«Наместник»

Белкина Наталия Наместник

Часть 1

ГЛАВА 1

Было время, когда я часто ссорилась со своими родителями и даже вынашивала планы побега из дома. Но всякий раз, когда я уже была готова уйти навсегда, неизменно вставал вопрос: а куда? За шестнадцать лет я не смогла обзавестись ни подругами, ни, тем более, друзьями, которые были бы столь бескорыстны и благородны, что приютили меня на неопределенный срок. А так как мне не свойственны были необдуманные действия и безрассудные порывы, то в очередной раз хлопнув дверью, я уходила в свою комнату и злилась на весь мир, как и положено в столь юном возрасте.

Родителей такое моё поведение не особенно огорчало, хотя я была их единственным чадом. Мама считала, что для хорошего воспитания достаточно: а) периодически справляться об учебе; б) прятать от ребенка все книги и журналы, хоть как-то касающиеся сексуальных тем; в) следить за тем, чтобы дитя во время поело и уснуло. Во всем остальном она полностью полагалась на бабушку Сашу, к которой отправляла меня каждое лето, независимо от моего желания.

Что касается отца, то он был так занят на своей работе, что моим воспитанием и вовсе не занимался. Он часто ездил в командировки, задерживался и пропадал по вечерам, но зато зарабатывал вполне прилично.

Безусловно, отец имел полное право праздновать свой день рожденья на широкую ногу. Вот и в этот раз ожидалась прорва гостей.

Маман попросила меня помочь ей, и я торчала на кухне, производя видимость деятельности и мешаясь у нее под ногами. Взявшись за ручку сковороды, я тут же обожгла руку.

— Черт! Черт! Черт! — заорала я, хватая мочку уха обожженными пальцами.

— Прекрати ругаться! — тут же среагировала мать, продолжая крошить в салат разную дребедень.

— Да ты что, ма! Слышала бы ты, как ругаются девчонки у нас в школе! У тебя бы уши повяли!

— Ну и не бери с них пример. Ты за собой следи, сама будь для них примером, чтоб на тебя равнялись.

Мама считала себя очень интеллигентной женщиной. Она преподавала высшую математику в университете и писала диссертацию.

— Да кто будет на меня равняться! Я для них — пустое место, человек-невидимка, которого никто не замечает!

— И вообще, — пропустила мать нарочно мимо ушей эти жалобы закомплексованного подростка, — согласно старинному поверью, если часто произносить имя нечистого, он будет являться к тебе наяву.

— Ну, ты меня насмешила! Я что алкоголичка, чтобы черти ко мне наяву приходили? Ты что, веришь в эти глупости?

— Думаешь, если бы это было глупостью, стали бы подобные поверья передаваться из поколения в поколение и дошли бы до наших дней?

— Сказки тоже дошли до наших дней, но это не значит, что, пойдя однажды в лес погулять, я наткнусь на избушку Бабы Яги.

— Ну, хватит острить, Бети! Подай мне, пожалуйста, перец. И лук я тебя просила почистить!

— А я просила не называть меня по имени, ненавижу его! А лук не буду чистить. У меня тушь потечет!

— По-моему, Беатриче — прекрасное имя, — сказала мать. — Когда ты родилась, я долго ломала голову. Я хотела выбрать для тебя необыкновенное, необычайно красивое имя. Под руку попался Данте…

Маман, как всегда хотела произвести впечатление на папиных гостей, друзей и коллег. А те, надо полагать, снова притащат уйму бесполезных подарков "со смыслом". Эти своим смыслом они соревновались в остроумии, кто кого. Сама же я об этом вообще не позаботилась, считая себя главным подарком на все времена.

Жаль, что бабушка в этом году не приедет: старая уже стала и больная. Кто-то в летние каникулы ездит "на юга", а я по старинке к бабушке в деревню, дышать свежим воздухом. Маман считала, что деревенский быт благотворно влияет на мою формирующуюся личность, "воспитывает привычку к простоте и незатейливости. Это, в свою очередь, учит свободно и творчески мыслить". Елена Сергеевна уже лет пятнадцать не была в деревне и не знала, что все с тех пор очень изменилось: и воздух не тот, да и люди не те. И уж конечно не подозревала она, что прошлым летом на свежем воздухе я чуть было не лишилась невинности. Давайте, отправляйте меня с глаз долой этим летом. Я за себя не ручаюсь!

Перепробовав все, что было вкусного на праздничном столе, я удалилась в свою комнату, прихватив из груды папиных подарков коробку конфет. За окном сверкала весна. Апрель — капель, любовь — морковь…За столом папин коллега, молодой сотрудник их фирмы, как-то нагло посматривал на меня, уписывая оливье. Вот уж не думала, что и у взрослых бывают прыщи, фи! А вот некто другой вчера даже и в сторону мою не посмотрел…

Я не любила весну. Непонятно откуда появлялась какая-то тоска. Будто что-то важное стремительно проносилось мимо меня. А с ним хохочущие девицы, взволнованные парни, яркое солнце, радостные воробьи и все люди, и весь мир. И только я одна оставалась на месте и от лени или от страха не могла влиться в этот весенний поток. Я сидела на широком подоконнике, скрывшись от всего мира плотной шторой и одновременно наблюдая за ним из окна.

…Достоин ли с тобою

Смотреть на сей спектакль не знаю я, создатель,

Но не участник я сих драк, а наблюдатель.

"Так вот и просижу всю жизнь на подоконнике. И ничего никогда со мной не случиться", — думала я тогда.

На следующий день, сидя на английском, я ничего не слышала и не понимала, что пишу в тетради. Эта сволочь заигрывала с Серовой!

У меня дрожали руки от безнадежной и бессмысленной злости. А мысли скакали, как зайцы по кочкам. Он передает ей записку, улыбается, кретин безмозглый!.. чтоб тебе пару схватить…А она-то довольна, что еще один наивный красавчик в ее сети попался.

Тычок карандашом под лопатку заставил меня выйти из лихорадочного состояния и заметить хоть кого-то, кроме Кирилла.

— Эй, косая! Как перевести «death»?

Я не косая, просто фамилия — Косовей. Дурацкая, конечно, но если произносить быстро, то похожа на французскую. Правда, все, кому не лень, бессовестно искажают ее в меру своей безмозглости.

— Не знаю, отстань! — ответила я грубо.

На пару секунд я выпустила из поля зрения своего ненаглядного и впустила туда жиртреста Сомова.

— Знаешь, врешь ведь, — продолжал канючить Сом, будто и в самом деле не знал. Что ему от меня надо?

— Это то, что тебя ожидает, если ты меня доставать будешь!

— Изнасилование что ли?

Тупые шуточки озабоченного дебила.

— Смерть, придурок! Причем эксклюзивно для тебя ужасная и мучительная.

Идиотский смех за моей спиной был заглушен, о счастье, долгожданным звонком. Ура.

Ах! Нет, не ура! Кирилл выходит из кабинета, весело болтая с Серовой. Ну, хоть бы обернулся! Нет…Я для него не существую.

А Сомов не отставал:

— Бет, чего спросить хочу.

— Ну что тебе еще?

— А как по-английски «изнасилование»?

— Зачем тебе? Ты что собираешься обесчестить англичанку? — попыталась я сострить, наблюдая за "сладкой парочкой". Ах, он держит ее за локоть, черт! А черт тут как тут в образе Сомова.

— Нет, русскую, — заржал он.

А я уже впала в очередную депрессию. А когда я пребывала в таком состоянии, то всегда хотела есть. Я отправилась в буфет за пирожками. Я просто обожала горячие жареные пирожки с картошкой и могла их съесть штук пять или шесть сразу. О, восхитительные, румяные, божественно душистые пирожки с хрустящей корочкой, отрада моей жизни! В общем, я проглотила четыре пирога и твердо решила не думать больше об этом бабнике. В это время в буфете появился толстяк и, завидев меня, направился в мою сторону.

— Что проголодалась? — спросил он, садясь напротив.

— Какое твое дело? — процедила я сквозь зубы, не имея желания беседовать с ним.

— Как же-с, беспокоюсь, — сказал он томным голосом и зачем-то состроил «интимный» взгляд.

Я едва не подавилась последним пирогом, и мысль о том, что уж не нравлюсь ли я ему, готова была закрасться в мою голову. Но тут в столовую вошел ОН. Сом обернулся и увидел того, на кого был устремлен мой бесцеремонно влюбленный взгляд. Тогда Кирилл мне казался сногсшибательным красавцем. Впрочем, если бы я могла смотреть на него равнодушно, то ничего особенного бы не заметила: темные волосы, длинная челка «вразлет», карие глаза, спортивная фигура…

— Ты что к Муромскому не ровно дышишь? — спросил Сом.

— Дурак ты! — испугалась я. — Кому нужен этот ловелас и дамский угодник!

Я почувствовала, как щеки и уши становятся горячими. Черт! Почему я никак не могу разучиться краснеть?

— А вот Серовой нужен, — продолжал Сомов, наблюдая за моей реакцией.

— Мне все равно! — нервно фыркнула я и выдала себя этим с головой.

Кирилл подошел к нам и, глядя на толстяка, изрек своим бархатным басом:

— Слышали, географичка заболела?

— Нет, — проговорила я хрипло. — Значит, географии не будет?

Он глянул на меня искоса:

— Как ты догадалась? — комично удивился он и снова обратился к Сому:-Пойдем, покурим. Разговор есть.

И тут невесть откуда подскочила Линка Серова. Вот стерва!

— Ой, мальчишки! Можно и я с вами покурю? Только я сигареты забыла, угостишь? — прострекотала она и одарила, хитрая проныра, Кирюшу лучезарно-красной улыбой.

— Я вообще-то поесть хотел, но раз географии не будет… — собрался было встать Сомов, но Линка его перебила:

— Ну, как хочешь! Пойдем, Кирилл.

А Муромский и не сопротивлялся

А меня будто и не существовало вовсе. Как всегда, пустое место…

— Ты смотри, как Серова прицепилась к твоему Муромскому, — сказал Сомов, когда они вышли.

— Он не мой!

Я готова была разрыдаться и не могла этого скрывать. Чтобы толстяк не заметил моих красных глаз, я направилась к буфетной стойке и, скрепя обливающееся слезами сердце, купила еще три пирога.

ГЛАВА 2

— Мам, у нас скоро дискотека, прощание с десятым классом.

— Ну?

— Хочу купить себе что-нибудь новенькое. Знаешь, я видела тут недавно…

— Так купи.

— А деньги?

— У папы спроси.

Маман писала диссертацию, и ей, как всегда, было не до меня.

— Ну, положим, папа денег даст. А ты не хотела бы сходить со мной в магазин, помочь выбрать, посоветовать.

Я сказала это в совершенной уверенности в том, что мать откажется, и это позволило бы мне выбрать то, что понравиться самой. Так оно и случилось. Елена Сергеевна даже не удостоила меня ответом, махнув рукой.

Вопреки моим ожиданиям отец оказался необыкновенно щедрым. Я уже представляла себе тот невообразимо обалденный наряд, в котором я появлюсь на прощальном вечере, совершенно очарую Кирилла, и он, наконец-то, падет к моим ногам.

Я действительно полагала, что во многом лучше Линки и, уж конечно, гораздо красивее ее. Серова коротко стриглась, а у меня коса до пояса. Я была просто уверена в том, что парням должны нравиться девушки с длинными волосами. А еще у меня красивые глаза и тонкая талия, и изящные пальцы, и, в отличие от Линки, незапятнанная репутация. Нет, не могло того быть, чтоб такой умный парень влюбился в эту дурочку.

— Бети, ты уроки сделала? — прервала мать мои размышления у зеркала.

— Конечно, мам, — соврала я, зная, что она не станет проверять.

Какие уроки весной!?

— Как у тебя с английским?

— Нормально, мам.

Дежурные вопросы, дежурные ответы…Да мать уже и не слушала, разговаривала по телефону:

— Вам кого? Его нет. Вы его коллега? Да, да…Я передам. Всего доброго.

Мама положила трубку. Кажется, у нее был растерянный голос. На нее не похоже, странно. Но задумываться над этим было некогда. Надо было придумать такую прическу, чтоб сразить Муромского наповал. Волосы, как мне казалось, были моим главным достоинством. Я никогда их не красила, потому что не было необходимости. Многие девчонки хотели бы иметь такой цвет волос, рыжий с густым медным отливом, но такой краски просто не существовало.

Из прихожей снова послышалось:

— Ало. Это Валерий Алексеевич? Добрый вечер. Алексей Тимофеевич к вам не заходил? Нет? Ну, извините. До свидания.

Мать волновалась из-за того, что отец до сих пор не вернулся. Родители в последнее время стали часто ссориться. Я слушала по вечерам, как они недовольно бубнили в спальне. Иногда, когда я подходила к двери квартиры до меня доносились вопли матери. Она пронзительно кричала на отца, обвиняла его в чем-то. Но как только я начинала отпирать дверь, наступала тишина, и, войдя, я заставала предков в разных углах.

В последнее время такое стало происходить все чаще. Наверное, это беспокоило бы меня больше, если бы голова не была занята своими проблемами, любовными. Вот и сейчас я, не обращая внимания на беспокойство матери, ждала звонка от Ритки, девчонки, с которой сидела за одной партой и которой доверяла некоторый свои секреты. Я поручила ей узнать кое-что о Линке и Муромском. Она всегда все про всех знала и была предана мне, потому что регулярно списывала у меня английский.

Марго позвонила около полуночи.

— Бет, ты спишь? Разбудила?

А какая теперь разница? Ну говори скорей, что узнала, не томи! — так и хотелось сказать мне ей. В висках застучало от непонятного страха перед тем, что я должна была сейчас услышать, но в трубку я произнесла как можно более спокойным и безразличным голосом:

— Нет, не сплю. Как дела?

Бесполезно было надеяться, что эта стрекоза так мне все сразу и выложит. Она сначала расскажет обо всем, что делала днем и вечером, куда и с кем ходила, кто и что про нее сказал, как посмотрел и тому подобное. Только через двадцать минут назойливой болтовни я узнала следующее: Линка приглашала Кирилла к себе домой якобы за тем, чтоб помочь ей по алгебре, но на самом деле они трахались, и Линка теперь всем об этом рассказывает. В субботу они ходили в ночной клуб, в среду в ресторан. Линка хвалилась, будто Муромский объяснялся ей в любви и обещал, что после школы они будут поступать в один вуз.

Я сухо попрощалась с Риткой. Положила трубку. Этого следовало ожидать. И на что я надеялась? Ну хватит распускать нюни! Сама виновата! Надо было самой делать первый шаг. Но проклятая гордость! Теперь уже поздно…Только не реви… Но где там: слезы, как горный поток, не остановить.

Сидя на подоконнике, я всю ночь проплакала, но к утру постепенно успокоилась. Я внушила себе мысль, будто Серова сама бегает за Кириллом, а он лишь снисходительно принимает её назойливость. Пытаясь убедить себя в этом, я старательно вспоминала хоть что-нибудь, что помогло бы мне поверить. И действительно, кое-что вспомнила, а кое-что притянула за уши, но как бы то ни было новый луч солнца подарил мне новую надежду.

Через несколько дней на самом обычном скучном уроке алгебры случилось то, чего я никак не ожидала: пришла анонимная записка. Она была напечатана, и невозможно было догадаться, кто ее автор. Сложенная вчетверо бумажка, переданная с передней парты, будто ударила меня током. Женское чутье подсказало мне ее содержание, я почувствовала ее кончиками пальцев. Но развернула я ее только через несколько минут. Пусть тот, кто послал эту записку, видит, что я не слишком-то тороплюсь ее читать и вообще очень занята решением уравнения.

Но нетерпение и любопытство вскоре одержали верх над гордостью. Все еще записывая что-то в тетрадь, другой рукой я, как бы нехотя, медленно раскрыла послание и прочла следующее: "Беатриче. Ты самая красивая девчонка из всех, кого я знаю. Приходи сегодня в 19 часов в Городской парк. Я буду очень ждать". И никакой подписи.

Что стало твориться тогда в моей голове! Там словно пчелиный улей поселился. Мысли так и роились. А может быть это ОН? А вдруг нет? Что делать? Идти или не идти? А вдруг вместо него придет кто-то другой? Но кто, кто это может быть? Та-ак…

Я решила успокоиться и хорошенько подумать, потихоньку оглядывая своих одноклассников. Кто же? Я сразу исключила всех, кто сидел позади меня, записка ведь пришла спереди. Так. Сомов?

Вряд ли. Он бы и так подошел, церемонии не в его стиле. Москвин? Этот бесконечно влюблен в свою соседку по парте, еще с первого класса. Муромский…Как хотелось бы верить… Но ведь он с Линкой встречается… Были еще Громов, Злобин и Бурко. Но у этих на уме только футбол, соревнования и тренировки. Не до романов…И вдруг, о черт! Как же я сразу не догадалась!

Мой взгляд упал на парочку у окна. Там сидели две приколистки, Ежова и Брусникина. Ну, конечно! Это они меня разыграли. Я тут же вспомнила, как на прошлой неделе они сочинили историю про болезнь географички. Весь класс ушел, а когда явилась училка, то застала только двух преданных науке мерзавок. Наверное, теперь они меня решили выбрать в качестве дуры.

Я сразу смяла бумажку, решив ее выбросить и забыть обо всем. Разочарованию не было предела, ведь я чуть им не поверила! Ежова обернулась, посмотрела на меня, прищурив глазки. Дрянь! Как обидно! Меня приняли за идиотку. Наверное, подумали, что раз у меня до сих пор нет парня, я так и брошусь на свидание не известно с кем.

И я приняла решение отомстить страшно.

Весь оставшийся учебный день я только и думала о том, как обвести наглых девиц вокруг пальца, уже нисколько не сомневаясь, что записка — это их глупая шутка. Больше всего на свете я боялась, что надо мной станут смеяться. Мне казалось, что Ежова с Брусникиной хихикают, глядя в мою сторону, и представляют, как завтра будут весело рассказывать всему классу о моем фиаско. Все, конечно, будут смеяться, и он, наверное, тоже…Я злилась и готовилась к мести.

Придя, домой после школы, я стала готовиться к осуществлению своего коварного плана. В парк я решила пойти, но, замаскировавшись так, чтоб меня не узнали девчонки. Я распустила волосы, хотя обычно они у меня заплетены в косу или заколоты на затылке, надела темные очки (благо что денек выдался солнечным) черную водолазку и джинсы. На голову я повязала шарфик лилового цвета. Посмотрелась в зеркало: ну просто оптимистическая трагедия, товарищ комиссар. Запомнившийся образ дополнила еще и черная приталенная куртка, одолженная у маман.

План мой был подлым и глупым. Я решила, что одноклассницы наверняка будут в парке, иначе ради чего весь этот сыр-бор. Я должна была прийти раньше и разыскать их, оставаясь неузнанной, затем подложить куда-нибудь пакет с купленным специально для этого случая громко тикающим будильником. Потом я собиралась анонимно позвонить по «02» и сообщить, что видела мол, как две девицы, одетые так-то и так-то, оставили там-то и там-то подозрительный пакет. И все что оставалось бы мне, наслаждаясь своей местью, наблюдать, как милиция скручивает поганок.

Я пришла в парк в 1800. Там еще прогуливались детишки с мамами и папами. Стала собираться и молодежь, в пятницу вечером здесь проходили дискотеки. Медленно прогуливаясь по дорожкам парка, я стала высматривать своих одноклассниц, а в пакете у меня громко тикала «бомба». Я ощущала волнение и легкое ликование. Так, наверное, чувствует себя террорист, идущий на задание и несущий в своих руках смерть многих. Однако убийство в мои планы не входило, ну разве что моральное.

В парке кое-где еще лежал снег, но летнее кафе уже было открыто. Я решила купить себе чего-нибудь пожевать, а то от волнения у меня начал урчать живот. Взяв себе ход дог и лимонад, я уселась в пластмассовое кресло, принялась утолять голод и осматривать прохожих. Вдруг кусок застрял у меня в горле: вот они!

Девчонки появились из-за ларька неожиданно. Они не спеша, прохаживались с двумя незнакомыми мне парнями. Я испугалась, что они меня сейчас заметят. Вся съежившись, я стала поворачиваться к ним боком и наклоняться, будто что-то уронила и ищу у себя под ногами. Ну а как же мой план? Я решила оставить пакет на кресле. По крайней мере, если меня засекут, то можно будет сказать, что просто забыла по рассеянности.

И тут краем глаза я заметила, что вся честная компания собирается зайти в кафе. Черт! Этого еще не хватало! Надо было срочно смываться. Но как выйти, не встретившись с ними у входа, не через ограду же прыгать?

Пока я тщательно выискивала под столом неизвестно что, девчонки со своими спутниками прошли мимо меня и подошли к лотку. Теперь было самое время улизнуть. Я стала потихоньку пробираться к выходу и почти уже достигла его, как вдруг услышала позади окрик:

— Эй! Девушка! Вы ничего не забыли!?

"Это, конечно, не меня", — пыталась я себя обмануть, неосознанно ускоряя шаг.

— Ты что оглохла!? — снова раздался за спиной незнакомый мужской голос.

Да что ты ко мне привязался?! Меня догнал один из тех парней, что были с Ежовой и Брусникиной.

— Тебя случайно не Маша-Растеряша зовут, — спросил он, улыбаясь, и протянул мне пакет с будильником.

— Нет, Беатриче, — брякнула я от радости, что он один, а не вся их компания ринулась за мной в погоню. — Извините, я такая рассеянная.

— Беатриче? Шутишь? А меня Валера. Ой! А у тебя тут что-то тикает. Бомба?

— Вы угадали, — усмехнулась я нервно. — Я собираюсь взорвать этот парк, как объект особой стратегической важности.

Ну, все, мой план рухнул. Теперь надо было, как можно скорей отсюда линять. Но Валера, похоже, решил продолжить знакомство и уходить явно не собирался.

— Кажется, вас заждались, — кивнула я, обернувшись в сторону лотка, где должна была быть его компания и…

О, ужас! Они приближались к нам. Я уже было собралась спасаться позорным бегством, но тут и случилось непоправимое:

— Бет! Здорово! Ты откуда тут? — заорала Брусникина.

Я поняла, что пропала, совсем пропала. У меня подгибались ноги. Так и хотелось сейчас же провалиться под землю. Теперь они будут всем рассказывать, как я прибежала на свидание по первому их зову.

— Ты что, тоже на дискотеку пришла? А с кем? — продолжала орать уже Элька Ежова.

Ну что за манера так вопить на всю улицу!

— Ни с кем, — только и сумела я выдавить из себя дрожащим от обиды голосом.

— А чего пакет-то забыла? Если бы не мы, считай, уехали бы твои вещички.

Я смогла только плечами в ответ пожать. Мне не могло тогда и в голову прийти, что можно просто повернуться и убежать. Я стояла перед ними, как преступник перед судом, ожидая насмешек, словно приговора.

— А ты не на свидание пришла случайно? — вдруг спросила Ежова, будто эта мысль только что пришла в ее светлую голову.

Мне так хотелось сказать что-нибудь резкое и обидное, но ничего подходящего не шло на ум. Оставалось лишь, глупо улыбаясь, ждать, когда меня растопчут и раздавят.

— А с кем это? — ехидно спросила Брусникина. Веселье начиналось.

— Ни за что не поверю, что Косая здесь с парнем. И кто же этот счастливчик?

— Я, — раздался вдруг за спиной такой знакомый бархатный бас.

Я не могла поверить в это. Мое сердце, казалось, в одно мгновенье заполнило всю грудь и преградило путь воздуху. Я обернулась и увидела Кирилла.

— Привет. А я ждал тебя у входа…

ГЛАВА 3

Дремучие не знали, что и думать. Василиса и Гавр никогда еще так не свирепствовали. Им обоим страшно было попасться на глаза. Обычно они мирно сосуществовали весь год, не замечая друг друга, и только один день длилась их вражда, день состязания за право быть Первым наместником в предстоящем году. Но теперь все изменилось. Их борьба становилась ожесточенней.

Василисе уже третий год подряд удавалось обводить своего соперника вокруг пальца. Она была хитра и изворотлива и для достижения своей цели не гнушалась никакими средствами. Никто из дремучих, конечно же, не посмел бы уличить наместницу в нечестной игре. Мир, который населяли лешие и водяные, упыри и русалки, кикиморы и ведьмы, был полностью ей подвластен.

Первым наместником становился тот, кто в ночь с шестого на седьмое июля первым обнаружит и сорвет заветный цветок папоротника. Но никто и никогда не знал, где именно он расцветет. Известна была лишь поляна в Дремучем Лесу. Только здесь рос особенный папоротник, который с виду ничем не отличался от самого обычного растения, но корни его уходили так далеко под землю, куда не доходила еще и самая глубокая скважина, пробуренная людьми. И никто, кроме наместников, не мог даже дотронуться до цветка, он вмиг бы испепелил бы любого из бессмертных дремучих.

В прошлом году Василиса легко провела Гавра. Как только луна достигла зенита, на поляне появился маленький бледно-голубой цветочек. Он вырос прямо под носом Гавра, и тот, не мешкая, сорвал его, разразясь оглушительно-радостным воплем.

— Поздравляю, дорогой! Тебе очень повезло! — воскликнула Василиса.

Ее зеленые смеющиеся глаза так и искрились коварством. И чего бы ей было так радоваться успеху своего соперника?

Мгновенье спустя на плечо наместницы вскочило лохматое нечто и прошипело:

— Я его нашел, госпожа. Нашел!

Гавр насторожился, а Василиса уже была возле заветного пятачка, где светился нежный голубенький огонек, таящий в себе страшную силу. Вокруг него уже толпились верные подданные наместницы. Ей уже не составило труда протянуть руку и сорвать цветок.

Поняв, что его надули, Гавр заметался в бессильной злобе, обрушивая направо и налево удары и пинки. Дремучие разбегались от него, прячась в канавы, норы и кусты.

— Ну, ладно! Посмотрим, что будет в следующем году! — прорычал он, свирепо тараща черные глазища на хохочущую Василису.

Гавр удалялся из леса в свой мрачный подземный замок, за ним понуро плелась его свита. Замыкал процессию Цербер, которому так и хотелось разорвать кого-нибудь из приспешников наместницы, а особенно нахальную Горгону, которая с победным видом оглядывала поверженных.

Тогда Гавр тоже решил придумать какую-нибудь хитрость и теперь, когда до назначенного срока оставалась недолго, пытался что-то изобрести, дабы не только победить, но и отомстить. Наместник был, несомненно, умен, но ему не хватало оригинальности. Все его поступки были безупречно логичны, продиктованы холодным разумом, но не эмоциями. Поэтому ему трудно было обмануть Василису, которая была столь изобретательна и непредсказуема, что Гавр всякий раз оставался обескураженным. Ожидая, что в этот раз она может выдумать чего-нибудь похуже, он все-таки решился прибегнуть к посторонней помощи.

На берегу терявшейся в Дремучем Лесу Черной речки стояла маленькая рубленая избушка. Мелкая речушка в половодье разливалась довольно широко, поэтому домик стоял на толстых деревянных сваях. Здесь жила одна старая женщина, которую все дремучие звали Матушка Заварзуза. Она была лукавой и бойкой старухой, что весьма замечательно сочеталось в ней с хитрым умом и проницательностью.

Говорили, что когда-то Матушка была обычной ведьмой из смертных и сумела покорить своей красотой и магическим мастерством самого Лютого Князя. Когда же она состарилась, он в награду за преданность сделал ее бессмертной. Тогда Заварзуза и поселилась в Дремучем Лесу навсегда.

У нее часто бывали гости: чудь и лесовики, заходил водяной Изустемьян. Виллисы постоянно плавали возле ее избушки и были ей верными подругами. Но такого гостя Заварзуза принимала у себя впервые.

Гавр ворвался внезапно, без предупреждения и церемоний. Вслед за ним в избушку влетел его огромный пес Цербер и тут же прорычал:

— Наместника приветствуют стоя!

Ошалевшая старуха тут же вскочила из-за стола, за которым до этого мирно вкушала вяленую рыбу, и, вытирая руки о передник, прошамкала:

— Ах, вот уж не ждала такого важного гостя.

Гавр был страшен и великолепен. Он носил блестящую кирасу, кольчугу и плащ. Он обладал страшной физической и энергетической силой, но чаще применял лишь свой меч, которым владел совершенно. Его черные волосы доставали до могучих плеч, а черные горящие глаза пронзали старуху насквозь. Гавру не хотелось быть здесь и разговаривать со старой ведьмой, но он все же решился заговорить о деле, не теряя своего величественного лица.

— Послушай, старая: ты ведь знаешь, что близится день состязания?

— О да, Великий.

Матушка тотчас догадалась, зачем к ней пожаловал Гавр, и стала быстренько соображать, как ей использовать это в своих интересах.

— Так вот, я повелеваю тебе заглянуть в свое магическое зеркало и узнать, какую хитрость Василиса готовит на этот раз.

Заварзуза сделала вид, что крепко задумалась, но потом, как бы не хотя, согласилась:

— Как прикажешь, Великий Гавр, но ты должен знать, что зеркало вещает лишь раз в четыре года, и в ближайшее время я больше не смогу им воспользоваться.

— Какое мне до этого дело?

— Ты должен обещать, что не станешь вмешиваться, иначе ничего не выйдет.

Гавр нахмурился: старуха посмела ему указывать.

— Как ты разговариваешь с наместником! — уловил Цербер настроение своего хозяина и поспешил проявить свою преданность.

— Но только я могу смотреть в магическое зеркало, Великий!

Матушка решила, что не помешает показать Гавру и свою значимость.

— Ну, хватит болтать! — нетерпеливо возразил наместник. — У меня мало времени.

— Присядь вот здесь. Сейчас ты все узнаешь.

Гавр уселся на лавку возле печки. Матушка стала доставать из сундука разную рухлядь: камушки, бусы, стекляшки, перья, клочья шерсти, палочки, косточки и прочую дребедень. Все это она принялась раскладывать на полу посреди избы и что-то бормотать себе под нос.

Все это длилось около получаса, и Гавр уже начал терять терпение, как вдруг заметил, что воздух в избушке стал видимым и радужно запереливался. Бревенчатые стены пошатнулись и заколыхались, словно на волнах. Старуха достала зеркало в серебряной рамке и стала всматриваться в него, продолжая бормотать заклинания.

Вдруг она замолчала, как будто запнулась, забыв что-то. Ее чумазое морщинистое лицо приобрело такое выражение, что Гавр сразу понял: Заварзуза видит что-то необычное. Глаза старухи

вдруг округлились, а беззубый рот открылся так, будто она собралась закричать.

— Что?! Что ты видишь?! — громко спросил наместник, забыв о том, что не должен был вмешиваться.

Тут же избушка закачалась, словно лодка на волнах. Стены завибрировали и загудели, дощатый потолок заскрипел, прогибаясь, словно какой-то гигант уселся сверху на дом. Гавр рухнул с лавки, увлекая за собой Цербера. Матушка Заварзуза заверещала и, грохнувшись на пол, стала засовывать зеркало в холщовый мешок. Посреди избы заворачивался радужный вихрь, который был готов поглотить все вокруг. Стены домика сливались и завертывались в воронку. Оглушительный вой, рев и визг заполнил, казалось, все пространство.

Наконец, бабка сумела спрятать злобное зеркало в мешок, и тут же все прекратилось. Оглушенный Гавр быстро поднялся на ноги. Он понял, что все произошло по его вине, но и не думал извиняться.

— Великий, — опомнилась старуха, — не нужно было…

— Но ты все же что-то увидела? По твоему лицу я понял, что на этот раз Василиса превзойдет саму себя.

— Не беспокойся, Гавр, — сказала Матушка, поднимаясь и потирая ушибленные бока, — я увидела, что на этот раз ей не удастся первой сорвать цветок.

— Это все, что мне нужно было знать! — воскликнул наместник.

Не прощаясь, он молнией выскочил из избушки. Вслед за ним, едва успевая и прихрамывая, поспешил верный Цербер.

Ведьма успокоилась, привела в порядок мысли и очень крепко задумалась. Увиденное в зеркале, действительно, чрезвычайно взволновало ее. Спустя некоторое время она спросила у вертевшегося возле ее ног кота, который благополучно пересидел под печкой только что случившийся неприятный инцидент:

— А правду ли говорят, Баюн, что чудь белоглазая приютила щенка Горгоны?

— Так виллисы болтали, хозяйка.

— И что он жив?

— На прошлой неделе леший сказывал, будто видел у норы, где чудики живут, странного лохматого пса. Может быть это и он. А хотя откуда? Горгона-то голая, а этот весь шерстью зарос. Видно собака деревенская, приблуда.

— Вот что, Баюн, — произнесла Матушка после некоторого раздумья, — останешься за хозяина, а я пойду навещу чудиков.

Матушка собралась было выйти, но тут на пороге появилась сама Василиса. Наместница была облачена в красный бархатный балахон, расшитый золотом и драгоценными камнями. На голове ее, в светлых, как пшеница, волосах, красовалась корона из горного хрусталя в виде цветка с шестью лепестками. Эту корону

наместница придумала сама и заказала ее выполнить чудикам, которые одни знали секреты добычи и обработки камней и металлов. Ей казалось, что мало иметь лишь скипетр в качестве символа власти.

Василиса недовольно сморщила носик при виде старухиной избы, в которой к тому же все еще оставались следы недавнего происшествия. Она здесь тоже была в первый раз.

— Знаю, зачем ты пришла, Первая наместница Василиса, — поспешила опередить ее бабка.

— Да? — удивилась красавица. — Так ты скажешь, кто будет Первым наместником в этом году?

— Не беспокойся, госпожа. Я смотрела в магическое зеркало и точно знаю: это будет не Гавр…

ГЛАВА 4

Мы гуляли до полуночи. Сначала в парке, и Ежова с Брусникиной просто ртов не закрывали, глядя на нас. Потом мы бродили по ярко освещенным улицам, проходили мимо сверкающих витрин, переливающихся неоном вывесок. Был вечер пятницы, и потому на улицах было оживленно: на каждом углу орали пьяные компании, из динамиков музыкальных ларьков неслась зажигательная ночная музыка. Только я ничего не замечала и не слышала вокруг, кроме него.

Странно: еще несколько часов назад все это показалось бы мне сном, несбыточной сказкой, а сейчас все было само собой разумеющимся. И то, что Кирилл, а не кто-то другой назначил мне свидание, и то, что он идет рядом и разговаривает со мной, уже не казалось мне чем-то сверхъестественным. Я слушала его и лишь изредка решалась вставить слово или задать вопрос:

— Кирилл, а почему ты не назвал своего имени в записке?

— Понимаешь, я не мог предугадать твоей реакции. Ты мне казалась такой неприступной. Я привык общаться с достаточно предсказуемыми девушками, а ты для меня, честно говоря, до сих пор остаешься загадкой. Я просто не стал рисковать. Я же не знал…как ты ко мне относишься.

— Ты не представляешь, что я себе вообразила! Я ведь подумала, что меня просто разыграли.

Я рассказывала, сбиваясь от волненья, про свою затею, про необоснованные страхи, а он изображал смущение и раскаянье в том, что заставил меня так переживать. Но, в общем, нам было весело.

Я совершенно не заметила, как пролетело время. Счастливые, как известно, часов не наблюдают. На электронном табло, светящемся на одном из рекламных щитов, я увидела, что было уже без четверти двенадцать.

— Золушке пора возвращаться домой? — заметил Кирилл мой встревоженный взгляд.

— Нет…то есть да. Мне не хочется, но родители, наверное, уже с ума сходят. Я не предупредила, что задержусь.

— Ну что ж, идем провожу, — сказал он с обреченностью в голосе, чем очень меня порадовал. Всегда приятно узнать, что ты не безразлична человеку, который тебе нравится и что он не хочет с тобой расставаться.

Мы свернули во двор и пошли, не спеша, огибая лужи и оставшиеся еще кое-где грязно-серые сугробики. Кирилл подавал мне руку, помогая перебираться через лужи, проходить по бордюру или огибать грязь. Но оставить свою руку в его ладони я никак не могла решиться и всякий раз деликатно высвобождалась. Но вот мы стали обходить довольно обширную лужу. Кирилл так крепко сжал мою ладонь, что я не смогла ее отнять и, наконец, смирилась с неизбежным. Этот новый этап наших отношений не мог не отразиться на теме нашего разговора, до того никак не касавшейся личной жизни.

— Ты сейчас встречаешься с кем-нибудь? — спросил Муромский наигранно равнодушным тоном.

— Нет, сейчас я одна, — поспешила я ответить, нарочно сделав акцент на слове «сейчас».

Я хотела подчеркнуть, что обычно я не бываю одна, просто сейчас…Свои деревенские приключения я в расчет не брала.

— А какие у тебя планы на завтра? — продолжил допрос Кирилл тем же тоном.

— Никаких, — ответила я, тщательно скрывая нахлынувшую радость.

— Ты давно не была в кино? А может быть, ты театр любишь?

Я действительно любила ходить в театр, но решила, что Кириллу об этом знать не нужно, а то подумает, что я заумная интеллектуалка. Я сказала:

— Я люблю кино.

— Ну, тогда решено, идем завтра в кино? — спросил он, и не думая, что ответ может быть отрицательным.

Да разве я могла бы отказаться?

— Конечно!

— А в воскресенье я, к сожаленью, должен быть с родителями в гостях. Не хочу их подводить.

— Ты их слушаешься?

Кирилл поморщился. А я поняла, что ненароком задела больную тему.

— Понимаешь…Я, конечно, сам предпочитаю решать вопросы своего досуга, но родители считают, что я еще младенец и меня пеленать надо. Ну, и я эту иллюзию разрушать не хочу. Мне их жаль и вообще… Я ведь у них поздний ребенок, им уже под шестьдесят.

— Ясно, — поспешила я замять этот разговор и осторожно, словно боясь спугнуть бабочку, доверчиво присевшую мне на ладно, перевела его на другую тему:-Ты уже решил, куда будешь поступать после школы?

— Пока точно не знаю, хотя и понимаю, что давно должен был определиться. Попробую пока, на юрфак, а может быть на экономический. А ты?

— А меня больше привлекает…О-ой!

Внезапно я зачерпнула ботинком ледяную воду, насупив на камешек, который вдруг предательски ушел в глубину. От неожиданности я совсем потеряла равновесие и тут же другой ногой захватила, наверное, целый литр жутко холодной воды. Я наверняка бы позорно шлепнулась в лужу, если бы…Ах! Если бы Кирилл не подхватил меня на руки. Я не понимала, отчего перестала дышать: то ли от ледяной ванны, то ли от пребывания в объятьях Муромского. Он перенес меня через лужу и, не спеша, осторожно поставил на сухую землю. Я осталась стоять рядом с ним, а он, не убирая рук с моей спины и не произнося ни слова, вдруг приблизил свои губы к моим…

До сих пор не могу понять, что заставило меня отвернуться тогда. Может быть, робость или мысль о том, что совсем еще недавно Кирилл целовался с Линкой Серовой, только поцелуй достался моей горячей щеке.

Кирилл отстранился и вздохнул. Я сгорала от смущенья и не могла вымолвить ни звука.

— У тебя ноги совсем промокли, — произнес он, наконец, с огорчением. — Тебе срочно нужно домой, а то простудишься.

Он молча зашагал рядом. Мне было ужасно стыдно, за то, что я его обидела. Я не могла подобрать слов, чтобы хоть как-то оправдаться, да и какие слова могли быть теперь уместны? Так и шли молча.

Кирилл проводил меня до моей квартиры и тут же холодно откланялся. Стоя у своей двери, я смотрела, как он нажимает светящуюся в тусклом сумраке желтую кнопку, входит в лифт и поворачивается ко мне лицом. Несколько замешкавшись с отправкой, он помахал мне не прощанье двумя пальцами, и неуверенно спросил:

— Ну что, до завтра?

Я смущенно заулыбалась и закивала головой, а двери лифта, громко лязгнув, сомкнулись…

Вопреки моим ожиданиям, дома все спали сном праведных и, никто и не вспомнил, похоже, что любимое чадо до сих пор не вернулось.

Услышав звук отпирающихся замков, маман высунулась из спальни и спросила сонным голосом:

— Дочь, а который час?

— Уже поздно, мама.

— Поздно? А где ты была?

— На свиданье.

И ни намека на удивленье, будто я каждый день пропадаю по вечерам. Дверь закрылась и снова открылась:

— Поешь.

И мать ушла досматривать свои сны.

Есть мне не хотелось. В голове был сумбур, и нужно было привести в порядок свои мысли. За один день произошло столько событий! Я, наконец-то, узнала, как ко мне относится Муромский, он пригласил меня на свидание, нес на руках, пытался поцеловать…А вот почему я такая дура?

Ну, ладно. Я надеялась, что хоть завтра исправлюсь и не буду больше вести себя как последняя идиотка. И почему я сказала ему, что люблю кино? Он точно решил, что я робкая маленькая девочка. Я сидела в прихожей в одежде, совсем забыв о своих мокрых ногах, потому что очень была занята своими переживаниями. Нужно было идти спать, чтобы завтра проснуться свежей и новой.

Я с трудом стащила с себя набухшие от влаги ботинки и почувствовала легкий озноб. Быстро сняв с себя всю одежду и разбросав ее, где попало, только бы поскорей залезть под теплое одеяло, я, наконец, нырнула в кровать. И не успела я еще как следует согреться, как голова моя стала окунаться в мягкую, обволакивающую дрему.

Но сон мой был отнюдь не безмятежным. Я то и дело просыпалась, будто что-то мешало мне спать. Неприятное ощущение тревоги или боли, — я не могла понять, то и дело проваливаясь в сон и вновь просыпаясь. В очередной раз проснувшись посреди ночи я ощутила жуткую ломоту и тошноту. Голова налилась свинцом, а глаза, казалось, вот-вот выкатятся наружу. Меня стало бросать то в жар, то в холод. Я поняла, что заболела. И черт! Как не кстати!

Мне нужно было добраться до кухни, чтоб взять из аптечки аспирин. Я встала. Комната тут же расплылась перед глазами, а в висках заколотило. Ноги не хотели слушаться, и я с трудом могла передвигаться.

Я осторожно поплелась к двери и, проходя мимо зеркала, освещенного светом ночного фонаря из окна, взглянула в него и увидела свое больное отражение: встрепанные волосы, запекшиеся губы, темные круги под глазами. И вдруг взгляд мой упал на отраженный в зеркале угол у окна. Мне показалось, там что-то шевелилось. Я стала вглядываться и вдруг почувствовала, как похолодели конечности, а сердце забарабанило где-то в животе. На меня был устремлен взгляд, буравящий взгляд какого-то существа, кажется старухи, грязной, косматой карлицы.

Я вскрикнула, резко обернулась, зажмурив глаза, и упала, больно ударившись позвоночником об трюмо. Когда через секунду я сквозь ресницы посмотрела в угол, там уже никого не было. Поднявшись на слабые то ли от болезни, то ли от пережитого ужаса ноги, я нащупала рукой выключатель, и яркий свет больно ударил по глазам.

В комнате никого не было. Окно было закрыто, форточка тоже. Я заглянула в свое убежище на подоконнике: оно было пусто. Подковыляла к шкафу и открыла его: ничего, кроме одежды на вешалках. Долго не решаясь, в конце концов, я все же осторожно заглянула под кровать. Само собой, ничего, кроме пыли и забытых с зимы книжек, я там не обнаружила.

Та-ак. Похоже дело серьезное. У меня галлюцинации. Мне мерещиться, черт знает что.

На кухне я раздобыла таблетку димедрола и, проглотив ее и закопавшись в одеяло, стала ожидать спасительного забытья. Но сон не шел. Слишком громко стучало в висках. И знобило. Я посмотрела на часы: была половина третьего. На улице уже стих привычный шум: ни машин, ни голосов, ни музыки. Весь мир уснул, оставив меня наедине с моими страхами. Я лежала с открытыми глазами, дрожа от озноба. Мне казалось, что если сомкну веки, мерзкое существо опять явится. Поскорей бы рассвело. Утром все ночные кошмары покажутся смешными.

Я закуталась с головой в одеяло и попыталась уснуть, приказывая себе: "Спать! Спать! Спать!" Считала барашков. Только почему-то у милых кудрявых животных были злобные волчьи оскалы. Я боялась шелохнуться, просто застыла от ужаса. Все время казалось, что в углу вот-вот послышится шорох.

Не помню, как я, наконец, заснула, но пробуждение было внезапным. Что-то вдруг громко стукнуло в окно, и я вскочила с постели прямо на ноги. На карнизе сидел голубь и хлопал крыльями, пытаясь удержаться на скользкой поверхности.

Я снова села на постель. У меня не было сил держаться на ногах. Стало ясно, что я окончательно заболела. Была уже половина седьмого утра. Страшная ночь закончилась. Улица постепенно оживала. В комнату заглядывало свежее утреннее солнце. Но голова моя гудела, как колокол, жуткая ломота сковывала руки и ноги, было тяжело дышать…И я вновь провалилась в болезненное забытье.

Очнулась я оттого, что мать трогала мой лоб.

— Да у тебя жар! Надо скорую вызывать!

Какая-то суета вокруг меня, что-то звякает, кто-то перешептывается, какие-то голоса далеко-далеко…И снова я исчезаю, теряюсь в небытие…

Очнулась я в каком-то незнакомом месте и сначала ничего не могла вспомнить: как и когда я сюда попала. Так бывает иногда, когда внезапно проснувшись, не можешь понять — сон это или уже явь. Белый потолок и противно-синяя стена вскоре навели меня на мысль о больничной палате.

Пришла медсестра, чтоб поставить мне капельницу и сказала, что у меня воспаление легких, и я была без сознания два дня.

Два дня!!! Что подумал Муромский, когда я не пришла на назначенную встречу?!

Я спросила у медсестры, долго ли мне еще лежать.

— О-о, дорогая, — протянула она, уже этим повергнув меня в уныние, — у тебя температура была под 40, только сегодня к утру сбили. Так что тебе здесь еще недели две-три валяться.

— А вставать мне хотя бы можно?

— А это как доктор скажет. Я сейчас сообщу ему, что ты очнулась.

Доктор был молод и суетлив. Мне сразу бросились в глаза его несерьезная какая-то лохматость, ужасно волосатые руки и странный взгляд. И вообще, что-то в нем меня настораживало. Он уставился мне в глаза и спросил хрипловатым голосом:

— Проснулась, наконец. Как себя чувствуешь?

— Да как вам сказать, я только что узнала, что два дня моей жизни вдруг исчезли, неизвестно куда, — рассеянно ответила я, продолжая рассматривать странного доктора.

— Ничего, какие твои годы. Но я имел в виду физическое состояние, — сказал он и велел задрать мне майку, чтоб послушать легкие.

Я повертела головой, отчего что-то больно хрустнуло у меня в шее.

— Ой! Нормальное у меня состояние. Мне бы выписаться поскорей. Это просто жизненно необходимо.

— Вот этого я обещать не могу. А что касается жизненной необходимости, то для тебя она сейчас в том, чтобы находиться здесь под нашим пристальным наблюдением, — сказал доктор, простукивая мою спину, и вдруг добавил:-А за него не беспокойся. Он уже приходил справляться о твоем здоровье.

— Кто?!

— Тебе лучше знать, кто. Но вынужден огорчить тебя: у нас карантин, и посещения запрещены.

Ну вот! Обрадовал, а потом расстроил…

— Еще и карантин! Черт!

— Да.

— Что «да»?

— Ты позвала, и я откликнулся.

— Доктор, вы что — черт?

— А тебе не когда не говорили, что если постоянно будешь звать черта, он явится?

— Говорили, — сказала я ошарашено, вспомнив слова матери.

Но тут до меня дошло, что он просто шутит, и, хотя говорить мне было трудно, я все же решила ему подыграть:

— Так значит, в наших больницах врачами черти работают?

— И чем же плоха для черта эта профессия?

— Так вы людей-то лечите или калечите?

— Как получится.

— А рога у вас где, а копыта?

— Рога я прячу, а копыта носить нынче не модно.

И как может взрослый, серьезный человек нести такую околесицу? И при этом еще умудряется делать какие-то пометки в истории болезни.

— Так может быть вы опасны, и не стоит у вас лечиться?

В этот момент в палату вошли две сестрички, пожилая и помоложе, и наш шутовской разговор прервался.

— Здрасьте еще раз, Юрий Юрьевич, — кокетливо поздоровались обе.

"Доктор-черт" кивнул им головой и сказал мне, уже направляясь к двери:

— Ну, калечить тебя я так и быть не буду, а вот уколов пропишу превеликое множество.

ГЛАВА 5

Я провела в больнице три с половиной недели. За это время я, наверное, раз тысячу поминала нечистого, который тут же являлся ко мне и назначал еще что-нибудь изуверское. Перед выпиской я уже действительно была близка к тому, чтобы поверить в реальность «доктора-черта».

В условиях карантина я общалась с окружающим миром посредством записок, поскольку телефон был лишь в ординаторской, куда простым смертным дорожка заказана. Маман приносила фрукты, конфеты и прочую снедь, писала о домашних делах и своих вечных проблемах. Однажды она прислала мне такое послание: "Дочка, пока ты больна, огорчать тебя не буду, но ты должна знать, что дома произошли очень неприятные перемены. Когда выйдешь, узнаешь, а пока не о чем не думай и выздоравливай". Зная мать, я решила тогда, что речь идет о какой-нибудь перестановке мебели, из-за которой они часто ссорились с отцом.

От Кирилла я получила четыре послания в первую неделю. Потом наступило молчание. Запрятав свои сомнения и подозрения в самые дальние углы сердца, я объясняла себе это затишье школьными проблемами: начинались годовые контрольные и зачеты.

Муромский сообщал мне о делах в классе и в школе, об учителях и учебе, шутил, что я нарочно заболела в конце года и надеялся, что меня выпишут к прощальному вечеру. Послания его, как и раньше, были отпечатаны на компьютере, и это обстоятельство немного меня огорчало. Наверное, живой человеческий почерк согрел бы и порадовал меня больше. К тому же записки Муромского были короче, чем мне хотелось и не совсем того содержания, на которое я надеялась.

Когда же, наконец-то, настал счастливый и долгожданный день моего освобождения, я отправилась в ординаторскую. Нужно было, как водиться, вручить дорогому Юрию Юрьевичу, которого мы за глаза называли "доктором Ю-Ю", презент, бутылку какого-то дорогого вина, на которое, как всегда, не поскупился отец. Вызвав доктора в коридор, я собралась было, пробормотав какие-нибудь изъезженные фразы, вручить ему пакет и поскорей смыться из надоевшей больницы. Но он неожиданно прервал меня:

— Не надо!

— Как? — опешила я.

— Я тебе сейчас помог, а потом, может быть, ты меня выручишь.

— Когда потом? — недоумевала я.

— Когда придет время.

Дверь за ним захлопнулась, а я, не особенно задумываясь над словами доктора, зашагала вниз по лестнице на встречу солнцу, весне и любви.

Из больницы меня забирал отец. Я ехала в машине, преисполнясь чудесным настроением. Я радовалась тому, что выздоровела, что подгадала прямо к прощальному вечеру и тому, что опять увижу Кирилла, и тогда уже у нас будет все прекрасно. Нарастающее зеленое сумасшествие города и безукоризненно зеленая весна не давали мне вспоминать о грустном и о том, что меня настораживало. Ведь я давно не получала вестей от него. Мне не хотелось думать о плохом.

Я так размечталась, что не заметила непривычного угрюмого молчания отца. Он не проронил ни слова и был явно не в духе всю дорогу. Впрочем, такое с ним часто бывало. Мы подъехали к нашему дому, и я вышла из машины.

— Па, а ты что обедать не пойдешь? — спросила я у него, удивляясь, что он не собирается подниматься домой. — У тебя ведь сейчас перерыв?

— Дочка, мне надо с тобой поговорить, — сказал он таким серьезным тоном, что я сразу почуяла беду. — Сядь-ка обратно в машину.

Я села, все еще надеясь, что речь пойдет о каком-нибудь пустяке.

— Бети, мы не хотели говорить тебе, пока ты болела. И теперь… В общем… Я больше не живу с вами.

— В каком смысле? — не поняла я.

— Понимаешь, дочка, мама твоя женщина хорошая, но…я больше не могу ее выносить. Короче, я ушел к другой.

Все это никак не могло уместиться в моей голове. Я этого просто не могла переварить. Нет, такого не могло случиться со мной. Именно со мной такого случиться не могло!

— Па, ты шутишь что ли? Это не смешно…

— Мне не до шуток. Ты уже достаточно взрослая, чтобы понять все правильно. Так не могло дальше продолжаться!

— А она кто? — спросила я дрогнувшим голосом, все еще не желая верить.

— Просто очень хорошая женщина. Мы вместе работаем.

— Молодая?

— Ну да, она моложе мамы, но это не имеет никакого значения.

— Нет, имеет! И теперь мне все понятно!

— Мы просто любим друг друга. Пойми ты, у нас с мамой уже давно все закончилось. Но ты не беспокойся, я вас не оставлю, буду помогать…

Сначала я просто оцепенела и окаменела, не решаясь все еще принять это всерьез, но теперь вдруг почувствовала, как внутри разрастается обида и гнев. Они душили меня, с трудом давая прорываться наружу яростным словам:

— Ты все врешь! Я тебе не верю! Любовь, говоришь?! Чушь собачья! — вскричала я, почти срываясь на визг. — Да ты просто предатель. Ты сменил старую жену на молодую, а…взрослую дочь заменишь младенцем!

В этот момент я представила себе, что у моего отца будет ребенок от молодой жены, и я стану ему не нужна. Я почувствовала, что вот-вот заплачу навзрыд. Но собравшись с духом и запрятав слезы подальше, я продолжила, не дав отцу опомниться и что-то возразить:

— Я тебя ненавижу. И больше никогда, слышишь меня, никогда… — я не могла сообразить, что же «никогда», и вдруг решилась:- Я никогда не хочу тебя больше видеть! И нам от тебя ничего не нужно!!!

Я выпрыгнула из машины, с силой захлопнув дверь. "Предатель! Чертов предатель!" — билось в моем мозгу. Кажется, отец был оглушен таким внезапным взрывом спящего вулкана и ничего не сказал вслед. А я и не хотела ничего слышать. Не оборачиваясь и закрыв зачем-то уши ладонями, я удалялась от него и, уже войдя в подъезд, услышала, как машина отъехала от дома. Наверное, навсегда.

Вот так в один миг перевернулся весь мир. Я была почти счастлива и вдруг получила удар, откуда совсем не ждала. Как же я злилась! Мне хотелось сейчас же пойти и убить проклятую ведьму, что отняла у меня отца. Я представляла ее красивой, нахальной и распущенной девицей, которая, смеясь, уговаривает отца бросить нас и уйти к ней.

Пребывая в таком настроении, я и не заметила, что вместо того, чтоб подняться на лифте, пошла пешком, в гневе распинывая валяющийся на лестнице мусор. Какая грязь! Везде грязь и предательство!

Мама была дома. Она уже несколько дней не ходила в университет и не писала свою диссертацию. Видно было, как она постарела и подурнела за эти дни: растрепанные волосы с проседью и огромные сизые мешки под глазами. Увидев ее, я уже не смогла сдержать слез, и мы обе разревелись.

— Мам, я сказала ему, что больше не хочу его видеть.

— Он твой отец! Не надо так говорить.

— Нет, я его ненавижу!

— Он твой отец.

— Предатель! Он же нас предал! Иуда!

— Он твой отец…

Мы еще долго сидели на кухне, пили кофе, решали, как нам жить дальше. Мать курила, стряхивая пепел прямо на стол, говорила, что это, наверное, она виновата, что располнела и перестала за собой следить и мало уделяла отцу внимания, потому что не было времени: все работа, диссертация… А я отвечала, что она тут не при чем, конечно, просто он нас не любит, и что она у меня еще совсем молодая, и ей надо выйти замуж, и что я буду называть папой ее нового мужа, а «этого» — больше никогда, никогда…

Мой любимый подоконник вновь меня обрел. Когда мать, наконец-то, уснула, я притулилась в своем углу и стала все основательно обдумывать и приводить в порядок растрепанные мысли. Никогда еще в моей жизни не происходило ничего подобного, никто не уходил так окончательно и безвозвратно. Я вдруг осознала, что и со мной, как и со всеми остальными, может случиться что-то бесповоротное и страшное, что когда-нибудь умрет бабушка и мама, и я….А что касается отца, то он уже, как будто умер.

Мне было очень тяжело. Хотелось кому-нибудь рассказать о своем несчастье, кому-нибудь близкому и родному, Но где же та жилетка, в которую можно поплакать? Что-то Кирилл меня совсем забыл, а мог бы, между прочим, найти для меня хотя бы полчаса.

И все же я начинала потихоньку успокаиваться. В конце концов, у меня ведь был еще Муромский. А он-то меня никогда не бросит. Послезавтра на прощальном вечере мы с ним встретимся и уж больше никогда не расстанемся.

ГЛАВА 6

Наша с мамой новая жизнь постепенно входила в свое привычное русло. Прошло уже два дня с тех пор, как я узнала о предательстве отца, и нужно было жить дальше, ведь впереди меня ожидало только хорошее.

Утром двадцать пятого мая я готовилась к прощальному вечеру в школе. Что-то подсказывало мне, что именно сегодня должно произойти нечто потрясающее, и связывала я свои надежды, конечно, с Кириллом.

Я вертелась возле зеркала, примеряя свой наряд. Сама себе в этот момент я казалась совершенством, почти невестой, если не считать через чур короткой для этой роли юбочки. Из ванной вышла мать и, остановившись у двери, стала критически меня оглядывать.

— Дочка, тебе не кажется, что коротковато?

— Да нет, мам. Смотри, здесь еще будет, вот — шифон.

— А каблук не слишком большой? Ты же устанешь.

— Мама, но у меня будет высокий кавалер, — произнесла я таинственно.

— Да что за кавалер такой? Рассказала бы хоть.

Наконец-то, мне удалось заинтриговать маман. После ухода отца мы сблизились с ней, нас объединила общая боль. Мы обе из последних сил старались избежать отчаянной ненависти к мужу и отцу, мучительно разыскивая иные темы для общения. Тогда для меня стало открытием, что моя мать — тот единственный человек, с которым я могла поделиться самым сокровенным. Я рассказала ей о Муромском, о нашем свидании, поделилась своими затаенными страхами и наивными надеждами. Мать удивленно выслушала и сказала:

— А я и не заметила, как ты повзрослела, Беатриче… Надеюсь, ты знаешь, как предохраняться?

— Да ты что, мам! — махнула я рукой, потому что на такие темы еще не готова была говорить с ней. — Лучше посоветуй что-нибудь насчет прически.

— Тут я тебе не советчик. Ты же видишь, я всю жизнь проходила с пучком на голове. Тебе надо в парикмахерскую сходить. Да и мне тоже как-нибудь…

В парикмахерскую я не пошла, потому что не любила никаких затей с волосами. Причесалась сама, исходя из принципа, что простота — лучший друг красоты. Глядя в зеркало, я нравилась себе и надеялась произвести впечатление на Кирилла.

— Как ты дойдешь до школы? Дождь ведь, — спросила мама.

Я вспомнила, что в прошлом году меня подвозил отец, и мне опять стало грустно. Нет! Нужно было срочно выбросить все это из головы. Сегодня я должна была быть сияющей и счастливой.

— Я надену плащ, мам.

Я отправилась навстречу своему счастью, безоговорочному и несомненному. Я была уверена в себе на все сто. Как ни странно, именно уход отца добавил мне этой уверенности. Я поняла, что все в жизни зависит только от меня, не на кого больше пенять или искать защиты. И даже если за время моей болезни Линка снова прибрала Кирилла к рукам, я сумею отстоять свою любовь. В этом я не сомневалась нисколько и была полна решимости и дерзости.

В школу я пришла в прекрасном настроении. Там собрались еще далеко не все. Был кто-то из наших, несколько девчонок из параллельного класса. Я искала глазами одну единственную высокую фигуру и пока не могла отыскать. Заглянула в актовый зал, где все еще шли приготовления и звучала музыка, вошла в класс, где прихорашивались девчонки, прогулялась по коридорам. Муромского нигде не было. Значит, он просто еще не пришел.

Я присела на скамью у окна и стала его ждать. В школе становилось все шумнее, народ начал собираться.

— Привет, Бет! — услышала я вдруг.

Это была Ритка с еще одой девчонкой из параллельного класса. Они направлялись ко мне.

— С выздоровлением! А я, представляешь, контрольную по английскому на четверку написала! Сама! Без твоей помощи!

— Молодец! — искренне обрадовалась я. — Можешь ведь, когда захочешь!

Я была рада видеть Ритку и вообще всех. Я была просто рада всему, оттого что очень надеялась на счастье.

— Ты так классно выглядишь! — продолжала Ритка свои восторги.

— И ты тоже! — восклицала я.

— А мы уж думали, что ты и не придешь после таких известий. Я бы, наверное, с ума сошла на твоем месте. А ты — ничего, цветешь и пахнешь! — уже почти кричала Ритка. Из-за нарастающего гула голосов и музыки мы могли общаться только на повышенных тонах.

— Ничего! Ерунда, переживем! — ответила я ей весело, хотя и удивилась тому, что весь класс уже знает про моего отца.

А Ритка развивала тему:

— Да-а. Бедный Муромский! Так вляпался!

— А при чем тут он?

— Как при чем, ты что, не знаешь что ли?

Тут Ритка осеклась. Ее подружка толкнула ее в бок, сделав выразительные глаза.

— А я думала, ты знаешь… — растерялась моя одноклассница.

— Да что, что я знаю-то? — спросила я, все еще улыбаясь, хотя внутри все похолодело.

Что бы я ни услышала сейчас, главное — не подать виду…

— Ну, что Муромский с Серовой…

— Что, опять встречаются? — перебила я ее.

Ничего. Я это предвидела!

— Нет. Женятся.

— Что?..

Все вдруг стихло. В глазах появился какой-то странный туман, будто я нырнула в мутную воду. Толпы мальчиков и девочек мечутся в каком-то дьявольском танце, размахивают руками, кидают зловещие красные шары…Тут же испуганная Ритка с шевелящимися губами. Я не слышу ее слов, я угадываю их: беременна… на третьем месяце… все уже решено…

И вот все снова ожило. Заговорило, закричало, загудело. Мир воскрес и не заметил, что стал совсем другим. И я отчетливо услышала Риткин голос:

— Бети, ты что? Что с тобой? Ты так побледнела, а ну-ка присядь.

— Все в порядке, Марго.

Я отстранила девчонок и направилась к выходу. Ноги сами меня понесли, потому что только одно я осознавала совершенно точно: нужно поскорей отсюда уйти, чтоб не встретиться с ними. Но подойдя к двери актового зала, я увидела их, входящих в вестибюль: ее, счастливую и улыбающуюся, стряхивающую мокрый зонтик и его, сосредоточенного и серьезного, будущего отца семейства.

Меня словно ударило током, оцепенение спало. Я заметалась, рванулась обратно, потом снова к выходу и, ничего не видя, налетела прямо на Сомова.

— Ты что, Косовей, сдурела! Смотри, куда несешься!

Я уцепилась за него, как за спасительную соломинку:

— Мишка, миленький! Выведи меня отсюда как-нибудь! Я не могу, не могу с ними встретиться!

— Да с кем? Черти что ли за тобой гонятся?

— Я тебя умоляю! Хочешь, на колени встану?

Я ничего не соображала и, кажется, собиралась осуществить это. Сомов испугался не на шутку.

— Да ты сбрендила что ли?! Вон же выход! — воскликнул он, обернувшись, и, сразу заметив Муромского вместе с Серовой у дверей, тут же все понял. Многозначительно вскинув брови, он произнес:-Ну ладно, идем. Выведу тебя через спортивный зал.

Мы вышли, минуя вестибюль, к спортивному залу. Сом раздобыл где-то ключи и открыл дверь.

— Может тебя проводить? А то, не дай бог, под машины начнешь бросаться, — спросил он, выпуская меня на улицу.

— Со мной все в порядке, спасибо, — ответила я и шагнула в дождливые сумерки.

Я ушла, оставив плащ и зонтик в раздевалке, и ноги сами понесли меня по заученной с первого класса дороге к дому. Снова начался дождь. Мокрый шифон облепил мои коленки, волосы прилипли к щекам, а ледяной ветер пронизывал насквозь. Я шла, не видя дороги, наступая в лужи, не думая ни о чем и не замечая как…

…хлещет в лицо ледяная вода

И северный ветер в придачу.

Лишь только б вперед, лишь только бы прочь!

Ведь сердце мое в крови.

Мне горько и холодно, но я горда.

Мне больно, но я не заплачу.

Я женщина, вновь уходящая в ночь

От света чужой любви.

Внезапно на моем пути возник серый, обледенелый и грязный сугроб. Я остановилась. Как он оказался здесь в конце мая? Почему не растаял? Да просто сюда никогда не заходит солнце, и он сумел выжить и не расплылся водой, и сиял теперь грязно-матово под фонарями его холодный панцирь. Он встал на моем пути гигантским айсбергом в теплом море моих пропавших надежд. Я стояла, будто околдованная перед этой жалкой горкой снега, не решаясь обойти ее, словно это было невозможно, как невозможно было уже ничего изменить.

Прохожие удивленно оглядывались на меня, кто-то, кажется, спрашивал, что со мной. Наконец, дьявольский холод заставил меня очнуться от оцепенения и, единственно верное решение тут же пришло в голову: нужно уехать отсюда и подальше.

Вернувшись домой, я собрала свои вещи и на первом же автобусе в 530 отправилась в деревню к бабушке.

ГЛАВА 7

Семь дней я провела в терраске, почти не выходя на свет божий. Я ничего не могла даже есть, и бабушка Саша не на шутку обеспокоилась моим состоянием.

— Уж не навели ли порчу на девку, — говорила она соседке, тете Глаше. — Быть того не может, чтоб из-за родительского развода так убиваться.

А Глафира уже была готова помочь:

— Знаю, в Остаповке живет одна старуха — Фиона Игнатьевна, всякие травы знает, заговоры. Она внучку твою в миг от сглаза избавит и возьмет не дорого.

Я слышала, как бабушка разговаривала с теткой Глашей, но мысли мои текли вяло. Не хотелось ни спорить, ни капризничать. Если меня захотят отвести к знахарке, я не стану сопротивляться.

После долгих раздумий в своем добровольном заточении, я решила покончить с собой. Мне казалось, что я не смогу жить в этом новом измененном мире, где у меня нет отца и где не может быть надежды на любовь. А в старый, такой удобный и уютный мир, где все было так понятно и просто, никогда не суждено вернуться. Значит, выход мог быть только один.

Все мои мысли были направлены на изыскание способа самоуничтожения. Я знала их много: отравиться, повеситься, перерезать вены, утопиться и, наконец, самое страшное — самосожжение. Какая разница, каким способом уйти из жизни, потом будет абсолютно все равно.

И все-таки, как хотелось узнать, как воспримут отец и Муромский весть о моей смерти, посмотреть на их физиономии и почувствовать себя отомщенной. Пусть бы до конца дней их преследовала мысль о загубленной ими молодой жизни.

Я решила точно определить дату своего ухода, подошла к настенному календарю, старому, позапрошлогоднему, но мне нужна была только дата, и я, зажмурившись, ткнула пальцем куда-то в середину рябеньких столбцов. Открыла глаза, посмотрела: палец упирался куда-то в июль.

Ну вот. Когда день был назначен, можно было все обдумать спокойно. В конце концов, не мешало бы и как следует поесть. Да и бабушкину бдительность нужно было усыпить, а то она и в самом деле решит, что у меня не все в порядке с головой.

Действительно, есть очень хотелось, как будто после определения конечной цели душа успокоилась, и желудок, наконец-то, смог напомнить о своих правах.

Я вышла из своего убежища и сразу пошла к печке. Баба Саша сидела за столом и сматывала клубок пестрой шерсти. Я открыла заслонку и посмотрела в теплый печкин зев. Там стояли три черных чугуна.

— Баб, а что поесть?

Бабуля со свойственной ей природной тактичностью и виду не подала, что удивлена моим внезапным аппетитом, сказала так, словно и не было странного недельного голодания:

— А вон, Ириша, — так она меня называла, не воспринимая причуд своей невестки с моим именем, — щи, кашка пшенная с медом, молочко топленое. — Она с самого моего рождения не в состоянии была выговорить это заморское имя.

— Все еще горячее. Дай-ка достану, а то обожжешься еще.

Бабушка встала из-за стола, опираясь на него руками, так что он заскрипел и, подойдя к печке, заглянула мне в лицо.

— Эка, ты осунулась, девка. Давай-ка подкрепись. Глазенки-то вон скоро в черепушку провалятся.

— Давай, баб, — почти прошептала я, наслаждаясь своим смирением.

Мне стало смешно оттого, как бабуля сказала " в чиряпушку", но веселиться мне сейчас было бы нелепо, и я поспешила вернуться к своим грустным раздумьям: подумала о том, как расстроиться бабушка, узнав о моей смерти.

— Ба, а что новенького в деревне? — спросила я, хотя и не собиралась слушать, лишь бы она не заметила моих внезапно навернувшихся слез. смотрела в окно, сидя за столом, а баба Саша обстоятельно излагала мне деревенские вести, наливая щи:

— Подружка твоя, Ксенька, в город уехала учиться. Помнишь Ксеньку-то?

Я кивнула, глядя на облупленную оконную раму, а бабушка продолжала:

— Недавно к нам из города нового фельдшера прислали, молоденького такого, чернявенького. А Родионовна померла зимой еще. А когда хоронили ее, такой мороз трещал, что мужики целый день ей могилу ломами выдалбливали.

Я еще пристальней стала всматриваться в раму, будто заметила на ней что-то сверхъестественное.

— А парня твоего, что к тебе прошлым летом ходил, Вадьку… Ты, что все носом-то шмыгаешь? Ну, точно простудилась! Говорила ведь я: сквозняк в прирубке!.. Так вот, Вадьку-то, говорю, весной в армию забрали… Ну, ты ешь, ешь, как следует. Молоко-то топленое, гляди, с пенкой, как ты любишь. А я пойду корову встречать.

Она ушла, а я больше не смогла удерживать прыгающие в горле всхлипы, и они вырвались наружу. Я почувствовала вдруг, что вовсе не хочу умирать, что жизнь вовсе не плоха, вот только я не могу в ней найти себе места. Будто дом мой сгорел дотла, а я стою на пепелище и не знаю, куда пойти и где теперь меня примут. И все же крохотная искорка надежды пыталась пробиться сквозь темную ночь, ведь "и в доме, который выгорел иногда живут бездомные бродяги"…

Через три дня бабушка решилась заговорить со мной о визите к Фионе Игнатьевне и была совершенно обескуражена тем, что я безропотно согласилась.

— Что-то ты, внучка, очень послушная стала. Это на тебя не похоже.

Баба Саша уже настроилась на долгие увещевания и уговоры, а тут нате вам!

— Ну, бабуля… — стала я тянуть паузу, соображая, что бы такое придумать, а то, действительно наведу ее на серьезные подозрения, — мне ведь интересно на живую ведьму посмотреть, тем более что…э-э… Тем более что нам в школе на лето дали задание собирать разные там заговоры, привороты, сказания, предания…

— Не уж-то в школе вам такие задания дают? — усомнилась бабуля.

— Ну, да, — продолжала я выдумывать. — Есть у нас урок такой, фольклор или устное народное творчество. Там мы всякое такое и изучаем. Вот ты, баб, не знаешь ли какую-нибудь сказочку?

— Я-то что. А вот, пойдем-ка к Фионе Игнатьевне. Она-то, верно, много знает и сказок и былей.

К ведьме мы отправились после обеда, когда бабушка закончила свои дела. Старуха жила в соседней деревне, и чтоб добраться до нее и срезать путь, нам нужно было перейти вброд речку, которая звалась Черной. Новый автомобильный мост через нее был не близко, и деревенские за всякой надобностью ходили в Остаповку, пересекая мелкую речушку, кто босиком, кто в резиновых сапогах.

Когда-то здесь был мост, большой, даже, пожалуй, слишком большой, для такой маленькой речушки. Рядом с тем местом, где мы форсировали Черную речку, еще сохранился его гнилой остов. Он терялся в зарослях ольхи, растущей по берегам, и находиться возле этого призрака было жутковато даже днем. Слишком мрачная представала картина: гигантский черный мост через маленькую Черную речку.

Когда мы пересекали босиком речушку, я решила поинтересоваться у бабушки:

— А вы раньше в лес по этому мосту ходили?

— Не знаю, кто по нему ходил, — ответила она загадочным тоном, — только, сколько я себя помню, он такой вот гнилой и был. А мать моя, твоя прабабка, сказывала, что и при ней по нему никто не ходил. А кто и пытался, тот в воду падал, и русалки его на дно уволакивали. Дурная слава у этого моста.

— Русалки? — усмехнулась я.

— Не веришь? Зря…

— А почему новый здесь не построили, ближе ведь? — решила сменить я тему, не желая снова прослушивать сказки, которые читала в детстве.

— Да кто отважился бы? Председатель наш бывший начал было его разбирать да и заболел тяжко. А рабочие, которых он нанял: один спился и помер, а другой тут же в речке и утонул. А председатель наш, уж по что мужик был неверующий, стал после этого в церковь ходить, из партии ушел, а потом и вовсе в монастырь подался. Вот как! А ты говоришь: предания.

От этих бабушкиных рассказов становилось жутко, хотя всему, конечно, можно было найти разумное и реальное объяснение. Но, оглянувшись на мост, я подумала, что эта окруженная романтическими мифами развалина, как нельзя лучше подойдет для ухода из жизни. Тогда же я и приняла решение утопиться, прыгнув в речку с этого моста, плавать я, как раз не умела. В тот момент мне и в голову не могло прийти, что глубины воды здесь не хватит и для того, чтобы курице утопиться.

Фиона Игнатьевна жила на окраине деревни в избушке больше похожей на баню, чем на человеческое жилье. Знахарка была уже очень старая, но еще проворная и живая бабка очень маленького роста. Усадив меня на деревянную табуретку у стола, а бабушку выпроводив за дверь, она скрылась за драненькой ситцевой занавеской.

Я стала разглядывать ее домик, который как раз подходил под мои представления о жилище ведьмы. На бревенчатых стенах висели какие-то венички и пучочки из трав и веток, чьи-то рога и кости лежали на печке. В углу стояла целая колоннада из свечей и свечек разного размера. Запах ладана стоявший в избе прекрасно дополнял живописную картину.

Фиона Игнатьевна вышла из-за перегородки, неся с собой какие-то вещи. Это были клубок черных ниток, банка с маленькими камушками, щепки и палки.

— Сейчас посмотрим, что за беда у тебя, родимая, — сказала бабка.

Она рассыпала на столе свои камушки и стала пристально их рассматривать. Я тоже внимательно вглядывалась в россыпь булыжников, но ничего особенного не видела. Чем могла бы мне помочь обычная речная галька?

Наконец, оторвав взгляд от стола, ведьма сказала:

— Вижу, что ты очень горюешь и большой грех сотворить замышляешь. Но я знаю, как тебе помочь.

Бабушка повернулась в мою сторону и, мне вдруг показалось, что я уже видела где-то это морщинистое лицо с маленькими острыми глазками.

— Тебе поможет только одно средство: цветок папоротника.

— Да ведь он не цветет! Это всем известно, — попыталась я было развеять бабкино невежество.

— Не перебивай! Слушай дальше. Папоротник цветет, но только одну ночь в году, в июле. И не простой папоротник, а заветный. Тот, который вся нечистая сила сторожит. Сорвать цветок смертный человек не может, да и не любому бессмертному это под силу. Но я тебе помогу. Дай-ка ручки.

Бабка зажгла свечу и поставила ее на стол. Потом взяла мои руки и стала наматывать на каждый палец грубые ворсистые нитки с клубка. При этом она что-то нашептывала, склонясь над моими ладонями. Затем велела мне водить руками над свечкой и повторять семь раз: "не обожгусь — оберегусь". Я повторила все это, с трудом сдерживая улыбку, а ведьма сняла с пальцев нитки, убрала их в свой огромный карман и продолжила рассказ:

— Пройти к лесу ты должна по мосту и никак иначе. Только тот, кто пройдет по нему окажется по Ту Сторону и сможет найти цветок.

— Да ведь он же гнилой, мост-то, — сказала я тихо.

Почему-то мне уже расхотелось смеяться, хотя я и пыталась внушить себе, что старуха несет полную околесицу.

— Это для отвода глаз, чтобы просто так по нему никто не ходил. А то все, кому не лень будут запросто попадать на Ту Сторону. А ты иди и не думай о том, что мост под тобой гнилой, представь, будто по прочному идешь, тогда не провалишься.

Бабкин голос обволакивал и усыплял меня, чад от свечи оморачивал голову. Перед глазами стала возникать какая-то радужная пелена. Мне казалось, что я попала в какой-то странный нереальный мир и начала искренне принимать на веру все, что рассказывала старая ведьма.

— Но мало сорвать цветок, нужно еще и суметь удержать его в течение ночи, пока не пропоет первый петух в деревне. Тебе будет трудно и страшно, очень страшно, но если будешь верить в себя и ни разу не оглянешься назад, как бы тебе этого не хотелось, то ты все вынесешь, а они ничего не смогут тебе сделать. Продержись только до утра, а потом они придут к тебе, чтобы выкупить цветок. И тогда ты взамен сможешь попросить у них все, что угодно: богатство, славу, любовь, власть, неувядающую красоту. Но не торопись откупаться, как следует, подумай, — объясняла бабка и при этом как-то странно глядела на меня, будто хотела понять, о чем я сейчас думаю.

— Есть еще одна закавыка: нельзя им на люди показываться. Но это тоже можно исправить.

Ведьма взяла какую-то щепку, из тех, что лежали перед ней на столе и стала сжигать ее на свече. Вскоре в ее крючковатых пальцах, которые не боялись огня, оказался маленький черный уголек.

— Вот возьми. Начертишь им на стене дверь и жди, пока в нее постучат. И помни самое главное: что бы ни случилось, не оглядывайся! — сказала она мне, вкладывая в руку уголек.

Когда я вышла на свежий воздух, то будто очнулась ото сна. Там, в старухиной избушке, все было таким таинственным и сказочным, а ее слова казались чистой правдой. Но как только я очутилась на улице, чары развеялись. Я поняла, что ведьма заморочила мне голову, будто одурманила чем-то.

Фиона Игнатьевна еще о чем-то переговорила с бабушкой, и мы отправились в обратный путь.

— Вот странная женщина, денег с меня не взяла, — сказала баба Саша, когда мы отошли подальше от ветхой ведьминой избушки. — Говорит: с внучки твоей спрошу, когда придет время.

Уже темнело, когда мы шли обратно через реку. В сумерках, в тени ольшаника остов огромного черного моста выглядел зловеще, и я снова вспомнила слова бабки Фионы: "Только тот, кто пройдет по нему, окажется по Ту Сторону…"

ГЛАВА 8

Я жила в деревне своей обычной жизнью, только гулять не ходила. Все дни я проводила на огороде, тщательно пропалывая грядки, собирая гусениц и окучивая капусту. Я стремилась хоть этим оставить о себе добрую память, потому что ждала своего срока. Бабушка не могла нарадоваться такому моему преображению и ничего не подозревала.

Мне часто вспоминались слова старой колдуньи, и порой я даже начинала сомневаться: а вдруг старуха говорила правду, и действительно существует таинственная Та Сторона, где расцветает папоротник. Меня интриговало еще и то, что по преданию цветок появлялся в ночь с шестого на седьмое июля, именно тогда, когда я назначила свой последний день. Как это нужно было понимать, как простое совпадение или..?

Я пребывала, таким образом, в трудах и раздумьях, а роковая дата, между тем, неотвратимо приближалась. Мне нужно было еще решить, стоит ли писать предсмертную записку или умереть в таинственном молчании. Я перебирала в голове разные романтические варианты последнего послания, но все казались глупыми и смешными. В конце концов, я решила: пусть смерть, как и жизнь, останется загадкой.

Наконец, наступил и этот день.

Он, как назло, выдался солнечным и веселым из череды пасмурных. Я боролась с жестоким искушением забыть о своей затее. Мое сознание подсовывало мне картины будущего, я ловила себя на мысли о завтрашнем дне.

К ужасу своему, я стала чувствовать, что любовная рана моя затягивалась. Да и отец уже не казался таким чудовищем. Видимо деревенский воздух, действительно оказывал благотворное влияние. Но я гнала от себя эти предчувствия и нарочно нагнетала мрачные мысли. Я представляла, что мне еще целый год придется учиться с четой Муромских и наблюдать, как мой любимый старательно будет играть роль чужого мужа. Нет. Этого я не смогла бы вынести.

Все уже было решено, и вечером мне предстояло прекратить сомнения раз и навсегда. Я мысленно прощалась со всеми и едва себя сдерживала: только бы не разрыдаться.

— Ты не заболела ли? — спросила бабушка, обеспокоенная моим унылым видом.

— Нет, просто я… Очень жарко, ба.

— Иди в прирубок, там прохладней.

Я ушла в терраску, легла на высокую старинную кровать. По обе стороны от нее висели сушеные веники: ромашка, крапива, череда, укроп. Я заготавливала лекарственные травы на зиму… На зиму… а ее больше не будет в моей жизни.

Наступал вечер. Неотвратимо. Баба Саша накормила животных и заглянула ко мне:

— Ириша, идем ужинать.

— Нет, я уже сплю.

— Ну, спи, спи. Завтра опять солнышко будет. Вон, закат какой алый.

Завтра… Такое чувство, будто время остановилось для меня на одной твердо очерченной линии, за которой — одно сплошное ничто. Никаких планов, проектов, замыслов. Все разбивалось об обведенную красным карандашом фатальную шестерку, ярко выделявшуюся на старом настенном календаре.

Стемнело. Светлый квадрат на земле за окном исчез: бабушка выключила свет.

Пора.

Я стала одеваться: джинсы, кроссовки, свитер. Может надеть какое-нибудь красивое платье, чтобы быть похожей на романтическую утопленницу? Нет. Пожалуй, комары тогда могут слишком омрачить и без того мрачные последние минуты. Кстати, да. Я натерла кремом от комаров лицо и руки. Надо было все предусмотреть.

Я прокралась к двери крыльца, пытаясь не наступать на скрипучие половицы. Я знала точно, где какая из них находится, ведь всего лишь год назад я вот так же, крадучись, пробиралась к себе в терраску после ночных рандеву.

На небе уже появились первые звездочки, и светилась, как этого и следовало ожидать, совершенно круглая луна. Я вышла, тихонько прикрыв за собой дверь, и направилась в сторону леса, близ которого протекала Черная речка. Было прохладно. В спину дул легкий ветерок, но озноб меня пробирал не из-за него.

Я остановилась на краю картофельного поля. Мне стало очень одиноко и страшно. Вдали чернел глухой мрачный лес, а над ним висела белая луна. А я стояла на краю чего-то неведомого и не знала, и не предполагала, и не хотела даже думать о том, что ждет меня там…после жизни.

И вот, будь, что будет, — решила я и впрыгнула в зеленое месиво. Назад дороги нет. Я стала продираться сквозь толстые картофельные ветки, переплетенные друг с другом, падала, снова поднималась, цепляясь волосами за длинные стебли осота, заполонившего все поле и еле-еле вытаскивая ноги из густых зарослей.

Наконец, мне удалось нащупать тропинку, по которой ходили доярки из Остаповки в нашу деревню и обратно. Дорожка была очень узкой и бугристой, но и с нее мне вскоре пришлось свернуть. Она вела к человеческому жилью, а мой путь лежал к лесу, туда, где над маленькой речкой возвышался мертвой громадиной мост и где не было ни одной живой души.

Теперь я шла по свежескошенному полю. Здесь везде еще были следы совсем недавнего присутствия людей: кипы уже высушенного сена и ряды пока неубранного, отпечатки тракторных колес и отцепленная телега с соломой. Я вдруг стала немного спокойней и уверенней, будто этот островок жизни, где всего пару часов назад кипела работа, передал мне чуть-чуть своей живой силы.

Мне очень не хотелось покидать это место и снова идти дальше, и я даже замедлила шаг и огляделась. Может быть, здесь еще кто-то оставался, может быть, этот кто-то отговорит меня идти одной к Черной речке, может быть, переубедит меня, и я раздумаю умирать? Но нет. Уже совсем почти наступила ночь. Все разошлись по домам. Одна я была здесь зачем-то. Зачем..?

Я уходила все дальше и дальше от людского жилья, от домов, света, тепла, жизни. Я шла по густой траве, хотя рядом, в десяти метрах от меня, была тропинка. Но она вела к броду, а мне нужно было идти к мосту, к которому уже давно никто не подходил.

Вот, наконец, и он. Я у цели.

Черный, будто обугленный, гигант вырос передо мной, густо окутанный ольхой и высокой осокой. Было светло. Луна горела ярче фонаря, и я отчетливо видела большие зияющие проломы в его древнем теле. Тишина давила на уши. Полная тишина. Все замерло будто в предчувствии чего-то страшного. Будто мост, как живое чудовище, приготовился проглотить дерзкую девчонку.

Сколько я так стояла, не решаясь ступить на гнилые доски? Но вот я, едва дотронувшись до перилл, которые, к моему удивлению оказались довольно прочными, поставила ногу на потемневшую от времени доску. Она скрипнула и чуть-чуть прогнулась. Черт! Ну, и чего ты испугалась? Неужели за свою никчемную жизнь, с которой решила расстаться сейчас же? Вперед!

Я закрыла глаза. Так легче: если наступлю в пролет, все произойдет неожиданно и скоро. Сделала шаг, еще один и еще… Мост заскрипел. И вдруг я поймала себя на том, что пробую ногой прочность доски. Ну, что еще! Будь хотя бы сама с собой честна! Я тут же резко поставила ногу, и сердце ухнуло вниз… Но нет. Пока мне везло. Еще шаг, еще… Ай!!!

Я потеряла равновесие, как всегда бывает, когда идешь, зажмурившись. Пошатнувшись и расставив руки в безнадежной попытке хоть за что-нибудь ухватиться, я упала. Мост крякнул, но выдержал. Я никуда не провалилась. Странно. Похоже, старичок-то еще довольно прочен. Я прошла его почти целиком.

Тут я посмотрела вниз, в пролом, и до меня, наконец, дошло очевидное: глубина. Даже при скупом лунном освещении было видно, что я успешнее утопилась бы в ванне, чем здесь, где мне было как раз по колено. Я слышала, как тихо-тихо журчала вода, перебирая мелкие камушки, и мне стало вдруг смешно и горько. Но глаза навернулись слезы то ли обиды, то ли избавленья. Глупая ты курица! Если так хочется жить, то зачем умирать? Ведь над тобой не висит никакой дамоклов меч, ничей указ или приговор. Ты одна вправе распоряжаться своей жизнью. Так сохрани ее себе.

Я поднялась на ноги, решив пройти мост до конца, всего полтора метра, и обратно вернуться уже вброд. Я уже представляла, как брошусь сейчас сломя голову через поле подальше отсюда, бегом от собственной глупости, от навязанных себе самой обязательств. Но вдруг, что это?

Как только я ступила на твердую землю, то что-то услышала в лесу, до которого было не более пятидесяти метров. Мне показалось, что я различаю человеческие голоса и горящий костер, просвечивающий сквозь деревья. Да. Совершенно точно: там были люди. Они кричали и мелькали у костров.

Тут я вспомнила: сегодня же Иван Купала! Но это же древний языческий праздник. Неужели наши деревенские решили его возродить? Мне вдруг захотелось посмотреть на все это поближе, только незаметно, неизвестно еще, что там за оргия.

Я решила тихонько подкрасться. Теперь, когда рядом было много живых людей, мне почти не было страшно. Я подбежала к краю леса и, прячась за кусты и деревья, стала подбираться к огням. Они, впрочем, оказались не так уж и близко, как мне в начале показалось, но это место я знала хорошо. Мы с бабушкой всегда собирали здесь чернику, а в папоротниках искали подосиновики. Как раз на папоротниковой поляне и резвились гуляки.

Я пряталась за елочки и подходила все ближе и ближе, затем перебралась в траву и стала подползать. Заняв удобную позицию между поваленным деревом и огромным муравейником, я принялась разглядывать празднующих.

Ого! Да здесь проходил настоящий маскарад! Одежда у всех присутствующих была очень странная. Особенно из всех выделялась одна пара: шикарная блондинка в красном балахоне с блестками и высокий мужчина в блестящих доспехах и черном плаще. Все остальные были меньше ростом и носились по поляне, воя, стрекоча и улюлюкая. Странный обычай. Никогда о таком не слышала.

Тут же были и дети. В такой-то час! Они были одеты то ли в медведей, то ли в обезьян. Хотя, нет. Тут что-то не то. Или это не дети, а… карлики? Один из них подошел ко мне совсем близко, и я смогла рассмотреть его лучше. О, господи! Это был, конечно, не ребенок, а какой-то гном, густо заросший шерстью. И таких тут было много!

Я почувствовала, как волосы зашевелились на голове. Я замерла. Казалось, даже сердце перестало стучать. Куда я попала?! Поляна была заполнена уродцами всех мастей.

Здесь были странные мужички с зеленой кожей и длинными черными волосами, в которых запутались мох и осока; бледные девушки, косматые и голые, все в отвратительно блестящей слизи и чешуе; мохнатые старички и старушки с копной репьев вместо волос, одетые в веревчатые лохмотья и много других странных существ. А страшней всего были два огромных пса без какого-либо намека на шерсть, отчего хорошо видны были их могучие мускулы и свирепо оскаленные морды с белыми клыками.

Вся эта нечисть носилась по поляне, заглядывая под папоротниковые заросли, и подбиралась ко мне все ближе и ближе. Я поняла, что если шевельнусь сейчас, то меня заметят и, наверное, разорвут на части.

Вдруг все резко замерло и затихло. В ночи явно послышался густой и продолжительный зов трубы, похожий на стон. Я вжалась в землю, сомкнув веки так сильно, что заболели глаза, и попыталась проснуться, потому что все, что я видела, несомненно, было сном, только сном.

В тот же момент я почувствовала, что руку что-то царапнуло, и услышала запах паленой шерсти. Наверное, искра от костра долетела до меня. Но открыв глаза, я увидела, что прямо у моей руки на тонком стебельке, торчащем из папоротникового кустика, появилась маленькая, но очень яркая звездочка, светом затмевавшая даже луну. Рука сама потянулась к ней, и не успела я что-нибудь сообразить, как стебелек с горящим цветком оказался у меня в ладони. Я не могла оторвать от него глаз, хотя им уже было больно от ослепительно яркого света. И вдруг в одно мгновенье я все вспомнила: мост… по Ту Сторону… цветок папоротника…

и, о черт! Вся нечистая сила сторожит его!!!

Я подняла голову и оцепенела от ужаса. Прямо передо мной и по бокам стояли все эти уроды и смотрели на меня с удивлением и ненавистью. За их спиной я услышала голоса:

— Что ты на сей раз придумала, проклятая стерва?!!

— Я?!! Ты что, не видел, что произошло?!!

"Нужно суметь продержать его в течение ночи, пока не пропоет первый петух", — прозвучало у меня в голове. И я поняла, что если не побегу сейчас, меня просто растерзают.

Я вскочила на ноги и бросилась через муравейник прочь от света костров и всей этой тарабарщины, проклиная себя за то, что сразу не выбросила чертов цветок, а сунула его за пазуху. В тот же миг я поняла, что все дьявольские отродья ринулись за мной в погоню, и услышала за спиной сотни хрипов, криков, воплей, шипений, сливающихся в однородный дикий рев. "Помни, самое главное: что бы ни случилось, не оглядывайся", — снова пронеслось в голове. Нет! Никакая сила не заставит меня обернуться и увидеть всех этих чудовищ, гонящихся за мной! Ни за что! Но что это? Я вдруг ощутила острое, почти нестерпимое желание посмотреть назад. Только на миг! Только одним глазком!.. И провалилась в канаву.

Но ужас заставил меня в одно мгновенье выскочить из нее и понестись быстрее прежнего. Только бы не посмотреть назад! И тогда они ничего не смогут мне сделать.

Ноги, как будто, неслись сами по себе, я их уже не чувствовала. А рев за спиной становился все громче и приближался.

Вокруг меня все ожило. Деревья стали клониться в мою сторону, а ветки пытались зацепить меня и заставляли петлять и увертываться. Высокая трава опутывала ступни, и я с трудом освобождала их. Но страх добавлял мне силы и скорости, и некогда было удивиться или восхититься чем-то сверхъестественным.

Вскоре я увидела просветы между качающимися деревьями. Мне туда! Я стала пробираться к выходу из леса, остервенело раздирая руками трепещущие кусты впереди себя. Выпрыгнув, наконец, из оплетающих объятий настырной бузины, я тут же остановилась, как вкопанная. Где это я оказалась?

Это была, несомненно, та самая местность, по которой я должна была возвращаться домой. И все-таки я ее не узнавала. Черная речка превратилась в ревущий поток, а по ее берегам лежали огромные серые валуны. Старый гнилой мост превратился в каменный и возвышался над бурным течением изогнутым монолитом. И погода внезапно изменилась: откуда-то набежали тучи, налетел ветер, и луна то и дело скрывалась, погружая все вокруг в кромешную тьму.

Я не могла сообразить, куда мне бежать дальше, но стоять на месте было невозможно. Нужно было двигаться, потому что за спиной слышался грозный рев сотен дьявольских глоток. И я бросилась к мосту. По крайней мере, теперь можно было не бояться провалиться в проломы. Я подскочила и была готова уже кинуться через него, но он вдруг заколыхался, будто по нему, как по живому пробежала дрожь, и выгнулся в крутую дугу.

От неожиданности я упала, но нарастающий гул позади заставил меня снова вскочить. Меня понесло к тому месту, где раньше был брод. Ничего не соображая, я подбежала к краю крутого берега и, перепрыгивая через камни, почти слетела к быстрой воде. Нет. Перебраться здесь уже было невозможно. Река кипела, бурлила и заворачивала воронки. Я отчаялась. Мне захотелось упасть, заплакать, закрыть глаза руками и будь, что будет.

За спиной, уже совсем рядом, я слышала разноголосый гомон и видела, как надо мной постепенно вырастает гигантская подвижная тень. Я поняла, что нужно хотя бы попытаться спастись. Схватив гибкую ветку какого-то куста, я наклонила его в сторону другого берега и вступила в пучину. Меня тут же подхватило стремительное течение, но я крепко ухватилась за ветку и попробовала нащупать ногами дно. Но его, почему-то, не оказалось на обычной глубине, и я погружалась все глубже в ледяную стремнину.

В какое-то мгновенье я почувствовала, что меня тянет вниз, будто чьи-то цепкие руки схватили меня за ноги. Ну, уж нет! Я так просто не сдамся! Я вынуждена была перехватить ветку под мышки, чтоб удержать голову над поверхностью воды. Но злобная река хотела непременно поглотить меня. Течение усилилось, и мои руки заскользили по мокрой ветке, обдирая до крови кожу. Но в этом был и плюс: я почти достигла противоположного берега, и оставалось лишь дотянуться до другого куста. Но тот вдруг отпрянул от моей протянутой руки, а последняя тоненькая веточка, за которую я продолжала цепляться, безнадежно хрустнув, оторвалась. Меня завертело в звенящем потоке, оглушило и накрыло волной. Господи! Где же дно?!!

Я бесполезно бултыхала ногами, а меня закручивало в пучине и затягивало куда-то в бездонную глубину. Но не успела я еще и подумать о том, что пришел мой конец, как стремнина выбросила меня на большой камень, торчащий у противоположного берега. Я повисла, уцепившись на нем мертвой хваткой, вложив всю силу желания остаться живой в свои одеревеневшие пальцы. Мои руки и ноги дрожали от усталости и страха, но медлить было нельзя: на противоположном берегу раздался разочарованный ропот ждавших моей смерти монстров.

Я нащупала ногой небольшой выступ в почти гладком валуне и быстро, но осторожно стала перебираться на берег. Только бы не упасть! Ах! Я покачнулась, но в последний момент оттолкнулась ногой и прыгнула прямо в топкую грязь и осоку, сразу же увязнув по колени. Теперь я рисковала утонуть в черной жиже. Схватившись за траву, я изрезала и без того кровоточащие руки, но выползла, наконец, на рыхлый глинистый берег.

Мне необходим был отдых. Хотя бы минуточку. Полминуточки. Не хватало воздуха, не хватало сил, не хватало терпения. У кого бы вымолить передышку? Не у этих же жаждущих моей крови чудищ, у которых я украла цветок? А может отдать его им? Меня снова захватило непреодолимое желание посмотреть на тот берег, откуда, как я чувствовала на меня были устремлены сотни злобных взглядов. Но разве они отпустят меня живой, даже если я швырну им сейчас цветок!

Я снова стала карабкаться по крутому обрыву наверх. Но погоня, похоже, прекратилась. Уродцы остались на том берегу. Но мне еще предстояло пройти почти два километра до дома.

Я собралась было броситься по зеленой равнине прочь от этого поганого места, но ноги отказались мне служить. Я просто упала в траву и поползла. И… что за черт?!! Луг подо мной вдруг стал зыбким, как желе. Мне показалось, будто под мягким травяным ковром колышется море. Я почувствовала, как меня качает на волнах и подкидывает вверх. Ползти было невозможно. Все усилия были тщетны, потому что меня постоянно отбрасывало назад. Я попыталась подняться на ноги, чтоб попробовать идти, но не смогла даже устоять. А если я оставалась стоять без движения, то тут же трава начинала уходить вниз, и я проваливалась в неведомую бездну.

Я не знала, как быть, и плакала от бессилья. Сознание, казалось, отключилось, и потому я не придумала ничего лучше, как начать рьяно раздирать дерн руками. И, о чудо! Под ним была земля, твердая земля. И там, где я отрывала пласт травяного ковра, можно было стоять на самой обычной почве.

Я не собиралась задумываться над тем, почему так происходит, просто стала продираться, разбрасывая по сторонам зеленые обрывки и комья земли. Сколько это длилось, не помню. Только, когда я уже не чувствовала своих рук, в рот и в нос набилась земля, а мокрая одежда превратилась в грязные лохмотья, зеленый океан, наконец-то, замер.

Задыхаясь, я упала в траву и закрыла глаза. Что бы ни случилось в тот миг, я не смогла бы даже пошевелиться. Везде, во всем теле, в ушах, в глазах, в висках, в руках и ногах бешено колотилось мое испуганное, чудом неразорвавшееся от ужаса сердце.

Но не прошло и двух минут, как я уловила едва заметную дрожь земли. Сначала чуть-чуть, потом все сильнее и сильнее. Наконец, стал слышен странный гул. Я оторвала голову от земли и посмотрела в ту сторону, откуда доносился этот звук. Луна уже скрылась, и ничего не было видно. Я скорее интуитивно, чем зрением, почувствовала какое-то движение впереди. На меня надвигалась какая-то масса. Черт! Это еще что?!! Куда мне теперь?!!

Гул все приближался, и я уже улавливала где-то впереди совсем близко передо мной какое-то шуршание. Я все равно не успела бы ничего придумать, чтоб спасти себя от невидимой опасности, и осталась лежать на месте, изо всех сил вглядываясь в темноту.

Вдруг что-то стремительно пронеслось мимо в нескольких сантиметрах от меня. Да это же огромный валик сена! В тот же миг мне пришлось откатиться в сторону, потому что точно такой же летел прямо на меня. Я вспомнила, что когда еще только шла сюда, то видела таких несколько десятков. И все они сейчас меня атакуют. Если такая штука проехала бы по мне, то мне бы был обеспечен перелом позвоночника, как минимум. Я снова едва успела перекатиться. Черт! Невозможно было предугадать, откуда появится следующая кипа- убийца. Тщетно я вглядывалась во тьму, тогда я могла положиться только на свой слух. Глухой рокот и шуршанье — значит новая атака, и нужно откатываться в сторону.

Я поднялась на дрожащие от слабости ноги и тут же отпрыгнула влево. Через две секунды — снова прыжок. Откуда я брала сил на это, не знаю. Наверное, очень хотела выжить. Я словно превратилась во вратаря, с той только разницей, что должна была не ловить мячи, а увертываться от их гигантских подобий. Да к тому же в полной темноте, почти на авось. Ай!

Очередной такой «мяч» прокатился прямо по моей ступне, и я ощутила резкую боль. Только прочувствовать ее я не успела, потому что вынуждена была опять отскочить, и упала в канаву, разделяющую два усада. Это спасение! Новый валун прошуршал прямо надо мной, вырвав лишь клок волос с головы. Я обхватила голову руками и уткнулась лицом во влажную почву. Ура. Здесь можно было хоть до утра пролежать. Несколько кип прошуршали по моей спине, и все стихло.

Никакая сила не подняла бы меня больше из этой ямы. Разве только… о, черт! Ледяная вода. Только сейчас я почувствовала, что лежу в грязной луже и решила все-таки выползти из ямы, ведь опасный гул затих.

Я подняла голову и попыталась оглядеться. Близилось утро. Небо посерело, и на его фоне я уже могла различить очертания деревьев, стогов, телеги с соломой.

Я улеглась на траву, раскинув руки и ноги, и попыталась собраться с мыслями. Сознание проснулось и стало посылать тревожные сигналы. Все тело нестерпимо заныло, особенно правая ступня, которой я боялась пошевелить, и руки: ладони были изодраны, из них сочилась кровь. Глаза болели от беспрерывных попыток рассмотреть тьму. Я закрыла их и осмелилась размечтаться, будто уже утро, и все от меня отстали. Цветок! Я совсем забыла про него.

Я сунула руку за пазуху и нащупала тонкий нежный стебель. И как только он не выпал во всей этой кутерьме? Странно, что он не обжигал меня, ведь в свитере явно просвечивала подпалина. Впрочем, что теперь жалеть свитер, если на нем, как и на мне, не осталось живого места.

Холод уже давал о себе знать, усталость все не проходила. Я снова легла на траву и почувствовала дрожь во всем теле. Или это снова дрожала земля?

Я поняла, что несколько минут передышки были ни чем иным, как подготовкой к чему-то более страшному, окончательному и решающему. Мое жалкое убежище, канава, больше меня не спасло бы.

"Если будешь верить в себя и ни разу не оглянешься, то они ничего не смогут тебе сделать", — вспомнила я слова старой ведьмы. Верить в себя… Как тут верить, когда ни руки, ни ноги уже не работают, ведь в мышцах не осталось ни капли силы.

Позади послышался рокот: что-то огромное катилось прямо на меня. Нужно было срочно что-то предпринимать. Я поплелась вперед, волоча за собой больную ногу. Рокот нарастал и вскоре превратился в громкий стрекот, словно сотня молотов колотила по стальным наковальням. Ужас подхлестнул меня и заставил бежать, наступая на нестерпимо ноющую ногу. Но острая простреливающая боль не давала мне двигаться быстрее.

Моим единственным шансом на спасение была оставленная здесь телега, наполовину наполненная соломой. Я надеялась взобраться в нее, и тогда то, что надвигалось на меня сзади, не раздавило бы меня сразу. Я достигла своей цели, когда невыносимо оглушительный рев почти разорвал мои барабанные перепонки. Не смотря на страшную боль, я одним махом вскочила в телегу и нырнула в солому, закрыв уши руками.

В тот же миг что-то сильно ударило в деревянный борт. Он тут же треснул и разлетелся в щепки. Потом еще удар и еще. Телега сотрясалась, трещала и подпрыгивала, но на мое счастье не переворачивалась. Что бы не вывалиться, я схватилась за уцелевший передний бортик. То, что я увидела за ним, заставило меня вскрикнуть. Мимо телеги, задевая и налетая на нее, катились и скрежетали громадины, отдаленно напоминающие те же кипы, только теперь они были отнюдь не из сена, а из железных прутьев с торчащими острыми шипами, вгрызающимися в скошенную траву и вырывающими из нее клочья вместе с землей.

В тот же момент адская железяка со всей силы врезалась в днище ветхой телеги, и я, подскочив, свалилась на землю. Теперь меня уже ничто не могло спасти. В один миг я представила, как моя окровавленная плоть разлетается в разные стороны, растерзанная острыми шипами. И тут же я едва успела убрать голову из-под пронесшейся мимо скрежещущей махины. На меня сразу же посыпался град земли и травы. Я рванулась к уже совсем разбитой телеге и сжалась у колеса. Хоть какая-то, ненадолго, но защита. Я уже простилась с жизнью, но все же надеялась продлить ее хотя бы на несколько секунд. Уже ничего нельзя было предпринять, негде спрятаться, некуда убежать. Я крепко сомкнула веки и стала считать: одна, две, три секунды… Сколько еще?

И вдруг все стихло.

Тишина наступила так резко, что я вздрогнула и открыла глаза. В сером предутреннем сумраке стелился густой то ли туман, то ли дым. Он окружал меня со всех сторон, и даже остатки телеги, возле которой я находилась, терялись в нем.

Вдруг в совершенной тишине послышались звуки шагов. Десятки или даже сотни ног неотвратимо приближались ко мне. Я не смогла уже даже ужаснуться, потому что все существо мое было сейчас один единый всепоглощающий ужас.

Шаги приближались ото всюду, со всех сторон. В тумане вокруг меня стали возникать очертания, которые надвигались и постепенно прояснялись. Я увидела такие мерзкие и страшные рожи, каких не было, наверное, и в самых страшных фильмах ужасов. Вокруг меня стояли чудища: клыкастые, обросшие клочковатой шерстью со сморщенными коричневыми или мертвецки бледными физиономиями. Казалось, они не знали, как со мной поступить или ждали команды.

Я замерла, понимая, что настал мой последний срок. И вот позади, где-то в тумане, раздался боевой клич, и я обернулась на этот звук. Обернулась!!!

В то же мгновенье твари, храпя и рыча, стали тянуть ко мне свои когтистые и лохматые лапы. Кто-то из них ухватил меня за ногу и резко потянул. Развернувшись на живот, я упала, но успела изо всех сил уцепиться за колесо телеги. Тут же меня схватили за обе руки, за волосы и за ноги и стали тянуть в разные стороны, стараясь, наверное, разорвать на куски. Я все еще цеплялась за телегу, борясь за жизнь так же одержимо, как еще несколько часов назад стремилась с ней расстаться. Но удержаться я не смогла. Побелевшие пальцы соскользнули с гладкой шины, и наступил мой конец. Кто-то запрыгнул ко мне на спину и, резко дернув, развернул к себе лицом. Но тут из-под майки выпал цветок, и твари, увидев его, сразу отскочили в сторону. Так вот чего вы боитесь!

Времени на раздумья не было. Я схватила хрупкий стебелек и ринулась в толпу монстров, нанося им удары рукой, в которой он был зажат. Уроды верещали и отпрыгивали, запахло паленой шерстью и серой.

Но их было слишком много. Один из них набросился на меня сзади, и я грохнулась на колени, продолжая отбиваться. Твари орали, получая ожоги, но не отступали. Один скользкий мерзавец, изловчившись, дернул меня за волосы, и я упала лицом в траву. В тот же миг, победно взревев, сотни гадко воняющих тел придавили меня к земле.

Я приняла самую ужасную и мучительную смерть, которую не сравнить было с теми способами самоубийства, которые я выбирала для себя. Я была заживо раздавлена и разорвана целой оравой кошмарных монстров…

Была БЫ. Если бы в тот же момент, перекрывая чудовищный вопль, в воздухе не раздался бодрый, жизнедарующий крик первого петуха.

Все исчадия ада вдруг испарились, словно их и не было. Я провалилась в темноту.

ГЛАВА 9

Трудно сказать, сколько я пролежала в сыром лугу, только открыла глаза я, когда солнце поднялось уже довольно высоко, хотя и не успело еще высушить росу. Я сразу вспомнила тот кошмар, который мне пришлось пережить ночью. Очнись я сейчас в своей постели, то решила бы, наверное, что все это было лишь жутким сном. Но мое пробуждение в дали от дома на росистой траве не оставляло никаких сомнений: я пережила все наяву.

Я села и, прежде всего, осмотрела себя. Ладони, сжатые в кулаки, невозможно было распрямить: спекшаяся кровь не давала мне сделать это безболезненно. Щиколотка почернела и распухла, а ступня едва умещалась в кроссовке. Из-под грязных, рваных лохмотьев, некогда бывших вполне приличной одеждой, были видны жирные красные царапины, следы самых настоящих когтей.

А где же цветок? Неужели то, из-за чего я чуть было не лишилась жизни, все-таки досталось чертовым выродкам? Я огляделась и прямо на том месте, где лежала, увидела странный предмет, похожий на жезл или скипетр. Внешне он напоминал сорванный мной цветок, только был уже гораздо больших размеров. Я осторожно взяла его двумя кулаками и как следует рассмотрела.

Растение, или то, во что оно превратилось, было уже совершенно твердым и прозрачным. Стебель — словно из какого-то зеленого камня, а сам цветок представлял собой шестигранный и чистый, как слеза, алмаз совершенно гигантских для алмаза размеров. Однако в внутри его горело что-то, словно там жил маленький светлячок.

Но мне пора было возвращаться домой. Я еле-еле поднялась на одну ногу и увидела, во что превратился мирный покос за одну ночь. Если бы я не знала, что тут было, то подумала бы, наверное, что смерч пронесся над этим местом. Повсюду валялись клочья сена, все, что осталось от кип-убийц. Весь луг был изодран, повсюду виднелись проплешины земли, как после бомбежки. Неподалеку стояла напрочь разбитая телега с остатками соломы.

Я взглянула на лес и речку. Там все уже было спокойно. Мост опять стал гнилушкой, а река — мирным ручейком.

Подняв с луга оторванную доску и опершись на нее, как на костыль, я заковыляла к дому.

Еще недавно я думала, что со мной никогда ничего не произойдет. А теперь? Что мне было думать и чего ждать? Что еще более невероятного могло бы случиться в моей жизни? Лучше уж и вовсе не ломать голову над тем, что никак не вписывается в мои привычные представления о мире и принять его таким, каким мне дано его было увидеть прошлой ночью. Несомненно, для меня наступила новая жизнь, в которую на правах реальности вошло чудо.

Мне повезло: по дороге к дому я не встретила никого из людей. Я благополучно миновала усады и подошла к нашему огороду. Теперь моей главной задачей было, не попасться на глаза бабушке в таком виде.

За огородом стояла баня, и я, едва переводя дыханье от усталости, почти вползла в нее. Моя нога и ладони очень болели, саднили ушибы и царапины на теле. Я опустила руки в оставшуюся в котле прохладную воду с налетом сажи и стала осторожно разжимать кулаки. Ладони закололо от боли, но мне ли теперь этого бояться? Чего вообще я могла бы испугаться теперь?

Наконец, мне удалось выпрямить ладони, и я увидела на них кровавую корку. С трудом, но все же у меня получилось снять с себя всю рвань и засунуть ее подальше в печку. Потом я смыла грязь с тела лица и волос, замотала руки порванным на полосы полотенцем и, надев на себя висевший тут же махровый халатик, вышла из бани.

Бабушка была уже в огороде и кормила цыплят. Увидев меня, она даже воскликнула:

— Ты что в такую рань?

— А сколько сейчас, ба?

— Восьмой час еще только.

Ее удивление было понятно: я раньше одиннадцати никогда не просыпалась.

— Понимаешь, бабуля, я, кажется, ногу подвернула.

Бабушка взглянула на мою иссини — черную ступню и всплеснула руками:

— Ах ты, боже мой! И лицо-то поцарапала! Никак все-таки провалилась в старый погреб? Говорила ведь тебе: не ходи через него! Доски-то гнилые!

— Точно так, ба. Я провалилась в погреб. Вот и руки…

— Господи! Побегу к фельдшеру, пусть придет. Может быть, ты и ребра себе переломала.

Высыпав ошалевшим от такой щедрости цыплятам сразу всю миску зерна, баба Саша побежала в медпункт, а я поплелась в свою терраску. Еще вчера я и не чаяла вернуться домой, а сегодня стала новым человеком. И уютная домашняя обстановка позволила мне вспомнить о своих болячках и пожалеть себя. Но первым делом я спрятала цветок: сунула его под матрас и уселась сверху. В терраске был полумрак, шторы я вчера задернула перед уходом. Я прикрыла глаза, прислонившись к стенке, и сразу же задремала.

Проснулась я, вздрогнув от непонятного звука. Дрему сразу будто ветром сдуло. Я вся напряглась и насторожилась, но через пару секунд поняла, что это был лишь звонок в дверь.

Бабуля открыла и, я услышала, как она разговаривает с кем-то, рассказывая историю о том, как я провалилась в погреб. Хорошо, что она сама ее выдумала и избавила меня от необходимости что-то сочинять на ходу. Баба Саша открыла дверь в терраску и произнесла шепотом:

— ИИриша, доктор к тебе. Я ему все рассказала. Проходите.

Бабушка скрылась, а вместо нее в комнату вошел небольшого роста молодой человек, патлатый и небритый. В сумраке я его не сразу разглядела, но когда он подошел поближе, поразилась:

— Доктор Ю-Ю! Вот это да!.. То есть, я хотела сказать Юрий Юрьевич. Извините.

Ну и дела! А мир-то и в самом деле тесен.

— Ладно, можешь звать меня Ю-Ю, если тебе так больше нравится. Мы ведь с тобой старые знакомые? Ну, так что ж с тобой приключилось?

— Да ведь бабуля вам все уже рассказала. Я упала в погреб, ну, и так далее.

— В погреб говоришь? А на самом деле? Я ни разу не видел, чтоб после падения оставались такие вот характерные царапины.

— А если серьезно, — вздохнула я, — на меня набросилась толпа злобных чудищ, которые пытались разодрать меня на сотню маленьких медвежат, ну, то есть, в клочья.

Доктор хмыкнул, а я подумала, что он сейчас, наверное, спросит, не ударилась ли я головой при падении в погреб и как сильно. Не отправил бы в психбольницу. Но Юрий Юрьевич лишь ухмылялся, и я продолжила:

— Кстати, уважаемый доктор, вы случайно не участвовали в этом? Вы ведь, если мне не изменяет память…черт? — спросила я, сразу же мысленно обругав себя за это.

— Нет, не участвовал. Я ведь не служу наместникам, — был его ответ.

— Кому?

— Все узнаешь в свое время, а пока дай-ка, осмотрю тебя.

Я нахмурилась. Мне в голову пришла нелепая мысль: а что если Ю-Ю, действительно черт.

А он тем временем взял мою руку и вместо того, чтоб проверить пульс, как я ожидала, вдруг положил ее на свою лохматую шевелюру. Чуть выше лба у доктора прощупывались скрытые под волосами два твердых бугорка. Я тут же отдернула руку.

— Черт! — вырвалось у меня привычное мое ругательство. — Это еще что?

— Вот именно, — хмыкнул доктор.

— И ты… вы…с ними!?

— Нет, я сам по себе.

— И что теперь?

— Ничего. Дай-ка ногу осмотрю.

Доктор-черт осмотрел и ощупал мою раздувшуюся щиколотку и сказал:

— Сейчас будет больно.

— Подумаешь! Если бы вы знали, что мне пришлось… А-а-а!!! Черт! Больно!

Он дернул меня за ногу, и в ней что-то пренеприятнейше хрустнуло. Сустав заныл.

— Я предупреждал.

— Теперь верю.

Доктор перемотал ступню туго-натуго бинтом, забинтовал ладони. Я терпеливо сносила все это и не могла понять, чем же черт отличается от человека. Посмотрела на его ноги.

— Нет, копыт нет, — заметил доктор Ю-Ю, — и хвоста тоже. Рога — это все, что досталось мне от отца. Вот он-то был настоящим чертом.

— Вы плохо видите, доктор? — спросила я, заметив линзы в его глазах.

— Нет. Я вынужден прятать глаза: зрачки выдают меня, светятся в тени и темноте. Кстати, можно на «ты».

— Почему же вы… то есть ты не вылечишь мои шишки одним взмахом руки?

— Хм. Я такого метода лечения в мединституте не проходил.

— Ну, так не интересно, — разочаровалась я. — Я думала, раз черт, значит, может все. А ты что же, учился в самом обычном мединституте?

— Не совсем обычном, одном из самых лучших в стране.

— Да я ведь не о том, ведь у Гоголя…

— Да ведь это же сказки! Когда ты познакомишься с нашим миром поближе, то поймешь, что он не совсем такой, как принято думать у вас, людей.

— Спасибо, я уже с ним познакомилась близко, ближе некуда! А как же ты оказался среди людей?

— Я эмигрировал, только и всего.

— И ты знаешь, что ЭТО у меня? — спросила я осторожно.

— Догадался. Иначе бы ты не вернулась живой.

— Так это ты будешь его выкупать?

— Нет, не я. Но я могу тебе помочь, как можно выгодней продать его.

— Ну, положим, с этим я и без тебя справлюсь.

— Ты так говоришь, потому что еще не знаешь, какую страшную вещь держишь у себя.

Зачем я вообще с этим связалась? Чем теперь это закончится? Я не имела представления о том, как мне поступить с цветком, как держать себя с тем, кто придет за ним. Мне просто необходимо было кому-то довериться. И кому же, кроме доктора-черта? Я решила быть настороже, хотя и надеялась, что Ю-Ю на моей стороне.

— Когда они придут? — спросила я у него.

— Не беспокойся, Бет, придут и не однажды. Подумай хорошо, на что выменять скипетр, не продешеви.

— Что же в нем такого, что эти страшилки так хотят заполучить его?

— Он дает абсолютную власть наместнику, власть над дремучими. Но это не главное, они и так преданы слугам Лютого Князя. Скипетр дает власть над Тварным миром, или по крайней мере в той его части, которую контролирует наш хозяин. А без скипетра — наместник вообще никто, даже для Лютого Князя. Поняла?

— Нет, ничего я не поняла. Что за Князь такой?

— Сама узнаешь скоро. Лютый Князь стремится к тому, что бы полностью управлять земной жизнью. В этом ему помогают его наместники.

— Так значит, это силы зла?

— Зла или добра, ты что, голливудских блок-бастеров насмотрелась? Вот, что я скажу: не делай поспешных выводов. Может скоро все поймешь сама.

Все это было для моего усталого мозга слишком сложно. Но одно я поняла совершенно точно: скипетр, в который превратился цветок папоротника, дает его обладателю огромную власть.

— Да-а, за него, пожалуй, я могу многое попросить, даже может быть… Впрочем, ладно…

— Тебе не кажется, что пора? — спросил Ю-Ю.

— Пора? Ты о чем?

— Пора гостей принимать. Они, наверное, уже заждались.

— Что-то мне не по себе, кажется, я не готова еще. А попозже нельзя?

— Боюсь, что нет. Время поджимает.

— И что мне делать?

— Вспомни-ка, откуда они должны будут придти?

Я напрягла память, и…

— Да, точно! Уголь.

Осторожно спустившись с кровати, я подошла к шкафу, на двери которого висели мои старые джинсы. Из кармана я вытащила уголек и вопросительно поглядела на Ю-Ю. Он ободряюще кивнул, и я стала чертить на выгоревших обоях большой прямоугольник. И в тот момент, когда я закончила свой примитивный рисунок, в стену тут же раздался гулкий троекратный стук.

Я вздрогнула, потому что все-таки не совсем еще верила в то, что изобразила сейчас самую настоящую дверь в другое измерение, проход на Ту Сторону.

— И что теперь? — спросила я черта шепотом.

— Приглашай, — пожал он плечами.

Я набрала воздух в легкие и… нет, не смогла решиться. Мне не хотелось после всего пережитого видеть снова какие-то мерзкие хари.

— А что они страшные? — спросила я для того только, чтоб отдалить момент встречи.

Доктор многозначительно промолчал, давая мне, видимо, понять, что считает меня, как минимум, трусихой. После этого я решилась:

— Войдите!

Я запрыгнула на кровать и уселась на ней, как на троне, сложив ноги по-турецки. На стене появились размытости, будто из нее сочилась и расходилась кругами вода. Я не могла понять: то ли у меня в глазах все расплывалось, то ли стена на самом деле куда-то исчезла. Но за ней я не увидела привычного пейзажа: крыльца и зеленого забора с рябинкой поодаль. Там была мрачная каменная стена с гобеленом и потухший камин, возле которого стояли двое.

Один из них был большим и толстым стариком с огромной нечесаной бородищей и седой объемной шевелюрой. Одет он был в зеленые лохмотья и обут в лапти и онучи. Другой был поменьше ростом и одет поприличней: в кожаную безрукавку и широкие льняные штаны цвета луковой шелухи. Он имел вполне человеческую, немного монголоидную внешность и куцую кисточку из волос на затылке. Оба они двинулись на меня и через мгновенье, просочившись сквозь некую водянистую плёнку, оказались в моей комнате.

— Это слуги Гавра: леший Бобровник и упырь Евстантигма, — прошептал доктор Ю-Ю, наклонившись к моему уху.

Я кивнула и вопросительно посмотрела на пришельцев.

— У тебя есть то, что нам нужно, — проревел Евстантигма.

— У них что, здороваться не принято? — нарочно громко спросила я у Ю-Ю, что перекричать свой страх и растерянность.

— Думаешь, они тебе здоровья желают? — поинтересовался черт.

— Ну, и что же вы предлагаете взамен? — обратилась я к двум страшилищам, стараясь не выдать своего волнения.

— Наш хозяин, Великий Гавр, предлагает сохранить тебе жизнь, если ты отдашь ему скипетр, — очень густым басом прогудел леший.

— Я вашего Гавра в порошок сотру, имея скипетр, — сказала я, стремясь придать тону твердость и безапелляционность, и покосилась на Ю-Ю.

Тот сделал страшные глаза и прогудел, не открывая рта:

— Не переигрывай.

— Ну, ладно. А больше ваш хозяин ничего не предлагает? — снова обратилась я к удивленным моей наглостью посланцам.

Они переглянулись. Упырь растерянно потрогал свой хвостик на башке, а из бороды Бобровника, утыканной колючками и шишками, вдруг вылезла маленькая пичужка и зачирикала. Леший схватил птичку и, выпустив ее уже в свою «прическу», где она тут же и скрылась, пробурчал:

— А чего ты сама хочешь в замен?

— Идите и скажите своему хозяину, шестерки, что я еще подумаю.

— Хорошо, но поторопись это сделать до полуночи, — сказал Бобровник и развернул свою грузную тушу к выходу.

— Ты должна сообщить о своем решении сегодня же, иначе сила скипетра погубит тебя, — сказал Ю-Ю, когда посланники скрылись за стеной.

— Да я не успела еще ничего придумать. А кто такие эти наместники?

— Наместники Лютого Князя на земле, ну, примерно на территории европейской части России. В других местах — свои наместники.

— А откуда они все взялись?

— Гавр — он из титанов.

— Титанов?

— Ну да. Помнишь легенду о том, как во времена первых людей ангелы спускались с неба и любили жен человеческих? От этого рождались дети, призвание которых было небо, а участь — земля. От этого они становились агрессивными, и Демиург наслал на них Великий потоп. Кроме небольшой кучки людей, спаслись и некоторые из титанов. Но с тех пор они поклялись служить только Лютому Князю. Гавр — один из них.

— А кто еще?

— Василиса из людей. Когда-то очень давно была простой бабой, да чем-то заслужила бессмертие и наместничество. Кажется, ее раньше Иродиадой звали.

— Уж не та ли, что Иоанна Крестителя.?

— Не исключено.

Наш разговор был вдруг прерван новым стуком в дверь.

— А это, надо думать, послы Василисы. Будь начеку.

— Почему?

— Она очень хитра и хорошо знает людей.

Теперь за стеной возникла другая картина: большой светлый зал, мрамор, зеркала. Две девушки направлялись прямо к нам.

— Так и есть, подружки наместницы тихо проговорил Ю-Ю.-Та, что вся просвечивает — виллиса Повилика, а с ромашками — Ладо, придворная советница, в основном по амурным делам.

Сначала в комнату вплыла белокурая красавица. Цветочки, казалось, росли прямо у нее на платье и в волосах. Позади ее странно семенила Повилика, бледней самой бледности, с зелеными гладкими волосами и прозрачной, похожей на холодец кожей.

Первым зазвучал хрустальный голосок Ладо:

— Наша госпожа, Первая наместница Василиса, интересуется, что бы ты хотела за цветок.

— А что у вас есть? — спросила я с нарочитым безразличием.

— Есть то, чего нет у тебя и что бы ты хотела получить. Или, вернее сказать, кого, — ласково пропела Ладо, хитро взглянув на свою спутницу.

Ага! Значит, про мою несчастную любовь знают!

— Мы сделаем так, что он будет твоим навсегда, — таинственно произнесла советница по амурным делам. — А в придачу наша великодушная госпожа предлагает еще и вот это.

У Повилики в руках невесть откуда появился серебряный ларчик. Она открыла его, и вся терраска засветилась и засверкала от переливающихся бликов. Бусики, колечки, камушки, жемчуг — этим наместница пыталась подкупить меня.

— Не нужен мне ни Муромский, ни ваш драгоценный ларец, — твердо сказала я сразу, не дав себе времени испытать искушение. Наверное, я была бы рада вернуть Кирилла, но теперь сомневалась: стоил ли он всех перенесенных мной испытаний.

Гостьи, казалось, были немного удивлены такому повороту событий, но в отличие от предыдущих ораторов, красноречия им было не занимать, да и альтернатива имелась.

— Может, ты хочешь богатства?

— Нет.

— Славы? Мы сделаем тебя знаменитой.

— Не смешите меня.

— Вечной молодости?

— Об этом мне еще рано думать.

— А хочешь стать по настоящему неотразимой, чтоб ни один мужчина на свете не смог устоять перед тобой?

— А это-то мне зачем?

Ладо растерялась. Кажется, она не знала, что еще предложить и вопросительно посмотрела на виллу. Но та только пожала своими прозрачными плечами.

— Так назови свою цену, — упавшим голосом произнесла она, наконец.

— Я хотела бы еще подумать. До полуночи.

Девицы удалились, и стена сомкнулась за ними.

Я раздумывала. Ни в коем случае нельзя было продешевить. Я столько вынесла ради этого цветка, что желание должно быть необыкновенным. А что если…

— Ю-Ю, скажи, почему я не могу оставить скипетр себе?

— Ты уверена, что тебе это нужно?

— Не совсем, однако после того, что я пережила из-за него, мне не хотелось бы возвращать его, ни на одном из тех условий, что прозвучали сейчас.

— Ты ведь смертная, и его энергия сразу сожжет тебя. Это все равно, что человеку оказаться в эпицентре ядерного взрыва. Если только…

— Что, если только?

Черт покачал головой.

— Знаешь, последний раз человек срывал цветок папоротника лет шестьсот или семьсот назад, и ему удалось продержаться до утра.

— И что же с ним стало?

— Точно не знаю, это было еще до моего рождения, но слышал будто бы сделку он заключил с самим Лютым Князем. Давай спросим, если тебе хочется, у Матушки Заварзузы.

— Матушка Заварзуза? Что-то знакомое. Уж не та ли это особа, о которой мой дедушка говорил: " Матушка Заварзуза, не ешь наш город Саратов, поверни на Тамбов"?

— Думаю, она самая, — усмехнулся черт. — Да ты ее знаешь. Она вхожа в мир людей, ее тут все Фионой Игнатьевной зовут.

— Да как не знать! Она ведь и про цветок мне рассказала, только я ей тогда не поверила. Странно все это… Слушай! Я вспомнила, где ее раньше видела! В бреду! Помнишь, я попала к тебе в больницу? Мне тогда примерещилась какая-то старая карга. Теперь я поняла, почему лицо Фионы Игнатьевны мне показалось знакомым. И вот что еще: она как будто про меня что-то знает.

— А идем-ка к ней и спросим. У нас полно времени до полуночи.

— Смеешься? А моя нога?

— Хм. В порядке твоя нога. Все-таки я не совсем простой врач, а?

Действительно, хотя ступня еще сохраняла фиолетовый оттенок, я уже легко могла наступать на нее. Я благодарно улыбнулась доктору и сказала:

— Только не через речку. Идем в обход, через новый мост.

— Ладно, — с пониманием согласился Ю-Ю. — "Нормальные герои всегда идут в обход".

Я сказала бабушке, что мы идем в медпункт на процедуры, и мы оправились в Остаповку к старой ведьме. Скипетр я предусмотрительно захватила с собой, сунув его за пояс и прикрыв длинной футболкой.

ГЛАВА 10

"В обход" было несколько длиннее, чем обычной дорогой, но перебираться теперь в брод через Черную речку я ни за что не хотела. Мы шли пешком почти три километра и были на месте уже через сорок минут. Я очень устала, но, оказавшись на пороге старухиной избушки, оробела.

— Когда я сюда в первый раз пришла, то думала, что бабка — обычная деревенская знахарка. А теперь мне боязно: а вдруг она на их стороне.

— Нет, это она мне рассказала про тебя. И вообще… она моя мать.

— Да ты что, серьезно?

— Абсолютно.

Он постучал в некрашеную дощатую дверь, и я услышала за ней шуршание старушечьих шагов.

— Почему же ты мне сразу не сказал, я тут болтаю про нее всякое, — только и успела произнести я с виноватым укором перед тем, как дверь со скрипом отворилась, и я увидела Матушку Заварзузу.

— Ну, наконец-то, — сказала бабка. — Я уж заждалась вас.

Она впустила нас в свою конуру и тут же перешла к делу:

— Времени осталось немного, нужно успеть подготовиться.

— К чему?

— Ты ведь хочешь стать наместницей?

Мать с сыном уставились на меня, ожидая ответа, и мне сразу стало неспокойно на душе. Откуда она уже знает? И вообще, что им обоим от меня надо?

— Я одного только не пойму: вам-то во всем этом какой интерес? — недоверчиво спросила я.

— Вот каковы вы люди, — улыбнулся Ю-Ю, — думаете, что все в жизни совершается ради чье-то личной выгоды.

— А нет, разве?

— Ну, да, конечно. Думаешь, я просто так, из любви к сельской жизни уволился из городской больницы и приехал в эту дыру?

— Так! — разозлилась я. — Давайте-ка на чистоту, что вам, что мне. Я хочу все, наконец, расставить по своим местам!

— Послушай меня, девочка, — перебила меня ведьма. — У тебя есть главный козырь — скипетр, но без нас ты не сумеешь предъявить его в нужный момент. А нам от тебя нужна лишь самая малость.

— А именно?

— Сделаешь нас своими советниками, когда станешь наместницей.

— И только-то?

— Да.

— Ну, тогда я согласна. Советы мне будут просто необходимы, если, конечно, я вообще выберусь когда-нибудь из этой передряги. И хотелось бы еще живой.

Я протянула карге свою ладонь, та вложила в нее свои коричневые костяшки, а сверху легла мохнатая лапа доктора. Мы заключили союз.

Приближался вечер. Нам нужно было обсудить план действий, и Матушка Заварзуза стала меня консультировать:

— Ближе к полуночи к тебе наверняка явятся сами наместники. Они в панике и на все пойдут, что бы вернуть скипетр. До последнего момента не дай им понять свои намеренья, тяни время. Когда настанет час, сила перейдет к тебе.

— А она действительно перейдет или я просто-напросто сгорю в ее пламени и окажусь на том свете самым естественным для человека путем?

— Не сомневайся — это главное. Просто верь. Это во-первых, а во-вторых, я видела этот момент в зеркале предсказаний.

— В зеркале предсказаний, отлично. А как я пойму, что сила уже во мне?

— Поймешь.

— Ой, что-то мне не нравиться это совсем.

У меня на лбу выступила легкая испарина. Мне стало страшно от неизвестности, но я попыталась не задумываться над этим и даже помахала рукой у головы, словно мух отгоняя назойливые мысли. А Матушка продолжала:

— После того, как сила перейдет к тебе, ты сможешь править Дремучим Миром.

— А если я все же сгорю? Предсказания иногда и не сбываются!

— Сгоришь, так сгоришь. Да не бойся, — попыталась успокоить меня старуха, увидев мои круглые глаза. — Я тебя научу, как справиться с этим огнем. То, что я скажу тебе сейчас, не должен слышать даже мой сын.

Она многозначительно глянула на черта, тот равнодушно пожал плечами и направился к выходу. Старуха провожала его глазами и лишь после того, как дверь за ним закрылась, продолжила:

— То, что таится в скипетре, обладает огромной разрушительной силой, которая сможет стереть с лица земли целый город, а от тебя не останется и горстки пепла.

— Ну, все! Хватит с меня! — не на шутку испугалась я. — Я отдам им проклятый цветок. Пусть подавятся!

— Но разве не стоит он того, чтобы испытать судьбу?

— Что значит, "испытать судьбу"? Нет уж! Я не хочу умереть мучительной смертью, — капризно возразила я, вспомнив, однако, что совсем еще недавно рассматривала аутодафе, как один из возможных способов самоубийства. Черт! Уже дважды я избежала смерти. Неужели и третьего не миновать.

— Ты, главное, не бойся. Когда почувствуешь, что внутри тебя начинается жжение, которое постепенно нарастает, постарайся представить себе, что твое тело — это некий сосуд с прочными стенками, которые ни за что не дадут вырваться огню наружу.

— Мне будет больно?!!

— Если уж тебе суждено превратиться в прах, то ты и почувствовать ничего не успеешь. А если нет, тогда ты — особенная и можешь быть уверена в своей неуязвимости, как ни в чем на свете.

После этих слов я начала раскаиваться в своем выборе, как никогда. Конечно же, я никакая не особенная, а лишь обычная глупая девчонка, которая случайно ввязалась в какую-то страшную игру. Решено! Я отдам скипетр наместникам, а взамен попрошу, ну, например, красоту или вечную молодость.

Заметив, что я в нерешительности кусаю губу, Матушка прошипела:

— Ты что, не поняла, что у тебя уже нет выбора? Ты отрезала себе путь к отступленью, когда сорвала цветок. Василиса и Гавр не оставят тебя в живых, даже если ты отдашь им скипетр даром. Слишком многое ты видела и слышала. У тебя есть только один выход — пройти этот путь до конца.

Такого поворота событий я никак не ожидала. Так, значит все равно умирать: либо в адском огне, либо та парочка, что я видела в лесу просто прибьет меня, как букашку.

— Ну, хорошо, — ответила я смиренно. — Похоже, что мне нечего терять, и жизнь моя теперь не стоит и ломаного гроша. Но мне бы хоть примерно знать, что меня ожидает.

— Я думаю, лучше не надо.

— Да не пугай ты меня. Я и так дрожу, как лист осиновый.

— Ничего, ты справишься. У тебя сильная воля, — заверила меня старуха, а потом добавила:- Если хочешь выжить — покори великий огонь.

— Я всего лишь простая девчонка, не героиня, не сверхчеловек. Как я смогу с этим справиться?

— Но ты же смогла сохранить цветок!

— Да мне просто повезло!

— То, что вы, люди, почему-то называете везением, дремучие считают предназначением, Беатриче. Пойми, это судьба привела тебя в дремучий лес именно тогда, когда зацветает папоротник.

Мне вдруг показалось удивительным то, как старуха разговаривает. Ее речь перестала быть похожей на говор деревенской бабульки. Она вещала, как доморощенный астролог. Я спросила ее об этом, и она усмехнулась:

— Я ведь не простая бабка. Могу и простушкой прикинуться. Не даром ведь восемь веков прожила.

Матушка Заварзуза заулыбалась, сделав мечтательное лицо, и стала рассказывать о своей длинной жизни. А я… Я не спала всю ночь. Мой рот сам собой раскрылся в длительном зевке, веки отяжелели и начали опускаться, а мозг отказывался уже что-либо воспринимать. Скрипучий голос ведьмы слышался уже где-то в отдаленье. Я уснула прямо за столом.

Сначала мне показалось, что я спала не более пяти минут, но на настенных ходиках было уже около десяти. Стоп! А как я снова оказалась дома? Я лежала на кровати в своей терраске. Уж не приснилось ли мне все? Ни черта, ни ведьмы рядом уже не было. Правда на стене все еще оставался черный прямоугольник — дверь. Похоже, что в самый ответственный момент мне придется быть одной.

Я села на край кровати. То, что ожидало меня через час, ввергало в ужас. Сгореть или выжить, все зависело только от меня, от моей воли, желанья, предназначенья. Я ненавидела рисковать, особенно жизнью. Стоило ли это делать и во имя чего? Что даст мне эта сила? Нужна ли она мне? Меня раздирали сомненья, сомненья, сомненья… А ведь бабка сказала, что назад пути нет.

В коридоре я услышала бабушкины шаги. Она остановилась у моей двери, тяжело дыша, и прислушалась. Открыла дверь.

— Проснулась, Ириша. Есть не хочешь?

— Нет, ба, — ответила я, а когда за ней закрылась дверь добавила, — я хочу жить.

Как же я попала!

Часы начали бить одиннадцать, и каждый удар бил меня прямо по голове. Поделом тебе, сама же виновата. Не затей всю эту историю с самоубийством, знать бы не знала ни о каких наместниках, силе, цветке этом… Жила бы себе… А теперь что? Я смотрела на стрелки старых часов, будто от них что-то зависело. Время уходило. Я подошла к окну и распахнула его. Мне показалось, что в комнате стоит жуткая духота. Впорхнул свежий ветерок.

— Ну ладно, — сказала я самой себе, — пан или пропал. Другого все равно уже ничего не придумать. Но вдруг прожгла мысль: скипетр!

ГЛАВА 11

Я схватилась за бок, фу-у… Я так привыкла к нему, что не замечала даже, что он царапает кожу.

Я вынула его из-за пояса и вдруг заметила, что в кристалле горит огонь во много раз ярче, чем раньше. У меня сразу заслезились глаза от пронзительного излучения, а может быть от страха перед этим страшным светом, который может сжечь меня.

Что там советовала ведьма? Вспомнить бы… Я не могла собрать в голове никаких мыслей: слишком волновалась и трусила. Только одно прочно засело в мозгах: если вдруг, ну, допустим, ну, каким-нибудь чудом, мне удастся выйти из этой передряги живой, то клянусь, что стану хорошей и доброй, буду жить, как правильно, как нужно, и никогда, клянусь, больше никогда, не буду совать свой нос в чужие миры.

Зловещие голубое свечение внутри скипетра становилось все ярче и ярче, и, наконец, вся терраска осветилась мертвенно-бледным сиянием. По стенам поползли серые тени, задвигались яркие блики. Нет ничего страшнее, чем ожидание чего-то страшного.

Мне необходимо было сосредоточиться, собраться, вспомнить и обобщить все, что говорила мне ведьма. Но бесконечный ужас не давал сосредоточиться ни на минуту. Я так и сидела без единой мысли в голове, пока в стену не раздался стук. Троекратный. Сердце рванулось, будто кто-то живой забился в груди и тут же снова застучало ровно, как часы. В тот же миг в голове наступила полная ясность. Я вдруг поняла, что мне нужно сделать и как поступить, будто некто извне вложил в мой мозг четкую и целесообразную программу действий.

Я положила скипетр на колени и оглядела себя, готовясь принимать гостей. Да, ну и зрелище: девчонка-малолетка вся в синяках и царапинах, в растянувшейся, полинялой майке и пушистых шерстяных носках на босу ногу, держит на своих ободранных коленках грозное оружие великой силы.

— Войдите! — рявкнула я не своим голосом и уставилась в стену прямо перед собой.

Стена тут же стала расплываться и растекаться, словно на нее плеснули кислотой. Всматриваясь в колышущуюся муть, я различала какие-то силуэты. Как я и ожидала, это были те самые мужчина и женщина, которых я видела в лесу прошлой ночью. Они имели вполне человеческий облик, и чем яснее я могла их видеть, тем отчетливей читалось недоумение на их лицах. Видимо они ожидали увидеть отнюдь не то жалкое зрелище, что предстало их глазам, а кого-то более воинственного и постарше.

Когда стена окончательно стала прозрачной, двое, как по сигналу двинулись на меня. Я замерла и напряглась так, что даже свело мышцы. Мне показалось, что они сейчас просто заберут скипетр и прибьют меня, не смотря на то, что Матушка Заварзуза заверила меня в том, что лишь я сама могу передать им его лично в руки.

Несколько минут прошло в молчании. Я ощущала лишь хищный взгляд блондинки, устремленный на мои коленки, где лежал заветный предмет, да свирепый взгляд Гавра, готового, наверное, в любой момент разрубить меня на куски висящим на поясе мечом.

Когда они, наконец, закончили меня разглядывать, заговорила Василиса:

— Ну? Ты решила, конечно, отдать скипетр мне? — проговорила она звучно и одновременно вкрадчиво, словно серебряный колокольчик обронила.

Гавр при этом нахмурился, собираясь, видимо возразить, если я вдруг отвечу «да», и сложил руки на груди.

Я выдохнула из легких застоявшийся воздух и осмелилась заговорить:

— Но я еще не слышала, что предложит мне за скипетр Гавр, — сказала я тоном светской львицы, понимая, однако, что к моему внешнему виду он вряд ли подходит. Но это было не важно. Нужно только протянуть время до полуночи. Я мельком глянула на часы: было без четверти двенадцать. Я не была уверена в том, что полночь на часах совпадает с реальной, и потому ждала исхода силы в любой момент.

Голос наместника прервал мои расчеты времени:

— Ты сейчас же отдашь скипетр мне, а взамен получишь все, что пожелаешь, — не сказал, а прорычал он.

— Ну, не знаю. А что ты можешь?

— Все!

— А что значит, все? Вот Василиса предлагала мне и богатство, и славу, и вечную молодость, и необыкновенную внешность. Было из чего выбирать.

Наместник насмешливо поглядел на соперницу:

— Ты, как всегда, размениваешься по мелочам? — иронично заметил он и, взглянув на меня, пробуравил черными глазищами. — Впрочем, я бы посоветовал тебе воспользоваться именно последним предложением. Тебе бы это не помешало, рыжая замухрышка.

Василиса расхохоталась, радуясь тому, что Гавр совершенно не умел вести переговоры. Вместо того, чтоб уговаривать и задабривать меня, говорит мне гадости.

Сделав вид, что очень обижена, я надула губы и обратилась к наместнице:

— Ты тоже так думаешь?

— О нет! — льстиво заулыбалась та. — Я бы, конечно, могла бы сделать тебя самой красивой женщиной на свете, но тебе это совсем не нужно. Она грациозно присела на край моей кровати и продолжила:-Клянусь, ты и так сможешь свести с ума любого мужчину. А в придачу к твоей собственной красоте я подарю тебе: особняк у моря, машину, какую захочешь, огромный счет в любом банке и мужа, какого пожелаешь.

Да, от такого предложения трудно было бы отказаться, пребывай я в неведении об истинных намерениях наместников.

Между тем скипетр разгорался все ярче и ярче. Оставалось не долго. Это было видно и потому, как нервничали наместники. А вот мне до последнего нужно было сохранять спокойствие. Я взяла в руки предмет раздора и сделала вид, что собираюсь отдать его Василисе, у которой так и засверкали изумруды под ресницами.

— Я, пожалуй, соглашусь на твои условия, если только… — посмотрела я на наместника, — если только твой свирепый оппонент не предложит мне что-нибудь заманчивей.

Василиса вскочила и, забыв напрочь о своей хитроумной игре, закричала:

— Скоро полночь! Вот-вот эта дуреха превратится в кучку пепла! А мы с тобой на год останемся без власти. Что скажет Хозяин!

Гавр жестом остановил вопли блондинки и заскрежетал зубами.

— Решай сейчас же. Остались считанные минуты. Посмотри, как горит огонь. Он убьет тебя. Отдай скипетр мне, и я подарю тебе жизнь.

— Я не уверена, что могу тебе верить, Гавр.

— Ты смеешь сомневаться?!

— Так точно, смею.

— И правильно делаешь, — вмешалась Василиса. — Он обманывает. Если ты отдашь ему скипетр, он сразу убьет тебя! Отдай его мне, и сделаю все, как обещала.

— Я не верю никому из вас, — твердо сказала я. — Я умру в любом случае.

— У тебя нет выбора! Либо ты решишься, либо сгоришь! — взревел Гавр.

— Хорошо. Дайте подумать минуту, — ответила я, пытаясь еще хоть немного потянуть время.

Ну, сколько еще!

— У тебя ее нет! Все кончено! Можешь молиться своему богу!

Вот и настала эта минута. А может наместники не врут? Может быть они сохранят мне жизнь?

— Поздно, — услышала я где-то вдалеке голос Гавра, — сейчас от нее не останется и мокрого места.

Огонь заливал уже всю комнату, и глаза мои ослепли. Я уже не видела и не слышала ничего вокруг. В ушах стояло какое-то зомбирующее, пульсирующее гудение. В груди разливался и нарастал жар. Собрав всю свою волю, я закричала:

— Вот вам мое решение! Я оставляю скипетр себе!

Жар растекался по груди, поднимался к горлу и вдруг ударил в голову, по глазам. Я увидела перед собой необыкновенно яркие круги: красные, алые, оранжевые. Они вращались и надвигались на меня, образуя внутри себя воронку, сужающуюся в центре до невообразимо маленьких размеров. Я потеряла вес и меня понесло прямо в центр этих кругов. Внутри полыхал пожар. Я чувствовала, что температура такая, какую не смогло бы стерпеть ни одно живое тело, не вспыхнув и не сгорев.

Жива я или уже нет?

Я продолжала падать, а жар нарастал. В голове бились гулкие стонущие звуки. Я приближалась к центру вращающихся кругов, понимая или даже откуда-то зная, что там — конец пути. Изнутри меня как — будто что-то пробивалось. Обжигающая волна ударяла в глаза, уши. Нет! Я не могу выпустить огонь! Не хочу сгореть! Я выдержу! Выдержу! Как я еще не превратилась в жаркое!? Как!?

Как? Наверное, я особенная. Да, я особенная. Точно! Теперь у меня нет и тени сомнения в этом. Иначе я бы уже не существовала.

Я особенная и потому — огонь, смирись! Тебе не вырваться и не победить меня!

Я почувствовала, да, я физически ощутила свою неуязвимость и уверенность в том, что этот атомный ад не сумеет поглотить меня. Потому что я сильнее его. Я совершенно четко поняла, что попытки пламени пробиться безрезультатны. Потому что я покорила и заперла его внутри себя.

И тут я увидела, не глазами, а закипающим мозгом, что подлетаю к центральной точке, и мне нужно пройти через нее. Но это же не возможно! Она меньше игольного ушка, а я во плоти и не могу, нет! Но меня затягивало туда, неотвратимо и настойчиво. Я не могла ничего с этим сделать. Пульсирующий гул в ушах стал громче, но вдруг замедлился и растянулся, как тягучая резина, затем снова стал учащаться до дробного, пронизывающего до самого мозга, визжания.

Я перестала что-либо соображать, потому что проходила сквозь центр дьявольской воронки, непостижимым образом проглатывалась крохотной точкой в середине ее. Я рождалась заново. Не дышала и не жила. Сколько?

И вдруг — свет. Яркий, слепящий, искрящийся и ошеломляюще белый. Я вылетела на этот свет и, ощутив снова тяжесть своего тела, ударилась обо что-то твердое. Тут же все померкло.

В течение некоторого времени еще в глазах бегали белые мошки, но я скоро смогла понять, что нахожусь у себя в терраске. На улице глубокая ночь. Я цела и лежу на полу. Ожогов нет. Глаза — видят. Уши? "Тик-так, тик-так", — слышат единственный в тишине звук, стрекот ходиков. Руки и ноги на месте. Неужели все позади?

В терраску с визгом дверей ворвалась баба Саша.

— Ириша, ты что? Что это было?

Она услышала, как я грохнулась об пол, и тут же примчалась.

— Ба, я, представляешь, упала с кровати во сне.

— Не ушиблась?

— Да, немного. Я спать, спать.

Засыпая, я еле-еле взобралась на свою кровать. Ну все. Хватит с меня приключений. Надо, наконец, и выспаться, как следует. Теперь у меня есть завтра, а что будет завтра — завтра и узнаем.

ГЛАВА 13

Я проснулась из-за того, что кто-то стоял надо мной и смотрел. Неприятное чувство, хотя это и была бабушка. Она забеспокоилась из-за того, что я долго спала. Действительно, был уже вечер следующего дня. Я проспала восемнадцать часов!

Я потянулась в постели и запищала от блаженства. Как приятно чувствовать себя отдохнувшей и выспавшейся. Вставать не хотелось, но жизнь продолжалась и требовала своего.

В печке с утра меня ждал чугунок с самолепными пельменями. Я счастливо уплетала их, заедая свежесвареным клубничным вареньем. Я пребывала в самом замечательном расположении духа. Неприятности были позади. Никто не хотел больше меня убить, сожрать или сжечь, и я могла спокойно есть, спать, жить.

Да. Немного надо человеку для счастья. Особенно если этот человек пережил столько же, сколько и я за последние два дня. А что дальше? Лучше не загадывать. Что будет, то и будет.

— В баню пойдешь ли? — спросила бабуля А то остынет.

— Конечно, пойду! Мне обязательно нужно попарить свои помятые косточки.

Через несколько минут я уже неслась в припрыжку к бане. Уже давно я не ощущала такой прилив энергии и хорошего настроения. Мне всегда что-то угнетало. Сначала неразделенная любовь, потом, в роде бы, разделенная, но не моя, потом предательство отца и три моих несостоявшиеся смерти. Теперь все это было забыто и прощено. Можно было спокойно попариться в баньке. Это ли не счастье простое, человеческое.

Я просто балдела, валяясь на лавке, окутанная густым душистым паром, наслаждаясь телесным и душевным спокойствием, как вдруг услышала какое-то шуршанье. Перегнувшись через край лавки, я увидела в углу у печки чего-то или кого-то, похожего на лохматую собачку. На меня уставились два желтых глаза.

— Эй, кто там? — спросила я, удивляясь собственному спокойствию.

А впрочем, чему удивляться то? Всего-навсего еще один потусторонний уродец. Что я не видела и страшнее?

— Это я, банник, — робко проскрипел старческий голосок из угла.

— Ну, вылезай оттуда, банник, — великодушно распорядилась я. — Что, при бане живешь?

— Да, вот живу тут, — прошамкал смешной старичок, выползая из-под лавки.

Он встал под окном, и я смогла разглядеть его. Ростом он был сантиметров семьдесят, не больше. Из толстой козьей безрукавки торчали маленькие сморщенные ручки и босые ножки. Лицо старичка, с желтыми горящими глазками, выражало трусоватую почтительность.

— И чем ты тут занимаешься, банник? — спросила я его после того, как разглядела.

— Да так. Делами разными. Лягух гоняю, мышей. Веники парю, печку раздуваю. За порядком слежу.

— А имя у тебя есть?

— Как же! Есть и имя. Чушкой звать.

— Скажи-ка, Чушка, а что новенького произошло в Дремучем Мире, пока я спала?

— Откуда же мне знать, госпожа. Мы, банники, при дворе не бываем. Сидим все по углам.

— А что ж ты меня госпожой назвал?

— Так всем уже известно: ты наша новая наместница.

Так. Ладно. Прояснили по поводу моего нового статуса.

— А ты не знаешь, случайно, где мои советники?

— Так они уж приходили, да ты все спишь. Приятель мой, Макар, сказывал, что два раза уже приходили.

— Так у тебя и приятель есть?

— Да, приятель. Он по дому все, по хозяйству. А я тут, в баньке.

— А, так твой приятель — домовой? Ясно. Ну вот что, Чушка, принеси-ка мне одежду из предбанника. Пойду домой, пора дела принимать.

Я сказала это невесть откуда взявшимся повелительным тоном. Ого! Уже и зазналась. Банник проворно приволок мне халат, а я решила несколько умерить свой королевский тон и сказала Чушке:

— Спасибо. Сегодня баня была особенно хороша.

— Рад стараться, госпожа.

Дома мне был представлен Макар. Он был уже не таким мелким, как банник, хотя тоже едва достигал метра. Волосы и борода, похожие на старые репейники, свалявшиеся в комок, у него были усыпаны перьями, нитками и соломой. Говорил он очень низким голосом и мало. Но когда я спросила, какие у него обязанности по дому, тут его словно прорвало:

— Мало ли у меня дел! Хозяйка-то стала рассеянной. То скотину забудет затворить, то огонь погасить на плите, то корову не отдоит. Кто же это все за нее сделает, как не я?

— Ну, ты молодец, Макар, настоящий хозяин, — решила я его похвалить.

— А то, — насупился он обиженно. — Я без дела не сижу.

— Конечно, конечно, — поспешила я его успокоить, едва сдерживая улыбку.

Оба они, и банник и домовой, походили на маленьких детей, наивных, искренних и трогательных. Я чувствовала себя этакой покровительницей из высшего света, хотя мой мир оказался совсем и не «высшим».

Вскоре прибыли и мои советники. Сначала явился черт, и у него был довольно-таки больной вид.

— Что с тобой, Ю-Ю? — поинтересовалась я.

— А, — махнул он рукой, — отмечал вчера твою победу.

— Как отмечал. По русской традиции? Водочкой?

— Обижаете, госпожа наместница. Мы пьем только чистый спирт.

— Вы, черти?

— Мы, медики, — сказал он и схватился за голову.

Он очень давно не брился, отчего, как никогда, замечательно походил на черта.

— Да ты еще и алкоголик? И собираешься ко мне в советники?

— Нет. Не собираюсь. Это мать хочет меня пристроить.

— Почему напился то?

— Понимаешь, Бет, тяжело мне живется среди людей.

— А что тебе мешает жить среди своих?

— Мешает. Некто. Знаешь что, возьми меня к себе лейб-медиком, тогда вернусь в Дремучий Мир, — попросил черт и грустно посмотрел на меня.

Он был без линз, и я заметила в его глазах красные искорки.

— Возьму. Только ты расскажи, как оказался в нашем мире.

— Я потом расскажу тебе, а то сейчас я не слишком красноречив. Да и не важно это, — произнес он совсем уже охрипшим голосом и помотал головой, словно хотел вытряхнуть из нее похмелье. — Главное, что ты победила, и теперь в Дремучем Мире будет большой переполох. Особенно это кое-кому не понравиться, но так ей и надо.

Доктор Ю-Ю завалился на мою кровать, принимая позу эмбриона.

— Эй, ты что? Спать собрался? А если бабушка войдет? — попыталась я было возразить, но черт уже захрапел.

Мне ничего не оставалось делать, как выйти из терраски и, убедившись, что бабуля в огороде, позвать домового.

— Макар!

Он тут же выпрыгнул из-за печки и преданно уставился на меня.

— Послушай, у меня у тебе просьба, — начала было я, но по тому, как все морщины собрались у него на лбу от удивленья, поняла, что сказала неправильно и тут же поправилась. — Приказ.

Домовой довольно заулыбался, и мне стало, наконец, ясно, чего от меня теперь ждут. Я продолжала уже уверенней.

— Я приказываю тебе любым способом не допустить, чтобы бабушка вошла в терраску.

Макар почесал затылок.

— А как?

— Ну, как-нибудь. Я на тебя рассчитываю.

— Я все сделаю, хозяйка! — гаркнул он по-военному и удалился куда-то сквозь стену.

Матушка Заварзуза пришла около десяти часов вечера. Она постучала в дверь, которую я про себя уже называла «лесной», и я впустила ее. Ведьма была не одна. С ней был крупный щенок, лохматый и беспокойный.

— Кто это? — обрадовалась я, потому что очень любила собак.

— Это подарок тебе, Беатриче, — сказала бабка. — У каждого наместника должен быть пес-дух, символ его связи с Лютым Князем.

— Что еще за пес-дух? — насторожилась я.

— Дочь Горгоны, а значит тоже дьявольское отродье.

У моих ног вилось очаровательное и ласковое создание, которое никак нельзя было заподозрить в дурном происхождении. Оно подпрыгивало и пыталось лизнуть меня самым обычным шершавым собачьим языком.

— А по ней и не скажешь. Такая липучка.

— Липучка, — повторил вдруг щенок.

— Так она еще и говорит!

— Говорю тебе, госпожа, это не собака, а дух. Горгона и Цербер служили еще древним богам, а теперь они — слуги наместников.

— А как же ее зовут?

— Назови, как хочешь. Это ведь теперь твой пес — дух.

Я задумалась. Сложно подобрать имя для демонического существа, оно должно быть громким, внушающим страх. Но тут во мне заговорило мое упрямство: почему я должна делать все по правилам? Не пора ли и самой выдумывать законы. И решила назвать собаку нарочно просто:

— Троя. По-моему, ей оно понравится.

— Вполне подходящее имя для пса-духа, — проскрипел с кровати Ю-Ю, потом повернулся на другой бок и снова захрапел.

— Лучше дать ей другое имя, госпожа, — неуверенно протянула Заварзуза. — Это какое-то не солидное.

— Да ты посмотри на меня, Матушка. Я-то солидная?

Бабка придирчиво оглядела мою фигуру в банном халате и произнесла:

— Да, тебе нужно приодеться. Это точно. Сегодня ночью я представлю тебя дремучим.

— Опять не спать! — капризно скривила я губы, но не заметив сочувствия на лице ведьмы, спросила: — А что мне надеть?

— Не беспокойся, твой наряд уже готов.

Она махнула рукавом в сторону лесной двери, и та стала раскрываться. За ней находились две виллисы, которые держали в руках нечто воздушно-лиловое. Троя, сидевшая у моих ног, вдруг оскалилась и зарычала.

— Ты меня уже охраняешь? Молодец! Но сейчас не надо, это свои.

Собака сделала понимающе серьезную морду и с подозрением устремила сливовые глаза на пришедших.

Виллисы внесли в терраску мой наряд и снова удалились. Развернув его, я даже ахнула. О таком я и не мечтала и не представляла, в какой ситуации могла бы появиться в нем в нашем мире. Ну, разве что на вручении премии «Оскар».

— Оно очень подходит к твоим глазам и волосам, Беатриче, — сказала моя советница и заулыбалась, заметив мое восхищение и открытый рот. — Его шили три дня и три ночи.

— Неужели именно три? — брякнула я, все еще пребывая в трансе.

Мне казалось нереальным надеть такое платье и странным находиться в нем в Дремучем Лесу.

— Не слишком ли шикарно? — спросила я у Заварзузы.

— Нет, — с уверенностью ответила она. — Ты должна произвести самое лучшее впечатление. Они будут восхищаться тобой, бояться тебя и подчиняться тебе.

— И это ты называешь лучшим впечатлением?

— А еще они должны видеть в твоих руках скипетр.

— Ах! Скипетр!

Я ужаснулась. После того, как сила перешла ко мне, я о нем ничего не помнила.

— Черт! Я его потеряла, — произнесла я виновато, хотя на лице у Матушки и не заметила особого беспокойства.

Черт, которого я нечаянно позвала, проснулся и заворочался.

— Не переживай. Он должен быть где-то здесь, — успокаивала меня ведьма.

— А вдруг его забрали шестерки наместников?

— Он теперь им не нужен. Ну, разве что как сувенир на память. Сила-то уже у тебя, — бесстрастно объяснила Заварзуза. — Но лучше уж найди его. Для дремучих он — символ власти.

Я бросилась искать. Заглядывала во все углы: за старый кованый сундук, за шкаф, под кровать. За мной деловито носилась Троя и поскуливала в знак сочувствия. И в тот момент, когда я совсем было отчаялась, раздался голос Ю-Ю:

— Я его вижу.

— Где?! — вскричала я и посмотрела туда, куда были устремлены измученные похмельем красные глаза черта.

Скипетр мирно висел в углу у потолка, запутавшись в вениках ромашки и укропа.

— Как символично, — произнесла я, выдохнув сразу все беспокойство, — безжизненный скипетр среди сухих цветов.

Огонь, что пытался сжечь меня угас. На алмазном конусе даже успела осесть паутина и пыль.

— Ну, какая у нас программа на сегодняшнюю ночь? — спросила я, снова возвращаясь в спокойное расположение духа.

Матушка Заварзуза, как и следовало советнице, стала обстоятельно излагать мне мое расписание:

— Сначала ты будешь представлена дремучим в своем дворце.

— Дворце?!

— Он был построен за…

— Три дня и три ночи? — догадалась я.

— Нет, конечно. Я распорядилась начать строительство, как только узнала, что в нашем мире появится новый наместник. У тебя уже есть верные подданные, которым надоело правление Гавра и Василисы, и они хотят перемен.

— Ничего себе, дворцовые интриги, — пробурчал черт, который никак не мог уснуть.

— Потом, — продолжала Матушка, не обращая внимание на Ю-Ю, — ты должна выбрать себе свиту, ближайших доверенных лиц из числа твоих сторонников.

— Не забудь, что лейб-медик у тебя уже есть, — не унимался черт.

Ведьма непонимающе глянула на меня.

— Он сам так захотел, — пожала я плечами.

Она вздохнула и покачала головой

— Ты у меня непутевый.

Потом, достав из складок юбки какую-то древнюю бутыль, подала ему и сказала с укором:

— На вот, выпей, а то так и будешь маяться.

Судя по запаху, в бутылке была обычная водка, и доктор Ю-Ю порядочно отхлебнул из нее.

— А что, какое-нибудь колдовство тут не поможет? — удивилась я.

— А зачем зря силы тратить, когда все можно решить гораздо проще, — ответила бабка.

— Действительно, — согласилась я. — А что у нас там дальше?

— Да. Ну, и напоследок необходимо твое присутствие на празднике в твою честь.

— Праздник? Отлично. Давно я не веселилась.

— На веселье можешь не рассчитывать, — проворчал Ю-Ю, со скрипом слезая с кровати. — Будешь сидеть на своем троне и с умным видом таращиться на беснующихся дремучих.

"Это мы еще посмотрим. Разве не я теперь тут порядки завожу?" — посетила меня задорная мысль.

— Пора одеваться, госпожа, — почтительно поклонилась Заварзуза. — Уже почти двенадцать.

Ведьма позвала тех же самых вилл, и это ходячий мармелад стал помогать мне облачаться.

Мой наряд состоял из лилового платья с высокой талией, усыпанного микроскопическими бриллиантами, отчего все оно ослепительно искрилось и переливалось. К нему прилагались туфельки цвета сирени и прозрачный шлейф того же оттенка со стоячим воротником — фрезой. Мне стоило немалого труда надеть все это, потому что виллисы мне только мешали, неприятно касаясь своими прозрачными, холодными пальцами моей кожи.

Затем они принялись что-то изобретать на моей голове, но я их отстранила. Этого я была уже не в силах вынести. Я сама собрала все еще влажные и волнистые после мытья волосы в беспорядочную копну и заколола большой серебряной шпилькой, прилагавшейся к наряду. Потом я скрепя сердце все же позволила молчаливым виллисам нацепить на мою импровизированную прическу жемчужные нити.

Посмотревшись в маленькое настольное зеркальце, я поняла, что и на этот раз женское чутье не подвело меня: ведь лучше всегда получаются прически на скорую руку, чем те, над которыми корпишь часами. Оценить же, как я выглядела целиком, я предоставила ведьме и ее сыну.

Выйдя из-за ширмы, я покрутилась на каблуках, отчего легкая материя платья разлетелась и запорхала волнами.

Матушка ахнула.

— Ты прекрасна, госпожа! Ты покоришь Дремучий Мир!

— Супер, — хмуро подтвердил больной доктор.

Даже Троя, вертевшаяся возле меня во время моего облачения, отошла на почтительное расстояние. Мне стало неловко, и я поспешила закончить свой туалет последним нюансом. Взяв в руки скипетр, я произнесла, стремясь скрыть смущение и придать голосу величественность:

— Я готова! Вперед, друзья мои!

ГЛАВА 13

Теперь, чтобы попасть на Ту Сторону, мне не нужно было преодолевать два километра полем, проходить мрачный мост. Достаточно было лишь пройти через пространственную дверь. Но перед этим я спросила у Заварзузы:

— Как я буду выбирать свиту, если никого не знаю?

— Я тебе подскажу, — ответила хитрая ведьма.

— Я бы хотела взять домового и банника.

Матушка вытаращила глаза.

— Что ты, госпожа! Кто же берет ко двору каких- то низших дремучих?

— Я! Я беру! И потом, они не «какие-то», а мои. Они давно уже живут в моем доме и бане, — резко возразила я. Пора было проявлять характер, а то бабка приберет меня к рукам. Не став дожидаться, пока она сообразит и представит мне все резонные аргументы против, я позвала:- Макар!

Тот незамедлительно проявился сквозь стену.

— Бабушка спит? — спросила я его.

— Да.

— Тогда бери своего приятеля и со мной во дворец. Да поторопитесь!

Домовой крякнул и непонимающе уставился на меня. Бабка была явно не довольна таким поворотом событий и обиженно хмурилась. Доктор Ю-Ю думал о чем-то своем и не обращал внимания на происходящее. Макар, ничего не соображая, продолжал стоять, как пень.

— Ты меня слышал?! — прикрикнула я повелительно и, не дожидаясь его дальнейшей реакции, шагнула в прозрачный проем в стене.

Оказавшись за порогом лесной двери, где было темно, хоть глаз выколи, я ощутила легкий свежий ветерок с хвойным запахом. Стояла тишина, и меня это по привычке настораживало. Я шла первой, как и полагается Первой наместнице, а куда — не знала. Спросить мне не позволяло чувство собственного достоинства, и я продолжала путь наугад, осторожно ступая по влажному лугу. За своей спиной я слышала сопение и шорох травы. Моя свита шагала за мной следом. Но им-то что, в темноте они видели лучше чем днем. Я же очень боялась наткнуться на что-нибудь или позорно упасть, запнувшись. Как назло невесомый подол моего платья постоянно задевал за высокую траву и становился влажным от вечерней росы. Я вынуждена была подхватить его повыше, но другой проблемой были каблуки. Они постоянно запутывались в траве и втыкались глубоко в почву. Я готова была уже, забыв о гордости, спросить Заварзузу, туда ли я вообще иду, но вопрос внезапно разрешился сам собой.

Впереди вдруг что-то вспыхнуло, и я инстинктивно прикрыла глаза рукой. Когда же я убрала ладонь от лица, предо мной предстало потрясающее зрелище. Мой дворец! Он был похож на красивый тульский пряник или на сказочный терем. С остроконечными башенками, флигелями, ярко освещенным крыльцом и витыми периллами, он казался игрушечным. Терем был ярко освещен горящими рядом с ним кострами и факелами у крыльца.

Я подошла к дворцу, стараясь не показывать трепета и восторга и поднялась по ступенькам туда, где под сводчатой аркой с резными столбиками стоял трон из отполированного до лоска корня какого-то дерева. За мной влетела Троя. Остановившись возле трона и не решаясь пока сесть, я обернулась и увидела, что мои спутники остались внизу.

— А вы что же? — спросила я шепотом, потому что заметила, как в темноте, разливающейся вокруг терема, стали вырисовываться подвижные силуэты. — Ну же! За мной!

Великолепная четверка с разной скоростью начала подниматься: лейб-медик лениво и вразвалочку, бабка со старческим скрипом, Макар и Чушка, стремглав и помогая себе руками. Я осторожно и величественно уселась на жесткое сиденье трона, показав ведьме место слева, а черту справа от себя. Домовой и банник уселись возле ног.

Мы стали наблюдать, как ото всюду стекались дремучие разных мастей, те самые, что пытались разодрать меня в ночь на Ивана Купалу. Я разглядывала их сверху вниз уже без всякого страха. Теперь они меня боялись и взирали с любопытством. Дремучие останавливались возле крыльца, настороженно и с явным ожиданием глядя наверх, где расположилась наша команда победителей. Кого тут только не было! Несмотря на все мое самообладание, я не могла без изумления рассматривать этих вчера еще сказочных для меня существ.

— Я уже вижу кое-кого из наших сторонников, — сказала мне ведьма. — Вон тот безносый — водяной Изустемьян, кикимора Мша и так низшие — полевики, лесовики да луговики. Они дворец строили.

— А я-то могу доверять твоим друзьям? — спросила я, недоверчиво оглядывая выдвинувшихся вперед Изустемьяна и Мшу.

— Не сомневайся, госпожа. Они верные.

— А ты, Ю-Ю, не видишь ли кого-нибудь из старых знакомых?

— Пока нет, — ответил хмурый доктор. — А впрочем кое-кого из тех, кого не стоит принимать всерьез. Видишь вон того бородатого позади толпы? Это Полкан. Ему я доверять не советую. Он перебежчик, служит то Василисе, то Гавру. А теперь, могу поспорить, тебе на верность присягнуть собрался.

Доктор приветливо помахал рукой бородачу, и тот, заулыбавшись, выступил с поклоном вперед. Тело его осветилось, и я едва не раскрыла от удивления рот: Полкан был самым настоящим кентавром. Могучий загорелый торс греко-римского борца продолжался пегим лошадиным крупом с длиннющим хвостом.

— Ничего себе, — проговорила я тихо, растерянно кивая Полкану в ответ.

После этого возникла пауза, в которой воцарилась полная тишина. Дремучие замерли и с интересом воззрились на меня. Я догадалась, что от меня чего-то ждут.

— И что теперь? — спросила я шепотом.

— Скажи им пару слов, госпожа.

— Может быть, лучше промолчать, тогда за умную сойду?

— Тебе нужно вести себя, как подобает Первой наместнице, — резонно заметила ведьма. — Знай, что они будут ловить каждое твое слово.

Я встала, расправила плечи и задрала подбородок, быстренько соображая, что сказать своим подданным. Мой рот уже было раскрылся, чтоб произнести какое-нибудь приветствие, как вдруг позади разномастной толпы раздался вой дьявольских псов. Дремучие заволновались и стали расступаться перед Гавром и Василисой, которые с решительным видом подходили к крыльцу. Они были одни, без приближенных, но в сопровождении своих псов-духов.

Блондинка, нацепившая, наверное, сразу все свои украшения и разодевшись так, словно это она была королевой бала, пылала негодованием и едва себя сдерживала. Возле нее шествовала важная Горгона. Гавр, мрачнее грозовой тучи, отмеривал метровые шаги и сверкал глазами. Они остановились возле крыльца с видом полицейских, ворвавшихся в бандитское логово. Всем своим видом они словно говорили: "Ну, и что тут происходит в наше отсутствие?"

Подобная наглость вдруг меня разозлила. И это после того, что мне пришлось пережить? Тут голос у меня и прорезался. Глядя на них свысока, я произнесла как можно более надменным, металлическим тоном:

— Вы разве были приглашены сегодня?

В толпе послышалось удивленное гудение. Василису тут же прорвало:

— Ах ты, наглая мерзавка! Ты еще смеешь приглашать или не приглашать нас?!! Да знаешь ли ты, что наместники Лютого Князя могут являться куда угодно без всякого приглашения! — возопила она гневно, и лицо ее стало одного цвета с шикарным алым нарядом.

— Я не знаю, — продолжала я свою мысль еще более ледяным тоном, — кто здесь наместники, а кто не наместники. Я знаю только то, что у меня сила, власть и скипетр, которые я получила в честной борьбе. А вы — проиграли в ней! Впрочем, вы можете остаться на моем празднике, если пожелаете. Сегодня я добрая.

Гавр угрюмо молчал, а Василиса просто не нашла, что ответить, хотя видно было, что очень хотела. Но тут она заметила стоявшего справа от меня лейб-медика:

— А этот тут откуда?

— Здравствуй, Василиса, — поздоровался Ю-Ю с иронией в голосе. — Никак узнала старого знакомого. Давненько не виделись.

К моему удивлению гордая красавица промолчала и даже опустила очи долу. За хозяйку заговорила Горгона:

— А что это за мохнатая шавка рядом с новой наместницей? Неужели тоже пес-дух? Ха-ха.

Они с Цербером злобно расхохотались.

— Если кто-то тут и шавка, — вдруг неожиданно повзрослевшим голосом сказала Троя, — то, уж конечно, не я. И если хозяйка прикажет, я разорву здесь любого.

Горгона сразу вздыбилась и оскалилась, Цербер зарычал, а моя собака даже не шелохнулась, демонстрируя свою гордость и бесстрашие.

— Ну и дела, — тихо проговорила Матушка Заварзуза. — Бывшие соперники объединились против тебя.

— Это плохо? Что они могут мне сделать? — спросила я.

— Полагаю, что ничего…

— Ну, так и пошли они к дьяволу!

Преисполненная невесть откуда взявшейся уверенностью, я стала спускаться вниз по лестнице, поигрывая скипетром. За мной, задрав морду, шествовал мой отважный телохранитель. Подойдя к наместникам, я зачем-то решила в упор взглянуть на Гавра и тут же поняла свою ошибку. Мне вдруг стало страшно, и немедленно захотелось отвести взгляд. Но это значило бы потерпеть хоть маленькое, но поражение. Нужно было держаться до конца. Гавр нахально смотрел мне прямо в глаза, а я пыталась сохранить хладнокровие и придать взору безразличие. Он не сомневался, что я сдамся первой и, действительно, выдержать его пристальный мужской взгляд было невероятно трудно. Никогда я еще не встречала таких глаз и такой бездонной темноты в них. Меня охватывал какой-то новый, странный, почти мистический трепет. И все вокруг переставало существовать, исчезали звуки, голоса, лица. Я будто тонула в дьявольской бездне.

Но тут я услышала громкий рык и с радостью повернула голову на это звук, не обратив внимания на усмешку Гавра. Рядом с нами разыгрывалась другая драма. Горгона злобно скалилась на Трою и откровенно готовилась напасть на нее. Я тут же полностью переключилась на эту ситуацию.

— Я разорву тебя сейчас, нахальная дворняжка! — шипела Горгона.

За ее спиной насторожился Цербер и мог в любой момент напасть на мою собаку. Назревал неравный бой, и я не могла этого допустить. Хотя Троя и не обнаруживала страха, готовясь мужественно отразить нападение, она была всего лишь щенком. Я понимала, что с Горгоной ей ни за что не справиться.

— Ты что же, хладнокровно набросишься на собственную дочь? — спросила я у обозленной фурии.

Она не сразу поняла, о чем это я толкую, но потом до нее дошло, и она даже присела. Василиса же, наблюдавшая за этой сценой словно в забытьи, вдруг очнулась и воскликнула:

— Что?! Какая дочь? Разве ты не выбросила ее в реку?!

Морда Горгоны преобразилась. Впервые, наверное, за многие века, она стала смехотворно растерянной, что никак не вязалось с ее свирепой внешностью. То ли у пса-духа вдруг проснулось материнское чувство, то ли она пыталась сообразить, как вести себя с новообретенным детенышем, только, пока она пребывала в трансе, на сцену выступил ее сородич:

— Так вот что это за тварь! Отродье обычной деревенской дворняги! И оно смеет задирать здесь свой собачий нос? — зарявкал Цербер, пытаясь разозлить Трою и спровоцировать ее на нападение. — Сейчас эта дворняга сбежит, поджав хвост!

Моя собака стала терять терпение и вот-вот кинулась бы на врага, но я вмешалась:

— Послушай-ка, безмозглая ты груда мускулов, она наполовину принадлежит моему миру, и мы с ней одной крови. Если ты оскорбляешь Трою, это касается и меня!

— Что?!! — взвизгнул Цербер. — Троя!!!

Он захохотал отрывисто и резко, словно камни разбрасывал. Оглядываясь по сторонам, он заходился от смеха и приглашал всех посмеяться вместе с ним. В толпе послышались робкие смешки, которые сразу стихли, как только я сурово оглядела дремучих. Гавр спокойно наблюдал за всем, скрестив руки на груди. Василиса вообще куда-то скрылась. Матушка Заварзуза смотрела на меня в ожидании моих дальнейших действий.

Повисла неопределенная тишина, и через мгновенье Цербер, перестав хохотать, вдруг сделал резкий выпад в сторону Трои. Я инстинктивно вскинула руку, в которой держала скипетр, в напрасной попытке защитить ей свою собаку. В тот же миг я ощутила, как по руке пробежал ток, и яркий огненный луч, выбившись из алмазного конуса, вонзился прямо в грудь нападавшего. Цербер взвизгнул, отлетел в сторону и брякнулся об землю, как недожаренный бифштекс.

Я опешила от неожиданности, но лишь на мгновенье, тут же состроив грозную мину. Нельзя было допустить, чтобы дремучие заметили мою растерянность. Пес-дух, от которого несло горелым мясом, храпя, отползал подальше. Толпа заколыхалась и зашушукалась, а Троя тихо произнесла:

— Спасибо, хозяйка. Но я и сама бы справилась.

Я присела к ней.

— Можешь не верить мне, но у меня это вышло не нарочно. Я и не знала, что могу такое.

— Теперь ты знаешь и будь осторожна, — предупредила меня мудрая псина.

— Да ты умна не по годам, — удивилась я и потрепала ее лохматый загривок.

В этот момент рядом со мной возникла тень. Не поднимая головы, я почувствовала, что надо мной возвышается фигура моего врага.

— Ты не убила его. Он жив, — сказал Гавр с неожиданным злорадством.

— И что же? — спросила я и поднялась, стараясь не смотреть на его и делая вид, что увлечена осмотром темной местности.

Толпа вдруг затихла, прислушиваясь к нашему разговору, и он продолжил:

— Это значит, что у тебя недостаточно силы. Ты слаба и не способна править.

Его слова прогремели, как оружейный залп и имели эффект грозы в декабре. Все так и ахнули.

— Я не убила его только потому, что не хотела убивать, — громко отчеканила я и, обводя взглядом смешные дремучие морды, добавила:- Я вообще не хочу никого убивать. Если… — тут я сделала паузу, чтоб подчеркнуть торжественность мысли, — если на то не будет очень веских причин.

Я повернулась и, подхватив руками свой воздушный подол, гордо зашагала в сторону освещенного терема. За мной засеменила Заварзуза.

— Ты все правильно сделала, — шептала она мне на ходу. — Ты произвела на них впечатление. Они теперь все будут тебя бояться.

Я не ответила ей и, подойдя к крыльцу, резко развернулась:

— Я хочу, чтоб вы все хорошенько повеселились!

И под восторженные вопли дремучих я стала подниматься к своему трону.

ГЛАВА 14

Праздничное веселье дремучих ничем особенно не отличалось от веселья в нашем мире. Горели костры, надрывались музыканты на дудочках и барабанах. Откуда-то взялись бочки с хмельными напитками, вокруг которых вились постоянные клиенты. Дремучие лихо отплясывали, подпрыгивая и кувыркаясь, затевали мелкие потасовки, распевали какие-то бессмысленные песенки. Всем было весело. Скучала лишь я.

— И сколько я должна сидеть так с кислым видом? — спросила я у Заварзузы.

Мой вопрос застал ее врасплох. Она сидела на низкой скамеечке возле трона и клевала носом.

— Что? — сонным голосом спросила она.

— Так, ничего. А ты что такой хмурый? Не рад возвращению в свой мир?

— Очень рад, — без энтузиазма отозвался черт.

— Тебя здесь ничего не греет?

Он промолчал. Но я уже догадалась, что его угнетало: Василиса. Что-то между ними было не так.

— Не хочешь повеселиться? Смотри, как Макар с Чушкой отплясывают, — не отставала я.

— Статус не позволяет, — усмехнулся он в ответ.

Но я уже решила все выяснить, тем более что заняться мне все равно было нечем.

— Может скажешь, что у тебя с блондинкой?

Доктор лишь хмуро молчал и отозвался только спустя минуту:

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он вдруг.

— Скучаю. А что?

— Ничего не болит?

— Нет.

— Тогда я пойду, напьюсь.

Он запрыгал вниз по лестнице, нырнул в кишащую массу дремучих и направился к ближайшей бочке.

Я тщетно пыталась разбудить Заварзузу. Она не реагировала и похрапывала, свесив голову. Я скучала. Мне уже было не интересно наблюдать за весельем. Хотелось в нем самом поучаствовать. Хотя музыка играла отнюдь не дискотечная, простодушный задор дремучих начал передаваться и мне. К тому же я пыталась заглушить в себе возникшее новое чувство: то ли злость, то ли обида, то ли разочарованье, от того, что… Ну, не важно. Лучше не думать об этом.

Наместники удалились. Гавр в гордом молчании, Василиса — в гневных чувствах. В отсутствии моих врагов, как ни странно, я скучала еще больше.

— Троя, иди, побегай, поиграй, — сказала я своему верному сторожу, заметив ее горящие глаза, с детским азартом наблюдавшие за шумной кутерьмой.

Она устремила на меня свой почти человеческий взгляд и произнесла со знанием дела:

— Я охраняю тебя, хозяйка. Мне не до веселья. Я бдю.

Я только плечами пожала. Серьезность отношения к долгу моей собаки поражала меня так же, как и ее способность не просто говорить, но и логически мыслить, излагать мнение. Да. Порода в ней явно проявлялась, дьявольская порода. Но здешняя агрессивность странным образом сочеталась в ней с мудростью, принесенной из нашего мира. А может быть наоборот.

— Как думаешь, может быть нам осмотреть пока дворец? — спросила я и тут же соскочила с трона, направляясь к кованым дверям.

Мы вошли и остановились на пороге. Да-а. В нашем мире такое редко встретишь. Здесь причудливо сочетались стили и тенденции моды всех веков: зеркала и лепнина, мебель в стиле рококо, ослепительно белые сводчатые потолки с хрустальными люстрами, ковры, в которых тонула нога, средневековые гобелены, кожаные кресла и стеклянные столики.

— Вот это да! Откуда все это, интересно?

Из зала вверх вела мраморная лестница. Мы поднялись по ней, и я увидела одну единственную дверь. Без колебаний я отворила ее и застыла на пороге. Я не поверила своим глазам и даже потерла их. Это была моя терраска. Со всем тем беспорядком, что остался после моих сборов, с запахом сушеной мяты, с джинсами на стуле, с полотенцем посреди пола и мятой постелью.

— Желаешь, чтоб было прибрано, госпожа? — услышала я голос позади.

Я обернулась и увидела тех двух виллис, что помогали мне одеваться.

— А вы что, можете?

— Могу, — снова хором отозвались обе.

Странно, они говорили о себе, как об одном лице.

— И кто же из вас?

— Я одна тут, — ответили они.

Я решила, что у меня двоится в глазах и посмотрела на Трою. Та тоже ничего не понимала и даже начала настороженно скалиться.

— Я виллиса Алика, — опять зазвучали голоса. — Я могу разделяться на части, как и все из нашего племени. Это очень помогает, когда нужно выполнить какую-нибудь работу.

— Ах, вот оно что! — наконец-то дошло до меня. — Недаром вы… ты такая прозрачная. Ну, приберись тут Алика, будь любезна.

Теперь я могла свободно выбираться из своей комнаты во дворец и обратно. Матушке не откажешь в изобретательности. Молодец!

Я спустилась обратно вниз и с разбегу прыгнула на мягкий диван, едва не утонув в нем. На меня с веселым лаем обрушилась Троя и тут же спрыгнула, приглашая поиграть.

Заняться нам было все равно нечем, и мы стали носиться по залу, огибая мебель, она за мной, а я от нее. Я резко останавливалась и отпрыгивала в сторону, а она скользила по гладкому полу, неуклюже пытаясь затормозить, но лапы разъезжались. Я хохотала, как сумасшедшая, а пес-дух радостно лаял.

Вдруг в дверях появилась Мша, моложавая и симпатичная, но немного чумазая кикимора. Увидев наше веселье, она в нерешительности остановилась.

— Чего тебе? — спросила я, в изнеможении падая в кресло и нисколько не заботясь о своем наместническом престиже.

— Госпожа, твой народ хочет тебя видеть. Они просят произнести речь, — застенчиво потупив глаза промолвила Мша.

— Хм… Речь? Ладно, будет вам речь.

Я важно прошествовала на крыльцо и остановилась перед троном. Адреналин, бушевавший в крови, не дав сосредоточиться на чем-то важном, заставил сказать следующее:

— Верные мои подданные! — изрекла я и вдруг засмеялась к удивлению дремучих. Я не могла остановиться, потому что мне смешинка в рот попала. Беатриче и вдруг такая надутая госпожа! Я смогла продолжить лишь спустя минуту: — Вот что, дорогие мои, речи нам ни к чему. Давайте-ка лучше как следует повеселимся! Я покажу вам в этом пример.

Закончив спич, я быстро скинула свой шлейф, который мешал мне двигаться, и тесные туфли. Ринувшись вниз по ступенькам, я заметила, как дремучие разбегаются от меня в рассыпную. Бедняги подумали, наверное, что грозная наместница, которая час назад подпалила Цербера, хочет их всех покалечить. Но я схватила за руку первого попавшегося, им оказался мой старый знакомый — Евстантигма, и крикнула:

— Музыканты! Сыграйте-ка что-нибудь веселенькое!

Уродцы, ничего не понимая, сбивались в кучки и таращились на меня, с сочувствием поглядывая на своего собрата, робко пытавшегося освободить свою лохматую лапу.

— Маэстры! Вы что, оглохли?!

Грянули дудки, к ним присоединились барабаны и струнные. Сначала неуверенно, потом все радостней и звонче. Я тянула за собой Евстантигму и заставляла дремучих выстраиваться для игры в ручеек. Меня охватил азарт. Я захотела непременно завоевать расположение моих подданных, а не запугать их. Как я выглядела со стороны, и что обо мне думали дремучие, мне было неважно. Матушка Заварзуза, не смотря на грохот и визг мирно сопела, сомкнув сморщенные веки, так что некому мне было зачитывать дворцовый этикет. Доктор Ю-Ю, уже изрядно выпивший, только одобрительно кивал мне своей лохматой головой.

После весьма значительных усилий, мне все же удалось организовать дикий народ для веселой игры. Но сложность была в том, что многие из них были очень малы ростом и не могли выстроить ровную шеренгу. Тогда я, предоставив ручейку течь самому, кинулась к маленьким и, схватив за руки своих домового и банника, завертела хоровод.

Спустя несколько минут дремучие совсем освоились и уже не боялись меня. А я — их. Они больше не казались мне страшными монстрами и, забыв о том, что именно эти существа пытались меня убить, я с одержимостью проявляла заботу об их досуге. Впрочем, мне и самой нравилось беситься вместе с ними.

Привыкнуть к странной внешности моих подданных было не так уж и сложно, гораздо сложнее было разобраться, кто есть кто. Здесь было полно веселых и шумных карликов: лесовиков, полевиков и луговиков. Огромное количество прозрачных и почти невидимых в темноте виллис с венками на головах отплясывали вперемешку с кикиморами, русалками и упырями, братьями Евстантигмы. В стороне важно стоял Бобровник. Должность его, а был он ни много ни мало своеобразным мэром столицы этого мира — Дремучего Леса, не позволяла ему бесноваться. Но видно было, что у него хорошее настроение. Его обутая в лапти нога притоптывала в такт музыки, но лицо при этом оставалось важным и суровым, а брови насупленными. Полкан был неимоверно пьян и едва стоял даже на четырех ногах. Рядом с ним покачивался Изустемьян. Спустя несколько часов после начала веселья на празднике появилась Ладо. Лениво и снисходительно оглядев пляшущую толпу, она с удивлением остановила свой взгляд на мне. Ладо явно не ожидала застать меня за подобным занятием. Впрочем, она-то веселиться не собиралась. Где-то здесь находился ее сын Лелио. Его светлая головка то и дело мелькала в толпе. Поймав малыша, которому, наверное, было раз в тысячу больше лет чем мне, она принялась что-то выговаривать ему, по-матерински хмуря брови и делая серьезное лицо.

Осмелевшая Мша начала обучать меня какой-то лихой пляске, но я не могла никак запомнить последовательность движений, сбивалась и хохотала как сумасшедшая. В конце концов в пылу веселья я со всего маху налетела на откуда не возьмись возникшего Гавра. Я здорово ударилась плечом о его закованную в железо грудь и остановилась, потирая ушибленное место и не зная, что сказать. Наместник грозно посмотрел на меня и вдруг спросил:

— Твое?

Я увидела в его руке свою серебряную шпильку. Не заметив, что потеряла ее, я носилась с растрепавшимися волосами. И как он нашел ее в этой кутерьме?

— Ты прыгаешь, как оголтелая плебейка! — с презрением изрек Гавр. — Какой стыд! Ты не достойна звания Первой наместницы.

— Не тебе учить меня! — с вызовом ответила я, вырвав заколку из его руки. — Теперь я тут порядки завожу! А что касается твоего личного мнения обо мне, то оно мне известно и можешь не трудиться всякий раз повторять мне его.

Я не намеревалась с ним разговаривать, подозревая, что запыхавшаяся, с растрепанными волосами и босыми ногами, выглядела не лучшим образом. Почему-то мне не хотелось, чтоб мой враг видел меня такой. Резко развернувшись к нему спиной, я собралась было снова пуститься в хоровод, но вдруг услышала:

— А мнение Лютого Князя тебя тоже не интересует?

— А что он? — насторожилась я и обернулась. — Я думала он, напротив, поощряет подобные увеселения.

— Посмотри-ка вон туда, — сказал Гавр, указывая на незнакомца, стоявшего у поваленной сосны в стороне от гуляющих. — Это его посланник. Он будет с тобой говорить.

— О чем же? — сорвавшимся голосом поинтересовалась я.

— Идем. Сейчас все узнаешь.

Он зашагал в сторону посланника, видимо, не сомневаясь, что я последую за ним следом. Но я почувствовала опасность и не двинулась с места.

— Гавр! — крикнула я ему вслед.

Он остановился, но не обернулся.

— Я буду разговаривать с ним только на своей территории.

И не дожидаясь его возражений, я бросилась к дворцу, вбежала по лестнице и толкнула дверь в свою комнату. Приказав Трое, которая неотступно следовала за мной, сидеть за дверью, я стала ожидать своих визитеров.

Несомненно, сейчас должно было что-то решиться. Лютый Князь знает обо мне. Я вторглась на его территорию, украв силу, незаконно присвоив власть, обойдя его ставленников. Я навлекла на себя его гнев. Это очевидно. Ничтожная девчонка! Как же рано ты успокоилась! А на что надеялась? Во что ты влезла? Кого против себя ополчила?

Они появились в дверях спустя несколько минут, надменная Василиса и ухмыляющийся Гавр. Они уже знали, о чем со мной будет говорить посланник, и их довольный вид отнюдь не добавлял мне оптимизма. Вслед за ним возник незнакомец. Его лицо невозможно было разглядеть из-за низко надвинутого черного капюшона. На мгновенье мне почудилось, что я вижу перед собой саму смерть. Но когда посланник заговорил, я поняла, что пришел он с иной целью, нежели костлявая старуха с косой.

— Меня прислал к тебе наш Хозяин, Беатриче, — зазвучал его голос словно из неоткуда. — Мне велено передать тебе кое-что.

Я замерла в ожидании худшего и крепко сжала обеими руками скипетр. Посланник продолжал:

— Ты посмела вторгнуться туда, где не может быть места человеку. Ты взяла то, что не должно принадлежать тебе. Ты посягнула на извечный уклад и незыблемый закон.

Тут он сделал паузу, видимо, для того, чтоб я осознала всю бесконечность своей вины. И я, действительно, ее осознала и в сотый раз раскаялась, с отчаяньем заметив, как довольны наместники моей растерянностью. Отчаянье подступало все ближе и ближе к моим глазам, готовое вот-вот разразиться потоком жалких слез. И тут незнакомец в черном балахоне произнес только одно слово, он сказал: «но». Я поняла, что дела мои не так уж и плохи. По крайней мере, я могла рассчитывать хотя бы на то, что меня не уничтожат сразу на этом месте. Может быть…

— Но, — повторил он со значением. — Хозяин оценил твое бесстрашие и силу духа, которых нельзя было ожидать от простого человека. Он решил оставить тебе наместничество. Но…

При этих словах Василиса явно занервничала, наверное, ожидая какого-то другого, более сурового решения. Гавр же оставался спокоен и ничем не выдавал своих переживаний, если они у него вообще были. И опять это «но»!

— Но настоящую власть ты получишь лишь при одном условии, — продолжал пришелец. — Ты должна не ранее, как через два месяца, когда звезды займут нужное положение, принести в жертву Лютому Князю новорожденного младенца.

— А если я не сделаю этого? — спросила я дрожащим голосом и почувствовала, как холодеет кровь.

— Тогда он лишит тебя силы и ты умрешь.

Посланник дал мне минуту на осознание моего положения, а затем добавил:

— Хозяин пришлет за тобой в нужный день, а пока ты можешь править дремучими и думать. У тебя есть два лунных цикла на размышление.

Я на миг опустила глаза, а когда подняла их, посланца уже не было. Он исчез.

— Ты удивительно легко отделалась, — сказал Гавр. — Тебе повезло. Просто не верится, что ты все-таки получишь власть. Если, конечно, сделаешь все, как велит Хозяин. Или, поверь, я сам с удовольствием исполню роль твоего палача!

— И можешь не сомневаться, — радостно продолжила мысль Василиса, — он уж придумает для тебя смерть помучительней.

Они удалились, а я так и осталась стоять посреди комнаты в оцепенении и забытьи. В дверь тихо вошла Троя и легла возле меня, сочувственно положив мне на ноги лохматую морду.

— Да. Трех смертей мне удалось избежать, а от четвертой точно не уйти.

— Я буду драться за тебя, хозяйка, пока не издохну.

— Нет. С Лютым Князем драться бесполезно. Похоже я обречена. Теперь уже точно.

ГЛАВА 15

Никому из своей свиты я не сказала о визите посланника. Я могла доверять, пожалуй, только своему лейб-медику и Трое. Но доктор Ю-Ю день ото дня становился все мрачнее и был погружен в себя, а своей собаке, я строго-настрого приказала молчать. Впрочем, я могла бы этого не делать, она и сама сообразила.

Править Дремучим Миром оказалось несложно. У меня не было почти никаких обязанностей. Я лишь гуляла целыми днями по Дремучему Лесу. Большую часть своего дня я стала проводить в новом мире. Бабушка же полагала, что я все время разгуливаю, а значит сглаз прошел, и все в порядке. А чтобы она случайно не застала в терраске кого-нибудь из дремучих, я поручила домовому отводить ей глаза.

Первые дни своего правления я только и делала, что училась пользоваться своей силой, штудировала правила поведения Первой наместницы, знакомилась с различными видами и формами дремучих и привыкала различать их по отдельности и скопом. Но в начале я познакомилась с государственным устройством моего наместничества.

Дремучий Мир был одним из самых крупных наместничеств на Земле, но не самым густонаселенным. Все дремучие обитатели были сосредоточены в нескольких небольших селениях, наподобие Дремучего Леса, и в единственном городе Китеже. На границах имелись сторожевые форты, где пограничниками постоянно служили огромные великаны — волоты. Армии в Дремучем Мире не было только из-за того, что не имелось постоянного наместника. Впрочем, насколько я знала, никто на нас нападать не собирался. Наместничество сосуществовало в мире с соседями.

В свободное от государственных дел время, а его у меня было навалом, я обходила с Троей окрестности Дремучего Леса. Вдали от зорких глаз Матушки Заварзузы, строго следящей за моей наместнической репутацией, мы могли вдоволь порезвиться. Я старалась заводить приятельские отношения с дремучими всех мастей, и они, кажется, проникались ко мне доверием и симпатией.

Дремучие жили в маленьких рубленых избушках и землянках. Городские кварталы в Дремучем Лесу заменялись просеками. В глубине леса возвышалась большая земляная насыпь, на вершине которой росла толстая трехсотлетняя ель. Насыпь уже давно превратилась в холм, заросла травой и мелкими лесными цветочками. Это было жилище Бобровника, и, проходя мимо, я всегда удивлялась, не понимая, каким образом леший попадает внутрь своей резиденции.

Просека упырей располагалась неподалеку от подземного замка Гавра, потому что Евстантигма и его братья служили наместнику. Полкан со своими соплеменниками заселяли всю южную окраину и близлежащие поля. Вдоль болотистых берегов находились избушки кикимор, русалок и виллис, а Изустемьян жил под берегом, поскольку умел дышать и как человек и как рыба. Его ракушечный терем в засушливые дни высовывал из воды свой перламутровый шпиль.

Чудь белоглазая жила на восточной окраине. Троя привела меня к ним на следующий же день. Это была целая семья, даже клан, во главе которого стоял самый мудрый и умелый Мастер Сыч. У него, как и у всех его сородичей, были совершенно белые глаза, и только приглядевшись, можно было заметить чуть голубоватые зрачки. Чудь жила под землей, там и работала. В этот раз я пришла проверить, как идет работа над моим заказом. Сам Мастер с помощью своих многочисленных отпрысков ковал мне необходимый атрибут наместника — меч.

— И зачем он мне? — спрашивала я свою собаку, сидя на маленькой скамеечке и наблюдая, как работают чудики. — Я и без него могу с кем угодно справиться.

— Заварзуза говорила, что это знак военачальника, — справедливо заметила она. — Но мне кажется, что он может пригодиться тебе и по-настоящему.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда Лютый Князь лишит тебя силы, ты должна будешь защищаться, тут-то он тебе и пригодится.

— Брось. Я не владею мечом, да и не победить мне наместников.

— Сможешь, если потренироваться.

— Ну, и сколько у меня на тренировку? Два месяца. А они уже несколько тысячелетий тренируются. Это нереально.

— Смотря у кого тренироваться, — загадочно молвила Троя.

Я посмотрела на нее в упор.

— Ну, не томи. Что ты придумала?

— Я знаю, кто тебе поможет. Яр Отшельник.

— Это кто такой?

— Сама я о нем мало что знаю. А спроси-ка у Сыча. Говорят, он был знаком с ним.

Я подозвала Сыча только после того, как он закончил очередной этап работы и собрался присесть, чтоб отдохнуть. Правители должны с уважением относиться к нелегкому труду своих подданных, так я считала.

Мастер Сыч походил на шамана, и если бы он жил в нашем мире, то я подумала бы, что он карлик из какого-нибудь малочисленного северного народа. Скулы его были широки, глаза раскосы, на голове торчком сидела лисья шапка, а поверх длинной рубахи был надет кожаный фартук грубой выделки.

— Слушаю, госпожа, — поклонился Сыч.

— Скоро ли будет готов мой заказ? — спросила я просто так, чтоб было с чего начать разговор.

— Да вот почти готов. Завтра закончим.

— Это хорошо. Э-э, послушай-ка, Мастер Сыч, а ты не знаком случайно с Отшельником?

— Каким таким Отшельником? — сощурился хитрый Сыч.

— Яр Отшельник, не слышал о таком?

Сыч помолчал, нахмурясь, и неуверенно произнес:

— Да как сказать, госпожа, знать-то я его знаю. Только вот…

Он замялся и запыхтел, отдуваясь и вытирая со лба пот: жар в пещере стоял ужасный.

— Говори прямо, Сыч, как есть.

— Дело в том, что Яр Отшельник, он на то и Отшельник, что живет один и никому не позволяет себя видеть.

— Да кто же он такой?

Мастер присел на корточки, отчего совсем стал похож на гнома и, растягивая слова, принялся рассказывать мне все, что знал о Яре. Его рассказ длился около получаса, и я слушала его внимательно, боясь пропустить важное.

Мастер Сыч говорил нараспев, как былинный сказитель, присоединяя разные цветастые метафоры, присловья и присказки. Но суть можно было изложить гораздо проще. Яр Отшельник — невесть откуда взявшийся пришелец в Дремучий Мир. Выглядит, как человек. Обладает огромной силой и незаурядным умением биться на мечах. Он общается с Лютым Князем напрямую, так как призирает наместников. Никто из дремучих его не видел и не знает, где он живет. Сыч давным-давно сковал для него меч и дал ему слово никому об этом не рассказывать.

— А почему он ненавидит наместников? — спросила я у Мастера, когда он закончил свою сагу.

— Этого я не знаю, госпожа.

— А что, найти его невозможно? Ты не знаешь, где он живет?

— Я знаю то же, что и все, — развел он руками. — По соглашению с Лютым Князем Яр охраняет один участок границы на юго-востоке, самый опасный. Там его и надо искать. Но Гавр уже несколько раз пытался разыскать его там, чтоб выпытать секрет его ратного мастерства. Тщетно. Граница непроницаема, но Яра никто не видел.

— Как думаешь, — спросила я у Трои, вылезая на поверхность из душного подземелья, — может быть Яр не будет испытывать ненависть ко мне? Ведь я ему ничего плохого не сделала.

— Я думаю, что у нас есть шанс найти его, — решила ободрить она меня.

Мы бродили по окрестностям столицы пешком, не прибегая к помощи лесной двери. Во-первых, я хотела лучше изучить лес, а во-вторых, не умела еще как следует пользоваться своей силой и открывать пространство. Заблудиться я не боялась, хотя плохо еще ориентировалась. Со мной была Троя, а с ней ее сверхчувствительный нос и безукоризненный слух. Правда был один участок в лесу, куда она ни разу не заходила — владения Гавра. Там было мрачно и уныло, да и Цербера увидеть ни мне, ни ей не хотелось. Но очнулись мы только тогда, когда лес вокруг перестал быть знакомым, и на нашем пути то и дело стали возникать плотные кустарники волчьих ягод.

— Вполне возможно, что он согласится мне помочь, — продолжала я размышлять вслух, пробираясь через заросли. — А куда это мы с тобой забрели?

— Я найду дорогу, хозяйка, — успокаивала меня Троя и настороженно принюхивалась. Кажется и она догадывалась, где мы очутились.

Кусты сменились сосновым бором с тесно стоящими друг к другу деревьями, и их густые кроны, сомкнувшись, почти не пропускали солнечные лучи. Под ногами лежал мягкий бурый ковер из опавшей хвои и шишек. Было сумрачно как поздним вечером, и становилось окончательно ясно, что мы оказались на чужой территории. Троя вдруг фыркнула, и я поняла, что она почувствовала чье-то приближение. Вскоре и я услышала приглушенный топот копыт и негромкие мужские голоса. Из-за деревьев показалась группа всадников. Она направлялась прямо к нам, и во главе ее ехал Гавр.

Троя села возле меня и оскалилась на всякий случай. Всадники приближались, и я видела уже надменно задранный подбородок моего врага. Удивленным он не казался, по каменному выражению его лица вообще трудно было что-то понять: негодовал ли он или иронизировал, испытывал или приглядывался. За столько веков он обзавелся невероятным, чудовищным самообладанием.

— Как ты оказалась на моей территории? — спросил он высокомерно, когда оказался рядом. — Кто тебя сюда звал?

— О чем это ты? — удивилась я. — Разве Первая наместница не может являться куда угодно без приглашений?

— Тебе не следует разгуливать где попало, — предупредил он меня.

— А то что?

— Все, что угодно.

— Не смей угрожать мне!

Мне найти мое пропавшую с его появлением выдержанность было гораздо труднее, потому легче было дерзить. Гавр подъехал ближе и посмотрел на меня с высоты своего коня, глаза которого горели бешенством. Некоторое время мы молчали. Его свита, большая часть которой, как я поняла, состояла из соплеменников Евстантигмы, стояла поодаль. Я пыталась сохранять невозмутимость, хотя это было непросто. Взгляд Гавра кого угодно мог смутить и напугать. Но я же была Первой наместницей. Мне нельзя было показывать глаза своему врагу, поэтому я и рассматривала хвойные узоры под ногами. Наместник сначала объехал нас несколько раз, оглядывая и раздумывая, видимо, как ему поступить, и неожиданно произнес:

— Ну что ж, раз пришла, добро пожаловать в мой замок. Не хочу показаться негостеприимным.

Ну и дела! Я не узнавала Гавра. Уж не замышлял ли он чего?

— А далеко ли до твоего замка? — спросила я, не скрывая удивления.

— Не далеко.

— Я согласна.

Конь Гавра, храпя, затоптался на месте. Его хозяин, не ожидавший, наверное, что я приму приглашение, недоверчиво приподнял бровь.

— Очень рад, — сказал он почти искренне и обратился к Евстантигме:-Ты отдашь своего коня… э-э. — Видимо, он не хотел называть меня по имени, и просто махнул рукой в мою сторону.

Пока Гавр наблюдал, как спешивается и подводит ко мне своего коня Евстантигма, Троя встревожено прошептала мне:

— Хозяйка, ты забыла об осторожности. Ничего хорошего от него ждать нельзя.

— Не волнуйся. Я знаю, что делаю. Своих врагов нужно изучать. И пусть не думает, что я его боюсь.

Евстантигма подвел ко мне коня и почтительно поклонился. На спине скакуна не было ни седла, ни стремян, только маленькая уздечка. Я поняла, что очутилась в глупой ситуации. Взобраться без посторонней помощи я не смогу, а если и сумею, то рискую тут же позорно свалиться на землю, поскольку никогда не ездила верхом. Я стояла, закусив губу, и увертывалась от лошадиной морды, растерянно меряя глазами расстояние от земли до холки. Неприятная пауза затягивалась.

— Госпожа не привыкла ездить без седла, — вполне правдоподобно соврала Троя, поняв причину моего смятения.

— Но здесь лишь мой конь оседлан, — заметил Гавр. Он-то сразу догадался, в чем тут дело. Не даром же так хитро прищурился.

Тут меня ужаснула мысль о том, что великодушие Гавра может зайти настолько далеко, что он предложит мне своего бешеного вороного жеребца. Но дальнейший его поступок превзошел даже самое невероятное мое предположение. Гавр вдруг подъехал ближе и подал мне руку в кожаной перчатке. Я изумленно уставилась на нее, боясь даже подумать о том, что может означать этот его жест. Но он истолковал мою растерянность по своему, решив, что я сочла его дурно воспитанным.

Недовольно хмыкнув, он стянул перчатку и снова подал мне руку. Сомнений не оставалось: он предлагал мне сесть вместе с ним на коня. На раздумья у меня не было ни минуты, ведь любое замешательство Гавр расценил бы как трусость. Этого, конечно, я не могла допустить.

Я смело подала уму ладонь и, даже не успев сунуть ногу в стремя, которое Гавр освободил, влетела в седло. Тут меня обуял невыразимый страх. Я поняла, что ни за что не смогу усидеть на этой дьявольской скотине, которая вытаращила глаза и забрыкалась, почуяв на спине чужака. Изо всех сил уцепившись в длинную гриву и стараясь сохранить равновесие, я все же готовилась к неловкому приземлению. И, конечно же, гнала от себя прочь мысль о том, что можно уцепиться за Гавра. Но стоило тому грозно сказать: "Спокойно, Оберон", как конь уверенно и ровно зашагал в нужном направлении.

Вскоре хвойный настил сменился дорогой, выложенной гладким камнем. Мы ехали по этой дороге около десяти минут, хотя мне казалось, что целую вечность. Я слышала за спиной дыханье моего врага, которому я так безрассудно доверилась и уже раскаивалась в этом. Но больше всего меня бесило то, что Гавр был спокоен, как истукан, а мое сердце бешено колотилось. Интересно отчего? Уж не оттого ли, что он — мужчина, сильный и красивый? Конечно, нет, ведь он мой враг, от которого можно ждать подлого удара в спину. И не далее, как через полтора месяца, он без всякой жалости вынесет мне смертельный приговор. Не вздумай еще влюбиться в него, идиотка!

Троя шагала рядом с Обероном и поглядывала на меня недоуменно. С точки зрения пса-духа, я поступала неправильно. Как можно настолько доверять врагу, чтоб повернуться к нему спиной, да еще сесть с ним на одного коня? Но я чувствовала, что Гавр не нанесет мне подлого удара, по крайней мере не сделает этого именно сейчас.

Сосны начали редеть, появились густые кусты орешника. И когда мы проезжали краем лещины, мне показалось, что в стороне мелькнула маленькая белокурая головка. Потом я уже явственно увидела сидящего на одном из ореховых деревьев сорванца Лелио. Он делал вид, что очень занят орехами, а сам пристально следил за нами. На соседних деревьях висели хохочущие русалки, которые сразу смолкли, как только заметили приближение Гавра. Этого только не хватало! Теперь эти бестии разнесут по всему лесу о том, как я ехала с наместником на одном коне. И черт возьми, Лелио! Не хватало мне только его ядовитых стрел.

Наконец, миновав еще овраг и небольшое болотце, мы въехали на окруженный высокой каменной стеной двор, посреди которого стояла одна единственная мрачная башня из серого гранита. Здесь находился вход в подземный замок наместника. Башня эта никак не вписывалась в русский сосново-березовый пейзаж и очень походила на средневековое рыцарское укрепление. На верху ее имелись бойницы и, наверное, должен был стоять дозорный, но его там не было.

Не дожидаясь, пока Гавр снова проявит так не свойственную галантность и снова смутит меня, я спрыгнула на землю. Наместник тоже быстро соскочил и стал вполголоса беседовать о чем-то со своей свитой. Отойдя в сторону, я подозвала Трою.

— Будь настороже и держись меня, — сказала я ей шепотом.

— Говорила я тебе, хозяйка. И зачем мы сюда приехали? Не нравится мне это.

— Теперь уже поздно. Не пускаться же в бегство. Тише, он идет.

Гавр подошел к нам и произнес с едва заметной иронией в голосе:

— Прошу посетить мое скромное жилище.

Я растянула рот в казенной улыбке и последовала за ним в арочный проем в башне, а затем вниз по освещенной факелами лестнице.

Угрюмое жилище Гавра располагалось довольно глубоко под землей. Мы долго спускались по крутым ступеням, пока не вышли в просторный, но темный зал со сводчатым потолком, серыми каменными стенами и уже знакомым камином и гобеленом рядом с ним. На стенах асимметрично и неаккуратно висело оружие: мечи разных размеров, сабли, копья, булавы. Все это напоминало рыцарский интерьер самого глухого средневековья. Горело несколько светильников, источая какой-то церковный запах. В камине едва тлел огонь, который совсем не грел. Стоял жуткий могильный холод, и по мне, одетой в безрукавную, голопузую майку и джинсы, побежали стылые мурашки.

Я не представляла, как может жить человек в такой обстановке. Пахло сыростью и плесенью, пол был покрыт пылью, стены источали влагу. Холод, мрак и никакого уюта.

— А в обязанности твоей свиты уборка не входит? — спросила я и голос мой отозвался эхом где-то в теряющихся в темноте каменных сводах.

Так неуместно прозвучала эта фраза в пропитанных вечностью стенах древнего замка. Гавр ничего не сказал в ответ. Какое ему было дело до какой-то там пыли, если он был почти ровесником мира? Он стоял и задумчиво смотрел на стену, где висели два скрещенных меча в усыпанных драгоценностями ножнах.

— Этот меч, — сказал он вдруг, указывая на один из них, — мне вручил сам Хозяин. Тогда я правил один, и никакие женщины не вторгались в мой мир.

"Да это камень не только в мой огород, но и в блондинкин", — подумал я, а Гавр продолжал:

— А это, — показал он на другой, — я добыл в бою. Когда Демиург понял, что не всех нас уничтожил, нам пришлось защищаться. Мы бились в неравной схватке с небесной армией, и не многие смогли тогда уцелеть. Но я убил своего врага, вырвав из груди его сердце. А его оружие я забрал с собой. Смотри, на нем еще осталась кровь ангела.

Он указал на тонкую гранатовую жилку на рукоятке меча и обратил на меня свои горящие глаза. Наверное, он снова пережил все, о чем мне сейчас рассказывал, у него было взволнованное лицо. В ту минуту я, кажется, поняла, за что Гавр ненавидит Василису и как глубоко презирает меня. И снова я пожалела о том, что так бесцеремонно вторглась в жизнь чужого мира.

Я опустила глаза, и у меня даже больно закололо веки из-за готовых просочиться наружу подлых и неуместных слез. Кого мне стало жаль: себя, борющуюся за короткую свою жизнь, или Гавра, сражавшегося с ангелами?

— Послушай, — сказала я, — если бы я знала, что меня ожидает, никогда бы не сорвала это проклятый цветок. Но что сделано, то сделано. И мне, между прочим, тоже нелегко пришлось.

Последнюю фразу я невольно произнесла каким-то капризно-кокетливым тоном, о чем сразу пожалела, потому что увидела, как лицо Гавра меняет выражение с торжественно-гневного на насмешливое.

— Присаживайся, — сказал он мне, указывая на низкое кресло у камина.

Я уселась, поеживаясь от холода и пытаясь предугадать, о чем пойдет речь. Гавр картинно встал напротив меня, прислонившись к камину. Лицо его при этом оказалось в тени, так что о его настроении я могла судить лишь по тону.

— А знаешь, — продолжал он, как-то странно понизив голос, — я на тебя уже не держу зла.

"Действительно, чего сердиться, когда все так скоро и просто решится", — подумала я, но вслух, конечно, не произнесла, пробормотав только:

— Спасибо и на этом.

— До сих пор не могу понять, почему сила не сожгла тебя. Кто твои родители?

— Они…люди, — сказала я, не сумев найти иного объяснения.

— Хм, а их родители?

Что это еще за допрос? Что он хочет выведать? Внимание!

— Папины родители жили тут, то есть в деревне. А мамины умерли давно. Я их не помню. А что?

— Так ничего, любопытствую, — сказал Гавр и, обхватив рукой свой подбородок, зашагал из угла в угол.

Так он маячил передо мной минуты две, ничего не говоря, и я тоже молчала, разглядывая стены. Потом вошел один из братьев Евстантигмы, похожий на него один в один. Я даже не сразу поняла, что это не сам Евстантигма, но у того была другая прическа. Этот брат принес поднос, на котором стояли темно-красный стеклянный штоф и два кубка.

— Не хочешь ли выпить со мной вина? — спросил меня Гавр, когда заметил слугу с подносом.

Я отрицательно покачала головой и не сочла нужным рассказывать ему, что в жизни не пила ничего крепче пива. Стала бы я сейчас напиваться в доме моего врага?

— Боишься, что отравлю? — усмехнулся он.

— Еще чего! Изволь, я выпью, — произнесла я с вызовом. Ну, что за дура! Поддалась на слабо.

В камине все сильнее разгорался огонь. Я сидела совсем рядом, и мне становилось уже жарко. Гавр наполнил оба серебряных кубка и подал один мне. Травить он меня, конечно, не станет, все-таки я действующая наместница, — решила я и сделала маленький глоток. Горло запылало с непривычки, и мне стало еще жарче. Гавр осушил свой кубок до дна и тут же налил себе еще. Мне показалось, что он занервничал. Его лихорадочный вид не предвещал ничего хорошего.

— Может быть пора? — тихо спросила меня Троя, сидевшая все это время возле моего кресла.

— Я не трусиха. Ничего он мне не сделает. Пусть только попробует, — тихо ответила я и незаметно дотронулась до скипетра, висевшего на поясе. Однако, нужна была разрядка, и я решила предложить тему для разговора:-А правду говорят, что ты самый искусный боец на мечах?

Я спросила первое, что подвернулось на язык, но реакции Гавра, последовавшей за этим вопросом, я никак не ожидала. Он вдруг подскочил ко мне и, схватившись руками за подлокотники кресла, резко склонил лицо.

— Кто так говорит?!

— Все, — произнесла я, опешив.

— Я слышал другое. Есть некто Отшельник, и он не знает равных в бою, — прошипел Гавр, испытующе глядя мне в глаза. — Знаешь его?

Я сжала губы и помотала головой. В это время предупреждающе зарычала Троя, и Гавр, словно опомнившись, разогнулся, успокоился и спросил уже довольно бесстрастным тоном:

— А ты владеешь мечом?

— Смеешься? Чем по-твоему занимаются девушки моего мира в свободное время? Совершенствуются в драке на мечах?

Наместник довольно ухмыльнулся.

— Так зачем тебе оружие, что кует Мастер Сыч? Что ты с ним будешь делать? — все с той же ухмылкой спросил он.

Похоже, что наместник пытался что-то у меня выведать. Может он решил, что мне известно что-то об Отшельнике, которого он хотел найти?

— Да ты неплохо осведомлен, — сказала я с нарочитым изумлением.

— Разумеется. Это ведь мое наместничество, и я знаю его вдоль и поперек. А в Дремучем Лесу мне знакомо каждое дерево и любая тварь.

— Не сомневаюсь, — поспешила я ответить.

Пора было и честь знать. Я встала и поставила кубок на камин, готовясь попрощаться, но Гавр, похоже, не все еще выяснил. Он поднял руку, повелительным жестом останавливая меня, и, не спеша помешивая кочергой угли в камине, задал свой вопрос:

— Так ты готова принести жертву Хозяину?

Так вот, что ты хочешь выяснить, хитрец!

— Я ничего тебе не скажу. Но в одном ты можешь не сомневаться, я без боя не сдамся, — сказала я и направилась к выходу.

— Если Лютый Князь лишит тебя силы, у тебя не будет шансов, — сказал он, как мне показалось не совсем уверенно. Впрочем, может быть, действительно, показалось.

— Прощай, — сказала я Гавру. — Провожать меня не надо. И не празднуй победу раньше времени.

Но Гавр не закончил разговор. Он одним прыжком подскочил ко мне и встал в дверном проеме, загородив выход.

— Что ты задумала? — задал он вопрос.

— Ты всерьез думаешь, что я поделюсь с тобой планами? — изумилась я притворно и потом серьезно взглянув на него осведомилась:-Могу я позволить себе хоть один шанс на выживание?

Я наклонила голову и проскользнула под его рукой, не дожидаясь, что он скажет мне в ответ. Да и что он мог сказать? Он скоро скрылся за поворотом лестницы, по которой я почти побежала на воздух.

ГЛАВА 16

Я твердо решила отыскать Отшельника. Это был мой единственный шанс. Снова появилась у меня та спасительная соломинка, за которую я ухватилась в надежде на продолжение жизни. Моя задача была не из легких. Во-первых, найти того, кого нельзя было найти. Во-вторых, уговорить его помочь мне, да еще за столь короткое время. Это было почти не реально, но другого пути я не видела.

К юго-восточной границе наместничества было бы нелегко добраться, не существуй пространственной двери, поэтому я с одержимостью принялась осваивать этот фокус. Однако для того, чтоб воспользоваться им, мне необходимо было четко представлять то место, куда я должна была попасть. Но я его не знала. Верхом я не проехала бы и метра, а другого средства передвижения в Дремучем Мире не знали. Оставалось одно: добираться до места пешком. И для этого нужен был проводник. Но кто из дремучих мог знать туда дорогу? Тут без моей советницы мне было не обойтись.

Я нашла Матушку на пороге ее избы за любимым занятием, поглощением вяленой рыбы. Я поздоровалась с ней и сразу изложила суть вопроса, опустив лишь самую важную деталь — зачем мне был нужен Яр. Заварзуза, конечно, не преминула осведомится, на кой он мне сдался, но я уже заготовила ответ:

— Хочу переманить его к себе на службу.

— Забудь и времени зря не трать. Не отыщешь ты его, госпожа. Гавр и Василиса уже несколько веков разыскивают да напрасно. А ты, не обессудь, не найдешь и подавно.

— То, Матушка, забота не твоя. Я все равно пойду. Ты мне проводника только найди.

Заварзуза, не переставая жевать своего окуня, чавкая и сопя, как малое дитя, ответила:

— А чего его искать-то, сын тебя проводит.

— Ю-Ю?

— Да. Он когда у Василисы служил, не раз бывал там с ее свитой.

— Это что-то новенькое. Он служил у Василисы?

Бабка поняла, что сболтнула лишнее, поперхнулась и раскашлялась.

— Ты не думай, госпожа, — проговорила она встревоженно-хриплым голосом, — это дело давнее. Теперь он тебе предан. Клянусь!

— Да подожди ты, откашляйся сначала, — успокаивала я ее, глядя, как она верноподданнически таращит глаза, сдерживая спазмы в горле. — И объясни-ка по подробней, что это за история.

Матушка отдышалась, откряхтелась, вздохнула и стала рассказывать, видя, что я не собираюсь отставать от нее.

— Отец его Брулак служит Лютому Князю, как и все черти. Когда Ундион (так его на самом деле зовут) подрос, он взял его ко двору Хозяина. Там он недолго пробыл и вернулся: Лютый Князь не терпит полукровок. Сын стал служить Василисе, и надо же случиться такому несчастью, влюбился в эту бестию. Что там у них было, не знаю, только потом он решил уйти в Мир Людей. Ну, а дальше что было, ты знаешь.

— Меня обсуждаете? — раздалось вдруг за спиной.

Это явился сам Ю-Ю.

— Где ты пропадаешь? — спросила я, обернувшись, и увидела его небритую дней десять физиономию и горящие глаза. — Решил бороду отпустить?

— А ты решила отправиться на поиски Отшельника? — сразу ошарашил меня черт вопросом.

— Да ты откуда знаешь?

— Весь лес уже об этом говорит.

— Кто ж разболтал?

— Ты сама и проговорилась, — спокойно объяснил черт.

— Ты что, с ума сошел?

— Все просто, — подтвердил доктор, присаживаясь на ступеньку крыльца. — Ты слишком плохо умеешь скрывать свои мысли. Гавр все понял, от него узнала свита, от свиты все остальные.

— Он читает мысли?! — ужаснулась я, пытаясь мгновенно вспомнить, не думала ли о чем-нибудь эдаком, когда была у него.

— Ну, не в том смысле, в каком об этом пишут в фантастических романах. Просто за столько лет он очень хорошо изучил людей. Он прочитал тебя, как книгу, по малейшим движениям мышц лица, интонации, жестам, взглядам и прочим незначительным нюансам. Так что пореже попадайся ему на глаза и уж, тем более, не ходи к нему в гости.

— Ты и это знаешь?

— Все уже знают. А Ладо еще болтает по всему лесу, что ты пытаешься обольстить его.

— Этого еще не хватало! Ах, да! По дороге в замок Гавра меня видел с ним Лелио.

— Ах, ты! — воскликнула Матушка. — Лучше бы тебе его не встречать!

— Это же Лелио, сын Ладо. А она управляет человеческими чувствами и эмоциями, теми, которые отвечают за привязанности, влечения, страсти, — начал объяснять мне Ю-Ю, но Заварзуза, видя, что сын пустился в пространные научные изъяснения, перебила его:

— Да просто Ладо влюбляет людей друг в друга, — пояснила она слова лейб-медика. — А ты ведь, как не крути, человек. А Лелио, этот шалопут, к тому же постоянно озорничает, влюбляя кого попало не в того, кого надо.

— Так ты не была в это время близко от него? — спросил Ю-Ю.

— Да нет, нет-рассеянно пробормотала я и, наверное, покраснела. Какие уж тут десять локтей, когда я все время чувствовала его дыханье на своем затылке. И чтоб поскорее отвести внимание от этой щекотливой темы, я строго заявила:

— Ну все! Хватит об этом! Завтра выходим к границе. Я найду Отшельника во что бы то ни стало! И никому ни звука, поняли?

— Госпожа, а меня уволь. Стара я уже для таких походов, — взмолилась Заварзуза.

— Ладно, ты оставайся. Я возьму с собой Мшу и Изустемьяна. И передай им, чтоб тоже рот на замке держали!

На следующий день мы отправились в путь. Я должна была исчезнуть из дома на несколько дней и потому сказала бабушке, что еду навестить мать, наказав своему домовому зорко следить за тем, чтоб баба Саша не вздумала позвонить или написать в город. Макар поклялся все исполнить в точности.

Мы вышли ночью, чтоб не попасться на глаза Гавру, Василисе или кому-нибудь из их свиты. Сделав лишний круг, наша команда благополучно миновала владения обоих наместников и вступила в бескрайнее дикое поле, которое должно было закончиться необитаемым лесом. Дремучий Мир был вообще малонаселен, все его обитатели селились в основном у резиденций наместников. Оттуда обычно можно было попасть в мир людей. На остальном же пространстве наместничества проживали лишь редкие племена, такие как белоглазая чудь. В каждом болоте, реке или озере жил свой водяной, в лесах — лешие, в лугах луговики. Там, где близко к границе с Той Стороной располагалось какое-то обычно очень древнее селение, сосуществовали рядом с людьми домовые, банники, полевики и прочая дремучая мелкота.

Мы взяли с собой двух дремучих лошадок, чтоб они везли на себе необходимое снаряжение и снедь. Эти животные являли собой, наверное, потомков прародителей теперешних скакунов Тварного Мира. Они были похоже скорее на осликов или пони, но чуть повыше. К тому же лошадки эти так густо обрастали кудрявой шерстью, что это делало их похожими на больших черных овец.

Мы шагали неровным строем друг за другом. Впереди шла Троя, обнюхивая местность, потом Ю-Ю, сверяя путь по карте, затем я, а позади шагали Мша и водяной, ведя под уздцы навьюченных животных. Дорога была нелегкой. Сначала под ногами постоянно путалась высокая трава. Потом мы вошли в лес, но и здесь не было ни одной тропинки или просеки. Приходилось буквально продираться сквозь сплетенные между собой кусты и мелкие деревца. На пути нам встретилось болото, и пришлось снова делать крюк, потому что здешнего водяного не оказалось на месте и никто не показал нам тропу.

— Госпожа, а почему мы не поехали верхом? — поинтересовалась кикимора, когда мы прошли уже добрых десятка два верст.

— Чтоб лучше осмотреть местность, — ответила я, не желая сознаваться в своем неумении, но черт меня разоблачил:

— Пора бы тебе уже учиться верховой езде, — сказал он вдруг. — Наместники не должны ходить пешком, тем более на такие расстояния.

— Ты говоришь, как твоя мать: наместники — то, наместники — сё. А может я не хочу? — Я обиделась на него за то, что он выдал меня кикиморе и водяному и вспомнила свой капризный детский тон.

— Дело твое, ходи пешком, — безразлично молвил Ю-Ю.

Мы шли почти целый день, делая привалы для отдыха и еды, и к вечеру, уставшие, остановились для ночлега. Мша стала разводить костер, Изустемьян попросился навестить обитавшего в этой местности приятеля и ушел. Ко мне подошла Троя и тихо проговорила:

— Чувствую, кто-то за нами следит, но не могу понять кто. Вокруг только зайцы и птицы.

— Думаю, не трудно догадаться: наместники выпустили шпионов, — предположила я.

— Нет, — категорично заявила собака. — Это я точно знаю. Любого из свиты Гавра и Василисы я бы учуяла издалека. Тут что-то другое.

— Может быть, показалось?

Троя молчала, вглядываясь в густеющую тьму.

— Я буду на страже, а ты спокойно ложись спать и ничего не опасайся, хозяйка, — сказала она после.

Легко сказать! Ничего я так не боялась как того, что Гавр или Василиса отправят за нами погоню. Тогда мои надежды на спасение рухнут в один миг. Лежа у костра я то и дело прислушивалась к ночным звукам, всякий раз пребывая в уверенности, что вот-вот нагрянут наместники. Но в эту ночь ничего не произошло, так же, как и во вторую. Мы продолжали путь без происшествий. Я беседовала с доктором, кикимора и водяной занимались походным хозяйством. Трою не покидали смутные предчувствия.

Вопреки моим предположениям, путешествовать по Дремучему Миру было намного легче, чем по нашему. По какой-то непонятной для меня причине, я почти не уставала в пути и чувствовала себя просто прекрасно. То ли воздух был здесь каким-то другим, то ли притяжение земли не таким сильным, только за все время нашего путешествия я ни разу не почувствовала ломоты в ногах или неприятного нытья в области поясницы. По меркам Тварного мира за день мы с легкостью проходили около ста километров.

В пути я замечала, как изменялась местность вокруг нас. Все меньше стали встречаться леса, появлялись холмы, нагорья. Трава становилась все желтее и ниже, стали попадаться необычные, очень яркие цветы. Дойдя до какой-то широкой и очень беспокойной реки, мы поплыли по ней. Местный водяной предоставил нам свой челн. Любопытства ради я спросила у Изустемьяна, зачем же его соплеменнику эта лодка?

— Не все из дремучих умеют плавать и дышать под водой как мы, — ответил мне он.

Челн был сказочно красив. Издалека я даже приняла его за расписную игрушку. Он был вырублен из целого дерева, потому что нигде я не заметила ни швов, ни гвоздей. На носу красовалась утиная голова, да и вся лодка целиком очень напоминала эту птицу. На парусе было выткано веселое солнце, а бока челна были расписаны в красно-золотой гамме.

Как Первая наместница я стояла на носу лодки, глядя вперед и мне доставляло это чрезвычайное удовольствие. Свежий речной ветер гулял в моих волосах и туго надувал солнечный парус. Чуть позади стоял Ю-Ю и не мог понять, чему я так радуюсь. Его мучила морская болезнь. Я же была в восторге и очень старалась не вспоминать о цели нашего путешествия. Я не хотела портить разочарованием приятные минуты забвения.

На шестой день мы, наконец-то, достигли границы и встали лагерем у подножья какой-то скалы, где тек ручей. Я суетилась, отдавая приказы Мше и Изустемьяну, и боялась признаться даже себе в том, что не знаю что делать дальше.

— Ну, и что теперь? — спросил меня Ю-Ю.-Добраться было не сложно, только где искать твоего Отшельника?

— Если бы я знала, — ответила я с тоской.

Я начала терять надежду. Действительно, откуда мне было знать, где искать невидимку? Дойти было не так уж и сложно, но как быть теперь? Да и что сказать ему, если посчастливится найти его? Станет ли он меня слушать?

— Не пойму, зачем он тебе, — сказал черт, ложась у костра и складывая руки за головой. — Гавр его искал, Василиса тоже. Теперь ты. Что, на нем свет клином сошелся?

— Ты не все знаешь, — сказала я, вздохнув и убедившись, что Мша и Изустемьян находятся на достаточном расстоянии, продолжила:-У меня был посланник Лютого Князя.

Ю-Ю резко сел и вопросительно посмотрел на меня.

— Ну, и?

— Ну и…В общем, осталось мне жить полтора месяца максимум.

— Хозяин отберет у тебя силу?

— Да. Если я не принесу ему в жертву ребенка.

— Так, ну и дела, — произнес Ю-Ю и задумался, потом снова спросил:-Как я понял, подходящего младенца на примете нет?

— Отчего же, есть. И очень даже подходящий. Только что ж по-твоему, я зарежу ребенка?

— Лютый Князь не любит сам заниматься делами на местах. Предоставит все решить наместникам. Так что твой любимый Гавр расправиться с тобой в один миг.

— Какой еще любимый?! — искренне возмутилась я. — Думай, что говоришь!

— Ладно. Нелюбимый, — поправился черт, усмехнувшись.

Я простила ему эту оговорку, хотя, возможно, это и не оговорка была.

— Знаешь, я столько раз уже была на краю смерти, что смотрю на нее философски: чему быть, тому не миновать.

— И что ты намерена делать?

— Когда Лютый Князь лишит меня силы, я попробую защитить свою жизнь.

— Каким образом? — удивился Ю-Ю.

— А зачем, по-твоему, я разыскиваю Яра?

— Думаешь, он проведет для тебя мастер-класс? — усомнился черт.

— Другого пути у меня нет.

После небольшой паузы, заполненной заунывным пением цикад, Ю-Ю тихо произнес:

— Зря ты ввязалась во все это.

Я возмутилась:

— Разве не твоя мамочка подталкивала меня?! А ты?! Никто ведь из вас не подумал предупредить меня о том, что мне придется иметь дело с самим… Лютым Князем!

— А своя голова тебе на что? — спокойно осведомился доктор.

— Да что голова, Ю-Ю! — вспылила я снова. — Ты не знаешь, в каком я была состоянии! Я ведь… собиралась топиться.

— Отчего? — удивился черт.

— Ты будешь смеяться, но из-за несчастной любви.

Ю-Ю не засмеялся, зато мне самой стало смешно необычайно. Знать бы мне тогда, с чем и с кем я столкнусь. А тут какие-то пустячные житейские дела, какой-то мальчик-зайчик, глупый и наивный. Муромский! Знал бы он, кто я теперь и где! Кирилл это ведь не… Гавр.

Ю-Ю молчал, созерцая звездное небо. Водяной и кикимора уснули возле костра. Подошла Троя и сказала, что в зарослях у ручья кто-то ухает.

— Это филины, — успокоил ее Ю-Ю.-В этих местах их полно.

В эту ночь, несмотря на отличную погоду, я спала тревожно. Мне снились большие серые птицы, которые летали вокруг меня и мешали мне двигаться. Потом я как будто просыпалась, но на самом деле продолжала спать, потому что ото всюду снова появлялись филины и окружали меня. Одна очень крупная птица подлетела к моему лицу и захлопала крыльями. Я упала и проснулась.

Было тихо. Троя спала рядом и, в случае чего, тут же ринулась бы на помощь. Я снова легла на траву и прикрыла глаза. И вдруг — шорох, легкий, едва слышимый. Я почувствовала, как волосы на затылке зашевелились от движения воздуха. Прямо у моей головы тихо приземлилась большая ночная птица. Это был тот самый филин, которого я только что видела во сне. От удивления я даже рот открыла, уставившись на это чудо. Филин вдруг отпрыгнул от меня и захлопал крыльями, явно приглашая следовать за собой. Что бы это могло значить?

Я тихо встала и осторожно шагнула в сторону птицы. Она взлетела и села на ближайший камень, снова указывая мне путь. В нерешительности я оглянулась на свою спящую команду, но что-то подсказывало мне, что я должна идти одна. К тому же я очень боялась, что проснувшаяся Троя спугнет филина, и я так и не узнаю, чей он был вестник.

Было довольно светло, потому что в темно-синем небе горел юный месяц. Я хорошо видела, как мой провожатый, ухая и фыркая, перелетал с деревьев на камни, с камней на кусты, дожидаясь меня. Я следовала за ним, все еще сомневаясь и пытаясь запомнить дорогу. Потом мне пришло в голову, что можно оставлять заметки. На моих руках было множество разноцветных и разномастных браслетиков. Я стала снимать их и вешать на наиболее заметных приметах: сломанной березе, большом камне, гнилом остове лодки, когда мы проходили берегом реки. Я не хотела заблудиться в незнакомой местности. Хотя я и считала, что мне нечего бояться, но осторожность никогда не помешает.

Когда мы вышли на обширный луг, окруженный скалами и кустарником, я вдруг потеряла филина из виду и остановилась. Мне вдруг пришло в голову, что я совершенно напрасно решила, будто птица меня куда-то звала. Похоже было, что я просто-напросто заблудилась, причем по собственной глупости. Бессознательно я сделала еще несколько шагов вперед, трава доходила мне почти до пояса. Стояла тишина. Больше не было слышно ни шума ветра, ни пения цикад. У меня возникло страшное подозрение: возможно меня заманила в ловушку!

Вдруг в траве, справа совсем рядом, я услышала сначала шорох, а потом злобное шипение. Змея! Я резко отпрыгнула в противоположную сторону и, а-ах!!!

С треском проломив какой-то хрупкий настил, я рухнула вниз и оказалась на дне глубокой ямы. Придя в себя через несколько секунд, я тут же вскочила на ноги и сразу почувствовала боль от ушибов: на дне ямы валялось множество гладких камней. Смерив глазами расстояние до поверхности, я пришла к выводу, что мне ни за что не выбраться отсюда самостоятельно. Оглядевшись и ничего не заметив, кроме темных земляных стен, камней и обломков сухих веток под ногами, я стала оценивать ситуацию.

Теперь уже не было сомнений: меня заманили в ловушку, причем сделать это было проще простого. Я сама пришла к ним в руки. Интересно только, к кому? Если это Гавр, то для чего ему завлекать меня в яму? Неужели нельзя дождаться назначенного финала? Убивать меня сейчас он не посмел бы: я действующая наместница с дозволения самого Хозяина. Василиса? Но она-то на что надеется? Запугать меня до смерти? Напустить на меня Горгону или Ладо? У меня вдруг возникла идея: нужно было дождаться здесь того, кто заманил меня сюда и поквитаться с ним. Наместникам или кому-то другому, но я должна была отомстить за это унижение.

В надежде на то, что кто-нибудь явится за мной, я просидела на дне холодной ямы битых три четверти часа, пока не услышала шарканье по траве. Сначала вдалеке, потом все ближе и ближе. Очевидно было, что некто двуногий, судя по характеру шага, направлялся в мою сторону.

Я забилась в неосвещенный угол ямы и достала скипетр, готовясь поразить любого, если он проявит агрессию. Если один из наместников или оба сразу заманили меня сюда, зная, что у меня есть сила, на что они надеялись? Не подготовили ли они мне какого-нибудь сюрприза? А если это и не они? Черт знает, кого тут можно было встретить, в чужом мире, в незнакомой местности.

Шаги остановились у самого края ямы и затихли, но я никого не увидела, как ни пыталась всмотреться. Мне мешал еще и яркий свет месяца, от которого расходились фосфорицирующие круги и били в глаза. Наконец, прищурившись, я стала различать чьи-то очертания. Смутно, потом все четче и четче на фоне темного неба стала вырисовываться закрывающая звезды фигура.

Это был человек, грузный, закутанный во что-то, с копной белых волос. Он склонялся над ямой и разглядывал меня, молча и не шевелясь. Через минуту я решила подать голос:

— Эй! Ты кто?

Человек ничего не ответил и не шелохнулся. Я сменила тон на более резкий:

— Кто ты такой? Отвечай сейчас же или я тебя изжарю! — вскричала я, занимая боевую позицию.

Незнакомец чуть шевельнулся, и я услышала, наконец, его голос:

— А, госпожа Первая наместница, — произнес он спокойно, потому что мои угрозы его ни капли не испугали. — Как неосторожно с твоей стороны и как глупо попасться в мою ловушку.

Я не смогла придумать, что ответить, только настороженно следила за ним, сжимая в руках скипетр. И тут к моим ногам упала веревочная лестница.

Я раздумывала, как поступить. Если человек предложил мне помощь, значит он не собирается нападать на меня. Тогда зачем он заманил меня в яму? И кто он такой? Кто его подослал ко мне?

— Отойди в сторону, — крикнула я ему.

Подождав, пока его силуэт исчезнет из поля зрения, я стала взбираться наверх. Не так это было просто. Раньше мне никогда не приходилось лазить по веревочной лестнице, которая путалась у меня в ногах и отходила куда-то вбок. Нога моя несколько раз соскальзывала и, я срывалась вниз, цепляясь за торчавшие мелкие травяные корни и ударяясь о земляные бока ямы. Наконец, я вскарабкалась не без труда и смогла рассмотреть незнакомца.

Передо мной предстал совершенно седой, но еще крепкий старик. Он был закутан в плащ, из-под которого выглядывал висящий на поясе меч. За спиной торчал длинный лук и кожаный колчан. Таким я представляла себе в детстве былинного Илью Муромца.

— Яр Отшельник? — мелькнула у меня вдруг мысль.

— Правильно мыслишь, госпожа Первая наместница, — подтвердил старик, усмехаясь. — А за то, что в яму тебя заманил, не обессудь. Мне сперва надо было рассмотреть тебя, убедиться.

— В чем убедиться? — спросила я с подозрением.

— В том, что ты та, которую я давно ждал.

— Ты меня ждал?!!

— Разве ты явилась на границу не для того, чтобы встретиться со мной? Если это так, тогда прошу, — сказал Яр и широким жестом, чуть склонив белую голову, пригласил меня следовать за ним.

Мы пошли к скалам, он впереди, я — за ним. Нам пришлось огибать множество терявшихся в зарослях гладких камней, залезать на плоские скальные выступы, а потом снова спускаться вниз. Я не забывала кое-где оставлять свои браслеты, ведь мне еще предстояло возвращение.

Постепенно я стала успокаиваться и отходить от шока, вызванного ночным путешествием, падением и внезапной встречей с тем, кого не могли найти ни Гавр, ни Василиса. Но Отшельник удивлял меня. Он знал, кто я такая и как оказалась здесь. Ему было известно о моих отношениях с наместниками и Лютым Князем. Мне очень хотелось спросить, откуда все знает загадочный старик. Но одно обстоятельство мне особенно не давало покоя.

— Хочешь знать, почему я тебя нашел сам, а наместники меня отыскать не могли? — спросил он, словно угадав мои мысли.

— Хочу, — ответила я.

— Я показываюсь только тому, кому мне нужно показаться.

— Почему же мне?

Старик не сразу ответил. Нам нужно было взобраться вверх по нагромождению камней. Он проворно вскочил на один из них и помог залезть мне. Потом мы вошли в тоннель, пробитый в скале, вход в который было невозможно заметить снизу. Стало темно. Яр зажег факел, и мы продолжили молча продвигаться вглубь горы. Я думала, что вот-вот должна была увидеть таинственное убежище Яра, но вдруг снова вышла на воздух. Мы оказались на небольшой, почти круглой площадке, плотно окруженной со всех сторон высокими скалами. Отшельник подвел меня к плоской стене, заросшей мхом, и, повернувшись ко мне, ответил, наконец-то, на мой вопрос.

— Гавр и Василиса кое-чего не знают обо мне. А именно, что до того, как стать Отшельником, я жил в твоем мире и звался Яр Косовей.

— Как?!!

Он не ответил на мой возглас, подошел вплотную к мшистой стене, за что-то сильно дернул, и в тот же миг от скалы отъехала глыба, открывая проход в довольно широкий тоннель. Но этому я уже не удивилась, так как несколько секунд назад получила просто ошеломляющее известие: мы родственники!

— Да, мы родные, — подтвердил мою мысль Яр. — Я твой дед, только уже не могу сказать, сколько раз «пра-пра».

Позднее, когда мы, пройдя по темному каменному коридору, очутились в скромном жилище Яра, он поведал свою историю.

— Шестьсот лет назад я так же, как и ты, дерзнул сорвать цветок папоротника. Мне тоже удалось удержать его до утра. Но в отличие от тебя я его продал. Смекнув тогда, что дело надо иметь не с наместниками, а с тем, кому они служат, я торговался с самим Лютым Князем. Я отдал цветок, попросив взамен возможность жить вечно и становиться невидимым, когда захочу. Я не знал, что Хозяин подстроил мне ловушку: попросив о бессмертии, я заточил себя в этом мире навсегда. Я должен был с тех пор охранять границу, так приказал Лютый Князь. Но Гавр не захотел мириться с тем, что в его наместничестве поселиться кто-то чужой. Он почувствовал во мне угрозу и вызвал меня на поединок в полной уверенности в своей победе. Но я оказался сильнее и ранил его. Наместник и теперь не может простить мне ту обиду. С тех пор я живу здесь, скрываясь от всех. В другом мире у меня была семья: жена и дети. Но с той поры я мог лишь наблюдать за их жизнью и судьбами своих потомков. Бессмертие лишило меня настоящей жизни.

— А умение владеть мечом, победившее Гавра, ты тоже получил от Хозяина? — спросила я о заветном.

— Э-э, нет, — грустно протянул Отшельник. — Я добыл его сам, на службе у московского князя Димитрия Ивановича. В те времена меч долго не засиживался в ножнах.

Я долго не решалась рассказывать Отшельнику о причине своего визита на границу. Я расспрашивала его о жизни, интересовалась, не он ли шпионил за нами по дороге.

— Шпионил, конечно, не я, ведь мне нельзя покидать границу. У меня верные товарищи есть — Чудь. Они тут везде живут в скалах и под землей, общаются между собой. А местные чудики приручают сов, те и передают разные новости другим, тем, что живут на западе и в Дремучем Лесу.

— Так Сыч тебя хорошо знает?

— Да, я знаком с Мастером. Он отлично знает свое дело.

— Он и мне сковал оружие, — сказала я.

— А где твой меч? — спросил Яр.

Я почему-то растерялась и почувствовала себя виноватой.

— Я оставила его в лагере.

Яр невесело рассмеялся и произнес с укором:

— Ты оставила оружие, уходя неизвестно куда?

— Но у меня есть сила, — возразила я неуверенно.

— Но мы говорим сейчас о другом! — сурово перебил он меня. — Для того, кто защищает свою жизнь меч должен стать продолжением руки.

— Ты знаешь? — удивилась я.

— Знаю. Иначе не могло и быть. Ведь ты человек.

Он замолчал, а через некоторое время продолжал уже более мягким тоном:

— Чтоб победить Гавра, нужно умение, которому обучаются долгие годы. И не на турнирах, а в битвах, где самые лучшие учителя — ярость и страх перед смертью… Я не смогу обучить тебя всему этому за считанные дни, но несколько уроков дам. Просто так сдаваться, конечно, нельзя. И умереть нужно суметь достойно.

— Так ты не сможешь меня научить драться?

— Я не волшебник.

— И ничего нельзя сделать? — совершенно упала я духом.

— Тебе придется поискать другой выход, — глухо произнес Яр, уставившись в стену и скрестив руки за спиной.

Этим жестом он показал, как я поняла, всю ужасную окончательность своих слов.

— Боюсь, другого выхода у меня нет, — обреченно вздохнула я и встала. — Мне пора. Как бы моя свита не бросилась меня искать.

— Завтра после полудня приходи одна на то место, где мы с тобой сегодня встретились, — сказал Отшельник. — И меч не забудь! А друзьям своим вели возвращаться домой и скажи им, что вернешься сама через шесть дней. И ни слова обо мне. Это мое условие!

Я кивнула и Яр повел меня из своей пещеры.

Когда я вышла из зарослей у скал, близилась утренняя заря. Троя проснулась и непонимающе уставилась на меня, подходящую к стоянке.

— Мне приснилось, что ты пропала, хозяйка, — сказала она мне.

— Вам нужно собираться в обратный путь. Как только рассветет, вы отправитесь домой. И ни о чем меня не спрашивай! — сразу же перешла я к делу, — предотвращая все вопросы и недоумения.

К полудню мои озадаченные попутчики были собраны в дорогу. Им не нужно было снова преодолевать весь долгий путь, я отправила их через пространственную дверь. Троя нахмуренная и недовольная, но понимающая, видимо, по моему сосредоточенному виду важность такого поступка, не сказала ни слова против.

После того, как они скрылись, я осталась одна и предалась грустным размышлениям. Интересное дело: в последнее время в моей жизни ничего не могло сложиться благополучно. Удача лишь виляла хвостом у меня перед носом, и я не могла ее поймать. С некоторых пор я пребывала в мире, который все люди считают сказочным вымыслом. Но я-то оказалась отнюдь не в сказке. Здесь меня повсюду подстерегала смерть. Здесь я — чужая. Но и дома меня больше ничего не держало. И вот что было странно: в последнее время именно в Дремучем Мире я стала чувствовать себя в большей мере дома, чем в своем. И это несмотря на то, что он был для меня опасен.

Дождавшись, пока исчезнут тени и полуденное солнце станет особенно жарко припекать, я, захватив меч, отправилась на встречу с Отшельником по едва узнаваемому пути. Он ждал меня на том самом месте, где я провалилась в яму. Ловушка была снова замаскирована.

— Я использую ее для волков, — объяснил Яр. — Их здесь слишком много.

Так началось мое краткосрочное обучение у Отшельника, моего давнего-давнего предка.

ГЛАВА 17

В уроках Яра было много философии и мало конкретных обучающих действий. Он понимал, что научить меня владеть мечом за неделю невозможно, и потому не особенно и налегал на практику. Может быть, он надеялся, что, освоив теорию и философию этого дела, я смогу ко всему придти сама. "Да, легко рассуждать на отвлеченные темы, когда так мастерски владеешь мечом", — думала я, но внимательно слушала, стараясь все запомнить.

— Главное — это поверить в свою непобедимость, — говорил Яр, нанося удары по соломенному чучелу. — Враг должен видеть это в твоих глазах.

Во внутреннем дворе, как он называл тот небольшой участок луга, окруженный скалами, таких чучел стояло около сотни. Всего лишь за несколько минут десятка два из них были измочалены до основания. Его помощники, пара белоглазых горных гномов, ближайших родственников Сыча, сразу же начали сооружать новых.

— Попробуй теперь ты, — сказал Отшельник.

Я вытащила меч из ножен и, неуверенно шагая через груды поверженной соломы, подошла к одному из оставшихся чучел. По тому как легко, словно нож масло, резал меч Яра это сооружение, я рассчитывала так же без труда раскроить его до земли. Но не тут-то было. Меч, войдя в довольно плотно спрессованную солому на несколько сантиметров, тем не менее застрял в ней намертво. Сконфузясь, я попыталась выдернуть его, со все силы потянула, и огромная пыльная махина повалилась на меня, придавив к земле.

Когда я, наконец, выбралась из-под соломы, чихая и отряхиваясь, то услышала хохот Яра.

— Да-а, госпожа наместница! А что ба стало с тобой, будь это живое существо, а не чучело? — сказал он, давясь от смеха. Но увидев, что я готова была распустить нюни от стыда и обиды, подошел ко мне, пытаясь, видимо, приободрить меня, произнес:

— Ладно, не горюй! Для первого раза неплохо уже и то, что ты не покалечилась.

— Да?! — воскликнула я, чуть не плача. — Если бы я была ранена в бою с соломенным чучелом, это было бы уже слишком!

Мне было стыдно и досадно до слез из-за того, что я оказалась совсем никудышной ученицей. Я не чувствовала той уверенности в руках, о которой толковал мне Яр, и потому удары мои были неуклюжи и совершенно безопасны для кого бы то ни было. Меч был скован из прочнейшей, но в тоже время чрезвычайно легкой стали. Наверное, сердобольный и, судя по всему сочувствующий мне, Мастер Сыч нарочно изготовил оружие под мою хлипкую комплекцию. Таким невесомым клинком тяжело было наносить действительно опасные удары. Но будь он тяжелее хоть на пару килограмм, я, к стыду своему, очевидно, не смогла бы его долго даже держать в руках.

Размышления вслух продолжались обычно до темноты. Яр рассуждал о природе ратного дела, о секрете дамасской стали и о моей неспособности перенять его мастерство. Последнее было видно даже непосвященным в ратное дело горным гномам. Они исподтишка посмеивались надо мной, а я делала вид, что не замечаю этого. А что еще мне было делать?

— Будь у меня больше времени, дочка, ну, хотя бы год или два, ты многому могла бы научиться, — не совсем уверенно сказал Отшельник после трех учебных дней, не давших результата. — Но за столь короткий срок это невозможно. Тем более, что, прости, способностей у тебя никаких…

Я виновато улыбалась ему, думая, что не смогла бы обучиться ничему подобному даже за три года. Дело в том, что я не чувствовала опасности в соломенных чучелах, не могла представить их в роли своих врагов, каких-нибудь чудовищ, угрожающих мне смертью или… Гавра. От одной мысли о том, что мне придется защищаться от его тяжелого меча с красной жилкой на рукояти, мне становилось не по себе. Я пыталась гнать от себя подобные фантазии, которые, впрочем, вскоре вполне могли стать явью.

Я прогостила у Яра шесть с половиной дней и все это время осваивала лишь приемы защиты, но не нападения. Отшельник считал, что если мне удастся отразить первую атаку врага и продержаться несколько минут, то это уже будет большой удачей. Он не верил в меня, и я не надеялась на свои силы. Теперь он сам выступал в роли нападающего, но ведь и он для меня не был врагом. Я по-прежнему была неловкой и постоянно промахивалась. Лишь однажды мне удалось четко отразить удар, хотя мне самой показалось, что это получилось случайно.

Однажды вечером пятого дня я снова отрабатывала приемы защиты вместе с Отшельником. Внезапно он резко остановился, и плавно отошел в сторону. Я от неожиданности пролетела по инерции и рухнула в кучу соломы. Когда же я выбралась оттуда, собираясь спросить Яра, уж не новый ли прием какой пожелал он таким образом мне показать, то увидела своего пращура стоящим в глубокой задумчивости. Он часто впадал в продолжительное молчанье, так что я не удивилась и, усевшись на поверженное чучело, стала ждать, до чего же на этот раз он додумается и какую глубокую философскую мысль мне выскажет. Но на этот раз я услышала нечто, что удивило меня и несколько насторожило:

— Я думаю, ты все-таки можешь попытаться одолеть Гавра. Но меч тебе в этом не поможет.

— О чем ты? — спросила я и почувствовала, как во мне снова просыпается надежда.

Яр снова что-то смекнул про себя, нахмурился и сказал:

— Я знаю, что Гавр признает лишь равный, честный бой. И, возможно, он не станет биться с тобой. Ты для него слишком слабый соперник. Ты некрепкий человек, да еще девчонка. Вот на этом тебе нужно сыграть.

— Конечно, он не станет со мной биться, Яр, — снова приуныла я. — Я ведь не смогу оказать ему никакого сопротивления. Он просто перережет мне горло и вся недолга.

— Нет. Он не сможет сделать это так просто. Ты неверно о нем судишь.

— Хочешь сказать, он проявит благородство по отношению к человеку или… к женщине?

— Или к ребенку. Сколько тебе лет?

— Семнадцать. Почти.

— Он не станет убивать тебя.

— А если Хозяин прикажет ему? Тогда, мне кажется, он не будет колебаться.

— Лютый Князь, на самом деле, не такой уж и кровожадный. Но, честно говоря, я ни за что не поручусь.

Добавили мне его слова хоть каплю надежды, я и сама не могла понять. А Яр снова впал в задумчивость, а когда вышел из нее вдруг вскочил и зашагал по пещере.

— Решено! — воскликнул он. — Я сам буду защищать тебя! И пусть я навлеку на себя гнев Лютого Князя, но тебя в беде не оставлю! Или в нас не течет одна кровь?!

— Ты сума сошел, Яр!

— Я уже решил!

— Хочешь, чтоб я весь оставленный мне остаток жизни чувствовала себя виноватой?

— Твоей вины тут никакой не будет!

— Я не приму от тебя этой жертвы!

— Не перечь мне! Или я не твой дед?!!

— А граница? Ты забыл о ней?!!

Но он, старый упрямец, стоял на своем. Весь вечер я потратила на уговоры и увещевания. Мне было тяжело осознавать, что я снова должна готовиться к смерти. Но теперь выходило, что я потащу за собой в могилу своего деда. Я чувствовала неловкость, вину, страх. Я уговаривала его как могла, прилагая все свое красноречие. И к ночи мне все же удалось уговорить Яра не вступаться за меня без самой крайней нужды. Он выглядел недовольным и раздосадованным, но я, поняв, что должна взывать к его долгу, напомнила ему о рубежах Дремучего Мира, которые должны были остаться без защиты в случае, если он ринется мне на помощь. Отшельнику был доверен самый опасный участок границы.

Я стала собираться домой на следующее утро. Мне тяжело было прощаться с вновь обретенным родственником, единственной родной душой здесь, в этом чужом и враждебном мне мире. Кроме его и Трои у меня не было здесь родной души. Я отворачивалась в сторону и не смотрела ему в глаза, когда обращалась к нему или он о чем-то меня спрашивал. Я не хотела показывать своих глаз на мокром месте. Яр, как мне казалось, тоже был чрезвычайно сосредоточен и излишне суетлив. На него это было непохоже, и я сделала вывод, что и он таким образом пытается скрыть свои истинные чувства. Но когда я хотела уже было распрощаться насовсем, с трудом сдерживая слезы, один из гномов донес, что к границе приближаются гости: мужчина на коне, упырь и огромный пес.

— Это Гавр, — догадалась я сразу. — Он, наверное, идет по моему следу!

— Не нравится мне это, — сказал Яр, срывая со стены свой лучший меч. — В долину они еще ни разу не заходили.

— Наверное, они нашли место нашей стоянки, и Цербер взял след.

— Нет, я приказал уничтожить все, что говорило о вашем пребывании здесь. Если ты только не обронила что-нибудь по дороге.

— Нет, я ничего не роняла. Если только… Ах, черт! Феньки!

— Что?!

— Я оставляла свои браслеты по дороге сюда, чтоб не заблудиться, — виновато проговорила я.

— Час то часу не легче! — вскричал Яр. — Да они прямехонько приведут их сюда. Похоже, придется принимать бой.

— Прости, я совсем забыла о них! Черт бы меня побрал!

Он забегал по пещере, срывая со стен боевое снаряжение: кольчугу, шлем, щит. Я носилась за ним по пятам и молила:

— Не надо, дедушка, ты же себя выдашь!

— Теперь уж все равно.

— Не показывайся ему раньше времени. Я знаю, что делать!

Я кинулась ему наперерез и встала на его пути к выходу.

— Я виновата, мне и исправлять. Я уведу его из долины.

— Он тебе не поверит.

— Я его обману, клянусь! Я очень постараюсь! Поверь мне! — затараторила я, заметив легкую тень нерешительности в его голосе. — Вот увидишь, я тебя не подведу!

— Ладно. Попробуй, — поразмыслив согласился Отшельник, — но в случае чего, я рядом. С подветренной стороны.

Я кинулась было вон из пещеры, но вдруг остановилась и оглянулась.

— Может быть, нам не удастся даже попрощаться.

— Это и ни к чему, — сказал он и, отвернувшись, добавил:- Я уверен, что мы еще увидимся…

Я пустилась бегом сквозь тоннель в горе, запрыгала с камня на камень, рискуя свалиться с довольно-таки приличной высоты вниз и что-нибудь себе сломать. По дороге я срывала и снова нанизывала на руку свои браслеты. А спустя минуту я уже брела прогулочным шагом по густой траве долины, осматривая местность и успокаивая нервы. Заметив приближающихся всадников издалека, я присела в траву и поползла в ту сторону, откуда дул ветер, чтоб дать возможность Церберу почуять меня. Так и вышло. Пес-дух остановился, принюхиваясь, повернул морду в мою сторону. Тут же встали и всадники, о чем-то переговариваясь.

Удостоверившись в том, что Цербер меня действительно почуял, по тому, как он встревожено заводил носом по ветру, я бросилась вон из долины. Сначала я пряталась за кустами и деревьями, потом, выбежав из перелеска, поползла на четвереньках, скрываясь в высокой траве. Быстро запыхавшись, от волнения скорее, чем от спешки, я остановилась у крутого берега реки и, спрыгнув вниз, выглянула из-за прибрежных камней.

Мои преследователи в самом деле отправились по моим следам и теперь стояли не далеко от меня, у того места, где берег реки переходил в ложбину. Там лежала старая разбитая лодка, та самая, на которой я оставила свой браслет. Видимо, они нашли его, потому что я увидела, как Евстантигма, что-то показывал своему хозяину. Гавр, рассматривая, повертел феньку в руках, потом повесил ее обратно, и они снова тронулись в мою сторону. Теперь-то он точно не сомневался, что идет по верному пути.

Мне снова пришлось нырнуть в траву и ползком пробираться дальше. Вскоре я услышала, как храпят и шаркают по траве кони, и о чем-то беседуют Цербер и Гавр. Еще не много и они застали бы меня в нелепом положении и, конечно, решили бы, что я от них прячусь.

Просто встать на ноги перед их носом я не могла, и потому не придумала ничего лучше, как притвориться спящей. Устроившись у какого-то кустарника и свернувшись калачиком, я спрятала лицо в рукавах и полностью сосредоточилась на усмирении взволнованного дыханья. Едва мне удалось справиться с этой задачей, как я услышала, что к моему обиталищу подъехали.

Совсем рядом я услышала прерывистое дыханье пса-духа и тут же «проснулась». Я открыла глаза и приподняла голову, придавая лицу одновременно сонное и удивленное выражение. Я старалась выразить глубочайшее изумление, но со стороны, наверное, это выглядело, по меньшей мере, странно. И уж, конечно, вряд ли удалось мне провести проницательного Гавра.

На его лице не было обозначено ни одной эмоции, кроме, разве что, легкой иронии в темных глазах и углах рта. Меня тут же бросило в жар: я поняла, что он обо всем догадался, смекнул, что я притворялась. Вот черт! Я опустила очи долу и стала смущенно отряхиваться от травинок и былинок. Наместник со своей свитой молча наблюдали за мной, не произнося ни слова. Наконец, не дождавшись, что Гавр меня первый о чем-нибудь спросит, я сама задала вопрос недовольным тоном:

— И что ты тут делаешь?

На его лице все-таки появилось наигранное удивление, словно он не ожидал, что я подам голос.

— Ты шпионишь за мной? — снова обратилась к нему я.

Вместо ответа я услышала бурный хохот.

— Какое легкомыслие! — засмеялся вдруг наместник. — Легкомыслие и глупость разгуливать здесь одной без свиты, да еще и спать посреди поля!

— Где хочу, там и сплю! — заговорила вновь не я, а та капризная девчонка, что сидела во мне и из озорства или духа противоречия постоянно перечила старшим.

И Гавр ее сразу увидел — эту малолетку, а не Первую наместницу Дремучего Мира Беатриче. Иначе почему у него появилось вдруг такое сочувственно-ироничное выражение лица?

— И не надо так смотреть на меня! — вновь перешла я в контрнаступление. — В свите я не нуждаюсь. Я вполне самодостаточна. И еще раз повторю свой вопрос: что тебе здесь надо?

— То же, что и тебе, полагаю, — сказал Гавр и добавил с какой-то непонятной то ли вопросительной, то ли утвердительной интонацией:-Но тебе, я вижу, повезло больше.

— Ошибаешься, — поспешила я его разуверить. — Если ты об Отшельнике, то я брожу здесь уже несколько дней и никого не встречала. Собираюсь сегодня обратно.

— Так ты не встречала его?

— Нет.

— Что же ты делала здесь столько времени?

— Это тебя не касается!

— Ты меня обманываешь, — сказал Гавр, слезая с коня и подходя ко мне. — Я сразу понял, что ты нашла Отшельника, когда свита вернулась без тебя. И Цербер почуял на тебе его запах…

— В любом случае, это не твое дело! — резко прервала я его и отвернулась, чтоб не встречаться с ним взглядом.

— Мне нужно его видеть!

— Зачем?

— А тебе зачем?

— Повторяю: это не твое дело!

Гавр вдруг взбесился, потеряв терпение.

— Где он?!!

— Ты забываешься!

Он отступил на несколько шагов назад, словно собирался атаковать меня.

— Здесь тебя защищать некому! Я убью тебя, и никто этого не заметит! — взревел он, окончательно разозлившись и выхватил меч.

В то же мгновенье и я достала свое оружие и, наобум вскинув его, отразила легкий удар Гавра так, как учил меня Яр Отшельник. Наместник, удивленный, остановился и опустил меч. Видно было, что убивать он меня не собирался, а лишь хотел припугнуть. Но я испугалась, очень испугалась, но не того, что Гавр убьет меня, а того, что Яр, решив, что мне грозит серьезная опасность, обнаружит себя. Не дав опомниться врагу, я схватила скипетр, и трава возле ног наместника мгновенно вспыхнула и загорелась.

— Только попробуй еще что-либо подобное выкинуть! — выкрикнула я, с отчаянным сожалением заметив панические нотки в своем голосе.

Только на Гавра ни огонь, ни мои слова никакого впечатления не произвели, он был озадачен другим:

— Ты же говорила, что не владеешь оружием, — подозрительно изрек он, и схватив меня за плечи, развернул лицом к себе.

— Ты меня чуть не убил, а теперь интересуешься?! — вскричала я, возмущенная его бесцеремонностью и, вырвавшись, отошла подальше.

— Не собирался я тебя убивать! Успокойся! — со злобой, скорее на себя, чем на меня, произнес он и лишь спустя минуту с грустью добавил:-И все-таки ты его нашла. Поздравляю.

— С чем ты меня поздравляешь? Ты что, смеешься надо мной? — спросила я, готовая разрыдаться от вдруг нахлынувшей жалости к себе. — Для тебя Отшельник — всего лишь каприз твоего величества, гордыня и столетняя глупая обида. А для меня… Впрочем, какое тебе до этого дело! Спустя месяц ты без всякого сожаления перешагнешь через мою жизнь!

Пламя уже погасло. Влажная от утренней росы трава не дала ему разгореться. Но едкий серый дым все еще стелился под ногами и с дуновениями ветра поднимался вверх. Только этим я и могла объяснить свои горючие слезы.

— Ты не собираешься приносить жертву Хозяину? — спросил Гавр.

— Очевидно обо мне ты превратно судишь по себе. Тебе уже приходилось приносить подобные жертвы?

— Что ты знаешь о жертвах? — раздраженно спросил Гавр. — Чем тебе приходилось жертвовать в своей короткой жизни? Никчемной любовью какого-то маменькиного сынка?

— ?!!

— А какую жертву по-твоему нужно принести, чтоб миром править?

— Да уж не меньше, чем жизнь невинного ребенка. Только с чего ты взял, что я хочу править миром?

— Зачем же ты срывала цветок? Зачем рисковала сгореть в его огне? Разве не ради этого? Но тогда для чего?

— Не знаю, — честно призналась я, пожав плечами. — Наверное, мне особенно нечего было терять.

— Тебе не нужно было влезать во все это, — уже довольно миролюбиво произнес Гавр и добавил:-Теперь тебе придется пройти этот путь до конца.

Я подавила слезы и, помолчав, спросила, так, на всякий случай:

— Ты убьешь меня?

— Это решать Хозяину.

— А если тебе?

Гавр как-то странно посмотрел на меня, и мне показалось даже, что он слегка растерялся.

Цербер и Евстантигма стояли в стороне, по привычке не вмешиваясь в дрязги наместников. Я, поняв, что от Гавра больше ничего не добьюсь, отошла в сторону, чтоб открыть дверь в Дремучем Лесу.

— Ты остаешься? — спросила я у задумчивого наместника.

— Нет, я ухожу. Но лишь после тебя.

— Неужели ты не понял, что Яра тебе не найти?

— Кажется, догадался.

— Ну, так милости прошу, — пригласила я его войти в лесную дверь.

— Только после тебя.

— Я не поворачиваюсь к врагу спиной, — жестко произнесла я.

— А я не нападаю сзади! — разозлился он.

— И все-таки я уйду отсюда последней!

Гавр снова начал злиться. Это было видно по тому, каким каменным стало его лицо, словно гранитная маска. Все же он вскочил на своего Оберона и, не произнося ни звука, жестом приказал свите следовать за ним.

Выждав несколько минут, я обернулась, ища глазами своего учителя, но никого не увидела. Только у густого кустарника на берегу реки, как мне показалось, как-то неестественно шевельнулась ветка. Я лишь задержала взгляд на том месте, потому что Гавр не спускал с меня глаз. Наверное, надеялся, что я подам знак невидимке.

Я вошла в лесную дверь, и мы с Гавром молча разошлись в разные стороны. Я не оглянулась и была уверена, что и он не посмотрел назад. Мне было обидно за то, что из-за Гавра я так и не сумела попрощаться с Яром, и за то, что наместник снова разгадал меня. К сожалению, я все больше проникалась симпатией к своему врагу, но гнала от себя эту мысль, что есть мочи. Не хватало еще, чтоб Гавр решил, будто я влюбилась в него. Только не это!

ГЛАВА 18

Троя больше всех обрадовалась моему возвращению и прыгала возле меня весь день. Примчалась Мша, приковыляла Заварзуза. Даже вечно хмурый Изустемьян спросил меня, как прошли поиски. К сожалению никому из них я не могла рассказать о нашей встрече с Отшельником. Об этом узнала лишь моя верная Троя. Сама не знаю почему, но ей я доверяла на все сто. Наверное, я по-человечески полагалась на пресловутую собачью верность.

Между прочим, мне сообщили, что мой лейб-медик исчез неизвестно куда. Это меня слегка насторожило. Мне казалось, что Ю-Ю достаточно благоразумен, чтоб не исчезнуть внезапно, ничего не сказав мне. Однако Мша и Матушка явно что-то недоговаривали. Кикимора выглядела так, словно ее просто распирало рассказать какую-то тайну, ведьма же была серьезно озабоченной. Но я не хотела и не могла выслушивать ни сплетни, ни предположения.

— Что ж, он может поступать как хочет. Тем более, что совсем скоро я раз и навсегда избавлюсь от всех болезней, — сказала я.

Я чувствовала себя очень уставшей. Мне хотелось поскорее уединиться и спокойно обдумать все произошедшее со мной сегодня. Особенно меня заинтриговала фраза Гавра о "маменькином сынке". Оказывается он знал о моей неразумной детской влюбленности. Но зачем упомянул о ней? Наверняка ему стало известно все о моей жизни, как только я заявила свои права на его трон. Он выяснил обо мне все до мельчайших подробностей, возможно даже таких, о которых я и сама не догадываюсь пока. Но вот где-то в сумеречной зоне сознания шевельнулась одна невозможная мысль: ревность? А что если Гавр ревнует? Но, возникнув, она тут же сконфуженно смолкла, потому что была совершенно невероятной.

И вот снова начались мои обычные будни, и снова пошел отсчет. Будто я никак не могла свернуть с какой-то дьявольски фатальной стези. И смерть ожидала меня в конце этого краткого путешествия.

— Все равно же я смертна. Рано или поздно… Хотя чего скрывать, лучше бы уж поздно, — говорила я Трое, а та только жалобно поскуливала в ответ, как самая обычная собака.

А пока, следуя совету Ю-Ю, я решила заняться верховой ездой. Мне действительно могло бы это пригодиться. У полевиков, кочевого дремучего народца, разводившего разных копытных животных, Изустемьян раздобыл несколько смирных лошадок разных пород Тварного мира. Я выбрала себе одну кобылку, чей нрав больше всего пришелся мне по вкусу, и стала тренироваться ежедневно. Без шишек не обошлось, но через неделю с небольшим я научилась не вылетать из седла. Я назвала лошадку Талишей и стала теперь совершать вынужденно обязательные объезды Дремучего Леса.

Но пешие прогулки мне нравились больше. Только теперь я тщательно избегала территории Гавра. Несколько раз Троя чуяла его близкое присутствие, и мы тут же уходили в противоположную сторону. Я не хотела с ним встречаться. Слишком многое он мог бы прочитать в моих глазах…

— Интересно, что подумает Василиса, если мы заявимся к ней в гости без приглашения? — спросила я однажды у своей собаки, когда мы проходили мимо владений наместницы.

— Давай проверим это, хозяйка, — лукаво проговорила она в ответ.

Мы подошли к шикарному белому дворцу. Да, такое великолепие не снилось даже избалованному галантному веку. К нашему удивлению, никого близ дворца мы не встретили. Я уже ожидала бурных эмоций со стороны Горгоны и самой Василисы, но кругом не было ни души. Двери были открыты настежь, и мы вошли. В огромном зеркально-мраморном зале, где пол был скользким, как лед, было пусто и настораживающе тихо. На всякий случай я достала скипетр. При мне был и мой меч, которым я могла бы защититься в случае надобности от того, кого не хотела бы калечить. При этом в моем воображении возникал вполне конкретный образ Гавра, потому что представить изящную Василису с оружием в руках я не могла.

Тут Троя принюхалась и тихо произнесла:

— Здесь кто-то есть. Пахнет цветами.

В зеркалах, где до этого отражались только мы, вдруг запестрели ромашки. Из-за тяжелых бархатных штор выплывала Ладо. Увидев нас, она неожиданно заулыбалась и проговорила радушно:

— Приветствую тебя, госпожа Первая наместница! Какими судьбами забрела ты в нашу скромную обитель?

Ладо вся светилась и скалилась, словно наш визит и в самом деле ее чрезвычайно порадовал. Даже ромашки в ее волосах, платье и шлейфе, казалось, еще больше посвежели и заулыбались.

— Что это вдруг? — не смогла я удержаться от подозрений в неискренности. — С каких пор нам рада свита Василисы?

Ладо обиженно защелкала языком и потрясла розовым пальчиком.

— Обижаешь, Беатриче. Я не какая-нибудь русалка или виллиса, наместнице не служу.

— Неужели?

— Раньше меня считали богиней любви, и я никогда никому не прислуживала, не собираюсь и впредь. Мы с ней просто подруги.

— И где же твоя подруга? — спросила я у нее, придавая своему лицу выражение недоверчивого сарказма.

— Исчезла, — развела Ладо руками. — Сама не знаю, куда она пропала.

Ее не видно уже несколько дней.

— Какая досада! — притворно огорчилась я. — А я-то так надеялась вывести ее из себя, появившись здесь!

— Поговаривают, что Василиса, после того как ты заняла трон наместничества, ушла в мир людей.

В моей голове вдруг мелькнула догадка:

— А уж не связано ли это исчезновение с другим: мой лейб-медик, как сквозь землю провалился, — сказала я, бесцеремонно усаживаясь в белоснежное кресло.

— Не исключено, — ответила Ладо и многозначительно вильнула глазами. — Говорят, что…

— Стоп! — прервала я ее сразу, сделав решительный жест рукой. — Не люблю сплетен и слушать их не желаю!

— Что ж, — посерьезнела вдруг бывшая богиня любви, — тогда может быть послушаешь совета бывалой подруги?

— Подруги? Возможно и послушала бы, но ты мне не подруга.

— Тебе виднее, госпожа. Но я только выполняю свое природное предназначение, везде и всюду сею любовь.

Я тут же смекнула в чем дело.

— Лелио рассказал тебе о том, что видел некоторое время назад? Спешу тебя разочаровать: ничего между мной и Гавром нет и быть не может!

— Возможно и нет, но отчего же быть не может?

— Что-то я тебя не пойму, — сказала я раздраженно, так как заподозрила тон разговора, которого больше всего боялась, и направилась к выходу.

— И не поймешь, пока не выслушаешь, — поспешила ответить Ладо и тоже пошла за мной. Она твердо вознамерилась о чем-то мне поведать.

Мы вышли в сад, который был разбит возле дворца. Это был экзотический и удивительно пышный сад в глубине среднерусского леса. Здесь росли роскошные, яркие цветы и розовые кусты, а посредине располагалось небольшое озерцо с плавающими в них лотосами. Возле него я обнаружила скамью и села на нее. Все-таки я хотела услышать то, что должна была сказать мне Ладо. А она, тоже присев рядом, безо всякого перехода заговорила:

— Слушай, Беатриче. Любовь появилась на земле раньше всех и вся. Она первородная дочь Земли и потому всегда побеждает. Там, где не поможет оружие, придет на помощь любовь. Поэтому я и служу ей. И ты не сопротивляйся любви, это бесполезно.

Высказав это, она так пристально взглянула мне в глаза, что я вдруг явственно, почти физиологически, почти кожей почувствовала прикосновение к какой-то древней, исконной тайне. А Ладо тут же встала и зашагала прочь, словно не хотела, чтоб я успела как-то возразить ей. Я осталась наедине со своими мыслями и ощущениями. Сначала я никак не могла отойти от первого впечатления, повергшего меня в каменное состояние. Но потом я вдруг начала ощущать себя беспомощной и слабой мухой, попавшей в паучью сеть. Неужели мне не выбраться из нее? Неужели не минует меня сия чаша? Имела ли в виду Ладо мой случай или лишь высказывала вечные истины? Любовь вместо оружия или любовь, как оружие? А каменное сердце способна она поразить? И, черт возьми, какова должна быть любовь, чтоб победить врага, который хочет тебя уничтожить?!

— Все это чушь, — уже совсем придя в себя, сказала я Трое, и мы зашагали восвояси.

Мне предстояло еще посетить поселение Полкана, в котором я не была ни разу с момента своего появления в Дремучем Мире. Хитрый кентавр корчил из себя обиженного, пеняя на то, что я слишком часто бываю у чуди, Бобровника и Заварзузы и не желаю посетить его землю. В конце концов, я назначила день и час, сообщив заранее о своем появлении Полкану и его соплеменникам.

Кентавр проживал на южной окраине Дремучего Леса, и чтоб достигнуть ее мне пришлось сделать немалый крюк: я всеми силами старалась избежать встречи с Гавром, а самый короткий путь на юг пролегал как раз по его территории. Мы с Троей обогнули Красное болото, где жили сестры Мши, заглянули в устье Черной речки и навестили водяного. Чтоб вызвать его достаточно было слегка похлопать по поверхности воды. Изустемьян всплыл, поинтересовался, куда мы направляемся, и вызвался проводить нас до полей Полкана. Я хотела было учтиво отказаться, думая, что водяной предложил свои услуги из вежливости, но он серьезно предупредил меня:

— Я не советовал бы тебе, госпожа, встречаться с этим двуличным вообще. Но раз уж он пригласил тебя, то одна не ходи. А я, если что, подскажу что к чему.

— Неужели он может быть опасен для меня? — усмехнулась я, но про себя отметила, что водяной будто что-то недоговаривает.

Изустемьян выбрался на берег, встряхнулся и продолжил беседу:

— Опасен? Нет. Но у него двудушная натура. Как знать, возможно, проявляя такую настойчивость в приглашениях, он выполняет чью-то волю.

Я снова ухмыльнулась недоверчиво, но все-таки взяла Изустемьяна с собой. Он точно догадывался о чем-то и, судя по всему, пытался меня предупредить или предостеречь. Я сказала, что хочу, чтоб он провел нас кратчайшим путем, но на самом деле позвала его для собственного спокойствия. Ведь и Ю-Ю предупреждал меня о том, что Полкану не следует доверять.

Обширные поля, прерываемые широкой рекой Люлех открылись нам как только мы вышли на опушку Дремучего Леса. Долина уходила резко вниз и была видна нам как на ладони. Там внизу в одном из оврагов располагались пещеры, в которых жили соплеменники Полкана. Изустемьян сразу указал мне своей перепончатой рукой на большое дикое поле у реки, там где она образовывала полукруг и дальше текла уже на юго-запад. Даже издалека было видно, что поле основательно утоптано. На нем и сейчас толпились несколько десятков кентавров и кто-то из дремучих. Было похоже, что там проходил какой-то праздник. Издалека слышались крики, топот копыт, над полем взлетали клубы пыли.

— У них сегодня день состязаний. В который раз Полкан подтвердит свое право быть первым в племени, — пояснил водяной, когда мы стали спускаться в долину.

Меня это заинтересовало.

— В который раз, говоришь? То есть это происходит из года в год?

— Да. Это уже давно просто показушная демонстрация силы и ловкости, — сказала Троя.

— И думаю не случайно он выбрал сегодняшний день. Знал, что ты придешь, — подтвердил Изустемьян.

— Хм. Мне-то что до его спортивных достижений?

— Полкан парень не промах. Наверняка он таким образом хочет выразить свою преданность новой власти, — предположил водяной.

Но он видимо ошибся. Когда мы подошли к краю поля, состязания уже закончились. Кентавры чествовали своего неизменного вожака, вешая на него венки из цветов и березовых веток. В стороне стояли видимо его поверженные соперники, которые впрочем никак не реагировали на свой традиционный проигрыш, а, напротив, ликовали вместе со всеми. Полкан несколько раз пронесся по полю, совершая круг почета и остановился возле нас. Недобро взглянув на водяного, он радушно улыбнулся мне и отвесил поклон.

— Рад, что ты наконец-то посетила нас, госпожа Первая наместница, — сказал он при этом.

— И я рада, что попала прямиком на ваш праздник, — ответила я, учтивости только ради.

После такого обмена любезными приветствиями, Полкан захотел представить мне всех своих соплеменников. Каждое семейство, состоящее из пяти-шести особей, подходило ко мне и кентавр объявлял их имена и тотем. Я мило всем улыбалась, не переставая дивиться необычной сущности кентавров. Насколько я успела заметить не только их внешний облик, но и нрав странным образом сочетали в себе человеческое и лошадиное. Все они были вспыльчивы и несдержанны, проявляли чрезмерную горячность и вообще были несколько грубоваты.

Но вдруг на вороной спине одного из кентавров я к неудовольствию своему заметила одного из старых знакомых — Лелио. Противный мальчишка тут же соскочил на землю, отошел в сторону и стал взирать на меня издалека с интересом и совсем не детским ехидством, словно он уже подсунул мне какую-то свинью и теперь проверял, как это на меня подействует. Его присутствие здесь не могло не насторожить меня, и я на всякий случай поинтересовалась у Изустемьяна:

— А что здесь делает Лелио?

— Он дружит с одним из сыновей Полкана. У них тут большая… шайка.

— Почему шайка?

— Озорничают проказники.

— Озорничают? То есть стрелы метают в кого попало?

— Стрелы? — не понял Изустемьян. — А-а! Ты о тех стрелах, госпожа, что метят прямо в сердце?

При этом он хитро взглянул на меня, заулыбался и закивал понимающе, чем вверг меня по меньшей мере в недоуменье.

— Так не стрелы? — строго спросила я, чтоб водяной (черт бы его побрал!) все-таки соблюдал субординацию и не позволял себе никаких намеков в мою сторону.

Изустемьян тотчас замялся и стал не слишком внятно пояснять:

— Лелио любит досаждать своей матери, которая пытается наставить его на истинный путь. Ладо любит порядок, а ее сын — наоборот, устраивает неразбериху и ералаш. Многие поэтому ищут его дружбы, чтоб не стать его мишенью.

— А с Гавром он не водится? — спросила я, вспомнив нашу последнюю встречу во владениях наместника.

— Гавру Лелио не страшен.

— Почему?

Ответа я не дождалась, потому что тот, о ком я спрашивала внезапно возник прямо предо мной. Я, как ненормальная дурочка, дернулась в сторону, словно собралась спасаться бегством, но тотчас взяла себя в руки и недружелюбно, без всякого приветствия, спросила:

— И что ты тут делаешь?

Тут же мне пришлось устыдиться своего поведения, потому что Гавр все-таки поздоровался, слегка склонив голову. Это вынудило меня поступить так же. Но разговор я решила не продолжать, так как совсем смутилась: мне стало неловко оттого, что он мог слышать мой последний вопрос. Я немедленно сделала вид, что мне срочно нужно что-то сказать Изустемьяну и отвела его в сторону.

— Ты знал, что наместник будет здесь? — сразу задала я вопрос, как только мы оказались в отдалении от возмутителя моего спокойствия.

— Конечно, — ответил водяной. — Он всегда судит эти состязания.

— Почему мне не сказал?!!

— А нужно было?

К нам подошел Полкан.

— Прошу прощенья, госпожа, если я причинил тебе неприятность, пригласив в качестве судьи Гавра, — проговорил он извиняющимся тоном и добавил:- Я не думал, что вы с ним все еще не ладите.

— Ты доставил мне гораздо большую неприятность, заговорив об этом. Меньше всего я хотела бы обсуждать этот вопрос публично, — ответила я резко, но не развернулась и не ушла, хотя возможно в этом была надобность. Полкан стал казаться таким огорченным, что я посчитала необходимым успокоить его:

— Пусть мои отношения с Гавром тебя не беспокоят. Это наши дела. А мне позволь еще раз принести тебе свои поздравления.

В этот момент краем глаза я заметила как тот, кто заставил сейчас в два раза чаще биться мое сердце, залетает на своего коня и направляется к нам. Он явно не собирался оставлять меня в покое. Зачем-то же ему понадобилось заманивать меня на это поле. Я стала оглядываться по сторонам.

— Куда запропастилась Троя? — вопрошала я, пытаясь разглядеть в толпе свою собаку.

Гавр подъехал, чтоб попрощаться с Полканом и еще раз произнести дежурные поздравления. Однако мне, слышавшей каждое слово и его, и кентавра, показалось, что между ними ведется какой-то секретный, зашифрованный разговор. Впрочем, я тут же отругала себя за излишнюю и совершенно ничем необоснованную подозрительность. Услышав за спиной цокот копыт, я решила, что наместник отъехал, но, обернувшись, с досадой поняла, что ошиблась. Это отошел в сторону Полкан, а Гавр остался. Я решила, что он хочет и со мной попрощаться и сказала:

— Всего доброго.

Губы мои при этом невольно сжались, а подбородок капризно задрался, так что мина получилась отнюдь не добрая. Я поспешила снова отойти подальше, но вдруг услышала за спиной насмешливое:

— Избегаешь меня?

Пришлось снова повернуться к нему лицом.

— С чего ты взял?

— Не трудно догадаться.

— Я вовсе не избегаю тебя. Просто… — Я однако не могла придумать никакого объяснения своему нелепому поведению.

— Просто ты меня боишься почему-то, — подсказал Гавр.

— Ты заблуждаешься, — снова попыталась я спастись и опять смолкла.

— Ты боишься меня, и я даже знаю почему.

Я больше ничего не сказала и поспешила отвернуться. Я не хотела услышать его версию. Но Гавр видимо не все еще мне сказал. Подъехав ко мне ближе, он остановился и загородил мне дорогу. Я возвела на него недовольный и вопрошающий взгляд.

— Не слишком же ты учтива с тем, от кого зависит твоя жизнь, — услышала я сверху.

— А что я теперь должна пресмыкаться пред тобой? — возмутилась я. — Не дождешься!!!

Тут-то мне и надо бы было удалиться, но я почему-то встала как вкопанная и попыталась втянуть наместника в словесную перепалку, и тем самым отвлечь его от опасной темы.

— Если хочешь поговорить, слезай с коня! Я устала задирать голову!

Черт! Что я несу?!! Что это со мной?!!

Источник моего зловредного красноречия тут же иссяк. Я растерянно оглянулась по сторонам, с досадой заметив множество направленных в нашу сторону любопытствующих взглядов. Гавр как ни странно послушался меня и слез с Оберона. Но сделал он это лишь для того, чтоб смутить меня окончательно. Подойдя ко мне совсем близко, наместник наклонился к моему уху и тихо произнес:

— Я мог бы помочь тебе, если твоя непомерная гордость позволит тебе принять мою помощь.

— Что ты имеешь в виду?

— Потом узнаешь. Скажи лишь готова ли ты принять содействие от меня?

— Я не знаю, могу ли доверять тебе.

— Только «да» или «нет».

— Чего мне это будет стоить?

— Сущие пустяки.

— Я подумаю.

Похоже Гавр остался удовлетворен моим ответом, потому что тотчас распрощался, слегка склонив голову в поклоне и, снова вскочив в седло, отъехал.

Увидев, наконец, Трою, я подозвала ее к себе и двинулась к Дремучему Лесу. Мне было все равно, что подумает Полкан и все его семейство, только бы поскорей сбежать отсюда. Еще никогда я не чувствовала себя такой неуклюжей и бестолковой. И такой беспомощной пред какой-то неодолимой, древней силой, которая уже расставила на меня свои невидимые сети.

ГЛАВА 19

Слова Гавра и его странное поведение долго не выходили у меня из головы. Почти целый день я не могла больше ни о чем думать. Конечно, я не в коей мере не рассчитывала на бескорыстную помощь с его стороны. Да и как он мог мне помочь? Даже если бы он захотел, то все равно не смог бы защитить меня от гнева Лютого Князя. Каков бы ни был приказ Хозяина, наместник должен будет выполнить его. Я должна буду понести наказание. Так о чем же он тогда толковал мне там, у Полкана? Какую помощь он мог мне предложить?

Мне очень не хватало Ю-Ю, и я злилась на него за то, что он даже не попрощался со мной, когда сбежал обратно в мир людей. Возможно он мог бы мне что-нибудь посоветовать, ведь Матушке я не очень доверяла. В последнее время Заварзуза реже появлялась у меня, стала угрюмей и молчаливей. Я спрашивала ее о сыне, но она пожимала плечами, говоря, что ничего не знает о его местонахождении и что он ни разу не связывался с ней. Видимо она и сама переживала из-за этого, ведь говорили, что он ушел с Василисой, а от нее, как утверждала ведьма, можно было ждать любых неприятных сюрпризов. Впрочем, что мне мог посоветовать Ю-Ю, попавший практически в ту же историю, что и я? Может быть и он в свое время так же безрезультатно пытался избавиться от своего наваждения.

Даже в своем мире я не могла успокоиться. Возвращаясь поздно вечером из Дремучего Леса, я прислушивалась к стрекоту кузнечиков и жужжанию мухи на стекле и вопреки своему рассудку пыталась угадать, что сейчас делает мой враг и о чем думает. И когда я, опомнившись, пыталась прогнать свои печальные раздумья, то убеждала себя в том, что именно в данный момент Гавр изобретает для меня наихудшую смерть. Ему было невдомек, что хуже, чем есть, уже не придумать для меня наказания…

Однажды, когда я снова собиралась покинуть лес, чтоб провести очередную ночь в Тварном мире, прибежала Мша.

— Хозяйка, прилетел голубь-посланник.

— Кто прилетел?

— Почта.

— И он что-нибудь принес?

— Не знаю, госпожа. Мы не можем его поймать. Он не дается в руки.

Я вышла на крыльцо. На периллах сидел белоснежный голубь. С птичьим любопытством уставившись на вновь вошедшую меня, он тут же вспорхнул от рук Изустемьяна. Его окружила моя свита и пыталась поймать, а он ловко увертывался от них и перелетал с перилл на столбики, оттуда на ветки рядом стоящих деревьев. Наконец, после нескольких бесплодных попыток пленить хитроумную птицу, голубь порхнул прямо ко мне и уселся на голову. Я тут же подставила ему руку. Он перебрался ко мне на ладонь и успокоился. Стало ясно: то, что он принес, предназначалось только мне.

Свита зашушукалась. Особенно пронзительно шипела виллиса Алика, разделившись на дюжину совершенно прозрачных, писклявых особей. Все удивлялись, что голубь спокойно сидел у меня на голове. Изустемьян даже забулькал от изумления, а целая орава мелких лесовиков затрещала, как саранча.

— Тише вы! — прикрикнула я на них. — Спугнете! А где же письмо?

Я понесла голубя в терем, осторожно раздувая перышки на шее и грудке, ища послание или какой-нибудь знак. И вдруг к удивлению своему я заметила на его лапке то, что почему-то не сразу попалось мне на глаза: кольцо. Оно было золотое, массивное, с рядом маленьких рубинов по всей окружности. Размер был как раз мой и потому ошибку я сразу исключила. Было ясно, что оно прислано именно мне. Странно. Кто мог прислать кольцо? И зачем? Как только я сняла его с лапки, голубь взмыл под потолок и, громко хлопая крыльями, стал искать выход. Я даже вздрогнула от неожиданности, а он, наконец, найдя открытое окно нырнул в него и быстро исчез из виду.

Тут же забыв о птице, я стала внимательно рассматривать неожиданный подарок. Я искала какую-нибудь надпись или символ, что-то, что могло бы объяснить эту загадку. Ничего подобного. Мне даже пришла в голову мысль о том, что кольцо может быть отравлено. Но тут я заметила, что от одного из камушков тянется тоненькая красная жилка, будто сочиться кровь. Кровь?

"Кровь ангела", — пронеслось у меня в голове, и я вспомнила свой визит в подземный замок. Нет. Не может быть! Гавр? Но что за странная выходка? Конечно же, это не он. Ну, да. Разумеется. Как я могла забыть! Верно, это Яр прислал мне подарок на память о себе. Но кольцо? Наверное, он просто забыл, что такие вещи дарят не внучке, а невесте. Шутка ли, столько лет жить на свете! Странно, однако. Впрочем, это вовсе не в его стиле, дедушка не мог выкинуть ничего подобного. Как же это понимать?

Я негромко рассмеялась, вспомнив, что нечто подобное уже со мной происходило. Когда-то давно в той другой, простой и понятной жизни я получила столь же неожиданное послание. И что же? Действительность оказалась такой, какую я меньше всего ожидала. На свидание пришел Муромский. Кирилл. Кирюша… Я прислушалась к своему сердцу, оно продолжало биться так же ровно. Ни его имя, ни он сам больше не вызывали во мне прежних чувств. Теперь я думала о другом.

Гавр, конечно, не шел ни в какое сравнение с Муромским. Что скрывать: меня привлекали его чудовищное обаяние, необыкновенная мужественность и дерзкая прямота, но его холодность, непроницаемость и свирепый нрав отталкивали и пугали. Я не могла догадаться о его истинных чувствах ко мне. Он должен был ненавидеть и призирать меня, но в последнее время я не замечала ничего подобного. И что же означает это кольцо? Затеял ли он какую-то игру? Решил ли запутать меня, ввести в заблуждение? Надо разобраться. Не исключено, что здесь скрывается какой-то подвох.

— Где? Какой подвох? В чем? — спросила, входя в двери Троя.

Я не заметила, как начала думать вслух.

— Представляешь, — сказала я ей, — прислали это. Не знаю, что и думать.

Она обнюхала колечко и вынесла свой вердикт:

— Не надевай его. Я чувствую враждебный дух.

— Надевать его я, конечно, не собираюсь. Но что мне об этом думать?

— Это он, — сказала моя собака. — И он что-то задумал.

В это время на пороге возникла Заварзуза. Вид у нее был такой, словно она очень спешила. Тяжело дыша, Матушка поклонилась и, отряхивая репейники с длинного подола, поздоровалась:

— Здравствуй долгие лета, госпожа Первая наместница. Я слышала, к тебе прилетел голубь-посланник.

— Как? Уж и ты слышала? Ну, значит весь Дремучий Лес уже в курсе. Вот, посмотри. Что скажешь?

Бабка ахнула и всплеснула руками, уставившись на подарок.

— А ведь это ясно, госпожа. Ясно, как день!

— Что тебе ясно? Я, например, ничего не понимаю.

— По нашим законам, кольцо, присланное с голубем, означает лишь одно, — выговорила Матушка и опять захлебнулась от волнения.

— Не пугай меня! Что означает? Объявление войны? Вызов на бой? Что?

— Тот, кто прислал тебе это кольцо, хочет, чтоб ты стала его женщиной, — вымолвила бабка, наконец. — Только не знаю, что за олух решился прислать кольцо Первой наместнице. Разве что сам…

От неожиданной догадки у бабки перехватило дыханье. Она закрыла рот костлявой рукой и прогудела что-то в нос.

— Так! Стоп! Тихо! — приказала я ей. — Свои догадки оставь при себе! Лучше скажи, как узнать, кто этот самый олух?

— Наверное, он должен сам объявиться, — испуганно произнесла Матушка.

— Он должен прийти сам? И когда?

— Скоро.

— И что мне делать? Как реагировать на эту неслыханную дерзость?

— Тебе решать: либо ты примешь предложение и наденешь кольцо, либо отошлешь обратно.

— То есть это вполне обыкновенно, чтоб действующей Первой наместнице кто-то делает предложение?

— Наместница женщина, а наместник — мужчина. Что тут удивительного?

— Что ты говоришь? О ком ты?!!

— Сама знаешь, госпожа…

Я не смогла возразить ей. В моем сердце поднимался шторм, как когда-то давно, будто в прошлой жизни, когда я получила приглашение на свидание. Только теперь это было нечто совсем иное, что пугало и радовало одновременно, приводило в восторг и ввергало в ужас, подобный тому, что таился в бездонных черных глазах Гавра. Теперь все было серьезно, как только что-то может быть серьезным в мире, не терпящем никакой лжи и неискренности, и страшно, безумно страшно, как только может быть страшно девушке, которая впервые будет принадлежать мужчине.

— Ну, если это чья-то глупая шутка, то я сотру шутника в порошок! Это я вам обещаю! — намеренно и, может быть, излишне грозно сказала я.

— Что ты, госпожа, никому из дремучих и в голову не придет так шутить! — заверила меня Матушка.

— Возможно, это Лелио, противный мальчишка, — обрадовалась я возможности предложить иную версию. — Я слышала он любит устраивать розыгрыши.

— Сын Ладо, озорник, конечно, но он горазд лишь на мелкую пакость, в виде очарованного сердца. Супружеством же ведает его тетка Дидилия. Эх и задала бы она ему трепку, узнав, что он шалит таким образом, да еще с Первой наместницей. Нет. Лелио не мог такого придумать.

И тут я перестала играть роль сильной и властной наместницы. Моя выдержка иссякла. Опустившись в кресло и подперев руками тяжелый от мечущихся мыслей лоб, я попросила Матушку:

— Посоветуй мне что-нибудь. Как мне поступить?

Заварзуза поняла, что я больше не стану упрямиться и отрицать очевидное, и сказала:

— Послушай свое сердце, госпожа. Ты ведь поняла, что это кольцо Гавра?

Я поняла это сразу, только не осмеливалась поверить. Мне были непонятны мотивы такого его поступка, ведь мысль о том, что он мог влюбиться в меня, казалась мне, хоть и желанной, но невозможной. Стать его женщиной? Но как решиться на такое? И куда деть свою гордость? Ну, неужели он мог просто напросто влюбиться в меня? Разве я достойна этого? Я вдруг забыла обо всем: о встрече с Лютым Князем, о жертвоприношении и своем отпущенном сроке. Все вылетело из головы. Все, кроме белоснежного голубя с кольцом на лапке, кроме глупых надежд на жизнь и любовь…

Я ушла в свой мир, чтоб на немного отвлечься от всей этой потусторонней чертовщины и взглянуть на ситуацию с точки зрения человека, а не наместницы. Там уже приближалась ночь, тогда как в Дремучем Лесу был в разгаре день. Время было почему-то смещено. Хотя понятие времени не существовало по Ту Сторону, так говорила Матушка Заварзуза. Потому там никто и не считал лет, не умирал от старости, не думал о возрасте. Гавру было уже несколько тысяч лет. Сколько он повидал за это время? Как хорошо изучил род людской? А мне еще нет и семнадцати. Лет. Не веков. Кто я? Что я? Зачем я? И почему вдруг это кольцо? Я не смела поверить в то, что титан, бившийся с ангелами, бросивший вызов высшей силе, знавший миллионы женщин разных эпох, вдруг захотел меня. Нет. Этого не может быть и не могло и не будет! Значит это некая политика? Дипломатия? Сделка? Что угодно, но только не чувства. Слишком холодное и расчетливое сердце у него.

Я не могла заснуть всю ночь. Разнообразные догадки, сменяя одна другую, то мучили, то радовали меня. Так и не уснув, я услышала как баба Саша проснулась около пяти, чтоб отправить пастись корову и поставить опарное тесто. Я вышла из терраски и направилась к ней. Мне до смерти надоело прятать в себе свои сокровенные мысли. Невмоготу стало переживать в одиночестве.

— Что это с тобой? — спросила бабуля после того, как высказала свое крайнее удивление моим ранним подъемом. — Опять что ли былая тоска вернулась?

— Нет, ба, на этот раз все еще хуже, — невесело отозвалась я.

— Что такое? — Бабушка замерла над квашней и в предчувствии худшего с беспокойством воззрилась на меня.

— Ничего особенного: я влюбилась.

Баба Саша с облегченьем вздохнула и усмехнулась, качнув седой головой в косынке. Над кастрюлей снова взметнулась мучная пыль.

— И только-то? Я уж думала, что случилось.

— А разве не случилось? Это же ужасно, ба! Мне так плохо…

Бабуля улыбалась, думая, наверное, о том, как я еще молода, наивна, и сколько у меня еще впереди таких влюбленностей. Она едва ли воспринимала мои чувства всерьез.

— А кто он? — поинтересовалась она лукаво, после того как закончила сосредоточенно замешивать тесто.

— Ты его не знаешь.

— Не здешний что ли?

— Совсем нездешний.

— А чего страдаешь-то?

— Мы не можем быть вместе, — вздохнула я.

— Женат? — вдруг с серьезным подозрением спросила бабуля. Ее веселость как рукой сняло.

— Да нет… Он, понимаешь… на много меня старше.

— На много ли? — На лице бабушки отразился подлинный испуг. Она поняла, наконец, что дело принимает серьезный оборот. Одно дело юнец желторотый, а другое — взрослый мужчина.

— На много. Даже сказать страшно.

Бабуля сжала губы и ничего не ответила. Зайдя за печку, она долго копошилась там, гремела чем-то и шуршала. Может быть она задумалась о том, как помочь мне? Я ждала, что она посоветует мне что-нибудь дельное. И что же я услышала в ответ? Нечто совсем неожиданное и в то же время полезное. Она вышла из-за печки, села рядом со мной за стол и тихо, словно боясь, что нас кто-то может услышать, сказала:

— Вот что, Ириша. Раз он старик, то тебе действительно не пара. Ты у нас красавица такая, умница. Чего тебе сохнуть по какому-то старцу? Давай-ка сходим опять к Фионе-то Игнатьевне, пусть она тебя от него отворожит.

Я разочарованно вздохнула и со знанием дела заверила бабулю:

— Она не сможет этого сделать.

— Сможет, сможет! Она и не на такое горазда. Я слышала, что ведьмы будто бы приносят жертву Диду, чтоб он влюбленных друг от друга отваживал.

— Кому?

— Дид, не слышала о нем что ли?

Слышать-то я о нем, конечно, слышала, но ни разу не встречала. Он жил отдельно от всех в Дремучем Лесу, почти никогда не вылезал из своей норы, был угрюм и капризен. А знаменит Дид был тем, что частенько расстраивал планы Ладо и Лелио. О нем говорили, что однажды он не поленился и, собрав в Дремучем Лесу всех до единого комаров, клещей и мух, выпустил их в Тварном мире. А сделал он это единственно для того, чтоб они мешали влюбленным проводить вместе лунные ночи. Повлияло ли это на число любителей ночных свиданий, сказать было сложно, но с тех пор по Ту Сторону никакой мошкары нет и в помине, зато в мире людей ее предостаточно.

— А что за жертву ему приносят? — спросила я бабушку, дивясь ее осведомленности.

— Да жертва пустяки! Дид — сластена. Дай ему сахару, да скажи, кого отвадить. Всего и делов.

Я посмотрела на бабу Сашу с интересом.

— А ты что веришь в это, бабушка? — справилась я у нее.

— Как же не верить, когда так оно и есть, — совершенно серьезно ответила она. — Вот за печкой у нас живет домовой, а в бане — банник.

— Ты их видела?!! — совершенно изумилась я.

— Видела, — шепотом ответила мне старушка и тут же поведала о внешнем облике Макара и Чушки, причем довольно таки точно.

Я совсем было растерялась, не зная, что и думать. Мне даже показалось, что бабушка знает гораздо больше, чем я думала. Но потом я все-таки уверенно покачала головой.

— Бабуля! Двадцать первый век на дворе! О чем ты?!!

— Ну и что, что двадцать первый век! — возразила она. — Машин разных напридумывали, телевизоров, лекарств. А от любви так средства и не нашли. Вот и ходят люди к бабкам-знахаркам да ворожеям.

В этом она была права.

Однако снова идти к Матушке Заварзузе, которую бабушка считала Фионой Игнатьевной, я наотрез отказалась, сославшись на свое полное неверие в разного рода привороты и отвороты. Обещав бабуле забыть свою тоску самостоятельно, без помощи колдуньи, я решила посетить Дида лично. Для этой цели в сельской лавке был прикуплен килограмм шоколадных конфет в яркой обертке. Шансы мои, я чувствовала, были не слишком велики, поскольку Дид не на многое был способен, но возможно ему понравятся мои конфеты. И я должна была хотя бы попытаться… разлюбить Гавра. Мне будет нужна ясная голова в тот день, когда будет решаться моя судьба. Как бы хорошо было завтра взглянуть на него совсем другими, трезвыми глазами, не понимая, что могло меня в нем раньше привлекать. Однако на самом деле мне не хотелось этого. Совсем не хотелось. Влюбленные, не смотря ни на что, всегда надеются на счастье…

— Куда ты опять? — запричитала бабушка, увидев, что я одеваюсь. — Покоя тебе нет. И дома ты перестала бывать.

— Гуляю, пока каникулы, — торопливо объясняла я, собираясь.

— Смотри, живот не нагуляй! — строго наказала она мне.

Я позвала домового и велела ему отвлечь бабушку, чтоб она не заметила, как я исчезаю в терраске. И через несколько секунд на кухне что-то загрохотало, разбилось со звоном, громко заверещал наш кот Охламон и стремглав промчался мимо меня на улицу. За ним с боевым кличем "вот я тебе сейчас задам" и веником в руке пронеслась и скрылась во дворе баба Саша. Воспользовавшись этой кутерьмой, я проскользнула в терраску…

Землянку Дида Троя обнаружила не без труда. Он прятался в густом ельнике в стороне от всех просек. Тут же мы увидели и его самого. Сидя на крыше своего блиндажа, Дид яростно грыз белоснежные куски сахара. Видимо до меня у него уже кто-то побывал. Увидев нас, он остановил черную сморщенную ручонку на полпути ко рту, испугавшись, но нисколько, однако, не удивившись. Неужели он ждал меня? Я показала ему кулек с конфетами и кратко объяснила свою просьбу.

Дид выслушал меня участливо и, с вожделением обозрев нарядный кулек, задумался на несколько минут. У меня в это время появилась возможность подробней рассмотреть его самого. Не даром он скрывался от всех: внешность его была действительно неблагодарной. Он был резкой противоположностью симпатяги Лелио. Черные всклокоченные волосы торчали дыбом, а лицо было перемазано то ли сажей, то ли смолой, отчего походило на стариковское. Одеяние его было каким-то образом сооружено из еловых шишек и прикрывало целиком его маленькую тучную фигурку до самых босых ступней.

Поразмышляв, как я поняла, лишь для вида, Дид решительно отказался помочь мне:

— Почему? — поинтересовалась я.

— Ты конечно можешь пригрозить мне, — сказал он пристально глядя на кулек, который я положила у его землянки, — только я все равно не смогу ничего сделать для тебя. Одно дело люди или дремучие, а с Гавром я тягаться не в силах.

— Причем тут он? Я же о себе говорю.

— Так и я о тебе, — подтвердил Дид. — Не могу я и все.

— Разве ты не хочешь досадить Лелио? Я уверена, что это его рук дело, — попыталась я убедить упрямца, напомнив о его же интересах.

— Не могу я, — со страданием глядя на конфеты, повторил Дид.

— Да почему? Можешь ты внятно объяснить?

— Отвечай! Не видишь что ли с кем разговариваешь?!! — рыкнула Троя.

— Подожди, — сказала я ей тихо, — а то вообще убежит. А мне еще кое-что выяснить у него надо.

Я уже не надеялась уломать Дида, но теперь мне нужно было понять, отчего он не сделает даже попытки помочь мне. И чего или кого он боится?

— Кто был здесь до меня? — задала я вопрос твердым тоном.

— Да, мелочь одна, — ответил Дид, честно глядя мне в глаза и пряча остатки сахара под свой балахон.

— Мелочь? Ты уверен? Это не тот, о ком я сейчас подумала? — наседала я.

— Почем мне знать, о чем ты думаешь, — парировал лукавый карлик.

Я поняла, что ничего больше не добьюсь от него, а применять силу мне не хотелось. Все-таки я слыла доброй наместницей. Дремучие уважали меня за это. Так я по крайней мере думала. Мне ничего не оставалось, как уйти ни с чем.

— Постой, госпожа, — услышала я мученический голос Дида, когда собралась уже отправляться домой, — ты кое-что забыла.

Я поняла, что он о конфетах, и махнула рукой:

— Оставь себе.

— Но я не могу принять дар за то, что не сделал!

— Вполне можешь, — успокоила его я. — Я не собираюсь с горя объедаться шоколадом.

ГЛАВА 20

Прошло два дня с тех пор, как ко мне прилетал голубь, а никто так и не объявился. Я нервничала и больше не гуляла по лесу. Одна мысль о том, что я могу случайно встретить там Гавра приводила меня в ужас. Что если я наткнусь на него и нам предстоит объяснение? А если я ошибаюсь, и он ничего не знает об этом происшествии с голубем? А если Лелио, противный мальчишка, все-таки причастен к этому случаю? Тогда я точно окажусь в глупейшем положении.

Я притаилась в своем тереме и выходила теперь только в мир людей, который уже почти перестал для меня существовать. Я забыла буквально обо всем. Ни одна мысль, не касающаяся Гавра, больше не посещала мою голову. Я рассеянно отвечала на все бабушкины расспросы, часами сидела в терраске, поминутно вызывая к себе Алику, которая неизменно разводила руками. Наместник не объявлялся. Матушка отмалчивалась и так же, как и я, избегала разговора на щекотливую тему. Впрочем вся моя свита уже была в курсе и перешептывалась по углам и закоулкам, а я делала вид, что ничего не замечаю.

В конце концов я не выдержала, и спросила Заварзузу напрямую:

— Почему он не идет?!!

Ведьма пожала плечами. Наверное она и сама не знала.

— Пойду к нему и потребую объяснений, — категорично заявила я, но…

Я ждала его, и время шло. Моя гордость то восставала, не позволяя мне отправиться к нему и спросить как ни в чем не бывало: почему мол не пришел сам, то пряталась куда-то, когда я размышляла о том, как была бы счастлива, если бы могла надеяться на взаимность… Гордость твердила о том, что он, может быть, так и ждет, что я сама примчусь. Сначала понервничаю, побешусь, погадаю на ромашках: любит — не любит, а потом прибегу. Но сердце, глупое человеческое мое сердце, оно обещало мне счастье…

Время в ожидании текло возмутительно вяло и лениво. Настроение мое менялась от минуты к минуте. То я уже почти решалась пойти в его замок самой, то вдруг начинала возмущаться собственной мягкотелостью и слабоволием. Собралась идти к нему на поклон! И это я, Первая наместница Дремучего Мира, обладающая силой! Силой! Впрочем какой мне в ней толк?

Очень редко я пользовалась обретенными способностями или открывала пространственную дверь. Даже скипетр я почти не носила с собой, оставляя у себя в терраске. Лишь в официальных случаях я брала его с собой, как символ власти и не более. Для меня все это было новым, непонятным и чужим. Моя сила пугала меня своей непредсказуемостью и неуправляемостью и иной раз даже ставила в неприятное положение.

Однажды мы с Троей, исследуя отдаленные уголки Дремучего леса, заблудились. Вокруг нас стеной встали непроходимые кустарниковые заросли вперемешку с валежником. К тому же то и дело встречались глубокие канавы и овражки, заполненные обильными дождями. Продираясь сквозь заросли кустов и окончательно в них, наконец, потерявшись, я вдруг решила попытаться расчистить себе путь. Результат оказался не таким как я ожидала. Вместо того, чтоб расступиться в стороны, ветки обгорели, листья пожухли, а те кусты, что были ближе ко мне и вовсе выворотились с корнем. И тут откуда ни возьмись появился Бобровник. Он был явно рассержен. Мне пришлось выслушать от него назидательную лекцию. Какому лешему понравятся, что в его лесу творятся такие безобразия?

— Не пристало тебе, госпожа безобразничать, — басил он дидактическим тоном. — Кусты пострадали, корни к небу смотрят! Теперь долго не будет здесь зарослей!

— Ну, прости меня, милый Бобровник! Но ведь и ты виноват! Зачем вырастил здесь такие джунгли? Не пройти, даже не пролезть! — оправдывалась я с виноватым видом, размышляя о том, что Гавру или Василисе он, наверное, не стал бы выговаривать.

— Так было надобно, — объяснил леший. — В лесу ничего нет ненужного и лишнего. Не следовало бы жечь кусты! Обошла бы стороной.

— Я же не знала, что попаду сюда, а знала бы ни за что не пошла. Мы заблудились. И люди, между прочим, говорят, что если кто по лесу блуждает, то это значит ты их водишь!

— Люди много чего говорят.

— Так это не ты?

Леший захохотал как-то по звериному и тряхнул длинной бородищей, из которой на землю тут же просыпались семена. Падая в примятую траву, они сразу же, на моих глазах стали прорастать. Я с изумлением смотрела на то, как вылупляются возле ног Бобровника зеленые побеги и словно в ускоренной съемке тянутся вверх, разветвляясь и толстея. Леший поглядывал на них ласковым взглядом из-под мохнатых бровей и то ли бубнил какое-то заклинание, то ли пел песенку.

— А ты говорил, что долго не будет зарослей, — сказала я, наблюдая как между мной и лешим вырастает зеленая стена.

Он не отвечал и продолжал мурлыкать. Вскоре кустарник заполонил все свободное пространство вокруг меня, а я так была поражена происходящими чудесами, что не сразу подумала о том, как мы с Троей будем выбираться отсюда.

— Бобровник! Постой! — закричала я в образовавшуюся кудрявую массу зелени. — Как же мы выйдем отсюда?!! Эй!

За листвой уже ничего не было видно. То ли леший исчез, то ли невозможно было его просто разглядеть из-за камуфляжного одеяния. Ведь даже когда Бобровник просто стоял спиной, его легко можно было принять за куст.

— Э-эй! — снова крикнула я.

— Тихо, — раздался голос из-за спины.

Я повернулась и увидела ухмыляющегося лешего. Он надо мной просто подтрунивал. И поделом. Я ведь никакая не наместница, а девчонка, которой нечего здесь делать. Я человек и попала в этот мир по ошибке, по нелепой случайности. И даже силой, подаренной мне в общем-то ни за что, я не умела пользоваться. Мне сразу стало грустно и ужасно захотелось попасть домой, но не в терем, а к себе домой, в город, из которого я не так давно сбежала.

— Идите за мной, и я вас выведу, — сказал Бобровник.

Он направил свое тучное тело прямо в заросли, и ветки и даже толстые сучья стали расступаться перед ним, давая дорогу. А я словно утлая лодка вслед за ледоколом отправилась за ним…

В следующий раз от моей неудачной попытки открыть лесную дверь серьезно пострадал муравейник. Я уже не стала дожидаться пока леший снова отчитает меня и быстренько сбежала от того места. Но он, думаю, все же догадался чьих это рук дело. Прежние наместники такого себе уже не позволяли. Они давно научились управлять своей силой и обращать ее туда, куда им было нужно. А еще было одно сломанное дерево, упавшее гнездо и много чего еще. В конце концов, я все же более или менее научилась рассчитывать свою силу, но все равно по возможности старалась не применять ее.

Так что же мне было делать? Мне Первой наместнице, обладающей силой или мне, смешной и невезучей девчонке? Стоило ли мне гордиться? Было ли чем?

И вот на третий день неизвестности я все-таки решилась на неслыханный поступок: пойти самой к Гавру и все выяснить. Проснувшись утром и узнав у Алики о том, что вестей снова никаких не было (я ждала Гавра, но спрашивала: "нет ли от кого вестей?"), я смирилась с мыслью о том, что придется все выяснять самой. Я вздохнула глубоко, словно набираясь смелости, и окунулась в Дремучий Мир. Взять с собой Трою я решительно отказалась, и она не могла понять, почему я оставляю ее дома, идя на встречу со своим врагом. Мой пес-дух и не подозревал, что я стала мало-помалу забывать о вражде и вместо этого питать бессмысленные надежды. Но иногда я все же обретала здравый смысл. Так произошло и по дороге к владениям Гавра. Пытаясь думать о своей безопасности, а не о чувствах, я по пути несколько раз останавливалась и, до боли сжимая виски, стремилась обрести твердость духа и уверенность. Но где там!

Меня била жестокая дрожь, когда я подходила к сосновому бору. А когда в промежутках деревьев я увидела серую стену и башню, сердце забилось, словно дикая птица в путах. И тут во мне снова заговорила гордость, а может быть робость. Остановившись у толстой разлапистой сосны, самой древней, наверное, в этом лесу, я присела у края каменной дороги, ведущей в замок. Гавр уже наверняка знал, что я здесь, так уж лучше подождать его, чем бесцеремонно вламываться в его жилище. По здешним обычаям мужчина сам приходит к женщине, чтоб узнать о ее решении, и наместник подумает, наверное, что я — бесстыжая дура. Я догадывалась, да какое там догадывалась, твердо знала, что поступала глупо и позорно. И вот гордость моя снова поднялась на дыбы. Да что он себе воображает! Прочь отсюда! Я вскочила и хотела было уже пуститься бежать, но что-то вдруг отвлекло мое внимание.

На том месте, где я только что сидела, у подножья старой сосны, я увидела молоденькую зелено-голубую сосенку. В моей голове вдруг возникла удивительная аналогия. Деревце пробилось каким-то чудом сквозь плотно уложенную каменную кладку дороги, и было на нем всего три нежных пушистых веточки. А прямо над ним возвышалась дремучая махина и своими широкими ветвями закрывала солнце. Или защищала от ветра. А я ведь тоже не знала, кто он мне: враг или…

В этот момент я услышала его шаги и чудовищно напряглась. Даже когда мне предстояло обрести силу или сгореть, мне не было так страшно. Это был он. Я поняла это даже не видя его, чувствуя спиной его взгляд, слыша уверенный шаг не знавшего сомнений наместника. Я не обернулась и осталась стоять, все еще разглядывая зеленое чудо. Он подошел и тоже посмотрел вниз.

— Удивительно, — сказала я, — сколько сил и энергии понадобилось бедному деревцу, чтоб пробиться сквозь камень. И все же оно сумело.

Гавр молчал. Я чувствовала, что он смотрит на меня, будто изучает или ждет чего-то, но не решалась повернуть голову в его сторону. И не спешила начать разговор, из-за которого пришла сюда.

— Странные вещи творятся со мной в последнее время, — продолжала я.

Гавр словно воды в рот набрал. Я заставляла себя успокоиться, унимая дрожь и бешеное сердцебиение. Говорить было сложно.

— Странные вещи. Мало того, что мне, человеку, попал в руки чудесный цветок, который не принес мне ничего, кроме проблем и разочарований, так еще и сам Хозяин разозлился на меня и готовит мне какую-то пакость. Как думаешь, сумею я выбраться из этой передряги? Желательно, конечно, живой…

Ни звука в ответ.

— Еще совсем недавно я полагала, что со мной никогда не произойдет ничего необычного и странного. Мои детские проблемы казались мне не разрешимыми, жизнь законченной и неудавшейся. Сейчас мне смешно вспоминать об этом. И теперь я не хочу умирать. Да, совсем еще недавно я собиралась покончить с собой из-за какой-то глупости, которая казалась мне величайшей, неразрешимой трагедией. Но если бы я знала, что меня ждет впереди! Да как можно знать такое? Как что-то подобное вообще может вообразиться!

Гробовое молчание.

Я усмехнулась перед тем, как сказать главное, чтоб Гавр не подумал, что я отношусь к этому серьезно.

— И вот новый сюрприз. Прилетел голубь, на лапе — кольцо. Матушка говорит, что кто-то предлагает мне стать его женой. Но я уверена, что этот кто-то весьма неудачно пошутил, — сказала я и выдавила из себя, как мне показалось, легкомысленный смешок, который на самом деле вышел нервным.

Я была напряжена, как струна и пылала огнем.

— Ну, что ты все молчишь?! — не выдержала я, наконец, и взорвалась. — Отвечай, что это значит?!

Я все еще не смотрела на него. Не могла. Не смела. Мне было страшно, будто сейчас, а не на приеме у Лютого Князя, решится моя судьба. Он был краток:

— Да. Это мое кольцо, — спокойно, по-деловому произнес Гавр и снова замолчал.

Я растерялась и тут же поняла, что как бы ни старалась, мне не удастся скрыть волнение. Мне пришлось прижаться к сосне и спрятать кисти рук под мышками, чтоб они не дрожали.

— Я все-таки жду объяснений, — потребовала я после некоторого молчания, которое понадобилось мне, чтоб немного успокоиться.

Гавр развернулся, подошел так, чтоб оказаться в поле моего зрения, остановился, прижавшись плечом к могучему дереву, и заговорил:

— Хочешь знать, зачем я все это затеял? Странно, что ведьма тебе этого не объяснила. Она ведь догадливая старуха. А дело вот в чем: если Лютый Князь прикажет мне убить тебя, я окажусь в затруднительном положении.

— Интересно, почему же? — спросила я, не отвечая на его бесплодные попытки поймать мой взгляд.

— Я не привык убивать беззащитных женщин и детей.

По тону его я догадалась, что меня он относит сразу к обеим категориям.

— А если я буду защищаться? — спросила я, уже зная ответ.

— Ты, в любом случае, слишком слабый соперник. У тебя нет никаких шансов против меня, а Яр, я уверен, не посмеет пойти против Хозяина, покинув границу.

— Я думаю, что Василиса с удовольствием выполнит за тебя твою работу.

— Она исчезла. И теперь у меня и у тебя остался только один выход.

— Все-таки я не совсем понимаю, при чем тут кольцо и… все остальное.

— Если ты станешь моей женщиной, то по законам нашего мира, один я буду решать твою судьбу. Даже Хозяин тогда не сможет мне ничего приказать.

— И что будет со мной потом?

— Потом… Я отпущу тебя. Живи, как знаешь. Но только в своем мире.

Так. Похоже, я вновь получила реальный шанс остаться живой. Но почему же мне вдруг стало так горько? Я почувствовала, как слезы стали комом в горле. Все выяснилось. Но как стыдно! Как больно! Как глупо было надеяться растопить ледяное сердце истукана! Гордыня снова взяла верх надо мной. Я устыдилась своих прежних чувств и прокляла себя за идиотскую самонадеянность.

— И что? Как это должно произойти? В дремучем загсе, венчание у Лютого Князя или Дидилии? — поинтересовалась я, позаимствовав его ледяной тон.

— Нет. Здесь нет ничего подобного.

— Какой-нибудь древний обряд?

— Вряд ли это можно назвать обрядом.

— Так что же?

— Ты притворяешься или действительно не знаешь, как девушка становится женщиной?

Тут до меня дошло. И как я сразу не догадалась? Ничего официального, все естественно и до жути обыденно. Но не подать виду, только не подать виду…

— И я могу быть уверенной в том, что останусь жива и в том, что в мире людей меня никто не станет преследовать? — снова спросила я казенным тоном, словно выясняла условия сделки.

— Я даю тебе слово.

— А других гарантий нет?

— Тебе этого не достаточно?!! — возмутился он было, но тут же осекся и ответил в прежней спокойной манере:-В любом случае у тебя нет другого выбора.

Я вновь ощутила себя слабой и глупой идиоткой. И надо же было вообразить, что имеешь власть, что значительна, что сильна! Нет! Ничего подобного! Я оставалась всего лишь человеком, которого можно было уничтожить, унизить, растоптать…

— Я не хочу, — тихо сказала я. — Не хочу так…

— Как?

— Без любви, — еще тише, едва слышно произнесла я.

Несколько секунд он молчал, потом подошел ко мне ближе и негромко произнес:

— Отчего же без любви? Ты ведь меня любишь?

Я отпрянула от него.

— Напрасно надеешься! Ничего подобного!

— Не пытайся обмануть меня. Я все знаю.

— Ничего ты не знаешь! Ничего!!!

Я закрыла руками лицо, низко наклонив голову. Больше я не могла сдерживать слезы.

— Или тебе еще дорог твой желторотый юнец? — услышала я снова раздраженный звук его голоса.

Я помотала головой, не отрывая рук от лица. Он молчал, ждал пока я успокоюсь и смогу хоть что-нибудь ответить. Наконец, я решилась отнять руки от мокрых глаз, быстро размазав слезы по щекам, но, как оказалось, не могла говорить, не всхлипывая. Прошло еще несколько минут, пока я чуть успокоилась. Гавр на удивление терпеливо дожидался.

— А что будет, если я не соглашусь? — спросила я, хотя совершенно точно знала ответ.

— Что будет? — со злобой выкрикнул наместник. — А вот что будет!

Резко наклонившись, он с остервенением выдернул с корнем маленькую сосну и швырнул себе под ноги. Комментариев не требовалось.

— Решай! — рявкнул он.

— Это слишком унизительно.

— Не думай о гордости, подумай о том, чтоб спасти жизнь! Лютый Князь не церемониться с такими выскочками как ты!

— С чего вдруг ты решил проявить милосердие?

Это был вопрос который давно вертелся у меня на языке, ведь в то, что воинская или какая-та там еще честь не позволяет титану убивать женщин и детей, я не поверила. Гавр служил Хозяину, Лютому Князю, князю тьмы… Что для него жизнь какой-то маленькой девчонки?

— Мне просто тебя жаль, — ответил он совершенно искренне.

Ну что ж. Жалость не любовь, конечно, но большего ожидать от Гавра не приходилось.

— Твой ответ, — услышала я его требовательный голос.

— Я не знаю… Нет…

— Это твое последнее решение?

Я молчала. Сказать сейчас «да», значит умереть. И сказать «да» — выжить. И я сказала:

— Да.

— Да, это нет или да?

— Да, — повторила я и, достав из кармана кольцо с красными камушками, надела его на безымянный палец правой руки.

Мы молчали. И я, вдруг опомнившись, поспешила уточнить:

— Но мне нужно время, чтоб решиться.

— У тебя есть еще недели три, — равнодушно согласился Гавр.

— Я дам тебе знать, — сказала я и зашагала прочь.

Но сделав несколько шагов, я вдруг вспомнила, что забыла кое-что, очень важное для меня. Обернувшись, я пошла обратно. Гавр удивленно приподнял бровь. Я подошла к нему и, лишь мельком взглянув в его дьявольские глаза, наклонилась к земле и подняла вырванное деревце.

— Может и мне удастся спасти чью-то жизнь, — сказала я ему и быстрым шагом, почти бегом, отправилась домой…

Я посадила ее в своем мире возле крыльца. Здесь было достаточно места и света, чтоб расти.

— Будем жить! — как можно бодрее сказала я сосне, и мне показалось, что она даже слегка расправила свои поникшие ветки.

На небо высыпали звезды. Было уже давно за полночь. Я смотрела в темное небо не в силах оторвать глаз от жемчужной россыпи. Одна из искрящихся точек вдруг стала подвижной и яркой, сорвалась с неба и горящим шаром устремилась к земле.

"Пусть все сбудется", — загадала я без особой надежды на исполнение желанья.

Видишь, отчалил последний корабль

От моих берегов,

От изуродованных огнем

Взорванных облаков.

Там, где след сгоревшей звезды,

Блеск твоего дворца.

Спят сторожа и цепные псы,

Кони стоят у крыльца.

Ласковый мой, не томи коней,

Ты к высоте привык.

Между твоей судьбой и моей

Только один миг.

Но не дозваться мне до тебя

С черной моей земли.

Ведь затерялись на Млечном Пути

Все мои корабли…

ГЛАВА 21

Свидание с Гавром я отложила на последний день и заставила себя не думать и не представлять, как это произойдет. Ни романтики, ни любви, ни просто симпатии или влечения со стороны наместника ждать не приходилось. Меня грела лишь одна мысль: по крайней мере, моим первым мужчиной будет тот, кого я люблю. Не важно, что у него сердце из камня…

Ладо сказала, что любовь всегда побеждает. Вот она меня и победила. Жизнь-то он мне сохранит, если захочет. Только зачем мне жизнь без него. Разве я смогу вернуться в свой мир, не надеясь даже изредка видеться с ним. И все же глубоко-глубоко в сердце жила тайная надежда на то, что Гавр не сможет расстаться со мной.

Теперь я большую часть дня проводила в Тварном мире и принимала всех желающих, начиная от бабушки и заканчивая Матушкой Заварзузой, в постели. Я притворялась больной, хотя возможно так оно и было, если проклятое, неотступное наваждение можно было приравнять к болезни. Да. Это стало для меня именно наваждением. Я больше не думала о любви. Нельзя было любить каменное изваяние.

Конечно, я не могла позволить себе принять, скажем, Бобровника или Изустемьяна в своей прежней терраске. С тех пор как я стала наместницей, моя комната изменилась до неузнаваемости. Однажды войдя в нее, бабушка остолбенела. То, что раньше было чуть ли не чуланом, вдруг стало настоящим будуаром, где главную скрипку играла широкая кровать с прозрачным розовым балдахином. Стены тоже стали розовыми, оконное стекло было заменено цветным витражом, на полу выросла почти настоящая трава. Из прежней обстановки остался лишь старый сундук и мое любимое кресло-качалка. Мне необходимо было напрячь всю свою фантазию, чтоб объяснить бабушке, откуда все это взялось и кто так мастерски здесь поработал. Я сказала ей, что давно уже готовила сюрприз и сделала все сама за те два дня, что она не появлялась у меня. Едва ли она поверила мне, но больше не стала допытываться, чувствуя, видимо, что все знать ей и не нужно. И правда, не могла же я поведать ей о том, что комната была готова за одну лишь ночь и трудилась здесь целая орава дремучих под руководством нашего домового Макара.

Бабушка все продолжала настаивать на том, чтоб я еще раз наведалась к Фионе Игнатьевне. Теперь она считала, что меня присушили. Баба Саша знала обо всем сверхъестественном возможно даже больше чем я, хотя и не в таких подробностях. Она не сомневалась в существовании домового и банника, но не знала как их зовут, верила в то, что ведьма, что живет в соседнем селении, может отсушить постылого, но не подозревала о том, что я общаюсь с ней в другом мире. Для нее мой сказочный мир не был новым, а для меня он не был сказкой.

Но каково же было мое удивление, когда однажды с утра бабушка разбудила меня, сказав, что Фиона Игнатьевна явилась ко мне сама собственной персоной. Я признаться ждала Матушку лишь после обеда и совсем с другой стороны. Ведьма вошла через туже дверь, что и простые смертные.

— Что за фантазия, Матушка? Почему ты пришла так? — поинтересовалась я, зевая. Было еще раннее утро.

— Твоя бабка вчера приходила ко мне в Остаповку и упрашивала взглянуть на тебя. Она уверена, что некий старик присушил тебя к себе, и умоляла посодействовать.

— Ты не могла отказаться?

— Как откажешь матери отца наместницы?

— Что-то ты лукавишь, Матушка. Что она сказала тебе?

— Она просто в отчаянье, госпожа. Ты пугаешь ее и наводишь на подозрения. Она уже страшиться, что ты лишилась невинности или даже беременна. За последние несколько дней, по ее словам ты сильно похудела и осунулась с лица. Не иначе тебя поразил любовный недуг. Просила меня узнать, кто тот старый пень, что окрутил тебя. Если бы она только знала…

Я рассмеялась, хотя мне и стало жаль бабушку. Оказывается она так переживает за меня, а виду не показывает. А я-то такая эгоистка! Могла бы подумать и о ее чувствах тоже. Ну, все! Хватит! Надо встряхнуться. Пусть бабуля считает, что визит Фионы Игнатьевны подействовал на меня. Я слезла с кровати, потянулась и заставила себя улыбнуться проникшему сквозь витраж солнечному лучу. Через пару секунд я действительно ощутила ту веселость, какая может быть только очень ранним летним утром, когда уже забылись вчерашние проблемы, а сегодняшние еще не вспомнились. Подскочив к зеркалу, я повертелась возле него, разглядывая свое пухлое после сна лицо и взлохмачивая волосы. Матушка слегка улыбалась, глядя на меня.

— Вот это другое дело, — сказал она. — А я уж думала, что ты и вправду заболела.

— Ну, что ты Матушка! Я и не собиралась болеть этой проклятой болезнью, название которой я почти забыла. Достаточно я волновалась и психовала! Мне нужно развеяться. Что посоветуешь, советница?

— У вас людей свои развлечения, у нас — свои.

— Подожди, Заварзуза, ты ведь тоже человек.

— Была, а теперь уж нет.

— Та и я ведь "уже нет"! Как бы не сложилась моя судьба через… — я осеклась, вспомнив, что ведьма не знает ничего еще о моем ближайшем будущем. — Что бы ни случилось, я уже никогда не смогу стать прежней, никогда больше не буду просто человеком. Теперь я одна из вас!

С чего бы то вдруг я так истово стала причислять себя к дремучим? Уж не хочу ли я остаться в их мире навсегда? Не стала ли я чувствовать себя комфортней по Ту Сторону, чем в своем родном мире? Как бы то ни было, одно было ясно точно: я крепко связана с ними и обратного пути у меня нет.

— Все-таки ты наместница. У тебя есть сила, — сказала Заварзуза.

— Я не хочу быть такой как наместники. Все же я другая. Скажи, неужели дремучие относятся ко мне так же как к Гавру и Василисе? Неужели боятся меня?

— Не бояться, а надо бы было, — недовольным тоном молвила старуха.

— Да не надо же! — воскликнула я. — Я хочу быть другой. Хочу быть ближе к своим подданным.

Матушка что-то еще пробурчала себе под нос и громко вздохнула.

— Сегодня вечером в Дремучем Лесу будет праздник, на который наместники никогда не ходят. Им это не пристало, — явно нехотя поведала она.

— Что за праздник? — встрепенулась я.

— Ночь духов. На Люлехе есть остров, где каждый год в конце лета дремучие собираются, чтоб разбудить от спячки трех глупых духов.

— Глупых?

— Да уж никак не разумных. Один из них дух веселья, другой — озорства, третий — пьянства. Весь год они спят и только один день в конце августа встают и гуляют на всю катушку. С ними и дремучие.

— Матушка, это как раз то, что мне сейчас нужно! — решительно заявила я, зная, что та будет против. В этом можно было не сомневаться.

— Нет! Тебе там не место. Какие безобразия там творятся, нет, нет.

— Я хочу веселиться. Мне надоело уныние, мне надоели навязчивые мысли! Один-то день в году могу я забыться?

В это время осторожно открылась дверь, и в терраску заглянуло виноватое бабушкино лицо.

— Ну, как вы, поговорили? — спросила она. Любопытство видимо пересилило ее врожденную тактичность.

— Все в порядке, бабуля, — сказала я, оживленно подскочив к ней. — Я уже забыла свой глупый недуг, благодаря Ма… Фионе Игнатьевне, и сегодня же вечером отправляюсь на танцы! Хочу повеселиться с друзьями.

Бабушка просветлела лицом, а Матушка насупилась, поняв, что переубедить меня ей точно не удастся. Но, хитрюга, она решила действовать через бабулю.

— Ни к чему хорошему, эти танцы не приведут, — ворчливо заявила она бабушке.

— Да, полно! — неожиданно поддержала меня Александра Федоровна. — Она молодая, пусть веселится. Пусть с молодыми ребятами водится, красавица моя, и не нужны нам никакие старые дурни. Правда ведь, Ириша?

— Правда, бабушка, — серьезно ответила я, а сердце застыло гранитом.

Пусть он узнает, что я веселюсь, а не тоскую.

Матушка и сама собиралась на остров духов, хотя и не оставляла попыток остановить меня. Ни Гавр, ни Василиса никогда не бывали на острове, озорные игры дремучих их не прельщали. Они выполняли весьма серьезную миссию в Тварном мире, миссию, о которой я не имела ни малейшего представления. Так почему же и я должна быть столь же высокомерной? Ничто не мешает мне повеселиться, возможно, в последний раз. И пусть Гавр узнает об этом. Пусть узнает, что я призираю его убеждения и имею собственное мнение и свободную волю. Я согласилась стать его женщиной, чтоб защититься от Лютого Князя. И пусть себе больше ничего не воображает! Я излечилась! А может быть, и не болела! Да, точно! Это было лишь временное помутнение рассудка, детская глупость. Как с Кириллом.

В памяти всплыл знакомый образ мальчишки, который был мне так дорог когда-то. А теперь… Нет, прочь, прочь вздор, ерунда, чепуха!!! А что если принести его ребенка в жертву Лютому Князю? Я почувствовала, как во мне пробуждается уснувший когда-то или временно парализованный червь зла. С каким-то радостным злорадством и исступленным ликованием представила я себе, как раз и навсегда решу все свои проблемы: верну себе Муромского и обрету власть над людьми, стану равной Гавру. И не нужны мне тогда будут его защита, его кольцо и его любовь.

Сердце мое яростно забилось. Это была лишь минута, минута безумства и надежды. По прошествии ее я снова отчетливо осознавала, что никогда не смогу убить младенца, тем более что Муромский мне больше не нужен. Мне никто больше не нужен вообще. Никто кроме… проклятье! Я вскочила с кресла, встряхнулась и стала готовиться к празднику.

Во-первых, я собиралась напиться. Во-вторых, быть в центре любого тарарама, чем бы он ни был. И в третьих, веселиться до упаду. Я заранее продумала свой наряд: вызывающий и элегантный одновременно. Алика сшила мне изумительное цыганское платье всего за пару часов. И волосы я решила распустить, как это делали ведьмы.

К вечеру о том, что я собираюсь посетить остров Духов, узнал весь Дремучий Лес. Мша доложила мне, насколько были все удивлены и ошарашены этим известием. Я ликовала и потирала ладони в предвкушении сенсации потустороннего масштаба. Гавр, конечно, узнает, и пусть! Пусть разозлиться или посмеется, хоть что-то почувствует по отношению ко мне.

Проклятье!

Наступал вечер, приближалась ночь духов. Мы с Троей отправились к реке, когда там уже должны были собраться все дремучие. Закат был необыкновенно красив. Мы поплыли на лодке по розовой солнечной дорожке. Остров утопал в ольховых деревьях, а посреди него располагалась круглая поляна со старым дуплистым дубом. В этом дереве и почивали три глупых духа.

Когда мы подплывали к острову, на берегу толпились дремучие. Мое появление вызвало у них необыкновенный интерес. Лодку-самоходку подтащили к берегу, Троя резво спрыгнула, я сошла, опершись на услужливо поданные руки Евстантигмы и Полкана.

— Духи еще не проснулись? — поинтересовалась я в первую очередь.

— Мы не будили их, ждали тебя, — сказал кто-то.

— Не обращайте на меня внимания. Веселитесь как обычно.

Я отошла в сторону и присела на камень, приготовившись наблюдать за тем, что будет происходить тут.

Вскоре стемнело, загорелось множество костров. При помощи каких-то заклинаний, произносимых хором, дремучие начали вызывать духов. Сначала их нестройные голоса звучали неуверенно, а затем все громче и громче. В конце концов, я готова уже была зажимать уши от их ора. Мне стало смешно. Никаких духов я не увидела, и вообще сомневалась, что таковые существовали, но все стали твердить, что глупые духи проснулись и теперь витают среди нас.

Меня разбирал смех. Я решила подняться со своего места и заглянуть в дупло, чтоб в шутку убедиться, что духи действительно вылезли оттуда. Вокруг меня уже начинались танцы под веселую ритмичную музыку — усердствовали дремучие музыканты. Из кустов выкатывались огромные дубовые бочки с вином. Я подошла к дереву, встала на цыпочки и заглянула в дупло. Там было темно и пахло сыростью. Я снова рассмеялась: какие духи там могли обитать?

— Беатриче первой заглянула в дупло! — услышала я вдруг рядом пронзительный детский голос. Лелио!

— И что? — поинтересовалась я весело.

— Тебе первой приветствовать пьяного духа!

— Что?!

Ко мне тут же приблизилась одна из виллис, неся в руках просто гигантский кубок, наполненный вином. Я остолбенела и поняла, что не смогу отказаться. Назвался груздем — полезай в кузов. Я приняла серебряный бокал и увидела, как в темно-красной ароматной глади отразился месяц. Не трудно было понять, что если выпить это до дна, то на ногах устоять будет уже невозможно.

— Приветствую тебя, пьяный дух, — сказала я шутливым тоном и принялась пить маленькими глотками сладкое до приторности вино.

Дремучие замолчали, даже музыка перестала играть. Все ждали, когда я допью до дна. Наконец, я из последних сил проглотила последние капли и с облегчением выдохнула, опустив кубок. Меня тут же повело в сторону, и голова затуманилась. Раздался радостный вопль, и снова заиграли барабаны и дудки. Ночь духов началась.

Надо ли говорить, что с тех пор как я узнала о Дремучем Мире, мне стали сниться необычайно яркие сны. Вот и сейчас мне показалось, что я нахожусь во сне. Все вокруг меня завертелось в искрящемся неистовом танце. С каждым моим качающимся шагом очертания окружающих становились все менее отчетливыми, а здравый смысл все дальше уплывал. Мне стало еще веселей и захотелось совершить какой-нибудь подвиг, но ко мне подскочила Троя.

— Присядь-ка, хозяйка, — услышала я. — Что-то ты совсем… не в себе.

— Я что сюда пришла, чтоб сидеть?

Но тут я очень остро ощутила необыкновенное притяжение земли и поняла, что сесть все же придется. Едва не повалившись в траву, я приземлилась на камень. Рядом с собой я сразу узрела сына Ладо.

— Что тебе нужно от меня?!!

Лелио оскалился и присел рядом.

— Королева, где же твой король? — спросил он иронично.

— Что ты мелешь?!

Он рассмеялся заливисто и пояснил сквозь смех:

— Здесь сегодня каждый имеет пару, а ты почему одна?

— Как ты смеешь спрашивать меня об этом? Я наместница! Мне не нужен никакой король! А о парах, наверное, ты позаботился?

Лелио снова расхохотался, а вслед за ним и я, сама не зная чему.

— Тут в лесу болтают, будто ты считаешь, что это я помог тебе с Гавром, — все так же весело сказал сорванец.

— А ты, конечно, не причем?

— Совсем не причем. С титаном мне тягаться не по плечу. А вот с тем мальчиком, ну, ты помнишь, это моих рук дело.

Я поняла, что он говорит о Муромском, хотя сознание мое и было затуманено. Оно позволило мне даже изумиться.

— Так это ты?!!

— Я! — осклабился сукин сын и резво отскочил от меня, потому что я сделал вид, что собираюсь отвесить ему подзатыльник.

Он остановился неподалеку, дразня меня. Мне, царственной наместнице, следовало бы сдержать свои эмоции, но ведь вокруг витали три глупых духа. И тот, что отвечал за озорство, видимо подстегнул меня. К тому же мне страшно захотелось поколотить вредного мальчишку, из-за которого мне пришлось пережить столько неприятных минут в моей прошлой жизни. Я бросилась за ним вслед, размахивая попавшейся под руку ольховой веткой. Координация моих движений не отличалась безупречностью, но несколько раз я все же сумела достать чертенка.

Путь мне преградил вертящийся хоровод, и я потеряла Лелио из виду. Пролетавшая мимо меня Мша ухватила меня за руку, приглашая в круг. Я поддалась. Необыкновенно легкое, беззаботное и пьяное веселье захватило и меня. Потом заиграла другая, еще более ритмичная музыка и начался танец, который я однажды разучивала с кикиморой. Его можно было сравнить с менуэтом, только в бесовском варианте, или с каким-нибудь средневековым крестьянским танцем. Дремучие остановились друг напротив друга так, как застали их музыканты. Я хотела было уйти из круга, но тут увидела, что напротив меня оказался Бобровник. В ночь духов даже он не чурался общего пьяного веселья. Меня снова разобрал смех, когда я представила себе, как его грузная туша будет лихо скакать под музыку, и мы пустились в пляс.

Леший оказался необычайно подвижным. И как только у него это получалось? Он ловко проделывал все па, причем отлично попадал в ритм. Я же сама, после приветствия пьяного духа, едва ли могла похвастаться столь же безупречным исполнением, но все же не могла удержаться от хохота, лицезрея как с каждым прыжком из его бороды и волос выпархивали и разлетались в разные стороны ночные мотыльки. Когда же бабочки закончились, моя собственная неуклюжесть стала давать повод для веселья и мне и Бобровнику.

Партнеры менялись местами. За десять-пятнадцать минут сумасшедшего танца со мной успели сплясать неуклюжий, привыкший большую часть времени находиться в воде Изустемьян, одна шустрая кикимора, незнакомый лесовик и Лелио, которого я уже успела простить. Наконец, в очередном визави я узнала Евстантигму. И когда мы, сцепившись локтями, начали кружиться, он шепнул мне:

— Госпожа, тебя ждут у реки.

Я остановилась резко и оттащила его из круга.

— Кто?!! Это Гавр?!!

Упырь отрицательно покачал головой.

— Это женщина, — сказал он.

Я была совсем сбита с толку. Если это Заварзуза или Ладо, то почему он не назвал их по имени? Оглядевшись, я увидела неподалеку Ладо, мило беседующую с Полканом, а возле одного из костров сладко спящую Матушку.

— Ты ее не знаешь? — спросила я, но его уже и след простыл.

Заинтригованная, я вышла из озаренного кострами круга и вошла в слабо освещенную месяцем темноту. У реки, рядом с лодкой-самоходкой действительно вырисовывался женский силуэт. Подойдя ближе, я остолбенела: передо мной стояла сама Василиса. Последние остатки хмеля тут же испарились из моих мозгов.

Наместница изменилась до неузнаваемости, возможно, поэтому ее Евстантигма и не признал. Ее волосы были гладко зачесаны, а одета она была, как студентка: в свитер, джинсы и кожаную жилетку. Но не это было удивительным. У нее стало совершенно иное выражение лица. Я больше не видела перед собой надменную, гордую и злую Василису. Куда-то исчезла и величественная осанка, и высокомерный взгляд.

— Не удивляйся, — миролюбиво сказала она. — Я пришла с тобой поговорить.

— О чем же?

— Мне нужно рассказать тебе кое-что.

— Не о том ли, что ты исчезла вместе с моим лейб-медиком? — спросила я, желая ей помочь. Однако, догадаться о том, что Василиса явилась сюда по другому поводу, было несложно даже для того, кто только что общался с тремя глупыми духами.

Она загадочно заулыбалась и хитро прищурила глаза.

— Ты знаешь?

— Весь лес знает. Я желаю вам счастья. Только одного не пойму: зачем было сбегать в Тварный мир. Да еще тайно.

— По Ту Сторону, мы не могли быть вместе, занимая разные положения. А там мы равны, и никто не станет судачить о том, что наместница влюбилась в черта.

— Ясно. Так ты только это хотела мне сообщить?

— Собственно, я пришла совсем по другому поводу. Я хочу сказать тебе нечто о Гавре.

— Что? Ты можешь поведать мне что-то интересное?

— Правильнее было бы сказать: в интересах, твоих интересах.

— Я тебя внимательно слушаю. Только учти: я не слишком склонна верить тебе.

— Но ведь ты доверяешь своему другу доктору? Это он прислал меня к тебе. Мы не хотим, чтоб Гавр обманывал тебя.

— Почему он не пришел сам и, вообще, никак не дал о себе знать, когда исчез?

— Ему было не до этого. А я гораздо больше могу рассказать тебе о Гавре. Ты ведь любишь его?

— Это в прошлом, — попыталась я убедить ее, но она, кажется, не поверила и усмехнулась.

— Зачем ты отрицаешь очевидное? Не стоит, тем более, что для дремучих это уже давно не секрет. А ведь он сам это подстроил. Ты так простодушно попалась в его сети.

— Что подстроил? — уставилась я на нее, сразу заподозрив что-то скверное.

— Он влюбил тебя в себя. Ведь лучше его никто не разбирается в человеческих чувствах. Даже мне далеко до него.

— Разве это возможно? — спросила я, заметив, что у меня начинают дрожать руки и голос.

— Не только возможно, но и не трудно. Такой неискушенной девушке, как ты легко влюбиться в этакого супермена. Когда-то он пытался и со мной этот номер проделать, но у него ничего не вышло.

— Но зачем это ему? Что он от этого выиграет? Не проще ли дождаться, когда на приеме у Хозяина все само собой разрешиться?

— В том-то и дело, что все может решится не в пользу Гавра. Лютый Князь не такой уж и лютый на самом деле. Возможно он простит тебя, оставит тебе наместничество. Этого Гавр и боится. Боится, что займешь его трон. Потому и решил подчинить тебя себе. А потом он отправит тебя с глаз долой подальше, если вообще оставит в живых.

Я оцепенела и застыла. Будто какой-то камень лег мне на сердце, стало тяжело дышать. Я смотрела прямо перед собой, и все плыло перед глазами. Никогда я еще не ощущала себя такой букашкой, подопытной мухой, ничтожеством. Василиса, видя мое состояние, поспешила усугубить его еще больше:

— Пойми ты, — сказала она почти шепотом, — жестокий каменный идол тысячи лет жил с ледышкой вместо сердца. Будет и дальше жить. Ты ему — не помеха! Он лишь воспользуется твоей человеческой слабостью, твоими чувствами, управляясь с тобой, как кукловод с игрушкой.

— Хватит! — закричала я. — Перестань! Я все поняла, все! Не хочу больше ничего слышать!

— На всякий случай запомни еще кое-что. Если ты все же решишь отдаться ему, то знай, что лишишься не только невинности, но и силы. И еще: ты никогда не сможешь быть с другим мужчиной. Измена наместнику — это смерть. Подумай хорошо.

— Что же мне делать?!

— Я не знаю, Беатриче, — произнесла Василиса с сочувствием. — Я лишь хотела предупредить. Тебе придется самой искать выход, я теперь ничем не могу помочь тебе.

— Как ты поступила тогда давно?

— Мне было легче. Тогда я умела контролировать свои чувства. И вот что… — Она сделала паузу, давая понять, что меняет тему. — Я посоветовала бы тебе уходить с острова. К концу ночи здесь такое начнется! Матушка не сказала тебе, что тут будет происходить то, что вы люди называете свальным грехом? Тебе тут нечего делать.

— Спасибо, что предупредила, — сказала я ей, едва ли поняв тогда, о чем она толкует.

Больше я не в силах была что-то сказать ей. Я ощущала прилив невероятной обиды и великой злобы. Как же гадко оказаться дурой, которую ловко обвели вокруг пальца! Как больно разочаровываться в том, кого любишь! И последней надежды растаял и след…

Я сорвалась с места и, не взглянув даже на Василису, что было мочи бросилась к лодке, не рассчитала прыжок и по грудь погрузилась в воду. Но это меня не остановило: ни сырость, ни подступивший ночной холод не могли заглушить разгорающийся в груди гнев. Мне даже не пришло в голову воспользоваться пространственной дверью, да и мысли были слишком растрепаны для того, чтобы сосредоточиться на конкретном месте. Дорога была не близкая, но я помчалась бегом. Мне было не до усталости. В висках стучала одна мысль: ненавижу!

Я неслась, не видя дороги, не замечая препятствий. Влетев в сосновый бор, я не заметила под ногами коряги и, со всего маху растянувшись, разбила в кровь локоть и порвала рукав платья у плеча. Но, вскочив на ноги, я, наконец, опомнилась и остановилась, чтоб отдышаться и одуматься.

— Во-первых, успокойся, — сказала я себе. — Приведи в порядок мысли и чувства. Так и убиться можно.

Старый пенек подвернулся кстати. Я села на него и обхватила руками голову. Я думала, что похмелье уже прошло, но нет, ошиблась. Похмелье, вот оно сейчас. И дремучее вино тут ни при чем. Я дрожала от холода после нечаянного купания и не могла заставить себя подняться и идти дальше. Лишь через час или полтора, в течение которых я только и делала что, отжимая множество сырых юбок своего платья, ругала себя, Гавра и снова себя.

Небо посветлело к утру, моя одежда немного высохла, и я поднялась с пня. Теперь я пошла уже более спокойно, со злой сосредоточенностью отмеривая шаги. По пути я сочиняла гневную и обличающую речь. Но все получалось складно лишь до тех пор, пока я не увидела его замок. Все разумные мысли тут же дезертировали, на передовой остались лишь эмоции.

Ворота в крепость наместника были наглухо закрыты. Я забарабанила кулаками и каблуками в могучие кованые двери.

— Гавр! Выходи! — крикнула я, что было мочи. — Выходи, мерзавец!

По ту сторону забора ничего не произошло. Я вдруг заметила, что притихли утренние птицы, не шумел больше ветер, не скрипели деревья. Воцарилась полная тишина. Лишь мой голос эхом отдавался в лесу:

— Гавр! Появись или я не оставлю здесь камня на камне.

Внезапно ворота распахнулись, и я увидела его. Он был спокоен и слегка насмешлив.

— Что? — спросил он, подойдя ко мне и подняв на плечо мой оторванный рукав. — Очень спешила? На острове веселье, наверное, в самом разгаре, и тебе уже не терпится?

У меня не было сил ответить на это хамство, все слова захлебывались в горле из-за учащенного дыханья. Я просто замахнулась, чтоб ударить его по лицу, но он быстрой тигриной хваткой поймал мою руку у самой своей щеки и крепко сжал. У меня затрещали кости, и слезы выступили на глазах. Я тут же попыталась ударить его другой рукой, но лишь вскользь попала по плечу. Его лицо стало суровым. Он сдавил обе мои ладони, но я стала остервенело вырывать их. Он сжимал все крепче, и мне было все больнее. Наконец, мне удалось освободиться, но Гавр тут же обхватил меня, словно мощными тисками сдавив грудную клетку, и поднял вверх от земли.

— Успокойся, — жестко сказал он. — Успокойся или я тебя сейчас раздавлю.

Я перестала биться, потому что мне стало трудно дышать. Подождав, пока я совсем утихомирюсь, наместник опустил меня на землю.

— Я жду объяснений, — грозно молвил он.

— Я все знаю, — еле выговорила я, переводя дыханье.

— Что знаешь?

— Все. Мне Василиса рассказала.

На его лице читалось искреннее недоумение. Каков, изворотливый негодяй!

— Ты нарочно это сделал?

— Объясни толком, что я сделал?

Я задыхалась, и не только от нехватки воздуха, но и от возмущения, осознания своей беспомощности, обиды. Он добился того, чего хотел. Я по уши влюбилась в него. А он, при всей своей проницательности, до конца меня не понял. Решил, что я хочу отнять у него власть.

— Что сделал? Ты сделал меня несчастной, только и всего. Как бы я хотела никогда не попадать в этот мир и не встречать такого бесчувственного ветхозаветного кретина, как ты!

— И все же я не понимаю, чем заслужил подобные оскорбления, — возмутился Гавр.

— Мне ничего от тебя не нужно. И я не встану больше на твоем пути. Запомни это и не беспокойся за свой трон.

Я молча сняла кольцо с правой руки и подала ему.

— Пусть все будет, как будет. От тебя я никакой помощи не приму.

— Глупо не воспользоваться предложенным шансом, — сказал он.

— Пусть лучше будет глупо, чем горько, — ответила я.

— Что ж оставь его себе. Я подарков обратно не беру.

— А я не принимаю подарков от врагов.

— Ты никогда не была моим врагом. Для этого нужно быть более серьезным соперником. Ты просто маленькая помеха, которую несложно устранить.

— Поздравляю. Тебе это удалось блестяще.

— Я рад! — произнес Гавр с такой злобой, с какой можно злиться только на самого себя.

На этом я иссякла. Сказать больше было нечего. Я повернулась к нему спиной и заторопилась почти бегом подальше от него. Но тяжелый камень на сердце так и придавливал меня к земле. Мой шаг стал замедляться, пока я совсем не остановилась. В голове мелькнула дерзкая мысль: "Я должна это знать наверняка! Должна быть уверенной!"

Заставив себя обернуться в каком-то отчаянном беспамятстве, я снова вернулась на прежнее место, где все еще оставался Гавр.

— Ты… — начала было я, но остановилась, живо подбирая нужные слова, необходимые для того, чтобы все выяснить и не задеть свою гордость… Но к черту гордость!

— Ты меня совсем не любишь? — спросила я тихо и, преодолев возникший стыд, посмотрела на него вскользь, не в упор.

И этим скользящим, робким взглядом я сумела заметить, что Гавр задумался, и на лице его отразилось что-то нерешительное или не решаемое. Я проклинала себя в этот момент за свой лишенный смысла вопрос.

— Нет, — твердо ответил он и повторил:-Нет.

Я ничего не сумела больше сказать, только часто закивала головой, словно испорченный китайский болванчик. В сердце же возникла жуткая пустота. Ничто не подсказывало мне, что ответить, как быть, как жить. Я словно падала в бездонную пропасть, не пытаясь даже спастись. В опустошенной голове растекался безнадежный, беспросветный туман. Я сумела тихо произнести только одно слово:

— Прости…

Он ничего не ответил. Подал мне руку. Я решила, что он хочет попрощаться и протянула свою. Гавр цепко ухватил мое запястье и, не прилагая почти никаких усилий, привлек меня к себе.

Я не хотела раздумывать над тем, почему он так поступает. И не стала ни думать, ни гадать, ни сопротивляться его рукам и губам. Это случилось. В густой изумрудной траве, под серой каменной стеной тысячелетнего замка.

У меня остались очень смутные воспоминания. Все было словно не со мной, не здесь и не сейчас. И не было мыслей о поверженной гордости или утраченной невинности. Не было ни сожалений, ни сомнений, ни слез. Я смотрела в его глаза, как в бездонное ночное небо и уже не боялась утонуть в них безвозвратно. Я не хотела и не могла верить в то, что те минуты в них не было хотя бы немного нежности и любви. Больше не было холодного и свирепого наместника, был лишь он — мой первый, мой единственный, мой любимый. Была я, глупая влюбленная девчонка, самозабвенно отдающая свою жизнь в его полное распоряжение. И была ночь духов, единственная ночь, когда можно было забыть о благоразумии и довериться чувствам. И только тогда, когда мне вдруг стало нестерпимо больно, я, не посмев даже вскрикнуть, тут же поняла всю тщетность своих надежд, потому что совершенно напрасно пыталась разглядеть в его потемневших еще больше глазах хоть каплю нежности. Я ощущала то самое обыденное, физиологическое превращение, в котором не было уже никакой романтики, никакого волшебства, никаких чар, а были лишь стыд и страх, и немилосердно жесткая земля…

Когда все закончилось, я, сгорая от удушающего стыда, попыталась подняться, но Гавр не дал мне сделать это.

— Куда ты? — спросил он таким тоном, как будто и в самом деле имел теперь на меня все права.

— Мне пора, — ответила я неуверенно и снова попыталась встать.

— Постой. Не уходи пока. Ты должна узнать еще кое-что.

Все же я села, принялась поправлять растрепавшиеся волосы и собирать одежду, готовая провалиться сквозь землю от смущения. Мне очень хотелось быстро вскочить и сбежать, но он удерживал меня. Взяв меня за подбородок, он повернул к себе мое лицо и заставил посмотреть ему в глаза. С болью в сердце я увидела в них то, что меньше всего хотела бы увидеть: жалость. Ему было жаль меня, только и всего.

— Я забыл предупредить тебя. Вместе с девственностью, ты потеряла и силу. Ее больше нет у тебя.

Наверное, он думал, что эта новость произведет на меня ошеломляющее действие, ожидал бурной реакции. Но я лишь вздохнула и ответила:

— Я знала об этом. Хотя мне странно, что ты забыл меня предупредить. Наверняка не случайно, да?

Гавр казался удивленным и раздосадованным.

— Ты останешься Первой наместницей до приема у Хозяина. А там все решиться.

— Почему не сейчас?

— Лютый Князь должен сначала признать мои права. Это формальность, но необходимая.

После этого он взял мою правую руку и, схватив за безымянный палец, надел на него то самое кольцо, которое я, наверное, обронила в траву.

— Не снимай его больше. Теперь это твой знак, — сказал Гавр и отпустил меня. — И можешь идти. Если хочешь.

Тогда только до меня дошло, что красная жилка на кольце обозначает вовсе не пролитую кровь ангела, а мое собственное поражение.

ГЛАВА 22

Прошло дня три после того памятного утра и с тех пор, как я не появлялась в Дремучем Мире. Я опять заперлась в терраске, снова давая бабушке повод для беспокойства. Как можно было теперь вернуться к прежней жизни в Тварном мире? Как можно было теперь разговаривать с обычными людьми, своими друзьями, родственниками, ходить в магазины, кинотеатры, учиться, взрослеть, влюбляться? Жизнь стала совсем другой. Я стала совсем другой…

Предаваясь черной меланхолии, я снова и снова вспоминала события той ночи и пыталась детально разобраться во всем. Что-то все-таки не давало мне покоя. Неясности все еще оставались. Я ушла тогда от Гавра в состоянии близком к обморочному. Не оглядываясь и приказывая себе не думать о произошедшем, я побрела наугад не по дороге, а через чащобу, напролом, сосредоточивая все мысли лишь на поиске свободного места для прохода и не позволяя себе вспоминать все заново. Я не могла сосредоточиться на своих чувствах, да и не хотела. Были и стыд, и обида, и жестокое разочарование, какое бывает обычно после протрезвления от вина или любви.

Внезапно я вышла на поляну, где рос папоротник, и уже не смогла удержаться от воспоминаний. Я снова увидела перед глазами искрящиеся костры, бегающих и прыгающих уродцев, нашла тот муравейник, за которым скрывалась тогда. Здесь я впервые увидела его…

Лишь к восходу солнца я с трудом добралась тогда до своего дворца. Троя вышла мне навстречу и нашла меня неподалеку в леске, где я уже собиралась плутать в трех соснах. Похоже, у меня совершенно пропала пространственная ориентация.

— Хозяйка, я сбилась с ног искать тебя! Где ты была?!! Я разыскивала тебя по всему острову, потом переплыла и нашла твои следы на том берегу!

Я присела к ней, обхватила руками лохматую умную морду и прервала ее восклицания:

— Ты ведь меня никогда не предашь? Верно?

— Почему ты спрашиваешь, хозяйка?

— Просто ответь, успокой меня.

— Никогда.

— Спасибо…

— Что случилось, хозяйка?

— Скоро мы расстанемся. Мне придется покинуть Дремучий Мир.

— Ты думаешь, Лютый Князь не позволит тебе остаться?

— Это решать не ему. Но остаться я, действительно, не смогу.

— Тогда и я с тобой! Здесь мне уже нечего будет делать!

— Но ты лишишься бессмертия и многих своих способностей.

— Зачем мне они, если я не смогу тебя защитить?

Я встала, голова слегка закружилась. Я была утомлена, но не усталость владела мной, а подавленность. Бессмысленным стало казаться все: этот дворец, трон, скипетр, все было лишь фикцией. Как я могла надеяться на то, что сумею справиться с древней силой, что смогу стать ее частью? Жалкая попытка…

Я стала входить по ступенькам, обреченно волоча за собой подол своего платья. В это время из дверей поспешно вышла Мша и, увидев меня, вдруг попятилась и попыталась незаметно скрыться. Я тут же позвала ее:

— Постой-ка. Иди сюда.

Всегда веселая и общительная кикимора вдруг опасливо застыла и сжалась в комок, будто ожидая внезапного удара.

— Ты что, Мша? Что с тобой?

— Ничего, госпожа. Можно мне уйти?

— Нет, нельзя.

Я подошла к ней вплотную и заглянула в ее болотные глаза. Она тут же отвернулась и опустила голову.

— Говори, что случилось?

Мша начала мяться и отнекиваться, мотая кудлатой головой. Я сжала зубы, раскусив, в чем дело. Я разозлилась, потому что догадалась, что возможно теперь, после известных событий, ко мне будут по-иному относится. И тогда я позволила себе быть агрессивной. Схватив Мшу за плечи, я довольно сильно тряхнула ее и прикрикнула:

— Рассказывай сейчас же все!

Мша устремила на меня испуганный взгляд и отчаянно завертела головой.

— Все знают в лесу, госпожа, что ты скоро не будешь больше Первой наместницей.

— Что еще знают в лесу? — насторожилась я и, кажется, заскрежетала зубами, вспомнив сегодняшнее утро.

— Что Лютый Князь скоро лишит тебя силы и может быть даже…

— Что?

— Казнит!

— Так! И что же? Все твои соотечественники вдруг резко поменяли ко мне отношение?!

Мша закрыла руками голову и заскулила:

— Но тебя не будет, а мы останемся здесь.

— И что же?!!

— Она меня убьет.

— Кто? — спросила я, но внезапная догадка тут же возникла в голове:-Василиса! Она тебе угрожала? Она вам всем угрожала?!!

— Вчера, после того как ты ушла с острова, она явилась на наш праздник. Она всем приказала молчать об этом под страхом смерти. Сказала, что скоро она снова станет Первой, и тогда нам всем, кто служил тебе, не сдобровать. И это уж точно! Нам не раз приходилось испытывать на себе ее гнев, особенно тем, кто служил Гавру. А тебя она ненавидит еще сильней.

— И сын ведьмы с ней за одно?

— Этого я не знаю.

— Ну, ладно. Иди, — сказала я ей, наконец, видя, что Мша совсем уже скрючилась от страха. — Я никому не скажу о нашем разговоре. И вот еще что: объяви всей моей свите, что я отпускаю всех по домам. Не хочу навлекать на вас гнев Василисы.

Мша вылетела из дворца, как молния, и ничего не понимающая Троя даже залаяла ей вслед.

— Да, — сказала я ей. — Меня обманули, как последнюю дуру. Но впредь мне наука: не доверяй врагам, даже если они кажутся искренне раскаявшимися. Гавр, Василиса и даже Ю-Ю! Все против меня объединились. А я-то, идиотка, считала себя почти своей в этом мире. Но Ю-Ю! Как он мог так поступить со мной? Предатель…

Бабушка прервала мои воспоминания стуком в дверь. Она почему-то боялась теперь входить просто так запросто в терраску.

— Ириша.

— Да, бабуля. Ты что стучишь, я не сплю.

— Я спросить хотела. Ты опять ничего не ешь, опять сидишь сиднем, света божьего не видя. Сглазили тебя снова что ли? Или случилось чего? Я уже не знаю что думать, чем помочь.

— Нет, ба. Никто меня не сглазил.

— И не обидел никто?

— Нет.

— А может к Фионе Игнатьевне сходим еще раз?

— Да, сколько можно? Ничем она не поможет. Бабушка, пойми, все ведьмы теперь против меня. Все против.

Бабуля уставилась на меня как на сумасшедшую. Я и сама не была уверена в присутствии на месте моего здравого рассудка.

— Не обращай на меня внимания, ба. Я лягу поспать, — сказала я и снова зарылась в шелковое одеяло.

Все были против меня, и я больше не хотела возвращаться в Дремучий Мир. Там снова была Василиса, а тот, кому я доверилась и кого, да что скрывать, все еще любила, был с ней заодно. А вот по поводу Ю-Ю у меня все время возникали какие-то сомнения. Неужели он мог? Он черт, хоть и наполовину. Разве может быть он верным? Хотя на что не пойдешь ради любви? На что бы я могла решиться на его месте? На что угодно. Но только не на предательство. Только не на это! А вдруг… Меня потрясла простая до поразительности мысль: а если его заставили? Я даже подскочила на кровати. Об этом я и не подумала! Если хоть одно существо в этом мире еще остается верно мне, я не должна сдаваться.

Через полчаса я была уже у старухиной избушки. Она-то должна была знать хоть что-нибудь об этом. Недаром мне все время казалось, что она что-то скрывает от меня. Заварзузы не было дома, хотя дверь была раскрыта. В дремучем мире воров не водилось, и не от кого было запирать дома. Рядом в речке резвились русалки, которые, завидев мчащегося к ним пса-духа, взметнув хвостами и наполнив окрестности оглушительным визжанием, скрылись в радуге брызг.

У крыльца грелся на солнце Баюн. Заметив нас слишком поздно, он поспешил было скрыться. Но я успела схватить его за хвост и выволокла из-под ступенек его жирную тушу.

— Где Матушка? — был мой первый вопрос.

Хитрый котяра строил мученические гримасы и отвечать не хотел.

— Ладно. Не хочешь говорить, давай я угадаю. Ты только мяукни по-своему, когда надо. Никто и не подумает, что ты там что-то разболтал.

Кот все еще пытался вырваться, но хвост, за который я его держала, был ему, видимо, дорог и вскоре он успокоился, застыв, как пришибленный.

— И так, — начала я допрос. — Бабушка отправилась в гости к водяному?

Кот не издал ни звука, только завращал желтыми глазищами.

— Нет? Я так и думала. Так она у кикимор?

Снова молчок.

— Третья попытка: Матушка отправилась к Василисе. Так?

Баюн запыхтел и еле слышно мяукнул.

— Прекрасно. Это мы выяснили. Следующий вопрос, — нудно протянула я и покрепче ухватила кота за хвост, давая понять, что разговор еще не закончен. — Зачем она туда пошла?

Бедняга нервно заерзал, изо всех сил дернулся и завопил от боли. Он попробовал отбрыкаться задними лапами и пустить в ход когти и зубы, но Троя щелкнула зубами, и кот опять притих.

— Так зачем же? — все так же с расстановкой повторила я свой вопрос.

— Не зна-а-а-ю! — верещал кот и брыкался в напрасных попытках освободиться.

Я потеряла терпение и достала свой меч, который после того, как лишилась силы, решила всегда носить с собой.

— Ну, что ж, — жестко заявила я, — тогда простись со своим хвостом.

Мне необходимо было стать жестокой, как жесток был ко мне этот чужой мир. Я замахнулась. Острое лезвие со всей данной мне природой силой опустилось на кончик пушистого хвоста. Я рассчитывала отрубить для устрашения лишь клок шерсти, но вдруг увидела в нем кусок окровавленного мяса. Баюн истошно заорал, а я перекрывая эти вопли, крикнула ему в ухо:

— Это еще только бутончики, а впереди еще цветочки и ягодки! Говори, сволочь, зачем ведьма пошла к Василисе?!

— Скажу, только не калечь меня, — застонал кот. — У Василисы ее сын. Она теперь сделает все, что прикажет ей наместница.

— Что это значит? — не поняла я.

— Она держит его у себя взаперти, в Северном замке. А все думают, будто они вместе сбежали к людям.

— Кто еще знает об этом?

— Только Матушка, а я случайно подслушал.

— А Гавр?

— Об этом мне ничего не известно.

— Так Заварзуза отправилась на северную границу?

— Нет. Сама Василиса здесь, в своем столичном дворце. Туда же направилась и Матушка.

— Так. Слушай внимательно. Если о нашем разговоре хоть кто-нибудь узнает, ты лишишься своей головы! — грозно сказала я и для наглядности рубанула мечом по репейнику. К счастью для меня, он рухнул, иначе вышла бы неловкость, ведь оружием я владела не лучше, чем китайской грамотой.

Я отпустила кошачий хвост, но его хозяин, не веря избавленью, еще несколько секунд оставался на месте с прижатыми ушами и закрытыми глазами. Но когда, наконец, уверовал в свободу, припустил так, что даже рассмешил меня. Впервые за долгое время я позволила себе улыбнуться. Мне стало немного легче на душе, после того как я узнала, что Ю-Ю не предавала меня.

Через минуту мы уже определяли направление ветра, чтоб незаметно подобраться к дворцу Василисы. Сама наместница едва ли обладала великолепным обонянием, но резиденцию ее охраняла Горгона. Она сразу почует нас. Особенно Трою.

Я вдруг вспомнила, впервые, наверное, что моя собака — родная дочь преданного Василисе пса-духа. С недоверием взглянув на ее, сосредоточенно обнюхивающую дорогу, я решила не рассказывать ей пока о сокровенном. Я становилась подозрительной. Станешь тут!

Когда мы подошли к владениям блондинки, уже темнело. Это облегчило нам задачу пробраться незамеченными. Перелезть через высокий забор стоило мне нескольких царапин и выдернутых волос. Троя же преодолела эту преграду одним прыжком. Дул сильный ветер, стряхивающий с веток тяжелые плоды, которые с глухим стуком падали рядом с нами. Но несмотря на испортившуюся погоду, Василиса была в саду. Мы проникли в ее владения с подветренной стороны, иначе бы чуткая Горгона, лежащая у ног своей хозяйки, обязательно заметила бы нас. И все же она повела носом, но потом опустила морду на лапы, а через некоторое время, снова вскочила, тревожно принюхиваясь.

— Что там? — не услышала, а скорее угадала я вопрос Василисы, так как мы были еще далеко от нее.

— Троя, — прошептала я, — уведи ее подальше отсюда. Мне нужно кое-что выяснить.

— Будь осторожна, хозяйка, — сверкнув клыками ответила она и поползла в обход.

Еще некоторое время я оставалась на месте, пока не убедилась в том, что Горгона почуяла мою собаку и, крадучись, пошла в противоположную от меня сторону. Я поползла на животе, изредка приподнимая голову, чтоб убедиться в правильности направления. Преодолев таким образом метров пятнадцать, я стала различать голоса. Один из них принадлежал Василисе, а другой, старческий, видимо, Заварзузе. Она все еще была здесь. Издали я приняла ее сгорбленную маленькую фигуру за трухлявый пенек.

К сожалению, я успела только на конец разговора:

— Так ты все поняла? — спросила Василиса, снова надев свою надменную маску.

— Как скажешь, госпожа наместница.

— Скоро ты снова станешь называть меня, госпожа Первая наместница, — заверила ее блондинка. — Совсем скоро все будет по-старому. Даже жаль, что все удалось так легко. Но когда я верну себе власть, я припомню тебе то, что ты приняла сторону этой замарашки.

— Делай, что хочешь, только отпусти моего сына. Не убивай его, — просила Матушка и кланялась без конца.

— Ну, хватит, — брезгливо фыркнула Василиса. — Я же тебе обещала. Ты что мне не веришь?

— Верю, госпожа! Верю тебе, как себе!

— И не смей сомневаться. Сделаешь так, как я велела, и твой драгоценный сынок будет жив. И иди уже, уходи. Ты меня утомила.

Бабка поспешно откланялась и, пятясь, ушла прочь. Василиса облегченно вздохнула, уселась в плетеное кресло, расправив платье, и устало прикрыла глаза. Меня всегда удивляло: как она ходит по лесу в такой одежде? Сама я предпочитала что-нибудь более удобное: джинсы, брюки. А если и носила юбку, то в жару и надевала при этом высокие сапоги со шнуровкой, чтоб избежать укусов змей. Вот и сейчас на мне была короткая юбка в складочку и сапоги. Носи я такие же наряды, как Василиса, неужели смогла бы тогда преодолевать овраги, ямы и двухметровые заборы? Но сейчас я пожалела, что мои исцарапанные ноги хоть чем-нибудь не прикрыты.

Я уже собралась, пятясь, отползать обратно, но тут пришла Горгона, и Василиса спросила ее:

— Что это было?

— Ничего особенного, шавка новой наместницы вертелась здесь. Я ее прогнала.

— Она меня не заметила? Что ей здесь понадобилось?

— Наверное, просто гуляет. Дикая кровь.

— Но и твоя тоже, Горгона, — усмехнулась Василиса.

— Не говори так, хозяйка! Как только Беатриче исчезнет отсюда, я закончу когда-то начатое дело.

— Да. Дала ты маху с этим приплодом, — захохотала блондинка.

Горгона лишь обиженно заурчала в ответ и перевела разговор на другую тему:

— А ты, действительно, отпустишь полукровку, хозяйка?

— Смеешься? Чтоб о моей авантюре стало известно всем, а тем более Лютому Князю?

— Что же ты намерена делать?

— Как только Заварзуза сделает свое дело, ты отправишься на север и убьешь его.

— Но если Хозяин узнает? — ужаснулась Горгона.

— Он не узнает. Все будут считать, что он снова переселился в иной мир, — сказала наместница и засмеялась, пребывая в восторге от своего остроумия.

Обдумывать услышанное у меня не было времени. Нужно было быстро убираться отсюда, пока меня не почуял пес-дух. Да и ветер мог перемениться в любой момент. Не жалея своих и без того ободранных коленок, я поползла обратно к стене. Перебраться через нее было теперь сложнее, так как с этой стороны на ней не было никаких зацепок. Мне пришлось подтягиваться на руках и, скользя ногами по гладкой поверхности, забираться на широкий верхний край. Здесь я легла плашмя, чтоб перевести дыханье. И застыла, услышав какой-то шорох внизу. С ужасом я заметила мощный силуэт Горгоны справа от меня в метрах десяти.

Тут же пришла мысль о проворном прыжке и быстром бегстве, но поняв, что пес-дух не видит меня, а лишь оглядывается, почуяв неладное, я замерла в ожидании. Мне повезло: в тот момент ветер дул с такой силой, что я едва удерживалась на стене. Так что, если Горгона и чуяла что-то, то не могла понять, откуда. Маскируясь под скрежет яблоневых веток и шум листвы, я стала осторожно спускать ноги со стены и вдруг внезапно свалилась вниз, в лопухи, стащив за собой несколько громыхающих камней.

Черт! Этого Горгона, конечно же, не могла не услышать!

Я вскочила на ноги и что было прыти кинулась к лесу. Ветер, как и раньше подгонял меня в спину. Уже почти домчавшись до ближайшего кустарника и молнией впрыгнув в небольшую канаву перед ним, я просто почувствовала затылком, как Горгона перелетает через высокий забор, представила, как напряжены в прыжке ее мышцы и с клыков капает слюна.

Я помчалась, наверное, быстрее ветра. Благо, что он был на моей стороне. Не было времени оглянуться, чтоб оценить ситуацию и свои шансы. Но вдруг где-то рядом я услышала знакомый звук и, не успев понять, что он такое, интуитивно ринулась туда. Это подавала голос Троя. Я тут же нырнула в усыпанную хвоей канаву, а она, выскочив, помчалась наперерез Горгоне. Маневр удался. Бестия свернула с пути и погналась за своей дочерью.

Сразу я не успела сообразить, какая опасность угрожает моей собаке, но когда до меня дошло, я снова побежала уже за ними обеими, чтоб оказать, если понадобится, помощь Трое. Но мне было гораздо труднее. В отличие от Трои и Горгоны, я не умела видеть в темноте и то и дело натыкалась на ветки, проваливалась в ямки и запиналась за коряги и кочки. И вот через час бесплодных блужданий по лесу, где в темноте уже невозможно было ничего различить, перепутавшись в паутине и промокнув в ночной росе, я внезапно наткнулась на свою собаку.

Она едва дышала, а на боку темнело пятно. Даже в кромешной ночи было понятно, что это кровавая рана. Троя приподняла голову и печально посмотрела на меня. В этот момент из-за тучи вылез месяц, и я увидела, что у нее были самые обыкновенные собачьи глаза, в которых теперь светилась боль.

Я бросилась к ней и осмотрела рану. Она была глубокой и рваной, а почва рядом с ней была пропитана кровью. Троя тихонько поскуливала. А единственный доктор, который мог бы ей помочь, сейчас сам нуждался в помощи. У меня на руках умирала моя собака, которая только что спасла мне жизнь ценой своей. Где-то далеко на севере был заточен, обреченный на смерть, Ю-Ю. А я — лишенная силы, не владеющая никаким оружием, слабая и трусливая девчонка. Но кто им поможет, кроме меня?

Не было времени на депрессию и сопли. Нужно было действовать и очень быстро. Я стащила с себя косынку и свитер. Перевязала Трое бок, хотя понимала, что делаю это совершенно напрасно: платок тут же потемнел от крови. Осторожно погрузив уже не подававшую признаков жизни собаку на свитер, я волоком потянула ее по лесу.

Здесь неподалеку была землянка клана Сыча. Как бы они не относились теперь ко мне, ей должны были помочь, если было уже не поздно. С трудом волоча свою тяжелую ношу, которая то и дело соскальзывала, оставляя мокрый кровавый след, я медленно продвигалась по кабаньей тропе, боясь, что собьюсь с дороги и потеряю время. В небесах зрела гроза. Сизый, холодный огонь проблескивал в тучах и готовился пролиться жгучим ливнем на мою голову. Вскоре послышались и первые раскаты, зашуршали по деревьям ледяные капли. К счастью, я угадала верно и вскоре уже стояла у круглой двери в нору и барабанила по ней.

Мне открыли. Я переполошило все семейство Сыча. В доме стоял гвалт, раздавались недовольные вопли разбуженных чудиков. Трою взяли у меня, перенесли к огню, и мастер Сыч стал ее осматривать. Через пару минут он подошел ко мне и сказал:

— Она еще дышит, но жизнь ее оставляет.

— Ничего нельзя сделать?

— Ты могла бы ей помочь. У тебя же есть сила.

Они еще ничего не знали. И как было признаться им?

— Сыч. У меня больше нет силы. Так получилось…

Я подошла к своей бездыханной собаке и опустилась на колени, положив руки на ее перебинтованный бок. Склонившись над ее головой, я прошептала ей на ухо:

— Ты увела от меня смерть, а сама ее не избежала. Спасибо тебе. И прости, что усомнилась в тебе, хоть и на мгновенье. И пожалуйста, выживи. Я тебя очень прошу. Помни, что ты могучий пес-дух. Не давай смерти одолеть себя. Борись!

Троя все так же неподвижно лежала у моих ног. Жизнь оставляла ее, и я ничем не могла ей помочь. Подозвав Сыча, я попросила похоронить ее, когда это случиться. Я же не могла оставаться с ней дольше.

— Кто это ее так? — тихо спросил опечаленный Сыч.

— Горгона. Довершила начатое когда-то дело.

Выбираясь на поверхность из подземелья, я не могла сдержать слез.

Ночь перевалила за середину. Порывы уже почти осеннего ветра ссыпали с веток капли. Было чертовски сыро и холодно, но я почти не ощущала ни того, ни другого.

— Василиса! Проклятая! Ты мне ответишь! — скрежетала я зубами в бессильной злобе.

ГЛАВА 23

Когда я вернулась, в нашем мире было утро. Бабушка не спала всю ночь, дожидаясь меня. Она уже собиралась идти к участковому, заявлять о моем исчезновении. Увидев меня в окровавленной одежде и с ободранной кожей на руках и ногах, она разрыдалась.

— Я так и знала! Так и знала! Господи! Тебя изнасиловали?

— Никто меня не насиловал, ба, — устало усаживаясь на стул, сказала я.

Но не смогла удержаться и заплакала, глухо, в грудь, опустив голову и зажмурив до боли глаза.

— Что случилось?!! — в ужасе завопила бабуля.

— Ничего. Просто я заблудилась в лесу. Долго плутала. Испугалась.

— Господи! В болото что ли попала?! — спросила баба Саша, оглядывая мою грязную одежду. — А кровь-то откуда?

— Из носа. Я переволновалась. Бывает.

— Да за каким лешим тебя понесло в лес-то? Ведь знаешь, сколько по нему можно плутать? До соседнего района дойдешь, а все равно не выберешься! Одна что ли ходила? За папоротники? Или дальше?

— Дальше…

Бабушка засуетилась, больше не ожидая ответов на свои вопросы. Она поверила мне, несмотря на неправдоподобность истории, потому что хотела поверить и стала раздевать меня словно маленькую, потому что вид у меня был недееспособный. А мне смертельно хотелось спать, есть, пить, но больше всего просто исчезнуть куда-нибудь далеко. Но я не могла, не имела права. После того как успокоенная бабушка вышла из терраски, я заставила себя подняться, умыться и переодеться. Я не знала, что затеяла против меня Василиса, и в какую минуту мне ждать удара в спину от Матушки, но я знала, что Ю-Ю отпущен недолгий срок. Мне нужно было спешить.

На календаре было 31 августа. В нормальной жизни завтра я должна была отправиться в школу. Но могла ли я думать сейчас об этом? Я не имела права покинуть Дремучий Мир, пока все не выяснится и пока Гавр не решит мою судьбу на приеме у Лютого Князя. И пока у меня оставались здесь друзья. Обычная жизнь Тварного мира для меня перестала существовать.

Первым делом я отправилась на почту и отослала телеграмму матери: "Я заболела. Приехать не могу. Буду через неделю. Бет". А придя домой, стала собирать чемодан. Баба Саша должна быть уверенной в том, что я уеду в город, мать же пусть считает, что я больна. Мне же предстоит нелегкое испытание.

— Да ты хоть отдохни, поешь! — преградила мне путь бабушка. — Голодной не пущу!

Она почти силой заставила меня сесть за стол и кое-что съесть. Аппетит у меня разыгрался, как только я проглотила первый кусок, но долго пировать я не могла. Чума уже дожидалась меня у ворот. Я не могла избавиться от мысли, что те несколько минут, что я утоляю голод, могут стать роковыми.

— До автобуса еще час. Куда ты сорвалась?

Мне пришлось соврать:

— Сегодня он будет раньше, я слышала.

— Да? А я не слышала. Я тебя провожу.

— Нет, нет, — испугалась я. — Я же не маленькая, ба!

— Не маленькая, а в лес тебя понесло!

Что тут было возразить? Поступок был действительно глупым с любой точки зрения. Хорошо хоть бабушка не стала ничего уточнять. Как же нелегко было уговорить ее не провожать меня.

Нечего было и думать о том, чтоб запросто исчезнуть в терраске. Баба Саша долго прощалась со мной возле калитки, читая наставленья в дорогу, и потом провожала меня взглядом, пока я не скрылась за домами. Мне пришлось делать крюк и возвращаться к дому огородами. Поскольку у меня больше не было силы, я не могла войти в Дремучий Мир нигде кроме своей комнаты, в стене которой благодаря колдовству Заварзузы все еще действовала лесная дверь. Чемодан свой я спрятала за сараем. Если все сложится благополучно, мне придется вернуться за ним.

У забора я остановилась, чтоб высмотреть бабушку. Нелегко было бы прошмыгнуть мимо нее, не встреть я возле бани Макара. Он окликнул меня из-за угла:

— Госпожа!

Кажется, я вздрогнула от неожиданности. Да и не знала я теперь, стоило ли доверять даже собственному домовому.

— Что случилось?

— Будь осторожна. Гавр поджидает тебя. Он вне себя от злости.

Я даже вздохнула с облегченьем.

— Это не удивительно. Странно, почему он раньше-то сдерживался. Ты его видел?

— Нет. Но Бобровник сказал по секрету, что он стал таким после того, как к нему приходила Матушка Заварзуза.

— Хм, это меня тоже не удивляет. А ты не боишься сообщать мне об этом? Сейчас в Дремучем Мире все против меня.

— Я ведь знал тебя еще маленькой, госпожа. Вот такой крошкой. Я хочу тебя предостеречь.

Я улыбнулась, с благодарностью взглянув на Макара. Не все, значит, были против меня. Только те, кому я верила когда-то. И любила. Мне предстояло почти семь дней провести в Дремучем Мире. Это было нелегко. Я оставалась в нем теперь совсем одна. Одна против всех. Против ушей, слышавших в сто раз лучше моих, против глаз, видевших каждый мой шаг, и против незыблемого порядка и извечного закона, на который я посмела посягнуть. Сейчас, когда Трои больше не было со мной, я могла надеяться лишь на свои пресловутые, человеческие силы. И уже ни в коем случае не могла я, спасаясь, опять появиться дома.

Я попросила домового проводить меня в терраску так, чтоб баба Саша не заметила, и когда мы благополучно пробрались туда, я сказала:

— Спасибо тебе, Макар. Но мне пора. Береги бабушку. Прошу тебя, закрой за мной дверь, я больше не вернусь через нее. И… прощай.

Я вошла в лесную дверь, и она тут же исчезла, сомкнувшись за моей спиной. Я оказалась в своем тереме, и пути к отступленью у меня больше не было. Здесь стало не безопасно находиться, впрочем, как и везде в Дремучем Мире. В любой момент мог появиться Гавр. Я подозревала даже, что он уже мог быть где-то здесь. Да и где еще удобнее всего устроить мне засаду? Кто знает, чего ему наговорила обо мне старая карга, раз он в бешенстве? Вполне возможно, Василиса решила меня устранить именно его руками.

Я присела за перилла и огляделась. Никого как будто не было но, возможно, лишь на первый взгляд. Выходить через дверь я не хотела, там могла быть засада. На столике посреди зала лежала раскрытая карта Дремучего Мира. Недавно еще я изучала ее с помощью Изустемьяна. Мне было нужно это по долгу службы. А теперь мне необходимо было ее прихватить, чтоб добраться до северной границы.

Времени было мало. Я решила рискнуть. Прыгнув вниз, я молнией метнулась к столу, схватила карту и вскочила на ноги. И тут что-то заставило меня обернуться назад, и я окаменела. В дверях стоял Гавр. Он словно призрак появился там внезапно и бесшумно. Сказать, что его лицо было свирепым, значит не сказать ничего. Он в ярости скрежетал зубами. В миг стало понятно, что никакими словами его не удастся заговорить, но я все же решила попробовать:

— Послушай, — сказала я, потихоньку продвигаясь к окну, — что бы тебе ни сказала Заварзуза, это не правда.

— Откуда ты знаешь, что она мне вообще что-то сказала? — спросил наместник, с той же скоростью продвигаясь ко мне.

Я знала, что за окном, как всегда прогуливалась моя лошадь. Но она не была оседлана. Свита моя разошлась по домам, и некому было заниматься этим. Сама же я не знала толку в этом деле. Но как бы то ни было, Талиша была в этот момент моим единственным шансом на спасение. Теперь мне нужно было только отвлечь Гавра, а потом, подпрыгнув и ухватившись за штору, вынырнуть в окно.

Наместник угрожающе приближался, возложив руку на рукоять своего меча. А я быстро соображала, как спастись. Тут под ноги мне попалась какая-то тряпка, я чуть было не споткнулась об нее. Это было шелковое покрывало, слетевшее с кресла. Проворно схватив его, я тут же швырнула полотно в Гавра, и оно закрыло ему лицо. Он с остервенением откинул покрывало в сторону и вынул меч из ножен. Но я, от страха видимо, одним лишь прыжком преодолев подоконник, уже устремилась к ограде, у которой мирно стояла кобылка. И, о счастье, она была оседлана! Неужели Изустемьян? Но как он узнал?

Обычно я очень осторожно взбиралась на лошадь, залезая сперва на столбик и лишь потом ставя ногу в стремя. Но теперь я, рывком схватила уздечку и одним махом вскочила в седло, чудом не свалившись на землю. Везение как никогда было нужно мне сейчас. Я тут же пришпорила свою меланхоличную Талишу, а вслед мне понесся крик Гавра:

— Стоять!!!

Он был без коня и в бешенстве, от того что упустил меня. А мне предстояла долгая дорога к северной границе.

Только через три часа беспрерывной гонки я дала отдохнуть лошади и себе. К тому же нужно было проверить по карте дорогу. С отчаяньем думала я о том, что могу не успеть, и Горгона расправиться с доктором. Василиса уже наверняка знала о том, что случилось в ночь духов. Она сама видела, как я ринулась на встречу своего краха. Я уже не стояла на ее пути и пути ее союзника. Оставалось лишь разделаться с Ю-Ю. Ей больше незачем было ждать. А я, столько дней в бездействии жалея себя несчастную, возможно, упустила драгоценное время.

Мои руки и ноги онемели от напряжения, ведь в седле я держалась еще не очень уверенно. Я опасалась того, что Гавр пустится за мной в погоню. Вдобавок ко всему, его кольцо, которое все еще оставалось на моем безымянном пальце, почему-то так плотно стало сжимать его, что кожа начала гореть. Все попытки снять кольцо оставались безуспешными. Я могла это сделать лишь, содрав кожу или оторвав себе палец. Проклятый подарок наместника мешал мне, причинял боль и неудобства. Наверняка сам Гавр позаботился об этом, чтоб я не слишком далеко от него убежала. Но пенять было не на кого.

Через двадцать минут я снова тронулась в путь. Теперь некому было предостеречь меня или защитить от опасности. Я отвечала сама и за свою жизнь и за жизнь Ю-Ю. А у меня был только меч, который в моих руках был лишь безобидной игрушкой. Бедная моя Троя!

Мой путь казался мне бесконечным. На карте все было таким маленьким, но реальные расстояния убивали своей нескончаемостью. Конечно же, в особенно отчаянные минуты пути, когда я уставала или умирала от голода, когда моя утомленная лошадка начинала хромать, когда я едва не утонула, перебираясь через глубокую реку, меня посещала мысль о бесполезности моих усилий. Я была почти уверена, что Ю-Ю не было в живых. Я не могла позволить себе остановиться для ночлега или поиска какой-нибудь еды. Время нещадно подхлестывало меня в спину. У меня плыли радужные круги перед глазами, и чудовищно хотелось спать, но остановиться я не смела. И порой в моем чахлом сознании мелькала мысль о том, что я так самозабвенно стремлюсь на север вовсе не ради Ю-Ю, а ради своей собственной свирепой одержимости. Я чересчур хотела доказать всем: дремучим, Гавру, Василисе, себе! Доказать, что на что-то гожусь и без силы. Что я не ноль, не пустое место!

Через три дня, когда до северной границы оставалось полдня пути, Талиша упала на землю и отказалась идти дальше. Я загнала ее. Она внезапно упала посреди поля, подмяв меня. Я едва выбралась из-под ее горячего бока, слабо соображая хоть что-то. Глаза лошади стали круглыми от ужаса перед надвигающейся смертью, а изо рта потекла пена.

— Ты что, миленькая, — пыталась я уговорить ее встать. — Поднимайся, отдохни и поднимайся. Нам нужно еще немного.

Но она лишь подергивала ногами и даже не пыталась встать. Она умерла через час. Ее глаза так и остались открытыми, и синее небо, отражающееся в них, заволокло пеленой смерти. Это была еще одна не спасенная мной жизнь. Теперь надеяться мне было не на что. Я бесцельно побрела к северу, захватив с собой лишь меч и карту. Надежда на то, что я застану доктора живым, таяла с каждым часом.

Моя правая рука была замотана лоскутом, оторванным от рубашки. Безымянный палец стал сизым, и чем дальше я удалялась от Гавра, тем больше его кольцо обжигало мне кожу. Но я почти не ощущала этого жжения, привыкла к нему за эти дни. К тому же ныла и болела душа, было ли когда обращать внимание на один распухший палец…

Я каким-то образом шла почти всю ночь и на рассвете, а к полудню, когда солнце не по-осеннему жарко стало палить, ноги перестали слушаться меня. Очень хотелось пить, но поблизости не было видно ни реки, ни ручья. Сверяясь по карте, я проходила по некошеной и непаханой земле Дремучего Мира, не встречая на своем пути ни одной живой души. Что бы ни ожидало меня в конце дороги, должна же она была когда-нибудь кончиться?

Но сколько ни приказывала я себе двигаться вперед, после полудня, когда голова моя нагрелась как свечка и готова была расколоться на части, в моих глазах появилась какая-то пелена, а в ушах зашумело море. Я попробовала разогнать пелену руками, но у меня ничего не вышло. Она только окончательно загустела и стала непроницаемой. Перед тем, как потерять сознание, я успела заметить, что падаю на землю…

Когда я снова открыла глаза, то увидела сначала какую-то муть и туман, но присмотревшись поняла, что гляжу в небо и вижу кроны деревьев. Видимо, было уже утро следующего дня, потому что вторым моим чувством стал страшный холод, третьим, что онемели все части тела, и я ужасно неудобно лежу на спине.

Для начала я подняла руки и потянулась, услышав хруст суставов. Потом протерла глаза и повертела головой. Это занятие меня в конец утомило, и я снова опустила веки, чувствую невероятную слабость во всем теле.

Через минуту очередь, наконец-то, дошла до ног. Я захотела распрямить их, но… о, черт! Преодолевая ужасную тяжесть головы и боль в спине, я села и поняла, что мои ноги туго стянуты кожаным ремнем. И тут только боковым зрением увидела я стоящую чуть позади темную фигуру. Даже не оглядываясь, я сразу поняла, кто это.

"И что теперь?" — хотела я спросить у него, но ничего не вышло. В горле стоял сухой ком, и губы слиплись. Я попыталась откашляться, но все равно не смогла сказать ни слова. Я оставила попытки самовыразиться и, чуть подвинувшись, прислонилась спиной к дереву. Только после этого я повернула голову в сторону Гавра.

Он, как всегда, стоял, скрестив руки на груди. С облегчением я заметила на его лице типичную ухмылку. Может он догадается сам дать мне воды?

Наместник подошел ко мне, снял с пояса плетеную фляжку и, вынув пробку, протянул мне. Я с жадностью схватила бутыль и сделала глоток, предвкушая освежающую влагу, но горло обжег какой-то крепкий напиток. Я тут же закашлялась и отдала фляжку. Желудок противно заныл, но, кажется, ко мне вернулась способность говорить.

— Мне бы воды, — выговорила я с трудом.

Гавр, все еще не произнося ни слова и не гладя на меня, достал нож и разрезал ремни, стягивающие ноги. Потом рывком поставил меня, и я едва смогла удержаться. Конечности мои ничего не чувствовали, и кровь только начинала разбегаться по венам, покалывая и обжигая мышцы.

Я с трудом переставляла ноги, когда Гавр повел меня куда-то в чащобу, и мысленно прощалась с жизнью. Но страхи оказались напрасными. Через пару минут мучительного молчаливого похода я услышала веселое журчание лесного ручейка. Он подвел меня к нему и грубо толкнул. Я упала на колени и даже не обиделась на него, так мне хотелось пить. Гавр не промолвил еще ни слова и только молча смотрел, как я утоляю жажду.

Напившись вдоволь прохладной воды с травяным привкусом, я умылась и даже, не смотря на утренний холод, обмакнула волосы. Сев рядом с ручьем, я, наконец-то, задала свой вопрос:

— Ну, и что теперь?

— Ты умрешь, — ответил Гавр так бесстрастно, как будто смертный приговор был для него каждодневным и обыденным явлением.

— Когда? — осведомилась я.

— Сразу после приема у Хозяина, то есть через два дня.

— Отлично. А пока может я могу быть свободна?

— И не мечтай!

— Мне очень нужно, понимаешь?

— А не хочешь ли узнать, почему ты умрешь?

— У тебя всегда найдется причина. Да и объяснение, как я полагаю, займет некоторое время, а его у меня нет. Я должна спасти друга.

— Какого друга? — с неожиданной злобой спросил наместник.

— Василиса хочет убить Ю-Ю. Я должна его выручить.

— Ты говоришь ерунду. Этого не может быть.

— Неужели? Ты не знаешь об этом ничего? Странно. Твоя партнерша по коалиции не известила тебя?

— По какой еще коалиции?

— Против меня. Двое наместников на одну беззащитную девчонку: это не честно.

— Ничего подобного нет!

— А вот сейчас ты говоришь ерунду. Вы с Василисой сговорились против меня и настроили всех дремучих. Знаешь, как это называется? Травля. Но не думайте, что вам легко удастся справиться со мной!

Меня снова обуяла порожденная обидой злоба. Как бы мне не хотелось, чтоб Гавр смотрел на меня с такой вот снисходительной иронией. Его забавлял мой гнев. Он ведь знал, что я уже проиграла, и эти мои слова сродни сбрасыванию с доски шахмат перед поражением. Выслушав меня безмятежно, он произнес:

— Ладно. Допустим, Василиса действительно затеяла какую-то игру. С этим я еще разберусь, — сказал он и добавил уже безапелляционным тоном:-Но это не освобождает тебя от ответственности за твою провинность.

Тут мне нечего было скрывать:

— Я ни в чем не виновата перед тобой. И не боюсь тебя!

Гавр присел рядом.

— Покажи-ка твою правую руку.

— Вот, посмотри, — удивилась я.

— Почему она забинтована?

— Потому что, — объяснила я, разматывая тряпку, — твое проклятое кольцо стянуло мне палец.

Я показала ему распухшую ладонь, и он усмехнулся довольно.

— Поделом тебе. А ты не знаешь, случайно, отчего это?

— Ну?

— Измена.

— Что?

— Моя женщина мне изменила с другим. За это я должен убить ее. Так гласит закон.

— Я что-то слышала об этом. Но меня не в чем упрекнуть, только вот доказывать тебе я ничего не собираюсь. Да с чего ты взял вообще?!!

— Не твое дело!

— Это тебе Заварзуза сказала, правда?

— Это не важно.

А мне было важно. А главное, ясно. Ясно, что затеяла Василиса и чего она добивалась от ведьмы. Кажется все становилось на свои места. Матушка действовала против меня из-за материнских чувств, ее-то можно было понять. И кольцо — тоже, видимо, бабкины шашни. Наместница же собиралась уничтожать меня не своими руками. С этим мог отлично справиться прирожденный палач, ее второй номер. Тем более что ему теперь за это ничего не будет.

— И ты поверил? — с усмешкой спросила я.

— Да. А когда увидел твою руку, у меня не осталось сомнений.

Он поднялся, и я тоже попыталась встать на ноги, хоть это было очень трудным делом. Похоже было, что Гавр не собирался больше ничего объяснять мне, поэтому я снова решилась на вопрос:

— Могу я поинтересоваться, с кем это я тебе изменила? Просто любопытно.

Вместо ответа он зло снова схватил меня за плечо и потащил обратно. Я едва успевала двигать ослабевшими ногами.

— Послушай, Гавр, — на ходу пыталась я с ним договориться, — у меня уже нет ничего, что тебе нужно. Ни силы, ни скипетра, наместничество ты получишь через два дня. Ну, что тебе еще надо? Отпусти меня. Мне надо спасти Ю-Ю.

Он вдруг резко остановился и, больно дернув меня за плечо, зло рявкнул в лицо:

— Так ты и с ним была?!

— Что?!!

— Отвечай!

— Да ни с кем я не была!

— А Яр Отшельник?

Я грустно рассмеялась.

— Ты с ума сошел! Он ведь…

Я запнулась и закусила губу. Сказать ему, что он мой дед, значит признать, что встречалась с невидимкой. Да и то, что я внучка его заклятого врага не прибавит мне популярности в его глазах.

— Что он? — тут же подозрительно переспросил Гавр, все еще крепко сжимая мои плечи.

— Это что? Ревность или уязвленное самолюбие собственника-рабовладельца? — ехидно спросила я, пытаясь отвести разговор от Яра.

— Второе! — рыкнул наместник и снова потащил меня куда-то.

Нужно было срочно что-то придумывать. Иначе Гавр уведет меня обратно, а ведь я почти у цели. Пропадут тогда даром весь мой отчаянный путь, смерть Трои, Талиши, и доктор тоже пропадет, если вообще жив еще.

— А как же Ю-Ю? — спросила я, увидев, что мы подходим к пространственной двери. В отличие от меня, наместник мог открывать ее без скипетра. Да и сила всегда была при нем.

— Меня это не волнует! — ответил он резко.

— А меня волнует! Я не оставляю друзей в беде! Троя уже погибла, теперь Ю-Ю. В любой момент может быть поздно!

— Твоя собака погибла? Как это может быть? — спросил он, снова остановившись.

— Ее убила Горгона. А если бы не ее, то меня.

— Она бы не посмела, — с сомнением возразил Гавр.

— Не веришь мне?

— Нет, — отрезал наместник и, снова дернув за плечо, потащил к двери.

Гавр даже меч с меня не снял и не стал больше связывать, настолько был уверен, что я не смогу сбежать. И, уж конечно, не сомневался, что я не представляю для него ни какой угрозы. Я отстала лишь на один шаг, сделала вид, что запнулась. Он отпустил мою руку и даже не оглянулся. Отстегнув пояс с мечом, я изо всех сил ударила Гавра рукоятью по голове. Он остановился и пошатнулся.

Не став дожидаться упадет ли он или только чуть замешкается, я бросилась, что было сил, напролом через рощу, не оглядываясь и не останавливаясь. Лишь спустя полчаса я, обхватив осинку, повисла на ней, едва переводя дыханье. А через минуту снова быстрым заплетающимся шагом поплелась к Северному замку Василисы, но уже по памяти. Карта осталась у Гавра.

Погони не было, но это-то и настораживало. Неприятных сюрпризов следовало ожидать на каждом шагу, и я заставляла себя не терять бдительность, прислушиваться и приглядываться. До замка оставалось не более часа пути.

ГЛАВА 24

Я лежала на вершине холма, вжимаясь в землю. Я пряталась в траве и вглядывалась вниз, где располагался замок Василисы, ее северная резиденция. Он состоял из каменной стены, поросшей зеленым лишайником, высокого сероватого донжона и нескольких построек. Я не имела понятия, где мог находиться Ю-Ю и был ли он жив. Теперь на меня охотился и Гавр, и возможно он уже был в замке.

Хорошенько оглядев все вокруг, я ползком стала спускаться с пологого склона холма. Он был почти голым, трава за лето выгорела и пожухла. Я переползала от камня к кочке, от кочки к кусту, всякий раз снова осматривая местность вокруг и пережидая не менее десяти-пятнадцати минут, пока не убеждалась, что мне ничто не угрожает. Я боялась внезапного появления Гавра, Горгоны или еще кого-нибудь с лицензией на мое убийство.

Таким манером подобралась я к замку только через полтора часа. Ворота были заперты, но сверху я заметила, что одна из четырех сторон стены в середине обвалилась. Туда я и направилась. Это был небольшой проем в стене, где вывалившиеся наружу камни могли послужить мне лестницей. Я стала взбираться по ним и, вскарабкавшись к пролому, заглянула вовнутрь. Там не было ни души. Но прыгнуть вниз я решила не сразу, спряталась за стену и замерла и прислушалась. В течение нескольких минут я не услышала ни звука, кроме шума листвы. Замок был будто мертвым, ничто не выдавало в нем признаков жизни. Я начала сомневаться: нужно ли мне вообще туда? Но делать было нечего. Я проделала такой путь, и назад было нельзя.

Спрыгнув вниз я тут же вжалась в камни. Здесь уже не за что было спрятаться, и я снова напряженно вслушалась в тишину. Все было спокойно. Я потихоньку стала продвигаться вдоль стены, прижимаясь к замшевым ото мха камням. Пробравшись к ближайшей постройке, я перебежала к низкому круглому окну и заглянула внутрь. Стекло было мутным, но и сквозь него я заметила, что там был полный беспорядок и только. Ни единой живой души. Таким же образом я обследовала все ближайшие строения и везде обнаружила лишь запустение паутину и пыль.

Оставались еще башня и несколько строений у главных ворот. Кованые двери донжона были наглухо закрыты, и как я не упиралась в них и не толкала всем телом, они не поддавались. Судя по ступенькам и древнему замку на навесках, к башне уже давно никто не подходил. Все было ржавым и замшелым.

Я стала обходить донжон вокруг, ощупывая руками гладкие камни, надеясь, что отыщется какой-нибудь потайной вход, но безрезультатно. И вдруг я почувствовала нечто необычное: воздух будто загустел, заволновался, и странное напряжение повисло вокруг меня. Я тут же бросилась прочь от этого места и вовремя спряталась за ближайшим углом. Выглянув из-за стены, я увидела, как из колышущегося воздуха выпрыгнула груда напряженных мускулов. Это была Горгона.

Она приземлилась, встряхнулась и огляделась. К счастью, демон меня не заметил, так как я была в тени и с подветренной стороны. Я легла на землю, плотно уложенную плоскими камнями и стала следить за Горгоной. Она подошла к двери башни и лапой нажала какой-то рычажок с боку. Дверь разделилась на две части и разошлась в стороны. Пес-дух вошел внутрь.

Подобравшись к открытой двери, я увидела винтовую лестницу, ведущую вверх и вниз. Судя по проторенной в пыли тропинке, Горгона отправилась вниз. Туда же собралась и я, но передумала: запах. Проклятая бестия меня сразу почует. Но как же тогда подобраться к ней незаметно, ведь единственным моим козырем в схватке с ней была бы внезапность.

Времени оставалось все меньше и меньше. Уставший, не спавший и голодный мозг отказывался выдавать мне что-то более или менее разумное. Снизу донеслись приглушенные голоса и лязг открывающихся дверей. Сомнений уже не было: Горгона явилась сюда, чтобы выполнить приказ хозяйки. Удивительно, что она еще так опоздала.

И я решилась. Не видя другого выхода, собрав все остатки силы и воли, я прокричала в дверной проем:

— Эй, ты! Дьявольское отродье! Выходи! Надо потолковать!

Внизу наступила тишина, долгая и напряженная. Но я знала, что сейчас должно было произойти. И не услышав ни единого звука, я почувствовала, не знаю по чему: по движению воздуха, напряженности темноты или по неощутимой физически вибрации каменных ступеней, что Горгона медленно и уверенно продвигается в мою сторону, готовясь к решающему прыжку. Ничего не случилось, только нервная напряженность спертого воздуха достигла предела, и я резко отпрыгнув от двери, вжалась в стену. В то же мгновенье из проема выпрыгнул пес-дух и приземлился, взметнув облако пыли.

— Браво, Беатриче! Ловко ты избежала первого удара, — прошипела Горгона, но тебе все равно не спастись.

Я ничего не ответила, молча обнажила меч и вся превратилась в зрение, готовясь к атаке. Но она не торопилась и решила, видимо, усыплять мою бдительность болтовней:

— Как умна и хитра моя хозяйка, — говорила она. — Она верно предположила, что нужно подождать, пока ты сама явишься выручать полукровку. И тогда можно будет прикончить вас обоих. А то Гавр совсем стал нерешительный. Удивляюсь, как он сразу не убил тебя, узнав об измене.

В любую секунду я ожидала прыжка Горгоны, но она тоже ждала момента, когда я хоть немного расслаблюсь. Из подземелья башни донесся звон цепей. Ю-Ю был жив. Это придало мне немного уверенности. Но стоило мне лишь чуть повернуть голову на звук, как чудовище, даже особо не напрягаясь и не делая захода, прыгнуло на меня. Я едва успела увернуться, сделав стремительный прыжок в сторону. Горгона не стала ждать, пока я опомнюсь и тут же набросилась сбоку. Я снова отскочила, но на этот раз бестия оставила глубокий красный след на моем обтянутом джинсой бедре. Я даже не сразу почувствовала боль, только краем глаза увидела, как расплывается по ноге мокрое бурое пятно.

Демон играл со мной. Это было видно по его лукавой собачьей морде, напоминавшей в тот момент улыбку мультяшной Багиры. Горгона явно наслаждалась моей беспомощностью и не принимала в расчет острый меч. Улучшив момент, я наскочила и нанесла удар. Она увернулась, но ее морда стала серьезной и свирепой. Начиналась настоящая схватка. Я стала снова и снова делать выпады, но дьяволица ловко уклонялась от них и становилась все злее. Остановиться было уже невозможно. Я чертовски разозлила саму смерть. Глаза ее полыхали красной яростью. Я размахивала увесистым мечом у нее перед носом, чтоб не дать ей возможности напасть. У меня начали уставать руки, но нельзя было сделать передышку. Это значило бы попрощаться с жизнью.

И вдруг Горгона сделала невероятный прыжок на стену донжона и, отпружинив от нее полетела сверху прямо на меня. Это длилось только миг, но мне показалось, что время растягивается, как в замедленной съемке. Перекошенная злобой морда чудовища, дециметровые клыки, огромные когти и гора каменных от напряжения мышц стремительно приближались ко мне. Мои глаза в паническом ужасе уставились в самую середину ее груди, а руки, словно и не подчиняясь никакому сигналу мозга, сами собой совершили какое-то молниеносное движение.

Я не успела ничего осознать. Туша Горгоны со все тяжестью рухнула на меня. Я упала, пребольно ударившись о камни мощеного подворья и отключилась на несколько секунд. Но инстинкт самосохранения тут же заставил сознание, как субмарину из темных глубин, вынырнуть на свет божий. Я собрала в пучок мысли и тут же поняла, что тяжелая туша, неподвижно лежащая на мне — это Горгона, а теплая лужа, в которой я оказалась и от которой промокла вся рубашка — ее кровь. Она была мертва. Мой меч проткнул ее насквозь.

С немалым усилием столкнув с себя труп грозного чудища, я с трудом вытащила из его груди свое оружие. С ног до головы выпачканная кровью, своей и своего поверженного врага, едва передвигая ватные от усталости и нервного напряжения ноги, я побрела к открытым дверям сторожевой башни. Там в подвале должен был находиться мой "прикованный Прометей".

Я совершила невероятное: убила Горгону. Поверить в это было почти невозможно. Мне казалось, что вот-вот я снова услышу позади себя ее грозный рык, и все начнется сначала. Некоторое время мне даже чудилось, что за мной кто-то крадется. Но, обернувшись, я убеждалась: пес-дух Василисы лежал поверженной грудой на камнях.

Я подошла к башне и, становившись у двери, крикнула вниз:

— Ю-Ю, ты здесь?

В ответ раздался лишь приглушенный звон цепей. Я опасливо вошла в проем, и дверь с грохотом сомкнулась за мной. Что еще за дела?! Но отступать было нельзя, и я стала осторожно спускаться. Лестница, к тому же, была очень крутой и местами обвалившейся и выщербленной. Чем ниже я спускалась, тем темнее становилось, пока, наконец, я совсем перестала хоть что-нибудь различать. Через несколько минут бесконечного спуска в кромешной тьме, мне начало казаться, что я нисхожу в самый ад. Мне даже почудилось, что я слышу какие-то голоса из-за стен, стоны и глухие удары. Но прислушавшись, я уже не обнаруживала никаких звуков, кроме гулкого эха своих собственных шагов.

Если бы ни бой с Горгоной, я, наверное, здорово бы трусила, но теперь мне не было страшно. Адреналин кипел в крови и заглушал этот страх перед неизвестным и странным. Наконец, когда глаза уже привыкли к темноте, внизу я стала различать слабый свет.

— Ю-Ю, ты здесь? — спросила я у тишины.

— Гы-х, — услышала я знакомый хрип, который, по-видимому, должен был обозначать «да».

Я поспешила на свет и вскоре увидела слева небольшой проем в стене, освещенный двумя тлеющими факелами. Оказавшись на площадке перед этой дверью, я не сразу увидела доктора, но зато заметила, что лестница продолжалась вниз, теряясь в неосвещенной глубине.

Ю-Ю я нашла в углу небольшой темницы, прикованного цепями к стене. В тусклом свете догорающих факелов я увидела, как он поднял на меня свои горящие красные глаза. У него еще хватило сил на виноватую улыбку.

— Надо ли мне говорить тебе, что ты просто влюбленный кретин, Ю-Ю?

— Не стоит, — прохрипел в ответ доктор.

Я подошла к нему и присела на корточки, осматривая вбитые в камень железные крепления цепи.

— Как ты сюда попала?

— Через дверь.

— А Горгону ты что поджарила как тогда Цербера?

— Не совсем так. Кажется, я ее окончательно убила.

— Как?!

— Вот так! — сказала я и с силой рубанула сверкающим лезвием по цепи у ног доктора, которая противно лязгнув, распалась на две части. — Прямо в сердце!

— Убила Горгону?!!

— Мне пришлось. Иначе она разорвала бы меня в клочья.

— Духи бессмертны, ты уничтожила только ее собачью плоть, — объяснил Ю-Ю.-Лет через сто она снова возродиться в другом обличье.

— Ну, и пусть. Через сто лет меня уже не будет.

— Да ты ранена?! — воскликнул вдруг лейб-медик, только сейчас заметив мою окровавленную рубашку.

— Нет это кровь демона. У меня лишь небольшая царапина.

— Небольшая царапина, от которой промокла вся нога? Ты теряешь кровь. Голова не кружится?

— Нет. Хотя, может быть, чуть-чуть. Давай-ка выбираться отсюда.

Я мигом разрубила все цепи, оставив на руках и ногах Ю-Ю лишь гремящие браслеты. Это произвело на него впечатление. Всегда невозмутимый мой доктор казался удивленным.

— А кроме Горгоны ты больше никого не убила по дороге сюда? — спросил он.

— Нет. Но попрактиковаться было на ком. Так, к примеру, Баюн лишился лучшей части своего хвоста.

— Вижу, ты вовсю вживаешься в свою роль, — заметил Ю-Ю со значением.

— Да, уж, — ответила я только, не решившись на какие-то комментарии.

Мы поспешили к выходу. У меня не хватило духу снова всмотреться вниз, туда, куда уходила лестница. Что бы там ни было, об этом мне некогда было задумываться. Нужно было выбираться отсюда, пока здесь не появился еще и мой враг номер два.

— Постой-ка, — остановил меня доктор. — Дай я осмотрю рану.

— Да что ты увидишь в этой темноте?

— Я все увижу. Не забывай, что я черт, хоть и наполовину.

Мне пришлось подчиниться. Я не могла так сразу поведать Ю-Ю, из-за чего нам нужно было спешить. Я присела на ступеньку под горящим факелом. Необходимо было разорвать толстую джинсовую ткань на раненой ноге, а потом и на другой, для симметрии. Я даже и не предполагала, какой глубокий след на моем бедре оставил коготь Горгоны. Ю-Ю, недовольно сжав губы, покачал головой.

— Плохая рана. Надо срочно промыть. Но об антисептиках сейчас можно лишь мечтать.

Доктор поднес руку к кровоточащей царапине и остановил в нескольких сантиметрах от нее. При этом его сосредоточенные красные глаза внимательно уставились куда-то в воздух. Края раны тут же стали подсыхать, и кровь вдруг перестала сочиться.

— Ого! — удивленно воскликнула я. — Мама научила?

— Это то, что называется традиционной медициной.

— Поразительно!

— Нужно чем-нибудь перевязать, чтоб еще больше заразы не попало, чем уже есть.

В ход снова пошла моя некогда модная рубашка, клочком которой уже был перевязан распухший палец.

— А с рукой что? — спросил дотошный доктор, когда мы уже поднимались по лестнице.

— Ерунда, — ответила я и поспешила переменить тему:-Как Василиса заманила тебя сюда?

— "Ах, обмануть меня не сложно, я сам обманываться рад", — процитировал он слова классика.

Я назвала его давеча влюбленным кретином, но какое я имела на это право, ведь сама-то — не лучше.

Через пять минут мы добрались до двери, которая была плотно закрыта.

— И что теперь? — спросила я, боясь даже подумать о том, что мы застряли здесь на веки. — Горгона открывала ее при помощи какого-то рычага с той стороны.

— Тебе-то зачем рычаг? У тебя же есть сила. Просто разнеси ее вдребезги, — уверенно сказал доктор.

Вот он и настал, момент истины. Мне придется все рассказать Ю-Ю. Черт! Как стыдно! Если бы знать, что сила, с которой я рассталась без сожаления, так пригодилась бы мне еще! Я могла бы спасти Трою. Я могла бы спасти Ю-Ю. А теперь, пожалуй, я и сама погибну здесь вместе с ним.

Я обреченно села на верхнюю ступеньку и обхватила голову руками. Мне хотелось рвать на себе волосы.

— У меня больше нет силы, Ю-Ю.

— В каком смысле? — не понял он. — И куда же она делась?

— Они обманули меня. Решили, как простейшее уравнение с одним неизвестным. Я легко попалась в их нехитрую ловушку.

— Ничего не понимаю, — удивленно пожал плечами черт. — Лишить силы может только Лютый Князь. А как Василисе удалось это сделать?

— Не Василисе. Это он. Наместник.

— И каким же образом?

Я не могла произнести вслух, каким образом. Мне было очень стыдно. Надеясь, что доктор все поймет сам, я молча сняла повязку с руки и показала кольцо на посиневшем безымянном пальце. Ю-Ю не сразу смог что-то произнести от удивления и высказался лишь спустя пару минут:

— А я считал тебя более благоразумной. Как же ты так попалась?

— Так же, как и ты.

— Но у меня другая история.

— Да нет, друг мой, та же, что и у меня.

— Ты что хочешь сказать, любишь его?

— Не будем об этом, ладно?

Что я могла объяснить? В тот момент я ничего не понимала, не прислушивалась к себе и не разбиралась в своих чувствах. Мы сидели в тишине в течение еще нескольких минут, думая, наверное, каждый о своем.

— Ужасно хочется есть, пить и спать, — вдруг произнесла я вслух последнюю мысль. — Но даже нам и удастся выбраться от сюда, мне все равно придется скрываться.

— От Василисы?

— От Гавра.

— Это почему же? Ты себя плохо вела? — насмешливо спросил черт.

— Тебе я вижу смешно, а мне грозит смерть.

— Ну, прости. Так что же случилось?

— Он думает, что я с кем-то там ему изменила.

— Серьезное обвинение. И что у него есть основания так полагать?

— Да какие там основания! Все благодаря твоей матушке.

— Она-то тут при чем?

— Она сказала Гавру, будто я изменила ему с Яром Отшельником, а мой распухший палец — прямое тому доказательство. Теперь он жаждет мести. Колечко, кстати, вдруг стало мало тоже, я так полагаю, не без участия Заварзузы.

— Как же она могла так поступить? — удивился Ю-Ю.

— Василиса пригрозила, что убьет тебя. Я ее понимаю, в общем, во всем, кроме одного: почему она ничего не сказала мне. Мы могли бы попытаться разобраться вместе.

— Ты плохо знаешь наместников. В том, что касается их власти, они не знают пощады. Василиса не шутила… Мать уже не верила в тебя. Ведь о том, что задумал Гавр, было давно всем известно.

— Всем кроме меня. И никто не удосужился меня предупредить. Почему ты ничего не сказал?

— Не успел… Что потом было?

Я все рассказала ему о последующих за этим событиях. Он, не перебивая, выслушал, и опять наступило молчанье. Ю-Ю задумчиво смотрел в темноту. Глаза его горели так же печально, как огоньки гирлянды на елке давно прошедшего рождества, когда наступает пора их снимать и прятать.

Мои же мысли были заняты решением непростой задачи: как отсюда выбраться. Я заставила себя оставить грустные раздумья и стала осматривать дверь. Внизу была щель, через которую пробивался дневной свет. Узенькая полоска светилась и посередине. Я хотела было попробовать втиснуть в нее меч, чтоб попытаться раздвинуть створки в стороны, и уже поднялась по ступенькам, как вдруг…

— Тсс…

Я замерла и прислушалась. Ю-Ю устремил на меня вопросительные красные зрачки.

— Тише. Только не греми цепями, — едва слышно шепнула я ему.

За дверью раздались чьи-то шаги, тяжело и уверенно цокающие по каменному двору. Так мог ходить лишь он.

— Это Гавр, — беззвучно, одними губами сказала я Ю-Ю.

Шаги приближались к двери башни. Я вся напряглась и насторожилась, держа руки на рукояти меча. Он остановился у двери и видимо тоже прислушался. Прошла напряженная минута, в течение которой я боялась даже дышать.

И вдруг двери с грохотом распахнулись, и яркий дневной свет больно ударил по глазам. Я зажмурилась, успев увидеть лишь темный силуэт в проеме.

— Это не Гавр, — услышала я озадаченный голос Ю-Ю, глаза которого, видимо, не боялись ни тьмы, ни света.

Я приоткрыла веки и сквозь ресницы посмотрела на пришельца. В следующий момент с переполненной восторгом грудью я бросилась к нему:

— Яр! Миленький! Как же я рада тебя видеть! Как ты здесь оказался?!

— Мастер Сыч передал мне, что ты в беде. А дальше дело было только за моими разведчиками. Они мигом отыскали тебя.

— Как ты вовремя!

— Да. Но чуть было не опоздал. Похоже тут была кровавая схватка, — сказал он, указывая на труп огромной собаки. — Это ты ее?

Я скромно кивнула головой и смущенно произнесла:

— А кто-то говорил, что у меня нет способностей.

— Нет. Кто-то говорил, что самый лучший учитель — это страх перед смертью.

— Теперь я это поняла.

— Кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит? — спросил Ю-Ю, выбираясь из башни.

— Я объясню! — раздался грозный рык, от которого я вздрогнула всем телом и обернулась.

Неподалеку от нас у черной стены, почти сливаясь с ней, стоял Гавр, и выражение его лица не предвещала ничего хорошего. Он двинулся к нам и, не дойдя пять метров, остановился, разглядывая Отшельника.

— Здесь произошла романтическая встреча, — продолжал он свое объяснение и, обращаясь к Яру, добавил:-Вот мы и столкнулись с тобой, неуловимый невидимка. И теперь тебе не уйти.

Не объясняя больше ничего, Гавр достал меч и занял боевую позицию. Яр, оттолкнув меня в сторону, тоже обнажил оружие. Я не успела даже ничего возразить, да и времени на то, чтобы подобрать необходимые слова, у меня не было. Наместник напал первым, внезапно и рьяно. Он считал себя обиженным и потому оставил за собой право начать атаку. Яр ушел в оборону, не нервничая, четко и ловко, отражая удары Гавра. Лицо Отшельника приобрело каменное выражение, лицо наместника горело гневом и желанием отомстить.

Я стояла в стороне, с ужасом наблюдая за ними и не решаясь сделать попытку их остановить. Я боялась, что кто-то из них убьет другого, обернувшегося на мой голос. Но вот Яр изловчился и, с чудовищной силой обрушился на противника. Гавр отлетел к стене башни и ударился. Отшельник тут же сделал знак, что нужно остановиться.

— Неужели, — спросил он у наместника, — ты не можешь простить мне ту стародавнюю обиду? Я ведь одолел тебя в честном бою. А ты оказался мстительным и злопамятным, Гавр.

— Я давно простил тебя, но ты нанес мне подлый удар в спину! И теперь ты умрешь! Вы оба умрете! — гневно выкрикнул наместник, взглянув при этом и на меня.

Он встряхнулся и готов был снова броситься на недоумевающего Яра, но я кинулась к нему и преградила путь.

— Постой! Ты же ничего не знаешь!

— Отойди! — злобно взревел он.

Я не только не отошла, но и приблизилась к нему вплотную, чтоб поймать его разъяренный взгляд.

— Если ты и впрямь веришь в то, что сказала тебе ведьма, то убей меня сейчас же. Вот. Я и защищаться не буду, — сказала я и демонстративно отбросила пояс с мечом в сторону. — Но если ты остановишься хоть на минуту и послушаешь меня, то я сумею тебе все объяснить!

Но растолковывать что-то разгоряченному злобой наместнику было так же трудно, как остужать раскаленный до бела металл. Он не пожелал меня слушать и, грубо оттолкнув, так что я упала, снова устремился к Отшельнику. Опять завязался яростный поединок.

Я почувствовала отчаянье и тошноту, подкатывающую к горлу. У меня все поплыло перед глазами, но я встряхнула головой и попыталась снова сфокусировать зрение. У меня это не получалось.

— Ю-Ю, что-то мне не хорошо, — сказала я, видимо, так тихо, что черт не услышал и не повернул головы, как зачарованный наблюдая за схваткой.

Гавр снова наступал, осатанело нанося сильные удары, но и Яр не сдавался, и на лице его не читалось ничего, кроме абсолютной сосредоточенности. Никому из этих двоих я не желала ни смерти, ни раны. И потому мне было так тяжко, ведь бой был смертельным. Я в отчаянье кусала губы и пыталась разбудить засыпавшее сознанье, то и дело встряхивая словно налитой свинцом головой и протирая глаза. Но я не могла справиться со своим человеческим телом, которым так беспощадно пренебрегала несколько дней. Я потеряла много крови и давно не знала отдыха.

И вдруг Яр оступился. Он запнулся за подлый каменный выступ в мостовой и покачнулся. Гавр тут же воспользовался этим и направил острие меча в живот своего врага.

— Дедушка! — истошно заорала я, забыв о всякой конспирации. Но что произошло дальше, я не успела понять. Все вдруг завертелось в дьявольском вихре, и я почувствовала, как серые камни приближаются ко мне сбоку и больно ударяют по голове и плечу.

ГЛАВА 25

Какое-то время перед глазами мелькали фантасмагорические картины. В голове все время что-то глухо стучало и пульсировало. Я билась в каменные стены и боялась позвать на помощь. Я знала, что мне нельзя, что меня могут услышать те, от кого я спасаюсь. Мельтешили какие-то пятна, раздавались стоны, крики. "А что же с Яром", — всплыла вдруг новая мысль проснувшегося сознания.

Я открыла глаза и увидела перед собой какую-то легкую ткань, колышущуюся перед лицом, распахнутое арочное окно и синее небо за ним. Теплые лучи солнца касались моих босых ступней, но мне казалось, что они режут меня бритвой. Мне пришло в голову, что надо бы подняться и выяснить: где я, что со мной, где Отшельник и Гавр. Но сил не было в мышцах. Я снова забылась.

Когда я вновь пришла в себя, то увидела возле себя Ю-Ю. Он проверил мой пульс и, не заметив что я очнулась, стал осматривать рану на ноге. Я лежала на высокой подушке и потому заметила, что края раны стянуты и зашиты.

— Ю-Ю, — позвала я тихо.

Черт обернулся и посмотрел на меня взглядом настоящего доктора.

— Где Яр? — задала я давно мучивший меня вопрос. — Что с ним?

— С ним все в порядке, — успокаивающим тоном ответил черт.

— Гавр его не убил?

— Нет. Когда ты завопила: «дедушка», он встал, как вкопанный. Ну, а уж хлопнулась в обморок ты как нельзя вовремя. Они оба и думать забыли о драке, бросились к тебе.

Я улыбнулась. Меня согрела мысль, что суровый наместник вдруг проявил беспокойство обо мне.

— Что-то я часто стала падать без чувств, как какая-то барышня девятнадцатого века.

— Ты просто потеряла много крови. Плюс стресс, нервное перенапряжение прошедших дней, — пояснил Ю-Ю тоном профессионала.

— А где дедушка?

Черт сделал хитрый прищур и, ухмыльнувшись, сказал:

— Все же я знал! Я чувствовал, что в твоей родословной не все так просто. Это же надо, иметь в дедушках самого Яра Отшельника!

— Тебя это удивило?

— Еще как! В Дремучем Мире такого никто не мог предположить.

— Яр ушел?

— Нет, я все еще здесь, — раздался знакомый голос вместе с грохотом открывающейся дубовой двери.

— Дедушка! Я так рада видеть тебя в добром здравии! Я не знала, что и думать! — воскликнула я, попытавшись приподняться на локтях.

— Я зашел проститься. Мне уже пора, ведь я и так уже задержался.

— Наверное, тебе попадет из-за меня?

— Не думай об этом. Я с этим справлюсь. Выздоравливай. Тебе предстоит еще нелегкое испытание.

— Да… А что же Гавр? Вы ведь разговаривали? Ты ему все объяснил? Вы ведь больше не враги?

— Не враги. Но и не друзья и никогда ими не будем. Но можешь не опасаться, больше он тебя не обидит. Чтобы он себе не воображал, ты в этом мире не одна. У тебя есть дед, который всегда готов придти на помощь.

— Спасибо тебе.

Слезы подступили совсем близко к моим глазам, и Яр погладил меня по голове. Я действительно в этот момент нуждалась в поддержке человека, чьи жалость и участие не унизили бы меня.

— Спасибо, — повторила я.

— Мне пора. На границе стало не спокойно.

— Надеюсь. Еще увидимся, дедушка, — сказала я ему. Он кивнул, улыбнувшись в усы, и тут же растаял в воздухе. Впервые я увидела, как Яр становится невидимкой.

Дверь захлопнулась, и мне вдруг стало одиноко и страшно. Я стояла на пороге решающего события, а рядом больше не было никого, кто мог бы поддержать меня в этот момент. Разве что доктор, но он, пожалуй, в этой ситуации был еще уязвимее меня. Я тут же вспомнила всех своих верных друзей и тех, кто был добр ко мне. Трою, Макара и даже Изустемьяна, который, рискуя вызвать на себя гнев Василисы, приготовил для меня путь к отступленью. Бедный мой пес. И почему я считала, что совсем одна в этом мире? Что меня все ненавидят? Троя погибла за меня, да и Ю-Ю досталось в большей степени именно из-за моей персоны. Я взглянула на доктора.

— А где мы находимся? — спросила я у него.

— В охотничьем домике Гавра неподалеку от Дремучего Леса.

Я слышала об охотничьих угодьях наместника, но никогда не бывала здесь. Говорили, что появляться в них он никому не позволял. Вот мне, зато довелось. Странно и даже лестно. Любопытно, что чувствует сейчас Гавр? Он, наверное, был крайне удивлен. А уж как раздосадован!

— Почему он не отправил меня в мой терем?

— Ничего не знаю об этом, хотя и догадываюсь, — сказал Ю-Ю.

— Поделись догадкой.

— Мне кажется, он хочет защитить тебя от Василисы.

Как же я забыла о ней?!! Проклятая негодяйка! Но мой доктор ошибался, я поспешила его разуверить:

— Не собирается Гавр меня ни от кого защищать, а тем более от Василисы. Ведь они за одно. Я в его власти, и блондинке теперь нечего опасаться.

— Ты так думаешь?

— Я уверена в этом, — ответила я с неожиданной для себя тоской в голосе и, чтоб не заострять на ней внимание, без паузы спросила:-Кстати, Ю-Ю, а как теперь быть с ней? Ты ведь не станешь молчать и расскажешь о ее подлостях?

— Кто о них не знает, — изрек доктор уклончиво.

— Лютый Князь.

Ю-Ю сделал странное лицо, неуверенно покачал головой и скривил ухмылку.

— Она же тебя убить хотела!

— С чего ты взяла?

— С чего я взяла?!! Я слышала это своими ушами! Ю-Ю, ты неисправим…

Меня поражало его бессмысленное упрямство. Ну, не околдовала же она его? Да если и так, то какой ей в этом прок? Кажется, черт не претендовал на ее трон? Я так и не договорила, не сказала того, что собиралась, потому что в комнату без стука, но с грохотом ворвался Гавр. Он остановился посреди комнаты и глянул на доктора.

— Ухожу, — заторопился Ю-Ю к выходу под пристальным недвусмысленным взглядом наместника, но, остановившись у двери, предупредил Гавра:-Ты не очень-то. Она еще слаба. Совсем вы измучили девчонку.

— Знаю! — недовольно буркнул тот и нетерпеливо захлопнул за ним дверь.

Я осталась с Гавром наедине и не знала, как вести себя в тот момент. Зачем-то стала поправлять окровавленную рубашку, которая торчала, как зацементированная, и подобрала под себя босые ноги. От этого свежий шов натянулся и заныл.

Только наместник ничего говорить, видимо, не собирался. Он подошел к окну и молча уставился в него, по своему обыкновению скрестив руки на груди. Молчала и я. Меня не нужно было предупреждать о том, что не стоит заговаривать первой. Я и сама это знала. Сейчас мы были уже не наравне.

Наконец, Гавр повернулся ко мне и с ожесточением произнес:

— Уж не думаешь ли ты, что я стану просить у тебя прощенья?!

— Нет, не думаю, — ответила я, растерявшись немного.

Я не соврала, действительно, не предполагая, что гордый наместник станет извиняться. Такого мне и в голову не могло придти. А вот негодование его не было для меня неожиданностью. Но я-то знала, что он злился на себя.

— Могу я рассчитывать хотя бы на то, что останусь в живых? — осмелилась я спросить.

Наместник пробурчал что-то невразумительное.

— Так я значит все равно умру? За провинность, которую не совершала?

— Нет, — ответил Гавр и заходил из угла в угол. Потом он остановился, посмотрел на меня пристально и снова отвернулся в к окну.

"Что ему надо?" — не могла понять я.

— Спасибо, что приютил меня у себя, — сказала я, понимая, что надо разрядить витавшую в воздухе напряженность и неопределенность.

Гавр резко остановился и посмотрел на меня как-то странно. Я даже съежилась и отвела глаза. Может быть он и не хотел меня смутить, но я почему-то зарделась.

— Тебе нужно переодеться. Скоро за тобой пришлет Хозяин, — произнес он вдруг с таким облегчением в голосе, словно это он и собирался сказать после мучительных раздумий.

— Если тебе не трудно, прикажи разыскать моего домового. Он пришлет мне одежду, — ответила я, но не смогла скрыть разочарования. Мне казалось, что речь должна была пойти о другом.

— Да, — согласился он, качнув головой.

Все вроде бы было выяснено, но Гавр не уходил. Его снова заинтересовал пейзаж за окном. Будто он его никогда не видел. Я уже перестала и надеяться на то, что услышу от него еще хоть слово, но вдруг…

— Я хочу кое-что сказать тебе, — произнес он неожиданно тихо.

— Я уже заметила, — в тон ему ответила я.

— Ты должна знать, что никакого заговора не было. Я ничего не замышлял против тебя с Василисой.

Он не смотрел в мою сторону, и потому невозможно было понять, о чем он думает на самом деле. Лжет или нет? Догадаться было невозможно.

— Почему-то я не верю тебе, хотя очень бы хотелось, — сказала я и тут же испугалась, что Гавр рассердится на меня, за то что я посмела усомниться в его словах. Но он оставался спокойным.

— Это правда. Беатриче, послушай… — Он впервые назвал меня по имени, отчего я даже растерялась. — Я действительно хотел спасти тебя от гнева Лютого Князя.

— Почему же ты не предупредил меня о том, что я потеряю силу?

— Но ты ведь знала об этом сама.

— Да, но ты не знал, что я знаю. Признайся, ты хотел все же, чтоб я стала более безопасной?

— Да, признаюсь, — примирительно сообщил Гавр и вдруг присел ко мне на кровать.

Я еще дальше спрятала под себя ноги. На шве выступила сукровица.

— Признаюсь, что я не был в восторге оттого, что ты появилась здесь, победила и заняла мой трон. Василиса предложила мне объединить усилия. Но она хотела непременно уничтожить тебя.

— А ты?

— Что?

— Ты хотел меня уничтожить?

— Я убиваю только в случае угрозы своей жизни. Или если прикажет Хозяин.

— И что-то тебе не дает покоя? Я угадала?

— Я охотился за тобой, как и хотела Василиса, вместо того, чтоб защищать тебя от нее.

— Не стоит терзаться. Ты был вовсе не обязан, — сказала я слегка язвительно, вопреки своему замыслу оставаться серьезной.

— Обязан. После того, как ты стала моей.

Сарказм как ветром сдуло. Мне сделалось дурно от мысли о том, что Гавр сейчас вспоминает об этом. Кажется, щеки мои запылали, и когда он обернулся, чтоб посмотреть на мою реакцию, я нервно заерзала и сползла с кровати с противоположной стороны.

— Хочешь сказать, что ты теперь несешь ответственность за мою жизнь?

— Да, несу ответственность.

Ну, нет! У него не получится перевести разговор в интимный. И это после того, как я столько от него натерпелась! Идиотка… Я вдруг разозлилась сама на себя.

— Да какая для меня разница: быть в руках одного злобного самодура или другого?! — вспылила я и обнаружила свои сапоги возле кровати.

— Тебе не стоит больше бояться меня! — громко, но без своей обычной злобности сказал Гавр.

— А после того, как Заварзуза наплела про меня черт знает что? — стараясь успокоиться, спросила я и стала обуваться, присев на кровать спиной к наместнику.

— Я был зол. Но если бы я собирался тебя убивать, то сделал бы это сразу же.

Я посмотрела на свой безымянный палец и увидела, что с ним снова стало все в порядке. Колдовство ведьмы сошло на нет. Что мешало мне теперь снять его? Ничего. Я сама не хотела.

— Извини, что ударила тебя, — виновато попросила я.

Он фыркнул.

— Я, признаться, не думал, что ты решишься на такое, но не обольщайся по поводу своего подвига. Ты не сумела бы сбежать, если бы я не позволил тебе этого.

— Но почему? — поразилась я.

— Я решил проверить кое-что.

— Действительно ли я иду спасать доктора?

Он снова помолчал, видимо, согласившись.

— Потом я увидел тебя с Яром и… — Он запнулся.

— Что? Самолюбие было еще больше уязвлено, — решила я помочь ему, — ведь это не ты, а я сумела найти Отшельника-невидимку.

— Нет, не самолюбие. Это была жуткая ревность, хотя я и не сразу это понял.

В комнате снова повисла тишина. И в этой тишине беззвучно и неосязаемо от меня к нему потянулись сотни невидимых ниточек. И я привязывалась к нему еще крепче. Я сидела к нему спиной и всем телом ощущала исходящие от него теплые волны нежности и уже готова была обернуться на его призывный взгляд, который я ощущала затылком.

И вдруг раздался этот звук. Знакомый до жути, до дрожи. Тот, что я слышала не раз. Он шел с улицы: душный и заунывный трубный глас. Несложно было понять: он по мою душу.

Я вскочила и подбежала к распахнутому окну. То, что я увидела за ним заставило меня покрыться испариной. Я приложила руку ко лбу и обернулась на Гавра:

— Это за мной?

По его лицу, которое приобрело свое всегдашнее сосредоточенно-серьезное выражение, я поняла, что так оно и есть. Во дворе спешивались двое всадников в серых монашеских балахонах с капюшонами. Это были посланники Лютого Князя. Гавр сказал, что мне нужно спуститься к ним и, подойдя ко мне ближе, тихо добавил:

— Не бойся. Тебе ничего не грозит. Веришь мне?

— Верю.

— Ну, иди.

Я спустилась на первый этаж такого же мрачного, как и его хозяин дома, распахнула двустворчатые железные двери и вышла на воздух. День близился к закату. В облаках, словно разлитая краска, растекалось бледное розовое зарево. Я приближалась к посланникам на ватных ногах и с каждым шагом чувствовала, как во всем теле растет дрожь и учащается сердцебиение. Чего мне было страшиться? Разве раньше я не сталкивалась с чем-то бессмертным и исконным? Или не этого я боялась?

Пришельцы внимательно смотрели на меня. Я ощущала это, хотя и не видела ни их глаз, ни лиц. В вечерних сумерках они походили на призраков, но были гораздо реальней. Мне даже казалось, что я слышала их дыханье, и возможно именно оно сковывало меня льдом. Остановившись в двух метрах от них, я заметила под капюшонами горящие огоньки зрачков на фоне бледных лиц. Не зная, что сказать, я молча стояла и ждала, когда начнут говорить они.

Посланники вместе, как по сигналу, отвесили мне неглубокий снисходительный поклон. Я ничего не ответила, потому что понятия не имела, что меня ожидают в ответ. Понимая даже, что, возможно, поступаю глупо, я стояла столбом и пялилась на них. Их это не удивило, и вообще, они вели себя так, словно им — цивилизации, можно было ожидать от меня — дикости, чего угодно. А может быть я сама себя так ощущала, хотя мое ощущение было схоже скорее с чувствами подсудимого перед приговором. Я знала, что мне нечего уже было бояться, что все зависит теперь только от Гавра, но не могла унять мистическую дрожь. Ведь предо мной стояли посланники самого Лютого Князя.

Один из пришельцев, тот, кто стоял ближе ко мне, взял слово:

— Завтра на рассвете за тобой пришлют кортеж. Будь готова. Хозяин назначил тебе аудиенцию. Там решится твоя судьба.

— Что ж, я буду готова к утру, — ответила я степенно.

— Это все, что мы хотели от тебя услышать, — с удовлетворением произнес второй посланник.

Они снова синхронно поклонились мне, что, по-видимому, должно было означать, что наш разговор закончен. "И всего-то?" — подумала я тогда. Ожидая чего-то более страшного. Мне не сообщили ничего такого, чего я не знала бы раньше. Нервная дрожь сменилась сначала недоумением, а потом облегченьем. Понимая, что они ждут моего ухода, я развернулась и неторопливо направилась к дверям…

Посланники быстро исчезли. Когда я снова поднялась на второй этаж и украдкой взглянула в окно, во дворе никого уже не было…

Откуда-то явился Бобровник, сообщил мне, что пришел мой домовой.

— Приволок какой-то узелок. Пускать ли?

— Да. Проводи его, пожалуйста, сюда, — попросила я, потому что решила, что никому уже не могу больше приказывать в Дремучем Мире, но леший неожиданно ответил:

— Слушаюсь, хозяйка.

Я изумилась. И это тот назвал меня хозяйкой, кто совсем недавно отчитывал меня за сожженные кусты? К тому же леший служит Гавру. Неужели, став женщиной наместника, я повысила свою значимость в Дремучем Мире?

— Почему ты меня так назвал? — поинтересовалась я.

— Раз Гавр хозяин, значит ты — хозяйка. Все ясно, — заметил он с таким выражением лица, что я почувствовала себя неловкой и глупой.

— Да, да, — растерялась я. — Понятно.

Пришел домовой.

— Рад тебя видеть, госпожа, — сказал он. — Я уж думал, больше не увидимся.

— И я то же, Макар.

Домовой, как я и предполагала, принес мне чистую одежду. Я не хотела предавать особого значения своему внешнему виду, собираясь на встречу к Хозяину, а, возможно, стоило. Впрочем, может быть, и нет. Кто знает? Кто подскажет мне теперь? Я почувствовала вдруг, как не хватает мне сейчас занудных советов Матушки. В свертке лежали кожаные брюки, те самые в которых я производила фурор в сельском ДК прошлым летом, а потом забросила подальше, когда решила, что они мне не идут.

— Тут все, что я сумел отыскать дома, — пояснил домовой.

— Да, я забыла совсем, что все мои вещи в чемодане.

В свертке был еще старый черный кардиган и кружевная блузка, которую я надевала еще года четыре назад на школьные утренники. Но главное, что умница Макар не забыл о белье.

— Спасибо за заботу, — поблагодарила я его.

— Ты не должна благодарствовать мне, — отозвался на это Макар. — Это мой долг.

Я вздохнула. В последнее время я, видимо, все чаще стала ощущать потребность в большем, чем обычно, количестве кислорода.

— Теперь уже точно больше не увидимся. Скоро я навсегда покину ваш мир, — сказала я ему на прощанье.

— Не увидимся, так услышимся. Я тебе в стену постучу, — отозвался погрустневший Макар.

— Прощай…

В охотничьем домике наместника нашлась самая настоящая ванна с холодной и горячей водой, ароматическими солями, пеной и прочими благами цивилизации. И хотя Ю-Ю строго-настрого запретил мне мочить шов, я не смогла отказать себе в удовольствии принять душ. После этого я почувствовала себя посвежевшей и похорошевшей. Забралась в постель, но уснуть не могла, хотя пыталась заставить себя закрыть глаза и уплыть в сон. Веки сами открывались, и я неотрывно смотрела на дверь, ждала, что она вот-вот откроется. Ждала и боялась. Я гипнотизировала деревянные доски, сверлила глазами дверную ручку, но дверь оставалась неподвижно холодной.

Потом она открылась, но обыденно и бесстрастно. Вошел Ю-Ю и спросил:

— Не можешь уснуть?

— Не могу.

— Дать снотворное? Тебе надо выспаться перед завтрашним.

— Нет, не надо. А что у тебя есть медикаменты?

— Да, у Гавра здесь целый арсенал лекарств. Есть даже оборудование для несложных хирургических операций.

— Ничего себе! Зачем ему?

— Наверное, у него были ранения. Но вообще, я не слышал, чтоб у наместников что-то болело.

— А душа?

— Что?

— Душа у них есть?

— Не знаю… Впрочем, у бессмертных — какая душа?

— Значит и не болит…

— Хм.

— Ю-Ю.

— А?

— Давай снотворное…

Как приятно было бы заснуть после трудного дня, зная, что завтра тебя не ждут никакие заботы, опасности, проблемы. Я давно уже так не засыпала. И сегодня не судьба. Я чувствовала, как мой мозг как-то неестественно, рывками, погружается в сон, но не пыталась встряхнуться. Я все смотрела на дверь, и когда закрылись глаза, все еще ждала, что раздастся дерзкий, бесцеремонный грохот и лязг железных навесок, и в комнату ворвется мое безрассудное, странное счастье.

ГЛАВА 26

Я проснулась еще до восхода солнца и не сразу, но с сожалением обнаружила у себя страшную головную боль. Седьмое сентября. Мой день рожденья. Самый необычный из всех. Семнадцатый. И возможно именно в этот день мне предстоит родиться заново.

Я отправилась в ванную, чтоб принять душ и привести себя в порядок перед экзекуцией. Мне уже казались смешными все мои вчерашние надежды, а все страхи и приключения будто и вовсе были не со мной. Почему-то больше меня ничего не будоражило. В сердце повисла какая-то муторная безнадега. Не было ни волнительного страха, такого, какой обычно бывает перед важным экзаменом, ни любопытства или нетерпения, потому что, проснувшись, я узнала, что Гавр еще вчера вечером отбыл в свой замок, оставив меня одну и не сказав не единого слова поддержки, в которой я так нуждалась.

Спустившись на первый этаж, я обнаружила Ю-Ю, который спал в широком кресле под толстым шерстяным пледом.

— Спи дальше, я встречу кортеж у крыльца, — сказала я ему, когда он проснулся.

— Ты что, думаешь, я тебя не провожу? Это, во-первых, — еще не совсем даже проснувшись, ответил доктор и, закутываясь в одеяло, добавил:- А во-вторых, ты еще не знаешь, но Лютый Князь пожелал видеть всех участников этой истории, в том числе и меня.

— Всех? Это зачем же?

Эта новость почему-то не слишком обрадовала меня. Появилось какое-то нехорошее предчувствие. Неужели Хозяин решил произвести разбор полетов? А что если из-за меня могут пострадать все дремучие?

— Значит, мы едем вместе? — спросила я.

— Боюсь, что нет. У каждого своя дорога туда. Так уж заведено.

— А куда ведет эта дорога? Где живет Хозяин?

— У него резиденции по всей земле. Да и не только. Никто не знает, где он сейчас и где будет через минуту.

Начинался прохладный осенний рассвет. Неожиданно светлое и чистое небо окрашивалось в алые тона и от минуты к минуте становилось все ярче. Наконец, из-за дальних лесов всплыл пылающий зрачок нового дня и остановил на мне свой внимательно-бесстрастный взгляд.

Я вышла на крыльцо. Везде: на периллах, на траве и даже на медной дверной ручке лежала роса. Было зябко, и все еще тянуло в сон. Я присела на крыльце, спрятав руки в рукава. Ждать, судя по всему, оставалось не долго.

В тот момент, когда я чуть было снова не уснула, сидя на ступеньках, ворота вдруг сами собой распахнулись. Я увидела совершенно бесшумный черный автомобиль ретро. Он мягко вкатился во двор, шурша гравием, и блеснул мне в глаза первым солнечным бликом. Я не слишком удивилась, увидев в Дремучем Мире машину, но память подсказала мне грустную аналогию: черный воронок.

Внутри авто ничего не было видно из-за тонированных стекол. Я не знала, был ли в нем кто-то живой. Но за ним следом вошли четверо незнакомцев с одинаково невыразительной внешностью. Они были одеты в глухие ослепительно белые балахоны с розоватым оттенком от восходящего солнца. Они неподвижно стояли, а я ждала, что же будет дальше.

Сзади неслышно подкрался закутанный в плед Ю-Ю.

— Ого! — сказал он шепотом. — Он прислал за тобой сатурнионов. Это знак особого внимания.

— Почему-то меня это не слишком утешает, — так же тихо ответила ему я. — А кто они?

— Некогда рассказывать: смотри.

Медленно и бесшумно открылась задняя дверь автомобиля, приглашая меня сесть на заднее сиденье.

— Ну, что? Встретимся у Лютого Князя?

Ю-Ю кивнул, и я шагнула к машине. Дверь закрылась за мной сама, и наступила темнота, потому что стекла не пропускали свет во внутрь. Я не сразу заметила, что перегородка между мной и шофером, если он там вообще был, поднята, а на крыше мерцают маленькие искорки. Я стала вглядываться и вскоре с удивлением заметила, что они очень напоминают звездное небо, по крайней мере, точно угадывались созвездия Большой и Малой Медведицы, которые могла различить даже я. Взыграло детское любопытство, и мне захотелось дотронуться до них. Я протянула руку. Потолок оказался выше, чем я предполагала, и вдруг я с ужасом осознала, что рука провалилась в пустоту. От неожиданности я перестала дышать и вжалась в сиденье. Только сейчас я поняла, что не чувствовала никакого движения автомобиля, даже такого, какой ощущают в полете. Не было ни шума двигателя, ни каких-нибудь иных звуков. Тишина стояла мертвая, и от нее становилось жутко. Я даже старалась тише дышать, чтоб с испугу не принять шум своего собственного дыханья за какой-нибудь чужеродный звук.

Так длилось некоторое время, я даже не могла вспомнить, сколько. У меня начала кружиться голова и несколько раз возникало дежавю, когда взгляд мой падал на какую-нибудь деталь салона "черного ворона". Непонятно было, сплю ли я или бодрствую, реально ли все происходящее сейчас со мной или только наваждение. Время будто растянулось и сжалось разом, и я переживала одни и те же эпизоды в его бесконечных отрезках.

И вдруг, когда я уже решила, что мое путешествие никогда не закончится и я попала в какой-то бесконечный цейтнот, дверь внезапно открылась. Меня коснулось мягкое голубое свечение. Действительность вернулась на место. Я вышла из машины. Сначала я ничего не увидела, кроме ровного бледно-голубого сияния вокруг, потом поняла, что это светятся стены некоего помещения и стала различать мебель и портьеры того же оттенка. Тут же куда-то испарилось авто.

Я думала, что меня должны были встретить, но в голубой комнате никого не было. Я не могла найти и двери, а окна были застеклены каким-то мутным стеклом, за которым ничего, кроме туманного света, не было видно.

Озадаченная, я бродила по периметру комнаты, разглядывая причудливые рисунки лепнины на потолке и картины на стенах, напоминавшие мрачные фантасмагории Босха. На одной из них, изображавшей, по-видимому, какой-то обряд, мое внимание привлекла странная фигура: огромный горбун с черным лицом и горящими глазами. Его взгляд был обращен на зрителя, и непонятно было, как художнику удалось передать его таким живым и настоящим. Глаза великана сверкали осмысленным и суровым огнем. Вокруг совершалось некое действо. Десятки странных существ проходили сквозь длинный арочный проем в стене, выстроившись в очередь. На другой стороне стены толпились несколько печальных уродцев, видимо, те немногие, которым удалось выйти из тоннеля. А черный горбун восседал над всем этим и смотрел на меня так, будто приглашал пройти этот обряд вместе со всеми.

Мне стало не по себе, и я поспешила отойти от картины. И тут же наткнулась на черта. Наверное, это был самый, что ни наесть настоящий черт, прислужник Лютого Князя, хотя поросячьего пятачка я у него не заметила. Зато у него были настоящие рога и повышенная волосатость. Что же касается хвоста и копыт, то об этом судить было сложно, из-за длинного бархатного балахона, скрывающего его ноги. Загадкой оставалось и то, как он сюда вошел.

— Хозяин хочет поговорить с тобой наедине, — сказал черт самым обычным человеческим голосом. — Он ждет тебя в красной комнате. Но сперва я должен предупредить тебя кое о чем.

Он помолчал, подождал, не возникнет ли у меня каких-нибудь вопросов и, поскольку их не возникло, начал наставления.

— Вести себя в присутствии Хозяина следует почтительно. И обращаться к нему по имени нельзя.

— А как его имя? — сразу же спросила я.

— А так же проявлять излишнее любопытство! — недовольно повысив тон, сказал черт. — Идем. Я все объясню тебе по дороге.

В голубой стене внезапно возник проем, в который мы и шагнули: черт первый, а я за ним. Мы вошли теперь в комнату чуть побольше. Она была вся синяя, и тут уже имелась нормальная дверь. Она вела в огромный фиолетовый зал с гигантскими зеркалами вместо окон, хрустальными люстрами лилового оттенка, сиреневыми колоннами, уходящими под высоченный темно-фиолетовый потолок, переливающийся бликами отраженного света. Все это было великолепным, но все же слово «роскошь» сюда не шло, потому что в самой атмосфере этого зала чувствовалось нечто мистическое.

Пока я смотрела по сторонам, мой гид продолжал наставления:

— У Хозяина много имен, — говорил он тихо. — Мы, например, зовем его Саргон. Так и ты его называй. Ясно?

Я кивнула, и он продолжил:

— А меня зовут Урфо. Если что-то понадобится — обращайся ко мне. Я здесь занимаюсь гостями. Да. И не спрашивай его ни о чем, что тебя не касается, и вообще, поменьше задавай вопросов. Как говорят у вас, людей: "меньше знаешь — крепче спишь".

Он подвел меня к двери, за которой, по-видимому, и находилась красная комната, и сразу ретировался. Я даже не успела заметить, куда он делся. Я толкнула дверь, и она легко поддалась. Комната оправдывала свое название. Здесь везде преобладали красные тона, отчего глазам становилось больно, и появлялась неуловимая нервная дрожь. Но она была пуста. Я подумала, что Саргон, наверное, хочет произвести впечатление на глупую девчонку, появившись внезапно и решила во что бы то ни стало сохранять хладнокровие и не удивляться.

Он, действительно, появился внезапно. Но не из воздуха, как я представляла, не из пламени и не из тумана. А просто и буднично вошел в ту же самую дверь, что и я минуту назад. Это был тот самый горбун с картины. Его лицо было смуглым и довольно красивым. Он был не молод и не стар, и вообще его возраст был неопределим. Его фигуру можно было бы назвать статной, если бы не уродливый горб при огромном росте.

— Ну, здравствуй, Беатриче, — сказал мне он, и его странные глаза, цвет которых я не могла определить, засмеялись.

— Добрый вечер…то есть утро…то есть, в общем, — я совсем растерялась, — в общем, я тоже желаю тебе здравствовать, хотя подозреваю, что тебе это совсем ни к чему.

Черт! Что я несу?! Но горбун видимо с пониманием отнеся к моему состоянию, не обратив внимания на этот поток словесных нелепостей, и продолжил разговор:

— Как прошло путешествие?

Я попыталась припомнить свое состояние во время поездки или полета, или какого-то иного, неизвестного мне еще способа передвижения, постаралась найти подходящие слова для описания своих ощущений, но не смогла и только пожала плечами.

— Понятно, — сказал он. — Но ничего. Привыкнешь еще.

Наверное, у меня глаза невероятно округлились от удивления, потому что Саргон снова заулыбался.

— Если ты станешь наместницей, мы будем часто видеться. Ты ведь хочешь получить власть?

Я сразу растерялась, потому что почему-то предполагала, что ему уже все известно о моих намерениях, и мне не придется ему все объяснять.

— Власть над людьми, — уточнил он и испытующе уставился на меня.

Я не могла уйти от ответа и испугалась, что Саргон рассердится на меня.

— Я не знаю, — единственное, что я придумала ответить.

— Представь, что ожидает тебя. Власть — это возможность невероятной жизни. Не нужно ни денег, ни славы, ни авторитета, чтоб держать в повиновении миллионы людских душ и управлять их жизнями. Такой шанс выпал тебе сейчас и, уж конечно, больше не появится.

Я решительно не могла понять, в чем преимущество абсолютной власти перед спокойной человеческой жизнью, но все-таки попыталась представить себя в роли вершителя судеб. И ужаснулась. Меня чуть было не придавило к полу, когда я почти физически ощутила всю ту великую ответственность, которая должна была свалиться на мои плечи. Определенно для этого нужно было отбросить все чувства: и совесть, и дружбу, и ненависть, и любовь. Мысль тут же перестала развиваться в нужном направлении. Перед глазами возник Гавр. Как мне не хотелось верить в то, что он такой!

— Мне показалось, ты забыла, о чем мы сейчас говорили.

— Нет. Я помню.

— И каково твое решение?

— Я не уверена, что смогу принести тебе в жертву младенца, — робко произнесла я.

Горбун рассмеялся.

— Не нужно понимать мои слова так примитивно и буквально.

У меня было чувство, что он меня то ли разыгрывает, то ли проверяет. Что он хотел сказать этим "примитивно и буквально"? Я полагала, что должны будут последовать объяснения, но он вдруг посерьезнел и резко сменил тему:

— Думаешь мне с ним легко?

— С кем? — удивилась я.

— Я и сам не могу понять, что ему нужно. Власть, Беатриче, конечно, штука хорошая, но абсолютная власть расслабляет, а власть, за которую не нужно бороться, делает ленивым. Вот для чего в свое время понадобилась Василиса.

— Что б Гавр не расслаблялся? — догадалась я.

— Тот, кто сам был человеком, ни за что не откажется от власти над себе подобными. Не то что титан. Когда я стал замечать, что он скучает, я подсунул ему эту стерву. Она просто олицетворяла собой жажду власти и готова была отдать за нее все, что угодно.

— Да, я заметила.

Тут Саргон замолчал и, остановившись напротив меня, долго и изучающе посмотрел мне в глаза. Я не посмела отвести взгляд. Странно, но ни страха, ни смущения я при этом не почувствовала.

— Сознайся, — заговорил он снова, — ведь и ты испытала это искушение. Наверняка и подходящий младенец был на примете? Тот, что родился вчера раньше срока у твоей одноклассницы.

Я не знала, что ответить.

— Ну же, признайся.

— Может быть. Но лишь на миг.

— И все же он был, этот миг, — радостно подхватил мысль Саргон, будто бы ему доставляло удовольствие уличать людей в запретных желаниях. — А сейчас о чем ты думаешь? Сделка состоится?

— Какая сделка?

— Ты принесешь мне в жертву младенца, получишь силу, власть и бессмертие, а главное: независимость от Гавра. А? Подумай.

— Я могу получить независимость? Это возможно?

— Ты сможешь избавиться от своего наваждения, а проще говоря, разлюбишь его.

— Но закон Дремучего Мира…

— Я издаю законы! Могу сделать исключение.

Я задумалась. Нет ни о том, конечно, принять или не принять его предложение. Оно уже давно стало для меня неприемлемым. Да и зачем мне какая-то там власть, если он будет меня ненавидеть? Я думала о том, на что я могла бы пойти ради того, чтоб навсегда остаться рядом с тем, кого люблю.

Я опустила глаза.

— Понял, — разочарованно произнес Саргон. — Ты совершенно предсказуема и потому не интересна. Иди в зал.

Я повиновалась, но почти у самой двери вдруг остановилась. У меня появилась неприятная догадка. Я повернулась и по ухмылке горбуна поняла, что он знал, о чем я хочу спросить его.

— А я… не оттого ли появилась в Дремучем Мире, что Гавр снова начал скучать?

Великан снова расхохотался раскатисто, но совсем не заразительно.

— Думай, как хочешь, Беатриче. Но, честное слово, теперь я и сам не знаю, чем закончится вся эта история.

Лютый Князь решил тоже выйти со мной. Он опередил меня и галантно отворил дверь.

Фиолетовый зал, через который я проходила, теперь не был пустым. Мне сразу бросился в глаза высокий золотой трон, возле которого стояли прислужники Саргона: сатурнионы в белом и черти в красном. Сам же он был весь в черном, оправдывая одно из многочисленных своих имен. Он подошел, как-то странно, по-птичьи, запрыгнул на свой трон и поманил меня рукой.

Я чуть приблизилась, с опаской поглядывая на грозных сатурнионов. Своим воинственным видом они напоминали японских самураев. За спиной каждого из них торчали по два скрещенных меча.

— Не бойся. Пойди, сядь вон там.

Он указал на низкий стул с высокой спинкой и закругленными подлокотниками. Я послушалась.

Лютый Князь щелкнул пальцами, слуги открыли дверь с другой стороны. Вошел Гавр. Даже издали я почувствовала на себе его сверлящий взгляд. Он подошел ближе к трону и произнес какое-то странное приветствие. Саргон ответил ему и что-то спросил так же непонятно. Это был, очевидно, какой-то древний язык, наверное, тот, на котором говорили первые люди.

"Что я тут делаю? С кем я связалась? Маленькая клякса на скрижалях истории", — думала я, слушая их разговор, не предназначавшийся, видимо, для моих ушей.

После того, как поток непонятных слов оборвался, наместник приблизился ко мне и, наклонившись, ухватил за запястье правой руки. На моем пальце все еще было его кольцо. Он приподнял мою руку и обернулся на Хозяина. Тот кивнул, и они снова заговорили на своем языке. Не трудно было теперь догадаться, что речь идет обо мне, и я нервно заерзала на жестком сиденье кресла.

Лютый Князь еще довольно долго о чем-то беседовал с Гавром, и я уже стала привыкать к звуку незнакомой речи. Но вдруг мне показалось, что интонация Гавра стала напряженной, а голос резкий. Саргон же оставался спокойным, хотя лицо его посуровело. Мне стало не по себе. Я не могла понять, что могло вызвать такой тон, и от неизвестности заволновалась еще больше.

Наконец, разговор прервался, и я с облегчением перевела дух. Гавр сел рядом со мной на такое же кресло. Я сразу же захотела расспросить его, о чем шла речь, но его лицо, ставшее каменным и даже злым, отбила у меня эту охоту.

Уже знакомый мне Урфо подошел к двери и приготовился принимать других гостей. В зал стали один за другим входить мои знакомые. Сначала вошла Василиса, и Урфо тут же громко назвал ее библейское имя, жестом указывая на одно из кресел, стоявших по периметру зала. Я заметила, что наместница не осталась недовольна этим местом, но сжав губы и сделав недовольное лицо, повиновалась, с ненавистью глянув на меня.

Затем Урфо выкрикнул настоящее имя Ю-Ю. Доктор вошел и уселся в кресло в противоположном от Василисы углу. Мне даже стало интересно, кого еще Лютый Князь пожелал из-за меня видеть. Вслед за Ю-Ю явилась его мать, за ней Яр, которого Урфо громогласно представил:

— Яр Косовей.

Все расселись в отдалении друг от друга, и воцарилась тишина. Мне стало страшно и любопытно одновременно. Невозможно было предположить, что будет дальше.

Право первого слова, несомненно, должно было принадлежать Хозяину. Без всякой торжественности или даже приподнятости тона, он произнес:

— Все вы знаете, зачем мы здесь собрались. Не так давно случилось нечто невероятное: человеку снова удалось увести заветный скипетр из-под носа моих наместников.

При этих словах Василиса снова презрительно посмотрела на меня. Интересно, знала ли она, что я теперь играю ту же роль, что и она когда-то, унизительную и жалкую роль подставного игрока.

— Но на этот раз, — продолжал Саргон, — человек овладел и силой, таящейся в нем. И чуть было не получил власть и бессмертие. Вам не любопытно узнать, почему же человек добровольно отказывается от всего этого? Беатриче, объясни нам.

Я пожала плечами.

— Кто же решиться убить невинного ребенка, даже ради власти и бессмертия, — сказала я тихо, хотя голос мой раздался где-то в высоких сводах потолка, и эхо разнесло его по всему огромному залу.

— Говори за себя, — ответил Саргон. — Ведь многие из твоего племени, на моей памяти, и не такое могли совершать. Не правда ли Иродиада?

Он глянул на Василису, и ее и без того раскрасневшееся от злости лицо стало беспокойно алым.

— Совершенно напрасно пытались многие разбудить в этой женщине любовь, страсть, нежность или просто сострадание, — произнес он с расстановкой и покосился на Ю-Ю, который с растерянным видом рассматривал пол. — Ей не знакомо даже такое примитивное чувство, как мстительность. Ведь за власть она продала свое сердце, и теперь у нее нет ничего дороже этой власти. Она была готова даже убить. Не так ли, Фиона Игнатьевна?

— Да, Саргон, это чистая правда. Она хотела убить моего сына. Всех обманула, и меня заставила обманывать.

— Это не хорошо, Иродиада. Все это ты задумала в тайне от меня. А где же Горгона?

— Ее убила эта девчонка, — зло ответила та.

— Вот эта девчонка? Которая не владеет мечом, не обладает силой? Беатриче, как же ты смогла такое сотворить?

— Я защищала свою жизнь и жизнь своего друга, — уверенно произнесла я, так как правда была на моей стороне. — Но убивать ее я не хотела. Так получилось.

— Что ж. Это делает тебе честь. Убить пса-духа не всякий сумеет, — сказал горбун, со значением прищелкнув языком и снова обратился к Василисе:-Это ты приказала своей собаке убить действующую Первую наместницу?

— Я хотела, как лучше! — испуганно закричала та. — Ведь никто из людей не имеет право захватывать скипетр. Разве не так?!

— Так. Но ты не имела право решать это за меня, — с ледяным спокойствием возразил Саргон.

Василиса вскочила. У нее началась истерика.

— Не хочешь ли ты сказать, что…

— Да! — перебил ее Хозяин. — Именно это я и хочу сказать. Я лишаю тебя бессмертия и высылаю из этого мира навсегда. Отправляйся к своим!

— Саргон! Ты не можешь, — вскричала Василиса, изображая на лице античные страсти. — Вспомни! Я же оказала тебе когда-то неоценимую услугу!

— Очнись, дорогая, когда это было? Твоя неоценимая услуга, пережеванная до романтической чепухи, уже несколько тысяч лет пылится в недрах священного писания. Убирайся. И возьми назад свое сердце, оно тебе там пригодится.

Саргон вскинул руку, и маленький огненный шарик пронесся с шипением через зал и влился в грудь Василисы, не оставив никакого следа на одежде. Она тут же рухнула на колени и, закрыв лицо руками, громко разрыдалась. Должно быть много слез накопилось у нее с тех пор, как она стала бессердечной. Даже мне в этот момент стало жаль ее, и я на минуту позабыла о своей собственной судьбе.

К ней подошли двое сатурнионов и, взяв под руки, поволокли из зала. Василиса не смела сопротивляться и обреченно висела на руках. Я представила, что возможно и меня так же вот будут изгонять отсюда. Но я уж, конечно, не буду так унижаться.

За все это время Гавр ни разу не повернулся в мою сторону и седел мрачный, как грозовая туча. Меня его состояние настораживало и пугало. Однако, все происходящее не позволяло целиком сосредоточиться на этом. Лютый Князь обращался к доктору:

— Мне следовало бы рассердиться на тебя и твою мать, за то что вы помогли занять трон наместничества человеку. Но ваши мотивы мне понятны, и я, так и быть, прощаю вас.

— Боюсь, что о моих мотивах ты неверно подумал, Саргон.

— Как? Ты так считаешь? Брось. Мне все известно о твоих безответных чувствах.

Ю-Ю опустил голову и спрятал руки за спину, став похожим на каторжника, потому что на его запястьях все еще были видны красные следы от кандалов. Это была поза смирения и повиновения для прислужников Лютого Князя. А ведь Ю-Ю когда-то служил ему.

— Ты непокорный и неуправляемый, Ундион. Потому что в тебе течет дикая человеческая кровь. И все же я предлагаю тебе снова перейти ко мне на службу. Что скажешь?

— Ю-Ю продолжал молчать, глядя в пол. Он совсем зарос, отпустил бороду, а волосы, похожие скорей на встрепанные перья, выросли почти до сутулых плеч. Зрелище было жалким, что и говорить.

— Тебе верно нужно подумать?

— Конечно, он согласен! — радостно вскричала Заварзуза. — Разве он может отказаться от такой величайшей милости!

— Погоди-ка, Матушка, — спокойно перебил ее Саргон. — Это ему решать.

— Нет. Мне не нужно думать. Я приму решение сейчас, — мрачно заявил Ю-Ю.-Я благодарен тебе за оказанное доверие, но не хочу снова доставлять тебе хлопот. Я такой, какой есть, и мне уже не измениться.

— Так ты отказываешься? И что же ты тогда намерен делать?

— Я снова уйду в Мир Людей.

Теперь Саргон, действительно, начал злиться. Его глаза засверкали, как у буйно помешенного. Сидя на корточках на своем троне, он был схож с гигантской хищной птицей со сложенными за спиной крыльями.

— Что ж! Дело твое! — заявил он. — Но знай: уйдешь к людям — лишу бессмертия навсегда!

Ю-Ю даже на миг не задумался и ответил:

— Значит, я буду смертным.

— Вон отсюда, — уже успокоившись, без нервов, произнес Лютый Князь.

Но тут вскочила Матушка:

— Нет! Саргон! Смилуйся!

Она бросилась к его трону со все прытью, какая могла только быть у маленькой старушонки, но путь ей преградили бесстрастные сатурнионы.

— Не лишай его бессмертия! Неужели мне придется наблюдать, как мой сын будет умирать!

— И что ж, — возразил ей Хозяин. — Тысячи женщин на земле каждый день оплакивают своих детей. Чем ты их лучше?

Матушка все еще пыталась просить сквозь слезы, но ее уволокли прислужники. За ней понуро вышел Ю-Ю.

Я страшно заволновалась. В зале оставались только мы с Гавром и Яр.

— Теперь, я вижу, моя очередь? — спросил он, поднимаясь с кресла.

У меня бешено забарабанил пульс и задрожали коленки.

— Ты славный воин, Яр, — сказал Саргон. — Ты верно служил, охраняя границу. Но отлучившись с места службы, ты нарушил наш договор, понимаешь?

— Да. Я признаю свою вину.

— Ты знаешь, что тебя ждет за это?

— Да, знаю.

— Мне жаль, — печально сказал горбун и махнул рукой.

— Стоп! — закричала я и вскочила с кресла. — Объясните-ка мне, что ждет его?

— Он снова станет смертным и вернется в свой мир.

— А как же граница? — спросила я, растерявшись.

— Что-нибудь придумаем, — засмеялся Саргон, а Гавр почему-то заскрежетал зубами и, дернув меня за руку, усадил обратно.

— Пусти! — вскочила я опять и отошла от него подальше. — За что вы его?

— Дочка, успокойся. Все хорошо, — попытался меня урезонить уже сам Яр.

Но напрасно. Я разошлась и от собственной дерзости и смелости в крови закипел адреналин.

— Он же ни в чем не виноват! Он хотел мне помочь, когда мне грозила опасность. Это из-за меня!

— Ну, хватит! Да что за день сегодня такой?!! Сплошные бабьи истерики! — раздраженно прервал меня Лютый Князь и снова что-то сказал Гавру на древнем языке.

Выслушав его, мрачный Гавр подошел ко мне и, крепко ухватив за плечо, повел к выходу в противоположную сторону от Яра.

— Подожди! — дернулась я. — Дай хотя бы проститься.

— Зачем еще? — недовольно спросил наместник.

— Ты не понимаешь? Яр был здесь единственным, кто действительно ко мне хорошо относился.

Я снова дернула руку и даже заскрипела зубами от усилий. Гавр отпустил, и я едва не упав, побежала через весь зал, мимо опустевшего уже трона, догонять Яра.

— Дедушка! Постой!

Я догнала Отшельника и нырнула в его руки.

— Прости меня, пожалуйста, — сквозь слезы просила я. — Это все из-за меня.

— Думаешь, я жалею?

— Разве нет?

— Нисколько. Я был здесь очень одинок. Много прожил, многое видел, многое понял. Нет. Я нисколько не жалею, что помог тебе. Возможно, я еще и детей успею завести и тогда по-настоящему стану бессмертным.

— Куда ты теперь?

— В родные места. Может быть, даже мы еще увидимся. Не горюй.

— Тогда до встречи?

— До встречи. И будь осторожна, — совсем тихо сказал Яр, погладив меня по плечу и указав при этом глазами на Гавра.

Я едва заметно кивнула, а он вышел и больше не оглянулся. Двери закрылись за ним. Одиночество снова подкатило комом к горлу, но предпринять сейчас хоть что-то для своего спасения или хотя бы просто заплакать, я не могла. Мне нужно было решиться на свой последний — я чувствовала это — разговор. Но я все стояла и стояла, уставясь в одну точку на двери, пока Урфо многозначительно не покашлял, давая знать, что мне пора идти обратно к Гавру, который поджидал меня на другом конце зала. Я согласно кивнула черту, зачем-то, может быть от безнадежности, опустила голову и отправилась обратно.

— Сразу видно, что вы родные, — сказал он, когда я подошла. — Ты такая же упрямая и дикая, как он.

Да, уж! Нужно оправдать фамилию.

— Для меня это комплимент, честное слово, — ответила я, вызывающе взглянув на него.

Но Гавр вдруг отвел глаза. Такого еще не было. Что это с ним? Уж не связано ли это с тем, о чем он так напряженно разговаривал с Хозяином? Впрочем, надо быть полной дурой, чтоб не понять, а, вернее, не догадаться, о предмете их отнюдь не мирной беседы. Речь шла обо мне, и именно мне надо было быть настороже.

Наместник открыл дверь и куда-то повел меня через узкий коридор, взяв за руку, словно ребенка. Я даже не стала расспрашивать, куда и зачем. Кажется я, наконец-то, сообразила…

Внезапно, ударив по глазам дневным светом, распахнулась какая-то дверь, и мы вышли на балкон. Я едва не вскрикнула. У меня сразу закружилась голова: я не увидела внизу земли. Мы оказались на черт знает каком этаже огромной белой башни, низ которой таял в туманной облачности. Более того, дно балкона, а так же перила были совершенно прозрачными, и я, не глядя выскочив вслед за Гавром, ахнула и вцепилась в дверной косяк. Душа ухнула вниз, и я некоторое время даже не могла вздохнуть.

С балкона начиналась довольно таки хрупкая лестница на крышу башни. Она обвивала стены по спирали и постепенно уходила в пугающую высь. У меня все внутренности сжались, когда я увидела, что Гавр собирается подниматься по ней.

— Я не пойду, — еле вымолвила я, едва сдерживая дрожь в голосе. — Я и тут подышу свежим воздухом. А там уже, наверное, тропосфера.

— Идем. Потом всю оставшуюся жизнь будешь жалеть, что не испытала острых ощущений, — как всегда с иронией отозвался наместник.

— Там же перилл нет! Стоит только подуть ветерку и…

— Я тебя удержу.

Я могла бы, наверное, растаять от его внезапной заботливости, если б не увидела в этот момент его глаза, злые и темные. Мне стало ясно, что он намеревается сбросить меня вниз… До последнего я не хотела верить в то, что он собирается избавиться от меня. А все эти глупые надежды, домыслы… все чушь… Я наконец-то прозрела и поняла, в чем заключался его хитроумный и жестокий замысел. Да нет, не прозрела, и не тотчас. Давно знала. Какая же я дура! Но, увы, было уже слишком поздно…

— Нет! — ответила я, резко вырвав свою руку из его ладони. — Ты, уж пожалуйста, иди вперед, а я за тобой.

Наместник с подозрением глянул на меня и предупредил:

— Держись ближе к стене.

Он шагнул по ступенькам без малейшей тени страха. Наверное, там, наверху, этот ангел без крыльев чувствовал себя ближе к небу. Он не боялся высоты. А я боялась. И теперь не только высоты, но и его.

Стараясь не смотреть вниз, я осторожно, почти вжавшись плечом в стену, тоже начала подъем в небеса. Гавр быстро шел, не оборачиваясь, и вскоре скрылся из виду, свернув за стену. Видимость все уменьшалась, туман становился гуще. Я старалась не думать о том, что балансирую на огромной высоте, но буйная фантазия услужливо подсовывала мне живописные картины моего стремительного падения. Чтоб отвлечься, я стала думать о чем-то постороннем, например, о жутком холоде, который сейчас только обнаружила. Тут же появился и озноб.

Подъем казался бесконечным, на моих волосах появился иней, а дыханье стало превращаться в пар. Наконец, наверху я увидела темную фигуру. Гавр стоял на самом краю крыши и надменно смотрел, как я, дрожа и конвульсивно цепляясь за рельефные выступы стены, поднималась. Он подал мне руку, когда я была уже почти наверху. Но я сделала вид, что не заметила его жест и, рухнув на живот, вползла на зеленый ковер крыши. Потом сразу же отпрыгнула подальше от края и села, спрятав коленки под плащ.

— Я ни за что не спущусь обратно. Не смогу.

— Сможешь, — уверенно произнес наместник.

— Да? С увеличивающейся скоростью падающего тела?

Он взглянул на меня холодно и как будто понимающе. Но потом, видимо, вернулся к своей мысли:

— Мне нужно с тобой поговорить.

— А внутри, в тепле этого нельзя было сделать? — спросила я, дрожа от холода.

— Здесь я чувствую себя свободней.

— Так о чем же ты хочешь со мной поговорить? Хотя, постой-ка, я угадаю: ты снова хочешь меня убить. Только теперь уже у тебя есть на это все законные основания.

Я лихорадочно рассмеялась и не сразу смогла остановиться. Это был смех отчаянья и безнадежности.

— Тебе смешно?! — с удивлением и гневом спросил он.

Перестав смеяться, я нервно сжала челюсти и заговорила:

— Я поняла тебя, Гавр. Теперь поняла. Как ловко ты всех провел! Устранил Василису, которая собиралась убить меня и поэтому разгневала Лютого Князя. А со мной все решилось еще проще: за мое убийство тебя уже никто не сможет наказать. Ведь ты сам решаешь мою судьбу. Так? И трон снова твой.

Гавр ничего не ответил, отвернулся от меня и со злобой пнул ногой маленький камешек. Я продолжила:

— Ты знал, что у Василисы каменное сердце? Наверняка… А у меня-то оно живое…

— Саргон сказал, что если я не убью тебя, он отдаст тебе власть без всяких условий, — услышала я его голос лишь спустя минуту.

— Поверь мне, теперь уж я не откажусь, — сказала я, сама не зная зачем, провоцируя его. Лишь бы поскорей бы все это закончилось.

Он резко развернулся и выхватил меч.

— Защищайся!

Я не шелохнулась.

— И не подумаю!

Гавр заскрежетал зубами.

— Давай! Бери свой меч!

— Так, — протянула я, поднимаясь. — Хочешь совесть очистить: убил в бою. Противник оказал жесточайшее сопротивление и создал неминуемую угрозу твоей жизни?

— Не принижай своих достоинств, Беатриче. В тебе течет кровь Отшельника. К тому же ты убила Горгону!

— Я не стану драться с тобой! Если хочешь, просто подойди и сруби мою глупую голову. Я не стану сопротивляться.

— Мне придется это сделать!

— Сможешь?

— Да!

— Ненавижу тебя!

Мы помолчали. Как все предсказуемо и просто. Даже не поинтересовался, хочу ли я этой власти, приму ли ее. Не сомневается, что я всем пожертвую ради бессмертия. Думает, что знает меня лучше меня самой?

— Ладно. Я помогу тебе и избавлю тебя от себя сейчас же, — сказала я и направилась к краю крыши. — Что там внизу? Есть обо что разбиться вдребезги?

Я медленно подошла к белой кромке и остановилась, глядя не вниз, а вперед перед собой. Я не хотела прыгать и очень надеялась, что Гавр остановит меня. Но он и не собирался. Я обернулась и накололась на его колючую усмешку:

— Ну, что же ты прыгай!

— Ненавижу тебя! — вскричала я и выхватила меч. Сделав прыжок, я тут же нанесла удар.

Гавр легко увернулся от него, даже не спеша атаковать. За первым моим ударом пришла растерянность, и наместник тут же без суеты перехватил инициативу и стал методично наносить легко предсказуемые удары. А я отражала их, только это я и умела. Холод больше не мучил меня и страх тоже. Я восстанавливала в памяти движения рук и корпуса, угол удара, упор, поворот. Гавр не нападал, а словно испытывал меня на прочность. Но вдруг он обрушил довольно-таки сильный удар, и я едва не лишилась руки, отпрыгнув в последнюю долю секунды.

— Отличная реакция, — заметил наместник и стал медленно ходить вокруг меня, выбирая момент.

В его глазах засверкали искры азарта. Он вошел в раж и начинал биться серьезно. И это значило, что пришел мой конец. Нерешительности больше не было в его взгляде, а лишь уверенная сосредоточенность и боевой запал. Приговор был произнесен, и теперь только осталось исполнить его. Ни сожаления, ни сочувствия, ни мук совести. Да, я не соперница ему, а лишь небольшая помеха, которую несложно устранить. Вот и все… И где же та первородная дочь Земли, которая всегда побеждает? На чьей она теперь стороне?

Я остановилась и резко отошла в сторону.

— Все! С меня хватит! — закричала я, отбрасывая меч.

— Не хочешь умереть достойно? — удивился наместник.

— Да с чего ты вообще взял, что я хочу умереть?! И вот еще, скажи-ка мне, где твоя удивительная прозорливость и доскональное знание человеческой души?! Ты что, так и не понял: не нужно мне никакой власти! Никакого бессмертия и силы! Ничего этого!

— В самом деле? И что же тебе нужно?

— Ты! Ты мне нужен! Потому что я тебя люблю! — неожиданно для себя выкрикнула я охрипшим голосом и закрыла лицо ладонями.

Снова налетел ледяной ветер и просквозил меня, растрепав волосы и полы плаща. Как мне хотелось тогда прижаться к нему, такому большому и теплому, чтоб согреться и успокоиться. Но передо мной стоял бессердечный истукан. Он оторвал мои руки от лица и попытался поймать мой заплаканный взгляд.

— Что ты говоришь? Что ты?

— Ты ведь знал, чего добиваться, да? Верно угадал.

— Ты, действительно, думаешь, что я нарочно влюбил тебя в себя?

— Ты бесчувственный и злобный монстр. Я тебя ненавижу.

— Ты себе противоречишь.

Он стоял так близко, что я чувствовала его тепло, и держал меня за запястья, не позволяя снова скрыть глаза.

— А хуже всего, что я, как последняя наивная дура, — попыталась произнести я, но слезы нещадно душили меня, и лишь спустя пару минут я смогла закончить фразу. — Как одержимая надеялась, что и ты меня сможешь полюбить.

— Я не могу.

— Да, я понимаю, — сказала я, размазывая слезы по щекам. — Я давно поняла это. Но ты ведь знаешь, каковы мы, люди. Всегда питаем глупые надежды.

— Нет. Ты ничего не понимаешь. Я не человек. Я не могу просто любить, как смертный.

— Ну, почему?

— Я обязан всегда сохранять хладнокровие, иначе не смогу править.

— Только бесчувственный может править миром. Понимаю.

Я попыталась отойти от него, но он все еще крепко держал меня за руки.

— Постой. Я хочу, чтоб ты знала: если бы я мог себе это позволить, я бы полюбил тебя. Веришь?

— Нет. Не верю. И не нужно мне больше ничего объяснять и оправдываться. Оставайся таким, какой ты есть. Видимо, это и в самом деле должно быть так. А меня, если можно, отпусти в мой мир. Я никогда больше не появлюсь здесь…

Когда я сообщила Лютому Князю о своем решении отказаться от власти и вернуться в свой мир, он нисколько не удивился.

— Ты ведь понимаешь, какая это ответственность? К тому же ты все слишком близко принимаешь к сердцу. Для наместника это плохое качество. Может быть, ты достаточно благоразумна для силы, но слишком мягкосердечна для того, чтоб обладать властью.

После этого ко мне подошел Урфо и пригласил следовать за ним. Гавр стоял у меня за спиной. Когда меня уводили, я оглянулась, всеми силами памяти, стараясь запомнить его, в последний раз наглядеться, унести с собой. А он смотрел не на меня, а вперед, туда, где на троне восседал его повелитель с черными крыльями за спиной.

Перед самой дверью я вдруг вспомнила о важном. Быстро сняла с руки кольцо и, не зная, что с ним делать, обронила. Оно покатилось по залу, словно замедлив время расставания. Я, как загипнотизированная смотрела, как оно перекатывается и, падая, долго не может остановиться и вращается со звоном, отдающимся в самой глубине моего сердца.

Дверь закрылась, и я не успела в последний раз взглянуть на Гавра. Не осознавая своих движений, с опустошенной головой и безразличным сердцем следовала я за Урфо. Мы спускались по крутой лестнице, не помню сколько времени. Мелькал какой-то свет перед глазами, наверное, это были факелы или фонари, освещавшие путь. Урфо не произнес ни слова за все время, и только когда он открыл какую-то дверь, я очнулась от оцепенения. Это была пространственная дверь, за которой я увидела трухлявый мост через Черную речку.

— Прощайте, сударыня, — сказал Урфо.

Я не ответила и, не оглянувшись, направилась к дому.

Было ранее утро, может быть, пять или шесть часов. Осенняя морозная свежесть не бодрила меня. Я лишь зябко ежилась, ведь в сердце прочно засела ледышка. Я была уже на своем месте. Я принадлежала теперь только этому миру. Только здесь я могла теперь чувствовать себя своей. Только здесь был теперь мой дом.

Очень быстро и без единой мысли в голове я пересекла убранное поле. Никакие чудеса больше не поджидали меня здесь, никакие опасности или злоключения. До автобуса оставалось еще полчаса. Я откопала свой чемодан и спрятала туда единственное, что мне осталось в память о Дремучем Мире — меч. И тут вдалеке, у леса вспыхнуло яркое зарево. Это загорелся старый мост. Огромное пламя охватило его целиком, и через минуту он превратился в прах. Больше уже никто и никогда не может попасть на Ту Сторону. И больше никогда… никогда я не увижу его…

Коснувшись боли вековой,

Душа сожженная ослепла.

И нет надежды никакой

На возрождение из пепла…

Эпилог

В мутных городских сумерках, где-то в недрах старых хрущевских построек, слышался приглушенный стон, сдавленный крик, топот и возня. Никто из обитателей бетонных коробок, высовываясь из окон, не хотел вмешиваться в происходящее.

Четверо били одного. Они пинали его ногами, а он скрючившись и вжав встрепанную голову в плечи, корчился, валяясь в грязной снеговой каше.

— Эй, вы! Четверо на одного, это не честно, — раздался вдруг одинокий голос рядом.

Парни, видимо, были так удивлены несказанной смелостью подавшего голос, что тут же остановились, чтоб посмотреть на это чудо. Перед ними стояла девчонка в белой куртке и вязаной шапке, из-под которой выбивались рыжие пряди. Рядом с ней спокойно сидел большой лохматый пес, ни чем не проявлявший агрессивности.

— Иди отсюда, пока и тебе не наваляли, — крикнул ей один из хулиганов.

— Оставьте его в покое, — ровным тоном ответила девчонка.

Один из парней рассмеялся, трое остальных покосились на собаку.

— Ты что, думаешь, мы твоего щеночка испугались?

— Я вас предупредила.

Девушка сняла перчатки, резко, будто хотела прогнать осу, провела рукой по воздуху. В тот же миг все трое с довольно приличной скоростью отлетели и шмякнулись об обледенелый весенний сугроб. Двое потеряли сознание, один, прихрамывая, сразу ретировался. Четвертый, схватив какую-то железку, с диким криком ринулся на девушку. Еще одно легкое движение рукой, и он отлетел к забору, смачно треснувшись об него затылком.

Девчонка подошла к избитому.

— Сам до дома дойдешь?

— Не-а. Здорово ты их.

— Вставай.

— Не могу.

Парнишка был весь в крови и дрожал, как осиновый лист.

— Да ты чертов нарик! — догадалась девушка. — Знала бы, связываться не стала!

— Помоги что ли. Хреново мне, сестричка.

— А сейчас? — спросила она, легонько шмякнув ладонью по его разбитому лбу.

Наркоман закатил глаза и, пошатнувшись, опять упал в снег, но тут же снова поднялся, сначала на четвереньки, потом на дрожащие ноги.

— Ой, кажется, больше не ломает, — удивленно просипел он.

— И не будет больше, если завяжешь.

— Ты чё, экстрасенс что ли?

— Какая тебе разница. Медицинская помощь нужна?

Новая частная клиника располагалась за городом. Все врачи здесь специализировались на так называемых традиционных методах лечения: экстросенсорика, аюрведа, травы, заговоры, хотя, конечно, и без достижений современной науки не обходились. При клинике был открыт небольшой бесплатный прием для разного рода бродяг, бомжей и прочих несчастных отщепенцев. Туда-то и привезла Беатриче своего нового знакомого.

— И не надоело тебе таскать сюда разных пропащих? — спросил у нее смуглый доктор.

— Нет, Ю-Ю. Ты не прав. Вдруг хоть один из них снова станет хорошим человеком.

— Знаешь хоть одного такого?

— Нет.

— Для этого не достаточно просто силы, нужна власть. Кстати, ты так и не рассказала мне, что произошло после того, как ты вернулась в Мир Людей.

Парень, которому доктор обрабатывал ссадины, затаенно слушал рассказ Беатриче, и глаза его становились все шире от удивления.

— А как ты догадалась, что сила вернулась к тебе?

— Не знаю, просто почувствовала и все. Но приручить ее снова я смогла только через две недели. Но большим для меня чудом явилось то, что выжила Троя.

— Да, — согласился Ю-Ю.-Жаль только, что в этом мире она не может говорить.

— Зато все отлично понимает.

— Теперь к хирургу иди, третий кабинет, — сказал доктор парнишке, и тот направился было к двери, но вдруг обернулся и оскалился.

— Слушайте, ребята. А что если я пойду, куда надо и расскажу, какие тут у вас дела творятся. Впрочем, если что подкинете на бедность, тогда, может быть и не расскажу.

— Нет, не подкинем, — ответила ему Беатриче. — Иди, куда хочешь, рассказывай, о чем пожелаешь. Был ты просто нарик, а будешь нарик — шизик.

Парень грустно скривил рот и вышел. Бет тоже стала собираться.

— Постой-ка. У меня прием закончился. Поедем вместе, — сказал ей Ю-Ю.

По дороге они снова говорили о том, что было понятно только им:

— Как твои успехи в ратном деле? — спросил доктор.

— Все лучше и лучше. Вчера я даже едва не одолела деда. Хотя он, конечно, здорово поддавался.

— Он еще не женился?

— Нет. А как ты поживаешь? Так и бегаешь за всеми блондинками подряд?

— Не смейся, — обиделся черт.

— Я и не смеюсь. Просто понять тебя не могу. Зачем ты ее ищешь? Она же тебя убить собиралась.

— Она не виновата! Ее использовали! — горячо возразил Ю-Ю.

— Решение она сама приняла.

— Женщины слабы и подвержены искушению.

— Вот уж точно, — ответила Беатриче, подумав о своем. — И все равно, пропащий ты и, пожалуй, одержимый. Всю жизнь будешь искать ее?

— Кто бы говорил! Ты-то сама всю жизнь будешь ждать его?

Бет оставила этот вопрос без ответа и через некоторое время проговорила:

— Все-таки хорошо, что мы смертны. Представляешь, если бы пришлось ждать вечность?

По субботам Беатриче бывала у отца в его новой семье. Его молодая жена готовилась стать матерью. Отец сиял и чувствовал себя юным, когда закупал ползунки и распашонки. Он не замечал, что с его дочерью происходит что-то странное. Лишь после разговора с Еленой Сергеевной он вдруг задумался и решил провести беседу:

— Прежде всего хочу сказать тебе, — начал он, — что очень горжусь твоими успехами в учебе. Закончить за одну четверть одиннадцатый класс не каждый сумеет. Не пойму только, почему тебе это раньше в голову не пришло. А могла бы уже в институте учиться. Вот…

Отец замялся, наверное, раздумывая, может ли он теперь, когда дочь живет не с ним и неподконтрольна ему, читать ей наставления. Но видно решил, что может, потому что продолжал развивать свою мысль:

— Нас с твоей мамой, честно скажу, настораживают твои затяжные приступы тишины и задумчивости и то, что ты ведешь ненормальный для девушки твоего возраста образ жизни: гуляешь по ночам не с друзьями, а с этой собакой, не ходишь на…как их биш…дискотеки, не заводишь подруг. А твоя непонятная дружба с этим странным доктором и сумасшедшим стариком? Как это понимать? А твое увлечение фехтованием? Разве это занятие для молодой девушки?

Беатриче слушала его молча, глядя в воздух перед собой, а когда отец остановился, чтоб перевести дыханье, спросила:

— Па, зачем ты затеял этот разговор?

— Я хочу узнать, что творится в твоей голове.

— Зачем?

— Затем, чтоб быть уверенным, что ты не вляпаешься в какую-нибудь гнусную историю.

— Обещаю, что ничего плохого со мной не произойдет, и в голове моей нет ничего, что могло бы ввергнуть меня в пучину разврата.

— Ну, раз обещаешь, тогда ладно, — растерянно произнес отец.

Его долг был выполнен, и он успокоился, снова переключаясь на преприятнейшее занятие — подбор имени для малыша.

— Почему бы не назвать его Гавриилом? — спросила Бет, не отвлекаясь, казалось, от своих мыслей.

— Что это за имя? — почему-то испуганно спросила новая жена ее отца. Она в обще с опаской относилась к Беатриче.

— Действительно, что за библейское имя? — переспросил отец.

— Так звали отца одного моего знакомого, — ответила дочь.

— Нет. Это имя нам не подходит. Тем более, что у нас будет дочка. Так сказал доктор.

— У вас будет мальчик, — спокойным и потому пугающе безапелляционным тоном возразила Беатриче, все еще созерцая воздух перед собой. Потом тихо встала и так же меланхолично зашагала к двери, на ходу прощаясь и никак не объясняя своего ухода вдруг…

Когда Беатриче осенью появилась в школе, все сразу заметили, как она изменилась. Многие ее одноклассники приписывали ее преображение несчастной любовной истории с Муромским. Учителя объясняли ее состояние семейными проблемами.

Кирилл все еще не мог до конца осознать своего нового статуса и иногда искоса поглядывал на Бет, пытаясь угадать ее настроение. Однажды, оставшись с ней наедине, он сказал:

— Извини, если причинил тебе боль.

— Не ты причинил мне боль, — безразлично молвила она, а потом, взглянув в глаза юноши так пристально, будто хотела понять, что же в них ее когда-то привлекало, спросила:-Разве ты заметил во мне боль?

— Не знаю, — растерянно отозвался Муромский и отвел глаза, потому что вспомнил, что не может теперь вести с девушками откровенные разговоры.

— Тогда и не болтай зря! — зло ответила Беатриче и быстрым шагом удалилась от него.

Она все еще оставалась для него загадкой: ни с кем не дружила, почти не появлялась в школе. При этом вопрос учителя никогда не мог застать ее врасплох. Она стала круглой отличницей по всем предметам. А учительница литературы просто разводила руками.

— Откуда у тебя такие мысли в голове, — спрашивала она. — Ты читала Ницше?

Когда перед зимними каникулами классная объявила, что Косовей экстерном сдала все экзамены, зачеты и контрольные и больше не будет ходить в школу, это никого не удивило.

— Ну, и слава богу, что я эту чокнутую больше видеть не буду, — сказала Линка Муромская, которая теперь вела разговоры лишь о подгузниках и пустышках и гордо носила по школе свою распухшую молочную грудь.

— Сама ты чокнутая, — почему-то расстроился Сомов.

— Говорю тебе, она ненормальная. Со своей собакой разговаривает, как с человеком, будто она ее понимает. Я сама слышала.

— А я знаю, что она ходит в какую-то спортивную секцию, — сказала Ритка.

— Наверное, не секцию, а секту. Сатанистов, — предположил кто-то, и все с ним согласились.

А между тем в который раз расцветала весна. Беатриче, как когда-то по Дремучему Лесу, бродила по городу со своей верной Троей, сама не зная с какой целью.

— Как скучно здесь, — вздыхала она. — А помнишь, как однажды мы встретили его в лесу, и он пригласил нас в свой замок?

И она снова начинала вспоминать, и сердце снова сжималось от тоски.

— Скучно…

— Бет, послушай, ты должна жить нормальной человеческой жизнью, — говорил ей Ю-Ю.-Найди себе парня, общайся со сверстниками, на тусовки ходи.

— Не могу никого видеть, Юрка. Всегда перед глазами образец для сравнения.

— Что же ты собираешься делать?

— Вот станет совсем тепло, и мы с Троей отправимся бродяжничать. С детства об этом мечтала.

— А жить ты будешь на что, а питаться чем? Солнечной энергией?

— У меня же есть сила.

— Ну, и что?

— Воровать буду. Но только самое необходимое. А может и не только…

— Браво! — рассмеялся черт.

— Нет, решено. Ты со мной, Троя?

В этом сомнений не было. Собака повсюду следовала за своей хозяйкой, хотя та и не нуждалась в защите. Чудики выходили дочь Горгоны во второй раз, и она, узнав о том, что Беатриче покидает Дремучий Мир навсегда, поспешила на Ту Сторону, пока еще был цел мост. Среди людей она потеряла возможность говорить, зато могла долго слушать и, сочувствуя по-собачьи, тихонько поскуливать.

— Я думала, что чужая в Дремучем Мире, а оказалось, что здесь, — говорила ей хозяйка, и она соглашалась.

Однажды в конце апреля Беатриче пришла в школу, чтоб, наконец-то, забрать свой аттестат.

— Ты не придешь на выпускной? — спросила ее классная.

— Нет, — ответила она.

— Ты десять лет проучилась со своими одноклассниками и не хочешь провести с ними последний вечер?

— Мне это не интересно, — поморщилась девушка и увидела появившееся в приоткрытой двери знакомое лицо.

Через тридцать секунд Ритка уже висла у нее на руке и тащила по шумному коридору, нашептывая накопившиеся за эти месяцы новости.

— А еще у нас появился новый парень. Ты бы его видела! Такой лапушка!

— Кто такой? — спросила Бет не любопытства, а приличия ради.

— Блондин, голубые глаза, высокий. Все наши девчонки просто с ума посходили, а он еще не никого выбрал. По слухам, у него еще пока никого нет.

— Это радует, — молвила Бет равнодушно.

— Ну, а я о чем тебе говорю? Хочешь познакомлю? Да вот он идет.

Перед девушками внезапно выросла заметно подросшая фигура Лелио.

— Так! — властно молвила остолбеневшая от удивления бывшая наместница. — Что ты тут делаешь?

— Вы что, знакомы? — вытаращилась Марго. Изумлению ее не было предела…

Весь 11-в прильнул к окну, наблюдая, как новенький вожделенный красавчик и их с детсада знакомая, чокнутая Бет, вместе выходят из школы и о чем-то напряженно разговаривают. Но если бы они только слышали, о чем шла речь, то решили бы, что оба сбежали из психушки.

— Понимаешь, госпожа наместница…

— Не называй меня так! — прикрикнула Бет. — А то я подумаю, что ты издеваешься!

— Ну, прости. Я по привычке. Так вот. Иногда и я выхожу в мир людей. Скучно все время сидеть в Дремучем Мире. Ну, и ты ведь меня знаешь.

— Да. Ты любишь пошалить. А мама твоя в курсе, что ты здесь?

Лелио расхохотался:

— Я уже взрослый мальчик!

— И почему именно моя школа?

— Мне стало интересно. Захотелось посетить то место, где воспитали Первую наместницу Беатриче.

— Я же сказала тебе, не зови меня так!

— Еще раз прости, — поклонился Лелио, не переставая ухмыляться.

— Ну, и плут же ты! Хотя, ладно. Черт с тобой! Какое мое теперь дело? Морочь моим дорогим одноклассникам головы, сколько угодно, если тебе нравится.

— Пока нравится, а там посмотрим. А ты чем занимаешься в этом мире?

— Пока ничем. Собираюсь идти бродяжничать.

— Бродяжничать? Что за фантазия? Зачем это тебе?

— Тоску развеять.

Из-за ворот важно выплыла зевающая Троя, которая везде сопровождала свою хозяйку. Беатриче наклонилась к собаке и потрепала ее по загривку.

— Тоскуешь? — вдруг серьезно спросил Лелио.

— Пропади все пропадом! И в первую очередь твоя мамочка, которая наговорила мне бессмыслицы про любовь, которая всегда побеждает!

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Вряд ли. Мне ты ничем не поможешь, — с безнадегой в голосе произнесла Беатриче и, помолчав немного, хотела было спросить:-Как там… А впрочем, не важно…

Утром первого мая Беатриче собиралась в дорогу.

— Я беру только самое необходимое, — говорила она Трое. — Все остальное мы сможем добыть.

"Самое необходимое" легко поместилось в маленьком рюкзаке. Джинсы и куртка, под курткой майка — если будет жарко, дорогие и потому довольно прочные кроссовки, светлая косынка, чтоб не пекло голову, были уже надеты.

В комнату с зубной щеткой во рту вошла Елена Сергеевна, на ходу сообщая хорошую новость:

— Бети, вчера я договорилась с Анной Федоровной по поводу университета. А ты куда-то собираешься?

— Да, мама. Я ухожу.

— С рюкзаком? Надолго? К ужину будешь?

— Нет, я буду к зиме, — не шутя заявила дочь.

— Как угодно! — фыркнула мать. — Только сегодня у тебя встреча с твоим будущим преподавателем. Не опоздай. Ты ведь хочешь стать студенткой университета?

— Нет, мама, я хочу стать бродягой. Извини, мне пора. Прощай!

— Бети! Бети! — неслось ей вслед, когда она спускалась по лестнице. — Так ты будешь к вечеру?

Елена Сергеевна так ничего и не поняла.

— Не волнуйся! И не вздумай заявлять в милицию. Они меня все равно не отыщут! — был ей ответ.

Они отправились на восток, в сияющий, искрящийся, но утомительный май. Стараясь избегать дорог, Беатриче и пес-дух вошли в городской парк, который плавно перетекал в обширный городской массив, тянущийся почти до соседнего района.

— Просто будем идти по компасу и неважно куда, — объясняла хозяйка своей собаке. — Что ты хочешь спросить? Зачем нам тогда вообще куда-то идти? Будем надеяться, что нас ждут приключения, которые отвлекут меня от грустных мыслей. Посмотри, Троя, какая весна! Какая зелень! Просто изумруды и топазы!

Восторг с горьким привкусом грусти.

Они отправились по идущей в узкой просеке дороге, которая слегка заросла мягкой курчавой травкой. В этом году по ней еще никто не проезжал и не проходил. И первыми по ней прошагали бродяги, стремящиеся на восход солнца.

По их следам со скоростью человеческого шага двигался восхитительный вороной конь с прекрасным и величественным всадником.

— Почему-то мне кажется, что мы здесь не одни? — спросила Беатриче свою собаку, но та ничего не могла учуять.

Оберон возник словно из воздуха прямо за спиной путешественников. Троя, тотчас почуяв его, обернулась и зарычала. Беатриче резко повернула голову, приготовившись в случае опасности защищаться, но тут же застыла в недоверчивом удивлении. Она совершенно не ведала, как отреагировать на внезапное появлении Гавра здесь, в ее мире, на дикой лесной дороге. Не знала она и, зачем он здесь, и решительно приказывала себе, не извлекать из своего сердца давно похороненную там надежду.

— Зачем ты тут? — спросила она, наконец, недоверчиво и, как ей самой показалось, достаточно равнодушно.

— Я пришел за тобой. — ответил ей получеловек и полуангел.

— Ты хочешь, чтоб я ушла с тобой в твой мир? — с сомнением спросила Беатриче.

— Да.

— Но почему?

— Я чувствую себя виноватым перед тобой.

— И только-то? Тогда можешь очистить свою совесть: я давно уже не держу на тебя зла. Да и никогда не держала.

Утопленница-надежда не воскресла из мертвых.

— Рад это слышать. Так ты не хочешь вернуться со мной в Дремучий Мир?

— А ты уже не боишься, что я займу твой трон?

— А ты бы хотела получить мой трон? — спросил он.

— Ты ведь знаешь, что кроме тебя мне не нужно никого и ничего.

— Тогда пойдем со мной.

— И пойду.

— Ты согласна?

Вместо ответа она улыбнулась и подала ему свою руку. Через мгновенье она уже сидела в седле, и послушный и совсем уже не бешеный вороной конь, осторожно вышагивая, направился в сторону леса. За ним, сохраняя почтительную дистанцию, шел пес-дух. Над лесом все жарче разгоралось молодое солнце. Беатриче не знала, сколько ей суждено быть рядом с Гавром, до тех пор пока бессмертный титан снова не заскучает, и она станет ему не нужна. Но даже если бы это был всего лишь один день, она ни за что бы не променяла этот день на вечность.

КОНЕЦ

Оглавление

Белкина Наталия . Наместник

Реклама на сайте