«Что-то остается»

Шатт и Амарга ЧТО-ТО ОСТАЕТСЯ Часть первая. Мотылек Ставни закрыты,Замки, молитвы,И всякое прочее —Утром прокляты,В полдень забыты —Те, что летают ночью.Клещи ущелий,Спины вершины,Укрыты тьмою,Снегов периныНа дне долины —Жилье людское.Вот ветры твариКрыла распяли,Гремит, хохочетКак лист металлаУрок вокалаТех, что летают ночью.Глаза — агаты,Когтисты лапы,И в новолуньеПаденья ватыИных крылатыхПолет бесшумней.Кровавой даниИщет созданье,Отраву точитКлыкастой пасти.И черной мастиТе, что летают ночью.Вот вороныеРаскрылись крылья.Огонь геенны!И снежной буриКосые струиСтучатся в стены.Путник ли это?Жена соседа?За стенкой кочет?О нет, снаружиВ ветрах и стужеТе, что летают ночью.Молитесь, сестры,За тех, кто простоПал на колени,Страшась кончины,Огнем лучиныГоняет тени.Любитель кровиНа снежной кровле —Крыла и очиНе слишком грозны.Молитесь, сестры,За тех, что летают ночью. Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Редда негромко заворчала. Припожаловал кто-то. Ун вскинул кудлатую башку.

— Тихо, малыш. Спокойно.

Гость за дверью топотал и пыхтел, как медведь. Взлез на крыльцо, кхекнул вежливо. Для верности постучал.

— Слышь, паря. Того.

— Заходи, — я подвинул к себе миску.

Обедает Сыч-охотник. Черт бы побрал этого Борга. Вовремя, как всегда. Небось, опять с тем же самым.

Вошел, покосился на собак. Редда фыркнула, а Ун уселся и принялся презрительно скрести за ухом, вычесывая воображаемых блох.

— Того, — сказал староста, — По делу я, стало быть. От общины, Сыч.

Ну, точно — с тем же самым. Вот принесла нелегкая.

— Проходи да садись, — черпанул из миски. — Что за дело ко мне у общины?

Он кашлянул, с достоинством утвердил зад на лавке, пригладил бороду. Крякнул.

— Тварь эта, Сыч. Споймал бы ты уж ее, что ль? Всю ж скотину перепортит.

Сыч-охотник снова черпанул похлебку.

— Видано ли дело, чтоб нечисть всякая взор Господень оскорбляла? Богоугодное дело совершишь, Сыч!

Я не удержался, буркнул:

— Ловил уж я твою тварь. Не ловится она. А вреда от нее скотине нету.

— Да как же нету вреда, когда Кайд Кузнец нетель свою забил позавчерась, порченая потому что! И мясо ж никто брать не хотел.

— Я взял, — отрезал Сыч-охотник и отправил в рот еще одну ложку…

— Кайд — он кузнец, — гнул свое староста, — В таких делах понимает. Сказал — порченая скотина.