«Подари мне смерть»

– А потом говорит: я тут подумал немного, нет, ты мне не подходишь! И что я должна была делать?!

Девочка, кажется, была по-настоящему рассержена. Ия сочувственно покивала, чуть сощурилась, осторожно тронула холст рубиновым кончиком кисти. Она не любила править: поправки – это трусость. Но сейчас Ия рисовала именно страх, так что всё было верно. Надо чувствовать то, что рисуешь.

– Ну и, конечно, я тут же ушла! Он-то ждал, что я у него в ногах валяться буду. Ещё чего! У меня таких, как он…

Ия кивнула снова, размышляя, не добавить ли сюда индиго. Она любила контрасты, но рисунок и без того получался слишком насыщенным. Ия уже почти слышала крики. Кажется, женские. Странно – она думала о мужском страхе. Глубинном, немом. Одном из тех, о которых мужчины не знаю сами.

– Сколько можно? Я вот так себе и сказала: хоть какую-то гордость надо иметь?

– Правильно, – сказала Ия и взглянула на небо. Блекло-белое, в тоненьких перистых облачках. Она его нарисовала год назад и совсем не для этого мира, а теперь оно просочилось в Предел. Наверное, уже состарилось. В последнее время её картины старятся быстро.

– Вот и я о том же, – сказала девочка и спрыгнула с камня. Это был очень старый камень. Её любимый. Ия нарисовала его одновременно с холмом и рекой, на простой линованной бумаге, и он нёс на себе неизгладимый след Настоящести. Сейчас Ия уже не могла рисовать Настоящее. Только Временное – и по-своему это было прогрессом, во всяком случае, этим она себя утешала. Тогда, пару миллионов лет назад, с её лёгкой руки всё сущее получалось вечным. Ия гордилась этим, и только когда стала терять способность рисовать Настоящее, поняла, что переменчивость куда как полезнее. Вот, например, страх с её новой картины. Кажется, ещё совсем недавно из него получился бы целый мир. Насыщенный, рубиново-больной. И юная Ия гордилась бы тем, что сумела создать такой мир. А теперь – это всего лишь глубоко запрятанный страх какого-то мужчины, живущего в одном из тысяч подобных миров. Но нынешняя Ия знала, что цена этого страха ничуть не ниже, чем мира, сделанного из страха.

И всё же ей нравилось осознавать, что холм, и река, и камень, и плакучая ива над ним – всё, что она нарисовала Настоящим, останется с ней. А небо всё время меняется. Временное тоже надо уметь создавать. Это даже сложнее.