«Врата смерти»

Александр Прозоров Врата смерти

Пролог

В длинных и прохладных запасниках Русского музея, спрятанных от мирской суеты вниз, под толстые кирпичные своды, мрак и тишина не развеивались почти никогда. Потому даже две лампочки по шестьдесят ватт, вспыхнувшие по концам узкого хранилища в крыле отдела этнографии, показались ослепительными прожекторами, а спокойные голоса двух человек звучали, словно истошные вопли:

– Михаил Игоревич, может, проще Аркадия подождать? Он сам найдет, если есть... – уговаривал солидного даже в простом халате, упитанного и осанистого, с большими залысинами и маленькими белыми ушами товарища другой – молодой, хорошо сложенный, аккуратно постриженный и круглолицый, но в силу обстоятельств вынужденный упрашивать, а потому кажущийся и ростом покороче, и видом пожиже.

– Ну да, а татарчонок на неделю без уха останется.

– Сделаю я ухо, Михаил Игоревич! Завтра готово будет.

– Ты его три раза уже клеил, Кирилл. И больше чем на месяц не хватало.

Они двигались по запаснику вдоль рядов с вешалками, где под полупрозрачной пленкой доживали свой век платья, куртки, сюртуки, балаки, ферязи, балахоны, брасьеры и прочие одеяния вековой давности. Вешалок со штанами при этом почему-то не имелось ни одной.

– Последний раз ухо ни при чем было, это голова...

– Не напоминай мне про голову! – взмолился солидный. – И вообще, проще всего мальчишку забрать, осмотреть и составить дефектную ведомость. А там решим – клеить или же списать и думать о заказе нового манекена. Ты по сторонам-то смотри, смотри. Аркадий, помню, мне целый сундук этих самых ушей сменных показывал. Разных форм, цветов и фактуры. Заменим сразу пару, так, глядишь, еще год-другой татарчонок у двери и простоит. А там как раз можно о смене композиции подумать... Стоп, а это еще что?

В глубине одного из полусводов, уходящего чуть дальше остальных, под вешалкой с вамсом и несколькими шузаями он вдруг заметил женскую ножку.

– Эй, кто там есть?! Выходите немедленно! – потребовал было Михаил Игоревич, но к концу фразы голос его звучал уже не так уверенно. Он сам двинулся к вешалке, откинул пленку, аккуратно раздвинул костюмы, кивнул: – Ну да, естественно, кому тут взяться? Просто еще один манекен. Кирилл! Иди сюда, посмотри, какая ювелирная проработка каждой детали. Губы прямо влажными кажутся, волосы как настоящие, реснички на глазах одна к одной, ямочка вон на щеке, словно улыбнуться собралась, но сдержалась. Умели же делать! Интересно, чье производство? Понизь явно пермской школы плетения, но вышивка халата, тафьи, туфель... Подожди! – Мужчина задумчиво потер подбородок: – Отделка катурлином, двойной стяг по подолу, застежки внизу запаха. И все мягкого войлока. Кирилл, это же типичный южноуральский костюм! Самый что ни на есть образцовый!

– Да, Михаил Игоревич, – кивнул паренек. – А вы знаете, давайте завтра, как Аркадий приедет, попросим его на время этот манекен в экспозицию отдать, а я за пару недель из старого татарчонка конфетку сделаю!

– Или дефектную ведомость. Ты забываешь только об одном, Кирилл. Мы с тобой находимся в музее. И все, что хранится здесь, принадлежит тоже музею, а не какому-нибудь Аркадию. И пока директором здесь являюсь я, для распоряжения имуществом мне ничьего соизволения не требуется. Вот тебе ключ. Когда все закончишь, запрешь хранилище и принесешь мне.

– Что закончу? – не понял Кирилл.

– Возьми кого-нибудь себе в помощь, уберите татарчонка с глаз посетителей, а на его место поставьте эту красотку. Инвентарный номер списать не забудь, дабы путаницы с учетом не возникло. И все, мальчишка твой. Занимайся трепанацией, пока не надоест. Давай, действуй, – похлопал Михаил Игоревич молодого сотрудника по плечу. – Я буду в кабинете.

С татарчонком молодой человек управился сам, без посторонней помощи. Просто прикатил в залитый утренним солнцем зал «Татарского быта и суеверий» транспортную тележку, опустил ее площадку, аккуратно протиснул под основание манекена, после перевел в верхнее положение и спокойно укатил к себе в мастерскую. С новоявленной же татаркой пришлось повозиться. Прежде всего, манекен оказался без подставки. Причем Кирилл, пока перетаскивал южно-уральскую красотку, не заметил на ней никаких точек крепления. Между тем, если экспонат оставить в зале не закрепив – пусть даже за ограждением и под стеклом, – его обязательно опрокинут в первый же час. Такое уж странное свойство есть у посетителей музеев – ронять даже то, до чего дотянуться невозможно в принципе. Телекинез тренируют, что ли?

Правда, разбираться с этим вопросом в темном и холодном запаснике было все равно не с руки, а потому додумывал эти мысли начинающий реставратор уже на пути к залу, неся татарку за плечи, в то время как Семен Ростиславович и Паша из меховой мастерской удерживали ее за ноги. Под недоверчивыми взглядами двух скучающих смотрительниц и парочки, больше занятой друг другом, нежели экспозицией, мастера осторожно водрузили молодую татарку в центр темного квадрата, оставшегося от убранного мальчишки.

– Спасибо, ребята, дальше я сам, – кивнул Кирилл. – Думаю, помост новый нужно такого же размера сделать, чтобы в глаза не бросался.

Но тут за его спиной раздался такой оглушительный истерический вопль, что мысли о работе мгновенно вылетели из головы. Молодой человек моментально развернулся, чуть присел, рука метнулась в карман халата, где неизменно болталась тяжелая отвертка с каленым жалом и обрезиненной рукоятью.

Одна из смотрительниц к этому мгновению уже распласталась на наборном паркете из восемнадцати пород ценного дерева, вторая с невероятной для ее возраста и грузности скоростью мчалась в сторону центрального входа Музея этнографии. По мере ее удаления ослабевал и вопль. Влюбленная парочка не менее шустро рванула через зал к дальней двери, но там остановилась – видимо ощутив себя в безопасности.

– Что случилось-то? – так и не понял Кирилл.

– Где я? – тихо прозвучало возле самого его уха.

– В музее, – не очень уверенно ответил он на странный вопрос, повернувшись обратно к татарке. И, впервые увидев ее лицо в ярких лучах света, понял, что неведомый мастер при всем своем мастерстве здорово промахнулся. Он перепутал глаза и вставил девушке один сочного и глубокого синего цвета, а другой – не менее яркого, но зеленого.

– Что такое «музей»? – не понял манекен, старательно поправляя растрепанную во время переноски одежду.

– А-а... – В мозгу молодого человека наступил ступор. Не возникало никаких мыслей, никаких чувств и никаких вопросов. В одном краешке сознания затаилось понимание того, что всего этого быть не может. Никак, совершенно никак, абсолютно. В другом – надежда на то, что все происходящее наверняка может как-то очень просто разъясниться. И наверняка – как-то правдоподобно. Остальное же пространство наполнилось пустотой. Губы сами собой пробормотали невнятный вопрос: – Ты кто?

– Урсула я, невольница боярина Олега, – охотно призналась девушка. – Он меня в походе на торков взял. А туда в гарем меня из Каима продали. Сам кем будешь, боярин? Как я здесь оказалась? Где мой господин? Берегись, коли неладное что сотворил! Господин мой колдун сильный, коли проклятие наложит – и жизнь не в радость покажется!

– Колдун, – сглотнув, согласно кивнул Кирилл. – Колдун, который воевал с торками. Ну да, конечно. Колдун.

С оглушительным топотом в зал влетели все три охранника, выставив газовые пистолетики, закрутились между витринами.

– Муркашин, проверь, как Лидия Петровна? Пульс есть? – указал на бесчувственную смотрительницу коротко стриженный и уже совершенно седой, несмотря на вполне средний возраст, Леша Егоров. – Кирилл, чего случилось? Матвеешна примчалась вся белая и не в себе, орет белугой, не понять ничего.

– Случилось, – по инерции согласился молодой человек, не отрывая взгляда от ожившего манекена.

– Вроде на месте все, – стали прятать пистолеты охранники, не найдя следов кражи или вандализма. – А мы уже тревожную кнопку давануть успели, сейчас наряд примчится. Чего ментам-то сказать, Кирилл? Что с Лидией Петровной? Кто это ее приложил? Кто тут вообще нашкодничал?

– Нашкодничал... – Начинающий реставратор вдруг ощутил в ногах неодолимую слабость и сел на пол перед очаровательной девушкой, удивленной ничуть не менее всех остальных.

* * *

– Как выразился заместитель горпрокурора Михаил Жданов: «Пострадавших материально или физически в результате происшествия в отделе этнографии Русского музея не выявлено, а публичное оживание, согласно действующим как Уголовному, так и Административному кодексам, не является наказуемым деянием. В связи с этим уголовного дела по факту случившегося возбуждаться не будет, а подозреваемая освобождена из камеры предварительного заключения еще до истечения предельного срока административного задержания. Принимать меры для установления ее личности органы правопорядка не имеют основания».

На экране телевизора произошло шевеление, хлопнула дверь, по ступеням шагнула было Урсула, но тут же шарахнулась назад от многочисленных ослепительных фотовспышек, черных глазков камер и леса микрофонов, уперлась спиной в Кирилла. Тот скинул изрядно потрепанный за день халат, прикрыл ее, провел вдоль самой стены до угла, открыл низкую синюю иномарку с фордовской эмблемой на капоте, усадил внутрь, накрыл халатом с головой, обежал с другой стороны, прыгнул за руль, и спустя пару минут машина двинулась с места, расталкивая капотом ближайших репортеров.

– Напоминаю зрителям, – захлебываясь и глотая от нетерпения окончания слов, заговорил диктор, – что сегодня в Русском музее, в отделе этнографии, на глазах у многочисленных свидетелей ожил один из самых старых манекенов, что вызвало большой переполох среди посетителей. Манекен превратился в юную царевну в древнем одеянии. Выглядит новоявленная Галатея всего на шестнадцать лет и имеет глаза разных цветов, синего и зеленого. Утверждает, что является рабыней средневекового деспота, а фамилии она не имеет вовсе. Однако представители милиции не скрывают своего скепсиса. Они подозревают, что сотрудники музея, по всей видимости, всего лишь провели яркую пиар-акцию, дабы повысить посещаемость экспозиции. С вами был Анатолий Чагин, «Региональное телевидение».

– Аж четыре раза о сем повторил, паршивец, – хлопнул кулаком по столешнице Ворон. – Ровно за язык его кто тянет. Теперь уж про глаза разные каждый глухой и мертвый на всей земле услышал.

– Извини, Ратмирович, уж не ведаю, как получилось, – развел руками парень напротив. – На день всего отлучился, честное слово. Возвращаюсь – а там уж представление в полном разгаре. И целая толпа с камерами.

– Битого яйца назад не склеишь, Аркадий. Коли на волю вышла, так, стало быть, судьбой ей выпало, не поспоришь. Постараюсь приглядывать, как смогу. Ох, что-то про Олежку больно долго ничего не слышно. Мне его тут сильно не хватать теперь будет.

– Неожиданная развязка наступила в деле «дикой» Роксаланы, известной светской львицы и искательницы приключений, директора фирмы «Роксойлделети», – продолжал тем временем развлекать зрителей старенький клубный телевизор. – Как вы помните, еще три месяца назад она бесследно исчезла в горах Швейцарии. За любые сведения, способные пролить свет на ее судьбу, отец Роксаланы обежал выплатить миллион евро, но сумма так и осталась невостребованной. И вот, как сообщили из Мурома, сегодня утром она сама пришла в местное отделение фирмы и потребовала...

– Да выключи же ты его! – взмолился Ворон. – Бубнит и бубнит, бубнит и бубнит. Мочи моей больше нет это слушать!

Корчма у болота

Дорога, ведущая к Зельину урочищу, оказалась натоптана так, что ее легко можно было перепутать с трактом на сам Муром, до которого отсель оставалось всего три верховых перехода, а пешему иль на повозке – пять дней пути. Кто-то даже поставил указатель – хмурую оскаленную личину в половину человеческого роста, вырубленную из высокого елового пня. Широкие грубые сколы показывали, что мастер особо себя не утруждал, ограничившись десятком-другим ударов плотницкого топора с тонким острым лезвием.

– Сюда, – кивнул Олег, поворачивая коней на дорогу, на обочине которой и пугал путников приоткрытой пастью и глубокими глазницами истукан.

– Долго еще? – переспросила Роксалана. – Обрыдла уже эта слякоть!

– Под крышей заночуем, не бойся.

Муромское княжество встретило путников затяжными дождями. Вот уже восьмой день они и укладывались, и поднимались под мелкой и нудной моросью; под дождем скакали по Хазарскому тракту и поили лошадей, под дождем пытались развести огонь и приготовить пищу. От такой погоды не спасали ни войлочные плащи, ни кожаная одежда, ни шапки с широкими отворотами, ни уж тем более – узорчатые дорогие доспехи. К третьему дню они промокли насквозь, до самой последней ниточки. И устали так, что Роксалана уже вторые сутки как не ругалась, лишь изредка переспрашивая, когда же все кончится.

Дорога перевалила взгорок, вильнула вправо вниз, почти сразу повернула налево, и путники оказались на дне глубокого оврага. Навстречу им текла настоящая река шириной в две сажени. К счастью, дно было усыпано плотно слежавшейся мелкой галькой, а глубина потока не поднималась выше конских копыт. Так что после глинистого расчавканного тракта здешний путь оказался даже лучше. Почти версту стены оврага становились все ниже и ниже, наконец дорога выбралась на склон и, описав короткую полупетлю, превратилась в широкую площадку у поросшего соснами пологого холмика.

У дождливой погоды оказался хоть один безусловный плюс: вопреки обыкновению, перед пещерой знахаря не толпились больные и просители. Путники спешились у навеса, привязали и расседлали под ним лошадей, поднялись ко входу в пещеру, вошли внутрь. В лицо ударило давно забытым сухим теплом, пахнуло сеном и жареным мясом. Вот только глаза после дневного света не могли ничего различить в сумерках, и хозяин берлоги узнал гостей первым.

– О-о, никак чадо мое нагулялося! – узнал Середин знакомый говорок Ворона. – Потянулось к отчему очагу.

– Привет, Ратмирович. Не поверишь, ан и правда заскучал.

– Это он, Олежка? – нетерпеливо уточнила Роксалана. – Это тот колдун, который сможет отправить нас домой, в наше время?

– Нечто тебя двое было, дитя мое? – удивился Ворон. – Вроде как один ты меня о прошлый раз навещал. Да и вовсе не упомню я сей красавицы, ни в летах нынешних, ни в грядущих.

– В прошлый раз ее и не было, – признался Середин. – По дороге подобрал.

– Это еще кто кого подобрал?! – тут же полыхнула девушка. – Да если бы не я, ты бы до сих пор у туристской стойки в аэропорту билетики попрошайничал!

– По речам вижу, и впрямь не наших земель твоя чаровница, – усмехнулся мудрый знахарь. – Издалече прибыла, к законам сим непривычна.

– Из моего она времени, Ратмирович, виноват, – развел руками Олег. – Там подобных много уродилось. Сможешь обоих отправить, или не получится?

– Отчего же не получится? – хмыкнул чародей, отходя в глубину пещеры. – Заклятиям все едино – одного, двух али сотню. Токмо зелья вари поболее, заговоры твори, да силы в них вкладывать не жалей. Однако же плохо, что, когда готовил я сие варево, об одном тебе мыслил. Старался изрядно, хватить должно. Но лучше бы обождать немного, новые наговоры нашептать, силы добавить...

– И долго это? – насторожилась Роксалана.

– Коли переваривать – вестимо, к весне готово будет. – Ворон вернулся из темноты к очагу, держа в руке крохотную глиняную амфорку, оплетенную тонкой замшевой сеткой. – Ну а наговорить лишнее слово – его в любой момент не сложно.

– Нет!!! – вскрикнула девушка. – Только не до весны! Все! Хватит! Нагулялась! Ни минуты лишней!

– Ну, ты-то, чадо, уразуметь обязан, что переварить полностью – оно куда как надежнее будет? – повернулся Ворон к Олегу.

– Коли не подействует, тогда можно и переварить, – пожал плечами ведун. – Открою тебе маленькую тайну, Ратмирович. Второй раз сюда меня уже не Велесов заговор, а твое заклинание забросило. Причем забросило как раз нас двоих, одно и без лишних наговоров. В тот момент не до них было совсем.

– Коли так, оно, конечно, все меняет, – согласился старый учитель. – Слово я лишнее добавлю, а зельем попытаемся сим обойтись, что есть. Встряхнуть его хорошенько надобно для равномерности, и дабы заговоры разбудить, да и разлить тонким слоем для быстрейшего высыхания, дабы со стихиями перемешался.

– Разбить! – посоветовал Середин.

– Вам лишь бы поломать все вокруг, отроки безголовые! – нахмурился Ворон. – Ладная вещица после вас еще людям послужит. Что же вы стоите, не проходите? Мокрые, вижу, все. Раздевайтесь, сушитесь, грейтесь. Подсаживайтесь к очагу, я на угли сейчас хвороста подброшу.

– Может, не будем кота за хвост тянуть, дедуля? – предложила Роксалана. – Этак сперва обсохнуть, потом водицы испить, потом «утро вечера мудренее», так слово за слово до весны в конечном счете и дойдем. Давайте сразу дело кончать. Резанем гордиев узел разом, да по тощему горлу.

– И ты так мыслишь, чадо? – перевел взгляд на ученика Ливон Ратмирович.

– Честно говоря... – отозвался ведун. – Если мы тут у тебя в доме затеим большую сушку, неудобств доставим преизрядно. И ты намучишься, и самим не развернуться. Рухляди всякой набралось много. Если можно малыми хлопотами обойтись, лучше давай так и сделаем.

– А коли на той стороне в зиму попадете? Да все мокрые?

– Не попадем, Ратмирович, не беспокойся. Я каждый раз в тот же миг попадал, из которого ушел. А ушли мы последний раз аккурат летом.

– Ладно, дети, быть по сему, – поднял глиняный флакончик чародей. – Коли тверды вы так в своем намерении, отговаривать не стану. Обнимитесь крепче, дабы заклинание единым целым вас забрало.

– Еще чего, с этим пентюхом обниматься! – возмутилась Роксалана. – Я лучше свою сумку чересседельную обниму. У меня там платья любимые, кинжал персидский, украшения и еще кое-какие мелочи на первый день. Ведь то, что на тебе, с тобой перенесется, я правильно помню? Подожди, дедуля, я сейчас.

И девушка выскочила наружу.

– А ты, чадо мое, что же не бежишь?

– То, что у меня здесь лучшего и любимого есть, учитель, я лучше тебе оставлю, – кивнул ведун. – Оно здесь куда полезнее будет и к месту.

– Учитель... – Присев на корточки у очага и чуть растопырив локти, Ворон поворошил палочкой угли. – Слово сие звучит для души ласково. Странно только слышать его от отрока, встретиться с которым лишь через десять веков предстоит.

– Но ты же меня узнал?

– Узнал, – согласился колдун. – Видать, там, в твое время, в памяти места на все уж не хватает, от и отдаются воспоминания будущие аж до сего момента. Даже и не ведаю, плохо сие, али радоваться надобно.

– Разве плохо заглянуть в будущее?

– Кабы еще понимать, что увидел.

– Вот, готово... – ввалилась в пещеру Роксалана с тяжелой сумкой через плечо да еще и с пухлой скруткой, по краям которой выглядывал мех, краешки тонких китайских шелков и ножны подарочных клинков. Именно скрутку она и всучила ведуну: – Вот, держи. Чтобы и ты не с пустыми руками. Зря, что ли, почти два года тут корячились! Все, мудрый колдун, мы готовы. Начинай свои мантры. Домой хочу, домой!

– Не терпится, стало быть? Ну, не желаете в объятия друг друга заключить, так хоть за руки возьмитесь. Я же Кроноса в помощь призову и в его честь зелье свое разом иссушу.

Даже просто «взяться за руки» было пожеланием трудноисполнимым. Скрутка оказалась столь объемной, что ладони на ней сходились только-только, едва касаясь кончиками пальцев. Роксалана же старательно придерживала на плече тяжелую сумку, которая норовила соскользнуть на пол.

– Услышь меня, отец богов, созидатель мира, властелин стихий и покоя... – Ворон, несколько раз резко встряхнув, открыл флакончик и забормотал над самым его горлышком: – Дай силам моим свою силу, дай воле моей свою волю, надели надежды смертные своею вечной властью. Да исполнятся заклятия и заклинания сии с сего часа ныне и навек!

Чародей решительно выплеснул свое зелье тонкой струйкой на горячие камни по краю очага, и оно мгновенно превратилось в пар, чтобы окутать слабой дымкой тела трех людей. Стены, потолок поплыли, словно попавший в кипяток пчелиный воск, дрогнули – но устояли, сохранив былую прочность. В знахарской пещере повисла мертвая тишина. Только через минуту ее нарушил легкий шелест.

– Нормальный ква, – вздохнул Олег и кинул на пол бесполезную скрутку.

Произнесенное Вороном заклинание перенесло в будущее Роксалану и... самого Ворона. Что, пусть и запоздало, показалось вполне логичным: ведь читал заговор именно колдун!

– Надо было таки ее обнять... – признал правоту Ливона Ратмировича ведун. – А может, и не надо. Остались бы вдвоем, получилось бы еще хуже. Ладно, придется сушиться здесь. Где тут у него хворост заныкан?

Найденные чуть ли не на ощупь у стены сухие ветки, попав в очаг на темно-красные россыпи углей, уже через минуту украсились высокими языками пламени, и ведун наконец-то смог оглядеться.

Жилье Ворона особой роскошью не поражало, однако из главной пещеры, в которой он находился, уходили в стороны несколько темных лазов, а потому аскетизму учителя Середин поражаться не спешил. Дым от костра уходил наружу не через притолоку над дверью, как в большинстве топящихся «по-черному» изб, а куда-то в специально пробитое наверху отверстие. Именно вокруг него, вероятно, висели пучки ивовых и березовых веток, связки мелкой рыбы и каких-то трав. Видимо, тех, что нуждались не в засушке, а в легком копчении. Еще немало пучков обветривалось у верхнего края кошмы, плотно прибитой к земляным стенам по всей их длине, похоже, для красоты – в отапливаемых пещерах стены и без того обычно теплые, отгораживаться от них ни к чему. Правда, пол оставался просто глиняным, хотя и хорошо утоптанным.

– Ладно, разложу тогда подарки, пока хозяин возвращается... – Ведун распустил ремни скрутки, развернул кошму. В воздухе тут же запахло мокрой шерстью. Олег перебрал оружие, развесил его на стенах – ему тоже лишняя влага на клинках и в ножнах ни к чему. Короткие коврики прицепил у входа, кошму бросил на пол в глубине пещеры. Затем разделся, подбросил еще хвороста, погрелся немного возле пламени – и отправился на улицу расседлывать и поить скакунов, разбирать остатки вещей.

В хлопотах прошел остаток дня – однако Ворон так и не вернулся. Того, что учитель загостится в будущем, Олег особо не опасался. Колдун мог провести там хоть половину жизни – но там все равно не его мир. Рано или поздно чародею захочется домой. А вернуться он должен точно в тот миг, из которого ушел.

Правда, это может случиться совсем в другом месте...

Перед самым закатом ведун все же решился углубиться во владения своего учителя и осмотреться в других пещерах. Одна из них оказалась уютной опочивальней с букетами пижмы и полыни для аромата, толстыми кошмами и коврами на полу и шкурами в несколько слоев на самой постели – не столько для тепла, сколько для мягкости. Укрывался Ворон подбитой снизу шелком шкурой белого медведя. Видимо, где-то в глубине души старый колдун все же оставался обычным мальчишкой-пижоном. Еще две пещеры были небольшими кладовочками с готовыми мазями, зельями, травами и порошками. Большую часть ведун узнал на вкус и на запах – зря, что ли, столько лет в послушниках у Ворона бегал. Но еще очень многие оставались ему незнакомыми. Наговорены составы или нет, тоже было непонятно. Освященного креста Середин, увы, с собой в этот раз не имел.

Четвертый лаз, как оказалось, уходил глубоко вниз, в весьма вместительный погреб, половина которого отводилась, опять же, всякого рода зельям, а другую занимали съестные припасы, причем довольно обширные. Тут были и яйца, и копченая курятина, и соленая рыба, и ветчина, и белорыбица, и бочонки с медом, и крынки с тушенкой. Именно ею и настоящим ставленым медом Олег и соблазнился, благо никакого приготовления перед употреблением эти блюда не требовали. Однако в тепле, сытости и сухости он не смог одолеть и половины миски, заснув прямо возле очага.

Утро на удивление оказалось ясным, солнечным и даже жарким. Вычистив лошадей, ведун пустил их щипать траву по низу холма, поправил край навеса, заменив прохудившуюся слегу новой, срубленной у дороги в овраге, после чего отправился в лес на поиски сухостоя – хворостом, известное дело, дома не протопишь, а никаких дров среди запасов Ворона он не нашел. Искать пришлось недолго – в окрестном лесу, похоже, нога человека не ступала вовсе, и десятки мертвых почерневших стволов торчали среди юной поросли в нескольких минутах пути от пещеры. К вечеру половина свободного места под навесом для скакунов была занята поленницей, и потому новым утром Середин, с наслаждением работая топором, стал рубить по другую сторону площадки новый навес. Руки его давно соскучились по работе, обычной человеческой работе, припасы Ворона позволяли не задумываться о хлебе насущном, ну а польза – всякому понятно, что дрова и крыша лишними никогда не бывают. Особенно если снова зарядит ненастье, и на счету будет каждый сухой клочок земли.

На третий день, когда ведун уже вовсю крыл новый навес дранкой, на поляну вышла растрепанная заплаканная крестьянка в мешковатом кожухе, в руках она держала щуплого ребенка годиков четырех. Шмыгая носом, она сразу заголосила:

– Здесь ли Ворон, дома ли он ныне-е! Да смилуются боги над моей горестью-ю... – Подвывала она изредка, но Олег почуял, что рискует оказаться свидетелем настоящей истерики, и, вогнав топор в очередной чурбак, поспешил к женщине.

– Что за беда у тебя, милая?

– Ворона звать надобно, Ворона! Малыш уходит к богине ночи, Мара уж рядом совсем, чует мое сердечко...

Ведун на всякий случай оглянулся, негромко пробормотал:

– Не оставь меня милостью, прекраснейшая из богинь. – И уже громче спросил: – Что с ребенком?

– В горячке весь, четвертый день уж беспамятует! Я уж лихоманку и жаром гнала, и малиной, и медом, и наговором, а горячка токмо сильнее делается...

Олег потрогал тыльной стороной ладони лоб ребенка, его горло, прислушался к дыханию. Указал на скамью возле коновязи:

– Ну-ка, разверни.

– Ворона, Ворона зови, – потребовала мамочка.

– Нет Ворона, – отрезал Олег. – Могу посмотреть, или ступай с богом, иных знахарей тут ныне нет.

Женщина чуть поколебалась, но все же решилась, стала раскрывать намотанные на ребенка платки. Олег быстрыми движениями растер ладони, чтобы были теплее, коснулся горла тяжело дышащего малыша, его груди, живота. Тот, даром что был в беспамятстве, резко вскрикнул.

– Куда ты смотришь, мамаша?! – в сердцах сплюнул Олег. – У малыша колики, а ты лихоманку гонишь! Жди здесь, сейчас зелье дам!

В пещере, найдя среди припасов Ворона корень лопуха, он наскоро заварил малую толику в оловянном черпаке, вынес на улицу:

– Как остынет, напои ребенка. Не торопись, ему сейчас только ожогов не хватает. – Пока женщина боролась с нетерпением, ведун вернулся в пещеру, отложил пучок лопуховых прядей в березовый туесок, прижал ко лбу: – Именем Свароговым, волей Белобоговой, силою Триглавы, жаром Хорса накладываю на тебя бремя спасти и оборонить дитя малое от порчи, колдовства и хвори вредящей, от лиха и зла, от печали и марьиной памяти.

Выйдя на свет, протянул туесок женщине:

– Вот, по пряди с утра запаривай в маленькой емкости, да пусть ребенок весь день пьет. На седмицу хватит, а больше и не нужно. Молиться о помощи к радунице своей ходи, от живота радуница главную помощь дает. И греть малыша больше не нужно, ему от этого только вред. Отойдешь отсюда, сядь отдохнуть в удобном месте. Живот у малыша прочиститься должен через несколько минут, сразу легче станет. – И Середин отобрал у нее пустой половник.

– Нешто выздоровеет? – сразу посветлела лицом гостья, поклонилась в ноги: – Звать-то тебя как, мил человек, за кого Сварогу кланяться.

– Именем Олег, по прозвищу ведун. Ученик я Ворона, за него молись. Теперь ступай, о малыше думай, потом кланяться будешь... – Середин отвернулся и демонстративно снова взялся за топор. Ребенка после отвара должно было прослабить, и ему очень не хотелось, чтобы это случилось вблизи пещеры.

Крестьянка потопталась, говоря еще какие-то добрые слова, наконец собралась и скрылась в стороне оврага. Однако же не успел Олег разделать на пластины и пару чурбаков, как оттуда появились сразу две новые просительницы. Ведун, тяжело вздохнув, отправился навстречу.

Одна долго и как-то даже сладострастно жаловалась на порчу, от которой сохнет день за днем и мается сразу всеми болезнями, и даже назвала трех знакомых, желающих сжить ее со свету. Но, на взгляд Олега, виноваты во всем были банальные глисты, от которых он и дал отвар папоротника, наказав не переусердствовать с лечением, ибо зелье содержит слабый яд. Вторую попытался вылечить от боли в спине разовым массажем. Как это обычно и бывает, разминание помогло – но ведун знал, что уже завтра боли вернутся, и против них не поможет даже барсучья мазь с горчицей и гвоздикой. Ибо никакой массаж и никакие мази не способны восстановить позвоночные диски – только ослабить боль.

Пока он разбирался с этой парой – подтянулись еще трое болящих, а потом еще и еще. Кто-то просил помощи для детей или родителей, кто-то оказывался болен сам, на ком-то лежала порча или проклятие. Середин щупал, мазал, заговаривал, отливал водой, нашептывал, снимал – пока в преддверии заката толпа посетителей не начала, наконец, рассеиваться. Теперь он понял, отчего у Ворона не имелось иных припасов, кроме хорошей еды и жалкого хвороста. Ему и самому сегодня вручили окорок, корзину яиц и еще кое-какую мелочь. Преподнести хотя бы вязанку дров никому из больных и в голову не пришло. Какой же это подарок? Вон, вокруг – бери сколько хочешь! Пили да пили...

На следующий день с самого рассвета снова потянулся поток просителей – ведун даже позавтракать не успел. Некоторые, узнав, что Ворон в отъезде, уходили, другие пользовались-таки помощью Олега. А большинству, похоже, и вовсе было все равно, что за знахарь встречал их у заветной пещеры. Их слушали, им давали советы, лечебные зелья и наговоры, они испытывали облегчение – и имя того, кто помогал, их ничуть не интересовало.

Новую полосу дождей Середин встретил с огромным облегчением. Поток просителей оборвался, и целых три дня ведун мог спокойно разбираться с доставшимся по наследству хозяйством и делать для учителя хоть какие-то припасы. Олег все ждал, что тот наконец вернется к родному порогу. Похвалит его за старания, растянется на любимой постели, расскажет о впечатлениях, оставшихся после похождений там, в будущем.

– Или они там вместе со вторым Вороном войну против Аркаима и его брата затеяли? Вдвоем, может, и справятся...

Но это было лишь гадание. Ответить мог только сам Ворон, столь долгое отсутствие которого наводило на Олега дурные предчувствия.

Кончились дожди, снова потянулась череда больных, невезучих и попавших под воздействие вредоносной магии. Снова день за днем, неделя за неделей ведун лечил и освобождал от дурного глаза, уже перестав с надеждой смотреть в сторону оврага. Знахарское дело постепенно превращалось для него в скучное нудное ремесло. Взгляд набился до того, что жалобы и болезни он угадывал еще до того, как женщина или подросток успевали открыть рот. Дни перестали отличаться один от другого и слились в долгий однообразный поток, конца которому не ожидалось во веки веков.

После одного из таких долгих, ничем не примечательных дней, уже поздно вечером, когда на улице сгустилась тьма, в полог пещеры кто-то поскребся, и внутрь вошла женщина, низко поклонилась:

– Доброй тебе ночи, премудрый Ворон...

Такие поздние визитеры случались у знахаря редко – простые люди опасались приближаться ночью к обители известного колдуна. Но бывали. Кто-то из путников времени на дорогу не рассчитал, кому-то так невмоготу было, что даже нежить не пугала. Посему Олег особо не удивился. Кинул только в очаг несколько тонких хворостин да поправил:

– Не Ворон я, всего лишь ученик. Ведаю куда меньше, уж не обессудь.

Поднявшееся пламя осветило молодую просительницу: лет двадцати пяти, но как школьница конопатую, с круглыми заячьими испуганными глазами и длинной косой, свисающей из-под платка ниже пояса. Выглядела она при беглом взгляде совершенно здоровой. Крепкой сочной девицей, при взгляде на которую руки аж зачесались от желания хотя бы потискать этакий персик.

– А от немочи мужицкой исцелить можешь?

– От немочи мужицкой? – Олега разобрал смех. – Это как же тебе присвербило, коли ты среди ночи к колдуну в лес за лекарством от напасти этой побежала? Нечто совсем муж позабросил, а сегодня вспомнил?

– Нет у меня мужа, ученик Ворона! – недовольно сверкнула отблесками пламени в глазах гостья. – Вдовая я!

– Коли так, то и вовсе не понимаю, – откинулся на прикрытую кошмой стену ведун. – Откуда этакое беспокойство?

– Не мое сие беспокойство. – Женщина кашлянула, повела плечами, развязала узел платка, потянула его кончики в стороны и опустила на плечи. – Общество меня послало. Всей деревней челом тебе бьем. Слабость у нас на корень мужицкий напала. Руки ничего не держат, ноги слабы. Ни днем работать толком не способны, ни ночью долга своего сполнить. Пашни зарастают, дома перекашиваются, хозяйство хиреет, а они ноги еле все волокут. Как кто из молодцев лихих свадьбу честную справит, так разом чахнуть начинает да бледнеть, из рук все валится, на жену не глядит...

Середин опять не смог сдержать усмешки: у деревенских пашни зарастают, дома перекашиваются, хозяйство хиреет – а они первым делом про «немочь мужицкую» спрашивают.

– Отчего же тебя послали, милая, сами не приехали?

– Какие ни есть, а мужики, – пожала она плечами. – Хозяйство без догляда не оставишь, иначе зимой и вовсе хоть сосульки грызи. За моим нарезом и скотиной зато посмотреть обещалися. Чтобы к пустому двору не вернулась. И вообще... Беляной меня родители нарекли.

– А меня Олегом, – представился Середин.

– Так сможешь ты от беды сей деревню нашу избавить, кудесник?

– Не кудесник я. Ведун обычный. Ведаю кое-что, чудеса творить пока не научился.

– Так сможешь? – настойчиво переспросила поздняя гостья.

Пламя над хворостинами опало, и в красном свете углей из темноты кроваво поблескивали зрачки Беляны да высвечивался контур тела по пояс, аккурат по белым рукавам и высокой груди. Темные юбки растворились в сумраке.

– Вся деревня? Все мужики? – покачал головой ведун. – Так прямо и не скажешь. Смотреть надобно, на место ехать.

– Прямо скажи, ведун, сможешь или нет? – опять потребовала гостья.

– Экая ты упрямая. Как же я скажу, коли даже не понимаю пока, в чем беда ваша?

– А коли узнаешь, то сможешь?

– Узнать – половина дела, – неуверенно ответил Середин. – Коли знать, откуда беда, всегда хоть что-то, да придумать можно. Где деревня-то ваша стоит?

– Тут недалече. Ден десять пути.

– Ого! – хмыкнул Олег. – Десять дней в один конец, да пока разберешься, пока вылечишь. Назад еще десять дней. Ты ведь меня, считай, на все лето отсюда забрать собираешься!

– В обществе сказали... – Голос Беляны стал ниже и глубже, она уронила платок и оправила ворот сарафана. Да так странно, что края его разошлись и полуобнажили плечи. – В обществе сказали: «Что хочешь делай, а знахаря привези».

Ведун смотрел на этот порхающий под двумя алыми огоньками бюст, поворачивающийся то одной, то другой стороной, и вскоре задумался об исчезнувшем Вороне. Вернулся старый колдун в этот мир или нет, но если он уже который месяц не навещает свое логово – стало быть, отнюдь сюда не торопится. Может и через год появиться, может и через десять. Ворон лет не считает, что ему несколько лишних весен? А коли так – какой смысл здесь его ждать? И жаркое дыхание Беляны на губах Олега, за половину лета ни разу не коснувшегося женщины, на это решение, разумеется, ничуть не повлияло.

Гостья не давала спать ему едва ли не всю ночь, а когда оба наконец-то выдохлись – Середин поднял ее и отправил седлать лошадей. Сам прошел по пещерам, собирая свои вещи и пряча самое ценное из сокровищ учителя. Не от чужаков – кто позарится на неведомую мазь или груду пустых березовых туесков? Зелья и коробочки для них следовало укрыть от тепла и сырости. Из погреба Олег забрал продукты, не пригодные к долгому хранению, свободное место заставил корзинками с составами на жировой основе.

Надолго, конечно, его стараний хватить не могло – но уж за год все здешние соления, квашения и сало должны были уцелеть. А там – либо Ворон вернется, либо он сам здешние места навестит, либо... Либо это все уже никому и не понадобится.

Наверху лазейку к погребу он закрыл мороком, натянув на нее личину мелкой дыры, пахнущей отхожим местом. А выйдя под звездное небо – еще один морок поставил на само жилище Ворона, придав ему вид брошенной, полупровалившейся ямы. Кто про сие место знает – подумает, что брошено, кто не знает – не полезет. А кому морок не страшен – тот пусть пользуется, не жалко. Домом пользуется, но и тяготу, с ним повязанную, несет. Ведун справлялся, сколько мог. Переведет дух немного – может, снова силу попытает. А пока...

– Прости меня, учитель, – низко поклонился порогу Олег. – Устал...

Он отступил, нащупал луку и легко поднялся в седло, подобрал поводья, привычно огладил саблю на боку, скользнул ладонью к лежащему на крупе круглому щиту. На душе сразу стало привычно и легко.

– Ну, показывай путь, общественница! Коли до рассвета на пару верст уйти успеем, назад уже никто не вернет.

– Верхом так и за пять ден успеем. – Беляна, словно сидя на облучке телеги, тряхнула поводьями: – Н-но, пошла! Десять дней – это я пешком шагала.

– Пять так пять, – пожал плечами Середин, вслед за ней спускаясь в овраг. – Раньше доберемся, раньше управимся.

– Зачем тебе меч, знахарь? – оглянувшись, спросила женщина. – Болезнь ею не прогонишь, лихоманку не срубишь.

– Не знахарь я. Ведун, – усмехнулся Олег. – Знахарем стану, как руки немощные станут. А пока супротив любой силы недоброй готов силу приложить. Могу огонь антонов извести, могу криксу болотную, могу татя лесного. Нам, ведунам, все равно, какой облик враг наш принял, заклятия змеиного или зверя двуногого. Закон прост: попался – сгинь. Там, где я прошел, земля чистой и безопасной должна остаться. Тому меня Ворон учил, того и совесть требует.

– Совести, стало быть, служишь?

– Стараюсь... – Они как раз проехали мимо оскаленного истукана, и ведун негромко перед ним оправдался: – Я не бегу. Иным людям помогать еду. Позвали...

– А у нас возле деревни и тати есть, ведун, – выехав на залитый лунным светом тракт, придержала лошадь Беляна. – Правда-правда. Токмо одному с ними не управиться. Сказывают, чуть не полсотни душегубов в ватаге.

– Что, нападали?

– Не, нас не трогают, – мотнула головой Беляна, и коса хлестко ударила сперва по одному боку, потом по другому. – Чего с нас взять? Да и, может статься, кто из наших к ним подался. Не станут же они отчий дом разорять? На тракте они шалят, то бывает.

– Проезжий тракт?

– Не... Сколь себя помню, заброшен стоит. Сиречь местные по нему ездят, оттого и не зарастает. А чужих давно уж нет, не видать. Сказывали, он аж до Тверцы самой от нас тянется, во какой был! Да токмо то ли заболотился он где-то там, на севере, то ли рекой размыло, но перестали мимо нас в Муром торговые люди ездить. Иными путями теперича добираются.

– Торговые люди на ладьях ходят, – лениво изрек Середин.

– То большие люди на ладьях, – возразила Беляна. – А у иных товара на три возка всего и наберется. На что им ладья? По тракту на телеге куда как быстрее будет. Потому как прямо ехать выходит, без течений встречных и волоков.

– Да ты спец!

– Кто? – не поняла крестьянка.

– Знаток, говорю. В делах торговых.

– А как же там без этого? – развела руками та. – Огурцы, капусту да репу вырастить мало. Ее еще и продать на торгу надобно. Да так, чтобы разору не случилось. Кушать захочешь, так и научишься.

– Про огурцы и репу вспомнила, а хлеб даже не помянула.

– А куда мне, бабе, хлеб растить? Мне соху не удержать, с конем не сладить. Я на своем отрезе что попроще сажаю. Свеклу ту же, горчицу, подсолнухи. Прибыток не тот, но и сила мужицкая для работы ни к чему...

Так, слово за слово, и потянулся путь к деревне Чалово, пославшей к известному знахарю столь умелого просителя. Беляна легко болтала на любую тему, зная по чуть-чуть обо всем на свете – и про то, отчего небесные костры белые, а заря красная, и как от черного глаза на торгу уберечься, и как лешего в лесу обмануть. Делилась она знанием со столь подкупающей искренностью, что у Олега не возникало ни малейшего желания ее поправлять. Главное – что в дороге с ней было не скучно, и за веселым нравом быстро забывались и темно-рыжие конопушки, и неестественные, круглые с выкатом глаза. Во всем остальном она была идеальной спутницей и к тому же – отлично ориентировалась в переплетении довольно частых в пригородах Мурома дорог.

В первый день россохов встретилось больше десятка, на второй – всего два, а уж дальше тракт потянулся в гордом одиночестве, если не считать редких узких отворотов. Тут было ясно – или к хутору какому-нибудь дорога, или и вовсе на поле съезд. Узкий проселок с трактом, на котором три телеги бок о бок запросто ехать могут, не перепутать.

– И далеко отсель до Твери? – поинтересовался Олег, когда они миновали очередной поворот в сторону хорошо видимых под горой черных крыш.

– Кто же его мерил? – пожала плечами Беляна. – Сама не ездила, а люди разное сказывали. Кто за десять ден промчаться может, а кому и месяца мало. Как ехать... Токмо давно оттуда проезжих нет. Видать, прохудился летник, непроезжим стал.

– А зимой?

– Зимой и раньше не ходил по нему никто. Зимой по льду куда как проще, нежели холмы переваливать.

Дорога и правда выдалась неровной, то забираясь на самые гребни холмов, то круто проваливаясь в низины. Верховым вроде и ничего – а вот с гружеными телегами путники тут наверняка мучились. Зато с вершин каждый раз открывался роскошный вид на окрестные земли. Большей частью – просто на леса, но изредка курчавое зеленое полотно разрывалось то лентой реки, то серебристым плесом далекого озера.

Каждый день они завершали ночлегом у какой-нибудь речушки – ручьи, годные только для водопоя, Середина не устраивали. Ежевечерне он купался – долго, старательно, с брызгами, нырянием и прочими наслаждениями. И всякий раз Беляна ужасно пугалась, стращала его навками, русалками и водяными, суетилась на берегу и всплескивала руками. И тем не менее, когда ведун выбирался на воздух, растираясь от влаги рубахой, его ждало какое-то простенькое, но сытное варево вроде кулеша, гречи с мясом или гороха с салом – что располагало Олега к молодой спутнице чуть ли не сильнее, нежели ее горячие губы и женская ненасытность. Так и подмывало спросить: что случилось с мужем? Нечто кто-то и с ней силу потерять ухитрился? Но бередить эту рану Середин не рискнул.

Чалово открылось перед путниками только на восьмой день. Деревня раскинулась в трех верстах от тракта и имела размеры крупного города: с полверсты в окружности, аккурат на изгибе широкой, не меньше двадцати сажен, реки. Правда, дворы отстояли друг от друга на таком расстоянии, что и не докричишься, а потому, несмотря на размеры, жителей тут вряд ли набиралось больше сотни душ. Черные пухлые крыши из дранки на избах и сараях, стоящие на отшибах овины, приземистые, полувкопанные в землю баньки; на двадцать дворов всего пять печных труб – остальные дома, стало быть, топились по-черному. В общем, все как всегда. Хотя, конечно, бросилось в глаза почти полное отсутствие детей у колодцев и в проулках. Бегали наперегонки с пяток пострелят – и все. Для такой большой деревни ничто.

– На стороне прижили, знамо дело, – моментом угадала мысль ведуна Беляна. – Да рази кто признается?

– А мужья что говорят?

– Дык чего скажешь, коли сам, что холостой мерин? Хоть какое продолжение в роду получается, и за то Триглаве поклон. Без детей дом мертв. Коли детей нет, так чего ради добро наживать? За Калинов мост с собой ведь не унесешь. Ой, чегой-то отрез мой с подсолнухами желтый совсем, – вскинула ладонь к глазам женщина. – Видать, как ушла, так ни единого дождя и не случилось. Ты дождь вызывать умеешь, ведун?

– Умею, – пожал плечами Олег.

– Ой, и куры, куры у оврага роются! Не ровен час, лиса выскочит. А обещали доглядывать, ровно за своим. – Беляна пустила коня рысью и, с трудом удерживаясь боком в седле, помчалась вперед.

Дом ее оказался почти в самом центре селения. Обычный, поставленный на тяжелые валуны пятистенок, примыкающий углами к двум сараям и амбару. Грядки загораживал украшенный десятком крынок плетень, в хлеву жадно хрюкали несколько будущих беконов, а добрых полсотни кур прочесывали крутой склон поросшего мелким кустарником оврага. Судя по журчанию, по овражку струился ручей. Значит, к воде ходить до реки было вовсе не обязательно. Питьевую-то, понятное дело, все только из колодца берут. А вот белье прополоскать, помыть что-нибудь большое – тут не натаскаешься, к воде идти нужно.

– И под калиткой, под калиткой опять разрыто все! – продолжала причитать Беляна. – Опять пустобрех Катькин к курятнику пролезть пытался. Дранка на амбаре разошлась, как бы не намокло там чего...

– Ну, ты разбирайся, а я коней после дороги почищу. – Ведун расстегнул подпруги, снял потники и седла прямо на лавку перед завалинкой, освободил заводных коней от скруток и тюков, нашел в чересседельной сумке скребницу и повел свой маленький табун к реке. Лошади, они ведь не машины, их до новой поездки не заглушишь. Хочешь кататься – сперва напои, потом вычисти, накорми. А уж тогда можешь и о себе позаботиться.

Только через час, спутав скакунам ноги и оставив их пастись за огородом Беляны, Олег вернулся к воротам своей спутницы и обнаружил тут целый сход местных красавиц. Возрастом на вид от двадцати и до сорока, все в теле, кроме одной бабенки в сером потрепанном сарафане и с мертвенно-бледным лицом. Все – с густыми русыми волосами и круглыми глазами навыкате. Сразу видно – один корень у всех, общий.

– Больно молод колдун твой, Беляна, – громко засомневалась одна из баб, такого размера, что сарафан ее вполне мог заменить попону крепкому работному коню. – Управится ли?

– При Вороне управлялся, – выскочив за калитку, приосанилась вдова. – Чего сама не пошла, коли такая умная? Вот и выбирала бы себе по нраву. Глядишь, и самого старца бы с места сковырнула.

– Тебя как звать-то, добрый молодец? – поинтересовалась другая, смущенно теребя ленту в косе. Причем, судя по кокошнику, вполне себе замужняя селянка.

– Олегом-ведуном в народе прозвали. – Середин кинул на бледную бабу еще один взгляд и полез в сумку.

– Где поселиться-то думаешь, Олег? – кокетливо поинтересовалась еще одна селянка.

Ведун недоуменно вскинул голову, глянул на Беляну. Он был уверен, что этот вопрос решен уже давно.

– В нашей веси, – вступила в разговор четвертая женщина, волосы которой были уложены и спрятаны под платок, – у нас едва мужик к бабе под крышу перебирается, так и сила его враз тю-тю, опадает. Уж сколько раз по-всякому проверено, да итог един. Дома пустые есть, иные семьи убечь с сего места успели. Помысли над сим, молодец, где тебе сподручнее будет. Сила, пока есть, она ведь и пригодиться может...

Часть селянок захихикала, часть зарделась. Олег вздохнул, протолкался к бледной женщине, протянул ей туесок с папоротниковым корнем:

– Заваривай по одной пряди в небольшом половнике. Прочитаешь хвалу Триглаве три раза, опосля с огня сними и дай остыть. Пей на ночь и перед едой незадолго. Через неделю кровь в жилы вернется, но ты все равно еще неделю пей... – Ведун протолкался обратно к своим вещам, недовольно мотнул головой: – Куда знахарь ваш смотрит? Разве можно колики так запускать?

– А нету знахаря, молодец, – ответила толстуха. – Сбежал. Как перестали мужики от зелья его выправляться, так и сбежал, поганец. И задавить не успели, бездельника косорукого. Ты в его избу вселиться можешь, коли хочется. Тебе там и удобнее будет, для знахарского дела все имеется. Меня Забавой родители назвали, коли еще не обмолвилась. Могу в хлопотах помочь.

– А меня Миленой, – спохватилась молодуха, все еще теребящая косу.

– Меня Муравой...

– Тихо вы, раскудахтались! – осадила баб селянка в платке. – Запугаете мужика, сбежит – и хлеба преломить не успеет. Пойдем, мил человек, я тебе избы пустые покажу. Опосля сам решишь, от кого нужда в помощи сильнее.

Олег опять стрельнул глазом в сторону Беляны. Та напряглась и, прикусив губу, молча ожидала конца спора.

– Нет.

– Что нет, мил человек? – не поняла селянка. – Мне и не надо ничего, я двоих родить успела. Я токмо покажу, где поселиться можно.

– Нет, – твердо повторил Середин, хотя по спине у него при этом побежал неприятный холодок. – Я приехал вашу деревню от немощи избавить, а не пустым баловством развлекаться. Что я за ведун, если стану бояться болячки, с которой бороться собрался? Не будет никаких изб! У Беляны поселюсь, коли не прогонит.

– Ну и дурак! – в сердцах сплюнула Забава.

– Дурак не дурак, а хоть узнаем зараз, на что сей знахарь годится, – резонно заметила женщина в платке. – Ну что, Беляна, проверишь для нас добра молодца?

– Не знаю, право... – Вдова засмущалась, словно и не было у нее с ведуном предыдущих семи ночей. – Невместно с мужиком без обряда... Но коли общество грех сей простит.

– Да ладно, не виляй! – повысила голос толстуха. – Бо я и сама проверить могу. Общество потерпит.

– Коли надобно на сие пойти, – потупилась Беляна, – так ради покоя в веси нашей я согласна.

– Эх, лучше бы отказалась, – не удержался кто-то из толпы, и селянки расхохотались.

– Времени за полдень, а дело не движется! – недовольно покачал головой Олег и громко спросил: – Беляна, баня твоя где? Покажи, я протоплю покамест. Надо бы помыться с дороги. Но на этот раз со щелоком и без русалок.

Растопить баню – половина дела. Самое долгое и нудное – это натаскать воды во вмазанный в печку большущий медный котел и в бочку для холодной воды. Кинуть же горку щепок и подсунуть под них тонкий листик зажженной от кресала бересты – дело минутное. Поверх разгоревшейся щепы ведун набросал поленьев, после чего весь в задумчивости отправился к Беляне в избу.

Напасть, свалившаяся на деревню Чалово, показалась ему весьма странной. Болезнь, поражающая только и исключительно мужиков, причем избирательно – лишь решившихся на семейную жизнь, – больше всего походила на обычную порчу. Искать же порчу без освященного в православном храме крестика – занятие весьма нетривиальное. Увы, будучи вождем степняков, Олег мог позволить себе сковать саблю любимой формы и балансировки, мог отлить серебряный кистень, мог сделать любой доспех, какой только заблагорассудится. Но освятить крест – это все равно было выше его власти.

«Кто под крышу к женщине поселится, тот враз мужицкой силы лишится...» – вспомнилось ему, и Середин невольно поежился. Этакое наказание похуже смерти будет.

Но крест крестом, а дело ведунское исполнять нужно. Для начала хотя бы просто внимательно осмотреться. Пользуясь тем, что Беляна, громко ругаясь, наводила порядок в амбаре, Олег вошел в дом, прочитал наговор на снятие морока – и почти сразу увидел на печи длинного и сытого рохлю, похожего на лоснящуюся сытостью анаконду.

– Опаньки... – Рука сама собой полезла в петлю кистеня. Хотя на извод нежити имелось немалое число заговоров, настоев и зелий, но в этот раз ведун решил проблемы не усложнять. Серебряное оружие действует на нежить даже смертоноснее, нежели стальное – на простых смертных. А если так, то...

Ведун коротко выдохнул, выбрасывая грузик змее в голову, и рохля, не успевший даже шелохнуться, стал распадаться, превращаясь в слабый сизоватый дымок. У нежити – и смерть неживая.

– Значит, рохля... – задумчиво пробормотал Олег. – Слишком просто, чтобы быть правдой.

Рохли среди нежити слывут самыми безобидными. Обычно они забираются в дом к семьям счастливым и зажиточным, прячутся в подполе или за печью – там, где их никто не побеспокоит, – и ведут свое полусонное существование, потихоньку вытягивая силы из владельцев избы. Если у человека вдруг беспричинно начало портиться настроение, если он чувствует слабость, быстро устает и не испытывает от былых удовольствий прежнего наслаждения, если весь мир кажется скучным и обыденным, все надоело и ничего не хочется – это оно самое и есть, первый признак. Рохля силу сосет. Собирайся, колдун, в гости – ищи, где нежить затаилась.

Чаще всего жертвами рохлей становятся дети, превращаясь в капризных, хныкающих лентяев. Но с таким же успехом нежить может обратить свое внимание и на мужчину, высасывая его до состояния пустой оболочки. Такой, естественно, ни на жену, ни на работу больше не смотрит, хочет только есть и лежать. Странно, конечно, что женщин при этом никто не трогает. Но среди нежити бывают свои странности. Может, у здешних рохлей к бабам врожденное отвращение?

Избавившись от главной опасности, Олег внимательно и планомерно обшарил избу, благо пятистенок был небольшой, но больше ничего подозрительного не обнаружил.

– Крестик бы мне, крестик, – вздохнул он. – Крест любой поклад враз бы учуял. А так только на удачу полагаться придется.

Осмотрев жилище, ведун наскоро прошелся вокруг дома, отправился обратно в баню, подкинул в топку еще охапку дров. Те, сухие как порох, мгновенно занялись пламенем, исходя слабым сизым дымком, словно дохлый рохля. Внешние стены сложенной из обмазанных глиной камней печи еще оставались холодными – но в медном котле уже появились крупные пузыри. Пользуясь тем, что дым уходил через широкие щели под стрехой, Олег осмотрел и баньку, но здесь никаких следов нежити не обнаружил. Даже, как ни странно – банщика.

– Ведун, ты здесь? – Он узнал голос Беляны. – Раздевайся, дай порты и рубаху – постираю. До утра у печи высохнет, после бани чистое наденешь.

– Успеешь постирать-то?

– Здесь, стало быть? – Женщина нырнула в низкую баню. – Отчего не успеть? Вон, тут еще не меньше часу прогорать. Как раз и хватит простирнуть да выполоскать. После холодной воды в баньку куда как приятнее заглянуть будет. Давай, давай, раздевайся! Нечто я тебя без портов не видела?

Олег смирился: отдал одежду, после чего плеснул теплой водой на верхний полок и забрался на него, благо от полуоткрытого очага тепло уже успело расползтись по крохотному помещению. В тепле он расслабился и даже задремал. Проснулся ведун от прикосновений теплых губ к своей шее.

– Кто это? – тихо поинтересовался он. В здешнем селении он был готов уже ко всему что угодно.

– Я это, ведун, я, – отозвалась Беляна. – Иди ко мне... Может статься, последний раз милуемся.

– Это почему?

– Коли вечером и правда ко мне в дом войдешь, так и на тебя беда общая падет.

– Электрическая сила! – аж подпрыгнул на месте Олег. – Каркают и каркают, каркают и каркают! После таких уговоров любой бык-производитель импотентом станет!

– Кем? – не поняла женщина.

– Фараоном Египта, – огрызнулся Середин, не желая вдаваться в подробности. – В доме все у нас ноне будет, честь по чести! Со мной вашей порчи не будет.

– Как знаешь, ведун. – Селянка отступила и принялась затыкать мешковиной щели под стрехой. – Спинку-то хоть потрешь, али вовсе теперь касаться не желаешь?

– Потру, – не стал отказываться Олег и отставил принесенную Беляной восковую свечу в угол полка, чтобы водой не залить.

– У-у-ух! – опрокинула на себя половину бадейки женщина, поелозила мочалкой в небольшом корце с пенным щелоком, протянула Середину: – Тогда три.

Легко было сказать: «Все в доме, да честь по чести!» Куда труднее убедить в этом собственную плоть, когда рядом, в жарко натопленной бане, находится красивое обнаженное тело, жемчужно сверкающее от капель воды. Кто говорил, что плоть слаба? Порою она с легкостью побеждает самые крепкие обеты и самые твердые решения. Причем два раза подряд.

Добившись своего, удовлетворенная Беляна придвинула зольный щелок к ведуну, сама же в другом ковшике развела горсть горчицы и принялась намывать ею волосы. Часть воды выплеснулась на камни, и в воздухе едко запахло шашлыком. Тонкие дымки заплясали над печью, словно корчащие ехидные рожи бесенята.

– Пшли вон, – не удержался Олег, метнул в них целый корец кипятка и закатился на верхний полок, в самый-самый жар.

Когда потом вышибло все жировые пробки, а поры расширились до самой последней морщинки, он скатился вниз, обтерся мочалкой со щелоком, выплеснул на себя две бадьи горячей воды, открыл дверь, пулей промчался до реки, ухнулся в черную воду, стремительными саженками проплыл до того берега и обратно, забежал опять в баню, черпнул полными горстями воды, плеснул на камни и снова прыгнул на полок.

– Это ты зря, ведун, – посетовала женщина. – Наши русалки злые. В иных местах, сказывают, за своим гребешком токмо ходят да просят. А наша порой и за чужое добро извести готова. Варварину сыну когтями след на ноге оставила, до зимы не заживало. Забаву, когда белье та полоскала, за руку ухватила да с мостков сбросила, чуть не утопила. И тоже след от когтей остался. И иных хватала, коли в реку заходили. Гляди, и тебя схватить может. Что делать станешь?

– Так русалке от мужика завсегда одно надобно, – рассмеялся Олег. – Хоть злая, хоть добрая, все еди...

Договорить он не успел, поскольку селянка окатила его бадьей ледяной воды из бочки:

– Ишь, охальник, речи каковы ведет! Нечто сам не блазится, что кот на сметану. Обмывайся давай, да пошли. Темнеет ужо, хозяину баню оставь, ему с малым народцем тоже погреться хочется. Спускайся, потру и я тебе спину. Это не страшно, не бойся.

Одежды у Середина уже не было, и через полдеревни пришлось шагать, обмотав чресла широким льняным полотенцем, поверх которого ведун опоясался саблей – не мог же он оставить оружие в чужом доме! Зрелище, наверное, было достойным запечатления в легендах и сказаниях – но, к счастью, тропинки и завалинки Чалова успели опустеть. Жители разбрелись по избам, что уже засветились окнами, затянутыми желтыми бычьими пузырями. Окно Беляниного дома тоже светилось – селянка оставила в масляной лампе слабый огонек.

Длинной лучиной женщина вытянула фитиль на длину в полпальца, отчего язык пламени вырос сразу на несколько сантиметров, лучиной же запалила второй фитилек. Изба наполнилась светом. Хозяйка пощупала одежду, развешанную над еще горячей, хотя и прогоревшей печью, кивнула:

– К рассвету поди досохнет. А дотоле она и ни к чему. – Затушив лучину, женщина повернулась к гостю: – Забирайся на полати, там постелила. Так что скажешь, добрый молодец, действует на тебя обчая немочь, али можешь силу показать.

– Имей совесть, только что из бани! – взмолился Олег. – Давай передохнем хоть немного.

– Мой муж, светлая ему память, как пред Сварогом клятву принесли, так два года и «передыхал», – тяжело вздохнула селянка. – Ан и ты туда же.

– Да от таких намеков кто угодно в себе уверенность потеряет, – пробормотал Середин.

Слова Беляны вернули ему осторожность, и молодой человек, нашептав наговор от морока, забрал у хозяйки лучину, зажег, прошелся по дому – и не без удивления обнаружил за печью молоденькую тощую змею. Та попыталась нырнуть в подпол – но рохля есть рохля, пусть и молодой. Ведун успел пристукнуть нежить раньше, чем она скрылась в трещине пола.

– Однако... Не успел одного извести, уже новый народился. Быстро они... Слишком быстро для обычной нежити.

– Ты о чем, знахарь?

– Ни о чем, – задул лучину Олег и скинул полотенце. – Чего еще в темноте делать, как не в постели баловаться? Иди, проверяй.

Беляна рассмеялась, задула лампы с бараньим жиром, и только по шороху в темноте Олег догадался, что она поднимается наверх. А потом – и по ее прикосновениям. Наигравшись, молодые люди заснули, и новую «проверку» Олегу пришлось выдержать, когда окна осветились ранними утренними лучами.

Спустившись с полатей к уже остывшей печи, ведун сдернул с веревки и натянул порты, вышел на крыльцо, сладко потягиваясь, – и тут же шарахнулся назад. Во дворе обнаружилось больше десятка женщин, выжидательно смотрящих на дверь.

– Что у вас тут за обычай такой? – выглядывая наружу через щель приоткрытой створки, Середин торопливо оделся, положив саблю и кистень рядом с собою, на стол.

– А что? – Беляна в одной исподней рубахе распахнула дверь, вышла на крыльцо, сладко потянулась: – Что за сладкая ночь у меня была, бабоньки, вы даже не представляете!..

Ведун, приведя себя в порядок, выглянул следом – но во дворе было уже пусто...

– Поснедать чего хочется, знахарь, – зевнула селянка, – али сразу делом займешься?

– Хочется, – кратко ответил ведун.

Он привычно нашептал защиту от морока, прошел по пятистенку, ничего не заметил, спустился в подпол... И опять прибил молоденького рохлю! Создавалось ощущение, что дома для них тут просто медом намазаны. По трое за сутки... Столько нежити просто не родится! Середин громко спросил:

– Белян, а озера чистые, заводи, пруды у вас поблизости есть?

– Озера? – лупоглазо хлопнула та ресницами. – Старица есть верстой выше по течению. Подойдет?

– Смотреть нужно. Иначе не скажу.

Ведун начал понимать, что при таком засилье нежити просто истреблением попавшихся на глаза тварей не обойтись. Отвадить колдовских созданий от человеческого жилья можно только наговорами и надежными зельями, что настаиваются на одолень-траве – получившей свое название как раз благодаря способности отпугивать любую нечисть. Растет этот чудесный цветок лишь на чистых и открытых участках воды, своей красотой и силой распугивая навок, болотниц, крикс и разгоняя болотную грязь. И столь он красив, что русалки многие, прячась от людских взглядов, на день превращаются в одолень-траву, дабы после заката снова обрести свой облик. Ничто и никогда в этом мире не дается просто так. Отличить спасительный цветок от спрятавшейся русалки – главная трудность для знахаря. Ошибешься – после заката изуродованная русалка придет к неудачнику забрать оторванное и отомстить за причиненную боль. То, что простому смертному обычным цветком привидится – у нее может оказаться рукой, волосами, а то и головой. То-то потом ночью будет приключение – с головой в кувшине и скребущей безглавой гостьей за окном!

Старица, как оказалось, находилась по другую сторону реки, носящей почти то же имя, что и деревня – Чалая. Лодок, как ни странно, ни у кого из жителей не имелось. Понятно, что глубина в омуте возле бань – по шею, а в иных местах и вовсе по пояс, и через реку лежали сразу три галечных брода, но все равно – странно.

Засучив штаны чуть выше колен, Олег перешел реку, свернул вверх по течению по узкой, почти заросшей тропинке и уже через полчаса вышел к ручейку, струящемуся между черными вековыми елями. Старица была проточной – и это радовало. Стоячая вода ни русалкам, ни русалочьему цветку не нравится. Удивляло то, что несмотря на близость деревни, в лесу вокруг стояли крупные сухостоины, валялось невероятное количество валежника и хвороста. Создавалось впечатление, что в лес по эту сторону реки местные жители не ходили вовсе. И тем удивительнее было обнаружить возле старицы ухоженную песчаную прогалину, от которой куда-то в чащобу убегала узкая тропинка. Судя по тому, что окаймляющие пляжик кусты были не поломаны-потоптаны, а аккуратно подрезаны – спуск к воде расчищали заботливые руки, а не звериные копыта и клыки.

Впрочем, сейчас ведуну было не до решения загадок – работы знахарской впереди предстояло преизрядно, за день и не управишься.

Раздевшись, он повесил на запястье серебряный кистень, ступил в воду – и резко оглянулся, ощутив шевеление за спиной. Однако на пляже было пусто, и даже листики на кустах ни один не колыхался. Олег поколебался – но решил не рисковать, поднял с одежды саблю, затянул ремень потуже и повесил оружие на бок через шею и плечо. Все остальное, коли и пропадет, не жалко. Запасное есть.

Ведун снова вошел в воду, осторожно опустил кистень рядом с собой. Подождал. Ссоры со здешней нежитью он не искал, а потому давал ей время отступить подальше от ненавистного металла. Левой рукой начертил на воде полукруг и проткнул его пальцем, показывая здешним обитателям, что он для них не чужак и договор с водяным имеет. Спустя несколько минут продвинулся в воду по грудь.

Чистая проточная старица оказалась прогрета настолько хорошо, что молодой человек даже не ощутил различия между летним воздухом и влагой. Медленно ступая, он подкрался к ближайшим листьям одолень-травы, внимательно их осмотрел, провел вокруг кистенем. Русалка, даже обратившись, серебра все равно убоится, попытается в сторону отплыть. К тому же настоящий цветок не может быть идеальным – на нем всегда хоть какая-то червоточинка имеется, жучки бегают, лепестки не все ровные. Нежить же превращается в бутоны красоты безупречной. И живности на них не бывает – не живут букашки на мертвечине, нечего им на ней делать.

Выбранный Серединым цветок серебра не испугался – но показался слишком красивым, и ведун двинулся дальше, осматривая бутон за бутоном, пока не отобрал с десяток явственно живых: с паутинками и жучками, отдельными жухлыми или мятыми лепестками, а один и вовсе покусанный каким-то голодным речным обитателем. Повернув обратно, он не без удивления заметил усевшуюся прямо на одежду очаровательную девушку с белой кожей, большими черными глазами и длинными распущенными волосами. Незнакомка с грустью оглаживала влажные пряди, вздыхала. Увидев Середина, приподнялась, с надеждой спросила:

– Нет ли у тебя гребня, добрый человек? Совсем волосы спутались, а расчесать нечем. Подари гребешок, отблагодарю, чем токмо ни пожелаешь...

– Расчески нет, – улыбнулся Олег. – Букет есть красивый. Аккурат для тебя.

Он протянул девушке цветы – но та вместо благодарности зло зашипела, кинулась в сторону, сминая ветки ивы, и громко плюхнулась между зелеными листьями кубышки.

– Интересно, как они в воде жить ухитряются, если так одолень-травы боятся? – хмыкнул Середин и стал одеваться.

Трудная работа предусматривает тщательную подготовку. Воду для зелья он собрал, памятуя заветы богини земли Триглавы: из семи разных источников с разных сторон света. Тремя источниками стали колодцы, еще двумя – родники. Один из них обнаружился в овраге, другой – ниже деревни у самого берега. Шестым источником стала река, а за седьмым ему пришлось сходить в лес, к Тихой вязи – болоту уже заросшему, но еще чавкающему влагой. Только так, согласно урокам Ворона, из семи разных источников можно собрать всю силу местной земли, вбираемую текучими водами. Ибо, если чего-то не хватает в одном, то обязательно окажется во втором или третьем. А чего нет в шестом или седьмом – то наверняка имеется в первых. Воду Олег слил в одну бочку, как положено, через скрещенные ножи, рушащие любые наложенные заклятия. И только потом, в зеркально чистую, свободную от любых наговоров воду опустил добытые в старице цветы:

– Выйду я из поля в поле, в зеленые луга, в дольные места, по утренним и вечерним зорям; умоюсь медяною росою, обсушусь жарким Ярилом, облекусь облаками, опояшусь звездами. И пойду я во чистом поле, а во чистом поле одолень-трава... – старательно помешивая воду, наговорил он заветные слова. – Одолень-трава! Одолей ты мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса дремучие, прогони за них живого и мертвого, прогони жадного и завистливого, прогони голодного и злого, прогони ненасытного и дурноглазого, огради от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого ворога по всякий час, по всякий день, по утру рано, по вечеру поздно, в младе месяце, в полноте и в ущербе, на век, в перекрой, в час, получас и во веки веков. Не пусти чужого незваного, не пусти людьми нерожденного, не пусти ни слова, ни взгляда, ни всякого дела. Воля моя крепка, слово мое лепко, заговор мой булат. Отдай свою силу земной воде, одолень-трава. Где она ляжет, там и слову быть, а где ты ляжешь, там быть покою... – И ведун утверждающе выдохнул: – Аминь!

– И что теперь будет? – шепотом поинтересовалась Беляна, наблюдавшая за всей процедурой с безопасного расстояния.

– Теперь, – ведун осторожно вынул увядшие цветы, – теперь это мы закопаем перед порогом твоей калитки, чтобы никакая нежить и ведьма перешагнуть не смогла, водой же с заговором на изгнание нечисти придется по дому пройти и каждый угол опрыскать. А потом то же самое проделать с каждым домом в вашей деревне.

– Когда же ты это успеешь? Вечереет уже!

Олег и не заметил, как за хлопотами с поиском заветного цветка и сбором воды из семи источников ушел весь день от рассвета и до заката.

– Ничего, я воду в Соломонову звезду запру. От лунного света зелье только крепче станет. – Ведун быстро начертал на земле два разнонаправленных треугольника, подкрепив магический знак живой и мертвой рунами. – Вот и все. Теперь будем ждать рассвета. Милостью Сварога покончим завтра с вашей бедой раз и навсегда.

Увы, свои силы ведун сильно переоценил. В каждом доме ему в первую очередь приходилось отлавливать и уничтожать местного рохлю, только после этого делать наговор на защиту жилья от нежити и опрыскивать настоем одолень-травы. Все это требовало времени, больше часа на каждую избу. И пока Олег обошел всю деревню – ушел не день, а полных два, причем последнее жилище он вычищал уже на третьи сутки.

Насколько помогло его средство, видно стало сразу: начиная со второго дня все встречные мужики и бабы Чалова стали кланяться ему в пояс, ровно именитому князю, Беляне же на двор люди понесли всякого рода подарки. Женщина расцвела от гордости, ходила не иначе как в алом расшитом сарафане, в яркой сороке и красных сапожках, и просто светилась изнутри, то и дело удивляясь своему постояльцу:

– Отчего озабоченным ходишь, знахарь? Лепко дело твое сладилось. Бабы все довольны, мужики зашевелились, и даже Снежка чахнуть перестала, как зелье твое пьет.

– Управиться с бедой дело несложное, – качал головой Олег. – Трудно ее обратно не пропустить.

С утра он успел заметить и уничтожить двух нежитей в этом самом дворе. Ведун знал, что рохли вне дома никогда не живут – но тем не менее один оказался в амбаре, а другой притаился в курятнике! В своих заговорах он был уверен – все дома деревни от колдовских тварей защищены надежно, ближайшие два-три года в избах опасаться нечего. Но дворы, дворы. Если нежить расплодится там, она опять изживет мужиков: станет сосать их силы, когда те выходят из дома. А отсиживаться в четырех стенах невозможно.

Для отпугивания рохлей по дворам, сараям, баням и овинам можно, конечно, разложить полынь и можжевельник. Но средство это уже отнюдь не столь надежно, как одолень-трава, да и не напасешься заговоров на каждый уголок. А самое неприятное – для приготовления изгоняющего зелья нельзя дважды брать воду из одного и того же источника. Найти вокруг деревни семь новых, еще нетронутых родников было нереально.

– Ты посмотри, Олег, какой платок цветастый мне Снежка принесла! Посмотри на меня, нечто не нравлюсь? – Беляна накинула платок на плечи, стремительно закружилась по двору, да так, что юбки взметнулись чуть не до пояса.

– Отчего вы за реку не ходите, красавица? – задумчиво поинтересовался Олег. – Брод же глубиною по колено всего.

– А почто? – резко остановилась селянка, отчего юбка хлестко ударила ее по бедрам и только после этого опала вниз. – Дров и по эту сторону в лесу хватает, грибов любой вдосталь нарезать может и ягод набрать.

– За реку ближе.

– Ближе, да не удобнее. Дурная в реке вода, водяной шалит, русалки злые. К чему погибель себе напрасную искать? А ты к чему сии речи ведешь, знахарь?

– Уж слишком рьяно нежить на ваши огороды лезет. Такое чувство, будто насылает кто.

– Нет за рекой никого, – пожала плечами Беляна. – Волхв, Горислав старый, за Смородину ушел. Ефиминка и вовсе без следа сгинула. Отчего ты решил, что оттуда порча приходит?

– Не решил. Текучая вода любое колдовство останавливает. Так что из-за реки проклятия насылать невозможно... Эх, креста у меня нет, крестика любимого! С ним куда как проще все получалось. Поискать нужно, вокруг походить. Может, взгляд куда и упадет.

– Тебе с понизью больше нравится, али с кокошником? – уже опять отвлеклась на подарки женщина. – Смотри, какая цветастая, бисерная. Ты на меня совсем не смотришь, злыдень!

– Смотрю, Беляна, смотрю, – тряхнул головой Середин. – Красивая ты, самая что ни на есть красивая. И в сороке красивая, и кокошнике, и с понизью и с кольцами височными, и в сарафане, а еще пуще без сарафана ты прекрасна, Белянушка! Нет никого в этих землях, кто бы красивее тебя был. Ни на кого тебя не променяю!

– Правда? – зарделась селянка, крутанулась еще раз и закинула ему руки за шею. – Ни на кого?

– Именем Свароговым клянусь! – Олег вытянул косарь, поцеловал лезвие и вогнал его обратно в ножны: – Клинок острый тому порукой.

– Мне еще никто в верности на клинке не клялся, – облизнула губы женщина. – Даже муж.

– Я же не под венцом. Чем мне еще клясться?

– Иди же, иди ко мне! – схватив за руку, Беляна потащила его в дом. – Ты никогда в жизни не пожалеешь об этой клятве!

– В жизни? – насторожился ведун. – Ты о чем?

Середин пообещал женщине быть верным совершенно искренне. Он не собирался позорить селянку, приютившую его под своей крышей, бегая от нее к кому-то еще, обманывая, хитря. Все вокруг должны знать, что нет в Беляне недостатков, что нечего ее кавалеру искать в других девках и хозяйках. Выбрал – значит, выбрал. Но простое обещание не обманывать, похоже, вызвало у Беляны какие-то совсем неправильные ассоциации.

– Иди же ко мне, иди! – Момент для выяснения деталей был явно не самым подходящим. И Олег отложил разговоры на потом.

После обеда ведун все же вернулся к возникшим поутру подозрениям, собрался и, перейдя реку, по ручью добрался до старицы, притаился в кустарнике. Вода была тихой и спокойной – к окруженному ивами и осиной узкому длинному водоему не пробирался ни единый ветерок. В кронах жизнерадостно пересвистывались пичуги, туда-сюда носились ласточки, отлавливая неосторожную мошкару, потрескивали прозрачными крыльями стрекозы, охотясь на мушек помельче. Пахло здесь не гнилью и болотом, а мятной свежестью, россыпи белоснежных бутонов, словно фата, накрывали поверхность воды от берега и до берега.

– А ведь на реке одолень-травы нету, вообще не растет, – припомнил Середин. – Тут что, заповедник? Специально там, где смертные не ходят. Но если не люди и не звери, тогда кто?

Примерно с полчаса он слушал и приглядывался – но так и не заметил ничего подозрительного. Ни плесков, ни шорохов, ни колыхания листьев и камышей. Давешняя водяная дева тоже никак себя не проявляла. Видать, отправилась искать гребешок в другом месте.

– Зря, – шепотом посетовал ведун. – Я ведь один прихватил. На всякий случай.

Он переправил серебряный кистень из-за пояса в рукав, осторожно выбрался на знакомый пляж и, мягко ступая по песку, углубился по тропинке в лес. Двигался Середин не спеша, принюхиваясь и оглядываясь по сторонам. На тропе, по которой не ходят местные жители, вполне могут оказаться капканы, настороженные специально на чужаков, сунувшихся в запретное место. Однако ни петель, ни натянутых в траве жилок самострелов, ни согнутых в дугу упругих кленов он так и не встретил. Вместо них на пути попалось с десяток гадюк и ярких медянок. Змеи сворачивались в клубки и шипели, не торопясь уступать дорогу, но противостоять ножнам сабли не могли, и одна за другой были отброшены в сторону.

Примерно через полверсты тропинка пошла вверх, на мохнатый от молодого ельника пологий взгорок. Ведун протиснулся между деревьями, едва-едва превышающими его высотой, и внезапно оказался перед плотно сбитым, оплетенным хмелем частоколом.

– Вот это да... – Середин опять замер, прислушиваясь, выронил из рукава кистень, пряча его обратно в поясную сумку, положил руку на рукоять сабли. Вблизи заборов и тынов в первую очередь следовало опасаться людей, а не нежити. Однако и здесь он не услышал ничего, кроме птичьей разноголосицы.

Ведун стал пробираться вдоль стены, отводя от лица смолистые еловые лапы, и уже через десять шагов оказался перед крепко запертыми и надежно заплетенными хмелем воротами. Возможно, на этом бы Олег и успокоился, в чужие владения не полез – но в щель между тыном и створками он углядел низкого пузатого идола, страшно похожего на Чура, и понял, что попал к святилищу. Святое же место должно быть открыто для всех!

Ведун вынул косарь, распорол побеги, связывающие ворота, и потянул обрывки растений на себя. Послышался низкий басистый скрип, и створки с неожиданной легкостью разошлись в стороны.

Внутри царило полное запустение. Во многих местах уже вытянулись высоко к небу березки и ольха, земля шелестела желтыми колосьями, на некоторых идолах уродливыми шапками возвышались вороньи гнезда, другие были заплетены паутиной или покрылись мхом.

– Ничего удивительного, что в Чалове столько нежити завелось, – пробормотал Середин. – Коли они святилище свое забросили, так и боги, вестимо, от них отвернулись. Как же так получилось-то?

Храм не носил никаких следов разрушения или наказания идолов, надругательства чужаков или проклятия иноверцев. На месте оставались алтари, следы украшений, догнивали корзины с подарками, поблескивал из-под пыли бисер былых украшений. Все выглядело так, словно как-то вечером, вознеся Срече положенные молитвы, люди закрыли врата святилища – и больше уже никогда сюда не вернулись.

Ломая ногами спелые колосья травы, Олег подступил к центральному идолу, поклонился ему в пояс:

– Приветствую тебя, Сварог, прародитель корня русского, созидатель мира и небес наших.

Затем с помощью косаря расчистил пространство вокруг идола, утоптал траву, убрал застарелые дары, превратившиеся в нечто серое, сухое и невесомое. Пошел по святилищу дальше, к задней стене, где обычно и ставили памятник его покровительнице.

– Приветствую тебя, Мара, прекраснейшая из богинь. Поверь, твое имя постоянно в моем сердце, и каждый день я возношу молитвы твоей красоте...

Он не менее старательно, чем ранее, очистил место перед истуканом ледяной богини, отер его руками, почтительно склонил голову, опустившись на колено. Затем торопливо вышел, отыскал солнечную поляну, набрал там самых красивых цветов, сделал два букета и вернулся в храм. Тот, что скромнее, возложил к ногам Сварога, а более пышный поставил перед Марой, еще раз выразив свое почтение. Ведь богам важна не ценность подарка. Им нужно, чтобы о них помнили и через молитву отдавали часть своей душевной силы.

Исполнив долг, ведун собрался было уходить – как вдруг заметил возле левой стены святилища прогалину, подошел ближе и... И увидел поставленный поверх круглого воинского щита свежий букет незабудок и глиняную чашу с чуть розоватым напитком. Чьи-то заботливые руки не только оставили Похвисту подношение, но и сохранили идола в чистоте, окропили чем-то его губы, а траву на несколько шагов вокруг выкосили еще весной, а потому здесь не было пожелтелых колосьев. Только клевер, ромашки и низкая травка. Но самое удивительное – к этой прогалине перед богом не вело никаких троп, словно таинственный почитатель возникал перед идолом из воздуха и так же неведомо исчезал.

– И ты славься, бог непогоды, – поклонился Середин, отступил, вернулся к выходу и, раз уж никому более сие святилище было не нужно, затворил ворота, смотав длинные концы стеблей хмеля.

В этот момент ему и послышалось что-то, похожее на тихий смешок, он явственно ощутил на спине чей-то взгляд. Ведун постарался внешне никак не выдать своего подозрения, но, отойдя от святилища, стал пробираться через ели в направлении звука. Едва выйдя под кроны осин, краем глаза увидел движение в стороне и пошел туда, забирая правее, чтобы отрезать неведомому существу путь в самую чащобу, выпугнуть его на светлую поляну, пусть и к ельнику.

Между тем существо успешно отступало: Олег время от времени слышал, как под ногой неведомого противника то шуршала опавшая листва, то похрустывала веточка, то шелестели листья на задетой ветке. Поняв, что их разделяют считанные шаги, ведун рванулся вперед, уже не таясь, ломая низкие сухие ветки берез и осин, продираясь через кусты, раскидывая листву, бегом вырвался на залитую солнцем поляну меж двух вековых лип... И едва не осел от грозного рева: прямо на него от близкого малинника сделал несколько прыжков оскалившийся громадный медведь.

Сердце Олега от неожиданности ухнулось вниз, живот скрутило холодным ужасом, но рука привычно выдернула саблю и нарисовала ею в воздухе сверкающий полукруг. Медведь притормозил, поднялся на задние лапы, оказавшись выше Середина в полтора раза, и снова заревел – да так, что затряслись даже древние липы, а с деревьев помельче посыпалась листва.

– Стану не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, а окладным бревном. Пойду в чисто поле под западную сторону, – торопливо забормотал ведун. – Под западной стороной стоит столб смоляной. Из-под этого столба течет речка смоляна. По этой речке плывет сруб соленый. В этом срубе сидит чернец и чернуха, водяной и домовой, и колдун неживой. Уплывай, сруб соляной, уноси с собой дар колдовской. И проклятие, и порок, и сглаз, и морок...

Середин даже головой тряхнул, пытаясь снять наваждение, – но медведь все равно оставался медведем. Это был отнюдь не морок. Это был самый настоящий зверь с длинными желтыми клыками, когтистыми лапами и капающей из пасти тягучей вонючей слюной.

«Отбегался герой», – сглотнул ведун, прикинув, что можно сделать его сабелькой против полутонной туши. Можно распороть брюхо – и часа через два медведь сдохнет. Но его перед этим наверняка задавит. Можно попытаться вогнать клинок меж ребер. Если повезет – даже угадать в сердце. Но для этого придется подойти в упор, а один удар медвежьей лапы запросто переломает ему хребет и вспорет кожу до самого живота. Еще можно попытаться убежать. Но для человека не было никаких шансов удрать от мишки косолапого, и если уж предстояло погибать – Олег предпочитал умереть в схватке, а не драпая, словно шкодливая дворняжка.

Медведю же тем временем надоело стоять на задних лапах, и он тяжело плюхнулся вниз, мгновенно оказавшись головой уже не выше, а ниже человека. Середин сообразил, что хороший удар саблей по звериному затылку сможет разом решить все проблемы, и попытался подкрасться ближе – но мохнатый хозяин леса предупредительно зарычал, разом выдув дурные мысли у ведуна из головы. Олег вообще все делал неправильно: смотрел медведю в глаза, хотя и помнил, что такой взгляд звери принимают за вызов, не пытался незаметно скрыться или прикинуться мертвым. Топтыгин тоже не торопился задрать упитанного человечка, а все рычал и приминал траву, раскачиваясь с боку на бок и глядя на врага снизу вверх.

Олег последовал его примеру, тоже покачался из стороны в сторону и расставил шире ноги, принимая более удобную для схватки позу. Правда, при этом ему показалась, что самое ровное и устойчивое место находится парой шагов позади. Медведь опять грозно рыкнул, чуть приподнялся, махнул лапой, чиркнув ею воздух на безопасном расстоянии от клинка, опустился обратно на четыре лапы. Ведун отступил еще на шаг, решительно, с посвистом, рубанул воздух и опять отступил. Зверь склонил голову набок, коротко, по-собачьи, тявкнул. Середин отступил еще, не отрывая от него взгляд и не опуская клинка. Подумал и сделал еще пару шагов назад. Медведь поднялся на задние лапы, торжествующе заревел – и вдруг потрусил прочь, к зарослям малины, мужественно спасенным от чужого вторжения.

Ведун перевел дух и вдруг понял, что стоит совершенно мокрый, словно после купания. Пот прошиб его так, что крупные капельки скатывались с волос и падали на землю.

– Кажется, на сегодня хватит, – пробормотал он, спрятал клинок и отступил в противоположную сторону.

Быстрым шагом выйдя к реке, Олег долго отмывал лицо холодной проточной водой.

– И чего меня туда понесло? Все же знают, что ни одна магия преодолеть текучей воды не в силах. Если откуда порча и идет, то со своего берега.

Уже переодеваясь, ведун поинтересовался у Беляны:

– Скажи-ка, что за святилище стоит за рекой напротив деревни?

– Святилище? – Женщина надолго задумалась, пожала плечами: – Было там святилище. Но как Горислав умер, волхв наш, не слышно про него более.

– Как так не слышно? – не понял Олег. – Как же вы молитвы возносите, богов почитаете, дары им приносите, коли о святилище забыли?

– Что проку от богов, знахарь? Как болезнь по веси пошла, нечто они пользу нам какую принесли? Помогли, защитили? Что проку молиться, когда пользы от этого никакой нет?

– Родителей своих вы тоже вспоминаете лишь тогда, когда польза от них есть? – угрюмо поинтересовался ведун. – И подарки им дарите, токмо когда пользу ответную получить можете?

– Так то ж отец с матерью... – неуверенно возразила Беляна.

– А это кто? Кто мы все, как не внуки Свароговы, не дети Триглавы, ею рожденные, Хорсом выращенные? Это ты уже забыла? Боги наши – это не просто покровители, это память наша родовая. Знание того, откуда корень наш, по какому праву этими лугами и лесами владеем, того, кто предки наши, в чем величие нашего прошлого и долг перед будущим. Память о том, кто искру жизни нашей создал, кто душу вложил в тела наши. Кто забыл, от каких корней предки вышли, тот уже не плоть от земли нашей, а так, бродяга без роду и племени, без опоры твердой в душе и памяти. Кто про бога забыл, про дары и заветы его, тот и от души своей отказался. Ибо не может признать в себе душу тот, кто не признает бога. А коли нет в тебе души – чем ты от скотины простой отличен? Животное о двух ногах, и ничего более.

– Никто не ходит туда, знахарь! Почто меня попрекаешь?! Мне что, больше всех надо? – огрызнулась селянка.

– Я не попрекаю. Я узнать хочу, отчего богам у вас поклоняться перестали?

– Мужики квелые, бабы русалок боятся, волхв сгинул. Кому ходить? – разом выплеснула все Беляна. – Нет нужды – вот ходить и перестали.

– Свято место пусто не бывает, – повторил банальную истину Олег. – Когда перестаешь молиться богу, его место тут же занимает нечисть.

– Ты ведун? Стало быть, гони.

– Гоню... – Переодевшийся в сухое Середин опоясался саблей. – К сумеркам вернусь.

И он отправился в обход по деревне, выискивая нежить, что раз за разом заводилась во всех потаенных местах, где можно без опаски пересидеть шумное дневное время: под стрехами, в стогах и на сеновалах, у овинов и под банями. В деревне, забывшей родовое святилище, этих тварей каждый день нарождалось с избытком. Идти на землю, не защищенную молитвами, заговорами и покровительством богов, им было легко. Но все равно оставался вопрос: откуда они с таким азартом рвались в это селение. Кто порождал такое количество рохлей и посылал их сюда. Пока не найдется гнездо – здешним людям покоя не обрести.

С рассветом ведун опять отправился на поиски. На этот раз – вдоль реки. Вчерашняя встреча оставила у него в памяти весьма глубокую зарубину, а потому теперь, отправляясь в незнакомое место, Олег накинул на себя кожаный поддоспешник и пластинчатую броню, порвать которую не под силу ни клыкам, ни когтям любого зверя. А чтобы не сверкать полированной сталью – набросил на плечи найденный в амбаре старый долгополый кафтан из грубого полотна. До обеда он крался у самой воды, заглядывая во все темные омуты и берлоги под поваленными деревьями, но ничего интересного не заметил и повернул назад. Новым днем пошел уже вниз по течению. Ничего похожего на рассадник нежити Олег опять не обнаружил, зато наткнулся на выход маслянистой голубой глины, толстым слоем выпирающей из-под песчаного холма. Открытие пришлось «на руку»: набрав полный подол кафтана, Середин принес глину домой и вечером, уже после ужина, посвятил два часа выкладыванию мелкой гальки и валунов по верху дымохода. Печка подросла сразу сантиметров на двадцать, и он прикинул, что через неделю сможет вывести трубу наружу, над кровлей, навсегда избавив хозяйку от копоти в избе.

Еще четыре дня он посвятил поискам в окрестных лесах – опять безуспешным, на пятый – снова перешел реку, пошарил у воды на том берегу, принес Маре бисерную понизь, одну из подаренных благодарными деревенскими женщинами, алтарь Сварога украсил большим букетом цветов. Но ничего подозрительного и там не заметил, вернулся, а утром продолжил поиски по своему берегу, уйдя почти до самого тракта. И неожиданно наткнулся на узкую дорожку, проложенную кем-то через чащу. Дорога, судя по ширине, была предназначена для прохода телег. Колеи от колес не имелось – значит, проездом пользовались не часто, а чтобы он не зарастал, свежая поросль кустов и деревьев была срублена под самый корень. Некоторые из тонких пенечков еще даже не успели засохнуть. Однако недавно кто-то здесь все же прокатился – это доказывала свежепримятая трава.

– Как интересно, – обрадовался ведун. – Тайный обитатель поблизости от веси – это как раз то, что нужно. Если по этой дорожке он возит что-то или кого-то в деревню, то логово должно быть в другой стороне...

Середин повернул от деревни и ускорил шаг, рассчитывая в ближайшие часы получить ответ на все свои вопросы. Отмахав таким образом с полверсты, он заметил впереди просвет, снял ремень, затянул, повесил наискось через шею и через левое плечо – чтобы ножны не цеплялись за прутья и валежник, – свернул с дорожки, осторожно прокрался вперед... и оказался на пыльном широком тракте.

– Вот ведь, электрическая сила, – почесал в затылке Олег. – Получается, это просто выезд к дороге?

Он прошел по обочине с полсотни саженей, но поворота почему-то не заметил. Повернул назад, внимательнее вглядываясь в лес по сторонам. И опять не обнаружил злосчастного съезда. Но на этот раз обратил внимание на несколько темных пятен в пыли, над которыми кружились мухи. Сорвал листик ольхи, опустился рядом на колено, вжимая пальцем, провел по ближнему темному пятну, стирая с него пыль.

– Вот те раз... Кровь! – Ведун вскочил, повернулся к лесу, пошел напролом через густой ивняк и через несколько шагов выбрался на утоптанную поляну, огляделся: – Вот, значит, как... Ветки опустили, лапником накрыли, телеги закатили, потом все подняли – и выглядит, как и было. Хорошее место для засады. И выскочить можно быстро, и следов не видно, куда повозки пропали. Ловко придумали, молодцы...

Он опять двинулся по просеке, но уже в другую сторону, и через час быстрой ходьбы наткнулся на страшную находку: рядом с тропой, под корнями вывороченного ветром вяза лежало тело. Слипшиеся волосы на разбитой голове, залитая кровью рубаха и штаны. Сапог и пояса на жертве не имелось. Видать, душегубы решили, что это добро им еще пригодится. Но самое страшное – ниже, под мертвецом, проглядывали останки еще многих других жертв. Некоторые разложились уже полностью, иные еще кишели опарышами и жуками.

– Проклятье! – Закрыв воротом лицо, Олег быстрым шагом поспешил дальше. – Это они тут что, с самой зимы бесчинствуют? Нечто никому и дела никакого нет?

Спасаясь от нестерпимого смрада, он перешел на бег и только через полверсты смог перевести дух. Но еще почти час ему мерещилось, что сладковатый запах разложения продолжает витать рядом. К счастью, вскоре это наваждение разогнал совсем другой аромат: запах дыма, жареного мяса и копчености. Ведун опять свернул с дорожки, осторожно пробираясь через заросли, и вскоре различил впереди широкую поляну. Оттуда доносилось ржание коней, веселые голоса. Часть поляны загораживал приземистый сруб с узкими окошками, возле которого, у самой стены, возвышался свежесметанный, еще ничем не прикрытый стог.

Между срубом и Олегом стояли три накрытые рогожей повозки, а возле них лежали на траве две девицы. Каждая была привязана к трем колышкам: один удерживал шею, два других растягивали ноги, так что намерения хозяев дома в отношении пленниц не вызывали никакого сомнения.

– Вот, электрическая сила... – Ведун понял, что медлить не следует, вытащил косарь и, пригибаясь, подкрался к девкам, быстро перерезал веревки.

Те поднялись, одергивая подолы и разминая ноги, отирая шею.

– Чего не бежите? – не понял Середин.

– Дык ведь все едино догонят, – развела руками одна.

Олег зло сплюнул: еще никогда в жизни женщины не вели себя так, как он ожидал. Похоже, логика их мыслей так и останется для него загадкой до конца жизни.

– Эй, смерд! Ты кто, откуда?

«Заметили», – подумал Середин, выпрямился и пошел разбойнику навстречу. Хотя какой там тать? Мальчишке на вид еще и пятнадцати не стукнуло. Пожить еще не успел, а уже выбрал путь смерти. Не повезло.

– Эй, ты кто?! – срывающимся голосом выкрикнул паренек, привлекая общее внимание. – Откель взялся?

Олег между тем вышел уже почти на середину поляны и мог спокойно осмотреться. Трое разбойников расположились у костра, над которым на вертеле зажаривался целый поросенок. Еще один сидел на крыльце, правя лезвие топорика, трое что-то мыли у ручья в низине за домом, двое занимались лошадьми. Итого десять. Ну, еще несколько бандитов может быть в доме. Можно считать, десятка полтора. Из оружия видны были только топоры, причем и те – плотницкие, да утыканные железными шипами дубинки. Ну, еще косари да пара клевцов. Захолустье, одним словом. Даже у душегубов и то приличных клинков не найти. А уж про луки и рогатины так вовсе речи не шло.

– Чего молчишь? Сейчас порежу! – Малец схватился за нож.

– Прохожий я, – ответил Середин. – Шел по тропе, дымок заметил. Решил повернуть на огонек.

– Не повезло тебе, прохожий, – хмыкнул бородач с крыльца. – Искал дармового обеда, а нашел безвременную смерть. От нас назад дороги нет никому. Коли по-мирному вести себя станешь, так и умрешь без мучений. А заставишь нас за собой бегать, то и смерть примешь лютую, сам о кончине просить станешь.

– Дело ясное, – кивнул ведун. – У вас тут все помирают. А скажи мне, душегуб, нет ли среди вас колдуна сильного, дабы порчу смог на целую деревню наслать?

– На что нам колдуны?! – рассмеялся мальчишка. – Мы и так, ножами да палицами славно управляемся. Через день добра наживаем, а таких как ты в землю кладем.

– Жалко, – вздохнул Олег. – Я искал колдуна.

– Славный малый попался! – подал голос наряженный в алую косоворотку бандит от костра. – Не плачет, пощады не просит, убечь не пытается.

– А должен? – усмехнулся Середин. Он уже высмотрел все, что хотел. И причин для беспокойства не видел.

– Даже жалко тебя, лапотник, – поднялся душегуб. – Но уж прости, схрона нашего никто знать не должен. Посему придется тебя предать сырой земле. Извини. Может, пожелаешь чего перед смертью? Побалуем тебя, так и быть. У нас и мед ставленый имеется, и бабы ядреные, и жратвы от пуза. Чего желаешь?

– Да убивайте же вы меня скорее! – вздохнул ведун. – Сколько ждать можно?

– Да он, видать, обезумел со страху, – отозвался коренастый малый, что крутил вертел. – От и несет околесицу. То колдун ему надобен, то смерти просит. Случается. Помнишь, мужика темкинского о прошлом годе? Поперва сапоги целовал, а опосля колыбельные петь начал. В минуту умом тронулся, как об участи своей узнал.

– Да он просто чаловский, – возразил бородач с крыльца. – Там все мужики такие, малохольные. Овцы овцами. И тупы как бараны. Ты его резать станешь, а он и не поймет вовсе, че с ним делают. – Тать презрительно сплюнул.

– Будь милостив к слабым, – махнул рукой краснорубашечный. – Синеус, отведи его к яме, дабы тут не воняло, и там отправь в мир предков быстро и без лишних терзаний.

– И то верно, – согласился бородач. – К чему лишние страдания! Ступай, племяш, сделай это милостиво.

– Да, дядюшка, – согласился мальчишка и указал своим ножиком в сторону девок: – Туда ступай.

– Ты сбрендил, дурашка? – показал ему свой обнаженный косарь ведун. – Никуда я не пойду. Здесь убивайте.

– Он не идет, дядь Зорислав! – обиженно пожаловался мальчик.

– Так я и знал! – Бородач отложил топорик и поднял с земли истыканную гвоздями дубину. – Никто по-доброму ложиться не желает.

Разбойник поднялся со ступеней и, тяжело переваливаясь, направился к Олегу:

– Отчего доброго слова никто не приемлет, не пойму никак. Ведь все едино по-моему будет. И пойдешь сам, и ляжешь, куда укажу, по моему слову. Для сего ведь окромя ног ничего не надобно. А руки я тебе сейчас подроблю для вразумления. Поперва плечо левое. Коли не поймешь – то и правое. А и они разума не прибавят, так бока могу умять, ровно ребра бараньи.

Олег попытался представить, как он выглядит их глазами. Обычный усталый смерд в длинном кафтане с замызганными глиной полами. Ремень через плечо, нож в руках. Невинный прохожий, чего придираться? Так ведь нет, все едино смерти ищут. Нехорошо...

А еще он мысленно вознес благодарность лесному зверю, напугавшему его так, что уже несколько дней Середин не выходил за пределы деревни без пластинчатого, кованного из булатной стали доспеха.

– Добром пойдешь? – еще раз переспросил, подходя ближе, бородач.

– Нет, конечно, – расплылся в улыбке Олег.

– Пойдешь! – широко размахнулся разбойник.

Дубины – как и топоры, и топорики, и кистени, и нунчаки, и палицы, и шестоперы – при всей своей убийственности имели один недостаток: все они требовали хорошего замаха. И тем самым давали фору в несколько мгновений жертвам атаки. Ведун этот шанс не упустил, сделав быстрый шаг вперед – бородач, осознав ошибку, успел округлить глаза, вскинуть перед глазами растопыренную пятерню, но остановить быстрого ножа, входящего в живот, не успел. Середин провернул клинок в ране, дабы уж точно сделать ее смертельной, выдернул косарь и отступил.

– Дядя!!! – издал вопль ужаса мальчишка и упал перед умирающим татем на колени. – Дядя, дядюшка, нет, не нужно! Дядь, не умирай!

Душегуб лишь хрипел в ответ, роняя с губ розовую пену. На вопли паренька из дома на крыльцо выскочили еще двое мужиков, и Середин понял, что разбойников даже меньше, чем он думал.

Тати замерли. Вскочили те, что сидели у костра, отпустили лошадей конюхи, замерли, прислушиваясь, бандиты у ручья.

– Дядя, дядя, – обливаясь слезами, уговаривал мертвеца Синеус. – Дядя, не уходи.

– Как это, «не уходи»? – поморщился ведун. – Твой дядя был грабителем. А грабители бывают хорошими, только когда им распарывают животы или вешают на осинах.

– Подлая тварь!!! – Паренек кинулся на Олега с ножом, но его клинок лишь чиркнул по броне у живота. Середин же аккуратно вонзил косарь ему под лопатку и уложил на спину в густую траву.

– Бей его, мужики!!! – заорал тать в красной косоворотке, подхватил палицу и кинулся на ведуна.

– Наконец-то, – облегченно выдохнул Середин. Избивая беззащитных людишек, пусть и уголовников, воображающих себя героями, он все же испытывал бы муки совести. Драться в открытом поединке было для его души куда проще. Один к десяти – разве это не честно?

– Н-на-а!!! – Краснорубашечный бандит замахнулся палицей из-за головы.

Середин скользнул навстречу, чиркнул остро отточенным косарем по его животу и тут же нырнул в сторону, кинул подобранной дубиной бородача в сторону костра, сам устремился к крыльцу, метнул перед собой нож. Пара бандитов, одетых лишь в рубахи и даже не опоясанных, пригнулись, спасаясь от косаря, а ведун дернул из-за спины саблю и широким взмахом полосонул их по бритым макушкам. Брызнула кровь, Олег же подобрал оставленный бородачом топорик, поспешил к костру. Как он и ожидал, один из бандитов по инерции все еще продолжал крутить вертел, второй выдернул из-за пояса топор. Но топору для удара требуется замах – поэтому сперва ведун подрубил ноги вертельщика, потом вскинул навстречу второму бандиту топорик, и в тот миг, когда два топора с лязгом столкнулись, быстро кольнул душегуба саблей в грудь.

Это и было главным отличием меча от топора, дубины или кистеня. Теми можно только бить с размаху. Клинок же умел и рубить, и колоть, и резать.

Ведун поспешил навстречу «лошадникам». Подставил древко топорика под удар одного, кольнул в живот, да с проворотом, ринулся на другого. Тот тоже бил из-за головы, а поразить таким ударом противника, в прыжке оказавшегося почти вплотную, невозможно. Ведун же прижал лезвие сабли плотно к груди врага, да еще нажал на обух левой рукой, рванул рукоять – и тать осел на землю, заливаясь кровью.

Середин облегченно выдохнул: схватка пронеслась с такой стремительностью, что троица у ручья не успела не то что принять участие, но даже толком понять происходящее. Однако они все равно были душегубами, членами общей банды и не имели права на существование.

– Шевелитесь, кретины, – посоветовал Олег. – Зарежу ведь по одному.

Ведун подошел к костровому и вогнал саблю почти по рукоять ему в спину. Разбойники не поняли намека, и вместо того чтобы приготовить оружие и кинуться разом, побежали вверх по склону по одному. Первый с дубиной – Олег даже не парировал удара, он лишь отклонился в сторону, позволив гвоздям скользнуть по левой части груди, и вогнал саблю в грудь негодяя. Тут же отступил, спасаясь от удара топора, быстро выбросил лезвие вперед, распарывая горло наклонившегося вслед за оружием бандита, шарахнулся влево, поймал падающий сверху широкий плотницкий топор древком топорика бородача, подрубил сжимающую оружие руку и уже вторым ударом снес голову разбойнику.

Медленно выдохнул, оглядываясь и продолжая держать оружие наготове.

Однако над поляной повисла тишина, не разрываемая даже стонами раненых: удары опытного воина оказались все до единого смертельны.

– Ква, вопрос закрыт, – решил ведун после пары минут ожидания, спрятал клинок в ножны и осмотрел свой костюм. Как оказалось, тати дрались достаточно умело. Кафтан оказался порван сразу в четырех местах: на груди, на спине и по бокам. Если бы не ратный доспех, вполне могли бы и победить. Но удары оказались скользящие, не способные пробить кованые пластинки доспеха.

– Зато их было немного больше, – подвел итог Олег, снял испорченный кафтан и отбросил в кусты. – Так что все честно. Эй, девки! Вы где?!

Две девицы, ожидавшие окончания стычки возле своих колышков, подошли ближе к крыльцу.

– Лошадей запрягайте, дуры. Загляните в дом, пройдите по поляне и окрест, поищите, чего есть ценного. Все, что найдете, бросайте на телеги. Здешним добрым молодцам это уже ни к чему...

Обшарив дом и чердак, Олег и недавние пленницы нашли восемь тюков разных тканей, изрядное количество не насаженных на рукояти топоров, бочонок скоб и целую бухту толстой веревки. Из вырытого у самого ручья погреба выгрузили десятка три тяжелых деревянных бочонков с неизвестным содержимым, пяток окороков, короб копченой рыбы, еще изрядно копченых куриных полтей, пластов соленого мяса и прочих съестных припасов. Возможно, где-то поблизости было спрятано и награбленное серебро, но его Середин так и не нашел.

Уже в сумерках тяжело груженный обоз из пяти телег тронулся в путь, чтобы, обогнув лес через тракт и одолев около пяти верст пути, прибыть в Чалово уже после рассвета.

Встречать телеги выбежала половина селения. Как бабы, так и мужики, которые за минувшие полмесяца заметно оживились и стали проявлять интерес к жизни. Беляна, увидев Середина, похоронно взвыла, пустила слезу и кинулась обнимать и целовать:

– Живой, мой суженый, живой, мой родной! Уж чего я не передумала, чего не перебоялась. Все глаза выплакала, все волосы выщипала...

– Откель сие взялось, знахарь? – хмуро поинтересовался один из мужиков. – Сказывают, шалит кто-то временами на нашем тракте.

– Больше не будет, – прижав к себе заплаканную простоволосую селянку, пообещал ведун. – Попались тати мне на саблю вместо искомого колдуна. Пришлось побить. Вы вон девиц расспросите подробнее. Они у душегубов в невольницах оказались. А я так, только порубал. Толком и не знаю ничего.

– Сколько же их там случилось, подлых людишек? – спросила Забава, выскочившая из дома в одной исподней рубахе и широком пуховом платке.

– С дюжину набралось. Ну да и леший с ними. Вот путники, татями погубленные, без погребения в яме лежат. Хорошо бы их достойно тризной проводить. Муку ведь безвинную приняли.

– Видать, судьба их такая, – стянул мужик шапку с головы.

– А еще не мешает логово душегубов еще раз осмотреть, мало ли добро какое осталось, – намекнул ведун. – Я ведь второпях сбирался. Коли невинных земле предать пойдете, так заодно и схрон бандитский осмотрите. Может, кстати, и сам сруб кому пригодится. Токмо тогда татей куда-нибудь в болотину скинуть нужно, дабы не смердели.

– То верно, грешно без погребения души невинные оставлять, – оживились деревенские. – Сходим, отдадим долг последний. А как путь-то к дому душегубов найти?

Спустя час из Чалова выползла змея из доброго десятка телег. Мужики азартно погоняли лошадей, торопясь попасть к заветному месту. Олег же, заведя свою добычу Беляне на двор, забрался на сеновал и почти сразу заснул.

Хозяйка разбудила его только перед обедом. Причем прямо на сеновал принесла ковш ядреного пенного хмельного меда. Олег с наслаждением напился, после чего спросил:

– В честь чего такое угощение?

– Так ты сам полную телегу бочонков с хмельным добром привез! – рассмеялась женщина. – Ни в погреб, ни на ледник все не влезают. Три я в подпол опустила. Надобно выпить быстрее, пока теплом не разорвало. Идем, Олег, тебя ждем, оголодали уже все...

– Да иду, иду, – сладко потянулся ведун.

Угощение оказалось знатным: наваристые щи с крупными кусками мяса, греча с ветчиной, горшочки с тушеной свининой, а хмельного меда – хоть залейся. Беляна щедрой рукой угощала и освобожденных девиц, отчего-то не спешивших вернуться под родную крышу. Видимо, тоже решили отдохнуть после пережитого и поесть от пуза, благо взятая добыча это позволяла. Не каждый день крестьянский дом ломится от яств, ровно на боярском пиру.

После такого обеда Середина опять потянуло спать. Но он взял себя в руки: весь день проспишь, потом половину ночи глаз сомкнуть не сможешь. Вышел на двор, ополоснул лицо водой из бадьи у хлева, громко предупредил хозяйку:

– Беляна, пойду-ка я вокруг поброжу, пока светло. Вдруг все же замечу чего интересного.

– Чего у нас интересного может быть? – удивилась селянка. – Токмо наволок с коровьими лепешками, да овраг с лисьей норой.

– Вот их и посмотрю... – Ведуну не хотелось рассказывать Беляне, что ищет он следы колдуна, раз за разом напускающего на весь тихую, но опасную нежить. Пользы от таких рассказов никакой, а панику у местных обитателей вызвать можно.

– Иди, коли охота, – не стала спорить она. – А хочешь, меда тебе с собой в кувшин налью?

– Не надо. К чему лишнюю тяжесть таскать? Лучше вернусь пораньше. Мед от меня никуда не убежит.

Середин вышел за калитку, медленно добрел до колодца, остановился рядом. Солнце уже давно перевалило зенит, далеко сегодня уже не уйдешь. Между тем все ближайшие ямы, затоны, кусты и рощи он успел облазить, ощупать и проверить. На расстоянии пары часов пути оставалось только одно место, которое он так еще толком и не рассмотрел.

Олег скользнул левой ладонью к рукояти сабли, погладил украшенное изумрудом оголовье и решительно повернул к реке.

В этот раз он решил действовать напролом и не давать неведомому обитателю этого берега ни единой лишней минуты, чтобы спрятаться и отвести глаза: быстро прошел к старице, от нее по тропе к святилищу, обогнул тын, пробежав мимо закрытых ворот. Давнее подозрение оказалось правильным: поклонник бога стихий отнюдь не обладал сверхъестественной силой. Он всего лишь пользовался лазом, образовавшимся между подгнившими и слегка разошедшимися кольями. Следы на траве явственно вели между елочками к светлому прибрежному березняку.

Держась настороже и не снимая руку с сабли, ведун быстро промчался по тропе – но ни змей, ни зверей не встретил. Дорожка вывела его на галечную отмель, за которой он увидел старую, полуразвалившуюся мельницу с упавшим поперек русла колесом.

– Вот это уже больше похоже на истину, – пробормотал ведун себе под нос.

Всем и каждому ведомо на Руси, что мельники всегда с нечистью всякой в ладах и искусства колдовского не чураются. Да и как же им жить иначе? С Похвистом или Стрибогом не уговоришься – и не будет ветра на крыльях ветряной мельницы. Водяному не угодишь, рассоришься – на водяном колесе вместо течения только водоросли собираться будут. Ан и место для жизни мельники выбирают странное, прочим неудобное. Одни у затонов глубоких, где чуть зазевайся – и с головой в омут ухнешься. Другие – на лысых горах, где только ведьмам любо лунными ночами гулять. Живут мельники всегда на отшибе, от прочих людей подальше, а с полевиками, лешими да русалками – так рядышком, бок о бок. Оттого с нежитью и сговариваются проще, нежели с людьми.

– Одно странно, мельница по эту сторону реки стоит, – покачал головой ведун. – А колдовство текучей воды преодолеть не способно, рохлям реки не переплыть... Отсюда проклятие на деревню наслать невозможно. Однако проверить не помешает.

Тропа отвернула от воды. Олег доверился ей, и правильно сделал: дорожка обогнула густые ивовые заросли и вывела его прямо к провалу, зияющему на месте бывших дверей. Впрочем, бывшим здесь было все. Бывшая дорога, возле берега еще сохранившая галечную отсыпку, но уже в десятке шагов поросшая травой, а немногим дальше – и деревцами. Бывшие ворота, от которых уцелели только столбы и одна полуоткрытая и глубоко ушедшая в землю створка; бывший забор, рассыпавшийся в трухлявую ленту; бывшая крыша, теперь просвечивающая насквозь, и бывший пол, провалившийся сразу в нескольких местах. Уцелели только мельничные жернова – но приводивший их в движение вал, надломленный посередине, бессильно упирался в потолок. Здесь было сумрачно, пахло плесенью и грибами. Проживать здесь, прятаться и уж тем более проводить какие-то обряды было невозможно.

– Непонятно только, зачем сюда протоптана дорожка, – хмыкнул Олег и потер левое запястье. Ему очень сильно, нестерпимо не хватало освященного крестика. Будь на руке крест, он бы сразу определил: есть здесь хоть какие-то следы чародейства или нет. А так приходится только гадать.

Середин отступил от ворот, оглядываясь – и вдруг заметил шагах в двадцати, за серой полоской камышей, черноволосую девушку, зябко кутающую плечи в платок.

– Привет, красавица, – как можно доброжелательнее улыбнулся он. – Ты здешняя? Из Чалова пришла али с другого места?

Незнакомка чуть склонила набок голову, задумчиво его разглядывая.

– Ты меня не бойся. Я ведун, Олег. Обиды не причиню. Хочу только пару вопросов задать, и все... – Середин попытался пройти к девушке, но не тут-то было: камыши росли в узком, но довольно глубоком затончике, плотно затянутом ряской, и прорваться напрямую оказалось невозможно. Только в обход. – Тебя как зовут-то, милая?

Незнакомка отрицательно покачала головой.

– Подожди, я сейчас... – Ведун потрусил в обход затона, не очень надеясь на успех, а когда достиг цели, девушка, разумеется, уже исчезла. Правда, здесь, по эту сторону, опять же тянулась узкая, мало нахоженная, но вполне различимая тропка.

Олег вздохнул, но отступать не стал, побежал дальше. Девушка в своих длинных юбках далеко уйти не могла, а следы на траве различались очень хорошо. Однако ему не повезло. Изрядно запыхавшись и наловив на штанины репейника и собачек, примерно через час он вышел обратно к мельнице – но уже по дороге.

– Ква, – только и выдохнул разочарованный следопыт. Он принялся чистить одежду, заодно переводя дух, а потом пошел вдоль реки в сторону деревни.

Солнце уже садилось, а путь, как он помнил, получался не такой уж и близкий. Знакомой тропинкой он обогнул заросли ивы, свернул в березняк, вышел из него на низкий луг, растерянно остановился: никакими молодыми елочками здесь и не пахло.

– Неужели кто-то кружит?

Ведун прошел по лугу еще немного. Дружное кваканье и запах тины подсказали, что совсем рядом раскинулось болото. Ветер зашелестел в кронах позади, а когда Середин оглянулся, то вместо березняка увидел высокий темный бор. Впрочем, солнце еще не село, а над ним ни у кого из чародеев власти отродясь не было. Он повернулся левым плечом к западу и пошел вперед, твердо зная, что таким образом очень скоро выйдет к реке. А там берег уже знакомый, не заблудится. И тут вдруг краем глаза он заметил приветливый желтый огонек. Слева, в полусотне саженей, прямо на краю болота, под вековыми раскидистыми вязами манила путников яркими окнами большая бревенчатая корчма с высоким крыльцом и резными столбиками.

Корчма. Вдали от дорог и селений. У чавкающего бездонного болота. Любой здравомыслящий человек от такого места должен бежать со всех ног – и у Олега тоже зачесались пятки. Однако, как ни крути, Середин был не просто прохожим. Кто еще, как не ведун, обязан идти в места, где явно «нечисто», и делать их спокойными и безопасными для мирных путников? И хотя солнце уже опустилось за макушки деревьев, хотя в душе возник неприятный холодок, а разум в полный голос кричал о близкой опасности, Олег все равно повернул к корчме, на ходу переложив кистень из поясной сумки в рукав и продев руку в петлю. Громко постучал:

– Есть кто в доме? Пустите обогреться честного человека!

– Коли честный, то заходи, – громко ответили изнутри. – Добрым людям в нашей компании завсегда рады!

Середин торопливо нашептал заговор от морока, взялся за кривой корень, заменяющий ручку, и потянул дверь на себя.

Внутри оказалось светло, тепло и сухо. Посередь просторной горницы стоял длинный монументальный стол из располовиненных бревнышек, возле него – четыре лавки, по две с каждой стороны. Из угощения там имелась только пенная бражка в общем бочонке. Черпать ее, похоже, мог каждый из гостей сколько пожелает. Компания в корчме подобралась весьма пестрая. Во главе стола сидел вихрастый круглолицый паренек в свободной простецкой косоворотке домотканого полотна. Слева от него прихлебывала из резного ковша хмельное варево уродливая патлатая старуха с большущей бородавкой на носу и белесыми выцветшими глазами. По правую руку приземисто расплылся по столешнице наряженный в куртку из рогожи толстяк с лицом, сплошь собранным из крупных морщин. Ближе к ведуну баловался оловянным стаканом гладко выбритый и лысый монах в черной рясе, опоясанной плетью хмеля.

– Ай, добрый молодец, славный витязь! – обрадовался его приходу монах. – Заходи, к столу садись, пива нашего испробуй, веселье наше раздели!

– И вам здоровья и богатства желаю, спасибо на добром слове, – поклонился присутствующим Олег. – Водицы бы я испил, а хмелем голову кружить мне несподручно. Как бы о долге своем не забыть, деле, что совершить надобно.

– Ты пей, пей, касатик. – Бабка зачерпнула невесть откуда взявшимся деревянным ковшиком брагу и поставила на угол перед ведуном. – Нечто хозяев обидеть хочешь, от угощения отказываясь?

– Спасибо, добры люди, благодарствую... – Делать нечего, Середин сел к столу, поднес корец к губам, обмакнул усы в пену. Но ни единого глотка не сделал. Только безумный способен пить неведомо что и невесть откуда в проклятой корчме с сомнительными обитателями.

– Гляди, что у меня есть! – Монах кинул на стол матерчатый мешочек. Узел расползся сам собой, на стол просыпалась изрядная горка золотых монет. – Тебе такого богатства на всю жизнь хватит! Сыграем? Супротив доспеха твоего весь мешок ставлю!

И монах опрокинул на столешницу оловянный стакан – оттуда выкатились три кубика и остановились шестерками наверх. Монах засмеялся:

– Ну, давай, добрый молодец. Теперича твоя очередь!

– Странные у тебя кости, отче. – Олег опустил руку, роняя кистень из рукава в кулак, и быстро прокатил им по кубикам. – Квакают!

И правда, испуганные прикосновением металла, «кости» прыжками кинулись спасаться, и через пару мгновений лягушата с крапчатыми спинками исчезли в темных углах корчмы.

– Чужое добро портить?! – возмутился, вставая, монах. – Ан проиграл ты все, давай сюда броню!

– Как же проиграл? – засмеялся ведун. – Мой ход ныне. Проиграю, тогда и возьмешь.

– Чем играть станешь? Кости-то сам и спугнул.

– А я, отче, удачу свою на кости, карты и рулетку никогда не ставлю. Токмо на клинок и пику острую. – Олег расстегнул пояс и кинул его на стол, накрыв рукой ножны сабли. – Играем?

Монах зашипел, отступая, и вдруг провалился вниз, струями зеленоватой жижи стекая между досками пола. Со стола стали разбегаться в стороны жуки и таракашки, в которые оборотилось сверкающее золото.

Парень во главе стола рассмеялся:

– Хорошо играешь, добрый молодец! Твое здоровье! – Он приветственно поднял сверкающий самоцветами ковш, сделал несколько больших глотков.

– И тебе того же желаю, – благодарственно кивнул Олег, поднес к губам свой корец. Но пить, разумеется, не стал.

– Коли играть, так без обману надобно, – прохрипел морщинистый толстяк. – Со мной давай об заклад побьемся. Кто зараз пива больше выпьет, тому и выигрыш.

– Грех у человека последнее отбирать, – покачал головой Середин. – Как я с тобой спорить стану, коли у тебя, окромя рогожи, нет ничего? Вот, без заклада с тобой поделюсь. Купи себе кафтан хороший али тулуп. Зима скоро, замерзнешь...

Олег, вытянув из сумки, бросил перед толстяком на стол несколько монет. Парень опять расхохотался, толстяк зло зашипел и сполз под столешницу. Середин запоздало осознал комичность ситуации и тоже улыбнулся: нежить, вызывавшая его на спор, не могла взять монеты, отчеканенные из новгородского серебра! Даже прикоснуться к ним – и то была не в силах.

– Славно ты игроков наших отбрил, добрый молодец, – прокашлявшись, скрипуче похвалила старуха. – За то награжу тебя славно. Ведомы мне места многие, в коих клады златые зарыты. Покажу тебе един тайник. Отроешь – да пользуйся. Живи-поживай да добра наживай.

– Коли клады ведаешь, бабуль, отчего сама не отроешь? – удивился Олег. – От бы покаталась как сыр в масле на старости лет.

– Дык стара, немощна, добрый молодец.

– А разве тебя кто торопит? Потихоньку, полегоньку да отрыла бы.

– Совсем стара... К чему мне? А тебе покажу. Люб ты мне, понравился.

– Мыслю я, бабуля, не я тебе люб, а клад таков, что в руки не дается. Али сторож при нем имеется неодолимый, а может статься, и золота там нет, токмо страж, да проклятия тем, кто покой потревожит.

– Молодец, добрый человек, – улыбнулся парень. – Все уловки разгадал. Мыслили мы над тобой пошутить, ан ты сам шутников высмеял. Повеселил, повеселил... Ну, коли так, придется наградить тебя. За удаль да за задиристость бесстрашную.

– Что за награду может предложить тот, кто с нечистью всякой якшается? – пожал плечами Олег. – Боюсь, добра от нее не будет. А вот зло случится запросто.

– Не знаю, удалец, – усмехнулся паренек. – Добро, зло – кто их различит? Непонятно. Смертных послушать – так одна путаница. То бегут, дождя просят. То бегут, просят от дождя избавить. То опять просят. То опять избавить молят. И каждый раз с надрывом, ровно жизнь их от сего зависит. Вот и скажи мне, удалец, дождь это как: зло или добро?

У ведуна аж во рту пересохло от неожиданного прозрения. Он знал, знал, что это за юный, любящий забавы паренек, которого уважает и почитает за старшего всякая нежить, у которого смертные просят дождь и который не гнушается выпить пива в замороченной приболотной корчме!

– А что с нечистью пирую, так она тоже на земле обитает, тоже пошутить любит, тоже милости просит. Отчего вам, смертным, я помогать должен, а их без покровительства оставлять?

Да, это был он! Весельчак и баламут с переменчивым характером, повелитель дождей и ветров, гроз и снегопадов. Хороший приятель для хранителей трав, деревьев и воды – но непонятный капризуля для озабоченных урожаями, сенокосами и половодьями земледельцев. Тот, чей идол единственный из всех оказался ухожен в заброшенном святилище. А значит – особо почитаем. Вестимо, было за что. Похвист, сын Стрибога, получивший от отца часть его силы и власти. Бог, конечно, не из главных, но все же бог, не простым смертным чета. Мощи и возможностей имеет куда больше, нежели обычный колдун и пожелать в силах.

Хотя, конечно, таких магов, как Аркаим и его брат, может и не одолеть.

– Чем же ты наградить меня желаешь? Что тебе по силам? – аккуратно подначил паренька ведун.

– Мне по силам все! Так много, что ты и помыслить не способен. Хочешь – серебром и златом осыплю. Хочешь – бурю на врагов нашлю. Хочешь – отвечу, как деревню от напасти колдовской избавить. Али иную загадку загадай. Загадки, коли хитрые, оно разгадывать забавно. Мне – развлечение, тебе – лишняя награда.

– Золота и серебра мне на жизнь хватает. Много нахапать – это токмо тяжесть лишнюю опосля таскать. Ворогов таких, чтобы бурю насылать, я покамест не нажил, с колдовством и сам управлюсь... – задумчиво ответил Середин. – Загадку лучше разгадай, коли мудростью великой владеешь.

– Загадка? – повеселел Похвист и хорошенько прихлебнул пива. – Давай свою загадку! Не найду ответа – стало быть, два желания твоих сполнять стану. А угадаю – так ты ко мне в услужение пойдешь!

– Какое услужение? – удивился Середин. – Ты же мне ответ в награду обещал!

– Экий ты памятливый! На мякине не проведешь. Ну, коли обещал, так и будет. Мой ответ – твоя награда. Говори!

– Ведомо мне, о мудрейший, что отсель на восток преизрядно, за землями торков, в стране Каим жили и враждовали страшно два брата-колдуна, Аркаим и Раджаф. Сила в них громадная, никто с ними справиться не способен.

– Ты хочешь, чтобы я их одолел?! – встрепенулся Похвист. – Смел, растоптал, порвал в клочья!

– Нет, не хочу. Почто на чужие плечи свои тяготы валить? Я желаю сам их одолеть. Да так, чтобы и следа от их злодеяний на земле не осталось. Скажи мне, мудрый хозяин корчмы, как это сделать?

– Эк ты, загадал так загадал, – крякнул паренек. – Нечто тебе не интереснее, как близкое проклятие снять? Не так уж сие и просто.

– Есть очень надежный способ. – Олег красноречиво выдвинул саблю из ножен и со звонким щелчком загнал ее обратно. – Нет колдуна – нет и его чародейства. Лес не бесконечен. Он не сможет прятаться от меня вечно.

– Экий ты кровожадный! Разве душегубство не страшный грех?

– Зело страшный, хозяин. Однако же ты и сам давеча сказывал: иной раз трудно понять, что есть добро, а что злодеяние страшное. Бывает, что творишь зло – а идет оно людям на радость, делом добрым оказывается. А случается, что хочешь добра – ан кроме проклятий за то ни от кого не заслужишь. – Ведун развел руками. – Но ты не тревожься. Коли ответить про колдунов каимовских не в силах, корить тебя не стану. Сам чего-нибудь придумаю.

– Экий ты храбрец выискался, – нахмурился паренек. – Оскорбить снисхождением не боишься? За доброту иную гнев небес на свою голову легко накликать. Уговор есть уговор. Будет тебе ответ. А не найду – два желания исполню. Но на том милостям конец! Теперь ступай с миром, недосуг...

Похвист хлопнул в ладони, и корчма исчезла, как и не было, вместе с ним и старухой. Оказавшись без скамьи под седалищем, Олег плюхнулся на землю, больно ударившись копчиком:

– От, электрическая сила! Что за мороки боги ставить ухитряются? От истинного мира не отличишь. Заговором не разгоняются, на ощупь тверды. И насытиться ими можно, и напиться. Мне бы такое мастерство...

Над вязью, у которой оказался ведун, быстро сгущался туман и полз к берегу. Не иначе, обиженный водяной торопился отомстить за поражение. Однако небо оставалось чистым и звездным, ясный месяц белесым светом залил лес и луг. Олег быстро поднялся на взгорок, сбежав от белесой пелены, сориентировался, прикинул направление к реке. Всего за час он пробрался между могучими стволами вязов к знакомой роще, пересек березняк, выбрался к святилищу, а уж от него до деревни оставалось рукой подать.

– Да что же такое, жира бараньего на тебя не напасешься, – всплеснула руками Беляна, когда он наконец-то постучал в дверь. – Уж светает скоро, я все глаза проглядела, а тебя все нет и нет. Что же теперь, каженную ночь так будет?

– Не, каждую не хочу, – мотнул головой Середин. – Каждый день по такому приключению будет многовато. Но сегодня, Беляна, я великое дело сделал. Ты даже не представляешь, какое!

– Ужинать-то будешь?

– Нет, – принялся расстегивать ремни доспеха Олег. – Спать и только спать. Да и тебе тоже пора. Завтра не буди. Хочу наконец выспаться всласть, пока сам не встану. Думаю, заслужил, что скажешь?

– Да спи, мне не жалко. Девок утром на выпас спроважу, могу даже и помочь, – лукаво улыбнулась женщина.

– А они разве еще здесь?

– Куда же они на ночь глядя денутся? – пожала плечами Беляна. – На полатях дрыхнут.

– Нормально... Значит, мне обратно на сеновал?

– Зачем? Я в горнице тюфяк с соломой кинула и печь натопила изрядно. Тепло будет, хорошо. Спи.

Но выспаться Олегу не удалось. Едва окна избы осветились утренними лучами, как дом содрогнулся от тяжелых ударов в стену:

– Эй, хозяева! Выгляньте словом перемолвиться, бо порог у вас больно высокий.

Спросонок Середин даже не понял, мужской это был голос или женский. Но то, что оглушительный – было совершенно точно. Первым делом он машинально схватился за лежащую под боком саблю. А когда понял, что в дом никто не вломился и непосредственной опасности нет – торопливо натянул штаны и сапоги, влез в рубаху и выскочил наружу, опоясываясь уже на ходу.

Во дворе было пусто, а когда ведун выскочил за ворота, то обнаружил сидящую на завалинке понурую крестьянку в ситцевом платке, в длинной кофте крупной вязки и в темной юбке с цветочным рисунком по низу подола. Точнее – в нескольких юбках, надетых одна поверх другой и потому придававших пышность нижней части наряда. Гостья повесила голову, глядя на чахлую траву у кончиков аккуратных сапожек, и лузгала семечки, собирая шелуху в ладонь. Очень красноречивая мелочь: любой чародей знает, что через шелуху, на которой сохранились следы слюны, напустить порчу – проще простого.

– Доброе утро, коллега, – улыбнулся он, расправляя ткань под широким тисненым ремнем. – Не спится?

– Обознался, ведун, – чуть повернула к нему лицо гостья. – Не Коллега я. Радошей меня называй. С этим именем в свет пришла.

– Так ты мне настоящее имя и назвала, как же, – не поверил Олег.

– Для людей и этого хватит, – парировала гостья.

– Мельничиха! – охнула Беляна, выглянувшая вслед за Серединым, и шарахнулась обратно во двор.

– Так вот где я тебя видел! – кивнул ведун. – Правда, за протокой ты казалась куда моложе.

– Пугать зазря не хотела, вот и омолодилась.

– А в корчму тоже для успокоения заманила?

– Для того и не пугала, чтобы не насторожился, – призналась Радоша. – Неугомонный ты больно. Навку прислала – спугнул, с Потапычем свела – уцелел, на душегубов увлекла – их же и побил, к корчме с нежитью залучила – и там выкрутился. Видать, миром дело решать придется. Считай, одолел меня, боле морочить не стану.

– Откуда же взялась столь светлая мысль? – Олег погладил оголовье рукояти. – Нечто совесть проснулась?

– Если бы ты меня убил, – ровным голосом сообщила ведьма, – проклятье бы не исчезло. Оно осталось бы навечно.

– Может быть, – усмехнулся Середин. – Но ведь попробовать стоило, правда?

– Все вы одинаковы. Вам бы только глотки друг другу резать, – мрачно ответила Радоша. – Ступай, лопату возьми. Понадобится.

– Одна минута, я быстро... – Середин ушел во двор, ставший для ведьмы, спасибо одолень-траве, запретным местом, в амбаре быстро нашел деревянную лопату, окованную по нижнему краю железной кромкой, заскочил в дом, чтобы набросить на плечи полушубок. Все же на улице уже царила осень.

– Это мельничиха, мельничиха! – поймала его за рукав селянка. – Она ведьма!

– Я знаю, – кивнул Олег. – Такое уж мое ремесло, что постоянно с ними встречаться приходится.

– Заворожит, знахарь. Обманет, с собой уведет.

– Вряд ли, – усмехнулся Середин. – Она не похожа на избалованную любовью мадам. Скорее, на старую деву.

– Ты берегись... – Женщина отпустила рукав. – Все же ведьма.

Ведун подмигнул ей и вышел на свет.

– Вот и я, – с лопатой на плече выступил за калитку Олег. – Куда идем?

– За овраг, – поднялась Радоша. – Здесь все рядом. А ты сделал хороший выбор, ведун. Беляна баба справная. Красивая и хозяйственная. До вашего брата, правда, слаба. Ну, да от такого, как ты, на сторону не уйдешь.

– Никакого выбора я не делал, – мотнул головой Середин. – Просто живу под ее крышей, пока дело справляю. Как деревню от проклятия избавлю, так и дальше уйду. На Руси еще немало мест, где в помощи моей нуждаются.

– Коли избавляешь – копай, – остановилась ведьма. – Вот здесь, под ракитой.

– Это вроде как ива?

– Да хоть черемуха, – огрызнулась Радоша. – Место приметное, людям не интересное. Здесь поклад на привлечение рохлей и прятала. Копай.

Олег приладил лопату, нажал на край, вгоняя ее в рыхлую землю, и уже после двух ударов вывернул почерневшее полешко с лентой из ромбиков по одной из сторон.

– Это он и есть, один из четырех. Тайком зарывала, глубоко не вышло. Забирай его, дальше пошли.

– Нашла дурака – заговоренный поклад в руки брать!

– Так и не бери, кто заставляет. Лопухом, вон, оберни, али на лопату подцепи. Тебе его только до огня донести, больше ничего не нужно.

– Потом отнесу, – решил ведун. – Показывай остальные.

– Как хочешь. Тогда пошли к колодцу. – Ведьма направилась дальше.

– Отчего твоя мельница разрушена стоит? – после недолгого молчания поинтересовался Середин. – Люди разломали, али как?

– «Али как», – ответила женщина. – Мужа я себе не нашла. Как отец преставился, пыталась с делом управиться сама, да куда бабе таким ремеслом заниматься? Жерновов мне не сдвинуть, не поднять, не поменять. Мешки с зерном таскать не по силам, муку забирать – тоже не унести, телеги не загрузить. Валы, лопатки, штыри, шестерни – все или таскать, или рубить-строгать надобно. Я же не двужильная. С жерновами хоть за серебро могла помощника нанять, а зерно каженный день с телеги мешки снять, да со второго этажа в воронку сыпать – это как?

– Тоже работника нанять.

– Коли на все работы чужаков нанимать, так себе никакого прибытка не останется. Опять же, чужаки за серебро от души трудиться не станут, и о добре заботиться им ни к чему. Хозяин трудолюбивый мельнице нужен. Мне не по силе оказалось. Да еще слухи всякие пошли...

– А когда про мельников их не ходило? – усмехнулся ведун. – Однако же все едино к вам за мукой едут. Больше некуда.

– Оно так. Да кабы токмо в муке дело. Молоть-то все согласны. А вот в дом мой войти... Так вот и вышло, что мельница в бабьих руках слабых оказалась. Прахом все и пошло.

– Печально.

– Теперь уж не исправишь, – остановилась Радоша у колодезного журавля. – Здесь копни, у самой ноги.

Ведун взялся за работу и вскоре вывернул на свет еще полешко. Краем глаза он заметил, что деревенские обитатели, выбравшись со дворов, издалека наблюдают за его стараниями.

– Еще два у реки, – кивнула ведьма и пошла по тропинке меж двух плетней.

Середин направился следом, а позади, на почтительном расстоянии – с пяток мужиков и десяток баб. Двое парней помоложе явились с косами, и это Олега неприятно насторожило.

Когда он откопал поклад, спрятанный у берега, ниже деревни по течению, народу набралось уже человек двадцать. К счастью, Чалово было весью небогатой, железа в ней имелось немного. В толпе поблескивали четыре косы, пара топоров. У всех, естественно, имелись ножи – но короткие, чисто для хозяйственных нужд. Вилы, лопаты, прочий инструмент был сделан из дерева, вместо оружия его не используешь. Хотя, конечно, двадцать рыл против одного опасны, даже если вооружены обычным дрекольем.

Деревенские, чувствуя нарастающую силу, придвигались все ближе, из их рядов то и дело слышалось угрожающее:

– Ведьма, ведьма... – но пока еще негромко.

– Скажи, Радоша, зачем ты это сделала? – спросил Середин, остро тоскуя, что не надел доспеха. – Я про проклятье. Зачем ты его наслала? Решила стать настоящей злой чародейкой и вредить всем вокруг?

– Вот еще, была охота силы тратить, – криво ухмыльнулась ведьма. – Обычная бабья обида. Ревность. Мужика не поделили. Тогда казалось, мир весь рухнул, хоть руки на себя накладывай. А ныне пытаюсь вспомнить – так и не шелохнется ничего внутри. И чего я из-за него так убивалась?

– Что же тогда проклятие не сняла?

– Да ведь снимаю, сам видишь, – указала на выкопанное полешко Радоша и опять зашагала вдоль берега. – А ты молодец, ведун. Старание мое почти разрушил. Эвон мужички какие бодрые бегают. Представляю, сколько тебе намучиться пришлось.

– Каждый день селение обхожу и новых рохлей бью.

– Вот так всегда. Кто добра желает, кто мести – а страдают невинные твари, коим просто кушать хочется. Вон там, под камнем последний поклад. Все четыре разом сожжешь, на том мое проклятие и кончится. Можно еще в одной яме на пересечении трех дорог закопать, токмо сжечь, я так мыслю, проще. Ведь обратно приносить ты их не захочешь?

– Не собираюсь, – согласился Середин, отваливая камень. Полешко с рисунком из ромбиков оказалось под ним, даже копать не пришлось.

– Ты чего сюда пришла, ведьма?! – раздался выкрик из толпы, выросшей почти до трех десятков душ. Кос над деревенскими оказалось уже пять, а некоторые из мужиков догадались вооружиться длинными палками. – Чего надо?!

Отважные вопли раздавались откуда-то из-за женских спин. Однако деревенские уже ощутили свою силу, стали растягиваться и приближаться, полуохватывая ведуна и колдунью, отрезая им пути отхода.

– Бей мельничиху! Она во всем виновата! Она!

– Назад! – рванул саблю Олег. – Назад, смерды! Снято проклятье, все! Крови пролить не дам!

– Вот, значит, ты какой, ведун, – опять криво ухмыльнулась Радоша. – Вечно слабых от сильных защищаешь. То деревню от ведьмы, то ведьму от деревни. Ладно, коли так, то зла я на тебя держать не стану, и мстить тоже. Вестимо, и без меня жизнь твоя медом не намазана. Прощай.

Деревенские на обнаженную саблю косились, но все равно наступали, не отрывая от Радоши глаз. Косы и палки взметнулись вверх, готовые нанести удар ненавистной чародейке. Ведьма сняла платок, неторопливо прогулялась к иве, повесившей ветки к самой воде, нырнула под них и подбросила платок вверх. Налетевший ветер подхватил его, кинул на людей. Смерды шарахнулись в стороны, и сатиновая тряпочка мягко упала на траву. К этому мгновению под ветками ивы было уже пусто. Мельничиха исчезла, не оставив никаких следов.

– Проклятая тварь! Ведьма! Отродье водяное! – недовольно забурчали мужики, опуская свое оружие. Бабы отчаянно плевались в сторону ивы, однако подходить к дереву опасались. – Гнусное порождение. Гадюка лесная!

Все изящество чародейства понял только ведун. Отвлечь внимание платком, поставить морок и уйти прямо из рук своих ненавистников – красиво и ловко. Правда, Олег знал и то, что, поставив морок, следует позаботиться о многих деталях. Например, о том, что даже невидимый человек оставляет следы, по которым его можно обнаружить. Поэтому лишь Середин обратил внимание на упитанного полосатого кота, не спеша пробирающегося через траву. Кот раздвигал листья осоки аккурат на ту ширину, которая нужна, чтобы человеку хватило поставить ногу.

Разочарованные деревенские обитатели стали расходиться. Ведун их ничуть не интересовал – ни с саблей, ни без. Олег спрятал оружие, поднял платок, не тронутый никем из смертных, тихо позвал:

– Кис, кис, кис...

Кот остановился, повернув морду в его сторону. Середин подошел ближе, кинул платок на траву в паре шагов перед мохнатым охотником на мышей, подмигнул ему и отправился к дому Беляны за поленьями для костра. На полпути оглянулся – платок и кот исчезли, оставив за собой ведущий к броду след из примятых стеблей.

Для торжественного аутодафе Олег выбрал место на песчаной отмели, выдавшейся от оврага на пару шагов в реку. Снизу положил две толстые слеги, затем насыпал добрую охапку щепы, наколотой от хорошо просушенных поленьев, потом слой из тонких полешков и на самый верх водрузил четыре ведьминых поклада, по одному принесенных на лопате от ям. Сделанный таким образом костер мгновенно полыхнул прямо от трута, на который ведун высек несколько искр, и быстро поднялся выше, чем по пояс. Через полчаса все было кончено: сырые заговоренные деревяшки, неимоверно чадя, обуглились, превратились в красные угольки, а затем и в золу. Тем не менее Середин дождался, пока костер прогорит до конца, до самого последнего уголька, и только после этого сбросил остатки кострища вместе с закопченным песком на стремнину реки. Зола, естественно, всплыла и большим грязным пятном унеслась вниз по течению, «за темные леса, за крутые горы», навеки избавляя Чалово от малейших следов былого проклятия.

Дорога волков

Ведьма не обманула. Вместе с исчезновением заговоренных покладов из деревни разом пропала вся нежить – при вечернем обходе улиц и дворов Олег не заметил ни единого рохли. Ни нового, ни подросшего – из числа не найденных ранее. Разумеется, успокаиваться не следовало, и еще две недели ведун проверял все закоулки и строения веси, выискивая незваных гостей. Но все было в порядке. Проклятье действительно развеялось.

Как раз к этому сроку землю накрыл первый снег. Лег, окутав мягким покрывалом поля, огороды, крыши, кроны деревьев – и остался лежать, демонстрируя всем и каждому, что настало время зимы. В каком месяце это случилось, какого числа – Олег не знал. Он уже давно сбился в датах, а в Чалове этот вопрос и вовсе никого не интересовал.

Поскольку хлопот с нежитью у ведуна больше не было, он смог не торопясь закончить кладку печи, выведя трубу наружу через порядком подгнившую дранку и поменять совсем уж ветхие деревянные пластинки на новенькие, отчего крыша избы приобрела маскировочную окраску из бело-черных неровных разводов.

– Пора, – закончив работу, решил он. – Река встала, лед крепкий.

– Чего пора? – не поняла Беляна, державшая лестницу. – Проголодался, что ли?

– В дорогу пора, – спустился вниз ведун. – Проклятья больше нет, поле твое убрано, дом подлатал. Пора и честь знать. Опять же, крест мне нужно найти и освятить. Без него управляться трудно.

– Какой еще крест? – насторожилась женщина. – Для чего?

– С колдовством бороться удобнее и всякой нежитью.

– Так нет же ее больше! К чему хлопоты ненужные затевать?

– Здесь нет – в других местах есть.

– В других местах пусть другие управу ищут. А тебя судьба к нам привела, тут и оставайся.

– Да уж, судьба все дороги к твоему порогу завернуть норовит, – рассмеялся Середин. – Девки, что от татей я отбил, отчего домой не возвращаются? Прижились, ровно кошки бродячие.

– Стыдно им домой возвертаться опосля случившегося. Опозоренными стали, в руках поганых побывав. Кто поверит, что ничего с ними там случиться не успело? У меня же на хозяйстве рук нет совсем. Пусть остаются помощницы, не объедят.

– Ты хозяйка, тебе виднее, – пожал плечами Олег. – Ладно, пошли очаг разжигать. Посмотрим, как все по месту встало. Будет дымить или нет?

Огонь в старом очаге вспыхнул быстро и весело, даже не попытавшись выплюнуть в горницу хоть немного копоти. Немного выждав, Середин кинул в пламя пучок сырой травы – но поднявшийся над ним сизый дымок тут же был утянут в трубу.

– Вот так здорово! – обрадовалась селянка. – У тебя золотые руки, знахарь. За что ни возьмешься, все ладно выходит. Давай ради такого успеха я меда хмельного принесу? Чего ему зря стоять?

– Другой бы спорить стал, а я – пожалуйста, – рассмеялся Олег. – Неси!

К хмелю хозяйка принесла пирожки и холодец, потом еще и ветчину, и потому передышка после работы плавно переросла в сытный обед, после которого всем хотелось только спать. Однако, отдохнув, ведун все же начал потихоньку собираться. Перегружать свои походные мешки он не собирался. Для путника все, без чего можно обойтись – лишний груз. Две чересседельные сумки на заводных лошадей, да тюк с ковром и овчиной для ночлега – вот и вся поклажа. В первую очередь, само собой, оружие и броня, набор зелий и лечебных трав – которые, впрочем, в большинстве годились и для заговоров. Сменная одежда, теплая одежда. Что еще нужно человеку в дальней дороге? Если в чем нужда и возникнет, так есть такая славная палочка-выручалочка, как кошель с серебром. В деньгах бывший повелитель степняков нужды не испытывал.

Прочих лошадей, телеги, взятое у грабителей добро ведун решил оставить Беляне. Что-то пригодится для хозяйства, что-то можно продать, коли нужда застигнет, а коли повезет селянке – все вместе за хорошее приданое сойдет.

Уложив большую часть вещей, ведун услышал стук в дверь, и почти сразу в горницу вошли четверо мужиков. Никого из них по имени Олег не знал, но лица мелькали перед глазами много раз во время обходов Чалова – здешние были обитатели, деревенские. В заснеженных полушубках, валенках, в мохнатых ушанках, они некоторое время неуверенно крякали и кашляли, потом один догадался снять шапку – его примеру тотчас последовали все остальные, уже в который раз удивив Середина похожестью всех чаловских между собой: конопатые, лупоглазые, с темными волосами и рыжими бородами. Только у одного из гостей волосы разбавляла благородная седина. Он и заговорил:

– Мы, эта, знахарь, обсудили тут промеж собой. Сход как раз кончился. Все честь по чести, общество так порешило. В общем, благодарствуем мы тебе за дело, тобой свершенное. За исцеление общее, и как ведьму с мертвой мельницы погнал. На сем тебе кланяемся... – И все мужики действительно поклонились.

– На добром слове спасибо, – кивнул ведун, – но это ремесло мое обычное. С тем по свету хожу, с него и кормлюсь.

– Вот о том сход и уговаривался! – почему-то обрадовался седой. – Негоже тебе в бродягах бездомных слоняться. Порешил сход за дело твое доброе дозволение дать на проживание. Знахарь ты, видим, добрый, нам такой надобен. Посему оставайся ты здесь, заместо Горислава старого. С Беляной, вижу, вы сладили. Так мы тому противиться не станем. Оставайся. Хозяйство при ней ладное, дом крепкий. Живи-поживай, добра наживай.

– Спасибо, конечно, – покачал головой Середин, – но мне здесь делать больше нечего. Работу я, как обещал, справил. Надобно и в иных местах людям подсобить.

– Нехорошо сказываешь, знахарь, – повысил голос седой. – Общество к тебе всей душой повернулось, а ты нос воротишь!

– Судьба моя такая – от веси к веси бродить, – миролюбиво ответил Олег. – На роду так написано. Против радуницы своей не попрешь.

– Сход так порешил, – несколько сбавил тон мужик, – на кошт тебя взять можно. Коли ты от лихоманки и ненастья помогать станешь, так и тяготу с хозяйством с тебя снять можем. Опять же, сказывают, корил ты общество, что богов своих мы забыли. Так тебе святилище наше и доверим. К тебе небеса благосклонны, ты за то печалишься. Ты об истуканах и позаботься.

– Эк оно обтекаемо прозвучало: «сказывают», – усмехнулся Середин. – Вроде ни с кем, кроме Беляны, я о том не говорил.

– А постыдного в том ничего нет, – возразил седой. – То мельничиха проклятущая слабость и беспамятство на нас навела, что в священную рощу ходить перестали. Ноне же возродить готовы. Тебя же волхвом признаем.

– Не нужно, – опять мотнул головой Олег. – Я не волхв, не хранитель. Я охотник. Мое дело беду и нежить изводить, а не молитвы возносить и подношениями побираться.

– Общество так решило, знахарь, тебя за проживание с двумя девицами помимо жены не осуждать и в том не препятствовать! – сказал мужик с таким видом, словно выложил главный козырь. – Коли так угодно богам, то пусть оно так и остается.

– Да на фиг они мне сдались, эти девицы?! – возмутился Олег. – У Беляны прижились, пусть она с ними и разбирается. Мой дом – дорога, мне до этого дела нет.

– Не дело сказываешь, знахарь, – покачал головой темноглазый крестьянин, стоявший за седым. – Общество тебя признало, грехи твои простило, так и неча слова крамольные сказывать. Супротив воли общества идти никому не дозволено. Сказано тебе: с Беляной остаешься, волхвом здешним будешь! Вот и прими волю людскую, поперек прочих не иди.

– А сбежать попытаешься – того не допустим, – добавил другой. – Доглядывать за тобой станем, и за домом тоже. Коли супротив воли общества пойдешь, так и мы тебя по-иному за деяния спросим. Как Беляну и девок чужих снасильничал, как чародейством занимался, с ведьмой дружбу вел. Князь наш чародеев не жалует, вмиг справедливость для тебя сыщет. И за колдовство, и за поведение срамное.

– Хорошенький разговор, – нахмурился ведун. – Значит, вы меня намерены здесь, как пса сторожевого, на цепи держать, а я вас исцелять еще при этом должен и богов за вас молить? А приглядчики ваши меня удержат, коли я в седло поднимусь да в путь тронусь? Я ведь не только нежить истреблять умею.

– Нечто ты еще и грех смертоубийства на себя взять собираешься? – удивился седой. – Такие слова и говорить человеку честному невмочно. Такое будет наше слово: супротив воли общества идти не дозволено никому – ни волхву, ни смерду простому. И общество нарушения воли своей не допустит. А добром ли, не по-доброму – то уж решай. Слово общее мы до тебя донесли. Пойдем...

Мужики попятились – спиной к обозленному ведуну не рискнул повернуться ни один, – скрылись за дверью. Середин скрипнул зубами, накинул налатник и вышел следом. С крыльца было видно, что за воротами, шагах в двадцати, на пеньке под заиндевевшей березой, сидит паренек в длинном тулупе и старательно бьет баклуши – режет из уже готовых липовых заготовок нечто каплевидное, что в дальнейшем может стать как ложкой или лопаткой, так и пестиком или игрушкой. В сторону дома он не смотрел, но было понятно, что место для своей работы мальчишка выбрал не просто так. А еще Олег понимал, что если этот наивный простак кинется и вцепится в поводья его лошади, то убивать или калечить юнца он не станет. Не сможет, рука не поднимется. Ведь жизни его ничего не угрожает, это деревенские сказали достаточно ясно. И даже как-то карать-пытать ведуна никто не собирается. Убивать просто ради желания поехать в другое место... Это явный перебор. Тут седой селянин попал в точку: взять на душу такой грех Середин был не в силах. Резать людей, которые просто хотят оставить его при себе жить – пусть и чересчур настойчиво, – это...

– Вот попал, электрическая сила! – зло сплюнул Олег и вернулся в избу.

Беляна благоразумно задержалась с возвращением домой. Ждала, пока постоялец успокоится. Но это все равно ничего не меняло. Едва она вошла внутрь, как Середин поднялся навстречу:

– И что все это значит?

– Общество сочло, что ты здесь нужен, Олеженька, – с приторной ласковостью ответила она. – А супротив решения общего не пойдешь, так уж исстари заведено. Как приговорили, так и останется.

– Теперь скажи, откуда это самое «общество» узнало столько лишнего? – подойдя вплотную, поднял он за подбородок лицо женщины и заглянул ей в глаза.

– Ложь – это грех, – с легкостью парировала Беляна. – Не стану же я сход весь обманывать? Ты спас нашу весь от ведьмы и ее проклятия. Люди не хотят, чтобы ты уходил. Они отдают тебе меня, и я приняла это с послушанием. И ты должен поступить так же. Ты мужик умелый, мудрый и работящий, сход постановил благодарностью тебе ответить и на кошт общинный принять, дабы ни в чем ты нужды и тяготы не испытывал. И я всей душою стараться для тебя в том же стану. Дабы ничто жизнь твою здесь не омрачало. В ласке ты у меня будешь и сытости. В том я зарок при всех дала.

– Сердечные вы все такие... Просто мочи нет! – сквозь зубы процедил ведун. – И любите, и заботитесь, и на жертвы для меня идете. Вот только мнением моим не интересуетесь.

– Люб ты всем, знахарь. Нечто на любовь злом ответить желаешь?

– Вот проклятье... – Олег отпустил селянку, отступил к печи. Снова сплюнул.

Он знал, как истреблять нежить и бороться с болезнями. Знал, как сражаться в бою и поединке. Знал, как противостоять мороку и заклинанию. Но как одолеть настырную удушающую доброту – не представлял даже примерно.

– Не грусти, Олеженька, – со вздохом подобралась ближе селянка. – У нас тебе будет хорошо.

– Не сомневаюсь.

Отодвинув Беляну, ведун вышел на двор. Глубоко вдохнув морозный воздух, мельком глянул с крыльца за ворота. Соглядатай резал очередную заготовку. Три уже готовые бульбы с длинными тонкими ручками лежали возле пенька. Середин свернул к хлеву, заглянул к лошадям, вяло пережевывающим сено. Из стоящего в углу мешка сыпанул своим походным по паре полных ковшей ячменя. Пусть подкрепятся, силы наберутся. Когда вышел обратно – наткнулся на Беляну. Селянка накинула ему на плечи налатник:

– Что же ты в холод в одной косоворотке выскакиваешь, знахарь? Этак и самому недолго лихоманку накликать.

– Меня не возьмет, – пообещал Олег.

– Да, кстати. Сена надобно прикупить, одним стогом ноне не обойдемся. Одних лошадей, вон, разом десяток голов прибавилось. А еще овцы, три козы, корова. Всем жрать хочется. Зима же еще длинная впереди.

– Продай лошадь – купи сена, – пожал плечами Середин. – На одно подворье такой табун точно ни к чему.

Он обогнул Беляну и вернулся в дом. Касаться этой женщины и даже разговаривать с нею ему совершенно не хотелось. Послонявшись в тяжелых думах из угла в угол, он забрался на полати, привалился к стене и закрыл глаза, пытаясь уснуть.

Проснулся он от духоты: девицы, разлегшиеся рядом, подкатились к нему вплотную, накрыв одеялом и дыша почти в лицо. К тому же в доме было жарко натоплено и, судя по потрескиванию поленьев, огонь еще продолжал полыхать. Середин решил перебраться туда, где прохладнее – вниз, на тюфяк. И обнаружил раскрасневшуюся хозяйку, уже заливающую воду в чугунки.

– Не спится, знахарь? – весело поинтересовалась она. – А я вот брюкву запариваю, да кашу сейчас томиться поставлю. Хорошо все же, когда дыма от печи нету. В любое время огонь разводить можно. Хоть с вечера, хоть с утра, а хоть и днем, как все. Тебе свеклы с яйцом дать? А то ведь спать не емши полез. Притомился, видать, на крыше.

– Давай, – согласился ведун. Голодать ради выказывания обиды ему показалось глупым. – И квасу плесни, дабы взбодриться.

– Нет квасу, не настоялся еще. Киселя я брусничного зато сделала. Налить?

– Налить, – кивнул Олег. – Когда ты только успеваешь?

– Не успеваю, сердечный, никак не успеваю, – пожаловалась Беляна. – Но стараюсь.

– Помощниц подними, – посоветовал Середин.

– Еще набегаются, – милостиво отмахнулась хозяйка.

Олег подкрепился, поблагодарил за угощение, тепло оделся и вышел со двора. Вместо паренька вокруг березы теперь бродил пожилой мужик. Завидев ведуна, он встрепенулся, стряхнул рукавицы, сунул за пазуху, напрягся... Но как поступить дальше, явно не знал.

– Не суетись, – посоветовал ему Середин. – Видишь, пеший я, не в дальний путь собрался. К святилищу схожу. Сами вы так ведь и не почесались богам поклониться.

– Ты это... Ты за меня тоже помолись, сделай милость... – попросил мужик.

– Помолюсь, – бросил ему Олег и свернул к реке.

Занесенный снегом по щиколотку лед даже не похрустывал под ногами, даром что зима началась толком всего неделю назад. Ведун и каблуком пару раз на середине пристукнул – но прозрачный гладкий панцирь держался прочно.

– Самое время зимники тропить... – вздохнул Середин, стряхивая иней с веток прибрежных кустов.

Знакомым путем он вышел к святилищу, попытался открыть ворота – те каким-то образом ухитрились смерзнуться. Олег, почесав в затылке, прошел дальше и влез внутрь через лаз возле идола Похвиста.

Вокруг бога непогоды было, естественно, чисто прибрано, алтарь укрыт небольшой камышовой циновкой, поверх которой лежала пара пирожков. Ведун, раз уж проходил мимо, отвесил идолу низкий почтительный поклон, но сам, разумеется, отправился к Маре. Раскидал вокруг снег, отряхнул заменяющий алтарь плоский гранитный валун, опустил на него пару вареных яиц.

– Ну надо же! – послышался за спиной веселый голос. – Что я вижу? Ведун, знахарь, защитник слабых людишек поклоняется богине смерти! Какое удивительное открытие.

– Чего тут удивительного? – пожал плечами Олег. – Я столько людей отвел от ее чаши, что давно сбился со счета. Не хочу, чтобы она гневалась. К тому же Мара – прекраснейшая из всех богинь. Ее лик подобен лунному свету, ее руки словно выточены из слоновой кости, ее губы манят, как утренний рассвет.

– Вот только поддаваться этому желанию не стоит, – обошел идола и встал за ним уже знакомый по застолью в проклятой корчме взлохмаченный паренек. – Поцелуй Мары способен забрать жизнь даже у бога. Смертных же превращает в невесомую пыль.

– Не холодно в одной рубахе? – поинтересовался ведун.

– Мне? – рассмеялся парень и встряхнулся весь, словно мокрая собака. Его свободная полотняная рубаха при этом превратилась в щегольской зипун, а тонкие замшевые сапожки – в вышитые красным катурлином валенки. – Так лучше?

– Лучше, – согласился Олег. – А то при одном взгляде на тебя озноб пробирал.

– Озноб? – почему-то снова развеселился он. – Озноб тебя проберет, когда ответ на загадку получишь.

– Меня съедят?

– Такой мелочью отделаешься, только если сильно повезет, – радостно сообщил Похвист.

– Все так плохо?

– А как же! – еще радостнее кивнул бог непогоды.

На этот раз ведун промолчал, и паренек, помявшись, продолжил сам:

– Нашел я ответ на твою загадку, хитрый знахарь. Пришлось, однако, побегать-поспрошать, слетать на все края света. Узнал я много нового, неведомого за сие время, но и для тебя разгадку раздобыл. Слушай мой ответ, смертный человек.

Похвист раскидал ногами в стороны снег за истуканом, сладко потянулся и продолжил:

– Ведомо ли тебе, что и боги, подобно людям, иногда желают оставить в мире потомков, плоть от плоти своей, продолжение судьбы и деяний своих? Великий Кронос, отец богов, породил отцов наших, великий Сварог тоже создал детей немало, да и у нынешних богов любимчиков хватает.

– Так любимчиков или детей? – уточнил ведун.

– Об том разговор особый, ибо смертные и боги разной силой владеют, разную судьбу влачат, и долг пред миром у них тоже зело разный, – менторским тоном ответил паренек и залихватски, с громким шмыганьем, утер рукавом нос. – Потомок бога, дабы стать с родителем вровень, должен обрести силу. А без силы он кто? Смертный простой, жалкий и чахлый. Иные боги силу детям с малолетства даруют, иные ждут, достойным ли чадом дитя окажется, а иные и вовсе никак не вспоминают. Бывает же и так, что силу бог тому подарит, кто по крови и вовсе не родственник. Однако же люб стал и сердцу близок.

– К которому в гости порой приходишь и в корчме по левую руку от себя сажаешь? – скрыв усмешку, намекнул Середин.

– Случается и вовсе нежданно, неведомо, просто по случаю. Вот, помнится, будучи еще смертными, пошли мы с братом на реку глины для гончарного дела набрать. И вдруг увидели красивый золотой кубок, лежащий у нас на пути. Каждый из нас решил, что первым увидел сей кубок и он должен принадлежать ему. Схватили мы его, считай, одновременно, и каждый стал рвать его к себе и кричать, что это его находка. И вот тут, случись такое дело, шел мимо странник в простой одежде и с высоким посохом. Остановился он и предложил помирить нас, разрешить горячий спор. Мы согласились – правда, кубок никто не отпустил, – а странник промолвил: «Ведаете ли вы, Хорс и Похвист, что не простые вы дети горшечника, а попали в семью его подкидышами? На деле же оба вы сыновья могучего Стрибога, повелителя бурь. И ныне сделал он вам подарок, дабы могли вы приодеться побогаче, поесть посытнее, родителям приемным подарки сделать. Не должны вы, Хорс и Похвист, делить этот кубок, а должны владеть им вместе».

Паренек поцокал языком.

– А как же вместе, коли я его первым увидел? И сказали мы с братом вместе в один голос: «Пшел вон отсюда, старый дурак!» И стали дальше спорить из-за нашей добычи. Тут вдруг странник и говорит: «Такие балбесы брехливые мне и нужны!» Да как обрушит на нас свой посох!

Похвист тяжко вздохнул:

– Кабы знали мы, что в тот самый день искал всемогущий Сварог, кому поручить погодою управлять. Дабы всегда она переменчива была: то дождь, то ясно, – дабы земля и водой завсегда была напитана, и теплом согрета. Но никто из богов за дело столь хлопотное браться не желал. Вот и пошел Сварог по земле в поисках того, кому поручить такое задание. А мы с братом ему и попались. Забрал в тот день прародитель наш общий и созидатель могучий Сварог нашу судьбу, сложил ее в кубок, да с собой забрал. Нам же с братом подарил силу, от отца порожденную. Не столь великую, как у него, но все же силу. Мне – право облаками, дождями да ветрами управлять, как пожелаю, брату же – силу сияния небесного, Ярила красного. Так с тех пор мы с ним и боремся. Хорс норовит тучи и снега мои растопить, разогнать, землю всю согреть. Я же пытаюсь облаками, ветрами и грозами не дать ему светить там, где вздумается. И потому как силы нам Сварог дал равные, никто из нас всю твердь земную под себя подмять не может. Коли я в одном месте верх беру – стало быть, в другом Хорс одолевает. Коли я там небо тучами закрою – он в другом светит. Так с тех пор и живем, в непрерывной ссоре.

– Это имеет какое-то отношение к колдунам Раджафу и Аркаиму? – уточнил Олег.

– Самое прямое! – кивнул Похвист. – Ибо для своих земель они тоже были могучими богами, а стало быть, рождены подобно нам, хотя и получили силу с самого младенчества.

– Кто их родители?

– Сгинула память о них во тьме времен, ведун. Битва в давние века случилась меж богами в тех местах. Нешто не слыхал?

– Да, Аркаим рассказывал об этом.

– Может статься, родитель их был одним из детей Кроноса, может, иным путем появился, теперь уже не узнать, – пожал плечами паренек.

– Честно говоря, – заметил Олег, – мне плевать на то, кто их родил. Я хочу знать, как их уничтожить.

– Тайна гибели бога таится в тайне его рождения, ведун, – улыбнулся Похвист. – И кабы не ты, я бы и сам не задумался над сим секретом. Ты знаешь, откуда берется сила, знахарь?

– Приходит из мира...

– Это не сила, это мелкое баловство. Истинная сила созидается из ничего.

– Это как? – не понял Олег.

– Очень просто, – довольно засмеялся бог непогоды и хлопнул в ладони. – Ты просто берешь и разводишь в стороны две противоположности... – Он развел руки и повернул ладонями вверх, словно на них что-то лежало. Разводишь свет и тьму, жар и холод, разводишь добро и зло, любовь и ненависть. И мир не меняется, ибо все остается прежним. В нем не становится больше света или тьмы, в нем не появляется больше тепла или холода. Если половинки соединить... – он опять свел руки, – мы обратно получим ничего. Мир не колыхнется, не рухнет, не переменится. Ни тогда, когда в нем нет ничего, ни тогда, – Похвист снова развел руки в стороны, – когда «ничего» разделено надвое. Он лишь кажется совершенно другим оттого, что части пустоты отделены одна от другой. Ты понял меня, знахарь?

– Понял, – кивнул Середин. – Свет и тьма. Одного не бывает без другого. Темнота – это всего лишь место, куда не падает свет. Добро и зло бессмысленны друг без друга. Любовь и ненависть – две половинки одного чувства.

– Ага! – обрадовался Похвист. – Вот тебе и ответ! Именно поэтому высшие силы не существуют поодиночке. Моей противоположностью стал Хорс. У Сварога вечным врагом остается Чернобог, у Триглавы – Мара, у распятого бога – дьявол.

– Ты хочешь сказать, достаточно свести их вместе, и они аннигилируют, как частица и античастица? – Олег покачал головой. – Не получится. Колдуны уже встречались, причем прямо при мне. И ничего, не бабахнуло.

– Наиполнейший свет невозможно вынести, ведун, равно как наиполнейшего мрака никак не увидеть. Не существует предельного добра и предельной ненависти. Нет силы, в которой не примешана частица противоположности, нет могущества, которому не положен предел. И именно поэтому, встретившись, противоположности не уничтожают, а дополняют друг друга.

– Ничего не понял, – честно признал Середин. – Можно объяснить как-нибудь попроще?

– Наделяя нас с Хорсом силой, Сварог забрал и унес неведомо куда нашу судьбу. Без судьбы мы не можем стать прежними. В нас всегда будет чего-то не хватать. Именно поэтому, встречаясь с братом, мы не исчезаем. Без смертной судьбы мы никогда не сможем стать прежними. Для полного совпадения разнесенных частей, – Похвист снова раскинул руки, – не хватает еще одного кусочка. Нельзя склеить треснувший надвое кувшин, если потерялся хоть малый осколок донышка. Две части пустоты, сойдясь вместе, не способны снова стать ничем, если нет хоть малой частицы былого единства. Теперь ты понял? И у света, и у тьмы отобрана некая частица. Они не полны. Поэтому мы видим и свет, и темноту. Когда они сходятся, появляется тень, а не пустота. Самое страшное зло приносит кому-то пользу, а самое великое благодеяние оказывается для кого-то горем. Ничто не идеально. Чтобы мир не сгинул, когда противоположности сходятся, создатель, разводя половинки пустоты, создает еще одну, маленькую и незаметную частицу, которую прячет далеко-далеко и не подпускает к хозяевам силы. Ибо это есть тот ключ, который способен превратить обратно в ничто даже самых могучих из сотворенных богов. Ты меня слушаешь, знахарь? – Похвист начал загибать пальцы: – Твоих колдунов двое, они братья, они обладают великой силой и они враждуют. Значит, они рождены разделением пустоты на две равные силы. Дабы, встречаясь, они не гибли, должна существовать третья частица. Найдешь ее, заставишь встретиться всех троих в одном месте – и все они сгинут, как и не было! Чтобы одолеть колдунов, тебе нужен ключ!

– Аркаим рассказывал про свое прошлое совсем иначе. Да и Раджаф тоже, – с сомнением ответил Олег.

– А ты сам-то про свое рождение вспомнить чего можешь? – подмигнул ему Похвист. – Вот и они помнят лишь то, что опосля воспитатели сказывали. Сказывали же, верно, лишь о величии сгинувших родителей-колдунов, да об опасности страшной, что от некого источника исходит, и потому соприкасаться с сим источником им никак, ни в коем случае не допустимо.

– Электрическая сила! – вскинулся ведун. – Урсула! Они боятся девушки с разноцветными глазами!

– Ага! – радостно хлопнул в ладоши паренек. – Вот оно! Значит, имеется ключик к их силе? Значит, сходится все от начала и до конца в сей истории. Что скажешь, знахарь, отгадал я твою загадку?

– Колдуны говорили, девушка с разноцветными глазами откроет врата смерти, – вспомнил Олег.

– Она и откроет, – согласился Похвист. – Для них, колдунов твоих могучих.

– Аркаим сказывал, врата смерти сведут воедино мир живых и мир мертвых, и те, и другие станут равными, не будет разницы между почившим и только родившимся, владение миром перейдет к Итшахру, а на земле станет править колдун именем бога.

– Ох, уж эти смертные, – рассмеялся бог непогоды. – Коли на их огороде выпал снежок – значит, весь мир укутан зимой. Коли у деревни половодье – значит, весь мир залит всемирным потопом. Коли я давно их не навещал – значит, весь мир задохнулся от засухи. И невдомек несчастным, что всего за сотню верст от них люди греются на солнышке после доброго дождя и не знают ни о каком наводнении. Поверь, ведун, коли кто-то говорит тебе о том, что мир перевернется, то эту катастрофу вряд ли заметит хоть кто-то из соседней деревни. А может статься, даже из соседнего двора.

– Аркаим и Раджаф не смертные, – покачал головой Середин. – Ты сам только что сказал, что у них сила богов.

– Значит, их катастрофа коснется не пары курятников, а десятка городов, – развел руками Похвист. – Разве ты не был готов к такому, начиная войну против правителей целой земли?

– Честно говоря, от их городов уже осталось очень мало, – признал ведун. – Мы с друзьями там немного пошалили...

– Вот видишь, пророчество о вратах смерти уже сбывается. И многие, многие невинные жертвы уже успели через них пройти. Так, ведун? Ты признаешь это?

– Успели, – вздохнул Олег, вспоминая выгоревшие дотла дома и руины на месте бывших цветников. – Но только не я начал эту войну.

– Тогда закончи ее, знахарь. Найди ключ, и ты лишишь колдунов их силы.

– Ключ сам пришел мне в руки. Но ныне он далеко. Очень далеко. Чтобы выпустить его из тайника, нужно совершить прыжок не только через версты, но и через века. Посоветуй мне, Похвист, как это сделать?

– Нет, знахарь, так дело не пойдет, – расхохотался бог непогоды. – Твоя загадка оказалась трудной, но тем и интересной. Я обещал награду, признаю. Но ты просишь не награды. Ты просишь службы, трудной и долгой. Такого уговора не было. Даже великий Сварог не посягает на мою волю.

– Тогда награди меня своей волей, повелитель туч и ветров. Сделай так, чтобы завтра с рассветом начался буран столь сильный, какого не бывало. Чтобы носа из дома никто не смел высунуть. Однако же чтобы вокруг меня на десять шагов царили тишина и покой. Такое сотворить тебе по силам?

– Мне по силам куда больше, нежели ты думаешь, ведун, – гордо вскинул подбородок улыбчивый паренек. – Думаешь, я не понимаю, зачем просят о такой милости? Нет, не бойся: раз урядились, твою просьбу я исполню, сбежать помогу. Но ответь, знахарь, нечто не кажется тебе, что нежить и шаловливые ведьмы могут оказаться куда лучшими друзьями, нежели те, кому ты помогаешь, не получая даже малой благодарности? Может, стоит и тебе отпробовать хмеля в моей корчме? Зачем изводить нежить, коли с нею жить веселее, а возможности для баловства куда как поболее? Что скажешь, ведун?

– С нежитью, может, и веселее, – не стал спорить Олег. – Да только смертным меня угораздило родиться. Размолвки размолвками, но все едино с ними я на одной стороне. Мелкие обиды не стоят большой измены.

– Разве я предлагаю тебе кого-то предавать? – Для бога непогоды любая фраза становилась поводом для смеха. – Я звал всего лишь посидеть в корчме. Смотри, знахарь. Коли надумаешь – зови. А коли я по загадкам соскучусь, так и сам, без приглашения приду. Ступай, собирайся в дорогу. Завтра я тебе калитку отворю.

– Пирожки не забудь, – не удержался Олег. – Радоша старалась.

– Не намекай, – покачал головой Похвист. – Сам в любимчиках. Ступай отсель. День короткий, сделать тебе надобно немало. У меня же здесь тоже хлопоты имеются...

Дальше все было очень и очень просто. Перед ужином Олег добавил в общий котел совершенно безвредной сон-травы, сам же, сославшись на сытость, есть не стал. Женщины быстро сомлели, забрались на полати – и он смог спокойно собраться, чтобы перед рассветом оседлать коней, навьючить заводных, а когда с первыми лучами на Чалово вдруг обрушилась снежная буря – спокойно выехать за ворота.

Он даже не знал, сидит ли под березой положенный сторож или прячется от ветра и поземки дома в тепле: на расстоянии нескольких шагов в любую сторону вокруг ведуна выла и кружилась плотная белая стена. Стихия разметала сугробы впереди вплоть до вымороженной земли, расчищая дорогу, и высоко засыпала пролесок за его спиной, превращая в непролазные снежные валы, уничтожая малейшие следы прошедшего здесь путника. Как и положено колдуну, Середин исчез из деревеньки ночью, пока все спали, в самую лютую непогоду, неведомо как и неведомо куда. Когда жители укладывались – был. Как поднялись – только что и увидели, так пару стоптанных сапог, оставшихся стоять возле двери.

Пурга бушевала вокруг путника весь день, до самых сумерек. И пока он выбирался на большую дорогу, и когда скакал по тракту. Олег повернул на север, в сторону будущей Твери, пока еще не обзаведшейся крепостью. Он подозревал, что, если деревенское «общество» и вышлет за ним погоню, то в первую очередь направит ее к Мурому. По пути, который ему известен. Туда, где дорога считается проезжей, где город ближе, где у ведуна есть кров. Но Середин пока еще не стремился вернуться в знакомую пещеру. Он хотел найти православный храм, купить и освятить серебряный крестик и примотать его к руке. Получить наконец-то амулет, способный предупреждать о колдовских созданиях или иных проявлениях магии.

Застоявшиеся лошади шли ходко, сам Середин тоже усталости не испытывал, а потому в первый день ни одной остановки делать не стал. Широким походным шагом он отмахал разом не меньше пятидесяти верст – хороший отрыв на случай погони. Следующий день отдалил его от Чалова еще на тридцать верст, потом еще – и больше Олег преследования уже не опасался. Слишком сложно организовать гонку на такое расстояние для неопытных селян с их отнюдь не резвыми рабочими лошадьми.

На пятый день тракт миновал деревню, которая угадывалась за ближним лесом только по россыпи сизых печных дымков, и на снегу вдруг обнаружились следы полозьев.

– Из веси здешней, что ли, вывернул? – удивился ведун. – Раньше на дороге вроде никого не было. Или догнал кого?

Еще час пути, и на ровном участке тракта он различил впереди, чуть не в версте, трое саней и одного верхового путника. Олег перешел на рысь, но нагнал попутчиков только через полчаса, когда те уже свернули в низине на поляну между двумя плакучими ивами, склонившимися над снежным полем.

«Ивы – значит, не поляна, а озерцо, – промелькнуло у ведуна в голове. – Летом здесь, верно, хороший водопой».

Он выбрал поводья, заставляя скакуна замедлить шаг. Всадник, не успевший спешиться, повернул навстречу.

– Доброго тебе вечера, мил человек! – чуть склонил он голову. – Из каких краев будешь? Куда путь свой направил?

Налатник вместо тулупа, широкий пояс с двумя ножнами, высокие луки седла, добротные железные стремена, сапоги из бычьей кожи, щит на крупе коня – все выдавало в незнакомце воина, а не обычного купца или смерда.

– И тебе здоровья желаю, боярин, – приложил руку к груди ведун. – Из земель я, считай, новгородских. Туда, вестимо, ноне и поеду, друга старинного проведать. Нарекли меня родители Олегом, иные люди ведуном кличут. Так можешь меня и величать, не обижусь.

– Я боярин Годислав, – поклонился в ответ воин. – У князя Воладимира службу нес, ноне домой возвертаюсь, в поместье отчее. Тебя, грешен, за варяга принял. Вижу, вроде как и при оружии, да без холопа и добром не богат. Они ведь, знамо дело, голытьба нурманская, нанимаются ко всем и каждому, кто серебром платить готов, а нет хозяина – так и на дорогах пошалить горазды.

– Добра при мне и правда немного, – признал Середин. – Зато верховому любой путь вдвое быстрее под копыта ложится.

– Да и по речи ты не нурман, – сделал вывод Годислав. – Время к закату, становись на ночлег со мной рядом, ведун Олег. Вместе веселее. Будет с кем словом у огня перемолвиться, корец хмельной осушить.

– Спасибо на добром слове, не откажусь, – кивнул Середин и первым спрыгнул с коня. – В каких же краях твое поместье, боярин? Куда путь держишь?

– Русский я. Туда и еду.

– Так и я русский, – усмехнулся ведун. – Но еду, скорее всего, в другое место.

– Нет, ты не понял, – спешился воин. – Все мы, внуки Сварога, русские, все мы от единого корня выросли. Однако же я из исконных, изначальных земель выходец. На русской земле родился, русским по месту рождения зовусь, русскому князю в верности поклялся и подворье мое там же, в Русе[1] стоит.

– Ах, вот оно что! – хлопнул себя по лбу Середин. – Я в скитаниях своих и запамятовал совсем, откуда имя народа русского зародилось, где первый русский город поставлен был. Ну конечно же! Однако, выходит, мы и вовсе попутчики. До Новгорода от Русы всего дней пять пути будет.

– По зимнику через море за день домчаться можно, коли на отдохнувших лошадях, да токмо до Новагорода.

– Через Ильмень-озеро? – на всякий случай уточнил Олег, хотя и знал, что многие в этом мире Ильмень из-за его огромных размеров называли морем. Да и не только его – на точность географической терминологии в здешние времена внимания особо не обращали.

– Через оно самое, – согласился боярин. – Прорубь бить станем или снег растопим?

– На семь лошадей и трех человек топить намучимся. Легче уж прорубь.

Разбивать лагерь втроем было, разумеется, куда проще и быстрее. Пока Олег и боярин Годислав расседлывали и распрягали лошадей, холоп успел набрать хворосту, развести огонь. Затем Середин топориком прорубил во льду небольшую прорубь, набрал воды в кожаные ведра и медный котел, расставил возле огня. Когда она немного согрелась – напоил коней. Его попутчики за это время успели срубить и разделать толстую сухостоину, обеспечив запас дров до самого утра. Так, в три пары рук, меньше чем за час путники управились с насущными хлопотами и смогли улечься у костра на отдых. В медном котле боярина попыхивала ароматная ячневая каша, в которую Олег порезал хороший кусок ветчины, а Годислав добавил две горсти сушеного крупнозернистого мяса.

– Скажи, друже, а христианские храмы в Русе есть? – поинтересовался ведун.

– О-о, каких там только святилищ не выстроено, – отмахнулся боярин. – Все и не упомнишь. Вестимо, есть.

– Правда? – приподнялся на локте Олег. – Коли так, то и мне на русскую землю завернуть не мешает.

Свой второй вопрос ведун задал только утром, когда путники, свернув лагерь, двинулись по тракту дальше.

– Скажи, боярин, – поинтересовался он, – коли ты клятву верности русскому князю принес, как же тебя в ряды дружины Владимира занесло?

– А отчего мне под стягами киевскими в поход не сходить? – удивился Годислав. – Чай, киевские земли нам не чужды, тоже в состав Русы входят. Так и называются во всех грамотах: Русь Киевская. Оно, может статься, и окраина, но зато есть людям ратным где славу заслужить, супротив кого меч свой обнажить, отвагу показать и доблесть. Я ведь не супротив Русы ходил, а против ворогов русских по княжескому благословению. Наш князь завсегда согласие дает, коли бояре его за славой отъехать просятся. Сказывает, ему дружина парадная не нужна – та, что токмо на пирах сидеть умеет. Он таковых воинов иметь желает, кои опыта ратного понабрались, кои от стрел иноземных не бегали, кои рогатину о вражий щит преломили, кои меч свой кровушкой напоить успели. В Русе боярин, в походы не ходивший, не то что в сотники или тысячные, в десятники никогда не выслужится.

– И много походов при тебе князь Владимир организовал?

– На половцев ходили, на хазар трижды, пока и про имя их на Итиле вспоминать перестали, на булгар ходил, – гордо начал перечислять Годислав. – С печенегами бился. Нешто не слыхал?

– Я несколько лет тому с князем Муромским на торков ходил. Да и застрял в чужих землях надолго. Токмо вернулся.

– Так ведь сказывали, разгромил князь степняков?

– Я не в полон попал. – Олег догадался, о чем подумал боярин. – Мы с другом одним новгородским через освобожденные земли с товаром в новые места отправились, пока никто путь не проторил. Вернулись с хорошим прибытком. Только так вышло, Любовод, друг мой, на ладьях домой ушел, а я вот верхом возвертаюсь.

– Повезло... – загрустил Годислав. – У меня же добычи почитай и нет совсем. Вроде и походы все ладно сложились. И половцев от порогов прогнали, и хазар разгромили, и булгарам спину не показали – да токмо богатых селений не взяли ни единого, и лагерей своих вороги наши не бросали, с обозом бежали. Отвернулась от меня Макошь своей милостью, разбогатеть не смог. Серебром князь за храбрость отблагодарил – тому и рад. А ты как, изрядно в походе том разжился?

– Ну-у, – пожал плечами Олег, – кое-что урвал. Но от торговли прибыток получился веселее.

– Огорчать не хочешь? – покосился на спутника боярин.

– Чего там огорчать? Ты такой не один. Просто судьба у князя Владимира такая – дружину свою без добычи оставлять. Я ведь с ним тоже раз в походе оказался. В Таврию ходили. Он из того похода жену свою привез.

– Мне про то сказывали! – встрепенулся Годислав. – Сказывают, битва была жаркая с ратью царьградской, воинов много полегло с обеих сторон, но греки все же побежали и биты были с позором.

– Именно так, – с усмешкой кивнул ведун. – Побили мы их и славой себя покрыли безмерной. Но добычи не взяли никакой. Что за добыча, коли, кроме поля ратного, ничего нам в награду не досталось?

– О сем не слышал... – удивился попутчик.

– У князя киевского все так. Воин он знатный, побед одержал немало, да только с добычей завсегда у него неладно. К князю Владимиру только за славой наниматься можно – этим он наградит вдосталь. Но коли добыча нужна – тут с новгородцами надобно рядиться, али на худой конец с муромцами. Те хоть порубежной службой и тяготят, но зимами часто в степь ходят кочевья разорять. Дело не слишком опасное, степняки по снегу воевать не способны, однако же табуны, скот, иное добро взять с них случается.

– То же разбой чистый, какая уж тут служба земле русской?

– А тут уж воедино не сведешь, боярин, – развел руками Олег. – Либо служба ратная, либо разбойная. Что выберешь, с тем и вернешься.

– Коли выбирать, то слава, вестимо, достойнее. Однако же и добыча в хозяйстве не помешает. От земли живем. Каждое лишнее зернышко в итоге сам десять дает. Однако же зернышко это откуда-то взять надобно и самому при этом с голоду не опухнуть.

...Так, за разговорами, и тянулся тракт верста за верстой. Мерно тащились трое саней: на облучке первых сидел холоп, а прочие были просто привязаны вожжами к задку ползущей впереди повозки. Середин отлично понимал, что в любой момент может умчаться вперед с вдвое большей скоростью – но спешить ему было некуда, компания показалась интересной. Опять же – на ночлег останавливаться удобнее, когда на троих хлопоты раскидываются, при опасности на пару отбиваться проще, и вообще... Скучно одному.

Два дня прошли однообразно, но на третий, вскоре после полудня, ведун натянул поводья своего скакуна.

– Ты чего, дружище? – не понял боярин.

– Смотри! – Середин указал на молоденькую березу, выросшую в развилке старой и полугнилой ломаной сосны.

– Береза, – недоуменно ответил Годислав. – И что?

– Мы проезжаем мимо нее третий раз! – сообщил попутчику Олег. – Кто-то водит нас по кругу, приятель. Хотя, честно говоря, зимой желать этого в лесу совершенно некому. Нежить спит. Лихоманка, леший, травники, кикиморы – все. Но я уже видел эту березу. Два раза.

– Но след-то наш свежий. – Боярин указал на девственный наст, лежащий на дороге. – До нас последние дни здесь никто не появлялся.

– Я видел эту березу, – повторил Олег.

– Зимой сосны снегом часто ломает, дружище, – крякнул воин. – Мыслю, ты видел другое деревце. В лесу таких на каждой версте множество.

– Едем! – не стал спорить ведун. Но когда спустя час они опять поравнялись с приметным местом, он указал на пень с березой своему попутчику: – Узнаешь?

– Вот, проклятье! – Русский боярин спешился, дошел до березки, раскидывая сапогами снег, пригладил ее ладонью. – Истинно, от той самой не отличить... И что теперь делать, ведун?

– Коли нас кружат, спешить некуда, – рассудил Олег. – Нужно выбрать место, в котором отбиваться удобнее будет, да там и встать. Чего понапрасну коней выматывать и самим уставать? Засветло встанем, проще оборону продумать.

– А чего тут думать? Здесь и место самое приглядное. Вон, возле ельника. Через него ни верховому, ни пешему быстрого прохода нет.

– Нет, Годислав, тут все наоборот, – покачал головой Олег. – Через ельник к нам проще всего подобраться. Тихо, не спеша, между деревьями. Незаметно. Здесь же не битва, никто не торопится. Чтобы сюрприза не было, лучше под обрыв по ту сторону от тракта переехать. Там, похоже, река под снегом. Поляна больно протяжная.

– В уме ли ты, ведун?! – возмутился боярин. – Лучники сверху нас, ровно телят, перебьют.

– Оглянись вокруг, дружище! – посоветовал Олег. – Ты видишь могучие рати и десятки лучников? Мы не в сече! Обрыв для стрельбы, может, место и удобное, да для спуска как раз наоборот. Шею свернешь, по такому склону лезть. А коли так, туда удобно лошадей поставить, подход по реке санями загородить, а эту сторону, от дороги, мы и сами удержим, коли стеречь по очереди станем. Страшнее разбойников лесных тут никого оказаться не может. Броню наденем – и тогда нам хоть сотня татей по плечу. Сам знаешь, бездоспешным супротив закованного в железо витязя ни за что не выстоять, сколько бы их ни оказалось. Нас трое, спины друг другу прикроем – и все, бояться нечего.

– Верно сказываешь, – признал боярин, – большой рати в этой чаще взяться неоткуда.

– Главное, чтобы врасплох нас не застали. С остальным справимся.

Маленький обоз свернул с дороги к обрыву. Двое саней путники поставили слева от него, перекрестив оглобли, одни – справа, уперев задком в упавшее дерево, что растопырило в стороны сухие ветки. Лошадей отвели подальше к склону, костер же развели между санями, благо река была не широкой и две повозки перекрывали ее как раз от берега до берега. Походный очаг получился аккурат на песчаном пляжике, быстро вытаявшем из-под наста. По совету Середина боярин и его холоп сразу облачились в броню. Ведун тоже заковался в доспех. Путники поужинали, по жребию определили очередь дежурства и стали укладываться.

Олег провалился в глубокий сон почти мгновенно и даже успел увидеть Радошу. Ведьма злорадно ухмылялась и рыла ему могилу. Почему именно могилу, а не просто ямку для посадки смородины – Середин не понял, но, как это часто случается в сновидениях, испытывал твердую уверенность в том, что это именно могила, и именно для него. И тут же проснулся от свистящего шепота:

– Гляньте, гляньте, бояре!

Олег открыл глаза, сдвинул край овчины и увидел среди деревьев за костром множество красных точек. Точки двигались, то исчезая, то появляясь вновь, медленно охватывали лагерь полукругом.

– Годислав, подымайся! – Ведун откинул овчину. – Кажется, началось.

– Что это? – не понял боярин, вставая рядом. – Откуда?

– На людей не похоже, и это хорошо, – вытянул саблю ведун. – Нет зверей страшнее двуногих. А с этими... Холоп пусть костер обороняет, ты справа смотри, я слева встану. Видишь, охватывают.

– Да кто же это?! Их, похоже, сотня, а то и более.

Красные огоньки все разом пришли в движение, стремительно приближаясь. Середин кинулся ближе к телеге, взмахнул саблей навстречу паре пунцовых точек, взметнувшихся над оглоблями. Булатная сталь легко рассекла плоть, и только теперь, в свете близкого костра, стало ясно, что путников атакуют самые обычные волки.

– Электрическая сила!

Хищники неслись изрядной толпой, выпрыгивали справа и слева. Олег выдернул косарь, наугад коля в темные тела левой рукой, правой же рубил наотмашь. Над лагерем поднялся запах парного мяса, снег вокруг начал стремительно темнеть, и вдруг... Все исчезло. Волки отступили так же стремительно и организованно, как и кинулись на людей, оставив на поле брани больше десятка своих собратьев. А уж сколько среди стаи раненых, можно было только гадать.

Звери продолжали наблюдать за людьми с безопасного расстояния: красные огоньки светились из темноты со всех сторон. Путники ждали – однако до самого рассвета нового нападения не случилось. Когда же свет начал пробиваться через низкие облака – стая ушла, бесшумно исчезнув среди елей.

– Ф-фу-у. – Боярин облегченно перевел дух, отер меч сперва снегом, потом укрывающей сани рогожей и в заключение рукавом, спрятал его в ножны. – Однако же такая ночь доброй сечи стоит. Низкий тебе поклон, ведун Олег. Кабы не твое упреждение, все бы мы уже поедены были сими тварями. Либо сонными, либо после драки. Меня раз пять волки за бока клацнули. Спасибо кольчуге, не прогрызли.

– И меня несколько раз за тегиляй кусили, – признался холоп. – Экие они тут злобные. И в стаи громадные сбиваются, я про такое и не слыхивал.

– Тебе и надобно, – махнул на него Годислав. – Кулеш давай завари да вина греческого достань. Я отныне должник твой, ведун Олег. Животом обязан.

На обрыве послышался шорох, вниз посыпалась снежная крупка.

– Вот, проклятущие, следят! – вскинул голову холоп.

– Близок локоть, да не укусишь, – ответил ведун. – Мы им не по зубам.

Похлебав горячего мучного варева, сдобренного салом, путники собрались, выкатились на дорогу, оставив за спиной залитую кровью поляну и изувеченные туши зверей. Поперек тракта сидели пять крупных матерых волков – но с приближением обоза они предпочли расступиться, отбежать за деревья. А затем потрусили позади по санному следу.

– Сейчас я им покажу, кто тут хозяин, – пробормотал Годислав, отвернул к первым саням, наклонился прямо с седла, выдернул из-под рогожи саадак, раскрыл один из колчанов, извлек лук... Но взяться за стрелы не успел: волки моментально шмыгнули в лес. Боярин разочарованно сплюнул: – Умные, твари.

– Слишком умные... – пробормотал Середин. Зима и голод были, конечно, хорошим объяснением для ночного нападения волков. Однако ведун ни за что бы не поверил, что звери способны заморочить людей и кружить их по лесу.

Несколько волков внезапно показались справа от дороги – но довольно далеко и держась за толстыми соснами. Годислав даже не стал тянуться к луку. Спустя пару верст волки пропали, но вскоре появились снова, шумно продираясь через заросли бузины, усыпанной мерзлыми красными ягодами. И опять: стоило боярину наложить стрелу на тетиву, как звери мигом шмыгнули в сторону ельника.

– Проклятые твари! – зло сплюнул воин.

Олег же глянул на другую сторону дороги и понял, от чего так старательно отвлекали их хищники: от выросшей на сломе старой сосны тоненькой березки. Некая сила опять водила их по кругу!

Ведун закрыл глаза, нашептал заговор на снятие морока, ткнул пятками бока скакуна, заставляя его ускорить шаг. Спустя минут десять он повторил наговор, потом снова и снова – однако через два часа волки опять завыли справа от тракта, отвлекая путников от приметной березы.

– Все-таки они совершенно безмозглые существа, – негромко сделал вывод Олег. – Не догадались сломать ее или выдернуть.

– О чем сказываешь, дружище? – поинтересовался Годислав.

Вместо ответа Середин свернул вправо, знакомым путем проехал мимо ельника и натянул поводья.

– Что за проклятье? – пробормотал боярин. – Это тот же обрыв?

– Нас все еще кто-то кружит, – кивнул Олег. – Нужно останавливаться, чего зазря ноги топтать? Зелье сварить попробую. Если моя магия сильнее здешней окажется, завтра вырвемся.

– А может, сие другое место, токмо похожее? – спросил сзади холоп. – Следов-то ночной схватки нет нигде, как и не было!

– Чтобы человека кружить, следы заметать надобно. Иначе догадается.

Олег спешился, спустился к реке, раскидал снег, казавшийся девственным – и тут же стали видны темные кровяные разводы.

– И ведь вставать опять здесь придется, – вздохнул ведун. – Отбиваться здесь удобнее всего.

На обрыве показалась молодая волчица, глянула на Середина – и тут же метнулась за край, едва Годислав поднял лук.

– Видать, так никого подстрелить и не получится, – признал тот. – Хитры больно.

Вернув сани на то самое место, с которого они ушли утром, путники заготовили дров, напоили лошадей, повесили им торбы, не спеша, с чувством, сытно подкрепились. После этого в небольшом черпаке ведун запарил смесь из одолень-травы, можжевельника и полыни, наговорив ее заговорами Алатырь-камня сразу и от морока, и от нежити, и от колдовского проклятия. Сходил в лес, окропил зельем несколько открытых участков, половину состава оставил на утро. Вернулся к костру, внимательно наблюдая за лесом. Вскоре он заметил, как через обрызганную поляну пробежала пара волков. Спустя немного – еще несколько. Звери запах состава учуяли, повели носом, сбавили шаг, но все равно прошли, не испугались. Это значило, что они были самыми настоящими живыми существами, из плоти и крови. Не наваждением, не оборотнями.

– Все правильно, – кивнул Олег. – Зимой в холода нежить застывает. Нет ее в это время. Лешие, берегини, водяные – спят все. Кто же тогда нас кружит?

– Может, ведьма какая али колдун? – ответил боярин.

– Откуда им тут взяться? Мы третий день ни одной деревни не встречаем! А если есть – что ему надо? Где он? Почему не показывается? Никаких следов человеческих нигде не видно... – Он ударил себя кулаком в ладонь: – Проклятье, как же мне не хватает освященного креста!

Волки кружили вокруг лагеря, однако вплотную не подступали. Только когда в лесу начало смеркаться, они стали подкрадываться ближе и ближе, иногда сбиваясь в стаи и кидаясь к саням – но в последний момент неизменно передумывая и отворачивая в сторону. Вскоре звери окончательно растворились в темноте – однако глаза их продолжали светиться, выдавая перемещение. Хищники то бросались вперед сразу отовсюду, то отходили, то вовсе пропадали из виду – чтобы вскоре с одной стороны всей массой ринуться в атаку и опять в последний момент разбежаться. Когда наконец забрезжил рассвет и волки отступили, холоп первым без сил рухнул на снег и закрыл глаза:

– Прости, боярин, но еще одной такой ночи я не вынесу. Упаду, и пусть жрут. Сил моих больше нет, и глаза слипаются.

– Выматывают, ведун, – усевшись на облучок ближних саней, сказал Годислав. – Они нас выматывают, отдохнуть не дают, пугают. Как в первую ночь поняли, что силой взять не получится, что порубим всех, так теперь за измор взялись. Больно умны волки сии. Не иначе волкодлаки, кто еще такое удумает? Прав Мичура, третьей ночи нам не пересидеть. Сомлеем. Сонных и пожрут.

– Да пребудет с нами милость богов, боярин. Попробуем вырваться. Зельем моим лица оботрите. Должно помочь, коли глаза нам кто-то отводит.

– Так наливай! – подставил ладони Годислав.

– Сначала давайте соберемся, лошадей оседлаем. Зелье ведь тоже свой срок действия имеет. Опасаюсь, как бы не выдохлось раньше времени.

Путники свернули лагерь с понятной стремительностью, даже есть не стали. Олег плеснул каждому в ладонь чуток заговоренного зелья и сам тоже отер лицо, постаравшись, чтобы часть влаги попала на веки. После чего обоз выполз на тракт и довольно быстро покатил к северу. В этот раз путники лошадей не жалели, гнали широкой рысью. Первые пять верст остались позади, ни волков, ни ненавистной березы на пеньке ведун не заметил и уже обрадовался, что вырвался на свободу, – но миновал второй час путешествия, и по правую руку вдруг показались знакомые ели, обрыв и излучина заснеженной реки.

– Стой! – махнул рукой Середин. – Нечего напрасно лошадей гнать и себя мучить. Лучше отдохнем, пока светло.

– Проклятье! – привстал на стременах Годислав. – Ты же обещал!

– Значит, здешнее колдовство оказалось сильнее моего, – пожал плечами Олег. – Думать нужно, думать. В ногах правды нет. Ловушку разгадать надобно. Только тогда с ней можно справиться.

Лес заколыхался. Сразу со всех сторон из-за деревьев вышли волки и замерли на безопасном расстоянии, наблюдая за остановившимся на дороге обозом. Олегу показалось в их глазах даже что-то вроде презрения к жалким беспомощным людишкам. Звери были уверены в своем превосходстве, в своей силе и могуществе. Они знали, что путники обречены.

– Это ведь всего лишь животные, боярин, – прошептал Олег. – Жалкая, глупая и беспомощная скотина. Зачем мериться с ними силой и колдовством? Кажется, я знаю, что нужно сделать, дабы покончить с ними раз и навсегда. Ты прав, в этот раз мы повернем к ельнику.

После того, как сани были расставлены по сторонам, лошади отпущены рыть из-под снега траву, и лагерь более-менее обустроился – Олег позволил боярину и его холопу немного покемарить, сам же начал выщипывать из рогожи длинные и прочные мочальные пряди.

Волки бродили неподалеку. Они словно понимали: путники набираются сил и смогут выдержать очередную ночь осады. Однако снова под сабельный клинок звери не рвались и на опасное расстояние не приближались. Когда же после нескольких часов Годислав встал и взялся за лук – хищники предпочли уйти и вовсе за реку и к дороге, выжидая в нескольких сотнях шагов. Это позволило Середину и боярскому холопу спокойно и безопасно заняться своим делом в ельнике и между ближними сосенками, у саней – а заодно собрать побольше валежника и принести остаток дров с места прежней стоянки. После этого настала очередь отдохнуть ведуну – и поднялся он уже только в поздних сумерках.

К ночи мороз отпустил. Это означало, что на землю, укутанную толстым одеялом облаков, не сможет прорваться ни единого лучика звезд или луны. Схватку предстояло вести лишь в отсветах костра. Фигуры волков еще угадывались, но их глаза уже горели кровавыми огоньками, обещая долгую и опасную ночь.

– Когда они начнут? – шепотом спросил боярин.

– Скорее всего, после полуночи. – Середин громко и сладко зевнул. – Когда мы, утомленные долгим ожиданием и прежними бессонными ночами, окончательно свалимся с ног.

– Им не повезло. Мы неплохо отдохнули.

– Ночь длинна. – Ведун снова громко зевнул. – Если они не решатся напасть, мы застрянем здесь еще очень надолго. Пусть думают, что мы уже выдохлись. Не нужно ходить. Ложитесь на сани, старайтесь не шевелиться, но следите в оба. Если задремлем, то проснемся только в их пасти.

– Скорей бы кинулись, – вздохнул Годислав. – Ненавижу ждать. Жаль, не можем напасть первыми.

– Ничего, скоро сквитаемся...

Путники разошлись, выбрали место среди мягких вещей. Олег расстегнул пояс, прилег на бок, положил саблю рядом, наблюдая за горящими в темноте десятками глаз. Хищники медленно подкрадывались. Ближе и ближе. Ведун глубоко и ровно задышал, всячески доказывая обладающим отличным слухом волкам, что уже заснул... и... И вдруг с трудом вырвался из дремоты, рывком приподнялся, пытаясь понять, как долго спал.

На соседних санях что-то сонно забормотал холоп, дальше повернулся с боку на бок боярин Годислав.

«Спят!» – понял Олег.

И, похоже, та же самая догадка посетила и волчью стаю. Кровавые огоньки все вдруг стали приближаться, снег зашелестел под ударами лап справа, слева, спереди и сзади. Послышался треск, жалобный вой, хрип. Ведун поднялся, обнажил клинок, крутя головой во все стороны. Волки, почуяв неладное, заметались, попытались убежать – но оказались бессильны. Горящие во мгле глаза теперь дергались совсем рядом, однако практически на одном месте. А некоторые начали тускнеть.

– Что?! Что случилось?! Атака?! – внезапно вскочил со своего места боярин и рубанул мечом воздух. – Где они, где?

– Вокруг, Годислав, – ответил Середин. – Но не стоит лезть в темноту. Разберемся на рассвете.

До первых лучей солнца оставалось совсем немного времени. Прошло чуть больше часа, а небо уже начало светлеть, и очень скоро путники к огромному своему удовольствию смогли полюбоваться забавной картиной: многие десятки волков – распятые, полузадушенные, обессилевшие – трепыхались между деревьями, не в силах даже скулить. Судя по тому, как тряслись ветки елей, и постоянному шуму с той стороны – расставленные в густой чаще силки тоже собрали свою добычу.

Развешанные на ветках, между деревьями, привязанные к корням веревочные петли – самые коварные из возможных ловушек. Снять удавку можно только руками, а при малейшей попытке отскочить, вывернуться убежать – жертва неизбежно попадает ногами или лапами еще в две-три ближайшие петли, и все – оказывается распятой между двумя-тремя деревьями. И чем больше трепыхается – тем сильнее стягиваются удавки, тем крепче они держат добычу. Между тем любой зверь, идущий головой вперед, в первую очередь «ловит» силок себе на шею. Не запаниковать, неожиданно ощутив чужое прикосновение к горлу, – не по силам даже человеку.

– Что, волчары, допрыгались? – с презрительной усмешкой поинтересовался ведун. – Вы можете хоть сто раз кружить путников и выматывать их осадой, можете дружить с колдовством и отличать лук от копья или меча. Но вы все равно останетесь жалкими животными, которых любой человек при желании одолеет. Вот мы сейчас подкрепимся с друзьями, да с вас со всех шкуры и снимем. Вонючие они, конечно, но за сотню штук, может статься, и гривну выторговать получится.

– Не получится, – покачал головой Годислав. – Больше алтына за штуку не дадут. Но коли сшить все вместе, да пол в усадьбе застелить, то смотреться будет неплохо, и ногам теплее. Себе заберу, дружище. А с тобой серебром сочтусь. По рукам?

– По рукам, – легко согласился Середин.

– На что тебе волчьи шкуры в доме, боярин? – недовольно буркнул холоп. – Псиной воняют, вытираются быстро.

– Зато как приятно ходить по шкурам тех, кто тебя сам едва не слопал, – оскалился боярин. – Нет, решено! Весь пол ими выстелю. Да ты не боись, Мичура, тебя одного всех обдирать не заставлю. Поможем. Ведь поможем, ведун?

– Отчего не помочь? Конечно, поможем.

Теперь, когда путникам больше ничто не угрожало, они могли не суетиться и никуда не торопиться. Разведя костер, люди спокойно поели, запили мясную кашу терпким греческим вином и только после этого, взявшись за ножи, отправились за добычей.

– Стойте!!! – Истошный крик с дороги заставил победителей опустить уже занесенные над первыми зверями ножи. Запыхавшаяся, растрепанная девчонка сбежала с тракта на истоптанный снег и остановилась, обняв одной рукой холодную корявую березу: – Не трогайте их! Не убивайте!

Курносая и узкоглазая, одета она была довольно богато, хотя и явно с чужого плеча: алые тисненые сапожки, цветастые юбки, синий нарядный зипун с золотистыми шнурами. Под распахнутым тулупом виднелась войлочная жилетка, накинутая поверх шелковой, тоже цветастой рубахи. Девице на вид было лет десять-одиннадцать – и она вся раскраснелась, по лицу стекали капельки пота.

– Это почему? – не понял боярин. – Волки же. Убийцы серые.

– Тронете – я вас тоже изведу! – указала на него пальцем малявка. – Вусмерть изведу, в моей стае воинов еще в достатке! Втрое больше, нежели вам попались!

– Ты кто такая, пигалица, чтобы нас ратниками пугать? – хмыкнул Годислав, поглаживая косарем загривок бессильно обвисшего в двух петлях крупного волчары.

– Я хозяйка леса!

– Хозяева леса ныне спят, – покачал головой Олег.

– Я хозяйка! – Девчонка, чуть отдышавшись, скинула зипун, протянула руки в сторону двух трухлявых пней. Уже через мгновение те закачались, крякнули, поднялись на корнях и, переваливаясь с боку на бок, роняя с макушек снег, размахивая толстыми сучьями, двинулись к людям.

Боярин громко сглотнул, уронил нож и, схватившись за меч, попятился. Холоп же просто драпанул к саням и заполз под одни из них.

– Ерунда, обычный морок. – Олег зачерпнул горсть снега, слепил снежок и запустил в ближний из оживших пней. Белый комок с четким хлопком о кору разлетелся в пыль. Ведун пожал плечами: – Значит, хороший морок. Зимой ни одна нежить не оживает. Всего этого – нет.

– Как порвут в клочья, тогда узнаешь! – выкрикнула пигалица. – Отпусти моих друзей!

– Так прямо и порвут? – Середин, переступая через полузадохнувшихся в петлях зверей, зашагал пням навстречу. По спине пополз неприятный холодок, колени отозвались предательской слабостью – но ведун точно знал, что зимой даже самая сильная ведьма не способна поднять для схватки никакой мертвечины. Морок же, как бы страшен ни был, реального вреда причинить не способен.

Пень заревел страшным голосом, взмахнул сучьями, отчего в животе что-то екнуло и... Ничего не произошло. Наоборот – это уже ведун, сильно толкнувшись, кинулся к девице, от которой его отделяло меньше десяти шагов. Но тут от дороги ему навстречу широкими прыжками помчалась крупная волчица. Олег рванул саблю – волчица отвернула в сторону, но и девчонка уже исчезла со своего места.

– Сказываю, есть у меня кому вас порвать, – послышался ее голос от ельника. – Отпустите друзей и братьев моих, иначе изведу вусмерть.

– Эти братишки нас намедни едва не задрали, – потянулся Олег и поменял оружие с сабли на нож. – Спускай с них шкуры, мужики. Время идет.

– Не смейте!!! – взвизгнула пигалица.

– А чего ты нам сделаешь, дура? – хмыкнул Середин. – Мы твоих мороков не боимся.

Правда, Мичура, все еще лежавший под санями и бледный, как снег вокруг, и боярин Годислав его уверенности пока не разделяли и к волкам не шли.

– Стойте! – присев возле одного зверя, обняла его пигалица. – Не троньте их, и я вас тоже выпущу.

– Откуда?

– Нечто не поняли, что по кругу ходите? – ткнулась носом в волчий загривок «хозяйка леса». – Отпустите моих – я отпущу вас. Целыми, вместе с лошадьми.

– Еще чего, – покачал головой Середин. – Если их пожалеть, они потом других путников порвут. Потом еще и еще... Кажется, теперь я понимаю, отчего тракт этот ныне непроезжим считается. Нет, ведьма, не будет по-твоему. Истреблю я всех твоих серых и тебя тоже. И из круга твоего выберемся, не впервой.

– Миром договориться завсегда лучше... – вдруг издал жалобный возглас холоп. – Почто кровью землю кропить? Нарубились уже.

– Пусть пообещает, что трогать никого не станет, и ладно, – неожиданно поддержал Мичуру боярин. – Ребенок же она совсем. Глупость сделала.

– Эта «глупость» уже немало кому живота стоила, – ответил Олег. – А ну, признайся, ведьма, сколько прохожих уже извела?

– Стае нужно есть, – без малейших признаков раскаяния ответила пигалица. – Люди в лесу чужие – коли сгинут, вреда не случится. С каждой лошади мы целый день сыты бываем.

– Слыхал, дружище? – глянул на Годислава Олег. – Думаешь, ее можно оставлять?

– Мы к чародейским битвам непривычны, господин, – взмолился из-под телеги холоп. – Отпусти нас ради Триглавы! Сделай милость... Без нас решай...

– Коли хоть кого из друзей моих тронете – изведу, – почуяла слабину в рядах противника ведьма. – Пожалеете – и я вас пощажу. Выпущу в целости. И лошадей не трону.

– Она лжет, Годислав, – обратился к боярину Середин. – Ведьмам верить нельзя. Отпустим зверей – на нас же их и натравит.

– Кровью клянусь! – вытянула руку девочка. – Землей и Ярилом. Вы не тронете – и я вас не трону.

– Я четыре года воевал, дружище, – глядя то на Олега, то на застывшие пни, ответил Годислав. – Но то с людьми... Здесь же голым и глупым себя чувствую. Не нужно крови. Давай миром решим.

– Вот тебе и ква... – Середин прикусил губу. Он чувствовал себя обязанным избавить Тверской тракт от появившейся напасти. Но... Но он не мог за шиворот тащить в драку своих попутчиков. И теперь уже не был уверен в их поддержке.

– Думай быстрее, чужак! – поторопила его пигалица. – Коли кто из братьев задохнется, мстить стану, не будет уговора!

– Дай прядь своих волос! – вытянул руку Олег. – Если ты обманешь, по ним я наведу порчу и сживу тебя со свету.

– Этого нельзя! – вскинула руку к голове девочка. – Я не хочу оказаться в твоей власти, чужак.

– Я не верю тебе, ты не веришь мне. Дай прядь, и мы окажемся в равном положении.

– Нет! Ты можешь навести по волосам порчу в любой момент, даже когда вы уедете.

– А ты можешь обмануть нас и никуда не отпустить. Я не пойду на уговор, пока не получу волос. Думай быстрее, десятки твоих братьев задыхаются в петле. Если они умрут из-за твоего упрямства, виновата в этом будешь ты.

– Я не верю тебе!

– Ну и что? Твоя судьба – в обмен на жизнь волков. Я не дам освободить их из петель, пока не получу волос. А этого не сможет сделать никто, кроме тебя. Без человеческих рук ничего не сделать.

– Ты лжешь! Ты хочешь получить надо мной власть.

– Они задыхаются! – Олег приподнял за загривок ближнего зверя, окончательно обмякшего за проведенные в ловушке часы.

– Ты хочешь моей смерти! Я не могу доверить тебе часть своей плоти.

– Да, я хочу твоей смерти, – согласился ведун. – Ты несешь гибель каждому, ступившему на этот тракт и должна быть уничтожена. Но сперва я провожу этих людей до их дома, и только потом вернусь за тобой. Если ты не обманешь, я не стану использовать твою плоть для причинения вреда. Нас ждет долгий путь. Ты вполне успеешь скрыться, и я не стану тебя искать или преследовать.

– Я не собираюсь бросать родного леса! – гордо вскинулась пигалица.

– Твой выбор, – пожал плечами Середин. – Но все равно дай мне прядь своих волос. Или я не дам тебе спасти твою стаю. Мне даже не понадобится их резать. К вечеру все они сдохнут сами. А многие испустят дух куда раньше. Этот, например, почти готов. Ребра не двигаются, пульса нет. Он не дышит. Если немедленно не срезать петлю с горла...

– Будь ты проклят, чужак! – Прямо через лагерь девочка прошла к нему, перепрыгнув сани, под которыми сидел холоп и обогнув костер. Пятерней чесанула по волосам, отделила прядь. – Срежь петлю, и ты получишь волосы!

– Быть посему. – Одержав победу в споре, ведун не стал цепляться к мелочам. Он сам кончиком косаря нажал на толстую прядь мочала, а когда она лопнула, ухватил волосы пигалицы и быстрым движением ножа отсек себе довольно толстый пучок.

– Доволен? Убирайся! – Девочка отвернулась и принялась торопливо отпускать и стаскивать петли с шеи волков. Работы у нее было изрядно, и ведун напомнил:

– Не забудь снять свое заклинание.

– Его уже нет, убирайтесь! – зло прошипела юная ведьма. – Видеть вас не хочу!

– Это хорошо, – тихонько буркнул Середин и побежал к стоянке, на ходу пряча добычу за пазуху: – Запрягайте! Скорее, мы уезжаем!

Он сильно опасался, что, освободив зверей, ведьма попытается как-то отомстить путникам. Чем дальше они окажутся к тому моменту, когда последняя петля будет снята с шеи последнего волка – тем лучше. Однако то ли девчонка оказалась честной, то ли хлопоты с силками заняли у нее слишком много времени, но путники больше не натыкались на пень с проросшей березой ни через два часа, ни через три, ни к полудню, ни даже к позднему вечеру. Разумеется, опасения оставались, а потому ночевали они, составив сани полукругом возле непролазного завала из десятка обмерзших деревьев, одетые в доспехи, развесив вокруг мочальные петли и сменяясь на дежурстве у постоянно горящего костра.

Утром выяснилось, что петли были повешены не зря: в одну попалась крупная мохнатая росомаха, в другую – тощий заяц, видимо ею и вспугнутый. По понятным причина путники не стали задерживаться – нежданная добыча была брошена на сани, и маленький обоз покатился дальше, чтобы в темноте остановиться на берегу реки, наст которой был изрыт копытами и исчерчен полозьями саней.

– Тверца, – с видимым облегчением заявил Годислав. – Кажется, добрались.

Тем не менее всю ночь они, сменяя друг друга, несли дежурство возле костра, укладываясь спать в полном ратном доспехе.

До Твери путники добрались к середине следующего дня. Впрочем, это селение еще не обрело своего названия. Оно появится только через пару веков, когда для защиты здешних мест будет поставлена первая прочная крепость. Пока же на берегах реки раскинулось множество примыкающих друг к другу селений, каждое из которых имело выпирающие далеко в реку причалы, на высоких берегах стояли амбары, на низких – просто навесы с дранкой. Дома здесь отличались богатством: стояли сплошь на каменных подклетях и почти все «по-белому» дымили печными трубами. Жители тоже ходили отнюдь не в рванье – мужики красовались в тулупах, зипунах и даже в украшенных вошвами кафтанах. Женщины удивляли количеством юбок, а также платков, накинутых на голову и на плечи поверх душегреек.

Проехав с полверсты через эту роскошь, Олег повернулся к попутчику:

– А что, боярин, верно, в таком месте и постоялые дворы должны иметься?

– Есть, конечно, как не быть? – пожал плечами боярин. – Я вот тоже так мыслю: не попариться ли нам в баньке? Почитай, неделю одежи не снимали.

– Так давай завернем? Мне тоже броню скинуть ох как хочется, да на полке отогреться.

– Купец Митровин двор хороший недалече держит. Чисто у него завсегда, кормят хорошо и серебра много не просят.

– Ну так показывай!

Только после того, как путники скинули броню, от души пропарились в бане с можжевеловыми вениками, поели наваристых щей и вдосталь отоспались на мягких перинах, к ним пришло ощущение, что колдовская напасть с ведьмиными волками осталась позади. От Твери путники двинулись опять налегке: без доспехов, сложив щиты и луки на сани, оставив из оружия только по мечу на поясе. Ведун, разумеется, сохранил в поясной сумке кистень – но он настолько свыкся с этим оружием, что просто не замечал его тяжести.

За три дня по извилистой Тверце путники добрались до Торжка. Несмотря на громкое название, он мало чем отличался от Твери: те же амбары, причалы, богатые дома, вытянувшиеся вдоль реки. Насколько понимал Середин, все здешние места основную прибыль получали с купцов, переваливающих свой товар с волжского пути на волховский, в Балтийское море. Кто-то из них шел дальше, чтобы переправиться в Вышнем Волочке вместе с судном по волоку; кто-то, чтобы не тратиться на волок, вез груз посуху до совсем близкой Цны, где переваливал на суда поменьше, дабы подрядчикам было удобнее развозить персидские, индийские и китайские товары по разным городам и торгам; кто-то, уехав от родного порога в столь несусветную даль, сбывал все оптом прямо здесь, здесь же закупался пенькой, смолой, мехами и мечами, чтобы повернуть назад по простому и удобному пути.

В Торжке путники даже не выходили на берег: Годислав, лучше знавший здешние местные дороги, отвернул на какой-то узкий, но хорошо накатанный зимник, идущий по ручейку. У истока они заночевали, потом вместе с дорогой выбрались в густой сосновый лес, по которому через два дня доехали до другой реки.

– Где это мы? – поинтересовался Олег.

– Сие Крапивица, – с готовностью пояснил боярин, – вскорости в Угольник впадет, а там и Кличен будет.

– Понятно, – кивнул Середин и больше вопросов не задавал.

Спустя четыре дня они выехали к обширному озеру: тут сомневаться было нечего, поскольку в полуверсте впереди трое рыбаков как раз опускали под лед широкую сеть. Берега же, поросшие лесом, темнели и вовсе версты за три вдалеке. Годислав повернул вправо, и спустя полчаса на берегу показался низкий частокол.

– Останавливаться будем али как? – поинтересовался боярин. – Здесь тоже двор постоялый имеется.

– Будем, – отозвался Олег. – Не все же в сугробах ночевать. Это и есть тот самый Кличен, о котором ты сказывал?

– Он самый.

– Озеро так же прозывают?

– Нет, – мотнул головой боярин. – Озеро Селигер.

– Понятно.

На самом деле ему ничего не было понятно. Никаких городов, кроме Осташково, он на Селигере не помнил. Но какой смысл спрашивать у нынешних обитателей, почему в далеком будущем на здешних берегах будут стоять совершенно другие города?[2]

Позволив себе и лошадям пару дней отдыха, путники двинулись дальше, петляя между многочисленными озерными островами – на некоторых из них стояли скромные избушки, обвешанные со всех сторон сетями. Кое-где эти сети латали женщины и дети. Мужика за работой Олег не увидел ни разу. Но скорее всего, они отнюдь не дремали на печи, а проверяли мокрые от ледяной воды снасти, вынимая рыбу, что на трескучем морозе должна мгновенно превращаться в камень. Какими становились при таком промысле руки рыбаков, не хотелось и думать.

– Рыбалку любишь, боярин? – поинтересовался у спутника Олег, не очень ожидая положительного ответа. Здешние знатные люди обычно предпочитали охоту.

– А как же, ведун! Сие развлечение мне любо, сызмальства увлекаюсь.

– Да? – удивился Середин. – Чем ловишь? Донкой, спиннингом?

– Донка – то для смердов, – отмахнулся Годислав. – Мышь на иглу насадят, нитку к пальцу привяжут, да и сидят ночами. Ловят, дескать. Больше спят, конечно. Но иные налимов али сомов приносят, бывает. А то и судаки попадутся. Сие рыба благородная, ее в усадьбу в счет оброка несут. Мы же с братом на свечу ловим.

– Ага... – кивнул Олег, но на этот раз любопытства не сдержал: – Как же иглой налима поймать можно?

– Знамо как, – на этот раз с удивлением глянул на него боярин. – Железный стержень с двух сторон затачиваешь, посередине лесу вяжешь. Опосля мышь насаживаешь али иную наживку. Как рыба ее схватит, лесу дергаешь, стержень у нее поперек глотки встает, а иной раз и вовсе в брюхе поворачивается. Избавиться от него она не в силах, так ее, родимую, на бережок и выволакиваешь. На малую рыбеху, что длиной с локоть али чуть более, аккурат швейная иголка на снасть подходит. Для сома же специально ковать надобно. А иные смерды и вовсе из можжевельника стержни для рыбалки режут. Сказывают, налим запах можжевеловый страсть как любит.

– И на свечу хорошо клюет? – поинтересовался ведун.

– Да ты чего, дружище? – хмыкнул боярин. – Ее ж не насаживают, ею светят. Ситниковую али баранью свечу в лодку берешь – а там один светит, другой с острогой караулит. Как рыба подойдет, так ее и бьешь, ровно хазарина на рогатину сажаешь. Иная могучая, что бык. Двумя руками ратовище держишь, ан колотит всего и мечет, и лодка вся пляшет, брызги летят... Опосля вернешься к берегу, огонь разведешь, дабы обсушиться, меду хмельного выпьешь. Иной раз девки с деревни на огонек приходят, любопытствуют. Им тоже погреться интересно, да с боярскими отпрысками... Эх, жалко, лед сейчас стоит, я бы тебя обязательно на рыбалку сводил! У нас там затоны глубокие на Поле, да пруды сделаны богатые – аккурат рыбу разводить.

– Затоны на поле? – опять изумился Середин.

– Пола – это река наша, в Налючах, – объяснил боярин. – Земля там больно бедная, глинистая, да приболочена вдобавок. Так прадед мой придумал яму обширную вырыть, а ручеек перегородить. Вышло так, что и берега поднялись, и пруд большущий наполнился, верстою в окружности, и мельница на запруде работает – тоже прибыток. Какие карпы у нас там растут, ты и представить не можешь... Слушай, а и правда – давай на рыбалку с тобой сходим, ведун? До весны-то, мыслю, совсем немного осталось. Без того, чтобы погостевать, я тебя все едино не отпущу, такого гостя у порога не поворачивают. Погостишь, отдохнешь. А как снег сойдет, мы с тобой и порыбачим.

– Пока снег сойдет, еще месяца три ждать придется, – покачал головой ведун.

– Так мне разве жалко? Ты мне друг верный, я тебе животом и добром своим обязан. Кабы не ты, извела бы нас ведьма лесная, воистину извела. За такое дело готов хоть на всю жизнь тебя гостем в усадьбе поселить да медом хмельным поить с утра до вечера.

– И на рыбалку катать, – улыбнулся Олег.

– И на рыбалку! – вполне серьезно согласился Годислав. – Мне сие токмо в радость. А пока зима, так на медведя сходить можно. Али загон на кабанов и оленей устроить.

– Спасибо, дружище, – кивнул Середин. – Только мне бы хотелось для начала в Русу прокатиться и крест в христианском храме освятить. Потом хорошо бы на Тверской тракт вернуться и ведьму извести. Неправильно это, когда путников волкам, что цыплят, скармливают. А уж потом... Потом можно и дурака повалять.

Боярин надолго замолк. Но когда они миновали несколько островов, все же спросил:

– Выходит, мы испугались и не дали тебе доброе дело сотворить?

– Ничего такого не выходит, – покачал головой ведун. – Без креста тяжело. Очень. Мог бы не управиться. Надежнее вернуться во всеоружии, нежели с голыми руками на танки кидаться.

– Куда? – настала очередь Годислава не понимать спутника.

– Танк – это воин такой в тяжелом вооружении. Железа на нем, что на воротах киевских. Без хорошего тарана не снести.

– Воина тараном? – изумился боярин.

– Так ведь танк, – развел руками ведун.

К исходу второго дня они наконец пересекли озеро от края и до края, заночевали на берегу, после чего двинулись по зимнику дальше через лес и к вечеру выбрались на очередную реку.

– Сие Явонь, – пояснил Годислав. – От озера на нее спускаться неудобно, порогов там много и берега плохие. Посему тут разве струги малые и лодки ходят. Большой ладье тут не пробраться, токмо кругом.

– Про Цну я знаю, это Вышний Волочок, – кивнул ведун.

– Я имел в виду, по Мсте плыть приходится. От Волочка и на Мсту, – поправил Годислав. – Однако же, коли летом пойдешь, то сим путем пользуйся. Хоть и с порогами, а путь короче. Особливо коли тут с лодки сойти, а на Селигере на другую сесть.

– Я на лодках не плаваю, – с сожалением вздохнул Середин. – С двумя заводными в них не влезешь. Посему обычными дорогами хожу.

– А-а-а... Ну, тогда проще. Летом обычных дорог тут нет вообще. Порыбачишь, отдохнешь, на охоту сходишь. Как покров настанет, тогда и отправишься ведьму свою искать.

– Надо будет подумать... – зачесал в затылке Олег. – Коли так, придется жертвовать привычками.

– Тут рек много, дружище. Посему и дороги ни к чему, – пояснил боярин. – Куда ни понадобится – ан хоть какой ручеек, да найдется.

Снова потянулся долгий санный путь между заснеженными берегами. Иногда им навстречу попадались обозы или одиночные путники. Еще реже – нагонял и уносился вперед нетерпеливый всадник. День, второй, третий... Путники поравнялись с деревенькой – одной из многих, – и тут вдруг Годислав повернул с реки влево, забравшись на какую-то совсем тесную тропу, идущую через густую темную дубраву. Судя по следам, тут уже несколько дней не прогоняли ни единой повозки, однако боярин скакал вперед уверенно донельзя, и Олег не решился поправлять его или о чем-нибудь спрашивать.

Наконец деревья расступились. От обширного заснеженного поля, сверкающего под солнечными лучами, глазам стало больно. Годислав же свернул вправо, пришпорил скакуна в галоп, разом оторвался от своего скромного обоза на добрых две сотни саженей, верхом влетел в полуоткрытые ворота ближнего к полю двора и скрылся за низким частоколом.

– Милостью богов... – Холоп, наоборот, отпустил вожжи, вытянул из-за пазухи ладанку, троекратно ее поцеловал: – Вот мы и дома.

– Так это и есть усадьба бояр Зуровых? – привстал на стременах ведун.

Боярская усадьба выглядела не богатой, но просторной. Рубленый дом был в полноценных два этажа с гульбищем[3], к тому же небольшой балкончик под коньком доказывал, что вместо чердака там имеются жилые светелки. Массивная труба раздвигала черные доски теса. Не самое дешевое покрытие для крыши, но все равно – доступное, покупать не нужно. Белесые пятна окон показывали, что шиковать хозяева не привыкли. Это в сытом Новгороде даже в маленьких домиках все просветы слюдой блестят, здесь же на баловстве серебро сэкономили. Тын в полтора роста высотой надежно защищал двор от посторонних взглядов и возможного зверья – но для обороны от ратного противника был откровенно слабоват. Несколько близко примыкающих строений явно предназначались для хозяйственных нужд: свинарники, курятники, хлева, конюшня. И, само собой, над всеми крышами возвышался сметанный домиком стог сена.

В общем, жили Зуровы куда богаче обычных крестьян, но не слишком. Средний купец вполне мог позволить себе больше.

– Она и есть, – тряхнул вожжами Мичура. – Сие усадьба наша. Добовое. Ране прямо в Налючах жили, но боярин прежний, храбрый Любимир, возле пруда порешил поселиться.

Сани покатились во двор. Середин спешился и следом вошел в ворота, ведя скакунов под уздцы.

Годислав встречал его уже как хозяин. Сделал несколько шагов навстречу, крепко обнял, потом подвел к крыльцу, поклонился старой, подслеповато прищурившейся женщине в украшенном жемчугом кокошнике, в длинном тулупе и стоптанных валенках:

– Знакомься, матушка. Это друг мой, боярин Олег. Берег меня от напастей, сколько мог.

– Ох, сыночек славный мой... – Трясущейся рукой боярыня обняла гостя, поцеловала в губы холодными губами. – Вернулся мой Славушка, целехонький, живой вернулся. Как там Юша, старшенький? В Полоцк просился к князю тамошнему. Кто же бережет его, сердешного?

– Пойдем, мама. Не мерзни, – бережно обняв старуху, Годислав вместе с нею вошел в дом, через минуту выглянул: – Мичура, распрягай! Что за напасть такая, двор ровно вымер! Ты проходи, дружище, тебе здесь рады. Токмо... Сам понимаешь, три года сюда не заглядывал. Пусто везде отчего-то. Сейчас, найду кого.

Олег медленно поднялся по ступеням, но в дом все же заходить не стал. Отчего в нем пусто? Почему на дворе как вымерло? Странно все это... Он опять остро ощутил нехватку освященного креста у себя на запястье.

Внезапно из здания послышался истошный женский вопль, стук, топот, крик Годислава.

– Ква... – только и выдохнул ведун, выхватил саблю и стремительно ворвался в дом. Крутанулся в сенях, определил, откуда доносится шум, промчался по темному коридору, ворвался в дверь и... Остановился на пороге: – Вот, электрическая сила!

На шее боярина, поджав ноги и целуя его лицо, висела весьма упитанная и щекастая деваха. Олег бы от такой, пожалуй, упал, а Годислав не то что устоял, так еще и кружился. Ведун спрятал саблю, попятился в темноту – но его заметили. Боярин остановился, кашлянул, разжал объятия – девушке пришлось встать на ноги.

– Эта... Соскучились тут по мне... – заметно покраснев, попытался он оправдаться. – А это Елень, наша... – Он опять запнулся, повернулся к ней: – Кем ты ныне в доме?

– За стряпуху боярыня Лепава поставила. Матушка ваша совсем плоха стала, да смилуется над ней Триглава. Ходит редко, забывает все. Лепава ныне за хозяйку, ее все слушаемся.

– Сестра вернулась? – явно удивился Годислав.

– А как отъехал ты, соколик, она, почитай, сразу и возвернулась под отчую крышу. У них на усадьбу лихоманка забрела. А может статься, и вовсе черная баба. И мужа у нее забрала, обоих детей малых, с усадьбы многих и с весей ближних. В общем, мор случился страшный, ужасти какой! Опосля же братья мужнины явились – удел наследовать. Куда ей там приживалкой при чужих людях оставаться? Родной кров – он родной и есть.

– Вернулась, значит, – кивнул Годислав. – Ну и где она? Дворня вся где?

– Дык, ситник режут, боярин. Кабы знали, что ты ныне вернешься! Непогода у нас стояла дни последние. Сегодня же с утра Ярило слепит. Лепава разом всех на ноги подняла, да и погнала на болото. Жировать его, сам понимаешь, в любой день можно. Однако же сбирать токмо посуху, чтобы морозец да ясно... Мне же велено к сумеркам на всех сытный ужин сготовить, даже курятины по полти на четверых взять дозволено. И за матушкой смотрю.

– Пир будет вечером, Елень! Ничего не жалей, дабы стол ломился. Чтоб пред гостем не стыдно было и самим радостно.

– Знамо дело, пир будет, – расплылась румяными щеками стряпуха. – Боярин с похода вернулся!

– Печь же, видать, придется топить самим, – развел руками Годислав.

– Ничего, дело привычное, – отмахнулся ведун. – Все лучше, чем от безделья скучать. А что за ситник такой, что его всем людом резать нужно?

– Дык, болотный же, – попыталась пояснить стряпуха и тут же получила двусмысленный шлепок по мягкому месту:

– У тебя других хлопот хватает, неча гостю зубы заговаривать.

– Ой! – довольно пискнула девушка, протиснулась мимо ведуна и величаво уплыла по коридору, словно чувствовала, что мужчины смотрят вслед.

– Ситниковые свечи мы делаем, – негромко сообщил Годислав, когда она скрылась из виду. – Я ведь сказывал, что земля у нас бедная, не родит почти, и болота через шаг квакают? На пашне и хлебе не проживешь. Посему мы с болот и кормимся. Как зима настает, по замерзшему болоту камыши режем, бараньим жиром пропитываем, да в Русе торгуем. Лавка у нас на подворье световая, полгорода о ней знает. И ситниковые свечи делаем, и восковые, и бараньи, и говяжьи, и свиные. Любые. Чего ни захочешь, у нас все в достатке.

– Свиные? – изумился Середин. – Первый раз слышу.

– Воняют они сильно, вот и не берет их, почитай, никто, – объяснил Годислав. – Но зато и дешевые самые из всех. Посему и спрашивают, случается. Коли спрашивают – быть должно. Бо нехорошо получится – руками перед покупателем разводить.

– Нехорошо, – согласился Середин. – Баня-то где, дружище? Коли сейчас топить не начнем, до завтра помыться не успеем.

– Да, конечно. Сейчас, Мичуру крикну, чтобы разгружал, и пойдем.

Баня в боярской усадьбе тоже не сильно отличалась от обычной крестьянской. Разве только размером поболее, да курные[4] дыры прикрыты резными решетками. Правда, имелось здесь интересное новшество, ранее Олегом нигде не встреченное. Подвешенные в бане на уровне верхнего края печи полати, плотно смыкаясь между собой, весьма надежно отгораживали нижнюю, чистую часть бани от собирающегося под кровлей дыма. Настолько хорошо, что друзья, растопив очаг и залив в котел воды, смогли спокойно посидеть прямо в помещении, попивая ставленый мед и закусывая мочеными яблоками. Затем потаскали воды, выпили еще, снова потаскали.

В бане уже стало припекать. Подбросив еще дров, боярин свистнул холопа, после чего стал раздеваться. Вскоре прибежал Мичура – с вениками, полотенцами и чистым исподним для хозяина. В вещах гостя он, естественно, рыться не мог – и Олегу за своей одеждой пришлось идти самому. Зато, когда он вернулся, в бане уже висел густой пар, перемешанный с ароматом распаренного дуба и березы. Огонь, как ни странно, еще горел. Но длилось это не долго. После того как на камни плеснули водой еще пару раз, в очаге не осталось даже углей.

Выбрались путники из бани как раз к пиру, в сумерках, когда дворня вместе с управительницей – назвать сестру Годислава приказчицей или тиуном было бы, наверное, некорректно – вернулись с болота. На дворе царила суета, мычали коровы, блеяли овцы, фыркали лошади. Люди торопились задать им сена, кого – подоить, кого – почистить. Опоздать на щедрое боярское застолье не хотел никто.

Трапезная в доме находилась на втором этаже. Балки потолка поддерживали шесть столбов, благодаря чему размер помещения был изрядным – почти двадцать на двадцать шагов. Внутри было светло как днем – на множестве подсвечников с прозрачными, похожими на стекло палочками полыхало не меньше сотни чуть голубоватых огней. Составленный буквой «П» стол способен был принять не меньше сотни гостей – но собралось за ним всего три десятка людей, включая десятилетних подростков. Крепких мужчин старше шестнадцати Олег насчитал всего тринадцать душ, включая Мичуру, и понял, что в этой усадьбе боярам приходится трудиться наравне с дворней и холопами. Иначе с хозяйством наверняка не управиться. И на службу к далеким князьям здешние воины отправлялись явно не за славой, а за самым банальным серебром, словно простые нурманы или свены.

– Сюда, сюда проходи, дружище! – Годислав провел Олега во главу стола, посадил слева. Люб, стало быть, гость хозяину.

Вообще-то, слева от главы дома, каковым стал вернувшийся мужчина, полагалось сидеть жене. Но коли он не женат, так не зазорно и кому другому честь оказать. Справа от боярина сидела, естественно, его матушка, дальше – скуластая женщина в платке с глубоко впавшими глазами и серыми щеками. Судя по месту, ее ранг в доме лишь чуть-чуть уступал родительнице. Получалось, это и была та самая боярыня Лепава, сестра Годислава, что пережила мор и смерть всей семьи. Дальше занял место мужик, все лицо которого скрывала ярко-рыжая курчавая борода, поднимавшаяся чуть ли не до глаз и топорщившаяся в разные стороны: прямо застывший взрыв чернильницы. При этом мужчина был брит наголо, словно специально хотел подчеркнуть контраст между своей прической и мужским отличием. Это, скорее всего, был доверенный приказчик. Перед Олегом, Годиславом, его матушкой и сестрой стояли серебряные кубки, перед бородачом – оловянный. Всем остальным достались кружки глиняные или деревянные ковши. Значит – обычная равноправная дворня.

Едва боярин занял место, дворня зашевелилась, принялась наполнять пивом емкости. Хозяйка усадьбы взяла свой кубок, приподняла:

– Сынок вернулся... – и поставила обратно.

– Здрав будь, боярин, – тут же продолжил бородач.

– Здрав будь! Долгие лета! Слава! – тут же подхватили остальные, вскинули кружки и ковши, осушили, потянулись за угощением: солеными грибами, мочеными яблоками, запеченными половинками куриц, рубленой капустой и залитыми коричневым соусом, тощими бараньими ребрами.

Дав людям немного подкрепиться, Годислав махнул рукой:

– Мичура! – Холоп понимающе кивнул, вышел из-за стола, забрал с подоконника сверток и, обогнув весь стол, с поклоном поднес хозяйке. – Прими, матушка, скромное мое подношение, пусть они тебя греют, как мое сердце.

Женщина, кивнув, протянула руку, взялась за край ткани. Рядом тут же вскочила Лепава, быстро развернула подношение, радостно охнула:

– Глянь токмо, матушка, что за красота! – Боярыня подняла и показала всем золотые височные кольца, покрытые мелким рисунком, потом гривну с крупными шариками на концах.

Старуха только кивнула, прикрыла глаза. Застолье явно начинало ее тяготить.

– Долгих лет тебе, матушка!

– Здравия! Долгих лет! Здоровья тебе, матушка! – подхватила дворня.

– Благодарствую, – кивнула старая боярыня и попыталась подняться. С двух сторон ее тут же подхватили сын и дочка, через несколько мгновений подбежали еще несколько человек из дворни, помогли ей выйти из-за стола, проводили из трапезной.

В помещении повисла неловкая пауза, и боярин опять хлопнул в ладони:

– Мичура!

Холоп опять сбегал к подоконнику, принес второй сверток, с поклоном подал боярыне Лепаве. Та вскинула брови, глянула на брата, потом развернула ткань, слабо улыбнулась, подняла на всеобщее обозрение жемчужную сеточку, по краям утяжеленную изумрудами и рубинами – понизь для волос.

– Спасибо, братишка. Когда-то я мечтала именно о такой.

– Почему молчим? – поднял кубок Годислав.

– Здравия боярыне Лепаве! – опять первым встрепенулся бородач. – Долгие лета! Славься!

Его клич моментально подхватила прочая дворня, в очередной раз осушая посуду. Тут очень вовремя в трапезной появилась Елень. Пышная и румяная сама по себе и одетая в красный сарафан, стряпуха торжественно внесла огромное блюдо, на котором в обрамлении причудливо изрезанной моркови и кружочков лука возлежал целиком запеченный огромный карп. Дворня восхищенно заахала, девушка же водрузила угощение на стол аккурат перед Годиславом. Поклонилась в пояс:

– С возвращением, батюшка.

– Ай, спасибо, милая...

И едва стряпуха выпрямилась, он наклонился вперед через стол, взял ладонями за щеки, притянул к себе и поцеловал в губы. Дворня засмеялась, опять закричала здравицу хозяину. Годислав, выпив, принялся разделывать рыбу. Первый кусок положил себе, попробовал. Затем отделил еще по крупному ломтю и положил на хлеб перед Олегом и сестрой. Такие уж в нынешнее время правила вежливости: сперва докажи, что не отравлено, а уж потом угощай.

Рыба была ароматной, пахла сельдереем и чесночком и таяла во рту.

– Очень вкусно, – поблагодарил Середин подошедшую Елень.

– Кушайте на здоровье, – улыбнулась девушка и уселась на лавку слева от него. Это был сюрприз. Получается, свободное место рядом с гостем было оставлено не из вежливости, а потому что предназначалось конкретному человеку. Стряпуха имела в доме довольно высокий статус – раз сидела не вместе со всеми, где придется, а рядом с боярином.

Впрочем, подбивать к здешним красавицам клинья ведун и не собирался. Особенно сейчас, откушав изрядно хмельного меда сперва в бане, а теперь еще и на пиру. Он наполнил свой кубок, выпрямился:

– Храбрость друга моего, боярина Годислава, достойна изумления. Он смел, честен и великодушен к врагам. Долгие лета!

Дворня тост с радостью поддержала. Олег же, отдав дань вежливости, шепнул Годиславу:

– Я ненадолго...

Покинул трапезную, пробрался через дом в другое крыло, зашел в отведенную ему, жарко натопленную светелку и с наслаждением забрался в постель.

Когда он поднялся, то первым делом распахнул окно, чтобы хоть немного ослабить жару. Дом, несмотря на размеры, протопили сверх всякой меры. Печи грели так, словно хозяева всю ночь варили-парили яства к новому пиру. Во дворе же, однако, было тихо, точно в ночном лесу.

– Опять, что ли, на болото всей усадьбой отправились? – удивился ведун. – Придется снова стряпуху спрашивать.

К счастью, поиски Елени трудностей не представляли. Готовить можно только около печи, а труба в доме была единственной. Коли так – то искать следовало под трубой на первом этаже.

Середин наскоро оделся, не отягощая себя ни поясом, ни поддоспешником, спустился по лестнице, свернул под низкие толстые балки и... И сразу понял все. И то, почему огромный дом среди зимы страдал от жары, и то, куда пропали все обитатели усадьбы. Они сидели здесь, на высоких полатях, возле больших кадок и занимались однообразным, но не очень сложным делом: макали в заполняющие бочки жидкости длинные, размером в локоть, стержни. Кадки стояли на горизонтальных кирпичных трубах, отведенных от низкой, но пугающей размером печи.

– Доброго всем утра! – Олег расправил ворот: духота наверху по сравнению со здешней жарой показалась бы струей свежего воздуха. – А чего вы тут делаете?

– Так свечи, боярин Олег, – отозвалась от печи стряпуха и направилась к нему, утирая руки. – Батюшка наш, Годислав, вернулся, теперича товар в Русу отвезти может. Вот, торопимся запасы использовать. Дабы потом нужды не возникало. Он же с сестрой в Налючи помчался недоимки да барщину сбирать.

– Это свечи? – указал ведун на загородку, в которой выше, нежели в рост человека, были навалены стебли камыша.

– Ситные, – кивнула Елень. – Его, сухого, в бараний жир бросаешь, а как пропитается – сушишь. Сиречь остыть даешь. Горит хорошо, токмо не очень долго. Однако же получается сия свеча легко, посему просят за нее недорого. Смерды берут зело охотно. Все же проще ситник один запалить, нежели полста лучин извести за вечер.

– А дорогие тогда какие?

– Дорогие – восковые, там, – махнула рукой к печке стряпуха. – Воск плавится хуже, его греть сильнее нужно.

– Дорогие восковые, дешевые камышовые, – покивал ведун. – А самые хорошие какие?

– Лучшие, знамо дело, осветленные, – со знанием дела ответила девушка. – Коли жир бараний известью осветлить, да треть воску для крепости добавить – свеча прозрачная выходит, ровно вода родниковая. Пеньковый фитиль сделать – то красным горит. Льняной если, да коли в половник соли на кадку сыпануть – тогда огонь синий. Коли плесень медную добавить – так васильковый. Мы цвета разные у свечей буковкой помечаем. Охотнее же всего люди неосветленные берут, но с голубым пламенем. Они ж не свечой любуются, им свет надобен.

– Вот это да! – изумился ведун. Он и представить себе не мог, что свечи могут отличаться таким разнообразием. А ведь еще были и говяжьи, и свиные. – А я думал, все вокруг только масляными лампами пользуются. Нальют подсолнечного или льняного масла – и света на вечер хватает.

– Может, и хватает, – брезгливо поморщилась стряпуха, – да токмо разве это свет? Там ведь даже под самым фитилем ничего не видать. Одна ситниковая свеча больше света даст, нежели пять лампад деревенских!

Пока они разговаривали, занятая работой дворня продолжала мерно поднимать и опускать забавные инструменты, похожие на растопыренные пятерни из дерева. С каждого такого пальца свисал фитиль, который, попав в жидкость, покрывался тонкой пленкой. На воздухе пленка застывала – пятерня опускалась, снова поднималась – и на будущей свече нарастал еще миллиметр-другой воска... Или жира – на вид Олег определить не мог.

– Надо же! А я думал, их в формы отливают, – признался Олег.

– С формами хлопотно, – со знанием дела пояснила Елень. – В каждую фитиль надобно протянуть, залить аккуратно. Застывает свеча долго, а как вынимать, иные ломаются, в других фитиль кривой, заусеницы на каждой, неровности. Разве такую купят? Коли макать, то быстрее и красивее выходит.

– Не стану мешать...

Поняв, что сейчас сварится, Середин выскочил сперва в коридор, а затем и во двор, и только тут перевел дух:

– Ничего себе! Ну и работенка.

Он глянул на солнце. До зенита Ярилу было еще далеко, но завтрак ведун явно уже проспал. Без хозяев дома никто гостя угощать не станет – это факт. Хотя и обидно. Возвращаться к себе в светелку, в духоту и жар, ему не хотелось. Делать тоже было совершенно нечего.

– Пожалуй, есть смысл осмотреть достопримечательности, – после недолгого колебания решил он. – Дабы не заблудиться, если что.

Далеко Олег не собирался, а потому заводных брать не стал. Оседлал из своих лошадей только гнедую. Остыв за это время, сходил наверх, надел поддоспешник, накинул налатник, опоясался – мало ли что? Легко сбежал по лестнице и выехал за ворота. Там остановился. По правую руку лежало ровное поле обширного пруда, украшенного единственной прямоугольной полыньей со сходнями из лиственницы, за которым начинался незнакомый лес. Слева, почти от самого частокола, раскинулась дубрава, за которой, как помнил ведун, находились Налючи. И стояла деревня, кстати, на торной реке, связывающей Балтику с Каспийским морем. Значит, в деревне вполне мог оказаться постоялый двор.

В животе тут же засосало, и Середин сделал выбор, поскакав по свежим следам своего друга и его сестры – вдоль берега, потом налево в дубраву, по узкой дорожке. Но промчавшись на рысях примерно с версту, он вдруг заметил хорошо натоптанный поворот и натянул поводья. Про иные селения, кроме Налючей, ни боярин Годислав, ни стряпуха не поминали. Если в дубраве находилась не деревня – тогда что?

Любопытство оказалось сильнее голода – ведун повернул и снова пустил скакуна рысью. Очень быстро он нагнал сани, промчался мимо, миновал двух пеших крестьян и вскоре спешился на утоптанной площадке перед частоколом. Вошел в распахнутые ворота, низко поклонился Сварогу и Триглаве, затем Перуну. В этом святилище бога грозы и молний выставили в общий ряд с верховными богами. Видимо, в здешних краях он считался особым покровителем. Оскорблять чувства селян, выкладывающих к медным ногам идола свежие пироги и кувшины с хмелем, Олег не хотел.

Отдав уважение прародителям младших богов и людей, он свернул вдоль частокола и вскоре у задней стены нашел покосившуюся и черную, с длинной трещиной через лицо, скульптуру Мары.

– Приветствую тебя, прекраснейшая из богинь, – склонил он голову, немного помолчал, вспоминая образ женщины, вздохнул и принялся очищать фигуру от снега и пыли.

– Великий целитель поклоняется богине смерти? – услышал он из-за спины.

– Истории о моем всемогуществе сильно преувеличены, – покачал головой ведун, развернулся и склонил голову: – Приветствую тебя, боярыня Лепава. Отчего же вас всех это так удивляет? Я спасаю жизни и не хочу, чтобы она обиделась. Наоборот, благосклонность прекрасной Мары поможет мне спасти еще многих.

– Благосклонность ледяной Божини? – повысила голос женщина. – Той, что без сожаления забирает и мужей крепких, и детей малых, слабых, беззащитных?

– У каждого своя судьба, боярыня. Не Мара ее определяет, Ледяная богиня лишь дает чашу упокоения. Не дело богини менять судьбы смертных. Свои судьбы мы определяем сами.

– Тогда почему она не принесла эту чашу мне?! Я хотела испить ее вместо детей! Будь она проклята, твоя любимица!

– Твоя судьба еще не закончена, боярыня Лепава, – покачал головой Олег. – Откуда ты знаешь, ушло твое счастье навеки или снова коснется тебя крылом земных радостей? Не торопись искать костяной чаши забвения. Она еще никого не миновала. Придет час, ты окажешься по одну сторону огненной реки со своими детьми и мужем. Помни об этом, когда ругаешь прекраснейшую из богинь. За Калиновым мостом лежит ее царство. Подумай, не вспомнит ли она твои проклятия, когда укажет тебе последний путь?

Разговор получился на довольно повышенных тонах, и те немногие из местных жителей, что находились в святом месте, подошли ближе, прислушиваясь к разговору.

– Вы забываете богиню Мару, – уже для них добавил Середин. – Вы говорите ей обидные слова. Потом удивляетесь, что сердце ее покрывается коркой отчуждения, и чаша ее не останавливается, несмотря на все ваши мольбы в последние земные мгновения. Помните, смертные: никому из вас не миновать встречи с этой властительницей будущего вашего царствия.

Слова ведуна явно попали в цель. Никто не посмел возразить чужеземцу в его обличениях. Даже боярыня теперь стояла, понурив голову и прикусив губу.

– Богиня мудра и не злопамятна, – тихо сказал Олег. – Ты увидишь своих детей. Ваша разлука не вечна.

Быстрым шагом подошел волхв, легко узнаваемый по массивному посоху, опоясанному веревкой балахону, пояску на волосах и длинной седой бороде.

– Отчего ссору затеваете в святилище? – пристукнул он посохом по утоптанному снегу, узнал женщину и, чуть склонив голову, уже спокойнее поздоровался: – Долгих тебе лет, боярыня Лепава. Тебя что-то встревожило?

– Меня встревожило, – ответил за нее Середин. – Я пришел принести жертву прекрасной богине Маре и застал ее в обиде и запустении. Нечто здешние волхвы желают навлечь ее гнев на здешние земли?

Он достал из поясной сумки полновесную новгородскую полтину[5], положил ее к ногам идола:

– Благодарствую тебя, прекраснейшая, что обнесла меня чашей своей в лесной чащобе. Не попустила кончины моей и спутников моих от злых зверей... – Хорошо понимая, кому именно вскоре достанется эта монета, ведун добавил: – И если за богиней не будет отныне надлежащего ухода, виновный встретится с ней лично, это я могу твердо обещать.

– Вели нового истукана высечь, – тихо добавила боярыня. – Добротного и высокого. За платой мастера ко мне пришлешь. Пойдем, боярин Олег, обед скоро. Мыслю, хватится тебя брат, а где искать – и не догадается.

– Разве он не с тобой?

– Обоз с оброком в усадьбу ведет. – Рука об руку Олег и управительница вышли из святилища, развернулись, отвесили богам глубокий поклон. Женщина указала на скакуна: – К задку привяжи и в сани садись.

Олегу указующий тон не понравился, но спорить он не стал. Невежливо это – спорить с дамами, если они сами не ищут скандала. Привязав поводья к дуге возка, забрался внутрь, сел рядом с Лепавой на широкую скамью. Кинув на ноги широкий полог из медвежьей шкуры, женщина тряхнула вожжами, выкатываясь на дорогу. Ногам под толстым слоем меха сразу стало тепло, и ведун даже расстегнул крючки налатника. Спросил:

– Радуницам поклониться приезжала, боярыня?

– Да, – кивнула Лепава и плотно сжала губы, отчего скулы ее заметно выступили сквозь кожу. Видимо, воспоминание об ушедших детях продолжало бередить ей душу.

– Раз судьба оставила тебя жить, стало быть предписано тебе свершить что-то на этом свете. Что-то важное для тебя или богов, – примирительно сказал Середин.

– Не бывает такой цены, – покачала головой боярыня. – Но не о том с тобой перемолвиться хотела. Брат сказывал, лекарь ты искусный. Проклятия снимать умеешь, лихоманку гнать, иные недуги лечить.

– Я больше драться привычен. Целительством лишь тогда занимаюсь, когда иных знахарей нет.

– Иных нет, – лаконично отрезала женщина. – Не берется никто.

– И я не возьмусь, – отказался ведун.

– Почему? – удивилась боярыня. – Разве Годислав не друг твой лучший? Разве тебя не с честью в доме нашем приняли? Отчего же отказываешься, даже не спросив, о ком сказ идет?

– Легко спасать человека крепкого и сильного, коего хворь, рана али иная беда с ног свалила, – откинулся на задок ведун. – От напасти его избавить – дальше он и сам поднимется. Мясо нарастет, раны затянутся, хворь забудется. А коли жизнь отмеренная прошла и силы на исходе, что же тут поделать можно? Никто не вечен. Иногда нужно проявить смирение и принять должное как неизбежность. Мне очень жаль, боярыня. Прости.

– Неужели ничего невозможно сделать? – неожиданно шмыгнула носом Лепава. – Я не хочу больше никого терять. Мне больно смотреть, как она страдает.

– Можно, – признал Середин. – Шафран, сурепка, заманиха, спорыш, ятрышник, заговоры и лунная вода. На любой из этих трав, коли они у вас найдутся, можно сделать отвар. После него твоя матушка встанет на ноги, сможет разговаривать, командовать всеми вами, веселиться и сидеть на пирах. Но тогда оставшиеся в ее теле силы сгорят за две-три недели, и она покинет вас навсегда. Ныне же, в слабости своей, силы она расходует мало и проживет еще года два, а может и более. Что ты выбираешь, боярыня? Мне исполнить несложно. Вот сделать выбор в таком деле я никогда не умел. Что скажешь?

Лепава промолчала, потом вдруг хлестко ударила рысака по крупу:

– Н-но, пошел, косоногий! Ходу, ходу! Усадьба ждет!

Олег закрыл глаза.

Ему больше не хотелось отдыхать в зуровской усадьбе. Его снова потянуло в дорогу.

– Скажи, боярыня, как отсюда в Русу проще добраться? Дело у меня там важное. Тороплюсь.

– Сам среди зимников заплутаешь, – безучастно предупредила управительница. – Не спеши. Товар соберем, брат на торг поедет, на подворье наше. Он тебя проведет.

Олег боярыне поверил и покидать усадьбу в одиночку не стал. Тем более что Годислав очень не хотел терять такую компанию, обещал собраться в путь всего за неделю, приютить в городе, найти нужные святилища, представить ведуна русскому князю и предлагал еще очень много всяких удобств и удовольствий. Между тем громадный дом бояр Зуровых аж потрескивал от жары, несмотря на одинарные, а во многих светелках – и вовсе раскрытые настежь окна. Все свободные от дел смерды сидели возле кадушек, превращая запасенный ранее и привезенный в качестве оброка жир и воск в изящные прозрачные свечи. Ну и в свечи попроще – тоже. Чтобы собрать достойный боярина обоз, ушла не неделя, а целых три – но зато из усадьбы в стольный город выехали аж пятнадцать высоко нагруженных и прикрытых рогожей саней с товаром.

– Неужели все с торга уйдет? – даже удивился Олег. – В Русе, небось, и жителей-то столько не наберется – пятнадцать возков спалить.

– Не сразу, но уйдет, – уверенно ответил Годислав. – Руса велика, еще и довоза попросят.

– Что же ты мечом ездишь махать, когда у тебя дома столько хлопот? – не удержался от вопроса Олег.

– Так то за два года товар накопился, – поколебавшись, признался боярин. – И недоимки тоже давешние. Как брат к полоцкому князю отъехал, так маменька возьми да захворай. В тот год с приказчиком немного отправили, а потом она и вовсе хозяйством заниматься не смогла. Ты же ее видел. Совсем слаба... Сказываешь, два года ей отмерено?

– Коли заботиться станете да на посулы знахарей заезжих не поддадитесь, то и три проживет, а может и более. Вы токмо слабины себе из жалости не дайте. Чужак ведь видимость создаст, серебро получит и сбежит. Ни здоровья не будет, ни серебра. И покарать некого.

– Эх, мама, мама... – Боярин понурился, ему стало не до разговоров.

К сумеркам обоз добрался до деревни Щечково, возле которой и встал на широком наволоке. Годислав, знавший местные обычаи, холопов за дровами послал не в лес, а в деревню:

– Коли местным никак ни за что не заплатить, могут и пошалить ночью, – пояснил он. – Опять же мед тут хороший варят. Я велел бочонок купить...

Меда на двух воинов и пятерых холопов оказалось всего ничего, только горло промочить – зато выспались путники спокойно и с рассветом покатили дальше. Еще две версты они ехали вниз по течению, потом повернули влево, еще добрый час пробирались зимником через лес, пока, наконец, не вышли к широкой, в три десятка саженей, Ловати.

Русский князь

Знаменитая Руса начиналась, можно сказать, уже здесь, в десяти верстах от центра стольного града. Путь по эту сторону Ловати оказался уже не просто торным, а весьма популярным. Каждые полверсты справа и слева к нему примыкали проезды, просеки, тропы и дорожки. Подобно наполняемой ручьями реке, тракт становился все шире и шире. Путников то и дело обгоняли всадники и легкие сани, запряженные парами и тройками коней. Навстречу же в два, а иногда и в три ряда тянулись длинные обозы. В воздухе висел непрерывный шум: ржание тяжело нагруженных лошадей, мычание волов, окрики возничих, щелканье кнутов. По правую и левую руку то и дело попадались обнесенные тыном странные строения, похожие на небольшую водонапорную башню с примыкающим сараем. Сараи не имели окон, но зато неизменно дымили в высшей степени странными трубами: деревянными, на самом коньке, в косую сажень длиной и шириной. И, разумеется, прикрытые еще одной крышей, поднятой на столбики примерно на два локтя в высоту. Такие же «водокачки» виднелись над кронами леса и вдалеке от тракта, рассыпанные, словно игрушки из прохудившегося мешка.

– Сие солеварни трудятся, – не без гордости сообщил Годислав. – У нас тут на всю землю, почитай, каженный год соли выпаривают. Раньше, сказывают, аж озера соленые в округе были, ныне же до источников докапываться приходится. Выварили всю. Недаром нас, русских, по всему свету то и дело варягами кличут[6]. Русская земля, знамо дело, трудом своим поднялась, потом и старанием. Это Новгород, что клещ лесной, токмо торгом живет. Там купил, тут продал, сам ни зернышка не вырастил, ни гвоздика не отковал, ни баклуши не вырезал.

Олег, криво усмехнувшись, промолчал. Отношение новгородцев к прочим русским землям было ему отлично известно: живут там «низовские», люди низшего сорта, и в их землях можно и нужно всеми доступными способами набивать мошну. Вот Новгород – это место святое, центр мира.

Однако нужно признать, что как бы ни гордились новгородцы своей хваткой, своими ладьями, донесшими алый крест парусов до самых удаленных концов света, своими бесстрашными ушкуйниками – однако народ, населяющий бескрайние просторы от Черного моря до Ледовитого океана, все же принял название «русские». «Люди русские» – идет корнями из города-трудяги Русы. И все земли, по которым так старательно бегали, бегают и будут бегать ладьи и ушкуи – тоже стали называться русскими. Пот и мозоли Русы оказались важнее ухарства и тяжелой мошны новгородцев. И даже сами они в конце концов тоже приняли наименование людей русских, а новгородчина стала русской землей – Новгородской Русью.

По мере приближения к столице количество солеварен стало убывать, сменяясь постоялыми дворами. Первые из них были попроще: срубы в два жилья, навес для лошадей и частокол. Но чем дальше, тем сильнее дворы раздавались в ширину и высоту; наличники у окон и под стрехами стали деревянными, крыши – тесовыми, трубы – кирпичными. Да оно и понятно: чем ближе к городу, тем удобнее гостю ездить туда по делам, но тем и выше плата за светелку и место в конюшне.

– До твоего подворья далеко? – поинтересовался у друга Олег.

– Еще две версты, – отозвался Годислав. – Мы не смерды, рода знатного. На берегу Полисти обитаем, не абы где.

Дворы тем временем сбивались все плотнее, и тыны по сторонам тракта превратились в сплошную стену. Дома поднимались уже не только в два, но и в три жилья. Снег, густо перемешанный с навозом, сажей и золой, приобрел коричневый оттенок.

– Две версты? – недоверчиво переспросил Олег. – Так мы еще не в Русе?

– В ней самой, – самодовольно кивнул Годислав. – А ты мыслил, столица наша размером с порубежную крепостицу будет?[7]

– Какова же она по ширине?

– Не счесть, – гордо вскинул подбородок боярин, словно сам был владетелем города и русским князем.

Внезапно копыта громко застучали по чему-то прочному и гулкому, лошади от неожиданности едва не потеряли равновесие – но выправились. Обоз же, наоборот, побежал веселее – по плотно сбитой, заледенелой дубовой мостовой, слегка припорошенной белой крупкой, полозья скользили куда легче, нежели по рыхлому снегу. Боярин развернул плечи, ожидая слов друга, и ведун одобрительно кивнул:

– Богато живете. До самого дома мостовая?

– А как же! Чай, бояр Зуровых подворье. Не купчишек каких-нибудь безродных.

– Небось, и князь русский тебя лично знает? – пряча улыбку, уточнил Середин.

– А как же! – приосанился Годислав. – Как прознает, что я в городе, обязательно приглашение на пир свой пришлет, о семье и делах расспросит. Но ты не беспокойся, я тебя с собой возьму и представлю ему, честь по чести. Вот и поворот наш, аккурат к излучине выводит.

Всадники повернули влево, боярин привстал на стременах и указал вперед:

– Вот и оно, подворье наше! С виду цело. Коли Макошь не отпустила своею милостью, так и в делах порядок. – Он отпустил поводья, проскакал до ворот, постучал в них рукоятью плети: – Трувол, открывай! Боярин Годислав тебя кличет! Открывай, оглох, что ли?

– Светло еще, дружище. Верно, на торгу твой приказчик, – подъехал следом Олег. – Не здесь же он свечи продает!

– Идет кто-то... – вскинул палец боярин.

Со двора послышался стук, приоткрылось окошко на дверце калитки, внутри громко вскрикнули, тут же что-то загрохотало, и створки ворот поползли в разные стороны.

– Батюшки мои! – всплеснула руками пузатая бабка с наведенными свеклой красными кругами на щеках. – Никак боярин Годислав вернулся! Вот радость-то, вот радость!

– И ты здрава будь, Зарина, – кивнул ей боярин. – Двор пуст, не захламили?

– Да уж давно пустеет, батюшка. Чем занять? Еле-еле перебиваемся...

– Заезжай, – махнул обозникам Годислав, не обращая внимания на ее причитания.

– Как матушка себя чувствует? Нет ли от брата вестей?

– Потом, Зарина, – поморщился боярин. – Светелки мне и гостю моему приготовь, людскую протопи, да и дом тоже. Об ужине подумай. Я ныне к Чеславу обернусь. Дружище, ты со мной, али отдыхать пойдешь?

Ведун глянул внутрь подворья. Городской дом Зуровых размерами всего вдвое уступал тому, что стоял в усадьбе. Двор, кстати, был и вовсе размером с усадьбу. Видимо, когда-то боярская семья жила здесь подолгу, ни в чем себе не отказывая. Но если такую махину еще только нужно протапливать... Раньше полуночи тут налатника не снимешь.

– С тобой, боярин. В компании веселее.

Годислав кивнул и тут же пустил скакуна в галоп, распугивая пеших горожан. Олег насилу нагнал его через два перекрестка, влетел под низкую арку ворот и увидел бесконечные торговые ряды, образующие большую звезду из деревянных прилавков, заключенную в кольцо из лавок каменных. Каменные, как и в Новгороде, имели два этажа: внизу помещение торговое, наверху – склад товара. Время шло к вечеру, а потому деревянные лотки уже опустели, да и покупателей было совсем немного. Открытыми оставались лишь магазинчики в кругу. Многие купцы, как помнил Олег, жили прямо в них, а потому спешить им было некуда. Коли даже один припозднившийся покупатель забредет – и то прибыток.

Годислав спешился у одной из таких каменных построек, сунул поводья в кольцо, свисающее из зубов бронзовой львиной головы, пригнул голову перед низкой притолокой, шагнул внутрь. Ведун поспешил следом: мало ли что? Приказчики разные бывают. Но ошибся:

– Батюшка, боярин Годислав! – Лицо круглоголового лопоухого коротышки при виде хозяина засветилось радостью. – Как давно не было тебя, радость наша! Уж заскучали как, уж измучились неведеньем. Ни единой весточки, ни словечка какого. Токмо на то и надеялись, что на слова волхвовские. Клялся чародей, что цел ты, батюшка, жив-здоров. Идем же, идем. Зарька без меня перепутает все, старая ведьма. Ни угощения не найдет, ни постели не приготовит.

– Как торг идет, Чеслав? Как лавка?

– А не беспокойся, батюшка, – небрежно махнул рукой похожий на гнома приказчик. – Мыто отдано, подушное плачено, серебро за товар я сберег, ни ногаты не потратил. Пока без товара мыкался, там остатки прикупал, там у офень свечи перехватывал, иной раз по возку брал, коли купец знакомый по делам торопился. Цену чуть повышал, тем и кормился, из того и подати платил. Боярскую казну не тронул, долгов не набрал, покупателей привычных не отлучил. Ты мне токмо свечей привези, враз прежняя слава вернется.

– Вот и славно, – перевел дух Годислав. – А я уж боялся. Сказывали, три года без пригляда. Все пропало, поди.

– Обижаешь, боярин, – недовольно выпятил губу коротышка. – Когда я вас обманывал? Что тебя, что матушку, что батюшку твово?

– Кабы токмо от тебя все зависело, Чеслав... Но все, кончились твои тяготы. Ныне все подворье товаром завалено...

Олега этот разговор не касался – он вышел обратно на торговую площадь, поднялся в седло, выпрямился на стременах.

– Надеешься за стенами чего углядеть? – поинтересовался Годислав, выходя следом.

– Хотя бы крестик на луковке. Они обычно заброшены высоко.

– Нет тут ничего за стенами. Слева Полисть, справа Порусья. По берегам дворы рыбацкие. Но мы сейчас поищем. – Боярин тоже запрыгнул на скакуна. – Чеслав, слышишь? Ты иди пока, а мы вскорости подъедем.

– Подожди, – остановил его ведун, свесился с седла, заглянул в дверь: – Скажи, мил человек, святилища распятого бога у вас в городе есть?

– Про то не ведаю, – ответил коротышка. – Иноземцы по южной стороне останавливаются. Может, там ему идола поставили?

– Запирай, мы скоро, – повторил боярин, пуская коня рысью, и первым выехал за ворота торжища.

Олег нагнал его у перекрестка, где Годислав свернул, проскакал вдоль крайнего двора и спустился на лед узкой речушки. Оглянулся на ведуна:

– Это и есть великая Порусья. Так звали жену князя Руса, основателя города нашего, первого правителя земель русских. Вон там, немного ниже по течению, она сливается с Полистью. Полистью звали дочь князя. Вверх по реке проедешь – попадешь ко мне на двор. Если дальше вниз скакать, будет Ловать. Она широкая, ни с чем не перепутать.

Однако повернул он вверх по течению, двигаясь широким шагом.

– Так вверх или вниз? – поскакал следом Середин.

– Это я тебе про пути здешние сказываю, дабы не заплутал, коли один останешься. Улицы и тракты все одинаковы, поди разберись. Иной раз и местный запутается. Река же не обманет, завсегда к нужному месту выведет. Так о чем я? А, да. Коли по Ловати вниз с версту пройти, отворот вправо будет. Это Пола, по ней к моей усадьбе путь лежит. Налючи ты ведь теперь узнаешь? Ну, и коли с юга к Новагороду отправишься, тоже знай, как добраться. Коли в усадьбе меня нет, так здесь, стало быть, обитаю.

– Странно, – удивился Олег. – Ловать вроде куда как шире этих рек, судоходная наверняка. Отчего город на узких Полисти и Порусье стоит, а не на полноводной Ловати?

– Вестимо, здесь первые солеварни стояли, вокруг них столица и выросла, – предположил Годислав. – Не переносить же теперь? Опять же, Ловать хоть и шире, но выхода с нее никуда нет, токмо туда-обратно плавать. Так какой смысл беспокоиться?

– Зато Пола на торном пути стоит, – напомнил Середин.

– В устье, где она в Ловать впадает, болота везде. Не поселишься. А коли к нам ближе, так соленых источников нет. А что за Руса без соли? Здесь же солеварни округ на день пути везде стоят. Здесь давай повернем. Греки обычно тут селятся, я помню. Как-то посол с Царьграда прибывал, тут его ладья и стояла.

Друзья поднялись на пологий берег, вывернули на улицу с глухими бревенчатыми стенами. Из-за позднего времени прохожих не попадалось, спросить было не у кого, за высоким тыном тоже ничего не разглядеть. Может, церковь прямо здесь, рядом? А может, и вовсе такой еще не построили.

– Постучать кому в ворота? – предложил Годислав.

– Не нужно. Просто проедем до конца улицы. Если храм есть, он должен быть виден. Кому придет в голову прятать святилище от людей? Своей верой люди гордятся. Ею хвастаются. Стоп, а это что? – Середин натянул поводья.

– Изба какая-то.

– Разве избы ставят посреди площади? Обычно все строятся за тыном. – Ведун повернул на улочку, в конце которой гордо красовался высокий сруб с непривычно крутой и высокой крышей. – Тесовая. Значит, серебра на нее не пожалели.

Выехав на площадь, он двинулся вокруг странного строения и сразу улыбнулся, указал другу на конек. Там, на торцевой стене, насколько хватало места, от кровли крыльца и до самого верха красовался яркий мелованный крест.

– Греки с деревом обращаться толком не умеют, – спешился Середин. – А здешние плотники, видать, еще не прониклись.

– Поздно уже, дружище. Мыслю, заперто все.

– Ворота храма должны быть открыты всегда, как и сердце Господа... – Ведун медленно взошел по ступеням.

Стоило ему шагнуть внутрь – как грудь сдавило удушьем, глаза резануло болью, сердце сбилось с привычного ритма и стало стучать через такт, кожу будто обожгло. И это было хорошо. Храм не желал пускать внутрь колдуна, отторгал враждебное порождение. А значит – в нем была сила. Именно то, что и искал Олег.

Внутри было пусто. Пяток лампад подсвечивали глаза на нескольких иконах, да одинокий священник, встав на колени у алтаря, неторопливо и нараспев читал молитву.

– Прости меня, батюшка, ибо я грешен, – через силу произнес Середин.

Служитель прервал молитву, степенно поднялся, подошел ближе. Глаза заслезились, ведун с немалым трудом мог разобрать только большой золотой крест на его груди, на месте лица различался лишь неровный овал.

– Ты желаешь исповедаться, сын мой? – услышал Олег смиренный низкий голос.

– Я не готов, батюшка. У меня стряслась беда, у меня исчез мой нательный крестик. Я бы хотел купить новый, серебряный и освятить его в вашем храме.

– Символ веры нельзя купить или продать, – наставительно ответил священник. – Его можно только принять, не расставаясь более ни на миг до смертного одра.

– Серебряный? Принять? – Олегу показалось, что он ослышался.

– Сила креста не в металле, из коего оный отлит, а в вере, что таится в сердце истинного христианина. Готов ли ты поклясться, что станешь носить данный тебе крест, не снимая и не расставаясь с ним, и завещаешь оставить его при тебе при отходе души в мир иной, плоти же твоей – в сырую землю?

– Клянусь, – кивнул ведун. – Животом своим клянусь.

– Хорошо. Коли вера твоя столь яра и чиста, ты получишь свой символ веры. Подожди, я должен окропить его святой водой и прочитать молитву для ношения на персях.

Священник скрылся в сумраке храма, оставив Олега терпеть боль со стиснутыми зубами. Наконец он вернулся, вложил что-то ведуну в ладонь:

– Отныне он должен всегда быть с тобой, сын мой. Крестик на шее, а вера в сердце. Только так ты спасешь свою бессмертную душу.

– Благодарю... – облегченно выдохнул чародей. – Коли я не могу платить за символ веры, то дозволь хоть внести пожертвование на нужды храма...

Середин, не в силах сквозь слезы разглядеть ладони священника, склонился, положил на пол два заранее приготовленных рубля и стремительно выскочил наружу. С наслаждением вдохнул русский морозный воздух. Боль, удушье отпустили почти сразу, слезы стали быстро высыхать.

– Получил что хотел, дружище? – спросил его боярин.

Олег поднес к глазам крест, подвешенный на грубую суровую нить, толкнул пальцем. Он оказался действительно серебряным.

– Да. Вышло даже проще, чем я думал, – кивнул он и надел крестик на шею, заправил под ворот.

– Что ты делаешь? – не понял Годислав.

– Выполняю клятву, – ответил ведун, сбегая по ступеням. – Клятвы нужно соблюдать всегда, независимо от того, кому, почему и зачем ты их дал. Теперь я хочу много хмельного меда и широкую мягкую постель.

– Тогда скачем. Ты получишь все, и еще столько же!

* * *

Утром Олег опять остался предоставлен самому себе. Его друг с головой окунулся в торговые хлопоты: получить отчет о прежних доходах, разобрать, какие из находящихся в лавке товаров куплены, какие проданы, какие получены на реализацию и кому в конечном счете принадлежат, учесть количество и стоимость товара на пятнадцати возках и решить, как их реализовать, не сбив цену, – все это требовало времени и сил.

Заботы ведуна были куда проще. Он снял с шеи и примотал тонким замшевым ремешком к запястью крест, позавтракал, прогулялся по дому. Рука не ощущала ничего особенного – ровное спокойное тепло, и больше ничего. Возможно, это значило, что на всем подворье не завелось никакой нежити. А может быть, и то, что крест оказался не таким, как нужно. Недостаточно освященным, неправильно отчитанным, просто сделанным с нарушением христианских ритуалов. Это следовало проверить, и Олег знал отличный, простой и надежный способ.

До святилища он домчался за считанные минуты, благо священную рощу, в отличие от христианского храма, в городе мог указать каждый. Лошадь оставил у коновязи среди дубов, шагнул в ворота – и запястье тотчас обожгло с такой силой, что ведун едва не вскрикнул. Забыл он, каково это колдуну с освященным крестом разгуливать, совсем забыл! Поклонившись Сварогу и Триглаве, Середин направился вдоль тына и вскоре нашел свою покровительницу. Здесь, в просторном святилище первого города Руси, идол Ледяной богини выглядел ухоженным и опрятным, на гранитном алтаре перед ним стояла плошка с мочеными яблоками – угощение для такого места обидно нищее, но все же угощение. Черты скульптуры тоже были не безликими: у Мары различались женские тонкие губы, длинная коса, высокая грудь. Хотя глаза и нос оказались высечены большущими, словно у Даждьбога.

– Приветствую тебя, прекраснейшая из богинь, – тихо прошептал ведун. – Ты красивейшая из женщин, коих я только встречал в этой жизни. Будь ты простой смертной, с какой бы радостью я пригласил тебя посидеть со мной на веселом пиру, с каким отчаянием стремился бы добиться твоей благосклонности. Но ты богиня, и такой пир возможен лишь в моих наивных мечтах. Но все же прими от меня в дар этот кувшин с отличным ставленым медом и жареную половинку цыпленка. Пусть хоть эта часть моей мечты воплотится в жизнь.

Он поклонился истукану, осторожно коснулся рукой косы богини, провел немного по ней кончиками пальцев, еще раз поклонился, развернулся, чтобы уйти, и чуть не врезался в здешнего волхва, неотличимого от тысяч других: балахон, вервие на поясе, ленточка с рунами идет через лоб и прихватывает волосы. Разве только этот был поупитаннее многих, да борода седая погуще. Середин приготовился было к привычному спору – но волхв лишь молча отстранился, давая ему дорогу, и даже слегка склонил голову.

«Итак, крест действует! – сделал приятный вывод Олег, поднимаясь в седло. – Можно возвращаться на Тверскую дорогу».

Этому препятствовал один очень важный пустяк. Отправляясь с другом в стольный град, он не стал нагружаться вещами, прихватив только оружие да овчину для сна в дороге. Все равно в обозе припасов дорожных с избытком хватало на всех. Значит, волей-неволей придется заворачивать в усадьбу Зуровых.

– Надеюсь, Годислав не подведет и управится за три дня, как обещал, – вздохнул Олег. – Впрочем, днем раньше, днем позже... При здешних скоростях это ничего не изменит. А в компании веселее.

Однако ведуна ждал куда более лихой сюрприз. Утром следующего дня к нему в светелку еще до рассвета влетел боярин и радостно заявил:

– Ну, что?! Что я сказывал?

– Что?! – полупроснувшись, поинтересовался Олег.

– Князь про приезд мой прослышал и ныне же к себе на пир требует!

– Требует или приглашает? – уточнил Середин.

– Зовет. Собирайся, дружище, на пир едем.

– В такую рань?! – охнул Олег. – А князь в курсе? Я бы за такой визит башку срубил, точно тебе говорю!

И ведун широко, старательно зевнул.

– К обеду кличут, – уточнил Годислав. – Помыться надобно успеть, переодеться в чистое, одежду новую купить.

– Зачем?

– Так ведь князь Русский! Правитель земель ближних и дальних, и девяти сороков народов!

Опыт Середина подсказывал, что с титулами у здешнего правителя имеется некоторый перебор. В дальних краях, где ведун побывал за время своих скитаний, люди хоть и называли себя русскими, а земли Русью, но князя здешнего в число своих властелинов как-то не включали. Хотя, конечно, могло быть и так, что держава тихо рассыпалась еще два-три поколения назад, оставив в память о себе только наименования и титулы. В Киеве, Владимире, Литве, Чернигове, в прочих уделах с радостью забыли бывшего хозяина – но из старого титула эти земли еще не выпали.

– Может, я лучше не пойду? – предложил Олег. – Чего я, князей не видел?

– Я тебе уже зипун велел достать, штаны атласные и рубаху из шелка, – сообщил Годислав. – Ты не беспокойся, у нас на подворье запас имеется. Бояре Зуровы завсегда достойно выглядеть должны! Поднимайся, баня уже топится.

Отмывались, переодевались в чистое, прихорашивались, собирали подарки друзья аж до полудня. Точнее, собирался Годислав. Олег, чтобы не нервировать товарища перед важной для него встречей, просто переоделся в предложенное «парадное» одеяние – благо свободный покрой шаровар и косоворотки делал их практически безразмерными, – обрил голову, дабы не показаться человеком в трауре, после чего просто ждал, когда боярин наконец сочтет себя достойным предстать пред очами правителя.

Пожалуй, Годислав собирался бы полные сутки – но когда солнце поднялось к зениту, он понял, что рискует опоздать, и крикнул седлать коней. Спустя четверть часа двое всадников в чистых нарядных зипунах, в гладких бобровых шапках и алых сафьяновых сапогах выехали за ворота. За ними катились запряженные парой сани, которыми управлял не менее ярко разодетый Мичура.

Не доверявший прямым мощеным улицам, боярин свернул на Полисть, поскакал вниз по течению, выехал на Порусью, натянул поводья, переходя на шаг, бросил на себя внимательный взгляд, стряхнул что-то с колена, пояснил:

– Подъезжаем. Вот и дворец.

Река раздалась, из ледяной равнины выросли высокие валы, увенчанные бревенчатыми стенами крепости, по верху которой прогуливались воины, сменившие ради зимы шеломы на меховые шапки, но сверкающие начищенными доспехами.

Ворота русской твердыни открывались на причал, набранный из расколотых вдоль бревен. Подъемного моста не имелось – да и зачем он на острове? Коновязь тянулась прямо под стенами вправо и влево, и свободных мест на ней не осталось. Олег и боярин спешились. Холоп же подобно отпрыску княжеского рода в ворота не вошел, а въехал – оставлять сани на реке стража не потребовала. Впрочем, уехать далеко ему не удалось: стены дворца начинались почти сразу за валом крепости. Было видно, что княжескому двору давно стало тесно внутри – но размеры острова никак не позволяли раздвинуться вширь.

– Здесь жди, – велел холопу Годислав. – Как понадобится, дворню пришлю.

Они поднялись по ступеням высокого крыльца на второй этаж, шагнули в просторную прихожую. Здесь за широким столом играла в кости стража – десяток дюжих молодцев в кольчугах и при мечах. Совни и копья, правда, находились от нее на почтительном расстоянии, расставленные вдоль наружной стены. Воины на вошедших, казалось, не обратили внимания, однако навстречу немедленно выскочил мальчишка лет двенадцати:

– Здрав будь, боярин! Какими судьбами в наших краях?

– Боярин Годислав Зуров с другом, – торжественно изрек гость. – На княжеский пир приглашен ныне.

На несколько мгновений возникла заминка, после чего из дверей вышел рябой, с большим рыхлым носом мужичок в простенькой, но опрятной полотняной рубахе и черных юфтовых сапогах, поклонился:

– Боярин Зуров, как я помню?

– Он самый, – гордо кивнул Годислав.

– Наслышан о тебе князь, наслышан. Велел проводить к себе немедля, как появишься. Лель, прими одежду.

Про Олега никто ничего не спросил, но и от дверей не развернули. Посему ведун тоже снял зипун, передал его мальчишке. Тот принял. Теперь можно было сказать, что разрешение войти Середин получил.

– Прошу за мной, боярин, – поклонился мужичок и быстро помчался по коридорам.

Больше всего дворец русского князя напоминал гигантский лабиринт. Внезапные повороты, спуски и подъемы, лестницы в самых неожиданных местах, разветвления проходов и их слияние. Правда, как догадался ведун, сделано это было не специально – просто здешняя резиденция строилась не по единому плану, а подрастала по мере нужды. Родился сын – снесли кровлю, надстроили пару этажей. Пожаловалась на тесноту любимая жена – к женской половине пристроили сруб и прорубили к нему стену. Родились еще дети – пристроили дом рядом, соединив галереей. Дети повзрослели, разъехались – помещения заняли для других нужд. Сел на русский стол новый князь – для новых нужд опять пристроил сверху или сбоку несколько помещений. Лет двести такого строительства – и даже постоянные обитатели дворца временами блуждать там станут, не находя нужного места.

– Княжьи покои, – с поклоном посторонился мужичок, и друзья оказались в просторной светлой горнице с большими окнами, заделанными мелкими кусочками слюды. Пластинки были вклеены в железный каркас, и получилось, что помещение забрано решетками, пусть и очень красивыми. Олегу это не понравилось. Утешало только то, что у гостей не отобрали оружия. Хотели бы засадить в поруб – наверняка бы позаботились еще при входе.

Между окнами возвышался трон, поднятый на пять ступеней. Но сейчас он пустовал. Зато несколько богато одетых бояр – в расшитых золотыми нитями ферязях и сапогах, с наборными из янтаря и самоцветов поясами, золотыми перстнями и тяжелыми гривнами на шеях – беседовали в дальнем от двери, затененном углу.

– Здрав будь, батюшка князь, – низко поклонился боярин. Олег с некоторой задержкой тоже склонил голову.

– Боярин Зуров, намедни из Киева, – услышал ведун пояснение кого-то из собеседников.

– А-а, боярин Зуров! Рад видеть, рад видеть, – громко поприветствовал гостей седовласый муж с аккуратно стриженной в короткую лопатку черной бородой. Одет он был в распахнутый халат, сплошь покрытый вышивкой. Под халатом была видна шелковая рубашка золотого цвета, пояс с мечом сверкал самоцветами. – Подходи же, сказывай. Как служил, чем отличился, куда минувшим летом в походы ходил? Как семья твоя, все ли в порядке?

– Благодарствую, князь, – склонил голову Годислав. – Жаловаться не на что. Матушка жива, бед в усадьбе не случалось. Товар хороший ныне для торга собрал. Изволь подворников к холопу моему послать, пусть подарки для тебя принесут.

– Опосля, боярин, – остановил его порыв князь, усаживаясь на троне. – Подарками на пиру обмениваются. Ныне же о себе расскажи. Где показал себя, в какие походы ходить довелось?

– На хазар, на печенегов с князем ходили, с булгарами бились, – принялся перечислять Годислав. – Выделял меня Владимир изрядно, хвалил за храбрость всячески, наградил серебром и добрым словом...

– Грамоты с тобой не посылал? – перебил его один из бояр, оставшихся стоять в уголке.

– Нет, княже, – признался Годислав. – Грамоты для тебя князь Киевский не отписывал и на словах ничего передавать не велел.

Бояре переглянулись, и все тот же спросил:

– Сказывали, чужаки неведомые на южное порубежье приходили и с князьями многими бились. Не ведаешь, кто такие, как дрались, чего добиться смогли?

– Про то не ведаю, – развел руками Годислав. – Что рать в поход выходила – сам видел. Но уряд мой к тому дню истек, и я домой сбирался.

Боярин с явным разочарованием причмокнул.

– Чужаки дошли до Днепра, – вступил в разговор Олег. – Князья Киевский, Галицкий и Черниговский встретили их у брода перед Зарубой, на самом порубежье киевском. Рати русские чужаков разгромили наголову, добычу взяли богатую и с нею домой вернулись. Добивать же чужаков княжеская конница погналась и половцы. Восемь дней гнали, до самой реки Калки. Там перед закатом половцы напасть на чужаков попытались, но те вдруг ударили по ним дружно и погнали прямо на русский лагерь. Половцы наших стоптали, а потом еще и чужаки подоспели. Сеча кровавая учинилась, неравная, бестолковая, дурная. Без плана, без строя, каждый за себя. В итоге нашим пришлось бежать. Двенадцать князей знатных и княжичей там полегло, и простых воинов многие сотни[8]. Князь Дубовицкий, князь Туровский, князь Черниговский и Козельский пали. И еще многие.

Середин уже понял, что Годислава пригласили не из почтения к его древнему роду, а ради получения драгоценной информации из первых рук. Кого еще спросить о делах на юге, как не у вернувшегося оттуда воина? Олегу не хотелось, чтобы встреча с его другом отложилась в памяти князя большим разочарованием.

Бояре охнули и зашептались. Князь же вскинул брови:

– Боярин Годислав! Что сие за муж столь ведающий?

– Прости, княже, то друг мой, ведун Олег. Чародей и знахарь великий, воин знатный. У князя Киевского на службе был, опосля у князя Муромского, в поход на торков с ним ходил, и зело далее.

– Разве муромский князь ходил в поход куда-то дальше, нежели до становищ торкских? – удивился правитель.

– Муромцы не ходили, – пояснил Середин. – Это только мы с другом пошли. С ладьей, судовой ратью и товаром.

– Знакомо, – усмехнулся русский князь. – Чай, друг твой новгородских кровей будет?

Олег только развел руками, демонстрируя, что собеседник попал в самую точку.

– Далеко ушли? Много племен встретили? Сильны ли, оружны, враждебны? – четко, как на допросе, начал выстреливать вопросы все тот же любопытный боярин, выступив немного вперед. В глаза ведуну бросились две большие родинки у него на щеке и золотой змеевик, свисающий с шеи на толстой цепи: женское лицо, окруженное семью злобно оскалившимися змеями.

– Племена там ныне немногочисленны, вооружены плохо и русскому порубежью не угрожают, ибо булгарам враждебны, а иначе, чем через Булгарию, им сюда пути нет. Пройти кругом, через Волгу они не способны. Больших лодок у них нет.

– Славно, – кивнул князь. – Сами как возвернулись? Через Булгарию али иным путем?

– Иным... – многозначительно улыбнулся Олег.

Правитель поджал губы, оценивающе вглядываясь в собеседника, хлопнул в ладони:

– Эй, кто там есть за дверью?! Меда полынного нам сюда, снетков и двух писцов умелых. Чует мое сердце, услышим мы ныне немало интересного.

Олега расспрашивали больше двух часов, обстоятельно и с интересом, умягчая хмелем, угощая рыбой, дружелюбно пытаясь подловить на неточностях. Правда, безуспешно: ведун рассказывал правду, а при этом редко путаешься в повествовании.

Закончились расспросы так же, как и начались: князь хлопнул в ладони и поднялся.

– Еще немного, други, и вместо обеда нам придется мечтать об ужине. Мыслю, надобно нам всем отвлечься от интересных путешествий гостя нашего и перейти в трапезную. Не токмо любопытство, но и чрево свое усладить.

Трапезная дворца оказалась чуть не вчетверо больше горницы, с троном, а потому в центре ее поддерживали четыре толстых резных столба. Стол шел вдоль стен, причем со стороны стены возвышались широкие кресла с подлокотниками и прямыми спинками, а снаружи – стояли обычные скамейки, пусть и обитые крашеным васильковым войлоком. Окна выходили сразу на три стороны: высокие, широкие, светлые, по четыре на каждую стену. Вот только сквозь слюду разглядеть, куда они выходят, не представлялось возможным.

Несмотря на размеры помещения, здесь было тесно – в трапезной собралось множество женщин в платьях и сарафанах, в платках, понизях и кокошниках. Сверкали золотом и самоцветами серьги, ожерелья, височные кольца и широкие браслеты. На фоне их ярких нарядов расшитые ферязи и шелковые рубахи мужчин терялись – в первый миг Олегу даже показалось, что их нет вовсе.

Хозяин дома степенно прошел во главу стола, опустился на кресло с самой высокой спинкой. Следом не без суетливости устремились прочие гости, распределяясь вдоль длинной пустой столешницы. Местами вспыхивали перебранки – туда тотчас кидались холопы в простых рубахах, уговаривали, успокаивали, иногда бегали к князю за советом и возвращались обратно, неся его волю.

Середин понимал: бояре распределяются по старшинству. Кто ближе к правителю сидит – тот, стало быть, и главнее. Годислав тоже ринулся доказывать древность рода, забыв про друга. Олегу же тут вообще никакого титула не полагалось, а потому он спокойно ожидал, когда останутся свободные места, дабы сесть крайним.

– Ведун Олег? – почтительно уточнил русый холоп, склонившись перед Серединым. – Княже просил тебя на место достойное усадить. Прошу пожаловать...

Знатного кресла ведуну не досталось, подворник усадил его на скамью. Зато – почти напротив князя, рукой достать можно. По эту сторону, кстати, он оказался не один. На пир были приглашены и волхвы в их скромных одеяниях, и простые воины, носившие вместо вышитых ферязей и шелковых рубах стеганые поддоспешники, и даже какие-то странные личности в цветастых атласных халатах и остроконечных колпаках. Их было трое, и только они из всех гостей не отводили от Олега недовольных взглядов. Похоже, Середин уселся на их законное место.

Наконец все кресла оказались заняты, примерно треть скамеек – тоже. Торжественно распахнулись двери, длинной чередой в зал пошли слуги, внося блюда с целыми поросятами и лебедями, осетрами и карпами, с грудами залитого соусом мяса, с кувшинами и кубками. В считаные минуты стол заломился от ароматных и красивых яств, перед каждым гостем оказался кубок, тут же наполненный до краев одним из холопов, и большой кусок хлеба, заменяющий по обычаю тарелку.

– Благодарю вас, бояре, что почтили своим присутствием мой дом, – поднял кубок русский князь. – Прошу вас отпотчевать, чем боги порадовали.

– Здрав будь, княже! Долгие лета! Слава, слава! – отозвались здравицей мужчины. Женщины осушили свои емкости с тихой скромностью. Крики сменились торопливым чавканьем.

Олег, вынув из чехла на поясе ложку и достав маленький обеденный ножик, нацелился было переложить себе с блюда несколько кусков убоины – но тут сзади зазвучали струны, и он от неожиданности отпрянул от стола, повернул голову. В центре трапезной на лавке, вскинув лица к потолку, сразу трое гусляров жалобно затянули:

Как на далече-далече во чистом во поле, Тута куревка да поднималася, А там пыль столбом да поднималася, Оказался во поле добрый молодец, Русский могучий Святогор-богатырь. У Святогора конь да будто лютой зверь, А богатырь сидел да во косу сажень, Он едет в поле, спотешается. Он бросает палицу булатную...

Слушать гусляров с лавки, сидя к ним спиной, было неудобно. Поворачиваться спиной к столу – оскорбительно для князя. Олег выбрал меньшее зло: занялся трапезой, снова потянувшись к убоине.

– Обожди, ведун, – внезапно обратился к нему князь. – То не лучшее из угощений. Вот, отпробуй это...

Правитель отрезал от спины осетра большой кусок, передал Середину на подставленный кусок хлеба.

– Благодарю за честь, княже, – кивнул Олег, поднял кубок: – Твое здоровье! Долгих тебе лет и покоя твоему княжеству.

– Надо же, – улыбнулся князь. – Обычно мне желают славы, побед, чести. А ты – покоя.

– Слава полководца – это разор деревень и городов многих, плач матерей, кровь детей невинных. Покой же есть сытость и процветание. Я по земле хожу, княже. По мне сытость по всей земле ценнее любой победы будет.

– Такие слова мне сказывают редко, – покачал головой правитель. – Так что же, по-твоему, коли ворог на землю твою идет – смирение и покорность являть надобно, дабы покой весей не нарушить?

– Коли ворог придет, его истреблять надобно – и тут я тебе первым помощником стать готов. А коли нет такового, так покой и процветание земель подвластных дороже славы будут.

– Дозволь слово молвить, княже! – неожиданно поднялся со своего места один из волхвов. – Узнал я сего смертного. Хоть и поменял он одежи свои, однако же личина прежняя осталась. Не далече как вчера дары он богине смерти приносил! И просил ее о чем-то.

Князь коротко дернул бровями, взмахнул рукой – и гусляры смолкли.

– Интересное известие, ведун, не так ли? – елейным голосом поинтересовался он. – Стало быть, ты дары Ледяной божине носишь? С просьбами обращаешься? Что скажешь, гость странный?

– Ношу, – кивнул Олег. – Носил, ношу и буду носить. Ибо Мара – прекраснейшая из богинь, и я всегда ищу ее милости.

В трапезной повисла мертвая тишина.

– Душегубы и отравители к Маре за милостью приходят! – вдруг с истошным надрывом выкрикнул волхв. – Смерти жертвам своим просят! Успеха в делах гнусных! И ты-ы!!! Помощи в каком злодеянии ты просил у богини смерти?!

Олег вздохнул. Он уже начал уставать повторять раз за разом одно и то же.

– Я ведун по судьбе своей и делам предначертанным. Многих людей я избавил от погибели в лапах нежити, иных исцелил от немощей разных, иных от проклятий избавил. Многие по моей вине минули чаши богини смерти, и я не хочу вызвать ее гнева или обиды. Я прошу у нее прощения и милости, когда опять займусь своим делом. Может статься, завидев меня, она не так старательно будет забирать людей в свое царствие. И потом, княже, никто не вечен. Настанет час, когда чашу забвения прекраснейшая из богинь протянет и мне. Я не хочу, чтобы в этот миг она вспоминала лишь то, как я постоянно мешался ей под ногами. Пусть лучше вспомнит мои подарки и молитвы.

– Он и меня от погибели спас, и холопа моего! – выкрикнул Годислав. Он сидел в кресле – но далеко-далеко в конце стола.

– Не слушай его, княже! Голову он тебе морочит! – перешел на нормальный голос волхв.

– Ты считаешь себя бессмертным, княже? – тихо спросил Середин. – Земная жизнь коротка, царство вечности ждет каждого лишь за Калиновым мостом. Властительница сего царства – могучая Мара. Скажи, княже, кем вспомнит она тебя, когда ты перейдешь Смородину? Тем, кто говорил о ней, дарил ей украшения и делился угощениями... Или ты покажешься ей всего лишь безликим смертным, одним из многих, которого достаточно толкнуть в общую толпу.

– Ты считаешь, ведун, меня нечем вспомнить? – с оттенком угрозы переспросил русский князь.

– Мы говорим о вечности, – склонил голову набок ведун. – Ты хочешь рискнуть?

Правитель задумался. Перевел взгляд на волхва:

– Как относятся к богине Маре в моем святилище?

– Она ухожена и постоянно получает угощения.

– Моченые яблоки? Тебя бы самого так кормить остаток жизни!

– Не тебе меня учить, бродяга! – зашипел волхв. – Душегуб, подлый кровопийца.

– Молчи, Доброслав, – потребовал князь. – Гость говорит непривычные вещи, но я не вижу в них ничего странного или непонятного. Ледяная божиня и вправду одна из богинь и достойна нашего почтения и уважения. Она есть владычица мира смерти. И никто из нас воистину не минует встречи с нею, как бы ни желали мы оттянуть этого часа. Странно, что я сам не подумал об этом, и что этого не напомнил мне ты, хранитель верховных богов.

– Поклоняться смерти грешно и опасно!

– Но забывать о ней тоже не стоит, – кивнул правитель. – Я желаю, чтобы отныне Мара получала достойное могучей богини угощение, чтобы ее украсили достойные одежды, жемчуга и серебро.

– Не нужно, князь, – тихо посоветовал ведун. – Не поручай это другому. Укрась ее сам. Пусть она увидит и запомнит именно тебя, а не обычного служку. Пусть знает, что это твои подарки, а не просто часть общих храмовых сокровищ.

– Да, – кивнул хозяин города. – Ты опять прав, ведун. Я сделаю это сам.

– Благодарю тебя, княже, за доверие, – склонил голову Олег.

– Нет, это я тебя благодарю, чародей, – рассмеялся правитель. – Эй, чего застыли?! Налейте вина моему гостю, его кубок пуст. Годислав сказывал, что ты чародей. Так ли это?

– Не совсем, – отказался от лишней славы Середин. – Я всего лишь странник. Коли встречаю нечисть, мешающую жить людям, – избавляю людей от нежити. Встречаю недуги – избавляю от недугов. Встречаю татей – значит, избавляю от татей. Встречаю проклятия или порчу – истребляю их. Всей магии, что мне знакома, хватает только для этого.

– Иные не способны и на подобное, ведун, – поднял кубок князь. – Я заметил, что ты говоришь странные и нежданные вещи. Но они не похожи на глупости. Ты знаешь куда больше, нежели говоришь. Ты проделал долгий путь, видел много земель, прошел многие сечи. И тем не менее ты вернулся на родную землю, ты цел, жив, здоров. Похоже, ты хороший чародей, коли сумел уцелеть во всех этих опасностях. Мыслю, такой кудесник, как ты, будет мне очень полезен. Мне, моему народу и моим землям тоже не хочется страдать от порчи или проклятий, здесь не нужна нежить, и мы не желаем пережить мора или лихоманки.

– Прости, князь, я не могу, – вцепился в кубок Олег. – Никак не могу.

– Но почему? Я положу тебе достойное жалованье, я дам тебе роскошные палаты и много слуг.

– Именно поэтому, – отхлебнул вина Середин. – Дабы чародейство не стало орудием зла, боги наложили предел возможностям магов. Кудесник, который получает плату за свое колдовство, теряет силу. Теряет силу раз и навсегда. Колдовать за награду невозможно. Мага невозможно нанять или подкупить. Либо мы поступаем по совести, либо превращаемся в простых смертных. А мне нравится мое ремесло. Не хочу потерять дар.

– Это ложь! – вскинулись наряженные в халаты и колпаки соседи Олега по лавке. – Он обманывает! Пусть докажет! Он шарлатан, он сам не может ничего!

– У меня на службе целых три колдуна, чародей, – довольно улыбнулся князь. – Ты считаешь, они ни на что не способны?

– Раз на службе, значит, они уже не колдуны, – отпил еще немного пряного напитка ведун. – Похоже на немецкое. Так?

– Фряги привезли. Мне понравилось.

– Он лжет, он сам не маг! Пусть докажет! Давайте проверим его в поединке! В магическом поединке! – продолжали горячиться обладатели халатов и остроконечных шапок.

– Тебя вызывают на поединок, ведун, – повторил за ними князь. – Что скажешь? Ты можешь доказать свою силу?

– Они не хотят сражаться. Они думают, я испугаюсь их колдовской славы.

– Вот видишь, княже! – обрадовались наемные колдуны. – Он обманул тебя.

– Но они ошибаются, – стукнул кубком о стол Олег и, крутанувшись на скамье, вышел к столбам. – Выходите, все трое. Сразимся на равных, раз вам так хочется.

Придворные колдуны поднялись, расправляя халаты. Олег потянул из ножен саблю – и чародеи тотчас отпрянули:

– Так нечестно! Так нельзя!

– В чем дело? – Ведун рассек воздух клинком и подступил ближе. – Защищайтесь! Вы могучие колдуны или нет?!

– Останови его, княже! – уронив колпак, кинулся к князю самый крайний. – Это жульничество, так нельзя! В магическом поединке нельзя сражаться мечом. Нужно использовать чары!

– Ты слышал, чародей? – громко спросил правитель.

– Конечно, князь.

– Так используй колдовство вместо клинка!

– Зачем? – Олег убрал саблю в ножны. – Скажи, княже, какой смысл в магии, которую можно использовать только против безоружного врага? Проще дать кулаком в нос – и все чародейство.

Многие из гостей засмеялись, подняли кубки, снова потянулись за угощением. Ожидавшийся кровавый поединок превратился в забавное и безопасное представление.

– Он обманщик, княже, он жулик! – продолжал горячиться перед троном простоволосый придворный чародей. – Да, с магией не ходят в сечу. Но ее сила применяется не против меча. Она позволяет одолеть врага еще до начала схватки. Подчинить его своей воле, вынудить делать то, что ты пожелаешь.

– Как много интересного я услышал на сегодняшнем пире, – пригладил бородку правитель. – Что же, хорошо. Ответь мне, ведун, способен ли ты подчинять других своей воле и заставлять их делать все то, что ты пожелаешь?

– Могу, – пожал плечами Середин. – Ты хочешь, чтобы я подчинил своей воле этого мага прямо сейчас?

– Да, конечно, – от неожиданного предложения князь даже заерзал в своем кресле. – Сделай это, я хочу убедиться в твоем мастерстве.

– Хорошо, – кивнул ведун, пригладил волосы, потер одну ладонь о другую, закрыл глаза, сосредотачиваясь. Сжал и разжал пальцы. – Все, я готов. Маг, иди сюда. Встань в свет окна.

Середин сделал глубокий вдох, вскинул руки, напрягся, вонзив свой взгляд в зрачки противника. Тот спокойно стоял перед окном и не шевелился. Олег недовольно тряхнул головой:

– Нет, не так. Лучше выйди из света в тень. Сейчас все получится... – И когда маг занял указанное место, снова вскинул руки, напрягся, даже скрючив пальцы от напряжения. Стиснул зубы... И опять недовольно фыркнул: – Нет, не здесь. Лучше у столба. Встань между гуслярами и опорой.

Маг, глядя на него с неприкрытой насмешкой, передвинулся на указанное место.

– Здесь?

– Да, здесь. Сейчас ты поддашься...

Олег снова вытянул пальцы в его сторону и вперил взгляд точно в зрачки. И опять недовольно фыркнул:

– Проклятье! Ты что-то делаешь руками. Расставь их, чтобы я видел ладони.

– Пожалуйста, – презрительно хмыкнул чародей, расставляя руки в стороны. – Так ты их видишь?

– Выше, – попросил ведун. – Еще немного. Да, так хорошо.

Он снова скрючил пальцы в направлении веселого противника и почти сразу сдался:

– Нет, опусти. Давай попробуем перед гуслярами...

– Ведун, мы все в нетерпении, – поторопил его правитель. – Мы ждем.

– Послушай, княже, – повернулся к трону Олег. – Твой придворный маг уже несколько минут бегает с места на место, подчиняясь каждому моему слову, поднимает и опускает руки, соглашается с любым требованием. Чего вам еще нужно? Разве я не выполнил условие поединка?

Трапезная содрогнулась от хохота с такой силой, что железные решетки затряслись в оконных проемах, а несколько гостей расплескали драгоценное фряжское вино. У русского князя от смеха покатились слезы.

– Порадовал... Ну, порадовал... – в перерывах между приступами хохота выдавил он. – Иди сюда...

Князь решительным движением сдернул у себя с шеи толстую золотую гривну и одним движением надел на шею ведуна:

– Достоин! Давно так не веселился. Давно не узнавал так много. Давно... В общем, хочу видеть тебя при своем дворе, ведун! Кто еще такого достоин, кроме тебя?

– Благодарю тебя, княже, за награду, – приложил руку к груди Олег, – но придворным я стать никак не могу. Я же сказывал. Кто плату за дар свой берет, тот теряет его разом. Навсегда.

– А ты задаром послужи, – весело предложил правитель, утирая слезы.

– Коли по совести надобно, то и послужу, – кивнул Середин. – Без нужды оставаться не могу. Прости. Моя судьба предначертана в делах приземленных и в скитаниях. Обязан я ныне снова в дальний путь собираться, ибо дело важное осталось незавершенным.

– Что же за дела такие для тебя важнее княжеской службы кажутся? – успокаиваясь, поинтересовался князь.

– На Тверском тракте волки шалят, путников душат, лошадей жрут. Да так, что заброшен он почти ныне. Мало кто на него свернуть решается. Мы с боярином Годиславом насилу из морока колдовского вырвались, коим тамошняя ведьма этих зверей обороняет. Посему совесть моя требует скакать туда скорейше и безобразие это прекратить.

– Что же ты сразу с ней не управился, коли удалец такой?

– Больно сильна оказалась. Да двое душ невинных со мной случились. Их тоже спасти надобно было.

– Странен ты, чародей. На дороге глухой сгинешь – никто и не услышит. Подвиг свершишь – никто и не прознает. Здесь же – не серебро, так хоть слава тебе достанется.

– Ты забыл, княже? Я не могу получать награды за свое колдовство. Слава – это тоже награда. Искать ее значит искать награды.

– Ты уже добился славы, ведун. После сегодняшнего обеда про тебя станут рассказывать по всем уголкам Великой Руси. Не страшно?

– Я не искал славы, княже, как не искал этой гривны. То, что приходит непрошеным – это не плата. Это подарок судьбы.

– Ты совсем запутал меня, чародей, – отмахнулся князь. – Скажу тебе так. По размышлении своем считаю я, что защита путников от колдовской напасти и волков есть деяние, для княжества моего полезное. Посему гнева на тебя держать не стану. Но! – Голос правителя стал жестким. – Но обмана ни от кого терпеть не желаю! Посему приказываю тебе, чародей, по исполнению обета, каковой ты на себя принял, сюда вернуться и доказательство доставить, что все обещанное ты исполнил. Коли правду сказываешь и по совести живешь, будет тебе милость. Коли князя Русского обмануть посмел, то не станет тебе на Руси ни покоя, ни прибытка, ни прибежища. Суд княжий тебя настигнет и справедливость свершит.

– Воля твоя, княже, – склонил голову Олег.

– Быть посему. – Правитель поднял кубок. – Ныне же славному ведуну Олегу здравицу сказать хочу. Долгие лета радетелю честному! Поболе бы таких витязей нашей земле. Слава!

– Слава, слава! – подхватили княжий тост бояре, дружно поднимая кубки. – Здрав будь, чародей!

Волчица

Годислав управился с делами только через пять дней – что, впрочем, Олега ничуть не удивило. Так уж всегда случается: думаешь месяц трудиться – ан за пару дней все удается. Хочешь сделать за день – застреваешь на неделю. Тем паче что жизнь вокруг шла неторопливая, и потерю лишней недели никто особой горестью не считал.

Выехали они из столицы в Телятий день – время весеннего отела коров. Теперь ведун наконец-то узнал точную дату здешнего календаря: примерно девятнадцатое, двадцатое или двадцать первое февраля. Ну, самое позднее – двадцать пятое. В общем – понял, что дело двигается к весне, и здешний месяц Вьюговей вот-вот сменится Протальником. Для пахарей Телятий день был сигналом к тому, чтобы готовиться к близкой посевной. Для промысловиков – что пора возвертаться к родным порогам, дабы не оказаться отрезанным вскрывшимися болотами, для купцов и рыбаков – что пора осматривать перезимовавшие лодки, конопатить щели, смолить днища. Тем же, кто лодками не обзавелся – что нужно торопиться навестить родичей и друзей, скататься в город за нужными в хозяйстве вещами, либо отвезти свои товары по еще крепкому льду.

Посему движение на Поле оказалось не в пример оживленнее, нежели неделю назад, когда груженный свечами обоз полз в сторону Русы. Сейчас же опустевшие сани бежали налегке – зато кошель боярина Годислава потяжелел преизрядно. Всего за неделю он получил больше серебра, нежели за три года честной службы в далеком Киеве.

– И ведь знаешь, я для князя самые лучшие свечи отобрал, – рассказывал донельзя довольный собой боярин. – Прозрачные, что слеза. С запахом лимона и яблока, с ароматом мяты и сирени. Такие свечи на вес золота продавать можно! А я добрых два пуда ему в дар отгрузил. И ведь хотел передать, ты сам слышал. Отмахнулся князь, как с ним спорить? Ну а как ты о путешествии своем рассказал, как с колдунами его управился, так он и вовсе обо всем забыл. Ко мне более и не подходил даже. Я, стало быть, все два пуда свечей ароматных обратно на подворье и привез. Два пуда! Как с неба свалились! Как половодье спадет, так я, мыслю, до Русы зараз сплаваю. Товар, что за остаток зимы сделаем, Чеславу передам, да казну с него получу. До половодья наторговать должен немало. А уж ароматные свечи точно уйдут все до единой. Их и греки берут охотно, и купцы фряжские, и персы не отказываются.

Обоз обогнала шестерка всадников, одетых в броню и держащих у стремени длинные прочные рогатины. В сторону путников ратные люди даже не глянули, но лицо одного из них показалось Олегу знакомым. Он покопался в памяти – но вспомнить боярина не смог. Вроде как на пиру видел – но знакомства ни с кем, кроме самого князя, он там не свел. Воин, кстати, ему даже не кивнул. Видать, тоже не вспомнил.

– Я вот как мыслю... Мы там за столом недалече от бояр Парфиных сидели. Он с супругой был и сыном. Ведомо мне, поместье у них преизрядное, чати сотнями считают. Но по месту, так выходит, ровней мы приходимся. У них же две дочери на выданье... – словоохотливо рассказывал боярин о своих планах на будущее. Олег же обратил внимание, что конный разъезд, обогнав обоз, перешел на шаг и почти не удаляется, скача в сотне саженей впереди. – Князь ко мне благосклонен, мошна, милостью Макоши, не пустует. Вот и мыслю, не послать ли друзей доверенных к ним в гости, разговор интересный завести?

От излучины навстречу саням катились пять телег в сопровождении доброго десятка мужиков. На вид безоружных – но Середин был уверен, что в рукаве у каждого имеется увесистый кистень на прочной жиле. Ведь не просто так они толпою возки сопровождают? Видать, что-то важное для себя перевозят.

– Как мыслишь, дружище? – прервал свой длинный монолог Годислав.

– Невесту тебе подыскивать надобно, это верно, – согласился Олег. – Вот только я тебе в этом деле не помощник. Я человек служивый, а не родовитый. Такого засылать нельзя. Обидеться могут.

Тележный обоз прокатился мимо и минут через пять скрылся позади за поворотом реки. Впереди никто из путников больше не показывался, позади никто не догонял. И только ратный разъезд неожиданно остановился и стал поворачивать назад.

– Зона патрулирования кончилась? – усмехнулся Середин. – Интересно, а порубежье Русского княжества где проходит?

– Пола, она до истоков вся русской считается, а вот Явонь... Чего это они? – Один из всадников отъехал в сторону, остальные пятеро стали разгоняться. – Они ведь нас потопчут! – Боярин привстал на стременах: – Эй, служивые, куда вас несет?!

– Идиотская шутка, – пробормотал Середин, глядя на несущихся во весь опор витязей. – Еще десяток шагов, и даже отвернуть не успеют.

Но тут все пятеро одновременно опустили рогатины, нацелив их на Олега и Годислава.

– Ё-о... – только и успел выдохнуть ведун, рванул саблю и поводья.

Узда едва не разорвала губ лошади, она привстала на дыбы и рывком попятилась, принимая в себя удар сразу трех копий. Олег дернул ступни из стремян, перекинул ногу, спрыгивая, и рубанул загривок проносящейся мимо лошади – нанести более прицельного удара в его положении было невозможно. Чужой скакун тем не менее споткнулся, кувыркнулся через голову. Ведун, уже приземлившись, побежал к нему, нагоняя катящегося воина, и, прежде чем тот успел встать, на всю длину вогнал клинок сабли тому под кольчужный подол, подхватил щит, развернулся. На него уже налетал другой воин, замахиваясь мечом. Олег, приседая, вскинул щит, рубанул вражеского коня вдоль брюха, распарывая подпруги. Оказавшись незакрепленным, седло провернулось набок, ратник вякнул, как пес с придавленной лапой, раскинул руки, падая на спину, – ведун оказался тут как тут, чтобы добить убийцу, не успевшего встать на ноги, и подобрать меч.

На миг настала передышка: трое невесть откуда взявшихся душегубов пронеслись вдоль обоза саженей на пятьдесят и теперь осаживали коней, разворачивались. Боярин Годислав лежал на снегу лицом вниз. Холопы, ошалев от увиденного, застыли на облучках саней.

– Я и сам обалдел, ребята... – пробормотал ведун, даже не задумываясь, по въевшейся в плоть и кровь привычке вытер клинок о штанину убитого чужака – чтобы не заржавел, – сунул в ножны, попятился к своей несчастной кобылке. Ратники, опустив рогатины, уже начали новый разгон.

– Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами – мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широко поле, поднимусь на высоку гору... – Олег бросил щит и взялся двумя руками за одно из копий, торчащих из лошадиного брюха, напрягся, рванул к себе. Против конницы это оружие было куда более удобным, нежели короткий клинок. Рогатина поддалась, и после второго рывка оказалась в его распоряжении. Враги были уже совсем рядом, и Середин торопливо закончил любимое заклинание: – ...ты, Солнце, положи тень мне под ноги, вы, звезды, поднимите ее на небо, а ты, Луна, дай ее мне в руку!

Левой рукой он резко метнул тень влево. Темный силуэт помчался всадникам поперек пути. Кончики копий, нацеленные было ведуну в грудь, отвернули следом. Олег же опустил рогатину комлем вниз, упирая его в снег, кончик навел крайнему всаднику в грудь. Тот, не видя опасности, налетел на стальное острие на всей скорости. Пика пробила доспех, тело, на пару локтей вышла из спины и вывернула мертвеца из седла. Его копье упало на снег – ведун прыгнул вперед, поднимая оружие, и молниеносно метнул в спину уже удаляющегося второго ратника.

– Он сзади, сзади!!!

Но было уже поздно. На излете рогатина все же достала ворога меж лопаток. Удар получился слабым – копье тут же отскочило и упало на лед. В первый миг Середин даже подумал, что ничего не добился, но тут заметил, что кончик острия стал темным. Копье все же пробило броню и, хоть совсем неглубоко, но погрузилось в тело. Ратник оглянулся, потянул левый повод, разворачиваясь, однако глаза его уже бледнели, он начал медленно заваливаться.

– Колдун сзади, тупые собаки!

Услышав крики, Середин вспомнил про шестого вражеского всадника, оставшегося на берегу, и теперь наконец-то вспомнил, где видел этого типа.

– Проклятый чародей! Так ты еще и злопамятный, урод? – тяжело дыша, пробормотал он.

Пущенный ведуном морок рассеялся. Да и чего еще ждать от слепленной на скорую руку тени? Последний из ратников натянул поводья, потерянно озираясь. Наконец заметил Олега и стал разворачиваться. Середин не спеша добрел до кобылы и выдернул из брюха второе копье. Выпрямился, повернулся лицом к врагу.

Бездоспешный пехотинец против одетого в броню всадника шансов на победу не имеет. Никаких. Однако теперь, когда стало ясно, кто скрывается за нежданным нападением, Олег немного успокоился. На столь гнусное дело честный воин, достойный боярин не согласится никогда. Дворцовый чародей мог нанять для убийства только какую-нибудь шпану. Нищих скандинавов, за горстку серебра готовых убивать в чужой стране кого угодно и где угодно; душегуба, пришедшего из чащи продать награбленное добро; беглого холопа, проворовавшегося или изменившего хозяину. А какие из подобного сброда воины, даже если нарядить их в железо и посадить в седло?

– Ор-р! Ор-р! – закричал наемник, опустил копье и погнал лошадь вперед.

Олег улыбнулся. Сбить его грудью коня, приняв наконечник рогатины на щит, убийца не догадался. Это в сече, когда рать стоит плечом к плечу, пехотинцу от удара деваться некуда. Здесь же, на ровной широкой реке ситуация совсем другая...

– Ор-р! – Он разгонялся сильнее и сильнее, старательно метясь ведуну в грудь.

Олег поднял щит, прижал его к плечу и опустил наконечник своего копья вперед. Еще немного, еще чуть-чуть...

– Ор-р! – наклонился вперед враг, вкладывая всю силу в удар.

– Получи! – Середин, наоборот, чуть откинулся назад, «смазывая» толчок и поворачивая щит, чтобы наконечник прошел по дереву вскользь. Сам он никуда не бил. Комель ратовища упирался в правую ступню, острие он нацелил всаднику в ногу, на уровне конской спины. Бедром ведь в седле не пошевельнуть – значит, и не увернуться.

Сразу от двух сильных рывков в плече и ступне Олег отлетел на пару шагов назад, перекувыркнулся и сразу вскочил. Щит отлетел еще дальше, переломанный пополам, рогатина осталась лежать в месте столкновения. Наемник, еще не успевший остановить разогнанную лошадь, натягивал поводья возле первых саней. За ним по снегу тянулся длинный кровавый след. В горячке схватки бедолага не обратил внимания на боль в ноге и не знал, что уже убит. Он разворачивался, желая повторить атаку. Но артериальное кровотечение позволяет прожить не больше пары минут.

– А-а-а! – Княжеский чародей, поняв, что проиграл, сорвался в галоп, уносясь в сторону города.

– Мичура, сюда! – побежал к Годиславу Середин. – Остальные лошадей ловите!

Он упал на колени рядом с другом, перевернул его на спину. Боярин дышал – но зипун его был разодран и пропитывался кровью. Ведун раздвинул края одежды: кровавая рана тянулась через всю грудь, местами белыми пятнами проглядывали ребра – но кости явно были целы. Опытный воин в последний момент смог уклониться от удара, приняв его вскользь. Будь в кольчуге – и царапины бы не осталось.

– Поверхностная, – облегченно вздохнул Олег. – Не пропадет, коли заразы не занести. Хорошо, зима вокруг. Мичура! Белье чистое возьми, что в Русе стирали, рану закрой аккуратно и на сани его кладите. Накройте потеплее и везите. Я скоро.

Он подбежал к холопам, успевшим взять под уздцы скакунов с опустевшими седлами, запрыгнул в седло одного коня, схватил повод другого и «дал шпоры», пуская скакуна в галоп. Заводной первые сажени разбегался медленно, недовольно хрипел, но вскоре смирился и тоже помчался во весь опор.

Княжеский чародей успел удрать примерно на полверсты, и расстояние потихоньку увеличивалось. Все же его конь отдыхал на берегу, пока скакуны Олега то разгонялись во весь опор, то осаживались, то снова разгонялись. Но верст через пять ситуация выправилась – после долгой гонки коняга колдуна начал выдыхаться. Еще две версты они скакали на равных, потом скорость стала потихоньку спадать. Лошадь под Олегом хрипела, из-под седла, ремней, узды выпирала бледно-розовая пена, словно скакун потел кровью. Еще немного, верста-другая, и она должна была упасть от усталости. Ведун перешел на рысь, подтянул заводного и прямо на ходу перепрыгнул в его седло, отпустив повод загнанной лошади. Свежий скакун тоже уже отмахал почти десять верст – но он шел налегке и никакой пены пока еще не ронял.

– Пошел, пошел, пошел! – понукал бедолагу Олег, и расстояние стало потихоньку сокращаться.

Мало-помалу всадник впереди увеличивался в размерах. Стали видны стремена, тонкий янтарный пояс пригнувшегося колдуна, его простецкий, не привлекающий внимания тулуп – и дорогие сафьяновые, тисненые сапоги.

Скакун чародея начал спотыкаться и все сильнее сбавлять скорость, на снег падали крупные хлопья пены, он хрипел так, что это было слышно за сто саженей. За пятьдесят. За двадцать...

Лошадь Олега только-только начала покрываться пеной, и это значило, что она выдержит еще добрых четверть часа такой гонки. Бедолага же под седлом колдуна мог свалиться в любое мгновение.

Чародей все понял – и завыл. Завыл тонко и протяжно, как волкодлак, насадившийся грудью на осиновый кол. Он ничего не выкрикивал, не просил, не обещал. Он просто исходил в последнем предсмертном вое. Расстояние сократилось до двух саженей – Олег вытянул саблю и привстал на стременах. Еще минута. Морда лошади наконец-то поравнялась с передней лукой седла злопамятного неудачника. Ведун вскинул клинок и по всем правилам, как перед глиняной чушкой – с высокого замаха, с оттягом и подкручиванием кисти в момент завершения – рубанул чародея поперек спины. Туго натянутый тулуп тут же лопнул, раскрывая кровавую пропасть, из которой наружу выступили края позвонков. Вой оборвался – дворцовый колдун обмяк, его скакун наконец-то смог сократить шаг и перейти на рысь. От тряски тело запрыгало и головой вперед повалилось на землю.

– При дворе открылась вакансия. – Ведун опустился в седло и слегка подтянул повод, разрешая лошади тоже перейти на широкий шаг. – Жалко, мне не нужно. А других чародеев русский князь, вестимо, не захочет.

Он глянул вдоль реки и покачал головой:

– Всего час скачки, а наверстывать придется дня два. Ква. У меня ни пожрать, ни попить ничего с собой нет. Придется поститься...

Сам Олег поститься мог, сколько ему заблагорассудится, но вот лошади после жестокой гонки еле волокли ноги, и потому ведуну пришлось сперва дать им порыться в сугробах по берегам реки, выискивая промороженную осоку, а потом купить втридорога полмешка овса у идущего в город крестьянского обоза. Зато отдохнувшие остаток дня и ночь скакуны наутро пошли уже довольно бодро и к вечеру нагнали боярские сани.

– Как он? – первым делом поинтересовался Середин, спешиваясь возле возка Годислава.

– Вроде как дышит, – пожал плечами холоп. – Но глаз не открывал.

Ведун раскидал тулупы, которыми укрыли раненого слуги, осмотрел рану. Точнее – рубаху, которая рану закрывала. Та зачерствела от крови, чуть провалившись посередине.

– Пока ничего страшного, – кивнул Олег. – Раз нигде влаги не проступает, значит, запеклось и гноя нет. Авось, обойдется. Вперед скачи. К нашему приезду в усадьбе мох болотный быть должен. Чистый! Как можно дальше от дома собранный! Из-под нетронутого наста, и чтобы понизу никаких нор мышиных не было! Бери лошадь, скачи. На ночлег вставать не станем, так что к утру, хоть в лепешку разбейся, но чтобы мох был.

– Сделаем, боярин, – кивнул Мичура и побежал к скакунам.

Ночь выдалась морозной, но ясной, полнолунной. В бледном свете, хорошо отражаемом снежным покрывалом, обоз уверенно прошел по реке оставшиеся версты, свернул к дубраве, осторожно пробрался в темноте под кронами и еще до рассвета дополз до ворот усадьбы. Холопы под присмотром Лепавы перенесли боярина в его просторную, жарко натопленную светелку. Поднятая на ноги Елень принесла пятирожковый подсвечник, кадку теплой воды. Олег показал ей, как отмачивать и снимать тряпку, сам же сбегал к себе, нашел среди припасов порошок из цветков календулы и туесок с рыбьим клеем, вернулся. Осмотрел уже открытую рану, убрал корку с подозрительных мест, где померещилось нагноение, мхом тщательно промакнул все от крови и всякой влаги, засыпал своим зельем. Затем промазал края раны клеем, стянул, накрыл тряпицей, давая клею время схватиться.

– Ой, батюшка, боярин наш, кормилец, солнышко наше! – запоздало вдруг взвыла стряпуха.

– Не ори, беду накличешь! – вздрогнул от неожиданности Олег. – Иди лучше, бульон крепкий свари на мясе. Только не переборщи, ложка в нем стоять не должна. Иначе не накормить будет. Боярыня, прости за наглость, но не могла бы ты здесь посидеть, пока я посплю немного. Боюсь, задремлю, коли дежурить останусь.

– Конечно, знахарь, я послежу за братом, – кивнула Лепава. – Делать-то что надобно?

– Коли шевельнется или в себя из беспамятства придет, проследи, чтобы резких движений не делал. Как бы рана не разошлась. Попить ему можно дать, коли метаться начнет. Завтра Маре подарком поклониться хорошо бы. Пусть подношение возьмет, а к вам в усадьбу не заглядывает.

– Я поняла, знахарь, – кивнула боярская сестра. – Ступай, отдыхай.

Олег проспал почти до полуночи, потом сменил Лепаву. Боярыня поскакала в святилище молить богов о милости, ведун же еще раз внимательно осмотрел рану. Тряпица оставалась чистой, снизу не просачивалось ничего.

– Так и должно быть, – похвалил себя Середин. – Мох очень хорошо дезинфицирует раны. Ноготки тоже. Никакой грязи занести не успели, сразу все укрыли. Хорошо, зима. Снег чистый, микробы спят вместе с нежитью, никакого столбняка или антонова огня. Коли пару дней нагноения не будет, значит, обошлось.

– Молишься, что ли, дружище? – услышал он слабый голос.

– Тихо, не шевелись! – подпрыгнув, первым делом предупредил ведун. – Великие боги, Годислав! Ты очнулся?

– Я как сплю... Все слышу и вижу, а ничего сделать не могу. Нечто паралич разбил?

– Сплюнь, откуда паралич? Типун тебе на язык! Рана длинная, рваная. Крови очень много потерял, вот и слабость. Ничего, бульончика пару недель попьешь – на ноги как миленький поднимешься.

– Две недели – это немного, – простонал боярин. – Стало быть, смогу с тобой поехать.

– Куда? – не понял Олег.

– Ведьму истреблять. Али ты подумал, боюсь я ее? Ни капли не боюсь. Воин я али нет?

– Конечно, воин, – согласился Середин. – Но, увы, через две недели ты только ходить сможешь, и то по стеночке. Меч – хорошо, коли через месяц поднимешь. Броню раньше лета носить не сможешь. Извини, дружище, но к тому времени я уже два раза вернуться успею. Так что ловить ведьму мне придется без тебя.

Ведун пробыл в усадьбе еще неделю. И только убедившись, что его друг пошел на поправку, что заживающая рана чиста и никакого жара у раненого нет и в помине, он собрал свои вещи и тронулся в дальнейший путь: вверх по Поле, Явони, мимо застывшего в ожидании весны волока в озеро Велье, из него в Селигер. В Кличене Олег остановился на два дня, отдохнув сам и дав отдых лошадям, попарившись в бане и отдав грязную одежду в стирку. А когда она высохла – двинулся дальше. Но не хитрым зимником, известным только местным, в том числе и боярину Годиславу, а по Селижаровке – торным водным путем в Волгу. Ныне – прочным трактом, откованным морозами из толстого надежного льда. Пока надежного, хотя на взгорках, по северным берегам реки, на открытых склонах уже появились проталины, отогретые теплым весенним солнцем.

– Не уложусь в пару недель – опять застряну на каком-нибудь острове на добрый месяц, – вздохнул ведун, увидев на одной из таких полянок среди обтаявших сугробов первые хрупкие подснежники.

Путь от Селигера до Волги по Селижаровке занял всего два дня – но теперь Олег уже точно не представлял, в каком направлении Тверь, в каком Муром, и ему оставалось лишь довериться руслу, которое, хоть и петляло, но к Твери должно было вывести его обязательно. Три дня ушло на путь до Ржева. Тут Середин ради экономии времени останавливаться не стал и сразу поскакал дальше, через день миновал Зубцов – где Волга внезапно под прямым углом повернула на север, – и еще целую неделю шел на рысях, повторяя постоянные изгибы реки петля за петлей. Зимник, выбранный Годиславом, как понял теперь ведун, был чуть ли не вдвое короче – но не возвращаться же к Селигеру, чтобы повторить прежний маршрут!

На восьмой день Середин все же вышел к заветному повороту на Тверцу, завернул в крайнее селение и остановился на первом попавшемся постоялом дворе. Теперь можно было перевести дух – даже если вдруг настанет оттепель и вскроются сразу все реки, он не будет отрезан по крайней мере от ведьмы. И сможет закончить свое дело. Поэтому и позволил себе отдых в целых три дня.

– А я так мыслил, твои хлопоты у нас на Тверце, – удивился хозяин двора, когда он начал сбираться дальше. – Лед скоро тронется, куда ныне идти?

– До ледохода обернуться и тороплюсь, – ответил Олег. – Добрые люди мне прямой путь отсюда на Муром показали. По Волге я уже находился. На каждую версту три петли по две версты в каждой. Зимником куда как быстрее получится. Авось, еще успею. Да и что мне ледоход, коли дорога посуху идет?

– Идет, может, и посуху, – усмехнулся хозяин, – да токмо и Волгу, и Нерль, Клязьму и Кубрь пересекает. О сем тебя не упредили? Коли лед пойдет, что делать станешь?

Середин пожал плечами. Он не помнил, чтобы в пути им с Годиславом пришлось переезжать широкие реки. Хотя, конечно, встретилось их в пути изрядно, для каждого ночлега удобный берег находился. На озерце, пруду, ручье – разве подо льдом и снегом разберешь? И с переправой зимой намного проще.

– Волга рядом, проскочить еще успею, – предположил Олег. – Дальше, сказывали, больших рек нет. На ручьях мосты, в иных местах броды.

– Много тебе пользы от брода в ледоход будет? – неодобрительно поморщился хозяин. – Хотя дело твое. Иди, коли так к спеху. Об одном упредить я тебя должен, дабы греха на совесть не брать. Сказывали люди, неладно на этом тракте. Обозы вроде как проходят. Но коли путники одинокие али побратимство малое, то и исчезают без следа. Наместник княжеский не раз дозоры высылал, татей искал. Засады делал. Никого не выследил. Нет там от людей никакого следа на три дня пути. Вообще. Ан путники пропадают. Нечисто там – такая молва ходит. Неладное происходит. Ты же, вон, един отправляешься... Но держать не стану. Упредил, далее сам решай.

То, что с воинами ничего не случилось, Олега не удивило. Они ведь службу несли: в броне, при оружии. Стражу выставляли. Ратная служба беспечности не терпит. Вот серые их тронуть и не посмели.

– Давно там последний раз путники исчезали? – спросил ведун.

– Многие видели, как месяца два тому трое путников с малым обозом и лошадьми с тракта вышли. К Волочку потом отправились. Тогда у всех облегчение настало. Радовались, что путь торным стал. Спустя малое время ушел туда изрядный обоз. Благополучно ушел и вернулся с прибытком. Опосля раза три малые отправлялись. Малые сгинули все, никто не видел более. Так вот, мил человек. Мой тебе совет: дождись ледохода, без опаски на любом струге до Мурома доплывешь. Али поспрошай, не сбирается ли большого обоза в ту сторону. Хотя, конечно, для такого уже поздно. Но один не ходи. Пропадешь.

Олег кивнул. В отличие от собеседника, он знал, что за путники вышли из леса этой зимой. То, что после этого на дороге пропал кто-то еще, означало, что ведьма не вняла его предупреждению. Впрочем, виновата была не только она, но и сам Олег. Должен был остаться и довести дело до конца. Или хотя бы поторопиться с возвращением. И жертв оказалось бы куда меньше.

– Так что, убирать твою светелку али обождешь? – переспросил хозяин двора. – Я могу про обоз разузнать, и про ладьи, которые первыми после ледохода в путь тронутся.

– Спасибо за предупреждение, – улыбнулся Середин. – У меня есть отличный персидский доспех – ни одной нечисти не по зубам. Надену его прямо сейчас.

Выезд на тракт ведун нашел без труда – от постоялого двора до него было меньше версты. Да и дорога была накатана. Но недалеко – версты на две. Видать, тверичи ездили сюда за дровами или за лесом для строительства. А дальше... Дальше Олегу пришлось тропить путь самому.

День прошел спокойно – он не встретил ни зверя, ни птицы, не услышал и не увидел ничего подозрительного. Перед сумерками обнаружил красивую поляну в низине у дороги, спустился туда, развел огонь. Напоил лошадей, поел, задал корм лошадям, расстелил овчину, завернулся в нее с показной беспечностью. И вскоре действительно уснул.

Из дремы его вырвало покалывание у запястья: крест ощутил нехристианскую магию. Олег приоткрыл глаза, рука его потянулась к сабле. Прошло несколько минут – и жжение исчезло.

Это приходила ведьма, Середин был уверен. В зимнем лесу иной магии взяться неоткуда. Теперь оставалось дождаться волков...

Но лошади спокойно перетаптывались с ноги на ногу, снег не похрустывал ни вблизи, ни вдалеке, зловещие огоньки во тьме так и не вспыхнули. Ведьмина стая его не тронула.

Когда взошло солнце, ведун обошел свою стоянку кругом и вскоре увидел следы. Человеческие, совсем небольшие. Следы, которые вполне подходили маленькой девочке. Она приблизилась на полста саженей, постояла – и отступила обратно в чащу. Похоже, узнала его сразу и побоялась силков.

– Но все равно попалась, – хмыкнул Олег, переходя на быстрый шаг. – Снег тебя предал. На снегу следы не спрячешь, к самому логову и выведут...

Он прошел по широкой дуге и остановился – цепочка выемок в насте описала полукруг и потянулась к месту его стоянки. Ведун прошел ее до конца и оказался в том самом месте, с которого начал преследование. Крест за время его гонки не нагрелся ни разу. Значит, она не применяла колдовства – девочка просто запутала следы. Как обычный лесной зверь. Середин знал, что она была рядом – но не мог понять, откуда пришла и куда скрылась.

– Ладно, посмотрим, что будет дальше...

Олег наскоро собрался, поскакал дальше и к концу дня нашел старую знакомую: выросшую на гнилом пне березку. В этот раз он остановился под берегом – там, где они с другом уже сталкивались с волками. В темноте лег спать, полагаясь на чуткость лошадей и силу креста, – и опять не был потревожен никем до рассвета.

Не принес напастей и третий ночлег. Между тем проклятое место явно осталось позади – и ведун повернул обратно к Тверце. Через три дня он спешился у крыльца в знакомом постоялом дворе, кинул на плечо чересседельную сумку.

– Эй, хозяин! Моя светелка еще не занята? – входя в трапезную, крикнул Середин. – Она мне понравилась.

– Это ты, мил человек? – выглянул с кухни тот. – Рази ты не в Муром отправился?

– Я заблудился, – высказал Олег самую простую версию.

– Цельную неделю блуждал по тракту? – не поверил хозяин, выходя из-за полога.

– Да. Но другим туда соваться не советую. Не у всех есть такой крепкий доспех. Задай лошадям овса, протопи баню. Я отдохну и попробую пройти в Муром еще раз.

– Как можно заблудиться на проезжей дороге? – все еще не мог понять тверичанин.

– Потому соваться и не советую, – повторил Олег. – Так берешь меня обратно на постой или нет?

– Конечно, беру, о чем спрос! Как не приютить доброго человека! – спохватился хозяин. – А банька еще со вчерашнего дня не остыла. Сейчас дров подброшу да воды велю принесть. Часика через два милости просим!

– Не торопись. Устал я с дороги, вечером мыться буду. Миску мне продать сможешь? Такую, в которую борщ наливаешь, но деревянную?

– Нечто глиняная не люба, мил человек?

– Хрупкая больно глиняная. Сломать боюсь.

– Воля твоя, велю деревянную купить. Ивашку пошлю, аккурат через час и принесет. Как раз борщ свежий настоится.

– Пусть заодно свечу восковую принесет, а то у вас тут одни лампы. И от борща не откажусь, – кивнул ведун. – Как все будет готово, зови. Я в светелке.

Оставшись один, Олег достал из сумки прядь волос, полученных зимой от ведьмы, отделил десяток волосин, остальные спрятал обратно – мало ли еще пригодятся? Затем из другого кармана вынул короткий осиновый прут и с ним уселся у окна, старательно выстругивая крохотную, размером с палец, лодочку.

Визит в баню ведун специально оттягивал до самого позднего вечера, запершись там незадолго до полуночи. Попарился, отмылся от дорожного пота и усталости, а когда привязанный к запястью крестик начал пульсировать теплом, наполнил низкую бадейку теплой водой и громко наговорил:

– Пойду в чистое поле, стану у прозрачна ключа. Наберу из ключа воду от земли-Триглавы, согрею у солнца-Ярила, поклонюсь отцу-Сварогу. Поставь, прародитель мой, округ меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес; и огради меня от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого моего ворога и супостата, от живого и мертвого, от доброго и злого по всякий час, по всякий день, по утру рано, по вечеру поздно, в младе месяце, в полноте и в ущербе, на век, в перекрой, в час, получас и во веки веков! – И окатил себя наговоренной водой.

За спиной послышалось недовольное бормотание, через полки поползло небольшое облако пара. Плеснула вода в кадке и вмазанном в печь медном котле. Из-за трубы кто-то хрипло захохотал. Олег забрал с кадки ковш, выглянул в предбанник, оставил емкость там, взамен взял приготовленные свечу, волосы и лодочку, вернулся обратно.

Доски пола заскрипели, из-под лавки выглянула взлохмаченная рожа с высокими и острыми то ли ушами, то ли рогами – в тени не разобрать. Середин ей подмигнул и зажег от тусклой масляной лампы восковую свечу. По мере роста красного огонька в помещении становилось все светлее.

Опять послышался хохот, хрип, от стены к стене метнулась неясная тень. Камни зашипели от плеснувшейся на них воды. Хлопнула, открываясь, и тут же снова закрылась дверь. Застучали под лавкой приготовленные про запас поленья, подпрыгнула пустая кадушка. Ведун широко ухмыльнулся, допил остававшийся в глиняной кружке хмельной мед, пустую емкость кинул в котел с горячей водой. Он отлично знал, что по древнему обычаю, по уговору, заключенному в незапамятные времена между смертными и нежитью, сразу после полуночи натопленная баня отдается в распоряжение всякой нечисти. Ибо даже нежити хочется чисто помыться и хорошенько пропариться. Банщик, тихий в вечернее и дневное время, после полуночи зовет прочих обитающих при дворе существ: овинников, домовых, хлевников, кикимор, а то и рохлей с баечниками, и они начинают свой отдых. Людям в это общество попадать нельзя: заморят, запарят, изведут.

Однако Олег ничуть не беспокоился. Тронуть его после обливания заговоренной водой нечисть не могла, а устроить жестокую парилку без ковша было весьма проблематично.

Поняла это и сама нежить, уже в открытую приплясывавшая вокруг: кто мохнатый, кто в перьях, кто в полотняных одеждах и лаптях, воя смертным воем, корча рожи, напрыгивая чуть ли не к лицу – и отворачивая в последний момент. Заговор есть заговор, так просто его защиту не пробьешь.

– Гуляйте-гуляйте, – не мешал им развлекаться ведун. – Мне как раз это и надобно.

Он взял ведьмины волосины, провел над самым пламенем свечи, чтобы от жара их кончики чуток закрутились, и зашептал наговор:

– На море-океане, на острове Буяне упыри оживали, волос-волосатик на людей пускали. Вышел волос в колос, начал суставы ломати, жилы прожигати, кости просверляти, глаза иссушати. Луна щербится, нежить гуляет, тьма наступает. Нет спасения во тьме одинокому, нет спасения брошенному, нет спасения неживому. Я тебя, волос-волосатик, заклинаю, словом крепким наставляю: иди ты, волос-волосатик, к родному порогу, к своей плоти, к горячему сердцу, к живому дыханию. Беги за море-океан, за остров Буян, за Алатырь-камень. Беги отсель, где люди не ходят, живые не бродят. Сядь на свое место – откуда ушел, туда и вернись!

Он приложил заговоренные волосинки на кончик оструганной палочки, полил воском свечи, чтобы приклеились, немного выждал, а когда воск застыл – кинул палочку в кадку с водой.

Творимое чародейство заставило нежить поутихнуть: они почуяли, что оказались рядом с кем-то, чья воля и магия превосходят их возможности. В наступившей тишине палочка немного проплыла по инерции, но, не успев коснуться дальней стенки, без всякого внешнего воздействия вдруг повернулась, скользнула по поверхности и уткнулась острым носиком в стену, указывая на каменку.

– Работает, – удовлетворенно кивнул Олег, по локоть сунул руку в кадку, давая ей остыть, вынул, быстро опустил в котел, схватил кружку, плеснул водой на камни. Нежить в облаках пара радостно взвыла.

Середин же потушил свечу, сломал, сунул куски в кружку и пустил плавать в котел. На «горячей бане» воск расплавился в несколько минут. Ведун взял свою палочку за кончик, макнул в воск, вынул. Подождал, пока тонкая корочка на дереве засохнет, перевернул, макнул снова. Теперь его путеводная «лодочка» была надежно защищена от воды, а волосинки прочно держались в нужном месте. На века такого «компаса», конечно, не хватит – но месяц-другой должен выдержать. Впрочем, Середин рассчитывал управиться намного раньше.

Собрав вещи, он вышел в предбанник, ковшик кинул в кадку через приоткрытую дверь, тут же ее захлопнул – но все равно услышал восторженный гул и шипение воды на камнях. Одевшись, он отодвинул засов – и обнаружил перед порогом хозяина постоялого двора и нескольких служек. Причем двое держали топоры.

– Вы чего? – опешил Середин.

– А что от тебя там за вопли такие доносились? – с подозрением поинтересовался хозяин.

– Припозднился вот малехо. Срок отведенный пропустил. Банщик явился. Да еще какая-то нечисть. Как начали куролесить... Еле ноги унес.

– А-а... – понимающе кивнул мужик. – Это да. Им токмо попадись. За полночь сюда подходить не след. Зело шаловливые твари попадаются.

– От и я о том же, – согласился Олег. – Меда ставленого вели мне в светелку принести. После парилки в самый раз будет.

Ведун протиснулся между собравшимися служками и пошел в дом.

* * *

Заговоренную лодочку ведун использовал через три дня, на первой стоянке тракта. Он подумал, что появиться так быстро возле его ночлега ведьма могла только в одном случае: если она обитает где-то совсем недалеко.

Месяц Протальник стремительно менял окружающий мир. То, что всего неделю назад казалось полем – покрылось темными пятнами, под которыми просвечивала чуть зеленоватая ноздреватая корка. И ладно корка – местами под снегом обнаружились полыньи. На склонах над дорогой и ниже ее лишайными пятнами вылезала жухлая прошлогодняя трава. Тут и там возникали ручейки и лужи. Днем отовсюду доносилось журчание, ночью же все сковывало ледяным панцирем, и наступала мертвая тишина.

Из-за обилия воды Олег был вынужден остановиться не в низине, а наоборот, на выпирающем у дороги холме. На макушке его наст стаял полностью, а земля высохла. Так что и костер можно было развести без хлопот, и в овчине спать, не опасаясь промокнуть. Ведун думал, что кто-то покажется поблизости и в этот раз – но ни волки, ни их повелительница никак своего существования не проявили.

– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – решил поутру Середин и налил в деревянную миску немного растопленной для скакунов воды. Затем осторожно опустил в самый центр залитую воском «лодочку». Та задумчиво покачалась, слегка повернулась, поплыла вдоль дороги и через пару сантиметров уткнулась в деревянный «берег».

Ведун, удерживая миску в руках, пошел в указанном ею направлении. Задача оказалась нетривиальной: по пути постоянно попадались то заросли лещины, то поваленные деревья, то крутые спуски или подъемы. Поначалу Олег пытался следовать по прямой, но вскоре сдался и стал обходить препятствия, иногда описывая изрядные петли. Спустя пару часов, когда весеннее солнце разбудило ручейки и освободило от ледяной корки лужи, он и вовсе стал пользоваться «компасом» с долгими интервалами: определив курс, выплескивал воду, прятал «лодочку» в карман и пробирался еще на полверсты-версту. Почувствовав, что есть риск потерять направление – наполнял миску в ручье или луже, пускал в нее заговоренную прядку и опять двигался дальше.

Уже после полудня ведун выбрался к заболоченной прогалине: между отдельными шапками снега виднелись заросли осоки, у корней которой блестела вода. Рисковать Середин не стал – повернул вдоль берега, добрел до широкого оврага, перевалил к нему через гранитный валун и... И едва не выскочил обратно. Весь овраг на высоту в полтора его роста был засыпан костями. Ребрами, копытами, бедрами, черепами. И ладно бы конскими или коровьими – многие волхвы окружали такими «украшениями» свои святилища, дабы отпугивать злых духов. В этой груде, сверкающей на солнце белизной, виднелись черепа человеческие. Останки людей, останки смертных, брошенные здесь подобно мусору.

– Проклятье... – пробормотал ведун, отступил к болоту, зачерпнул воды, бросил в нее «лодочку». Та, после короткого колебания, указала на противоположный склон.

Олег поправил саблю, сбившуюся немного назад, и полез наверх. Внезапно крест на запястье начал плавно нагреваться. Середин остановился, огляделся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. К тому же, крест нагревался совсем слабо, как это бывало, если он встречал жертву сглаза или входил в дом, обитаемый домовыми. Место для исследований оказалось не самым удобным, и он предпочел подняться выше, чтобы более внимательно осмотреться сверху. Однако его план не сбылся. Цепляясь за корни и травяные кочки, ведун поднялся еще на пару саженей – и вдруг провалился в пустоту, во весь рост распластавшись на жухлой, низкой и мокрой прошлогодней траве. Олег прополз немного вперед, перевернулся на спину, сел, привалившись спиной к сосне:

– Ква! Что за место, на каждом шагу сюрпризы! Миску потерял...

От сосны было хорошо видно, что овраг в реальности чуть ли не вдвое мельче, чем казался снизу. Видимо, поставленный морок должен был отбить охоту лезть наверх у тех искателей приключений, кого не испугали завалы из костей. Крутой отвес в десяток саженей высотой проще обойти, чем брать штурмом.

Ведун достал из-за пазухи «лодочку», покрутил головой. Потом согнул руку и с силой ударил локтем во влажную землю. Получилась выемка, которая быстро заполнилась водой. Середин положил в нее свой заветный «компас», подождал, пока тот выберет нужное направление, поднялся и двинулся вдоль болота. Склон плавно поднимался вверх, земля стала суше, а лес прозрачнее – кроме далеко отстоящих друг от друга сосен, здесь не росло ничего.

Неожиданно справа от Олега прямо из-под земли выскочила волчица, пару раз недовольно тявкнула и стремительно умчалась вперед. Ведун рванул из ножен саблю. Вытянул кистень, сунул руку в петлю, грузик стряхнул в рукав. Медленно подступил к месту, откуда показался зверь, и увидел ровную и аккуратную, словно нарисованную циркулем, нору.

– Похоже, я уже совсем близко... – пробормотал ведун, пробираясь дальше вверх, перевалил гребень холма и опустил клинок: – Электрическая сила...

Картина, которую он увидел, была способна повергнуть в дрожь и трепет кого угодно. Лысая, лишь с отдельными сосенками, ложбина между двумя холмами имела примерно четверть версты в ширину и почти версту в длину; она делилась надвое ручьем, а в центре возвышалось странное сооружение, что походило на куст, беспорядочно обвешанный тулупами, юбками, кафтанами, обмотанный тканями и кошмой. Но самое кошмарное – вся долина была испятнана несметным количеством черных дыр. Здесь было порядка трех-четырех сотен волчьих нор. Если же вспомнить про нору на внешнем склоне, встреченную полста саженей назад, – вполне вероятно, что в бору окрест, невидимые отсюда, имелись еще многие и многие логовища.

Спугнутая им волчица сделала свое дело – и сейчас перед Серединым колыхался целый океан серых спин, окружающих хрупкую девочку в длинном, потрепанном овчинном тулупе.

«Сотни три, – прикинул численность врага Олег. – Если в каждой норе выведется хотя бы по три волчонка, будет еще тысяча. Еще выводок – еще тысяча. Потом еще и еще. Молодые волчицы выроют новые логова и тоже ощенятся. Это будет целая армия волков. Голодная, бесчисленная и безжалостная».

– Ты знаешь, отчего все еще жив, смертный? – поинтересовалась девочка, и, несмотря на расстояние, голос ее звучал в ушах оглушительно, словно она совсем рядом кричала изо всех сил.

– Ты ничего не сможешь мне сделать, пигалица. Я в броне и с оружием. Причем против моего клинка не спасет никакой заговор.

– Против клыков тоже не существует заговоров, смертный. Стоит мне шевельнуть пальцем, и мои верные братья порвут тебя в клочья.

– Им придется дорого заплатить за это развлечение.

– Я знаю, – признала девочка. – Первая стычка, которую ты сумел предугадать, стоила жизни семи братьям. И еще многие до сих пор мучаются от ран. Если я прикажу порвать тебя, ты проживешь совсем чуть-чуть, малые мгновения. Но я знаю, что вместе с тобой умрет много моих братьев. Очень много. Может статься, больше, чем у меня пальцев на руках и на ногах. И многие еще получат болезненные раны, заживающие от тепла до тепла. Мне не жаль тебя. Ты всего лишь смертный, жалкий чужак в моем лесу. Ты корм. Но я не хочу видеть смерть друзей. Так что жив ты благодаря им. Однако если ты еще хоть раз покажешься в моем лесу, мне придется ожесточить свое сердце. Я чую в тебе опасность. И мне придется пойти на боль и жертвы, дабы спасти стаю. Радуйся удаче и уходи. И больше никогда... – ты слышишь, смертный? – никогда не входи в мой лес! Это наша последняя встреча. Отныне встречать тебя станут клыки. Теперь уходи! Ты вызываешь в нас злобу. Братьев трудно удерживать от броска.

Олег мысленно признал ее правоту. Разумеется, он нарубит невероятное количество зверья, если они вдруг кинутся в атаку. Доспех не позволит загрызть его сразу, порвать живот или бока, кусить в спину. Но у него только одна сабля, и ее не хватит на все стороны. Рано или поздно кто-то из зверей прорвется, вцепится в ноги, не давая уклоняться, в руки, причиняя боль и мешая рубиться. А потом его просто опрокинут и загрызут. Задавят живой массой. Одному против сотен в честной битве не устоять. А потому ведун попятился, следя за врагом, на гребне холма спрятал саблю в ножны и пошел к болоту.

Отступив немного вниз по склону, Середин остановился, подождал. Наверху никто не показывался, его не проверял. Похоже, маленькая ведьма решила, что все закончилось вот так просто: взрослый и опытный колдун ее послушался и ей подчинился. Сдался перед напором какой-то мелкой пигалицы, режущей людей, словно капусту для салата.

– Нет, милая, все еще только начинается.

Ведун опустился у норы, из которой пару минут назад выскочила волчица, достал косарь, разрыхлил несколькими ударами землю вокруг и принялся торопливо разрывать ее руками:

– Посмотрим, посмотрим, есть у вас уже щенята или только готовитесь.

За четверть часа он углубился от силы на пару локтей и логова толком еще не видел – но тут на холме появилась волчица и, грозно зарычав, ринулась вперед. Взметнулась в прыжке, оскалив пасть, хищно глядя прямо в глаза... На ее беду, ведун нападения ждал и успел продумать порядок действий. А потому вскинул руку со сжатым кулаком и со всей силы ударил им прямо в распахнутую пасть, вгоняя как можно глубже в горло. Второй рукой он перехватил зверя за шею, проворачиваясь вокруг своей оси и падая на мохнатую тушу, давя всем своим весом. Волчица пыталась шевелить челюстью, но вбитый в глотку кулак не давал ей закрыть рот и перекусить руку. Взвыть или тявкнуть она не могла, лапы оказались не способны одолеть доспех. Сбросить с себя врага она тоже была не в силах. Все же человек весил почти втрое больше. Убедившись, что вывернуться жертва не может, Олег зажал ей нос. Зверюга затрепыхалась сильнее – но сделать ничего не смогла и вскоре затихла, обмякнув от удушья.

– Ну, вот и все... – Ведун снял шапку, сунул ей в пасть вместо кулака, туго затянул поясным ремнем. Лапы связал все вместе ремешком, снятым ради такого случая с запястья. Закинул добычу на шею, саблю в ножнах взял в руку. И отправился в обратный путь.

– Опять заблудился? – поинтересовался румяный хозяин постоялого двора, вытирая руки передником. От него вкусно пахло борщом и жареным мясом.

– Заблудился, – кивнул Олег, спешился, отпустил скакунам подпруги. – Как там моя светелка? Баню протопишь?

– А это кто у тебя, мил человек? – кивнул мужик на волчицу, лежавшую на холке заводного коня со связанными под брюхом лапами.

– Она тоже заблудилась, – развел руками Середин. – Поэтому я хочу отнести ее к себе в светелку и подержать эти дни там.

– Уж не невеста ли она тебе, мил человек?

– Я похож на того, кто берет себе в жены волчиц?

– Ныне я уж и не понимаю, на кого ты похож. Ездишь на проклятую дорогу и в который раз возвертаешься обратно невредимый. Паришься за полночь с нежитью и банщиком. То свечи просишь дорогие, то миски непонятно для чего. Ныне вот волчицу приволок. Знаешь, что я тебе скажу, мил человек... Не надобен мне такой постоялец. От тебя колдовством за версту смердит.

– Это еще что! – усмехнулся Олег. – Она ведь, зараза, у меня в постели спать станет.

– И слышать не желаю! – вскинул руки мужчина.

– А ты сегодня же найдешь мне овечьи ножницы, и заодно знахаря покажешь, у которого я хорошего зелья купить смогу, ибо своего запаса мало и для дела моего не хватит.

– И есть колдун, – удрученно кивнул хозяин двора. – Езжай отсель, мил человек. Не надобны мне такие гости.

– Уеду я, мил человек, когда проклятие с вашего тракта сниму, и не ранее, – покачал головой Олег. – Поможешь – награжу, мешать станешь... Нет, ты подумал неправильно. Не буду я на тебя проклятья вешать. Князю пожалуюсь. Он награду мне за сие деяние обещал изрядную. Тебе же, коли мешать станешь... Ну, верно, придумает, как воздать.

– Нечто и вправду избавишь? – Мужик отер передником лицо.

– Там хлопот на пять дней всего осталось. Избавлю, коли живым останусь.

– Коли избавишь, мы тебя за сие всем миром... – Хозяин развел руки и замолк, не зная, что пообещать.

– Вполне хватит светелки чистой и бани, хорошо топленной... – предупредил Середин. – Не нужно про меня никому ничего рассказывать. С колдовской славой живется не весело. Вот и ты сразу турнуть попытался. Не нужно говорить. Я свое дело сделаю да тихо уйду. В общем, было проклятье – да все вышло. Как, почему – лишним людям знать не нужно. Я бы и тебе ничего не сказывал, да зелье требуется, у меня трав не хватит. Знахарь есть у вас умелый? Чтобы слава добрая шла, люди исцелялись?

– Есть такой в соседнем селении...

– Далеко?

– Да вдоль реки торная дорога. Как через ручей перемахнешь, его изба прям у второго колодца, крыльцом к нему выходит, тын с обратной стороны вкопан.

– Понял, не заблужусь... – Олег снова затянул подпруги. – Ты пока моих лошадей разгрузи, волчицу в светелку вели отнести. Только не покалечь! И про овечьи ножницы не забудь.

Он порылся в сумке, нашел гривну, повесил себе на шею.

– А это откель? – полыхнули завистью глаза хозяина.

– Награда княжеская, за прошлую удачу. Пусть знахарь полюбуется. Просто так ведь прострела розового не продаст.

– Лютик, что ли?

– Он самый, – улыбнулся ведун. Мало кто из простых смертных догадывался, что низенький лютик с серебристым толстым стеблем и большим розовым волосатым цветком – это и есть знаменитая колдовская сон-трава. – Еще пустырник нужен, пачим, казелец пурпурный... Много всего. Имей в виду, вернусь голодным!

Олег обернулся всего за два часа – золотая княжеская гривна, сабля на поясе и серебро в руках произвели на знахаря неизгладимое впечатление. Хорошо ли он подумал о госте, плохо ли – осталось неизвестным, но ссоры он искать не стал и продал все, что только ведун ни спросил.

Но хлопоты на этом еще только начинались. Середину в оставшийся день еще пришлось стричь отчаянно брыкавшуюся волчицу, а потом париться в бане и тщательно оттираться разбавленным щелоком – едким, но зато без запаха. Перед сном он старательно поволохал несчастную голую волчицу по чистой постели, потом засыпал простыни ее шерстью и только после этого забрался под одеяло. Со стороны все это, наверное, выглядело диким бредом – но ведун хотел пропитаться запахом волчицы, пропитаться насквозь, не оставив ничего человеческого. Звери живут запахами – и если Олег намерен пробраться в их стаю, он сам должен запахнуть зверем.

Еще день ушел на изготовление и заговаривание сонного зелья. Ведун занимался этим на улице, возле овина, ловя на себе любопытные взгляды. Но что поделать – в доме было натоплено, а вспотеть и подмешать человеческий аромат к волчьему он опасался. Никто из местных к нему не подошел, ничего не спросил – смотрели издалека. Из чего Середин сделал вывод, что поведанная хозяину двора тайна уже успела расползтись по всему селению. Но теперь это не имело никакого значения. Он намеревался покинуть Тверь утром, и больше сюда не возвращаться, скакать прямым ходом в Муром, в урочище знаменитого Ворона. Вдруг старик уже вернулся?

К утру волчица еле дышала, временами переходя на хрип, и не открывала глаз. День она провела в постели под одеялом, потея нужным Олегу запахом, ночью лежала на подстилке рядом с кроватью. Рот у нее все еще оставался замотан, и все двое суток она ничего не ела и ни разу не попила. Посему, прежде чем уехать, Олег обмотал ее шею ремнем, привязал к тыну возле ворот, освободил пасть и влил в нее почти кружку воды. Большая часть пролилась мимо, но что-то попало и в горло. Впрочем, голая волчица все равно осталась лежать бесчувственной тушей – меры предосторожности, предпринятые ведуном, оказались излишни.

– Ты хочешь ее утопить, колдун? – поинтересовался хозяин постоялого двора, наблюдая с крыльца за его стараниями.

– Очень смешно, – распрямился Середин. – Принеси сюда две миски. Налей в одну воды и оставь перед ней. Если попьет и встанет на ноги, кинь ей каких-нибудь потрохов, мясных объедков или еще чего с кухни. Шкурки, хрящи, корки.

– Добей ты это страшилище, и вся морока, – посоветовал мужик. – Чего тут выдумывать?

– Старика Мухаммеда на вас нет, – отнес ему кружку ведун. – Сражаться достойно только с воинами. Добивать безоружных и беспомощных – позорно.

– Это же скотина! – изумился подобному сравнению хозяин. – Тебя послушать, так и овцу на кухне зарезать нельзя?

– Эта овца чуть меня не сожрала. Так что стоит проявить уважение. Пусть живет. Но на привязи. Ибо кровушки явно откушала. Полтины хватит?

– За нее али за светелку?

– За все вместе. И за белье, изрядно попачканное.

– Коли опять «заблудишься», могу пока не перестилать.

– Нет уж, спасибо. Больно колючее получилось. Если и вернусь, то только ради бани и чистой постели.

– Будет тебе чистая постель, чародей. Ты токмо обещание свое сполни...

– Ты тоже... Лысую бедолагу не обижай.

– Не боись, не трону. Такое чудище за деньги показывать – милое дело.

Спустя десять минут Олег выехал за ворота, знакомым путем помчался по тракту, встал на стоянку в привычном месте. Отдохнув до утра, с рассветом отправился в ведьмино гнездо. Теперь, зная, куда идти, Середин выбирал более удобный путь: где сосны пореже, склоны поположе, а через ручьи и овраги не нужно пробираться вовсе. Это оказалось совсем не сложно: лес тут и там пронизывался узкими звериными тропами. Просто раньше он не догадывался, в каком направлении поворачивать.

Час пути – и тропа, по которой он шел, внезапно уперлась в каменистый обрыв, резко повернула, уводя путника почти в противоположную сторону. Крестик потеплел, и Середин без всяких «лодочек» понял, куда нужно идти. Шагнуть в пропасть было страшно – но стоило ноге ощутить в воздухе твердую опору, как морок рассеялся, и Олег снова оказался на тропе, уходящей между деревьями вниз. Туда, где среди кустов журчал невидимый отсюда ручей.

Ведун вздохнул, закрыл глаза, сосредотачиваясь и вознося молитву небесам и всему сонму богов:

– Не проснулся я утром ранним, не поднялся часом весенним, не поклонился солнцу ясному, не напился водой текучей, не ступил на землю сырую. А пошел я на дальнюю сторону, во глубокую ямину, за высокую гору. Не полом, а потолком, не дверью, а закладным бревном, не по тропе хоженой, а кривыми буераками. Не смотри на меня, солнце ясное, в кривых буераках не журчи предо мной, вода текучая, не мнись подо мной, земля сырая, не дуй на меня, ветер. Не вставал, не поднимался, не кланялся. Так и вам на меня не смотреть, покуда с честью снова не поклонюсь...

Обычно нашептывания на отвод глаз делаются с использованием зелий, трав, настоек или дыма – но запах, запах... Он не мог допустить никакого постороннего аромата. Глаза что зверю, что человеку отвести можно. Но заклинаний на отведение нюха никто пока придумать не догадался.

– Будем надеяться, что сработает... – Олег облизнул враз пересохшие губы и двинулся вперед.

Уже через несколько минут навстречу показалось с десяток волков. Они трусили по тропинке гуськом, носом почти касаясь кончика хвоста впереди идущего, и смотрели буквально под ноги. Между лопатками пробежал холодок, Середин, стараясь ступать бесшумно, освободил проход и положил ладонь на рукоять сабли. Но хищники пробежали в двух шагах и даже не повернули головы в его сторону.

– Действует, – шепнул с облегчением ведун и уже увереннее зашагал вперед.

Дорога провела его к ручью, весь берег которого был истоптан тысячами лап, и растворилась. Пространство впереди было исхожено так, что ни одной травинки или прутика вырасти здесь не могло. Уцелели только вековые сосны, поднявшиеся из земли задолго до появления здесь волчьей столицы.

Норы, норы, норы – десятки и десятки черных дыр в слежавшейся глине холмов начинались чуть не от самой воды и скрывались из глаз за пределами склона. Возле многих логовищ сидели или лежали серые хищники, но движения особого не было. Да и куда волкам ходить? На работу им не нужно, на торг тоже. А коли на охоту – так это наружу, за стену морока убегать надо.

Отдельные хищники, впрочем, спускались к ручью похлебать воду, уходили обратно. Но на пришельца внимания не обращали. Вернее – не видели, не чуяли. Лишь один раз, пробегая сбоку, волк замедлил шаг и повел носом. Но и он не ощутил ничего подозрительного и не остановился.

Вдоль ручья ведун подкрался к сооружению в центре ложбины, приподнял полу висевшего на уровне лица тулупа – понял, что со света в темноте все равно ничего не разглядит, и тут же опустил обратно. Услышав шевеление внутри, он понял: если ведьма здесь сейчас выглянет, то наговор будет разрушен. Пигалица была слишком хорошей чародейкой, чтобы не разгадать столь простого заговора. Он торопливо сунул руку в мешок с зельем, выгреб большую горсть и, подбросив в небо, со всей силы дунул вслед.

– Тебя призываю, бог Дрема! Твоим цветком заклинаю, покажи свою силу! Покажи! Покажи! – шепотом воззвал он.

То ли бог Дрема был самым отзывчивым во всем пантеоне, то ли главная сила таилась все же в самой сон-траве и заклинаниях готовившего зелье ведуна – но почти сразу все волки, которых он только видел, опустились на землю, положили головы на лапы и закрыли глаза.

– Любо... – рассмеялся Олег, вытаскивая саблю. – Так бы сразу.

Перебить сотню сонных волков труда не представляло – но какой смысл? Если уничтожить хозяйку – разбегутся сами. Трем сотням хищников на одном месте не прокормиться. Рассеются на обычные стаи в десяток голов и уйдут туда, где сытнее.

Он решительно откинул угол кошмы, что лежала слева от тулупа, шагнул внутрь.

Первое впечатление оказалось правильным: это действительно был куст. Обычный большой куст, на который ведьма, не умея строить домов, накидала массу тряпья из своей добычи, добившись хоть какого-то подобия жилья с тишиной, теплом и уютом. Ни о каком очаге, разумеется, тут речи не шло. Но имелась гора одежды, вполне пригодная, чтобы зарыться в нее морозной зимней ночью. Перед этим хламом развалились с десяток крупных, матерых хищников весом пудов в пять каждый. Откормленные, клыкастые, с сильными лапами. На их фоне откинувшаяся на спину девочка выглядела хрупкой Дюймовочкой, заброшенной порывом ветра в клетку к волкодлакам.

Он поднял саблю, примериваясь раскроить ей голову. Клинок взметнулся – и остался вверху.

– Электрическая сила...

Ведун прикрыл глаза, вспоминая засыпанный костями овраг, множество человеческих черепов, отчаянно пытаясь вызвать в себе ненависть – и не смог. Руки отказывались убивать ребенка. Клинок не опускался на беззащитную жертву. В душе, несмотря на все старания, к маленькой душегубке никак не возникало злобы. Злобы столь сильной, чтобы превратить жалкую пигалицу в кусок мяса. Разумом он понимал: перед ним настоящее воплощение смерти, виновница гибели многих и многих людей. Но тело отказывалось повиноваться разуму. Он видел всего лишь десятилетнюю девочку, и чувства отказывались соучаствовать в такой казни.

– Проклятье!

Отлично понимая, что совершает огромную глупость, Середин спрятал оружие, перевернул пигалицу, смотал ей руки за спиной и засунул ей в рот кляп: туго свернутый платок из тряпичной кучи. Затем забросил девчонку на плечо и зашагал к стоянке. Весила пигалица всего ничего, так что Середин мог двигаться обычным широким шагом и покинул пределы морока еще до того, как в волчьей столице хоть кто-то зашевелился. У дороги закатал пленницу в овчину, несколько раз перевязал для верности, закинул на холку заводной лошади, оседлал свою и повернул обратно к Твери. Тащиться с таким грузом добрых десять переходов до Мурома было невозможно. В свое время он с Урсулой намучился немало – но та хоть признавала себя его невольницей и не перечила. Даже помогала. Эта же несомненно будет брыкаться, сопротивляться. Может удрать или сотворить какое-нибудь колдовство. Упустить же на волю столь опасное существо явилось бы преступной небрежностью.

К вечеру, еще засветло, Олег въехал на знакомый двор и тут же был встречен веселым вопросом:

– Никак опять заблудился?

– Не без этого... – спешился Середин. Оглянулся на забор: – Волчица, смотрю, повеселела?

– Первый день лежала, даже не пила. К вечеру воду все же вылакала. Утром же потроха жрала – только давай. Шерсть уже новая заместо стриженой пробивается. А чего это у тебя, колдун, опять на заводном коне трепыхается?

– Ну-у-у... – протянул ведун. – Это... Это доказательство. Доказательство для князя, что работу свою я исполнил честь по чести, не обманул.

– Так что, неужели... – сбежал навстречу с крыльца хозяин постоялого двора.

– Нет больше проклятия на этой дурацкой дороге, – подмигнул ему Олег. – Снято. Вот только первые пару месяцев будьте осторожны, волков в лесу много появится. Очень много. Но потом уйдут. Или с голоду сдохнут. Но пока нужно держаться настороже.

– Коли проклятие пережили, то уж волков перетерпим, – кинулся помогать ему хозяин. – А что у тебя там? Опять волчица?

– Тебе лучше не знать, – покачал головой ведун. – Вырвется – полмира извести может. Я лучше сам отнесу. Светелка свободна?

– Свободна, свободна, мил человек. Откуда ныне постояльцы? Пешие под лед провалиться боятся, для корабельщиков вода еще не открылась. Пустое время. Никто никуда не ходит, все дома сидят. Баню топить?

– Топи, – кивнул Олег. – До полуночи время есть, успею. И меда хмельного налей, я ныне заслужил!

Середина вдруг осенила гениальная мысль.

Для него, извечного скитальца, злобная ведьма – тяжелая обуза, хомут на шею. Убить рука не поднимается, отпустить нельзя. Корми ее, пои. Да еще доказывай, откуда взял. Невольницы ведь ниоткуда не берутся. Их из похода привозят, покупают, за долги могут «головой» отдать. Не можешь указать, откуда взял рабыню – запросто в воровстве заподозрят. Что украл где-то, увел, вольного человека закабалил. Ведьма своего статуса пленницы подтверждать, понятное дело, не станет. У него же – никаких доказательств. Ни рядной грамоты, ни уговора, ни даже свидетелей, что честным путем получена.

Между тем русский князь ведь правда хотел от него доказательств, что он снял проклятие с дороги! Так почему маленькую ведьму ему и вправду не отдать? Пусть тот из-за пленницы голову и ломает: где держать, чем кормить, как сторожить. Князю такое баловство только в радость, а его от изрядной головной боли избавит. Чем не выход?

Выкатывать пленницу из овчины ведун не торопился: мало ли что учудить захочет? Разобрал вещи, подкрепился в общей трапезной. Когда же служка прибежал сообщить, что баня готова – так прямо в овчине и взял ее с собой.

Когда в предбаннике ведьма снова увидела свет, она изогнулась, забрыкалась, попыталась пнуть Олега ногой. Глаза ее сверкали такой ненавистью, что Середин понял: высвобождать не стоит. Лучше наоборот – еще и ноги связать. Что он и сделал. Богатую, но грязную и поношенную одежду, не мудрствуя лукаво, срезал ножом, запихал ногами подальше в угол: мало ли какие обереги там спрятаны? Отнес пленницу в парную. Девчонка отчаянно брыкалась и добилась своего – врезалась головой в полок с такой силой, что потеряла сознание. Хотя, конечно, это могло быть и уловкой. Но в любом случае ведун смог без хлопот смыть с нее невероятное количество грязи, а потом закатать обратно в шкуры – и от души попариться сам.

В светелке он положил девочку на перину, запеленал до подбородка одеялом, сверху туго обмотал веревкой, чтобы не выбралась.

– Опять расходы. Нужно будет завтра нормальную исподнюю рубаху купить. Не все же время ее в овчине, как хрустальную вазу, держать?

С этой мыслью он, не раздеваясь, забрался на перину рядом с пленницей и благополучно заснул.

Из постели его вытряхнули многочисленные испуганные крики.

«Нападение!» – пронзил ведуна испуг. В здешнее время враги могли объявиться откуда угодно и когда угодно. С предельной стремительностью он натянул сапоги, влез в поддоспешник, накинул броню, опоясался и выскочил наружу... Хорошо хоть – не с саблей в руках.

Десятки селян – дети, бабы, мужики – стояли на берегу, подпрыгивая, размахивая цветастыми платками и просто руками, вопили, словно их режут, обнимались и даже целовались. А по реке медленно, величаво ползли, ползли и ползли расколотые на крупные и мелкие куски бледно-желтые льдины.

– Стало быть, ближайшие пару недель в Русу мне не попасть, – сделал вывод ведун. – Пока весь лед не сойдет, никто даже корыта на воду не спустит. И в Муром не уйти, там тоже на тракте реки вскрылись. И вообще никуда до половодья не уйти. Попался. Ладно, пойду на торг, раз уж разбудили. Подберу чего-нибудь для пигалицы.

Купить чистую длинную полотняную рубаху подходящего размера труда не составило. Как не составило и надеть ее на пленницу – прямо поверх связанных рук. С постели Олег девчонку поднял, усадил на стул, ноги привязал к ножкам табурета, лишив возможности к бегству.

– К окну тебя посадить, чтобы не скучно было? Хотя какая тут разница, – тут же спохватился ведун. – Стекол же еще нет. А створки открывать рановато. Хоть ледоход и начался, но еще холодно. Чего молчишь? Имей в виду, нам с тобой еще месяц вместе как-то жить придется. Если будешь плохо себя вести, то я, конечно, намучаюсь. Но и тебе несладко будет. Молчишь? Ну, как хочешь, молчи.

Середин спустился в трапезную, заказал себе еды, кваса – но есть пошел в светелку, расположившись напротив пленницы:

– Вот это гречневая каша с тушеной свининой. Очень, очень вкусно. Это квас, он очень хорошо утоляет жажду. Это расстегай с лососиной. Обожаю пироги с соленой рыбкой, это моя слабость. Хочешь? Ладно, дело твое.

Он взялся за трапезу, с наслаждением уминая ароматную кашу и прихлебывая крупными глотками квас. Утолив первый голод, снова поинтересовался:

– Так ты есть станешь, или голодовку объявила? – Он протянул руку, выдернул у невольницы кляп.

Та громко сглотнула и прошипела:

– Пить...

Олег налил ей кваса, поднес к губам, дал возможность напиться и снова вернулся к еде. Предупредил:

– Мы с тобой из одного мира. Мира чародеев. Попытаешься сказать что-то лишнее или непонятное, сразу вгоню кляп обратно в рот. Понятно объясняю?

– Лжешь! Мы разные, разные! – Промочив горло, пигалица снова злобно зашипела: – Я из стаи, а ты проклятый смертный, жалкий человечишка! Ты корм, корм! Вы все корм!

– Опа! – удивился Середин. – Откуда столько ненависти к честному люду?

– Честный люд?! – опять зашипела ведьма. – Разве честные люди отнесут своего ребенка в лес? Бросят там беззащитного умирать? Даже росомахи и белки, даже птицы и олени – все о своих детях заботятся! И только вы их в лесу бросаете на смерть. На смерть! Вы подлые пиявки! Вас уничтожить нужно! Всех, всех!

Ведун посмотрел на ее странный для здешних мест разрез глаз, на непривычно темные волосы и начал догадываться, с чего все пошло. Надо полагать, какая-то из здешних баб, гульнув с заезжим купцом, решила не показывать мужу откровенно не похожего на него ребенка. Вот и вся загадка.

– Тебя отнесли в лес... – пригладил он бородку. – Но волки не сожрали тебя, а забрали, приняли в стаю.

– Берегиня малинная меня укрыла, – впервые потеплел голос пленницы. – Она и к стае определила, ее послушались. И дедушку лешего, видно, тоже. Стая меня выкормила, волки братьями стали. Берегиня научила, как ветрами и взглядами, деревьями и словами править. Дедушка больше про корни и травы сказывал, про то, как мороки ставить и смертных в чаще кружить. Как подросла, лес мне доверять стали. Они на зиму спать уходят, а я за них правила. Стаю кормила, прочего зверя берегла.

– Знаю я, как ты его берегла. Путников волкам скармливала, чтобы сыты были и лосей-оленей не трогали.

– Туда вам и дорога! – оскалилась пигалица. – Нечто мясо ваше ценнее кабаньего?

– Звать-то тебя как?

– Хозяйка леса я!

Олег только рассмеялся. В чаще, где жила одна берегиня, один леший и одна человеческая душа, личных имен, естественно, не требовалось. Да и какое имя могли дать человеку волки?

– Волки серые, – задумчиво сказал он. – Серый, Сергей... Нет, это имя не девичье. Серая... Сирень – вот что будет звучать благозвучно! Я стану звать тебя Сирень. Сирень, ты хочешь кушать?

Голод не тетка – к середине дня ведьма ела кашу как миленькая и квасом запивала. Разумеется, с ложечки – Олег был отнюдь не дурак, чтобы высвобождать выпестованную лесной нежитью и озлобленную на весь род людской чародейку. Кто знает, каким фокусам ее научили существа, тщательно скрывающие свои тайны от простых смертных? Выходя из комнаты, он еще и рот ей затыкал, дабы наговоров в его отсутствие не нашептала. Однако, жалея девчонку, надолго старался не отлучаться. Да и хлопот в Твери было у него совсем немного: святилище местное навестить, Маре поклониться; спросить, кто из местных людей торговых и когда собирается в северную сторону плыть, мимо Русы. Купцы отвечали, что тронутся дня через три-четыре после ледохода – и ждали этого момента с нетерпением. Оказывается, весеннее половодье заливало глубокой водой многие отмели и пороги, так что ладьям удавалось пройти своим ходом мимо некоторых волоков и добраться до самых глухих селений, в другое время года недоступных.

– Ты не спеши, мил человек, – убеждал его хозяин постоялого двора. – Задатка не давай. Друг мой давнишний тоже по делам торговым вскорости поплывет. Уговорюсь – вдвое меньше прочих за дорогу с тебя возьмет. Струг у него небольшой, да ходкий. Еще и раньше прочих доберешься.

Олег не спорил. Он никак не мог дождаться, когда наконец кончится ледоход – а льдины все плыли и плыли, словно где-то наверху, в истоках, разваливался на пластины гигантский, нескончаемый айсберг.

– Дня два еще, да и кончится. Вода, вон, вроде как подниматься начала. Знамо, смоет мусор всякий с берегов, да и очистится. – Мужчина выставил на стол перед постояльцем горшок тушенной с грибами и капустой баранины, крынку кваса и такую же – хмельного меда. – Соседи жалуются, ночью волки к самому тыну подходили, выли, под ворота скреблись. И ниже, в знахарской веси тоже стаю видели.

– Я же предупреждал, волков появится много, – кивнул в ответ Середин. – Проклятье давешнее их к тракту приманивало. Они путников и резали. Ныне проклятие снято, вот серые и разбрелись. Скоро уйдут, чего им тут делать? Через тын они курочек разве что унюхать могут, но не сожрать.

– Сие я понимаю. Однако же люди пугаются, беспокоятся. Опять же, у тебя тут волчица живет странная, колдун ты, еще кого-то с леса привез, после чего волки и заявились. Ропщут люди, думы нехорошие появляются. Может, прибить ее от греха?

– Кого?

– Ну, волчицу эту?

– Думы, думы... Откель они берутся, любезный? С чего селяне взяли, что я колдун?

Хозяин смутился и принялся старательно вытирать стол.

– Два дня, говоришь? – переспросил Олег. – Иди, договаривайся с приятелем своим, пусть скорее струг на воду спускает. Уплыву отсель при первой возможности, и не станет у тебя никаких дурных дум.

– То не у меня, чародей. Я же вижу, ты человек честный. В постояльцах-то разбираюсь, как мне без этого?

– Договаривайся, – повторил Олег, забирая полусогнутой рукой горшок и крынки. – Уплыву – обоим нам спокойнее выйдет.

– Может, помочь донести, мил человек? – спохватился мужик.

– Не нужно, сам... – отказался Середин.

Поднявшись наверх, он пересадил пленницу прямо вместе с табуретом от стенки к столу, вынул кляп, налил в кружку кваса, поднес к ее губам. Пигалица попила, облизнула губы:

– Вы делаете вкусную воду, смертные. У нас такая не течет.

– Это квас, – повторил Олег. – Люди умеют делать еще очень и очень многое. Количество мяса на их костях – совсем не главная ценность.

Он открыл горшочек с тушеным мясом, повел носом и крякнул от предвкушения. Однако содержимое явно оставалось слишком горячим, и он налил себе пока меда.

– А этого дашь попробовать? – поинтересовалась пленница.

– Это для взрослых, – мотнул головой Олег. – Вот вырастешь – тогда пожалуйста. Коли встретимся, могу и угостить.

– Скажи, смертный, почему ты меня не убиваешь? – вдруг спросила ведьма. – Кормишь, поишь, спать в мягкую постель кладешь?

– Мы люди, а не звери, – весомо ответил Середин. – Мы не убиваем слабых и беззащитных.

– Я вижу у тебя в горшке тонкие ребрышки. Наверное, этот зверь был большим и сильным, и тебе пришлось долго биться, прежде чем ты его одолел?

– Ну, это совсем другое, – смутился Олег. – На самом деле люди никогда и никого не убивают без крайней необходимости. Если кто-то на них нападает, они защищаются. Чтобы спастись от голода, они тоже, бывает, охотятся. Но без необходимости, просто ради убийства...

– Ты пришел незваным, ты вторгся в наш лес, ты добрался до самых наших домов. А когда тебя отпустили с миром – убил молодую волчицу на краю стаи. Разве это честный поступок, смертный? Я видела твои следы, чуяла твой запах. Он рассказал нам все!

– А вот и неправда! – встрепенулся Середин, поднял табурет, отнес к окну, не без труда выбил присохшие за зиму запоры, толкнул створки и указал в сторону забора: – Вон, видишь? Цела твоя волчица, жива и здорова. Подстриг я ее только немного. Для заговора шерсть потребовалась.

Девочка наклонилась всем телом вперед, едва не упав вместе с табуреткой, и вдруг жалобно, протяжно завыла. Волчица, бегавшая на привязи туда-сюда вдоль тына, замерла, вскинула голову, встретилась взглядом с пигалицей и тоже завыла.

– Проклятье! – Олег оттащил пленницу от окна, торопливо загнал кляп ей в рот. Захлопнул окно. Но было поздно: волчица внизу раз за разом возобновляла свой заунывный вой. Ведун зло сплюнул, но винить в случившемся стоило только себя. Ведь знал, что колдунья должна быть связанной и с заткнутым ртом! Так нет, расслабился, оправдаться решил, правду доказать. Вот и доказал, правдоборец...

Волчица наконец замолкла. Середин облегченно перевел дух, осушил две кружки меда подряд и взялся за еду. Охота угощать пленницу у него начисто пропала. Но та не выглядела обиженной. Она закрыла глаза и откинулась затылком на стену, к которой ее придвинули.

Между тем стриженая волчица никак не успокаивалась. Где-то через полчаса она опять завыла. Олег решил не рисковать, пойти и оглушить ее, дабы не раздражала – но пока собирался, зверюга затихла сама. Чтобы через некоторое время истошно взвыть снова.

– Если она попытается выть ночью, – подойдя к пленнице, предупредил Середин, – я ее убью. А не я – так другие постояльцы. Или соседи. Люди существа добрые – но всему есть мера.

Пленница никак не отреагировала, словно впала в забытье. Олег отступил, допил мед, доел тушеную баранину. Оглянулся на девочку:

– Слышишь, зараза зловредная? Тебе квасу дать? – Ведьма приоткрыла левый глаз. – Так будешь или нет? А то сам допью.

Пигалица кивнула.

– Только без шуток! – предупредил Середин, вынул у нее кляп, поднес кружку. Девочка осушила ее и улыбнулась:

– Мне будет не хватать этой шипучей воды.

– Кваса, – в который раз поправил ведун. – Сирень, я серьезно предупреждаю. Мне волчицу твою жалко, она и так натерпелась. Станет выть ночью – до утра не доживет.

– Она не будет, – пообещала малышка. – А ты добрый. Хотя и смертный. Я не стану убивать тебя, коли ты придешь в лес.

– Спасибо, – улыбнулся Середин. – Ты храбрая девочка. Я рад, что не пришлось тебя... – Олег не стал заканчивать фразы и очень надеялся, что пленница не поняла, о чем он говорил. – Не бойся, жить станешь в княжеских палатах, там угощения куда знатнее здешних. Если, конечно, глупостей не натворишь. Тогда и без пут обойдешься, и без кляпа. А пока извини, мне нужно отнести посуду.

Ведун старательно заткнул ей рот, собрал крынки и горшки, отправился вниз, в трапезную и уже на ступеньках услышал жалобный скулеж и громкие гневные крики снаружи, во дворе. Оставив грязную керамику на столе, Середин вышел на крыльцо – и сразу увидел волчицу, буквально размазанную по тыну, измочаленную в кровавое месиво. Двор почти наполовину заполняли крестьяне и разъяренные бабы, наседающие на хозяина двора.

– Двух коров! Коров-кормилиц! Всю отару! Пса мово порвали! Пастушок, Венька мой сгинул! Корова! Лошади табуном сорвались... – разобрать хоть что-либо в оглушительной разноголосице было решительно невозможно – но кто совершил убийство, определялось легко. По окровавленным оглоблям, зажатым в руках нескольких мужиков.

– Это не он!!! – так же громко и непонятно орал хозяин.

– Что здесь творится?! – Олег сбежал с крыльца во двор, кинул взгляд наверх. Но девочка, к счастью, случившегося увидеть не могла. Ни со своего места, ни через промасленную тряпицу.

– Колдун!!! – взвыла толпа. – Волчий выродок! Кащеева душа! Это он навел, он!

– Неправда! – кричал хозяин, рукой пытаясь отодвинуть Середина назад.

– Да что происходит, в конце концов?! – взъярился ведун, увидел, как что-то мелькнуло слева, пригнулся.

Оглобля мелькнула над головой, и почти сразу всю спину пронзила боль. Потом плечо, потом голову... Очнулся он, когда его уже волокли к соседнему овину. Невольно застонал от боли во всем теле.

– Что...

Его встряхнули, подняли, прислонили к чему-то шершавому и вертикальному. Наверное, к дереву. Стали туго приматывать веревками. Через несколько мгновений он уже не мог пошевелить даже пальцами.

– Волков убирай! – требовали гневные, оскаленные селяне. – Убери волков, подлый чародей! Отзови! Скотину всю порезали! На людей кидаются! Отгони их! Отзови, отродье чернобогово!

Во рту было солоно от крови, язык опух, левый глаз тоже почти ничего не видел.

– Это же не я, – попытался объяснить Олег. – Они из леса пришли, дорогу освободили. Для вас освободили.

– Убери их, убери! – ничего не слушая, орали смертные. – Убери.

– Убери, тебе говорят! – Какой-то парень подкрепил свое требование ударом палки. И почти сразу его примеру последовали другие селяне, но били уже не палками, а оглоблями и кольями.

Середин понял, что жить ему осталось считаные минуты – с переломанными костями и отбитыми внутренностями долго не протянешь. Но тут гневные выкрики перекрыл еще более яростный призыв:

– Рятуйте, люди добрые!!!

Избиение оборвалось. Селяне обернулись к бабе, что несла на плече маленькую бесчувственную девочку, связанную по рукам и ногам и с кляпом во рту.

– Гляньте, люди! Он детей ворует! Детей наших! Колдун кровь детей пьет! За детьми из проклятого леса вышел и волков привел.

– Теперь точно хана. – Разбитые губы Середина еле шелохнулись. – Скорей бы.

Все тело болело так, что сейчас он желал только одного: смерти.

– Где же ты, где, прекраснейшая из богинь? Я жажду твоей милости...

– Бей его!

– Не-ет! Он ожить сможет, коли так убить! Сжечь его надо, сжечь! – издал клич кто-то из «особо умных».

– Сжечь, сжечь! – радостно подхватили остальные.

Смертные частью рассеялись, но очень скоро стали возвращаться, высыпая на ноги Олегу отличные, свежеколотые березовые дрова. Ради такого случая селяне не жадничали и, завалив пленника выше, чем по колено, все никак не успокаивались. Доброхотка же с еще несколькими бабами освобождали от пут несчастную жертву его произвола, участливо расспрашивали, то и дело одаряя Середина испепеляющими взглядами. В этой веси его сейчас ненавидели все. Все, от мала до велика, и правые и виновные. И желали только одного: причинить ему перед смертью как можно больше мук.

«Скорей бы... Интересно, а что может говорить им пигалица, ни разу за свою короткую судьбу не бывавшая в человеческом обществе? – подумалось ведуну. – Она ведь ничего не знает ни о деревне, ни об обычаях, ни о жителях! Как она ухитряется отвечать, как выкручивается? Умная, зараза. Она себя еще покажет. Подрастет, поумнеет – и весь мир вздрогнет».

Но у пигалицы, похоже, что-то не заладилось. Она вдруг отскочила, откинула волосы и громко, призывно завыла. Попыталась побежать дальше, но наскочила на молодого паренька, забилась в его руках и снова завыла. Случившееся представление подарило Олегу еще маленький кусочек жизни: деревенские отвлеклись на девочку, на время забыв про костер.

Девчонка завыла опять – и вдруг ей стали отвечать сильные, могучие голоса. Волки приближались и со стороны леса, и вдоль реки, от воды и со стороны дворов. Селяне закружились, ничего не понимая. Огромная стая, перекликаясь, сжимала свой круг вокруг них, пока еще невидимая, но ясно дающая о себе знать.

– Это она, она ведьма! – сообразила наконец та самая доброхотка, что освободила пигалицу из плена. – Держи ее, держи!

Девочка вывернулась, снова коротко взвыла, шарахнулась от рук другого крестьянина, бросилась бежать, но увидела перед собой нескольких селян, опять издала дикий вой, метнулась к реке – и тут ее бег прервал удар оглобли. Пигалица кувыркнулась, врезалась головой в землю, и тут же несколько мужиков, подскочив, заработали кольями.

Волчьи сигналы все еще раздавались по сторонам – но охотничье кольцо хищников сжиматься перестало. Смертные, прислушиваясь, замерли. Вой звучал теперь зовуще и как-то неуверенно.

– Нешто уходят? – с надеждой спросил кто-то.

– Погодь... Слушай.

Между деревенскими протиснулся хозяин постоялого двора, разрезал на Олеге веревки, подхватил на плечо вяло упавшее тело, понес мимо селян. Ему никто не мешал. Середин предпочел бы идти сам – но ни руки, ни ноги отчего-то не желали ему повиноваться. И только глаза не мигая глядели в то грязное место, где совсем недавно был маленький, обиженный на весь свет человечек.

– Ты хоть жив? – спросил его хозяин двора, и Олег потерял сознание.

Пришел он в себя от нестерпимой боли. Середин лежал в бане на лавке, над ним склонился знакомый знахарь из соседнего селения.

– Прости, чародей, но тебя надобно отмыть от крови и грязи, – приложил ладонь к груди лекарь. – Мхом очистить, зельем от антонова огня присыпать. Ты не беспокойся. Обошлось не страшно. Кости целы, всего прощупал. И ран глубоких нет, токмо синяки да ссадины. Без увечий обошелся. Повезло.

– Ладно, мучайте, – смирился ведун и закрыл глаза.

Крови Середин потерял всего ничего, посему слабости не испытывал. Только непрерывную, острую боль во всем теле, от макушки и до пят. Но ходить он мог, скакать тоже. И потому утром собрал свои вещи, оседлал коней. У порога поклонился хозяину, имени которого за все время как-то и не удосужился спросить.

– Благодарствую тебе за все... Вот, возьми на память о любимце княжеском. – Олег достал из сумки гривну и двумя руками надел на шею селянина. – И знахаря от меня поблагодари.

– Как можно, мил человек?! – испугался тот. – Это же состояние целое!

– Бродяге состояние не надобно. Так что бери. Я ее подарком получил, пусть подарком и уйдет. Достойному. Прощай...

– И куда ты теперь, чародей? – спросил вдогонку хозяин.

– Прочь... – неопределенно отмахнулся Олег.

Впрочем, выбор у него был небольшой. Пришедшая на Русь весна успела вскрыть все реки, болота, ручьи и озера. Идти на север, вдоль русла – означало все эти препятствия преодолевать. Не ходят люди пешком в Новгородскую Русь, туда летом только по воде плавают. Зато дорога на Муром обещала путь торный и удобный. Реки там, конечно, встретятся, но тракт на то и тракт, чтобы либо через броды страннику проход показать, либо мостами над широкими ручьями покрасоваться. Ледоход закончился, половодье еще не разгулялось. Так что пройти можно. А коли застрянет – так ему спешить нечего. Подождет.

– Все лучше, чем с людьми, – прошептал ведун, поднялся в седло и пустил скакунов рысью.

Так, в стремительной скачке, он и помчался по тракту – пока лошади не начали хрипеть и ронять пену. Середин сбавил шаг, давая им отдышаться. Ведь кони были ни в чем не виноваты. К тому же тряска причиняла ему сильнейшую боль – и спокойный ход тут же принес облегчение.

К полудню он миновал стоянку, от которой уходил на охоту за повелительницей волков, проехал еще три версты и – нежданно оказался на берегу небольшой речушки, глубиной от силы по колено, вытекающей прямо из-под толстого слоя белокрыльника. Слева сквозь прошлогодние его листья бодро пробивались молодые ростки. Справа русло поворачивало вдоль дороги, после чего ныряло под рухнувшие поперек течения осины. Под снегом они с боярином ничего тут и не заметили. Трава, бурелом. Поди догадайся, что это не поляна и не лес.

– Красивое место... – натянул он поводья и спешился. Присел у воды, умыл лицо. В отражении увидел высокий пень, на макушке которого что-то росло, резко выпрямился...

Нет, конечно, это было совсем другое место. Веточка над пнем оказалась веткой березы, что росла чуть дальше, а сам пень – широким и высоким, совсем еще крепким, а не той низкой трухлявиной, близ которой они с Годиславом останавливались на злосчастный ночлег.

Больше здесь уже ничего путникам не угрожало. Им не нужно бояться, что ночью стоянку разорит огромная стая волков, что людей закружит лесная ведьма, не выпуская до тех пор, пока силы не иссякнут, а сами они не станут беспомощной жертвой серых хищников. Но на этот раз ведун почему-то не испытывал ни гордости, ни радости от своего успеха. Чего-то не хватало его душе. Она мучилась и не могла обрести удовлетворения.

После недолгого колебания он расседлал лошадей, погладил их по бокам, по мордам. Вроде отдышались, не запарены. Пустил их к воде:

– Отдыхайте, сегодня больше никуда не тронемся. Только не убегайте далеко. Как бы волки вас не унюхали.

Он нашел среди вещей топор, взвесил его в руке, подступил к пню, не спеша его ошкурил и принялся отсекать лишнее. Сперва подровнял макушку, потом прорезал сверху вниз насечки, добиваясь сходства с длинными, заплетенными сзади волосами. Наметил контур изящных бровей, аккуратными ударами снял тонкий слой дерева над ними – и получился гладкий, высокий лоб. Сильные удары создали глазницы, в которых уже ножом он открыл зрачки. Потом рубанул справа и слева, оставляя длинные ровные срезы, чуть почистил поверхность спереди – и опять ножом, осторожно, снимая буквально миллиметры остро пахнущей древесины, сделал небольшой острый нос. Чуть ниже – приподнятую губу, под ней тонкую прорезь рта. После этого осталось всего ничего: подбородок с ямочкой, часть горла... И все, резать ниже он не решился. Портрет суровой, но красивой властной женщины у него получился, и попытка добавить к этому формы тела могла только испортить впечатление.

– Неплохая работа, – сухо сообщил женский голос. – Неужели это Мара?

– Да, это она, – признал Середин. – Богиня смерти. Я знаю обычаи. Отныне никто, идущий по этой дороге, не рискнет миновать это место, не оставив ей подношения. Прекраснейшая из богинь достойна того, чтобы здесь ей молился любой и каждый. Ибо покой их достигнут именно смертью и муками.

– Этому идолу недостает одного. Благословения богини...

Женщина в длинном, переливчатом зеленом платье подошла к скульптуре, наложила руку ей на лоб. Золотой обод, удерживающий ее волосы, ослепительно засиял и угас. Она опустила руку и обернулась. Олег склонил голову:

– Приветствую тебя, прекраснейшая из богинь. Я рад видеть тебя. Особенно сейчас, когда ничто вроде бы не угрожает моей жизни.

– Я пришла сказать, – протянула Мара ему руку, словно для поцелуя, – я пришла сказать, что ты свободен. Отныне я считаю тебя исполнившим клятву.

Олег колебался всего секунду, склонил голову и коснулся губами ее запястья. Губы словно попали в зиму – он как будто поцеловал стальную балку в тридцатиградусный мороз. Удивительно, что губы не примерзли, когда ведун поднял голову.

– Храбро, – звонко рассмеялась богиня. – Хорошо хоть, это мой поцелуй превращает смертных в пыль, а не их прикосновение ко мне. Было бы обидно наблюдать пропажу преданного поклонника в момент его триумфа. Хочешь поцеловать меня, смертный? По-настоящему, в губы?

– Да. Ты так прекрасна, что ради этого поцелуя не жалко стать пылью. Но если он случится, я хочу его чувствовать, а не обмерзнуть перед исчезновением.

– Это самый галантный отказ, который я только слышала, – со смехом крутанулась вокруг своей оси прекрасная Мара, и подол платья резко сократился, до колен обнажив стройные снежно-белые ноги, ткань превратилась в легкий бежевый шелк. Причем шелк довольно прозрачный. – Любопытно все же, каково это – целоваться со смертным? Пожалуй, я что-нибудь придумаю... Да?

– Да, – согласно кивнул Олег.

– Как ты невесел, мой витязь? – вскинула тонкие брови Мара, и волосы змейками поструились по ее плечам, сплелись в длинную толстую косу. Богиня перекинула ее через плечо, сотворила из воздуха зеленый бантик, на миг замерла, поджав губы, стукнула пальцем. Бантик стал алым. – Разве ты не клялся восхищаться мною тысячи тысяч раз?

– Я созерцаю тебя, твою невероятную красоту, твои точеные черты, глубокий взгляд, манящие губы – и немею от восторга, – улыбнулся Середин.

– Никакой искренности, – недовольно поморщилась Ледяная богиня. – Прикоснуться к тебе, что ли?

Она протянула руку и осторожно тронула подушечкой указательного пальца его щеку. Фыркнула, забавно сморщив нос:

– Даже не отпрянул. Высшая степень уныния, известная мне у смертных.

– Убивает твой поцелуй, а не прикосновение. Я ведун, я знаю.

– Экий ты стал правильный! Раньше был другим.

– Я исправлюсь, – пожал плечами Олег. – Просто мне нужно время. Последние дни оказались не самыми лучшими в моей жизни.

– Прости... – почернело и вытянулось одеяние Мары. – Ты же весь побит. Тебе не до радостей. Но все равно, ты сделал для меня так много, что я изрядно удивлена. Мне стали возносить молитвы во многих селениях. Даже князь в древней Русе принес жертву и многие смертные последовали его примеру. Уже давно, очень давно я не получала столько сил. И здесь тоже... Ты воздвиг мне нового идола. И этого тоже не случалось уже многие годы. Ты достоин награды. Проси, чего ты хочешь!

– Я делал это не ради награды, прекраснейшая из всех.

– Я знаю, – кивнула богиня. – Если бы ты делал это ради награды, ты бы ее не получил. Но ты делал это без всякой корысти, и именно это ценнее всего. Называй свое желание, мой витязь. Я, теперь именно я хочу исполнить любое твое желание. Ты его заслужил.

– Любое? – недоверчиво переспросил Середин.

– Некоторые желания способны тебя испепелить. – Мара кокетливо опустила глаза и оправила косу. – Посему знай меру. А в остальном – любое. Богиня я или нет?

– Если любое... – прикусил губу Олег, но все же решился: – Ты ведь всесильна, ты повелительница царства вечности. Тебе подвластно само время.

– Да, мое царство поболе здешнего будет, – признала богиня. – Чего ты хочешь, мой витязь? Говори. Ты желаешь, чтобы я покарала обидевшее тебя селение? – Лицо ее на миг заледенело. – Только скажи...

– Нет, не нужно, – покачал он головой. – Но я не хочу больше совершать подвигов, прекраснейшая. Не хочу, не могу. Надоело. Я устал. Будь оно все проклято!

– Понимаю тебя, ведун. – Голос Мары опять стал ласковым. – Не бойся. Говори.

– Я хочу назад. Хочу вернуться домой, обратно. В свой мир. Ты способна исполнить такое желание?

– Мне подвластно все, смертный, – прищурилась Мара. Она вскинула руку, на которой вдруг обнаружился огромный багровый платок, одним движением завернулась в него, словно в плащ. – Я богиня, мои силы бесконечны. Я даже знаю, откуда ты явился в наш мир. Но верно ли ты выбрал, ведун?

– Да, – уверенно кивнул Олег. – Я хочу именно этого. Вернуться. В моем мире у меня остались важные незавершенные дела. В этом же мне уже ничего совершать не хочется.

– Ты должен быть уверен целиком и полностью, мой герой. Вернуться назад ты уже не сможешь. Никогда. Передумать будет поздно.

– Увижу ли я тебя в своем мире, прекраснейшая из богинь?

Губы Мары чуть разошлись уголками в стороны, платок на плечах растаял, обнаружив облегающий тело бархат.

– Хорошо, мой герой. Я исполню твое желание. Хотя без тебя этот мир станет уже не столь забавен. Слушай меня и запоминай. Я дам тебе напиток забвения, и ты канешь в вечность. Как и всем прочим богатырям, тебе придется сразиться со стражей Калинова моста. Ты должен одолеть их, перейти реку Смородину и коснуться ногой земли моего царства. Там нет времени и мгновение равно вечности, а год – тысячелетию. Как всем, тебе захочется остаться там. Чтобы вернуться назад, ты должен развернуться и перейти мост назад. И ты попадешь туда, куда желаешь. Запрет всего лишь один. Невозможно вернуться в минувшее. Только в грядущее. Река времени не поворачивается вспять. Тебе доступен лишь один путь. Грядущее.

– Из твоего царства никто не возвращается, красивейшая. Наверное, это трудно. Даже невозможно. Смогу ли я свершить такое.

– Сам не сможешь, – признала богиня. – Но я тебе помогу. Ты готов?

У ведуна по спине побежали мурашки, заглушая даже боль от ран. Он отлично понимал, что предлагает ему повелительница смерти. Она предлагает ему умереть. Сгинуть, пропасть, преставиться. Погибнуть, надеясь на будущее воскрешение.

– Если я умру, прекраснейшая, то мой дух отделится от тела, – внезапно сообразил Середин. – Тело, плоть останется здесь и... И это всего лишь плоть, она не вечна. Как я вернусь, если у меня не будет тела?

– Не бойся, я сохраню его для тебя. Я все-таки богиня. Не только сохраню, но и наколдую так, чтобы ты получил его обратно в целости и сохранности именно в нужный момент.

– Если сохранишь... – Олег вспомнил про лошадей. Но они не были ни привязаны, ни спутаны. Надоест маяться в лесу – вернутся к селению, ничего с ними не случится. Больше его здесь ничто не заботило. – Раз твоей мудрости хватило подумать обо всем, мне остается только отдаться в твою власть, прекрасная. Я готов.

Богиня подняла правую руку, повернула ладонью вверх. Над нею побежали искорки, быстро сплетаясь в плотную полусферу. Идеальной формы чаша из кости с золотым ободком, до краев полная темной тягучей жидкости. Мара медленно и торжественно поднесла чашу к его губам. Олег сделал глоток. И ощутил, как куда-то проваливается, проваливается, и все вокруг заволокло туманом.

Когда туман рассеялся, он понял, что стоит на ровном поле с редкими обгорелыми пеньками и начисто выжженной травой. Тут и там были видны разбросанные в беспорядке кости и человеческие черепа. Небо над головой отсутствовало – там находилось что-то бурое и темное, солнца не было. Тем не менее в странных сумерках глаза довольно хорошо различали все вокруг на сотни шагов.

– Вот, значит, ты какое, царство прекрасной Мары, – пробормотал Середин. – Прозябать здесь вечность будет жестоко. От тоски повесишься. Ой, что это я? Тут даже повеситься – и то невозможно.

Чувствовал он себя достаточно бодро. Боль ушла, на плечах привычно лежал налатник, на ремне оставалась на обычном месте любимая сабля, а также ножи, поясная сумка и серебряная ложка.

– Интересно, а ложка мне тут понадобится или уже никогда? – усмехнулся, оглядываясь, ведун.

В одном месте горизонт показался ему куда как светлее, и Олег направился туда, старательно переступая костяки. Через несколько минут он увидел сидящего человека. Остановился, окликнул:

– Эй, земляк, чего заскучал?

Человек поднял голову, посмотрел на него и вдруг начал разваливаться. Плоть стала осыпаться сухим порошком, кости – выпадать и раскатываться в стороны.

– Надо же, – удивился Олег. – Тут что, тоже умирают?

Он двинулся дальше и вскоре наткнулся еще на одного такого же тоскливого бедолагу. Тот на призыв откликнулся: махнул рукой вперед. И снова опустил голову. Хоть не рассыпался, и то ладно. Спустя некоторое время встретился еще один сумрачный персонаж, который брел слева направо, безразлично пиная кости и черепа. Этот на попытку поздороваться не отреагировал никак.

Чем дальше, тем больше на пути попадалось серых костей и блеклых черепов. Они устилали землю на толщину в ладонь, и переступать через ребра и лодыжки стало уже невозможно. Ведун старался хотя бы не задевать черепа. Впереди же открылось сияние чистого голубого неба, яркого солнца, заливающего далекие опушки, луга, кроны деревьев. Квелых фигур становилось все больше, через них приходилось проталкиваться. Свет, поляны, леса манили их, зачаровывали. Они стремились туда – но почему-то не шли.

Вскоре стало понятно, почему: от бурого выгоревшего безвременья тени отделяла огненная река, медленно несущая свои воды между разительно отличающимися друг от друга, низкими берегами. По эту сторону тягучая лава лизала слой серого костяного пепла, по ту – накатывалась на ослепительно-желтый чистый песок. Но самым кошмарным было то, что в огненной лаве варились люди. То тут, то там мелькали руки, ноги, высовывались распахнутые в безмолвном крике рты.

– Пожалуй, вплавь перебираться не стоит, – решил Олег. – Нужно искать мост. Эй, мужики, где мост, не подскажете?

Сразу три тоскливые тени махнули рукой влево, и Середин повернул туда, мысленно удивляясь, почему здешние квелые обитатели сами не переходят по мосту на тот берег... И вскоре понял. Впереди, возвышаясь на добрый десяток метров над окружающими людьми, кружил на месте самый натуральный трехголовый дракон. По его спине вдоль хребта шли костяные пластины, хвост заканчивался здоровенной шипастой палицей. Лапы были толстые и короткие, смахивающие на крокодильи, и большая часть высоты чудовища приходилась на толщину туши. Шеи начинались между передними лапами. Слегка приплюснутые, они защищались от возможных врагов костяными пластинками, торчащими вправо и влево. Головы украшались острыми ушами с кисточками на концах, и выглядели бы забавно, если бы не клыкастая пасть, способная вместить в себя микроавтобус среднего размера. Вместе с пассажирами.

– Не удивлюсь, если он еще и огнедышащий... – пробормотал ведун.

Квелые обитатели этого берега держались от зверя подальше, и сейчас на сером костяном поле Олег стоял один. Впрочем, его одиночество было недолгим. Примерно через полчаса из сумрака вышли трое кольчужных ратников в шеломах и с мечами. Одинаковый доспех делал их похожими на братьев-близнецов, и только бороды позволяли отличить одного от другого. У одного – тонкая и длинная, у другого – густая лопатой, у третьего – рыжая.

– Рад видеть, бояре! – кинулся к ним Середин. – Видите, какая зверюга мост охраняет? Может, вместе завалим?

– Откель ты такой взялся? – сурово спросил носитель тонкой бородки. – Рази не ведаешь, что Змий миры наши охраняет? Живых на ту сторону не пропускает, мертвых – обратно.

– Про это Ворон не сказывал... – смутился Олег. – К смерти не готовил, старик.

– До встречи, побратимы... – Длиннобородый обнял одного воина, другого, а затем решительно отправился прямо на дракона. И тот действительно не тронул гостя, только взглядом внимательным левой головы проводил.

Выгнутый дугой Калинов мост начинался от самого драконьего хвоста. Он был железным, светился краснотой от жара, имел толщину примерно в локоть, а ширину... Ширины он не имел вообще! Это было нечто вроде длинной бритвы, шагнуть на которую казалось равносильным самоубийству.

– Как же по нему идти, бояре? – шепотом спросил Олег. – По острию меча ведь и то безопаснее.

– То от грехов твоих зависит, – взмахнул клинком рыжебородый. – Коли грехов много на тебе, висят на совести, ровно камни, так и душа тяжелой окажется. Тяжелую – то верно, мост разрежет. Развалится душа надвое, в Смородинку упадет, вечность гореть станет, да еще мук вдвое больше, ибо две части. А коли грехов нет, то и бояться нечего. Душа легкая, скользнет невесомо.

Между тем на воина, ступившего на мост, вдруг накинулись раскаленные существа из реки: они лезли на мост, хватали бородача за ноги, цеплялись за шаровары. Несколько таких тварей загородили ему путь, накинулись с мечами – и откуда только взяли в своей лаве? Длиннобородый уверенно сражался, пробиваясь шаг за шагом, но на самой середине вдруг оступился, качнулся и рухнул вниз. Оба воина ахнули:

– Не может быть! Это же Ратибор! Как же так?

– Это кто его скинул? – громко выкрикнул Олег.

– По речи ты, боярин, вроде и наш, – удивился рыжебородый. – А вопросы задаешь, ровно чужеземец. Это вороги наши. Те, кого ты убил в своей жизни, с кем ссорился, кто тебя ненавидел. Коли это бесчестные люди, то в страну вечности они перейти не смогли и в огненной реке горят. И когда ты пытаешься Калинов мост перейти, они тебе мешают всячески и скинуть вниз норовят.

– Ква, – сглотнул Середин. – Кажется, у меня неприятности.

– Ну... – Рыжебородый обнял товарища. – Скоро свидимся.

Он покачал мечом и вслед за первым витязем двинулся мимо дракона.

– Откуда вы, бояре? – не отрывая глаз от его спины, спросил последнего витязя Середин.

– На порубежье к печенегам в засаду попали. Разъезд, вестимо, отбился, коли мы сюда лишь втроем пришли. Это славно. Теперь сто раз обмыслят, прежде чем пакости чинить.

Рыжебородый остановился у моста, вокруг которого уже возились немалой толпой раскаленные мертвецы, с оружием и без. Покачал мечом. Но тут к мосту на том берегу начали подтягиваться загорелые, веселые, плечистые мужи с луками и рогатинами. Как только воин ступил на мост, они начали стрелять в мешающих ему обгорелых ненавистников, метать в них копья. А когда рыжебородый приблизился – били их ратовищами и рубили мечами.

– А это кто? – не понял Середин.

– Те, кому ты добро сделал. Кто любит тебя, уважает, кто другом считает. Кто не желает, чтобы ты в пучину огненную рухнул. – Пока ратник объяснял, его товарищ благополучно миновал мост. Дожидавшиеся его друзья обняли воина и повели в залитые теплом и светом поля. Чернобородый кивнул: – Вот и мне пора. Надеюсь, там хорошая охота.

Погибший обогнул дракона, приблизился к мосту, остановился, колеблясь. Оглянулся. Взвесил в руке меч. На светлом берегу появилось человек пять его друзей, среди которых двое – совсем еще мальчишки. Воин оценил взглядом ширину реки, ее полыхающее содержимое и вдруг быстрым шагом пошел вперед. Снизу к нему потянулись руки, кто-то попытался выбраться на мост, кто-то буквально повис на ноге. В горелых обитателей реки полетели стрелы, копья. Защитников было совсем немного – но и ненавистников нашлось всего ничего. Забравшийся на мост враг был сбит стрелой, а тот, что вцепился в ногу – так и провисел весь путь боярина, ничего не добившись. Очень скоро воин попал в радостные объятия – и его тоже увели к светлой опушке.

– Похоже, теперь моя очередь, – вытянул саблю Олег. Левой рукой почесал в затылке. Он начал понимать, отчего на этой стороне бродит столько неприкаянных существ, постепенно усыхающих и обращающихся в костяной ковер. Решиться ступить на мост было не так-то просто. Немало жертв огненной реки, разрезанные надвое, рухнули вниз, недооценив тяжести свершенных в жизни неблаговидных поступков. Немало храбрых витязей не догадалось, насколько больше у них ненавистников, нежели друзей, и тоже рухнули в пламя. Но самое гнусное: как мешать, так и помогать могут только павшие. Ну, или умершие. Сколько народу Олег успел покрошить за время своих скитаний – он уже и сам затруднялся ответить. Зато про друзей достоверно знал почти про всех... что они живы. А живые мертвым – не помощники.

А уж про грехи лучше и вовсе не вспоминать...

– Попал, ох, попал... – проверил заточку сабли ведун. – Интересно, если остаться бродить по этому берегу на тысячу лет, Мара меня оживит? Или я рассыплюсь раньше и в косточки обращусь?

Ведун оглянулся на блеклые тени. Тряхнул головой:

– Тысячу лет таким?! Уж лучше сразу в огонь... – И он решительно двинулся вперед, по пути преднамеренно задев плечом огромный драконий коготь. Но зверь, похоже, этого толчка даже не заметил.

Смородина дышала нестерпимым жаром. В ее глубинах что-то зашевелилось, полезло наверх, цепляясь за мост. Олег торопливо взмахнул саблей, и сам не заметил, как оказался на раскаленной дуге, соединяющей берега. Ткнул саблей влево, вправо, удивляясь вялости и скудности противников – и вдруг сообразил: он ведь убивал душегубов! Татей, разбойников, прочее отребье. Такие уроды моста пройти не могли – но они и сами это отлично знали! А раз так – сюда наверняка и не полезли, оставшись бродить в багрово-сумрачной пустыне выжженного берега. Гореть в вечном пламени не захотели.

– А ну, кыш! – приободрился ведун, уверенно шагая дальше. Увидел на том берегу силуэты, пляшущие и переливчатые из-за струящегося из-под ног горячего воздуха. Кто это мог быть? Кто-то погиб? Кто-то из забытых попутчиков счел его своим другом? Кто-то из некогда исцеленных захотел заступиться за него у Калинова моста?

Олег ускорил шаг, быстро одолел остаток пути, но стоило ему ступить на землю – как на глаза легла густая тень, и он увидел прямо перед собой точеные черты, словно вырезанные искусным ювелиром из слоновой кости. Она наклонилась, Олег ощутил поцелуй: горячий, страстный, пьянящий. Богиня снизошла и исчезла – а он опять обнаружил впереди так и не преодоленный Калинов мост, по ту сторону которого поджидал своих жертв трехголовый дракон.

– Дракон так дракон! – После поцелуя Мары Середин слегка ошалел и в состоянии бессмысленного восторга решительно перебежал реку, готовый сразиться с кем угодно. Но биться не пришлось: его покровительница неожиданно выросла перед могучим зверем, оказавшись с него ростом, принялась гладить змея, чесать ему головы под горлом, ласкать, отвлекая внимание. А когда Олег прокрался мимо, указала царственной рукой в самую черноту выжженной пустыни:

– Ступай туда. Тебе пора.

Ведун послушался и несколько часов топал и топал в багровое безмолвие, пока не ощутил слабое головокружение и острый приступ удушья...

Последняя битва

Громко тарахтя двумя глушителями, древний, покрытый пятнами ржавчины и грунтовки «Урал» долго пробирался через лес по узкой тропинке, то и дело цепляя коляской то кустарник, а то и деревья. Но благодаря малой скорости и толщине железа на крыле заметных повреждений не получал. Оба пассажира в таком случае слезали с мотоцикла, брались руками за раму и задирали коляску вверх, протаскивая мимо препятствия. Пареньки призывного возраста одеты были просто и прагматично: кирзовые сапоги, джинсы, футболки и брезентовые ветровки, из чего можно было догадаться, что едут люди по делу и мелкие неприятности их ни за что не остановят.

Наконец тропинка перевалила очередной холмик, мотоцикл протарахтел между тремя соснами, ловко вписавшись в узкий полукруг, чиркнул рамой по пню, примял молодую ивовую поросль, заглох и остановился в самой гуще кустарника.

– Сели? – тряхнул головой пассажир и сладко зевнул. – Может, по пивку, а потом дальше?

– Не сели, Паша, а приехали. Клад здесь.

– Здесь?! – Парень, сидевший на изгибе заднего крыла, спрыгнул с седла назад, вышел обратно на тропу и спустился в самую низину. – Витя, ты в своем уме? Болотина размером с коровник и одна глина вокруг. Откуда здесь святилище? Какой тут на хрен жертвенник? Тут, кроме комаров и вони, ничего никогда не было! Даже лягушки с пиявками, и те давно передохли.

– А вот чижика тебе в тесте! Именно здесь они идола и нашли! Говорят, это изваяние богини Весны. Оно стояло возле ручья, и ему каждый год поклонялись, таскали сюда дары, жертвы и всякую прочую фигню. Древнее было, что сопля мамонта.

– Что древнее? – не понял Павел. – Болото?

– Вон спил, – указал на низкий пенек Витя. – Думаешь, старый? А вот уж тебе с ногами! При мне пилили, две недели назад. Говорят, окаменело, потому и не гниет. Здесь вообще болото, среда такая. В общем, ничего не портится. Ни железо, ни кожа, ни золото. Если мамонт тысячу лет назад утонул – можешь откапывать и жрать спокойно. Будет как свеженький. Только пожарить сначала, конечно.

– Хрень собачья! Ну кто тут поселится? Болото! Ты сам поселишься?

– Да не жили они тут, тундра! Святилище. Приходили, молились и сваливали.

– Ага, счас. Ты хоть раз иконы в сортире видел? И здесь то же самое. Не может быть святилища в гадюшнике.

– Ты каким местом слушаешь, убей тебя кошка задом?! Говорю, я сам, на этой самой раскоряке, истукана отсюда для их музея краеведческого вывозил. Больше ничего сюда не проезжает, ни с колесами, ни без. Потом еще два дня смотрел, как они тут с миноискателями вокруг лазили. Между прочим, эти чертовы археологи пять монет тут нашли. Две серебряные, сам видел. С пятак поросячий. Тыщу баксов каждая наверняка стоит. Ей, богине Весны приносили.

– Вот блин! – сплюнул Павел. – Кабы знать. Я бы эту лужу зараз осушил. Вот, значит, зачем тебе мотопомпа понадобилась!

– Слушай сюда, глухарь щипаный! Эти чокнутые краеведы вон там, где камышина торчит, целый час ползали, чего-то регулировали и проверяли. А потом сказали, что на глубине в полтора метра что-то есть.

– И чего это было?

– Ворона с рюшечками! Ты головой подумай, как они выкопать могли? Там же болото! Ногой нажмешь – сразу лужа. Покудахтали, покудахтали и уехали. Сказали, спецоборудование нужно. Теперь непонятно, когда явятся.

– Надеюсь, не сегодня... – Парень сошел на чавкающую равнину, потоптался. – А сливать куда?

– Вон же ручей, чего тебе еще надо?

– Длины шлангов не хватит.

– Всего хватит, не бухти. Я вымерял. Кинем пару слег на траву, поставим между ямой и ручьем, как раз одна труба от ямы до помпы получится, а вторая – от помпы до ручья. А не хватит – и бородавка с ней. Мимо все равно не прольется.

– Ладно, Витька, уговорил. Отвязывай лопаты. Но если мы вместо клада колесо тракторное найдем, я тебя в этой яме и оставлю!

– Не дрейфь, все будет, как у белки в гнездышке – сытно и тепло. По пивку и вперед!

С лопатами ребята умели обращаться отлично. Волокнистый, размякший торф легко поддавался нажиму остро отточенных заступов. Большие комья улетали далеко в сторону, и яма углублялась даже быстрее, чем ее успевала заливать вода. Только уйдя почти по пояс, они наконец воспользовались помощью техники: извлекли из коляски глянцево-желтую мотопомпу, поставили прямо на траву, отчего-то забыв про слеги, кинули шланги – один в яму, другой к струящемуся через тропинку ручью, – залили через воронку воду, чтобы заполнить всасывающую трубку, одним рывком кикстартера завели. Отметили успех еще бутылкой пива – полуторалитровой на двоих – и снова взялись за лопаты. Теперь яма стала чистой, как аквариум: грязную от торфа воду помпа выплевывала наружу, а на замену сверху стекала уже чистая, отфильтрованная через травяную губку – сквозь плотно слежавшиеся стенки не просачивалось вовсе ничего.

– Паш, ты слышал? Вроде как звякнуло что-то...

– Глюки. Сквозь воду чего услышишь?

– Подожди, лопата уперлась. Шланг сюда подвинь! Сейчас грязь уйдет, посмотрим... О, черт! – Стоило перестать мутить воду, как на свет показалась украшенная огромным изумрудом рукоять... Рукоять чего – понять пока было невозможно. Все остальное еще скрывал торф. – Ешкин-мошкин-карабей! Да мы теперь миллионеры!

– Может, это стекло?

– Ты совсем сбрендил, дитя душистых прерий! Кто стекло будет в клад закапывать? И вообще, стекла тогда не было еще, говорят. Не придумали. А бриллианты дешевле железа были. Давай теперь аккуратно ковыряй. Как бы не сломать чего. Тогда хрен продашь.

– Сам понимаю, не дурак.

Парни, в азарте забыв про комаров и скинув куртки, принялись расчищать находку и вскоре освободили от грязи лежащего на спине человека. Он был в короткой меховой куртке, кожаных штанах и высоких сапогах, на поясе имелись сразу два ножа разной длины и кривая сабля, большой кожаный подсумок. Благодаря уникальным консервирующим свойствам торфяника, сохранилась каждая черточка его лица, усы, короткая бородка.

– Смотри, перстень золотой! Пуговицы, пуговицы с самоцветами! Блин, ты глянь, что на шее! Главное, не продешевить со всем этим. Такая пруха раз в жизни случается.

– Каждая ресничка на веках на месте! Офигеть! Того и гляди, глаза откроет и вста-а-а-а-а!!!...

* * *

...Духота стала нестерпимой, вдобавок он ощутил, как лицо заливает вода, открыл глаза и изо всех сил рванулся вперед, к свету... И сел. Сел, тяжело и глубоко дыша, наслаждаясь этим процессом. Воздух был прохладным, напитанным ароматами хвои, свежевспаханных полей, дыма – теперь как никогда ведун понимал, насколько прекрасен этот воздух. Ведь в царстве Мары никаких запахов не ощущалось. Все было пресным и однообразным, как картон. Здесь пели птицы и жужжали комары, здесь освежал лицо ветер и грело солнце, здесь было тепло и мокро... Даже чересчур мокро...

Середин наконец обратил внимание, что сидит в яме по пояс в воде, поднялся, выбрался наружу. Он находился в середине небольшой заболоченной низинки, спрятавшейся между двумя холмами. Рядом тарахтела мотопомпа, освобождая яму от воды, а заодно доказывая, что он попал именно туда, куда хотел – пусть и с вероятностью плюс-минус несколько лет. Импортные компактные помпы появились в России не так уж и давно.

Больше вокруг никого не было – хотя из леса доносились какие-то неясные далекие вопли, хруст веток, треск валежника. Видимо, вылезая, он спугнул каких-то зверей.

– Интересно, кто тут ковыряется? – удивился Олег. – Хотя, конечно, прекраснейшая из богинь обещала мне заклинание, которое вернет мне тело именно в нужный момент. А наложенные хорошим колдуном чары нередко действуют самым неожиданным образом. Приводя, разумеется, к нужному результату.

Он опустил голову, глянул на себя и чуть не застонал от ужаса. Все оружие – мокрое. Одежда, разумеется, тоже. Трут, кресало... Он открыл поясную сумку, вылил из нее воду и понял, что дальше можно не проверять. Ни трута, ни порошков, ни иных зелий у него больше нет. И еды, кстати, тоже. Никакой.

– Надо что-то придумать... – Он тряхнул головой. – Обязательно что-нибудь придумать.

В голову... тоже, кстати, мокрую... ничего не лезло.

Олег выбрался из болотины на солнечную прогалину – и вдруг увидел брошенный в кустах мотоцикл. Подошел ближе. Колеса выглядели вполне накачанными, рычаги стояли на месте, и даже ключ мирно торчал в замке зажигания.

– И чего он тут лежит такой неприкаянный? – снова огляделся по сторонам ведун. – Наверное, никому не нужен... Возможно, там просто кончился бензин?

Середин открыл крышку, заглянул внутрь. Нет, жидкость плескалась выше, чем наполовину. Проверил краник – открыт. «Урал» выглядел, пусть и старым, но вполне исправным.

– Наверное, влетел в кусты и вытащить не смог, – решил Олег. – Тропинка, вон, узкая какая. С коляской не проберешься...

Он поколебался, но заглянул в коляску, увидел рядом с бутылкой пива и копченой скумбрией брезентовый сверток, раскатал. Это, как он и думал, оказался набор ключей. Дальше все было просто: коляска крепилась к раме мотоцикла четырьмя болтами. Отвернуть – всего три минуты работы. К этому моменту как раз и пиво с рыбой кончились.

Вытащить тяжелого двухколесного «скакуна» из кустов Середину труда не составило. Все же не один год только руками и ногами приходилось обходиться, накачал. Дальше все было и вовсе просто: он включил зажигание, оседлал мотоцикл, пустил по тропке вниз по склону, «воткнул» вторую передачу. «Урал» коротко дернулся, взревел и легко взметнулся на холм за ручьем, помчался по тропе дальше. Олег дороги не знал, но очень надеялся, что тропа хоть куда-нибудь, но выведет.

И ошибся. На скорости от встречного ветра он продрог до костей – а лес все не кончался и не кончался. Спустя пару часов гонки Середин сдался – свернул на показавшуюся уютной поляну, заглушил мотоцикл и отправился в лес, заглядывая под кору, поваленные деревья и прочие уютные места. Вскоре Олег набрал с кулак тонких сухих прядей мха и охапку хвороста, сложил все в центре поляны, высек на трут искру, а когда тот загорелся – сунул прямо под низ сложенного шалашика. Пока он раздевался и развешивал одежду вокруг, валежник полыхнул, и теперь оставалось только дождаться, пока его привычный и удобный костюм просохнет.

Поддерживать огонь пришлось до утра. Зато на рассвете Олег оделся во все сухое, завел мотоцикл и помчался дальше, уже не испытывая особого дискомфорта.

Тропинка не обманула – через полтора часа вывела его прямо к автобусной остановке на асфальтированном шоссе. Под бетонным козырьком маялись три женщины. Значит, вот-вот должен был подойти маршрутный транспорт. Все же пригород, расписание. Олег оценил свое положение: бензин в баке не бесконечен, денег заправиться нет. К тому же – мотоцикл чужой и, по совести, его стоит оставить прямо здесь, где ходят люди, причем местные, и владельцу вскоре станет известно о находке.

Ведун глянул на себя в круглое мотоциклетное зеркальце, усмехнулся, покачал головой.

– Такого красавца сдадут в психушку при первой возможности. Придется отводить людям глаза и ехать домой зайцем. Да еще и еду воровать. Калинов мост мне это когда-нибудь припомнит. А куда денешься? – И он крутанул рукоятку газа.

Уже через мгновение жительницы деревни Буславец, ожидавшие автобуса на остановке «Двенадцатый километр», что находится на шоссе из Гориц в Велишино, наблюдали удивительную в своем роде галлюцинацию. Прямо к навесу для пассажиров выехал из леса на мотоцикле молодой мужчина в дорогих сапогах, кожаных штанах и меховой куртке, опоясанный длинной саблей с роскошной рукоятью, что сверкала золотой отделкой и драгоценными камнями. Мужчина прислонил мотоцикл к поддерживающему навес столбу, зашел за боковую стенку остановки – и больше его никто не видел.

Зато спустя пять дней в спортивно-реконструкторский клуб «Остров Буян», что на Первомайской улице, вошел удивительно похожий на героя галлюцинации молодой человек, но одетый уже в остроносые туфли, вельветовые брюки и свежую бежевую рубашку. Молодой человек уверенно прошел по коридорам комплекса, постучал в дверь кабинета главного тренера и вошел не дожидаясь ответа.

– Привет, Ливон Ратмирович, – кивнул он круглолицему старику с длинными и черными как смоль волосами. – Не ждал?

– Как же не ждал, чадо! – рассмеялся старик и потянулся с довольным видом. – Все как раз наоборот, Олежка. Заждался я тебя, ох как заждался! Просто мочи не было терпеть. Ну, теперича и мне поспать можно. А ты отдувайся.

– Стой, Ворон! – испугался ведун. – Что за привычка? Только я появлюсь, ты тут же пропадаешь, все хлопоты на меня повесив. Ты скажи хоть, ты тот или этот?

– А разве я не один? – Учитель одарил его широчайшей улыбкой.

– Из пещеры под Муромом со спутницей моей кто пропал? Ты или не ты?

– Давно это было. Уже и не упомню...

– И зачем ты это сделал?

– Я что, ошибиться не могу? – развел руками старый чародей. – Получилось так. Случайно.

– А почему не вернулся?

– А ты сам в пещере моей долго просидел? – хитро прищурился Ворон. – Ась? А я что, деревянный? Тоже захотел дух перевести. Тем паче что ученик ты у меня толковый, находчивый. Сам должен был выкрутиться. Да и выкрутился, как вижу. Опыта лишнего приобрел. Чтобы научиться плавать, чадо, надобно плавать. Вот и пустил я тебя возле «омута» побарахтаться.

– Ты меня совсем запутал, Ворон, – покачал головой Середин. – Так ты под Муромом специально от меня сбежал или с зельем ошибся.

– Дык давно было, рази упомнишь? – откровенно расхохотался старик. – Сколько веков, сказываешь, прошло? Скажи спасибо, я вообще хоть что-то про твой визит молвить могу.

– Ладно... – Олег не придумал с ходу, что возразить, да и не для того пришел, чтобы затевать спор с учителем. – Ливон Ратмирович, я узнал, как можно избавиться от двух настырных колдунов из Приуралья. Теперь можно смело оживлять Урсулу. И хорошо бы придумать, как сообщить обоим братьям, что она у нас в руках.

– У меня есть для тебя приятнейшее известие, чадо, – улыбнулся Ворон. – Урсула уже ожила. И ящики с кинескопами уже раструбили об этом по всему миру. Заметил, как у нас в клубе нынче пусто? Всех годных собрал, ровно по призыву, да заслал ее с хахалем охранять, дабы чародеи твои до нее добраться не смогли. Да и сам нередко наведываюсь, руны защитные ставлю, заговоры нашептываю, за порядком приглядываю.

– С хахалем? – изумился Олег. Не то чтобы он испытал какую-то ревность: все же несколько лет скитаний, что отделяли его последнюю встречу с невольницей от нынешнего часа, не могли не затянуть образ девушки пеленой забвения. Тем более что и раньше ничего, кроме привязанности, он к спутнице не испытывал. Однако Урсула всегда выглядела тихой, послушной и скромной. Как это создание могло найти себе кавалера сразу после пробуждения, да еще в незнакомой обстановке, в незнакомом мире – это никак не укладывалось в его голове.

И ведун был совершенно прав: в первые часы после пробуждения торкская невольница не испытывала ничего, кроме страха. Она не понимала, где находится, почему все вокруг кричат и бегают, кто, куда и зачем повез ее из большого светлого дворца в душную маленькую каморку с одинаково одетыми мужчинами, и почему всех их так бесит ее честный ответ на вопрос:

– Ты кто такая?

– Урсула, невольница боярина Олега, ведуна. Из похода на торков приведена.

– Ты чего, дура? Фамилия, имя, отчество? Место жительства?

– Чего?

– Ну, кто ты такая, откуда?

– Урсула, невольница боярина Олега, ведуна. Из похода на торков приведена. Вы его самого спросите.

– Кого?

– Боярина мово, Олега. Он из земель Новгородских будет, друг у него там есть, купец Любовод. Поручится и за него, и за меня. Хоть словом, хоть закладом, в том уверена. Али князь Муромский. Он его самолично знает, на пиры в шатер приглашал, сама видала.

– Тебя чего, ненормальная, в обезьянник к алкашам посадить? Знаешь, что они с тобой сделают?!

– Простите, лейтенант, – не выдержал Кирилл, глядя на съежившуюся и почти плачущую девушку. – Вы не забывайте, что мне ее еще телевизионщикам показывать нужно. Вон их сколько перед отделением собралось! Что я им скажу, если она... Ну, в общем, если костюм будет испорчен, мне будет трудно ее показывать.

– А кто тебе сказал, что мы ее отпустим, клоун? – рявкнул милиционер.

– Я не клоун, а свидетель, – негромко поправил Кирилл. – Могу подтвердить. И вам, и корреспондентам скажу, что девушка вела себя тихо, порядка не нарушала. Только ожила и все. Разве это преступление?

– Ты чего, совсем того? – присвистнул лейтенант и покрутил пальцем у виска. – Какое «ожила»? Ты дурак?

– А быть дураком законом не наказуемо! – храбро ответил реставратор. – И вообще, срок административного задержания всего три часа. И они заканчиваются.

– Тебя на наркотики проверить и в психушку отправить? – взвился милиционер. – Тебе там не три часа, а три месяца организуют и овощем выпустят.

– Весь музей туда отправите? Ее ведь человек десять видели!

– Ты протокол подпишешь и пойдешь, а она останется. Мне нужно установить ее личность! – И лейтенант опять взялся за ручку. – Фамилия, имя, отчество. И завязывай полоумной прикидываться, пока не разозлился!

– Если нужно установить личность, возьмите у нее отпечатки пальцев... – начал было Кирилл, но милиционер его тут же грубо перебил:

– Не тебе меня учить, что мне делать!

– Евсеев, заканчивай, – вдруг сказал капитан милиции, долго и задумчиво наблюдавший в окно за толпой любопытных, увешанных телекамерами, фотоаппаратами, микрофонами и блокнотами. – Заканчивай. Заполняй протокол и гони задержанных за дверь.

– Но она не называет своей фамилии, товарищ капитан!

– Протокол заполняется со слов задержанного – вот и заполняй, – с безразличной размеренностью посоветовал тот, не отводя взгляда от окна. – Установим личность, тогда и задержим за дачу ложных показаний. Будет хорошая уголовная статья. Правильно, девушка?

Он на миг оторвался от созерцания корреспондентской братии за стеклом, стрельнул взглядом в Урсулу и тут же снова отвернулся.

– Ладно, давай говори, ты кто такая? – снова потребовал лейтенант.

– Урсула я, невольница боярина новгородского Олега, ведуна...

– Так и писать, товарищ капитан?

– Так и пиши...

– Есть... – хмыкнул милиционер. – Фамилия: Урсула. Имя: Невольница. Отчество: Боярина... Та-ак... Место жительства?

– С боярином я скитаюсь. Куда он отправляется, туда и я.

– Понятно: без определенного места жительства.

– Евсеев, причина задержания указана?

– Да. Вызов наряда охраной музея по подозрению в попытке ограбления. Ну и что факт пропажи материальных ценностей не подтвержден. Она подозреваемая.

– Девушка, вы чего-нибудь крали?

– Чур меня, боярин! Да ни в жизнь!

– Евсеев, запиши.

– Что, товарищ капитан?

– Что она отказалась от выдвинутых обвинений! – начал злиться капитан. – Потом пусть подписывают, и гони их отсюда! Давайте, давайте, граждане, не задерживайте. Если есть претензии к работе милиции, впишите жалобу над строкой со своей фамилией.

– Я грамоте не обучена, боярин.

– Крестик поставь! Все, оба за дверь. Евсеев, впиши время, когда отпущены.

– Записал, товарищ капитан. Что теперь?

– Сам не понимаешь? Пиши: «ложный вызов» – и в папку. И в журнале про ложный вызов пометку не забудь поставить. Чувствую я, с этими циркачами нас теперь прокуратура и райотдел прошерстят до последней буковки. Как репортажи про оживление пойдут – тут же примчатся выяснять про наше участие. О, уже побежали с микрофонами, тараканы.

– И что нам тогда делать?

– Ничего. Задержали мы их всего на два часа сорок минут, материального ущерба нет, пострадавших тоже. Сняли показания и отпустили. Все согласно букве инструкции, ни одна собака не придерется. А за оживления, как верно сказал этот щегол, мы не отвечаем. И все. Кстати, если тебя эти тараканы начнут спрашивать, что и как, то так и отвечай: вели себя согласно букве закона. Исполнили все должное, прибыли вовремя, отработали по правилам. Общественно опасного деяния не совершено, задержанные отпущены в предусмотренное Кодексом время. И смотри у меня, без отсебятины! Смотри, вон этих гавриков тараканы уже достали, бегут...

Урсула и правда сильно испугалась, когда на нее, едва вышедшую из отделения, вдруг ринулись десятки людей, держащих перед собой непонятные, но яркие предметы, да еще и тыкающие ими ей чуть ли не в лицо. Она шарахнулась назад, едва не сбив с ног молодого реставратора. Тот скинул изрядно потрепанный за день халат, прикрыл девушку, повел вдоль дома.

– Это вы оживили скульптуру в Этнографическом музее?! Вас зовут Кирилл? За что вас задержала милиция? Кто изготовил ожившую статую? Какого она века? Такое случалось раньше?

– Это не статуя, это манекен! – не выдержав столь вопиющей некомпетентности, поправил Кирилл.

– Она действительно ожила?! – встрепенулись газетчики и телевизионщики. – Она умеет разговаривать? Как ее зовут? Какого она века?

– Галатея тюркского этноса! – рявкнул молодой человек, усаживая девушку, все еще накрытую халатом с головой, в свой потрепанный «форд». – Первый этаж, второй зал!

Он обежал машину, прыгнул за руль и спустя пару минут двинулся с места, расталкивая капотом ближайших репортеров. Те пытались еще что-то спросить, но в конце концов расступились и остались позади.

– Выбрались, – облегченно вздохнул Кирилл. – А я уж боялся, так на движке дальше и поедут...

Он немного помолчал, ожидая ответа, глянул в зеркало, притормозил, повернулся назад и скинул халат с головы своей спутницы.

– Все, можно больше не бояться. Уехали.

– Благодарствую, боярин, – склонила голову девушка.

– Боярин, боярин, – усмехнулся реставратор. – Все, тут больше никого нет. Можешь говорить нормальным языком. Тебя как зовут?

– Урсула.

– Ой! – весь сморщился молодой человек. – Только мне-то не надо! Ты еще скажи, что невольница какого-то новгородского боярина!

– Боярина Олега, мил человек. Али ты боярин? Тогда прощения просим, коли обидела...

– Эге... – прокашлялся реставратор. С его точки зрения, шутка сильно затянулась. Правда, пока он даже приблизительно не мог себе представить, как подобный розыгрыш можно было организовать. – Называй меня просто по имени: Кириллом. Хорошо?

– Да, боярин Кирилл.

– Можно без «боярина», – разрешил реставратор, включил передачу и поехал дальше, прикидывая, как же загнать девушку в угол, чтобы она призналась в розыгрыше. – Так ты была невольницей?

– Я и ныне невольница, господин, – кивнула девушка. – Боярину Олегу принадлежу.

– Где же он, твой хозяин? – с саркастической ухмылкой спросил молодой человек.

– Про то не ведаю, – горестно промолвила Урсула. – Но коли ты вернешь меня боярину Олегу, то, мыслю, вознаградит он тебя богато.

– Награда – это здорово, – ухмыльнулся реставратор. – Где же твоего боярина искать?

– Про то не ведаю, – с легкостью пожала плечами девушка. – Ты муж, ты в сей стране живешь, ты награду получишь. Ты и пытай.

– Ага... – задумался Кирилл. Он почуял, что ситуация как-то неуловимо изменилась. Но еще не понял, в чем. И потому осторожно спросил: – Так где тебя высадить?

– К боярину Олегу отвези.

– А где он?

– Об том не ведаю. Но коли отвезешь, награду получишь немалую.

– Это замкнутый круг какой-то! Как я могу отвезти тебя к тому, о ком не знаю ничего, кроме имени?

– Ты получишь за это награду, боярин, – присвоила-таки невольница реставратору дворянский титул. – Про господина своего я уж все сказывала во всех подробностях. Званием ратным не обладает, однако же смертный служивый, в побратимах знатного купца новгородского держит, Любоводом по имени. Ведуном его в землях русских кличут. Во Муроме у князя Муромского служил и в походе на торков прославился. В Киев-граде служил у князя Владимира, в поход в Таврию с ним ходил и жену Анну царьградскую привез.

– Что-о?! – Кирилл вдавил педаль тормоза, с визгом остановившись посреди дороги. – Твой боярин служил у Владимира Красна Солнышка?!

– Служил... – откинулась Урсула, не очень понимая столь бурной реакции. – Кольчугу ему князь Владимир подарил. Не раз боярин Олег ею хвалился и в сечи надевал.

В стекло водительской дверцы яростно застучали:

– Ты там что, обдолбанный совсем?! Ты чего так тормозишь на проспекте?!

– Кошка бежала, слепой баран! – тут же нашелся Кирилл. – Не видел, что ли?! Дистанцию держи!!!

Он включил передачу, поехал дальше.

– Ты хочешь сказать, что видела киевского князя Владимира?

– Нет, боярин, не встречалась. Господин у него в дружине состоял еще до похода к нам, на Яик[9]. Там меня и взяли, когда торков громили.

– Не обидно было победителям прислуживать после того, как твой город разорили?

– Дык не мое стойбище-то, торкское. Меня им в гарем еще за пять зим до того купцы продали.

– Вот оно, значит, как... – На этот раз реставратор надолго задумался. Каждый раз при попытках подловить спутницу на лжи она настолько ловко выкручивалась, что он прямо и не знал, как загнать ее в угол. – А скажи мне... Скажи мне... Скажи мне, Урсула, как яицких медвежат костяных резали? Ну, которые темные и белые, их на украшениях в большом числе в раскопах находят. Все похожи, ровно их в одной форме отливали.

– Так их в форму и лили, боярин, – ответила невольница. – Ты, коли таких же сотворить пожелаешь, ты костей бараньих али говяжьих... Ну любых... Костей любых набери полный котел. Подробить их хорошо, дабы больше вместилось. Водой вровень с костями залей, да и вари от рассвета до рассвета, дабы только-только кипело. А как солнце встанет, отвар с котла слей, да формы и наполни. Коли прозрачные игрушки надобны, так с известью отвар помешай, она осветляет. Коли темные али полосатые – так прям с котла лить можно.

– Ё-о-о... – выдохнул реставратор. Впервые в жизни ему так запросто, между делом, разрешали самые трудные из загадок археологии. – Тебя послушать, ты словно сама все это делала.

– Нет, медведей мы не лили, – мотнула головой девушка. – Пуговицы так делали, камни клеили, игрушки для малышей отливали, украшения правили. Много чего.

– Ага... – Теперь Кирилл и вовсе не знал, что говорить. – Так ты торкская невольница?

– Невольница боярина Олега, – поправила Урсула.

– То есть ты его собственность?

– Да, – лаконично признала рабыня.

– Получается, если я тебя нашел, а боярина твоего нет, то теперь ты моя собственность?

– Неправда твоя, боярин, – возразила девушка. – Боярину Олегу я принадлежу, покамест не откажется он, вольную не даст али не продаст кому другому.

– Боярина нет, а ты здесь, – улыбнулся Кирилл, поняв, что нащупал слабое место в логике пассажирки. – Так кому ты принадлежишь?

– Боярину Олегу, – упрямо повторила Урсула. Но после короткого колебания признала: – Но покуда в твоей власти пребываю. Как господин мой найдется, с ним о споре сем уряживайтесь. Мое дело бабье – воле мужской следовать.

– Так чья ты сейчас? – не понял ее ответа реставратор.

– В твоей воле пребываю, – повторила Урсула.

– Мне что, можно везти тебя к себе домой и делать с тобой все, что пожелаю? – переспросил Кирилл.

– Воля твоя, боярин.

– Тогда я везу... – угрожающе предупредил реставратор, притормаживая у входа в метро «Владимирская».

– Да, господин, – признала девушка, и не думая выскакивать наружу.

Розыгрыш затягивался и уже начал Кириллу надоедать. Но он никак не мог придумать, каким образом вынудить спутницу раскрыться. А подозрение на существование скрытых камер вынуждало воздержаться от грубостей. Молодой человек хмурился, но продолжал везти Урсулу на юг – в Купчино. Спустя полчаса он припарковался возле своего дома на Софийской улице, вошел в подъезд, вызвал лифт. Девушка, хотя он ее с собой не тянул, собачонкой бежала следом. Реставратор поднялся на восьмой этаж, открыл дверь своей квартиры – всего два года назад купленного в ипотеку молодежного жилья. «Квартира по цене комнаты». Что означало небольшую комнату, в одном углу которой присутствовал совмещенный санузел из туалета и душа, в другом – помещалась газовая плита и рядом раковина.

«Ожившая» спутница прошла в комнату следом.

Такая настырность могла разозлить кого угодно, и молодой человек решил покончить с проблемой раз и навсегда. Он развернулся и спросил:

– Значит, сейчас ты уже моя рабыня? Тогда раздевайся. Полностью. Я хочу посмотреть на тебя без одежды.

Кирилл знал, что выиграл! Такого хода с его стороны наверняка не мог предположить никто из участников. А потому он с торжествующим видом ждал реакции девушки. Урсула тоже не ожидала подобного требования. Но для воспитанной в гареме рабыни желания мужчины были высшей волей, а своей обнаженности она ничуть не стеснялась... И меньше чем через минуту молодой человек сломался первым:

– Я совсем не то имел в виду... Я хотел сказать, ты можешь помыться в душе, пока я переодеваюсь!

– Да, господин, – кивнула девушка, прошла к двери, на которую указывал реставратор. Вскоре оттуда послышался шум льющейся воды.

– Есть! – осенило реставратора, и он распахнул створку: – Если ты из прошлого, то откуда знаешь, как пользоваться душем?!

– Меня научил боярин Олег, – улыбнулась Урсула, продолжая намыливать себя губкой. – У него такой же.

– Да? – Кириллу оставалось только закрыть санузел.

И почти сразу кто-то позвонил в дверь. Не сходя с места, он спросил:

– Кто там?

– Это из ЖЭКа. У нас разнарядка к вам на помывку окон.

– Что-о? – На время забыв о розыгрыше, молодой человек шагнул ко входу, щелкнул замком. За порогом стояли пятеро человек с ведрами и губками.

– Чего-чего! Окна моем! Халява! – Круглолицый старик с длинными и черными как смоль волосами шагнул внутрь. – Подружка твоя в ванной? Это хорошо. Мальчики, дверь подоприте, и вперед.

Вошедшие торопливо обежали Кирилла, еще не успевшего придумать, как поступать в такой ситуации, и с остервенением принялись надраивать стекла единственного окна. После того, как они закончили, старик подошел к чистому прямоугольнику, закрыл лицо ладонями, постоял так несколько мгновений, а потом быстрыми решительными движениями начертал на стеклах какие-то влажные знаки – впрочем, быстро высохнувшие.

– Вы, уважаемый квартировладелец, к сим рамам и окнам ближайшие два месяца не прикасайтесь. Ибо на них нанесена самоочищающаяся пленка новейшей японской разработки. Она от вашего пота способна разрушиться, – с вежливым поклоном сообщил старик. – Для отвердения аккурат два месяца потребны. Не забывайте вовремя оплачивать квитанции управления жилищного обслуживания. Мальчики, пошли.

Гости так же стремительно, как вошли, выскочили на лестницу, сами захлопнув за собой дверь. Кирилл глянул на прозрачное, как воздух, стекло, бесплатно и добровольно помытое работниками ЖЭКа, и понял, что никакого розыгрыша нет и в помине. Это он просто сошел с ума.

Кирилл отошел в угол с плитой, вскипятил чайник, насыпал себе побольше растворимого кофе – чтобы взбодриться и мозги прочистить, – залил кипятком. За его спиной стих шум воды, скрипнула ручка двери, женский голос спросил:

– Можно вытереться, боярин?

– Да, конечно, – кивнул молодой человек своему видению. Ведь это было видение, что ж еще?

– Благодарствую... – Девушка скрылась за створкой и через мгновение вышла, завернутая в его махровое полосатое полотенце. – Водицы испить дозволишь, господин? Боярин Олег сказывал, из-под крана нельзя.

– Да, разумеется... – Кирилл никак не мог оторвать от нее взгляд. Настолько натурально и... соблазнительно выглядело его видение. – Кофе будешь? Или чай?

– Воля твоя, боярин.

– Тогда кофе... – Кинуть порошок и сахар в кружку было куда проще, чем искать пакетики с чаем, которые он и сам не помнил, когда последний раз покупал и куда положил. – Только подожди, пусть немного остынет.

– Благодарствую...

Видение приняло чашку, подуло на пену, осторожно отхлебнуло пару глотков. Это было очень странно. Ведь если девушка – галлюцинация, то получалось, что посуда висела в воздухе. А посуда галлюцинацией быть не могла, поскольку он сам только что ставил ее на стол и заливал кипятком...

Кирилл тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. Как ни странно – помогло. Он вспомнил о том, что перед сном обычно обходился в качестве ужина банкой консервов. Если его гостья, материальна она или нет, пьет реальный кофе – то от еды она, наверное, тоже не откажется. Угощать же ее из банки будет как минимум неприлично.

– Знаешь что... – вскинул он палец. – Посиди здесь, я в магазин сбегаю.

– Да, господин, – кивнула девушка.

– Я быстро... – Молодой человек поставил свою чашку на стол и стал одеваться.

На улице уже успело стемнеть и ощутимо похолодать. Задержавшись у парадной, Кирилл застегнул куртку до самого ворота, быстрым шагом вышел на дворовой проезд и повернул к круглосуточному универсаму.

– Это он... – явственно услышал он с детской площадки. Четверо довольно крупных парней поднялись со скамейки у качелей и двинулись следом.

По спине реставратора пробежал неприятный холодок, и в конце дома он свернул с проезда на узкую дорожку, ведущую к школе. Компания в длинных пальто повернула следом. Кирилл не спеша добрел до пересекающей путь тропинки и свернул на нее. Преследователи повернули тоже, причем явно начали нагонять. Молодой человек не выдержал и кинулся бежать: перемахнул газон, шмыгнул между припаркованными машинами, продрался через кусты, перепрыгнул низкую ограду площадки, нырнул за игрушечный домик... И врезался в спину какого-то типа в свитере и шляпе. Послышался стук, звон и шипение, и молодого человека сгребла за шиворот сильная рука:

– Ты чего сделал, козел?! Ты видишь, что ты сделал?!

Кирилл не понял, что именно он разбил. Вероятно, бутылку. Но обнаружил, что за домиком уже успела расположиться компания из трех джентльменов далеко не интеллигентного вида.

– Спокойно, хлопчики, – подбежала четверка преследователей. – Это наш козел. Поставьте на место и не поцарапайте.

– Ты чего, не видишь? Он нам пузырь разбил!

– Много пить вредно, ребята. Посему поставьте мальчика на место и скажите ему спасибо.

– Вам больше всех надо, жлобы? – поднялся второй из «заседавших» у домика типов, вскинул руку. Из кулака с легким щелчком выскочил нож: – Ну-ка, быстро сдернули отсюда!

Преследователи жизнерадостно расхохотались, откинули полы своих пальто, и воздух стремительно разрезали четыре клинка не меньше метра длиной каждый. Один из мечей уперся в кадык джентльмена в шляпе и свитере.

– Попробуй, как? Острый? – весело предложил щекастый парень, румянец которого был виден даже в сумерках. Кирилл ощутил, что его уже никто больше не держит. Щекастый обнял его за плечо: – Пойдем, приятель. Ты ведь вроде куда-то собирался?

– В-в магазин, – кивнул реставратор. – Еды купить.

– Ну так пошли! Ты только не бегай больше, ладно? Мы же не сайгаки – через машины и заборы скакать! Договорились?

– Ага... – согласился ничего не понимающий Кирилл.

Дальше они отправились вместе, и вместе зашли в светлый просторный зал.

– Ты чего покупать-то собрался? – спросил его щекастый. – На ужин или про запас?

– На ужин...

– Тогда пельмени бери. С ними все просто: кинул в кипяток, подождал минут пять и готово. Посолить только надо. Соль у тебя дома есть?

– Не помню...

– Тогда давай сразу и соль возьмем. Теперь кетчуп и майонез, чтобы выбор был. Я так вообще их смешивать предпочитаю. Вон холодильник с пельменями. В желтых пачках бери, самые удачные. Не развариваются и на зуб упругие. Кстати, тебе, наверное, и тарелки купить нужно, чтобы было с чего угощаться... – деловито распоряжался щекастый. – Нам соку и минералки возьму. Ты, кстати, и себе пакетик сока прихвати. Вот тарелки, бери сразу четыре, чтобы не мыть постоянно. Вроде все? А, нет! Яйца, масло. Это пригодится всегда. Теперь точно все, пошли на кассу.

В заключение безумия его спутник еще и заплатил за всю корзину и уже за дверьми отдал молодому человеку отобранные для него покупки:

– Сам неси, я тебе не нанимался.

В сопровождении молчаливой четверки Кирилл дошел до дома, и только перед парадной щекастый парень остановил реставратора:

– Обожди, я первый загляну. Мало ли что?

Чуть выдвинув из-под пальто рукоять меча, он скользнул в подъезд, стремительно промчался по нему, заглянув в углы и за лестницу в подвал, вернулся и кивнул:

– Все в порядке, иди.

Кирилл послушно вошел, вызвал лифт, поднялся к себе. Он никак не мог понять свое состояние: то ли он спит, то ли это тяжелый психоз с галлюцинациями, то ли ему незаметно вкатили некий злобно-психотропный препарат. После всего случившегося его уже не удивила странная, высокая, сложная по форме загогулина, слабо светящаяся на квартирной двери. Он просто открыл замок и вошел.

– Не скучала? Извини, телевизора нет. С этой ипотекой и первым взносом денег только на кровать, стол и плиту хватило. Остальную мебель докуплю, когда с кредитом сквитаюсь.

– Ты живешь на такой высоте, боярин! – с восхищением ответила Урсула. – Мне было интересно смотреть отсюда наружу.

– Ага... – Кирилл отнес покупки к плите. Обнаружил, что обе его кастрюли, сковородка, все чашки, ложки и вилки вымыты – но и этому, разумеется, не удивился. Просто налил воды, поставил на огонь: – Пельмени будешь?

– Что такое «пельмени», боярин?

– Ничего другого все равно нет. Разве только рыбные консервы.

– Что такое «консервы»?

– Я тебе потом объясню.

Дождавшись, пока вода закипит, он высыпал в нее все купленные пельмени – холодильника среди имущества реставратора все равно не числилось, – подождал, пока в кастрюльке закипит снова, сыпанул соли, убавил огонь. Приготовил тарелки, кетчуп, открыл майонез. Хотел пригласить «присаживаться» – но стульев в квартире тоже пока не появилось.

– Тебя не удивляет существование стекол, Урсула? – поинтересовался он у девушки.

– У боярина такие же, – пожала плечами та. – Токмо над землей они совсем низко.

– О, пельмени повсплывали. Прошу к столу.

Молодые люди поужинали, после чего девушка быстро и привычно помыла тарелки и кастрюлю.

– Скажи, Урсула... А мыло в бутылочках тебя не смущает?

– Очень нравится, боярин! – улыбнулась та. – В гареме приходилось у ручья песком и жир, и гарь на горшках оттирать. С мылом же само все стекает: лишь капнешь маненько, и все! И огонь ваш гари не оставляет. И вода горячая. Мне так нравится мыть у вас посуду! Очень нравится.

– Что ты все «боярин» да «боярин»? – поморщился молодой человек. – Кириллом меня зовут.

– Да, господин, про то я ведаю.

– Вот и хорошо... Наверное, пора укладываться спать?

Вопрос был не простой. Ибо в квартире имелась только одна кровать – и больше ничего. Даже какого-нибудь матраца, чтобы бросить на пол.

– Да, боярин Кирилл. – Поняла гостья ситуацию или нет, но уходить она явно не собиралась.

– Тогда я в душ, и ложимся, – заявил молодой человек.

– Простите, господин, – кивнула девушка, сняла с себя полотенце и протянула ему. – Это единственное.

– Я знаю, – смущенно отвернулся Кирилл. – Я свет погашу, ладно? А то там окна напротив. И не называй меня господином!

– Слушаю, боярин.

– Лучше просто по имени...

Он щелкнул выключателем и ушел в «санитарную комнату». Струи горячей воды немного успокоили и расслабили его, хотя мысли продолжали метаться между «сном» и «сумасшествием». Но в любом случае скоро наступит утро, он проснется, и все эти невероятные истории останутся в прошлом. Даже из памяти, наверное, выветрится.

Он выключил душ, вытерся, вышел в тихую темную комнату, пересек ее, откинул покрывало и забрался под одеяло. Урсула еще с минуты наблюдала за огоньками внизу, крохотными человечками, бегающими по двору, маленькими, словно игрушечными, машинками. Оглянулась. Бесшумно подошла к постели, нырнула в нее.

– Так ты настоящая или нет? – прямо спросил ее Кирилл. – Не бойся, я тебя не трону.

– Я не боюсь, – покачала головой Урсула.

Невольница почти от рождения, воспитанная в гареме, она гораздо лучше молодого человека знала, как следует поступать женщине, разделяющей кров и пищу с мужчиной. И очень скоро Кирилл понял, что случившееся с ним сумасшествие – самое прекрасное событие в его судьбе. Поэтому, когда его разбудило слабое потрескивание – реставратор ничуть не огорчился. Такую галлюцинацию молодой человек был готов терпеть всю оставшуюся жизнь.

– Я делаю яичницу, – пояснила девушка, колдующая у плиты совершенно нагая. – Меня матушка боярина Олега научила.

– А в твоем... гареме яичниц разве не делали? – поднялся Кирилл, подкрался к ней, скользнул ладонями от бедер вверх, поцеловал в шею.

– Никогда, – покачала она головой. – У нас и штук таких вот железных никогда не бывало. Стряпухи варили, запекали, томили – сие завсегда. А жарить и не мыслил никто. Коли чего и жарили, так токмо на вертеле.

– Это верно, – прошептал Кирилл, продвигаясь губами все ниже и ниже. – Яичницу на вертеле не сделать... А что скажет твой боярин, коли я тебя ему не отдам?

– То не ведаю. Убьет, верно. Али виру потребует. Готово! – Девушка выключила газ и повернулась к нему. Радостно сообщила: – Можно кушать! Можно, я положу тебе в тарелку? Тогда потом ее можно будет помыть.

– Какие у тебя красивые глаза... Ух ты, разные! Один голубой... Другой зеленый... – Молодой человек коснулся губами сперва одного, потом другого.

– Ты не хочешь кушать?

– Горячая... Пусть остынет... – Кирилл увлек ее за собой к постели.

И разумеется, не рассчитал времени. К тому моменту, когда он все же вскочил и стал лихорадочно одеваться, уже откровенно опаздывая на работу, завтрак успел остыть. Впрочем, молодой человек, в секунду проглотив яичницу, ничуть не огорчился. У него колыхнулась было идея взять Урсулу с собой или оставить ей ключи. Но мимолетный взгляд, брошенный на одежду девушки, ответил на все вместо гостьи: ходить в таком костюме по городу было невозможно. Если, конечно, не хочешь в очередной раз иметь беседу с представителями МВД.

– Я... Урсула, ты оставайся, а я попытаюсь вырваться пораньше. Ага?

– Воля твоя, мой господин, – склонила она голову.

– Урсула, я же... – Кирилл запнулся, поняв, что времени на новые пререкания нет, торопливо поцеловал ее в губы и выскочил за дверь, уронив одно лишь слово: – Жди.

Он пулей пронесся вниз, прыгнул в машину и, на этот раз не прогревая ее ни секунды, сразу сорвался с места, благо к восьми утра парковка уже успела наполовину опустеть. Точно так же, выигрывая секунды, он мчался всю дорогу, пока не уткнулся передними колесами в тротуар перед парадным входом музея.

– Сегодня ты припозднился, – заметил Леша Егоров, скучая за загородкой у входа. – Пробки, что ли?

– Еще какие! – тяжело выдохнул Кирилл. – Целый час стоял.

– Бывает. Авария, наверно. Как вчера, долго милиция пытала?

– К концу дня отпустили.

– В новостях показывали, вечером смотрел. Кем девица, кстати, оказалась?

– Так и не призналась. Менты личность обещали установить.

– Да? А прокурорша по зомби-ящику сказала, что и искать не станут. Ущерба у нас в музее нет, значит, и искать незачем.

– Ну да, нету, – согласно кивнул Кирилл.

– А манекен?

– Какой?

– Ну, этот, татарский... Из которого она типа в человека обратилась. Это как теперь? Он ведь тоже денег стоит, на балансе состоит.

– Не состоит, – сообщил подошедший к вахте парень в синем халате. – Манекен был сдан на ответственное хранение, так и в журнале написано. И кое-кого убить мало за то, что эту девицу без спросу из запасника в зал вытащил.

– Это не моя идея, Аркаша, – мотнул головой Кирилл. – Директор приказал. Мы ведь имеем право выставлять экспонаты, что на ответственном хранении, правильно? Иначе зачем их брать?

– Верно-верно, – согласился парень. – Но только, когда хозяин с распиской придет, я его к тебе отправлю. Сам станешь договариваться.

– Хозяина как зовут, не помнишь?

– Олег Середин.

– Как?! – аж передернуло реставратора.

– Олег Середин. Если тебе так интересно, могу уточнить в журнале.

– Нет, не нужно. Я уже расслышал. Слушай, ты мне тысяч пять до получки не одолжишь?

– К похоронам готовишься? Правильно. Этот тип, который Олег, малый крепкий и решительный. У меня глаз наметан. Сожрет живьем.

– Умеешь ты поднять настроение, Аркаша. Так что, одолжишь?

– С собой нет, в мастерскую после обеда подойди. Только не забудь помянуть меня в завещании. Авось хоть так что-то вернется.

Получив после полудня деньги, Кирилл слинял с работы, по дороге домой завернул на рынок, купил дешевый сарафан. Поднялся в квартиру, внутренне напрягшись, открыл дверь... и облегченно вздохнул: Урсула была здесь. Стояла у окна, созерцая двор с высоты восьмого этажа.

– Привет, – улыбнулся ей Кирилл. – Вот, примерь, пожалуйста.

– Это мне?! – восхитилась девушка. – Ой, какой красивый!

– Не лучшая одежда, конечно, – вздохнул молодой человек. – Но если подойдет, то в нем ты сможешь дойти до магазина и там мы купим все остальное.

– Ух ты, как здорово! – Урсула кинулась ему на шею и крепко расцеловала.

Поездка в торговый центр отняла у Кирилла остаток дня и остатки денег, включая те, что он одолжил днем. Зато теперь его спутница была одета привычно и естественно. С ног до головы, причем самые насущные предметы были куплены в трех экземплярах. Стараясь забыть про срок очередной выплаты по кредиту, реставратор остановился у парадной, начал выгружать из багажника сумки и пакеты.

– Привет, приятель! – Невесть откуда появившийся щекастый знакомый похлопал его по плечу. – Как дела?

– Правду сказать, или как? – захлопнул Кирилл багажник.

– Че, так хреново?

– Ай, – отмахнулся молодой человек и начал собирать все сумки на пальцы рук. – Урсула, дверь открой, пожалуйста.

– Она же не умеет! Давай я помогу. Только на один вопрос ответь... Ты ничего странного в последнее время не замечал?

– Не считая знакомства с тобой? – уточнил реставратор.

– Да.

– Ну, если не считая знакомства... Тогда вообще все, что я заметил в последние сутки, кажется... В общем, странным – это очень мягко сказано.

– Меня, кстати, Виктором зовут, – неожиданно протянул руку щекастый.

– Кирилл... – поставив сумку на землю, пожал протянутую руку реставратор.

– У меня такое чувство, приятель, что у тебя возникли финансовые затруднения, – многозначительно кивнул на покупки новый знакомый.

– Что, хочешь отсыпать чемодан денег? – поморщился от укола в больное место молодой человек.

– Хочу предложить работу. Оплата вдвое выше, чем в музее, двадцать тысяч аванс. Деньги немедленно. Согласен?

– Смотря что нужно делать... – осторожно уточнил Кирилл.

– Не приближаться к музею.

– Не понял... – не понял реставратор.

Виктор вынул из кармана пачку тысячных купюр, не спеша, обстоятельно отсчитал двадцать штук и протянул молодому человеку:

– Звони, говори, что берешь отпуск за свой счет – и они твои. Дальше все как обычно: получка и аванс.

– Это розыгрыш?

– А ты все еще веришь в розыгрыши, Кирилл? – рассмеялся щекастый парень. – Я думал, ты уже понял, что все происходит всерьез.

– Ты можешь мне все это хоть как-то объяснить?

– Могу, – согласился новый знакомый. – Но для начала давай зайдем в дом. Ни к чему нам всем на улице маячить. Особенно Урсуле. Давай часть сумок заберу. А то ты похож на новогоднюю елку.

Они втроем поднялись в квартиру. Витя с интересом огляделся, кивнул:

– Ипотека? Так я и думал. Ну да ничего, аванса на холодильник и телевизор хватит. Остальное – мелочи. Хотя, конечно, стиральная машина тоже не помешает.

– Ты хотел рассказать, что вокруг меня со вчерашнего дня происходит, – напомнил Кирилл.

– Зря ты вытащил в зал манекен из Аркашиной подсобки, – остановился перед ним новый знакомый.

– Мне это сегодня уже говорили, – кивнул реставратор. – Можно услышать что-нибудь новенькое?

– Что тебя теперь шлепнут, тебя тоже предупредили?

– И не один раз! – передернул плечами молодой человек. – Я даже выучил, кто. Но я все равно не понимаю, что происходит! А ты обещал мне это рассказать! Ну и?..

– Сейчас. Не знаю, как подступиться... Допустим, так. Кирилл, ты веришь в сказки?

– Нет, конечно. Я же взрослый человек.

– Молодец. Так вот, Кирилл. Ты попал в сказку. Вот она, – указал на девушку Виктор, – была заколдованной принцессой. За ней охотятся очень злобные и кровожадные драконы. Помнишь, как это в сказках? Освободить принцессу от колдовства должен был храбрый принц. Он же должен победить дракона или злого мага, или громадного людоеда. Это как тебе больше нравится. Поскольку ты, приятель, ухитрился влезть в самую-самую середину сказки, ты оказался на месте принца. Соответственно, тебя дракон должен скушать, а принцессу украсть. Я понятно излагаю?

– Но этого не может быть! Это же ерунда какая-то. Сказки, принцессы, драконы.

– Кирилл... – улыбнулся Виктор. – Вспомни свой вчерашний день и повтори свою фразу еще раз.

Молодой человек вспомнил. И вместо протестующей речи выдавил только два слова:

– Вот, черт...

– Ну вот и договорились, – рассмеялся гость. – Поскольку с пробуждением принцессы вы ухитрились нашуметь выше всяких пределов, на работу тебе лучше не ходить. Тебя теперь вся планета знает. И то место, где ты чудо свое сотворил. Поэтому всякие маги и драконы в первую очередь попытаются выследить тебя оттуда. Самый простой ход из всех возможных. Так что, будешь звонить или рискнешь?

Виктор снова вытащил пачку тысячерублевок и показал ее Кириллу.

– Значит, на меня будут охотиться? И я, чтобы выжить, должен прятаться. А деньги тогда за что?

– Умный вопрос, Кирилл, одобряю, – похвалил его новый знакомый. – Проблема в том, что мы болеем не за дракона, а как раз наоборот. И потому хотим облегчить тебе жизнь. Иначе начнешь бегать, искать приработок. Попадешься на глаза кому не надо... Зачем? А еще я бы попросил тебя немедленно сообщать мне о любых странностях, которые случатся с тобой, с Урсулой, в квартире или рядом. Мы будем приглядывать, но не сможем следить за тобой лучше тебя самого.

– Вы боитесь не заметить дракона?

– Да понимаешь, приятель, драконы в наше время несколько измельчали. Стали почти неотличимы от людей. Но при этом намного злее прежних гигантов.

– Вы боитесь, что дракон украдет Урсулу или что он убьет меня?

– Парень, ты мне нравишься! – рассмеявшись, похлопал его по плечу щекастый Виктор. – Будет жалко, если тебя съедят.

– Но за принцессу ты боишься больше, – закончил за него Кирилл.

Гость пожал плечами, развел руки, всем своим видом показывая: «Не я это сказал…»

– Однако ты не предлагаешь ее спрятать. Оставляешь здесь. Почему?

– Есть опасение, что некие опасные силы попытаются ее отбить, – неохотно признал гость. – Даже наверняка попытаются. Быть кавалером твоей подруги очень и очень рискованно. Никто не рвется. А тебе все равно, тебя так и так есть желающие в землю уложить. Нет, конечно, если ты не согласен, я ее заберу...

– Вот теперь я все понял. – Кирилл забрал деньги из его пальцев и сунул себе в карман. – Я согласен. Завтра позвоню директору и возьму отпуск.

– А не боишься? – Виктор через его плечо глянул на молча ожидающую решения девушку.

– Боюсь, – признал реставратор, обнимая гостя и провожая до двери. – Но Урсулу не отдам.

Он выставил щекастого парня на лестницу и захлопнул за ним дверь.

– Неправда, боярин, я не принцесса, – мотнула головой девушка. – Он тебя обманывает. Меня купцы яицкие торкам продали – еще себя не помню, лет в пять, наверное. В гареме рабыней росла, там учили. Опосля в полон попала, к боярину Олегу в невольницы. Обманывает тебя сей смерд. В искус вводит, морочит, ровно...

– Ни капли не морочит, – подошел к ней Кирилл, крепко обнял за плечи. – Для меня ты самая знатная из принцесс...

* * *

– И крепко ее поцеловал, – закончил за старика Олег.

– Чи целовал, чи нет, про то Витька не сказывал. Не слышал боле ничего. Ну а коли не слышно из-за двери, так и вниз пошел, к дружкам своим, – продолжил Ворон. – Я времени даром не терял, в музее маненько поморочил, дабы там все телефон и адрес Кирилла этого забыли. А Аркаша дело его из отдела кадров стащил. Так что найти его простым спросом ноне ох как непросто. Так я мыслю, что колдуны твои сюда уж давно примчались. Все же две недели прошло. Однако же у дома невольницы твоей и хахаля пока все тихо и спокойно. Видать, не выследили еще. Не зря я с учениками старался. И деньги пожертвовал не зря.

– Надо же, – скривился Середин. – Не ожидал от Урсулы, не ожидал.

– А чего ты хотел? Верности и самоотверженности? Так она рабыней с младенчества воспитана. В послушании и преданности господину. Ты был хозяином – тебе была предана искренне и до глубины души. Хозяин поменялся – она к новому так же относится. «Рабская преданность» называется. Слыхивал про такой термин? От «собачьей преданности» отличается тем, что собаки хозяев менять не умеют.

– Умом понимать одно, Ливон Ратмирович, а воочию увидеть – совсем другое.

– Не огорчайся. Заберешь ее обратно, она станет относиться к тебе, как и раньше, никаких отличий не найдешь. Прекрасная невольница. На таких можно положиться без всякого сомнения. В наше с тобой время больших бы постов достигла. Ключницей бы стала, хранительницей печати али распорядительницей гарема.

– Угу, любимой женой, – кивнул Середин.

– Не, женой вряд ли, – ухмыльнулся старик. – Однако же у распорядительницы гарема али ключницы власти поболе, нежели у жены хозяина бывает. Жен много, ключница одна.

– Хочешь сказать, я зря ее сюда притащил?

– Не зря. Кабы не ты, затоптали бы ее дружинники после победы, али померла бы в нищете на пепелище торкском. Но и она держалась за тебя прочно, коли не один год ты ее при себе держал. И это с твоей-то судьбой скитальческой! Теперь бедолага музейный за нее живот сложить готов, хоть потеет от ужаса. Сильны бывают бабы в слабости и преданности своей, ох сильны! Токмо ни в мечах, ни в копьях силы этой не измерить.

– Хочешь сказать, она нами пользуется?

– В том-то и дело, что нет! – расхохотался Ворон. – Даже и не думает! Просто она сама по себе такая... Идеальная женщина. А разве кто-то способен расстаться с идеалом? Посмотри на себя в зеркало, эк тебя колбасит!

– Меня не колбасит, я думаю, – хмуро парировал Олег. – Мне нужно убить двух колдунов, и без твоей «идеальной женщины» сделать это невозможно.

– Чадо... Ты на меня, старика, не серчай. С невольницей своей делай, что пожелаешь, право имеешь полное. На меня, коли нужда будет, полагайся. Однако же учеников своих я в твою свару не допущу. Они в этой ссоре посторонние. В клуб они учиться ремеслу ратному и знахарскому пришли, а не кровь проливать. Посему в сечу их не пошлю!

– А в сечу и не надо, – улыбнулся Середин. – Мысль у меня появилась одна, пока я сюда по дорогам всяким добирался и по сторонам смотрел. Полей вокруг столько бурьяном заросло, хоть плачь. Не все, само собой. Иные запаханы, иные покошены, иные под паром стоят и полынью зарастают.

– Целое поле полыни... – передернул плечами Ворон. – Ужас.

– Именно, Ливон Ратмирович! – вскинул большой палец Середин. – Но только не нам одним эта травка неприятна. Колдуны ее тоже терпеть не могут. Это ведь в десять раз страшнее, чем в церковь войти! Полынь недаром над дверью вешают али под порог закапывают. Она нечисти всякой в дом войти не дает. А тут – целое поле!

– Ты, никак, учить меня вздумал, чадо? Нечто забыл, кто тебе про сии премудрости рассказывал! Быть тебе за гордыню наказанным! Сегодня без пива... – Ворон повернулся на кресле, качнулся вперед, дотянувшись до холодильника, открыл дверцу, выхватил с полки стеклянную бутылку и качнулся обратно. Щелкнул пальцами. Дверца медленно закрылась. – Ну, не смогут чародеи каимские на поле войти, и что?

– Как ты это сделал, Ливон Ратмирович? – Лицо ведуна вытянулось. – Нас ты телепатии не учил...

– Эх, поглумиться бы над тобой... – мечтательно закатил глаза к потолку учитель. – Жаль, не ко времени. Ну что, научить?

– Конечно! – азартно вскинулся Середин.

– Холодильник криво стоит. Вот дверца сама и закрывается. Сам мог бы догадаться, башка твоя стоеросовая! И это мой лучший ученик! Позор на мою седую голову... – Ливон Ратмирович открыл бутылку, сделал несколько глотков и закончил: – Два дня без пива. Так зачем тебе поле из полыни?

– Я знаю, как уничтожить колдунов.

– Я тоже. Отрубить голову – и вся недолга.

– Только напортим, Ливон Ратмирович. Только напортим. Если уничтожить одного, сделаем сильнее другого.

– Это почему же?

– У второго больше не будет противовеса. Пока оба живы, в мире удерживается баланс. Останется один – баланс разрушится. И этот уцелевший тип, может, мир и не перевернет, но шороху наделает. Тогда нам точно придется твоих учеников под копье ставить и в мясорубку посылать.

– Вижу, вижу, план у тебя есть. Ишь, как глазенки горят! Давай, выкладывай.

– Узнал я из надежных рук, Ливон Ратмирович, что взаимоуничтожатся они оба, если вместе сойдутся в присутствии катализатора.

– Ты издеваешься, да, бородатый отрок?

– Ну, это я так, образно, – попытался оправдаться ведун. – В общем, силы в них равные, просто разведены в стороны. И каждый – противоположность другого. Чтобы сила сгинула, они должны встретиться в присутствии Урсулы. Это та самая тайна, из-за которой они девушек с разноцветными глазами ненавидят и избавляются от них всеми способами.

– Значит, они встретятся, – приподнял брови Ворон, – Урсула возьмет их за руки и: «П-пах!» И нету больше никого. Я знал, что ты с нежностью относишься к невольнице, но не думал, что до такой степени.

– Ничего с ней не случится, – пообещал Олег. – Похвист рассказал, как их с Хорсом точно так же силой наделяли. Если она исчезнет, то останется то, что было изначально. Их же не из «ба-ба-ха» создавали? Они всего лишь превратятся в обычных людей. Представляешь, какой они испытают восторг.

– А-а, так тебе этот шкодливый пацаненок колдунов заложил?! – обрадовался Ратмирович. – Помню, помню. Ну, и как он ныне?

– Как ныне, не знаю, – пожал плечами Середин. – А когда встретились, баловал вовсю. Бегал по ведьмам, морочил путников, играл с нежитью в кости.

– Морочил путников, а напоролся на тебя? – сообразил Ворон. – Бедолага, не повезло.

– Почему. Он выглядел вполне довольным.

– А он всегда довольный, хохотун. То снега в июне насыплет, то дождем в декабре польет. И веселится, ровно ему пятки перышком щекочут.

– В общем, магов нужно свести вместе, – вернулся к теме Олег. – Да так, чтобы и Урсула была там же.

– И как ты это сделаешь?

– Я уже придумал. Они оба хотят завладеть Урсулой. Я предложу им устроить аукцион. Кто больше заплатит – тому и девушка.

– Когда они узнают, где девушка, они заберут ее силой. Или хотя бы попытаются.

– Об этом я и говорю. Чтобы они согласились на аукцион, нужно доказать, что иначе получить ее они не смогут. Дать им попытку – и с особым цинизмом раздолбать.

– Чем дальше в лес, те веселее леший. – Ворон допил пиво и потянулся за новой бутылкой. – Ты собираешься в одиночку разгромить двух колдунов, каждый из которых сильнее даже меня? И не забудь, это весьма богатые субъекты, каждый имеет свою армию.

– Армию не привезут, чай не дома. Ну, сотню-другую бойцов, не больше.

– Для тебя это пустяк, чадо? Ну, тогда ты не так безнадежен, как кажешься. Так и быть, возьми себе бутылочку хмельную и сказывай, чего ты там задумал.

– Случилась недавно у меня в дороге одна неприятность. Если кратко, то чудом лишь не съели. Вот я и подумал: а почему нет? Ты же нас учил зверюшек завораживать, воле своей подчинять. Ну, чтобы в лесу не задрали, стая бродячая не кинулась, в гостях не покусали. Волков нам взять неоткуда, но для такого и обычные бездомные псины сойдут. Каждому ученику по одной заморочить и себе подчинить. Упражнение простое и безопасное. Для учебы полезное. Но главное, никто из ребят ни в коем разе не получит ни царапины. Они будут в стороне, на безопасном расстоянии. Что скажешь, Ливон Ратмирович?

– Коли без риска... – Старик приложился к бутылке. – Коли без риска, то тогда можно и попросить.

* * *

– А-а-ай! – испуганно взвизгнула Урсула и спряталась за спину молодого человека. Скукожилась там, тяжело дыша, но через минуту осторожно выглянула. Картинка на экране сменилась, дети уже успели спрятаться под дерево, а гигантский тираннозавр побежал куда-то дальше. – Они настоящие, боярин? Настоящие, да?

– Это же телевизор! – Реакции девушки раз за разом вызывали у Кирилла смех. – Просто картинка.

– Но ты же сам сказывал, они там бегают, а их в маленькие штучки записывают и потом в телевизор кладут! – возмутилась Урсула очевидной лжи. – Ты говорил!

– Все правильно. Дети бегали, а их снимали. А зверюгу этого просто нарисовали.

– Если нарисовали, то почему он вместе с ними? Как нарисованный зверь может мужа взрослого сожрать?

– Сейчас, подожди. Я тебе покажу, что нарисованные существа вытворять способны... – Реставратор выключил «Парк Юрского периода», потянулся за диском «Тома и Джерри». Но тут в дверь позвонили, и он, положив фильм на проигрыватель, повернул ко входу. – Кто там?

– Мне нужны Кирилл и Урсула. В общем, свои.

– Витя, ты? – Молодой человек повернул флажок замка, дернул дверь.

– Привет.

В комнату вошел мужчина. Широкие плечи, холодные голубые глаза, длинные русые волосы и коротко стриженная борода такого же цвета. На вид гостю было уже близко к тридцати, украшенные золотой печаткой, крупные, обветренные руки указывали на его привычку к тяжелому труду на солнце и в непогоду. А толстые кожаные штаны и косоворотка, сшитая из заменителя в палец толщиной, доказывали, что непогоды он не боится.

– Если бы это позвонил Аркаим, – усмехнулся вошедший, – ты был бы уже трупом. Ваши имена известны всем, а вычислить адрес – вопрос времени. Совсем жить надоело?

– Надоело, что пугают, – отступил Кирилл. – Кто вы, что вам нужно?

– Боярин Олег! – охнула невольница, отскакивая к стене и вскидывая ладони к щекам. – Вернулся?!

– Здравствуй, Урсула, – кивнул ведун. – Я думал, ты бросишься ко мне, а не от меня.

– Прости, господин, – опустила она руки и направилась к гостю.

– Не отдам!!! – Реставратор метнулся к столу, сцапал там нож и кинулся обратно, встал между девушкой и ее хозяином. – Не отдам! Она свободная! Рабства больше нет! Давно уже нет, ты понял?! Ископаемое!

– Наверное, это был самый большой ножик во всем хозяйственном магазине? – ухмыльнулся Олег. – В следующий раз выбирай не по длине, а по толщине. Этот слишком хлипкий. Даже куртки не пробьет, согнется. Лучше вон ножку от стола открути. Это будет уже весомый аргумент.

– Не убивай его, господин, – попросила Урсула. – Он был добр ко мне и ласков. Он дал мне кров, пищу, одежду.

– Да уж, Урсула. Что ласков – не сомневаюсь.

– Он сохранил меня для тебя. Разве за это карают?

– Как видишь, я его даже пальцем не тронул. Пока. Но ты мне нужна. Настала пора открывать столь любимые Аркаимом Врата Смерти.

– Какие еще врата?! Что за чушь вы порете? Я ее не отдам! – продолжал размахивать новеньким ножом Кирилл.

– Или ее заберу я, или один из каимовских чародеев. Не тебе, мальчик, втискиваться в спор вечных властелинов. – Ведун подошел ближе и просто отодвинул его в сторону.

– Я не отдам ее никому! – Реставратор отпрыгнул и снова встал между гостем и его невольницей.

Урсула тоже почему-то не спешила навстречу господину. Олег остановился:

– Ты что, хочешь рискнуть своей жизнью вместо нее?

– Кто ты такой, чтобы командовать?! – аж подпрыгнул от ярости молодой человек. – Убирайся отсюда.

– Нравится тебе это или нет, но эта девушка принадлежит мне, – холодно сообщил ведун, у которого не было выбора. – Завтра Урсула нужна мне, чтобы заманить в ловушку опасного врага. Правда, газеты и телевизоры показали тебя рядом с ней. Поэтому на тебя каимовские колдуны тоже наверняка клюнут. Если ты такой храбрый, поезжай завтра вместо нее. И тогда я оставлю Урсулу здесь.

– Это правда?! – встрепенулась девушка. – Ты не станешь меня забирать?

– Я вижу, ты сама не очень рвешься в мои объятия.

– Прости, господин, – опустила невольница голову. – Ты никогда не относился ко мне так, как он.

– Ты должна исполнить предначертанное, Урсула. Это главное. Либо мы погибнем, либо откроем Врата Смерти... для Аркаима. После этого ты получишь свободу. Раньше ты от нее отказывалась. Что скажешь теперь?

– Нет, не соглашайся! – испугался Кирилл. – Я поеду вместо нее. Я согласен!

– Вот и хорошо. Тогда до завтра. – Олег отступил и подмигнул: – Вспомни сказки. Хочешь получить принцессу – сверши подвиг.

Кирилл не обманул и к одиннадцати дня припарковал свой «фордик» неподалеку от музея, не торопясь прошел к центральному входу, огляделся по сторонам, толкнул дверь:

– Привет, Леша. Аркадий здесь?

– Не видел. Но время рабочее, – пожал плечами охранник. – Наверное, здесь. Тебя давно не видно. Болел, что ли?

– В отпуске... – Реставратор привычным путем пересек залы, спустился в полуподвал, отмахал по длинным коридорам путь почти через весь Михайловский дворец и постучал в знакомую дверь: – Аркаша, ты дома?

– Нет, конечно! – отозвались изнутри. – Если я здесь, то как могу оказаться там?

Кирилл усмехнулся, вошел внутрь, цыкнул языком, оценивая залежи голов, ушей и халатов.

– Работы у тебя, смотрю, прибавилось.

– За себя и за того парня, – ответил парень, старательно раскрашивая чье-то ухо зеленой краской. – И чего нужно от меня «тому парню»?

– Ты дальтоник, Аркаша. Это ухо явно не от попугая. А у людей другой цвет кожи.

– Впервые слышу, – невозмутимо ответил мастер.

– Похоже, тебе требуется копеечка на лекарства. – Кирилл выложил на верстак пятитысячную купюру.

– Понятно. Ты вычеркнул меня из завещания.

– Вот именно, – кивнул реставратор. – Ну, успехов. Я пошел.

– И тебе удачи, авантюрист. – Аркадий обмакнул кисточку в краску.

– Слышь, а все-таки: почему зеленый?

– Индейцы будут в полной раскраске в следующем месяце. Вот и сочиняю.

– Так бы сразу и сказал.

– А ты не спрашивал...

Молодой человек отправился обратно по тем же длинным подвальным помещениям – и этого времени как раз хватило на то, чтобы из гостиницы «Гранд Отель Европа», находящейся всего через площадь, вышли трое постояльцев и нырнули в «ровер» цвета мокрого асфальта. Машина тут же сорвалась с места, развернулась с визгом колес, промчалась два дома, снизила ход, прокралась вдоль сквера на площади Искусств и остановилась, включив аварийную сигнализацию. Не прошло и минуты, как тот же самый маневр повторили еще четверо гостей отеля – но только они отъехали не на «ровере», а на низко сидящем «лексусе». Напротив Русского музея два джипа завели двигатели. Точно так же поступил микроавтобус, припаркованный дальше по Инженерной улице. Выдержку проявил только Олег, втиснувший своего «ижачка» между двумя «зубилами». Его движок тарахтел слишком громко, чтобы запускать его заранее.

Наконец Кирилл появился. Опасливо озираясь, он подкрался к своей машине, открыл дверцу.

– Правильно, парень, правильно, – похвалил его ведун. – Пусть видят, что ты боишься, что что-то скрываешь. Пока они не увидят Урсулу, не узнают, где она спрятана, все равно не тронут.

«Форд» отъехал, медленно потащился по Инженерной улице к каналу Грибоедова. Следом синхронно тронулись серые джипы. Микроавтобус чуть замешкался и встал в очередь третьим. Олег толкнул кикстартер, тоже двинулся с места – но раньше него за микроавтобус успели втиснуться темно-синий «ровер» и серебристый «мерс». Привязанный к руке крестик обжег запястье нестерпимой болью, и Середину сразу стало ясно, кто внутри.

– Электрическая сила, неужели оба здесь? Только бы не затеяли разборку раньше времени. – Олег ожидал, что известие о появлении юноши, оживившего Урсулу, заставит братьев зашевелиться и приехать к месту действия. Но то, что можно снять номер в гостинице прямо рядом с музеем, ему и в голову не пришло. – Совсем в лесу одичал. Элементарные вещи забываю.

Машинка Кирилла свернула вправо, обогнула храм Спаса на Крови, прокатилась вдоль Марсова поля, выехала на набережную и прибавила скорости. Здесь дорога была относительно свободной и без светофоров. Джипы, автобус и обе легковушки припустили следом. Похоже, ребята были отнюдь не мастера по скрытной слежке. Правда, и реставратор мастером по отрыву от «хвоста» не являлся. А вот Середину светиться раньше времени не стоило – и он сбросил газ. Не стоило болтаться у колдунов в зеркале заднего вида. Тем более что уж он-то все равно знал, куда именно они едут.

По набережной Кирилл без задержек промчался до Володарского моста, повернул направо, и вскоре вся колонна застряла в пробке перед «Сортировкой». Олег ждать поленился, протиснулся между машинами вперед, за путепроводом дал газу, долетел до Шушар и там свернул в проезд к каким-то складам, ожидая появления компании. Колонна прокатилась мимо примерно через полчаса. Ведун выехал из укрытия и опять повис у них на «хвосте».

По шоссе вся колонна неслась под сотню, но перед Ульянкой Кирилл притормозил, за деревней повернул налево, помчался в поля. Олег очень надеялся, что парень не оглядывается. Оценив количество преследователей – недолго вдариться в панику и наделать глупостей. Однако реставратор вел себя с ледяным спокойствием: больше сорока не разгонялся, каждую ямочку объезжал и словно не видел, сколько вместительных машин ползут следом по его душу.

Середин затормозил возле забытой автобусной остановки, закатил мотоцикл под навес, легко забрался на крышу, сел, поджав ноги, достал из заплечной сумки бинокль и приготовился созерцать представление.

Кирилл, в полном соответствии с инструкцией, не спеша проехал мимо чахлого лесочка, неведомо как выживающего на болотных кочках, и выкатился к серебристому полю, заросшему полынью почти в рост человека. Остановился и как можно шустрее, даже не закрыв машины, рванул через придорожную канаву в заросли травы. Хорошей, густой, красивой. Полынь и изначально была ничего, да еще Олег с Вороном тут четыре дня старались, обкладывая подступы самыми сильными из возможных защитных заклинаний, в то время как остальные добровольцы из клуба все вокруг ровняли, пропалывали и рыхлили, поливали травку самыми лучшими из найденных удобрений и нитратов – есть-то полынь все равно никто не собирался.

Всего четыре дня – а трава от такого внимания заметно окрепла, похорошела и рванула ввысь минимум сантиметров на двадцать.

Машины остановились резко, у кого-то даже тормоза визгнули. Из джипов выскочили восемь одетых в костюмчики рослых ребят – наверняка швейцарцы. Из микроавтобуса – низкорослые, гладко бритые и узкоглазые хлопчики в джинсах и футболках. Это явный Тибет, к бабке не ходи. Еще четверо европейцев вышли из «ровера». Аркаима Олег узнал без малейшего труда, хотя гладко выбритый колдун выбрал для себя ту же униформу, что и для бойцов.

Раджаф, одетый под бритого студента, обмотал плечи желтым шарфом – назвать этот кусок ткани «сари» было невозможно при всем желании. Он не эстетствовал, взял машину попроще – зато в «лексус» поместилось на одного бойца больше.

Братья обменялись ненавидящими взглядами, но Урсула для обоих была слишком ценна, чтобы затевать свару с риском спугнуть девушку. Следуя неслышным с крыши приказам, обе «дружины» похватали из багажников автоматы. Это Олега не удивило: никакая таможня не могла помешать колдунам провезти все, что только они пожелают. Все вместе преследователи рванули через канаву и...

Ведун довольно засмеялся: оба чародея как ошпаренные шарахнулись назад. Бойцы тоже остановились и попятились – но хозяева отдали им приказ, и автоматчики ринулись в гущу травы. Возле машин остались только сами братья, да по паре телохранителей при каждом.

Середин перевел взгляд на лесок. Где-то там должны прятаться восемь самых удачливых учеников Ворона, сумевших найти общий язык с собаками. Не густо... Но и бойцов к полю приехал не батальон. Эх, хотел бы Олег увидеть, что там сейчас происходит среди прочных и высоких стеблей полыни. Очень хотел... Но, увы, мог только догадываться.

Между тем посланные в погоню бойцы, развернувшись в цепи на некотором удалении друг от друга, спешно пробирались через траву: бежать в таких густых зарослях оказалось физически невозможно.

– А-а-а!!! – внезапно закричал от боли один из автоматчиков и запрыгал, громко ругаясь. Какая-то собаченция, белая и мохнатая, в рыжих овальных пятнах, внезапно выскочила снизу, от самых корней, молча, но со всей силы вцепилась в икру, крутанула головой, отчаянно пытаясь вырвать кусок мяса, не смогла – и унеслась обратно в джунгли, оставив кровоточащую рану. – Чертова тварь!

– Ой-ё!!! – тут же послышалось с другого края цепочки, и кто-то шумно повалился, не переставая ругаться. И почти сразу закричали от боли двое тибетцев, шедших позади.

– А-а, гадина! А-а! – то тут, то там вскрикивали люди.

Полынь росла густой – но только не для мелких юрких собачек. Им вполне хватало пространства между комлями у земли, чтобы носиться во весь опор и хватать незваных пришельцев за ноги.

– А-а-а! – Первого из пострадавших кусили повторно, и он, не выдержав, дал длинную очередь в направлении улепетывающей шавки. Попал или нет, неизвестно, но очереди послышались еще в двух местах, кто-то вскрикнул, кто-то застонал и тоже выпустил очередь. Ему ответили, и через пару минут в полыни все стреляли во всех.

– Вот это ква... – ошеломленно пробормотал ведун. Такого результата он совершенно не ожидал.

Не испытывая особой кровожадности, он хотел добиться только одного: сделать «дружины» колдунов слабо боеспособными. Зачем убивать, если три-четыре злобных укуса заставят бойцов как минимум приволакивать ноги? Полынь отделила простых смертных от колдунов, лишила воинов магической защиты. Собачки должны были порвать икры. Не в смысле – искалечить, а просто надолго уложить ребят в койки.

Кто же мог подумать, что эти идиоты окажутся такими психованными? Ни один профессионал не станет стрелять вслепую, зная, что совсем рядом находятся его товарищи. А эти...

– Ворон меня убьет... – Учителю проливать людскую кровь тоже не нравилось. – Где колдуны себе таких баранов нашли? Специально, что ли, выращивали? Сперва стреляют, потом... Потом думать нечем.

Телохранители колдунов тоже кинулись в траву.

– В лучшем случае теперь вернутся на четвереньках, в худшем – постреляют друг друга, как охотники на уток с манками... Все, пора. Теперь мой выход. – Олег спрятал бинокль, спрыгнул с крыши и пошел по дороге на звук уже экономных, лаконичных автоматных очередей. Похоже, дружины братьев все-таки втянулись в войну друг с другом. А чародеи могли все это только слушать, не имея возможности вмешаться.

Метров за сто ведун начал весело насвистывать, чтобы не оказаться рядом неожиданно для магов – мало ли чего они от такой внезапности отчебучат, если их испугать? А когда правители Каима, законный и незаконный, повернули головы в его сторону, приветливо помахал рукой:

– Привет, ребята! Очень рад вас видеть.

Братья не ответили – но для Середина это не имело значения. На этот раз он не нуждался в их благосклонности, помощи или милости. Теперь уже они оказались на его земле.

– Хочу вас обрадовать: я вызвал для ваших придурков «скорую помощь». Только вряд ли вы их назад получите. С «огнестрелами» так просто не отпускают. Вели бы себя приличнее – обошлись бы постельным режимом на пару недель. И чего они у вас такие буйные, право слово?

– Смертные не помешают нам забрать своих людей, – сразу за двоих пообещал Раджаф.

– А сейчас вы их забрать способны? – откровенно рассмеялся ведун. – Вы слишком уверились в своем всемогуществе. А между тем всему есть пределы. Вы знаете, ребята, с момента нашей последней встречи я придумал восемьдесят три абсолютно надежных способа, как лишить вас возможности забрать мою невольницу. И это, – Середин указал на поле полыни, – всего лишь один из них. Очень просто и весьма эффективно. Скажите, я молодец, правда?

Аркаим выдернул из кармана какой-то амулет, и Олег предупреждающе вскинул палец:

– Стоп, без глупостей. Без меня ее вам не найти. А найдете – все равно не доберетесь.

В воздухе послышался гул и громкий шелест. Аркаим улыбнулся:

– Это мы еще проверим. Ты только мешаешься, чужеземец. Какой мне прок от твоих знаний?

– Мне надоело бегать и прятаться, колдун. Вы такие надоедливые... Шагу невозможно ступить, не боясь оставить следов. Бутылки пива не купить, по сторонам не оглядываясь. Везде у вас глаза, постоянно сыщики землю носом роют. Каждый раз, засыпая, опасаешься поутру увидеть над головой ваши рожи. Не жизнь, а сплошные прятки. Как крыса в казарме – и голодно, и от страха постоянно трясешься. Надоело. Хочу покоя, комфорта и безделья. Хочу коралловый остров в личное владение, бунгало со всеми удобствами и сто наложниц в качестве прислуги. Хочу греться на солнышке, пить коктейли и пресыщаться ласками.

– И это все? – хором переспросили оба брата, и глаза их сверкнули жадностью.

– Подарков и обещаний не надо, – вскинул руки Середин, – обещаний я уже накушался выше крыши. Вполне хватит суммы в валюте. С валютой и остров, и бунгало, и невольниц я обеспечу себе сам.

– Сколько ты хочешь? – на этот раз первым спросил Раджаф.

– Как можно больше, – скромно ответил Олег и вытянул из кармана две картонки с напечатанным на них номером телефона. – Позвоните мне, когда освободитесь. Обсудим условия аукциона. Урсулу получит тот, кто больше заплатит. Чтобы все по справедливости.

Над головами с оглушительным шелестом промчался вертолет – пятиместная, сверкающая перламутровым глянцем, похожая на вытянутую каплю газотурбинная французская «Газель». «Амулет» в руках Аркаима вдруг захрипел и через мгновение четко и ясно проговорил:

– Машины вижу, поле тоже. Здесь два десятка людей, некоторые шевелятся. За полем – деревянное строение.

– Спускайся, – ответил в «амулет» колдун и дернул из руки Олега карточку. – Когда я начну сотворять обряд Итшахра, то позвоню. Я ведь обещал пригласить тебя на это событие. До скорой встречи, братец. Когда Врата Смерти откроются, тебе придется вылизывать ноги моим рабам. В следующий раз не забывай продумывать запасные варианты на случай неожиданных накладок. Хотя, о чем это я? Для тебя «следующего раза» уже не будет.

«Газель», описав крутой вираж, зависла над дорогой чуть дальше «фордика», быстро и плавно опустилась на асфальт. Отползла в сторону дверца, наружу выпрыгнули двое крепких ребят с короткоствольными автоматами, дождались, пока хозяин заберется внутрь, нырнули следом, и винтокрылая машина тут же прыгнула вверх.

– В его возрасте попрыгать по старым сараям будет полезно, – проводил вертушку взглядом ведун.

– Значит, Урсулы там нет? – злорадно скривился Раджаф. – Братик как всегда считает себя самым умным. Ну да, конечно. Раз ты здесь, значит, все подстроено – и этот несчастный из музея, и наша встреча.

– Мне было куда проще выманить вас, чем найти, – признался Середин. – Я сделал свой выбор. И озвучил вам свое предложение.

– Сколько ты хочешь?

– Как можно больше... Ведь аукционы придуманы для достижения именно такой цели? – Он увидел, что «Газель» летит отнюдь не через поле, и заторопился: – Думаю, пару дней мы Аркаиму дадим? Не пожелает участвовать – будем договариваться приватно.

Середин уселся в машину Кирилла, развернулся в два приема и нажал на газ до упора, не особо обращая внимания на выбоины в асфальте. Вертолет шел над дорогой, причем обогнал его уже километра на три и начал снижаться.

– Проклятье, неужели узнали?

«Форд» пулей пролетел через мост, даже не колыхнувшись на ямах – только колеса четко и громко пробарабанили по выбоинами, – зато на пологом подъеме вспорхнул в воздух, пролетев не меньше трех метров. Олег увидел, как вертушка опускается вдалеке перед его мотоциклом, и попытался вдавить акселератор еще сильнее – но педаль и без того была вжата в самый полик.

– Давай, давай, быстрее!

Договариваясь о сегодняшней авантюре, он сказал Кириллу, что заберет его машину – дабы реставратор не попался колдунам на глаза. Они ведь могли и за машиной слежку установить, с них станется. И сразу взял у того второй комплект ключей. А раз его мотоцикл при этом оставался без водителя – второй ключ от «ижачка» он дал Кириллу. Чтобы и мотик отогнать, и самому парню домой вернуться. И теперь...

– Да езжай же ты, телега несмазанная, что стоишь?! – в бессилии стукнул он ладонями по рулю еле плетущейся машины.

Из вертолета выскочили сразу трое людей, кинулись к мотоциклу. Кирилл уже успел остановиться, наклонил «ижачка», дал газу. Заднее колесо ответило сизым дымом, двухколесный агрегат быстро повернулся по асфальту номером к преследователям, но сорваться с места парень все же не успел: загрохотал автомат, наискось по дороге побежала дорожка дымков, пересекая ему путь, и реставратор поднял руки. Его тут же подхватили под мышки, поволокли к вертолету. Однако все это заняло время – Олегу осталось пролететь всего сотню метров, а Аркаим с подручными еще даже не загрузились.

– Сейчас дам в бочину, тогда и полетаете, – прошептал Середин, обеими руками с силой упираясь в руль.

Колдун оглянулся, уперся в него взглядом и вдруг сильным толчком опрокинул Кирилла на дорогу, чуть не под колеса «форда». Ведун еле успел крутануть руль, перепорхнул канаву, запрыгал по комковатой пашне, теперь уже давя тормоз, от внезапного рывка скользнул с сиденья вперед и остановился.

Нижняя часть руля врезалась ему в живот, и, наверное, две или три вечности он не мог ни вздохнуть, ни охнуть, бессильно глотая ртом воздух. А когда смог, наконец, всосать в себя струйку воздуха, то первыми словами было:

– Теперь всегда стану пристегиваться.

Дверца распахнулась, ему в висок с силой уткнулся ствол автомата:

– Вылазь!

Олег медленно выбрался наружу, поднял руки. Автомат уперся в затылок. От вертолета, волоча реставратора за шиворот, подошел Аркаим:

– Какая неожиданность, чужестранец! Смотри, кого я поймал на глухой дороге. Не ожидал? Ты, верно, думал, я стану прыгать по ядовитому полю, ровно саранча? Как бы не так. Я с самого начала понял, что Урсулы в том месте, куда ты нас заманил, нет. И что вот этого щенка ты тоже попытаешься сразу убрать как можно дальше. Мы взлетели, и единственным транспортом, удаляющимся прочь, оказалась эта допотопная тарахтелка. – Колдун тряхнул Кирилла за шиворот, словно имел в виду именно его. За минувшие века Аркаим так и не излечился от бахвальства. Никак не мог удержаться, чтобы не похвастаться. – Теперь скажи, чужеземец, почему бы мне тебя не убить? Этот жалкий щенок расскажет мне все, до последней мелочи. Где Урсула, как до нее добраться.

– Не скажу! – нашел в себе силы для протеста Кирилл.

– Вот видишь! – еще больше обрадовался колдун. – Оказывается, он это знает. А уж заговорить он заговорит, ты меня знаешь. Расскажет все во всех подробностях.

– Мы ее перепрячем.

– Нет, чужеземец, – покачал головой Аркаим. – Ты никого никуда не перепрячешь. Потому что теперь ты умрешь. Ты мне больше не нужен. Рихард, пристрели его.

– Ква! – Ведун крутанулся, резко опуская руки. Загрохотала очередь, вошедшая не в затылок, а в чистое голубое небо. Грузик кистеня, выскользнувший из рукава куртки и разогнанный широким замахом, врезался стрелку в грудь. Ничего не поделать – ведь удар был нанесен наугад, не прицельно. Рихард вздрогнул, выпучив глаза и на миг забыв об оружии – перелом грудины трудно перенести со спартанской невозмутимостью. Этого мига вполне хватило Олегу, чтобы отстраниться и вторым замахом вогнать серебряный шипастый грузик ему в висок. Швейцарец упал – ведун еле успел перехватить из слабеющих пальцев автомат, направить его на Аркаима. Однако и колдун не терял времени. Когда Середин управился с противником – он уже отступил на десяток шагов и прижал к горлу реставратора короткий изогнутый нож:

– Назад – или я вскрою ему глотку!

– Опусти нож, правитель Каима, или я продырявлю тебе голову.

– Брось сюда оружие, или я зарежу твоего дружка.

– Ему лучше умереть от ножа, чем медленно издыхать от пыток.

– Тогда стреляй. Мне пули не страшны, а он не будет мучиться.

Кирилл, слушая все это, хрипел и дергал обеими ногами, но встать ему не удавалось. Колдун пятился слишком быстро. А вертолет был уже совсем рядом. Олег увидел, как перед кабиной мелькнула тень, упал на живот, направив ствол в ее сторону. Длинная очередь прошла над спиной, прожужжав с усталым пчелиным гулом. Он тоже выстрелил. Автомат грохнул три раза и затих. Однако телохранитель колдуна сложился и упал на асфальт. Похоже, как минимум одна из трех пуль достигла цели. Увы, победа над безымянным швейцарцем обернулась для Олега поражением. Аркаим успел дотащить пленника до вертолета и завалиться внутрь. Машина натужно взревела и стала подниматься.

– Будь ты проклят! – Олег упал на колени и вскинул лицо к голубому небу, с которого надменно покрикивали на людей кружащие в недостижимой высоте белые, жирные помоечные чайки.

Ведун закрыл глаза, пытаясь представить себя одной из этих безмятежных птиц, парящих в восходящих потоках воздуха. Никаких хлопот, никаких печалей. Только высота, ветер и раскинутые крылья. Хоть ненадолго Середин попытался выбросить из головы все свои приземленные человеческие мысли. Боль в теле, горечь поражения, обиду из-за провала. Все это было ему не нужно – и усилием воли он выкинул весь этот мусор из своего разума, оставив только солнце, покой и свист ветра в ушах. Он увидел с огромной высоты поля, рощицу, блестящую водой, разрезанные ровными линиями улиц поселки по сторонам от широкой серой полосы, полной проносящихся монстров. Он увидел странную гулкую птицу под прозрачным кругом, сложил крылья и устремился вниз, разгоняясь до неимоверной скорости. Лишь почти сравнявшись с птицей по высоте, он снова расправил крылья, резко заболевшие от невероятной перегрузки, и нырнул под шелестящий круг, чтобы отдохнуть в темной уютной норе, что располагалась на макушке странной, но явно не живой птицы.

– Бум! – гулко хлопнулось в воздухозаборник тело птицы, чтобы разом заполнить собой, своими перьями и жиром все поры воздушного фильтра, спасающего двигатель даже от мельчайшей уличной пыли.

С земли Олег услышал, как натужный гул работающего на полных оборотах двигателя сменился жалобным стоном. Вертушка просела, сделала два оборота вокруг своей оси, но выправилась – и стала быстро снижаться, одновременно все быстрее и быстрее закручиваясь в спираль. Пилот держался в режиме авторотации умело и уверенно – но никакое мастерство не способно заменить отказавший единственный мотор.

Середин поспешно выбрался на дорогу, поднял мотоцикл, завел, дал полный газ, перелетев канаву и прыгая через поле по крупным земляным кочкам. Вертолет падал все быстрее, распугивая ласточек залихватским свистом. Но когда до земли оставались считаные метры, свист резко сменился гулом – это пилот резко увеличил шаг винта. Машина словно попала на мягкую подушку, почти совершенно прекратившую паденье. Вот только при этом хвост машины опять метнулся по кругу – и хотя полозья опустились на пашню почти без толчка, уже в следующий миг закрученная «Газель» кувыркнулась набок, рубанула несущим винтом землю, подпрыгнула и, дернувшись в обратную сторону, перекатилась через крышу и снова упала на лыжи. Наступила тишина.

Олег, затормозив рядом, прислонил мотоцикл к вертушке, рывком сдвинул дверцу. Лицом к лицу столкнулся с пилотом, спросил:

– Ты цел?

– Конечно, – болезненно поморщился тот. – Я же пристегнут. Но по голове что-то все же садануло.

– Это кистень, – объяснил Середин и оглушил его быстрым ударом. Заглянул в отделанный бежевой тисненой кожей салон. Пассажиры лежали тут вниз головой, ногами на диване. И оба вполне благополучно шевелились. Олег выдернул к себе Кирилла, крикнул внутрь: – Телефон не потерял? Звони!

Захлопнул дверцу и торопливо оседлал мотоцикл.

– Садись! – указал он реставратору на место у себя за спиной. – Уносим ноги, пока Раджаф тоже чего-нибудь не затеял. Машину вытащим потом, шкура дороже.

И ощутив, как под весом парня просели задние пружины, он сразу дал полный газ.

* * *

Раджаф позвонил тем же вечером. Видимо, сразу, как только добрался до гостиницы. Олег узнал его по излишне спокойному и размеренному тону:

– Иноземец, ты ли это?

– Если иноземец, то я, – согласился Олег, в этот момент как раз находившийся в клубе. – Кто еще может быть здесь не в своей стране!

– Подумай, иноземец, и скажи мне, сколько денег ты хочешь за свою невольницу.

– Разве мы не обсудили этого вопроса? – удивился Олег. – Устроим честный торг, кто даст больше – тому она и достанется.

– Будет куда честнее, если ты скажешь, не сколько ты желаешь, а чего, – мягко попросил Раджаф. – Измерять возможности мага деньгами – крайне глупая идея. Зачем нам деньги, если по нашей воле любой смертный отдаст нам все, что мы пожелаем, или исполнит любой приказ. По нашей воле могут начинаться ураганы и извергаться вулканы, пересыхать реки, расцветать сады. Почему деньги, иноземец? Ты желаешь получить остров, невольниц и дворец – ты их получишь. Просишь безбедного существования – я могу тебе его пообещать. Не жди милостей от Аркаима, и ты обретешь райское наслаждение с сего часа и до самого последнего своего земного дня.

– Обещания, обещания... – громко вздохнул Середин. – Что мне с ними делать, Раджаф? Как я смогу заставить тебя исполнить клятву после того, как передам Урсулу в твои руки? Если же ждать, пока ты выполнишь обещанное – это сколько еще пройдет времени? И все это время мне придется по-прежнему прятаться, как помоечной мыши, от вас обоих. От тебя – чтобы ты не получил ее раньше времени, от Аркаима – чтобы он не получил ее вообще. А ведь твой брат взъярится и станет усердствовать пуще прежнего. Нет, Раджаф, твоя мысль мне совершенно не нравится.

– А ты не опасаешься того, что получишь куда меньше, нежели хочешь? Аукционы далеко не всегда обогащают их организаторов. Нередко они же и разоряют.

– Лучше синица в руках, чем журавль в небе, Раджаф. Обещания – это всего лишь звук, пустой ветер. Они далеко не всегда становятся реальностью. Деньги – другое дело. Они и есть овеществленная клятва. После того, как валюта попадет ко мне на счет, у вас не будет возможности отнять ее, отказаться от обещаний, плюнуть и забыть. Деньги дадут мне возможность самому сделать все именно так, как мне хочется. Деньги можно перевести из банка в банк за считаные минуты. Сразу, а не в обозримом будущем. И я тоже смогу сразу отдать Урсулу и избавиться от этого хомута на шее раз и навсегда.

– А уж не потерял ли ты ее, иноземец? – ласково уточнил каимовский чародей. – Может статься, такая вспышка расчетливости после многих лет стараний вызвана лишь тем, что тебе нечего терять? Невольница пропала, ты же обманом желаешь заполучить деньги, которые я уже не смогу вернуть назад. В тех репортажах, что я видел на новостных каналах, больше всего показывали несчастного юношу, совсем мало и неразборчиво – невольницу и вовсе не показали тебя. Ты не мелькнул ни в одном кадре. Как ты докажешь, что способен отдать обещанное?

– Перед началом торга я вам ее покажу. Совсем рядом, во всей красе. Вы даже сможете ее потрогать и убедиться, что она не морок и не загримированная девка со стороны. Можешь быть уверен, вам будет за что платить.

– Подумай еще раз, иноземец. Деньги – это фантики. Надежнее получить все желаемое в готовом виде.

– Ты тоже подумай, Раджаф. Подумай, сколько фантиков ты готов отдать за обладание ключом от Врат Смерти. До встречи.

Ведун отключил связь.

– И чего хотел твой лепший друг? – поинтересовался Ворон.

– У меня такое ощущение, Ратмирыч, что у него нет денег, – задумчиво ответил Олег. – Хотя чего в этом странного? На фига отшельнику с горной вершины деньги? У него там до ближайшего магазина двое суток вертолетом. Все нужное молящиеся даром приносят. Во смех! У него есть дворцы, слуги, храмы, груды золота и сундуки самоцветов. А денег нет. Ситуация! Мне его даже жалко.

– Будет еще смешнее, если у братца из Швейцарии тоже денег не окажется. Он же там вроде местного барона? Земля есть, дворец есть, слуги есть. Налогов платить не надо, на жизнь как-нибудь наколдует. Зачем ему деньги? Гляди, получишь и правда на своих торгах фантик от старой карамельки. Что делать станешь?

– Нет, у Аркаима бабки быть должны, – отмахнулся ведун. – В Европе без них никак. Там даже за ухом почесать бесплатно невозможно. У этого есть... Ты меня совсем заморочил, Ворон! Мы что, ради бизнеса аукцион затеваем?

– Эким ты стал тугодумом, чадо, – засмеялся старик. – Мыслю, пивом многовато угощаешься. Давай-ка я тебе на неделю это дело запрещу. Понял? Да и сам, пожалуй, воздержусь. Голова нам понадобится ясная. Ибо как бы чего не вышло.

Аркаим проявил выдержку и позвонил только на второй день.

– Ты лишил меня вертолета, чужестранец, – агрессивно начал он, даже не поздоровавшись. – Мне пришлось его сжечь, дабы смертные не смогли установить владельца.

– Ты пытался лишить меня слуги, – невозмутимо ответил Олег. – Этот поступок не должен остаться безнаказанным.

– Я требую, чтобы ты вернул мне стоимость вертолета!

– Требуй, – согласился Середин.

– Требую!

– Требуй.

– Требую!!

– Требуй!

Аркаим понял всю бессмысленность подобного разговора и ненадолго замолчал. Потом заявил:

– Если ты не вернешь мне стоимость «Газели», я не стану участвовать в твоем глупом аукционе.

– Если тебе не нужна Урсула, зачем ты сюда приезжал, правитель Каима? Мог бы остаться в своем замке в горах, – усмехнулся ведун.

– У тебя слишком высокое самомнение, чужеземец. Я не прочь завладеть твоей невольницей, но не стану терпеть ради этого твое хамство!

– Советуешь принять предложение Раджафа?

– Советую попридержать язык, жалкий смертный! – повысил голос колдун. – Твой удел – внимать мне, а не обсуждать мои поступки.

– Хорошо, я внимаю, – согласился Середин. – Ты согласен на мои условия?

– Я приму участие в торгах только в том случае, если ты вычтешь стоимость «Газели» из назначенной мною ставки.

– Ты еще не выиграл, Аркаим.

– Раджаф слишком жалок, чтобы перебить мои капиталы.

– Ты просто не видел, сколько золота и драгоценных камней в его закромах, – с ходу парировал ведун. – Ради хорошего счета в банке я готов подождать, пока он превратит свою казну в валюту и переведет ее на мой счет.

– Мне тоже есть что превратить в деньги.

– Приятно слышать, Аркаим. Уверяю тебя, в том случае, если тебе тоже понадобится отсрочка, чтобы расплатиться, ты ее получишь. Но моя рабыня до этого часа будет оставаться у меня.

Колдун хмыкнул, немного помолчал, потом переспросил:

– Так ты согласен на мое условие? Цена вертолета вычитается из окончательной ставки.

– А сколько он стоит? – поинтересовался Середин.

– Миллион евро, – без малейшей заминки ответил колдун, и Олег понял, что эта цена честная.

– Значит, миллион, – кивнул ведун. – Отлично. Я как раз думал, с какой ставки начинать торги. Воспользуюсь твоим предложением, Аркаим. Первой ставкой будет миллион.

– Ты не ответил на мой вопрос, чужеземец.

– Хорошо, учитывая наше давнее знакомство и добрые отношения... – Зная упрямство и самомнение правителя Каима, ведун решил немного уступить, дабы не спугнуть чародея. – Скажем так: полмиллиона. Твой вертолет был не новым, долго эксплуатировался. И ты с его помощью пытался ограбить меня и убить. Половина – мое последнее слово.

– Половина... Ладно, договорились. – Похоже, примерно на такую сумму по итогам переговоров Аркаим и рассчитывал. – Когда и где ты устроишь свое игрище?

– Нет-нет, так дело не пойдет. Если предупредить вас заранее, вы попытаетесь организовать ловушку, нападение или иную хитрость. Я поступлю иначе. Послезавтра ты позвонишь мне ровно в полдень. Я назову адрес, куда следует приехать. Ты будешь один. Никакой охраны, никакого оружия. Тебя встретят там, куда ты приедешь. Проверят, выполнил ли ты условия, проводят до нужного дома и там скажут, куда именно подниматься. Раджафу я повторю то же самое. Если кто-то из вас попытается меня обмануть, то победителем аукциона, естественно, станет другой. Денег с собой можно не брать. Главное, назвать сумму. Перевести ее на мое имя можно будет позднее. Согласен?

– Встречное условие: перед началом торга я хочу увидеть твою невольницу. И убедиться, что она именно та, кто мне нужен. Один раз ты уже пытался меня обмануть. Второго раза не случится.

– Хорошо, Урсула будет там. До скорой встречи, Аркаим...

Олег отключился и задумчиво покрутил в руках телефон. Судя по словам чародея, миллион евро воспринимался им как мелочь, которая незначительно повлияет на исход торга. Ее можно будет списать в счет итоговой суммы. До какой же тогда планки они готовы дойти? Пятьдесят миллионов? Сто? Пятьсот? Миллиард?

Большие суммы Середину очень не нравились. Из-за слишком крупных сумм иные посвященные с легкостью могут убить, запытать и даже затеять войну. Когда на кону запредельно большие деньги – от участников торга можно ожидать всего чего угодно.

* * *

Избранная Итшахром для открытия Врат Смерти девушка была нужна обоим братьям. Видимо, поэтому никто из них не стал рисковать и нарушать условия ведуна. Они по очереди отзвонились в двенадцать, отъехали от гостиницы по одному, как сообщил карауливший у дверей Витя, по одному приехали на Софийскую улицу, где их встретили другие члены клуба, пряча под пальто заговоренные мечи. Обыскивать колдунов никто, естественно, не стал. Глупая затея: ведь оружием может оказаться любой амулет, безобидная безделушка или даже пуговица. Достаточно того, что они не несли ничего заметного и объемного и не взяли с собой охраны. Одноклубники провели каждого гостя к парадной дома и назвали этаж, до которого следовало подняться.

Середин предпочел закончить историю в квартире Кирилла. Раз уж чародеи все еще не нашли Урсулу здесь, значит, не стоит рисковать и перемещать ее в другое место. Тем более что Ворон уже успел нанести на жилище все мыслимые защитные руны и наговорить известные ему оберегающие заклинания. Ратмирович с выбором Олега согласился, а реставратор был только рад, что девушка остается при нем. Правда, он отказался покидать свой дом на время переговоров. Категорически. И ведуну пришлось с этим смириться. После всего, что тот пережил всего пять дней назад, пугать паренька опасностью смысла не имело.

– Все очень просто, – стараясь придать голосу искренность, объяснил Олег. – Тебе нужно взять их за руки. Сразу обоих. И все. После этого возвращайся на свое место и береги себя. А мы с учителем попытаемся вытурить их как можно быстрее и вежливее.

– Но главное – это побыстрее, – согласно кивнул Ворон. – Раз все готовы, я выйду, сотру с двери защитную руну. Иначе они не смогут даже войти.

Старик вышел на лестницу, а Олег поднял с пола тубус, открыл его, повернулся к реставратору:

– Ты стой возле плиты... Положи руку на рукоять сабли. Пусть видят и беспокоятся.

– Это сабля? – Парень, не удержавшись, извлек на свет круто изогнутый сверкающий клинок.

– Аккуратнее. Она кровушки не раз попила, а потому характер не добрый, – чуть отступив, вскинул ладони ведун. – Сунь ее обратно в чехол. Встречать людей обнаженной сталью – плохой тон. Хватит того, что она есть. Гости увидят твою готовность применить оружие и будут вынуждены брать тебя в расчет.

– Это даже не пистолет!

– Да, – согласился Середин. – Поэтому у нее никогда не заканчиваются патроны.

– Костя позвонил, – вернулся в квартиру Ворон и занял место около окна. – Идут.

– Урсула, просто пожми им руки – и все, – торопливо напомнил Середин, крутанулся, последний раз оценивая обстановку, и шагнул за дверь.

На лестничной площадке как раз открывалась дверь лифта, через мгновение из него шагнул Аркаим в безупречной светло-серой кашемировой паре. Белая рубашка, темно-серый галстук с заколкой. Крест на руке обжег пульсирующей болью, предупреждая о скрытой в госте магической силе.

– Рад видеть тебя, правитель Каима, – улыбнулся Олег.

– Еще бы, смертный, – пригладил волосы колдун. – Ты вот-вот станешь миллиардером. Даже я обрадовался бы такому известию. Куда мне идти?

– Одно мгновение... Кто-то вызвал лифт. Пожалуй, я догадываюсь, кто.

– Бра-атик, – протянул Аркаим. – Я видел, как он шел немного позади. Вечно опаздывает. Через минуту будет здесь. У тебя остался последний шанс, чужеземец. Отдашь невольницу мне без торгов – получишь награду. Огромную, безмерную награду. Думай, смертный, минута коротка.

Далеко внизу зашуршали двери, натужно завыл мотор наверху.

– Уже полминуты. Нет, уже четверть. Молчишь?

Лифт остановился.

– Ну, дело твое.

Двери поползли в стороны, и на площадку ступил Раджаф – в джинсах, футболке и темных очках. Плечи прикрывал ослепительно желтый шелковый шарф.

– Вот все и в сборе. Прошу... – указал на дверь квартиры ведун и первый же в нее вошел, сразу пересек комнату, встал рядом с девушкой. Еще раз шепнул: – Взять обоих за руки...

– Кто эти люди, иноземец?! – возмутился Раджаф. – Мы договаривались встретиться наедине!

– Моя охрана, – повернулся к гостям Олег. – Мне у вас отнимать нечего. Вы пришли всего лишь назвать сумму, которую отдадите сами. У меня же есть то, что вам очень хочется получить. Посему я должен быть настороже и подстраховался. Не совершайте глупостей, и никто не пострадает.

– Докажи, чужеземец. Докажи, что она настоящая, а не морок и не подделка, – указал пальцем на Урсулу Аркаим.

– Просто дотронься... – одними губами произнес Олег и коснулся плеча невольницы, отправляя в путь из долгих девяти шагов.

Кирилл весь напрягся, сжимающие рукоять пальцы побелели от натуги. Ворон медленно пригладил свои смоляные волосы. Девушка, опустив глаза, пересекла комнату, подойдя к братьям. Законный правитель Каима вскинул руку, коснулся пальцем ее щеки и тут же отступил, улыбнувшись брату:

– Это она.

Раджаф поймал Урсулу за запястье, привлек к себе – и тут Аркаим резко опустил руку, словно высвобождая кистень, сделал быстрый полуоборот, разбрызгивая по полу струйку жидкости.

– Что ты делаешь?! – кинулся вперед Олег и врезался в прочную невидимую стену. Отлетел назад, снова кинулся к братьям и снова отлетел. – Отпусти ее!

Раджаф покачал головой и правой рукой прижал девушку к стене, наполовину закрывая ее своим телом.

– Тебе не повезло, иноземец. Ты оказался слишком глуп.

– У вас на стенах отличные заклинания, чужеземец, – весело пояснил Аркаим. – Они не пропускают сюда никаких магических существ. И мешают даже заглянуть внутрь. Вот это, – указал он пальцем на пол, – то же самое, но сделанное мной из обычной воды, птичьей крови и крысиного хвоста. Правда, через эту стену вы можете смотреть. Но мы не против. Правда, Раджаф?

– Ты слишком жаден, смертный, – кивнул каимовский узурпатор. – Мы встретились с Аркаимом и решили, что глупо разоряться ради столь жалкого существа. Мы все же братья и сможем решить наш спор сами. Не позволяя наживаться чужакам.

Олег попытался наскочить на эту стену снова – и опять безуспешно. Ворон подступил не спеша, нажал ладонью – с тем же успехом.

– В конце концов, Врата Смерти можно открыть вдвоем, – добавил правитель Каима.

– Не откроете, – зло бросил Середин. – Раньше глотки друг другу перегрызете.

– Значит, откроет один, – невозмутимо ответил Аркаим. – Идем на крышу, вертолет вот-вот появится. У этих жалких глупцов вся охрана внизу. Не помешают.

Раджаф вдоль стенки двинулся к двери, толкая туда же Урсулу.

– А-а-а! – внезапно сорвался с места Кирилл, вскинул саблю и бросился на Аркаима.

В первый миг тот не дрогнул, но когда парень миновал запретную для колдунов черту, на его лице появился испуг, и он шарахнулся назад, с силой врезавшись спиной в девушку и своего брата.

Кирилл нанести удара не смог: занесенная над головой сабля уперлась кончиком в потолок. Спохватившийся Аркаим быстро выбросил вперед руку, прямым ударом в челюсть опрокинув реставратора на спину. Но что-то уже изменилось. В тот миг, когда два мага и Урсула стиснулись вместе у стены – что-то произошло. В первый миг ведун даже не уловил, что. Но когда Аркаим потянулся к флажку замка, спохватился. Крест больше не обжигал его руку. Он стал чуть тепленьким, словно в комнате не осталось никого, кроме него и старого Ворона. Их ловушка все-таки сработала!

– Ты неправильно пользуешься саблей, – сказал он Кириллу, подбирая с пола клинок. – Ею не бьют, как топором. Ею режут. Вот так...

Он сделал выпад и тремя быстрыми движениями нарисовал Аркаиму на спине знак «Зорро». Куски пиджака и рубашки свесились вниз, правитель Каима дернулся вперед и развернулся. Обнаружив Олега на расстоянии вытянутой руки, он открыл было рот, но так ничего и не произнес, только глаза выпучил.

– Я тебе уши отрежу, – ласково предупредил его Середин, а клинок перепрыгнул к горлу Раджафа и чуть вдавился в кожу, вынудив того отступить.

Кирилл вскочил, бросился между братьями, обнял Урсулу и вытащил ее в центр комнаты.

– Что происходит? – настала очередь изумиться Аркаиму.

– Исполнилось одно древнее пророчество, знать о котором вам совершенно ни к чему. – Ведун отступил на два шага, дабы держать обоих опасных гостей в поле зрения и иметь возможность парировать какой-нибудь подлый выпад. – Господа, вынужден вас уведомить, что вы оба нарушили условия аукциона. Посему торги отменяются. Попрошу вас покинуть зал.

Раджаф оскалился, вскинул руку... Ничего не произошло. И это явно обескуражило властелина Тибета.

– Слышите? – навострил ухо Олег. – Похоже, сюда двигается какая-то вертушка. Думаю, это за вами, господа. Ступайте, транспорт подан. Я уже тысячу лет мечтаю раскрошить вас в бефстроганов. Не искушайте меня без нужды. Могу не устоять перед соблазном.

– Мы еще встретимся, смертный... – Аркаим наконец справился с замком.

– От такого слышу, – не сдержавшись, весело огрызнулся Олег.

– Я вернусь, – пообещал Раджаф и вышел за ним следом.

– Возвращайся, – согласился Середин. – Только что ты теперь сможешь?

Он выглянул на лестницу. Убедился, что братья ушли наверх. Но саблю спрятал только после того, как удаляющийся гул сообщил, что они улетели.

– Что будет теперь? – спросил Кирилл, все еще сжимающий Урсулу в своих объятиях.

Девушка промолчала, прижавшись к его щеке и глядя на Олега щенячьим взглядом.

– А что должно быть? – пожал плечами ведун.

– Что дальше?

– А что?

– Чадо ты мое, чадо, – покачал головой Ворон. – В случаях сих говорить надобно: «Совет да любовь!» А еще: «Долгих лет и многих детишек!» А не чтокать, как лягушка на болоте. Давай, сказывай. Что из тебя каженное слово выжимать надобно!

Олег свернул к плите, спрятал саблю в тубус, потом приблизился к парочке и ткнул реставратора в плечо:

– Да, парень, рубака из тебя хреновый, прямо скажу. Не богатырь. Но храбрость все же проявил, не сломался. Мыслю я, в принцы годишься. Доказал. Быть по сему! Урсула, а ты как? Наградой быть согласна? Коли решишься, назад ничего не воротишь...

Девушка несколько раз торопливо кивнула. Потом осторожно выбралась из рук Кирилла, подскочила, поцеловала его в щеку:

– Спасибо тебе, боярин Олег. За все спасибо! – И тут же вернулась в объятия суженого.

– Коли так, – вздохнул Середин. – Чего там говорить надобно, Ливон Ратмирович?

– Совет да любовь, тетеря!

– В общем, пусть счастье никогда не покидает вашего дома...

И он быстро вышел из квартиры, пешком пошел вниз.

– Молодец, отрок, взрослеешь, – через этаж нагнал его учитель. – Я думал, ты на это так и не решишься.

– Ерунда, Ратмирович. Я с самого начала согласен был.

– Так я тебе и поверил! Нечто не жалко было с такой красоткой ладной расставаться?

– Жалко, чего врать! – остановился Середин. – Но мне-то с ней расставаться всего лишь жалко. А у них у обоих – любовь, судьба, жизнь. Зачем я ломать стану? Я бродяга, мне это токмо в тягость.

– Ой, неладное сказываешь... – прищурился старик. – Ой, юлишь... Я тебя, чадо, насквозь вижу! Нечто в сердечке так ничего и не екает?

– Екает, Ворон. Да не об том, о чем ты думаешь... – Он присел на перила лестницы. – Ты не поверишь... Ты не поверишь, но меня поцеловала прекраснейшая из богинь. Такого, Ратмирович, не забыть. Она была... – Середин лишь мотнул головой, не в силах подобрать слова. – Я вот даже думаю: может, не стоило им мешать? Может, пусть бы открыли эти проклятые врата Итшахра? Тогда бы я снова ее увидел.

– Ты чего несешь?! – От возмущения старик аж подпрыгнул и наградил ведуна звонкой затрещиной. – Ты чего сказываешь?! Балбес! Бороду отпустил, а ума не нажил! Нечто так мыслить можно? Дело ты сделал важное, для людей постарался, от беды большой спас. А богиня твоя от тебя не уйдет, появится. Они всегда приходят, коли с искренностью ждать станешь.

– Эта не придет, Ворон, – покачал головой Олег. – Ее власть, ее мир, ее время остались далеко позади. Больше я ее уже не увижу. Совсем. Ни-ко-гда.

Примечания

1

Ныне – Старая Русса.

(обратно)

2

Согласно легенде, в XIV веке город Кличен погибнет в ходе междоусобной войны. Из всего населения уцелеет единственный человек: рыбак Евстафий Осташко. Он и станет основателем нового города уже на нынешнем месте.

(обратно)

3

Гульбище – галерея, охватывающая здание вокруг или с двух-трех сторон. Длинный балкон для прогулок.

(обратно)

4

Курные проемы – отверстия или деревянные трубы, оставляемые в верхней части дома для выхода дыма при топке «по-черному».

(обратно)

5

Дабы понять, что это за деньги, нужно вспомнить, что в Древнем Новгороде в гривне было полфунта серебра (по разным источникам – от 204.5 грамма до полукилограмма). Гривна рубилась на 20 кун, каждая куна – на 3 резани (рубля), рубль – пополам (полтина, она же – ногата).

(обратно)

6

Справедливости ради нужно сказать, что варягами – варщиками соли – были в старину не только русские. Солеварни имелись в нынешней Пруссии, Швеции, Норвегии. Причем не только возле соляных источников, но и просто на берегу моря. Тоже, как известно, соленого. «Сухим способом» соль копали в Поволжье (в Баскунчаке) и Крыму (у Сиваша). Даже странно, что при таком обилии варягов соль, по мнению историков, была крайне дорогим товаром.

(обратно)

7

Раскопки в Старой Руссе показали, что еще в IX веке этот город уже имел водопровод – что сразу поднимает его значение, размеры и экономическую мощь на уровень крупнейших мегаполисов того времени.

(обратно)

8

Так, практически дословно, изложена эта трагическая история в Ипатьевской и Новгородской (синодальный список) летописях.

(обратно)

9

Яик – река, в 1775 году переименованная в Урал. О чем рабыня из прошлого, естественно, знать не могла.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Корчма у болота

Дорога волков

Русский князь

Волчица

Последняя битва . . . . . . . . . .

Реклама на сайте