«Проклятие»

Генри Лайон Олди ПРОКЛЯТИЕ

Компиляция из отчета Андреа Мускулюса, действительного члена лейб-малефициума, о рабочей поездке в Ясные Заусенцы, материалов королевской канцелярии за Год Седой Мантикоры и воспоминаний столетней давности. В конечном виде передано Гувальду Мотлоху, верховному архивариусу Надзора Семерых, лично лейб-малефактором Серафимом Нексусом.

«Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.»

Первое послание к Коринфянам…Охапку вздохов на скамейке,Мгновенья чудного итог,Аплодисменты шапитоИ ужин старенькой семейки,Затем беру вчерашний суп,Пасть рокового чемодана,Колоду карт, где дура-дамаВалета-блудня тянет в суд,Крыжовник, от дождя рябой,Немного страсти, много лени,И столбенею в удивленьи:Любовь!Гляди-ка ты! — любовь…Томас Биннори, «Я не умею о любви»

— Ну так что, мастер? Выветрилось?

Староста с жалкой надеждой заглянул в лицо Андреа Мускулюсу: снизу вверх. Не дождавшись ответа, он извлек из-за пазухи клетчатый платок размером с полковое знамя, снял картуз — и начал старательно промокать вспотевшую лысину. Блестящая, гладкая, в окружении редких прелых волосиков, лысина сочувствия не вызывала. Мода на платки возникла в столице год назад. Начало ей положил заезжий нобилит — щеголь, знаток поэзии и записной дуэлянт Раймонд д'Эстанор. Нет, в Реттии и раньше не пренебрегали этим предметом туалета! Но лишь после д'Эстанора стали носить при себе не один, а целую коллекцию платков. За поясом, в карманах, за обшлагами рукавов; с кружевами и без, льняные и батистовые. Позже, когда мода получила широкое распространение, платки стали повязывать еще и на шею. Франты спорили, что красивее: «узел висельника» или «мертвый узел». Офицеры-кавалеристы с пеной у рта доказывали, что правильно завязанный платок защищает шею от сабельного удара. Кое-кто верил. Однако староста Ясных Заусенцев, поселка строгалей, ничего не знал о причудах столичных модников. Да и то сказать: платок в поселке имелся у него одного, чем он заслуженно гордился.

— С ходу не определишь, — Мускулюс счел выдержанную паузу достаточной. — Проклятие, сударь, штука тонкая. Опутает паутинкой, а на поверку-то паутинка крепче стали! Не кто-нибудь, сам Нихон клал. Великий Нихон!