«Янтарный телескоп»

Янтарный телескоп.

ГЛАВА ОДИН. Заколдованный сон

В затененной рододендронами долине, невдалеке от линии снегов, где плескался

молочно-белый ручеёк талой воды, и где голуби и коноплянки летали промеж

огромных сосен, находилась пещера, сверху скрытая нависающей скалой, а снизу -

плотной тяжёлой листвой.

Лес наполняли звуки: ручей бежал по камням, ветер играл в сосновых иглах,

жужжали насекомых, пели птицы, кричали древесные животные; а время от времени

сильный порыв ветра заставлял ветки кедров или ёлок тереться друг о друга со

стоном, похожим на звук виолончели.

Это было царство яркого, всегда пестрого солнечного света. Потоки лимонно-золотого

сияния устремлялись к земле промеж колонн и озёр коричнево-зеленоватых теней, и

всё это никогда не останавливалось, никогда не замирало в постоянстве плывущего

тумана, который часто наползал на верхушки деревьев, окрашивал весь солнечный

свет в жемчужно-серые тона и обволакивал каждую сосновую шишку влагой, которая

сверкала и переливалась, когда туман исчезал. Иногда влажность в облаках оседала

в мельчайшие капли чего-то среднего между дождем и туманом, которые скорее

опускались вниз, нежели падали, тихо шелестя среди миллионов иголок.

У ручья была протоптана узкая тропинка, что вела от деревни (если так можно

назвать кучку пастушеских хижин) у подножия долины, к полуразрушенному храму

около ледника, где выцветшие шёлковые флаги полоскались на непрерывном ветру с

вершин гор. У храма богобоязненные жители деревни оставляли подношения в виде

ячменных лепёшек и высушенного чая. Над верхней частью долины свет, лёд и туман

создавали странный эффект, окутывая долину бесконечными радугами.

Пещера находилась на некотором расстоянии над тропинкой. Много лет назад, святой

человек обитал в ней, медитируя и предаваясь постам и молитвам, и место это

почиталось в память о нём. Пещера была около десяти метров в глубину, с сухим

полом: идеальное логово для медведя или волка, однако, единственными существами,

обитавшими здесь на протяжении многих лет, были лишь птицы и летучие мыши.

И всё же, тот, кто сидел на корточках у входа, оглядывая окрестности чёрными

глазами и настороженно прислушиваясь, не был ни птицей, ни летучей мышью.

Солнечный свет ярко освещал роскошный золотистый мех, а обезьяньи лапы

поворачивали сосновую шишку, отколупывая чешуйки острыми пальцами в поисках

сладких орешков.

За ним, там, куда едва достигал солнечный свет, миссис Коултер кипятила воду в

маленькой кастрюльке на нафтовом примусе. Её деймон издал предупреждающее урчание,

и миссис Коултер подняла глаза.

По лесной тропинке приближалась молоденькая деревенская девочка. Миссис Коултер

знала её: Ама приносила ей еду уже несколько дней. Миссис Коултер, едва прибыв

сюда, сообщила, что пришла для медитации и молитв, и что она дала обет никогда

не говорить с мужчиной. Ама была единственной, чьи визиты она принимала.

Но в этот раз девочка пришла не одна. С ней был её отец, который ожидал на

расстоянии, пока Ама поднималась к пещере.

Ама подошла ко входу в пещеру и поклонилась.

- Мой отец шлет меня с молитвами за ваше благополучие, - сказала она.

- Здравствуй, дитя, - кивнула миссис Коултер.

Девочка держала свёрток, завёрнутый в выцветшую хлопковую тряпицу. Она положила

его к ногам миссис Коултер. Затем она протянула маленький букетик цветов (около

дюжины анемонов) перевязанных хлопковой нитью, и начала говорить быстрым,

нервным голосом. Миссис Коултер немного знала язык этих горцев, но не хотела

давать им понять, насколько хорошо. Так что она улыбнулась и, жестом заставив

девочку замолчать, показала на деймонов. Золотая обезьянка протянула свою

маленькую чёрную лапку и деймон-бабочка Амы начал подлетать все ближе и ближе,

пока не устроился на когтистом указательном пальце.

Обезьяна осторожно поднесла его к своему уху, и миссис Коултер ощутила маленький

ручеёк понимания, втекавший в её разум, прояснявший слова девочки. Жители

деревни были рады, что такая святая женщина, как она, поселилась в пещере, но

появились слухи, что с ней есть кто-то ещё, кто-то опасный и могущественный.

Этого и опасались пастухи. Было ли то, другое существо, слугой миссис Коултер,

или её хозяином? Не навлечет ли оно опасность? Почему оно вообще здесь? Как

долго они тут пробудут? Ама передала ей все эти вопросы с большим количеством

опасений.

По мере того, как миссис Коултер впитывала информацию через своего деймона,

забавная мысль пришла ей в голову. Она могла сказать правду. Не всю, разумеется,

но часть её. Однако, когда она заговорила, она убрала все следы смеха из своего

голоса:

- Да, со мной есть ещё кое-кто. Но его не стоит бояться. Это моя дочь, и она под

действием заклинания, которое погрузило её в сон. Мы пришли сюда, чтобы

спрятаться от колдуна, который наложил на неё эти чары, а пока я стараюсь

вылечить её и уберечь от вреда. Пойдём, посмотришь на неё, если хочешь.

Аму почти успокоил мягкий тон миссис Коултер, но она всё ещё была напугана, а

упоминание колдунов и заклинаний лишь усилило то благоговение, которое она

чувствовала. Золотая обезьяна держала её деймона так нежно, и, кроме того, ей

было любопытно, так что она последовала за миссис Коултер в пещеру.

Её отец, стоя на тропинке внизу, сделал шаг вперёд, а его деймон-ворона несколько

раз взмахнула крыльями, но он остался на месте.

Миссис Коултер зажгла свечу, потому что быстро темнело, и провела Аму в глубь

пещеры. Глаза маленькой девочки мерцали в полумраке, а её руки непрерывно

двигались в попытках отпугнуть злых духов: большой палец на безымянный, большой

на безымянный.

- Видишь? - спросила миссис Коултер. - Она не представляет опасности. Нечего

бояться.

Ама посмотрела на фигурку в спальном мешке. Это была девочка, старше самой Амы

года на три или четыре; её волосы были цвета, которого Ама никогда раньше не

видела, светло-охристые, как у льва. Её губы были плотно сжаты, и она несомненно

находилась в глубоком сне, так как её деймон лежал без сознания, свернувшись у её

шеи. Деймон спал в обличие зверька, похожего на мангуста, разве что был немного

поменьше. Золотая обезьянка нежно разглаживала мех между ушами спящего деймона,

который на глазах у Амы неловко шевельнулся и хрипловато мяукнул. Деймон Амы,

приняв форму мыши, прижался к её шее и испуганно глядел через её волосы.

- Теперь ты можешь рассказать отцу, что ты видела, - продолжила миссис Коултер.

- Никаких злых духов. Всего лишь моя дочь, спящая под заклинанием, под моей

опекой. Но, пожалуйста, Ама, скажи своему отцу, что это должно остаться тайной.

Никто, кроме вас двоих, не должен знать, что Лира здесь. Если колдун узнает,

что она здесь, он найдет и уничтожит и её, и меня, и всех вокруг. Так что тихо!

Скажи только своему отцу, но больше никому.

Она опустилась на колени около Лиры и убрала влажные волосы с её сонного лица,

а затем низко нагнулась и поцеловала дочь в щёку. После она взглянула вверх с

такими грустными и любящими глазами и улыбнулась с такой храброй жалостью, что

девочка почувствовала, как слёзы наворачиваются ей на глаза.

Миссис Коултер взяла Аму за руку, и отвела её обратно ко входу в пещеру, где они

увидели её отца, который уже начал волноваться. Женщина сложила ладони вместе и

поклонилась ему, на что он ответил ей с облегчением, а его дочь, поклонившись

миссис Коултер и заколдованной спящей девочке, повернулась и поспешила вниз по

склону в полумраке. Отец и дочь поклонились пещере ещё раз и отправились обратно,

растворившись в тени тяжёлых рододендронов.

Миссис Коултер вернулась к воде на примусе, которая уже почти закипела.

Наклонившись, она высыпала туда немного сухих листьев, две щепотки порошка из

одного пакетика, одну из другого, и добавила три капли бледно-жёлтого масла.

Затем она энергично размешала содержимое, засекая пять минут. После этого она

сняла кастрюльку с примуса и уселась, ожидая, пока жидкость остынет.

Вокруг неё лежала часть снаряжения из лагеря на берегу синего озера, где умер

сэр Чарльз Латром: спальный мешок, рюкзак со сменой одежды, средствами гигиены и

прочим. Здесь также лежал полотняный чемоданчик на жёстком деревянном каркасе,

обитом копаком, внутри которого находились разнообразные инструменты, среди

которых - пистолет в кобуре.

Настойка быстро остывала в разреженном воздухе, и, как только она достигла

температуры тела, миссис Коултер аккуратно перелила её в металлическую кружку с

носиком и отнесла в глубь пещеры. Деймон-обезьяна бросил свою шишку и пошёл за

ней.

Миссис Коултер аккуратно поставила кружку на низкий валун и опустилась на землю

около спящей Лиры. Обезьянка присела с другой стороны, готовая схватить

Пантелеймона, если тот проснётся.

Волосы Лиры были влажными, а её глаза двигались под закрытыми веками. Она

начинала шевелиться. Миссис Коултер заметила, как ресницы её дочери шевельнулись,

ещё когда поцеловала её, и знала, что у неё осталось не так уж много времени,

прежде чем Лира проснётся.

Она подложила одну руку под голову девочки, а другой убрала влажные локоны с её

лба. Губы Лиры разлепились, и она жалобно застонала. Пантелеймон передвинулся

поближе к её груди. Глаза золотой обезьянки, не отрываясь, следили за деймоном

Лиры, а его маленькие чёрные пальчики шевелились у края спального мешка.

Миссис Коултер бросила взгляд на своего деймона, и он немного отодвинулся от

спального мешка. Женщина нежно приподняла Лиру, так, что её плечи оторвались от

земли, а голова закатилась, и тогда Лира вздохнула, а её отяжелевшие веки

наполовину открылись.

- Роджер, - пробормотала она. - Роджер... где ты... я не вижу...

- Тсс, - прошептала её мать. - Тихо, дорогая, выпей это.

Прижав носик кружки к губам Лиры, она наклонила её, чтобы капля настойки

смочила губы девочки. Язык Лиры почувствовал влагу и слизнул капли, а затем

миссис Коултер позволила небольшому количеству жидкости протечь в рот Лиры,

очень осторожно, позволяя ей делать один глоток за другим.

Это заняло несколько минут, но, в конце концов, кружка опустела, и миссис

Коултер положила свою дочь обратно на землю. Как только голова Лиры коснулась

земли, Пантелеймон немедленно свернулся в клубок у неё на шее. Его золотисто-рыжий

мех был таким же влажным, как и волосы девочки. Они снова крепко спали.

Деймон-обезьяна легко пробрался к выходу из пещеры и снова уселся там, наблюдая

за тропинкой. Миссис Коултер окунула кусок фланели в тазик с холодной водой и

вытерла лицо Лиры, а затем расстегнула спальный мешок и вымыла руки, плечи и

шею девочки, так как она слишком перегрелась. Затем она взяла расчёску и нежно

расправила спутавшиеся волосы Лиры, откинув их назад со лба, и аккуратно

разделила их пробором.

Она оставила спальный мешок расстёгнутым, чтобы девочка могла остыть, и

развернула свёрток, который принесла Ама: несколько плоских буханок хлеба,

брикет спрессованного чая, немного липкого риса, завёрнутого в большой лист.

Пора было разводить огонь. По ночам в горах было холодно. Методично работая, она

настрогала хвороста, разложила его и зажгла спичку. Уже пора было об этом

задуматься: спички подходили к концу, равно как и нафта для примуса - отныне

надо было поддерживать огонь круглые сутки.

Её деймон был недоволен. Ему не нравилось то, чем она занималась в пещере, а

когда он попытался объяснить своё беспокойство, она отогнала его. Он повернулся

к ней спиной, выражая сомнение каждым изгибом своего тела, и принялся

отщёлкивать чешуйки от сосновой шишки в темноту. Она не обратила внимания,

аккуратно и умело разведя костёр и поставив на огонь кастрюлю, чтобы разогреть

воду для чая.

Тем не менее, его скептицизм повлиял на неё, и, кроша брикет тёмно-серого чая в

воду, она размышляла, что она всё-таки делает, и не сошла ли она с ума, и что

случится, когда Церковь узнает о происходящем. Золотая обезьяна была права. Она

прятала не только Лиру - она пряталась сама от себя.

ГЛАВА ДВА. Балтамос и Варух

"Тише, тише, - сказал Уилл, - только не волноваться".

Это было сразу после того, как Лиру украли, сразу, как Уилл спустился с верхушки

горы и сразу, после того как ведьма убила его отца.

С помощью сухих спичек, Уилл нашел в рюкзаке отца крошечный фонарик, зажег его и

пригнулся к земле, чтобы под защитой скалы исследовать рюкзак Лиры.

Он пошарил внутри здоровой рукой и нашел алетиометр, завернутый в бархат.

Алетиометр сверкал в свете фонарика. Уилл протянул алетиометр двум фигурам,

стоящим рядом с ним, фигурам, которые называли себя ангелами.

- Вы можете прочесть это? - спросил Уил.

- Нет, - сказал голос. - Пойдём с нами. Ты должен идти. Пойдём теперь к Лорду

Азраилу.

- Кто приказал вам следовать за моим отцом? Вы сказали, он не знал, что вы

следите за ним. Но он знал, - ответил Уилл яростно. - Он сказал мне, что ожидает

вас.

Он знал больше, чем вы думаете. Кто послал вас?

- Никто не посылал нас. Только мы сами, - был ответ. - Мы хотим быть полезными

Лорду Азраилу. А мёртвый человек, что он хотел, чтобы ты сделал с ножом?

Уилл колебался.

- Он сказал, что я должен отнести это Лорду Азраилу, - ответил Уил.

- Тогда пойдём с нами.

- Нет. Я не пойду, пока не найду Лиру.

Уилл завернул алетиометр в бархат и положил его обратно в рюкзак. Оберегая его,

он завернулся в мантию отца и вернулся на свое место, непрерывно следя за двумя

тенями.

- Вы говорите правду? - сказал он.

- Да.

- Тогда вы сильнее людей или слабее?

- Слабее. У вас есть реальное тело, у нас нет. Все же, ты должен пойти с нами.

- Нет. Если я сильнее, то вы должны подчиняться мне. И, кроме того, у меня есть

нож. Значит, я могу приказывать вам: помогите мне найти Лиру. Мне всё равно,

сколько времени это займёт. Я сначала найду её, а потом пойду к Лорду Азраилу.

Ангелы молчали несколько секунд. Потом они отошли в сторону, чтобы поговорить

вдвоём, однако Уилл мог слышать, о чём они говорят.

Наконец, они снова подошли ближе, и мальчик услышал:

- Очень хорошо. Ты делаешь ошибку, хотя и не даёшь нам выбора. Мы поможем тебе

найти этого ребенка.

Сквозь темноту Уилл пытался разглядеть их более ясно, но дождь мешал ему сделать

это.

- Подойдите ближе, чтобы я мог видеть вас, - приказал он ангелам.

Они приблизились, но казалось, стали еще более неясными.

- Я буду видеть вас лучше при дневном свете?

- Нет, хуже. Мы занимаем не самое высокое положение среди ангелов.

- Хорошо, если я не могу вас видеть, значит, никто не может, и вы можете

оставаться невидимыми. Идите и посмотрите, можете ли вы узнать, куда ушла Лира.

Она, конечно же, не могла уйти далеко. Здесь была женщина, она будет с ней,

женщина забрала ее. Идите и ищите, а потом возвращайтесь и расскажите мне о том,

что вы видели.

Ангелы взмыли в бурное небо и пропали. Уилл чувствовал над собой тяжёлую

неподвижность; у него осталось мало сил после схватки с отцом, и он был

окончательно измучен. Всё, чего он хотел, - это закрыть глаза, которые стали

тяжелыми и болезненно слезились. Он с усилием завернулся в мантию с головой,

прижал рюкзак к груди и в тот же момент заснул.

- Нигде, - произнес голос.

Уилл услышал это слово сквозь глубокий сон и сделал усилие над собой, чтобы

проснуться. В конце концов (и это заняло больше минуты, потому что он был

абсолютно без сознания), он заставил свои глаза открыться навстречу яркому утру.

- Где вы? - спросил Уил.

- Рядом с тобой, - ответил ангел. - Сюда.

Солнце недавно взошло, и скалы, покрытые мхом и лишайником, блестели ярко и

свежо в утреннем свете, но нигде Уилл не мог увидеть фигуру ангела.

- Я говорил, что нас трудно увидеть днем, - продолжал голос. - Лучше всего мы

видны в сумерках, на закате или на рассвете, мы хорошо видны в темноте и меньше

всего при солнечном свете. Мой товарищ и я искали их дальше у подножья горы и не

нашли ни женщины, ни ребенка. Но там есть озеро с голубой водой. Должно быть,

там у неё был лагерь. Там мёртвый человек и ведьма, которую поглотили Спектры.

- Мёртвый человек? Как он выглядит?

- Он старше среднего возраста. Полный и с гладкой кожей. Серебристые волосы.

Одет в дорогой костюм с запахом тяжелого аромата.

- Сэр Чарльз, - догадался Уилл. - Вот кто это. Должно быть, госпожа Коултер убила

его. Ну, по крайней мере, хоть что-то хорошее.

- Она оставила следы. Мой компаньон следует по ним, он вернётся, как только

узнает, куда она ушла. А я останусь с тобой.

Уилл поднялся и огляделся вокруг. Шторм расчистил воздух, и утро было свежим и

ясным, что только делало пейзаж вокруг него более печальным; поблизости лежали

тела нескольких ведьм, которые сопровождали их с Лирой к его отцу. И ворон с

крючковатым клювом уже раздирал лицо одной из них, и Уилл мог видеть еще большую

птицу, кружащую выше, как бы выбирающую деликатес повкуснее.

Уилл осмотрел каждое тело по очереди, но Серафины Пеккалы, королевы клана ведьм,

близкого друга Лиры, среди них не было. Потом он вспомнил: она вдруг покинула

их по другому поручению незадолго до вечера.

Значит, она могла быть все еще жива. Эта мысль подбодрила его, и он стал

пристально разглядывать горизонт в надежде увидеть какой-нибудь знак от нее, но

не нашел ничего, кроме голубого неба и скал во всех направлениях, по которым он

смотрел.

- Где ты? - спросил Уилл ангела.

- Рядом с тобой, как обычно, - ответил голос.

Уилл посмотрел налево, откуда он услышал голос, но не увидел ничего.

- Итак, никто не может видеть вас. Может ли кто-нибудь слышать вас так же, как я?

- Нет, если я буду говорить шепотом, - сказал ангел раздражительно.

- Как тебя зовут? У вас есть имена?

- Да. Мое имя Балтамос. Моего друга зовут Варух.

Уилл обдумывал, что ему делать. Когда ты выбираешь один путь из многих, все

остальные, которыми ты не последовал, гаснут как свечи, как будто их никогда и

не существовало. В этот момент все пути еще существовали. Но сохранить их все -

значило не делать ничего. Все-таки, он должен был выбирать.

- Мы вернемся к подножью горы, - сказал он. - Мы пойдём к тому озеру. Там может

быть что-то, что я смогу использовать. И я хочу пить как-никак. Я пойду по этой

дороге, и ты сможешь поправить меня, если я собьюсь с пути.

Прошло всего несколько минут с начала его прогулки по бездорожью, вниз по

горному склону, когда Уилл вдруг осознал, что его рука не болит. На самом деле,

он не думал о своей ране с тех пор, как проснулся.

Он остановился и посмотрел на грубую ткань, которой отец перевязал его руку

после схватки. Она была грязной от мази, которой он помазал свою руку, но там не

было следов крови; и после непрерывного кровотечения, он, наконец, почувствовал,

что его пальцы были потеряны, это было так долгожданно, что он услышал, как его

сердце забилось почти радостно.

Для эксперимента Уилл пошевелил пальцами. Правда, рана все еще болела, но это уже

была другая боль: не глубокая изнуряющая, как за день до этого, а небольшое

притупленное ощущение боли. Чувствовалось, что это было исцеление. Его отец

сделал это. Заклинание ведьмы не исполнилось, а отец смог исцелить его.

Уилл двинулся дальше по склону, успокоившись.

Дорога до маленького голубого озера заняла три часа и несколько слов руководства.

Когда мальчик, наконец, достиг озера, он был абсолютно иссушен жаждой, и его

мантия стала тяжёлой и горячей, хотя, сняв её, он потерял прикрытие для своих

голых рук и шеи, которые вскоре обгорели на солнце. Он отбросил мантию и рюкзак

и, пробежав последние несколько ярдов до озера, опустил в него лицо и стал жадно

пить ледяную воду. Вода была такой холодной, что сводило зубы и скулы.

Утолив жажду, Уилл встал и огляделся вокруг. Раньше он был не в состоянии

заметить некоторые важные вещи, но теперь он намного яснее видел яркий цвет воды

и резкое жужжание насекомых, доносящееся отовсюду.

- Балтамос?

- Я всегда здесь.

- Где мёртвый человек?

- За тем высоким утесом, справа от тебя.

- Здесь есть Спектры?

- Нет, ни одного. У меня нет ничего, что им нравится, и у тебя тоже.

Уилл поднял рюкзак и мантию и пошел вдоль берега озера вверх по утесу, на который

указал Балтамос. Сразу за утёсом был расположен маленький лагерь с пятью или

шестью палатками и следами огня, на котором готовили пищу. Уилл осторожно

двинулся вниз, опасаясь, что кто-нибудь мог остаться в живых или спрятаться.

Но тишина была абсолютной, был слышен только скрип насекомых, царапающих

поверхность утеса. Палатки были неподвижны, вода безмятежна, по ее поверхности

кругами от места, где Уилл пил воду, разбегались небольшие волны. Что-то зелёное,

промелькнувшее у ног мальчика, заставило его отпрыгнуть в сторону, но это была

всего лишь крошечная ящерица.

Палатки были сделаны из маскировочного материала, который еще больше выделял их

среди надоевших красных скал. Уилл заглянул в первую палатку и убедился, что она

пуста. То же было и во второй, но в третьей он обнаружил что-то ценное: банку

похлебки и коробку спичек. Здесь также была полоска какого-то темного материала,

такая же длинная и толстая, как и его предплечье. Сначала он подумал, что это

кожа, но, разглядев её при солнечном свете, понял, что это сушеное мясо.

И у него как-никак был нож. Он отрезал тонкий ломтик и нашел мясо жестким и

немного пересоленным, но все-таки оно было достаточно вкусным. Он сложил мясо,

коробку спичек и банку похлебки в рюкзак и обыскал другие палатки, но они были

пусты.

Самую большую палатку Уилл оставил напоследок.

- Здесь мёртвый человек? - сказал он в воздух.

- Да, - ответил Балтамос. - Он был отравлен.

Уилл осторожно подошел к входу в палатку, который был обращен к озеру. За

неуклюже опрокинутым парусиновым стулом лежало тело человека, который был

известен Уиллу как сэр Чарльз Латром, а Лире под именем Лорда Бореаля, человека,

укравшего ее алетиометр, и который в свою очередь заставил самого Уилла украсть

скрытный нож. Сэр Чарльз был нечестным, но привлекательным и сильным человеком,

и вот теперь он был мертв. Его лицо было отталкивающе перекошено, и Уиллу не

хотелось смотреть на него, но быстрый взгляд внутрь палатки рассказал ему, что

здесь достаточно вещей, которые можно было украсть, и поэтому он переступил

через тело, чтобы осмотреть всё поближе.

Его отец, солдат, исследователь, знал бы точно, что ему пригодится. Уилл должен

был догадаться. Он взял маленькое увеличительное стекло в стальной коробочке,

потому что оно могло понадобиться ему для разжигания костра, и он мог экономить

спички; катушку прочной бечевки; металлическую флягу для воды, более легкую, чем

его фляжка из козлиной кожи, и крошечную чашку; маленький бинокль; золотые

монеты, размером с человеческий палец, завернутые в бумагу; аптечку; таблетки

для очищения воды; пакет кофе; три пачки сжатых сухих фруктов; пачку овсяных

печений; шесть кусков кендальского мятного кекса; упаковку крючков и нейлоновых

ниток; и наконец, записную книжку, пару карандашей и карманный электрический

фонарик.

Он упаковал все в рюкзак, отрезал еще один ломтик мяса, утолил свой голод и

потом наполнил фляжку водой из озера, затем он сказал Балтамосу:

- Как ты думаешь, должен ли я сделать что-нибудь ещё?

- Ты сумел сделать всё правильно, - пришел ответ. - Какой-то дар дает тебе

возможность распознать мудрость и заставляет тебя уважать и подчиняться ей.

- Ты мудрый?

- Намного больше, чем ты.

- Тебе виднее, я не могу сказать. Ты человек? Ты говоришь как человек.

- Варух был человеком. Я нет. Теперь он ангел.

- Значит, - Уилл перестал раскладывать вещи в рюкзаке, стараясь, чтобы самые

тяжелые оказались внизу, и попытался увидеть ангела. Но он не смог ничего

разглядеть, - значит, он был человеком, - продолжил он, - и потом... Люди

становятся ангелами, когда умирают? Вот что происходит?

- Не всегда. Не в большинстве случаев… Очень редко.

- И когда он был живым?

- Четыре тысячи лет назад, меньше или больше. Я намного старше.

- Он жил в моем мире? Или в мире Лиры? Или в каком-нибудь другом мире?

- В твоем. Но здесь несметное число миров. Ты сам знаешь это.

- Но как люди становятся ангелами?

- В чем смысл этих метафизических размышлений?

- Я просто хочу знать.

- Лучше придерживайся своей цели. Ты украл все имущество этого мертвого человека,

у тебя есть все те игрушки, которые помогают выжить; теперь мы можем идти дальше?

- Когда я узнаю, какой дорогой идти.

- Какой дорогой бы мы не пошли, Варух везде найдет нас.

- Тогда он найдет нас, даже если мы останемся здесь. Есть еще пара вещей,

которые мне нужно сделать.

Уилл сел туда, где он не мог видеть тела сэра Чарльза, и съел три куска мятного

кекса. Это было чудесно, каким освеженным и сильным он почувствовал себя, когда

еда начала питать его. Потом он снова посмотрел на алетиометр. Каждая из

тридцати шести картинок, нарисованных на слоновой кости, была сама по себе

понятна: не было никаких сомнений, что это был ребенок, потом кукла, а вот на

следующей картинке был батон хлеба, и так далее. Но их смысл был неясен.

- Как Лира читала это? - спросил он у Балтамоса.

- Вполне возможно, что она выдумывала все. Те, кто умеют использовать эти

инструменты, учились много лет, и все равно они не могут прочесть его без помощи

книг.

- Она ничего не выдумывала. Она читала правду. Она говорила мне вещи, которые

она никак не могла узнать другим способом.

- Тогда это еще большая тайна для меня, уверяю тебя, - ответил ангел.

Смотря на алетиометр, Уилл вспомнил, что Лира рассказывала ему о чтении: она

рассказывала, что должна была сконцентрировать все мысли на алетиометре, чтобы

прочитать его, и это помогло ему почувствовать остроту серебряного клинка.

Испытывая любопытство, он вытащил нож и вырезал маленькое окно прямо перед собой.

Сквозь него он не увидел ничего, кроме голубого неба, но далеко, далеко

внизу были деревья и поля: его собственный мир вне сомнения.

Таким образом, горы в этом мире не соответствовали горам в его мире. Он закрыл

окно, первый раз используя для этого левую руку. Было восхитительно снова иметь

возможность использовать ее.

Мысль, пришедшая к нему, была так внезапна, что он будто почувствовал удар

электрического тока.

Если здесь несколько тысяч миров, то почему же нож открывает только окна между

этим миром и его собственным?

Безусловно, он должен прорезать окна в любой из миров.

Уилл снова взял нож в руку и позволил своим мыслям перетекать на кончик лезвия,

как учил его Жакомо Парадизи, пока его сознание не растворилось среди самих

атомов и пока он не стал чувствовать крошечные прорехи и колебания в воздухе.

Вместо того, чтобы начать вырезать окно сразу же, как только он почувствовал

первую маленькую зацепку, как он обычно делал, он позволил ножу двигаться

дальше от одного отверстия к другому. Это было похоже на ряд стежков, до тех пор,

пока давление было слабым, и ни один из них не был поврежден.

- Что ты делаешь? - спросил голос из воздуха, возвращая его назад.

- Исследую, - ответил Уилл, - потише и держись подальше. Ты можешь порезаться,

если подойдешь ближе. И я не смогу предостеречь тебя, потому что не могу тебя

видеть.

Балтамос издал звук тихого недовольства. Уилл снова схватил нож и почувствовал

мельчайшие отверстия и колебания.

Их было больше, чем он мог себе представить. И он чувствовал их так, что не было

нужды прорезать окна, он узнал, что каждая из них имеет свои отличия: одно было

прочным и четким, другое мутным, третье было нестабильным, а четвертое - хрупким

и изменчивым.

Но среди всех были такие, которые ему было почувствовать легче, чем другие, и,

заранее уверенный в ответе, он прорезал одно окно, чтобы убедиться: это снова

был его мир.

Он закрыл это окно и почувствовал, что кончик ножа наткнулся на отверстие с

другими свойствами. Он нашел что-то эластичное и стойкое, и позволил ножу

прорезать еще одно окно.

И вот оно! Мир, который он увидел сквозь него, не был его миром: земля здесь

была ближе, и здесь пейзаж не радовал глаз зелеными полями и изгородями, только

пустыня с холмистыми дюнами.

Уилл закрыл это окно и открыл другое: закопченный воздух промышленного города и

цепочка угрюмых рабочих, устало идущих к заводу.

Он закрыл и это окно и вернулся в реальный мир. Он чувствовал небольшое

головокружение. Впервые осознав настоящую силу ножа, мальчик положил его

осторожно на камень перед собой.

- Ты собираешься задержаться здесь на целый день? - спросил Балтамос.

- Несомненно. Но можем мы…

- И ты должен знать, в каком мире земля находится в том же месте, или же у тебя

не будет возможности открыть его, - продолжил Уилл больше для себя, чем для

ангела. - Значит, это не так легко, как я думал. Возможно, нам просто повезло в

Оксфорде и Цигейзе. Но я только…

Он снова поднял нож. Как только его чувства стали четкими и ясными, он

почувствовал точку, из которой он мог открыть свой мир, это было совсем другое

ощущение, которого он касался уже не один раз: отличие ответной реакции, похожее

на удар тяжелого деревянного барабана, исключение составляло только то, как

пришло это чувство из тончайшего движения воздуха, как и все, что он чувствовал

раньше.

Это было так. Он двинулся в сторону и почувствовал то же самое: это снова было

оно.

Уилл прорезал воздух и убедился, что его догадка снова оказалась верна. Отклик

означал то, что земля в новом мире находилась в том же месте, что и в том, где

он находился. Уилл увидел поросшее травой плато под затянутым облаками небом, в

котором парила стая безмятежных зверей. Таких животных Уилл еще никогда не видел.

Создания размером с бизона, с большими рогами и заросшие густым голубым мехом.

На спине у них был хохолок жестких волос.

Уилл прошел сквозь окно. Ближайшее животное посмотрело на него безразлично и

снова вернулось к траве на лугу. Оставив окно открытым, он почувствовал похожую

зацепку в воздухе и попробовал прорезать ее.

Есть! Он смог открыть окно в собственный мир отсюда, и он все еще находился над

полями и изгородями, и более того, он смог легко найти точку с надежной ответной

реакцией, которая означала Цигейзу, мир который он только что покинул.

С чувством глубокого облегчения Уилл вернулся к лагерю у озера, закрыв за собой

все окна. Теперь он всегда мог найти дорогу домой; он не мог больше потеряться;

сейчас он мог спрятаться в тот момент, когда ему это понадобится, и переходить

из одного мира в другой совершенно безошибочно.

С увеличением его знаний и сила его стала возрастать. Он закрепил нож на поясе

вокруг талии и закинул рюкзак на плечо.

- Ну что? Теперь ты готов? - послышался язвительный голос.

- Да. Я могу тебе объяснить все, если захочешь. Но я вижу, тебе не очень

интересно.

- Я думаю все, что ты делаешь - это источник твоего бесконечного обаяния. Но

никогда не возражай мне. Что ты собираешься сказать тем людям, которые идут сюда?

Уилл испуганно посмотрел вокруг. Дальше по тропинке далеко внизу тянулась цепочка

странников с вьючными лошадьми, неуклонно продвигаясь по направлению к озеру.

Они еще не видели мальчика, но если бы он остался на прежнем месте, то вскоре

они бы заметили его.

Уилл подобрал мантию отца, лежавшую на скале под солнцем. Сейчас она весила

намного легче, чем когда была мокрой. Он снова огляделся: больше не было ничего,

что можно было взять.

- Пойдём дальше, - сказал Уил.

Он хотел бы поменять повязку, но это могло подождать. Он отправился вдоль кромки

озера, подальше от путников, и ангел последовал за ним, невидимый в ярком свете.

В этот день после долгого пути они спустились с голых, лишенных растительности

гор на уступ, покрытый травой и рододендронами. Уилл ужасно хотел отдохнуть и

вскоре он решил, что им пора остановиться.

Он очень мало слышал ангела. Время от времени Балтамос говорил: "Не эта дорога"

или "Слева есть более легкий путь", и Уилл слушался совета; но на самом деле он

шел только ради того, чтобы идти, и чтобы быть подальше от тех путников, потому

что пока другой ангел не вернулся с дальнейшими новостями, Уилл мог бы и остаться

там, где он был.

- Балтамос, - сказал он, - я хочу найти ручей. Поблизости есть какой-нибудь

ручей?

- Здесь есть источник, лежащий на полпути вниз по утесу, - ответил Балтамос, -

прямо за теми деревьями.

- Спасибо, - поблагодарил Уил.

Он нашел источник и долго пил, а потом наполнил свою фляжку. Но перед тем, как

он смог двигаться дальше к небольшому леску, Уилл услышал восклицание ангела и,

повернувшись на звук, увидел как его очертание бросилось на другую сторону. К

чему? Ангел был виден только как колебания воздуха во время движения, и Уилл мог

видеть его более четко, если не смотрел прямо на него; казалось, что ангел

приостановился, прислушался и с силой бросился обратно, слегка задев Уилла на

скорости.

- Здесь, - сказал он, и в его голосе на этот раз не было неодобрения и сарказма.

- Варух прошел этой дорогой! И здесь есть одно из этих окон, почти невидимое.

Пойдём, Пойдём. Пойдём прямо сейчас.

Уилл с нетерпением пошел за ним, забыв о своей усталости. Окно, которое он увидел,

было открыто в сумерках, сквозь него был виден пейзаж, похожий на тундру, более

плоский, чем горы в Цигейзе, и более холодным, небо было сплошь затянуто

облаками. Он прошел через окно, и Балтамос сразу же последовал за ним.

- Что это за мир? - спросил Уил.

- Это мир девочки. Здесь они прошли. И Варух следует прямо за ними.

- Откуда ты знаешь? Ты читаешь его мысли?

- Конечно, я читаю его мысли. Куда бы он ни пошел, мое сердце идет за ним; мы

чувствуем, как единое целое, хотя нас и двое.

Уилл осмотрелся. Вокруг не было ни следа человеческой жизни; и в ту минуту, когда

зашло солнце, воздух стал более холодным.

- Я не хочу спать здесь, - сказал он. - Мы останемся в Цигейзе на ночь и

вернемся сюда утром. По крайней мере, здесь есть деревья, и я могу сделать

костер.

И теперь я знаю, как выглядит ее мир, я смогу найти ее с помощью ножа… О,

Балтамос? А ты можешь принять какую-нибудь другую форму?

- Почему я должен хотеть сделать это?

- В этом мире у всех людей есть деймоны, и если я буду расхаживать туда-сюда без

него, то вызову у них подозрения. Лира вначале даже испугалась меня из-за этого.

Значит, если мы собираемся путешествовать по ее миру, ты должен изображать моего

деймона и принять форму какого-нибудь животного. Может быть, птицы. Тогда ты

сможешь летать.

- О, как это скучно.

- Однако, ты можешь?

- Я мог бы…

- Сделай это сейчас. Позволь мне посмотреть.

Форма ангела начала уплотняться и стремительно закружилась, образовав небольшой

водоворот в воздухе, и вдруг черная птица упала из него на траву к ногам Уила.

- Садись ко мне на плечо, - сказал мальчик.

Птица так и сделала и затем сказала хорошо знакомым едким голосом ангела:

- Я буду делать это, только когда будет совершенно необходимо. Невозможно

выразить, как это оскорбительно.

- Слишком плохо, - ответил Уилл. - Всякий раз, когда мы увидим людей, ты должен

стать птицей. Нет смысла в возражениях и спорах. Просто сделай это.

Птица слетела с его плеча и исчезла в воздухе, и в полутьме снова появился ангел

в плохом настроении. Перед тем как пойти обратно, Уилл снова посмотрел вокруг,

принюхиваясь к воздуху, обозревая границы мира, в котором находилась плененная

Лира.

- Где сейчас твой компаньон? - спросил он.

- Следует за женщиной на юг.

- Тогда мы Пойдём этим путем утром.

На следующий день Уилл шел целый час и никого не увидел. Страна по большей части

состояла из низких холмов, покрытых сухой низкой травой, и со всех высоких точек,

которые Уилл находил, он осматривал местность в надежде найти следы обитания

женщины, но не находил ничего. Единственная перемена, заметная в пыльной

коричнево-зеленой пустоте, было отдаленное грязное пятно темнеющей зелени, куда

он и направлялся, потому что Балтамос сказал, что там есть лес и река, которая

вела к югу. Когда солнце было в зените, Уилл хотел было поспать среди низеньких

кустиков, но передумал и к вечеру его ноги были стерты, а сам он полностью

утомлен.

- Небольшой прогресс, - сказал Балтамос кисло.

- Я ничего не могу здесь сделать, - ответил Уилл. - Если ты не можешь сказать что-нибудь

полезное, то не говори вообще.

Когда они достигли кромки леса, солнце уже было низко и воздух был полон пыли,

настолько, что Уилл даже чихнул несколько раз, изумительные птицы, испуганные им,

пронзительно кричали поблизости.

- Это были первые живые существа за сегодняшний день, - произнес Уил.

- Где ты собираешься разбить лагерь? - спросил Балтамос.

Теперь ангел был время от времени виден в длинных тенях деревьев. Уилл видел его

раздраженное лицо.

- Я собираюсь остановиться где-нибудь здесь, - сказал Уилл. - Ты можешь помочь

мне найти для этого подходящее место. Я слышу ручей, посмотри, где он.

Ангел исчез. Уилл шел с трудом через низкие заросли вереска и болотного мирта,

мечтая о тропинке, по которой он мог бы идти и смотря на свет с опасением: ему

вскоре надо было выбрать где остановиться, или же темнота не позволит ему

выбрать.

- Налево, - послышался голос Балтамоса на расстоянии вытянутой руки. - Там есть

ручей и мертвые деревья для костра. Сюда…

Уилл последовал на голос ангела и вскоре увидел то, о чем он говорил. Ручей

стремительно несся между покрытыми мхом утесами и исчезал в узкой маленькой

трещине, спрятанной в темноте под аркой из деревьев. Покрытый травой берег ручья

вскоре переходил в небольшие кустики и подлесок.

Перед тем, как позволить себе отдохнуть, Уилл начал собирать дрова и вскоре

увидел среди травы круг из обугленных камней, как будто кто-то еще зажигал

здесь костер задолго до него. Он собрал связку веточек и более тяжелых веток и с

помощью ножа разрезал их на нужную длину, перед тем как зажечь костер.

Он не знал как лучше надо это сделать, поэтому потратил несколько спичек, чтобы

заставить пламя разгореться.

Ангел наблюдал за ним с видом усталого терпения.

Когда костер наконец загорелся, Уилл съел два овсяных печенья, немного сушеного

мяса и немного кендальского мятного кекса, запил все это несколькими большими

глотками воды. Балтамос молчаливо сидел поблизости, и наконец

Уилл сказал:

- Ты собираешься всегда следить за мной? Я никуда не собираюсь.

- Я жду Варуха. Он скоро вернется. И тогда я смогу не замечать тебя, если ты

захочешь.

- Ты хочешь что-нибудь съесть?

Балтамос немного придвинулся: ему стало интересно.

- То есть, я не знаю, ешь ли ты вообще, - продолжил Уилл, - но если ты что-нибудь

хочешь, то угощайся.

- Что это? - спросил ангел брезгливо, указывал на кендальский мятный кекс.

- Я думаю, в основном сахар и мята. Вот возьми.

Уилл отломил кусочек и протянул его ангелу. Балтамос наклонил голову и понюхал.

Потом он взял этот кусочек, и его пальцы при этом случайно коснулись руки Уила,

от них повеяло прохладой.

- Я думаю, что это поддержит меня, - сказал Балтамос. - Одного кусочка вполне

достаточно. Спасибо.

Он сел и начал, откусывая маленькие кусочки. Уилл заметил, что если смотреть на

костер и краешком глаза на ангела, то можно увидеть его образ намного лучше.

- Где Варух? - спросил он. - Ты можешь общаться с ним?

- Я чувствую, что он рядом. Он будет здесь очень скоро. Когда он вернется, мы

поговорим. Разговор - это лучшее.

И когда спустя десять минут до них донесся тихий шелест крыльев, Балтамос

энергично встал. В следующий момент два ангела уже обнимали друг друга, и Уилл,

пристально глядя сквозь пламя, увидел их взаимную любовь. Больше, чем любовь:

они любили друг друга со страстью.

Варух сел рядом со своим компаньоном, Уилл пошевелил угли в костре, и облако дыма

полетело в их сторону. Оно как бы очертило тела ангелов и позволило Уиллу видеть

их четко какое-то время. Балтамос был стройный; его узкие крылья были элегантно

сложи за плечами и на его лице было выражение высокомерного презрения, смешанное

с нежностью, страстной привязанностью, как если бы он полюбил все окружающие

вещи, если бы его природа позволила ему забыть об их недостатках. Но он не видел

ни одного дефекта в Варухе, это было понятно. Варух выглядел моложе, как и

говорил Балтамос, и был сложен более мощно, его крылья были белоснежными и

массивными. У него был более простой характер, он почтительно смотрел на

Балтамоса как на источник всех знаний и радостей. Уилл был заинтригован и

взволнован их любовью друг к другу.

- Вы узнали, где Лира? - спросил он, с нетерпением ожидая новостей.

- Да, - ответил Варух. - Она в Гималайской долине, очень высоко, рядом с

ледником, где лед превращает свет в радугу. Я нарисую тебе карту, и ты не

сможешь ошибиться. Девочку держат в плену в пещере среди деревьев, женщина

хранит ее сон.

- Сон? И женщина одна? С ней нет ни одного солдата?

- Да, одна. В бегах.

- И Лира не ранена?

- Нет, она только спит и видит сны. Позволь мне показать, где они.

Пальцем Варух нарисовал на песке рядом с костром карту. Уилл взял свою записную

книжку и точно скопировал туда карту. Это был ледник необычной змеевидной формы,

пролегающий между тремя одинаковыми горными вершинами.

- Теперь, - сказал ангел, - мы подойдем ближе. Долина, в которой находится

пещера, лежит ниже левого края ледника, и река тающей воды протекает через нее.

Начало долины здесь…

Он нарисовал другую карту, и Уилл скопировал ее тоже, а затем и третью, которая

стала еще ближе, так что Уилл почувствовал, что сможет найти дорогу без труда,

заранее предусматривая, что ему предстоит пройти четыре или пять тысяч миль по

тундре и горам. Нож был полезен в прорезании окон между мирами, но он не мог

помочь сократить расстояния в них.

- Около ледника святое место, - закончил Варух свое объяснение, - с красными

шелковыми флагами, наполовину оборванными ветрами. И девочка приносит еду

к пещере. Они думают, что эта женщина святая, которая благословит их, если они

будут следить за ее нуждами.

- Да? - переспросил Уилл. - Но она прячется… Вот чего я не понимаю. Скрывается от

церкви?

- Кажется так.

Уилл осторожно сложил карту. Он поставил маленькую чашку на камни на краю огня,

чтобы подогреть немножко воды, и потом тонкой струйкой всыпал в нее порошковый

кофе и размешал все с помощью веточки, и перед тем как поднять чашку, обмотал

руки носовым платком.

Ветка догорала в костре; птица пела о чем-то.

Вдруг, безо всякой причины Уилл заметил, что оба ангела смотрят вверх в одном

направлении. Он проследовал глазами за их пристальными взглядами, но не увидел

ничего. Он однажды видел, как то же самое сделала его кошка: проснулась и

наблюдала, как что-то или кто-то невидимый вошел в комнату и прошел через нее.

От этого его волосы встали дыбом, и сейчас происходило то же.

- Потуши костер, - прошептал Балтамос.

Уилл собрал немного земли здоровой рукой и загасил пламя. Сразу же холод стал

атаковать его кости, и он начал дрожать. Он завернулся в плащ и снова посмотрел

наверх.

И теперь он видел: над облаками что-то ярко светило, и это была не луна.

Он услышал тихий шепот Варуха:

- Колесница? Может ли это быть?

- Что это? - шепотом спросил Уилл.

Варух наклонился близко и зашептал:

- Они знают, что мы здесь. Они нашли нас. Уилл возьми свой нож и …

Но он не смог закончить, что-то громыхнуло в небе и ударило в Балтамоса. За долю

секунды Варух оказался около него, Балтамос изворачивался, чтобы освободить свои

крылья. Три существа сражались на дороге, и все происходило в каком-то тумане,

как будто огромные осы были пойманы в громадную паутину, и не было ни единого

звука: все, что Уилл мог слышать, было ломание веток и падание листьев, как если

бы это они боролись между собой. Он не мог использовать нож: они все двигались

слишком быстро. Вместо этого он достал электрический фонарик из рюкзака и

включил его. Никто этого не ожидал. Нападающие вскинули свои крылья, Балтамос

закрыл глаза рукой, и только Варух сохранял присутствие духа, чтобы удержаться.

Но Уилл наконец смог увидеть, что произошло, увидеть врага: другой ангел, намного

больше и сильнее Балтамоса и Варуха, рука Варуха зажимала ему рот.

- Уилл, - закричал Балтамос, - нож… вырежи окно.

И в тот же самый момент атакующий ангел освободился из рук Варуха и закричал:

- Повелитель! Я поймал их! Повелитель!

От его голоса у Уилла закружилась голова, он никогда не слышал такого крика. И

мгновение спустя ангел бы исчез в воздухе, но Уилл выронил фонарик и прыгнул

вперед. Он бы убил жуткого призрака, но использовать нож для существа, которое

было лишь тенью, было очень тяжело. Однако, ему удалось поймать огромное

вздрагивающее крыло и он снова и снова ударял по его оперению до тех пор, пока

воздух не стал кружить перья как белый снег, и Уилл помнил даже в таком накале

чувств слова Балтамоса: "У тебя есть плоть, у нас нет". Человеческие существа

были сильнее ангелов, сильнее даже этой великой силы, и это было правдой: ему

удалось свалить ангела на землю.

Но он все еще продолжал кричать своим оглушительным голосом:

- Повелитель! Сюда! Ко мне!

Уиллу удалось бросить быстрый взгляд наверх и увидел, как облака пришли в

движение, завращались и затем через них проник слабый свет, что-то огромное,

растущее более быстро, чем облака, которые наполнялись светом энергии, как

плазма.

Балтамос закричал:

- Уилл, прорезай окно и уходи отсюда, прежде чем они придут…

Но ангел все еще продолжал бороться, и теперь у него было свободно одно крыло и

он пытался подняться с земли, и Уилл вынужден был крепко держать его, чтобы не

потерять контроль полностью. Варух бросился помогать ему и снова и снова

отталкивал голову ангела назад.

- Нет! - снова закричал Балтамос. - Нет! Нет!

Он бросился к Уилу, тряся его плечи, руки, кисти, в это время атакующий ангел

снова попытался закричать, но Варух все ещё зажимал рукой его рот. Вверху

начались сильные толчки, похожие на мощное динамо, довольно тихий для слуха, но

проникающий в каждый атом воздуха и до основания встряхивающий все кости Уила.

- Он идет, - сказал Балтамос, всхлипывая от рыданий, и теперь Уилл смог

почувствовать его страх.

- Пожалуйста, пожалуйста, Уил.

Уилл посмотрел наверх.

Облака разошлись. И сквозь темные пробелы со скоростью опускалась какая-то

фигура: маленькая сначала, но по мере того, как она опускалась все ближе и ближе,

форма ее становилась больше и внушительнее. Она направлялась прямо к ним с явной

недоброжелательностью.

- Уилл, ты должен, - сказал Варух быстро.

Уилл встал, чтобы сказать: "Держите его крепко", но как только он подумал об этом,

ангел упал напротив него на землю, растворившись и растянувшись в виде легкого

тумана, и затем исчез. Уилл посмотрел вокруг, чувствуz себя глупым и

раздосадованным.

- Я убил его? - спросил он потрясенно.

- Ты должен был, - ответил Варух. - Но теперь…

- Ненавижу это, - сказал он сердито, - честно, честно, я ненавижу убивать! Когда

это закончится?

- Мы должны идти, - тихо сказал Балтамос. - Быстро, Уилл, пожалуйста, быстро…

Они оба были очень сильно испуганы.

Уилл нащупал в воздухе зацепку для ножа: любой мир, лишь бы подальше отсюда. Он

без промедления прорезал окно и посмотрел наверх: тот другой ангел с неба был

очень близко от них, и он был ужасен. Даже на расстоянии, даже за эту быструю

секунду Уилл почувствовал как он ищет, почувствовал его безбрежный, жестокий и

беспощадный ум.

И еще у него было копье, и он поднимал его для броска…

И в тот момент, когда ангел остановился, чтобы взлететь повыше, и оттянул руку,

чтобы бросить копье, Уилл бросился за Варухом и Балтамосом сквозь окно и закрыл

его за собой. И когда его пальце стягивали последний дюймы окна вместе, он

почувствовал сотрясение воздуха, но оно прошло, Уилл был в безопасности: это было

копье, которое пустили ему в вдогонку в другом мире.

Они были на песчаном пляже, освещаемом яркой луной. Гигантские деревья, похожие

на папоротники, росли на внутренней части пляжа, низкие дюны простирались на

мили вдоль побережья. Воздух был душным и влажным.

- Кто это был? - дрожа, спросил Уилл, повернувшись лицом к ангелам.

- Это был Метатрон, - ответил Балтамос. - Тебе нужно…

- Метатрон? Кто он? Почему он напал на нас? И не лгите мне.

- Мы должны рассказать ему, - Варух обращался к своему товарищу. - Ты уже должен

был это сделать.

- Да, я должен был, - согласился Балтамос, - но я был зол на него и беспокоился

за тебя.

- В таком случае расскажите мне сейчас, - предложил Уилл. - И запомните, никогда

не говорите, что я должен делать, все это не имеет для меня значения. Меня

волнует только Лира и моя мать. И, - добавил он, глядя на Балтамоса, - это

сущность моих метафизических размышлений, как ты это назвал.

- Я думаю, мы должны рассказать тебе то, что мы знаем, - сказал Варух. - Уилл,

это причина, по которой мы искали тебя и почему мы должны отвести тебя к лорду

Азраилу. Мы обнаружили тайну Империи, мира Властителя, и мы должны поделиться

этим с ним. Мы здесь в безопасности? - спросил он, оглядываясь кругом. - Нет

другого пути, чтобы проникнуть сюда?

- Это другой мир. Другая вселенная.

Песок, на котором они стояли, был очень мягкий, и склон дюны поблизости выглядел

очень притягательно. Они могли видеть мили, залитые лунным светом, они были

совсем одни.

- Рассказывайте, - снова сказал Уилл, - расскажите мне о Метатроне, и что за

секрет вы разгадали. Почему тот ангел звал его Повелитель? И что это за

Властитель? Это Бог?

Он сел, формы двух ангелов были видны в лунном свете намного яснее, чем раньше,

они сели рядом с ним.

Балтамос сказал тихо:

- Властитель, Бог, Создатель, Повелитель, Yahweh, El, Adonai, Король, Отец,

Всемогущий, это все те имена, которыми его называют. Он никогда не был

создателем. Он был таким же ангелом, как и мы, первым ангелом, самым

могущественным, но он создал Пыль, как мы знаем, и Пыль - это единственное имя

для всего, что произошло, когда существа стали понимать все. Они стали любить.

Они хотели знать больше, и сформировалась Пыль. Первый ангел сконцентрировал всю

Пыль, и Власть была вначале всего. Всем, кто пришел за ним, он сказал, что это

он их создал, но это была ложь. Одна из тех, кто пришел позже, был более мудрой,

и она узнала правду. И он изгнал ее. Мы все еще служим ему. И Властитель все еще

имеет власть в Империи, и Метатрон его повелитель.

- Но что касается того, что мы открыли в Заоблачных Горах, мы не можем

рассказать тебе сущность этого. Мы поклялись друг другу, что первым, кто об этом

услышит, должен быть сам лорд Азраил.

- Тогда расскажите мне, что можете. Не держите меня в неведении.

- Мы нашли путь в Заоблачные Горы, - продолжил Варух, и сразу добавил, - извини,

мы используем этот термин, чтобы было понятнее. Иногда это называютКолесницей.

Как ты видишь, она может передвигаться из одного места в другое. Она не

постоянна. Где бы она ни находилась, это сердце Империи, его крепость, его

дворец. Когда Властитель был молодым, это не было окружено облаками, но спустя

некоторое время он собрал их вокруг себя. Никто не может увидеть вершину уже

тысячи лет. Поэтому его крепость известна сейчас как Заоблачная Гора.

- Что вы нашли там?

- Сам Властитель обитает в палате в центре горы. Мы не могли подойти ближе, хотя

и видели его. Его силу…

- Он передал большую часть своей силы, - перебил Балтамос, - Метатрону. Ты видел,

как он выглядит. Мы сбежали от него раньше, а теперь он снова нашел нас, и еще

он видел тебя, и он видел нож. Я говорил…

- Балтамос, - мягко сказал Варух, - не обвиняй Уила. Нам нужна его помощь, и он

не может быть обвинен за незнание того, что привело нас сюда.

Балтамос отвернулся.

- Вы не расскажете мне свою тайну? - спросил Уилл. - Ну ладно. Скажите мне вместо

этого: что случается, когда мы умираем?

Балтамос снова посмотрел на него с удивлением.

Варух сказал:

- Есть мир смерти. Где он и что там происходит, никто не знает. Мой призрак,

благодаря Балтамосу, не попал туда; когда я был призраком Варуха. Для нас мир

мертвых - это только тьма.

- Это тюрьма, - произнес Балтамос. - Властитель создал ее в раннем возрасте.

Почему ты хочешь это знать? Ты узнаешь это в свое время.

- Мой отец недавно умер, вот почему. Если бы его не убили, он бы рассказал мне

все, что знает. Вы говорите, это мир, вы имеете ввиду, что это обычный мир в

другой вселенной?

Балтамос посмотрел на Варуха, который пожал плечами.

- И что происходит в мире смерти? - продолжил свой вопрос Уил.

- Невозможно рассказать, - ответил Варух. - Все, что связано с этим, тайна. Даже

церкви этого не знают; они рассказывают верующим, что они будут жить в Раю, но

это неправда. Если бы люди на самом деле знали…

- И призрак моего отца ушел туда.

- Без сомнений, как и миллионы умерших до него.

Воображение Уилла затрепетало.

- И почему вы не пошли прямо к лорду Азраилу с вашим большим секретом, чтобы это

ни было, - спросил он, - вместо того, чтобы следить за мной?

- Мы не были уверены, - ответил Балтамос, - что он поверит нам, если мы не

приведем ему никаких доказательств наших идей. Два ангела нижнего ранга, среди

всей силы, которой он обладает, почему он должен был воспринимать нас всерьез?

Но если бы принесли ему нож и привели носителя ножа, он мог бы насвыслушать. Нож

- это могущественное оружие, и лорд Азраил был бы рад, что ты на его стороне.

- Ладно, извините, - сказал на это Уилл, - но это незначительно для меня. Если бы

у вас была уверенность в вашей тайне, то вам не нужно было бы причин, чтобы

увидеть лорда Азраила.

- Есть другая причина, - ответил Варух. - Мы знали, что Метатрон будет

преследовать нас, и мы должны были быть уверены, что нож не попадет в его руки.

Если бы тогда смогли убедить тебя пойти к лорду Азраилу, то по крайней мере…

- О, нет, ничего бы не случилось, - возразил Уилл. - Вы затрудняете мне путь к

Лире. Она важнее всех для меня, и вы совершенно забываете о ней. Но я не забыл.

Почему бы вам не пойти к лорду Азраилу и не оставить меня одного? Заставьте его

выслушать. Вы можете долететь к нему намного быстрее, чем я дойду, а я сначала

собираюсь найти Лиру, будь, что будет, но сделайте это, просто уходите,

оставьте меня одного.

- Но я нужен тебе, - сказал Балтамос сухо, - потому что я могу представлять

твоего деймона, иначе ты не сможешь оставаться в мире Лиры.

Уилл бы слишком сердит для разговора. Он встал и, пройдя шагов двадцать по

мягкому, глубокому песку, остановился, жара и влажность были одуряющими.

Он повернулся и увидел, что ангелы, разговаривая друг с другом, направляются к

нему с видом смирения и неловкости, но и одновременно гордые.

Варух сказал:

- Извини нас. Я сам пойду к лорду Азраилу и расскажу ему, что мы знаем, и

попрошу его помочь тебе найти его дочь. Это займет два дня полета, если я буду

лететь правильно.

- А я останусь с тобой, Уилл, - сказал Балтамос.

- Спасибо, - ответил Уилл.

Два ангела обнялись. Затем Варух обнял Уилла и поцеловал его в обе щеки. Поцелуй

был легким и свежим, как и руки Балтамоса.

- Если мы Пойдём к Лире, - спросил Уилл, - ты найдешь нас?

- Я никогда не потеряю Балтамоса, - ответил он и отступил раздраженно.

Затем он взмыл в воздух, без промедления поднялся в небо и растворился среди

редких звезд. Балтамос наблюдал за ним с отчаянием.

- Мы будем спать здесь или Пойдём дальше? - спросил он наконец, повернувшись к

Уилу.

- Будем спать здесь, - ответил Уил.

- Тогда спи, а я буду стеречь. Уилл, я плохо вел себя с тобой, это было

неправильно. Ты несешь самое великое бремя, и я должен помогать, а не обвинять

тебя.

Я постараюсь быть добрее с этого момента.

Уилл лег на теплый песок и где-то поблизости, как он думал, ангел стерег его сон,

но это мало успокаивало.

ГЛАВА ТРИ. Падальщики

Серафина Пеккала, королева клана ведьм озера Энара летела сквозь мутные небеса

Арктики и плакала. Она плакала от гнева ужаса и скорби: гнева на миссис Коултер,

которую поклялась убить, ужаса от того, что произошло с ее любимым краем и

скорби... с этим ей предстояло вскоре разобраться.

Видя внизу растаявший лед, затопленный в низинах лес и заполонившее все море,

она пала духом.

Но она не стала останавливаться, чтобы посетить свою родину, или поддержать и

подбодрить своих сестер. Вместо этого она летела все дальше и дальше на север, в

бурю и туман вокруг Свальбарда, королевства Иорека Бирнисона, бронированного

медведя.

Она с трудом узнала главный остров. Горы лежали голые и черные, и только в

нескольких укрытых от солнца долинах, в их затененных уголках, оставалось

немного снега, хотя что солнце вообще здесь делало в это время года? Природа

явно сошла с ума.

Серафина потратила большую часть дня, чтобы найти короля-медведя. Она увидела

его среди скал на северной оконечности острова, преследующего вплавь моржа. В

воде медведям было труднее охотиться: когда земля была покрыта льдами, они, из-за

цвета своей шерсти, имели преимущество перед гиганскими млекопитающими,

выходящими на берег подышать. Так, во всяком случае, должно было быть.

Но Иорек Бирнисон был голоден и даже острые клыки могучего моржа не могли

удержать его на берегу. Серафина наблюдала, как боролись два создания, окрашивая

красным морскую пену, и как Иорек выволок тушу из воды на широкую каменную

отмель под взглядами трех лисиц, на почтительном расстоянии ожидавших своей

очереди на пиру.

Когда король-медведь закончил есть, Серафина спустилась на землю для разговора.

Настало время для скорби.

- Король Иорек Бирнисон, - произнесла она, - позволь мне говорить с тобой. Я

кладу свое оружие.

Она положила свой лук и стрелы на мокрый камень между ними. Иорек мельком

взглянул на них, и Серафина очень удивилась бы, если бы уловила на его лице

какие-либо эмоции.

- Говори, Серафина Пеккала, - прорычал Иорек. - Мы прежде не сражались, кажется?

- Король Иорек, я подвела твоего товарища, Ли Скорсби.

Маленькие черные глазки медведя и его перепачканная кровью морда были неподвижны.

Серафина видела, как ветер шевелит кончики кремово-белой шерсти на его хребте.

Он ничего не сказал.

- Мистер Скорсби мертв, - продолжала она. - Перед тем, как расстаться с ним, я

дала ему цветок, с помощью которого он мог призвать меня, если я буду ему нужна.

Я услышала его зов и полетела к ниму, но опоздала. Он погиб, сражаясь с отрядом

московитов, но я ничего не знаю о том, что привело их туда и почему он удерживал

их, когда мог легко от них оторваться. Король Иорек, я недостойна снисхождения.

- Где это случилось? - задал вопрос Иорек Бирнисон.

- В другом мире. Рассказ займет некоторое время.

- Так начинай.

Она рассказала ему, что планировал Ли Скорсби: разыскать человека, который был

известен, как Станислаус Грумман. Она рассказала, как лордом Азраэлом был

разрушен барьер между мирами и о некоторых последствиях этого события; например

таяние льдов. Рассказала о том, как ведьма Рута Скади летела за ангелами, и

попыталась описать этих существ королю медведей так, как описала их Рута: свет,

исходящий от них, их прозрачность и ясность, глубину их мудрости.

Затем Серафина рассказала о том, что она нашла, когда прилетела на зов Ли.

- Я наложила заклинание на его тело, чтобы уберечь его от разложения, - сообщила

она. - Оно будет действовать до тех пор, пока ты не увидишь его, если ты

захочешь этого. Но я обеспокоена этим, король Иорек. Я всем обеспокоена, но этим

- в особенности.

- Где ребенок?

- Я оставила ее с моими сестрами, поскольку должна была ответить на зов Ли.

- В том же мире?

- Да.

- Как мне добраться туда?

Серафина объяснила. Иорек Бирнисон бесстрастно выслушал ее, а затем сказал, «Я

пойду к Ли Скорсби. Затем я пойду на юг.»

- На юг?

- Льды ушли с этой земли. Я много размышлял над этим,Серафина Пеккала. Я нанял

судно.

Три лисички терпеливо ждали. Две из них лежали, положив головы на лапы, третья

сидела неподвижно, вслушиваясь в беседу. Арктические лисы, падальщики, немного

понимали язык, но их мозги были устроены так, что они могли понять выражения

только в настоящем времени. Большинство из того, что сказали Иорек и Серафина

было дя них бессмысленным шумом.

К тому же, много из того, что говорили лисы, было ложью, поэтому даже если они и

пересказывали то, что слышали, никто не мог понять, где правда, хотя доверчивые

скальные падальщики часто верили большинству их слов, и никак не могли научиться

на своих ошибках. Разговоры медведей и ведьм могли быть полезны также, как и их

мясо.

- А ты, Серафина Пеккала? – подолжил разговор Иорек. – Что ты будешь делать?

- Я собираюсь найти гиптян, - сообщила Серафина. – Думаю, они понадобятся

- Лорд Фаа, - сказал медведь, - да. Хорошие бойцы. Счастливого пути.

Он развернулся и, без всплеска нырнув в воду, поплыл, равномерно и без устали

загребая лапами, в новый мир.

Некоторое время спустя Иорек Бирнисон пробирался через почерневший подлесок и

потрескавшиеся от жара валуны на краю сгоревшего леса. Солнце светило сквозь

дымную мглу, но он не обращал внимание на жару, как и на угольную пыль,

оседавшую на его белом меху и мошкару, безуспешно пытавшуюся укусить его.

Путь был неблизким, и в один из моментов своего путешествия Иорек обнаружил, что

он плывет в том другом мире. Он заметил, что вкус воды и температура воздуха

изменились, но воздух по-прежнему был пригоден для дыхания, а вода держала его

тело, и он продолжил плыть. Теперь, оставив море позади, он находился близко от

места, которое описала Серафина Пеккала. Он зыркал по сторонам своими черными

глазами, осматривая блестевшие на солнце скалы и известняковые утесы, которые

стеной возвышались над ним.

Между границей сгоревшего леса и горами был каменистый склон, усеянный тяжелыми

булыжниками и щебенкой, который был покрыт обгоревшими и скрученными

металлическими балками и распорками, принадлежавших какому-то сложному механизму.

Иорек Бирнисон осмотрел их как кузнец и как воин, но среди этого металлолома не

было ничего, что можно было бы использовать. Он провел по более-менее целому

куску распорки мощным когтем и, ощутив непрочность металла, тотчас отвернулся и

вновь принялся осматривать горы.

Наконец он увидел то, что искал: узкая лощина уходила вглубь между неровными

стенами и вход в нее загораживал невысокий валун.

Иорек упорно карабкался туда. Под его массивными лапами хрустели кости, и этот

звук громко раздавался в тишине. Здесь погибло много людей, останки которых были

дочиста обглоданы койотами, грифами и другим зверьем поменьше. Однако огромный

медведь не обращал на них внимания и осторожно продвигался к скале. Путь был

ненадежным, а Иорек был тяжел и не один раз каменистая осыпь выскальзывала у

него из-под ног, увлекая его обрано вниз в клубах пыли и песка. Но как только он

скатывался, он вновь начинал свое продвижение вверх неустанно и терпеливо, пока

не достиг скалы, где опора для ног была лучше.

Валун был выщерблен следами от пуль. Все, что рассказала ведьма, было правдой. И

в подтвержение ее слов, совершенно невероятный здесь цветок арктической

камнеломки цвел пурпурным цветом в трещине в скале, куда ведьма посадила его,

как сигнал.

Иорек Бирнисон обошел валун. Он был хорошим укрытием от врагов внизу, но

недостаточно хорошим. Поэтому среди града пуль, высекавших крошку из камня

несколько все же нашли свою цель и остались там, куда они попали, в теле

человека, который лежал, вытянувшись, в тени.

Тело все еще не превратилось в скелет, потому, что ведьма наложила на него

заклинание, которое предотвращало разложение. Иорек смотрел на лицо своего

старого товарища, неподвижное, искаженное болью от ран, и видел рваные дыры на

одежде в тех местах, куда попали пули. Заклинание не действовало на кровь,

которая пролилась, и насекомые, солнце и ветер не оставили от нее и следа. Ли

Скорсби не выглядел ни спящим, ни умиротворенным. Он выглядел, павшим в бою, но

павшим с осознанием своей победы.

И поскольку техасский аэронавт был одним из тех немногих людей, которые когда-либо

снискали уважение Иорека, он принял его последний дар. Ловкими движениями когтей

он разрезал одежду, вскрыл тело одним махом и принялся угощаться плотью и кровью

своего старого друга. Это была первая пища за последние несколько дней и Иорек

был очень голоден.

Но целый клубок мыслей сам по себе вертелся в голове у медвежьего короля, и не

только об удовлетворении голода. Среди них было воспоминание о девочке Лире,

которую он называл Среброязыкая, и которую видел последний раз переходящей

непрочный снежный мост через расселину в леднике на его собственном острове –

Свальбарде. Еще были мысли о волнениях среди ведьм, о слухах о договорах, союзах

и войне. И мысли об исключительно странном факте существоватия этого мира, и

уверениях ведьмы о том, что есть еще много подобных миров, и о том, что судьба

всех их как-то зависит от судьбы ребенка.

И еще было таяние льдов. Он и его народ жили во льдах, льды были их домом и

крепостью. С тех пор, как в Арктике начались невероятные потрясения, льды начали

исчезать, и Иорек знал, что ему необходимо найти льды для своего племени, или

они погибнут. Ли рассказывал ему о том, что на юге есть горы, такие высокие, что

даже его воздушный шар не может перелететь их, которые покрыты снегом и льдом

круглый год. Исследовать эти горы было очередной задачей Иорека.

Но теперь его сердцем завладело чувство более простое, но яркое и непоколебимое:

месть. Скорсби, который спас Иорека на своем воздушном шаре и сражался с ним бок

о бок в Арктике его мира погиб. Иорек будет мстить за него. Плоть хорошего

человека укрепила его и он не будет знать усталости, пока не прольет достаточно

крови, чтобы успокоить его сердце.

Солнце садилось и воздух похолодел, когда Иорек закончил трапезу. Собрав вместе

то, что осталось от тела Ли, он взял в пасть цветок и бросил его в центр

останков, как это делают люди. Теперь, когда действие заклинания над телом

кончилось, любой мог угоститься им. Скоро оно станет поживой многих форм жизни.

Иорек стал спускаться по склону обратно к морю, на юг.

Скальные падальщики с доверием относились к лисам, когда могли их добыть.

Маленькие создания были хитрыми и поймать их было трудно, но мясо их было нежным

и вкусным.

Перед тем, как сьесть одного, скальный падальшик дал ему поговорить и посмеялся

над его глупой болтовней

- Медведь должен идти на юг! Ведьма волнуется! Правда! Клянусь! Обещаю!

- Медведи не ходят на юг, лживый мерзавец!

- Это правда! Король должен идти на юг! Покажу тебе моржа. Хороший жир...

- Король медведей пошел на юг?

- А у летающих есть сокровище! У ангелов, драгоценности!

- Летающие, как мы? Сокровище?

- Они как свет, не как вы. Богатые! Драгоценности! Ведьма беспокоится, ведьма

скорбит, Скорсби мертв...

- Мертв? Человек с воздушным шаром мертв? – Смех падальщика эхом разнесся среди

иссохших утесов.

- Ведьма убить его. Скорсби мертв, медвежий король идет на юг...

- Скорсби мертв! Ха, ха, Скорсби мертв! – Скальный падальщик скрутил лису голову

и вступил в драку с братьями за внутренности.

ГЛАВА ЧЕТЫРЕ. Ама и летучие мыши

В голове Амы, дочери вождя, крепко засел образ спящей девочки: мысли об этой

девочке не давали ей покоя. Она, конечно, ни на миг не усомнилась в правдивости

слов миссис Коултер. Нет сомнений, что волшебники существуют, и, скорее всего,

именно они наложили сонное заклятье, а мать просто пылко и нежно опекает свое

дитя. Восторг Амы перерастал едва ли не в поклонение этой прекрасной женщине из

пещеры и ее дочери.

Она пользовалась любым поводом попасть в долину, чтобы выполнить какое-нибудь

поручение отшельницы или просто поболтать и послушать её, ведь эта леди знала

столько чудесных историй. И каждый раз она надеялась хоть одним глазом

посмотреть на спящую, но, поскольку Ама уже видела ее раньше, то смирилась с

мыслью, что больше ей этого не позволят.

И выдаивая овец, вычесывая и прядя их шерсть, или перемалывая овес, чтобы испечь

хлеб, Ама не переставала размышлять о пресловутом наложенном заклятии и о том,

почему же это случилось. Миссис Коултер не обмолвилась об этом ни единым словом,

ничем не ограничивая ее воображения.

И наконец, прихватив с собой немного сдобренных медом лепешек, она отправилась в

трехчасовое путешествие по дороге к Чо-Лунг Ше (Cho-Lung Se), где располагался

монастырь. Упорность, лесть, и, наконец, подкуп привратника медовыми лепешками,

сделали свое дело – и она попала на удиенцию к великому целителю Пагджину тулку

(Pagdzin tulku), которому в прошлом году удалось остановить вспышку белой

лихорадки и который слыл чрезвычайно мудрым.

Ама вошла в просторную обитель, низко склонившись и предлагая оставшуюся лепешку

со всем почтением, на какое была способна. Летучая мышь – деймон монаха –

ринулась вниз и устремилась к девочке, перепугав ее собственного деймона, Куланга

(Kulang) так, что бедняга в поисках укрытия зарылся в волосы хозяйки; Ама, тем

не менее, пыталась сохранять спокойствие, пока Пагджин тулку не заговорит.

- Да, дитя? Не тяни, говори же! – поторопил он, дергая при каждом слове длинной

седой бородой.

В полумраке только и можно было разглядеть, что эту бороду да еще сверкающие

глаза. Его деймон наконец угомонилась и неподвижно устроилась на стропиле над

мудрецом, и тогда Ама заговорила:

- Пожалуйста, Пагджин тулку, я хотела бы научиться мудрости. Мне хочется узнать,

как творить чары и заклинания. Вы можете меня научить?

- Нет, - был ответ.

Этого она и ожидала.

- Хорошо, тогда могли бы вы дать мне всего лишь одно снадобье? – покорно

спросила она.

- Возможно. Но я не скажу тебе, что это за снадобье. Я могу дать тебе лекарство,

но секрета его ты не узнаешь.

- Отлично, благодарю вас за ваше великое благодеяние! – ответствовала Ама,

кланяясь несколько раз кряду.

- Что же это за болезнь, и кто захворал? – спросил старик.

- Это сонная болезнь, - пояснила Ама. – Она напала на сына двоюродного брата

моего отца.

Она знала, что поступает чертовски умно, изменив в рассказе пол больного, на

всякий случай, если вдруг целитель слыхал о женщине в пещере.

- И сколько лет мальчику?

- Он на три года старше меня, Пагджин тулку, - наугад ответила девочка. – То

есть, сейчас ему двенадцать. И он все спит и спит, и никак не может проснуться.

- Почему же ко мне не пришли его родители? Почему прислали тебя?

- Потому что они далеко живут – аж на другом конце моей деревни – и они такие

бедные, Пагджин тулку! Я узнала о болезни родственника только вчера и как только

смогла, поспешила к Вам за советом.

- Я должен сам увидеть пациента, полностью его осмотреть, а также вычислить

положение планет к моменту его погружения в сон. С такими вещами нельзя

торопиться.

- Неужели нет никакого лекарства, которое я могла бы взять с собой сейчас?

Летучая мышь сорвалась со своего насеста и, едва не ударившись об пол, заложила

крутой вираж и принялась носиться по комнате с такой скоростью, что Ама едва

могла за ней уследить; однако, яркие глаза лекаря ясно видели все движения

деймона, и когда летучая мышь снова повисла вниз головой на балке, укутавшись в

черные крылья, старик поднялся и стал ходить от полки к полке, от склянки к

склянке, от ящика к ящику, здесь беря ложку какого-то порошку, там – щепотку

трав, в том самом порядке, в каком облетала полки его деймон.

Он ссыпал ингредиенты в ступку и перемешал, как обычно, бормоча при этом

заклинания. Затем позвенел пестиком о край ступки, стряхивая последние частички

смеси, взял кисть, чернила и начертал на листике бумаги несколько символов. А

когда чернила высохли, он пересыпал порошок на письмена и сноровисто свернул

бумажку в квадратный пакетик.

- Пусть этот порошок всыпят кисточкой в ноздри спящему ребенку в момент, когда

он будет делать вдох, и дитя проснется, - наставлял он девочку. – Это должно

быть выполнено с величайшей осторожностью. Если порошка сразу будет слишком

много, он задохнется. Возьмите самые тонкие кисточки!

- Спасибо, Пагджин тулку! – поблагодарила Ама, принимая пакетик, который

засунула в самый укромный карман нижней рубашки. – Жаль, что у меня больше нет

для Вас медовых лепешек!

- Достаточно и одной, - ответил целитель. – Ступай теперь, и в следующий раз

рассказывай чистую правду, а не переполовиненную.

Пристыженная, Ама низко склонила голову, чтобы скрыть смущение. Оставалось

надеяться, что она не выболтала слишком много.

Следующим вечером, едва освободившись, она поспешила в долину, неся с собой

сладкий рис, завернутый в лист сердцеплода (heart-fruit leaf... I have no idea

if heart-fruits really exist). Ее так и подмывало рассказать женщине-отшельнице

о своем поступке, отдать ей лекарство и получить взамен благодарности и похвалу;

но больше всего она желала, чтобы заколдованная девочка проснулась и поболтала с

ней. Ведь они могли бы подружиться!

Однако, миновав поворот тропинки и взглянув наверх, Ама не увидела ни золотой

обезьяны, ни ее терпеливой хозяйки, сидящей у входа в пещеру. Пещера была

необитаема. Напуганная, что жители и в самом деле больше не вернутся, последние

несколько ярдов она преодолела бегом, но тут увидела, что стул, в котором обычно

сидела дама, кухонные принадлежности и остальные вещи остались на своих местах.

С замирающим сердцем Ама заглянула в темный зев пещеры. Конечно, спящая еще не

проснулась: в полумраке Ама разглядела очертания спального мешка, спящего деймона,

и участок посветлее – волосы девочки.

Ама подобралась поближе. Не оставалось сомнений, что все ушли и оставили

заколдованную девочку одну.

И тут голову Амы, подобно внезапной мелодии, посетила мысль: а что если

разбудить девочку, до возвращения матери…

Но не успев даже почувствовать волнения от этой идеи, она услышала звуки на

тропинке, и с трепетным чувством вины они с деймоном бросились за каменный

гребень у стены пещеры. Не следовало ей здесь быть. Она же шпионит! Это так

неправильно…

Но вот золотая обезьяна присела на корточки у входа, принюхиваясь и вертя

головой. Ама увидела, как деймон оскалил острые зубы и почувствовала, как ее

собственный деймон, обернувшись дрожащей мышкой, зарывется поглубже в ее одежду.

- В чем дело? – раздался голос женщины, обращенный к обезьяне, и ее силуэт

закрыл свет, когда она показалась у входа. – Приходила девчонка? Да, вот и

принесенная еда. Хотя, она не должна была входить. Нужно назначить ей место на

тропе, чтобы оставляла еду там.

Не взглянув на спящую, женщина нагнулась, чтобы развести огонь, и поставила

кипятиться кастрюльку с водой; деймон припал у ее ног, не отрывая вгляда от тропы.

Время от времени он вставал и осматривал пещеру, и тогда Ама, неудобно стиснутая

в своем тесном укрытии, горячо сожалела, что не подождала снаружи, войдя в

пещеру. Как долго ей придется тут торчать?

Женщина перемешивала в кипящей воде какие-то травы и порошки. Ама чувствовала

вязкий аромат, разносящийся вместе с паром. Затем из глубины пещеры донеслись

звуки: это беспокойно бормотала что-то спящая. Ама повернула голову и увидела,

как заколдованная девочка начала двигаться, метаясь и поднося руку к глазам. Она

просыпалась!

И женщина не обращала на это ни малейшего внимания!

О, дама все слышала, потому что на мгновение подняла взгляд, но тут же вернулась

к своим травам в булькающей кастрюльке. Завар она вылила в стакан и отставила, и

лишь затем все свое внимание обратила на просыпающегося ребенка.

Ама не могла уразуметь ни одного ее слова, но слушала со все возрастающим

изумлением и подозрением:

- Успокойся, дорогая, - проговорила женщина. – Не стоит зря беспокоиться. Ты в

полной безопасности.

- Роджер, - пробормотала девочка в полусне. – Серафина! Куда исчез Роджер… Где

же он?

- Здесь нет никого, кроме нас, - приговаривала мать напевно и проникновенно. –

Приподнимись и дай маме тебя умыть… Ну-ка встань, сердце мое…

Ама наблюдала, как девочка, бормоча и перебарывая сонливость, пытается оттлкнуть

мать; та тем временем обмакнула губку в чашку с водой и обтерла ей лицо и все

тело, а затем досуха вытерла.

К этому времени девочка почти проснулась, и движения женщины стали торопливее.

- Где Серафина? И Уилл? Помогите мне, помогите! Я не хочу спать. Нет, не надо! Я

не буду спать! Нет!

Одной рукой миссис Коултер крепко сжимала стакан, а второй пыталась приподнять

голову Лиры.

- Тише, дорогая, успокойся, выпей лучше свой чай…

Но девочка вырвалась, едва не опрокинув питье, и уже громче выкрикнула:

- Оставьте меня в покое! Я хочу уйти! Отпустите меня! Уилл, Уилл, о, помоги же

мне, пожалуйста!..

Женщина крепко схватила ее за волосы, загибая ей голову назад и прижала ко рту

стакан.

- Не буду! Посмеете меня тронуть, и Йорек вам голову оторвет! О, Йорек, где же

ты? Йорек Барнисон! Помоги мне, Йорек! Я не буду, не буду…

Но тут, стоило женщине приказать, и золотая обезьяна набросилась на деймона Лиры

и с силой сжала своими крепкими черными пальцами. Пантелеймон менял формы со

скоростью, какой Ама раньше не видела ни у одного деймона: кот-змея-крыса-лисица-волк-гепард-ящерица-хорек…

Но захват обезьяны ни на секунду не ослабел; и наконец Пантелеймон обернулся

дикобразом.

Деймон-обезьяна вскрикнул и отпустил. В его лапе, подрагивая, торчали три

дикобразьих иглы. Миссис Коултер сердито заворчала и свободной рукой отвесила

Лире увесистую беспощадную пощечину; оплеуха опрокинула девочку на спину, и не

успела Лира собраться с силами, как стакан оказался у ее рта, и ей оставалось

либо захлебнуться, либо проглотить его содержимое.

Аме неудержимо захотелось зажать уши: невыносимо было выслушивать эти звуки

глотания, всхлипываний, мольбы, кашля и рвоты. Но мало-помалу они стихли, Лира

тихонько всхлипнула еще пару раз и снова погрузилась в сон – чародейский сон?

Сон, вызванный зельем! Наркотический, коварный сон! Ама увидела, как на шее

девочки появилась вдруг белая полоска: Пантелеймон с трудом перевоплотился в

пушистое гибкое длинное существо, полностью белоснежное, если не считать

сверкающих черных глаз и черного кончика хвоста, и обернулся вокруг шеи Лиры.

А женщина нежно напевала трогательные колыбельные, приглаживая дочери волосы

надо лбом, вытирая покрытое испариной лицо и мурлыча при этом песенки, в которых

даже Ама не могла разобрать ни слова, потому что они состояли их сплошных

бессмысленных слогов, вроде “ла-ла-ла” или “ба-ба-бу-бу”, превращая прекрасный

голос в бессвязное бормотание.

Постепенно стихла и песня, и женщина вдруг совершила чудную вещь: взяла ножницы

и остригла волосы дочери, так и сяк поворачивая ее безвольную головку, чтобы

полюбоваться своей работой. Затем подняла один темно-золотистый локон и вложила

в золотой медальон, который носила на шее. Ама догадывалась, для чего ей это

нужно: не иначе, как собралась состряпать с волосами еще какое-нибудь колдовство.

Однако, прежде чем спрятать, женщина прижала локон к своим губам… Ох, странно

все это!

Золотой деймон вынул последнюю иглу, что-то сообщил женщине, и та, поднявшись,

схватила с насеста на пололке пещеры спящую летучую мышь. Крохотное черное

созданьице захлопало крыльями и так пронзительно заверещало, что у Амы заложило

уши, а затем она увидела, как женщина передала летучую мышь своему деймону; тот

взялся за одно из черных крыльев и тянул, пока крыло не треснуло, сломавшись и

повиснув на белой нити сухожилия. Умирающая мышь визжала, а ее сородичи в панике

носились по пещере. С хрустом и щелканьем обезьяна по одной отрывала у своей

игрушки конечности, а ее хозяйка с угрюмым видом улеглась на свой спальный мешок,

у огня и неторопливо ела плитку шоколада.

Время шло. Огонь погас; взошла луна, и женщина с деймоном уснули.

Тело Амы затекло и разболелось; она выбралась из укрытия и на цыпочках

прокралась мимо спящих, не издав ни единого звука, пока не прошла полдороги.

Страх придавал ей скорости, и она побежала по узкой тропке, а ее деймон,

обернувшись совой, бесшумно парил рядом. Чистый холодный воздух, непрерывное

качание древесных крон, сияние залитых лунным светом облаков в темном небе и

мириады звезд слегка ее успокоили.

Она остановилась, завидев небольшое скопление каменных домов впереди, и деймон

опустился ей на запястье.

- Она солгала! – воскликнула Ама. – Она солгала нам! Что же нам делать, Куланг?

Может быть, рассказать Dada (?)? Что же делать?

- Никому не рассказывай, - посоветовал деймон. – Не оберешься проблем. У нас ведь

есть лекарство. И мы ее разбудим. Проберемся туда, когда эта тетка опять уйдет,

разбудим девочку и уведем.

Эта мысль привела их в ужас. Но что сказано – то сказано, а в кармане Амы

покоился маленький бумажный пакетик, и оба знали как его использовать.

ГЛАВА ПЯТЬ. Адамантовая башня

Во всю длину необъятного каньона простиралось серное озеро, принося с внезапными

порывами ветра и гейзерными извержениями ядовитые (какое слово подозрительное –

mephitic… мефитические, вообще-то, но мне трудно представить себе его значение)

испарения и преграждая путь одинокой крылатой фигуре, стоящей на его берегу.

Если переправиться по небу, вражеские соглядатаи, которые уже выследили его и

успели упустить, тут же найдут его снова; оставшись же на земле, он потратит

слишком много времени, обходя это адское пагубное озеро, и доставит свое

послание слишком поздно.

Придется пойти на огромный риск. Он дождался, пока над желтой поверхностью не

появилось зловонное облако, и ринулся вверх, в его туманную гущу.

Четыре пары глаз с четырех сторон неба уловили этот краткий миг, и тотчас четыре

пары крыльев вспороли отравленный испарениями воздух, унося в облако четырех

наблюдателей.

И началась охота, в которой преследователи не видели добычу, а добыча не видела

вообще ничего. Первый, кто вырвется из облака на другой стороне озера, получит

преимущество, означающее либо спасение, либо удачное завершение охоты.

К несчастью для одинокого крылатого посланника, он вылетел на чистый воздух

несколькими секундами позже одного из охотников. Они тут же сцепились, вздымая

потоки тумана, оба полуживые от тошнотворных испарений. Вначале преследуемый

одерживал верх, но вот из облака появился второй охотник. В стремительной и

яростной схватке эти трое мелькали в воздухе подобно языкам пламени, взмывая,

падая и снова взлетая для того лишь, чтобы в конечном счете, рухнуть на скалы

вдали от берега. Двое других преследователей так и не вынырнули из облака.

На западной оконечности гребня острых как зубья пилы гор, на одном из пиков, с

которого открывался обширный обзор равнины впереди и всех долин позади, - на

этой вершине высилась базальтовая цитадель, выросшая, казалось, прямо из горы,

словно вулкан миллионлетней давности.

В бесчисленных пещерах под отвесными стенами хранились всевозможные, строго

учтенные запасы; арсеналы и склады были заполнены откалиброванными, заряженными

и испытанными боевыми машинами; в цехах, в недрах горы, вулканический жар питал

мощные кузницы, в которых плавился титан и фосфор и смешивались в невиданные

раньше сплавы.

Одним из наименее защищенных мест крепости, в глубокой тени могучих стен,

выросших из давно застывших потоков лавы, были небольшие ворота – вход, круглые

сутки охраняемый часовыми, которые проверяли всякого, кто желал войти.

Дожидаясь, смены караула на бастионах над воротами, часовой пару раз притопнул и

похлопал одетыми в перчатки руками в надежде чуть согреться, - стояла самая

холодная пора ночи, а маленький нафтовый (мы, кажется, сошлись на “нафте”?...)

фонарь на стене не давал ни капли тепла. Через какие-то десять минут его сменят,

и он уже предвкушал чашку горячего шоколада, затяжку дымлистом, а особенно –

теплую кровать.

Меньше всего он ожидал услышать звонок в дверь. Тем не менее, он всегда был

начеку, и открывая глазок в двери, одновременно открыл задвижку, позволяющую

нафте течь не к горелке фонаря, а вытекать наружу, на опору за дверью. В ярком

свете он разглядел троих в капюшонах, которые поддерживали четвертого, с

неясными очертаниями, который казался больным или раненым.

Передний откинул капюшон. Часовой узнал его лицо, и тем не менее, пришедший

сказал пароль, а затем сообщил:

- Мы нашли его у серного озера. Говорит, его зовут Варух. У него срочное

послание для лорда Азраила.

Часовой отпер дверь, и его деймон-терьер задрожала, когда трое пришедших с трудом

внесли ношу в узкий проем. Она тихо непроизвольно взвыла, но быстро умолкла,

когда ее хозяин увидел, что принесенный – раненый ангел: низкого ранга и малой

силы, но все же ангел.

- Положите его в караульной, - велел стражник, и когда они повиновались, дернул

рычаг телефонного звонка и доложил о случившемся дежурному офицеру.

На самом высоком валу цитадели стояла башня из адаманта: всего один лестничный

пролет вел к анфиладе комнат с окнами, глядящими на север, запад, юг и восток. В

самой просторной из комнат располагался окруженный креслами стол с набором карт;

еще в башне была спальня с походной кроватью, а замыкала свод комнат маленькая

ванная.

Лорд Азраил сидел в адамантовой башне, взирая поверх кипы разбросанных бумаг на

капитана своих разведчиков. Над столом висела нафтовая лампа, а в жаровне пылал

уголь, смягчая промозглую ночную прохладу. На жерди рядом с дверью устроился

небольшой синий ястреб.

Капитаном разведчиков был лорд Роук (Roke… в “Волшебнике Средиземья” такое

название перевели как “Рокк”. Уж не знаю почему. Но меня это напрягает ).

Внешность у него была внушительная: ростом с ладонь лорда Азраила и худой как

стрекоза, но остальные капитаны лорда Азраила относились к нему с безмерным

уважением: в шпорах на пятках лорда Роука скрывались Ядовитые жала.

Лорд Роук имел привычку сидеть на столе и отзываться высокомерием и

язвительностью на всякое обращение, которое не звучало в высшей степени вежливо.

Как и все создания его вида – скитошпейны (Gallivespians) – он не обладал

выдающимися достоинствами отличного разведчика, кроме, конечно же, маленьких

размеров: все скитошпейны так горделивы и заносчивы, что, будь они размером с

лорда Азраила, нигде не остались бы неприметными.

- Да, - произнес Роук внятно и резко, и глаза его сверкали, как две капельки

чернила, - ваш ребенок, милорд Азраил: мне о ней известно. Даже больше, чем Вам.

Лорд Азраил пристально взглянул на него, и крохотный человечек немедленно понял,

что удостоился особого проявления вежливости своего командира: сила взгляда

лорда Азраила была подобна щелчку его пальца, так что Роук потерял равновесие и

вынужден был торопливо опереться о бокал, чтобы удержаться на ногах. В следующую

секунду лицо Азраила являло образец кротости и добродетели, - такое лицо могло

бы быть у его дочери – и лорд Роук с этого момента решил быть поосторожнее в

выражениях.

- Не сомневаюсь в этом, - сказал лорд Азраил, - Но, по непонятным мне причинам,

девочка стала центром внимания Церкви, и мне необходимо знать, почему. Что вы

хотели о ней рассказать?

- Магистрат держится на лицемерии; одно отделение что-то выдвигает, другое еще

что-то исследует, и все скрывают друг от друга свои открытия. Самые активные

сейчас – Церковный Суд Благочестия и Сообщество Деяния Святого Духа (?)(Society

of the Work of the Holy Spirit); и – добавил лорд Роук, - у меня есть шпионы в

обоих отделениях.

- Значит, завербовали кого-то из Сообщества? – удивился лорд Азраил, -

Поздравляю: они слывут совершенно неподкупными.

- Мой шпион в Сообществе – леди Сельмакия (Salmakia... Салмакия, Сальмакия...),

- сообщил Роук. – Весьма талантливый агент. Есть некий священнослужитель, чей

деймон - мышь, и мой агент забралась (если учесть, что деймон – мышь, то, может,

пролезла?) к ним в спальню. Она пришла к выводу, что священник проводит

запретный ритуал, с целью вызывания Мудрости (Wisdom). В решающий момент леди

Сельмакия предстала перед ним. Теперь священник думает, что может общаться с

воплощенной Мудростью, когда только не пожелает, и что Мудрость имеет облик

скитошпейна и обитает в его книжном шкафу.

Лорд Азраил усмехнулся и спросил:

- Так что же ей удалось выяснить?

- Сообщество полагает, что ваша дочь – самый важный ребенок из когда-либо живших.

Там считают, что близится великий кризис, и судьба всего сущего зависит от того,

как она поведет себя в переломный момент. Что же до Церковного Суда Благочестия,

то в настоящий момент там все еще идет следствие с привлечением свидетелей из

Больвангара и других мест. Мой агент из Суда, шевалье Тиалис, связывается со

мной каждый день посредством магнетитового резонатора (lodestone resonator), и

сообщает, что им удалось выяснить. В двух словах я бы сказал, что Сообщество

Деяния Святого Духа очень скоро выяснит, где находится девочка, но в конечном

счете не станет ничего предпринимать. У Церковного Суда времени уйдет немного

больше, но действовать они станут быстро и решительно.

- Сообщите мне, как только узнаете еще что-нибудь.

Лорд Роук поклонился, затем щелкнул пальцами – и сидящая у двери маленькая синяя

птица ястреб расправила крылья и спланировала на стол. На ней была уздечка,

седло и стремена. Лорд Роук вмиг вскочил ей на спину и парочка вылетела в окно,

которое распахнул им лорд Азраил.

Он постоял у открытого окна еще с минуту, вопреки злому ветру, присев на

подоконник и теребя уши своей белоснежной леопардихи.

- Она пришла ко мне в Свельбарде, а я не обратил на нее внимания, - пробормотал

он. – Помнишь то потрясение... Мне нужна была жертва, и первой, кого мне привели,

оказалась моя собственная дочь... Но когда я увидел, что с ней приехал еще один

ребенок, - то есть, она была в безопасности – я успокоился. Было ли это ошибкой?

Я даже на секунду не задумывался о ней с тех пор, но она важна, Стельмария!

- Давай рассуждать здраво, - ответила деймон. – Что она может сделать?

- Сделать – не так уж много. Может она что-то знает?

- Она может читать алетиометр – а это источник знания.

- Это не столь уж важно. Другие тоже это умеют. И где, черт возьми, она может

быть?!

Раздался стук в дверь за его спиной, и Азраил порывисто обернулся.

- Милорд, - сообщил вошедший офицер, - к западным воротам только что прибыл

ангел, раненый ангел, который настаивает на разговоре с вами.

И через минуту Варух лежал на принесенной через центральную комнату походной

кровати. Вызвали дежурного доктора, но и так было очевидно, что у ангела едва ли

есть надежда на спасение: он был тяжко ранен; крылья были изорваны, глаза

потускнели.

Лорд Азраил присел рядом и бросил на угли в жаровне пригоршню трав. Как с

помощью костра обнаружил Уилл, дым действительно делал тело ангела яснее и четче.

- Что ж, сэр, - произнес лорд. – Что вы хотели мне сообщить?

- Три вещи. Пожалуйста, не перебивайте, пока я не закончу. Мое имя – Варух. Мой

друг Балтамос и я – из отряда восставших, и потому встали под ваши знамена, как

только вы их подняли. Но мы хотели принести вам какую-то пользу, ведь силы наши

невелики. Недавно мы смогли отыскать путь к сердцу Облачной Горы (Clouded

Mountain), цитадели Королевства. И мы узнали...

Ему пришлось умолкнуть, чтобы вдохнуть дыма от трав, который, казалось, немного

его укрепил. И ангел продолжил:

- Мы узнали правду о Власти. Мы узнали, что Власть удалился в хрустальную палату

(chamber of crystal), в недрах Облачной Горы, и больше не управляет делами

Королевства. Вместо этого он изучает более глубокие тайны. От его имени правит

теперь ангел по имени Метатрон (Metatron). Я хорошо знаю этого ангела – думал,

что знаю...

[В тот же день, в который я перевела этот отрывок, в руки мне случайно попала

книга небезызвестной Кэтрин Куртц... совершенно мистическая книга. Такое

совпадение вышло и впрямь пугающе мистическим. Цитата из книги, с самых первых

страниц:

“Согласно иудейскому преданию, с Каббалой познакомил человека архангел Метратрон,

преображенный Енох, то есть человек, который, по Книге Бытия, “ходил с Богом” и

не вкусил смерти. Впоследствии Метратрон многократно появляется в истории

человечества в качестве “великих учителей” человечества. Одним из них был

Мелхиседек, который, предложив Аврааму хлеб и вино, возвестил Евхаристическую

Жертву. Условно говоря, фигуру архангела Метратрона следует рассматривать, как

символ всех тех, кто был до и после него. Если мы признаем, что эти предания,

наряду с мифами и легендами, несут некую истину, которую невозможно познать

эмпирически... ”

Так что, придется еще немало подумать, какие еще глубинные смыслы вложил в свою

книгу Пуллман ...]

Голос Варуха стих. Глаза лорда Азраила сверкали, но он удержался от расспросов,

ожидая когда Варух заговорит снова.

- Метатрон горд, - продолжал ангел, собрав силы, - его амбиции не имеют границ.

Власть избрал его своим Регентом тысячу лет назад, вместе они строили свои

замыслы. У них был новый план, о котором удалось узнать мне и моему товарищу.

Власть полагает, что разумные существа всех видов стали угрожающе независимы,

вот Метатрон и решил более активно вмешаться в дела людей. Зреет тайный заговор,

состоящий в том, чтобы убрать Власть с Облачной Горы, навечно сослать его в

какую-нибудь другую крепость и превратить Гору в орудие войны. Церкви в каждом

мире слишком растлены и слабы, как считает Метатрон, они с такой готовностью

идут на компромиссы... Метатрон собирается устроить в каждом мире вечную

инквизицию, которой будет править непосредственно Королевство. И целью его самой

первой войны будет уничтожение вашей Республики...

Оба – человек и ангел – дрожали, но один – от слабости, второй – от волнения.

Варух из последних сил продолжил:

- Второе. Существует нож, способный прорезать дыры как в мирах, так и между

мирами. Его сила безгранична, но лишь в руках одного человека, которому известно,

как использовать нож. И этот человек – мальчик...

Ангелу снова пришлось остановиться, чтобы чуть-чуть прийти в себя. Он был

напуган; он чувствовал, что начинает развоплощаться (“drift apart” – также

выражение переносное... “расходиться как в море корабли”.. “разделяться”...

однако, описываемой ниже картине смерти ангела подходит как раз “развоплощение”).

Лорд Азраил видел, с каким трудом тот держится, и напряженно стиснул

подлокотники кресла, пока Варух собирался с духом, чтобы говорить дальше.

- Сейчас с ним мой товарищ. Мы хотели привести его прямо к вам, но он отказался,

потому что... Это и есть третья весть, которую я хотел рассказать: он друг вашей

дочери. И не согласится прийти к вам, пока не отыщет ее. Она...

- Кто этот мальчик?

- Сын шамана. Станислава Граммана.

Азраил был так поражен, что невольно вскочил, и воздушный поток отнес завитки

дыма к ангелу.

- У Граммана был сын?! – изумился он.

- Гамман родился не в вашем мире. Его настоящее имя даже не Грамман. Нас с

другом привело к нему его желание лично отыскать нож. Мы следовали за ним, зная,

что он приведет нас к ножу и его хозяину, и намеревались привести владельца ножа

к вам. Но мальчик отказался...

И вновь ангелу пришлось умолкнуть. Азраил снова сел, проклиная собственное

нетерпение и бросил в огонь еще немного трав. Его деймон улеглась рядом, медленно

подметая хвостом дубовый пол и не сводя глаз с полного боли лица ангела. Варух

сделал несколько глубоких вдохов и Араил затаил дыхание. Скрип веревки на

флагштоке над башней был единственным звуком в воцарившейся тишине.

- Не спешине, сэр, - Мягко сказал лорд Азраил. – Вам известно, где моя дочь?

- Гималаи... что в её мире, - прошептал Варух. – Огромные горы. Там пещера рядом

с наполненной радугами долиной...

- Далеко отсюда в обоих мирах. Вы очень быстро летели.

- Это единственный дар, что у меня есть, - был ответ Варуха – Кроме любви

Балтамос, которой я уже никогда не увижу снова.

- Но если вам так просто было ее отыскать...

- То это сможет сделать и любой другой ангел.

Лорд Азраил схватил огромный атлас из набора карт и торопливо открыл, отыскивая

страницы с изображением Гималаев.

- Вы могли бы быть поточнее? – спросил он. – Можете показать мне точное

местоположение?

- С этим ножом... – Выдавил Варух, и лорд Азраил понял, что у того начинается

бред. – С этим ножом он может посещать и покидать любой мир, какой пожелает...

его имя Уилл. Но они в опасности - он и Балтамос... Метатрон знает, что нам

известна его тайна. Нас преследовали... Они настигли меня одного на границах

вашего мира... Я был его братом... Именно поэтому мы смогли попасть к нему на

Облачную Гору. Раньше Метатрон был Енохом (Enoch), сыном Яреда (Jared), сыном

Махалалели (Mahalalel)... У Еноха было много жен. Он любил плотской любовью...

Мой брат Енох изгнал меня, потому что я... О, моя драгоценная Балтамос...

- Где же девочка?

- Да. Да. Пещера... ее мать... долина, наполненная ветрами и радугами...

истрепанные флаги над гробницей...

Он приподнялся, чтобы взглянуть на атлас.

И вдруг белоснежная леопардиха вскочила и cтремительно прыгнула к двери, но было

слишком поздно: постучавшийся связной офицер вошел без стука. Так было заведено;

в случившемся не было ничьей вины; но, увидев выражение лица солдата, глядевшего

ему за спину, лорд Азраил развернулся и увидел, как дрожит напряженное тело

Варуха, пытающегося удержать в целости свое призрачное израненное тело. Усилия

были слишком сильны. Сквозняк из распахнутой двери достиг кровати, и частицы

ангела, растерявшего силы, взметнулись беспорядочным вихрем – и растаяли.

- Балтамос! – прошептал воздух.

Лорд Азраил опустил руку на шею своего деймона; она почувствовала его дрожь и

утешила его. Азраил повернулся к солдату.

- Милорд, умоляю меня про...

- Вы здесь не виноваты. Передайте королю Огунви (Ogunwe) мои приветствия. Я был

бы рад, если бы он с остальными моими командирами выступил немедленно. Также я

хотел бы, чтобы мистер Базилид (Basilides... Бэзилид, Василий? ) попробовал

прочесть алетиометр. И, наконец, я хочу, чтобы Вторая Эскадра вооруженных и

запасшихся горючим гироптеров (gyropters) танкерный цеппелин были сейчас же

выступили на юго-запад. Дальнейшие указания я дам им в воздухе.

Связной отсалютовал и, бросив напоследок мимолетный смущенный взгляд на пустую

кровать, вышел и плотно закрыл дверь.

Лорд Азраил постучал по столу медным циркулем, пересек комнату и открыл южное

окно. Далеко внизу неугасимые костры посылали в мрак небес дым и сияние, и даже

на такую головокружительную высоту резкий ветер приносил перестук молотов.

- Что ж, Стельмария, мы много чего узнали, - тихонько произнес он.

- Много, но недостаточно, - отозвалась она.

Раздался еще один стук в дверь, и вошел чтец алетиометра (alethiometrist... ну,

право, не переводить же “алетиометрист”! язык сломаешь...) – бледный худощавый

мужчина, едва успевший достичь среднего возраста; звали его Теукрос Базилид, а

деймоном у него был соловей.

- Добрый вечер, мистер Базилид, - поздоровался лорд Азраил. – У нас появилась

одна задача, и я хочу, чтобы вы отложили всё остальное, пока не решите ее...

Он передал рассказ Варуха и указал на атлас.

- Найдите расположение пещеры, - попросил он. – Дайте как можно более точные

координаты. Это самое важное из заданий, какие у вас когда-либо были. Начните,

если можно, прямо сейчас.

ГЛАВА ШЕСТЬ. Превентивное прощение

- Итак, Фра Павел, - сказал Обвинитель Церковного Суда Благочестия – Я хотел бы,

чтобы вы в точности, если можете, вспомнили слова, сказанные ведьмой на корабле.

В тусклом послеполуденном свете двенадцать членов Суда посмотрели на последнего

свидетеля. Монах, стоящий на свидетельском месте выглядел очень учёным, его

деймон был лягушкой. Свидетельские показания по этому делу слушались уже восемь

дней, в старинном колледже святого Джерома.

- Не могу точно припомнить её слова, - устало сказал Фра Павел. – Я никогда

раньше не видел пыток, как уже упоминал вчера, и понял, что от этого мне

становится плохо. Поэтому я не могу рассказать вам что точно она говорила, но я

помню общий смысл. Ведьма сказала, что северные кланы узнали в Лире участника

древнего пророчества. У неё есть возможность сделать роковой выбор, от которого

зависит судьба всех миров. Кроме того, существует имя, напоминающее о другом

похожем случае, из-за которого Церковь будет ненавидеть и бояться её.

- Назвала ли ведьма это имя?

- Нет. Другая ведьма, присутствовавшая под заклятием невидимости, убила её

раньше, чем та смогла произнести его, и скрылась.

- Так что в тот раз Коултер не слышала имени?

- Так и есть.

- И Миссис Коултер почти сразу ушла?

- Да.

- Что ещё вы узнали?

- Я узнал, что девочка скрылась в другом мире, отворённом лордом Азраилом, и

заручилась помощью мальчика, который владеет или воспользовался ножом с

удивительными свойствами, - сказал Фра Павел. После чего он нервно прочистил

горло и продолжил. – Я могу говорить достаточно свободно?

- Абсолютно свободно, Фра Павел, - раздался ясный жесткий голос Председателя. –

Вы не будете наказаны за рассказ о том, что было открыто вам. Продолжайте,

пожалуйста.

Монах воспрял духом и продолжил:

- Нож, который есть у мальчика обладает способностью создавать проходы между

мирами. Более того, он способен,.. простите, я сам боюсь этих слов... Он

способен убивать верховных ангелов и то, что выше их. Нет ничего, что могло бы

противостоять этому ножу.

Он дрожал, а его деймон-лягушка от волнения свалилась с края свидетельского стола.

Фра Павел вздрогнул от боли и, быстро подхватив её, дал попить из стоявшего

рядом с ним стакана с водой.

- Вы спрашивали дальше про девочку? – спросил прокурор. – Вы узнали, о каком

имени говорила ведьма?

- Да. Я ещё раз прошу у суда гарантий, что...

- Вы их получили, - резко сказал Председатель. – Не бойтесь, вы не еретик.

Расскажите, что узнали и не откладывайте.

- Я прошу прощения. В общем, девочка идёт по пути Евы, жены Адама, праматери

нашей и причины всех грехов.

Стенографистки, записывающие всё, говорившееся в аудитории, были послушницами

ордена Св. Филомеля, поклявшимися хранить молчание; но после слов Фра Павела,

одна из них сдавленно вскрикнула, и все как одна горячо перекрестились. Фра

Павел вздрогнул и продолжил:

- Прошу вас помнить, что алетиометр не предсказывает; он сообщает – если

произойдут некоторые события, то последствия будут такими-то... - и так далее. И

он говорит, что если девочку будут соблазнять, как Еву, она скорее всего

поддастся. От результата будет зависеть... всё. И если девочка поддастся

соблазну, Пыль и грех восторжествуют.

В зале суда воцарилась тишина. В бледных лучах света, проникавшего сквозь

большие витражные окна, плясали золотые пылинки, но хоть это была пыль, а не

Пыль, многие члены суда видели в ней отражение этой другой, невидимой Пыли,

покрывавшей всех людей, как бы законопослушны они не были.

- И наконец, Фра Павел, - сказал Прокурор, - расскажите нам о текущем

местонахождении девочки.

- Она находится в руках Миссис Коултер, - сказал Фра Павел. – Они в Гималайях.

Вот и всё что я могу сказать на данный момент. Я сейчас же пойду и узнаю более

точное местонахождение, и как только я узнаю его, я скажу суду, но...

Он замолчал в страхе и дрожащей рукой поднёс к губам стакан.

- Ну и, Фра Павел? – сказал Отец МакФайл. – Ничего не утаивайте.

- Я думаю, Отец Председатель, что Общество работы святого духа знает об этом

больше, чем я. – Голос Фра Павела снизился до шёпота.

- Да? - спросил Председатель, глаза которого сверкали, выражая душевное волнение.

Деймон Фра Павела подпрыгнула. Монах знал о соперничестве между ветвями

Магистериума и знал, что попасть под перекрёстный огонь очень опасно; но

скрывать то, что он знал, было ещё опасней.

- Я думаю, - продолжал он, дрожа, - что они гораздо ближе к тому, чтобы узнать,

где конкретно находится девочка. У них есть другие источники информации,

запрещённые для меня.

- Да, - сказал Прокурор. – Это вы тоже узнали от алетиометра?

- Да, от него.

- Хорошо. Фра Павел, продолжайте, пожалуйста, свои исследования в этом

направлении. Если вам что-нибудь понадобится, помощь секретаря, например, –

просите. Вы можете идти.

Фра Павел поклонился, собрал свои записи и покинул залу держа деймона на плече.

Монахини скрестили пальцы.

Отец МакФайл постучал карандашом по дубовому столу.

- Сестра Агнес, сестра Моника, - сказал он, - можете быть свободны. К вечеру на

моём столе должен быть расшифрованный текст

Монахини кивнули и тоже вышли.

- Господа, - сказал Председатель, что было общепринятым обращением в церковном

суде, - давайте сделаем перерыв.

Двенадцать членов суда, от старшего (Отец Макепви, пожилой и со слезящимися

глазами) до младшего (Отец Гомес, бледный и дрожащий от фанатизма), собрали свои

записи и проследовали за председателем в залу советов, где, за круглым столом,

они могли поговорить в полном уединении.

Председателем Церковного Суда был шотландец по имени Хьюг МакФайл. Он был избран

в юном возрасте. Председатели избирались на всю жизнь, а так как ему не было и

сорока, ожидалось, что он будет оказывать большое влияние на судьбу Суда, а,

следовательно, и всей Церкви, ещё много лет. Он был человеком мрачным, высоким и

внушительным, с копной жёстких седых волос, и был бы толстым, если бы не жёсткий

контроль над своим телом: он пил только воду, ел только хлеб и фрукты и каждый

день в течении часа упражнялся под наблюдением тренера олимпийских чемпионов.

Поэтому он был худым, мускулистым и беспокойным. Его деймон была ящерицей.

Когда все уселись, Отец МакФайл сказал:

- Таким представляется положение дел на данный момент. Следует иметь в виду

следующее –

- Во-первых, Лорд Азраил. Дружественная церкви ведьма доложила, что он собирает

большую армию, включающую, возможно и какие то ангельские силы. Насколько

известно этой ведьме, его намерения враждебны по отношению к Церкви и самому

Владыке.

- Во-вторых, Коллегия Жертвенников. Их исследования в Болвангаре и

финансирование ими Миссис Коултер предполагают, что они надеются заменить

Церковный Суд Благочестия – самую сильную и действенную руку Церкви. Нас

опередили, господа. Они работали искусно и беспощадно. Нас должна постигнуть

кара за нашу халатность, за то, что мы допустили это. Я скоро вернусь к вопросу

о том то мы должны сделать в данном случае.

- В-третьих, по поводу мальчика, о котором говорил Фра Павел, с необыкновенным

ножом. Мы должны как можно быстрее найти его и завладеть ножом.

- В-четвёртых, Пыль. Я предпринял некоторые меры, для того, чтобы узнать

результаты исследований Коллегии Жертвенников. Одного из теологов-экспериментаторов

из Болвангара убедили рассказать нам о конкретных открытиях. Я поговорю с ним

после обеда внизу.

Один-два монаха непроизвольно дёрнулись– «внизу» означало подвалы под зданием:

облицованные белым камнем комнаты, с входами для ямтарического тока,

звукоизолированные и влагозащищённые.

- Хотя что бы мы не узнали о Пыли, - продолжал Председатель, - мы должны чётко

следовать к нашей цели. Коллегия Жертвенников пыталась изучать Пыль; мы же

должны навсегда уничтожить её. Никак не меньше. Если для того, чтобы уничтожить

Пыль, нам также придётся уничтожить Коллегию Жертвенников, Епископский Колледж,

и вообще все организации, которые помогают Церкви выполнять задачи, возложенные

на неё свыше, да будет так! Возможно, господа, что вся Святая Церковь была

создана для того, чтобы выполнить эту самую задачу и погибнуть. Но лучше мир без

Церкви и без Пыли, чем мир, где каждый день мы вынуждены бороться с давящим на

нас грехом. Мир лучше без всего этого!

Отец Гомес горячо кивнул.

- И в завершение, - сказал Отец МакФайл, - девочка. Всё ещё ребёнок. Эта Ева,

которую будут соблазнять, и которая, если история повторится, подастся соблазну.

И её падение обратит всё в руины. Господа, я хочу предложить самый радикальный

выход из этой ситуации и верю, что вы меня поддержите.

- Я предлагаю послать человека, чтобы найти её и убить до того, как её смогут

соблазнить.

- Отец Председатель, - сразу же отозвался Отец Гомес. – Я занимался превентивным

возмездием каждый день своей сознательной жизни. Я учился, я тренировался...

Председатель поднял руку. Превентивные возмездие и прощение исследовались и

разрабатывались Церковным Судом, но не были известны широкой Церкви. В эти

понятия входило отбывание наказания за ещё не совершённый грех, жесткое и

постоянное возмездие, сопровождаемое бичеванием, для того, что бы создать в

некотором роде запас. Когда наказание достигало определённого для конкретного

греха уровня, кающемуся заочно предоставляли прощение, хотя возможно ему никогда

и не придётся совершить этого греха. Иногда необходимо, например, убивать людей,

и насколько легче убийце, когда он может сделать это уже прощённым. «Я имел в

виду вас» - мягко сказал Отец МасФайл – «Суд согласен со мной? Да. Когда Отец

Гомес уйдёт, благословлённый нами, он будет сам по себе, за пределами

досягаемости. Что бы не произошло с остальными, он пройдёт свой путь как стрела

Божия, прямо до девочки, и поразит её. Он будет невидим; он придёт ночью, как

ангел, поразивший Ассирийцев; он будет тих. Насколько бы было лучше для всех нас,

если бы в Саду Эдема тоже был бы такой Отец Гомес. Мы бы никогда не покинули рай.»

Молодой монах почти рыдал от гордости. Суд дал ему своё благословение.

А в самом тёмном углу потолка, спрятавшись за тёмными дубовыми балками, сидел

мужчина, ростом не больше ладони. На его ногах были шпоры, и он слышал каждое

прозвучавшее слово.

В подвале, под лампочкой без абажура, стоял человек из Болвангара, одетый только

в грязную белую рубаху и широкие штаны без ремня, которые он поддерживал рукой.

В другой он сжимал своего деймона-крольчиху. Перед ним, на единственном стуле,

сидел Отец МакФайл.

- Профессор Купер, - начал Председатель, - садитесь, пожалуйста.

В комнате не было никакой другой мебели, кроме стула, деревянной койки и ведра.

Белые панели, которыми были облицованы стены и потолок, создавали неприятное эхо.

Профессор Купер сел на койку. Не в силах отвести взгляда от сухопарого седого

Председателя, он облизал сухие губы и стал ждать какие ещё неприятности ждут его

впереди.

- Значит вам практически удалось разделить девочку и её деймона? – спросил Отец

МакФайл.

Дрожащим голосом профессор Купер ответил: «Мы решили, что задержка ни к чему не

приведёт, поскольку эксперимент в любом случае был бы проведён, и мы поместили

девочку в экспериментальную установку, но тут появилась сама Миссис Коултер и

отвела её в своё управление.»

Деймон-крольчиха открыла круглые глаза, со страхом посмотрела на Председателя и

снова спрятала мордочку.

- Думаю, это было обидно, - сказал Отец МакФайл.

- Вся программа была крайне сложной, - поспешил согласиться профессор Купер.

- Я удивляюсь, что вы не просили помощи Церковного Суда – у нас крепкие нервы.

- Мы, я, мы поняли так, что программа велась... Это было дело Коллегии

Жертвенников, но нам сказали, что она получила одобрение Церковного Суда

Благочестия, иначе мы ни за что бы не приняли в ней участие – ни за что!

- Нет, конечно нет. А теперь о другом. Есть ли у вас какие-нибудь идеи, - сказал

Отец МакФайл, приступая к истинной причине своего появления в подвале, - о

направлении исследований Лорда Азраила? О том, что могло быть источником той

колоссальной энергии, которую он умудрился высвободить в Свабальде?

Профессор Купер нервно сглотнул. В напряжённой тишине с его подбородка сорвалась

капля пота и с отчётливым звуком упала на бетонный пол.

- Ну.., - начал он, - один учёный из нашей группы обнаружил, что при разделении

выделяется энергия. Контролирование её потребовало бы гигантских сил, но как

атомный взрыв инициируется обычными зарядами, так и это может быть сделано

мощным сфокусированным ямтарическим током. Я не обращал внимания на его идеи, -

честно добавил он, - зная, что без одобрения сверху, они могут оказаться

еретическими.

- Разумно. И где сейчас этот исследователь?

- Он умер при атаке.

Председатель улыбнулся. Выражение его лица было таким ласковым, что деймон

профессора Купера вздрогнула и зарылась ещё глубже.

- Мужайтесь, профессор Купер, - сказал Отец МакФайл. – Вам необходимо быть

сильным и мужественным! Предстоит большая работа, грядёт великая битва. Вы

должны заработать прощение Владыки, плодотворно сотрудничая с нами, ничего не

скрывая, ни диких догадок, ни даже слухов. Я хочу, чтобы вы устремили все свои

силы на то, чтобы вспомнить, что говорил ваш коллега. Проводил ли он

эксперименты? Оставил ли он какие-нибудь записи? Посвящал ли он в это кого-нибудь

ещё? Какое оборудование он использовал? Вспомнинайте всё, профессор Купер. Вам

предоставят ручку, бумагу и столько времени, сколько вам потребуется.

- Да и эта комната не вполне удобна. Мы переведём вас в какое-нибудь более

подходящее место. Вам нужно что-нибудь в смысле обстановки? Вы предпочитаете

писать за столом или за партой? Хотите пишущую машинку? Или, быть может,

предпочитаете диктовать стенографистке? Поставьте стражника в известность, и вам

дадут всё, что вам нужно. Но я прошу вас постоянно думать о вашем коллеге и его

теории. Ваша основная цель – вспомнить и, если понадобится, переоткрыть то, что

он обнаружил. Как только вы поймёте, какое оборудование вам нужно, вы получите и

его. Это великая задача, профессор Купер! Вам посчастливилось выполнять её!

Благодарите Владыку!

- Да, Отец Председатель! Да! – философ встал и, удерживая спадающие брюки,

кланялся и кланялся, практически не отдавая себе отчёта, что Председатель

Церковного Суда Благочестия уже ушёл из его камеры.

Тем же вечером, Шевалье Тиалис, Галатешпианский шпион, пробрался по улицам и

переулкам Женевы чтобы встретится со своей коллегой, Леди Салмакией. Для обоих

это был опасный путь, так же опасный для всех и вся, бросавшего им вызов, но для

крохотных Галатешпианцев он был полон смертельных опасностей. Не одна бродячая

кошка погибла от их шпор, но только неделю назад Шевалье чуть не потерял руку в

зубах бродячего пса; его спасли только мгновенные действия Леди.

Они встретились на установленном месте номер семь, среди корней платана на

маленькой пыльной площади, и обменялись новостями. Информатор Леди Салмакии в

Обществе рассказал ей, что в начале вечера Председатель Церковного Суда дружески

пригласил их обсудить что-то, представляющее обоюдный интерес.

- Быстрая работа, - сказал Шевалье. – Сто к одному, однако, что про убийцу он им

не рассказал.

Он рассказал ей про план убийства Лиры. Она не удивилась.

- Вполне логично, - сказала она. – Очень логичные люди. Тиалис, как ты думаешь,

мы увидим когда-нибудь эту девочку?

- Я не знаю, но мне хотелось бы. Удачи, Салмакия. Завтра у фонтана.

За этим разговором скрывалось то, о чём они никогда не говорили – о краткости их

жизни по сравнению с жизнью людей. Галатешпианцы жили девять-десять лет, редко

больше, а Тиалис и Салмакии было уже по восемь. Они не боялись старости –

Галатешпианцы умирали здоровым, в расцвете сил, внезапно, а детство у них было

коротким, но по сравнению с их жизнью, жизнь Лиры простиралась настолько далеко

в будущее, насколько жизнь ведьмы превышала жизнь самой Лиры.

Шевалье вернулся в Колледж Св. Джерома и начал составлять сообщение Лорду Року,

чтобы послать его по звёздному резонатору.

Но в то время как Тиалис встречался с Салмакией, Председатель послал за Отцом

Гомесом. В его кабинете они полчаса вместе молились, после чего Отец МакФайл

даровал молодому монаху превентивное прощение, после которого убийство им Лиры

перестанет считаться убийством. Отец Гомес просто преобразился: даже его глаза

сияли от переполнявшей его убеждённости.

Они обсудили практические вопросы, деньги и прочее, после чего Председатель

сказал: «После того как вы выйдете отсюда, Отец Гомес, вы будете полностью,

навсегда, абсолютно отрезаны от нас и лишены нашей помощи. Вы не можете

вернуться, мы никогда не свяжемся с вами. Лучший совет, который я могу вам дать

– не ищите девочку. Это вас выдаст. Вместо этого, ищите искусительницу. Идите за

ней, и она приведёт вас к девочке.»

- Она? – Отец Гомес был в шоке.

- Да, она, - сказал Отец МакФайл. – Это всё, что мы смогли узнать от алетиометра.

Мир, из которого придёт искусительница – странный мир. Вы увидите много такого,

что удивит и шокирует вас, Отец Гомес. Не позволяйте странностям отвлекать вас

от священной задачи, стоящей перед вами. Я верю, - добавил он ласково, - в силу

вашей веры. Эта женщина движется, ведомая силами зла, к месту, где она, в итоге,

может встретить девочку и соблазнить её. Так случиться, конечно, если мы не

сможем убрать девочку оттуда, где она находится сейчас. Это остаётся нашим

первым вариантом. Вы, Отец Гомес, наш единственный залог того, что если даже

если этот план провалится, адские силы всё-таки не победят.

Отец Гомес кивнул. Его деймон, большой зелёный переливающийся жук, заскрежетала

крыльями.

Председатель открыл ящик стола и протянул молодому монаху сложенные бумаги.

- Здесь всё, что мы знаем об этой женщине, - сказал он, - о мире, из которого

она пришла, и о месте, где её видели в последний раз. Прочитайте это тщательно,

мой дорогой Луис, и ступайте с моим благословением.

Он никогда раньше не называл Отца Гомеса по имени, и тот заплакал от счастья,

получив от Председателя прощальный напутствующий поцелуй.

ГЛАВА СЕМЬ. Мэри, в одиночестве*

(* Alone очень похоже на Malone)

Почти в это же время искусительница, за которой предстояло последовать отцу

Гомесу, сама подвергалась искушению.

- Спасибо, нет, нет мне больше не надо, честное слово, - тщетно сопротивлялась

Мэри Малоун попыткам пожилой пары дать ей больше еды, чем она могла бы унести.

Происходило это в оливковой роще, где бездетные старики жили в одиночестве.

Увидев среди серебряно-серых деревьев Спектров они перепугались, однако когда

Мэри Малоун появилась на дороге, неся свой рюкзак, Спектры, испугавшись, уплыли

восвояси. Пожилая пара, тепло приветствовав Мэри в своем фермерском домике,

увитом виноградом, буквально завалила ее провизией и теперь не хотела отпускать.

- Я должна идти, - повторила Мэри, - спасибо, вы были очень добры, но я не могу...

ну хорошо, еще немножко сыра, благодарю...

Они несомненно видели в ней талисман против Спектров. Хотела бы она, чтобы это

было так. За ту неделю, что Мэри провела в Циттагейзе, она видела достаточно

опустошения, уничтоженных Спектрами взрослых и одичавших детей, чтобы

проникнуться ужасом к этим бесплотным вампирам. Все, что она знала, это то, что

они улетают при ее приближении, но она не могла остаться с каждым, кто этого

хотел, поскольку ей надо было двигаться дальше.

Она нашла место для последнего кусочка козьего сыра, завернутого в виноградные

листья, еще раз улыбнулась, поклонилась и напоследок напилась из ручейка,

журчащего между серых камней. Затем, повторяя жест стариков, сложила ладони

вместе, и, решительно отвернувшись, зашагала прочь.

Выглядела она куда более решительной, чем ощущала себя. Последнее общение с теми

сущностями, которых она называла теневыми частицами, а Лира – Пылью было с

помощью компьютера, который она, следуя их инструкциям, уничтожила. Теперь она

пребывала в замешательстве. Они сказали ей пройти через окно в том Оксфорде, где

она жила, Оксфорде мира Уила, что она и проделала, оказавшись ошеломленной и

потрясенной этим необычным другим миром. Теперь ей предстояло найти девочку и

мальчика и сыграть роль змея, что бы это ни значило.

И она ходила, высматривала, выспрашивала, но ничего не нашла. Теперь, удалившись

на некоторое расстояние от оливковой рощи, Мэри подумала о том чтобы поискать

совета.

Как только Мэри оказалась на достаточном, чтобы не быть потревоженной,

расстоянии от маленькой фермы, она села под сосной и открыла рюкзак. На дне,

завернутая в шелковый платок, лежала книга, которой она владела уже двадцать лет:

комментарии к китайскому методу предсказания - И-цзин.

Она взяла ее с собой по двум причинам. Одна была сентиментальной: эту книгу дал

ей дедушка, и она много раз пользовалась ей в школьные годы. Вторая состояла в

том, что когда Лира первый раз появилась в ее лаборатории, она спросила «Что

это?» и показала на плакат на двери с изображением символов И-цзин. Немного

позднее, в процессе своего впечатляющего общения с компьютером, Лира выяснила (так

она утверждала), что у Пыли есть много способов общения с людьми, в том числе и

этот метод из Китая.

Так что во время своего поспешного отбытия из своего мира Мэри Малоун захватила

с собой «Книгу перемен», как ее называли, и маленькие стебли тысячелистника,

которые она использовала для гадания. Теперь настало время использовать их.

Она расстелила шелк на земле и начала действо разделения, подсчета и складывания,

которым она так часто занималась будучи страстно любознательным подростком, но

едва ли когда-нибудь с тех пор. Она почти забыла, как это делается, но вскоре

ритуал восстановился в памяти, а вместе с этим пришло то ощущение спокойствия и

концентрированного внимания, которое играет такую важную роль при разговоре с

Тенями.

В конце концов она получила числа из которых складывалась искомая гескаграмма:

группа из шести сплошных и прерывистых линий, после чего Мэри принялась за

толкование результата. Это было непросто, потому, что «Книга» изьяснялась весьма

туманно. Она прочла:

Направляйся на встречу

За пищей и поддержкой

По счастливому случаю.

Наблюдай за всем, как тигр

С ненасытным желанием

Звучало обнадеживающе. Она продолжала читать, следуя по запутанному лабиринту

комментария, пока тот не привел ее к следущему: Остановись, это горы; это тропа;

это значит камешки, двери и проходы в горах.

Ей пришлось призадуматься. Упоминание о проходе напомнило ей то таинственное

окно, через которое она проникла в этот мир, первая же фраза, похоже, говорила о

том, что ей надо карабкаться наверх.

Заинтригованная и воодушевленная одновременно, Мэри уложила книгу и стебли

тысячелистника обратно и отправилась в путь.

Четыре часа спустя она совершенно запарилась. Солнце висело низко над горизонтом.

Каменистая тропка, по которой она шла, сошла на нет и теперь она со все большим

трудом карабкалась среди валунов и камней поменьше. Склон слева от нее спускался

вниз к оливковым и лимонным рощам, запущенным виноградникам и заброшенным

мельницам, подернутым дымкой в вечернем свете. Справа от нее осыпь из камней и

гравия поднималась к утесу из потрескавшегося известняка.

В очередной раз Мэри устало поправила рюкзак и ступила на очередной плоский

камень, но остановилась, так и не сделав шага. Свет падал на что-то необычное и

она, заслонив глаза от бликов со склона, попыталась снова увидеть это.

И увидела. Это было похоже на стекло, висящее в воздухе безо всякой опоры, но не

отбрасывающее никаких отблесков, просто квадрат чего-то другого. И тут Мэри

вспомнила, что сказало предсказание И-цзин: тропа... камешки, двери и проходы.

Это было такое же окно, как и то, на Сандерленд Авеню в Оксфорде. Только при

таком освещении она могла увидеть его. Будь солнце немного повыше и вероятно оно

бы не проявилось.

Сгорая от любопытства, Мэри приблизилась к маленькому окну в другой мир. У нее

не было времени рассматривать первое окно, ей надо было убираться оттуда как

можно скорее. Но это она осмотрела тщательно, ощупав края, обойдя вокруг,

замечая, как окно становится совершенно невидимым с другой стороны. Между этими

окнами не было никакой разницы. Мэри чувствовала, что ее голова готова

расколоться от мыслей, что такие вещи возможны.

Носитель ножа, проделавший это отверстие примерно во времена американской

революции, был слишком небрежен и не закрыл его, но, по крайней мере, он

прорезал проход в мир, схожий с миром по эту сторону: там тоже была гора. Но

камень на той стороне был другим, не известняком а гранитом, и Мэри ступив в

другой мир обнаружила, что стоит не у подножья высокого утеса, а почти на

вершине низкого холма, возвышавшегося над бескрайней равниной.

Здесь тоже был вечер, и она присела перевести дыхание, дать отдых ногам, и не

спеша обдумать все эти чудеса.

Золотистый свет заливал бесконечную прерию или саванну, подобную которой ей не

доводилось видеть в своем мире. Во-первых, хотя большая часть равнины была

покрыта низкорослой травой всевозможных оттенков палевого, коричневого, зеленого,

охряного, желтого и золотистого цветов и плавно холмилась в направлении

закатного солнца, ее то здесь то там прорезали светло-серые полосы чего-то вроде

каменных рек.

Во-вторых, над прерией вздымались самые высокие деревья, которые Мэри когда-либо

видела. Будучи однажды на конференции по физике высоких энергий в Калифорнии,

она выкроила время, чтобы взглянуть на огромные мамонтовые деревья и пришла от

них в восторг. Но что бы это ни были за деревья, они превосходили мамонтовые по

крайней мере в полтора раза. Их листва была плотной и темно-зеленой, а

необъятные стволы были окрашены вечерним солнцем в золотые и красные тона.

И наконец, стада существ, которых трудно было отчетливо разглядеть на таком

расстоянии, паслись в прерии. Что-то в их движениях, показалось Мэри странным,

но она не могла понять что именно.

Ко всему она отчаянно устала, проголодалась и хотела пить. Где-то неподалеку она

услышала приветливое журчание, и минуту спустя нашла источник: всего лишь тонкая

струйка чистой воды, вытекавшая из поросшей мхом расщелины и стекавшая вниз по

склону. Она долго, со вкусом пила, затем наполнила водой бутылки и стала

поудобнее устраиваться на ночлег, поскольку быстро наступала ночь.

Завернувшись в свой спальный мешок и прислонившись к скале, Мэри поужинала

зачерствевшим хлебом и козьим сыром и провалилась в глубокий сон.

Она проснулась о раннего солнца, заливавшего ее лицо. Воздух был холоден и роса

покрыла мельчайшими бисеринками ее волосы и спальный мешок. Мэри полежала еще

несколько минут, упиваясь свежестью и чувствуя себя первым человеком на земле.

Она встала, зевнула, потянулась, поежилась и, умывшись ледяной водой из ручья и

съев инжира, стала внимательно разглядывать местность.

Позади возвышенности, на котрой она находилась, ландшафт постепенно понижался, а

затем снова повышался, и вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась необъятная

прерия. Длинные тени от деревьев теперь тянулись к ней и она увидела стайки птиц,

кружащих перед ними. Они были так малы по сравнению с возвышающимся зеленым

пологом, что казались пылинками.

Собрав рюкзак, Мэри отправилась в путь по шершавой густой траве прерии, держа

курс на ближайшие деревья, которые находились в четырех –пяти милях от нее.

Трава доходила до колен, а в ней рос ползучий кустарник, поднимавшийся не выше

лодыжки и похожий на можжевельник, а также цветы похожие на мак, лютик, василек,

окрашивающие ландшафт в различные оттенки. Мэри увидела большую пчелу, размером

примерно в половину ее большого пальца, севшую на голубой цветок, который

согнулся под ее весом. Однако, когда она покинула лепестки и поднялась в воздух,

а мгновение спустя, усевшись на руке Мэри, погрузила с величайшей деликатностью

свой длинный иглообразный клюв под кожу и убедившись, что здесь нет нектара,

снова взлетела, Мэри увидела, что это совсем не насекомое, а мельчайшая колибри,

чьи крылышки бронзового цвета двигались так быстро, что их не было видно.

Как бы позавидовал ей сейчас любой биолог на земле, если бы знал, что она видит!

Она двиулась дальше и заметила, что приблизилась к одному из стад тех животных,

которых она увидела прошлым вечером, и чьи движения озадачили ее по непонятной

причине. Размером и окраской они походили на оленей или антилоп, но что

заставило Мэри остолбенеть и протереть глаза, так это расположение их

конечностей. Они располагались ромбом: две ноги в центре, одна впереди и одна

под хвостом. Поэтому они и двигались такими странными прыжками. Мэри очень

захотелось посмотреть на их скелет и как это работает.

Со своей стороны, пасущиеся животные взглянули на нее кротким, безразличным

взглядом, не выказав никакой тревоги. Мэри хотела бы посмотреть на них поближе,

но становилось жарко, а тень от больших деревьев выглядела привлекательно, и к

тому же времени было предостаточно.

Вскоре она сошла с травы на одну из тех каменных рек, которую она видела с холма:

на это тоже стоило посмотреть.

Это было что-то вроде застывшего потока лавы. На глубине она была темного цвета,

но поверхность была более светлой, как будто изношенной. Она была гладкой, как

хорошая дорога в мире Мэри и, конечно, более удобной для ходьбы, чем трава.

Мэри пошла по той каменной реке, на которую ступила и которая по широкой дуге

вела к деревьям. Чем ближе она подходила к ним, тем более поражалась громадным

размерам стволов, шириной, как она прикинула, с ее дом и высотой... даже не

находилось сравнения.

Когда Мэри подошла к первому стволу она прислонила руки к красно-золотистой коре,

изборожденной глубокими складками. Земля была покрыта коричневыми опавшими

листьями, длинной с ее ладонь, мягкими и ароматными, по которым было приятно

ступать. Вскоре она была окружена облаком мошкоподобных существ, среди которых

была стайка колибри, желтая бабочка с размахом крыльев с ладонь, а также тьма

других надоедливых насекомых. Воздух был полон гудения, жужжания и шуршания.

Мэри шла по роще чувствуя себя, как в соборе: такая же тишина, устремленные

ввысь колонны и благоговейный трепет.

Она затратила на путь сюда больше времени, чем предполагала. Похоже дело шло к

полудню, поскольку столбы света, пробивающиеся сквозь листву, падали почти

вертикально. В голове Мэри вяло шевельнулся вопрос, почему это пасущиеся

животные не укроются под тенью деревьев в это самое жаркое время.

Вскоре она это узнала.

Чувствуя себя не в состоянии двигаться дальше, Мэри улеглась между корней одного

из гигантских деревьев и, положив под голову рюкзак, задремала.

Прошло минут двадцать и она еще не совсем заснула, как вдруг внезапно совсем

грядом раздался оглушительный удар, от которого затряслась земля.

Затем раздался еще один. Мэри вскочила, пришла в себя и увидела нечто движущееся,

которое оказалось круглым объектом, фута три в поперечнике, который,

прокатившись по земле, остановился и завалился набок.

Затем упал еще один, чуть поодаль. Мэри увидела, как как эта штука упала,

врезавшись в исполинский корень ближайшего дерева и укатилась прочь.

Одной мысли о том, что подобное может упасть на нее было достаточно, чтобы Мэри

подхватила свой рюкзак и опрометью кинулась из рощи. Что это было? Споры?

Внимательно смотря наверх, она рискнула вернуться в рощу и посмотреть на

ближайший упавший объект. Она подняла его на ребро и, выкатив из рощи, положила

его на траву и принялась внимательно рассматривать.

Он был идеально круглым, толщиной с ее ладонь. В центре имелось углубление,

здесь он крепился к дереву. Он не был тяжелым, но был очен тверд и прокрыт

волокнистыми волосками, которые располагалиь по окружности, так что она легко

могла провести по ним рукой в одном направлении, но не могла в другом. Мэри

попробовала поковырять поверхность ножом, но безуспешно.

Ее пальцы стали скользкими. Она понюхала их: из-под запаха пыли пробивался

слабый аромат. Она вновь посмотрела на семя. В центре что-то блестело и когда

она коснулась этого, то почувствовала, как это легко скользит под пальцами. Это

были какие-то маслянистые выделения.

Мэри положила диск на землю и задумалась о пути эволюционирования этого мира.

Если ее догадки об этих вселенных были правильны, и существовало, как

предсказывала квантовая теория, множество миров, то возможно некоторые из них

пошли по пути развития, отличному от ее собственного мира, гораздо раньше

остальных. И, очевидно, в этом мире эволюция способствовала развитию гигантских

деревьев и животных с ромбовидным расположением конечностей.

Она начала осознавать насколько узок был ее научный кругозор. Ее познания в

ботанике, геологии, биологии были не больше, чем у младенца.

Затем она услышала низкий громоподобный грохот, происхождение которого было

трудно определить, пока она не увидела облако пыли, двигающееся по одной из

дорог, к деревьям и к ней. Облако было примерно в миле от нее, но двигалось

быстро, и внезапно Мэри почувствовала страх.

Мэри бросилась назад в рощу. Она нашла узкое место между двумя большими корнями

и втиснулась туда, глядя из-за них на приближающееся облако пыли.

От того, что она увидела, голова у нее пошла кругом. Сначала это напоминало

банду на мотоциклах. Затем ей показалось, что это было стадо колесных животных.

Но это было невозможно. Ни одно животное не могло иметь вместо ног колеса. Она

не могла этого видеть. Но она видела.

Их было около дюжины. Они были примерно того же размера, что и травоядные, но

более худые и серого цвета, с рогатыми головами и короткими хоботами, как у

слонов. Конечности у них также располагались ромбом, и так или иначе они

эволюционировали так, что на их передней и задней ногах были колеса.

Но колеса не могли существовать в природе, настаивал разум Мэри. Нужна ось,

которая была бы полностью отделена от вращающейся части, а этого не могло быть,

это было невозможно :

Когда же они остановились на расстоянии не более пятидесяти ярдов от нее, и пыль

улеглась, Мэри внезапно поняла, в чем дело, и не могла сдержать смех вместе с

легким вздохом восхищения.

Колесами были семена. Идеально круглые, очень твердые и легкие, они подходили

для этой цели как нельзя лучше. Существа продевали когти передней и задней ног

через через центр семян, и использовали две боковые ноги, чтобы отталкиваться от

земли и двигаться. Мэри поразилась и в то же время немного обеспокоилась,

поскольку их рожки выглядели очень острыми, и даже на таком расстоянии она могла

разглядеть разум и любопытство в их пристальном взгляде.

И они искали ее.

Один из них заметил семя, которое она вынесла из рощи, и скатился с дороги к

нему. Достигнув его, он поставил его на ребро своим хоботом и покатил семя к

своим товарищам.

Они собрались вокруг семени и осторожно касались его сильными, гибкими хоботами.

Мэри интерпретировала мягкие щебетания, щелчки и крики, которые они издавали,

как выражение неодобрения. Кто-то вмешался и это было неправильно.

Тогда Мэри подумала: я прибыла сюда с целью, хотя мне пока и непонятной. Будь же

смелой. Бери инициативу. Она встала и очень застенчиво позвала:

- Сюда. Я здесь. Я смотрела на ваше семя. Извините. Пожалуйста, не обижайте меня.

Немедленно их головы повернулись, хоботы вытянулись, взгляды блестящих глаз

устремились вперед. Их уши встали торчком.

Мэри выступила из-под защиты корней и встала прямо перед ними. Она протянула

руки, понимая, что такой жест не мог ничего значить для существ без рук. Однако,

это было все, что она могла сделать. Подняв рюкзак, она прошла через траву и

ступила на дорогу.

Вблизи, не дальше чем в пяти шагах, она могла намного лучше разглядеть их

внешность, но ее внимание было захвачено чем-то живым и знающим в их пристальном

взгляде, разумом. Эти существа отличались от животных поблизости так же, как

человек от коровы.

Мэри указала на себя и назвалась "Мэри".

Ближайшее из существ протянуло вперед свой хобот. Мэри подошла ближе, и существо

коснулось ее груди в том месте, которого коснулась она. Мэри услышала свой

собственный голос, исходящий из горла существа: "Мерри".

- Кто вы? - спросила она.

- Катоы? - сказало существо.

Все, что она могла ответить это "Я - человек".

- Яа еловек, - повторило существо, и затем случилось кое-что еще более

невероятное: существа засмеялись.

Они жмурились, они махали хоботами, запрокидывали головы, из их горла

раздавались, без сомнения, звуки веселья. Мэри не могла устоять и тоже

засмеялась.

Затем другое существо выступило вперед и коснулось руки своим хоботом. Мэри

протянула другую руку и ощутила мягкий, шершавое, вопрошающее прикосновение.

- Ах, - сказала она, - вы пахнете маслом из семян ...

- Сеян, - сказало существо.

- Если Вы можете издавать звуки моего языка, мы могли бы когда-нибудь научиться

общению. Но Бог его знает как. Мэри, - повторила она, вновь указав на себя.

Ничего. Они наблюдали. Она снова произнесла: "Мэри".

Ближайшее существо коснулось собственной груди хоботом и заговорило. Были это

три слога, или два? Существо заговорило снова, и на сей раз Мэри с трудом

попробовала издать такие же звуки. "Мулефа" сказала она наугад.

Другие повторили "Мулефа" ее голосом, смеясь, и даже, казалось, дразня существо,

которое так говорило. " Мулефа! " сказали они снова, как будто это была удачная

шутка.

- Хорошо, раз Вы смеетесь, то не думаю, что вы будете есть меня, - сказала Мэри.

С этого момента между нею и существами установилась непринужденная и дружелюбная

атмосфера, и Мэри больше не нервничала.

Сама группа тоже расслабилась, но они не случайно оказались здесь, у них были

дела. Мэри видела, что на одном из них было седло седло или вьюк и два других

подняли на него семя, которое закрепили ремнями, обвязав их вокруг него ловкими,

сложными движениями хоботов. Когда они останавливались, они балансировали

боковыми ногами, а когда они передвигались, они поворачивали и передние и задние

ноги, чтобы регулировать направление. Их движения были полны изящества и силы.

Один из них подрулил к краю дороги и, подняв свой хобот, призывно затрубил.

Травоядные все, как один понеслись к ним. Когда же они подошли, то стояли

терпеливо на обочине и позволяли существам на колесах медленно двигаться между

ними, проверяя, ощупывая, подсчитывая.

Затем Мэри увидела, как одно из существ наклонилось к брюху животного и подоило

его своим хоботом, а затем повернулось к ней и изящно поднесло свой хобот ко рту

Мэри.

Сначала она отпрянула, но во взгляде существа было ожидание, и Мэри, подавшись

вперед, открыла рот.

Существо выпустило немного приятного молока ей в рот, посмотрело, как она

проглотила, и дало ей еще и еще. Жест был настолько ловок и любезен, что Мэри

импульсивно обхватила руками голову существа и поцеловала его, вдыхая запах

горячей, пыльной кожи, чувствуя твердые кости и сильные мускулы хобота.

Вожак снова затрубил, но теперь мягко и стадо удалилось. Мулефы готовились в

путь. Мэри радовалась тому, что они приняли ее, и огорчалась, что они уходили,

как вдруг снова была удивлена.

Одно из существ опустилось на колени, жестикулируя своим хоботом, и другие тоже

подзывали и приглашали ее... Без сомнения, они предлагали нести ее, брали ее с

собой.

Другое существо взяло ее рюкзак и закрепило его к седлу третьего. Мэри неловко

вскарабкалась по крупу стоящего на коленях, задаваясь вопросом, куда поместить

ноги, вперед или назад? И за что ей держаться ?

Но прежде, чем она разобралась, существо поднялось, и группа начала двигаться по

"шоссе", и Мэри, ехала среди них.

ГЛАВА ВОСЕМЬ. Водка

Балтамос сразу ощутил смерть Баруха. Он закричал и взвился в ночь над тундрой,

рыдая и молотя крыльями облака. Только через некоторое время он смог совладать с

собой и вернуться к Уиллу, который уже совсем проснулся и всматривался в сырую и

холодную темноту, сжимая в руке нож.

- Что случилось? Нам грозит опасность? - спросил Уилл ангела, когда тот,

взволнованный, появился рядом. - Спрячься за меня...

- Барух мертв! - простонал ангел. - Мой дорогой Барух умер...

- Где?! Когда?!

Но Балтамос не мог сказать этого... Он лишь знал, что половина его сердца умерла,

угасла. Он не мог оставаться на месте, снова взлетел и стал рыскать по небу,

будто ища Баруха среди туч, и звал, и плакал, звал и плакал...Потом <его

охватило чувство вины>, и он опустился к Уиллу, сказав тому затаиться, и

пообещал неусыпно охранять его. Затем тяжесть утраты прибила его к земле; он

стал вспоминать Баруха, все проявления его доброты и отваги - таких были тысячи

- и он помнил каждое. Он кричал, что милосердие природы не может никогда умереть.

И снова взмыл в небеса и заметался в разные стороны, пораженный и безумный,

проклиная тучи, звезды и даже воздух.

- Балтамос, иди сюда!, - наконец произнес Уилл.

Беспомощный ангел явился, подчинившись его команде. Дрожа под плащом среди

холодного мрака тундры, мальчик сказал:

- Ты должен попытаться успокоиться. Ты же знаешь, здесь есть твари, которые

нападут на нас, если услышат шум. Я могу защитить тебя ножом только если ты

будешь рядом, но если они нападут в воздухе - я не смогу помочь. Если и ты

умрешь, то это будет и моим концом. Балтамос, мне нужна твоя помощь, чтобы найти

Лиру. Пожалуйста не забывай этого. Барух был сильным - будь и ты таким же. Для

меня.

Балтамос ответил не сразу:

- Да. Конечно, я должен. Спи, Уилл, я посторожу. Я не подведу тебя.

Уилл поверил - больше ему ничего не оставалось. Вскоре он снова заснул.

Когда он проснулся, мокрый от росы и продрогший до костей, ангел стоял рядом.

Солнце только вставало, и болотный ландшафт вокруг был словно залит золотом.

Прежде, чем Уилл пошевелился, Балтмос сказал:

- Я решил, как поступлю. Я буду заботиться о тебе - ради памяти Баруха. Я помогу

тебе найти Лиру, если смогу, и проведу вас к лорду Азраилу. Я прожил тысячи лет

- и, если не буду убит, проживу еще тысячи, но я никогда не встречал никого, кто

бы также вдохновлял меня на добрые дела, как это делал Барух. Я много раз

оступался, но каждый раз его доброта спасала меня. Теперь его нет, и мне

придется искать путь самому. Наверное, я буду иногда заблуждаться, но я все

равно должен пытаться.

- Барух бы гордился тобой, - сказал Уилл.

- Я полечу и посмотрю, где мы находимся.

- Лети. - ответил Уилл, - и скажи мне, что там видно впереди. А то эта прогулка

по болотам может продолжаться вечно.

Балтамос поднялся в воздух. Он не рассказал Уиллу обо всех своих опасениях,

потому что не хотел беспокоить мальчика. Но он знал, что Метатрон, от которого

они с трудом скрылись, запомнил лицо Уилла. И не только лицо, но и все что

ангелы могут видеть, в том числе то, о чем Уилл даже не подозревает, ту его

часть, которую Лира назвала бы деймоном. Мальчик был в большой опасности, и,

наверное, Балтамос должен предупредить его, но - позже. Сейчас это было бы

тяжело для него.

Уилл, решивший, что быстрее согреется на ходу, чем у костра, который еще надо

собрать и разжечь, просто закинул рюкзак за плечи, закутался в плащ и отправился

на юг. Он шел по грязной и неровной дороге - а это означало, что сюда заезжали

люди. Но плоская равнина простиралась во все стороны до далекого горизонта, так

что никакого продвижения не чувствовалось.

Через некоторое время, когда солнце поднялось выше, рядом с мальчиком раздался

голос Балтамоса:

- В нескольких часах пути отсюда впереди есть широкая река и город с пристанью.

Я поднялся довольно высоко и увидел что река уходит далеко прямо на юг. Если ты

найдешь транспорт, ты сможешь добраться до Лиры намного быстрее.

- Отлично! - воскликнул Уилл, - А эта дорога ведет прямо к городу?

- Она проходит через деревню с фермами, садами и церковью, и потом идет к городу.

- Интересно, на каком языке там разговаривают? Надеюсь меня никуда не запрут из-за

того, что я его не знаю.

- Как твой деймон, - сказал Балтамос, - я буду переводить. Я знаю многие

человеческие языки. И, конечно, тот, на котором говорят в этой стране.

Уилл продолжал идти, механически переставляя ноги. Но все же он двигался - ведь

каждый шаг приближал его к Лире.

Деревня оказалась запущенной: нестройная группа деревянных строений с загонами

для оленей и собаки, лаявшие при его приближении. Дым, выползавший из жестяных

печных труб, стелился по крышам. Тяжелая земля прилипала к его ногам. Похоже,

здесь недавно было наводнение: стены были покрыты грязью до середины дверей,

обломки дерева и ржавого железа указывали места, где раньше стояли смытые

паводком сараи и веранды.

Но это было не самым удивительным в деревне. Уиллу показалось, что он потерял

равновесие, он даже пару раз споткнулся: все здания были чуть наклонены в одну и

ту же сторону. В куполе маленькой церкви был большой пролом. Неужели здесь было

землетрясение?

Собаки истерически лаяли на него, не осмеливась, однако, приблизиться. Балтамос,

изображавший деймона, принял вид большого белоснежного пса с длинной шерстью и

черными глазами и рычал так свирепо, что настоящие собаки держались на

расстоянии. Они были тощими и облезлыми, да и те олени, которых заметил Уилл,

также не выглядели ухоженными.

Уилл остановился посреди маленькой деревни и осмотрелся, выбирая куда идти

дальше. Два или три человека появились впереди и уставились на него; это были

первые люди, которых он увидел в мире Лиры. Они были одеты в войлочные одежды,

меховые шапки и грязные ботинки и выглядели недружелюбно.

Белый пес превратился в воробья и сел на плечо Уилла. Никто и бровью не повел: у

этих людей тоже были деймоны - как увидел Уилл, большей частью собаки. Балтамос

шепнул ему с плеча:

- Иди дальше. Не смотри им в глаза, опусти голову. Так ты покажешь им свое

почтение.

Уилл продолжал идти. Он мог казаться незаметным, это был его конёк. Когда

мальчик дошел до них, они уже потеряли к нему интерес. Но вдруг в самом большом

доме у дороги открылась дверь, и громкий голос кого-то позвал.

- Это священник - мягко сказал Балтамос. - Тебе нужно вести себя вежливо с ним.

Обернись и поклонись.

Уилл последовал совету ангела. Священник оказался огромным седобородым человеком,

одетым в черную рясу, на его плече сидел деймон-ворон. Его беспокойные глаза

оглядели мальчика с ног до головы. Он кивнул. Уилл вошел через открытую дверь и

снова поклонился.

Священник сказал что-то, и Балтамос прошептал на ухо:

- Он спрашивает, откуда ты. Скажи что-нибудь.

- Я умею говорить только по-английски - медленно и четко произнес Уилл. - Я не

знаю никаких других языков.

- А, англичанин! - радостно пророкотал священник на английском, - Ну, молодой

человек, добро пожаловать в наше маленькое больше-не-перпендикулярное <no-longer-perpendicular:-)>

Холодное! Как тебя зовут, мальчик, и куда ты направляешься?

- Меня зовут Уилл и я иду на юг. Я потерялся и пытаюсь снова найти свою семью.

- Ну тогда ты точно должен зайти ко мне и освежиться, - сказал священник и,

положив тяжелую руку на его плечи, протолкнул внутрь.

Его ворон проявлял живой интерес к Балтамосу. Но ангел проигнорировал его,

превратился в мышь и скользнул к Уиллу за пазуху, как будто он был смущен.

Священник провел его в прокуренную гостиную, где уже закипал латунный самовар.

- Так как тебя зовут? Что-то я запамятовал...

- Уилл Парри. Но я не знаю, как к Вам обращаться.

- Отец Семён, - ответил свяшенник, сотрясая руку мальчика в рукопожатии, и

предложил сесть. - Отец - это что-то вроде вашего Падре. Я служитель Святой

Церкви. Моего отца звали Борисом, так что я - Семён Борисович. А как зовут

твоего отца, мальчик?

- Джон Парри.

- Джон - это как наш Иван. Так значит, ты - Уилл Иванович. Ну, а я - Отец Семён

Борисович. Так откуда ты тут появился и куда направляешься?

- Я потерялся, - сказал Уилл. - Я со своим отцом ехал на юг. Он исследовал

Арктику, но потом что-то произошло, и я потерялся. И теперь я иду на юг, потому

что надеюсь там встретить отца.

Священник развел руки и произнес:

- Исследователь из Англии? Нет, такие интересные люди, пожалуй, не забредали в

наш грязный закоулок с начала времён. Но в наше неспокойное время не знаешь, что

может случится завтра. Ну, здесь ты желанный гость, Уилл Иванович. Оставайся

ночевать у меня. Мы с тобой славно поедим и поболтаем. Лидия Александровна! -

позвал он.

Тихо вошла пожилая женщина. Священник что-то сказал ей по-русски, она кивнула и

наполнила в стакан горячим чаем из самовара. Затем подала Уиллу чай и вазочку с

джемом.

- Это варенье Лидия Александровна сварила из черники, - сказал священник. -

Подсласти им чай.

Чай получился приторным и одновременно горьким, тем не менее Уилл выпил его.

Священник продолжал пристально рассматривать мальчика, и чтобы как-то его

отвлечь, Уилл спросил, почему все здания в деревне перекосились.

- Здесь было землетрясение, - ответил Семён Борисович. - Похоже, начинается

Апокалипсис, предсказанный Иоанном Богословом. Реки поворачивают вспять. Большая

река, что находится недалеко отсюда, раньше текла на север, в сторону Северного

Ледовитого океана. На всем пути от гор Центральной Азии она несла воды на север

тысячи и тысячи лет, со времён Сотворения Мира. Но когда сотряслась земля,

произошел потоп и появился туман - всё поменялось, - и великая река повернула на

юг и текла так больше недели. Как будто весь мир перевернулся. А где был ты во

время Великого Сотрясения?

- Далеко отсюда, - сказал Уилл. - Я не знал, что происходит. А когда туман

рассеялся, понял, что потерялся. Вы сказали мне, как называется это место, но

где оно находится? Где мы сейчас?

- Подай мне вон ту большую книгу с нижней полки. Я покажу тебе.

Священник подвинул свой стул ближе к столу и послюнявил пальцы, прежде чем

перелистнуть страницы большого атласа.

- Вот, - сказал он, указывая {тычаJ} грязным ногтем куда-то в центр Сибири,

далеко к востоку от Урала. Река находившаяся неподалёку, как и говорил священник,

брала начало в северной части Тибета и текла в Арктику. Уилл пристально

разглядывал карту, но не нашел в Гималаях ничего похожего на то, что начертил

Барух.

Семён Борисович говорил и говорил, расспрашивая Уилла о его жизни, о семье, о

доме, и опытный притворщик Уилл отвечал ему довольно подробно. Вскоре хозяин

дома {гостиницы?} принёс борщ и чёрный хлеб, и, после того, как священник прочёл

молитву, они принялись за еду.

- Ну, чем займемся до вечера, Уилл Иванович? - спросил Семён Борисович. -

Поиграем в карты или поговорим?

Он налил из самовара ещё стакан чая, и Уилл с сомнением взял его.

- Я не умею играть в карты, - возразил он. - И мне очень нужно идти дальше. Как

Вы думаете, я смогу поплыть на юг на пароходе, когда доберусь до реки?

Огромное лицо священника потемнело, и он быстро перекрестился.

- В городе беда, - сказал он. - Сестра Лидии Александровны говорит, что туда

приплыл корабль с медведями. Боевыми медведями. Они пришли из Арктики. Ты

случайно не видел боевых медведей, когда был на севере?

Священник выглядел подозрительно, и Балтамос шепнул так, что мог услышать только

Уилл: “Осторожней!”. Уилл сразу понял, почему ангел так сказал: его сердце

начало колотиться, когда Семён Борисович упомянул медведей - ведь Лира много

рассказывала о них. Но он должен скрыть свои чувства.

- Мы были далеко от Свельбарда, а медведи всегда заняты своими делами, - ответил

он уклончиво.

- Да, я слышал такое и раньше, - сказал священник <к облегчению Уилла>. - Но

сейчас они покинули свою страну и двинулись на юг. У них пароход, но горожане не

дают им заправиться. Они боятся медведей. И правильно, эти медведи - дети

дьявола. Всё что живет на севере - от дьявола. И ведьмы, дочери зла! Церковь

должна была истребить их много лет назад. Никогда не имей с ними дела, слышишь

меня, Уилл Иванович? Знаешь, что они сделают, когда ты подрастёшь? Они

попытаются соблазнить тебя. Они пустят на это всю свою ложь и коварство, свою

плоть, свою мягкую кожу и сладкие голоса. Они заберут твоё семя, ты знаешь, о

чем я говорю, они выпьют тебя до дна и бросят опустошенным. Они возьмут твоё

будущее, твоих будущих детей - и ничего не оставят взамен. Они должны быть

уничтожены, все до одной!

Он подошёл к полке за его стулом и взял бутылку и два маленьких стакана {две

стопочки}.

- Я хочу предложить тебе этот напиток, Уилл Иванович, - сказал он. - Ты еще

молод, так что я налью немного. Но ты взрослеешь, и тебе нужно узнать некоторые

вещи, например, вкус водки. Лидия Александровна набрала ягод в прошлом году, и я

сделал из них ликёр. Эта бутылка - единственное место, где Отец Семён Борисович

и Лидия Александровна лежат вместе {lie together J}!

Он засмеялся и откупорил бутылку, до краёв наполнив стаканы. Эта горячая речь

смутила Уилла. Как ему поступить? Как отказаться от напитка, не показавшись

невежливым?

- Отец Семён, - сказал он, вставая, - Вы были очень добры ко мне, и я хотел бы

остаться попробовать Ваш напиток и послушать Вас, - Вы рассказываете такие

интересные вещи! Но Вы же понимаете, я беспокоюсь об отце, я должен найти его. И

мне нужно идти дальше, как бы я ни хотел задержаться.

Священник надул губы и насупился, но потом пожал плечами и сказал:

- Конечно, ты можешь идти, если это тебе нужно. Но прежде, чем уйдёшь, ты

выпьешь со мной водки. Бери и пей всё сразу, как я.

Он опрокинул стакан, проглотив содержимое одним махом. Затем поднял своё грузное

тело и оказался совсем рядом с Уиллом. В его толстых грязных пальцах стакан

казался крошечным, но он был полон почти чистого спирта. Уилл ощутил пьянящий

аромат напитка, застарелый запах пота и остатков еды на рясе, и ему стало дурно

прежде, чем он решился.

- Пей, Уилл Иванович! - пророкотал священник угрожающе страстно.

Уилл поднял стакан и не сомневаясь выпил обжигающую маслянистую жидкость одним

глотком. Теперь он был готов бороться с подступающей дурнотой. Но ему предстояло

ещё одно испытание. Семён Борисович склонился к нему с высоты своего огромного

роста и обхватил за плечи.

- Мальчик мой, - сказал он, потом закрыл глаза стал читать то ли псалм, то ли

молитву. От него разило табаком, алкоголем и потом, и он был так близко, что его

пышная борода задевала лицо Уилла. Уилл задержал дыхание.

Руки священника обняли Уилла, и Семён Борисович поцеловал его в щёки - в правую,

левую и снова правую. Уилл почувствовал, как Балтамос впился ему когтями в плечо

и замер. Перед глазами у Уилла поплыло, желудок выворачивало наизнанку, но он не

пошевелился.

Наконец, всё закончилось, и священник отступил, оттолкнув Уилла от себя.

- Ну, с Богом! - сказал он. - Иди на юг, Уилл Иванович.

Уилл забрал плащ и рюкзак, и попытался идти прямо, покидая дом священника и

уходя из деревни. Он шёл два часа, чувствуя, как на смену тошноте постепенно

приходит тупая давящая головная боль. Балтамос сказал ему остановиться, и

приложил свои прохладные руки ко лбу Уилла. Боль немного утихла, но Уилл

пообещал себе, что больше никогда не выпьет и капли водки.

Поздно вечером дорога расширилась, и Уилл увидел перед собой город. А за ним -

речные просторы, больше похожие на море. Через некоторое время Уилл увидел, что

в городе что-то происходит. Из-за крыш поднимались маленькие дымки,

сопровождаемые запаздывающими на несколько секунд звуками пушечных выстрелов.

- Балтамос, тебе снова придется побыть деймоном, - сказал он. - Просто будь рядом

и гляди в оба.

Он дошёл до окраин маленького неряшливого городка. Здания здесь были наклонены

под ещё более рискованными углами, чем в деревне, и стены были покрыты илом выше

чловеческого роста. Край городка был пустынным, но по мере того, как Уилл

приближался к реке, шум, крики и треск ружейных выстрелов становились всё громче.

Наконец стали попадаться люди: кое-кто смотрел из окон верхних этажей, кое-кто

опасливо суетился возле углов зданий, пытаясь увидеть берег, где металлические

деревья кранов и мачты больших кораблей возвышались над крышами.

Взрыв сотряс стены, из некоторых ближних окон вылетели стёкла. Люди сразу

отпрянули, но вскоре снова стали выглядывать, и крики в задымлённом пространстве

стали громче и чаще.

Уилл дошел до конца улицы и посмотрел вдоль кромки воды. Когда дым и пыль

немного рассеялись, он разглядел ржавеющий корабль, удерживающийся на течении

вдали от берега, и толпу вооруженных ружьями и пистолетами людей, окружаюших

большую пушку, стоявшую на причале. И пушка, как он увидел, бухнула снова:

огненная вспышка, тяжелый откат и мощный всплеск рядом с кораблем.

Уилл прищурился. На судне были видны какие-то фигуры, но, он не верил своим

глазам, хотя и знал, чего ждать, фигуры не были человеческими! Это были создания

из металла, тяжелобронированные существа. На носу корабля вдруг расцвел огненный

цветок, и люди на причале в страхе закричали. Пламя устремилось в воздух,

поднимаясь и приближаясь, и потом упало рядом с пушкой, вызвав огромную огненную

вспышку. Крик перешёл в вопль, люди бросились врассыпную, некоторые, охваченные

огнем, побежали к воде и стали нырять, пропадая из виду.

Уилл нашёл неподалёку человека, похожего на учителя, и спросил:

- Вы говорите по-английски?

- Да, да, конечно...

- Что тут происходит?

- Это медведи. Они нападают, и мы пытаемся отбиваться. Но у нас плохо получается,

у нас только одна пушка, и...

Огнемёт на судне выплюнул ещё одну струю пламени, опустившуюся совсем рядом с

пушкой. Три подряд мощных взрыва говорили о том, что огонь нашёл боеприпасы.

Пушкари попрыгали в стороны, оставив бочки с порохом во власти огня.

- О, нет! - застонал человек, - Теперь нам нечем стрелять...

Капитан развернул нос судна и направил корабль к берегу. Многие люди завопили в

страхе и отчаянии, особенно когда из строения на носу вырвался еще один огромный

язык пламени. Те, у кого были ружья, сделали по одному-двум выстрелам и побежали.

Но на этот раз медведи не стали стрелять из огнемёта, и вскоре их корабль

подплыл бортом к концу причала, натужно стуча двигателем в борьбе с течением.

Двое моряков (людей, а не медведей) спрыгнули на пристань, чтобы пришвартовать

корабль, и были встечены громким свистом и криками горожан, разозлённых на этих

предателей. Матросы не обратили на шум никакого внимания и принялись опускать

трап.

Когда они собрались подняться обратно на борт, недалеко от Уилла раздался

выстрел, и один из моряков упал. Его деймон, чайка, исчезла моментально, как

гаснет пламя свечи.

Ответ медведей был быстрым и яростным. Огнемёт был моментально заряжен и

развёрнут в сторону берега, огненное ядро взвилось и, распавшись на сотни

огромных капель, просыпалось на крыши. На сходнях появился медведь,

превосходивший размерами всех остальных, воплощение бронированной мощи, и пули,

дождём поливавшие его, с бесполезным звоном отскакивали от массивных доспехов,

не в силах разыскать даже малой бреши.

Уилл спросил у рядом стоящего человека:

- Почему они напали на город?

- Им нужно топливо. Но у нас нет никаких обязательств перед медведями. Они

покинули своё королевство и плывут вверх по реке. Откуда мы знаем, зачем? Может

они будут грабить и убивать людей? Поэтому мы и сражаемся с ними...

Огромный медведь спустился по трапу, и за ним собрались ещё несколько, настолько

тяжёлые, что корабль накренился. Уилл увидел, как несколько человек вернулись к

пушке и уже начали заряжать её.

Тут ему в голову пришла идея, и он побежал в сторону пристани, как раз на пустое

место между медведями и пушкарями.

- Остановитесь! - закричал он. - Прекратите сражаться. Дайте мне поговорить с

медведем!

Все замерли от неожиданности, поражённые его сумасшедшей выходкой. Медведь,

собиравший свой отряд, чтобы напасть на пушкарей, остановился на месте, но

каждый его мускул дрожал от гнева. Огромные когти целиком ушли в землю, чёрные

глаза сверкали яростью из-под железного шлема.

- Кто ты такой? Что тебе надо? - прорычал медведь по-английски, так как Уилл

заговорил на этом языке.

Люди переглядывались в недоумении , и те, которые знали язык, переводили для

остальных.

- Я буду биться с тобой один на один! - прокричал Уилл. - И если ты уступишь мне,

вы прекращаете сражение.

Медведь не пошевелился. Люди же, когда до них дошёл смысл сказанного Уиллом,

стали кричать, улюлюкать и смеяться, показывая на него пальцами. Но это

продолжалось недолго, поскольку Уилл повернулся к толпе и обвёл её холодным

взглядом. Он стоял так, совершенно спокойно и сосредоточенно, до тех пор, пока

не стихли все смешки. Уилл чувствовал, как дрозд-Балтамос дрожит у него на плече.

Когда люди замолчали, он прокричал:

- Если я смогу победить медведя, вы должны согласиться продать топливо. Тогда

медведи отправятся вверх по реке и оставят вас в покое. Соглашайтесь! Или они

просто сотрут вас в порошок...

Он помнил, что позади него всего лишь в паре метров стоит огромный медведь, но

не оборачивался. Уилл видел, как горожане, переговаривались, жестикулировали,

спорили, и через пару минут кто-то крикнул:

- Эй, парень! Будь по-твоему. Уговаривай медведя.

Уилл обернулся, сделал глубокий вдох и заговорил:

- Медведь! Соглашайся. Если ты уступишь мне, вы сможете купить топливо и

спокойно плыть дальше вверх по реке.

- Мальчишка! - прорычал медведь. - Драться с тобой - для меня позор. Ты слаб и

уязвим, как устрица без раковины. Я не согласен.

- Ладно. - ответил Уилл, и сосредоточил всё своё внимание на свирепом существе,

стоявшем перед ним. - Это действительно получается нечестная схватка. Ты

полностью бронирован, на мне же нет никакой защиты. Ты можешь отсечь мне голову

одним взмахом лапы. Давай сделаем по-честному. Дай мне какую-нибудь часть твоего

доспеха, любую какую хочешь. Ну, хотя бы, шлем. Тогда условия будут более

равными, и наш поединок не будет для тебя позором.

С рыком, полным ненависти, ярости и презрения, медведь поднял огромный коготь и

отстегнул цепь, крепившую шлем.

Над берегом повисла тишина. Все замерли. Было понятно, что происходит что-то,

доселе небывалое, но никто ещё не мог понять, что именно. Слышен был только

плеск речной волны о сваи, пыхтение корабельного двигателя, да беспокойные крики

чаек. И в этой тишине с громким лязгом к ногам Уилла упал шлем, брошенный

медведем.

Уилл положил свой рюкзак, и водрузил на него шлем. Он состоял из цельного листа

железа толщиной в дюйм, почерневшего и иззубренного, с отверстиями для глаз

сверху и массивной кольчужной бармицей. Шлем был длиной с локоть Уилла, он едва

мог поднять его.

- Значит такие у тебя доспехи? Они выглядят не очень прочными. Не знаю, могу ли

я положиться на этот шлем...Дай-ка проверю, - сказал Уилл и достал из рюкзака

нож. Примерился, и отрезал кусок брони так, будто это было масло.

- Так я и думал, - произнёс он, один за другим отрезая кусочки от шлема. Меньше,

чем за минуту массивное изделие превратилось к кучку обрезков. Он встал, и

показал медведю горсть обломков.

- Вот какая у тебя броня, - сказал Уилл и шумно высыпал кусочки обратно в кучу,-

и какой у меня нож. Ну, раз твой шлем мне не подошёл, придется драться без него.

Ты готов, медведь? Мы в равных условиях - я могу отсечь тебе голову одним

взмахом ножа...

И снова полнейшая тишина [Немая сцена ;-)]. Чёрные глаза медведя сверкали как

уголья, и Уилл почувствовал, как по его спине заструился пот.

- Слишком мощное оружие, - сказал медведь, - я не смогу драться против такого.

Малыш, ты победил.

Уилл знал, что через секунду люди будут кричать, свистеть и веселиться, поэтому

ещё до того, как медведь произнёс слово "победил", Уилл начал разворачиваться, и

закричал, чтобы заставить толпу смолкнуть:

- Теперь вы должны выполнить свою часть сделки. Помогите раненым и начинайте

ремонтировать дома. И дайте медведям пристать и заправиться.

Он понимал, что нужно время, для того чтобы весть была переведена и

распространилась по толпе горожан, понимал он и то, что эта задержка позволит

избежать вспышек злобы или веселья также, как песчаные острова замедляют и

разбивают на протоки течение реки. Медведь видел, что и зачем делает мальчик, и

ещё лучше, чем Уилл, понимал, чего ему удалось добиться.

Уилл убрал нож в рюкзак и снова обменялся с медведем взглядами, на этот раз

полными симпатии. В то время, как позади них медведи начали разбирать огнемёт,

другие два корабля повернули к пристани.

Люди на берегу начали расходиться, однако большая их часть собралась, чтобы

поглазеть на Уилла и полюбопытствовать, кто этот мальчик, и как он смог

управиться с медведем. И Уиллу, чтобы стать незаметным, пришлось применить своё

волшебство, покров, отталкивавший все виды внимания от его матери и позволявший

им жить спокойно все эти годы. Конечно, это было не волшебством, а просто

способом поведения. Он прикинулся тихим и заторможенным, глаза его будто

поскучнели, и меньше, чем за минуту он уже стал малоинтересным и почти не

привлекающим внимания. Людям попросту надоедало смотреть на этого скучного

ребёнка, и они отворачивались и уходили, забыв о своём недавнем интересе.

Но внимание медведя было более цепким, чем человеческое, и он оценил

происходящее и в этом увидел ещё одно выдающееся умение, помогавшее Уиллу.

Медведь подошёл ближе и тихо заговорил голосом, напоминавшим глухой рокот

корабельного двигателя.

- Как тебя зовут? - спросил он.

- Уилл Парри. Ты сможешь сделать себе новый шлем?

- Да. Тебе что-то нужно?

- Вы плывёте вверх по реке. Я хочу с вами. Мне нужно в горы, а река - самый

быстрый путь. Возьмёте меня с собой?

- Да. Можешь показать нож?

- Я покажу его только медведю, которому могу доверять. Я слышал об одном, на

которого можно положиться. Он король панцербьёрнов и друг девочки, которую я

собираюсь искать в горах. Её зовут Лира Среброязыкая. А медведя - Йорек

Барнисон.

- Я - Йорек Барнисон, - сказал медведь.

- Я это понял, - ответил Уилл.

Корабль наполняли топливом; вагонетки проезжали вдоль борта и опрокидывались в

жёлоб, по которому уголь с грохотом скатывался в трюмы. В воздухе стояло высокое

облако чёрной пыли. Незамеченный горожанами, занятыми уборкой осколков оконнных

стёкол и спорами о цене за уголь, Уилл вслед за королём медведей поднялся по

трапу на судно.

ГЛАВА ДЕВЯТЬ. Вверх по реке

- Покажи мне нож, - сказал Йорек Байрнисон.- Я разбираюсь в металле. Нет ничего

неизвестного в металле и стали для медведя. Но я никогда не видел ножа, такого

как твой. И я был бы рад изучить его получше.

Уилл и Король медведей стояли на передней палубе в тёплых лучах заходящего солнца,

и корабль быстро шёл вверх по течению. На борту было много горючего, еды, также

он и Йорек Байринсон присматривались друг к другу после их первого знакомства.

Уилл передал нож Йореку рукояткой вперёд, медведь аккуратно взял его. Ноготь

большого пальца распологался у медведя напротив остальных, поэтому он мог

обращаться с предметами так же, как и люди. Он поворачивал нож и так, и этак,

подносил близко к глазам, смотрел как нож ловит свет, тестировал его лезвие,

стальное лезвие на куске железа.

- Этим лезвием ты разрезал мой шлем, - сказал он, - Другое же очень странное. Я

не могу сказать что оно, какими свойствами владеет, из чего сделано. Но я хочу

понять это. Как ты владеешь им?

Уилл рассказал ему всё, за исключением того, что касается только его: его матери,

человека которого он убил и его отца.

- Ты боролся за него и потерял два пальца? - спросил медведь, - покажи мне рану.

Уилл протянул ему руку. Благодаря отцовской мази необработанные поверхности

быстро заживали, но они всё также оставались очень чувствительными. Медведь

понюхал их.

- Кровянной мох, - сказал он, - и что-то ещё, что я не могу узнать. Кто дал это

тебе?

- Человек, который сказал мне, что следует делать с ножом. Потом он умер. У него

было немного мази в коробке, и эта мазь заживила мои раны. Ведьмы тоже пытались,

но их чары не подействовали.

- А что он сказал тебе делать с ножом?- спросил Йорек бережно возвращая Уиллу нож.

- Использовать его в войне, на стороне Лорда Азриэля, - ответил Уилл, - но

сначала я должен спасти Лиру Среброязыкую.

- Тогда мы поможем, -сказал медведь, и сердце Уилла забилось с удволетворением.

В течении следующих нескольких дней Уилл узнал, почему медведи затеяли это

путешествие в Центральную Азию, такое далёкое от их дома.

С тех пор, как произошла катастрофа, когда открылись миры, весь арктический лёд

начал таить, и новые, странные течения появились в воде. С тех пор медведи

зависели ото льда и созданий, которые жили в холодном море. Медведи поняли, что

скоро вымерут, если останутся там, и оставаясь разумными они решили как им

следует поступить. Им надо было переселится туда, где будет много снега и льда:

им следовало идти на высочайшие горы, где горы касались неба, вдалеке от

половины мира и непоколебимые, вечные, погруженные в снега. Из медведей морей

они станут медведями гор, настолько долго, настолько пока мир не станет прежним

вновь.

- Так вы не собираетесь начинать войну? - спросил Уил.

- Наши прошлые враги исчезли вместе с тюленями и моржами. А если мы встретим

новых, мы знаем как бороться.

- Я думал, что грядёт война, в которую будет включен каждый. За кого в таком

случае будете вы?

- На стороне, которая выгодна медведям. Что ещё? Но я также считаюсь с

некоторыми людьми: первый - это человек, который летал на воздушном шаре. Он

умер. Вторая ведьма - Серафина Пеккала. А треьтя - ребёнок, Лира Среброязыкая.

Сперва, не смотря ни на что, я служу медведям. А во-вторых, я также служу Лире,

и ведьме, и мщу за своего умершего товарища Ли Скорсби. Поэтому я помогу тебе

спасти лиру от отвратительной женщины Коултер.

Он рассказал Уиллу о том, как он и несколько его подчинённых переплыли устье реки

и заплатили за захвартовку судна золотом, и наняли команду, как воспользовались

арктическим течением, позволяя реке унести их настолько далеко, как это возможно.

А ещё источник реки находился в предножьи гор, где как раз и держат Лиру, так

что всё удачно совпало.

Так прошло время.

На протяжении дня Уилл дремал на палубе, отдыхал, набирал силу, из-за того, что

устал каждой частичкой своего тела. Он наблюдал за тем, как начинает изменяется

пейзаж, и волнистая степь уступала низким травянным холмам, а потом более

высоким землям с редкими ущельями или водопадами, а корабль всё шёл на юг.

Из вежливости Уилл поговорил с капитаном и командой, но из-за отсутствия Лириной

непринуждённости при разговоре с чужими, он понял насколько это тяжело думать о

том, что говорить, и в любом случае они не были заинтересованны им. Это была

только их работа, и когда она закончится они уйдут, даже не взглянув назад, и к

тому же они не долюбливали медведей, несмотря на всё их золото. А Уилл был

чужеземцем, и пока он платил за еду, они немного заботились о нём. К тому же у

него был странный деймон, похожий на ведьминский: иногда он был рядом, а иногда

казалось, что он исчез. Суеверные, как и многие моряки, они предпочитали

оставить его одного.

Бальтамос, в свою очередь держался тихо. Иногда его горе становилось настолько

сильным, чтоб держать его в себе, что он улетал с корабля и взлетал высоко, паря

среди облаков, ища свет или вкус воздуха, любую падающую звезду или давление гор,

которые могли напомнить ему о том, что он разделили с Баруком. Если он и

разговаривал, так только в ночной темноте каюты Уила, и для того, чтоб доложить

насколько далеко они продвинулись и как долго им ещё плыть до пещеры и долины.

Он думал, что Уилл мало сочувствует ему, однако был не прав. Он становился всё

более и более резким и официальным, однако не саркастичным, он выполнил хотя бы

это обещание.

Что касается Йорека, то он тестировал нож, как одержимый. Он смотрел на него

часами, тестируя оба лезвия, нюхая нож, подносил к свету, прикасался языком,

прислушиваясь к звуку рассечённого воздуха. Уилл не боялся ни за нож, потому что

Йорек был ремесленником высшего класса, ни за самого Йорека, из-за его изящного

обращения в могучих лапах.

В конце концов Йорек пришёл к Уиллу и спросил:

- Это второе лезвие, ты мне о нём не рассказывал. Как оно действует?

- Я не могу показать тебе сейчас, - ответил Уилл, - потому что корабль движется.

Как только мы остановимся я сразу покажу тебе.

- Я могу думать об этом, - сказал медведь, - но я не понимаю, о чём я думаю. Это

самая странная вещь, которую я когда либо видел.

И он вернул нож Уиллу с смущённым и нечитаемым взглядом в его глубоких чёрных

глазах.

Тем временем река поменяла цвет, это означало, что её воды смешались с остатками

наводнения арктических потоков. Каатаклизм по-разному подействовал на разные

места, заметил Уилл. Деревни стояли по крышу в воде, а сотни бездомных людей

пытались спасти остатки имущества и перенести его на лодки и каное. Земля

немного опустилась, потому что река расширилась и замедлела своё течение. Для

капитана было трудно следить за правильным курсом из-за мутных и широких потоков.

Воздух становился теплым, и солнце стояло высоко в небе, а медведи старались как-то

охладиться: некоторые плыли рядом с кораблём, наслаждаясь родной водой на чужой

земле.

Река окончательно уменшилась и углубилась вновь, а вскоре показались вершины гор

великого Центрально-Азиатского плато. Однажды Уилл увидел белый ободок и наблюдал

как тот рос и рос, делился на разные вершины, гребни гор и перевалы и ущелья

между ними. Они находились так далеко, на расстоянии нескольких миль, но

казалось, что до них рукой подать. На самом деле эти горы были необъятными, и

приближаясь к ним с каждым часом они казались ещё более невероятной высоты.

Большинство медведей никогда не видели гор, кроме скал их острова Свальбарда, и

молчаливо смотрели на далёкие гигантские горы.

- На что мы будем там охотиться? - спросил один из медведей,- Там есть тюлени?

Как мы будем там жить?

- Там есть лёд и снег, - ответил король медведей,- это главное. А ещё там много

диких животных. Наша жизнь изменится, но мы должны выжить. А когда всё вернётся

на свои места, и Арктика опять замёрзнет мы вернёмся туда и покорим её вновь. А

если бы мы остались там, мы бы умерли от голода. Так что будьте готовы к новой и

неизведанной жизни, мои медведи.

Остановив корабль в бывшей травянистой долине, а теперь озере, капитан отказался

плыть дальше несмотря на мощные потоки с севера объяснив отсутствием глубины.

Они остановились на краю долины, и высадились.

- Где мы сейчас? - спросил Уилл у капитана, который немного понимал английский.

Капитан протянул Уиллу старую карту и показал где они находились сейчас.

- Вот эта долина, где мы находимся. Бери карту.

- Спасибо вам большое, - скзал Уилл и собирался заплатить капитану, но тот

отвернулся от Уилла и наблюдал за разгрузкой корабля.

Около тридцати медведей с их бронёй уже стояли на земле. Капитан выкрикнул

команду и корабль начал поворачиваться против течения, капитан свистнул. Ещё

долго звук свистка отдавался эхом в долине.

Уилл присел на камень и стал изучать карту. Если Уилл был прав, то путь к долине

где была заключена Лира, согласно the shaman шёл на юго-восток, а быстрее всего

можно было пройти туда через перевал Сангчен.

- Медведи, запомните это место, - сказал Йорек его подчинённым,- когда придёт

время возвращаться домой в Арктику, мы соберёмся здесь. А теперь идите, куда

хотите, начинайте охоту, кормитесь и живите. Но не начинайте войну! Мы здесь не

чтоб воевать. Но если наступит время войны, я соберу вас.

Медведи, одиночные создания, собирались вместе в случае опастности. Сейчас же

они стояли на подножии страны снегов и поскорей хотели пойти исследовать эту

страну в одиночку.

- Пойдём Уилл, - сказал Йорек Байринсон,- нам надо искать Лиру.

Уилл взял свой рюкзак и они двинулись в путь.

Эта прогулка была хорошим началом их путешествия. Солнце тепло грело, сосны и

родендроны спасали своей тенью от жары, и воздух был свежим и чистым. Уилл и

Йорек шли по камням, однако камни были покрыты мохом и игольником, и уклон, по

которому они шли не был обрывистым. Ходьба доставляла Уиллу удовольствие. После

дней проведённых на корабле, вынуждённый отдых восстановил его силы. Когда он

встретился с Йореком, силы были на исходе, однако он этого не понимал, зато

понял имедведь.

Как только они остались вдвоём, Уилл показал Йореку как работает лезвие ножа. Он

открыл мир, где шёл сильный тропический дождь, лесной и влажный пар смешался с

горным воздухом. Йорек внимательно наблюдал, а потом дотронулся края окна своей

лапой, понюхал его, а затем вошёл в жаркий, влажный воздух и осмотрелся вокруг.

Уилл услышал пронзительный крик обезьян и пение птиц, кваканье лягушек и

scrapings насекомых, и непрерывное капанье влажного воздуха.

Йорек вернулся и посмотрел как Уилл закрывает окно, а потом вновь попросил его

показать ему нож. Йорек подносил серебренное лезвие так близко, что Уилл стал

опасаться за его глаза. Он долгое время изучал нож и вернул его Уилу, только

сказав:

- Я был прав, мне не следовало драться с тобой.

Они снова тронулись в путь, лишь иногда переговариваясь, что подходило обоим.

Йорек Байринсон словил газель и съел почти всю её, оставив самое нежное мясо для

Уила. Однажды Уилл пошёл в деревню, пока Йорек ждал его в лесу. Уилл поменял одну

из своих золотых монет на грубый хлеб, немного сушёных фруктов, обувь из шкуры

яка и жилет из овчины, потому что ночью становилось довольно прохладно.

Он также спросил про долину с радугами. Бальтамос помог ему, превратившись в

ворону, у человека с которым говорил Уилл деймоном была ворона. Разговор между

ними стал намного проще и Уилл получил ясные и полезные сведения.

Им оставалось три дня пути до того, чтоб добраться туда.

Другим также.

Войска Лорда Азриэля,эскадрона гироптёров и дирижабль-заправщик, достигали

прохода между мирами: брешь в небе над Свальбардом. Им предстоял долгий путь, но

они летели без остановок, если не считать паузы для заправки и технического

осмотра, а Африканский Король Огунве дважды в день связывался с базальтовой

крепостью. на борту его гироптёра находился галивспанийский магнитный оператор,

поэтому он узнавал о том. что происходит вокруг также быстро, как и Лорд Азриэль.

Новости были плохие. Маленькая шпоинка Дама Салмакия тайно наблюдала, как две

могущественные армии Церкви - Дисциплинарный Суд Консистории и Общество Трудов

Святошго Духа согласились забыть разногласия и поделиться знаниями. У Общества

был более быстрый и умелый алетиометрист, чем Брат Павел, и благодаря ему Суд

Консистории точно знал где находится Лира, и более того, они знали что Лорд

Азриэль послал армию, чтоб спасти её. Не теряя времени, Суд реквизировал звено

дирижаблей, и в этот же день Швейцарская армия начала начала грузиться на

дирижабли, ожидавшие на берегу Женевского озера.

Так что обе стороны были осведомлены, что другая тоже посылает силы в пещеру в

горах. И обе стороны знали, что кто прибудет туда первым получит преимущество,

но сложно было определить, кто первым туда попадёт: гироптёры Лорда Азриэля

летели быстрее чем дирежабли Суда Консистории, но им нужно было дальше лететь, и

они были ограничены в скорости из-за их дирижабля-заправщика.

Также следовало принимать во внимание, что кто бы не захватил Лиру, им придётся

бороться против друг друга на обратном пути. Суду Консистории было проще, им не

нужно было доставить Лиру целой и невридимой. Они ведь летели, чтоб убить её.

Дирижабль Презедента Суда Консистории нёс на своём борту неизвестных ему

пассажиров. Кавалер Тиалис получил сообщение по его магнитному резонатору, что

ему и Даме Салмакии поручено особое задание. Как только дирижабль прибудет на

поляну, он и Дама Салмакия должны попасть в пещеру к Лире и защищать её, пока на

помощь не прибудет Король Огунве. Её безопастность - их первейшая забота.

Попасть на борт дирижабля было очень рисковано, из-за снаряжения, что они с

собой носили. Кроме магнитного резонатора, самыми важными для них были пара

личинок и их еда. Когда они вылупятсяони будут больше похожи на стрекоз, но не

таких стрекоз как в мире Уилла и Лиры. Они будут гораздо больше. Галивспайны

выводили их бережно и аккуратно, у каждого клана насекомые отличались друг от

друга. Клан Кавалера Тиалиса выводил сильных и прожорливых красно-жёлтых стрекоз,

тогда как клан Дамы Салкирии воспитывались стройными и быстрыми существами с

ярко-синей раскраской, способной светиться в темноте.

Каждый шпион был снаряжён несколькими такими личинками, которых они в нужных

дозах кормили мёдом и маслом, таким способом они могли приостанавливать развитие

либо быстро довести до взрослого состояния. У Тиалиса и Салмакии было тридцать

шесть часов, это зависило от ветра, чтоб вывести уже взрослых особей, потому что

примерностолько займёт полёт времени, а они должны вылупиться до того, как

дирижабль приземлится.

Кавалер и его коллега нашли незаметное место за переборкой и устроились там

настолько безопастно, насколько это было возмозжно, пока дирижабль загружали

топливом. Потом моторы взревели, затряслась лёгкая конструкция, от начала и до

конца, стартовая команда отдала швартоны, и восемь дирижаблей поднялись в ночное

небо.

они сочли бы такое сравнение смертельно оскорбительным, но Галивспайны умели

скрываться ни чуть не хуже крыс. Из их укрытия Галивспайны могли легко

подслушать, и ежечасно связывались с Лордом Роком, который летел на гироптёре

Короля Огунве.

Но была одна вещь, которую они не могли узнать на дирижабле, потому что

Президент никогда не говрил о ней. О миссии Отца Гомеса, который уже получил

отпущение своего греха который ему предстояло его совершить, если Суд

Консистории порвалит их миссию. Отец Гомес был где-то ещё, поэтму за ним никто

не следил.

ГЛАВА ДЕСЯТЬ. Велофанты

- Да, - сказала рыжеволосая девочка в саду опустевшего домика, [вряд ли «casino»

здесь означает казино, скорее это уменьшительная форма от испанского «casa» –

дом, ведь мир, где сейчас находиться отец Гомес – «испаноязычный»] – мы ее

видели, мы с Паоло и видели. Она проходила через наши места много дней тому

назад.

- А вы помните, как она выглядела? – спросил отец Гомес.

- Ей было жарко, - сказал малыш, - пот прямо по лицу тек.

- Сколько лет ей можно было дать?

- Около… - задумчиво произнесла девочка, - Думаю, что может быть около сорока

или пятидесяти. Она была далеко от нас. Может и тридцать всего. Но, как Паоло и

сказал, ей было жарко, и она тащила большой рюкзак, куда больше вашего, вот

такой…

Паоло что-то прошептал ей, жмурясь при взгляде на священника. Солнце светило ему

прямо в лицо.

- Ну да, - произнесла девочка нетерпеливо, - знаю. Спектры, - обратилась она к

отцу Гомесу, - она совсем не боялась Спектров. Запросто прошагала через весь

город и даже не дрогнула. Ни разу не видала, чтобы кто-нибудь из взрослых так

поступал. Как будто она и вовсе о них не знала. Вот как вы, - добавила она,

глядя на священника с вызовом во взоре.

- Я многого не знаю, - мягко сказал отец Гомес.

Малыш снова дернул девочку за рукав и что-то зашептал.

- Паоло говорит, - сказала она священнику,- он думает, что вы собираетесь

вернуть нож.

Отец Гомес почувствовал, как волоски на его коже становятся дыбом. Он вспомнил

допрос брата Павла в ходе дознания в Суде Церковного Благочестия: должно быть он

имел в виду тот самый нож.

- Если смогу, то непременно верну, - произнес он. – Нож ведь принадлежит этому

миру, так?

- Он из Башни Ангелов, - сказала девочка, указывая пальцем на квадратную башню

из камня, возвышавшуюся над гребнями красно-коричневых крыш. Она слабо мерцала в

сияющем свете полдня. – А мальчишка, который украл его, взял и убил нашего брата

Туллио. Его Спектеры схватили. Вы хотите убить того мальчишку, и правильно. И

девчонку убейте тоже, она врунья, такая же дурная, как и он.

- Так была еще и девочка? – спросил священник, стараясь не слишком выказывать

свой интерес.

- Лживая дрянь, - выпалило рыжеволосое дитя. – Мы их обоих чуть не убили, но тут

появились какие-то женщины, которые умеют летать…

- Ведьмы, - сказал Паоло.

- Ведьмы, и мы не смогли драться с ними. Они забрали их, и девчонку и мальчишку.

Мы не знаем, куда они отправились. Но та женщина, она появилась позже. Мы

подумали, может у нее было что-то вроде ножа, чтобы брать и отпугивать Спектров.

Может и у вас есть, - прибавила она, вздёрнув подбородок, чтобы наградить

священника дерзким взглядом.

- Ножа у меня нет. – Сказал отец Гомес, - но на меня возложен священный долг.

Может быть именно это защищает меня от ваших Спектров.

- Ну да, может и так, - сказала девочка, - всё равно, вам нужна эта женщина. Она

пошла на юг, к горам, мы не знаем где это. Да вы поспрашивайте кого-нибудь, ее

узнают, если она проходила мимо, потому что второй такой в Чигацце нет, и не

было. Найти ее легко.

- Благодарю тебя, Анжелика, - произнес священник, - Благослови вас бог, дети мои.

Он вскинул на плечи свой мешок, покинул сад и, довольный, двинулся прочь по

тихим жарким улицам.

На четвёртый день общения с велофантами [ВЕЛОсипед + элеФАНТ = ВЕЛОФАНТ. Ведь у

них есть и колёса, и хоботы . Другие варианты я отсекла по следующим причинам:

колесник – громоздко, к тому же на русском означает мастера по производству

колес; наездник – не вполне отражает суть, к тому же Мэри ездит на этих

существах верхом, а вряд ли можно «ездить на наезднике» ]Мэри Мелоун знала о них

куда больше, а они многое узнали о ней.

В то первое утро они едва ли не целый час везли ее на себе в приречный посёлок

по выложенному базальтом тракту. И путешествие выпало трудное; держаться Мэри

было не за что, а спина у велофанта была твердой. Они неслись вперед с пугающей

для Мэри быстротой, но грохот колес по твердой дороге и топот летящих ног

наполняли её таким восторгом, что о неудобствах можно было забыть.

И с каждым днем Мэри всё больше разбиралась в физиологии этих существ. Скелеты

всадников подобно скелетам пастбищных животных имели ромбовидную форму, причем

конечности росли из вершин ромба. Когда-то давным-давно подобное строение

организма развило у себя семейство доисторических созданий и нашло, что такая

форма довольна работоспособна. Точно так же и в мире Мэри у поколений давно

исчезнувших с лица земли червей развился позвоночный столб.

Постепенно базальтовый тракт спускался под гору и через немного уклон стал таким

явным, что велофанты смогли свободно съехать по нему. Они поджали боковые ноги и

удерживали равновесие наклоняясь то на один бок то на другой. Со страшным

грохотом они неслись вниз на такой скорости, что Мэри обмирала от ужаса, хотя и

вынуждена была признать, что животное, на котором она ехала верхом, ни разу не

подвергло её серьезной опасности. Спуск мог бы показаться даже приятным, если бы

Мэри было за что держаться.

Полуторакилометровый спуск заканчивался у рощи гигантских деревьев, а неподалеку,

прихотливо изгибаясь меж ровных, поросших травой берегов, струилась речка.

Далекий блеск подсказал Мэри что там вода разливается, но она не стала долго

смотреть в ту сторону, потому что велофанты держали путь в посёлок на берегу

реки, а Мэри сгорала от нетерпения увидеть его.

Сам посёлок состоял из двадцати или тридцати стоящих кольцом хижин. Стены были

возведены из обмазанных саманом бревен, а крыши крыты тростником. Чтобы

рассмотреть всё это, Мэри пришлось приставить руку козырьком ко лбу, защищая

глаза от солнца. Прочие велофанты были заняты трудом: кто чинил крышу, кто тянул

из реки невод, кто нёс валежник для очага.

Так что у них был свой язык, они добывали огонь и жили общиной. И с этого

момента слово «животные», которым Мэри мысленно обозначала этих созданий,

уступило в её сознании место слову «люди». «Эти существа не похожи на человека,

но тем не менее они – люди», - сказала она сама себе, - «они не принадлежат

животному миру, они – одни из нас».

Теперь путники подошли достаточно близко и, завидев их приближение, некоторые

сельчане отрывались от работы и звали друг друга посмотреть кто приехал. Отряд

постепенно остановился и Мэри неуклюже сползла на землю, зная, что немного позже

у нее будет болеть все тело.

- Спасибо, - поблагодарила она своего коня… нет не коня… свой велосипед? Ни то

ни другое совершенно не подходило дружелюбному созданию с яркими глазами,

которое стояло рядом с ней. «Это друг», - решила Мэри.

Он поднял к небу свой хобот и в точности скопировал ее слова:

- Ибо, - сказал он и они вновь рассмеялись от всей души.

Она забрала свой рюкзак у другого существа («Ибо!» «Ибо!») и вместе с ними сошла

с базальта на плотно утоптанную землю деревушки.

Вот когда Мэри на самом деле начала проникаться здешним духом.

За последующие несколько дней она выучила столько нового, что вновь ощутила себя

восторженной первоклашкой. Больше того, и сами велофанты, казалось, приходили от

нее в не меньший восторг. Взять хотя бы для начала ее руки. Они никак не могли

ими налюбоваться: их нежные хоботы ощупывали каждый сустав, отыскивая ногти,

костяшки, большие пальцы и мягко сгибая и разгибая их. А еще велофанты с

изумлением наблюдали как Мэри берет свой рюкзак, несет пищу ко рту, чешется,

расчесывает волосы, умывается. В свою очередь и она ощупывала их хоботы. Они

были невероятно гибкими и длиной с ее руку, у основания на голове толще, и

обладали силой достаточной для того, чтобы расколоть ей череп, догадалась Мэри.

Два пальцевидных отростка на конце хобота обладали огромной силой и невероятной

мягкостью. Велофанты, казалось, обладали способностью изменять тип кожи на

внутренней стороне отростков, заменявшей им подушечки пальцев, от бархатисто-мягкого

до твердого как дерево. В результате они могли пользоваться отростками для

выполнения как деликатных действий, например дойки коров, так и грубых, например

наломать и ошкурить ветки.

Мало-помалу Мэри поняла, что хоботы велофантов служат им и для общения. Движение

хоботом меняло значение звука. Например слово, звучащее как «чах», при коротком

взмахе хобота слева направо, означало «вода», при загнутом кончике хобота – «дождь»,

при хоботе, загнутом книзу – «печаль», а при быстром броске хобота влево – «молодые

побеги травы». Едва увидев эти движения, Мэри в точности повторяла их рукой,

стараясь как можно лучше. И когда велофанты поняли, что она начинает говорить с

ними, их восторгу не было предела.

Начав же беседовать (большей частью на языке велофантов, хотя Мэри удалось

научить их нескольким английским словам. Они смогли произносить «ибо», «трава»,

«дерево», «небо», «река» и произносить ее имя с небольшой запинкой) они быстро

сблизились. Свой народ велофанты обозначали словом «мулефа», но отдельный

представитель звался «залиф». Мэри полагала, что залиф и залифа произносились по

разному, но сымитировать это слишком тонкое различие ей было не под силу. Она

начала записывать слова и составила словарик.

Но прежде чем по-настоящему слиться с этим племенем, она достала потрепанную

книгу гаданий И-Цзин в мягкой обложке, стебли тысячелистника и задала вопрос: «Следует

ли мне остаться здесь и продолжить свое дело или я должна отправиться куда-то

еще и продолжать поиски?»

Ответ был дан такой: «Сохраняй в себе покой, дабы твое беспокойство рассеялось;

возвысившись же над суетой, ты сможешь познать великое».

Далее шло: «Подобно горе, далекой от суетного мира, мудрец не позволяет себе

разбрасываться».

Невозможно было получить более ясного ответа. Мэри отложила стебли в сторону и

закрыла книгу, а потом вдруг поняла, что вокруг нее собрался кружок внимательно

наблюдающих велофантов.

Один из них произнес:

- Вопрос? Разрешение? Любопытно.

- Пожалуйста, смотри. – Сказала она.

Их хоботы двигались очень осторожно, отсчитывая стебли теми же самыми движениями,

что и Мэри, или перелистывая книгу. Наличие у Мэри двух рук уже само по себе

было для велофантов удивительным. Что же говорить о манере держать книгу одной

рукой, и одновременно перелистывать страницы другой. Они просто обожали

наблюдать, как Мэри переплетает пальцы, или играет в детскую игру «ножницы –

бумага - камень», или скрещивает большой и указательный пальцы, в точности как

делала в это же самое время Ама в мире Лиры, чтобы отпугнуть злых духов.

Изучив книгу и стебли тысячелистника, колесники аккуратно завернули их в тряпицу

и вместе с книгой положили Мэри в рюкзак. Послание из древнего Китая воодушевило

и обрадовало Мэри, поскольку говорило о том, что дело, к которому лежала ее душа,

было в настоящий момент именно тем делом, которое ей надлежало исполнить.

Поэтому она с легким сердцем принялась ближе изучать мулефа.

Мэри узнала, что у велофантов было два пола и они жили парами, придерживаясь

моногамии. Период взросления у их отпрысков длился долго, не менее десяти лет, и

насколько она поняла из объяснений, дети подрастали медленно. В поселке было

пятеро детей, один ребенок почти взрослый, а остальные помладше. И уступая

взрослым в росте, они не могли управляться с колесами. Дети вынуждены были

передвигаться как это делают пастбищные животные, опираясь на все четыре ноги.

Если бы не живость и тяга детишек к приключениям (они то и дело наскакивали на

Мэри и робко отпрыгивали в сторону, изо всех сил карабкались на деревья, с шумом

плескались на мелководье и тому подобное) они казались бы неуклюжими, словно не

владели собственным телом. Напротив, взрослые поражали и быстротой, и силой, и

грацией, и Мэри понимала с каким нетерпением подросток ждет того дня, когда

колеса придутся ему впору. Однажды она стала свидетелем того, как самый старший

из детей тихонько прокрался в амбар, где хранились колеса и попытался просунуть

передний коготь в ступицу. Но когда он попытался встать, то тут же упал, и сам

себя загнал в ловушку, а на звук падения явился взрослый. Попискивая от натуги,

мальчишка изо всех сил старался освободиться, и когда появился рассерженный

родитель, а провинившийся малец в последнюю секунду сумел вырваться и ускакать

прочь, Мэри не удержалась от смеха.

Было совершенно ясно, что колеса являлись предметами самой первой необходимости

и вскоре Мэри начала понимать всю их ценность.

Начать с того, что мулефа проводили большую часть своего времени, ухаживая за

колесами. Ловко приподняв и повернув коготь, они вытаскивали его из отверстия, а

затем, пользуясь своим хоботом, тщательно осматривали колесо, проверяя его на

предмет наличия трещин, очищая обод. Сила когтя была чудовищной. Он представлял

собой ороговевшую шпору или кость, отходящую от ноги под прямым углом и слегка

изогнутую таким образом, чтобы при надетом колесе вес приходился на самую

выпуклую часть в центре. Однажды на глазах у Мэри одна из залиф осматривала

отверстие в своем переднем колесе. Она ощупывала его то там то здесь, поднимая и

опуская хобот, словно принюхивалась к чему-то. Мэри припомнила, как, осматривая

первое колесо, испачкала пальцы в масле. С разрешения залифы она осмотрела ее

коготь и нашла, что у себя дома никогда не встречала ничего столь же гладкого и

скользкого. Пальцам просто не за что было зацепиться. Коготь по всей длине был

обильно смазан маслом со слабым приятным ароматом. А, понаблюдав за тем как

многие селяне осматривают свои когти, обкатывают и примеряют колеса, Мэри стала

задаваться вопросом, что было раньше: колесо или коготь? Наездник или дерево?

Хотя конечно же присутствовала и третья составляющая, а именно геология.

Разумные существа не смогли бы использовать колеса в мире, где не существовали

природные трассы. Благодаря свойствам своего минерального состава эти трассы

должны были быть устойчивыми к влиянию погоды и появлению трещин, ровными

лентами стелясь по обширной саванне. Мало помалу Мэри стала понимать как все

здесь взаимосвязано, а мулефа, казалось, стояли во главе этого миропорядка. Им

было известно, где находится каждое стадо скота, каждая роща колёсных деревьев,

каждая лужайка сочной травы, а в стаде и роще они знали каждое животное и каждое

дерево, участь и благополучие которых становились предметом обсуждений. Как-то

раз Мэри наблюдала как мулефа отбраковывают животных из стада. Отобрав несколько

экземпляров, мулефа отделили их от остальных, чтобы одним ударом мощного хобота

перебить им хребты. Ничего не пропало зря. Ухватив хоботами острые как бритва

каменные пластинки, мулефа за несколько минут содрали со скота кожу и

выпотрошили его. А затем приступили к искусной разделке туш, раскладывая

отдельно потроха, отдельно нежное мясо и более твердые суставы, соскабливая жир,

удаляя рога и копыта и работая при этом так ловко, что Мэри наблюдала за ними с

тем удовольствием, с каким обычно следишь за мастерами своего дела.

Вскоре узкие полоски мяса сушились на солнце, а прочее было засыпано солью и

завернуто в листья. Со шкур начисто соскоблили жир, который намеревались

использовать позже, а затем поместили их дубиться в чаны, наполненные водой и

дубовой корой. А старший мальчик играл с парой рогов, притворяясь быком и смеша

остальных детей. В тот вечер на обед было свежее мясо и Мэри наелась до отвала.

Точно так же мулефа знали где искать самую вкусную рыбу и где и когда ставить

свои сети. В поисках хоть какой-нибудь работы Мэри пошла к вязальщикам сетей и

предложила свою помощь. Когда она увидела как они работают, всегда по двое,

пользуясь двумя хоботами, чтобы связать узел, то сообразила почему мулефа так

поразились ее рукам, потому что она-то могла вязать узел сама. Поначалу Мэри

считала, что, раз ей не требуется напарник, это дает ей преимущество, но потом

до неё дошло, насколько это отдаляет её от остальных. Вероятно, тяга к общению с

себе подобными свойственна всем людям. И с этого момента Мэри связывала волокна

только одной рукой, работая в паре с залифой, которая стала ее близкой подругой.

Пальцы и хобот слаженно сновали туда-сюда.

Однако из всех живых существ, порученных заботам колесников наибольшее внимание

уделялось колёсным деревьям.

На территории, принадлежавшей роду, приютившему Мэри, росло с полдюжины рощиц.

Росли они и чуть подальше, но за ними присматривали другие семьи. Каждый день в

рощи отправлялась экспедиция, чтобы удостовериться, что могучие деревья здоровы

и собрать урожай падалицы. Выгода мулефа была очевидна, но что выигрывали от

этого обмена деревья? В один прекрасный день Мэри довелось это увидеть. Она

ехала вместе с остальным отрядом, когда раздался громкий треск и все

остановились, окружив велофанта, чье колесо раскололось. Каждый отряд возил с

собой одну-две запаски, так что потерпевший залиф вскоре снова стоял на колесе,

однако треснувшее колесо аккуратно завернули в тряпицу и отвезли назад в поселок.

Там колесо раскололи и вынули все семена, плоские белесые овалы не больше ногтя

на мизинце Мэри, и внимательно осмотрели каждое семечко. Велофанты объяснили,

что для того, чтобы расколоться целиком, колеса должны все время биться о

твердую поверхность дорог, рассказали и о том, что семена всходят трудно. Без

мулефа все деревья погибли бы.

Эти виды зависели друг от друга, более того, именно масло делало симбиоз

возможным. Это было трудно понять, но по словам мулефа выходило, что масло

являлось основой их мышления и восприятия. И что молодые не обладали мудростью

старших оттого, что не могли пользоваться колёсами, и таким образом их когти не

могли впитывать масло.

И именно тогда Мэри начала понимать какое отношение мулефа имели к вопросу,

который занимал ее последние годы.

Но на поселок напали, прежде чем она смогла углубиться в эту проблему (а беседы

с мулефа были долгими и витиеватыми, потому что эти создания обожали давать

пространные объяснения и приводить в качестве аргументов десятки примеров, как

будто вовсе никогда и ничего не забывали, то и дело ссылаясь на свои знания).

Мэри была первой, кто заметил приближение нападавших, хотя и не знала кто они

такие.

Это случилось около полудня, когда она помогала чинить крышу хижины. Мулефа

строили только одноэтажные дома, поскольку были не сильны в лазании, но Мэри с

радостью забиралась на верхотуру, и ей гораздо быстрее чем им удавалось

укладывать и связывать пучки тростника двумя руками, стоило мулефа показать ей

как это делается.

Закрепив страховку на стропилах, она ловила связки тростника, которые кидали ей

снизу и наслаждалась прохладным приречным ветерком, приносившим небольшое

облегчение от жары, когда краем глаза неожиданно уловила что-то белое.

Что-то в сверкающем блеске того, что, как полагала Мэри, было морем. Она

приставила руку козырьком к глазам и ее взору предстали сначала один, потом два,

а потом и целая флотилия высоких белых парусов, выплывавших из знойной дымки на

порядочном расстоянии отсюда, однако с бесшумным изяществом направляющихся к

устью реки.

Мэри окликнула стоящую внизу залифу. Что ты видишь?

Она не знала как сказать «парус», или «лодка», поэтому она сказала «хвостик», «белый»,

«много».

Залифа немедленно подняла тревогу, и каждый кто слышал ее сигнал, бросил работу

и поспешил к центру поселка, созывая детей. Меньше чем через минуту все мулефа

были готовы бежать.

- Атал, - крикнула ее подруга, - Мэри! Мэри! Идти! Туалапи! Туалапи!

Все произошло так быстро, что Мэри и глазом моргнуть не успела. Белые паруса к

этому моменту уже поднимались по реке, быстро двигаясь против течения.

Дисциплина матросов потрясла Мэри: они работали с парусами так ловко, что

корабли двигались слаженно, меняя курс все разом словно стая птиц. И они были

так прекрасны, эти белоснежные паруса, которые то спускались, то вновь

поднимались и наполнялись ветром…

Всего их было не меньше сорока и они шли вверх по течению гораздо быстрее, чем

полагала Мэри. Но она не видела на борту ни души, а потом неожиданно до нее

дошло, что это вовсе не лодки. Это были гигантские птицы, а парусами им служили

крылья – одно на носу, другое на корме – они становились прямо, изгибались и

складывались силой мышц.

Остановиться и изучить этих птиц времени не было, потому что они уже достигли

берега и выходили на сушу. Шеи у них напоминали лебединые, а клювы были длиной с

руку Мэри. Размах крыльев составлял два ее роста, а ноги, убегая, она бросила

назад испуганный взгляд через плечо, ноги были очень сильными. Не удивительно,

что они так быстро двигались по воде.

Мэри изо всех сил мчалась за выкрикивающими ее имя мулефа, пока те стремительно

покидали поселок и выходили на тракт. Она поравнялась с ними как раз вовремя:

подруга Атал ждала ее и как только Мэри взобралась к ней на спину, Атал что есть

духу принялась отталкиваться от дороги ногами, чтобы догнать товарищей, ушедших

дальше в гору.

Птицы, которые не могли двигаться на суше так же быстро, вскоре отказались от

преследования и вернулись в поселок.

С глухим низким клекотом они взламывали кладовые и, высоко задирая свои огромные

беспощадные клювы, не жуя проглатывали сушеное мясо и все запасы фруктов и зерна.

Меньше чем через минуту все что можно было съесть, было уничтожено.

А затем туалапи обнаружили склад колес и попытались расколоть их, но это

оказалось им не под силу. Мэри почувствовала как встревожились окружавшие ее

друзья, с вершины невысокого холма наблюдая как колесо за колесом бросают оземь,

бьют, раздирают когтями мощных лап. Но конечно же это не причиняло колесам

никакого вреда. Гораздо больше встревожились мулефа когда несколько колес

подтащили, подтолкнули и подволокли к воде, оказавшись в которой, они тяжело

поплыли по течению к морю.

Затем гигантские снежно-белые птицы принялись крушить все, что попадалось им на

глаза, нанося резкие удары клювом и загребая безжалостно ногами, разбивая,

разнося на кусочки, разрывая и давя. Мулефа рядом с Мэри едва не в голос

застонали от горя.

- Я помогу, - сказала Мэри, - мы отстроимся заново.

Но злобным созданиям все было мало; высоко подняв свои прекрасные крылья, они

расселись посреди руин и облегчились. Ветерок донес этот запах до вершины холма.

Кучи и лужицы коричнево-черно-зелено-белого помета красовались посреди сломанных

бревен, разметанного тростника. Затем, переваливаясь матроской походкой с боку

на бок из-за своего неумения ходить по суше, птицы вернулись в воду и двинулись

вниз по течению к морю.

Только когда последнее белое крыло растаяло в полуденной дымке, мулефа

спустились вниз по дороге. Гнев и печаль переполняли их, но самую серьезную

тревогу вызывал склад колес.

Из пятнадцати хранившихся там колес осталось только два. Остальные были сброшены

в воду и потеряны безвозвратно. Однако на противоположном берегу реки находилась

песчаная отмель, и Мэри показалось, что она может разглядеть застрявшее там

колесо. Так что к изумлению и тревоге мулефа она разделась, обмотала вокруг

талии длинную веревку и переплыла реку. На отмели Мэри обнаружила не одно, а

целых пять драгоценных колес, и, продев веревку сквозь их мягкие серединки,

приплыла назад, волоча груз за собой на буксире.

Мулефа не знали как благодарить её. Сами они никогда не заходили в воду, только

рыбачили с берега, заботясь о том, чтобы не замочить ног и колёс. Мэри

чувствовала, что наконец сделала что-то полезное для велофантов.

Позднее тем же вечером после скудной трапезы, состоящей из сладких корешков, они

объяснили ей почему так волновались из-за колес. В незапамятные времена колёсные

деревья росли в изобилии, мир был богат и полон жизни, и мулефа жили со своими

деревьями не ведая печали. Но много лет назад случилось что-то плохое и

благодать ушла из этого мира, потому что несмотря на все старания и всю любовь и

заботу, с которыми мулефа относились к своим колёсным деревьям, те умирали.

*************

Из темноты вышел маленький мальчик, исполненный надежды и страха, шепча снова и

снова:

- Лира, Лира, Лира...

За ним стояли другие фигуры, ещё более призрачные, чем он, ещё боле тихие. Они,

казалось, принадлежали к одному и тому же виду, но их лица невозможно было

разглядеть а их голоса невозможно было услышать, да и голос мальчика никогда не

поднимался выше шёпота, а его лицо было затенённым и размытым, как нечто,

наполовину забытое.

- Лира... Лира...

Где были они?

На бескрайней равнине, где ни один луч свеат не сиял с железно-тёмного неба, и

где туман закрывал горизонт во всех направлениях. Земля была гладкой, утоптанной

давлением миллионов ног, вот только те ноги были легче, чем перья; так что,

видимо, само время разравняло землю, вот только время замерло в этом месте; так

что, видимо, это место просто было таким всегда. Это был конец всех мест и

последний из всех миров.

- Лира...

Почему они были здесь?

Они были осуждены. Кто-то совершил проступок, хотя никто не знал, ни в чём

состоял проступок, ни кто совершил его, ни кто вынес вердикт.

Что заставляло мальчика шептать имя Лиры?

Надежда.

Кем были они?

Привидениями.

И Лира не могла прикоснуться к ним, как она ни старалась. Её дрожащие руки

проходили сквозь них, снова и снова, а мальчик стоял там и звал её.

- Роджер, - сказала она, но её голос прозвучал таким же шёпотом. - О, Роджер,

где ты? Что это за место?

- Это мир мёртвых, Лира, - сказал он, - я не знаю, что делать, не знаю, попал

ли я сюда навсегда, не знаю, может, я что плохое делал, или что, потому что я

старался быть хорошим, но я ненавижу это, мне страшно, я ненавижу это...

И Лира сказала, - Я...

Глава ОДИННАДЦАТЬ. Стрекозы

С хлебом и молоком в котомке, крайне озадаченная, Ама взбиралась по тропинке,

ведущей к пещере. Как же ей добраться до спящей девочки?

Она дошла до камня, у которого женщина велела ей оставить еду, положила её, но

домой не пошла. Она взобралась немного выше, выше пещеры, через заросли толстых

рододендронов, и ещё выше, туда, где деревья редели и где начинались радуги.

Там они с её дэймоном стали играть: они карабкались вверх по уступам скалы,

вдоль маленьких бело-зелёных водопадов, сквозь радужную водяную пыль; её волосы

и веки и его беличья шёрстка покрывались миллионами крохотных жемчужин влаги.

Игра была такая: забраться на вершину, не вытирая глаз (а хотелось очень). Скоро

солнечный свет в глазах у Амы заискрился и распался на красный, жёлтый, зелёный,

голубой и все остальные цвета спектра, но, чтобы не проиграть, до вершины нельзя

было вытирать глаза.

Её дэймон Куланг вскочил на камень у вершины маленького водопада. Ама знала, что

сейчас он обернётся проверить, не стряхнула ли она с ресниц влагу, но он не

обернулся.

Вместо этого он замер на камне, глядя вперёд.

Ама вытерла глаза – её дэймон был удивлён, и игра кончилась. Подтянувшись и

заглянув за край скалы, она ахнула и обомлела: сверху вниз на неё смотрело

существо, какого она раньше не видела: медведь, но только страшный, огромный, с

четыре бурых лесных медведя, сам цвета слоновой кости, с чёрным носом, чёрными

глазами и когтями длиной с кинжалы. Он был на расстоянии вытянутой руки. Ама

видела каждый волосок на его голове.

- Кто там? – спросил мальчишеский голос. Ама не поняла слов, но смысл уловила

сразу.

Мгновение спустя рядом с медведем появился свирепого вида мальчик с нахмуренными

бровями и выпяченной челюстью. А рядом с ним – птица. (его дэймон?) Ну и

странная же птица, Ама в жизни таких не видела. Она подлетела к Кулангу и быстро

сказала: - Друзья. Мы вас не обидим.

Огромный белый медведь продолжал стоять неподвижно.

- Иди сюда, - сказал мальчик, и Куланг перевёл его слова.

С суеверным ужасом глядя на медведя, Ама взобралась к маленькому водопаду и

робко остановилась на камнях. Куланг превратился в бабочку и на мгновенье сёл ей

на щёку, но тут же взлетел и запорхал вокруг второго дэймона, неподвижно

сидевшего у мальчика на руке.

- Уилл, - сказал мальчик, показав на себя.

Она ответила : - Ама. – Теперь, рассмотрев мальчика поближе, она испугалась его

едва ли не больше, чем медведя: у него была ужасная рана, на одной руке не

хватало двух пальцев. От вида этого у неё закружилась голова.

Медведь же развернулся, прошёл вдоль молочно-белого ручья и лёг в воду, как

будто хотел охладиться. Дэймон мальчика поднялся в воздух, они с Кулангом стали

летать среди радуг, и Ама с мальчиком понемногу стали понимать друг друга.

Оказалось, мальчик с медведем искали пещеру со спящей девочкой.

В ответ у Амы вырвалось: - Я знаю, где она! И её держит во сне женщина, которая

говорит, что она её мать, но ведь таких жестоких матерей не бывает? Она

заставляет её что-то пить, чтобы она не просыпалась, но у меня есть травы, от

которых она проснётся, мне бы только добраться до неё!

Уилл только качал головой и ждал, когда Балтамос переведёт ему слова девочки. На

это ушло больше минуты.

- Йорек, - позвал он, и медведь, грузно переваливаясь, притопал по ручью,

облизываясь после проглоченной рыбы. – Йорек, - сказал Уилл, - эта девочка

говорит, что знает, где Лира. Я пойду с ней и посмотрю, а ты останься здесь и

посторожи.

Стоявший в воде Йорек Бирнисон молча кивнул. Уилл спрятал в камнях свой рюкзак,

пристегнул к поясу нож, и они с Амой стали спускаться сквозь радуги. Туман,

стоявший в воздухе, был ледяным. Уиллу приходилось вытирать глаза и вглядываться

в это ослепительное сияние, чтобы увидеть, куда безопасно ступить.

У подножия водопада Ама знаком показала, что дальше нужно идти осторожно и не

шуметь, и Уилл пошёл за ней по склону горы. Среди покрытых мхом камней и

огромных узловатых стволов сосен прыгали ярко-зелёные солнечные зайчики, трещали

и пели тысячи крошечных насекомых. Уилл и Ама спускались всё ниже и ниже в

долину, и солнце шло за ними, а над их головами в ярком небе колыхались ветви

деревьев.

Ама остановилась. Уилл спрятался за толстый ствол кедра и посмотрел туда, куда

она показывала. Сквозь сплетение листвы и веток справа он увидел склон скалы, а

посередине склона…

- Миссис Коултер, - с колотящимся сердцем прошептал Уилл.

Из-за скалы появилась женщина, вытрясла ветку с толстыми листьями, бросила её и

отряхнула руки. Она подметала пол? Её рукава были закатаны, а волосы повязаны

шарфом. Уилл в жизни бы не подумал, что она может выглядеть так по-домашнему.

Но тут мелькнула золотая вспышка, появилась эта злобная обезьяна и вскочила ей

на плечо. Они оглянулись по сторонам, как будто что-то заподозрив, и вдруг вид у

миссис Коултер стал совсем не домашний.

Ама быстро зашептала, что боится золотого дэймона-обезьяны: он любит отрывать

крылья живым летучим мышам.

- С ней ещё кто-нибудь есть? – спросил Уилл. – Солдаты или ещё кто-нибудь?

Ама не знала. Она никогда не видела солдат, но люди говорили, что на склонах гор

ночью видели странных и страшных людей…или духов… но в горах всегда живут духи,

все это знают. Так что женщина тут может быть ни при чём.

«Ну, - подумал Уилл, - если Лира в пещере, а миссис Коултер оттуда не выходит,

придётся пойти и нанести ей визит».

Он сказал: - Так что это у тебя за лекарство? Что с ним надо делать, чтобы она

проснулась?

Ама объяснила.

- И где оно сейчас?

У неё дома, сказала Ама. Спрятано.

- Ладно. Жди здесь, близко не подходи. Когда её увидишь, не говори, что знаешь

меня. Ты никогда не видела ни меня, ни медведя. Когда ты в следующий раз

понесёшь ей еду?

- За полчаса до заката, -ответил дэймон Амы.

- Тогда принеси это лекарство с собой, - сказал Уилл. - Встретимся здесь.

И пошёл по тропинке. Ама смотрела ему вслед очень обеспокоено. Он, конечно, не

поверил тому, что она сказала ему про дэймона-обезьяну, иначе он не пошёл бы так

безрассудно к пещере.

Вообще-то Уилл очень нервничал. Все его чувства так обострились, что он замечал

каждое мельчайшее насекомое в лучах солнца, шуршание каждого листа и движение

облаков в небе, хотя взгляд его был всё время устремлён на вход в пещеру.

- Балтамос, - прошептал он, и ангел-дэймон подлетел к его плечу маленькой

яркоглазой птичкой с красными крыльями, - держись рядом и следи за этой

обезьяной.

- Тогда посмотри направо, - коротко сказал Балтамос.

И Уилл увидел у входа в пещеру пятно золотистого света с лицом и глазами,

которое смотрело прямо на них. До него было не больше двадцати шагов. Уилл

остановился, а золотая обезьяна обернулась к пещере, сказала что-то и снова

повернулась к ним.

Уилл нащупал рукоять ножа и пошёл вперёд.

Когда он подошёл к пещере, женщина уже ждала его там.

Она сидела, свободно расположившись в маленьком шезлонге с книгой на коленях, и

спокойно смотрела на него. На ней была дорожная одежда цвета хаки, но фигура её

была так изящна, а одежда так хорошо скроена, что казалась на ней шедевром

высокой моды, а маленькая ветка с красным цветком, приколотая к рубашке,

выглядела как самое изящное украшение. Её волосы сияли, тёмные глаза блестели,

солнечные лучи золотили её босые ступни.

Она улыбнулась. Уилл чуть-чуть не улыбнулся в ответ, обескураженный, непривычный

к очарованию и нежности, которые могла вложить в улыбку женщина.

- Ты Уилл, - сказала она низким чарующим голосом.

- Откуда вы знаете моё имя? – резко спросил он.

- Лира произносит его во сне.

- Где она?

- В безопасности.

- Я хочу её увидеть.

- Тогда пойдём, - вставая и бросая книгу в кресло, сказала она.

Уилл в первый раз в её присутствии посмотрел на дэймона-обезьяну. У него была

длинная сияющая шерсть, каждый волосок был намного тоньше человеческого и будто

из чистого золота, а маленькие ручки и лицо обезьяны были чёрными. Последний раз

Уилл видел это лицо искажённым от ненависти в тот вечер, когда они с Лирой

выкрали алетиометр из дома сэра Чарльза Латрома в Оксфорде. Обезьяна всё

пыталась его укусить, пока Уилл не полоснул перед собой ножом, заставив дэймона

отпрянуть, и не закрыл окно, спрятавшись с Лирой в другом мире. Уилл подумал,

что теперь ни за что на свете не подставит ей спину.

Но птица-Балтамос был рядом, и Уилл осторожно переступил порог пещеры и пошёл за

миссис Коултер к маленькой фигурке, неподвижно лежавшей в тени.

Это была она, его любимый друг, она спала. Какой же маленькой она казалась! Он

был потрясён тем, какой нежной и мягкой выглядит во сне Лира - сама сила и

огонь наяву. На шее у неё лежал Пантелеймон в виде хорька с блестящим мехом; ко

лбу Лиры прилипли влажные волосы.

Он опустился перед ней на колени и отвёл волосы со лба. Её лицо было горячим.

Краем глаза Уилл заметил, как золотая обезьяна изогнулась для прыжка, и положил

руку на нож, но миссис Коултер слегка качнула головой, и обезьяна успокоилась.

Незаметно Уилл в подробностях запоминал план пещеры: форму и размер каждого

камня, наклон пола, точную высоту потолка над спящей девочкой. Вот его

единственный шанс увидеть это место перед тем, как он пройдёт здесь в темноте.

- Так что, видишь, она в безопасности, - сказала миссис Коултер.

- Зачем вы её тут держите? И почему не даёте ей проснуться?

- Давай сядем.

Она села не в кресло, а вместе с ним на поросшие мхом камни у входа в пещеру. Её

голос был таким приятным, а в её глазах светилась такая мудрость, что недоверие

Уилла возросло. Он чувствовал: каждое её слово - ложь, в каждом действии таится

угроза, а каждая улыбка - маска обмана. Значит, и ему придётся обмануть её:

убедить в том, что он безобиден. До сих пор он успешно обманывал всех учителей,

полицейских, социальных работников и соседей, интересовавшихся им и его домом.

Так что он к этому всю жизнь готовился.

«Ладно, - подумал он, - я с тобой справлюсь».

- Хочешь пить? – спросила миссис Коултер. – Я тоже выпью с тобой… Это совсем

безвредно. Смотри.

Она разрезала какой-то сморщенный бурый плод и выжала мутный сок в два маленьких

кубка. Она отпила из одного, а второй протянула Уиллу. Он тоже выпил - сок

оказался свежим и сладким на вкус.

- Как ты нашёл сюда дорогу? – спросила она.

- Нетрудно было идти за вами.

- Видимо, да. Алетиометр Лиры у тебя?

- Да, - сказал он, предоставив ей гадать, умеет ли он им пользоваться.

- И, как я понимаю, у тебя есть нож.

- Это вам сэр Чарльз сказал?

- Сэр Чарльз? О, Карло, - конечно. Да. Это просто удивительно. Можно на него

взглянуть?

- Нет, конечно, - сказал он. – Почему вы держите здесь Лиру?

- Потому что я люблю её. – сказала она. – Я её мать. Она в страшной опасности, и

я не позволю, чтобы с ней что-то случилось.

- В какой опасности? – спросил Уилл.

- Ну… - сказала она, ставя свой кубок на землю и наклоняясь вперёд, так что её

волосы качнулись от лица. Она снова села и обеими руками заложила их за уши, и

Уилл уловил аромат духов, смешанный со свежим запахом её тела. Он почувствовал

смущение.

Если миссис Коултер и заметила его реакцию, то вида не подала. Она продолжала:

- Послушай, Уилл, я не знаю, как ты познакомился с моей дочерью, и не знаю, что

ты уже знаешь, и уж точно не знаю, могу ли я тебе доверять, но я просто устала

лгать. Так что вот правда:

- Я узнала, что моей дочери угрожают те самые люди, одной из которых была я, -

Церковь. Откровенно говоря, я думаю, что они хотят её убить. Так что, понимаешь,

я оказалась перед выбором: подчиниться Церкви или спасти свою дочь. А я была

преданной слугой Церкви. Никто не служил ей с большим рвением. Я отдала ей всю

свою жизнь. Я страстно служила ей.

- Но у меня была дочь..

- Знаю, я плохо заботилась о ней, когда она была маленькой. Чужие люди забрали

её у меня и вырастили. Возможно, поэтому ей трудно мне доверять. Но, когда она

подросла, я увидела, в какой она опасности, и уже три раза пыталась спасти её.

Мне пришлось стать изменницей и спрятаться в этом отдалённом месте, и я думала,

что здесь мы в безопасности. Но теперь, сам понимаешь, меня тревожит, что ты так

легко нашёл нас. Ты не мог намного опередить Церковь. И они хотят убить её, Уилл.

Они не оставят её в живых.

- За что? За что они так её ненавидят?

- За то, что она, как им кажется, сделает. Не знаю, что именно; хотела бы знать,

тогда я могла бы спрятать её понадёжнее. Но я знаю только, что они её ненавидят

и не знают жалости.

Она говорила тихо, спешно, близко наклонившись к нему.

- Почему я тебе всё это говорю? – продолжала она. – Могу ли я тебе верить?

Кажется, придётся. Я не могу бежать, идти мне больше некуда. А если ты друг

Лиры, ты можешь быть и моим другом. А мне нужны друзья, мне нужна помощь. Всё

сейчас против меня. Если нас найдут, Церковь уничтожит и Лиру, и меня. Я одна,

Уилл, я одна в этой пещере со своей дочерью, и нас выслеживают все войска всех

миров. И вот появляешься ты и даёшь понять, как легко нас найти. Что ты будешь

делать, Уилл? Чего ты хочешь?

- Зачем вы держите её во сне? – упорно игнорировал он её вопросы.

- А что было бы, дай я ей проснуться? Она бы сразу убежала. И не прожила бы и

пяти дней.

- Но почему вы это ей не объясните, не дадите ей выбирать?

- Думаешь, она бы меня послушала? Думаешь, даже если послушала бы, то поверила?

Она не доверяет мне. Она ненавидит меня, Уилл. Ты сам должен это знать. Она меня

презирает. Я, ну… не знаю, как сказать… я так её люблю, что бросила всё, что

имела: прекрасную карьеру, большое счастье, положение в обществе и богатство –

бросила всё, чтобы поселиться в этой пещере в горах, жить на чёрством хлебе и

кислых плодах, лишь бы моя дочь была жива. И если ради этого мне придётся

держать её во сне, так тому и быть. Но я должна сохранить ей жизнь. Разве твоя

мать не сделала бы того же для тебя?

Уилл был потрясён и взбешён тем, что миссис Коултер в защиту своих слов вмешала

сюда его мать. Потом первое потрясение усилила мысль о том, что его мать, в

конце концов, не защитила его, это ему пришлось её защищать. Миссис Коултер

любит Лиру больше, чем Элейн Пэрри любит его? Но это нечестно: его мать больна.

Либо миссис Коултер не заметила бури эмоций, вызванной её простыми словами, либо

была чудовищно умна. Её прекрасные глаза мягко смотрели на покрасневшего и

беспокойно поёжившегося Уилла. На какой-то миг Миссис Коултер стала

сверхъестественно похожа на свою дочь.

- Но что ты будешь делать? – сказала она.

- Ну, Лиру я теперь увидел, - ответил Уилл, - и мне ясно, что она жива и,

видимо, в безопасности. Это всё, что я собирался сделать. Я это сделал, и теперь

мне нужно идти и помочь лорду Азраилу.

Это её немного удивило, но она быстро овладела собой.

- Просто я думала, что ты можешь нам помочь, – спокойно, не прося, а спрашивая,

сказала она, - С ножом. Я видела, что ты сделал в доме сэра Чарльза. Ты ведь мог

бы перенести нас в безопасное место? Мог бы помочь нам бежать?

- Я пойду, - поднимаясь, сказал Уилл.

Она протянула руку. Печальная улыбка, пожатие плечами и кивок, как будто

опытному противнику, сделавшему хороший ход в шахматах – вот что сказало её тело.

Он почувствовал, что она ему нравится - своей храбростью и тем, что она была как

Лира, только сложнее, внутренне богаче и глубже. Она нравилась ему, он ничего

не мог с этим поделать.

И он пожал её руку, оказавшуюся крепкой, прохладной и мягкой. Она повернулась к

золотой обезьяне, всё это время сидевшей у неё за спиной, и они обменялись

взглядами, значения которых Уилл не смог понять.

Потом она с улыбкой обернулась к нему.

- Прощайте, - сказал он.

И она тихо ответила: - Прощай, Уилл.

Он вышел из пещеры не оглядываясь, зная, что она за ним следит. Амы нигде не

было видно. Он пошёл обратно той же дорогой, по тропинке, пока не услышал

впереди шум водопада.

- Она лжёт, - сказал он через полчаса Йореку Бирнисону.- Конечно, она лжёт. Она

бы врала даже во вред самой себе - она слишком любит врать, чтобы остановиться.

- И каков твой план? – сказал медведь, лёжавший на брюхе в снегу среди камней и

гревшийся на солнце.

Уилл прошёлся взад и вперёд, думая, можно ли сейчас использовать приём, который

сработал в Оксфорде: с помощью ножа попасть в другой мир, а потом выйти обратно

прямо там, где лежит Лира, прорезать окно обратно в свой мир, перенести её туда,

в безопасное место, и закрыть окно. Так и надо было сделать, яснее ясного, - так

чего же он медлил?

Балтамос знал. В своём прежнем образе ангела, дрожащем, как пелена зноя, он

сказал: - Глупо было к ней идти. Теперь ты только и хочешь, что снова увидеть

эту женщину.

Йорек тихо низко зарычал. Сначала Уилл подумал, то он предупреждает Балтамоса,

но потом с лёгким смущением понял, что медведь соглашался с ангелом. Формы их

существования были так различны, что до сих пор эти двое едва замечали друг

друга, но в этом, очевидно, они были согласны.

И Уилл нахмурился, но это была правда. Миссис Коултер его пленила. Все его мысли

были о ней: думая о Лире, он гадал, насколько она взрослой будет похожа на свою

мать; думая о Церкви, он гадал, сколько священников и кардиналов попали под её

чары; думая о своём умершем отце, он спрашивал себя, ненавидел бы он её или стал

бы ею восхищаться; думая о своей матери…

Он почувствовал, как сердце его сжалось. Он отошёл от медведя и встал на камень,

с которого ему была видна вся долина. В прозрачном холодном воздухе ему было

слышны далёкое «тук-тук» - кто-то рубил дерево, глухой звон железного

колокольчика на шее овцы, шелест листьев в кронах деревьев далеко внизу. Он

чётко видел мельчайшие горные расщелины на горизонте и грифов, круживших над

каким-то полуживым существом за много миль отсюда.

Конечно, Балтамос, был прав. Эта женщина его околдовала. Приятно и

соблазнительно было думать об этих прекрасных глазах и прелести этого голоса и

вспоминать её руки, поднявшиеся, чтобы отвести эти сияющие волосы…

Усилием воли он пришёл в себя и услышал новый звук: далёкое гудение.

Он повернулся по сторонам и понял, что звук идёт с севера, откуда пришли они

сами с Йореком.

- Цеппелины. – услышал он голос медведя, и вздрогнул – тот подошёл незаметно.

Йорек встал рядом и посмотрел туда же, куда и он, а потом поднялся на задние

лапы, став вдвое выше Уилла, и внимательно вгляделся в даль.

- Сколько?

- Восемь. –ответил Йорек через минуту, а потом Уилл и сам увидел их: ряд

маленьких пятнышек.

- Можешь сказать, сколько им лететь досюда? –спросил Уилл.

- Они будут здесь вскоре после заката.

- Значит, темноты мы захватим немного. Жаль.

- Каков твой план?

- Сделать проход, увести Лиру через него в другой мир и снова закрыть его до

того, чем за нами бросится её мать. У этой девочки есть лекарство, от которого

Лира проснётся, но она не могла толком объяснить, как его использовать, так что

ей тоже придётся пойти в пещеру. Но я не хочу подвергать её опасности. Может, ты

отвлечёшь миссис Коултер, пока мы это делаем?

Медведь рыкнул и прикрыл глаза. Уилл поискал глазами ангела и увидел его силуэт,

очерченный капельками тумана в предвечернем свете.

- Балтамос, - сказал он, - я сейчас пойду в лес, найду там безопасное место для

первого прохода. Надо, чтобы ты постоял на страже и предупредил меня, если она

появится, она или этот её дэймон.

Балтамос кивнул и поднял крылья, стряхивая влагу. Потом он взмыл в холодный

воздух и полетел над долиной, а Уилл стал искать безопасный для Лиры мир.

В двойной переборке головного цеппелина стоял скрип и треск: это вылуплялись

стрекозы. Леди Салмакия нагнулась над треснувшим коконом и высвобождала из него

влажные плёнчатые крылья стрекозы ярко-голубого цвета, стараясь, чтобы её лицо

было первым, что отпечатается в фасеточных глазах, успокаивая натянутые нервы,

шепча великолепному созданию его имя, уча его, кто оно.

Через несколько минут шевалье Тиалису предстояло сделать то же самое со своей

стрекозой. А пока он посылал сообщение по магнитному резонатору, и всё его

внимание было приковано к движениям смычка и собственных пальцев.

Он передал:

«Лорду Роуку:

Мы в трёх часах лёта до долины. Церковный Суд Благочиния намерен сразу по

высадке послать к пещере отряд.

Он разделится на две части. Первая пробьётся к пещере, убъёт дитя и отрежет ей

голову в доказательство её смерти. При возможности они схватят женщину, в

противном же случае они должны её убить.

Вторая часть должна взять живым мальчика.

Оставшийся отряд возьмёт гироптеры короля Огунве. Предполагается, что гироптеры

прибудут сразу после цеппелинов. В соответствии с Вашими распоряжениями леди

Салмакия и я вскоре покинем цеппелин, полетим прямо к пещере и попытаемся

защитить девочку от первой части и задержать их до прибытия подкрепления.

Ожидаем Вашего ответа.»

Ответ пришёл почти мгновенно:

«Шевалье Тиалису:

В свете Вашего доклада, сообщаю об изменениях в плане:

Чтобы не допустить убийства дитя врагом (что было бы наихудшим исходом), Вы и

леди Салмакия должны действовать совместно с мальчиком. Пока у него нож, у него

инициатива, поэтому, если он откроет другой мир и уведёт туда девочку, дайте ему

это сделать и следуйте за ними. Всё время будьте рядом с ними.»

Шевалье Тиалис ответил:

«Лорду Роуку:

Ваше послание услышано и понято. Леди и я вылетаем немедленно.»

Маленький шпион закрыл резонатор и собрал свою аппаратуру.

- Тиалис, - раздался шёпот из темноты – Она вылупляется. Подойдите.

Он подскочил к стойке, где пробивалась в мир его стрекоза, и осторожно освободил

её от разорванного кокона. Гладя свирепое создание по большой голове, он поднял

тяжёлые, ещё мокрые и скрученные антенны и дал стрекозе пробовать вкус своей

кожи, пока она полностью ему не подчинилось.

Салмакия уже надевала на свою стрекозу упряжь, которую всегда носила с собой:

поводья из паутинного шёлка, титановые шпоры и седло из кожи колибри. Упряжь

была почти воздушной. Тиалис тоже запряг свою стрекозу, ослабив, затянув и

пригнав где надо ремни на её теле. Ей предстояло носить их до самой смерти.

Потом шевалье Тиалис быстрым движением закинул на плечо ранец и взрезал

промасленную ткань обшивки цеппелина. Рядом с ним леди, сидя на своей стрекозе,

направляла её в узкий просвет навстречу порывам ветра, бившим в бока цеппелина.

Длинные хрупкие крылья стрекозы задрожали, когда она протискивалась в отверстие,

но потом создание охватила радость полёта, и она нырнула в воздушный поток.

Стрекоза Тиалиса тоже бросилась навстречу быстро сгущавшимся сумеркам, и через

пару секунд он нагнал Леди Салмакию в бурном воздухе.

Они взвились вверх среди ледяных потоков, за пару секунд сориентировались и

полетели к долине.

Глава ДВЕНАДЦАТЬ. Сломан

Вот как обстояли дела с наступлением темноты.

Лорд Азраил мерил шагами свою адамантовую башню. Всё его внимание было

сосредоточено на фигурке, склонившейся над рудным резонатором, все другие

сообщения он игнорировал, все его мысли были сконцентрированы на новостях,

исходивших из каменной коробочки, стоявшей под лампой.

Король Огунве в кабине своего гироптера быстро составлял план противостояния

замыслам Суда Благочиния, о которых он только что, не выходя из гироптера, узнал

от галливеспианца. Навигатор нацарапал на листе бумаги какие-то цифры и передал

его пилоту. Главное сейчас была скорость: высадить свои войска первыми означало

получить преимущество. Гироптеры были быстрее цеппелинов, но всё ещё отставали

от них.

В цеппелинах Суда Благочиния швейцарская гвардия проверяла готовность снаряжения.

Их арбалеты били насмерть больше чем за пятьсот ярдов, в минуту лучник мог

зарядить и выпустить пятнадцать стрел. Спиральные наконечники из рога сообщали

стреле вращение и делали оружие точным, как винтовка. И, конечно, большим

преимуществом арбалетов иногда была их бесшумность.

Миссис Коултер не спала, лёжа у входа в пещеру. Золотая обезьяна была беспокойна

и расстроена: с наступлением темноты летучие мыши покинули пещеру, и мучить было

некого. Обезьяна рыскала возле спального мешка миссис Коултер, размазывая по

стене пещеры светлячков своим маленьким крючковатым пальцем.

Почти так же беспокойна была Лира, лежавшая на полу в глубоком-глубоком сне,

погружённая в забытье снадобьем, которое в неё час назад влила мать. У неё был

жар. Ей уже давно снился один сон — вот и сейчас её грудь и горло сотрясали

тихие всхлипы жалости, ярости и её неповторимой решимости, а Пантелеймон

сочувственно скалил хорьи зубы.

А недалеко оттуда Уилл и Ама шли к пещере по лесной тропинке под качающимися на

ветру соснами. Уилл попытался объяснить Аме, что он собирается делать, но её

дэймон ничего не понял. А когда Уилл прорезал окно и показал ей, она чуть не

упала в обморок от страха. Она отказалась отдать ему порошок или сказать, как

его использовать, и чтобы она не отстала, Уиллу пришлось двигаться спокойно и

говорить потише. В конце концов ему пришлось просто сказать: «Иди за мной, очень

тихо» и надеяться, что она так и сделает.

Йорек в своей броне держался где-то неподалёку, готовый задержать солдат,

которые высадятся из цеппелинов, и выиграть время для Уилла. Но ни Уилл, ни

Йорек не знали о приближении войск лорда Азраила. Время от времени ветер доносил

до слуха Йорека отдалённый стрёкот, но ему был знаком только звук двигателей

цеппелинов, а шума вертолёта он никогда не слышал и потому не мог узнать.

Об этом им мог бы сказать Балтамос, но его вид тревожил Уилла: с тех пор, как

они нашли Лиру, ангел снова стал печален. Он был молчалив, рассеян и угрюм. А

из-за этого стало трудно разговаривать с Амой.

Остановившись на тропинке, Уилл спросил, обращаясь к пустому месту:

- Балтамос? Ты здесь?

- Да, - безучастно ответил ангел.

- Балтамос, пожалуйста, оставайся со мной. Будь рядом и предупреждай меня о

любой опасности. Ты мне нужен.

- Я ещё не покинул тебя, – сказал ангел.

Больше Уилл ничего не смог от него добиться.

А высоко над долиной среди мощных воздушных потоков парили Тиалис и Салмакия,

пытаясь разглядеть пещеру. Стрекозы слушались всадников беспрекословно, но их

тела не были приспособлены к холоду, к тому же их били яростные порывы ветра.

Всадники направили их вниз, под прикрытие деревьев, и полетели от ветки к ветке,

пытаясь сориентироваться в быстро сгущающихся сумерках.

В лунном свете на ветру Уилл и Ама сколько могли поднялись по скале, стараясь,

однако, не быть замеченными из пещеры. Они остановились за густым кустом, росшим

у тропинки, и Уилл прорезал в воздухе окно.

Уилл смог найти только один мир с таким же рельефом скалы, как здесь: это была

каменистая пустыня. Луна смотрела с усыпанного звёздами неба на белую, как кость,

землю, по которой в полной тишине ползали, стрекоча и попискивая, маленькие

насекомые.

Ама вошла за ним, отчаянно показывая фиги всем дьяволам, которые, должно быть,

прятались в этом жутком месте. Её дэймон, сразу приспособившись к новому миру,

стал ящерицей и засеменил по камням. Уилл понял, что есть проблема: белые, как

кость, камни, ярко освещённые луной, в пещере миссис Коултер засияют, как лампа.

Придётся быстро открыть окно, втащить в него Лиру и сразу закрыть проход. А

разбудят они её в этом мире, так безопаснее.

Остановившись на сияющем склоне горы, он сказал Аме:

- Всё должно быть очень быстро и абсолютно бесшумно. Ни звука, ни даже шёпота.

Она была напугана, но всё поняла; она раз десять проверила нагрудный карман: на

месте ли пакетик с порошком. Они с дэймоном столько раз репетировали свои

действия, что точно смогут проделать всё в полной темноте.

Они снова пошли вверх по белым камням, Уилл тщательно отмерял расстояние, пока

остановился, решив, что отсюда они попадут достаточно глубоко в пещеру.

Он взял нож и прорезал самое маленькое окно, сквозь которое можно было что-то

разглядеть, не больше кружка, очерченного большим и указательным пальцами.

И быстро, чтобы не впустить в пещеру лунный свет, припал к отверстию глазом. Так

и есть, он всё верно рассчитал. Впереди сквозь вход в пещеру виднелся кусочек

звёздного неба. Уилл увидел очертания спящей миссис Коултер и золотого дэймона

рядом с ней. Он видел даже, как поверх спального мешка мотается хвост обезьяны.

Приблизившись к окну и взглянув немного в сторону, он увидел камень, за которым

лежала Лира. Но саму её он не видел. Может, он подошёл слишком близко? Он закрыл

окно, отошёл на пару шагов назад и открыл новое.

Её там не было.

- Слушайте, - сказал он Аме и её дэймону, - женщина её перенесла, и я не вижу,

где она. Мне придётся войти, найти её в пещере и сразу прорезать окно обратно.

Так что отойдите, не мешайтесь, чтобы я случайно вас не порезал. Если я там

почему-нибудь там застряну, возвращайтесь к другому окну, где мы вошли, и ждите

там.

- Мы оба должны пойти, – сказала Ама, - я знаю, как её разбудить, а ты нет. И

пещеру я знаю лучше, чем ты.

На лице у неё было написано упрямство, губы собрались в ниточку, а кулаки были

сжаты. У её дэймона-ящерицы вокруг шеи появился и медленно раздулся гребень.

Уилл сказал:

- Ну ладно. Только проходим быстро и абсолютно бесшумно, и ты делаешь, как я

скажу, сразу же, поняла?

Она кивнула и снова пощупала свой карман, проверяя, на месте ли снадобье.

Уилл прорезал небольшой проход невысоко от земли, заглянул в него, быстро

расширил и мигом прополз в него на четвереньках. Ама тотчас же последовала за

ним, так что окно в общей сложности оставалось открытым меньше десяти секунд.

Они и птица-Балтамос притаились за большим камнем, приглядываясь к темноте

пещеры, непривычной после лунного сияния другого мира. И звуков здесь было

гораздо больше: громче всего шумел в кронах деревьев ветер, но и был и другой

звук, потише. Это был рёв мотора цеппелина, и он раздавался недалеко.

Сжимая в правой руке нож, Уилл успокоился и огляделся.

То же сделала Ама, её дэймон стал совой и глядел по сторонам. Но Лиры в этом

конце пещеры не было. Точно не было.

Уилл приподнял голову над камнем и пристально посмотрел на вход в пещеру, где

крепким сном спали миссис Коултер и её дэймон.

И тут сердце его упало. Рядом с миссис Коултер в глубоком сне лежала Лира. В

темноте их очертания смешались – не удивительно, что он до сих пор её не видел.

Уилл тронул Аму за руку и показал на Лиру.

- Просто надо сделать всё очень осторожно, – прошептал он.

Снаружи что-то происходило. Рёв цеппелинов теперь был намного громче шума ветра,

а сверху сквозь ветки деревьев мелькали огни. Чем скорее они вытащат отсюда

Лиру, тем лучше, а, значит, надо броситься к ней, пока не проснулась миссис

Коултер, прорезать окно, вытащить её в безопасное место и закрыть проход.

Он шёпотом сказал это Аме. Она кивнула.

И только он собрался побежать, как миссис Коултер проснулась.

Она пошевелилась и что-то сказала. В тот же миг золотая обезьяна вскочила,

насторожилась и припала к земле. Уилл видел её силуэт на фоне входа в пещеру.

Потом миссис Коултер села, прикрывая рукой глаза от света, мелькавшего снаружи

пещеры.

Уилл левой рукой крепко сжал запястье Амы. Миссис Коултер поднялась проворным,

гибким движением, как будто и не спала; она была полностью одета. Возможно, всё

это время она бодрствовала. Она и золотая обезьяна притаились у входа в пещеру,

приглядываясь и прислушиваясь: по верхушкам деревьев скользили лучи света от

цеппелинов, ревели моторы и слышались крики - мужские голоса звали других и

отдавали приказы. Уиллу стало ясно, что им нужно торопиться, очень торопиться.

Уилл сжал запястье Амы и, пригнувшись, рванулся вперёд, глядя под ноги, чтобы не

упасть.

Он добежал до Лиры. Она крепко спала, на шее у неё лежал Пантелеймон. Уилл

поднял нож и осторожно нащупал нужный мир – ещё секунда, и был бы готов проход,

через который можно было втащить Лиру в безопасное место...

Но тут он поднял взгляд. Он посмотрел на миссис Коултер. Она неслышно обернулась,

и огни с неба, отразившись от мокрой стены пещеры, осветили её лицо. И на

мгновение оно стало вовсе не её лицом, а лицом его матери, в котором был упрёк.

Сердце Уилла дрогнулоот тоски. Он ткнул воздух ножом, но перестал его

чувствовать. Раздался треск, нож дёрнулся в руке Уилла и разлетелся на куски.

Он был сломан.

Теперь Уилл вообще не мог прорезать окно обратно.

Он сказал Аме:

- Буди её. Давай.

А сам поднялся, готовый драться. Сначала он придушит эту обезьяну. Он напрягся в

ожидании её прыжка и обнаружил, что всё ещё сжимает в руке рукоять ножа; ей хотя

бы можно ударить.

Но ни золотая обезьяна, ни миссис Коултер не нападали. Она просто немного

двинулась, чтобы огни снаружи осветили пистолет у неё в руке. Свет упал и на Аму:

она насыпала свой порошок на верхнюю губу Лиры и следила, чтобы Лира его

вдыхала, сметая порошок ей в ноздри хвостом своего дэймона, как кисточкой.

Уилл заметил, что звуки снаружи изменились: кроме рёва цеппелинов, было слышно

что-то ещё. Что-то знакомое, как будто пришедшее из его мира… он понял, что это

был стрёкот вертолёта. А потом ещё одного, и ещё, и вот уже по волнующимся

кронам деревьев заскользило множество лучей, выхватывавших из темноты ярко-зелёные

пятна.

Услышав новые звуки, миссис Коултер быстро обернулась - слишком быстро, чтобы

Уилл смог прыгнуть и схватить пистолет. А обезьяна-дэймонне моргая уставилась на

Уилла, готовая на него наброситься.

Лира зашевелилась и что-то забормотала. Уилл нагнулся и сжал её руку, дэймон

Амы пытался расшевелить Пантелеймона, приподнимал его тяжёлую спросонья голову и

что-то ему шептал.

Снаружи раздался крик, и ярдах в пяти от входа в пещеру с неба с отвратительным

шлепком упал человек. Миссис Коултер и глазом не моргнула, только спокойно

посмотрела на него и обернулась к Уиллу. Мгновение спустя сверху раздался треск

винтовки, а ещё через секунду разразился гром выстрелов, и небо наполнилось

взрывами, грохотом и вспышками орудий.

Лира с трудом приходила в сознание, ахала, вздыхала, постанывала, слабо

пыталась подняться и тут же снова падала; Пантелеймон зевал, потягивался и

огрызался на другого дэймона, мышцы его не слушались, и он неуклюже плюхался

набок.

А Уилл, тщательно шарил по земле в поисках обломков ножа. Не было времени гадать,

почему он сломался и можно ли его починить; но Уилл был хранителем ножа и должен

был собрать все осколки. Он осторожно поднимал каждый найденный кусочек и клал в

ножны, каждым своим нервом ощущая боль на месте отрезанных пальцев. Он легко

нашёл осколки, блестевшие на земле; их было семь, самый маленький – с остриём.

Уилл собрал их все и обернулся, пытаясь понять, что за бой идёт снаружи.

Где-то над деревьями висели цеппелины, и с них по верёвкам спускались люди, но

из-за ветра пилотам было трудно держать авиацию на месте. Тем временем над

скалой появились первые гироптеры. Только одному из них хватило места для

посадки, и африканским стрелкам приходилось спускаться по скале. Стрелка,

который лежал у входа в пещеру, уложил меткий выстрел с мотавшегося в воздухе

цеппелина.

Каждая из сторон уже начала высадку войск. Часть из них была убита ещё между

небом и землёй, некоторые были ранены и лежали на скале и среди деревьев. Но

никто из противников пока не добрался до пещеры, где по-прежнему командовала

миссис Коултер.

Перекрикивая шум, Уилл сказал:

- Что вы будете делать?

- Держать вас в плену.

- Что, заложниками? Думаете, они обратят на это внимание? Они всё равно хотят

убить нас всех.

- Одна из сторон определённо да, - ответила она, - но насчёт другой я не уверена.

Будем надеяться, что победят африканцы.

Голос у неё был счастливый, и в свете новой вспышки Уилл увидел на её лице

радость и оживление.

- Вы сломали нож, - сказал он.

- Нет, мне он был нужен целым, чтобы мы могли бежать. Ты его сломал.

Вдруг раздался голос Лиры:

- Уилл? – пробормотала она. – Это Уилл?

- Лира! – воскликнул он и упал на колени рядом с ней. Ама помогла ей сесть.

- Что происходит? – спросила Лира. – Где мы? Ой, Уилл, мне снился такой сон…

- Мы в пещере. Не двигайся так быстро, а то голова закружится. Потихоньку.

Соберись с силами. Ты много дней спала.

Глаза у неё были ещё сонные, она не переставая зевала, но отчаянно хотела

проснуться. Он помог ей встать, положив её руку себе на плечо и приняв на себя

большую часть её веса. Ама боязливо смотрела на них: теперь, когда эта странная

девочка проснулась, Ама робела в её присутствии. Уиллу радостно было чувствовать

запах сонного тела Лиры: она здесь, это не сон.

Они присели на камень. Лира, не выпуская его руки, протирала глаза.

- Что происходит, Уилл? – прошептала она.

- Вот Ама раздобыла порошок, чтобы тебя разбудить, - очень тихо сказал он. Лира,

повернувшись, впервые увидела девочку и благодарно положила руку ей на плечо.

- Я пришёл, как только смог, - продолжил Уилл, - но ещё пришли солдаты. Не знаю,

кто они такие. Как только сможем, мы выберемся отсюда.

Шум и суматоха снаружи всё усиливались. От выстрелов с цеппелина загорелся

гироптер, высаживавший стрелков на вершину скалы, и теперь он не только горел

вместе со всем экипажем, но и не давал сесть остальным гироптерам.

Тем временем другой цеппелин нашёл место для посадки чуть подальше в долине, и

арбалетчики, высадившиеся из него, бежали по тропе на помощь уже сражавшимся.

Миссис Коултер следила за ходом событий, насколько ей было видно из пещеры, и

вдруг двумя руками подняла пистолет, тщательно прицелилась и выстрелила. Уилл

увидел вспышку из дула, но не услышал выстрела из-за взрывов и перестрелки,

доносившихся снаружи.

«Если она снова будет целиться, я подбегу и собью её с ног», - подумал Уилл и

повернулся было, чтобы сказать это Балтамосу, но ангела не было рядом. Уилл с

ужасом увидел, что тот прижался к стене пещеры, дрожа и всхлипывая.

- Балтамос! – требовательно сказал Уилл. – Брось, они тебе ничего не сделают! И

ты должен нам помочь! Ты можешь драться, ты же знаешь, что ты не трус, и ты нам

нужен…

Но не успел ангел ответить, как случилось кое-что другое.

Миссис Коултер вскрикнула и схватилась за лодыжку, а золотая обезьяна с

торжествующим рычанием схватила что-то в воздухе.

От того, что сжимала в кулаке обезьяна, раздался голос - женский голос, но какой-то

малюсенький.

- Тиалис! Тиалис!

Это была крошечная женщина, ростом не больше ладошки Лиры; обезьяна тянула и

тянула её за руку, и женщина кричала от боли. Ама поняла, что обезьяна не

перестанет, пока не оторвёт ей руку, но Уилл уже увидел, что пистолет выпал из

руки миссис Коултер, и прыгнул вперёд.

И он схватил оружие, но миссис Коултер вдруг замерла, и Уилл стал свидетелем

странного пата.

Золотая обезьяна и миссис Коултер застыли на месте. Её лицо было искажено мукой

и яростью, но она не смела пошевелиться: на плече у неё стоял крохотный

человечек, приставив пяткук её шее и вцепившись ей в волосы. Уилл с удивлением

заметил на пяткеблестящую шпору с шипами, и понял, что это она только что

заставила кричать миссис Коултер. Видимо, человечек уколол её в лодыжку.

Но теперь он не мог сделать больно миссис Коултер, потому что его напарница

оказалась в опасности в руках обезьяны. А обезьяна не могла причинить вреда ей,

иначе человечек вонзил бы свою отравленную шпору в ярёмную вену миссис Коултер.

Ни один из них не мог пошевелиться.

Миссис Коултер тяжело дышала и напряжённо сглатывала, пытаясь справиться с болью.

Блестящими от слёз глазами она посмотрела на Уилла и спокойно сказала:

- Ну, мастер Уилл, что нам теперь делать?

Глава ТРИНАДЦАТЬ. Тиалис и Салмакия

Покрепче схватив тяжёлый пистолет, Уилл сшиб золотую обезьяну с камня, на

котором она стояла. Миссис Коултер громко застонала от удара, и лапа обезьяны

разжалась достаточно, чтобы крошечная женщина смогла освободиться.

Она вмиг прыгнула на камни, а человечек отскочил от миссис Коултер - оба

двигались быстро, как кузнечики. Дети не успели даже удивиться. Человечек явно

был встревожен: он бережно ощупал руку и плечо своей подруги, быстро обнял её и

обратился к Уиллу:

- Ты! Мальчик! - сказал он тихим, но вполне взрослым голосом. – Нож у тебя?

- Конечно, у меня, - ответил Уилл. Если они не знают, что нож сломан, он не

станет им говорить.

- Тебе и девочке придётся пойти с нами. Кто эта вторая девочка?

- Ама, она из деревни, - ответил Уилл.

- Скажи ей, чтобы она возвращалась домой. Шевелись, пока не пришли швейцарцы.

Уилл не стал мешкать. Что бы ни задумали эти двое, они с Лирой всегда могут

бежать через окно, которое он открыл за кустом у тропинки.

Он помог Лире подняться, с любопытством глядя, как две маленькие фигурки

садятся на…что? На птиц? Нет, в темноте их ждали стрекозы размером с чаек. Все

вместе они бросились ко входу в пещеру, где лежала миссис Коултер. Она была

наполовину без сознания от боли и сонной от яда шевалье, но когда они проходили

мимо, она приподнялась и закричала:

- Лира! Лира, доченька, дорогая! Лира, не уходи! Не уходи!

Лира горестно посмотрела на неё, но потом перешагнула через тело матери и

отцепила её руку от своей лодыжки. Женщина зарыдала; Уилл видел, что на её щеках

заблестели слёзы.

Пригнувшись у входа в пещеру, дети дождались короткого затишья между выстрелами

и бросились по тропинке вслед за стрекозами. Освещение изменилось: кроме

холодного ямтарного сияния прожекторов цепеллинов в ночи плясало оранжевое пламя.

Один раз Уилл обернулся. В отсветах огня лицо миссис Коултер казалось

трагической маской, её дэймон жалко прижимался к ней. Она стояла на коленях,

простирая руки и крича:

- Лира! Лира, любовь моя! Сокровище моего сердца, девочка моя, единственная! О,

Лира, Лира, не уходи, не покидай меня! Доченька моя милая, ты разрываешь мне

сердце…

Лира отчаянно всхлипнула: в конце концов, у неё не было другой матери, кроме

миссис Коултер; Уилл увидел, как по щекам девочки хлынули слёзы.

Но должен был быть безжалостным. Наездник на стрекозе пронёсся у самой его

головы, торопя их. Уилл потянул Лиру за руку, и они вместе пригнувшись побежали

по тропинке прочь от пещеры. В левой руке Уилл сжимал пистолет миссис Коултер;

после того, как он ударил обезьяну, его рана снова закровоточила.

- Доберитесь до вершины скалы, - сказал наездник на стрекозе, - и сдайтесь

африканцам. Они ваш лучший шанс.

Памятуя об острых шпорах, Уилл ничего не сказал, хотя вовсе не собирался

подчиняться приказу. Он желал добраться только до одного места – окна за кустом

- и быстро бежал, пригнув голову, а за ним бежали Лира и Ама.

- Стоять!

Человек - нет, трое человек в форме преградили им путь, белые люди с арбалетами

и рычащими дэймонами-волкодавами – швейцарская гвардия.

- Йорек! – тут же закричал Уилл. – Йорек Бирнисон! – и услышал неподалёку треск

кустов, рёв медведя и визг и вопли солдат, которым не посчастливилось с ним

повстречаться.

Но откуда ни возьмись подоспела другая помощь: Балтамос в порыве отчаянья

бросился между солдатами и детьми. Солдаты изумлённо отпрянули, когда перед ними

замерцал этот призрак.

Но это были опытные воины, и уже через миг дэймоны набросились на ангела,

сверкая в темноте острыми клыками, и Балтамос отступил: с криком стыда и страха

он отпрянул назад и взлетел, отчаянно махая крыльями, . Уилл с ужасом увидел,

как силуэт его проводника и друга взмыл вверх и исчез среди верхушек деревьев.

Лира смотрела на всё это широко открытыми глазами. Бегство Балтамоса заняло не

более двух-трёх секунд, но шведской гвардии этого времени хватило, чтобы

перегруппироваться, и их лидер уже поднимал арбалет. У Уилла не оставалось

выбора: он вскинул пистолет и, сжав рукоятку правой рукой, нажал на курок — и

выстрел отдался во всех его костях, но пуля попала шведу в сердце.

Солдат упал навзничь, как будто его лягнула лошадь. Одновременно маленькие

шпионы бросились на двоих других солдат, в мгновение ока спрыгнув со стрекоз на

своих жертв. Женщина добралась до шеи одного солдата, мужчина – до запястья

другого, и оба сделали пятками быстрое движение назад. Слабый, судорожный вздох

– и оба швейцарца умерли, а их деймоны растаяли с тихим воем.

Уилл перепрыгнул через тела, Лира за ним, и они побежали что было сил;

Пантелеймон, превратившийся в дикого кота, мчался за ними по пятам. «Где Ама?» -

подумал Уилл и в ту же секунду увидел, как она бежит вниз по другой тропинке. «Теперь

она в безопасности», - подумал он и через миг заметил далеко в кустах слабое

сияние окна. Он схватил Лиру за руку и потащил туда. Они исцарапали себе лица,

изорвали одежду, подвернули ноги, спотыкаясь о камни и корни, но нашли окно и

упали в другой мир, на белые, как кость, камни под сияющей луной. Безграничную

тишину вокруг нарушало только трещание насекомых.

И первое, что сделал Уилл, это схватился за живот; его рвало, желудок снова и

снова сводило от смертельного ужаса. Теперь он убил уже двоих людей, не считая

тех детей в Башне Ангелов… Уилл не хотел этого. То, что его заставил сделать

инстинкт, было противно его телу, и Уилла, упавшего на колени, мучительно, кисло

и сухо рвало, пока его желудок и сердце не опустели.

Рядом Лира беспомощно смотрела на него, качая на руках Пана .

Наконец Уилл немного пришёл в себя и огляделся. И сразу увидел, что в этом мире

они не одни: маленькие шпионы тоже были здесь, их сумки лежали неподалёку. Их

стрекозы порхали над камнями, ловя мотыльков. Человечек массировал плечо женщине,

они оба сурово смотрели на детей. Глаза их горели так ярко, а выражения лиц были

видны так ясно, что не оставалось сомнений в их чувствах друг к другу. Уилл

видел: кто бы они ни были, это восхитительная пара.

- Алетиометр в моём рюкзаке, там, – сказал он Лире.

- Ой, Уилл, я так надеялась, что ты его найдёшь, что бы ни случилось. Ты нашёл

своего отца? А мой сон, Уилл, - просто невероятно, что мы должны сделать, о, я и

думать боюсь об этом… И мы в безопасности! Ты привёл меня в безопасное место…

Слова вырывались у неё так быстро, что она и не ждала ответов. Она всё вертела в

руках алетиометр, привычно гладя тяжёлое золото, гладкий хрусталь и выпуклые

колёсики.

Уилл подумал: «Он скажет нам, как починить нож!» Но сначала спросил:

- С тобой всё в порядке? Хочешь пить или есть?

- Не знаю…да. Но не очень. Всё равно…

- Нам надо убираться от этого окна, - сказал Уилл, - вдруг они найдут его и

зайдут сюда.

- Да, правильно, - ответила она, и они стали подниматься по склону; Уилл нёс

свой рюкзак, а довольная Лира несла сумочку, в которой лежал алетиометр. Краем

глаза Уилл заметил, что маленькие шпионы последовали за ними, но держались на

расстоянии и не представляли угрозы.

Над вершиной скалы был каменный уступ, который мог сойти за тесное убежище для

них двоих, и, убедившись, что здесь нет змей, они сели под уступом и съели

немного сухофруктов, запивая водой из бутылки Уилла.

- Нож сломался, - тихо сказал Уилл, - не знаю, как это случилось. Миссис Коултер

что-то сделала или сказала, и я подумал о своей матери, и от этого нож

повернулся, или зацепился за что-то, или… не знаю, что случилось. Но мы застряли

тут, пока его не починим. Я не хотел, чтобы те человечки об этом знали: пока они

считают, что я могу им пользоваться, я здесь главный, последнее слово за мной. Я

подумал, что ты могла бы спросить алетиометр, и…

- Да! – тут же ответила Лира. – Да, я спрошу.

Она немедленно достала золотой инструмент и села так, чтобы лунный свет падал на

циферблат. Заложив волосы за уши, прямо как её мать, она привычно начала крутить

колёсики; Пантелеймон, превратившийся в мышь, уселся к ней на колено.

Едва начав, она взволнованно ахнула и посмотрела на Уилла: стрелка качнулась. Но

прибор ещё не остановился, и она нахмурившись смотрела на циферблат, пока

стрелка не замерла.

Она убрала алетиометр в сумку и спросила:

- Йорек? Он рядом, Уилл? Мне показалось, что ты его звал, но я решила, что это

просто мои фантазии. Он и правда здесь?

- Да. Он может починить нож? Это сказал алетиометр?

- Ой, Уилл, из металла он всё может сделать ! Не только броню, но и всякие

мелкие, тонкие вещи… - она рассказала Уиллу о жестяной коробочке, которую сделал

ей Йорек, чтобы посадить туда мухошпика, - но где же он?

- Рядом. Он пришёл бы, когда я звал, но, видимо, дрался… А Балтамос! Как он,

наверное, испугался…

- Кто?

Он в двух словах объяснил ей, чувствуя, как щёки его горят от стыда, который,

должно быть, испытывал ангел.

- Но я потом тебе о нём расскажу , - закончил он. – Так странно… Он мне столько

рассказал, и, кажется, я тоже понимаю… - Уилл взъерошил волосы и потёр глаза.

- Ты должен рассказать мне обо всём, - твёрдо сказала Лира, - обо всём, что ты

делал с тех пор, как она меня поймала. Ой, Уилл, у тебя всё ещё кровь? Бедная

твоя рука…

- Нет. Отец её вылечил. Просто я ударил золотую обезьяну, и рана открылась, но

сейчас уже лучше. Он дал мне мазь, которую сам приготовил…

- Ты нашёл своего отца?

- Да, в ту ночь, на горе…

Пока Лира промывала ему рану и накладывала свежую мазь из роговой коробочки,

Уилл рассказал ей о некоторых последних событиях: о драке с незнакомцем и об

озарении, случившемся с ними за миг до того, как стрела ведьмы нашла свою цель,

о встрече с ангелами, о пути к пещере и встрече с Йореком.

- Столько всего случилось, а я спала, - изумилась она. – А знаешь, мне кажется,

она была добра ко мне, Уилл, мне кажется да. Не думаю, что она желала мне зла…

Она сделала столько плохого, но…

Она потёрла глаза.

- А мой сон, Уилл, он был такой странный, что и описать нельзя! Я как будто

читала алетиометр: всё так ясно, и понимаешь всё так глубоко, что дна не видно,

но всё равно ясно.

- Это… Помнишь, я тебе говорила про моего друга Роджера, как его поймали

глакожеры, а я пыталась его спасти, но ничего не вышло, и лорд Азраил убил его?

- Так вот, я его видела. Видела во сне, только мёртвого, он стал призраком и

вроде как манил меня, звал, только я его не слышала. Он не хотел, чтобы я тоже

стала мёртвой, нет. Он хотел со мной поговорить.

- И… Это ведь я привела его в Свельбард, где его убили, он умер из-за меня. И я

вспомнила, как мы с Роджером играли в колледже Джордан, на крыше, в городе, на

рынках, и у реки, и на глинозёмах… С Роджером и с остальными… Я ведь отправилась

в Болвангар, чтобы привезти его домой живым и невредимым, но только всё

испортила, и если я не попрошу у него прощения, всё будет бесполезно, просто

уйма потерянного времени. Мне надо это сделать, понимаешь, Уилл. Мне надо пойти

в страну мёртвых и найти его и… попросить прощения. Мне всё равно, что будет

потом. Потом мы можем… я могу… не важно, что потом.

Уилл сказал:

- Это место, где находятся мёртвые, - такой же мир, как этот, как мой и твой и

все остальные? В него можно попасть с помощью ножа?

Она посмотрела на него, поражённая этой мыслью.

- Ты можешь спросить, - продолжал он, - спроси прямо сейчас. Спроси, где он, и

как туда попасть.

Она склонилась на алетиометром и быстро закрутила колёсики. Через минуту она

получила ответ.

- Да, - сказала она, - но это странное место, Уилл… Такое странное… Мы и правда

можем это сделать? Мы и правда можем пойти в страну мёртвых? Но какая часть нас

туда пойдёт? Потому что дэймоны растворяются, когда мы умираем, я это видела, а

наши тела – ну, они же просто остаются в могиле и разлагаются?

- Значит, должна быть третья часть. Другая.

- Знаешь, - оживилась она, - мне кажется, так и есть! Я же могу думать о своём

теле и своём дэймоне, так что должна быть третья часть, которая думает!

- Да. И это призрак.

Её глаза сверкнули.

- Может, мы сможем вытащить оттуда призрак Роджера. Может, мы спасём его.

- Может быть. Можно попытаться.

- Да, мы это сделаем! – откликнулась она. – Пойдём вместе! Так мы и сделаем!

Но они не смогут сделать вообще ничего, если они не починят нож, подумал Уилл.

Как только в голове у него прояснилось, а желудок успокоился, он сел и обратился

к маленьким шпионам. Они возились неподалёку с каким-то крошечным прибором.

- Кто вы такие? – спросил он. – И на чьей вы стороне?

Человечек прекратил своё занятие и закрыл деревянный ящичек, похожий на

скрипичный футляр длиной не больше грецкого ореха. Женщина заговорила первой.

- Мы галливеспианцы. – сказала она. – Я леди Салмакия, а мой спутник – шевалье

Тиалис. Мы шпионы лорда Азраила.

Стоя на камне в трёх-четырёх шагах от Уилла и Лиры, она была отчётливо видна в

лунном сиянии. Её голосок звучал спокойно и внятно, и говорила она уверенно. На

ней была широкая юбка из какого-то серебристого материала и зелёная туника; на

её ногах, босых, как и у мужчины, были шпоры. Одежда мужчины была похожего цвета,

но он был в тунике с длинными рукавами и в широких штанах до середины икр. Оба

они выглядели сильными, ловкими, жестокими и гордыми.

- Из какого вы мира? – спросила Лира. – Я никогда не видела таких людей, как вы.

- В нашем мире такие же проблемы, как и в твоём, - ответил Тиалис. – Мы вне

закона. Наш предводитель, лорд Роук, услышал о мятеже лорда Азраила и пообещал

ему поддержку.

- А что вы хотели сделать со мной?

- Доставить тебя к отцу, - сказала леди Салмакия. – Лорд Азраил послал войско

под командованием короля Огунве, чтобы спасти тебя и мальчика и доставить вас

обоих в его крепость. –Мы здесь, чтобы помочь вам.

- Ага, а если я не хочу отправляться к отцу? Если я ему не верю?

- Очень жаль, - ответила она, - но таков наш приказ: доставить вас к нему.

Не удержавшись, Лира рассмеялась от мысли о том, что эти крошечные человечки

могут заставить её что-то делать. И зря. Женщина внезапно крепко схватила

Пантелеймона и прикоснулась кончиком шпоры к его мышиной лапке. Лира охнула:

шок был такой же, как когда его схватили люди в Болвангаре. Никто не должен

трогать чужого дэймона, это считалось насилием.

Но потом она увидела, что Уилл правой рукой крепко схватил человечка за ноги,

так что тот не мог пустить в ход свои шпоры, и поднял вверх.

- Снова пат, - спокойно сказала леди Салмакия. – Поставь шевалье на место,

мальчик.

- Сначала отпусти дэймона Лиры, - ответил Уилл. – Спорить я не настроен.

Лира увидела, что Уилл явно готов разбить голову галливеспианца о камень, и по

спине у неё пробежал холодок . Оба человечка тоже это поняли.

Салмакия убрала ногу от лапки Пантелеймона, он немедленно вырвался от неё,

превратился в дикого кота со вздыбленной шерстью и угрожающе зашипел, стегая

воздух хвостом. Его оскаленные клыки были на расстоянии ладони от лица леди, но

она смотрела на него абсолютно хладнокровно. Мгновение - и он, став горностаем,

повернулся, бросился наутёк испрятался на груди у Лиры, а Уилл осторожно

поставил Тиалиса обратно на камень рядом с его спутницей.

- Тебе следовало бы проявить уважение, – сказал шевалье Лире. – Ты неразумное и

дерзкое дитя, а несколько храбрых людей погибли сегодня ради твоего спасения.

Лучше бы тебе вести себя вежливо.

- Да, - робко ответила она. – Извините, я исправлюсь. Честно.

- А что касается тебя… - продолжил он, обращаясь к Уиллу.

Но Уилл прервал его:

- Что касается меня, я не потерплю, чтобы со мной так разговаривали, так что

даже не пытайтесь. Уважение должно быть взаимным. Так что слушайте хорошенько:

здесь командуете не вы, а мы. Хотите остаться и помочь нам – делайте, как вам

скажут. Или сейчас же возвращайтесь к лорду Азраилу. Без возражений.

Лира видела, что галливеспианцы пришли в ярость, но Тиалис не отрывал взгляда

от руки Уилла, сжимавшей ножны у него на поясе, и Лира поняла: шевалье думает,

что пока нож у Уилла, тот сильнее. Значит, они ни за что не должны узнать, что

нож сломан.

- Отлично, - сказал шевалье. – Мы поможем вам, потому что таков наш приказ. Но

вы должны сказать нам, что вы собираетесь делать.

- Справедливо, - сказал Уилл. – Я скажу вам. Как только мы отдохнём, мы вернёмся

в мир Лиры и найдём нашего друга, медведя. Он тут недалеко.

- Медведя в броне? Отлично, - сказала Салмакия. – Мы видели, как он дрался. Мы

поможем вам это сделать. Но потом вы должны пойти с нами к лорду Азраилу.

- Да, - с честным видом соврала Лира, - да-да, потом мы так и сделаем.

Пантелеймон уже успокоился и испытывал любопытство, она дала ему взобраться к

себе на плечо. Он стал стрекозой размером со стрекоз галливеспианцев, которые

носились в воздухе, и взлетел к ним.

- Этот яд, - обратилась Лира к галливеспианцам, - который в ваших шпорах, он

смертельный? Ведь вы укололи мою мать, миссис Коултер? Она умрёт?

- Это был лишь лёгкий укол, - сказал Тиалис. – Полная доза убила бы её, но

царапинка только сделает её слабой и сонной на полдня или около того.

«И причинит бешеную боль», — знал он, но не сказал Лире.

- Мне нужно поговорить с Лирой наедине, - сказал Уилл. – Мы отойдём на минуту.

- Этим ножом, - сказал шевалье, - ты можешь прорезать проход из одного мира в

другой, не так ли?

- Вы мне не доверяете?

- Нет.

- Ладно, я оставлю его здесь. Пока у меня его нет, я не смогу им воспользоваться.

Он отстегнул ножны и положил на камень; они с Лирой отошли и сели так, чтобы

видеть галливеспианцев. Тиалис разглядывал вблизи рукоятку ножа, но не трогал его.

- Придётся их потерпеть, - сказал Уилл. – Как только починим нож, мы сбежим.

- Они такие быстрые, Уилл, - ответила она, - и им всё равно, они могут тебя

убить.

- Надеюсь, Йорек сможет его починить. Я и не понимал, как нам нужен этот нож.

- Он сможет, - заверила его она.

Она смотрела на Пантелеймона, который носился и играл в воздухе, ловя крошечных

мошек вместе с другими стрекозами. Он не мог улетать так же далеко, как они, но

был таким же быстрым, а по окраске даже ярче их. Лира подняла руку, и он сел на

неё, подрагивая длинными прозрачными крыльями.

- Думаешь, можно довериться им и лечь спать? – спросил Уилл.

- Да. Они жестокие, но, мне кажется, честные.

Они вернулись к скале, и Уилл сказал галливеспианцам:

- Сейчас я посплю. Утром мы пойдём дальше.

Шевалье кивнул, и Уилл немедленно улёгся и заснул.

Лира села рядом, на коленях у неё улёгся тёплый Пантелеймон, превратившись в

кота. Как повезло Уиллу, что она не спит и сторожит его! Он действительно

бесстрашный, и она этим очень восхищается, но он не умеет лгать, предавать и

обманывать, а для неё это так же легко, как дышать. Подумав так, она

почувствовала себя хорошей и доброй – ведь она делала это не для себя, а ради

Уилла.

Она хотела ещё раз взглянуть на алетиометр, но с большим удивлением поняла, что

устала, как будто всё это время не спала, а бодрствовала. Лира легла рядом с

Уиллом, прикрыв глаза - чтобы чуть-чуть вздремнуть, заверила она себя - и тут же

уснула.

Глава ЧЕТЫРНАДЦАТЬ. Узнай, чего ты просишь

Уилл и Лира проспали всю ночь, и разбудили их лишь лучи солнца. Оба проснулись

почти одновременно, с одной и той же мыслью; но, оглядевшись, они увидели

шевалье Тиалиса, спокойно сторожившего их неподалёку.

- Войско Суда Благочиния отступило, - сказал он им. – Миссис Коултер в руках

короля Огунве, на пути к лорду Азраилу.

- Откуда вы знаете? – резко садясь, спросил Уилл. - Вы проходили через окно?

- Нет. Мы говорим с помощью рудного резонатора. Я передал нашу беседу, - сказал

Тиалис, обращаясь к Лире, - моему командиру, лорду Роуку, и он сказал, чтобы мы

шли с вами к медведю. А как только вы встретитесь с ним, вы пойдёте с нами. Так

что мы ваши союзники, и поможем вам, чем сможем.

- Хорошо, - сказал Уилл. – Тогда давайте поедим вместе. Вы едите нашу пищу?

- Спасибо, да, - ответила леди.

Уилл достал последнюю горсть сушёных персиков и зачерствевший ломоть ржаного

хлеба – всё, что у него было - и разделил их на всех, хотя шпионы, конечно,

взяли не много.

- А воды в этом мире, кажется, поблизости не найдёшь, - сказал Уилл. – Придётся

с этим подождать, пока не вернёмся обратно.

- Тогда лучше нам поторопиться, - сказала Лира.

Но сначала она вынула алетиометр и спросила у него, опасно ли ещё в долине.

Ответ был: нет, все солдаты ушли, а жители деревни сидят по домам - и они

собрались уходить.

В слепящем воздухе пустыни окно, выходившее на тенистый куст, выглядело странно:

в воздухе, как картина, висел квадрат густой зелени. Галливеспианцы захотели

посмотреть на проход и были поражены тем, что сзади окна не было видно, но

стоило его обойти, и оно появлялось.

- Как только мы пройдём через него, мне придётся его закрыть, - сказал Уилл.

Когда все прошли через окно, Лира попыталась защипнуть его края, но её пальцы

не смогли их найти; не удалось это и шпионам с их тонкими руками. Лишь Уилл

точно нащупал края и быстро и аккуратно закрыл окно.

- Во сколько миров ты можешь войти с помощью этого ножа? – спросил Тиалис.

- Во все, которые есть, - ответил Уилл. – Сколько их, никому за всю жизнь не

узнать.

Он закинул на плечо рюкзак и первым зашагал по лесной тропинке. Стрекозы юркими

иглами метались в свежем, влажном воздухе, пронзая лучи света. Ветер в кронах

деревьев поутих, воздух был прохладным и спокойным – тем ужаснее было увидеть

застрявший в ветвях дерева искорёженный гироптер, из дверцы которого свешивалось

тело пилота-африканца, запутавшегося в пристяжном ремне, а чуть выше -

обуглившийся остов цеппелина с чёрными, как сажа, лоскутами обшивки на

почерневших трубах и переборках, выбитыми стёклами и телами: трое человек

сгорели и обуглились, их скрюченные конечности были подняты, словно трупы

грозили напасть.

Это были только те, кто упал около тропинки. Выше по склону и внизу, среди

деревьев, лежали другие тела и обломки. Потрясённые дети молча шли по этой бойне,

шпионы же на стрекозах, привычные к битвам, смотрели вокруг спокойнее, отмечая,

как прошёл бой и кто понёс большие потери.

Наверху долины, где деревья росли реже и начинался радужный водопад, путники

остановились, чтобы вдоволь напиться студёной воды.

- Надеюсь, с той девочкой всё в порядке, - сказал Уилл. – Нам бы ни за что тебя

не увести, если бы она тебя не разбудила. Она специально ходила к святому за

этим порошком.

- С ней всё в порядке, – сказала Лира, - я же спросила алетиометр, вчера

вечером. Она, правда, думает, что мы дьяволы. Она нас боится. Наверное, жалеет,

что в это ввязалась, но у неё всё хорошо.

Они взобрались вверх вдоль водопада, наполнили фляжку Уилла и зашагали по плато

к горному хребту, куда, как сказал Лире алетиометр, ушёл Йорек.

И начался долгий день утомительной ходьбы. Для Уилла это было нетрудно, но для

Лиры сущее мучение: после долгого сна её тело ослабело и обмякло. Но она скорее

вырвала бы свой себе язык, чем призналась, как ей плохо. Дрожа и прихрамывая,

плотно сжав губы, она молча шла, старалась не отставать от Уилла. Лишь когда в

полдень они присели передохнуть, она позволила себе хныкнуть, и то когда Уилл

отошёл облегчиться.

Леди Салмакия сказала:

- Отдохни. В усталости нет ничего постыдного.

- Но я не хочу разочаровывать Уилла! Не хочу, чтобы он подумал, что я слабая и

задерживаю его.

- Об этом он думает меньше всего.

- Вы не знаете, - грубо ответила Лира. – Вы знаете его не больше, чем меня.

- Я знаю, когда мне дерзят, – спокойно ответила леди. – Сделай, как я говорю,

отдохни. Прибереги силы для дороги.

Лира была настроена бунтовать, но шпоры леди ярко поблёкивали в солнечном свете,

и она промолчала.

Тем временем спутник леди, шевалье, открывал футляр рудного резонатора;

любопытство Лиры взяло верх над обидой, и она стала наблюдать за ним. Прибор

был похож на короткий карандашик из тусклого чёрно-серого камня на деревянной

подставке. Шевалье провёл крошечным смычком, как у скрипача, по концу прибора,

нажимая пальцами на разные точки его поверхности. Эти места не были помечены,

так что казалось, что он прикасается к резонатору наугад, но по сосредоточенному

выражению лица и уверенным, быстрым движениям Лира, что процесс этот требует

столько же труда и мастерства, сколько чтение алетиометра.

Через несколько минут шпион положил смычок и вынул из футляра наушники,

раковинки которых были не больше ногтя на мизинце Лиры, и крепко примотал

провода, шедшие от них, к колкам на концах резонатора. Регулируя натяжение

провода на колках, он, видимо, мог слышать ответ на своё послание.

- Как он работает? – спросила Лира, когда он закончил.

Тиалис взглянул на неё, как будто определяя, неподделен ли её интерес, а потом

сказал:

- Ваши учёные, как вы их называете, экспериментальные теологи, должны знать о

так называемом квантовом зацеплении. Это означает, что могут существовать две

частицы с общими свойствами, и всё, что происходит с одной из них, одновременно

происходит и с другой, как бы далеко он ни были друг от друга. Так вот, в нашем

мире берут обычный кусок руды, зацепляют все его частицы, а потом разделяют

надвое, так что обе части резонируют друг с другом. Вторая половинка этого

резонатора находится у лорда Роука, нашего командира. Когда я играю смычком на

этой половинке, другая точно воспроизводит звук, так мы и переговариваемся.

Он убрал прибор и сказал что-то леди. Они отошли в сторонку и стали говорить так

тихо, что Лира ничего не слышала, хоть Пантелеймон, превратившись в сову,

повернул в их сторону большие уши.

Потом вернулся Уилл, и они двинулись дальше, всё медленней и медленней: как день

клонился к вечеру, путь становился всё круче, а линия снегов всё ближе. Они ещё

раз передохнули на верху каменистой долины, потому что теперь даже Уилл видел,

что Лира почти без сил: она сильно хромала, а лицо её было серым.

- Дай посмотрю твои ноги, - сказал он ей, - если они измозолены, намажу мазью.

Они были измозолены, и сильно, и Лира, закрыв глаза и сжав зубы, позволила ему

втереть в них кровомоховый бальзам.

Шевалье тем временем был занят резонатором и через несколько минут, убрав прибор

в футляр, сказал:

- Я доложил лорду Роуку наше местонахождение, и как только вы поговорите со

своим другом, они пришлют за нами гироптер.

Уилл кивнул. Лира, казалось, не слушала. Она устало поднялась, надела носки и

туфли, и они отправились дальше.

Спустя час большая часть долины была уже в тени, и Уилл стал думать, удастся ли

им найти укрытие до наступления ночи. Но тут Лира радостно и с облегчением

закричала:

- Йорек! Йорек!

Она увидела его раньше, чем Уилл. Король-медведь был ещё далеко, его белая шкура

сливалась со снегом, но когда эхо донесло до него голос Лиры, он повернул

голову, поднял её, принюхиваясь, и поскакал к ним вниз по склону горы.

Не обращая внимания на Уилла, он позволил Лире обхватить его за шею и зарыться

лицом в его мех; медведь зарычал - так низко, что Уилл почувствовал, как под

ногами гудит земля, но для Лиры это было удовольствием, и она вмиг забыла о

своих мозолях и усталости.

- О Йорек, милый, как я рада тебя видеть! Не думала, что снова увижу тебя после

Свельбальда и после всего, что случилось. С мистером Скорсби всё в порядке? Как

твоё королевство? Ты здесь совсем один?

Маленькие шпионы куда-то исчезли, во всяком случае, в сгущающихся сумерках

склоне горы теперь были только они втроём: мальчик, девочка и большой белый

медведь. Йорек подставил спину, и Лира взобралась на него, как будто всю жизнь

мечтала там сидеть, и её дорогой друг довёз её, гордую и счастливую, до своей

пещеры.

Уилл, занятый своими мыслями, не слушал их разговора с Йореком, но вдруг услышал,

как Лира в ужасе вскрикнула и сказала:

- Мистер Скорсби, о нет! О, это слишком жестоко! На самом деле умер? Ты уверен,

Йорек?

- Ведьма сказала мне, что он отправился на поиски человека по имени Грумман, -

ответил медведь.

Уилл прислушался: Барух и Балтамос что-то говорили ему об этом.

- Что случилось? Кто его убил? – дрожащим голосом спросила Лира

- Он умер сражаясь. Он задержал всех этих масквичей, чтобы дать тому человеку

уйти. Я нашёл его тело. Он умер смертью храбреца. Я отомщу за него.

Лира заплакала навзрыд, а Уилл не знал, что сказать, ведь этот незнакомец умер,

спасая его отца, и Лира и медведь знали и любили Ли Скорсби, а он нет.

Вскоре Йорек повернул ко входу в пещеру, темневшему среди снегов. Уилл не знал,

где шпионы, но был уверен, что они где-то неподалёку. Он хотел тихонько

поговорить с Лирой, но сначала увидеть галливеспианцев и убедиться, что его не

подслушают.

Он положил рюкзак у входа в пещеру и устало сел рядом. За его спиной медведь

разводил огонь, а Лира, несмотря на свою печаль, с любопытством следила за ним.

Держа в левой передней лапе кусок какого-то железняка, Йорек ударил им три-четыре

раза по такому же камешку на полу. Искры от каждого удара сыпались точно туда,

куда направлял их Йорек: на кучу ломаных веток и сухой травы. Очень скоро

запылал огонь, и Йорек неторопливо подложил в него полено, а потом ещё одно и

ещё, пока костёр не разгорелся.

Дети были этому рады – воздух был уже очень холодным, но было и кое-что получше:

задняя нога какого-то животного, возможно, козы. Свою долю Йорек, конечно, съел

сырой, но оставшуюся ногу наколол на острую палку и положил жариться на костёр

для детей.

- Легко охотиться в этих горах, Йорек? – спросила она.

- Нет. Мой народ не может тут жить. Я ошибался, но это к счастью, потому что

нашёл тебя. Какие у тебя планы?

Уилл оглядел пещеру. Они сидели у костра, и огонь отбрасывал тёплые жёлтые и

оранжевые блики на мех короля-медведя. Шпионов всё ещё было не видно, но делать

нечего, он должен был спросить.

- Король Йорек, - начал он, - мой нож сломался… - он посмотрел за спину медведю

и сказал: - Нет, подождите, – и указал на стену, – если вы слушаете, - продолжил

он, уже громче, - выходите и слушайте по-честному. Не шпионьте за нами.

Лира и Йорек Бирнисон обернулись посмотреть, с кем он говорит. Из тени на

выступ стены над головами детей спокойно вышел маленький человечек; Йорек

зарычал.

- Вы не спросили разрешения у Йорека Бирнисона, чтобы войти в эту пещеру, -

сказал Уилл. – А он король, а вы просто шпион. Вам следует проявить уважение.

Лире эти слова понравились. Она с удовольствием взглянула на Уилла и увидела на

его лице ярость и высокомерие.

Лицо же шевалье, смотревшего на Уилла, было гневным.

- Мы были честны с вами, - сказал он. – Бесчестно было нас обманывать.

Уилл встал. Его дэймон сейчас был бы в форме тигрицы, подумала Лира, и

отпрянула назад, представив себе гнев огромного животного.

- Если мы обманули вас, то по необходимости, - сказал он. – Согласились бы вы

пойти сюда, если б знали, что нож сломан? Нет, конечно. Вы усыпили бы нас своим

ядом , вызвали бы помощь, похитили нас и привезли к лорду Азраилу. Так что нам

пришлось провести вас, Тиалис, и придётся вам с этим смириться.

Йорек Бирнисон сказал:

- Кто это?

- Шпионы, - ответил Уилл. – Посланные лордом Азраилом. Вчера они помогли нам

бежать, но если они на нашей стороне, они не должны прятаться и подслушивать нас.

А если они делают это, не им говорить о бесчестии.

Во взгляде шпиона была такая ярость, что, казалось, он готов был броситься на

самого Йорека, не то что на безоружного Уилла; но Тиалис был не прав и знал это.

Всё, что он мог сделать, это поклониться и попросить прощения.

- Ваше Величество, - обратился он к Йореку; тот в ответ зарычал.

Глаза шевалье сверкнули ненавистью на Уилла,он пренебрежительно и предупреждающе

посмотрел на Лиру, а потом с холодным, настороженным уважением остановил свой

взгляд на Йореке. Все эти чувства так ясно отражались в чётких чертах его лица,

будто их озарял луч света. Рядом с ним из тени появилась Салмакия и, не обращая

на детей никакого внимания, сделала реверанс медведю.

- Простите нас, - сказала она Йореку. – Трудно побороть привычку скрываться, а

мой спутник, шевалье Тиалис, и я, леди Салмакия, так долго были среди врагов,

что лишь по привычке не оказали вам должного почтения. Мы сопровождаем этих

мальчика и девочку, чтобы невредимыми передать их под опеку лорда Азраила. У нас

нет другой цели и, конечно, мы не хотим причинить вреда вам, король Йорек

Бирнисон.

Если Йорек и подумал, как такие крошечные существа могут причинить ему вред, то

вида не подал. По его внешнему виду вообще было трудно догадаться о его чувствах,

и к тому же леди говорила достаточно любезно, а он был учтив.

- Спускайтесь к огню, - сказал он. – Если вы голодны, еды здесь больше чем

достаточно. Уилл, ты начал говорить о ноже.

- Да, - сказал Уилл, - и я думал, что такого не может случиться, но он сломался.

А алетиометр сказал Лире, что ты можешь его починить. Я собирался попросить

вежливей, но получается так: Йорек, ты можешь его починить?

- Покажи.

Уилл вытряс из ножен все обломки и тщательно разложил их на каменистом полу

пещеры так, чтобы стало понятно, где должен быть каждый. Лира посветила горящей

веткой, и Йорек низко склонился, чтобы получше разглядеть каждый осколок,

осторожно трогая их своими массивными когтями, приподнимая и вертя так и сяк,

чтобы осмотреть разлом. Уилл изумился ловкости, с которой он действовал своими

огромными чёрными крюками.

Потом Йорек снова сел, подняв голову высоко в темноту.

- Да, - сказал он, точно ответив на вопрос и не говоря больше ни слова.

Лира, зная, что он имеет в виду, сказала:

- Да, но ты ведь починишь его, Йорек? Ты не поверишь, как это важно: если мы его

не починим, мы пропали, и не только мы…

- Мне не нравится этот нож, - сказал Йорек. – Я боюсь того, что он может сделать.

Я никогда не видел ничего опаснее. По сравнению с этим ножом самые страшные

боевые машины – детские игрушки; вред, который он способен причинить,

безграничен. Лучше бы его вообще никогда не делали.

- Но с ним… - начал было Уилл.

Но Йорек, не дослушав его, продолжал:

- С ним ты можешь делать странные вещи. Но ты не знаешь того, что делает сам нож.

Твои цели могут быть хорошими. У ножа есть свои цели.

- Как так? – сказал Уилл.

- Цель инструмента – то, что он делает. Цель молотка - ударить, цель тисков –

крепко держать, рычага – поднимать. Это то, для чего они сделаны. Но иногда у

инструмента могут быть другие применения, о которых ты не знаешь. Иногда,

осуществляя свои цели, ты осуществляешь и цели ножа, сам того не зная. Ты видишь

острый край этого ножа?

- Нет, - сказал Уилл, ведь это было правдой: лезвие утончалось до такой степени,

что глаз не мог различить его край.

- Тогда как ты можешь знать обо всём, что он делает?

- Не могу. Но всё-таки я должен его использовать и сделать всё, что могу, чтобы

случилось хорошее. Не делай я ничего, я был бы хуже, чем просто бесполезным. Я

был бы виноватым.

Лира внимательно слушала их разговор и, видя, что Йорек всё ещё не хочет им

помочь, сказала:

- Йорек, ты же знаешь, какие злые были эти люди из Болвангара. Если мы не

победим, они смогут вечно продолжать свои дела. И потом, если ножа не будет у

нас, они сами могут его захватить. Когда я тебя встретила, мы о нём не знали,

Йорек, и никто не знал, но теперь мы знаем и должны использовать его сами, мы

просто не можем по-другому. Это было бы для слабаков, и это было бы неправильно,

всё равно что отдать его им и сказать: «Давайте, пользуйтесь, мы вам не помешаем».

Да, мы не знаем, что он делает, но я ведь могу спросить алетиометр? Вот и узнаем.

И мы сможем хорошенько об этом подумать, а не гадать и бояться.

Уилл не хотел называть главную причину: если нож не починят, он может никогда не

вернуться домой, никогда не увидеть свою мать; она никогда не узнает, что

случилось, будет думать, что он бросил её, как отец. Оба их ухода будут на

совести этого ножа. Он должен использовать его, чтобы вернуться к ней, или он

никогда себя не простит.

Йорек Бирнисон долго молчал, глядя в ночную темноту. Потом он медленно поднялся,

величаво подошёл к выходу из пещеры и посмотрел вверх: на небе былизнакомые ему

северные звёзды, были и чужие.

За его спиной Лира переворачивала мясо на огне, а Уилл осматривал свои раны.

Тиалис и Салмакия на своём выступе молчали.

Потом Йорек обернулся.

- Хорошо, я сделаю это, но с одним условием, - сказал он. – Хотя я чувствую, что

это ошибка. У моего народа нет богов, призраков и деймонов. Мы живём и умираем, и

всё. Человеческие дела приносят нам лишь печали и неприятности, но у нас есть

язык, и мы воюем, и мы используем инструменты. Может быть, нам стоит принять чью-то

сторону. Но полное знание лучше полузнания. Лира, спроси свой прибор. Узнай,

чего ты просишь. Если после этого ты всё ещё захочешь, я починю нож.

Лира немедленно достала алетиометр и пододвинулась поближе к огню, чтобы видеть

циферблат. Она читала прибор дольше обычного, а когда моргнула, вздохнула и

вышла из транса, на лице её отразилась тревога.

- Он никогда ещё не говорил так путано, - сказала она. – Он сказал кучу всего.

Думаю, я поняла. Думаю, да. Сначала он сказал про равновесие. Он сказал, что нож

может навредить или сделать добро, но между тем и другим такое тонкое, такое

чуткое равновесие, что самая слабая мысль или желание могут качнуть весы в ту

или другую сторону… и он имел в виду тебя, Уилл, твои мысли или желания, только

он не сказал, какая мысль плохая, а какая хорошая.

- Потом… он сказал да, - закончила она, сверкнув глазами на шпионов. – Он сказал,

да, сделайте это, почините нож.

Йорек пристально посмотрел на неё и кивнул.

Тиалис и Салмакия спустились, чтобы посмотреть на всё поближе, а Лира сказала:

- Надо ещё дров, Йорек? Мы с Уиллом можем сходить.

Уилл понял, что у неё на уме: вдалеке от шпионов они смогут поговорить.

Йорек сказал:

- Ниже первого отрога на тропе есть куст со смолистыми ветками. Принесите их

сколько сможете.

Она тут же подскочила, и Уилл пошёл с ней.

Под сияющей луной лежала тропа - цепочка припорошенных следов на снегу, холодный

воздух кусал за щёки. Оба они почувствовали себя бодрыми, полными надежд и

живыми. Они молчали, пока не отошли на порядочное расстояние от пещеры.

- Что он ещё сказал? – спросил Уилл.

- Кое-что, чего я тогда не поняла и сейчас не понимаю. Он сказал, что нож станет

смертью для Пыли, но потом сказал, что только так можно сохранить ей жизнь. Я не

поняла, Уилл. Но он снова сказал, что нож опасен, он всё время это повторял. Он

сказал, если мы, ну, ты знаешь —то, о чём я думала…

- Если мы пойдём в мир мёртвых…

- Да, он сказал, что если мы пойдём туда, мы можем никогда не вернуться, Уилл.

Мы можем не выжить.

Он промолчал, и они, посерьёзнев, зашагами дальше, ища по дороге куст, о котором

говорил Йорек, притихшие от мысли о том, на что они могут решиться.

- Но мы должны, - сказал он. – Так?

- Не знаю.

- Я хочу сказать, теперь мы знаем. Тебе нужно поговорить с Роджером, а я хочу

поговорить с отцом. Теперь мы должны.

- Мне страшно, - сказала она.

И он знал, что больше она никому в этом не признается.

- Он сказал, что будет, если мы не пойдём? – спросил он.

- Только пустота, ничего. Я ничего не поняла, Уилл. Но, думаю, он хотел сказать,

что даже если это так опасно, мы должны попытаться спасти Роджера. Но всё будет

не так, как когда я спасла его из Болвангара; тогда я вообще не знала, что делаю

— просто отправилась туда, и мне повезло. То есть мне все помогали: гиптяне,

ведьмы. Там, куда нам придётся пойти, помощи не будет. И я вижу… я видела во сне…

это место… оно хуже Болвангара. Вот почему я боюсь.

- Чего я боюсь, – спустя минуту сказал Уилл, не глядя на неё, - так это застрять

где-нибудь и никогда больше не увидеть свою мать.

Ему вдруг вспомнилось: он был совсем маленьким, ещё до того, как начались её

беды, и он заболел. Его мать, кажется, всю ночь сидела в темноте на его кровати

и пела колыбельные, рассказывала сказки, и пока Уилл слышал её милый голос, он

знал, что он в безопасности. Он не может теперь её бросить. Не может! Если

понадобится, он будет ухаживать за ней всю свою жизнь.

Как будто угадав его мысли, Лира горячо сказала:

- Да, это и правда было бы ужасно… Знаешь, с моей матерью, я никогда не понимала…

Я ведь просто росла сама по себе; не помню, чтобы кто-нибудь меня обнимал или

прижимал к себе, сколько себя помню, мы с Паном всегда были одни… не помню,

чтобы миссис Лонсдейл ко мне так относилась; она была экономкой в Джордане, и

только следила, чтобы я была чистой, вот и всё, о чём она думала… Ах, да — и

хорошие манеры… Но в пещере, Уилл, я и правда почувствовала… ох, это странно — я

знаю, что она делала ужасные вещи, но я и правда чувствовала, что она любит меня

и заботится обо мне… она, наверное, думала, что я умираю — я же всё время спала,

видимо, я чем-то заразилась — но она не переставала обо мне заботиться. И я

помню, как пару раз просыпалась, а она обнимала меня… Я точно это помню… Если бы

у меня был ребёнок, я бы делала то же.

Так она не знает, почему всё это время спала. Сказать ей и предать её

воспоминания, пусть даже и фальшивые? Нет. Конечно, он этого не сделает.

- Это тот куст? – сказала Лира.

Луна сияла так ярко, что был виден каждый листик. Уилл отломил ветку, и на

пальцах у него остался запах хвойной смолы .

- И мы ничего не скажем этим маленьким шпионам, - добавила она.

Они набрали охапки веток и понесли их обратно к пещере.

Глава ПЯТНАДЦПАТЬ. Ковка

В это время галливеспианцы тоже говорили о ноже. Заключив сомнительное перемирие

с Йореком Бирнисоном, они, чтобы не мешать ему, забрались обратно на свой уступ.

Дождавшись, когда в костре погромче затрещали ветки и воздух наполнил рёв

пламени, Тиалис сказал:

- Мы должны оставаться с ним. Как только починят нож, мы должны следовать за ним,

как тень.

- Он слишком осторожен. Везде ищет нас, - сказала Салмакия. – Девочка доверчивей.

Думаю, мы сможем уговорить её вернуться. Она невинна и привязчива. Мы сможем на

неё повлиять. Думаю, стоит, Тиалис.

- Но у него нож. Только он может им пользоваться.

- Без неё он никуда не пойдёт.

- Но, если у него нож, ей придётся последовать за ним. И, думаю, как только нож

опять будет цел, они воспользуются им, чтобы ускользнуть в другой мир, чтобы

сбежать от нас. Ты слышала, как он остановил её, когда она собиралась сказать

что-то ещё? У них есть какая-то тайная цель, и она сильно отличается от того,

что хотим от них мы.

- Увидим. Но, думаю, ты прав, Тиалис. Мы любой ценой должны держаться рядом с

мальчишкой.

Они с некоторым скептицизмом смотрели, как Йорек Бирнисон выложил инструменты на

полу своей импровизированной мастерской. Могучие рабочие оружейных фабрик под

крепостью лорда Азраила, с их домнами, прокатными станами, ямтарическими горнами

и гидравлическими прессами, посмеялись бы над костром, каменным молотком и

наковальней, сделанной из куска брони Йорека. Тем не менее, медведь явно знал

своё дело, и в точности его движений маленькие шпионы увидели мастерство,

которое поубавило их презрение.

Когда Лира и Уилл пришли с ветками, Йорек сказал им аккуратно положить ветки в

огонь. Он осматривал и вертел каждую ветку и говорил Уиллу или Лире положить её

под таким-то углом или отломить часть и положить отдельно с краю. В результате

получилось необычайно жаркое пламя, вся сила которого была сосредоточена с одной

стороны.

В пещере стало очень жарко. Йорек продолжал разводить костёр, заставив детей ещё

два раза сходить по тропинке, чтобы топлива точно хватило на всю работу.

Потом медведь поднял с пола нещеры камешек и велел Лире поискать такие же камни.

Он сказал, что эти камни, будучи нагретыми, источают газ, который окутывает

клинок и не допускает к нему воздух, ведь горячий металл, соприкасаясь с

воздухом, поглощает часть его, а это металл ослабляет.

Лира стала искать и с помощью Пантелеймона, ставшего совой, скоро набрала в

каждую руку больше дюжины камней. Йорек сказал ей, куда их положить и как, и

показал как точно их обмахивать густой веткой, чтобы газ равномерно

распределялся по осколкам.

Уилла Йорек назначил поддерживать огонь и несколько минут объяснял ему, что

нужно делать. От точного расположения огня зависело многое, а Йорек не сможет

остановиться и поправлять ветки; Уилл должен понять это и сделать всё как надо.

К тому же, Уилл не должен рассчитывать на то, что нож после починки будет

выглядеть точно как раньше. Он станет короче, потому что каждая часть лезвия

немного перекроет соседнюю, чтобы их можно было сплавить, а поверхность,

несмотря на каменный газ, немного окислится, так что игра цвета будет где-то

утрачена. И ручка обязательно обгорит. Но лезвие останется таким же острым, и

нож будет действовать.

И Уилл смотрел, как над смолистыми ветками ревёт пламя, со слезящимися глазами и

обожжёнными руками прилаживал на место ветку за веткой, пока жар не

сосредоточился там, где хотел Йорек.

А Йорек тем временем заточил и обтесал самый большой камень, забраковав

несколько других перед тем, как найти подходящий по весу. Сильными ударами он

выровнял его, придав нужную форму, и до шпионов донёсся кордитовый запах битого

камня вперемешку с дымом. Даже Пантелеймон старался помочь: превратившись в

ворону, он махал крыльями, чтобы огонь разгорался сильнее.

Когда форма будущего молота наконец удовлетворила Йорека, он положил первые два

кусочка скрытного ножа в самое сердце яростно ревевшего пламени и велел Лире

гнать над ними каменный газ. Медведь смотрел на огонь, на его длинной белой

морде плясали багровые отблески, и Уилл увидел, что поверхность металла

покраснела, потом пожелтела, а потом побелела.

Йорек пристально смотрел на кусочки лезвия, держа лапу наготове, чтобы выхватить

их из огня. Через несколько мгновений металл опять изменился, его поверхность

заблестела и засияла, от неё брызнули искры, как от фейерверка.

И тогда Йорек ожил. Его правая лапа метнулась в огонь и схватила сначала один

кусок металла, а потом другой; держа их своими большими когтями, Йорек положил

их на железную плиту, которая когда-то была спинной частью его кирасы. Уилл

почувствовал запах палёных когтей, но Йорек, не обращая на это внимания,

удивительно быстро наложил кусочки друг на друга, высоко занёс левую лапу и

ударил по ним каменным молотом.

Острие ножа подпрыгнуло на камне от сильного удара. Уилл подумал о том, что вся

его оставшаяся жизнь зависит от этого крошечного металлического треугольничка,

от острия, которое находит бреши в атомах, каждым своим трепещущим нервом ощущая

каждый всполох пламени и отрыв каждого атома в металле от кристаллической

решётки. До этого он считал, что такое лезвие можно выковать только в

полномасштабной печи, лучшими инструментами и оборудованием. Но теперь он увидел,

что это и есть лучшие инструменты и что мастерство Йорека создало самую лучшую

печь.

Йорек проревел ему сквозь лязг металла:

- Удерживай его мысленно! Ты тоже должен его выковывать! Это не только моя, но и

твоя задача!

Уилл почувствовал, как всё его существо содрогается от ударов каменного молота в

кулаке медведя. Второй кусок лезвия тоже накалялся в огне, и Лира своей веткой

овевала оба горячим газом, защищая их от разъедающего железо воздуха. Уилл

чувствовал всё это и чувствовал, как атомы металла соединяются в решётку,

создавая новые кристаллы, всё укрепляя и укрепляя невидимые связи по мере того,

как завершалось соединение.

- Лезвие! – проревел Йорек. – Держи край ровно!

Он имел в виду «удерживай разумом», и Уилл немедленно выполнил указание, ощущая

легчайшее расслабление, когда края сошлись идеально. Одно соединение было

сделано, и Йорек принялся за другой кусок.

- Новый камень, - крикнул он Лире. Она столкнула с огня первый камень и

положила на его место следующий.

Уилл проверил горючее и сломал пополам одну ветку, чтобы лучше направить огонь,

а Йорек снова заработал молотом. Уилл почувствовал, что его задача стала на

порядок сложнее: ему нужно было точно приложить новый кусок лезвия к двум

предыдущим и удерживать их. Он понял, что только сделав это аккуратно, сможет

помочь Йореку починить нож.

И работа продолжалась. Он не представлял себе, сколько времени прошло. У Лиры

заболели руки, заслезились глаза, каждую косточку в её теле ломило от усталости,

она обожгла руки, но продолжала класть камни, как указывал Йорек, а усталый

Пантелеймон был снова и снова готов раздувать крыльями огонь.

К тому моменту, как осталось одно соединение, в голове у Уилла звенело и он так

устал от умственных усилий, что едва мог положить в огонь новую ветку. Ему нужно

было понять каждое соединение, или нож снова рассыпался бы. И когда дело дошло

до самого сложного, последнего соединения почти готового лезвия с маленьким

кусочком на рукоятке, ему надо было удержать его в сознании вместе с другими,

иначе нож просто распался бы, как будто Йорек ничего и не делал.

Медведь тоже это понимал и подождал перед тем как нагревать последний кусочек.

Он посмотрел на Уилла, и тот не увидел в его глазах ничего, никакого выражения,

одну бездонную блестящую черноту. Но он понял: это работа, тяжёлая работа, и они

были к ней готовы.

И этого ему хватило: он повернулся к костру, направил своё воображение на

обломок рукоятки и собрался с силами для последнего, самого тяжёлого усилия.

Он, Йорек и Лира вместе выковали нож, и он не знал, сколько времени заняло

последнее соединение. Но когда Йорек ударил молотом в последний раз и Уилл

ощутил последнее легчайшее успокоение атомов, соединившихся на изломе, он в

изнеможении опустился на пол пещеры. Рядом без сил села Лира со стеклянными

покрасневшими глазами, в волосах её были сажа и дым. Сам Йорек стоял в

оцепенении, его молочно-белая шкура тут и там была в тёмных подпалинах.

Тиалис и Салмакия по очереди спали, один из них всегда стоял на страже. Теперь

она бодрствовала, а он спал, но как только лезвие остыло, из красного стало

серым, а потом серебряным и Уилл протянул руку к ножу, она разбудила своего

товарища, тронув его за плечо. Он тут же проснулся.

Но Уилл не стал трогать нож: он подержал руку рядом с ним и почувствовал, что

жар ещё слишком велик. Шпионы на своём уступе успокоились, а Йорек сказал Уиллу:

- Пойдём выйдем.

И сказал Лире:

- Оставайся здесь и не трогай нож.

Лира села рядом с наковальней, на которой остывал нож, и Йорек сказал ей

поддерживать огонь и не давать ему погаснуть: оставалось последнее действие.

Уилл вышел за большим медведем на тёмный склон горы. После адской жары в пещере

его мгновенно охватил жестокий холод.

- Этот нож не надо было делать, - пройдя немного, сказал Йорек. – Может, и мне

не стоило его чинить. Я обеспокоен, а я раньше никогда не беспокоился, никогда

не сомневался. Теперь я полон сомнений. Сомнение – для людей, а не медведей.

Если я становлюсь человеком, что-то не так, что-то плохо. И я сделал ещё хуже.

- Но когда первый медведь сделал первую броню, разве это не было так же плохо?

Йорек молчал. Они шли дальше, пока не поравнялись с большим сугробом, и Йорек

лёг в него и стал кататься туда-сюда, поднимая в темноту снежную пыль. Он как

будто сам был из снега, был олицетворением всего снега на свете.

Закончив, он перекатился на брюхо, поднялся и энергично встряхнулся; потом,

увидев, что Уилл всё ещё ждёт ответа на свой вопрос, он сказал:

- Да, может, и так. Но до этого медведя в броне других не было. Об этом мы

ничего не знаем. Тогда и родился обычай. Мы знаем наши обычаи, и они прочны и

крепки, и мы следуем им, не меняя их. Медведь так же слаб без обычая, как его

плоть беззащитна без брони.

- Но, кажется, починив этот нож, я отступил от медвежьей природы. Кажется, я

сделал такую же глупость, как Йофар Ракнисон. Время покажет. Но я неуверен и в

сомнениях. А теперь ты должен сказать мне, почему сломался нож.

Уилл обеими руками потёр болевшую голову.

- Эта женщина посмотрела на меня, и мне показалось, что у неё лицо моей матери,

- сказал он, искренне пытаясь вспомнить происшедшее. – И нож наткнулся на что-то,

чего не смог разрезать, мой разум толкал его вперёд и одновременно дёргал назад,

и он поломался. Так я думаю. Уверен, эта женщина знала, что делает. Она очень

умная.

- Говоря о ноже, ты говоришь о своих матери и отце.

- Да? Да... наверное.

- Что ты собираешься с ним делать?

- Не знаю.

Внезапно Йорек бросился на Уилла и крепко шлёпнул его левой лапой, так крепко,

что наполовину оглушённый Уилл упал в снег и прокатился по склону горы, в голове

у него звенело/гудело.

Пока он пытался встать, Йорек не спеша спустился к нему и сказал:

- Отвечай честно.

Уиллу так и хотелось сказать: «Будь у меня в руках нож, ты бы этого не сделал».

Но он знал, что Йорек знает об этом, и знает, что об этом знает он, и что

сказать так будет невежливо и глупо. Но всё-таки ему хотелось это сказать.

Он держался, пока не встал прямо, глядя Йореку прямо в лицо.

- Я сказал, что не знаю, - сказал он, изо всех сил стараясь говорить спокойно, -

потому что пока ясно не представляю, что я собираюсь делать. Что это такое. Это

пугает меня. И Лиру тоже. Но я согласился на это, как только услышал, что она

сказала.

- А что она сказала?

- Мы хотим спуститься в Земли мёртвых/страну и поговорить с призраком друга

Лиры, Роджера, которого убили в Свельбальде. И если страна мёртвых

действительно существует, тогда и мой отец там, и если мы можем говорить с

призраками, я хочу поговорить с ним.

- Но я в нерешительности, меня мучают сомнения, потому что я также хочу

вернуться к матери и ухаживать за ней, потому что я мог бы, и ангел Балтамос

сказал, что я должен пойти к лорду Азраилу и предложить нож ему. И, может быть,

он тоже был прав...

- Он бежал, - сказал медведь.

- Он не воин. Он сделал что мог, а больше не сумел. Не один он испугался, я тоже

боюсь. Так что мне нужно всё обдумать. Может, иногда мы не поступаем правильно

потому, что кажется, что поступить неправильно опаснее, а мы не хотим показать,

что испугались, и поступаем неправильно просто потому, что это опасно. Мы больше

заботимся о том, как бы не показать, что боимся, чем о том, как правильно решить.

Это очень трудно. Поэтому я тебе не ответил.

- Понятно, - сказал медведь.

Они долго стояли молча, особенно медленно время тянулось для Уилла, почти

незащищённого от сильного мороза. Но Йорек ещё не закончил, и у Уилла от его

удара ещё кружилась голова, он некрепко стоял на ногах, так что они не двигались

с места.

- Ну, я во многом пошёл на компромисс. – сказал король-медведь. – Возможно,

помогая вам, я привёл своё королевство к окончательному уничтожению. А может, и

нет, и разрушение его всё равно ожидало; может, я его сдержал. И я обеспокоен

тем, что мне приходится поступать не по-медвежьи и размышлять и сомневаться, как

человек.

- И скажу тебе кое-что. Ты это и сам уже понял, но не хочешь признавать, и

поэтому скажу тебе прямо, чтобы ты не ошибся. Если ты хочешь выполнить

задуманное, ты не должен больше думать о матери. Ты должен отставить её в

сторону. Если твой разум будет разделён, нож сломается.

- А теперь я попрощаюсь с Лирой. Ты должен подождать в пещере; эти двое шпионов

не спускают с тебя глаз, а я не хочу, чтобы наш с ней разговор подслушали.

Уилл не мог найти слов, хотя в груди и горле было тесно. Он только смог сказать:

- Спасибо тебе, Йорек Бирнисон.

Они поднялись к пещере в которой тёплым огоньком среди бескрайней ночи всё ещё

горел костёр.

Вернувшись, Йорек закончил починку ножа. Он положил его в самые горячие угли,

лезвие раскалилось, и Уилл с Лирой увидели, как сотни цветов взвихрились в

дымчатой глубине металла. Когда Йорек решил, что время пришло, он велел Уиллу

взять нож и сунуть прямо в нападавший снег.

Рукоятка из розового дерева обгорела и закоптилась, но Уилл на несколько раз

обмотал руку рубахой и сделал как велел Йорек. Сталь зашипела и окуталась паром,

и он почувствовал, что атомы наконец воссоединились, и понял, что нож стал таким

же острым, как раньше, а его остриё вновь бесконечно тонким.

Но выглядел он и впрямь по-другому. Он стал короче и совсем не таким изящным, а

в местах соединений остались тускло-серебряные полоски. Он выглядел уродливо, он

выглядел, как и должен был выглядеть – раненым.

Когда нож достаточно остыл, Уилл убрал его в рюкзак, сел и стал ждать Лиру, не

обращая внимания на шпионов.

Йорек отвёл её чуть выше по склону, чтобы их не было видно из пещеры, и там она

устроилась между его огромных лап, Пантелеймон мышкой приютился у неё на груди.

Йорек наклонил голову и уткнулся носом в её обожжённые и пропахшие дымом руки.

Не говоря ни слова, он стал их вылизывать; его язык успокаивал ожоги, и Лире

стало так спокойно, как никогда в жизни.

Но когда на её руках не осталось сажи и грязи, Йорек заговорил. От его голоса

спина её загудела.

- Лира Среброязыкая, что это за план пойти в мёртвым?

- Мне пришло это в голову во сне, Йорек. Я увидела призрак Роджера и поняла, что

он зовёт меня... Ты помнишь Роджера. Ну так вот, после того, как мы ушли от тебя,

его убили, и в этом виновата я, по крайней мере, мне так казалось. И я думаю,

что мне просто нужно закончить то, что я начала, вот и всё: пойти и попросить

прошения, а если смогу, спасти его. Если Уилл может открыть дорогу в земли/страну

мёртвых, мы должны это сделать.

- Могу не значит должен.

- Но если ты должен и можешь, оправдания нет.

- Пока ты жива, твоё дело жить.

- Нет, Йорек, - мягко сказала она, - наше дело держать слово, как бы это ни было

трудно. Знаешь, в тайне я до смерти боюсь. И хотела бы никогда не видеть этого

сна, и чтобы Уиллу не пришло в голову попасть туда с помощью ножа. Но я видела и

он подумал, и нам никуда от этого не деться.

Лира почувствовала, как задрожал Пантелеймон, и погладила его израненными

руками.

- Но мы не знаем, как туда попасть, - продолжила она. – Мы ничего не узнаем,

пока не попробуем. Что собираешься делать ты, Йорек?

- Я вернусь на север со своим народом. Мы не можем жить в горах. Здесь даже снег

другой. Я думал, мы сможем здесь жить, но нам проще жить в море, даже в тёплом.

Стоило это узнать. К тому же, думаю, мы будем нужны. Я чувствую войну, Лира

Среброязыкая, я чую её запах, я её слышу. Перед тем, как прийти сюда, я говорил

с Серафиной Пеккала, и она сказала, что направляется к лорду Фаа и гиптянам.

Если будет война, мы будем нужны.

Лира села, услышав имена её старых друзей. Но Йорек не закончил. Он продолжал:

- Если вы не найдёте выход из земель/страны мёртвых, мы больше не встретимся,

ведь у меня нет призрака. Моё тело останется на земле, а потом станет её частью.

Но если окажется, что мы оба выжили, ты всегда будешь почётным и желанным гостем

в Свельбальде, и к Уиллу это тоже относится. Он рассказывал тебе, как мы

встретились?

- Нет, - сказала Лира. – он только сказал, что возле реки.

- Он бросил мне вызов. Я не думал, что кто-то может это сделать, но этот

полувзрослый мальчик оказался слишком отважным и слишком умным для меня. я не

рад тому, что ты хочешь сделать это, но никому не доверил бы идти с тобой, кроме

этого мальчика. Вы достойны друг друга. Удачи, Лира Среброязыкая, мой милый

друг.

Она протянула руки и обняла его шею, зарывшись лицом в его шкуру, не в силах

ничего сказать.

Через минуту он осторожно встал и отвёл её руки, а потом повернулся и молча ушёл

во тьму. Лире показалось, что его силуэт почти сразу же исчез на фоне снега, но,

может быть, просто слёзы застилали ей глаза.

Заслышав её шаги на тропинке, Уилл взглянул на шпионов и сказал:

- Не двигайтесь. Смотрите, вот нож, я его не трогаю. Оставайтесь здесь.

Он вышел из пещеры и увидел застывшую неподвижно Лиру; она плакала, а

Пантелеймон, превратившийся в волка, стоял, подняв морду к чёрному небу. Она

молчала. Единственным светом в ночи было бледное отражение догоравшего костра в

сугробе, и этот свет падал на её мокрые щёки, а её слёзы отражались в глазах

Уилла, и фотоны опутали двоих детей молчаливыми нитями.

- Я так его люблю, Уилл! – дрожащим голосом смогла прошептать она. – А он

выглядел старым! Он выглядел голодным, и старым, и грустным... Всё теперь

зависит от нас, Уилл? Ведь нам теперь больше не на кого положиться... Мы одни.

Но мы ведь ещё не такие взрослые. Мы ещё маленькие... Слишком маленькие... Если

бедный мистер Скорсби умер, а Йорек старый... Всё, что надо сделать, зависит

только от нас.

- Мы можем, - сказал он. – Я больше не буду оглядываться назад. Мы можем это

сделать. Но сейчас нам нужно поспать, а если мы останемся в этом мире, могут

прилететь эти гироптеры, которые вызывали шпионы... Я прорежу окно, и мы найдём

другой мир, в котором сможем поспать, а если с нами пойдут шпионы, это плохо.

Придётся избавиться от них потом.

- Да, - ответила она, шмыгнула носом, вытерла его и потёрла глаза ладонями. –

Давай сделаем это. Ты уверен, что нож действует? Ты пробовал его?

- Я знаю, что он действует.

Пантелеймон превратился в тигра, что, как они надеялись, должно было отпугнуть

шпионов; Уилл с Лирой вернулись в пещеру и взяли свои рюкзаки.

- Что вы делаете? – спросила Салмакия.

- Идём в другой мир, - сказал Уилл, вынимая нож. Он почувствовал, как будто

снова стал целым существом; он и не подозревал, насколько его любит.

- Но вы должны дождаться гироптеров лорда Азраила, - жёстко сказал Тиалис.

- Мы не станем их ждать. – сказал Уилл. – Приблизитесь к ножу – я вас убью. Если

вам так надо, идите с нами, но остаться здесь вы нас не заставите. Мы уходим.

- Ты солгал!

- Нет, - сказала Лира. – Я солгала. Уилл не лжёт. Об этом вы не подумали.

- Но куда вы идёте?

Уилл не ответил. Он нащупал пустоту в мутном воздухе и прорезал проход.

Салмакия сказала:

- Это ошибка. Вы должны понять это и послушать нас. Вы не подумали...

- Подумали, - ответил Уилл, - мы хорошенько подумали, а что надумали скажем вам

завтра. Вы можете пойти с нами или вернуться к лорду Азраилу.

Окно открылось в тот мир, куда он бежал с Барухом и Балтамосом и спокойно спал:

бесконечный тёплый пляж, где за дюнами виднелись деревья, похожие на папоротники.

Он сказал:

- Тут, мы будем спать тут, подходит.

Он провёл всех через окно и тут же закрыл его. Он и Лира, изнеможенные, легли

спать, где стояли, а леди Салмакия стала на страже. Шевалье Тиалис открыл свой

рудный резонатор и стал настукивать в темноту сообщение.

Глава ШЕСТНАДЦАТЬ. Мыслелёт

- Дитя мое! Дочь моя! Где она? Что ты наделал? Лира моя, лучше бы ты разорвал

мое сердце, со мной она была в безопасности, понимаешь, в безопасности, а где

она теперь?

Стенания миссис Коултер оглашали маленькую комнату на вершине неприступной башни.

Сама она была привязана к стулу, волосы ее растрепались, одежда была разодрана,

глаза метали молнии. Её деймон бился на полу, закованный в цепи.

Лорд Азраил сидел поодаль и что-то писал на листе бумаги, не обращая на нее ни

малейшего внимания. Возле него стоял ординарец и нервно поглядывал на женщину.

Как только Лорд Азраил отдал ему записку, он козырнул и поспешно ретировался.

Его деймон-терьер следовал за ним по пятам, поджав хвост.

Лорд Азраил повернулся к миссис Коултер.

- Лира? По правде говоря, меня это не волнует, - ответил он тихим охрипшим

голосом. Несчастному ребенку следовало бы оставаться там, где ее оставили и

делать то, что говорят. Я не могу больше тратить на нее время и силы. Раз она

отвергла помощь, пусть сама разбирается с последствиями.

- Ты не понимаешь, что говоришь, Азраил, или ты не стал бы…

- Я отвечаю за каждое слово. Шум вокруг нее не идет ни в какое сравнение с ее

достижениями. Обычный английский ребенок, не очень умная…

- Неправда! - взвилась миссис Коултер.

- Ладно, светлая, но недоученная голова, непоседа, врунья, жадина…

- Храбрая, великодушная, любящая…

- Самый заурядный ребенок, ничем не выдающийся…

- Самый заурядный? Лира? Она уникальна. Вспомни все, что она уже совершила.

Можешь не любить её, Азраил, воля твоя, но не посмеешь же ты оставить в беде

собственную дочь. А ведь она была со мной в безопасности, пока не…

- Пожалуй ты права, - прервал он ее, вставая, - Она и впрямь уникальна, раз

смогла приручить и смягчить тебя, такое увидишь не каждый день. Твой огонь затух

под потоком сентиментальности. Кто бы мог подумать? Безжалостный адепт Церкви,

преследователь детей, изобретатель отвратительных машин, с помощью которых она

расчленяет их и всматривается в их напуганные души, выискивая там признаки греха.

Но вот появляется маленькая чумазая невежа, и ты кудахчешь и распускаешь над ней

перья, как наседка. Что ж, признаю, у ребенка есть дар, которого я не заметил у

себя. Но если с его помощью только и можно, что превратить тебя в заботливую

мамашу, то это довольно неказистый дар. А теперь, ко всему прочему, веди себя

тихо. Я вызвал своих главнокомандующих на срочное совещание, и если ты начнешь

шуметь, я завяжу тебе рот.

Оказалось у миссис Коултер было гораздо больше общего с дочерью, чем та думала.

В ответ на речь лорда Азраила она плюнула ему в лицо. Тот спокойно стер плевок и

добавил - Кстати, завязав рот, я заодно положу конец и подобному поведению.

- Право же, Азраил, - язвительно произнесла миссис Коултер, - Тот, кто

деймонстрирует своим подчиненным пленницу, привязанную к стулу, являет собой

образец благородства. Развяжи меня, или тебе придется завязать мне рот.

- Как пожелаешь, - сказал он и взял из ящика шелковый шарф. Но едва он собрался

привести угрозу в исполнение, миссис Коултер замотала головой

- Нет, нет - взмолилась она - Азраил, прошу, не унижай меня.

От злости у нее на глазах навернулись слезы.

- Хорошо, я развяжу тебя, но твой деймон останется в цепях, - сказал лорд Азраил

и, убрав шарф обратно в ящик, складным ножом разрезал веревки.

Миссис Коултер растерла запястья, встала, потянулась и только тут заметила в

каком состоянии ее одежда и волосы. Она выглядела изможденной и бледной: остатки

яда галливеспианцев все еще вызывали мучительную боль в суставах, но она не

собиралась показывать это лорду Азраилу.

Можешь умыться там, - сказал лорд Азраил, указывая на крохотную, не больше

чулана, комнатку.

Она взяла своего закованного деймона, злобно сверкавшего глазами на лорда Азраила

поверх ее плеча, и отправилась приводить себя в порядок.

Появился ординарец и доложил:

- Его Величество король Огунве и лорд Роук.

Вошли предводитель африканцев и галливеспианец. Король Огунве переоделся в

чистый мундир, на ране на виске была свежая повязка. Лорд Роук ловко спланировал

на стол верхом на своем голубом соколе.

Лорд Азраил тепло приветствовал их и предложил вина. Птица подождала, пока ее

наездник спешится, и взлетела на кронштейн у двери. В это время ординарец

доложил о прибытии третьего главнокомандующего армии Лорда Азраила - ангела по

имени Ксафания. Она занимала гораздо более высокое положение, чем Барух или

Балтамос, и мерцающий, переливающийся свет как будто освещал ее со стороны.

В это время вернулась миссис Коултер, в гораздо более опрятном виде и все три

командира поклонились ей. Если она и была удивлена их появлением, то не подала

виду. Поклонившись в ответ, она села с миролюбивым видом, держа на руках

связанного деймона.

- Король Огунве, - сразу перешел к делу лорд Азраил, - доложите об операции.

- Убито семнадцать швейцарских гвардейцев и уничтожено два цеппелина, - глубокий

бас африканца заполнил комнату. - Наши потери - пять человек и один гироптер.

Мальчик и девочка сбежали. Мы взяли в плен леди Коултер, несмотря на ее отважное

сопротивление, и доставили сюда. Надеюсь, она на нас не в обиде за обхождение.

- Я вполне довольна тем, как Вы обошлись со мной, - произнесла миссис Коултер с

едва заметным ударением на слове Вы.

- Другие гироптеры? Есть раненые?, - спросил лорд Азраил.

- Есть небольшие повреждения, и несколько легко раненных.

- Хорошо. Благодарю Вас, король, ваши люди хорошо поработали. Какие известия у

Вас, Лорд Роук?

- Мои шпионы с мальчиком и девочкой в другом мире, - начал доклад галливеспианец.-

Оба ребенка в безопасности и добром здравии, несмотря на то, что девочка много

дней была под действием снотворного. Во время событий в пещере нож мальчика по

непонятной причине сломался. Но сейчас он снова цел благодаря существу из Вашего

мира, лорд Азраил, огромному медведю, весьма искусному в кузнечном деле. Как

только нож был восстановлен, мальчик прорезал проход в другой мир, где они

сейчас и находятся. Разумеется, мои шпионы с ними, но проблема в том, что пока

нож у мальчика, его невозможно принудить что-либо сделать, даже если бы они

убили его во время сна - без него нож для нас бесполезен. Так что пока шевалье

Тиалису и леди Салмакии остается только следовать за ними по пятам, по крайней

мере, мы знаем, где они. Похоже, у них есть некий план. Как бы то ни было, они

отказались прийти сюда. Мои люди не теряют их из виду.

- Они в безопасности в том мире, где сейчас находятся? - пререспросил лорд

Азраил.

- Они на взморье возле леса из древовидных папоротников. Никаких животных

поблизости не наблюдается. В данный момент дети спят - я разговаривал с шевалье

Тиалисом, буквально пять минут назад.

- Спасибо за сообщение, - сказал лорд Азраил. - Теперь, когда два агента следуют

за детьми, у нас нет глаз в Магистериуме. Нам придется полагаться на алетиометр.

По крайней мере…

Тут, к их удивлению, заговорила миссис Коултер.

- Не знаю, как у остальных подразделений, но, насколько известно Церковному Суду,

в чтении алетиометра они пользуются услугами отца Павла Расека. Он усерден, но

способности его скромны. Они узнают, где находится Лира только через несколько

часов.

- Спасибо, Мариса, - поблагодарил ее лорд Азраил, - У тебя есть какие-нибудь

мысли о том, что будут делать Лира и этот мальчик?

- Нет, - призналась миссис Коултер, - никаких. - Я разговаривала с ним, и он

показался мне… тем, кто хорошо умеет хранить секреты. Что до Лиры - это просто

закрытая книга.

- Милорд, - вмешался в разговор король Огунве, - можем мы узнать, является ли

теперь леди Коултер участником нашего совещания и если да, то в качестве кого?

Если же нет, не следует ли удалить ее отсюда?

- Она наша пленница и моя гостья, и, как бывший высокопоставленный деятель

Церкви, она может располагать полезной информацией.

- Она выдаст ее добровольно, или надо будет подвергнуть ее пыткам? -

поинтересовался лорд Роук, в упор глядя на миссис Коултер.

Миссис Коултер рассмеялясь

- Я думала, подчиненные лорда Азраила не опустятся до пыток, - произнесла она.

Лорд Азраил невольно восхитился таким неприкрытым лицемерием.

- Я отвечаю за миссис Коултер, - заявил он. Она знает, что ждет ее, если она

предаст нас, хотя не думаю, что ей представится такая возможность. Но если у Вас

есть сомнения, выскажие их прямо сейчас не стесняясь.

- У меня есть, - сказал король Огунве, - но я сомневаюсь не в ней, а в Вас.

- Почему? - спросил лорд Азраил.

- Если она попытается соблазнить Вас, Вы не устоите. Взять ее в плен было

правильным, неправильным было пригласить ее на совет. Обходитесь с ней со всей

учтивостью, окружите ее комфортом, но удалите ее от себя и держитесь от нее

подальше.

- Что ж, я попросил вас высказаться, - сказал лорд Азраил, - и принимаю ваш

упрек. Ваше присутствие, король, мне более ценно, чем её. Я велю увести её.

Он потянулся к звонку, но прежде, чем он позвонил, вмешалась миссис Коултер.

- Пожалуйста, - взмолилась она, - сначала выслушайте меня. Я могу помочь. Вам

едва ли удастся еще заполучить человека, который был бы так близок к верхушке

Магистериума, как я. Я знаю их образ мыслей и действий. Вы хотите знать, почему

мне можно доверять, что заставило меня покинуть их? Все просто: они собираются

убить мою дочь. Они не рискнут оставить её в живых. Когда я узнала, кто моя дочь,

что она из себя представляет, узнала о пророчестве ведьм, я поняла, что придется

покинуть Церковь, что отныне мы друг другу враги. Я не знала, кто вы такие или

как вы ко мне относитесь. Я знала только, что мне придется пойти против Церкви,

против всего, во что они верят, и, если понадобится, против самого Владыки. Я…

Она замолчала. Все командующие внимательно слушали ее. Она смотрела на лорда

Азраила своими сияющими глазами, и, казалось, теперь она обращалась только к

нему, тихим, но проникновенным голосом говоря:

- Я была самой плохой матерью на свете. Я позволила забрать своего единственного

ребенка, когда она была совсем крохой, потому, что мне было наплевать на нее;

меня заботил только собственный успех. Я не вспоминала о ней годами, а если и

вспоминала, то жалела о неудобстве, доставленным её рождением.

- Но когда Церковь начала проявлять интерес к Пыли и детям, что-то шевельнулось

в моей душе, я вспомнила, что я мать и Лира… мой ребенок.

- Я спасала её. Три раза я вмешивалась и уберегала её от опасности. Первый раз

это было, когда Жертвенный Совет начал свою работу. Я отправилась в колледж и

забрала её в Лондон где, как я надеялась, смогу уберечь её от Совета. Но Лира

сбежала.

- Второй раз был в Болвангаре, где я застала её прямо под… под лезвием… Я чуть

не умерла. Они… мы… я проделывала это с другими детьми, но это был мой ребенок.

Вы не представляете, какой я тогда испытала ужас, и не дай Бог испытать его Вам.

Но я освободила её и забрала оттуда - так я спасла её во второй раз.

Но даже сделав это, я оставалась в душе преданным и верующим слугой Церкви, ибо

выполняла волю Владыки.

А затем я узнала о пророчестве ведьм. Скоро Лире предстоит испытать искушение,

как Еве - так говорят ведьмы. Я не знаю, что это будет, но, в конце концов, она

взрослеет и нетрудно представить, какую форму может принять искушение. Теперь об

этом знает и Церковь, и они убьют её. Если все зависит от Лиры, станут ли они

рисковать и оставлять ее в живых? Понадеются ли на то, что она может отвергнуть

искушение, каким бы оно ни было?

Нет, они обязательно убьют её. Если бы они могли, они отправились бы в сад Эдема

и убили бы Еву, прежде чем та поддалась искушению. Убивать для них нетрудно, сам

Кальвин приказывал умерщвлять детей. Да, они убили бы её с помпой, проведя

церемонию с молитвами, поминальным плачем, псалмами и славословиями, но убили бы.

Если она попадет в их руки, она умрет.

Так что, услышав слова ведьмы, я спасла мою дочь в третий раз. Я забрала её в

такое место, где могла бы держать её в безопасности, и собиралась оставаться там.

- Вы усыпили её, - заметил король Огунве. - И держали без сознания.

- Мне пришлось, - сказала, оправдываясь, миссис Коултер, - потому, что она

ненавидела меня, - тут её взволнованный голос, который, до этого ей прекрасно

удавалось контролировать, прервался всхлипом и когда она продолжила, то слегка

дрожал. - Она боялась и ненавидела меня, и она бы умчалась, спасаясь от меня,

как птица от кошки, не погрузи я ее в забвение. Знаете, каково это для матери?

Но это был единственный способ уберечь её! Все это время в пещере... спящая,

беспомощная, и её деймон свернулся вокруг ее шеи... Я чувствовала такую любовь,

такую нежность, такую глубокую, глубокую... Мое дитя, в первый раз я могла,

наконец, ухаживать за моей малюткой...! Умывать её, кормить её, согревать и

оберегать её. Я ложилась ночью рядом с ней, я баюкала её в своих руках,

перебирая её волосы, я целовала её закрытые глаза, моя маленькая...

Она была бесподобна. Она говорила тихо, ни разу не повысив голоса, и когда

рыдания сотрясли её, она подавила их до икоты, как если бы пыталась не

выставлять напоказ свои эмоции. Что делало её неприкрытую ложь ещё эффективнее.

Она лжива до мозга костей, с отвращением подумал лорд Азраил.

Слова её, без сомнения, предназначались в основном королю Огунве, лорд Азраил

видел это. Король был не только её главным обвинителем, он был человеком, в

отличии от ангела и лорда Роука, и она знала, на каких струнах его души надо

играть.

Однако именно на галливеспианца она произвела сильнейшее впечатление. Как

никогда ранее в людях, он чувствовал в ней скорпиона со смертельным жалом,

который скрывался за этим нежным тоном. Лучше не терять скорпиона из виду,

подумал он.

Поэтому он поддержал короля Огунве, когда тот изменил свое мнение и стал

настаивать на том, чтобы миссис Коултер осталась. Лорд Азраил оказался припертым

к стенке: теперь уже он хотел удалить ее подальше, но он дал слово подчиниться

мнению командующих.

Миссис Коултер взглянула на него с выражением кроткого участия. И никто, был

уверен лорд Азраил, не заметил проблеск коварного триумфа в глубине её

прекрасных глаз.

- Что ж, оставайся, - согласился он. - Но ты уже достаточно говорила, теперь

помолчи. Я хочу рассмотреть предложение по гарнизону на южной границе. Вы все

видели доклад. Это осуществимо? Это подходит нам? Потом я хочу осмотреть арсенал.

А затем выслушать Ксафанию относительно диспозиции войск ангелов. Сначала

гарнизон. Король Огунве?

Предводитель африканцев начал доклад. На миссис Коултер произвела впечатление

точность сведений об оборонительных сооружениях сил Церкви и оценки способностей

её лидеров.

Но теперь, когда Тиалис и Салмакия были с детьми и у лорда Азраила не было

шпионов в Магистериуме, их сведения вскоре устареют, что таило в себе опасность.

В голову миссис Коултер пришла мысль, и она обменялась со своим деймоном взглядом,

подобным ямтарической искре. Но ничего не сказав, она погладила деймона по

золотистой шерсти, продолжая слушать короля Огунве.

- Достаточно, - остановил докладчика лорд Азраил. - Мы вернемся к этой проблеме

позднее. Теперь, что касается арсенала. Как я понимаю, они готовы испытать

мыслелёт. Пойдемте, посмотрим.

Он вынул из кармана ключ и освободил обезьяну от цепей, избегая при этом

касаться даже кончиков золотистого меха.

Лорд Роук оседлал своего сокола и последовал вместе с остальными за лордом

Азраилем вниз по ступеням и далее на крепостную стену.

На них налетел холодный, слепящий ветер. Голубой сокол парил в этом могучем

вихре, описывая круги и пронзительно крича. Король Огунве запахнул свой китель и

взял своего деймона-гепарда за загривок.

Миссис Коултер робко обратилась к ангелу

- Простите, миледи, Ваше имя Ксафания?

- Да, - ответила та.

Её вид поразил миссис Коултер не меньше, чем её сородичи Руту Скади, когда та

встретила их в небе. Она не светилась, а, казалось, была освещена со стороны

невидимым источником света. Она была высокая, крылатая, нагая, и её морщинистое

лицо было старше любого доселе виденного миссис Коултер живого существа.

- Вы из тех ангелов, что воюют против Владыки с незапамятных времён?

- Да. И с тех пор я странствовала по многим мирам. Сейчас я заключила с лордом

Азраилом союз, ибо вижу в его великом начинании лучшую возможность покончить с

тиранией навсегда.

- А если вы потерпите неудачу?

- Тогда все мы будем уничтожены и жестокость будет править вечно.

Ведя разговор, они следовали за быстро шагавшим лордом Азрэлем по продуваемой

ветром крепостной стене к громадной лестнице, уходившей вниз так глубоко, что

светильники на стенах терялись из виду, так и не осветив дна. Голубой сокол

скользнул мимо них, опускаясь все ниже и ниже, пока отблески светильников на его

перьях не скрылись в темноте.

Ангел передвинулась к лорду Азрэлу и миссис Коултер оказалась поблизости от

африканского короля.

- Простите мое невежество, сэр, - обратилась она к нему, но до вчерашней схватки

в пещере я не видела таких людей, как человек на голубом соколе и ничего не

слышала о них. Откуда он? Что вы можете сказать о его народе? Я не хотела бы

задеть его, а если я скажу что-нибудь не зная о нем ничего, это может оказаться

ненамеренно оскорбительным.

- Это разумно, - ответил король Огунве. - Его народ очень гордый. Их мир

развивался не так, как наши; там есть два вида разумных существ - люди и

галливеспианцы. Люди в большинстве своем служат Владыке и пытаются извести

маленьких людей с незапамятных времен. Они считают их порождением дьявола. Так

что галливеспианцы все еще не могут до конца доверять людям нашего размера. Они

гордые и бесстрашные воины, смертельные для врагов и отличные шпионы.

- Они все на вашей стороне или разделились, как люди?

- Есть такие, которые примкнули к врагу, но большинство с нами.

- А ангелы? Знаете, до недавнего времени я считала ангелов выдумкой средних

веков, игрой воображения. И вот так разговаривать с одним из них, удивительно,

правда… Сколько их с Лордом Азраилем?

- Миссис Коултер, - король посмотрел на нее, - такие вещи обычно интересуют

шпионов.

- Хорошим же я была бы шпионом, если бы спрашивала об этом открыто, - возразила

ему миссис Коултер. - Я пленница. Я не могу сбежать, даже если бы было куда.

Теперь я безвредна, можете поверить мне.

- Что ж, буду счастлив поверить вам, - сказал король. - Ангелы сложны для

понимания более, чем любые другие человеческие существа. Начнём с того, что не

все они одинаковы: некоторые сильнее, другие слабее. Среди них существуют и

союзы и вражда, столь древние, что мы мало знаем о них. Владыка подавляет их

восстания с тех пор, как появился на свет.

Миссис Коултер внезапно остановилась, потрясенная. Африканский король

остановился рядом, подумав, что ей стало плохо, тем более, что неверный свет

фонарей придавал её лицу действительно нездоровый вид.

- Вы произнесли это, как само собой разумеющееся, - сказала миссис Коултер, - но…

Как это возможно? Ведь Владыка создал миры, разве нет? Он существовал до всего.

Как он мог появиться на свет?

- Об этом знают ангелы, ответил ей Огунве. - Для некоторых из нас тоже было

шоком узнать о том, что Владыка не Создатель. Может и был такой создатель, а

может, нет, этого мы не знаем. Все, что нам известно это то, что однажды Владыка

захватил власть и с тех пор и ангелы и люди борются с ним. Это последнее

восстание. Никогда прежде ангелы, люди и другие разумные существа со всех миров

не объединялись ради общего дела. Никогда прежде не собиралось столь могучее

войско. Но и его может оказаться недостаточно. Скоро увидим.

- А каковы намерения лорда Азраила? Что это за мир и почему он пришел сюда?

- Он привел нас сюда, потому, что в этом мире нет разумной жизни. Мы не

завоеватели, миссис Коултер, мы пришли не завоевывать, но строить.

- Он собирается напасть на Небесное Королевство?

Огунве бесстрастно поглядел на миссис Коултер.

- Мы не собираемся вторгаться в Королевство, - сказал он, - но если Королевство

вторгнется к нам, то пусть готовится к войне, ибо мы готовы встрерить их. Я

король, миссис Коултер, но для меня большая честь присоединиться к лорду Азраилу

в создании мира, где не будет никаких королевств. Не будет королей, епископов,

священников. Небесное Королевство стало таковым с тех пор, как Владыка поставил

себя выше остальных ангелов. Мы не хотим быть его частью. Этот мир совсем другой

и мы намерены стать здесь свободными гражданами Небесной Республики.

На языке у миссис Коултер вертелась еще добрая дюжина вопросов, но король

двинулся дальше, не желая заставлять своего главнокомандующего ждать, и ей

пришлось последовать за ним.

Лестница вела так глубоко, что когда они достигли последнего уровня, небо в

лестничном пролете исчезло из виду. Миссис Коултер запыхалась, но не подала виду

и продолжала двигаться вниз, пока не вышла в большой зал, освещенный кристаллами,

вмонтированными в поддерживающие свод столбы. Наверху в темноте виднелись

лестницы, кабины, балки и мостки с целеустремленно снующими по ним фигурами.

Лорд Азраил разговаривал со своими командующими, когда появилась миссис Коултер.

Не дав ей отдышаться, он двинулся дальше через громадный зал. Иногда светлая

фигура приземлялась на пол, чтобы перекинуться с ним парой фраз. Воздух был

плотным и нагретым. Миссис Коултер заметила, что, по-видимому из уважения к

лорду Роуку, на каждом столбе имелся кронштейн на уровне человеческой головы,

чтобы галливеспианец мог приземлиться на него на своем соколе и принять участие

в разговоре.

Но они не остались в зале. В дальнем его конце отворилась тяжелая двустворчатая

дверь и они вышли на железнодорожную платформу. Там их ожидал небольшой поезд из

ямтарического локомотива и одного вагона.

Машинист поклонился им, а его деймон, коричневая обезьяна, отступил ему за спину

при виде золотистой обезьяны со скованными передними лапами. Лорд Азраил немного

поговорил с ним и жестом пригласил своих спутников внутрь вагона, который, как и

зал, был освещен кристаллами, укрепленными на серебряных подставках, выступавших

из полированных панелей красного дерева.

Как только лорд Азраил присоединился к ним, поезд тронулся и начал плавно

удаляться от платформы в туннель, постепенно набирая скорость. Он ехал так мягко,

что только негромкий стук колес говорил о том, что они движутся.

- Куда мы едем? - спросила миссис Коултер

- В арсенал, - коротко ответил лорд Азрэл и, отвернувшись тихо заговорил о чем-то

с ангелом.

- Милорд, - обратилась Миссис Коултер к лорду Роуку, - ваши люди всегда

действуют парами?

- А что?

- Простое любопытство. Они начисто переиграли меня и моего деймона во время нашей

схватки в пещере. Я была удивлена тем, как они хорошо сражаются.

- Почему же? Вы не ожидали, что люди нашего размера окажутся настоящими бойцами?

Миссис Коултер, осведомленная о гордом и вспыльчивом нраве лорда Роука,

взглянула на него как можно спокойнее.

- Да, - призналась она. - Я думала, мы легко победим ваших соплеменников, а они

легко побили нас. Я признаю свою ошибку. Но вы всегда действуете парами?

- Вы же действуете парами, Вы и ваш деймон, не так ли? С какой стати мы должны

давать вам преимущество? - ответил лорд Роук и даже в рассеянном свете

кристаллов был виден его надменный взгляд, который так и вынуждал миссис Коултер

задать ещё вопросы..

Но она скромно потупила взгляд и промолчала.

Прошло некоторое время и миссис Коултер почувствовала, что поезд едет вниз, в

самое сердце горы. Она не могла сказать, как далеко они проехали, но примерно

через пятнадцать минут поезд стал замедлять ход и вскоре остановился у платформы,

освещенной ямтарическим светом, который после темноты туннеля показался

ослепительным.

Лорд Азраил открыл двери и они вышли наружу в такой горячий и загазованный

воздух, что у миссис Коултер невольно перехватило дыхание. Воздух звенел от

ударов мощных молотов и скрежета металла о камень.

Работник отворил дверь, ведущую с платформы и тут же шум усилился и их обдало

волной жара. Вспышки света заставили их прикрыть глаза; только на Ксафанию

казалось не действовали звуки, свет и жар. Когда её чувства наконец пришли в

порядок, миссис Коултер огляделась с живым интересом.

Она повидала в своем мире металлургические заводы, самые большие выглядели

сельской кузницей рядом с этим. Молоты размером с дом поднимались в мгновение

ока к высоченному потолку а затем обрушивались на железные брусы, толщиной в три

обхвата, расплющивая их в доли секунды с грохотом, от которого сотрясалась сама

гора. Из отверстия в скале текла желто-зеленая река расплавленного металла,

достигала заслонки и оттуда устремлялась бурлящим потоком через желоба и

перегородки, и охлаждаясь в клубах ядовитого пара, образовывала непрерывное

полотно металла. Гигантские гильотины и прокатные станы резали, сгибали и

раскатывали железо толщиной в дюйм как бумажную салфетку. Затем гигантские

молоты вновь расплющивали его, спрессовывая слои металла с такой силой, что они

образовывали единое целое, и так повторялось снова и снова.

Если бы это увидел Йорек Бирнинсон, он, возможно, признал бы, что эти люди что-то

понимают в работе с металлом. Миссис Коултер могла только смотреть и удивляться.

Разговаривать было невозможно, да никто и не пытался. Лорд Азраил жестом

пригласил группу следовать за ним через решетчатый мостик, подвешенный над еще

более громадным подземельем, где шахтеры в поте лица добывали кирками и

заступами металл из горной породы.

Они перешли мостик и направились по длинному, вырубленному в скале, коридору

вниз. Здесь поблескивали странным светом сталактиты и звуки стали постепенно

стихать. Миссис Коултер почувствовала холодное дуновение на своем разгоряченном

лице.

Кристаллы, от которых исходил свет, не были вмонтированы ни в светильники ни в

колонны, а просто разбросаны по полу, и, поскольку здесь не было факелов, дающих

тепло, мало-помалу группа снова начала чувствовать холод. Некоторое время спустя

они, довольно неожиданно, вышли на открытый воздух.

Здесь часть горы была вырублена и получилось открытое пространство размером с

плац-парад. Вдалеке на склоне горы они увидели несколько тускло освещенных ворот.

Некоторые из них были закрыты, другие открыты и из одного такого проема люди

тянули нечто, покрытое брезентом.

- Что это? - спросила миссис Коултер у африканского короля и тот ответил:

- Мыслелёт.

Название это ни о чем не говорило миссис Коултер и она с огромным любопытством

наблюдала, как снимают брезент.

Она подвинулась, как бы под защиту короля Огунве и поинтересовалась "Как он

работает? И для чего он нужен?"

- Сейчас увидим, - ответил король.

Это походило на какой-то сложный буровой аппарат или на кабину гироптера или

большого крана. У него был прозрачный колпак над сиденьем, перед которым торчала

по меншей мере дюжина рычагов и рукояток. Он стоял на шести подпружиненных

опорах, присоединенных к корпусу под разным углом, что выглядело одновременно

энергично и неуклюже. Сам корпус представлял собой нагромождение труб, цилиндров,

поршней, кабелей, шестерней, вентилей и измерительных приборов. Трудно было

сказать, что было аппаратом, а что нет потому, что все это было освещено сзади и

большая часть скрывалась во мраке.

Лорд Роук спланировал на своем соколе к мыслелёту и стал описывать вокруг него

круги, рассматривая его со всех сторон. Лорд Азраил и ангел стояли рядом,

обсуждая что-то с инженерами. Из апарата выкарабкались два человека; один с

папкой, другой с куском кабеля.

Миссис Коултер вов се глаза смотрела на аппарат, запоминая каждую его часть и

чувствовала, насколько он сложен. Пока она смотрела, лорд Азраил поднялся в

кабину, уселся в кресле, затянул ремни вокруг талии и плеч и надел на голову

шлем. Его деймон прыгнул вслед за ним и лорд Азраил повернулся, чтобы

отрегулировать что-то позади него. Инженер, позвал его, лорд Азраил ответил и

люди отступили к двери.

Мыслелёт сдвинулся с места, хотя миссис Коултер не поняла как. Он тихо

подрагивал на своих шести опорах, движимый непонятной энергией. Он снова пришел

в движение и миссис Коултер увидела, как различные его части вращаются,

поворачиваются из стороны в сторону и сканируют темное небо. Лорд Азраил был

очень занят: то двигал рычаг, то поворачивал ручку, то настраивал что-то и вдруг

мыслелёт исчез.

Каким-то образом он подпрыгнул в воздух и завис над ними примерно на уровне

верхушек деревьев, медленно поворачиваясь налево. Не было ни звука мотора, ни

вообще малейшего намека, как он победил силу притяжения. Он просто висел в

воздухе.

- Слушайте, - сказал король Огунве. - На юге.

Миссис Коултер повернулась, напряженно вслушиваясь. Было слышно, как завывыет

ветер на гребне горы, подошвами она ощущала подрагивание от ударов молота, у

освещенного дверного проема раздавались голоса. Вдруг по какому-то сигналу

голоса смолкли и огни погасли. В этой тишине миссис Коултер расслышала сквозь

порывы ветра слабый звук так-так-так двигателей гироптеров.

- Кто это? - тихо спросила она.

- Приманка, - объяснил король. - Мои пилоты пытаются заставить противника

бросится за ними в погоню. Посмотрим.

Миссис Коултер во все глаза пыталась разглядеть что-нибудь в плотой темноте с

редкими звездами. Над ними висел мыслелёт, неподвижно, как будто на якоре.

Порывы ветра не оказывали на него никакого воздействия. Из кабины не вырывалось

ни малейшего света, поэтому аппарат было очень трудно разглядеть, а фигура лорда

Азраила совершенно скрылась из виду.

Затем она уловила над горизонтом первые отблески огней и в этот момент звук

двигателей стал отчетливо различим. Шесть гироптеров летели быстро и один из них,

похоже, был в беде, судя по дымному следу за ним и по тому, что он летел ниже

остальных. Они держали курс на гору, но с намерением пролететь выше неё.

Прямо за ними, преследуя их по пятам, показалась разномастная группа летунов.

Нелегко было определить, кто они, но миссис Коултер рассмотрела тяжелый гироптер

странного вида, два прямокрылых самолета, одну стремительную гигантскую птицу с

двумя вооруженными наездниками и трех или четырех ангелов.

- Преследователи, - прокомментировал король Огунве.

Они приближались к гироптерам. С одного из самолетов сорвалась светящаяся линия,

а через секунду или две послышался глухой треск. Но снаряд так и не достиг цели,

подбитого гироптера, потому, что в тот самый момент, когда наблюдатели заметили

выстрел и до того как услышали треск, они увидели вспышку на мыслелёте и снаряд

взорвался на полпути.

У миссис Коултер едва ли было время уследить за этими почти мгновенными,

следующими одни за другими вспышками и звуками прежде, чем началась битва. За

ней тоже было непросто следить, поскольку участники быстро перемещались в темном

небе, но вот серия почти бесшумных вспышек, сопровождаемых коротким шипением,

напоминающим шипение пара, осветила склон горы. Вспышки подействовали на

противников по-разному. Лететельные аппараты загорелись или взорвались,

гигантская птица издала крик похожий на звук разрываемого гигантского полотна и

камнем рухнула вниз на скалы, ангелы же просто превратились в облачка светящихся

частиц, постепенно затухающих, как фейерверк.

Затем наступила тишина. Ветер унес звук гироптеров, исчезнувших за склоном горы,

все молчали. Пламя далеко внизу отражалось на нижней части мыслелёта, который по-прежнему

непонятным образом висел в воздухе, медленно поворачиваясь, как будто

осматриваясь. Разгром преследователей был таким полным, что миссис Коултер,

повидавшая много способных потрясти вещей, была тем не менее потрясена. Пока она

рассматривала мыслелёт, тот начал мерцать, смещаться и вот он снова прочно стоит

на земле.

Король Огунве поспешил вперед, как и другие командующие и инженеры, которые

открыли двери и позволили свету осветить посадочную площадку. Миссис Коултер

осталась на месте, с любопытством наблюдая за суетой вокруг мыслелёта.

- Зачем он показал это нам? - тихо спросил её деймон.

- Он не мог прочесть наши мысли, - ответила она тем же тоном.

Они думали о том моменте в башне, когда у них мелькнула идея. Тогда они решили

сделать лорду Азраилу предложение: они отправляются в Церковный Суд и шпионят

там для него. Она знала там все рычаги власти и могла ими управлять. Сперва

трудно будет убедить их в преданности, но она смогла бы. Теперь, когда

галливеспианцы покинули Суд и отправились с Уиллом и Лирой, лорду Азраилу трудно

будет отказаться от такого предложения.

Но теперь, когда они смотрели на странный летательный аппарат, у них возникла

еще более привлекательная идея и миссис Коултер на радостях стиснула золотистую

обезьяну в объятиях.

- Азраил, - позвала она его снизу невинным тоном, - можно посмотреть, как

работает эта машина?

Тот посмотрел вниз с выражением нетерпения, смешанного с удовлетворением. Он бы

в восторге от мыслелёта и миссис Коултер знала, что он не сможет не похвастаться

им.

Король Огунве отступил в сторону и лорд Азраил нагнулся вниз и втянул её в

кабину. Он помог ей устроиться в кресле, наблюдая за тем, как она осматривает

органы управления.

- Как он работает? - спросила миссис Коултер - Что им движет?

- Твои мысли, - объяснил лорд Азраил. - Как следует из названия. Если ты

подумаешь о том, чтобы лететь вперед, он полетит вперед.

- Это не ответ. Ну расскажи мне. Какой здесь двигатель? Как он держится в

воздухе? Я не вижу никаких крыльев или лопастей. Но управление выглядит почти

таким же, как у гироптера…

Лорду Азраилу было трудно удержаться от того, чтобы не рассказать ей, и

поскольку она была в его власти, он не устоял. Он показал ей рукоятку, на

которой глубоко отпечатались зубы его деймона.

Твой деймон, - объяснил он, - должен ухватиться за эту рукоятку зубами или лапами,

неважно, чем. А ты должна надеть этот шлем. Между вами начинает течь ток,

который усиливается этим конденсатором… в общем, это сложно объяснить, но летать

на нем легко. Мы поставили рукоятки управления, как на гироптере, для

наглядности, но вообще-то никакие рукоятки здесь не нужны. Разумеется, летать

могут только люди с деймонами.

- Понятно, - сказала миссис Коултер.

И вытолкнула лорда Азраила из аппарата.

Тут же она натянула на голову шлем, а золотистая обезьяна ухватилась за кожаную

рукоятку. Миссис Коултер толкнула тот рычаг, который в гироптере управлял

подъемом и в то же мгновение мыслелёт взмыл в в воздух.

Но она еще не до конца освоилась с управлением. Аппарат на несколько секунд

повис, слегка покачиваясь, прежде чем она нашла рукоять горизонтального полета,

и за эти секунды лорд Азраил сделал три вещи. Он поднялся на ноги, жестом

остановил короля Огунве, который хотел отдать приказ открыть огонь по мыслелёту

и сказал "Лорд Роук, не будете ли вы любезны полететь с ней?"

Галливеспианец взмыл на своем голубом соколе прямо к люку, котрый был все ещё

открыт. Снизу наблюдатели могли видеть, как женщина вертела головой,

осматриваясь и золотистую обезьяну, делавшую тоже самое. И ни та, ни другая не

заметили маленькую фигуру лорда Роука, спрыгнувшего со своего сокола в кабину

позади них.

Мгновение спустя мыслелёт пришел в движение, и сокол, описав круг, приземлился

лорду Азраилу на руку. Не прошло и двух секунд, как аппарат уже скрылся из виду,

растяв во влажном воздухе среди звезд.

Лорд Азраил смотрел вслед с сожалением, смешанным с восхищением

- Да, король, вы были правы, - сказал он, - мне следовало бы послушать вас там,

в башне. От матери Лиры можно было ожидать чего-нибудь подобного.

- Вы собираетесь перехватить её? - спросил король Огунве

- И повредить такой замечательный аппарат? Конечно, нет.

- Как вы думаете, куда она направится? На поиски дочери?

- Не сразу. Она не знает, где искать её. Я уверен, она направится в Церковный

суд и отдаст им мыслелёт, как доказательство своей преданности, а затем начнет

шпионить. Для нас. Это будет новым шагом в проявлении её двуличности. Как только

она выяснит, где девочка, она отправится туда, а мы последуем за ней.

- А когда лорд Роук даст ей о себе знать?

- О, я думаю, он прибережет этот сюрприз как можно дольше, не так ли? - Все

засмеялись и отправились обратно в мастерские, где ожидала осмотра последняя,

усовершенствованная модель мыслелёта.

Глава СЕМНАДЦАТЬ. Масло и лак

Мери Мелоун делала зеркало. Не для самолюбования — этим она не страдала — а для

того, чтобы проверить правильность своей мысли. Она хотела попробовать поймать

тени, а без инструментов из лаборатории ей приходилось импровизировать с

подручными материалами.

При работе с металлом от технологии мулефа было мало пользы. Они делали

удивительные вещи из камня, дерева и верёвок, раковин и рога, но все их

металлические изделия были выкованы из самородков меди и других металлов,

найденных в песке реки, и мулефа никогда не делали из них инструменты. Они

использовались для украшения. Например, влюблённые пары мулефа перед женитьбой

обменивались полосками светлой меди, которые обвивали вокруг основания рога, как

обручальные кольца.

Так что мулефа пришли в восторг от швейцарского армейского ножа, самой большой

ценности Мэри.

Когда однажды Мэри развернула нож и показала все его части своей доброй подруге,

залиф Атал, та удивлённо вскрикнула; Мэри, как могла, объяснила ей, для чего

служила каждая из частей ножа. В ноже было миниатюрная лупа, и Мэри стала

выжигать ею рисунок на сухой ветке — тогда-то она и подумала о тенях.

Они с Атал рыбачили, но воды в реке было мало, и вся рыба, видимо, уплыла в

другие места, так что они оставили сеть на воде и беседовали, сидя на травке на

берегу. Мэри заметила гладкую белую сухую ветку. На радость Атал она выжгла на

ней рисунок, простую ромашку; но глядя на тоненькую струйку дыма, поднимавшуюся

от места, где сфокусированный свет касался дерева, Мэри подумала: «Окаменей эта

ветка и найди её учёный через десять миллионов лет, вокруг неё всё равно

обнаружат тени, потому что я над ней работала».

Мэри разморило на солнышке, но её дрёму прервал вопрос Атал:

— Что тебе снится?

Мэри постаралась объяснить ей всё о своей работе, исследованиях, лаборатории,

обнаружении теневых частиц, фантастическом открытии того, что они наделены

разумом, и почувствовала, что собственный рассказ снова захватил её, и ей

захотелось вернуться к своим приборам.

Она не ожидала, что Атал поймёт её объяснения — отчасти из-за того, что она не

владела в совершенстве языком мулефа, но отчасти и потому, что мулефа казались

ей такими практичными, так неразрывно связанными с обычным физическим миром, а

многое из того, что она говорила, было из области математики. Но Атал удивила её,

сказав:

— Да, мы знаем, что ты имеешь в виду, мы называем это... — и она употребила

слово, похожее в их языке на слово «свет».

Мэри сказала:

— Свет?

Атал ответила:

— Не свет, а... — и она повторила это слово для Мэри помедленней, пояснив: — как

отблески заката на воде, покрытой мелкой рябью — мы это так называем, но это

притворяние.

«Притворяние», как успела понять Мэри, означало у них метафору.

И сказала:

— На самом деле это не свет, но вы это видите, и это похоже на закатный свет на

воде?

Атал ответила:

— Да. Это есть у всех мулефа. И у тебя тоже. Так мы и поняли, что ты такая же,

как мы, а не как пасуны, у которых этого нет. Хоть ты и выглядишь так странно и

ужасно, ты такая же, как мы, потому что у тебя есть... — и Мэри снова не смогла

толком расслышать слово: что-то вроде «сраф» или «сарф», сопровождаемое лёгким

движением хобота влево.

От восторга Мэри едва смогла найти нужные слова:

— Что вы об этом знаете? Откуда оно берётся?

— От нас и от масла, — был ответ, и Мэри поняла, что Атал имеет в виду масло в

огромных стручках-колёсах.

— От вас?

— Когда мы вырастаем. Но без деревьев оно бы снова исчезло. А из-за колёс и

масла оно остаётся с нами.

Когда мы вырастаем... Мэри снова с трудом удавалось говорить связно. Одним из

свойств теней, о которых она начала подозревать, было то, что дети и взрослые

реагировали на них по-разному или привлекали разную теневую активность. Ведь

Лира говорила, что учёные в её мире открыли что-то подобное в отношении пыли,

как они называли тени. И вот оно опять.

И всё это было как-то связано с тем, что сказали ей тени через экран компьютера

перед тем, как она покинула свой мир. Что бы это ни было, оно имело отношение к

большим переменам в истории человечества, отражённым в истории Адама и Евы, к

Искушению, Падению и Первородному греху. Её коллега Оливер Пэйн, исследуя

найденные при археологических раскопках черепа, обнаружил, что около тридцати

тысяч лет назад количество теневых частиц, связанных с человеческими останками,

резко возросло. Тогда что-то произошло, какой-то скачок эволюции, сделавший

человеческий мозг идеальным предметом, усиливавшим действие частиц.

Она спросила Атал:

— Сколько существуют мулефа?

И Атал ответила:

— Тридцать три тысячи лет.

К тому времени она уже понимала выражения лица Мэри, по крайней мере, самые

очевидные из них, и рассмеялась, увидев, как у той отвисла челюсть. Все мулефа

смеялись непринуждённо, весело и так заразительно, что обычно Мэри не могла не

засмеяться сама, но на этот раз, изумлённая и серьёзная, она спросила:

— Откуда вы так точно знаете? Вы ведёте летопись?

— О да, — сказала Атал. — С тех пор, как у нас появился сраф, у нас появилась

память и бодрствование. А до этого мы не помнили ничего.

— Откуда у вас взялся сраф?

— Мы придумали, как использовать колесо. Однажды существо без имени нашла

стручок и начала играть, и, играя, она…

— Она?

— Да, она. До того у неё не было имени. В отверстии стручка она увидела змею, и

та сказала…

— Змея заговорила с ней?

— Нет, нет! Это притворяние. По приданию, змея сказала: «Что ты знаешь? Что ты

помнишь? Что видишь впереди?», а она ответила: «Ничего, ничего, ничего». Тогда

змея сказала: «Сунь ногу в отверстие в стручке, где я играла, и станешь мудрой».

И она сунула ногу туда, где была змея. Масло вошло в её кровь и помогло видеть

лучше, чем раньше, и первое, что она увидела, был сраф. Это было так странно и

приятно, что ей сразу же захотелось поделиться этим со своими родными. Она и её

супруг взяли стручки и поняли, что знают, кто они такие, знают, что они мулефа,

а не пасуны. Они дали друг другу имена. Они назвали себя мулефа. Они дали

название стручковому дереву и всем тварям и растениям.

— Потому что они изменились, — сказала Мэри.

— Да. И их дети тоже, потому что, когда нападали новые стручки, они научили

детей ими пользоваться. А когда дети стали достаточно взрослыми, чтобы ездить на

колёсах, они тоже стали производить сраф, и он вернулся с маслом и остался с

ними. И они поняли, что ради масла надо вырастить ещё стручковых деревьев, но

стручки были такие твёрдые, что редко прорастали. Тогда первые мулефа поняли,

что надо делать, чтобы помочь деревьям: ездить на колёсах и ломать их, и с тех

пор мулефа и стручковые деревья всегда жили вместе.

Сразу Мэри поняла не более четверти всего сказанного Атал, но с помощью

расспросов и догадок до неё дошёл довольно точный смысл остального; познания же

её в языке мулефа постоянно умножались. Однако чем больше она узнавала, тем

труднее становилось: каждая вновь понятая вещь вызывала у неё с полдюжины

вопросов, и каждый из них уводил её в новом направлении.

Но все её мысли были направлены на сраф, потому что это была самая главная

загадка; потому она и подумала о зеркале.

Эту идею ей подсказало сравнение срафа с искорками на воде. Отражённый свет, как

отсветы на волнах, был поляризованным; возможно, и теневые частицы, когда они,

как свет, выстраивались в волны, тоже могли быть поляризованы.

— Я не могу, как ты, видеть сраф, — сказала она, — но я хочу сделать из

живичного лака зеркало — мне кажется, так я смогу их увидеть.

Атал эта мысль привела в восторг, они тут же выбрали сеть и пошли искать то, что

было нужно Мэри. Как добрый знак, в сети оказалось три крупных рыбины.

Живичный лак мулефа получали из другого дерева, намного ниже стручкового. После

варки живицы и растворения её в спирте, который делался из очищенного фруктового

сока, мулефа получали вещество по консистенции напоминавшее молоко, бледно-янтарного

цвета. Его использовали как лак. На деревянную или ракушечную основу накладывали

до двадцати его слоёв, давая каждому окрепнуть под мокрой тряпкой. В результате

получалась очень твёрдая блестящая поверхность. Обычно её доводили до матового

блеска разными окислами, но иногда оставляли прозрачной — это-то и интересовало

Мэри. Прозрачный янтарный лак имел такое же любопытное свойство, как и минерал,

известный под названием исландский шпат. Он расщеплял лучи света надвое, и

смотрящий сквозь него видел всё двоящимся.

Мэри не знала точно, что хочет сделать, а знала только, что всё поймёт, если

достаточно повозится и не будет ныть и психовать. Она вспомнила, как

процитировала Лире слова поэта Китса, а Лира сразу же поняла, что в таком же

состоянии сознания она читала алетиометр. То же предстояло найти и Мэри.

Для начала она отыскала более-менее плоский кусок дерева, похожего на сосну, и

стала тереть его поверхность куском песчаника (металла не было — не было и

фуганка), сделав его, насколько удалось, плоским. Так делали мулефа, этот способ

требовал времени и усердия, но действовал.

Она старательно объяснила мулефа, что хочет сделать, попросила у них разрешения

взять немного живицы и сходила с Атал в лаковую рощу. Мулефа с радостью

позволили ей это, но сами были слишком заняты, чтобы этим интересоваться. С

помощью Атал ей удалось добыть немного тягучего липкого сока; потом она долго

варила, растворяла, снова варила его, пока лак не был готов.

Для нанесения лака мулефа использовали подушечки из пушистого волокна ещё одного

растения, и, следуя указаниям мастера-мулефа, Мэри снова и снова старательно

красила зеркало. Изменений она поначалу почти не видела, так как слои были

слишком тонкие, но не спеша давала каждому слою застыть и постепенно стала

замечать, что зеркало утолщается. Она нанесла больше сорока слоёв лака и

потеряла им счёт, но когда лак кончился, покрытие было толщиной не меньше пяти

миллиметров.

Нанеся последний слой, Мэри стала полировать зеркало: она целый день осторожно

тёрла его поверхность мелкими круговыми движениями, пока у неё не заболели руки,

не загудела голова и она не выбилась из сил.

Тогда она уснула.

На следующее утро мулефа пошли работать в рощу деревьев, которые они называли

узелковыми. Нужно было проверить, что саженцы растут, как их посадили, затянуть

переплетения, чтобы отрастающие палки обрели нужную форму. Помощь Мэри тут была

очень кстати: она могла протиснуться в более узкие отверстия, чем мулефа, а

своими двумя руками она могла работать в более тесных местах.

Только когда всё было сделано и они вернулись в посёлок, Мэри смогла начать

экспериментировать, а вернее сказать, играть, так как до сих пор не имела ясного

понятия о том, что делает.

Сначала она попробовала использовать залакированную доску как простое зеркало,

но так как ей недоставало посеребрённой задней стороны, Мэри видела в дереве

только слабое раздвоенное отражение.

Тогда она решила, что на самом деле ей нужен лак без дерева, но мысль о том,

чтобы сделать ещё одну пластинку, привела её в ужас; да и как сделать её плоской

без основы?

Тут ей пришло в голову, что можно просто отрезать дерево и оставить один лак.

Это, конечно, тоже требовало времени, но, по крайней мере, у неё был армейский

нож. И она стала с большой осторожностью отделять лак с краю, стараясь не

оцарапать его. Но когда она в конце концов удалила большую часть сосны, в

пластинке из твёрдого прозрачного лака остались намертво впечатанные древесные

лохмотья и щепки.

А что если намочить стекло в воде, подумала она? Размягчится ли от этого лак?

Нет, ответил мастер, обучавший её, он останется твёрдым навсегда, но почему бы

ей не сделать по-другому? И он принёс ей в каменной чаше жидкость, которая всего

за несколько часов разъедала любое дерево. По виду и запаху она была похожа на

кислоту.

Мастер сказал, что это не должно повредить лак, да и, в любом случае, вред легко

исправить. Заинтригованный её планом, он помог ей осторожно нанести на дерево

кислоту и рассказал, что её изготовили, растерев, растворив и очистив минерал,

найденный на берегах мелких озёр, где она ещё не бывала. Постепенно дерево

размягчилось и отошло, и у Мэри осталась пластинка из прозрачного жёлто-коричневого

лака размером примерно со страницу книжки карманного формата.

Она отполировала заднюю сторону так же тщательно, как и лицевую, так что обе

стороны стали плоскими и гладкими, как отличное зеркало.

А потом Мэри посмотрела в него…

Ничего особенного. Оно было абсолютно прозрачным, но показывало два отражения,

правое рядом с левым, но градусов на пятнадцать выше.

А что если посмотреть через два кусочка, положив один на другой?

И, снова взяв армейский нож, она стала пытаться провести по пластинке глубокую

линию, чтобы разрезать её надвое. Упорно работая, время от времени затачивая нож

на гладком камне, она в конце концов смогла провести достаточно глубокую линию,

чтобы рискнуть разломить пластинку. Подложив под линию тонкую палочку, она резко

надавила на края пластинки, как стекольщик, ломающий стекло, и у неё получилось:

теперь у неё было два кусочка.

Она сложила их вместе и посмотрела через них. Янтарный цвет лака сгустился, и,

как фотографический фильтр, делал ярче одни цвета и приглушал другие, придавая

пейзажу какой-то новый оттенок. Но вот что интересно: раздвоенность исчезла,

отражение снова было одно; но нигде не было видно теней.

Она развела кусочки, наблюдая, как картинка меняется. Когда они оказались

примерно на расстоянии ладони друг от друга, случилась интересная вещь: янтарная

окраска исчезла, и всё обрело свой обычный цвет, только стало ярче и красочнее.

Тут пришла Атал посмотреть, что она делает.

— Теперь ты видишь сраф? — спросила она.

— Нет, но вижу кое-что другое, — ответила Мэри и попыталась показать ей.

Атал проявила интерес, но только из вежливости, без того чувства открытия,

которое воодушевляло Мэри, она скоро устала смотреть сквозь кусочки лака и

присела на траву, чтобы привести в порядок свои колёса и когти. Мулефа иногда,

просто ради общения, чистили друг другу когти, и Атал пару раз предлагала Мэри

поухаживать за своими. Мэри же, в свою очередь, позволяла Атал приглаживать свои

волосы: ей нравилось, как мягкий хобот приподнимает и отпускает их, гладя и массируя

ей голову.

Сейчас она почувствовала, что Атал этого хочется, и, отложив кусочки лака,

провела руками по её восхитительно гладким когтям - глаже и ровнее, чем нарост

внутри отверстия стручка, на ощупь так напоминавший тефлон и служивший

своеобразной втулкой в колесе. Когти и колесо так плавно переходили друг в друга,

что Мэри, погладив внутренность колеса, не чувствовала разницы между

поверхностями: мулефа и стручковое дерево действительно как будто были одним

существом, которое каким-то чудом умело разделяться и снова собираться вместе.н

ощупь похожий на тефлон и

И Атал, и Мэри это соприкосновение доставляло удовольствие. Её подруга была

молода и не замужем, в их деревне не было молодых мужчин, и ей предстояло выйти

замуж за залифа другой группы. Но наладить отношения было не так просто. Мэри

иногда казалось, что Атал тревожится о своём будущем. Мэри не жалела времени для

подруги, и сейчас с удовольствием вычистила из отверстия в колесе пыль и грязь,

нежно растёрла по когтям подруги ароматное масло, пока хобот Атал поднимал и

укладывал её волосы.

Нанежившись, Атал снова встала на колёса и укатила помогать готовить ужин. Мэри

вернулась к своему лаку и почти тотчас же сделала открытие.

Она развела две пластинки на расстояние ладони друг от друга, так что они опять

дали такое же ясное, яркое изображение… такое же, да не такое.

Посмотрев сквозь них, она увидела вокруг тела Атал рой золотых искр. Их было

видно только в одном кусочке поверхности лака, и Мэри вдруг поняла, почему: в

этом месте она дотронулась до пластинки своими маслеными пальцами.

— Атал, — крикнула она. — Скорее! Вернись!

Атал повернулась и покатила назад.

— Дай мне немножко масла, — сказала Мэри, — только чтобы помазать лак.

Атал охотно позволила ей снова погладить колесо у отверстия, с любопытством

глядя, как Мэри покрывает одну из пластинок плёнкой из сладкого прозрачного

вещества.

Затем она приложила пластинки друг к другу и подвигала их, чтобы масло

равномерно распределилось, а потом снова развела на расстояние ладони.

Мэри посмотрела сквозь них и увидела всё по-другому. Она увидела тени. Была бы

она была в комнате отдыха колледжа Джордан, когда лорд Азраил с помощью пректора

деймонстрировал фотограммы, сделанные на специальной эмульсии, она узнала бы этот

эффект. Куда бы она ни посмотрела, везде видела золото, точно такое, как

описывала Атал: искорки света, плывущие в воздухе, парящие, а иногда движущиеся

направленным потоком. В них купался мир, видный ей невооружённым глазом: трава,

река, деревья; но там, где она видела разумное существо, одного из мулефа, свет

был ярче и в нём было больше движения. Он нисколько не скрывал их очертания,

скорее даже делал чётче.

— Я и не знала, как это красиво, — сказала Мэри.

— Ну конечно красиво, — ответила ей подруга. — Странно, что ты их раньше не

видела. Поогляди-ка на малыша…

Она показала на одного из маленьких детей, игравших в высокой траве: он неуклюже

прыгал за кузнечиками, вдруг останавился, чтобы посмотреть на листочек, упал,

снова поднялся, побежал что-то сказать маме, потом его снова отвлекла какая-то

палочка, он попытался её поднять, потом увидел на своём хоботе муравьёв и

заулюлюкал от восторга. Вокруг него была золотая дымка, такая же, как вокруг

шалашей, рыболовных сетей, вечерних костров — ярче, чем у них, хоть и не намного.

Но в его дымке к тому же были маленькие вихревые потоки намерений, кружившиеся,

рассеивавшиеся и исчезавшие, уступая место новым.

А вокруг его матери золотые искры были намного ярче, и потоки их были устойчивей

и мощнее. Она готовила еду: рассыпала муку по плоскому камню, чтобы испечь

тонкую лепёшку, вроде чапати или тортильи, одновременно присматривая за своим

ребёнком. И тени, или сраф, или пыль, окутывавшие неё, были сама мудрость,

предусмотрительность и забота.

— Наконец-то ты видишь, — сказала Атал. — Ну, теперь ты должна пойти со мной.

Мэри удивлённо посмотрела на подругу. Голос у Атал был странный, она как будто

говорила: наконец-то ты готова, мы этого ждали, теперь всё должно измениться.

Появились другие мулефа, они катились с холма, с берега реки — члены их группы и

незнакомцы, которых она раньше не видела и которые с любопытством смотрели в её

сторону. Отовсюду слышался непрерывный рокот их колёс по набитой земле.

— Куда мне идти? — спросила Мэри. — Зачем они все здесь?

— Не тревожься, — сказала Атал, — идём со мной, мы не причиним тебе зла.

Это собрание, видимо, было давно запланировано, так как все мулефа явно знали,

куда идти и чего ожидать. На краю деревни был правильной формы холм с плотно

утоптанной землёй, покатый с двух сторон. Толпа — Мэри насчитала не меньше

пятидесяти мулефа — двигалась к нему. В вечернем воздухе висел дым костров, на

которых готовили пищу, а заходящее солнце окутало всё вокруг своей золотистой

дымкой. Мэри чувствовала запах жареной кукурузы и тёплый запах самих мулефа —

запах масла, тёплой плоти и ещё какой-то сладковатый запах, похожий на лошадиный.

Атал легонько подтолкнула в сторону холма.

Мэри спросила:

— Что происходит? Скажи мне!

— Нет, нет... Не я. Говорить будет Саттамакс...

Имя Саттамакс было незнакомо Мэри, и залифа, на которого указала ей Атал, она

видела впервые. Он был старше всех мулефа, кого она до сих пор видела: у

основания его хобота росли седые волоски, а двигался он с трудом, как будто у

него был артрит. Остальные осторожно собрались вокруг него, и, улучив секунду

взглянуть на него сквозь лаковое зеркало, Мэри поняла почему: облако теней

старого залифа было таким густым и сложным, что Мэри, даже не зная толком, что

это значит, прониклась к нему уважением.

Саттамакс был готов говорить, и остальная толпа умолкла. Мэри стояла у холма.

Рядом, чтобы придать ей уверенности, стояла Атал. Но Мэри всё же ощущала, что

все взгляды направлены на неё, и чувствовала себя новенькой в школе.

Саттамакс заговорил глубоким, ярким, выразительным голосом; хобот его двигался

свободно и изящно.

— Мы собрались вместе, чтобы поприветствовать чужеземку Мэри. У тех из нас, кто

её знает, есть основания благодарить её за всё сделанное ею с тех пор, как она

оказалась среди нас. Мы ждали, когда она овладеет нашим языком. С помощью многих

из нас, но особенно залиф Атал, чужеземка Мэри теперь может нас понимать.

— Но ей нужно было понять кое-что ещё — сраф. Она знала о нём, но не видела его

так, как видим мы, пока не сделала инструмент, через который может на него

смотреть.

— И теперь, когда ей это удалось, она готова узнать больше о том, что она должна

сделать, чтобы помочь нам. Мэри, подойди ко мне.

Она почувствовала головокружение, смущение и неловкость, но послушалась и

подошла к старому залифу. Она подумала, что нужно что-то сказать, и начала:

— Все вы дали мне почувствовать себя среди друзей. Вы добры и гостеприимны. Я

пришла из мира, где жизнь совсем другая, но некоторые из нас, как и вы, знают

про сраф, и я благодарна вам за помощь в создании этого зеркала, в которое я

могу его видеть. Если я как-то могу помочь вам, я с радостью это сделаю.

Она говорила не так складно, как с Атал, и волновалась, что неудачно выразилась.

Трудно было выбрать, куда обращаться, когда нужно было одновременно

жестикулировать и говорить, но, кажется, её поняли.

Саттамакс сказал:

— Приятно слышать, что ты говоришь. Мы надеемся, что ты сможешь нам помочь. Если

же нет, не представляю, как нам выжить. Туалапи убьют нас. Их стало больше, чем

когда-либо, и с каждым годом становится всё больше. С миром творится что-то

неладное. Большую часть тридцати трёх тысяч лет, которые живут мулефа, мы

заботились о земле. Всё было в равновесии. Деревья процветали, пасуны были

здоровы. Даже если иногда приходили туалапи, нас и их всегда было постоянное

число.

— Но триста лет назад деревья стали чахнуть. Мы с тревогой наблюдали за ними,

заботливо ухаживали, и всё же они стали приносить всё меньше стручков и

сбрасывать листья не ко времени, а некоторые вообще умирали – такого раньше не

случалось. На нашей памяти такого небыло, и мы не находим этому причины.

— Конечно, это происходит медленно, но и ритм нашей жизни медленный. Мы не знали

этого, пока не пришла ты. Мы видели бабочек и птиц, но у них нет срафа. У тебя

же есть, как бы странно ты ни выглядела; но ты быстра и стремительна, как птицы,

как бабочки. Ты поняла, что для того, чтобы увидеть сраф, тебе что-то нужно, и

тут же, из материалов, известных нам тысячи лет, собрала инструмент. По

сравнению с нами, ты думаешь и действуешь со скоростью птицы. Так нам кажется, и

так мы поняли, что наш ритм кажется тебе медленным.

— Но на то и наша надежда. Ты понимаешь то, чего не понимаем мы, ты видишь связи,

возможности и альтернативы, невидимые для нас, как сраф был невидим для тебя. Мы

не знаем, как нам выжить, но надеемся, что ты узнаешь. Мы надеемся, что ты

быстро выяснишь причину болезни деревьев и найдёшь от неё лекарство; мы надеемся,

ты придумаешь, что делать с туалапи - они стали так многочисленны и сильны... И

мы надеемся, что ты сумеешь сделать это быстро, иначе мы погибнем.

В толпе раздался шумок согласия и одобрения. Все смотрели на Мэри; никогда ещё

она так явственно не чувствовала себя новенькой в школе, где от неё ожидают

многого. Ей странно льстило всё сказанное: мысль о том, что она быстрая и

стремительная, как птица, была для неё новой и приятной, ведь она всегда считала

себя упорной и усидчивой. Но вместе с тем она чувствовала, что, представляя её

такой, они страшно заблуждаются, они ничего не понимают, ей ни за что не

оправдать их отчаянных надежд.

Но она должна. Они ждут.

— Саттамакс, мулефа, — сказала она, — вы возлагаете на меня свои надежды, и я

постараюсь изо всех сил. Вы были добры ко мне, ваша жизнь хороша и прекрасна, и

я очень постараюсь вам помочь, а теперь, когда я увидела сраф, я знаю, что делаю.

Спасибо за ваше доверие.

Кивая и одобрительно бормоча, мулефа гладили Мэри хоботами по голове, когда она

спускалась со склона холма. Она боялась того, что согласилась сделать.

В тот же самый миг в мире Читтагацци священник-убийца отец Гомес поднимался по

крутой горной тропинке между извилистых стволов олив. Косые лучи вечернего

солнца пробивались сквозь серебряную листву, воздух гудел от кузнечиков и цикад.

Впереди, среди виноградных лоз, он увидел фермерский домик. Там блеяла коза и по

серым камням бежал родник. Рядом с домом возился старик, и старушка вела козу к

табуретке с ведром.

В оставшейся позади деревне ему сказали, что женщина, которую он преследует,

пошла этим путём и говорила, что поднимется в горы; может быть, эти старики её

видели. По крайней мере, у них можно было купить сыра и оливок и напиться

ключевой воды. Отцу Гомесу было не привыкать обходиться малым, а времени было

полно.

Глава ВОСЕМНАДЦАТЬ. Страна мертвых

Лира проснулась около дюны с Пантелеймоном, дрожащим у нее на груди, и

поднялась, чтобы немного пройтись и согреться пока серый свет постепенно

заполнял небо. Еще не разу в жизни ей не приходилось сталкиваться с подобной

тишиной, даже в укрытой снегом Арктике: здесь не чувствовалось движения ветра и

море было таким спокойным, что даже крошечная волна не накатывала на песок -

весь мир, казалось, замер между вдохом и выдохом.

Уилл крепко спал, свернувшись и положив рюкзак под голову, чтобы защитить нож.

Плащ сполз с его плеча, и она подоткнула его, делая вид, что старается не

потревожить его свернувшегося кошкой деймона. «Она должна быть где-то здесь»,

думала Лира.

Неся все еще сонного Пантелеймона, она отошла от Уилла и присела на склоне

песчаной дюны так, чтобы звуки голосов не разбудили его.

-Эти человечки, - промолвил Пантелеймон.

-Они мне не нравятся, - твердо сказала Лира, - Я думаю нам нужно избавиться от

них, и чем раньше, тем лучше. Думаю, если нам удастся поймать их в сеть или что-то

в этом роде, Уилл сможет прорезать и затем закрыть ход, и мы будем свободны.

- Но у нас нет сети,- ответил он,- или чего-то в этом роде. В любом случае, я

уверен, что они не настолько глупы. Он смотрит на нас.

Произнося это, Пантелеймон был ястребом, и его зрение было гораздо острее зрения

Лиры. Темное небо с каждой минутой принимало легкий бледно голубой оттенок, и

когда она подняла глаза, чтобы посмотреть, край солнца уже осветил морскую гладь,

ослепляя её. Лира находилась на склоне дюны и солнечный свет достиг ее на пару

секунд раньше, чем он коснулся берега, и теперь она наблюдала, как он растекался

вокруг нее и в направление Уилла. Затем она заметила фигуру проснувшегося и

наблюдающего за ними Шевалье Тиалиса, стоящего с поднятой рукой у головы Уилла.

- Дело в том,- сказала Лира,- что они не могут заставить нас делать то, что они

хотят. Им остается только следовать за нами. И я уверена, что это им порядком

надоело.

-Если они нас поймают,- возразил Пантелеймон, подразумевая себя и Лиру,- и

направят на нас свои шпоры, чтобы воткнуть, Уиллу придется выполнить все их

требования.

Лира задумалась. Она живо вспомнила ужасный крик боли госпожи Коултер,

конвульсивно вращающиеся глаза, жуткий, слабеющий бред золотой обезьяны по мере

того, как яд проникал в её кровоток…. А это была только царапина. Уиллу придется

сдаться и выполнить их требования.

- Думаю они считали иначе,- сказала Лира,- Они считали, что он на столько

бессердечный, что просто будет стоять и смотреть как мы умираем. Возможно было

бы лучше, если бы они продолжали именно так и думать.

Она принесла с собой алетиометр и теперь было достаточно светло, чтобы увидеть

как она вытащила любимый инструмент и положила его на черный вельвет своей

одежды. Постепенно Лира погружалась в транс, в котором многое становилось ясным,

и где она могла ощутить замысловатую паутину связей, объединяющую их всех. Как

только пальцы нащупали символы, разум нашел слова: « Как нам избавиться от

шпионов?».

И стрелка начала метаться из стороны в сторону, едва ли не слишком быстро, чтобы

увидеть и какая-то часть сознания Лиры подсчитывала отклонения и остановки, и

немедленно определило значение сказанного:

« Не пытайтесь, т.к. ваши жизни зависят от них».

Это было не слишком приятным сюрпризом. Но она продолжала спрашивать: «Как нам

попасть в страну мертвых?».

Ответом было: «Идите вниз. Следуйте за ножом. Идите вперед. Следуйте за ножом».

И, наконец, она нерешительно и немного смущенно спросила: «А это правильно?»

И алетиометр тотчас ответил: « Да».

Выходя из транса, она вздохнула и, ощущая тепло солнца на своем лице и плечах,

откинула назад волосы. Теперь мир наполнился звуками движущихся насекомых, и

легкий бриз шелестел стеблями сухой, росшей травы на вершине дюны.

Она убрала алетиометр и побрела назад к Уиллу с Пантелеймоном, который приобрел

форму огромного льва в надежде отпугнуть галливеспианцев.

Человек, к которому подошла Лира, был занят работой на своем приборе и когда он

закончил, она спросила:

- Вы говорили с лордом Азраилом?

- С его представителем,- ответил Тиалис.

- Мы не пойдём.

- Именно это я и сказал ему.

- И что он на это ответил?

- Это касается только меня.

-Ну как хотите,- ответила Лира.- А эта женщина, ваша жена?

-Нет. Мы коллеги.

- А дети у вас есть?

-Нет.

Тиалис продолжал упаковывать рудный резонатор, и проснувшаяся от этого невдалеке

Леди Салмакия медленно поднималась из небольшого углубления, которое она сделала

в мягком песке. Стрекозы все еще спали, привязанные тонкой плетеной веревкой, их

крылья были влажные от росы.

- А в вашем мире есть большие люди или все маленькие как вы? – поинтересовалась

Лира.

- Мы умеем обращаться с большими людьми.- Не слишком вежливо ответил Тиалис, и

обратился к Леди Салмакия. Они разговаривали настолько тихо, что Лире не было

ничего слышно, но ей нравилось наблюдать, как они собирали капли росы с

песчаного тростника, чтобы освежиться. Вода должна значить что-то особенное для

них, подумала она для Пантелеймона: «Представь себе капли величиной с твой кулак!

Их сложно глотать, и оболочка упругая, как у воздушного шарика».

К этому моменту Уилл тоже начал просыпаться. Первым делом он посмотрел на

галливеспианцев, которые тут же оглянулись, полностью сосредоточившись на нем.

Он оглянулся и нашел глазами Лиру.

-Мне нужно тебе кое-что сказать. Сказала она.- Иди сюда, подальше от…

-Если вы хотите отойти от нас, - отчетливо произнес Тиалис,- Вы должны оставить

нож. Если вы не хотите его оставлять, вам придется говорить здесь.

- А мы не можем остаться наедине?- с негодованием воскликнула Лира.- Мы не

хотим, чтобы вы слышали, о чем мы будем разговаривать.

- Тогда уходите, но оставьте нож.

В конце концов, рядом никого больше не было, и конечно галливеспианцы не смогут

воспользоваться им. Уилл нашел в рюкзаке бутылку с водой и пару бисквитов, и

прихватив один для Лиры, пошел вместе с ней вверх по склону дюны.

-Я советовалась с алетиометром,- начала она,- и он сказал, что мы не должны

пытаться избавиться от этих человечков - они собирались спасти наши жизни. Так

что, может просто не будем обращать на них внимание….?

-Ты говорила им, что мы собираемся делать?

-Нет! И не собираюсь. Они сразу же свяжутся с Лордом Азраилем и он отправится

туда же, чтобы остановить нас. Нам остается только идти и не обсуждать это при

них.

-Но они все-таки шпионы,- отметил Уилл.- И они наверняка умеют прекрасно

подслушивать и прятаться. Так что может нам вообще не стоит затрагивать эту тему.

Сами то мы знаем, куда идем. Так что мы будем просто двигаться вперед, не

разговаривая об этом, а им придется смириться с этим и следовать за нами.

- Они не могут нас сейчас подслушать. Между нами слишком большое расстояние.

Уилл, дело в том, что я также спросила как нам попасть туда. Прибор ответил, что

мы должны просто следовать за ножом и все.

- Звучит просто,- сказал Уилл.- Могу поспорить, что это не так. Ты знаешь, что

мне сказал Йорек?

- Нет. Единственное, что он сказал, когда я подошла к нему, чтобы попрощаться,

что это тебе будет трудно, но, по его мнению, ты справишься. Но он мне так и не

объяснил почему…

-Нож разбился из-за того, что я думал о своей матери,- объяснил Уилл.- Мне

придется выкинуть на время ее из своей головы. Но… это все равно, как если бы

кто-то сказал тебе не думать о крокодиле, а ты все равно продолжаешь думать о

нем и ничего не можешь с этим поделать.

- Вчера ты прекрасно с этим справился.- Возразила она.

- Да, по причине усталости, я думаю. Ладно, поживем-увидим. Просто следовать за

ножом?

- Это все, что было сказано.

-Может в таком случае нам лучше двинуться в путь. Кроме того, у нас осталось не

так много еды. Нам нужно найти что-нибудь с собой, хлеб и фрукты или что-нибудь

ещё. Итак, для начала я найду мир, где мы сможем раздобыть еду, а затем, начнем

искать то, что нам требуется.

-Хорошо,- ответила Лира, довольная возможностью снова идти вперед с Паном и

Уиллом, живыми и здоровыми.

Они вернулись назад к шпионам, которые настороженно сидели около ножа со мешками

за спиной.

-Мы должны знать, что вы собираетесь делать,- произнесла Леди Салмакия.

- Ну, в любом случае, мы не собираемся идти к Лорду Азраилу,- ответил Уилл.- Нам

нужно кое-что сделать в первую очередь.

- Вы скажете нам что это, поскольку мы все равно не сможем остановить вас?

- Нет,- сказала Лира,- вы сразу же пойдете и доложите им. Вам придется

следовать за нами, не зная конечной цели. Конечно, вы всегда можете сдаться и

вернуться к ним.

- Конечно, нет,- возразил Тиалис.

-Нам нужны гарантии,- вступил в разговор Уилл.- Вы шпионы, и поэтому не может

идти речи о честности, это ваше ремесло. Мы должны быть уверены, что можем

доверять вам. Прошлой ночью мы все были слишком уставшими, чтобы подумать об

этом, но в будущем ничто вам не будет мешать дождаться пока мы уснем, и, уколов

нас своими шпорами, сделать беспомощными и вызвать Лорда Азраила своей рудной

штуковиной. Вы могли бы с легкостью сделать это. Так что нам нужны твердые

гарантии, что вы не сделаете этого. Обещания не достаточно.

Галливеспианцы затряслись от злости от столь неуважительного высказывания по

отношению к их честности.

-Мы не принимаем односторонних требований.- Сохраняя самообладание, произнес

Тиалис.- Нам нужно что-то взамен. Вы должны сказать нам о своих намерениях, и я

отдам вам рудный резонатор на хранение. Вы должны позволять мне позволять

пользоваться им, когда мне захочется отправить сообщение, но вы всегда будете

знать, когда это происходит, а мы не сможем пользоваться им без вашего

разрешения. Это и будет нашей гарантией. А теперь вы скажете куда направляетесь

и почему.

Уилл и Лира переглянулись.

- Хорошо,- сказала Лира,- это по-честному. Итак, мы направляемся в страну

мертвых. Мы не знаем, где она находится, но нож отыщет её. Вот то, что мы

собираемся сделать.

Оба шпиона смотрели на неё с нескрываемым скепсисом.

Затем Леди Салмакия моргнула и сказала:

- То, что ты говоришь, не имеет смысла. Мертвые мертвы и все. Нет никакой страны

мертвых.

- Я тоже так думал,- ответил Уилл.- Но теперь я не так уверен. По крайней мере,

с ножом мы это выясним.

- Но зачем?

Лира посмотрела на Уилла, он кивнул.

- Ну, - начала она,- До встречи с Уиллом, задолго до того как мне приснился сон,

я втянула друга в опасность, и он был убит. Я думала, что помогаю ему, на самом

же деле я сделала только хуже. И вот когда я спала, то мне приснился сон о нем,

и я подумала, что, возможно, я сделала бы лучше, если бы последовала за ним и

попросила бы у него прощенье. А Уилл хочет найти своего отца, который умер сразу

после того, как он нашел его. Дело в том, что ни Лорду Азраилу, ни Миссис

Коултер нет дела до этого. И если мы пойдем к Лорду Азраилу, нам придется делать

то, что он хочет, и он не станет задумываться о Роджере, ведь это мой умерший

друг. Но это имеет значение для меня. Для нас. И вот это мы и хотим предпринять.

- Дитя мое, -промолвил Тиалис,- когда мы умираем, все кончено. Не существует

иной жизни. Ты видела тела погибших, и ты видела, что происходит с деймонами,

когда приходит смерть. Он исчезает. И что же может жить после этого?

-Мы собираемся пойти и разовраться с этим,- ответила Лира.- Итак, мы вам все

сказали, и я забираю ваш рудный резонатор.

Она протянула руку и Пантелеймон, превратившись в леопарда, встал рядом с ней,

помахивая хвостом. Тиалис извлек прибор из заплечного мешка и положил ей на

ладонь. Он оказался на удивление тяжелым, ноша не для нее, конечно, но она

удивилась его силе.

- И как долго может продлиться это путешествие?- Поинтересовался Шевалье.

- Мы не знаем,- призналась ему Лира.- Мы знаем не больше вашего. Мы просто

пойдем туда и посмотрим.

-Но для начала, - добавил Уилл,- нам нужно раздобыть воды и пищи, что-то не

слишком тяжелое, чтобы можно было взять с собой. Я собираюсь найти мир, где мы

сможем это сделать, а уже потом отправимся в путь.

Тиалис и Леди Салмакия взобрались на своих стрекоз, трепещущих крыльями и

стоящих на земле. Гигантские насекомые были готовы отправиться в полет, но

приказ их наездников был однозначным, и Лира, впервые увидевшая их при дневном

свете, имела возможность рассмотреть красоту необычных серых шелковых поводьев и

маленьких сёдел.

Уилл достал нож, и у него появилось огромное желание попасть в свой родной мир:

у него все еще сохранилась кредитная карта, по которой он вполне мог купить

знакомую пищу, он даже мог позвонить Миссис Купер и узнать новости о матери…

Нож неприятно задребезжал со звуком, напоминающим скрежет ногтей о твердый

камень, и его сердце почти остановилось. Если он снова сломает клинок, это будет

конец.

Через некоторое время он снова попробовал. Вместо того, чтобы пытаться не думать

о матери, он повторял себе: «Да, я знаю, что она там, но я забуду об этом на

время, пока занят этим…»

И это сработало. Он обнаружил новый мир и плавно взмахнул ножом для того, чтобы

сделать проход. Несколькими мгновениями позже все они уже стояли во дворе, на

первый взгляд, благополучной фермы какой-то северной страны, Голландии или Дании,

где мощеный камнем двор был чисто подметен, а крепкие двери были открыты. На

подернутом дымкой небе светило солнце, а в воздухе чувствовался запах гари и еще

како-то менее приятный запах. Не было слышно звуков человеческого присутствия,

кроме гудения, столь энергичного и сильного как от машины, выезжающей из гаража.

Лира пошла посмотреть, а когда вернулась, выглядела бледной.

-Там четыре,- она сглотнула, схватившись за горло и приходя в себя продолжила,-

четыре мертвые лошади. И миллионы насекомых…

- Посмотрим,- сказал Уилл, сглатывая,- или возможно лучше не стоит.

Он указал в сторону малинника, который обрамлял примыкающий к кухне садик. Он

только что заметил человеческие ноги в одном ботинке, выглядывавшие из наиболее

густой части кустарника.

Лира не решилась посмотреть, а Уилл решил проверит, вдруг человек еще жив и

нуждается в помощи. Он вернулся качая головой с тяжелым выражением на лице.

Оба шпиона уже были у приоткрытой в дом двери.

Тиалис быстро вернулся назад:

-Внутри какой-то сладковатый запах.

Сказав это он быстро перелетел через порог, в то время, как Леди Салмакия

продолжала осматривать остальные постройки.

Уилл последовал за Шевалье. Он очутился в большой старомодной кухне с белым

фарфором в деревянном буфете, низким сосновым столиком и очагом с давно остывшим

закопченным металлический чайником. В соседней комнате располагалась кладовка.

Две полки были заполнены ароматными яблоками. Тишина действовала угнетающе.

- Уилл, это и есть страна мертвых?- прошептала Лира.

Эта же мысль пришла и ему в голову, но все же он сказал:

- Нет, я так не думаю. Это один из миров, в котором мы еще не бывали. Послушай,

мА возьмем здесь столько, сколько сможем унести. Здесь есть ржаной хлеб, это

хорошо, потому, что он легкий, и немного сыра…

Когда они набрали достаточное количество еды, Уилл положил золотую монету в

выдвижной ящик большого деревянного стола.

-Итак?- сказала Лира, заметив, как Тиалис удивленно поднял брови.- Всегда нужно

платить за то, что берешь.

Леди Салмакия влетела через заднюю дверь и опустила свою стрекозу на стол.

-Сюда идут люди с оружием. Они всего в нескольких минутах ходьбы отсюда. Там за

холмами горит деревня.

Пока она говорила, до них стали доноситься звуки шагов по гравийной дорожке,

отдаваемые приказы и лязг металла.

- Нам пора уходить,- пробормотал Уилл.

Он стал ощупывать воздух с ножом наготове. Его охватило какое-то новое ощущение.

Казалось, клинок скользил по какой-то гладкой поверхности, похожей на зеркало, а

затем стал медленно погружаться внутрь до тех пор, пока не был готов резать. Но

материя оказалась твердой, как плотная ткань, и когда он проделал проход, он

моргнул с удивлением и испугом: мир, в который он открыл дверь, оказался в

точности таким же, как тот, в котором они находились сейчас.

-Что происходит?- произнесла Лира.

Шпионы недоуменно наблюдали за происходящим. Но дело было не только в

испытываемом ими замешательстве. Так же как и воздух оказывал сопротивление ножу,

теперь нечто внутри открывшегося прохода не давало пройти в него. Уиллу пришлось

приложить усилие, чтобы сначала самому пройти внутрь, а затем втянуть в него и

Лиру. Галливеспианцы вообще не могли продвинуться вперед. Им пришлось посадить

стрекоз на детские руки, и даже после этого давление воздуха было столь велико,

что пленчатые крылья насекомых трепетали, и маленьким наездникам приходилось

успокаивать их, поглаживая по бугристым головам и разговаривая с ними.

Но, спустя несколько минут, им всем удалось пройти внутрь, и Уилл, нащупав края

открывшегося прохода, не заметного для остальных, закрыл его, прерывая звуки

идущих солдат.

-Уилл,- окликнула его Лира. Обернувшись на звук ее голоса, он увидел еще одного

человека, находившегося в кухне.

Его сердце дрогнуло. Это был тот самый человек, которого он видел не более

десяти минут назад мертвого, с перерезанным горлом.

Это был худощавый мужчина среднего возраста с видом человека, который проводит

большую часть времени на открытом воздухе. Он стоял, остолбенев, с широко

раскрытыми от ужаса глазами и держался дрожащей рукой за край стола. Уилл

довольно отметил про себя, что его шея была цела и невредима.

Мужчина попытался что-то сказать, но слова никак не находили выхода. Все, на что

он был способен, это просто стоять, вытянув вперед руку и указывая на Уилла и

Лиру.

- Простите, что нам пришлось проникнуть в ваш дом, но нам нужно было скрыться от

преследователей. Мне жаль если, мы вас напугали. Меня зовут Лира, это Уилл, а

это наши друзья, Шевалье Тиалис и Леди Салмакия. Не могли бы вы тоже

представиться нам и сказать, где мы находимся.

Эта обычная просьба, казалось, привела мужчину в чувства, вздрогнув он как будто

проснулся ото сна.

- Я мертв,- сказал он.- Я лежу там, мертвый. Я знаю это. А вы живы. Что

происходит? Господи, помоги мне, они перерезали мне горло. Что происходит?

При его словах, Лира отступила назад, ближе к Уиллу, а Пантелеймон, обернувшись

мышкой, пытался спрятаться у нее на груди. Что до Галливиспианцев, то они

пытались взять под контроли своих стрекоз, гигантские насекомые явно испытывали

отвращение по отношению к мужчине и метались из стороны в сторону в поисках

выхода наружу.

Но мужчина не обращал на них никакого внимания, пытаясь понять, что произошло.

- Вы призрак?- осторожно спросил Уилл.

Мужчина протянул руку и Уилл попытался взять её, но его пальцы не ощутили ничего,

кроме покалывания холодного воздуха.

Увидев это, мужчина с ужасом воззрился на свою руку. Оцепенение постепенно стало

покидать его, сменяясь осознанием собственного печального положения.

- Это правда,- промолвил он.- Я мертв… Я мертв и попаду в ад.

-Тихо.- Оборвала его Лира.- Мы пойдем вместе. Как вас зовут?

- Дирк Дженсон, был,- ответил он,- но теперь я… я не знаю, что делать….Не знаю,

куда идти.

Уилл открыл дверь. Скотный двор, казалось, остался тем же, тот же садик у кухни,

то же подернутое дымкой солнце. И все то же тело мужчины лежало нетронутым.

Тихий стон вырвался из горла Дирка Дженсона так, как если бы он не мог больше

его сдерживать. Стрекозы вылетели из дверей, едва касаясь поверхности земли, а

потом резко взвились ввысь, обгоняя птиц. Мужчина беспомощно озирался по

сторонам, то поднимая, то опуская руки, тихонько всхлипывая.

- Я не могу здесь оставаться…. Не могу,- постоянно повторял он.- Но все же это

уже не та ферма, которую я знал. Я должен идти.

-Куда вы пойдете, Мр. Дженсон?- Спросила Лира.

- Вниз по дороге. Не знаю куда. Должен идти. Не могу здесь оставаться…

Салмакий опустилась на руку Лире и крохотные коготки стрекозы укололи её. Леди

сказала:

- Там люди из деревни такие же, как этот мужчина, идут в том же направлении.

-В таком случае мы пойдем с ними,- сказал Уилл и закинул за плечи рюкзак.

Дирк Дженсон проходил мимо своего тела, стараясь не смотреть на него. Он шел как

пьяный, то останавливаясь, то снова двигаясь, качаясь из стороны в сторону,

спотыкаясь о камни и попадая в ямки тропинки по которой он часто ходил и так

хорошо знал.

Лира шла за Уиллом, Пантелеймон, обратившись пустельгой, летел так высоко, как

только мог, заставляя Лиру дышать с трудом.

-Они были правы,- сказал Пантелеймон, спустившись.- Там ряд людей, идущих из

деревень. Мертвых людей…

И вскоре они тоже их увидели: примерно двадцать мужчин, женщин и детей, идущих в

том же направлении, что и Дирк Дженсон, неуверенно и потрясенно. Деревня

находилась примерно в полумиле, и теперь люди шли в их сторону, рядом бок о бок

по середине дороги. Увидев других призраков, Дирк Дженсон спотыкаясь, побежал к

ним, а они приветственно протянули к нему руки.

-Даже если они не знают точно, куда идут, но зато они идут туда вместе,-

промолвила Лира.- Нам лучше просто следовать за ними.

-Как ты считаешь, у них были даймоны в этом мире?- спросил Уилл.

-Не могу сказать. Если бы ты увидел кого-нибудь из них в своем мире, сказал бы

что видишь перед собой призрака?

- Сложно сказать. Определенно они не выглядят обычно…. В моем городе был человек,

который постоянно ходил вдоль магазинов с одной и той же пластиковой сумкой, ни

с кем не заговаривая и не заходя никуда. И никто никогда не замечал его. Я

обычно делал вид, что он призрак. Они немного похожи на него. Возможно, мой мир

полон призраков, а я и не знал об этом.

- Не думаю, что в моем мире так же,- с сомнением произнесла Лира.

- В любом случае, это наверное и есть страна мертвых. Эти люди только что были

убиты, скорее всего, те солдаты это сделали, а теперь они здесь, в мире похожем

на тот, в котором они жили. Я думал, что он будет выглядеть несколько иначе.

- Уилл, он исчезает,- воскликнула Лира.- Смотри!

Она нервно сжимала его руку. Он остановился и огляделся, Лира была права. Не

так давно он обнаружил в Оксфорде окно и, войдя в него, оказался в Читтагации,

где ему довелось увидеть солнечное затмение, и как многие другие Уилл стоял на

улице, наблюдая, как яркий дневной свет постепенно исчезал, сменяясь зловещей

темнотой, накрывшей дома, деревья, парк. Все было так же четко, как и при

дневном свете, но было меньше света, чтобы разглядеть, как если бы вся сила

вытекала из умирающего солнца.

То, что происходило сейчас, отдаленно напоминало затмение, края предметов теряли

отчетливость очертаний, становясь расплывчатыми.

- Вроде бы и не слепнешь,- испуганно произнесла Лира,- нельзя сказать, что не

видно предметов, но они как-то сами постепенно исчезают.

Цвет постепенно таял: до сих пор ярко зеленые деревья и трава приобретали

тусклый серо-зеленый оттенок, ярко желтые поля зерна - землистый серый, а

красный цвет кирпича фермерского дома – непонятный кроваво-серый окрас…

Люди, который теперь стали ближе, тоже это заметили и держали друг друга за руки

для уверенности.

Единственными источниками цвета оставались стрекозы, переливавшиеся красным,

желтым и изумительным синим, их наездники, Уилл и Лира, а также Пантелеймон,

паривший пустельгой недалеко вверху.

Когда они приблизились к впереди идущим, для них сразу стало очевидным, что

перед ними призраки. Несмотря на то, что бояться было нечего, призраки сами

боялись их, пятились, не желая приближаться, Уилл и Лира подвинулись ближе друг

к другу.

- Не бойтесь,- обратился к ним Уилл.- Мы не причиним вам вреда. Куда вы идете?

Все посмотрели на самого старого мужчину, как если бы он был проводником.

- Мы идем туда же, куда и все остальные,- ответил он.— Такое ощущение, как будто

я знаю куда, но никак не могу вспомнить. Ощущение, что это где-то впереди по

дороге. Мы узнаем, когда придем туда.

- Мама,- воскликнул ребенок.- Почему становится темно днем?

-Тихо, дорогой, не волнуйся,- ответила его мама.- Переживаниями лучше ничего не

сделаешь. Я полагаю, что мы мертвы.

-Но куда мы идем?- Не унимался ребенок.- Мама, я не хочу быть мертвым!

- Мы идем повидаться с дедушкой,- с отчаянием в голосе произнесла мать.

Но ребенок не успокаивался и продолжал горько плакать. Остальные из группы, кто

с симпатией, кто с раздражением, смотрели на мать, но никто из них ничем не мог

помочь, и все они продолжали идти вперед через увядающий пейзаж под

непрекращающийся детский плач.

Шевалье Тиалис поговорил с Леди Салмакией и умчался вперед, а Уилл и Лира

смотрели на его стрекозу с благодарностью за яркость ее окраса и энергию по мере

того, как она становилась все меньше и меньше. Леди Салмакия опустила свою

стрекозу на руку Уилла.

- Шевалье отправился посмотреть, что нас ждет впереди,- пояснила она.- Мы

считаем, что пейзаж исчезает потому, что люди забывают его. И чем дальше они

будут уходить от своих домов, тем темнее будет становиться.

- Но почему, по-вашему, они идут?- Поинтересовалась Лира.- Если бы я была

призраком, то скорее захотела остаться в том месте, которое мне знакомо, а не

блуждать, чтобы потеряться.

-Они чувствуют себя несчастными там,- предположил Уилл.- Это место, где они

умерли. И они его боятся.

- Нет, их что-то тянет вперед.- Сказала Леди.- Некий инстинкт заставляет их идти

вниз по дороге.

Теперь, после того, как призраки вышли за пределы своей деревни, они двигались

более целенаправленно. Небо было столь же темным, как если бы надвигалась буря;

единственным отличаем, было отсутствие напряженности, которая обычно предвещает

приближение бури. Призраки продолжали неуклонно двигаться вдоль дороги, которая

простиралась вдаль, на сколько хватало глаз, и казалась бесконечной.

Время от времени кто-нибудь из них с любопытством поглядывал то на Уилла, то на

Лиру, то на сверкающую стрекозу и ее наездника. Наконец, старик сказал:

-Вы, мальчик и девочка. Вы же не мертвы. Вы не призраки. Зачем же вы здесь?

-Это случайность,- ответила Лира, прежде чем Уилл сказал хоть слово.- Я не знаю,

как это получилось. Мы просто пытались спастись от тех людей, и очутились здесь.

- Но как вы узнаете, что пришли туда, куда вам нужно?- спросил Уилл.

- Полагаю, нам сообщат.- Уверенно произнес призрак.- Они отделят праведников от

грешников. Нет смысла молиться сейчас. Слишком поздно. Это нужно было делать при

жизни. Теперь просто не за чем.

Было вполне понятно, в какой группе он рассчитывал оказаться, а так же то, что

она не должна быть большой. Остальные призраки с волнением отнеслись к его

словам, но он был единственным проводником, и они безропотно следовали за ним.

По мере их продвижения небо перестало темнеть, приняв скучный металлически-серый

оттенок. Живые оглядывались вокруг, смотрели вверх и вниз в поисках чего-либо

яркого, живого, радующего глаз, но были разочарованы до тех пор, пока впереди не

появилась яркая вспышка, которая неслась к ним, рассекая воздух. Это был Шевалье,

и Леди Салмакия с криком радости направила свою стрекозу ему на встречу.

Они посовещались и поспешили назад к детям.

- Впереди город,- начал Тиалис.- Он напоминает лагерь беженцев, но без сомнения

он находится там несколько или более веков. И мне кажется, что за ним находится

море или озеро, но оно покрыто туманом. Я слышал крики птиц. И там сотни людей,

прибывающих каждую минуту со всех сторон, таких же, как эти, призраки...

Призраки слушали его, не проявляя большого интереса. Создавалось впечатление,

что они впали в какой-то транс уныния, и Лире захотелось взбодрить их,

заставить их очнуться, посмотреть вокруг в поисках выхода.

-Как мы можем помочь этим людям, Уилл?- Спросила она.

Он не знал, что ответить. По мере того, как они шли вперед, стало заметно

движение на горизонте и медленно поднимающийся темно-окрашенный дым, добавлявший

темноты в унылое небо. Вдали двигались люди или призраки: группами, парами или в

одиночку, сотни, тысячи мужчин, женщин и детей медленно перемещались в сторону

источника тумана.

Земля становилась все более скользкой от грязи, становясь более похожей на

свалку мусора. Воздух был тяжелым от дыма и других запахов: резкий запах

химикатов, гниющих овощей и нечистот. Чем дальше они шли, тем сильнее становился

смрад. Не было ни кусочка чистой земли, и единственными растениями были ряды

сорняков и грубой серой травы.

Впереди, над водой лежал туман. Он возвышался крутым склоном, сливаясь с темным

небом, и откуда-то изнутри доносились крики птиц, о которых говорил Тиалис.

И между грудой отбросов и туманом лежал первый город мертвых.

Глава ДЕВЯТНАДЦАТЬ. Лира и ее смерть

То здесь, то там, среди руин были видны огни. Город являл собой полный хаос: ни

улиц ни площадей, ни открытых пространств, разве что на месте упавших зданий.

Несколько церквей и таверн все еще возвышались над остальными домами, но и в их

крышах и стенах зияли дыры, а в одном месте рухнул целый портик, подмяв под себя

колонны. Между остовами каменных зданий, беспорядочно лепились друг к другу

хибары и лачуги, собранные из кровельных досок, побитых канистр, банок из-под

бисквита, рваных пластмассовых листов, обрывков фанеры и оргалита.

Призраки, шедшие с ними, спешили к городу, и так много их подходило со всех

сторон, что они напоминали песчинки, струящиеся к отверстию песочных часов.

Призраки направлялись прямо в запустение города, как будто знали точно, куда шли.

Лира и Уилл собрались последовать за ними; но тут их остановили.

Фигура выступила из покосившегося дверного проема и произнесла, "Стойте, стойте."

Тусклый свет освещал фигуру сзади, и рассмотреть ее было нелегко, но дети поняли,

что это был не призрак. Он был живым, как они. Это был худой человек

неопределенного возраста, одетый в серый потасканный деловой костюм. В руках он

держал карандаш и пачку бумаг, скрепленных зажимом. Здание, из которого он

появился, походило на таможенный пост где-нибудь в захолустье.

- Что это за место? - спросил, Уилл, - и почему мы не можем войти?

- Вы не мертвы, - устало объяснил человек. - Вам надлежит ждать в карантине.

Идите дальше по дороге налево и отдайте эти бумаги чиновнику у ворот.

- Простите, сэр, - вступила в разговор Лира, - но, надеюсь, Вы не откажетесь

ответить на вопрос, как мы смогли зайти в такую даль, если не мертвы? Ведь это -

мир мертвых?

- Это - претдеча мира мертвых. Иногда живые попадают сюда по ошибке, но они

должны ждать в карантине прежде, чем смогут продолжить путь.

- И как долго?

- Пока не умрут.

Уилл почувствовал, что в голове у него все поплыло. Он видел, что Лира собралась

спорить, и прежде, чем она заговорила, вмешался, "Вы можете объяснять, что

происходит потом? Я хотел сказать, эти призраки, кто попал сюда, они остаются в

этом городе навсегда? "

- Нет, нет, - сказал чиновник. - Это - только транзитный порт. Они продолжают

свой путь на лодке.

- Куда? - спросил, Уил.

- Это не та вещь, о которой я могу вам рассказать, - ответил человек, и горькая

улыбка приподняла уголки его рта. - Пожалуйста, отправляйтесь в карантин.

Уилл взял бумаги, которые протягивал человек, и, взяв Лиру за руку, настойчиво

потянул ее прочь.

Стрекозы летели вяло, и Тиалис объяснил, что им нужен отдых; так что стрекозы

уселись на рюкзак Уила, а Лира позволила шпионам устроится на своих плечах.

Пантелеймон, в форме леопарда, ревниво посмотрел на них, но ничего не сказал.

Они двинулись дальше, обходя убогие лачуги и лужи сточных вод, и наблюдая, как

призраки прибывают бесконечным потоком и без помех проходят прямо в город.

- Нам надо переплыть на другой берег, как остальные, - сказал, Уилл. - Может

здешние обитатели расскажут, как это сделать. Они не кажутся сердитыми или

опасными. Странно. И эти бумаги...

Это были просто листочки, вырванные из записной книжки, на которых карандашом

были написаны и зачеркнуты случайные слова. Как будто эти люди играли в игру, и

ждали, когда путешественники ее примут или сдадутся, чтобы посмеяться. И все же

это все выглядело очень реальным.

Становилось все темнее и холоднее, и стало трудно держатся правильного пути.

Лире казалось, что они шли полчаса, а может быть и дольше; местность все время

выглядела одинаково. Наконец они достигли маленькой деревянной лачуги, похожей

на ту, у которой их остановили раньше, с тусклой лампочкой, висевшей на голом

проводе над дверью.

Когда они подошли ближе, навстречу им вышел человек, одетый как и многие другие,

с куском бутерброда в руке. Он молча посмотрел их бумаги и кивнул.

Вернув бумаги, он уже собирался уйти, когда Уилл спросил, "Скажите пожалуйста,

куда нам теперь идти?"

- Идите, и найдите где-нибудь место для постоя, - сказал человек равнодушно, но

без неприязни. - Попросите кого-нибудь. Все ждут, как и Вы.

Он отвернулся и захлопнул дверь, закрывшись от холода, а путники отправились в

сердце трущоб, где вынуждены были оставаться живые.

Это было очень похоже на главный город: небольшие потертые хижины, много раз

ремонтированные, все в заплатах из кусков пластмассы или рифленого железа,

опасно кренились друг на друга вдоль грязных дорожек. В некоторых местах с крюка

свисал ямтарический кабель, тока в котором хватало для одной или двух голых

лампочек, подвешенных над близлежащими хижинами. Однако в основном свет исходил

от костров. Они красновато мерцали жаром на обломках строительного мусора, как

будто были остатками большого пожара, не потушенными по злому умыслу.

Но когда Уилл, Лира, и галливеспианцы подошли ближе, они увидели еще кое-что. В

темноте было еще больше фигур. Одни сидели, другие прислонились к стенам, или

собрались в маленькие группы, тихо разговаривая.

- Почему эти люди не пойдут внутрь? - спросила Лира. - Ведь тут холодно.

- Они не люди, - ответила Леди Салмакия. - Они даже не призраки. Они - что-то

еще, но я не знаю что.

Путники подошли к первой группе лачуг, освещенных одной из тусклых лампочек,

которая слегка покачивалась на холодном ветру. Уилл положил руку на висевший на

поясе нож. Перед лачугами группа этих похожих на людей существ, играла в кости,

сидя на корточках. Когда дети подошли, они встали - пятеро в поношенной одежде,

чьи лица скрывались в тени - и стояли молча.

- Как называется этот город? - задал вопрос Уил.

Ответа не было. Некоторые сделали шаг назад, и все пятеро слегка придвинулись

друг к другу, как будто боялись. Лира чувствовала, как по телу ползут мурашки,

а волоски на руках встали дыбом, хотя и не могла сказать почему. За пазухой

дрожал Пантелеймон, шепча, "Нет, нет, Лира, нет, пойдем, давай вернемся,

пожалуйста ... "

"Люди" не шевелились, и в конце концов Уилл пожал плечами и сказав, "В общем,

добрый Вам вечер", двинулся дальше. Они заговаривали с другими существами, но

везде встречали такую же реакцию, и их мрачное предчуствие все усиливалось.

- Уилл, это Спектры? - тихо спросила Лира. - Мы стали достаточно взрослыми,

чтобы видеть Спектров?

- Не думаю. Если бы это было так, они напали бы на нас, но они, кажется, сами

боятся. Я не знаю, кто они.

Открылась дверь, и просочившийся сквозь нее свет упал на грязную землю. Человек,

настояший человек, мужчина, стоял в дверном проеме, наблюдая за их приближением.

Небольшая группа фигур в дверях, отступила на шаг или два, как будто из уважения.

Они рассмотрели лицо человека: спокойное, не вызывающее опасений.

- Кто вы? - спросил мужчина.

- Путники, - ответил Уилл. - И мы не знаем, куда попали. Что это за город?

- Это карантин, - сказал человек. - Вы прибыли издалека?

- Да, мы проделали долгий путь и устали, - подтвердил Уилл. - Не могли бы мы

купить у вас еды и снять угол?

Мужчина посмотрел мимо них, в темноту, затем вышел наружу и осмотрелся вокруг,

как будто кого-то искал. Потом он спросил, обращаясь к маячившим позади фигурам:

- Вы видете смерть?

Те покачали головами, и дети услышали бормотание "Нет, ни одной."

Человек вернулся обратно. Позади него, из дверного проема выглядывали женщина,

два ребенка и еще один мужчина. Все они заметно нервничали.

- Смерть? - переспросил Уилл. - Мы не несем с собой смерть.

Но как раз это, казалось, и беспокоило присутствующих, потому, что когда Уилл

произнес эти слова, послышался сдавленный вздох и все, даже "люди" снаружи,

слегка отпрянули

- Простите, - произнесла Лира, выступив вперед и придерживаясь самого кроткого

тона, как будто под свирепым взглядом экономки в колледже Джордан. - Я не могла

не заметить, эти господа действительно мертвы? Я извиняюсь если невежливо

спрашивать об этом, но для тех мест откуда мы пришли это очень необычно и мы

никогда не видели никого похожего. Если я невежлива, то прошу прощения. Но

понимаете, в моем мире, у нас у каждого есть деймон, и мы были бы потрясены, если

бы увидели кого-то без деймона, точно так же, как вы потрясены увидев нас. Теперь,

когда мы путешествуем, Уилл и я, это - Уилл, а я - Лира, я узнала, что бывают

люди, у которых кажется нет деймонов, как Уилл, и я пугалась, пока не поняла, что

они такие же как я. Возможно именно поэтому кто-то из вашего мира немного

нервничает при виде нас, потому, что вы думаете, что мы не такие, как вы.

Мужчина переспросил, "Лира? И Уилл? "

- Да, сэр - смиренно подтвердила Лира.

- А это и есть ваши деймоны? - спросил мужчина, указывая на шпионов на плече

Лиры.

- Нет, - ответила Лира, и хотя ее так и подмывало сказать, "Они - наши слуги",

она чувствовала, что Уилл не одобрит этого; так что она сказала, - Они - наши

друзья, Шевалье Тиалис и Леди Салмакия, очень выдающиеся и мудрые люди, они

путешествуют с нами. Да, а это - мой деймон, - добавила она, вынимая мышь -

Пантелеймона - из кармана. - Мы не причиним вам вреда, клянусь. И нам нужна пища

и кров. Завтра же мы отправимся дальше. Честно.

Все ждали. Мужчина был немного успокоен ее кротким тоном, а шпионы имели

достаточно здравого смысла, чтобы выглядеть скромными и безопасными. После паузы

мужчина сказал:

- Хорошо, хотя и это странно, думаю настали странные времена... Ну что же,

входите и добро пожаловать...

Фигуры снаружи закивали, одна или две из них слегка поклонились, и они вежливо

посторонились пропуская Уила, и Лиру в тепло и свет. Мужчина закрыл за ними

дверь и запер ее, накинув проволоку на гвоздь.

В доме была одна-единственная комната, чистая, но обшарпанная, которую освещала

стоявшая на столе керосиновая лампа. Фанерные стены были украшены фотографиями

из таблоидов, и заляпаны сажей. Около одной из стен стояла железная печь, перед

которой на раме для белья сушилось несколько потемневших от сажи рубашек, а на

туалетном столике было устроено что-то вроде алтаря, где пластмассовые цветы,

морские ракушки, цветные бутылочки из-под парфюма, и прочая дребедень окружали

картину, изображавшую бойкого вида скелета в цилиндре и темных очках.

В лачуге было полно народу. Кроме мужчины, женщины и двух детей там были

младенец в кроватке, старик, и старуха, лежавшая в углу в куче одеял с лицом,

покрытым морщинами такими же глубокими, как складки на одеялах и наблюдавшая за

всем блестящими глазами. Посмотрев на нее, Лира вздрогнула: одеяла раздвинулись

и появилась костлявая рука в черном рукаве, принадлежащая еще одной фигуре,

очень старой, почти скелету. Да и похожа она была больше на скелета на картине,

чем на живого человека и сначала Уилл, а затем и остальные поняли, что это была

одна из тех непонятных личностей, что находились снаружи. Путники почувтвовали

замешательство, как мужчина, когда впервые увидел их.

Остальные присутствующие в лачуге, кроме спящего младенца также молча пребывали

в некотором недоумении. Первой нарушила тишину Лира.

- Это очень любезно с Вашей стороны, - начала она речь, - спасибо, добрый вечер,

нам очень приятно находиться здесь. И, как я уже сказала, извините, что мы

пришли без смерти, если здесь так принято. Но мы не будем беспокоить Вас дольше

чем нужно. Понимаете, мы ищем землю мертвых, поэтому мы и прибыли сюда. Но мы не

знаем, где она находиться и является ли это место частью её, и как добраться

туда. Так что если Вы можете рассказать нам что-нибудь об этом, мы будем очень

благодарны.

Люди в лачуге все еще смотрели изумленно, но слова Лиры немного разрядили

атмосферу, и женщина, вытащив скамью, пригласила их за стол. Уилл и Лира

положили спящих стрекоз на полку в темном углу, где, как сказал Тиалис, они

отдохнут до наступления дня, а затем галливеспианцы присоединились к ним за

столом.

Женщина готовила в миске тушеное мясо. Она очистила пару картофелин и покрошила

их туда же, убедив мужа предложить путешественникам что-нибудь освежающее, пока

готовится еда. Тот выставил бутылку чистого и резкого спирта, запах которого

напомнил Лире джин у гиптян. Шпионы взяли один стакан на двоих, из которого они

наполнили свои маленькие фляги.

Лира думала, что семейство больше всего заинтересуют галливеспианцы, но их

любопытство было в равной степени направлено и на нее с Уилом. Она тут же

поинтересовалась, почему.

- Вы - первые люди без смерти, которых мы видим, - объяснил мужчина, чьё имя,

как они выяснили, было Питер, - с тех пор как оказались здесь. Мы, как и Вы,

попали сюда прежде, чем умерли, случайно или по стечению обстоятельств. Мы ждем,

пока наша смерть не скажет нам, что настало время.

- Ваша смерть? - удивилась Лира.

- Да. Когда мы попали сюда, а многие здесь очень давно, мы узнали, что все мы

принесли наши смерти с собой. И узнали об этом только здесь. Они были с нами все

время, а мы этого никогда не знали. Понимаешь, у каждого есть смерть. Она

находится рядом с каждым всю жизнь. Наши смерти, они - за дверью снаружи и

каждая войдет в свое время. Смерть бабушки, она там, с нею, она близко к ней,

очень близко.

- А Вас не пугает быть все время рядом со своей смертью? - спросила Лира.

- Почему это должно пугать нас? Если она рядом, Вы можете следить за ней. Я бы

больше беспокоился, не зная где она.

- Значит, у каждого есть своя смерть? - заинтересованно спросил Уил.

- Ну, да, в момент Вашего рождения ваша смерть входит в мир вместе с Вами, и

именно ваша смерть забирает Вас.

- Нам как раз, - подхватила Лира, - надо об этом узнать, потому что мы пытаемся

найти землю мертвых, и не знаем, как туда добраться. Куда же мы попадаем, когда

умираем?

- Ваша смерть трогает вас за плечо, или берет вас за руку, и говорит, "Пойдем со

мной, время пришло." Это может случиться, когда вы мечетесь в лихорадке, или

задыхаетесь, подавившись хлебной коркой, или падаете с крыши; посреди вашей боли

и муки, ваша смерть приходит к Вам и ласково говорит, "Спокойно, спокойно дитя

мое, ты идешь со мной", и Вы едете с ней на лодке через озеро в туман. Что

происходит там, никто не знает. Никто никогда оттуда не возвращался.

Женщина велела ребенку позвать смерти, и тот побежал к двери поговорить с ними.

Когда смерти этого семейства, бледные, унылые непримечательные фигуры в потертой

одежде, появились в дверях Уилл и Лира удивленно воззрились на них, а

галливеспианцы придвинулись ближе друг к другу.

- Это все ваши смерти? - спросил Тиалис.

- Точно, сэр, - подтвердил Питер.

- И Вы знаете, когда они скажут Вам что пришло время идти?

- Нет. Но Вы знаете, что они рядом, и это успокаивает.

Тиалис не сказал ничего, но было ясно, что вряд ли он считал, что это

успокаивает. Смерти скромно стояли вдоль стены, и было странно, что они занимали

так мало места и привлекали так мало внимания. Вскоре Лира и Уилл совсем

перестали обращать на них внимание, только Уилл подумал: те люди, которых я убил,

их смерти, все время были рядом с ними, а они не знали. И я не знал ...

Женщина, Марта, разложила еду по тарелкам со сколотой эмалью и отложила немного

в чашку для смертей, чтобы те разделили ее между собой. Они не ели, но приятный

запах доставлял им удовлетворение. Теперь все семейство и их гости ели с

жадностью, и Питер спросил детей, откуда они, и каков их мир.

- Я расскажу Вам, - сказала Лира.

Когда она это сказала, она почувствовала, как приятное чувство поднимается в

груди, как пузырьки в шампанском. Она знала, что Уилл смотрит на нее и она была

счастлива, что он может увидет как она делает то, что умеет лучше всего и делает

это ради него, ради всех них.

Начала она рассказ со своих родителей. Они были герцог и герцогиня, очень

знатные и богатые. Их политический противник обманом выманил их из поместья и

бросил в тюрьму. Но они сумели сбежать, спустившись вниз по веревке и отец

держал Лиру на руках. Они восстановили свое положение, но вскоре были убиты

разбойниками. И Лира была бы убита, зажарена и сьедена, если бы Уилл вовремя не

спас ее и не отвел к волкам в лес, где он жил как один из них. Младенцем он упал

за борт судна его отца и был выброшен волной на пустынный берег, где волчица

выкормила его молоком и сохранила ему жизнь.

Люди внимали этой ерунде со спокойной доверчивостью, и даже смерти, подвинулись

поближе послушать, кто взгромоздясь на скамью, кто усевшись рядом на полу,

пристально глядя на нее своим тихим и учтивым взглядом, а Лира тем временем

перешла к ее жизни с Уиллом в лесу.

Он и Лира оставались с волками некоторое время, а затем переселились в Оксфорд,

и стали работать на кухне колледжа Джордан. Там они встретили Роджера, и когда

колледж был атакован кирпичниками из глиняного карьера, им пришлось спешно

бежать. Поэтому она, Уилл и Роджер захватили гиптянское судно и спустились до

устья Темзы, едва не попав в плен у Абингдонского шлюза, затем они были

потоплены вепскими пиратами и были вынуждены, чтобы спастись, вплавь добраться

до трехмачтового клипера, только что отплывшему в Ханг-Чжоу в Китай, за чаем.

И на клипере они встретили галливеспианцев, которые были жителями луны,

унесенными на Землю жестокой бурей из Млечного пути. Они нашли убежище на мачте

в наблюдательном посту, и она, Уилл и Роджер часто лазили туда, чтобы повидаться

с ними и однажды Роджер оступился и упал в воду.

Они пытались уговорить капитана развернуть судно и искать его, но он был

непреклонный, жестокий человек, и думал только о прибыли, которую он получит,

быстро доплыв до Китая. Он заковал их в кандалы. Но галливеспианцы принесли им

напильник, и...

И так далее. Время от времени она поворачивалась к Уиллу или шпионам за

подтверждением, и Салмакия добавила деталь или две, а Уилл кивал, и история

подошла к тому, что детям и их друзьям с луны необходимо найти путь к земле

мертвых, чтобы узнать от родителей Лиры, где зарыто богатство ее семейства.

- И если бы мы знали наших смертей раньше, - заключила Лира, - как Вы узнали их

здесь, то наверное это было бы легче. Но я думаю, что нам по-настоящему повезло

найти путь сюда, где мы можем получить ваш совет. Большое спасибо, что вы были

так добры и внимательны, и накормили нас, это было замечательно.

- Но теперь вы видите, что нам нужно сейчас или возможно, утром, выяснить путь,

которым идут мертвые люди, и попробовать последовать за ними. Можем ли мы здесь

нанять какую-нибудь лодку?

Люди с сомнением переглянулись. Дети, охваченные усталостью, смотрел сонными

глазами то на одного взрослого, то на другого, но никто не мог сказать, где они

могли бы найти лодку.

И тут из глубин одеял в углу раздался сухой надтреснутый гнусавый голос,

которого они прежде не слышали, но не бабушки, не голос живого человека: это был

голос бабушкиной смерти.

- Единственный способ пересечь озеро и попасть в землю мертвых, - сказала она,

приподнявшись на локте, и указывая костлявым пальцем на Лиру, - это отправиться

туда с собственной смертью. Вы должны позвать собственные смерти. Я слышала о

таких, как Вы, которые держаться от своих смертей подальше. Вы не любите их, и

из любезности, они остаются вне поля зрения. Но они неподалеку. Всякий раз,

когда Вы поворачиваете голову, ваша смерть заходит с другой стороны. Они

скрываются от вашего взгляда. Они могут прятаться в чайной чашке. Или в капле

росы. Или в дыхании ветра. Не так как мы со старой Магдой, - прибавила она, и

потрепала увядающую щеку старухи, а та оттолкнула ее руку. - Мы живем вместе в

доброте и дружбе. И это именно то, что вы должны сделать: приветить смерть,

подружиться с ней, быть с ней доброй, сблизиться с вашей смертью, и увидите, на

что она тогда может согласиться.

Ее слова упали в мысли Лиры подобно тяжелым камням, и Уилл тоже почувствовал их

смертельный вес.

- Как нам сделать это? - спросил Уил.

- Только пожелайте этого и это будет сделано.

- Погодите, - вмешался Тиалис.

Все взгляды обратились к нему, и даже смерти подняли свои пустые невыразительные

лица к его лицу, маленькому и взволнованному. Он стоял рядом с Салмакией,

положив ей руку на плечо. Лира видела, что он собрался сказать: что все это

зашло слишком далеко, что они должны повернуть обратно, что эта глупость и так

затянулась и больше продолжаться не может.

Поэтому она вмешалась. "Извините," сказала она Питеру, "но я и наш друг Шевалье,

нам надо выйти на минуту, потому что ему надо поговорить со своими друзьями на

луне с помощью моего специального инструмента. Мы не надолго."

И она осторожно, чтобы не пораниться о его шпоры, взяла Тиалиса и вышла с ним

наружу, где оторвавшаяся часть рифленой железной кровли заунывно стучала на

холодном ветру.

- Ты должна остановиться, - сказал Тиалис, когда Лира поставила его на

перевернутую бочку из-под масла, освещенную слабым светом одной из лампочек,

качавшейся наверху. - Это зашло слишком далеко. Хватит.

- Но мы заключили соглашение, - напомнила Лира.

- Нет, это уже выходит за рамки.

- Ладно. Тогда оставьте нас. Летите назад. Уилл прорежет окно в ваш мир, или

любой другой, который вам подойдет, и Вы сможете улететь через него и быть в

безопасности. Мы не возражаем.

- Ты понимаешь, что ты делаешь?

- Да.

- Нет, не понимаешь. Ты беспечный, безответственный, лживый ребенок. Фантазии

так легко забивают твою голову, что это граничит с непорядочностью, и ты не

можешь признать правду, даже когда она смотрит тебе в лицо. Если тебе непонятно,

я скажу тебе прямо: ты не можешь, не должна играть со смертью. Ты должна

вернуться с нами. Я вызову лорда Азраэла, и через несколько часов мы будем в

безопасности в крепости.

Лира почувствовала, как в груди у нее поднимается волна гнева, и, не в силах

сдержаться, топнула ногой.

- Да откуда Вам знать, - закричала она, - что творится в моей голове и моей душе!?

Наверное вы не растите своих детей а откладываете яйца или что-то в этом роде,

потому что в вас нет доброты, нет великодушия, нет внимания к другим. Вы даже не

жестоки, хотя даже так было бы лучше, потому что это значило бы, что Вы

воспринимаете нас всерьез, а не идете с нами, пока это выгодно Вам ... О, теперь

я не могу доверять Вам вообще! Вы сказали, что поможете, и мы сделали бы это

вместе, а теперь Вы хотите остановить нас, подлый Тиалис!

- Лира, даже собственному ребенку я не позволил бы говорить со мной так нагло,

и своевольно. И почему я не наказал тебя раньше...

- Так вперед! Накажите меня, так, как Вы можете! Возьмите ваши проклятые шпоры,

и глубоко вонзите их, давайте! Вот моя рука, сделайте это! Вам не понять, что

творится в моем сердце, Вы, гордое, эгоистичное существо, Вам не понять, как я

грущу о своем друге Роджере и жалею и злюсь на себя за то, что сделала. Вы

убиваете людей так же просто, как, - и она щелкнула пальцами, - они ничего не

значат для Вас, но мне мучительно больно, что я так и не сказала ему до свидания,

и я хочу от всего сердца попросить прощения, что Вам никогда не понять, при

вашей гордости, вашем взрослом уме, и если я должна умереть, чтобы сделать это,

я умру, и буду счастлива. Я видела и худшее. И если Вы хотите убить меня,

твердый человек, сильный человек, носитель яда, сделайте это, Шевалье, убейте

меня. Тогда я и Роджер сможем вечно играть в земле мертвых, и смеяться над Вами,

жалкая тварь.

Нетрудно было понять, на что готов Тиалис, так как он трясся, с головы до пят

пылая гневом. Но он еще не успел ничего сделать, как позади Лиры послышался

голос, и оба почувствовали, как их окатило холодом. Лира обернулась, зная, что

она увидит и, несмотря на браваду, боялась этого.

Смерть стояла очень близко, любезно улыбаясь, и ее лицо походило на лица других

смертей, виденных Лирой, но это была ее собственная смерть, и Пантелеймон на ее

груди выл и дрожал, и в форме горностая он обернулся вокруг шеи Лиры, пытаясь

оттолкнуть ее от смерти. Но, сделав так, он только подтолкнул себя к смерти, и

осознав это, он снова прижался к ней, к ее теплой шее и сильному бьющемуся

сердцу.

Лира прижала его к себе и в посмотрела прямо в лицо смерти. Она никак не могла

вспомнить, что сказала смерть, а краем глаза, видела, как Тиалис, спешно

настраивал рудный резонатор.

- Вы - моя смерть, да? - задала вопрос Лира.

- Да, дорогая, - сказала Смерть.

- Вы ведь еще не собираетесь забрать меня?

- Ты хотела видеть меня. Я всегда здесь.

- Да, но ... я хотела, да, но ..., я хочу попасть в землю мертвых, да. Но не

умереть. Я не хочу умирать. Мне нравится быть живой, и я люблю своего деймона, и

... Ведь деймоны не попадают туда? Я видела, что они просто тают, как свечи,

когда люди умирают. У людей в земле мертвых есть деймоны?

- Нет, - ответила смерть. - Ваши деймоны исчезают в воздухе, а вы исчезаете под

землей.

- Тогда я хочу взять своего деймона с собой, когда пойду в землю мертвых, -

твердо сказала Лира. - И я хочу вернуться. Когда-нибудь кто-нибудь из людей

возвращался оттуда?

- Такого не было уже очень, очень давно. В конце концов, дитя, ты прибудешь в

землю мертвых безо всяких усилий, без риска. Это будет безопасная, спокойная

поездка, в компании собственной смерти, твоего близкого и преданного друга,

который был около тебя всю твою жизнь, кто знает тебя лучше, чем ты сама...

- Но Пантелеймон - мой близкий и преданный друг! Тебя я не знаю, Смерть, я знаю

Пана, я люблю Пана и если он когда-нибудь, если мы когда-нибудь...

Смерть кивала. Она казалась заинтересованной и любезной, но Лира ни на

мгновение не могла забыть, кто это был: ее собственная смерть, совсем рядом.

- Я понимаю, что теперь дальнейшее продвижение потребует усилий, - продолжала

она более спокойно, - и будет опасно, но я хочу этого, Смерть, правда. И Уилл

тоже. Мы слишком быстро потеряли близких, и нам надо еще кое-что сказать им, по

крайней мере мне.

- Всем жаль, что они не могут поговорить с теми, кто ушел в землю мертвых.

Почему для вас должно быть исключение?

- Потому, что, - начала сочинять Лира, - есть кое-что еще, что я должна сделать

там, не только увидеть моего друга Роджера. Эту задачу возложил на меня ангел, и

никто другой не может сделать это, только я. Это слишком важно, чтобы ждать,

пока я умру естественным путем, это должно быть сделанно сейчас. Понимаете,

ангел приказал мне. Именно поэтому мы прибыли сюда, я и Уилл. Мы должны дойти

туда.

Позади нее, Тиалис убрал свой инструмент и теперь сидел, наблюдая как дитя

умоляет собственную смерть взять ее туда, куда никто не пошел бы.

Смерть чесала в голове и поднимала руки, но ничто не могло останавить слов Лиры,

ничего не могло остудить ее желание, даже страх: она видела кое-что похуже

смерти, утверждала она, и она имела право так говорить.

В конце концов смерть Лиры сказала:

- Если ничто не может отвратить тебя, тогда все, что я могу сказать - идти со

мной, я возьму тебя в землю мертвых. Я буду твоим проводником. Я покажу тебе

путь туда, но путь обратно тебе придется искать самой.

- И моих друзей, - добавила Лира. - Уилла и других.

- Лира, - сказал Тиалис, - несмотря на все это, мы пойдем с тобой. Я был

рассержен на тебя минуту назад. Но ты ведешь себя...

Лира поняла, что настало время примирения, и с радостью извинилась, хотя и в

своей манере.

- Да, - сказала она, - извините, Тиалис, но если бы Вы не рассердились, мы

никогда не нашли бы эту даму, которая поведет нас. Я рада, что Вы здесь, Вы и

леди Салмакия, я от всей души благодарна Вам, за то, что вы с нами.

Итак, Лира убедила собственную смерть отвести ее и других туда, куда ушли

Роджер, отец Уила, Тони Макариос, и многие другие. Смерть велела ей спуститься к

причалу, когда первый свет появится на небе, и приготовиться к отплытию.

Но Пантелеймон дрожал и трясся, и Лира никак не могла его успокоить; тихий стон

то и дело вырывался из его груди. Лежа на полу лачуги вместе с другими, она

спала беспокойно, то и дело просыпаясь, а ее смерть сидела рядом и смотрела на

нее.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ. Восхождение

Мулефа делали различные виды верёвок и шнуров, поэтому Мэри Малон потратила

целое утро, изучая запасы семьи Атал. Принцип скручивания и витья не был

известен в этом мире, поэтому все шнуры и веревки оказались плетёными, но,

несмотря на это, прочными и эластичными. Вскоре Мэри нашла именно то, что нужно.

- Что вы делаете? - спросила Атал.

В лексиконе мулефа не было слова "взбираться", поэтому Мэри изобразила, как

хочет подняться по дереву. Атал перепугалась.

- Наверх до самой кроны, так высоко?

- Я должна увидеть, что происходит, - объяснила Мэри. - А сейчас помоги мне

подготовить веревку.

Однажды в Калифорнии Мэри встретила математика, который проводил все выходные,

поднимаясь на деревья. Мэри увлекалась скалолазанием и жадно слушала рассказы о

методах подъема и оборудовании. Она решила опробовать советы на практике, как

только появится шанс. Конечно, не предполагая, что придется взбираться на

деревья в другой вселенной, да ещё и в одиночку, но выбора всё равно не было.

Единственное, что можно было сделать, так это заранее все подготовить,

максимально себя обезопасив.

У неё был моток веревки, достаточно длинный, чтобы подняться на крону, с

достаточно прочной верёвкой, чтобы та могла удержать её вес с запасом. Затем

следовало порезать на петли жёсткий шнур: небольшие петли, куда можно было

просунуть руку, требовалось завязать морским узлом и приспособить в качестве

точек опоры на главном тросе.

Следом нужно было придумать, как перебросить верёвку через ветку: лук, который

получился через два часа экспериментов с упругим шнуром и гибкой ветвью;

вырезанные с помощью складного ножа стрелы, с жёсткими листьями вместо перьев,

чтобы придать стреле устойчивость в полёте. В конце дня всё было готово для

подъёма, но уже садилось солнце, и за день очень устали руки, поэтому после еды

Мэри провалилась в беспокойный сон, в то время как мулефа обсуждали её действия

своим тихим музыкальным шёпотом.

С утра Мэри первым делом занялась перекидыванием верёвки через ветвь. Мулефа,

беспокоясь о ней, пришли понаблюдать за её занятием. Восхождение было столь

чуждо созданиям на колесах, что даже подобная мысль пугала их.

В душе она догадывалась, что они чувствуют. Мэри прогнала нервозность, привязала

конец самого тонкого, самого легкого шнурочка к одной из стрел и отправила ее

вверх из лука.

Первая попытка оказалась неудачной: стрела попала в кору дерева и застряла там.

Вторую стрелу она потеряла, - хотя та и перелетела через ветвь, но недостаточно

низко опустилась, Мэри потянула её обратно и случайно сломала - верёвка

свалилась обратно, вместе с обломками. Осталась всего одна стрела, но на этот

раз удача улыбнулась ей.

Аккуратно, чтобы не порвать, Мэри сровняла трос так, чтобы оба конца касались

земли. Затем накрепко привязала их к массивному корню, обхватом с её туловище. "Ну

вот, должно быть надёжно", - подумала Мэри. Конечно, с земли сложно было судить,

насколько крепкая ветка, выдержит ли, хотя всё зависело только от этого. В

отличие от восхождения на скалу, где трос можно закрепить за крюк на утесе, а

крюки вбить через каждые несколько ярдов, чтобы падать было невысоко, здесь была

одна длинная верёвка, и если что-то пойдет не так, то и одно длинное падение.

Поэтому для подстраховки Мэри сплела три небольшие веревки и завязала их вокруг

свисающих концов троса – получился свободный узел, который можно было затянуть,

как только она начнет падать.

Поместив ногу в первую петлю, она начала восхождение.

Женщина достигла верхушки быстрее, чем ожидала. Подъём был прямой, верёвка в её

руках податлива, и, не заботясь заранее о том, как забраться на первую ветку,

она обнаружила, что глубокие трещины в коре дают твердую опору и чувство

безопасности. И вот, спустя всего лишь пятнадцать минут с начала подъёма, она

оказалась на первой ветви и планировала свой дальнейший маршрут.

Удачной мыслью было взять с собой две дополнительных мотка верёвок, чтобы

сплести из них подстраховочную сеть вместо крюков, якорей и других аппаратных

средств, которые помогали ей во время восхождения на скалы. Плетение

подстраховки отняло несколько минут, и как только все было готово, она выбрала

наиболее перспективную ветку, снова смотала запасную верёвку и отправилась

дальше.

Через десять минут осторожного подъема Мэри очутилась в самой густой части кроны.

Она могла достать листья и пропустить их между пальцев, нашла несколько

крошечных цветков беловатого цвета, что, отцветая, оставляли небольшие семена,

размером с монету, которые позже должны были превратится в железокаменные

стручки-колёса.

Она достигла удобного участка, где пересекались три разветвлённые ветки,

ослабила ремень безопасности и села передохнуть.

Сквозь просветы между листьями было видно синее море, ясное и сверкающее до

самого горизонта, а позади тянулись коричнево-золотистые прерии, пересеченные

черными магистралями.

Подул легкий бриз, который поднял слабый аромат цветов и шелест жёстких листьев,

и Мэри представила себе огромную, смутную благожелательность, держащую её в

своих ладонях. Сейчас, лежа в тени ветвей, она чувствовала такое счастье,

которое прежде испытывала лишь однажды, и не во время молитв.

К реальности её вернула судорога в правой лодыжке, неловко застрявшей между

ветвей. Мэри вытянула ногу и обратилась к предстоящей задаче, чувствуя лёгкое

головокружение от океанической радости, разлитой в воздухе.

Она объяснила мулефа, на каком расстоянии нужно держать лакированные пластины

молодого дерева, чтобы увидеть сраф, и они вставили янтарные пластины в

бамбуковую трубку, сделав некое подобие подзорной трубы. Мэри хранила её в

нагрудном кармане, и сейчас смотрела сквозь неё, как сраф, или силы, или Пыль

Лиры плывут в потоке ветра, дрейфуют и искрятся золотом, будто облако крошечных

существ. По большей части, они беспорядочно летали, словно пылинки в потоке

солнечного света или молекулы в стакане воды.

По большей части.

Но чем дольше она вглядывалась, тем яснее улавливала другое направление движения.

В основе хаотичного процесса лежала более глубокая, медленная, всеобщая

направленность к морю.

Что ж, любопытно. Закрепившись при помощи одной из верёвок, Мэри подползла по

ветке поближе к цветкам и стала пристально их рассматривать. Она смотрела до тех

пор, пока не убедилась в своей правоте, а затем осторожно начала длинный и

напряженный процесс спуска вниз.

Внизу Мэри ждали совершенно изволновавшиеся мулефа: они очень переживали по

поводу своего друга, поднявшегося так высоко.

Особенно обрадовалась Атал, которая нежно дотрагивалась до неё своим стволом и

шептала что-то, радуясь, что Мэри вернулась в целости и сохранности. Потом

мулефа с легкостью подхватили женское тело и понесли вниз к своему селению.

Как только они показались на вершине холма, их увидели в деревне, и когда они

достигли площадки для выступлений, толпа настолько разрослась, что Мэри решила:

большинство посетителей прибыли из других краев, дабы выслушать её. Она боялась,

что разочарует их своими новостями.

Старый залиф Саттамакс установил платформу и тепло её поприветствовал, а она

отвечала со всей любезностью, на которую была способна на языке мулефа. Как

только с церемониями было закончено, Мэри – запинаясь с жестикуляцией начала

говорить.

- Друзья, я поднималась на крону деревьев и вблизи наблюдала за растущими

листьями, молодыми цветами и стручками-колёсами. И заметила, что поток срафа, -

продолжала она, - движется против ветра. Воздух идет от моря, а сраф - в

противоположную ему сторону. Вы можете это заметить с земли?

- Нет, - сказал Саттамакс, - мы впервые об этом слышим.

- Сраф, - она продолжила, - просачивается сквозь деревья, и часть его

притягивается к цветкам: но цветы направлены вверх, и если бы сраф опускался

вниз, то он проник бы сквозь лепестки и оплодотворил цветы, как пыльца звезд. Но

сраф не падает, а движется к морю. Если цветок направлен венчиком к земле, то

сраф попадает на них. Вот почему стручки-колёса худо-бедно растут до сих пор.

Должно быть цветы направлены вверх, потому что раньше сраф падал вниз. Должно

быть, что-то произошло с ним, а не с деревьями. Поток срафа виден только сверху,

вот почему вы ничего не знали. Так если вы хотите спасти себя и деревья, то мы

должны узнать, почему сраф движется именно так? Мне пока сложно делать какие-то

выводы, но я попробую вам помочь.

Она видела, что многие тянутся вверх, чтобы посмотреть на дрейф Пыли. Но с земли

его нельзя было заметить: она сама раньше смотрела сквозь подзорную трубу, но

всё, что видела - глубокое синее небо.

Мулефа долго обсуждали её слова, вспоминая различные легенды, хронологии и

упоминания о сраф-ветре, но всё впустую. Они помнили только, что сраф всегда шел

от звезд. Наконец мулефа спросили, что может предложить Мэри.

- Мне нужно понаблюдать еще. Я хочу выяснить, движется ли сраф все время в одну

сторону или меняет направление, как ветер, днем и ночью. Поэтому я должна какое-то

время пожить наверху, чтобы сравнить движение срафа днём и ночью. Мне будет

нужна ваша помощь, чтобы построить специальный навес, где я могла бы спать: нам

действительно нужно больше наблюдений.

Мулефа сразу же предложили ей построить всё, что нужно. Они умели управляться с

лебедкой, и кто-то тут же придумал простой способ транспортировки Мэри наверх,

чтобы избавить её от опасного подъема. Они быстро собрали материалы и охотно

приступили к работе: связывали и стягивали верёвки, приносили всё, что могло

понадобиться ей на её наблюдательном посту.

После разговора со старой парой в оливковой роще отец Гомес потерял след. Он

потратил несколько дней, опрашивая всех и ища хоть какие-то нити, но женщина как

в воду канула.

Безрезультатные поиски утомляли, но он знал, что всё равно не бросит свою миссию,

распятие на шее и винтовка за спиной служили молчаливым подтверждением его

намерения довести дело до конца.

У него ушло бы больше времени, если б не прихоть погоды. Он находился в мире,

где было жарко и засушливо, и его всё сильнее мучила жажда. Увидев влажный след

на вершине скалы, он решил подняться и проверить, нет ли там родника. Родника

там не оказалось, там оказалось окно в мир деревьев со стручками-колёсами, где

только что прошёл дождь. Так отец Гомес узнал, куда ушла Мэри.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ОДИН. Гарпии

И Лира, и Уилл проснулись в тягостном ужасе, как приговорённые утром казни.

Титалис и Салмакия ухаживали за своими стрекозами, кормили их мотыльками,

которых заарканили у ямтарной лампы, висевшей над бочонком с маслом на дворе, и

мухами, которых вырезали из паутин, поили водой из оловянной миски. Леди

Салмакия, увидев лицо Лиры и Пантелеймона, прижавшегося к её груди маленькой

мышкой, оставила свои дела и пошла с ней поговорить. А Уилл вышел из избушки

прогуляться.

— Вы ещё можете передумать, — сказала Салмакия.

— Нет, не можем. Мы уже решили,— со смесью страха и упрямства в голосе ответила

Лира.

— А если мы не вернёмся?

— Вам идти не обязательно, — напомнила Лира.

— Мы вас не покинем.

— Ну а если вы не вернётесь?

— Значит, мы умрём, делая важное дело.

Лира промолчала. Раньше она не обращала особого внимания на леди, а вот теперь,

в дымном свете нафтовой лампы, всего на расстоянии протянутой руки от себя, на

столе, она увидела её чётко и ясно. Её лицо было спокойным и добрым — не

красивым, не хорошеньким, а именно таким, какое приятно увидеть, когда тебе

больно, грустно или страшно. В её спокойном, низком, выразительном голосе

чувствовалась нотка смеха и радости. Лира не помнила, чтобы ей в жизни кто-нибудь

читал книжки перед сном, рассказывал сказки, пел песенки, а потом целовал на

ночь и гасил свет. Но теперь ей вдруг подумалось, что если на свете есть голос,

который может окружить заботой и согреть любовью, то это такой голос, как у леди

Салмакии, и в её сердце шевельнулось желание когда-нибудь иметь собственного

ребёнка, качать его, баюкать и петь ему таким же голосом.

— Ну, — сказала Лира, сглотнув комок в горле и передёрнув плечами.

— Посмотрим, — ответила леди и отвернулась.

Поев чёрствый лепёшек с горьким чаем — всё, что могли предложить им хозяева —

дети поблагодарили их, взяли рюкзаки и отправились через ветхий городишко к

озеру. Лира оглянулась вокруг, ища свою смерть — он, конечно, был тут как тут,

вежливо шёл чуть впереди, но не хотел подходить ближе, хотя то и дело

оглядывался, чтобы проверить, идут ли они за ним.

Небо застилала мрачная мгла, превращая день в сумерки. Зловещий туман вставал

столбами над лужами на дороге, клочьями льнул к ямтарным проводам, как

истостовавшийся влюблённый. Навстречу путникам не попадались люди, только

несколько смертей, но стрекозы радовали глаз, яркими точками мелькая в сыром

воздухе то тут, то там, словно сшивая его невидимыми нитями

Вскоре путники добрались до края поселения и пошли вдоль медленно текущего ручья,

пробираясь сквозь голые колючие кусты. Иногда слышалось хриплое кваканье или

всплеск, как будто они потревожили какую-то амфибию, но по дороге они видели

только одну жабу размером со ногу Уилла, похоже, покалеченную: она только и

могла, что натужно дёргаться боком. Она лежала на тропинке и пыталась отползти,

глядя на них так, будто знала, что они хотят сделать ей больно.

— Милосерднее было бы её убить, — сказал Тиалис.

— Откуда вы знаете? — возразила Лира. — Может, ей, несмотря ни на что, ещё

нравится жить.

— Если убьём её, то заберём её с собой, — сказал Уилл. — Она хочет остаться

здесь. Я уже достаточно убил живых существ. Может быть, даже грязная гнилая лужа

лучше, чем смерть.

— Но если она страдает? — сказал Тиалис.

— Если бы она могла нам это сказать, мы бы знали. А раз не может, я её убивать

не стану. Получится, что мы больше думаем о себе, чем о жабе.

И они пошли дальше. Туман всё сгущался, но вскоре по изменившемуся звуку своих

шагов они поняли, что где-то рядом есть открытое пространство. Пантелеймон стал

лемуром с самыми огромными глазами и, прислонившись к плечу Лиры и прижавшись к

её волосам в бисеринках тумана, смотрел вокруг, но видел не больше, чем она. Он

всё дрожал и дрожал.

Вдруг они услышали плеск воды о берег. Совсем тихий, но где-то очень близко.

Стрекозы со своими всадниками вернулись к детям, Пантелеймон юркнул в Лире на

грудь, а Лира и Уилл, стараясь держаться поближе друг к другу, осторожно пошли

дальше по скользкой тропинке.

И вышли на берег. Перед ними было озеро; по неподвижной его поверхности,

покрытой маслянистой плёнкой и пеной, изредка пробегала рябь, лениво накатывая

на гальку.

Тропинка свернула налево, а чуть дальше они увидели одиноко торчащий над водой

деревянный причал, издалека больше похожий на сгусток тумана, чем на

материальный предмет. Сваи его были гнилыми, а доски зелёными от слизи, и больше

впереди не было ничего — тропинка кончалась там, где начинался причал, а там,

где кончался он, начинался туман. Смерть Лиры, проводив их, поклонилась ей, и

не успела Лира спросить, что делать дальше, как та, шагнув в туман, исчезла.

— Слушайте, — сказал Уилл.

С воды из тумана доносились звуки: скрип дерева и тихий мерный плеск. Положив

руку на нож, висевший на поясе, Уилл осторожно ступил на гнилые доски. Лира

пошла следом, не отставая от него. Стрекозы уселись на двух поросших травой

швартовных палах, как геральдические покровители, а дети встали на краю причала,

широко раскрытыми глазами вглядываясь в туман, вытирая его капли с ресниц.

Слышно было только всё тот же медленный скрип и плеск, и звуки всё приближались.

— Не надо, уйдём! — шепнул Пантелеймон.

— Надо, — шёпотом ответила ему Лира.

Она посмотрела на Уилла. Насупленный и хмурый, он глядел вперёд с нетерпением.

Он не собирался отступать. А галливеспианцы, Тиалис на плече Уилла, Салмакия на

плече Лиры, были спокойны и внимательны. Стрекозы время от времени стряхивали с

крыльев-паутинок бисеринки влаги — наверное, капельки для них тяжёлые, подумала

Лира. Хоть бы в землях мёртвых для них нашлась пища.

И вдруг появилась лодка.

Старая-престарая гребная лодка, ветхая, залатанная, гнилая; а тот, кто в ней

грёб, казался старше самой старости: закутанный в плащ из мешковины,

подпоясанный верёвкой, сгорбленный и согнувшийся. Его костлявые руки, казалось,

намертво вцепились в вёсла, из складок и морщин серого лица смотрели влажные

бесцветные глаза.

Он отпустил весло и потянулся скрюченной рукой к железному кольцу в шесте на

углу причала. Другой рукой он подгрёб прямо к причалу.

Всё было ясно без слов. Уилл сел в лодку первым, за ним пошла Лира.

Но лодочник поднял руку.

— Не он, — хриплым шёпотом сказал он.

— Не кто?

— Не он.

Вытянув желтовато-серый палец, он указал прямо на Пантелеймона;.тот из красно-бурого

горностая тут же стал белоснежным.

— Но он это я! — сказала Лира.

— Если ты плывёшь, он должен остаться.

— Но мы не можем! Мы же умрём!

— Разве не этого ты хочешь?

И тут Лира впервые по-настоящему поняла, что делает. Вот что случится. Она

застыла в ужасе, дрожа и так крепко сжав в руках своего милого дэмона, что он

взвизгнул от боли.

— Они… — беспомощно сказала Лира и тут же замолчала: жаловаться, что её

спутникам не нужно ничего оставлять, было бы нечестно.

Уилл обеспокоенно смотрел на неё. Она посмотрела вокруг — на озеро, на причал,

на rедва приметную тропинку, гнилые лужи, мёртвые и сырые кусты… Её Пан

останется здесь один — как он выживет без неё? Он дрожал у неё под рубашкой,

прижимаясь к её голому телу, и его меху было так нужно её тепло. Невозможно!

Никогда!

— Если ты плывёшь, он должен остаться здесь, — снова сказал лодочник.

Леди Салмакия дёрнула повод, её стрекоза сорвалась с плеча Лиры и села на

планшир лодки; к ней подлетел Тиалис. Они сказали что-то лодочнику. Лира

смотрела на них, как приговорённый смотрит на оживление в дальнем конце зала

суда: вдруг это гонец с помилованием?

Лодочник наклонился к ним, послушал и покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Если она едет, он должен остаться.

Уилл сказал:

— Это неправильно. Нам-то не нужно оставлять здесь часть себя. Почему тогда

Лире придётся?

— Да нет, придётся и вам, — ответил лодочник. — Только она, на свою беду, видит

ту часть, которую должна оставить, и может с ней разговаривать. А вы ничего не

почувствуете, пока не окажетесь на воде, а тогда уже будет слишком поздно. Но

всем вам придётся оставить здесь часть самих себя. Для таких, как он, нет дороги

в земли мёртвых.

Нет, подумала Лира, а с ней Пантелеймон, не для того мы мы выбрались из

Болвангара; как же нам потом найти друг друга?

Она снова оглянулась на мерзкий, мрачный берег, унылый, словно отравленный

невидимой заразой и пропитанный ядом. Представив себе, как её дорогой Пан, её

сердечный друг будет ждать там один, глядя, как она исчезает в тумане, Лира

разразилась бурными рыданиями. Эхо не подхватило её отчаянные всхлипы — их

заглушил туман, но искалеченные твари, прятавшиеся в бесчисленных заводях и на

отмелях вдоль берега, в гнилых пнях, услышали её неистовый плач и прижались к

земле, напуганные такой страстью.

— Если бы он мог поехать с нами… — крикнул Уилл, всей душой желая помочь её горю,

но лодочник покачал головой.

— Он может сесть в лодку, но тогда лодка останется здесь, — сказал он.

— Но как она потом найдёт его?

— Не знаю.

— Обратно мы вернёмся этим же путём?

— Обратно?

— Мы вернёмся. Мы пойдём в земли мёртвых и вернёмся обратно.

— Не этим путём.

— Тогда каким-нибудь другим, но вернёмся!

— Я увёз туда миллионы людей, и никто ещё не вернулся.

— Значит, мы будем первыми. Мы найдём дорогу назад. А поэтому, лодочник, будь

добр, будь сострадателен, позволь ей взять с собой дэмона!

— Нет, — ответил он, качая старой головой. — Это не правило, которое можно

нарушить. Это закон, как вот этот… — Нагнувшись, он зачерпнул горсть воды,

наклонил ладонь, и вода снова вылилась из неё. — Это такой же закон, как тот,

что заставляет воду литься обратно в озеро. Я не могу наклонить руку и заставить

воду взлететь вверх. И так же не могу отвезти её дэмона в земли мёртвых. Плывёт

она или нет, а он должен остаться тут.

Лира ничего не видела, зарывшись лицом в кошачью шёрстку Пантелеймона. Но Уилл

увидел, как Тиалис, сойдя со стрекозы, приготовился броситься на лодочника, и

сам уже почти готов был сделать то же; но старик, заметив это, повернул свою

древнюю голову и сказал:

— Как ты думаешь, сколько веков я уже перевожу людей в земли мёртвых? Думаешь,

если меня можно было бы чем-то поранить, я уже не был бы ранен? Думаешь, люди,

которых я везу, с радостью едут со мной? Они сопротивляются и плачут, пытаются

подкупить меня, угрожают мне и дерутся — и ничто не помогает. Жаль, сколько

хочешь, ты не можешь меня ранить. Лучше утешь дитя — она поедет — и не обращай

на меня внимания.

Уилл не мог на это смотреть. Лира совершала самый жестокий поступок в своей

жизни, ненавидя себя, ненавидя то, что делает, страдая за Пана, вместе с Паном и

из-за Пана. Она пыталась опустить его на холодную тропинку, отцепляла его когти

от своей одежды, и всё плакала, плакала, плакала… Уилл закрыл уши, не в силах

слышать эти горестные звуки. Она отталкивала от себя дэмона, а он всё плакал и

льнул к ней.

Она могла бы повернуть назад.

Она могла бы сказать: нет, это плохая идея, нельзя этого делать.

Она могла бы остаться верной узам сердца, узам жизни, связывавшим их с

Пантелеймоном, решить, что это главное, а остальное выкинуть из головы…

Но не могла.

— Пан, так ещё никто не делал, — дрожащим шёпотом произнесла она, — но Уилл

говорит, что мы вернёмся, и я клянусь тебе, Пан, я люблю тебя, я клянусь, что мы

вернёмся, я вернусь, береги себя, милый мой, с тобой всё будет хорошо, мы

вернёмся, и если мне всю жизнь, каждую минуту придётся искать тебя, я не

перестану, я не успокоюсь, о, Пан, милый Пан, я должна, я должна…

Она оттолкнула его, и он, грустный, напуганный и замёрзший, съёжился на грязной

земле.

Уилл не мог понять, каким он был животным. Чем-то совсем маленьким, детёнышем,

щенком, беспомощным и забитым существом, таким несчастным, что он казался

воплощением самогого несчастья. Он не спускал глаз с лица Лиры, и Уилл видел,

что она заставляет себя не отворачиваться, не избегать чувства вины. Он

восхищался честностью и смелостью Лиры, ему было дико и больно видеть, как они

расстаются. Казалось, даже воздух между ними был наполнен разрядами чувств.

И Пантелеймон не стал спрашивать, зачем это, потому что знал; он не спросил,

любит ли Лира Роджера больше, чем его, потому что знал честный ответ и на этот

вопрос. И он знал, что если он заговорит, она не устоит — и дэмон держался тихо,

чтобы не расстраивать человека, который его покидал, и оба они теперь делали вид,

что им не будет больно, что совсем скоро они снова будут вместе, и что всё это к

лучшему. Но Уилл знал, что девочка вырывает своё сердце из груди.

Она шагнула в лодку; под её маленьким весом та едва качнулась. Она села рядом с

Уиллом, не отводя взгляда от Пантелеймона: тот, весь дрожа, стоял в глубине

причала. Но когда лодочник отпустил железное кольцо и взмахнул вёслами,

маленький дэмон-собачка беспомощно просеменил к концу причала, тихонько стуча

когтями по мягким доскам, и встав там, смотрел, просто смотрел… лодка отошла от

берега, и причал и постепенно растаял в тумане.

И тогда Лира закричала так отчаянно, что крик её отдался эхом даже в этом

приглушённом и застланном туманом мире — но, конечно, это было не эхо, а вторая

её часть, отозвавшаяся из земли живых Лире, уходившей в земли мёртвых.

— Моё сердце, Уилл… — простонала она, приникнув к нему вся в слезах, с

искажённым от боли лицом.

И так сбылось предсказанное директором колледжа Джордан библиотекарю: что Лира

совершит великое предательство, которое причинит ей страшную боль.

Но и Уилл почувствовал, как растёт внутри мучительная боль; он увидел, что

галливеспианцы, терзаемый той же мукой, приникли друг к другу точно так же, как

они с Лирой.

Частично эта боль была физической. Как будто железная рука схватила его сердце и

тащила его наружу сквозь рёбра — Уилл зажал грудь руками, тщетно пытаясь

удержать его. Это было намного глубже и хуже, чем боль от отрезанных пальцев. Но

это была и душевная мука: наружу из него вытаскивали что-то тайное и личное, что

не хотело оказаться снаружи, и Уилла почти убивали боль, и страх, и угрызения

совести, ведь он причинил их себе сам.

Но было кое-что ещё хуже. У него было такое чувство, как если бы он сказал: «Нет,

не убивайте меня, я боюсь; убейте лучше мою мать, мне всё равно, я не люблю её»,

а она услышала это, но из жалости к нему притворилась, что не слышала, и сама

предложила взамен себя, потому что его любит. Вот какое было чувство. Ужасней и

быть ничего не могло.

И Уилл понял, что всё это потому, что у него есть дэмон, и что, кем бы она ни

была, она тоже осталась с Пантелеймоном на этом отравленном и заброшенном берегу.

Эта мысль одновременно пришла в голову Уиллу и Лире, и они переглянулись

полными слёз глазами. И во второй раз в жизни, но не в последний, каждый из них

увидел собственное выражение на лице другого.

Только лодочника и стрекоз, казалось, не волновало, куда они едут. Большие

насекомые оставались такими же живыми и, сияя красотой даже в густом тумане, то

и дело встряхивали влагу со своих прозрачных крыльев. Старик же в своем плаще из

мешковины наклонялся то назад, то вперёд, упираясь босыми ногами в склизкое

днище лодки.

Сколько они плыли, Лира уже не считала. Хотя часть её ещё не оправилась от горя,

представляя себе Пантелеймона, брошенного ею на берегу, другая часть, привыкая к

боли, пробовала свои силы и с любопытством ждала, что будет дальше и где они

пристанут.

Рука Уилла крепко обнимала её, но и сам он смотрел вперёд, вглядываясь в сырой

серый мрак, пытаясь расслышать что-нибудь кроме промозглого плеска вёсел. И

вскоре они и впрямь заметили перемену: впереди была скала или остров. Сначала

плеск вёсел стал тише, а потом из мглы проступило что-то тёмное.

Лодочник приналёг на весло, разворачивая лодку влево.

— Где мы? — произнёс голос шевалье Тиалиса, тихий, но по-прежнему уверенный,

хотя и резковатый — кажется, он тоже испытывал боль.

— У острова, — ответил лодочник. — Пять минут, и мы будем на пристани.

— Какого острова? — спросил Уилл и услышал, что его голос тоже звучит натянуто,

да так, что сам на себя не похож.

— Врата в земли мёртвых находятся на этом острове, — сказал лодочник. — Все

приходят сюда: короли, королевы, убийцы, поэты, дети — все приходят сюда, и

никто не возвращается.

— Мы вернёмся, — горячо прошептала Лира.

Он ничего не ответил, но взгляд его древних глаз был полон жалости.

Подплыв поближе, они увидели свисавшие над водой ветви кипариса и тиса, тёмно-зелёные,

густые и мрачные. Крутой берег так густо порос деревьями, что между ними едва

мог бы проскользнуть хорёк — при мысли об этом Лира тихонько не то всхлипнула,

не то икнула: Пан показал бы ей, как здорово у него это получается… но не сейчас,

а может, уже никогда.

— Мы уже умерли? — спросил у лодочника Уилл.

— Это не имеет значения, — ответил тот. — Некоторые приплывали сюда, так и не

поверив, что умерли. Всю дорогу они доказывали, что живы, что всё это ошибка,

что кто-то за это ответит — но это не имело значения. Другие же, бедняги, при

жизни желали умереть; их жизнь была сплошным мучением и болью; они убили себя в

надежде обрести благословенный покой, а потом обнаружили, что ничего не

изменилось, а стало только хуже, и теперь уже спасения нет — оживить себя

невозможно. А другие, такие слабые и хилые, иногда совсем младенцы, едва

успевают получить жизнь, как уже спускаются к мёртвым. Много-много раз мне

приходилось грести в этой лодке с маленьким плачущим ребёнком на коленях, не

знавшим разницы между тем, что там, наверху, и тем, что здесь, внизу. А старики:

хуже всего богачи, они ворчат, и бесятся, и проклинают меня, бранят и орут: «Да

кто ты такой? Мы же собрали и скопили столько золота, сколько могли, так возьми

же его и отпусти обратно на берег. А то мы подадим на тебя в суд, у нас есть

могущественные друзья, мы знакомы с папой, и с тем королём, и с этим герцогом,

мы можем сделать так, что тебя накажут и выпорют…» Но в конце концов все

понимали правду: Всё, что они могли, это сидеть в моей лодке и плыть в земли

мёртвых, а что до тех королей и пап, то они тоже будут здесь, когда придёт их

черёд, и раньше, чем им хотелось бы.

Пусть бесятся и плачут; они не могут причинить мне вреда; все в конце концов

замолкают.

Так что если ты не знаешь, умер ли ты, а девочка божится, что снова выйдет в

жизнь, я не стану возражать. Скоро вы сами узнаете, кто вы.

Всё это время он грёб и грёб вдоль берега, и наконец вставил вёсла в

уключиныподнял вёсла опустил рукоятки в лодку и потянулся вправо, к первому

деревянному шесту, торчавшему из озера.

Он подтянул лодку к узкой пристани и придержал её, чтобы дети вышли. Лире

выходить не хотелось: пока она была в лодке, Пантелеймон может представить её

себе, ведь такой он видел её в последний раз, но когда она уйдёт, он уже не

будет знать, какой её воображать. И она помедлила, но стрекозы взлетели, держась

за грудь, вышел из лодки бледный Уилл, и ей тоже пришлось выйти.

— Спасибо, — сказала она лодочнику. — Если увидишь моего дэмона, когда вернёшься,

скажи ему, что я люблю больше всего в мире живых и в мире мёртвых, и клянусь,

что вернусь к нему, даже если никто раньше этого не делал, клянусь.

— Да, я скажу, — ответил старый лодочник.

Он оттолкнул лодку от берега, и медленный плеск его вёсел затих в тумане.

Галливеспианцы, отлетев недалеко, тут же вернулись и посадили стрекоз, как

раньше, на плечи детям: её стрекоза села на плечо Лиры, его — не плечо Уилла.

Путешественники, они стояли на краю земли мёртвых. Впереди был только туман, но

по тому, как он темнел, они видели, что перед ними возвышалась высокая стена.

По спине у Лиры побежали мурашки. Её кожа как будто стала тканью, и сырой

воздух хлестал сквозь её рёбра, обжигая холодом свежую рану в том месте, где

всегда был Пантелеймон. Но ведь Роджер, наверное, чувствовал то же самое, падая

с горы и пытаясь ухватиться за её протянутые в отчаянии пальцы, подумала она.

Они стояли, прислушиваясь. Слышно было только бесконечное «кап-кап-кап» воды с

листьев; они подняли головы, и на щёки им упало несколько холодных капель.

— Тут нельзя оставаться, — сказала Лира.

Они сошли с пристани, стараясь держаться поближе друг к другу, и направились к

стене. Гигантские каменные блоки, зелёные от вековой слизи, уходили ввысь,теряясь

в тумане. Теперь, подойдя ближе, они слышали за стеной крики, но не могли понять,

люди ли там кричат: пронзительные скорбные вопли и вой висели в воздухе, как

щупальца медузы в воде, обжигая своим прикосновением.

— Вот дверь, — хрипло и натянуто сказал Уилл.

Под каменным выступом и правда скрывалась обшарпанная деревянная дверь. Не успел

Уилл поднять руку и открыть её, как совсем близко раздался новый хриплый,

режущий уши вопль, жутко всех испугав.

Галливеспианцы тут же метнулись в воздух; их стрекозы, как боевые кони,

предвкушали битву. Но то, что слетело со стены, отбросило их в сторону одним

жестоким ударом крыла и тяжело уселось на плиту прямо над головами детей. Тиалис

и Салмакия собрались с духом и успокоили своих напуганных летунов.

Это была большая птица размером с грифа, с женскими лицом и грудью. Уилл видел

таких на картинках, и как только он её разглядел, в голову ему пришло слово «гарпия».

У неё было гладкое лицо без морщин, но она была старше самих ведьм: жестокость и

горечь тысячелетий превратили её лицо в маску ненависти. Но рассмотрев её

получше, странники увидели, что она даже ещё отвратительней: её глаза были в

мерзкой слизи, а красные губы были сплошной запёкшейся коркой, как будто её всё

время рвало старой кровью. На плечи ей спадали грязные спутанные чёрные волосы;

сломанные когти яростно впивались в камень; мощные тёмные крылья были сложены на

спине; и при каждом движении от неё исходил запах гнили.

Уилл и Лира, превозмогая тошноту и боль, постарались выпрямиться и посмотреть

ей в лицо.

— Но вы же живы! — насмешливо сказала гарпия своим хриплым голосом.

Уилл вдруг понял, что ненавидит и боится её больше, чем любого из людей, которых

он встречал.

— Кто вы? — спросила Лира, испытывая такое же отвращение, как и Уилл.

В ответ гарпия закричала. Открыв рот, она направила поток звука прямо им в лицо,

так что у них зазвенело в ушах и они чуть не свалились с ног. Уилл схватился за

Лиру, и они прижались друг к другу; крик сменился дикими, язвительными

раскатами смеха, на которые из тумана откликнулись голоса других гарпий по всему

берегу. Глумливые, полные ненависти звуки напомнили Уиллу безжалостную

жестокость ребят на детской площадке, только здесь не было учителей, которые

могли бы всё уладить, некому было пожаловаться и негде спрятаться.

Он положил руку на нож, висевший на поясе, и посмотрел ей в глаза, хотя в ушах у

него звенело и кружилась голова от одной только силы её крика.

— Если ты пытаешься нас остановить, — сказал он, — готовься драться, а не только

кричать. Потому что мы пройдём в эту дверь.

Тошнотворный красный рот гарпии снова шевельнулся, но в этот раз чтобы сложиться

в шутливом поцелуе.

Она сказала:

— Твоя мать совсем одна. Мы пошлём ей кошмары. Мы будем кричать на неё во сне!

Уилл не двигался, потому что краем глаза видел, что леди Салмакия осторожно

пробиралась по ветке, на которой сидела гарпия. Её трепещущую стрекозу удерживал

на земле Тиалис. А потом случилось две вещи: леди прыгнула на гарпию и

молниеносно вонзила шпору в чешуйчатую ногу пернатой твари. Тиалис послал

стрекозу вверх. Салмакия вмиг спрыгнула с ветки прямо на спину своего ярко-синего

летуна и взмыла в воздух.

Эффект последовал немедленно. Тишину взорвал новый крик, намного громче прежних,

и гарпия так яростно забила тёмными крыльями, что Уилл и Лира пошатнулись от

ветра. Но потом она вцепилась когтями в камень с налитым багровым гневом лицом,

и волосы её поднялись и зашевелились над головой, как гребень из змей.

Уилл потянул Лиру за руку, и они бросились к двери, а гарпия в ярости ринулась

на них со стены, но не успела выровняться, как Уилл обернулся к ней, оттолкнув

Лиру к себе за спину и сжимая в руке нож.

На гарпию тут же накинулись галливеспианцы: они метались у неё перед лицом, то

приближаясь, то снова ускользая, не в силах нанести удар, но отвлекая её. Гарпия

неуклюже забила крыльями и чуть не упала на землю.

Лира закричала:

— Тиалис! Салмакия! Стойте, стойте!

Шпионы осадили своих стрекоз и взлетели высоко над головами детей. Из тумана

проступали новые тёмные тени, и по всему берегу были слышны крики сотен других

гарпий. Первая гарпия встряхивала крылья, волосы, потягивала ноги и сжимала

когти. Она не была ранена — это-то и заметила Лира.

Галливеспианцы ещё попарили в тумане, а потом спикировали обратно к Ларе,

протянувшей им обе руки для посадки. Салмакия поняла, что имеет в виду Лира, и

сказала Тиалису:

— Она права. Мы почему-то не можем причинить ей вреда.

Лира сказала:

— Леди, как вас зовут?

Гарпия широко расправила крылья, и странники чуть не лишились чувств от мерзкого

запаха тления и гнили, исходившего от неё.

— Нет имени! — крикнула она.

— Чего вам от нас нужно? — сказала Лира.

— А что вы можете мне дать?

— Мы можем рассказать вам, где побывали — не знаю, может быть, это вас

заинтересует. По пути сюда мы видели всякие странности.

— А, и вы предлагаете рассказать мне историю?

— Если хотите.

— Может, и хочу. И что с того?

— Вы могли бы пропустить нас в эту дверь, чтобы мы могли найти духа, которого мы

здесь ищем; по крайней мере, я на это надеюсь. Если вы будете так любезны.

— Ну, попробуйте, — ответила Нет Имени.

И, как бы ни одолевали Лиру тошнота и боль, она тут же почувствовала, что у неё

козырный туз.

— Ох, будь осторожна, — шепнула Салмакия, но голова Лиры уже была занята

историей, которую она рассказывала прошлой ночью: то убрать, это добавить, там

улучшить; родители умерли, семейное сокровище, кораблекрушение, побег…

— Ну, — сказала она, настраиваясь на повествовательный лад, — всё началось,

когда я была ещё совсем крошкой. Понимаете, отец и мать мои были герцогом и

герцогиней Абингдонскими, и богаты они были ужасно. Видите ли, мой отец был

королевским советником, и к там приезжал в гости сам король — о, да постоянно.

Они вместе охотились в наших лесах. А дом, в котором я родилась, был одним из

самых больших на всёи юге Англии. Он назывался…

Даже не крикнув, гарпия, распустив когти, кинулась на Лиру. Та едва успела

пригнуться, но один коготь всё-таки зацепил кожу у неё на голове, вырвав клок

волос.

— Врала! — кричала гарпия. — Врала!

Она снова подлетела, метя когтями прямо Лире в лицо; но Уилл вытащил нож и

бросился между ними. Нет Имени едва успела увернуться от него, а Уилл толкнул в

дверь оцепеневшую от шока и полуслепую от крови, бежавшей по её лицу, Лиру. Он

понятия не имел, куда подевались галливеспианцы, но видел, что гарпия опять

налетела на него, снова и снова яростно и злобно крича:

— Врала!!!

Её голос, казалось, звучал повсюду, и слово это, приглушённое и искажённое

туманом, так отдавалось эхом от огромной стены, что казалось, будто гарпия

выкрикивает имя Лиры и «Врала» и «Лира» одно и то же.

Уилл, прижимая девочку к груди и прикрыв её своим плечом, чувствовал, как она

дрожит и всхлипывает. Вонзив нож в гнилое дерево двери, он быстрым движением

лезвия вырезал замок.

Лира, Уилл и шпионы на юрких стрекозах ворвались в царство духов, а вдогонку им

звучал крик, которому вторили другие гарпии на туманном берегу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДВА. Шепот призраков

Первое что сделал Уилл, это заставил Лиру сесть, а затем, вытащив из маленькой

баночки мазь из кровяного мха, он осмотрел рану на её голове. Та продолжала

кровоточить, как будто ранение задело и скальп, но рана была неглубокой. Он

оторвал лоскут от рубашки и, нанеся на тряпку мазь, коснулся раны, стараясь не

думать о костлявой руке, которая эту рану нанесла.

Глаза Лиры были остекленевшими, а сама она светло-пепельного цвета.

- Лира, Лира! – произнес он и аккуратно тряхнул её – Очнись, мы должны идти!

Она вздрогнула и замерла, сбивчивое дыхание и её сфокусированные на нем глаза

были полны отчаянья.

- Уилл, я не могу этого больше делать, я не могу! Я не могу лгать! Я думала это

так просто, но это не сработало, это все что я могу делать, и это не работает!

- Это не все что ты можешь делать! Ты можешь читать алетиометр, ведь так?

- Давай… давай мы сориентируемся, где мы сейчас находимся. Давай найдем Роджера.

Он помог ей встать, и они осмотрели окрестности, где жили призраки. Дети

находились на великой равнине, которая протягивалась на многие километры вперед,

исчезая в тумане. Свет, который они видели, казался тусклым и светящимся как

будто изнутри, создавалось впечатление, что он идёт отовсюду. Там не

существовало никаких истинных теней и истинного света, а все было такое же

мрачное и угнетающее. Люди, стоящие на земле этого большого, безграничного

пространства, взрослые и дети, были призраками, их было настолько много, что

Лира не решалась даже предположить, сколько. По крайней мере, многие из них

стояли, хотя некоторые сидели, а другие лежали, вялые или спящие. Никто из них

не двигался, не бегал, не играл, хотя многие из них наблюдали за новоприбывшими

с ужасным любопытством в расширенных глазах.

- Призраки… – прошептала она – Это место, куда они приходят, после того как они

умирают в другом мире.

Лира не сомневалась, ведь с ней больше не было Пантелеймона, но она все-таки

прильнула к руке Уилла, и он был рад, что она это сделала. Галатешпианцы летали

впереди, и он видел маленькие яркие фигуры, парящие над головами призраков,

которые смотрели и следили за ними с удивлением, но, несмотря на это, тишина

угнетала, а серый свет наполнял юношу страхом. Лишь тепло Лиры позволяло ему

чувствовать себя живым.

Позади них, за стеной призраков, до сих пор слышались крики гарпий. Некоторые из

призраков выглядели встревожено, но большинство смотрели на Уилла и Лиру, не

отрываясь, и потихоньку окружали их. Лира пятилась назад. У неё не осталось сил,

чтобы встретиться с ними лицом к лицу, как она делала всегда, первой шагая

навстречу опасности, и в этот раз Уилл взял инициативу в свои руки.

- Вы можете говорить на нашем языке? – спросил он. - Вы вообще говорите?

Дрожащие, испуганные и наполненные болью Уилл и Лира имели больше преимуществ и

силы, нежели вся эта масса мертвецов в совокупности. Бедные призраки обладали

очень маленькой собственной силой, и, слыша голос Уилла, первый настоящий голос,

когда-либо звучавший здесь на памяти мертвых, многие из них двигались в их

сторону, пытаясь вступить в разговор или хотя бы ответить. Но они могли только

шептать. Слабый, жалкий звук, не сильнее, чем легкое дыхание, - все, что они

могли произносить.

И поскольку они пробирались вперед, отчаянно толкаясь, Галатешпианец спустился

вниз и бросился перед ними, чтобы спасти детей от возможной давки. Дети-призраки

смотрели со страстной тоской на них, и Лира знала почему: они думали, что

стрекозы были деймонами. Они от всего сердца желали вновь обрести собственного

деймона.

- О, они не деймоны – сочувственно воскликнула Лира, – если бы мой деймон был

здесь, вы бы смогли дотронуться до него, я обещаю…

Она протянула свои руки детям. Взрослые призраки отшатнулись, вялые и напуганные,

но дети, собравшись в кучку, вышли вперед. Они были словно туман, бедняжки, руки

Лиры прошли сквозь них, как и руки Уилла. Они столпились впереди, светлые и

безжизненные, разогретые бурлящей кровью и биением сильных сердец двух

странников. Уилл и Лира ощущали цепь холода, слабые эмоции призраков, которые

проходили сквозь их тела, согреваясь. Два ещё живых ребенка чувствовали, как

секунда за секундой силы покидают их, умертвляя. У них не было достаточного

количества жизненной энергии и тепла, чтобы делиться ими с другими, тем более,

что они уже смертельно замерзли, а призраки, казалось, и не собирались

останавливаться. Но, в конце концов, Лира не выдержала, и ей пришлось умолять

их остановиться. Она подняла руки и сказала.

– Пожалуйста, нам очень жаль, что мы потревожили вас, но мы пришли сюда,

разыскивая одного человека, я хочу, чтобы вы мне подсказали, где он и как его

найти. О, Уилл, – произнесла она, наклоняя свою голову к его – мне жаль, но я не

знаю что делать!

Призраки были очарованы кровью на лбу Лиры. Она пылала так ярко, как ягода

падуба в полумраке и некоторые из них любовались этим, желая дотронуться до

этого яркого нечто, от которого веяло жизнью.

Одна девочка-призрак, которая когда она была живой, наверное, была в возрасте

девяти-десяти лет, подошла застенчиво, чтобы попробовать и коснуться этого, но

сразу же в страхе отпрянула назад. Лира произнесла:

– Не бойся, мы не причиним вам вреда. Поговорите с нами, если вы можете!

Девочка заговорила, но её голос был столь тонким и бледным, что представлял

собой лишь шепот.

- Это гарпии сделали? Они пытались причинить вам вред?

- Да! – согласилась Лира – но если это все, что они могут сделать, то меня не

волнует их существование.

- О, это не все, о, они могут причинить гораздо больший вред…

- Что? Что они могут сделать?

Но они не хотели отвечать ей. Они только качали головами и сохраняли тишину,

пока один мальчик не сказал:

- Это неплохо для них, это существовало здесь сотни лет, тем более вы устали за

это время, они не будут больше бояться вас.

- Они больше всего любят болтать с новенькими, – сказала та самая девочка – Это

так… Это настолько отвратительно. Они… я не могу сказать вам.

Их голоса были похожи на тихое падение сухих листьев. Говорили только дети,

взрослые казались погруженными в такую древнюю летаргию, что, казалось, они не

смогут больше двигаться, или хотя бы говорить.

- Слушайте, – сказала Лира, – пожалуйста, слушайте! Мы пришли сюда, я и мои

друзья, затем чтобы найти мальчика по имени Роджер. Он здесь совсем недолго,

только несколько недель, так что он не знает здесь никого, но если вы знаете,

где он…

Несмотря на свои слова, она знала, что даже если они останутся здесь навечно, ни

капельки не старея и заглядывая в каждое лицо, то всё равно увидят лишь малую

толику призраков из всего мира мертвых. Она чувствовала, что отчаянье тяжким

грузом повисло на её плечах, словно сама гарпия взгромоздилась сверху. Однако

стискивая намертво зубы, она старалась держать голову высоко. Мы добрались до

этого места, а это значит, что прошли уже часть пути к своей цели.

Девочка-призрак проговорила что-то потерянным тусклым шепотом.

- Почему мы хотим найти его? – удивился Уилл – Ну, Лира хочет поговорить с ним.

Но есть ещё один человек, которого хочу найти я. Я хочу найти отца, Джона Парри.

Он тоже где-то здесь, я хочу поговорить с ним, прежде чем вернусь в другой мир.

Пожалуйста, попросите, если вы можете, попросите Роджера и Джона Парри прийти и

поговорить с Лирой и Уиллом. Попросите их…

Но внезапно призраки развернулись и поспешно скрылись, даже взрослые сбежали,

подобно сухим листьям, развеянным порывом ветра. Через мгновение пространство

вокруг детей опустело, и тогда они услышали шум, объясняющий поведение призраков.

Крики, плач, вопли донеслись из воздуха сверху, затем гарпии рухнули на них с

порывом гнилой вони, с градом ударов крыльев и с хриплыми криками, осмеянием,

насмешкой, кудахтаньем.

Лира плотней прижалась к земле, зажимая уши, а Уилл с ножом в руке присел,

прикрывая её от гарпий.

Он мог видеть Тиалуса и Салмакию, спешащих к ним, но они были далеко, а у него

было мгновение или два, чтобы понаблюдать за незатейливыми движениями гарпий: те

кружили и ныряли над их головами. Он видел, как их человеческие лица искажались

в разнообразных гримасах, как будто они ели насекомых, он также слышал слова,

которые они кричали, издевательские слова, грязные слова о его матери, слова,

которые задевали его сердце, но какая-то часть его сознания была холодна,

отдельна от другой части, рассудительна и спокойна. Никто из них не хотел

отведать ножа, и они держались на расстоянии от Уилла. Чтобы увидеть

происходящее, он приподнялся. Одна из них, которая, возможно, даже не имела

имени, должна была свернуть со своего пути, потому что нырнула слишком низко,

собираясь скользнуть по его голове. Её тяжелые крылья бились неуклюже, и она

только что повернулась. Он мог дотянуться и полоснуть по её голове ножом. Но в

этот момент прибыли Галатешпианцы и собрались атаковать гарпий, но Уилл крикнул:

«Тиалус! Лети сюда! Салмакия, сядь на мою руку!»

Они приземлились на его плечах, и он произнес: «Смотрите! Смотрите, что они

делают. Они только прилетают и кричат. Я думаю, она случайно ударила Лиру. Я не

думаю, что они вообще хотят нас трогать. Мы можем игнорировать их».

Лира взглянула на него с широко раскрытыми глазами. Создания летали возле

головы Уилла. Иногда совсем близко, а иногда далеко, но они всегда успевали

отклониться в последний момент. Он мог ощущать двух всадников, рвущихся

сражаться, крылья стрекоз дрожали с желанием броситься сквозь воздух с их

смертельными наездниками на них, но они сдержали себя: они знали, что он прав.

И это произвело эффект на призраков: заметя, что Уилл стоит на том же самом

месте неиспуганный и невредимый, они потихоньку стали возвращаться к путникам.

Призраки внимательно следили за гарпиями, но при этом, манящий запах теплой

плоти и крови, сильные биения сердца, - они не могли сопротивляться им. Лира

встала, чтобы присоединиться к Уиллу. Её рана открылась вновь и свежая кровь

побежала по щеке, но она тут же её вытерла.

- Уилл, – сказала она – я так рада, что мы пришли сюда вместе.

Он знал, что больше всего на свете любит этот звук в её голосе и это выражение

на её лице, которые значили, что она думает о чем-то смелом, но не готова пока

произнести свою мысль вслух. Он кивнул, чтобы показать, что понял её.

Девочка-призрак заговорила, нарушив тишину.

- Пойдемте с нами, мы найдем их!

И они, Уилл и Лира, почувствовали странное ощущение, как будто маленькие ручки

призрака, протянувшись к их ребрам, потащили их вперед, чтобы они следовали за

ней.

Итак, они отправились по пологой пустынной равнине, гарпии кружили все выше и

выше над головами, не переставая кричать. Но они не приближались, сохраняя

дистанцию, Галатешпианцы летали чуть выше, пристально наблюдая за ними. Дети шли

вперед и призраки говорили с ними.

- Извините, – девочка призрак обратилась к ним – где ваши деймоны? Простите, что

я спрашиваю. Но…

Лира каждую секунду думала о своем любимом и брошенном Пантелеймоне. Она просто

не могла разговаривать, и поэтому за нее говорил Уилл.

- Мы оставили наших деймонов во внешнем мире, – сказал он – Там безопаснее для

них. Мы заберем их позже. А у вас был деймон?

- Да, – ответил призрак – Его звали Сандлин… о, как я его любила…

- Он успел стать стабильным? – спросила Лира.

- Нет. Он привык думать, что он птица, но я надеялась, что он передумает, потому

что мне нравился мех, такой тёплый ночью в кровати. Он превращался в птицу все

больше и больше. А как зовут вашего деймона?

Лира ответила, и призраки вновь стремительно направились вперед. Они очень

хотели обсудить деймонов, принадлежащих странникам, и поэтому говорили наперебой,

рассказывая о своих.

- Моего звали Матапан…

- Мы любили играть в прятки, она менялась словно хамелеон, и найти её было

непросто…

- Однажды я повредил глаз и не мог видеть, и мой вел меня всю дорогу по пути

домой…

- Он не хотел стабилизироваться, а я хотел вырасти, и мы постоянно спорили по

этому поводу…

- Она обычно сворачивалась в моей ладони и засыпала…

- А они здесь до сих пор или где-то ещё? Мы можем их увидеть снова?

- Нет. Когда ты умираешь, твой деймон угасает, словно пламя свечи. Я видел, это

случается. Я никогда не увижу Кастора, как и никогда не скажу ему «прощай»…

- Здесь их нет! Но они должны быть где-то! Мой деймон до сих пор там, где-то. Я

знаю, он есть.

Толпящиеся призраки были взбудоражены и оживлены, их глаза сияли, а щеки горели,

как будто они заимствовали частичку жизни у путников.

Есть ли здесь хоть один из моего мира, в котором у нас нет деймонов? – спросил

Уилл.

Тощий мальчик-призрак кивнул, и Уилл повернулся к нему.

- О, да, – раздался его голос – Мы не понимали что такое деймоны, но мы знаем,

каково чувствовать себя без них. Здесь люди из разных миров.

- Я знала свою смерть, – сказала одна девочка – Всё то время пока росла. Я

слышала разговоры о деймонах и думала, что говорят о наших смертях. Я скучаю по

ней. Я больше никогда ее не видела. «Я смирилась» - это последнее, что она мне

сказала, прежде чем исчезнуть навсегда. Когда она была рядом, я знала, что есть

кто-то, кому я могу доверять, кто-то, кто знал, куда мы собираемся идти и что

делать. Но сейчас ее нет со мной. Я не знаю, что может произойти снова.

- Ничего не случится, – сказал кто-то. – Ничего! И так будет всегда!

- Ты не знаешь! – вмешался ещё один – Они пришли, не так ли? Никто не знает, что

может случиться!

Она имела в виду Уилла и Лиру.

- Эта такая вещь, которая постоянно происходит здесь, – сказал мальчик призрак.

– Сейчас здесь все меняется.

- А что ты собираешься делать, если ты, конечно, можешь что-либо сделать? –

спросила Лира.

- Снова вернуться в свой мир!

- Даже если бы это означало, что ты можешь его увидеть лишь однажды, всё равно?

- Да, да, да!

- Хорошо, в любом случае, я должна найти Роджера, – сказала Лира, загораясь

новой мыслью, но для Уилла это было странно.

Они двигались по бескрайней долине, медленно перемещаясь между бесчисленным

количеством призраков. Тиалус и Салмакия, летевшие над ними, наблюдали движение

этой маленькой бледной стены, которая создавала впечатление какой-то миграции

бесконечной стаи птиц или стада северных оленей. В центре движения находились

двое детей, которые не были призраками, они не возглавляли толпу и не следовали

за ней, но каким-то образом заставляли толпу двигаться к цели. Всадники, их

мысли летели даже быстрее, чем их стреловидные стрекозы, отвели взгляд и

отпустили летунов на отдых, позволив им опуститься на мертвую ветвь.

- У нас есть деймоны, Тиалус? – спросила Леди.

- С тех пор как мы вошли в эту лодку, я чувствую, как будто мое сердце обмыто

слезами и брошено бьющимся на берегу, – ответил он – Но этого не может быть,

потому что оно стучит в моей груди. И в то же время, словно какая-то частичка

меня не во мне, а с маленьким деймоном девочки и какая-то твоя частичка тоже,

Салмакия, потому что это написано на твоем лице, а твои руки такие бледные и

сжаты в кулаки. Да, у нас есть деймоны, где бы они ни были. Возможно, люди из

мира Лиры единственные живые существа, которые знают, что имеют. Может быть это

потому, что один из них начал восстание.

Он соскользнул со стрекозы и аккуратно привязал её, а затем вынул компас. Он

едва ли успел до него дотронуться, как всё понял.

- Никакой реакции, – сказал он мрачно.

- Значит, мы уже слишком далеко.

- И помощи ждать неоткуда. Ну что ж, мы знали куда идем.

- Мальчик пошел бы за ней на край света.

- Ты думаешь, нож Уилла откроет путь назад?

- Я уверена лишь в том, что он так думает. Но, Тиалус, я не знаю!

- Он очень молод. Хотя… они оба молоды. Ты знаешь, если она не переживет это

приключение, то никому не будет дела, сможет ли она сделать правильный выбор.

Вопрос с выбором просто перестанет существовать.

- Ты думаешь, она уже сделала выбор? Когда решилась оставить деймона на берегу?

Что это за выбор, который она должна была сделать?

Рыцарь посмотрел вниз на медленно идущие миллионы призраков по земле мертвых,

движущихся за яркой и искрящейся жизнью Лирой Среброязыкой. Он мог различить её

волосы, светлое пятно во тьме, а рядом с ней голову мальчика, черноволосого,

крепко сложенного и сильного.

- Нет, – немного погодя сказал он – пока нет. Она только собирается. Только

когда это случится.

- Тогда мы должны обеспечить ей безопасность по дороге к её цели.

Леди Салмакия стегнула легкими поводьями, и её стрекоза сразу же слетела с ветки,

направляясь в сторону живых детей, а рядом с ней летел Рыцарь. Но они не

остановились около детей, а пролетели настолько низко, чтобы показать им, что

все в порядке, а потом взмыли вверх, частично от того, что стрекозы были

неугомонны и не могли долго находиться на одном месте, а частично потому, что

они хотели узнать, насколько далеко протянулась эта мрачная равнина.

Лира видела их, мелькающих над головами, и чувствовала боль облегчения: в этом

мире был ещё кто-то, кто стремился вперед и сверкал красотой. Тогда, неспособная

больше сдерживать свои мысли, она повернулась к Уиллу. Она поднесла свои губы к

его уху и в безудержном потоке сердечного тепла, он услышал её голос.

- Уилл, я хочу, чтобы мы освободили отсюда всех этих бедных детей и взрослых,

если только сможем. Мы найдем Роджера и твоего отца, и тогда давай откроем

проход в другой мир и освободим всех заточенных здесь.

Он повернулся и подарил ей дружескую улыбку, такую теплую и счастливую, что она

почувствовала, как что-то внутри неё споткнулось и заколебалось, по крайней мере,

ей так показалось, но без Пантелеймона она не могла спросить у себя, что это

значит. Возможно, это был новый шанс согреть её сердце. Глубоко удивленная, она

приказала себе идти прямо и не быть такой легкомысленной.

Так они продолжили путь. Шепот о Роджере распространялся быстрее, чем они могли

двигаться. Слова: «Роджер, Лира идет, Роджер, Лира здесь» - передавались от

одного призрака к другому, словно электрическое сообщение от одной клетки тела к

другой.

Тиалус и Салмакия, кружили над ними на неугомонных стрекозах и осматривали

местность, где пролетали, извещая о каждом изменении. Далеко впереди

образовалась какая-то активность. Спустившись ближе, они поняли, что их не

заметили, - впервые в этом мире - так как нечто более интересное занимало умы

всех призраков. Те что-то возбужденно обсуждали с рядом идущими призраками и

стремились к кому-то впереди.

Салмакия спустилась пониже, но она не смогла приземлиться, толпа была велика, но

ни одно плечо или рука не выдержали бы её, даже будучи подставлены. Она увидела

молодого мальчика-призрака с честным, несчастливым лицом, озадаченного тем, что

ему говорили, и она позвала его:

- Роджер? Ты Роджер?

Он посмотрел вверх, пораженный и нервный, и кивнул.

Салмакия вернулась к Рыцарю, и они вместе полетели назад к Лире. Это был

длинный путь, трудно было управлять, но, наблюдая за движением призраков, они

наконец-то нашли её.

- Вон она, – указал Тиалус и закричал – Лира! Лира! Твой друг там!

Лира посмотрела вверх и протянула руку для стрекозы. Громадное насекомое сразу

же приземлилось, сверкающее красным и желтым, словно эмаль, и с туманными,

жесткими крыльями с обеих сторон. Тиалус пытался сохранять баланс, пока она

подносила его к своим глазам.

- Где? – спросила она, задыхаясь от волнения – Он далеко?

- В часе ходьбы, – ответил Рыцарь – Но он знает, что ты идешь. Другие призраки

сказали ему и мы уверены, что это он. Продолжайте идти и вы найдете его.

Тиалус видел, как Уилл попытался встать прямо и заставить себя собрать силы.

Лира уже сделала это и засыпала Галатешпианцев вопросами:

Как Роджер? Он говорил с вами? Хотя как… но выглядел он хорошо? Знали ли другие

дети о происходящем, и помогали ли они или только были в пути?

И так далее. Тиалус пытался отвечать на все вопросы правдиво и спокойно, и шаг

за шагом девушка приближалась все ближе и ближе к мальчику, которого она привела

к смерти.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРИ. Выхода нет

«И будешь ты знать правду, и правда освободит тебя», Св. Иоанн

— Уилл, — сказала Лира, — как ты думаешь, что сделают гарпии, когда мы начнём

выпускать отсюда души?

Гарпии тем временем кричали всё громче и кружили всё ближе, их становилось всё

больше и больше, как будто сама темнота собиралась маленькими злыми крылатыми

сгустками. Души продолжали опасливо посматривать вверх.

— Мы далеко? — Крикнула Лира Леди Салмакии.

— Ещё немного, — отозвалась та, зависнув в воздухе, — с этой скалы его уже можно

увидеть.

Но Лире не хотелось тратить время по пустякам. Она изо всех сил старалась

сделать радостное лицо для Роджера, но мысленно всё время видела перед собой

брошенного на пристани щенка-Пантелеймона, вокруг которого смыкался туман, и

едва сдерживалась, чтоб не зарыдать. Но она должна, она обязана обнадёжить

Роджера, как она это всегда делала.

Столкнулись они внезапно. В толпе душ показалось знакомое лицо, бледное, но

настолько радостное, насколько возможно. Он бросился ей навстречу, но прошёл

сквозь неё холодным туманом, и хоть Лира и почувствовала, как он дотронулся до

её сердца, но сил удержаться у него не было. Они никогда уже не смогут друг

друга коснуться.

Но он мог шептать, и Лира услышала: «Лира, я не думал, что увижу тебя снова, я

думал, что даже если ты доберёшься сюда, когда умрёшь, то будешь очень старой,

взрослой, и не захочешь разговаривать со мной...»

— Но почему нет?

— Потому что я сделал не то, что надо было, когда Пантелеймон вырвал моего

деймона у деймона Лорда Азраила! Надо было бежать, а не пытаться сражаться! Надо

было бежать к тебе! Тогда бы она не смогла снова схватить моего деймона и когда

скала упала, мой деймон ещё была бы со мной!

— Но ты не виноват, дурачок! – Возразила Лира. – Я привела тебя туда, а надо

было отпустить тебя с другими детьми и гиптянами. Это я виновата. Мне так жаль,

Роджер, я во всём виновата, иначе бы ты не оказался здесь...

— Ну, — ответил он, — я не знаю. Может быть, я умер бы как-нибудь по-другому. Но

ты не виновата, Лира, понимаешь.

Лира почувствовала, что сама начинает в это верить, но тем не менее видеть

Роджера, такого холодного, такого близкого и, в то же время, такого

недосягаемого, было очень горько. Она попыталась взять его за руку, и хоть её

пальцы не захватили ничего, он понял и сел рядом с ней.

Остальные души немного отошли, оставив детей одних. Уилл тоже отодвинулся в

сторонку, баюкая свою руку. Та опять кровила, и Салмакия помогала Уиллу её

затянуть, в то время как Тиалис сердито отгонял души.

Но Лира и Роджер этого не замечали.

— Ты не умерла, — сказал он. — Как же ты оказалась тут, если ты живая? И где

Пантелеймон?

— Ох, Роджер, мне пришлось оставить его на берегу — это было худшее из того, что

мне приходилось когда-либо делать, было так больно, ты знаешь, как это больно, и

он стоял на пристани и смотрел на меня; а я чувствовала себя убийцей, Роджер, но

мне пришлось это сделать, иначе я не смогла бы прийти сюда!

— Я делал вид, что говорю с тобой с тех пор, как оказался здесь, — сказал он. —

Мне так хотелось, чтобы это было правдой, так хотелось... Хотелось выбраться

отсюда, вместе с другими мёртвыми, потому что это жуткое место, Лира,

безвыходное, когда ты умер, уже ничего не меняется, а эти птицы... Знаешь, что

они делают? Они ждут пока ты сядешь отдохнуть, — заснуть здесь невозможно,

максимум задремать — тихо подкрадываются к тебе и нашёптывают на ухо все твои

плохие поступки в жизни, чтобы ты не забывал. Они знают всё самое худшее о тебе.

Они знают как заставить тебя почувствовать себя ужасно, просто напомнив о всех

глупостях и гадостях, которые ты делал. Они знают обо всех твоих плохих мыслях,

и стыдят, пока тебя не начнёт тошнить от самого себя... Но скрыться от них

невозможно.

— Ну, — сказала она, — слушай.

Лира понизила голос и наклонившись поближе к Роджеру, как когда-то делала,

замышляя всякие пакости в Джордан колледже, продолжила:

— Ты, наверное, не знаешь, но у ведьм — помнишь Серафину Пекаллу — есть

пророчество на мой счёт. Они не знают, что я знаю — никто не знает. Я никому об

этом пока не говорила. В общем, когда я была в Троллесанде, и один гиптянин,

Фардер Корам, взял меня с собой к консулу ведьм, доктору Ланцелиусу, и тот меня

испытывал. Он попросил выйти на улицу и вытянуть правильную ветку облачной сосны,

чтобы показать, что я действительно могу пользоваться алетиометром.

— Ну, я это сделала и быстро вернулась, потому что было холодно, да и дело было

секундное. Консул разговаривал с Фардером Корамом, и они не знали, что я их

слышу. Он сказал, что у ведьм есть пророчество на мой счёт, я сделаю что-то

большое и важное, и это будет в другом мире...

— Я никогда об этом не говорила, да даже и забыла, слишком многое происходило

вокруг. Оно как бы ускользнуло у меня из памяти. Я даже с Пантелеймоном об этом

никогда не говорила, потому что ему, по-моему, стало бы просто смешно.

— Но потом, когда я попалась госпоже Коултер, и она держала меня в трансе, и я

спала, мне приснилось пророчество и приснился ты. И я вспомнила капитана

гиптянской лодки, Ма Косту, помнишь её, это на её лодку мы забрались у Джерико,

с Симоном и Хью, и потом...

— Да! И мы почти проплыли на ней до Абиндона! Это лучшее из того, что мы когда-либо

делали, Лира! Никогда этого не забуду, даже если пробуду здесь ещё тысячу лет...

— Да, конечно, но послушай, когда я сбежала от госпожи Коултер в первый раз, так,

я снова наткнулась на гиптян, и они присматривали за мной... О Роджер, я столько

узнала, ты не представляешь, но самое важное: Ма Коста сказала мне, что у меня

душа ведьмы, она сказала, что гиптяне — дети воды, а я — детище огня.

— И мне кажется, что это она как бы готовила меня к пророчеству ведьм. Я знаю,

что должна сделать что-то важное, и консул Ланцелиус сказал, что жизненно

необходимо, чтобы я ни в коем случае не узнала в чём состоит моё предназначение

до того, как оно исполнится, понимаешь — мне нельзя спрашивать об этом... Так

что я и не спрашивала. Я никогда даже не думала в чём оно может состоять. И

никогда не спрашивала алетиометр.

— Но теперь, кажется, я знаю. И то что я тебя нашла, как бы доказывает это.

Роджер, моё предназначение в том, чтобы помочь душам выбраться из страны мёртвых.

Я и Уилл, мы вас всех вытащим. Я уверена, что дело в этом. И ещё Лорд Азраил, мой

отец, сказал кое-что... «Сама Смерть умрёт», — сказал он. Я, правда, не знаю,

что произойдёт. Только ты не должен им пока ничего говорить, обещай. То есть,

возможно, вы не сможете существовать наверху, но...

Ему страшно хотелось что-то сказать, и она замолчала.

— Именно это я хотел тебе сказать! — Выпалил он. — Я говорил им, всем мёртвым, я

же говорил им, что ты придёшь! Как тогда, когда ты пришла и спасла всех детей из

Болвангара! Я говорил, что если это вообще возможно, то Лира сделает это. Им бы

хотелось верить мне, хотелось, чтобы это оказалось правдой, но им не удавалось

действительно поверить, я знаю.

— Тем более что, — продолжил он, — каждый попадающий сюда ребёнок начинает с

того, что клянётся, что его отец придёт за ним, или мама, как только узнает где

он, сразу заберёт его домой. Если не папа и мама, значит друзья или дедушка, но

кто-то обязательно придёт и спасёт их. Вот только никто не приходит. Поэтому

никто не верил мне, когда я говорил, что ты придёшь. Но я был прав!

— Да, — ответила она, — но я не смогла бы сделать этого без Уила. Вон там это

Уилл, А это Шевалье Тиалис и Леди Салмакия. Я так много могу тебе рассказать,

Роджер...

— А кто такой Уилл? Откуда он взялся?

Лира начала объяснять, не замечая как изменились её голос и осанка, не замечая,

что даже её глаза выглядели по-другому, когда она рассказывала о своей встрече с

Уиллом и о битве за скрытный нож. Откуда бы ей было знать? Но Роджер заметил это

с тихой грустной завистью не меняющихся душ.

В это время Уилл и галатешпианцы тихо беседовали неподалёку.

— Что вы с Лирой собираетесь делать? — Спросил Тиалис.

— Открыть выход из этого мира и выпустить души на волю. Для этого я заполучил

нож.

Он никогда не видел настолько удивлённых лиц, особенно у людей, чьё мнение ценил.

А к этим двоим он успел проникнуться большим уважением. Они некоторое время

сидели молча, а потом Тиалис сказал: «Это изменит всё. Это самый сильный удар,

который вы можете нанести. Владыка будет беспомощен после такого..

— Как могли бы они даже подозревать такое? — сказала Леди. — Это будет для них

полнейшей неожиданностью!

— А что потом? —спросил Тиалис у Уила.

— Потом? Ну, потом мы выберемся сами и найдём своих деймонов, я так думаю. Не

думайте о «потом», у нас хватает проблем и сейчас. Я ничего не сказал душам, а

то... а то вдруг это не сработает. Так что вы тоже ничего не говорите. А теперь

я попробую найти мир, в который можно бы было проникнуть, но гарпии настороже.

Так что если вы хотите помочь, вы могли бы пойти их отвлечь, пока я делаю своё

дело.

Галатешпианцы мгновенно рванули поводья и погнали стрекоз в темноту над головами,

где кружились многочисленные, как мошкара, гарпии. Уилл наблюдал как насекомые

бесстрашно летят на них, как будто гарпии это действительно мошки и стрекозы

могут легко схватить их своими большими челюстями. Он представил себе как хорошо

будет этим великолепным созданиям под синим небом, где они снова смогут носиться

над сверкающей водой.

Он достал нож. И сразу же вспомнил то, что кричали ему гарпии — насмешки над его

матерью — и остановился. Он опустил нож, пытаясь сосредоточится.

Он попытался снова, но с тем же результатом. Он слышал как они кричат над ним,

несмотря на свирепость галатешпианцев; гарпий было так много, что два всадника

немногое могли сделать чтобы их остановить.

Что ж, значит это будет так. И легче не станет. Поэтому Уилл попытался

расслабиться и ни о чём не думать, и некоторое время сидел, поигрывая ножом,

пока не почувствовал, что готов.

На этот раз нож прорезал воздух... и воткнулся в камень. Окно из этого мира

открылось в другом под землёй! Уилл закрыл его и попробовал ещё раз.

Произошло то же самое, хотя он и знал, что мир на этот раз другой. Он уже

открывал окна, оказывавшиеся над землёй, поэтому окно под землю не сильно

удивляло, однако несколько дезориентировало.

Поэтому в следующий раз он искал аккуратно, пытаясь, как он научился, найти

место, в котором кончик ножа реагировал на мир с тем же уровнем почвы. Но

ощущение всё время было неправильным. Не было мира, в который можно бы было

пройти — где бы он не касался, был камень.

Лира почувствовала, что что-то не так, и, бросив Роджера, подбежала к Уилу.

— Что случилось? — Тихо спросила она.

Он объяснил, и добавил: «Надо куда-нибудь двигаться, чтобы попробовать найти мир,

в который я смогу открыть окно. Но гарпии нам не дадут. Ты рассказала душам о

наших планах?»

— Нет. Только Роджеру, и попросила его никому не рассказывать. Он так и сделает.

Уилл, мне страшно, очень страшно. Может мы никогда отсюда не выберемся. Вдруг мы

застряли здесь навсегда?

— Нож может резать камень. Если придётся, мы просто прорежем туннель. Это займёт

много времени, и я надеюсь, что этого делать не придётся, но в случае чего мы

сможем. Не волнуйся.

— Да, конечно ты прав. Мы сможем.

Но он показался ей очень больным, лицо сморщено от боли, синяки под глазами,

рука дрожит, а пальцы опять начали кровить; ему было так же плохо, как и ей. Они

не могли долго существовать без деймонов. Она чувствовала, как дрожит её

собственная душа и сжала руки, переживая за Пантелеймона.

А в то же время несчастные души подходили всё ближе, а дети просто не могли

отойти от Лиры.

— Пожалуйста, — попросила одна девочка, — не забывайте о нас, когда вернётесь

назад!

— Ни за что, — ответила Лира, — никогда.

— Ты расскажешь им о нас?

— Непременно. Как тебя зовут?

Но бедная девочка смутилась и застыдилась: своё имя она забыла. Она отвернулась,

пряча лицо, и один из мальчиков сказал: «По-моему, лучше забыть. Я своё забыл.

Некоторые из нас здесь не так давно, и они ещё знают кто они такие. Но некоторые

дети здесь уже не одну тысячу лет. Они не старше нас, и они многое забыли. Кроме

солнца. Никто этого не забывает. И ещё ветер.»

— Ага, — сказал другой, — расскажи нам об этом!

И всё больше и больше детей просило Лиру рассказать им о том, что они помнили,

о солнце и ветре, и небе, и о вещах, которые они забыли, о том как играть,

например. Лира повернулась к Уиллу и прошептала: «Что мне делать?»

— Расскажи им.

— Я боюсь. После того, что произошло там, после гарпий...

— Расскажи им правду. Гарпий мы отгоним.

Она посмотрела на него с сомнением. Её терзали самые мрачные предчувствия. Она

обернулась к душам, приближавшимся всё ближе и ближе.

— Пожалуйста, — шептали они, — ты только что пришла из большого мира! Расскажи

нам, расскажи! Расскажи нам о мире!

Неподалёку стояло мёртвое дерево, с белыми как кость ветвями, раскинувшимися в

холодном сером воздухе, и ослабевшая Лира, чувствуя, что она не в состоянии

одновременно идти и говорить, двинулась к нему, чтобы сесть. Души потеснились,

давая ей пройти.

Когда они уже практически подошли к дереву, Тиалис приземлился на запястье к

Уиллу и дал ему знак наклонить голову.

— Гарпии, — тихо сказал он, — они возвращаются. И их всё больше. Держи нож

наготове. Мы с леди будем задерживать их столько, сколько сможем, но вам,

возможно, придётся сражаться.

Не тревожа Лиру, Уилл слегка вытащил нож из ножен и сместил руку к ним поближе.

Тиалис снова взлетел, а Лира к тому времени дошла до дерева и села на один из

его корней.

Вокруг собралось так много душ, напиравших с широко открытыми глазами, что Уиллу

пришлось заставить их отойти назад, освободив немного пространства, хотя Роджеру

он разрешил остаться, потому что тот смотрел на Лиру, забыв обо всём на свете,

со страстью вслушиваясь в её слова.

И Лира начала рассказ о мире, который знала.

Она рассказала им о том, как они с Роджером забрались на крышу Джорданского

колледжа, и обнаружили грача со сломанной ногой, и о том как они ухаживали за

ним, пока он снова не смог летать, и как они исследовали винные подвалы, полные

пыли и паутины, и как они пили мадеру, а может и токайское, она не знала, и как

напились. А душа Роджера с гордостью и отчаянием слушала, кивая и то и дело

шепча: «Да, да! Всё так и было, правда!»

Потом она рассказала им о великой битве между городскими детьми в Оксфорде и

кирпичниками.

Сначала она описала глинища, пытаясь вспомнить всё, что могла, больший пруды

цвета охры, драглайн, печи, похожие на большие кирпичные ульи. Она рассказала об

ивах вдоль реки, под которыми земля покрыта серебристыми листьями; и о том как

когда было долго солнечно, глина начала трескаться, образуя большие удобные

лепёшки, и что ощущаешь, когда просовываешь руку в трещину и аккуратно

поднимаешь грязную лепёшку, стараясь, чтобы она не разломилась. С другой стороны

она оставалась влажной и очень удобной для того, чтобы швыряться в других.

Она описала запахи, царившие вокруг: дым из печей, запах гниющих листьев от реки,

когда ветер дул с юго-запада, тёплый запах печёной картошки, которую обычно ели

кирпичники, и звук маслянистой воды, стекающей по шлюзу в бассейны, и густой,

медленный хлюп, раздающийся, когда ты пытаешься оторвать ногу от земли, и

тяжёлый мокрый хлопок створок шлюза по глинистой воде.

Она говорила, играя на всех чувствах, а души подходили ближе, впитывая её слова,

вспоминая времена, когда у них была плоть и кожа, и нервы, и чувства, и желая,

чтобы она никогда не останавливалась.

Тогда она описала как дети кирпичников всё время воевали с городскими, о том

какими они были медленными и тупыми, и какими умными и быстрыми как ласточки

были, напротив, городские, и как однажды городские объявили между собой

перемирие и придумали и спланировали целую операцию, и атаковали глинища с трёх

сторон, прижимая детей гончаров к реке, швыряясь пригоршнями тяжёлой глинистой

грязи, захватили и разрушили их грязевой замок, превращая укрепления в мишени до

тех пор, пока воздух, земля и вода не перемешались вокруг, и все дети выглядели

абсолютно одинаково — в грязи с головы до ног, и счастливые как никогда в жизни.

Закончив, она бессильно посмотрела на Уила. И содрогнулась.

Рассказ слушали не только безмолвные теперь души и её друзья — ветви дерева были

заполнены тёмными птичьими силуэтами — на неё смотрели серьёзные, очарованные

женские лица.

Она в страхе вскочила, но они не шевельнулись.

— Вы, — отчаянно закричала она, — вы же бросались на меня раньше, когда я

пыталась вам что-нибудь рассказать. Что вас останавливает сейчас? Давайте, рвите

меня когтями, превращайте меня в безгласную душу!

— Ни в коем случае, — сказала гарпия в центре, та что назвалась Безымянной. —

Послушай меня. Тысячи лет назад, когда здесь появились первые души, Владыка дал

нам способность видеть худшее в каждом, и мы питались этим, пока кровь наша не

была полностью отравлена, и сердца наши не загнили.

— Но тем не менее, это было всё, чем мы могли питаться. Это всё, что у нас было.

А теперь мы узнали, что вы хотите открыть путь наверх и вывести все души на волю...

И её хриплый голос утонул в море шёпота, потому что все, кто слышали, закричали

от радости и надежды, но гарпии забили крыльями, и души умолкли.

— Да, — вскричала Безымянная, — вывести их на волю! Что мы теперь будем делать?

Я скажу вам что: с этого момента мы не будем себя сдерживать! Мы будем ранить,

оскорблять, мучить и терзать все души, которые появятся, и они сойдут с ума от

страха, стыда и раскаяния. Сейчас здесь пустыня, мы же превратим её в ад!

Гарпии закричали и засвистели, некоторые из них взлетели и ринулись на души,

отпрянувшие в ужасе. Лира в отчаянии уцепилась за руку Уилла и прошептала: «Они

всем рассказали, а мы не можем этого сделать, они нас возненавидят, они подумают,

что мы их предали! Мы только всё испортили!»

— Тихо, — сказал Тиалис. — Не отчаивайтесь. Позовите их обратно и пусть они нас

выслушают.

— Назад! Возвращайтесь все! Возвращайтесь и слушайте! — позвал Уил.

По одиночке гарпии начали возвращаться. С нетерпеливыми, голодными и полными

жажды страданий лицами они вернулись на дерево, и души тоже стали возвращаться.

Шевалье оставил свою стрекозу под присмотром Салмакии, и одетая в зелёное

черноволосая фигурка вскочила на камень, чтобы все могли её видеть.

— Гарпии, — сказал шевалье, — мы можем предложить вам кое-что получше. Ответьте

правдиво на мои вопросы, послушайте что я скажу, а потом судите. Когда Лира

говорила с вами перед стеной, вы бросились на неё. Почему?

— Это была ложь, — вскричали гарпии. — Ложь и выдумки!

— Но во время её недавнего рассказа вы все внимательно и тихо слушали. Почему,

снова спрошу я вас?

— Потому что это было правдой, — сказала Безымянная. — Потому что она говорила

правду. Потому что это было сытно. Потому что это питало нас. Потому что мы не

могли по-другому. Потому что это было правдой. Потому что мы не знали, что

существует что-либо кроме греха. Потому что мы узнали о мире, солнце и дожде.

Потому что это было правдой.

— Тогда, — сказал Тиалис, — давайте заключим договор. Вместо того, чтобы видеть

только грехи, злобу, жестокость и жадность попадающих сюда душ, с этого момента

вы будете иметь право просить каждую душу рассказать вам историю своей жизни, и

они должны будут рассказать вам правду о том, что они видели, трогали, слышали,

знали и любили снаружи. У каждой из этих душ есть история, у каждой, что ещё

придёт, будет что вам рассказать о мире. Рассказать правду. И вы будете иметь

право слушать их, а им придётся рассказывать вам.

Лира была восхищена самообладанием маленького шпиона. Как он осмеливался

разговаривать с этими созданиями, как будто у него была власть давать им права?

Любая из них могла разорвать его в момент, переломить его в когтях или поднять

высоко-высоко и бросить вниз, чтобы он разбился о землю. Но он стоят, бесстрашно

и гордо, заключая с ними сделку! А они слушали и тихонько переговаривались и

переглядывались между собой,.

Души наблюдали в молчании и страхе.

Безымянная обернулась.

— Этого недостаточно, — сказала она. — Мы хотим большего. У нас была миссия при

старых порядках. У нас было место и обязанности. Мы прилежно исполняли приказы

Владыки и нас уважали за это. Да, ненавидели и боялись, но и уважали тоже. Какое

же теперь будет уважение? С чего бы это было душам нас замечать, если они могут

просто снова выйти наверх? У нас собственная гордость, и вы не можете её

отменить. Нам нужно почётное место! Нам нужна задачи и обязанности, которые бы

принесли нам заслуженное уважение!

Гарпии зашевелились, перешёптываясь и расправляя крылья. Но Салмакия вскочила на

тот же камень, встала рядом с Тиалисом и крикнула: «Вы правы. Каждый должен

выполнять важную задачу, которая приносит ему уважение, которую они могут

исполнять с гордостью. Поэтому предлагаю вам дело, котором можете заниматься

только вы, потому что вы хранители этих мест. Ваша задача будет в том, чтобы

провожать души от причала до окна в мир. Взамен они будут рассказывать вам о

своей жизни в качестве разумной платы за проводника. Подходят ли вам такие

условия?»

Безымянная оглянулась на своих сестёр, и те кивнули.

— И мы имеем право отказать им в проводнике, — добавила она, — если они начинают

врать или скрывать что-то, или если им будет нечего нам рассказать. Если они

живут в мире, они обязаны видеть, трогать, слышать, любить и знать. Мы будем

делать исключение для младенцев, которые не успели ничего узнать, но во всех

остальных случаях, тем, кто спускается сюда без ничего, мы не будем помогать.

— Это честно, — сказала Салмакия, и остальные с ней согласились.

Таким образом они заключили соглашение. А в обмен на историю Лиры, которую они

выслушали, гарпии предложили провести путников вместе с ножом в ту часть страны

мёртвых, где верхний мир недалеко. Это долгий путь, через туннели и пещеры, но

они проведут их до конца, а все души могут идти за ними.

Но не успели они тронуться, как кто-то крикнул, насколько можно кричать шёпотом.

Это была душа худощавого мужчины, со злым и сердитым лицом и он кричал: «Но что

произойдёт? Будем ли мы снова жить, когда выйдем из страны мёртвых? Или

растворимся как и наши деймоны? Братья, сёстры, мы не должны следовать за этой

девочкой, пока не узнаем что произойдёт с нами там!»

Прочие подхватили вопрос: «Да, расскажите нам к чему мы идём! Скажите нам чего

ждать! Мы не пойдём, пока не узнаем, что произойдёт потом!»

Лира в отчаянии обернулась к Уилу, но он сказал: «Скажи им правду. Задай вопрос

алетиометру, а потом скажи им ответ.»

— Хорошо, — сказала она.

Она достала золотой инструмент. Ответ пришёл сразу. Она снова убрала алетиометр

и встала.

— Вот что произойдёт, — сказала она, — и это абсолютная правда. Когда вы выйдете

отсюда, частицы, составляющие вас, разлетятся, как и у ваших деймонов. Если вы

видели как умирают люди, вы знаете как это выглядит. Но ваши деймоны не пропали

полностью — сейчас они везде. Атомы, которые составляли их, стали воздухом,

ветром, деревьями, землёй, животными и людьми. Они никогда не исчезнут. Они

присутствуют везде. Так всё и будет, клянусь своей честью. Вы разлетитесь, да,

но вы будете на свободе, снова будете частью мира.

Воцарилась тишина. Те, кто видели как исчезают деймоны, вспоминал это, а те, кто

не видел, пытались себе представить, и все молчали, пока вперёд не вышла молодая

женщина, мученица, умершая несколько веков назад. Она посмотрела по сторонам и

сказала: «Когда мы были живы, они сказали нам, что когда мы умрём, мы попадём в

рай. И они сказали что это радостное и блаженное место, и что мы проведём

вечность в обществе святых и ангелов, славящих Всемогущего, абсолютно счастливые.

Вот что они сказали нам. И вот что побудило одних из нас отдать жизнь, а других

провести годы в отшельнических молитвах, в то время как вокруг нас кипела жизнь,

о чём мы и не подозревали.»

— Потому что страна мёртвых не является местом награждения или наказания. Это

пустыня. Добрые приходят сюда вместе со злыми, и все мы вечно томимся в этом

мраке, без надежды на свободу, на радость, на сон, отдых или покой.

— Но сейчас появилась эта девочка, предлагающая нам выход отсюда, и я пойду за

ней. Даже если это означает забвение, друзья, я приветствую это, потому что это

не будет ничем, мы снова будем живы в тысячах травинок, в тысячах листьев, мы

будем проливаться дождевыми каплями и пролетать освежающим ветерком, мы будем

сверкать росой под звёздами и луной там, наверху, там где всегда был и есть наш

настоящий дом.

— Поэтому я убеждаю вас: пойдёмте вместе с этим ребёнком наверх, к небу!

Но её душу отпихнула в сторону душа человека, похожего на монаха: худая и

бледная даже после смерти, с тёмными страстными глазами. Он перекрестился и

прошептал молитву, и сказал: «Это горькое послание, грустная и жестокая шутка.

Неужели вы не видите правды? Это не ребёнок. Это слуга самого Дьявола! Мир, в

котором мы жили, был раздольем порока и слёз. Ничто там не могло удовлетворить

нас. Но Всемогущий пожаловал нам это благословенное место, этот рай, который

падшим душам кажется унылым и бесплодным, но видный верным глазам во всём своём

великолепии, текущий молоком и мёдом и звучащий сладкими гимнами ангелов. Это

действительно рай! То, что обещает эта порочная девочка — ложь. Она хочет

привести вас в ад! Идите за ней на свою погибель. Мы с истинно верующими

друзьями останемся здесь, в нашем благословенном раю, и проведём вечность

восхваляя Всемогущего, давшего нам способность отличать правду от лжи.»

Он снова перекрестился и вместе со своими товарищами пошёл прочь в ужасе и

ненависти.

Лира была сбита с толку. Может, она была не права? Может, она совершает большую

ошибку? Оглянувшись вокруг, она не увидела ничего кроме тьмы и запустения, но её

и раньше вводила в заблуждение внешняя сторона вещей, она верила госпоже Коултер,

сладко пахнувшей, очаровательной и красиво улыбавшейся. Было так просто понять

всё неправильно, а без направляющего её деймона, она могла ошибаться и сейчас.

Но Уилл потряс её за руку, после чего обхватил её лицо руками и сжал.

— Ты знаешь, что это неправда, — сказал он, точно также, как ты чувствуешь мои

руки. Не обращай внимания! Они тоже все видят, что он врёт. И они доверяют нам.

Пошли, пора начинать.

Она кивнула. Сейчас надо верить своему телу и тому, что говорят чувства,

Пантелеймон бы так и поступил.

Они двинулись в путь, и неисчислимые миллионы душ тронулись вслед. За ними, уже

за пределами видимости Лиры и Уила, другие обитатели мира мёртвых услышали о

том, что произошло, и присоединись к великому исходу. Тиалис и Салмакия полетели

назад, посмотреть, и с радостью обнаружили там и свой собственный народ, и

всевозможные виды живых существ, когда-либо наказанные Владыкой смертью и

изгнанием. Среди них были и существа, совсем не похожие на людей, как, например,

мулефа, которых бы сразу узнала Мэри Малон, и ещё более странные создания.

Но у Лиры и Уилла не было сил смотреть назад; всё что они могли было двигаться

вперёд за гарпиями и надеяться.

— Неужели мы почти сделали это, Уилл? — Прошептала Лира. — Неужели всё почти

закончилось?

Он не знал. Но они были так слабы и нездоровы, что он ответил: «Да, уже почти

всё, мы почти сделали это. Скоро мы выйдем наружу.»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ. Миссис Коултер в Женеве

Миссис Коултер дождалась наступления сумерек прежде, чем приблизиться к Колледжу

Святого Джерома. После наступления темноты она направила мыслелёт вниз сквозь

облака и медленно двинулась вдоль берега озера, держась верхушек деревьев.

Колледж имел характерные очертания на фоне других старых строений Женевы, и

вскоре она обнаружила шпиль, темные громады зданий монастыря, квадратную башню,

где проживал Президент Церковного Суда Благочестия. До этого она уже посещала

Колледж три раза и знала, что на крыше и за коньками, и за фронтонами, и за

печными трубами имеется достаточно потайных мест, где можно спрятать все что

угодно, даже мыслелёт.

Медленно пролетев над черепичными крышами, блестевшими после недавнего дождя,

она направила аппарат точно к небольшому водостоку, которым заканчивалась крутая

черепичная крыша возле глухой стены башни. Это место было удобно тем, что его

можно было увидеть только с соседней колокольни Благочестивого Покаяния.

Она осторожно опустила самолёт на крышу, позволив, каждой из его шести опор

уверенно встать на поверхность и стабилизировать положение кабины. Миссис

Коултер начинала любить эту машину: она отзывалась на любое её распоряжение,

стоило ей только подумать об этом. Движение машины было столь бесшумным, что она

могла парить над головами людей, едва не касаясь их, и люди никогда бы её не

заметили. За день, прошедший с момента кражи мыслелёта, Миссис Коултер научилась

управлять им, но она до сих пор не имела понятия, как заправлять его и эта мысль

очень беспокоила её: она не знала, когда топливо закончится или разрядятся

батареи.

Убедившись, что аппарат твердо стоит на своих опорах, а крыша достаточно прочна,

чтобы выдержать его вес, она сняла шлем и спустилась вниз.

Её деймон уже осматривал одну из тяжелых старых черепичных плиток. Она

присоединилась к нему. Вскоре они уже убрали полдюжины плиток, а затем она

выломала доски, к которым крепились плитки, проделав щель, достаточную, чтобы

проникнуть внутрь.

- Иди и осмотрись, - прошептала она, и деймон прыгнул в темную щель.

Она слышала осторожный стук его когтей, в то время как он двигался по чердаку,

потом его обрамленная золотом черная морда появилась в проёме. Она сразу же всё

поняла и последовала за ним, подождав, пока глаза привыкнут к темноте. В неясном

свете она мало-помалу увидела длинный чердак и темные очертания буфетов, столов,

шкафов и всякой другой мебели, сложенной здесь на хранение.

Первым делом она пододвинула высокий буфет к щели, где была видна черепица, так,

чтобы закрыть её. Затем она на цыпочках дотянулась до двери в дальней стене и

попробовала её открыть. Естественно, она была закрыта, но у неё была с собой

шпилька для волос, а замок был простой. Тремя минутами позже она и деймон стояли

в конце длинного коридора, где пыльные лучи лунного света освещали узкую

лестницу, ведущую вниз в другой коридор.

Через пять минут двумя этажами ниже через окно в буфетной, которое соседствовало

с кухонным, они выбрались на аллею. Будка охранников Колледжа находилась прямо

за углом и, как она говорила золотой обезьянке, было важно появиться

традиционным способом, независимо от того, как они намереваются удалиться.

- Уберите от меня свои руки, - спокойно сказала она караульному, - и будьте

любезны со мной или я отхлестаю Вас. Сообщите президенту, что прибыла Миссис

Коултер и она желает немедленно его видеть.

Мужчина отступил, и его пинчер деймон, который до этого рычал на кроткую золотую

обезьянку, немедленно съёжился и поджал свой хвост.

Караульный повесил трубку телефона и через минуту юный священник со свежим лицом

поспешно подошел к будке, вытирая ладони о рясу на случай, если она захочет

поздороваться с ним за руку. Она не захотела.

- Кто Вы?- спросила она.

- Брат Луи, - ответил священник, успокаивая своего кролика деймона, - Член

Секретариата Церковного Суда. Будьте любезны…

- Я приехала сюда не для того, чтобы беседовать с секретарём, - перебила его она.

– Проводите меня к Отцу МакФэйлу. Прямо сейчас.

Мужчина беспомощно поклонился и увел её прочь. Караульный позади них с

облегчением вздохнул.

После нескольких попыток завязать разговор, Брат Луи сдался и молча вёл её в

комнаты Президента в башне. Отец МакФэйл проводил богослужение, и рука бедного

Брата Луи сильно тряслась, когда он постучал. Они услышали вздох и скрип, а

затем тяжелые шаги приблизились к двери.

Глаза Президента расширились, когда он увидел, кто пришёл, его улыбка была

похожа на волчий оскал.

- Миссис Коултер, - сказал он, подавая руку. – Очень рад видеть Вас. В моём

кабинете холодно, и гостеприимство наше незамысловато, но входите, входите.

- Добрый вечер, - произнесла она, проходя за ним в промозглую комнату с

каменными стенами, не возражая против его суеты. Он предложил ей стул.

- Спасибо, - сказала она Брату Луи, который всё ещё стоял в замешательстве. – Я

выпью чашку шоколада.

Ничего не предлагали, и она знала, насколько оскорбительно для него было

обращаться с ним как со слугой, но его поведение было настолько смиренным, что

он заслуживал этого. Президент кивнул, и Брат Луи вынужден был идти исполнять

пожелание к его вящей досаде.

- Разумеется, вы арестованы, - сказал Президент, беря другой стул и поднимая

вверх лампу.

- О, зачем начинать разговор с неприятного? – сказала Миссис Коултер. – Я

явилась сюда добровольно, как только смогла выбраться из крепости Азраэля. На

самом деле, Отец Президент, я обладаю значительным объёмом информации о его

силах, а также о ребёнке и я пришла сообщить её Вам.

- О, ребёнок. Начнём с ребёнка.

- Моей дочери сейчас двенадцать лет. Очень скоро она достигнет переходного

возраста, и тогда мы уже не сможем предотвратить катастрофу. Природа и

благоприятное стечение обстоятельств составят взрывоопасную смесь. Благодаря

Вашему вмешательству это стало ещё более возможным. Надеюсь, Вы удовлетворены.

- Вы должны были привезти её сюда под нашу защиту. Вместо этого Вы предпочли

спрятаться в горной пещере, хотя как женщина Вашего ума могла надеяться скрыться

от нас, для меня это тайна.

- Возможно, отношения между матерью и дочерью являются самой большой тайной для

Вас, мой Лорд Президент. Если Вы хотя бы на один момент могли предположить, что

я доверю дочь защите, защите! – сообщества мужчин, одержимых манией

сексуальности, мужчин с грязными ногтями, воняющими потом столетней давности,

мужчин, чьи взгляды с потаёнными желаниями будут скользить по её телу как

тараканы, если Вы думали, что я подвергну этому моего ребёнка, мой Лорд

Президент, то ума у Вас меньше, чем Вы думали есть у меня.

Прежде чем он смог ответить в дверь постучали, и Брат Луи вошёл, неся два

стакана шоколада на деревянном подносе. Нервно склонившись, он поставил поднос

на стол, улыбнувшись Президенту в надежде, что тот предложит ему остаться.

Однако Отец МакФэйл кивнул на дверь, и молодой человек неохотно покинул их.

- Так, что Вы собирались делать? – поинтересовался Президент.

- Я собиралась обеспечить её безопасность, пока не минует нужда в этом.

- Какую опасность Вы имеете в виду? – спросил он, протягивая ей стакан.

- Думаю, Вы понимаете, что я имею в виду. Существует змей-искуситель, и я,

разумеется, хочу предотвратить их встречу.

- С ней мальчик.

- Верно. И если Вы не вмешались, они оба будут под моим контролем. Равно как они

могут быть где угодно. По крайней мере, не с Лордом Аэраэлем.

- Я не сомневаюсь, что он будет искать их. Мальчик обладает кинжалом, в котором

заключена исключительная сила. Их обоих будут преследовать только из-за кинжала.

-Я понимаю, - сказала Миссис Коултер. – Мне удалось сломать его, но ему удалось

восстановить его.

Президент был удивлён тем, что она улыбается. Неужели она одобряла этого

презренного мальчишку?

- Мы знаем, - сухо сказал он.

- Отлично, - ответила она. – Отец Павел должен поторопиться. Насколько я его

знаю, ему потребуется около месяца, чтобы прочесть всё это.

Она отхлебнула водянистого и некрепкого шоколада. «Как любят эти несчастные

служители приобщать своих посетителей к своему лицемерному воздержанию!» -

подумала она.

- Расскажите мне о Лорде Азраэле, - потребовал Президент. – Расскажите мне всё.

Миссис Коултер устроилась поудобнее и начала рассказывать ему, конечно, не всё,

но у него и мысли бы не возникло, что она что-то утаила от него. Она рассказала

ему о крепости, о союзниках, об ангелах, о минах и литейных цехах.

На лице Отца МакФэйла не дрогнул ни единый мускул, его ящерица деймон впитывала и

запоминала каждое слово.

- А как Вы попали сюда? – спросил он.

- Я украла гироптер. Топливо у него закончилось, и я оставила его в поле,

недалеко отсюда. Оставшуюся часть пути я прошла пешком.

- Лорд Азраэль активно занимается поисками мальчика и девочки?

- Разумеется.

- Предполагаю, что он ищет кинжал. Вы знаете, что у него есть имя? На жутких

северных холмах, его называют убийцей бога, - продолжил он, подойдя к окну и

глядя вниз на здания монастырей. – Это цель Азраэля, верно? Свергнуть Владыку?

Есть люди, которые утверждают, что Бог уже умер. По-видимому, Азраэль не

является одним из них, если он сохраняет намерение убить его.

- Так, где находится Бог, - сказала Миссис Коултер, - если он жив? И почему он

не говорит больше? С начала времен Бог гулял в саду и беседовал с Адамом и Евой.

Затем он стал удаляться и запретил Моисею смотреть на своё лицо. Позже во

времена Давида он состарился и стал Старейшиной Времен. Где он сейчас? Если он

всё ещё жив, то прожив невообразимое количество лет, он сейчас немощен и выжил

из ума, не состоянии думать или действовать и неспособен умереть, трухлявый пень.

И если это так, то разве не будет самым милосердным, самым верным

доказательством нашей любви к нему разыскать его и подарить ему смерть?

Пока Миссис Коултер говорила, она чувствовала спокойное оживление. Она

раздумывала, выберется ли она вообще отсюда живой, но разговор с этим мужчиной в

таком тоне опьянял её.

- А останки? – сказал он. - Оттуда, из глубин ереси как Вы полагаете нужно

поступить с останками?

- Я не знаю, как поступить с останками, - ответила она. – Я не знаю что это

такое. Никто не знает.

- Я понял. Итак, я начал с того, что напомнил Вам, что Вы находитесь под арестом.

Думаю, что самое время решить, где Вы будете спать. Вас разместят со всеми

удобствами, никто не сможет причинить Вам вреда, но вам нельзя выходить. Завтра

мы ещё поговорим.

Он позвонил в колокольчик, и почти сразу же вошёл Брат Луи.

- Проводите Миссис Коултер в лучшую комнату для гостей, - сказал Президент. – И

заприте её.

Лучшая комната для гостей была убогой и обстановка в ней была скудной, но, по

крайней мере, она была чистой. Услышав поворот ключа в замке позади себя, Миссис

Коултер сразу же принялась за поиски микрофона. Один, тщательно замаскированный,

она нашла в светильнике, второй под кроватью, прикреплённый к раме. Она

отключила их оба, а затем её ожидал ужасный сюрприз.

На комоде, стоявшем за дверью, сидел лорд Роук и смотрел на неё.

Она закричала и схватилась рукой за стену, чтобы не упасть. Галливеспианец сидел

совершенно беззаботно, скрестив ноги, и ни она, ни её золотая обезьянка не

заметили его. Когда удары сердца стали тише, и дыхание перестало быть таким

прерывистым, она сказала:

- Когда бы Вы соблаговолили сообщить мне о своём присутствии, мой лорд? До того

как я разделась или после?

- До того, - ответил он. – Прикажите своему деймону успокоиться или я покалечу

его.

Золотая обезьянка оскалилась, и мех её встал дыбом. Выражения обжигающей злобы

на её мордочке заставило бы дрогнуть любого, но Лорд Роук только улыбался. Его

шпоры блестели в неясном свете.

Маленький агент встал и выпрямился.

- Я только что разговаривал с моим агентом в крепости Лорда Азраэля, - продолжал

он. – Лорд Азраэль шлёт Вам свои комплименты и просит сообщить ему, как только

Вы выясните, каковы намерения этих людей.

Её покоробило, как если бы Лорд Азраэль сильно бросил её во время борьбы. Её

глаза расширились, и она медленно села на кровать:

- Вы явились следить за мной или помочь? – спросила она.

- И то, и другое, и я здесь, к счастью для Вас. Как только Вы появились, они

ускорили какие-то ямтарические работы в подвале. Я не знаю, что они там делают,

но прямо сейчас там работает группа учёных. Ваше появление всколыхнуло их.

- Я не знаю, что делать: чувствовать себя польщённой или насторожиться. На самом

деле я утомлена и собираюсь поспать. Если Вы здесь, чтобы помочь мне, можете

продолжить наблюдение. Можете начать смотреть в другую сторону.

Он кивнул, повернулся лицом к стене и сидел так всё время, пока она мылась в

тазике с отбитыми краями, вытиралась протертым полотенцем, а затем разделась и

легла в кровать. Её деймон обследовал комнату, проверив гардероб, картинную раму,

занавески, вид на монастыри из окна. Лорд Роук не спускал с неё глаз. Наконец,

золотая обезьянка присоединилась к Миссис Коултер, и они обе сразу же уснули.

Лорд Роук сообщил ей не всё, что узнал от Лорда Азраэля. Союзники отслеживали

полёты всех существ в воздухе над границами Республики, и обратили внимание на

сосредоточение, возможно, ангелов, а также отметили ещё какое-то сгущение на

западе. Они направили разведчиков для выяснения, но так далеко они не смогли

ничего выяснить: чем бы оно ни было, оно окутало себя непроницаемым туманом.

Агент решил, что лучше не беспокоить Миссис Коултер сообщением этих сведений,

поскольку она была измучена. Пусть она поспит, решил он, молча двигаясь по

комнате, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью, и глядя в окно, а

потом он разбудит её и сообщит её эти тревожные вести.

Через час, с того момента как она вошла в комнату, он услышал тихий шорох за

дверью: тихий скрежет и шепот. В тот же момент тусклый свет высветил очертания

двери снаружи. Лорд Роук передвинулся в самй дальний угол и встал за одной из

ножек стула, на который Миссис Коултер бросила свою одежду.

Минуту ничего не происходило, затем, очень тихо, в замке повернулся ключ. Дверь

приоткрылась на дюйм, не больше, и свет погас.

Лорд Роук достаточно хорошо мог видеть в свете, пробивающемся из-за тонких

занавесок, но незваный гость вынужден был подождать, пока его глаза привыкнут к

темноте. В конце концов, дверь стала открываться шире, очень медленно, и юный

священник Брат Луи ступил в комнату.

Он перекрестился и на цыпочках подошёл к кровати. Лорд Роук приготовился к

прыжку, но священник просто прислушался к спокойному дыханию Миссис Коултер,

низко склонился над ней, чтобы удостовериться, что она спит, а затем повернулся

к столику возле кровати.

Он прикрыл ладонью лампочку электрического фонарика и включил его, позволив

тонкому лучу света просочиться сквозь его пальцы. Он так внимательно стал

осматривать столик, что едва не касался носом его поверхности. Однако что бы он

ни искал, его поиски не увенчались успехом. Миссис Коултер положила туда

несколько вещиц, перед тем как лечь спать, пара монет, кольцо, свои часы, но

ничто из них не заинтересовало Брата Луи.

Он снова повернулся к ней и увидел то, что искал, издав мягкий свистящий звук.

Лорд Роук видел его смятение: предметом его поисков был медальон на золотой цепи,

висевший на шее МиссисКоултер.

Лорд Роук тихо двинулся вдоль подола его рясы к двери.

Священник снова перекрестился, перед тем как прикоснуться к ней. Сдерживая

дыхание, он склонился над кроватью, и золотая обезьянка пошевелилась.

Молодой человек застыл, протянув руки. Его кролик деймон трясся возле его ног,

полностью бесполезный: мог бы, по крайней мере, следить за окружающей

обстановкой, подумал Лорд Роук. Обезьянка перевернулась во сне и снова

успокоилась. Через минуту, в течение которой он стоял, как восковая кукла, Брат

Луи опустил свои трясущиеся руки к шее Миссис Коултер. Он так долго копался, что

Лорд Роук подумал, что рассвет застанет его за расстегиванием цепочки, но,

наконец, он осторожно поднял медальон и выпрямился.

Лорд Роук, быстрый и тихий как мышь, выскочил за дверь до того, как священник

повернулся к двери. Он ждал в тёмном коридоре и, когда молодой человек на

цыпочках вышел из комнаты и повернул ключ в замке, Галливеспианец последовал за

ним.

Брат Луи поспешил в башню и когда Президент открыл свою дверь, стрелой проскочил

внутрь в угол комнаты. Там он сжался за выступом мебели и стал слушать.

Отце МакФэйл был не один: Отец Павел, Алетиометр, сидел, уткнувшись в свои книги,

ещё один человек нервно ходил возле окна. Это был Доктор Купер, теолог –

экспериментатор из Болвангара. Они оба обернулись.

- Очень хорошо, Брат Луи, - сказал Президент. – Давай его сюда, присаживайся,

показывай, показывай. Очень хорошо!

Отец Павел сдвинул свои книги, и молодой священник положил золотую цепочку на

стол. Остальные склонились над столом, в то время как Отец МакФэйл схватил её и

стал рассматривать со всех сторон. Доктор Купер предложил ему свой карманный

ножик, после чего последовал мягкий щелчок.

О! – вздохнул Президент.

Лорд Роук вскарабкался на стол так, что он мог всё видеть. В свете керосиновой

лампы мерцало тёмное золото: это была прядь волос, и Президент так, и эдак

крутил её в своих пальцах.

- Мы уверены, что это прядь ребёнка? – спросил он.

- Я уверен, - прозвучал усталый голос Отца Павла.

- Этого достаточно, доктор Купер?

Бледный мужчина склонился ниже и взял прядь из пальцев Отца МакФэйла. Поднёс её

ближе к свету.

- О да, - сказал он. – Одного волоска было бы достаточно. Этого более чем

достаточно.

- Очень рад слышать это, - сказал Президент. – Теперь, Брат Луи, Вы должны

вернуть медальон на шею хорошей леди.

Священник обмяк: он наделся, что его задача выполнена. Президент положил завиток

волос Лиры в конверт и закрыл медальон, оглядывая всех, и Лорд Роук вынужден

был исчезнуть из поля зрения.

- Отец Президент, - сказал Брат Луи, - разумеется, я выполню Ваше приказание, но

могу я узнать зачем Вам прядь волос девочки?

- Нет, Брат Луи, потому что это встревожит Вас. Оставь этот вопрос нам. Ступай.

Молодой человек взял медальон и вышел, задыхаясь от обиды. Лорд Роук хотел было

последовать за ним и разбудить Миссис Коултер в тот момент, когда он будет

возвращать цепочку на место, чтобы посмотреть, как она поступит, но важнее было

выяснить, что эти люди собираются делать.

Как только дверь закрылась, Галливеспианец вернулся в тень и стал слушать.

- Откуда вы узнали, где она это хранит? – поинтересовался учёный.

- Каждый раз как она упоминала ребёнка, - сказал Президент, - её рука тянулась к

медальону. А сейчас, как скоро это будет готово?

- Это вопрос нескольких часов, - ответил Доктор Купер.

- А волосы? Что Вы с ними будете делать?

- Мы поместим их в резонирующую камеру. Как Вы понимаете, каждый индивид

уникален, и структура генов у каждого особая… Таким образом, как только мы её

выявим в процессе исследования, мы закодируем её в серии ямтарических импульсов

и передадим на прицельное устройство. Каковое установит местонахождение

источника материала, волос, где бы они ни находились. Это процесс, в котором

используется ересь Бернарда-Стоукса, идея о множественности миров…

- Не беспокойтесь, Доктор. Отец Павел сообщил мне, что ребёнок находится в

другом мире. Продолжайте, будьте любезны. Действие бомбы будет направлено

посредством волос?

- Да. На каждый из волосков, от которых были отрезаны эти. Совершенно верно.

- Следовательно, когда она взорвётся, ребёнок будет убит, где бы она ни

находилась?

Последовал тяжёлый сдерживаемый вздох учёного, и затем неохотное «Да». Он

сглотнул и продолжил:

- Требуется громадное количество энергии. Ямтарической энергии. Примерно как для

атомной бомбы требуется мощная взрывчатка, чтобы соединить части урана и

запустить цепную реакцию, так для этого устройства требуется колоссальный поток,

чтобы освободить гораздо большее количество энергии процесса разделения. Я

поражался…

- Не имеет значения, где она взорвётся, не так ли?

- Не имеет. В этом суть. Можно взрывать где угодно.

- И она полностью готова?

- Сейчас, когда у нас есть волосы, да. Но энергия, видите ли…

- Я предусмотрел это. Станция в Сен-Жан-Де-Ло, вырабатывающая гидро-ямтарическую

энергию, в нашем распоряжении. Вы говорили, она производит достаточно энергии.

- Да, - подтвердил учёный.

- Тогда мы начнём прямо сейчас. Пожалуйста, идите и готовьте агрегат, Доктор

Купер. Пусть он будет готов как можно скорее. Погода в горах меняется быстро, а

скоро собирается шторм.

Учёный взял маленький конверт, в котором были волосы Лиры, и, нервно кивнув,

вышел. Лорд Роук вышел с ним, словно тень.

Когда они удалились настолько, что их не могли услышать из комнаты Президента,

Галливеспианец прыгнул. Доктор Купер под ним на лестнице почувствовал резкую

мучительную боль в плече и схватился за перила, но его рука была странно слаба,

он не удержался, скатился вниз до конца пролёта и остался лежать там, в

полубессознательном состоянии.

Лорд Роук вырвал конверт из подёргивающихся рук мужчины, немного помучившись,

поскольку конверт был в половину его роста, и исчез в темноте по направлению к

комнате, где спала Миссис Коултер.

Щель снизу двери была достаточна широка, чтобы он мог проскользнуть сквозь неё.

Брат Луи приходил и ушёл, но он не стал даже пытаться и застегивать цепочку на

шее Миссис Коултер: она лежала рядом с ней на подушке.

Лорд Роук сжал её руку, чтобы разбудить её. Она была крайне уставшей, но

немедленно почувствовала пожатие и села, протирая глаза.

Он объяснил, что произошло, и вручил ей конверт.

- Ты должна немедленно уничтожить это, - велел он ей. – Мужчина сказал: «Достаточно

одного волоса».

- Она посмотрела на маленький завиток тусклых белокурых волос и покачала головой.

- Слишком поздно, - произнесла она. – Это только половина локона, который я

отрезала у Лиры. Он, должно быть, оставил часть у себя.

Лорд Роук злобно зашипел.

- Когда он оглядывался! – сказал он. – Ах… Я был занят тем, чтобы скрыться из

его поля зрения, он, должно быть оставил часть снаружи…

- И у нас нет возможности узнать, куда он её денет, - сказала Миссис Коултер. –

Но, если мы сможем найти бомбу…

- Шшш!

Это была золотая обезьянка. Она скрючилась возле двери, прислушиваясь, и теперь

они тоже услышали: тяжёлые шаги, спешащие к её комнате.

Миссис Коултер сунула конверт и локон волос Лорду Роуку. Он схватил их и вскочил

на шкаф. Затем, пока ключ медленно поворачивался в замке, она легла рядом со

своим деймоном.

- Где она? Что Вы с ней сделали? Как Вы напали на Доктора Купера? – грубо

произнёс Президент, впуская с собой свет.

Миссис Коултер вскинула руку, чтобы прикрыть глаза, и попыталась сесть.

- Вам нравится развлекать своих гостей, - сонно произнесла она. – Это какая-то

новая игра? Что я должна делать? И кто такой Доктор Купер?

Караульный из будки вошёл вместе с Отцом МакФэйлом и светил фонариком во все

углы комнаты и под кроватью. Президент был несколько обескуражен: глаза Миссис

Коултер ещё не открылись со сна, и свет из коридора слепил её. Было очевидно,

что она не покидала свою постель.

- У Вас есть сообщник, - сказал он. – Кто-то напал на гостя Колледжа. Кто это?

Кто пришёл сюда вместе с Вами? Где он?

- Я совершенно не понимаю, о чём Вы говорите. А что это…?

Её рука, на которую она пыталась опереться, чтобы сесть, наткнулась на медальон

на подушке. Она остановилась, подняла его и посмотрела на Президента широко

раскрытыми, сонными глазами. Лорд Роук увидел замечательное представление, когда

она озадаченно произнесла:

- Но это мой… что здесь происходит? Отец МакФэйл, кто здесь был? Кто-то снял это

с моей шеи. И где волосы Лиры? Здесь был локон волос моего ребёнка. Кто его

взял? Зачем? Что происходит?

Теперь она уже стояла, её волосы растрепались, в голосе слышалось волнение, и

выглядела она сбитой с толку, как и сам Президент.

Отец МакФэйл отступил шаг назад и схватился за голову.

- Кто-то ещё, должно быть, пришёл вместе с Вами. Где-то должен быть сообщник, -

его голос заскрежетал. – Где он прячется?

- У меня нет сообщников, - сердито сказала она. – Если здесь есть невидимый

убийца, то я могу представить только самого Дьявола. Осмелюсь сказать, что он

чувствует себя как дома.

- Уведите её в подвал, - обратился Отец МакФэйл к караульному. – Закуйте её в

цепи. Я знаю, что нам нужно сделать с этой женщиной, мне следовало подумать об

этом, как только она появилась.

Она поискала глазами и через долю секунды встретила взгляд Лорда Роука, глаза

которого поблескивали в темноте под потолком. Он сразу же поймал её выражение и

точно понял, что она хотела, чтобы он сделал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ.Сен-Жан-Де-Ло

Водопад Сен Жан лес Ло обрушивал свои воды меж двух остроконечных скал на

восточном отроге альпийского хребта, а генераторная станция прилепилась к склону

горы над ним. Это были дикие места, глухие и необжитые, никто бы и не подумал

строить здесь хоть что-нибудь, если бы не заманчивая перспектива запустить

гигантские ямдарические генераторы при помощи тысяч тонн воды, ревущих в теснине.

Это было на следующую ночь после ареста миссис Коултер и бушевала гроза. Близ

гладкого каменного фасада генераторной станции, замедляя свой ход, парил на

порывистом ветру цепеллин. Лучи прожекторов под брюхом дирижабля делали его

похожим на многоногое существо, постепенно укладывающееся на землю.

Однако пилот был недоволен; ветер над горными вершинами дул резкими порывами и

закручивал воздушные воронки. Кроме того, кабели, пилоны, трансформаторы

находились слишком близко: задеть их цепеллином, наполненным горючим газом,

означало немедленную гибель. Косые струи дождя со снегом лупили по твердой

оболочке воздушного судна, почти заглушая лязг и завывание работающих на пределе

мощности двигателей и мешая разглядеть землю.

- Не здесь, - прокричал пилот, перекрывая шум. – Зайдем с другой стороны хребта.

Под пристальным взглядом отца МакФейля пилот перевёл вперёд ручку управления и

сбалансировал двигатели. Цеппелин рывком набрал высоту и перелетел хребет. Ноги-лучи

внезапно выросли и казалось ощупывали дорогу вниз по склону, теряясь из виду в

круговерти дождя и снега.

- К станции можно подобраться поближе? – спросил Президент, подаваясь вперед,

чтобы докричаться до пилота.

- Нет, если хотите сесть, - ответил пилот.

- Хотим. Хорошо, высадите нас не долетая до гребня.

Пилот отдал экипажу приказ приготовиться к причаливанию. Поскольку оборудование,

которое они собирались выгружать, было не только хрупким но и тяжелым, было

важно обеспечить полную неподвижность дирижабля. Президент откинулся на спинку

своего кресла, барабаня пальцами по подлокотнику, кусая губы, но сохраняя

молчание и не вмешиваясь в работу пилота.

Лорд Роук наблюдал за всем из своего укрытия в поперечной переборке в хвостовой

части кабины. Во время полета его маленькая фигурка тенью проскальзывала вдоль

шпангоутов, где каждый мог заметить ее, стоило лишь повернуть голову. Но чтобы

слышать все что происходит, лорд Роук был вынужден выходить на свет, где его

могли увидеть. Риск был неизбежен.

Мало помалу лорд Роук продвигался вперед, изо всех сил вслушиваясь сквозь рев

двигателей, стук града и дождевых капель, высокое пронзительное пение ветра в

тросах и грохот обутых в солдатские ботинки ног по металлическим пандусам.

Бортинжинер подозвал к пилоту несколько фигур, которым тот раздал указания, и

лорд Роук нырнул обратно в тень, крепко вцепившись в растяжки и лонжероны, когда

дирижабль ухнул вниз и клюнул носом.

Наконец, ощутив по движению, что судно вот-вот встанет на якорь, он пробрался

сквозь обшивку кабины к пассажирским местам по правому борту.

Люди ходили туда-сюда в обоих направлениях: члены экипажа, техники, священники.

Их деймоны были по большей части собаками, просто лопавшимися от любопытства.

Через проход сидела миссис Коултер, бодрствующая и безмолвная, ее деймон, источая

злобу, наблюдал за окружающими с хозяйкиных колен.

Лорд Роук выждал удобного момента, а затем бросился наперерез к месту миссис

Коултер и в мгновение ока оказался в тени ее плеча.

- Чем они заняты? – промурлыкала она.

- Посадкой. Мы возле генераторной станции.

- Ты останешься со мной или будешь действовать в одиночку?

- Останусь с вами. Мне нужно спрятаться под вашим пальто.

Миссис Коултер была одета в тяжелую дубленку, неприятно жаркую в отапливаемой

кабине, но будучи закованной в наручники, она не могла ее снять.

- Ну, пошел! – велела миссис Коултер и лорд Роук стремглав кинулся за пазуху,

отыскав отороченный мехом карман, в котором он мог отсидеться. Золотистая

обезьянка заботливо заправила внутрь шёлковый воротник миссис Коултер, действуя

в глазах посторонних как привередливый кутюрье, суетящийся вокруг любимой модели,

но на самом деле удостоверяясь, что лорд Роук полностью скрыт в складках пальто.

Он успел как раз вовремя. Не прошло и минуты как к миссис Коултер подошёл

вооруженный ружьем солдат, чтобы вывести ее наружу.

- Должна ли я все время оставаться в этих наручниках? – спросила она.

- Приказа снять их не было, - ответил солдат. – Будьте любезны встать.

- Но мне трудно передвигаться, если я не придерживаюсь за что-нибудь. У меня

затекло все тело, я чуть ли не целый день просидела без движения, а вам известно,

что я не вооружена, поскольку вы меня обыскали. Ступайте спросите Президента,

так ли это на самом деле необходимо держать меня со скованными руками. Я что,

постараюсь сбежать в этой глуши?

Лорд Роук был равнодушен к чарам миссис Коултер, но их воздействие на прочих

представлялось ему интересным. Охранник был молод; на его место следовало

прислать загрубевшего старого вояку.

- Ну, - произнес охранник, - я уверен, что нет, мэм, но сделать то, чего мне не

приказывали, не могу. Вы же все понимаете, я уверен. Встаньте пожалуйста, мэм, а

если вы споткнетесь, я подхвачу вас под руку.

Миссис Коултер встала и лорд Роук почувствовал ее неуклюжие движения. Она

принадлежала к самым грациозным людям из всех кого на своем веку доводилось

видеть лилешпику, эта неловкость была наиграна. Когда они подошли к верхней

части трапа, лорд Роук почувствовал как женщина споткнулась и испуганно

вскрикнула, и ощутил толчок, когда охранник подхватил ее рукой. Он также слышал

как изменился характер окружавших их звуков; завывание ветра, рев непрестанно

вращающихся двигателей, вырабатывающих ток для прожекторов, голоса, отдающие

приказы где-то совсем рядом.

Они спускались по трапу, причем миссис Коултер тяжело опиралась на своего

конвоира. Она что-то тихо говорила и лорд Роук смог разобрать только ответ

солдата на вопрос.

- Сержант, мэм, вон там возле большой клети, ключи у него. Но я не осмелюсь у

него спросить, простите, мэм.

- Что ж, - произнесла она с нарочитым вздохом сожаления, - все равно, спасибо

вам.

Лорд Роук слышал как кто-то обутый в солдатские ботинки протопал по камням, а

затем миссис Коултер прошептала:

- Слышал про ключи?

- Опишите мне где находиться сержант. Мне нужно знать место и расстояние до него.

- До него примерно десять моих шагов. Направо. Здоровяк. Мне видны ключи в

связке у него на поясе.

- Это бесполезно пока я не буду знать, какой ключ наш. Вы видели как вам

застегивали наручники?

- Да. Короткий толстый ключ обмотанный черной изолентой.

Перебирая руками, лорд Роук спустился по овчине пальто до уровня колен. Там он

уцепился в шерсть покрепче и огляделся. Прожектор уже был установлен и влажные

скалы в его свете поблескивали как бриллиантовые. Но в тот момент когда лорд

Роук поглядел вниз, украдкой бросая вокруг взгляды в поисках тени, он увидел что

луч света принялся плясать из стороны в сторону под порывами ветра. До его слуха

донесся крик, и свет резко погас.

Лорд Роук тотчас упал наземь и скачками понесся сквозь косые струи ледяного

дождя прямо к сержанту, который наклонился вперед в попытке поймать падающий

прожектор.

В неразберихе лорд Роук прыгнул на ногу здоровяка как раз тогда когда она

проносилась мимо него, вцепился в хлопок защитного цвета брюк, уже потяжелевший

и пропитанный дождем, и вонзил шпору в плоть прямо над ботинком.

Сержант хрипло вскрикнул и неловко упал, схватившись за ногу, пытаясь вздохнуть,

пытаясь позвать на помощь. Лорд Роук вытащил шпору и отпрыгнул в сторону от

падающего тела.

Никто ничего не заметил: вой ветра, рев двигателей и шум ливня заглушили

человеческий крик, а разглядеть в темноте тело было невозможно. Но рядом

находились и другие люди, и лорд Роук вынужден был работать побыстрее. Он

перескочил на ту сторону, с которой в луже ледяной воды лежала связка ключей, и

перебирал огромные стальные стержни толщиной с собственную руку и длиной в

половину собственного роста, пока не нашел один с черной изолентой. А ведь

предстояло еще помучиться с зажимом кольца для ключей, постоянно рискую попасть

под град, который представлял для лилишпика смертельную опасность: ведь это были

куски льда величиной с два его кулака.

А потом голос над ним произнес:

- Вы в порядке, сержант?

Деймон солдата глухо рычал и тыкал носом тело сержанта, впавшего в своего рода

полу-ступор. Лорд Роук не мог больше ждать: прыжок, удар, и еще один человек

упал рядом с сержантом.

Тяжело дыша, лорд Роук из последних сил тащил и тянул пока наконец не раскрыл

защелку кольца, а потом ему предстояло снять еще шесть ключей, прежде чем

добраться до обмотанного черной изолентой. Свет теперь могли починить в любую

секунду, но даже в полутьме едва ли можно было не заметить двух валяющихся без

сознания людей…

И едва он снял ключ, разразился вопль. Работая на пределе собственных сил, лорд

Роук поволок массивный стержень. Он задыхаясь тянул его за собой, приподнимал,

полз, тащил и спрятал за мелким голышом как раз в тот момент когда раздался

топот бегущих к месту происшествия людей и голоса стали требовать дать свет.

- Застрелены?

- Ничего не слышали…

- Они дышат?

Потом вновь укрепленный на своем месте прожектор вспыхнул вновь. Внезапная

вспышка света застала лорда Роука врасплох как попавшую в свет автомобильных фар

лису. Он замер как истукан, стреляя глазами направо и налево, а убедившись, что

всеобщее внимание приковано к двум так необъяснимо свалившимся людям, взвалил

ключ на плечо и, лавируя между мелкими камушками и более крупной галькой,

бросился к миссис Коултер.

Мгновение спустя она расстегнула наручники и бесшумно опустила их на землю. Лорд

Роук подпрыгнул, уцепился за отворот ее пальто и взбежал на плечо.

- Где бомба? – спросил он ее в самое ухо.

- Её только начали выгружать. Большая клеть на земле вон там. Я не смогу ничего

сделать, пока ее не достанут, и даже тогда…

- Хорошо, - произнес он, - бегите. Спрячьтесь. Я останусь здесь и буду следить.

Бегите!

Лорд Роук скатился по ее рукаву вниз и прыгнул в сторону. Бесшумно миссис

Коултер отступила во тьму, на первых порах не торопясь, чтобы не попасться на

глаза охраны, потом пригнулась и побежала вверх по холму в иссеченную дождевыми

струями ночь, золотая обезьянка метнулась вперед указывать дорогу.

За спиной постоянно ревели двигатели, перекрикивали друг друга люди, властный

голос Президента пытался призвать присутствующих к порядку. Миссис Коултер

вспомнила как сама страдала от ужасной непрекращающейся боли и галлюцинаций

после удара шпорой, нанесенного шевалье Тьялисом, и искренне посочувствовала тем

двум людям, которые должны были очнуться.

Однако вскоре она, цепляясь за мокрые камни, поднялась выше и могла различить

лишь мечущийся свет прожектора, отражающийся от брюха цепеллина. А вскоре свет

снова погас и до ее слуха доносился только рев двигателя, едва различимый из-за

ветра и грохота водопада внизу.

Инженеры с гидро-ямбарической станции боролись на краю теснины с силовым кабелем,

чтобы подключить его к бомбе.

Главное для миссис Коултер при данных обстоятельствах было не остаться в живых:

это как раз имело второстепенное значение. Главным было как-то вынуть локон

Лиры из бомбы до того как ее приведут в действие. После ареста миссис Коултер

лорд Роук сжег волосы из конверта, пустив пепел по ветру; а потом он пробрался в

лабораторию и наблюдал как остаток темно-золотого завитка в колбе поместили в

резонансную камеру. Он абсолютно точно знал где находится колба и как

открывается камера, но ослепительно сияющий свет и блестящие поверхности

лаборатории, не говоря уж о техниках, постоянно сновавших взад-вперед, делали

это предприятие абсолютно невозможным.

Поэтому им было необходимо забрать локон после того как бомба будет установлена.

Но это представлялось задачей тем более трудной, учитывая то, что Президент

собирался сотворить с миссис Коултер. Бомба питалась энергией, высвобождающейся

при разрыве связи между человеком и его деймоном, а это означало отвратительный

процесс разъятия: решетчатые клетки, серебряную гильотину. Президент намеревался

разорвать пожизненную связь, существующую между миссис Коултер и золотой

обезьянкой, и употребить полученную таким образом энергию на погибель ее

собственной дочери. И она, и Лира будут уничтожены с помощью ее же

собственноручного изобретения. «По крайней мере в этом есть даже некоторое

изящество» – подумала она.

Ее единственной надеждой оставался лорд Роук. Но во время их краткого обмена

репликами вполголоса на борту цеппелина он разъяснил ей природу своих ядовитых

шпор: он не мог использовать их постоянно на протяжении длительного времени,

потому что с каждым ударом яд слабел. Чтобы полностью восстановить запас

требовался целый день. Задолго до того как все будет кончено, его главное оружие

потеряет свою силу, и все на что они смогут рассчитывать - это ее хитрость.

Миссис Коултер обнаружила каменный выступ близ корней ели, прилепившейся по-над

обрывом, и устроилась под ним, чтобы оглядеться. Позади нее и чуть выше на самом

краю ущелья открытая всем ветрам стояла генераторная станция. Инженеры

устанавливали фонари, чтобы легче было тянуть кабель к бомбе: миссис Коултер

могла разобрать их голоса, выкрикивавшие команды неподалеку от нее и разглядеть

пляшущий между деревьев свет. Сам кабель толщиной с человеческую руку

разматывали с огромного барабана, установленного в кузове грузовика на вершине

склона, и судя по скорости, с которой рабочие пробивали свой путь среди камней,

от бомбы их отделяло минут пять или даже меньше.

На борту цеппелина отец МакФейль собрал солдат. Несколько человек стояли на

часах, вглядываясь в дождливую темень с ружьями наизготовку, в то время как

другие открывали деревянный ящик, в котором лежала бомба, и готовились

присоединить к ней кабель. Все это миссис Коултер могла ясно разобрать в потоках

яркого света от прожекторов, вся сцена была залита дождем, громоздкий опутанный

проводами механизм неясной массой громоздился на каменистой земле, слегка

кренясь набок. Она слышала высоковольтное гудение и треск от прожекторов, чьи

кабели мотались на ветру, разбрызгивая льющуюся с небес воду и бросая на камни

прыгающую тень подобно своего рода гротескным прыгалкам.

Одна часть конструкции была до боли знакома миссис Коултер: затянутые сеткой

клетки, серебряное лезвие наверху. Они стояли на одном конце аппарата. Все

остальное было ей неизвестно; она не могла понять по какому принципу расположены

индукционные катушки, корпуса аккумуляторных батарей, набор изоляторов, решетки

из трубок. Тем не менее где-то в этой мешанине находился маленький локон, от

которого все и зависело.

Слева от миссис Коултер склон терялся в темноте, а далеко внизу грохотал и

сверкал белизной водопад Сен Жан лес Ло.

Раздался крик. Какой-то солдат выронил ружье и споткнулся, рухнув ничком, нанося

беспорядочные тычки и удары, рыча от боли. В ответ Президент взглянул в небо,

приложил руки ко рту и издал пронзительный клич.

Что он делал?

Спустя мгновение миссис Коултер получила ответ. Меньше всего она ожидала, что

это будет ведьма, слетевшая вниз и приземлившаяся подле Президента, который

старался перекричать ветер:

- Обыщите здесь все кругом! Женщине помогает какое-то существо. Оно уже напало

на нескольких моих людей. Вы видите в темноте. Найдите и убейте его!

- Что-то приближается, - произнесла ведьма так громко, что даже миссис Коултер

услышала ее в своем убежище. – Я вижу это что-то на севере.

- Забудьте об этом. Найдите существо и уничтожьте его. – Сказал Президент. – Оно

не может далеко уйти. И разыщите женщину тоже.

Ведьма вновь взмыла в воздух.

Внезапно обезьянка схватила миссис Коултер за руку и указала куда-то.

Это был лорд Роук, лежавший на всеобщем обозрении на кочке мха. Как его

умудрились не заметить? Однако что-то произошло, потому что он не шевелился.

- Ступай принеси его сюда, - велела миссис Коултер, и обезьянка, низко

пригнувшись к земле, двинулась к маленькому зеленому пятну, стремительно

перебегая между камнями. Ее золотистый мех вскоре потемнел от дождя и прилип к

телу, делая ее еще меньше и незаметнее, но все же она выглядела ужасно

подозрительно.

Тем временем отец МакФейль вновь вернулся к бомбе. Инженеры с генераторной

станции уже протянули кабель прямо к ней, и техники суетились, проверяя зажимы и

подготавливая клеммы.

Миссис Коутер интересовало, что он намеревается делать теперь, когда его жертва

ускользнула. Потом Президент оглянулся через плечо и она увидела выражение его

лица. Оно затвердело и стало резче, так что походило скорее на маску, чем на

лицо живого человека. Губы шевелились в молитве, широко раскрытые глаза были

обращены к небу, дождь заливал их, и все это делало Президента похожим на

святого мученика с картины в мрачном испанском стиле. Миссис Коултер

почувствовала внезапный укол страха, потому что точно знала, на что он решился:

он собирался принести в жертву самого себя. Бомба сработает, будет ли ее частью

она сама или нет.

Двигаясь перебежками от камня к камню, золотистая обезьянка добралась до лорда

Роука.

- У меня сломана левая нога, - спокойно произнес лилишпик. – последний человек

на меня наступил. Слушай внимательно…

Когда обезьянка подняла и унесла его с освещенного места, лорд Роук подробно

объяснил, где находится резонансная камера и как она открывается. Практически

они были на виду у солдат, но шаг за шагом, из тени в тень полз деймон со своей

крохотной ношей.

До слуха миссис Коултер, наблюдавшей за ними и кусавшей губы, донесся свист

воздуха и она ощутила как врезалось что-то тяжелое, но не в ее собственное тело,

а в дерево. На расстоянии меньше ладони от ее левой руки в стволе дрожала стрела.

В одно мгновение миссис Коултер откатилась в сторону, не дожидаясь пока ведьма

выстрелит снова, и устремилась вниз по склону навстречу обезьянке.

А затем все произошло практически одновременно и слишком быстро: раздался залп и

наперерез по склону поплыло колыхаясь облако едкого дыма, хотя она и не видела

языков пламени. Золотистая обезьянка, увидев что на миссис Коултер напали,

положила лорда Роука наземь и бросилась на ее защиту как раз в тот момент, когда

ведьма устремилась вниз с занесенным для удара ножом. Лорд Роук отполз к

ближайшему камню и оперся об него, а миссис Коултер сцепилась с ведьмой один на

один. Они яростно боролись на камнях, в то время как золотистая обезьянка

принялась выдирать все до одной иголки из еловой лапы, служившей ведьме помелом.

Тем временем Президент заталкивал своего деймона-ящерицу в меньшую из серебряных

клеток. Ящерица извивалась и визжала, пиналась и кусалась, но он стряхнул ее с

руки и быстро захлопнул дверцу. Техники делали последние приготовления, проверяя

свои счетчики и датчики.

Откуда ни возьмись с диким криком спикировала вниз чайка и схватила лилишпика

своими когтями. Это был деймон ведьмы. Лорд Роук сражался изо всех сил, но птица

держала его слишком крепко, а потом ведьма вырвалась из рук миссис Коултер,

подхватила ободранную еловую лапу и взмыла в воздух, чтобы присоединиться к

своему деймону.

Миссис Коултер поползла к бомбе, чувствую как дым забивает нос и дерет горло как

когтями. Это был слезоточивый газ. Солдаты в большинстве своем либо повалились

на землю, либо спотыкаясь и кашляя убегали прочь («И откуда взялся этот газ?», -

удивилась она), однако теперь, когда ветер развеял его, они вновь стали

подтягиваться. Огромное резиновое брюхо цепеллина нависало над бомбой, натягивая

кабели на ветру, блестя влажными серебристыми боками.

Внезапно раздался звук, такой пронзительный, что у миссис Коултер зазвенело в

ушах: этот визг был так тонок и полон такого ужаса, что даже золотистая

обезьянка в страхе вцепилась в свою хозяйку. Мгновением позже, кружась в

неразберихе белых рук и ног, черного шелка и зеленых иголок, под ноги отцу Мак

Файлю рухнула ведьма, было слышно как хрустнули о камень ее кости.

Миссис Коултер бросилась вперед, чтобы узнать, выжил ли лорд Роук после падения.

Но лилишпик был мертв. Его правая шпора торчала глубоко в ведьминой шее.

Сама ведьма была еще жива и ее рот задрожал, когда она произнесла:

- Что-то приближается, что-то еще… приближается…

Это было совершенно бессмысленно. Президент уже переступил через ее тело, чтобы

войти в большую клетку. Его деймон бегал вверх вниз по стенкам другой, серебряная

сетка звенела под крохотными коготками ящерицы, ее плачущий голосок умолял о

милосердии.

Золотистая обезьянка прыгнула на отца Мак Файля, но не для того чтобы напасть:

она взобралась на его плечи, чтобы достать до сложного ядра, спрятанного среди

проводов и трубочек, до резонансной камеры. Президент попытался схватить

обезьянку, но миссис Коултер схватила его за руку и попыталась оттащить назад.

Она ничего не видела: дождь заливал ей глаза и в воздухе все еще висел газ.

А вокруг раздавались залпы. Что происходит?

Прожектора метались на ветру, так что казалось что вместе с ними пляшет все

вокруг, даже темные камни на склоне горы. Президент и миссис Коултер сражались

лицом к лицу, они толкали, царапали, рвали, тащили и кусали друг друга, и она

уставала, а он был силен; но ею двигало отчаяние, и должно быть она смогла бы

наконец оттянуть его прочь, но какая-то её часть не спускала глаз с деймона, пока

он манипулировал с рукоятками. Его проворные черные лапки хватали механизм и так

и сяк, поворачивали, просовывались внутрь…

Удар в висок. Миссис Коултер упала оглушенная, а Президент освободился и,

истекая кровью, заполз в клетку, потянув за собой дверцу, и закрыл ее.

А обезьянка уже открыла камеру, ее стеклянную дверцу на тяжелых петлях, и

тянулась внутрь, туда где находился локон, в металлическом зажиме между

резиновыми подушечками! Предстояло еще многое сделать и миссис Коултер

приподнималась на дрожащих руках. Не спуская глаз с лезвия, сверкающих клемм,

человека внутри, она изо всех сил тряхнула клетку. Обезьянка отвинчивала зажим,

а Президент с застывшим на лице выражением мрачной решимости, скручивал проводки

вместе.

Внезапная вспышка ослепительно белого света залила все вокруг, раздался резкий

щелчок, и тело обезьянки подлетело высоко в воздух. Вместе с ним взлетело

золотистое облачко: были ли то волосы Лиры? Или ее собственная шерсть? Что бы

это ни было, оно немедленно развеялось во тьме. Судорога так резко пронзила

правую руку миссис Коултер, что рука прикипела к сетке, оставив женщину

наполовину лежать, наполовину висеть на клетке с опущенной головой и тяжело

бьющимся сердцем.

Но что-то случилось с ее зрением. Ее глаза видели все с ужасающей ясностью, они

обладали способностью разобрать мельчайшие подробности, и они были сфокусированы

на одной лишь мелочи, которая только и имела значение во вселенной: на одном-единственном

темно-золотом волоске, прилипшем к щечке зажима.

Миссис Коултер взвыла от отчаяния, и принялась трясти и трясти клетку, пытаясь

изо всех оставшихся сил освободить волосок. Президент провел руками по лицу,

стряхивая дождевые капли. Его губы двигались, как будто он что-то говорил, но

она не могла разобрать ни слова. Беспомощная, она кинулась на сетку и затем всем

своим весом навалилась на машину как раз в тот момент, когда он соединил два

проводка, выбив искру. В гробовой тишине рухнуло вниз блестящее серебряное

лезвие.

Что-то где-то взорвалось, но миссис Коултер уже не почувствовала этого.

Чьи-то руки подняли её: руки лорда Азриэля. Миссис Коултер уже больше ничто не

могло удивить. За его спиной прямо на склоне как на ровной поверхности стоял

перемещатель. Лорд Азриэль поднял её на руки и отнес к аппарату, не обращая

внимания на залпы огня, стелящийся дым, крики встревоженных и растерявшихся

людей.

- Он мёртв? Бомба взорвалась? – пыталась спросить она.

Лорд Азриэль занял место в перемещателе рядом с ней, а за ними впрыгнул и

снежный барс с почти бесчувственной обезьянкой в пасти. Лорд Азриэль взял

управление на себя и аппарат тотчас же взмыл в воздух. Миссис Коултер неясным от

боли взором смотрела вниз на горный склон. Люди бегали взад-вперед как муравьи;

кто-то лежал замертво, в то время как другие кое-как тащились по камням; посреди

этой неразберихи змеился огромный кабель, единственное, что в этой картине не

утратило смысла, ведущий из генераторной станции к поблескивающей бомбе, где в

клетке лежало скрюченное тело Президента.

- Лорд Роук? – Спросил лорд Азриэль.

- Мёртв. – Прошептала она.

Он нажал кнопку и огненное копьё вонзилось в рвущийся и пляшущий на ветру

цеппелин. Секундой позже на месте воздушного судна расцвела огненно белая роза,

поглотившая перемещатель, который неподвижно завис в ее центре абсолютно

невредимый. Лорд Азриэль не торопясь повел аппарат прочь, и они наблюдали как

ярко пылающий цеппелин медленно-медленно накрывает всю сцену: бомбу, кабель,

солдат и прочее. И все это в обьятиях дыма и пламени несется вниз с горы,

набирая скорость и поджигая на своем пути хвойные деревья, пока не обрушивается

в белые струи водопада, который увлекает их прочь во тьму.

Лорд Азриэль вновь дотронулся до ручек управления и перемещатель начал

стремительно удаляться к северу. Но миссис Коултер была не в силах оторваться от

происходящего; обернувшись, она долго и пристально смотрела на пожар полными

слез глазами, пока он не превратился в оранжевую вертикальную царапину на темном

небе, истекающую дымом и паром, а за тем и её не стало.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ. Бездна

Кругом было темно, обволакивавшая путников чернота так давила Лире на глаза,

что она почти ощущала тяжесть многих тысяч тонн камня над ними. Дорогу им

освещал лишь светящийся хвост стрекозы леди Салмакии, но и он уже угасал; бедные

насекомые не нашли себе пищи в мире мёртвых, и стрекоза шевалье недавно умерла.

Тиалис сидел на плече у Уилла, а Лира держала в руках стрекозу леди, которая

успокаивала дрожащую летунью, что-то шептала ей, кормила её: сначала крошками

печенья, а потом собственной кровью. Если бы Лира это видела, она бы предложила

свою кровь, потому что её было больше, но всё, что она могла, это

сосредоточиться и смотреть, куда ступает и избегать нависавших над головой

частей скалы.

Гарпия Нет Имени завела их в пещеры, через которые, как она утверждала, можно

было выйти туда, где мир мёртвых был ближе всего к миру живых, и где они могли

открыть окно. За ними бесконечной вереницей двигались духи. В тоннеле был слышен

шёпот: впереди идущие подбадривали задних, храбрые подгоняли малодушных, а

старые давали надежду молодым.

— Нет Имени, нам ещё очень далеко? — тихо спросила Лира. — Потому что эта

бедная стрекоза умирает, и её огонёк потухнет.

Гарпия остановилась, и, повернувшись к ней, ответила:

— Просто иди за мной. Если не видишь, слушай. Если не слышишь, иди наощупь.

Её яростные глаза сияли во мраке. Лира кивнула и сказала:

— Да, я пойду, но я уже не такая сильная, как раньше, и я не смелая, по крайней

мере, не очень. Пожалуйста, не останавливайся. Я пойду за тобой, мы все пойдём.

Пожалуйста, Нет Имени, лети дальше.

Гарпия отвернулась и двинулась дальше. Свет стрекозы слабел с каждой минутой, и

Лира знала, что вскоре он совсем потухнет.

Она, спотыкаясь, пошла дальше, и вдруг совсем рядом раздался голос, знакомый

голос.

— Лира, Лира, дитя…

Она обрадованно обернулась.

— Мистер Скорсби! О, как я рада вас слышать! И это вы, теперь я вижу, вы, о,

если бы я могла до вас дотронуться!

Различив в тусклом-тусклом свете сухощавую фигуру и сардоническую улыбку

техасского воздухоплавателя, она, сама того не желая, тщетно протянула к нему

руку.

— Я тоже хотел бы, милая. Но послушай меня, они там готовят кое-какие

неприятности, и готовят они их тебе, только не спрашивай меня, какие именно. Это

и есть мальчик с ножом?

Уилл сначала смотрел на него — ему хотелось увидеть старого товарища Лиры, но

теперь его глаза смотрели мимо него, на духа рядом с Ли. Лира сразу же увидела,

кто это, и с удивлением смотрела на эту взрослую копию Уилла: та же сжатая

челюсть, так же держит голову.

Уилл замер без слов, но его отец сказал:

— Слушай, обсуждать это нет времени, просто сделай, как я скажу. Возьми нож и

найди то место, где у Лиры отрезали локон.

Он говорил настоятельно, и Уилл не стал терять время на расспросы, зачем. Лира,

встревожившись, с широко открытыми глазами, взяла стрекозу в одну руку, а другой

пощупала свои волосы.

— Нет, — сказал Уилл. — Убери руку, мне не видно.

И в слабом свете он увидел: прямо над правым виском небольшой клочок волос был

короче остальных.

— Кто это сделал? — спросила Лира. — И…

— Помолчи, — сказал Уилл и спросил у духа своего отца: — Что я должен сделать?

— Отрежь короткие волосы, прямо от головы. Аккуратно собери их все, каждый

волосок. Не потеряй ни одного. Потом открой другой мир, сойдёт любой, положи в

окно волосы, а потом снова его закрой. Давай, сейчас же.

Гарпия смотрела на них, духи столпились у них за спиной. Лира видела в

полумраке их бледные лица. Она стояла, закусив губу, испуганная и изумлённая, а

Уилл делал то, что велел ему отец. Приблизив лицо к лезвию ножа, в меркнущем

свете стрекозы он прорезал небольшое пустое место в скале другого мира, положил

туда все крошечные золотые волоски, вставил кусок камня обратно и закрыл окно.

А потом земля задрожала. Откуда-то из самых глубин её раздался рокот и скрежет,

как будто само земное ядро поворачивалось, как огромный мельничный жернов; с

потолка пещеры посыпались кусочки камня. Земля вдруг накренилась набок. Уилл

схватил Лиру за руку, и они вцепились друг в друга, а земля у них под ногами

задвигалась и заскользила вниз, мимо них полетели обломки камней, больно

ударяясь об их ступни и ноги…

Дети, заслонив собой галливеспианцев, пригнулись и прикрывая руками головы.

Скала у них под ногами вдруг поползла вниз и влево, и они в ужасе отчаянно

обхватили друг друга руками, не в силах даже кричать от пережитого потрясения.

Их оглушал рёв тысяч тонн камней, падавших и катившихся вниз вместе с ними.

Наконец движение прекратилось, хотя вокруг небольшие камни всё ещё падали и

скакали по склону, которого ещё минуту назад не было. Лира лежала на левой руке

Уилла. Правой он поискал нож; он всё ещё висел на поясе.

— Тиалис? Салмакия? — дрожащим голосом позвал Уилл.

— Оба тут, оба живы, — произнёс у него над ухом голос шевалье.

В воздухе стояла пыль и кордитовый запах битого камня. Дышать было трудно,

ничего не было видно: стрекоза умерла.

— Мистер Скорсби? — сказала Лира. — Нам ничего не видно… Что случилось?

— Я здесь, — отозвался неподалёку Ли. — Кажется, взорвалась бомба, и, кажется,

она не попала в цель.

— Бомба? — испугалась Лира, но тут же спохватилась: — Роджер, ты тут?

— Ага, — послышался рядом шёпот. — Мистер Перри меня спас. Я чуть не упал, а он

поймал.

— Смотрите, — сказал дух Джона Перри. — Но держитесь за скалу и не двигайтесь.

Пыль оседала, и откуда-то полился свет: странное золотое мерцание, как будто

вокруг падал сияющий туманный дождь. Его хватило, чтобы их сердца дрогнули от

страха: он осветил то, что было слева от них, то место, куда он падал, или тёк,

как река, кончающаяся водопадом.

Там была чёрная пустота, как шахта в самую глубокую тьму. Золотой свет тёк в неё

и гас в ней. Они видели противоположную сторону обрыва, но так далеко, что Уилл

не смог бы и камень туда докинуть. Справа от них в пыльном мраке возвышался

склон из грубых камней, ненадёжных и готовых вот-вот скатиться вниз.

Дети и их спутники чудом держались на краю этой бездны даже не на карнизе, а на

каких-то уступах, которых едва хватало, чтобы поставить ноги и уцепиться руками.

Дорога была только одна — вперёд, вдоль склона, по острым камням и шатающимся

булыжникам, которые, казалось, готовы были сорваться вниз от малейшего

прикосновения.

А позади, по мере того, как оседала пыль, всё больше и больше духов в ужасе

смотрели в бездну. Они согнулись на склоне, не в силах шевельнуться от страха.

Лишь гарпии не испугались, они взмахнули крыльями и взмыли вверх, осматривая всё

впереди и позади себя, они полетели назад, чтобы подбодрить тех, кто ещё был в

тоннеле, и вперёд, чтобы поискать выход.

Лира проверила алетиометр — по крайней мере, он был цел. Борясь со страхом, она

огляделась, нашла глазами лицо Роджера и сказала:

— Ладно, мы все ещё здесь, никто не пострадал. И теперь мы хотя бы всё видим.

Так что просто иди дальше, двигайся. У нас нет другого пути, кроме как по краю

этого… — она показала на бездну. — Так что надо просто идти вперёд. Я клянусь,

что мы с Уиллом просто пойдём дальше, пока не дойдём. Так что не бойся, не

сдавайся, не задерживайся позади. Скажи остальным. Я не смогу всё время

оборачиваться, потому что придётся смотреть, куда ступать, так что мне только

остаётся рассчитывать на то, что ты будешь держаться за нами, хорошо?

Маленький дух кивнул. И в молчаливом ужасе колонна мёртвых отправилась в путь по

краю бездны. Ни Лира, ни Уилл не смогли бы сказать, сколько он длился; но им

никогда было не забыть, как он был страшен и опасен. Стоило посмотреть в

глубокую тьму, зиявшую под ногами, и их, казалось, затягивало вниз, а голова

начинала жутко кружиться. Они старались смотреть прямо перед собой, на этот

камень, тот уступ, этот выступ, тот склон сыпучего гравия, не глядя в пропасть,

но она так и притягивала взгляд, соблазняла, и иногда они не удерживались и

мельком смотрели вниз, теряя равновесие, чувствуя, как перед глазами всё плывёт,

а к горлу подкатывает ужасная тошнота.

Время от времени живые оглядывались и видели бесконечный поток мёртвых, вившийся

из расщелины, через которую они пришли: матери прятали лица детей у себя на

груди, престарелые отцы медленно взбирались по склону, маленькие дети держались

за юбки идущих впереди женщин, девочки и мальчики-ровесники Роджера шли и упорно

осторожно пробирались вперёд — их было так много… И все они шли за Уиллом и

Лирой, надеясь, что те выведут их на свежий воздух.

Но некоторые им не доверяли. Они шли толпой за ними, и сердца и обоих детей

сжимал ледяной рукой страх, когда они слышали злобный шёпот:

— Где верхний мир? Сколько ещё до него?

— Нам тут страшно!

— Не надо было нам идти, в мире мёртвых, по крайней мере, было немножко света и

мы были не одни, а здесь гораздо хуже!

— Зря вы пришли в наши земли! Оставались бы в своём мире, пока не умерли, нечего

было нас тревожить!

— По какому праву вы нас ведёте? Вы всего лишь дети! Кто дал вам власть?

Уилл хотел обернуться и ответить им, но Лира удержала его за руку, сказав, что

они просто несчастны и напуганы.

А потом заговорила леди Салмакия, и её спокойный звонкий голос раздался далеко в

этой огромной пустоте.

— Друзья мои, мужайтесь! Держитесь вместе и идите! Дорога трудна, но Лира

найдёт её. Будьте терпеливы и не падайте духом, и мы выведем вас, не бойтесь!

Услышав эти слова, Лира почувствовала прилив сил, чего и добивалась леди. И они,

выбиваясь из сил, побрели дальше.

— Уилл, — спросила Лира через несколько минут, — ты слышишь этот ветер?

— Слышу, — ответил Уилл. — Но совсем не чувствую. И ещё про эту дыру внизу: это

такая же штука, как когда я прорезаю окно. Край такой же. Это какой-то особенный

край; раз почувствуешь, не забудешь. И я его вижу, там, где скала уходит в

темноту. Но то огромное пространство внизу это не другой мир, как все остальные.

Это что-то другое. Оно мне не нравится. Хотел бы я его закрыть.

— Ты не все свои окна закрывал.

— Нет, потому что некоторые не мог. Но знаю, что их надо закрывать. Если их

оставить открытыми, случится что-то плохое. А тут такое большое… — он указал

вниз, не желая туда смотреть. — Это нехорошо. Случится что-то плохое.

Пока они говорили, чуть позади них шла другая беседа. Шевалье Тиалис тихонько

говорил с духами Ли Скорсби и Джона Перри.

— Так что ты говоришь, Джон? — сказал Ли. — Говоришь, мы не должны выходить на

воздух? Дружище, каждая частичка меня уже так истосковалась по остальной живой

вселенной!

— Да, и я тоже, — ответил отец Уилла. — Но я считаю, что если те из нас, кто

привык сражаться, задержались бы здесь, мы могли бы броситься в бой на стороне

Азраила. И если мы подоспеем вовремя, то сможем изменить её исход.

— Духи? — сказал Тиалис, не сумев скрыть скепсиса в голосе. — Как же вы будете

сражаться?

— Мы не сможем ранить живых существ, это верно. Но армии Азраила предстоит

противостоять и другим существам.

— Эти призраки, — сказал Ли.

— Вот именно. Они ведь охотятся за дэмонами. А наших давно уже нет. Стоит

попытаться, Ли.

— Ну, дружище, я с тобой.

— А вы, сэр, — спросил дух Джона Перри у шевалье, — я говорил с духами вашего

народа. Вы увидите снова белый свет до того, как умрёте и вернётесь сюда духом?

— Наши жизни и правда коротки по сравнению с вашими. Мне осталось жить несколько

дней, — ответил Тиалис. — А леди Салмакии, возможно, немного дольше. Но

благодаря тому, что делают эти дети, наше изгнание после смерти не будет вечным.

Я горжусь тем, что помогаю им.

Они шли дальше. А этот мерзкий обрыв зияет всё время, думала Лира, и стоит чуть-чуть

поскользнуться, или ступить на ненадёжный камень, или неосторожно ухватиться

рукой, и ты полетишь вниз на веки вечные, и будешь лететь так долго, что умрёшь

с голоду до того, как упадёшь на дно, и твой бедный дух будет падать и падать в

бесконечную пропасть, и никто не поможет, никто не протянет руку и не вытащит

тебя, а ты всегда будешь в сознании и вечно будешь падать…

О, ведь это было бы намного хуже того молчаливого серого мира, из которого они

ушли?

И тут в голове у неё произошло что-то странное. Мысль о падении вызвала у Лиры

что-то вроде головокружения, и она покачнулась. Уилл шёл впереди, слишком далеко,

до него было не дотянуться, а то она взялась бы за его руку, но в том момент ей

больше думалось о Роджере, и в её сердце вспыхнула искорка тщеславия. Однажды на

крыше Джордана она, просто чтобы напугать его, поборола своё головокружение и

прошлась по краю каменного водосточного жёлоба.

Она обернулась, чтобы напомнить ему об этом. Она была его Лирой, отважной и

грациозной, не пристало ей ползать, как насекомому.

Но тихий голос мальчика произнёс:

— Лира, будь осторожна, помни, что ты не мёртвая, как мы…

И всё, казалось, произошло так медленно, но она всё равно ничего не смогла

сделать: центр тяжести её сместился, под ногами тронулись камни, и она начала

беспомощно съезжать вниз. В первый миг это её рассердило, потом это казалось ей

смешным. «Как глупо!» — подумала она. Но ей совершенно не удавалось за что-нибудь

схватиться, а камни покатились и стали падать у неё из-под ног, она всё быстрей

заскользила к краю — и тут её накрыло ужасом. Она сейчас упадёт. Её ничто не

остановит. Уже слишком поздно.

Тело её содрогнулось от страха. Она не замечала, как духи бросились вниз, чтобы

попытаться удержать её, но только смотрели, как она пролетела сквозь них, как

камень сквозь туман; она не знала, что Уилл кричал её имя так громко, что оно

отдавалось эхом в бездне. Всё её существо стало водоворотом ревущего страха. Она

падала всё быстрее и быстрее, ниже и ниже, и некоторые духи не в силах были

смотреть на это, они прикрыли глаза и громко заплакали.

Уилла, как ток, пронзил ужас. Он мучительно смотрел, как Лира скользила всё

дальше и дальше, зная, что ничего не может сделать, и зная, что ему придётся на

это смотреть. Сам он, как и она, не слышал свой отчаянный вопль. Ещё две секунды,

ещё секунда, она была на краю, она не могла остановиться, она была уже там, она

падала…

И вдруг из темноты выпорхнуло то существо, чьи когти ещё не так давно прошлись

по её голове — гарпия Нет Имени, с женским лицом и птичьими крыльями — и эти

самые когти крепко сомкнулись вокруг запястья девочки. Вместе они продолжали

падать вниз — груз оказался почти слишком тяжёлым для сильных крыльев гарпии, но

они всё били, и били, и били по воздуху, а когти её держали Лиру крепко, и

понемногу, с трудом, понемногу, с трудом гарпия вытащила дитя из пропасти и

принесла её, ослабевшую и без чувств, в протянутые руки Уилла.

Он крепко обнимал её, прижимая к груди, и чувствовал, как бешено бьётся её

сердце о его рёбра. В тот момент она была не Лирой, а он не был Уиллом; она не

была девочкой, а он не был мальчиком. Они были двумя единственными людьми в этой

бескрайней бездне смерти. Они прижимались друг к другу, а вокруг столпились духи,

шепча слова утешения, благословляя гарпию. Ближе всех были отец Уилла и Ли

Скорсби, и им тоже так хотелось обнять Лиру; а Тиалис с Салмакией говорили с

Нет Имени, хвалили её, называли спасительницей всех, великодушной, благословляли

её доброту.

Когда Лира смогла двигаться, она протянула дрожащую руку к гарпии и обняла её

за шею, целуя и целуя её изуродованное веками лицо. Она не могла говорить. Страх

вышиб из неё все слова, всю самоуверенность, всё тщеславие.

Несколько минут они лежали неподвижно. Когда ужас поутих, они снова пошли;

теперь Уилл крепко держал Лиру за руку своей здоровой рукой. Они пробирались

вперёд, проверяя каждое место, в которое собирались ступить, им это было так

медленно и утомительно, что им казалось, они вот-вот умрут от усталости; но им

нельзя было отдыхать, нельзя было останавливаться. Как можно было отдыхать,

когда под ними была эта жуткая пропасть?

И через час тяжёлого пути он сказал ей:

— Посмотри вперёд. По-моему, там выход…

Так и было: склон стал более пологим, и по нему даже можно было взобраться чуть

выше, подальше от края. А впереди: может, это просто складка скалы? Неужели это

и правда выход?

Лира посмотрела в зоркие, ясные глаза Уилл и улыбнулась.

Они взбирались дальше, выше и выше, с каждым шагом удаляясь от бездны. И чем

выше они поднимались, тем прочней становилась почва у них под ногами, тем

надёжней можно было держаться, тем меньше было камней, готовых покатиться под

ними и вывернуть им ногу.

— Мы, наверное, уже далеко забрались, — сказал Уилл. — Можно попробовать

разрезать и посмотреть, что там будет.

— Не здесь, — сказала гарпия. — Ещё дальше. Здесь открывать плохо. Выше будет

лучше.

Они тихонько двинулись дальше: рука, нога, ступить, убедиться, рука, нога… они

ободрали пальцы в кровь, дрожали натруженные ноги и колени, гудели и болели от

утомления головы. Они преодолели последние несколько футов до подножья скалы,

откуда узкий проход вёл куда-то во тьму.

Воспалёнными глазами Лира смотрела, как Уилл вынул нож и стал нащупывать в

воздухе пустоту: трогая, убирая нож, ища и снова трогая.

— А! — сказал он.

— Нашёл открытое место?

— Кажется, да…

— Уилл, — сказал дух его отца, — погоди минутку. Послушай меня.

Уилл опустил нож и обернулся. Из-за усталости и напряжения он не мог думать об

отце, но ему приятно было знать, что он рядом. Он вдруг понял, что сейчас они

расстанутся навсегда.

— Что случится, когда вы выйдете? — спросил Уилл. — Вы просто растаете?

— Пока нет. У нас с мистером Скорсби есть идея. Некоторые из нас ещё ненадолго

останутся здесь, и нам нужно, чтобы ты провёл нас в мир лорда Азраила, потому

что ему может понадобиться наша помощь. Более того, — мрачно продолжил он,

взглянув на Лиру, — вам и самим нужно попасть туда, если вы хотите найти своих

дэмонов. Потому что они ушли туда.

— Но мистер Перри, — спросила Лира, — откуда вы знаете, что наши дэмоны ушли в

мир моего отца?

— При жизни я был шаманом. И научился понимать. Спроси свой алетиометр, он

подтвердит то, что я сказал. Но запомните о своих дэмонах вот что, — настойчиво

и подчёркнуто сказал он, — человеку, известному вам как сэр Чарльз Лэтром,

приходилось время от времени возвращаться в свой мир, в моём он жить постоянно

не мог. Философы гильдии Торре дели Анхели, путешествовавшие между мирами триста

или больше лет, тоже это поняли, и в результате их мир постепенно захирел и

пришёл в упадок.

— И вот что случилось со мной. Я был солдатом, офицером морской пехоты, а потом

зарабатывал на жизнь исследованиями; я был так здоров и крепок, как только может

быть человек. А потом я случайно вышел за пределы своего мира и не смог найти

дорогу назад. Я многое сделал и многое узнал в мире, где я очутился, но через

десять лет после того, как я туда попал, я был смертельно болен.

— А причина этого вот в чём: дэмон может прожить полную жизнь только в том мире,

в котором он родился. В любом другом месте он в конце концов заболевает и

умирает. Мы можем путешествовать, если есть окна в другие миры, но жить мы можем

только в своём. По этой же причине великие планы лорда Азраила рухнут: Небесную

Республику нужно строить там, где мы есть, потому что для нас нет другого места.

— Уилл, мальчик мой, вы с Лирой теперь можете выйти и немного отдохнуть; вам

это нужно, вы это заслужили; но потом вы должны вернуться во тьму со мной и

мистером Скорсби, чтобы совершить ещё одно, последнее путешествие.

Уилл и Лира переглянулись. Потом он прорезал окно, и ничто в жизни так не

радовало их, как то, что они в нём увидели.

Их лёгкие наполнил ночной воздух, свежий, чистый и прохладный; взору их открылся

полог мерцающих звёзд и блеск воды где-то внизу; среди широкой саванны то тут то

там виднелись рощи больших, высоких, как замки, деревьев.

Уилл, двигаясь по траве вправо и влево, увеличил окно, насколько это было

возможно, чтобы через него шесть, семь, восемь человек в ряд смогли выйти из

мира мёртвых.

Духи в передних рядах затрепетали в надежде, и их возбуждение передалось, как

волна назад по длинной колонне. Маленькие дети и пожилые родители с радостью и

изумлением смотрели вверх, вдаль, на звёзды, по которым их бедные глаза

тосковали столетиями.

Первым из духов из мира мёртвых вышел Роджер. Шагнув вперёд, он оглянулся на

Лиру и удивлённо засмеялся, вдруг увидев, что превращается в ночь, в свет звёзд,

в воздух… а потом он исчез, оставив после себя маленький яркий всплеск счастья,

напомнивший Уиллу пузырёк в бокале шампанского.

Остальные духи последовали за Роджером, а Уилл с Лирой в изнеможении упали на

росистую траву, каждым нервом своего тела благословляя хорошую землю, ночной

воздух, звёзды.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕМЬ. Платформа

Строительство платформы продвигалось быстро. Мэри любила наблюдать за мулефа,

потому что они умели спорить без ссоры и не пытались упрямо настаивать на своем,

да и смотреть за тем, как они работают с деревом было одно удовольствие.

Не прошло и двух дней, как платформа была разработана, построена и поднята на

место. Она была устойчивой, просторной и удобной, и когда Мэри забралась на нее,

ее охватил неописуемый восторг. Сквозь плотную зелень кроны просвечивала яркая

синева неба, прохладный ветерок овевал кожу, с земли то и дело доносился

восхитительный легкий аромат цветов, шелест листьев смешивался с песнями сотен

птиц и отдаленным ропотом волн на побережье. Все чувства Мэри пребывали в

блаженстве, и если бы она еще могла не думать, то счастье было бы полным.

Но, к сожалению, приходилось думать о цели ее мероприятия.

Когда она посмотрела в подзорную трубу и увидела непрестанный исход сраф,

теневых частиц, ей показалось, что счастье, жизнь и надежда уходят вместе с ними.

Но она не смогла бы объяснить, почему ей так кажется.

Триста лет, сказали мулефа: именно столько времени слабели деревья. Учитывая,

что теневые частицы пронизывали все миры, возможно что-то подобное случилось и в

ее вселенной, и во всех остальных. Триста лет назад, было основано Королевское

Общество: первое истинно научное общество в ее мире. Ньютон сделал свои открытия

в оптике и теории земного тяготения.

Триста лет назад в мире Лиры, кто - то изобрел алетиометр.

В то же самое время в том странном мире, через который она добиралась сюда,

изобрели призрачный нож .

Мэри лежала на досках, чувствуя как платформа слегка раскачивается в такт

большому дереву на морском бризе. Держа подзорную трубу у глаз, она наблюдала

несметное число крошечных искорок, плывущих через листья, мимо раскрытых цветов,

через массивные ветви, перемещающихся против ветра в неторопливом потоке,

которому не было объяснения.

Что случилось три сотни лет назад? Стало ли это причиной потока Пыли, или нет?

Или и то и другое были следствием еще какого-то события? Или они никак не были

связаны?

Движение частиц завораживало. Как легко было впасть в транс, и позволить разуму

плыть вдаль вместе с ними...

Видимо потому, что ее тело погрузилось в дрему, именно так и случилось. Прежде,

чем Мэри осознала, что делает, она внезапно обнаружила себя вне своего тела, и

ее охватила паника.

Она была над платформой, в нескольких футах в стороне от нее среди ветвей. И кое-что

случилось с потоком Пыли: вместо медленного дрейфа, теперь он несся подобно реке

в половодье. Он и вправду ускорился, или теперь время текло для нее по-другому,

когда она была вне своего тела? И этот необъятный поток угрожал поглотить ее

полностью.

Мэри раскинула было руки, пытаясь ухватиться за что-нибудь неподвижное, но у нее

не было ни рук ни ног. Она поднималась все выше и выше, и ее тело удалялось от

нее все дальше и дальше, беспечно спя внизу. Она попробовала кричать, чтобы

разбудить его: ни звука. Тело продолжало пребывать во сне, а ее саму уносило все

дальше в открытое небо.

Как ни пыталась Мэри бороться, у нее ничего не получалось. Подобно воде упруго и

мощно стремящейся к обрыву, чтобы низвергнуться водопадом, частицы Пыли

струились так, как будто тоже текли к какому-то невидимому краю.

И уносили ее от тела.

Мэри мысленно протянула нить к своей физической оболочке, попытавшись вспомнить

все что было в ней: все чувства, которые делают живое живым. Ласковое

прикосновение к шее хобота ее подруги Аталы. Вкус бекона и яиц. Дрожь ликования

в мускулах, когда она подтягивалась на отвесной скале. Легкий танец пальцев на

клавиатуре компьютера. Запах жарящегося кофе. Теплота кровати зимней ночью.

И постепенно она перестала перемещаться; невидимая нить прочно удерживала ее на

месте и она ощущала на себе давление потока.

А затем произошла странная вещь. Постепенно, по мере того, как она подкрепляла

свои чувства другими воспоминаниями (дегустация маргараиты со льдом в Калифорнии,

столик под лимонным деревом на террасе ресторана в Лиссабоне, холод инея,

который она счищала с ветрового стекла своего автомобиля), она чувствовала

ослабление напора Пыли. Давление уменьшалось.

Но только на нее: вокруг и выше и ниже, гигантский поток струился с прежней

скоростью. Так или иначе имелась небольшая неподвижная область вокруг нее, где

частицы сопротивлялись потоку.

Они понимали! Они чувствовали ее тревогу и отвечали на нее. Они понесли Мэри

назад к ее покинутому телу и когда она снова увидела его вблизи, такое

безмятежное, в целости и сохранности, сердце ее сотрясло беззвучное рыдание.

Затем она погрузилась в свое тело и очнулась.

Мэри глубоко и судоржно вздохнула. Она уперлась руками и ногами в шершавые доски

платформы, и если минуту назад она чуть не сошла с ума от страха, то теперь ее

переполнял невыразимый восторг от того, что она вернулась в свое тело, на

платформу, в материальный мир.

Наконец она села и попыталась осмыслить происшедшее. Пальцы ее нащупали

подзорную трубу и она трясущейся рукой, которую придерживала другой рукой,

поднесла трубу к глазам. Никаких сомнений: неторопливое течение превратилось в

поток. Ничего не было слышно, а без подзорной трубы и видно, но даже отняв от

глаз подзорную трубу, Мэри продолжала ясно ощущать этот поток и еще кое-что, что

она не почувствовала, когда пребывала в ужасе вне своего тела: глубокое горе

было повсюду в воздухе.

Теневые чстицы знали, что происходит и были убиты горем.

И сама она частично состояла из теневой материи. Часть ее была подчинена этому

потоку, что двигался через космос. И так было и с мулефа и со всеми людьми в

каждом из миров, с каждым одушевленным существом, где бы то ни было.

И если она не выяснит, что происходит, все они могут оказаться унесенными в

забвение, все до единого.

Мэри вдруг очень захотелось обратно на землю. Она спрятала подзорную трубу и

отправилась в долгий путь вниз.

Отец Гомез прошел через окно вечером, когда солнечный свет потускнел, а тени

удлинились. Он увидел, как и Мэри некоторое время назад, огромные колесные

деревья и дороги, прорезающие прерию. Но сейчас воздух очистился от дымки,

поскольку прошел небольшой дождь, и отец Гомез мог видеть дальше, чем Мэри. В

особенности его внимание привлекло море, поблескивающее вдалеке, на котором

мелькали какие-то белые пятна, возможно паруса.

Он подтянул свой рюкзак и отправился по направлению к морю посмотреть, что же

там такое. Одно удовольствие было идти этим спокойным вечером по гладкой дороге,

слушая стрекотание каких-то похожих на цикад насекомых в высокой траве и ощущая

на лице мягкое тепло закатного солнца. И воздух тоже был великолепный, чистый и

свежий. В нем не было ни капли запахов нефтепродуктов, которыми так сильно был

насыщен воздух в одном из миров, который он прошел, в мире, которому

принадлежала искусительница, его цель.

На закате он вышел к небольшому мысу возле узкой бухты. Если здесь были приливы,

то сейчас было как раз время прилива, ибо над поверхностью воды виднелась только

небольшая полоска белого песка.

Плавающих существ в бухте была дюжина или больше. Отец Гомез остановился,

обдумывая увиденное. Дюжина или больше огромных белоснежных птиц размером с

небольшую шлюпку с длинными, примерно два ярда длиной, прямыми крыльями, которые

волочились по воде. Но были ли это птицы? Перья, головы и клювы их мало чем

отличались от лебединых, но эти крылья были явно расположены одно за другим…

Внезапно они увидели его. Головы резко повернулись, и все крылья разом поднялись,

точь-в-точь как паруса яхт, изгибаясь под дующим в сторону берега бризом.

Отец Гомез был поражен красотой этих крыльев-парусов, их совершенными формами, и

скоростью птиц. Затем он заметил, что у них были не только паруса, но и весла:

под водой были видны их ноги, расположенные не как крылья одно за другим, а

рядом, и с помощью крыльев и ног они достигали на воде впечатляющей скорости и

маневренности.

Когда первая птица достигла берега, то ринулась через песок прямо на священника.

Она злобно шипела и мотала головой, переваливаясь с боку на бок и щелкая клювом.

В клюве виднелись зубы, напоминавшие ряд изогнутых крючьев.

Отец Гомез был примерно в сотне ярдов от кромки воды, на низком травянистом мысу,

и у него было достаточно времени, чтобы положить рюкзак, взять винтовку,

зарядить ее, прицелится, и выстрелить.

Голова птицы взорвалась красно-белым облаком. Существо резко остановилось, потом

сделало несколько неуверенных шагов и рухнуло на грудь. Оно жило еще минуту или

больше. Ноги дергались, крылья хлопали, и большая птица билась в кровавом круге,

поднимая в воздух траву, пока остатки воздуха красными пузырями не вырвались с

долгим хрипом из легких, и существо затихло.

Другие птицы остановились, как только первая упала, и стояли, наблюдая за ней и

за человеком. В их свирепом взгляде мелькнуло понимание. Они переводили взгляд с

отца Гомеза на мертвую птицу, с нее на винтовку, с винтовки на его лицо.

Он снова поднял винтовку к плечу и увидел, что птицы среагировали, неуклюже

подавшись назад и столпившись. Они поняли.

Они были прекрасными большими и сильными созданиями, похожимим на живые лодки.

Если они знали, что такое смерть и могли связать смерть с ним, то это может

явится основой для плодотворного взаимопонимания. Как только они по-настояшему

научатся боятся его, они в точности исполнят все, что он им прикажет.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ. Полночь

- Мариса, проснись. Сейчас приземлимся, - сказал лорд Азраэль.

Их самолёт летел с юга, под ними бурный рассвет заливал базальтовую крепость.

Госпожа Коултер больная и разбитая нехотя открыла глаза. Она не спала. Пока

самолёт направлялся к бастионам, она видела, как ангел Ксафания скользил над

посадочной полосой, и поднимался, кружась, к башне.

Стоило самолёту приземлиться, лорд Азраэль выскочил и помчался к королю Огунве

на западную сторожевую башню. Никакого внимания на госпожу Коултер он больше не

обращал. Двое техников, которые немедленно прибыли обслужить самолёт, тоже её не

замечали, ни один не спросил о гибели летательного аппарата, ею похищенного. Она

словно бы стала невидимой. Грустно направилась она в комнату в адамантовой башне,

а дежурный предложил принести ей туда кофе и перекусить.

– Чего-нибудь… Что найдёте, - сказала она.

– И кстати, - продолжала госпожа Коултер, когда человек уже повернулся, чтобы

уйти, - алетиометрист лорда Азраэля, господин…

- Господин Басилид?

- Да. Найдётся ли у него время заглянуть сюда?

- Он сейчас работает со своими книгами, мэм. Я передам ему, чтобы поднялся, как

сможет.

Она умылась, переоделась в чистую рубашку, что оставила себе. Ледяной ветер,

сотрясавший окна, серый утренний свет заставляли её дрожать. Она подбросила

немного угля на каминную решётку, надеясь, что её перестанет колотить. Но холод

был в самых её костях.

Через десять минут в дверь постучали. Бледный темноглазый алетиометрист вошёл,

слегка поклонился. Деймон-соловей сидела на его плече. Вслед за ним пришёл

дежурный с подносом, принёс хлеб, сыр и кофе.

- Спасибо, что пришли, господин Басилид. Позвольте, я предложу вам подкрепиться?

- Я выпью кофе, благодарю.

- Прошу вас, скажите, - произнесла она, едва успев налить кофе, - я уверена, что

вы следили за всем, что произошло: жива ли моя дочь?

Собеседник колебался. Золотая обезьяна стиснула руку хозяйки…

- Она жива, - осторожно произнёс Басилид, - но к тому же…

- Что? О, прошу вас, о чём вы?!

- Она сейчас в мире мёртвых. Какое-то время я не понимал, что сообщает мне

прибор. Но теперь сомнений нет. И она, и мальчик вошли в мир мёртвых, и открыли

путь вовне призракам. Как только мертвецы выйдут, они растворятся, как их деймоны

ранее, но похоже, для них это желаннейшая участь. Ещё алетиометр поведал мне,

что девочка поступила так, поскольку услышала случайно предсказание о том, что

смерти когда-нибудь придёт. И она решила, что эту задачу предстоит выполнить ей.

Так что теперь у нас есть дверь из мира мёртвых.

Госпожа Коултер не могла говорить. Ей пришлось отвернуться, подойти к окну,

чтобы скрыть чувства, отразившиеся на лице. Наконец она сказала:

- Но Лира вернётся живой? Нет, я же знаю, что вы не можете предсказывать. Она…

Как она? Ей…

- Она страдает, ей больно и страшно. Но она вместе с мальчиком и с парой

лилишпикейцев. Пока они вместе.

- А бомба?

- Бомба ей не повредила.

Внезапно госпожа Коултер почувствовала сильнейшую усталость. Ей хотелось лишь

лечь и спать месяцы или даже годы. А там, снаружи, хлопала и стучала флаговая

верёвка, да грачиный грай кружился у бастионов.

- Спасибо, сэр, – она повернулась к алетиометристу спиной. – Я очень

признательна. Прошу, не могли бы вы сообщить, если узнаете что-то о ней, где она,

что делает?

Мужчина поклонился и вышел. Госпожа Коултер прилегла на походную постель, но не

сумела сомкнуть глаз, как ни старалась.

Что ты об этом думаешь, король? – спросил лорд Азриэль.

Он направил телескоп на запад и рассматривал что-то, похожее на гору далеко в

небе: она висела на ладонь выше горизонта, покрытая облаками. На самом деле,

отсюда она казалась не больше ногтя, да к тому же если рассматриваешь большой

палец, вытянув руку. Не так давно её там не было, но оставалась она в полной

неподвижности. Телескоп приблизил это явление, но деталей не прибавил: облака по-прежнему

казались облаками, как ни увеличивай.

- Облачная Гора, - отозвался Огунве, - или как там это называется? Колесница?

- И Регент правит. Отличное прикрытие у этого Метатрона. О нём, оказывается,

повествуется в апокрифических писаниях: некогда он был человеком по имени Енох

сын Иареда, шестое поколение от Адама. Теперь он управляет Королевством. А

собирается сделать много больше, если не ошибался тот ангел, встреченный у

серного озера, тот, что проникал в Гору, разведывал. Если этот человек выиграет

битву, он намерен вмешаться в жизнь людей. Только представь, Огунве, постоянная

слежка. О таком Церковный Суд Благочестия и не мечтал… Чтобы шпионов и

предателей набирать со всех миров, а управлять будет непосредственно тот разум,

что не даёт упасть этой махине. У старого Владыки хватило такта, по крайней мере,

в чём-то воздерживаться: грязную работу он оставлял своим жрецам, пускай жгут

еретиков и вешают ведьм. Этот новый будет хуже, много хуже.

- А начал он с захвата Республики, - сказал Огунве. – Смотри-ка, что это, дым?

От Облачной Горы отделилось нечто серое, медленно расползающаяся в голубом небе

клякса. Дымом это быть не могло: двигалось оно против ветра, размётывающего

облака.

Король глянул в свой полевой бинокль.

- Ангелы, - сообщил он.

Лорд Азраэль оставил телескоп в покое и смотрел, заслоняясь рукой от солнца.

Сотни, потом тысячи, потом десятки тысяч, пока не потемнела половина неба,

мельчайшие фигурки летели, летели и продолжали прибывать. Лорду Азраэлю

случалось видеть необозримые стаи голубых скворцов, которые кружились на закате

у дворца императора К’анг-По, но столько он во всю жизнь не видел. Летящие

фигурки выстроились и медленно-медленно направились к югу и к северу.

- Ох! А это-то что? – указал лорд Азраэль. – Это не ветер.

С южной стороны горы в облаке возникло завихрение. Длинные лохматые струи тумана

разносились сильным ветром. Однако лорд Азраэль был прав: это не было

возмущением внешнего воздуха, движение исходило из горы. Облако вскружилось,

смешалось, и разошлось на мгновение.

А внутри была не только гора, но увидели они это лишь на миг, потом облако вновь

окружило её, словно невидимая рука натянула защитный покров обратно.

Король Огунве опустил бинокль:

- Это не гора. Я видел пулемётные установки.

- Я тоже. Полное вооружение. Интересно, ему сквозь облака видно? В некоторых

мирах есть для этого нужные устройства. Но что касается его войск, если эти

ангелы всё, чем он располагает…

Король вскрикнул от удивления пополам с отчаянием. Лорд Азраэль обернулся и до

боли стиснул пальцами руку короля, едва не дробя кости.

- Этого у них нет! – Он яростно тряс руку Огунве. – Зехха у них нет!

Потом он коснулся жёсткой щеки друга:

- Нас мало, - продолжал он. – Жизнь наша коротка, глаза близоруки, если

сравнивать с ними, а всё же мы сильней. Они же завидуют нам, Огунве! Вот что

питает их ненависть, я уверен. Они жаждут наших драгоценных тел, плотных,

могущественных, так подходящих этой доброй земле. И если мы двинемся на них со

всей силой и решимостью, мы сметём их бесчисленные множества, как ты смахнул бы

рукой клочок тумана, ведь в них силы не больше.

- Азраэль, у них союзники из тысяч миров, есть среди них и живые существа, такие

как мы.

- Мы победим.

- Тогда представь, что он послал этих ангелов за твоей дочерью.

- Моя дочь! – с ликованием вскричал лорд Азраэль. – Думаешь это ерунда породить

в мир такое дитя? Ты думал, хватило бы явиться одной к повелителю бронированных

медведей и хитростью вырвать королевство из его лап, но как насчёт спуститься в

мир мёртвых и спокойно вывести их оттуда! А мальчик! Хотел бы я с ним

встретиться, пожать ему руку. Знали мы, чему бросаем вызов, когда подняли мятеж?

Нет. Думаешь, Владыка со своим Регентом, с этим Метатроном, знают, кому они

бросили вызов, когда вмешалась моя дочь?!

- Лорд Азраэль, - произнёс король. – Понимаешь ли ты, как она важна для будущего?

- Честно говоря, нет. Почему и собирался послать за Басилидом. Куда он подевался?

- Пошёл к госпоже Коултер. Но от него сейчас толку не будет, он слишком устал,

ему нужен отдых.

- Раньше надо было отдыхать. Пошлёшь за ним? Да, ещё одно: пожалуйста, попроси

госпожу Оксентиэль придти в башню, как только это будет удобно. Я должен

принести ей свои соболезнования.

Госпожа Оксентиэль была заместителем командующего лилишпикейцев. Теперь ей

предстояло взять на себя обязанности лорда Рока. Король Огунве поклонился и

оставил своего военачальника изучать серый горизонт.

Армия собиралась весь день. Ангелы из подразделений лорда Азраэля летали над

Облачной Горой в поисках открытых мест, но безуспешно. Больше изменений не было.

Ангелы не влетали, не вылетали. Сильный ветер рвал облака, которые непрерывно

возобновлялись, не расходясь ни на мгновение. Солнце прошло по бледно-голубому

небу и стало, наконец, склоняться на юго-востоке, позолотив облака, окрасив

туманы вокруг горы во все оттенки желтого и алого. Когда же солнце село, облака

слабо осветились изнутри.

Здесь собрались воины изо всех миров, где поддержали восстание лорда Азраэля.

Механики и техники заправляли самолёты, заряжали орудия, проверяли прицелы и

дальномеры. С темнотой прибыли долгожданные подкрепления. Бесшумно ступая по

ледяной земле, с севера появились боевые медведи, в немалом числе, их король был

с ними. Почти сразу же прибыли первые из ожидаемых ведьминских кланов, шёпот

воздуха в ветках облачных сосен долго был слышен в тёмном небе.

В долине, к югу от крепости, мерцали тысячи огней, отмечая лагеря тех, кто

прибыл совсем издалека. Ещё дальше на все четыре стороны света курсировали

звенья ангелов-наблюдателей, неся неустанную стражу.

В полночь в башне адаманта лорд Азраэль держал совет с королём Огунве, ангелом

Ксафанией, лилишпикейкой госпожой Оксентиэль и Тевкросом Басилидом.

Алетиометрист только что умолк, и лорд Азраэль поднялся, подошёл к окну, чтобы

взглянуть на светящуюся в отдалении Облачную Гору, подвешенную в небе на западе.

Прочие молчали; только что было произнесено то, что заставило побледнеть и

содрогнуться лорда Азраэля, никто из них не знал точно, что сказать.

Наконец, лорд Азраэль заговорил.

- Господин Басилид, вы должно быть очень устали. Я благодарю вас за труды.

Выпейте вина с нами.

- Спасибо, мой лорд, - отвечал чтец.

Руки у него дрожали. Король Огунве подал ему бокал золотистого Токая.

- Что же это значит, лорд Азраэль? – прозвучал ясный голос госпожи Оксентиэль.

- Что ж, - отвечал он, - это значит, что когда мы вступим в сражение, нам

следует иметь в виду ещё одну цель. Моя дочь и тот мальчик каким-то образом

лишились своих деймонов и выжили, их деймоны где-то в этом мире, поправьте меня,

если я неверно подвожу итог, господин Басилид. Их деймоны где-то в этом мире, и

Метатрон собирается их пленить. Если ему это удастся, дети вынуждены будут

последовать за деймонами. Если он будет контролировать этих детей, то будущее за

ним, навсегда. Наша задача ясна: отыскать деймонов раньше, чем он до них

доберётся, и уберечь их пока дети с ними не воссоединятся.

Предводитель лилишпикейцев спросила:

- Какая форма у двух потерявшихся деймонов?

- Они ещё не приняли одной формы, госпожа, - отозвался Тевкрос Басилид, - могут

выглядеть, как угодно.

- Итак, - произнёс лорд Азраэль, - если подвести итог: мы все, наша Республика,

будущее любого мыслящего существа зависим от жизни моей дочери, и от того,

удастся ли нам уберечь её деймона и деймона мальчика от лап Метатрона?

- Так и есть.

Лорд Азраэль вздохнул, почти удовлетворённо, словно завершив длинные сложные

вычисления и получив ответ, исполненный совершенно неожиданного смысла.

- Отлично, - он упёрся широко расставленными руками в стол, - наши действия к

началу битвы будут таковы. Король Огунве, примешь под командование все силы,

защищающие крепость. Госпожа Оксентиэль, вы должны разослать ваших людей во все

стороны на поиски детей и их деймонов. Когда ваши люди их найдут, пусть защищают

ценой своих жизней, пока они не соединятся. В этом случае, полагаю, мальчик

поможет им перейти в другой мир, где они будут в безопасности.

Женщина кивнула. Её жёсткие седые волосы в свете лампы блестели, как сталь, и

голубой сокол, перешедший по наследству от лорда Рока, взмахнул крыльями.

Теперь, Ксафания, - продолжал лорд Азраэль. – Что ты знаешь об этом Метатроне?

Он был человеком, есть ли у него сейчас физическая сила человека?

- Известность он приобрёл много позже моего изгнания, - отозвался ангел, -

вблизи я его никогда не видел. Но он не сумел бы справиться с Королевством, не

будь он действительно силён во всех смыслах. Большинство ангелов избегают

схватки лицом к лицу. Метатрон наслаждается боем и одерживает верх.

Огунве мог бы сказать, что лорду Азраэлю что-то пришло в голову: он отвлёкся, на

миг его взгляд затуманился, затем он с удвоенной энергией возвратился в

настоящее.

- Да, да… В конечном счёте, Ксафания, как только что сказал нам господин Басилид,

их бомба не только разверзла пропасть под мирами, но так глубоко нарушила

структуру сущего, что разрывы и расселины теперь повсюду. Где-нибудь неподалёку

должен быть путь к этой пропасти. Найди его.

- А что будешь делать ты? – резко спросил король Огунве.

- Я собираюсь уничтожить Метатрона. Но моя роль почти подошла к концу. Выжить

должна моя дочь, а наша задача держать подальше от неё все силы Королевства,

дать ей возможность найти путь в безопасное место. Ей самой, мальчику и деймонам.

- А госпожа Коултер? – поинтересовался король.

Лорд Азраэль провёл рукой по лбу.

- Я не стану её беспокоить, - отвечал лорд Азраэль. - Оставьте её, защищайте её,

если получится. Хотя… Возможно, я к ней несправедлив. Чтобы она ни делала, она

никогда не переставала меня удивлять. Но все мы знаем, что нам следует делать, и

почему. Мы должны защищать Лиру, пока она не вернёт своего деймона и не скроется.

Может быть, наша Республика появилась с единственной целью помочь девочке в этом.

Выполним нашу задачу настолько хорошо, насколько сможем.

Госпожа Коултер лежала в постели лорда Азраэля в соседней комнате. Голоса

потревожили её, она заворочалась, потому что сон её не был глубок. Она вынырнула

из своей дремоты с ощущением беспокойства и тяжёлого желания.

Её деймон присел рядом с ней, но она не хотела подойти поближе к двери. Госпоже

Коултер хотелось слышать голос лорда Азраэля, а не вникать в смысл отдельных

слов. Она подумала: «Мы оба обречены. Все обречены».

Наконец дверь внешней комнаты захлопнулась, услышав это, она побудила себя

подняться.

- Азраэль, - произнесла она, входя в тёплое сияние нафтовой лампы.

Его деймон мягко заворчала, и золотая обезьяна низко опустила голову, умиротворяя

её. Лорд Азраэль разворачивал большую карту, он не обернулся.

- Азраэль, что будет с нами всеми? – спросила она, берясь за стул.

Лорд Азраэль прикрыл глаза и прижал веки ладонями. Лицо его было пустым от

усталости. Потом медленно сел, опираясь на стол локтем. Оба деймона замерли в

неподвижности, обезьяна скорчилась на спинке стула, снежная леопардиха сидела

рядом с лордом Азраэлем прямая, настороженная, и, не мигая, смотрела на госпожу

Коултер.

- А ты не слышала?

- Слышала немного. Уснуть я не могла, но не прислушивалась. Где Лира сейчас кто-нибудь

знает?

- Нет.

Первый вопрос так и остался без ответа, он и не собирался на него отвечать, она

это знала.

- Надо было нам пожениться и самим её растить, - сказала она.

Замечание оказалось таким неожиданным, что он моргнул. В самой глубине горла его

деймона родилось мягчайшее ворчание, и она опустилась на пол в позе сфинкса,

вытягивая передние лапы. Но он ничего не сказал.

Она продолжала:

- Сама мысль, чтобы забыться, мне невыносима, Азраэль. Что угодно только не это.

Я думала, что боль это куда хуже, я думала, что хуже бесконечных мучений ничего

не выдумаешь. А на самом деле, пока ты остаёшься в сознании, лучше уж так,

правда? Всё лучше, чем ничего не ощущая уходить в темноту, а всё ускользает от

тебя навсегда, верно?

Ему оставалось только слушать. Он, не отрываясь, смотрел в её глаза, с

глубочайшим вниманием, отвечать не было необходимости. Она сказала:

- В тот день, когда ты так ожесточённо о ней говорил, и ещё обо мне… Я подумала,

что ты её ненавидишь. Понять твою ненависть ко мне я бы могла. Я к тебе

ненависти никогда не испытывала, но я могла бы понять. Я знаю, за что ты мог бы

меня возненавидеть. Но за что тебе ненавидеть Лиру, я не понимаю.

Он медленно отвернулся, потом снова взглянул на неё.

- Я помню, ты сказал очень странную вещь на Свельбарде, на вершине, перед тем,

как уйти из нашего мира, – так продолжала она. – Ты сказал: пойдём со мной, и мы

навеки уничтожим Пыль. Помнишь? Но ты ведь не это имел в виду? Совсем наоборот,

верно? Теперь я это знаю. Почему ты не сказал мне, что собираешься делать на

самом деле? Почему не сказал, что пытаешься защитить Пыль? Ты ведь мог бы

сказать мне правду.

- Я хотел, чтобы ты присоединилась ко мне, - ответил он негромко и хрипло. – Я

подумал, что ты предпочла бы ложь.

- Да, - прошептала она, - так я и думала.

Усидеть на месте она не могла, но сил встать ей действительно не хватало. На

мгновение она впала в полуобморочное состояние, голова закружилась, звуки куда-то

пропали, в комнате потемнело, но почти немедленно все ощущения безжалостно

обрушились на неё, а ничего не изменилось.

- Азраэль…- пробормотала она.

Золотая обезьяна попробовала протянуть руку и коснуться лапы снежной леопардихи.

Мужчина не проронил ни звука, и Стельмария не двигалась, по-прежнему глядя на

госпожу Коултер.

- О, Азраэль, ну что же с нами будет? – снова повторила госпожа Коултер. – Это

конец всему?

Он ничего не сказал.

Двигаясь, как сомнамбула, она встала, подняла рюкзак, валявшийся в углу комнаты,

и полезла в него в поисках своего пистолета. Что она собиралась предпринять

дальше, так никто и не узнал, потому что в эту минуту на лестнице раздались шаги,

кто-то поднимался бегом.

Оба, мужчина и женщина, и оба деймона повернулись к дежурному, который вбежал и,

задыхаясь, сообщил:

- Простите, мой лорд, но те два деймона… Их видели недалеко от восточных ворот, в

облике котов. Часовой хотел поговорить с ними, впустить внутрь, но они не

подходят ближе. Всего минуту назад или около того…

Лорд Азраэль выпрямился, преображённый. Все следы усталости мгновенно исчезли с

его лица. Он вскочил на ноги и схватил пальто.

Не обращая на госпожу Коултер внимания, он набросил пальто на плечи и

распорядился:

- Немедленно всё расскажите госпоже Оксентиэль. Передайте такой приказ: деймонам

не угрожать, не пугать, силой не удерживать ни под каким видом. Любой, кто их

увидит, вначале должен…

Но дальше госпожа Коултер ничего не услыхала, потому что он уже был на полпути

вниз. Когда звук бегущих ног затих, осталось только слабое шипение нафтовой

лампы, да завывания свирепого ветра за стеной.

Она встретилась взглядом со своим деймоном. Выражение глаз золотой обезьяны было

так неуловимо, так сложно, как едва ли случалось прежде за все тридцать пять лет

их жизни.

- Ну, и хорошо, - сказала она. – Другого пути я не вижу. Я думаю… Думаю нам…

И он сразу же понял, что госпожа Коултер имеет в виду. Он прыгнул ей на руки,

они обнялись. Потом она разыскала своё пальто на меху, и они тихонько

выскользнули из комнаты и поспешили вниз по темной лестнице.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ. Битва на равнине

Лире и Уиллу было ужасно трудно покидать этот райский уголок, где они спали

прошлой ночью. Но им надо было найти деймонов и войти в темноту ещё раз. А сейчас

после утомительных часов ползанья через мрачный туннель Лира склонялась над

алетиометром уже двенадцатый раз, издавая всхлипывания, хныканья и вздохи,

которые могли перерасти в рыдания, если были бы немного посильней. Уилл тоже

чувствовал боль, зная, где находится его деймон. При мысли об утрате при каждом

воспоминании в его память словно впивались острые крюки.

Устало Лира поворачивала колесики, все её мысли переместились в свинцовые

стрелки прибора. От каждого из тридцати символов алетиометра множество значений

вело вниз. Она обычно перемещала их так легко и уверенно, чувствовала свободу и

ненадежность. Она держала связи между ними в её мыслях.… Это когда-то походило

на бег или пение или рассказ истории: как что-то естественное. Сейчас же ей

приходилось делать это с трудом, её хватка ослабевала. А она не должна потерпеть

неудачу, иначе тогда все теряло бы смысл.

-Это недалеко,- сказала она в конце,- Там много всякой опасности, там битва, там

есть.…Но мы сейчас почти в нужном месте. Как раз в конце этого туннеля есть

большая гладкая скала, по ней течет вода. Там можно будет вырезать выход.

Души, которые собирались сражаться, пылко устремились вперед. Она почувствовала

Ли Скорби стоящего близко от неё.

-Лира, девочка, осталось недолго, - сказал он,- Когда ты увидишь старого

медведя, скажи ему, что Ли вышел из борьбы. И когда битва закончится, будет

время находить разнесенные ветром по миру атомы, которые были Хестерами. Моя

мать в лучшем мире, и мои возлюбленные, все возлюбленные…Лира, дитя, когда все

это кончится - отдохни, ты слышишь? Жизнь прекрасна, а смерть это конец».

Его голос постепенно стихал. Она хотела обнять его, но не смогла. Она только

смотрела на его бледный силуэт, и душа видела страсть и блеск в её глазах, и

брала силу от этого.

На плечах Лиры и Уилла находились два лилишпика. Их короткие жизни почти

подходили к концу, каждый из них чувствовал окоченелость в своих ногах, и холод

вокруг сердца. Они бы оба вернулись скоро в мир мертвых, на этот раз как души,

но они поймали взгляд каждого из них и поклялись, что они останутся с Уиллом и

Лирой так долго как они смогут, не говоря ни слова об их смерти.

Все выше и выше взбирались дети. Они не разговаривали. Они слышали резкое,

прерывистое дыхание друг друга, они слышали их звуки шагов, они слышали как

камешки падали позади них. Впереди них в полный рост, с трудом карабкалась

гарпия. Её крылья тащились позади, а тихие и зловещие когти царапали склон.

Вскоре они услышали другой постоянный звук, кап-кап отзывался эхом в туннели. А

затем увидели струйку бегущей воду.

-Здесь,- сказала Лира, протягивая руку вперед, чтобы дотронуться до пласта

скалы преграждавшего их путь: гладкий, мокрый, холодный.

Она повернулась к гарпии.

-Я все думаю про то,- сказала она,- как ты спасла меня и как ты обещала провести

всех других душ, которые придут через мир мертвых, на ту землю, где мы провели

ночь. У тебя нет имени, которое помогло бы тебе в сражение и в будущем. И я

решила дать тебе имя, как король Йорек Барнисон дал мне моё - Среброязыкая. Я

называю тебя – Милостивые крылья. Итак, это твоё имя теперь, и так тебя будут

всегда называть: Милостивые крылья.

-Однажды,- сказала гарпия,- Мы встретимся снова, Лира Среброязыкая.

-И если я узнаю, что ты рядом, я не буду бояться,- сказала Лира,- Прощай,

Милостивые крылья, пока я не умру.

Она крепко обняла гарпию и поцеловала в обе щеки.

-Это мир лорда Азраэля?- спросила Шевалье Тиалис.

-Да,- сказала Лира,- так сказал алетиометр. Мы недалеко от его крепости.

-Тогда позволь я поговорю с душами.

Она приподняла его, и он начал:

-Послушайте. Леди Салмакия и я единственные из нас, кто видел этот мир раньше.

На вершине горы стоит крепость: это то, что защищает лорд Азраэль. Кто его враг,

я не знаю. У Лиры и Уилла сейчас только одна задача - отыскать их деймонов. Наша

задача – помочь им. Так будем же храбрыми и покажем им, на что мы способны.

Лира повернулась к Уилу.

-Отлично,- сказал он,- Я готов.

Он вынул нож и посмотрел на душу его отца, стоявшего рядом с ним. Они не смогли

подойти друг к другу поближе, и Уилл подумал, как он был бы рад увидеть ещё и его

мать рядом с ними: всех троих вместе.

-Уил,- встревожено сказала Лира.

Он опомнился. Нож застыл в воздухе. Уилл убрал руку, и нож повис, воткнутый в

вещество невидимого мира. Он глубоко вздохнул.

-Я почти…

-Я понимаю,- сказала она,- Посмотри на меня, Уил.

В призрачном свете он видел её светлые волосы, её крепко сжатый рот, её честные

глаза. Он ощутил тепло её сердца, почувствовал знакомый запах её тела.

Нож освободился.

-Я попробую снова,- сказал он.

Мальчик отвернулся. С трудом фокусируясь, он позволил его разуму переместиться

на кончик ножа. Легкое касание, остановка, разрез, и, наконец, желаемое. Вперед,

вниз и назад. Души столпились так близко, что Уилл и Лира чувствовали, как вдоль

каждого нерва толчками движется холод.

И он сделал последний надрез.

Первое, что они услышали, был шум. Свет был ослепляющий - живым и мертвым

пришлось из-за этого закрыть глаза. Они не могли ничего видеть несколько секунд.

Но взрывы, грохот, громкие крики почти сразу же оглушили их, и это было ужасно.

Души Джона Парри и Ли Скорби опомнились первыми. Оба были солдатами, участвовали

в боях, и поэтому не были так выбиты из колеи этим шумом. Уилл и Лира смотрели

на всё это в страхе и изумление.

Ракеты взрывались в воздухе, засыпая кусочками скалы и металла гору, которую

дети видели недалеко от себя. В небе ангелы сражались с ангелами. Ведьмы тоже

прилетели и парили в воздухе, в крике приказывая их клану стрелять по врагам.

Они видели лилишпика усевшего на стрекозу и атаковавшего человека, сидящего в

летающей машине. В то время как стрекоза устремилась высь, её наездник прыгнул

вниз и вонзил шпору в шею пилота. Затем насекомое возвратилась, приблизившись к

аэроплану, и позволило забраться наезднику на блестящую зеленую спину. Они

унеслись прочь, а машина, гудя, полетела, падая, прямо в скалы к подножью

крепости.

-Открой шире,- сказал Ли Скорби,- И выпусти нас.

-Подожди Ли,- ответил Джон Парри,- Что-то случилось, посмотри вокруг.

Уилл прорубил ещё одно маленькое окно, там, куда показывал его отец, и они смогли

увидеть все изменения в ходе битвы. Атакующие силы стали уходить. Группа

вооруженных людей перестала двигаться вперед, и под нескончаемым огнем повернула

и двинулась назад. Эскадрон аэропланов, который брал верх над вертолетами лорда

Азраэля, поворачивался в небе и улетал на запад. Пехота на земле, колонны

стрелков, войска, снаряженные огнеметами, распыляющими яд, оружиями - такими

оружиями, которые никто из наблюдающих никогда не видел, начали отступать.

-Что происходит?- спросил Ли,- Они покидают поле битвы, но почему?

Казалось, не было причин для этого: союзников лорда Азраэля было намного меньше,

их оружие было менее могущественное, и многие из них лежали ранеными.

Вскоре Уилл увидел движение среди призраков. Они указывали на что-то в небе.

-Призраки!- закричал Джон Парри,- это и есть причина.

И впервые Уилл и Лира поняли, что они могут видеть силуэты, похожие на мерцающие

дымкой вуали, падающие с неба в виде пуха. Но они были очень слабы. И когда они

всё-таки опускались на землю, их было намного труднее увидеть.

-Что они делают?- спросила Лира.

-Они атакуют взвод стрелков Азраэля.

И Уилл и Лира поняв, что может случиться, оба в страхе закричали:

-Бегите! Спасайтесь!

Некоторые солдаты, слыша кричащих в ужасе детей, смотрели вокруг с испугом.

Другие, увидев Призрака - что-то странное, бледное, жадно несущиеся к ним,

подняли оружие и стали стрелять в него, но, конечно, безрезультатно. И тут

Призрак напал на ближайшего человека.

Это был солдат из мира Лиры, африканец. Его деймон была золотистая длинноногая

кошка, покрытая черными пятнами. Она обнажила её белые зубы и приготовилась к

прыжку.

Все они увидели сначала человека, целящегося винтовкой на врага, бесстрашного,

не дающего себе ни дюйма для отступления, а затем увидели его деймона опутанного

невидимой паутиной: рычащего, воющего, беспомощного. Мужчина пытался отыскать

деймона, бросил винтовку, кричал его имя, ослабевая и теряя сознания с болью и

отвращением.

-Хорошо, Уил,- сказал Джон Парри,- А сейчас выпустите нас. Мы пойдем в бой

против этих Призраков.

Уилл открыл широко проход и выступил сам во главе армии душ. Вскоре началась

самая странная битва, которую он мог себе представить.

Души выходили из земли, их силуэты всё ещё бледнели в полуденном свете. Они

могли ничего не бояться и летели прямо на Призраков, сцепляясь и борясь, отрывая

куски, которые ни Уилл, ни Лира не могли видеть.

Люди на поле боя были смущены: они не могли ничего сделать с этой призрачной

дракой. Уилл шёл сквозь середину действия и размахивал ножом, вспоминая, как

Призраки улетали от ножа прочь раньше.

Куда бы ни шёл Уилл, Лира шла рядом, желая иметь что-либо в руках, чтобы

бороться, как он. Но она смотрела вокруг, и могла видеть всё намного лучше, чем

Уилл. Она думала, что может видеть Призраков время от времени по их маслянистому

сверканию в воздухе. И Лира чувствовала опасность.

С Салмакией на её плече она стояла на насыпи земли, за закрывающим её кустом

боярышника. Оттуда Лира могла видеть потрясающий своей красотой кусок земли, на

котором находились захватчики.

Солнце было уже высоко в небе. Впереди на горизонте плыла целая куча сверкающих

облаков. В ней то и дело появлялись пропасти темноты, а вершину облачной гряды

трепали поднебесные ветры. В той стороне, на равнине, пехота врага ждала

удобного случая: машины ярко вспыхивали, разноцветные флаги колыхались по

дуновению ветра.

Позади и слева Лиры был горный хребет зубчатых холмов, прилегающий к крепости.

Они светились ярким серым, мертвенно-бледным, предштормовым светом, и на

отдаленных крепостных валах она могла даже видеть движущиеся наверх крошечные

фигурки людей. Они восстанавливали разрушенные стены, обеспечивали большим

количеством оружия пехоту и просто наблюдали.

Примерно тогда Лира почувствовала первый приступ тошноты, боли и страха,

которые были вызваны, несомненно, прикосновением Призрака.

Она сразу поняла, что это значит, хотя никогда не чувствовала это прежде. И она

поняла две вещи: первое, что она достаточно выросла, для того чтобы стать

уязвимой для Призраков и второе - Пан должен быть где-то рядом.

-Уилл, Уил… - закричала она.

Он услышал её и повернулся. Нож в его руке и глаза сверкали.

Но прежде, чем он смог сказать хоть слово, он схватился за грудь и стал

задыхаться. Она знала, что с ним, потому что - то же самое произошло и с ней.

-Пан, Пан!- закричала она, стоя на цыпочках и озираясь вокруг.

Уилл сгибался, пытаясь выглядеть при этом здоровым. Через несколько минут он

почувствовал облегчение, так как будто его деймон был с ним рядом. Но они

находились далеко и дети не могли их найти. Воздух вокруг был полон выстрелами,

криками плачущих людей от боли, ужаса; отдаленными звуками «йок-йок», издаваемые

скальными грифами, которые кружили над головами, свистами стрел, а потом возник

новый звук: завывание ветра.

Сначала Лира почувствовала ветер на щеках, потом увидела, как сгибается трава,

а потом услышала шуршание листьев боярышника. Надвигался шторм: из туч ушла вся

белизна, и теперь там кружилось что-то желто-серое, сине-зеленое, дымчато-серое,

черно-масленое, тошнотворная масса в милю высоту и ширину в целый горизонт.

Позади неё солнце всё также светило, так что каждое дерево, находящиеся между

ней и штормом, было объято солнечными лучами - маленькие хрупкие создания

бросали вызов темноте каждым листочком, веточкой, плодом и цветком.

И через всё это шли двое уверенные, спокойные, уже почти взрослые Уилл и Лира,

видя Призраков теперь почти четко. Ветер стегал Уилла по глазам и швырял в лицо

Лиры её собственные волосы и смог бы даже сдуть Призраков с равнины; но они по-прежнему

спускались с небес на землю, не замечая этого. Мальчик и девочка шли, рука об

руку по полю мертвых и раненых. Лира звала её деймона, а Уилл смотрел, вокруг

высматривая своего.

Небо полоснуло молнией, и вскоре раздался гром, который ударил по барабанным

перепонкам детей, словно топором. Лира заткнула уши руками, а Уилл споткнулся,

словно его кто-то толкнул. Они прижались друг к другу и посмотрели наверх,

увидев при этом такое зрелище, который никто не видел никогда раньше ни в одном

из миллионов миров.

На востоке, над крепостью, где ещё оставался клочок чистого неба, стояли

неподвижно в воздухе кланы Скади Рута и Мити Рейна и полдюжины других ведьм – у

каждой из них была сосновая ветка измазанная, уже пылающей смолой. По команде

они всё полетели прямо в сторону надвигающей бури.

Те, кто был на земле, могли слышать рёв и треск, издаваемым летучим

углеводородом, который горел высоко наверху. На некоторых Призраков, которые ещё

были в воздухе, налетали ведьмы. Вскрикивая, они падали на землю с зажженными

факелами. Но большинство мертвенно-бледных силуэтов в это время искали землю, и

великолепный полёт ведьм тёк, как река огня в сердце шторма.

Навстречу ведьмам из-за окутанной облаками горы появлялись ангелы, вооруженные

копьями и мечами. Ветер дул им в спину, и они продвигались вперед быстрее, чем

стрелы. Но ведьмы не уступали им и первыми взлетели высь, ныряя в ряды ангелов.

Они подлетали к каждому из них с зажженным факелом. Вскоре после этого ангел за

ангелом вспыхивали в огне и падали, крича в воздухе.

Вскоре пошел дождь. Но если творец шторма думал потушить факелы ведьм, то он был

разочарован. Смола сосны горела, несмотря на дождь и только шипела более громко,

когда капли воды, попадали на неё. Дождевые капли ударялись о землю, так как

если бы они швырялись в злобе, разбрызгиваясь уже в воздухе. В течение одной

минуты, Лира и Уилл промокли до самых костей и дрожали от холода, а дождь все

падал на их головы и руки холодным градом.

Сквозь всё это дети шли, спотыкаясь, вытирая воду с их глаз и крича:

-Пан, Пан!

Гром почти не затихал над их головами и молотил, и громыхал, так как будто

взрывались целые атомы. Сквозь грохот и страх бежали Уилл и Лира. Лира отчаянно

звала: «Пан! Пантелеймон! Отзовись!», а Уилл кричал бессловно, так как знал что

потерял, но не знал имени.

За ними повсюду следовали двое лилишпиков, подсказывая им, путь и остерегая от

Призраков, которых дети всё ещё не могли видеть. Лире приходилось держать

Салмакию в руках, так как Леди потеряла очень много силы, чтобы цепляться за

плечо девочки. Тиалис внимательно смотрел небо, ища его клан, и кричал всякий

раз, как видел что-то небольшое и яркое. Но его голос ослаб, и в любом случаи

другие лилишпики искали взглядом их кланы, красно-желтого и ярко-синего цветов.

Но эти цвета давно исчезли, их друзья давно находились уже в мире мёртвых.

Вскоре в небе начало происходить какое-то движение, которое отличалось от

остальных. Посмотрев наверх, прикрывая их глаза от дождевых капель руками, дети

увидели самолёт - непохожий на тех, которых они видели раньше: темный,

шестиногий, неуклюжий и абсолютно тихий. Он медленно летел от крепости.

Проскользнув над головами детей, на высоте не выше крыши, он двинулся прямо в

сердце шторма.

Но у них не было времени удивляться этому, потому что мучительный приступ

тошноты говорил Лире, что Пан был снова в опасности. Вскоре Уилл почувствовал то

же самое, и они побрели дальше, не видя лужиц и грязи, среди раненых людей и

сражающихся душ, спотыкаясь и борясь с тошнотой, обессиленные, испуганные и

больные.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ. Туманная гора

Пилот мыслелёта - госпожа Коултер и её деймон летели вдвоём.

От барометра было мало толку во время шторма, но она могла примерно определить

высоту по огням, вспыхивающим там, где падали ангелы – их не мог загасить даже

сильный дождь. Курс тоже было не сложно определить – молнии, сверкавшие вокруг

Горы, были подобны сияющему маяку. Но ей приходилось следить за тем, чтобы не

столкнуться с крылатыми существами, все еще бившимися в воздухе, и держаться

подальше от вздымающихся скал.

Госпожа Коултер не включала огни: хотела подлететь поближе и найти где-нибудь

место для посадки до того, как её заметят и подстрелят. По мере приближения

потоки воздуха становились более сильными, порывы ветра более внезапными и

безжалостными. У гироптера не было бы шансов: свирепый ветер, как муху,

прихлопнул бы его к земле. В мыслелете можно было, слегка приспосабливаясь к

ветру, балансировать, будто сёрфер в Миром Океане.

Она начала осторожно подниматься, вглядываясь вперед, игнорируя приборы и следуя

интуиции. Деймон, не умолкая, прыгал от одной стены небольшой стеклянной каюты к

другой и при этом постоянно окликал её и вертелся во все стороны. Молнии

огромными пластами искр и отдельными стрелами вспыхивали и потрескивали вокруг

мыслелёта. Сквозь весь этот ужас, понемногу набирая высоту, они летели к

облачному дворцу.

И как только госпожа Коултер подобралась ближе, её изумила и ослепила природа

горы.

Это напомнило ей о некой отвратной ереси, автор которой по заслугам томился в

темнице Церковного Суда. Он предположил, будто существует больше, чем три

известных измерения, что, по меньшей мере, их около семи или восьми, но они не

поддаются исследованию. Он даже построил модель, чтобы продеймонстрировать

принцип их работы. Госпоже Коултер довелось увидеть её прежде, чем та была

очищена от скверны и сожжена. Эта модель, внутренние и внешние стороны которой

были повсюду, содержала сгибы внутри сгибов, углов, граней и всего содержимого.

Туманная гора захватывала дух: это больше напоминало силовое поле, управляющее

пространством, раскладывая и растягивая его в галереи, террасы, палаты,

колоннады, наблюдательные башни из воздуха, света и пара.

Она почувствовала в груди странное ликование и тут же увидела, как можно успешно

приземлить мыслелёт на покрытой туманом террасе с южной стороны. Небольшой

корабль накренился, с трудом преодолевая плотный туман, но она твёрдо

придерживалась курса, а деймон помогал приземлиться на террасе.

Свет, что она видела до этого момента, был вспышками молний, солнечными лучами,

проникающими сквозь облака, огнем сгорающих ангелов, свечением прожекторов - но

здесь был иной свет. Это перламутровое сияние испускала сама Гора, которая

зажигалась и гасла в медленном ритме вдохов и выдохов.

Женщина и деймон спустились с корабля, чтобы осмотреться и определиться, в какую

же сторону им идти.

У неё было такое чувство, будто другие существа неуловимо двигались повсюду,

устремляясь сквозь саму сущность горы, с сообщениями, распоряжениями и другой

информацией. Но она не могла их заметить, и всё, что увидела – слаженную

путаницу колоннады, лестницы, террасы и фасада.

До того как они выбрали свой дальнейший путь, послышались голоса, и женщина

спряталась позади колонны. Голоса приближались и пели псалом. Затем она увидела

процессию ангелов, несущих палантин.

Как только крылатые существа подлетели к месту её убежища, то увидели мыслелёт и

приостановились. Пение сбилось, и некоторые из нёсших стали с сомнением и

опасением озираться вокруг.

Госпожа Коултер смогла разглядеть лежащего в урне. «Ангел, - подумала она. –

Неописуемо старый». Его было нелегко увидеть, потому что палантин был заключен в

кристалл, грани которого блестели и отражали свет, окутывающий гору. Но она

заметила ужасающую ветхость, лицо, потонувшее в морщинах, дрожащие руки,

невнятное бурчание и слезящиеся глаза.

Старик протянул трясущиеся руки в сторону мыслелёта, хихикнул, что-то

пробормотал себе под нос, не переставая дергать себя за бороду, и вдуг откинул

голову и издал вой, полный такой муки, что госпожа Коултер заткнула уши.

Но, очевидно, носильщики должны были завершить задание – собравшись, они

двинулись дальше, вдоль террасы, игнорируя крики и бурчания. Когда группа

ангелов достигла открытой площадки, то, распахнув широкие крылья, по слову

вожака, взлетела и отправилась вместе с палантином сквозь циркулирующие пары

воздуха.

Но не было времени об этом размышлять. Женщина вместе с золотой обезьяной быстро

поднималась по широким лестницам, пересекала мосты, все время двигаясь наверх.

Чем выше они поднимались, тем явственнее вокруг чувствовалась невидимая

деятельность, пока, наконец, не повернули за угол и не оказались на широкой

площадке, напоминавшей туманную базарную площадь. Напротив появился ангел с

копьем.

- Кто вы? Что вы здесь делаете? – спросил он.

Госпожа Коултер с любопытством его разглядывала: это были существа, много лет

назад полюбившие смертных женщин и дочерей Адама.

- Нет, нет, не тратьте, пожалуйста, время и сразу проведите к Регенту. Он ждет

меня.

«Смутить их, - подумала она. – Вывести из равновесия». И ангел, действительно

растерялся, поэтому послушался. Следуя за ним в течение нескольких минут через

запутанные световые коридоры, она оказалась в вестибюль. Она не понимала, как

они вошли сюда, и после короткой паузы что-то перед ней открылось, как дверь.

Острые когти деймона впились в плечо, и, для уверенности, она ухватилась за мех

обезьянки. Впереди стояло существо сотканное, словно из света. Создание было

похоже на человека и имело человеческий размер, но женщина, чтобы разглядеть,

была чересчур ослеплена. Золотая обезьяна уткнулась мордочкой в её плечо, и она

сама рукой прикрыла глаза.

- Где? Где твоя дочь? – спросил Метатрон.

- Я прибыла сообщить вам, господин Регент, - ответила она.

- Если бы она была подвластна тебе, то ты привела бы её сюда.

- Она нет, но её деймон в моей власти.

- Как это возможно?

- Я клянусь, Метатрон, её деймон подвластен мне. Пожалуйста, великий Регент,

умерьте свое сияния: я ослепла…

Он сгустил перед собой облака. Теперь на него можно было смотреть, как на солнце

сквозь закопченное стеклышко, и она могла более ясно его разглядеть, хотя все

ещё притворялась ослепленной. Он был похож на мужчину средних лет, высокий,

сильный и властный. Во что он был одет? Были ли у него крылья? Сложно было

судить: его взгляд обладал такой силой, что она не могла отвести глаз.

- Метатрон, прошу, выслушайте меня. Я только что прибыла от лорда Асрила. У него

есть деймон ребенка, и он знает, что ребенок скоро в поисках придет к нему.

- Что он хочет с ней сделать?

- Держать у себя до совершеннолетия. Он не знает о моем уходе, поэтому я должна

вскоре возвратиться. Я говорю правду – взгляните на меня, великий Регент,

поскольку я не могу без труда на вас смотреть. Посмотрите внимательно и скажите,

что вы видите?

Принц ангелов взглянул на неё. По большому счету это была самая серьёзная

проверка, которой когда-либо подвергалась Мариса Коултер. Были сорваны все

лживые покровы, она предстала нагой: тело, призрак, деймон – под пристальным

взглядом Метатрона.

И знала, что ей придется отвечать всей своей сущностью, и боялась, что он не

сможет разглядеть всего. Лира словами лгала Йохару Ракинсону, её мать лгала

всей жизнью.

- Да, я вижу, - сказал Метатрон.

- Что вы видите?

- Развращенность, завить и жажду власти. Жестокость, холодность и порочное

любопытство. Чистая, ядовитая злоба. Ты мучила и убивала без колебаний и

сожалений; ты предавала, строила козни и была воплощенным вероломством. Ты

помойная яма моральной грязи.

Этот голос своим рассуждением глубоко задел госпожу Коултер, и, почувствовав его

приближение, она отшатнулась. И все же теперь внутри теплилась надежда, чтобы он

ни сказал, она почувствовала маленький триумф.

Женщина пододвинулась ближе к нему.

- Теперь вы знаете, - сказала она. – Я могу с легкостью предать его. Я могу

показать вам место, где он держит деймона моей дочери, и вы сможете уничтожить

Асрила, и ребёнок, ничего не подозревая, попадёт в ваши руки.

Она почувствовала по телу движение пара, что смутило её. А последующие слова

пронзили, как ледяные стрелы, всю её плоть.

- Когда я был человеком, - сказал он. – У меня было много жен, но ни одна не

была столь прекрасна.

- Когда вы были человеком?

- Человеком я был известен как Энок, сын Джейрада, сына Махалалела, сына Кенана,

сына Эноша, сына Адама. Я жил на земле в течение шестидесяти пяти лет, а затем

Владыка принял меня в своё королевство.

- У вас было много жён.

- Я любил их плоть и понимал сыновей небес, влюбившихся в дочерей земли, и я

защищал их перед Владыкой. Но его сердце не приняло них - он назначил меня

пророком их верной гибели.

- И у вас не было жены в течение тысячи лет…

- Я был Регентом королевства.

- Не пришло ли время найти супругу?

И тут она почувствовала себя совсем распахнутой и беззащитной. Но она доверилась

своему телу и странной правде, что ангелы, которые когда-то были людьми,

испытывали недостаток человеческой близости и страстно этого желали. И Метатрон

приблизился вплотную, чтобы почувствовать запах её волос, пристально разглядеть

структуру кожи, прикосновением ошпарить её руки.

Раздался необычный звук не то ропот, не то хруст, будто потрескивание огня.

- Скажи мне, что делает лорд Асрил, и где он.

- Я могу отвести вас к нему.

Ангелы с палантином покинули Туманную гору и отправились на юг. Метатрон

распорядился отправить Владыку в безопасное место подальше от поля битвы, потому

что хотел оставить его в живых до поры до времени. Вместо многочисленного полка

телохранителей, которые привлек бы внимание врага, он на штормовую мглу,

предполагая, что маленькое сопровождение будет менее заметно.

Это было вполне осуществимо, если бы стервятник, пирующий полумертвыми воинами,

не поднял голову как раз в тот момент, когда кристальный палантин попал в луч

прожектора. Что-то шевельнулось в памяти стервятника. Он замер, со всё ещё

теплой печенью в клюве, один из собратьев отпихнул его в сторону, и тут в памяти

всплыло бормотание песца.

Он сразу распростер свои кожистые крылья и рванул вверх, мгновением позже за ним

последовала вся стая.

Ксафания с ангелами всю ночь и часть утра старательно искали и, наконец, нашли

узкую трещину, которой днём ранее не было, к югу от крепости. Они обследовали и

увеличили щель, после чего лорд Асрил спустился в пещеры и туннели, уходившие

глубоко под крепость.

Он думал, что здесь кромешная тьма, но в глубь туннеля рекой текли миллиарды

крошечных частиц, которые своим мерцанием слабо освещали путь.

- Пыль, - сообщил лорд своему деймону.

Он никогда не видел такого своими глазами, и такой концентрации Пыли он тоже

никогда не видел. Асрил продвигался дальше, пока туннель внезапно не закончился

и лорд не очутился у края огромной пещеры – там могла бы поместиться дюжина

соборов. Пола не было – стены резко уходили вниз на сотни футов и заканчивались

у края огромной ямы темнее тёмного. Внутрь ямы бесконечно струилась Пыль,

миллиарды её частиц походили на звезды небесных галактик, и каждая являлась

небольшим кусочком сознания. Это был унылый свет.

Вместе с деймоном они спустились к пропасти и постепенно начали понимать, что

происходило у дальнего её края, в сотнях ярдов во мраке. Он догадался, что

движение идет снизу и спустился вниз – убедиться. По откосу происходило шествие

бледных существ: мужчин, женщин, детей, различных, знакомых и неведомых, существ

- которые, желая сохранить равновесие, всецело игнорировали окружающих. Лорд

Асрил почувствовал, как на затылке зашевелились волосы, когда понял: перед ним

призраки.

- Лира была здесь, - спокойно сообщил он снежному барсу.

- Шагайте аккуратней, - все, что прозвучало в ответ.

Уилл и Лира, насквозь промокшие, дрожали, измученные болью, и, спотыкаясь, брели

через камни и грязь, через небольших оврагах, куда сбегали потоки дождевой воды,

красные от крови. Лира боялась, что Леди Салмакия умирает: за последние

несколько минут она не издала ни звука и вся обмякла в руке Лиры.

Когда они приостановились у берега одной реки, где, по крайне мере, была чистая

вода, и черпали воду ладошками, для того чтобы утолить жажду, Уилл почувствовал

как проснулся Тиалус и произнес:

- Уилл, я слышу приближение лошадей, у лорда Асрила нет конницы – должно быть это

враг. Бегите поперек течения и скройтесь подальше в кустарниках…

- Быстрей, - Уилл схватил Лиру, и они побежали по ледяной воде, и вовремя успели

вскарабкаться на противоположный берег. Всадники, спустившиеся с откоса вниз –

напоить лошадей. Они напоминали конницу: казалось, всадники, как и лошади, были

покрыты короткой шерстью, не было ни одежды, ни упряжи, хотя при них было оружие:

трезубцы, сети и ятаганы.

Уилл и Лира, не останавливаясь, пригнулись к земле и постарались скрыться,

оставшись незамеченными. Они бежали, наклонив голову, чтобы не подвернуть ногу,

а то и хуже, а над ними гремел гром – и они не слышали хриплых криков и рычания

стервятников, пока не оказались прямо перед ними. Существа окружили что-то

сверкающее в грязи, что-то похожее на большой опрокинутый короб с кристальными

стенами. Они стучали по нему кулаками и камнями и без конца вопили.

И до того, как Уилл и Лира успели остановиться и сменить направление, ребята

вклинилась в самую гущу стаи.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ОДИН. Конец Владыки

Миссис Коултер прошептала тени, стоявшей рядом с ней:

— Смотри, как он прячется, Метатрон! Крадётся в темноте, как крыса…

Они стояли на высоком уступе стены большой пещеры и смотрели, как далеко под

ними осторожно пробирались вниз лорд Азраил и снежный барс.

— Я могу поразить его сейчас, — шепнула тень.

— Да, конечно, можешь, — прижавшись к нему поближе, прошептала она, — но я хочу

видеть его лицо, милый Метатрон; я хочу, чтобы он знал, что я его предала. Идём

за ним, поймаем его…

Неиссякаемый поток пыли огромным столбом призрачного света мягко падал в

пропасть. Миссис Коултер некогда было на него любоваться, потому что тень рядом

с ней трепетала от вожделения, а ей нужно было удерживать его поблизости,

контролируя настолько, насколько возможно.

Они молча двинулись вниз за лордом Азраилом. Чем ниже они спускались, тем

сильней на неё наваливалась страшная усталость.

— Что? Что? — зашептала тень, уловив её эмоции и немедленно насторожившись.

— Я подумала, — ядовито-сладко прошептала она, — как я рада тому, что дитя

никогда не вырастет, не полюбит и не будет любимо. Когда она была маленькой, я

думала, что люблю её, но теперь…

— Cожаление, — сказала тень, — в твоём сердце было сожаление, что ты не увидишь,

как она вырастет.

— О, Метатрон, как же давно ты был человеком! Ты и вправду знаешь, о чём именно

я сожалею? Не о её взрослении, а о моём. Как же горько я сожалею о том, что не

знала о тебе, когда сама была девочкой; как же страстно я предалась бы тебе…

Она подалась к тени, словно не в силах сдержать порыв собственного тела, и тень

жадно вдохнула, как будто глотая запах её плоти.

Они с трудом пробирались по нападавшим битым камням к подножью склона. Чем ниже

они спускались, тем ярче был ореол золотистого тумана из пыли, окутывавшей всё

вокруг. Миссис Коултер всё пыталась взять тень за то, что было бы у живого

спутника рукой, а потом как будто собралась с силами и прошептала:

— Держись за мной, Метатрон, жди здесь, Азраил подозрителен, дай мне сперва

убаюкать его. Когда он потеряет бдительность, я позову тебя. Но приходи тенью, в

этом скромном обличьи, чтобы он тебя не видел, иначе он просто отпустит дэмона

дитя.

Владыка был существом, чей глубокий ум мог оттачиваться и укрепляться тысячами

лет, и чьи познания охватывали миллионы вселенных. Однако в тот момент он был

ослеплён двумя своими неразрывно связанными маниями: уничтожить Лиру и овладеть

её матерью. Он кивнул и остался на месте, а женщина с обезьяной как можно тише

пошли дальше.

Лорд Азраил ждал их за огромной гранитной глыбой, где его не мог видеть Владыка.

Снежный барс услышала их приближение, и когда миссис Коултер завернула за угол,

лорд Азраил встал ей навстречу. Всё вокруг, каждая поверхность, каждый

кубический сантиметр воздуха, было пронизано падавшей пылью, придававшей каждой

детали мягкую чёткость. И в свете пыли лорд Азраил увидел, что её лицо было

мокро от слёз и она сжимает зубы, чтобы не зарыдать.

Он заключил её в объятия, а золотая обезьяна обняла за шею снежного барса и

уткнулась своей чёрной мордочкой в её мех.

— Лира в безопасности? Она нашла своего дэмона? — прошептала она.

— Дух отца мальчика защищает их обоих.

— Пыль такая красивая… я и не знала.

— Что ты ему сказала?

— Лгала и лгала, Азраил… Не будем долго выжидать, это невыносимо… Нам ведь не

жить? Мы не останемся духами?

— Если упадём в бездну, нет. Мы пришли сюда, чтобы дать Лире время найти своего

дэмона, а потом дать ей время жить и взрослеть. Мариса, если мы покончим с

Метатроном, у неё будет это время, и неважно, что мы сами уйдём месте с ним.

— А Лира будет в безопасности?

— Да, да, — нежно произнёс он.

Он поцеловал её. И в его объятиях она почувствовала такую же нежность и лёгкость,

как тринадцать лет назад, когда была зачата Лира.

Она тихо всхлипывала. Когда же она наконец смогла говорить, то прошептала:

— Я сказала ему, что хочу предать тебя и предать Лиру, а он мне поверил, потому

что я была развращённой и злобной; он заглянул так глубоко мне в душу — я была

уверена, что он увидит правду. Но я слишком искусно лгала. Я лгала каждой

клеточкой, каждым нервом, всеми своими делами… я хотела, чтобы он не нашёл во

мне ничего хорошего, и он не нашёл. Ничего и нет. Но я люблю Лиру. Откуда

взялась эта любовь? Я не знаю, она подкралась, как вор в ночи, и теперь я люблю

её так, что моё сердце разрывается от любви. Я могла надеяться лишь на то, что

мои преступления были так ужасны, что в их тени любовь покажется не больше

горчичного зёрнышка, и я жалела, что не совершила ещё более страшных

преступлений, чтобы спрятать её ещё глубже... но горчичное зёрнышко пустило

корни и стало расти, и крошечный зелёный побег разрывал моё сердце настежь, и я

так боялась, что он увидит…

Ей пришлось замолчать, чтобы прийти в себя. Он гладил её по сияющим волосам,

усыпанным золотой пылью, и ждал.

— Он в любой момент может потерять терпение, — шепнула она. — Я сказала, чтобы

он принял малое обличье. Но он же, в конце концов, всего лишь ангел, даже если

когда-то был человеком. И мы можем побороться с ним и оттеснить к краю пропасти,

а потом оба упадём вместе с ним…

Он поцеловал её и сказал:

— Да. Лира будет в безопасности, и Царство будет бессильно против неё. Зови его,

Мариса, любовь моя.

Она сделала глубокий вдох, а потом долгий судорожный выдох. Потом оправила юбку

на бёдрах и заложила волосы за уши.

— Метатрон, — тихонько позвала она. — Пора.

Из золотистого воздуха возник окутанный тенью силуэт Метатрона и немедленно

заметил всё: двоих насторожённо притаившихся дэмонов, женщину с нимбом пыли и

лорда Азраила…

Который тут же прыгнул на него, схватив за пояс и пытаясь бросить его на землю.

Но руки ангела были свободны, и он колотил по голове и телу лорда Азраила

кулаками, ладонями, костяшками пальцев, локтями, предплечьями. Мощные удары

выбивали воздух из лёгких лорда Азраила, отскакивали от рёбер, с треском

обрушивались на череп, выбивая из него дух.

Однако руками он обхватил крылья ангела, загнув их в одну сторону. А через

мгновение миссис Коултер бросилась между этими связанными крыльями и схватила

Метатрона за волосы. Он был невероятно силён, это было всё равно что держаться

за гриву несущей лошади. Он яростно мотал головой, мотая миссис Коултер из

стороны в сторону, чувствуя силу огромных сложенных крыльев, напрягавшихся и

вздымавшихся в цепкой хватке Азраила.

Дэмоны тоже его схватили. Стельмария крепко вцепилась зубами ему в ногу, а

золотая обезьяна рвала край крыла, до которого могла дотянуться, ломая и

раздирая перья, что лишь сильнее разъярило ангела. Внезапным усилием он рванулся

в сторону, освободил одно крыло и ударил миссис Коультер о камень.

Это на секунду оглушило её, и руки её ослабли. Ангел тут же выпрямился и забил

свободным крылом, пытаясь стряхнуть с себя золотую обезьяну, но руки лорда

Азраила всё ещё крепко держали его, и на самом деле даже крепче, чем раньше,

потому что было на одно крыло меньше держать. Лорд Азраил пытался выбить из

Метатрона дух, сжать его рёбра, стараясь не обращать внимания на жестокие удары,

обрушивавшиеся на его череп и шею.

Но эти удары начали уже начали сказываться. И пока лорд Азраил старался

сохранять равновесие на битых камнях, с его затылком произошло что-то

сокрушительное. Бросившись в сторону, Метатрон схватил крупный камень и со

страшной силой опустил его на основание черепа лорда Азраила. Человек

почувствовал, как кости его черепа затёрлись друг о друга, и понял, что ещё один

такой удар убьёт его на месте. С головой, кружащейся от боли, которая

усиливалась от того, что голова его была прижата к боку ангела, он продолжал

держать врага, сжимая пальцами правой руки кости левой и спотыкаясь на обломках

камней.

И, когда Метатрон поднял окровавленный камень вверх, что-то покрытое золотистой

шерстью вспрыгнуло на него, как пламя, перекинувшееся на крону дерева, и

обезьяна запустила зубы в руку ангела. Камень выпал у него из руки и со стуком

покатился к обрыву, а Метатрон замахал рукой, пытаясь сбросить дэмона; но

золотая обезьяна вцепилась в него зубами, ногтями и хвостом, а потом миссис

Коултер ухватила огромное бьющееся белое крыло, замедляя его движения.

Метатрона удалось удержать, но ещё не удалось ранить. И край бездны был ещё

далеко.

А лорд Азраил уже слабел. Он отчаянно цеплялся за своё залитое кровью сознание,

но с каждым движением капля за каплей терял его. Он чувствовал, как в его черепе

скрежещут друг о друга края костей, он это слышал. Его чувства смешались; он

знал только, что должен крепко держать и тянуть вниз.

Потом миссис Коултер нащупала рукой лицо ангела и глубоко воткнула пальцы ему в

глаза.

Метатрон закричал. С отдалённых краёв огромной пещеры ему откликнулось эхо, и

голос его заметался от скалы к скале, множась и затихая; духи, двигавшиеся

вдалеке бесконечной процессией, приостановились и посмотрели вверх.

А дэмон-барс Стельмария, почти лишившаяся чувств вместе с лордом Азраилом, в

последнем усилии кинулась к горлу ангела.

Метатрон упал на колени. Миссис Коултер, падая с ним, поймала взгляд залитых

кровью глаз лорда Азраила. И медленно поднялась на ноги, отводя бьющееся крыло,

и схватила ангела за волосы, чтобы откинуть назад его голову и обнажить его

горло для зубов барса.

А лорд Азраил уже тащил, тащил его назад, спотыкаясь на вырывавшихся из-под ног

камнях, а золотая обезьяна прыгала с ними вниз, хватала, царапала и рвала, и вот

они были уже почти на краю. Но Метатрон, поднявшись, последним усилием раскинул

крылья, и их огромный белый свод всё опускался, и опускался, и опускался, снова,

и снова, и снова, а потом миссис Коултер отлетела в сторону, и Метатрон

выпрямился, его крылья бились всё сильней, и вот он уже поднялся в воздух, он

был над землёй, а с ним и лорд Азраил, всё ещё крепко державший его, но быстро

терявший силы. Золотая обезьяна крепко вцепилась пальцами в волосы ангела и не

собиралась отпускать его ни за что…

Но они были над краем бездны. Они поднимались. Если они взлетят выше, лорд

Азраил упадёт, а Метатрон уйдёт от них.

«Мариса! Мариса!» — вырвался крик у лорда Азраила, и мать Лиры поднялась и

встала на ноги рядом со снежным барсом. В голове у неё гудело, она оттолкнулась

и что было сил прыгнула, чтобы броситься на ангела, и своего дэмона, и своего

умирающего возлюбленного и, ухватив эти бьющиеся крылья, увлечь всех их вместе в

бездну.

Трупоеды услышали крик ужаса, вырвавшийся у Лиры, и их плоские головы тут же

защёлкали зубами вокруг.

Уилл прыгнул вперёд и полоснул ближайшего трупоеда ножом. Он почувствовал лёгкий

толчок в плечо — это Тиалис спрыгнул на щёку самого большого трупоеда, схватил

его за волосы, и не успел трупоед его стряхнуть, как шевалье с силой пнул его

под челюсть. Тварь взвыла, задёргалась и упала в грязь, а первый трупоед тупо

посмотрел на обрубок своей руки, а потом в ужасе уставился на собственную

лодыжку, за которую, падая, уцепилась отрезанная рука. Через секунду нож уже был

в его груди. Уилл почувствовал, как рукоять дёрнулась три-четыре раза с

последними ударами умирающего сердца, и вытащил нож, чтобы падающий трупоед не

выбил его из рук.

Он слышал злобные вопли и визг остальных тварей, которые бросились бежать, и

понял, что Лира рядом с ним невредима, но бросился в грязь, думая лишь об одном.

«Тиалис! Тиалис!» — закричал он и, избегая щёлкающих зубов самого большого

трупоеда, отвернул набок его голову. Тиалис был мёртв, шпоры его глубоко

вонзились в шею животного. Тварь всё ещё брыкалась и кусалась, и Уилл отрезал ей

голову, откатил подальше снял мёртвого галливеспианца с кожистой шеи.

«Уилл, — сказал сзади Лира, — Уилл, смотри…»

Она пристально вглядывалась в хрустальный паланкин. Он не разбился, хоть

хрусталь и был весь в пятнах грязи и потёках крови тех существ, которых съели

трупоеды перед тем, как его найти. Он лежал среди камней, опасно накренившись, а

внутри…

«Ой, Уилл, он ещё жив! Но, бедняжка…»

Уилл увидел, как она трогает руками хрусталь, пытаясь достать ангела из

паланкина и успокоить его; он был такой старый, напуганный, плакал, как ребёнок

и жался в дальний уголок.

«Он, наверное, такой старый, никогда ещё не видела, чтобы так страдали, ох, Уилл,

давай его выпустим?»

Уилл одним движением разрезал хрусталь и сунул руку в паланкин, чтобы помочь

ангелу выбраться. Обезумевшее и обессилевшее существо могло лишь всхлипывать и

что-то бормотать и шарахнулось от Уилла, заподозрив новую опасность.

«Всё в порядке, — сказал Уилл, — мы можем хотя бы помочь тебе спрятаться.

Вылезай, мы тебя не обидим».

Дрожащая рука слабо схватила его руку. Старик всё стонал и поскуливал, скрипел

зубами и конвульсивно хватался за себя свободной рукой; но когда Лира тоже

протянула руку, чтобы помочь ему выбраться, он попытался улыбнуться и

поклониться и его древние глаза с невинным удивлением моргнули на неё из глубины

морщин.

Они вдвоём помогли ветхому днями выбраться из его хрустальной тюрьмы; это

оказалось нетрудно, потому что он был легче пёрышка и готов был идти за ними

куда угодно, не имея собственной воли и откликаясь на простую доброту, как

цветок на лучи солнца. Но на открытом воздухе уже ничто не защищало его от ветра,

и, к их ужасу, его силуэт стал расплываться и растворяться. Всего за пару секунд

он совсем растаял, и последним, что им запомнилось, были эти изумлённо моргающие

глаза и глубокий, усталый вздох облегчения.

И он исчез: тайна растворилась в тайне. Всё это случилось меньше чем за минуту,

и Уилл сразу же вернулся к павшему шевалье. Он поднял маленькое тело, держа его

в ладонях, как в колыбели, и почувствовал, как по щекам бегут слёзы.

Но Лира уже настойчиво что-то ему твердила:

«Уилл, нужно уходить, надо, леди слышит тех лошадей…»

С индигового неба низко спикировал индиговый ястреб, и Лира, вскрикнув,

пригнулась, но Салмакия изо всех сил закричала: «Нет, Лира! Встань прямо и

вытяни кулак!»

И Лира застыла на месте, придерживая одну руку другой, и синий ястреб, сделав

круг над ней, развернулся, снова спикировал и вцепился острыми когтями в её

пальцы.

На спине ястреба сидела седая дама, обратившая взгляд ясных глаз сначала на

Лиру, а потом на Салмакию, припавшую к её воротнику.

— Мадам… — слабо проговорила Салмакия, — мы сделали…

— Вы сделали то, что нужно. Теперь здесь мы, — сказала мадам Оксентиэль и

дёрнула поводья.

Ястреб прокричал три раза, так громко, что у Лиры зазвенело в ушах. В ответ ему

с неба упал сначала один, потом два, три и ещё сотни ярких стрекоз, несущих на

спинах воинов. Они мелькали в воздухе так быстро, что, казалось, неминуемо

должны были врезаться друг в друга, но рефлексы насекомых были так остры, а

всадники так ловки, что, казалось, вокруг детей и над ними быстро и беззвучно

соткался сверкающий ковёр.

«Лира, — сказала леди на ястребе, — и Уилл, теперь следуйте за нами, мы

приведём вас к вашим дэмонам».

Когда ястреб расправил крылья и поднялся с одной руки Лиры, она почувствовала,

как в другую ей почти невесомо упала леди Салмакия, и мгновенно поняла, что леди

так долго оставалась жива только благодаря силе своего духа. Она прижала её тело

к себе и побежала с Уиллом под облаком стрекоз, не раз спотыкаясь и падая, но не

переставая осторожно держать леди у сердца.

«Налево! Налево!» — крикнули с синего ястреба, и в свете молнии, разорвавшей

мрак, они повернули туда; справа же Уилл увидел отряд людей в светло-серых

доспехах, шлемах и масках, рядом с которыми в ногу мягко трусили их дэмоны —

серые волки. Поток стрекоз тут же направился к ним, и люди замешкались. Оружие

их было здесь бесполезно, а галливеспианцы в мгновение ока оказались среди них,

и каждый воин соскакивал со спины своего насекомого, находил руку, кисть, голую

шею и, вонзив в них свои шпоры, снова прыгал на своего летуна, разворачивался и

уносился прочь. Угнаться за ними было почти невозможно. Солдаты развернулись и в

панике бежали, сломав строй.

Но вдруг сзади послышался грохот копыт, и дети в ужасе обернулись: на них

галопом скакали те всадники, и пара из них уже крутили над головами сети, ловя в

них стрекоз, щёлкая сетями, как хлыстами и отбрасывая в сторону смятых насекомых.

«Сюда! — раздался голос леди, а потом она сказала: — пригнитесь, ну же, вниз!»

Они пригнулись и почувствовали, как под ними дрожит земля. Неужели это от стука

копыт? Приподняв голову, Лира убрала с глаз мокрые волосы и увидела совсем не

лошадей.

«Йорек! — крикнула она, чувствуя, как её захлёстывает радость, — о, Йорек!»

Уилл тут же дёрнул её обратно вниз, потому что прямо к ним направлялся Йорек

Бирнисон, но не один, а вместе с полком своих медведей. Лира пригнулась как раз

вовремя, а потом Йорек проскакал над ними, рёвом приказывая своим медведям

двигаться вправо, влево и раздавить врага с боков.

Так легко, будто броня его весила не больше его меха, медвежий король

развернулся к Уиллу и Лире, которые пытались встать на ноги.

«Йорек, сзади, у них сети!» — крикнул Уилл — всадники почти настигли их.

Не успел медведь и шелохнуться, как в воздухе просвистела сеть одного из

всадников, и Йорек мгновенно оказался опутанным прочной, как сталь, паутиной.

Взревев, он встал на дыбы, замахиваясь на всадника огромными лапами. Но сеть

была крепка, и, хотя лошадь испуганно заржала и тоже встала на дыбы, Йореку было

не высвободиться из пут.

«Йорек! — заорал Уилл. — Стой спокойно! Не двигайся!»

Спотыкаясь, он бросился через лужи и кочки, пока всадник пытался усмирить лошадь,

и добрался до Йорека как раз в тот момент, когда появился второй всадник и в

воздухе просвистела вторая сеть.

Но Уилл сохранял спокойствие: вместо того, чтобы лихорадочно кромсать всё вокруг

ножом, запутываясь ещё больше, он проследил за полётом сети и разрезал её в

считанные секунды. Вторая сеть бесполезной кучкой верёвок упала на землю, а Уилл

прыгнул к Йореку, нащупывая сеть левой рукой и вспарывая её правой. Огромный

медведь стоял неподвижно, а мальчик метался вокруг его большого тела, разрезая,

высвобождая, расчищая ему путь.

«Теперь беги!» — отпрыгивая в сторону, крикнул Уилл, и Йорек как будто взорвался

вверх, прямо в грудь ближайшей лошади.

Всадник поднял было свою саблю, чтобы опустить её на шею медведю, но Йорек

Бирнисон в броне весил почти две тонны, и ничто меньшее не могло перед ним

устоять. Лошадь и всадник отлетели в сторону, сокрушённые, смятые и уже никому

не опасные. Восстановив равновесие, Йорек огляделся, оценил обстановку и рявкнул

детям: «Ко мне на спину! Живо!».

Лира прыгнула на него, а за ней Уилл. Зажав между ног холодный металл, они

почувствовали огромную мощь, когда Йорек шевельнулся под ними.

Позади остальные медведи вступили в бой со странной кавалерией, а галливеспианцы

помогали им, жаля лошадей до бешенства. Леди на синем ястребе пронеслась низко

над детьми и крикнула: «Теперь прямо! Среди деревьев в долине!»

Йорек доскакал до вершины небольшого холма и остановился. Примерно с четверть

мили впереди треснувшая почва спускалась к роще. Где-то за ней батарея мощных

орудий выпускала снаряд за снарядом, которые выли над головой, а ещё кто-то

стрелял осветительными ракетами, и они, разрываясь под самыми облаками, медленно

падали в кроны деревьев, озаряя их холодным зелёным светом и делая отличной

мишенью.

А за саму рощу дрались с пару десятков призраков, которых сдерживал отряд

потрёпанных духов. Увидев небольшую группу деревьев, Лира и Уилл сразу поняли,

что их дэмоны там и умрут, если они вскоре не доберутся до них. С каждой минутой

призраков становилось всё больше, они выплывали из-за гор справа. Теперь Уилл с

Лирой видели их очень ясно.

Где-то совсем рядом за горой раздался взрыв, земля задрожала, в воздух высоко

взлетели камни и куски земли. Лира вскрикнула, а Уилл непроизвольно схватился

за грудь.

«Держитесь», — рявкнул Йорек и поскакал вперёд.

Высоко в воздухе разорвалась ракета, а потом ещё одна и ещё, они медленно падали

вниз, испуская магниевое сияние. Разорвался ещё один снаряд, уже ближе, и Уилл с

Лирой почувствовали, как содрогнулся воздух, а через пару секунд лица им

ужалили камни и клочья земли. Йорек не останавливался, но им было трудно

держаться на нём. Они не могли запустить пальцы в его мех, и им приходилось

зажимать броню между коленей, а у медведя была такая широкая спина, что оба они

то и дело соскальзывали вниз. Рядом разорвался ещё один снаряд.

«Смотрите!» — крикнула Лира, указывая вверх.

К ракетам летела дюжина ведьм с густыми, кустистыми ветками в руках. Этими

ветками они сметали в сторону сияющие огни, отгоняя их подальше в небо. Над

рощей снова сгустилась тьма, скрывая её от орудий.

И роща была уже в нескольких ярдах от них. Уилл и Лира почувствовали, что

недостающие части их где-то недалеко, и ощутили восторг и отчаянную надежду,

смешанную со страхом, потому что деревья кишели призраками, а им придётся идти

прямо между ними, и сам вид рощи теперь вызывал в их сердцах знакомую

тошнотворную слабость.

— Они боятся ножа, — произнёс голос рядом с ними, и медвежий король остановился

так резко, что Уилл и Лира слетели у него со спины.

— Ли! — сказал Йорек. — Ли, товарищ мой, такого я ещё не видел. Ты же умер, с

чем же я говорю?

— Йорек, старина, ты не знаешь и половины всего. А сейчас мы примем позиции,

медведей призраки не боятся. Лира, Уилл, туда, и держите этот нож повыше…

На кулак Лире снова спикировал синий ястреб, и седовласая дама сказала:

— Не теряйте ни секунды, идите туда, найдите своих дэмонов и бегите!

Приближается новая опасность.

— Спасибо, леди! Спасибо вам всем! — сказала Лира, и ястреб взлетел.

Уилл видел, как рядом призрачный силуэт Ли Скорсби торопит их идти в рощу, но

они должны были попрощаться с Йореком Бирнисоном.

— Йорек, милый, у меня нет слов, будь счастлив, будь счастлив!

— Спасибо вам, король Йорек, — сказал Уилл.

— Некогда. Идите. Идите!

И он оттолкнул их закованной в броню головой. Уилл нырнул в подлесок за духом Ли

Скорсби, рубя ножом направо и налево. Свет здесь был приглушён и изрезан тенями,

густыми, спутанными, обманчивыми.

«Держись рядом», — сказал он Лире, и тут же вскрикнул: его полоснул по шее куст

ежевики.

Вокруг были шум, движение, борьба. Тени колыхались, как ветки на ветру. Возможно,

это были духи: дети чувствовали, как пробегает по телу уже знакомый им холодок.

А потом вокруг послышались голоса:

«Сюда!»

«Здесь!»

«Бегите, мы их задержим!»

«Уже недалеко!»

А потом Лира услышала голос, который знала и любила больше всех голосов на

свете:

— О, быстрее! Быстрее, Лира!

— Пан, милый, я здесь…

Она метнулась в темноту, дрожа и всхлипывая; Уилл ломал по дороге ветви, рвал

плющ, кромсал ножом ежевику и крапиву. Многоголосый хор духов вокруг них

ободряюще и предостерегающе зашумел.

Но призраки тоже нашли свою цель и сочились сквозь плотные заросли мелкого

кустарника кустов, шиповника, корней и веток, встречая на пути не больше

сопротивления, чем дым. Дюжина, потом два десятка бледных пагуб будто стеклись в

середину рощи, где дух Джона Перри командовал своими товарищами, отражая атаку

призраков.

И Уилл и Лира дрожали и были слабы от страха, утомления, тошноты и боли, но

сдаваться было немыслимо. Лира голыми руками раздирала колючий кустарник, Уилл

кромсал ножом направо и налево, а вокруг них всё жарче разгоралась битва

бесплотных существ.

«Вон там! — крикнул Ли. — Видите? У того большого камня…»

Дикая кошка, нет, две фыркающих, шипящих, выпускающих когти диких кошки. Обе

были дэмонами, и Уилл почувствовал, что, будь у него время, он легко мог бы

определить, которая из них Пантелеймон; но времени не было — из ближайшей тени

жутко вылетел призрак и поплыл по воздуху к дэмонам.

Уилл перепрыгнул последнее препятствие, упавшее дерево, и погрузил нож в это

мерцание, не встречая никакого сопротивления. Он почувствовал, как онемела рука,

но сжал зубы, как сжимал пальцы на рукояти ножа, и бледное существо как будто

выкипело, растворившись в темноте, из которой появилось.

Почти добрались; а дэмоны уже обезумели от страха, потому что сквозь деревья

просачивались всё новые и новые призраки, и сдерживали их только отважные духи.

«Ты можешь прорезать здесь?» — спросил дух Джона Перри.

Уилл поднял нож, но его тут же остановил мучительный приступ тошноты. В желудке

у него было пусто, и спазм причинил ему жуткую боль. Рядом в том же состоянии

была Лира. Дух Ли увидел, почему им так плохо, прыгнул к дэмонам и схватился с

бледной тварью, просочившейся сквозь скалу у них за спиной.

«Уилл, пожалуйста…» — задыхаясь, проговорила Лира.

И нож двинулся: внутрь, вдоль, вниз и обратно. Дух Ли Скорсби заглянул в окно и

увидел широкую, тихую прерию под сияющей луной, так поразительно похожую на его

собственную родину, и ему показалось, что на него снизошла благодать.

Уилл прыгнул на поляну и схватил ближайшего дэмона, а Лира подхватила второго.

И даже в этой жуткой спешке, даже в этот опаснейший момент оба почувствовали,

как внутри что-то встрепенулось: ведь Лира держала дэмона Уилла, безымянную

дикую кошку, а Уилл нёс Пантелеймона.

Они оторвали взгляды друг от друга.

— Прощайте, мистер Скорсби! — крикнула Лира, найдя его взглядом. — Если бы, о,

спасибо, спасибо, прощайте!

— Прощай, милое дитя, прощай, Уилл, удачи вам!

Лира забралась в окно, но Уилл остановился и посмотрел в глаза духу отца,

сиявшему среди теней. Он должен был кое-что сказать ему перед тем, как покинуть

его.

Уилл сказал духу отца:

— Ты сказал, что я воин. Ты сказал, что такова моя природа и не стоит с ней

спорить. Отец, ты ошибся. Я дрался потому, что мне пришлось. Природу мою выбирал

не я, но я могу выбирать, что мне делать. И я выберу, потому что теперь я

свободен.

Улыбка его отца сияла гордостью и нежностью.

— Молодец, мальчик мой. Ты просто молодец, — сказал он.

Уилл больше не видел его. Повернувшись, он пролез в окно за Лирой.

И теперь, когда они достигли своей цели, когда дети нашли своих дэмонов и бежали,

мёртвые воины позволили своим атомам расслабиться и разлететься — наконец-то,

после долгого ожидания.

Из рощицы, прочь от озадаченных призраков летел последний клочок сознания, когда-то

бывший воздухоплавателем Ли Скорсби. Из долины, мимо своего могучего старого

приятеля, закованного в броню медведя, и ввысь, так же, как взлетал много раз

его большой воздушный шар. Не тревожимый ракетами и разрывающимися снарядами, не

слыша взрывов, криков и воплей, гневных, мучительных и предостерегающих,

сознавая только своё движение вверх, то, что осталось от Ли Скорсби, прошло

сквозь тяжёлые тучи и очутилось под сияющими звёздами, где ждали его атомы его

любимого дэмона, Хестер.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДВА. Утро

Широкая золотая прерия, которую видел из далека призрак Ли Скорсби через окно,

выглядела тихо-золотой, немного жёлтой, коричневой, зелёной и переливалась ещё

миллионами оттеков под первыми утренними лучами солнца. В некоторых местах

проглядывала чёрнота на линиях и полосах яркой степи, и серебряный цвет, где

солнце поймало верхушки особой травы, превращающейся в цветок, и синей, где

широкое озеро доходило до горизонта, а маленький водоём сливался с отражением

голубого неба.

Тихо, но не безмолвно мягкий бриз колыхал миллиарды небольших стеблей,

перемежаясь с трескотнёй миллиардов насекомых и других маленьких существ,

копошившихся, жужжавших и чирикавших в траве, с пением птицы высоко в синеве,

чьи трели переливались различными перезвонами: сейчас пониже, а теперь очень

высоко - при этом никогда не повторяясь.

На широкой равнине было лишь две живые бледные фигурки мальчика и девочки, тихо

спящие вплотную, под сенью отвесной скалы, на вершине небольшого обрыва, они

казались мертвыми. От голода кожа стянула лицо, а боль оставила круги под

глазами. Они были покрыты слоем пыли, грязи и крупными пятнами крови. От

абсолютной неподвижности плохо выглядели, будто последней стадии истощения.

Лира проснулась первой. Поскольку солнце, передвигаясь по небу, уже прошло мимо

скалы и коснулось её волос, она начала крутиться. А когда лучи достигли век,

медленно и тяжело сопротивляясь, девочка вынырнула из глубин сна, будто рыбка.

Но с солнцем не поспоришь, и, повернув голову, она положила руку поперек лица, с

бормотанием: «Пэн, Пэн…».

Под тенью своей руки она открыла глаза и окончательно проснулась, не двигаясь в

течение некоторого времени: руки и ноги были настолько изранены, что всё тело и

после сна осталось вялое и неотдохнувшее. Тем не менее, сон испарился, повеял

лёгкий бриз, пригрело солнца, послышалась возня насекомых и музыкальная песня

птицы в вышине - она уже вспомнила красоту мира. Всё было прекрасно.

Перевернувшись, девочка стала наблюдать за крепко спящим Уилом: рука кровоточила,

рубашка оказалась разорванной и грязной, волосы пропитаны потом и пылью. Она

долго рассматривала тихое биение шейной артерии, медленное дыхание, каждый

подъём и опускание груди. Когда солнце, наконец, достигло его лица, под

ресницами появились тоненькие тени. Он что-то бормотал и ворочался. Не желая

быть пойманной, Лира перевела взгляд на небольшую могилу, вырытую ими прошлой

ночью, где на расстоянии вытянутой руки покоились тела Шевалье Тиалиса и Леди

Салмакии. Поблизости лежал плоский камень, она подошла, подняла его с земли и

установила вертикально в изголовье могилы, затем села обратно и, оттенив глаза,

пристально оглядела равнину.

Сдавалось, что у неё нет ни конца, ни края. Всё было идеально ровно: нежные

волнистости, небольшие горные хребты, различные овраги напрочь отсутствовали. И

здесь и там виднелся лишь плотный заслон из очень высоких деревьев, казалось,

они были построены, а не выращены. Прямые стволы и тёмно зелёная крона, будто

бросали вызов расстоянию: такой ландшафт давал хорошую видимость, должно быть,

намного миль вперед. Хотя близко, не далее ста ярдов, в подножии обрыва

раскинулся небольшой водоём, питавший наскальный родник, благодаря нему Лира

почувствовала нестерпимую жажду.

Она встала на трясущиеся ноги и медленно начала спускаться. Ручей булькал и

сочился сквозь мшистые камни, девочка снова и снова подносила руки, отмывала

прилипшую грязь перед тем, как поднести воду ко рту. Зубы ныли от холода, но

вода доставляла удовлетворение.

По краю водоёма рос тростник, где квакали лягушки. В нём оказалось мельче и

теплее, чем у ручья – девочка скинула обувь и зашла в воду. Греясь под лучами

солнца, смаковала прохладный осадок под ногами и прохладный поток родниковой

воды по телу. Лира окунулась с головой, чтоб полностью намочить волосы, пустив

их сзади влачиться и мерцать, затем начала массировать голову руками, чтоб

вымыть всю пыль и грязь.

Когда девочка почувствовала себя по чище и утолила жажду, то обернулась и

увидела, как Уилл сидя обхватил колени руками, вглядывался в равнину и (ранее

также сидела Лира) любовался великолепной картиной: светом, теплотой, тишиной.

Она медленно поднялась наверх, чтобы присоединиться к нему, по пути заметила

маленький надгробный камень с перечислением сокращенных галатешпианских имён и

поправила его.

- А они… - произнес он, стало понятно, что речь пойдёт о деймонах.

- Не знаю. Я не видела Пэн. Я почувствовала: он не далеко, но не знаю. Ты

помнишь, что произошло?

Он протёр глаза, зевнул так глубоко со звуком щёлкнувшей челюсти, затем моргнул

и встряхнул головой.

- Не очень. Я схватил Пантелеймон, а ты другого деймона, потом мы побежали… и

лунный свет был повсюду, я отпустил деймона, чтоб закрыть окно.

- Оба деймона всего-навсего выпрыгнули из рук. Я попыталась увидеть господина

Скорсби и Йорека через окно, но в это время Пэн сбежал… и поминай, как звали.

- Хотя я не испытал того чувства, как когда мы вошли в мир мёртвых. Когда мы

действительно были разъединены.

- Да, - согласилась она. – Они определённо должны быть рядом. Я помню, когда мы

были маленькими, то частенько пытались играть в прятки, но ничего не получалось:

я была слишком большой, чтобы спрятаться, а его чувствовала, даже если он

маскировался под моль или ещё что-нибудь. Но это странно, - продолжала она,

взъерошив волосы, если б пыталась рассеять какое-то очарование. – Его нет, но я

не чувствую себя разлучённой, я чувствую себя в безопасности и знаю: он здесь.

- Думаю, они вместе, предположил Уил.

- Должно быть да.

Он внезапно встал:

- Смотри туда…

Он оттенил глаза и указал в сторону, где Лира тут же заметила отдаленное

дрожание воздуха, весьма отличное от мерцания теплых испарений.

- Животные? – с сомнением произнесла она.

- Прислушайся, - Уилл приложил руку к уху.

Теперь они превратились в слух, в далеке она услышала глухой ритмичный топот,

похожий на гром.

- Они исчезли, - сказал Уилл, прислушиваясь.

Небольшое пятнышко движущихся теней исчезло, но топот оставался в течение

нескольких мгновений. Затем повторился более приглушённо, уже значительно тише.

Оба вглядывались в одном направлении и вскоре снова заметили движение, а через

пару секунд появился звук.

- Они обошли горный хребет или ещё что-то, - произнес Уилл. – Они приближаются?

- Не могу разглядеть. Да, они разворачиваются, смотри, они идут по этой дороге.

- Хорошо, если нам придётся с ними бороться, то для начала я бы хотел напиться,

- сказал Уилл, бросил рюкзак к ручью и, прильнув к воде большими, глотками начал

пить, при этом смывая грязь. Его рана сильно кровоточила, он скучал по горячему

душу с большим куском мыла и по чистой одежде.

Лира наблюдала… что бы они ни делала, они были очень странные.

- Уилл, - позвала она - они едут на колёсах…

Это прозвучало неуверенно поэтому мальчик забрался обратно немного ближе к

склону и, вглядываясь, прищурил глаза. Теперь удалось разглядеть всё детально.

То ли Группа, то ли стадо, то ли банда состояла из дюжины силачей, и они правда

передвигались, как сказала Лира, на колёсах и выглядели, как смесь антилопы и

мотоцикла, но были даже более странными: с хоботом, как у маленьких слоников.

Они определённо направились к детям. Уилл вынул нож, а Лира, сзади присев на

траву, уже достала алетиометр. Он быстро выдал результат, когда существа не

успели приблизиться на расстояние в сто ярдов. Стрелка бросилась налево, затем

направо, снова налево, налево, и Лира осмыслила значение её перемещений, земля

уплывала из-под ног.

- Всё в порядке, Уилл, у них дружелюбные намерения, они искали нас и знали, что

мы здесь… это странно, не могу до конца понять… доктор Мэлоун?

Половину она произнесла для себя, потому что не могла поверить, что доктор

Мэлоун окажется в этом мире. Однако алетиометр явно определил её, хотя, конечно,

не мог выдать точное имя. Лира убрала его и медленно встала рядом с Уилом.

- Я думаю, мы можем спуститься к ним, - сказала девочка, - они не причинят нам

вреда.

Некоторые из них в ожидании остановились. Возглавляющий колонну выехал немного

вперед, поднял хобот, и они увидели, как он мощными ударами бил себя по бокам.

Некоторые из существ двинулись к водоёму, чтоб напиться, другие ждали, но не

бессмысленно, как любопытные коровы у ворот. Они были индивидуумами, живущие с

интеллектом и целью. Они были людьми.

Дети спустились со склона, пока не приблизились на расстояние, позволяющее

говорить. Несмотря на Лирины слова, в руке Уилла поблескивал нож.

- Я не знаю, понимаете ли вы меня, - осторожно начала Лира, - но знаю, что у

вас дружественные намерения. Я думаю, мы должны…

Лидер передвинул свой хобот и произнёс:

- Навестите Мэри. Вы поедите, мы понесём. Навестите Мэри.

- О! – она воскликнула и повернулась к Уилу, у которого улыбка светилась от уха

до уха.

Двое из существ были оснащены плетёной уздечкой и стременем. Без седла, хотя

оказалось: их прекрасная форма была удобной и без него. Лира ездила на медведе,

Уилл на велосипеде, но никто не ездил на лошади, которая могла быть самым сродным

сравнением. Однако обычно наездники контролируют лошадей, но здесь не было такой

необходимости: существа все решения принимали сами.

- Где… - начал Уилл, но прервался, чтобы восстановить равновесие.

Группа, покачиваясь, медленно спускалась по траве со склона. Движения были

сгорбленными, но достаточно комфортными: у существ не было спинного хребта,

поэтому Уилл и Лира сидели, как на стульях с пружинными сидениями.

Скоро они подошли к месту, которого не было видно с обрыва: один из островков

чёрной или коричневой земли. И они были так удивлены находке дорог сквозь

гладкую скалу кружевных прерий, как и прежде услышав о Мэри Мэлоун.

Существа катились по равнинам и впадинам, постепенно набирая скорость. Дорога

больше походила на поток воды, чем на шоссе, местами расширялась в маленькие

озёра, местами разветвлялась на узенькие каналы, и снова непредсказуемо

сливалась. Это было весьма отлично от грубых рациональных дорог в мире Уила, где

шоссе пролегали сквозь склоны, поперек долин и на бетонных мостах. Здесь дороги

гармонировали с пейзажем.

Они всё ускорялись и ускорялись, хотя у ребят было время привыкнуть к импульсу

мускулов и дрожащему звуку колёс по твёрдым камням. Сначала Лире было сложнее,

чем Уилу, потому что она никогда не каталась на велосипеде и не знала о маневре

наклона в сторону при повороте, но скоро поняла, как это делается и для чего это

нужно - для поддержания скорости.

Шум колёс перекрывал остальные звуки, поэтому разговаривать было невозможно.

Вместо этого они удивлённо показывали: на блеск и размер деревьев, на стаи птиц,

самых необычных из птиц, у которых по всей длине были крылья, позволяющие

извиваться и закручиваться при полёте, на жирную синюю ящерицу, размером с

лошадь, которая беззастенчиво грелась посреди дороги. Колёсные существа вообще

её не заметили, а просто объехали с обеих сторон.

Когда они начали замедляться, солнце уже высоко поднялось. И в воздухе,

безошибочно, стоял запах морской соли. Дорога начала подниматься в гору, поэтому

двигались прогулочным шагом.

Лира, совершенно изнеможенная, попросила: «Не могли бы вы остановиться? Я хочу

слезть и прогуляться». Или существо почувствовало рывок в уздечке, или

действительно поняло её слова, но остановилось. Уилл последовал примеру, и оба

ребёнка спустились вниз, с ощущением усталости и измотанности после длительной

тряски и напряжения.

Колёсные антилопы остановились что-то обсудить, их хоботы изящно вибрировали во

время произнесения звуков. После минутного разговора они продолжили путь, Уилл и

Лира были счастливы идти, окружённые запахом сена и цветущим лугом, среди рядом

катившихся существ. Один или двое выехали вперед к вершине возвышенности, и

теперь дети, когда им не надо было концентрироваться на держании, заметили, с

каким потрясающим изяществом и мощью передвигались, наклонялись и поворачивались

эти создания.

Как только они добрались до вершины, все остановились. Уилл и Лира услышали

голос вожака: «Мэри близко. Мэри там».

Они посмотрели вниз. На горизонте виднелся синий отблеск моря. Широкая медленная

река рвом пролегала по средине луга. И в подножии длинного склона среди рощ из

маленьких деревьев и рядов овощей стояла деревня из соломенных домиков.

Множество существ, подобно этим, передвигались среди зданий, или работали на

грядках, или занимались деревьями.

- Теперь снова садитесь, - сказал лидер.

Там было недалеко идти, но Уилл и Лира забрались на свои места, пока другие

существа внимательно проверяли стремена своими стволами, чтоб убедиться в их

прочности.

После этого они, выбивая дорогу боками, понеслись вниз под склон, пока не

достигли немыслимой скорости. Дети крепко ухватились руками и упёрлись коленками.

Ветер бил прямо в лицо, отбрасывая волосы и щипля глаза. Грохот колёс, летящее

поле с обеих сторон, уверенность и мощь в вихре единства. Мулефа любили

опустошающий голову экстаз скорости, а Уилл и Лира, чувствуя их радость,

счастливо смеялись в ответ.

Они остановились в центре селения, и другие, кто видел их приближение,

столпились вокруг, подняли свои стволы и произносили приветствия.

И Лира закричала:

- Доктор Мэлоун!

Из одной хижины вышла Мэри, её бледно голубая рубашка, её коренастая фигура, её

теплота, румяные щёки выглядели одинаково чудно и знакомо.

Лира подбежала и обхватила её. Мэри крепко обняла девочку. Уилл осторожно, с

недоверием стоял в стороне. Мэри с любовью поцеловала Лиру, и обернулась, чтоб

поприветствовать Уила. Затем в голове произошёл небольшой сумбур симпатии и

неловкости, который разрешился менее чем через секунду.

Отодвинув в сторону жалость к ситуации, в которой они оказались, Мэри хотела

обнять его так же как Лиру. Но женщина понимала, что она уже взрослая, а он

почти взрослый, и могла представить, что подобное отношение может выставить его

ребёнком, потому что так обнимают только детей. Она никогда не обнимет мужчину,

которого не знает, и мысленно отодвинулась в сторону, прежде всего, желая

уважать в нём друга Лиры. Она не заставила его потерять лицо, а протянула руку,

и он пожал её. Мощная волна понимания и уважения прошла между ними, которая

сразу стала симпатией, и оба почувствовали вечную дружбу, поскольку

действительно стали друзьями.

- Это Уилл, - представила Лира, - он из вашего мира, помните, я о нём

рассказывала…

- Я, Мэри Малоун, и вы оба хотите есть, выглядите полуголодными.

Она обратилась в сторону существ и, с гудящими отзвуками, что-то мелодично

сказала, произведя пару движений руками, которых ранее не делала.

Существа сразу же зашевелились, некоторые принесли из ближайшего дома подушки и

коврики и положили их под дерево рядом. Густая листва и низко нависшие ветки

создавали прохладную и душистую тень.

Как только они устроились, хозяева принесли гладкие деревянные шары, наполненные

освежающим молоком, с терпкостью лимона. А так же маленькие орешки, похожие на

лесные, богатые масляным вкусом. И только что сорванный салат с заострёнными

листьями, перечного вкуса, перемешанный с густым, сочившимся сливочным соком и

небольшими, размером с вишню, кореньями со вкусом сладкой моркови.

Дети не могли много съесть: всё было слишком сытно. Уилл хотел воздать должное их

великодушию, но единственный продукт, кроме напитка, который он мог глотать с

лёгкостью был плоский, слегка поджаренный мучной хлеб, похожий на маисовые

лепёшки. Они все были плоскими и питательными, поэтому Уиллу удалось расправиться

со всем. Лира попробовала всего понемногу, но, как и Уилл, быстро наелась.

Мэри сумела удержаться от расспросов. Эти двое получили опыт, который глубоко

отпечатался на их лицах, сейчас у них не было желания говорить об этом. Так что

она ответила на их вопросы о мулефа и коротко рассказала, как сама попала в этот

мир, после чего оставила их вдвоём под тенью дерева, потому что заметила

слипающиеся глаза и проклевывания носом.

- Сейчас вам нужно хорошенько выспаться.

Днем воздух тёплее и тише, а тень дерева и стрекотание сверчков усыпляющи.

Спустя минут пять, после последнего глотка оба ребёнка крепко спали.

- Они разного пола? – сказала Атал удивлённо. – Но как вы можете это объяснить?

- Всё просто, - сказала Мэри. – Их тела разной формы и они по-разному двигаются.

- Они не намного меньше, чем вы, но у них меньше срафа. Когда он достигнет их?

- Я не знаю, - сказала Мэри. – Предполагаю скоро. Я даже не знаю, когда это

произойдёт с нами.

- Никаких колёс, - с сожалением констатировала Атал.

Они пололи растения в саду. Мэри взяла мотыгу, чтоб не наклоняться, а Атал

использовала свой ствол, так что их беседа происходила с паузами.

- Но вы знали, что они прибудут, - сказала Атал.

- Да.

- Об этом вам рассказали палки?

- Нет, - сказала Мэри, краснея. Она была учёным, не компетентно было

признаваться в консультации с И-Цзин, но ещё сильнее было смущение. Это была

ночная картина, повинилась она.

У мулефа не было единственного слова, обозначающего сны. Они мечтали ярко,

поэтому и относились к своим снам очень серьёзно.

- Вы не любите ночные картинки?

- Я любила, но не верила в них до сих пор. Я ясно видела мальчика и девочку, и

голос сказал готовиться к их прибытию.

- Какой голос? Как он говорил, если вы не видели его?

Атал трудно было вообразить речь без движения ствола, который разъяснял и

определял её. Она остановилась посреди бобового ряда и взглянула на Мэри с

очаровательным любопытством.

- Хорошо, я действительно кое-что видела, - сказала Мэри. – Это была женщина или

лишь женская мудрость, похожая на нас, на людей из моего мира. Очень старая и

ещё совсем не старая.

У мулефа мудрым был только их вожак. Она заметила, что Атал выглядела сильно

заинтересованной.

- Как она могла быть старой и не старой одновременно? – спросила Атал.

- Всё относительно, - сказала Мэри.

Атал убежденно качала стволом.

Мэри продолжила, стараясь быть понятой:

- Она сказала мне, что я должна ожидать детей, сказала когда и где они появятся,

но не объяснила зачем. Я должна о них только заботиться.

- Они травмированы и утомлены, - сказала Атал. – Прежде чем уйти они остановят

сраф?

Мэри тревожно подняла глаза наверх. Она знала, не было необходимости доставать

подзорную трубу, теневые частицы двигались гораздо быстрее, чем когда-либо.

- Я надеюсь на это, - сказала Мэри. – Но не знаю как.

Ранним вечером, когда ещё только зажгли огни и появились первые звёзды, прибыла

группа незнакомцев. Мэри умывалась. Услышав гул колёс и взволнованный ропот их

разговора, поспешила на улицу, вытираясь по дороге.

Уилл и Лира проспали весь день и проснулись только сейчас, услышав шум. Лира

уселась так, чтобы увидеть Мэри, окружённую пятью или шестью мулефа, которые ей

что-то возбуждённо рассказывали. Но девочка не могла определить, то ли они были

сердиты, то ли радостны.

Мэри увидела её и подошла:

- Лира, что-то произошло, они нашли нечто, что не могут объяснить… Я не знаю

что это… Я должна сходить и посмотреть. Это в часе отсюда или подальше. Вернусь,

как только смогу. Возьмите всё, что вам понадобиться в моём доме: я не могу

остаться, они сильно взволнованы…

- Хорошо, - сказала Лира и удивилась тому, как же долго она спала.

Мэри взглянула под дерево, где Уилл уже тоже протирал глаза.

- Я постараюсь не задерживаться, Атал присмотрит за вами.

Лидер проявил нетерпимость - Мэри проворно набросила уздечку со стременем ему на

спину, извиняясь за неуклюжесть, и сразу вскочила на спину. Петляя и поворачивая,

процессия исчезла в сумраке.

Они отправились в новом направлении по горному хребту, выше побережья, на север.

Прежде Мэри никогда не ездила в темноте, и в этот раз скорость взволновала её

больше обычного. Как только они поднялись, женщина увидела отблеск луны далеко в

море. Казалось, свет серебряной сепии окутывал её прохладой, скептическим

удивлением. Удивление было внутри, скептицизм вокруг, а холод в них обоих.

Время от времени она смотрела вверх и, наконец, достала подзорную трубу, но не

могла воспользоваться ей, пока они продолжали двигаться. Мулефа безостановочно

катились, явно не желая ни на что отвлекаться. После трудной часовой езды,

существа свернули с каменной дороги на просёлочную, которая полегала по колено в

траве мимо завесы деревьев-колёс и поднималась к горному хребту. Пейзаж: широкие

голые холмы, с редкими небольшими оврагами, струящимися вниз среди сплотившихся

деревьев - сверкал в лунном свете.

Именно к одному из оврагов они её и вели. Когда они свернули с дороги, Мэри

предпочла слезть и идти рядом в их темпе по краю холма и вниз к оврагу.

Она услышала журчание родника и шелест ночного ветра в траве. Она слышала тихий

шорох колёс по неровностям, слышала, как мулефа впереди бормотали между собой и

затем остановились.

В стороне от холма, в нескольких ярдах, было отверстие сделанное ножом. Это было

похоже на пещерный рот, потому что лунный свет проходил внутрь тоненькой

струйкой, будто внутри было продолжение скалы, но продолжения не было. Оттуда

появлялась процессия призраков.

Мэри показалось, что земля ушла из-под ног. Она ухватилась за ближайшую ветку,

чтоб убедиться: она находится в реальном мире, и всё ещё остаётся его частью.

Она пододвинулась ближе. Старые мужчины и женщины, дети, младенцы на руках, люди

и другие существа плотной стеной выстраивались в мире ясного лунного света и

исчезали.

Самое странное: они делали несколько шагов в мире травы, воздуха и серебряного

света, осматривались вокруг и их лица преображались. Мэри никогда не видела

такой радости, они протягивали руки, как если б могли обнять целую вселенную.

Затем, как туман или дым, они развеивались и становились частью земли, росы,

ночного бриза. Некоторые приближались к Мэри, будто пытаясь ей что-то сказать,

протягивали руки, и женщина чувствовала холод их прикосновений. Один из

призраков, старуха, поманил её, призывая подойти ближе, затем начал говорить так,

чтоб Мэри услышала:

- Расскажи. Им нужна правда. Ты должна рассказать им истину, и всё будет хорошо,

только скажи.

И призрак ушёл. Это было одно из тех мгновений, когда мы внезапно, по

неизвестным причинам, вспоминаем давно забытый сон и полностью окунаемся в те

эмоции. Это был сон, который она пыталась описать Атал – ночная картинка. Но как

Мэри ни пыталась вспомнить снова, он распадался и утекал, как время сквозь

пальцы. Сон уплыл.

Всё, что осталось – сладость чувств и строгий запрет рассказать им.

Она вглядывалась в темноту, насколько позволяло зрение: в бесконечной тишине

можно было увидеть тысячи призраков, которые продолжали появляться, будто

беженцы, возвращающиеся на родину.

- Расскажи им, - повторила Мэри.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРИ. Марципан

Наутро Лира проснулась; во сне она видела, что к ней вернулся Пантелеймон в

своём окончательном облике. Ей очень понравилось, но она никак не могла

вспомнить, кем он стал.

Солнце только встало, и воздух был ещё свеж. За открытой дверью дома Мэри —

хижины с соломенной крышей, где она спала — светило солнце. Она ещё полежала,

прислушиваясь. Снаружи пели птицы, трещал какой-то сверчок, а рядом тихонько

дышала во сне Мэри.

Лира села и обнаружила, что она раздета. На секунду она возмутилась, но потом

заметила рядом на полу стопку чистых вещей: рубашку Мэри и кусок мягкой и лёгкой

узорчатой ткани, который можно было завязать, как юбку. Лира оделась: в рубашке

она путалась, но по крайней мере выглядела прилично.

Она вышла из хижины. Пантелеймон точно был где-то рядом. Она почти слышала его

голос и смех. Значит, с ним всё в порядке, и они всё ещё как-то связаны друг с

другом. А когда он простит её и вернётся, они столько часов будут просто

говорить, просто рассказывать всё друг другу…

Уилл всё ещё спал под деревом — вот лежебока. Лира хотела было разбудить его,

но потом подумала, что пока она одна, можно поплавать в реке. Когда-то она

любила плавать в реке Черуэлл с другими оксфордскими детьми, но с Уиллом так не

получится — от одной мысли об этом она покраснела.

И она одна пошла к воде в жемчужном свете утра. У берега, в камышах, на одной

ноге неподвижно стояла высокая изящная птица, похожая на цаплю.

Лира пошла потише и помедленней, чтобы не спугнуть её, но птица обращала на неё

не больше внимания, чем на ветку в воде.

— Ну… — сказала Лира.

Оставив одежду на берегу, она скользнула в реку. Вода в ней была морская,

приливная. Странная — Лира никогда ещё не купалась в солёной воде. Она быстро

поплавала, чтобы согреться, а потом вышла на берег и съёжилась, дрожа. Пан

обычно её сушил. Может, он сейчас рыба и смеётся над ней из воды? Или жучком

заберётся в одежду, чтобы пощекотать её, или он птица? Или он где-то наедине с

другим дэмоном и совсем забыл о Лире?

Солнце припекало, она скоро высохла и снова надела просторную рубашку Мэри.

Заметив у берега плоские камни, она пошла за своими вещами, чтобы их постирать.

Но обнаружила, что кто-то её опередил: и её одежда, и вещи Уилла лежали на

упругих ветках какого-то ароматного куста, уже почти сухие.

Уилл пошевелился. Она села рядом с ним и тихонько сказала:

— Уилл! Проснись!

— Где мы? — отозвался он, приподнявшись и потянувшись за ножом.

— В безопасности, — сказала она, отворачиваясь. — Они и вещи наши постирали, или

это доктор Мелоун. Я тебе принесу. Они почти сухие…

Лира просунула вещи под полог листьев и села к нему спиной, чтобы Уилл мог

одеться.

— Я поплавала в реке — ходила искать Пана, но он, кажется, прячется.

— Хорошая мысль. Я про купание. На мне, по-моему, уже столетняя грязь… Пойду

помоюсь.

Пока его не было, Лира побродила по деревне. Чтобы не нарушить каких-нибудь

правил хорошего тона, она ни к чему особенно не приглядывалась, но всё вокруг

было так интересно. Некоторые дома были очень старыми, а некоторые совсем новыми,

но все они были похожи друг на друга и построены из дерева, глины и соломы. В

них не было ничего грубого; все двери, оконные рамы и косяки были в изящных

узорах, но эти узоры не были вырезаны по дереву. Хозяева как будто убедили

деревья вырасти так.

И чем больше она наблюдала, тем больше видела проявлений порядка и аккуратности

— они открывались ей, как пласты значений в алетиометре. Части её разума не

терпелось сложить их в единый узор, легко переходя от сходства к сходству, от

значения к значению, как при чтении алетиометра; но другая часть думала, сколько

они смогут здесь остаться.

«Ну, я-то никуда не пойду, пока не вернётся Пан», — сказала она себе.

Потом с реки вернулся Уилл, а из дома вышла Мэри и предложила им позавтракать;

вскоре появилась Атал, а потом и вся деревня вокруг оживилась. Маленькие мулефа,

ещё без колёс, подглядывали за ними из-за своих домов, а когда Лира неожиданно

оборачивалась и смотрела прямо на них, подпрыгивали от страха и смеялись.

— Ну, — сказала Мэри, когда они позавтракали хлебом, плодами и жгучим настоем

чего-то, похожего на мяту. — Вчера вы слишком устали и могли только отдыхать. Но

сегодня вид у вас обоих намного живее, и, думаю, мы должны рассказать друг другу

всё, что мы узнали. А так как времени это займёт порядочно, а другим занятиям не

помешает, давайте-ка не будем сидеть без дела и починим сети.

Они принесли на берег кучу жёстких просмолённых сетей и разложили на траве. Мэри

показала им, как вязать новые ячеи взамен прохудившихся. Она всё время было

настороже: Атал сказала ей, что семьи, живущие дальше по берегу, видели, что над

морем собирается много белых птиц туалапи, и все готовы по первому знаку

покинуть свои дома. Но всё же работу никто не отменял.

И, сидя на солнышке у тихой реки, Лира рассказала Мэри всё, начиная с того

самого давнего момента, когда они с Паном решили заглянуть в уборную колледжа

Джордан.

Прилив закончился, начался отлив, но туалапи всё ещё не было. Ближе к вечеру

Мэри повела Лиру и Уилла вдоль реки, мимо шестов, на которых висели рыболовные

сети, через широкие солончаки, к морю. Во время отлива там было безопасно: белые

птицы прилетали к земле только в большую воду. Мэри вела их по твёрдой тропинке,

проложенной среди грязи; как многое сделанное мулефа, тропинка была древней, и

за ней отлично ухаживали, она казалась скорее частью природы, чем искусственным

сооружением.

— Они сделали каменные дороги? — спросил Уилл.

— Нет. Думаю, в каком-то смысле, это дороги сделали их, — ответила Мэри. — То

есть они никогда не смогли бы пользоваться колёсами, не будь здесь столько

твёрдых, ровных поверхностей. По-моему, это застывшие потоки лавы из древних

вулканов.

— Из-за дорог они смогли ездить на колёсах. И всё остальное тоже совпало: сами

колёсные деревья, форма тел мулефа — они не позвоночные, у них нет хребта. По

воле какого-то случая в наших мирах было легче выжить существам с хребтом, и у

них развились разнообразные формы тел, основанные на центральном позвоночном

столбе. В этом же мире случилось по-иному, и здесь хорошо прижилась ромбовидная

форма скелета. Есть, конечно, и позвоночные, но их не много. К примеру, змеи.

Они здесь считаются важными животными. Местные ухаживают за ними и стараются их

не обижать... В общем, всё так совпало: их тела, дороги и колёсные деревья…

множество мелких совпадений. А когда началась твоя часть истории, Уилл?

— У меня тоже было много мелких совпадений, — начал он, вспоминая кошку под

грабами. Приди он на тридцать секунд раньше или позже, он бы никогда её не

увидел, никогда не нашёл бы окно, не обнаружил бы Читагацци и Лиру — ничего

этого не было бы.

Он начал с самого начала, и Мээри с Лирой всю дорогу слушали его. Когда они

дошли до берега, он дошёл до того места, когда они с отцом дрались на горе.

— А потом ведьма его убила…

Он до сих пор так и не понял этого до конца. Он объяснил, что ведьма сказала ему

перед тем, как убить себя: она любила Джона Пэрри, а он ею пренебрёг.

— Какие всё-таки ведьмы свирепые, — сказала Лира.

— Но она любила его…

— Ну, — сказала Мэри, — любовь тоже свирепа.

— Но он любил мою мать, — сказал Уилл. — И я могу сказать ей, что он ей не

изменил.

Лира, глядя на Уилла, подумала, что если бы он влюбился, он был бы таким же.

Вокруг них в тёплом воздухе висели тихие дневные звуки: бесконечное тягучее

чавканье болота, стрекотанье насекомых, крики чаек. Отлив достиг своей

максимальной точки, открыв яркому солнцу весь блестящий пляж. Миллиарды

крохотных обитателей ила жили, питались и умирали в верхнем слое песка; по

горкам отрытого песка, маленьким отверстиям для дыхания и скрытым движениям было

видно, что во всём пейзаже кипит жизнь.

Ничего не говоря остальным, Мэри посмотрела в морскую даль, ища на горизонте

белые паруса. Но увидела только туманное мерцание в том месте, где синева неба

бледнела у кромки воды и море, отражая эту бледность, искрилось в дрожащем

воздухе.

Мэри показала Уилл и Лире, как находить особых моллюсков по их дыхательным

трубочкам, торчащим из песка. Мулефа их очень любили, но им трудно было ездить

по песку, чтобы их собирать. Когда Мэри бывала на берегу, она набирала столько,

сколько могла унести; теперь же, с тремя парами рук и глаз, они могли устроить

мулефа настоящий пир.

Она дала им по мешку, и они стали работать, слушая рассказ дальше. Мешки

постепенно наполнялись, а Мэри потихоньку отводила детей обратно к солончакам:

начинался прилив.

Рассказ занял много времени; в тот день они так и не дошли до мира мёртвых.

Когда они подходили к деревне, Уилл ещё только рассказывал Мэри то, что узнал о

дэмонах и духах. Особенно Мэри заинтересовала тройная сущность людей.

— А знаете, — сказала она, — в Церкви, Католической Церкви, к которой я

принадлежала, не использовали слово «дэмон», у Святого Павла есть упоминание о

духе, и душе, и теле. Так что идея трёх частей человеческого существа не такая

уж и странная.

— Но лучшая часть это тело, — сказал Уилл. — Так говорили Барух и Балтамос.

Ангелам хотелось бы иметь тела. Они сказали, что не понимают, почему мы не

радуемся миру больше. Ангелы были бы в восторге, имей они нашу плоть и наши

чувства. В мире мёртвых…

— Расскажешь, когда мы дойдём до этого, — сказала Лира, улыбнувшись ему так,

будто она знала что-то очень приятное, и все его чувства смешались. Он улыбнулся

ей в ответ, и Мэри подумалось, что в его улыбке было такое абсолютное доверие,

какого она никогда ещё не видела на лице человека.

Они уже подошли к деревне, и пора было готовить ужин. Так что Мэри, оставив их

двоих на берегу наблюдать за приливом, ушла помогать Атал у костра. Её подруга

пришла в восторг от моллюсков.

— Но Мэри, — сказала она, — туалапи уничтожили деревню к северу от нас, а потом

ещё одну, и ещё. Раньше они этого не делали. Обычно они нападают на одну и

возвращаются в море. И сегодня упало ещё одно дерево…

— Нет! Где!

Атал упомянула рощу неподалёку от горячего источника. Мэри была там всего три

дня назад, и тогда ничего плохого не заметила. Вынув подзорную трубу, она

посмотрела на небо и, конечно, увидела, что огромный поток теневых частиц тёк

сильнее, несравнимо быстрее и мощнее, чем приливная волна, поднимавшаяся между

берегов реки.

— Что ты можешь сделать? — спросила Атал.

Мэри почувствовала, как между лопаток у неё тяжёлой рукой легка ответственность,

но заставила себя слегка выпрямиться.

— Рассказывать им истории, — ответила она.

После ужина трое людей и Атал сели на ковриках у дома Мэри, под тёплыми звёздами..

Ночь вокруг них пахла цветами. Сытые и довольные, они отдыхали полулёжа, слушая

рассказ Мэри.

Она начала рассказывать, что было перед тем, как она встретила Лиру, и

рассказала им о работе, которую вела в Исследовательской группе тёмного вещества,

и о нехватке финансирования. Сколько же времени ей приходилось выпрашивать

деньги, и как мало его оставалось на исследования!

Но приход Лиры всё изменил, и так быстро: всего несколько дней — и она сама

покинула свой мир.

— Я сделала, как ты мне сказала, — продолжила Мэри, — написала программу —

систему указаний, которая позволила теням разговаривать со мной по компьютеру.

Они сказали мне, что делать. Они сказали, что они ангелы, и, в общем…

— Если ты учёный, — сказал Уилл, — вряд ли им стоило это тебе говорить. Ты могла

бы и не верить в ангелов.

— О, но я-то о них знала. Я ведь была монахиней. Я думала, что физикой можно

заниматься во славу Бога, пока не поняла, что никакого Бога нет, да и физика всё

равно интересней. Христианская религия это очень серьёзная и убедительная ошибка,

вот и всё.

— А когда ты перестала быть монахиней? — сказала Лира.

— Я хорошо помню этот день, — ответила Мэри, — помню даже время суток. Поскольку

у меня были способности к физике, мне позволили продолжать работу в университете,

я написала докторскую и собиралась преподавать. Мой орден был не из тех, в

которых тебя запирают от мира на замок. Вообще-то мы даже монашеского одеяния не

носили, просто одевались скромно и носили распятие. И я собиралась преподавать в

университете и исследовать физику элементарных частиц.

— По теме моих исследований проходила конференция, и меня попросили приехать и

защититься там. Конференция была в Лиссабоне, а я там раньше никогда не была; я

вообще ни разу не уезжала из Англии. Всё это: полёт на самолёте, гостиница,

яркое солнце, иностранная речь вокруг, известные люди, которые должны были там

выступать и мысли о собственной диссертации, о том, придёт ли кто-нибудь меня

послушать, разнервничаюсь ли я настолько, что не смогу из себя выдавить ни слова…

Ох, сказать невозможно, как я была взбудоражена.

— И надо ещё помнить, как я была невинна. Такая хорошая девочка, которая не

пропустила ни одной обедни, считала, что духовная жизнь моё призвание. Я всем

сердцем хотела служить Господу. Хотела взять всю свою жизнь и предложить ему вот

так, — она протянула вперёд сложенные руки, — и положить её к ногам Иисуса,

чтобы он делал с ней, что пожелает. И, кажется, я была собой довольна. Слишком

довольна. Я была святой и умной. Ха! И так продолжалось до — о — девяти тридцать

вечера десятого августа семь лет назад.

Лира села и обняла свои колени, внимательно слушая её.

— В тот день я защитила свою диссертацию, — продолжала Мэри, — и всё прошло

удачно, меня слушали известные люди, и я не запуталась, отвечая на вопросы, я

чувствовала облегчение и удовольствие… И, без сомнения, гордость.

— В общем, кое-кто из моих коллег собрался в ресторан неподалёку, на берегу, и

меня спросили, пойду ли я с ними. Обычно в таких случаях я придумывала какую-нибудь

отговорку, но в этот раз подумала: что же это, ведь я взрослая женщина, только

что удачно защитила диссертацию на важную тему, и я среди добрых друзей… И было

так тепло, и разговор шёл о том, что меня больше всего интересовало, и все мы

были в таком отличном настроении, что я решила немного расслабиться. Я открывала

новую сторону себя, и этой стороне нравился вкус вина и жареных сардин, и тёплый

воздух на моей коже, и ритм музыки, сопровождавшей всё это. Я этим наслаждалась.

— И мы сели ужинать в саду. Я сидела в конце длинного стола, под лимонным

деревом, и рядом со мной стояло что-то вроде беседки, украшенной страстоцветами,

а моя соседка разговаривала с кем-то напротив, и… В общем, напротив меня сидел

человек, которого я пару раз видела на конференции. Мы не были знакомы лично; он

был итальянцем, о его работе много говорили, и я подумала, что интересно будет о

ней послушать.

— В общем… Он был чуть старше меня, и у него были мягкие чёрные волосы, красивая

кожа оливкового цвета и тёмные-тёмные глаза. Волосы всё время падали ему на лоб,

а он всё время их убирал, вот так, медленно…

Она показала как. Уилл подумал, что, она, должно быть, очень хорошо это помнит.

— Он не был красивым, — продолжала она. — Не дамский угодник и не обольститель.

Будь он таким, я бы стеснялась и не знала, как с ним заговорить. Но он был милым,

умным и смешным, и ничего на свете не могло быть проще, чем сидеть при свете

лампы под лимонным деревом среди запахов цветов, жареной пищи и вина и говорить,

смеяться и чувствовать, что я надеюсь, что он считает меня хорошенькой. Сестра

Мэри Мэлоун флиртовала! А как же мои клятвы? Как же мысли о том, чтобы посвятить

свою жизнь Иисусу и всё остальное?

— Не знаю, от вина это, или от моей собственной глупости, или от тёплого воздуха,

или от лимонного дерева, или от чего там ещё… Но мне постепенно стало казаться,

что я заставляла себя верить во что-то ненастоящее. Я заставила себя поверить в

то, что мне хорошо, что я счастлива и довольна одна, без чьей-то любви.

Влюблённость для меня была как Китай: я знала, что он есть, и что там, конечно,

очень интересно, и многие туда ездили, но сама туда не собиралась. Я могла бы

прожить всю жизнь, так и не съездив в Китай, но это было и не важно, ведь у меня

оставался ещё целый мир.

— А потом кто-то подал мне кусочек чего-то сладкого, и я вдруг поняла, что я

была в Китае. Если можно так выразиться. А потом забыла об этом. А напомнил мне

об этом вкус сладости, кажется, это был марципан. Сладкая миндальная паста, —

пояснила она, увидев непонимание на лице Лиры.

Та откликнулась:

— А! Марчпан! — и снова уселась поудобнее, чтобы слушать дальше.

— В общем, — продолжила Мэри, — я узнала этот вкус и тут же вспомнила, как

впервые, ещё девчонкой, его попробовала… Мне было двенадцать лет. Я была на

вечеринке у одной из подруг, в её день рождения, и была дискотека — когда играют

музыку на таком записывающем устройстве, а люди танцуют, — пояснила она, снова

заметив недоумение Лиры. — Девочки обычно танцуют друг с другом, потому что

мальчики стесняются их пригласить. Но этот мальчик — я его не знала — он

пригласил меня на танец, и мы станцевали первый танец, а потом второй и

разговорились… И ведь когда тебе кто-то нравится, ты всегда это знаешь, сразу

знаешь. А он мне так понравился. И мы всё говорили, а потом нас угостили тортом.

А он взял кусочек марципана и нежно положил мне в рот, и я помню, как пыталась

улыбнуться, а потом покраснела, и так глупо себя почувствовала, и влюбилась в

него просто за это — за то, что он так нежно прикоснулся к моим губам марципаном.

Когда Мэри это сказала, Лира почувствовала, что с её телом происходит что-то

странное. Она почувствовала, что ей как будто дали ключ от большого дома, о

котором она не знала, но который всё время был у неё внутри, и, повернув ключ,

она почувствовала, как где-то глубоко в темноте открываются двери и зажигаются

огни. Она сидела, вся дрожа, а Мэри продолжала:

— И, кажется, на этой вечеринке, а может, на другой, мы в первый раз

поцеловались. Это было в саду, из дома доносилась музыка, а среди деревьев было

тихо и прохладно, а я желала, всё моё тело желало его, и я знала, что он

чувствует то же самое, и оба мы чуть не каменели от смущения. Чуть. Но один из

нас пошевелился, и внезапно, как при квантовом скачке, безо всякой паузы, мы

поцеловались, и, о, это было больше, чем Китай, это был рай.

— Мы встречались раз шесть, не больше. А потом его родители переехали, и больше

я его не видела. Это было так прекрасно, так быстро… Но было. Я знала это. Я

была в Китае.

Как странно: Лира точно знала, что она имела в виду, а ещё полчаса назад

понятия об этом не имела. А внутри у неё стоял этот роскошный дом с раскрытыми

дверями и зажжёнными огнями. Стоял и тихо ждал.

— И в девять тридцать вечера за тем столом в португальском ресторане, —

продолжала Мэри, — кто-то дал мне кусочек марципана, и всё вернулось. И я

подумала: я что, действительно собираюсь прожить остаток жизни, никогда больше

этого не чувствуя? Я подумала: я хочу поехать в Китай. Там столько сокровищ, и

странностей, и тайн, и радости. Я подумала: кому станет лучше от того, что я

сейчас вернусь в гостиницу, стану молиться, исповедуюсь перед священником и

пообещаю никогда больше не впадать в искушение? Кому станет лучше от того, что я

буду несчастна?

— И ответ был: никому. Никому не будет. Никто не рассердится на меня, никто не

осудит, никто не благословит меня за то, что я такая хорошая девочка и не

накажет за то, что дрянная. Небеса были пусты. Я не знала, умер ли Бог и был ли

он когда-нибудь вообще. В любом случае я была свободна и одинока, и я не знала,

счастлива я или несчастна, но случилось что-то очень странное. И вся эта

огромная перемена произошла, пока во рту у меня лежал кусочек марципана, даже до

того, как я успела его проглотить. Вкус, воспоминание, и мир перевернулся…

— Когда я наконец проглотила марципан и посмотрела на человека, сидевшего

напротив, то поняла: он знает, что со мной что-то случилось. Я не могла ему

сказать об этом сразу же: всё это было так странно и настолько лично, что я едва

могла признаться в этом себе самой. Но потом мы пошли гулять по пляжу в темноте,

и тёплый ночной бриз шевелил мне волосы, а Атлантический океан был таким

спокойным — маленькие волны тихо ласкали нам ноги…

— И тогда я сняла с шеи распятие и выбросила его в море. Вот так. Всё было

кончено. Прошло... Вот так я и перестала быть монахиней, — сказала она.

— Это тот человек, который узнал про черепа? — мгновение спустя спросила Лира.

— О нет. Человек с черепами — доктор Пэйн, Оливер Пэйн. Он появился гораздо

позже. Нет, того мужчину на конференции звали Альфредо Монтале. Он был совсем

другим.

— Ты его поцеловала?

— Ну, — улыбнулась Мэри, — да, но не тогда.

— Трудно было уйти из церкви? — спросил Уилл.

— В чём-то да, потому что все были очень разочарованы. Все, от матери-настоятельницы

до моих родителей — они так расстраивались и упрекали меня… Как будто то, во что

все они страстно верили, зависело от того, буду ли я продолжать делать то, во

что не верю сама… Но с другой стороны это было просто, потому что правильно. Я

впервые в жизни чувствовала, что делаю что-то от всей себя, а не только от какой-то

части. Так что сначала мне было одиноко, но потом я к этому привыкла.

— Ты вышла за него замуж? — спросила Лира.

— Нет. Я ни за кого не вышла. Я жила с одним человеком — не с Альфредо, а с

другим. Прожила с ним почти четыре года. Моя семья была возмущена. Но потом мы

решили, что будем счастливее, живя раздельно. И теперь я одна. Человек, с

которым я жила, увлекался альпинизмом и научил меня, и теперь я хожу в горы, и…

И у меня есть моя работа. Точнее, была. Я одинока, но счастлива, если вы

понимаете, о чём я.

— А как звали того мальчика? — спросила Лира. — С вечеринки?

— Тим.

— А как он выглядел?

— О… Он был симпатичный. Это всё, что я помню.

— Когда я встретила тебя в твоём Оксфорде, — сказала Лира, — ты говорила, что

стала учёным в том числе и затем, чтобы не думать о добре и зле. А когда ты была

монахиней, ты о них думала?

— Хмм. Нет. Но я знала, что я должна думать: в Церкви меня только этому и учили.

А когда я занималась наукой, мне приходилось думать о других вещах. Так что

самой мне об этом задумываться не приходилось.

— А теперь? — спросил Уилл.

— Думаю, придётся, — ответила Мэри, стараясь выразиться точно.

— А когда ты перестала верить в Бога, — продолжал он, — ты перестала верить в

добро и зло?

— Нет. Но перестала верить в то, что силы добра и зла есть вне нас самих. И

стала считать, что добро и зло просто названия того, что делают люди, а не того,

чем они являются. Мы можем только сказать, что вот это добрый поступок, потому

что он кому-то помог, а то злой, потому что он кому-то навредил. Люди слишком

сложны, чтобы вешать на них простые ярлыки.

— Да, — уверенно согласилась Лира.

— Тебе не хватало Бога? — спросил Уилл.

— Да, — ответила Мэри, — ужасно. И до сих пор не хватает. А больше всего не

хватает ощущения связи со всей Вселенной. Раньше я чувствовала, что связана так

с Богом, а через него со всеми его творениями. Но раз его нет, тогда…

Далеко на болоте печально крикнула птица. А потом ещё и ещё, крик звучал всё

ниже и ниже. В костре дотлевали последние угольки; от ночного ветерка чуть

шевелилась трава. Рядом, как дремлющая кошка, полузакрыв глаза, сидела Атал,

сложив колёса на траву, поджав ноги под себя, мысленно не то здесь, не то где-то

далеко. Уилл лежал на спине, глядя на звёзды.

Что до Лиры, с тех пор, как с ней случилась та странная вещь, она не

шевельнулась, удерживая в памяти это ощущение. Она не знала, что это такое, что

это значит, откуда оно взялось, и сидела, обхватив колени и пытаясь унять дрожь.

Скоро, подумала она, я скоро узнаю.

Мэри устала; у неё кончились истории. Завтра она, конечно, вспомнит ещё.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ.И наступило сейчас

А надо ль нам

Мир возраждать,

Где даже пыль,как блага,

Смерти стала ждать?

Уильям Блэйк

Мэри никак не удавалось уснуть. Стоило только закрыть глаза, и она начинала

чувствовать себя так, словно находилась на краю пропасти. Она тут же открывала

глаза, вся в напряжении от страха.

После пятой неудачной попытки уснуть стало ясно, что сон не придет к ней в эту

ночь. Тогда она встала с кровати, оделась и шагнула в темноту за порогом. Она

направлялась прочь от дерева, укрывавшего под ветвями Лиру и Уила.

Яркая луна светила высоко в небе. Дул легкий ветерок,и великолепный пейзаж был

испещерен движущимися тенями облаков. Мэри подумалось, что это похоже на

миграцию стад каких-нибудь фантастических зверей. Однако движения животных

всегда имеют цель - будь то стадо северных оленей, бегущих по тундре, или же гну,

пересекающих саванну - всегда ясно, что они направляются в туда, где смогут

найти много еды, или же ищут место для безопасной случки весной. Движение

облаков было результатом случайного стечения обстоятельств на молекулярно-атомном

уровне и цели не имело вообще.

Несмотря ни на что, облака выглядели так, словно цель имели. Все в этой ночи

имело смысл. Мэри чувствовала это, хотя и не могла понять, какой именно. В

противоположность ей, и облака, и трава, и ветер выглядели так, словно знали его.

Весь мир вокруг выглядел живым и сознающим себя.

Мэри вскарабкалась на склон и оглянулась на болотце, где прибывающий поток

рисовал серебрянные кружева на темной грязи тростников. Тени от облаков были

нобыкновенно ясны. Они двигались так,словно за ними следовало нечто пугающее,

или же спешили к чему-то прекрасному, что ожидало их впереди. Мэри не

представляла, что это могло быть.

Она обернулась к рощице, где находилось дерево, по которому она вскарабкалась.

Она видела,что до него не больше двадцати минут ходьбы. Оно возвышалось над

кронами остальных деревьев (выглядело величественным и статным), и словно бы

вело разговор с ветром. Им определенно было о чем поговорить. Но Мэри не могла

расслышать слов.

Она заторопилась к дереву, движимая восторгом ночи, спеша присоединиться к нему.

Это было то самое чувство, о котором она рассказала Уилу,когда он спросил, не

скучает ли она по Богу - чувство единения со всей Вселенной, чувство того, что

все на свете имеет неведомый смысл. Когда она была христианкой, она ощущала

нечто подобное. Однако же покинув церковь, она почувствовала себя много

свободней и светлее в той вселенной,что не имела цели.

А потом пришло понимание силл и ее путешествие в другой мир. Все на свете имело

цель, но она была отрезана от этого. И связь невозможно было восстановить,

потому что в этом мире не было Бога.

Раздираемая противоположными чувствами, она решилась залезть на дерево и еще раз

попробовать растворится в Пыли.

Не успев пройти и половины пути до рощи, она услышала звук,отличавшийся от

дуновения ветра и шуршания травы. Кто-то словно бы тянул длинную ноту, похожую

на звук органа. Она смешивалась со звуками, исходившим выше: треском веток и

стуком дерева по дереву.

Может быть, это не ЕЕ дерево?

Она замерла, где стояла - на открытом островке травы. Ветер по-прежнему ласкал

ее щеки, а тени от облаков все также перебегали по земле.Высокая трава доставала

ей до бедер. Мэри посмотрела в сторону чащи. Ветви слегка стонали и пощелкивали

на ветру. Огромные зеленые бревна щелкнуло, как сухая палка, и стало падать,

затем крона, та самая крона, которую она так хорошо знала, наклонялась,

наклонялась и начала опрокидываться.

Каждая частичка коры, казалось, бунтовала против этого убийства. Но дерево все

равно продолжало падать, ломая остальную чащу. Наклонившись в сторону Мэри,

дерево рухнуло за пределы чащи, как волна разбивается о другую волну. Огромный

ствол слегка вздрогнул и окончательно рухнул на землю со стоном терновника.

Она подбежала к дереву, чтобы прикоснутся к дрожащим листьям. Там находилась ее

веревка и перепутанные остатки платформы. Ее сердце болезненно билось о грудную

клетку, пока она пробиралась между поломанных веток, лежащих на земле, между

знакомых сучков, которые теперь стали таким незнакомыми. Она старалась

балансировать на максимальной высоте.

Она перегнулась через ветку и дотянулась до подзорной трубы. Посмотрев в нее на

небо, она заметила два относительно разных направления движений.

Первым было движение облаков, скользящих на фоне луны. Вторым было движение Пыли,

направлявшейся в противоположную сторону.

Пыль перемещалась быстрее, и ее было больше. Словно бы на всем небосклоне

существует только одна Пыль. Это напоминало потоки воды, несущиеся прочь из этой

вселенной в абсолютную пустоту.

Пейзаж словно переместился в ее воображение, и Мэри медленно начала понимать.

Уилл и Лира говорили, что чудесному ножу никак не меньше 300 лет. Так сказал им

старик с башни.

Мулефа говорили ей, что сраф, который подпитывал их образ жизни и мир 33 тысячи

лет, начал исчезать 300 лет назад.

По словам Уила, первые владельцы ножа были безответственны и не всегда закрывали

открытые окна. Одно из них Мэри уже нашла, а значит, должны быть и другие.

Значит, все это время Пыль мало-помалу покидала этот мир через окна, сделанные

чудесным ножом...

Она почувствовала головокружение. Причиной этому было не только резкое

покачивание веток, среди которых она находилась. Она аккуратно спрятала

подзорную трубу в карман и сомкнула руки на ветке перед собой и стала пристально

наблюдать за небом, луной и скользящими облаками.

Виной течению Пыли был чудесный нож. Пыль улетучивалась, и Вселенная страдала от

этого. Ей обязательно надо было поговорить с Уиллом и Лирой,они должны были

найти способ это остановить.

Поток в небе был другой природы. Это было в новинку, и это была катострофа. Если

этого не остановить, вся осознанная жизнь на планете подойдет к концу. Мулефа

показали ей, что Пыль появилась тогда, когда все живое осознало самое себя. Все

нуждалось в некой системе, которая подкрепляла бы и обеспечивала безопасное

существование. Так же, как и мулефа получали свои колеса и топливо из деревьев.

Мысли, воображение, чувства - все это увянет и исчезнет, останется только грубый

автоматизм. И тот краткий период жизни, когда все живое сознавало самое себя

померкнет, как свеча, которая ярко светила в каждом из миллиарда миров.

Мэри остро ощущала их бремя. Она чувствовала себя на все восемдесят лет жизни,

чувствовала усталость от всего и страстное желание умереть.

Она тяжело спрыгнула с веток поваленного дерева. В волосах запутались травинки,

ветер по-прежнему колыхал листы. Мэри направилась к деревне.

С вершины холма она в последний раз посмотрела на поток Пыли, на облака,

следующие в противоположном направлении, на луну, зависшую между ними.

И тут она наконец увидела смысл всего мира. Она поняла, в чем заключалась

великая цель.

Все пыталось остановить поток Пыли. Все пыталось чинить препятствия на ее пути.

Ветер, облака, трава - все они делали все, чтобы не дать частицам покинуть этот

мир, который они так обогащали.

Мир любил пыль и не желал видеть, как она его покидает. В этом было значение

всей ночи. И Мэри в том числе.

Думала ли она, что все в жизни потеряло смысл, когда Бог ушел? Конечно же,

думала.

"Итак, наступило сейчас, - вслух произнесла Мэри, и повторила громче, -

наступило сейчас!"

Она снова взглянула на небо, на луну в потоке Пыли. Они выглядели как хилые

веточки и камушки на дамбе, пытающиеся повернуть вспять течение Миссисипи. Но

все равно они пытались. И будут продолжать пытаться до тех пор, пока не наступит

конец света.

Мэри не знала, сколько времени она провела на открытом воздухе. Когда напряжение

чувств понемногу спало, и усталость стала брать свое, она медленно направилась

вниз по дороге к холму, на котором располагалась деревня.

Когда она была на полпути, она заметила что-то странное среди придорожных кустов.

Это была вс пышка белого, что-то постоянно движущееся вместе с потоком.

Она застыла неподвижно, напряженно всматриваясь. Это не мог быть туалапи, они

всегда пересмещаются стадами, этот же был в одиночестве.

Однако все в его облике было совершенно таким же: крылья в форме паруса, длинная

шея - существо, несомненно, было птицей. Она никогда не слышала, чтобы они

перемещались поодиночке, и она немного поколебалась перед тем как принять

решение: нужно было предупредит жителей деревни. В любом случае, существо

остановилось. Оно держалось на воде недалеко от дороги.

Что-то соскользнуло с его спины.

Существо оказалось мужчиной.

Она достаточно четко видела его, несмотря на расстояние - ее глаза привыкли к

яркому свету луны, позволявшему его разглядеть. Она посмотрела на него сквозь

подзорную трубу: да, сомнений быть не может - это человеческая фигура,

излучающая Пыль.

Он что-то нес - нечто, напоминающее палку. Он шел по дороге быстро, но не бегом,

и легко, подобно охотнику или атлету. Он был одет в простую черную одежду,

которая хорошо его маскировала, но сквозь ползорную трубу его было видно так,

словно он стоял под светом фонаря.

Чем ближе к деревне он приближался, тем яснее Мэри понимала, что за палку он

несёт. Это была винтовка.

Ее сердце сжала чья-то ледяная рука. Волосы на голове зашевелились.

Она находилась слишком далеко, и ничего не могла поделать. Даже если бы она

закричала, ее бы никто не услышал. Ей приходилось смотреть на то,как он входит в

деревню, оглядываясь по сторонам, поминутно останавливается, чтобы прислушаться,

перемещается от дома к дому.

Сознание Мэри почувствовало себя луной и облаками, пытающимися остановить Пыль.

"Не выглядывай из-за дерева, отойди от дерева..."

Однако он подходил все ближе и ближе, и наконец остановился у ее дома. Она не

могла стерпеть такое. Засунув в карман подзорную трубу, она бегом стала

спускаться с холма. Она была готова к чему угодно: закричать во весь голос,

издать дикий вопль, но вовремя поняла, что это может разбудить Лиру и Уила, или

открыть их местоположение, и вовремя сдержалась.

Мэри не могла выдержать неведения о поведении мужчины, и снова посмотрела в

подзорную трубу, застыв для этого без движения.

Он открыл дверь ее дома. Он вошел в него. Он изчез из поля зрения, несмотря на

то, что движение Пыли было по-прежнему видно.Т ак прошла минута, показавшаяся

Мэри вечностью. И тут он появился снова.

Он стоял на пороге, внимательно глядя по сторонам, и его проницательный взгляд

задержался на дереве.

Затем он ступил прочь из дома. Мэри неожиданно осознала, насколько она

беззащитна на вершине холма. Ее легко было застрелить из простой винтовки. Но

его интересовала только деревня, и через минуту или около того он медленно пошел

прочь.

Она следила за каждым его шагом в направлении к дороге у реки. Он оседлал спину

птицы и она повернулась, чтобы заскользить прочь. Через пять минут они пропали

из поля зрения.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ. Далеко-далеко, за холмами

— Доктор Мелоун, — сказала утром Лира, — нам с Уиллом нужно поискать наших

дэмонов. Когда мы их найдём, мы будем знать, что делать дальше. Больше нам без

них нельзя. Так что мы пойдём поищем их.

— Куда вы пойдёте? — спросила Мэри, у которой после беспокойной ночи слипались

глаза и болела голова. Они с Лирой сидели на берегу реки: Лира пришла умыться,

а Мэри пришла с ней, чтобы тайком посмотреть, нет ли где следов вчерашнего

человека. Пока их не было видно.

— Не знаю, — сказала Лира. — Но они где-то там. Как только мы вышли из сражения,

они сбежали, как будто перестали нам доверять. Хотя винить я их за это не могу.

Но мы знаем, что они в этом мире, и пару раз нам показалось, что мы их видели,

так что, может, мы найдём их.

— Послушай, — с неохотой начала Мэри и рассказала Лире про человека, которого

видела прошлой ночью.

В это время к ним подошёл Уилл, и оба они с Лирой, серьёзные, с широко

раскрытыми глазами выслушали Мэри.

— Наверное, он просто путешественник, нашёл окно и прошёл в него откуда-то, —

сказала Лира, когда Мэри закончила. — Как отец Уилла. Сейчас, наверное, уже

полно всяких проходов. Да и вообще, если он просто повернулся и ушёл, значит, он

не замышлял ничего плохого, так?

— Не знаю. Мне это не нравится. И я беспокоюсь, что вы идёте куда-то одни,

вернее, беспокоилась бы, если бы не знала, что вы уже делали вещи намного

опаснее этого. Ох, не знаю. Но, пожалуйста, будьте осторожны. Пожалуйста,

смотрите по сторонам. В прерии, по крайней мере, можно издалека заметить чьё-то

приближение…

— Если заметим, мы можем сразу же сбежать в другой мир, и он не сможет нам

ничего сделать,— сказал Уилл.

Они были решительно настроены идти, и Мэри не хотелось с ними спорить.

— По крайней мере, — сказала она, — пообещайте, что не будете ходить среди

деревьев. Если он ещё поблизости, он может прятаться в лесу или в роще, и вы не

успеете его заметить.

— Обещаем, — ответила Лира.

— Ну, тогда я положу вам еды, на случай, если вы проходите весь день.

Мэри взяла плоский хлеб, сыр и несколько утоляющих жажду сладких плодов,

завернула всё в тряпицу и завязала верёвкой, чтобы кто-нибудь мог нести котомку

на плече.

— Доброй охоты, — сказала она на прощание. — Пожалуйста, будьте осторожны.

Мэри не покидало беспокойство. Она не спускала с них глаз, пока они не

спустились с холма.

— Почему она такая грустная? — сказал Уилл, когда они с Лирой поднимались по

гребню холма.

— Наверное, думает, попадёт ли снова домой, — сказала Лира. — И её ли до сих

пор та лаборатория. И, может быть, она грустит о человеке, в которого была

влюблена.

— Хмм, — ответил Уилл. — Как думаешь, мы попадём снова домой?

— Не знаю. Да и дома-то у меня, кажется, больше нет. Обратно в Джордан меня,

наверное, не возьмут, а с медведями или ведьмами я жить не могу. Может быть, я

смогла бы жить с гиптянами. Если бы они взяли меня к себе, было бы неплохо.

— А как насчёт мира лорда Азраила? Не хочешь жить там?

— Не выйдет, вспомни, — ответила она.

— Почему?

— Из-за того, о чём нам сказал дух твоего отца перед тем, как мы вышли. Про

дэмонов и про то, что долго они живут только в своём мире. Но лорд Азраил, то

есть мой отец, видимо, об этом знать не мог — когда он всё это начинал, никто

столько не знал о других мирах… Всё это… — задумчиво сказала она, — вся эта

доблесть и знания … Всё, всё пропало! Пропало даром!

Они поднимались в гору; по каменной дороге идти было легко. Дойдя до вершины

гребня, они остановились и оглянулись назад.

— Уилл, — сказала она, — а если мы их не найдём?

— Уверен, что найдём. Что мне интересно, так это как выглядит мой дэмон.

— Ты её видел. А я брала на руки, — сказала Лира и покраснела: трогать такую

личную вещь, как чужой дэмон, было грубейшим нарушением этикета. Это запрещала

не только вежливость, но и какое-то более глубокое чувство, что-то вроде стыда.

Быстрый взгляд на порозовевшие щёки Уилла сказал ей, что он знает это так же

хорошо, как она.

Они пошли рядом дальше, внезапно застеснявшись друг друга. Но Уилл, которого

стеснительность не лишила дара речи, сказал:

— Когда дэмон перестаёт меняться?

— Где-то… думаю, где-то в нашем возрасте или чуть позже. Иногда ещё позже. Мы с

Паном говорили об этом. Думали, каким он станет…

— Разве люди совсем не догадываются?

— Не в детстве. Когда вырастаешь, начинаешь думать: ну, может, будет таким или

этаким… И обычно в конце концов дэмон оказывается чем-то подходящим тебе. То

есть похожим на твоё настоящее существо. Например, если твой дэмон собака,

значит, тебе нравится делать, что тебе говорят, и знать своё место, и

подчиняться приказам, и угождать главным. У многих слуг дэмоны собаки. Так что

это помогает понять, что ты за человек и что у тебя хорошо получается. А как

люди в твоём мире узнают, какие они?

— Не знаю. О своём мире я знаю не много. Знаю только, как хранить секреты,

молчать и прятаться, так что я не много знаю о… взрослых и о друзьях. Или о

влюблённых. Думаю, с дэмоном было бы трудно, ведь с первого взгляда на тебя все

столько бы о тебе знали. Мне больше нравится скрываться и быть незаметным.

— Тогда, может быть, твой дэмон такое животное, которое хорошо умеет прятаться.

Или одно из тех животных, которые похожи на других, — как бабочка, которая для

маскировки похожа на осу. В твоём мире должны быть такие существа — в моём ведь

есть, а мы так похожи.

Они шли дальше, по-дружески молча. Было ясное утро. Тёплый воздух прозрачной

дымкой лежал в ложбинах у них под ногами и расстилался над ними перламутрово-голубым

небом. Вокруг, куда ни глянь, простиралась обширная саванна: бурая, золотая,

коричнево-зелёная, дрожащая у горизонта… пустая. Как будто они единственные люди

в этом мире.

— Но на самом деле она не пустая, — сказала Лира.

— Ты о том человеке?

— Нет. Ты знаешь, о чём я.

— Да. Я вижу тени в траве… может, это птицы, — ответил Уилл.

То тут, то там что-то быстро мелькало. Видеть эти движения оказалось проще, если

на них не смотреть. Они охотнее показывались, когда их замечали краем глаза, а

когда Уилл сказал об этом Лире, она ответила:

— Это отрицательная способность.

— Это что такое?

— Первым про это сказал поэт Китс. Доктор Мелоун знает. Я так читаю алетиометр.

И ты же сам так используешь нож?

— Да, наверное. Но я-то думал, что, может быть, это дэмоны.

— И я, но…

Она приложила палец к губам. Он кивнул.

— Гляди, — сказал он, — вон упавшее дерево.

Это было дерево, на которое лазила Мэри. Они осторожно подошли к нему, следя за

рощей на случай, если будут падать другие деревья. Этим тихим утром, когда

только лёгкий ветерок шевелил листья, казалось невозможным, что такой исполин

мог упасть, но так оно и было.

Над их головами возвышался толстый ствол, со стороны рощи покоившийся на своих

вывороченных корнях, а со стороны лужайки на куче ветвей. Некоторые его ветви,

смятые и сломанные, в обхвате могли бы сравниться с самыми большими деревьями,

какие доводилось видеть Уиллу. Густая же крона дерева с всё ещё крепкими сучьями

и зелёными листьями высилась в тихом воздухе, как разрушенный дворец.

Лира вдруг схватила Уилла за руку.

— Тсс, — шепнула она. — Не смотри. Они точно там, наверху. Я видела, как что-то

пошевелилось, и, клянусь, это Пан…

Её рука была тёплой. Почему-то это об этом ему думалось больше, чем об огромной

массе листьев и веток наверху. Притворяясь, что рассеянно глядит на горизонт, он

переместил своё внимание вверх, на смесь зелёного, коричневого и голубого, в

которой — она права! — виднелось что-то, что не было частью дерева. А рядом что-то

ещё.

— Уходим, — тихонько сказал Уилл. — Пойдём куда-нибудь и посмотрим, пойдут ли

они за нами.

— А если нет… Но ладно, хорошо… — шепнула в ответ Лира.

Они притворились, что ищут: взялись было за одну из веток, упавших на землю,

будто бы собираясь лезть наверх, но тут же сделали вид, что передумали: покачали

головами и пошли прочь.

— Посмотреть бы назад, — сказала Лира, когда они уже отошли на несколько сотен

ярдов.

— Иди дальше. Они нас видят и не заблудятся. Они придут к нам, когда захотят.

Они сошли с чёрной дороги и зашагали по саванне, со свистом рассекая траву,

доходившую им до колен. Вокруг парили, мелькали, порхали, кружили, трещали и

стрекотали тысячеголосым хором насекомые.

— Что ты будешь делать, Уилл? — помолчав некоторое время, тихо спросила Лира.

— Ну, мне надо домой, — ответил он.

Но ей показалось, что он говорит неуверенно. Она надеялась, что он говорит

неуверенно.

— Но, может, они ещё ищут тебя, — сказала она. — Те люди.

— Бывало и похуже.

— Да, пожалуй… Но я хотела показать тебе колледж Джордан и Топи. Я хотела, чтобы

мы…

— Да, — сказал он, — а я хотел… Здорово было бы даже просто вернуться в

Читтагацци. Красивое было место, а не было бы там ещё призраков… Но дело в моей

матери. Я должен вернуться и заботиться о ней. Я оставил её с миссис Купер, а

это нечестно по отношению к ним обеим.

— Но по отношению к тебе нечестно, что тебе придётся вернуться.

— Да, — сказал он, — но это по-другому нечестно. Как землетрясение или гроза.

Может, и нечестно, но никто не виноват. А если я оставлю мать со старушкой, за

которой самой нужен уход, это будет нечестно по-другому. Это будет плохо. Мне

просто нужно вернуться домой. Но жить по-старому, наверное, будет трудно. Наша

тайна, наверное, раскрыта. Миссис Купер вряд ли могла за ней уследить, особенно

если у мамы был такой период, когда она всего боится. Так что, скорее всего, ей

пришлось просить у кого-нибудь помощи, и когда я вернусь, меня отошлют в какое-нибудь

учреждение.

— Нет! Что, в какой-нибудь приют?

— Кажется, это так и делается. Не знаю точно. Я буду его ненавидеть.

— Ты можешь убежать с помощью ножа, Уилл! И прийти в мой мир!

— Моё место всё-таки там, там я могу быть с ней. Когда вырасту, я смогу хорошо о

ней заботиться, в моём собственном доме. Тогда никто не сможет вмешиваться.

— Думаешь, ты когда-нибудь женишься?

Он долго молчал. Но она знала, что он думает.

— Так далеко я не загадываю, — ответил он. — Жениться надо на ком-то, кто

понимает про… Не думаю, что такие есть в моём мире. А ты выйдешь замуж?

— Я тоже, — ответила она. — Вряд ли за кого-то из моего мира.

Они всё шли и шли дальше, к горизонту. У них было всё время в мире — всё время,

которое было у мира.

Через некоторое время Лира сказала:

— Ты ведь оставишь у себя нож? Чтобы приходить в мой мир?

— Конечно. Я уж точно его никому никогда не отдам.

— Не смотри… — сказала она, не замедляя шага. — Опять они. Слева.

— Они и правда идут за нами, — обрадованно сказал Уилл.

— Тсс!

— Я так и думал. Ладно, теперь притворимся, побродим, как будто их ищем, поищем

во всяких дурацких местах.

Началась игра. Они нашли пруд и стали искать дэмонов в камышах и в тине, громко

говоря, что дэмоны должны быть лягушками, или плавунцами, или слизняками;

содрали кору со старого упавшего дерева на краю рощи волокнистых деревьев,

притворившись, что заметили под ней дэмонов в виде уховёрток. Лира устроила

целое представление: ахнула, что наступила на муравья, у которого лицо прямо как

у Пана, и, жалея бедняжку, печально спрашивала его, почему он не хочет с ней

говорить.

Но удостоверившись, что их не слышат, она наклонилась к Уиллу и уже всерьёз

тихонько сказала:

— Нам ведь нужно было их бросить? У нас ведь правда не было выбора?

— Да, нужно было. Тебе было хуже, чем мне, но выбора у нас не было никакого.

Потому что ты дала Роджеру обещание и должна была его сдержать.

— А тебе нужно было ещё раз поговорить с отцом…

— И нам нужно было выпустить их всех.

— Да. И я так рада, что мы это сделали. И Пан однажды тоже будет рад, когда я

умру. Мы не разделимся. Мы правильно сделали.

Солнце поднималось всё выше, теплело, и они стали искать тень. К полудню они

очутились на склоне, ведущем к вершине гребня, а когда они взобрались наверх,

Лира плюхнулась на траву и сказала:

— Ну! Если мы сейчас не найдём что-нибудь тенистое…

С другой стороны гребня лежала долина, густо поросшая кустарником, и они

подумали, что там должен быть ручей. По склону гребня они спустились к долине.

Там, среди папоротника и камыша, из-под камней действительно бил родник.

Окунув горячие лица в воду, они с благодарностью напились, а потом пошли вдоль

ручья, глядя, как он собирается в маленькие водовороты, льётся с крошечных

каменных уступов, становясь всё полноводнее и шире.

— Как так получается? — подивилась Лира. — Больше вода ниоткуда не идёт, а

здесь он настолько шире, чем наверху!

Уилл, краем глаза следя за тенями, увидел, как они скользнули вперёд, проскакали

над папоротниками и исчезли в кустах ниже по течению ручья. Он молча указал на

них Лире, говоря:

— Здесь он течёт медленней. Не так быстро, как бьющий родник, и поэтому

собирается в такие лужи… Они пошли туда, — шепнул он, показывая на небольшую

группу деревьев у подножья холма.

Они до смешного серьёзно переглянулись и снова отправились вниз по течению ручья.

Чем ниже они спускались в долину, тем гуще становился подлесок; ручей прятался в

туннелях зелени и снова появлялся на пятнистых от солнечных зайчиков полянках,

но тут же, журча, падал с каменного уступа и снова исчезал в зелени, так что

иногда они находили его только на слух.

У подножья холма ручей убегал в лесок деревьев с серебряной корой.

Отец Гомес наблюдал за детьми с вершины гребня. Следить за ними было нетрудно;

как бы Мэри ни надеялась на безопасность открытой саванны, в траве, редких

зарослях волокнистого дерева и живичных кустах было достаточно места, чтобы

спрятаться. Эти двое молодых людей долго оглядывались по сторонам, как будто

думали, что за ними следят. Сначала ему приходилось держаться на расстоянии, но

постепенно они стали уделять всё больше внимания друг другу и всё меньше

окружающему пейзажу.

Чего он не хотел, так это причинить вред мальчику. Его приводила в ужас мысль о

том, что он может навредить невинному. Поразить свою цель наверняка он мог

только подойдя к ней достаточно близко, чтобы как следует её видеть, а, значит,

он должен был пойти за ними в лес.

Тихо и осторожно он двинулся вдоль ручья. Его дэмон, зелёная жучиха, летела над

ним, нюхая воздух; у неё было не такое хорошее зрение, как у отца Гомеса, зато

острое обоняние, и она очень ясно улавливала запах плоти молодых людей. Она

улетала немного вперёд, садилась на травинку и ждала священника, а потом снова

летела; и когда она почуяла след, оставленный в воздухе их телами, отец Гомес

воздал хвалу Господу за свою миссию, потому что ему стало как никогда ясно, что

мальчик и девочка идут на смертный грех.

Он увидел, как они вошли в лесок. Они ни разу не оглянулись с тех пор как

перешли гребень, но всё же отец Гомес скрывался, двигаясь вдоль ручья

пригнувшись, в одной руке держа винтовку, а другой поддерживая равновесие.

Он был так близок к успеху, что впервые задумался над тем, что будет делать

дальше и что больше угодно Царству Небесному: чтобы он вернулся в Женеву или

чтобы остался проповедовать в этом мире. Для начала нужно убедить этих

четвероногих существ, у которых, кажется, есть зачатки разума, что ездить на

колёсах отвратительная и сатанинская привычка. Отучить их от этого, и они будут

спасены.

Он остановился у подножья холма, там, где начинались деревья, и тихо положил

винтовку на землю.

Он вгляделся в серебряно-зелёно-золотые тени и прислушался, приставив к ушам

ладони, чтобы уловить и лучше расслышать сквозь стрекотание насекомых и журчание

ручья самый тихий голос. Да: они там. Они остановились.

Он нагнулся за винтовкой…

И вдруг хрипло, придушенно ахнул: что-то схватило его дэмона и потащило от него.

Но вокруг ничего не было! Где она? Боль была дикой. Он услышал её вскрик и

бешено заметался по сторонам, ища её.

— Спокойно, — сказал голос из воздуха, — и тихо. Твой дэмон у меня в руке.

— Но… где ты? Кто ты?

— Меня зовут Балтамос, — ответил голос.

Уилл и Лира осторожно пробирались вдоль ручья в лес, лишь изредка

перебрасываясь парой слов, пока не пришли в самую его середину.

Посреди рощи была маленькая поляна, поросшая мягкой травой и покрытая замшелыми

камнями. Ветви деревьев над ней сплелись так тесно, что почти полностью

застилали небо, и на поляне плясали маленькие солнечные зайчики; всё вокруг было

в золотых и серебряных пятнах.

И стояла тишина. Нарушали её только журчание ручья да редкий шелест тронутой

ветерком листвы в вышине.

Уилл положил на землю свёрток с едой; Лира положила свой рюкзачок. Вокруг не

было ни следа теней дэмонов. Они были абсолютно одни.

Они сняли ботинки и носки и сели на мшистые камни у ручья, болтая в нём ногами,

вздрагивая от прикосновения холодной воды и чувствуя, как быстрее бежит по жилам

кровь.

— Я проголодался, — сказал Уилл.

— Я тоже, — сказала Лира, хотя чувствовала не только голод: ещё что-то,

полурадостное, полумучительное — она сама точно не знала что — смутно беспокоило

её.

Они развернули тряпицу и поели хлеба и сыра. Их руки почему-то двигались

медленно и неловко, и оба они едва ощущали вкус еды, хотя хлеб, испечённый на

горячих камнях, был в муке и аппетитно хрустел, а слоистый сыр был солёным и

очень свежим.

О потом Лира взяла один из маленьких красных плодов. С быстро бьющимся сердцем

она повернулась к нему и сказала:

— Уилл…

И осторожно поднесла плод к его губам.

По его глазам она увидела, что он сразу всё понял, и что от радости он не может

говорить. Он почувствовал, как дрожат её пальцы рядом с его губами, и поднял

руку, чтобы удержать её руку — а потом они не могли посмотреть друг на друга;

они были смущены; их переполняло счастье.

Легко, как два мотылька, неуклюже столкнувшихся в полёте, их губы соприкоснулись.

И ещё не успев понять, как это случилось, они оказались рядом, лицом наугад ища

лицо другого.

— Как говорила Мэри, — прошептал он, — когда тебе кто-то нравится, это знаешь

сразу; когда ты спала, на горе, перед тем, как она тебя забрала, я сказал Пану…

— Я слышала, — прошептала она, — я не спала и хотела сказать тебе то же самое и

теперь знаю, что всё время чувствовала: я люблю тебя, Уилл, я люблю тебя…

Слово «люблю» воспламенило его чувства. Всё его тело трепетало, и он ответил ей

теми же словами, снова и снова целуя её горячее лицо, наслаждаясь запахом её

тела, и медовым ароматом тёплых волос, и сладостью влажных губ, на которых

остался вкус маленького красного плода.

Вокруг была только тишина, как будто весь мир затаил дыхание.

Балтамос был в ужасе.

Он побежал вверх по ручью, прочь от леса, сжимая в руке царапавшегося, жалившего,

кусавшегося дэмона, стараясь скрываться от глаз человека, который, спотыкаясь,

бежал за ним.

Он не должен был дать ему себя догнать. Он знал, что отец Гомес убьёт его в

секунду. Ангел его ранга не ровня человеку, даже сильный и здоровый, а Балтамос

не был ни силён ни здоров. К тому же его искалечили скорбь по Баруху и стыд за

то, что он покинул Уилла. У него даже не было сил летать.

— Стой, стой, — говорил отец Гомес. — Пожалуйста, подожди. Я тебя не вижу, давай

поговорим, пожалуйста, не делай больно моему дэмону, прошу тебя…

Вообще-то это дэмон делала больно Балтамосу. Сквозь свои сжатые руки ангел

смутно видел маленькое зелёное существо: она впивалась и впивалась мощными

челюстями ему в ладони. Открой он их хоть на мгновение, и она улетела бы.

Балтамос рук не разжимал.

— Сюда, — сказал он, — за мной. Уходи от леса. Я хочу поговорить с тобой, а

здесь говорить нельзя.

— Но кто ты? Я тебя не вижу. Подойди поближе, откуда мне знать, кто ты, пока я

тебя не увижу? Подожди, не двигайся так быстро!

Но двигаться быстро было единственной защитой Балтамоса. Стараясь не обращать

внимания на жалившую его дэмона, он пробирался по овражку, в котором бежал ручей,

перепрыгивая с камня на камень.

А потом он сделал ошибку: пытаясь оглянуться, он поскользнулся и ступил в воду.

— А! — удовлетворённо прошептал отец Гомес, увидев всплеск.

Балтамос тут же убрал ногу из ручья и поспешил дальше, но теперь на сухих камнях

за ним оставался отпечаток мокрой ступни. Увидев это, священник прыгнул вперёд и

почувствовал в руке пучок перьев.

Он в изумлении остановился: в его мозгу эхом зазвенело слово «ангел». Балтамос,

воспользовавшись его замешательством, заковылял вперёд; священник почувствовал,

как его сердце снова скрутила жестокая боль и его потянуло за невидимкой.

Балтамос бросил через плечо:

— Ещё немного, только до вершины гребня, и мы поговорим, обещаю.

— Говори здесь! Стой где стоишь, и, клянусь, я тебя не трону!

Ангел не ответил: ему слишком трудно было сосредоточиться. Его внимание и так

занимали три вещи: человек сзади, от которого он старался держаться подальше,

ручей впереди и дэмон, в бешенстве терзавшая его руки.

А мозг священника работал быстро. По-настоящему опасный противник уже убил бы

его дэмона, чтобы сразу со всем покончить; этот же противник боялся напасть.

Помня об этом, он нарочно спотыкался, тихонько стонал от боли и пару раз просил

невидимку остановиться, всё время приглядываясь, приближаясь к противнику,

оценивая его рост и быстроту движений, пытаясь угадать, куда он смотрит.

— Пожалуйста, — прерывисто сказал он, — ты не знаешь, как это больно, я не могу

причинить тебе вреда, пожалуйста, давай остановимся и поговорим.

Он не хотел терять лес из виду. Теперь они были у истока ручья, и он видел в

траве едва заметные отпечатки ног Балтамоса. Священник видел каждый дюйм его

пути и теперь точно знал, где стоял ангел.

Балтамос обернулся. Священник поднял взгляд туда, где должно было быть лицо

ангела, и впервые его увидел: только мерцание воздуха, но, несомненно, это был

он.

Ангел всё же был не так близко, чтобы достать его одним движением, к тому же он

сжимал дэмона, а это действительно было мучительно и лишало отца Гомеса сил.

Может, стоило приблизиться ещё на шаг-другой…

— Сядь, — сказал Балтамос. — Сядь, где стоишь. Ни шагу ближе.

— Чего ты хочешь? — не двигаясь, сказал отец Гомес.

— Чего я хочу? Я хочу убить тебя, но у меня нет сил.

— Но ты же ангел?

— Какое это имеет значение?

— Возможно, ты ошибаешься. Возможно, мы на одной стороне.

— Нет, не на одной. Я следил за тобой. Я знаю, на чьей ты стороне… нет-нет, не

двигайся. Оставайся там.

— Ещё не поздно покаяться. Даже ангелам это позволено. Дай я выслушаю твою

исповедь.

— О, Барух, помоги мне! — в отчаянии вскрикнул Балтамос, отвернувшись от

священника.

И тут отец Гомес бросился на него. Своим плечом он ударил в плечо ангела, тот,

лишившись равновесия, выбросил вперёд руку, чтобы спастись, и выпустил дэмона-насекомое.

Жучиха тут же взлетела, и отец Гомес почувствовал облегчение и прилив сил.

Собственно говоря, к его большому удивлению, это его и убило. Он с такой силой

бросился на неясный силуэт ангела и встретил такое неожиданно слабое

сопротивление, что не смог удержать равновесие. Его нога поскользнулась, и он по

инерции полетел в ручей, и — Балтамос, подумав, что бы на его месте сделал Барух,

оттолкнул руку священника, искавшую опоры.

Отец Гомес рухнул в ручей. Его голова с треском ударилась о камень, и он без

чувств упал лицом в воду. Холодная вода тут же привела его в себя, но как только

он, захлёбываясь, слабо попытался встать, Балтамос в отчаньи, не обращая

внимания на дэмона, которая жалила его в лицо, глаза и рот, всем своим небольшим

весом придавил голову человека и держал её в воде, и держал, и держал.

Когда дэмон внезапно испарилась, Балтамос отпустил голову отца Гомеса. Человек

был мёртв. Убедившись в этом, Балтамос вытащил тело из ручья, осторожно положил

на траву, сложил руки священника на груди и закрыл ему глаза.

Потом Балтамос встал; его тошнило, он вконец обессилел, и его терзала боль.

— Барух, — сказал он, — о, Барух, мой дорогой, я ничего не могу больше сделать.

Уилл и девочка в безопасности, и всё будет хорошо, но для меня это конец, хотя

на самом деле я умер, когда умер ты, мой любимый Барух.

Через мгновение он исчез.

На бобовом поле сонная от дневного зноя Мэри, услышав голос Атал, не сразу

поняла, волнение в нём звучит или тревога. Неужели упало ещё одно дерево? Или

появился человек с винтовкой?

— Смотри! Смотри! — говорила Атал, тыча хоботом в карман Мэри. Та вынула

подзорную трубу и, послушавшись подруги, направила её в небо.

— Скажи мне, что оно делает! — сказала Атал. — Я чувствую, что оно изменилось,

но не вижу.

Жуткий поток пыли в небе перестал течь. Он вовсе не остановился; осмотрев всё

небо через янтарную линзу, Мэри увидела там струю, здесь вихрь, подальше воронку

— пыль была в непрерывном движении, но уже не утекала. Скорее уж падала, как

снежинки.

Она подумала о колёсных деревьях: открытые кверху цветы, наверное, пили этот

золотой дождь. Мэри почти чувствовала, как радуются ему их бедные пересохшие

горлышки, так идеально подходящие для него и так долго мучившиеся жаждой.

— Детёныши, — сказала Атал.

Мэри обернулась с подзорной трубой в руке и увидела, что возвращаются Уилл и

Лира. Они были ещё далеко; они не торопились. Они шли рядом, держась за руки,

склонив головы друг к другу, забыв обо всём остальном на свете — она видела это

даже издалека.

Она поднесла было к глазам подзорную трубу, но тут же убрала её в карман. В ней

не было нужды, Мэри знала, что увидит: они будут как будто из живого золота.

Такие, какими всегда могли быть люди, наконец-то вступившие в свои права на

Земле.

Пыль, лившаяся со звёзд, вновь обрела живой дом, и причиной всему были эти дети-уже

не дети, полные любви.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ. Сломанная стрела

Два дэмона неслышно проплыли сквозь тени спящей деревни, пробежали на мягких

кошачьих лапах по залитой лунным светом деревенской площади и остановились у

открытой двери дома Мэри.

Осторожно заглянув внутрь, они увидели там только спящую женщину; дэмоны вышли

на улицу и в лунном свете двинулись дальше, к дереву-шалашу.

Его длинные ветви с ароматными спиралевидными листьями спускались почти до самой

земли. Очень медленно и осторожно, чтобы не шелохнуть листочка и не сломать

палой ветки, две тени скользнули под полог листвы и увидели то, что искали:

мальчика и девочку, которые крепко спали, обнявшись.

Они подошли к спящим по траве и стали тихонько прикасаться к ним носами, лапами

и усами, купаясь в их живительном тепле — но совсем осторожно, чтобы их не

будить.

Дэмоны проверили, всё ли в порядке у их людей (осторожно вылизав быстро

заживающую рану Уилла, убрав локон с лица Лиры), и вдруг за спиной у них

раздался тихий шорох.

Оба дэмона вмиг без единого звука отскочили от детей, став волками. В темноте

загорелись две пары злобных глаз, заблестели оскаленные белые зубы, каждый изгиб

звериных тел выражал угрозу.

Там стояла женщина; лунный свет чётко обрисовывал её фигуру. Это была не Мэри, и

когда она заговорила, дэмоны ясно услышали её слова, хотя голос её был беззвучен.

— Пойдёмте со мной, — сказала она.

Дэмонское сердце Пантелеймона ёкнуло, но он подождал с приветствием, пока они не

отошли от детей, спавших под деревом.

— Серафина Пеккала! — обрадованно воскликнул он. — Где ты была? Ты знаешь, что

случилось?

— Тише. Летим туда, где мы сможем поговорить, — сказала она, помня о спящих

жителях деревни.

Её ветка облачной сосны лежала у двери дома Мэри; она взяла её, дэмоны

превратились в птиц — соловья и сову — и полетели с ней над соломенными крышами,

над пастбищами, над горным хребтом к ближайшей роще колесных деревьев,

возвышавшейся над лугами, как огромный замок с посеребрёнными луной курчавыми

башнями.

Серафина Пеккала выбрала одну из верхних веток поудобней и вместе с птицами села

на ней среди раскрытых цветков, впивавших пыль.

— Вы недолго будете птицами, — сказала она. — Очень скоро ваш облик станет

постоянным. Посмотрите вокруг и запомните всё это.

— А кем мы будем? — спросил Пантелеймон.

— Вы узнаете это раньше, чем думаете. Послушайте, — сказала Серафина Пеккала. —

Я поведаю вам секрет, известный только ведьмам. Я могу это сделать потому, что

вы здесь, со мной, а ваши люди спят внизу. А для кого такое возможно?

— Для ведьм, — сказал Пантелеймон, — и для шаманов. Значит…

— Оставив вас на берегу мира мёртвых, Лира и Уилл, сами того не зная, сделали

то, что ведьмы делали всегда. На севере нашего мира есть ужасные, безлюдные

места. Когда наш мир был ещё молод, там случилась великая катастрофа, и с тех

пор в тех местах нет жизни. Туда не могут войти дэмоны. Чтобы стать ведьмой,

девочка должна одна, без своего дэмона, пересечь пустоши. Вам знакомо страдание,

которое испытывают они оба.

— Но после этого ведьма понимает, что её дэмон не отделён от неё, как в

Болвангаре, что они всё ещё единое существо, но теперь могут странствовать сами

по себе, путешествовать в дальние края, видеть диковинные вещи и приносить с

собой новые знания. Ведь вы не разделены?

— Нет, — ответил Пантелеймон. — Мы остались едины. Но было так больно, и мы так

испугались…

— Так вот, — сказала Серафина, — они не смогут летать, как ведьмы, и жить

столько, сколько мы. Но благодаря тому, что они сделали, вы с ними стали

ведьмами во всём остальном.

Дэмоны задумались над этой странной новостью.

— Это значит, что мы станем птицами, как дэмоны ведьм? — сказал Пантелеймон.

— Терпение.

— А как Уилл может быть ведьмой? Я думала, все ведьмы женщины.

— Эти двое многое изменили. Все мы привыкаем к переменам, даже ведьмы. Но одно

осталось прежним: вы должны помогать своим людям, а не препятствовать им. Вы

должны помогать им, наставлять их и обращать их сердца к мудрости. Для этого и

существуют дэмоны.

Они молчали. Обратившись к соловью, Серафина сказала:

— Как твоё имя?

— У меня нет имени. Я не знала, что родилась, пока меня не оторвали от его

сердца.

— Тогда я назову тебя Киръява.

— Киръява, — сказал Пантелеймон, пробуя имя на слух. — Что оно означает?

— Скоро вы поймёте, что оно означает. Но сейчас, — продолжала Серафина, — вы

должны внимательно послушать меня: я скажу вам, что надо делать.

— Нет, — решительно ответила Киръява.

Серафина мягко сказала:

— Вижу, вы знаете, что я хочу вам сказать.

— Мы не хотим это слышать! — сказал Пантелеймон.

— Ещё рано, — сказала соловей. — Слишком рано.

Серафина умолкла: она была согласна с ними, и ей было грустно. Она была самой

мудрой из них и должна была указать им правильный путь; но, прежде чем

продолжить, ведьма подождала, пока они немного успокоились.

— Где вы были, где странствовали? — спросила она.

— По многим мирам, — ответил Пантелеймон. — По всем, в которые находили окна.

Окон больше, чем мы думали.

— И вы видели…

— Да, — сказала Киръява, — мы внимательно смотрели и видели, что происходит.

— Мы видели многое другое. Мы встретили ангела, — быстро добавил Пантелеймон.

— И видели мир маленьких людей, галливеспианцев. Там ещё живут большие люди,

которые хотят их убить.

Они рассказывали ведьме о том, что видели, пытаясь отвлечь её от главного

разговора. Она понимала это, но не мешала им говорить, ведь каждый из них так

любил голос другого.

Но в конце концов рассказ их закончился и они замолчали. Некоторое время тишину

нарушал только нежный немолчный шёпот листвы. Потом Серафина Пеккала сказала:

— Вы не возвращались к Уиллу и Лире, чтобы их наказать. Я знаю почему — мой

Каиса после пустошей сделал то же самое. Но потом он пришёл ко мне, потому что

мы всё же любили друг друга. И вы скоро будете нужны им, чтобы сделать то, что

им предстоит сделать дальше. Вы должны сказать им то, что знаете.

Пантелеймон закричал... этот мир никогда ещё не слышал гулкого, леденящего кровь

совиного крика. Во всех гнёздах и норах в округе и везде, где охотились, паслись

или поедали падаль мелкие ночные животные, навсегда поселился новый страх.

Серафину, смотревшую на Пантелеймона, переполняло сострадание. Взглянув же на

дэмона Уилла, Киръяву-соловья, она вспомнила ведьму Руту Скади. Та, впервые

увидев Уилла, спросила Серафину, смотрела ли она ему в глаза. А Серафина

ответила, что не осмелилась. Маленькая бурая птичка излучала безжалостную ярость,

ощутимую, как жар, и это пугало Серафину.

Наконец, дикие крики Пантелеймона затихли, и Киръява произнесла:

— И мы должны им сказать.

— Да, — мягко ответила ведьма.

Взгляд бурой птички постепенно остыл, и Серафина снова смогла посмотреть на неё.

Теперь вместо ярости она увидела в глазах Киръявы безнадёжную тоску.

— Скоро сюда приплывёт корабль, — сказала Серафина. — Я прилетела с него, чтобы

разыскать вас. Я приплыла из своего мира с гиптянами. Через день-два они будут

здесь.

Две птицы сели рядом и мгновенно превратились в двух голубей.

Серафина продолжала:

— Возможно, вы летаете в последний раз. Я немного вижу будущее; вижу, что оба вы

сможете подниматься так же высоко, если рядом будут высокие деревья; но, думаю,

птицами вы не останетесь. Насладитесь этим чувством как можно полнее и

хорошенько его запомните. Знаю, вам, и Лире, и Уиллу предстоит много думать, и

вам будет больно, и знаю, что вы сделаете лучший выбор. Но выбирать вам, и

только вам.

Птицы молчали. Она взяла ветку сосны и поднялась над высокими деревьями, кружась

в вышине, ощущая кожей прохладный бриз и лёгкое покалывание звёзд, чувствуя, как

сквозь неё благодатным потоком струится пыль, которой она никогда не видела.

Она ещё раз спустилась в деревню и тихо вошла в дом женщины. О Мэри ведьма знала

только то, что она пришла из того же мира, что и Уилл, и сыграла решающую роль

во всём случившемся. Серафина не знала, окажется она злобной или дружелюбной, но

разбудить её надо было не напугав. Для этого у ведьмы имелось заклинание.

Она села на пол у женщины в головах, полузакрыла глаза и стала дышать с ней в

такт. Своим полузрением она различила бледные очертания снов Мэри и стала

настраивать на них свой разум, как струну. Ещё усилие — и она вошла в них сама.

Оказавшись там, она заговорила с Мэри и, как бывает во сне, тут же почувствовала

к ней симпатию.

Мгновение спустя они уже шли среди нелепого пейзажа из тростниковых зарослей и

электрических трансформаторов, поспешно о чём-то говоря вполголоса — Мэри потом

не могла вспомнить о чём. Серафине пора было брать ситуацию в свои руки.

— Через несколько секунд, — сказала она, — ты проснёшься. Не тревожься. Рядом

окажусь я. Я бужу тебя так, чтобы ты поняла, что ты в безопасности и тебе ничто

не угрожает. А потом мы сможем поговорить как следует.

Она вышла из сна, потянув за собой Мэри, и снова очутилась в доме, сидящей со

скрещенными ногами на земляном полу. Из темноты на неё блестели глаза Мэри.

— Ты, наверное, ведьма, — прошептала она.

— Да. Моё имя Серафина Пеккала. А как зовут тебя?

— Мэри Мелоун. Меня ещё никогда не будили так тихо. Я проснулась?

— Да. Мы должны поговорить, а во сне разговор трудно контролировать и трудно

запомнить. Лучше говорить наяву. Останемся здесь или погуляем при луне?

— Идём, — потянувшись, села Мэри. — А где остальные?

— Спят под деревом.

Они вышли из дома, миновали дерево, скрывавшее спящих за густым пологом листьев,

и спустились к реке.

Мэри смотрела на Серафину Пеккала настороженно и вместе с тем восхищённо:

никогда ещё ей не доводилось видеть такого стройного и грациозного человеческого

тела. Она казалась моложе самой Мэри, хотя Лира говорила, что ей уже сотни лет.

О её возрасте можно было догадаться лишь по печальной задумчивости на лице.

Они сели на берегу, над серебряно-чёрной водой, и Серафина сказала, что говорила

с дэмонами детей.

— Сегодня они искали их, — сказала Мэри, — но случилось кое-что ещё. Уилл

никогда не видел своего дэмона. Он даже не был уверен, что он у него есть.

— Он у него есть. И у тебя тоже.

Мэри уставилась на неё.

— Если бы ты могла его видеть, — продолжала Серафина, — ты увидела бы чёрную

птицу с красными лапами и слегка изогнутым жёлтым клювом. Птицу гор.

— Альпийская галка… Как ты его видишь?

— Я вижу его, полуприкрыв глаза. Будь у нас время, я бы научила тебя видеть его

и дэмонов других людей их твоего мира. Для нас так странно, что вы их не видите.

Она рассказала Мэри, о чём говорила с дэмонами и что это значит.

— И дэмоны должны им рассказать? — спросила Мэри.

— Можно было разбудить их и сказать им самой. Можно было сказать тебе и

возложить на тебя всю ответственность. Но я увидела их дэмонов и поняла, что так

будет лучше всего.

— Они любят друг друга.

— Я знаю.

— Они только что это поняли…

Мэри пыталась осознать сказанное Серафиной, но это было для неё слишком сложно.

Помолчав с минуту, она сказала:

— Ты видишь пыль?

— Нет, я никогда её не видела, а пока не начались войны, и не слышала о ней.

Мэри вынула из кармана подзорную трубу и дала ведьме. Серафина поднесла её к

глазу и ахнула.

— Это пыль… Она прекрасна!

— Обернись, посмотри на дерево-шалаш.

Серафина повернулась и снова не удержалась от восклицания:

— Это сделали они? — сказала она.

— Что-то случилось сегодня, или вчера, если уже за полночь, — сказала Мэри,

пытаясь подобрать нужные слова, чтобы описать увиденное ею: пыль, текущую

огромной рекой, как Миссиссипи. — Что-то крошечное, но решающее… Если ты хочешь

направить могучую реку в другое русло, а у тебя всего один камешек, это возможно.

Нужно только правильно положить камешек, чтобы самая первая струйка воды потекла

туда, а не сюда. Вчера случилось что-то подобное. Не знаю, что это было. Они по-новому

взглянули друг на друга, или что-то вроде того… Раньше они этого не чувствовали

— и вдруг стали. И тогда пыль стала очень сильно притягиваться к ним и перестала

утекать.

— Так вот как всё должно было случиться! — изумлённо сказала Серафина. — И

теперь ей ничто не грозит — или не будет грозить, когда ангелы заполнят великую

пропасть в преисподней.

Она рассказала Мэри о бездне и о том, как она сама обо всём узнала.

— В поисках берега, — объяснила она, — я летела высоко в небе и встретила ангела

— женщину-ангела. Она была очень странной; она была и старой, и молодой, —

продолжала она, забывая, что сама кажется Мэри такой же. — Её звали Ксафания.

Она рассказала мне о многом … Она сказала, что вся человеческая история — борьба

мудрости с глупостью. Она и мятежные ангелы, последователи мудрости, всегда

пытались разбудить умы людей; Владыка же и его церкви всегда пытались их усыпить.

Она привела много примеров из истории моего мира.

— Я могла бы привести много из истории своего.

— И до сих пор мудрости почти всё время приходится действовать тайком, говорить

шёпотом, как шпиону, прятаться в укромных уголках мира, потому что суды и дворцы

заняты её врагами.

— Да, — сказала Мэри, — я признаю и это.

— И, хотя силам Царства пришлось отступить, битва ещё не окончена. Их соберёт

новый предводитель, они вернутся с новыми силами, и мы должны быть готовы дать

им бой.

— Но что случилось с лордом Азраилом? — спросила Мэри.

— Он вступил в бой с Небесным Правителем, ангелом Метатроном, и сверг его в

бездну. Метатрон исчез навсегда. И лорд Азраил тоже.

У Мэри перехватило дыхание.

— А миссис Коултер? — спросила она.

Вместо ответа ведьма вынула из колчана стрелу. Она выбрала лучшую, самую ровную,

идеально выверенную.

И сломала её пополам.

— В моём мире, — сказала она, — я увидела, как эта женщина пытала ведьму, и

поклялась себе, что пошлю эту стрелу ей в горло. Теперь мне этого не сделать. В

схватке с ангелом она и лорд Азраил пожертвовали собой, чтобы мир стал

безопасным для Лиры. Поодиночке им бы это не удалось, но вместе они это сделали.

Мэри печально спросила:

— Как же нам сказать Лире?

— Пусть она спросит сама, — сказала Серафина. — Или не спросит вообще. В любом

случае, у неё есть прибор для чтения знаков. Он скажет ей всё, что она захочет

узнать.

Некоторое время они молча сидели рядом, как две давние подруги; в небе над ними

медленно кружились звёзды.

— Ты можешь предвидеть, что они решат? — сказала Мэри.

— Нет, но если Лира вернётся в свой мир, я буду ей сестрой всю её жизнь. Что

будешь делать ты?

— Я... — начала было Мэри и тут же поняла, что до сих пор ни на секунду об этом

не задумывалась. — Думаю, мне место в моём мире. Хотя и жаль будет покидать этот

— здесь я была очень счастлива. Наверное, счастливее, чем когда-либо в жизни.

— Ну, если ты вернёшься домой, в другом мире у тебя останется сестра, — сказала

Серафина, — как и у меня. Мы снова увидимся через день-два, когда приплывёт

корабль, и поговорим ещё по дороге домой; а потом расстанемся навсегда. Обними

же меня, сестра.

Мэри обняла её, и Серафина Пеккала полетела на своей сосновой ветке над

тростниками, над болотами, над обнажённой отливом полосой пляжа, взмыла над

морем и исчезла вдали.

Примерно в то же самое время тело отца Гомеса нашла одна из больших синих ящериц.

Уилл и Лира днём возвращались в деревню другой тропинкой и не видели его;

священник лежал там, где его оставил Балтамос.

Ящерицы питались падалью, но были тварями смирными и безобидными, и потому по

древнему уговору с мулефа им разрешалось брать любое мёртвое существо,

оставшееся лежать после заката.

Ящерица оттащила тело священника в своё гнездо, и её дети славно попировали. А

винтовка отца Гомеса так и осталась лежать в траве, потихоньку ржавея.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕМЬ. Дюны

На следующий день Уилл с Лирой снова ушли вдвоём; они мало говорили и просто

хотели побыть наедине. Они были как зачарованные, словно какой-то счастливый

случай лишил их разума; они шли медленно и смотрели вокруг, как будто ничего не

видя.

Весь день они провели на больших холмах, а когда после полудня жара стала

нестерпимой, пришли в свою серебряно-золотую рощу. Они разговаривали, купались,

ели, целовались, лежали в счастливом оцепенении, шепча друг другу нелепые и

непонятные слова, и чувствовали, что тают от любви.

Вечером они, молчаливые, поужинали с Мэри и Атал; было жарко, и они решили, что

сходят к морю, где мог дуть прохладный бриз. Они спустились вдоль реки к

широкому пляжу, сиявшему под луной. Начинался отлив.

Они легли на мягкий песок у подножья дюн и услышали крик первой ночной птицы.

Они разом обернулись: пение этой птицы было не похоже на звуки существ этого

мира. Откуда-то сверху, из темноты, лилась нежная трель. С другой стороны в

ответ ей раздалась вторая. Уилл и Лира вскочили, чтобы посмотреть на прекрасных

певунов, но увидели только два тёмных пятна, низко скользнувших над песком и

снова взметнувшихся вверх, не переставая рассыпать нежные, серебристые,

бесконечно разнообразные трели.

И вдруг первая птица села в нескольких ярдах перед ними, взметнув крыльями

фонтанчик песка.

Лира сказала:

— Пан?

Он был голубем, таким тёмным, что цвет его оперения в лунном свете было не

различить, но на белом песке он был виден чётко. Вторая птица ещё кружилась у

них над головами и пела, а потом и она спустилась к первой: тоже голубь, но

жемчужно-белый, с хохолком тёмно-красных перьев.

И Уилл понял, что такое увидеть своего дэмона. Когда голубка слетела на песок,

его сердце словно сжало, а потом отпустило — он навсегда запомнил это чувство.

Пройдёт более шестидесяти лет, а он, уже старик, всё так же хорошо будет помнить

некоторые ощущения: пальцы Лиры, кладущие в его губы плод под серебряно-золотыми

деревьями; её тёплый рот, прижимающийся к его рту; как он впервые почувствовал

своего дэмона, когда её оторвали от его груди на границе земли мёртвых; и как

она вернулась к нему на краю освещённых луной дюн, и он с радостью понял, что

так и должно быть.

Лира двинулась было к ним, но Пантелеймон сказал:

— Лира, прошлой ночью к нам приходила Серафина Пеккала. Она нам много чего

сказала. Она улетела, чтобы привести сюда гиптян. Приедут Фардер Корам и лорд

Фаа, и они будут здесь…

— Пан, — горестно спросила она, — Ох, Пан, почему же ты не рад? Почему?

Он превратился и белоснежным горностаем проплыл к ней над песком. Другой дэмон

тоже превратился — Уилл почувствовал, как будто что-то легонько сжало его сердце

— и стал кошкой.

Прежде чем подлететь к нему, она сказала:

— Ведьма дала мне имя. Раньше оно мне было не нужно. Она назвала мена Киръява.

Но послушай, послушай нас…

— Да, вы должны послушать, — сказал Пантелеймон. — Это трудно объяснить.

Дэмоны рассказали им всё, что услышали от Серафины Пеккала, начиная с открытия о

самих детях: о том, как они, сами того не желая, стали подобны ведьмам в

способности разделяться, оставаясь одним существом.

— Но это не всё, — сказала Киръява.

А Пантелеймон сказал:

— О, Лира, прости нас, но мы должны рассказать тебе, что мы узнали…

Лира растерялась. Когда это Пан просил прощения? Взглянув на Уилла, она увидела,

что он так же озадачен.

— Скажите нам, — ответил он. — Не бойтесь.

— Это касается пыли, — сказала кошка-дэмон. Уилл в изумлении слушал, как часть

его самого рассказывает то, чего он не знает. — Вся пыль на свете утекала в ту

бездну, которую вы видели. Что-то её остановило, но…

— Уилл, это тот золотой свет! — сказала Лира. — Свет, который утёкал в бездну и

исчезал… Это и есть пыль? Правда?

— Да. Но она до сих пор всё время утекает, — продолжил Пантелеймон. — А она не

должна. Она не должна вся утечь. Она должна оставаться в мире, не исчезая, иначе

всё хорошее ослабеет и умрёт.

— Но куда уходит остальная пыль? — сказала Лира.

Оба дэмона посмотрели на Уилла. И на нож.

— Каждый раз, когда мы открывали окно, — сказала Киръява — и Уилл снова ощутил

лёгкую дрожь: она это я, а я это она, — каждый раз, когда кто-нибудь открывал

окно между мирами, мы или старики из Гильдии — кто угодно, нож прорезал миры до

внешней пустоты. Та же пустота и в бездне. Мы этого не знали. И никто не знал,

потому что края окон были слишком тонкими, чтобы их увидеть. Но достаточно

широкими, чтобы вытекала пыль. Если окно сразу закрывали, много вытечь не

успевало, но тысячи окон остались открытыми. И пыль всё время утекает из миров в

никуда.

Уилл и Лира начинали понимать. Они боролись с собой, отталкивая эти мысли, но

как серый свет утра просачивается на небо и гасит звёзды, так и реальность

проникала за каждую выставленную ими преграду, вползала за все закрытые ими

ставни, пробиралась мимо каждой завесы.

— Каждое окно, — шёпотом сказала Лира.

— Все до одного должны быть закрыты? — сказал Уилл.

— Все до одного, — как Лира, прошептал Пантелеймон.

— О нет, — сказала Лира. — Нет, не может быть…

— И мы должны покинуть свой мир и жить в мире Лиры, — сказала Киръява, — или

Пан с Лирой должны покинуть свой и жить в нашем. Другого выбора нет.

И внутри у них зажёгся бледный свет дня.

И тогда Лира громко закричала. Прошлой ночью совиный крик Пантелеймона напугал

всех мелких тварей в округе, но ему было не сравниться со страстным воплем,

который теперь вырвался у неё. Дэмоны были потрясены, и Уилл, увидев это, понял

почему: они не знали остальной правды — того, что узнали они с Лирой.

Дрожа от ярости и горя, Лира шагала взад-вперёд со сжатыми кулаками,

поворачивая залитое слезами лицо то в одну, то в другую сторону, как будто ища

вокруг ответ. Уилл вскочил с места, схватил её за плечи и почувствовал, что она

напряжена и вся дрожит.

— Слушай, — сказал он. — Лира, слушай: что сказал мой отец?

— О, — вскрикнула она, замотав головой, — он сказал… ты сам знаешь, что он

сказал, ты был там, Уилл, ты тоже слышал!

Ему казалось, что она сейчас умрёт от горя. Она бросилась в его объятия и

зарыдала, отчаянно прижимаясьсь к его плечам, вцепившись ногтями ему в спину и

уткнувшись лицом ему в шею. Он слышал только:

— Нет, нет, нет…

— Слушай, — снова сказал он, — Лира, давай попробуем вспомнить точно. Может, у

нас есть выход. Может, есть лазейка.

Он осторожно разнял её руки и усадил её. Напуганный Пантелеймон тут же подлетел

к ней и сел к ней на колени, а кошка-дэмон нерешительно подошла к Уиллу. До сих

пор они не прикасались друг к другу, но теперь он протянул ей руку, и она

потёрлась мордочкой о его пальцы и осторожно встала к нему на колени.

— Он сказал… — всхлипывая, начала Лира, — он сказал, что люди могут недолго

оставаться в чужих мирах, не боясь заболеть. Могут. И мы ведь оставались? Если

не считать того, что нам пришлось сделать, чтобы пойти в земли мёртвых, мы ведь

здоровы?

— Можно оставаться, но не долго, — сказал Уилл. — Отец не был в своём мире — в

моём мире — десять лет. Когда я нашёл его, он почти умирал. Десять лет — и всё.

— А как же лорд Бореаль? Cэр Чарльз? Он ведь был здоровым?

— Да, но вспомни: он мог возвращаться в свой мир, когда хотел, и снова

становиться здоровым. Да ты ведь там его и встретила — в своём мире. Он,

наверное, нашёл какое-то потайное окно, о котором никто не знал.

— Ну так и мы можем!

— Можем, только…

— Все окна должны быть закрыты, — сказал Пантелеймон. — Все.

— Но откуда ты знаешь? — спросила Лира.

— Нам сказала ангел, — ответила Киръява. — Мы встретили ангела. Она нам сказала

это и кое-что ещё. Это правда, Лира.

— Она? — недоверчиво вскинулась Лира.

— Женщина-ангел, — сказала Киръява.

— Не слышала о таких. Может, она лжёт.

Уилл же обдумывал другую возможность.

— Допустим, все окна закроют, — сказала он, — а мы будем открывать одно, когда

понадобится, проходить в него как можно быстрее и немедленно закрывать — это же

будет безопасно? Если пыль не будет успевать выйти?

— Да!

— Мы бы сделали его там, где его никто не смог бы найти, — продолжал он, — и

знали бы только мы вдвоём…

— Да, это бы сработало! Точно! — сказала она.

— И мы могли бы переходить из одного в другой и оставаться здоровыми…

Но дэмоны явно были расстроены, и Киръява мурлыкала:

— Нет, нет.

А Пантелеймон сказал:

— Призраки… Она ещё сказала нам о призраках.

— Призраки? — спросил Уилл. — Мы их впервые увидели во время сражения. А что с

ними?

— Ну, мы узнали, откуда они берутся, — сказала Киръява. — И это самое плохое:

они как дети бездны. Каждый раз, когда мы открываем ножом окно, появляется

призрак. Как будто кусочек бездны вылетает в мир. Поэтому в Читтагацци их так

много: там же столько открытых окон.

— И они растут, питаясь пылью, — сказал Пантелеймон. — И дэмонами. Потому что

пыль и дэмоны вроде как одно и то же — взрослые дэмоны, по крайней мере. И от

этого призраки растут и становятся сильнее…

К сердцу Уилла подступил смутный ужас; Киръява почувствовала это и прижалась к

его груди, пытаясь его утешить.

— И каждый раз, когда я использовал нож, — сказал он, — каждый раз я порождал

нового призрака?

Ему вспомнились слова Йорека Бирнисона в пещере, где он отковал нож: «Но ты не

знаешь того, что делает сам нож. Твои цели могут быть хорошими. У ножа есть свои

цели».

На него смотрели глаза Лиры, широко раскрытые от горя.

— О, нельзя, Уилл! — сказала она. — Нельзя так поступать с людьми, нельзя

выпускать призраков… после того, как мы увидели, что они делают!

— Хорошо, — сказал он, вставая на ноги и прижимая своего дэмона к груди. — Тогда

нам придётся… одному из нас придётся… я пойду в твой мир и…

Она знала, что он собирается сказать; она видела у него на руках прекрасного,

здорового дэмона, которого ещё даже не успел узнать; она подумала о его матери,

и она знала, что он тоже думает о ней. Разве может Уилл покинуть её и жить с

Лирой, даже ради нескольких лет вместе? Он будет жить с Лирой, но как ему жить

с самим собой?

— Нет, — вскрикнула она, вскакивая на ноги; девочка и мальчик в отчаянии

прижались друг к другу, и Киръява спустилась на песок к Пантелеймону. — Я, Уилл!

Мы пойдём в ваш мир и будем там жить! Ну и пусть мы с Паном заболеем, мы сильные,

могу поспорить, что нас надолго хватит, а в вашем мире, наверное, есть хорошие

врачи — доктор Мелоун должна знать! О, давай сделаем так!

Он качал головой; на щеках его блестели слёзы.

— Думаешь, я это вынесу, Лира? — сказал он. — Думаешь, я смогу жить счастливо,

глядя, как ты заболеваешь, тебе становится хуже, как ты слабеешь и умираешь,

пока я с каждым днём становлюсь сильнее и взрослее? Десять лет… Это ничто. Они

промелькнут, как одно мгновение. Нам будет за двадцать. Уже скоро. Только

подумай, Лира: мы с тобой выросли и только готовимся сделать всё, что хотели, и

вдруг… всё кончается. Думаешь, я смогу жить после того, как ты умрёшь? О, Лира,

я бы не раздумывая ушёл за тобой в мир мёртвых, как ты за Роджером, и две жизни

пропали бы даром — твоя и моя. Нет, мы должны прожить наши жизни вместе —

хорошие, долгие, полные хороших дел жизни, а если нельзя прожить их вместе, нам…

нам придётся прожить их врозь.

Она закусив губу смотрела, как он ходит взад-вперёд, обезумев от горя.

Он остановился, повернулся к ней и продолжал:

— Помнишь, что он ещё сказал, мой отец? Он сказал, что мы должны строить

Небесную Республику там, где мы есть. Он сказал, что для нас нет другого места.

Теперь я понял, что он имел в виду. О, это слишком жестоко. Я думал, он имел в

виду только лорда Азраила и его новый мир, но он имел в виду нас, тебя и меня.

Мы должны жить в своих мирах…

— Я спрошу алетиометр, — сказала Лира. — Он должен знать! И как я раньше не

подумала.

Она села, одной рукой вытирая слёзы, а другой доставая рюкзачок. Она всегда

носила его с собой; годы спустя, думая о ней, Уилл всегда представлял её себе с

этой сумочкой на плече. Быстрым движением, которое он так любил, она убрала

волосы за уши и вынула свёрток чёрного бархата.

— Ты всё видишь? — спросил он: луна светила ярко, но знаки на циферблате были

очень маленькими.

— Я знаю, где они все, — сказала она, — наизусть выучила. Тише…

Скрестив ноги, она натянула на них юбку, чтобы положить на колени прибор. Уилл

лежал, опершись головой на локоть, и смотрел. Яркий лунный свет, отражённый

белым песком, озарял её лицо сиянием, от которого, казалось, она сама сияла

изнутри. Глаза её блестели, лицо было таким серьёзным и сосредоточенным, что

Уилл мог бы влюбиться в неё снова, не владей любовь уже каждой частичкой его

существа.

Глубоко вдохнув, Лира принялась крутить колёсики. Но уже через пару секунд

остановилась и перевернула прибор.

— Не то место, — бросила она и снова принялась за дело.

Уилл ясно видел её любимое лицо. Оно было так хорошо ему знакомо, он уже видел,

как отражаются на нём счастье и отчаянье, надежда и грусть, и теперь он знал:

что-то не так. При чтении алетиометра на её лице обычно сразу появлялось

выражение ясной сосредоточенности. Теперь же её всё больше охватывало горестное

изумление: закусив нижнюю губу, она всё чаще моргала, а взгляд её не метался

быстро и уверенно от символа к символу, а двигался медленно, почти блуждая.

— Не знаю, — сказала она, качая головой, — не знаю, что происходит… Я так хорошо

его знаю, но почему-то не понимаю, что он говорит…

Она глубоко, прерывисто вздохнула и повернула прибор. В её руках он теперь

выглядел странно и нелепо. Пантелеймон, превратившийся в мышь, забрался к ней на

колени и, положив чёрные лапки на хрусталь, глядел то на один символ, то на

другой. Лира покрутила одно колёсико, покрутила другое, повернула весь прибор,

а потом подняла ошеломлённый взгляд на Уилла.

— О, Уилл! — воскликнула она. — Я не могу! Это пропало!

— Тише, — сказал он, — не кипятись. Это знание всё ещё в тебе. Просто успокойся

и дай себе его найти. Не торопись. Просто как бы спустись и прикоснись к нему…

Всхлипнув, она кивнула, сердито потерла глаза запястьем и несколько раз глубоко

вдохнула; но он видел, что она слишком напряжена, и положил руки ей на плечи.

Почувствовав, что она дрожит, он крепко обнял её. Она отстранилась и попробовала

снова. И вновь она вглядывалась в символы, вновь поворачивала колёсики, но

невидимые лестницы значений, по которым она когда-то спускалась так легко и

уверенно, куда-то исчезли. Она просто не знала, что значат эти символы.

Она отвернулась, прижалась к Уиллу и в отчаянии проговорила:

— Бесполезно, я уверена, это ушло насовсем. Оно появилось, когда было нужно, для

того, что я должна была сделать: чтобы спасти Роджера, потом для нас — а теперь

это прошло, всё кончилось, и оно покинуло меня… Это исчезло, Уилл! Я его

потеряла! Оно никогда не вернётся!

И она зарыдала от невосполнимой потери. Он мог только обнять её. Он не знал, как

её утешить — было ясно, что она права.

Вдруг оба дэмона ощетинились и посмотрели вверх. Уилл и Лира тоже это

почувствовали и тоже посмотрели в небо. К ним приближался свет: свет с крыльями.

— Это тот ангел, которого мы видели, — предположил Пантелеймон.

И был прав. Ксафания пошире расправила крылья и спустилась на песок; мальчик,

девочка и два дэмона смотрели на неё. Хоть Уилл и провёл много времени в

компании Балтамоса, он оказался не готов к этой странной и внезапной встрече.

Они с Лирой крепко взялись за руки, когда к ним ангел подошла к ним, осиянная

светом иного мира. На ней не было одежды, но это ничего не значило. Да и какая

одежда может быть у ангелов, подумала Лира. Невозможно было определить, стара

она или молода, но лицо её было строгим и сострадательным, и оба они чувствовали,

что она видит их сердца насквозь.

— Уилл, — сказала она, — я пришла просить твоей помощи.

— Моей помощи? Чем я могу вам помочь?

— Я хочу, чтобы ты показал мне, как закрыть окна, которые делает нож.

Уилл проглотил комок в горле.

— Я покажу, — сказал он, — а вы за это можете помочь нам?

— Не так, как ты хочешь. Я вижу, о чём вы говорили. Ваша печаль оставила следы в

воздухе. Это не утешение, но, поверьте мне, каждое существо, знающее о вашем

выборе, желает, чтобы всё могло быть иначе; но есть участи, которым должны

покоряться даже самые могущественные. Я не могу помочь вам всё изменить.

— Почему… — начала Лира и услышала свой слабый, дрожащий голос, — почему я

больше не могу читать алетиометр? Почему я даже этого не могу? Это было

единственное, что у меня действительно хорошо получалось, а теперь это исчезло,

пропало, как будто и не было…

— У тебя был дар, — глядя на неё, сказала Ксафания, — а теперь можешь вернуть

это умение своим трудом.

— Сколько же времени это займёт?

— Жизнь.

— Так долго…

— Но после целой жизни размышлений и стараний ты сможешь читать его ещё лучше,

потому что это будет результатом сознательного понимания. Такой дар глубже и

полнее, чем полученный просто так, и, однажды заработанный, он уже не покинет

тебя.

— Вы хотите сказать, всю жизнь, да? — прошептала Лира. — Целую жизнь? Не… не

просто… несколько лет…

— Да, — ответила ангел.

— А нужно ли закрывать все окна? — спросил Уилл. — Все до одного?

— Поймите, — ответила Ксафания. — Пыль не постоянная величина. В мире её не

всегда одинаковое количество. Пыль создают разумные существа, они постоянно

обновляют её, мысля, чувствуя и размышляя, обретая мудрость и передавая её

другим.

— И если вы будете помогать делать это всем остальным в своих мирах, помогая им

узнать и понять себя, друг друга и всё устройство мира, показывая им, как быть

добрыми, а не жестокими, терпеливыми, а не суетливыми, радостными, а не угрюмыми,

а главное, как быть открытыми, свободными умом и любознательными… Тогда они

будут создавать достаточно пыли, чтобы возместить потерянное через одно окно.

Так что одно оставить можно.

Уилл задрожал от волнения, и все мысли его обратились к одному — новому окну в

воздухе между двумя мирами: его и Лиры. Это будет их тайной, и они смогут

проходить через него, когда захотят, чтобы пожить в другом мире, не оставаясь

навсегда ни в одном, и их дэмоны останутся здоровы. Они вырастут вместе, и,

может быть, много позже, у них появятся дети — тайные граждане двух миров; и они

смогут принести все знания одного мира в другой, смогут сделать столько всего

хорошего…

Но Лира качала головой.

— Нет, — тихонько всхлипнула она, — мы не можем, Уилл…

Он вдруг понял её мысль и так же горестно сказал:

— Нет, мёртвые…

— Мы должны оставить его открытым для них! Должны!

— Да, иначе…

— И мы должны делать столько пыли, чтобы им хватало, Уилл, и держать окно

открытым…

Она дрожала. Он прижал её к себе, и она почувствовала себя совсем маленькой.

— И если мы всё это сделаем, — неровным голосом сказал он, — если правильно

проживём свои жизни и так же правильно будем думать о них, нам будет что сказать

гарпиям. Лира, нужно сказать об этом людям.

— Правдивые истории, да, — отозвалась она, — правдивые истории, которые гарпии

хотят услышать в обмен. Да. И если люди проживут жизнь, а в конце им нечего

будет рассказать, то они никогда не покинут мир мёртвых. Мы должны сказать им

это, Уилл.

— Но только в одиночку…

— Да, — сказала она, — в одиночку.

И, услышав это слово, Уилл ощутил, что в глубине его души, как в океане, глубины

которого что-то сотрясло, поднимается огромная волна ярости и отчаянья. Всю

жизнь он был одинок, и теперь снова должен быть один и лишиться этого бесценного

дара, едва его обретя. Он почувствовал, как волна нарастает, становится всё

круче и уже закрывает собой небо. А потом гребень её дрогнул и обрушился; масса

воды с силой целого океана ударила о скалистый берег того, что должно было быть.

И он почувствовал, что задыхается, дрожит и громко плачет с такими гневом и

болью, каких не чувствовал никогда в жизни, а в его объятиях так же беспомощно

дрожит Лира. Но волна исчерпала свою мощь, и вода отступила, обнажив бледные

скалы. С судьбой спорить было невозможно; ни его отчаянье, ни отчаянье Лиры не

изменили ничего ни на йоту.

Он не знал, сколько длилась его ярость. Но в конце концов ей пришлось уняться, и

океан немного успокоился после сотрясения. Воды всё ещё волновались и, возможно,

им никогда уже было не стать совсем спокойными, но первый мощный натиск миновал.

Обернувшись к ангелу, они увидели, что она всё поняла, и что ей так же горько,

как и им. Но она была дальновиднее их — в лице её была и спокойная надежда.

С трудом проглотив комок в горле, Уилл сказал:

— Хорошо. Я покажу вам, как закрывать окна. Но для этого мне придётся открыть

одно и создать ещё одного призрака. Я не знал о них, а то был бы осторожней.

— О призраках мы позаботимся, — сказала Ксафания.

Уилл взял нож и встал лицом к морю. К его удивлению, руки его почти не дрожали.

Он прорезал окно в свой мир, и перед ними открылась большая фабрика или

химический завод: сложный трубопровод соединял здания с цистернами, на каждом

углу сияли огни, а в воздух поднимались струи дыма.

— Странно, что ангелы не знают, как это делать, — сказал Уилл.

— Нож — изобретение человека.

— И вы закроете их все, — сказал Уилл. — Все, кроме окна в мир мёртвых.

— Да, обещаю. Но с одним условием, и вы его знаете.

— Да, знаем. И много надо закрыть окон?

— Тысячи. Есть ужасная бездна, сделанная бомбой, и большое окно, прорезанное

лордом Азраилом в его мир. И то, и другое должны быть закрыты, и будут. Но есть

и множество меньших проходов, глубоко под землёй, высоко в воздухе, появившихся

по-другому.

— Барух и Балтамос говорили мне, что использовали такие проходы, чтобы

путешествовать между мирами. Ангелы больше не смогут этого делать? Они тоже

станут заперты в одном мире, как мы?

— Нет, мы можем путешествовать по-другому.

— А можем мы научиться так же? — спросила Лира.

— Да. Вы могли бы научиться, как научился отец Уилла. Для этого нужна

способность, которую вы называете воображением. Но это не значит выдумывать. Это

способ видения.

— Значит, это не настоящее путешествие, — сказала Лира. — Просто притворство...

— Нет, — сказала Ксафания. — Вовсе не притворство. Притворяться легко. А это

трудный способ, но он намного вернее.

— И это как алетиометр? — сказал Уилл. — Всю жизнь надо учиться?

— Да, нужно долго тренироваться. Вы должны работать. А вы думали, что щёлкнете

пальцами и получите это в подарок? То, что стоит обладания, стоит и трудов. Но у

тебя есть друг, уже сделавший к этому первые шаги, который может помочь тебе.

Уилл понятия не имел, кто бы это мог быть, и был не в настроении спрашивать.

— Ясно, — вздохнув, ответил он. — А вас мы снова увидим? Когда мы вернёмся в

свои миры, мы ещё будем говорить с ангелами?

— Я не знаю, — сказала Ксафания. — Но не стоит тратить время на ожидание.

— И я должен сломать нож, — сказала Уилл.

— Да.

Они говорили у открытого окна. На фабрике сияли огни, шла работа, крутились

механизмы, смешивались химикалии, люди производили товары и зарабатывали себе на

жизнь. Это был мир Уилла.

— Ну, я покажу вам, что делать, — сказал он.

Он научил ангела, как ему показывал Джакомо Парадизи, нащупывать края окна

кончиками пальцев и защипывать вместе. Окно постепенно закрылось, и фабрика

исчезла.

— А проходы, сделанные не ножом, — сказал Уилл, — нужно ли закрывать их все?

Ведь пыль-то уходит только через окна, которые сделаны ножом. Наверное, другие

окна есть уже тысячи лет, а пыль всё ещё существует.

Ангел сказала:

— Мы закроем их все, потому что если бы ты думал, что какие-то из них остались,

ты бы всю жизнь искал их, теряя своё время впустую. Тебе предстоит другая работа,

намного более важная и ценная, в твоём собственном мире. И больше никаких

путешествий за его пределами.

— И что за работа мне предстоит? — сказал Уилл, но тут же осёкся: — А с другой

стороны, нет, не говорите. Я сам решу, что мне делать. Если вы скажете, что я

должен воевать, или лечить, или исследовать, или что-нибудь ещё, я всегда буду

об этом думать. И если в конце концов я займусь этим, я буду чувствовать обиду,

потому что у меня не было выбора, а если не займусь — вину, потому что должен

был, но не стал. Что бы я ни сделал, выбирать мне, и никому другому.

— Значит, ты уже сделал первые шаги на пути к мудрости, — сказала Ксафания.

— В море какой-то огонёк, — сказала Лира.

— Это корабль, на котором плывут ваши друзья, чтобы увезти вас домой. Завтра они

будут здесь.

Слово «завтра» обрушилось на них, как сокрушительный удар. Лира никогда не

думала, что однажды не захочет видеть Фардера Корама, и Джона Фаа, и Серафину

Пеккала.

— Я ухожу, — сказала ангел. — Я узнала то, что мне было нужно.

Она обняла их обоих своими лёгкими, прохладными руками и поцеловала в лоб. Потом

она наклонилась и поцеловала дэмонов, расправила крылья и быстро поднялась в

воздух; дэмоны стали птицами и взлетели вместе с ней. Всего несколько мгновений,

и она исчезла.

Через несколько секунд Лира тихонько ахнула.

— Что такое? — спросил Уилл.

— Я так и не спросила её о моих отце и матери, и алетиометр теперь тоже не могу

спросить... Узнаю ли я когда-нибудь?

Она медленно села на землю; он сел рядом.

— Ох, Уилл, — сказала она. — Что нам делать? Можем ли мы что-нибудь сделать? Я

хочу жить с тобой вечно. Я хочу целовать тебя, ложиться с тобой и вставать с

тобой каждый день своей жизни, пока не умру, долгие-долгие-долгие годы. Я не

хочу воспоминаний, только воспоминаний...

— Да, — сказал он. — Воспоминаний мало. Я хочу твои настоящие волосы, и губы, и

руки, и глаза, и ладони. Я и не знал, что смогу полюбить что-то так сильно. О,

Лира, если бы эта ночь никогда не кончалась! Если бы только мы могли остаться

здесь, а земля перестала бы вращаться, и все остальные заснули бы...

— Все, кроме нас! И мы с тобой могли бы жить тут вечно и просто любить друг

друга.

— Я буду любить тебя вечно, что бы ни случилось. Пока не умру, и после того как

умру, а когда выберусь из мира мёртвых, я буду вечно летать по свету, всеми

своими атомами, пока снова не найду тебя...

— Я буду искать тебя, Уилл, каждое мгновение, каждый миг. А когда мы снова

найдём друг друга, мы так крепко соединимся, что никто и ничто никогда нас не

разлучит. Каждый мой и каждый твой атом... мы будем жить в птицах, и цветах, и

стрекозах, и соснах, и в облаках, и в этих частичках света, плавающих в лучах

солнца... А когда из наших атомов сделают новые жизни, нельзя будет взять один,

придётся взять два, один мой и один твой — так крепко мы соединимся...

Они лежали рядом, держась за руки и глядя в небо.

— А помнишь, — прошептала она, — как ты впервые пришёл в то кафе в Читтагацци, а

дэмона раньше никогда не видел?

— Я не мог понять, что это такое. Но когда я увидел тебя, ты мне сразу

понравилась, потому что ты была храбрая.

— Нет, ты мне понравился раньше.

— Нет, ты дралась со мной!

— Ну, — сказала она, — да. Но ты на меня напал.

— Нет! Ты выскочила и напала на меня.

— Да, но я быстро перестала.

— Да, но, — нежно усмехнулся он.

Он почувствовал, что она дрожит, а потом хрупкие косточки её спины стали

подниматься и опадать под его руками, и он услышал, как она тихо всхлипывает. Он

гладил её тёплые волосы, её нежные плечи, снова и снова целовал её лицо... потом

она глубоко, прерывисто вздохнула и затихла.

Дэмоны слетели вниз, снова превратились и подошли к ним по мягкому песку. Лира

села им навстречу, а Уилл удивился тому, что он мог мгновенно различить, где чей

дэмон, какое бы обличье они ни приняли. Пантелеймон стал животным, названия

которому он не мог подобрать: как большой и сильный хорёк с красно-золотой

шерстью, длинным, гибким и очень грациозным телом. Киръява снова была кошкой. Но

кошкой необычного размера, с густой блестящей шерстью, переливавшейся тысячей

бликов и оттенков угольно-чёрного, тёмно-серого цвета, синевы глубокого озера

под полуденным небом, дымчато-лилово-лунно-туманного... достаточно было

взглянуть на её мех, чтобы понять значение слова «тонкость».

— Куница, — сказал он, найдя имя Пантелеймону, — лесная куница.

— Пан, — спросила Лира приплывшего к ней на колени дэмона, — ты ведь уже скоро

не будешь превращаться, да?

— Да, — ответил он.

— Забавно, — сказала она, — помнишь, когда мы были помладше, я вообще не хотела,

чтобы ты перестал превращаться... Ну а теперь я совсем не против. Если ты

останешься таким.

Уилл положил свою руку на её руку. Повинуясь какому-то новому порыву, он был

решителен и спокоен. Точно зная, что делает и что это будет означать, он снял

руку с запястья Лиры и погладил красно-золотую шерсть её дэмона.

Лира ахнула. Но удивление её было смешано с удовольствием, так похожим на

радость, охватившую её, когда она положила в его губы плод, что она сидела

затаив дыхание и не могла возразить. С бешено колотящимся сердцем она ответила

тем же: положила руку на тёплого шёлковистого дэмона Уилла, и когда её пальцы

погрузились в мех, она поняла, что Уилл чувствует то же, что она.

А ещё она поняла, что теперь, почувствовав на себе руку любимого человека, ни

один из дэмонов больше не изменится. Такими они останутся на всю жизнь — они не

захотят другого обличья.

И так, гадая, сделал ли это счастливое открытие до них кто-то ещё из влюблённых,

они лежали вместе. Земля медленно вращалась, и луна и звёзды сверкали над ними.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ. Ботанический сад

Гиптяне приплыли на следующий день. Пристани здесь, конечно, не было, и им

пришлось встать на якорь у берега. Джон Фаа, Фардер Корам и капитан отправились

на берег в шлюпке, взяв с собой проводником Серафину Пеккала.

Мэри рассказала мулефа все, что знала сама, и вышедших из шлюпки гиптян

встретила на широком пляже любопытствующая толпа: всем не терпелось их

поприветствовать. И гиптяне, и мулефа, конечно, сгорали от нетерпения увидеть

друг друга поближе, но Джон Фаа за свою долгую жизнь научился вежливости и

терпению и был намерен явить этому самому странному из странных народов лишь

величайшие почтение и дружелюбие правителя западных гиптян.

А потому он постоял на жаре, слушая приветственную речь старого залифа

Саттамакса, которую Мэри постаралась перевести как можно лучше. В ответ он

передал залифу приветствия от топей и русел рек своей родины.

Когда все двинулись через солончаки в деревню, мулефа заметили, как трудно идти

Фардеру Кораму, и немедленно предложили его повезти. Он с благодарностью

согласился, и так все пришли на деревенскую площадь, где их встретили Уилл и

Лира.

Лира целую вечность не видела этих дорогих ей людей! В последний раз она

говорила с ними в снегах Арктики, когда они шли спасать детей от глакожеров.

Теперь, увидев их, она почти оробела и неуверенно протянула им руку, но Джон Фаа

немедленно заключил её в крепкие объятия и поцеловал в обе щеки. То же самое

сделал Фардер Корам, который долго смотрел на нее, прежде чем крепко прижать к

груди.

— А она подросла, Джон, - сказал он, – помнишь маленькую девочку, которую мы

взяли с собой в северные земли? Погляди-ка на нее теперь, а! Лира, милая моя,

будь у меня ангельский язык, я всё равно не смог бы сказать, как я рад снова

тебя видеть!

Но она выглядит такой измученной, подумал он про себя, такой болезненной и

усталой. Ни он, ни Джон Фаа не могли не заметить, что Лира держится поближе в

Уиллу, и что этот мальчик с прямыми чёрными бровями ни на секунду не упускает её

из виду и старается не отходить от неё далеко.

Старики приветствовали его с уважением - Серафина Пеккала успела им кое-что нём

рассказать. Уилл, в свою очередь, был восхищён огромной силой, исходившей от

Джона Фаа, — силой, смягчённой учтивостью. Этот человек был прочной крепостью,

убежищем для других, и Уилл решил, что в старости хотел бы стать таким же.

- Доктор Мелоун, – сказал Джон Фаа, – нам нужно запастись пресной водой и любой

пищей, которую могут продать нам ваши друзья. К тому же наши люди уже довольно

долго находятся на борту, нам пришлось драться, и они были бы счастливы сойти на

берег, вдохнуть воздух этих мест, а дома рассказать своим семьям о мире, в

котором побывали.

- Лорд Фаа, – ответила Мэри, – мулефа просили меня сказать, что снабдят вас всем

необходимым и почтут за честь, если сегодня вечером все вы разделите с ними

трапезу.

- Мы с радостью примем их предложение, – ответил Джон Фаа.

И в этот вечер жители трёх миров сели рядом и разделили хлеб, мясо, плоды и вино.

Гиптяне одарили хозяев вещами со всех краев своего света: кувшинами из джиневры,

изделиями из моржового клыка, туркестанскими вышитыми шелками, серебряными

чашами сведского серебра, эмалированными блюдами из Кареи.

Мулефа обрадовались подаркам и в ответ предложили им предметы своего ремесла:

превосходные сосуды из древнего узлового дерева, отрезы великолепной веревки и

шнура, лакированные чашки и рыболовные сети — такие прочные и легкие, каких не

видывали даже гиптяне Топей.

Окончив трапезу, капитан поблагодарил хозяев и ушел проследить за тем, как

команда грузит на борт провиант и воду – гиптяне собирались отплыть с рассветом.

Старый же залиф сказал гостям: «Во всём наступили великие перемены. В знак этого

нам досталась обязанность. Мы хотим показать вам, что это значит».

И Джон Фаа, Фардер Корам, Мэри и Серафина пошли с мулефа туда, где открывались

земли мёртвых и откуда по-прежнему бесконечной вереницей выходили духи. Мулефа

собирались посадить здесь рощу, они называли это место святым и собирались

беречь его — для них это будет источником радости.

- Да, вот это тайна, - сказал Фардер Корам, – и я рад, что повидал её на своём

веку. Мы все боимся войти во мрак смерти. Что ни говори, а боимся. Но от мысли,

что для части нас, которой суждено туда уйти, есть выход, у меня на сердце легче.

- Ты прав, Корам, - сказал Джон Фаа. – Я видел немало смертей и сам не раз

отправлял других во мрак, хоть и всегда в пылу сражения. То, что из мрака мы

попадём в такую прекрасную землю, будем свободны, как птицы в небе – да, это

величайшая надежда, которую можно дать человеку.

- Надо поговорить об этом с Лирой, - сказал Фардер Корам, – и узнать, как это

получилось и что это значит.

Мэри было очень нелегко прощаться с Атал и другими мулефа. Перед тем, как она

поднялась на борт корабля, мулефа подарили ей флакончик из древесного лака с

маслом колёсного дерева и самое ценное – мешочек семян.

- Они могут не вырасти в твоём мире, - сказала Атал, – но, даже если так, у тебя

останется масло. Не забывай нас, Мэри.

- Никогда, - сказала Мэри, – никогда. Даже если я проживу, сколько живут ведьмы,

и забуду всё остальное, я всё равно никогда не забуду тебя и доброту твоего

народа, Атал.

И они отправились в обратный путь. Дул легкий ветерок, море было спокойно, и

хотя путешественники не раз замечали блеск огромных белоснежных крыльев, птицы в

этот раз были осторожны и держались на расстоянии. Уилл и Лира не расставались

ни на час, и для них две недели плавания промелькнули в мгновение ока.

Ксафания сказала Серафине Пеккала, что, когда все проходы закроются, миры

встанут на свои места по отношению друг к другу. Оксфорд Лиры с Оксфордом Уилла

наложатся друг на друга, как прозрачные картинки на двух кусочках плёнки,

которые сольются, если их сложить вместе, но на самом деле никогда не

соприкоснутся.

Но сейчас они были друг от друга далеко, как Оксфорд Лиры от Читтагацци.

Оксфорд Уилла был рядом, на расстоянии разреза ножа. Они приплыли вечером, и

когда якорь с плеском упал в воду, заходящее солнце ещё согревало зелёные холмы,

терракотовые крыши, весь изящный ветхий порт и маленькое кафе Уилла и Лиры.

Джон Фаа долго рассматривал берег в капитанскую подзорную трубу и не нашёл в

городе никаких признаков жизни, но всё же решил на всякий случай взять на берег

с полдюжины вооружённых людей. Они не должны были ни во что вмешиваться — только

быть рядом на случай, если они понадобятся.

Путешественники в последний раз поужинали вместе, глядя, как вокруг сгущается

темнота. Уилл попрощался с капитаном и его помощниками, с Джоном Фаа и Фардером

Корамом. Он, казалось, почти не осознавал их присутствия, зато они ясно видели:

перед ними молодой, но очень сильный человек, и этот человек чем-то глубоко

потрясён.

Наконец Уилл и Лира со своими дэмонами, Мэри и Серафина Пеккала пошли в пустой

город. Он и в самом деле был пустым: единственными шагами и единственными тенями

в нём были их собственные шаги и тени. Впереди рука об руку шли Лира и Уилл —

туда, где им предстояло расстаться, а обе женщины держались чуть позади,

разговаривая, как сёстры.

- Лира хочет ненадолго заглянуть в мой Оксфорд, - сказала Мэри. – Она что-то

задумала. Потом она сразу вернется.

- Что ты будешь делать, Мэри?

- Я? Конечно, пойду с Уиллом. Сегодня мы пойдем в мою квартиру, ко мне домой, а

завтра выясним, где его мать, и посмотрим, чем мы сможем ей помочь. В моём мире

так много правил и предписаний, Серафина. Властям нужно, чтобы ты ответил на

тысячу вопросов. Я помогу ему в правовых делах, с социальными службами, с жильём

и так далее, чтобы он мог посвятить себя матери. Он сильный мальчик… Но я буду

ему помогать. К тому же он нужен мне. У меня больше нет работы, денег в банке

осталось немного, и я не удивлюсь, если меня ищет полиция… Он будет единственным

человеком на всём моём свете, с которым я смогу обо всём этом поговорить.

Они прошли по тихим улицам мимо квадратной башни с дверью, открытой в темноту,

мимо маленького кафе со столиками на тротуаре, и вышли на широкий бульвар с

рядом пальм посередине.

- Вот тут я вошла, - сказала Мэри.

Сюда открывалось окно, которое Уилл уже видел на тихой дороге в окрестностях

Оксфорда, и с оксфордской стороны его стерегла полиция — по крайней мере, когда

Мэри хитростью в него проникла. Она увидела, как Уилл подошёл к окну, сделал в

воздухе несколько ловких движений руками, и оно исчезло.

- Они удивятся, когда в следующий раз посмотрят, - сказала она.

Перед тем как вернуться домой с Серафиной, Лира хотела зайти в Оксфорд Уилла и

Мэри и кое-что показать Уиллу. Нужно было тщательно выбрать место, где прорезать

окно. Поэтому женщины шли за ними следом по освещённым луной улицам Читтагацци.

Справа от них посреди большого красивого парка стоял огромный дом с классическим

портиком, сиявшим под луной, как сахарная глазурь.

- Когда ты сказала мне, как выглядит мой дэмон, - обратилась Мэри к Серафине, –

ты говорила, что, если будет время, научишь меня его видеть… жаль, что у нас не

было времени.

- Ну, время у нас было, - сказала Серафина, – и разве мы с тобой не

разговаривали? Я научила тебя кое-каким ведьминым премудростям. По старым

обычаям моего мира это запрещено, но ты вернёшься в свой мир, да и обычаи

изменились. Я тоже многому у тебя научилась. Так вот: когда ты говорила с тенями

по своему компьютеру, тебе ведь приходилось поддерживать определённое внутреннее

состояние?

- Да… как и Лире, когда она использовала алетиометр. То есть мне попробовать

это сделать?

- Да, только одновременно с обычным зрением. Попробуй прямо сейчас.

В мире Мэри были такие картинки: на первый взгляд они состояли из беспорядочных

цветных точек, но если посмотреть на них особым образом, они как будто

раздвигались в три измерения. На бумаге проступало дерево, или лицо, или что-нибудь

ещё, чего там раньше не было, и картинка была на удивление объёмной.

Серафина научила Мэри чему-то подобному. Нужно было продолжать видеть нормальным

зрением и одновременно войти в сон наяву, похожий на транс, в котором Мэри могла

видеть тени. Но сейчас ей нужно было использовать одновременно оба зрения:

обычное и трансовое, так же как нужно смотреть сразу в двух направлениях, чтобы

увидеть среди точек трёхмерные картинки.

И, точно как с картинками, она вдруг увидела.

- Ах! – вскрикнула она и схватила Серафину за руку, чтобы не упасть: на железном

заборе парка сидела птица — черная, блестящая, с красными ногами и загнутым

жёлтым клювом – альпийская галка, в точности как её описала Серафина. И она — то

есть, он — был всего в паре футов от Мэри. И глядел на неё, слегка наклонив

голову набок — Мэри готова была биться об заклад, что всё это его забавляло.

Но она так удивилась, что утратила сосредоточенность, и птица исчезла.

- Ты это сделала это один раз, в следующий раз будет легче, – сказала Серафина.

– Когда вернёшься в свой мир, ты научишься видеть и чужих дэмонов. Но они не

будут видеть твоего дэмона и дэмона Уилла, если только ты не научишь их видеть,

как я научила тебя.

- Да… О, как это удивительно! Да!

Мэри подумала: «Лира ведь разговаривала со своим дэмоном, получится ли у меня

не только видеть, но и слышать эту птицу?» Она шла дальше, предвкушая этот

момент.

Уилл уже прорезал окно и подождал, когда пройдут женщины, чтобы снова закрыть

его.

- Вы знаете, где мы? – спросил Уилл.

Мэри огляделась. Они были в её мире, на тихой улице, обсаженной деревьями. По

обе стороны дороги стояли большие викторианские дома, и рядом с каждым был сад с

подстриженными кустами.

- Где-то в северной части Оксфорда, - ответила Мэри. – Вообще-то это недалеко от

моей квартиры, хоть я и не знаю, какая это улица.

- Я хочу пойти в Ботанический сад, – сказала Лира.

- Хорошо. Думаю, это минутах в пятнадцати ходьбы. Нам сюда…

Мэри снова попыталась использовать двойное зрение. На этот раз всё получилось

легче: галка была с ней, в её мире и сидела на ветке, низко свесившейся над

тротуаром. Мэри протянула руку, чтобы посмотреть, что будет, и птица тут же

шагнула на неё. Мэри ощутила на руке небольшую тяжесть, почувствовала когти,

цепко ухватившие её палец, и осторожно пересадила птицу к себе на плечо. И он

так привычно устроился на новом месте, будто всю жизнь там и сидел.

«А он и сидел», - подумала Мэри и пошла дальше.

На Хай-стрит было малолюдно, а спустившись по ступеням напротив колледжа

Магдалены к Ботаническому саду, они и вовсе остались одни. Мэри и Серафина сели

на каменную скамью внутри богато украшенной арки, ведущей в сад, а Уилл и Лира

перелезли через железный забор внутрь. Их дэмоны проскользнули сквозь прутья

забора и поплыли в сад перед ними.

Лира потянула Уилла за руку:

— Сюда.

Она провела его мимо развесистого дерева, под которым был бассейн с фонтаном,

потом свернула налево и пошла между клумбами к огромной сосне с несколькими

стволами. Там, куда она направлялась, в дальней части сада, за дверью в

массивной каменной стене, деревья были моложе и растительность выглядела более

дикой, чем везде. Лира повела Уилла почти в самый конец сада, через мостик,

туда, где под большим, развесистым деревом стояла деревянная скамейка.

- Да! - сказала она. - Я так надеялась, и вот она — всё точно так же… Уилл, я

приходила сюда в моём Оксфорде и сидела на этой самой скамейке, когда мне

хотелось побыть одной, только с Паном. Вот я и подумала, что если бы ты, может,

хоть раз в год… если бы мы могли приходить сюда в одно и то же время, всего на

какой-нибудь час, мы могли бы представлять, что мы снова рядом, потому что мы и

были бы рядом… если бы ты сидел здесь, а я – тут, в своём мире…

- Да, - сказал он. – Я буду приходить сюда всю жизнь. Где бы в мире я ни был, я

приду сюда…

- В день летнего солнцестояния, - сказала она, – в полдень. Всю мою жизнь. Всю

мою жизнь…

Он вдруг перестал видеть из-за горячих слёз, но дал им волю и только крепко

прижал Лиру к себе.

- А если потом, - дрожащим голосом шептала она, – мы встретим тех, кто нам

понравится, и поженимся с ними, тогда мы должны быть к ним добры, и не

сравнивать всё время, и не мечтать о том, чтобы лучше мы с тобой поженились… Но

всё равно раз в год приходить сюда. Всего на час, просто чтобы побыть вместе…

Они крепко обнялись. Шли минуты; рядом на реке встрепенулась и прокричала

водяная птица, по мосту Магдалены проехала машина.

Наконец они отпустили друг друга.

- Ну… - нежно сказала Лира.

Всё в ней в тот момент было нежным, и это стало одним из самых любимых

воспоминаний Уилла: красота её напряжённого лица, в сумерках ставшего нежным, её

глаза, руки и особенно губы, бесконечно нежные губы. Он целовал её снова и снова,

и каждый новый поцелуй приближал последний.

Они пошли обратно к воротам, чувствуя тяжесть и нежность любви. Мэри и Серафина

ждали их.

- Лира… - сказал Уилл.

- Уилл, - сказала она.

Он прорезал окно в Читтагацци. Они стояли посреди парка, окружавшего большой дом,

у края леса. Уилл в последний раз шагнул через окно и посмотрел на безмолвный

город, на блестевшие под луной черепичные крыши, на башню над ними, на огни

корабля, застывшего в ожидании на неподвижной глади моря.

Он повернулся к Серафине и произнёс как можно спокойней:

— Спасибо тебе, Серафина Пеккала, за то, что спасла нас в бельведере, и за всё

остальное. Пожалуйста, будь всю жизнь добра к Лире. Я люблю её, как никто ещё

никого не любил.

Королева ведьм в ответ поцеловала его в обе щеки. Лира что-то прошептала Мэри,

они тоже обнялись. А потом Уилл следом за Мэри шагнул в последнее окно, обратно

в свой мир, в тень деревьев Ботанического сада.

«Уже пора быть весёлым», – изо всех сил говорил себе Уилл, но это было всё равно

что удерживать руками волка, который пытался разорвать ему лицо когтями и

перегрызть горло. И всё-таки он старался, думая, что никто не видит, чего ему

это стоит.

И он знал, что Лира делает то же самое: её выдавала напряжённая, застывшая

улыбка.

Но она всё-таки улыбалась.

Последний поцелуй, такой поспешный и неловкий, что они стукнулись скулами, и ему

на лицо попала её слезинка. Их дэмоны поцеловались на прощание, и Пантелеймон

проплыл через окно на руки Лире. А потом Уилл стал закрывать окно. А потом всё

было сделано. Путь был закрыт. Лира исчезла.

- Так… - он старался говорить обычным тоном, но всё-таки не смотрел на Мэри, –

надо сломать нож.

Он привычно нащупал в воздухе пустоту и стал вспоминать, как нож сломался в

прошлый раз. Он собирался прорезать выход из пещеры, а миссис Коултер так

внезапно и необъяснимо напомнила ему мать… и нож, подумал он, сломался потому,

что наконец наткнулся на то, чего не смог разрезать — на его любовь к ней.

И он попытался представить себе лицо матери, каким он видел его в последний раз

в маленькой прихожей миссис Купер - испуганным, безумным.

Но ничего не вышло. Нож легко взрезал воздух и открыл мир, где бушевала гроза:

из окна с шумом вырвались тяжёлые капли, напугав Уилла и Мэри. Он поспешно

закрыл окно и секунду стоял в недоумении.

Его дэмон знала, что надо делать, и только сказала: «Лира».

Конечно. Он кивнул и, держа нож в правой руке, левой прижал его к тому месту на

щеке, где осталась её слезинка.

И в этот раз нож с душераздирающим треском разбился вдребезги. Кусочки лезвия

посыпались на землю и засверкали среди камней, ещё мокрых от дождя другой

вселенной.

Уилл опустился на колени и тщательно подобрал их; Киръява помогла ему своим

острым кошачьим зрением.

Мэри закинула рюкзак на плечо.

- Ну, - сказала она, – послушай, Уилл. Мы с тобой едва словом обмолвились… Так

что мы почти не знакомы. Но мы с Серафиной Пеккала пообещали друг другу, и я

только что пообещала Лире… да и если бы я никому не обещала, я бы пообещала

тебе, что, если ты позволишь, я буду твоим другом на всю оставшуюся жизнь. Мы

оба здесь одни, и, думаю, нам бы пригодилась такая… Я хочу сказать, что кроме

друг друга нам больше не с кем поговорить обо всём этом… И нам обоим придётся

привыкать жить с нашими дэмонами… И у нас у обоих неприятности, и если это всё

нас никак не объединяет, то я не знаю, что объединит.

- У вас неприятности? - посмотрев на неё, спросил Уилл. И встретил её открытый,

дружелюбный, умный взгляд.

- Ну, перед тем, как уйти, я сломала кое-что в лаборатории, и подделала документ,

и… В общем, разберёмся. И с твоими проблемами тоже разберёмся. Мы можем найти

твою мать и обеспечить ей хороший уход. А если тебе негде жить, то… если ты не

возражаешь жить со мной, если мы это сможем устроить, то тебе не придётся быть,

как там это называется, под опекой. То есть, нам надо придумать историю и всем

её рассказывать, но ведь мы же это сможем?

Мэри была другом. У него был друг. В самом деле. Об этом он и не подумал.

- Да! – ответил он.

- Значит, так и сделаем. Моя квартира где-то в полумиле отсюда. И знаешь, чего я

хочу больше всего на свете? Чашку чая. Пойдём, поставим чайник.

Через три недели после того мига, когда Лира увидела, как рука Уилла навсегда

закрывает его мир, Лира вновь оказалась за обеденным столом колледжа Джордан,

где её впервые очаровала миссис Коултер.

На этот раз людей за столом было меньше: она, Мастер и госпожа Ханна Рельф,

глава женского колледжа Святой Софии. Госпожа Ханна была и на том, первом обеде,

и Лира вежливо поздоровалась с ней, хоть и удивилась, снова увидев её здесь. И

тут же обнаружила, что память подводит её: эта госпожа Ханна была намного умнее,

интереснее и добрее той бестолковой, по-старушачьи одетой женщины, которую она

помнила.

Пока Лиры не было, чего только не случилось с колледжем Джордан, и с Англией, и

со всем миром. Власть церкви за это время успела сильно возрасти — было принято

много жестоких законов — а потом так же быстро ослабнуть: перевороты Магистрата

положили конец правлению фанатиков, и к власти пришли новые, либеральные силы.

Главная коллегия жертвоприношений была распущена, Церковный Суд Благочиния

лишился своего главы и пребывал в замешательстве. Все колледжи Оксфорда снова

возвращались к спокойной учёбе и повседневным делам после этих недолгих и бурных

дней. Кое-что исчезло: у Мастера разворовали ценную коллекцию серебра, куда-то

пропали несколько слуг колледжа. Не в пример им слуга Мастера Кузинс никуда не

делся, и поскольку они с Лирой всегда были врагами, она была готова ответить на

его враждебность открытым неповиновением. И потому порядком опешила, когда он

очень тепло поздоровался с ней и обеими руками пожал ей руку. Лире послышалось,

или в его голосе звучала симпатия? Он и правда изменился.

За обедом Мастер и госпожа Ханна говорили о том, что случилось в отсутствие

Лиры, а она слушала их то в ужасе, то с грустью, то с удивлением. Когда они

пили кофе в гостиной, Мастер сказал:

- Ну а ты, Лира, мы почти ничего не слышали о тебе. Но я знаю, что ты много

повидала. Ты можешь нам что-нибудь рассказать?

- Да, - ответила она, – но не обо всём сразу. Кое-чего я ещё не понимаю, мысли о

чём-то до сих пор заставляют меня содрогаться и плакать, но я обещаю рассказать

вам всё, что смогу. Только и вы должны мне кое-что пообещать.

Мастер и седая леди с дэмоном-мармозеткой на коленях переглянулись, между ними

проскочила искорка веселья.

- Что? – спросила госпожа Ханна.

- Вы должны пообещать мне верить, - серьёзно сказала Лира. – Знаю, я не всегда

говорила правду, а иногда мне приходилось врать и выдумывать просто чтобы выжить.

Так что я знаю, какой я была, и знаю, что вы это знаете, но моя правдивая

история для меня очень важна, и я не буду рассказывать, если вы готовы верить в

неё только наполовину. Так что я обещаю говорить правду, если вы обещаете верить.

- Хорошо, я обещаю, - сказала госпожа Ханна.

Мастер сказал:

— Я тоже.

- Но знаете, чего бы мне хотелось почти, почти больше всего на свете? – сказала

Лира. - Снова уметь пользоваться алетиометром. Ох, Мастер, это было так странно:

сначала я умела, а потом просто разучилась! Я знала его так хорошо, что могла

понимать все значения, переходить от символа к символу и связывать их вместе,

как… - она улыбнулась: – ну, как обезьянка прыгает по деревьям, и так же быстро.

И вдруг – ничего. Бессмыслица — я даже вспомнить ничего не могла, кроме основных

значений, например, что якорь означает надежду, а череп – смерть. Все эти тысячи

значений… исчезли.

- Нет, Лира, они не исчезли, – сказала госпожа Ханна. – Книги всё ещё в

библиотеке Бодли. И стипендия на их изучение жива-здорова.

Госпожа Ханна и Мастер сидели в креслах перед камином, а Лира - на диване между

ними. Комнату освещала только лампа у кресла Мастера, но лица обоих стариков

были хорошо видны. Лира поймала себя на том, что внимательно изучает лицо

госпожи Ханны. Приятное, подумала она, и проницательное, и мудрое, но Лира

могла прочесть на нём не больше, чем на алетиометре.

- Ну, Лира, - продолжал Мастер, – пора подумать о твоём будущем.

От этих слов у неё побежали мурашки по коже. Она взяла себя в руки и выпрямилась.

- Пока меня здесь не было, - сказала Лира, - я об этом не задумывалась. Я

думала только о том времени, в котором была, о настоящем. Мне много раз казалось,

что будущего у меня и вовсе нет. А теперь… Ну, вдруг понять, что у тебя ещё вся

жизнь впереди, но… но понятия не иметь, что с ней делать – это, ну, как иметь

алетиометр, но понятия не иметь, как им пользоваться. Видимо, мне придётся

работать, но не знаю, над чем. Мои родители, наверное, были богаты, но могу

поспорить, что они и не думали мне что-нибудь оставить. Да и всё равно они,

наверное, уже истратили все свои деньги, так что мне даже не на что претендовать.

Не знаю, Мастер. Я вернулась в Джордан, потому что здесь был мой дом, и мне

больше было некуда пойти. Думаю, король Йорек Бирнисон позволил бы мне жить в

Свальбальде, а Серафина Пеккала – с её кланом ведьм, но, как бы я не любила их

обоих, я не медведь и не ведьма, и там бы я своей не стала. Может, гиптяне взяли

бы меня к себе… Но я уже не знаю, что делать. Я чувствую себя такой потерянной.

Они посмотрели на неё: её глаза блестели ярче обычного, а подбородок был высоко

вздёрнут – это выражение лица она, сама того не зная, переняла у Уилла. Дерзкая

и растерянная одновременно, любуясь ей, подумала госпожа Ханна. А Мастер увидел

в ней кое-что другое: раньше она была миловидной, как все дети, а теперь ей

неловко было в собственном растущем теле. Но Мастер очень любил девочку, а

потому и гордился красивой девушкой, которой ей скоро предстояло стать, и боялся

её.

И он сказал:

- Пока стоит этот колледж, Лира, ты никогда не будешь потерянной. Он будет

твоим домом столько, сколько тебе нужно. Что же касается денег, то твой отец в

завещании оставил для тебя деньги, а меня назначил душеприказчиком. Так что об

этом можешь не беспокоиться.

На самом деле Лорд Азраил ничего не оставлял. Но колледж Джордан процветал, и у

Мастера имелись свои сбережения, даже несмотря на последние перевороты.

- Нет, - продолжил он, – я имел в виду учёбу. Ты ещё очень молода, а твоё

обучение до сих пор зависело от… скажем прямо, от того, насколько тебя боялся

преподаватель, – закончил он, но уже улыбаясь. – Оно было бессистемным. И при

надлежащем обучении твои способности могут повести тебя в совершенно

непредсказуемом направлении. Но если бы делом всей твоей жизни стал алетиометр,

и ты бы сознательно стала изучать то, что когда-то тебе удавалось делать

интуитивно…

- Да, - решительно ответила Лира.

- …тогда, самым лучшим для тебя было бы довериться моему доброму другу госпоже

Ханне. В этой области знаний ей нет равных.

- Позволь мне кое-что тебе предложить, - сказала леди, – тебе не обязательно

отвечать прямо сейчас. Подумай. Мой колледж не такой старый, как Джордан, и всё

равно ты пока ещё слишком молода, чтобы стать его студенткой, но несколько лет

назад мы приобрели большой особняк в северном Оксфорде и решили открыть там

школу-интернат. Я хочу, чтобы ты встретилась с директрисой и решила, хочешь ли

стать одной из наших учениц. Видишь ли, Лира, у тебя скоро возникнет

потребность в дружбе с девочками твоего возраста. Есть вещи, которым мы, пока

молоды, можем научиться друг у друга, а я не думаю, что в Джордане у тебя будут

для этого все возможности. Директриса – умная молодая женщина, энергичная,

приятная и с воображением. Нам с ней очень повезло. Ты можешь с ней поговорить,

и, если эта идея тебе понравится, Святая София станет твоей школой, как Джордан

стал твоим домом. А если ты решишь систематически изучать алетиометр, мы с тобой

могли бы проводить индивидуальные занятия. Но у тебя ещё есть время, милая моя,

предостаточно времени. Не отвечай сейчас. Ответь, когда будешь готова.

- Спасибо, - сказала Лира, – спасибо, госпожа Ханна, обязательно.

Мастер дал Лире отдельный ключ от калитки в сад, чтобы она могла приходить туда

и уходить, когда хотела. В ту ночь, когда привратник уже запирал свою будку,

Лира с Пантелеймоном проскользнули за ворота и пошли по тёмным улицам, слыша,

как все оксфордские колокола звонят полночь.

Когда они пришли в Ботанический сад, Пан увидел мышь и бросился за ней по траве

к стене сада. Затем, отпустив её, он прыгнул на огромную сосну, стоявшую

неподалёку. Лире приятно было смотреть издалека, как он скачет по веткам, но им

нельзя было делать это при посторонних. Приобретённая ценой мучений способность

разделяться должна была оставаться в секрете. Раньше Лира с удовольствием

продеймонстрировала бы её всем знакомым мальчишкам и посмотрела бы, как они

вытаращат глаза от страха, но Уилл научил её ценить молчание и осторожность.

Она села на скамейку и стала ждать Пана. Он любил появляться неожиданно, но ей

обычно удавалось заметить его первой — вот и сейчас он, как тень, плыл вдоль

берега реки. Притворяясь, что ничего не заметила, она смотрела в другую сторону,

а когда он прыгнул на скамейку, внезапно схватила его.

- Мне почти удалось, – сказал он.

- Тебе ещё учиться и учиться. Тебя было слышно от самых ворот.

Он уселся на спинку скамейки, положив передние лапы ей на плечо.

- Что мы ей скажем? – спросил он.

- Скажем "да", - сказала она. – Всё равно нужно всего лишь встретиться с

директрисой. Это ещё не в школу идти.

- Но мы ведь пойдём, да?

- Да, - сказала она, – наверное.

- Может, там окажется хорошо.

Лира подумала об остальных ученицах. Может быть, они умней или опытней её, и,

уж конечно, они побольше неё знают о тех вещах, которые важны для девочек их

возраста. А она не сможет рассказать им и сотой доли всего, что знает. Они решат,

что она глупая невежда.

- Думаешь, у госпожи Ханны и правда получится с алетиометром? – спросил

Пантелеймон.

- Со всеми этими книгами уж точно. Интересно, сколько их там? Спорю, мы могли бы

выучить их все и обходиться без них. А то, представь, придётся таскать с собой

стопку книг… Пан?

- Что?

- Ты мне когда-нибудь скажешь, что вы с дэмоном Уилла делали, когда мы

расстались?

- Когда-нибудь, - ответил он, – а она когда-нибудь скажет Уиллу. Мы с ней

договорились, что не будем говорить, пока не почувствуем, что пора.

- Ладно, – миролюбиво согласилась Лира.

Сама она рассказала Пантелеймону всё, но после того, как она его бросила, он

имел право на секреты от неё.

К тому же её утешала мысль о том, что у них с Уиллом было ещё что-то общее.

Настанет ли час, когда она перестанет думать о нём, мысленно говорить с ним,

заново переживать каждое мгновение рядом с ним, когда перестанет скучать по его

голосу, по его рукам, по его любви? Она никогда и не мечтала так полюбить кого-то.

Из всех её потрясающих приключений это было самым потрясающим. И оставило в её

сердце нежность, как ушиб, который не пройдёт никогда, который она будет лелеять

вечно.

Пан соскользнул на скамейку и свернулся клубочком у неё на коленях. Темнота

охраняла их – Лиру, её дэмона и их секреты. Где-то в этом спящем городе есть

книги, которые вновь расскажут ей, как снова пользоваться алетиометром, милая и

образованная женщина, которая будет её учить, и девочки в школе, которые знают

намного больше, чем она.

Лира подумала: «Они ещё не знают, но они станут моими друзьями».

Пантелеймон пробормотал:

- Уилл говорил…

- Когда?

- На пляже, перед тем, как ты пыталась читать алетиометр. Он сказал, что нет

другого места. Так тебе сказал его отец. Но было что-то ещё.

- Я помню. Он хотел сказать, что Царства больше нет, Небесного Царства — что ему

пришёл конец. И мы не должны жить так, будто оно важнее этой жизни в этом мире,

потому что самое важное место – то, где мы сейчас.

- Он говорил, мы должны что-то строить…

- И для этого нам понадобится вся наша жизнь, Пан. Мы ведь пошли бы с Уиллом и

Киръявой?

- Да. Конечно! А они пошли бы с нами. Но…

- Но тогда мы не смогли бы её построить. И никто не сможет, если будет жить

только ради себя. Это сложно, но надо быть весёлыми, и добрыми, и

любознательными, и терпеливыми; нам всем в наших разных мирах нужно учиться, и

думать, и много работать, и тогда мы построим…

Её руки лежали на шелковистой шерсти дэмона. Где-то в саду пел соловей; лёгкий

ветерок тронул её волосы и зашумел листьями над её головой. Все колокола в

городе пробили один раз: кто тонко, кто басом, кто поближе, кто издалека, кто

сварливо продребезжал, кто звучно прогудел. Но все — кто раньше, кто чуть позже

— согласились в том, который был час. В том, другом Оксфорде, где они с Уиллом

поцеловались на прощание, тоже звонили колокола, и пел соловей, и лёгкий ветерок

шевелил листья в Ботаническом саду.

- И что тогда? – сонно пробормотал дэмон. – Что построим?

- Небесную Республику, - сказала Лира.

КОНЕЦ

...проснуться, не могу увидеть её, я думаю, она рядом, она ударила меня...

- Лира, только не пугайся! Если ты тоже испугаешься, я с ума сойду...

Они попытались ухватиться друг за друга, но их руки прошли, как сквозб воздух.

Лира попыталась сказать то, что хотела высказать, шепча в темноте рядом с его

бледным лицом:

- Я просто пытаюсь проснуться, мне так страшно, что я буду спать всю жизнь, а

затем умру, я просто хочу сначала проснуться! Неважно, даже если только на час,

только, если я не буду спать. Я даже не знаю, это настоящее или нет, но я помогу

тебе, Роджер! Я клянусь, что помогу!

- Но, Лира, если ты спишь, ты можешь и не поверить в это, когда проснёшься. Я

бы не поверил, я бы просто подумал, что это был просто сон.

- Нет! - яростно сказала она, и...

...топнула ногой так сильно, что почувствовала боль даже во сне. - Ты не веришь,

что я так сделаю, Роджер, так что не говори так. Я проснусь и я не забуду, вот

так.

Она оглянулась, но всё, что она могла увидеть, были широкие глаза и отчаявшиеся

лица, бледные лица, старые лица, молодые лица, все мёртвые, собирающиеся и

толпящиеся вокруг, близкие, тихие и горестные.

Лицо Роджера было иным. Его лицо было единственным, на котором светилась надежда.

Она сказала: - Почему ты так выглядишь? Почему ты не отчаялся, как они? Почему

ты не потерял надежду?

И он ответил: - Потому, что...

...ты - Лира.

Затем она поняла, что это означало. Даже во сне она почувствовала, как у неё

закружилась голова, как огромная тяжкая ноша опустилась ей на плечи. А чтобы

сделать всё ещё тяжелее, сон снова надвинулся, и лицо Роджера начало отступать в

тень.

- Ну, я... я знаю... На нашей стороне столько вских людей, вроде доктора Мэлон...

Роджер, ты знаешь, что есть ещё один Оксфорд, как наш? Ну, она... я нашла её...

Она поможет... Но есть только один человек, которому действительно...

Она уже почти не видела мальчика, а её мысли разбегались во все стороны, как

овцы на поле.

- Но мы можем довериться ему, Роджер, я клянусь, - сказала она из последних сил...

... - потому что он - Уилл.

Реклама на сайте