«Тридцать три тещи»

Алексей Бессонов ТРИДЦАТЬ ТРИ ТЕЩИ 

В тот день решительно ничто в герцогстве не предвещало несчастья: как всегда, колосились поля и поросились свиньи, – хотя по субботам случалось и наоборот, – а в березовых рощах шли косые дожди и наливались необыкновенной силой сладкие бруньки. Пейзане героически боролись с урожаем, и один только старый пастух Поппало, приспустивший за ближайшим стогом штаны, мечтательно воздел свой взор к небу, чтобы узреть мелькнувшую меж облаков короткую темную молнию.

– Ой, лихо! – вздохнул он. – Сказывали мне деды, что не к добру это…

Но выслушать его было некому – разве мрачному хряку Партизану, что бродил по росе, с тревогой принюхиваясь к тягостным процессам, вторую неделю подряд происходящим в его истерзанном кишечнике.

Поппало пошарил рукой в поисках лопуха, однако ж, не найдя искомого, с кряхтеньем натянул порты и, задумчиво присвистнув, глянул в сторону мрачного замка маркграфов Шизелло, господствовавшего над плодородной равниной. До замка было не менее лиги – в один присест и не доплюнешь.

– Эх ты ж, мать сыра земля… – проворчал простак Поппало и, подбоченясь, поплелся на пастбище пожирать подостывшую паэлью.

Меж тем в замке происходило немало интересного.

Около полудня под воротами замка призывно загудел рог. Выбежавший дворецкий, кланяясь, принял под уздцы вороного коня, на котором горделиво восседал давно ожидаемый и весьма важный гость самого маркграфа – сэр Олаф Щитман, выдающийся шоумен-калоимитатор, почетный доктор нескольких заморских университетов сразу и просто хороший человек. Хозяин же замка, достопочтенный Ромуальд Шизелло, встретил своего друга на парадной лестнице изумительного коричневого мрамора, застеленной по такому случаю редкими хорасанскими коврами.

– Вижу, вижу вас, друг мой! – вскричал маркграф, бросаясь навстречу гостю. – Стол будет готов буквально через минуту!

– Каков стол, таков и стул, – добродушно отшутился Щитман, заключая приятеля в объятья. – Впрочем, у вас, дорогой Шизелло, мне опасаться нечего: недавно прочитал вашу новейшую работу по нормализации пищеварения беспозвоночных. Здраво, здраво, ничего не скажешь!

– Пришлось проделать некоторые эксперименты, – признался Шизелло и вздохнул.

На самом деле подопытный осьминог, которого он битых три недели кормил исключительно чесночными ватрушками, просто-напросто издох, поэтому добрая половина научной работы была высосана из пальца. Но признаваться в этом Ромаульду не хотелось – еще бы, ведь большинство заслуженных академиков, представляемых ко всевозможным премиям, располагают куда более сомнительным экспериментальным материалом – однако же!..

– Что ж я не вижу вашей молодой супруги, красавицы Яссины? – осведомился Щитман, сбросив на руки подбежавшим слугам дорожный плащ. – Или вы, Шизелло, вознамерились спрятать ее от меня? Не бойтесь, я далек от сглаза!

– Увы, – развел руками маркграф, – жена с тещенькой изволили убыть на ярмарку в Пеймар, где и пробудут не менее недели, закупая необходимые семье Кирфельд сельскохозяйственные орудия. Но я тешу себя надеждой, что сие прискорбное обстоятельство не помешает нам, дорогой сэр Олаф, насладиться приготовленными для нас яствами.

– Единой надеждой жив человек! – жизнерадостно ответствовал тот и отправился вслед за слугами к парадному платиновому рукомойнику, надраенному до ослепительного блеска.

Когда дорогой гость спустился в обеденную залу, столы уже ломились от множества кушаний. Здесь были и кальмары в бренди, и нежнейшие молочные поросята, фаршированные морской капустой, и даже перепела под ромовой бабой. Венчал же сие великолепие дубовый бочонок медовой с перцем, презентованный маркграфу его тестем, известным на всю округу мастером самогоноварения бароном Кирфельдом.

– О! – вскричал Щитман, радостно массируя ягодичные мышцы. – Да вы, любезный Ромуальд, решили укормить меня до заворота кишок! Вот за то я тебя, брат, и люблю!

И, не сдержав слезы, облобызал молодого Шизелло во все щеки.

– Сказать совести, так я ждал вас еще вчера, – начал меж тем Ромуальд, делая знак кравчему наполнять кубки. – И то: едва закончил завтрак, как стук в ворота. Ну, думаю, сэр Олаф… ничуть. Представьте себе: разъездной агент страховой фирмы «Ласло Хервамбабок и дед». Его-то тут и не хватало! Мало мне банковских…

– У вас проблемы с кредиторами? – искренне изумился Олаф Щитман, наблюдая, как пахучая струя наполняет его серебряный кубок. – Но я слышал, что за леди Яссиной вы взяли весьма недурное приданое!

– Ах, да если б то были просто кредиторы! – всплеснул руками доблестный Ромаульд. – Что за горе? Нам, дракономахерам… но увы, мой друг, дело обстоит куда как круче. Мой почтенный, мир его праху, родитель, однажды вложил немалые деньги в активы банка «Кредитэ – сосьетэ», однако ж банк изволил лопнуть. И теперь! Представьте себе! Находятся некие поверенные, заявляющие, что я – я, сэр Олаф, да! – теперь должен еще и что-то там платить по каким-то старым счетам. Но помилуйте, говорю я, деньги-то батюшка давал, а никак не брал! Что, вы думаете, говорят мне эти прохвосты? Тем, говорят, хуже для него. Не давал бы в долг – не остался бы должен.

– Беспредел! – закатил глаза Щитман. – И что же вы, дорогой Ромаульд?

– А что я? Велю гнать их прочь… пока. В скором времени мой славный тесть закончит работу над новым урожаем и уж тогда, поверьте, мы с ним порешим все эти… гм-м… проблемы. Пока же – за встречу!

– Вздрогнем! – возопил сэр Олаф, поднимая кубок.

И два добрых приятеля воздали должное как искусству поваров из замка Шизелло, так и невероятному мастерству барона Кирфельда, сумевшего, – не без посторонней, впрочем, помощи, приуготовить тот благородный напиток, что исправно подливал в кубки умелый кравчий.

В имение Кирфельд, дорогой читатель, мы с тобой сейчас и проследуем – пусть уж они там пьют пока без нас, ведь тень грядущего несчастья уже распростерла свои крылья над всей округой…

Над имением стояла изрядная туча. Несмотря на то, что и справа и слева от нее безмятежные облака неутомимо неслись куда-то прочь, туча висела, будто прикованная.

Глядя на нее, благородный золотистый дракон по имени Шон, компаньон и ближайший наперсник барона Кирфельда, задумчиво вздыхал и шевелил своим мягким чутким носом, пытаясь унюхать направление ветра. Ветра, однако, по сути и не было. Для мудрого Шона, прекрасно разбиравшегося в метеорологии, это странное явление выглядело несколько пугающе. Насколько ему было известно, ветры над славным герцогством дули всегда. Хоть куда-нибудь… но дули. Шон еще раз посмотрел на тучу и, присев на корточки, скептически поковырялся в правом ухе.

– Што, жопа? – ласково обратился он к Пупырю, любимому боевому коню барона, стоявшему поодаль. – Туча, говоришь? То-то и оно, бессловесная ты животная. А то б гороху съел?..

И, лениво шевельнув крылом, указал Пупырю на громадную серебряную ванну с тонкой насечкой, на дне которой еще оставалось некоторое количество приправленной изысканными пряностями гороховой каши, густо замешанной на малиновом самогоне.

Пупырь, однако же, в ответ лишь раздраженно взмахнул хвостом и прянул ушами.

– А!.. – фыркнул Шон, подошел к ванне и, взяв золотой ковш размером с добрый таз для купания младенцев, безо всякого интереса ковырнул им в ароматном вареве. – Сала, сволочи, пожалели… – прошипел он, жуя. – Хотя какое тут, к черту, сало, если они его ващще… это вот… шинкой называют. Удавлю поваров, крест на пузе!

Сказавши сие, могучий Шон прислушался к происходящим в недрах его организма процессам. Едва слышное для постороннего уха урчание подсказало ему, что пришла пора готовиться к взлету. Отсутствие ветра осложняло подъем тяжело груженого дракона, но Шон изрядно преуспел в своем летном мастерстве: присев, он широко раскинул крылья, выпучил глаза и стартовал. Грохочущая струя раскаленных газов мгновенно смела со двора любопытных кур и даже заставила пошатнуться обычно невозмутимого Пупыря – но дракон уже был в воздухе.

Тяжко работая крыльями, он набрал потребную высоту и тогда только достал из планшета карту с пометками на сегодня.

– Та-ак, – хмыкнул Шон, глядя вниз. – Очень здорово… поле номер семь, мать его… рапс… как баронессы дома нет, так хоть мама кричи!

С этими словами он вытащил из подмышечной сумки мобильник и, не переставая помахивать крыльями, набрал номер.

– Алло! – завопил он. – Барон! Ну что это опять такое?! Рапс, седьмой номер, у тебя там пейзане лазят! Куда ты успеешь? Я что, по твоему, железобетонный? Нет, третье и двадцатое свободны… а седьмое? Ну все, я тогда на развалины все отправлю…

– Тикай, хлопцы, – сказал пастух Поппало, глядя в небо, где медленно плыла ширококрылая золотистая тень, – сельхозавиация пошла. Давай в сад, под деревья, а то щас сфинктер откроет, так мало не покажется! Век к девке не подкатишь!

Вернув на место телефон, Шон лег на левое крыло и пошел к полю номер три, недавно распаханному под ячмень. На нем, к счастью, никого не было – и вскоре редчайший драконий навоз, производимый, кстати, благодаря особо разработанной Ромуальдом Шизелло горохово-малиновой диете, с шумом ушел на густой чернозем. Эту повинность (по особой договоренности с баронессой Брюхильдой) Шон не без раздражения выполнял не реже раза в месяц. Собственно, деваться ему было некуда: в замке его не только кормили, но и держали за своего – однажды он до смерти перепугал незадачливого ухажера младшей дочери барона, оленевода-стажера, вздумавшего вдруг увезти ее с собою в тундру, после чего неукротимая Брюхильда прониклась к изгнаннику искренней любовью и официально оформила на него регистрацию в ОВИРе, даже купив для этого на рынке «левую» миграционную карту.

Закончив с полем номер двадцать, Шон тяжко вздохнул и устремился на север, к развалинам старинного монастыря девственников-тракторцианцев. Монастырь числился разрушенным уже лет эдак триста, но время от времени к нему все же приходили компании молодых механизаторов, волоча за собой карданы с разбитыми крестовинами, рулевые рейки и полные рюкзаки поршневых пальцев. Все это добро сваливалось под замшелыми стенами, после чего по кругу шла четверть доброго кукурузного – по преданию, подобный ритуал помогал при выборе невесты.

За монастырем находился глубочайший заболоченный пруд – Ромаульд Шизелло даже проводил соответствующие исследования, размышляя над гипотезой о том, что странный водоем связан с ядром планеты паутиной заполненных водой пещер. До дна он так и не добрался, укрепившись, в итоге, в своих домыслах окончательно – вот туда-то и устремился наш славный дракон. Опустившись к самой воде, чтобы не распугать ни в чем не повинную рыбу, благородный Шон избавился от лишних масс и, облегченно вздохнув, присел на берегу на массивную каменную глыбу, притащенную сюда, как говорят, еще неандертальцами под предводительством самого Урр-Пукка.

– Если вдуматься, так все не так уж плохо, – пробормотал дракон, скручивая себе сигаретку из кукурузного листа. – А с другой стороны, так и не очень…

Он прикрыл глаза – и ему тотчас вспомнился далекий Житомир, его прекрасные зеленые улицы, и потоки горячего летнего ветра, несущие торжествующего дракона навстречу солнцу. В Житомире его любили все, и даже участковые. Горестно вздохнув, Шон цыкнул на готовую сигарету огнедышащим зубом и вставил ее в рот. Но юге по-прежнему висела мрачная серая туча, накрывающая собой замок Кирфельд.

«Интересная причуда, – подумал Шон. – Сколько ни учился я в метеотехникуме, а о таком нам на лекциях не рассказывали!»

Покуривая, он с интересом разглядывал развалины монастыря – грандиозное некогда строение со временем пришло в совершеннейший упадок, лишь западная башня, выстроенная тракторцианцами в незапамятные времена, еще держалась, глядя на зеленеющую вокруг равнину мертвыми провалами узких, как бойницы, окон.

– Да уж… – хмыкнул Шон, – вот тебе и былое величие. Хм, а это там еще кто? Опять молодежь на шабаш собралась, что ли?

И действительно, в одном из окон на третьем этаже башни остро мелькали какие-то алые всполохи, похожие на цветомузыку – при том, что исключительный слух дракона не ощущал никаких децибел, выдающихся из умиротворенного фона маловетреного дня. Зато Шон почуял нечто другое – будто темная, омерзительно пульсирующая масса вдруг надвинулась на него, и он неожиданно вспомнил свой короткий, крайне неудачный брак, – а в следующий миг перед ним возникла теща, Павлина Капитоновна, с чудовищного вида сковородкой в руке.

– Шон, с-сволочь! – возопила она. – Опять гнал весь день?! А вот я участкового!!!

И мир раскололся на мириады сверкающих брызг…

Приблизительно в это же время двое славных приятелей, сидящие в обеденной зале замка Шизелло, яростно заспорили по поводу одной хорошо знакомой им девицы – в ту давнюю пору, когда оба они были студентами известного университета, кокетка немало прославилась в их кругу своими редкими талантами.

– Нет и еще раз нет! – пристукивая по столу пустым кубком, утверждал сэр Олаф Щитман. – Юлиана с легкостью выпивала трехгаллонный бочонок пива! Это уж я видел лично, равно как и то, что после такого бочонка она полчаса кряду плясала тарантеллу – и ничего, уж поверьте мне, там не расплескивалось! Потому-то мы, старший курс философского факультета, и звали ее Юлька-Пузырь! А профессор Махач, ставя ей «три» по натурфилософии, всегда приговаривал: «только за натуру, только за натуру, Юленька»…

– А вот-те хрен! – ответствовал ему хозяин. – Типа сам я не видел! И не трехгаллоннный вовсе, а всего лишь трехлитровый! И не полчаса, а минут пять – да, со мной, да! Вот это было! Не будь я нынче женат… а впрочем, что тут спорить! Давайте лучше хлопнем! Как говорит один милейший дракон – знатный друг моего тестя, между прочим – «так воно найкраще будет». Кравчий, сукин сын! Не ленись, наливай!

И кравчий наливал сообразно чину.

В какой-то момент друзья почувствовали усталость от выпитого и съеденного, и Ромуальд Шизелло, приказав подготовить перемену блюд, пригласил своего гостя выйти на балкон, откуда открывался чудесный вид на зеленеющие под солнцем поля.

– Замечательно дело, – сказал он сэру Олафу, срывая пробку с очаровательного пивного кувшина. – Никогда ранее, друг мой, не подумал бы, что деревенская жизнь может таить в себе столько прелестей!

– То же самое утверждала моя бывшая жена, – раскуривая сигару, пробормотал Щитман.

– Вы были женаты? – изумился маркграф. – Но вы никогда не рассказывали мне об этом!

– А что тут рассказывать? – вздохнул его гость. – Ошибки юности… милая проказница, оказавшаяся, в итоге, абсолютно нечувствительной к воздействию высокого искусства… да плюс, извольте – теща.

– Теща?

– Вот-вот, теща. О каком искусстве может идти речь, когда тебе все время сверлят мозги? Вот вы, мой дорогой Ромуальд, не испытываете разве давления со стороны родителей жены?

– Я, сэр Олаф?

– Да-да, вы! Или вы хотите сказать мне, что тесть с тещей нисколько не препятствуют вашим благородным научным изысканиям? Не заставляют вас окунаться в этот низменный, отвратительный, совершенно бездуховный…

– Да помилуйте, друг мой! – с жаром возразил молодой маркграф. – Никогда я не ощущал никакого ни давления, ничего такого… более того, мой благородный тесть барон Кирфельд всегда разрешает использовать свои земли для любых моих экспериментов. И я, между прочим, кое в чем помогаю ему… да!

– А изрядный же вы счастливчик! – скептически нахмурил бровь Щитман.

И, испросив позволения отлучиться, отправился туда, куда даже короли ходят преимущественно пешком. Ливрейный лакей проводил его до белой двери, инкрустированной золотыми павлинами, и услужливо нажал на серебряную ручку. Олаф Щитман не без восторга оглядел сверкающее фарфоровое великолепие, щедро украшенное бегущими огнями всех цветов спектра, и со сладостным вздохом потянул на себе пояс. В этот миг что-то хлопнуло, – и прямо перед ним возникла позабытая уже теща.

– Ага, – зловеще скалясь густо накрашенным ртом, произнесла она. – Опять собрался. И так уже весь дом ночными горшками уставлен, так все ему мало! Ну-ну…

И эмалированная утка с громом ударила его по своду черепа.

… – Полова, – промолвил престарелый пастух Попалло, помешивая прокисший плов. – Попадалово, пацаны.

– Что вы, дедушка. – нерешительно подал голос один из юных подпасков, – баранина-то, чай, свежайшая была.

– Что ты, сынок, о баранах знаешь… – вздохнул старец. – Вот покойная моя теща, та – да, та так разделывать умела! Принесет ей, помню, тесть барана с пастбища, та – щелк, и все! И нога – как огурчик. А потом…

– А что потом, дедушка? – горячо зашептали молодые пастухи.

– Потом-то? – переспросил Попалло и расправил желтые усы. – Потом известно что…

Договорить он не успел. Прямо из пламени скромного пастушьего костра на него вдруг поднялась его десятипудовая теща в бархатном очипке, полосатом халате и алых сафьяновых сапогах. В руке у нее была устрашающая баранья нога.

– Сгноил, Попалло, доньку мою! – горестно возопила она. – Заморил, урод гофрированный!

Баранья нога с размаху треснула дедушку Попалло по лицу, и он упал навзничь, зарывшись спиной в сочных кормовых травах. Подпаски, ринувшись поднимать внезапно потерявшего сознание патриарха, неожиданно замешкались и слегка оторопели – с юга на имение наплывала длинная, невероятно огромная серебряная рыба с золотым трезубцем на боку. Вот она остановилась над замком, и тонкое пение моторов перешло в гулкий рык – увенчанный четырьмя плавниками хвост воздушного корабля пошел зачем-то влево…

Барон Кирфельд, кое-как напяливший парадную кирасу, уже стоял во дворе, вызванный из подвалов дворецким. Рядом толпились слуги – кто с хлебом-солью, кто с пулеметами, хотя последние барон категорически приказал спрятать под одеждой. Гостей он никак не ждал, а уж тем более – таких! Над замком маневрировал, готовясь к причаливанию, невообразимо гигантский торговый дирижабль, прибывший, судя по эмблемам на борту, из далеких и загадочных южных степей. Все двенадцать его двигателей несли на себе марку знаменитой фирмы «Мотор Сiч», и от струй их пропеллеров, направленных сейчас вниз, во дворе кружились десятки мини-смерчей из давно неметенной пыли. Из окон носовой гондолы угрожающе щерились стволы скорострельных авиационных «Кольт-Браунингов» калибра 50, призванных защищать «купца» от безжалостных воздушных пиратов.

Вот наконец все четыре носовых якоря зацепились за стену замка, где-то далеко упали на землю и кормовые: дирижабль встал. Еще несколько секунд рычали двигатели, прижимая чудовищное серебряное тело к земле, и наконец барон увидел, как в средней гондоле распахнулся люк и из него выпала на землю прочная конопляная лестница.

– Подхватить! Держать! – приказал он дворне и, оправив на себе кирасу, не спеша двинулся вперед.

По лесенке тем временем шустро спустились трое крепких молодых парней в мешковатых штанах, блестящих кожаных куртках и черных лоснящихся шлемах. За спиной у каждого был привязан какой-то тюк. Не говоря ни слова, они очень осторожно опустили свой груз на брусчатку двора и замерли – теперь только барон заметил, что у всех троих на левом боку привешено по сабле в простых, без серебра, ножнах. Следом за ними во двор сошли два солидного вида мужа в отороченных леопардом шапках, длинных кафтанах и мягких рыжих сапогах невиданно тонкой работы. Ножны их сабель сверкали золотом и изумрудами.

– То просим прощения у пана барона, – немного сипло произнес тот, что спустился первым – крупный, даже дородный степняк с длинными седоватыми усами. – Никогда б, пан барон, не посмели мы нарушить ваш покой, но обстоятельства сложились так, что иного выхода у нас просто не было.

– У вас авария? – встрепенулся Кирфельд. – Или, не дай боже… больной на борту? Мой зять, он…

– Бог милостив, – грустно улыбнулся его неожиданный гость. – Но все немного… не так, пан барон. Позвольте представиться: Тарас Небийвовк, а это – , и он указал на второго купца, черноусого, но при том розовощекого детину, который, невзирая на годы, сумел сохранить в глазах некоторую детскость, – Петро Байстрюк, мой кум и компаньон.

– Рад знакомству… панове, – улыбнулся барон, вспомнив службу при дворе и многочисленные вояжи за кордон. – Барон Кирфельд. Прошу вас быть моими гостями.

– Сэмэн, – едва заметно щелкнул пальцами Байстрюк, и один из юношей, кивнув, споро смахнул ткань со всех трех тюков, оказавшихся вдруг ящиками. Кирфельд сглотнул. Два ящика содержали в себе легендарное стратегическое сало – как копченое, так и нет, – а третий, о небо! – крымский коньяк, и бутылок там было, как успел прикинуть Кирфельд, никак не меньше сорока.

– Не сочтите за взятку, – мягко проговорил Небийвовк, и барон вдруг понял, что почтенный негоциант стесняется. – Наши законы – упаси господь… вы знаете. Это – просто гостинец… за неудобства. Корабль на голову! Мы понимаем. Но не могли бы мы все же поговорить, пан барон?

– Ох, да! – несколько опомнился Кирфельд. – Дворецкий, стол в зале, бегом! Медовой! Вынужден просить прощения, но я был занят научными изысканиями и никак не ждал вашего визита. Поэтому…

– Вздор, пане барон, – ответил ему Тарас Небийвовк, поднимаясь по ступеням замка. – То мы у вас прощения просим. Но…

Отхлебнув по первой, оба негоцианта недоуменно переглянулись и, не обращая внимания на этикет, покосились на кравчего – впрочем, в далекой степной стране, прославленной как своим гостеприимством, так и своими свободами, такое может быть в порядке вещей. Мудрый кравчий, немало попутешествовавший в разных концах света, тотчас же понял, чего от него хотят, и наполнил кубки снова.

– А то добрая горилка у вас, пане барон, – с некоторым удивлением подал голос Байстрюк. – А, куме?

– То правда, кум, – согласился с ним Небийвовк. – Ото ж – ваше здоровье, пан барон! Порядок мы знаем.

– Кстати, а откуда вы узнали, что я… э-ээ – барон? – спросил Кирфельд, не успев почему-то дернуть себя за язык) обычно это делала супруга!)

– Наши навигационные системы привязаны к сателлитам, – мягко ответил Небийвовк. – Водяной старт прямо из-под Одессы. Потому – карты не нужны. Мы и идем по ним из самого Запорожья. Авиадвигатели везем, трубу, ну и соль, конечно. Куда ж чумакам без соли!

– Ах, ну да, – натурально хлопнул себя по лбу барон. – Навигационные системы… ну конечно. Как я мог забыть!

В этот миг в обеденную залу неожиданно ворвался дворецкий.

– Господин барон! – завопил он. – Прибыл господин дракон Шон! Немедленно требует!. – дворецкий осекся, глядя на гостей. – Просит аудиенции!

– Что-то срочное? – встрепенулся барон.

– Увы, ваша милость! Срочно!

– Что ж, зови!

– Дракон? – удивился Небийвовк.

– Да, и ваш соотечественник к тому же, – ответил ему Кирфельд. – Боюсь, что случилось нечто из ряда вон выходящее! Старик Шон никогда не позволил бы себе…

Тем временем в зале появился наконец и Шон. Вид он имел самый озадаченный, а на лбу у него красовалась первосортнейшая шишка. Едва глянув на него, Петр Байстрюк сорвал с себя шапку, и все увидели свежую, залитую зеленкой, но еще опухшую ссадину на его синеватом бритом черепе.

– Вот так, – промолвил Шон. – И вы, панове? Где? Здесь?

– Тому и сели тут, пане дракон, – ответил Небийвовк. – Где-то тут он, курва. Тут! Чует мое сердце. А, куме?

– То он, – горестно вздохнул Байстрюк и выразительно поглядел на кравчего. – Черный Циклопидес, потвора.

– Объяснитесь, шановне панство! – взмолился Кирфельд. – Кравчий, кубок господину Шону! И продукта не жалеть, а то льешь, как врагу на поминках… Что это за циклоп… или как его там вы изволили назвать?

Тарас Небийвовк поглядел в только что наполненный кравчим кубок, затем с раздражением рванул из ножен саблю, но, вздохнув, вернул клинок на место.

– Я б сам, пане барон… да контракт, видите ли! Будь он проклят… Были мы, пане барон, с кумом и в Туреччине, и до Жордании доходили – радиус-то у нас – ого, а триста тонн коммерческой нагрузки, – это вам не шутки.

– В Магриб трубу возили, – подтвердил Петр. – Без дозаправки.

– Да! Но суть не в том. Жил он, стало быть, раньше там – у них, то есть. Ну, что-то у него там не срослось, и полез он куда глаза глядят. Сперва к нам. Но – у нас особо не забалуешь, ВВС с налоговой его быстренько выкурили. Так теперь – вот он, зараза! К вам, пане барон, подался.

– Да кто – он? – не выдержал достойный Кирфельд.

– Колдун, – мрачно произнес Шон.

– Он, пане дракон, – согласился Небийвовк. – Шо, вас тоже… тещенька?

– Ото ж, – мрачно хмыкнул дракон и хлопнул полный кубок.

– У меня-то, что обидно, теща – любимая, – заявил, вздохнув, Петр Байстрюк. – И приданое как надо, и за внуками… а борщ какой, панове! Видели б вы той борщ! Все – зятьку любимому. Недавно вот «мерседес» купила. А тут мешком с горохом да по роже, а? Кому рассказать, так засмеют, жизни не будет!

– Истинная правда, пан барон, – подтвердил Небийвовк. – Потому и решили мы сесть, чтобы предупредить вашу милость. Не шутки, пане! Не шутки – вон на кума гляньте. Хорош? А? А думаете, у козака башка слабая? То-то… Где-то он тут у вас завис, гад. Точно.

Через четверть часа серебряный колосс поднял якоря и, взревев моторами, двинулся на север. Незадолго до того слуги барона погрузили на борт «купца» столитровый бочонок отборнейшего продукта, а Небийвовк, остановившись у трапа, коротко стиснул железное плечо барона Кирфельда и молвил, положив руку на эфес своей роскошной сабли:

– Коли что, пан барон – визитку я вам оставил…

После чего тронул ус, оглушительно свистнул – и дирижабль пошел вверх, унося своего хозяина молодецки взбирающимся по колышущейся веревочной лестнице.

– Чумаки, – мечтательно вздохнул Шон, глядя вслед поднимающемуся на высоту гиганту.

– А ты видел, сколько у них пушек? – немного ревниво спросил Кирфельд.

– Все равно без конвоев ходят только самые большие, – двинул бровью дракон. – Ты хоть понял, что это было?

– Что ты имеешь в виду?

– А, – с ощущением собственного превосходства дернул правым крылом Шон. – Это же – класс «Мрия»! Пятьсот тонн взлетной массы, двенадцать движков по семь тыщ, дальность чуть ли не пятнадцать… Суперкомпьютеры, суборбитальная навигация, лучшие авиадизеля в мире… мечта, а не корабль.

– Прямо-таки лучшие! – усомнился Кирфельд. – А МАN?

– По коммерческой эффективности, – начал дракон, но не договорил: ворота замка вдруг распахнулись, и во двор влетел золоченый фамильный пикап маркграфа Ромуальда Шизелло.

Сам маркграф, распугивая кур, выпрыгнул из-за руля и стремглав бросился к барону – притом вид его был ужасен:

– Трагедия, дорогой тесть! Трагедия!

– Помилуйте, зять, – барон мягко, но цепко ухватил Ромаульда за правое запястье. – Мы уже в курсе. Эти почтенные негоцианты, – и он указал на серебристую полоску в безмятежно-голубом небе, – помогли нам прояснить ситуацию. Мы даже знаем, как его зовут.

Из кабины пикапа тем временем выпал сэр Олаф, прижимающий ко лбу резиновый мешочек со льдом.

– Олаф Щитман, шоумен, – пискляво представился он. – Господин барон, я…

– Нам все известно, – перебил его Шон. – По-моему, друзья, самое время собраться на военный совет.

Кирфельд приказал порезать немного копченого сала, соорудить на скорую руку «оливье» и раскупорить пару-тройку «Коктебеля» из подарка южных торговцев. Вскоре вся компания собралась в кабинете барона на третьем этаже замка. Шон, ощущая некоторую тесноту, пристроил свой хвост на открытом по случаю жары балконе. Двери кабинета были закрыты, и коньяк наливал Ромуальд – как младший из присутствующих.

– Беда подкралась незаметно, – заявил сэр Олаф и, изящно оттопырив палец, хлопнул двести коньяку.

– Оно так всегда и бывает, – сурово сдвинул брови Кирфельд. – Разве вы видели, чтоб было по-другому? Но нам, истинным рыцарям…

Однако ж, не закончив фразы, всхлипнул, смахнул слезу и потянулся к салу. Видя, как расчувствовался его мудрый тесть, маркграф Шизелло поспешил отдать должное «Коктебелю», разом опорожнив свой серебряный кубок.

– Считаю, что философствовать нам нынче не с руки, – подал голос Шон. – Нужно срочно принимать меры, иначе на нас обрушатся неисчислимые беды и несчастья.

– Отрядить гонца в столицу! – ударил по столешнице Олаф Щитман.

– Почему бы просто не позвонить? – удивился в ответ Ромаульд.

– Без толку, – вздохнул барон. – Позвонить-то я позвоню, но пока там соберут войско, пока поставят печати… от нас тут и мокрого места не останется.

– Мокрое, может, останется, – хмыкнул дракон, тяжко размышляя о чем-то.

– Необходимо связаться с университетом… на кафедре демоноведения есть прекрасные специалисты, – задумался шоумен Щитман.

– Ах, там такие ретрограды! – отмахнулся Ромаульд. – Если помощь и придет, то не ранее, чем через пару лет. А то и того позже. Помнится, сдавал я зачет по хондропрактике… так старый гриб доцент Одутловатый матросил меня до тех пор, пока я не вызвал ему прямо в аудиторию парочку демонов-сосальщиков с королевских остричных плантаций: они там на перекачке пульпы задействованы. А так как сосать им в аудитории было решительно нечего, эти скоты немедленно высосали весь спирт из лабораторной кунст-каморки, и дальше такое началось! А обвинили, конечно, во всем этом меня.

– Заклинание! – неожиданно вскричал сэр Олаф и, вскочив на ноги, принялся нарезать круги по помещению. – Вы, Ромаульд, забыли вторую часть заклинания, от того и не смогли отправить демонов обратно! Меж тем следовало всего лишь вспомнить о формуле обращения шиворот-навыворот! Вот! Вот что нас спасет!

– Формула Соломона Стульского! – блеснул глазами Ромуальд. – Односторонняя формула, не имеющая никаких там вторых частей и прочего хлама! Но… – и он вздохнул, опуская очи долу. – Боюсь, что должен немного остудить ваш пыл, дорогой сэр.

– От чего ж? Дракон у нас, к счастью, есть – не будь дракона, я бы о Стульском и не заикался…

– Дракон – да, – с охотой согласился Ромуальд. – Но нужна еще и девственница! И потом, раз уж мы хотим воспользоваться формулой выворота для того, чтобы обратить силу колдуна против него же самого, следует вспомнить известный постулат – формула Стульского может сработать только в том случае, если мы имеем дело или с неопытным, или с больным колдуном. Мастер же такого уровня, как наш уважаемый оппонент, находясь сейчас в прекрасной, как мы видим, форме, едва лишь ощутив действие направленных против него чар, немедленно выставит блок – и прости-прощай.

– А вы уверены, что подействует? – спросил дракон. – Мы все-таки не демонов по полю гоняем?

– А, – отмахнулся Щитман. – На колдунов, дорогой дракон, формула старика Соломона действует ничуть не хуже. Вот если бы у него разыгралась мигрень…

– Кажется, я знаю, что делать. И хорошо бы успеть до вечера, пока он не наделал дел! Представляете, что будет, если Черный Циклопидес решит позабавиться с нашим быком Абдуррахманом? Да тут замок развалится!

– Да-а, – протянул барон Кирфельд, представив себе своего лучшего производителя в гневе.

– И… что же вы предлагаете? – заинтересованно вытянул шею сэр Олаф.

– Я предлагаю следующее. Исходя из того, что гнойный колдунишка долго жил средь магометан, я думаю, что к спиртному он не приучен вовсе. Следовательно, сколько-нибудь заметного бодуна ему не стерпеть.

– Вы предлагаете его напоить? – скептически изогнул бровь сэр Олаф. – Да он вас к себе просто не подпустит, что с бутылкой, что без!

– Пить я с ним и не думал, – возразил ему Шон. – Вы забываете о том, что мы, драконы, умеем управлять ветрами – в определенной степени, конечно. Иначе мы не смогли бы летать – крылышки коротки. А ваш покорный слуга, ко всему прочему, еще и учился когда-то в знаменитом кислодрищенском метеотехникуме. Исходя из всего вышесказанного, я имею честь предложить следующий план: на площадке северного крыла замка, обращенном к старому монастырю, мы разведем большой огонь, на который поставим кипятиться медные котлы с брагой. Довернув соответствующим образом ветер и прибавив ему мощи, я направлю поток испарений прямо на логово негодяя. Сделать это нужно вскоре после захода солнца – я слыхал, будто большинство магов ложатся спать сразу после заката. Во сне Циклопидес вряд ли примется ставить блоки либо бормотать заклинания, а раз так, его развезет как миленького, причем в самые короткие сроки. Ближе к полуночи его необходимо разбудить – и здесь нам не обойтись без вашей, маркграф, помощи.

– И чем же я смогу вам помочь, дорогой Шон?

– Известно, что вам случалось избавлять страждущих от запоров. Так нашлите на него диарею, да покруче, со вздутием, и чтоб мало не казалось! Тогда к полуночи вскочит, как миленький, и тут-то мы его… От злобы негодяй начнет колдовать напропалую и наколдует себе такого, что мама родная не узнает!

– Но мне нужна хотя бы фотография!

– А вы представьте его себе… Насколько мне известно, негодяй одноглаз – от того и Циклопидес. Видимо, бородат. У вас обязательно получится.

– Я помогу! – сверкнул очами сэр Олаф. – Нас тоже кой-чему учили!

– Но остается девственница, – со вздохом напомнил присутствующим маркграф Ромуальд. – Которая должна оседлать дракона и произнести заклинание.

– Да, это вопрос, – пригорюнился Шон. – Быть может, племянница старшей кухарки?

– Кто, Риорита? – фыркнул добрый барон. – Ну-ну… разве что вот… моя младшая?

– Петронелла? – улыбнулся Шон.

– Ну, если ты, негодяй, там не постарался, так больше, поди, и некому было.

– Увы, мой друг, чудес на свете не бывает.

И была вызвана красавица Петронелла. В свои неполные пятнадцать она уже носила изящные башмачки сорок третьего размера и изысканно сосала чупа-чупс, приводя своими манерами в восторг решительно всех, даже самых строгих ревнителей пошехонской старины. Пока ее искали по всему замку, наши дипломированные мудрецы неистово вспоминали пресловутую формулу.

– Эники-беники, ели вареники?.. Нет, это против глюков-заворотников… Как же там, постойте? Шишел-мышел…

– Тише вы, этак сейчас все крысы герцогства к нам пожалуют, изгоняй их потом! И чему вас только учили столько лет! Слушайте, Ромаульд: «На стуле сидели, ели сардели. Ели сардели, в воду глядели. Как поглядели, так прослезились: зеркалом все грехи отразились». Вот вам и есть настоящий Соломон Стульский!

Тем временем молодая бонна привела мадемуазель Петронеллу. Та, увидев гостей, несколько смутилась и принялась ковыряться в носу.

– Папа, конфету хочу, – сообщила она. – «Мишка на севере». На худой конец и «раковые шейки» подойдут.

– Погоди, доченька, – расчувствовался счастливый отец. – Ты ведь любишь дядю Шона, верно?

– Люблю, – немедленно призналась юная красавица.

– А летать ты на нем любишь, не правда ли?

– Нет, летать не люблю.

– Это от чего ж?

– А он пукает сильно.

Шон тяжело вздохнул и отвернулся.

– А если я куплю тебе пирожное, ты согласишься немного полетать на дяде Шоне?

Петронелла опустила очи долу и задумчиво поковыряла паркет носком хрустальной туфельки.

– Маловато будет, папаша, – решила она после недолгого размышления. – Тогда уж ящик мороженого пожалуйте.

– Да хоть два! – обрадовался барон Кирфельд. – А вот скажи, стишки ты учишь? Учит она стишки? – обратился он к бонне.

– Чрезвычайно, – ответствовала достойная особа.

– Ну-ка, – предложил барон, и довольная таким оборотом Петронелла, выкатив вперед грудь, встала в позу и прогудела:

– Я вам пишу, чего же боле… но это мне не нравится, пап.

– А что тебе нравится, дорогая?

– А вот: «…Только водка лучше всякого лекарства – эх, королева вино-водочного царства!!!»

– Достаточно, – поморщился Кирфельд. – Сейчас, доченька, тебе нужно будет выучить один коротенький стишок, а потом ты залезешь на спину к дяде Шону и продекламируешь его. Хорошо?

– По рукам, папаша. А мороженое?

– Утром. Слово дворянина.

– Ладно, гляди у меня…

Оставив юную Петронеллу на попечение маркграфа и его друга, барон поманил пальцем верного Шона и, недолго с ним пошептавшись, покинул кабинет. Дракон же, выбравшись задним ходом на балкон, взмыл в воздух. К вечеру в котлах, установленных на северной смотровой площадке замка, уже закипала могучая брага. Шон же, сидя на шпиле главной башни, вынюхивал своим чудесным носом ветер. Пока все шло хорошо.

Вскоре наступил закат.

Брага уже кипела.

– Ну, – вздохнул нервно мнущий носовой плат Шизелло, – теперь ваш черед, старина!

– Думаю, да, – отозвался с высоты дракон.

Извернувшись на шпиле головой к югу, он шумно вздохнул и принялся делать загадочные пассы пальцами левой руки. И, о чудо – когда тьма вступила в свои права и на смотровой площадке пришлось зажечь фонари, все присутствующие увидели, как мощный поток ветра подхватил поднимавшийся в небе алкогольный пар и свободно понес его к развалинам древнего монастыря. Так продолжалось не менее четверти часа, после чего дракон устало выдохнул и принялся спускаться к своим друзьям.

– Я свое дело сделал, – сообщил он, – такой порции негодяю должно быть более чем достаточно. Теперь, любезный Шизелло, пришел ваш через порадеть за отчизну!

Ромуальд Шизелло с достоинством выкурил сигару, сделал добрый глоток «тридцать третьего» и значительно посмотрел на своего друга. Тот сурово кивнул, напряг хару и загудел низким, пугающим голосом:

– А-ааааа……

– Ыыыыыыы… – еще ниже вторил ему Шизелло.

В воздухе отчетливо потянуло ароматом незрелых абрикосов. Барон украдкой пощупал спрятанную за кирасой пачку туалетной бумаги и успокоился.

Скоро подошло к полуночи. Вызванная на площадку Петронелла облачилась в черный дамский доспех, поправила на бедре двенадцатизарядный прабабушкин «Кольт» и мысленно повторила заклинание.

Барон посмотрел на хронометр.

– Пора! – и украдкой смахнул слезу.

Прекрасная воительница вскарабкалась на спину к дракону и тот, взмахнув крыльями, поднялся в усеянное звездами ночное небо. Впереди лежали развалины монастыря.

Уже через минуту славный Шон смог убедиться в том, что его план сработал. Не далее чем в паре метров от мрачной старинной башни посверкивали искры, и вот легкий ветерок донес до его чуткого уха сдавленное кряхтенье, шум, напоминающий бег небольшого водопада и визгливые угрозы на урду и фарси.

– Заклинание! – приказал он своей наезднице.

Гордо подняв прекрасное лицо, Петронелла прокашлялась и начала:

– На стуле сидели, ели сардели! Ели сардели, в воду глядели!

Голубоватые искры вдруг стали зелеными, а вокруг присевшего на корточки колдуна сгустились тени.

– Как поглядели, так прослезились! – продолжала гордая Петронелла.

Тени проступили отчетливей, и теперь Шон хорошо видел какие-то фигуры, угрожающе надвигающиеся на Черного Циклопидеса, который, в ужасе привстав, совершал руками беспорядочные нервные пассы.

– …грехи! Отразились! – закончила красавица.

И в тот же миг все тридцать три тещи старого колдуна Циклопидеса, среди которых были и Глухая Зейнаб, прославленная в борьбе магрибских девочек, и могучая трактористка-засейница Бибигуль, и даже сама тетушка Айша-ай-Разорви, издав гортанный крик, разом обрушили на злосчастного колдуна свои сковородки работы старых мастеров.

Раздался глухой треск, обычной при подобных несчастьях, дымящиеся мозги колдуна брызнули во все стороны, и все стихло, даже приумолкли в ужасе неутомимые озерные жабы.

Петронелла триумфально вернулась в родной замок, где к следующему вечеру слегла с легким недомоганием по случаю злоупотребления мороженым. Но это уже другая история: добавим лишь, что впредь мало кто из мерзкого племени темных магов решался ступить на земли, так или иначе прилегающие к Кирфельду.

8-10 июня 2005 г., Санкт-Петербург.

Оглавление