только серебром, а для борьбы с магами использовали стрелы с серебряными наконечниками. Да и у самих чародеев набалдашники были обязательно из серебра. Серебро — основной элемент любого магического зелья или предмета.

Бородач положил вилку обратно:

— Против магии нужно бороться только магией.

* * *

Странное время, странные разговоры… видения…

Империя пала, но стены остались целыми. Города опустели, но работали системы подачи газа. И редкие автомобили на улицах стояли с полными баками топлива. Мир умер, но техника продолжала функционировать, не замечая, что за безумие твориться вокруг.

И не было врагов. Были безумцы и разумные.

Глядящие в будущее, и вернувшиеся в прошлое. Кто из них кто? Сложно сказать. Еще сложнее написать.

Может быть, лошади и собаки знали, что происходит. Лошади уходили в поля, а собаки превращались в волков и бродили по пустым улицам в поисках пищи. И только кошки гуляли сами по себе. Наверное, им было все равно, в каком мире жить.

Я — писарь. Я должен нести Слово, да, да, именно с большой буквы. Писать для предков, скрупулезно заношу на бумагу все, что вижу и слышу, чтобы потом, в будущем, быть может, кто-нибудь из разумных, построивших новое великое государство, смог бы прочесть и узнать Правду.

Но, каюсь, видимо я не тот писарь, который войдет в историю. Потому что в ту ночь я просто уснул.

Бородач еще сидел у камина, курил трубку, выпуская сизый дым тонкими колечками под потолок. Император дремал на диване. Я же прикорнул на одной из деревянных полок, на которых раньше хранили мешки с картофелем или, может быть, с сахаром или еще черт знает с чем. Неважно, все неважно… Заснул прямо на досках, укрывшись тонким одеялом, которое предложил Бородач, и положив под голову мешок с мукой, завернутый в ткань — в некотором роде неплохая замена подушки.

Я уснул быстро, вопреки опасениям, что меня одолеют мысли, что я, как обычно, начну анализировать прошедший день и выделять из него наиболее важные моменты.

Но — нет. Темнота накрыла мгновенно. Еще минуту назад я слышал тихое шипение огня — а затем все.

Когда же я проснулся, то не совсем понял, где нахожусь. За многие месяцы я привык к смене обстановки, но по большей части просыпаться мне приходилось всегда в одном и том же месте — в своей палатке, стоявшей неподалеку от палатки Императора. Я привык к утреннему холоду, щекотавшему пятки, и к звукам за пределами палатки — ржанию лошадей, разговоров людей, иногда — выстрелам или стукам топоров.

Но сейчас стояла полная тишина. Огонь в камине не горел.

Я приподнялся, разминая одной рукой изрядно затекшую шею, и обнаружил, что дверь в склад распахнута настежь. Внутрь проникал ослепительно белый свет, кружились редкие снежинки, порог уже порядком замело снегом.

Император все еще спал. Повязка его, слава богу, оставалась белой.

Я свесил ноги с полки. Коленки хрустнули — звонко, но не больно (и буду надеяться, что до боли дело не дойдет еще несколько лет).

— Доброго утра, — сказали из темноты.

Бородач лежал на другой койке, скрытый от дневного света и желтых ламп. В уголке рта алым огоньком тлел табак в трубке.

— Доброго, — ответил я и наклонился, нашаривая руками обувь.

— Проветрить решил немного, — сказал Бородач, — я по утрам всегда проветриваю. Уж извините.

Я пожал плечами, дескать, не стоит вообще обращать на нас внимания, поднялся, размял косточки несколькими упражнениями.

— Туалет есть?

— Понимаю. Утренняя пробежка, — ухмыльнулся Бородач, — выйди на улицу, там теперь везде туалет.

На улице было совсем не холодно. Вернее, это улицей-то не назовешь. Скорее — проулочек. Тропинка всего в метр шириной. С противоположной стороны — кирпичная стена. В одну сторону тупичок тянулся еще до одной стены, затем дорога скрывалась за резким поворотом. В другой стороне дорога исчезала в густом утреннем тумане.

Я замер на мгновение, задрав голову вверх, уловил краешек неба. Редкие снежинки кружились на слабом ветерку и падали на лицо. Я поймал несколько снежинок ртом и, словно маленький ребенок, рассмеялся от собственной ловкости. Огляделся, в поисках подходящего места для утренней, как верно подметил Бородач, пробежки.

Ну не делать же свое дело прямо здесь, на стену? Я побрел по дороге в сторону поворота, намереваясь облегчиться где-нибудь подальше от дверей. В утренней тишине звук моих шагов по снегу гулко отражался от стен и гулял по узкому пространству. Только тишина-то не утренняя — мертвая тишина, надо сказать.

Я свернул и без особого удивления обнаружил, что узкая дорога тянется еще дальше. Вчера Бородач вел нас по этим хитросплетениям, но я совсем не запомнил дороги. Наверное, один он здесь ориентируется… Интересно, а куда делся Франц?

Пройдя еще немного, я, словно пес, покрутился на месте, выбирая место (о, да, здесь довольно большой выбор — две стены из красного кирпича и целая дорога в туман!), расстегнул ширинку… оперся рукой о стену…

И в это время земля вдруг резко ушла из-под ног. Снег внезапно поднялся белой пушистой волной, и на мгновение я увидел камни, которыми была выложена дорога. Но лишь на мгновение. Волна горячего воздуха накрыла меня, опрокинула, заставила закружить по земле волчком, придавила к земле. А на голову сыпался снег. И совсем рядом упал красный кирпич, раскололся надвое, окропив землю, словно кровью, красной крошкой.

Следом накатил запоздалый звук взрыва. Где-то высоко в небе загрохотало, словно внезапно возник гром, звук стремительно наполнил все пространство вокруг. У меня заложило уши, я закрыл их руками и уткнулся носом в снег, скрипя стонущими от боли зубами.

И вдруг все пропало. Звук взрыва как отрезало, и меня накрыло непроницаемой пеленой тишины. Только это была уже не тишина мертвого города — кажется, я попросту на время оглох. Дай-то бог, чтобы на время…

Осторожно подняв голову, я увидел впереди развороченную дорогу. Словно кто-то пронесся по этому узкому проулочку, выворачивая камни из мостовой и выбивая кирпичи из стен. Снег разметало в стороны. Мостовая была усеяна разбитыми камнями и красной крошкой размолотых кирпичей. В нос ударил острый запах чего-то горелого. Оглянувшись через плечо, я обнаружил за спиной тоже самое. Неизвестная сила разорвала туман в клочья, теперь дорога была видна далеко вперед со всеми изгибами и поворотами. Впереди я различил белое пятно света, обозначающее, видимо, конец узкого проулка.

В голове к этому времени вместо тишины возник тихий гул, зародившийся где-то в глубине, «за глазами». Я поднялся на локтях, на колени. Оставалось радоваться, что я еще не настолько стар и меня не пробил радикулит или что-нибудь похуже. Сильно саднил левый локоть — задрав рубашку, я обнаружил широкую кровоточащую ссадину. Ну это, пожалуй, я еще легко отделался…

Гул становился все громче, пронизывал голову, словно раскаленный гвоздь, плавил тишину, впуская под мою бедную черепушку звуки… посторонние звуки.

Вот я услышал чей-то топот, и в следующее мгновение из-за поворота показался Бородач. Странно было видеть его без шляпы — с гривой нечесаных, пепельного цвета, волос, большими ушами. Бородач был без трубки, но с сумкой в руке, из которой торчал черенок лопаты. Подбежал ближе, подал мне руку, помог подняться.

— …вижу, сходил по маленькой… — голос Бородача донесся сквозь гул, словно говорили через металлическую трубу. Звуки отдавались в голове слабой режущей болью.

— Что это было? — впрочем, себя я тоже слышал с большим трудом.

Бородач пожал плечами, огляделся, изгибая в удивлении целую бровь:

— Мне кажется, взорвались газопроводные трубы. По крайней мере, в моей скромной обители едва не разлетелся камин. Хорошо, что я погасил огонь, а то из меня и господина владыки получились бы отличные запеканки. Кстати, господин Император спит так крепко, что пропустил все светопреставление. Не думаю, что он проснется в ближайшие часы.

Я отряхнул со штанов снег и красную крошку.

— Разве трубопровод может так взорваться?

— Может быть, это дело рук безумцев? Или кого-то еще, — отозвался Бородач, — предлагаю посмотреть. Императора Тревожить не будем, пусть отдыхает, бедняга.

— Согласен, — кивнул я.

— Тогда в путь, — Бородач махнул рукой и легкой рысцой побежал по дороге, вдоль возникшего разлома.

Действительно, все говорило о том, что взорвалась подземная труба. Кое-где были видны металлические огрызки, торчащие прямо из земли, сквозь булыжники. В воздухе висел едва ощутимый, но все же, запах газа. В одном месте прямо из земли вырывалось бледно-голубое пламя. Бородач остановился возле него, присел, вынул из-за пазухи сигарету и прикурил.

— Не хочешь?

— Нет. Уже месяц не курю. Считай, бросил.

— Правильно делаешь. В наше время весьма полезно.

Мы петляли по узким улочкам довольно долго. Я все думал, неужели, кто-то специально спланировал районы города таким образом, чтобы возникли такие вот узкие переходы, повороты, тупички, похожие на огромный лабиринт? Кому это надо было? Кто ходил здесь? От кого, интересно, прятался? В любом случае, сейчас этого уже не узнать. Обитателями лабиринта стали Бородач, крысы, и мы с молодым Императором, хоть и временно. А еще иногда забирались безумцы. Но ненадолго, как говаривал Бородач, потому что он их вж-жи-ик лопатой — и конец…

Затем перед нами возникла деревянная дверь, а за дверью не склад, но небольшая темная комнатка, совершенно пустая. В центре ее высилась металлическая винтовая лестница с перилами. По лестнице мы с Бородачом поднялись на чердак.

Чердак оказался, вопреки моим ожиданиям, как раз довольно большой. Видимо, он объединял несколько маленьких комнат. Крышу пронзали многочисленные дыры, кое-где скопились ощутимые сугробы снега. Было слышно, как подвывает ветер в щелях черепицы.

— С крыш самый лучший обзор, — поведал Бородач доверительным шепотом, — и маловероятно, что безумцы нас заметят. Они обычно глядят под ноги, а не на небо.

Я вспомнил позавчерашнюю ночь, безумцев с луками, которые ждали наш отряд на крышах. Возможно, многие из тех, кого коснулась печать Ловкача, сошли с ума, но были и такие, кто соображал не хуже нормальных людей.

— На крышах тоже иногда попадались безумцы, — словно прочитав мои мысли, сказал Бородач, — но с ними у меня разговор простой, и короткий до безобразия.

— Тоже лопатой?

— Иногда. Бывало, чтобы не пачкаться, сталкивал вниз. Лететь несколько метров — внизу булыжники, сам понимаешь…

— И скольких ты безумцев уже… отправил на тот свет? — слово «убил» как-то не хотело срываться с губ. Убить можно живых, а безумцы все равно, что мертвецы, только ходят и разговаривают.

— О, много. Я не считал, но много. Если бы шла настоящая война, я бы завел себе военный блокнот и отмечал бы каждую жертву. Знаешь, раньше такое практиковали. Мой дед рассказывал, что на Приграничной войне между солдатами разных частей даже существовали негласные такие соревнования — кто больше унцев убьет за неделю, месяц, три месяца. Рядовых даже награждали за достижения. Да и вообще приятно.

— Что может быть приятного в убийстве?

— Это же унцы были, — пожал плечами Бородач, — по-моему, убить врага всегда приятно. Разве нет? Разве ты, писарь, никого не убил во время вашего путешествия?

— Было дело. Но удовольствия никакого.

— Да потому что ты — писарь! — захохотал Бородач, — если бы ты был солдафоном или, на худой конец, каким-нибудь оруженосцем, то я бы не ручался, что тебе бы не понравилось. Знаешь, есть свои прелести в том, что убиваешь врага. Я не говорю уже о практической пользе, в некотором роде лично я получаю некое моральное удовлетворение. Вот знаешь, смотрю на кровь, на мертвое тело перед собой и думаю, что еще одного ублюдка отправил на тот свет. Значит, на этом свете одним ублюдком стало меньше. И тут же думаю о том, что, возможно, избавил мир от многих других смертей. Если бы не я, например, этот ублюдок мог бы убить кого-то другого, нормального человека. Понимаешь, о чем я?

— Я-то понимаю. Но получать удовольствие от убийства? Это уже ненормально, как мне кажется, это приближает тебя к тем самым ублюдкам.

— У нас с ними разные цели и, следовательно, разные удовольствия. Не путай, Геддон, не путай…

За разговором мы прошли по чердаку к двери, ведущей на крышу. Дверь была закрыта на щеколду изнутри. Щеколда отодвинулась бесшумно. Видно, недавно ее хорошенько смазали. Бородач открыл дверь, махнул рукой, проходи, дескать.

Я взялся руками за деревянную перегородку, перенес ногу на крышу и выглянул. Вид с крыши открывался восхитительный. Я видел, пожалуй, весь город. Мгновенно различил высокий пик из осты, небесного металла, устремленного к небу. Вокруг пика тянулись вверх черные столбы дыма, окутывали осту, смешивались с серыми облаками в небе. Вылезши на крышу полностью, я огляделся (а вон и статуя Оборотня, молчаливо ждет нас, путников с другого конца света) и понял, что происходит.

Город горел. Столбы дыма поднимались отовсюду. Над городом образовалось черное облако. Ветер донес запах горелого, а в глазах защипало.

— Они стали поджигать город еще вчера вечером, — сказал Бородач, возникая за спиной, — словно обезумели, ха-ха, беснуются, все крушат. Я такое вижу впервые с тех пор, как Ловкач посетил Шотоград.

— Это агония, — прошептал я, — они умирают, и знают об этом. Хотят забрать город вместе с собой.

— Хорошая теория. — Хмыкнул за спиной Бородач, — но я думаю, что она неверна. Безумцами кто-то управляет. Он уничтожает город, взорвал газ. Либо он хочет вас выкурить, либо решил, что вы ускользнули и злится. Чудовищно злится.

— Кто может управлять ими? — спросил я, и сам же ответил, — Ловкач?

— Думаю, да.

— Но его же нет в городе!

— Мы этого не знаем, — обезоружил Бородач, — почему ты так решил? Потому что сказал твой хозяин, Император? Но он тоже не всегда прав, как думаешь?

Бородач ловко прошелся по скользкому накату крыши, перепрыгнул на следующую, поднялся по черепице и поманил меня пальцем. Когда я добрался, не так ловко, ощущая холодок в душе, когда перепрыгивал с крыши на крышу, Бородач показал пальцем куда-то в сторону:

— Смотри. Видишь?

Я выгнул шею, пригляделся, но увидел лишь вереницы неровных крыш, шпилей, чердаков…

— Расслабь зрение. Не вглядывайся в общее, приглядись к мелочам.

Я постарался. Общие черты города как бы нехотя отступили, помимо крыш проступили кирпичные стены, я увидел дороги, занесенные снегом, пустые телеги, трупы лошадей… а потом повернул голову в том направлении, куда указывал Бородач и действительно… по одной из дорог шагали безумцы. Шагали не просто так, в свойственной им манере брести, опустив голову и переваливаться с ноги на ногу, словно нижняя часть тела была не в ладах с верхнее. Сейчас их шаг напоминал ровный выверенный марш — шаг левой ногой, взмах правой рукой, и наоборот. Шли они ровным строем по несколько человек, смотрели вперед, молчали. Сбоку вприпрыжку бежал человечек поменьше, как-то даже и не похожий на взрослого мужчину или женщину. Скорее — карлик. Или еще кто… И, кажется, он ловко управлял всей этой процессией безумцев, вдруг переставших походить на безумцев. Если бы не голые тела, издалека кажущиеся светло-голубыми от мороза, я бы предположил, что по дороге марширует небольшой взвод Имперской армии.

Мурашки пробежали у меня по коже. Я посмотрел на Бородача. Тот улыбался — еще бы — улыбкой победителя и самого умного человека в Империи.

— Я же говорил, — буркнул он сквозь зубы, — у меня великолепный слух. Я слышу, как дрожит земля за много километров. Это не единственный отряд. Их много. Все они идут в сторону приграничных Ворот, через которые вчера собирались пройти вы.

— То есть они…

— Совершенно верно. Могу предположить, что они собираются выйти за пределы Шотограда и отправиться в Степь. Кого-то ищут.

— Императора? — охнул я.

— Вполне возможно. Зачем им писарь? Писарь им не нужен. Хотя, может, Ловкач преследует какие-то свои цели. Никто не знает, что он хочет и кого ищет.

Я не ответил, вытянул шею и успел заметить, как отряд исчезает за поворотом. Вскочил, перебежал через крышу, прыгнул на следующую. Благо домики здесь стояли почти впритык. Бородач бросился за мной, едва слышно посмеиваясь. Происходящее его безумно развлекало.

Я пробежал еще немного, лег за широкой трубой, от которой пахло сажей и веяло холодом. Я снова видел тот самый отряд, направляемый карликом. Они прошли по дороге, свернули влево, там к ним присоединился еще один отряд — численностью человек двадцать. Те тоже шли ровным строем, а сбоку вприпрыжку скакал карлик. Отряды соединились. Карлики обменялись рукопожатиями (жаль, что я не смог разглядеть их лиц, головы карликов всегда были склонены вниз) и поскакали вдвоем.

— Кто это? — шепнул я.

Бородач покачал головой.

А я вдруг вспомнил разговор, который состоялся много месяцев назад. Тот самый разговор в подземелье. Ловкач за решеткой — Император перед ним. Дрожащий свет от одного-единственного факела, смола капает на мокрую землю, и всюду воняет плесенью, отходами, сыростью… смертью… На следующий день люди в столице сошли с ума. Безумие проникло в каждый дом, в самый темный закоулок города… как и обещал Ловкач… да, я вспомнил его слова. Он не просто развлекался, улыбка на его лице сверкала не от радости, и даже не от безумия, как думали многие. Ловкач хотел чего-то большего. Он искал…

— Боже, я совсем забыл, — прошептал я, пораженный собственными воспоминаниями.

— О чем?

— Я забыл… Одержимость Императора, его стремление скорее настигнуть Ловкача просто вышибли мозги из моей никчемной головы! Император постоянно повторял, что должен настигнуть Ловкача, чтобы мы торопились, все скорей и скорей. И мы торопились, а у меня не было времени на мысли, на воспоминания… а ведь Ловкач говорил… он говорил, что ищет кого-то…

— О чем ты, писарь? — с интонациями заботливой матери поинтересовался Бородач, — не сбрендил часом?

— Нам надо вернуться обратно, к тебе, — я поднялся, стряхнул со штанов налипший снег, — мне нужно кое-что написать. Срочно.

— Ну, раз вы так настаиваете, уважаемый.

Бородач тоже поднялся. Мы запрыгали по заснеженным крышам, по своим собственным следам обратно.

Через несколько минут мы были уже на складе.

Император давно проснулся, лежал на кровати, положив здоровую руку под голову, смотрел в никуда, видимо, о чем-то думал. Когда мы зашли, лицо его озарила радостная улыбка.

— Где вы потерялись, Геддон? Я уже начал было волноваться.

— Ходили на разведку, мой господин, — мне казалось, что времени на долгие объяснения нет.

— Куда?

Я не ответил, подбежал к своему рюкзаку, вынул стопку чистых листов, ручку. Мои руки тряслись от напряжения. Я вдруг четко осознал, что до этого мгновения в моей памяти образовалась форменная дыра. Я забил себе голову всякой ненужной мелочью, я полностью провалился в события настоящего и забыл о прошлом. Да, да, о прошлом, куда стоило бы заглядывать хотя бы ненадолго, хотя бы раз в месяц…

Я же писарь, черт возьми, я должен следить за прошлым!

— Что с тобой, Геддон?

— Не обращайте внимания, — отозвался Бородач, — на него словно лихорадка напала. Как отряд увидел, задрожал весь, вспотел и бегом домой.

— Отряд, какой отряд?

— Я вам все расскажу…

Дальше я уже не слышал. Схватив бумагу и ручку, я пробежал в самый дальний угол склада, зажег свечу и на секунду замер. Письмо для меня не просто желание излить на бумагу свои эмоции.

Во-первых, я уже несколько дней не писал тебе, моя любимая, во-вторых, только вспоминая о тебе, я могу вернуться в прошлое, как будто, держась за невидимую веревку, спускаюсь в глубокое подземелье.

От настоящего к прошлому.

И все ниже и ниже… и все темнее и темнее…

Письмо N 2

…Здравствуй, дорогая. Снова пишу тебе, поскольку обратиться больше не к кому. Все чаще и чаще возникает твой образ у меня перед глазами, когда я смотрю на небо, смотрю на воду, смотрю на кружащиеся снежинки. Всюду — ты. Если бы ты знала, родная, как же я по тебе скучаю…

Пишу эти строки, а сам, смешно подумать, гляжу краем глаза на молодого Императора, чтобы не подглядывал. Мне почему-то стыдно говорить ему, что я пишу письма. Да, возможно, со стороны это звучит глупо — писать письма умершей жене, но… родная, слышишь, ты умерла для остальных, не для меня. Даже не думай о том, что я когда-нибудь поверю, будто ты умерла. Нет, дорогая моя, любимая, не умерла. Ты перешла в другой мир, в котором, как я надеюсь, намного лучше живется, чем здесь. И я очень надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся, и меня не забросит на другую сторону мира, ведь нет ничего хуже, чем искать свою любовь целую вечность…

Послушай, родная, я решил написать тебе это письмо, потому что никто лучше тебя не помогал мне справиться с неразберихой в голове. Помнишь, как вечерами мы сидели вдвоем у камина? Ты — поджав ноги, я — закуривая трубку. Твоя голова лежала на моем плече… и я рассказывал тебе о событиях минувшего дня, и ты задавала вопросы (правильные вопросы), которые выстраивали в моей голове четкую цепочку мыслей. Именно благодаря тебе, родная, я смог научиться излагать мысли так, чтобы они стали понятны окружающим. Благодаря твоим вопросам.

И вот сейчас, сидя за столом в темном, пропахшем плесенью и старостью складе, в мертвом городе Шотограде, я вспомнил о твоих вопросах, и понял, что сейчас только ты сможешь помочь мне вспомнить все события того раннего утра, когда мы с молодым Императором и советником Карло спустились в казематы имперской темницы, чтобы Император смог поговорить с Ловкачом. Я многое помню, но, увы, многое и забыл. А еще больше перепуталось в моей бедной головушке. О, Дева В Белом, если бы она знала, как мне тебя не хватает, родная…

С чего бы начать? Какой вопрос задала бы ты, если бы мы уселись вечером перед камином? Я бы разворошил угли и закурил трубку, а ты бы задернула шторы, отрезая наступающую темноту от нашего уютного мира… и ты бы спросила:

«Ну, дорогой, рассказывай! В подземельях действительно так темно, как об этом все говорят?»

И я бы ответил:

«Не верь всему, о чем говорят, особенно, если об этом говорила Палла, что живет через дорогу. В подземельях светло, как днем, потому что…»

Потому что там повсюду факелы. Через каждый метр в стене торчит факел, а на потолках, к тому же, кое-где горят яркие лампы. Свет подается так, чтобы не создавалось теней, чтобы выгнать темноту из любого уголка, из каждой щели. Тени в тюрьме — это, прежде всего, друзья заключенных, так объяснил нам начальник тюремного отсека, господин Тиам. Возможно, дорогая, ты встречалась с этим высоким, статным человеком на праздниках в честь Дня Империи, или Вселенской распродажи Веселья, что приходится на первое апреля каждого года. Тиам выглядел так, словно не был начальником тюремного отсека, а занимал должность, как минимум, второго помощника императора. Столько снобизма, гордости, а также столь высоко задранного носа я не встречал давно. Тиаму не хватало только трости, чтобы вышагивать по коридору тюремного отсека, выпятив грудь, и уж точно походить на чиновника в высоком звании. Предлагаю посмеяться, дорогая, смех, говорят, помогает в жизни.

Тиам встретил молодого Императора у входа в тюремный отсек. Мы с Карло шли чуть поодаль. Карло выглядел не выспавшимся и мрачным, он не ободрял желание молодого Императора говорить с нахалом, бурчал под нос, что «не стоит начинать правление с поблажек, выпороть бы этого мерзавца, и дело с концом».

«Доброе утро, мой господин, — приветствовал Тиам, — прекрасно выглядите».

И, без лишних разговоров, распахнул перед нами двери в свой тюремный сектор.

Хочу сказать тебе, что тюремных секторов в столице Империи насчитывалось почти двадцать штук. Все они были раскиданы по столице, в зависимости от важности помещаемых в них преступников, и делились на строгие касты. Воров сажали в один сектор, убийц — в другой, мошенников и мелких преступников в третий. Ловкача же упрятали в сектор для политических преступников. К слову сказать, при правлении старого Императора политических преступников почти не было. На двери этого сектора почти всегда висел огромный замок. Ближе к концу правления Императора политические появились, но в большинстве своем ими оказались мелкие преступники, либо виртуозные мошенники. По сути, Ловкач явился первым за несколько лет действительно серьезным заключенным.

Мы спустились следом за молодым Императором и молчаливым, но гордым Тиамом, по широкой бетонной лестнице вниз, попали в яркий коридор, без единой тени, и прошли по устланному изъеденной полоской ковра полу, мимо множества дверей с узкими зарешетчатыми окнами. Возле одной из дверей Тиам остановился, выудил из кармана ключи, долго гремел ими, хмурил бровь, словно не мог найти подходящий, затем вставил ключ в замок.

«Заключенный номер двадцать один «А», отойдите к окну и поднимите руки!» — рявкнул он в окошко, косясь одним глазом на Императора.

И вот здесь, дорогая, ты бы задала следующий вопрос. Я вижу тебя, поднявшую голову с моего плеча и посмотревшую на меня своими бездонными голубыми глазами. Да, да, сейчас я вижу четкую картинку воспоминаний, как будто все это произошло только вчера… но если бы не твои вопросы…

«Что случилось потом? — спрашиваешь ты, — вы вошли внутрь?»…

И я ответил:

«Нет…»

Мы не успели. Дверь неожиданно распахнулась сама собой, Тиам отлетел к противоположной стене, крепко ударился спиной о камни, вскрикнул. Связка ключей выскользнула из его рук… но не упала — зависла в воздухе. Как зависло, замерло, застыло все вокруг.

И Тиам застыл, с выражением глубокого удивления на лице, вскинув одну руку, выгнув спину… И Карло застыл, он как раз поправлял очки левой рукой, так и замер, с очками набекрень… и я тоже застыл, хотя вспомнил об этом только сейчас. Застыл, не успев ничего предпринять, едва открыл рот… и превратился в фарфоровую куколку, которая может только смотреть и слушать. Слушать и смотреть.

Не застыл, кажется, только Император. Но и с ним происходило что-то странное. Он шарахнулся назад, но, видимо, уперся спиной о невидимую стену, потому что кинулся вперед, и словно ударился о воздух, вскрикнул, схватился за нос, из которого брызнула кровь. Затем он еще несколько секунд вертелся волчком на месте, выставив руки, ощупывал невидимую стену, походил на муху, угодившую в стеклянную банку.

И в следующее мгновение я увидел Ловкача. Он уже стоял в проходе, между дверью и коридором, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки, словно беззаботный фермер, вернувшийся домой после трудового дня. Не хватало только соломинки в уголку рта.

Император тоже заметил его и замер.

На лице Ловкача играла улыбка.

Безмятежная улыбка безумца — но тогда я еще не думал об этом, не знал.

«Ты утверждал, что я жалкий фокусник и никчемный ловкач, — сказал он, глядя на Императора, — но, как я вижу, решил прийти и поговорить. Хорошее начало, Император. На самом деле, я тебя ждал, поскольку знал, что ты придешь. Я не настолько силен, чтобы внушить тебе мысли явиться, но я умею уговаривать и умею сеять зерна. Знаешь, есть такие зернышки, которые называются «любопытство» и «сомнение», и когда они пробиваются сквозь почву в твои мысли, ты уже ничего не сможешь поделать. Почти, как магия».

«Кто ты?» — выкрикнул Император, и слова его гулким эхом пошли гулять по тюремному коридору.

Не знаю, где в этот миг была вся стража (а мы видели троих или четверых, ходящих по коридору с важными, но бестолковыми лицами), думаю, все они тоже застыли.

«Многие люди, с которыми мне пришлось встретиться, пока я добирался до столицы вашей наипрекраснейшей Империи, называли меня Ловкач. Не знаю почему. Либо потому что я очень ловок в магии, либо потому что я прихожу в сумерки. Видите ли, сумерки — лучшее время для магии. Говорю вам, как знаток своего дела. У меня и другое имя, но его я тебе не скажу. Только в Верхних мирах имеют право называть Творцов по именам.

«Я не верю тебе, — ответил Император, — наши границы хорошо охраняются, ни одно существо, наделенное магическими способностями, не сможет преодолеть защиту, перебраться через ограждения. В крайнем случае, я бы давно узнал об этом».

«Ой ли? — делано подвился Ловкач, улыбка его стала еще шире. Подняв руку, он лениво и беззаботно почесал кончик носа, — вы либо тупица, либо слишком упертый человек, чтобы принять истину. Вы думаете вас сейчас держит взаперти не магия, а какое-нибудь невидимое стекло, которое я ловко установил здесь за несколько секунд? Может быть, вы назовете меня иллюзионистом? Модное словечко, когда невозможно описать происходящее. Вы разбиваете нос о воздух и, зажав его, восклицаете — о, этот парень великолепный иллюзионист. Так, верно?»

Император молча стукнул рукой по воздуху, и рука отпружинила, словно ударилась о что-то мягкое.

«Я понимаю, жизнь научила вас не верить в магию, — продолжил Ловкач, улыбаясь, — вам внушили, что магии нет, что граница, ха-ха, на замке и все такое. Вот вы и думаете, что живете в стабильном, хорошем и уютном мире. Но, поверьте, это не так. Есть миры и получше вашего. Я повидал много миров, а еще больше создал. О вашей Империи говорили много хорошего. Один мой знакомый, можно сказать, душа компании, в которой я нахожусь, сказал, что лучше Империи нет ничего. У меня был повод ему верить… И я-то подумал, что, придя в Империю, увижу здесь что-то лучшее, чем там, за границами. Но этого не случилось, и я разочаровался. Здесь много серебра, но оно скрыто под слоем жира, тупости и снобизма. Вы забыли магию, вы погребли серебро под неверием. А без серебра мир не может светиться, понимаешь, Император?..»

Да, дорогая, я вспомнил, о чем говорил Ловкач. Вспомнил до мелочей, которые в тот момент попросту не задержались в моей голове, а потом я и вовсе забыл о них, поскольку мир вокруг рушился и сходил с ума. Но сейчас я вспомнил, спасибо тебе… И еще один правильный вопрос, который бы ты задала. Тот самый. Ты бы спросила:

«И чем же все кончилось, дорогой?..»

А я бы ответил:

«Император продолжал молчать…»

Он молчал, не зная, что ответить, а, может, счел, что не станет разговаривать с этим мерзавцем, который сунулся в столицу и теперь угрожает и Императору и Империи. Я не знаю, что за мысли крутились в голове молодого Императора. Но то были совсем не светлые мысли, поверь мне, родная. Видимо уже тогда он подумал о том, что не послушался Карло, не послушался советника, дело которого — давать верные советы, и не отправил Ловкача на площадь, чтобы там его прилюдно выпороли. Но получилось бы? Вот ведь вопрос. Ловкач был магом. Причем, первым магом, явившимся из-за внешних границ Империи за многие столетия (если мне не изменяет память, границы закрыли семьсот лет назад). Никто из нас никогда не сталкивался с магами (или «жиеллами», как их называли икгийцы, то есть «могущественными», «богами»). Так был бы толк от приказов Императора? Я бы крепко задумался, если бы было время.

Но времени как раз не было. Правда, тогда я об этом не догадывался. Я потел, и капля пота сползала по моей щеке, за шиворот просторной рубашки, щекотала кожу. И я молил Деву в Белом, чтобы она скорее освободила меня от этих пуд.

«Мой друг говорил мне, что Империя, отгородившись, растеряла все то могущество, каким владела многие столетия назад, — продолжил Ловкач, — он предупреждал меня, видишь ли, еще до того, как я пересек границу. Но я не верил. Я хотел увидеть собственными глазами. Я читал много книг, и везде я видел одно и тоже — могущественная Империя! Великая Империя! Непобедимая Империя! Народ Империи променял магию на счастливую, стабильную жизнь! Они изгнали магов, они уничтожили волшебных существ, они забыли о суевериях и преданиях! Вместо этого народ Империи получил шикарную жизнь! Как там говорилось в книжках?.. — Ловкач сделал вид, что задумался, потеребил пальцем нижнюю губу, и я увидел длинные ровные клыки, как у волка, или тигра… — каждому жителю Империи построили дом, выделили землю! Прекратились войны, ибо война без магии уносила слишком много человеческой жизни, да и некому стало воевать — старые придворные маги перестали плести интриги. Серебро, освещающее каждого человека изнутри, погасло. Стабильный мир! Стабильная экономика!.. Я читал обо всем этом в книжках, и не верил. Я по натуре своей такой, эмпирик, пока не увижу собственными глазами — не поверю. И я решил заглянуть за границу дозволенного. Я нарушил запреты, я пересек границу могущественной Империи и шел до столицы много дней и ночей, чтобы увидеть своими глазами… что?»

Здесь возникла пауза. Тихая, как утренний ветерок. Мертвая. Император молчал, глядя на Ловкача. Казалось, молодой Император изучает лицо мага, словно старается запомнить его черты навсегда. Каждую морщинку, каждое родимое пятнышко, каждый прыщик, если таковые имелись.

А мне почему-то показалось, что Ловкач очень похож на Императора. Было в их лицах какое-то едва уловимое сходство. Но времени не было разглядывать их. Да и думал я, если честно, совсем о другом.

«Что я увидел? — продолжил Ловкач, — Я увидел, что время могущества Империи давно прошло. Куда делись великие Императоры, что поднимали войска на битву с магами? Куда делись правители Империи, одним своим словом уничтожавшие нежить в лесах и болотах, в воде и на земле? Нету их. Были, да вымерли. Вместо этого я увидел, что Империи, какая она была в книжках, уже нет. Осталась лишь оболочка, название. А под формой, ни капли содержания. Скажи, может ты уже и не сын великого Белита? Может, кровь Великих уже давно не течет в твоих жилах?»

«Я убью тебя! — вдруг произнес молодой Император, и голос его оказался холоднее стали, — дай только высвободиться из этой… тюрьмы!»

«О, я-то дам, — заулыбался Ловкач, — я-то дам, вот только вопрос — будет ли у тебя время на то, чтобы меня убить? В этом-то я как раз сомневаюсь, ой как сильно. Дело в том, что вчерашним днем я предлагал тебе сотрудничество. Подумать только, как обманчиво время. Вчера я думал, что смогу возглавить Империю и построить из нее тот мир, который видел в своих фантазиях, да на страницах книг. Сегодня я уже думаю по-другому. Ваш мир не исправить. Его нужно разрушить до основания, чтобы потом на обломках построить новый. А, может, ничего не строить, а оставить в назидание потомкам. Пусть те, кто останется жив и начнет возводить новые города на месте старых, усвоят, что нужно творить мир, за который не стыдно никому».

«Я и стремился сделать мир таким!» — проскрипел зубами Император.

«Не вижу этого, — развел руками Ловкач, — не вижу, мой друг. А, стало быть, все будет по-моему. В твоих жилах больше нет силы настоящих Императоров, а потому остановить меня ты не в силах. Я возьму столько серебра, сколько мне надо, и уйду. А уж кто выживет, тот пусть строит мир, который посчитает нужным».

И в это мгновение я вновь обрел способность двигаться. Сила инерции завалила меня назад, я уперся спиной в стену и увидел краем глаза, как соскользнули очки с носа Карло. В следующую секунду Император вдруг кинулся в сторону Ловкача. Но того, видать, не зря прозвали Ловкачом. Не успел молодой Император и шага сделать, а Ловкач уже оказался у стены, пригнулся, как бы подныривая под Императора, заскочил ему за спину и молниеносно ударил его по голове. Император вскрикнул, сделал еще несколько шагов и повалился на пол. Я кинулся к нему, но Ловкач вдруг вырос прямо передо мной и лицо его, дорогая, оказалось близко к моему лицо. Я увидел эту улыбку — страшную, безумную — и его длинные клыки в уголках губ, а еще увидел пустоту в глазах. Но испугаться не успел. Ловкач ударил и меня. Я помню только, как отлетел к стене и больно ударился головой. А потом — темнота…

Когда же я очнулся, Ловкача уже не было. Император, Карло и Тиам лежали без сознания, раскиданные по коридору, словно горстка оловянных солдатиков после того, как ими поиграл ребенок. Один из охранников трепал меня за плечо. Он что-то говорил, но я не разобрал слов. Я мало что помнил из произошедшего до того момента, как Бородач завел разговор со мной на крыше. А теперь я вспомнил, вспомнил все, или почти все. Твои вопросы, родная, навели меня на нужные мысли, и я благодарен тебе за то, что ты у меня есть. Да ты, наверное, не догадываешься, кто такой Бородач…

* * *

Но про Бородача я не дописал. На плечо мне легла рука, и, оглянувшись, я увидел перед собой Императора. Он был бледен, левое веко дергалось, раненая рука лежала в повязке.

— Мой Император! — выдохнул я, вскакивая, — зачем же вы… кто вам разрешал вставать?

— А есть ли здесь кто-нибудь, кто запретит мне это сделать? — слабым голосом произнес Император, — все дело в тебе, Геддон. Расскажи, что ты вспомнил, расскажи мне сейчас же!

— Вы присаживайтесь, присаживайтесь, — засуетился я, подавая Императору стул, помогая ему сесть, — как же вы так могли?.. Вы же сознание потеряете!

— Мне очень интересно узнать, что за мысли пришли тебе в голову, если ты бросился их записывать прямо с порога, — продолжил Император, — понимаешь, я не в силах сдержать любопытство!

Краем глаза я заметил невдалеке Бородача. Он курил трубку и ухмылялся.

— Вы иронизируете, мой Император, а зря, — пробормотал я, — я и так собирался вам все рассказать, но позже, когда допишу письмо.

— Какое письмо? Кому? — поинтересовался Император, но видимо что-то в выражении моего лица заставило его отвести взгляд, — хотя, господиново ли это дело? Рассказывай, не томи, а то я упаду в обморок прямиком с этого стула.

И я рассказал молодому Императору все. Абсолютно все, что помнил. И по мере моего рассказа, в глазах Императора вдруг зародились яркие огоньки. Они разгорались, делались больше, ярче, светлее. Император тоже вспоминал — и это были огоньки возрождающихся воспоминаний.

— Да, да, — бормотал он, когда я повел рассказ о подземелье, — я вижу это, как сейчас. Я бился о невидимую стену и, о, как я хотел убить этого мерзавца!

— Со временем ваше желание не угасло, — заметил из-за спины Императора Бородач.

— Мое желание убить его, не меньше, чем тогда, — произнес Император, — но сейчас я думаю о том, что смерть Ловкача должна стать долгой и мучительной. Чтобы он мог вспомнить лица всех, кого убил.

— У вас есть шансы?

— У нас есть шанс, если мы найдем Ловца Богов, — произнес молодой Император, и Бородач неожиданно поперхнулся.

— Вам не кажется, что было бы лучше, если бы Шиджилл сам нашел Ловкача, без вашего вмешательства?

— Я хочу увидеть, как он умирает и, если получиться, чем-нибудь посодействовать.

— Если вы найдете Шиджилла, и даже если он согласиться взять вас с собой, то я сильно сомневаюсь, что у вас будет хоть один шанс чем-то посодействовать, — ответил Бородач, — вы Император, покуда находитесь в своей Империи. Я даже допускаю, что вас все еще можно назвать владыкой, хотя от Империи остались одни пустые города, жизнь в которых зародится еще не скоро. Но как только вы пересечете городскую черту, вы перестанете быть Императором. Вы превратитесь в обычного человека. А Шиджилл, ловец могущественных, не общается с обычными людьми.

— Откуда тебе это известно?

— В книжках читал, — буркнул в ответ Бородач, чиркнул спичкой и закурил.

— Но я не обычный человек, — заметил Император, — в моих жилах течет кровь Великих Императоров, древних правителей, которые изгнали магию за границы Империи и возвели неприступные стены, сдерживающие магический напор вот уже семьсот лет!

— Где теперь эти Великие? — усмехнулся Бородач, — стены дрожат от дуновения ветерка. Еще месяц-два, и они рухнут. Магия заполнит все вокруг, от былой Империи не останется ничего. Раз в ваших жилах, Император, еще сильна кровь предков, что же вы не восстановите границы и не подумаете о том, как не пустить магию?

Сначала Император не ответил. Его лоб разрезала тонкая морщина, брови сошлись на переносице. Затем он поднял руку, потер пальцем висок и произнес, тихо, одними губами:

— Сначала я увижу Ловкача мертвым.

Это было безумие, к которому я, к сожалению, уже успел привыкнуть. Я не вздрогнул, услышав слова молодого Императора, не бросился к нему с восклицаниями, вроде «А как же Империя?», или «Подумайте о людях, которые ждут вас!», я промолчал и не двигался. Я знал, что все бесполезно. В душе у молодого Императора, в его мозгах и мыслях, сидит червь и имя этому червю — месть. Блюдо, которое успело основательно подмерзнуть.

Впрочем, Бородач тоже никак не отреагировал, словно знал ответ заранее. Мне показалось, что он даже слабо кивнул в знак согласия, а затем затянулся трубкой.

— Я сделал шестнадцать серебряных пуль, — внезапно сказал он, — также у меня есть три охотничьих ружья. На счет точности их стрельбы ничего не скажу — не проверял, но другого в городе попросту не найдете. Безумцы растаскали все огнестрельное оружие еще в самом начале эпидемии. Самое смешное, что они им не пользуются — просто таскают с собой, как… трофей, что ли.

— Они из луков стреляют, — сухо добавил я.

— Из луков сподручнее, это еще мой дед говорил, — кивнул Бородач, — но из луков вы оборотней не подстрелите… Вы вообще стреляли когда-нибудь? Господин?..

— Доводилось, — ответил Император, все еще потирая висок.

— А ты, писака? Или только листы изводить умеешь?

— Дай мне ружье, и я продемонстрирую.

— Мне то что? Мне это не надо, за вас беспокоюсь, — пожал плечами Бородач, — надежда человечества, блин.

Император внезапно пошатнулся и едва удержался на стуле. Я вскочил, но господин показал рукой, что, мол, все в порядке.

— Вернитесь-ка в постель, мой господин, — сказал Бородач, — газа у нас больше нет, следовательно, к вечеру здесь может стать довольно прохладно. Нужно сходить, собрать дров.

— Но ведь можно поломать вон те полки, лишние стулья, — сказал я.

— Не гадь в доме, где живешь, — коротко бросил Бородач, поднялся и заковылял к выходу, — ты пойдешь со мной, Геддон, писарь Императора, помощь требуется.

Оборвав таким образом разговор, Бородач взял свой рюкзачок с лопатой и выудил изо рта трубку.

— Мне следует пойти с вами, — сказал Император, — я должен посмотреть на безумцев и этих… карликов.

Но в этот раз даже упрямство молодого Императора, столько раз виденное мною раньше, не помогло. Стоило ему приподняться, Императора зашатало и он едва не упал. Кровь отошла от его лица, даже губы побелели. Я подоспел вовремя, подхватил его под локоть и отвел к дивану. Только сейчас я обратил внимание — от Императора пахло лекарствами и болезнью, отталкивающе, неприятно.

Сил у него сейчас не больше, чем у новорожденного.

— А ведь я говорил, — произнес Бородач с нотками непонятной гордости в голосе, — вы слишком высокомерны, мой господин. Ваши желания не доведут до добра, попомните мое слово.

Император, которого вдруг затрясло то ли от боли, то ли от гнева, разлепил губы и прошептал:

— Чихать я хотел на твои слова.

— Я так и думал, — кивнул Бородач, повернулся ко мне, — буду ждать на улице.

Он вышел, я же уложил Императора на диван, склонился, прошептал на ухо:

— Вы лежите, вы отдохните хорошенько, выспитесь. Нам скоро в путь.

— Продолжим путь… — эхом подхватил Император, веки его задрожали, закрываясь, и я вдруг с ужасом понял, что сейчас молодой Император до боли напоминает мне Императора старого — в тот день, который тот не пережил. Нет, внешнего сходства не было. Старый Император к концу жизни похудел на сорок килограммов, пневмония забирала последние остатки его энергии. За несколько дней до смерти старый Император больше походил на скелет — кожа туго обтягивала кости, глаза впали в глазницы, проступили желтые, давно не чищенные зубы… Молодой Император смотрелся лучше… но… внутреннее сходство между ними было. Да еще какое. Я видел, как энергия покидает тело лежащего передо мной господина, последние силы выходят из него, из каждой поры на лице, вместе с прерывистым дыханием… как бы мне хотелось ошибаться, но я вдруг осознал, что знаю, знаю наверняка — молодой Император умирает.

Неосознанно, поддаваясь желанию, я встал перед Императором на колено, взял его ладонь в свою и склонил голову.

— Я буду служить вам всегда, — прошептал я.

И Император сжал мою ладонь, кивнул. Глаза его закрылись. Я сидел до тех пор, пока дыхание Императора не стало ровным, потом поднялся и вышел на улицу.

За дверью, прислонившись к стене, стоял Бородач.

— Твое фанатическое служение господину требует, как минимум, уважения, — сказал Бородач.

— Я хочу подняться на крыши и наблюдать за безумцами, — сказал я, — что они затевают?

— Посмотрим, в свое время, — кивнул Бородач, — но для начала нужно принести дров. Ты же не хочешь околеть ночью, мой друг?

Я не хотел.

* * *

Мы шли вдоль трещины, разрезавшей дорогу, словно где-то под землей проползла гигантская змея. В воздухе витал пока еще слабый, но грозивший усилиться, запах дыма, да и вообще небо было серым, неприветливым, затянутым тучами. Мне все время казалось, что вот-вот должен пойти снег. Но снег все не шел…

Бородач провел меня петляющими улочками к какому-то дому, где мы вдоволь наломали дров из стульев и табуретов. Я старался не смотреть по сторонам, чтобы не видеть признаки прежней (беззаботной) жизни. Но все же, краем глаза, видел.

В гостиной был большой камин с газовым подводом, но в углу аккуратной стопкой лежало пять березовых бревнышек. Возле дров — клочок желтой бумаги и коробок спичек. У окна — кресло-качалка с накинутым на спинку пледом. От кресла так и веяло уютом, некоторой, если можно выразиться, домашностью. В короткой паузе между ломанием стульев, я подошел к большому книжному шкафу, заметил корешки знакомых книг, распахнул дверцу без стекла. Книги покрылись пылью, все эти сборники стихотворений знаменитых авторов, научно-популярные романы, ставшие действительно популярными года два назад, энциклопедии… на одной книге мой взгляд замер. Она называлась «Теория основ магии: реальность и выдумка». Корешок книги был ярко-зеленым, но выделялся не этим. На корешке не было пыли. Совсем.

— Я заходил сюда пару раз, — сказал Бородач из-за спины, — Разведывал местность, так сказать. Не то, чтобы люблю лазить по чужим домам, но так получилось… листал. Хорошая книга. Полезная.

— Научился чему-нибудь?

— Это невозможно. Магии можно научиться, когда она есть вокруг, витает в воздухе. А еще если ты могущественный. Простым смертным, вроде тебя, Геддон, не дано, знаешь ли.

Я потянулся, взял книгу. Обложка была броской, с яркими картинками, намекающими на неправдоподобность содержимого, скорее на выдумку с этаким юморком. Что ж, вполне возможно.

— Я возьму ее, — сказал я, — полистаю вечерком.

— Твоя воля, — пожал плечами Бородач.

Мы наломали дров столько, сколько могли унести. Бородач ловко соорудил две вязанки, помог мне взвалить одну на спину, поднял вторую.

— Угля бы, — проскрипел он, — всю бы ночь жарило. А так придется не спать… эх, морока мне с вами, господа владыки и их помощники.

Когда мы принесли дрова, Император все еще спал. Тень смерти, которая, как мне казалось, скрыла его лицо некоторое время назад, ушла, оставив отпечатки в уголках глаз и впавших скулах. Возможно, думал я с облегчением, все обойдется, и мое паническое состояние в конце концов сойдет на нет. Дыхание молодого Императора оставалось ровным, никаких хрипов или стонов. Повязка была белой.

— Поторопимся, Геддон, — сказал Бородач, — сдается мне, там, у ворот, творится что-то интересное.

И вновь мы бежали по кривым улочкам мертвого города. Вновь мне казалось, что я попал в сказочный лабиринт, наполненный монстрами из детских страхов, но вокруг был один туман… и легкий привкус дыма на губах.

Когда мы поднялись на крышу, я отметил, что дыма стало действительно больше. Это были уже не отдельные столбы, поднимающиеся с разных концов города, а одна сплошная густая пелена. Казалось, горело все, что вообще только может гореть. Следовательно, видимость с крыши сократилась до минимума. Я с трудом различил статую оборотня — увидел острые уши и край макушки. Бородач сказал:

— Еще несколько дней, и от Шотограда останутся только воспоминания. Думаю, в других городах твориться тоже самое.

— И в столице?

— А чем она лучше? — мрачно усмехнулся Бородач, — дома, наверное, не из небесного металла сделаны, верно?

— Пойдем к воротам. Боюсь опоздать.

— Тогда нам туда.

Не знаю, как Бородач ориентировался в сплетении крыш, но добрались мы без проблем и довольно быстро. Бородач находил крыши, стоящие почти впритык, через них не надо было прыгать — достаточно широко шагнуть. Повсюду лежал нетронутый снег, только мы оставляли за собой вереницу глубоких следов. Интересно, будет ли кто-нибудь следить за этими следами? Заметит ли их кто-нибудь вообще?

Одновременно с нашим приближением нарастал ветер, запах дыма становился сильнее, щекотал ноздри, заставлял слезиться глаза. Бородач опустился сначала на четвереньки, потом и вовсе пополз к краю крыши, осторожно вытягивая шею.

Я подполз следом, чувствуя, как набираю снега в сапоги и за пояс штанов. Но того стоило, поверьте мне. С этой крыши открывался великолепный обзор на площадь, где стояла статуя оборотня, сторожевые вышки без лестниц и закрытые Ворота, отделяющие цивилизованный мир от приграничной Степи.

Я оглядел площадь и ахнул. Я почувствовал, как едкий дым набивается в легкие, но сдержал кашель. Я почти забыл об осторожности… Черт возьми, я думал, этот город мертв. Я и понятия не имел, сколько людей обратилось в безумцев и до сих оставалось в живых.

Несколько тысяч. Возможно — десятки тысяч, если допустить, что они растянулись вон до тех поворотов и скопились на улицах, которые я не видел. Безумцы. Обнаженные, дикие, скрюченные от холода, голодные… но живые. Можно ли их назвать живыми? Кто-нибудь обращал внимание на то, дышат ли они или нет? Бьется ли у них сердце?

Не думаю, совершенно не думаю.

Безумцы стояли везде, куда ни посмотри. Не толкались — нет — стояли ровными рядами, затылок в затылок, все смотрели в одну точку, почти не шевелились и не издавали никаких звуков. На площади было тихо — только время от времени кто-нибудь покашливал от едкого дыма («Значит все-таки живые», — подумал я), наполнявшего площадь.

Возле ворот был небольшой свободный пятачок. На нем расположились карлики. Их было шестеро — одинаковые, низенькие, горбатые, в больших широкополых шляпах, живо напомнивших мне о Ловкаче, стоящем в толпе в день коронования молодого Императора. Двое карликов стояли чуть поодаль, вроде бы курили и о чем-то разговаривали.

— Они ждут, — пробормотал я.

— Угадал, писарь, молодец, — незамедлительно отозвался Бородач и коротко усмехнулся, — я подозреваю, что ждут они не бесплатной еды от Шотоградского Дома Благодарения.

— Ты веришь, что Ловкач все еще в городе?

— Почему бы и нет? Эти Ворота закрыты много столетий. А я не думаю, что Ловкач умеет летать.

— Он много чего умеет.

— Но не летать. Не здесь, — покачал головой Бородач.

— Откуда тебе столько известно о Ловкаче?

— У меня было время подумать.

— Ты совсем не дворник, — ответил я, — ты кто-то другой. Скажи мне — кто?

— Достаточно того, что я вам помогаю, тебе не кажется, писака? И совершенно не твое дело, дворник я или господь бог, спустившийся с небес, — неожиданно резко ответил Бородач, — лучше молчи и наблюдай. Знаешь, не люблю болтливых, от них всегда проблемы.

В этот момент тишина неожиданно оборвалась. Площадь заполнил низкий покатый гул, словно ветер задул одновременно в тысячи водосточных труб. Я вытянул шею и увидел, что это безумцы вдруг оживились, стали размахивать руками и подвывать. Видимо, таким образом они выражали радость… радость от появления на свободном пятачке возле ворот еще одного человека.

Вот только человека ли?

Я напрягся, хотя понимал, что совершенно напрасно. Узнать Ловкача я не мог. Во-первых, появившийся человек был одет в зимнее черное пальто, на голове у него не было широкополой шляпы, а лицо закрывали длинные черные волосы. Это мог быть и Ловкач и любой другой человек Шотограда.

Человек в черном пальто встал между карликами и некоторое время размахивал руками (в черных перчатках) в знак приветствия. Гул безумцев нарастал, ряды стали сбиваться, ровный строй грозил превратиться в хаотичную толпу. Потом незнакомец внезапно заговорил. И голос его оборвал шум, а мое сердце заставил биться в сто раз учащенней.

Возможно, он изменил внешность, но не голос. Этот голос я запомнил на всю оставшуюся жизнь.

— Приветствую, господа! — сказал Ловкач, спокойным голосом, который заглушил ветер и треск огня за спинами безумцев, — я, честно сказать, безумно рад, что собрал вас здесь и сейчас. Не думал, что мне понадобиться ваша помощь, но, вишь, как вышло. Даже я не в силах предугадать будущее. Даже я.

По толпе безумцев пронесся радостный гул, который оборвался, стоило Ловкачу поднять над головой руки.

— Ваша жизнь в этом, честно сказать, поганеньком мире подходит к концу. Скоро все вы уйдете в другой мир, который создал я и в который могут попасть лишь те, кто отдал свое серебро. Я знаю, что все вы ждете этого момента, торопите его. Я уверен, что многие из вас уже на краю. Но пока вы мне не поможете, не могу гарантировать, что мир, куда вы уйдете, вам понравится…

«Серебро, — шепнул я, — он тоже говорит о серебре!»

— Что надо сделать? — звонко спросили откуда-то из толпы, заставив меня вновь вздрогнуть. Я и забыл, что безумцы умеют разговаривать, как обычные люди. За несколько прошедших дней я стал сравнивать их с животными. А ведь они совсем не животные. И забывать об этом не следует…

— Эта проклятая Империя существует уже семь сотен лет! — произнес Ловкач, — все вы прекрасно знаете, что за семь веков правления Императоры позаботились о том, чтобы изгнать магию за пределы Империи и уничтожить всех магических существ. Вы мерились с подобной несправедливостью, ибо совершенно не представляли, что за жизнь может быть с магией. Каждый из вас думал, что без магии лучше. А я вам скажу, что это совсем не так. Жизнь без магии — это дерьмо. Скажите, вам бы понравилось, если бы вам выкололи глаза с самого рождения и заставили жить слепым?

По толпе пронесся гул недовольства. Кто-то пронзительно взвыл, словно ему действительно только что выкололи глаза.

— Считайте, что именно так с вами и поступили. Вас лиши магии, а это все равно, что ослепить. Мы не можете смотреть на мир нормальными глазами. Вы ослеплены. Императоры ослепили вас с рождения. И ваших родителей и ваших детей тоже. Они не сказали вам, что вы слепы, и вам стало казаться, что мир вокруг Империи такой же. Но это не так. За этими стенами ходят люди зрячие, там есть магия, которая открывает людям глаза. И они считают вас калеками. За этими стенами.

По толпе вновь пронесся одобрительный гул.

— К сожалению, — продолжил Ловкач, — есть несколько факторов, которые мешают мне вернуть вам зрение. А я очень хочу это сделать. Я искренне верю, что вас еще можно спасти. Но. Во-первых, один мой хороший друг решил вмешаться и не позволить мне вернуть магию в Империю. Яне знаю, где он, но подозреваю, что скрывается где-то в Вековом Лесу. Я хочу найти его и убедить, что сделать людей зрячими — совсем не преступление. Ведь вы доверяете мне?

— Доверяем! — донеслось из толпы.

— Я дал вам понять, что у жизни много граней. И я хочу дать вам много больше. Но для этого нам надо открыть Ворота.

— Как? — донеслось из толпы, — каким образом?

Хотел бы и я это знать?

— Что бы вам не говорили ваши родители, за моей спиной всего лишь ворота, — бросил Ловкач тоном, полным беззаботности, — я думаю, что с самого рождения вам внушали, что эти Ворота сдерживают магию, что их не открыть простым людям и что на замках висит заклятие. Все вранье.

— Верно! — подхватила толпа, и площадь вновь наполнилась протяжным гулом, свистами одобрения. Карлики пробежали по пятачку, размахивая руками, вызывая у толпы безумцев настоящий экстаз. Я почувствовал, что по коже бегают мурашки. От увиденного мне стало страшно. Обнаженные тела извивались в диком танце, тысячи рук поднялись к небу, по площади разнесся, нарастая, пронзительный вой.

— Пойдем отсюда, — прошептал я, — я не хочу этого видеть.

— Надо, Геддон, не пытайся увиливать. Это для твоей же пользы.

Бородач крепко схватил меня за запястье и сжал с такой силой, что я едва не вскрикнул. Бородатое лицо с укрытым пышными усами носом оказалось совсем близко.

— Для вас стараюсь, засранцы, — шепнул он, — так что смотри, потом передашь Императору.

— Для чего? Зачем ты так…

— Не задавай глупых вопросов, — ответил Бородач, отпустил мою руку и отвернулся.

Некоторое время я смотрел на его спину.

Мне хотелось дотронуться до его спины и спросить — кто ты? Такой же могущественный, как Ловкач, или обезумевший от одиночества человек, потерявший жену и оказавшийся один на один с рухнувшим в пропасть миром?

Теперь мне было страшно по двум причинам.

Между тем на площади начался форменный хаос. Ловкач вдруг поднял вверх руки и звонко закричал, перекрикивая вой толпы, треск горящего дерева:

— Ворота — это всего лишь сколоченные деревья, обитые железными листами. Один человек не сможет их открыть, это верно. Но нас много! И вместе мы сила! Напором и общим весом мы сломаем их. Нет такой преграды, которую бы мы не смогли преодолеть вместе!

Карлики рассыпались по периметру, двое резво поползли по столбам вверх, на смотровые вышки, еще двое стали распутывать длинные веревки, оставшиеся пошли к запертым воротам.

— Всей силой! Напором! Сломаем их!

— Ворота не открывались семьсот лет! — прошептал Бородач, — разве можно пропустить такое зрелище? Да я бы свою лопату отдал за такое! Видимо ли!

Площадь сотряс первый удар. Сотни обнаженных тел навалились на Ворота. Карлики сверху подстегивали их дикими криками и повизгиванием. Словно волны, накатывающие на мол, безумцы накатывались на ворота и откатывались назад, для следующего рывка. Ворота задрожали. На головы безумцев посыпались комья снега. Ловкач стоял на возвышении и держал руки вверх.

Глядя на содрогающиеся ворота, я вдруг вспомнил рассказ Бородача. О Шиджилле. О Ловце могущественных…

Была в нем одна несостыковка с тем, что происходило сейчас на площади.

— Как Шиджилл попал в город?

— Что? — Бородач оглянулся, сверкнули серебристые пылинки в глубине глаз.

— Я говорю, интересно, если ворота не открывались семьсот лет, как удалось Шиджиллу попасть в город, а затем снова вернуться в Лес? — спросил я, глядя на Бородача, — или он не возвращался? Или, может, он вообще не приходил из Леса?

Бородач криво усмехнулся. Ветер трепал его густую бороду, края широкополой шляпы, скрывающей половину лица в тени… шляпы, какая была и у Ловкача. Совпадение? Скорее — знак.

— Твои варианты, служака Императора? — спросил Бородач, — их всего два, и, думаю, один из них верен.

— Ты и есть Шиджилл, — сказал я утвердительно, ибо гадать тут уже не имело смысла.

— Второй вариант? — усмехнулся Бородач.

— Второго варианта нет, — я посмотрел на сумку, лежащую около Бородача, на ручку лопаты, торчащую из нее. Бородач проследил за моим взглядом, и ухмылка его стала еще шире, обнажая белоснежные, ровные зубы.

— Не факт, не факт, — сказал он, — лопата, знаешь ли, грозное оружие, но не советую что-то предпринимать. Я тоже не буду, поскольку, по моему мнению, всегда есть место разумному диалогу.

— Вот так ты умеешь разговаривать…

Бородач кивнул.

— Я много чего умею, мой друг.

Его взгляд стал серьезным. Вдруг куда-то исчез беззаботный дворник города Шотограда, треплющий языком по делу и без оного. Вместо него на крыше возник совсем другой человек (да и человек ли?) — серьезный, потянутый… такой слов на ветер не бросает… глядя на него, я вдруг поймал себя на мысли, что думаю только об одном — до лопаты я дотянуться не успею, никак.

— Меня бояться не надо, — сказал Бородач, и даже голос его стал другим, — бояться надо его.

Кивок в сторону площади. Как раз в этот момент воздух взорвался громким протяжным скрипом. Левая часть ворот накренилась вниз. Стали ломаться перегородки, обнажая желтые щепы. В воздухе просвистели ржавые болты от ломающихся железных перегородок. Толпа навалилась с новой силой. Тела, покрытые щепками и снегом, прыгали друг на друга, забирались вверх. Сотни рук пробивали щель, ломали Ворота.

И когда они упали — гулко, подняв высоко облако снега — в серое небо взметнулись тысячи рук. Воздух пронзил вопль тысяч глоток. Обнаженные тела задергались в странном, страшном танце.

Я видел Ловкача, который стоял перед упавшими Воротами, и руки его тоже были подняты к небу. Словно шаман, вызывающий дождь… и небо отозвалось глухим протяжным громом. Гром среди зимы.

Я вздрогнул, чувствуя, что схожу с ума. Ведь такое бывает, правда? Некоторые сходят с ума незаметно, сами о том не подозревая, но это не мой случай. Я, кажется, подозревал.

Я увидел, что за Воротами простиралось ровное поле, покрытое белым нетронутым покрывалом. Это была приграничная Степь: сектор, разделяющий Империю от Векового Леса.

— Вперед! Вперед, мои дорогие! — закричал Ловкач, неистово размахивая руками, — Возьмите всю магию, которую сможете унести! Берите ее! Пользуйтесь ею! Она ваша! Станьте зрячими! Насладитесь полнотой жизни!

И безумцы побежали. Сразу все, толкаясь, вопя от восторга, размахивая в экстазе руками. Они толкались, хрипели, падали, утаптывали снег голыми ступнями. Первые из тех, кто проскользнул сквозь Ворота, попадали в нетронутый снег, провалились почти по колено, но продолжали идти вперед, словно люди, бредущие по воде. А те, кто бежал сзади, уже напирали, бежали, давили первых, проделывали тропу по девственной пелене…

Воздух дрожал от криков, стонов, хрипов. Я зажал уши, закрыл глаза, но все равно слышал эти безумные крики и видел перед собой голых людей, тела которых синели от холода.

Не знаю, сколько длилось это безумие, но спустя какое-то время крики стали далекими, а потом стихли вовсе. Только тогда я открыл глаза.

И увидел пустынную площадь. Снега не ней уже не было — блестели в сумеречном свете мерзлые булыжники мостовой, кое-где тянулись бурые тропинки — кровь. Неподалеку от ворот лежало множество мертвых тел. Несколько безумцев корчились на земле, постанывая от боли. Некоторые ползли к опрокинутым Воротам, у них были сломаны руки или ноги. Синий труп лежал, свернувшись калачиком, на том пятачке, где чуть раньше находился Ловкач. Но Ловкача там уже не было. Никого не было. Все ушли.

Осталась лишь тропа в снегу за воротами, уходящая в приграничную Степь.

Я обернулся, знал, что увижу, и точно — Бородач сидел на снегу, в руках у него была лопата. Заостренный черенок смотрел в мою сторону.

— Есть тысячи способов убить человека, — сказал Бородач тихо, — с помощью магии — миллионы. Я вижу твои испуганные глаза, Геддон, и ты напоминаешь мне барашка, который понял, что его хотят пустить на шашлык. Но правда заключается в том, что барашка иногда забирают, чтобы остричь. А он все равно, глупец, думает, что умрет. Ты не видишь будущего, Геддон, ты слеп, как любой человек. Я предупреждал, что в какой-то момент ты поймешь, что не видел правды дальше собственного носа. Это простительно для вашего мира. Но если остальные слепы, и не видят даже серого света, то ты кое-что увидишь.

— Ага, — выдавил я (и с каким же трудом выползали слова из моего онемевшего горла), — я вижу лопату, которой ты резал головы безумцам.

— Лопата, это смешно, Геддон, — улыбнулся Бородач, — я могу сделать с тобой все, что угодно, и лопата мне не нужна. Вы в вашем мире забыли о магии. Я вижу в твоих глазах неверие, хотя ты видел уже достаточно много, чтобы поверить. Смотри.

Бородач разжал руку и поднял ее вверх. Лопата осталась висеть в воздухе на расстоянии примерно в полметра от крыши.

— Вам нужны чудеса, чтобы уверовать, — сказал Бородач, — хотя ты догадался о том, кто я такой и без чудес, но заставить себя поверить ты не можешь, Геддон. Тогда смотри.

Я поднялся, подошел ближе к лопате, провел рукой вокруг. Лопата висела в воздухе, ничем и никем не поддерживаемая. Я взялся за деревянную рукоять, потянул на себя. Лопата легко поддалась, и в следующее мгновение словно наполнилась весом, стала вновь тяжелой. Черенок звонко ударился о снег, когда я не смог удержать лопату и выпустил ее из рук. Бородач засмеялся.

— Как вы просты, люди Империи, — произнес он сквозь смех, — ладно, Геддон, руки в ноги и пошли. Мне предстоит многое вам рассказать.

— Почему?

Бородач пожал плечами:

— Не понял твоего вопроса. Почему — что? Почему я не рассказал раньше? Да я и не собирался до поры до времени. Следовало выйти в Лес, тогда бы все и поведал. Или почему я вообще с вами общаюсь? Охотно расскажу, но на складе. Пойдем.

Он поднялся, отряхнул снег со штанов, взял сумку и лопату.

— Главное, что проход в Лес открыт, — сказал он и снова засмеялся.

* * *

В камине горел огонь, навевая воспоминания. По складу разнесся запах сырых дров, напомнивший мне о последней зиме в столице Империи. Хотя в столице уже несколько лет работала система газификации, в ту зиму даже она не справилась с накатившими внезапно холодами. Всего за одну ночь температура упала до минус сорока, мороз сковал дороги, дома. Повсюду лопались окна, что говорить о трубах подачи газа? В срочном порядке пустили телеги за дровами в лес. Но все равно пришлось померзнуть, пока дрова были доставлены. И вот они тоже лежали, сырые, на полу, и я не знал, что с ними делать, потому что за несколько лет хорошей жизни «на газу» обленился до невозможности…

Но сейчас всем занимался Бородач. Или лучше звать его Шиджилл? Я запутался настолько, что держал язык за зубами, и позволял мыслям лихорадочно носиться в голове, не выпуская их наружу и даже не пробуя привести их в порядок. О чем вы? С ума сойти можно!

На тумбочке возле дивана, где лежал Император, я вдруг увидел рюкзак. Он был песочного цвета, на молнии, но не кожаный и даже не матерчатый. В углу кармашка была прикреплена фигурка скелета, собранная из миниатюрных кусочков, закрепленных между собой проволокой. И мне сразу вспомнился рассказ Бородача в самый первый день нашего знакомства. Так вот, значит, что он рассказывал. О себе говорил, не стеснялся. Посмеивался, наверное, в бороду и смотрел на меня, как на идиота. А я-то не догадывался, запоминал, чтобы потом записать в тетрадке. Сколько правды было в его прежних рассказах? А сколько лжи? Лжи, наверное, намного больше…

Бородач тем временем подбросил еще несколько досок и пару сырых дровишек, которые собрал по дороге назад. Огонь вспыхнул, освещая бородатое лицо с едва заметной ухмылкой, но темными, почти невидимыми глазами.

Император сидел на диване, насколько это было возможно при его нынешнем состоянии, и тоже молчал, готовый слушать.

Радость распирала молодого Императора с такой силой, что это было видно даже невооруженным взглядом. Еще бы. Император оказался прав. Шиджилл, ловец могущественных, находился совсем рядом. И он был врагом Ловкача, а, значит, другом Императора. А еще он согласился помочь.

Возможно, я думал по-другому, но с недавних пор к моему мнению прислушивается только пачка листов.

— С чего начать? — буркнул Бородач, будто бы себе под нос, но достаточно громко, чтобы я услышал. Да Император возбужденно закивал головой, обратившись во внимание.

— Ловкач, как вы его называете, имеет множество имен, как в этом мире, так и других, — пробормотал Бородач, — ваше величество думает, что много знает о существе, которое уничтожило его доблестную Империю, но я скажу вам, что это не так. Ничегошеньки вы не знаете. Я и сам мало знаю, хотя разыскиваю Ловкача очень давно. Он слишком скрытен, и мало оставил после себя следов.

Звонко треснул сухой сук в руках Бородача. Обе половинки полетели в огонь.

— Я не имею права рассказывать вам про мир, в котором рос Ловкач. Про его родителей тоже не спрашивайте.

— Но он не из нашего мира, — уточнил Император, что, на мой взгляд, было излишне.

Бородач ухмыльнулся:

— Совершенно верно. До того, как Ловкач обратил взгляд на ваш мир, он спустился на несколько миров вниз. Как по нитке, на которой нацеплены бусины. От одного мира к другому, от бесконечности в пустоту.

— Что-то не очень тебя понимаю, — буркнул Император.

— Смотрите сюда, ваше величество, — Бородач отломил тонкую ветку, присел на одно колено, зачерпнул ладонью пепел из ведра и аккуратно рассыпал его по деревянному полу. Слегка примял рукой и начертил на пепле вертикальную линию.

— Так мы видим Цепочку Мироздания, — сказал он, — многие называют ее Нитью Жизни. Есть такие, кто думает, что это Член Мира, но вы же понимаете, что это, по меньшей мере, смешно.

Бородач наклонился и аккуратно нарисовал на линии множество круглых шариков. Получилось вертикальное ожерелье из бусинок. Над верхним концом ожерелья Бородач нарисовал странный знак, похожий на положенную набок восьмерку, под нижним концом обозначил несколько волнистых линий.

— По общепринятым в Верхних Мирах меркам то, что вы видите, есть общая схема мироздания. Цепочка Мироздания ведет начало из бесконечности, вот ее знак, а низом уходит в пустоту. Пустота, по определению, обозначается вселенским океаном, или Серыми Водами, как говорили икгийцы. А на Цепочку Мироздания нанизаны миры. Их множество. Не спрашивайте сколько, никто не знает. Наверное, даже такой цифры не существует, чтобы определить количество. Условно миры делят на три вида: Верхние, Средние и, соответственно, Нижние. Верхними мирами называют те, которые наиболее приближены к верхнему концу Цепочки Мироздания.

— А как это определить? Если верхний конец Цепочки никто не видел…

Бородач посмотрел на Императора и улыбнулся:

— О, мой господин, все очень просто. Слышали когда-нибудь о Странствующих?

Император покачал головой, зато сказал я:

— Читал. Странствующими называли людей, которые могут перемещаться по мирам. По крайней мере, я читал в некоторых книгах старинные легенды про людей, который возникали из ниоткуда и рассказывали странные истории о существах с головами тигров, о странных ходячих деревьях, о слонах, покрытых рыжей шерстью. Этих людей называли Странствующими… и теперь я думаю, что это были не совсем легенды.

— Я слышал что-то подобное, — нахмурил лоб Император, — мне рассказывали… какие-то сказки на ночь…

— Вы готовы поверить, что это не сказки? — спросил Бородач, — потому что это правда.

Я с готовностью подтвердил, что охотно поверю. После всего, что я увидел и услышал за последние несколько дней, можно поверить во что угодно. Император же пожал плечами, выразив желание слушать дальше. Было видно, что он готов поверить только в то, во что сам считает нужным. Впрочем, Бородача сей факт не задел. Подкинув в огонь еще дров, он продолжил рассказ.

— Вообще-то мы отступили от темы разговора, но я, так и быть, закончу о Странствующих. Ты, мой дорогой писарь, отчасти прав. Эти люди перемещаются по мирам, прыгают, как собачьи блохи, туда-сюда. Много тысяч лет назад их было великое множество, они обитали во всех развитых мирах. В некоторых из них Странствующие даже организовывали свои собственные партии, коалиции, государства, строили города и даже целые миры… что-то меня опять понесло… в общем, постепенно они стали исчезать. Многие погибли при прыжках, многие утратили свои способности, другие осели в мирах, которые им понравились. Есть еще предположение, что Странствующие не могли оставлять потомство. На сегодняшний день их почти не осталось. На сотню миров вряд ли найдется хоть один Странствующий, не растерявший своих способностей. Но тогда, тысячи лет назад, когда Странствующие были еще в силе, кому-то из них пришла в голову идея проникнуть во все миры, составить, так сказать, подробную схему всех обитаемых миров. Странствующие собрали огромное количество единомышленников, и в один прекрасный день они отправились к началу Цепочки Мироздания. А оттуда — вниз, к его концу. Как гласит легенда, а также некоторые документальные источники, Странствующие не добрались до основания Цепочки, но они запрыгнули достаточно далеко, миновали самый первый мир, который впоследствии назвали миром Вайши, и не нашли выше ни одной звездной системы, ни одной развитой планеты, годной для жизни. Цепочка Мироздания устремлялась вверх, но забраться выше не было сил ни у кого. И тогда они начали спускаться от одного мира к другому, записывая все, что увидели, а в некоторых случаях и зарисовывая. В пути их ждали трудности, опасности, неприятности. В общем, до низа Цепочки Мироздания добрались всего трое. И они увидели Пустоту. А поскольку один из них был прирожденным икгийцем, то он называл Пустоту Серыми Водами, что наиболее соответствует действительности. В общем, дорогие мои слушатели, только икгиец вернулся обратно, в свой мир, с огромной папкой бумаг, на которых были написаны схемы и карты исследованных миров. По этим картам и было составлено условное деление на Верхние, Средние и Нижние миры. Условное оно потому, что особой разницы между верхними и нижними мирами нет. Каждый мир развивается по собственным законам. Какие-то преимущества есть и у нижних и у средних миров.

— А Ловкач… он из Верхнего мира? — спросил Император, как мне показалось, с надеждой.

— Не имею права рассказывать, — буркнул Бородач, — если хотите, ваше величество, я могу сказать вам, где располагается ваш мир?

Император покачал головой. В этой жизни его интересовал только Ловкач.

— Я хочу, — сказал я, — скажи мне.

— Средний мир — ваш, — ответил Бородач, — почти в самом центре. Условно, конечно, вот здесь.

Он обвел широким кругом один из шариков посередине нарисованной Цепочки Мироздания.

Император на своем месте заерзал, поморщился от боли, поправляя подушку:

— Господа, давайте перейдем к Ловкачу. Довольно отступлений.

— Он прав, — легко согласился Бородач, — одергивайте меня время от времени, наш господин. Я довольно давно путешествую в одиночестве, поэтому меня то и дело тянет поболтать. Мой длинный язык никак не хочет поворачиваться в нужную сторону… Ловкач сбежал из собственного мира и ушел вниз, по Цепочке Мироздания. Он не совсем Странствующий, но могучий волшебник. В некоторых мирах магия — часть обыденной жизни. С помощью магии там строят дома, выкладывают дороги, обогревают зимой жилища. Ловкач занимался… строительством. А его мечтой было построить великое государство, слава о котором распространилась бы во многие миры вверх и вниз…

Краем глаза я увидел, как вздрогнул Император. Мне и самому стало не по себе о того, что только что сказал Бородач. Во взгляде Императора я увидел прошлое… те самые дни, которые он проводил в библиотеке своего отца, или за рабочим столом… дни, когда молодой Император разговаривал сам с собой, стоя перед зеркалом, и делился со своим отражением планами о будущем. Он ведь тоже хотел построить государство, лучше которого нет во всем мире…

И тут же я вспомнил Ловкача, стоящего на центральной площади, в кольце из застывших людей и стражников. Существо из другого мира, которое столкнулось со своими мечтами… Ведь так все и было?..

— Из того, что мне удалось узнать, Ловкач сбежал из своего мира, — продолжал Бородач, — но не просто сбежал, а развязал войну с некоторыми другими магами своего мира. В результате, там разразилась страшная катастрофа. В общем, все пришли к выводу, что Ловкач сошел с ума.

— Я так и знал, что он сумасшедший, — скрипнул зубами Император, но Бородач не обратил на него внимания.

— …его схватили и решили казнить, но он сбежал прямо с места казни. Собрал всю свою мощь, все свое умение и упал в нижний мир… я видел то место, где его собирались казнить. Вместе с собой Ловкач забрал часть площади и костер, на котором он должен был сгореть. Сейчас там клубится пустота, словно из самого мироздания вырвали кусок…

— А зачем он пришел в мой мир? — спросил Император неожиданно, — что он здесь забыл? Почему именно сюда?

— Я не знаю, — пожал плечами Бородач, — есть множество слухов и догадок. Я нашел Ловкача слишком поздно, и слишком поздно вызвался его найти. Многое скрылось от меня, я сам нахожусь, словно в тумане. Но я подобрался уже слишком близко, и скоро я надеюсь узнать ответы на многие вопросы.

* * *

Потирая висок тыльной стороной ладони, устало моргая, Император все же продолжал слушать. Сил у него было немного, и, казалось, он вот-вот упадет в обморок. Но он спросил:

— Ты говорил, что серебро связано с магией…

— Люди, наделенные магическими способностями, называют серебром ту энергию, которая позволяет им колдовать. В некоторых мирах серебро витает повсюду, и тамошние волшебники черпают силу, можно сказать, из воздуха. В других мирах серебро нужно извлекать из чего-нибудь… в вашем мире серебро сидит вот здесь, — Бородач постучал согнутым пальцем по морщинистому лбу, — каким-то образом изгнав волшебство за пределы государства, вы умудрились поместить источник волшебства в головы людей. Думаю, виной тому стали твои предки, Император. Они были самыми могущественными магами в этом мире. Но, изгнав волшебных существ, они решили лишить и себя способностей к волшебству, чтобы не было искушения. Они собрали все серебро, которое находилось в государстве, и упаковали их в головы жителей, как в сундучки. И серебро это переходило от поколения к поколению, надежно хранимое, недосягаемое. Императоры тоже умирали, и их секреты уходили с ними в могилы. Таким образом, ваше поколение уже не догадывалось о чудовищных секретах в головах подданных. Вы, ваше величество, уж точно не знали.

— Я поверить не могу! — воскликнул молодой Император, — вот в чем дело! Ловкач разглядел серебро в головах людей и решил забрать его себе!

— Возможно, так он и сделал, — согласился Бородач, — Ловкач был могущественным волшебником. Он с легкостью черпал нужное ему серебро прямо из голов людей, лишая их разума, наделяя их печатью Ловкача, или, как вы говорите, безумием. Собранное серебро делало его еще более могущественным.

— А ведь он был еще и сумасшедшим, — подхватил молодой Император, — он решил построить на месте моего государства свое.

— Без зла, горечи, войны, — кивнул Бородач, — он хотел построить идеальное государство. Благими намерениями выложена дорога в Ад.

— Но что случилось потом? Что происходит сейчас?

— И что делаете во всей этой истории вы? — добавил я.

— Отвечу на второй вопрос. Я — Шиджилл, на икгийском — Ловец Богов, или Могущественных. Мы обитаем во второй мире после мира Вайши. После нас обитают игкийцы, благодаря которым остальные миры прочно связаны между собой. Игкийцы — большие путешественники, они разнесли по Цепочке Мироздания много информации. Ну, а чем занимаемся мы? Спускаемся по Цепочке Мироздания, разыскивая паразитов, уничтожая тех, кто может нарушить целостность Мироздания. Если целостность будет нарушена, то погибнет все живое — это факт. Такова наша логика, наша идея, если хотите. Мы верим, что должны защищать Цепочку Мироздания во благо всех существ, живущих в мирах от Бесконечности до Серых Вод. Так уж получилось, что именно я оказался в том мире, откуда сбежал Ловкач именно в день казни. Я находился рядом с площадью, где должна была происходить казнь. Я слышал взрыв, я видел столпы энергии-серебра, разорвавшие воздух. Я увидел магию такой чудовищной силы, что был поражен. Впервые со времени своего путешествия я понял, что встретил мага, не менее могущественного, чем я.

— Как-то слишком самоуверенно звучит, — отозвался Император.

— Не более чем я могу себе позволить, — ответил Бородач, — Ловцы самые могущественные маги в мирах, без лишней скромности. Мы впитываем в себя все серебро, которое посылает нам Бесконечность… В общем, я тотчас направился на площадь, и увидел кусок в Пустоту, в которой клубился черный туман. Страшное зрелище, даже для меня. И тогда я решил встретиться с тем, кто отправил Ловкача на казнь. Он рассказал мне все о Ловкаче, и, слушая его, я решил, что должен поймать Ловкача. Потому что он был могущественным и потому что сошел с ума. Ловкач представляет угрозу для Цепочки Мироздания и для всех миров. Он еще слишком юн, чтобы осознать свою угрозу, но уже успел натворить достаточно. Его нужно поймать… Есть у меня и другие предположения, относительно его сумасшествия, но, если позволите, я оставлю некоторые соображения при себе.

— В любом случае мы должны его уничтожить, — возбужденно воскликнул молодой Император. Несмотря на боль, он поднял вверх обе руки и затряс ими в воздухе, — я хочу увидеть его кровь на своих руках. И я говорю спасибо Деве В Белом за то, что она свела меня с тобой, Шиджилл.

— На то воля богов, — отозвался Бородач и подкинул в огонь еще несколько веток.

— Да-да, я согласен, воля богов, конечно, но… — тут силы покинули Императора, руки его упали на одеяло, он стал заваливаться в бок. Глаза Императора закатились. Из горла вырвался сдавленный хрип.

Я подскочил к господину, не замечая грохота за спиной — это упал задетый мною стул — подхватил его и уложил на кровать. Глаза Императора закрылись, он вновь потерял сознание. Я посмотрел на Бородача, спокойно ломающего ветки и кидающего их в огонь.

— Он выживет? — спросил я, — он будет жить?

— Что за глупый вопрос, писарь, конечно будет. В ином случае, меня бы здесь не было.

— Что вам нужно от Императора? Ты не ответил на вопрос, Шиджилл. Ты что-то хочешь. Что именно?

— Все очень просто. Я слишком долго был один. Мне нужны помощники. Шиджиллы никогда не путешествуют в одиночку. Он всегда ищут себе помощников. Обстоятельства сложились таким образом, что мне пришлось покинуть мир Ловкача в спешке, и я не успел собрать достойную компанию. Я находился здесь, в Шотораде, почти месяц, но не смог найти подходящих людей. И когда я увидел вас, то понял, что вы именно те, кто нужен.

Бородач замолчал и отвернулся к огню. Свет играл на его лице, и я увидел тысячи морщинок, избороздившись лоб, щеки, подбородок, уголки темных глаз. Я готов был поклясться, что час назад этих морщинок не было.

— Ты хочешь, что бы мы стали твоими помощниками?

Бородач улыбнулся, повернулся вновь, и теперь его лицо было гладким, без единой морщинки, моложе лет на пятьдесят.

— Совершенно верно.

— Но я не вижу причин.

— А должны быть причины? Считайте, что мне нужны люди для общества. А еще твой господин — Император. В нем течет кровь предков, а они были могущественными людьми. У него в крови серебро.

С этими словами он поднялся и направился к выходу.

— Предлагаю поспать, Геддон, писарь Императора. Мне нужно раздобыть лекарство для твоего господина, чтобы мы могли как можно быстрее отправиться в путь. Ловкач использовал безумцев, чтобы открыть Ворота. Полагаю, они ему больше без надобности, и он постарается избавиться от них как можно быстрее. Большинство безумцев, отправившихся в Степь, замерзнут уже сегодняшней ночью. Значит, совсем скоро Ловкач останется один.

— Теперь можно ходить по городу без опаски?

— Не думаю. Ловкач вряд ли забрал с собой всех безумцев. Они подчинились общему порыву, но многие, скорее всего, остались в Шотограде. В любом случае, я отправлюсь в то место, куда они не проникнут никогда.

Бородач вдруг смешно козырнул четырехпалой рукой, подмигнул и вышел, закрыв за собой дверь. Я же подошел к Императору и убедился, что он спит. На щеках Императора разлился румянец. Он улыбался. Ему снились какие-то приятные сны. Он не знал, что должен был стать лучшим лакомством для Ловкача.

А я смотрел на него, и в голову мою закралась острая и ядовитая мысль. Я думал об одной оговорке, которую допустил Бородач. Случайной ли или специальной — я не знал. Но она почему-то не давала мне покоя.

С мыслью об этом я прилег на кушетку, накрылся цветными тряпками и попытался уснуть.

Оговорка или нет?

Что хочет Ловкач? Создать новое государство, или построить целый мир?

При мысли о мире, созданном сумасшедшим, мне становилось не по себе.

Но я все же уснул. Потому что вымотался. И тело мое, требуя отдыха, отключилось намного раньше, чем я бы того хотел…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВЕЧНЫЙ ЛЕС

Пишу в темноте, и рука моя дрожит. Бордовая луна, похожая на яблоко с аккуратно отсеченным краешком, заглядывает в окно хижины, и только ее свет помогает мне разобраться в каракулях, что оставляет ручка. Огонь в камине давно угас. Алис спит, отвернувшись к стене. Император и Бородач ушли в другую комнату, там теплее. Я не вижу Инель. Девочка прячется в тени. Иногда мне кажется, что она гораздо старше, чем выглядит, а всему виной ее глаза…

Все спят, и только я один сижу и записываю на бумагу все, что произошло с нами с того момента, как мы покинули Шотоград.

Сколько времени прошло? Мне не узнать. Никто не ведет счета дням, мы путаемся, глядя на огрызок луны.

Дни? Недели? Месяцы?

«Пиши, писарь», — говорил молодой Император тысячу лет назад, и я продолжаю писать, чего бы мне этого не стоило.

Продолжаю…

* * *

Мы вышли из Шотограда через три дня.

Плечо Императора еще болело, но рана почти затянулась, опухоль под повязкой спала, кровь не шла почти двое суток. Да и сам Император настоял на том, чтобы немедленно отправляться в путь.

О, молодость! Сколько энергии и сил дает нам эта чудесная пора взросления! Даже лежа на диване, в бреду, потный и беспомощный, молодой Император был готов идти в Вековой Лес, в мир, о котором он читал в книгах, лишь бы приблизиться к своей цели, к своей заветной мечте…

Я пытался отговорить его, как мог, но я писатель, а не политикан. Я не умею разговаривать так, чтобы за мной пошли люди. Все свои доводы я могу изложить на бумаге, но выразить их словами — нет, не в моих это силах.

Чуть только Император почувствовал себя лучше, мы собрались и отправились в путь.

Бородач (Шиджилл, напоминаю я себе, но никак не могу отвыкнуть) посмеивался в бороду, прикладывал к ране Императора какое-то лекарство, дурно пахнущее и отвратительного цвета, но не возражал. Сказал: «В путь, так в путь».

За день до того, как мы отправились, начался сильный снегопад. Я вышел на порог, встал между домами, задрал голову и смотрел, как кружатся снежинки, падая на землю. Падение их было беспорядочным, хаотичным, но все вместе тысячи снежинок создавали удивительно красивый танец, и не нужно было музыки, чтобы насладиться этим танцем, и не нужно было каких-то слов. Я стоял и смотрел, а снежинки падали мне на глаза, на губы, таяли, оставляя после себя капельки влаги, и вселяя какое-то странное и интересное чувство.

В этот момент я перестал бояться будущего. Мне стало все равно. Словно, танцуя, снежинки загипнотизировали меня и внушили радость, счастье от прожитого дня… Я улыбался, глядел на снежинки, и впервые за долгие месяцы подумал о том, что все, возможно, окончится хорошо. Мы найдем Ловкача, Бородач поймает его, а молодой мой Император вернется в свою Империю и начнет строить новое государство. Само собой, оно будет еще лучше прежнего. По-другому и быть не может…

Снег шел всю ночь и утро, но к полудню прекратился.

Мы подошли к распахнутым воротам, мимо гигантской статуи Оборотня, И я увидел, что дорогу, протоптанную отрядом безумцев, не занесло. За воротами начиналась приграничная Степь — широкое бескрайнее поле, без единого деревца, лежащее в снегу и от этого похожее на белое море без берегов. Лишь далеко впереди виднелась черная полоса — там начинался Вековой Лес.

Трупы мертвых безумцев валялись повсюду. Тех, кого не накрыло снегом, изрядно потрепали изголодавшиеся собаки. Они и сейчас кружились вокруг, не отваживаясь подойти. То и дело за нашими спинами раздавался тихий лай или протяжный вой. Я вздрагивал, оборачивался и видел собак, по три-четыре зверя вместе. Пока они еще не решались нападать на живых. Но кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем эти собаки станут волками.

— На открытой местности, мы хорошая мишень, — сказал молодой Император, спешившийся с Франца. Конь переминал копытами, тревожился, или, может, ему не терпелось пройтись галопом по степи, ощутить свободу. Все это время Бородач держал Франца в отдельном помещении, кормил его сеном и хорошенько поил. Конь мог им пригодиться, особенно сейчас.

Бородач шел рядом с Францем и курил сигарету:

— Никто нас ждать не будет. Ловкач и его безумцы, скорее всего, уже достигли края Степи и углубляются в Лес.

— Для чего? Вроде он впустил магию в империю. Что он теперь хочет?

— Геддон, писака, ты же своими ушами слышал. Что Ловкач ищет какого-то своего друга, — отозвался Бородач.

— Их может быть двое?

— Может да. А, может, нет. Я не знаю. Но я чувствую, что поблизости Ловкача точно нет. Значит нужно идти.

И он первым зашагал к воротам. Молодой Император бросил на меня вопрошающий взгляд, я же пожал плечами, мол, решайте сами.

Через минуту мы тоже направились следом за Бородачом.

Молодой Император хоть и ехал на лошади, но нас не обгонял. Ворота мы прошли одновременно. Я сделал несколько шагов, прислушиваясь к хрусту свежего снега под сапогами, и остановился. Хруст продолжался, и не хруст даже, а легкое потрескивание, словно что-то лопалось в самом воздухе, игриво, невидимые воздушные нити…

Я испуганно посмотрел на Бородача, но тот лишь засмеялся, прикрывая рот ладонью

— Ох, люди, говорил я, что вы неопытные и пугливые. Ни разу не сталкивался с магией, да, писарь Императора? Так вот она и есть.

— Магия! — шепнул Император, как завороженный разглядывая небо.

— Именно. Здесь серебро витает в воздухе, а не сидит в головах. Поймать магию легко, но гораздо сложнее с нею управиться. За границами Империи существует магия, которую мы называем дикой, необузданной. С ней нужно быть осторожным.

— Но ты же маг, Шиджилл, — обратился Император, — покажи что-нибудь!

— Нет, — покачал головой Бородач, — я не фокусник, просто так фокусы не показываю. Гиблое это дело — раскидываться серебром. Лишнее внимание привлечем, беду накличем.

— Какую?

Бородач пожал плечами:

— Я не знаю. Здесь другой мир, другие правила, другие люди… если они есть.

— Оборотни?

— Я надеюсь, что нет, но во мне растет уверенность, что мы встретим кого-нибудь из их рода. — Бородач вытянул шею, сощурил левый глаз, словно прицеливался, — в ваших легендах, мой господин, говорится о том, что всех существ, обладающих магическими способностями, изгнали за пределы Империи. Как я понимаю, их никто не уничтожал. Значит, всевозможным оборотням ничего не мешает продолжать жить здесь. Верно?

— Верно. — Кивнул молодой Император, который тоже прищурился, вглядываясь в белоснежную степь…

— В любом случае, у нас есть серебряные пули и ружья.

Бородач раздал нам по ружью, но Император отказался брать, мотивируя тем, что считал, будто никакое ружье не сравниться по мощи с его верным мечом. Впрочем, Бородач не настаивал. Зато я взял и истратил два серебряных патрона на пробу. Ружье оказалось хоть и не новым, но стреляло неплохо. Да и я оказался метким стрелком — тренировки в Имперском дворце не прошли даром. Бородач, как мне показалось, был приятно удивлен.

День прошел без приключений. Темная полоска на горизонте немного подросла и теперь походила на неровную гребенку. При желании можно было разглядеть некоторые особенно высокие деревья. Что-то странное было в этих деревьях. Я смотрел на чернеющие макушки и никак не мог взять в толк, что меня так беспокоит…

А ближе к вечеру мы наткнулись на первые трупы. Это были безумцы, без сомнения. Два обнаженных человека лежали чуть в стороне от тропы, скрюченные до невозможности, коленями упираясь в подбородки, руки сложены на животе. Кожа их была темно-синего цвета. Еще один труп обнаружился чуть дальше — его вычислил Бородач по цепочке неровных следов, уходивших от тропы на добрый десяток метров. Третий безумец выглядел совсем здоровым, конечно, с учетом того, что он был несколько дней мертв. Кожа его оставалась желтоватого цвета, глаза, широко распахнутые, смотрели в небо. Бородач присел на корточки, провел ладонью по обнаженному животу. С кожи мертвого безумца посыпалась легкая крошка инея. Обнаженный участок кожи внезапно налился темной синевой, распух, как синяк.

— Странно, — пробормотал Бородач, дотронулся до левого глаза мертвеца.

Глаз с тихим звуком провалился в глазницу, обнажив темный провал с красными и синими прожилками по краям.

— Магия, — тихо сказал Император.

— Он пробовал магию, — согласился Бородач, — распространенное заклинание, называется Кокон. Если стряхнуть иней с тела, то мертвец превратится в один сплошной синяк. Чудовищная смерть, хотя, признаю, весьма эффективна.

— Зачем он это сделал? — спросил молодой Император.

Бородач выпрямился, стряхнул с колен налипший снег:

— Развлекался, а, может, проверял свою силу. Ему не нужны безумцы. Он надеется только на свою силу мига. Думаю, мы еще найдем не один подобный труп.

— А ты тоже можешь… так? — спросил я, кивнув в сторону мертвеца.

— Могу, — коротко ответил Бородач и почему-то улыбнулся.

Только улыбка его была совсем не жизнерадостной. От этой его улыбки у меня по коже пробежали мурашки, и я поспешил вернуться на тропу, где тоже лежали мертвецы, но умерли они от холода, а не от магии… проклятой магии… предки молодого Императора были правы, изгнав магию и магических существ за пределы Империи. Пока ничего хорошего в магии я не видел. Только смерть и разрушение. И людей, становящихся безумными… Даже Бородач и Ловкач без магии, по сути, тоже обычные люди. Но магия свела их с ума, каждого по-своему. И обоих не в лучшую сторону.

Я посмотрел на господина, молодого Императора, который забирался на Франца. А ведь его тоже коснулась магия. И он тоже обезумел, охваченный жаждой мести… и следующая мысль — а я? Я обезумел? Если нет, то почему тогда плетусь следом за Императором на край света, хоть и не верю в успешный исход путешествия? Выходит, в какой-то момент магия коснулась и меня? Забрала частичку моего разума?..

Самый момент безумно расхохотаться…

Первые снежинки упали на щеки, я посмотрел наверх, и увидел набухшее темно-синее небо, напомнившее мне о мертвеце, лежащем в стороне от дороги. Ловкач упражнялся с магией. Он пустил бежать безумца, наблюдал, как тот убегает, проваливаясь в снег, барахтается в этом снегу, оглядывается… а затем заключил его в «кокон». Смеялся ли Ловкач, глядя, как корчится от чудовищной боли безумец? Или стоял и смотрел хмуро, размышляя о чем-то своем, неведомом?..

Я вздрогнул, когда рука в перчатке легла на плечо.

— Пойдем, писарь, — сказал Бородач, — скоро стемнеет, надо бы найти подходящее место для ночлежки.

Я хотел было спросить, какая разница, где ночевать, если кругом голая степь, но промолчал и пошел следом за Бородачом. Образ Ловкача, стоящего перед воротами, в темном плаще, с развевающимися длинными волосами, все не уходил из моей головы.

Я начал подозревать, что наващивая идея, охватившая молодого Императора, каким-то образом начала подбираться и ко мне.

Может быть, виной всему серебро?..

* * *

Ночь мы провели в стороне от дороги, проложенной безумцами. Почти час ушел на то, чтобы расчистить от снега землю. В результате, образовался широкий круг из темной замерзшей земли, в центре которого был сложен костер из благоразумно захваченных поленьев. Я налил воды в кастрюлю и приладил ее над будущим костром. Воды оставалось еще три фляги. В пустую флягу я натолкал снега, на случай, если вода закончится, прежде чем мы найдем источник.

— Сегодня будет суп, — сообщил я.

Однако со спичками не заладилось. Как я ни старался, костер загораться не хотел. В конце концов, вмешался Бородач.

— Так и быть, господа, покажу маленький фокус, — буркнул он, — а то останемся и без супа и без тепла.

Склонившись над поленницей, он выставил вперед руки. Коснулся пальцами нижних бревен… и в это мгновение какая-то едва заметная искорка переметнулась от кончиков его пальцев, и бревна внезапно вспыхнули ярким оранжевым светом.

— Эй, эй, господин Шиджилл, поменьше огонь можно? У нас не так много дров! — воскликнул молодой Император с юношеским задором и удивлением.

— Не волнуйтесь, мой господин, гореть будет до самого утра, — заверил Бородач, и, как мне показалось, ухмыльнулся в бороду.

Он провел рукой над костром, и пламя немного угасло, прибилось к земле. Странное дело — свечения от костра не было. Стоило отойти за пределы круга, и я уже не видел дрожащего пламени, словно его и нет. Умелая маскировка, ничего не скажешь. А на какие фокусы еще способен Бородач? И самое главное — на какие фокусы способен Ловкач? Теперь, когда мы практически нагнали его, в голову вдруг полезли мысли, о которых раньше я и не догадывался.

Например: если Ловкач великий маг, то что ему стоит, скажем, взлететь ночью и напасть на нас с неба?

Или: Ловкач тоже может укрыть огонь от людских глаз и затаиться, ожидая, когда мы подойдем. И тогда опять же нападет на нас.

И, наконец: как мы собираемся нападать на него или оброняться? Что мешает Ловкачу щелкнуть пальцами и превратить нас в синюшных уродов, корчащихся в снегу от невыносимой боли? Можно ли противопоставить магии силу мечей?

Я глядел на Бородача и понимал, какая это большая удача, что мы столкнулись с нам. Хвала Деве В Белом за то, что свела нас с магом…

Вокруг костра мы соорудили лежанки из вещей. Пока я готовил пресный суп, состав которого можно было пересчитать по пальцам одной руки, Бородач и Император о чем-то разговаривали в полголоса, но, увлеченный готовкой, я не прислушивался.

Люблю готовить. С тех пор, как умерла моя жена, я всегда готовлю еду сам. Конечно, в моем доме были слуги, были и повара, но готовили они очень редко, в основном тогда, когда я приглашал гостей, и готовка превращалась из наслаждения в рутинную работу. А так, потихоньку, приготовить себе суп или второе блюдо и десерт было одним удовольствием. Один огромный плюс ко всему вышеперечисленному — возможность поболтать с самим собой вслух. За готовкой это, почему-то, получается, лучше всего.

Сейчас я не болтал, но размышлял. Я вспоминал свой дом в столице, большого круглолицего повара (дам вам золотой, если найдете во всей Империи повара маленького и тощего) и, почему-то, вспоминалась просторная кухня на первом этаже. За долгие шестнадцать месяцев, что мы провели в походе от столицы до северной границы, я ни разу не вспоминал о своей кухне. Готовить приходилось и посреди поля, и в пустынных городах и деревнях, но о воспоминаниях и речи не шло. А сейчас, видимо, свое дело сыграла тишина и одиночество. Скрытый от Императора и Бородача костром, я предался воспоминаниям.

В моей кухне всегда пахло жареным мясом. Что поделать, я люблю мясо. Мясные блюда всегда входили в мой рацион. Жена, конечно, не одобряла, у нее был свой маленький садик за домом, и она предпочитала обходиться вегетарианской кухней. Но не одобрять и запрещать — разные вещи. Я, например, терпеть не мог огурцы, в то время как жена была от них без ума…

С того дня, как в мой дом провели газ, готовить стало вдвое легче и интереснее. Потушить мясо оказалось возможным за сорок минут, при этом можно было не наблюдать за огнем, а сидеть в сторонке и читать книгу или размышлять о делах насущных. Повар в такие моменты удалялся в подсобку, где занимался делами «земными» — готовил соленья на зиму, варил компоты, свежевал очередного поросенка…

— Суп убегает, — прервал меня голос Бородача.

Я выскользнул из воспоминаний, словно вынырнул из воды, и поспешил убрать котелок от огня.

Суп, хоть и без мяса, получился отменный. Благо, что мы захватили с собой моркови, картофеля и кое-что из специй. В моем рюкзаке еще находилось несколько жестяных банок с консервами, которые раздобыл Бородач, но их решено было приберечь до того момента, как мы войдем в Вековой Лес.

— Не факт, что в Лесу мы обнаружим живность, которую можно будет есть, — сказал Бородач.

— А ты бывал там?

— Нет.

— Тогда откуда?..

— Из головы, — прервал Бородач, — я тоже маг, я многое умею. Представь, что можно закрыть глаза и посмотреть на мир с высоты полета птиц. Сознание словно улетает высоко вверх, под облака, и парит там, словно невидимый призрак. И все можно разглядеть — и Лес, и Степь, и мертвые города Империи.

Бородач замолчал на мгновение, пожевал губами, словно собирался с мыслями, и продолжил:

— Правда, это не всегда получается… и сил отнимает много, поэтому приходится надеяться на интуицию. Здесь, за стенами Империи, я чувствую себя лучше, есть много серебра, которое можно использовать. А маг без серебра, что писарь без бумаги, верно, Геддон?

Подмигнув мне, Бородач улегся на своей лежанке, завернулся в полушубок из черного блестящего меха:

— Дорой ночи, господа. Спите спокойно, опасаться нечего.

— Ну, раз ты так сказал… — ответил Император, но Бородач либо не заметил сарказма, либо пропустил его мимо ушей.

Тогда молодой Император сел на своей лежанке, обхватил ноги руками и уткнулся острым подбородком в светлой щетине в коленки. Я смотрел на него, доедая суп, и видел усталость в глазах.

Страшно ли это, когда вместо отчаяния приходить усталость? Какие могут быть последствия? А ведь там, в глубине глаз господина скрывается третий фактор, о котором не стоит забывать, Геддон, не рекомендуется забывать. Месть. Блюдо, которое молодой Император спрятал глубоко в холодильник, чтобы оно успело порядком замерзнуть перед тем, как будет извлечено на свет…

— Скажи мне, Геддон, — попросил Император, — ты считаешь, что все это не зря? Я имею ввиду наш поход, нашу погоню за Ловкачом…

Он говорил «наш», не задумываясь включая меня в свой круг. Возможно, Император воспринимал меня как самого близкого себе человека. Хотя, почему — возможно? Так оно и было на самом деле. Кто еще остался ближе меня? Никого.

— Наше дело правильное, — сказал я, сглатывая готовый вырваться поток совсем ненужных слов.

— Да, — сказал Император. И хотя я думал, что сейчас он заговорит, произнесет еще что-нибудь, Император лег, накрылся шубой и повернулся к костру спиной.

— Доброй ночи, Геддон, — донеслось до меня.

— Доброй ночи, мой господин.

Через минуту тишину нарушал лишь ветер-гуляка, которому здесь настоящее раздолье, и тихий треск костра.

Огонь каким-то чудесным образом не сжирал хворост в один присест, а словно наевшийся до отвала пес, лениво и неторопливо обгладывал ветки одну за другой. Я подкинул еще несколько сухих стручьев в полной уверенности, что до утра они не перегорят, и тоже лег. Магический огонь неожиданно вызвал в памяти одно воспоминание — я нащупал руками рюкзак, подтянул его к себе и нашарил внутри прямоугольной «кирпичик».

«Теория магии» в дрожащем свете огня выглядела старой, поношенной книгой, которую зачитали до дыр и которой давно пора бы стать растопкой для камина. Обложка ее оказалась покрыта густой сеткой трещинок, титульный лист выдран с корнем, верхние уголки следующих листов погрызены, помяты, или поломаны «треугольничком», словно тот, кто читал книгу не смог найти нормальной закладки. А еще от книги пахло древностью. Только тот, кто часто общается с книгами, может понять, что значит запах древности. В этом запахе слились воедино все люди, когда-либо листающие страницы, слился их запах — табачного дыма, нечищеных зубов, мятных специй, дамских духов — сквозь который просачиваются и другие запахи, не менее значимые, это — плесень, зелеными пятнышками покрывающая твердый форзац сзади, мышь, пытающаяся урвать кусочки страниц для того, чтобы соорудить себе гнездышко, жир от пальцев, капельки пота… и, конечно, запах времени. Запах минувших дней, недель, месяцев, лет, может быть, столетий, кто знает наверняка?..

Я пролистал книгу, улавливая запах страниц, щекочущих ноздри, и мне казалось, что сам воздух вокруг меня уплотнился, пытаясь заглянуть через плечо, всмотреться в блеклый текст выгоревших чернил…

Содержание на последней странице сохранилось, если не считать верхнего уголка, который оторвали, унеся с собой несколько первых глав. Прислонив палец к ветхой шершавой бумаге, я медленно провел им сверху вниз, читая названия.

«Первые теоретические основы магии»… «Магия порядка»… «Магия хаоса»… «Магические решения, как вид основной деятельности магов»…

Больше походило на учебник в каком-нибудь столичном учебном заведении. Словно магия — это наука, вроде математики или истории… хотя, почему бы и нет. Вон, открыли же электричество, тоже невидимое.

Совсем неожиданно мой палец замер на названии одной из глав: «Практические решение обзора местности с высоты полета птицы (голубя)».

И мне сразу вспомнился разговор с Бородачом.

Серебро. Воздух вокруг насыщен серебром.

В Империи творить магию практически невозможно, а здесь, за воротами, серебра хоть отбавляй, так кажется?.. Страница 48… Открываем.

Вверху страницы жирным шрифтом, крупными буквами выведено: «ВАЖНО: Для соблюдения норм безопасности обязательно использовать навык магии второго порядка»

Навыки магии второго порядка у меня нет и, возможно, никогда не будет… но откуда взялось это всеохватывающее желание? Черт возьми, откуда слепая уверенность, что я должен во чтобы то ни стало взлететь под небеса и посмотреть по сторонам? Цепкое желание, словно зубы бешеного волка, впились в мой мозг, заставив содрогнуться в судорогах.

Я побежал глазами по строчкам, и буквы прыгали мне на встречу, радостные, что нашелся кто-то за столько-то лет, читающий их, впитывающий их…

Я не запомнил текст. Это были не просто слова на бумаге, это было что-то большее…

Когда-то давно на центральной площади столицы выступал фокусник-иллюзионист, самый известный в Империи. Говорили, что он может заставить уснуть кого угодно, просто щелкнув пальцем, а затем расспрашивать уснувшего, и тот будет рассказывать свой сон в мельчайших подробностях. Еще до того дня, когда фокусником заинтересовалась служба охраны Императора, он давал концерты на площади, и мне довелось присутствовать на одном из них. Фокусник вызвал из толпы зевак желающего, усадил его на деревянный стул с высокой спинкой, взмахнул рукой, звонко щелкнул пальцами — и человек уснул. Дернулся — и уснул. Спинка стула не дала ему упасть, а то человек расшиб бы себе затылок о каменную мостовую. Фокусник тем временем взмахнул руками, и уснувший человек застыл в странной, на первый взгляд, позе. Спустя несколько секунд я сообразил, что человеку снится, будто он птица, и парит высоко в небе. Поза человека отражала его внутреннее состояние. Он грациозно плыл по небу, гордый и одинокий…

…и я взлетал высоко вверх. Мое тело осталось внизу, мне словно снился сон. Вот он я — дрожащий на ветру, бестелесный, прозрачный, поднимаюсь над степью, к черному небу и ярким звездам. Я вижу свое тело, оно парит вместе со мной, ноги шевелятся, руки зачерпывают воздух. Напротив лежит Император. Свернувшись калачиком. Чуть дальше — Бородач, он же Ловец, он же Шиджилл, если верить древним преданиям. Я оборачиваюсь, и вижу далеко позади стены города Шотограда. Луна освещает их, стены блестят инеем. В противоположной стороне — Лес. Я почти слышу, как ветер гуляет среди голых веток, срывает шапки снега, шумно пугает спящих птиц. Я слышу недовольное ворчание старых дубов, тихий жалобный скрип молоденьких берез, предсмертное потрескивание елей, хотя, может, это и не смерть вовсе, а начало новой жизни…

И я поднимаюсь все выше. И вижу в своих руках книгу… нет, это не книга, а всего лишь ее полупрозрачное отражение. Сгусток тумана. Черные строчки вьются по эфемерным страницам, поднимаются вверх тонкими струйками дыма, и я втягиваю их своим несуществующим носом.

И звуки возникают в моей голове. Странный, тихий голос, похожий сначала на звон колокольчиков, но затем он становится понятным. Я не вижу смысла в незнакомых словах, но от возникающих звуков мне становиться спокойно и приятно.

Я поднимаюсь выше. Свет луны меркнет, я вижу горизонт, и желтый месяц солнца, убегающего от меня на другой конец земли. Я вижу, что Лес бесконечен, он покрывает миллионы километров, миллионы голых деревьев тянут свои кривые руки к черному небу, словно молящиеся разговаривают со своим богом, поднявшиеся в едином экстазе…

Я поднимаюсь выше. И голоса, льющиеся от книги, становятся громче. Темный дым окутывает меня с ног до головы. Я слабею, мои руки висят, как плети хмеля, я уже не вижу землю, но я вижу небо. И звезды приближаются, становятся большими светящимися шарами. И от них исходит жар. Нестерпимый. Невыносимый. Я хочу кричать, но не получается. Слова застревают в горле, а может, это черный дым не дает им вырваться наружу. Черный дым забился в легкие, в нос, в горло, от него больше нет и не будет спасения.

Но где же серебро? Где светлая магия, о которой рассказывал Бородач?

Я пытаюсь посмотреть по сторонам, но не могу. Нет сил.

Я поднимаюсь еще выше — и в этот момент чувствую, что мне не хватает воздуха. Я больше не могу дышать, не получается.

А сила магии тянет и тянет меня все выше, за облака, сквозь пространство…

— Икхыт! Икхыт!

Словно чей-то глухой кашель. В воображении — образ старика с клюкой, застывшего у каменной стены с протянутой рукой. Образ, подернутый дымкой.

— Икхыт!

Я бы рассмеялся, если бы смог. Мне кажется, что это смешно.

Но в это время чьи-то руки настигли меня, обхватили за пояс и резко потянули вниз. От толчка я захлебнулся воздухом, с громким хрипом выплюнул струйки дыма. В глазах потемнело, а, может, это просто ушел свет, который несла с собой темнота.

Руки сжали еще крепче и потянули с такой силой, что мои собственные руки взлетели вверх. Я почувствовал, что меня вот-вот стошнит, и закашлял, а из горла, из ноздрей, вырывался дым, вился в воздухе и растворялся. А вместо него легкие заполнял морозный чистый воздух. Он драл горло, обжигал холодом — но я снова мог вздохнуть его и, слава Деве В Белом, делать вдох за вдохом.

От огромной скорости заложило уши.

— Амед! Шаим икхыт!

«Амед» — знакомое слово. По игкийски — иди назад, возвращайся. Значит, зовут меня. Или гонят кого-то…

Я не успел додумать, потому что упал и треснулся о неожиданно твердую землю с такой силой, что мысли вылетели из головы.

— Мать твою! Писарь, слуга божий, что ты вытворяешь?

Я закашлялся, но дыма уже не было, зато перед глазами бегали яркие огоньки.

— По ушам тебе надавать! Исменн, уаехебб инь!

Поднял голову. Передо мной стоял Бородач — руки в бока, глаза страшно сверкают из-под густых бровей.

— Живой? — спросил он грозным голосом. Наклонился, протянул руку и выдернул у меня книгу. Полистал, не глядя, швырнул за спину.

— Эх ты, писарь. Предупреждения читал? А еще человек от литературы…

— Что это было? — с трудом произнес я, поднимая голову в поисках молодого моего Императора. Но тот спал, свернувшись калачиком, ничего не замечая.

— Чуть не улетел. Порога не знаешь, а сунулся.

— Куда?

— На небо, — ухмыльнулся Бородач, — чтоб я больше такого не видел. Магией должны заниматься те люди, у кого с рождения навыки имеются. А писарь должен заниматься писаниной. Если спать не хочешь, дурья башка, сядь и каракулями своими что-нибудь выводи, только чтобы потом разобрать можно было, но в магию не лезь, понял меня?

Я кивнул.

— Повезло тебе, писака, что я еще порядком не заснул. А то бы проснулись утром, а вместо Геддона нашего, прости господи, холодный труп, не лучше того безумца.

— А как?

— О призраках когда-нибудь слышал? Это существа, чей разум остался жить без тела. Что-то вроде едва заметной дымки. Вот и ты бы стал призраком. Летал бы по миру, а в каждом доме тебя бы поливали святой водой, крестом пугали или еще чем похуже. Думай в следующий раз, не ребенок. Башка для чего дана? Что бы жевать?

Я вспомнил замерзших мертвецов, и невольно содрогнулся. Нет, не хочу я такой участи.

— А теперь ложись спать. До утра чтобы головы не поднимал!

— Не государь еще, чтобы командовать, — буркнул я напоследок, но негромко и неубедительно.

Бородач ухмыльнулся снова, махнул рукой и вернулся на свою лежанку.

— Все. Спасть, — сказал он и щелкнул пальцами.

* * *

Странные чувства возникли, когда мы подошли к краю Леса.

Я вспомнил распахнутые ворота Шотограда, занесенные снегом, и холод мертвого города, проникающий повсюду. Я знал, что Шотоград мертв еще до того, как люди Императора стали расчищать дорогу.

Здесь же и сейчас все было наоборот. Вечный Лес, что поднялся к нам, растянулся по горизонту от одного края до другого, был живой.

Странные чувства, а потому необъяснимые.

Поутру я видел черные стволы деревьев, их корявые голые ветви, тянувшиеся к небу, видел шапки снега на макушках — и мне казалось, что каждое дерево молчаливо наблюдает за нашим небольшим отрядом, и ветви его склоняются к нам. Быть может в поклоне, а может быть чтобы схватить, попробовать на вкус человеческую плоть.

Бородач заметил мою нервозность за два дня до того, как мы, собственно, свернули с тропы, оставленной Ловкачом, и вошли в Лес.

— Не надо боятся Леса, — сказал Бородач, положив руку мне на плечо, — деревья живые, спору нет, но их корни глубоко в земле, они не смогут за тобой угнаться, даже если бы хотели. Да и вообще, у деревьев свои заботы.

Я улыбнулся в ответ, а Бородач добавил:

— Следует боятся тех, кто живет в этом Лесу, Геддон.

— Кто тут может жить?

Бородач пожал плечами:

— Спроси у своего господина Императора. Он-то должен знать, кого изгнали его предки.

— Колдунов, — отозвался Император, едущий на нашем верном Франце, — мои предки были мудрейшие люди. Они собрали ведьм, колдунов, ведунов, гадалок, всех, кого можно было уличить в колдовстве, и выставили их за ворота. Я считаю, что так им и надо. Мир должен развиваться по законам природы, а не по прихоти человека с палкой, который может обрушить небеса тебе на голову взмахом руки. С колдунами в мире царил бы хаос.

— Я бы поспорил с вами, Император, — сказал Бородач, — но, наверное, сделаю это в более подходящее время.

— Почему же?

— Я сам в некотором роде колдун, и прибыл из мира, где всем правит магия. Такого хаоса, как у вас там не наблюдается.

— До того момента, как в моем государстве появился Ловкач, хаоса тоже не наблюдалось, — губы Императора искривились в усмешке, — это не показатель.

— Все верно, Император. Все зависит от людей. Если утрировано — есть плохие, а есть хорошие. И не важно, умеешь ты свергать небеса на головы или нет. Я знавал многих людей, в которых не было ни капли волшебства, но они умудрялись уничтожать целые миры. А есть государства, в которых за престолом сидят великие маги, и их мудрость и доброта не знает границ.

— Покажите мне хотя бы одного такого мага и я, может быть, откажусь от своего мнения, — буркнул Император.

Он все еще оставался слишком молодым и горячим, чтобы признать свою неправоту. Даже пройдя столь длинный путь, молодой Император не растерял своего упрямства. Тем интереснее мне будет писать о нем дальше.

Трупы безумцев встречались нам все чаще и чаще. Одни лежали группами по несколько человек, встречались одиночки — замерзшие, обнаженные, покрытые инеем. И все чаще мы видели ворон, сидящих на трупах. Птицы встречали нас громким карканьем, но улетать не собирались. Возможно, они ждали, когда и мы свалимся в снег, чтобы побродить по нашим головам и попробовать на вкус наши глаза и губы. Я не разглядывал трупы, хотя Бородач и Император проявляли живой интерес. Бородач вообще приседал на корточки возле каждого из мертвых безумцев и устанавливал причину смерти, словно столичный врач. Радовало то, что большинство безумцев просто замерзали, а не становились жертвами магических опытов Ловкача.

— Он торопится в Лес, — говорил Бородач, — не знаю, зачем, но торопится. Что-то ему нужно. И он не тратит попусту силы…

На следующий день, когда Лес приблизился настолько, что солнце выглянуло из-за макушек деревьев только ближе к полудню, Бородач сказал, что следует свернуть с тропы, которую оставил Ловкач и безумцы, и пойти обходным путем.

— На случай, если Ловкач задержался где-нибудь в дороге, нам лучше держаться в стороне от тропы, — объяснил Бородач, останавливаясь на широкой поляне из вытоптанного снега. Похоже, здесь недавно организовывали привал, — не хотелось бы столкнуться с ним нос к носу.

— А если столкнемся, уж я-то постараюсь уцепить его за нос как можно крепче, — ввернул Император.

— Еще не время, — отозвался Бородач, — в таких делах никто не торопиться, господин Император. Лучше подождать и подготовиться.

— Я уже столько времени ждал!

— Значит, несколько дней ничего не изменят. В конечном итоге, мы только выиграем.

Император не ответил, но я видел, как задрожали его губы и сузились глаза. О, он хотел бы ответить. Наверное, у него бы нашлись подходящие доводы, вроде шестнадцати месяцев, оставленных за спиной, утерянных в погоне за Ловкачом. Но он промолчал, а Бородач едва заметно ухмыльнулся и погладил бороду.

Кто знает, что за мысли бегают в голове у Ловца Богов?

* * *

Следующим утром мы вошли в Вечный Лес.

Словно пересекли невидимую границу между мирами. Вот мы стояли на освещенном солнцем поле, снег искрился под нашими ногами и ветер гулял вокруг — и вот мы обогнули первые черные стволы, широкие, блестящие от инея — и свет исчез, стал далеким и тяжелым. Снег под ногами перестал скрипеть, обратился твердой гладкой коркой, да и ветер превратился из беззаботного гуляки в мрачного старца, пророчески завывающего где-то наверху, среди голых веток.

Стволы деревьев скрипели в такт ветру, изгибались в разные стороны с тяжелым «У-э-хх» и разгибались с тонким «С-кв-ирр», заставляя то и дело вздрагивать и оглядываться по сторонам. Казалось, что кто-то невидимый следует за нами по пятам, прячется, не сводит маленьких злобных глазок…

Через несколько сотен метров деревья обступили со всех сторон. В такой атмосфере даже говорить хотелось тихо, быстрыми фразами, чтобы не дай бог кто-нибудь посторонний не услышал. Даже Франц поник, дергал ушами и мотал головой, шел медленно, высоко поднимая копыта, не хотел ломать снег.

А еще мне казалось, что воздух здесь искрится от серебра вдвое интенсивней, чем в Степи. И я в очередной раз пожалел, что не выбросил книгу магии сразу же после того, как очнулся возле Бородача.

Книга лежала в моем рюкзаке за плечами — она не становилась тяжелой, не стонала, не лезла в мой мозг невидимыми щупальцами, не просила, чтобы ее открыли — сейчас это была самая обыкновенная книга… но я чувствовал ее вес, мои мысли постоянно возвращались к ней, мне было страшно открывать рюкзак и смотреть на нее.

Потому что книга жила собственной жизнью. Потому что я уже испытал на себе настоящую магию. Потому что больше, честное слово, этого не хотелось.

— Мы идем параллельно тропе, приблизительно, в тридцати метрах от нее, — произнес Бородач шепотом, и звуки его голоса вязли в здешнем воздухе, как мухи в сиропе, — я буду уходить на некоторое время вперед, разведывать обстановку. Думаю, Ловкач и оставшиеся безумцы не могли уйти далеко в Лес. Ловкач, конечно, могущественный маг, но он прекрасно понимает опасность, которую скрывает Лес. Магией здесь можно захлебнуться, поверьте мне.

— Охотно верю, — буркнул Император.

— И не только магию. Есть еще магические существа. Те, которым удалось выжить, — буркнул Бородач, — против естественного отбора ничего не поделаешь. Наверняка выжили сильнейшие.

— Не по себе мне, — отозвался я, тоже шепотом, — даже не верится, что здесь может кто-то жить.

— А вот я думаю, что мы кого-нибудь да встретим, причем в самое ближайшее время, — сказал Бородач, — посмотри-ка на деревья.

Он указал пальцем куда-то вверх. Я задрал голову и увидел, что на некоторых деревьях спилены ветки. Свежие обрубки были чуть выше моей головы — любой взрослый мужчина мог подняться на такую высоту. Под некоторыми деревьями обнаружились опилки, лишь слегка занесенные снегом. Пока мы шли вперед, я разглядел еще несколько спиленных веток и опилки, а также неглубокие следы. При ближайшем рассмотрении, следы оказались вполне человеческого размера — из-под башмаков или сапог. Разглядывая следы, я почувствовал огромное облегчение, хотя не мог точно сказать, чем оно было вызвано — тем, что живущие здесь все-таки люди, или тем, что здесь вообще кто-то живет. Все-таки события последних шестнадцати месяцев напрочь выбили из меня веру в то, что где-то в мире есть еще разумные существа.

Хотя, если задуматься, совсем не факт, что именно люди могут носить башмаки или сапоги. Оборотни тоже, в некотором роде, люди.

— Ты же маг, сделай что-нибудь, — пробормотал я, поравнявшись с Бородачом.

Бородач тихо насвистывал себе под нос какую-то бодрую, совершенно неуместную здесь, мелодию. Ружье на его плече покачивалась из стороны в сторону. Лопатой Бородач раздвигал низкие ветки и оставлял черенком косые зигзаги на снегу.

— Что я, по-твоему, должен сделать? — спросил он, пробуравив меня легким ехидным прищуром. Казалось, что в этом Лесу Бородач чувствовал себя намного лучше, чем в Шотограде. — Хочешь, чтобы я взлетел под небеса и посмотрел как далеко забрел Ловкач? Или, может, понюхал воздух, хлопнул в ладоши и указал вам пальцем, куда идти?

— Хотя бы…

— Глупые наивные люди!.. А еще писарь, начитанный человек! У тебя есть ружье с серебряными пулями. Вот и смотри по сторонам.

— А что тебя держит?

— Все вот это, — Бородач развел руки в стороны, обвел острым черенком лопаты деревья, целясь в клочья облаков, цепляющихся за черные корявые макушки, — ваш мир здорово ограничивает меня в возможностях. Ловкач, кстати, тоже вынужден существовать по вашим законам. Здесь слишком много серебра, оно копилось столетиями, не имея возможности быть использованным. Понимаешь, Геддон, если бы ты сейчас находился на складе, который до самого потолка забит хорошим сухим порохом, а у тебя было бы ружье, ты бы стал стрелять?

— Нет.

— То-то же. В таких ситуациях лучше подойдет холодное оружие. Вот так. — Бородач дружески похлопал меня по плечу и ловко закрутил лопату в руке, — это мое оружие, у твоего Императора свое, а ты, писарь, если не умеешь стрелять, можешь ограничиться ручкой и бумагой. Война — это не твое. Я вообще удивляюсь, что ты все еще плетешься за Императором. Да-да, долг, конечно же, святое, но жить хочется всем. Или ты самоубийца?

— Я должник, — ответил я, после некоторых раздумий, — есть такая категория людей.

— О. И что же ты такого задолжал Императору, позволь узнать? Мне интересно.

— Жизнь.

— О. — вновь повторил Бородач, — то болтаешь без умолку, то слова из тебя не вытянешь. Ладно, писарь, служака Императорский, захочешь — расскажешь.

— А тут и рассказывать нечего, — ответил я, сам того не ожидая, — старый Император, отец Империи, когда-то давно спас меня, вытащил из такой глубокой пропасти, в которой обычно теряются даже человеческие души. И я поклялся, что буду всю оставшуюся жизнь находиться возле него и возле его сыновей, и служить Империи верой и правдой.

Бородач погладил бороду, сверкнул глазами из-под густых бровей, изо рта его вырвалось облачко пара:

— И многим сыновьям ты служил?

— Жена старого Императора подарила нам одного сына.

— Можно сказать, что тебе повезло.

— Можно и так.

Бородач улыбнулся:

— Да, писарь, клятва — это святое. В мире, откуда я родом, клятва — что печать — нерушимая и вечная. Уж если дал клятву, то до конца жизни с ней ходи. Будем считать, что я тебя теперь по-новому уважать начну. Вот прямо сейчас.

Я прищурился, разглядывая Бородача, его лицо. Шутит он или нет? Правду говорит или лжет? Не лицо было у Бородача, ловца могущественных, а форменная маска. Ничего за ней не разобрать. Снаружи — добродушное бородатое лицо, глазки хитрые, но в чем-то даже наивные, а за что там скрывается за ней? Что будет, если обрезать веревочки, маску держащие, и заглянуть еще дальше?..

— Я читал книги про Ловцов Богов. Вас не отличишь от людей, вы умело маскируетесь, хотя у вас совсем не человеческий облик.

— Да, это так, — подтвердил Бородач.

— Позволь мне задать тебе один вопрос.

— Слушаю, писарь.

И опять не понять, насмехается или нет.

— Ловцы Богов вроде бы служат силам добра. Они уничтожают злых магов и могущественных жиелов. Тогда почему все вас боятся и ненавидят?

— О, это просто. Видишь ли, Геддон, ты сейчас высказал общее заблуждение. Ты тоже думаешь, что мы служим так называемым силам добра. Вся прелесть ошибки в том, что между добром и злом нет границ. Это только в сказках добрые волшебники ходят в белом, а злые колдуны надевают черное. В жизни и добро и зло слито. Даже самый злой поступок может в будущем расцениваться как хороший. И наоборот. Никто и никогда не делает зла. Любое существо совершает тот поступок, который считает правильным. И мы, Ловцы, занимаемся тем же. Да, мы ловим паразитов и поддерживаем стабильность в Цепочке Мироздания. Возможно, таким образом мы делаем добро. Но на самом деле нам, Ловцам, глубоко наплевать на вас. Я спустился вниз по Цепочке на добрую сотню миров. Каждый из них населяют люди. Они все похожи. Их поступки одинаковы. Люди для меня однородная масса. Я не отвлекаюсь на людей, мне наплевать на них, потому что у меня есть цель. Если я начну угождать людям, я потеряю цель. Если я иду к цели, люди боятся и ненавидят меня. Это логично. Такова людская сущность. Они ненавидят того, кто не уделяет им требуемого внимания. Каждый человек, которого я встречал, думает, что я ему что-то должен. А мне наплевать на их мысли.

— То есть, тебе наплевать и на нас с Императором тоже?

— Абсолютно. Твой Император думает, что должен помочь ему найти Ловкача. И он ошибается, как и сотни людей до него. Я ищу Ловкача сам по себе. А вы удачно подвернулись.

— У нас вышло взаимное согласие, — усмехнулся я.

И в этот момент заржал Франц. Следом — громко выругался Император, и захрустел ломающийся снег.

Я обернулся, глядя на то место, где должен был находиться мой хозяин, и увидел, что конь стоит на дыбах, мотает мордой по сторонам, задрал передние копыта высоко вверх. А Император лежит в снегу, на спине, и вроде как не шевелится вовсе. А рядом с ними, аккурат перед Францем, лежит в снегу еще кто-то… маленький комочек, не разобрать — человек или животное…

— Устн, шелл, — прошипел у плеча Бородач.

И в следующую секунду я вдруг сообразил, что конь начинает опускаться, и что передние его копыта вот-вот обрушаться на странный маленький комочек… который зашевелился…

И Бородач молниеносно кинулся наперерез. Мелькнул серебристой молнией. Копыта проломили тонкий наст, взметнулись вверх кусочки голубоватого снега, острого льда — а Бородач уже катился кувырком, ломая снег, крича непонятное «Устн… шелл… икхий…», но сжимая в объятиях странный живой комочек.

Я же поспешил к Императору, но моей помощи не потребовалось. Молодой Император поднялся сам. Встал, покачиваясь, вытянул из ножен меч — но лишь наполовину — огляделся, и убрал его обратно.

— Что за зверюшка? — спросил он, — что там? Я надеюсь кролик?

— Сами вы зверюшки, — отозвался Бородач, поднимаясь и отряхивая снег с живота, с колен, с плеч, — идите сюда, глядите.

Мы подошли вместе. Я выдвинулся вперед… и ахнул.

Возле Бородача лежал совсем не комочек, не зверюшка — ребенок. Судя по длинным растрепанным волосам каштанового цвета и аккуратному женскому личику — девочка, завернутая с головы до ног в грубую шерстяную одежду. На первый взгляд ей было не больше десяти лет. Носик задран кверху, тонкие губы яркие, кричаще-красные на бледном лице… Лежала она, свернувшись калачиком, подтянув колени к подбородку, глаза закрыты… Дышит ли?

— Вроде дышит, — произнес Бородач, — интересно, что здесь творится?..

— Я не знаю, — отозвался Император, словно оправдывался, — может быть, выскочила из-за деревьев… Я по сторонам глядел…

— А может быть и не из-за деревьев… — Бородач присел перед девочкой на колени, осторожно дотронулся до больших костяных пуговиц шерстяного полушубка, расстегнул. Под полушубком оказалась розовая рубашонка и штанишки. Бородач просунул ладонь под спину и выудил девочку из одежды. Девочка легко поддалась, раскинула руки в стороны. Ее зрачки под опущенными веками молниеносно летали из стороны в сторону.

— Замерзнет же, — прошептал Император.

— Не успеет.

Двумя пальцами Бородач взял девочку за подбородок, приподнял голову, словно хотел разглядеть что-то под шеей. Удивительное дело — кожа на лице у девочки была загорелой, почти темной, а под подбородком обнаружилась светлая незагорелая полоска.

Но, видимо, для Бородача не это было главным. Продолжая внимательный осмотр, он взял левую руку девочки, осторожно разжал крепко сжатый кулачок, отодвинул рукав рубашонки до локтя. И шумно выдохнул:

— Вот оно… так и знал, шэррин удлэ…

Я наклонился ближе, чтобы лучше разглядеть, едва не столкнулся лбом с Императором.

— Что это значит? Зачем? — спросил молодой Император. Голос его дрожал от возбуждения.

— Вы чуть не затоптали Странствующего, мой Император, — усмехнулся Бородач, хотя веселости в его голосе было меньше, чем листьев на деревьях вокруг, — не знаю, к счастью это или нет, но она все еще дышит…

* * *

— Скорее всего, это не татуировка, — сказал Бородач, — Странствующие рождаются с такими рисунками. Нечто вроде родимого пятна, которое передается из поколения в поколение. У Странствующих есть подражатели, которые тоже могут перемещаться по мирам. Раса вайши, о которых я рассказывал, например. Вот они делают себе татуировки. Я встречался с вайши и видел татуировки на их запястьях. На первый взгляд не отличишь от настоящих.

Мы не стали разжигать костер, хотя с наступлением сумерек ощутимо похолодало. Бородач предупредил, что Ловкач и уцелевшие безумцы могут находиться где-нибудь неподалеку.

Мы вытоптали в снегу широкий круг. Я и Бородач наломали веток, которые воткнули по периметру и перетянули веревкой. Бородач попросил отойти и, склонившись над веревкой, начал производить какие-то непонятные пассы — в результате чего веревка слабо засветилась в темноте изумрудом. Если не приглядываться специально, то и не видишь.

— Теперь никто не подойдет незамеченным, — произнес Бородач довольно, возвращаясь к центру круга, где мы сложили все вещи.

Франц был привязан к деревцу неподалеку, но тоже входил в наш ночной круг.

Девочка все еще лежала без сознания. Дыхание ее было ровным, глаза под опущенными веками двигались. Иногда сквозь неплотно сжатые пухлые губы вырывался тихий стон — и в такие моменты Бородач склонялся ближе и клал ладонь девочке на лоб — и девочка мгновенно успокаивалась.

В Лесу темнело совсем не так, как в Степи. Солнце уходило резко. Не было плавного перехода к сумеркам, а затем к ночи. Только что было светло, и в следующую секунду накатила темнота, словно кто-то накинул черное покрывало. Ветер переменился. Он уже не походил на беспечного гуляку с веселым нравом — скорее злобный разбойник, крутящийся между деревьев, завывающий, поскрипывающий, побирающийся…

И мы сидели в самом центре вытоптанного круга, и Бородач говорил.

— Честно говоря, я не могу определить, татуировка у нее или нет, — говорил он, — но следуя логике, могу предположить, что вайши здесь делать нечего, а значит, мы наткнулись на Странствующего.

— Не ты ли рассказывал, что Странствующих почти не осталось? — спросил Император.

— Я же не утверждал, мой господин, что они перевелись поголовно. Кто-то наверняка выжил. А нам повезло встретиться с одним из них.

— Она похожа на змею, — сказал молодой Император, — эта родинка.

Бородач закутал девочку обратно в ее странный поношенный полушубок, но даже в темноте я видел руку девушки, откинутую в сторону, с задранным рукавом. То, что я сначала принял за татуировку, а Бородач инициировал как родинку, этот странный рисунок действительно походил на змею. В ладошке девочки уместилась головка змеи с едва распахнутой пастью, из которой высовывался раздвоенный кончик языка. Туловище змеи тянулось по запястью, извиваясь волнистой лентой, и хвост исчезал на внутренней стороне локтя. Когда рука девочки конвульсивно сжималась или разжималась, создавалось впечатление, что змейка двигается и кивает приплюснутой головкой. Словно зовет подойти ближе… гипнотизирует… что-то хочет…

— Я бы сказал, что это и есть змея, — отозвался Бородач, полез в мешок и выудил свою трубку, — эх, курить хочется… чтоб его… проклятый табак… Давным-давно мне довелось разговаривать с одним Странствующим. То был пожилой человек, старик, почти при смерти. Ясное дело, что я спросил его про родинку. И он сказал, что змея-родинка как-то связана с самым первым Странствующим. То ли у него была такая родинка, а затем волшебным образом она стала передаваться по наследству другим Странствующим, то ли в каком-то из миров первый Странствующий подцепил эту заразу, да так с ней и остался, заразив остальных. В общем, Странствующего всегда можно определить по такой родинке. Иногда она бывает на шее, иногда на спине, но большей частью на руках.

— Так красивее, — добавил молодой Император, и усмехнулся, — а она не слишком молода для Странствующей?

— Странствующими становятся с рождения. По мирам они начинают прыгать лет с десяти-двенадцати… возможно, это был ее первый прыжок. И прыгнула она аккурат под ваши копыта, мой государь. Хотя, иногда люди выглядят совсем не так, как кажется. Может быть, ей уже не один десяток лет. Прыжки по мирам замедляют течение времени. А она как раз прыгнула к нам.

— Из какого-то другого мира, — уточнил молодой Император.

— Точно.

— А как долго она еще будет лежать без сознания?

— Вы задаете столько вопросов, Император, что у меня сейчас взорвется мозг. Откуда мне знать про ее состояние? Может быть, она придет в себя завтра, а, может, через неделю.

— И нам придется тащить ее с собой?

— А вы предлагаете оставить десятилетнюю девочку в Лесу зимой?

— Да ты только что сказал, что она совсем не девочка! Таскать за собой старуху?

Тут я решил вмешаться.

— Мой господин, мы положим девочку на Франца, позади вас, — сказал я, — я буду приглядывать за тем, чтобы она не упала. Вам она неудобств не доставит.

Молодой Император покосился на меня, и в его взгляде читалось недовольство. Затем он посмотрел на Бородача, взгляд его переместился на девочку.

— Ладно, Геддон. Но вы оба учтите, что если она помешает мне поймать Ловкача…

— Ловкачом буду заниматься я, — оборвал Бородач, как мне показалось, чересчур резко.

Император застыл с открытым ртом, сверля глазами Ловца Могущественных, но не сказал ничего, оставив свои мысли при себе. Как мне показалось, сделал он это совершенно верно.

— И в любом случае, ваше величество, стоит подумать о том, что Странствующий может нам пригодиться. Это своеобразное чудо, что она появилась возле нас. Странствующих осталось очень мало. Возможно, эта девочка — единственная на сотню миров в Цепочке Мироздания. Стал бы ты выбрасывать жемчужину обратно в море, если бы она закатилась тебе прямо в ладонь?

— Возможно, — неопределенно буркнул Император, — предлагаю всем лечь спать. Утром как-то лучше думается.

Он отвернулся спиной, улегся на накидки и прикрылся сверху полушубком. Разговаривать дальше Император был не намерен.

— Я подежурю первым, — предложил я, — мне еще нужно многое записать.

— Как знаешь, — кивнул Бородач, — наблюдай за девочкой. Если она проснется, немедленно буди меня.

— Она может уйти в другой мир?

— Все возможно.

Бородач положил возле себя лопату, ружье, лег, накрывшись шубой, и закрыл глаза.

Я же поднялся, подошел к рюкзаку. Мне показалось, что рюкзак слабо светиться изнутри, а еще я услышал тихую ненавязчивую мелодию.

Книга ждала меня. Каким-то образом, магия со страниц книги пыталась пробраться в мою голову. Между нами возникла связь. Книга хотела, чтобы я вновь дотронулся до ее переплета, пробежал глазами по строчкам заклинаний, ожидающих на страницах. Магия хотела просочиться сквозь рюкзак, дотронуться до моего сознания, завладеть мною…

Я замер над рюкзаком, застыл, словно на границе сумеречного сознания. Зов книги был слаб, но навязчив. Пока еще у меня были силы сопротивляться, но я панически соображал, что уже не могу взять и выбросить книгу в снег, за пределы нашего ночного круга.

Невозможно.

Книга не позволит мне этого сделать. Я боялся дотронуться до нее, потому что понимал — стоит взять книгу в руки, и мне придется открыть ее, дотронуться до страниц, прочитать заклинание…

Я присел на корточки, развязал тесемки рюкзака, не глядя выудил из рюкзака листы бумаги и ручку и побродил по кругу, выискивая место, куда падал свет от робко выглядывающей из-за деревьев луны. Я отошел подальше от рюкзака, там, где зов книги был почти неслышим.

Постелив полушубок, я стянул перчатки и начал писать. В письме я нахожу спасение. Письмо приносит облегчение, возможность уйти от реальности. Письмо — это моя магия, которая облачает меня в тень, и я становлюсь невидим для окружающего мира.

Зов книги не может пробиться в мое сознание, пока я пишу. Лишь бы не замерзла паста…

Я подышал на ручку и начал писать.

Пальцы свело радостной судорогой, а на лице моем блуждала улыбка…

Письмо N 3

Я давно не писал тебе, родная. Извини. Мне столько всего хочется рассказать тебе, но я не знаю с чего начать. Вот так всегда — мыслей в голове полно, бегают хаотично, ударяются друг о дружку, и никакого порядка. Вроде бы и знаю, что надо писать, а вот с первыми строчками незадача — не выходят они, не складываются…

Помнишь, как я сидел по вечерам за столом, склонившись перед бумагами, и часами размышлял, с чего бы начать. Каждая глава истории Императора — словно новое начало жизни. В такие вечера ты приносила мне крепкого чаю, массировала плечи и нашептывала на ухо что-то неразборчивое, но приятное. А сейчас мне этого так не хватает.

Извини за некрасивый почерк. Света луны не хватает, чтобы видеть строчки, пишу наугад, и, думаю, скоро начнут болеть глаза. Но сейчас моя смена, я дежурю в нашем ночном кругу. И я очень хочу написать тебе письмо, поделиться с тобой своими мыслями, надеясь, что когда-нибудь ты прочтешь все мои записи. И многое поймешь.

Я хочу поделиться с тобой своими секретами, своими тайнами, теми мыслями, что гнетут меня вот уже несколько дней.

Это касается молодого Императора, Бородача, который на самом деле пришелец из другого мира и зовут его Шиджилл — Ловец Богов. А еще я хочу рассказать о книге магии.

Я боюсь за Императора. Глядя на него, я понимаю, что очень мало осталось от того юноши, который хотел построить новую Империю. С каждым днем жажда мести высушивает все больше места в мозгу молодого Императора. Возможно там, в его голове, идет ожесточенная борьба между местью и здравым смыслом. Я буквально вижу, как господин разрывается между желанием уничтожить Ловкача и желанием вернуться обратно в Шотоград и основать новое государство.

И, знаешь, пока месть берет вверх.

Это касается и девочки, которую Император не захотел взять с нами. Он подсчитал, что девочка может стать обузой для него, он хотел оставить ее умирать в Лесу. Это ли не говорит о том, что месть берет вверх?

Но ты, дорогая, наверное, мало что понимаешь из моего сбивчивого повествования. Ты не можешь понять кто такая эта девочка, что за Лес? Я так давно тебе не писал, прости меня…

На какое-то время мы оставались с Императором одни. Но ненадолго. Сейчас на уже четверо, хотя не знаю, стоит ли причислять девочку к нашему отряду.

А есть еще Шиджилл, ловец богов.

А есть еще проблема, и я не знаю, как разрешить ее…

В моем рюкзаке лежит книга, в которой подробно описано, как творить заклинания. Это книга магии. В пределах нашей Империи это книга как книга, но стоило нам выйти за ворота Шотограда, и магия начала исходить со страниц, литься из каждой строчки. Я не знаю, как более точно объяснить тебе это явление. Шиджилл, которого я зову Бородачом, говорит, что магия накапливается в серебре. И я вижу струйки серебра, сочащиеся со страниц книги. Эти струйки витают в воздухе, их тонкие, почти незаметные линии, пытаются подобраться к моей голове, окутать мое сознание, проникнуть в мозг. Возможно, я начинаю сходить с ума. Возможно, все это лишь галлюцинации.

Но я летал. Заклинание со страницы книги магии действительно хотело, чтобы я его прочитал. И я его прочитал против своей воли. И едва не погиб.

Я испугался, честно слово. Я понял, что за пределами Империи возможны вещи, которые мне неподвластны… тут есть магия.

И, знаешь, мне страшно избавляться от книги. Я боюсь выкинуть ее или вообще выложить из рюкзака. Я боюсь даже дотрагиваться до ее обложки. Мне кажется, что я не могу выкинуть ее. Книга сама не даст мне этого сделать. Едва я дотронусь до нее, как со страниц хлынет серебро и утопит меня.

И я понимаю, что я летал… Вчерашней ночью книга захватила меня. Она как живое существо позвала меня, и я не смог сопротивляться. Я нашел одно из заклинаний и едва не погиб — благо, что Бородач оказался поблизости.

Дорогая, мне страшно подумать, что за чудовищный груз я несу на своих плечах. Я всю свою жизнь жил в мире, где нет магии. Я привык к стабильности. Я знал, что если камень подбросить вверх, то он обязательно упадет вниз. Я знал, что не услышу голосов, зовущих меня со страниц книги. Я знал, что серебряные пули, такая же бесполезная вещь, как святая вода. Да, я верил в Бога и мир после смерти. Но я не сталкивался с доказательствами. Я думал о стабильности мира и существующих физических законах. А ведь реальность оказалась намного грубее выдумки.

И сейчас все изменилось. И дело не только в серебре, которое, как говорит Бородач, витает здесь повсюду. Дело еще и в книге. Каждая строчка в этой книге рушит в моей голове представление о стабильности. Знаешь, камень может и не упасть, если вовремя прочесть нужное заклинание. Он может полететь. И от осознания этого мне страшно. Ой, как страшно.

Но вот парадокс, родная. Мне страшно и одновременно интересно. Бывает же такое? Да, страх есть, он никуда не девается, и со временем становится, наоборот, все больше. Но тут же, следом, приходит любопытство. И тысячи вопросов проникают в голову: как, зачем, что будет? Если я прочту это заклинание вслух, смогу ли я полететь? Действительно полететь, родная, как птицы, по голубому небу. Или вот, строки, в которых говорится об оживлении умерших людей. Оживлении, понимаешь? Мертвый человек возьмет и вернется к жизни. Прямо с того света!

И мне становится любопытно. Страшно любопытно, прости меня за невольную игру слов. Меня колотит от страха, но в тоже время сознание мое и руки тянутся к этой книге… и я ничего не могу с собой поделать.

Я бы хотел попросить у тебя совета, помощи, но ты слишком далеко… И, знаешь, дорогая…

* * *

Не зря, ох не зря Бородая натянул веревку и колдовал над ней, сидя на корточках.

Рука моя дрогнула, сбившись с очередной строчки письма, когда я услышал резкий пронзительный звон. В следующее мгновение наш скромный круг вытоптанного снега осветила яркая вспышка света.

И этот бледный ночной свет выхватил их темноты силуэты. Маленькие, мохнатые силуэты.

Совсем не безумцы. Кто-то другой. Местные.

Вот это самое страшное слово — местные.

А Бородач уже вскакивал со своей постели, подхватывая верную лопату. Черенок ее светился светло-голубым. Заворочался молодой Император, сел, ничего не понимая.

А небо уже озарилось еще одной вспышкой, и пронзил воздух громкий рев не человека — а животного.

— Писарь, ружье!

Может быть, животные? Дикие кабаны забрели на запах пищи? Или медведи какие-нибудь?

Я стал подниматься на ноги, сложив листы и убрав их в задний карман. И в это время из лунной темноты на меня кто-то прыгнул. Маленький, на кривых, полусогнутых ножках. В нос ударило едкое зловоние. Я увидел глубоко посаженые красные глазки, круглый нос, задранную кверху верхнюю губу, из-под которой выпирали кривые — изогнутые вперед клыки. Существо ударило меня в грудь, его лапки, оканчивающиеся пятерней кривеньких пальчиков, уцепились за мой полушубок. От неожиданности я отступил на шаг, зацепился за постеленную накидку и упал на спину.

А существо уже оседлало мою грудь и руками пыталось разорвать одежду. Воняло от него страшно.

Времени на размышления — животное это или нет — уже не было. У меня еще осталась письменная ручка, и я со всего размаха всадил ее существу в левый глаз. Глаз лопнул с отвратительный звуком, выпустив фонтанчик темной воняющей жидкости. Существо взвыло, задрав голову к небу. А я толкнул его руками в грудь, скидывая с себя. Упав в снег, существо завертелось волчком, ручка в его глазу дергалась.

Я вскочил, схватил со снега ружье и выстрелил серебряной пулей в упор. Громыхнуло так, что ногти подкосились. Поляну осветила вспышка света. Визг существа замер на пронзительно высокой ноте. Комок шерсти отшвырнуло по снегу в сторону. Я выстрелил еще раз, скорее от испуга, чем для того, чтобы добить. А слева уже бежало еще одно существо — перебирало маленькими лапками, повизгивало толи от предвкушения, то ли от возбуждения. А я уже не размышлял — не было времени — взвел курок, выстрелил, потом еще раз и еще. Пули выбивали в снегу фонтанчики снега. С четвертого раза я попал. Лапы существа подкосились, нос-пятачок воткнулся в снег.

Я обернулся и увидел, что молодой Император уже на ногах, с мечом в руках. У его ног корчится существо, оставляя на снегу темные разводы крови. Бородач тоже был неподалеку. Как раз в тот момент, когда я посмотрел на него, Бородач выстрелом снес голову одному из существ. Обезглавленное тело шумно рухнуло в снег. Возле Бородача валялось уже три таких трупа.

Молодой Император подбежал ближе и взмахом меча отсек голову корчившемуся в судорогах существу за моей спиной.

Мы огляделись по сторонам и больше никого не заметили. Подошел Бородач, протирающий тряпкой лезвие лопаты.

— Пятеро, — сказал он, посматривая на труп существа около моих ног, — поживиться захотели.

— Кто это? — спросил я.

— Знать бы… — Бородач присел на корточки и, совершенно не брезгуя, перевернул обезглавленное тело, потом взял голову, валяющуюся рядом, за волосы и приложил к шее.

Молодой Император присел рядом, зажимая нос рукой.

— Похож на карлика из бродячего цирка. Только мохнатый.

— Этакий недочеловек, недоволк, — произнес Бородач, — вам не кажется, ваше величество, что он на оборотня похож?

— Есть немного, — добавил я, присаживаясь рядом, — только он, похоже, в волка превращаться не собирался. Похоже, он такой мохнатый всегда и есть.

— Ну, это мы утра дождемся, а там посмотрим, — Бородач поднялся, — чуяло мое сердце, что серебряные пули пригодятся

— Меч тоже неплохо действует, — заметил молодой Император, — вжик, и готово.

Бородач отвел затвор ружья и высыпал на ладонь две оставшиеся пули.

— Негусто. У тебя сколько?

— Одна.

— Надеюсь, до утра нас больше не потревожат. Интересно, что там с нашей странствующей?..

Бородач встал и пошел от нас к лежащей девочке, которая за все время недолгой битвы, кажется, ни разу не пошевелилась. Я же, подумав, наклонился и выдернул ручку из глаза существа. Как-никак, другой ручки у меня нет, а мне пальцем писать прикажете?

— О, гляньте-ка! — донеслось со стороны лежанки девочки.

Бородач махал нам рукой, подзывая.

Я подоспел первым, и первым же увидел, что глаза девочки открыты, и она смотрит на нас… нет, не пугливым — о страхе тут и речи быть не может — любопытным, изучающим взглядом. Глаза у нее оказались большими и темными. Такие глаза приковывают взгляд с первого взгляда. Глубокие глаза, завораживающие… совсем не детские глаза, между прочим.

Я посмотрел на Бородача и увидел, что тот улыбается. По-доброму, словно отец, заставший пробуждение любимой дочери. Рядом возник Император, вытирающий меч куском ткани. Смутился, убрал меч в ножны, заулыбался. Да и я поймал себя на мысли, что улыбаюсь, глядя на проснувшуюся девочку.

Вот так мы стоим втроем и улыбаемся. А девочка изучает нас милыми светлыми глазами.

Наконец, первым заговорил Бородач.

— Здравствуй, — произнес он тихо, — не бойся нас, мы не плохие. Мы нашли тебя в лесу и решили взять с собой, чтобы ты не замерзла, понимаешь?

Девочка перевела взгляд на Бородача, уставилась внимательно на его губы, и улыбнулась.

— Как тебя зовут? — продолжил Бородач, — имя у тебя есть?

Девочка помедлила, а потом, словно нехотя, кивнула. Зашевелилась, выуживая одну руку из-под накидки. Рука эта совершенно неожиданно потянулась к моей руке, в которой была зажата ручка.

— Написать хочешь? — сориентировался Бородач, — Геддон, дай человеку лист!

— А? — я растерялся, — а, сейчас, секунду.

Ручка перекочевала в руку к девочке. Я вытащил из кармана сложенные листы, отыскал чистый и протянул ей.

Девочка села, положила лист на колени, и что-то быстро написала. Лист протянула Бородачу.

— Мне? Ага. — Кажется, Бородач был не менее растерян, чем я. Видно, у него было недостаточно опыта общения с детьми.

Он взял лист, прищурился, читая, потом произнес:

— Все ясно. Тут написано, что она не слышит нас и не может разговаривать. Но зато она прекрасно читает по губам и может писать. Зовут ее Инель.

— Спроси, как она здесь оказалась? — сказал Император.

Глаза девочки — такие светлые даже ночью — быстро переметнулись к губам Императора. Она взяла лист из рук Бородача и принялась писать.

— Она говорит… пардон, пишет, что не помнит, как все произошло, — прочитал Бородач через некоторое время, — тут, ммм, написано, что с ней всегда такие странные вещи творятся. То она ходит по цветущему саду, то вдруг открывает глаза и уже посреди зимы в лесу. Последний раз она стояла на тротуаре прохожей улицы и просила монетку на хлеб, а потом вдруг подошел кто-то, пнул ее жестяную миску… а дальше, пишет, темнота… — Бородач присел на корточки перед Инель, — ну-ка, девочка, дай посмотреть… Все ясно, ее сильно ударили по голове.

Я приблизился и увидел на виске девочки темный синяк. Когда пальцы Бородача ощупывали его, Инель поморщилась и беззвучно вскрикнула.

— Представляю, как удивились те люди. — Бородач взял Инель за подбородок и заговорил, тщательно произнося слова губами, — запомни, Инель, теперь ты попала к хорошим людям. Мы ничего плохого не сделаем. Оставайся с нами и постарайся не терять сознания… Кушать хочешь?..

На последнем слове хмурящаяся девочка улыбнулась, изогнула густые брови и закивала головой. Я же поймал себя на мысли, что тоже улыбаюсь. Старый дурак…

Мой сын учился в западном округе столицы, в Университете Права. Большой уже был, собирался пройти военные курсы при дворе Императора. Но не успел. А я вот успел узнать, что с ним. Я видел своего сына, превратившегося в безумно улыбающегося голого урода. И хотя я убил его, в моих воспоминаниях он все еще жив. Иногда я допускаю мысль о том, что мне удастся встретиться с ним. Как и со своей женой. Я верю, что это возможно.

Почему бы и нет?

Бородач тем временем отвел девочку к своей лежанке и уже раскладывал перед ней еду.

— Ей, Геддон, дружище, стащи все тела в одну кучу, — крикнул он, помахав рукой, — и ложись спать. До утра я подежурю.

Тела я сложил за пределами нашего круга. Пока тащил их за ноги, протоптал еще одну широкую тропу. Затем брал головы за волосы, раскачивал и швырял в темноту. Впору ловить себя на мысли, что не осталось во мне ничего человеческого. Ведь нет никаких эмоций, никакой жалости, вообще ничего. Словно таскал мешки с картошкой.

Умыв руки снегом, я поглядел на Императора. Тот уже спал, или делал вид, что спит, отвернувшись спиной от центра круга.

Я последовал его примеру и еще некоторое время лежал, прислушиваясь к шепоту Бородача, но слов разобрать не смог. Я не уловил тот момент, когда погрузился в сон. Да и кто вообще может уловить подобное?..

* * *

Мне вдруг показалось, что я сплю в палатке, в лагере уцелевших после нашествия Ловкача.

То были первые дни зимы за пределами Империи. Первая дни вернувшегося средневековья. Аристократы мерзли, не имея представления, как поддерживать огонь всю ночь. Простой люд собирался в кучки вокруг костра. Крутили самокрутки из отсыревшего табака, рассказывали вполголоса истории о Ловкаче, о чуме, обрушившейся на Империю, о том, что за горами нас ждет город Полеврон, жителей которого не коснулось безумие…

А я спал в палатке, возле Императора, часто просыпаясь, глядя в серый треугольник потолка. Я слышал его дыхание. Я тоже верил, что в городе Плевроне нас ждут здоровые люди и работает газовое отопление и есть ванная, полная горячей воды (та самая ванная, которая ждет меня, мое грязное тело, которое я опущу туда, и буду откисать несколько часов, блаженно закрыв глаза и положив макушку на край)…

Тихо ржали кони, бормотали сторожа, прогуливаясь по лагерю (а было ли хоть одно нападение? Был ли хоть кто-нибудь живой за пределами лагеря, который рискнул бы напасть на нас? Безумцев мы встречали только в городах. А между городами — ни души)… Когда ни проснись — всегда можно услышать, что кто-то ходит за пределами палатки, чиркает спичками, прикуривает папироску. Я почти привык к тому, что возле меня кто-то находится. Постоянно. Все шестнадцать месяцев моей новой жизни.

Но наваждение прошло так же быстро, как накатило. Я открыл глаза и увидел над головой серое небо. Увидел ветки деревьев, сплетенных в замысловатые узоры. Увидел легкие снежинки, кружащиеся в безветренном воздухе.

Пахло сигаретным дымом — повернув голову, я обнаружил неподалеку Бородача, из густой бороды которого торчал тлеющий кончик сигареты. Девочка по имени Инель стояла возле него с кипой листов в одной руке и ручкой в другой.

— … я попробую, конечно, моя дорогая, — говорил Бородач, не видя меня, — но у тебя почти не осталось сил на следующий прыжок. Да и поранилась ты, видишь?..

Девочка кивнула и принялась что-то писать. Бородач взял лист, усмехнулся:

— Ну, если ты действительно так считаешь…

Я приподнялся на локте, посмотрел на лежанку Императора. Мой господин все еще спал.

— Знаешь что, дорогуша, пойдешь пока с нами, а как найдем какое-нибудь поселение, сама решишь оставаться тебе или нет, идет? — произнес Бородач в полголоса, — с твоими-то силами.

И я понял, откуда все эти воспоминания о лагере в моей голове.

Они болтали всю ночь. Бородач и Инель. Вернее, Бородач разговаривал, а девочка писала — именно так. И я ворочался, потому что слышал тихий голос Бородача. И мне снился лагерь в поле, первая зима мертвой Империи.

— Доброе утро, — сказал я, поднимаясь.

Инель, увидев меня, улыбнулась, кивнула головой. Бородач выудил из бороды сигарету, выпустил в воздух облако дыма:

— Доброго, писарь, доброго.

— Как дела?

— Лучше не бывает, — Бородач поднялся, взял девочку за плечи и сказал ей, — я отойду с Геддоном на пару минут. Ничего не бойся. Мы недалеко, — потом поманил меня пальцем.

Мы отошли за пределы нашего круга. Подмерзший за ночь снег ломался под ногами с громким треском. Где-то над головами застрекотала сорока, но я никого не увидел. Холодный утренний ветер привычно забрался под полушубок — я потянулся, разгоняя усталость, похрустывая косточками.

— Держи, умывайся, — Бородач отстегнул от пояса флягу с водой и протянул мне.

Пока я протирал ледяной водой глаза, он говорил.

— Нам удивительно повезло, Геддон. Знак судьбы — не меньше. Встретить Странствующего вообще большая удача, а в такой момент — двойная удача!

— А что в ней такого важного? — спросил я, — девочка написала, что не может контролировать свои прыжки. Да мы и не хотим никуда прыгать. Зачем она нам?

— Ты смотришь прямо, писарь, и не видишь поворотов. Странствующие могут перемещаться по мирам. Они могут добывать нужные вещи, нужную информацию. Перетаскивать с собой других людей! Понимаешь, какая мощь скрывается в этой девочке? Если я смогу научить ее контролировать свои способности, если только смогу направить их в нужное русло…

— Скажи об этом моему Императору. Мне-то зачем?

— И ему скажу. И твой Император тоже будет знать. Но нам нужно договориться. Я хочу, чтобы вы не лезли. Девочка должна привязаться к одному конкретному человеку. Ко мне.

— Зачем? — подушечки на кончиках пальцев сморщились от холодной воды, онемели, но я умылся еще раз, прогоняя утреннее наваждение.

Нет никакого лагеря. Не осталось надежды в городе Плевроне.

— У нее нет родителей. Мы разговаривали всю ночь. Инель не помнит, откуда она родом, кто ее отец и мать. Она помнит, что у нее был брат, с которым они вместе прыгали по мирам. Но потом он исчез. Вполне возможно, что он ушел в другой мир и не смог вернуться обратно. Последние два года Инель просто пыталась жить.

— И ты веришь ей?

— У меня нет повода не верить.

— Когда мы встретили тебя, ты тоже рассказал много чего. И про жену несуществующую, и про работу и про медаль за лучшую уборку города, не помнишь? У меня есть повод не верить словам.

— Ты считаешь, что десятилетняя девочка способна так ловко лгать?

— Она не говорила, что ей десять лет.

Бородач вздохнул и продолжил:

— Она бродила по городам, просила милостыню, иногда подрабатывала в ресторанах и гостиницах. Глухонемым в любые времена и в любых мирах тяжело, поверь мне. Девочке нужно человеческое общение. Я хочу привязать ее к себе, чтобы она почувствовала, что я ее отец…

— Привязать, значит, — сказал я, — как собаку, да? Чтобы она всегда была рядом?

— А хотя бы и так, — огрызнулся Бородач мягко, незлобно, но что-то в его голосе заставило меня поднять глаза.

Бородач подошел ближе. Теперь его лицо находилось достаточно близко от моего лица, так, что я смог разглядеть седые волоски в его бороде и усах. Много седых волосков.

— Я помогаю вам догнать Ловкача не по доброте душевной, — сказал он тихо, — так и вы будьте любезны, не мешайте мне делать то, что я считаю нужным.

— А тебе нужна девочка Странствующий, — заключил я.

— Ох уж эта сентиментальность! — всплеснул руками Бородач. Его плечи покрылись густой белой бахромой, — если хочешь знать, писарь, так, для информации, Странствующие вообще не люди. Это у них оболочка такая, человеческая. А под ней вовсе не человек. Там нет сознания, нет «я». И мне их не жалко. Но я и не испытываю злости. Мне все равно. Рассматривай девочку как стул на человеческих ногах. В любой момент на него можно сесть. Ты же не испытываешь угрызения совести, когда садишься на стул?

Я молча закрутил крышку и протянул флягу обратно. Выпрямился. За спиной Бородача стоял Император. У него были заспанные глаза и растрепанные волосы. В волосах путались снежинки.

— О чем разговор? — спросил он, подходя ближе.

Я смотрел на Императора и гадал, слышал ли он наш разговор или нет. Иногда мне кажется, что я хорошо знаю Императора, а иногда — что совершенно его не понимаю.

Император не одел полушубка, оставшись в теплой вязаной рубахе с большими пуговицами. На ремне болтался меч. В этот момент Император выглядел моложе лет на десять. Этакий юнец с легкой порослью черных волос на подбородке и под носом. Вот только глубокие морщины на лбу, шрам на левой щеке и… глаза. Глаза, наполненные жаждой мести. Возможно, для меня он навсегда останется молодым Императором, но не для других.

— Геддон, дружище, мы же уже закончили? — спросил Бородач, положив руку мне на плечо. Я невольно сбросил ее и отступил на шаг назад, ломая ботинками снег, — возвращайся к Инель. Думаю, ее не стоит оставлять одну.

— Тогда лучше вернуться тебе, — сказал я, — если следовать разговору.

— Шиджилл, Геддон, что таково между вами произошло? — Император подошел ближе, — поделитесь?

— Охотно, — кивнул Бородач, смерив меня взглядом, — с глазу на глаз, если не возражаете.

— Я не возражаю, — пожал плечами Император, — Геддон, будь добр, вернись в круг. Присмотри за Инель.

— Из уважения к вам, мой Император, — я кивнул, отвернулся и зашагал по снегу к вытоптанному и расчищенному кругу.

На самом деле обижаться на Бородача смысла не было… Тонкие ветки цепляли меня за шубу, я ломал их руками и швырял мертвые холодные сучки далеко в снег… Он делает свою работу, а мы с Императором всего лишь его случайные спутники… Так чего же берет злость? Что происходит?.. Наверное, все дело в том, что я с самого начала не доверял Бородачу. Не доверял и, что самое страшное, побаивался его. Бородач — маг, и он не из нашего мира. Он многое знает. Он наверняка может избавиться от нас в любой момент. Раз не избавляется, значит, мы ему нужны. Но это же не значит, что когда мы выполним свое предназначение не произойдет самого худшего… Да, именно этот факт лежал на поверхности моей неприязни. И рьяное желание Бородача самолично оберегать и общаться с девочкой еще больше взбесило меня. Можно назвать это ревностью, а можно и другим словом. Вполне возможно, что с появлением Инель мы с молодым Императором станем лишними. Следовательно — мы будем мешать планам Бородача, какими бы они ни были. Дальше все предельно ясно…

Остановившись возле мертвых тел, я стал задумчиво их разглядывать. С первого взгляда, нападавшие походили на животных. Тела их были покрыты густой бурой шерстью. На ногах и руках по четыре пальца, которые заканчивались длинными острыми когтями желтого цвета. А вот в лице проглядывались какие-то людские черты. Лица их оказались гладкими, без шерсти, росли густые брови, у двоих я заметил легкую щетину на подбородке и над верхней губой. Если бы не клыки, оттопыривающиеся губы, можно было бы принять существ за каких-нибудь карликов-переростков.

За ночь их тела покрылись тонкой голубоватой коркой инея. Кровь вокруг стала бурой.

Я смотрел на мертвых существ, стараясь откопать, найти в своей душе хотя бы каплю сострадания, но обнаружил, что мне совершенно все равно. Эти существа напали на нас, и мы их убили. Больше никаких мыслей. Ну, думаю, и не надо.

Отвернувшись, я вошел в наш ночной круг — снег перестал ломаться под ботинками — и сразу же возникло странное чувство. Словно здесь, рядом, находится кто-то еще. Помимо меня, Инель и стоящих позади Бородача с Императором.

Я огляделся вокруг.

Никого.

Но чей-то взгляд продолжал наблюдать. Я чувствовал его затылком. Моя кожа покрылась мурашками. Я стремительно пересек круг, подошел к тому месту, где лежали мои вещи, и надел пояс с мечом.

Инель наблюдала за мной с места Бородача. В руках ее все еще были крепко зажаты листы и ручка.

— Не бойся меня, — произнес я едва слышно, одними губами, — я не собираюсь причинять тебе вреда. Я твой друг.

Последняя фраза прозвучала довольно глупо, но лучшего я придумать не мог. Большие глаза Инель продолжали, не мигая, наблюдать за моими передвижениями. Снова мне показалось, что девочке вовсе не десять лет, а намного больше. Я заходил по кругу, оглядывая местность. Чувство, что за мной наблюдают, не проходило, а, наоборот, усиливалось.

Карлики. Мохнатые существа. Пришли следом за своими товарищами?

Черт возьми, да за столько лет они великолепно научились маскироваться!..

Первым из-за деревьев вышел Бородач. Ступил в круг и замер, оглядываясь. Император за его спиной тоже замер.

— Что-то происходит? — спросил он тихо.

— За нами наблюдают, — ответил Бородач.

— Карлики?

— Нет. Вовсе нет. Похоже, что это люди.

— Ты видишь их? — спросил я, подойдя ближе.

— Чувствую. От них пахнет молоком и кровью, — сказал Бородач, — от них пахнет потом и железом. Кажется, они вооружены… и напуганы.

— Сколько их? — спросил Император.

Бородач пожал плечами и вошел в круг:

— Не думаю, что много. Расслабьтесь, господа. Если бы они хотели, то давно напали бы на нас. Карлики, вон, захотели, и напали, а эти осторожничают и боятся.

— Но ведь это не безумцы, верно? — Император последовал за Бородачом, как верная овчарка за своим хозяином.

— Скорее всего, нет.

— Тогда кто они?

— А вот это скоро узнаем. Собирайте вещи, — распорядился Бородач, — только не торопитесь. Аккуратно и спокойно собираемся в путь… Мой Император, возможно, мне понадобиться ваша помощь.

Император с готовностью закивал головой и направился к своим вещам. Я собрал свои, помог Императору упаковаться. Верный Франц стоял на краю круга, шевелил ушами и доедал оставленные ему фрукты. Похоже, ему было все равно, наблюдает ли кто за нами или нет. Я же подумал, что если через несколько дней мы не найдем место, где можно пополнить запасы еды, то содержание коня станет серьезной проблемой. Фруктов осталось совсем мало.

Собираясь, я краем глаза наблюдал за Бородачом. Тот беседовал с Инель. Девочка следила за его губами и время от времени согласно кивала. На лице ее блуждала задумчивая улыбка. Она трясла ручку, дышала на нее — размораживала застывшую пасту — и быстро писала что-то на листах. Бородач читал написанное, и в эти моменты такая же улыбка блуждала на его лице.

Мы собрались за несколько минут. Император сел на Франца, взял здоровой рукой девочку и усадил ее позади себя. Инель крепко обхватила молодого Императора за пояс, прижавшись лицом к его спине.

— Теперь слушайте меня, мой господин, — заговорил Бородач, — ночью мы подняли такую пальбу, что, наверное, перебудили половину Леса. Удивительно, что сам Ловкач не пришел поглазеть на нас. Я думаю, за нами наблюдают жители Леса. Возможно, где-то здесь неподалеку есть поселение. Эти люди напуганы, потому что впервые видят в своем Лесу гостей из Империи. У нас есть возможность напугать их еще больше, либо попытаться пойти на контакт. Вы что выбираете?

— Глупо спрашивать, Шиджилл. Конечно, нужно с ними поговорить. Они могут знать о Ловкаче и его отряде.

— Я так и подумал. — Хитро сощурился Бородач. Его руки, теперь одетые в тонкие перчатки, взметнулись к небу, — позвольте заглянуть в ваши глаза, мой Император. Мне понадобиться чуток вашей магии.

Император изогнул бровь:

— Такое возможно?

— Я говорил вам, что в жилах Императоров течет особенная кровь. У вас хватило сил очистить Империю от магии. Я не знаю, сами ли вы так сделали, или кто помог, но факт остается фактом. Кровь Императоров насыщена серебром не меньше, чем у великих магов из других миров.

— Может быть, поэтому чары Ловкача не подействовали на меня?

— Может быть. Я думаю, что за семь сотен лет кровь Императоров смешалась с кровью очень многих людей, и именно они выжили после пришествия Ловкача. Кровь помогла им выжить.

Я удивленно присвистнул:

— В моей крови есть толика крови Императора?

— Все возможно, — улыбнулся сквозь бороду Бородач, — не утверждаю, конечно. Было бы большой наглостью что-либо утверждать наверняка. Но и не отрицаю. За семь сотен лет многое могло произойти, верно?

Он хитро подмигнул мне и Императору, поправил шапку четырехпалой рукой.

— То есть, ты можешь взять серебро и у Геддона? — спросил Император.

— Кровь писаря ничто по сравнению с кровью государя!

— Тогда валяй, бери. Только, чур, немного.

Император наклонился ниже. Бородач подошел, привстал на цыпочки и заглянул моему господину в глаза.

— Это совсем не больно.

И в это мгновение что-то произошло. Воздух вокруг нас вздрогнул. Снег под ногами всколыхнулся белой пеленой и медленно осел на землю, на обувь. Деревья, что находились ближе всего к кругу, стремительно изогнулись в противоположную сторону, все их ветви с треском отвернулись. Некоторые ветки отломились и попадали в снег. Всего через секунду мир вокруг нас отступил на шаг.

Бородач сделал движение, словно стряхивал с ладоней воду. Но вместо воды от пальцев его брызнули в сторону яркие искры.

— Благодарю, — кивнул он, и произнес то, что всегда произносят фокусники в дешевых цирках под открытым небом, — а теперь следите за моими рукавами!

Взмах рук — и яркие лучи света устремились в Лес. Лучей было три — они летели, не соприкасаясь, но переплетались в воздухе причудливыми косами. И деревья расступились от них в стороны. Многовековые стволы изогнулись, деревья, что помоложе, с треском ломались, обнажая сухие внутренности. Ветки разлетелись в стороны, как стая напуганных ворон.

Прошло не больше секунды, и я понял, что смотрю на широкую тропинку в Лесу. Тропинку, которая заканчивалась в десятке метров от нашего круга. В конце этой тропинки все еще кружились лучи, но они стремительно угасали, оставляя после себя тающие серебряные капли.

А прямо перед лучами, онемевшие от неожиданности и испуга, стояли люди.

Четверо человек.

Стояли и смотрели на нас. А мы, в свою очередь, на них.

За спиной Императора звонко захлопала в ладоши Инель. Она беззвучно смеялась, запрокинув голову назад. Я вздрогнул от этих резких звуков, а Бородач бежал по новой тропе к застывшим людям, махал руками и приговаривал:

— Не бойтесь, мы друзья. Мы друзья не бойтесь. Не бойтесь, говорю же вам…

* * *

Люди не побежали. Они просто стояли и ждали, пока мы подойдем. Возможно, у них не хватило сил или смелости. А, может, они услышали Бородача, и до них дошел смысл его криков.

Первым подъехал Император. Обогнав Бородача, он сделал круг вокруг людей, остановил Франца и спустился на снежный настил.

Последним подоспел я.

Первое, что бросилось в глаза — люди нас боялись. Испуг читался на их лицах так же ясно, как крупные снежинки, путающиеся в волосах. Люди жались друг к другу, сомкнувшись в тесный круг, переплелись руками, вертели головами, словно пытались поймать взглядом всех нас.

Двое мужчин, две женщины. Возраст определить почти невозможно — лица людей покрывала копоть и грязь. Руки одной из женщин оказались покрыты глубокими царапинами — кровь капала на снег, и эта кровавая дорожка тянулась из глубины леса.

Мужчина с черной бородой — усеянной, словно паутиной, седыми волосками — первым вытянул вперед левую руку и ткнул пальцем в сторону спешившегося Императора.

— О, да, они пришли вновь! — голос мужчины дрожал и хрипел. Что-то у него в горле булькало.

— Я же говорила вам, говорила! — подхватила одна из женщин, и голос ее перешел в визг, — нет добра от людей, который приходят со стороны Степи! Это вам и моя бабушка говорила и мать моя и сестры! А вы чем слушали? Чем слушали, а?

— Нужно было отойти подальше, — посетовал тихо второй мужчина, правый глаз которого скрывала черная кожаная повязка, — они нас унюхали. Уж я-то знаю этих колдунов. Нюхачи, чтоб их!

Молодой Император подошел ближе, остановился и спросил, перебивая сбивчивый разговор пугливых людей:

— Вы кто такие?

Разговор мгновенно оборвался. Люди повернули головы к Императору. Три с половиной пары глаз уставились на него, изучая.

— Сомнений быть не может, — произнес тот, что с седой бородой, — Палач их породы. Он говорил про знатный род, красивые полушубки и осанку. Говорил, что не вынесет в своем государстве плебеев. От них пахнет серебром Чувствуете?

— Красивый полушубок вижу, — дрожащим голосом произнесла женщина с царапинами на руках. Возможно, когда-то у нее были длинные и красивые ногти, но сейчас остались лишь обломанные куски на кончиках пальцев, которыми женщина расцарапывала раны — причем, скорее всего, делала это неосознанно.

— Кто вы такие? — вслед за Императором спросил Бородач, — вы местные? Говорите!

Теперь головы повернулись к Бородачу.

— Нас убьют, — шепнула тихо женщина, — убьют нас. Палач перебил всех и ушел, а эти… эти пришли за нами, добить! Видите, да, видите?! У них острые мечи, у них в глазах серебро! А этот, с бородой, он же маг!

— Вижу. Маг. — Согласился седобородый.

Бородач резко вздернул рукой, указав острым пальцем на него:

— Ты у них главный?

— Четыре пальца, четыре пальца, — зашептала женщина.

— Еще два дня назад я был главой целого поселения, — кивнул седобородый.

— Он управлял поселением, да, управлял! — подхватила женщина, и голос ее снова сорвался на визг. Седобородый выдернул руку из ее руки и вышел из круга в сторону Бородача.

— Прошу вас, незнакомцы, если вы собираетесь нас убить, то сделайте это немедленно. Мы не можем больше ждать… За последние два дня и так произошло слишком много…

— Мы не собирались никого убивать, — подал голос молодой Император, — по крайней мере, никого из вас. Что за трагедия стряслась в вашем поселении?

— Пришел Палач и убил всех, — взвизгнула женщина.

Я обратил внимание на то, что у нее сломан нос — буквально свернут на бок — кожа вокруг носа разбухла и посинела. Вторая женщина продолжала расцарапывать руки, и кровь капала в снег. Под ее ногами уже образовалась целая лужа.

— Что за палач?

Седобородый устало вздохнул:

— Мало горя свалилось на наши головы… Теперь еще и вы, незнакомцы. Кто вы такие? Откуда взялись? Вас прислала та же роковая звезда, что и Палача? Девочка на лошади, она пришла с вами?

— Звезды говорили нам, говорили! — взвизгнула женщина, — но мы глупцы! Мы не слышали предсказаний! Нам казалось, что жизнь всегда будет оставаться спокойной и размеренной! О, горе нам! Смерть пришла и покарала нас!

— Геда, прекрати! — неожиданно рявкнул одноглазый.

Я вздрогнул. Женщина замолчала на полуслове и вытаращила безумные свои глаза. Казалось еще секунда — и она броситься на одноглазого. Но вместо этого женщина опустила голову, сгорбилась в неестественной позе и принялась раскачиваться из стороны в сторону, издавая странные мычащие звуки.

— Геда наша предсказательница, — буркнул одноглазый, словно оправдывался, — на нее находит… иногда.

Седобородый поднял вверх руку, обрывая второго мужчину, и повернулся к молодому Императору:

— И все же. Кто вы такие? Палач уничтожил наше поселение. Он не человек, а адское создание. Если ты пришел оттуда же, то либо убей нас немедленно, либо уходи.

— Не хочу прерывать тебя, Хараб, — шепнул одноглазый достаточно громко, чтобы слова донеслись до моих ушей, — но мы наблюдаем за ними уже несколько часов. Они похожи на людей, а не на адских созданий. Может быть, они не столь опасны? Может быть, мы паникуем?

— Мы совсем не опасны, — сказал Бородач, — позвольте представиться. Я — Шиджилл, этот человек, что подъехал на коне…

— Шиджилл? — вскинула голову женщина по имени Геда, — Ловец могущественных? Ловец богов, говоришь?

— Да, Шиджилл.

— Исчадие Ада! — женщина плюнула, не целясь, — а звезды говорили мне, говорили!

— Нет. Я ловлю, тех, кто пришел из Ада, — спокойно отозвался Бородач, — сдается мне, что ваш Палач и есть тот, за кем я охочусь.

— Икгийцы писали, что Ловцы приходят тогда, когда на землю опускается тьма! — подхватил седобородый Хараб, — покажи метку!

— Метку покажи, покажи! — взвизгнула Геда, выгнулась дугой, задрав над головой руки со скрюченными пальцами, — чтобы поверили! Ага, поверили чтоб!

— Если вы настаиваете…

Небрежным движением Бородач расстегнул верхнюю пуговицу…

А ведь я никогда не видел его без одежды…

…отогнул воротник сначала полушубка, затем серой рубашки на пуговицах. Из-под одежд брызнул яркий свет. Люди сощурились. Хараб вскрикнул, отступил на шаг. Геда проворно скользнула в сторону Бородача, изогнувшись, словно взбесившийся хорек, вытянула шею. В ее широко распахнутых глазах играли блики света.

Я сам невольно шагнул вперед, но Бородач застегнул пуговицы.

— Это он! Ловец! Я видела метку, видела! — взвизгнул Геда, и в голосе ее зародилось почтение.

— Не жди, что мы упадем перед тобой на колени, — произнесла женщина с густыми черными волосами. Пряди волос падали ей на глаза. С расцарапанных кистей капала кровь.

Бородач посмотрел на нее, но ничего не сказал. Зато заговорил молодой Император.

— У вас есть поселение? Здесь, в Лесу? — спросил он, — давно вы тут живете?

— С рождения, — отозвался одноглазый, — но теперь поселения больше нет.

Хараб перебил его:

— Мы собираемся перейти через чащу Забытых. На западной стороне Леса есть еще три поселения. В одном из них живет племянник Алис.

— Я давно его не видела, — сказала женщина с расцарапанными руками, — и никто не знает, жив он или нет. Не тешьте себя ложными надеждами. Может быть, Палач уже добрался и до тех мест.

— Она верно говорит, совершенно верно, — взвизгнула Геда, — Палач отправился дальше со своими сумасшедшими голыми солдатами. Он пойдет по всем поселениям. Он хочет уничтожить всех разумных людей, чтобы мир наводнила тьма.

— Раз вы идете за ним, значит должны знать, почему Палач уничтожает все живое? — небрежным движением Алис откинула густую прядь черных, как смола, волос на затылок, и острые, пронзительно-голубые глаза, вонзились в моего господина.

Император был еще слишком юн и неопытен в разговорах с женщинами. Он не нашелся, что ответить, смутился и промолчал.

— Что за стайка трусов сопровождает тебя, Ловец? — Алис повернулась к Бородачу, — я не права? Вы не ищете Палача, а убегаете от опасности? Или, быть может, вы надеетесь отсидеться и подождать, пока Палач навсегда уйдет из нашего мира?

— Ты не права, — произнес Бородач, — ситуация складывается так, что сейчас мы находимся в роли догоняющих. Правда, Палач, как вы его называете, об этом не догадывается… Пока не догадывается.

— Сдается мне, что ты лжешь, — ответила Алис, — я могу различить ложь в голосе.

— Она ведьма, — подтвердила Геда, кивая головой, — она умеет различать ложь.

— Даже если и так, то смею вас заверить, что в моем голосе вы не различите ничего. Потому что я пришел из высшего мира, и не в ваших силах что-либо мне противопоставить, — говорил Бородач тихо, но от его голоса по моей спине вновь пробежали мурашки.

Даже Инель, как мне показалось, поежилась, хотя не могла слышать, что говорит ее новый друг.

Несколько томительных секунд Алис и Бородач мерили друг друга взглядом.

— И все же я тебе не верю, — Алис опустила голову и провела огрызком ногтя по свежей царапине на запястье. Я содрогнулся.

Захрустел снег. Хараб подошел к Бородачу слабо, нерешительно, приобнял его за плечи и отвел в сторону. До меня донесся приглушенный шепот.

— Извини ее, Ловец. Палач перебил все поселение, нам чудом удалось спастись. В доме Алис оставила своего мертвого мужа и сына. Ребенку на днях исполнилось семь лет.

— Она действительно ведьма?

— Мы все здесь обладаем магией, — вздохнул Хараб, — наш мир окутан серебром…

— Насколько она могущественна?

— Мы четверо живы, и это ее заслуга. Когда Палач начал убивать людей и наслал своих обнаженных безумцев на дома, Алис находилась с нами, в церкви Девы В Белом на краю поселения. Она уничтожила шестерых или семерых убийц, потом пыталась прорваться к своему дому, чтобы спасти мужа и сына. Но не успела. Тогда она раскидала нападавших, создала магическое поле и улетела в гущу Леса. Мы трое оказались в зоне ее магических сил и тоже спаслись.

— Вы возвращались в поселение после этого?

— Один раз. Мы с Диплодом подобрались довольно близко, это было вчера днем. Палач и его слуги уже покинули поселение, но по улицам бродили капилунги и мы не рискнули соваться туда.

— Капилунги? — спросил Бородач, нахмурив бровь. Они уже не шептались, что позволило мне вступить в разговор.

— Наверное, это те маленькие существа, покрытые шерстью.

— Да, они и есть, — взвизгнула Геда, — капилунги боятся огня, железа и серебра. Они боялись приближаться к поселению, но сейчас, о, сейчас, они там полноправные хозяева! Они едят плоть наших умерших братьев! Они таскают их одежды! Они спят на наших кроватях! Да, я говорю — кроватях!

— Заткнись! — прикрикнула Алис, и Геда мгновенно заткнулась, почтительно поглядывая на ведьму.

— Палач прошел через ваше поселение и пошел на запад?

— Возможно, мы не видели, — ответил Хараб, — но он говорил об этом. Он собирался пройти по всем поселениям. Сказал, что вычистит Лес от людей, а затем, если понадобится, пойдет дальше.

— Говоришь, он ушел два дня назад… — произнес Бородач, — А сколько идти до западных поселений?

— Если по прямой дороге, то четверо суток. Зимой — пять. А если через чащу Забытых, но полтора дня. Но Палач не знает о чаще. Ему никто не сказал.

— Тогда зачем ты говоришь нам?

— Но ты же явился убить Палача, — сказал Хараб таким тоном, словно свято верил в это с самого рождения, а потом добавил, — ты Ловец.

— Верно, — Бородач заулыбался, — тогда, я думаю, вам следует показать нам путь к этой самой чаще, чтобы мы могли догнать Палача. Кто нас проводит?

Хараб замялся, посмотрел по сторонам, но люди из его поселения молчали. Хараб, судя по всему, был их лидером, и ему принимать решение.

— Боюсь, это невозможно, — наконец, произнес он.

— Почему?

— Я не могу оставить своих людей, а если мы отправимся вчетвером, то сильно замедлим ваше продвижение. Наше поселение захвачено капиллунгами, последние два дня мы занимались только тем, что пытались выжить в Лесу зимой, без еды и крыши над головой.

— Но вы же и сами хотели идти через эту чащу! — удивился Бородач.

— О, мы думали об этом, но, боюсь, нам не под силу.

И в это время неожиданно для всех заговорил Император.

— Я думаю, нам нужно пойти в их поселение, — сказал он.

— Не вижу логики, — нахмурился Бородач.

— Хараб сказал, что у его людей нет крыши над головой. Они замерзнут или умрут от голода. Нужно очистить их поселение от капилунгов. Люди должны жить.

— Ты смеешься, да? — казалось, Бородач не поверил тому, что только что услышал. На его губах все еще играла улыбка, готовая вот-вот поблекнуть.

И я не поверил своим ушам. День назад он готов был оставить Инель замерзать в Лесу, чтобы скорей настигнуть Ловкача, а сейчас просил задержаться, чтобы спасти четверых людей.

В очередной раз я подумал о том, что совершенно не понимаю, что происходит в душе у моего господина. Впрочем, спустя мгновение, все стало ясно.

— Я не смеюсь, Ловец. Хараб говорит правильные вещи. Сначала мы должны дать им крышу над головой, а потом они дадут нам проводника.

— Культурный обмен, чтоб вас всех… — понимающе произнес Бородач и повернулся к Харабу, — а я не понял твоих тонких намеков.

— А я и не намекал, — ответил Хараб, глядя Бородачу в глаза, — я забочусь о людях, которые доверили свою жизнь мне. Вот и все.

И в его взгляде я различил искорки большого огня. В глазах молодого Императора тоже когда-то был такой огонь. В те дни он думал о людях, которые окружали его. Но прошло много времени, огонь постепенно угас и забылся. Даже искорок, наверное, не осталось.

Я посмотрел на Императора и понял, что его жажда мести никуда не делась. Нет. Месть просто отступила, затаилась где-то в глубине. А в глазах застыла непроглядная тьма.

Где его совесть?

Где сострадание?

— Мы потеряем день или два пути, — произнес Бородач.

— У нас нет другого выхода, — ответил Император, — в любом случае, потом мы выиграем время.

— Уверен?

— Абсолютно.

Я посмотрел на девочку, которая сидела на Франце за нашими спинами.

Инель улыбалась.

* * *

— Сначала Палач пришел один, — сказал Хараб, — три дня назад это случилось. Обычно по вечерам мы выставляем сторожевых вдоль границ поселения. Шесть человек на шесть сторожевых башен. Сторожевые разжигают факелы по периметру, поднимаются в башни и ведут наблюдение. Один из сторожевых и столкнулся с Палачом. Тот вышел из Леса и попросил провести его к главе поселения. Он не был капилунгом, вы должны понимать, а в нашем Лесу уже сто лет нет войн. Люди не убивают людей. В общем, сторожевой отвел Палача ко мне. Он выглядел как обыкновенный человек, пришедший из другого поселения… поначалу…

Я шел справа от Императора. Слева от него — Хараб. Мой господин вел Франца, на спине которого с легкостью уместились Инель, Геда и Алис. Алис сначала отказывалась, но было видно, что женщине лестно внимание молодого Императора, и она, в конце концов, согласилась.

Чуть впереди шагали Бородач и Диплод. Собственно, можно было найти дорогу и самостоятельно — уж больно живописно выделялась на белом снегу ярко-алая тропинка из крови и ломаные корки снега, ставленые тяжелыми ботинками. Эти люди не были военными, они не умели маскироваться, прятаться или воевать. Смерть застала их врасплох, наложила отпечаток на лица и на душу…

— Меня удивило то, что человек был очень легко одет. На улице зима, а на нем были только легкое пальто, штаны и ботинки. На голове широкополая шляпа.

— Черная, — уточнил Император.

— Совершенно верно. И пальто черное, и штаны… Несмотря на вечер, я находился в Центральном Здании, в своем кабинете. Заканчивал, знаете ли, составлять списки нужных вещей. Зимой мы обычно занимаемся только добычей дров, но зато с наступлением весны начинается великое множество дел. Лучше подготовиться к ним заранее, нежели накапливать и разгребать в сущей спешке.

— Вы общаетесь с другими поселениями?

— Конечно. В радиусе семи дней пути находится двенадцать поселений, два из них весьма крупные. Там даже есть каменные дома и собственная переправа. Все лето между нашими поселениями ведется торговля и обмен. Осенью мы перевозим грибы и ягоды, а нам привозят овощи, ткани, материал. Здесь недалеко есть поселение Светлое. Летом они должны будут доставить нам двести топоров и пил, для работы. А мы снабжаем их деревом.

— Поселение Светлое находится за Лесом?

— Конечно, — кивнул Хараб, — Лес простирается на много километров вокруг, но он не бесконечен. Светлое находится на самом его краю, в четырех днях пути строго на север.

— А за ним что?

Хараб пожал плечами:

— Возможно, другие поселения. Я там не был и вестей оттуда не получал.

— А крупные города у вас есть?

— Если и есть, то я о них ничего не слышал. Понимаете, Император, я не путешественник и никогда не хотел им быть. У меня есть поселение, есть люди, о которых надо заботиться. Я считаю, что лучше заниматься тем делом, которое у тебя получается. Если у меня получается управлять, то я управляю. Если у кого-то получается путешествовать, пусть он путешествует. А мне дела нет до того, что находиться за Лесом. Для меня выходит слишком большой мир.

Хараб помолчал, потеребил седую бороду.

— Палач отослал сторожевого, присел на стул и заговорил, — продолжил Хараб, — сначала он спросил, не приходил ли к нам в поселение кто-нибудь за последние несколько дней. Я ответил, что нет. Зимой к нам вообще никто не заглядывает, кроме капилунгов, конечно. Тогда Палач попросил хорошенько подумать, сказал, что, мол, ему известно, что здесь могли проходить люди. И он сказал, что ему нужны люди. Я спросил, в каком смысле, а он ответил — вообще. Все люди, которые могут быть поблизости. Я не понял вопроса, и в этот момент палач рассмеялся. Он начал говорить о том, что пришел из Империи, что находится за Степью, сказал, что все люди, которые жили там, уже давно сдохли и их мясо досталось бродячим псам и воронам. А ему, Ловкачу, нужны живые люди. Он сказал, что не может утолить свою жажду. Я, конечно, растерялся, я ничего не понял и сказал, что в поселение давно никто не приходил. Да и вообще весьма затруднительно к нам прийти по снегу. И капилунги, опять же, обитают только зимой, а как сходит снег и они исчезают, словно талой водой их уносит… Тогда Палач сказал, что он хорошо повеселился за последние полтора года, но его веселью приходит конец, а следом за весельем наступит ярость. Он сказал, что не хочет приходить в ярость, а хочет веселиться дальше. А еще он сказал, что есть существа, которые не дают ему веселиться. Но эти существа еще далеко, а значит время веселья в самом разгаре. Я не знал, что ответить. Мне казалось, что передо мной сидит сумасшедший. Я еще раз повторил, что никто не приходил в наше поселение уже давно. Тогда Палач спросил, много ли поселений в Лесу. Я ответил, что достаточно много. И он поднялся, дотронулся кончиками пальцев до края своей шляпы и сказал: «Веселье в самом разгаре».

— Он улыбался, — глухим голосом произнес Император.

— Да, он улыбался. Улыбка словно разрезала его лицо надвое. От улыбки его глаза превратились в узкие щелочки, а мне показалось, что между его ровных белых зубов промелькнул раздвоенный язык.

— Совершенно верно, — кивнул Император, — язык я тоже видел.

— Он ушел, а вернулся глубокой ночью. Вместе со своей армией. Толпа голых безумцев уничтожила пять сторожевых башен за считанные секунды. С шестой башни успели поднять тревогу, но слишком поздно. Безумные голые люди, похожие на восставших мертвецов, с синей кожей и белыми глазами, наводнили улицы поселения. Они убивали всех подряд. И не только убивали, а разрушали дома, ломали заборы, двери, вышибали стекла. Я выскочил из дома и побежал к Центральному Зданию, где встретил Геду и Диплода. Потом появилась Алис, которая всех нас и спасла. Но за некоторое время до того, как мы оказались в Лесу, я увидел Палача. Он шел по улице, засунув руки в карманы, выпятив грудь. Без шляпы. Его длинные волосы развевались на ветру. Он улыбался. Я увидел его улыбку даже в темноте. И кто-то закричал, что, мол, это Палач, который должен был прийти, согласно предсказаниям. За несколько дней до наступления конца света Палач снизойдет на землю и заберет души тех, кто не достоин находиться здесь. И Геда подхватила, что пришел Палач. И те, кто бежал по улице, не понимая, что происходит, видели улыбающегося Палача и падали на колени, закрыв головы руками… Нам чудом удалось спастись, а вот остальным нет…

— Вы все еще верите, что это Палач из преданий? — спросил Император.

— Я и тогда не поверил, — ответил Хараб, — Палачу незачем искать каких-то девочек…

— А есть предположения? — спросил Император.

— Мне показалось, что он просто обезумел, — прошептал Хараб после секундной заминки, — а еще мне показалось, что он… что когда он говорил, то не открывал рта. Губы его не шевелились, а слова просто проникали в мою голову…

— Интересная ситуация получается, да, Шиджилл? — Император повернулся к Бородачу, — а ведь он действительно какой-то безумный. Мало ему моей Империи, он решил уничтожить весь мир.

— Целеустремленный малый, — делано прошептал Бородач.

— И как можно разговаривать, не открывая рта? — пожал плечами молодой Император,

— Все возможно, господин. В твоей Империи не было ни единого чревовещателя?

— Именно так.

— Может быть, ты не обращал на них внимания.

Мы прошли почти час мимо одинакового, не меняющегося пейзажа. Со всех сторон обступили голые деревья, над головами проплывали рваные серые облака.

Загадок становилось все больше. Я чувствовал, как пухнет моя голова от вопросов, на которые я не знал ответов.

Мой господин тоже молчал, задумавшись. Что творилось в его голове в эти минуты? Мне было страшно подумать. И я продолжал идти, вглядываясь в лица наших новых спутников, запоминая. Вечером я снова сяду писать, и все, что произошло или произойдет сегодня, перекочует на бумагу. Я же писарь, мне следует писать…

* * *

В поселение мы вошли в полдень. Солнце стояло в зените, и его не могли скрыть даже облака. Оно безжалостно освещало все то, что не смог скрыть снег и деревья.

На короткое, почти неуловимое мгновение, мне показалось, что мы не в Лесу и перед нами совсем не поселение людей, живущих за пределами Империи. Мне показалось, что я стою на дороге в город Плеврон. Тот первый город, который встретил нас мертвым молчанием, тишиной и ветром… Кажется, это называется deja vu — когда думаешь, что это уже происходило, и что стоял я на этом самом месте, и точно также в нескольких метрах передо мной лежал первый труп… Но только вечность назад было самое начало сентября, лили бесконечные дожди, солнце показывалось на короткий миг перед закатом, дороги превратились в грязь, всюду проросла амброзия, почувствовала свободу. И труп лежал в грязи, лицом вниз, но даже издалека было видно, что у него вздувшаяся кожа, а голая спина покрыта синими прожилками, так густо, словно муравьи проложили свою собственную магистраль на коже несчастного…

Я споткнулся, потряс головой, отгоняя наваждение.

Труп снова лежал, но уже в снегу. В его спине торчала стрела с ярким опереньем. Одна рука застыла в воздухе, неестественно вывернутая с торчащей сквозь рваную рубаху костью. На кости сидел воробей.

Всего в нескольких метрах дальше трупа высилась деревянная башенка, метров пять высотой, заканчивающаяся широким куполом, укрытым соломой. От башенки в обе стороны тянулись столбы в человеческий рост, расставленные равномерно с расстоянием в метр-полтора. Дальше за башенкой можно было разглядеть несколько маленьких деревянных домов. Так начиналось поселение.

Мы вошли не с главных ворот, которые, как сказал Хараб, были чуть западнее. В принципе, зайти в поселение можно откуда угодно — кроме столбов с факелами никаких ограждений не наблюдалось. Сто лет без войны накладывало свой отпечаток на сознание местных жителей. Они привыкли бояться только капилунгов, а тех, в свою очередь, легко можно было отпугнуть огнем. Да и летом, если верить Харабу, странных существ как дождем смывало.

Поселение встретило нас гулким шелестом крыльев и противным карканьем. Едва мы ступили на мощеную дорогу, в небо взмыли сотни ворон. Уж они-то хорошо попировали в эти два дня.

Хараб указал на первый домик, что справа, и сказал:

— Это дом почтенного Астегама. Он входил в сторожевой отряд и дежурил каждый четверг на второй башне. Хороший был человек. А здесь, — палец уткнулся в дом слева, окна которого сверкали осколками стекла, как зубами невиданного зверя, — здесь жили Унты. Они варили лучшее пиво в Лесу. За их пивом приезжали отовсюду. Даже со стороны Степи.

— Следовало бы заглянуть, — произнес Бородач, поглаживая живот, — давненько я не пил хорошего пива.

— Заглянуть и без того стоит, — отозвался Хараб, — я думаю, в домах капилунги прячутся от дневного света. Это проще, чем уходить в Лес, чтобы потом возвращаться обратно.

— Значит, будет заглядывать во все дома отсюда и до конца селения, — твердо произнес Император, — кто-нибудь знает, сколько всего домов?

— Двести двадцать три, — отозвался Диплод и добавил, оправдываясь, — я работал столяром. Здесь все дома через меня прошли.

— Если по пять минут на каждый дом, то к завтрашнему утру управимся, — решил Император, — что ж, приступим.

В доме достопочтенного Астегама никого не оказалось. Зато в доме Унтов Императора поджидал неприятный сюрприз. Он поднялся по заледенелым ступенькам на крыльцо, толкнул ногой дверь — та отворилась легко и беззвучно, напоминая о том, что всего несколько дней назад здесь еще жили люди, которые смазывали петли, красили ее, вешали табличку с номером «9» на уровне глаз…

И из темноты дома на Императора кинулся капилунг. Кинулся с воплем, от которого все вздрогнули — так непривычно и резко он прозвучал посреди пустынной улицы. Я кинулся к Императору, вскидывая ружье с единственным патроном, но мой господин управился сам. Взмах руки (а ведь меньше недели назад эта самая рука безжизненной плетью висела вдоль спины), вопль капилунга сменился сдавленным хрипом — и существо скатилось с крыльца, уткнувшись носом в снег, оставив за собой дорожку теплой крови, растопившей лед на ступеньках.

— Один готов, — произнес Император таким тоном, словно сидел в кабинете своего отца во дворце и подписывал документы. Страшное дело — когда убийство превращается в рутинную работу…

Оставив нас разглядывать убитого капилунга, Император скрылся в доме. Появился он оттуда через две минуты, вытирая окровавленный меч тряпкой.

— Еще один прятался в кухне. — Сообщил Император.

— Раз уж я подрядился участвовать в этом абсурде, то предлагаю разделиться, — сказал Ловец, — по два человека на дом. Мы с Императором, ты, Геддон, с Харабом или Диплодом, идет?

— Я… — произнес Хараб с запинкой, — я никогда в жизни не держал в руках оружие. Думаю, от меня вам пользы не будет. Бумаги, договора — вот это по моей части, а оружие… пожалуй, нет.

— Да и я тоже, — пожал плечами Диплод, — не приходилось, знаете ли. Да и без глаза я, как видите…

— Вот они, жители Леса, — усмехнулся Бородач, — мы ваше поселение освобождаем, между прочим.

Неожиданно с лошади спрыгнула Алис, стряхнула с платья, выглядывающего из-под полушубка, снег.

— Я могу пойти, — сказала она, — ведьмы умеют убивать не хуже воинов.

— У тебя руки в крови, — произнес Император, словно только что заметил царапины на запястьях Алис.

Женщина усмехнулась, зачерпнула с земли снега и вымыла руки, после чего слепила комок — кровавого цвета — и швырнула в дверной проем за спиной Императора.

— Если по пять минут на каждый дом, то к утру управимся, верно?

— Верно, — Император улыбнулся в ответ, отшвырнул тряпку и направился к следующему дому, — наши четные, ваши, писарь, нечетные.

— Следи за женщиной, — сказал напоследок Бородач и скрылся за дверью.

От ружья с одним патроном пользы сейчас не будет. У меня в ножнах болтался меч. Я скинул рюкзак в снег, развязал тесемки Книга магии лежала на самом дне, но я все равно почувствовал, как невидимые нити серебра опутывают мои ладони. Я машинально тряхнул руками, нащупал и вынул короткий обоюдоострый меч. Давненько я им не пользовался, полгода, наверное. С тех пор, как нашел в Аламие тот, что держал сейчас. Старый меч казался слишком коротким, да и ручка у него была не совсем удобная. Впрочем, в маленькую ручку Алис меч лег, как родной. Совершив несколько несложных пассов, Алис улыбнулась и махнула рукой, пойдем, мол.

Я быстро завязал рюкзак, незаметно вытер руки о штаны:

— А ты умеешь им… пользоваться?

— Я тебе покажу, — пообещала Алис и резво побежала по ступенькам на крыльцо дома.

И куда делась ее угрюмость? Впрочем, улыбка разгладила ее морщинки, а задорные искорки в глазах сделали еще привлекательней. Черные кудри развевались на ветру.

Поднявшись следом, я обернулся и увидел, что остальные члены поселения сгрудились вокруг лошади, а Инель испуганно поглядывала на меня. Я помахал ей рукой и скрылся внутри дома. В моей душе крепла уверенность, что Ловкач ищет именно

Мгновенно накрыла тишина. В ярком свете, пробивающимся сквозь окна, струилась пыль. Стоило сделать шаг, как под ногой тихо скрипнула половица.

Перед нами был коридор, заканчивающийся развилкой, по обе стороны — двери. В центре коридора на полу валялась разбитая лампа, осколки сверкали повсюду.

— Дом господина Твисла, — шепнула Алис, — поговаривали, у него в любовницах ходила сама госпожа Ангелина Певс. Еще бы, за такие богатства…

Она прошла несколько метров, дотронулась до ручки двери справа. Я последовал за ней. Из-за спины, с улицы, донеслись громкие голоса. Кажется, что-то говорил Бородач.

— Слушай, давай я пойду первым, — шепнул я, подходя к Алис ближе.

— Почему это? — она изогнула бровь и улыбнулась. Кажется, ей доставляло большое удовольствие держать в руках меч и бродить по мертвым домам в поисках капилунгов.

— Ну… я мужчина, ты женщина…

— Полная чушь, — шепнула Алис, — говорят, в мире, что раскинулся за пределами Степи, есть государство, где мужчины управляют государством, а женщины являются слабым полом. Но это же фантазия, сказка. Нет такого. У нас здесь равноправие. Если женщина умеет убивать, пусть убивает. А если умеет готовить, то пусть готовит. То же касается и мужчин.

— Но ведь женщины рожают детей.

— Ну и что? — Алис хитро подмигнула и распахнула дверь.

В это же мгновение раздался рык, и из комнаты выпрыгнул капилунг. Пространства для маневра в коридоре не было. Да Алис и не собиралась маневрировать. Резко упав на колени, она выставила меч на головой, и капилунг насел на него, как поросенок на вертел. Выдернув меч, Алис откатилась в сторону, позволив раненому существу упасть на пол, вскочила на ноги и быстрым коротким движением отсекла капилунгу голову. Мохнатая тварь упала к моим ногам, залив ботинки кровью. Действо не заняло и минуты.

Алис подмигнула снова и распахнула дверь напротив, а я остался в коридоре, моргая от удивления…

За пару минут мы осмотрели дом и вышли на улицу через черный вход на заднем дворе.

— Не отставай, — задорно крикнула Алис и побежала к следующему дому. Из ее рта вырывалось облачко пара, по щеке стекала капелька пота, — кто последний, тот проиграл.

— Но ведь это не игрушки! — крикнул я вдогонку.

— А я и не играю, — ответила Алис, — я наслаждаюсь.

— Чем?

— Смертью, — Алис толкнула ногой дверь и зашла в следующий дом.

* * *

…В этот дом Алис вошла молча и тихо. Отворила дверь рукой, а не толчком ноги, как делала это прежде. Заглянула внутрь, и только после этого сделала шаг в коридор.

Я вошел следом и закрыл дверь.

Странно было видеть Алис притихшей. За несколько часов нашего продвижения Алис, казалось, все больше набиралась энергией. В каждый новый дом она забегала с новой силой, беспрерывно шутила, громко звала капилунгов (выходите, твари, я жду вас, ну же, ну!), громила мебель, обсуждала живущих в этом доме людей.

Вот здесь жила семья дровосека Поэлье. У них была маленькая дочка, видишь, кроватка перевернутая в углу?

Вот здесь жила госпожа Юли, хотя, какая она госпожа? Каждое лето убегала в Лес и бродила по поселеньям, выманивая встречных мужиков. Меняла свое тело на всевозможные вещи. Дрянное тело, надо сказать. Да и вещи попадались дрянные.

Здесь у нас чета Уньянов. Старики совсем, хорошие люди. Госпоже Уньян все казалось, что в их доме завелся домовой. Я приходила несколько раз, изгоняла. Конечно, ни одного домового не обнаружила, но негативной магии было много.

Ага. Это у нас дом Ливана и его сестры Баррель. Уж не представляю, как можно жить с собственной сестрой, но жены у Ливана не было и нет…

Я наблюдал за Алис, и мне все больше казалось, что своей злобой, своими насмешками она пытается скрыть собственную горечь. Капля злобы из ее уст падала на дно бокала, укрывая горе, которое обрушилось на ее голову…

Когда мы вошли в дом, и Алис молча остановилась в прихожей, я понял, куда мы попали…

Мы убили двадцать три капилунга. Во многих домах никого не было, но Алис все равно распахивала дверцы шкафов, заглядывала под кровати, вытаскивала старые сундуки, ворошила угли в каминах. И говорила, говорила, говорила.

Здесь, видишь, жили Окрупны. Шесть человек. Муж, жена, мать мужа и три дочери. Когда в семье много женщин, мужчину как-то не замечаешь. Всюду платья, платья, женские туфельки… Бедняга, как он мучился, наверное.

В этом доме у нас жила Биллета. Молоденькая совсем девушка. Мать у нее умерла год назад, а отец и того раньше. Сколько она отбивалась от мужиков, представить страшно.

О, это дом господина Дина. Видишь, Дева В Белом под потолком? Господин Дин поклонялся женщине, которая всегда носила белое. Надеюсь, я не оскорбляю твою веру, Геддон?..

Кровь на ее руках свернулась. Несколько раз Алис умывалась снегом. Снег под разгоряченным лицом таял, струйки воды стекали по рукам и шее. Глаза горели азартным огнем. Забавно, Алис наслаждалась смертью так, как игрок наслаждается процессом любимой игры.

Иногда в домах мы находили трупы людей и безумцев. Некоторые лежали в кроватях — Ловкач и остатки его армии напали ночью — другие лежали в коридорах, в комнатах, в огородах. В одном из домов Алис обнаружила ребенка, прятавшегося в шкафу. Мертвого. Кто-то открыл дверь шкафа, проткнул ребенка мечом и аккуратно закрыл дверь обратно. Безумцы убивали не жестоко, у них не хватило бы ума издеваться над беднягами, но наверняка. Четыре выживших человека, да и то благодаря ведьме — это хороший результат, если ставишь своей задачей истребить население…

Обнаружим ли мы ребенка Алис? Успел ли он убежать или тоже лежит в шкафу или под кроватью?

— Алис, — сказал я, — Алис, давай я сам осмотрю этот дом.

— Не стоит, — буркнула Алис, делая шаги по прихожей к двери, — может быть, здесь никого нет.

Улыбка исчезла с ее лица, лоб вновь покрылся морщинами. Прядь волос упала на глаза.

Мы вышли из прихожей в коридор, затем — в комнату. В центре комнаты валялся шкаф, пол был усеян осколками стекла, рваной одеждой. Одна дверца шкафа стояла прислоненная к стене. На дверце кто-то написал густой красной краской: «Ведьме на заметку. Не стоит играть со мной в прятки». А под дверцей лежали две головы.

Я вскинул руки, но они схватили воздух. Алис стремительно подбежала к дверце, упала на колени и подхватила одну из голов. Меч со звоном упал на пол.

— Алис, не стоит…

Алис повернулась ко мне. Я отпрянул от этих полных злобы глаз. На мгновение мне показалось, что изо рта Алис вместе со словами льется серебряная пыль.

— Откуда тебе знать, Геддон, что стоит, а что не стоит? Ты чужеземец, ты пришел со стороны Степи, оттуда же, откуда и Палач. Может быть, ты такой же, как и он! И ты, и твои друзья. Все вы — убийцы!

— Мы не такие. Мы хотим поймать Палача…

— Все вы одинаковые. От людей, приходящих со стороны Степи, добра не жди! Это еще моя бабка говорила! — Алис подняла руки, показывая мне голову ребенка, — да, я ведьма. Но я никому не причинила зла. У меня была семья, я жила обычной жизнью. А вы отобрали у меня и жизнь и семью. Что я должна тебе сказать? Спасибо?!

— Я понимаю тебя, — прошептал я.

— Что ты можешь понимать?

— Моя жена тоже умерла, а моего сына убил Палач. Вернее… я сам убил своего сына. То, что сделал с ним Палач гораздо хуже.

— Что может быть хуже этого? — Алис положила голову ребенка на колени и аккуратно пригладила топорщащиеся волосы. Такие же черные, как у матери, — что может быть хуже, когда сын умирает раньше матери?

— Ты видела безумцев. Голых, с кожей, посиневшей от холода, покрытых язвами и болячками. Мой сын стал одним из них, — слова с трудом выходили из моего горла, словно горячие угли, обжигающие язык. Но я продолжал говорить, — мой сын учился в Омнине, в месяце пути от столицы. Он хотел стать дипломатом. Я нашел его… или он нашел меня, не знаю. И мне пришлось его убить. Собственными руками.

— И ты проклял Палача? — спросила Алис, — ты поклялся, что найдешь его и убьешь?

— Как видишь, я здесь. На моей душе две клятвы. Одна — Императору. Я поклялся, что буду с ним до смерти. Вторая — моему сыну. Я должен отомстить за него.

Алис подняла с пола тряпичный мешок и положила голову сына в него. Туда же положила и голову мужа.

— Мы их закапаем на заднем дворе, — сказала она.

Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, я подошел, сел перед ней на колени и обнял. Алис прильнула ко мне, обвила руками мою спину и расплакалась. Слезы текли по моей груди, Алис содрогалась от рыданий и не стеснялась плакать. Это правильно. Со слезами выходит горе, выходят дурные мысли и дурные воспоминания.

Алис плакала, а я смотрел в потолок и вспоминал своего сына.

Сколько времени мне потребовалось, чтобы заставить себя забыть о его смерти? Сколько слез я пролил, чтобы выдавить из себя образ обнаженного посиневшего человека с вздувшимся лицом и поломанным носом? Под шелушащейся кожей, под синими венами, под выпученными глазами и разорванными ноздрями — там, под маской безумия ведь был мой сын!

А я вспоминал сына таким, каким провожал его в университет — за год до прихода Ловкача. Но сейчас воспоминания вернулись. И вернулась злость. И ненависть. И желание найти Ловкача, не только во имя Императора, но и во имя моего сына.

Погруженный в свои мысли я не заметил, как Алис успокоилась. Оно осторожно отодвинулась от меня, словно стеснялась своего внезапного порыва. Вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Глупо-то как, — прошептала она срывающимся от слез голосом, — обнимаюсь с первым встречным…

А я не нашелся, что ответить.

— А твоя жена… ее тоже убил Палач?

— Нет. Она умерла задолго до его появления. Наверное, ей повезло.

Алис кивнула, будто такой ответ и ожидала услышать. Поднялась. Взяла мешок.

— Пойдем, закопаем их… а потом продолжим осмотр. Нужно до наступления темноты осмотреть хотя бы половину домов.

— Можно остановиться и продолжить завтра, — предложил я.

— Нет, — снова откинув упрямую прядь волос назад, Алис выдавила из себя улыбку, — чем дольше мы тут возимся, тем дальше уходит Палач.

С этими словами Алис направилась к дверям.

Нагнал я ее уже на заднем дворе…

* * *

Царапины на руках пощипывало от лосьона, который обнаружился в одном из домов — лосьон приятно пах еловыми шишками, был темно-зеленым на цвет и густым, словно желе. Однако дезинфицировал, по словам Хараба, великолепно.

Я смотрел на пламя огня в камине.

Стемнело час назад, а еще за полчаса до этого мы зачистили последний дом, натаскали веток и устроились в одной из комнат на ночлежку. В общей сложности за прошедший день было убито почти сто капилунгов. Еще с десяток спаслись бегством — у них хватило мозгов не нападать, а тихо смыться через окна или задний ход.

А еще мы нашли останки сотни безумцев. Именно останки — капилунги основательно потрудились над трупами. Бородач велел стащить их в центр дороги — между двумя кирпичными домиками, похожими, как две капли воды, с одинаковыми черепичными крышами, аккуратными крылечками, скамейками возле ворот. Потом он их сжег. Одним лишь движением руки. Огонь вспыхнул так внезапно, что Геда вскрикнула и упала на колени. В наступающих сумерках яркие блики огня играли на ее лице, и казалось, что она не менее безумна, чем те, кого коснулся Ловкач…

— Это я виновата, прости.

Я вздрогнул. Алис подошла незаметно, присела тихо позади. Она сидела напротив света, и я не видел ее лица — только темные кляксы на месте глаз.

— Виновата? В чем?

— Ты вспомнил о своей семье. Сейчас у тебя такой вид, словно ты заново переживаешь смерть жены и сына. Это все из-за меня.

Я покачал головой. Не совсем права была Алис. Вернее, совсем не права.

— За Степью есть великая Империя, из которой вы пришли, — это был не вопрос, а утверждение. Алис смахнула прядь волос с глаз и добавила, — когда я была маленькой, мой дедушка рассказывал, что многие люди пытались пересечь Степь. Тяга к неизвестному, знаешь ли, заложена в человеке с рождения. Так и хочется сунуть свой нос туда, где он еще не побывал. Так вот, дедушка говорил, что два или три человека вернулись обратно, хотя остальных постигла более скверная участь. И эти двое или трое рассказывали об огромной каменной стене, абсолютно гладкой и непроницаемой. Перелезть через эту стену невозможно, а ворота — единственные ворота — хорошо охраняются людьми-лучниками. Кто-то из этих двоих-троих добыл книгу, и все поселение читало ее, разглядывало картинки. Дедушка рассказывал, что книга не сохранилась, потому что слишком много желающих было ее полистать и вовремя не нашлось человека, который смог бы взять ее себе и сохранить. Книга разошлась по листикам, а затем и листики эти потерялись. Но дедушка ее тоже читал. В книге рассказывалось об огромной Империи, которая занимает половину мира. В этой Империи правит мудрый Император, там уже несколько столетий нет войн. Люди не ведают горя. Бедность исчезла…

Она подалась вперед, и ее глаза сверкнули огнем.

— Вы пришли оттуда, верно? Из Империи. Ты говорил о своем господине, он Император. И Бородач упоминал. Я права, да?

Я помедлил с ответом, огляделся по сторонам. Хараб, Геда и Диплод, похоже, спали. Бородач и Инель сидели за столом, и Бородач что-то писал на листе бумаги. Мой господин, Император, сидел в большом кресле-качалке у дверей и качался, прикрыв глаза. Наверное, тоже спал.

— А ты самая настоящая ведьма? — спросил я, — в смысле, умеешь летать на метле, лягушек ешь…

— Детские сказки, — выдохнула Алис.

— Вот и на счет того что в Империи не было бедности, никто не знал горя, никто никого не убивал — тоже сказки. Знаешь поговорку — хорошо там, где нас нет? Хорошая поговорка, верная.

Алис кивнула в знак согласия, снова коснулась рукой непослушной черной челки.

— Я вроде пришла извиниться, Геддон. Любопытство, сам понимаешь.

Я долго смотрел на нее, потом вдруг понял, что хочу сделать. Потянулся к рюкзаку, расстегнул тесемки и вынул книгу магии. Мне показалось, что ее обложка нагрелась — возможно, так оно и было, поскольку рюкзак лежал близко к огню. А возможно, что и нет. С обложки медленно поползли серебристые линии, коснулись моих пальцев. Мне стоило больших усилий, чтобы не швырнуть книгу в огонь. Но что-то подсказывало мне, что не стоит этого делать.

На лице Алис отразилось любопытство.

— Ты же настоящая ведьма? — произнес я, чувствуя, что слова даются мне с превеликим трудом. Книга словно потяжелела в разы серебро хотело вырваться наружу, под обложкой трепетала и набухала скопившаяся энергия, — а у ведьм обязательно должны быть магические книги. Я хочу… дать ее тебе…

Я запнулся. Словно что-то натолкало мне в рот горячего воздуха. Казалось, это не мои руки держат книгу, а сама обложка вцепилась в кончики моих пальцев.

— Это книга заклинаний? О, Дева, откуда она у тебя?

— Нашел, — коротко бросил я, — хочу… дать ее тебе… Бородач… Ловец говорил, что книга магии должна храниться только у тех, кто этой самой магией владеет. А я нет. Я не подхожу. Я попытался прочесть одно заклинание и чуть не улетел в небо. А теперь мне все время кажется, что эта книга хочет… действительно хочет… чтобы я ее открыл вновь и что-нибудь прочел. Она так истосковалась по человеческому взгляду, по человеческим рукам…

Я запнулся снова, понимая, что начинаю нести чушь. Наверное, без книги не обошлось. Мои руки дрожали. Пальцы сжимали переплет с такой силой, что побелели костяшки.

Алис подалась вперед, нежно положила свои руки на мои.

И напряжение пропало. Сквозь мое тело промелькнула молния. Книга перестала сопротивляться. Серебряные струйки растворились. Она снова стала легкой. И без труда перекочевала к Алис.

Алис пролистала ее, небрежно, покусывая губы. Захлопнула.

— Почитаю, как будет время. Занятно. Я думала, таких книг давно нет.

— Старинная?

— Такие уже не пишут. Видишь ли, в поселениях уже лет триста как запретили писать книги человеческой кровью.

— Шутишь?

— Вовсе нет. Раньше ты не сталкивался с магией?

Я покачал головой.

— Тогда тебе повезло. Извини еще раз… и ложись спать. Завтра я подниму тебя очень рано.

Она поднялась, взяв книгу в обе руки, и направилась к свободной койке. Я прошел к своей. Недостатков в матрацах, подушках и постельном белье мы не испытывали. Пружины жалобно заскрипели под моим телом.

Действительно, словно тяжесть с плеч упала. Книга воздействовала на меня. Она хотела, чтобы я ее прочел…

Перед тем, как заснуть, я почувствовал легкий укол совести. По сути, я только что перекинул проблему со своей спины на чужую, женскую… Но она ведь ведьма. Она привыкла общаться с магией. А что взять с обычного императорского писаря?

Бородач и Инель все еще сидели за столом. Они общались. Бородач, как и хотел, привязывал девочку к себе.

Вот только мне показалось, что все происходит наоборот.

Совсем наоборот…

* * *

Первая половина следующего дня сплелась для меня в одну сплошную белую нить. Говорят, монотонная работа превращает человека в животное. Кажется, мне пришлось испытать это на собственной шкуре.

Мы заходили в дом, бродили по пустынным комнатам, убирали мебель, вытаскивали трупы людей и складывали их на дороге. Затем шли в следующий дом.

Капилунгов как не бывало.

Хараб верил, что капилунги не разумные существа, они почти что звери, но, кажется, общаться между собой они умели и реально понимали, что за опасность может исходить от четверых вооруженных людей.

Капилунги капитулировали. Это существенно облегчало продвижение.

Мы с Алис выходили из одного дома, и я краем глаза видел своего господина с Бородачом, выходящих их другого дома. Молодой Император держался молодцом, глаза его сверкали, лицо было напряженным и, кажется, задумчивым. Превращаясь в машину для убийств, нет времени следить за выражением своего лица. На нем можно прочитать все, что угодно. Император, без сомнения, думал о Ловкаче.

Бородач, наоборот, казался веселым и жизнерадостным. После каждого дома он подбегал к Инель, сидящей на коне, и что-то говорил ей, улыбаясь сквозь бороду, легонько щипал ее за маленький носик, брал ее руку. Они крепко привязался к девочке, да Инель и не была против…

Затем дома внезапно кончились. Мы подошли к краю поселения. Я спустился с заледеневшего крыльца, опуская меч в ножны, и обнаружил, что совсем недалеко начинается изгородь из факелов, которые не горели уже несколько ночей. За изгородью продолжался лес, зима накидала сугробы выше головы, завывал ветер. Деревья обступали со всех сторон, их кривые ветки переплетались между собой, стволы изогнулись, словно деревья вели многовековую войну друг с другом за место под солнцем. Снег вокруг деревьев был бурым и рыхлым.

— У вас когда-нибудь бывает лето? — спросил я Алис и показал на деревья, — они цветут? Или все время остаются черными и безжизненными?

— Летом у нас красиво, все цветет. Листья — зеленые-зеленые, лучи солнца сквозь них становятся изумрудными, — отозвалась Алис, — вы пришли в очень странное время. Раньше и зимы не были такими холодными. По-крайней мере, я не помню ничего подобного.

Из дома напротив вышли Император и Бородач. Последний тянул за ноги труп пожилого мужчины. Голова мужчины звонко билась о ступеньки, хотя ему, думаю, было все равно.

— Господин Бертиан Туй, — по привычке сказала Алис, — всего полтора месяца назад я лечила его больные ноги. У него была какая-то редкая болезнь. Жидкость, которая накапливается в местах соединения костей, высыхала, и при ходьбе ноги Бертиана производили пронзительный скрип. Его терзали чудовищные боли. А люди шутили, что Бертиану можно ходить в лес без оружия. От его скрипа хищники сами разбегутся кто куда.

Бородач протащил тело Бертиана Туя до середины дороги и положил, устало отдуваясь.

— С нашей стороны все чисто, — крикнула Алис.

— С нашей стороны тоже, — ответил Бородач и картинно прислонил ладонь к виску, — разрешите отдохнуть уважаемые?

Я же посмотрел на кучку уцелевших людей. Хараб, Геда и Диплод. Интересно, смогут ли они выжить здесь? Хотя бы продержаться до весны? Мне кажется, не в силах троим людям держать под контролем поселение, которое сразу после нашего ухода наводнят капилунги. А в том, что они вернутся, сомнений нет.

Перед глазами встала яркая картина — по пустынным улицам поселения бегают мохнатые существа, прыгают с крыши на крышу, сдирают черепицу, ломают заборы и крылечки. А люди сидят в одном из домов и жгут в камине огонь, чтобы отпугнуть тварей. И кто-то из этих людей каждое утро двигается перебежками от дома к дому, чтобы взять еды, одеял, быть может, зеркальце или новый котелок для еды. И так день за днем — не жизнь, а выживание…

Но самое странное, что я ничего не почувствовал. Не было ни жалости к этим людям, ни скорби, ни печали. Где-то в голове, словно ветер, промелькнула мысль: «Такие времена наступили, ничего не поделаешь». И ведь совершенно правильная мысль. На войне не жалуются. Война — та же жизнь, только в другом ракурсе. Как ни погляди. Ловкач наслаждается такой жизнью, мы переживаем, жители поселения — страшатся. Другие бы вообще не вынесли. Есть и такие люди.

— Отдохнем немного, и в путь, — сказал мой господин, подходя к Францу. Конь шевелил ушами, а Инель весело расчесывала ему шею ногтями. Взгляд Императора задержался на девочке Странствующем. Всего на секунду.

— Уже сегодня? — удивился Хараб.

— Мы и так потеряли два дня, — проворчал Бородач негромко.

— До Светлого четыре дня пути, — произнес молодой Император с нажимом, — целых четыре дня. А если нас поведут через чащу, то мы выиграем почти сутки. Мы можем остаться здесь на ночь, хорошенько выспаться и поесть, а потом отправиться в путь.

— Геда умеет хорошо готовить, — заметил Хараб, — давайте считать, что я пригласил путников в гости. Наше поселение крайне гостеприимно.

— Чащу Забытых, небось, всю снегом завалило. Завалило по самые уши, — пробормотала Геда, нервно шевеля пальцами.

— Нет, не завалило, — ответила Алис, — я была там недавно, хорошая тропа. Даже если бы шел густой снег, ты же знаешь, там очень много деревьев. Тропу не заваливает никогда.

— А почему она называется чащей Забытых? — поинтересовался Бородач.

— Там забывают, забывают всех. Ой, как забывают! — взвизгнула Геда, — как зайдешь в чащу, так и забудешь про друзей и врагов, про людей близких и далеких. Все забудешь!

Хараб смущенно прокашлялся, положил руку на плечо Геды, заставив ее замолчать. Геда еще некоторое время дергалась, шевелила пальцами и часто-часто моргала, но постепенно успокоилась.

— Ничего страшного в чаще нет, — заверил Хараб, — если вы не будете сдирать и есть кору с деревьев, конечно.

— А что такого в коре? — спросил Император. Он присел на корточки, зачерпнул горсть хрустящего снега и принялся очищать лезвие меча от крови.

Хараб пожал плечами:

— Какие-то вещества. Если вы сдерете кору, вещества будут в воздухе, но они не столь опасны. Главное — не вздумайте кору жевать. Тогда забудете всех и вся. В любом поселении находились подростки, которые жевали кору ради забавы. Что с ними потом происходило даже рассказывать страшно. Многих приходилось лечить по нескольку лет. Но мало кто вылечился окончательно.

— Страшные сказки, — пробормотал Бородач, — отсталый мир и слабое развитие порождает чудовищное количество мифов и сказок. Обычные нитраты в коре. Защитный механизм против, скажем, кроликов. Чтоб кору не жрали зимой.

— Может против кроликов, но мое дело предупредить, — сказал Хараб.

Во время разговора я подошел ближе к Алис и взял ее за локоть. Алис обернулась. Черная прядь волос упала на ее правый глаз. Левый же задорно блестел.

— Ты сказала — мы дойдем, — шепнул я, — что это значит?

— Значит, что дальше я пойду с вами, — шепнула в ответ Алис.

— Ты хочешь сама найти Ловкача?

— Хочешь! — фыркнула Алис, словно маленькая девочка, неумело обманывающая родителей. Освободив локоть, она передала мне меч, — кажется, это твой.

— Можешь забрать его себе, — ответил я.

Все вместе мы прошли в последний дом, в котором проживал господин Бертиан Туй, страдающий редкой болезнью ног. Сразу было видно, что Бертиан жил один, и что передвигаться по дому ему было чрезвычайно трудно. Дом состоял из трех комнат, большого зала и кухни. Жилыми выглядели только зал и кухня. Двери в комнаты до недавнего времени были закрыты, внутри все покрылось пылью, на которой остались следы сапог Императора и Бородача. В камине в зале сохранились обгорелые головешки, еще куча палений обнаружилась на заднем дворе. В воздухе все еще витал слабый запах дыма — такой запах преследовал нас в каждом доме, и я к нему уже почти привык.

Хараб и Диплод вытащили в центр зала широкий дубовый стол, покрытый пылью. Геда принесла из кухни мокрые тряпки и принялась искусно наводить порядок.

— Кто-нибудь поможет мне растопить печь в кухне? — поинтересовалась Алис.

Вызвался Бородач. За ними в кухню убежала и Инель.

Спустя совсем немного времени, был накрыт стол, расставлены стулья, приготовлена еда. Хараб с Диплодом ушли на улицу, и вскоре вернулись с большими бутылками из темного стекла с запечатанными пробками. Стоило распечатать одну из них, как воздух задрожал от сладкого аромата отличнейшего вина. Стоит ли вспоминать, сколько времени назад я пил вино? На вкус оно оказалось более чем достойным.

Алис и Геда порадовали отменными блюдами. На первое подали похлебку из мяса, на второе — вареный картофель с зеленью. Некоторое время было не до разговоров — каждый набивал желудок до предела.

И уже когда еда была съедена, а вино выпито, Бородач откинулся на стуле, засунул мизинец в рот, ковыряясь в зубах, и заговорил:

— Я пришел в этот мир только с одной целью, — сказал он, — чтобы поймать Ловкача. Честно сказать, мне наплевать на то, сколько жизней он погубил и сколько городов разрушил. Я действую по закону своего мира. Может быть, мои законы жестоки и в чем-то вам покажутся несправедливыми. Может быть, вы даже скажете, что я сам слишком жесток и несправедлив. На самом деле это не так. Я справедлив. Но моя мораль стоит выше частных проблем. Я смотрю на общие проблемы. Вчера я думал о том, что незачем тратить время на спасение четверых человек, когда можно за этот же срок приблизиться к существу, убив которое мы спасет тысячи жизней. Я продолжаю так думать и сейчас, но вынужден признать, что мы спасли ваши жизни не зря. Освободив ваше поселение, мы закинули первые крупицы нового мира. А вы прекрасно знаете, что без зерен дерева не вырастишь. Император молодец, он принял такое решение, хотя мог бы и отказаться. Давайте поднимем этот бокал за него.

Вверх поднялись бокалы. Мы выпили. Делая последние глотки чудеснейшего вина, я чувствовал прилив гордости за своего господина. Ведь часть комплиментов от Бородача можно было адресовать и мне.

Следующим взял слово Хараб.

— В моем бокале еще плескается вино. Его немного, но вполне достаточно, чтобы сделать несколько глотков в честь людей, пришедших со стороны Степи, чтобы спасти нас. Я прожил долгую жизнь, но я даже не подозревал, что когда-нибудь увижу людей из-за Степи. Но вот они сидят передо мной, и я обязан им многим. И я хочу задать вопрос — чем мы сможем помочь вам? Просите все, что хотите. А мы, в свою очередь, сделаем все, что в наших силах…

Хараб поднял бокал над головой и осмотрел нас выжидающим взглядом.

Бородач с Императором молчали. Мне тем более было нечего сказать. Выпитое вино тянуло ко сну.

И тогда поднялась Алис.

— Я знаю, чем можно помочь, — произнесла она, и в голосе ее скользила усмешка, — я проведу вас мимо чащи Забытых к Вековому Человеку и попрошу, чтобы он поговорил с вами.

— Алис, ты в своем уме? — воскликнул Хараб, и я заметил, как он стремительно побледнел.

— Кто такой Вековой Человек? — заломил бровь Бородач, — какой-нибудь старичок-лесовичок из леса?

— Нет, нет! Ничего не получится! — Хараб замахал руками, не замечая, что пролил несколько капель вина на скатерть, — я сказал, что мы сделаем все, что в наших силах!

— А это в моих силах, — спокойно парировала Алис, — я достаточно сильная ведьма. Я ходила к Вековому Человеку несколько раз и, как видите, в здравом уме.

— Кто-нибудь пояснит? — повторил Бородач, — что за тип этот ваш Вековой Человек?

— Он может предсказывать будущее. Он расскажет нам, где мы окажемся в ближайшее время, — сказала Алис.

— Неужели? — делано удивился Бородач, — я таким людям, как правило, не доверяю.

— Вековой Человек, как говорят, самый могущественный маг в нашем мире. Говорят, он пришел из другого мира, и это случилось почти триста лет назад. С тех пор Вековой Человек живет в глубокой чаще. Прийти к нему могут только достойнейшие из магов и ведьм. Вековой Человек знает все. Он видит будущее. Он способен призывать демонов. Он воскрешает мертвых.

— Тогда, быть может, ты пригласишь его сюда, чтобы он воскресил всех тех несчастных, которых пожрали капилунги и безумцы Ловкача? — усмехнулся Бородач.

И в этот момент молодой Император, мой господин, взял Бородача за плечо. Бородач вздрогнул.

— Эта твоя самоуверенность до добра не доведет, — произнес Император, — Алис дело говорит. Если Вековой Человек действительно сможет чем-то помочь, к чему отказываться?

Бородач повернулся к Императору, легко стряхнул руку со своего плеча. Но Император не отвел взгляда и, в конце-концов, Бородач был вынужден отступить.

— Дева с вами, — буркнул он, — делайте, что хотите. Я уже склоняюсь к мысли, что пора бы покинуть вашу милую компанию и отправиться в погоню самому. Уж больно много времени мы теряем.

— Вековой Человек даст вам времени столько, сколько захотите, — сказала Алис, — в его владениях даже время течет по-другому.

— Если он не убьет вас! — взвизгнула Геда, да так, что я едва не подпрыгнул, — у него такое случается, да, случается иногда. Убьет кого-нибудь и говорит, что за дело, за дело, да.

— Я поговорю с ним, — отозвалась Алис, — и, может быть, замолвлю словечко за поселение.

— Надеешься? — спросил Хараб.

— Надеюсь, — кивнула Алис.

На этом разговор и окончился. Мы допили вино, доели картошку, и я перебрался на диван и долго сидел на нем, предаваясь размышлению.

Вскоре затопили камин, стало тепло, и приятная теплота разлилась по всему телу, лаская больные кости и измученный разум.

Я думал о чудесах, что творятся вокруг.

О Вековом Человеке, об Алис, о капилунгах.

О том, чего был лишен с рождения — о магии.

Письмо N 4

Здравствуй, любимая. Каждое письмо я вынужден начинать с извинений. Много времени прошло с тех пор, как я писал тебе в последний раз. Слишком много, чтобы просить прощения и надеяться, что ты меня простишь. Хотя, ты знаешь, у тебя замечательный характер. Ты всегда умела трезво мыслить… и прощать. Простишь ли меня на этот раз? Тем более что уважительных причин накопилось достаточно много. И об одной из них я хочу поведать тебе на страницах этого письма.

Много ли ты знала о магии? Мы жили в мире, где магии не существовало. Люди не разжигали огонь при помощи заклинаний, а включали газ и подносили спичку. Мы знали, что никто и никогда не пролетит над нашими головами на ковре-самолете, а на улицу не выйдут чугунные люди, которых в сказках именовали големами. Мы с тобой жили в мире, который принято называть рациональным.

Тебе повезло, ты ушла из этого мира в счастливом неведении о том, насколько страшной может оказаться реальность. Мне довелось это увидеть. И многим виной — магия.

Я писал тебе о Ловкаче и о безумцах, о Степи, что открывается за границами Империи. На клочках бумаги я описал свое путешествие через Лес, и о том, как мы наткнулись на последних выживших из поселения, как освободили их деревню от капилунгов — странных существ, похожих на собак, медведей и людей одновременно. Эти клочки бумаги я прикреплю с обратной стороны письма, прочти их перед тем, как будешь читать дальше, чтобы я не объяснял тебе, кто такие Алис и Инель, и откуда мы узнали о Вековом Человеке…

Вот ведь еще одна особенность мира, где балом правит магия. Иерархия здесь основывается не на стиле правления, а на том, кто более могуществен в магических знаниях. Если я, к примеру, изучил книгу заклинаний и научился летать, то это совсем не значит, что меня будут слушать маги более высокого порядка. Но зато если я научусь видеть будущее, испепелять армии врагов одним только взглядом (а еще жить в лесу и питаться лягушками), то меня начнут уважать. Даже боятся. И не важно, что раньше я был писарем или, скажем, кузнецом. Магия здесь важнее. Таков мир за границей Империи.

Знаешь, любимая, последнее мое письмо к тебе было чересчур мрачным. Книга магии, найденная в одном из домов Шотограда, пленила меня и сковала мой разум невидимыми путами. Я боролся с ней, как мог, и в конце-концов, нашел в себе силы отдать книгу Алис — женщине-ведьме, у которой хватило сил подчинить книгу себе.

Книга написана человеческой кровью. Такие книги имеют большую власть над своими хозяевами.

Но теперь я освободился, и счастлив. С плеч упал тяжкий груз. Несмотря на то, что поведал нам Вековой Человек, я смотрю в будущее с оптимизмом…

Кстати, о Вековом Человеке, родная. Именно о встрече с ним я и хотел тебе поведать. Вековой Человек… даже сейчас, спустя два дня после встречи с ним я ощущаю дрожь во всем теле, а волосы на моей голове шевелятся от страха. Было чего бояться, поверь мне.

Но постараюсь обо всем по порядку. Надеюсь, ты привыкла к моему сбивчивому повествованию, и закрываешь глаза на неровный стиль…

Из поселения мы вышли на рассвете, когда солнце едва поднялось на горизонте, но из-за деревьев к нам пробивались лишь редкие лучики. Той ночью шел снег, поэтому с утра казалось, что все вокруг устлано свежим белым одеялом. Там, где еще вчера все было усыпано нашими следами, теперь блестел и похрустывал снег. Голубоватый туман разлился по ногам, клубился вокруг деревьев и цеплялся за ветки.

Волшебное утро навевало мысли о сказках, которые мне читали в детстве.

Алис вела нас по тайным тропам, известным ей одной. Я же видел вокруг одни только голые деревья, снежные холмы, торчащие из-под снега верхушки засохших кустарников. Без Алис мы бы наверняка заблудились — следы Ловкача и безумцев занесло снегом, никто понятия не имел, куда они пошли.

Я шел рядом с Алис. Я чувствовал, что мы оказались связаны с этой странной женщиной. Связаны многими обстоятельствами. Она взяла у меня книгу магии, следовательно, избавила меня от тяжелой ноши. Я, в свою очередь, видел ее страдания. Алис обнажила передо мной душу, открыла себя. Мы шли и молчали. Мне нечего было сказать, хотя я старательно искал слова. Знаешь, как это всегда бывает. Когда хочешь что-нибудь сказать, чувствуешь важность каждой фразы — слова куда-то теряются, и их очень сложно отыскать.

За нами следом ехал Император и Инель на верном Франце, которого на момент поездки накормили и напоили. Коня вел под узды Бородач, он же Ловкач. Такая вот интересная компания. Если бы несколько лет назад кто-нибудь сказал мне, что я окажусь за пределами Империи, в странном Лесу, а моего господина будет везти на коне могущественный маг, я бы не поверил. Может быть, не рассмеялся бы, но не поверил.

И первой, как всегда случается, заговорила Алис.

«Я почти прочитала книгу, — говорила она. — Очень интересная. Многие заклинания я вижу в первый раз».

«Рад, что помог», — говорил я.

«Есть очень сильные заклинания. Их можно использовать только при большом скоплении серебра, — продолжила Алис, вышагивая между деревьев и разглядывая снег под ногами (будто там действительно можно было что-нибудь выглядеть), — книгу писал сильный маг. Странно, что она оказалась за пределами Леса, в вашей Империи».

Тут я сказал, что мне только что пришла в голову мысль: возможно, таких книг в Империи очень много. Семьсот лет назад Империя объявила войну магии, но как всегда бывает во время войны, находятся и партизаны. Наверняка некоторые люди не пожелали расставаться с реликвиями, попрятали подобные книги, или какие-нибудь магические безделушки, оставшиеся от магов-отцов. А затем долгое время хранили их. Некоторые реликты добрались и до наших дней.

«Возможно, — говорила Алис, — но тогда странно, что в вашем мире вообще ничего не знали о магии»

«Еще как знали, — возражал я, — многие в нее даже верили. Но, как говорил Шиджилл, в Империи совсем не было серебра, а без него заниматься магией так же бесполезно, как разжигать огонь дубиной. Какой толк от этой книги, если ни одно заклинание не подействует?»

«Реликвия», — говорила Алис, усмехнувшись.

На этом наш разговор и закончился. Мы все дальше углублялись в Лес. За нашими спинами разговаривали Император и Бородач. Тихо, вполголоса, но я и не прислушивался. Хотя, ты же знаешь, у любого писаря с годами вырабатывается подлая привычка подслушивать. Ведь каждое слово Императора необходимо заносить в летопись. Слава богу, я, насколько мог, избавился от этой привычки, но обрывки фраз все же до меня долетали. Император и Бородач разговаривали о Ловкаче. Кто что будет делать, когда настигнет безумного мага. Молодой Император наслаждался мыслью о будущей мести. Бородач профессионально рассуждал о том, что будет делать, когда покончит с Ловкачом и уйдет в следующий мир.

Ловец могущественных… Сколько их уже приходило к нам? Скольких безумцев они уже отловили, чтобы в Империи (да и за ее пределами тоже) царил мир? Я представить себе не мог, да и, честно говоря, не собирался. Стоит копнуть чуть глубже и открывается такая бездна вопросов, что страшно становится.

Мы шли почти целый день. Вышли на рассвете — а пришли, когда солнце исчезло за деревьями, и редкие лучи солнца уже не в силах были проникать сквозь голые ветки.

Алис остановилась внезапно, я едва не налетел на нее, а вот в меня сзади уперся теплой мордой Франц. Фыркнул недовольно (как сейчас помню) и ударил копытом о снег.

«Пришли» — выдохнула Алис, указала пальцем куда-то в сторону.

Сначала я ничего не увидел, но потом — ты не поверишь, это походило на чудо — словно из-под снега показался темный провал. И ведь он был там, просто словно какое-то волшебство отводило от него глаза. И пока Алис не указала рукой, никто бы не увидел входа в пещеру.

Правда, пещера — не совсем правильное определение. Чтобы пролезть, нам пришлось встать на колени, да и в этом случае моя голова терлась о каменный потолок.

Первой полезла Алис, следом за ней — Бородач и Инель (теперь она неотступно следовала за Бородачом и стоило им разминуться на несколько шагов, в глазах ее возникал панический страх). Потом Император, и уже в хвосте я. Я же привязал Франца к дереву, надеясь, что когда мы вернемся, он будет нас ждать, но подозревая, что с наступлением ночи ему будет грозить реальная опасность. Все-таки, где-то вокруг бродят капилунги, да и волков никто из Леса не прогонял.

Ты помнишь дорогая, как сильно я боялся темноты и замкнутых пространств? Помнишь, как ходил на лечение к доктору, имени которого теперь уже не вспомнить? Так вот, поздравь меня — я излечился. Никакой боязни не стало. Я полз на четвереньках, под моими руками хрустел сначала снег, потом песок и, наконец, пошла сухая почва, усеянная мелкими камешками. Я слышал пыхтение впереди, ощущал запах Императора. Несколько раз я ощупывал стены вокруг — проход был узким, едва ли полтора метра в диаметре. Ползли мы не меньше часа. К концу мои колени ныли, а руки покрыли ссадины.

А потом я понял вдруг, что могу различить силуэт молодого Императора, где-то впереди задребезжал слабый свет. И еще через несколько секунд я смог выпрямиться и оглядеться.

Мы оказались в широком круглом помещении, потолок которого имел конусообразную форму. Стены выложены из камней, которые, как мне показалось, имели одинаковую круглую форму. Свет исходил от факелов, вставленных в стену на уровне моих глаз по всему периметру помещения. Судя по всему, других выходов из комнаты не существовало.

Я не сразу заметил человека, сидящего в дальнем конце комнаты, потому что отвлекся на разглядывание интерьера. А разглядывать было что, поверь мне. Перво-наперво, я увидел чучело капилунга. Мохнатый карлик висел, казалось, в воздухе, но на самом деле был подвешен на нескольких тонких веревках. Вместо глаз у него были пуговицы, а рот зашит черными нитками. Чуть поодаль стояли шкафы с широкими деревянными полками. Полки были уставлены до отказа. Чего там только не было — стеклянные колбочки и сосудики всевозможных размеров, какие-то тарелки и блюдца, подносы, глубокая посуда. Некоторые сосуды были наполнены темными жидкостями, от которых исходил дымок. Пахло в помещении, надо сказать, прескверно. Примерно так пахло в больницах столицы, где-нибудь в палатах тяжело больных.

На человека я обратил внимание только тогда, когда услышал, как вскрикнул Император. Это был крик удивления, а не страха. Я тотчас повернул голову… и понял, что вижу перед собой совсем не человека.

С противоположной стороны помещения, из-за широкого стола на нас смотрело странное человекоподобное существо. Голова его походила на голову какого-то животного с носом льва (помнишь, на картинках), широкой пастью и большими голубыми глазами. Лицо было покрыто густой рыжей шерстью.

Краем глаза я заметил сразу две вещи: Инель, смотрящую на существо без страха, а даже с некоторым любопытством, и Алис, которая пошла в сторону Векового Человека.

Впрочем, Вековой Человек не оставил нам времени на раздумья. Он заговорил. С Алис.

«Кто эти люди?» — произнес он, поднимаясь из-за стола. Тело Векового Человека казалось вполне человеческим. На нем был темно-синий плащ, а руки скрывали черные перчатки, — я говорил, что приводить сюда посторонних запрещено!»

«Ситуация изменилась, — ответила Алис, — вы же знаете, что произошло на поверхности».

Она подошла к Вековому Человеку на расстояние вытянутой руки, сняла с плеча рюкзак и положила его на стол.

«Я требую объяснений, Алис», — сказал Вековой Человек, не отрывая взгляда от Бородача.

«Я принесла тебе новых свечей, растений и трав, которые ты просил, — ответила она будничным голосом, — и я хочу, чтобы ты выслушал этих людей»

«С чего бы это? — фыркнул он, но одной рукой оттянул краешек рюкзака и заглянул внутрь, — ты же знаешь, что я не привык слушать. Я ушел из мира, чтобы никого не слушать. А ты хочешь вернуть меня обратно, так что ли?»

«Мой сын и муж погибли. Их убили» — ответила Алис.

«Сожалею, — сказал Вековой Человек, и в голосе его послышались нотки обычного сварливого старика, которого побеспокоили понапрасну в момент, когда он сладко спал после сытного обеда, — я ничего не мог поделать. Я не вмешиваюсь в дела поселения. Ты это знаешь»

«Я уже несколько лет помогаю тебе, — сказала Алис, — не заставляй меня говорить это…»

«Шантаж? — усмехнулся Вековой Человек — попробуй, моя дорогая, попробуй…»

«Нет, не шантаж. Я прошу всего лишь выслушать этих людей и помочь им»

«Зачем?»

«Они хотят найти того человека, который убил моего ребенка и мужа»

«Похвальное желание, — одной рукой Вековой Человек забрался в рюкзак, а вторую вдруг поднял над головой, растопырив пальцы, — но я вижу, что ты тоже хочешь найти этого человека, не так ли?»

«Возможно» — ответила Алис.

«Но ведь это означает, что ты больше не будешь приносить мне травы и свечи. Так?»

«Если я отправлюсь с ними, то да»

Я увидел, как удивился молодой Император. Но у него хватило ума не вмешиваться в диалог.

«Но если ты подскажешь им путь, то я останусь. Они смогут справиться и без моей помощи»

Вековой Человек поднял голову и впервые посмотрел на нас ярко-голубыми глазами. Это были не человеческие глаза, от взгляда у меня по спине пробежали мурашки.

И Вековой Человек сказал:

«Попробовать можно. Проходите ближе, располагайтесь»

Первой пошла Инель, села прямо на полу, скрестив ноги. Рядом с ней уселся Бородач, затем Император и я. Пол оказался совсем не холодным, даже упругим, словно там были не круглые камни, а набитые подушки.

Вековой Человек молча осмотрел нас, и мне показалось, что он усмехается. Едва-едва, почти незаметно.

«Страшная сила скрыта в вас, — сказал он вдруг, — каждый из вас силен по-своему, а вместе вы обладаете чудовищной по своей силе аурой. Ты — не человек. Верно?»

Вековой Человек ткнул пальцем в сторону Бородача. Тот кивнул, поглаживая бороду. Казалось, Бородач скучал.

«Давно я не встречал Ловцов в нашем мире, — продолжил Вековой Человек, — видно, смутные времена наступают»

«Они уже наступили, — отозвался Бородач, — ты не вылезаешь из своей пещеры, но видишь далеко. Должен знать, что половина мира погребена в руинах. Сидишь тут, как в бомбоубежище. Хорошо устроился»

Я вздрогнул. Подумать страшно, как отреагирует Вековой Человек на дерзкие слова. И что такое — бомбоубежище?

Но Вековой Человек или пропустил их мимо ушей, или решил не задерживать внимания. Он посмотрел на молодого Императора.

«Ты полон серебра, как кувшин — свежей водой, — сказал он, — еще мгновение и это серебро начнет перетекать через край. В тебе я вижу черты древних правителей. Ты из рода Императоров? Не так ли?»

«Совершенно верно. Я… последний Император… пока»

«Много лет назад я бывал за пределами лесных поселений и бродил по улицам Имперских городов, — задумчиво кивнул Вековой Человек, — жизнь без магии, виданное ли дело? Но вы, кажется, неплохо справлялись… Теперь ты.»

Он посмотрел на Инель. Долго смотрел, задумчиво. Пожевал губами, словно хотел что-то сказать, но передумал. Что-то увидел он в девочке. А, может, не увидел ничего.

Мимолетный взгляд в мою сторону. Наверное, я испытал облегчение, когда Вековой Человек, ничего не сказав, повернулся к деревянным полкам за своей спиной. Я не хочу быть особенным, как любой из нашего маленького отряда. Мне достаточно оставаться человеком…

А затем Вековой Человек повернулся, и в руках его оказалось всего лишь полотенце. Махровое и невероятно белое — казалось даже, что оно светится, но это не больше, чем обман зрения.

«Алис, будь так добра, принеси вон тот кувшин. Только с крышкой аккуратнее» — попросил Вековой Человек, и Алис послушно выполнила указание.

Кувшин был небольшой, с широким горлышком, которое закрывала крышка. Алис поставила его на стол, перед Вековым Человеком, и существо с мордой тигра и звериным оскалом вновь посмотрело на нас.

«Я не берусь предсказывать ваш путь, — сказал он, — Я не в силах указать вам дорогу к существу, которое вы ищите. Но я надеюсь, что вы увидите все сами. Подойдите сюда по одному»

Никто не двинулся с места. Я видел молодого Императора, он смотрел на Бородача, а Бородач, в свою очередь, смотрел на Векового Человека и улыбался.

«Ну же, — произнес Вековой Человек, — вы пришли ко мне за тем, чтобы молча сидеть?»

«Я знаю, что у тебя в кувшине» — произнес Бородач.

«Раз знаешь, отчего не подходишь?»

«Со мной такие штуки не проходят, — продолжал улыбаться Бородач, — я не хотел идти к тебе. Магия не сработает»

«Так подойди» — жестом руки с длинными когтями Вековой Человек подозвал Бородача ближе. И улыбнулся. Такими зубами, скажу я тебе, можно с легкостью перекусить мою руку. И не подавиться.

Бородач уперся руками в колени и встал. Неторопливо, словно был на прогулке, подошел к столу, протянул руки.

«Позволь самому»

Вековой Человек кивнул и протянул полотенце. Тогда Бородач накинул его на голову и склонился над кувшином, так, что полотенце скрыло его голову и горлышко. В тот же момент Вековой Человек снял с кувшина крышку.

Не знаю, чего я ожидал, но ничего такого сверхъестественного не произошло. Поза Бородача оставалась расслабленной, над полотенцем заструились редкие полоски белого дыма — те, которые не удержались под полотенцем.

Мы все ждали несколько минут, потом Бородач выпрямился, снял полотенце с головы и протянул Вековому Человеку. Лицо Бородача раскраснелось, черные волосы прилипли ко лбу, мокрая борода взъерошилась.

«Не ожидал» — буркнул он, и, казалось, не очень ловко пошел к своему месту. Позже я понял, что его сильно качало. Там, где он побывал первым из нас, штормило.

Не успел Бородач подойти, а молодой Император встал и решительно направился к кувшину.

«Показывай, — потребовал он, — что нужно делать?»

«Склонитесь над кувшином, а я прикрою вам голову полотенцем, — ответил Вековой Человек, — вдыхайте пар из кувшина и постарайтесь не упасть»

Затем еще несколько минут я наблюдал тоже, что произошло с Бородачом. Только молодой Император зашатался до того, как скинул полотенце. Ему стало плохо, и он едва не упал. Я вскочил, намереваясь помочь господину, но Вековой Человек мягким жестом остановил этот мой порыв и придержал Императора сам. Когда Император выпрямился и скинул полотенце, лицо его было бледным, а губы дрожали. Его тоже шатало.

«Теперь твоя очередь», — сказал Вековой Человек, и в этот момент я понял, что он указывает на меня.

«А это действительно нужно?» — спросил я, и в тот же миг пожалел о сказанном. Уж больно трусливо прозвучала фраза.

«У каждого из вас свой путь, — сказал Вековой Человек, — каждый из вас хранит свои секреты, которые могут помочь в поисках Ловкача. Подойди, не бойся»

И, знаешь, я подошел. С трудом, но подошел.

Руки мои предательски затряслись, когда я брал полотенце и накидывал его себе на голову. И ведь было действительно страшно!..

Затем я пригнулся и посмотрел на кувшин. Рука с длинными когтями взялась за крышку и убрала ее. В лицо мне ударил белый пар и свежий запах кипяченной воды…

А потом… знаешь, я плохо помню, что случилось потом. Стоило мне вздохнуть в первый раз и словно не стало вокруг комнаты-пещеры, не стало полотенца на голове, и пол ушел из-под ног. Не исчез — зашатался. Словно в одно мгновение я перенесся с земли на палубу корабля и оказался в самом центре ужасного шторма.

Мне стоило сильных усилий не упасть. Я ухватился руками за воздух — и воздух вокруг оказался твердым на ощупь. Я хотел поднять голову, но что-то держало меня, не давая выпрямиться.

И тогда я увидел внизу — далеко-далеко внизу — землю. Оказалось, что я завис в воздухе, а мимо пролетают облака. И там внизу я увидел Лес. Именно Лес — с большой буквы. Примерно такой же, каким я видел его, когда едва не улетел при помощи заклинания левитации. Но тогда Лес простирался повсюду, и ему не было ни конца, ни края. И тот Лес, который увидел я, был не безжизненно-черным, он цвел. Изумрудные шапки деревьев походили на пену, яркие брызги цветов слепили глаза. Мир здесь оказался живым. И сейчас прямо подо мной Лес расступился, и я увидел, что там стоит огромный город. Он сверкает миллионами огней, над ним проплывают большие корабли, а в воздухе взрываются разноцветные фейерверки. Я готов был поклясться, что слышал слабую музыку, доносящуюся снизу… и в тот момент что-то отвлекло мое внимание от города. Я смог повернуть голову в сторону, и, знаешь, что я там увидел? Широкую дорогу, по которой шли три фигуры. Я понимаю, что висел слишком высокого в воздухе, и Лес сливался для меня в большую зеленую шевелящуюся массу. Но каким-то образом я смог разглядеть, что дорога выложена не из камня, она покрыта каким-то серым веществом, и от этого кажется, что дорога, словно ручей, течет куда-то вдаль. А три фигуры — маленькие черные фигуры — идут по ней пешим ходом. И нет коня. И нет кого-то из нас…

И в этот момент я почувствовал, что меня куда-то резко тащат. Ветер засвистел в ушах, волосы упали на глаза… я вывалился из странного видения, и понял, что падаю на пол, лицом вперед. И последним, что я услышал в тот миг было:

«Я так и знал. Он простой человек, не выдержит…»

Это был голос Бородача, но я могу и путать, потому что в следующий миг я потерял сознание…

Очнулся я уже в Лесу, на свежем воздухе, под огромным стволом векового дерева. С неба на мое лицо падали снежинки, а чуть в стороне горел костер. Ночь и следующий день мы шли молча. Куда шли — никто не знает.

Поверь мне, милая, я никогда не испытывал столько волнения. После того, как я увидел живой лес и цветущий город, я понял, что конец нашего путешествия уже близко. Нервы мои натянуты до предела. Молодой Император становится похож на живого мертвеца — месть точит его, не переставая. Конец близок. Либо Ловкач уничтожит нас, либо мы его. Есть еще вариант с безумием, но, знаешь, я не верю, что стану безумцем.

Наверное, я слишком огорчаю тебя в последнее время. Извини, что не могу порадовать тебя какой-нибудь приятной новостью. Мне жаль, что таких новостей нет. Когда-нибудь судьба повернется ко мне лицом, и тогда я смогу написать тебе письмо, полное светлых надежд и ожиданий. Но пока — нет. Я надеюсь, что ты веришь в меня, и надежда эта прибавляет мне сил.

Алис вела нас по своим тайным тропам и не произносила ни слова. А этим днем мы начали разговаривать…

* * *

Когда легкий рассвет коснулся моего лица — робкие лучики солнца проникли сквозь деревья, я открыл глаза. Привычка, которая зародилась много месяцев назад, сейчас воспринимается уже как нечто обыденное. Я почти всегда просыпаюсь с рассветом. Так легче. Так быстрее. Молодой Император гнался за Сумеречным Ловкачом, поэтому терять лишние минуты никто не собирался.

Сейчас мы уже ни за кем не гнались, потому что смутно представляли себе, куда нужно идти, чтобы гнаться. Мы просто шли вперед, преодолевали километры по заснеженному Лесу.

Но я проснулся все равно, и продолжал лежать под сохранившим мое тепло меховым покрывалом, глядя в рваные клочки неба и облака, выныривающие сквозь ветки.

Вокруг пока еще было тихо. Повернув голову, я увидел Бородача, сидящего под деревом и курящего трубку. В легком предрассветном сумраке его трубка светилась красным огоньком, освещая большой нос и совсем невеселые глаза.

Все мы молчали уже второй день. С момента выхода из пещеры Векового Человека наши разговоры умещались в односложные фразы вроде просьбы передать поесть или предложения передохнуть. Поэтому я сильно удивился, когда Бородач встал, подошел ближе и присел возле меня.

— Признаюсь, я выглядел идиотом, — сказал он, пыхтя трубкой.

— Ты о чем?

— Я делал вид, что магия Векового Человека ничего не значит, позволил себе нахамить… а ведь на самом деле этот гад очень силен. Очень. Возможно, намного сильнее опытных Ловцов.

— И так бывает? Вот уж не поверил бы.

— Многое бывает. Миров бесконечное множество, и чем они ниже в Цепочке Мироздания, тем менее изведаны. И магия там… другая. Что ты видел?

Ему не надо было уточнять — где.

— Облака. Лес. Но не этот Лес, а другой. Он цвел и был живым. А в Лесу — большой город. Огромный и красивый. Он весь светился, там играла музыка, по небу плавали летательные корабли. Император планировал построить один такой в столице, но не успел.

— И это все?

— Еще я видел четверых людей. Они шли по дороге в сторону города.

— А лошадь… — Бородач затянулся трубкой, — лошадь кто-нибудь вел или она ехала сама?

— Лошади не было.

— Я так и думал, — буркнул Бородач.

Несколько секунд мы молчали. Чуть левее от меня заворочалась Инель, молча перевернулась на спину и продолжила спать. Я смотрел на темнеющие угли костра, который сейчас никто не поддерживал. Надо бы подкинуть несколько полений, чтобы приготовить завтрак.

— А что видел ты?

На мой вопрос Бородач не ответил. Попыхтел трубкой, пуская кольца дыма, потом поднялся и направился к костру, словно прочел мои мысли.

— Ты не видел города? — спросил я громче, — верно?

Теперь неподалеку завозился мой господин. Все мы привыкли вставать рано. Да и спокойного сна не было очень давно.

— Город был, — отозвался Бородач, кидая на угли сначала хворост, а когда тот разгорелся, дрова потолще, — но он не был большой и веселый. Там были одни развалины. Серый город мрака. Город смерти. От него веяло смертью, понимаешь? И я видел мертвых людей, шагающих по его улицам.

— Безумцев?

— Мертвецов, — сказал Бородач.

Костер вспыхнул, освещая Бородача, его лицо, темные глаза. В тот же миг в самодельной постели напротив села Алис. Вскрикнула, коротко, едва слышно, и подавила, видимо, крик еще более сильный. Ее широко открытые глаза уставились на Бородача.

— Доброе утро, — поприветствовал Бородач вполголоса, — кошмары?

Алис сглотнула, неуловимым движением поправила волосы, убрала темную прядь со лба.

— Кошмары.

— Город мертвых?

Непонимающий взгляд Алис дал ответ на вопрос.

— А что тебе снилось? — поинтересовался Бородач, вороша угли веткой, — если не секрет.

— Город, — отозвалась Алис шепотом. Взгляд ее устремился куда-то вдаль, она смотрела на макушки деревьев, словно хотела разглядеть что-то сквозь серый рассветный полумрак, — но не мертвый город, живой. Город в моем сне был… — она запнулась, подбирая слова, — он был… как во сне. Мне казалось, что он такой город существует, но одновременно с этим я прекрасно понимала, что его существовать не может… Не может быть такой красоты на свете…

На своей лежанке сел мой Император, закутался в плащ, обвел нас хмурым взглядом.

— Это настоящий город, — произнес он, — я думаю, что он существует в каком-нибудь другом мире. Ловкач уничтожил наш мир, теперь ему нечего здесь делать, и он ушел. Дальше.

— Почему же ты вскрикнула? — поинтересовался Бородач.

— Мне показалось, что этот город… над ним нависла беда. Только что он весь светился, был такой белый и прекрасный, а затем вдруг кто-то накинул на него черное покрывало. И запахло дымом. И я услышала крики…

Бородач ухмыльнулся, но не сказал ни слова.

— Ловкач отправился дальше, — повторил Император, — я хочу его найти. Побыстрее.

— Выходит, идти к Светлому бесполезно? — спросила Алис, — Палача там не будет?

— Скорее всего, его уже нет в этом мире. Сдается мне, он ушел, — сказал Император.

— Не думаю.

Три головы повернулись в мою сторону. Бородач продолжал ухмыляться.

— Ты что-то знаешь? — спросил Император, — скажи нам.

— Я знаю не больше, чем ты, — отозвался Бородач, — но мне очень интересно наблюдать за вашими разговорами. Одно я могу сказать точно — Ловкач все еще здесь, в этом мире. Я чувствую его. Мне даже кажется, что он где-то неподалеку. Возможно, он без своей безумной армии, если позволите поиронизировать таким вот образом. Возможно, люди ему нужны были только для того, чтобы разжигать костер и добывать еду, а совсем не для того, чтобы завоевывать земли Вечного Леса. В поселении мы обнаружили достаточно тел безумцев, чтобы можно было утверждать, что их осталось очень мало. Но это всего лишь мое предположение. Если у кого-то есть еще мнения, прошу, высказывайте.

— Вековой Человек показал нам всем город, которого в этом мире нет, — сказал Император, — значит, нам нужно искать способ попасть в этот город. Это мое мнение.

— Мое мнение таково, — подала голос Алис, — нужно идти в Светлое поселение и расспросить местных жителей. Никто не продвигался дальше Вечного Леса. Кто знает, что откроется за его пределами? Может быть, до города идти всего неделю или две.

— Ага, и будем шляться по миру до скончания века, — усмехнулся Бородач, — нетушки, господа. Не выйдет. Мне нужен Ловкач как можно скорее. Я не намерен гоняться за ним до старости, хотя и состарюсь в то время, когда вас уже давно не будет в живых.

— Но это здравая мысль. Нужно дойти до поселения. Нам нужно пополнить запасы еды и немного отдохнуть. Даже если мы не найдем там Ловкача, мы сможем набраться сил и двинуться дальше.

Бородач вздохнул, провел веткой над костром, и кончик ветки вспыхнул ярким желтым пламенем.

— Видно, не зря я видел мертвый город. Наши пути должны вот-вот разойтись.

Резко наклонившись, Бородач воткнул ветку в снег, и в небо устремился тоненький серый дымок.

— Кого же он ищет? Что он забыл в этом мире?

— Я считаю, нужно идти дальше, — подала голос Алис, — мы все узнаем, когда найдем Ловкача, ни раньше, ни позже. А пока вы все тут сидите и болтаете, он уже, может быть, ушел еще дальше.

— Мы еще не позавтракали, уважаемая, — проворчал Бородач, — идти на пустой желудок, знаете ли…

— Ставь воду, — распорядилась Алис, поднимаясь со своего места. Снег захрустел под ее ногами.

Я тоже стал подниматься и в этот момент заметил, что еще один человек из нашей компании проснулся. Инель лежала, укрытая до подбородка черным меховым полушубком. Выглядывало лишь детское личико и кончики пальцев с короткими белыми ногтями. Ее светлые голубые глаза, не отрываясь, следили за Бородачом.

И снова я не смог удержать мысль о том, что девочка, возможно, выглядит намного моложе своих лет…

* * *

Все-таки мы двинулись к поселению.

Бородач был против, но ворчал тихо, почти неслышно, и шел сзади всех, ведя под узды Франца, на котором сидела Инель. Кажется, последние несколько часов он разговаривал только с девочкой, а она что-то писала ему на листах бумаги в ответ.

Мы шли по зимнему Лесу, по снегу, по оставленным кем-то тропкам. А Лес все тянулся и тянулся, и, казалось мне, что он не кончится никогда. Я поднимал голову и смотрел на небо. Небо было серым, облака были серыми, и солнце тоже было серым. Одна радость — как ни злился ветер, как не выл за спиной, а добраться до нас не мог. В полную свою силу он порезвился в Степи, а здесь до нас долетали лишь легкие порывы, обессилевшие от борьбы с деревьями.

Алис шла впереди и указывала путь. С ее слов, летом здесь располагался торговый путь, по которому жители поселений перевозили продукты и товары, а также просто гуляли и путешествовали.

— Здесь оживленные дороги, — говорила она, — летом и ранней осенью можно встретить за день человек двести. И это еще не предел. Вот только времени очень мало. Месяц-полтора, и дороги сначала заливает дождем, потом грязь по колено, а затем зима наступает. В такое время, конечно, тоже ходят, но очень редко. Есть любители, из охотников, которые настреляют лисиц и белок, а потом носят по поселениям и продают. Мы их всех в лицо знаем. А так зимой каждый в своем поселении сидит. В поселении и без торговли дел много. К утру доберемся до чащи Забытых, а там еще половину дня, и будем на месте…

Император шел возле меня, молчал, хмурился. Невеселые мысли одолевали его, но делиться он ими не хотел, несмотря на мои просьбы. Молчал, молчал.

Таким образом, день прошел незаметно. Лес вокруг меня слился в сплошную серую массу из голых стволов, сухих веток и серого тумана. Мне казалось, что за много часов ходьбы мы не сдвинулись ни на шаг. Так всегда бывает, когда местность вокруг к вечеру остается такой же, как и утром.

К тому моменту, как начало смеркаться, мы решили остановиться. Я и Алис отправились за хворостом и дровами, а Бородач стал организовывать лагерь на ночлег и выкладывать костер.

Когда мы начали собирать хворост, я задал Алис вопрос, который интересовал меня больше всего:

— Когда мы придем?

— К завтрашнему обеду, если не будем останавливаться надолго, — ответила Алис, складывая упавшие сухие ветки в кучу.

Я потянулся, отломил от дерева кривой сук.

— Устал? — в свою очередь поинтересовался Алис.

Я не отрицал.

— Все устали, — продолжила Алис, — но подумай о том, что Ловкач в это же время уходит все дальше и дальше. Эта мысль меня подстегивает больше всего.

— Мы так долго гонимся за ним, что я уже перестал верить, будто мы его когда-нибудь настигнем.

Алис усмехнулась, протянула мне охапку хвороста:

— Держи, писарь. Если твое стремление иссякло, я могу поделиться.

— Я знаю. У тебя есть повод.

— У тебя он тоже есть.

— У меня не повод, у меня долг. Я поклялся служить своему Императору. И поэтому я здесь.

— А как же сын? Или он не в счет? — Алис подошла ближе и вдруг неуловимым, незаметным движением провела рукой по моей щеке. Пальцы ее были едва теплыми, но я вздрогнул, как он ожога. И отпрянул в сторону, роняя хворост.

Тогда Алис засмеялась — тихо, зажав рот рукой:

— Будто мальчик на первом свидании…

— Зачем ты это сделала?

— Ты отвык от нормального человеческого общения, Геддон, — продолжала улыбаться Алис, — я наблюдаю за тобой и все больше убеждаюсь, что ты похож на маленького неприметного зверька. Знаешь, что ты хочешь больше всего?

— Кушать, — буркнул я.

— Нет. Ты хочешь, чтобы тебя никто не трогал. Ты как тень. Самая настоящая тень своего Императора. Твой господин где-то впереди, а ты плетешься за ним темный, невидимый и неслышный. У тебя одно желание — остаться в стороне.

— Все мы здесь облаченные в тени.

Я дотронулся пальцами до щеки. Мне казалось, что прикосновение Алис оставило на щеке обжигающе-горячий шрам, и под моими пальцами должна быть красная шелушащаяся кожа… но нет. Ничего подобного. Всего лишь прикосновение.

— Видно не зря тебя называли ведьмой… — буркнул я.

Улыбка сошла с лица Алис, но не полностью, оставив грустную ухмылку, собрав морщинки в уголках губ.

— Дурак ты, Геддон, — сказала она, — открой глаза и оглядись. Мир не умер. Все вокруг живет. Ты видел много смертей, ты слишком долго жил в мертвом мире. Но ты уже за пределами своей Империи, и здесь все по-другому. В ином случае ты очень плохо кончишь. А я не хочу, чтобы такой хороший человек, как ты, умирал.

— Я же тень. Зачем обо мне беспокоиться?

— Может быть, у меня натура такая, ведьмовская, жалеть всех, кто мне нравится?

— Подумай о муже и сыне, а потом уже думай обо мне, — слова сорвались с губ прежде, чем я успел закрыть рот. Сказал — и пожалел. Но было уже поздно.

Ее лицо потемнело, посуровело, и словно сама Смерть накинула ей на лицо вуаль из тонких морщинок. Я видел ее седые локоны, вплетенные невидимой рукой в угольно-черные волосы, и свет слепил меня от стыда.

— Дурак ты… — ответила Алис и отвернулась.

А я остался стоять с хворостинами в руке, и смотрел, как она удаляется в сторону лагеря. Затем нагнулся, собрал хворост и поспешил за ней.

Что-то кололо в груди, больно, безжалостно, но я терпел. Так мне и надо. Я действительно чувствовал себя тенью.

Спустя совсем немного времени, мы сидели вокруг костра, в то время как ночь опускалась за нашими спинами, бережно укрывая Лес темнотой. Алис уже спала, или делала вид, что спит, отвернувшись к сидящим спиной, свернувшись в клубок, закрывшись шубой и покрывалом с головой.

— Вы с Инель много болтаете, — сказал мой господин, — Шиджилл, Инель, конечно, немая, но исписала много листов. Не хочешь рассказать нам что-нибудь?

Бородач пожал плечами. В дрожащем свете костра Бородач казался старым и очень сильно уставшим. Я не видел его глаз, но видел руки, которые тот держал над костром. Девять пальцев Бородача дрожали.

— Нечего рассказывать, — сказал Бородач, повернул руки ладонями вверх, довольно крякнул, поежился, — девочка помнит совсем немного, а то, что помнит, похоже на разобранную мозаику.

— И чего же она к тебе так привязалась?

— Я похож на ее отца, — хмыкнул Бородач.

Инель сидела по правую сторону от него, закутавшись в шубку, из которой торчала лишь голова на тонкой худой шее. Большие светлые глаза бегали по сторонам. Пыталась успеть прочитать все по губам.

— Отца она помнит… а еще кого-нибудь?

— Это допрос? — добродушно отозвался Бородач, — тогда отвечу, мой господин. Инель пишет, что у нее есть родители, только в другом мире, она не помнит в каком. Еще она помнит о брате, но ничего о нем не рассказывает. Кажется, брат ее тоже Странствующий. Я так думаю, он затащил ее в другие миры, да там и оставил.

— Хороший брат. Врагу не пожелаешь.

— Я тоже так думаю. Оставил либо нечаянно, либо нарочно, я не понял. Инель надеется, что он ищет ее, чтобы вернуть домой, но надежды у нее совсем не осталось.

— Что она думает о нас?

Бородач почесал бороду, подкинул в костер хвороста и ответил:

— Ты забываешься, Император. Твоей Империи уже нет, а я не твой подчиненный. Не стоит устраивать допрос, на ночь глядя. Все, что я хочу сказать — будет сказано, а чего не хочу, о том буду молчать. Понятно?

— Если ты не заметил, Ловец, сейчас мы перешли на новый уровень отношений, — произнес Император холодно, — несмотря на свои силы, ты имеешь столько же шансов настигнуть Ловкача, как и мы. И я считаю нужным уточнить, что и ты и девочка-странствующая входят в отряд, который возглавляю я, как император. А я не желаю, чтобы в моем отряде был хоть кто-то, кто не разделяет моих мыслей.

— Она же еще девчонка, — произнесла Алис глухо, не поворачиваясь, — какие у нее могут быть мысли? Давайте спать, у нас целый день впереди.

Император бросил взгляд на Алис, затем повернулся обратно к Бородачу:

— Девочка хочет идти с нами дальше?

— Она хочет идти со мной. Куда пойду я, туда и она, — сказал Бородач и, помолчав, добавил, — она очень сильно привязалась ко мне. Я сам ее привязал, потому что думаю, что она поможет мне в поимке Ловкача. Вот только не могу представить, что я буду с ней делать после всего этого.

— Она пойдет с тобой. Она же умеет прыгать по мирам.

— Я думаю, она не может контролировать свои прыжки… Да я и бы не хотел таскать за собой маленькую девочку. Не на прогулке же.

— Куда ее тогда?

— Нужно сначала поймать Ловкача, а там видно будет, — уклончиво ответил Бородач, — возможно, мы будем искать его еще несколько лет. А я ведь тоже не могу просто так… я тоже, в некотором роде, привязался.

Бородач замолчал, и я понял, что он сам не верит в собственные слова. В смысле, про поиски Ловкача. Не будет никаких «нескольких» лет. Все мы чувствовали, что развязка близко. Быть может, тому поспособствовал Вековой Человек, отдавший нам крупицу своего дара? Я не знал, откуда такая уверенность, но она нарастала, становилась больше и больше, и у меня не было причин не соглашаться с нею.

— Вот так мы привязываемся к людям, привязываемся, а потом ой как сложно отвязаться.

Глаза Императора закрылись. Он прилег сначала на один бок, потом, для удобства, на спину, убрав руки под полушубок. Подушкой ему служил рюкзак, прикрытый, для мягкости, еще одним полушубком. Вытянув ноги в сторону огня, Император сказал:

— Лично я уже отвязался от всех. Нет у меня никого, кого было бы жалко или за кого я бы действительно переживал. Люди — это лист в книге. Прочитал до конца, перевернул страницу, а там новый текст, другой человек.

— А как же твой писарь? Геддон не считается? — заулыбался Бородач, видимо шутка показалась ему весьма забавной.

— Геддон мой верный и любимый помощник. Я не стану переживать, если с ним что-нибудь случиться. Но если он останется со мной до конца моей жизни, то я буду и дальше любить его, как самого дорогого мне человека.

— Интересная логика получается, — Бородач попытался развить тему. Не хотелось ему, видимо, спать, — ты его любишь, но о смерти его жалеть не будешь. По твоей логике, он, стало быть, книжный корешок. Или нет, я другое сравнение подыскал — книжный червь.

— Не надо упоминать обо мне в третьем лице, — а так и подмывало сказать — сам ты червь — но я удержался. И не из-за трусости, а потому что, наверное, прав был Бородач.

Кто я, если не книжный червь? Ползаю между страниц-людей, которые перелистывает Император. Ползаю себе, и нет у меня больше забот, нежели ползти из одной точки в другую, да переживать за того, кто слюнявит палец и листает. За хозяина… Бородач, молодец, точно попал, прямо промеж глаз.

— Любовь разная бывает, — сказал Император, — можно любить, но не жалеть. Можно не любить, но жалеть. А во мне что-то зачерствело, погибло. Мыслями я точно знаю, что остались люди, которые мне очень дороги. Но душой… душой я не уверен, что дорожу ими. Да и осталась ли у меня душа? Может, и нет ее уже, потерял, или продал… В конце-концов, осталась лишь одна цель — Ловкач.

— А не боишься, что ошибаешься?

— Если из-за своих ошибок я скорее настигну Ловкача, я согласен их совершить, — ответил Император.

На это Бородачу возразить было нечего. Да и нечем. Либо он понял, что спорить с моим господином бессмысленно, либо надоело ему болтать на ночь. Бородач поерзал. Зажегся в темноте бордовый дрожащий свет спички, потянуло табачным дымом…

Много месяцев назад я тоже предпринимал попытки поговорить с молодым Императором и если не направить его мысли в другое русло, так хоть узнать, что скрывается в глубинах его сознания. Но потом я понял, сколь тщетны эти попытки. Слишком глубоко впилась жажда мести в мозг Императора. Слишком прочно сидит там мысль о Ловкаче. Можете назвать это сумасшествием, и я с вами соглашусь отчасти. Можете назвать это одержимостью, и тоже будете правы. А разве имеет смысл спорить с одержимым сумасшедшим?

Быть может, душа моего хозяина осталась еще там, в столице? Он продал ее одной девушке по имени Месть. Продал, в сущности, за копейки, но не сожалеет об этом, не оглядывается назад. А девушка-месть, прибрав к рукам самое ценное, что было у Императора, идет за ним по пятам, прячется в темноте, выжидает удачного часа, чтобы выкупить все остальное. Все-таки остались еще и разум, и сила воли, и совесть… Страшно подумать, что случится с молодым Императором, если он решится на такой торг. Во что превратиться мой господин? И я не думал. Вымел дурные мысли из головы и смотрел на костер, который очищает, на который, как говорят, можно смотреть вечность…

И в этот момент Бородач обратился ко мне.

— Слышал, писака Императора? — спросил он, — и после этого ты еще сидишь перед костром и подкидываешь веточки? Твой господин не будет тревожиться из-за твоей смерти. Он останется равнодушен, когда ты умрешь. Стал бы я сидеть тут на твоем месте? Нет.

Я не ответил. Не хотелось мне полемики, а хотелось спать. И вместо ответа я лег на лежанку из полушубка, под которым все еще слабо похрустывал притоптанный снег, отвернулся на бок и закрыл глаза.

— Ты уже не служака. Ты — раб, — произнес Бородач, и это были последние его слова в этом мире…

…Когда я открыл глаза, стояла уже глубокая ночь. Высоко с неба смотрела на меня большая полная желтая луна. Ее не могли загородить ни ветки деревьев, ни облака, неспешно плывущие по черному небу. А еще я увидел звезды. Миллионы звезд над головой. И, кажется, смог различить несколько знакомых созвездий, хотя очень давно не смотрел на небо ночью, и все забылось, ушло в темноту беспамятства. За долгий-то поход пришлось привыкнуть, что ночь — для сна. Здесь нет времени любоваться ночным небом, вести долгие разговоры с кем-нибудь, просто валяться и смотреть на костер. Нужно восстанавливать силы после утреннего похода (да и перед следующим утренним походом тоже).

И захотелось немного лирики. Захотелось полежать вот так: заложив руки за голову, разглядывать звезды, находить знакомые созвездия. И я позволил себе, совсем немного, насладиться возникшим моментом. Тихо было вокруг, тихо до наслаждения.

А затем чья-то рука подкинула в костер дров, и задрожал слабый огонек, захрустел новой пищей, осветил спящий лагерь. Яркий желтый свет выхватил из темноты фигуру, стоящую неподалеку.

— По нужде или так просто?

Алис подошла ближе. Черные волосы ее были аккуратно собраны в косичку. В руке Алис держала книгу с заклинаниями, используя один палец как закладку. Судя по всему, дочитала она почти до конца. Я всматривался в ее лицо, чувствуя себя виноватым, но не смог заметить, чтобы Алис сердилась. От обиды не осталось и следа. Она умела прощать.

— По нужде, — отозвался я, — кто следующий дежурит?

— Я заступила час назад. До меня был Ловец. Следующий, наверное, ты.

— Если хочешь, я заступлю сейчас…

— Брось. Не надо.

— Почему же?

— Потому что если ты считаешь себя виноватым, за то, что наболтал вечером, считай, что ничего не было. Надо же как-то снимать стресс, — Алис нагнулась, подняла со снега еловую ветку и кинула ее в костер, — да и вообще, если ты заступишь сейчас, то до утра сменять тебя будет некому, а еще почти четыре часа. Уснешь.

— Не усну.

Алис тихо рассмеялась:

— Иногда ты сильно напоминаешь мне моего мужа, Нольда. Только он был младше тебя лет на десять… может быть, через десять лет он стал бы таким же, как ты. Упрямым и прямолинейным до безобразия.

Я не нашелся, что ответить, поднялся с лежанки и подошел к костру — погреться. Больше всего мерзли ноги. Не было спасения от холода ногам. Ботинки и покрывала не помогали, оставалось только ложиться ногами к костру, да не забывать всю ночь, не повернуться в другую сторону.

— Как книга?

— Читается, — ответила Алис коротко.

— Хорошо, — не зная, как бы продолжить разговор, я направился от костра к краю лагеря. Обернулся. Алис смотрела в мою сторону.

— Я на минутку, — сказал я, понимая, как глупо звучат сейчас мои слова.

Алис улыбнулась:

— А я тебя не держу.

И почему-то мне вдруг стало совсем стыдно. Казалось бы — почему? Проснулся ночью человек, хочет справить естественные нужды… а тут сталкивается с женщиной и стыдиться… Но ведь это естественно. А что естественно, то, как говориться, не безобразно…

Но почему-то захотелось отойти так далеко, чтобы не видеть даже бликов костра. Спрятаться в лесной чаще, подальше от лагеря и от Алис. Чтоб точно никто не увидел.

И я переступил через круг утоптанного снега, определяющий край лагеря, и ступил на тонкую, хрустящую корку льда. Лед тотчас провалился, мои сапоги ушли в снег. Я побрел в Лес, уже больше не оглядываясь. Лишь тогда, когда моя тень слилась с темнотой вокруг, я посмотрел назад и обнаружил вдалеке крохотное пятнышко света.

Хорошо. Отлично. Стала ли причиной моего почти бегства Алис? Возможно. Давно, ох, давно, женщины так не будоражили мое сердце…

Я присмотрел большое, широкое дерево и направился к нему. Холодный ветер начал забираться под полушубок, колоть щеки и зажимать ледяной хваткой нос.

И в этот момент чьи-то пальцы коснулись моей шеи. Моей ГОЛОЙ шеи! Пройдя сквозь ворот полушубка, сквозь шарф, сквозь свитер и воротник рубашки… И это было обжигающе холодное прикосновение. Словно кто-то проткнул меня ледяной сосулькой.

Я резко обернулся. Темнота впереди совершенно неожиданно зашевелилась, загораживая и без того далекий свет костра. Из темноты показались руки, лица, раздалось тихое шипение, все вокруг пришло в движение. И вот уже чья-то холодная ладонь зажала мне рот, кто-то обхватил мои руки и ноги. Сильный удар под колено опрокинул меня в снег. Я упал, придавленный чьим-то весом. Колючий снег набился мне в ноздри, обжег щеки. Кто-то схватил меня за волосы и резко дернул голову вверх. Я застонал, а рука, зажимающая рот, сдавила еще сильнее, так, что едва не затрещали зубы.

И я увидел лицо. Ухмылка на этом лице расползалась от уха до уха. Глаза светились серебром.

Затем я разглядел и все остальное. Темнота как бы расступилась, давая возможность увидеть троих безумцев, вышедших из-за деревьев. Вид их вызывал ужас. Безумцы были абсолютно обнаженными, даже в темноте их кожа казалась неправдоподобно черной. Они стояли в скрюченных позах. Один почесывал локоть правой руки. Руки другого болтались, как плети. Третий смотрел не на меня, а в небо, задрав голову вверх и вбок, словно и не смотрел даже, а прислушивался.

А перед этими тремя стоял Ловкач. И ухмылялся.

Холодное дыхание еще одного безумца обжигало мое левое ухо. Держали меня крепко, профессионально. Ни шелохнуться, ни позвать на помощь. К тому же, забившийся в ноздри снег существенно затруднял дыхание.

Ловкач был одет в длинный черный плащ, закрывающий даже сапоги. На голове все та же широкополая шляпа. Казалось, он один не чувствовал холода. Казалось, что все, происходящее вокруг, было ему в удовольствие. Но стоило Ловкачу подойти ближе и присесть передо мной, как я понял, что ухмылка его была не радостной, совсем не радостной. Ухмылка, растянувшая лицо Ловкача в стороны, больше походила на гримасу боли. И свет в его глазах тоже пульсировал болью.

— Доброй ночи, — сказал Ловкач тихо, и прижал указательный палец к губам, словно хотел подчеркнуть, подтвердить собственную мысль о том, что нужно вести себя осторожно, — а мы как раз хотели подойти сами. Удача, сыграла со мной в хорошую игру. Повернулась ко мне лицом. Да. Удача — хорошая штука. Теперь не надо вылавливать одного из вас, выпрашивать, беспокоиться, чтобы не умер…

Ловкач протянул руку, и тонкие его пальцы коснулись моей щеки. Словно холодными иголками обожгло кожу. Я непроизвольно дернулся, и Ловкач засмеялся — тихо, беззлобно — так смеется, видимо, хищник, зажавший между лап беспомощную и уже переставшую сопротивляться жертву.

— Что же тебя принесло? А? Никто не знает? Кто-нибудь может вынести предположение?

Ловкач повертел головой, воздел руки к небу, словно призывал безумцев ответить ему. Но безумцы не отвечали. Двое из троих, стоящих в стороне, начали равномерно раскачиваться из стороны в сторону.

— Они все почти замерзли, — вздохнул Ловкач, — эти-то трое точно. Вот такая свита, понимаешь? Как я ни пыжился, ни пытался преобразовать, ничего не получилось. Не зря меня предупреждали. Не зря мне говорили, что толку не будет. А я не послушался. И что в итоге?

Выпрямившись, он посмотрел в сторону нашего лагеря, несколько минут назад казавшегося мне таким далеким, а сейчас наоборот, очень уж близким. Когда Ловкач обернулся, ухмылки на его лице уже не было. Тонкие губы Ловкач прикрывал рукой в перчатке.

— Будешь кричать — убью прямо на месте, — предупредил он, и губы его почти не шевелились, — моему человеку ничего не стоит свернуть тебе шею. Я даже не буду тратиться на магию. Понимаешь?

Я медленно и осторожно кивнул. Мне вспомнился рассказ Хараба. Голос Ловкача пробирался в мозг, цеплял за тонкие струны сознания. А губы его при этом оставались неподвижными.

Ладонь разжалась, давление ослабло. Я смог пошевелить челюстью, и сразу же заныли нижние зубы. Ловкач снова сел на корточки, очень близко ко мне.

— Я не буду тебя уговаривать или что-то объяснять, — сказал он, — не в моих интересах. Твоя жизнь мне не нужна. Мне, на самом деле, ни одна ваша жизнь совсем не нужна была. Так сложились обстоятельства. Но эти же обстоятельства требуют от меня жертв. Понимаешь? Я хочу тебя расспросить.

— О чем? — лежа на снегу, мне приходилось задирать голову, чтобы видеть Ловкача. Я так долго шел по его следу, что сейчас жадно впивался взглядом в каждую черточку на его лице, стараясь запомнить, разглядеть… В тот момент меня, наверное, охватило тоже чувство, что и моего господина. Чувство мести. Да, заразная штука.

И впервые я осознал, что Ловкач мне кого-то напоминает. Едва уловимое сходство, которое я заметил еще миллион лет назад, в подвалах императорской тюрьмы для политических заключенных…

— Первый вопрос. Сколько вас? Реальных воинов. Готовых дать отпор.

— Сто.

Короткий удар по лицу вышиб из моих глаз яркие брызги. Зубы уже не ныли — ревели болью с чудовищной силой. Ловкач поправил перчатку, ухмыльнулся — но ухмылка проскользнула столь стремительно, что я засомневался.

— Хорошо. Давай подробнее. Я наблюдаю за вашими передвижениями второй день. Еще три ночи назад я услышал выстрелы в лесу и заинтересовался. Подойти слишком близко я не мог, но даже издалека разглядел много интересного. С вами идет Император, верно? Правитель моей Империи, которую я прикрыл полтора года назад.

— Почем мне знать?

— Потому что тебя я тоже помню, — тонким пальцем Ловкач провел по моей щеке. И снова обожгло холодом, кольнул по нервам, да так, что я вздрогнул, — ты писарь. Стоял в темнице близ Императора и запоминал, чтобы потом записать. Как твое имя?

— Геддон.

— Точно. Теперь я совершенно отчетливо вспомнил тебя, — Ловкач ухмыльнулся, и я увидел белоснежные ровные зубы, совсем не похожие на настоящие, — я помню многих сынов своей Империи. Я лично наблюдал за многими из вас. О, как я любил своей творение…

Кем он себя возомнил? Господом Богом? Впрочем, искорки сумасшествия сверкали в глазах Ловкача не переставая. И эта безумная ухмылка…

Он хотел построить свой мир? Мир на руинах Империи?

— Мне думалось, что я похоронил всех вас в столице, — продолжил Ловкач, — мало кому удалось выжить в Империи. Последних я уничтожил в Шотограде… Вы были там?

Я кивнул.

— Мы идем за тобой от столицы. Семнадцатый месяц.

— Так долго? — бровь Ловкача изогнулась, — не думал, не гадал… Видно, мысли о новом мире вовсе затуманили мой разум и притупили чувства, иначе я бы давно почуял погоню. Хотя, дело, наверное, не в этом. Я разрывался, вот в чем проблема. Мне нужно думать о двух вещах одновременно, а это ой как сложно, поверь мне. Искать вайши и строить новый мир не так-то просто. Я давно не спал. Я безумно устал.

Казалось, Ловкач начал говорить сам с собой. По-крайней мере, он не смотрел на меня, взгляд его переместился за мою спину. Сцепив пальцы «замком», Ловкач поднялся и стал ходить передо мной взад и вперед. Снег похрустывал под его ботинками.

— Наверное, я такой же дурак, как и эти пустоголовые. Я выветрил их мозги, а за своими не посмотрел, вот незадача. Я шел только вперед, хотя мог, да, мог, допустить, что вайши объявится и позади меня. Могла же объявиться? Да и объявилась. Вон она. Там…

Я подумал об Алис, которая несла дежурство. Подумает ли она о том, что я слишком долго справляю нужду?

— Как долго с вами эта девочка?

Я не сразу сообразил, что вопрос адресован мне. Крепкие руки надавили мне на позвоночник.

— Что?

— Когда она к вам пришла? — Ловкач склонился надо мной, взялся за мой подбородок холодными пальцами и резко дернул, так, что в шее что-то болезненно хрустнуло.

— Давно. Достаточно давно. Мы нашли ее в лесу… она лежала в снегу, без сознания… она Странствующая.

— Ха, Странствующая! — Ловкач убрал руку, оттянул рукав плаща назад и подставил мне под нос запястье, — ты это видел? У нее такое же?

На бледном запястье Ловкача я увидел татуировку — извивающуюся темную змейку, головка которой исчезала в ладони. Татуировка или родинка? Что там говорил Ловкач? Как определить наверняка?

— Да.

— О, девочка моя, Инель. Ты все-таки отправилась за мной! Последняя из выживших… А я-то думал, что погоня уже завершилась, — Ловкач схватился за голову. Казалось, он готов разрыдаться. Жуткая гримаса исказила его лицо. Глаза яростно блеснули серебром. Из горла Ловкача вырвался звериный рык, гулким эхом пронесшийся по замершему в ожидании Лесу.

— Сколько еще зла вы принесете мне? — прошипел Ловкач, — сколько можно? Проклятые вайши!

— О чем речь, уважаемый?

Голос раздался за моей спиной, но я узнал его.

Бородач.

Значит, Алис задумалась.

Ловкач вздрогнул. Медленным движением убрал руки с головы и выпрямился. От мимолетного бешенства не осталось и следа. На губах вновь играла надменная улыбка.

— Ага. Решили явиться сами.

Неожиданно крепкие руки подхватили меня поперек туловища, подняли, развернули лицом к говорившим. Стоящий за моей спиной безумец прикрывал себя моим телом. Да и не только меня. Голос Ловкача раздался из-за моей спины:

— Собственно, я и рассчитывал пойти к вашему лагерю и познакомиться. Но раз вы пришли сами, что ж, тем лучше. Я не люблю огонь. Темнота — вот мой друг.

Первым стоял Император с обнаженным мечом. Он дрожал от возбуждения, и я мог его понять. Столько месяцев гнаться за ненавистным врагом и столкнуться с ним лицом к лицу — что бывает более волнительно? Казалось, еще секунда, и мой господин броситься на Ловкача, но что-то его удерживало. Впрочем, я догадался что.

Из-за спины Императора вышел Бородач. Совершенно спокойный, как всегда рассудительный. И словно стараясь облачить происходящее в этакие смешные формы, Бородач держал в одной руке свою маленькую лопату с остро отточенным лезвием. В другой руке было ружье.

Рядом с Императором стояла Алис. Не мигая, она смотрела на Ловкача. Пожалуй, долг ее был ничуть не меньше, чем долг моего господина. Да, нажил Ловкач себе врагов в этом мире.

На несколько секунд в воздухе зависла тишина. Даже снег не скрипел — Лес замер в ожидании, ветер умчался подальше, лишь черная пелена ночи не торопилась раствориться.

Какой неосторожный звук сомнет преграды, удерживающие Императора, Бородача, Алис и Ловкача с его безумцами?

Я почувствовал, что в горле моем пересохло. Руки безумца сжали мои руки еще сильнее, прижимая меня к своему телу. Я ощущал холодное дыхание за спиной, но не мог ощутить биение сердца.

И вот — первый шаг моего господина.

Император бросился вперед молча, решительно, выставив меч перед собой, надеясь одним точным ударом насадить Ловкача на клинок. Он успел сделать всего два шага — а Ловкач из-за моей спины вдруг выстрелил желтым огнем. Меня обожгло жаром. Огненная струя ударилась в Императора, и мой господин вспыхнул, как сухой куст. Ударом его подняло в воздух, закружило и уронило в снег за спинами своих товарищей.

В этот же момент Бородач прыгнул вперед, вскинул ружье и выстрелил. Пуля просвистела над головой, раздался изумленный вскрик. А Бородач выстрелил еще раз, отшвырнул ружье, выставил руки, и другое пламя — холодного синего цвета, устремилось в мою сторону. Что-то ударило меня в грудь, перед глазами вспыхнули огоньки, я почувствовал, что земля уходит из-под ног. Руки безумца словно сорвало с моего тела. Я упал, какими-то лихорадочными мыслями понимая, что таким образом освобождаю путь к Ловкачу, не даю ему укрыться за своей спиной…

И я увидел Бородача, бегущего вперед, а затем — Ловкач, выскочивший из-за моей спины, вскинул руки и между ладоней его образовался яркий огненный шар… И ударило так, что заложило уши, потемнело в глазах. Деревья вокруг нас заскрипели, словно хотели убраться подальше от этого злого места. Впору пожалеть, что врос корнями в землю…

Я покатился по снегу от резкого порыва ветра, хватаясь руками за торчащие голые кустики. Громыхнуло еще раз, горячий ветер растрепал волосы. Я обернулся, чтобы успеть заметить, как Ловкач и Бородач сошлись в новой схватке.

И я увидел, что лопата Бородача светиться по заостренным краям. От нее во все стороны брызжут синие лепестки пламени. А руки Ловкача горят огненно-рыжим огнем.

Я попытался хотя бы сесть. В голове гудело, затылок пекло.

Ловкач и Бородач обменялись ударами и стали ходить по кругу, не отрывая взгляда друг от друга. Ловкач рычал, и этот утробный глухой рык слышали все.

— Кто ты?

— Я Шиджилл. Ловец могущественных. Я пришел за тобой.

— О, ты не успел, мой друг, — улыбнулся Ловкач, — от этого человека не осталось ничего.

И мне показалось, всего лишь на мгновение, что последние слова вылетали изо рта Ловкача против его воли. Ловкач снова не двигал губами. Кажется, он старался убрать с лица растянувшую губы улыбку.

Или я просто сильно ударился головой?

И они столкнулись снова. Синее пламя и огненный шар. Воздух вокруг них вспыхнул. Меня обожгло горячим ветром… И в эту же секунду из темноты выскочил один из безумцев. Он бежал к Бородачу с боку, из Леса. И почти добежал, но путь ему преградил Император.

Мой господин! Я увидел лохмотья обгорелой одежды, развевающиеся на ветру. Император встретил безумца решительно и стойко — воткнул меч так, как, наверное, хотел воткнуть его в Ловкача. Безумец задергался всем телом и медленно осел на снег. Следом за ним бежал второй безумец. Увидев Императора, он затормозил, завизжал, размахивая руками. Мой господин всадил меч ему в грудь и ударил ногой по коленке, опрокидывая визжащее тело в снег. Визг захлебнулся, перешел в хрип.

И тут снова сотряслась земля, застонали деревья. Не успевая охватить всю сцену боя, я повернул голову и успел увидеть, как Бородач падает на колени перед Ловкачом. Синие языки пламени с его лопаты рассекли воздух всего в нескольких сантиметрах от ног Ловкача. А Ловкач уже поднял руки с огненным шаром и резко опустил их на голову Ловца Богов. Бородач дернулся. Во внезапно наступившей тишине я с особенной ясностью услышал хруст его черепа. Лопата выскользнула из его рук, языки голубого пламени соскользнули в снег, да там и погасли. Бородач упал на бок, поджав дергающиеся в конвульсиях ноги.

— Да! Я и есть хозяин этого тела! — закричал Ловкач, озаряя себя ярким светом — и тут сомнений быть не могло — его губы не двигались. Голос исходил откуда-то изнутри его тела.

Господи, что здесь происходит?

Снова взгляд на Императора. Три безумца корчились у его ног. Император смотрел на Ловкача, видимо размышляя, стоит ли снова опрометчиво бросаться на него.

Вдруг снова голубоватый свет разрезал темноту вокруг, слился с ярким светом Ловкача.

Алис. Там же стояла Алис!

Я попытался вскочить на ноги, но не преуспел. Мое тело, словно налитое свинцом, упорно тянуло меня к земле. Но я разглядел женщину, в руках которой билось голубое пламя.

Ловкач этого не ожидал. Ой, как он удивился. Только что стоял победителем над Ловцом Богов, а тут голубое пламя ударило ему прямо в грудь и отбросило назад, заставив сжаться в комок и заорать от боли. Крик этот оглушил еще больше. Сверху посыпались сухие ветки.

Алис уже бежала через вытоптанный круг к Ловкачу. Еще один удар голубого огня — Ловкач, не успевший даже подняться, закрутился по земле, визжа от боли. Алис приближалась. И Ловкач выставил вперед руки, но пламя уже не било из этих рук.

— Ан акрраб! Ин ашлх! — слова эти раскаленной иглой пронзили мой мозг.

Я схватился за голову, развернулся и побежал. Но не успел я сделать и двух шагов, как споткнулся обо что-то и упал. Поднялся, посмотрел под ноги. В снегу лежал тот самый безумец, который совсем недавно едва не выломал мне все зубы. Кровь залила его лицо и густую бороду. Он был без рук — те валялись рядом, обратив снег в кровавое болото. Но я узнал безумца сразу. Шмат. Тот самый верный телохранитель Императора. Он был уже мертв.

Всего на несколько секунд я задержал взгляд на Шмате, потом обернулся и увидел, что Ловкач пропал. На том месте, где он лежал, теперь зияла черная воронка. К этой самой воронке бежал Император, а с другой стороны — Алис. Поспешил туда и я.

Подойдя ближе, я увидел, что взрыв раскидал снег и землю. Вокруг валялись куски травы, свисали корни. Помимо снега вокруг было много крови. Очень много крови.

— Ушел! — крик Алис был криком отчаяния.

Император быстро и отрывисто дышал. Тут я смог разглядеть его поближе — и ужаснулся. От прекрасных длинных волос моего господина не осталось и следа, остатки волос еще дымились. Широкая рана разрезала его лоб вертикально от виска до виска. Из носа вились две кровавые дорожки, расплывающиеся на губах. Да и губы были покрыты водянистыми волдырями.

— Он прыгнул в другой мир, — прошептал Император, — он успел…

Развернувшись, Император побежал к Бородачу. Мы побежали следом — побежали, потому что не могли просто идти, кровь бурлила в наших венах.

Бородач был еще жив. Он дышал — хрипло, тихо, но дышал же! Из уголка его губ текла кровь. Левая щека оказалась порвана насквозь, кусок кожи свисал, похожий на тряпку. Можно было различить желтые зубы.

Алис склонилась над Бородачом, прощупала пальцами его живот, спину и вздохнула:

— Едва ли он доживет до утра.

Слова врезались в мой мозг острыми иглами.

— Надо отнести его в лагерь, — Император взял Бородача за руку. Два пальца из четырех были сломаны и болтались.

Тут пришел и мой черед сказать:

— В лагере Инель. Ловкач говорил что-то про девочку.

Император изумленно посмотрел на меня.

— Нужно с ней поговорить, — продолжил я, не углубляясь в подробности, — и я думаю, это надо сделать немедленно.

* * *

Инель бежала нам навстречу. Тихо, открывая и закрывая рот, из которого вряд ли когда-нибудь вырвутся звуки. Но я увидел ее лицо, и мне стало не по себе.

Мы успели пронести Бородача несколько метров, когда из-за деревьев вынырнула Инель. До лагеря оставалось всего ничего, но мы положили Бородача и отступили на шаг.

Подбежав, Инель упала на колени, в снег, и обхватила голову Ловца Богов маленькими ручками. По щекам ее потекли слезы.

Мы же стояли вокруг и не знали, что сказать. Слов не было, одни только эмоции. Только сейчас я вдруг с особенной ясностью осознал, как сильно привязалась немая девочка к Ловцу Богов. Худые ее плечи сотрясались от беззвучных рыданий. Она прятала от нас лицо, прижимаясь к груди Бородача, гладила его лицо, щеки, бороду, проводила тонкими пальчиками по закрытым векам.

— Он может умереть в любую минуту, — сказала Алис, — нужно успеть расспросить его про Инель.

— Ты думаешь?..

Алис кивнула:

— Я уверена, что Инель наверняка многое рассказала Ловцу. Стоит попробовать привести его в чувство. Думаю, если он велит ей рассказать все нам, Инель согласиться. А без него шансы невелики.

Алис подошла, присела перед Ловцом на одно колено, нежно дотронулась до плеча Инель. Девочка вздрогнула, повернулась — я увидел ее черные бездонные глаза, плотно сжатые тонкие губы.

— Он скоро умрет, Инель, — произнесла Алис медленно и четко, — дай мне привести его в чувство.

Инель замерла, размышляя. А я подумал — что мы будем делать, если она откажется отойти от Ловца? Потащим ее насильно?

Но девочка согласно кивнула и отползла в сторону, оставшись, правда, на расстоянии вытянутой руки.

Алис присела поближе и положила руки на грудь Ловца. Тут я вдруг вспомнил, как миллион лет назад вот так же и сам Ловец встал над раненым Императором и положил ему руки на грудь и привел его в чувство. Давно это было, еще в Шотограде, в совершенно другом мире…

Свет заструился от ладоней Алис — заструился, и проник под одежды. По телу Ловца пробежала дрожь. Инель, дернувшись вперед, схватилась за левую руку Ловца и крепко сжала ее своей маленькой ладошкой.

И Ловец вдруг открыл глаза и закашлял. Из горла его, вместе с кашлем, брызнула кровь.

— Дева В Белом, больно-то как! — прохрипел он. Затем свободной рукой дотронулся до щеки, нащупал дырку и поморщился, — сдается мне, скоро откину копытца, верно?

— Угадал, — кивнула Алис, — Ловкач здорово тебя потрепал.

— Нет, не Ловкач. Тот, кто сидел внутри него. Паразит, — сказал Ловец и закашлял кровью.

Мы переглянулись.

— Расскажи нам, — попросил Император, — пожалуйста, расскажи все. Ты же многое скрывал от меня, верно?

— Куда делся Паразит? — Ловец попытался повернуть голову вбок, но застонал от боли.

Алис провела ладонями над его грудью, и свет, исходящий от ее рук, проник под одежды.

— Он ушел в другой мир. Мы хотим отправиться за ним.

— Я не собираюсь отказываться от погони, — добавил Император, — Ловкач уязвим, я видел это сегодня. А еще он ранен. Если мы настигнем его в самое ближайшее время, то у нас есть превосходный шанс. Понимаешь? Нам нужно торопиться, нам нужно, чтобы ты помог.

— Не называйте его Ловкачом. Никакой он не ловкий. Всего лишь Паразит, сидящий в голове несчастного человека, — Бородач закашлял снова, — я так думаю, мне уже не настичь его. Придется вам.

— Об этом я и говорю, — Император склонился ближе, — рассказывай, что знаешь.

— Много ли я знаю? Немного больше, чем рассказал вам в Шотограде. Ловкач — сумасшедший маг, это верно. Но он сошел с ума не просто так и уж тем более не по своей воле. Я — Шиджилл, а это означает не только «ловец могущественных», но и «ловец богов». Я ловлю ненастоящих богов.

Алис непонимающе наморщила лоб:

— То есть?

— Бог, он един. Тот самый, который создал Цепь Мироздания и нанизал на нее миры, словно бусины. Бог обитает выше всех нас, выше всех развитых миров. Он наблюдает за нами, Он берет цепь в руки и перебирает миры, задумчиво поглядывая то на один, то на другой. Единый Бог сотворил все живое, что нас окружает. Нет больше Богов, равных ему. Но есть еще и существа, низшие по своему происхождению, и наделенные магией. Они бесплотны, существуют в реальности, которую обычный человек не сможет ни увидеть, ни осязать. Многие из них тоже хотят управлять мирами, тысячи из них, словно сосуды, наполнены жаждой власти, их ослепляют мечты о безраздельном правлении. Такие существа зовутся Паразитами, или псевдобогами. Чтобы добиться своей цели, они выбирают какой-нибудь мир и объявляют себя богами этого мира. Люди верят им, подчиняются, создают новые религии — а псевдобоги пользуются этим и изменяют мир под себя. Наша задача, задача Шиджиллов, искать и уничтожать таких Паразитов, до того, как они преобразуют мир, ибо есть правило — никто не может изменить творение Единого Бога.

— Ловкач — один из таких… паразитов?

— Нет, как человек, он скорее жертва. Паразиты, как я говорил, не имеют телесной оболочки, они аморфны. В этом их слабость, но и преимущество тоже. Паразит может вселиться в разум человека и полностью уничтожить его, став властелином тела. Тогда паразит начинает управлять телом и использовать свои способности, чтобы убеждать других. Некоторые паразиты бывают весьма сильны. Случалось, один такой паразит уничтожал целый мир в Цепи Мироздания…

— Как этот… — прошептал Император.

— С вашим Ловкачом особый случай, — ответил Ловец, — тут что-то совсем другое… интересное… дело в том, что Ловкач жил в другом мире. Он был магом, когда Паразит вторгся в его мозг и завладел телом. Потом псевдобог попытался изменить мир — в тот момент мы и заметили его. Но затем он неожиданно перебрался сюда и уничтожил Империю. Я потратил почти год, чтобы добраться сюда. Я не мог понять, что происходит. Паразиты не оставляют своего мира, ради другого. Почему?

— Почему? — эхом отозвался Император, — почему мой мир?..

— Дело в девочке. Инель, — сказал Бородач, и наши головы разом повернулись к ней.

Инель, заметив, что все на нее смотрят, смутилась, вытерла рукой слезы.

— Что-то их связывает, — продолжил Ловец, — она знает ответы на многие вопросы, но я не успел толком расспросить ее. Теперь, думается мне, и не успею.

— Она знает о Ловкаче? — удивилась Алис.

— Не о паразите, а о человеке, в разум которого забрался паразит, — Ловец Богов закашлял вновь.

Кровь закапала с его губ, из раны в щеке. Веки Ловца задрожали.

— Наверное, настал мой срок умереть, — прохрипел он, — не думал, не гадал, что так произойдет. Но, видно, таков мой удел. Так что Вековой Человек оказался прав. Он показал мне мертвый город… тот город, в который я отправляюсь.

Инель, весь разговор не сводившая глаз с Ловца, затрепетала, прижала его руку к груди, подняла заплаканные глаза на Алис. Но женщина лишь пожала плечами:

— Ему не помочь. Поверьте мне, у меня муж был врачом…

— Скажи ей, — Император подался вперед, — умоляю тебя, скажи Инель, чтобы она рассказала все нам. Она привязалась к тебе, как и ты хотел. Она переживает! Так пусть она расскажет нам все, что знает!

Ловец повернулся к девочке. Рукой нащупал ее руку и крепко сжал. Он улыбнулся, но улыбка вышла страшной предсмертной гримасой:

— Ты же расскажешь им? Ты поможешь своим друзьям найти паразита?

Инель кивнула, посмотрела на Императора. Взгляд ее испугал меня — то был взгляд не девочки, а взрослой женщины.

— Вы же его найдете, да, я в вас верю, — прохрипел Ловец, поворачиваясь в сторону моего господина, — а если следом за мной объявится еще один шиджилл, передайте ему привет от меня. Скажите, был, мол, тут один, который неплохо справлялся, Императора охранял, да сил не рассчитал немного… Я бы с вами еще остался, да, видите, все кости переломаны, ног не чувствую. Да и интересно мне, что же это за город такой, мертвый. Может быть, там, после смерти, своя Цепь Мироздания есть, и буду я по ней спускаться дальше, смотреть новые миры, с людьми знакомиться, давно умершими, разговаривать…

Речь его оборвалась. Тело напряглось и расслабилось. Инель ухватилась за руку, словно крепкой хваткой могла оживить Ловца. Голова Ловца откинулась набок, из уголка рта потекла по щеке и закапала в снег кровь.

— Умер, — прошептала Алис.

У меня в горле замер комок. И хотя казалось мне, что уже миллион лет назад пропало во мне сочувствие к умершим, я почувствовал, что на глазах наворачиваются слезы.

Император поднялся с колен, вытянулся — руки по швам — и посмотрел в ночное небо. Догорающий костер бросал на его обгорелое лицо слабые багровые блики.

— Мой отец говорил, что души умерших поднимаются над нашими головами и превращаются в пар, — сказал он, — если только человек умер, можно вдохнуть этого пара и обрести частичку умершей души. А ведь если хороший был человек, то такая частичка, порой, на вес золота.

Он замолчал и шумно втянул носом воздух, прикрыл глаза. Я тоже вздохнул, и Алис, а следом и Инель.

Потом девочка заплакала. Горько, беззвучно. Теребила обмякшую кисть в своих маленьких ручонках, трясла головой, словно думала, что наваждение развеется, что она вот-вот проснется и увидит Ловца возле себя — живого и невредимого.

— Надо его похоронить, — сказал я, вытирая слезы кулаком.

— Не выйдет, — покачал головой Император, — до земли два метра снега. Да и земля промерзла еще на столько же.

— Хоть снегом закидаем…

— Смотрите! Смотрите! — Алис вскочила и отпрыгнула от Ловца, словно ужаленная.

Инель, хоть и осталась сидеть, но отпрянула в сторону, глаза ее округлились. И было от чего — тело Ловца Богов вдруг начало светиться! Изнутри! Под кожей возникло то самое голубоватое сияние, какое исходило от его рук в момент сражения с Ловкачом-Паразитом. Светилось лицо, светились кисти рук, свет пробивался из распахнутого ворота и из рукавов. Постепенно становясь ярче и ослепительней, свет заполнил все вокруг, осветил лица Императора, Алис и Инель (да и мое, наверное, тоже), а затем вдруг вспыхнул короткой ослепительной вспышкой.

Я невольно вздернул руки к лицу и зажмурился.

Вспыхнул свет — и погас.

И стоило мне опустить руки, как я понял, что произошло. Ловец отправился в свой путь к мертвому городу. Высшие существа и умирают по-другому, не так, как мы.

— Доброго пути, — шепнула Алис, а я добавил:

— Вопрос о захоронении закрыт, — хоть и прозвучало это глупо и нелепо в нынешней ситуации.

Захрустел снег. Я увидел Императора, который шел к Инель. Девочка сидела на снегу, все еще не придя в себя от вспышки света. Глаза ее не мигали, рот приоткрыт — то ли от удивления, то ли от испуга. Больше всего она походила на людей, которые впервые стреляли из пороховых ружей — видел я таких, и не раз, на стрельбище, когда старый Император начал лично проводить модернизацию армии. От первого выстрела неопытный солдат глох так, что дня два ничего не слышал и глупо улыбался.

Император же присел перед Инель на корточки и осторожно взял ее за плечи. Девочка не отреагировала на появление Императора никак. Тогда он легонько встряхнул ее — и Инель заморгала, взгляд ее стал более осознанным. Она завертела головой, выискивая тело Ловца.

— Не надо искать! — произнес Император, стараясь, чтобы его губы поймали взгляд Инель, — Ловец ушел от нас в мир мертвых. В мертвый город. Ему там, наверное, будет лучше. А ты, девочка, осталась в мире живых. Ты с нами. Понимаешь?

Она слабо кивнула и сделала руками жест, словно что-то писала. Я понял намек быстро, вскочил и побежал к Францу. Конь не спал, нервничал, шевелил ушами и фыркал. Но стоило мне приблизиться, как он успокоился, дал погладить себя по жесткой гриве. Я порылся в сумках, взял несколько листов и карандаш, оказавшийся остро заточенным. Видимо, Ловец заботился об этом ничуть не меньше, чем о поисках Ловкача.

Инель взяла листы и карандаш и сразу же начала писать. Я не отошел, присел рядом на корточки, хоть и начал немного замерзать. Алис же поступила умнее — взяла хворосту и накидала в костер. Огонь занялся тотчас и весело захрустел дровами, раздавая тепло.

— У Паразита были такие же татуировки змей, как у Инель, — сказал я, поймав себя на мысли, что называю Ловкача так, как назвал его Ловец Богов, — он знал, как ее зовут. И он искал именно ее.

Девочка отвлеклась, посмотрела на меня, на мои губы. Взяв еще один лист, она вновь склонилась над ним. Написала быстро — протянула написанное Императору. Мой господин прочел и нахмурился:

— Она спрашивает, был ли человек, который убил Шиджилла длинноволосым и с ухмылкой на лице, а еще спрашивает действительно ли у человека были татуировки змей?

— Я не умею различать, татуировки или родинки, — кивнул я, — это был высокий и худой человек. У него длинные волосы черного цвета, которые почти закрывают глаза, но большую их часть скрывает широкополая шляпа. Глаза Паразита наполнены серебром, а его рот… его улыбка… похоже, что его рот вечно растянут в злобной ухмылке…

Инель написала что-то на листе.

— Похоже, она знает, кто это был, — сказал Император, прочтя записку.

— И кто же? — на этот раз спросила Алис.

Инель написала. Император прочел:

— Она говорит, что скажет нам, потому что так хотел Шиджилл, а еще потому, что она хочет уничтожить паразита, — а затем сам же господин и ответил, — мы этим и занимаемся, девочка. Мы ищем этого… это существо, чтобы отомстить. Ты вспомнила, кто он?

Инель нахмурилась и кивнула. Показала на свои глаза и жестами изобразила вспышки из этих глаз. Получилось очень правдоподобно. Мне живо вспомнились полыхнувшие серебром глаза Паразита, которые хоть и не обожгли, но при желании вполне могли.

— Да, наверное, мы говорим об одном и том же человеке, — кивнул Император.

Тогда Инель вновь взяла лист и писала долго. Не уместив на доном листе, она взяла следующий. Мы терпеливо ждали. На другой стороне поляны также нетерпеливо фыркал Франц.

Потом, наконец, Инель закончила и протянула листы Императору. Император зачитал сразу, и пока он читал, я чувствовал, как нарастает мое внутреннее напряжение, как вытягиваются в струнку нервы, как стараюсь я запомнить каждую строчку, уловить ухом каждую буковку…

Он читал:

— Человека, которого вы ищите, зовут Хиус. Он жил в мире, которые икгийцы называют Вайши, что на их языке означает «строители мироздания». Это второй мир, после мира шиджиллов и первый в Цепи Мироздания. Жители вайши — очень могущественные маги. Они занимаются строительством миров в Цепь. Они — те самые существа, которые нанизывают на Цепь новые миры. Многие называют их правой рукой Единого Бога. Очень трудна и кропотлива их работа. Многие столетия вайши конструируют мир, населяют его жизнью, спускаются со своим миром по Цепи Мироздания и нанизывают его, заставляют Вливаться. Каждый вайши за свою жизнь может создать всего один мир. Затем он умирает, потому что творение его забирает все жизненные силы. Хиус был одним из перспективных строителей. Он обладал нестандартным мышлением и выдвигал блестящие идеи. Многие из его заготовок обрели жизнь в мирах других вайши.

Сам же Хиус горел идеей создать особый мир. Мир, в котором не будет магии… («Мой мир — прошептал Император, — Ловкач создал мой мир»). Но Верховные вайши не разрешили ставить эксперименты в целом мире и разрешили построить не мир, но отдельное государство в мире, в котором не было бы магии. Хиус с радостью согласился, и тотчас занялся строительством. В молодом мире он поставил Империю, из которой убрал всю магию и наделил Императоров силой, способной пороться с любыми проявлениями магии. Таким образом, много столетий Хиус оберегал свое детище, следил за ним, писал научные работы на основании наблюдений… Но затем он заболел. Паразит проник в его мозг и подчинил его сознание. Вайши из окружения Хиуса сразу поняли, что случилось — в него вселился тот, кого называют псевдобогом. Паразит подавил волю Хиуса и завладел его телом. Обретя могущество Хиуса, Паразит решил рассеять свою религию по всему миру, но сильнейшие вайши собрались вместе и дали отпор Паразиту. То была чудовищная битва. Половина мира вайши пала в борь6е за выживание. И в конце-концов, случилось вот что. Из сильнейших вайши выжила всего одна — та, что числилась деканом при Университете Магии. В финале схватки она схватила Хиуса и силой перетащила его в другой мир — в мир, который создал он сам. Силы покинули обоих. Молодую вайши швырнуло еще ниже по Цепи, в другой мир. Там ее подобрали другие люди, помогли прийти в себя, чтобы продолжить погоню. А Хиус оказался в пределах своей собственной Империи. Только это был уже не Хиус, а другое существо, Паразит, целью которого было уничтожение всего живого. Уничтожение через ложную веру. Каким образом Паразит выжил в Империи и набрался сил, мне неизвестно. Но в одно утро он решил, что пора действовать. Любой Паразит ставит своей целью полную власть над миром, в который он попал. И Паразит начал уничтожение Империи…

Император замолчал. Глаза его светились удивлением и неверием.

— Это все правда? — спросил он.

Инель кивнула. Алис убрала черную прядь волос с глаз:

— Я подозреваю, что ты и есть та юная вайши, которая осталась цела и набралась сил, верно?

Инель кивнула снова, написала что-то на листе и протянула Императору.

— Мне очень жаль, что я рассказываю все это слишком поздно. Я мало что помнила. Хиус изрядно потрепал меня. Странствуя по мирам, я уже не надеялась найти его. Но потом наткнулась на вас… и поздно поняла, кто вы такие.

— Ловкач создал мой мир, — прошептал Император, закончив читать, — я не могу поверить. Существо, за которым я гнался столько времени… он создал мой мир…

Это был сильный удар для моего господина. Молодой Император сел в снег, рискуя отморозить себе все, что возможно, и стал задумчиво растирать ладонью щеку. Но Алис не давала ему осознать ту порцию информации, которая уже свалилась на голову Императора, она стала задавать новые вопросы.

— Значит, тебе не десять лет, — уточнила она, а когда Инель кивнула, спросила, — но почему ты внешностью похожа на маленькую девочку?

Инель лишь развела руками. Она же сказала, что еще совсем юная.

Я же представить себе не мог, как этот самый Хиус смог создать целую Империю, да еще и приглядывать за ней многие столетия. Сколько же ему лет на самом деле? Да и как возможно создавать целые миры?

— Что же случилось с вашим миром? Он уцелел?

«Хиус порядком потрепал Вайши, но многим удалось уцелеть. К сожалению, я была в своем мире год назад и не могу сказать, что произошло там за это время»

— И ты прыгала по мирам, пока не нашла этот мир? Ты действительно Странствующая?

«Все вайши — Странствующие. Мы же создаем Миры и нанизываем их в Цепи Мироздания. Но не все вайши отваживаются хотя бы раз прыгнуть в другой мир. Многие всю жизнь проводят на Вайши»

— Ты искала Хиуса? Ты хотела отомстить ему?

«Когда я очнулась после первого прыжка, я много не помнила. Я забыла о Хиусе, я забыла о битве Великих вайши, я помнила только, что умею прыгать по мирам и что потеряла что-то действительно важное. Потом, когда я побывала в пяти или шести мирах, память постепенно вернулась ко мне. А когда я упала в снег и вы нашли меня, тут я все и вспомнила. Шиджилл помог мне вспомнить все. Я так ему благодарна. Убив Шиджилла, Хиус еще больше прибавил мне решительности».

Это походило на допрос. Алис задавала вопросы, а Инель писала на листах и протягивала их женщине. Алис словно вошла в транс, погрузилась в странную игру вопросов-ответов. Она не замечала нас, а видела перед собой только вайши.

Я подошел к Императору и обнял его за плечи. Мой господин сидел, погруженный в свои мысли, и, похоже, совсем не заметил моего появления. Но тут он сказал:

— Писарь, поверь мне… В моем сознании разрушилось все. Все, что казалось нерушимым, что было мне дорого. Запомни это, Геддон, и запиши где-нибудь, для потомков.

Я чувствовал, как напряглись мышцы на плечах под толстым полушубком. Император приподнялся, вынул из ножен меч и положил его на снег, перед собой. Лезвие тускло поблескивало в первых лучах поднимающегося солнца.

Вот и утро подступило — как же быстро прошла ночь.

— Вот и все, что осталось мне от Империи, — произнес он тихо, — мой меч. Остальное — миф. Рассыпалось, как песочный замок. Сначала пришел Хиус — этот клоун из другого мира, и разрушил Империю, которой правили мои отцы семь столетий. Затем пришла Инель — немая вайши, и разрушила мою веру в то, что Империя действительно принадлежит нам. Я-то, глупец, думал, что смогу восстановить Империю, построить на ее руинах новое государство. А что оказалось? Что все эти столетия за нами следило существо, способное одним мановением пальца превратить всю Империю в пыль. Что, собственно, оно и сделало. И я уже не хозяин сам себе. Я уже не Император. Я — марионетка.

— Не говорите так, — сказал я, — каждый из миров кем-то был создан. Вами не управляли, за вами всего лишь наблюдали. Вы были вольны делать все, что захотите.

— У моей Империи отобрали магию, а я думал, что так и должно быть. Мы строили железные дороги, открывали порох, готовились построить летательный аппарат — а на самом деле все это давно изобрели за нас. Нам лишь подкидывали готовые идеи. Я-то думал, что мир за стенами Империи ущербен. А оказалось, что ущербны мы.

— Ничего подобного, — возразил я.

Император повернулся, посмотрел на меня уставшими, потухшими глазами. Ни капли чистого разума не разглядел я в них.

— Да, Геддон, мы ущербны. Даже создатель нашего мира позволил себе уничтожить его. А мы не смогли отомстить. Мы упустили его.

— Еще не все потеряно.

— А куда идти? Что делать?

Это был крик отчаяния. А отчаяние, как известно, разъедает мозг, делает даже из самых сильных людей беспомощных калек. Я не мог сидеть и ждать, пока мой господин превратится в жалкого безумца.

Я повернулся к Инель, тронул девочку за плечо (хотя, какая она девочка? Наверное, старше меня). Инель обернулась.

— Ты знаешь, куда отправился Хиус? — спросил я.

Инель кивнула, начертила пальцем в воздухе кривую дугу.

— Она написала, что Хиус оставил след после перемещения. Такие следы оставляют все Странствующие. След продержится еще несколько дней. По такому следу Инель без труда найдет, куда прыгнул Хиус.

Тогда я взял Инель за плечи — уже не осторожно, а решительно — пододвинул к себе и заглянул в детские, но по-взрослому глубокие глаза.

— Инель, девочка моя, ты должна переместить нас в тот мир немедленно, — попросил я, — ради моего господина, ради меня, ради Шиджилла.

Инель заморгала и попыталась освободиться. Я сжал ее еще крепче:

— Помоги нам, пожалуйста, — сказал я, — мой Император не может остановиться на середине пути. Или он настигнет Хиуса, или умрет. Месть разъела его мозг. Нам нужно строить новую Империю, а не мстить. Помоги нам, ради всех, кто уже погиб от рук Паразита. Ради жизни в этом мире.

— Не унижайся, Геддон, — проворчал за моей спиной Император — и это был голос не молодого правителя, а старого калеки, — мой путь окончен. Как можно строить новый мир, когда знаешь, что его вновь могут разрушить? Империя не в моих руках, она в руках каких-нибудь деканов Университета Магии вайши. Верно я говорю, Инель?

— Мы найдем Хиуса и заставим его расплатиться за все, что он натворил, — упрямо сказал я, — а затем мы построим новую Империю. Без чьего-либо вмешательства… Ты поможешь нам найти Паразита?

Я замолчал. Хватка моя ослабла. Я не мог держать ребенка вечно — и хотя я понимал, что она совсем не та, какой кажется, но я-то видел девятилетнюю девочку…

Инель освободилась, отодвинулась на шаг. Я молча ждал ее решения. Я успел тысячу раз пожалеть о своей кратковременной вспышки. Но я боялся за своего господина. Может быть, я всего лишь тень его, но я хочу оставаться тенью и дальше, а не раствориться. Тень живет лишь при свете, а если свет моего господина погаснет, то исчезну и я.

Но что может поддержать жизнь Императора? Что заставляло его жить на протяжении шестнадцати месяцев? Месть. И местью он будет жить дальше. По-крайней мере, пока не настигнет Хиуса.

Инель смотрела на меня большими своими глазами. Смотрела, не мигая. А потом медленно кивнула.

— Я иду с вами, — быстро произнесла Алис, — не забывайте, у меня свои счеты с Хиусом.

Инель протянула руки. Я поднялся, машинально стряхивая снег с колен.

— Пойдемте, мой господин.

Император продолжал сидеть, бессмысленно глядя в пустоту. Был ли он погружен в свои мысли, или просто уходил от нас в далекое бессознательное — мне не понять. Но стоило мне взять его за руку, и крепкие пальцы сжали запястье. Я помог Императору подняться. Он вложил меч обратно в ножны и пошел следом за мной к девочке. Алис встала сбоку от меня. Я поймал ее взгляд — удивленный и слегка настораживающий.

— Не ожидала от тебя такой прыти, — сказала она.

Я, признаться, и сам не ожидал.

Инель нетерпеливо потрясла руками. Освободившиеся т одежды татуированные змейки на ее руках задрожали следом — то ли от возбуждения, то ли от нетерпеливости.

— Ты пойдешь с нами? — спросил я вайши.

Она кивнула. Я крепко сжал руку Императора (он тоже сжал, но не крепко, а скорее по инерции), а свободной рукой обнял мягкую ручку Инель.

И звезды упали мне под ноги…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ХИУС

— Пиши, писарь, — шепнул Император, голос его звучал нетвердо и доносился издалека, — это же твое призвание. Смотри по сторонам, и записывай. Наши предки должны знать правду.

И я вновь начал писать.

* * *

В этом мире не было снега.

Зима закончилась, а, быть может, никогда и не начиналась.

Это был мир без холодного рассвета и прозрачного до боли в глазах воздуха.

Этот мир не встречал нас завыванием колючего ветра, пробирающегося под одежды, забивающегося в горло и нос.

Вечный холод, преследовавший меня много месяцев, растворился, угас, отстал по дороге в неизвестность.

Открыв глаза, я увидел зелень. Буйную, дикую зелень. Мои руки прижимали густую зеленую траву, ноги исчезали в больших зеленых же кустах. Широкие листья-лопухи свисали с неба, закрывая солнце — и сквозь них пробивался изумрудный цвет.

А еще великолепие звуков окутало меня давно позабытыми мелодиями. Я услышал стрекот кузнечиков, чириканье птиц, шелест листьев. О, дивный, живой мир! Я-то думал, что никогда не попаду в такое место. Рай? Наверное. Пока можно назвать и так.

Я приподнялся на локтях. Голова закружилась от чистого свежего воздуха. Перед глазами забегали разноцветные пятнышки. Рядом лежала Алис, раскинув руки, на спине. Глаза ее были открыты. Она смотрела на яркое голубое небо без единого облачка. Еще дальше сидел Император, привстав на одно колено, и озирался по сторонам.

Инель?

Я обернулся в другую сторону. Вон она, девочка. Вернее, совсем не девочка, а маг вайши. Сидит, как ни в чем не бывало, поджав ноги, обхватив колени руками, наблюдает за нами и улыбается. Ждет, пока мы придем в себя.

А вокруг лес. Не мертвый, а вполне живой. Огромные мохнатые ели, могучие вековые деревья с необхватными стволами и зелеными шапками на макушках, высокая трава под ногами… наверняка, где-то есть и грибы.

— Таким был и наш Лес до нынешней зимы.

Алис села и потянулась. Стала расстегивать шубу. Я и сам порядком вспотел, поэтому последовал ее примеру.

— Хочется верить, что следующим летом Лес вновь оживет, — продолжила Алис, — да и почему бы не верить? Хиус покинул наш мир, больше некому уничтожать его. Мир должен начать жить по-новому. Вот залижет раны и заживет.

— Я уже и не помню, когда последний раз бывал в Лесу, — скинув шубу и стянув через голову свой старый свитер, я остался в красной рубашке. С обувью было хуже — от меховых сапог никуда не деться. Придется поискать что-нибудь по сезону. Под ватными штанами были еще одни штаны — тонкие, старые, но целые. Оставив ворох одежды среди травы, я встал, чувствуя накатившую внезапно легкость. Как быстро, все-таки, привыкаешь к лишнему весу — а сейчас мне казалось, что я могу взлететь.

— Можно насобирать грибов, развести костер, поесть хорошенько…

Мои размышления вслух прервал Император. Он прошел мимо, скидывая на ходу шубу, присел возле Инель. Я сразу замолчал. Слишком мрачным выглядел мой господин, слишком усталым.

— Что это за мир?

Инель провела пальцем по раскрытой ладони — дайте, на чем писать.

Мы огляделись, и обнаружили, что все наши вещи остались в другом мире. Включая верного нашего Франца. Ни коня, ни рюкзаков, ни, тем более, бумаги.

— Мы забыли Франца! — вырвалось у меня.

— Найдет дорогу к поселению, а там пригодится кому-нибудь, — отмахнулся Император, — мы не взяли бумагу и ручку, вот это проблема, а не твой конь. А еще у нас нет спичек, нет продовольствия, нет котелка и веревки… Ничего нет, кроме оружия.

— Ну, спички, положим, есть, — Алис подняла свою шубу, вынула из кармана коробок и потрясла им в воздухе.

Император, впрочем, не обратил на нее внимания. Он хмурился, оглядываясь по сторонам. Поднялся, побродил немного, потом отломил сухую ветку и вернулся к Инель. Девочка не меняла позы, наблюдала за Императором заинтересованно. Император, между тем, очертил носком сапога кусок земли, травы на котором не было, а земля была темного цвета, и протянул сухую палку Инель.

— Сможешь написать на земле?

Инель подумала и кивнула. Взяла палку, написала:

«Я не знаю названия этого мира, но я все еще вижу след Хиуса».

— Надо торопиться, — пробормотал Император, — пока след не исчез, пока Хиус не убежал далеко. Идти надо…

Отойдя от Инель, он сел на траву и выудил из ножен меч. Император тоже разделся, оставшись в шелковой рубашке — изношенной до такой степени, что уже невозможно было определить ее цвет. Но зато хорошо проглядывался вышитый на воротничке герб Империи — горизонтальная ладонь, на которой покоится корона.

«Империя в руках Императора».

Когда-то давно этот лозунг означал мощь и нерушимость Империи, силу Императора. Что осталось от этого?

Положив меч на колени, Император выудил из кармана тряпку и стал протирать лезвие. Его голова с обгоревшим ежиком черных волос, слегка покачивалась из стороны в сторону. Он бормотал тихо, себе под нос:

— Сейчас, почистим оружие и пойдем. Надо торопиться. До заката еще, видимо, далеко, так что мы должны успеть много пройти. Нужно найти населенный пункт. Нужно найти Хиуса. Нужно определить, где мы находимся, в конце концов…

Затем неожиданно вздернул голову, и его глаза уставились на меня. В них не было ни капли безумия. Напротив — чистейший разум, казалось, готов было вот-вот переплеснуться через край.

— Чего вы ждете? Особого приглашения? — поинтересовался он и поднялся, — Инель, вайши, показывай путь.

Инель поднялась тоже. На губах ее играла грустная улыбка. Она словно размышляла, подчиниться приказу Императора, или плюнуть на нас и отправиться самой. Тем не менее, она зашагала по густой зеленой траве (о, как слезятся глаза, глядя на всю эту прекрасную зелень вокруг), жестами призывая нас идти следом.

Мы же, не сговариваясь, выстроились цепочкой — я замыкал шествие, Алис шла по середине, а следом за Инель шел Император, который вроде бы все еще раздумывал, убрать меч или нет. Но видимых опасностей мы пока не встречали, и спустя минут десять, мой господин все-таки убрал меч в ножны.

Я глазел по сторонам, ловил взглядом бегающих по веткам белок, любовался голубым небом, наслаждался лесными звуками. Радости моей не было предела. Не забывал, правда, оглядываться по сторонам. Из писаря я превратился в верного телохранителя. Не такого мускулистого, и уж точно не профессионально владеющего оружием. Но другого не было, поэтому придется Императору довольствоваться, чем дают… От этой мысли я рассмеялся. Алис обернулась через плечо, подмигнула. Природа вокруг и ее привела в хорошее настроение.

Лес закончился внезапно. Всего один шаг — и деревья остались за спиной, выстроившись, словно солдаты, ровным рядом тянулись к солнцу. И ни одного деревца впереди. А обнаружился перед нами поросший травой холм. Начинался он у наших ног, волнами то опускался, то вновь поднимался, шел круто вниз. А у самого основания холма раскинулся город.

Огромный город.

Мы видели его начало, но не было видно конца. До самого горизонта тянулись большие многоэтажные дома, сверкающие на солнце, отлитые, словно, из стекла. Остроконечные башенки разрезали небо, за них, должно быть, цеплялись облака. И у всех зданий были одинаковые белые крыши. Солнце отражалось от них, слепило глаза так, что казалось, будто весь город сверкает солнечным светом. И еще казалось, что нет в этом городе зла и насилия, город похож на доброго пушистого зверя с блестящей шерсткой, который развалился между холмов и приглашает к себе в гости любого путника. И тем страшнее показалась мне мысль, что где-то там, внизу, бродит Хиус с Паразитом в разуме, и совсем недобрые мысли роятся в его голове. Как посмеет он нарушить эту красоту, эту идиллию?

Я повернулся к Инель, а она показывала рукой вниз. Идем, мол, в город.

И Император уже спускался с холма, неторопливо, осторожно, чтобы не упасть. На помятой изумрудной траве оставался черный след от его сапог. Вот и мы начали загаживать этот чистый мир.

А Алис? Без шубы она выглядела как-то моложе, красивее. А я, старый дурак, куда смотрю? Поспешил отвести взгляд, но Алис заметила и засмеялась.

— Кто наперегонки с холма? — здешняя природа сильно прибавила ей настроение.

Алис побежала с холма, легко обогнала Императора и вскоре оказалась далеко впереди. Я тоже прибавил шагу, но трава здесь оказалась мокрой, и ноги скользили — а тут как бы не упасть. Пришлось сбавить темп.

Алис мы нагнали уже на подходе к городу.

Холм плавно перешел в равнину. Трава расступилась, открывая широкую, хорошо ухоженную дорогу из гладкого темного покрытия. Кое-где виднелись неровности и даже трещины, но в целом дорога выглядела идеально. В Империи о таких дорогах еще только мечтали. Первые дома виднелись в километре от нас. Я даже разглядел нескольких людей, идущих по дороге.

— Вековой Человек был прав, — прошептал я, останавливаясь у обочины, — я видел эту дорогу, я видел этот город… нас было четверо, без одного. Ловцу Богов не нашлось здесь места.

Ожидая нас, Алис собрала цветы и сплела себе венок, который водрузила на голову. Увидев его, Инель беззвучно рассмеялась.

— Я сплету тебе такой же, — пообещала Алис и свернула с дороги в поле.

Император остановился, задумчиво поглядывая на город. Мне оставалось только радоваться, что жажда мести не вытеснила из головы моего господина разум. А если и вытеснила, то не весь.

— Надо подумать, что делать дальше, — пробормотал он. Голова Императора вновь закачалась из стороны в сторону, — если мы подойдем к людям в таком виде, нас арестуют.

— И это в лучшем случае, — добавила Алис, — я не думаю, что местные жители привыкли видеть обгорелых и побитых головорезов. Из нас четверых лучше всех выглядим я и Инель. Мы можем сходить в город и попытаться раздобыть одежду и еду. Заодно осмотримся.

— Но мы можем потерять след Хиуса! — в отчаянии произнес Император, — я не могу так рисковать… когда я так близко…

— Успокойся, сейчас же, — Алис вернулась на дорогу, держа в руке еще один венок — поменьше. Она водрузила его на голову улыбающейся вайши, отчего девочка стала еще милее и симпатичнее. Вернее, не девочка… сложно привыкнуть к тому, что в детском теле скрывается взрослое существо…

— Смотрите, ваше величество. Теперь мы с Инель милые безобидные девушки. Мать и дочь, если хотите. Давайте-ка оба возвращайтесь в лес и ждите нас у опушки. К вечеру постараемся вернуться.

— Но время… — попытался возразить Император. Глаза его растерянно бегали из стороны в сторону.

— Лучше день потерять, потом за час долететь, — сказала Алис, — это еще древние мудрецы говорили. Верно, Инель?

Инель, внимательно читавшая по губам, согласно кивнула. Алис подала ей руку, и они вдвоем направились по дороге в сторону города.

Я же подошел к Императору:

— Мой господин, она говорит правильно. Вы плохо выглядите, да и я не лучше. А если нас действительно арестуют?

— Да знаю я, писарь, знаю, — кивнул Император, — теряем время, Хиус уходит. Он снова уходит от меня, а я ничего не могу поделать.

Голос Императора сбился на неразборчивое бормотание. Тем не менее, он развернулся и зашагал обратно к холму, к лесу. Я посмотрел вслед Алис и Инель, задержал взгляд на белых домах, высившихся всего в километре от нас, и последовал за Императором.

* * *

Солнце клонилось к закату, бросало последние желтые лучи, которые застревали в листьях, бегали зайчиками по усеянной листвой земле. Лес шумел, тихо, неразборчиво, и теплый ветер трепал мои волосы. А я наслаждался погодой, сидел, откинувшись на руках, задрав голову, подставляя ветру лицо.

Здесь, скорее всего, совершала первые робкие шаги осень. Воздух еще не остыл, солнце припекало, но на деревьях уже виднелись желтые и красные пятна готовящихся слететь листьев.

О, как я, оказывается, люблю осень. Та зима затянулась на целую вечность, и я уже успел позабыть, что бывает мир и без снега.

Император крепко спал, свернувшись калачиком, под деревом. Ветер нагнал вокруг него сухих листьев, словно соорудил колыбельку для взрослого дяди.

Господин устал. И физически и морально. Мысли о мести изглодали его не хуже, чем термиты точат дерево. А самая гадкая мысль — о том, что Хиус где-то рядом, совсем близко — цеплялась острыми зубками за нервы, дергала струны искалеченной души. Ему лучше было хорошенько поспать. Я хвалил Деву В Белом, что Император уснул быстро и надолго.

Не проснулся Император даже тогда, когда кусты на краю поляны расступились, и показалась Алис, а за ней и Инель.

Я вскочил, в удивлении вскрикнув, и сам же себе зажал рот руками.

А ведь было чему удивляться! Инель и Алис преобразились. Прежде всего, они расстались со своей одеждой и облачились в яркие легкие платья. На головах — накидки, на ногах — туфельки. Обе девушки где-то помылись и причесались. Волосы Инель были зачесаны назад и приглажены.

Невольно я задержал взгляд на Алис больше, чем следовало бы, заметил, что она тоже смотрит на меня, и смутился.

Алис рассмеялась:

— Все в порядке! Женщины должны быть привлекательными, это факт!

Что примечательно, от звонкого смеха, Император не проснулся, даже не пошевелился. А Алис уже заметила его сон, прижала палец к губам и подошла ко мне, старательно изображая ходьбу на цыпочках. В туфельках на длинных каблуках у нее не очень-то и получалось.

В руках у Алис была большая сумка на длинном ремешке синего цвета. Сумка, явно чем-то наполненная под завязку.

— Господи, вы ограбили какую-нибудь городскую лавку? — изумился я.

Алис протянула сумку. Инель улыбалась, читая по моим губам. Закивала, да, мол, ограбили.

— Все гораздо прозаичней, — сказала Алис, — мы заглянули в первый же трактир и спросили, есть ли у них какая-нибудь работа на один день, с оплатой, разумеется. Трактирщик оказался человеком милым и общительным. У него постоялый двор на пятьдесят человек. В основном он принимает путешественников из соседних городов, поэтому не очень-то нам удивился. Нам пришлось прибрать в шести номерах после посетителей, за этого хозяин позволил нам помыться и заплатил местными деньгами. Потом мы кинулись в магазин, купили всем одежды и немного еды. Вот.

— А как вы общались с трактирщиком? Он ничего не заподозрил?

— Практически во всех мирах говорят на общепринятом языке. Мне Инель рассказала. Этот мир оказался не исключением. Так что трактирщик решил, что мы пришли из города Набвека, что к югу отсюда, то есть за этим чудесным лесом.

— А Хиус?

— Его след уходит вглубь города. Я думаю, нам следует переночевать в лесу, выспаться, поесть, а завтра с утра отправиться на поиски. Этот город совсем не воинственный. Я не увидела у людей ни холодного оружия, ни огнестрельного. Даже на входе в город нет стражи.

— То есть, нам придется прятать оружие…

— Верно. Ну же, открывай сумку.

Алис не терпелось удивить меня, и у нее прекрасно получилось. Когда я выудил из сумки одежду, у меня отвисла челюсть. Шелк! Настоящий шелк! Столь нежную рубашку мне не приходилось держать в руках много лет! Тут как бы не порвать ее о загрубевшую кожу… Штаны оказались и того лучше, из какого-то прочного, но не грубого материала темного цвета. Переодевшись, я почувствовал необычайную легкость во все теле, словно скинул разом несколько килограммов. Если бы еще сапоги сменить на какие-нибудь туфли… вот только у Алис не хватило денег на обувь.

Едой Алис тоже побаловала. Буханка белого хрустящего хлеба, еще теплого внутри, помидоры и огурцы, кусок золотистого сыра и много винограда. После печеной на костре картошки, жареного и тушеного мяса без соли, даже слегка кисловатые виноградины растекались во рту чудеснейшим напитком.

Перед тем, как приступить к еде, я разбудил господина. Молодой Император несколько секунд смотрел на Алис и Инель, не узнавая, потом улыбнулся — морщинки в уголках глаз расступились — а затем и рассмеялся, весело и звонко. Я оторопел от неожиданности — смеющегося Императора я не видел очень давно. Я, оказывается, очень сильно привык к тому, что у господина всегда нахмурен лоб, сведены брови, сжатые крепко губы. Но вот он смеялся, и на сердце моем таял лед вечной зимы Империи, а тревога-темнота таяла с невероятной быстротой. В этот осенний вечер, в наполненном жизнью лесу, когда последние лучи солнца падали на глаза, мне казалось, что дальше будет только лучше, что худшее, скорее всего, уже позади.

И Хиуса найдем. И новую Империю построим. И наедимся до отвала. И отмоемся от грязи, въевшейся в кожу.

Все будет. Все придет.

В разгар еды, Алис потянулась к сумке — и оказалось, что она приготовила нам сюрприз. В руках ее плескалась почти полная бутыль с вином. О, да. Я разбираюсь в хорошем вине.

— Предлагаю выпить вина в знак нашей общей дружбы, — произнесла Алис торжественно, — каждый, кто хлебнет из горлышка этой бутыли, пусть пообещает, что никогда не предаст своего друга. И мы все вместе достигнем цели!

— Настигнем Хиуса! — поддержал Император, — и пустим ему кишки! А голову его я хочу видеть на острие копья!

И он хихикнул.

Алис смущенно кашлянула. Торжественность момента была слегка скомкана.

— В общем, посуды у нас нет, придется пить из горла, по кругу, — заключила она и хлебнула первой.

Вино оказалось великолепным. Передавая бутыль Инель, я сказал:

— Не забудьте показать мне того трактирщика, чтобы я поблагодарил его за вновь обретенное счастье.

— Это нетрудно, — заверила Алис, — завтра же и познакомлю.

А поскольку нас было всего четверо, а вина почти полная бутыль, то хлебнуть мне довелось несколько раз. Отвыкший от алкоголя, я понял, что быстро пьянею. Вот я уже полулежал на своем полушубке и смеялся, как и все. Кинул виноградину в рот, раскусил — кисловатый сок растекся по нёбу. Снова рассмеялся. И воздух задрожал вокруг.

— …а еще там интересные повозки, — говорила Алис, — в каждой по две лошади, но колеса на повозках не деревянные, а резиновые. И от повозок всегда идет дым. Откуда-то снизу.

— Это похоже на паровой двигатель, — говорил Император, — мой отец хотел пустить первый транспорт на пару, но не успел. Я тоже хотел. У меня лежали чертежи, а в столице было много умных людей. Я говорю, что они были действительно умными. Им бы только времени дать…

— И все вокруг улыбаются, — говорила Алис, — хотя мы с Инель были грязными, неумытыми, никто на нас не тыкал пальцем. Все смотрели, как на обычных людей, как на ровню. Трактирщик тоже оказался очень вежливым.

— Трактирщик, он вообще хороший человек, — сказал я, чувствуя, что дрожит не только воздух, но и земля. Веки опускались сами собой, — не забудь познакомить… хорошие люди… они вообще хорошие…

Наверное, в любом мире есть хорошие люди. У меня не было времени задумываться над этим. Когда-то давно Ловец Богов сказал, что нет людей хороших и злых. Каждый из людей совершает те поступки, которые считает нужными. И если он считает, что совершил добро, значит для него это действительно добро… Но отчего же, подумал я, добрых людей всегда можно отличить от плохих. Ведь действительно так происходит, можно ткнуть пальцем в человека и сказать, что он, мол, хороший. Почему? Потому что он совершил много хороших поступков. И никого не касается, думал он о них, или нет. Главное, что он их совершил. Так же и плохие люди. Пусть они копаются в своих мозгах, думают, что совершают благие дела, но ведь все же вокруг видно, что ни черта их дела не добрые. И люди вокруг будут судить этого человека и решат, что он — зло. И как раз в этот момент и наступает четкое разделение на хороших и плохих, на добро и зло. Есть контраст, есть поступки и есть люди, которые эти поступки когда-нибудь оценят. И тогда станет ясно, что хорошие люди они, на самом деле, есть везде…

Кажется, я зевнул, но сон проглотил меня с быстротой хищника, поймавшего добычу. Сон счастливого и беззаботного человека.

На какой-то короткий момент свой новой жизни я им и стал.

* * *

Едва расцвело, мы пошли в город.

Дорога была пустынной, по обочине скопились лужицы, трава была влажной от росы. Высоко в небе проплывали редкие белые облака. День обещал выдаться теплым и солнечным. А что еще надо старым промерзлым косточкам?

Впервые за много месяцев я поймал себя на мысли, что совсем не хочу отправляться на поиски Ловкача-Хиуса. Я хочу зайти в какой-нибудь трактир, сесть за столик, заказать себе много вкусной и недорогой еды (что, впрочем, не всегда возможно совместить), кружку вина или пива, и молча кушать, предаваясь размышлениям. Видя впереди первые дома, крыши которых весело блестели стеклом в лучах восходящего солнца, я думал, что это вполне осуществимые мечты. Почему бы и нет?

— Трактирщик приглашал нас в гости, — сказала Алис, — можно поселиться у него на несколько дней, пока мы ищем Хиуса.

Император ответил быстро и резко:

— У нас нет денег. Придется тратить время, чтобы их заработать, чтобы оплатить проживание. Плюс нам захочется выспаться в мягких кроватях, поесть хорошей еды. Кончится тем, что мы так и останемся в этом городе, как обыкновенные жители и никого не поймаем. А мне, в первую очередь, нужен Хиус.

Мы шли широко, занимая дорогу поперек. Девушки в середине, а мы с Императором по краям. Император без накидки, полушубка и меча походил на молодого вельможу или обычного преуспевающего горожанина. Портила впечатление лишь обгорелая голова, но ранним утром Алис долго провозилась с его волосами, пытаясь привести их в порядок. Стало намного лучше. Свой меч Император спрятал за спиной, прикрепив к поясу и скрыв подолом рубашки. Утром же решили, что оружие надо спрятать, дабы не навлечь неприятности. Наша основная цель — Хиус, а не кто-нибудь из жителей города. К тому же мы не знаем местных законов. Вполне возможно, здесь все не так уж и мило, как рассказывала Алис…

А город выглядел великолепно. Меня поразили большие дома со стеклянными крышами и кирпичными стенами, широкие дороги, выстланные гладким упругим материалом черного цвета, огромные фонари на массивных металлических основах, стоящие вдоль дороги. Фонари уже не горели. В глаза бросалось огромное количество вывесок, украшающих магазины, гостиницы, трактиры, бары. Справа: «Трактир «Два серебра». Дешево. Быстро. Вкусно»; «Цирюльня «У Капрала», цирюльных дел мастера»; «Бар «Легион», мы делаем предложения». Слева: «Продуктовая лавка «Ильич»; «Трактир «Особое приглашение». Заходите, не стесняйтесь».

— Нам туда, — Алис указала на трактир с огромными деревянными воротами и аркой. Ворота были распахнуты на всеобщее обозрение. За воротами начинался постоялый двор, бегали куры, прошла женщина с двумя большими стеклянными банками, — давайте заглянем. Трактирщик приглашал зайти, можно расспросить про Хиуса. Может быть, кто-нибудь видел…

— Хиус обгоревший и побитый. Его нужно искать в больницах, а не в трактирах, — проворчал Император, но Алис и Инель уже направились к массивным воротам.

За воротами было безлюдно. Стояли две странные телеги, распряженные. Колеса у них действительно покрывала резина. Одинокий конь переминался с копыта на копыто привязанный в стойле слева от нас, и нервно шевелил ушами.

В самом трактире, однако же, оказалось достаточно много народу. Многие столики в этом сером небольшом помещении были заняты. Люстры под потолком горели, но света, пробивающегося еще и сквозь ряд окошек, все равно не хватало. В воздухе витал горький запах табака и сизые клубы дыма. Люди разговаривали, люди пили пиво из больших стеклянных кружек, люди дымили, кашляли, чихали, играли в карты, отодвигали стулья, шли в туалет. Люди жили. Они ни за кем не гнались, им не надо было убивать, они никуда не торопились. Они не сходили с ума, не сдирали с себя одежду, не кидались на нас с мечами. Большинству из них было наплевать на наше появление.

На секунду я замер, вбирая взглядом удивительную картину жизни. Там, на улице, было еще достаточно тихо и безлюдно, словно город вымер (как и десятки городов, которые я посетил за полтора года). Здесь же я впервые за много месяцев увидел жизнь. Обыкновенную людскую жизнь.

— И вам здесь понравилось? — Император, впрочем, остался недоволен. За свою жизнь он ни разу не посещал трактиров. Трактиры — не то место, куда хотят императоры.

— В нашем Лесу всего один трактир, да и тот зимой закрывается. Зато тут хорошо кормят.

Алис и Инель первыми подошли к стойке. Когда подошли мы, Алис уже мило беседовала в крупным мужчиной в широкой клетчатой рубахе и закатанными до локтей рукавами. Руки у него тоже были большими, и волосатыми. Мужчина был гладко выбрит, на скуле виднелись следы мелких порезов от бритвы. Он улыбался, обнажая ряд белых ровных зубов.

— А это наши друзья, с которыми мы приехали, — сказала Алис, — вчера они не успели заглянуть, потому что были очень заняты в городе, но вот сегодня выдался милый денек.

— Очень рад. Меня зовут Мив, — рукопожатие вышло крепким, почти дружеским. Мив не зря работал трактирщиком. Он наверняка легко сходился с людьми.

— Как видите, работы с утра невпроворот, — продолжал Мив, — в выходные всегда так. Многие заглядывают ко мне отдохнуть. Заказывать что-нибудь будете?

— Мы ненадолго. Просто зашли познакомиться. Может быть, вечером зайдем.

— Очень жаль, что не сейчас, — продолжал улыбаться Мив, разглядывая Алис. Руки его тем временем, словно живя отдельно от тела и разума, взяли стакан, наполнили его пивом и протянули мне, — дайте-ка я угощу вас за мой счет, покуда вы не ушли.

— Нам как-то неловко… — пожала плечами Алис.

— Многого не обещаю, не надейтесь. Секундочку.

За спиной Мива была маленькая неприметная дверь, в которой он проворно исчез. Появился Мив достаточно скоро, держа в руках блюдо с фруктами: бананы, яблоки и груши.

— Угощайтесь. В нашем городе принято хорошо встречать гостей. А если придете вечером, узнаете еще больше о нашем гостеприимстве.

Нас не пришлось долго уговаривать. Я первым потянулся за спелым красным яблоком, выглядевшим сочно, а на вкус оказавшимся еще сочнее.

— Надолго к нам? — поинтересовался Мив, наполняя еще два стакана пивом. Поглядев на Инель, он протянул ей стакан с томатным соком. Инель поморщилась, но сок взяла.

— На несколько дней. Уладим кое-какие дела и обратно.

— Что за дела?

— Ой, и не спрашивайте, — махнула рукой Алис, — ищем одного друга, с которым не виделись очень давно. Он прислал нам весточку, что будет проездом в этом городе, вот мы и приехали, чтобы повидаться.

— Видать, очень хороший друг, раз вы приехала издалека только ради встречи.

— Вы не поверите, насколько хороший.

— Просто горим желанием с ним увидеться, — неожиданно вставил Император и надкусил грушу. Сок потек по его подбородку, но он и не подумал вытереть. Смотрел сквозь Мива и, казалось, сквозь стену, куда-то в неизвестность.

— В общем, он вроде как уже приехал день или два дня тому назад. Мы хотим его разыскать, повидаться.

— А он вам написал, в какой гостинице или трактире остановиться?

— В том-то и дело, что нет.

Мив весело рассмеялся:

— И как же вы собираетесь его искать? Город большой! Гостиниц в нем как грибов после дождя. Не ошибусь, если скажу, что они открываются каждый день.

— Что-нибудь придумаем, — Алис хлебнула пива.

В этот момент из полумрака зала вдруг выплыла одинокая фигура и направилась в нашу сторону. Фигура оказалась пожилой женщиной, лет восьмидесяти на вид. У нее были длинные волосы, абсолютно седые, аккуратно зачесанные назад и собранные в пучок, открывающие лицо. Глаза устремлены куда-то поверх наших голов, длинный крючковатый нос, острый подбородок. Шла женщина с какой-то неземной грацией, держа осанку, выпятив тощую грудь, сложив руки перед собой. Подойдя к стойке, она села на пустой стул и сказала:

— Мив, дорогой, налей-ка мне сока, — после чего повернулась в нашу сторону и соизволила осмотреть нас с ног до головы.

От взгляда ее слегка прищуренных глаз я поежился. Женщина вела себя так, как будто была, как минимум, матерью Императора и имела полное право отдать приказ выволочь нас на улицу и прилюдно выпороть. Я привык иметь дело с подобными особами, их много водилось при дворце. Графиня, герцогиня или что-то вроде того. Но видеть ее в трактире так же странно, как видеть моего господина, попивающего пиво из обыкновенного граненного стакана.

— Мив, кто эти люди? — спросила она тихим скрипучим голосом, когда трактирщик поставил перед ней бокал с соком.

— Это наши гости из Навбека, — ответил Мив, а потом добавил пренебрежительным тоном, — тебе ли не все равно, Гарпа, кто это? Пей сок и проваливай, пока не вытолкал в шею.

Голова Гарпы медленно повернулась в сторону трактирщика.

— Если бы не моя любовь к твоему отцу, молодой человек, я бы прямо сейчас сделала так, чтобы вы немедленно закрыли свой притон, Мив, — мягко и скрипуче сказала она, — а пока оставайтесь на своем месте и молчите.

Голова вновь повернулась в нашу сторону. Я почувствовал себя неловко, отложил яблоко и даже перестал жевать. Алис и Инель разглядывали Гарпу с нескрываемым интересом.

— Так мы, значит, из Навбека. — произнесла она, — очень приятно встретить молодых людей из тех краев. Как там погода?

— Великолепно, — ответила Алис.

— Я жила в Навбеке много лет назад. Моему мужу принадлежала крупная мануфактура. Жаль, что он быстро разорился, и пришлось переехать…

Мив осторожно дотронулся до руки Гарпы. Улыбка все еще не оставляла лицо трактирщика, но заметно подувяла:

— Допивай свой сок, Гарпа, и проваливай. Нечего, нечего.

Гарпа величественным движением подняла бокал, хлебнула сока:

— Уже ухожу. Дела, знаете ли.

— Не задерживайся, — буркнул Мив.

— Что-то много незнакомцев приходят к нам в город в последнее время, — продолжала Гарпа, не соизволив обратить на Мива внимания, — и многие очень похожи…

— О чем вы говорите? — непроизвольно вырвалось у меня. Я бросил взгляд на Алис. Она медленно поставила стакан с пивом на стойку.

— Вот вы, господин, — Гарпа ткнула сухим длинным пальцем в сторону Императора, — у вас обгорелые волосы и ожоги на лице, а еще потрескались губы, словно от сильной жары. Что с вами стряслось?

— Я попал в пожар несколько дней назад, — ответил молодой Император, — а вы, госпожа, видели кого-то похожего на меня?

— Он тоже сильно обгорел, — сказала Гарпа, — у него и волос-то почти не осталось. Появился на днях в городе, на базарной площади…

— Где? — переспросила Алис.

Глаза Гарпы сощурились. Левая рука стремительно прыгнула вперед, подобно атакующей змее. Тонкие пальцы ухватились за ворот платья Алис, потянули к себе.

— Имеются три серебренника? — вкрадчиво поинтересовалась Гарпа.

— Имеются.

— Информация, деточка, в наше время продается. Давай деньги.

Алис вынула и положила в ладонь три серебряника. Гарпа разжала руку, убрала деньги в карман платья:

— Обгорелый человек встретился мне на базарной площади. Он очень плохо выглядел, но наотрез отказался идти в больницу. Попросил показать путь к ближайшей гостинице.

— Что за гостиница?

— «Мотылек» — обронила Гарпа, — плохая гостиница, для среднего класса. Но ему было все равно…

Мив, молчаливо наблюдающий за диалогом, неожиданно прервал его, громыхнув о стойку пустым стаканом:

— Слушай, Гарпа. Надоели твои сплетни и слухи. Выметайся.

— Я не допила сок! — проворчала Гарпа.

— Ты распугиваешь мне клиентов. Выметайся.

Гарпа молча осмотрела Мива с ног до головы, словно старалась запомнить его внешность для будущих, коварных планов, поставила бокал с недопитым соком на стойку, поднялась и медленно направилась к выходу. Шла она, все так же держа осанку. Мы проводили ее взглядом, потом повернулись к Миву.

— Зря вы ей заплатили, — заметил трактирщик, — Гарпа сумасшедшая. Плетет много. Может быть, никакого обгорелого человека она и не видела. Я даже уверен, что не видела.

— Наш друг, которого мы разыскиваем, недавно попал в страшный пожар, — сказала Алис, — вполне возможно, это был он.

— Даже если Гарпа его и видела, не факт, что на базарной площади и что она отправила его в гостиницу «Мотылек», — заметил Мив, — Гарпа очень много выдумывает, а еще у нее склероз. Она частенько не помнит даже моего имени, хотя бывает в трактире по несколько раз в день. Я угощаю ее соком из жалости. Иногда подкармливаю. Так она и живет.

— Похожа на богатую даму.

— Она и была богатой особой. Вернее, это ее муж был, пока не разорился. Тут Гарпа не выдумала. Ее муж управлял огромной мануфактурой, входил в Сенат и городское управление. Он был очень весомой фигурой в городе. И очень богат. Каждая из шести дочерей Гарпы купила себе огромный дом и земельные участки. Но потом он разорился, причем очень внезапно и быстро. Это очень сильно подействовало на его психику, в результате он застрелился у себя в комнате. Как оказалось, не зря, потому что потом, по слухам, возникли какие-то темные личности, которые потребовали у Гарпы вернуть долги мужа. Она продала имение, земли, все имущество. Потом ей пришлось продавать земли дочерей. Кстати, сами дочери тоже куда-то исчезли разом. В общем, вскоре Гарпа осталась одна и без ничего. Немудрено сойти с ума. Кажется, ее два раза клали на лечение в сумасшедший дом, но ничего не помогло.

— Иметь все и остаться без ничего… — произнес Император задумчиво, — мне кажется, я ее хорошо понимаю.

— Наверное, это очень тяжело, — подтвердил Мив, растолковав задумчивость Императора неверно.

Император вовсе не жалел Гарпу. Он размышлял о себе. Гарпа, обладая целым миром и потеряв его, сошла с ума. А Император?

Я глядел в его глаза и понимал, что мой господин скатывается в ту же пропасть, куда давно скатилась эта бедная пожилая женщина. И если не остановить его вовремя, как далеко он упадет? Как глубоко?

— Наверное, нам пора, — заключила Алис, — спасибо за угощение, но надо торопиться. К тому же, нужно побывать к гостинице и проверить слова Гарпы.

— Не надейтесь на многое, но все же я желаю вам удачи, — улыбнулся Мив, — чтобы добраться до гостиницы, вам лучше всего поймать карету. Ехать не больше получаса. Пешком, правда, вдвое дольше.

Мы отблагодарили трактирщика и вышли на улицу. За время, проведенное в трактире, город проснулся, ожил. Дорога уже не была пустынна, всюду сновали повозки на резиновых колесах, ведомые лошадьми. По тротуарам прогуливались люди. Настоящие, живые люди!

— Пойдем. Надо торопиться, — Алис возбужденно взяла меня под локоть.

— Мы уже близко, — сказал Император, — мы уже настолько близко, что я начинаю волноваться. Он в получасе езды от меня. Этот проклятый убийца очень близко!

Алис вышла на угол улицы. Мы торопились. Возбуждение чувствовалось повсюду. Инель крепко держала Алис за свободную руку и смотрела по сторонам. Она хмурилась. Что-то ей не нравилось здесь. Может быть, тоже отвыкла от больших городов?

Я-то уж точно отвык. Мне стоило больших усилий не реагировать на крики извозчиков и зазывал, не обращать внимания на бегающих по улицам детей, на музыку, доносившуюся из какого-то магазина.

Остановилась повозка.

— К гостинице «Мотылек», — произнесла Алис. В нашей компании она неожиданно заняла место лидера. Император помалкивал, погруженный в свои мысли. Я же вертел головой, разглядывая город, чувствуя его дыхание, его жизнь.

О, как я хотел остаться здесь навсегда. Найти бы себе работу по душе, снять домик, жениться… хотя, жениться в мои-то годы сомнительно. Мельком я посмотрел на Алис. Прядь густых черных волос спадала на лоб, седая челка закрывала левый глаз. Морщины совсем не портили ее милое лицо, наоборот, они казались мне весьма привлекательными…

До гостиницы мы доехали минут за двадцать. Повозка остановилась напротив высокого многоэтажного здания. Первые два этажа его были из кирпича, остальные из темного стекла. Парадный вход венчал темно-зеленый брезентовый навес, на поверхности которого был изображен белый мотылек, расправивший крылышки.

Внутрь мы уже не зашли — вбежали. Всех нас подстегивало осознание того, насколько близко мы подобрались к Хиусу. Не было времени думать, не было времени оглядеться.

Холл оказался пуст. За небольшой деревянной стойкой сидела женщина средних лет, с двойным подбородком, густой копной пепельного цвета волос и объемной грудью, положенной на всеобщее обозрение на стойку.

— Чем могу помочь? — осведомилась она, когда мы вошли.

Алис сделала шаг в ее сторону, но тут внезапно вмешался Император.

Мой господин словно в один момент вынырнул из глубокой задумчивости, подтянулся, вскинул голову, подбежал к женщине и звонко воскликнул:

— Где Хиус?

— Кто? Я не понимаю…

Алис попыталась вмешаться:

— Он хочет сказать…

— Слушай меня внимательно! — Император изогнулся, вынул из-за спины меч.

Глаза женщины округлились. Она отпрянула назад, но Император рванулся и схватил ее за воротник платья. Ткань затрещала.

— Прекрати! — закричала Алис.

Но Император ее не слышал. Нервы его сдали! Жажда мести заволокла его сознание и, быть может, вырвалась наружу. Хиус был где-то над нашими головами — осознание этого полностью лишили Императора собственной воли.

Он, как волк, чувствовал кровь и не мог ничего с этим поделать.

— Обгорелый человек пришел к вам вчера или позавчера! — прошипел Император, водя лезвием меча из стороны в сторону, — где вы его поселили? Где он, черт возьми? Отвечай, или я убью тебя, именем своего Отца Императора!

— Ты сходишь с ума! Опомнись! — Алис подошла к Императору сзади, схватила его за плечо.

И в этот момент Император развернулся и чиркнул мечом в воздухе.

И время для меня словно замерло.

Я увидел, как брызнула кровь. В холле горел яркий свет от люстр, висящих под потолком. Кровь в этом свете казалась розовой, почти прозрачной. Алис развернулась ко мне лицом. Я увидел ее глаза. И кровь…

Алис упала на колени, прижимая левую руку к груди. Из раны на запястье толчками вырывалась кровь, заливая пол.

— Не надо мешать мне! Не надо, черт бы вас побрал! Я делаю то, что считаю нужным! Я слишком долго ждал! Я Император, а не простолюдин! Я не позволю запрещать мне делать то, что я хочу делать! Ясно вам? Ясно вам всем?! — Император оглядел нас невидящим взглядом и вновь повернулся в сторону женщины.

Я замер, не зная, что делать. Алис подняла голову, посмотрела на меня.

— Останови его, Геддон! Он сходит с ума!

Нет, он уже сошел с ума.

Снова взгляд на Императора. Женщина что-то испуганно говорила ему.

Алис — поднялась на одно колено, зажимая свободной рукой рану.

Инель. Где Инель? О, как быстро распалась наша, казалось бы, бравая команда!

Инель стояла у самого входа и смотрела на нас. Взгляд ее был насторожен, она хмурилась. Что ей ожидать от меня, от Алис? От тех, кого она почти не знала?..

А я стоял и не знал, что делать мне, императорскому писарю.

И кто-то дотронулся до моей руки. Голос моего господина:

— Пойдем, Геддон. Ты должен увидеть смерть мерзавца!

Я обернулся и увидел Императора, бегущего к лестнице. Толстая женщина за стойкой медленно оседала на пол, не уставая перекрещиваться, кровь отхлынула от ее лица, и на белой коже особенно выделялись темные глаза.

— Алис?

— Мне нужно перевязать рану! — прохрипела Алис, поднимаясь на ноги. Кровью было залито все ее платье и пол вокруг.

Император остановился, повернул голову:

— Писарь, черт тебя возьми, следуй за мной. Ты дал клятву своему господину!

— Геддон! Мне нужна будет твоя помощь…

А я стоял между Алис и Императором, беспомощный, и чувствовал, как где-то внутри головы зарождается чудовищная боль. Никогда я не думал, что придется делать такой выбор. Не подозревал…

Я зажал голову руками, согнулся, закрыл глаза. А с обеих сторон:

— Писарь!

— Геддон!

Что, что вы хотите от меня оба? Почему я должен выбирать между теми, кого одинаково люблю?! Почему меня угораздило остановиться на распутье двух дорог, каждая из которых приведет меня к счастью или опрокинет в бездну безумия?

Почему я? Почему со мной?

Почему? Почему?!

Несправедливо это, неразумно. Так не должно быть!

Застучали сапоги — я открыл глаза и увидел, что Императора уже нет. Не дождался. Алис дотронулась до меня и, стиснув зубы от боли, попросила перетянуть рану. Я же несколько секунд стоял и смотрел на лестницу… а затем оторвал кусок рукава собственной рубашки и перетянул руку над раной, останавливая кровь.

— Он не справится сам, — сказала Алис, голос ее был спокойным, словно речь шла о рыбной ловле, — и поделом. Нельзя уподобляться капилунгам, которые охотятся на зайцев. Нужно быть при мозгах.

Над нашими головами что-то шумно взорвалось. Я вздрогнул, женщина за стойкой закричала, кинулась к выходу. Инель в дверях уже не было. Куда подевалась?

— Глупец, — сказала Алис.

— Надо идти к нему, на помощь.

Алис прижала раненую руку к груди:

— Стоит ли? Пусть попробует сам, раз взялся.

— Сейчас не время для сведения счетов. Мой господин очень долго охотился за Хиусом, я хорошо понимаю его стремление. Нервы не выдержали…

— Раз не выдержали, пусть сам и справляется, — ответила Алис зло, — это не причина размахивать мечом направо и налево. Я ему не слуга, чтобы бегать и помогать, когда он этого захочет.

Пол содрогнулся. Вместе с этим потянуло гарью, и с лестницы заструились вниз клубы черного дыма. Я умоляюще посмотрел на Алис. Что я мог сделать сам? Кинуться на второй этаж и погибнуть? Я не боец, а писарь. Алис задумчиво перевела взгляд на дым, застилающий ступеньки, сказала спокойным голосом:

— Ладно, побежали.

И мы побежали. Дым окутал ноги, второй этаж почти полностью скрылся в дыму. Темную, непроглядную пелену то и дело разрывали яркие всполохи огня. Трещали деревянные балки, огонь лизал стены, струился по потолку. Первая же дверь слева распахнулась, стоило приблизиться, оттуда выскочил полуголый мужчина с поросшей волосами грудью, в одних трусах и с большим круглым моноклем в глазу.

— Что происходит? Пожар? — завопил мужчина, пытаясь схватить меня за руку.

Я молча вырвался, побежал следом за Алис по коридору. А Алис словно знала, куда идти — шла прямо, не отвлекаясь на распахивающиеся двери. Мне навстречу выскакивали девицы в платьях и без, мужчины, подростки и совсем маленькие дети. Кто-то вопил, кто-то призывал сохранять спокойствие, кто-то громко кричал, что настал, наконец, Апокалипсис и что поделом всем нам. Я огибал их с все нарастающей уверенностью, что финалом нашего путешествия будет тело моего господина, лежащее на полу в гостиничном номере — обгорелое или нет, изуродованное, без головы или почти нетронутое, но уничтоженное изнутри каким-нибудь сильным заклятием.

Меч против магии.

Месть против жажды убивать?

Одно безумие против другого?

Что победит? Поспеем ли?

Алис вдруг резко свернула и скрылась в дверном проеме. Я задержался на мгновение, чтобы увидеть черную, обгорелую дверь, валящуюся у стены. Огонь еще блуждал по черным головешкам, но жрать там было почти нечего, и он постепенно перебирался на деревянные стены. Из дверного проема валил дым. Я зажал рот рукавом.

В комнате почти ничего не было видно. Я низко пригнулся, оглядывая пол, уверенный в том, что увижу лежащего Императора…

Из дыма вынырнула Алис. Свободной рукой она прикрывала рот и нос:

— Плохи дела! — бросила она, проходя мимо.

— Что случилось? Господин мертв?

А Алис уже выскочила из комнаты. Я бросился следом, нагнал ее у самой лестницы. Нас обгоняли люди, становилось невыносимо жарко, спину обжигал горячий ветер.

— Что случилось? Где Император? Он нашел Хиуса?

— На улице, — отозвалась Алис, — пока еще на улице.

— Что? Они выпрыгнули из окна?

— Откуда мне знать, выпрыгнули или нет. Факт в том, что они на мостовой. А вокруг собирается народ, понимаешь?

Первый этаж оказался охвачен пламенем. Стойка, за которой стояла женщина, полыхала. Дым вырывался сквозь распахнутую дверь и окна.

— Натворили дел… — прошептала Алис, почти бегом пересекая холл.

Глаза слезились от дыма. Я закашлял, согнувшись в три погибели. Ноги почти не слушались. Алис схватила меня за рукав, потащила к выходу. На мгновение яркий солнечный свет ослепил меня. Я кашлял и кашлял, не в силах разогнуться.

— Стоять! Не двигаться, черт бы вас побрал!

Ко мне кто-то подбежал. Не в силах поднять голову, я разглядел большие кожаные ботинки на шнуровке, темные брюки. В этот же момент ноги неизвестного поднялись в воздух. Горячим порывом ветра меня швырнуло на землю. Кто-то закричал — тонко, пронзительно.

Я упал, покатился, продолжая кашлять. Замер на спине — и увидел голубое небо, без единого облачка. Ярко-голубое. Как в детстве.

— Стоять! Или я за себя не отвечаю! — кричала Алис.

Я нашел в себе силы приподняться, опершись о плечо. Глаза все еще застилали слезы. Но я увидел, что происходит вокруг.

Здесь было полно стражей порядка. Люди с оружием, в кожаной обуви и темных одеждах окружали Алис, оттесняли зевак от мостовой перед гостиницей. Из окон гостиницы было пламя, из-под крыши вырывался черный густой дым. А еще я увидел Императора.

Мой господин лежал на мостовой — без сознания, или мертвый — его меч валялся рядом.

И Хиус.

Хиус тоже лежал рядом, без движения. На его теле блестели осколки стекла, словно облепившие тело мухи. Стеклом была усеяна его обгорелая лысина. Ухмылка рассекала лицо надвое.

— Не подходите! — закричала Алис, и я отвлекся.

Стражи кинулись на нее, Алис воздела руки к небу — и ослепительная вспышка накрыла мостовую. Я зажмурился, прикрыл глаза рукой — но свет все равно больно прожег веки.

— Я же предупреждала! — снова крик Алис.

Я встал, пошатываясь. Вокруг Алис теперь уже никого не было. Она держала перевязанную руку свободной рукой, и лицо ее исказилось от боли.

— Я долго не смогу так, — сказала она, глядя на меня, — беги, Геддон. Хоть ты останешься…

— Хиус мертв, — прошептал я. Слова не хотели выходить, получился какой-то невыразительный хрип. Я закашлял и повторил уже громче, — Хиус мертв, Алис!

Из дыма показались стражи. Они бежали в сторону Алис. Оказавшись достаточно близко, один размахнулся и со всей силы ударил женщину по лицу. Алис дернулась, запрокинула голову. Я увидел яркие брызги крови, сорвавшиеся в воздух с ее губ. И еще четверо стражей облепили ее, опрокинули на землю, стали вязать.

— Чертовка!..

— Магия у нее, с руками осторожнее!..

— Глаза ей прикройте, а то спалит! Накиньте что-нибудь, живее…

Двое стражей бросились и в мою сторону. Я не сопротивлялся, потому что не было сил. Меч выпал из моих рук, со звоном, на каменную мостовую.

— Стоять смирно! В случае сопротивления — бью на поражение!

В руках одного из стражей тоже был меч.

— Не сопротивляюсь я… — слова вылетали с хрипом и бульканьем, — я посмотрю только…

Мой господин. Жив или мертв?

Лежал, не двигался.

А вот Хиус… и глаза мои округлились от ужаса… Хиус шевелился. Осколки на его теле пришли в движение, осыпались с одежд. Вот поднялась к небу лысая, обгорелая голова. Я успел увидеть потрескавшиеся губы, широкий черный шрам на щеке, наполненные серебром глаза… Создатель моего мира наделил правителей такими же выразительными глазами…

А затем меня сбили с ног, навалились, придавили щекой к теплой мостовой. В нос дыхнуло запахом табака. Чей-то голос произнес в самое ухо:

— Не шевелись, понял?

— Уходите отсюда… — прохрипел я.

— Сейчас сам пойдешь! — грубо отозвались в ответ.

— Вы не понимаете… тот человек, обгорелый… он могущественный маг…

— Я всех магов в нашем городе знаю. И уж точно определю могущественного мага от вонючего попрошайки…

Голос оборвался на полуслове, и я застыл — лицом на мостовой — опасаясь даже вздохнуть.

Я приготовился к самому страшному.

И страшное настало.

Вдруг на улице стало безумно тихо. Так тихо, что я расслышал треск горящей гостиницы. Замер топот, замерли голоса и вздохи. Замерло движение вокруг. Сам воздух застыл, в ожидании…

Хватка держащего меня стража ослабла. Он вдруг издал ряд невнятных звуков и медленно сполз с меня, кулем рухнув на мостовую.

Я поднял голову, не решаясь подняться.

Мне кажется, я знал, что увижу.

Хиус стоял на дороге. Плащ его развевался на ветру, запутавшиеся осколки стекла сверкали на солнце. Руки его и обгорелое лицо были подняты к небу. Глаза закрыты. И воздух кружился вокруг него, вызывая к жизни маленький смертоносный вихрь. За его спиной были люди — и они застыли без движения. Их глаза… они оказались пусты.

Нет, только не это вновь!

Упавший страж, елозил ногами по земле, двигал руками, словно собирался куда-то уплыть. Из его рта тянулась тонкая белая нить слюны. Глаза под закрытыми веками бегали с невероятной быстротой.

Я уже видел подобное. В Столице. Когда всего за сутки сотни тысяч человек стали безумцами.

Неужели у Хиуса, у того существа, которое сидит в голове вайши, хватит сил уничтожить и этот светлый город?

— Нет, не надо! Нет!!

Кто-то завопил совсем рядом, я вздрогнул, обернулся.

В воздухе стоял напряженный запах гари. За спиной трещала гостиница, пожираемая огнем. Пламя било из окон на первом и втором этаже, а вместе с пламенем — густой черный дым.

Алис лежала на земле, закрыв голову руками. Возле нее катался мужчина в широких трусах синего цвета. На левой ноге болтался тапочек. Мужчина сжимал ладонями виски и вопил так, словно у него вот-вот должна была лопнуть голова. Несколько стражей, скрутивших Алис, оказались раскиданы в стороны. Тут невозможно было догадаться, кто — Алис или Хиус — помогли людям разлететься, точно игрушечным солдатикам. Еще несколько людей бесцельно бегали поблизости, тряся руками и болтая головами. Все они вопили, хрипели, стонали — сходили с ума! Становились безумцами!

Я нагнулся, поднял меч, повернулся к застывшему Хиусу. Вокруг его ног медленно кружились куски мостового покрытия.

Я сделал первый шаг.

Почему проклятие Сумрачного Ловкача не действует на меня? Почему я не сошел с ума, как мой сын и сотни других знакомых?

Почему некоторые люди остались разумными?

Потому что в моей крови есть кровь от Императоров. А, значит, во мне есть сила, способная побороть мага. Я не так силен, как мой господин, но попытаться стоит. О, да, стоит.

Я сделал второй шаг. Каблук утонул в отверстии на месте куска покрытия.

Хиус медленно опустил голову. Полные серебра глаза смотрели на меня. Сквозь меня. Серебро лилось из зрачков двумя тонкими струйками, стекало по щекам, огибало уголки губ и капало с подбородка на землю. Хиус улыбался той самой безумной улыбкой от уха до уха, за которую его и прозвали Ловкачом.

А как зовут его безумцы? Господином? Владыкой? Или, может быть, Хозяином? Кого он из них лепит? Верных псов? А псы, которые не хотят становиться слугами? Что становится с ними? Может быть, я и есть тот самый пес, который из отчаяния, из противоречий, раздирающих душу, отказался падать перед Хозяином на колени? И он отверг меня? Не сделал своим служакой?.. И я остался разумным существом…

— Не надо! Не подходи, — произнес вдруг Хиус, не открывая рта. Звуки лились из ниоткуда, из воздуха.

Чтобы не смотреть в его глаза, я перевел взгляд на его лоб. Ведь где-то там скрывается паразит, уничтоживший разум великого вайши.

— Почему не надо? Я не намерен смотреть, как ты уничтожаешь еще один город!

— Уничтожаю? — Хиус улыбнулся еще шире, разлепляя губы, из-за которых показались белые ровные зубы, — нет, на уничтожение сил уже не хватит. Так, побаловаться немного решил…

Его руки пришли в движение. Воздух закружился, булыжники у его ног взмыли вверх и молниеносно полетели в мою сторону. Я отшатнулся, меня оглушило мощным ударом. Едва не потеряв опору, я сделал несколько шагов назад.

— Вынудили меня вы, — произнес голос паразита.

— Ты бы и без нас начал здесь все разрушать.

— Ой ли?

— Нам все рассказали про тебя, вайши.

— Не надо называть меня так! — голос резко сорвался на визг, — я не вайши. Я другой. Вайши больше нет. Есть повелитель мира!

За спиной Хиуса пробежало два человека. Густой черный дым от гостиницы окутывал все вокруг.

Я задыхался.

Но, тем не менее, сделал еще несколько шагов.

— Где вайши? Она привела вас сюда? Мелкая неурядица! Я так и знал, что от нее добра не жди! Надо было уничтожить ее в верхнем мире, пока была возможность!

Краем глаза я заметил движение. Из дыма выскочил страж. Голова его болталась из стороны в сторону, изо рта брызгала слюна. Он хрипел, вытянул руки со скрюченными пальцами, глаза его вываливались из орбит. Страж успел стянуть с себя рубашку, оставшись в черной майке без рукавов, прежде чем заметил меня и бросился вперед.

Я увернулся, почувствовав острую боль в боку. Страж неловко затормозил, споткнулся и уткнулся носом в мостовую. В том, что он превратился в безумца, сомнений у меня не было. Уже не было. Этот город сойдет с ума раньше, чем сядет солнце.

И я побежал на Хиуса.

Голос в моей голове засмеялся. Хиус откинул голову назад, рот его раскрылся, и серебро брызнули между зубов в воздух.

— И ты на что-то надеешься?

— О, конечно! — из-за спины Хиуса вырос Император.

На секунду я замер, пораженный увиденным. Время замедлило свой бег, может быть специально для меня, чтобы я смог разглядеть невероятное, а, может, все это происходило только в моей голове.

Обгорелый, лысый Император со шрамом, рассекающим лоб, был невероятно похож на Хиуса — такого же лысого и обгорелого, с кровавыми шрамами и разбитым носом. А еще у обоих были яркие, наполненные серебром глаза.

Бог делает людей по своему образу и подобию?

А подмастерье, создающий мир, способен ли наделить своими чертами тех, кто будет этим миром править?

И в следующее мгновение Император нанес удар.

Хиус успел сориентироваться, прыгнуть в сторону — булыжники попадали на мостовую, и поток осколков стекла посыпался вокруг, бросая блики в воздух — но меч моего господина достиг цели. Левая рука Хиуса отделилась от тела в районе локтя. Раздался звук рвущейся ткани, брызнула кровь.

Хиус закричал! Голос в моей голове закричал с утроенной силой!

Я бежал, не в силах остановиться, и, подбежав, тоже нанес удар.

Хиус попытался защититься, выставив вперед уцелевшую руку, и мой меч рассек ее надвое, между средним и безымянным пальцем. Вытаращив глаза, я наблюдал, как одна половина шмякается на мостовую, а из второй брызжет прямо мне в лицо кровь, вперемешку с серебром.

Его кровь — полна серебра!

— Я нашел тебя! Нашел! Не уйдешь! — подбежавший Император взмахнул мечом и подсек ноги Хиуса.

Тот кричал, не переставая. Кровь хлестала из ран, заливая мостовую. За нашими спинами трещала и ломалась гостиница. Воздух сотрясся, нас накрыло густыми клубами непроницаемо-черного дыма. Волной горячего воздуха меня опрокинуло на землю, протащило по камням. Я содрал кожу на лице, и кровь залила мои глаза. Где-то со звоном вылетел меч.

А за спиной все рушилось. Еще через мгновение меня осыпало горящими головешками. Что-то металлическое, раскаленное докрасна, упало совсем рядом, обдав невероятным жаром. Я покатился, закрывая голову руками. Земля подо мной вспухла, покрытие потрескалось, взлетели в воздух черные куски. Кажется, загорелись волосы…

И я остался лежать в клубах дыма, кашляя и задыхаясь. Лежал, пока ветер не стих и дым немного не рассеялся.

Затем я встал и увидел Хиуса.

* * *

Вернее, это был уже не Хиус, а груда порезанного мяса.

Ветер и взрывная волна оттащили его в сторону, оставив на мостовой неровный кровавый след. Кусок правой руки торчал вертикально вверх.

Возле Хиуса сидел мой господин.

Я побрел к ним, не чувствуя ног. Дома по обе стороны дороги выплывали из тумана. В окнах не было стекол, кое-где прямо из стен были выбиты кирпичи. Тихо было вокруг, безлюдно. Те, кого Хиус не успел обратить в безумцев, притаились за разбитыми окнами, не решались выглянуть.

Интересно, а пожарные в этом городе существуют?

Гарь забивалась в нос, хлопья пепла летали в воздухе, словно черный снег в середине лета. Под ногами хрустели головешки. Я посмотрел наверх, и не увидел ничего, кроме черного тумана, затянувшего небо. Сквозь туман едва проглядывало солнце — такое милое еще утром.

Впереди, в темноте, раздавался треск пожара, и то и дело вспыхивало пламя — пожар перекинулся с гостиницы на близлежащие дома. Но никто не бежал их тушить. Люди либо убрались отсюда подальше, либо не понимали, что происходит.

Я сделал несколько шагов и остановился.

В тишине я различил тихое бормотание, перешептывание двух голосов.

Один голос я узнал сразу — голос моего господина.

А второй? Тихий, сбивчивый, торопливый? Неужели паразита?

— Был ли смысл в твоем мире? — говорил паразит, — шаблон, калька с других миров. Люди рождаются, люди умирают и ничего больше. Стоят дома, строятся дороги, начинаются войны, заканчиваются войны. По ночам спят и занимаются сексом, по утрам ходят на работу. Обычная муравьиная суета.

— Это был мой мир, — отвечал Император. Голос его звучал устало и тихо. Он говорил так, словно слова вырывались из горла против его воли. В словах чувствовалось желание уйти. Но почему-то он не уходил.

— Это был и мой мир тоже, — отвечал паразит, — Хиус создал его. Начертил на бумаге, запустил механизмы, которые нам не понять. Может быть, он даже применил магию. И в результате появился мир, в котором нет магии, мир, в котором семь столетий правят Императоры. Обрезанный мир. Лишенный самого лучшего, что есть в Цепи Мироздания.

— Он мне нравился.

— Я всего лишь хотел дополнить его. Я вернул в мир магию.

— Ты уничтожил Империю.

— Не я уничтожил ее, а Хиус. Лишенные магии люди попросту сошли с ума, когда серебро проникло в их сознание. Тут уж я ничего поделать не мог. Бей Хиуса, руби его, поделом ему. Телесная оболочка вайши так же ненавистна мне, как и тебе. Я желал лишь добра.

— Не может этого быть. Ты уничтожил все, что у меня было. Мои желания и помыслы разрушены из-за тебя. У меня нет будущего.

— Чушь, — возразил паразит, и я вздрогнул. Голос опутывал мое сознание, как паутина. Я поймал себя на мысли, что стою и слушаю, разинув рот. Голос не давал мне двигаться. Голос заставлял слушать.

— Чушь, — повторил паразит, — будущего не было в твоем мире. У недоделанного мира — какое будущее? Во всей Цепи Мироздания каждый мир содержит в себе кусочек магии. А как же вы? Огороженные от остального мира! Империя без магии! Чего вы добились за семьсот лет? Не надо говорить, что ты все потерял, если ничего, по сути, не было.

— Я собирался…

— Возможно, — мягко прервал паразит, — благими помыслами… мой друг. Теперь все по-другому. Я принес в твой мир магию. Те, кто смог принять ее, остались в живых. Их немного, но они есть. И они бродят по опустевшим дорогам, по безлюдным городам и ждут. Кого? Своего повелителя. В твоем мире теперь есть магия, а значит, у твоей Империи есть будущее. Нужно вернуться туда и начать жизнь сначала…

— Это ложь? — в голосе Императора скользнула едва уловимая надежда. Он очень надеялся, чтобы это была не ложь.

И я надеялся. Не знаю почему, но надеялся. Голос завораживал, этому голосу неожиданно захотелось доверять.

— Нет. Я не вру, — голос паразита оставался спокойным, — как я могу врать тебе, Императору? Хиус создал тебя по своему образу и подобию. Ты заметил сходство? Я любил Хиуса. Также я смогу полюбить и тебя. Тебе нужно вернуться в Империю и начать строить новый мир. Там будет гармония и братство. Там исполнятся все твои мечты…

Внезапно наступила тишина. Паразит замолчал, дав слово Императору. За мгновение до того, как мой господин задал вопрос, я вдруг понял, чего хочет паразит. Он хотел именно вопроса. И тот прозвучал.

— Но как мне вернуться обратно? Я же здесь, в другом мире…

И паразит ответил незамедлительно, без паузы, заготовленную фразу:

— Я смогу отправить тебя туда. Сидя в теле Хиуса я многому научился. Я не Странствующий, но тоже могу неплохо прыгать по мирам.

— И ты отправишь меня?

— Да. Отправлю…

Кто-то взял меня за запястье. Я вздрогнул, попытался выдернуть руку из цепкой хватки, обернулся… и увидел Алис.

О, боги! Ее лицо было сплошь покрыто черной коркой сажи. Губы разбиты. Левый глаз распух и почти закрылся. Пепел засыпал седину, окрасив волосы в единый цвет.

Я охнул: рядом с Алис стояла Инель, целая и невредимая. Только большие глаза оказались наполнены слезами.

— Алис!..

Она резко прижала палец к губам и указала на сидящих. Император не видел нас, он сидел спиной. А Хиус… вряд ли он мог что-нибудь видеть.

— Нужно забрать его, пока не поздно, — одними губами шепнула Алис.

— Что?.. Почему?

— То, что говорит паразит — ложь, — шепнула Алис.

Со стороны сидящих раздался тяжелый вздох.

— Открой мне себя, — произнес голос паразита, — открой свое сознание, Император, чтобы я смог войти. Только так я смогу помочь тебе вернуться в твой мир.

Остаток руки, вытянутой вверх, дрогнул. Хиус вздохнул.

И в этот момент я вдруг понял, что происходит.

— Пока я бесплотен, я не смогу тебе ничем помочь… — говорил паразит.

Я направился к ним, к Императору. Инель и Алис обогнали меня. Алис первая схватила Императора за руку и с силой потянула назад. Император не сопротивлялся, он словно спал наяву — позволил потянуть себя, упал на спину, перевернулся, посмотрел на нас. Глаза его оставались стеклянными. Тут подоспел и я. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Хиус еще жив. Единственный уцелевший глаз светился злобой и смотрел на меня. Распухшие губы шевелились, выталкивая вместе со словами бурую кровь.

— Убирайтесь!

Я схватился за голову и застонал, не в силах удержать чудовищную боль.

— Убирайтесь!

Вопль паразита проник в голову, заметался в сознании, дергая нервы, причиняя невыносимые страдания! Я упал на колени, больно ударившись о булыжник. Тело Хиуса задергалось.

— Зачем вы пришли сюда! Вайши! Ненавистная вайши! О, если бы я воспользовался моментом в тот день!..

Я упал на бок, видя, как Алис, обхватив Императора, словно младенца, тащит его подальше от дергающегося в предсмертных конвульсиях Хиуса. Черный дым цеплял ее за подолы платья, кутался в ногах и растрепанных волосах.

— О, мой господин! Открой свой разум! Впусти меня! Я позволю тебе строить новую Империю! Ты станешь всесильным! Ты сможешь осуществить все свои мечты!

Паразит кричал и кричал, разрывая мое сознание.

Вместе с паразитом закричал и Император. Страшно закричал, безумно. Задергался в руках Алис, но женщина прижала его к земле, и что-то тихо шептала, приблизив потрескавшиеся от жары губы к самому уху.

— Пустите меня! — кричал мой господин, — пустите, мне надо вернуться! Я не успел многого сделать! Я не успел… Я не…

Инель подбежала к Хиусу, опустилась перед ним на одно колено и осторожно дотронулась рукой до его застывшего лица.

— Стой! Не трогай меня, вайши! — крик паразита перешел в болезненный вопль, — не прикасайся! Ты достаточно натворила и в другом мире! О, если бы я только знал! Если бы я мог только подумать, что произойдет!..

И вдруг где-то в воздухе, а быть может в моей голове, раздался еще один голос. Тихий, детский голосок:

— … ты достаточно натворил, Хиус…

Инель подняла вверх руки, ладонями друг к дружке. Между ладоней зародился и разросся ослепительный сверкающий шар.

Вопль Хиуса перерос в пронзительный, непрекращающийся крик. Император задергался вновь, и Алис уже не справлялась. Продолжая зажимать уши руками, я поднялся и побрел к ним. Земля катилась передо мной, перед глазами все плыло. Я не видел, что произошло за моей спиной. Я не стал оглядываться.

Крик оборвался внезапно, и накатила тишина, словно только и ждала подходящего момента. В одно мгновение уши словно заложило ватой. За спиной раздалось тихое потрескивание, запахло жареным.

Я не стал оборачиваться и на этот раз, а пошел к Алис.

Император обмяк, и лежал без сознания. Только глаза бешено бегали под веками.

— Он в порядке?

— Я не знаю, — сказала Алис, — я не уверена…

Подошла Инель. Даже в этот момент я не смог заставить себя повернуться и посмотреть, что осталось от Хиуса. Я смотрел на вайши в теле девочки. А потом задал ей тот же вопрос:

— Мой господин в порядке?

Инель тихо покачала головой.

* * *

«Надо торопиться», — было написано на том месте, где раньше была выложенная булыжниками мостовая. Теперь здесь остались лишь редкие камни и много утрамбованного песка. Инель написала:

«Я не уверена, что паразит не успел перебраться в сознание твоего господина. Нужно срочно перетащить тело в Обитель магии»

— Обитель магии? — я таких названий не слышал никогда.

«Это место, где обычно собираются верховные жрецы города. Скопление магических дуг. Обычно Обитель стоит в центре города, и это самое высокое здание. Нужно ориентироваться по шпилям… И нужно торопиться».

— Ты сможешь вылечить его?

Инель не ответила, пошла сквозь клубы черного дыма. Прежде, чем она растворилась в дыму, мы с Алис подхватили Императора и потащились следом.

Неожиданно дым рассеялся, мы вынырнули навстречу яркому дневному солнцу. Я сощурился, протер глаза тыльной стороной кисти. В воздухе витал запах гари, першило в горле, за спиной трещал огонь — там горели деревянные дома.

Чуть впереди стояла Инель и указывала на что-то пальцем. Я пригляделся и разглядел высокий блестящий шпиль, конец которого исчезал в голубом небе.

— Нам туда?

Инель кивнула и показала жестом, что, мол, надо торопиться.

Мы стояли в центре дороги, по бокам высились жилые дома, магазины. Слева от меня огромная вывеска гласила: «Булочная». Двери ее были открыты, но людей не наблюдалось. Людей вообще не было видно. Словно город взял и вымер в одно мгновение.

— Куда все подевались?

— Боюсь, у Хиуса хватило сил натворить что-нибудь этакое…

Я не ответил, а перед глазами стоял мертвый город Шотоград, и безумцы, сидящие посередине дороги, замерзающие, голые…

— Давайте быстрее…

Мы свернули с дороги на тротуар, поспешили в тени домов, несколько раз свернули. Я старался не терять из виду блестящий шпиль, да его было хорошо видно откуда угодно.

Город молчал. Нас встречали открытые двери, распахнутые окна, брошенные телеги. Лишь лошади были настоящие, живые, стояли и нетерпеливо цокали копытами по мостовой, словно хотели выразить свое недовольство тем, что их вот так взяли и бросили.

Чем дальше мы уходили от центра пожара, тем сильнее накатывало на меня отчаяние. Я так надеялся, что со смертью Хиуса придет облегчение — а оказалось, что совсем нет. Смерть Хиуса принесла страх. Страх перед будущим. До этого момента жизнь моя была подчинена одной цели — следовать за Императором и записывать все, что происходит с нами. А Император искал Хиуса. Значит и я искал Хиуса. Но вот мы нашли его, и убили. И Император висит без сознания, словно мешок картошки, на моем плече. А если он не придет в себя? Что я буду делать? Кем я стану? Как дальше пойдет моя жизнь?.. И холодок страха бежал по затылку, потому что неизвестное всегда страшит многим больше…

Наконец, мы свернули с улицы и выбежали на широкую площадь, в центре которой стояла Обитель магии. Огромное здание на сотню метров в ширину сверкало зеркальными стенами. Лучи солнца отражались от его поверхности и брызгами разлетались по площади, превращая каменную мостовую в покрытую дрожащею рябью сверкающую поверхность. Словно мы оказались на берегу сказочного моря, того самого, в которое опускается на ночь уставшее солнце.

Я невольно задрал голову к небу, но не увидел вершины Обители. Стеклянные стены терялись высоко в небе, постепенно сужаясь, приобретая форму сверкающего шпиля.

— Нам туда? — спросила Алис.

Инель кивнула.

— Там мы сможем… вернуть моего господина?

Инель пожала плечами, но улыбнулась, подавая надежду. А потом сделала движение руками, словно собиралась нырнуть…

Нырнуть в другой мир. В наш мир.

Император зашевелился, пробормотал что-то невнятное, и снова обмяк на наших плечах. Из раны, рассекающей его лоб, пошла кровь.

— Надо торопиться! — воскликнул я, — быстрее! Время уходит!

Быстрыми шагами мы пересекли площадь. По мере того, как мы приближались к Обители, здание становилось все больше и больше. Вот скрылось солнце, мир окрасился в серое, широкая тень легла за нашими спинами. Стеклянные стены уже не играли бликами, оказалось, что здание собрано из тысяч зеркал, закрепленных металлическими основами. И в каждом отдельном зеркале отражались мы — маленькая девочка, идущая впереди, пожилой мужчина и женщина с покрытыми пеплом волосами, несущие обмякшее обгорелое тело…

Затем я увидел двери — широкие деревянные двери, распахнутые настежь. Двери тоже были зеркальными, а в проходе зияла непроглядная темнота.

— Раз здесь есть Обитель магии, значит должны быть и маги… — пробормотала Алис, — не могли же люди просто так взять и раствориться?..

И тут, словно в ответ, за нашими спинами раздались крики. Я обернулся и с ужасом увидел людей.

Обнаженных людей.

Их было сотни. Они возникали словно из ниоткуда, выныривали из узких проходов, выскакивали из окон домов, из магазинов, из улочек и переулков.

И все они высыпали на площадь перед Обителью магии.

Я столько раз видел безумцев, что мне не составило труда понять, кто бежит по нашему следу.

— О, нет, — простонал я, — только не это.

Хиус успел. Быть может, он заразил не весь город, но… но безумцы все прибывали и прибывали.

Некоторые срывали с себя одежду на бегу, другие оставались в брюках или платьях. Но большинство оказались полностью обнаженными.

И все они бежали в нашу сторону. Молча, не толкаясь, словно зная единую цель, они направлялись к нам.

— Бежим! — закричала Алис, вскинула руки, и из ладоней ее вылетело ослепительное голубое пламя.

Огонь врезался в приближающихся безумцев, отшвырнул нескольких назад. В одно мгновение люди вспыхнули, как спички. По площади разнесся вой боли.

И мы побежали.

Двери Обители были уже совсем близко. Открытые, с непроглядной темнотой… Времени не было думать, что скрывается за этой тьмой. Надо было бежать туда — там единое спасение от посмертного проклятия Хиуса!

— Как только забежим, кидаем Императора и захлопываем двери, понял? — на ходу закричала Алис.

Я кивнул — сил не было отвечать, я задыхался. Мое дыхание сорвалось на хрип, сердце гулко билось в ушах. Но даже сквозь этот сплошной гул, забивший мою голову ватой, я вдруг с особенной четкостью расслышал тихий, но пронзительный свист…

Инель, бегущая впереди, вдруг сбилась. Ноги ее заплелись, она свернула в сторону, упала и покатилась по земле… Я застыл, как вкопанный. На камнях остался красный след крови.

Инель лежала без движения, на спине. Глаза ее, широко открытые, смотрели в голубое небо. Из шеи, чуть ниже подбородка, торчало цветное оперение стрелы.

Алис закричала — пронзительно и страшно:

— Откуда это?! Изнутри?!!

Из-за наших спин ей ответили безумцы — диким ревом и хохотом. Они приближались, я чувствовал, как дрожит земля под их ногами.

А потом я увидел людей впереди.

Из темноты в дверном проеме показались люди. Три человека с луками наперевес. Взгляд их не предвещал ничего хорошего… но это был взгляд не безумцев, а нормальных людей.

И это они убили Инель.

— Бежим! — Алис сделала первый шаг, но я застыл, не в силах двигаться.

Я не мог бежать вперед — люди смотрели на нас и не опускали луков. Но не мог я бежать и назад — за спинами настигали безумцы.

Я застыл, чувствуя, как отчаяние охватывает все мое сознание. И я не сопротивлялся ему.

Так значит, все?

Значит, здесь я и закончу свое повествование?..

Один из людей впереди выстрелил. Стрела со свистом пронеслась мимо, за наши спины. Я видел, как человек выругался, полез за следующей стрелой.

Крики и улюлюканье за спинами приближалось.

— В сторону! — завопил я Алис, — бежим в сторону!

— Надо в Обитель! Нам надо туда! — словно обезумев, закричала Алис и потянула Императора на себя.

— Нет! Там мы погибнем! Инель застрелили, понимаешь? Они застрелили!! Там люди, которые думают, что мы тоже безумцы!

Они думают, что мы уничтожили их город. И они правы. О, как они правы!

Люди в дверном проеме выстрелили одновременно. Я бросился в сторону, отпуская Императора. Одна из стрел обожгла щеку ледяным наконечником, оглушила свистом. Я упал на камни, сдирая кожу с ладоней. Завопил от боли, но моего крика не было слышно от воплей за спиной.

Боль обожгла не только кожу. Она коснулась и сознания. И в мозгу вдруг вспыхнули, словно выжженные огнем, воспоминания.

Говорят, перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь.

Я вспомнил многое. И — самое важное тоже вспомнил!

— Алис! — закричал я, — Алис, прочти то заклинание!! Заклинание левитации из книги! Мы сможем улететь! Мы поднимемся в небо! Я хочу улететь!

Я не знал, слышала ли она меня. Рев за спиной нарастал. Земля дрожала, булыжники ходили ходуном. Люди в дверном проеме выскочили и стали лихорадочно закрывать двери.

Я слышал крики, я слышал рев, я слышал вопли и хохот безумцев.

— Я хочу летать! — закричал я, деря голосовые связки, — позвольте мне взлететь!

Пусть я улечу под самые облака! Пусть холодные ветер унесет меня на самый край земли! Пусть я уже никогда не увижу земли! Но я хочу оказаться подальше отсюда! Позвольте мне взлететь!

Потом я увидел перед собой чью-то ногу в большом черном ботинке. Ботинок надвигался медленно, но я не мог от него увернуться. Все происходило словно во сне. Удар пришелся о челюсти. Я услышал, как что-то звонко хрустнуло внутри моей головы, а затем потерял сознание…

* * *

Я очнулся оттого, что кто-то сидел у меня на животе.

Я открыл один глаз.

Серый голубь прохаживался по мне и деловито пробовал на вкус одну пуговицу за другой.

Я поднял глаза вверх и увидел голубое небо.

Я посмотрел вниз и увидел под собой землю.

Далеко внизу.

А меня ласкал теплый ветер, теребил волосы, забивался под рубашку, в штаны, пытался стянуть ботинки.

Голубь вспорхнул и улетел ввысь.

Я поднял одну руку, взмахнул ею, словно крылом, и перевернулся на живот.

Да, я летел. Высоко-высоко над землей.

Подо мной раскинулся город, тот самый, в который мы принесли смерть и разрушение. Каким великолепным он казался еще вчера, а сейчас…

Столпы черного дыма поднимались от горящих зданий, крутились клубами, застилали небо. Рыжий огонь тянул свои языки следом, но не дотягивался и от злости пожирал все вокруг себя. Город превращался в руины.

Я увидел высокую башню из стекла и вспомнил, что это Обитель магии, и именно туда мы направлялись, чтобы вылечить моего господина. Вокруг Обители рассыпались, точно муравьи, люди. Одни сражались с другими. Безумцы уничтожали разумных…

Я повернул голову и увидел сначала Алис, потом молодого Императора.

Женщина плыла рядом, смотрела на меня. Пепел слетал с ее волос и серой струйкой вился позади, растворяясь в воздухе.

Император оставался без сознания. Его тело болталось в воздухе, словно это был не живой человек, а тряпичная кукла. Алис приходилось поддерживать его, чтобы Императора не унес ветер.

Я хотел спросить: он живой?

Но челюсть словно онемела. Я дотронулся до нее рукой и обнаружил перелом — нижняя челюсть ушла внутрь, передних зубов как не бывало. Из скулы торчала кость. Но боли не было. Может быть, моему телу и так чересчур досталось, нервы попросту отключились. Хотелось в это верить. Ой, как хотелось.

Алис открыла рот, и что-то произнесла, но ветер унес ее слова прежде, чем я успел их расслышать. Но Алис улыбалась. А значит, все было хорошо.

Главное, что мы остались живы.

Алис махнула рукой. Ветер обхватил меня, и мы медленно поплыли над городом. Я смотрел вниз и видел людей, бегущих по улицам, видел пожар, видел клубы дыма, видел смерть и разрушение, которое принесли мы.

А осталось ли во мне чувство вины? Вот в чем вопрос.

Затем город закончился. Мы оказались сначала над зелеными полями, до которых еще не успели добраться безумцы, затем начался лес, а потом уже мы начали снижаться.

Приземлились мы где-то в середине леса, на удобной поляне, которую вокруг обступили могучие деревья, а сама поляна казалась красной от ягод.

Ветер уложил меня на траву, нежно обнял на прощание и умчался. Рядом улегся Император, а Алис тотчас вскочила на ноги и подбежала ко мне.

— Ты в порядке? О, Дева В Белом!

Ее нежные пальцы ощупывали мое лицо, дотрагивались до сломанной челюсти, ласкали подбитый глаз. И от ее пальцев исходила такая нежность, что боль и не думала приходить, а забилась в самый дальний уголок моего сознания.

И одна только мысль пульсировала в голове: я жив! Я жив! Я жив!

Мы взлетели. Алис услышала меня и вспомнила о заклинании!

А значит, мы живы!

Мой господин! Как он!

Я сел, сдерживая тошноту. Голова кружилась, а перед глазами все плыло.

Алис обняла меня нежно, гладила руками спину. Я тоже обнял ее, и левое плечо отозвалось тихой болью.

— Все в порядке! — шептала Алис, — все будет хорошо. Раз уж мы выбрались оттуда, то здесь я тебе точно не позволю умереть.

В горло словно натолкали горячих угольков. С глотком пришла боль. Я поморщился, отстранил Алис и указал на Императора. Мой господин все еще оставался без сознания. Он дышал, глаза под веками бешено бегали из стороны в сторону. Но надолго ли? Сколько он так протянет?

— Думаю, пока с ним все будет в порядке, — прошептала Алис, — я не знаю точно, мне нужно будет подумать… Инель хотела, чтобы мы отвели Императора в Обитель магии, но мы не успели. Все может быть, все…

По щекам ее потекли слезы. Я прижал ее к себе, несмотря на зарождающуюся во всем теле боль.

Я хотел сказать: все будет хорошо.

Я хотел сказать: не беспокойся, мы живы, и это главное.

Я хотел сказать: хуже уже не будет.

Но я не мог говорить, слова застревали в горле. Да и можно ли врать человеку, которого любишь?

— Мне казалось, что стоит найти Хиуса, и моя боль пройдет, — прошептала Алис, — я вела себя, как девчонка. Месть закрыла мне глаза на окружающий мир. Я думала, что смерть за смерть — верное решение. Я совсем забыла, что любая смерть, даже самого злого человека на свете, принесет лишь следующие жертвы. У смерти не бывает конца, смерть есть продолжение зла на этом свете. Если бы я подумала об этом раньше… Инель и Шиджилл были бы живы…

Я хотел спросить: что было бы?.. но Алис продолжила:

— Мне надо было остановить вас, отговорить идти дальше. Твоему господину следовало бы вернуться в Империю и начать новую жизнь. Он многое потерял, но он мог бы и многое найти. Но нет, я лишь подстегнула вас своей жаждой мести. Я, женщина, указала вам дальнейший путь. Я привела вас к гибели.

Я погладил ее по спине, не имея возможности возразить. Слова распирали мое горло, жгли мою душу. Но я не мог говорить — и горячие слезы брызнули из глаз помимо моей воли.

А со слезами накатила боль, и горячим обручем сдавило грудь. Я содрогнулся от боли, застонал, Алис испуганно подхватила меня, но не смогла удержать — и я упал в траву, глядя на яркое солнце и голубое небо.

Вокруг, наверное, пахло свежестью и лесом, но нос мой был забит кровью.

Вокруг, наверное, щебетали птицы, но уши мои заложило.

Вокруг, наверное, играла всеми красками жизнь, но жизнь моя стремительно покидала тело…

Письмо N

Здравствуй, любимая.

Только вчера я писал тебе письмо, где рассказал, что произошло с нами за последние несколько дней. Теперь ты знаешь, что случилось с Бородачом и Инель. Знаешь, кто такой Ловкач и что это за паразит поселился в его сознании. Я тороплюсь написать тебе еще, ведь я не знаю, что ждет нас завтра.

Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я не смог пока прийти к тебе, а остался на этом свете вместе с Алис.

Да, ведь я был на самом краю смерти. Мне сломали челюсть, у меня был закрытый перелом руки, сместилось два позвонка на шее. Еще бы чуть-чуть и меня бы парализовало навсегда.

Алис меня выходила. Не знаю как, я почти двое суток валялся без сознания, но когда пришел в себя, уже смог двигаться. Наверное, Алис прибегла к книге заклинаний. Она прихватила ее с собой из нашего мира, а теперь постоянно изучает заклинания, практикуется в лесу. У нее хорошо получается.

Я многое хочу рассказать тебе, ведь ты многое пропустила. Мыслей целый ворох, и все они просятся на бумагу. Истосковавшаяся по письму рука просит еще и еще.

Как только я начал ходить (а случилось это два дня назад), я первым же делом спросил у Алис, можно ли пойти в город и раздобыть бумагу и ручку. Моя сломанная челюсть будет заживать еще долго, я не могу разговаривать, поэтому исписал ветками половину поляны. Алис ответила, что может сходить в город и выяснить обстановку.

Я писал тебе о том, что произошло в городе. Идти туда теперь опасно, мы не знаем, кто взял вверх — безумцы или уцелевшие жители. В любом случае, для этого города мы принесли только зло, мы прокляты. Нам больше нет места ни среди нормальных людей, ни среди безумцев.

Но Алис все равно пошла в город, ради меня. И она принесла много бумаги и ручек, так, что мы смогли нормально общаться с ней, а я смог написать тебе эти письма…

Ситуация в городе непонятна. Алис не видела жителей, но слышала стрельбу и крики. Город продолжает гореть, и некому унять пожар. Над городом висит черный смог, закрывая небо. Даже здесь, далеко в лесу, тянет горелым, а ветер иногда приносит черный пепел.

Алис вошла в город ночью, пробралась в ближайшие дома и взяла столько вещей, сколько могла унести. Теперь у нас есть спички, есть котелок и нож. У меня, как я писал ранее, есть бумага и ручки.

Алис соорудила два шалаша из веток. Пока еще тепло, и спать там удобно, но от дождя и холода они вряд ли спасут. Алис хочет выбраться на днях в город и найти брезент и какие-нибудь материалы, чтобы соорудить настоящее жилище.

Пока мы живем в лесу. Я еще очень плохо хожу, и работник из меня никакой. Я не хочу задумываться, что будет, когда я выздоровею. Хочется надеяться, что мы с Алис и Императором отправимся в другой город, не охваченный безумием, и сможем зажить там новой жизнью.

Каждую ночь мне сниться Инель. Она была не просто хорошей вайши, деканом Университета Магии из далекого мира. Она была Странствующей. А, значит, она была последней надеждой на возвращение в наш мир.

Алис говорит, что нельзя терять надежды, что в этом мире еще есть Странствующие, и что мы их обязательно найдем, если захотим вернуться, но я ей мало верю. Бородач в свое время рассказывал, что Странствующих почти не осталось, а между мирами могут странствовать только они, вайши, да Ловцы. Но найти Ловца в этом мире? Мне кажется, что я слишком много мечтаю…

Пока мы с Алис не решаемся рассказать друг другу о наших мечтах и желаниях. Наши разговоры схожи в одном — мы хотим отправиться в город и перенести Императора в Обитель магии. Алис нашла в книге нужные заклинания, она верит, что сила магических дуг, которые сосредоточены в Обители, помогут ей полностью вылечить моего господина.

Я тоже в это верю.

Но пока я еще очень плохо хожу, а Император лежит без сознания. Мы кормим его через трубочку, поим и обмываем.

Прошло уже пять дней с тех пор, как аморфное существо, сидящее в разуме Хиуса, попыталось перебраться в сознание моего господина. Никто из нас не знает, получилось у него или нет. Сам Император сказать не может, он лежит с закрытыми глазами у костра, дыхание его ровно, руки сложены на животе.

А я боюсь.

Я боюсь представить, что будет, если мы не успеем отнести моего господина к Обители магии.

Я боюсь проснуться среди ночи и увидеть, что Император сидит у потухшего костра и ухмыляется.

А глаза его полны

серебра.

КОНЕЦ

Май-декабрь 2006

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СЕВЕРНЫЙ ГОРОД

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВЕЧНЫЙ ЛЕС

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ХИУС

Реклама на сайте