«Песня трактирщика»

Питер Бигль Песня трактирщика

Падме Хеймади отныне и навеки.

Даже если бы мы были просто друзьями, коллегами, увлеченными общим делом, общим языком, страной, нарисованной на ресторанных салфетках, мне было бы довольно и этого, дайену. Но теперь, когда мы поженились, — я воистину счастлив.

Три дамы однажды явились ко мне:Одна была смуглой, как хлеб на столе,Другая, с моряцкой ухваткой, черна,А третья бледна, как дневная луна.Белянка с колечком на пальце была,Смуглянка лису на цепочке вела,А черная в розовой трости резной —Сам видел! — скрывала клинок дорогой.В спальне моей затворились втроем,Песни горланили бог весть о чем,Всю снедь истребили, распили вино,И конюха кликнули заодно.Поплакали дважды, поссорились раз,Их смех над округой звенел и не гас,Дрожал потолок, штукатурка летела,А рыжая тварь голубей моих съела.С рассветом три дамы уехали прочь,Монахиней — та, что чернее, чем ночь,Царицею — бледная, третья — ликуя,А конюху нынче замену ищу я! ПРОЛОГ

В одной южной стране была некогда деревня на берегу реки. Люди, что жили в деревне, сеяли зерно, сажали картошку и капусту — особенную, сине-зеленую, — и лозу, приносившую желтовато-коричневые плоды, не слишком аппетитные на вид, но очень вкусные. В дождливый сезон все крыши в деревне протекали — одни меньше, другие сильнее. Коровы и свиньи там были жирные, а вот детишки — тощие, но никто особо не голодал. В деревне был свой пекарь и свой мельник, что очень удобно, и две церкви разных толков, а это говорит о том, что у селян оставалось достаточно свободного времени, чтобы задумываться о вере. А еще в тех краях росло особое дерево, которое нигде больше не встречается. Кора этого дерева, заваренная с чаем, унимает лихорадку, а если растереть ее в порошок, получается краска, зеленая, как сумрак лесной чащи.