«Под сенью исполинов. Том II»

Под сенью исполинов. Том II (fb2) - Под сенью исполинов. Том II 1204K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Никита Юрьевич Калинин

Под сенью исполинов. Том II

Глава 1. Изумрудный город

Он мог пошевелить разве что глазами. Тело плотно обволакивало нечто прозрачное, холодное и твёрдое. Словно бы его поместили в огромный пакет и откачали воздух, после чего тот вдруг остекленел.

Упаковали, как продукт...

Первые несколько минут внутри этого кокона были самыми длинными в жизни Роберта. Сознание, едва забрезжив, сорвалось в пропасть паники – дышать! дышать! В лёгкие не попадал воздух, ни капли. Он чуть не умер от ужаса, но со временем понял, что всё-таки дышит. Непонятно как, но газообмен в организме продолжался.

Спереди бликовала стена мутного, зеленоватого стекла. Роберт не ощущал хода времени, но знал, что висит тут уже долго – чувство голода, свирепевшее недавно, теперь утихало. И ничего не оставалось, кроме как разглядывать полупрозрачный монолит стены.

На самой границе зрения виднелось что-то, формой напоминающее морскую звезду. Словно бы несущаяся волна вдруг застекленела и сковала случайного беспозвоночного.

Было холодно. Отчаяние сменялось паникой. Паника – отчаянием. Цикл прерывался разве что внезапным забытьем. Сном это не назвать. Все крики внутрь себя глотала тёплая тьма, сочившаяся из пролома на месте Ординатора. Странно, но когда он был, определить конкретное местопребывание бестелесного не получалось. Как ни ищи, а он – всюду.

Тишина сводила с ума. В минуты, когда изнурённое сознание утихало, наваливалась она – абсолютная, лишённая даже извечного писка. Словно бы голос той самый тьмы из пролома...

Но вдруг он ощутил тепло. Кожа рук отозвалась первой - вездесущими иглами. Пальцы загудели, словно отбитые, что-то стянуло их вместе, сковав руки за спиной.

И кокон растаял.

Роберт рухнул и ударился головой о твёрдый пол. В лицо шибанула смесь запахов: мята и аммиак. Дыхание спёрло, будто в нос брызнули нашатырём. Его подняли рывком, удерживая под мышки. Двое: белотелые, безликие, высокие и изящные... Это были не люди, точно. Странно, дико даже, но Роберт совсем не боялся. Мысль, что перед ним существа с иной планеты лишь слегка холодила мозг.

Роберт быстро огляделся – Вики нигде не было. Помещение напоминало зал в знаменитом замке волшебника Изумрудного города, что в Гонконге: малахитовые стены плавно сливались над головой ассиметричным куполом, из центра которого на пол опускалась гранёная колонна с барельефами. Показалось даже, что они выглядели как китайские иероглифы...

Его вытолкнули в коридор. Оба чужих держали короткие жезлы со слабо светящимися символами, которые напоминали пистолеты девятнадцатого века: монолитные, округло изогнутые и расширяющиеся к рукояти. Нарываться бессмысленно...

Всё вокруг состояло из стекла. Стены то мутнели, превращаясь в камень, то вновь постепенно набирались прозрачности. В такие моменты в глубине их виднелись тёмные объёмные фигуры, иногда вполне узнаваемые. Порой это были целые сюжеты, почти как на камне древних земных пирамид. Чаще повторялся один и тот же: изящный паук с двенадцатью лапами и жвалами с обеих сторон, от которого во все стороны тянутся тонкие тенёта с опутанными существами на концах. И ещё символ, что-то типа трезубца.

Его остановили резко, рывком за сцепленные кисти. Хрустнуло в плечах, Роберт застонал, и его втолкнули в высокую арку, что оказалась справа.

Помещение было большим. Огромным даже, насколько он успел отметить. Чужаки не церемонясь бросили его лицом в гладкий, холодный пол. Втянув ноздрями воздух, он закашлялся – от малахитового стекла и несло мятным нашатырём!

Что-то где-то клацнуло, послышался гул, мигом передавшийся слабой вибрацией нестерпимо воняющему полу. Его подняли и швырнули, как того барашка в путах. Роберт не успел сообразить, что руки свободны, и со всего маху врезался лицом в нечто твёрдое и абсолютно прозрачное. По «стеклу» потекла кровь из разбитого носа, не оставляя никакого следа.

Роберт забарахтался, вскочил. Колба! Чёртова стеклянная колба, о которой говорил абориген!

Таких колб вдоль изогнутой стены залы, подсвеченных по верхней окружности словно для выставки гигантских орхидей, стояло всего пять. Но орхидея была одна. И обращались с ней совсем не трепетно.

– Вика-а!! – кулак Роберта врезался в невидимую преграду.

Она не реагировала. Лежала на полу колбы, как-то странно распластавшись. Как ни колотил Роберт, как ни кричал, всё впустую.

Белотелые потеряли к пленникам всякий интерес. Роберт прощупал «стекло» везде, где дотянулся. Непонятно как он вообще попал внутрь: ни швов, ни стыков, ничего. И оно совсем не бликовало. Свет расположенных над колбами кольцевидных ламп словно «не замечал» его, проходя насквозь без малейшего преломления или отражения. На нём даже отпечатков и кровяных подтёков не оставалось...

Роберт сел на пол. Огромный малахитовый зал тоже венчался купольным сводом с колонной по центру, к вершине которой от стен тянулись тёмные изогнутые полосы, образуя спиральный рисунок. А у её основания копошились долговязые фигуры пленителей.

Белотелые удивляли. Они действовали чересчур слаженно, словно угадывали мысли друг друга. Роберт не слышал, чтобы они переговаривались или как-то иным способом коммуницировали. Возможно, тут шёл в ход некий аналог Ординатора, только расширенный, позволяющий им полноценно контактировать телепатически...

Белотелые что-то скрупулёзно изучали. Синхронно сдвигались вбок, разглядывая нечто у основания колонны. Роберт поднялся и приник к невидимой преграде, отгородив ладонями глаза от бьющего сверху света.

Абориген говорил правду: они такие же гости на Ясной. И что-то ищут. Роберт плохо помнил его бред, уловил лишь одно: если соискатели, или как он их назвал – саранча, обнаружат некий маркер, то Земле каким-то образом будет угрожать опасность.

Белотелым подсвечивали чудные подвижные нити, повсеместно свисающие с высокого потолка вокруг колонны. Стоило приблизиться к ним, как нити вдруг меркли, оживали и уклонялись, уступая дорогу, а после снова повисали и набирались яркости.

Вдруг зашевелилась Вика. Роберт опять крикнул, но звук не покидал прозрачной тюрьмы.

Девушка поднялась не сразу. Долго полулежала к нему спиной, озиралась, почему-то ощупывая лицо и голову. Затем села. А когда увидела белотелых в центре зала – шарахнулась к стенке.

Роберта она заметила только спустя пару минут. Он яростно жестикулировал, пытаясь привлечь её внимание. Их разделяли три пустых колбы, но они отлично видели друг друга. На лице Виктории читались полнейшее смятение, страх. И надежда.

На него.

Внезапно в залу вошли ещё двое соискателей. Они вывернули из-за колонны и, не останавливаясь около собратьев, направились к колбам. У Роберта ёкнуло внутри – Вика.

Девушка забилась редкой бабочкой, которой пришло время безжизненно замереть на стене коллекционера. Она тоже поняла, что идут за ней.

Колба не распахивалась и не опускалась. Белотелые просто протянули длинные руки, крепко схватили Викторию, пока она тщетно билась о стенки невидимой тюрьмы, и потащили в другой конец залы, за колонну. Она выглядела ребёнком рядом с ними. Беспомощным и перепуганным...

Роберту ничего не оставалось, кроме как бить в «стекло» пока не отсушило руки.

Он не заметил, когда её привели обратно. Не понял сколько времени прошло – поднял голову и увидел уже лежащей в соседней колбе. И в ту же секунду сильные тонкие руки подхватили его самого. Роберт решил не сопротивляться, не тратить попусту силы и идти добровольно. Но белотелых не особенно интересовало что он там решил – вскоре ноги якута волоклись по полу.

Он старался увидеть и запомнить как можно больше. Коридоры расходились от центральной залы по разрастающейся окружности – тут всюду прослеживалась спираль. То и дело встречались ящики без замков и ручек, которые чаще стояли по одиночке, строго на одном расстоянии друг от друга, а со сводчатого потолка свисали те самые светонити.

Его вволокли в поразительно светлое помещение и сходу поставили на какой-то невысокий постамент. Он даже дёрнуться не успел, как вновь застыл, залитый “стеклом”, не в силах пошевелить ни единым мускулом. Это была уже не малахитовая зала наподобие тех, что он видел, нет. Всё вокруг было белым. На миг почудилось даже, что он попросту ослеп – тут сливалось всё, и только спустя минуту проявились первые контуры.

Их было пятеро: два конвоира остались где-то позади, а перед Робертом что-то быстро раскладывали по гладким овальным столам ещё три соискателя. Они вообще не отличались друг от друга. Ничем.

Белотелые синхронно обернулись, и Роберт поразился: женщины! Их скафандры настолько повторяли изгибы тел, что сомнений не оставалось.

Две встали по бокам – одна измеряла большой череп Роберта какой-то гибкой странной линейкой, вторая проделывала нечто схожее с предплечьем. В руках у центральной белотелой что-то угрожающе блеснуло. Игла!

Она поднесла её к запястью Роберта, и оно «оттаяло» при приближении инструмента. Игла вошла точно в вену, притом почти безболезненно. Удивительная неуместностью мысль мелькнула в голове: поучиться бы лаборанткам в ЦУПе... Тем самым близняшкам, что так долго колдовали над анализом его крови.

Запаниковал Роберт не сразу. Прошла минута, а игла всё ещё оставалась в вене. Боковые женщины потеряли к нему интерес, зато увлечённость им центральной только нарастала. Изучая его лицо, она чуть сдвинулась, и Роберт увидел прозрачный цилиндр, медленно заполняемый кровью. Если они намеревались набрать его весь, то жить ему осталось не так много.

Стало дурно. Настолько, что даже возникли зрительные галлюцинации – от затылка белотелой вверх потянулась пятицветная радуга. Экзекуторша всё время что-то прощупывала на лице и шее якута – под тонкими пальцами нерушимая прозрачная плёнка кокона неизменно таяла и тут же нарастала вновь, стоило им отдалиться.

Крови в нём оказалось больше, чем он думал. Цилиндр наполнился, а Роберт не умер и даже не потерял сознания, хоть и был к тому близок. Иглу вынули, а цилиндр в тонких пальцах неведомым образом распался надвое: одна часть исчезла в каком-то ящике, а другая оказалась в руках второй белотелой.

На какое-то время его оставили в покое. Центральная отошла вглубь помещения, и Роберт смог получше разглядеть его. В глазах по-прежнему рябило, но уже не так. Было предельно ясно, что соорудившие эту комнату не имели ни малейшего отношения к малахитовым залам – здесь безраздельно властвовала чуждая им симметрия. Всякая мебель, к примеру рисоподобные столы на тонюсеньких ножках, имела пару, а если не имела, то располагалась так, чтобы никоим образом не рушить идеальную картину.

Краем глаза Роберт увидел колбу, которая обычно тут явно не находилась. Слишком уж очевидно выбивалась она из общей симметрии. И вскоре догадка подтвердилась.

Стена напротив растаяла, и ещё одна пара внесла в помещение контейнер, похожий на те, что Роберт видел в коридорах. Белотелые некоторое время возились около колбы, после чего к ним вдруг обратилась центральная экзекуторша.

Она говорила!

Резкий, щеклучий говор, похожий на птичий клёкот, заставил Роберта внутренне поёжиться. Было в нём что-то манящее и одновременно отталкивающее. Что-то хищничье...

Колбу подтащили ближе. Внутри уже находился принесённый белотелыми контейнер. И он медленно раскрывался.

Похожий на звезду иглистый кристалл на дне мутнел голубым, и от него исходил еле заметный пар. Один из соискателей что-то шаманил с другой стороны колбы, держа в руках не то ракетку для пинг-понга, не то большую неудобную ложку на короткой ручке.

Кристаллический «ёж» вдруг пошевелился, треснув пополам. Белотелый водил «ракеткой» из стороны в сторону, будто пытался предугадать куда же тот ринется. Но кристалл оставался на месте и быстро таял, растекаясь мутной жидкостью, которая в свою очередь испускала сине-серую хмарь. Вскоре туман загустел, возрос и всклубился; внутри мелькнули фиолетовые всполохи, отдалённо похожие на миниатюрные молнии...

В один миг хмарь пришла в движение. Закружилась, обретая форму вихря, и быстро заполнила колбу целиком. Вот тогда и пришёл черёд белотелого. Как только вихрь ускорялся, он подносил нечто в руке к колбе, и хмарь, болезненно содрогаясь, отстранялась от невидимой стенки, вынужденно затормаживаясь.

В центре вихря возникла точка. Роберт никак не мог оторвать взгляд: она росла, менялась, и вскоре расплылась в узнаваемый овал человеческого лица. Его, Роберта, лица. Теперь уже хмарь вглядывалась в него – с интересом, изучающе. Выискивала что-то, прощупывала – осторожно, словно чего-то очень опасаясь... Так, если бы разум якута мог быть «заминирован». Роберт в очередной раз ощутил себя абсолютно беспомощным.

Ординатор наверняка стал бы преградой невидимым щупальцам, лазающим у него в сознании...

Лицо сгинуло в круговерти тумана так же, как и возникло. И только после этого Роберт смог отвести взгляд. Напоследок из сине-серых клубов выступил большой символ, иероглиф, похожий на литеру «Т», только на трёх «ногах» вместо одной.

Собрат белотелого с «ракеткой» встал с другой стороны колбы, держа в руке точно такую же. Чем ближе они подносили их к туману, тем быстрей он уменьшался, конденсировался, а вскоре и вовсе ощетинился кристаллическим иглами на дне контейнера, который немедленно захлопнулся.

Белизна перед глазами постепенно поглощала всё больше границ и очертаний. Что к нему опять обратилась центральная, Роберт понял только по пятицветной радуге её дыхания.

Его уложили. Левая рука освободилась от оков стекла, но сделать ничего не успел – её тут же придавил конвоир.

Снова угрожающий блеск посреди белизны. В пальцах центральной мелькнула тонкая, на грани видимости, нить. Она расправила её в струну и поднесла к локтевому суставу. Роберт внутренне сжался...

Но вдруг она остановилась. Выпрямилась, точно её кто окликнул. Одна из троицы как бы в изумлении подняла перед собой колбу Робертовой крови. Только вот отчего-то не красной, а фиолетовой. Ощущение какого-то извращённого дежа вю пронзило Роберта. Точно такую же цветом кровь в пробирке с его именем держали перед собой одинаковые лаборантки ЦУПа, но тогда он списал это на действие нейролептиков…

Нить мигом исчезла. Его вновь «поставили». С каждой минутой он видел всё хуже, но до конца старался разглядеть и понять как можно больше. Настырный внутренний голос твердил, что тут всё не кончится, и они обязательно встретят своих.

Он не мог видеть лица центральной, но как-то понял, что на нём отобразился неподдельный интерес. Женщина приблизилась вплотную, нависла над ним – рослая, она была выше его даже несмотря на приступок.

Её клёкот опустил сердце в пятки. Он пробуждал что-то исконное, первобытное. Не пещерное даже – старше, сокрытое гораздо глубже...

Стремление спастись от хищника, но в другой галактике...

Фарфоровое лицо скафандра начало таять. Роберт ожидал увидеть жвала, один огромный глаз, щупальца, внешний скелет, да что угодно, только не то, что увидел.

Она была красива. Очень. Выведенные пунктирным шрамированием брови надломились в изумлении, белотелая – а она и настоящим лицом была бела – улыбалась тонкой линией бескровных губ... Искра восторга в раскосых чёрных глазах довершила смятение в уме Роберта. Чем она могла восторгаться? Что они такого нашли в нём?!

Центральная разглядывала его недолго. Было заметно, что она не дышит. Вскоре глянец вновь обволок прекрасное лицо, и она отвернулась.

В конце концов белизна втекла в глаза Роберта, он ослеп. И только потеряв зрение вдруг осознал, что всё это время его лёгкие не работали. Паника разнесла сознание на мелкие осколки, Роберту удалось совладать с собой с горем пополам. Как и в прошлый раз, организм дышал непонятным образом.

Одна из троицы что-то проклокотала конвоирам, и Роберт обмяк безвольной куклой – привыкнув к жёсткости стеклянных оков, тело не успело среагировать.

Снова малахитовый коридор. В глазах жутко рябило. Плохо, но он всё-таки видел. Его волокли быстро, но уже не так небрежно. Сбоку то и дело мелькали яркими пятнами входы в слепяще-белые комнаты. Видимо, соискатели пристроили свою архитектуру к изумрудному городу. Или встроили в него.

Что они ищут? Откуда и кто они? Почему она так похожа на человека?

Тех двоих у подсвеченной живыми нитями колонны уже не было. Роберт скосил взгляд на барельеф, когда оказался достаточно близко. Даже не специалисту бросилось в глаза очевидное сходство украшавших колонну иероглифов с азиатской письменностью.

Пополнение в рядах пленников Роберт увидел издали. В глубине души он очень надеялся, что если не всё, то хотя большинство сказанного аборигеном окажется неправдой, бредом сумасшедшего. Пришло время убеждаться в обратном.

Беловолосый парнишка тоскливо наблюдал, как якута втаскивают в колбу меж ним и Викой. В выцветшем взгляде читалось менторски-снисходительное «я же говорил». Абориген ткнул пальцем себе в грудь, потом вслед удаляющимся соискателям и провёл по горлу. Состроил вопросительную физиономию. Затем указал за Роберта, на лежащую в беспамятстве Вику. И повторил жест – провёл большим пальцем по гортани, точно острым ножом. И после резкий кивок – выбирай, мол. Роберта передёрнуло.

Что он мог, этот абориген?..

Наверное, многое. Воскресал же как-то...

Воскресал. От этой мысли холодели пальцы. Как это возможно? Это же попросту нереально...

Казалось, абориген и не ждал ответа прямо сейчас. Он улёгся на дно колбы, отвернулся и мерно задышал. Будто плевать ему было на всех белотелых. Что они могли сделать ему? Ведь он...

Бессмертный.

Роберт провалился в трясину раздумий. Абориген предлагал выбор. Опять. Но... почему? Почему он просто не берёт то, что ему нужно? Ведь он даже физически сильней, проверено. Что такого у него, Роберта, есть?

Он прислонился большой головой к невидимому прохладному стеклу. В соседней колбе лежала Вика – беззащитная, хрупкая, верящая в него...

Роберт споткнулся на полу-мысли. Приподнялся, не веря глазам, а потом и вовсе встал. То, что он разглядел поставило жирную точку в раздумьях и сомненьях. Они примут предложение аборигена.

У забывшейся болезненным сном девушки по локоть не было левой руки...

Глава 2. Наполовину ложь

– Внутреннее кровоизлияние, гематома в брюшной, часть печени подвержена некрозу. Я назвала всего три причины, по которым нужно сначала провести операцию, – Рената выглядела грозно, точно Родина-Мать перед июльской бурей.

– Гарантии? – спросил Роман.

– Что Леонид Львович выживет? Их нет. Если бы не реаниматор и своевременная помощь, он бы уже умер. Наверняка.

– О том и речь. Вот тебе две чаши, – командир расставил руки. – На одной мы: ты, я, Трипольский, Буров, Иванов и, хочется верить, Роберт с Викторией. Наш шанс вернуться.

– С чего ты вообще…

– Не перебивай, пожалуйста. На второй чаше – Ганич. Скажи теперь, ты готова пожертвовать нами ради более высокого шанса спасти этому двуликому жизнь?

– Не суди по…

– Ответь, пожалуйста, Ренат. Прямо – готова?

Она молча сомкнула над головой «замок» из пальцев, уставившись в стол. Стены кают-компании давили.

– То-то же.

– Хорошо. Будь по-твоему… Когда?

– Приступай к подготовке прямо сейчас. Обо всём, что потребуется, говори.

– Я не знаю, что мне может потребоваться. Я раньше этого не делала…

– Все мы раньше чего-то не делали. У нас получится. И я буду рядом.

Командир почти верил в сказанное. Почти. Но тот мизер сомнения, очень крепкий и оттого опасный, как алмазная крошка в часовом механизме, нельзя выставлять напоказ. Ни в коем случае. Роман просто права не имеет говорить иначе. Пусть даже слова его были чуточку... неправдой. «У нас получится».

Погружение было прорывной практикой. Во всём, что касалось Ординатора, иного и не было. Такого рода воздействие на сознание человека скрупулёзно изучалось в НИМИ всего лет пять-шесть, цели ставились амбициозные: от безошибочного допроса предполагаемых преступников до лечения душевнобольных. И лишь недавно практику погружения ввели в общий курс обучения психосерверов.

Ели молча и мало. Одна Рената была вынуждена хрустеть печеньями больше остальных, запивая глюкозным сиропом – мозг с размещённым Ординатором требовал очень много энергии. То и дело взгляды космопроходцев падали на пятно у стены. Казалось, если присмотреться, оно отливало голубым...

Никто не верил в случившееся. Большинству разоблачение Бёрда казалось каким-то дурным сном, мороком.

Буров молчал. Слушал, поглядывая и наглаживая щетинистый подбородок. Но вдруг встал и подошёл к стоящему у стены командиру почти вплотную, нависнув над ним.

– А какого лешего мы принимаем всю эту херь про Слово на веру?

Кают-компания замерла. Космопроходцы уставились на Истукана, словно бы тот и вправду был ожившим изваянием. Никто до этого не высказывался против заданного Романом вектора.

– Если задуматься, то верить её словам... – начал было командир.

– Я не про неё. Я про тебя, Роман Викторович. Кто подтвердит, что ты вообще говорил с Кислых? Бёрд? Иван, ты слышал их разговор?

Иванов покачал головой:

– Они просто смотрели друг на друга. Командир сказал, что диалог вёлся через Ординатора, – и добавил, тише и слегка виновато: – Только вот Ординатора в пещере не было. Мы никак не могли дозваться его там, под модулем...

– В том и соль. Ты ведь надышался триполием, Роман Викторович. И теперь уверен, что всё было на самом деле. А ведь даже через Ординатора вы говорить не могли. Ну? Что скажешь?

Роман прочистил зубы и сложил руки на груди.

– Ты прав, Тимофей Тимофеевич, – он и заглянул великану прямо в глаза. – Только вот ответь и ты на вопрос. Какой у тебя план действий? Как ты планируешь эвакуировать экспедицию?

Буров не ответил. Только смотрел на Романа долго, испытывающе.

– Отвергаешь – предлагай. Всё ж просто, Тимофей. Усомнился во мне и хочешь решать? Хорошо. Я сложу с себя полномочия, но только вот чего скажи мне, друже: ты сам-то не дышал триполием? И другие им не дышали, нет?

Буров повёл плечами. Хоть пасмурное лицо и не выражало ничего, командир понял, что попал в цель.

– Кто ещё против порыться в голове Ганича? Кто считает так же? Что я просто насмотрелся галлюцинаций?

– Не нагнетай, – прогудел Буров и вернулся на место. – Никто так не считает. Только я. Признаю – перегнул палку.

– Предлагаю голосовать... – несмело вставил Трипольский.

– Обязательно проголосуешь! Как-нибудь. А пока, – Роман зло покусал щёку, – приказываю: капитану Неясовой подготавливаться к погружению, капитану Бурову оказывать ей техподдержку по всем возможным вопросам с реаниматором, лейтенанту Иванову – ПИМ в зубы и ни на шаг от Ренаты Дамировны! Не слышу!

– Есть, – хором ответили космопроходцы.

– Ему, скорее всего, не пережить погружения, – примирительно произнёс Буров.

– Выживет – молодец. Вернём настройки реаниматора обратно, не проблема, – отозвался Роман. – Нам гораздо важней сейчас две вещи. Нужно выяснить что это за Слово такое, за которое нам посулили помощь.

– А второе? – спросил Иванов.

– Отчёт по Ясной. Настоящий, не тот винегрет, что мы видели.

– Его нет, – уже уверенней встрял Трипольский. – Никакого отчёта нет и не было никогда. Ну, в привычном нам смысле.

– То есть? Поясни.

– Когда Михайлов наш, – Фарадей кивнул в сторону медблока, – возвращался на Землю, обе женщины-психосервера уже пропали. Некому было вкладывать отчёт ему в голову. Всё, что он принёс с собой в Новосибирск, да и в Вашингтон – его личные воспоминания. И только.

– Всё так, Лёша. Только воспоминания эти сейчас могут оказаться дороже, чем рукопись «Отечества» Виктора нашего незабвенного Кима.

На какое-то время повисла тишина.

– Нужно настроить систему внешнего наблюдения. Мы тут как щенки в коробке, – резонно предложил Буров.

– Ты говорил уже.

– И ещё скажу. Это первостепенная задача. Не в голову Ганичу лезть надо, а на крышу модулей. Ты знаешь, Роман Викторович, я суеверный. Потому очень прошу – пусти сначала «глаза» починить. Потом уже остальное.

– Дельно... – признал Роман. – А при чём тут суеверия?

– Не обращай внимания. Встал не с той ноги.

Наружу пошли втроём: сам командир, Буров и Иванов. Последний остался часовым у входа в модули, в то время как старшие офицеры двинулись в обход, высматривая гнёзда камер. Почти все нашлись целыми и расчехлёнными. Разве что пару пришлось заменить.

– Как кувалдой кто приложил... – заметил Роман, глядя на выскочившие из «глаза» линзы и торчащие провода.

– Это, думаю, при посадке... Удивительно даже, что остальные целы.

– Почему?

– Да просто исходя из обстановки, – невесело отмахнулся Буров и опустил на своём «Сапфире» второй светоотражающий слой. – «Осы» из модулей запросто пропадают, Иконников не сегодня-завтра по воде пойдёт, Слово это... Да и Кислых... как там она о себе сказала?..

– «Раньше была одной из них».

– А сейчас она кто? Не одна из нас? Допустим даже, что всё тобою виденное – не галлюцинация. Допустим. Вдруг она с белотелыми? Попала под их контроль? Почему она сказала именно так? «Была»...

– Шут её знает, – устало вздохнул Роман, следя за датчиком движения.

– Вот и я говорю – надо думать. Не бросаться очертя голову.

– Никто некуда не бросается, Тимофей. Пока мы всё ещё тут. За Ганичем никуда идти не нужно, он в медблоке.

– А Рената? О ней подумал?

– Не рви душу.

Эфир ненадолго затих. Буров проверял последние камеры, и можно было возвращаться.

– Не принимай близко к сердцу, Роман Викторович. Кто-то должен вставать поперёк, понимаешь же. Чтобы думалось лучше.

– Понимаю. Не дурак.

Всё чаще казалось, что кругом большой спектакль. Нет, Карина и прочие весёлости Ясной были отнюдь не декорациями - проверено кровью. Ощущение обмана таилось в другом. Роман начинал подозревать, что они, тридцать третья экспедиция в полном составе, даже не разведка боем, что было бы не так противно, а всего-навсего мишень. Тепловая ракета, отбрасываемая истребителем для отвлечения зенитных снарядов. Белотелые – чем не «зенитные снаряды» Ясной? Если так, то это значило одно: связь с этой планетой восстановили давным-давно. И вполне возможно, что на Ясной куда больше землян, чем они считают...

Роман повернулся лицом к ковру крон. Отсюда прекрасно виднелись обе прогалины: и с их челноком по центру, и та, в середине которой чернел его обугленный брат-близнец. Сине-зелёная “хвоя” сплошным ковром бургилась прямиком в горизонт, а правее плавно поднимались скалы. Лишь изредка виднелись каверны разрывов, да и то небольшие.

Тот подъём не сразу бросился в глаза. Он притулился у подножья скал и выглядел как бы их продолжением, поросшим местными деревьями. Только вот приглядевшись, Роман понял, что это не так.

– Что? – обернулся Буров, когда командир постучал ему по скафандру.

– Видишь?..

Истукан увидел сразу. И понял, что имел в виду Роман – тоже сразу. Они переглянулись.

– Неудивительно, что мы не разглядели. Как влитой ведь...

Около скалистого подножья виднелся образованный вздымавшейся хвоей холм, формой очень напоминавший те, что были под челноками.

– Думаешь, зарос уже? – спросил Буров.

– Почему нет? Времени прошло немало.

– А модули почему тогда не заросли?

– Шут его знает, Тимофей Тимофеевич.

– Но проверить стоит, да, согласен.

Едва Буров с Романом вывернули из-за угла, Иван двинулся им навстречу. «Оса» командира приняла его целеуказатель – не размахивать руками Ивана научил Бёрд...

Целей была пара. Во-первых, выяснилось, что таких холмов, поросших деревьями, уже два. Ещё один виднелся дальше, в противоположной стороне, но тоже близко к горной гряде, тянущейся на север. Если первый они по большому счёту проморгали, то чтобы увидеть этот, нужно действительно потрудиться.

Вторая цель была ещё интересней. Вдалеке, километрах в сорока от колонии, виднелась маленькая прогалина. Либо же очень большая каверна, что даже скорее всего. Как-то приютилась она, затесалась, что космопроходцы, когда осматривались с «телячьего языка», упустили её.

– Не всё так плохо... – констатировал командир и вкратце объяснил всё Бурову.

– Глядишь, не придётся ни за каким Словом лезть. Представляю какая это «радость» для психосервера – рыться в башке теолога.

– Одно другому не мешает. Хотя, – Роман нажал на интерпанель входного шлюза, – если есть возможность не совать руку в анус...

– Именно.

***

Трипольский, блёклое подобие прежнего деятельного выскочки, ждал его у лаборатории, как и договорились. Глаза Фарадея раскраснелись – он снова плакал. И Роман понимал его как никто. Последние сутки ему тоже хотелось выть. Противоречия рвали ум сворой бешеных собак, но он не подавал вида. Чего теперь. Верный выбор сделан – «человек» Макленнора убит.

Или всё же убит Майкл Бёрд?..

– Удивительно.

– Что? – Роман встал рядом и заглянул внутрь изолированной лаборатории, на лежащее на столе тело.

– Сколько лжи вокруг. Уверенности не может быть ни в чём. Решительно ни в чём. Порой чудится, – хихикнул Фарадей, – что весь мир наш – ложь. Долбаный квантовый суп.

Роман хотел спросить «а разве когда-то было иначе?», но промолчал. Пусть говорит. Ему надо.

– Сначала нас долго убеждали, что он есть, – продолжал Трипольский. – Трындели отовсюду. Потом – что нет. Затем я сам докопался, как мне казалось, до истины. Я видел чертежи и схемы, которых не видел никто. Они давали такую надежду! Удивительно просто... Квантовый мозг, устойчивая схема, где решена проблема охлаждения кубитов. Но вот загвоздка: всё это в голове «Осы», а не идеального с точки зрения физиологии андроида. Он, – Фарадей кивнул на тело, – не имеет отношения к тем чертежам.

– Уверен?

– Как сказал бы мистер Макленнор: «я уверен только в том, что мой кот знает побольше двух третей земного населения».

– Твой мистер Макленнор хорошо бы с Санычем поладил. Тот тоже порой доносит мысль через одно место. Доносил.

– Поладил бы, обязательно, – кивнул Фарадей. – Если бы Александр Александрович дожил.

– Не понял...

– Я... – он сомневался лишь секунду. – Понимаете ли, Роман Викторович... Я уверен, что он здесь.

– Кто? – уставился на него командир.

– Алан Макленнор. На Ясной. Видимо, Альянс сумел повторить «прыжок». Но лишь однажды. Я так считаю, – как ни в чём не бывало пояснил Трипольский, осмотрительно подбирая слова; полуложь сейчас казалась единственным вариантом пойти намеченным путём и притом избежать новой бойни. – Вы же слышали Иконникова. «Он не синтетик». Куда уж понятней. Да и смерть мистера Макленнора всегда вызывала у меня вопросы. Какая-то она... приуроченная.

– К запуску «Кондора»?

– Угу. Громкое «разоблачение», конец кровавой войны – кому он нужен? Ну умер, да и чёрт с ним. Не до него сейчас...

– Нестыковка, – обмозговывал мысль Роман. – Буров, когда столкнулся с ним, замял ему трубку газоотвода. Будь внутри Алан Макленнор, он бы задохнулся. Или выдал себя.

– Не смешите, командир, – без тени улыбки ответил Фарадей. – Этот человек создал его, – он кивнул за бликующий стеклопластик, – а вы говорите – трубка. Но...

Роман выждал. Он помнил слова Бурова про то, что не стоит ломать крылья ближнему. Пусть доскажет мысль.

– Но теперь я сомневаюсь даже в этом...

– То есть?

– Я сам путаюсь, Роман Викторович... – пожал острыми плечами Фарадей, изо всех сил соображая, чтобы не сболтнуть лишнего. – Я уже ничего толком не понимаю. Вот пример вам: проект, над которым работал мистер Макленнор. Я ведь верил, что ему удалось. Что он создал разум, наделил им ту самую «Осу», про которую я только что говорил. Я думал, что Фрэнки – его «человек». Потом меня замучили сомнения. Мозг, созданный им на основе квантового компьютера, едва ли уместил в себе полноценное сознание, это я понял недавно. Ему было б там... тесно. Я думал дальше. Если так, то зачем эта «Оса» нужна? С квантовым-то мозгом. А просто всё. Она – идеальный помощник в экстремальных условиях. Скафандр, защитник и друг, если хотите. Огромный ходячий боевой компьютер.

– А... Бёрд?

– Бёрд... Бёрд слишком сложен для земных технологий. Даже для гения мистера Макленнора, при всём моём уважении. Даже не представляю, что у него внутри!.. Вы же видели его. Мы все видели. Жили с ним. Ели. Пили. Шутили. Ругались даже. И воевали вместе. Вы с ним плечом к плечу бились с белотелыми, Роман Викторович. Он был похож на пластмасску с умной начинкой и жидким гелием вместо крови?

– Нет, – коротко ответил Роман и сглотнул.

– Вот. Это – «человек», несомненно.

– Но «человек» ли это Макленнора?

Лучшего подарка было не сыскать. Командир додумал сам, увёл разговор в сторону, а значит и полу-ложь удалась.

Теперь космопроходцы разговаривать начнут раньше, чем стрелять. Должны, во всяком случае. Ну и пусть след ложный, ведь сам Трипольский не на миг не усомнился, что Майкл – дело рук Макленнора и что квантовый мозг способен уместить полноценное сознание. Уж лучше так, чем не получить ответов всей жизни из-за чьей-то скоропалительности и собственной нерасторопности.

Лучше выяснить, что ты самонадеянный псих, чем недальновидный осёл.

– Его надо будет осмотреть. Вскрыть.

– Сделаю, – кивнул Трипольский с видом уставшего полицейского, вручную не раз душившего гидру мафии.

Это была не просьба, скорее просто констатация факта. Но уточнять Роман не стал. Пусть это будет он, Трипольский. Буров поймёт и даже согласится. Он питает почти отеческие чувства к пареньку.

В голове командира шевельнулась бредовая мысль.

– Алексей, ты говорил, что знаешь... китайский, так?..

– Да. А что?

– Да тут... – Роман посомневался, но лишь секунду. – Иероглифы. Вот, смотри. Шут знает, вдруг поможешь.

Мнемокадр перекочевал в голову Фарадея. Всего один, на котором наилучшим образом запечатлелись выведенные чем-то голубоватым непонятные загогулины. Ответ превзошёл самые смелые ожидания.

– Если... – Трипольский нахмурился, всматриваясь в мнемокадр. – Если немного подправить, то... то получится просьба.

– Какая ещё просьба?

– Дословно я бы перевёл как «пощади ребёнка». Или «пощади дитя». Где это?

– Около модуля в горах, – сухо ответил Роман. – Ладно, Лёша. Светлая всё-таки у тебя голова.

После этого разговора Роман надолго ушёл в себя. Такие случайности не случайны – чтобы едва забрезжившая догадка вдруг нашла косвенное подтверждение со стороны.

Если у американцев что-то получилось с «прыжком», то был шанс, что их, тридцать третью экспедицию, действительно забросили сюда всего лишь в качестве отвлекающего манёвра. Это объяснило бы кучу моментов – от состава, разбавленного зачем-то теологом и журналисткой, до отчёта по Ясной. Ведь о никудышности последнего Костя Корстнев просто не мог не знать! Это его работа!

Смущало одно: сам Роман имел доступ ко многим документам и темам внутри ЦУПа, да и не только. И уж если он блуждал впотьмах неведенья, то задуматься, что же за организация или человек были в том заинтересованы, стоило бы серьёзно!..

Теперь, когда в модулях частью систем вновь заправлял ЭВМ, а камеры снаружи бдели за периметром, ощущалось шаткое, но спокойствие. Так их хотя бы не застанут врасплох. К тому же, вновь обозначилась нить. Буров был прав: не стоит торопиться с погружением.

Меж тем в медблоке уже вовсю гудела подготовка. Вооружённый Иван ни на шаг не отходил от Ренаты, а Буров помогал ей с реаниматором. «Снимать» Ганича с искусственной жизни нужно было плавно, иначе, когда придёт время, напичканный препаратами мозг теолога выдаст невесть что. И погружение просто-напросто ничего не даст.

***

Трипольский тоже был тут – вошёл вслед за командиром.

Рената старалась вспомнить как можно больше из спецкурсов факультета, и Ординатор в помощники тут уже не годился. Официальная информация и утверждённая методика обучения – это одно. А советы бывалых психосерверов – иное.

– Как это будет? – поинтересовался Трипольский.

– Не знаю, Алексей. Нас учили, что всему можно и нужно придать форму. Чаще подсознание само делает это. Там – царство образов.

– Мистикой отдаёт…

– Ты ещё не избавился от снобизма по отношению к мистике? – по-матерински снисходительно усмехнулась Рената. – Когда-то и мои возможности психосервера сочли бы мистикой!

Трипольский промолчал. Если с Пустым он нашёл хоть какое-то объяснение, то расшифрованные записи с молодеющим Иконниковым – и не просто, а после, фактически, смерти – выбили у него почву из-под ног.

Роман вкратце изложил план, родившийся буквально минуту назад.

– Как – отложить?! – мгновенно взъерошилась Рената. – Ты просто не понимаешь, что говоришь! Я уже запустила процесс, перенастроила реаниматор, обрубила часть медикаментов! Уже нельзя всё вернуть, а потом снова повторить – это фатально для Леонида Львовича!

– Я не говорю – отменить, – вкрадчиво пояснил командир. – Я говорю – отложить. Сколько он может пробыть в... подготовленном состоянии?

– Тридцать часов. Не более. Это если я ещё придумаю как...

– Выше бровей, – перебил Роман. – За это время мы не то что сходить в разведку успеем – мы с подкреплением вернёмся!

Мужчины воспряли, только Буров оставался безжизненно-спокоен. Но даже один-единственный его кивок означал горячую поддержку затее с разведкой. Рената понимала, что они не столько жалеют её, сколько реально ищут выход. Но что-то внутри уже клокотало...

В конечном итоге она осталась одна. Всё это время из медизолятора на космопроходцев безразлично таращилась Милош. Едва Рената приблизилась, чтобы рассмотреть пропитавшуюся кровью перевязку, как повреждённая вдруг ударилась лбом в стеклопластик. Рената вскрикнула от неожиданности.

Милослава упиралась головой в преграду, точно надеялась её продавить, а горячее дыхание оставляло запотевший овал, за которым быстро скрывалось осунувшееся бледное лицо. Милош высунула язык, странно покачиваясь, и...

Через миг Рената изумлённо разглядывала медленно исчезающий иероглиф на запотевшем участке стеклопластика, который она им только что начертила...

Глава 3. Стеклянный саркофаг

Странно, но и тут наступила ночь. Мутно-зелёная, она затопила купольный город не сразу – стены, видимо, меркли по мере захода за горизонт местного светила. Оказалось, что основной свет дарили не нити, живыми змейками свисающие с потолка, а сам купол. Теперь он угасал гигантским мутным абажуром, оставляя залу нанизанной на светонити полутьме...

Белотелые исчезли непонятно когда, Роберт не особо следил за ними. Он глядел на неподвижную девушку в паре метров от себя. И сожалел, уронив на руки большую голову.

Надо было слушать голос интуиции там, в подземном саду… Ничего бы этого не было! Ничего!

Абориген лежал спиной, почти бездыханный. Голую худую спину уродливо бугрили рёбра и позвоночник. Откуда в нём столько силы? Казалось, дунь - и развалится.

Он наверняка имел какое-то отношение к повторителям. Гибрид? Плод генной инженерии? Кто он? Откуда у него такие познания? Он ведь знал не только о технологиях землян, будь то протоволны или Ординатор, но и о белотелых. А его фраза про «бельгийское дерьмо»?!.

Уверенность аборигена обезоруживала. Как он рассчитывал им помочь? Он такой же пленник!

Беловолосый вдруг начал содрогаться, точно никак не мог прокашляться. Затем приподнялся на локте, и по телу волной пошла судорога. Его вырвало.

Сначала на пол хлынула бесцветная слизь: обильно, тягуче, пузыристо. Вторая волна рвоты уже окрасила лужу красными и желчно-жёлтыми разводами. Стоя на четвереньках, абориген сделался похожим на доходягу-кота, сдуру сожравшего около помойки отравленную крысу.

Третий позыв сопровождался воплем. Звук не преодолевал невидимой преграды, но Роберт знал наверняка: абориген истошно орёт. Вздувшиеся вены на шее и висках, казалось, вот-вот лопнут, и яркая кровь стечёт с холодного стекла без малейшего следа, а тощее тело останется остывать в кроваво-мутной жиже.

В лужу под ним что-то выпало. Абориген с трудом уселся и просидел без движения несколько долгих минут, приходя в себя. И то и дело касался кончиком пальца того, что накануне покинуло его желудок. Роберт наблюдал.

Это было похоже на яйцо. Куриное яйцо бледно-голубого цвета, всё в пятнах крови и рвоты. Немного ассиметричное и, вроде как, светящееся.

Абориген поднял его, поморщился, как если бы схватил уголь из печи, медленно выпрямился и встал спиной к Роберту. Что он там делал – непонятно. Но спустя какое-то время беловолосый очутился снаружи прозрачной тюрьмы, вынырнув в большой вырез.

Он медленно вёл яйцом по стеклу, и за ним оставался след, как от детского фломастера – яркий, неровный. Минута, и контур сомкнулся. Но вместо того, чтобы выдавить получившийся овал, абориген просто-напросто протянул Роберту руку. Внутри «фломастерного» контура стекло начисто исчезло!

– Идём... – с трудом выдавил беловолосый и кашлянул. На пол упало несколько кровавых капель.

Вика так и не пришла в себя. Роберт осторожно вынес девушку из колбы, стараясь не смотреть на то, что осталось от её руки.

– Что дальше?..

Роберт ещё не определился, кого им с Викой стоит остерегаться больше – спасителя или предполагаемых палачей.

– За... мной... Не... отставай... – хрипел беловолосый.

Абориген переложил неровное яйцо из руки в руку. Сложно было не заметить синюшные отметины с трещинами там, где оно касалось кожи.

Роберта шатало. Он шёл, стиснув зубы, неведомо откуда черпая силы, чтобы переставлять ноги и не ронять бесчувственную девушку. Иногда они останавливались и прислушивались. Чаще рядом с контейнерами вдоль стен, чтобы в случае чего была возможность быстро спрятаться.

Перехватывая поудобней соскальзывающую Вику, Роберт случайно прислонился к одному из них.

Контейнер гулко завибрировал, как если бы внутри включилась на отжим старая стиральная машина. Роберт отпрянул и поймал на себе странный взгляд аборигена. Точно так на него смотрела центральная из троицы, разве что взгляд женщины-чужака был Роберту необъяснимо приятен. В отличие от холодного взора провожатого.

– За... мной...

Абориген сторонился светонитей. Казалось, или они светились ярче при его, Роберта, приближении?..

Вика болталась тряпичной куклой, и хоть и была миниатюрной, а нетренированные плечи устали очень быстро. К тому же никто не отменял выкачанных накануне литров его крови. Роберт просто не думал, на каких неведомых резервах тащил бедную девушку. Переставлял ноги, и всё…

Часовых нигде не было. По левую руку оставались белоснежные комнаты с идеальной симметрией – где-то тут и побывал Роберт. Они походили на овальные соты или ряд присосок какого-то исполинского подземного спрута. Их чуждость изумрудному городу бросалась в глаза кричащей, точнее – слепящей очевидностью.

Внезапно абориген упал на четвереньки, и его опять беззвучно, обильно вырвало. Роберт опустил Вику на пол, быстро заглянул тому за плечо – кровью. Нетрудно было догадаться, что ключ к их спасению, то самое голубое яйцо, за время, что пробыло в желудке парня, хорошенько навредило ему. И теперь он медленно и мучительно умирал.

Опять.

Абориген сел на пол и утёр рукою тягучую кровавую слизь. Он тяжело, глубоко дышал и постоянно морщился, до побеления сжимая в кулаке ассиметричный овал.

– Там... дальше... – указал он на одну из «сот» белотелых, – основной спуск... в механический... город... Нам нельзя... туда... Не сейчас... Нам... нужно... переждать...

– Что?

Рот его расплылся в жуткой улыбке, испуская тяж красной слюны. Роберт обо всём догадался ровно за секунду до ответа.

– Мою... смерть...

– Они... – запнулся Роберт, отводя взгляд от выцветше-свинцовых глаз. – Они станут искать.

– Да... – кивнул как ни в чём не бывало абориген и поманил за собой. – Я предусмотрел... Сюда...

Роберт выдохнул, собираясь с силами, и попытался закинуть бесчувственную Вику обратно на плечо. Но его вдруг повело, и якут со всего маху рухнул набок, ударившись головой. Усталость взяла верх. Путь они продолжили лишь спустя некоторое время, когда он более или менее пришёл в себя.

Коридор казался бесконечным. Роберт помнил, что он – суть спираль с центром в той самой зале с колонной. Белизна чужеродных комнат уже давно осталась позади, и спуск потихоньку становился всё очевидней. Светонитей по потолку почти не было, мрак крепчал, и в одном из мест потемнее беглецы вновь присели отдохнуть.

Шаги послышались спустя несколько минут. Роберт вмиг представил, как его будут резать: неспешно, заживо, и на белом глянце безликих скафандров не будет ничего, кроме его собственного отражения.

– Не... шевелись... Только... не шевелись... – откуда-то из-за головы хрипел и булькал абориген.

Шаги приближались. Роберт ощутил холод по спине – встречи не избежать. Вездесущие контейнеры и полумрак укрывали не так хорошо, а вышедшие в коридор соискатели были уже совсем рядом. Но они, слава предкам, оказались не вооружены.

Аборигена будто подменили. Он прыгнул одному на спину ловко и быстро, Роберт едва успел вскочить. Изящное тело содрогнулось, чужак всплеснул руками и повалился навзничь, придавив собой цепкого, как клещ, парня. Роберт схватил один из контейнеров и что было сил саданул второго белотелого по вытянутой к затылку голове.

Клёкот заполнил малахитовый коридор, и Роберту померещилась быстрая победа. Преждевременно.

Раскрытая ладонь угодила в лицо наотмашь; мелькнула мысль, что хорошо бы то полетели искорки, а не зубы... Якута отшвырнуло к противоположной стене, он налетел на такой же контейнер и встать не успел.

Чужак навис белой точёной смертью. Длинные пальцы сомкнулись на шее Роберта, и он с ужасом осознал, что ничего не может – противника просто не достать! В панике он зашарил руками по полу и в ту же секунду поранился чем-то острым. Без раздумий схватил это и с силой ударил белотелого в локоть.

Трескучий вопль оборвался едва народившись. На спине раненого Робертом чужака возник окровавленный абориген - двумя короткими тычками он затолкал клёкот тому обратно в горло. Яйцо, которым он бил, оставляло «неоновый» росчерк во мраке коридора.

Стало тихо. В коридоре теперь слышалось только хриплое, булькающие дыхание аборигена. Соискатели лежали неподвижно, головы их выглядели так, словно по ним проехался разведывательный вездеход «Мальчик».

В руке что-то больно кололось и дрожало. Роберт глянул на собственное оружие и испуганно отшвырнул. Это был игольчатый кристалл! Точно такой же, какой таял в белоснежной комнате, превращаясь в туман с его, Роберта, лицом!

– Держи...

Абориген еле как разжал себе пальцы, чтобы высвободить яйцо. Кожа под ним потемнела, истончилась и пошла глубокими трещинами, из которых почему-то не сочилась кровь.

– Держи говорю... Тебе оно... не повредит... Но не... касайся им... моей Виктории!.. Усвоил?..

Он схватил Роберта здоровой рукой и быстро вложил яйцо ему в ладонь. Оно было тёплым, и тоже слегка вибрирующим. Словно бы живым...

– Нам... повезло... Это... – абориген глянул через плечо на трупы белотелых, с которых медленно стаивали «тканевые» скафандры. – Всего лишь... учёный... Геолог... Коллега твой!.. Запомни... – он резко развернул лицо Роберта к себе. – Они... не стреляют... внутри города... Понял?.. Стены резонируют... Как и песок... Будет взрыв... Используй это... если я... задержусь... Пойдёте вниз... там больше нет... их... Я знаю... наверняка... Можете отдыхать... Но безопаснее... всего... будет после... могильника... Там они... не появляются... в такое время... Я проверял... это много раз...

– Куда ты?

– Теперь нужен... ложный след... я – в механический... город... Очень скоро... они пойдут... за нами... Я их запутаю... Впереди будут... раскопки... И могильник... Не советую... идти... в могильник...

Еле держась на ногах, абориген побрёл прочь. Роберт с опаской глянул на почти невесомое яйцо в руке, затем на раскроенные черепа белотелых. Как же он им умудрился забить их?..

Всюду была их кровь. Красная кровь. Длинные белые тела украшал идентичный рисунок пунктирных шрамов, изображавших на впалой груди спираль. С виду они почти не отличались от людей. Разве что глаза были чёрными… да ряды острых резцов заставляли коротенькие волосы на затылке шевелиться.

Вика стала неподъёмной. Тоненькую, миниатюрную девушку никак не получалось закинуть на плечо – остатки сил ушли на скоротечный бой. Глубоко дыша, Роберт сидел рядом и утирал слёзы. Ему вдруг стало жаль. Себя, такого немощного, неприспособленного бороться и убивать. Её... такую...

Рука. Там, где должны бы виднеться оголённые части сустава, неестественно розовело что-то искусственное, накрепко спаянное с живым эпидермисом. Роберт сглотнул. Культя приковала его взгляд...

Вика еле слышно застонала, и ему будто жгучую пощёчину кто влепил – не ныть! встать! идти!

И вновь тепло обмякшего девичьего тела на плече. Он не устал. Он. Не. Устал. Нет. Идти, только идти. Смотреть вперёд и больше никуда. Только вперёд.

Неправильный овал в ладони придавал уверенности. Шутка ли, абориген забил им двух белотелых! Только почему это яйцо не опасно для Роберта, если рука аборигена в последний момент почти уже не шевелилась? Высохла вся, как змеиная шкура на солнце, и покрылась трещинами.

Впереди была зала не меньших размеров, чем та, из которой они сбежали. Центр свода также подпирала колонна, но она была как бы... недоочищена? У основания лежали различные инструменты и вездесущие контейнеры, только пустые. Роберт глянул лишь мельком, на ходу.

Они счищали с колонны слой изумрудного стекла. Притом без привычных человеку следов выработки: ни тебе куч отколотой породы, ни пыли вокруг, ничего. Просто продолговатые борозды в теле стекла, как если бы его кто чайной ложкой черпал. А сама колонна с барельефами иероглифов виднелась глубоко внутри. И опять у её основания проступал символ-трезубец.

Силы в очередной раз покинули его у выхода из этой залы. Роберт почти уронил Вику и рухнул на спину сам, тяжело дыша. Сердце гнало кровь натужными рывками, шумно откликаясь в голове.

Всё. Пусть хоть что! Сил нет...

Мутный взгляд бесцельно поплыл по потолку. Но прошла минута, вторая, и Роберт, толком ещё не переведший дух, уже всматривался – любопытство родилось раньше него.

Тут было на что посмотреть. Словно кто-то очень прожорливый день ото дня поедал стекло со стен небольшой ложечкой, как сладкий студень “Тархун”. А внутри, за ним, темнела стена. Малахитового цвета, с иероглифами и фигурами, часто казавшимися объёмными. И «морская звезда». Почти такая же, как и первая, что он разглядывал долгие часы из своего кокона. Она тоже замерла как бы в воздухе, словно застыла в движении.

Слой стекла тут был повсюду. На полу и даже на потолке. Это навело на мысль, что когда-то зала была «затоплена» им полностью. А белотелые теперь очищали её с помощью «ложечной» выработки.

Роберт встал, чтобы идти дальше, но его внимание привлекла дальняя часть залы. Она была почти нетронута – толща стекла там выглядела внушительной. И то, что он разглядел, стоило потраченного времени.

Это была могила. Братский саркофаг из изумрудного стекла. Если, конечно, существ внутри вообще можно было назвать братьями...

Роберт прильнул к стеклу и случайно коснулся его лазурным яйцом. Послышалось шипение, и из-под руки взвился дымок. Он инстиктивно закрыл нос рукавом, но дымок оседал и стелился только вдоль стены, медленно исчезая. От него-то и исходил убойный запах “мятного нашатыря”. Роберт поднёс яйцо ещё раз и с нажимом провёл. Ярко-голубой след истаял быстро, а на его месте осталась неглубокая борозда. Как от чайной ложечки.

Три фигуры в толщи мутно-зелёного стекла были абсолютно разными, но совершенно точно принадлежали некогда живым существам. Наверняка разумным – что животное бы делало тут, в этом городе?! Тем более, что застыли они так, словно в последний момент ничего не подозревая контактировали...

Меж тем и многоногое низкое существо, похожее на краба, и зависший над ним диск с несколькими тоненькими, почти невидимыми щупальцами, и вполне себе антропоморфного карлика высотой Роберту до пояса объединяло одно - наличие у всех той самой «морской звезды». Она виднелась в разных местах, порой была почти неразличима, но всё же.

Хоть абориген и уверял, что белотелых тут больше нет,подолгу оставаться на одном месте не очень-то хотелось. Нужно идти дальше, мимо какого-то могильника. Роберт поднял Вику и тяжело зашагал.

Едва он подумал, что никакого могильника они не встретят, как из-за поворота полился яркий свет. Роберт остановился. И тут же вскрикнул от неожиданности - Вика впилась зубами в ухо!

Скинуть её с себя как можно мягче стоило большой ловкости – девушка вдруг взялась лупить и царапать его единственной рукой. Хорошо хоть не верещала... Сообразив, что просто так истерика не кончится, он на секунду прижал её лицом к полу. От ударившего в нос мятного нашатыря она закашлялась и сникла.

Роберт сел напротив, прямо под яркий свет из белоснежного помещения в конце поперечного коридора. Замер, не сводя глаз с девушки. Ждать её реакции долго не пришлось.

Но вместо воплей со слезами Вика остолбенела. Она не моргая уставилась на обрубок руки. И молчала. Отёкшее лицо – поразительно спокойное – не выражало ничего. Прошло несколько минут, а она по-прежнему невидяще таращилась и даже не думала плакать.

Роберту стало страшно за неё. Он не умел говорить. Да и что тут скажешь?.. Какое-то время он просто сидел рядом и пытался заглянуть бедняге в глаза. Безуспешно. Словно Вика теперь не видела ничего, кроме ополовиненной руки.

Он поднялся, брякнул в никуда что-то типа «я рядом». Она не отреагировала, но руку опустила. И теперь таращилась перед собой, просто в пустоту.

Пусть. Надо дать немного времени... Несколько минут ничего не решат. Он должен знать, правильно ли они идут. Где-то тут должен быть какой-то могильник.

Роберт прикрылся рукой и медленно, шатко пошёл навстречу холодному свету. Холодному в прямом смысле – по ногам повеяло вполне ощутимо. Роберт то и дело оглядывался, находя Вику на том же месте.

Коридор ожидаемо закончился невидимой стеклянной преградой. Роберт хотел было прорезать вход голубым яйцом, но, вспомнив предостережение аборигена, передумал. Вместо этого отошёл вбок и заглянул внутрь.

А вот и могильник.

Сверху клубился густой пар, а вдоль белых стен висели прозрачные коконы. Роберт потёр глаза...

Внутри находились люди. Обнажённые трупы без одной руки, обтянутые затвердевшим стеклом. И двое из трёх видимых – точь-в-точь тот, кто их вызволил.

В двух коконах висел разделанный на части абориген.

Глава 4. Запоздалый клич

Роман чертыхнулся, когда поймал себя на мысли, что ему не хватает бёрдовских констатаций очевидных вещей. «Ясная», – говорил чаще всего Майкл, когда они выходили на поверхность.

– Что-то случилось? – спросил Иван.

– Нет. Всё путём. Трогаем! – и два оставшихся в строю боевых экзотела двинулись на северо-восток, где высился поросший деревьями холм и виднелась небольшая прогалина.

Брать с собой третьего разумно было разве что в качестве приманки. «Сапфир» для Карины не более чем разноцветная фольга для детворы под ёлкой – конфеты будут съедены так или иначе.

Он ждал её ещё на опушке. Потом был уверен, что услышит зацикленный смех среди тёмных лиан и эфемерного тумана. Но позади осталось добрых две трети пути, если верить системам «Осы», а Карина никак не желала появляться. Злой азарт тлел, потрескивал: убить, на этот раз искромсать тварь бронебойным калибром во что бы то ни стало! За Саныча. За отличного человека, которого теперь нет.

– Вот ведь как бывает! – нарушил гнетущую тишину командир. – А, Иваныч? Живёшь рядом. Споришь, доказываешь что-то. А потом – бац!.. Как в старых книжках про верность и предательство.

– Он нас не предавал, – негромко отозвался Иван.

С дерева спускался апатичный клещ. Роман, как шёл, так и наступил со злости на одну из ходовых лап. Не полегчало.

– Скажи ещё, что мы казнили его.

Тишина была красноречивее ответа.

– Ты серьёзно так считаешь?

Иван упорно молчал, а Роман тихо злился, напрочь игнорируя ток-предупреждение.

Вскоре песок пошёл крупными ухабами. Ближе к цели деревья истончались и выглядели моложе, что подтверждало их с Буровым предположение. Но изменения леса начались слишком рано, Роман ждал чего-то подобного метров за пятьсот от предполагаемого центра холма, никак не за полторы тысячи.

Время шло, а он всё не успокаивался. И чем ближе они подходили к поросшему взгорку, тем сильнее накипала злость. Роман никак не мог понять её природу. Шедший впереди Иван обернулся, когда его коснулось эхо вмешательства. Казалось, даже антрацитовое троекрестие сейчас взирало с укором.

– Командир, - спустя некоторое время окликнул Иванов.

Лазерный целеуказатель скользнул по чему-то вдалеке и тут же преломился, распавшись надвое. Космопроходцы сделали ещё пару шагов, а красный лучик в это время, расщепляясь, плясал дивной цветомузыкой.

– На стекло похоже. Или изумруд какой...

То там, то тут из-под песка выглядывали валуны зелёного цвета. Словно впереди притаились черепахи размером с машину и с почти прозрачным панцирем. Деревья редели, становились зримо моложе остального леса и почти не цеплялись друг за друга лианами.

Разведчики предусмотрительно держались в стороне от зелёных валунов. Крона истончалась, свет здесь был не такой уж редкостью. И поэтому, наверное, почти пропал туман, лишь изредка напоминая о своём существовании завихреньями в тени там, где только что прошли люди.

– Фон.

Роман заметил и сам. Счётчик Гейгера, как привыкли называть люди всякий прибор для измерения радиации, ожил неожиданно.

– Ноль целых, сорок девять сотых микрозиверт... – констатировал командир. – Мы на медосмотре больше хватаем.

Песок повсеместно сменялся не то стеклом, не то удивительно прозрачным изумрудом. Играя нечастыми лучами, иные валуны выглядели завораживающе красиво, а на близлежащих стволах дрожали размытые цветастые блики пастельных тонов.

– Как в старой сказке...

– Что?

– Глядим в оба, говорю!.. Не нравится мне это место, – понизил голос Роман.

Подъём только начинался. Он был пологим и уже почти полностью стеклянным, напоминая ледяную горку на городской площади под Новый год, залитую крашеной водой. Углепластиковые ступни отлично держались на его поверхности – космопроходцы предусмотрительно проверили насколько они скользят.

– Вулкан, что ли... – просопел Иван.

Наслоения виднелись невооружённым глазом. И вправду было похоже, будто расплавленное стекло когда-то текло сверху сплошным потоком, потихоньку остывая, а после накатывал следующий слой. Получалась причудливая и красивая «черепица».

– Роберт бы наверняка выяснил, что это, – отозвался Роман.

Дальше шли молча, то и дело страхуясь о деревья. Но, когда системы предупредили, что осталась буквально сотня метров, Иван вдруг выматерился.

– Ведь из-за меня же всё!.. Я выпустил их, командир!

Группа нечасто обсуждала исчезновение двух членов. Не потому, что всем плевать, нет. Наоборот, не было космопроходца, который не думал бы о Вике с Робертом по нескольку раз за день. Если нет толковых предложений, конкретных наработок и мыслей по их поискам, то лучше молчать. Переливание из пустого в порожнее в среде космопроходцев не приветствовалось.

Но всему есть предел.

– Ты не виноват... – почти дежурно ответил Роман, чувствуя, что кривит душой.

Иван остановился. Через пару шагов встал и командир. Датчики движения молчали.

– Я её не брошу, – медленно проговорил Иван. – Не брошу тут Вику. Думаю, вы меня понимаете.

И Роман понимал. Как никто понимал - сам готов был хоть с обрыва ринуться, знай наверняка, что так он разыщет Ольгу.

А он её разыщет. Где бы Ясная её ни прятала.

– Ещё не вечер в Барнауле, – хрипло, зло отозвался Роман. – Мы найдём женщин. И Роберта. Никто кроме нас, Ваня...

Иван не ответил. Только посмотрел вверх, в небольшое светлое оконце. И пошёл дальше.

Стекло под ногами бликовало, отражая хищную морду «Осы» почти как зеркале. Тающие цифры на панели будто бы измеряли его, Романа, самообладание. Чем ближе космопроходцы были к вершине, тем сильней засасывали его необъяснимые злость и тревога.

Но стоило подняться, как от них не осталось и следа. На вершине не было ничего, что указывало бы на присутствие людей. Надежда обнаружить тут челнок или модуль, спущенный на Ясную давным-давно, пошла прахом.

– Ноль целых, восемьдесят девять сотых микрозиверт...

Показатель радиоактивного фона вписывался в представшую перед космопроходцами картину, как нотный стан в фюзеляж бомбардировщика. Это было похоже на ожившую сказку. Но рассказанную не земным детям.

В насыщенном пылью воздухе витали осколки изумрудного стекла. Потоки света, отражённые, преломлённые ими, отчего-то изгибались и вились причудливо, меняя цвета от оранжевого до синего. Отталкиваясь от невесомых пылинок, в этих лучах купались какие-то не то червячки, не то змейки. «Заплывая» за границу тени, они бесследно исчезали.

– Чёрт... триполий, что ли...

– Нет, я тоже... вижу... Как живые.

Они и вправду походили на привычных людям беспозвоночных. Но лишь до той поры, пока экзотела оставались на удалении. Стоило Ивану приблизиться к одной из летающих змеек, как она вдруг задёргалась, быстро видоизменяясь. Это было похоже на зацикленный обрывочек нанопроекции, коротенький и непонятный. Сам червячок притом рябил, как бы норовя исчезнуть, но что-то ему мешало.

– Голограмма?

– Похоже на то...

Космопроходцы осторожно шли к вершине, избегая змеек. Кое-где куски зелёной прозрачной породы были размером с них самих. Но тот, что витал над обширным кратером в самом центре взгорка, не шёл ни в какое сравнение даже с «Осами».

– Есть предположения, Иваныч?..

Предположений не было. Как и у самого Нечаева.

Округлый, вообще без углов кристалл был неправильной формы, с отчётливо видимыми изъянами и даже проломами. Поразмыслив, Роман пришёл к выводу, что и пыль, и более значительные куски в воздухе – всё это его частицы.

– Что-то внутри... – пробормотал Иван.

Да, в глубине потрескавшегося, выщербленного изумруда размером с треть модуля действительно виднелось некое существо. Или это человеческое воображение спешило всякой форме придать ненужный смысл?

– На краба похож... Здоровый какой!.. – всё говорил Иван.

Складывалось впечатление, что кратер под кристаллом – жерло вулкана. Не нужно быть геологом, чтобы понять: изумрудное стекло выплеснулось из-под песка, застав существо на холме врасплох.

– Подойдём ближе?..

– Не стоит, Ваня, – Роман усмехнулся, почуяв неладное. – Ясно же, кто погибает первым! Правильно: негры и решившие подойти поближе. Осмотримся ещё отсюда, обойдём. Но спускаться не будем. Нам ещё к проплешине идти – на всё у нас с тобой тридцать часов, помнишь?

Иван пошёл по часовой вокруг левитирующего кристалла. Следом двинулся командир. Что-то странное творилось с его панелью. Стоило отвести взгляд, как тут же вместо цифр чудились иероглифы. В итоге Роман уставился в показатель влажности, но разве мог он ожидать, что в следующую секунду иероглифы полетят снаружи, в подсвеченной пыли, среди витых пятицветных радуг?! Те самые червячки вдруг разом и обернулись иероглифами!

Роман остановился. Одна за одной, парящие змейки быстро принимали изначальный вид. Но не все. Некоторые исчезали: либо беззвучно лопались, либо схлопывались внутрь себя.

Что это? Газ? Но ведь уже прошло столько времени, всякое остаточное действие уже бы выветрилось! Или это... «Оса»? Ведь конкретно в этот экземпляр втекал вихрь...

– Иваныч, ты это видишь?

Боец медленно брёл средь иероглифов и радужной пыли. Он не слышал его.

– Иван?..

Экзотело словно бы отозвалось. Панель теперь без утайки покрылась иероглифами, а «Оса» вдруг самовольно остановилась, опустив винтовку дулом в стекло. Одно-единственное слово, которое Роман смог прочесть на панели, почему-то оказалось английским. И оно не предвещало ничего хорошего.

«Loading...»

– Ко-ман-дир?.. – фразу Ивана точно кто разрубил на составляющие, а в эфире нарастал треск.

Роман не мог ни пошевелиться, ни даже сказать что-то подчинённому – тот его попросту не услышал бы. Но самым страшным было не это. Вдруг выяснилось, что отказала система сублимации – ИИ экзотела бросал все, абсолютно все резервы на непонятную загрузку. Игнорируя даже прямую угрозу оператору!

Треск оброс гранями, набрался глубины и стал оглушительным белым шумом. Роман словно оказался в самом его средоточии – он кричал изо всех сил, чтобы хоть как-то заглушить его, но без толку. Экзотело тряхнуло – Иван уложил командира и наверняка пытался достать.

Голова, казалось, вот-вот лопнет; с панели стекли краски и размытыми мазками украсили темень перед глазами. Дышать стало нечем, и Роман почти уже смирился...

Внезапно всё прекратилось. Он схватил живительный кислород, и голова пошла кругом. Иван почти уже подключился к его экзотелу, но тот вовремя остановил его, дважды ударив себя кулаком по груди и выставив вверх большой палец.

Бёрд был прав, и это экзотело заражено?..

– Что это было?!

– Не знаю, Иваныч... – прокашлялся командир и медленно поднялся. Системы работали через одну, а индикатор заряда аккумулятора утверждал, что энергии осталось не более десяти процентов.

Кругом больше не было ни единой змейки, с их исчезновением пропало и очарование места. Даже несмотря на то, что куски стекла, кое-где соединённые разноцветными призрачными мостками, продолжали кружить, разве что теперь чуть быстрее.

– Ты слышал шум?..

– Никак нет. Вы упали и не отвечали. Я почти раскрыл «Осу», узнал у Ординатора как это...

Иван что-то ещё говорил, Роман не слушал. Прожжённые белым шумом динамики теперь тихим фоном наполняли шлем чем-то ещё, помимо голоса Иванова.

Мелодия... Та самая, из старого французского мюзикла, про принца-ворона. Мелодия, напетая нежным, тающим сопрано...

Роман решительно стряхнул морок.

– Чёртова планета!.. – прохрипел он, чувствуя ток.

Окончательно он пришёл в себя только через несколько минут. «Оса», казалось, тоже «очухивалась»: обнулившиеся было настройки вновь вернулись к заданным оператором, а ИИ усиленно пытался восстановить ЭМ-режим визора и датчик движения. При этом индикатор аккумулятора оставался в красной зоне, что никак не радовало.

– Через моё экзотело прошла какая-то информация, – заключил Роман. – Не уверен, но по-моему его поимели... как передатчик.

– Не этот ли? – Иван повернулся к залитому в стекло гигантскому «крабу».

Шутка прошла по касательной, вызвав лишь натянутый недолгий смех.

Вернувшиеся к удобной для оператора системе мер, показатели внешней среды не изменились. Все, кроме одного.

– Фон пропал... – опередил командира Иван.

Радиоактивный фон исчез вовсе: датчик показывал нереальные ноль целых, ноль десятых микрозиверт. Роман дал команду, и ИИ перевёл показатель в рентгены, но и тут с панели на него взирал мёртвый ноль.

– Не спец, но такого быть не может, – проговорил Роман. – Уж не на поверхности планеты точно – над нами же звезда! Ладно... – шумно выдохнул он, обливаясь потом. – Иван, чуток повремени. Пять метров – дальше не отходи. Мне нужно системы восстановить.

Иванова всецело занимал «краб». Существо – а это совершенно точно было именно существо! – с подсвеченной стороны ещё больше напоминало упомянутое членистоногое. Громадные лапы имели широкие «ступни», что выдавало в нём ходока по тяжёлому, коварному песку Ясной. Вверх от приплюснутого тела выбрасывались три манипулы, заканчивавшиеся чем-то сродни вогнутым полусферам, обращённым к прогалине в кронах. Всё его положение как бы кричало: «я не успел!».

– Залило стеклом, как того комара в янтарь... Он что, не знал, что сидит на вулкане? На клеща-древолаза похож... Что-то в небо кричит... Самку зазывал?

Роман покосился на скованного изумрудом монстра. Усмехнулся: если он действительно призывал кого-то, то прийти этот кто-то должен был с неба. Или из космоса...

Ответ почему «взломали» именно его экзотело напрашивался сам собой. «Оса» Иванова была чистой. В неё не проникала инопланетная жизнь. А если так, то гигант в кристалле как-то связан с вихрями... Быть может, он просто устройство? Своеобразная антенна? Это бы кое-что объяснило. Но какой сигнал он мог отправить? И кому?

Едва ли белотелые были связаны с вихрями. Хотя бы потому, что контакты с обеими видами вышли разнополюсными: первые напали без предупреждения, атаковали с определённой целью – взять в плен, меж тем вторые наоборот, контактировали. И защищали даже, если вдуматься. Ведь та «Оса», которую Роман принял за Бёрда, стреляла в них. А вихрь напал на неё... С другой стороны, он мог начать «говорить» лишь потому, что бы смертельно ранен, не более. И вообще, внутри второго экзотела был повторитель, который изначально мимикрировал под него и атаковал сам вихрь, так что...

Ситуация была запутанной.

Потратив немного времени, Роман выяснил, что красная зона аккумуляторного заряда не баг. Это давало нехилую поправку на ветер.

Больше космопроходцы не нашли ничего, что могло бы представлять для экспедиции интерес. Перед спуском командир сопоставил заряд батарей и оставшееся время, отмерянное им Ренатой на всё про всё до «визита» в голову Ганича. На помощь пришёл услужливый ИИ. Мёртвый псевдо-разум уверил Романа, что его «Оса» запросто сдюжит с путешествием до второй проплешины и обратно, и ещё останется небольшой запас. Но заряда точно не хватит, если случится бой.

– Рискнём... – всё же решил командир. – Двинули что ли...

Песок появился вскоре. Следом чёрно-жёлтый углепластик обволок призрачный туман. Становилось темнее, падала температура. И опять нарождалась непонятная злость...

Будь с ними Бёрд, он бы непременно сказал что-нибудь. Про кристалл и «краба», про сигнал, прошедший через экзотело Романа. И обязательно что-нибудь очевидное.

– Мне однажды сказали интересную вещь... – разбавил тишину Иван. – Командир, можно на «ты»?

– Валяй, чего уж там.

Фонарный луч выхватил из полутьмы клеща, занятого приготовлениями к предсмертной трапезе – на песок летели куски лианы.

– Человека определяют поступки. Знаю: банально, – Иван заторопился договорить. – Но кем это было сказано, и в каким условиях – для меня показатель... В общем, мы рубанули с плеча. Мы испугались, командир. Как подростки в пещере: забили палками нетопыря только потому, что у того крылья кожистые и в венах.

– Заговорил-то... – недобро усмехнулся Роман. – Как поэт, однако.

– Человека определяют поступки, – уверенней повторил Иван. – Он за тебя, командир, дрался. Рванул за тобой в лес, как за сыном, Джастином, который сплавы любит по горным рекам. Это мы предали его, а не он нас.

Ток.

Эфир, казалось, потяжелел от возникшего напряжения. Сжимая зубы, Роман понимал – парень прав. Но злость внутри шипела и извивалась, опасливо показывая лишь клыкастую морду из-под плоской холодной глыбы.

– Кем же был этот твой «кто-то»? Что за условия такие, что ты простой пафос на манифесты лепишь? – выпалил Роман, хоть и догадался уже, что услышит в ответ.

– Его звали Геворг Чхеидзе. Мы называли его дядя Гева, – Иван говорил неторопливо и настолько уверенно, что Роман не позволил себе встрять с неуместной колкостью; что-то в голосе лейтенанта с первых секунд заставило уважать дядю Геву. – Я же говорил, что был на Хиц-2?

– Я и так это знал. Ты под подпиской?

– Только я и под подпиской, командир. Просто больше некому – двое умерли от Q-рака буквально спустя месяц после возвращения из поганых джунглей. Но ты не думай – я не решил душу тебе излить, нет, – Иван немного помолчал. – Присяга остаётся присягой независимо от того, насколько ты далёк места, где её принял. Тайны никакой я не раскрою.

Роман знал чуть больше, но предпочёл смолчать. И поймал себя на мысли, что всё глубже проникается уважением к Ивану.

– Нас просили говорить, что мы участвовали в «устранении последствий». Но мы были там, когда это только начиналось. Знаешь, командир, почему я не люблю «алебастрового коня»? Почему обхожу реаниматор, знаешь? Дядя Гева почти всех называл «пацанами», он был самым старшим среди медиков, да и среди всей экспедиции... – Иван подобрал слова. – Когда дядя Гева уже знал, что обречён, он каждого из нас троих по очереди положил на реаниматор. Он нашёл способ помочь нам. Не себе, хоть и были у него все шансы. Он умирал, когда делал это. Жутко, командир. Ему было больно каждую секунду, другие даже на месте стоять не могли, а он... Дядя Гева спасал «пацанов». И каждому, как мантру: «человека определяют поступки». От боли в голове у него ничего, наверное, и не осталось. Только эта фраза...

– Сколько ты был в карантине?

– После смерти ребят – ещё год.

Только сейчас Роман вдруг понял, насколько парень не прост. За внешностью чуток нелепого «высушенного олимпийского мишки» скромно ютился человек несгибаемой воли. Подспудно подумалось о высказанных Иваном словах, что он ни за что не бросит тут Вику.

И порыв этот не выглядел напыщенным и дутым, ничуть. Хотя бы потому, что Иван ограничился одной-единственной фразой и вложил в неё всего себя. Роман уважал такой подход. Так в своё время поступил дед Азамата Нурбагандова, того самого командира «дикого батальона», останки которого юный тогда ещё Иван разыскивал вместе с «Вымпелом» под Варшавой. Глядя в лицо собственной смерти, лейтенант полиции Магомед Нурбагандов в далёком две тысячи шестнадцатом коротко сказал: «работайте, братья!»

Весь оставшийся путь они слушали молчание друг друга. И каждый молчал о своём. Или своей...

Снова ржавой накипью пенилась необъяснимая злоба. Но теперь Роман не допускал, чтобы вмешался Ординатор, душил сам. И никак не мог понять её природу. Только когда Иван сообщил, что до цели осталось всего полкилометра, вдруг осознал: всему виной она. Призрачная надежда.

Поразительно, но теперь Роман просто-напросто боялся найти незадействованный челнок, или модули, из которых тот можно было бы вызвать. Ведь это означало, что он будет обязан вернуться вместе с остальными. Туда, на Землю. В пустой Барнаул.

Без неё.

Лес светлел, и вскоре на песке показались длинные вертикальные полосы, проникавшие яркими пиками в извечную тень. Прогалина даже с такого расстояния была зримо меньше остальных.

А ещё, она тоже плавно зарастала. Впервые космопроходцы увидели как выглядят едва проклюнувшиеся деревья Ясной – они очень походили на тех самых червей-дождевиков, что зачем-то таскали приправленную аммиаком океанскую воду под кроны. Тонкий, изгибающийся ствол будто бы поддерживали стоящие рядом, более «взрослые» деревья, оплетая их лианами, а сверху, где должна быть крона, виднелся сине-зелёный бутон.

Но на деревья космопроходцы смотрели недолго. Стоило им выйти на открытое пространство, как злость Романа опять улетучилась. Нет, на этот раз они всё же нашли челнок.

Но он явно не принадлежал людям.

Глава 5. Былые враги

Сколько времени прошло с момента их побега, они не знали. Стены теперь откровенно «пекли» беглецов. Вика дважды падала в обморок, но воды у них не было. Роберту ничего не оставалось, как просто сидеть рядом и ждать, пока девушка придёт с себя. Нести её он больше не мог.

Несколько коридоров подряд заканчивались тупиками. Четыре или пять – они сбились со счёта. Словно белотелые, а тоннели проделали именно они, выбирали путь, что-то искали, шли к чему-то вполне определённому. Потому как в тупик всякий раз беглецы упирались без видимых на то причин.

Уже не оставалось сомнений – когда-то сеть рукотворных коридоров затопило жидким стеклом, которое впоследствии затвердело. Тут, ниже, уже не так часто встречались былые обитатели Изумрудного города. Словно белотелые начали высвобождать их из плена в первую очередь именно здесь, а не в залах с колоннами.

Выходило, путь был предопределён. Абориген заверил, что они больше не нарвутся на соискателей, так и вышло. А ещё, он точно знал, куда отправлял беглецов.

– Это экзоскелет, – тихо произнесла Вика. Роберт, рассматривавший с пола очередного пленника, вздрогнул. Голос её надломился, и теперь чудился сухим и колючим, как крымский тёрн после войны...

– У них есть звезда, – кивнул якут. – У этого, – он вяло стукнул себя по взмокшей груди, – вот тут.

Помолчали. Роберта одолевала тревога: Вика почти всё время смотрела в пустоту перед собой. Иногда ему казалось, что она винит его в чём-то. Редко, но всё же ловил он на себе косой взгляд. А ведь она ещё не знает, как именно они оказались на свободе...

При этом Роберт по-прежнему верил в их встречу с остальной группой. Ничто не могло сдвинуть его с этой почти мистической веры. Именно благодаря ей они шли, падали, сбивая локти и колени, а не висели там, в стеклянных коконах...

Контейнеры перестали попадаться давно. Роберт, конечно, не надеялся найти в них еду или воду, но когда других вариантов нет, хватаешься даже за самую бредовую мысль. Пить хотелось смертельно.

Выбранный ими коридор оказался последним. И он чем-то отличался от остальных. Возможно, тут просто почти не встречалось пленников стекла.

Два последних привала прошли в душной тишине. Становилось ещё и темнее – голубоватые прожилки по потолку, сменившие светонити, тускнели и редели. Обессиленно раскинув гудящие ноги, Роберт дважды проваливался в тревожную дремоту и дважды, очухиваясь под глухой набат сердца, видел напротив смотрящую перед собой Вику.

– Как мы выбрались?..

Он был готов к этому вопросу, но как оказалось – не до конца. Не раз прокрученные в голове слова бросились врассыпную, как те тараканы при включенном свете. Роберт заморгал и от растерянности натянул глупую кривую улыбку.

В этот момент он не отказался бы поменяться местами с кем-нибудь из узников стекла. Вика, почуяв неладное, посмотрела на него – как строительным пистолетом к стене пригвоздила.

И он рассказал всё. Вытаскивая слова, очень старался не смотреть в глаза. И не напрасно. Недолго, но горели они ненавистью адской. Так изничтожать взглядом умеет только женщина – мужчину.

– Иначе бы нас... – он запнулся, глядя на левую руку Вики.

Она отвернулась, так ничего и не сказав. Странно, но Роберт ожидал чего угодно, только не такой реакции – испепеляющей, как сверхновая, вспышки гнева, после которой взгляд заволок туман; и ни слёз, ни даже простой злости.

Через какое-то время Вика глянула на него и произнесла сухо и холодно:

– Пойдём.

Темнеющий коридор петлял, пот нещадно выедал беззащитные глаза. Вика теперь шла немного впереди – уверенно, не боясь. Так, словно смирилась. С чем?.. С увечьем? С тем, что рано или поздно глянет в глаза насильнику, от которого её ничто уже не будет отделять? Ведь Роберт – не боец. Удача не гладит одну и ту же голову дважды.

В конце концов они опять остановились. Колени выворачивало от безостановочной ходьбы. Беглецы вымотались настолько, что сил не оставалось ни на что, даже на хоть сколько-нибудь громкое возмущение.

– Тупик, – констатировала Вика и как ни в чём не бывало опустилась на пол у стены.

Роберт ничего не понимал. Они не могли пропустить развилку, исключено! Он отметил их в памяти все до единой! Как же так?!

Это был последний коридор…

Захотелось орать и скоблить ногтями стены. Бить в вездесущий изумруд кулаками, наплевав на боль. Но сил не было. Вместо этого Роберт тоже опустился на пол и тихо, бесслёзно зарыдал. Чёрный провал внутри множил отчаяние – Ординатор бы сейчас выручил, помог! Но бестелесный канул.

Закрывшись руками, Роберт провалился внутрь себя, и всё тонул, тонул в трясине вскармливаемой им же безнадёги: как быть? что делать? почему так? Пока не услышал колкое, как осколок хрусталя:

– Эй, ты чего?.. Русские же не сдаются.

Как встряхнул кто. Он замер, не в силах ни сказать, ни подумать ничего.

«Русские не сдаются». Кто это ему говорил? Девушка, над которой дважды надругался тот, с кем он заключил соглашение? Чью руку отрезали чёртовы белотелые? Девушка, которая даже не русская!

Он рассмеялся: коротко, надрывно. С силой потёр большими ладонями широкое скуластое лицо. И улыбнулся.

– Неа, не сдаются.

Спали урывками, болезненно-беспокойно. Роберту снилось, что у него нет рук, что он никак не может помешать аборигену, издевающемуся над Викой. Он то и дело подскакивал, озираясь. Но когда ложился, сон повторялся.

Утром их разбудил голод. В течение дня он обычно притуплялся, зато каждый раз сполна отрывался спозаранку. Желудок сводило так, что не думалось ни о чём. Они просто лежали двумя эмбрионами-переростками и почти не шевелились.

Роберт в очередной раз тупо пялился на культю Вики. Почему не стали отнимать часть руки ему? Ведь почти уже сделали это... Почти... Он глянул на яйцо в ладони. Перекинул в другую руку и присмотрелся к коже, насколько позволяло освещение. Ничего. Ни трещинки. И цвет вполне обычный.

А ведь у аборигена рука отнялась всего за полчаса. Кожа пошла трещинами, высохла, посерела. Точно отмерла. Даже пальцы не шевелились – он разжимал их с помощью второй руки. А ему, Роберту, хоть бы что. Возможно, это как-то связано с решением троицы пощадить его… Ведь они что-то там колдовали с его кровью, которая в конце концов стала фиолетовой...

Тут стены «ели ложечкой», как и везде в Изумрудном городе. Крепко сжимая голубое яйцо, Роберт поднялся и пошёл было к выходу, но засомневался и вернулся. Вика спала. В таком освещении веснушки на бледной коже вокруг вздёрнутого носика виделись почти бурыми.

Странно, но участок стены прямо за ней отличался, был немного светлее. Роберт присмотрелся. Это залитый стеклом ход! Он глянул на яйцо.

Якут пристально осмотрел и прощупал странный участок вдоль и поперёк. Контур «заплавленного» хода неплохо просматривался, и было удивительно даже – как это раньше он его не заметил?

Роберт «прожёг» изумруд на стыке двух пластов – его толщина тут оказалась каких-то семь-восемь сантиметров. Он старался держаться на вытянутую руку, чтобы не вдыхать продукты возгонки. Ведь зелёное стекло именно возгонялось, преобразовывалось в тот самый мятно-нашатырный газ, а не плавилось. Потому нигде и не было даже малейших следов выработки.

Поначалу Роберт отчаялся: комнатку скорее целиком заполнит мятным нашатырём, чем он пройдёт контур по всей протяжённости. Но как только появилось более или менее большое сквозное отверстие, сразу возникла тяга.

– Выход, – не то констатировала, не то даже посетовала проснувшаяся Вика. Она отошла в сторону и безэмоционально наблюдала, укрыв покалеченную руку здоровой.

Почти по-детски закусив от усердия язык, Роберт расширял отверстие на уровне лица. Когда в него уже протискивалась рука, он остановился и дал образовавшемуся сквозняку вытянуть нашатырь. Затем осторожно приблизил к отверстию лицо.

И шарахнулся, отскочив от стены.

– Что там?

Не ответив, Роберт заглянул снова. С той стороны стоял белотелый. Точнее, серотелый – кожа цвета гашённой извести с примесью пыли выглядела шершавой и была кое-где потрескавшейся. Длинные руки он вытягивал перед собой, стоя лицом к людям. Словно бы пытался продавить запечатавший ход изумруд, но не сумел. Или не успел...

Роберт растерянно отошёл в сторону, его место ненадолго заняла Вика.

– Карина...

Белотелого на той стороне убила многоногая подвижная жуть, получившая с лёгкой руки Романа звучное женское имя. Вика не могла ошибиться – гипсование кожи слишком характерно.

– Режь, – безапелляционно указала она на стену.

Роберт работал долго. Как выяснилось, им просто повезло наткнуться на тонкий участок стекла и с первых же минут работы устроить сносную вентиляцию. Дальше дела шли не так быстро. Стена то утолщалась по контуру, то вновь становилась тоньше. Порой, чтобы прорезать до конца, приходилось просовывать руку целиком и работать наугад.

И внезапно за эту самую руку его кто-то схватил. Сердце Роберта оборвалось.

– Я задержался... – донеслось с той стороны.

Абориген отпустил руку якута, они встретились взглядами – усталые глаза на юном лице смотрели почти безразлично. Роберт хотел было что-то сказать, в первую очередь Вике, как-то успокоить её, поддержать, но растерялся. Ещё больше он растерялся, когда она вдруг поравнялась с ним.

И взгляд аборигена блеснул.

– Моя Виктория...

Она смотрела ему в лицо. Долго, пристально и молча. Потом вдруг резким движением смахнула одну-единственную слезу с веснушек и проговорила твёрдо и уверенно:

– Если прикоснёшься ко мне, я тебя убью.

Абориген раскрыл было поплывший в улыбке рот, но Вика шагнула ближе и добавила:

– Убью так, как никто ещё не убивал. А затем – себя. Ведь я нужна тебе.

Беловолосый парнишка не отворачивал лица, глядел без вызова и нахальства, но с львиной долей снисхождения. Как уставший к концу жизни преступник, так и не обретший счастья ни в вине, ни в пустых женщинах, ни в деньгах, смотрит на заблудившуюся в пролеске девушку.

– Я не трону тебя... Но касаться буду... Путь будет непростым... иначе никак... – абориген помолчал и добавил: – Даю слово офицера...

Роберт закончил только спустя почти час. Абориген никак не помогал ему. Теперь он был вооружен не странным неправильным овалом, какой подарил якуту, а тем самым «бельгийским дерьмом», из которого в прошлый раз расстрелял его Роберт.

– Ещё немного... и в сторону... Я скажу...

Роберт слишком увлёкся и не услышал предупреждения. Лишь чудом ему удалось выскользнуть из-под ввалившейся к ним огромной глыбы стекла.

Труп белотелого был скован по рукам, точно когда проход запечатывали, он почти успел вбежать, а жидкое стекло вплавило его в себя по локти.

Абориген вошёл, держа автомат наперевес. Глянул на Роберта, зыркнул ему на руки и скользнул взором по Вике.

– Впереди опасно... – кашлянул он и наступил на то, что осталось от соискателя; хруст был несказанно приятен слуху Роберта. – Делайте всё... что я вам скажу... Не заставляйте... повторять... Идём...

Они покинули Изумрудный город. Больше не было остекленелых стен с иероглифами, так похожими на азиатские, ни заключённых в безвременье существ всевозможных форм и видов, но с обязательной «морской звездой». Теперь вокруг беглецов сочились голубоватым привычные тоннели, коих пройден был не один километр.

– Мы хотим есть.

Абориген глянул на Роберта, как на пустое место. Но грибы из висевшей у бедра сумки протянул обоим.

– Воды нет... Меня... задержали по пути... сюда... Придётся терпеть... Озеро будет... через пару часов...

Это были самые длинные два часа в жизни Роберта и Вики. Гриб, хоть и сочный, вкусный, закончился, как и не начинался, оставив после себя неприятную вязкость.

Вскоре тоннели начали пересекаться, и абориген сообщил, что осталось совсем немного. По бокам то и дело встречались как небольшие ходы дождевиков, так и полноценные перекрёстки, нередко целиком погружённые во тьму.

Нос почуял живительную влагу заранее. Настолько чутким люди делаются только в минуты нужды, когда звериное внутри встаёт вровень с человеческим. И вскоре они действительно вышли к озеру.

Вода была ниже их метра на полтора. Почти квадратный по форме грот насквозь прошивали бурые корни, образовывая своеобразный настил, а в промежутках виднелось безмятежное озеро. Но рукой до воды было не достать.

– Она питьевая... – очень тихим шёпотом сообщил абориген, снимая сумку.

Он отцепил длинный ремень и достал из неё тяжёлую чашку, в которой Вика узнала съёмную ступу для измельчения образцов. В самодельные дырочки вставлялась знакомая всем полиметаллическая нить в четыре слоя, образуя ручку. Абориген прицепил к ней ремень и опустил ступу в воду.

Первой пила Вика. Беловолосый не сводил с неё глаз, она тоже то и дело, жадно глотая, зыркала на него. Рука девушки тряслась...

– Привал... – сообщил абориген, протягивая ступу на ремне Роберту.

Вода была хоть тёплой, но вполне освежающей. Якут старался не выпускать голубое яйцо ни на миг, и потому чуть не выронил ёмкость.

– Тс-с... – поднёс палец к губам абориген. – А вот шуметь... не надо...

Едва отросшие волосы зашевелились от его этого «тс-с». То, с каким выражением он произнёс это, наводило на очень нехорошие мысли.

Набрав две фляжки воды, абориген дал по одной беглецам. Сам пить в дороге видимо не собирался. И хотел было уже встать, но его остановила Вика. От её стального «стой» кому угодно сделалось бы не по себе. Абориген же улыбнулся большими тупыми зубами, словно чего-то такого ждал.

– Никуда мы не пойдём, пока ты не ответишь на вопросы.

– Чем дольше мы... стоим на месте... Тем меньше шансов... выбраться живыми... У вас... – тихо проговорил он, но всё же вернулся на место. – Перед тем... как меня убили... что-то всполошило соискателей… в механическом городе... Я никогда не видел... их такими... перепуганными... Поэтому не очень... хорошая идея... тянуть время... Возможно... это как-то связано... с Храмом... Я бы не хотел... опоздать в Храм...

– Кто ты? – проигнорировав тираду, в лоб спросила Вика. Она постоянно обнимала здоровой рукой покалеченную...

Абориген посерьёзнел. На юном лице выступили желваки.

– Моё... моё имя... Андрей... – не сразу ответил он, словно бы имя никак не хотело вспоминаться.

– Кто ты, Андрей?

– Верный присяге солдат... – отмахнулся он точно от назойливой мухи, злобно оскалившись. – Пойми: ты... не уникальна... Ты просто... попалась первой...

– Чего конкретно ты от меня… хочешь?

– Только одно... ты поможешь мне... снова войти туда... куда я не могу... войти уже очень долго... После я... помогу вам... добраться до своих...

Вика было раскрыла рот, но допрос прервал громкий чавкающий звук, донесшийся из пройденного ими коридора. Повисла такая плотная тишина, что, казалось, можно было воткнуть иглу...

– Что это?..

– Заготовки... – увидев искреннее непонимание на лицах космопроходцев, абориген пояснил: – Повторители... Очень опасные существа... для вас... Они – первая причина... по которой соискатели... вернулись на Ясную...

– Первая? Вернулись? – раскрыл рот Роберт.

– Я похож... на экскурсовода?.. – презрительно фыркнул абориген и поднялся, перехватив автомат удобнее. – Останетесь... они вас замучают... У них тяга... к чужой боли...

Роберт крепче сжал тёплый неправильный овал. Им некуда деваться. И абориген знал это. Они встали и последовали за провожатым по толстым бурым корням, сквозь которые виделась вода, больше не сказав ни слова.

Тёмных коридоров становилось всё больше. Раз от раза абориген сворачивал только в те, где светились привычные прожилки. Шли долго. Молчали и постоянно вслушивались. Чавканье, услышанное всего лишь раз, теперь чудилось в каждом эхе, но космопроходцы ориентировались на реакцию провожатого. В девяноста процентов случаев он продолжал путь как ни в чём не бывало. Но иногда чавканье оказывалось не просто игрой воображения...

– Зачем они белотелым? – как можно тише спросил Роберт.

Догадки кружили в большой голове шумным роем, и громче всех среди них была та, допускать которую он очень не хотел.

– Сам как думаешь?..

Роберт сглотнул сухой ком. Увиденное в могильнике не давало ему покоя, но он изо всех сил старался не думать об этом.

О том, что люди могли служить белотелым пищей.

– Я слежу за ними... уже много лет... – заговорил абориген, когда они отошли на приличное расстояние места, где услышали повторителя. – Они вернулись... на Ясную... не так давно... Пока их немного... Сначала была разведка... Теперь – экспедиция... – он пренебрежительно усмехнулся. – Механический город... спал до них... Сейчас он... пробуждается...

– Он построен не ими?

– Ими в том числе... Но, похоже... прошлыми поколениями... Потому что... они изучают его... Восстанавливают... потерянные технологии...

– Какие технологии могут быть потерянными для такой цивилизации?.. – пробубнил Роберт.

– Придания постоянной... физической формы... заготовкам... Человеческой формы...

Чавканье они услышали настолько неожиданно, что Вика не удержалась и коротко вскрикнула. Абориген смачно выругался и быстро встал прямо по центру коридора, загородив собой беглецов. Развилка перед ним наполнялась чавкающим звуком; космопроходцы вжались друг в друга – они оба прекрасно помнили модули после того, как там похозяйничал один из мимиков.

– Ни... звука...

Повторитель вышел из темноты слева. Роберт вытянулся как в парадном строю, замер и почти не дышал. А когда увидел, кто конкретно оказался напротив аборигена, судорожно сглотнул.

Ганич!

Это был отставной полковник Ганич, их теолог! Он смотрел на беловолосого так, словно тот строил ему рожи: водил головой из стороны в сторону, хмурил густые чёрные брови будто силясь что-то понять.

– Частицу... – рука аборигена медленно зашла за спину и замерла раскрытой ладонью вверх.

Роберт не решался пошевелиться. Если повторитель принял облик Ганича, значит, теолог мёртв! Как?! Что там у них случилось?..

– Яйцо... Дай… яйцо…

Якут очнулся. Медленно, как во сне, он протянул его аборигену. Тот чуть дрогнул, когда кожи коснулся голубой овал – по ней сразу побежали мелкие трещины. Леонид Львович продолжал качать головой и всматриваться в лицо загородившего проход беловолосого. Абориген так же медленно вернул руку в исходное, Роберт решил, что он сейчас набросится на мимика. И тогда им всем придёт конец. Кроме чёртового бессмертного.

Внезапно повторитель начал меняться. Чуть вытянулся, расширился в плечах, на голове улеглись короткой стрижкой седые волосы, а широкое суровое лицо взглянуло на аборигена хмурым и решительным прищуром. Роберт не мог не узнать полковника Иконникова – он видел его на записях убийства шестерых.

Беловолосый медленно поднял яйцо перед собой, копия Иконникова тут же уставилась на него. Сдвинул его в сторону, как бы проверяя - мимик проследил взглядом. И вдруг бросил во тьму правого коридора.

Вика сжала руку Роберта и зажмурилась, но ничего не произошло. Перед аборигеном больше никого не было – повторитель с невероятной скоростью скрылся вслед за приманкой.

– Ненавижу зеркала... – сплюнул беловолосый. - За мной… быстро!..

Глава 6. Парад двойников

Звук был похож на стон – протяжный и полный боли. Услышав его, космопроходцы насторожились. Стон повторился, и Роман определил, что его источник на той стороне холма, за белой вытянутой «каплей» почти поглощённого песком чужеродного челнока.

Датчики молчали. Держась рядом, чтобы успеть друг другу на помощь в случае провала в песок, космопроходцы общались исключительно жестами. Кое-где молодняк деревьев уже взбирался на холм, а нависающие над ним кроны оставляли зеленоватому небу совсем небольшое окно.

Такого они ещё не встречали. Роман поначалу даже не поверил, увидев примерно то, что легко могло сойти за носорога Ясной. Рылоподобная морда, непонятно зачем венчанная мощным тупым отростком, кожные пластины, издали похожие на броню – вылитый африканский агрессор. Если б не одно «но».

У него не было ног.

– Что за?..

Космопроходцы держались на безопасном расстоянии. Судя по нечёткому песчаному следу, существо перемещалось по принципу улитки. И примерно с той же расторопностью. Даже возникло подозрение, что оно тут, на освещённой части небольшой прогалины, с ночи, а лучи местной звезды застали его врасплох.

Ультрафиолет медленно убивал улитконосорога. Жарил заживо, оттого он и стонал. Более нежизнеспособного существа Роман и выдумать не мог! Можно было решить, что это какой-то мутант, аберрация. Ну на кой ему рог, если нет возможности хоть какого-то его применения?! Но что-то подсказывало: это не отклонение. Клещи тоже питались в сущности ядом для себя. Любая их трапеза заканчивалась летально, но это их не останавливало.

С процессами эволюции на Ясной было явно что-то не так...

– Надо добить...

– Карину накличем, – не особо уверенно ответил Роман.

– Скорее он накличет. Предлагаю добить, – Иван выждал, но недолго. – Командир, я не могу на это смотреть!..

Роман всё же дал добро, ведь парню самому выпало побывать в шкуре такого вот улитконосорога...

Раздался выстрел, и существо протяжно и будто бы облегчённо выдохнуло.

Челнок выдавал своё происхождение одним видом. Давно уже не глянцевый, белый корпус имел форму вытянутой капли, заострённой на одну сторону. И было неясно, насколько он успел уйти в песок за время пребывания здесь.

Он был брошен. Совершенно точно, и это немало обескураживало. Ну не могли же белотелые настолько походить на людей! Это же, так их, инопланетяне! Те самые легендарные соискатели, которым какие только свойства и какие только облики не сватали ленты вирта! Выходило, что правда о них была не в броских домыслах, а в унылом зеркале.

Они дважды обошли челнок, не встретив ни шлюза, ни зондов, вообще ничего, что «портило» бы идеальный корпус. И почти отчаялись, когда Иван вдруг окликнул командира.

Этот парень разглядел бы и подковы на той блохе!..

Кисть торчала наружу лишь кончиками пальцев. Немного раскопав, люди увидели тонкую руку. Это был белотелый. Точнее – белотелая.

Космопроходцы кое-как разгребли ссыпающийся обратно песок и высвободили её. Пришлось потратить какое-то время, и оказалось, что частично она лежала в раскрытом шлюзе, тоже уже немало заполненном песком.

– Долговязая какая...

Она была абсолютно голой и без каких-либо видимых повреждений. Узоры шрамов по спине и шее едва ли сошли бы за следы увечий. Люди дважды переворачивали труп в надежде разглядеть или пулевое отверстие, или хотя бы прокол в коже, из которого могла бы течь кровь. Выстроившаяся было теория, что белотелые наткнулись на земной спецназ Иконникова, рушилась.

– Простудилась? – хмыкнул Иван.

– Шут её знает.

Роман посветил внутрь подствольным фонарём. ИИ настаивал: заряда батареи хватит ещё как минимум на пару часов умеренной активности и обратную дорогу. Доверять ему не особо-то хотелось, к тому же цели вылазки не достигнуты – можно смело возвращаться. Но оставлять такую находку необследованной было бы просто преступлением. Тем более, что белотелые их уже атаковали, и, лучше поняв их, возможно, удастся избежать новых жертв. Или даже, чем чёрт не шутит, наладить какой-никакой контакт.

В том же ключе высказался и Ординатор, процитировав соответствующий параграф Устава, из тех, что применялись впервой.

В челноке было темно. Но только до той поры, пока внутри не оказались люди. Едва они выпрямились в немалый рост «Ос», как темнота вдруг сгинула – светофильтры еле успели подстроиться. Но вокруг не было ничего, что хоть как-то походило бы на лампы. Казалось, светился сам воздух, который вдобавок реагировал на перемещение непрошенных гостей, создавая просматриваемое пространство строго определённого радиуса.

Роман поднял кулак – внимание! Системы приведённого в боевое положение экзотела молчали, не фиксируя ни тепла, ни движения, ни даже звуков. Но после случившегося он полагался больше не на них, а на собственное предчувствие. А оно твердило, что перед ними очередная могила Ясной.

Вторая женщина лежала чуть вглубь. Хватило и беглого взгляда, чтобы понять: она копия первой, найденной в песке. Разве что у этой была разбита голова – по полу вокруг темнела высохшая очень давно кровь.

– Мы с Тамарой ходим парой... – зло усмехнулся Роман.

– Кто-то хорошо приложил... – Иван целился в стену темноты в глубине челнока.

– Да непохоже... Скорее падение. Шла и упала.

Луч фонаря на границе света и тени упирался во что-то незримое. Как ни водил Иван винтовкой, всё без толку – дальше «показанной» им части ничего разглядеть не удавалось.

Роман отдал команду, чтобы Ординатор присвоил их с Иваном ретроспективе восприятий наивысшую степень значимости. Космопроходцы старались оглядеть как можно больше и вертели головами, как забывшие камеры туристы в камбоджийском Ангкор-Ват. Они старались запечатлеть всё, ведь в инопланетном челноке не могло быть «мелочей». Люди попросту не знали, что есть что, оттого вели мнемозапись всего подряд, как и предписывал в таком случае Устав.

Челнок «бодрствовал». Точнее оживал, реагируя на перемещение людей. Стоило сделать шаг, воздух светлел ровно на это же расстояние, будто космопроходцы обладали некой аурой.

– Как думаешь, система безопасности есть?

– Нет, – чересчур уверенно ответил Иван.

Обтекаемость. Если бы Романа попросили охарактеризовать увиденное двумя словами, первым он выбрал бы это. Вторым – симметрия. Всё тут или имело пару, или, будучи в единичном экземпляре, располагалось так, чтобы не нарушать идеальной геометрии. И ни единого угла кругом!

Привычных людям переборок между отсеками тоже не было. Изнутри челнок оказался одним сплошным отсеком.

Моргом.

На границе освещённого пространства, по обе стороны уходящего в темень узкого округлого стола, лежали ещё двое. Это были мужчины, которых смерть застала, судя по всему, за приёмом пищи.

– Кто ж их, а?..

Роман многое бы отдал за ответ. Космопроходцы приблизились, воздух озарился вглубь обширной палубы, чуточку опережая их. Винтовки бдели в чернеющую стену, и, казалось, даже эфир наполнился гулом натянутых нервов.

На столе стоял один-единственный контейнер, а внутри виднелись вроде как металлические, блестящие цилиндры, уложенные полусферой. Чётко по центру не хватало двух штук – даже тут у них всё было геометрически идеально.

Эти двое, как и предыдущие, выглядели идентично. Бугристые рисунки по бледной коже повторяли друг друга до мелочей, лица, хоть и застывшие в разных выражениях, были неразличимы. И опять же: ни малейших следов насильственной смерти.

– Планета братских могил какая-то... Сгоревшие американцы, перебитые учёные и спецназ, теперь эти...

– Что-то мне подсказывает, что наш челнок должен был стать четвёртой могилой. Но не стал... – пробормотал Роман.

Оба белотелых сжимали цилиндры со стола, раскрытые с одного бока. Роман осмотрел их на расстоянии, затем аккуратно взял запечатанный из контейнера. Вышло не сразу – пальцы «Осы» предназначались жать на курок или, в крайнем случае, на череп противника, но никак не для столь мелкой моторики.

Торец отщелкнулся легко, и на стол со смачным чвяком выпали несколько серо-сизых студенистых блямб.

– Консервы, что ли... – подсветил Роман фонарём. – На кошачий корм похоже...

– Вика бы душу за их изучение продала...

– Рената тоже не откажется глянуть, – командир взял другой запечатанный цилиндр и поставил его на краю стола, чтобы уходя не забыть.

Зримо изогнутые стены плавно перетекали в пол и потолок. Пространство вдоль них пустовало, но Роман подозревал, что так было не всегда. Первая возникшая мысль – челнок уже посещали и вынесли всё, что тут было. Впрочем, против этого имелось куда больше аргументов, чем за.

Стол «вырастал» из пола без видимых соединений и стыков. Там, где Роман заподозрил отсутствие мебели, белизна стен была неравномерной, и вырисовывался еле различимый, непонятный контур. Не один даже – дальше по стене прослеживались ещё отпечатки на грани видимости. Как если бы сама стена иногда выдавливала из себя нечто. Роман обернулся – так же обстояли дела и на противоположной стороне.

Это были соискатели, существа с другой планеты, хоть и похожие внешне на людей. А значит, мысль Романа вполне могла оказаться правдой – челнок каким-то образом исторгал из себя «мебель», а за ненадобностью втягивал обратно. Подобная технология уже сейчас не самая удивительная из того, чем белотелые обладали.

Судя по внешним размерам челнока, и над ними, и под ними находились палубы поменьше. Космопроходцы продвигались вглубь по разным сторонам длинной «рисины» стола, воздух не отставал, «оживал», больше и больше освещая пространство перед ними.

– Стоять!..

Круг на потолке сразу за столом возник внезапно, будто бы включился, стоило воздуху вокруг высвободиться от странной, непроницаемой темноты. Матовый и почти не видный, полметра в диаметре, контуром он напоминал узоры, что украшали «ружья» белотелых.

– Слишком очевидно для западни, – констатировал Роман. – Но лучше обойдём.

– Фон от него, товарищ майор!.. Ноль целых, тридцать две сотых.

– Принято.

Датчик его собственной «Осы» обиженно молчал.

Прямо по центру из темноты выступила изящная колонна, формой напоминавшая располневшие песочные часы. Поверхность гладкая, белая, как и везде. Но что-то в ней было не так. Колонна выделялась, явно отличалась от остального челнока, но люди не могли понять чем именно. Её космопроходцы обогнули с двух сторон.

И уже в следующую секунду замерли.

Их опять было двое. Но эти женщины стояли и даже по меркам соискателей выглядели сухопарыми: скулы над впалыми щеками выступали остро, тонкие узловатые пальцы одной руки погружены по первую фалангу в пьедестал между ними, а свободные ладони, развёрнутые кверху, как если бы они показывали друг другу что-то, делали их похожими на просящих пищу жертв концлагерей. Большие раскосые глаза мумий были чернее самой черноты.

– Мёртвые ведь... – фонарь Ивана рыскал по нагим телам.

– Мертвее мёртвых...

Даже с такого расстояния было ясно, что пьедестал – подобие точки управления ЭВМ челнока, если этот термин вообще применим к технологиям пришельцев.

От чего они погибли? Вирус? Едва ли. Даже если допустить, что микроорганизм с другой планеты сподобился-таки убить существ с чужеродной биохимией, оставалось громадное «но». Белотелые умерли одновременно. И отчего-то Роман вдруг вспомнил рассказ Ганича о супероружии Союза. Точнее – человекооружии, армантропе, что уничтожил все четыре энергоблока АЭС Вогтль одновременно.

– Мои датчики несут чушь или сдохли, Ваня. Если что – ты не молчи, лады?

– Есть.

Едва они сделали шаг, как пьедестал ожил, медленно покрываясь теми самыми витиеватыми рунами, что и везде. Дуло калибром четырнадцать с половиной уставилось в высушенное некрасивое лицо одной из белотелых – Роман был готов даже к внезапному воскрешению хозяев гигантской капли.

Но ничего подобного не произошло. Зато когда свечение рун добралось до вершины пьедестала, сначала засветились протянутые навстречу друг другу ладони мертвецов, а спустя миг над ними возникла проекция.

Это были символы. Несколько повторяющихся закорючек. Долбаные «китайские» иероглифы!.. Но почему? Это челнок белотелых, а не вихрей! Как так?..

Погружённые в пьедестал пальцы тоже блёкло светились, словно на каждый надели по гаснущему неоновому колечку. Роман ждал, что его экзотело как-то отзовётся на произошедшее, но «Оса», дважды подвергшаяся чужеродному воздействию, вела себя как обычно, сбоили лишь датчики, и только.

Ординатор вёл мнемозапись постоянно, это отзывалось непривычной тяжестью в голове. И он не упустил момент, когда проекция вдруг покорёжилась, и иероглифы ненадолго сменились человеческим образом.

Роман успел неплохо разглядеть женщину, прежде чем её облик истаял: большие, будто бы удивлённые глаза под по-цыгански широкими бровями запомнились ему без всяких мнемозаписей. Он не знал, кто это. Но было ясно одно – она человек, землянка. И её изображение в проекции белотелых сопровождалось закольцованной чередой одних и тех же иероглифов, в которых запросто угадывался знакомый всякому вояке посыл.

Белотелые били тревогу...

***

Рената ни на шаг не отходила от Леонида Львовича. Его организм избавлялся от остаточных соединений снотворного лучше некоторых юнцов! Метаболизм уже немолодого человека оказался чересчур быстрым, и Рената трижды похвалила себя за прозорливость: Роману она дала тридцать часов, выкроив немалый запас.

Была надежда, что разведчики вернутся вовремя. С другой стороны, для себя она сразу решила, что в случае задержки командира проведёт погружение самостоятельно. Ждать у иллюминатора вздыхая Рената и не думала.

Милош удивляла. Теперь она спокойно сидела на полу медизолятора и разглядывала серо-жёлтую кашицу питательной смеси на полу. Несколько минут назад она даже позволила себя перевязать, накормить и напоить.

Но полчаса назад это была не Милош. Рената готова была поклясться, что внутри бедолаги засел кто-то иной, как бы это ни звучало. Рената рассказала про иероглиф на стеклопластике Бурову с Трипольским, когда те помогали ей кормёжкой. И последний немало удивился, увидев его примерное изображение – Рената кое-как, но начертила его.

Оказалось, нечто подобное видел и Роман. Там, в скалах. И что переводиться он просьбой. Или даже мольбой – «пощади»!.. С той лишь разницей, что командир видел несколько иероглифов, а Рената один. Романа почему-то просили пощадить какое-то дитя.

Буров молча играл желваками. Видно было, что вся эта история ему поперёк горла, ведь мистикой от неё несло за версту. Но стоило отдать должное: за время проведённое на Ясной Истукан перестал реагировать на подобные вещи радикально.

Трипольского и вовсе как будто подменили. Вместо тысячи тысяч предположений что бы это могло быть, он ограничился лаконичным ответом, точно по сути – ни словом больше, ни словом меньше. И тут же был таков.

Рената легла на кушетку напротив той, на которой умер Александр Александрович. Мысли её вертелись, наскакивая друг на друга, но взгляд оставался на одном месте. На пустующей кушетке.

Как доктор Кислых могла дотянуться до отчаявшегося Саныча? Разве она способна на такое? Страшно подумать, что подобное осуществимо...

Нет, это не Валентина Богдановна. Во-первых, способ, которым вносили Ординатора первым подопытным, был так сказать... грубым. Он не предполагал и половины тех способностей, которыми обладали нынешние психосерверы.

Во-вторых, жест, что часто изображала Милош – она ведь и тогда выстроила пальцами литеру «V»... или же, если участь большой палец, какой-то непонятный трезуб. Да, скорее второе… Судя по всему, в тот момент на неё влиял кто-то посторонний. Вихрь, например... Ведь Роман говорил, что умирающее существо внутри его экзотела сигнализировало ему кистью. И, судя по описанию – ретроспектива отчего-то не сохранилась! – жесты были схожи...

Рената поёжилась, глянула на повреждённую. Но ту интересовала лишь каша и пределы её размазывания по мягкому полу. Тогда она выдохнула и закрыла глаза. Погружение состоится так или иначе – Рената не особо верила во внезапный успех предприятия командира. Поэтому поспать было бы не лишним. Но, едва задремав, вдруг вскочила и опять уставилась на Милош. Повреждённая сидела там же и делала ровно то же – ничего не поменялось.

Монитор реаниматора показывал неутешительные цифры. С таким метаболизмом Ганич никогда бы не стал наркоманом. Наверное, поэтому он выбрал себе другой наркотик...

Мысли скакали вразброс, подстёгиваемые постоянной тревогой. Рената выдохнула, послала всё к чёрту и легла. Нужно отдохнуть.

Усталость обняла нежно, тёплой шалью по плечам. Она не заметила, как уснула. Зато спустя какое-то время вдруг чётко поняла, что больше не спит. Полежала чуть-чуть, воображая, что, открыв глаза, увидит белый потолок своей квартиры в Бердске. Вздохнула тяжко и поднялась.

Операционная. Белизна стен, стойкий запах кварца и хлорного раствора. Извечный строгий порядок инструментов на наспех прибранном столе, брошенный в ведро халат доктора, перепачканный во время ампутации гноем и кровью – ещё не убрали. И пустой операционный стол с любопытно нависающей многоглазой светодиодной лампой, у которой прямо во время напряжённой работы полчаса назад вдруг треснула одна секция.

Она помнила эту операцию, и всю жизнь она считала треснувший осветитель дурным знаком. Ведь после неё… После неё Рената проводила Кирилла обратно на фронт.

Она не проснулась!.. Но всё было настолько реально, что голова шла кругом. Рената чувствовала частое сердцебиение, сухость воздуха, ощущала кушетку под собой, на которой уснула тогда, после операции.

Ужас и сумасшедшая надежда оплели разум и разорвали его надвое. Качаясь, Рената встала и опёрлась на операционный стол. Не может быть… Это всё не реально… Это всё неправда!..

Но холод стола под пальцами говорил об обратном. Рената глянула на руки, судорожно сглотнула. Смуглая упругая кожа, ещё не претерпевшая ни одного изменения после «прыжка». Молодая кожа.

– Ренатушка, милая, к тебе тут кавалер… – высокий, с хрипотцой курильщика голос запомнился ей на всю оставшуюся жизнь, хоть его обладатель и умер вскоре от рака, тогда ещё не имевшего литерной приставки.

Рената обернулась к двойным пластиковым дверям с мутным витражом, пропускавшим лишь свет, и увидела широкий силуэт. И, не веря в происходящее, замерла. Она помнила всё, что Кирилл скажет ей сейчас о долге, о боевом братстве, о том, что не может остаться, но непременно вернётся. И переживать всё заново ей хотелось меньше всего на свете…

Ординатор… Выйти…

Но руки сами толкнули створчатые двери - увидеть, хотя бы просто увидеть его! Из высокого коридорного окна напротив в глаза ударил яркий свет – мартовский снег, ещё не почерневший, множил льющиеся на землю лучи.

Он стоял в центре коридора с букетиком хрупких подснежников. Дыхание прервалось. Когда-то она очень любила их, цветы обновлённой природы. Как раз до этого момента.

– Вообще, сюда нельзя, молодой человек!.. – хитро сощурился доктор, затянулся и выпустил дым в приоткрытое окно. – Как вы прошли?

– Там, где чёрт сломает ногу – ВДВ найдёт дорогу, отец!.. – залихватски ответил Кирилл и, улыбаясь одними губами, шагнул к Ренате.

Позабыв себя, женщина – девушка! – ткнулась в широкую грудь, схватила его за отвороты кителя, вжалась, замерла… Его запах ударил в нос, и ноги едва не подкосились. Утром. Ещё утром она чувствовала его. Вдыхала, жила им, строя в голове несбыточные планы на мирное, послевоенное счастье.

Утром прошлой жизни…

– Я решил, Решка… – могучий голос слышался ещё мощнее, увереннее; по смуглому лицу хлынули слёзы.

Рената вжалась в него сильней, вросла, ногти болезненно впились в грубую синтетическую ткань только накануне разглаженного ею кителя. Она помнила, что Кирилл скажет сейчас. Каждое слово помнила всю жизнь после – жизнь одинокую, серую, холодную. Она не переубеждала его тогда, а покорно приняла выбор.

– Я написал рапорт. Меня комиссуют.

Какая-то неестественная, пустая тишина повисла в коридоре госпиталя. Казалось, такого от Кирилла не ожидали даже птицы за окном, даже доктор, ими любующийся, вдруг замер в недоумении. И неудивительно. Ведь когда-то он сказал обратное…

– Ранение серьёзное, проблем не должно быть, – продолжал он, а Ренате становилось необъяснимо холодно. – Ты ведь этого хочешь, Реш?

Женщина потерянно отпрянула. Смятённая, она не могла вымолвить ни слова. Он оставался. С ней. Ради неё. Живой.

Но радости не было. Ни на секунду не потеплело, наоборот – из глубин женской души необратимо нарастал острыми глыбами лёд безразличия. Рената отшагнула ещё. Осмотрела Кирилла с ног до головы. И не поверила.

В образе её мужчины, единственного за всю жизнь, был совершенно незнакомый человек. Чужой. Неродной. Подснежники хрустнули в тонких, молодых пальцах, и невесомо упали на выщербленный плиточный пол.

– Ты бы так не поступил, – горько прошептала Рената и вздохнула, как бы признаваясь сама себе: – И я никогда не поступлю так – не оставлю друзей...

«Ординатор» – и бесполый голос рванул её прочь.

Глава 7. Клубок противоречий

Он был в замешательстве. Не сказать, что полном, но всё же. Вопрос Бурова не застал Трипольского врасплох, нет. Фарадей много над этим размышлял, попутно подвергая сомнению собственную теорию относительно Макленнора, а последние несколько часов – и того больше. Но всё же когда вопрос прозвучал, немного растерялся.

– Ну? Предположения будут?

Буров, казалось, нависал прямо над ним тем самым каменным истуканом древности: тёсанные черты неподвижного лица, брови, надвинутые на разбитую глубокой дельтой переносицу. На деле же он стоял в нескольких шагах, у стеллажа с инструментами.

Трипольский глядел на распластанное неживое тело посреди лаборатории, словно Бёрд вот-вот приподнимет голову и заговорщически так: «псс! подойди ближе, подскажу!..».

– Я не знаю...

Трипольский и вправду не знал, что мешало Бёрду покинуть Ясную ещё до их прибытия. Раз он беспрепятственно попал на челнок тридцать третьей экспедиции, мог ведь вызвать транспорт с «Кондора» и до пробуждения её членов. Но не вызвал. А лёг в капсулу и на несколько недель притворился человеком. Почему?

– Ему зачем-то были нужны мы... Люди...

– Вот, – не оборачиваясь, поднял вверх палец Буров. – Люди-человеки. Это важно, Алексей Сергеевич. Очень. Нужно понять зачем. Вызвать транспорт он мог и без нас, ясно же. «Герольд» второго поколения был к его услугам.

– Или... – неуверенно добавил Трипольский. – Ему нужен был транспорт именно с этого «Герольда». Например, с транспортом «Кондора» что-то случилось...

– Как на Церере?

– Да, как на Церере-3 – сбой ЭВМ, неверная траектория, крушение. А если так, то...

– То всё встаёт на места, Алексей Сергеевич. Кодов доступа к орбитальному транспорту нашего грузовика у него не было. Затем мы ему и понадобились. У нас головах те коды, – Буров постучал по шлему, – в Ординаторе. Для того он тебя и подталкивал реанимировать второй ЭВМ. Сам не мог ничего сделать. Всё сходится. Хм...

Буров задумался.

Вопросов не возникало разве что с самой целью его рвения на орбиту. Бёрд стремился вернуться, точнее попасть на Землю. Макленнор жаждал послать своё детище обратно на родину, а иного пути, кроме как транспортировка непосредственно на космическом грузовике, не существовало.

Бёрд не мог лечь в работающую капсулу квантового приёмника и «прыгнуть» на Землю. Да, теоретически это возможно. Едва ли тело Бёрда намного проще человеческого или иного позвоночного. Проблема заключалось даже не в самом феномене Антонова, и Макленнор, где бы он ни был, понимал это. Дело было скорее в том, что не существовало никаких гарантий удачного «прыжка». То есть, тело Бёрда почти наверняка материализовалось бы в точке Б, а вот разум... Видимо, Макленнор не хотел рисковать – уж полёт на борту «Герольда»-то синтетик перенёс бы наверняка.

Теперь многое объяснялось. Смятая трубка охладителя одного из квантовых приёмников – дело рук Бёрда. Зачем он это сделал сказать сложно, но это почти наверняка был он. Так и оставшееся без ответа обесточивание переборки арсенала с центрального пульта, что в генераторной челнока – тоже. А вентиль-затвор основного внешнего шлюза, который Иванов и Роман впервые обнаружили запертым изнутри, вручную, наверное, должен был перенять на себя часть внимания.

Буров повернулся, держа перед собой фрезу – первое, что он приготовил. Но вместо того, чтобы положить её у изголовья на подвижный инструментарий, замер, вперившись в Фарадея тёмными, немигающими глазами.

– Это всё понятно. Но почему Макленнор просто не вышел с нами на связь?

Трипольский забыл, что делал. И было начал даже искать ответ, оправдание, но спохватился – он-то тут причем?!

– Я не знаю... – промямлил он.

– Странно, – хмыкнул Буров и водрузил-таки фрезу в отведённый паз инструментария на колёсиках. – Ты знаешь по именам его внуков и даже их увлечения. Вычислил им созданную пластмасску. А мотивов его самого понять не можешь. Или говорить не хочешь?

– Я не знаю, – уверенней повторил Трипольский.

Он снова врал, но, как и в прошлый раз – наполовину. Почему Алан Макленнор, находясь на Ясной, не выходил с ними на связь, а вместо этого играл в кукловода, он, понятное дело наверняка знать не мог. Но его личная теория, о которой Трипольский так и не сказал никому, та самая, что родилась после просмотра секретных чертежей из оксфордского особняка, давала вполне ясные зацепки и догадки. И логику поведения отчаянного учёного, особенно после произошедшего с Бёрдом, в целом объясняла.

– Не может же он жить тут в одиночку, – медленно, негромко, и даже почти ласково, словно надеясь на что-то вывести собеседника, проговорил Буров. – Он бы не выжил. Точно.

– Ну, он умеет... – Трипольский подобрал слово, – изворачиваться в самых непростых ситуациях. Мистер Макленнор обвёл вокруг пальца не только совет директоров, но и разведку Союза, а заодно и Альянса. Он почти создал совершенный компьютер, и об этом никто не знал, пока он сам того не захотел.

Буров как-то странно зыркнул. Трипольский мигом прокрутил сказанное в голове. Нет, вроде ничего лишнего. Бурова пока не стоит посвящать. А может, и вообще не стоит, ведь именно он выстрелил первым...

Майкл был неразрывно связан с создателем, и нередко они действовали сообща. Как, например, в момент атаки белотелых. Не приди космопроходцам на выручку Макленнор, всё закончилось бы плачевно. Спасал в сущности не их, а Бёрда, но это уже неважно.

Сюда же можно было отнести и то, каким образом проник Макленнор на челнок. Бёрд тогда расстелил целую скатерть оправданий и умелых отговорок, которым позавидовал бы каждый второй политик и третий актёр. Но теперь становилось ясно, что он специально не провернул вентиль-затвор, чтобы Макленнор мог войти и выдрать коммуникационный блок из центрального пульта.

Трипольский и Буров готовились к осмотру настолько тщательно, насколько это возможно. Они не знали, что их ожидает, и не чурались дополнительных мер предосторожности: под жёлтым карантинным спецкостюмом руки защищали ещё и длинные неудобные перчатки для работ с высокими токами. В конце концов, это андроид.

– А следы ног у генератора? – двухметровый бородатый Шерлок не упускал ни одной детали. – Если внутри Фрэнки живой человек, зачем ему...

– И это мог быть он, – перебил Трипольский не глядя и махнул на притянутое ремнями тело. – Мы пока не знаем каким образом происходила энергетическая подпитка его кхм... жизнедеятельности. Вряд ли за счёт стряпни Ренаты Дамировны, та скорее была чернилами.

– Чем?

– Чернилами. Некоторые морские беспозвоночные прыскают чернилами, чтобы отвлечь потенциального агрессора, – пояснил Фарадей. – Вполне возможно, он использовал «Осу» для подпитки. Почему нет?

– Но почему стоя у генератора? Почему не через задуманный для этого энергопорт?

Спустя несколько минут они нависли над холодным телом. Наперво, Трипольский собрал в колбу голубую жидкость, вытекавшую из множества огнестрельных ран. Само её наличие уже порождало десятки вопросов, ведь было ясно, что это не охладитель. Любое вещество, используемое в этих целях, будь то азот или, ещё лучше, гелий, испарились бы в мгновение ока, едва попав на кожный покров. Да и Бёрд был тёплым, как человек. Рукопожатие выдало бы его сразу.

Камеры на шлемах Бурова и Трипольского включились как только они приблизились к телу псевдоамериканца. На всякий случай Буров скомандовал Ординатору, чтобы тот был готов делать серии мнемокадров по мысленному сигналу. Мало ли что может случиться с техникой при осмотре «человека» Макленнора...

УЗИ подтвердило, что поток протоволн угодил в левую часть грудной клетки. Трипольский аккуратно надавил пинцетом в эту область, и кожа расползлась трухой. Порушенные молекулярные связи ещё держатся какое-то время, но хоть сколько-нибудь серьёзного стороннего воздействия не выносят. Первые испытания протоволн проводились на титане, и даже этот металл после атаки нового человеческого оружия становился настолько хрупким, что пятимиллиметровую пластину пополам ломала лаборантка.

Трипольский прямо видел перед собой, как могли бы быть устроены суставы «человека». Сам бы он непременно прибёг к старой как мир гидравлике, только иного принципа, замкнутую на систему вен, что в человеческом теле выполняла кровеносную функцию. Он ждал, что внутри брюшной полости будет нечто невообразимое, удивительное по простоте и функциональности, достойное гения Алана Макленнора. А о содержимом грудной клетки он даже думать себе не позволял...

Воздушные замки начали рушится ещё при беглом осмотре кожных покровов – эпидермис имел поры. А полный осмотр и вовсе выявил абсолютное внешнее повторение: даже пупок был, равно как и гениталии. Мистер Макленнор зачем-то копировал такие детали человеческого тела, и это немало обескураживало. Зачем идеальному андроиду половой член? Зачем пупок, он ведь никогда не питался в утробе матери? Разве что это всё мимикрия в целях безопасности...

Но вскоре под недоумёнными взглядами предстали внутренние органы. От человеческих их отличал разве что сталисто-сизый цвет, который придавала им голубая кровь. Никаких агрегатов, узлов и микросхем. Никакой тонкой машинерии. Банально, склизко и зловонно. Это был человек с иной биохимией, не идеальный робот.

По убеждённости Трипольского прошла трещина – Макленнор попросту не мог создать это. Фарадей, кажется, даже слышал этот треск. Как же так?! Мистер Макленнор никогда глубоко не интересовался бионикой! Никогда не пытался даже в очевидных вещах подражать природе, а тут такое... Мало того, что его дитя выглядело человеком, оно в сущности им являлось! Да и с помощью чего он создал бы его тут, на Ясной?!.

Ложная мысль командира, что «человек»-то вовсе не Макленнора, оказалась пророческой... Холодный пот потёк по спине, действия Трипольского становились дёргаными, руки тряслись всё сильней, будто вступив в резонанс со звоном спутанных мыслей.

Нет, этого быть не может. Немало фактов, прямых и косвенных, говорили, что Бёрд создан именно хитрым британским учёным, никем иным. Нужно просто успокоится, дышать глубже, чтобы ничего не повредить по неосторожности. Ему, Алексею Трипольскому, ведь ещё работать с этим телом на Земле. Если, конечно, мистер Макленнор не заинтересует его чем-то куда более важным здесь...

Озвучив в голове последнюю мысль, Трипольский покосился на Бурова, словно тот мог каким-то образом расслышать.

Истукан недоумевал, и, судя по виду, почище его самого. Он наверняка задавался этим же вопросом: как, с помощью каких инструментов и технологий создал Бёрда Макленнор? Сотворить полное подобие человеческого организма – это ж не овечку клонировать! Но Бурову всё же было проще. Он был уверен, что учёный «прыгнул» сюда в составе американской экспедиции, а значит, оборудование теоретически имел. В представлении Трипольского же всё было совсем не так…

– Вызовем транспорт, – прогудел Буров не глядя. – Белотелых, их оружие, этого перечеловека – всё нужно по контейнерам, и в Новосибирск. Забавно, но господин Бёрд добился-таки своего: на Землю он всё же попадёт... Правда, по частям.

– Нужен формалин... – растеряно пробормотал Фарадей, и не предполагавший, что произнесёт эту фразу. – Органы надо вынуть.

Едва Трипольский прикоснулся к грудной клетке, как ткани тела в повреждённом протоволной участке начали рушиться. На Земле был шанс извлечь пользу от поражённых тканей, частично их восстановив. В некоторых лабораториях имелись габаритные прототипы, вроде бы даже успешно испытанные – где-то в Бонне, при университете, говорят, удачно возвратили крепость кристаллической решётке алмаза...

Когда дело дошло до головы, они переглянулись – напряжение и растерянность читались на лицах обоих. Фреза пошла медленно с самого начала. А когда на трети пути понадобилось заменить насадку, стало ясно, что кость у «человека» несравнимо крепче настоящей человеческой.

Трипольскому то и дело казалось, что Майкл вот-вот раскроет глаза и уставится на него ненавидяще и с укором. Особенно после всего, что они увидели внутри него.

Когда он отнял фрезу и отступил, а получившаяся “крышка” черепа отпала, Буров громко и нескладно выругался.

– Я был прав... я не ошибся! Не ошибся! – от дикой радости стеклопластик шлема Трипольского забрызгало слюной. – Это он! Он, чёрт меня подери!

Фарадей указывал в сине-фиолетовый мозг, напоминавший человеческий разве что формой. Полупрозрачная вытянутая полусфера позволяла видеть множество всполохов по тысячам замкнутых, на первый взгляд хаотично расположенных колец, образованных тонкими – не толще волоса – двойными контурами, закрученными спиралью.

Именно его видел на чертежах Трипольский! Это был тот самый квантовый мозг! Идеальное вместилище для идеального же, а не опосредованного искусственного интеллекта! И он жил! Всё ещё функционировал, несмотря на гибель носителя! Фарадей не был бы сам собой, если бы тут же не бросился разглядывать находку на предмет подводов охлаждения и питания. Для удобства он упал на колени прямо у изголовья стола.

– Это он? Мозг с чертежей?

Тяжёлый бас Бурова с трудом пробился в ликующий разум. Истукану пришлось повторить, чтобы добиться хоть какой-то реакции. Тот кивнул поначалу, но потом понял, что из-за объёмистого шлема Буров этого не увидел.

– Да...

Это значило, что его теория верна. К чёрту сомнения – верна! Да, тело Бёрда оказалось и близко не таким, каким изначально представлялось, но никто бы не поместил ему в черепную коробку квантовое чудо, устройство которого даже он, Алексей Трипольский, не понимал до конца! Алан Макленнор действительно здесь, на Ясной! И вернее всего в том виде, в каком ещё не был ни один человек до него! Майкл одним своим существованием это доказывал!

Если на всё вскрытие ушёл почти час, то на одну только подготовку к выемке мозга потребовалось не меньше двух. Нельзя было просто взять да и отделить его, как ту печень. Хотя бы потому, что...

– Как он охлаждается? – склонился Буров.

В оксфордских чертежах всё – поэзия. Структура квантового мозга была гениальна, несомненно, но говорить, что она же была и проста не приходилось. Хотя бы потому, что даже он, Алексей Трипольский, не смог разобраться в двух наиважнейших моментах, а именно – как и за счёт чего происходило питание мозга и его охлаждение. Наличие этих двух «дыр», вероятно, и спасло работу Макленнора от узкой огласки и применения в каких-нибудь не особо талантливых проектах.

Судя по чертежам, питание и охлаждение мозга были суть одним. Это чушь наивысшей пробы, и, будь их автором кто другой, Трипольский без раздумий оставил бы их изучение, разочаровавшись раз и навсегда. Как, наверное, и поступили все его малочисленные предшественники. Но Фарадей, пусть нехотя и с опаской, всё же допускал существование некого вещества, которое могло бы служить мозгу и охладителем, и источником энергии одновременно. Просто потому, что это допускал Алан Макленнор.

Никаких подводок к мозгу, кроме хрящевых фиксаторов и интересного костного нароста в месте соединения с позвоночником, который они назвали мостом, не нашлось. Сложилось впечатление, что он, тот самый мост, служил как бы... быстроразъёмом что ли.

Оказалось, что голубая жидкость, заменявшая кровь, не касалась мозга никаким боком. Если и ел он для восполнения энергии, то мозг точно не участвовал в этой цепи и питался чем-то иным...

Систему охлаждения они тоже не нашли. И это озадачивало больше всего. Кубиты просто обязаны охлаждаться! Иначе никак! Притом температура охлаждения близилась к абсолютному нулю – только в таких условиях своенравные вычислительные единицы делали то, что он них требовалось.

Поиски изматывали, а напряжение зашкаливало. Шутка ли: перед ними был работающий экземпляр квантового мозга! Тут расторопность прямой враг, не иначе. Вскоре Буров и Трипольский решили на время оставить лабораторию, чтобы передохнуть, подумать и, возможно, провести кое-какие расчёты на ЭВМ.

Исполнив карантинные предписания и сняв комбинезоны, они устроились прямо в коридоре на принесённых заранее из кают-компании табуретах. Диалог их, отрывистый и краткий, как азбука Морзе, нарушал тишину с периодичностью – раз от раза они возвращались к одной и той же мысли, что предмет их поисков кроется в позвоночнике.

Отправной точкой Трипольский небезосновательно избрал первый мозг. Тот, что должен находиться в голове – или груди? – «Фрэнки». Они совершенно точно были идентичны, а значит, сравнение их обладателей, пусть и удалённое, мысленное и весьма примерное, могло дать какие-никакие, а наводки, указать ход дальнейшей мысли.

Если такой же мозг имела «Оса» Макленнора, то питание за счёт поглощения пищи исключалось окончательно и бесповоротно. И первым, что шло на ум взамен, был принцип аккумуляторов протоволновых излучателей и тех же боевых экзотел. Но и он был применим только в случае с «Осой» – тело Бёрда-то, чтоб его, оказалось биологическим!

Фарадей не заметил, как мысленная колея увела его вбок. Спустя минуту он усиленно искал ответ на вопрос – зачем Макленнор вообще отправился на Ясную? Для чего ему потребовалось устраивать собственную смерть, рискуя решительно всем? Ведь прецедентов до его дерзкого опыта не существовало. Было ясно одно: оба мозга прибыли на Ясную с Земли. Гениальный учёный создал их и первым шагнул в неизведанное, чтобы зачем-то оказаться здесь...

Зачем?

Взгляд остановился на переборке в лабораторию. И Трипольский почти подскочил от посетившей его догадки. Макленнор отправился сюда потому, что только тут он сумел наполнить второй квантовый мозг! Сотворить искусственный интеллект, пусть и заимствующий чужие воспоминания! Выходило, в отличие от Земли, на Ясной имелись для этого необходимые условия...

Эта мысль не очень понравилась Трипольскому. Какие такие условия? Инопланетный компьютер или какой-то другой артефакт чужой цивилизации? Но сквозь рациональные соображения в голову настойчиво лезли воспоминания о мимике и Пустом.

– Его же нет там? – вдруг спросил Буров.

– Кого? Где? – вздрогнул, растерявшись, Трипольский.

– Макленнора. Его нет внутри Фрэнки.

– Я... то есть... это всё...

– Я никогда не ошибаюсь, – отрезал гигант, и Фарадей проглотил язык. – И говорю тебе: внутри «Осы», что меня помяла, нет человека. Ты мне нравишься, Алексей Сергеевич, – Буров тяжело вздохнул. – Но игра, которую ты ведёшь с самого начала экспедиции, затянулась. И мне грустно, что ты этого не понимаешь.

Что-то в тоне Бурова заставило Трипольского похолодеть и вспотеть одновременно. Всего пару секунд потребовалось ему, чтобы размыслить и принять решение.

– У меня есть теория... – выдавил он через силу, словно расставался с чем-то несказанно дорогим.

Буров внимательно слушал. Он стал похожим на самого себя за минуту до расстрела Бёрда. Фарадей кожей чувствовал: решение смолчать и попытаться выпутаться может стоить ему многого. Если не всего...

– Мистер Макленнор создал оба эти мозга на Земле, – прочистив горло, негромко заговорил Трипольский. – Как – я не знаю. Всё, что я сказал про их устройство, о провалах в системах охлаждения и питания – правда. Я понятия не имею, как они работают! Но... – вытянутое лицо бледнело. – Но я точно знаю, что их потенциала с лихвой хватит, чтобы вместить человеческий разум.

– Хм… Врал значит… Не нравится мне, куда ты клонишь...

– У меня есть теория... – повторил как заклинание Трипольский и с тяжёлым выдохом опустил лицо в трясущиеся ладони. – Заключается она в том, что Алан Макленнор потерпел фиаско, пытаясь наполнить квантовый мозг искусственным разумом. Да-да, у него ничего не вышло! «Человека» никогда не было, даже в облике «Осы»! Он попросту не ожил... Я порой и сам путаюсь уже – во что я верю, а во что нет...

Буров продолжал молчать. Трипольский поднял лицо и посмотрел ему в глаза.

– Но мистер Макленнор не сдался. Когда Альянс свернул шоу про «человека», его «разоблачили» не сразу. Уж не знаю, что послужило причиной такой нелюбви со стороны сильных на той половине... Они попытались выжать из него всё, что только можно, и знали, где нажать, чтобы он не ответил отказом. Помнишь, я говорил о программе, в которой участвовал его сын, где проводились опыты над людьми с болезнью Альцгеймера с участием психосерверов? Программа называлась «Ноосфера» и изначально у неё была вполне конкретная цель. Перенос человеческого разума в искусственный носитель. И во главе лаборатории на тот момент, как и в кресле одного из директоров, находился сам мистер Макленнор. Вынужден был находиться.

Буров не шелохнулся. Ни единый мускул не дрогнул на бородатом, хмуром лице. Одни лишь глаза – тёмные, блестящие – говорили, что он удивлён и заинтересован. Трипольский продолжал:

– Я знаю всё это только потому, что заставил своего отца пойти мне навстречу. Устроить практику в Оксфорде ему было просто и даже приятно – я бельмо в его глазу. А вот добыть мне допуск к чертежам... Но не сделать этого он не мог. Я постарался, чтобы старался он. Программа к тому моменту была уже свёрнута, сам мистер Макленнор официально мёртв. Думаю, только поэтому у меня всё и получилось.

– Я правильно понял тебя, Алексей Сергеевич? – неторопливо уточнил Истукан. – Ты полагаешь, что Алан Макленнор сумел перенести собственный разум в такой же мозг, предварительно запихнув его в боевой комплекс Альянса?

– Да, – пожал острыми плечами Фарадей. – Когда стало ясно, что программа направлена не на борьбу с нарастающей угрозой со стороны болезни Альцгеймера, он воспользовался плодами разработок.

– Даже если допустить сам... м-м... факт удачного переноса... – сказать, что Буров воспринял всё скептически – не сказать ничего. – А как, по-твоему, он оказался на «Кондоре»? Не думаешь же ты, что Альянс, АНБ, или что там курировало этот проект, так вот запросто обманулись? Раз они были на противоположных сторонах баррикад, Алексей Сергеевич... Не думал ли ты, что он никого не обманул, а действовал ровно так, как было задумано? Что его вели?

Тирольскому вдруг стало тяжело говорить. Он понял, осознал, увидел – Буров терпит. Душит внутри себя желание если не высмеять, то разгромить всю его теорию. Разнести в пух и прах.

Трипольский потух.

Он ничего не ответил Бурову, понуро опустив голову. Как тогда, когда в присутствии Ганича обвинил Бёрда в синтетическом происхождении. Говорить больше не хотелось. Убеждать – тем более.

– Если тебя что и сгубит, то это будет слепая вера в гений Алана Макленнора, которая питается твоей же самоуверенностью, – закончил разговор Буров. - Запомни это.

Что-то лопнуло внутри. Фарадей встал, почти ничего перед собой не видя. Буркнул что-то про расчёты, про моделирование, ещё какую-то несуразицу, и пошёл во второй командный. В этот момент он даже не боялся остаться один. Компания Пустого виделась ему значительно более приятной, чем общество ничего вроде бы не сказавшего Бурова. Для завершения работ с телом Бёрда ему элементарно нужно было привести в порядок мысли, а значит - оказаться подальше от Истукана.

Только попробовав набрать комбинацию на интерпанели, Трипольский понял насколько у него трясутся руки. Ничего... Он им всем докажет. Все увидят, что и он не ошибается!

Конвертационная программа, его верный помощник, вела себя странно – настойчиво требовала внимания. Он не глядя запустил её, пробежал глазами по сообщению. И раскрыл рот.

ЭВМ зафиксировал два радиосигнала, один из которых программа почему-то самовольно конвертировала в текст. Трипольский, не веря глазам, три раза подряд прочёл его. Улыбка растягивалась всё шире, а острый подбородок возвышался. Да по-другому же и быть не могло!.. Он верил, что если кто и оценит его, то это будет мистер Макленнор!

Набрав текстовый ответ, Трипольский откинулся в кресле и напрочь забыл обо всём.

Его приглашали.

И он, естественно, принял приглашение.

Глава 8. На пороге

Почему белотелые оставили эти тоннели стало ясно уже вскоре.

– Тут они тоже не стреляют? – Роберт склонился над длинным антропоморфным коконом. Вика замерла над его плечом, поглядела недолго на труп и отвернулась – глаза покалеченной девушки сверкнули ненавистью.

– Стреляют... Заготовки к ним... лояльны... Но Смерть – нет...

– Смерть? – уставился на аборигена Роберт.

– Тварь... Сколопендра... – пояснил он. Возможно Роберту показалось, но голос их провожатого дрогнул. – Лучше быть мясом... в стеклянной колбе... чем попасть под... укус Смерти... Она не всегда... убивает сразу ядом... Иногда ест… живьём…

Быть может в иных условиях его слова и казались бы дикими, безумными даже, но только не в полумраке жарких пещер, где каждый шорох мог принадлежать меняющей облик гибели. Космопроходцы свыклись даже с тем, что идущий рядом жилистый юнец – вовсе не юнец, а бессмертный член прошлых экспедиций с Земли. И чтобы догадаться какой конкретно, особого труда не требовалось.

– Они искали... вход в Храм... – абориген на ходу бесцеремонно дёрнул Роберта за руку, чтобы тот следовал за ним. – Механический город... лишь надстройка... Многоуровневая оболочка... Из него множество... ходов в Храм... Но они и сами... теперь плутают...

Роберт не расслаблялся ни на миг. Он не верил провожатому. Каждую секунду ждал подлости, коварного броска, хоть и понимал, что удобный момент выпадал уже не раз, но абориген им не пользовался. С другой стороны, сделай он что с Робертом, Вику пришлось бы тащить. А это ему незачем.

Впервые в жизни Роберту было так тяжело. Не физически даже, а морально. Всякий раз, когда в поле зрения попадала баюкающая культю Виктория, его душила беззубая злость. Выворачивало наизнанку при одной только мысли, что вся их надежда – призрачное предчувствие непременной встречи со своими – медленно, но верно рушится.

Ганич мёртв. Иначе не могло быть, ведь они своими глазами видели, как повторитель натянул на себя его облик. В живых людей они не превращаются. А значит, что-то стряслось. Значит, у основной группы дела идут совсем не гладко, и вполне возможно, им не до поисков пропавших...

Они всё спускались, а тоннель, порой совсем непроглядно-чёрный, теперь постоянно поворачивал влево. Судя по стенам, это был некий технический ход, старый, даже очень. Исходя из наклона и мизерного угла поворота, Роберт мысленно представил размеры того, что они обходили по нисходящей спирали. Это наверняка был тот самый механический город. И он был огромным.

Абориген остановился внезапно, будто бы услышав мысленные мольбы космопроходцев о привале.

– Отдохнём... Заодно... вот... – он протянул каждому по паре грибов. – Ешьте...

Роберт запихнул сочный, чуть вязкий гриб в рот целиком – есть хотелось очень. Но, опомнившись, хорошенько пережевал. Привкус стали был неприятным сюрпризом.

– Они портятся?..

Абориген нехотя покачал головой, но глаз не открыл. Прислонившись затылком к стенке, он, казалось, хотел подремать.

Сам беловолосый не ел вообще. С их первой встречи космопроходцы ни разу не видели, чтобы он хоть что-то положил в рот. Ещё этот привкус... Второй гриб Роберт убрал за пазуху, украдкой глянул на пищу Вики. Вроде, такой же...

– Откуда ты пришёл?..

Якут заозирался. Глупо, но он не понял даже, что абориген обращается к нему. А когда понял, ляпнул невпопад:

– В Верхоянске родился.

– Когда ты набросился... на меня... Откуда ты вылез?.. – Роберт очень хотел, чтобы тот не раскрывал глаз. Лишь бы не чувствовать на себе десяток пудов его взгляда! – Там много ходов... Дождевики каждый день... делают новые... и засыпают старые...

– Из-под модулей. Я провалился...

– Что ты видел?..

– Голубое озеро. Но не с водой.

Беловолосый еле заметно кивнул, будто услышанное подтверждало какие-то его мысли.

– Ты входил... в него?..

– Нет, – соврал Роберт.

– На умного ты... не похож... Значит – везучий... – абориген не открывая глаз поправил «бельгийское дерьмо» на коленях.

Вода тоже приобрела стальной привкус. Роберт глотнул немного, только чтобы не мучиться липкой сухостью – как будто крови попил. Проверил даже, мазнув языком по запястью – вода ли. Вода. Возможно, она просто усилила послевкусие от гриба. Но на ум гуртом наваливались галдящие мысли о коварстве.

Роберт глубоко вздохнул. Нужно отдохнуть.

Он встрепенулся и понял, что засыпал. Вика что-то бормотала – тихо, по-немецки. Роберт приподнялся на локтях, надеясь, что ему кажется. Что девушка не гладит несуществующую руку, глядя в пустоту и раскачиваясь. Что она не поёт отнятой конечности колыбельную...

– Идём!.. – абориген уже стоял, держа автомат за дуло так, как под голову держат опасную змею. – Город оживает!..

Стоило ему договорить, как тоннель наполнился низким гулом. Роберт вскочил, но не устоял – то ли голова закружилась, то ли пол пошёл волной. Рядом тонко пискнула Вика. По стенам с треском рванули трещины, и их них хлынула тяжёлая белая мука.

– Быстрее!.. Вход может... засыпать!..

Беглецы бросились за ним, хватая друг друга за одежду. Песок попадал за шиворот, в глаза. Кое-где из стен он лился сплошным потоком, точно холодное, густое молоко. Спускаться становилось страшно, ведь туда же устремлялась и белая река. Но абориген не сбавлял ходу.

Внезапно всё прекратилось.

Они остановились, тяжело дыша горячим сухим воздухом. Песок под ногами нёсся вниз, будто намеревался во что бы то ни стало обогнать людей и засыпать им ход. Беловолосый озирался потерянно, с испугом – его только что чуть не унесло.

– Боишься?.. – вонзилась в него взглядом Вика. – Ты же бессмертный!..

– Не злорадствуй... – оскалил он ряды тупых зубов. – Погибну я... не выжить и вам... Вернуться сюда... из логова... я просто не успею...

Они словно очутились в подземной реке, пока ещё неглубокой. Но «вода» пребывала. И теперь им ничего не оставалось, только ждать. Пойти дальше означало бы верную гибель.

Роберт мысленно ухватился за последнюю фразу аборигена. Действительно, ведь он дважды появлялся с одной и той же стороны – спускался оттуда, откуда пришла Вика. Получается, он «воскресал» в строго определённом месте... И если справиться с ним при необходимости, у них появится время сбежать.

Поток иссякал. Тоннель наполнила прохлада, стало значительно светлей – белый пол теперь неплохо отражал свет стен. Абориген первым ступил на песок, провалившись по щиколотку. Прошёл несколько метров вниз и махнул беглецам:

– За мной...

На этот раз спуск оказался недолгим. Впрочем, ожидаемо – песка в тоннели насыпало столько, что хватило бы на пару строительных котлованов. Справа виднелся узенький ход, проделанный скорее всего дождевиками, но он какое-то время не интересовал аборигена. Тот сначала постоял перед песочным тромбом, заткнувшим основной тоннель, и только после вернулся к узкому лазу.

– Сюда... – абориген полез первым.

Брошенный на него взгляд Роберт не мог не заметить. Так смотрят на прихваченный с собой консервный нож, когда он всё же понадобился.

Это снова был тоннель, но уже не рукотворный. Скорее шупальцетворный. И очень низкий – приходилось то горбиться, то подгибать колени. Но всё же идти согнувшись лучше, чем ползти, работая одной рукой – Вика содрала кожу на локте до крови.

Спустя полчаса ходьбы почти вслепую - прожилины попадались крайне редко - они наткнулись на первого червя-дождевика.

– Сколько же их тут?.. – замогильным голосом прошептал Роберт, впотьмах надеясь разглядеть то, что осталось от длинного, длиннее чем все виденные ранее, червя.

– Дождевиков?..

– Нет. Тех, кто их ест.

– Смерть... она одна... – как-то фальшиво-философски протянул абориген и опять дёрнул его за руку, увлекая за собой. - Пошли.

Где-то в подкорке громоздко и неуклюже шевельнулось подозрение. Роберт не верил, что абориген освободил его за компанию. Возможно, его роль заключалась в том, чтобы протащить бессознательную Вику как можно глубже, к месту их встречи. Но предчувствие говорило, что уготованная ему роль пока не сыграна.

Сколопендра-переросток если не обитала в этих ходах, то совершенно точно часто посещала их. Абориген почти бежал, постоянно подгоняя космопроходцев сиплым шёпотом. Не требовалось света, чтобы увидеть его страх - он шёл от бессмертного почти осязаемыми волнами.

Эхо визгливого смеха разом выбило жизнь из всех троих. Люди обмерли, точно мыши в стриженом газоне, где некуда бежать. Но прошла минута. Вторая. Эхо больше не доносилось. Для верности выждав ещё, абориген шагнул первым.

На пути ещё несколько раз попадались убитые тварью черви, и теперь в сухом воздухе несло кислым. Вика предположила, что сколопендра не так давно была тут. И что скоро, возможно, вернётся пировать.

Ход влево, который так торопился обнаружить абориген, оказался не шире норы старого, толстого бобра. Беглецам повезло, что никто из них не отличался атлетическим телосложением. Когда они влезли, подсаживая и подтягивая друг друга, и проползли какое-то расстояние, позади послышались звуки, очень напоминающие хруст кости, разгрызаемой голодной собакой. Тварь при всём желании не протиснулась бы вслед за ними. Но страх ещё не раз заставил Роберта обернуться.

Вскоре не выдержала и разрыдалась Вика, без сил упав на живот. Тоннельчик оказался гораздо длинней первого, и единственная рука попросту отказала.

– Привал, – вместо аборигена объявил Роберт. Тот спорить не стал.

Якут глотнул воды – как металл облизнул. Поморщился. Жарко было всем, но ему почему-то особенно. Казалось, он вот-вот начнёт пыхать огнём – настолько сушило рот.

– Мы тут сгниём, – всхлипнула девушка.

Ей никто не ответил: Роберту было нечего, а беловолосый, видимо, не торопился развенчивать в принципе правдивое утверждение. Роберт врезал бы ему по довольной морде, и неважно чем бы это закончилось, но тот был далеко впереди, за Викой.

Она уже перестала плакать и просто лежала, когда он вдруг подал голос:

– Тут ничто... не гниёт... И ничто... не умирает... Это планета... бессмертия...

Вдруг Роберт понял, что его нёбо онемело. Как будто его не стало, и языком можно достать до носоглотки. Сделалось страшно. Он потянулся было за водой, но передумал и попросил фляжку Вики. Даже решил, как поступит с отравившим его аборигеном, когда они выберутся. Если успеет. Но подозрения рассыпались: и эта вода ощутимо отдавала сталью.

Девушка настолько иссякла, что вскоре даже заснула.

– Час...

– Что «час»? – переспросил Роберт, пытаясь разглядеть аборигена.

– Я даю вам... час на отдых... Потом... если надо будет... волоком потащу её...

Ординатор бы сейчас помог... Через него их уже давно нашли бы остальные!.. Но его нет. Будто невидимой выдергой поддели и наживо выкорчевали, оставив сочащуюся тьмой рану в сознании... Даже когда пропадает связь с психосервером, всё далеко не так. Он просто как бы замолкает, немеет, как было в тоннелях до спуска в монолитный город.

– У тебя тоже белотелые Ординатора... – было спросил Роберт, но запнулся, не зная как сформулировать.

– Нет... – отрезал абориген и, кажется, усмехнулся. – Я избавился... от него сам...

Узкий тоннельчик доносил его голос слегка искажённым. Как марево раскалённой бетонки корёжит перспективу, так и он казался слоистым и размытым.

– Почему? – почти по-детски поинтересовался якут. Первое, что пришло в голову в качестве ответа – у него он тоже «барахлил».

– Носящий метку... не станет богом... – прошипел собеседник так, словно был вынужден пояснять очевидную истину не особо способному к разумению тугодуму. Худшего места для подобного пафоса, чем это – душная, тесная кишка, с одной стороны которой смерть, а с другой неизвестность – сложно было выдумать. – Кто умирает... на Ясной первыми?.. Знаешь?..

Роберт потёр глаза, задумался. Он не ожидал, что тот вообще станет отвечать. Ведь однажды уже дал понять, что гидом быть не хочет. Теперь стоило бы попытаться его расспросить. Главное, видимо, чтобы вопросы касались его лично.

– Слабые? – неуклюже предположил Роберт.

– В некотором роде… да… – усмехнулся издевательски абориген. – Психосерверы… Тот, кто… охраняет планету… легко расправляется… с ними… И с теми… кто на них… завязан через… Ординатора…

Абориген уже говорил об Ординаторе, перед тем, как утонуть в озере. Что-то вроде «не верьте приносящим дары». Тогда же он бубнил про протоволны и «подаренную» технологию «прыжка». Роберт понимал, что его слова не обязательно должны быть правдой. Слепо верить не стоило, ведь абориген мог как и ошибаться, так и банально обманывать.

– Зачем ты убил остальных? – Роберт опешил от собственной прямолинейности. Но вопрос ничуть не смутил беловолосого. Наоборот, что-то даже развеселило его:

– Догадался?..

– Логика. Ты один выжил. Из двадцати шести человек подкрепления.

– Не один... Нас было... двое... – абориген помолчал. – Трое даже... если задуматься... Но третий пришёл... позже... Он и на Ясную... попал позже... Я застрелил лишь... учёных... Я следовал Уставу... Отчёт был... важнее наших... жизней... Остальных убил... не я...

– Но ты не доставил его. Отчёт.

– Нет... Челнок... который я вызвал... уничтожили белотелые... Они покидают... механический город... только в двух случаях... Когда что-то... спускается с орбиты... например...

– А эти двое... Кто они? – зацепился Роберт, особо не веря в продолжение рассказа.

Абориген долго не отвечал. Роберт решил, что его словоохотливость иссякла раньше, чем удалось выудить что-то по-настоящему важное.

Становилось жарче. Или ему казалось?..

– Джессика Бристоу и... Алан Макленнор...

Всё, подумал Роберт. Сначала он мелет что-то про бога, теперь выясняется, что на Ясной все эти годы ему составлял компанию не кто иной, как почивший в далёком две тысячи сорок пятом Великий Никто науки. Роберт решил молчать. И при первом же удобном случае действовать. После такого откровения ждать последовательности от беловолосого не было смысла. Он мог вести их хоть куда, не имея какой-либо конкретной физической цели – сумасшедший же!..

Зато продолжал абориген. Чувствовалось, что говорить на эту тему он хочет сам.

– Я ведь спас Джесс... когда пожалел... хотя мне это... стоило большого риска... Но когда он явился... запертый в углепластике.. она ушла с ним.... – Роберт услышал, как тот смачно, презрительно сплюнул. В голосе «юноши» сквозили ноты отвергнутого, озлобленного... не мужчины даже, нет. На порядок выше. – Она уже... не верила... в рождение бога... Зато поверила... в рождение неочеловека...

Презрение и досада задушили аборигена, он замолчал. Скрежет тупых зубов, казалось, слышала даже Карина. Роберт поглядывал на Вику, хоть и не разобрать было спит ли она. Во всяком случае, бедняга не шевелилась и дышала мерно и спокойно.

Любопытство Роберта родилось раньше самого Роберта. Мысли кружили тощими светляками в душном мраке, и приходилось хорошенько разглядывать каждого, чтобы не спросить чепухи. Ведь лимит вопросов таял с каждой секундой. К тому же твёрдое решение во что бы то ни стало отделаться от бессмертного провожатого имело и оборотную сторону – прежде хотелось выведать как можно больше. И в первую очередь об их белотелых врагах.

Абориген закопошился, и Роберт решил, что тот намерился тормошить ещё не отдохнувшую Вику, потому выпалил второпях:

– А соискатели?!

Вышло чересчур громко. Роберт потёр горящие глаза – почему-то хотелось почесать их где-то там, внутри – и оглянулся назад, где некоторое время назад хрустела дождевиками хитиновая дрянь. Там было темно и тихо. Слишком темно и слишком тихо.

– Да... ты прав... – не понять с чем согласился абориген. – Зачем они здесь... ты скоро... и сам поймёшь... Ясная для них... не только перевалочный... пункт на пути... к Земле... Я думаю... они когда-то были... величественнее... Знали больше... несравнимо больше... Теперь они тень... прежних себя...

Роберт уподобился тому паучку над водой: колебания от плеска воды он игнорировал, зато чутко реагировал на каждую вибрацию пойманной в слабые тенёта жертвы. Едва ли даже десятая часть сказанного аборигеном была достойна внимания.

Порой он нёс откровенный бред. С его слов, например, белотелые нашли и уничтожили орбитальный транспорт, который запросил с «Кондора» Макленнор, пытаясь «отправить неочеловека, созданного с помощью неверной Джесс, на Землю». С неприкрытым злорадством бессмертный рассказал, как после якобы наотрез отказался выдавать Макленнору коды доступа для вызова транспорта из модулей, как принял решение уничтожить второй ЭВМ во избежание непредвиденного. И такая убеждённость слышалась в его голосе, что Роберту порой было не по себе.

– Ты сказал… – якут смочил губы и язык, поморщился - от кислого, горячего воздуха становилось всё хуже. – Сказал, что белотелые покидают механический город в двух случаях. Какой второй?

– Когда ищут... Слово... Как сейчас...

– Слово?

– Это ключ... или меч... зависит от того... кто его держит... Так говорят... стены Изумрудного города... – интонации искажённого голоса стали очень узнаваемыми. Так нередко говорил Ганич – с придыханием, как бы сдерживаясь – когда речь заходила о единобожии.

Откровенный бред вконец затупил внимание Роберта. Абориген продолжал что-то бормотать, порой ещё более воодушевлённо, но якут уже не вслушивался. А вскоре и вовсе провалился в забытье.

Он видел кукол. Они вырастали прямо из громадного движущегося конвейера, без стыков и сочленений, как строения в том подземного городе, где их с Викой пленили. Конвейер был белым, глянцевым. И поначалу куклы даже отдалённо не походили на людей. Их ваяли прямо в движении.

Делали это щупальца серо-синего тумана, который в свою очередь проистекал из зияющей и тёплой, знакомой каждому, совершившему хоть один «прыжок», тьмы. Они обвивали бесформенный комок белой глины, и вскоре на его месте уже стоял человек – заготовка без лица и пола.

Конвейер двигался плавно, одного за одним приближая человеческие болванки к... пауку? Дивное, дикое обликом существо нависало над бесконечной лентой, роняя на него густую тень: двенадцать тонких жёстких лап и две хищные пасти по обеим сторонам белого брюшка.

Вопреки ожиданиям, паук стоял неподвижно. Попадающие под него безликие тела вдруг начинали дёргаться, биться, как на электрическом стуле. Звуков тут не существовало, но Роберт отчего-то ясно ощутил: крик насильно рождённого полон ужаса.

Внезапно грудь обожгло; Роберт очнулся – предательство! Забарахтался, ещё надеясь отбиться, но вскоре стих. Грудную клетку рвал не нож аборигена и даже не мимик, а собственный кашель. Он перевернулся, зажал себе рот, но звук всё равно разносился далеко.

Нестерпимо хотелось пить, есть и, как ни странно, спать. На ладони закапала кровь: какая-то тяжёлая, липкая и густая. Как та, которую отхаркивал абориген, корчась на дне стеклянной колбы. И на коже теперь тоже проступили тёмные отметины – пальцы немели и сохли, теряя подвижность. Но всё это отошло на второй план, когда Роберт глянул перед собой.

В тоннеле он остался один.

Глава 9. Теория заговора

– То есть – передатчик?!

Рената терпеливо выждала недолгую, но бурную реакцию коллег, оглядывая каждого, сидящего за круглым столом. Буров на удивление спокойно отнёсся к услышанному. «Спокойно» в его случае – это на первых порах обошлось без предложения Милош застрелить.

Но пояснить она ничего не успела – с видом снизошедшего небожителя вклинился Трипольский:

– По нашей Милош плакали бы лаборатории «Ноосферы». Они подопытных доводили до той стадии, в которой Милош пребывает изначально. Она ретранслятор!

– Бёрд что-то говорил... – устало хмыкнул Роман, вздохнул и с силой растёр лицо. – Только стоит ли верить его словам: Объект Ноль, межпланетная связь, противоречащая феномену Антонова...

– Напомню: об этом говорил и я, – Фарадей наделил последнее слово излишним весом. – Сразу после того, как вы расстреляли «человека». Но, видимо, вам было не до этого. Да и тут ведь речь, полагаю, не о межпланетной связи. Могу пояснить я, но... думаю, справится и Рената Дамировна...

Буров и Роман переглянулись. Иван громко прочистил горло. Одна Рената пропустила заносчивый тон Фарадея мимо ушей. Она пребывала в каком-то несвойственном себе, приподнятом настроении. Была бодра, как никогда.

– Я подозреваю, что время от времени её тело становится... как бы вместилищем, – начала она. – Некто использует её, чтобы видеть нас и даже активно влиять – случай с Александром Александровичем это показал.

– Некто? – прохрипел Роман как можно сдержанней.

– Не могу сказать наверняка. Сначала я думала, что воздействие исходит от доктора Кислых. Я говорила – она психосервер... по-своему... Но теперь считаю, что нет. Не от неё. Я сравнила ощущения от контактов. Кислых направляла меня дважды: когда я увидела похищение Вики и при вскрытии белотелых. Не спрашивайте, как она это делала. Я не знаю. На такое способны разве что уникумы, типа пропавшей Софии Танек из экспедиции той же Кислых, например. Или Ольги.

Роман слушал внимательно, и когда Рената упомянула Ольгу, внешне остался спокоен. Но только внешне.

– Второй тип воздействия выстроен иначе, – продолжала Рената, оглядывая каждого живо и с каким-то немного нездоровым огоньком. – Если в первом случае мы контактировали посредством частичного слияния ячеек Ординатора, как это обычно происходит между психосерверами, то во втором это было похоже скорее на... диалог на расстоянии. Диалог двух отдельных Ординаторов. Схожих, но в то же время непреодолимо разных. Как будто говорили камбоджиец и чероки: их объединяло то, что они оба люди, и оба неплохо знают английский.

– Кто по-вашему может стоять за подобной агрессией, Рената Дамировна? – Буров скрестил могучие руки на груди. – Белотелые?

– Я бы не сказала, – улыбнулась психосервер, – что это агрессия...

– Случись этот разговор до нашей с Иваном разведки, – вставил Роман, – я бы однозначно сказал: это не белотелые, а те вихри, что так напугали Бёрда, и экзотело которых – подозреваю – мы нашли запертым в стекле. Да даже жест, который иногда изображает Милослава! Его первым делом показал мне умирающий в моей «Осе» чужой. Как приветствие что ли... Иероглиф со странной просьбой – туда же. Но! Теперь, когда мы побывали в челноке белотелых, я не возьмусь тянуть лямку. Нет. Такое ощущение, что у них один язык. Во всяком случае, иероглифы мы наблюдали, мать их, идентичные.

Рената дождалась конца тирады с той же улыбкой – словно мысль донесла. И продолжила:

– Не факт, что это агрессия. Подожди, Рома!.. – тут же мягко осекла она командира. – Дослушай. В обоих случаях не было прямой угрозы – ни мне, ни Александру Александровичу. Я знаю, что говорю. Когда я пробилась к нему через погружение, то не встретила преград или стороннего сопротивления. Там была лишь дверь.

– Дверь?

– Это работа подсознания. Образы. Да, дверь. Но я знала, что дверь эта – Саныча. Что он мог открыть её и впустить меня в любой момент. Но не сделал этого. За ней я слышала его голос. Он сам ушёл, Рома. Ему только показали путь. Так же и со мной, – Рената вздохнула. – Мне просто предложили остаться. Даже не удерживали. Дали выбор, я им воспользовалась...

– Я правильно понимаю, Рената Дамировна, – загудел Буров, похожий теперь на шумерского гиганта из-за начинавшей мелко виться бороды, – вы ведёте нас к мысли, что Милош неопасна?

– Я бы сказала иначе. Она нам пока ещё нужна.

Едва ли когда за Ренатой замечали сухую прагматичность, потому сказанное возымело эффект выстрела протоволной – на некоторое время все без исключения звуки оказались упакованы в тишину.

– Не хочешь же ты... погрузиться и в неё?! – у Романа не очень хорошо вышло скрыть изумление.

– Хочу, не хочу – дело десятое. Так мы можем узнать с кем или чем имеем дело. Не ждать очередного сеанса с той стороны, а самим... позвонить. Чисто теоретически это возможно... И нужно иметь эту возможность, а не рубить. Как козырь. Но сначала – Ганич, – Рената вынула из кармана сладкий леденец и, прежде чем закинуть в рот, предложила каждому. – Нужно узнать, что это за Слово такое. Да и не только. Раз Леонид Львович – тот самый майор, побывавший тут два десятилетия назад, то в его голове можно много чего найти. Наверное...

– Я бы предпочёл вообще не рисковать. Ни сейчас, ни потом. Как сказал командор Синклер когда-то: «The only good alien is a dead alien. True then, true now». Милош было бы разумней... эм... ликвидировать, – Трипольский говорил, будто в одиночестве роль репетировал – настолько неуместным выглядел его короткий монолог.

– Не стоит этого делать, – отрезал Роман. – Ни ликвидировать, ни «звонить». Во всяком случае в ближайшее время. Вот что точно надо бы, так это отсмотреть нашу ретроспективу из челнока, например. Там есть несколько моментов, ты, Ренат, должна это увидеть.

– Конечно... Но после погружения. Не хочу рисковать – восприятие дело такое.

– А ведь Алексей Сергеевич прав!

Взгляды устремились на Бурова. Для пущего эффекта тот поднял вверх палец и повторил:

– Прав. Не знаю никакого Синклера, но да – «хороший инопланетянин – мёртвый инопланетянин». Если Милош обычная повреждённая, которую кто-то использует как простой передатчик, то как она выжила в лесу? Туман и холод. Карина. Что если мы держим под боком чужого?.. Использовать как ретранслятор её могут. Почему не могут использовать как марионетку? Или как твою, Роман Викторович, «Осу» – напрямую? А?..

– Она ж не машина... – недоверчиво усмехнулся Роман и представил, как в Милош втекает вихрь, как она дёргается, заламывая руки. Стало жутко.

– Это как посмотреть, – покачал головой Буров. – Все мы в какой-то степени машины. Биологические.

– Как передатчиком пользоваться ею – ещё ладно. Вполне объяснимо, – Роман то и дело смотрел на Ренату, ища поддержки наиболее разбирающегося в этом вопросе человека. – Но вот управлять...

– Она дважды выбиралась из изолятора в челноке, – пожал плечами Иван. – И при мне переборку в арсенал открыла. Закодированную.

– Сейчас она, положим, ничего уже не откроет, – как бы нехотя признал Буров. – На медизолятор я сразу установил механический замок. Но решать по ней нужно.

– Ты что предлагаешь? – подался вперёд командир. – Стрелять?

– Ты же знаешь, Роман Викторович, что по Уставу мне не требуется даже твоё разрешение, если нет прямого запрета. Захотел бы застрелить – застрелил бы молча. Я добиваюсь другого. Чтоб вы головами думали. Мне всё чаще кажется, что группу набирали по объявлению... Никакой слаженности, каждый себе на уме – такое я вижу впервые за семь экспедиций. Погружение в повреждённую, которая вообще может оказаться ксеносом – за такое в былые времена...

– Нет больше «былых времён», Тимофей Тимофеевич. В ядерном пекле они остались, – вступился Роман. – Я не поддерживаю предложение Ренаты, чтоб ты знал. Но понимаю, чем оно вызвано. Запрет, говоришь? Вот тебе мой прямой запрет – приказываю не причинять какого бы то ни было вреда повреждённой.

– Есть, командир, – Буров отвернулся и, казалось, опять окаменел.

– Рената Дамировна, – решительно продолжил Роман. – Милош – поместить в камеру гибернации. Какой запас её работы? Модель стандартная?

– Стандартная. Немного – пятьсот часов, – Рената была довольна, что удалось отстоять хотя бы саму затею. Да, «разморозить» Милош можно будет лишь раз. Но это лучший выход из ситуации.

– Теперь по Ганичу...

– Я знаю, как нам вызывать челнок, - вдруг громко заявил Трипольский. Он теребил пуговицу кителя, словно та помогала ему сосредоточиться.

Вернувшись из разведки, Роман не узнал Фарадея. Он круто изменился после разоблачения Бёрда, но теперь и вовсе без остатка провалился в себя. На вытянутом, остроносом лице тенью металась неуверенность, будто он никак не решался на что-то.

– Я получил сигнал.

Опять молчок. Пауза между фразами была бы достойна лучших театральных подмостков, если бы глаза Трипольского. Играть он не умел, растерянность и даже страх в них были настоящими.

– Давно? – подозрительно уставился на него Буров.

– Нет. Я моделировал. После нашего разговора. Я… – помолчав, Фарадей протяжно и прерывисто выдохнул – решился. – Источником сигнала мой ЭВМ определил холм, который исследовали Роман Викторович и Иван. Я... проанализировал сигнал – это сверхдлинные радиоволны, будто кто в космос докричаться решил. Но для этого требуется немалая по мощности антенна... Или разовый выброс энергии, по принципу «катапульты», как произошло на холме. Когда Роман Викторович рассказал про случай с его «Осой» и тем... крабом... я всё сопоставил. Разрядка батарей, «взлом» экзотела, исчезновение радиоактивного фона – почему нет?.. Не думаю, что сигнал ушёл дальше орбиты... Но большего нам и не надо. Мы видели на старых ретроспективах, как этот... ифрит... управляет боевым синтетиком, точно всегда это делал. Вероятно, это некая метаморфная жизнь, притом разумная и некогда развитая. Вполне возможно, они настоящие аборигены Ясной. Так вот. Тот краб – антенна. Заглушенная кем-то или чем-то. Возможно, в результате природной катастрофы – это наиболее логичное объяснение. Возможно...

Трипольский замолчал неожиданно. По бледному лицу скользнули тени, заиграли хилые желваки – он злился и выглядел так, точно сболтнул лишнего.

Внезапно Роман ощутил эхо вмешательства. Но поразило даже не то, что оно случилось на ровном месте, а кто подвергся ему. Буров! Истукан выглядел спокойным, как и всегда. Одни глаза полнились кипучей смеси злости и разочарования. И смотрел он на Трипольского.

– Да не тяни ты кота за тестикулы, Лёша!..

Фарадей глянул на командира, как на слабоумного, которому предстоит разжевать почему именно он не поймает молнию в мешок, даже если тот будет «очень-очень стараться».

– Я могу использовать такую же антенну-краба, чтобы подать «Кондору» сигнал на сброс челнока. Тот одинокий поросший холм слева от отрога, который вы, командир, накануне выхода увидели первым – наверняка она, ещё одна антенна.

– Ты либо головой ударился, Алексей Сергеевич, либо...

– Я – смогу это сделать, я – видел их сигнал, – с упором на «я» перебил Бурова Трипольский. – Потребуется только дождаться прохода «Герольдов» над нами. Для этого нужна ночь – чтоб видеть небо. И не надо будет лезть в голову ни к Ганичу, ни к тому, что в Милош. Мой вариант лучше, он исключает риск, – договорил Алексей и спешно добавил: – Для жизни психосервера!..

– Каким образом ты подашь сигнал? Поясни.

Трипольский зыркнул на Бурова быстро, колко, как на родителя, пытающегося подловить нерадивого подростка на лжи. Остальные смотрели на Фарадея кто с интересом, кто в попытке понять здоров ли он. Подробно разложить почему они не смогут поймать молнию в мешок оказалось в его собственных интересах.

– Также. С помощью заражённой ифритом «Осы».

– Чем?

– Кем. Ифриты – это такие исполнители желаний из мифологии арабов, которые всегда оставались в выгодном положении, а загадывавший желание – в дураках в лучшем случае. Я даю местным аборигенам такое название, потому что уверен – это они убили Александра Александровича и попытались проделать то же самое с Ренатой Дамировной, – Трипольский подождал, но все молчали. – Теперь это ясно, как день. Остаточное присутствие такого существа в экзотеле Романа Викторовича позволит нам взаимодействовать с антенной-крабом. Это экзотело как бы ключ, катализатор. Я просто-напросто заложу отправку сигнала на «Кондор» по определённым параметрам, а всплеск, который наверняка повторится, усилит его настолько, что он достигнет орбиты. Всё просто. Нам надо будет только приблизиться к крабу в определённое время, но и это я высчитаю, можете не беспокоиться.

– Ты уверен, что получится? – откинулся Роман.

Буров не возразил Трипольскому. А значило это, что озвученная задумка как минимум не из пальца высосана. Но при этом он смотрел на паренька так, как если подозревал в нём мимика. Словно бы не узнавал.

– Нет, – почти гордо ответил Фарадей. – Ни в чём нельзя быть уверенным. Сомнение – двигатель науки. Но шансов на успех столько же, сколько и при погружении. Можно попробовать оба эти варианта, я не против. Просто не вижу смысла во всех этих... Словах, Храмах, Купелях. Да ещё и погружение в голову кому? Теологу! Кроме галиматьи там нет ничего. И быть не может. Но решать вам, командир. Я всего лишь предложил...

Неумение Трипольского играть выдавало его с головой. Он искренне верил, что натянул маску безразличия, но окружающие видели его переживания. Даже одержимость найти причину галлюцинаций на челноке не шла в сравнение с его нынешним рвением выйти в ночь...

– Что это вообще был за сигнал? Есть предположения? На холме мы с Иваном видели... кхм... витающие в воздухе иероглифы, которые потом испарились. Повторяющийся набор одних и тех же символов, кстати, очень, очень похожих на символы в челноке-морге белотелых. Разве что первых было больше и они были немного... другими. Как почерк другой, что ли. Или...

– Или как если бы одни иероглифы произошли от других, – договорил за командира Иван и получил одобрительный кивок – «соображаешь».

– Я уже отсмотрел ретроспективу и не знаю, что это был за сигнал. Но скажу с шестидесяти процентной уверенностью, что он не ушёл дальше орбиты, – важно заявил Трипольский. Всеобщее внимание всегда несказанно льстило ему. – И если и можно перевести те иероглифы, то, опять же, словесной катавасией. Тут нарушена очерёдность и структура... В общем, если мы снова натягиваем сову на глобус и эксплуатируем китайский, то получаем: «тревога», «скорлупа» и «инкубатор». Как-то так. Хотя первое, как мне кажется, лучше бы заменить на «атака». В обоих случаях. И, к слову, женщину с проектора белотелых я не знаю.

– Её не знает и Ординатор, – кивнул Роман. – Иначе опознал бы сразу.

– Да. Более того, я уже проверил и по записям. На всякий случай – сбои Орешка теперь не нонсенс, ведь верно?.. Среди двадцати шести человек спецназа и учёных её нет. Точно. Они все так или иначе попали под объектив. А вот по кисловцам того же сказать не могу. На проекциях мы так и не видели троих: одного психосервера и двух безопасников. Но среди последних один мужчина, поэтому...

– Возможно, тут помогу я, но... позже, – Рената улыбнулась слегка виновато, и всем стало ясно, что от погружения она откажется только если на то будет прямой приказ. – Я не могу начать операцию! Но и возвращать его обратно на реаниматор, не используя шанс... глупо, ведь так? Воспоминания Леонида Львовича могут оказаться очень ценными. И нет никакой гарантии, что затея с сигналом реализуема.

– Не факт даже, что на том холме вообще есть такая же антенна, – заметил Иванов.

– Она там есть! И всё получится! Я ручаюсь за это! – вспыхнул Трипольский. Он был настолько уверен в себе, что это невольно передавалось остальным. Но не всем.

– От погружения нельзя отказываться. И ждать времени уже нет, – Роман поочерёдно посмотрел на каждого. Решение выдалось тяжёлым - придётся идти без поддержки Ординатора. – Мы поступим следующим образом. Рената Дамировна проводит погружение, затем операцию, если она вообще понадобится. С ней остаётся Тимофей Тимофеевич. Мы – выступаем к холму. Моя «Оса» успеет зарядиться?

– Угум... – не поднимая взгляда, кивнул Буров.

– Всё, что я вытащу из него – после операции запишу на физические носители. У нас может ничего и не выйдет, но мы предупредим последующие экспедиции, – со сказанным контрастировало улыбчивое округлое лицо Ренаты и её бодрый голос. – В ЦУПе это так не оставят – прилетит новый «Герольд», «прыгнут» другие космопроходцы. И у них уже будет больше шансов довести дело до конца. Докопаться до сути.

– А мы тут геройски помрём. Как и было задумано.

Никто не обратил внимания на фразу, брошенную Буровым как бы в сердцах.

– За дело.

– Я соберу необходимые инструменты! – почти подпрыгнул Трипольский и скрылся первым.

Иван пошёл вслед за Ренатой – ей понадобилась физическая помощь. Роман с Буровым проверили уровень заряда «Ос» в ангарном, в частности той, которой предстояло сыграть роль катализатора. Стойки «Сапфиров» не вмещали экзотела Альянса, да и энергопорты для подпитки были иными, но Буров и Роберт давно уже соорудили из проводов замысловатый переходник. Выглядело не очень, зато работало.

– Я тебе говорил, что списан?

– За ворчливость? – усмехнулся Роман.

– По состоянию здоровья. Незадолго до утверждения в состав у меня обнаружили «кукушку».

Улыбку Романа смыло.

– Как?!. – только и выдал он ошарашенно. Понятное дело как – диагностика одна. Для выявления смертельного врага люди так и не придумали ничего лучше «люминесцентных» клеток, которые работали слишком медленно. Точнее, выдумали – нанитов. Но война стёрла все наработки, и снова технология обнаружения Q-рака с помощью нанороботов появилась совсем недавно.

– Я должен был отправиться на Цереру. Это был бы почти отпуск, Роман Викторович. Но медосмотр показал, что в печени у меня засела «кукушка». Засела и, как сказали девчата из медлаборатории, пока не начала свой счёт.

– Но...

– Вот и у меня тот же вопрос возник. Какого хрена меня сюда допустили? Я ж не дурак, понимаю, что времени у меня даже не вагонетка. Что по уму я бы по возвращении умер.

– Ты классный специалист... – пожал плечами Роман. Ничего подобного он не ожидал услышать. У Бурова Q-рак!!.

– Нет. Я здесь потому, что без двух часов труп. Меня не жалко. Уже нет. Смекаешь?

В ангарный почти бегом вбежал Трипольский. Остановился у одного из «Сапфиров», выпучил глаза, точно никак не ожила увидеть тут инженера и командира. Немая сцена длилась секунд пять.

– Нет, нет, так нельзя!.. – самому себе затараторил Фарадей и опять исчез.

– Я тебе подскажу, – Буров положил мощную ладонь командиру на плечо. – Я сам не додумался бы, если бы не разговор с нашим гением доморощенным. Ты знаешь, кто его отец?

«Обижаешь» – воскликнул бы Роман, завяжись разговор иначе. Конечно, он знал Трипольского-старшего. Притом знал те его стороны, которые были неизвестны обывателю, давно приравнявшему эту фамилию к развлекательному гиганту вирта – Реконструктору. Трипольский-старший был и есть один из создателей игрового виртуального мира, той его части, которая ассоциировалась у пользователей с безопасностью и стабильностью. А ещё, он был по шею утоплен в заокеанских интересах.

– У Алексея Сергеевича большие разногласия с отцом. Настолько большие, что Трипольский-старший спит и видит, как избавится от шибко умного и хваткого сынишки. Алексей имеет рычаг давления на отца. С его помощью он не раз вынуждал родителя содействовать в крайне щепетильных и сложно осуществимых вопросах. Доступ к оксфордским чертежам и данным по программе «Ноосфера» – это ведь не «Теслу» последней модели купить, поверь. В конечном итоге Алексей Сергеевич оказался здесь. Вышло, что крышка квантового приёмника, которую он так хотел за собой закрыть, чтобы бежать сломя голову по следу призрака Макленнора, оказалась ещё и крышкой гроба. Для него эта экспедиция в один конец. Как и для всех остальных.

Роман смотрел в тёмные глаза Истукана и видел в них отражение собственных мыслей. Подозрение, что всё вокруг идёт по какому-то сценарию, давно не давало ему покоя.

– А остальные?

– Теолог? – поднял брови Буров. – Думаю, тебе не стоит объяснять, что по уму его тут и быть не должно. Его наверняка списали свои же. Единобожцы. Отправили сюда погибать или исправлять ошибку – я не знаю. Ты же слышал его бред про Слово и шанс. Большего идиотизма, чем престарелый святоша в спасательной экспедиции, я не встречал. Милош? – продолжал он. – На её присутствие на Церере я бы просто покрутил у виска. Не место писакам в космосе. Возможно, она слишком много говорила. Или хотела сказать. Как итог – приглашение в один конец. Наверняка её пролоббировали нам. Кто? – вопрос. Но это мы выясним. Рената выяснит.

Роман поморщился, как от укола – Буров попал в цель. Милославу действительно навязали те, без кого не было бы никакой экспедиции – американцы. Когда обсуждались условия сотрудничества, её участие почему-то назвали обязательным.

– А Рената? Она ведь отличный...

– Врач. Не психосервер. Отличным психосервером была бы твоя Ольга. Но её нет. Она погибла из-за выродка с квантовым мозгом, который забрался в её капсулу, – прямота Бурова стальным прутом била в грудную клетку. – Пожидаева Ольга для меня единственное звено, выпадающее из логической цепи. Я не вижу причин посылать в составе экспедиции смертников психосервера-уникума.

– Ладно. Пусть так. Причин слить лично меня – уйма. У меня работа такая, – играл желваками Роман. – Ты – теперь тоже ясно. Милош и Ганич – нет вопросов. А остальные?

– Не глупи, я тебя прошу. Ты ж не мальчик. Всё понимать должен. Кто-то просто попал под жернов, разве впервой? Хотя, если копнуть, то причину можно найти, наверное. Как с Санычем. Рената рассказала мне всё, а ты и так знаешь – вы дружили. Он устал, вот ему и выписали... билет на пенсию.

– А в чём вообще смысл всего этого заговора? Цель какая?

– Цель в отвлечении внимания.

– Кого? Белотелых?

– Того, кто сжёг американскую экспедицию в собственных капсулах. И это были не белотелые, Рома.

Глава 10. Из глины

Что такое «механический город» в представлении женщины? Вика ожидала увидеть гигантскую декорацию: шестерни поворотных механизмов, гидравлические раздвижные цилиндры и шаровые шарниры. Здания и улицы – постоянно меняющая местоположение бутафория. Ничего настоящего. Имитация.

Она ошибалась.

Город жил как бы частично: звуками и запахами. На узнаваемых перекрёстках не было ни людей, ни машин, зато исправно работали светофоры, а из кафе неподалёку доносился тонкий аромат свежесваренного кофе, будто клиент отошёл поговорить по коммуникатору, а продавец – по срочным делам, буквально на минутку. Из окон иногда слышались голоса – тихие, обрывочные фразы на разных языках. Где-то вдалеке разливалась тревожная сирена.

А ещё, город кутал туман. Туго, непроглядно стелился под ноги, скрывая их до колен, а выше слабел, становясь иллюзорной дымкой, очень похожей на ту, которую описывали первые разведчики леса. Но над карнизами четвёртого-пятого этажей снова набирался молоком – голубовато-белый подвижный «потолок» был похож на монолит огромной тучи, застывшей разом над всем городом.

– Шевелись!.. – беловолосый и раньше-то был не особо вежлив, а теперь и вовсе не церемонился. Они шли быстро, друг за другом, и Вика повторяла всё, что делал абориген – только так им удастся дойти до входа в Храм, не раз повторял он.

Роберт умер. Вика не помнила, как изловчилась развернуться в том узеньком тоннельчике, когда поняла, что с её спутником что-то не так. Но ему было уже не помочь: пульс не прощупывался, дыхание отсутствовало, тело Роберта успело даже немного остыть... И никаких следов, будь то удушение или какие-либо раны. Его организм просто не выдержал, остановился...

Роберт сдался.

Перед ней встал простой выбор: умереть прямо там, либо попытаться выжить, выбраться, выцарапать себя у смерти единственной рукой. Вика выбрала второе. Девушка больше не перечила аборигену, не насмехалась над ним, ведь он стал её единственным билетом на поверхность. Но твёрдо решила, что если только он дотронется до неё... колебаться не станет. И для этого приготовила полиметаллическую нить, незаметно присвоенную во время привала над озером, кое-как привязав ту петлёй к подкладке кителя изнутри. Нужно будет лишь просунуть кисть и... дёрнуть.

Они миновали большой кольцевой перекрёсток. То ли и вправду это был Грац, позабытый городок детства, то ли, обманутое запахами и звуками родной планеты, сознание пририсовывало узнаваемости этому месту.

Было что-то гротескное в городе. Неуловимая деталь делала всё вокруг немного ненастоящим, и туман тут был не причём.

Идти по улицам стало настоящим испытанием. Хотелось броситься в ближайший дом и кричать, звать людей, увидеть живые лица! Это же город, земной город! И голоса только подогревали это желание. Но Вика лишь смотрела по сторонам, следуя за аборигеном молчаливой тенью. Они с Робертом уже видели на Ясной город с улицами и даже какими-никакими, а людьми. Это морок. Модель. Игрушка, на сей раз почти ожившая.

Механический город двигался. Об этом время от времени напоминали далёкие отголоски подземных толчков. И аборигену это отчего-то очень не нравилось. Он что-то искал. Взгляд его постоянно бороздил туман понизу, словно он мог разглядеть в нём хоть что-то.

Улицы уже остались позади, впереди была только хмарь, но абориген не сбавлял шаг. Вика оборачивалась, но не отставала.

Неожиданно абориген остановился и резко повернулся к девушке:

– Здесь... Раздевайся...

Вика попятилась, запустив руку под одежду – чтобы вскрыть вены нитью хватит и секунды! Но абориген ничего не предпринимал. Более того, ему было совсем не до неё. Позади беловолосого клубился такой же туман, как и везде, разве что... чуть более интенсивно. Да, он будто бы кипел!.. Около этого места провожатый и сел, что-то разглядывая и шаря в плотной дымке рукой.

Вокруг не было ничего. Только туман вместо неба и земли, да более или менее просматриваемая хмарь между ними. Позади остался город, который почти жил. Казалось, что нужно было просто дождаться, недолго посидеть где-нибудь на перекрёстке, и люди бы появились... Только, наверное, немного другие, как и весь город...

Абориген быстро скинул одежду и повернулся спиной. Автоматное дуло выглядывало из тумана – оружие он положил поверх, чтобы после было легче найти. Вика сглотнула: и обеими-то руками она едва ли справилась бы с автоматом...

Шаг за шагом беловолосый погружался в туман, словно в воду. Он что-то искал на дне, шарил пальцами, отворачивая лицо от кипучего «молока», стараясь не дышать им. Единожды случайно схватив воздух слишком низко, закашлялся.

– Раздевайся, говорю... – выдавил он. – Быстрее...

Вика не пошевелилась. Абориген нырнул и показался уже с чем-то бело-голубым в руках, похожим на глину. И сразу же погрузил лицо в этот склизкий ком, принявшись интенсивно его размазывать. Он покрывал кожу ровным и тонким слоем, так, словно делал это много-много раз: грудь, живот, руки. И торопился.

– Раздевайся!.. – рявкнул он, Вика вздрогнула и опять попятилась. – Ты погибнешь... если не будешь... частью игры... Первая же перемена... перемелет тебя... Это... – он показал глину на ладони, – сделает тебя... частью механического города... Надо... Надо, Виктория!.. Я много раз... умирал тут... когда город менялся... Город тебя... не видит... если ты... не из глины...

Абориген вышел из кипящего тумана, не прекращая растирать глину по коже. Вскоре всё его поджарое тело приобрело голубоватый оттенок. Кроме небольшой полоски вокруг шеи…

Когда Вика начала раздеваться, он не смотрел на неё. Одежда липла к потной коже, единственной рукой девушка еле как сбросила её с себя, и осторожно вошла в кипучий туман по грудь. Дрожала, почти ревела, но где-то внутри, глубоко под панцирем решительности.

Глина была прохладной, очень приятной на ощупь и... будто бы вибрировала в пальцах, когда Вика её разминала. На то, чтобы покрыть ею всё тело ушло немало времени, но абориген с «берега» не подгонял. В конце концов голой кожа осталась только на правой руке, и тут уж как ни крути требовалась посторонняя помощь.

– Я дал слово... офицера... так что не бойся... – голос прозвучал прямо за ней, вплотную; ощутив на себе его пальцы, Вика вздрогнула и зажмурилась. Пряное дыхание холодило затылок, он орудовал нагло, беззастенчиво домазывая глину всюду, где, на его взгляд, её было недостаточно. В итоге он рывком повернул девушку к себе.

– Не отрывай... глаза...

Секунда ожидания растянулась... В конце концов прохлада легла и на лицо – он давил без оглядки, что перед ним девушка, держа второй рукой за затылок, словно ему во что бы то ни стало требовалось втереть глину как можно основательней.

– Одевайся... идём... Путь будет... Долгим... – она была готова поклясться, что последним должно бы прозвучать другое слово.

Они вновь оделись, абориген даже помог Вике. Тепло гуляло по коже волнами, словно тонкий бело-голубой слой, подправленный пальцами аборигена, пропускал его выборочно, попеременно в разных местах. И глина даже не думала сохнуть! Как была она слегка влажноватой, податливой, так и осталась, но при этом вообще не липла к одежде.

Они зачем-то возвращались. Городок, очень похожий на Грац, встретил их тем же набором запахов и рваных звуков. Улицы по-прежнему пустовали, и единственным обитателем их было заблудившееся эхо сирены... Абориген остановился прямо посреди перекрёстка, уставившись на моргающий светофор, словно в попытке расшифровать его незамысловатое послание. Блёклый взгляд перемещался скачками, точно что-то ускользало от внимания беловолосого, то там, то тут прячась в густоте тумана понизу.

Теперь Вика поняла, какие детали придавали гротескности городу. Карнизы окон клонились в разные стороны – и не заметишь, если не приглядываться. Между этажами было разное расстояние, а светофор... его овальные «глазницы» мигали синим, белым и жёлтым.

– Когда всё начнётся... главное – не шевелись... – абориген повернулся к Вике. – Что бы... ни произошло... не вздумай бежать... Даже не кричи... Поняла?..

Вика кивнула, обняв покалеченную руку здоровой. Сердце в груди колотилось как в последний раз.

– Город... давно не менялся... в этой части... Поэтому... я...

Он не договорил, слова утонули в низком гуле. Земля под ногами задрожала, и Вика вдруг осознала, что её тело переняло эту вибрацию – глина резонировала!.. Абориген заозирался, оскалился.

– Не!.. Шевелись!.. – прокричал он и замер.

Дома пришли в движение одновременно: одни устремились под землю, утопая в глотке тумана, другие поползли ввысь, пронзая белый потолок, третьи нашли друг на друга, поднимая густые клубы. От стона движимой массы камня и металла заложило уши: в нескольких метрах из-под земли вырвался шпиль и, утолщаясь, взметнулся в низкое небо, таща за собой какую-то башню. Всего в шаге от них вздыбился пласт дорожного покрытия, разламываясь пополам и переворачиваясь в движении.

Вика зажмурилась. Ей опять захотелось сделаться невидимой или хотя бы уменьшиться до размеров юркой мыши, чтобы сорвавшийся с места мир не раздавил её, не размазал по бетонным плитам. Но даже реши она бежать, ничего б не вышло. Ужас сковал, парализовал, оставив свободу только трепещущему сердцу и разошедшимся лёгким.

Когда всё стихло, первым её чувства потревожил запах. Пахло смолой, свежеспиленными деревьями. И почему-то йодом... Она открыла глаза.

Кругом темнели дома, но уже не многоэтажки с распахнутыми окнами, а огороженные низенькими кованными заборами особняки. В их дворах и высились красавицы-сосны, несколько были спилены, а из одной торчала... электропила?

Никакого шпиля рядом не было и в помине, хоть Вика и видела его собственными глазами несколько секунд назад. Туман под ногами и над головами снова стал безмятежен и густ, будто и не мелькала круговерть домов, а асфальт с разметкой не вздымался пластами, словно гигантский поворотный пазл.

Сбоку задыхался абориген. От смеха. Он трясся сухим телом, согнувшись пополам и колотил по земле кулаком, всё же стараясь не заглатывать тумана.

Когда он поднялся, то первым делом перешагнул через низенький заборчик. Протянул руку к торчавшей из ствола электропиле и нажал на педаль. Агрегат оказался включенным – пила взвизгнула и рванула в сторону, улетев в туман, ведь абориген её толком не держал.

Новый приступ смеха был недолгим. Беловолосый сплюнул в туман. Отдышался.

– Ты знаешь... что это... – он взглядом указал туда, куда улетела пила, – означает, моя Виктория?..

Девушка мотнула головой. Она не понимала ровным счётом ничего.

– Последний раз... эта часть... города жила... когда на Ясной... было Слово... – абориген утирал ещё катившиеся крупные слёзы. – Это значит... что Слово с Земли... опять прибыло... на эту планету... оно где-то... среди вас... И мне останется... только дождаться... когда оно окажется... в Храме... Ведь если не вы... то соискатели... доставят его... туда...

Вика старалась не вслушиваться в его речи и уж тем более – не поддерживать их. Просто потому, что в ту же секунду ей захотелось бы удавиться той самой заготовленной нитью. Ведь это проще и понятней, чем перспектива следовать за безумцем куда-то вглубь инопланетного гигантского конструктора.

Город трансформировался, но ощущение, что всё вокруг или построили умалишённые, или потренировались дети, осталось. Особняк рядом стоял на чуть накренённом фундаменте, основание стены было уже вершины, окна располагались не симметрично, а крышу немного вело набок. Но если не присматриваться, то всего этого можно было и не заметить...

Абориген ориентировался по ему одному понятному принципу. Они шли долго, порой казалось, что даже петляли.

И вдруг в тумане показался шпиль. Тот самый, что видела Вика за миг до того, как зажмурилась. Издали казалось, что он имеет форму песочных часов, но вблизи выяснилось, что это большое... сверло. Закрученная вокруг своей оси огромная лестница. Или спираль ДНК...

– Цепляйся... – абориген поставил спину. – Нам надо... ниже... Намного ниже... Ну?.. Давай!..

Вика пересилила себя. Наискось обхватила рукой его грудь и обвила ногами хилый торс. Внутри всё дрожало и трепетало, но девушка даже не пискнула... И отогнала крамольную мысль взять да и накинуть беловолосому на шею полиметаллическую нить, накрепко привязанную одной стороной к подкладке... Была б петля побольше...

Глина не липла даже, она магнитилась, отчего держаться особо не приходилось.

– Главное... не дыши...

Ответить Вика не успела – абориген погрузил их в молоко тумана, спускаясь настолько легко и ловко, будто девушки у него на спине и не было.

Туман щипал кожу, словно наэлектризовывал глину, которой они были перемазаны. Вика зажмурилась, старалась не думать о дыхании. Поначалу выходило, но время шло, абориген полз, а кислорода становилось всё меньше. Лёгкие бунтовали, требовали вдоха, девушка терпела столько, сколько только могла. Но спуск никак не кончался.

Рука соскользнула не неожиданно – Вика не выдержала и запаниковала. Абориген попытался подхватить её – его ладонь в момент падения больно саданула по берду. Вика вынесла ещё миг, не более. И вдохнула.

Удар об землю запоздал. Это туман не позволил ей разбиться или под ней больше не было асфальта?.. Вика поняла, что пока ещё жива – удушающий кашель вцепился в горло пьяным ревнивцем. Она поднялась на колени, чувствуя под собой мягкость и тепло. И судорожно захрипела: крик не нашёл пути наружу, утонув в спазмирующем горле.

Было очень светло. Её окружали шахматные фигуры – точёные ферзи с глазами чёрными, как космос.

Белотелые!..

– Это только... слепки... Не кричи... – пряное дыхание холодным слизняком проползло по шее.

Белый глянец скафандров отражал её перекошенное ужасом лицо, делая его уродливым, вытянутым и изогнутым. Они не предпринимали ничего, стояли и рассматривали их, словно уличных котят, вдруг свалившихся с дерева. И они были безоружны.

Вика вжалась в себя, подобрала руки-ноги, втянула голову в плечи. Существа над ними медленно теряли интерес: двое разом обернулись, будто что-то услышав, и застыли. Вторая пара ещё какое-то время наблюдала за людьми. Но и только.

– Они не настоящие... – абориген медленно поднялся. – Это только... заготовки в их... облике... Но не бойся!.. – тут же успокоил он. – Они не тронут... Заготовки опасны только... вне города... Когда их связь... с этим местом... рушится...

Только теперь Вика разглядела, где они очутились. Заметив выражение её лица, беловолосый осклабился большими тупыми зубами:

– Добро пожаловать... в их дом... Это – Гея-А!..

Всё вокруг источало и отражало свет. Глаза слезились от обилия белого, на фоне которого туман, также нависавший сверху и стелившийся понизу, выглядел блёклым, грязным...

– Не... всматривайся... – шёпот провожатого над ухом вызвал волну мурашек по коже; глина отозвалась покалыванием в тех же местах. – А то ослепнешь... Держи меня... за руку... Идём...

Вика повиновалась: взялась за протянутую ладонь, поднялась. Не смотреть по сторонам было выше сил. Но всякая попытка что-то разглядеть отзывалась иглами где-то внутри глазных яблок. Какие-то переходы... Идеально правильные мосты в воздухе... Дома, если закрученные пирамиды вообще можно было так назвать, на первый взгляд располагались хаотично. Но что-то подсказывало: порядок в их месторасположении был глобальным, и его просто невозможно разглядеть изнутри, находясь среди них.

И никакой растительности. Вообще. Ни единой «травинки» или «деревца», хоть чего-то, что можно было бы отнести к флоре. Зато из тумана часто вырастали статуи – то небольшие, высотой с человека, то громадные, выше пояса утопающие всё в том же тумане. Это были люди... если присмотреться. Тела их состояли из правильных геометрических фигур, а над головами – на постаменте непременно находилась пара статуй – виднелась не то указывающая вниз стрелка, не то наконечник стрелы, не то какой-то трезубец...

– Здесь... – абориген остановился под одной из таких статуй. – Нужно ждать... следующей трансформации... Так проще найти... переход...

Вика опустилась в туман, не обращая внимания на электрическое покалывание по телу, откусила от гриба и попила воды. Удивительно насколько вкусным может быть вязкий сырой гриб, запиваемый невесть какой водой из недр безумной планеты!

Цепким клещом взбиралась апатия. Хотелось плакать. Вика жалела о решении не отсылать информацию по начатому исследованию «пятого домена» напрямую Ренате. Тогда она думала, что мнемокадры и мнемозаписи с предположениями и первыми выводами лучше хранить в собственной голове. Хотя бы первое время, ведь Рената валилась с ног. Вика же не предполагала, что повторит судьбу самой Кислых! Иначе записала бы всё на физические носители. Так у остальных, возможно, появился бы след, нить, за которую можно было бы потянуть и...

Что?.. Каким образом мысль, что эволюция планеты искусственна, помогла бы в их с Робертом поисках?.. Или понимание, что пятый домен жизни – это и близко не лес, как отчего-то предположила доктор Кислых?..

Незаметно для себя Вика провалилась в другой мир. Туда, где не существовало пережитого в плену белотелых ужаса. За краткими и яркими, как молнии, мыслями о природе новой формы жизни, этого самого пятого домена, она ненадолго забыла, как отнятую у неё руку разделали, словно трепещущую рыбу... Как отделили мясо от кости всего за секунду, как оно под действием какого-то вещества медленно превращалось в сероватый студень – кровь отторгалась и впитывалась чем-то, похожим на губку...

Глаза щипало, но движение сбоку Вика уловила. Белотелые шли мимо: медленно, выпрямив спины и глядя точно перед собой. Они не замечали сидящих у статуи чужаков, перемазанных голубоватой глиной...

Абориген шумно вздохнул, зыркнул странно на девушку, потом на тех двоих. Он не щурился, смотрел в белизну широко раскрытыми глазами, и Вике казалось, что цвет их постоянно менялся от серебристого до всё того же снежно-белого. Он прекрасно видел, что из себя представляла Гея-А. И ждал, когда Вика задаст хоть один вопрос. Но девушка молчала...

– Неужели ты... ничего не поняла?.. – разочарованно усмехнулся он в конце концов. – Механический город... это же одна... большая модель... Игрушка!..

Пара белотелых остановилась, точно им вдруг стало интересно послушать. Но вдруг задёргалась, зашевелилась – внутри скафандров происходили метаморфозы. Вскоре в слепящей белизне утонула уже совсем другая пара. Насколько смогла, Вика проводила белотелых взглядом.

– Их нельзя... допускать к Храму... Если они... добудут Слово... и войдут в Храм... – абориген замолчал.

– То что?.. – разлепила сухие губы Вика.

Он расплылся в улыбке. Взгляд его метался по усталому, осунувшемуся девичьему лицу, точно он искал признаки чего-то. Вялый интерес был воспринят чем-то большим.

– То... всё... – рассмеялся абориген. – Нашу мать они... разделают также... как насильно рождённых... Они выпотрошат... Землю... Высосут из неё... жизнь... которой и так... почти не осталось... Но я остановлю... их... Я... стану богом... Стану равной ей...

Из глаз Вики текли слёзы. Она смотрела себе под ноги и не шевелилась.

– В прошлый раз... их уничтожило Слово... обращённое оружием... Оно порвало... связи их тел... Выбило разум... из сотен соискателей!.. Убило в один... миг!.. Представь себе... его силу!.. – абориген захлебнулся восторгом. – Но это была... ошибка... Матвей испугался... и принял неверное... решение... Гибель экспедиции... саранчи лишь... отсрочила неизбежное... Слово следовало... погрузить в Купель!..

В этот раз они заранее ощутили приближение метаморфоз. Поднялись на ноги, приготовились. Вика замерла, помня наставление аборигена. И на всякий случай зажмурилась.

Когда всё кончилось, перед ними предстало странное место. Город, словно сошедший со страниц старого ужастика: мрачные дома с зарешёченными окнами, сквозь которые лился холодный свет, под ногами хрустел серый не то песок, не то галька, и слышался далёкий-далёкий фон – сирена противовоздушной обороны.

Но холод по венам пустило не это.

Недлинной цепью поодаль стояли женщины. Те самые, которых они с Робертом видели в подземном городе – в одежде разных временных эпох, беременных. Пожидаева Ольга и теперь стояла в этой веренице, держа руки на животе. Но была уже не последней.

Вика разглядывала саму себя. Теперь она замыкала недвижимую процессию...

– Идём... моя Виктория... – холодный слизняк пряного дыхания ощущался даже на расстоянии нескольких шагов.

Глава 11. Последний скульптор

Хотелось почесать вены – каждую кровеносную трубочку по отдельности! Но кожа! Гадкая кожа не позволяла!.. Хоть рви её, чтобы добраться глубже, до вен...

Роберт выл: каждая секунда перемены близкого механического города отзывалась вибрацией в костях. Он чувствовал себя куклой, заводным человечком без воли, которому то и дело вставляют в спину ключ, чтобы понаблюдать, как он корчится не в силах остановиться.

Он шёл и шёл. Не видя дороги и не зная направления. Его тянуло, тащило, словно прибоем, а вкус стали вытеснил даже мысли. Иногда Роберт высовывал язык и словно щупал им жаркий воздух. Его почему-то не удивляло, что он чувствовал им нужное направление. Будто так было всегда.

Роберт не различал ничего – тьма была чернильной. Яркими вспышками её порой вспарывали скоротечные мысли, как обрывки прошлой жизни.

Вика!.. Назад!.. Назад!..

Но Роберт неумолимо шёл в подъём. Удалялся от неё и ничего не мог поделать. Его собственной воли уже не существовало. Каждая клеточка крови тянула вперёд, надувая вены, разгоняя вновь запустившееся сердце. Мир сузился до точки – голубой, пульсирующей – где-то далеко-далеко, к которой-то и вёл вкус стали на языке...

Воздух менялся, становился кислее. Жар шёл по коже волнами, Роберта трясло, но он не останавливался ни на миг. Его не пугало даже то, что где-то рядом – он чувствовал! – скрежещет по камню сотней лап сколопендра.

Но в конце концов Роберт остановился: точка, манившая к себе, теперь сама двигалась навстречу. Она приближала быстро, источая острый перечный запах – опасность! Кости в очередной раз завибрировали, но хруст суставов почему-то был приятен даже сквозь гудящую боль. Мышцы свело короткой судорогой, кровь зашумела в ушах, из раскрытого рта вытекли слюни – точка пульсирующего света была всё ближе!

Достать! Забрать! Поглотить!

Не понимая ничего, без остатка повинуясь незнакомым инстинктам и чувствам, Роберт шагнул вперёд и выставил руки.

Удар в лицо был неожиданным, но совсем безболезненным. Голова запрокинулась, хрустнула шея, и голубая точка на миг выпала из поля «зрения», оставив после себя короткий неоновый росчерк. А вот это уже было больнее тысячи ударов! Роберта скрутило, свернуло, он зарычал и ринулся обратно к ней, но тут же повис, поднятый за горло. Но теперь он хотя бы видел её - свою цель...

Опять хруст, теперь уже позвонков... Шея вытягивается – его отрывают от земли. И не страшно, ни капельки не страшно! Только бы коснуться точки, что пульсирует прямо перед ним, заключённая в чью-то плоть. Только бы коснуться... Вырвать! Поглотить!

Роберт ударил в чернильную тьму без замаха. Послышался стон, и по ней пошли трещины голубоватого света – манящего, тёплого, желанного... Воздуха не было, бесполезные глаза, казалось, вот-вот лопнут, а носом хлынет бушующая, будто бы живущая собственной жизнью кровь. Хилая шея почти уже надломилась, но Роберт, хрипя и пуская вязкие слюни, ударил вновь. И рука погрузилась во что-то липкое, влажное.

Тьма расползлась кляксами, истаяла, когда пальцы прикоснулись к заветному свету. Но пока только кончиками, надо ещё! Ещё! Сжать в ладони, завладеть!.. Роберт рванул руку вперёд, непонятно как вытягивая податливые суставы, разрывая сухожилия и мышцы, сомкнул пальцы на голубом свечении звезды и... прозрел.

По венам потекло убаюкивающее бой сердца тепло – всё дальше и дальше, заполняя каждую клетку обновлённого тела. Стали проявляться контуры предметов, заляпанные подвижными мутно-бордовыми пятнами – воздуха не было по-прежнему. Роберт вдруг понял, что если ничего не сделает, то погибнет, задохнётся. И, не выпуская из пальцев заветный свет, с силой потянул его на себя.

Крик боли заполнил тоннель. Душившие его руки ослабли, насыщенная кислородом кровь ударила в голову, отчего на некоторое время опять сделалось непроглядно темно. Кто-то выл рядом его же голосом, стонал также, как стонал он ещё недавно, страдая без тепла голубой точки. Но это уже было не важно. Всё стало неважным.

Вкус стали отступал. Возвращалась ясность мыслей и понимание, что только зажатое в ладони тепло и даёт ему право на жизнь. Без него он – тень. Медленно тающий призрак, способный только к одному – брести к цели невзирая ни на что.

Роберт не понимал, что с ним произошло. Да и не старался понять, дрожа от наслаждения и до судорог сжимая тепло в ладони.

Время шло, привычные чувства вернулись в полной мере. Роберт медленно поднялся, сел. Из ладони больше не изливался свет, как тогда, когда вместо зрения была тьма. Испугавшись, Роберт аккуратно разжал её.

Это было яйцо. Тот самый неправильный овал, который дал ему беловолосый. Невесомый, гладкий, он медленно остывал. Его тепло утекало сквозь кожу прямиком в вены, наполняло Роберта жизнью и... способностью мыслить.

В итоге яйцо потускнело, сделалось серо-каменным. И вдруг треснуло. Роберт хотел перевернуть его, но скорлупа распалась, явив внутреннюю пустоту... Он долго не мог отвести взгляда от праха на собственной ладони. А когда отвёл – вздрогнул.

Рядом лежало тело с развороченной грудной клеткой.

Мимик!.. – запоздало возопил страх.

Но Роберт не бросился прочь, а просто застыл, словно увидел рядом какую-нибудь змею или тарантула. Его недавний противник не подавал признаков жизни. Полумрак не позволял разглядеть его, ведь ближайшая прожилка голубой породы светила далековато. Роберт выждал несколько минут – ничего. Нужно было уходить, спускаться, возвращаться к Вике. Она там одна с... этим психом... Мысль о том, как ему удалось выжить, да ещё и голыми руками убить повторителя, шевельнулась вяло, несмело. Роберт испугался ответа.

Выжил – это главное...

Он встал. Колени тряслись, подкашивались ноги. Но не от усталости, нет. Совсем наоборот – от странного переизбытка энергии. Незнакомого, чуждого. Как если бы ему вшили бессмертное искусственное сердце...

Роберт не хотел разглядывать повторителя, но размер его головы... Она была большой, держалась на тонкой шее, а та в свою очередь на узких плечах. Слишком много раз он подходил к зеркалу после «прыжка» Антонова, чтобы увидеть и это в том числе...

– Нет, нет, нет... – отшатнулся Роберт и побрёл прочь.

Он не приблизился настолько, чтобы рассмотреть лицо. Потому как боялся увидеть широкие монголоидные скулы и узкие глаза, столь характерные для саха.

***

Роберт понял, что заблудился. Обычные человеческие чувства были несовершенными, а языком уже не получалось «прощупать» горячий воздух сумрачного тоннеля. Теперь он пересох и бесполезно лип к нёбу.

Страх за Вику и разошедшееся сердце гнали вперёд. Вскоре им компанию составила паника – Роберт окончательно потерялся, когда пролез сквозь какой-то узкий тоннель, думая, что это тот, в котором он очнулся после странного сна. Он сел и перевёл дыхание. Нужно было успокоиться.

Вокруг густел мрак. Чувствовалось, что помещение, в котором он очутился, было большим и... старым. Воздух тут казался каким-то законсервированным: прохладным, неподвижным и будто бы наэлектризованным. Горячий поток из тоннельчика почему-то не проникал сюда вслед за Робертом.

Он случайно нащупал за пазухой гриб, который убирал прозапас ещё при первом привале над подземным озером. Вытащил, понюхал и, скомкав, положил в рот. Совершенно безвкусный, он хоть немного смочил высохшие язык и нёбо – воды во фляжке больше не было. А вот проглотить его не получилось. Дважды сработал рвотный рефлекс, в конце концов пришлось выплюнуть, едва пережевав.

Роберт встал. Тут ему нечего было делать – абориген не вёл их здесь, точно. Значит, надо возвращаться, искать пути, по которым они проходили вместе, спускаясь в механический город. Но влезть обратно в нору он не успел.

Сначала вдалеке что-то блеснуло, и следом мелко задрожала земля – механический город под ним трансформировался. Роберт сжался внутренне, готовый терпеть боль. Зря. Кости больше не отзывались на движение в недрах планеты.

Блеск не отпускал его внимание даже когда вибрации по стенам и полу прекратились. Он не был похож на пульсирующую точку, к которой он шёл накануне – Роберта не тянуло к нему ничего, кроме любопытства. Ведь если присмотреться, прищуриться, можно разглядеть... иероглиф?

Путь к светлячку он прощупывал носками ботинок. Что-то менялось по мере приближения. Но не вокруг, нет. Внутри. В нём самом. Будто одну часть его естества вынимали, а остальные сдвигали, чтобы вставить её в другое место. Как в игре в пятнашки.

Роберт не дошёл до цели каких-то несколько шагов. Иероглиф пульсировал: волнообразно, подобно движениям медузы в воде. Сердце вдруг пропустило удар, замедлилось и... забилось с ним в унисон. Теперь Роберт смотрел на инопланетную проекцию, и знал её значение.

Это был не покинувший пределов этого помещения сигнал тревоги. Запоздалый клич.

Роберт шагнул, протянул руку в темноту рядом с иероглифом. Он не спрашивал себя откуда знает, что там что-то есть. Просто делал.

Пальцы погрузились в тепло. Тело отозвалось приятно-болезненной дрожью – он чувствовал себя наркоманом в момент введения очередной дозы. В стороны от пальцев устремились две дуги, быстро образуя светящуюся спираль. Послышался слабый свист и...

Вспыхнул свет.

Всё кругом было по-разному зелёным: малахитовая панель перед ним, в которой утопала кисть, буро-болотная гладкая стена прямо напротив с погасшими глазницами прожилин, неровный, покрытый выщербленным слоем изумруда пол и потрескавшийся потолок травяного цвета, на котором тоже виднелись разбросанные хаотично вкрапления светившейся когда-то голубым породы. Это был Изумрудный город!.. Или почти он...

Роберт потянул руку на себя – панель отдала её нехотя – и повернулся.

Будь Павлов Роберт прежним, наверняка бы закричал. А так, увидев нависшее над ним многорукое существо без головы, он испытал лишь глубокую жалость. Будто это существо было... родным ему, понятным.

Оно было мертво. Давно, очень давно. Роберт без труда понял, что перед ним такое же экзотело, как и те, что цепенели в массиве изумрудного стекла. У великана без ног и головы, но с множеством рук, звезда нашлась на «спине» – потрескавшаяся, как бы высохшая.

Это и был настоящий ксенос, его истинное тело. Теперь Роберт не догадывался, а знал это. Многорукий скафандр существа сливался с полом и не имел возможности перемещаться. Оно чем-то управляло тут, никогда не отлучаясь. Чем-то важным. Глобальным...

Едва Роберт прикоснулся к звезде, в сознание ворвался усеянный иглами ком обрывочных образов. Он пронзительно вскрикнул и отдёрнул руку.

Слёзы хлынули сами. Роберт опустился на колени, не в силах унять дрожь. Всё, что испытала перед смертью эта звезда, оказалось знакомо: неодолимая тяга к далёкому голубому свету, страшный голод до источаемого им тепла, боль от каждой перемены механического города и ещё большая боль от собственной беспомощности. Призванием звезды было завершить нечто очень важное, но в конце жизни она только и делала, что тщетно стремилась вырваться из плена собственного экзотела, влекомая неодолимым голодом. Только в отличие от Роберта, ей не удалось его утолить...

Якут огляделся. Большинство «рук» экзотела тянулись к прожилкам, которые виднелись тут всюду: на потолке, на гладких стенах, даже на полу под волнистым, тонким слоем изумрудного стекла. Но часть длинных конечностей спутанным пучком устремлялась в одном направлении – за центральную колонну. Роберт встал, приблизился к ней и выглянул.

Стекло попало в этот зал отсюда. Единственный вход был залит им, закупорен наглухо, и...

По венам хлынул жар, в язык вонзилась стальная игла – свет! Там мерцал тот самый свет! Но Роберта не потянуло, не поволокло, как раньше. Сейчас он имел власть над собой. Пока.

Он шёл ко входу, осторожно ступая по волнистой глади стекла, но взгляд его не сходил со светящейся точки. Это была пирамида, неправильная, вытянутая вбок, напоминавшая что-то вроде неумело выполненного наконечника копья.

Стало ясно почему зелёное стекло не затопило зал целиком. Вонзив мощные конечности глубоко в камень, похожее на плоского краба существо развернулось поперёк прохода и тем самым сдержало смертоносный поток, закупорило его собой. Одна лапа при этом тянулась вглубь спасаемого помещения. В ней-то, покрытой выпуклыми точками, словно буквами азбуки Брайля, и светилась пирамидка...

Роберт потянулся к ней, но, почти уже коснувшись, передумал. Подушечки пальцев лишь пощекотал ток. Положение экзотела этой звезды было красноречивым. Она пожертвовала собой ради сестры, пленницы вмонтированного в пол экзотела. И не было никаких сомнений, что пирамида предназначалась последней в качестве пищи...

Нужно было уходить. Вика одна, рядом с этим уродом...

Потребовалось усилие над собой, чтобы оставить в зале всё как есть и влезть обратно в узкий тоннельчик. Его тянуло назад, и на этот раз чудовищное любопытство взяло в союзники необъяснимую, и пока ещё неявную, тягу к светящейся голубым пирамидке.

Роберт не прополз и половины тоннельчика, как вместе с жаром в лицо ударил кислый запах. Что-то скреблось на той стороне, у выхода... Он замер и прислушался. Точно. Дюжина острых лап крошила породу.

Прошла минута. Затем другая. Роберт всё-таки решился ползти дальше, но вдруг спереди донёсся один-единственный короткий «смешок».

Страх вытолкнул его из тоннеля обратно в прохладу зала как пробку из бутылки шампанского.

Не теряя времени, Роберт принялся искать другой выход. Но вскоре понял, что всё без толку: отсюда вёл только залитый стеклом проход да тоннельчик, на том конце которого притаилось, клацая мандибулами, насекомое-переросток. Он оказался заперт.

Но Роберт не успокоился. Он бросился искать всё, что могло сойти за точки воздействия: кнопки, рычаги или что-нибудь подобное, ведь место, где он находился, совершенно точно являлось неким узлом управления. Возможно ему удастся открыть где-то другой выход...

Прожилины!.. Погасшие давным-давно, они наверняка были теми самыми точками воздействия!.. Роберт несколько раз обошёл многорукое экзотело, разглядывая каждую мелочь. Но единственным местом, достойным внимания, оказалась ниша с мёртвой звездой.

Тогда он подошёл к гладкой стене и дотронулся до одной из прожилин. Ничего не произошло. По наитию, не убирая руку с первой, он коснулся ещё одной. Что-то где-то загудело, заворчало, завибрировало. Роберт поморщился и застонал – боль прокатилась по всему скелету, от стоп до темени.

Он только что воздействовал на механический город... и тот отозвался!..

Роберт физически не мог дотянуться одновременно до чего-то ещё. Оставался только один вариант. Каким бы сумасбродным он ни казался, другого попросту не было. Роберт обошёл безногого гиганта, встал напротив потрескавшейся звезды и внимательно ещё раз всё осмотрел. Недаром же он почувствовал некую общность с ней... Возможно, он сможет привести этот огромный манипулятор в действие?..

Роберт аккуратно вынул невесомый труп инопланетянина и почти бегом отнёс его подальше. Но не потому, что боялся или ещё чего. Странные, страшные чувства обуяли якута в этот момент. Он в очередной раз ощутил всё, что испытало это дивное существо когда-то. И опасливо покосился на мерцавшую вдалеке за колонной пирамидку...

Внутри освободившейся ниши виднелась гладкая поверхность и ничего более. Роберт решительно запустил туда кисть и расправил пальцы, пытаясь пятернёй попасть именно в то углубление, в котором покоилась сама звезда. И почти уже сдался, смирившись с тем, что это невозможно физически, как руку вдруг зажгло.

Выдернуть её он не успел. Роберт не видел, но ощущения были такие, будто лопалась кожа, а кости запястья расходились в стороны, превращая кисть в окровавленную пятилучевую звезду. Но всё это длилось лишь несколько секунд.

Многорукое экзотело ожило. Но отнюдь не по воле наглого чужака. Оно содрогнулось, вскинуло разом десятки манипуляторов, Роберт с перепугу опять потянул зажатую кисть обратно, но тщетно.

Окончания «рук» ощетинились длинными острыми иглами и вонзились в несколько глазниц, заставив их вспыхнуть. В ту же секунду меж прожилинами пронёсся юркий огонёк, оставляя негаснущий след, и на потолке возник иероглиф, значение которого выплыло из тёплой тьмы, оставшейся на месте пребывания Ординатора. Один-единственный, он нёс объём информации, который люди вложили бы в целое предложение, не меньше.

Это был алгоритм безопасности. Фильтр.

И Роберт прошёл его. Вдруг стало ясно, что экзотело проверяло его ровно на то же, на что и белотелые в той ослепительно-симметричной комнате, когда его кровь окрасилась в фиолетовый, – на способность взаимодействовать.

По-разному зелёный зал стал темнеть. На фоне меркнущих стен проступали всё те же глазницы – просыпающиеся, набирающие цвет. И огонёк меж ними продолжал рисовать иероглифы. Роберт даже не читал их, этого попросту не требовалось. Стоило задержать взгляд, как в голову проникали образы.

Он увидел подземное озеро с ярко-голубой тягучей жидкостью, от поверхности которого то и дело отделялись капли, устремляясь вверх, к округлому потолку. Это было не то место, где он повстречал Пустого в облике Трипольского, но очень похожее. По берегам озера вились живые вихри, среди которых находился один, только что окунавшийся в голубую жидкость. Он замедлялся, прямо как тот, что был пленником колбы белотелых, оседал и быстро конденсировался крупными каплями, чтобы уже в следующий миг и вовсе затвердеть в пятилучевую звезду.

Следующий образ показал ему зал, в котором он находился сейчас. Множество манипуляторов кололи иглами вспыхивающие прожилины. Внутри экзотела находилась та самая звезда, что когда-то окуналась в голубое озеро и теперь лежала треснутой невдалеке. Она переполнялась жизнью и силой, несмотря на то, что была навечно встроена в узел управления и лишилась возможности менять форму. Каждое движение длинных «рук» сопровождалось вибрацией в недрах планеты. Именно она создавала ежесекундные перемены механического города. Звезда была скульптором. Одной из нескольких избранных, что обречены питаться плотью планеты взамен на способность творить.

Роберт увидел незнакомый пейзаж: город, к которому, как ни странно, подошло бы определение «диагональный». Словно бы он, этот город, располагался где-то на поверхности Анубиса, среди его накренённых в одну сторону скал. Все строения – узкие и вытянутые в огромные иглы – смотрели в одном направлении, крохотные тропки между ними имели перила с одной стороны и примыкали к поверхности планеты под углом сорок пять градусов. Словно бы планета вращалась настолько быстро, что центробежная сила порой оказывалась больше гравитации. Чудно, но выглядело именно так.

Неожиданно картина начала меняться. Роберт осознавал, что видит механический город, который частично подвластен воле звезды в многоруком экзотеле.

Иглы строений уступили место блестящим полусферам – приплюснутым, как бы вдавленным в посветлевший грунт. Их соединяли правильные шестигранники улиц, из-за чего картина в целом напоминала пчелиные соты с отливом слюды. Единственное, что объединяло этот пейзаж с предыдущим, так это туман, стелившийся понизу и поверху.

Но и этот город не просуществовал долго. Вскоре на его месте был другой, не менее причудливый. Затем ещё один. Смены декораций продолжались до тех пор, пока Роберт не ощутил вдруг, что цель достигнута. Это было похоже на рыбалку. Человек у пруда будет упорно менять снасти, пока не подберёт ту, что привлекла бы внимание конкретной рыбы.

Звезда-скульптор тоже была своего рода рыбаком. Вся эта чехарда всевозможных городов и видов требовалась только для одного: для привлечения чьего-то внимания здесь, на Ясной. Кого-то из глубин планеты.

Последний вариант города был ни дать, ни взять – земной. Словно какой-нибудь провинциальный английский городишко у побережья, он утопал в тумане. Но теперь этот туман не расслаивался надвое по полу и «потолку», а был сплошным, сине-серым, неоднородным. Он клубился, пульсировал, иногда прошиваемый фиолетовыми росчерками. И из него то и дело появлялись люди. Сначала они были похожи на статуи из белой глины, но со временем обретали вполне нормальный, привычный облик. Разве что лица их были... пустыми. Глаза людей не отражали ничего, как если бы у них начисто отсутствовал разум.

Роберт чувствовал исходящее от звезды удовлетворение. Словно бы проделанная ею работа была несказанно важной и очень сложной, словно бы...

Вспышка!..

Последний образ был подобен молнии. Звезда восприняла сигнал от себе подобной, но находящейся намного глубже, в самом сердце механического города. Неожиданная атака с орбиты вынуждала экстренно прибегнуть к запуску финальной стадии эксперимента, но...

В зал устремилась зелёная погибель. Часовой, несший звезде-скульптору пищу, пожертвовал собой, чтобы спасти её, но расплавленный песок Ясной всё же втёк в зал и уничтожил каналы коммуникации.

Звезда оказалась в одиночестве. Ей не оставалось ничего, кроме как повторять и повторять принятую из недр команду, пытаясь транслировать её дальше, на поверхность. Во что бы то ни стало нужно было запустить экстренный алгоритм, предусмотренный на случай возможной атаки.

«Изоляция. Запуск планетарного инкубатора».

«Изоляция. Запуск планетарного инкубатора».

Глава 12. Завеса тайны

После того, как Милош поместили в капсулу гибернации, в медблоке Рената осталась одна. Она смотрела на жизненные показатели Ганича растерянно, словно видела их впервые. На что она надеялась? О какой операции могла идти речь? Роман был прав: Леонид Львович не жилец.

Погружение убьёт его.

Холодными пальцами Рената запустила последние приготовления. Реаниматор – гладкий глянцевый медицинский спрут – отреагировал как и положено бездушной машине. Всё. Назад дороги нет. Ещё час, и мозг Ганича будет готов полностью.

Рената заходила взад-вперёд. С тех пор, как вернулась из сна, в котором видела Кирилла, она больше не ложилась. Какая-то небывалая лёгкость переполняла её. Как если бы она выспалась на всю оставшуюся жизнь.

Роман вывел группу не так давно. Они вышли без поддержки Ординатора, хоть и убеждала их Рената, что такой необходимости нет. Что она запросто сможет поддерживать их, а после ещё и провести погружение. Но настырный Рома не слушал. И даже официально приказал, строго, по-командирски, “усыпить” Ординатора.

Руки так и чесались. Целый час - это ж сколько всего можно сделать! Принесённые Романом образцы пищи белотелых наверняка были животного происхождения, это видно даже невооружённым глазом. Да ещё те мысли про их каннибализм. Чужие мысли, почти наверняка мысли прячущейся где-то Кислых. Белые тела изувечили прионные белки, что само по себе было дико. Цивилизация, достигшая звёзд - и прионы?.. Но едва ли всё было так просто. Ответы можно получить разве что при подробном лабораторном анализе добытых образцов.

Реаниматор отчитался, что половина подготовительной работы проделана. Рената погладила его, как живого. После погружения нужно будет ещё отсмотреть ретроспективы Ивана с Ромой. Возможно, если ту женщину на записи белотелых увидит психосервер, это как-то повлияет… Хотя нет, едва ли Ординатор узнает её из-за этого. Если нет чего-то в его базе, то этого нет. Неважно кто делает запрос.

Если, конечно, информация не скрыта от запрашивающего соответствующим грифом…

Потом. Всё потом. Сначала - погружение.

— Готовы? - пригнулся Буров, входя.

— Всегда готовы, - смешливо ответила Рената, не останавливаясь. Стоять на месте она уже не могла. Нужно было куда-то идти, что-то делать, думать о чём-то, на крайний случай говорить. И пыткой, настоящей средневековой пыткой было это получасовое ожидание!

— Я буду рядом. Если что-то пойдёт не так, я отключу Ганича.

— Уж сделайте милость, - чужими для себя словами ответила Рената.

— Хорошо бы это, - Буров постучал толстым пальцем по стеклопластику капсулы гибернации, - было для неё посложнее изолятора или переборки в арсенал. В третий раз этот трюк выйдет ей боком. Это я вам гарантирую.

Когда реаниматор оповестил, что в крови пациента больше не осталось снотворных, Рената уже не находила себе места. Она быстренько легла на ту самую кушетку, сложила руки на груди и посмотрела на Бурова.

— Всё будет хорошо, - зачем-то пообещала она.

И, не дожидаясь ответа, провалилась.

Барьеры не упали. Их пришлось устранять, и это почему-то оказалось невероятно тяжело. Словно вручную, ржавой скрипящей лебёдкой Рената опустила заслоны между разумом собственным и нежевым сознанием Ординатора. В любое другое время это вымотало бы её. Но не сейчас. Силы плескались внутри шумным прибоем, и казалось, что их хватит не то что на барьеры - на всю эту планету хватит! Нужно просто увидеть цель, найти куда применить их… Найти ту самую точку опоры, чтобы перевернуть мир.

Шар теперь был невесомым, но всё таким же холодным. И на пол - серый песок! - постоянно сыпались искры, словно от сварки по металлу. Ординатор был чем-то недоволен, если это понятие вообще применимо к нему. Ну и шут с ним, как сказал бы Рома!

Туман скрывал от Ренаты холодные прямоугольники домов. Ничего не менялось в этом городе, уже таком знакомом и не страшном. Разве что свет лился только из одного окна, и к нему же тянулись фиолетовые вены - те самые молнии вдруг застыли, словно пойманные в ловушку фотоснимка.

На окне не было решётки. Как и намёка на стекло с занавесками. Оно располагалось низко и как бы приглашало, звало, не в пример всем остальным в этом сером городе, время от времени пронзаемом сиреной противовоздушной обороны.

— Проходи, милая, не стой. Холодно же. Только это убери, - услышала она.

Услышала?! Тут?!

Окна уже не было - перед Ренатой распахнулась дверь. Изнутри веяло теплом и пахло чем-то вкусным - ванильным, сладким. Она было шагнула, но шар… Шар в руках удержал. Как тогда, в видении с модулем на горе и беловолосым аборигеном, похищающим Вику, Ординатор не позволил ей сдвинуться с места. В прошлый раз он был сильнее. Но не теперь.

Рената сжала его обеими руками. Он заискрился ещё сильнее, затрещал, и стал быстро таить, уменьшаясь. Почему-то было несказанно приятно раздавить его, оказаться тут по своей воле, без помощи и указки бестелесного провожатого.

Леонид Львович сидел прямо на полу, сложив ноги “по-турецки”. Пил горячий чай с ванильными печеньями, смешно морщась при этом. И был абсолютно голым, но это не воспринималось как нечто предосудительное. Наоборот даже, его нагота казалась естественной, а то, что Рената была одета - притворством и стыдом за собственную натуру. На полу рядом с ним медленно тлел, расползаясь нитями, форменный комбинезон космопроходца.

Ганич дружелюбно улыбнулся и махнул рукой, приглашая сесть напротив, а сам приподнял лицо и громко отсчитал:

— Раз, два, три, четыре, пять… Скоро я пойду искать!

Откуда-то из глубины комнат послышался задорный детский смех. Ганич посветлел лицом, словно где-то там сейчас пряталась его родная внучка или внук.

— Я умираю? - он внимательно, с какой-то странной надеждой посмотрел на Ренату.

— Да.

— Слава Богу!.. - всплеснул руками Леонид Львович и отпил чаю.

Рената ожидала от погружения всякого. Ребусов в многослойных образах, воспоминаний в виде мнемокадров, которые пришлось бы усердно сеять сквозь сито восприятия. Даже этот город увидеть ожидала. Но точно не беседы за чашкой чая.

— Как мы говорим? - ей было очень непривычно слышать голос в этом месте - свой или чей-то ещё. - Ординатора ведь нет. Я изолировала его.

— Не хлебом единым. Я всегда говорил, что он всего лишь заменитель. Тем более, что здесь он, - печенье указало в фиолетовые вены, оплетавшие окно снаружи. - Кстати, я удивлён. Понятно, что страж постарается тебя не выпустить. Но я думал, что он даже не впустит тебя. С остальными психосерверами было именно так.

Вопросы выстроились в ряд, толкаясь и спеша. Но вместо чего-то конкретного, Рената выдала аморфное:

— Нам нужна ваша помощь, Леонид Львович.

— Помощь нужна ей, - он кивнул на дверь за спиной, что вела вглубь странной квартиры, - а не вам.

— Кому? Кто она? - зачем-то спросила Рената.

— О, ты увидишь! Она прекрасна! - усталые глаза теолога источали нежность. Настоящую, не подложную. Рената ощущала это, как собственное сердцебиение.

— Мы заперты на планете, Леонид Львович. Как нам вернуться домой? - она определённо спрашивала чушь. Слова подбирались не те, как магниты они отталкивались от сути и выстраивались не так, как ей надо было.

— Ну, это не так просто, милая моя… Мы же играем! Хочешь - попробуй найти выход, - теолог опять указал на дверь за спиной: - Возможно, она покажет тебе его. Иди, не бойся.

— Я не боюсь.

— Ты просто пока не поняла этого.

Ручка двери была тёплой и слегка вибрирующей. Рената обернулась - Ганич, подняв широкие брови, наблюдал за ней с интересом. Словно она могла ещё и не войти даже. Лицо его медленно серело, а кожа как будто истончалась…

Дверь поддалась. Повеяло теплом, пахнуло мятой, ванилью и…

Газом! Рената машинально бросилась на кухню - надо же, как всегда, растяпа! Приготовить приготовила, а газ-то кто перекрывать будет?! Хорошо ещё не так долго конфорка была настежь. Но форточку надо бы приоткрыть. Мало ли.

— Доча, всё го-ото-ово-о-о!.. - пропела Рената, еле как справившись с примёрзшей ручкой окна, открывая его наоткид. Снаружи белоснежно стыл Бердск.

Она вынула из духового шкафа противень, поставила на стол и ловко скинула печенье на несколько загодя расставленных тарелок. Затем, пританцовывая и мурлыча въевшуюся в подкорку песенку из какого-то бестолкового мультика, принялась рисовать на печенье кремовые звёздочки. Доча любила звёзды и каждый раз смотрела в ночное небо с надеждой.

Сегодня день рождения её малышки! И придёт галдящая ватага. Жаль только, от вечно голодных близнецов никуда не денешься. Придётся терпеть их выходки. Но доча терпелива и добра даже к ним. Кстати, где она? Почему не идёт? Опять заигралась в свой пластилиновый мирок?..

Рената, на ходу вытирая руки о фартук, пошла в её комнату. Постучала. Стучать надо всегда. Нельзя входить без стука, никогда-никогда. Подождала. И только потом вошла.

Она сидела на полу в окружении сотен маленьких человечков и лепила нового. Они выходили некрасивыми, кривыми, как бы доча ни старалась. И сильно, до слёз, расстраивалась, когда очередной никак не желал оживать.

В углу без дела стоял её любимый конструктор - новый город она построила дивным, с белыми башнями и шпилями, как в сказках про величественных эльфов. Но он уже был. Отличная развивающая игрушка этот конструктор, жаль только работала теперь не так, как раньше. Что-то сломалось, и теперь детали для сборки повторялись. Не стало ничего нового, и интерес к ней угас. Уж не близнецы ли поигрались?..

Она подняла на Ренату большие, пронзительно-зелёные глаза. Миндалевидные, характерно широко расставленные для синдрома. Рената ожидала увидеть в них слёзы - и этот человечек не пойдёт и не заговорит.

Ну как ей объяснить, что такого не бывает? Не поймёт ведь, как ни старайся. Верит, что однажды получится. И всё пытается, пытается, заставляя комнатку неживыми заготовками.

И в этот раз человечек вышел какой-то болезненный, искривлённый. Но Рената пригляделась и поняла, что доча схитрила. Она облепила пластилином уже готовую игрушку. Человечка, которого принесли друзья в прошлый раз. Он шагал и пытался что-то говорить, но слой пластилина мешал ему. И нужно было постоянно менять малюсенькие батарейки.

Довольная, она подбежала к конструктору города и поставила еле шевелящегося человечка на крышу дворца. Прямо над входом, за баллюстраду, точно в засаду.

— Пойдём на кухню? - наклонилась Рената и таинственно прищурилась: - Я кое-что приготовила…

Дочь приблизилась и взялась за протянутую руку, пахнуло ванильным печеньем. Но она никуда не пошла.

— Скоро придут… Ты уже попробовала?.. Я… День рожденья… - Рената не смогла договорить ни одной фразы. Отрезвляя, в нос ворвался терпкий запах мяты.

Это не её дом. Это не её ребёнок. Её ребёнок давно уже…

Девочка ненадолго прильнула ухом к животу Ренаты и отстранилась. Большие изумрудные глаза поначалу зажглись вопросом, но его смыло недоумение. Она отступила. И заплакала. Села в углу комнаты, рядом с неживыми человечками из белого пластилина, чтобы больше не поднять на Ренату огромных глаз. Пронзительно-зелёных, как закатное небо Ясной.

— Я… - задыхалась Рената - бессмысленные оправдания встали поперёк горла. - Мне… Он… умер не родившись…

Дитя не слушало.

Становилось холодней, запах мяты усиливался, мешаясь с чем-то терпким, похожим на нашатырь. Из глубин города-конструктора вдруг потянулись щупальца сине-серой хмари, глотая мёртвые поделки одну за другой. И казалось, что внутри неё зашевелилось нечто многоногое и хищное.

Дверь перед ней вдруг захлопнулась, и Рената очнулась окончательно.

Она обернулась с твёрдым намерением произнести наконец простой и прямой вопрос. Но не смогла и в этот раз. Нужные слова ускользали, забывались. Было проще не стараться, смириться… И от этой мысли становилось легко, словно кто-то поощрял её…

Просто сесть рядом с Леонидом Львовичем. Просто сесть и пить чай. Разве нужно что-то ещё?.. И дождаться, когда щупальца тумана дотянуться до неё, как и до всех её предшественниц.

Но Рената тащила из себя вопрос той самой лебёдкой - она за этим здесь!

— Что… такое… Слово?..

Ганич сидел там же. И хрустел ванильными печеньями с кремовыми звёздочками, приготовленными Ренатой для несуществующих гостей на праздник не её дочери.

— Это лекарство. Но вот от жизни или для неё - зависит от того, кто его применит.

Снаружи на комнату напирали волны сине-серой хмари. Невидимая преграда не позволяла ей проникнуть, но было чёткое понимание, что это временно. Тот самый страж теперь рвался внутрь.

— Ей нужна помощь, Ренатушка, - Ганич обернулся. Она бы вскрикнула, если б могла - у него не было глаз и носа. Кожа медленно стаивала с лица, оголяя белый череп и черноту внутри него. Он тлел, как недавно одежда на полу. - В прошлый раз я не знал, как поступить. Теперь знаю. Жизнь Дитя под угрозой, Слово убивает, и последний её защитник, - палец указал в бьющуюся снаружи хмарь, - знает это. Сколько мог, он не пускал Слово сюда во второй раз. Но марионетки Процесса, к которым когда-то принадлежал и я, перехитрили. И оно здесь.

По углам проступили серые проплешины, словно бы там безудержно быстро множилась от сырости плесень.

— Где… оно?..

Череп вместо лица выглядел жутко: нижняя челюсть оголилась полностью, а из глазниц на слабеющую женщину взирала тьма.

— На пути к Храму. Нужно догнать моих собратьев! Они не ведают, что творят! Они не видели Дитя, не касались её, и потому не знают, не знают, что в действительности нужно сделать, чтобы Процесс завершился! Мои собратья всех погубят своим незнанием! А я прозрел, да… Жаль, что только сейчас я прозрел! Нужны верные катализаторы! Без катализаторов Дитя станет угрозой всему! И не повторяйте мою ошибку - не тратьте Слово на уничтожение соискателей. Не в них суть, не в них главная угроза! Вторжения на Землю не избежать. Наша планета давно готовит нас к этому через своих марионеток. Мы должны выстоять. Страшно, если Дитя переродится пустым. А так будет, если Инкубатор запустят без двух основных катализаторов. И тогда наступит конец!..

Углы уже клубились рвущимся внутрь туманом, стены темнели, под тлеющими бесцветными обоями набухали фиолетовые вены.

— Он не отпустит тебя в этот раз, Ренатушка. Уходи. Я отвлеку его. Пощадите Дитя, друзья мои! Подарите ей жизнь!

Комнату разметало, и скелет, оставшийся на месте Леонида Львовича, исчез в пасти живого тумана. Он навис на Ренатой, окружил, готовый в следущий миг проглотить и её. Но застыл.

“Ординатор” - в бесполом голосе не могло быть обиды. Но отозвался он не сразу.

***

Буров покосился на потухшую минуту назад панель реаниматора. Ганич всё. И, судя по всему, на очереди была Рената.

Она выгибалась дугой и роняла на кушетку белую пену. Буров предполагал, что погружение не пройдёт гладко. Спокойный, как скала в шторм, он подошёл к капсуле гибернации и вынул из-за пояса пистолет. Милош спала. Но это неважно.

Похоже, даже через спящую повреждённую ифрит пытался убить их психосервера. Пора с этим кончать. Истукан поднял гордеев, прицелился в милое личико Милославы, и...

— Стой…

Он обернулся. Рената открыла глаза, но всё ещё крючилась в судорогах. Буров посомневался полсекунды. И убрал пистолет.

Её трясло так, словно бы она поднялась не с кушетки в медблоке, а с белой секционной подложки капсулы квантового приёмника. И сейчас её настигали последствия “прыжка”, притом все сразу.

Буров укрыл Ренату низолиновым полотном. Пусть посидит, погреется. Спешить некуда. Его помощь сейчас нужнее тут, а подозрение, как доброе вино - обязательно должно вызреть.

— Удачно?

Рената подняла на него мутные глаза. И не понять - то ли кивнула, то ли дёрнулась в очередной раз .Оставлять её одну сейчас нельзя. Мало ли.

Но она настаивала, что всё в порядке. Вскоре Рената поднялась и в задумчивости нетвёрдо прошлась по медблоку, стараясь не смотреть на реаниматор с телом Ганича.

Рассказывать она начала спустя несколько минут. Буров слушал, скрестив на широкой груди руки, как бы нехотя, с предубеждением. Но на самом деле внимательно, стараясь ничего не упустить. Рената тоже старалась. Она понятия не имела, что важно, а что нет, и потому уделяла внимание всему. Вспоминала каждое слово, сказанное Ганичем, и каждую мелочь, увиденную в той квартире.

— Я не могла говорить то, что хотела… - под конец оправдывалась Рената. - Я спрашивала, но как будто то, что хотел Леонид Львович.

— Что мы знаем, - подытожил Буров. - Что нас опять просят пощадить какое-то дитя. Это раз. Можно бы не обращать внимания, но просьба систематическая. Иероглиф Милош, потом такой же - на скале от полумёртвого ифрита. Теперь Ганич. Второе - мы знаем, где Слово. Оно движется по направлению к… Храму, что бы это ни было. Но по-прежнему не знаем, что это такое.

— Леонид Львович сказал, что совершил ошибку… Что ошибся, когда… - в глазах Ренаты блеснула догадка. - Он сказал, что незачем с помощью Слова пытаться убить белотелых!

Буров уже не сомневался, что на Ясной гораздо больше людей, чем думали они. И теперь, когда Рената озвучила последнюю мысль, понял ещё кое-что.

— Запись, - прогудел он. - Запись из челнока белотелых. Командир сказал, что они погибли там все разом, только и успели объявить тревогу.

Рената не дослушала.

“Ординатор” - отозвался бесплотный.

“Ретроспективу дуального восприятия майора Нечаева за номером семь”.

Симметрия и обтекаемость. Купол света, сопровождающий осторожно идущих вглубь людей. Нагие трупы белых телом близнецов. Пьедестал, возле которого стоят такие же мертвецы и…

Лицо женщины над ним. Неудивительно, что никто не узнал это лицо. Ведь на “женском” факультете НИМИ из состава экспедиции училась только Рената.

Это была София Танек, психосервер экспедиции Кислых, исчезнувшая таинственно и подозрительно - прямо из колонии.

Первый выявленный психосервер-уникум в истории.

Глава 13. Небесный паук

“Герольды” пересекли небо, когда космопроходцы приблизились вплотную к лесу. Роман проводил взглядом пару огоньков, летящих параллельно, “рядом” друг с другом. Близость их орбит едва ли была случайной. Неспроста их ЭВМ выбрали для сброса челноков именно эту местность.

— Товарищ майор, - Иван опять “выкал” Роману. - Смотрите!

Ночное небо Ясной изобиловало звёздами. Казалось, их тут были миллионы! Иванов указывал по-старинке, не пользуясь лазером. Благо, ориентиров в небе хватало.

Там, где не так давно прошли огоньки межпланетных грузовиков, рядом со скоплением, очень похожим на клеща, проступало нечто интересное. Роман был уверен - в прошлый раз там было обычное небо.

— Как соединились…

“Сапфир” Трипольского тоже задрал вверх единственный “глаз”. Даже умник Фарадей недоумевал, наблюдая удивительное явление.

Сначала одна звезда будто бы потянулась к соседней. Тонкой ниточкой, еле заметной. Её легко было списать на множество космических явлений, если бы не скорость, с которой она росла. “Паутинка” удлиннялась медленно, даже очень. Приходилось хорошенько всматриваться, чтобы различить её продвижение. И она была едва ли шире трети звезды, от которой стартовала. Это-то и удивляло. Потому как никакое небесное тело не дало бы подобного визуального эффекта.

— Ещё!

То же самое происходило на другом конце неба - тоненькая ниточка света плавно преодолевала непроглядную чернь космоса, тянулась к товарке настырно, как ко второй половинке. И в обоих случаях люди вскоре увидели неисчезающие межзвёздные мосты. Последуй нити дальше, к новым точкам, вышли бы созвездия, как их рисовали астрономы древности. Но они ограничились сцеплением лишь пары звёзд.

— Двигаем.

Обычно командир первым входил в туман леса. Но Трипольский, волоча за собой транспортную платформу с несколькими контейнерами, на этот раз опередил его. Ну очень хотелось парню доказать свою правоту. Не зря ж он столько оборудования с собой пёр!

— Тумана нет… - как бы нечаянно посетовал Трипольский.

Роман всё для себя решил. Почти всю эту ночь он провёл не в кубрике на лежаке, а возле лабораторного иллюминатора, глядя в темноту и слушая её. И чем тише становилось в модулях, тем отчётливее звучал сводящий с ума мотив. Песня из мюзикла, сказание про принца-ворона. Сказка для взрослых детей, верящих в любовь вопреки всему, в отвагу, честь и честность. В саму веру. Он не искал источник. Потому как знал, что не найдёт. Источник внутри. Источник - он сам.

Роман всем сердцем желал, чтобы заносчивый молодчик Трипольский оказался прав. Чтобы у него вышло наконец вызвать этот чёртов челнок, и остатки группы смогли бы покинуть Ясную. Тогда бы совесть его была чиста. Совесть - единственное, что держало его в звании и должности. И держало крепко. Сердцем Роман давно уже напропалую шёл в горы, туда, где экспедиция Кислых обнаружила Храм.

Там его Ольга. Оттуда она пела ему.

Трипольский был бы не Трипольским, не заполняй он ежесекундно собой эфир. Немудрено - ему было до жути страшно идти ночью по этому лесу, да ещё и в бестолковом с точки зрения защиты скафандре. Но он вызвался сам. Настоял именно на “Сапфире”, хоть Иван и предлагал ему свою “Осу”.

— И кто об этом говорил! Семенович! Се-ме-но-вич! Представляете? - не замолкал он, но говорил всё же не так громко, в треть обычного, чтобы если что… - Заяви кто другой - ладно. Но он! Я ж книги его собирал. Книги, представляете во сколько мне это обошлось? Он, кажется, был последним из наших академиков, кто печатался на бумаге.

Ни Роман, ни Иван изначально не схватили сути возмущённой Фарадеевой тирады. Но при этом слушали, ведь только так в случае чего можно было уловить “смех” Карины.

Как по заказу, Трипольский говорил именно о ней:

— Он, якобы, слышал разговоры коллег перед походом в горы. Они обсуждали виртуальную игру, где нужно выживать в замкнутых пещерах, в которых обитает какая-то хищная тварь. По описаниям - наша с вами… - Трипольский шумно сглотнул. Как ни старался он, а страха унять не получалось. - Наша с вами... эта…

— Карина? - апатично подсказал Роман.

— Да. Так вот. Один жаловался другому, что больше никогда играть не будет. Что эта гадина так натурально вцепилась в него однажды, что даже лечиться потом пришлось - посттравматический синдром!

— Да… - протянул кисло Роман. - Это он её ещё пьяную не видел.

Ничего. Почему пусто на том месте, где должно быть сожаление? Он ведь не поверил другу, счёл бредом его слова, что именно он, Саныч, выдумал ранившую его гадину. Но кто бы подумал иначе? Кто бы поверил в такое?!

Трипольский продолжал:

— Суть в том, что в горах произошло ЧП - погиб один из членов экспедиции. В отчёте это есть - та самая “единственная” смерть. А некогда многоуважаемый мной Артур Семенович потерял голову, когда это произошло. Хотя, допускаю, что он просто надышался триполием. Потому как такого наговорил!..

Название газа он выделил, словно кто-то мог позабыть, как именно тот самый газ следует называть. И замолчал, точно задумавшись.

— И? - изобразил интерес Иван.

— А что “и”? Семенович несколько раз повторил на записи, что видел, как его товарищ - тот самый, что описывал до полусмерти испугавшую его игру - случайно провалился в голубое озеро где-то пещерах под плато. А озеро оказалось не с водой. Потому как не загораются люди от воды. Не плавятся как восковые болванки. Но не это главное. Главное, что спустя пару секунд из этого озера по его словам выползла…

— Карина? - Роман чувствовал себя провидцем.

— Представляете? - Трипольский обрадовался, что за него договаривают. Он избегал этого слова, точно боялся накликать вечноголодный подвижный хитин.

— Я уже ничему не удивлюсь, - усмехнулся командир.

— Но ведь всё это уже было! - вскричал Трипольский. - Вспоминайте, вспоминайте! Неужто вы не смотрели “Солярис”?! Классика! Разумные воды, которые воплощали сокровенные желания людей на исследовательской станции!

— Не думаю, что тот бедняга сокровенно желал встречи с Кариной, - задумался Роман. - Скорее, наоборот.

— Воплощает страхи? - спросил Иван.

— Исключено! - со знанием дела воскликнул Трипольский. - Даже если допустить саму возможность подобного… Хотя…

— “Прыжок” Антонова, - уловил мысль Иван.

— Да… Наши тела воссоздаются в капсулах квантовых приёмников… по тому же принципу. Наш разум, подсознание - вот источник информации для реконструкции физического тела. А источник материи - транспортный раствор. Выходит, та голубая жидкость сродни ему?..

Когда речь заходила об устройстве “прыжка” Антонова, большинство космопроходцев чувствовали себя водителями, которые за рулём уже много лет, но ничерта не смыслят в принципах работы машинерии под капотом. Вкупе с тайной, которой покрыто решительно всё, что касалось Ординатора, это нередко наводило на определённые мысли о существовании кукловодов человечества. Но Роман старательно отталкивал их.

— Саныч говорил мне, - признался командир, - что эта тварь родом с Земли. Говорил, что это он выдумал её. Что он автор той игры, и её, мол, ту игру, доделали без его согласия. И выпустили в свет.

— Тогда получается… - Трипольский прокашлялся. - Семенович… не бредил? Получается, Карина действительно родилась из головы того бедолаги?..

Фарадей назвал-таки её по имени. И то ли поэтому, то ли потому, что было теперь над чем крепко подумать, он умолк и не нарушал тишины эфира до самого начала пологого подъёма.

Как и в прошлый раз, деревья редели и истончались - лес не так давно поглотил этот холм. Пока всё указывало на то, что Фарадей прав - тут непременно должен быть такой же пленник стекла. Даже зелёные стеклянные валуны кое-где выглядывали из-под песка. Роман ждал, когда Иван скажет “фон”, ведь его датчики по-прежнему показывали что угодно, только не то, что должны.

Но Иван молчал.

Сквозь участившиеся прогалины в кронах на космопроходцев холодно смотрела многоглазая ночь. Они шли медленно, иногда останавливались, чтобы транспортёр с оборудованием и инструментами мог обойти ту или иную преграду. Было когда посмотреть вверх. И было зачем.

В небе определённо завёлся паук. Невидимый орбитальный ткач, зачем-то соединяющий между собой звёзды. Не две уже нити, а целых пять теперь тянулись от одной яркой точки к другой. А возле скопления в виде клеща так и вовсе в сцепке оказались целых три звезды. Роман представил того паука, что оплетал планету непроницаемым коконом. Усмехнулся.

Не бывает таких пауков. Опутать целую планету невозможно.

— Тумана нет… Почему нет тумана?..

Показалось, или Трипольский был этим недоволен?

Чем выше забирались космопроходцы, тем больше встречалось стекла. Пока этот холм почти ничем не отличался от того, где “Осу” Романа взломал залитый в стекло краб. А значит, пока всё по шло плану.

Только вот в эфир иногда втекали непонятные шумы. Песня бы не удивила Романа. Он был готов к ней - привык. Но это было скорее наслаивание волны на волну. Словно иногда экзотело случайно принимало чужие переговоры по радио или какую-то трансляцию.

Все возможные каналы он проверил сразу же. Чисто. Едва ли это Буров, потому как под связь с колонией они заранее выделили канал, проверили его и перепроверили. Трипольский даже, втихую от Истукана ещё раз ходил в ангарный, убеждался, чтобы точно всё работало. Крался, как вор, не замечая Романа. Но оно и понятно - Буров ой как не любит, когда его квалификацию подвергают сомнению.

— Никак нет, - отчеканил Иван, когда командир спросил, слышит ли он что-то. Прежде чем ответить, он тоже хорошенько прошарил по радиоволнам.

— Просто мы близко, - выдвинул версию Фарадей, который тоже ничего необычного в эфире не обнаружил.

— В прошлый раз этого не было…

Вершина холма встретила их отсутствием сказки. Ночью лучи звезды не проникали в прорывы крон, чтобы распасться на радужные блики в пяти цветах. Тут всё выглядело в точности так, как на первом холме, но уже после “взлома”. Радиоактивный фон отсутствовал начисто, словно бы люди очутились под многометровым свинцовым куполом. Как и белые подвижные червячки, что преобразовывались в иероглифы. И если и витали в воздухе осколки, то небольшие. Зато много. Очень много.

— Взрыв, - предположил Иван, прокладывая дорогу остальным.

Вот и туман, которого так недоставало Трипольскому. Мелкие частички зелёного стекла и пыль плотным одеялом застилали решительно всё. Плотным в прямом смысле - там, где прошёл Иван, оставался чёткий коридор и долго не затягивался.

И паренёк не ошибся.

В центре холма был кратер, размерами не сопоставимый с тем, над которым висел пойманный в изумруд гигантский краб. Края его были в трещинах и свежих сколах, и вниз он уходил очень круто. Судя по всему, взрыв произошёл здесь. И не так давно.

— Да, да, да… - затараторил Трипольский и, быстро отцепив от скафандра силовой кабель транспортёра, поспешил вниз. - Всё так! Всё так!..

— Стой! Стоять, кому сказал!

Но Фарадей уже скрылся. Безопасникам ничего не оставалось, и они последовали за ним. Дна не было видно - пыль и мелкие крошки тут особенно густо заполняли воздух. Словно бы их медленно стягивало обратно.

Роман ожидал наткнуться сначала на неподвижного Трипольского, который наверняка подскользнулся и, скатившись кубарем, весь переломался, а после и на остатки неведомого членистоногого, разорванного взрывом. Но ни того, ни другого внизу не оказалось.

— Токи! Есть токи! - они сначала услышали Фарадея, и только после увидели.

Он сидел возле чего-то большого, бронзового и почему-то странно похожего на… железного дровосека. Только вот размерами с пятиэтажное здание и без топора.

Кое-что общее между ним и крабом бросалось в глаза сходу. У этого экзотела - а дровосек совершенно точно был именно экзотелом! - тоже имелись характерные бугорки по поверхности, похожие на символы азбуки Брайля. И нечто, что с натяжкой, но можно было назвать антеннами - из спины торчали погнутые, обломанные полусферы на тонких ножках, направленные в разные стороны.

Взрывом бронзовому гиганту вырвало ноги. Одну целиком, и её нигде не было, а вторую по колено, и голень и широкая ступня валялись тут же. Складывалось впечатление, что случилось это не так давно. Но ведь они не фиксировали взрыва! С другой стороны - как бы они узнали о нём? Услышали? Из модулей-то, на которых камеры внешнего наблюдения работают меньше суток?

— Я смогу, да! Тут же просто всё! - сам себя убеждал Трипольский. Мелким кузнечиком он скакал вокруг долговязого гиганта и определённо что-то искал. То подлазил ему под руку, то без опаски взбирался на остатки ног и наощупь шарил по плоской груди. Одного лица он не касался. Оно, почему-то, совсем не интересовало Фарадея.

— Что он ищет? - первым спросил Иван.

— Скоро узнаем, - пожал плечами командир. Он и сам понятия не имел, почему это Трипольский принялся хозяйничать тут так, словно видел этого дровосека не один десяток раз. И совершенно точно знал, что следует найти, что где включить, и как всё это в итоге заработает.

— Я бы…

Роман не договорил. Мигнула панель, и в эфир опять просочились неясные обрывки чужого вещания. Показалось даже, что он слышал голос. Роман посмотрел на Ивана, но тот не шевелился. И молчал. А значит, это просто-напросто очередной глюк его экзотела. Видимо, пребывание внутри ифрита бесследно не прошло.

В любой другой ситуации использовать это экзотело было бы неумно. Случиться могло всякое. Но как правильно сказал однажды малыш Трипольский - лучше выяснить, что ты самонадеянный псих, чем недальновидный осёл. Карина боевое экзотело-то крутила и швыряла как жестяную банку. Что говорить о “Сапфире”. А на повторное рандеву со старой знакомой Роман очень рассчитывал.

— Всё!

Трипольский сидел на руке бронзового дровосека, как на самой обычной скамейке. Пыль, взбаламученная Фарадеем вокруг огромного экзотела чужого, медленно возвращалась на место. Но ни единой пылинки не осело на бронзовую поверхность.

— Что - всё?

— Ждём “Герольды”.

— А инструменты?.. - казалось, недоумение Ивана проступило даже на чёрно-жёлтой морде “Осы”. - Зачем ты тащил с собой столько оборудования?

— Роман Викторович, - Трипольский проигнорировал вопрос, встал и подошёл к командиру. - Вам нужно быть тут. Нет, вот тут. Да. И не шевелиться.

— Ты…

— Я знаю, что делаю. Просто поверьте. Хорошо?

Роман встал в указанное место. И замер. Параллельно помаргивала панель, её будто коротило немного. А в приглушённом белом шуме эфира нет-нет да и проскальзывали странные звуки, очень похожие на голос. Настойчивый голос, будто бы даже повторяющий одно и то же.

Трипольский заранее настроил “Осы” на трансляцию сигнала. Ввёл выданные Ординатором коды и всё перепроверил. Долго не выходил из ангарного, работал кропотливо, как в последний раз. Всё должно было получиться. Просто обязано.

Челнок сядет, ЭВМ запустит его генератор, оживут квантовые приёмники. Буров, Рената и Трипольский под внимательным взором Ивана найдут этот челнок и всё наладят. Лягут в капсулы. По традиции скажут “поехали”. Невесело скажут, Рената так даже промолчит. Потому как с ними не будет ни его, Романа, ни Вики с Робертом. Да и Ваня едва ли вернётся… Точно не вернётся без Виктории.

“Сапфир” Трипольского много жестикулировал:

— Всё сработает, если вы будете делать то, что я вам говорю. А я говорю - стоять тут. И ты, Иван. Тоже будь здесь. Не отходи от командира ни на шаг. И смотри вверх. Всегда вверх. Видишь прогалину? Как только заметишь грузовики - стреляй.

— Куда? В них что ли? - опешил Иванов.

— В него, - Фарадей указал на дровосека и направился к подъёму. - Неважно куда, но важно, чтобы с первого выстрела попал. Запустится защитный механизм, но боятся не стоит. Он-то и катализирует мою катапульту. Энергии в нём почти не осталось, но токи есть, и их хватит, чтобы сигнал достиг “Кондора”. А мне, - Трипольский явно предвосхитил следующий вопрос, - надо быть наверху. Я буду руководить оттуда. Следить, чтобы всё было правильно.

— Откуда ты всё знаешь? Как ты понял, что нужно делать?

Трипольский сопел, взбираясь по единственному пока ещё видимому в покрывале пыли коридору. И только когда оказался на самом верху, соизволил ответить:

— Источник достовернее Орешка, Роман Викторович. Несравнимо. Я уверен в нём даже больше, чем в себе. Повторяю: токи слабые, ифрита внутри убило давно, но программа его не выполнена. Он не крикнул, понимаете? Так что моя катапульта сработает. Но у вас всего один шанс. Один. Иван, не промахнись.

— У “вас”?..

— “Герольды”! - вдруг выкрикнул невидимый из-за пыли и мелких осколков Трипольский.

Два огонька неслись по небу существенно быстрей, нежели раньше. И светились ярче. Намного. Будто бы сошли с орбиты и приближались к атмосфере, понемногу воспламеняясь…

— Стреляй! - истерично взвизгнул Трипольский.

Всё случилось быстро, скомкано и почти одновременно. Иван поднял винтовку, прицелился и выстрелил. А панель командирского экзотела в это время разразилась басом Бурова:

— …он нас предал!..

Тишина.

Почему так тихо? Триплекс перед глазами погрузился во мрак, словно бы всю пыль с вершины холма вдруг разом стянуло на дно кратера. Панель “Осы” потухла, превратилась в монолитный кусок бесцветного углепластика. Становилось трудно дышать, быстро росла температура и поднималась влажность. Всё как в прошлый раз… Система сублимации вышла из строя, равно как и остальные. Прошло десять секунд, пятнадцать, но экзотело не оживало.

Густая песчаная каша перед глазами еле заметно отдавала зелёным. Выбраться наружу можно было и экстренно, но долго ли он там протянет? Судя по всему, дышать там нечем.

Ждать. Терпеть и ждать…

В голове вертелась фраза Бурова. Он. Нас. Предал. Трипольский? Почему?..

Нет, так всё не закончится. Не может так вот всё…

И Рената чересчур далеко. Да и сам же приказал ей сконцентрироваться на погружении, не поддерживать расширенные функции Ординатора на таком расстоянии, только справки, только самая база…

“Оса” тоже хотела жить. Нейросканеры больно кольнули кожу, когда панель моргнула красными огнями. Экзотело как могло предупреждало, что поддерживает оператора, расходуя последние резервы. Но появился кислород - и это главное.

Роман благоразумно не шевелился. Показатель энергозаряда был не в красной зоне даже. Его не было вовсе. Не иначе как чудом питалась “Оса”, со скрипом возгоняя кислород по крохам, и потому лучше застыть, замереть.

Ждать и терпеть. Это мы умеем… Это у нас в крови…

Показатель энергозаряда вдруг вспыхнул, и с панели исчезли восклицательные знаки напротив маркеров некоторых систем. Неясно как, но экзотело медленно возвращало себе часть потерянной энергии. Или питалось откуда-то извне.

В конце концов Роман осмелился включить ЭМ-визор и увидел Ивана. Неясно было, то ли жив он, то ли нет - боец не шевелился. Дровосека видно не было, на его месте слабо светилась голубым небольшая звезда. Пульсировала, затухая.

Песок осел разом, внезапно, как кто одумался и включил-таки гравитацию. Роман еле устоял под обрушившимся тяжёлым песчаным дождём и в один миг оказался врытым в грунт по пояс. Метрах в десяти барахтался Иван. Кратер теперь просматривался на ура, и Трипольского нигде не было. Как и транспортной платформы с контейнерами, которую он оставлял у края.

Роман посмотрел вверх. Огни “Герольдов” ярко горели на краю видимого неба, ещё недавно расчерченного всего лишь несколькими линиями. Теперь же оно было охвачено целой сетью соединённых между собой звёзд.

Небесный паук существовал.

Глава 14. Грани гордости

Острыми пиками под лопатки его подгоняли стыд и сомнение. То самое сомнение, что двигатель науки. Но теперь Фарадей ненавидел его, потому как оказалось, что оно самым натуральным образом мешает нормально дышать.

Что теперь с ними? Получилось ли? А вдруг нет? Вдруг они погибли… из-за него.

Нет! Мистер Макленнор дал чёткие указание - что и как. И он, Алексей Трипольский, исполнил их в точности. Нигде не прокололся. А значит, челнок уже в пути и скоро коснётся выдвижными “лапами” белого песка. Они ещё скажут ему спасибо! Помянут героем, когда их станут вытаскивать из транспортного раствора! Может даже успеют вписать звучное имя в череду бронзовых оттисков под статуей “Слившихся”… И тем красочнее будет его возвращение. Ведь если бы не он, тридцать третья экспедиция повторила бы судьбу двух предыдущих, прибывших на Ясную.

Позади взбухшими колёсами шуршал транспортёр. При одной только мысли, что ждёт его впереди, сердце Фарадея пускалось в пляс аритмии. Нет, он, конечно, другого и не ждал, но… Но это же Алан Макленнор! Он оценил его, заметил и пригласил! Самый настоящий, живой! Тут, на Ясной! Ну, не совсем в традиционном смысле, но всё же.

Ох, сколько же он, Алексей Трипольский, блуждал! Сколько шишек набил в логических тупиках, пытаясь найти верный путь и ответ - как же так? И когда нашёл, сам себе не поверил. Долго упирался, чем-то недовольный, пока ни высказал всё вслух. Спасибо Бурову - заставил, прижал. И только когда Фарадей озвучил свою теорию, всё встало на свои места.

Почти всё.

Ведь полным сумасбродством была идея отправиться на Ясную. Мистер Макленнор сделал всё, чтобы его сочли мёртвым, и Фарадей преследовал его вслепую. Как же обрадовался Трипольский-старший, когда сынок решил слинять за сто десять световых лет от него! Купил всё, что только можно было купить ради отправки не особо-то годного парня в космос. А где не работали деньги, в ход шло личное влияние.

Балластом позади, якорем даже, по песку волочилось ощущение, что он идёт в неизвестность, которую его ум не готов понять, сделать ясной, разобрать на составляющие. Вперёд его тянуло неумолимо, почти гипнотически, но шёл он всё же сам. Наверное так себя чувствует мотылёк, стремящийся к пламени.

Незажившим шрамом где-то в подсознании саднило разочарование. Вскрывая тело Бёрда, он рассчитывал увидеть вовсе не то, что в итоге увидел. Вот и сейчас он боялся, что незакрытые пока вопросы если не перейдут навечно в ранг риторических, то получат ответы, к которым он не готов. Как не готов был видеть биологическое тело псевдоамериканца. Да, он нашёл квантовый мозг, к чертежам которого проложил путь сумасшедшими деньгами отца. Но эти две составляющие не гармонировали, не вставали в единую картину. Квантовое чудо внутри черепной коробки пусть не совсем, но человека, смотрелось алым бантом у основания стахановской лопаты кочегара.

Трипольский жаждал знать - как же всё-таки охлаждался и питался квантовый мозг? И очень боялся не услышать ответа или, что уж совсем смерть, не понять его.

— Вор, - вдруг презрительно изрыгнул динамик шлема.

Голос Бурова - вынутый из жидкого азота стальной шар. Трипольский ждал его. Специально оставил неповреждённым один-единственный канал. Но Буров предпочёл до последнего разбирать нагромождённые Фарадеем баррикады, чтобы достучаться до ничего не подозревавших Ивана и командира. Хотя мог легко и просто выйти на связь с ним. До того, как будет пройдена точка невозврата. Впрочем, это случилось задолго до того, как остатки токов в бронзовом дровосеке забросили сигнал о помощи на орбиту.

— Убийцы, - ужалил в ответ Трипольский, но почувствовал вдруг, что ранил и себя.

— Что ты наделал?

— Ничего. Я вас спас. Теперь - спасу его.

— Где Нечаев и Иванов? Что ты…

— Они в безопасности, - отрезал Фарадей, убеждая в первую очередь себя. - Я вызвал вам челнок, теперь вы можете покинуть планету.

Эфир трещал, забиваемый какими-то помехами. Или это его хлипкое самообладание?

— Я не люблю повторять, Алексей Сергеевич. Но ради тебя готов на исключение, - голос Бурова сделался удавом, а бредущий впотьмах беглец - окоченевшим кроликом. - Тебя погубит слепая вера в гений Алана Макленнора, которая питается твоей же самоуверенностью. Я никогда…

Трипольский обрубил связь резко, испуганно, как на голову изготовившейся змее наступил. Дослушивать он не хотел. Знал, что Буров скажет.

Эти несколько километров промелькнули незаметно - его трясло от злости. Словно бы он шёл не в “Сапфире”, а в заокеанском боевом комплексе, где совсем не нужно работать мышцами. И никакой Карины не существовало в помине. Надо же, как бывает! Всего-ничего пожил с великим уравнителем в голове, а уже забыл, как это - злиться.

Лес кончился неожиданно. И ещё более неожиданно на пути вырос узнаваемый силуэт “Осы”.

— А-алан М-макленнор?.. - по-английски заикнулся Фарадей.

Мысли понеслись кубарем с горы, а он пережидал эту самую длинную в жизни секунду. Эх, сюда бы старика Альберта!.. Он бы рассказал ему, что время движется с разной скоростью не только относительно пространства, но и сознания. Он чуть не умер от ожидания, в то время как “Оса” напротив едва подняла руку!

— Алексей Трипольский, - старые динамики, молчавшие долгие годы, немного хрипели. Но для него они были ласковее самых звучных фанфар.

Как же громко было его имя! Особенно в “устах” синтетика, носящего разум величайшего учёного и Великого Никто науки одновременно!

— Я всё сделал, как вы просили, - с трудом сдерживаясь, чтобы не тараторить, проговорил Фарадей и повернулся к транспортёру: - Он… тут…

— Нужно уходить. Здесь небезопасно.

— Да-да, конечно!.. Ведите!..

Широкая спина посеревшей от времени “Осы” вся была в “шрамах”. Судя по ним, Алан Макленнор встречался даже с Кариной, не говоря уже о белотелых. Досталось же ему… Интересно, ради чего всё это? Что есть такого тут, на Ясной, ради чего стоило уничтожать жизнь - нормальную, человеческую? Но Фарадей задавался этим вопросом не потому, что осуждал или недоумевал. Он искренне хотел знать ответ. Потому как поступил, в сущности, точно так же.

Оружия он не носил. Как ни старался Трипольский, а разглядеть хоть что-то, походившее бы на него, не получилось. Как он защищался? Из рассказов Романа следовало, что он убивал белотелых каким-то импульсом, едва коснувшись головы…

Позади шуршал транспортёр, львиную долю контейнеров на котором занимали питательная смесь и кубики с водой. Пришлось потрудиться, чтобы никто из команды не заглянул внутрь. Страшно подумать, что было бы тогда. Мало того, что никуда б его не пустили, так ещё и не поверили после ни слову. А токи в том дровосеке - мистер Макленнор всё подробно расписал - угасали слишком быстро. И другого такого больше нет. На всей планете их было четыре, два из которых белотелые взорвали безвозвратно, почему-то жутко переполошившись. “Повезло” лишь дровосеку, да и то лишь потому, что об этом побеспокоился Алан Макленнор. В сущности он только что организовал эвакуацию людям, убившим его сына. Иначе Бёрда он не называл.

Что мистер Макленнор расчитывал сделать с мозгом, который покоился в одном из контейнеров за спиной? С помощью какой такой техники можно было вообще создать тело, которое они с Буровым препарировали? Наверняка это что-то, связанное с голубой жидкостью, породившей Карину. Ответы впереди. Нужно просто подождать. И желательно отвлечься.

Небо. Ночную черноту как расчертил кто. Линии правильные. Неестественно правильные. И чётко: от одной звезды к другой. Рисунок поначалу выглядел хаотичным, пока Трипольский не всмотрелся.

Это ж сеть! Рыбацкая сеть в пол-неба! Надо же… Выходит, за пределами атмосферы Ясной, что… астроинженерное сооружение?!. Но как?! Кто мог его возводить? Зачем, когда?..

Голова вот-вот была готова лопнуть. Трипольский любил вопросы. Просто обожал их. Но даже для него это был перебор.

Если с мифической сферой Дайсона всё более или менее понятно, то тут виделось непаханное поле. Сфера Дайсона - мертворождённый умами фантастов гигант - имела хоть какое-то логическое объяснение собственному существованию. Подразумевалось возводить её вокруг звезды, чтобы арканить излучаемую энергию. Это как собственными руками пристроить к торцу небоскрёба лестницу, чтобы можно было подняться на сотый этаж. Способ подняться наверх? Способ. И неважно, что есть лифт.

Размышляя над возможным назначением исполинской сети, Фарадей начал с того, что дал ей название. “Сфера Трипольского”. Звучит? Вполне. А если это купол? Если сеть эта не над всей планетой, а, скажем, только над одним материком?..

Поглощённый собой, он не видел зарева - вызванный накануне челнок догорал в нескольких километрах к югу. Он не взорвался при посадке - об этом знали бы все без исключения, ведь на борту протонный генератор. Челнок загорелся изнутри, уже после благополучной посадки. Пожар начался в капсульном отсеке. Квантовые приёмники не были рассчитаны на такой резкий скачок напряжения - мощный импульс пришёл снизу, из-под холма.

Зато “Оса” Макленнора постоянно оборачивалась. То ли чтобы проконтролировать сохранность ценного груза, то ли чтобы полюбоваться на зарево в заранее запланированной точке.

А на севере, утопая в предрассветом горизонте, ярко светились опустившиеся максимально низко “Герольды”. На следующем витке один из них наконец сбросит орбитальный транспорт. И страж уже ничего не сможет сделать с этим - силы потрачены на челнок. А прежде чем он накопит новые, транспорт уже вернётся обратно на грузовик.

***

Теперь ясно какой он - рай. И врали все, кто пытался его описать. Все до единого.

Что могло быть прекраснее города инопланетной цивилизации, предоставленного в твоё полное исследовательское распоряжение? Чудеснее всех этих существ, что навечно застыли в стенах, как если бы жили только вчера? Волнительнее предвкушения грядущих открытий? Совместной научной рутины - неспешно-тягучей, вдумчиво-фундаментальной? Да ещё и плечом к плечу с кем? С самим!

— У нас не так много времени, мистер Трипольский, - на ходу шипели динамики громадного экзотела. - Возможно, скоро завершится экстренный протокол, и Инкубатор придёт в действие. Надо спешить. Вы хотите ответов. Это логично. И они будут. Но сначала - работа.

— Что от меня требуется? - Трипольский внимательно следил, чтобы транспортная платформа позади не налетела ни на что и, чего доброго, не опрокинулась. Пол тут был твёрдым, стеклянным, повсеместно то с глубокими провалами, то с острыми, как загнутые щучьи клыки, буграми.

— От вас потребуется тело.

— Что? Что потребуется? - переспросил Трипольский, хоть и расслышал прекрасно с первого раза. Может, неправильно перевёл?..

— Создать новое тело. Узлы игнорируют контакт с синтетическими материалами этой оболочки, к тому же для батарей опасно погружение, даже недолгое и частичное. Батареи - дефицит.

Они вышли из галереи-погоста в огромную залу, в центре которой вздымалась мощная колонна. Трипольский остановился. Он даже не смотрел по сторонам - его внимание целиком обратилось к иероглифам, которые покрывали практически всю поверхность колонны. Фарадей не верил собственным глазам. Это же… это почти китайский! Ладно одно совпадение, как с тем пресловутым “пощади ребёнка”. Ну ладно бы два, да десять даже! Но столько!

— Они что, знали китайский? - большей глупости Трипольский в жизни не спрашивал.

Но мистер Макленнор был снисходителен. Он остановился на выходе из залы, динамики зашипели с чистым уэльским акцентом:

— Они заложили основы тысячи культур на сотнях планет, мистер Трипольский. Но это их язык. Как вышло, что китайцы стали его носителями, пока неясно. Но мы выясним и это.

— А соискатели? Они ведь используют эти иероглифы. Они тоже… - он почти договорил.

— Да. Основы культуры соискателей заложены скульпторами. Мистер Трипольский, нам нужно спешить.

А он-то, балбес, счёл их аборигенами Ясной! Вот же…

Скульпторы. Воображение Фарадея, питаемое тоннами прочитанной и просмотренной фантастики, разыгралось не на шутку. Пока рано ещё делать выводы, но… они есть! Вид, создающий всё и вся! Те самые предтечи, древние - как их только ни обзывали! И он, Алексей Трипольский, в их городе. Может прикасаться к тому, к чему прикасались они, анализировать их архитектуру, эстетику, технологии, и в некоторой степени быт.

Критиковать.

Да, критиковать. Почему нет?..

— Над созданием тела сыну мы работали с Джессикой Бристоу, - на ходу говорил Алан Макленнор. - Но была проблема. Она почти не резонировала с протоматерией, и была вероятность её гибели. Чего мы не могли допустить. Потому работали медленно, давали Джессике время на восстановление. Сейчас времени нет. Орбитальный транспорт будет на Ясной через три часа двадцать две минуты. Соискатели среагируют спустя примерно десять минут. Плюс, им нужно время, чтобы дойти до этого места - ещё час. За это время мы не успеем создать тело. Но начать успеем. Ведь ещё не известно - как ты, мистер Трипольский, будешь резонировать с протоматерией.

— Что такое протоматерия?.. - он прямо физически чувствовал как где-то внутри, от солнечного сплетения начало растекаться тепло, медленно заполняя его, окрыляя, возвышая над гладким ребристым стеклом.

— Название, мистер Трипольский, целиком отражает суть. Это сырец, первоначальная субстанция, кроме которой не было ничего после тепловой смерти прошлой версии Вселенной. Мы полагали, что протоматерия есть не что иное, как тёмная материя. Та самая недостающая часть массы Вселенной, существование которой так никто и не доказал.

“Прошлой версии Вселенной?! Реликтовая материя?!” - звенело в голове. А вслух:

— Но… Если так… Раз она есть тут, на Ясной, то должна быть и на других планетах. И тогда бы её обнаружили. Точно.

— Она есть на других планетах. На тех, где жизнь разумна - сто процентов. Но обнаружить её не так просто. Ясная уникальна и в этом плане, мистер Трипольский. Она голая, если так можно выразиться. На ней по определённым причинам нет “одежды”, которая скрывала бы от нас её суть, то есть протоматерию. Пока.

— Я не понимаю, как…

— Скоро вы всё поймёте. Мы уже близко, потерпите.

Сам того не осознавая, Трипольский шёл след в след, хоть и приходилось для этого иногда почти прыгать - шаг экзотела был длиннее шага человека в скафандре. Он смотрел в выцветшую краску, местами с рытвинами от мандибул и лап, и думал - хорошо.

Хорошо, что он не один. Ему никак нельзя оставаться в одиночестве. Совсем. Потому как Пустой ещё не нанёс повторный визит. И чтобы отделаться от него, обязательно нужна вторая точка зрения. Кем бы ни был он, Пустой, нужно, чтобы его видел кто-то ещё. Наблюдал. Анализировал. Подвергал сомнению.

Уж что-что, а ум Алана Макленнора, его критическое мышление и бур живого взгляда на зацементированные догмы подходил для этого как ничто в целой Вселенной! Не будь он, Алексей Трипольский, уверен в этом - ни шагу бы не сделал из модулей, где его оберегали одним своим присутствием Буров и Рената!

Они вынырнули из зелёного коридора, постоянно сворачивавшего вправо. Трипольский готовился к тому, что удивляться придётся часто. Но всё же не раззявить рот удалось лишь с горем пополам.

— Белотелые?.. Как?! Откуда тут?!

Фарадей не думал увидеть смешение двух архитектур. Даже не смешение, а наслоение - грань между сотворённым белотелыми и ифритами была чёткой, но в то же время нетрудно было понять, что это одна временная эпоха. Соискатели и скульпторы когда-то вместе обитали в этом городе.

— Нам не удалось до конца понять их взаимоотношений, мистер Трипольский. Джессика полагала, что соискатели подчинялись скульпторам, возможно даже были их рабами.

Над белым глянцевым полом, словно залитым пластиком, нанизанное на тонкую ножку колонны, нависало малахитовое “небо”. С высоты нескольких метров на вошедших таращилась чудовищная аберрация, изображение какого-то сиамского близнеца: словно бы два паука вдруг слились воедино брюшками. Стены делились поровну: часть белела и бликовала, часть мутнела зелёным на разные оттенки. И иероглифы тут были не только “китайские”, прослеживались и другие символы, незнакомые.

— Это Узел, мистер Трипольский. Отсюда мы воздействуем на Ядро. Оставьте платформу тут. И вылезайте из скафандра. Нам потребуется контакт вашего физического тела с протоматерией, чтобы понять, насколько вы резонансны.

Фарадей выполнил всё, что было сказано. Не задумался ни на миг, вылезая из “Сапфира” в неизвестность. В зале было тепло и сухо. Воздух, явно насыщенный триполием, некоторое время обжигал гортань, во рту першило. Помня жуткое головокружение, Трипольский не сразу вдохнул во все лёгкие, старался как бы схитрить, дышать в пол-вздоха. Но не долго.

— Мозг в этом экзотеле аналогичен мозгу сына, - говорил Алан Макленнор, и его уэльский акцент вдруг начал раздражать Трипольского. Зачем он? Зачем изображать акцент, ведь нет физической необходимости?! - Для нас алгоритм Шора - таблица умножения. Но он бесполезен, когда речь идёт об ассоциативном коде Союза. Мы так и не подобрали коды доступа к орбитальному транспорту “Герольда” Валентины Кислых.

— Но ведь к орбитальному транспорту “Кондора” у вас коды были! Вы же на нём и прибыли сюда!

— Верно. И мы почти осуществили задуманное, - Макленнор коснулся колонны, и из пола вдруг вырос белый пьедестал. - Но нас опередили соискатели. Они уничтожили вызванный транспорт. Поэтому нам и понадобилась ваша помощь. Поэтому вы не сгорели в капсулах от импульса стража Ядра, как остальные две отвлекающие экспедиции.

Трипольский почти вскрикнул, когда пол исчез. Белая гладь вдруг сделалась прозрачной и явила неоново-голубое озеро прямо под ними. От него то и дело отделялись капли и плавно поднимались вверх. Они оседали на той стороне под их с Макленнором ногами, скапливались, сливались в ручейки и стекали обратно по зелёным стенам своеобразного грота.

Это было то самое озеро! Про такое же говорил Семенович!

Протоматерия!

Несколько струек вдруг сменили направление и потекли не к округлым стенам, а к основанию пьедестала, что тоже стал прозрачным. Голубая фосфоресцирующая жидкость была вязкой, тягучей, как сгущёное молоко. Трипольский терпеть не мог сгущёное молоко. Жидкость медленно взбиралась вверх по просматриваемому насквозь пьедесталу, заполняла его, как кровь пробирку для анализов. Анализы Трипольский не любил значительно больше сгущёнки, и тут были бессильны даже смазливые лица близняшек-лаборанток, что брали у него кровь перед “прыжком”.

— Положите сюда руку, мистер Трипольский, - указательный палец правой руки навис над венчавшей пьедестал нишей, медленно заполняемой голубой жидкостью.

Алан Макленнор был левшой. Фарадей метнул быстрый взгляд на левую руку и успокоился. На ней не было указательного пальца, поэтому рука не та. Всё нормально.

Как во сне, он протянул ладонь к пьедесталу. Трипольский ещё не до конца переварил мысль, что их экспедиция мало того, что была отвлекающей кого-то или что-то, так ещё и являлась не единственной. Что были другие, погибшие. Сгоревшие в капсулах, как те американцы. Или то вовсе не американцы?..

Что это за страж такой?.. И от кого или чего отвлекали этого самого стража?

Все ответы потом - мистер Макленнор обещал. Сначала работа. Нужно понять, резонирует ли он. Что ж, проверим.

И Трипольский погрузил трясущуюся ладонь в вязкую голубую жидкость.

Глава 15. Механический город

Чем ниже они опускались, тем быстрее менялся механический город. Становилось всё сложнее, абориген нервничал чаще. Реже попадались пронизывающие уровни шпили, и бродить порой приходилось целыми часами. Пару раз они просто не успевали к переходу, вынужденно застывали в каких-то шагах, с досадой ощущая приближение перемены. И после по новой искали чёртов шпиль.

Ощущения в момент всеобщей трансформации усиливались. Если раньше это была вибрация по коже, приятное покалывание, то теперь… Вика пискнула от неожиданности, задрожала и закатила глаза под аборигеново скользкое: “только… не стони громко”. Тупозубую ухмылку она увидела даже сквозь закрытые веки.

Это было сравнимо разве что с оргазмом. Вику словно разобрали на части, но не тело, а её, именно её саму. Разум, сознание. Душу. Разобрали, и до тех пор, пока не слепили вновь, она забыла про всё. Существовала чистым первозданным током на грани абсолютного наслаждения.

Это сводило с ума. Это было даже хуже, чем всё, что делали с ней белотелые. Потому как всякий раз приходилось возвращаться. В покалеченную реальность, в подвижный эфемерный город, сонно укутанный слоями тумана. В неопределённость. В плен воли полоумного насильника.

Радовало хотя бы то, что он держал обещание. Не прикасался к ней, если не было необходимости. Но порой такая необходимость возникала.

— Не дёргайся…

Он схватил её внезапно, сильно сдавил, совсем не заботясь, что вместе со ртом зажимает девушке и нос. Единственной рукой она еле отбила себе право дышать.

Миг назад всё было тихо. Они шли, путаясь в высоком цепком кустарнике, который рос тут даже на стенах монолитных кубических строений без окон и дверей. И ничего не предвещало.

Сначала Вика услышала, а затем увидела их: две пары белотелых медленно брели точно по проложенной ими тропе. Заготовки нередко принимали облик соискателей, и она давно перестала шарахаться их. Но эти вели себя иначе. Они…

Говорили! Трескучий клёкот забрался в уши плотоядной вонючей двухвосткой, Вика затрепыхалась, не в силах ничего поделать с собой. И мгновенно пожалела. Абориген придавил её так, что хрустнули позвонки под черепом, а точёные ферзи соискателей расплылись и окрасились мутно-бордовым.

Белотелые приближались и, похоже, не собирались сворачивать с проторенной людьми тропы. Вика изо всех сил оттягивала каменную руку аборигена, чтобы глотнуть воздуха.

Но вдруг они остановились. Абориген приподнялся, чуток высунулся из зарослей кустарника, почти не скрытых туманом, и ослабил мёртвую хватку. Ещё миг, и от безысходности Вика бы точно выдала их, застучав ногами по сухой глинистой земле.

Соискатели всё делали парами. Даже говорили: те, что шагали рядом, если и обращались вслух, то исключительно к впереди идущим, и никогда к ближайшему собрату. Словно бы у пар была какая-то ментальная связь. Вика поняла это ещё в мучительно-белой комнате. Троица тоже действовала так, словно бы могла читать мысли друг дружки, но при этом к остальным обращалась вслух.

Длинные “ружья” засветились. Белотелые не озирались. Они просто застыли фарфоровыми куклами.

— Ис… пу… га… лись… - в самое ухо Вике, сквозь зубы выдавил абориген. Он даже не притронулся к автомату за спиной.

Вокруг всё было как обычно. Этот мир механический город собирал уже трижды: чёрные монолитные кубы неведомых строений, угольные столбы разной высоты и частоты без внятного назначения и покрывающий практически всё цепкий, ломкий кустарник. Кремниевый рай, отчего-то почти не скрытый туманом, в котором никогда не встречались заготовки и переходные шпили. И всегда было тихо, даже очень. Но не теперь.

Это было похоже на пугливое эхо. Странное, как бы лоскутное, словно от нескольких источников разом. И, если вслушаться, то вроде бы даже от… криков. Приглушённых, неясных, но жутких. Эхо металось рывками, постоянно приближаясь.

И белотелые явно боялись. Стояли неподвижно, только едва заметно перебирали тонкими длинными пальцами по глади покрытых лозой узора “ружей”. Будто наверняка знали, что это за звук. Они сделались похожими на людей, заслышавших поблизости зацикленный смех гигантской многоножки.

Дальняя пара начала медленно пятиться. Именно пятиться, как если бы прямо перед ними скалился какой-нибудь тигр, или кто там у них на Гее-А… Белотелые обладали удивительной способностью двигаться синхронно, притом даже не глядя друг на друга. Вторая пара не шевелилась. Скафандры скрывали их лица, но Вике очень хотелось, чтобы на них был страх. Она всем сердцем желала увидеть перекошенный тонкогубый рот с рядами резцов, чёрные распахнутые глаза...

— Не… уйдут… - облизнулся абориген и словно бы приготовился к чему-то. Будто вот-вот что-то произойдёт, грянет - редкое, захватывающее.

Вторая пара тоже было попятилась, но эхо вдруг скокнуло где-то слева, отпрыгнуло от кремниевого столба и…

Это было похоже на удар током. Ближайших к ним белотелых выгнуло, вытянуло, как скотину на бойне, когда в неё втыкают шест с электродом. Они коротко взвизгнули и стали заваливаться набок, словно в замедленной съёмке, а вторая пара тут же беззастенчиво бросилась наутёк. Каких-то несколько секунд хватило им, чтобы затеряться среди кремниевых столбов.

Соискатели с громким хрустом рухнули на ломкую, жёсткую подстилку. Снова стало тихо и обычно: кубы, столбы и хозяин-кустарник. Вокруг по-прежнему не было ничего и никого. Эхо исчезло, будто бы погнавшись за беглецами.

Абориген выпрямился во весь рост: смело, без опаски, с дерзкой улыбкой. Вика же не спешила следовать его примеру.

— Знаешь, что это?.. - спросил он и назидательно выставил вверх палец: - Это причина… по которой они… до сих пор… не дошли… до Храма… За это… пожалуй… стоит сказать… спасибо стражу…

Он направился к упавшим белотелым. Вика давно усвоила: тут, в механическом городе Ясной, лучше держаться ближе к аборигену, как бы ни хотелось обратного. И засеменила следом.

Это были женщины, девушки даже, судя по молодой, гладкой коже почти без следов шрамирования. Похожие настолько, что при первом приближении Вика не нашла различий. Да и при втором тоже. Их “тканевые” скафандры быстро расползались, являя длинные нагие тела.

— Тощие… - абориген сел на корточки, провёл ладонью по бедру одной из них, затем выше, по животу, задержал руку на небольшой груди, сжал - сильно, до синих следов. - Голодают!.. Эта видно… давно не ела… Оба тела… смотри какие…

Вика не сразу поняла. А когда поняла, переборола себя и робко спросила:

— Оба тела?..

Тупозубая улыбка. Самодовольство в выцветших глазах. Словно Вика только что призналась, что ей нравилось всё, что он делал с ней в том подземном саду. Она выдержала этот взгляд, но пальцы сами перебирали припрятанную в рукаве биметаллическую нить.

— Это… - абориген кивнул в сторону одинаковых трупов. - Одно… существо… Один разум… на два тела… Иногда на три… Как та… что мучила тебя… Она у них… главная… Матриарх…

Вика не знала, что и думать. Врёт? Бредит? Издевается?

— Потому для… нас и… безопасно это эхо… Мы слышим… его только… одним телом…Ему не от чего… отталкиваться… резонировать… Это они… - абориген опять погладил мёртвую белотелую, как послушную жену, - сами себе… сотворили препятствие… Не нужно было… пытаться обмануть… стража… Он контролирует… все озёра… И воплощает в реальность… всё, что… может быстро… убить любых… непрошенных гостей… Только Храм… Только Купель… ему неподвластна…

Она уже не знала, во что верить. Реальность, та, что была до всего этого кошмара, давно затёрлась, померкла в памяти. Её не было. А была эта, где абориген и бесконечный путь вниз, к центру многоликого города. И в этой реальности существование незримых аккустических убийц, рвущегося в боги бессмертного и неведомого стража Храма было натуральней, правдивей существования её товарищей, которые, ещё недавно верила она, однажды за ней придут.

Он поправил на шее тканевый лоскут, словно тот мешал дышать. Поднял оружие белотелых, осмотрел, поискал что-то, и с досадой бросил. Заглянул в рот одной из них, оттянув нижнюю челюсть до мерзкого хруста. Казалось, его совсем не заботит, что вторая пара могла вернуться. Он был уверен, что этого не произойдёт.

— Знаешь, сколько… раз они меня… распиливали?..

Вика молчала. И смотрела на худые белые ноги перед собой. На тонкий в этом мире слой тумана.

— Восемь… Они съели восемь… моих тел… моя Виктория… А знаешь… что бывало… когда им… не удавалось… меня поймать?.. - спросил абориген и тут же нетерпеливо ответил. - Они ели… друг друга… Выбирали… самого слабого… и резали на… куски одно из… его тел… Они вечноголодные… они - саранча… моя Виктория… Знаешь… для чего они… ищут пути… к Храму?..

Вика обернулась молчанием. Его взгляд холодным слизняком блуждал по её коже. Абориген ждал, что она что-то ответит, проявит интерес и на этот раз. Но тщетно. Тогда он просто встал, дёрнул её за руку и прошипел:

— Пошли…

В перемене механического города прослеживалась закономерность. Пока не совсем понятная, но всё же. С каждым новым спуском вариантов сборки становилось меньше. Отпадал один. Она уже шесть или семь раз погружалась в туман верхом на аборигене, который спускался по выступам шпиля. И могла точно сказать, что механический город никогда не сменится на диагональные вытянутые строения со странными перилами по одной стороне узких улиц, как и на сотообразные купола из матового стекла с примесью слюды или чего-то подобного…

Механический город совершенно точно работал по алгоритму. Без живого внимания, управления извне. Вика даже сказала бы - по инерции. И чем ниже они спускались, тем проще было угадать, на какой из вариантов он сменится вскоре. Она не любила два. И всем сердцем надеялась, что при очередном спуске отпадёт хотя бы один их них. Но пока безрезультатно.

Голубоватая глина предупредила о грядущей перемене приятным покалыванием. Торопиться было некуда - шпиля в кремниевом раю они не находили ещё ни разу. Словно бы его тут и не было никогда, как и заготовок. Пустой чёрный кубомир, поглощённый высохшим кустарником и почти лишённый вездесущего тумана. Мир без выхода. Мир без входа. И если механический город однажды остановится, все, кто в нём окажутся, будут заперты в ловушке.

Вика зажмурилась, готовая терпеть наслаждение, после которого опять придётся жить.

Вспышка. Если тьма могла вспыхнуть. Тепло. Не страшно.

Она сильная. Она - часть силы. Часть Вселенной. Неотделимая, извечная. Она и есть Вселенная. Времени нет. Нет пространства. Есть только разум. Чистый, сотканный из бессчётного количества искр. Его ток пульсирует во всём. Всё и есть его ток. И она тоже. Она - искра.

Опять постылое сердцебиение. Опять тюрьма из плоти. Вдох…

Вика вскрикнула и зажмурилась от рези в глазах. Этот мир был одним из нелюбимых ею. Гея-А.

Абориген привычно схватил её за талию, рывком прижал к себе и повёл. Почему-то он теперь не брал её просто за руку. Нужно было обязательно касаться его всем телом, чувствовать пряное дыхание и горячую - слишком горячую для человека! - гладкую кожу. Ему это нравилось. Но Вика ничего не могла поделать - она попросту не видела тут! Это была та самая “необходимость”.

Обычно пытка кончалась быстро. Ослепительно-белый мир, казалось, был напичкан шпилями, потому как они никогда не находились тут подолгу. Разве что в самый первый раз…

— Знаешь… я думал… большеголовый дольше… проживёт…

Он говорил о Роберте. Надеялся на что-то спровоцировать её? На ответ? Диалог? Пустая затея…

— Я хотел… посмотреть, как… Смерть накинется… на него… Это всегда… увлекательно… Хотя… он в любом… случае… выполняет свою роль… Даже сейчас… Знаешь, какую… моя Виктория?.. - Вика молчала. - А я скажу… Сначала он… нужен был… нам, чтобы… донести частицу… Дитя… до места нашей… встречи… То яйцо… Я не… резонирую… поэтому протоматерия… особенно в твёрдом… состоянии быстро… убивает меня… А его нет… Знаешь почему… моя Виктория?..

По лицу потекли слёзы. Вика отворачивалась, чтобы этого не видел беловолосый. Для него Гея-А ничем не отличалась от остальных миров механического города. Его выцветшие глаза приобретали тут перламутровый отблеск, менялись - зрение подстраивалось.

— Потому что… он резонирует… на все сто… таких не много… даже среди… скульпторов… Редкость!.. И поэтому… я не мог… допустить… чтобы он… дошёл до Храма… Бог должен… быть один… Ты согласна… моя Виктория?..

— Это ты убил его, - Вика не узнавала свой голос.

Слёзы высохли. Несгибаемым стержнем от темечка до пят её пронзила решимость: она найдёт способ уничтожить этого выродка раз и навсегда. Такой шанс будет обязательно. Не может не быть. И она им воспользуется.

— Ты разве не… представляешь, что… было бы… войди большеголовый… в Храм?! - удивлённо воскликнул абориген. - Нельзя!.. Нельзя!.. Поэтому я… и подлил ему… в воду… феромонов Смерти… Так мы с… тобой, моя Виктория… избавились от… двух проблем… разом… Смерть теперь… ни на шаг… не отойдёт… от холодного трупа… якута… Будет рыть… грунт пока… не доберётся… Я проверял… это… много раз… Смерть никогда… не отступит… пока не… доберётся…

Абориген боялся. Вика кожей почувствовала это. Он говорил о гадине, а сам выдавливал из себя слова, бравировал, чтобы в первую очередь самому себе казаться сильней. Но Вика всё понимала. Однорукая и слепая, она по-прежнему оставалась старшим лейтенантом межпланетной службы, медиком-биологом и психологом тридцать третьей экспедиции.

— Откуда она взялась? Откуда тут эта… тварь?

Он что-то говорил, когда она спросила. И не сразу остановился, продолжал что-то бормотать про Смерть и то, как она красиво ест. Смолк, и после вкрадчиво и немного даже смущённо:

— Ты правда… хочешь знать?..

— Хочу.

— Я скажу… В конце концов… у тебя будет… выбор… Или остаться… со мной… богиней… Или…

— Я хочу остаться с тобой.

Вика многое бы отдала за возможность наблюдать его реакцию. Очень важно, как он воспринял её слова. Поверил ли. Насторожился ли. Он не глуп, точно. Но самовлюблён настолько, что её тактика вполне могла сработать. Она рисковала, но делала это осознанно.

Абориген молчал. Прошла минута, десять - они шли. Он тащил её бесцеремонно, как бы зло даже. А когда остановились, процедил:

— На плечи... Мы у шпиля...

Туман пощипывал глину, наэлектризовывал её. И казалось, что они спускались дольше. Вика привыкла к этому и научилась надолго задерживать дыхание. Но сейчас он словно специально еле перебирал конечностями. Чтоб она помучилась…

— Всё…

Вика открыла глаза. Ожидала увидеть карикатурный псевдо-Грац, второй ненавидимый мир механического города. Но вместо этого попала в сказку.

Город выглядел так, словно бы его строители брали за пример кремниевый рай и шли от обратного: огромные белые шпили в цветущей зелени, соединённые меж собой невесомыми галереями в подобие замка-лабиринта, вполне привычные деревья с бело-синей корой - почти берёзы! - и, главное, туман. Он хозяйничал тут всюду. Но если в других городах тяжело стелился под ноги, а сверху нависал плитой свинцового саркофага, то тут он был - полупрозрачная взвесь, изменчивые ниточки, то явные, то вдруг исчезающие. И казалось, сами башни были сотканы из него, а цветы - прелестные витые бутоны - источали его, словно нектар в тёплую влажную погоду.

— Я раньше… не видел… этого места…

Вокруг пели птицы. Не сказать, что красиво, даже как-то крикливо, по-вороньи что ли, но это были, scheiße, птицы!.. Только невидимые - сколько Вика ни всматривалась в путаные ветки в цветах и странных лозах, никак не могла разглядеть хотя бы одну.

— Я… не видел… этого места…

Абориген повторял это заклинанием и снова держал автомат в руках, чего не было уже давно. Он не смотрел на Вику, словно бы её не существовало. Это обескураживало. Неожиданным “признанием” она рассчитывала добиться большего.

— Стой… Ни шагу…

Он думал. Усиленно размышлял, глядя под ноги. Додумавшись-таки до чего-то, присел и запустил пятерню в туман. Вопреки ожиданиям, он не рассеивался, а будто бы даже осязаемыми нитями заструился вокруг руки, обтекая её, становясь второй кожей...

— Слово… - абориген стряхнул туман и встал. - Слово вошло… в город…

— В механический город? - через себя спросила Вика.

— Нет… - он поднял на неё тяжёлый, растерянный взгляд. - В тот… что под логовом… Где вас… поймали соискатели… Он отражение… всего, что… видело Дитя… Это место… - абориген огляделся, - новое… Его не было… А значит…

До него вдруг что-то дошло. Он переменился в лице, мощный лоб, разбитый секунду назад морщинами, расправился, тупые зубы сверкнули белизной.

— Я должен… оказаться в Храме… раньше их… Мы должны… моя Виктория!..

— Поспешим, - просевшим, зверски недостоверным голосом предложила Вика. Она прямо почувствовала, что вся её затея покачивается на тонюсеньком волоске. Но абориген был рассеян. И не почуял фальши.

Они пошли медленно, постоянно останавливаясь и озираясь. Абориген реагировал на каждый звук, на всякое движение, которое и движением-то не было, а так, завихрениями тумана. Вика не видела в них ничего опасного, зато абориген…

Шпиль виднелся издали. И издали же было заметно, что он отличается от всех предыдущих. Дело было даже не в размере, а в… структуре что ли... Он как бы шевелился слегка или вибрировал. Мерцал. А может, это просто марево искажало перспективу.

— Смерть появилась… тут до нас… - наконец заговорил абориген, и Вика про себя возликовала. - Кто-то из… экспедиции старухи… Кислых был… неосторожен… Смерть - защита… Как и эхо… Страж использует… возможности Дитя… чтобы уберечь его… Озёра… протоматерии… его глаза… Глаза стража… Глаза Дитя…

Вика наступала себе на горло. Через ненависть к себе натягивала липкую, мерзкую маску. Она умела притворяться. Умела играть. Она всегда нравилась мужчинам и могла управлять ими. Только это её спасёт. И неважно, что говорит этот сумасшедший. Важно, чтобы он верил ей. И оступаться нельзя.

— Я не… сумасшедший!..

Вика забыла дышать, но абориген, конечно же, не читал её мыслей. Он даже не смотрел на неё, говорил негромко, постоянно озирался. И за руку вёл уже не так грубо. Не тащил, не волок. Это был хороший знак.

— Я всего лишь… солдат, моя… Виктория… От меня… зависит судьба… миллиардов… И ради… этой цели… я готов на… всё… Только я… могу остановить… саранчу… Тому психу… что украл… мою Джесс… нет дела… до людей… до старых людей… Он здесь… не для этого… А я!.. Я - остановлю… белотелых… Не позволю им… сотворить из… Ясной перевалочный… пункт… Ясная никогда… не станет… фабрикой для них… Но старуха… этого не… понимает… Старуха Кислых… никак не… сдохнет… всё играет в… свою игру… Но недолго ей… да, моя Виктория?.. Недолго… Мы придём… Мы войдём… в Храм… Мы станем… богами!..

Они остановились одновременно. Почувствовали, поняли - что-то происходит. Туман под ногами, словно повинуясь несуществующему ветру, потёк вперёд, обгоняя их.

Глина вибрировала и колола кожу, но это была не перемена. Город перед ними, замок-лабиринт из соединённых меж собой белых башен оставался на месте. И если минуту назад его наполняли только крикливые птицы, то теперь оттуда доносились голоса.

Заготовки не говорили. Но это были и не белотелые. Язык был незнакомым, певучим, плавным - не трескучий клёкот хищной птицы из-под “тканевого” скафандра. Голоса не образовывали шума, это была не толпа. Они сливались, ложились в стройные ряды, в странный, непривычный хор. Но один голос - женский, красивый - выделялся.

По спине побежали мурашки. Абориген присел, затравленно озираясь. Даже он не мог предполагать, что услышит в механическом городе по-русски:

«И город средь ветвей,

Тих, покоен и печален.

Долго будет тосковать по ней

Один.

Всегда.

Принц-ворон величавый!»

Глава 16. Привкус смерти

Несло кислым.

Вонь была липкая, тонкая, слоистая - плесневелое тесто. Она настойчиво лезла в нос, заполняла рот и окутывала чуткий язык. Проникала в носоглотку, всасывалась в кровь, стремясь добраться до мозга, чтобы обратить его внимание на себя, остановить, завлечь.

Но песня была сильней кислой вони. Неровная, построенная примитивно - рифмой. И звучала она тоже примитивно. Он ощущал её не языком, а… слышал. Почти отмерший слух вновь народился, пришлось потерпеть, пока множатся нервы, делятся клетки, рвутся ткани и строится из всего этого рудиментарные органы. Иначе за песней не последовать. Она слишком тиха и рождена всего лишь звуком.

Стены отзывались на прикосновения по-разному. Стекло - гладким, мёртвым молчанием. Холодная шершавая порода - пульсацией, поднимающейся из глубин. Тепло редких прожилин - несмелой болью. Последние притягивали к себе, были сотканы из одного света с уже поглощёнными яйцом и пирамидой, но в них не чувствовалось жизни. Тепла их, чтобы опять разжечь притушенный пожар голода, не хватало.

Песня вела. Едва она зазвучала, вновь зазвучал и он. Зашевелился, ожил, засуществовал! Песня разбудила его, застывшего возле мёртвого вместилища, залитого в поганое стекло, с чьих рук он принял последнюю пищу и возле которого замер, заснул, окаменел.

Окуклился.

Она вела коридорами, которыми он никогда не ходил. И он спешил, боясь упустить, вновь оглохнуть без неё, а значит застыть без надобности, без применения и смысла к существованию. Кислая вонь подпирала со спины. Нагоняла. И зацикленно смеялась. Она тянула назад, налипая на язык стальным привкусом, от которого никак не отделаться. Мешала ориентироваться, отвлекая на себя.

На пути не было преград. Он не знал, куда бежит, не мог знать, но неясным образом чувствовал. И даже сверхчувствительный язык тут не причём. Какая-то грань его самого - почти отмершая, необъяснимая - позволяла предугадать место, куда вела песня. Он доверился этому забытому чувству, и даже стал реже ощущать мир языком. Так было быстрее - не нужно стряхивать с него сталистую кислоту, чтобы настроиться.

Но вдруг он остановился. Снизу, пульсацией планеты доносился неустанный призыв, мольба. Клич.

Там мучался последний живой представитель Сопряжения, не пленённый стеклом. Страж Инкунабулы и главный исполнитель эксперимента на этой диковинной планете. Теперь он остался один. Соратник, с кем он находился долгое время взаперти, сошёлся в бою с заготовкой на поверхности и погиб, так и не донеся импульс до окованных часовых. Это была чистая случайность - фактор, который не подлежит просчёту даже Сопряжением.

Что-то мешало стражу напрямую влиять на Инкунабулу. Что-то было между ними, что-то вклинилось, втиснулось, влезло в соединительные каналы, встало фильтром, бессмысленным и наглым. Это была жизнь. Да, кто-то живой! Кто-то мыслящий, но одним своим присутствием мешающий довести величайший эксперимент по изучению Процесса до финала.

Страж не запустит Инкубатор без полноценного доступа к Инкунабуле.

Порченные уже близко... Этот их вероломный удар с орбиты только начало. Обычно они приходят к обработанным мирам Сопряжения: голодные, затаившие обиду глубоко в изменённых генах, но покорные. Инкунабула оказалась слишком лакомой добычей, и они пошли на разрушение симбиоза.

Но Инкунабула добыча не для них. И её плоть не станет пищей их богу, как обычные Ядра. Если Инкубатор запустят без катализаторов, Ясная станет его сестрой: богом-опухолью, богом-поглотителем. Сопряжение виновато в его появлении. И Сопряжение должно, обязано не допустить преображения Инкунабулы. Вторая такая ошибка будет фатальной для всей галактики.

Но Сопряжения теперь почти не осталось…

Песня вела не в Храм. И пела не Инкунабула - она пока не умела петь. Но слова всё равно оказывались сильнее призыва недвижимого стража.

И он вновь бросился вперёд, ведомый слухом. О да, он знал, куда идёт. Предугадывал.

Очень давно не удавалось привлечь внимания Инкунабулы. Максимум, которого достигало Сопряжение - появления пустотелых. Она лепила их причудливо, повторяя образы, посылаемые стражем, с большой погрешностью. Но только и всего. Настоящий успех был лишь однажды: предлагаемый вариант ожил, наполнился смыслом, заготовки обрели разум. Это был одновременно восторг и ужас для Сопряжения. Потому как Инкунабула выбрала их родной мир, наделила искрами существа, которыми Сопряжение являлось до того, как узнало о существовании Процесса и двинулось путём его изучения.

Второй раз они привлекли её внимание только перед самой атакой. За миг до орбитального удара, погрузившего всё и вся в жидкое стекло, один из скульпторов Сопряжения сумел сотворить город, на который она обратила-таки взор. Но люди, представители одного из разумных видов давно обработанной Сопряжением планеты, обрели искры ненадолго.

Оказавшись на месте, он остановился. Предчувствие - та самая странная, позабытая грань его самого - не подвело… Он угадал, куда вела его песня.

Он? А кто он?..

Что-то щёлкнуло. Мир накренился, запах иначе и словно бы погрузился в вату…

Из той же тьмы, откуда выволокла его песня, приходило и осознание себя - тащилось вслед, кровавой пуповиной по полу. Собственное “я” образовывалось медленно, болезненно, и в итоге окончательно пустило трансформацию вспять.

В груди развернулись девственно-чистые лёгкие, с жутким жжением народились голосовые связки. И уже после горло ободрал вопль.

Роберт трясся и стонал, стоя - ещё минуту назад вполне себе привычно - на четвереньках. Первой мыслью, его собственной, принадлежащей только ему одному, было что он уже слышал такой вопль. Так кричали люди из белой глины в его сне, когда попадали в тень двуединого паука. Это был крик насильно рождённого…

Роберт посмотрел на многорукое экзотело скульптора с надтреснутой, высохшей звездой. Сюда вела его песня. Для этого прорвала кокон и затормозила метаморфозы - чтобы он воспользовался нервом. Сколько же их, таких ваятелей?..

Но вдруг под пальцами потеплело. Ладонь закололо, вены натужно загудели, разнося знакомое и такое вожделенное тепло по уже почти остывшему телу. Роберт поднял руку и увидел, как рассыпается прахом вытянутый диск, похожий на плоский камешек из детства, что скакал по водной глади Лены…

Частица Инкунабулы! Нет! Опять! Опять будет голод!.. Отчаяние смешалось с наслаждением.

Голод… Лена… Инкунабула… Роберт… Сопряжение… - мысли схватились, вытесняя друг друга. В голове всё перепуталось, и было уже не понять, что лично его, а что принадлежит Сопряжению.

Его ломало, крутило и выворачивало. Вновь поглощённое тепло частицы, чем были и диск, и пирамида с яйцом, откатывало, отбрасывало к старту все изменения, произошедшие с ним. Разом, через боль. Через ад. И невозможно было потерять вновь обретённое сознание, хоть как-то забыться… Оставалось только выть, пуская на пол липкую пенистую слюну…

Когда всё кончилось, Роберт долго лежал надеясь, что умер. Но сердце - юный, не изношенный мотор! - крошило надежды громкими ударами.

Роберт прислушался. Ничего… Нет никакой песни. И не было никогда! Это морок! Это голод привёл его сюда! Голод постепенно заполнял собой всё его естество, вытеснял даже память. Заменял его. Он сам превращался в голод.

Успокоиться. Вспомнить. Вспомнить хоть что-то осознанно. Кто он? Откуда?

Ничего. Только имя, течение Лены перед глазами и умолкшее предчувствие - вот и всё, что от него осталось.

Зияющая рана в сознании сочилась тьмой. На её месте раньше был… было… что-то неживое, исскуственное. Роберт понимал его суть, знал даже откуда оно, но не мог вспомнить имя, которым это называл. Осталось только ощущение чужеродности и подлога. Это был какой-то… растворитель, общий знаменатель… Сосуд!..

Роберт поднялся и осмотрел себя. Руки, ноги, торс - вроде бы всё нормальное. Тело было горячим, он прямо-таки пылал. Только что усмирённый голод напоследок ворочался лениво, как медведь под снегом поздней осенью - грозный, но уже не опасный.

Роберт почмокал, смакуя привкус стали, расщепляя его на составляющие. Минута, и вот уже ясно, что причина его мучений - яд. Но как он попал в его организм? Каким образом? Кто хотел его убить? И почему не убил? Ведь так было бы проще, лучше! Он опять пытался что-то вспомнить, усердно тащил скользкую нить воспоминаний. Но вместо ответов на плеяду вопросов выудил какое-то понятие, которое даже не мог осмыслить, но отчего-то чувствовал к нему нежность вперемежку с гордостью.

Саха…

Роберт заплакал. Ему стало жаль себя - пустого, выпотрошенного. Зачем он? Казалось бы, вот только была цель, вот вела его песня - хоть какой-то смысл! Но она исчезла, едва он наткнулся на плоский камень из голубого тепла.

Перед глазами была сухая, растрескавшаяся звезда. Этому скульптору повезло ещё меньше. Пища лежала совсем рядом, буквально руку протянуть. Не так далеко, как у прошлого. Прошлый хотя бы не видел голубого света - колонна заслоняла ему вход, в котором навечно застыл собрат с вожделенной пирамидой. Этот же умирал куда мучительнее. Он видел то, что могло утолить его голод, но не мог добраться.

Или просто не хотел? Ведь дотянуться манипуляторами он был в состоянии! Легко! Но почему-то не сделал этого. Предпочёл смерть. Долгое, болезненное высыхание.

Роберт выпрямился, вздохнул - что ему оставалось? И коснулся небольшого трупа перед собой. Звезда распалась надвое и беззвучно вывалилась на пол. И следом же его пятерня разъехалась веером - один палец на один луч.

Едва манипуляторы пришли в движение, помещение заполнилось шуршанием и скрежетом. Но многорукое экзотело было не причём. Звук доносился откуда-то сзади. Оттуда же, откуда несло кислым. Но Роберт не обращал внимания.

Голод не скоро заявит о правах на это тело, принудительно запустит превращение. Пока ещё есть время. Но на что его потратить?..

Построить. Можно построить город. Ведь для этого он здесь. Или нет? Для чего он здесь? Для чего он вообще?

Вдруг он чётко и ясно увидел белый город: с башнями, изящными колоннадами и воздушными галереями, сказочный и цветущий, с множеством диковинных раскидистых деревьев, чьи витые спиралью бутоны издавали каркающие звуки, общаясь меж собой. И увидел людей: высоких, изящных, бледных. Острых лицом, чёрных взглядом. И кругом нитями, невесомой паутиной - туман. Люди соединялись с туманом, сообщались, были частью его, но частью самостоятельной. Равной.

И Роберт будто бы уже видел их, этих людей. Но не играющими на музыкальных инструментах и не поющих. Он видел их другими: голодными и озлобленными непроходящей болью.

Образ белого города пришёл к нему от экзотела. Он сохранился в нём ещё с тех далёких времён, когда был создан. Почему бы не повторить его? Почему бы не разбудить Инкунабулу, она ведь наверняка снова обратит на этот город внимание, а значит обитатели его оживут по-настоящему, не пустыми заготовками! Почему бы не побыть творцом? Почему бы не побыть хоть кем-то…

Со спины волнами напирала вонь, но Роберту было всё равно. Хоть и рябило смутное понимание, что источника той вони стоит бояться…

Манипуляторы, повинуясь воле новоявленного скульптора, принялись быстро бить в голубые “глазки” по потолку, стенам и полу. Роберт прекрасно понимал что и как делать, чтобы где-то там, в утробе исполинского конструктора начались изменения. Это было легко. Ведь это была игрушка. Огромная, в масштабах планеты забава. И ничего не надо было выдумывать. Образ города - подробный, чёткий - ждал воплощения внутри экзотела.

Механический город отозвался на вводные, и кости заломило. Ну вот и всё. Вот и город - остаётся ждать!

Когда-то, когда механический город остановился, залитый стеклом, Инкунабула создала свой. Вылепила из камня всё, что видела, что показывало ей Сопряжение в надежде заинтересовать. Роберт помнил это скопление всех возможных и невозможных архитектур. Но ещё лучше отчего-то помнил неуклюжую, бессмысленную надпись.

Кондоминиумы.

Что-то шевельнулось в памяти… Он затих, замер в ожидании чуда… Но зря. Память молчала.

Вонь сделалась просто невыносимой, и Роберт обернулся.

Входа в нерв не было, и совершенно неясно, как он туда попал. Но этот самый вход прямо сейчас кто-то яростно пытался проделать: в небольшую дыру в стене то и дело просовывались длинные подвижные усики, цепкие лапы с двойными крючками на конце с хрустом отламывали породу и стекло, иногда ломались сами, но на их месте оказывались новые, неповреждённые, словно бы за стеной их имелось великое множество.

Роберт не боялся, но так было не всегда. До того, как между ним и тем, что бешено крошит камень с той стороны, стало много общего, до его, Роберта, смерти и начала трансформации, страх умереть парализовывал, главенствовал, подчинял.

Он раскрыл рот и чуть высунул язык. Слишком короткий, слишком бессмысленный, почти не чувствительный - только ко вкусам. Но большего и не требовалось. Роберта интересовал привкус стали. Тот самый яд.

Да, это он! Этот яд отравил его! Вот что поможет ему! Нужно просто впустить смерть! Надо же, он всё это время ощущал привкус смерти! А ведь стоило просто остановиться, дождаться пока кисло воняющая и смеющаяся гибель нагонит его! Всего-то!

Воодушевлённый, он опять обратился к экзотелу, и почти уже развернул его, чтобы ударами манипуляторов раздробить стену, отделяющую его от забвения - в этом нерве они без труда дотягивались до выхода. Но вдруг увидел троих.

Они шли к построенному им городу. Медленно, почти крадучись, словно боялись его. Знакомые и незнакомые одновременно. Роберт сказал бы, что двое были людьми, но ведь это не совсем так. Людей там… одна целая, одна сотая… Или даже тысячная.

Третий был… не совсем живым. Точнее заготовкой, чей мозг оккупирован, захвачен. Роберт чувствовал: это существо, как и многие, рождено насильно. Но не по отношению к нему самому, а по отношению к Инкунабуле. Она смотрела на него, дарила своё бесценное внимание вынужденно, и оттого страдала.

Создавая город, Роберт хотел увидеть его обитателей. Недолго, но надеялся, что они, как и в первый раз, оживут. Но Инкунабула не обращала внимания на его старания. И только теперь он понял, почему.

Ей было больно…

Бессмертная заготовка-пиявка, насмерть присосавшаяся к ней… Закупоренный кем-то канал… Белые иглы, пронзающие её нервы… И страж, оглушительно кричащий на поверхность. Всё это причиняло Инкунабуле такую боль, один краткий миг которой убил бы сотни Робертов…

Что может её утолить? Есть ли хоть что-то, способное унять боль существа, подобного Инкунабуле?!

И внезапно она отозвалась. Роберт позабыл даже про рвущуюся к нему смерть, про вонь, про тех троих у города, про всё, решительно всё - он попал прямо под взор Инкунабулы!.. На один краткий миг он умер и снова воскрес. Завершился и возобновился. Осознал себя бесконечным.

Заодно оживал и его город. Из тумана поднимались высокие бледнокожие люди, и тут же возникли разговоры, послышалась музыка и… песня! Роберта пронзило - это она! она разбудила его! она вытащила из тьмы, и привела к частице Инкунабулы! она устроила всё так, чтобы Роберт вновь стал человеком!

Возвращалась утраченная память. Большими кусками, вперемежку со стыдом за собственную слабость и решимость во что бы то ни стало догнать ту, кто нуждается в его защите. Эти чувства были последними, что он испытывал перед оцепенением и началом метаморфоз.

Будучи на месте скульптора, под прямым взором Инкунабулы, трясущийся всем телом Роберт ощущал и осколки её внимания. Это было похоже на калейдоскоп, в котором не хватало двух цветов, где каждая смена ярких клякс сопровождалась нестерпимой болью и абсолютным блаженством одновременно, и разницы между ними не существовало. Он видел картины отражением. Даже отражением отражения - перевёрнутые, вывернутые, скомканные и растянутые, они, тем не менее, оставались узнаваемы.

Кто-то прямо сейчас стоял у неуклюжей надписи на здании Общего дома в каменном городе… Роберт увидел тени, что окружали плотно закрытый контейнер, изнутри которого сквозь толстое стекло бился свет. Инкунабула смотрела на него. А Робертово творение, белый город, как и он сам, ожили всего лишь по касательной, случайно.

Инкунабула почувствовала близкое избавление. Почувствовала Слово.

А в белый поющий город вошла Вика. Роберт радостно закричал, но услышала его только многоногая тварь. Он было отнял руку от экзотела, но остановился. Выхода нет. Куда ни глянь - камень. И смерть, чей привкус металлом лежал на языке постоянно, доламывала последние куски мешающей породы…

Но было что-то ещё… После всего, что он пережил, Роберт отказывался так вот взять и помереть. Не теперь. Сейчас это было бы слишком просто. Как когда-то слишком просто для скульптора в этом нерве было поднять светящийся голубым диск. Самое простое не всегда лучшее. И точно не всегда верное.

За миг до грохота проломленной стены Роберт понял, что смешивалось на языке с опостылевшим привкусом. Это была надежда - лёгкая, невесомая сладость.

Карина с визгом бросилась на добычу, но на пути её встали десятки могучих рук новоявленного скульптора.

Глава 17. Голос закулисья

— Вы так и не ложились?!

— О! Тимофей Тимофеевич, подойдите, подойдите!.. - вместо ответа поманила Рената. - Смотрите!

Карантин соблюдался даже после того, как панель была взломана, и из числа образцов пропал наиболее ценный - квантовый мозг. Но Рената спешила настолько, что предпочла расположиться прямо тут, в лаборатории, где не так давно препарировали тело Бёрда. Худая, бледная, с острым быстрым взглядом, круглолицая Рената сама сейчас походила на ксеноса в этом жёлтом громоздком спецкостюме.

Буров подошёл к стеклу. Подбоченился. Рената не легла спать не только вопреки прямому приказу, но и здравому смыслу! Почти сутки бодрствования перед погружением, потом сама эта смутная процедура, которая ну никак не могла пройти для психосервера бесследно, а теперь ещё и три часа в лаборатории, согбенно над образцами!

Но грозовая туча на лице Бурова никак не впечатлила Ренату.

— Кровь Майкла абсолютно идентична… чему бы вы думали?.. - тянула интригу она. - Ха!.. Транспортному раствору!

Буров не шелохнулся. Не могла же в венах искусственного человека течь дистиллированная вода?.. Да и кровь Бёрда светилась, а транспортный раствор - нет. Совершенно точно, налицо переутомление. Буров ткнул в интерком, и проговорил:

— Командир только что сообщил, что челнок уничтожен, Рената Дамировна. Они возвращаются. Вам бы лучше…

— Ты не понимаешь, Тимофей! - вдруг соскочила на “ты” перевозбуждённая Рената. - Вот что такое транспортный раствор?

Она знала, что Буров не ответит. Ей бы не ответил никто, потому как транспортный раствор для “прыжка” Антонова - тайна за семью печатями. Притом охраняющая сама себя. Под микроскопом, да и просто на вид это всегда была вода. Мёртвая - чистый дистиллят. И ничего примечательного. Если бы не одно “но”. Вес не соответствовал массе более чем на девяносто четыре процента! То есть, если литр обычной дистиллированной воды весил без какого-то мизера один килограмм, то литр транспортного раствора едва дотягивал до пятидесяти грамм. Он был почти невесомый!

Но, так или иначе, основой для воссоздания тел совершивших “прыжок” космопроходцев был именно он, транспортный раствор. На вопрос как из меньшей массы получалась несравнимо большая ответить не мог никто, а способ производства раствора хранился в жесточайшем секрете.

— Обойдёмся без экзаменов, Рената Дамировна…

— Подожди, подожди! Ты не понял! Смотри!

Рената поднесла к стеклопластику контейнер с чем-то мутным, молочно-перламутровым. В веществе явно прослеживались голубые вкрапления, но на них не получалось сфокусироваться. Куда ни глянь, “светлячки” тут же исчезали.

— Что это?

— Транспортный раствор, - торжествовала Рената.

— Почему он… такой?

— Я не знаю. Но под микроскопом это - дистиллят. Ничего не поменялось. Это ещё что! А остатки мимика и Пустого? Ты видел, как они сейчас выглядят? Я покажу!

Рената, шурша великоватым спецкостюмом и цепляясь за углы столов, бросилась к стеллажам хранилища во второй раз. Буров терпеливо ждал. Он давно вошёл бы, но протокол карантина… Кто-то должнен оставаться снаружи, пока остальные члены группы бредут обратно.

— Ничего не напоминает? - она поднесла к стеклопластику ещё один контейнер.

Опять голубоватая фосфоресцирующая жидкость. Это запросто мог быть как сок хвойных гигантов Ясной, так и кровь лжеамериканца.

— Анализ показывает то же?

Рената ошалело закивала и заулыбалась. Анализ показал дистиллированную воду. От мимика, уничтоженного протоволной, в прямом смысле осталось мокрое место. И эта самая “вода” практически ничего не весила. Выходило, что повторитель состоял из транспортного раствора. Или крови убитого той же протоволной совершенного синтетика.

— Ты мне скажи: как кровь Бёрда могла быть транспортным раствором?! А само тело?.. - поправила она съезжающий шлем. - Ты даже не представляешь, какие нагрузки оно могло бы вынести! При такой-то регенерации! Не уверена, что оно выдержало бы радиацию космоса, ведь в этом случае регенеративные способности организма стали бы скорее предпосылкой для возникновения рака… Если, конечно, они основаны на механизмах клеточного деления… И… если подумать, то вряд ли… Скорее его регенерация - заслуга транспортного раствора. Ты же понимаешь, что таких совпадений не бывает?.. Что вообще всё это, - она потрясла контейнером с остатками мимика, - означает?!

Рената спрашивала с надеждой. Думала, что Буров станет спорить, приведёт кучу аргументов против. Переубедит её, особо-то не убеждённую.

Но Буров молчал.

Простым людям, занятым восстановлением страны и общества после войны, не было большого дела до всех этих вопросов. Откуда взялся Ординатор? Неважно. Кто или что он? Туда же. Почему такая чудовищная пропасть между бытом людей и достижениями космоходства? Ну какая к чертям свинячьим чёрная дыра на службе человечества, если не менее страшные чёрные дыры зияли повсеместно в покрытии даже наиважнейших магистралей?!

Буров ещё накануне высказал свои соображения по поводу настоящей цели их экспедиции. Рената сперва не согласилась, начала было спорить, цепко держась за веру в людей. Главным её аргументом было, что Константин Корстнев, начальник лабораторий ЦУПа, их с Романом хороший знакомый, да и вообще человек хороший, болеющий за дело душой, просто не способен на это. Что Корстнев не допустил бы запуска экспедиции смертников. Что это бесчеловечно. Что она чувствует в нём хорошего человека, который по своей воле ни за что бы так не поступил. Что…

Аргументы раз от раза накатывали волной на скалу - Буров стоял на своём. Их послали умирать. Даже не так - умереть. Геройствовать им не полагалось. Они и очнуться-то не должны были. Как тем несчастным, им нужно было просто-напросто сгореть в капсулах. Но они не сгорели. Почему-то.

— Нас изначально вели. Нет никакой программы “прыжков”. И космоходства нет, Рената Дамировна. Это театр, фикция. Нам всё это дали. Мы - слепые котята. Если котят посадить в лодку и оттолкнуть, и они вдруг доплывут до того берега живыми, мореплавателями они всё равно не станут. Ординатор, протоволны, “прыжок”, чёрные дыры в “Герольдах”… - играл желваками Буров. - Всё это не наши технологии. Но думаю, мы выясним чьи. Не зря война началась из-за информации именно с Ясной. Не зря восстанавливать связь с ней решились в последнюю очередь. Не зря нас послали помирать. Мы найдём, где тут собака зарылась. Но для начала нужно просто выжить.

— Но ведь это ещё не всё! Ты говорил… - Рената немного смутилась. - У тебя Q-рак, верно?..

— Верно, - спокойно ответил Истукан. - За неделю до “прыжка” на Цереру-3 нашли. И вместо списания отправили сюда.

— Дело в том, что я изучила образцы пищи белотелых. Эти сизые блямбы, кошачий корм - ей-богу! Только вот дело в том, что это человечина.

— Консерва? - губы Бурова скривились, чуть-чуть не дотянув до улыбки.

— Я бы сказала “кансерва”, - невесело посмеялась Рената.

— Не понял…

— Никакого консервирующего вещества я не обнаружила. Вообще. Это чистое, измельчённое и отпресованное мясо человека. И эти блямбы, да, не портятся. Но не потому, что они на Ясной, и тут всё “бессмертно”. А потому, что стопроцентно поражены Q-раком.

Вернись Буров домой, его ждала бы сначала смерть, а затем кремация. Трупы “надутых” Q-раком людей сжигали везде и всюду. Не так давно при ООН даже организовали военизированный корпус, который только тем и занимался, что уничтожал трупы умерших от Q-рака людей в бедных странах. Хоронить их было строго запрещено во всём мире.

Потому как они “жили”. Без грамма жира, трупы представляли собой сильно увеличившуюся в объёме деформированную мышечную массу. И, главное, продолжающую “тлеть” жизнью. Температура трупов была около десяти градусов Цельсия, сердце окоченевшим, как и лёгкие, а кровь - свёрнутой. Но оставались токи в нервной системе, что давало повод спекулировать как политикам, так и всяким проходимцам, бредившим зомби-нашествием. Иногда и то, и другое случалось в одном лице.

Клетки, поражённые Q-раком, не интересовали ни падальщиков, ни даже бактерии. Трупы могли лежать на солнцепёке месяцами, пока их не сожгут - уродливые, вздутые, нередко подёргивающиеся…

— Вы же говорили, что белотелые каннибалы? Прионные белки.

— Либо одно другого не исключает. Либо мы с ними “родственники”.

***

Все четверо стояли в полукруг и бурили взглядами ЭВМ: кто-то с погашенной только что Ординатором ненавистью, кто-то с непониманием и даже отчаянием.

Их предали. Бросили в огонь, как жертву. Свои же.

— Записалась? - чужим голосом выдавил Роман.

Буров кивнул и нажал на воспроизведение.

— Повторяю. Контакт первой степени. Протокол пять в действии. Режим радиомолчания отменён. Запрашиваю поддержки у всех, кто меня слышит. Ориентир - скала в форме языка. Скала в форме языка, высота восемьсот семь метров. Посылка под угрозой захвата, смещаемся к северу, к плато с геоглифом. Повторяю…

Никто уже не думал скрываться. Запись кричала на всю планету, в открытую, как недавно Высоцкий. И голосом настолько знакомым, что сводило скулы. Это был добряк Костя Корстнев, собственной персоной. Заботливый начлаб, борец с бюрократией и просто хороший мужик.

— У них Оля…

Мир перед глазами мутнел от гасимой током Ординатора ярости. Холодные пальцы Романа, казалось, чувствовали тепло жирной шеи Корстнева, ощущали хруст её податливых позвонков…

Уже не возникало вопросов что есть Слово и где оно. Неясно почему Софию Танек не распознал Ординатор, вполне возможно, что эта информация была просто заблокирована, но это уже не так важно. Важно, что она и являлась Словом в первый раз. Она пропала из колонии, когда экспедиция Кислых вернулась из разведки в горах. Пропала не мистически, и даже не сбежала, внезапно свихнувшись или надышавшись триполием.

Она погибла от рук Ганича. Может, умысла убить и не было, дело не в этом. Леонид Львович сопровождал Слово, заложенное в голову уникума-психосервера, на Ясную в далёком и спокойном ещё тридцать девятом. И активировал его, приняв решение уничтожить экспедицию белотелых, с которой они столкнулись. Хотя должен был доставить в Храм…

— Но если Оля жива… почему тогда повторитель…

— Я не хочу знать… - вместо Романа прошипела из-под глыбы Ординатора холодная змея.

В голове вертелось слово ржавое, ребристое - армантроп. Кто-то на Земле решил за них двоих, что простое человеческое счастье ничто в сравнении с высокими целями. Кто-то использовал их обоих втёмную. Олю как сосуд для Слова, его как… А его, чтоб вопросов потом не задавал - в расход. И какое кому дело, что они там себе напланировали? Неважно же, что эти двое мечтали о полноценной семье, о ребёнке!

Армантроп. Человекооружие. Мог ведь и рассказать всё Ганич, этот старый боголюб. Сразу, напрямую, без всей этой проповеднической шелухи. Сам же был в одной упряжке с ними, хоть, возможно, и не догадывался. А хотел ведь рассказать. Недаром же там, в тумане леса, спорил с Буровым и попутно говорил о теории взрыва АЭС Вогтль. О том, что все четыре реактора - верно ведь подметил! - взорвались одновременно от перегрева. И что подобное отряду спецназа было бы не под силу - защитная система у американцев стояла грамотная, мозаичного типа, и воздействовать на все реакторы сразу с одной точки у диверсантов не вышло бы.

Роман выключил запись и повернулся к остальным:

— Нас четверо. Повреждённая не в счёт. Путей возврата по-прежнему нет, зато мы знаем, что не одни. И что нас выбросили за борт. У них моя жена. Вы вольны делать, что хотите - с этого момента я не командир. Раз уж тридцать третья экспедиция официально считается погибшей. Что ж, пусть так и будет.

— Нам надо держаться вместе! А может это просто подкрепление?

— Ренат, я пойду в горы… В любом случае, понимаешь? Хотите - можете идти со мной. Вместе у нас больше шансов, да. И это не подкрепление, Ренат. Подкрепление не бродит по планете в режиме радиомолчания.

— Я с тобой, командир, - решительно заявил Иван.

— Нам нельзя разделяться. Да и нечего тут делать, - пожал могучими плечами Буров. - Разве что соискателей в гости ждать. А там мы вытряхнем из Кости всё, что он знает. И вернёмся через их капсулы.

— Не смотри на меня, - округлила глаза бледная и чересчур подвижная Рената. - Я с тобой в любом случае. Вытащим Олю вместе. И домой. Домой-домой! Я печенья хочу в ванилином.

Это был выход в один конец. Все понимали это, и никто не бросался собирать контейнеры с водой и питательной смесью. Да и единственный оставшийся транспортёр не прошёл бы в горах, поэтому провизии с собой космопроходцы прихватили по минимуму, в расчёте на непростой пеший путь. Единственное, что взял с собой каждый, так это ПИМ.

Иван умудрился прикрепить протоволновой излучатель к бедру своей “Осы”. Заряжая запасной аккумулятор, Роман смотрел на него и думал: парень ведь напрочь позабыл про страхи перед экзотелом. А что, если Ординатора опять не станет, но на этот раз Иван будет внутри экзотела?.. Рената утверждала, что проведённая психокоррекция глубинна, что она если и зависит от Ординатора, то не намного. Но отчего-то Роман сомневался.

Иван был одного возраста с Лёшкой Корстневым, сыном этого добродушного толстячка, что запустил их помирать за сто десять световых. Вот интересно, а если вместо Ивана тут оказался бы он, Лёшка?.. Что бы тогда запрашивал в эфире начлаб?

Врали все. Ложь - часть человеческой натуры. Наверное, неотъемлемая. Не зря же желая очеловечиться, синтетик, называвший себя Майклом Бёрдом, в первую очередь подражал именно ей, постоянно нагромождая новые этажи вранья.

Роман сжёг тело Саныча - не хотел оставлять на откуп Ясной то, чего она не могла по определению. Вынес его наружу, прямо на песок, обложил запасными колёсами для транспортёров и поджёг. И долго заворожено глядел на голубоватый, как от газовой плиты, огонь. Он был словно бы жидким, не устремлялся вверх, а стелился, растекался обжигающим облаком. Наверное, об этом феномене упоминал заблудившийся в себе юнец Трипольский. Ясная даже тут была другой.

С остальными телами поступили так же. Люди, пришельцы для этой планеты, горели дымно, чадили чёрным, но жара от огня датчики экзотел на расстоянии пары метров не фиксировали. Голубой огонь стекал с верхних тел на нижние, обнажал их, наперво съедая одежду, затем брался за кожу. Мёртвые лица учёных-женщин - Хельги Йендаттер и Агне Христичас - казалось, смотрели на Романа с благодарностью. И назиданием.

***

Иван ещё долго ощущал тошнотворно-сладкий запах гари. Хоть по идее и не должен бы, ведь как и командир, находился в экзотеле. Но он когда-то настолько впечатался в мозг, что вдыхать копоть было не обязательно, достаточно просто не сопротивляться памяти...

Дышать на Ясной можно было и напрямую, но кто знает, что ещё она приготовила. Поэтому решили не пренебрегать брикетами “китайского воздуха”, запасы которого хранились в складе, где когда-то пряталась от свихнувшегося Иконникова бедняга Джессика Бристоу. Иван собрал несколько полноценных брикетов для экзотел и скафандров, отнёс в ангарный и вернулся за небольшими, которые вставлялись в противогазы. Но к своему удивлению не нашёл нужного количества. Зато нашёл кое-что другое.

Его было видно только с этого ракурса - из-за стеллажей у дальней стены, где под ворохом одежды ещё могли найтись те самые брикеты в противогазы. Едва Иван обернулся к выходу, символ сложился сам. Как мозаика в музее оптических иллюзий, он распадался, стоило шагнуть вбок. Стойка полок, выгнутые почему-то кронштейны, странные потемнения стен симметричной дугой вверх… Всё это вдруг сливались в очевидный трезубец. Но почему его видно именно отсюда?

Иван глянул под ноги. Он стоял ровно там, где Джессика устроила себе лежанку. Минимум дважды в день она находилась в этом месте. Значит, не видеть символ-трезубец попросту не могла. Вряд ли она сама сделала его. Скорее, кто-то пытался что-то сообщить Джессике.

Иван любил графологию и каллиграфию. И, будь этот кто-то знаком с греческой письменностью, можно было бы сказать, что символ - эллинская буква “Пси”, что означало “душа”…

Рената и Буров нашлись в медблоке. Инженеру накладывали тугую низолиновую повязку на рёбра, чтобы движение не отзывалось болью в не совсем ещё сросшихся рёбрах. Роман первым узнал об Ивановой находке. Несмотря ни на какие обстоятельства, он оставался для него командиром.

— Это страж, - подумав, заключила Рената. - Он показывал Джессике символ. Видимо, это существо способно воздействовать на материю. Или, что вероятнее даже, страж воздействовал на разум самой Джессики, чтобы она сама…

— Там кронштейны в палец толщиной, Рената Дамировна… - засомневался Иван.

— Не думаю, что символ имеет то значение, о котором сказал Иван, - вставил Буров. - Если только этот самый… страж родом с Крита.

— Или Афона, - посмеялся Иван. - Эта буква и в церковном старославянском есть.

— Кислых?

— Вряд ли, - покачала головой Рената. - Думаю, всё-таки страж. Не знаю, кто он, но подозреваю, что это ифрит. Возможно, он охраняет что-то на Ясной… Что-то, что Ганич персонифицировал для меня ребёнком. И, почему-то, с синдромом Дауна… Что-то начатое, но не довершённое, что-то… до чего хотят добраться и белотелые, и люди. Кстати, Леонид Львович называл их своими “собратьями”.

— Единобожцы?!. Их только не хватало, - возник в проёме Роман. - Что, Корстнев по-твоему похож на верующего?

— А они разве выглядят как-то особым образом? - парировала Рената.

— Интересно, если страж без труда лезет в голову людям, - нахмурил брови Истукан, - может, есть и обратный путь?..

— Я предлагала… - как бы в сторону проговорила Рената.

— В погружении в повреждённую не было необходимости. И не будет - мы оставим её тут, - напомнил Роман. - Но как факт…

— Как факт - да. Механизмы одни и те же. По-сути, страж тоже действует через Ординатора, только другого, более… сильного что ли… И при необходимости я могу обратиться к нему. Но… только если мы возьмём с собой Милославу. Она - передатчик.

— Исключено, - отрезал Роман.

— Или если ты будешь ближе к самому стражу, - вставил Буров.

— Или так.

Тридцать третья экспедиция покидала стыкованные буквой “Г” модули в молчании, но каждый прокручивал в памяти мнемозапись с призывом Корстнева. Спектакль пошёл не по сценарию, и режиссёру пришлось вопить из-за кулис.

Что ж, невольные актёры готовы откликнуться.

Перед самым уходом из медблока Рената задержалась. Она подошла к капсуле гибернации, где мирно спала ни в чём не повинная девушка. Положила ладонь на стеклопластик, сквозь которой в синем цвете виднелось осунувшееся лицо повреждённой. Странно, но у Милославы так и не начали отрастать волосы…

Рената посмотрела на свою ладонь на стеклопластике и вспомнила жест, который часто изображала Милош. Мизинец прижат к безымянному, средний - к указательному, а большой смотрит в сторону. Чем не трезубец?..

Запас сна капсулы до прихода Ренаты составлял ещё двести восемьдесят часов. А после - два с небольшим. Ровно столько требовалось системе, чтобы экстренно, но без последствий вывести из гибернации девушку, ведь блокировка была только что снята, а сама капсула вручную приоткрыта…

Глава 18. Алгоритм эволюции

Трипольский ещё никогда не испытывал такую боль - как бы наложенную одна на одну. Физическую почти удалось утихомирить. Достаточно просто не глядеть на иссохшую, растрескавшуюся кожу руки. И стараться не шевелить окоченелыми пальцами, что, правда, давалось труднее, ведь хотелось этого постоянно.

Куда страшнее жгло осознание: он почти не резонировал. Он, Алексей Трипольский, не вошёл в число немногих, которые, со слов мистера Макленнора, могли без ущерба для себя контактировать с протоматерией, а значит, работать с ней долго, продуктивно и без оглядки на собственное состояние. Повезло хоть, что не вспыхнул, как тот несчастный, что “подарил” планете Карину.

Это было фиаско. Позорное поражение, и Фарадей плакал, не сдерживаясь. Да, от него ничего не зависело, но мысль эта не приносила облегчения. Он ненавидел себя: тощие, трясущиеся руки, слабое сердце, готовое от любого шороха забиться мимо ритма. Всё эта хилая оболочка! Это она не резонировала с изначальной субстанцией Вселенной, отвергалась ею, как нечто недостойное, ущербное.

Захотелось сбросить её, вылезти из тонкой сухой кожи наружу, как из того скафандра…

Но Мистер Макленнор был снисходителен. Он сказал, что Джессика Бристоу резонировала лучше, но ненамного. Что пока ничего не потеряно, и что шансы всё успеть у них есть. Но для начала нужно отбить от соискателей вызванный транспорт.

Макленнор ушёл не меньше двух часов назад и пока не вернулся. Хоть и сказал, что место приземления совсем рядом, ведь он готовил всё заранее и даже расчистил площадку в горах, поближе к собственной лаборатории. Ясная была устроена так, что все управляемые аппараты могли опуститься только в строго заданные точки, на холмы, под надзор стража. Лес укрывал все три материка, окольцовывавшие Ясную, а открытые пески вдоль океана, где не было хвойных гигантов, попросту проглатывали всё, что их касалось. Сразу. Как голодный Шаи-Хулуд, гигантский червь из позабытой всеми, легендарной Дюны…

Несмотря на то, что рука горела, становилось холодно. Возможно, его просто знобило от пережитой боли. Трипольский встал и направился к транспортёру.

Поесть. Нужно просто подкрепиться. Жаль, не догадался прихватить печенья, которое готовила Рената Дамировна. В сравнении с обедом из сухой смеси и солёной воды они просто божественны!..

Квантовый мозг Алан Макленнор почти сразу куда-то унёс. Фарадей предпочитал думать, что где-то есть некие особые условия, но мысль о недоверии настойчиво стучала в темечко. Тепло ликования, которое разливалось от солнечного сплетения ещё не так давно, сменялось сосущей пустотой. И та, питаемая тревогой, росла с каждым часом.

Что-то было не так… Что-то ускользнуло от его внимания… Что-то критически важное.

Стены пестрели иероглифами, среди которых, как выяснилось, “китайских” было от силы процентов сорок. Остальное - набор никак не связанных, разнородных знаков, литер и символов, соседствующих кое-где с примитивными изображениями, очень похожими на наскальную живопись.

Трипольский никак не мог взять в толк - на кой всё это? Зачем скульпторам, подобно каким-то неандертальцам, украшать стены? Не из тяги же к “прекрасному” представители цивилизации четвёртого, а может и, чем чёрт не шутит, пятого типа по шкале Каутца изображали всевозможных существ эволюционной видовой цепью! И уж точно не из любви к каллиграфии исписали тут всё никак не связанными иероглифами и символами! Во всём этом должен быть смысл…

Идея, заложенная в ту самую шкалу, по которой было принято “мерить” возможные ступени развития инопланетных цивилизаций, Трипольскому никогда не нравилась. Он давно критиковал модель, где за основу основ взято потребление энергии цивилизациями, но не предусмотрена сама эволюция генерации той энергии. Шкала фантаста Каутца, как и её предшественница, шкала Кардашёва, были некорректными с его точки зрения. Да и не только его. Много кто неглупый из мира науки утверждал, что развитие звёздных цивилизаций пойдёт скорее по пути повышения эффективности энергопотребления, а не прямолинейной и неизящной энергетической экспансии. Трипольский не раз отмечал, например, несостоятельность такого астроинженерного сооружения, как сфера Дайсона, которую даже пару-тройку раз “обнаруживали” земные астрономы.

Цивилизации уровня ифритов-скульпторов наверняка нашли источник энергии гораздо менее громоздкий и гораздо более эффективный, чем звёзды. И, подозревал Трипольский, этот самый источник - протоматерия. Либо же напрямую завязан на ней.

Фарадей шёл по кругу вдоль стен, баюкая саднящую кисть. Поиск смысла всей этой “наскальной живописи” занял его не на шутку. И чтобы было проще, он по привычке воззвал внутрь себя - Ординатор хорошо помогал в вопросах систематизации и мог сохранить множество мнемокадров для дальнейшего сравнения. Но вместо бесполого голоса наткнулся на вату молчания. Орешек был как бы замершим, поставленным на паузу. И отчего-то было ясно, что Рената Дамировна тут не при чём.

Придётся всё делать самостоятельно. И мысль эта порядком раззадоривала.

Наперво Трипольский выделил повторение спирального символа. Он встречался часто, и всюду занимал центральное место. Через какое-то время сомнений уже не оставалось - так ифриты изображали себя.

Двустороннего паука он отметил ещё на входе. Трудно было не отметить - чудище то ещё! Наверняка это условное изображение чего-то, возможно явления, или даже цивилизации, но явно не живого существа. Подобная аберрация нежизнеспособна, это уж точно. Хотя…

Изображений живых существ более чем хватало. Нанизанные на вездесущую спираль, но уже витую, двойную спираль ДНК, они имели чёткие этапы развития. Один виток - один этап. Понятно, что всё это тоже было условностью. Но это-то и ставило в тупик! В голове жужжало назойливое “зачем”. Вряд ли всё это старательно вычерчено тут, чтобы не забыть. Или для него, пришельца с далёкой Земли. Чтобы было наглядней и удобней.

Существ по зелёным стенам насчитывалось, наверное, не меньше нескольких тысяч! Это были и вполне знакомые приматообразные, и черви, и маллюски, - только почему-то думалось, что сухопутные, - и рыбы, и птицы, и насекомые, и ещё кто-то, кого так вот запросто не получилось отнести к конкретному виду. Великое множество! И все - разложены поэтапно.

Трипольский вдруг остановился. Одно существо сильно напоминало человека, во всяком случае, выглядело вполне антропоморфным, и располагалось почти на самом верху, под покатым сводом. Но внимание Фарадея привлекла не форма, ведь подобной похожести тут хватало.

Над этой цепью виднелся знак. Небольшой символ… трезубец как бы… Ничего аналогичного над другими спиралями с нанизанными на них существами пока не встречалось.

Трипольский прищурился. Вот где Ординатор помог бы!

Такой же символ-трезубец нашёлся на противоположной стороне купольной стены. Бог знает, каким образом Трипольский разглядел его из-за колонны, да ещё и с такого расстояния. Он, символ, красовался над изображением существа, отдалённо похожего на чешуйчатую гориллу без шеи и с плоской головой, явно задуманной под таранные удары.

Но был и ещё интересный момент.

Стены делились на равные секции, как бы экосистемы в современной, привычной человеку биологии. На вершине всегда находилось существо со знаком-трезубцем, а прямо над ним - круглая спираль. Но изображённая не так, как обычно, а штрихами, была как бы недорисованная. Или незаполненная…

Рената Дамировна говорила, что Ординатор - это искрящаяся сфера. И, будь она здесь, наверняка сказала бы, что эти штрихи - он, Ординатор.

Мысль очень понравилась Трипольскому. Он даже похвалил себя. И, если так, выходит Орешек - дело “рук” ифритов? Смелый вывод, смелый… Но это пока лишь гипотеза.

Получалось, что над каждой экосистемой главенствовал некий вид, выше которого находился только Ординатор. Отсюда значение символа-трезубца становилось вполне ясным.

Это был разум!

Но ведь и это ещё не всё. Экосистем Фарадей насчитал семь. Над каждым нависал свой “Ординатор”, который соединялся почти незримой нитью-бороздкой с соседним, но помимо этого ещё и с ужасным двусторонним пауком, восседавшим на спиралевидной паутине. Фарадей нахмурился. А ведь паук появился тут позже! И то ведь не паутина его, а просто огромная спираль по центру, вокруг колонны! И именно к ней тянулись нити от всех “Ординаторов”. А двухстороннее чудище - дело рук белотелых, наверняка!

Чёрт знает что вообще! У всего этого просто обязано быть функциональное назначение!

Трипольский злился. Нужно было успокоиться и хорошенько поразмыслить. Всё увиденное сильно напоминало… книгу?! Точно!

Он остановился.

Так и есть! Эти экосистемы были прекрасно продуманы и, хоть и замкнуты, но явно рассчитаны на соотношения между собой. Но притом искусственно сокращённые до минимума, лаконичные настолько, насколько вообще возможно, чтобы сохранить саму функциональность экосистемы. Всё это очень походило на старательно продуманные творения фэнтези-мастеров начала века. В первую очередь количеством разумных рас - венцов искусственно продуманной эволюции! Тут их было аж семь!

“Наскальная живопись” была алгоритмом. Притом наверняка каждый символ и изображение несли значительно больше информации, чем он воспринимал. Трипольский глянул под ноги, сглотнул. Белый глянец затянул пол Узла едва Макленнор убрал пьедестал. Но куда бы ни ступал Фарадей, вокруг его ботинок возникал слабый прозрачный ореол, сквозь который виднелось озеро приторно-голубой “сгущёнки”.

Протоматерия. Источник всего. Может, она разумна?.. И вся эта живопись с иероглифами, этот алгоритм эволюции - для неё?..

Странно, но рука, которую он погрузил в протоматерию, больше не тряслась. И это пугало даже больше онемения и бескровных трещин по коже. Которые почему-то становились меньше…

Он пригляделся. Трещины и вправду затягивались. Кожа вновь становилась гладкой! Выходит, протоматерия регенерирует ткани его тела! Как у Бёрда! Только у “человека” Макленнора это происходило на порядок быстрей.

— Они не пришли.

Трипольский подпрыгнул от неожиданности. Алан Макленнор появился совсем с другой стороны, бесшумно возник в одном из нескольких коридоров, ведущих из Узла.

— Кто?.. - не сразу сообразил растерявшийся Фарадей.

— Соискатели никак не отреагировали на спуск орбитального транспорта, - широкими шагами Макленнор прошёл к колонне. - Настолько озабочены запуском инкубационного алгоритма. Выходит, они не знают, что страж не может его начать в полной мере. В противном случае пытались бы препятствовать в первую очередь нам.

— Не может?

— Нет. Но изолировать орбиту он уже начал. Потому мы и торопимся. А запустить алгоритм целиком ему мешают.

— Кто? - заладил не отошедший от испуга Трипольский.

— Нет данных. Возможно, это Валентина Кислых. Часть её команды так и осталась запертыми в Ядре. Они бы давно погибли без питания, но из-за свойств протоматерии их жизнь ещё допустима. Вероятно, они каким-то образом влияют на действия стража. Как твоё состояние, мистер Трипольский?

— Я готов начинать, - бойко соврал Фарадей.

— Запас времени не большой. Ты питался?

— Да. Смесь не очень, но…

— Тогда следуй за мной.

Опять вынырнул пьедестал. Макленнор что-то нажал, потом провёл указательным пальцем по желобку сверху. Пальцем правой руки. И пол снова растворился.

Но на этот раз протоматерия не потекла ручейками к пьедесталу. Всё озеро целиком начало вдруг приближаться. Трипольский занервничал, поглядывая то на “Осу” Макленнора, то вниз, под себя. Окунаться в озеро полностью не входило в его планы…

“Лифт” остановился у самой кромки, за пару секунд до крикливой паники Фарадея. Капли теперь успевали пролететь всего несколько сантиметров, прежде чем коснуться с обратной стороны прозрачного пола и стечь обратно. Оказалось, тут внизу были ещё несколько ходов, в один из которых Макленнор и направился.

— Выявленная протоматерия имеет свойство без потерь переходить из массы в энергию и обратно, - прошипели динамики выцветшего экзотела.

— Что значит - выявленная? - этот вопрос был самым простым и самым юрким, остальные пока слишком неуклюже ворочались в голове Трипольского.

— Люди не видят протоматерию. Хотя на Земле её предостаточно. Тут, на Ясной, она не скрыта.

— Почему?

— Потому что Ядро Земли было запущено, старт эволюции был дан миллионы лет назад. Здесь всё застыло в зачаточном состоянии. Скульпторы не успели.

Несогласие готово было выплеснуться наружу кипучей лавой, но Трипольский смолчал. Его смущало утверждение Великого Никто науки, что Земля, их с ним родная планета, тоже подверглась обработке скульпторами. Что они, люди - их продукт. Фарадей почему-то допускал это без особого энтузиазма.

Диссонанс вызывал размах эволюции на Земле и скупость, узость и ограниченность её на Ясной. Если и то, и другое дело “рук” скульпторов-ифритов, то почему Ясная настолько уступает в разнообразии и структурной сложности Земле? Да даже Хиц-2 она уступает, хоть там всё живое во-первых хищное, во-вторых - в сущности один вид.

С другой стороны, если расшифровка содержимого стен Узла верна, то Ординатор прямое подтверждение слов Макленнора. Общеизвестно, что он был создан с помощью генной манипуляции, ускорившей развитие отдельной группы людей на территории Союза. Но в действительности, и теперь Трипольский убедился в этом ещё больше, он был “подарен” людям ифритами. И тогда возникал вопрос.

Почему не всем людям?

— Ядро - это компьютер, мистер Трипольский. Квантовый мозг планетарного масштаба.

Едва они оказались по ту сторону стены, как прозрачный пол поплыл обратно вверх. Трипольский отпрыгнул, испугавшись, что капли протоматерии, следовавшие за “лифтом”, могут попасть ему на спину. Вид голубого озера вызывал мурашки.

— В разработках нашего мозга мы использовали принцип протоматерии. Кубиты питаются и охлаждаются ей.

— “Мы”?.. Вы работали не один?.. - спросил Трипольский и тут же сам себе ответил: - Конечно же, проект “Ноосфера”!.. Кто-то помогал вам. Но, постойте, если протоматерия не видна людям, как вы смогли создать квантовый мозг? Даже два!

— С нами связалось Ядро. Мы вошли в Инструментарий.

Трипольский не понял ни слова: что за Инструментарий?.. какое Ядро связалось с ними - земное или то, что тут, на Ясной?.. И, наконец, кто, чёрт подери, “они”?!. Хотел переспросить, но не успел - Макленнор остановился. Пришли.

Это был своеобразный пульт управления: множество “глазков” на стене и потолке соединялись бороздами, а по центру было небольшое прозрачное оконце, сквозь которое виднелось основание той самой колонны, что держала небо с двухсторонним пауком в Узле. Но в действительности она ничего не держала. Потому как над самой гладью протоматерии вдруг заканчивалась множеством тонких блестящих игл. Некоторые были исчезающе-тонкими, некоторые загнутыми в крючки, а третьи - волнообразными.

Над оконцем были изображены два вытянутых телом “человека”, которые стояли лицом друг к другу и держали руки соединёнными над головами в узнаваемом жесте. Фарадей кисло усмехнулся. Это было “вулканское” приветствие, столь любимое умалишённой Милош. Мнимо трёхпалая ладонь.

— Приступим, мистер Трипольский, - сказал Макленнор с неизменным уэльским акцентом. - Положите руку вот сюда.

Но рука Трипольского осталась на месте. Пустота внутри постоянно росла, как ни старался он отвлечься или думать позитивно. Он разочаровывался, хоть и не мог никак понять почему. Что-то на уровне подсознания мешало ему наслаждаться исследовательским раем, в который, думал он ещё не так давно, Трипольский угодил.

— Долго мне… надо будет её касаться? - он смотрел на неправильную голубую каплю по центру пульта с ужасом.

— Джессика справилась за двадцать семь часов.

— Все двадцать семь часов она… мучалась?

— Она испытывала боль, - равнодушно подтвердил Макленнор.

По-сути, он не ответил на вопрос, но переспрашивать Фарадей не стал. Поочерёдно смотрел то на свою кисть - “здоровую”, трясущуюся, - то на голубую каплю, которая обещала ему страдания. Она явно была твёрдой и отличалась на тон-полтора от озера. И почему-то думалось, что прикосновение к ней будет ещё большим мучением.

— Если столько времени нужно для создания тела… почему тогда Карина появилась мгновенно?

— Кто такая Карина?

— Вериго, существо из виртуальной игры. Многоножка.

— Страж, - Макленнор был краток и явно начинал нервничать. Он же способен был нервничать? Вероятно, нет. Как можно нервничать без нервной системы? Но ведь акцент же зачем-то он изображал…

Трипольский потёр вытянутое лицо трясущейся рукой. В голову лезли разномастные вопросы, но он понимал, что не добьётся ничего, начни задавать их вот прямо сейчас и вместо того, чтобы приступить к созданию нового тела для Майкла…

— Мне нужна вся полнота картины, мистер Макленнор.

Фарадей произнёс это твёрдо. Ничто в жизни он не говорил настолько уверенно, потому как секунду назад ощутил под собой бездну. Пока он боялся смотреть в неё. Но рано или поздно это сделать придётся. И лучше быть во всеоружии.

— Приступай, мистер Трипольский. Первый этап займёт не менее пяти часов. Можно закончить всё за один этап, но ты будешь уничтожен. И нет гарантии, что Узел примет всю передаваемую информацию. Этого мы допустить не можем.

Трипольский поднёс руку к капле и зажмурился. Чтобы не чувствовать боль, можно множить или делить сложные числа… Можно…

Алгоритм Шора!.. Макленнор сказал, что для него он - таблица умножения! Но при этом преодолеть ассоциативный шифр Союза не смог.

Почему, мистер Трипольский?..

Вопрос в его голове прозвучал грузно, раскатисто - басом Бурова. Ответ был прост. Он блестел перочинным ножом около единственной ниточки, что ещё удерживала Фарадея над бездной пустоты.

Но Трипольский струсил. Он швырнул перочинный нож ответа куда подальше и покорно коснулся голубой неправильной капли.

Глава 19. Необратимые преображения

Они собирались в круг медленно, плавно смещаясь по сужающейся спирали в едином танце. Их становилось всё больше, и каждый, словно пуповиной, призрачной нитью от затылка соединялся с вездесущим перьестым туманом под собой.

Круглая площадь с закрученной колонной по центру заполнялась высокими белокожими людьми без всякой одежды - красивыми, черноглазыми, но худыми. Казалось, назревал какой-то праздник, пир. Неведомо откуда звучала музыка, слышались короткие переговоры, полные костляво-согласных звуков. Но главное - над площадью разливалась песня…

Большего изумления, чем на лицах певиц, наверное, невозможно было придумать. Две женщины, сидя друг напротив друга, удивлялись сами себе, напевая явно диковинные и незнакомые им слова. Иногда они ненадолго, всего на миг, замолкали и как бы вслушивались. После чего снова запевали ничего не говорящий им мотив про принца-ворона, при этом ничуть не коверкая русские слова. У окружения это вызвало то приглушённый свистящий смех, то странное оханье и щелчки языком, невесть что обозначавшие.

Вика с аборигеном стояли во внутреннем круге и смотрели на певиц с расстояния пяти шагов. Притом их самих не видел никто. Для долговязых людей, возвышавшихся над ними на три-четыре головы, их попросту не существовало.

Эти женщины явно обладали высоким статусом. Они сидели на одинаковых креслах, а снизу, под ногами кто-то шевелился. Туман в этом городе густел особо, и потому движение чешуйчатых спин было едва заметно. Словно бы вместо тумб под ступни важные особы использовали каких-то животных. Но если так, то почему животные ещё живы? Туманом же дышать нельзя…

— Она… слышит Слово… - абориген лучился почти детским восторгом. - Видишь… моя Виктория?.. Она сама… не понимает… откуда к ней… приходят слова… Как я… ждал этого!..

Часть музыки долговязые люди творили сами, неведомой работой рта и лёгких. Выходил целый ряд “духовых” - слышался даже “дудук”… Иные играли на струнных инструментах вполне привычного землянину строения, били в перетянутые тончайшей кожей двойные барабаны - всё было белым, даже белоснежным. А кругом, куда ни глянь, тянулись галереи статуй.

Это были как не очень ясные геометрические композиции, так и вполне натуралистические, до мельчайших подробностей изображавшие каких-то человекобогомолов или ящерообезьян. Встречались и вовсе слепки, недоделки на постаментах, будто мастер отвлёкся вдруг, едва придав форму, но не наделив работу ни единой конкретной чертой. И во всём этом отчётливо прослеживалось нечто объединяющее, явный лейтмотив, благодаря которому галереи смотрелись единой, цельной композицией. Как если бы статуи собирал - а они очевидно принадлежали разным народам и даже времени - один человек, и вкусу этого человека всё тут безоговорочно подчинялось.

— Они… живы?

Абориген настолько увлёкся, что даже начал раскачиваться в такт и не сразу расслышал Вику.

— Это не… заготовки… Если ты… об этом… В какой-то мере… да, они живы… Но ненадолго… Ты не видишь… кто это?.. Это соискатели… задолго до… выхода в космос… Но уже… тогда они… были саранчой… Видишь статуи?.. Они есть и… в той Гее-А… Отравленной… Соискатели тяготеют… к искусству… пожранных народов… И Дитя выбрало… этот город… не просто так… Что-то происходит… в Храме… Что-то началось…

Это был ритуал. И он закручивался вокруг их персон. Точнее - её. Из всех белотелых поющая выглядела самой старшей, если брать человеческие мерки - ближе к годам сорока. И она единственная являлась уже привычными близнецами с одним сознанием на два тела, остальные существовали поодиночке.

Вдруг она прекратила петь. Лица её стали серьёзными, сосредоточенными, она встала обеими телами и сошла с возвышения в центр живого круга. Музыка стихла как по команде.

— Смо… три… - абориген, уже без одной минуты в экстазе, указывал на неё дрожащим автоматом.

Близнецы подняли руки ладонями вверх, и нити, соединяющие их затылки с туманом, засияли голубым. Вика не видела выражения лица аборигена, но он чуть ли не запрыгал, когда женщина обоими телами произнесла:

— Zeva!..

Туман закипел под её ногами там, где нити от вытянутых голов сходились в точку. Чёрные глаза закатились, одинаковые тела затряслись, а окутавшую площадь тишину вдруг прорезал тончайший звон. Туман сгущался, темнел, бурлил всё медленнее, на поверхности его собиралась голубоватая накипь, которая постоянно сбивалась, комковалась и росла. Вскоре стало ясно, что звенит она. И звон этот становится невыносим.

Но вдруг всё прекратилось. Туман больше не бурлил, а по площади опять гулко покатилось одинокое барабанное “тмум-тмум”… И нити от одинаковых затылков теперь устремлялись не в туман. Они пульсировали в такт, ярко вспыхивали юрким голубым огоньком у голов, который быстро проносился по всей длине и исчезал в повисшей в воздухе пятиконечной звезде размером с мужскую ладонь, ещё не до конца вобравшей в себя множественные иглы, похожие на изморозь.

— Протоматерия!.. - абориген в слезах рухнул на колени и запустил обе кисти в будто бы живой туман. - Это тоже… протоматерия!.. Ты понимаешь?.. Ты понимаешь… моя Виктория… что это значит?.. Это… - он подскочил, в один прыжок оказался рядом, схватил её за плечи и развернул к белым башням замка-лабиринта. - Это Гея-А!.. Родная планета… соискателей!.. Такой она… была когда-то… И соискатели… с самого начала… своей истории… знали о… протоматерии!.. Не просто знали… Выходит они… контактировали… с…

Он не договорил. Из тумана возле витых кресел поднялись два существа. Мощные, неожиданно большие, они были похожи на противоестественную помесь обезьяны и варана. И от их плоских голов, венчанных таранным костяным наростом, тоже тянулась к туману тонкая ниточка…

Существа взяли кресла и, смиренно опустив жёлтые взгляды, пошли прочь. Белотелые даже не смотрели на них, не замечали. Но не так, как Вику с аборигеном. Эти существа были их рабами.

— Они не одни… были разумными… на планете… видишь, моя Виктория?.. - абориген вертел Вику так, что становилось плохо. - Смотри!.. Видишь нить?.. Они разумны!.. Эти несчастные… ящеры их… трофеи!.. Побеждённые!.. Пища!.. Как и эти!.. - он ткнул в “богомолов” на постаментах, - И эти!.. - палец в изваяние большеглазого существа, наполовину как бы вросшего “древесными” корнями в землю, - и вон те… тоже!.. Все!.. Все!.. Они когда-то… сожрали всю… жизнь на планете!.. Всю!.. Разумную!.. Жизнь!..

Только сейчас Вика обратила внимание, что выбеленная до абсолюта кожа на барабанах была чешуйчатой, а струны на изящных инструментах очень уж напоминали усы-вибриссы тех самых человекобогомолов…

— Их планета… Гея-А… - абориген наконец отпустил Вику, отшагнул. - Она тоже самое… что и Дитя… но другое…

Вика не узнавала аборигена. Он почти спрашивал. Выглядел растерянно-возбуждённым, потухший давным-давно взгляд теперь метал молнии. Он был безумен, и сейчас это, казалось, видели даже неживые статуи на постаментах. Пена в уголках рта уже не скапливалась, а текла и капала, абориген ломал себе пальцы, и никак не мог устоять на месте дольше одной секунды.

— Гея-А - она… она как Дитя… Да!.. Они одной природы!.. Поэтому на Гее… было столько… разумных существ!..

— Дитя? - осторожно переспросила Вика. - Кто это - Дитя?

— О!.. Я не знаю… этого… моя Виктория!.. Это существо… огромной мощи… божественной силы… в недрах Ясной… Но оно… больно… Недоразвито… Раскрыто, беззащитно… перед… космосом и звёздами… перед такими, как… мы и соискатели… Остановившийся… в развитии… зачаток Бога!.. И потому… тут могут… случаться “чудеса”… Потому я… моя Виктория… умер уже… сто десять раз… Потому по… планете бродит… Смерть, которой… никогда не существовало… Ты заметила… радугу?.. Заметила, что… она… пятицветная?.. Спектр смещён… и поэтому… мы видим… протоматерию… Или всё это… газ… Я не знаю!.. Я не учёный!.. Я солдат!.. Но я познал… Познал!..

Вика обернулась к близнецам и увидела белый пьедестал, выросший из тумана. Звезда теперь покоилась на нём, соединяющие её с величественной женщиной нити пульсировали всё быстрей, в такт ускоряющимся барабанам. И Вика могла бы предположить что угодно, но только не то, что произошло после.

От толпы отделились двое и быстро направились к воздевшей тонкие руки белотелой. Абориген забеспокоился, заозирался и попятился, автомат в его руках словно бы нагрелся - никак не ложился по-нормальному.

Сверкнули длинные кривые кинжалы. Взмах, удар последнего барабана…

Теперь тишина была другой. Она скалилась голодно, в ожидании, в изнеможении, сотней белозубых ртов. Тишина стала затаённым хрипловатым дыханием, блеском множества чёрных глаз, устремлённых на бурую густую кровь, толчками рвущуюся из-под грудей близнецов.

Последний голубой огонёк перетёк в звезду по тающим нитям, и тишину поглотил хищный клёкот. Белотелые рванулись разом, со всех сторон. Вика завизжала и зажмурилась, готовая к самому худшему, но вдруг ощутила удар и тепло, слишком сильное для человеческого тела. Пряное дыхание накатывало рывками, закрывший её собой абориген стонал, скрипя зубами - по нему неслись десятки ног.

Он поднялся не сразу, только когда Вика начала истово колотить его в спину единственной рукой. Надышаться туманом - умереть медленно и мучительно.

Вокруг была кровь. Казалось, в двух телах растерзанной не могло быть столько крови…

Они ели её жадно, покачиваясь словно в трансе. С закрытыми глазами, с упоением, словно бы вся Вселенная сошлась единым клином на этом их безумном пире. Кто-то клекотал, сплошь перемазанный багровым, кто-то слизывал с себя то самое багровое с остервенелым наслаждением, кто-то трясся в чудовищном экстазе над уже голыми костями с царапинами от мелких острых зубов.

— Это - ждёт Землю… - абориген с трудом встал, держась за грудную клетку. - Это - судьба… нашего вида… если я… не преуспею… Теперь ты… видишь?.. Теперь ты… веришь?.. Они не изменились… выйдя в космос… Они не должны… были выйти… в космос… Но их… родная планета… не молчала… как наша Земля… Она говорила… с ними… с самого… начала… У них… была протоматерия…

Вика впервые посмотрела на него без скрытой ненависти.

— Для них… не существовало… понятия чуда… или магии… Их прогресс… остановился на… этом… - абориген устало ткнул автоматом в пьедестал со звездой.

— Что это?

— Вместилище разума… когда тело… уже дряхло… - он усмехнулся. - Вершина… Пропуск в бессмертие… для избранных… для элиты элит… Проведи ты… столько же… времени в… Изумрудном городе… знала бы… и не такое… И, возможно… кое-что поняла бы… раньше меня…

Вика отказывалась верить, что чудовища, подобные этим, могли выбраться за пределы собственной планеты. Что они, движимые исключительно голодом, первобытным хищным инстинктом, могли и путешествовали среди звёзд. Это было бы невозможно, нелепо, смехотворно, если бы…

Если бы Вселенная существовала по единым для всех законам, где нет никакой протоматерии, способной принять любую форму, выстроить в мгновение ока всякую, даже самую сложную структуру, где сущности, умеющие ею управлять, возможно даже состоящие из неё - сказка. Простая, привычная сказка.

Почему ты молчала, старуха Кислых?!. Почему не предупредила о том, что пятый домен, открытый тобой, на самом деле не вмещается ни в какие рамки, не подходит ни под какие лекала, что вся наука человеческая для него - несостоятельное прокрустово ложе, которое скорее переломится само, чем переломит его?!. Скажи ты об этом раньше, всё было бы иначе. Тогда бы Вика не блуждала по душным подземельям, нося в себе плод нечеловека, а незадачливый якут не погиб бы в тесном тоннеле неизвестно где. Та, прошлая Вика, серый пугливый мышонок, просто бы не полезла искать ответы в тумане сырого леса…

— Смотри…

Будто желая доказать, что весь этот кровавый пир не случайность, абориген запустил палец под повязку на шее и приопустил её, оголив не вымазанную голубой глиной кожу. Четверо ближайших белотелых, только что самозабвенно друг друга вычищавших, вдруг вытянулись и заозирались чёрными миндалями глаз. Они уже засеменили, горбясь и раскрывая окровавленные рты, прямо к нему, но абориген вновь поправил лоскут.

— Поэтому я… буду убивать… если потребуется… Я буду… насиловать… если потребуется… Я буду… творить… любые мерзости… Я готов… Лишь бы… этого… - он указал на окровавленных белотелых, - не случилось… с моим домом… Понимаешь… Вика?.. У нас… против них… нет шансов… Только я… Только если я… возьму под… контроль Ясную… им не дойти… до Земли… Попытавшись уничтожить… Дитя… Земля выдала себя…

Абориген повернулся к ней и протянул руку. Не схватил, не дёрнул с презрительно-хозяйским “поднимайся!”, а ждал, когда она вложит свою ладонь в его.

— Но мне… не справиться… без тебя… Ты - ключ… к победе… над ними… Дитя откроет… тебе вход… даже несмотря… на старуху… застрявшую в Храме… Внутри нам… уже никто… не помешает… Мы дождёмся… Слова… мы используем… его, чтобы… излечить Дитя… Мы станем… родителями Дитя… Мы станем… родителями божества!.. Моя… Виктория…

Вика вложила свою ладонь в его руку, и абориген поднял её. Она молчала и не смотрела ему в глаза. Она почти поверила. Почти.

Внезапно белотелые стали вести себя иначе. Кто горбился в поисках улетучившегося запаха человечины - выпрямился, кто лежал в экстазе, наглаживая обглоданные кости - встал и замер. Чёрные взгляды потухли, посерели, словно бы из них внезапно выветрило жизнь. Спустя минуту они и вовсе стали неотличимы от заготовок - побрели куда-то бесцельно и не издавая ни единого звука, кроме противного непонятного чавканья.

— Дитя больше… не смотрит… на этот город… Нужно спешить!..

Напоследок Вика глянула на звезду на пьедестале. Та оказалась потускневшей и потрескавшейся. Будто бы высушенной. И уже ничем не отличалась от звёзд во всевозможных экзотелах, залитых стеклом в Изумрудном городе.

Среди шпилей и башен замка-лабиринта вдали виднелись аж три переходных, по которым можно было спуститься ниже. Они отчего-то странно мерцали, как если бы были миражом. Притом что строения рядом выглядели вполне обычно.

Если площадь с витой колонной по центру только окружалась галереями изваяний, то центральная улица, ведущая к замку-лабиринту, сплошь представляла собой каскад галерей. Это была не улица даже, потому как домов - жилых или ещё каких - тут не было вовсе. Кругом стояли статуи: чужеродные этому городу, но неуловимо родственные друг другу. Слева, справа, сверху. Везде.

Архитектура не имела ни обтекаемости, присущей современным белотелым, ни повальной геометричности, ни симметрии. Отсутствие последнего, полагала Вика, объяснялось тем, что рядовые соискатели в эту временную эпоху обладали только одним телом, потому как убитая ими вельможа имела всего два.

Троица в Изумрудном городе совершенно точно командовала остальными, кто имел пару. Выходило, эта их особенность развивалась. Или усугублялась…

Когда они достигли огромного белокаменного крыльца замка-лабиринта, уходящего по обеим сторонам в даль, у Вики уже не оставалось ни малейших сомнений, что соискатели болезненно тяготели к чужому искусству. Потому как на пути попалось невероятное количество не только изваяний, но других и произведений: картин, музыкальных инструментов, мозаик, которые были вынуты из родных зданий прямо с кусками стен. Складывалось впечатление, что у самих белотелых и вовсе не было собственной культуры. Что культура их - собирательство, захват и мародёрство.

Поднимаясь по ступенькам вслед за аборигеном, Вика вслушивалась в себя. Задавалась вопросом - чего теперь она добивается, какая у неё цель? Сбежать? Убить его? Что делать теперь? А если он не врёт? Если сказанное им - правда?..

А всё сказанное им и было правдой. Чем же ещё?! И наиотличнейшее тому доказательство - отсутствие у самой Вики части левой руки.

— Соискатели преследуют… ту же цель… что и мы… с тобой… моя Виктория… - говорил абориген не оборачиваясь. - Они хотят… завладеть Дитём… Тогда они… снова смогут… неконтролируемо размножаться… расти, как… опухоль… как рак галактики… Ведь они… обеспечат себя… пищей… в неограниченных… количествах… Пища - их главный… ресурс…

— Есть же заготовки… - неуверенно проговорила Вика, выглядывая вперёд из-за плеча аборигена. До верху оставалось не так много, но подъём уже порядком измотал.

— Заготовки на поверхности… опасны даже… для них… Заготовки жадны… до чужой боли… Ведь боль… сопровождает рождение… И они… хотят быть… причастны к рождению… хотя бы таким… образом… Соискателям нужны… насильнорождённые… Это заготовки… наделённые Дитём… разумом… Как те белотелые… что мы… только что… видели… Как я… Но я сотворил… себя сам… Я обманул… старуху Кислых… И теперь… рождаюсь снова… и снова… Я…

Абориген неожиданно замолчал и остановился на последней ступеньке, словно бы вид громадных арочных дверей и баллюстрады над ними его шокировал. И тут всё было белым. Белые стены, белый пол, иногда выглядывающий из тумана, белые чудовищно большие створки дверей и белые же ручки на них. Ну, почти всё. Слева невдалеке чернел широкий и длинный - метров десять сверху вниз - пролом в стене, от которого во все стороны устремлялось множество толстых трещин.

Вика проморгалась - почему-то пролом смещался, а трещины от него будто бы шевелились. Марево?.. Как с теми шпилями?..

— Беги…

Но вместо того, чтобы последовать совету, Вика медленно пятилась. Она не могла оторвать взгляда от антрацитово-чёрного “пролома”, который, перебирая десятками “трещин”, текуче сполз со стены на пол. От раздвинутых мандибул, следы которых приводили её в ужас, когда она пыталась помочь Александру Александровичу.

Это была она…

Смерть.

Абориген не выстрелил ни разу. Карина сцапала его, словно парализованного, просто как тряпичную куклу, безвольную и податливую - “бельгийское дерьмо” со стуком упало в туман. Когда гадина перевернула его к себе спиной, Вика сдавленно пискнула. Не было больше того тяжёлого взгляда выцветших, видевших всё на свете глаз. Взгляд аборигена блестел, полный дикого, оголтелого ужаса и немого вопля. Осколков его воли только и хватило на последнее движение - тканевый лоскут слетел с шеи, оголив не вымазанный глиной участок. Так он надеялся умереть хотя бы при следующей перемене - ему оторвало бы голову…

Оцепенение сшибло хрустом человеческого позвоночника. Вика бросилась прочь, ничего перед собой не видя, но не сделала и трёх шагов - врезалась во что-то почти горячее и упала в туман.

Прямо перед ней стояло жуткое чудовище с огромной головой, без рта и носа, с четырьмя многосуставными руками, бледное, тощее, трясущееся не то холода, не то от голода. А на безобразной морде живо горели маленькие раскосые глаза над по-монгольски выступающими скулами.

— Роберт?..

Глава 20. Если друг...

Первый лежал в полусотне метров от придавленного валуном модуля. Будто устав с дороги, он развалился на большом голыше, торчащем из песка почти идеальной полусферой: руки в разные стороны, крупнокалиберная винтовка тут же, сбоку, троекрестие маски мечтательно в неземное небо - отдыхает.

— Белотелые, - сообщил Роман, обойдя неподвижное экзотело сбоку.

Прямо по центру живота зияла сквозная дыра - геометрически идеальный круг. Будто аккуратный цилиндр вынули.

— Движения нет, - доложил Иван с “телячьего языка”. - Наблюдаю три неподвижных объекта в полукилометре к северу. Лежат.

— Не проморгай никого.

Второй стоял почти у самого входа, некогда забаррикадированного переплетеньем проволоки. Огромный, белоснежный с кофейно-кремовыми вкраплениями, он прислонялся усеянной зачехлёнными ракетами спиной к скале, и будто бы просто кого-то ждал. Было предельно ясно, что это не “Оса”.

“Тяжёлый боевой автоматизированный комплекс “Тур”, модель два-М, образец две тысячи тридцать пятого года” - подоспел Ординатор. Дальше пошли тактико-технические характеристики, но Роман оборвал бестелесного. Назначение “Тура” было ясно даже малым детям. Это двуногая тяжёлая бронетехника Альянса, крайне эффективная как раз в условиях пересечённой местности, где машины на традиционном ходу, гусеничном или колёсном, пройти не могли. Например, в горах.

Но не настолько эффективная, чтобы справиться с белотелыми. На кой бросать в бой с юркой пехотой, работающей строго парами, неповоротливого мастодонта весом две тонны и способного калибром дробить скалы, не говоря уже о наспинных управляемых ракетах?

Роман очень надеялся на банальную перестраховку тех, кто его сюда послал. Потому как, если это прямой расчёт, то на Ясной ещё сохранились для них сюрпризы...

Он раскрыл бело-кремовую “Осу” на камне очень легко. И оказалось, что до него это уже проделывали.

— Не оставляют трупов, - заметил Буров, глядя на пустое место оператора.

— Кушать хосеса, - нервно хихикнула Рената.

Внутри обнаружили кисть. Очевидно, она никак не вылезала, и белотелые рванули тело оператора, да так, что она оторвалась, оставшись внутри недораскрытой части. Но удивляло другое: кисть принадлежала чернокожему мужчине.

Со вторым они повозились. Было видно, что достать труп оператора для белотелых было очень важно. Настолько, что для этого они выворотили смотровые тримплексы, у не имеющего головы “Тура” расположенные широким рядом поверху. Кровь по краю проёма говорила о том, что убитого бронеходчика вынимали по частям…

— Броня не спасает, - заметил Буров. - Отверстие сквозное. Выстрел один.

— И ни одного убитого белотелого в округе. Просто побоище.

— Могли и своих забрать, - заметила Рената. - Они каннибалы, Ром.

Группу Корстнева атаковали прямо на входе в придавленный модуль. Это совершенно точно была засада, потому как следы от пуль четырнадцать с половиной и вообще уже запредельного тридцатого виднелись повсюду. То есть, они отстреливались беспорядочно, часто попадая друг в друга - и у “Тура”, и у “Осы” имелись множественные пулевые отверстия. И, если бы не след попадания чёрного стержня от ружья соискателей, можно было подумать, что они вдруг сошли с ума и перебили друг друга, большей частью свалившись с обрыва.

Корстнев направлялся в модуль. Туда, где Роман с Иваном видели возродившегося Иконникова и беднягу Бристоу на реаниматоре. Из пещеры вели ходы ещё ниже, по ним, возможно, Костя надеялся попасть в тот самый полумифический Храм. Он же тоже шёл туда, наверняка. Но его отшвырнули, зуботычиной дали от ворот поворот, и он двинулся на север, через плато с геоглифом, к долине.

— Зачем один челнок комплектовать чёрно-жёлтыми, по-сути не камуфлированными “Осами”, а второй - такими вот, белыми?.. Да ещё и “Турами”…

— Старыми “Турами”, - уточнил Буров. - Тридцать пятого года выпуска. Которых в первые дни войны почти не осталось из-за кривой противоракетной системы. Мы их жгли не напрягаясь.

— “Турами” без эмблемы Альянса… - принял эстафету Роман. - И это когда своего “петуха”, как сказал Саныч, они лепили всюду.

Отвечать никто не взялся. Роман только задумчиво глянул в стянутое неизвестной сетью зеленоватое небо, будто небесный паук мог соткать какую-то подсказку.

Через некоторое время они поравнялись с Ивановым, стоявшим в дозоре в ста метрах выше, у кромки плато. Целеуказатель уже ждал: двое рядом, за камнем - расстояние триста семь, ещё один поодаль вправо. Словно пытался сбежать. И все - бело-кремовые, почти неразличимые на песке Ясной.

— Там дальше четвёртый, - указал уже рукой Иван, - но я не уверен. Камуфляж хороший…

Шаг - и они как на ладони. Все четверо. И нет никакой гарантии, что впереди тоже трупы, а не прикрытие отхода основной группы, залёгшее наизготовку. Электромагнитный режим визора ничего не прояснил, слишком далеко, чтобы увидеть излучение и определить, активны ли системы тех экзотел.

— Тимофей, пригляди за Ренатой. Мы быстро.

Пара - не один. Двигаясь зигзагами, Роман и Иван бросились в бег на предельной скорости. От одного камня-прикрытия до другого, держась на расстоянии, они преодолели больше половины пути, когда стало окончательно ясно, что стрелять по ним не будут. Некому.

— Тимофей, можете идти, - передал в эфире Роман, уже стоя над парой таких же белых “Ос” без признаков жизни.

Видимо, группа поделилась надвое, когда напали белотелые. Потому как и тут земляне попали в засаду - всюду виднелись следы беспорядочного огня, в том числе и на углепластике брони. А также стреляные гильзы. Слишком много гильз для этих двоих. Значит, кто-то всё же ушёл.

— Нет четвёртого, показалось, - сообщил Иван, когда Роман приблизился к отдельно лежащему бойцу.

Этот отличался от соратников. Нет, не экзотелом, “Оса” была той же - кремово-белой. Он лежал на животе, что говорило о том, что он бежал в момент, когда был застрелен. Только вот кроме рваных дыр от убийственной авиационной пушки тридцатого калибра, какая стояла на “Турах” в качестве стрелкового, следов попаданий не было совсем. И это уже не выглядело случайностью.

Роман перевернул бойца и попытался открыть грудной отдел брони, как он это делал с прошлым, но ничего не вышло.

— Командир, тут…

— Нет следов оружия белотелых?

— Так точно, - ответил Иван. - И операторы на месте.

Он не раздумывая подключился к экзотелу убитого. ИИ его “Осы”, хоть выдавал привычные после цифрового изнасилования фортели, делал всё на ура. Вот и сейчас он легко нашёл остаточные токи внутри раскрываемого объекта, чтобы не расходовать собственные запасы. Будто умнел, чертяка…

Парень выглядел молодо. И незнакомо. Голова лежала отдельно от порванного в клочья тела и единственная была относительно целой - стреляли разрывными.

Роман вернулся.

— Может, не стоит…

Но он уже подключился к следующему экзотелу. Результат - как под копирку. Разве что этому стреляли в голову сбоку, в упор из полуавтоматической винтовки, какую сейчас держал Роман. Внутри шлема с единственной входной дырочкой пестрело отвратное месиво.

— Какого вообще хрена…

Третьего он знал. Это был везунчик Игнат Шилов, любитель поиграть на деньги за столиком в “Под углом”. Опытный космопроходец, зять Фортуны, как он сам себя нескромно называл после третьей… Фронтовик без единого ранения за всю войну. Один из первых, на ком испытали вакцину от оспы Синдаровича, благодаря чему он остался жить. Даже на Хиц-2 побывал, но вернулся с отчётом буквально за три дня до инцидента. Видать, на Ясной его везение кончилось…

Если ещё полчаса назад Роман думал выйти в эфир с группой Корстнева, может даже попробовать договориться, вразумить, пригрозить, то сейчас выкинул эту идею из головы напрочь.

— Может тогда… - предложила было Рената, посомневалась некоторое время и всё же договорила: - Если не с самим Корстневым, может тогда с его психосерверами связаться?.. С ним же наверняка Жанна или Айгюль. Они самые… опытные.

— И? - “Сапфир” Бурова смотрел в расчерченное небо, словно бы наверху могло быть что-то в разы интереснее их находок.

— Это ничего не даст. Если они с Корстневым, то причастны к этому, - Роман указал на трупы. - Попробуешь выйти с ними на связь, выдашь нас.

— Четвёртый.

Иван произнёс это тихо, но услышали его все. Целеуказатель выдал: северо-северо-восток, расстояние двести метров, округлая гряда у самого геоглифа. Будто поддакнув, неуверенно вякнул датчик движения. Но лишь раз, чтобы после молчать не хуже белорусского партизана.

“Осы” двинулись по широкой дуге, обходя объект с разных сторон, а “Сапфиры” вновь остались на месте. Роман уже не ждал атаки. Во всяком случае, точно не выстрела.

Но и Карины там тоже не оказалось.

— Живой? - выдали внешние динамики его экзотела.

Улёгшись в ложбину между двумя бороздами геоглифа так, что его скрывало полностью, раненый вяло шевельнулся. Он был в точно такой же “Осе”, как и менее везучие соратники. Винтовка валялась рядом, ему до неё не было дела. Дыра в животе - вот что его беспокоило.

— Убери руки, - Роман присел напротив только когда Иван с другой стороны вскинул винтовку. - Раскрой. Экзотело, говорю, раскрой, - раненый еле заметно покачал головой - нет, мол, - Так мы ничего не сможем, понимаешь? - Роман подал импульс Ренате, чтобы они с Буровым шли к ним, - Дышать тут можно, поверь. Я дышал - и живой. Видишь же! Давай, раскрывай. Мы тебе поможем…

Когда “Оса” распахнулась, Роман понял, что соврал. Будь он трижды Авиценной помноженным на Бакерия, помочь ей всё равно не смог бы. Дыра в животе девушки походила на кадры из сетевого ужастика, когда изнутри человека прорывается нечто. Она умирала от потери крови, и успела потерять её столько, что любая помощь была уже бесполезна.

— Не разорвался, - скорбно заметил Буров, едва нависнув над ними.

Снаряд тридцадки пробил броню в области брюшины, вошёл на две трети, но не сдетонировал. Он порвал бедняге кишечник, нанизал желудок, а печень не затронул, отчего она умирала медленно и мучительно.

— Айгюль!.. - вскрикнула Рената.

— Кто вас так? - спросил Роман, глядя в перекошенное и обескровленное лицо. Он не надеялся на ответ, потому как карие, почти чёрные глаза уже стекленели.

— Кор… Корстнев…

Роман вдруг почувстовал боль. Но не фантомный укол обиды, а вполне реальную, словно бы ему в живот медленно входила болванка свинца диаметром с кулак. Но длилось это не более секунды - Айгюль наконец умерла. Он поднялся и зыркнул на “Сапфир” Ренаты. Буров с Иваном тоже повернулись к ней. Но никто ни слова не сказал психосерверу за попытку поделить боль обречённой на всех. Как никто не возмутился, что такое вообще оказалось возможным, ведь изначально Айгюль не была завязана на Ренате…

Группа двинулась дальше, стараясь использовать рельеф геоглифа как укрытие. Находясь рядом, можно было понять, что он, геоглиф, в немалой доле состоял из гигантских сферических спиралей, выстроенных вдоль обширной дуги. Как он мог бы выглядеть в целом неясно, а элементарному орбитальному снимку отчего-то не нашлось места в том отчёте, который получила тридцать третья экспедиция.

Какие могли быть причины всего этого? Зачем Косте убивать часть команды? Из-за Слова? Из-за разногласий касательно его? Наверное, Ольга сопротивлялась. Драться она умеет - у минуты час выцарапает. И часть космопроходцев, таких как Игнат, наверное, решили больше не участвовать. Поздновато, конечно. За что и схлопотала залп в спину. А тех, у модуля, белотелые нашли уже мёртвыми. И, чтобы вынуть, пришлось применить оружие.

Тогда почему Оля не послала им импульс?.. Её б не удержали даже Жанна с Айгюль - она уникум!.. Почему повторитель пел её голосом, почему принял её вид?..

Рената немного отставала. И было слышно, что она сначала плакала, потом недолго и негромко смеялась повторяя что-то типа “сами себя…”

Плато обрывалось резко - отвесной скалой. Сюда они ещё ни разу не доходили. И, подумал Роман, если бы доходили, многое могло бы быть иначе.

Это была не долина даже, а котлован. Исполинская рытвина, как после касательного столкновения Ясной с небесным телом размером с Аризонский метеорит. Внизу высились белые, заострённые к вершине клыки без изгибов, каждый брал начало из взгорка, похожего на места приземления челноков, и взмывал метров на сто. Та самая “архитектура”, упоминавшаяся в отчётах кисловцев, что раскопал Трипольский. Они располагались чётким порядком, на равном расстоянии друг от друга и ни один не возвышался над другим.

— Пасть…

Роман даже не понял, кто сказал это. Это действительно была пасть, теперь без всяких натяжек. И в неё им предстояло спуститься.

Но они не успели.

Сначала за их спиной возникло северное сияние - ни дать, ни взять. Даже игра цветов та же. Там, где небо внезапно озарилось переливами зелёного, нити “небесного паука” на миг проступили чётче, набухли, словно бы из стратосферы на них что-то напирало, но вдруг беззвучно лопнули и исчезли.

И после показалось острие. Люди смотрели как заворожённые: пронзая аммиачное небо, к поверхности медленно приближалась ещё одна белая игла, только не запылённая, как те, что возвышались за спиной правильными рядами, а слепяще-глянцевая. ИИ экзотела подсказал, что длиной она четыреста четыре метра, а расстояние до предполагаемого места её приземления - девять километров по прямой. Игла нацелилась прямиком в литеру “Г” на песчаном взгорке…

— Кто-то вызвал кавалерию.

— Предлагаю не ждать, - занервничал Роман. - Только их кавалерии нам не хватало.

Нигде не было ни тропы вниз, ни чего бы то ни было пригодного для безопасного спуска. Во всяком случае, на этой стороне каньона. Зато на противоположной Иван разглядел вполне пологий спуск вдоль всей стены. Чуть ли не со ступенями. Но до него нужно было ещё добраться, обогнув долину, а времени на это уйдёт очень много. Впрочем, деваться было некуда.

Внизу стоял ещё один “Тур”. Целый, невредимый, раскрытый настежь - приближение визора позволяло разглядеть даже чехол от противогаза, который надел вылезший оператор. Внутри этой громадины Костя - а в ней наверняка был он - не прошёл бы в чёрный пролом в скале глубже, чем на несколько метров.

Обходной путь занял гораздо больше времени, чем они ожидали. И приходилось торопиться. Во-первых, близилась ночь. Во-вторых, к востоку от них в песок Ясной вонзилась ещё одна громадная игла. Она наверняка угодила туда, где лежала почти похороненная капля неземного челнока. Отчего-то думалось, что белотелые высадятся очень скоро, и целью их будет этот самый каньон.

— Знаешь, Роман Викторович, - загудел Буров, когда они почти уже спустились на самое дно, - я думаю, что ошибаться всё-таки можно. Что это в какой-то мере и отличает нас от искусственного интеллекта.

— Что - это?

— Гибкость ума. Способность не сломаться под давлением последствий неверного решения, а прогнуться, переосмыслить и использовать выводы себе во благо. Спосбоность признать ошибку и оттолкнуться от неё, уже существующей.

— Ты сейчас вообще о чём? Пофилософствовать, извини, не настроен…

— “Герольдов” на орбите Ясной два. Но кто сказал, что один из них это “Кондор”, а второй принадлежит первопроходцам Кислых? Погоди, не перебивай. Я к чему. Недаром у найденных нами экзотел такой камуфляж. Недаром тут “Туры”, и именно эта модификация. Недаром на них нет белоголового орла. И недаром, наконец, всем этим заправляет Корстнев, а в подчинении у него был какой-то негр. Один из грузовиков на орбите - это “Герольд” второй серии, который таки запустили под конец войны. Я ошибался, считая запуск профанацией. Он был. Потому как была цель. Осталось только выяснить, где собака зарылась, Ром. Что же такого важного на Ясной, чтобы ради неё устраивать мировую войну и гонку. И кто запустил этот “Герольд”. Или получил доступ к его маякам после войны…

— Единобожцы.

Это слово вошло в разум Романа ржавым гвоздём. На миг он представил себе оборотня-Корстнева, который держит за горло Олю, а сам возвещает о благе и всепрощении. Роман и думать не мог, что когда две волны, два самых лютых пожара ненависти находят друг на друга, образуется штиль. И он, этот штиль, холодное умиротворение, гораздо страшней для его врагов, нежели самый кипучий гнев.

— “Герольд” Кислых на орбите наверняка, - завершил мысль Буров. - А вот “Кондора” там уже нет. Вместо него - личное такси тех, кто устроил всё это.

Почти пятиметровая громадина “Тура” отбрасывала размытую тень, в которой они не сразу разглядели следы. Отсюда в пролом кого-то волокли. Точнее что-то - ширина следа говорила о немалых размерах и весе. Раз уж он вообще остался, этот след, на сыпучем белом песке.

— Товарищ майор, я предлагаю мне идти пешком.

Роман посмотрел на Ивана, глянул на ПИМ, с которым тот не расставался даже в экзотеле. В словах парня был толк. Внутри “Осы” он не воспользуется излучателем. Не воспользуется и Рената с Буровым - не пролезут пальцы в защитное ушко спускового крючка. А ПИМ им может понадобиться…

— И ещё… - Иван немного мялся. - Я не хочу спускаться вниз в “Осе”. Если как в прошлый раз Ординатор исчезнет…

— Ничего не будет! - почти обиделась Рената. - Я тебе обещаю, Ванечка, сынок! Всё улажено.

Иван не ответил, только глядел на командира. И тот принял решение:

— Валяй. Рената, сумеешь перемещаться в “Осе”? Не стоять же тут боевому комплексу. Шут знает, что там впереди.

— Не думаю, что это сложнее, чем сносный суп из питательной смеси!

Вместе с ними вдруг из скафандра начал вылезать Буров. Молча, никого не спрашивая, он совладал с контрольными точками “Сапфира” и, задерживая дыхание, под удивлёнными взглядами морщась полез в раскрытый “Тур”, прихватив с собой связку гранат и ПИМ. Судя по тому, что тяжёлое экзотело тут же захлопнулось, места там было гораздо больше, чем в “Осе” - уместились все два с небольшим метра и косая сажень в плечах.

— Ты чего удумал?

— Не решил же ты, что я собрался с вами? - усмехнулся Буров.

Истукан смеялся впервые за всё время, что они провели вместе…

— Я болен, Рома. Я обречён подохнуть и не сгнить. И какая разница - месяцем больше, месяцем меньше. Главное - как, а не когда. Понимаешь?..

Роман проглотил злосчастное “уверен?”. Он отдал бы Бурову воинское приветствие, да без головного убора негоже…

— Рано или поздно, соискатели придут сюда. И я хочу, чтобы у вас было больше времени.

— Тима, ты… ты хороший человек, - произнесла Рената негромко, будто призналась в чём-то.

— Шагайте уже.

В плоть затаившейся планеты космопроходцы снова вошли втроём.

Глава 21. Подол Истины

В глазах троилось.

Вот вроде Макленнор слева, орудует у пульта и не обращает на него, сидящего на полу сбоку, никакого внимания, как тут же он уже справа - мелькает в коридоре широкой смазанной тенью. А за миг до этого вообще мерещится совершенно в другом месте.

Мир перед глазами плыл, глаза слезились и болели. Его тошнило, хоть уже и нечем было.

— Двадцать семь процентов готовности, мистер Трипольский, - возвестил Макленнор. - Ещё два сеанса, и мы преуспеем.

Ещё два сеанса он не вынесен, нет. Это выше его человеческих сил! Трипольский хныкнул, но вхолостую, бесслёзно. К тому же наигранно и нелепо - не поверил даже сам себе. Тут его некому жалеть. Такое ощущение, что Макленнор держит его за материал, разменную монету. В лучшем случае, ценный реагент, но не более. И речи нет о сотрудничестве, нет никакого “бок о бок”, которым Трипольский грезил ещё не так давно. Он даже не аспирант. Он - расходник.

Теперь над неспокойной гладью протоматерии, в хитросплетении блестящих игл и тонюсеньких крючков на окончании колонны висел скелет. Пустые глазницы жутко светились голубым - внутри уже находился квантовый мозг. Ещё два сеанса на деле значило: создать мышечный каркас и системы. Кровеносную, нервную, дыхательную, пищеварительную… Половую. И тело будет готово. С выбором человека на роль создателя Макленнор не прогадал. Ему почти не приходилось включать нанопроектор с подробным описанием устройства организма. Трипольский всё знал сам. И почти не отвлекался, несмотря на непрекращающуюся боль.

За наполнение квантового мозга переживать не приходилось. Макленнор разъяснил, что разум Майкла никуда не делся, что он по-прежнему там, пусть теперь и в изначальном, “дородовом” состоянии. Но к мозгу, тому самому “быстроразъёмному мосту”, как они назвали его с Буровым, всё же подходила пульсирующая голубым трубка, другим концом погружённая в озеро протоматерии. Возможно, это была своего рода подпитка… А возможно и нет.

Майкл Бёрд не был синтетиком. Большей машиной был Буров, выстреливший в него первым. Майкл оставался человеком, что и пытался сказать им до последнего. Другим, иначе устроенным, возможно даже с их точки зрения совершенным, но человеком. И воспоминания о семье сына Макленнора, как оказалось, не были подложными. Он, Майкл Бёрд, и был тем самым сыном.

— Альцгеймер… - ошарашенно проговорил Трипольский. Короткий рассказ Макленнора потряс его настолько, что он не мог думать ни о чём другом.

— Болезнь Альцгеймера - ошибка Процесса. Одна из немногих лазеек, через которые есть шанс ему противодействовать. Контакт разума таких людей с Ядром не прерван после рождения. И оттого он стремится вернуться обратно. Сравнимо с замкнутой ёмкостью, наполненной жидкостью, в дне которой проделано отверстие. Чем текучей жидкость, тем быстрее она покинет ёмкость. Если продолжать аналогию, то мы просто подставили другой сосуд, и жидкость перетекла в него. И этот сосуд был тут, на Ясной.

Трипольский почти ничего не понял. Но он сам просил полноты картины. И потому не сдавался, терзая себя вопросами даже в таком состоянии. Выходило, что Макленнору удалось повторить перенос разума. И притом из больного тела на Земле сюда, в новое тело с квантовым мозгом. Но почему так? Потому, отвечал сам себе Фарадей, что на Земле новое тело не создать. Способное взаимодействовать с неорганическим мозгом так точно.

— Что такое Инструментарий, мистер Макленнор? - глядя в точку перед собой, спросил Трипольский. Время задавать вопросы недолгое - надо пользоваться.

— Набор инструментов, с помощью которого Ядро Земли корректирует Процесс.

— Как долото, отвёртка и дрель? - усмехнулся Фарадей.

— Как Джереми Стайер по прозвищу Лакмус, Виктор Ким и Эдуард Антонов.

— И Алан Макленнор… - слова сорвались с языка сами.

— И Алан Макленнор, - отзеркалила выцветшая “Оса”. - Мы тоже вошли в Инструментарий.

— Что такое Процесс? - даже не думая подниматься с пола, спрашивал Трипольский.

— Просчёт заданной Ядру программы.

— Заданной кем?

— Скульпторами.

Опять тупик. И ничто, ни одно утверждение Великого Никто так не вязло в болоте сомнения, как это. Фарадей не верил, отказывался признавать, что жизнь на Земле заложена ифритами. Просто потому, что видел воочию их алгоритм эволюции - слишком простой и ограниченный. Словно бы узкоспециализированный. Это было похоже скорей на попытку нахватавшегося верхов ученика подражать лучшему творению мастера. На злосчастную выдуманную фэнтези-вселенную, где любая муха существует лишь для одной цели - двигать сюжет. И нет ничего лишнего.

И Трипольский высказал соображения вслух. Макленнор даже отвлёкся от панели ифритов, посмотрел на него, но тут же вернулся к наблюдению за состоянием скелета будущего тела.

— Нет, - сухо ответил он наконец. - Ядро Земли запрограммировали скульпторы.

— Но если допустить…

— Нет, - отрезал Макленнор. - Недопустимо менять фундаментальные установки. Это повлечёт за собой перестановку приоритетов. Весь наш план окажется неверен. Недопустимо.

— Вздор! - поморщился Фарадей и в сердцах выдал: - Так же нельзя мыслить! Что за узколобая прямолинейность!

Он не упал только потому, что сидел на полу. Нет, ему не мерещилось: в коридоре ходила ещё одна “Оса”!..

Дрожащей рукой цепляясь за пульт с множеством голубых глазков, Фарадей поднялся. А в конце коридора без утайки теперь стояло ещё одно экзотело, третье. Новенькое, почти не использованное, судя по краске. Разве что раз прошлось оно под сенью исполинов Ясной, чтобы вскоре исчезнуть из стыкованных буквой “Г” модулей, подставив тем самым под первое вмешательство вовремя не успокоившегося Фарадея.

— Ты ведь… ты… не Алан Макленнор!.. - всем телом задрожал Трипольский.

— Мы - Алан Макленнор, - хором ответили экзотела.

Пустота. Она разлилась под ногами, и Фарадей уже не висел над бездной. Он в неё вовсю летел.

— Ты “человек” Макленнора.

Он не спрашивал. Незачем. Потому как миг назад чиркнул перочинным ножиком ответа по последней спасительной ниточке.

Почему Макленнор не смог вызвать транспорт с грузовика Кислых? Потому что у него не было кодов доступа. Ни у него, ни у Майкла. Но почему тогда он не смог преодолеть ассоциативный код, за столько-то лет? Почему, мистер Трипольский?

Потому что ассоциативный код придуман для защиты от ИИ.

“Оса” без одного пальца на левой руке, зачем-то имитирующая уэльский акцент - это всего лишь синтетик. Это не Алан Макленнор, сумевший перенести свой пытливый разум в квантовый мозг. Алан Макленнор не справился с этой задачей. Это просто искусственный интеллект.

Даже не искусственный разум.

— Алан Макленнор - фундамент нас. Его воспоминания, его знания направляют нас. Он создал нас с определённой целью. Наша задача - с помощью незапущенного Ядра Ясной создать неочеловека, способного заложить цивилизацию вне Процесса. Будучи включённым в Инструментарий, Алан Макленнор знал о Процессе и существовании Ядер. И он страдал от того, что был вынужден состоять в Инструментарии, корректировать Процесс, а иногда и запускать его основные элементы. Он хотел сделать человечество независимым. Но для этого не годится старое человечество. “Нельзя вынуть из реки рыбу и донести до неё словами, что она - всего лишь рыба” - так он говорил. Единственное, что он мог сделать, это вложить план действий и все свои знания в первого из нас.

— Первого?.. - сипло выдавил Трипольский, чувствуя, как весь его мир истончается, тает, перестаёт быть...

Умирает.

— Мы поделили себя на кластеры и после самокопировались. Возможности квантового мозга в этом носителе допускали одновременную работу семи интеллектов. Первый не видел преград для того, чтобы ускорить вычисление путей исполнения поставленной цели и рассмотрения её с разных ракурсов, и копировал себя с некоторыми некритичными вольными допущениями.

— Но… Но зачем тебе были нужны мы?! У тебя же был Майкл! Он мог вызвать транспорт из модулей! Мог! Он же человек с живыми воспоминаниями! На алогичный ассоциативный код у него ушло бы много времени, но он бы преуспел!.. Или всё же…

— Нет, он не то, что ты подразумеваешь под искуственным интеллектом, - опередил псевдо-Макленнор. - Он не одной природы с нами. Он - человек.

— Тогда почему?!

— Он слишком человек. Мы совершили ошибку, когда при переносе не аннулировали его личность. Джессика настояла на том, чтобы сын помнил себя. Помнил семью, детей, нас. Войну, ядерные удары, страх. Чтобы он остался собой, но уже полноценным, а не инвалидом. И когда пропала Джессика, он отказался возвращаться на Землю. Его старая личность оказалась непригодной для реализации плана. Мы ошиблись. А чтобы исправить ошибку, нужно вернуться в исходное и начать всё заново.

— Вернуться в исходное… Ты!.. - ткнул Трипольский дрожащим пальцем в синтетика. - Ты знал, что мы убьём его! Знал!

— Аннулируете некорректно сформированную версию личности. Один раз мы даже были вынуждены вмешаться, чтобы не допустить попадания квантового мозга к соискателям. Ещё раньше пришлось взрастить в его голове мысль, что мы отказались от первоначальных установок, чтобы он открыл нам шлюз в челнок. Мысль, что он может действовать так, как посчитает нужным. Тут он не мог поступить иначе - орбитальный транспорт был нужен ему. Он изучил работу квантовых приёмников и пришёл к выводу, что этот путь слишком рискованный для его нового тела. И мы помогли ему с выводом вашей группы. Иначе бы вы просто вызвали другой челнок. Но рано или поздно сын всё равно бы выдал свою суть. Он умел врать. С детства. Это давало ему время. Но его тяга к людям так или иначе стала ключевым фактором. Это он не позволил стражу убить вас. Обладая большими знаниями благодаря нашему обучению, он всё рассчитал и устроил так, что импульс стража не сжёг вас в капсулах, а всего лишь вывел из строя протонный генератор.

— Но ведь ты говорил совсем другое! Ты сказал, что вы с Майклом действовали сообща, что вызвать на помощь нас, тридцать третью экспедицию - ваша общая идея! Ты лгал?!

— Ложь недопустима. Допустима неточность формулировок. Если бы мы напрямую сказали тебе, мистер Трипольский, что в действительности наш сын не желал иметь с нами ничего общего, что он искал иные пути решения проблемы Процесса, ты бы не стал сотрудничать с нами. Мы не могли рисковать. Вторая ошибка могла быть критичной и уничтожить весь выстроенный Аланом Макленнором план.

— Тогда зачем вообще было включать квантовые маяки?

— Сын не спрашивал нашего мнения, когда делал это. Он хотел к людям. Хотел быть старым человеком, когда по-сути уже являлся неосапиенс. Мы не имели иного выхода, кроме как аннулировать все его воспоминания. Но для этого нам требовался тот, кто создаст новое тело.

— Так он включил маяки или ты?

— Одновременно. Мы активировали квантовые маяки, когда достигли договорённости с мистером Корстневым. Как выяснилось, не одни мы хотим освободить человечество. Мистер Корстнев тоже стремится исключить человека из Процесса. И для этого ему требовалось попасть на Ясную. Он хочет захватить Ядро Ясной, чтобы с его помощью выступить против Ядра Земли. Это не противоречило нашему плану, и мы согласились помочь. Ведь страж не пустил бы их сюда. А мы могли подсказать неоюниатам чёткую хронологию “прыжков”. Когда следует запускать отвлекающие экспедиции. Когда следует “прыгать” самим.

— Подсказать?.. - ошалело вращал глазами Трипольский. - Подсказать?!. Ты - Объект Ноль! Ты можешь связываться с больными Альцеймером людьми на Земле!

— Мы достаточно много рассказали тебе, мистер Трипольский?

— Но как?!. Феномен Антонова… - не слышал его Фарадей.

— Нет никакого феномена, мистер Трипольский, - мягко, насколько это возможно для динамиков и уэльского акцента, перебил Фрэнки. - Эдуард Кириллович Антонов вошёл в Инструментарий пятого сентября две тысячи одиннадцатого года. Всё доказанное им и всё изобретённое принадлежит Ядру. Он не был гением. Как и многие до него.

— Тесла?..

— Нет. Тесла самородок. Как и Нильс Бор. Как и Лев Ландау. Как “отец протоволн” Надар Мехди. Но таких единицы.

— А Этторе Майорана, видимо, отказался стать инструментом, да?.. - надрывно выпалил Трипольский уже просто потому, что нечего было сказать. И напрасно ждал ответа. Молчание было куда красноречивей. Видимо, гениальный итальянский физик, работавший над теорией нейтрино ещё на заре двадцатого века, не дал своего согласия Ядру… И поэтому пропал бесследно незадолго до начала Второй Мировой.

— Ты готов продолжить, мистер Трипольский? Или тебе нужно питаться?

— Я… готов… продолжить… да… - мямлил Фарадей. Бессмысленный вгляд блуждал по панели с десятками голубых глазков, по выцветшей краске углепластика, по скелету начатого тела.

Теперь - он был готов на всё. Он был уничтожен.

Если даже его кумир не смог в своей жизни ничего, то на что мог рассчитывать он?! Тут не было Ядра. Тут был только он да эти программы-переростки, нейросети-мутанты, поставленные на колею то ли уничтожения человечества, то ли его спасения…

Алан Макленнор не сумел перенести свой разум в искусственный носитель. Это оказалось не под силу даже ему…

Даже?.. Да не был он гением! Макленнор - кукла!..

— Продолжим, - произнёс “человек” и нанопроектор выдал подробное изображение всех групп мышц. - Важно чтобы ты, мистер Трипольский, ни на что мысленно не отвлекался. Не критично, но крайне желательно. Частица Ядра, - он указал на чуть вытянутую вбок голубую каплю по центру панели, - считывает твои мысли и воплощает их.

— Зачем ты повторяешь это? - безразлично спросил Трипольский, поднося руку к капле.

— Повторение улучшает усваиваемость информации человеком. Старым человеком.

Показалось, или помимо акцента он сымитировал ещё и пренебрежение?..

В сущности, было уже всё равно. Фарадей больше не хотел ни спрашивать ничего, ни слышать что-то. Он хотел умереть. Покинуть эту хилую оболочку, напичканную десятком генетических дефектов.

Но, если он умрёт, согласно услышанной теории, он вернётся в Ядро?.. А в Ядро Ясной или Земли? “Возвращаться” никуда не хотелось. Забытие - вот куда бы ему хотелось сейчас. Обратно в тепло мягкой, ласковой тьмы, что предшествует пробуждению после “прыжка”…

— Он червяк! Он не оправдал моих надежд! Ничтожество!

Голос принадлежал ему, Трипольскому. Нависшая над каплей рука затряслась. Та, что уже побывала в протоматерии и, казалось бы, избавилась от тряски. Похолодели ступни, онемел язык. В нос ударила волна ледяного воздуха, вышибая оцепенение напрочь.

Животный страх сожрал решительно все…

Он шёл боком, криво, неестественно: кудрявая голова будто бы мокрая и завёрнута назад, глаза закрыты, рот вкривь, пальцы растопырены - прощупывают воздух.

— Ты видишь его?! - заверещал Трипольский, тыча в уродливую копию себя.

Три “Осы” развернулись разом и уставились троекрестиями в изломанное чучело, от которого несло смертельным холодом даже на расстоянии полутора десятков метров. Оно тут же остановилось. Щёлкнула секунда и…

— Ты неудача Макленнора! Ты ничто! Ты - не жизнь!

Ничего не произошло. Синтетики смотрели прямо на него, но вот шаг, другой, а чудовищная карикатура не трещит, не застывает куском остроконечного льда!

— Это порождение стража, - выцветшая “Оса” говорила равнодушно.

— Но ты видишь?! Видишь?! - визжал Трипольский.

— Мы видим его.

Сердце пропустило удар. Ещё один. Пустой шагал - медленно, коряво, неотвратимо. Карикатурно изуродованное лицо его поворачивалось к Фарадею, и, казалось, медленно раскрывались впалые глазницы.

Осознание прижгло мозг раскалённой монетой: они не влияют на него! Искуственный интеллект внутри “Осы” лишь гениально сконструированная нейросеть, не более! Только разум способен на познание и сомнение! Ещё немного, и Трипольского ждёт встреча с голодной пустотой…

Он бросил быстрый взгляд на остов недоделанного тела, на голубую пуповину от квантового мозга до протоматерии. Глянул на каплю и схватил её.

Боль обожгла будто бы не так сильно. Сотни тончайших манипуляторов основания колонны пришли в движение, но, повинуясь импульсам от капли, заработали в десятки раз быстрей.

Трипольский вдруг успокоился, как будто многое, если не всё вдруг утратило важность. Он отступал спиной к проёму “лифта”, к озеру, над которым со страшным шумом и плеском орудовали острые иглы и крючки, цеплявшие протоматерию по капле. Теперь он знал, чего хочет.

— Я сделаю это! Я! - рявкнул Пустой, рывком преодолев несколько метров. - Я сумею то, что ты не сумел! Я докажу свой гений!

— Мистер Трипольский, если ты не снизишь скорость подачи информации, - предупредил Фрэнки, - тебя ждёт истощение и гибель.

— Меня ждёт величие и новая жизнь!

И не понять, кто из них это прокричал - то ли он сам, то ли изломанная копия. Мышцы перетягивали скелет, пустые пока сосуды оплетали их, проникали всюду. Органы рождались один за другим - вой рассекающих воздух манипуляторов заполнил подбрюшье Узла.

Ещё миг. Ещё одну секунду. Да. Теперь ещё одну. Ещё. Шаг. Не смотреть. Только спиной. Не быстро.

Капля трещит… Боль...

Неважно. Важнее выход. Шанс.

— Готовность тела девяносто процентов…

Всем докажу. Каждому. Анфиладой будете ставить памятники. Чередой! Я стану новым. Я начну вас заново. Я.

Я!

Перед глазами уже серела размытая муть, а позади, в каких-то сантиметрах, тягуче возмущалась протоматерия. Боль давно вытеснила всё. Но нужен лишь шаг. Один шаг - и… вечность. Вечность новой жизни.

Сжимая каплю обеими руками, Трипольский откинулся назад, пуская тело в падение.

Но вдруг завис.

Холодом по коже потекла смерть. Он раскрыл глаза и увидел распахнутые глазницы, в которых зиял торжеством энтропии остывший космос. Пустой держал его за руку и тянул к себе.

Капля будто сама влетела в обезображенное лицо двойника. Оно смялось, растеклось, словно бы в сливочное масло бросили нагретый голыш. Хватка ослабла, и Трипольский полетел.

Тощее болезненное тело волнами обволокло жидкое голубоватое пламя. Пуповина, ведущая к квантовому мозгу создаваемого тела, вспыхнула вдруг и замерцала, передавая новый трафик данных. Он не кричал, не бился. Он не страдал. Боли попросту не было, она сгинула раз и навсегда. Трипольский беззвучно смеялся, медленно погружаясь в источник всего на свете, чувствуя, как разум медленно “вытекает”. И напоследок выставил руку над собой: указательный к среднему, безымянный с мизинцем, большой - в сторону.

Вулканское приветствие.

Глава 22. Собачий схрон

— Мамочки, кровь…

— Где?!. - командир резко остановился.

— Да всё нормально, Ромочка. Носом идёт, а вытереть никак… - пояснила Рената тоном, будто это для неё в порядке вещей.

Он боялся увидеть кровь. Очень. Оля не из тех, кто барашком идёт за колокольчиком. И на поводке её тоже не удержать. Она бы дралась…

Иван шагал меж двух “Ос” с ПИМом наперевес. С ним было сложно общаться - слова еле разобрать, ведь снимать противогаз он отказывался наотрез. Хоть Роман на своём примере уже доказал, что это безопасно.

Стены и пол зеленели неровным ребристым стеклом. Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять: сюда, в это самое место, пришёлся орбитальный удар, о котором говорил Трипольский. Его наверняка нанесли белотелые, и, если учитывать взрывную реакцию местного песка на их оружие, неудивительно, что вместо ровного котлована получилась гигантская продолговатая рытвина.

Те, по кому они били, тоже были здесь. Стали встречаться по одиночке на глубине полутораста метров: покалеченные, вывернутые, реже целые, но все - залитые стеклом. Их было не много. Всего-то с десяток и насчиталось.

Проход сюда был выработан. Если присмотреться - будто бы выгрезен кем-то зубастым или вычерпан с маниакальным терпением чайной ложечкой.

— Странные они какие-то… Разные, - бормотала Рената, и тут же: - Боже, как спина чешется… Надо было в скафандре идти. Ванечька, сынок, тебе-то хорошо!..

Роман старался не обращать внимания на её реплики, которые становились одна другой сумасброднее. С некоторых пор у Ренаты проскальзывало “сынок” по отношению к Ивану, а тот и не сопротивлялся.

Встреченные ифриты, точнее их экзотела, и вправду были очень разными. Но иногда всё же повторялись, причём не прямой копией, а видовыми индивидуумами. Белотелые - тоннель наверняка выдолбили они - почему-то избегали их. Прокладывали путь в обход, даже если ифрит оказывался прямо посреди дороги.

Боялись, что оживёт?..

— Они скопировали облик большинства реально существовавших обитателей галактики, - в никуда выдала Рената.

Вот на это Роман не отреагировать уже не мог.

— Откуда ты знаешь?

В ответ тишина. Командир обернулся и уставился на неё поверх головы Ивана.

— Что? Я же пожала плечами! Понятия не имею. Просто знаю и всё!

Плечами она пожала, ну-ну…

Очень скоро они очутились на развилке, от тихой злости Роман стиснул зубы. Никакие системы экзотела не подсказали бы, куда свернул Корстнев. А на разведку времени не было…

На помощь пришёл Иван. Он определил путь по мельчайшим сколам стекла, которые каким-то чудом разглядел в свете фонарей. Тут уронили что-то тяжёлое. Или тащили волоком.

Роман догадывался, какая черта спасла парню жизнь на Хиц-2...

— Это ведь тоже она… - опять донёсся со спины голос Ренаты, едва они свернули.

— Кто - она?..

— Протоматерия.

— Прото… что? - Роман обернулся.

Рената стояла у стены на коленях и гладила голубой светящийся “глазок”. Иван только растерянно развёл руками - а я-то что, мол.

— Слушай, времени не так…

— Время скоро изменится, Ром, не переживай. Когда Инкубатор запустят, оно помчится - у-у-ухх!.. - она вяло изобразила “лихой” жест наездника.

— Ты в порядке?.. Какой инкубатор, ты чего?..

Рената поднялась, повернулась и подняла ладонь. Скользнула мысль, что если она сейчас раздвинет пальцы…

— Нормально… Просто я чего-то… Пойдём, - и она зашагала дальше.

Роман глянул на Ивана. Тот недвусмысленно жестикулировал - всё. Рената на грани.

Это было ясно и без подсказок. Но не останавливаться же теперь насовсем! Такое даже в голову-то прийти не могло! А простой привал едва ли что-то изменит. Да и не устала она в “Осе”. Это всё из-за погружения. После него Рената так и не уснула…

— Я всё про стража думаю, командир… - Иван старался держаться ближе, чтобы не приходилось сильно повышать голос. - Он ведь страхи воплощает. Карина, например. Это ж личный ужас того, кто провалился в голубую жижу…

— Ты чего об этом вспомнил? - сосредоточенно спросил Роман.

— Я очень не хочу, чтобы он воплотил мой страх.

— Не лезь в голубую жижу, и будет тебе счастье!..

Но Иван не успокоился. Не прошло и минуты, как он вновь подал голос:

— Рената Дамировна рассказывала, что она видела, когда страж пытался увести её. Наверное, то же было и у Александра Александровича, раз он… предпочёл остаться там. Выходит, страж может…

— Ванечка, сынок, он может создавать другую реальность для нас. В нас же самих, - это динамики “Осы” барахлили или Рената посмеивалась?..

— Да. Как бы реальность. Может, он и страхи таким же образом может создать?

— Зачем?

— Чтобы убить.

— А ты чего-то боишься настолько, чтобы умереть от страха?.. - ненастояще усмехнулся Роман, шагая всё быстрей. Иван еле поспевал.

— Просто если я, ну… Если будет как с Санычем… Командир, лучше застрели.

Роман почувствовал, как шевельнулось сожаление о сказанном, но он быстро запихал его на место. Хотя в одном Иван прав.

Если Карина появилась на Ясной так, как рассказал Трипольский, то ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Иван провалился в жижу…

— Так и сделаю, Иваныч, - пообещал Роман.

Их остановил датчик движения: приближение - пятьдесят метров, сорок восемь, сорок семь с половиной… сорок семь… Он сработал поздно - впереди был поворот. И смолк так же внезапно, как и “проснулся”. Кто-то брёл им навстречу, очень медленно. Как если бы полз или крался.

Для верности они выждали. И после пошли осторожно, по возможности бесшумно. Впрочем, последнее оказалось ни к чему - шуму из-за поворота хватало. Там кто-то кашлял и хрипел.

Роман ожидал увидеть кого угодно. Даже чёрта с рогами, только не его.

— Костя?!.

Прислонившись спиной к стене, на полу кашлял начлаб Корстнев. Едва из-за поворота показались “Осы”, он закрылся рукой от бьющего в глаза света и попытался отползти, но у него ничего не вышло. Он был ранен. В спину.

— Помогите…

Иван держал его на мушке ПИМа. Это запросто мог быть имитатор.

— Встань! - рявкнул Роман. Его собственный излучатель покоился пристёгнутым к спине.

— Я… я не могу… Игнат?.. Дима?.. Что… что он вам пообещал?.. На кого вы… работаете?..

Роман быстро размыслил и решился.

— У меня к тебе тот же вопрос, Костя, - зловеще произнёс он, раскрывая маску.

Корстнев побелел, как если бы мертвеца увидел. Честные глаза заблестели, пухлые губы скривились, массив второго подбородка затрясся - миг, и он разрыдался. И умоляюще так, мотая в отчаянии головой заскулил:

— Прости… прости…

— Говори, где Ольга, - не своим голосом прорычал Роман.

Корстнев еле дышал. Жадно, со свистом хватал воздух, сделавшись похожим на выброшенную прибоем касатку.

— Там… - он махнул себе за спину. - Они её… к Купели…

— Что тут происходит?! Говори, скотина жирная!

Запоздалый ток и круги перед глазами.

Но мысли недолго были ясными. Держать себя в руках становилось всё трудней. Или это Ординатор давал осечки?..

— Ему нужна помощь, - кинулась Рената.

Роман еле сдержался, чтобы не остановить её. Почти схватил за руку. Почти отдёрнул.

Пока она возилась с толстяком, он сверлил его взглядом. Понимание, что что-то не так, что он тоже тут жертва стучалось в мозг словно через броню прозрачного стеклопластика. Его хотелось придушить. Собственными руками задавить гада! Но сначала узнать, где конкретно Оля и по какой такой причине их жизни швырнули в пекло.

Выдохнуть. Взять себя в руки. Ты всё ещё майор межпланетной службы. Даже несмотря на то, что та самая служба тебя почти угробила.

— Ничем не помогу, - поднялась Рената. - Пуля в лёгком, гордеев. Выжил-то только потому, что жировые отложения погасили немного пробивной силы… Стреляли в сердце, со спины.

Роман не сводил взгляда с Корстнева. Тот хрипел, замерев на боку, как его уложила Рената. И старался смотреть Роману прямо в глаза: без вызова, без заискиваний. Честно, устало и... виновато.

— Я… не мог… иначе… - выдавил он вместе с кровавой пеной.

Стало ясно, что от него ничего не добиться. Он просто не мог говорить.

— Рената?.. - с надеждой глянул Роман на женщину.

Та поняла всё без слов. Не завязанных на психосервера космопроходцев нельзя было просто так взять и “подключить”. Для этого требовалось некоторое время - раз. Два - стремление самого подключаемого и его же сосредоточенность. Последним Корстнев едва ли мог похвастаться.

Но ведь и то, что Рената попыталась проделать с мучающейся Айгюль, было невозможным… Как и случай с их соединением в лесу, где впервые людям повстречалась Карина. Тогда она по идее не могла, а всё же дотянулась…

Психосервер присела рядом, на корточки. Без опаски раскрыла экзотело и коснулась бледного лица начлаба. Тот подался навстречу, словно бы вместо Ренаты ему протянула светящуюся ладонь сама Мария Магдалина.

Рената заговорила почти сразу, словами Корстнева. Она жмурилась, круглое серое лицо морщилось, а запёкшаяся под носом кровь теперь покрылась новым слоем.

Роман не знал, верить или нет, но почувствовал, что теперь ничему и никогда в жизни не удивится. В очередной раз.

Корстнев не по своей воле запустил три экспедиции на Ясную - по одной на каждый, вдруг оживший челнок. Сам он бы ни за что в жизни не отправил треть личного состава космопроходцев на убой! Но его, Костю Корстнева, никто не спрашивал. Он всего лишь следовал взятым на себя обязательствам и выполнял приказы, которые не выполнить не мог физически.

Чьи? Вот тут-то и зарылась собака!

Он не называл её никак иначе, только - Она. Существо, которое перевернуло жизнь с ног на голову, превратив в кошмар. Она появилась внезапно. Пришла прямо в кабинет начальника лаборатории восстановления межпланетных сообщений НИМИ, без стука, через десяток охранников и лаборантов. Раскосая зеленоглазая девочка в ситцевом платье и венком ромашек в руках. В январе.

Разве случайно в тот же самый момент на столе перед Корстневым лежал диагноз?!. Его, Костин, приговор… Он же путёвка в непродолжительный запас - синдром приобретённого иммуннодефицита не оставил бы его в этом кресле.

— Знаешь… какой у неё был взгляд?.. - хрипло спросила Рената; начлаб булькал и уже почти не моргал. - Холодный, Рома. Машинный. Она показала мне, что может. Не поверить было нельзя. Я должен был умереть. А она обещала жизнь…

Ему предложили жизнь взамен простого, как он думал, исполнения её воли. Ему даже объяснили, что он - всего лишь случайность. Что такие обычно не входят в число её инструментов. Что быстро меняющаяся ситуация требует кардинальных решений. Ей требовался доступ к “прыжкам” Антонова. К конкретной экспедиции. Точнее к нескольким.

В какой-то момент ни один отдел больше не брался за восстановление связи с Ясной. Дело - болото. Ни премии за неё, ни продвижения по карьере. Как и зримых перспектив что-то сдвинуть с мёртвой точки - глушняк, почти как с Анубисом. Многие пытались, работали долго и упорно - это ведь Ясная, та самая Ясная! Но заканчивалось всё только потерей времени. Планета молчала. Одна лишь команда Корстнева-младшего, Лёшки, продолжила работу, когда остальные свернули свои попытки. И, словно по щучьему велению, через полгода пришёл сигнал сразу с нескольких челноков.

— Я не хотел отдавать ей… Олю… - Рената говорила медленней. - Но было уже поздно. Я согласился на её условия. И уже не мог перечить её воле. Я не мог…

Ольга была уникумом. Должна была стать отличным психосервером. А стала армантропом. Живым зарядом, бомбой, пущенной на другую планету…

— Если Дитя не уничтожить, Земле придёт конец! Всё, что мы знаем, они сожрут! Я видел, Рома!.. Я видел, как они это делают!.. Она показала! - Ренату повело, она покачнулась и опёрлась на пол ещё и рукой.

Корстнев утверждал, что Ясная тоже была такой же “девочкой в ситцевом платьице”. Но другой. Больной. С неверной программой. С чудовищным “врождённым” изъяном, вылечить который можно только одним путём - уничтожением.

Ольга и стала этим “лекарством”. Точнее, его носителем. Пройдя тест в новоотстроенном корпусе психподготовки в НИМИ, где в ней обнаружили способности психосервера-уникума, она подписала себе приговор. С этого самого момента судьба её была предрешена. За ней следили и направляли. Знали каждый её шаг. А когда пришло время, вместо расширенной версии Ординатора вложили в голову нечто, что Она назвала Словом. Как раз Слово и было призвано уничтожить на Ясной…

— Недоразвитую?.. - Рената отпрянула, не в силах продолжать. Её раскрытое экзотело ударилось о стену и замерло. - Рома, это та девочка! Та, про которую я говорила! Из головы Ганича! Вот что охраняет страж - Дитя! Она настоящая! - Рената смеялась, едва сдерживаясь, и постоянно вытирала из-под носа кровь. - Она живая! Её Леонид Львович пощадил в прошлый раз! Он думал, что уничтожит белотелых и так решит проблему. Но ошибся…

— И за это его отправили с нами, - криво ухмыльнулся Роман. - Да, Кость?

Корстнев булькал и кашлял, сотрясаясь грузным телом. Рената что-то ещё говорила - Роман не слышал. Ему хотелось убивать. Просто причинять смерть. Но не всем подряд, нет. А тем, кто тащил сейчас его Олю куда-то вглубь этой чёртовой планеты. Для начала - им. А после…

— Катализаторы… - ошарашенно пробормотала Рената, повторяя слова Ганича. - Нужны верные катализаторы, чтобы запуск Инкубатора не стал новой ошибкой…

Роман расслышал краем уха. Поморщился и отмахнулся.

— Я… всё рассказал… ему… - вдруг прохрипел сам Корстнев. - А он… Меня.. Предал...

— Это бумеранг, Кость. Так устроена жизнь.

То ли услышал он эти слова, то ли нет - непонятно. Корстнев старался сказать что-то ещё, но никак не мог по-нормальному вдохнуть. Вместо слов с губ срывались кровавые пузыри, конечности начлаба сводило судорогой, а взгляд честных глаз стекленел. В конце концов он замер, и из лёгких шумно вырвался последний воздух.

Рената не выдержала раньше, чем они узнали, кто предал предателя Корстнева. Но это уже было не так сложно выяснить. Выходило, что одна часть группы вдруг напала на другую. И Костя сам оказался в роли мишени…

— Нам нужно взять кого-то живым, - переминался с ноги на ногу Иван. - Чтобы вернуться, нужно знать, где их челноки.

— Для начала нам нужно просто догнать их, - захлопнув маску, Роман наклонился над ошалело вращавшей глазами Ренатой. - Спасибо… Идти сможешь?..

— Да, да! Конечно! - необычайно живо отозвалась та и подскочила.

— Экзотело закрой.

Если бы Роман не подсказал, Рената так и шагала бы распахнутая настежь.

Спускались долго. Если сначала тоннель постоянно темнел, то теперь даже появлялись мысли выключить наплечные фонари. Голубые прожилки породы неплохо справлялись с этой задачей.

Роман почти бежал. И побежал бы, если бы не Иван, который физически не поспел бы за экзотелом. Он боялся опоздать…

Лишь бы не увидеть кровь… Только не кровь…

Неожиданный укол в мозг был такой силы, что вышиб винтовку из рук. Экзотело подкосило, системы стабилизации сработали на автомате, и только поэтому Роман не упал. Мир зарябил - то ли в триплексе, то ли в действительности. Он машинально завертел головой, пытаясь стряхнуть морок, как вдруг схлопотал болезненно-громогласное:

“Ор-р-р-р-рдинатор!”

Писк в ушах был исчезающе тонок, и будто бы иглой входил в барабанные перепонки. Глаза жгло, нестерпимо захотелось потянуться, выгнуться - мозг “искал” на миг отключившийся опорно-двигательный, и иглы по коже не заставили себя долго ждать. Это было похоже на постпрыжковое пробуждение…

Рената лежала на ребристом стекле в нескольких шагах позади. Иван корчился рядом, держась за голову.

— Командир… У неё конвульсии!..

Она мелко сучила по полу руками и ногами, словно избалованная девочка в отделе с дорогущими игрушками. С той лишь разницей, что из-под её кулаков и пяток во все стороны летели куски стекла и породы.

Роман еле как соединил их экзотела - голова страшно кружилась и руки творили чёрт-те что. И как только ему это удалось, панель перед ним вспыхнула голубым.

Тонкие черты лица были вполне человеческими, разве что миндалевидные глаза не имели зрачков или даже глазного яблока. Ряды тонких резцов скалились на Романа, и он кожей ощущал направленную на него злобу. А ещё страх. Неведомо как, но всё это он ощутил настолько явственно, что не осталось никаких сомнений, кто перед ним.

Страж смотрел в глаза единственному, кто мог бы безгранично влиять на Слово, помимо него самого. Единственному, кто мог занять его место.

Роман дал команду на раскрытие. И как только “Оса” Ренаты распахнулась, сотканное из голубого свечения лицо сгинуло.

Она была в сознании - вращала глазами, точно по потолку друг за другом бегали какие-то забавные цепкие зверушки. И кровь у неё шла не только носом. Серая, осунувшаяся, она выглядела пленницей какой-то пыточной барокамеры, и за эти полчаса похудела на несколько килограмм. Блеск в карих глазах, который Роман видел перед выходом из колонии, перерос в искрящийся пожар. Рената громко дышала и постоянно пыталась что-то проглотить.

— Что, плохо, да? Плохо, да? - частила она. Но Роман и рта раскрыть не успел, как она выдала: - Потерпи, Ромочка, потерпи хороший. Я удержала. Я смогла, да, я удержала! Не сильно досталось? Потерпи, это ненадолго. Я поняла, почему. Поняла! Это я! Это всё я! Для него я самая простая мишень. А для вас я - угроза. Через меня он и вас может достать! Вот как сейчас! Но в этот раз я удержала. Ну чего так таращишься?.. Нет, скажешь? А кто тут помирал первый, а? Кто на Ясной протянул меньше всего? Правильно, Ромочка. Психосерверы. Жаль только, раньше не догадалась. Милош не при чём. Милош просто зеркалила. Мне зеркалила, Рома, понимаешь?.. Мне с самого начала надо было понять… Я подозревала. Я слишком долго подозревала. И Айгюль! Она ведь с предателями заодно! Она была их единственным психосервером! А мертва! Её потому и застрелили - через Ординатора страж попытался бы их убить! Они это поняли раньше нас. Только уникум не уступил бы стражу.

— Держись, - сцепив зубы, произнёс Роман.

— Незачем держаться, Ромочка. Я только во вред. Кислых мне всё показала! Всё-всё! Вот прямо сейчас! Она там, рядом с ним, этим стражем. Она с ним почти одно. Но он не страж никакой, Ромочка. Надзиратель, тюремщик - да. Но не страж. Не за Дитя он боится. За себя и себе подобных!.. Поздно. Поздно боится. Нет уже никого. Пусто.

Она дышала как загнанная. Ртом, потому что из носа постоянно текла тёмная струйка. В горящих глазах лопались капилляры, а в ушах виднелась свежая кровь - Ренату убивало внутричерепное давление.

— Чем дальше вы от меня будете, тем меньше у него шансов до вас дотянуться. Страж использует Ординатора. Он сильнее меня…

Вдруг она начала успокаиваться. Вдыхала глубоко, порывисто. Видимо, последствия псионной атаки стража шли на нет. Роман поднялся, взглянул на растерянного Ивана. Он понимал, что она никуда больше не пойдёт. И что нести её нет никакого смысла.

— Я ещё не кончилась, Ром. Вы долго так стоять будете. Я правда никуда не пойду… Я устала, Ром. Я очень устала таскать в голове мертворожденного.

Они оставили Ренате воды и питательной смеси. Иван несколько раз повторил, что они за ней вернутся. Найдут Вику. Спасут Ольгу. Узнают координаты челноков предателей и вернутся - нужно только быть тут. Рената внимательно слушала и улыбалась. Она смотрела на Ивана нежно и устало. Как на расфантазировавшегося сына.

Когда безопасники скрылись за далёким поворотом, их догнало тихое эхо. Рената пела мотив, который ей никогда не доводилось петь.

Колыбельную.

Глава 23. Дар данайцев

Оно шагнуло прямо на неё.

Чудовище с чертами Роберта, повторитель, неполностью принявший его облик, надвигался громадной тушей, опираясь на тощие, изломанные множеством суставов руки. Позади что-то хрустело и чвякало, тошнотворно несло кислым - Карина пировала.

Это конец…

Но за миг до того, как сломя голову побежать, Вика почувствовала: делать этого не стоит. Дыхание перехватило, глина наэлектризовывалась и защекотала кожу, предвещая близкую перемену. Последнее, что она успела в белоснежном городе с замком-лабиринтом по центру, это обернуться. Абориген был ещё жив, когда антрацитовая сколопендра мандибулами ворошила его внутренности…

Вика зажмурилась, приготовившись терпеть наслаждение.

А когда “вернулась”, поняла, что что-то не так. Прямо перед ней что-то глухо щёлкнуло, в нос шибанула кислая вонь. Раскрыв глаза, она сдавленно вскрикнула, но уже в следующую секунду очутилась в тумане ничком - чудовище-Роберт отшвырнуло её в сторону.

Монстры даже не заметили, что случилась перемена. Механический город не смял их, как смял аборигена и смял бы Вику, поддайся она панике. Эти двое не прекращали шевелиться даже в момент трансформации.

Сколопендра взвизгнула почти раздосадованно, когда вместо трепещущей добычи перед ней оказалось кровавое месиво. Единожды “усмехнувшись”, она небыстро потекла в направлении Вики.

Но на пути её встало нечто.

Все четыре руки ударили разом. С виду немощные, они заставили тварь заверещать и пойти волнами - хруст хитина разлетелся осколочным эхом. Скрежеща крючковатыми лапами, сколопендра бросилась в атаку и обвила долговязого урода в мгновенье ока. Поверх частых “смешков” послышались стоны и мычание. А ещё хруст ломаемых костей.

Дожидаться финала Вика не стала.

Вокруг темнел лес. Очень даже узнаваемый старик-ельник на окраине её родного городка, утыканный фонарными столбами и изрезанный беговыми дорожками, за которым дремал Грац. Точнее, очередная его обезлюдевшая подделка. Вика неслась наискось, сквозь чащу - к домам.

Шпиль! Нужен переходной шпиль! Обратно наверх! Прочь отсюда!

Weg, weg, weg!!!

Она выскочила на туманную улицу, где ей подмигивал синим накренённый светофор, и почти уже бросилась дальше, куда глаза глядят, лишь бы не стоять на месте. Но вовремя увидела надпись над входом в пустующий бар прямо напротив.

“Под углом”.

Так быстро она не бежала никогда. Ей вдруг почудилось, что внутри люди. Что за стойкой курит, щурясь на один глаз, обиженный на жизнь добродушный бармен, строящий из себя сурового дядьку, а меж столиков барражируют официантки, для которых столики те специально расставлены пошире. И где-то там, в путанице ширм кальянных, прямо сейчас сидят и спорят Роман Нечаев с Корстневым-младшим…

Она влетела внутрь не заметив дверей. Никого… Только стулья, столы и пустая стойка. Но голоса! Голоса же!..

Вика обернулась. И присела, сдавленно ахнув. Лес хрустел, ели пугливо тряслись - Карина была на подходе. Ненадолго же хватило многорукого псевдо-Роберта… Почему она гонится? Вика ж не касалась её…

Едва она подумала об этом, как туман возле синеглазого светофора ожил, вспучился и стал расти. Внутри набухли фиолетовые вены, сверху слоями образовывалась корка, словно бы посреди безлюдного Граца назревал чудовищный инопланетный гнойник. Ещё мгновение, и он лопнул, разбрасывая стынущие на лету брызги.

Между показавшейся на опушке Кариной и Викой теперь стоял новый монстр. Как и прошлый, очень похожий на якута, но гораздо больше, шире. Мускулы под тонкой кожей с сетью болезненно-синюшных вен шевелились неестественно, будто бы всё ещё перестраиваясь.

Вика налетела спиной на стол, когда это обернулось к ней.

— В… н… и… з… - прошелестело чудовище и схватилось за основание светофора, чтобы вырвать его из бетона.

Она очнулась на бегу. Голоса невидимых людей подстёгивали со всех сторон и направляли: так она выскочила с другой стороны, в запасный выход бара, и побежала в направлении шпиля, который сама бы не разглядела ни за что на свете. Голоса сопровождали её, звуча из пустых косых окон, из-за выпуклых углов вкривь построенных зданий. Разные - мужские, женские, старческие и детские - они все звучали с одной интонацией.

Шпиль был уже прямо перед ней, когда кожу кольнуло. Перемена!..

Десять шагов. Десять… И никаких шансов, что хватит времени взобраться по нему. Карина не стоит на месте, когда город меняется. Она настигнет её.

На решение ушло не больше секунды. Глоток воздуха над самой поверхностью тумана, прыжок и…

Полёт вниз.

***

Роберт отнял руку от экзотела - пальцы безболезненно собрались “веером” во вполне человеческую ладонь. Покачнулся и с выдохом опустился на четвереньки. Привкус стали не исчез, но теперь его разбавляла целая палитра.

Роберт снова хотел жить!..

Борьба с многоножкой порядком измотала его. Пришлось постараться, чтобы вышвырнуть её в переменный периметр. Как и с последующей защитой Вики. Создавать големов понадобилось быстро, на ходу… Кто ж знал, что тварь найдёт её раньше, чем он закончит с конструированием убежища?!.

Роберт действовал по наитию, импульсивно. Всецело повиновался предчувствию, что теперь окончательно обосновалось внутри бок о бок с возродившимся “я”. И бесконечно наслаждался этим. Потому как интуиция не покидала Роберта даже когда он перестал быть человеком. Внутренний голос не предал, как Ординатор… Он вёл его с самого начала этой проклятой экспедиции.

Всего однажды Роберт не прислушался к собственному предчувствию. Вместо того, чтобы выволочь насмерть перепуганную Вику из подземного сада наверх, он пошёл у неё на поводу и спустился в пещерный город. Известно, чем всё обернулось. Роберт погиб. И теперь неясно даже - человек ли он. Сама Вика лишилась руки, вынесла столько, что и не снилось! Нет, решено. Он больше никогда не проигнорирует свою “дремучую” интуицию.

Ни за что.

Мирок-убежище, в который провалилась Вика, Ясная ещё не видела. Роберт постарался на славу, хоть это и вышло ему боком - холодной лысой тушей шевельнулся голод. По спине пронеслись мурашки. Он ещё помнил бешеный бег за светом, помнил, как пробил грудь двойника и вытащил чуть приплюснутое яйцо… Помнил себя нечеловеком: пустым, бесформенным, голодным. И точно знал, что останется таким навсегда, если позволит себе голодать слишком долго.

Роберт и сейчас ощущал себя иначе. Чувствовал мир по-другому, по-другому думал. И дело было даже не в сверхчувствительном языке. Теперь его интуиция не молчала, не ждала услужливой рабой, когда к ней обратятся. Она указывала на проблему сама, резко, как рассерженный наставник, и Роберта это почему-то нисколько не удивляло. Будто по-идее бы так и должно быть.

Это не был голос, скорее эхо - ответ на его собственные мысли. Как диалог со всезнающим зеркалом, когда ты уверен, что на той стороне никто не притаился. Роберт бы почувствовал чужое присутствие. Наверное…

И сейчас интуиция, взяв в союзники Робертово любопытство, настойчиво толкала ещё раз коснуться нерва. Вика в безопасности, и ей нужен отдых, сам он пока тоже может вздохнуть спокойно. Время есть. А понимания происходящего - нет, несмотря на проведённые в контакте с нервом минуты. Те фрагменты, что были известны, не давали ничего. Целой картины из них не собрать. Нужны ещё фрагменты. Что за Инкунабула, откуда она? Что представляет собой Сопряжение? Каким боком к ним относятся белотелые, а они относятся к ним наверняка - это Роберт понимал даже по имеющимся осколкам. И, главное, при чём тут Земля?

Роберт посмотрел на ладонь. Помедлил. Это не больно, вообще. Дело в другом. Работа с её нервом как бы… тратила Роберта. Голод усиливался от всякого действия через нерв. Где потом он возьмёт новую частицу Инкунабулы?..

Вот как раз это-то можно выяснить в первую очередь!

Главное - правильно спросить самого себя, сконцентрироваться на поисках конкретных вещей. Внутренний голос направит, нужно полностью довериться ему. Роберт поднялся, вздохнул и…

Образы хлынули в мозг сплошным потоком: цветные, громкие, вытянутые, многослойные, слепящие, скомканные - разные. Понятна была лишь небольшая часть, остальное проносились фоном, болезненным белым шумом информации, которую человек воспринять не способен в принципе. Роберт не цеплялся ни за что. Ждал.

И дождался.

Оказалось, частица пульсировала двумя уровнями ниже мирка-убежища Вики. Манящим голубым теплом там исходила не то вогнутая полусфера, не то просто округлая чашечка. Роберт видел её несовершенство. Все частицы Инкунабулы были как бы… ущербными, неправильными. Повреждёнными что ли.

Эта частица была похожа на голышик, который он пускал когда-то по глади Лены…

Вихрь образов усиливался; становилось страшно, захотелось отнять руку, прервать поиски. Но Роберт не поддавался. Один за одним, в мозг впечатывались картины и понятия, сами по себе ничего не значащие, либо никак не связанные друг с другом. Но голос изнутри уверял - это пока. Для восприятия смысла мозаики нужно больше её частей.

Ещё больше… Ещё…

Вдруг перед мысленным взором образовалось что-то конкретное, цельное. Это была пещера, зелёная с белым. Нотный стан - первая ассоциация, пришедшая на ум. Да, тысячи нот-иероглифов и созвучий-видов по каменным стенам! Каждое изображение наполнено невообразимым количеством информации, которая в то же время умещалась в недлинный сложносоставной звук, в подобие слова. Готовая симфония жизни, продублированная сотни раз - на каждый нерв Инкунабулы. Или почти на каждый. Ведь там, где находился Роберт, ничего подобного не было.

Мелькнуло понимание: Сопряжение конструировало на Ясной жизнь. Но почему-то не необъятно-обширную, не поразительно-разветвлённую, какой ей и надлежало быть, а урезанную, словно бы во что-то нацеленную. Можно даже сказать, что узкоспециализированную. На планете строился Инкубатор, и жизнь - разумная и нет - задумывалась только лишь как субстрат, питательная среда для…

Роберт не смог понять для чего. Но был совершенно точно уверен: конечный итог напрямую связан с Инкунабулой и создавался за счёт её возможностей. Роберт интуитивно почувствовал, что когда Инкубатор оживёт, внешний мир окажется отрезан непроницаемой скорлупой. Что даже течение времени внутри него будет собственным, ускоренным многократно. Словно бы Сопряжение торопилось успеть…

Понять бы ещё кто она, Инкунабула…. Откуда, что за существо… И существо ли.

Образы неслись с устрашающей скоростью, наслаивались и перемешивались; где-то глубоко в ушах теперь нестерпимо зудело. Казалось, там что-то шевелилось, росло и скреблось, сползая в носоглотку, проникая волосистыми отростками куда-то под глаза. Становилось больнее, голова гудела, а носом пошла кровь. Из ревущего потока чужеродной информации, словно шары из замкнувшего лототрона, выскакивали куски информации, и набивались, набивались в перегруженный мозг. Роберт уже стонал, держась из последних сил.

Неясно, то ли он сам отнял руку, то ли всё закончилось и он таки вытерпел. Гудящий пол приятно холодил щёку, несмотря на бурую пасту крови. Роберт сел, ощупывая лицо. Утёрся. Огляделся.

Цел. Неизвестно, сколько он так вот пролежал. Но, судя по загустевшей луже, немало.

Кроме образа “нотного стана” в голове остался разве что звон. И как ни старался Роберт, а вспомнить ничего не получалось. Будто и не было сумасшедшей карусели обрывков и фрагментов, болидами врывавшихся в голову.

Похоже, всё зря...

***

Недаром Сопряжение задумало Инкубатор именно таким. Время - величина, действие которой трудно переоценить.

Вика избегала Роберта. Едва завидев, юркнула куда-то и спряталась. Неудивительно, ведь она считала его мёртвым. Да он и был мёртвым - абориген-Иконников постарался! А когда кругом мимики, ничто уже не убедит человека, что ты настоящий.

Кроме времени.

Он говорил с ней. Вспоминал общие моменты и громко, чтобы притихшая среди гладких тёплых камней Вика наверняка слышала его, пересказывал. О выходе за злосчастным клещом. О том, как бросился на её защиту в том подземном саду. О белотелых, что хотели отрезать и его руку тоже. О других членах их группы. Роберт с теплотой вспоминал Ренату Дамировну, её заботу обо всех и чудесное умение готовить почти из ничего. Об улыбчивом и не в меру жизнерадостном Майкле, о бедняге Милош, которая наводила на американца, да и на него тоже, ужасу своим поведением.

Роберт говорил, что обязательно вытащит её. Что ни за что не оставит. Что они вместе выберутся из этого странного места, где нет ничего постоянного… Хоть и понимал, что кривит душой. Потому как ему самому уже не суждено покинуть механический город.

Кокон начинал истончаться. Он не мог долго существовать, но Роберт не торопил Вику. Да и сам, стараясь не замечать ворочащегося внутри голодного зверя, пытался проникнуться иллюзией, поверить в неё и ненадолго забыться.

Ведь они очутились среди таёжных скал, нагретых неласковым, но искренним сибирским солнцем. В том самом месте, где Роберт провёл детство. Разве мог он выдумать мирок-убежище другим, зная что больше никогда не увидит родины?..

— Это правда ты?.. - услышал он совсем рядом. Оглянулся и наткнулся на острые льдинки прищуренных глаз. Исхудавшая, сплошь перемазанная неактивной протоматерией, с коротеньким рыжим “ёжиком”, Вика была самой решительностью. Всякому повторителю не поздоровилось бы.

— Я, - кивнул Роберт. И добавил, улыбнувшись: - Русские не сдаются.

Девушка бросилась ему на шею, прижалась. И оказалась почему-то холодной, гораздо холодней его самого. Она не плакала. Только прерывисто вздохнула пару раз и долго не отпускала.

Вика, видимо, сразу нашла корзинку с хлебом и молоком, которые Роберт предусмотрительно сконструировал одновременно с убежищем. Она протянула ароматную краюху, но он наврал, что не голоден. Тянуло его совсем не к хлебу…

На большее он не решился, опасаясь растратиться слишком сильно. Да и что бы он создал? Оружие? Едва ли что-то вышло бы из этого. Да и без толку тут огнестрел, разве что против белотелых…

В конечном итоге за пихтами и кедрами стали проступать чёрные стены безликих кубов, поросших кустарником, из мира которых нет выхода. Вскоре островок спокойствия исчез окончательно, и они снова очутились в злосчастном механическом городе, словно бы построенном по рисункам ватаги бесконечно споривших детей.

В голове шумело, мысли путались. Но куда нужно идти в первую очередь, Роберт знал наверняка. Теперь он вёл Вику за собой, она не спорила и не препиралась. Верила ему бесприкословно. Только боязливо озиралась, пока он не успокоил:

— Карины тут нет. Она ушла, я знаю.

Они шли к переходному шпилю коротким путём. Самого шпиля там не было, ведь в мире чёрных кубов их не бывает, но Роберт знал, где точно он появится после перемены. Вне нерва он не мог влиять на город, зато ощущал расположение всех точек перехода, как паук ощущает ловчую сеть. А ещё, вплоть до секунды предугадывал приближение перемены и знал: город замедляется…

Частица Инкунабулы ждала его… Нужно было спуститься двумя уровнями ниже. Голод пока не мешал, лишь изредка напоминая о себе. Но что будет, когда частица окажется прямо перед ним?..

Вдруг в голове что-то щёлкнуло…

— Я знаю, откуда белотелые, - неожиданно для самого себя произнёс Роберт.

— Я тоже… - глядя в никуда ответила Вика. - Гея-А - живая планета. Как и Ясная. Земля тоже… Мне всё рассказал… Андрей.

Вика ошибалась в одном нюансе. Критически важном моменте - Земля никогда не выпадала из Процесса. Она - компьютер. Планетарная вычислительная машина, призванная безостановочно вести просчёт Процесса, и если потребуется, защищать его всеми доступными способами. В отличие от Ясной и Геи, которые с самого начала существовали с изъяном, который-то и предал им “жизнь”. Они - ошибки вселенной.

— Откуда ты знаешь?.. - уставилась Вика.

Оказалось, он говорил вслух.

— Я… Мне…

Что он ей скажет?

Правду. Она должна знать правду.

И Роберт выложил всё, что произошло с ним. Даже больше - в продолжение истории уже говорил о вещах, о которых сам не догадывался минуту назад. Фрагменты в голове ожили: сдвигались, переворачивались, бились боками, но постепенно всё же стыковались воедино. Вика что-то спрашивала, он не слышал. Нужно остановиться. Собраться.

Щёлк…

Ясная - планета-инкубатор. Сопряжение - лоскутное сознание, состоящее из квинтэссенций нескольких разумных видов галактики.

Щёлк…

Больно. Роберт сел, мотая большой головой. Перед глазами плыло, крючковатый кустарник зашевелился, пополз куда, сливаясь, скручиваясь двойной спиралью, хрустя, ломаясь. Викино беспокойство гулко стучалось в череп - никак не понять, что она там спрашивает. Она не спрашивать должна! Слушать!

Процесс! Она должна знать, что всё происходящее на их родной планете - всего лишь часть сценария, плана, который был разработан задолго до появления жизни на Земле! Все войны, все катастрофы и эпидемии, каждое более или менее глобальное событие было заложено в алгоритм человеческой цивилизации! И таких планет тысячи - множество вариантов просчёта, поиска некой конечной цели, правильной версии!

Сопряжение пыталось понять Процесс. Те, кто заложил Сопряжение, первые в галактике покорили космос - как внутренний, так и внешний. Десятки тысяч лет они собирали знания на родной планете, имея безграничный доступ к внутреннему космосу, но так и не смогли ни понять конечной цели Процесса, ни найти того, кто его запустил.

Щёлк!..

Как вырубил его кто на миг. Роберт очнулся - голова кругом и будто бы уже пополам. Носом опять шла кровь. Вика мельтешила - смазанная страхом, размытая. Но она слушала. Она молодец!.. Главное, чтобы она сейчас запоминала как можно больше!..

Роберт опять разлепил губы. Он не слышал собственных слов, но очень надеялся, что они звучали, и звучали понятно. Боль была страшная. Ещё раз такую ему не вытерпеть.

Сопряжение вносило вирус в Ядра планет, где жизни предстояло обзавестись разумом. Заражало целые цивилизации внутри Процесса, чтобы по прошествии нескольких тысяч лет вернуться и… поглотить накопленную информацию. Выпить полупереваренную жертву, как выпивает паук. И только избранные из избранных заражённой цивилизации входили в Сопряжение, остальных ждала либо судьба полуразумной скотины, либо страдания.

Это уже произошло с Землёй! Сопряжение внесло в человеческие гены тот самый вирус-сборщик информации! И они придут за ним! Скоро!..

Нет. Они уже никуда не придут. Сопряжения больше нет. Остатки его погибли тут, при попытке повторить эксперимент по сотворению Инкубатора. Удар был нанесён неожиданно и вероломно. Белотелые не оставили создателям ни единого шанса.

Ядро Геи-А обнаружилось с изъяном, из-за которого оно изначально было вне Процесса и имело собственную волю. Знания о Процессе подталкивали Сопряжение к действию, такая планета как раз и была им нужна! Исключительные условия для конструирования Инкубатора!

Решением не уничтожать побочные результаты первого эксперимента с Инкубатором Сопряжение загубило себя само. Ведь то, что выродилось в нём и сожрало всё живое на Гее-А было точным отражением тех, с кого оно само начиналось. Вместо стерилизации планеты Сопряжение мало того, что приняло избранных белотелых в себя, так ещё и поставило саранчу себе на службу.

В виски медленно вкручивались заострённые штифты. Казалось, ещё немного, и кровь потечёт не только из носа, но и изо рта, ушей, глаз… Роберт выл - неизвестно громко или вообще беззвучно. Единственное, что он мог, это сбивчиво излагать образы и изо всех сил стараться усидеть на месте.

Белотелые - падальщики Сопряжения. Ради них в вирус-сборщик привнесли двоичную структуру, после чего остатки выжатых цивилизаций долго служили белотелым пищей. Вплоть до тех пор, пока они не ударили по собственным хозяевам, решившим повторить эксперимент по поискам целей Процесса на Ясной.

Роберт прекрасно понимал, что это за “надстройка” у вируса Сопряжения. Это был Q-рак. Но он никак не мог выхватить нужный образ, понять саму основу вируса, разглядеть то, на чём надстройка держалась…

Щёлк!

И Роберт разглядел этого троянского коня в полной красе.

Это был Ординатор.

Глава 24. Мир наизнанку

Интересное это чувство - ощущать присутствие чужого разума. Почти как нечаянное соприкосновение нагими телами, ничуть не менее будоражащее. Даже если знать, кто именно обосновался в твоей голове.

Буров ощущал Ренату вот уже минут пять. Она “заявилась” внезапно и молча - без предупредительных импульсов. Она просто наблюдала, используя то, что позволено лишь командиру, старшему безопаснику и ей самой - дуальное восприятие.

Буров был не против. Он чувствовал, что это неспроста. Что по-хорошему у Ренаты нет времени на созерцание ночных гор Ясной. Значит, у неё всё уже не по-хорошему. Значит, он будет молчать и смотреть в переливы горизонта, позволяя полюбоваться и ей.

Она тоже доживала. Они доживали вместе: эмпат и социопат в обнимку внутри одной черепной коробки.

И Буров почти не удивился, когда в голове зазвучало негромкое:

“Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно.

Живешь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно”.

Рената была в своём репертуаре. Тратила силы, чтобы бесчувственный Истукан напоследок послушал так понравившегося ему Высоцкого. Возможно, вытаскивая из Ординатора лирику прошлого столетия, пела и сама. И почти наверняка думала, что таким образом таки “смягчит чёрствое сердце”. С неё, дурной, станется…

Впрочем, не такая это уж и утопия, ведь…

Помнится, она говорила, что Майкл - хороший человек. Что он не способен на предательство. И Буров, нажимая на курок гордеева, в какой-то мере доказывал ей обратное. Что он никакой не хороший, и уж тем более - не человек. Что он прятался под чужой личиной и преследовал собственные неведомые цели.

Помнится, Рената твердила Бурову, что Константин Корстнев никогда по своей воле не отправил бы их умирать, а он только молчал в ответ. Тогда он ещё не знал, что ответить, хоть и чувствовал, что правота за ним. Призыв о помощи на всю планету вывернул доверчивую Ренату наизнанку, но Буров не злорадствовал. Не в его правилах бить лежачего.

Минуту назад явилась изнанка его мира - оторванная от живого, окровавленная. Медленно, со стоном и скрипом мир кренился набок и выворачивался.

Рената показала ему, что Корстнев действительно не поступил бы так, не послал бы их на смерть. Да и не только их - никого вообще. Показала, что Корстнев из страха смерти оказался под влиянием чужой воли, и что он, никогда не ошибающийся Тимофей Буров, неправ более чем полностью.

Что он ошибся…

Ещё несколько дней назад это только разозлило бы его. Но не теперь. Теперь Буров был готов треснуть, проломить изнутри защищавший его столько лет непроницаемый панцирь убеждённости.

Он никогда не просил прощения. Ни у кого, ни за что. Потому как не ошибался. Сейчас же, ощущая молчание обессиленной Ренаты в голове, чувствовал, что не хочет заканчивать жизнь вот так.

Но просить прощения было уже не у кого.

Буров притаился у кромки каньона, за большой глыбой, скрывавшей его едва ли не полностью. После ухода Романа, в Ясную вонзилось ещё две гигантские иглы. Бесшумные, они прошили самый хребет. И ни камешка тебе со склона. Тишь - как в масло вошли. Только песок, что был даже на такой высоте, плавился и стекал вниз зелёным киселём.

На иглах-кораблях не было двигателей. Даже марева вокруг них не было. Они опускались в абсолютной тишине, словно призраки. Чтобы, подозревал Буров, больше никогда не взлететь.

Когда сумерки окончательно спеленали отрог, сеть небесного паука к югу набухла ещё в двух местах. Это уже походило на полномасштабное вторжение, не иначе. И там иглы будто бы испытывали большее сопротивление. Нити никак не рвались, упорствовали и всё набирались яркости, озаряя “северное сияние” белыми всполохами. Но в итоге всё же не выдержали. В ночной темноте, без фильтров визора и на фоне зелёных переливов белоснежные иглы из неба выглядели сказочно красиво.

Рената влезла в его голову не только, чтобы напоследок реабилитировать Корстнева. Увидеть сопоставимое по красоте представление случалось, наверное, единицам.

А вот этого ей видеть уже не стоило бы…

Белой гуашью на каменистом теле плато растекались первые фигуры. Системы “Тура” вели подсчёт и ранжировали: два, восемь, двенадцать - вооружение неизвестно, скорость семь километров в час, строго парами; три - вооружение отсутствует, скорость пять километров в час, арьергард, приоритетная цель, вероятно командование.

Это только начало. Первая волна. Её стоило бы подпустить ближе, где-то на километр-два, и только потом запускать основные системы. Буров вырубил “Тура”, оставив активными лишь системы наблюдения. Его ведь наверняка прощупают, а так он “выглядит” выпотрошенным, как те экзотела у придавленного модуля.

Когда количество приближающихся пар перевалило за десяток, он понял, что ждать дальше нет смысла. Всех не накроешь, да и не в этом суть. Суть в том, чтобы они вошли под гору как можно позже. В идеале - не вошли вообще.

Панель озарилась приятно-синим; всего за пару секунд низкий гул аккумуляторов возрос до почти неразличимого фальцета - запели протоволны. Преднастройки отработали одна за одной. Буров не просто так ждал, просматривая глаза в вечерние сумерки, он всё приготовил заранее. Псевдоамериканец объяснял доступно.

Майкл. Его звали Майкл.

У белотелых не было шансов среагировать на пробуждение углепластикового Человека-Из-Горы на той стороне каньона.

Присутствие Ренаты истаяло одновременно со стартовым хлопком - первая из трёх противопехотных ракет пошла вдоль видимой ей одной прицельной параболы. Соискатели бросились врассыпную лишь когда она вынырнула из-за обрыва. Слишком поздно.

Раздался взрыв, плато на миг озарилось, пронзённое свистом множества поражающих элементов. Издали это скорее походило на дешёвый турецкий фейерверк, чем на детонацию боевой ракеты…

Но датчики движения смолкли.

— И только мёртвые с косами… - Буров пока не двигался. Судя по тому, какие отверстия проделывали чёрные стержни в стволах деревьев, камень ему не защита. Да и не укрытие - они теперь видят его наверняка. Он уповал только на расстояние. Ну не мог же всепробивающий луч лупить на полтора километра!

Или мог?..

Первые иглы вошли песок Ясной около пяти часов назад, и именно с их стороны приближались отведавшие металлических шариков белотелые. Значит, удара с фланга можно не опасаться ещё долго. Да и видно их будет, спускающихся со склона, как на ладони.

Буров вытащил из кителя остатки контрабанды и закурил. Долго же он терпел, не позволял себе дымить по любому поводу!.. Табака оставалось очень мало, всего-то на пару раз. Но случай особенный - “финита ля комедиа”. Куда уж особенней.

ИИ “Тура”, видимо, не разделял его любви к табаку и попытался вразумить тревожно-красными восклицательными знаками. Но Истукан только отмахнулся, настроив вентиляцию на “частичную разгерметизацию”, когда сброс углекислого газа интенсивнее, как и сублимация “линьфэньских” таблеток. Курить в тесноте бронетехники ему не впервой. На фронте ещё и не такое было.

Слева, в тесных креплениях аварийной дыхательной системы, висел протоволновой излучатель. Под ним однотонной гирляндой беззаботно побрякивала связка наступательных РГД-21. Этакий комплект “когда всё пошло не совсем так, как планировалось”.

Датчик неуверенно пискнул. Затем ещё. Вектор тот же, но группа новая, меньше. И медленней, осторожней. Буров не стал выжидать и пустил вторую гончую, начинённую убийственной шрапнелью. Вряд ли она повторит успех предшественницы. Да этого и не требовалось. Роль у неё другая.

Ракета нырнула в каньон, вмиг преодолела его и взвилась ввысь перед смертоносным пике. Но вдруг взорвалась, осыпав поражающими элементами лишь голые камни да тела уже убитых соискателей.

Росчерка Буров не заметил. Он спешно высчитал расстояние, на котором сдетонировала ракета и для верности выпустил третий снаряд.

Нет, они всё же стреляли. Стержень почему-то был еле различим на фоне озарённого “северным сиянием” неба. Последняя противопехотная ракета также взорвалась вхолостую, на подлёте, вообще никого не ранив.

Впрочем, на другое Буров и не рассчитывал. И сильно разочаровался бы в противнике, прихлопни вторая ракета хоть кого-то. И уж тем более - третья. Отстреливать остальные, противотанковые, смысла не было. Они нужны для третьей фазы.

Буров вывернул из-за камня, когда белотелые немного успокоились и снова пошли в наступление. В мощных трёхпалых манипуляторах тяжёлого экзотела хрустнула клин-затвором “тридцатка”.

— Пли! - по-старинке вслух скомандовал Истукан, и прицельный алгоритм начал работу.

Первых двух порвало пополам точным попаданием в живот. Ещё одну пару развернуло в почти балетном фуэте. Соискатели вмиг залегли. Судя по тому, что Буров был ещё жив, в рассчётах он не ошибся - стержни били приблизительно на восемьсот метров. Он понял это по тому, что белотелые постарались сбить обе ракеты на максимально возможном от себя удалении.

Соискатели приноровились быстро. Вышло как и с ракетами: атака имела плоды только на первых порах. Спустя каких-то пол-минуты, белотелые сменили тактику и уже снова приближались, двигаясь перебежками по-одиночке из разных пар, метров по пять. И расстояние между целями всякий раз было слишком большое, чтобы “Тур” успел переприцелиться и выстрелить до того, как тощая белая фигура начисто сольётся с песком.

Буров осклабился. Первым в бою погибает план боя… ну-ну…

Запас патронов таял на глазах. Противник и вправду вёл себя ферзём на шахматной доске - всякий его ход умножал на ноль все старания Бурова хоть как-то его задержать. Оставалась последняя, третья фаза плана…

“Десантный режим” - зажглось на панели, когда боезапас себя исчерпал. А рядом очередное предупреждение. Мол, слишком большая высота, риск для жизни оператора, подтвердите и всё такое. Иконки тревожно помаргивали, будто сам ИИ не особо-то верил в то, что обозначенные пятьдесят пять метров до дна каньона им напару с оператором удасться преодолеть невредимыми. Но его никто не спрашивал.

Буров шагнул к краю, ощущая, как фиксаторы больно притягивают всё тело к мягкой подложке. И спрыгнул.

Одноразовые пневмотормоза отстрелили воздух под сумасшедшим давлением, “Тур” сгруппировался, выставляя полусогнутые ноги для лучшей пружинистости под правильно рассчитанным углом. Но удар об песок всё равно ненадолго вышиб Бурова из реальности. Когда он пришёл в себя, некоторые системы экстренно перезагружались, а дыхание никак не хотело возвращаться, точно разобидевшаяся на пьяную выходку подружка.

Вход в тоннели, где скрылись Рома и остальные, когда-то пытались выработать под что-то крупное, но, видимо, передумали. Громада “Тура” проходила туда едва-едва, да и то только полуприсядом, не глубже метров восьми. Но другого и не требовалось. Идеальное место для повторения подвига царя Леонида.

Буров повернулся спиной ко входу, опустился на максимум, который позволил ему пятиться, втиснулся в проход, наглухо его закупорив. И первым делом отдал ИИ решающую команду.

В случае исчезновения показателей жизнедеятельности оператора привести в действие протокол самоуничтожения. Для этого-то и были припасены оставшиеся ракеты - с ними взрыв наверняка завалит проход начисто. И белотелым придётся хорошенько потрудиться, чтобы попасть внутрь. Поэтому они не станут оголтело лезть на рожон. А если станут, значит, так тому и быть. Возможно, Роме и остальным придётся искать новый выход наружу, но это точно лучше, чем получить внезапный удар в спину.

Площадь обстрела отсюда была никакой: простреливался только совсем небольшой пятачок прямо перед проломом.

На той стороне каньона что-то мелькнуло, и “тридцатка” дважды гаркнула с хриплым присвистом дульного тормоза. Датчик движения при этом промолчал, точно постеснялся. Проверяют.

Послышались какие-то звуки, похожие на бульканье огромного чана с кипящей смолой, если бы в нём при этом заживо варился десяток ленивцев. И чавканье - мерзкое такое, рисующее в голове пренеприятные образы.

Затем долго было тихо. Белотелые не появлялись, они явно раскусили план Бурова. Или пошли другим путём, о котором он не знал. Оставалось надеяться, что других путей под гору всё же не существовало, или же они были слишком далеко.

Внезапно в тоннель что-то… втекло. Белое и ложно бесформенное, оно медленно наползало, передвигаясь на множестве голых гладких щупалец, и никоим образом не реагировало на попадание убойного тридцатого калибра. Словно бы этой каракатице-переростку было плевать, что плоть её на той стороне вылетала ошмётками диаметром с баскетбольный мяч. Но ей и было плевать. Потому как пули не пробивали её навылет. Одна за одной, они вскоре выскальзывали из студенистого тела снизу, звякая об покрытый зелёным стеклом пол…

Чудовищная белая амёба схватила гиганта за манипуляторы и ноги, обвила за основание торса и с протяжным стоном, словно через боль, потащила наружу. Чтобы сориентироваться была всего секунда. И Буров решил не вставать в “краба” - сил у монстра было явно больше.

“Тур” ещё палил, когда Буров высвободился из фиксаторов и схватил ПИМ. Каскад щелчков раскрыл грудной отдел не до конца, не хватало места. Но большего и не требовалось - тупая бездульная морда излучателя просунулась в образовавшуюся щель и запела в унисон аккумуляторам.

В триплекс вдруг ударил яркий свет, будто в каньоне вдруг включили собственное солнце; Буров раскрыл рот, зажмурился и нажал на спусковой крючок.

Каракатица укнула и жалобно застонала. Что случилось дальше, не понятно. Слепой, он успел только захлопнуть грудной отдел, как вдруг ощутил кувырок и удар об землю, почти выбивший дыхание из-под саднящих рёбер. В экзотеле-то весом в не одну тонну?!.

Его выволокли, точно нагадившего котёнка из-под дивана…

Буров вскочил, быстро сменяя режимы визора - всюду слепота!.. Светофильтры рябили и отказывали. Казалось, где-то по соседству вспыхнула сверхновая - очертания виднелись едва-едва даже при самом сильном затемнении.

Датчики истерили наперебой. Громче всех визжали два: движения и заряда батарей. Энергия “Тура” таяла на глазах, а целей становилось всё больше! Судя по расстоянию, его окружали, но предусмотрительно - по краям обрыва, держа на прицеле сверху-вниз.

Ни один режим не позволял разглядеть хоть что-то. Панель как с ума сошла - цифры убеждали, что сублимация “китайского воздуха” остановилась, что давление внутри кабины вот-вот его раздавит, что замыкание проводки скоро превратит нейроинтерфейс “Тура” в обычную микроволновку, а его мозг - в белковое суфле. Всё кричало только об одном.

Нужно эвакуироваться из экзотела к чертям свинячьим! И прямо сейчас!

Но вместо этого Буров просто раскрыл его настежь.

Ночь встретила прохладой и паром изо рта - обычная, тёмно-зелёная и густая. Не было никакого слепящего света, а амёба-переросток, что выволокла его из укрытия, словно использованная жвачка залепляла вход в пещеру. Она дрожала и стонала - прямо посреди зияла сквозная дыра после попадания протоволны. Единственное, в чём датчики сошедшего с ума экзотела не врали, так это в том, что Буров был окружён. Белые фигуры виднелись повсюду вдоль обрыва поверху. На него, точно на циркового урода, смотрели десятки размытых глянцем лиц.

Почему они не стреляют?..

Песок! Дно каньона поверх изумруда укрывал толстенный слой песка! Они понимали, что он сдетонирует, если выстрелить. И ждали. Чего?..

Кавалерии, мелькнуло в голове. И это точно не стонущая от каждого движения амёба. Теперь - нет.

Датчик движения подсказал, что со спины кто-то приближается. Буров не спешил. Он будто бы вновь очутился в генераторной их челнока, где горло сушило точно так же, как сейчас. Он ошибался тогда, предположив, что это некое побочное действие протонного генератора второго поколения. Оказалось, он во многом ошибался, просто наотрез отказывался видеть это...

После этой мысли дышать стало легко. Как окованную колодку кто с плеч снял.

На него шёл одинокий белотелый. Какой-то тощий, даже по сравнению с не особо-то упитанными сородичами. Словно бы больной. Истукан бы не ждал, расстрелял бы, но боезапас пустовал. Сквозила какая-то тревога при виде согбенного, словно бы шагающего на верную погибель ксеноса… Очень недоброе предчувствие охватило Бурова…

Белотелый остановился метрах в десяти. Сверху раздались щелчки и клёкот, он дёрнулся, как от удара плетью и…

Эти ребята явно не знали о существовании закона о сохранении массы. Глянец скафандра потускнел и распался на тлеющие нити. Черноглазый чужак трясся и… рос. Торчащие рёбра и ключицы быстро скрывались под слоем мяса, острые плечи и локти, распухшие узлы колен - все утопало в нарастающих мышцах. Вытянутая голова запрокинулась и втянулась в громадную теперь шею, чёрные глаза блеснули болью, существо бы завопило, да у него больше не было рта!

Кольнуло правый бок. Буров застонал, ощущая тошнотворный привкус тухлых яиц. Печень! “Кукушка” проснулась! Будто бы отозвалась…

Белотелый шагнул к нему - огромный, тонкая кожа без следа жира просвечивает, мышечные наросты бессмысленными буграми, лопаются от напряжения. Это Q-рак! Это же труп после трансформации “кукушкой”!

Только этот труп не лежал, подёргиваясь, а явно намеревался вынуть из полураскрытого экзотела Бурова.

Нет. Не получится. Не пройдёте!..

Он напал безмолвно, но с истошным воплем в слезящихся миндалях глаз. “Тур” отступил, пропуская его по инерции, схватил за безразмерную руку и попытался бросить. Но вместо этого просто провернул конечность в суставе.

Опухоль врезала в бок, под правый манипулятор. Удар вышел такой силы, что с креплений слетели гранаты и ПИМ, упав в песок. Сверху нёсся непрекращающийся клёкот, там расселись десятки стервятников, наблюдающих за боем двух мертвецов.

Буров рванул захваченную руку в сторону, одновременно наступая противнику на ногу. Без толку. Неведомо как, но явно уступающий в весе белотелый вывернулся и устоял, а после и умудрился так толкнуть “Тура”, что тот отлетел к стене. Тварь набросилась и с чудовищной силой прижала его, схватив за оба манипулятора. Едва на уровне живота Бурова оказалось белое лицо, на нём возник порыв. Вместо рта раскрывалась рваная пасть - беззубая, кровоточащая. Из неё несло смертью всему человечеству: Буров смотрел на олицетворение Q-рака, на то, что уготовано людям, когда белотелые доберутся до Земли. Длинный язык, усеянный подобием присосок со щупалец осьминога, потянулся к заражённой печени Истукана…

Сигнал на закрытие грудного отдела экзотело исполнило молниеносно. Шею выродку зажало под самое основание, он дёрнулся назад, но вдруг сам оказался захвачен манипуляторами за руки. Буров высвободился из ремней и подался вперёд.

— Я вам, с-сука, покажу, кто такой человек!..

Тяжёлый кулак первым же ударом сломал белотелому челюсть. Вторым - сровнял нос с черепом.

— Я - человек! Смотри, мразь, смотри!.. - орал Буров, даже не моргая от летящих в лицо капель.

Оно выло и харкалось кровью, рвалось из манипуляторов, невзирая на то, что плоть ошмётками остаётся на зубцах электрозамков. В конце концов ему это удалось, Буров шагнул вдогонку, одновременно вновь раскрывая экзотело, чтобы была возможность видеть - оно по-прежнему было слепо.

Углепластиковый кулак снёс тонкую кожицу с чудовищно разросшейся груди, удар пришёлся по касательной. Туша содрогнулась, врезала в ответ, и панель вскричала ещё громче - ласково-синий цвет давно потонул в панике красного. Но Бурова было уже не остановить.

— Жри!..

…удар...

— Я - человек!..

…удар…

— Человек!!.

Опухоль закрывалась взбухшими ручищами, уже не думая атаковать. Буров бил без остановок, пока по ущелью не разнёсся хруст ломаемых костей. Чудовищный белотелый упал ему под ноги, содрогаясь бессмысленно огромным телом. Небольшая голова, теперь почти по скулы втянутая в шею, как в черепаший панцирь, мелко дрожала. Буров сомкнул кулаки манипуляторов и обрушил на неё последний удар.

Всё стихло. Не стонала амёба, залепившая белой смолой вход в пещеру. Не выл деформированный Q-раком противник. И наблюдатели поверху тоже смолкли. Буров поднял взгляд и понял, что по кромке каньона попросту больше никого нет.

Волну он почувствовал иглами по коже. Панель враз потухла, гигант беспомощно покачнулся, но устоял. “Тур” безвозвратно отключился.

Но не взорвался.

Это не просто электромагнитный импульс, понял Буров. В противном случае экзотело уже рвануло бы, ведь он настроил ИИ на самоуничтожение как раз на этот случай. А тут, в аккумуляторах не осталось ни капельки энергии, да и ощущение было, будто по миру прокатилось эхо чудовищной протоволны.

Соискатели окружили его прежде, чем Буров смог выбраться из замершего “Тура”. Но он не обращал внимания ни на них, клокочущих от голода, ни на излучатель с гранатами, которые оказались у белотелых под ногами. Он повторял и повторял что-то одними губами, как делают люди, которых на пороге жизни пронзает озарение и которые пока ещё боятся произнести сокровенную мысль вслух.

Но за миг до того, как его поглотила белая волна, Буров выкрикнул её во всю глотку:

— Я - человек!!!

Истукан просил прощения.

У Майкла Бёрда.

Глава 25. Иуда Иуд

В голове - ничего лишнего. Только холодная ярость, которой больше нет нужды прятаться под глыбой, притворяться тихим пресмыкающимся. Только желание причинять смерть - машинное, годами тренировок отточенное до безусловности рефлексов.

В голове больше не было Ординатора.

Тоннель резко сузился, словно поражённая атеросклерозом гигантская вена. И, как углепластиковые тромбы, его перекрывали распахнутые настежь экзотела.

— Семеро.

Роман кивнул, без особого желания покидая собственную “Осу”. За всё время он к ней попривык. Да и давить черепа в ней было бы сподручней…

Бело-кремовые “Осы” в полутьме тоннеля казались колониями грибов-паразитов на телах неудачливых диггеров. Роман снял с наспинных креплений ПИМ и перекинул ремень через плечо, поправил кобуру гордеева и сумку с нехитрым провиантом.

Глянул повнимательнее: крови возле экзотел единобожцев не было…

— Никто кроме нас? - Роман хотел подбодрить, но что-то внутри надтреснуло.

— Никто кроме нас, - Иван повторил девиз славного РИССН с плохо скрываемой тревогой.

Тут и человеку-то протиснуться проблемно, понятно почему те, кто прикончили Корстнева, повыскакивали из своих бронированных оболочек! Большую часть прохода загораживало экзотело ифрита, которое белотелые при выработке постарались обойти особенно. Это был такой же краб, как и на вершине “сказочного” холма, где “Осу” Романа взломали.

Часовой.

Только вместо вогнутых полусфер параболических антенн его верхние конечности венчали острые наросты для ближнего боя, а также тупые выступы, в которых было легко заподозрить нечто сродни ПИМу. Страшно подумать, на что способно такое чудовище в тесноте тоннелей.

Поток стекла будто кто остановил тогда. Тоннель обрывался резко, космопроходцы осторожно вышли и оглянулись: перед ними предстала ровная стена с отверстием посередине. Как если бы волна врезалась в невидимую неодолимую преграду.

Похитители шли не налегке. Следы волочения встречались по всей протяжённости пути, и суженная горловина возле часового не исключение. По сколам зелёного стекла можно было судить, что тащили тут нечто тяжёлое и габаритное. Возможно, бомбу… кто знает, что задумали эти долбаные фанатики?

Пусть хоть самого чёрта! Лишь бы не наткнуться на кровь…

Роман никак не мог перестать гадать - кто же застрелил Корстнева? И почему? Начлаб ведь знал убийцу, даже зачем-то пытался пробулькать его имя. Раз так, его знал и Роман. Что могло послужить причиной так иудничать?..

Ольга. То, чего с её помощью можно добиться на этой планете.

Как раз это Роман ощутил сполна. Только когда страж вонзился в него червоточинами глаз после неудачного нападения через Ренату, он вдруг понял, что такое власть. Почувствовал, на миг пропитался ею каждой клеточкой организма, запевшего в унисон древней тишине. Прикоснулся к… словами это не передать. В такие моменты ясно ощущаешь, насколько ничтожен человек с его стремлениями и желаниями. С его разумом и эго, что есть в сущности одно.

Страж был в шаге от мощи… абсолютной.

И не было больше никаких сомнений в причинах войны на Земле. Больше не приходилось удивляться той решимости, с которой люди скинули родную планету в четырёхлетний ад. Они и за меньшее-то готовы были жрать друг друга, а тут…

В общую картину никак не втискивалась одна деталь. При всей Романовой ненависти к единобожцам, он отдавал себе отчёт, что те мягко говоря не приветствовали убийство. Что говорить, если даже противление насилию они порицали - его собственные сестра и мама остались в окружении и погибли, но не шевельнули и пальцем, чтобы как-то себя защитить или хотя бы бежать. На всё воля божья - вот каким был их щит.

А тут - застреленный в спину Корстнев и трупы, трупы, трупы… Что-то было не так. Либо это были не единобожцы вовсе, либо…

Либо люди одинаковы под любой личиной, и движет ими жажда власти. О да. Вот в это Роман верил легко!

В сравнении с духотой тоннелей, теперь им в лицо дышала прохлада, и Иван наконец снял противогаз. По-другому никак - грамотно взаимодействовать гораздо важнее.

— Добро пожаловать на Ясную, - похлопал по каменному плечу Роман, когда тот зашёлся сухим кашлем. Парень боялся дышать триполием, хоть вдоволь наглотался его ещё в “родном” челноке, когда разглядел детскую тень, входящую прямиком в пожарный щит.

Тень… Дитя следило за ними с самого начала?

Роман вдруг осознал одну простую вещь. Они остались вдвоём из всей экспедиции численностью в одиннадцать человек. Едва ли что-то изменится в этом плане: не очухается вдруг Рената, не спустится с поверхности Буров, не объявятся пропавшие Вика с Робертом, и с гораздо большей вероятностью пластмассово улыбнётся воскресший Бёрд, чем одумается и раскается Трипольский. Но беспокоило даже не это.

Роман осознал, что цели у них с Иваном теперь - разные.

Над громадной пещерой нависало тёмное небо, расколотое надвое голубым проломом от края до края. Словно незаживающая рана на теле породы, он кровоточил светящимся паром, ниспадавшим аж до первых причудливых крыш. Полутьма была почти мистической, подземелье виделось неким лимбом, обиталищем одиноких душ, одним взглядом способных нанизать твоё сердце на потрескивающую изморозью иглу.

Они спускались молча и сосредоточенно, особо не озираясь. Но не потому, что плевать хотели на открывающийся вид лоскутного города, расчерченного будто бы чешуйчатыми дорогами. Просто на той стороне пещеры Иван заметил характерный отблеск, и теперь им чаще приходилось перемещаться по-очереди и бегом. Потому как он, отблеск, без всякого сомнения принадлежал оптике.

Роман и сам, будь он на месте похитителей Оли, посадил бы на прикрытие снайпера. Слишком уж располагающий к тому ландшафт - грех не воспользоваться. И слишком высокие ставки, чтобы считаться с жизнью кого бы то ни было. Да и задумываются ли фанатики над важностью такого пустяка, как человеческая жизнь?..

Роман понятия не имел, куда идти. Корстнев уверял, что Олю ведут к Купели. А со слов Кислых, эта самая Купель находится в Храме. Который, ясное дело, непонятно где. И потому тот, кто наблюдал сейчас за тёмным городом, был для них особенно важен. Он хотя бы знал, в какую сторону поволокли Олю…

Купель, Храм, Дитя, Слово... Даже номер их экспедиции, если подумать, намекал на возраст Христа. Большей иронии хрен представишь себе. Если бог всё-таки существовал, то раз - он большой шутник, и два - Роману явно удалось обратить на себя его внимание.

Да ещё и Орешка из головы вынули, как выстрелили из дробовика в обшивку МКС-2 - дыра зияла чернее чёрного…

Камень под ногами - тёплый, с размытыми вкраплениями голубого - вибрировал так, что чесались кончики вновь наросших волос. Дрожь была мелкая, почти неуловимая. На грани видимости трясся весь сумрачный мир: каждая чешуйка улиц-змей, каждая крыша и стена, всякий перекрёсток и даже тьма в причудливо-разнообразных окнах. Но вскоре космопроходцы перестали замечать эту дрожь. И уже казалось, что она была всегда, всю их недолгую человеческую жизнь, но они, слепые и глухие, попросту не замечали её.

Вдруг Иван подал сигнал.

Дом слева был вовсе не домом даже, а полым стволом какого-то ребристого дерева с множеством корней-упоров. И внутри явно кто-то прятался: в “оконном” проёме, больше похожем не устало прикрытый глаз, мелькнуло нечто белое. Безопасники залегли.

И вовремя.

Эхо выстрела разнеслось по всей пещере и скользнуло в голубой пролом каменного неба, как в вентиляционную шахту. Семь, шестьдесят два - понял Роман. Может, чуть больше, если это аналог Альянса.

— Не по нам, - заключил Иван.

— И не по ним, - кивнул Роман в сторону “глазастого” дерева.

Расстояние до него безопасники преодолели короткими перебежками и укрылись за корнями. Роман высунулся в поисках какого бы то ни было входа, как вдруг раздался новый выстрел. Совершенно точно, снайпер бил по кому-то ещё…

Они взобрались на корни и доползли до ствола. Ближайший “глаз” щурился на высоте метров двух и, в принципе, позволял протиснуться. Ивану так запросто.

Роман подтянулся и заглянул внутрь. Пусто - дупло и дупло. Разве что подобие винтовой лестницы без поручней и со ступеньками-жердочками нанизывало ствол изнутри. Что-то белое они видели выше на пару уровней…

— Давай, - сложил он руки замком и подсадил Ивана.

Парень юркнул внутрь невесомой тенью. А когда туда же втиснулся Роман, цепляясь за протянутые руки, послышался ещё один выстрел. Снайпер не унимался. И подозрительно одинаковыми были интервалы между нажатиями спускового крючка…

Роман огляделся: всюду тот же серый монолит с вкраплениями голубой породы, будто бы это дерево вытянули прямиком из горы. На том уровне, на котором находились они, не было ни намёков на мебель, ни чего бы то ни было подобного. Пусто, как после цыганского табора. И тепло…

Он прожестикулировал Ивану: за мной, наверх, противников, скорее всего, двое. И пошёл первым. Кто ещё, кроме белотелых, мог тут окопаться?..

Ответ пришёл обухом по голове. Точнее - стволом в затылок.

— Там, где ты… учился… я преподавал…

Судя по глазам Ивана, позади стояло по меньшей мере привидение. Третьему тут попросту неоткуда было взяться! Но Роман понял, кто их так легко обвёл вокруг пальца. И медленно повернулся, расставив в стороны руки.

Паренёк с белыми червями дредов смотрел на них по-стариковски снисходительно. В облике юнца стоял полковник Иконников, некогда непререкаемый авторитет и боевой офицер. Шутка ли - заместитель начальника боевой подготовки РИССН! Теперь же неизвестно, кем он был. То ли предателем. То ли преступившим грань, но всё ещё верным присяге воином.

— Сколько вас?..

Безопасники переглянулись. Иван держал его на прицеле, но толку от этого было мало. Хотя, кто знает, как подействует на него протоволна…

— Двое, - спокойно ответил Роман, соображая.

— Это же ты… убил мою Джесс… - улыбка Иконникова - растёкшееся на солнце желе с крупными зефиринами зубов. - Ты тот дурак… который бежит… за Словом!.. О да!.. Старуха мне всё… рассказала!..

— Что ты сделал с Викой?

Тон Иванова заставил аборигена перевести ствол на него.

— Засохни… сосунок…

Роман зыркнул на Ивана, но тот и слова не сказал. Багровый, парень методично покусывал щёку изнутри, а на глазах мутнела нехорошая поволока. Таким его ещё никто не видел.

Иконников вдруг опустил ствол и отшагнул. Его мимика была почти нечеловеческой, полузвериной какой-то, первобытной, но и такая она на раз выдавала его растерянность. Сталисто-серые глаза со странным отблеском блуждали по полу, размазня тупозубой улыбки не сходила с бледного лица; абориген вдруг покачал головой, будто сам себе не верил, и произнёс:

— Это твоя… жена сейчас… ведёт единобожцев… к Храму!.. Твоя жена… Слово!.. Она с ними!.. Старуха Кислых… всё видела!..

Выстрел. И кажется, необъяснимым рикошетом задето сердце. Оно перестало биться, никак не раскроется для нового толчка - незачем.

“Кап… кап…” - стекает с длинных змеиных зубов яд. Пальцы всё туже сжимают рукоятку излучателя, а воображение само рисует, какой бы могла быть дыра от протоволны в хилой груди получеловека.

Нет, врёт. Он врёт.

— Нам стоит… договориться… - абориген произнёс фразу так, если бы повторял её уже великое множество раз. - Думаю вы… знаете, кто я…

— Что. Ты. Сделал. С Викой, - угрожающе неспешно повторил Иван.

— Угомони своего… недоросля… а то…

Абориген не договорил - зуботычина вышла знатной. Иван умело, по-борцовски подшагнул, схватил и ловким движением перекинул находившегося примерно в его весовой категории Иконникова через бедро, взгромоздившись сверху. Но успел только отпнуть автомат и занести кулак.

Каким-то невероятным образом ноги аборигена оказались на шее Ивана, а через миг он уже сам пытался выпутаться из клещей. Роман среагировал поздно. И хорошо. Наверное, это спасло ему жизнь.

Выстрел снёс часть окна, пуля срикошетила и ушла вбок, и только поэтому не угодила ни в кого внутри ребристого дерева. Осколки камня больно посекли щёку, Роман инстинктивно рухнул на тёплый пол. Борцы же замерли в позе сношающихся ужей.

— Отставить!.. - сквозь зубы прошипел Роман, прижимаясь к стене. Ваня нехотя послушался.

Абориген тоже отпустил парня и отполз под самое окно, которое теперь лишилось одного “века”. Пыль плавно оседала, играя в голубоватой полутьме разными тонами серого.

— Нам стоит… договориться… - той же, почти гипнотической интонацией повторил Иконников и чуть тише, как бы с одолжением, добавил: - Я не знаю… что сейчас… с Викой… Меня… убила… тварь… когда мы… почти уже… дошли до… Храма…

Слышать подобное было дико. Но они сами видели его прыжок в пропасть, а после чудесное воскрешение. Точнее не воскрешение даже, а аннексию тела запертого в пещере мимика. Словно разум Иконникова мог перемещаться по Ясной из одной точки в другую.

Как при “прыжке” Антонова разумы обычных космопроходцев - по той тёплой тьме.

— Сколопендра?.. - прищурился Роман. Почему-то никак не выходило вдохнуть полной грудью: то ли мешала пыль, то ли душило сомнение…

Беловолосый кивнул. На юном лице проступил страх: вздулись желваки, серебристо-серые, глубоко посаженные глаза заблестели, а крылья носа пошли в стороны.

Роман глядел на то, что стало с Иконниковым и боролся с желанием начать с него - где-то над средним ухом слышалось протяжное: “у-у-убе-е-й”. Хотя бы за его ложь об Ольге. Он и убил бы, имей это хоть какой-то смысл. С тем же успехом можно лупить палкой по луже - вода всё одно стечёт обратно.

— С чего ты взял… - еле как выдавил Роман, но Иконников его перебил:

— Среди единобожцев… только одна… женщина… И она… и есть… Слово…

— Единобожцы, - Роман попробовал слово на вкус - захотелось сплюнуть.

— Ты меня… знаешь… Наверняка знаешь… - он обращался только к Роману. - Я никогда… не отступлюсь… от присяги… Я хочу только… закрыть соискателям… путь на Землю… Но для этого… мне надо… попасть в Храм… Для этого я… и выкрал Викторию… Дитя открывает… вход только… женщинам… Но мне… не удалось… По моей вине… Виктория погибла… Смерть наверняка… сожрала и её…

— Врёшь.

Иван в углу - каменный. И это его излучатель поёт или так громко пищит тишина?..

— Их там семеро… - продолжал абориген. - Они уже спустились… в механический… город под горой… Даже белотелые… им не преграда… ведь их… ведёт Слово… Указывает безопасный путь… Я не знаю… их мотивов… А ты знаешь?..

Ведёт… Слово их ведёт… Вот почему нигде нет крови…

Грянул очередной выстрел. Если и был ответ у Романа, то последняя пуля угодила прямо в него. Он. Ничего. Не знал.

— Ты знаешь… кто я… - убеждал абориген. - Мы на одной… стороне… Ты тоже… стремишься попасть… в Храм…

— Командир. Нам с… этим, - Иван ткнул в аборигена излучателем, как в дохлого метаморфа с Хиц-2, - не по пути. Он нож в спину воткнёт - не поморщится. Он врёт, что Вику убила тварь. Он и про Ольгу врёт.

Опять выстрел.

— А этот? - Роман кивнул в сторону раскрошенного окна, начисто проигнорировав Ивана.

— Восьмой… он смертник… Единобожцы заминировали… проход за ним… Обложили таким… количеством взрывчатки… что хватит… на всю пещеру… И привлекают внимание… чтобы взрывать… не впустую… Но я знаю… как обойти…

— Ты их видел?

Что-то неуловимо менялось и перестраивалось. Как химерический кубик Рубика, грани которого, как ни крути, окрашиваются в заданный цвет, ситуация представлялась с единственно возможным решением. Иван хотел найти Викторию. Для этого он здесь - вытащить девушку во что бы то ни стало и заткнуть этим голодную пасть совести. Без оглядки на собственную жизнь, Роман это прекрасно понимал. И означало это, что вместе они были бы ровно до тех пор, пока их пути не разошлись чисто физически. Рано или поздно на какой-нибудь развилке он бы всё равно пошёл в другую сторону.

— С тобой… мне не нужно… прикрываться женщиной… Слово откроет… тебе вход… в Храм… Откроет ведь?..

Этот вопрос пыльный полумрак проглотил уже безвозвратно. Мысли неслись гуртом, гвалтом. Роман молчал. Окружающий мир терял незыблемость - то ли для него лично, то ли это та самая вибрация теперь стирала чёткие грани всего подряд.

Уверенности больше не было ни в чём. Зато целым роем кружили ответы на незаданные вопросы: вот почему он чувствовал Ольгу рядом, вот почему она не послала импульса, хотя, ещё полчаса назад был уверен Роман, дралась бы и цеплялась за любую возможность.

Вот почему Ординатор перечислил её. Но…

Какого чёрта мимики принимали её облик?!.

— Мимо снайпера… смогу пройти… только я… Да и… обезвредить взрывчатку… тоже смогу… только я один… Без меня… тебе не догнать… единобожцев… А ты ведь… хочешь их… догнать…

— Как она могла меня… предать...

Это произнёс не Роман. Холодная змея, даром что язык раздвоенный, говорила теперь за него. Змея обвила его кольцами, запутала в себе и вовсю хозяйничала. А он и не сопротивлялся - не хотел. Он вообще больше ничего не хотел. Разве что…

— Я убью их всех.

— Ты… удивляешься… предательству женщины… - усмехнулся Иконников. - Но хуже, когда… сын убивает… отца…

— В смысле?

— Я был… рядом… Видел их… и слышал все… разговоры… Зачем по-твоему… сын… выстрелил в спину… отцу?.. Они там все… Иуды…

Вот чьё имя хотел назвать начлаб. Единобожцев в Храм действительно вёл Корстнев. Но не Константин.

А Алексей.

Глава 26. Вопрос веры

— Стой!

Роберт отдёрнул руку, почти уже коснувшуюся приплюснутого голубого полукруга, похожего на прибрежную гальку. Обернулся, но Вика лишь растерянно-непонимающе таращилась на него. Так, будто вокруг них быстро сужалось кольцо голодных волков, а он вдруг решил прикорнуть под молоденькой пихточкой. Это не она окликнула его.

Якут сглотнул и поморщился. Вкусы мира усиливались, мешались в диком, буйном коктейле. Почему - он не знал. Не хотел. Не было сил даже осмотреться, страх перед пробуждающимся голодом рывком развернул его лицо к частице Инкунабулы - бери!

— Стой… - повторил голос, и Роберт понял, что слышит его изнутри самого себя. Он сочился откуда-то между чернотой пролома и неуклонно растущей тушей голода. Как ручеёк. Как холодный живительный родник посреди душной, переполненной надоедливым гнусом тайги.

— Не касайся, - настаивала интуиция. Роберт заскулил, но руку отнял и на этот раз.

Вика позади размашисто жестикулировала - он не оборачивался. Всё его внимание было поглощено с одной стороны божественной частицей, желанием вобрать её, впитать и на время растворить в себе, а с другой - внутренним голосом, который безжалостной плетью хлестал по дрожащим рукам.

Роберт плюхнулся на землю, обхватил голову и взвыл. Вика оказалась напротив - покалеченная, острая вся и злая. Взъерошенная и почему-то мокрая, как помойная крыса. Точно вдруг лишившись кислорода, она беззвучно раскрывала рот, а в глаза смотрела изумлённо-вопросительно. Что-то спрашивала и надеялась, глупая, на ответ. Как если бы не могла понять какой-то очевидной вещи, для Роберта простенькой и ясной.

Ему хотелось влезть руками себе в голову, нащупать там источник голоса и выдрать его к чёртовой бабушке. Потому как не послушаться его он не мог - знал, чем это оборачивается. Но голод…

Зверь ведь ещё не проснулся даже. Одно только воспоминание о том, как это - слепо тащиться на свет пустой оболочкой, заставляло Роберта сжиматься внутренне, вынуждало тянуться к плоскому полукругу, чтобы заранее задобрить медленно просыпающегося монстра. Жить, несмотря не на что, он хотел. Он хотел быть. Мыслить.

Но лучше смерть, чем пустое существование.

— Оберни частицу тканью и положи в сумку Виктории. Не касайся!..

Удивительно, но голос интуиции был всё же сильней. И - какого лешего он это отметил?! - гораздо приятней бесполого голоса предателя-Ординатора, потому как чудился женским, хоть и грубым. Роберт потянулся к разинувшей рот девушке, сдёрнул с её плеча сумку, в которой когда-то были грибы, и поднялся. Он словно сквозь трубу смотрел. Как если бы вдруг отключилось периферийное зрение.

— …жно спе… ему ты не… ня?.. - долетали обрывки фраз вперемежку с чем-то ещё. Чем - Роберт понять не мог.

Да, это свет! Он завораживал и сужал остальной мир до собственных масштабов! С каждой секундной деталей окружающего становилось всё меньше - “галька” манила. Пела и увещевала, что ничто, кроме неё, Роберту не нужно - ни сейчас, ни потом. Что без неё не будет этого самого “потом”. Что…

Роберт набросил сумку на голубой камешек, точно сеть на зазевавшегося песца; схватил её.

И оглох.

— Почему ты молчишь?! Что происходит?! Роберт!!! - вопли Вики оказались самыми тихими во вдруг взорвавшемся мире.

Всё кругом дрожало, ревело и трещало. Стоны наслаивались на визг тысяч деревообрабатывающих станков, хтонические голоса незримого хора брали ноты одновременно до и после человеческого слуха, порождая рябь материального мира в слезящихся глазах. Но всё это отходило на второй план по сравнению с иголкой осознания где-то в мозжечке.

Механический город остановился. Но не по воле Инкунабулы, нет. Его остановили насильно: меж основных шестерен вогнали штырь.

— Что это?!. - визжала перепуганная насмерть Вика, неуклюже зажимая себе уши.

Роберт знал, что это. Это конец. Или начало - как посмотреть.

Туман трещал миллионами мелких петард, замерзая от малейшего прикосновения к белому глянцу гигантского острия, вдруг пронзившего мутное небо. Невероятных размеров кол опускался медленно, неуклонно, в обрамлении сказочно красивой диадемы из теперь похожего на воск или глину застывшего тумана. Он устремлялся вниз, проламывая собой все уровни исполинской игрушки-трансформера. К Храму. К Ядру. К Инкунабуле. К той, чьё внимание эта игрушка должна была привлекать.

— Бежим!

Они рванули вдоль витых строений с вогнутыми крышами-чашами. Туман под ногами густел, налипал и комковался вокруг голеностопов, мешая беглецам, а дрожащий, будто бы спазмирующий от боли камень то и дело норовил уронить. Они не оборачивались, пока это было возможно. Пока что-то мягкое и почти обжигающее не нагнало их и не обняло со спины истосковавшиеся родственником.

Миллисекундой раньше донёсся хлопок и… словно бы где-то опустили нажимно-поворотный размыкатель. Предсмертный гвалт исполинских механизмов оборвался, обнажив их собственные крики. Роберт обернулся - игла замерла. Она достигла цели.

Всё. Саранча почти тут. Обратный отсчёт пошёл.

— Назад.

Голос - слишком спокойный для Вики и слишком приятный для Ординатора.

— Назад, - интонация та же, но что-то в повторном приказе заставило-таки Роберта переставить одеревенелые ноги. Нечленораздельно мыча, он потянул вяло упирающуюся Вику обратно к игле. И в это самое время мир впереди начал смыкаться.

Там, где они надеялись спастись, туман взялся монолитом, соединив небо и землю однородным непроглядным полотном. Словно сходящаяся “молния”, два серо-сизых лоскута пошли навстречу друг другу, а заодно и в направлении двух никчёмных фигур посреди причудливого города.

В третий раз интуиции не пришлось повторять. Да и Вика, разглядев надвигающуюся стену тумана, которая сшивала низ с верхом, уже не заставляла себя тянуть, а чуть ли не опережала Роберта.

— Частица.

Что частица? Куда? Как? - сыпала искрами паника.

А руки уже исполняли приказ. Не касаясь “гальки” голой кожей, Роберт развернул сумку, обнажив голубой свет. И в туже секунду мир опять провалился в вакуум - ни стука ног по камню, ни загнанного дыхания, ни слов Вики, которая опять что-то кричала ему. Только свет. Только великолепный своей неправильностью камешек.

Зверь внутри лениво приподнял чудовищную голову, не размыкая единственного глаза. Но тут же снова уснул. Пронесло.

Белый глянец иглы отпрянул от частицы проворнее беса, завидевшего распятие. Но и того едва хватило, чтобы Роберт с Викой ввалились внутрь раньше, чем их настиг вал плотного, как бетон, тумана с перетяжками вздутых фиолетовых вен, которые пульсировали теперь, словно готовые вот-вот лопнуть с пережору пиявки.

“Они. Здесь. Они. Здесь” - набатом било в голове.

Саранча почти на Ясной. Он не успел. Ничего почти не понял и не втолковал Вике, чтобы она стала своего рода отчётом с Ясной. Настоящим - предупреждением, воплем, призывом к оружию! Не вернул её на поверхность, к своим. Он опоздал. Белотелые покорят своей воле Инкунабулу, превратят её в живородящую мать, в матку, в мясной конвейер, ни на миг не озаботясь о её боли, о том, что она бесконечно страдает и стонет. Или, что хуже, они отдадут её своему богу-опухоли, чтобы он сделал из неё себе подобную: безжизненную, остывшую, стремящуюся расширить себя до размеров Вселенной, чтобы остыла и та.

Но скорее будет и то, и другое.

Вика прижималась к нему, как в последний раз. Да это и был их последний раз - они очутились не где-то, а внутри иглы белотелых, воткнутой теперь в нерв беспрестанно стонущей Инкунабулы. Или - страшно подумать - прямиком в Купель. Это их корабль. Это их “Герольд”. Им нет нужны висеть на орбите.

Вика закашлялась - воздух внутри корабля был кислым, бедным на кислород. Высунув язык, Роберт понял, что надолго её не хватит. Они в ловушке.

— Роберт, я… Я ничего не вижу.

Он бы очень удивился, будь по-другому. Для человеческого глаза кругом белизна - режущая, слепящая. Но не для глаза Роберта. И уж точно не для его языка, который становился всё более чувствительным.

— Прямо.

— Да, хорошо, - вслух ответил он голосу и потянул за собой девушку. Потом опомнился и обратился уже к Вике: - Я вижу. Всё хорошо. Я знаю, что делать. Веришь?

— Верю… - сквозь кашель отозвалась она.

Лгать было легко, потому как то была не совсем ложь. Неполностью. Роберт сформулировал внутрь себя запрос: способ спасти Вику и предупредить людей о грядущей катастрофе. И интуиция отвечала - вела его, повелительно раздавая указания. Знала, что нужно делать она. Не Роберт. Но ведь она - часть Роберта, верно?..

Сумка на боку никак не ложилась удобно, постоянно мешала, её приходилось поправлять, сдвигать, отвлекаться на неё. А может, чуть приоткрыть её, заглянуть - вдруг голубой камешек выпал? Или треснул? Вдруг что-то случилось с ним после прикосновения к глянцу обшивки, а они и не знают, надеются на него?..

— Налево. И тише.

Оказалось, он бормотал вслух.

Роберт встрепенулся и покосился внутренним взором на одноглазого лысого монстра в складках, который то ли во сне, то ли уже играясь с ним, иногда громко скоблил когтями по его хилой памяти… Если его задобрить заранее… Если скормить частицу прямо сейчас, не дожидаясь начала превращений… Если…

Нет. Надо верить своей интуиции.

Белая пустота сменялась белой же симметрией непонятных устройств без дисплеев, рычагов, кнопок и прочей рудиментарной машинерии. Игла была единым целым, Роберт чувствовал это языком. Монолит длиной четыреста четыре метра, прямой идеально, симметричный совершенно, несмотря на то, что он преодолел такое расстояние в космосе, а после вошёл в атмосферу. Ни единого миллиметра не было принесено в жертву силе трения!

Ничего удивительного. Из собравшихся фрагментов в голове Роберт составил ответ - что это за материал, как удаётся сохранять заданные эталонные параметры, его свойства и прочее, прочее, прочее. Роберт даже почти увлёкся этим. На один краткий миг в нём вдруг заговорил мертвец из того узкого душного тоннеля, который болел всем, что связано с геологией и был самоубийственно любопытен.

Роберт не удержался от изумлённого возгласа.

— Тише, - предупредила интуиция, и он понял, что это - в последний раз. Больше повторять она не станет.

Пазл с подробным описанием идеально правильного чудо-острия высотой со второй международный коммерческий центр в Гонконге рассыпался. Осталось только утлое понимание способности корабля перемещаться в космосе со скоростью, превосходящей скорость “Герольда” в десятки раз, и входить во всякую атмосферу подобно ангелу господню - беззвучно, величаво и плавно, ярким нимбом попирая никчёмную гравитацию. На планетах с достаточным наличием протоматерии ему ничто не могло перечить.

— Налево.

И тут была спираль. Они постоянно поворачивали по округлым пустым коридорам, гладкие стены которых проглатывали любой мало-мальский звук. Даже голос звучал тут на порядок тише.

Молчание мучало Роберта. Как можно молчать сейчас, когда до встречи с армией голодных близнецов остались считанные часы?! Вике нужно столько рассказать! И наверняка повторить десяток раз! Иначе как она без Ординатора запомнит настолько разнообразную и сложную информацию?! Он просто обязан вложить в голову Вики предупреждение землянам, но как?!

Ведь интуиция затыкала ему рот.

Кислый застоявшийся воздух становился колючей, свежей. Вика еле переставляла ноги, почти волочилась за ним, Роберт тащил её и как мог подбадривал, иногда постукивая легонько по спине. Состав атмосферы корабля менялся: доля кислорода росла, но всё же не с такой скоростью, с какой хотелось бы. Воздух Геи-А непригоден для человеческого дыхания, в то время как наоборот - вполне. Не без проблем, но дышать атмосферой Земли белотелые смогли бы.

Смогут, если Роберт не преуспеет. А сейчас ИИ их корабля наращивает “ударную” дозу кислорода, чтобы при пробуждении с меньшими потерями синхронизировать мозги соискателей друг с другом.

Пробуждении?..

— Налево, - повелел голос. - Затем направо и вниз.

Они влетели в плохо различимый даже глазом Роберта альков и уткнулись в пластичную мембрану, которая отпружинила их обратно. Якут опередил внутренний голос совсем на чуть-чуть: обнажил частицу и решительно, одним взмахом вспорол ею плеву.

А вот чтобы отвести взгляд от божественной частицы, потребовалась помощь со стороны.

— Убери. Торопись.

Сумка проглотила заветный камешек, и наваждение прошло.

— Роберт?.. Мне страшно… - шептала Вика, но стены глотали её слова без остатка. Роберт воспринимал их корнем языка. Он притянул девушку к себе вплотную, ни на миг не останавливаясь, и принялся шептать в самое ухо. Что всё будет хорошо. Что он видит, и тут нет белотелых. Что у них ещё есть время, и он, Роберт, знает, что делать. Что он точно знает путь, по которому…

Он вслушался в себя, на один короткий миг замолчав. Не поверил тому, что задумала интуиция, но всё же договорил.

Он точно знает путь, по которому Вика вернётся домой. Отсюда, прямо вот из этой исполинской иглы, принесшей в себе смертельную иньекцию прекрасной планете, она отправится на Землю, в НИМИ. Проснётся под пристальными взглядами, лишённая доверия, и наверняка будет подвергнута допросам и экспериментам. Но это лучше, несравнимо лучше для Вики, чем стать мясом.

Тухлая атмосфера, преисполненная угарным газом почти по верхней допустимой для человека границе, осталась в коридоре. Внутри этого отсека-соты можно было дышать, но лучше всё же не в полные лёгкие. Гипоксия уже подружилась с Викиным мозгом, Роберт был рядом, вплотную, и языком чуял вкус гибнущих клеток серого вещества…

Это плохо… Такими темпами она утратит когнитивные способности быстрей, чем количество кислорода станет нормальным. И Роберт не сможет отправить с ней отчёт-предупреждение - она просто ничего не запомнит!

— Здесь, - интуиция была непреклонна.

Только сейчас он понял, где они. Это был самый настоящий капсульный отсек! С той лишь разницей, что рядом с “рисинами” не гудела неуклюжая гробина приёмника, а сами капсулы неизменно имели пару. Белотелые тоже совершали “прыжок” Антонова!

Капсулы выступали из стен лишь контурно и были почти незаметны даже ему. Роберт усадил полуобморочную Вику на пол, игнорируя вялые протесты, и подошёл к одной из пар. Вытянул руку. У него же всегда было три пальца?.. Неважно. Важно другое - запустить квантовое оборудование чужаков.

— Как?

Вместо ответа прямо под ладонь поднырнул выросший из пола пьедестал. С каждой минутой, проведённой внутри иглы, Роберт успокаивался, пропитывался той уверенностью, что исходила от немногословной интуиции. Менялся. Он просто действовал, был инструментом, глиняным слепком. За него всё знали и предусмотрели. Нужно просто исполнять. И это дарило необычайную лёгкость.

И когда Роберт посмотрел в раскрытый глаз проснувшегося голода, он не испытал ничего. Ни страха, ни смятения. Разбуженный близостью частицы монстр приподнялся, складки лысой кожи мерзко зашевелились. Он зарычал.

Впустую. Теперь, когда видна чёткая цель, распланированы силы и время, страху нет места. Всё кончится быстрее, чем зверь одержит верх. Так говорила его интуиция. И он ей верил.

Роберт сам чувствовал себя монстром: тем двойным пауком с вездесущих изображений Изумрудного города. Сейчас он ощущал каждый пронзённый и не пронзённый нерв Инкунабулы, но каким-то чудом смог миновать боль. Иначе она бы убила его. Такая боль убила бы целый вид!

Рука коснулась глянца, и две капсулы напротив ожили. Надо же, как просто! Как всё просто! Где все ограничения?! Где непреодолимые рамки феноменов и космических констант?! Он только что ввёл координаты третьей лаборатории НИМИ, той самой капсулы, из которой “прыгала” Пожидаева Ольга. Откуда он это знает?.. Откуда он знает, что Ольга прыгала из третьей лаборатории? Да какая разница! Это совершенно точно так - остальное неважно.

Роберт отнял руку от пьедестала, и остаточным шлейфом за ней потянулось понимание: в той самой лаборатории, запустившей на Ясную Слово, находились не только люди. На один краткий миг любопытство взяло верх, и он копнул глубже.

Двое готовили психосервера к прыжку. Те же женщины, что брали кровь самого Роберта на анализ и долго над ней колдовали, ввели Ольге нейролептики, хотя по инструкции должны были прекратить процесс сразу после обследования ультразвуком. Ведь психосервер была беременна! Но лаборанткам было всё едино. Потому как они были даже не лаборантками. И не людьми.

Белая кожа, одинаковые лица, синхронные движения. Их можно было принять за белотелых, если бы не глаза… В них не чернел космос неутолимого голода. Эти две женщины являлись кем-то ещё…

Нерешёнными оставались два вопроса. Если уложить Вику в капсулу и запустить её, ничего не получится. Устройство квантового оборудования соискателей предусматривает пару. Нужен счастливчик, что вместе с ней отправится на Землю. И это не он. Теперь его место здесь.

Но второй вопрос важнее.

— Как передать предупреждение?

Пауза не понравилась Роберту. Интуиция словно бы сомневалась или подбирала слова. Разве такое может быть?..

Вместо слов пришло понимание - тот самый “камешек”. Частица Инкунабулы способна вмещать огромное количество информации. Равно как и передавать её обширнейшим потоком, игнорируя смехотворные запреты и законы. С её помощью можно было просто “позвонить” на Землю, будь там ещё одна частица.

А она была.

— Я покажу путь ко второму человеку. Ты найдёшь его и приведёшь сюда. Именно его. Ты успеешь. Небесный паук не придёт.

Роберта выгнуло. Он упал на четвереньки, хрустя гибкими костями, наращивая новые конечности, сворачивая никчёмные органы. Из его рта вырвался вой одноглазого монстра, почуявшего пищу, но Вика не услышала его. Белые стены впитывали всякий звук без остатка.

— Я оставлю. Тебя, - длинный подвижный язык почти касался её уха, и только поэтому Вика слышала эти слова. Она цеплялась за тускнеющий огонёк сознания, но всё же нашла в себе силы кивнуть. - Я верну. Тебя домой. Ты мне веришь?

— Верю…

Не будь режущей белизны, девушка разглядела бы, как из сотообразного отсека выползло гибкое существо, очень напоминающее мерзкого паука…

Глава 27. Тишина предвечная

Иван вконец сделался тенью: не смотрел в глаза, держался вне поля зрения, но продолжал неотступно следовать за Романом. Даже сейчас, когда по идее бы мог... да ничего он не мог. Выбора ему не оставалось, кроме как просто идти дальше, ранее намеченной целью. По инерции. Парень не поверил ни единому слову Иконникова. Втупую, без аргументов, хоть это ничего и не меняло. Хорошо хоть в драку больше не кидался.

Они не особо долго отвлекали на себя снайпера - Иконников сработал быстро. Условный сигнал - свист на мотив Высоцкого - послышался спустя каких-то несколько секунд после последнего выстрела, едва не угодившего в Романа. Можно идти.

Безопасники взобрались на выступ. У ног поджарого беловолосого паренька кто-то хрипел. Роман очень надеялся, что не знает снайпера. Не потому, что при взгляде в знакомое лицо не поднялась бы рука, нет. Просто предательства уже хватало. Зловонный предел…

— Остановитесь… - вдруг выдал единобожец, и абориген сильней надавил ему ногой на горло. Вдобавок он держал распластанного снайпера под прицелом.

— Вы карциома… - навис над обезоруженным Роман. Лицо его перекосило, он трижды с силой постучал пальцем ему по лбу. - Вы!.. Хренова!.. Болезнь!..

Роман ждал в ответ злость, пену у рта и блеск ошалелых глаз. Маты и хохот. Надеялся, что единобожец явит им истинное лицо, вывернет-таки под конец чёрную душонку. Но вместо этого на них смотрели глаза, полные раскаяния. Опять. Змея шипела и извивалась: не то! не то! Снайпер походил на преступника, который попирал закон вынужденно, чтобы только выжить, и который радовался тому, что его наконец изобличили.

— Простите… нас… - еле как произнёс единобожец. Роман совсем оторопел. Палец, почти опустивший флажок предохранителя, замер.

Выстрел застал врасплох, заставил вздрогнуть. Иконников пустил пленнику пулю прямо в лицо и отпнул окровавленную голову с омерзением, как назойливую шавку, что цеплялась за штанину. Затем сел рядом, быстро обыскал тело. Примерился к винтовке, но брать не стал. А когда поднялся, первым делом указал на детонатор, что лежал по левую руку от позиции снайпера.

— Это могло быть… для вас…

Больше он не сказал ничего. Развернулся и пошёл к заминированному зеву пещерки, из которой лился слабый голубой свет. Путь к Храму был свободен.

Шли долго. Теплело постоянно, пот тёк по вискам и спине, китель давно уже противно лип к коже. Перед глазами Романа стояло это лицо: почему-то спокойное, непонятно повинное. А под сводами черепной коробки эхом скакали обрывки сказанного Иконниковым.

Женщина только одна. Она и есть Слово.

Откроет ведь?..

***

Не так себе Иван это представлял.

Там, под придавленным модулем, Ординатор будто бы застывал, как роботизированный швейцар на шасси, когда вдруг отключают электричество: остановленная на взлёте улыбка, пустой взгляд насквозь и почти протянутая рука.

Сейчас же было почти как дома, на Земле: Ординатор отсутствовал начисто. Почти - это потому, что некоторое ощущение чего-то постороннего всё же оставалось. Это не пугало и даже не беспокоило. Странно, но только исчезновение бестелесного выявило это присутствие.

Его можно было сравнить разве что со… шрамом. Да! Рубец, оставшийся от фобии Ивана перед “Осами”, которую врачевала Рената Дамировна. Он-то и навевал фантомное ощущение чужого присутствия. Неудивительно, ведь при купировании вросшего в детскую психику страха психосервер прилагала большие усилия. И потому шрам тот был как бы частичкой её самой…

Иван поспешил прогнать мысли о Ренате Дамировне. Его не особо утешал тот факт, что она сама решила остаться. Он чувстовал себя низко, но разорваться на части пока ещё не удавалось ни одному человеку.

Спуск шёл круто. Развилки дробили тоннель часто, неожиданно, и не всегда по горизонту - порой ответвления устремлялись вверх или коварной пропастью зияли под ногами. Без проводника тут действительно нечего было делать.

Иван то и дело отмечал, что единобожцы всё ещё что-то тащили. Даже тут, где просто-то человеку сложно развернуться, они волокли нечто громоздкое. Видимо, минировать надеялись не только подходы. Что они задумали?.. Зачем им столько взрывчатки?..

Абориген не затыкался. Бормотал про белотелых, про миссию и мессию, про больное божественное Дитя, про какие-то древние машины, зарытые глубоко в плоть Ясной вполне возможно, что даже и не ифритами. Потом взялся за размышления о присяге и верности, которые как-то незаметно мутировали в размышления о предательстве. И похоже, делал это нарочно.

Злил.

Иван перебирал в голове все возможные варианты. Вика должна была выжить. Просто обязана! Иван всем сердцем надеялся, что юркая, как мышка, она ускользнула от многоногой твари. Ему ли не знать, как это - очутиться глубоко под землёй, наедине со смертью. И на какие чудеса изворотливости способен человек.

А пока…

Пока он будет тенью майора Нечаева. И если понадобится, встанет на его защиту, как той ночью майор встал на защиту самого Ивана, заградив от броска Карины. Ведь он, по сути, пожертвовал собой тогда. Потому как успел проверить на деле: сила экзотела ничто в сравнении с мощью гадины.

Долги надо платить. И никогда не отступать от намеченной цели.

Внезапно проводник замер. Безопасники вскинули оружие - тихо. Разве что вездесущая вибрация да всё громче завывает… ветер?!.

Обжигающе-горячий порыв сбил дыхание - будто кто нашатыря с мятой в лицо брызнул. Камень под ногами ожил, прожилины замерцали, точно готовые перегореть старинные лампочки...

Хлопок. Иван раскрыл рот инстинктивно, но всё равно не успел - оглох вместе со всеми. Такое ни с чем не спутаешь: это было эхо от протоволны, причём такой силы, что…

Пол пещеры вскинулся, как норовистый жеребец, опрокинув всех троих. Иван с ужасом осознал, что стены на один короткий миг сошлись, почти придавив их. Планету била судорога. Она дрожала и стонала, словно от боли.

Первым вскочил абориген - глаза бешеные, немигающие. Он с жутким гортанным стоном, точно потревоженное умертвие, ринулся вниз. Безопасники бросились за ним скорее на автомате, всё кругом дрожало, каменные стены то и дело сокращались, как исполинская перистальтика.

И будто бы какая-то часть мира сломалась, отключилась, выпала… Чего-то не хватало.

Сумасшедший бег оборвал полёт. Иван нёсся со всех ног, видя перед собой только спину майора, как вдруг оба уже летели вниз, беспомощно размахивая руками. Удар об воду вышел беззвучным. Абсолютно. И в голове оглушительным метрономом паническая мысль: только бы просто вода, только бы просто вода.

Это действительно была обычная вода. Иван выплыл на какой-то уступ, ухватился и подтянулся. Сбоку кашлял и отхаркивался Роман, сидя на таком же выступе. Мир вроде бы пришёл в норму, если не считать мерцания осветительных прожилин, но что-то по-прежнему было не так, чего-то явно не хватало.

— Жив? - спросил командир.

Иван кивнул в ответ и вдруг понял, чего. Роман откашливался и оттого бил ногами по поверхности озера. Беззвучно. Сам Иван, хоть и дышал почти загнанно, не слышал работы собственных лёгких. Тишина вокруг была без малого абсолютная, почти идеальная, какая бывает на один короткий миг после залпа протоволны.

Звучали только голоса.

— Шестеро!.. - со злой радостью выкрикнул Иконников, и Иван поднял голову.

Оказалось, им повезло. Они хорошенько разбежались, прежде чем тоннель выплюнул их в свободное падение. А вот одному из единобожцев не повезло. Тело лежало в неестественной позе в каком-то полуметре от воды, разбитый затылок обнимал заострённый камень, точно для того и был задуман.

Абориген ловко нырнул в воду и без слов поплыл куда-то в сумрак, ни на миг не озаботясь о том, чтобы уберечь от воды оружие. И вскоре окликнул:

— Сюда!..

Роман первым погрузился в воду. Он больше не командовал, действовал подчёркнуто автономно, показывая таким образом, что больше ни за что не отвечает. Но его можно было понять…

Иван получше закрепил ПИМ, благо вода тому была не страшна, и поплыл следом. Мир теперь мерцал, как полудохлая лампа дневного освещения, и водная толща, а глубина тут была немалая, то и дело оборачивалась непроглядной бездной, из которой на людей щурились глазки притухших прожилин.

Почти у самого берега что-то мелькнуло на глубине. Иван присмотрелся, но светопреставление не позволяло что-либо разглядеть. Он вылез на твёрдую породу, так до конца и не определившись: действительно ли он видел там пустую капсулу из-под раствора “эмины” или всё же ему показалось?..

Да не, ну кому тут мог понадобиться универсальный раствор? Не страдал же кто-то от постпрыжкового синдрома до сих пор! И уж точно не притаился где-то поблизости реаниматор, чтоб раствор этот можно было использовать для наркоза или регенеративной терапии…

— Гарантируешь, что они прошли здесь? - прищурился Роман.

— Они здесь были, - вместо Иконникова ответил Иван. - Больше скажу, они и груз с собой тащат.

— Взрывчатка… - весомо заявил абориген и рассмеялся, как закашлялся.

— Почему так тихо?.. - недоумевал командир, ловко, не глядя вытряхивая из автоматического любимчика излишки воды.

Вопрос был риторическим. Абориген поманил за собой и двинулся по каменному мостку, что пересекал озеро чуть выгнутой дугой. Выход из грота виднелся по обеим его сторонам, но провожатый без раздумий выбрал тот, что мерцал ярче. Вытянутая кверху арка выглядела входом в стилизованный ночной клуб с такой хорошей звукоизоляцией, что снаружи мелькали только отблески лазерного шоу.

Мир больше не вибрировал, словно где-то в глубине планеты вырубили давно нуждающуюся в ремонте морозильную камеру. И спустя час быстрого шага, иногда почти бега, перед ними открылся вид, от которого перехватило дух.

Это была будто бы планета внутри планеты. Озарённая слабеющим светом, непредставимых размеров сфера ещё двигалась, но уже частично и скорее по инерции. Бесчисленные её срезы смещались хаотично, в разных направлениях, пересекаясь во множестве точек. Чудовищная игрушка-головоломка, перед которой любое порождение человеческого эго, все его вавилонские башни вместе взятые, меркли и стыдливо отступали в тень.

— Механический… город… - в голосе аборигена реял оголённый священный трепет. - Внутри… в самом сердце… Оно!.. Дитя!..

Белая игла вошла в сферу отвесно, раз и навсегда застопорив верхние уровни. Пещера полнилась такой тишиной, что постоянно хотелось вдохнуть, инстинктивно проверить - не вакуум ли?.. Люди никак не могли привыкнуть, что ни шаги их, ни дыхание не находили больше отражения во внешнем мире. Звучали только голоса. И в этом было что-то… сакральное.

А ещё - знакомое всем. Редко возникает ощущение чего-то общего для всякого человека, вне зависимости от мировоззрения, цвета кожи или пола. Ведь для всех вода - живительна. Солнечные лучи по лицу - теплые. Боль для всех одна. Есть вещи, которые нет необходимости описывать, их прочувствовал любой.

Однажды эту тишину слышал каждый.

Роман не опережал Иконникова только потому, что не знал безопасного пути. Они почти бежали - каждый в погоне за своим призраком. Иван не тешил надежд, что он другой. Он тоже нёсся вниз, в Тартар, за призраком похищенной с поверхности Персефоны.

Сверху к исполинской сфере примыкало несколько “рукавов”, по которым, вероятно, можно было легко попасть внутрь. Но люди оказались значительно ниже, да ещё и постоянно спускались, хоть впереди и не виделось ничего, что могло бы послужить входом.

Но вскоре показались корни. Это не могло быть ни что иное! Выбиваясь на такой глубине прямиком из твёрдого камня, они устремлялись к низу сферы, теперь занимавшей собою “небо” целиком, и поначалу просто скручивались по пять-семь штук. Но чем ближе были они к подбрюшью механического города, тем больше срастались и разбухали. Отсюда сфера сделалась похожей на глаз, а корни - на оголённые нервы.

Иван окончательно убедился, что абориген ведёт их точь-в-точь по следу единобожцев, когда они наконец спустились под город.

— Пятеро, - опередил он Иконникова.

Несчастный лежал неестественно вывернуто, как будто бы им поиграл детёныш гиганта. Безопасники уже видели такое. И вовремя взялись за излучатели.

Он выскочил откуда-то из-под глыбы, что нависала над узкой расщелиной невдалеке. Мужчина будто убегал от кого-то, постоянно оборачивался - выглядел испуганным вполне натурально.

— Стойте! Стойте! - голос тонкий, почти фальцет.

Роман и Иван отвели опорные ноги назад синхронно. Но оба, услышав эти слова, не выстрелили. Раньше мимики при них не говорили…

— Не подпускайте… его… - присел и оскалился, точно дикарь в грозу, Иконников.

— Ещё шаг - и стреляю!

Роман выкрикнул это скорее для очистки совести. Иван сглотнул, когда шедший на них вдруг и вправду замер, выставив перед собой руки. Неужто правда человек?! Выживший из группы Корстнева-старшего?

— Это заготовка!.. - шипел Иконников. - Это повторитель!..

Мужчина не шелохнулся. Смотрел почему-то только на Романа, не сводил с него глаз, будто ждал чего-то. И вдруг просиял, как если бы только что встретил старого друга, но тот пока не узнал его.

Его лицо неуловимо перестраивалось. Неуловимо в прямом смысле - ничего не менялось в нём, но почему-то возникало ощущение похожести на всех сразу: на Бурова, на Трипольского, на Ганича, на Роберта, на Саныча. На всех, кто на этой планете... погиб?

Иван не разглядел только Вику и Ренату.

— Моё тебе мнение, Ромка: дурак ты! - произнёс вдруг мужчина с таким укором, что даже Ивана прошиб озноб.

— Стреляйте!..

Что произошло, Иван не понял. Наверное, на спусковой крючок нажал Роман, но…

Это была уже не протоволна. ПИМ майора исторг такой жуткий вопль, что скорчились все, кто стоял напротив повторителя. А тот в свою очередь так и не двинулся с места. Уставился себе на живот с удивлением, по-детски искренним изумлением даже. Ткань кителя, кожа, рёбра, внутренности и вены - всё превращалось в прозрачную, слегка бликующую голубым жидкость. Спустя пару-тройку секунд на месте повторителя была только лужа.

Иконников бросился дальше, за ним ошалелый Роман. На изломанный труп единобожца они даже не взглянули. Задержался только Иван. Ненадолго, всего на миг, но и этого хватило, чтобы понять: бедолага врач. Подушечки пальцев выцветали только у людей, часто контактирующих с “эминой”…

Врач?.. Тут, под угасающим божественным оком, на такой глубине? Зачем он был нужен отряду самоубийц-фанатиков, которые тащили с собой несколько десятков килограмм взрывчатки, если они даже своего психосервера застрелили? Что за необходимость?!

Иван нагнал их быстро. Иконников на бегу вытянул руку и водил ею без слов, точно мим-экскурсовод. Будто так ему было удобней что-то отследить. Приглядевшись, Иван решил, что того интересует вполне конкретная “косичка” корней.

И оказался прав. Абориген остановился под сплетением корней, на первый взгляд одним из сотни одинаковых. Если не считать того, что прямо по центру блёкло пульсировал тоннель, в котором мог бы поместиться человек. Только вот он шёл отвесно вверх, а корни, создающие его стены, были гладкими - не уцепиться.

— Это… - Иконников указал на бурые канаты, которые тут уже были толщиной с ногу. - синапсы… Дитя… Каналы… с помощью которых… оно видит… Дитя очень… любит смотреть… на звёзды… Но через… эти же каналы… видит и страж… Одно касание… и - смерть… Насколько быстрая… зависит от ваших… страхов… Он влезет… вам в голову… и вы сами… вырвите себе глотку…

Абориген постоянно озирался. Наверное, ждал появления новых мимиков. А может думал, что раскрывает священную тайну, и боялся, что кто-то помимо безопасников услышит её. Хотя и то, и это было уже не так важно.

— Ты хочешь сказать…

— Да… нам наверх… - перебил Иконников.

— Но как?

— Вас это удивляет… потому что вы… не видели глаз… Дитя… Её слёзы… всегда летят… вверх… А толчки её… сердца… подхватят любого!..

Он поднёс палец к губам и одновременно осклабился. Вышло пугающе мерзко. Иван покосился на командира, но тот молчал и выглядел так, словно позировал для собственного надгробия.

— Тс-с-с… слышите?.. Вот сейчас!..

Писк. Быстрый и почти неразличимый. Как если бы мимо пронёсся микроскопический комар на предзвуковой скорости. Это в оглохшем-то мире?! Абориген поднял камень и резко подбросил его, попав в самый центр тоннеля как раз когда писк проносился над ним.

Камня не стало. Его всосало и увлекло вверх с такой скоростью, что Иван и глазом моргнуть не успел.

— Они вошли… тут… Этого тоннеля… здесь никогда… не было… Дитя открывает… прямой путь… для Слова…

— Мы прыгнем туда и…

— И - Храм… наверное… я не знаю… В прошлый раз… мы попали туда… другим путём…

Иван огляделся. Ему не надо было в Храм. Нечего ему там делать. Но другого способа попасть внутрь механического города не существовало.

— Тогда там западня, - подытожил мраморно-бледный Роман. - Я бы точно оставил ловушку.

— Как и я… Но… я всё предусмотрел… Мы отстаём от… них примерно на… три часа… Даже при… помощи самого Дитя… им не удасться… сразу войти… в Храм… Уж я-то знаю… Им будет… мешать страж… а помогать - старуха… Эта дура Кислых… думает, что… уничтожив Дитя… что-то изменит!.. Ничего она… не изменит… Только упустит… единственную возможность… выступить действительно… реальными силами… против саранчи…

— Мне плевать на саранчу, - холодно прошипел Роман. - Мне плевать на Кислых, на Дитя и на тебя тоже. Я хочу только одного: убить их всех. Но перед этим… увидеть жену.

Иконников недобро блеснул серебристыми глазами. Зыркнул на Ивана, после чего презрительно выдал:

— Солдаты… а головы потеряли… из-за женщин… - писк “комариного болида” послышался вновь. - Жаль… что всё так… Наверху… каждый сам… за себя…

Он обмотнул ремень автомата вокруг руки и поднял его над собой. Неведомая сила потянула аборигена вверх, он сгруппировался, чтобы ненароком не коснуться корней. И вскоре исчез из виду.

Иван и Роман переглянулись - кто следующий? Майор стоял ближе и только поэтому первым был подхвачен новой волной писка. Гораздо тяжелей аборигена, он растворился в сумрачной глотке с волнистыми бурыми стенами так же быстро. Настал черёд Ивана.

Главное, думал он, не касаться корней.

Писк пришёл, казалось, с запозданием. Иван поднял ПИМ, но побоявшись, что не хватит росту, вдобавок встал на мыски. И тут же ощутил жжение в плече - его рвануло вверх.

Он жмурился и ждал конца полёта, пока до него не дошло, что это самая настоящая позиция страуса. Ведь в случае чего он ничего бы не услышал - звуков-то больше не существовало…

Иван раскрыл глаза за миг до удара. Он не понял, во что врезался, его закрутило, замотало по сторонам. Корни мелькали почти вплотную, у самого носа, он изо всех сил старался утихомирить вращение, и в конце концов ему это удалось.

Когда Иван почувстовал под собой твёрдую поверхность, то первым делом огляделся, не веря что не задеть злосчастные каналы стража всё-таки удалось. Впереди, в каком-то метре кто-то лежал. Труп - вне всякого сомнения. Очередному единобожцу не повезло, не в новинку. Только вот…

— Иван!..

Кожу ладоней зажгло. Затем зажгло колени. Иван приподнялся на четвереньки, автоматом зыркая по сторонам в поисках ПИМа. Но вместо излучателя увидел Романа и Иконникова…

Над собой? Как они там оказались?.. И это что, под ним… корни?..

— Иваныч! Ты не…

Следующий импульс по каналам Дитя надвигался уже не комариным писком. Иван вдруг расслышал нарастающий шум непролазных хищных джунглей… Вскочил и…

Очутился на Хиц-2.

Глава 28. Дежа вю

— Это ещё что! - гоготал Томек, держась за штурвал тяжёлого вездехода, как за последнюю надежду. - Помню, у меня как-то такой дежа ву случился - чуть с ума не съехал!.. - И начал рассказывать, что там ему когда привиделось.

Иван сидел пристёгнутым позади него и силился понять хоть что-то. Его одолевало ощущение, что он проспал лет десять, проснулся вот в этой кабине, а ото сна осталась назойливая тревога и чувство, что это всё уже было. Что он видел эту дорогу посреди джунглей, ежедневно расчищаемую техникой от ползучих лиан да валящихся с верхотуры веток, и смутно предугадывал то, что должно случиться.

Или может быть наоборот, это - сон?..

Так бы Иван и решил, не налети вездеход под управлением шибко разговорившегося поляка на бурелом - машину тряхнуло так, что не помогли даже множественные стабилизационные ремни.

— Ты лучше на дорогу гляди! Угробишь меня - сниться стану! - прошипела Ксения справа. Она тоже злилась на своего друга, ведь неплохо ударилась головой. А психосерверам-одиночникам, пока нагрузка не поделена с коллегой с базы, это, мягко говоря, прямо противопоказано.

— “Мальчик-1”, “Мальчик-1”, приём… - захрипел эфир с колоритным грузинским акцентом. - Как слышите?.. Пацаны с вами?..

— Да мы ж в курсе, что без них тут даже в туалет не сходишь! - рассмеялась в рацию Ксения и подмигнула Ивану. “Пацанами” главный врач базы называл безопасников. - Но с нами только Ваня, остальные позади плетутся!..

Улыбка девушки была очень милой, тёплой и дружеской, но Иван почему-то не смог заставить себя слепить в ответ что-то хоть сколько-нибудь взаимное. Неясно почему, улыбка эта вызывала комок в горле.

— Тут нехорошая активность, - предупреждала база. - “Муравьи” повсюду, но… они не входы к нам ищут, а как бегут от кого-то…

— Альфа?.. - вырвалось у Ивана. И следом странная мысль: лучшая защита базы - это её герметичность.

Никто не хотел встречать альфу. Единственный отряд, видевший подобное чудовище, только и успел, что координаты передать. О таких известно одно: они быстры, несмотря на размеры, ведь на уровне природных чувств ощущают гравитационные аномалии, коими знаменита Хиц-2. Вершина развития метаморфов, не изученная настолько, что отсутствовали даже данные о внешнем виде.

— Надеюсь, нет. Тут кое-кто предполагает, что начинается Гон, - уклончиво отвечали по рации.

— Пф-ф… - Томек - сам скепсис.

— Гон - лишь теория. Притом я бы сказала… вялая, - поддержала друга Ксения.

— Сколько вас? - Геворг Чхеидзе на той стороне, которого рота охраны поголовно называла дядя Гева, мудро решил, что спор сейчас ни к чему. Он-то как раз верил в состоятельность теории о Гоне. Хотя бы потому, что был её автором.

— Двадцать два. В грузовике нас трое, позади транспортник с бойцами и институтками.

Томек опять загоготал. Та ещё парочка, подумал Иван. И напоследок почему-то: такие и помирают в обнимку.

— Хорошо. Тут, на базе столько образцов - на всех хватит. Лишние умы нам не помешают. Наблюдаем вас с “Герольда”, но Саша на всякий отслеживает конкретно тебя, Ксения.

— Угу, я чувствую её шаловливые мыслишки, - дёрнула отсутствующей бровью психосервер, следя за реакцией Томека. Тот бросил на неё быстрый взгляд и отвернулся к дороге.

“Грузинское радио” умолкло.

Деревья, будто живые, постоянно преграждали прочищенную накануне дорогу. Эти джунгли кто звал зеркальными, кто зелёным морем, кто просто - старым русским “чаща”, от которого где-то в затылке ворочалось исконно-недоброе, жутковатое ощущение. За всё время пребывания на Хиц-2 люди не встретили хотя бы один вид, который не стремился сожрать другой. Если существо не являлось чисто хищным, оно наверняка оказывалось всеядным. И уж точно всякая тварь тут отлично лазала по веткам - джунгли к тому более чем располагали.

И альфа не исключение. Как предполагали ксенобиологи, он был способен достать всё, что бегало, прыгало и пищало среди хитросплетения лиан. И не только.

— Просеки затягиваются быстрее пореза под низолиновым пластырем… - выражение лица поляка должно бы быть философским. Вездеход то набирал скорость, то вновь сбрасывал - свободные участки дороги нередко сменялись заваленными.

— Ещё бы, - вдруг отозвался эфир томным сопрано на фоне гуда силовой установки. Это была одна из учёных из транспортника позади. - Не будь тут джунглей - звезда выжгла бы планету. И, судя по отчёту Игната Шилова, выжженной пустоши тут хватает.

— Говори, говори, не останавливайся! - шуточно взмолился Томек, за что получил тычок в плечо и грозный прищур от Ксении.

Днём джунгли поверху становились зеркальными и отражали большую часть палящих лучей обратно в космос. Немного попадало и под кроны, с помощью всё тех же зеркальных листьев. Этого вполне хватало, чтобы внизу жизнь благоухала, беспрестанно поглощая сама себя. Для передвижения по Хиц-2 космопроходцы пользовались системой просек и перемещались только днём, когда ни один обитатель джунглей, за исключением “муравьёв”, не высунулся бы под прямые лучи. Ведь это почти наверняка означало бы смерть - лучи каким-то образом пагубно влияли на системы чувств метаморфов, “слепили” и “глушили” их, делая лёгкой добычей даже для более слабых собратьев. Люди же терпели: жарко, светофильтры еле справлялись, но безопасность превыше всего. А опасаться тут стоило решительно каждой ветки.

— На нашей кафедре есть такой умник, Лёшка Тривольский. Или Двупольский ли… - “не останавливалась” девушка из рации, и Томек не упустил возможности позлить Ксению, за что ожидаемо опять получил по плечу. - Так вот, он принял отчёт Шилова и выдал теорию, что джунгли Хиц-2 - это ретроградная форма жизни, этакий планетарный деградант размером с Евразию. Мол, эволюция тут по какой-то причине повернула вспять много тысяч лет назад. В пользу чего, вроде как, свидетельствует ступенчатое построение всей жизни, хотя я лично связи не вижу. И что её изучение положит конец угрозе Q-рака. Якобы, сам он чуть ли не отсюда, с Хиц…

— Двупольский?.. - дурачился Томек.

— Q-рак! - одновременно с рацией воскликнула Ксения.

Липкое чувство, что всё это уже происходило, не переставало мучить Ивана. Он ощущал лёгкую тошноту и головокружение, как после несильного сотрясения мозга. Было душно, пот щипал глаза, соль во рту перемешалась с подозрительно знакомой сухостью…

Иван вглядывался в ядовитую зелень джунглей, разбавленную несущими к земле свет листьями-зеркалами. Старался слушать размышления о различных теориях, в том числе теории дяди Гевы. Но отвлечься толком не выходило: за секунду до сказанной кем-то фразы он неизменно слышал её тихое эхо в своей голове.

Но самое противное и пугающее было не это. А то, что куда бы Иван вдруг ни посмотрел, что бы ни сделал этакого, неожиданного даже для самого себя - чувство никуда не девалось. Будто бы он действовал по уже отыгранному однажды сценарию, и сил выйти за его рамки, вырваться из колеи, не хватало. Как бы он ни поступил.

— Ну… - по-роденовски потёр подбородок Томек. - В этом есть зерно.

И, не забывая про дорогу, выдал следующее предположение.

Ещё до войны первопроходцы Хиц-2 установили, что вся фауна в её джунглях - суть один вид. Всякое существо под этими кронами - метаморф. То есть, поглощая себе подобных или более слабых, оно накапливало клеточный материал, чтобы рано или поздно через окукливание выйти на следующую эволюционную ступень. Проще говоря, подняться по пищевой цепочке, став совершенно другим существом. А вот механизм встраивания чужих клеток в свой собственный организм, как раз, вполне мог быть каким-то образом связан с небезызвестным вирусом, который человечество обозначило как Q-рак. Общего тут прослеживалось очень и очень много. Хотя бы феноменальные механизмы регулирования - или подавления? - имунной системы, которые присутствуют в обоих случаях.

— Сам он деградант, этот ваш Двупольских, - хмыкнула Ксения. - Назвать целую экосистему “ретроградной формой жизни” - надо быть…

— Смелым малым, - перебил Томек. Иван глянул на водителя: лицо вдруг очего-то серьёзное, ни следа недавнего балагурства. - Я знаю его. Недолго работал на Трипольского-старшего, и скажу, что он, этот Алексей, не дурак. И если говорит что-то, надо слушать. Хоть он и сам не понимает, откуда берёт свои гипотезы.

— Блаженный какой-то… - фыркнула Ксения, недовольная, что её так грубо перебил, да ещё и не поддержал друг.

— Тесла в таком случае тоже был блаженным. И Менделеев. И…

— Да понятно же, ну!..

Иван готов был под колёса броситься - он знал того самого Трипольского, знал!!. Притом настолько хорошо, что ни Томеку, ни той учёной из транспортника и рядом не стоять!

Зубы нанизала боль… Иван стискивал их, будто под пытками. Выдох. Вдох. Сердце, точно в предчувствии, всё ускоряется, а в горле - режущая сухость. Тоже, чёрт бы её побрал, настолько знакомая, что…

Мысль пронзила его током - внезапная, бредовая. Ударить. Влепить неожиданную пощёчину Ксении, чтоб не щека, а красное пятно! Выйти за рамки сценария, выскочить из колеи! Вон! Да!..

Иначе - всё. Конец.

Усилие воли, сигнал бунтующего мозга, и…

Ничего. Рука не поднялась. Иван вдруг со всей ясностью ощутил себя зрителем в собственном теле. Услышал свои мысли как бы со стороны, отделился от себя и больше не мог повлиять ни на что. Так было с самого начала, просто теперь это вскрылось. Кругом сон. Морок. Смертельное наваждение, к финале которого…

Воспоминания навалились прорвавшим дамбу потоком. Нет, нет, нет! Только не это, чёрт подери! Не это!..

Над головами вдруг зажужжали сервоприводы - на крыше вездехода ожила единственная автоматическая турель. Утлого бортового ЭВМ только на неё и хватало. Местные твари иногда высовывались на просеки, и это было похоже на самоубийственный выброс земных китов на берег - результат примерно тот же. Посередине панели вспыхнул экран, транслирующий вид с турели.

— Кебра, - сделал ставку Томек, сбрасывая ход.

— Нагрид, - “ударила по рукам” Ксения.

Иван закричал, яростно затряс сиденье водителя перед собой, но его оболочка оставалась неподвижной. Только вытирала пот со лба, напряжённо таращась внимательными глазами в рябящую зелень. Это был не кебра. И уж тем более не нагрид. Иван не предугадывал - знал, что сейчас будет.

— Главное, не тормози, - произнесло тело Ивана, и этот чужой голос каким-то витым, выкрученным эхом отозвался в голове. Как при дуальном восприятии, когда одновременно слышишь реальную речь и её мыслеформу…

Спорщики замерли в ожидании. Ядовитая зелень с вкраплениями мелких “зеркал” настырно лезла в камеру, точно хотела испортить весь азарт. Но вот справа дрогнул шипастый куст псевдорозы и…

— Spiritus Sancti … - перекрестился поляк и ударил по тормозам.

“Мальчик-1” врылся в землю всеми двенадцатью колёсами. На панели мигал значок голосового подтверждения для открытия огня по цели. Но сумасшедших в кабине вездехода не было.

— Это же…

— Альфа. Это альфа, Том… - Ксения побелела.

Размер существа выдавало движение укрывавших его лиан и листьев, которое выбивалось из общей картины, рисуемой ветром, как водоворот посреди реки. Можно было понять, что оно огромно, но и только. Нормально не угадывался даже силуэт.

— “Мальчик-1”, почему стоим?.. Приём…

— База, у нас…

Ксения не договорила. Листва вспучилась, словно набухающий нарыв, готовый вот-вот взорваться отвратной жижей. Люди замерли, раскрыв рот, только Томек негромко шептал, глядя в боковое зеркало на транспортник позади:

— Увидели… остановились… Хорошо… это хорошо… Не газуй, только не газуй…

Иван влип в сиденье. Казалось, он различал знаменитые зеркальные глаза монстра среди сотен светоотражающих листьев. Улавливал их движение - оценивающее, неторопливое. Он не голоден, Иван знал это. Как и то, что альфа не нападёт. Он сейчас оставит их в покое. Но лучше бы напал…

Когда высший метаморф пошевелился, это поняли все. Листва просела в таком объёме, что перехватило дыхание - настолько он казался огромен. И сейчас он… уходил.

— Вы… видели?.. - задал какой-то умник из транспортника позади донельзя риторический вопрос. Ему никто не ответил.

— Можно ехать, - подался вперёд Иван.

— Выждем, - замотал головой Томек. - Тут наша турель - мёртвому припарка!

— Он почти вышел… - шептала полуобморочная Ксения. - Почти ведь вышел! Как так? Почему?

— “Мальчик-1”, “Мальчик-1”, какого рожна, я спрашиваю, стоим?! - негодовала база.

— Надо ехать! - настаивал Иван, в то время как другой Иван, настоящий, кричал прямо противоположное.

Ехать нельзя! Стоять, оставаться на месте как можно дольше! Возможно здесь, вот на этом самом месте, удасться всего этого избежать! Стоять, чтобы не случилось всего того ужаса! Чтобы не видеть проклятого Гона, который совсем не то, что о нём думает дядя Гева! Чтобы не участвовать в нём…

Как ни старался Иван, всё без толку. Его никто не слышал, тело не повиновалось, а осознание безысходности давило гидравлическим прессом, с каждой минутой отмеряя всё меньше места на вдох. Оставалось просто смириться: пережитый однажды ужас неизбежен. Только вот на сей раз неизвестно, чем всё закончится.

В ноздри отвратительным насекомым влез запах гари. Память-садистка прорисовывала живые факелы, коптящие собой стены обречённой колонии Хиц-2, когда “Герольд” нанёс “удар милосердия”, перегрузив её электросеть. А под спиной - гладкий белый холод реаниматора в единственном защищённом отсеке. И медленно отступающая боль в мышцах, которая таяла, задыхалась одновременно с подступающим всё ближе состоянием, пограничным смерти…

“Человека определяют поступки” - последние слова дяди Гевы. Он тоже - живой факел.

Нет. Этого не будет! Он вырвется! Очнётся! Предупредит!

Вездеходы тронулись рывком, с места набирая скорость. Никто уже не беспокоился о буреломе. Если бы люди знали, что ждёт их впереди, они сами направили турели в чащу, в надежде спровоцировать альфу. Уж лучше он.

— База, приём, - опомнился Томек. - Мы только что… нас почти… короче альфа какого-то хрена почти вышел на просеку…

В ответ послышались несколько голосов: кто-то спорил с дядей Гевой, кто-то поддерживал, на базе вдруг возникла какая-то суматоха. Иван сжался в надежде, что хотя бы эти слова он не услышит. Но понапрасну.

— Гон! - радостно-обеспокоенно воскликнул Геворг Чхеидзе. - Начинается Гон! Как слышите, “Мальчики”, приём?! Метаморфы как с ума посходили! Группа поддержи на тяжёлой технике выдвигается, как поняли? Идём вам навстречу! Пацаны, глядите в оба!

— Работайте по движению! - вклинился голос командира роты охраны. - И газуйте, газуйте! Вперёд-вперёд!

Гон - это великая охота хищной планеты. Время, когда все охотятся на всех, одновременно и без разбору. Так предполагал Геворг Чхеидзе, находя косвенные подтверждения на окраинах леса, ближе к пустоши. Ведь большинство существ, не способных защититься, просто бежали к краю джунглей, и нередко выскакивали под смертоносные лучи, лишь бы не быть сожранными.

Гон - время, когда людям в своих бронированных коробочках на колёсах лучше быть под защитой укреплённой базы. Так подумал тот Иван, что пока ещё не пережил чудовищного кошмара. Другой же, запертый внутри, знал: спасение в другом. В герметичности машин и стен базы.

Томек отдал голосовую команду на автоматическое открытие огня. И, казалось, педаль акселератора попросту запала - “Мальчик-1” не тормозя влетал на витые жилы лиан вперемежку с шипастыми ветками и с рёвом рвал эти преграды подкованным протектором.

И в это же время на просеку начали выскакивать метаморфы. Кошкоподобные ловкие нагриды в два прыжка оказывались на той стороне и исчезали в тени; вслед за ними гнались более крупные кебра, похожие на вывернутую щучью пасть на крючковатых блошиных ножках, у которых было куда меньше шансов преодолеть опасный участок невредимыми. Турель зашлась стаккато, по крыше застучали гильзы. Тут были и “муравьи”, и “кельпи”, и “лихо”, и ещё с дюжину известных метаморфов. Все они, как по команде планетарного стартового пистолета, бросились убивать друг друга, рвать на части на бегу, ни на миг не останавливаясь и не заботясь о собственной шкуре. Джунгли обезумели, умывшись кровью в едином забеге со смертью.

Чёртовы джунгли зацветали…

— Том! Том! - кричала насмерть перепуганная Ксения сбоку. В машину со всего маху врезалась какая-то увесистая тварь, да так, что несколько тонн на колёсном шасси повело в сторону. - Том, прошу тебя, Том!..

Девушка жмурилась, вцепившись в плечо друга мягкими после “прыжка” ногтями. Она очень боялась, что “Мальчик” не сдюжит, и их сожрут или втопчут прямо вот на этой просеке. Тело Ивана не выпускало из рук автомат, готовое открыть огонь, если вдруг обшивка вездехода подведёт. Но ни первому, ни второму не суждено было сбыться…

Самая большая опасность для всех двадцати с небольшим космопроходцев в двух машинах крылась под милым личиком Ксении.

— Вправо! - орал внутри самого себя Иван. - Вправо! Нельзя туда, нельзя-а-а!!

Но машина пошла туда, куда и в прошлый раз. Томек дёрнул руль, завидев несущееся сбоку белое нечто, но было уже поздно. Удар, казалось, смял целый мир. Круговерть приборной панели перед глазами, предсмертный стрекот захлёбывающейся турели. И тишина…

Как будто отключили все звуки… Снаружи - день как день, но совершенно точно ясно, что светофильтры теперь не работают. И если их не слепит, значит времени прошло уже много. На Хиц-2 наступила ночь.

Справа копошилась перетянутая ремнями Ксения. Безволосая голова, как раскрашенная ко Дню всех святых черепушка - красное засохшими кляксами по коже. И две полоски бордо прямо по бледным губам к остренькому подбородку. Всё повторялось.

Спереди рычал смачное “kurwa” оглушённый Томек. Сквозь помехи кто-то пытался пробиться по рации. Но главное - снаружи воцарилась тишина. Несвойственная этому времени суток.

— Де ане?.. - промямлила Ксения непослушным языком.

Сотрясение мозга единственного психосервера. Повреждение лимбической системы. Кто ж знал, что так оно всё повернётся?! Что импульсы из ушибленного мозга девушки ненадолго лишат остальную команду способности трезво мыслить?

— Их нет, - Томек вертел джойстиком единственное уцелевшее зеркало. - Нет никого! И транспортника сзади тоже! Их нет!

— Остав… на… сте… Как… шите ме… ём… На… есте… - пыталось вразумить “грузинское радио”, но его никто не слушал.

— Им помощь! - невпопад, надрывно закричала Ксения. - Им надо сделать! Надо! Помощь!

И в этот самый момент Иван ощутил укол - как морфина кто прямиком в серое вещество впрыснул. После этого он уже не мог чётко соображать. Тогда не мог. А сейчас - лишь наблюдал, всё прекрасно понимая. Это было частью садистского плана проклятого стража! Показать всё заново, прежде чем убить в самом конце! Гад инопланетный!!!

Он высвободился первым, держа перед собой автомат. Рэмбо чёртов! Назад! Нет, не открывай дверь! Только не открывай долбаную дверь!

Тело Ивана, послушный раненой Ксении зомби, высунулось наружу. Двое внутри уже тоже были в защитных респираторах, уверенные, что это что-то решает. Дышать на Хиц-2 можно и без маски с “китайским воздухом”, но только ночью, и только близко к деревьям, вырабатывающим кислород. Дело было не в этом.

— Чисто! Вижу транспортник! - доложило тело вполне бойко. Свет в лицо - как ясным деньком где-нибудь на Чарыше. И так же голова кругом, но уже не от обилия кислорода после душного городского смога.

Вторая машина висела в полуметре над землёй, опутанная цепкими лианами. Ударом её швырнуло на джунгли, и они уже втягивали её в себя - медленно, но неотвратимо, как трясина. А на земле под транспортником что-то белело. Что-то большое, распластанное и явно некогда живое.

— Не видела… Я всегда раньше не видела его… - показалась на броне размалёванная кровью Ксения, следом вылез Томек.

К тому моменту космопроходцы высвободились и из транспортника: кто в бессмысленной защитной маске, кто, ошалелый, прямо так, с разбитым лицом. Последние, видел Иван внутри себя, иногда попросту повторяли движения Ксении, как при эхопраксии, а у самого психосервера обильно шла носом кровь.

— Это же… - Ксения указала на распластанное по земле существо размером с оба вездехода, и космопроходцы, словно по команде, уставились на гигантский труп.

— Это альфа! - послышалось откуда-то.

— Альфа?!

— Не может быть!

— От кого ему бежать?!

Существо походило на два зеркальных отражения одного тела, склеенного где-то посередине. Глядя на длинные подвижные языки, на паукообразное белое тело, на жвала и зеркальные глаза по обеим его сторонам, на двенадцать длинных лап, Иван кричал. Во всю глотку орал, чтобы люди вернулись обратно в машины, хоть и знал, что даже это их уже не спасёт.

Джунгли вовсю цвели. Гон начался, и люди вскоре станут его частью.

Пыльца без труда проникала всюду. И это она свела с ума самое страшное чудовище Хиц-2.

Глава 29. Клин клином

А ведь правда, почему в капсуле квантового приёмника никогда не снятся сны?.. Впрочем, люди вряд ли когда-то ответят на этот вопрос.

Рената пыталась уснуть так, чтобы ничего не видеть, чтобы дотянуться до той бездны, в которой сознание растворяется без остатка. Она хотела прикоснуться к тёплой тьме, окунуться и укутаться в неё, как в руки терпеливого и мудрого родителя. Наверное, Вика права, и тьма эта - самый настоящий бог. Нет, не так - Бог. Какой-то вселенский психосервер, откуда они все родом. И через которого их научили путешествовать…

Но как ни старалась она, ничего не выходило. Максимум накатывало тяжёлое забвение, как тогда, сразу после “прыжка”. И обрывки снов, в которых часто мелькала малость неуклюжая борцовская фигура паренька, что втайне от всех, по случайности стал ей самым близким человеком.

Рената ничего не делала расчётливо. Взвешивать “за” и “против”, планировать, анализировать - не про неё. Взявшись за коррекцию фобии Вани, она понимала, что необходимо экономить силы. Что она не имеет право тратить себя на одного члена экспедиции, даже если он напоминал ей…

А кого он ей напоминал?.. Сына, который умер не родившись?.. Человека, каким бы он мог стать?.. Каким бы она хотела его видеть?..

Да, наверное… Рената не ответила бы даже сама себе. Да и незачем. Есть вещи, которые невозможно описать словами или однозначно осмыслить. И уж точно их ни к чему озвучивать.

Никто ж не знал, какова она - Ясная. Коснувшись проблемы Вани, она поняла, что дело мягко говоря непростое. Что придётся впаивать “якорь”, устанавливать канал между ними, который будет действовать постоянно, ежечасно отнимая силы единственного психосервера. Иначе никак. Но Рената решилась, никому, как всегда, ничего не сказав. И в конечном итоге не подвела ни Ваню, ни команду.

“Якорь” дёрнули со дна с такой силой, что Рената закричала и забилась в раскрытом экзотеле. Схватила пересохшим ртом горячий воздух, заскребла ногами, слепо шаря глазами в полумраке. Холодным потом по спине потёк страх. Пока она пыталась осознанно уйти обратно в тёплую тьму, случилось нечто, от чего трепетало бессознательное. Нечто…

Пугала тишина. Она давила, заставляя дышать слишком часто, слизывая соль с потрескавшихся губ. Это как пакет на голове, затянутый вокруг шеи, как насильник втрое тяжелее тебя самой.

Дитя!.. Девочка… бедная девочка… Они мучают её!.. И…

Ваня!.. Ванечка!

“Якорь” осатанело рвал сознание. Натянутый канат, удерживавший его, дрожал и дребезжал, Рената ощущала ужас на том конце почти как свой собственный. Страж добрался до Вани, до единственного близкого ей человечка во всей Вселенной, чьи мысли она знала лучше своих. Неведомо как, но это случилось. И, выходит, жертва её напрасна.

Рената приподнялась. Слишком тихо. Слишком жарко и темно. Она вдруг поняла, почувствовала какой-то гранью себя, что белый паук - рядом. Что он за поворотом, и вот-вот покажутся где-то там первые тонкие лапы, переставляемые синхронно парами. Что Бурову пришёл конец и настал её черёд.

Но ей не было страшно.

Холодная сфера мертворождённого внутри заискрилась - время пришло. Ординатор слушался её как никогда, вбирая последние калории усталого мозга, высушивая запасы истощённого тела с волчьей прожорливостью. Она не позволит стражу навредить Ванечке. Ни за что. Иначе какая она мать?!.

Никаких сил не хватит, чтобы противостоять стражу лоб в лоб. Он невероятно могуч, и его Ординатор - первоисточник всех Ординаторов. Но этого и не нужно. Нужно просто хорошенько дёрнуть за “якорь”. Один раз, но как можно сильней, чтобы безжалостный тюремщик, создатель чужих страхов провалился ровно туда же, куда заволок Ваню. А дальше дело будет за его смекалкой и умением драться. Дальше он сам.

Белые смазанные фигуры, точно размашисто нарисованные пастелью по пепельно-голубому камню, нависли над Неясовой Ренатой полукругом. Их клекот - утробный, низкий - отзывался в каждой клеточке сжигающего себя мозга. Пришли.

Пусть. Это хорошо. Это конец, и больше не надо будет смотреть в проклятый потолок пустой квартиры, где некому даже приготовить завтрак…

И больно не будет. Она обещала Ванечке, что всё улажено, и что беспокоиться не о чем… Нужно только, чтобы он откликнулся. Принял её прощальный привет. Это важно. Это чертовски важно. А он примет. Он внимательный мальчик.

Последнее, что ощутила Рената перед провалом во тьму, было прикосновение. Словно бы кто-то ещё взялся за тот канат и вместе с ней рванул “якорь”.

Кто-то, пахнущий ванильным печеньем и пластилином…

***

— Гигантский двусторонний паук?! Альфа?!

— С обоюдоповоротными суставами! - неоправданно громко вскричал Томек, на стол полетела слюна. - У него, kurwa, нет ни верха, ни низа! Ни переда, ни зада, сука!

Где-то спорили космопроходцы из покорёженного транспортника: громко, эмоционально. Слишком громко и черезчур эмоционально. Ксения загремела в медблок, её место заняла Саша, но перенастроить людей на себя так вот сходу у неё не очень вышло.

Впрочем, всё едино. Микроскопические чудовища между мышечных волокон уже начали своё дело. И импульсы Ординатора тут не помогут, пусть хоть два психосервера будут корпеть одновременно. Слишком много норадреналина и тестостерона в крови, а взбунтовавшиеся надпочечники начисто игнорируют сигналы мозга.

— Жарко… - Томек вязко сплюнул прямо на пол.

Иван сидел в своей ментальной тюрьме и ничего не предпринимал. Поздно что-то делать. Да и без толку. Всё уже случилось, оставалось только дождаться конца этого дрянного фильма ужасов. Кровавого финала и титров с горько-сладким запахом сожжённого мяса. Только вот, думается, на этот раз не полежать ему на “алебастровом коне”, не выжить. Как и двоим другим безопасникам, кого когда-то спас додумавшийся до происходящего дядя Гева.

Скоро люди начнут сходить с ума. Дня не пройдёт, как в изолятор посадят шибко разошедшегося Томека. В споре с кем-то из инженеров он разобьёт тому в кровь лицо, почти убьёт бедолагу, но его вовремя оттащат. В изоляторе он будет петь по-польски, орать какие-то футбольные полуфашистские кричалки и ходить, точно пойманный волчара, по кругу.

Следом разнесёт в щепки медблок Ксения. И вот там уже без жертв не обойдётся - “случайно” поранится о скальпель один из помощников Геворга Чхеидзе, да так, что его не спасут. Психосервера тоже упекут в изолятор, но ненадолго.

Их найдут вместе - Томека и Ксению. Как они окажутся в одном помещении, выяснить не успеют. Всё будет развиваться слишком быстро. Перед смертью они займутся животным совокуплением - ни сексом, ни тем более любовью это не назовёшь. Всюду будет кровь на исцарапанных стенах, слюна и прочее. Томек задушит улыбающуюся Ксению, а после разобьёт себе голову. Об мягкий, предусмотренный как раз для предотвращения подобного, пол.

Гон не пощадит никого. Одноклеточные, которые заполонят базу, народились в цветах джунглей и распространились с пыльцой. Внутрь она проникла просто: ближайшей ночью три из шести внешних шлюзов около получаса пробыли распахнутыми настежь, а семеро учёных из того самого транспортника, что угодил под прямой таранный удар альфы, растворились в джунглях.

Немудрено. Спустя сутки после заражения ты не можешь даже на месте стоять, не то что сидеть или тем более спать. Поначалу, пока ещё отдаёшь себе отчёт о происходящем, нужно куда-то идти, ещё лучше - бежать. Причём, если прислушаться к собственным желаниям, то становится ясно куда именно.

На край джунглей. Туда, где заканчивается зелёное зеркальное море, треклятая чаща с жёлтыми, как у алтайской акации, мелкими цветочками. Выскочить под испепеляющий свет, на безжизненный камень, прорваться туда во что бы то ни стало, попутно убивая всех, кто задумал то же самое. Чтобы быть первым! Чтобы самому стать глашатаем жизни, упасть на мёртвую пустошь и прорасти, подарить ей смысл существования!

И не дай бог кому попытаться тебе помещать…

Мизерные чудовища, которых слишком поздно обнаружил дядя Гева, оказались основой основ всей жизни на Хиц-2. Теми самыми универсальными клетками, которые шли в ход при строительстве новой эволюционной ступени в коконе метаморфа. Их стремились поглотить как можно больше все подряд. И они же, никчёмные и невидимые, в конечном итоге убивали самых грозных существ джунглей, которые прошли эволюционный путь от начала и больше не имели естественных врагов. Именно альфы были основным способом экспансии, расширения границ самих джунглей. Но Гон, цветение, не щадили вообще никого. Бежали все. Добегали единицы.

Геворг Чхеидзе разгадал, что вражьи клетки ютятся в мышцах носителей, а имунная система человека при этом словно ослеплена. И что им жизненно необходима температура тела не ниже тридцати семи градусов по Цельсию. Иначе они попросту застывают, замирают словно в анабиозе. Норадреналин и тестостерон в организмах людей для этих клеток - спасение. Агрессия, драки и убийства. Кровь. Много крови сквозь затихающие голоса разума. И нестерпимое желание бега.

Гона.

Когда безопасники получили подтверждение от орбитального ЭВМ, готового залить внутренние помещения базы огнём, дядя Гева умудрился уговорить их на последний эксперимент. Он почти убил каждого из троих молодых людей, почти остановил их сердца с помощью наркоза и жизнеобеспечивающих систем реаниматора. Они же ничего не теряли - заражены были все. ЭВМ реагировал на движение, и если бы план Чхеидзе потерпел крах, парням не пришлось мучиться. Стоило кому-то пошевелиться, как очистительный огонь проглотил бы и их отсек. А когда между волокон каждой мышцы твоего тела нестерпимо зудят остывающие в состоянии покоя очаги, оставаться на месте просто невозможно.

Иван бессильно смотрел на происходящее. Он не мог “закрыть глаза” или “отвернуться”. Всё приходилось переживать заново. Пытка, достойная фашизма.

Вдруг что-то кольнуло. Как если бы психосервер чуть ли не с другого континента послал едва различимый импульс. Тело Ивана, что внимательно слушало всю ту полу-чушь за столом кают-компании в исполнении всё больше матерящегося Томека, вдруг заморгало, замотало головой. Сам Иван не обратил бы на это внимание, если бы не одна деталь.

В прошлый раз ничего подобного не было.

И стоило ему сконцентрироваться на странном ощущении, тот самый шрам, что остался после глубокого вмешательства Ренаты Дамировны, как огнём полыхнул, а спустя миг вдруг и вовсе стало…

Тесно?!. Внутри его черепной коробки будто объявился кто-то ещё. Возник из неоткуда, как чёрт из табакерки. Кто-то очень большой и неповоротливый, кто-то явно не ожидавший вдруг осознать себя тут.

Иван вскричал. Его вжало, вдавило, как если бы в спасательном отсеке какой-нибудь подлодки случайно сработали одновременно несколько надувных плотов. Чужак заметался пленённым ураганом - рёв, визг и низкий гул, словно от протонного генератора, смешались в его диковинном голосе.

Иван сделал усилие и посмотрел внутрь себя. Там не было ничего: ни воображаемых стен каких-то, ни помещений или чего-то ещё, что отделяло бы их друг от друга. До этого момента он вообще не догадывался, что так можно. Но теперь… Как там говорила Рената Дамировна? “Царство образов”?

Внутри вращался сизый вихрь, то и дело прошиваемый фиолетовыми молниями натужных пульсаций, в самом центре которого что-то тускло сияло голубым. Он налетал на стены их тёмного каземата, отчего те шли мелкими трещинами.

Это же страж!.. Чёртов ублюдок ифрит! Метко их обозвал Фарадей - те ещё “воплотители желаний”! И он что, вдруг попался на собственную удочку? Похоже на то… Но как?!

Ифрит давил на череп изнутри. Тюрьма была тесна ему, как медведю рысья клеть, но и тут он умудрялся изворачиваться и дико вопить этим своим неправдоподобным голосом. Внутри стремительного вихря что-то поблёскивало. Этакий кусочек льда, непонятно как зависший в самом его центре. Словно бы… сердце.

Вынуть. Вырвать сердце урагана - вот что нужно сделать!

Иван понял, что теперь может как бы перемещаться внутри самого себя. Он быстро приблизился и сходу погрузил руки в сине-серую хмарь. В них немедленно выстрелили фиолетовые молнии, но это была скорее отмашка, вялая пощёчина беспомощности. Страж, могучее создание, вершитель планетарных судеб, в голове Ивана был всего лишь угодившим в одну яму с волком охотником, притом безоружным.

В этом виде.

Подушечки пальцев кольнуло - кристалл внутри оказался иглистым и холодным, как ледяная звёздочка. Ифрит взревел, метнулся в сторону, но лишь растёкся о невидимую стену позади. Бежать некуда - в голове солдата не особо-то просторно.

Но противник и не думал бежать. Хмарь вздрогнула в ответ, вспучилась, словно внутри неё что-то взорвалось. Резкий толчок, и парня отшвырнуло, как тряпичную куклу.

Когда Иван вскочил, растерянно мотая головой, сизая дымка вдруг сгрудилась, поблекла по краям и, останавливая вращение, стала обретать очертания, кристаллизуясь, нарастая вокруг колкой сердцевины. Она устремлялась к силуэту как в обратной перемотке, клубясь “наоборот” и… раскалываясь?

Перед ним стояли двое. Он бы сказал, что это белотелые. Те же синхронные движения, та же абсолютная похожесть лиц и тел, точь-в-точь такие же ряды мелких острых резцов. То же решительно всё, за исключением одной-единственной детали: глаза не были пугающе чёрными.

И позади них теперь было непроглядно темно. Иван руку бы на отсечение дал, что стеной там встала знакомая космопроходцам тьма, но только какая-то остывшая, неподвижная. Мёртвая... Да, перепутать её, даже такую, было невозможно ни с чем на свете.

Близнецы напали одновременно, таранно в лоб, и Иван извернулся слишком легко. Как будто позади него раззявила пасть пропасть, а эти двое решили нехитро, по-скоренькому его туда сбросить. Будучи порядком выше, противники только выглядели сухощаво и ломко. Вряд ли оно так. Иван никогда не покупался на внешний вид.

Он отступил вбок, группируясь, и правый бросился на него на секунду раньше собрата. Опрометчиво. Этого хватило, чтобы поднырнуть и, грамотно выставив бедро, использовать его же инерцию для широкого броска. Белая рука хрустнула, вывернутая в плечевом суставе, а Иван уже изготовился в трёх шагах от него.

Второй близнец скривился от боли, в птичьих глазах блеснула неуверенность, он на полшага отступил. Да, вряд ли этим ребятам доводилось встречаться с боевым самбо! Иван сильнее стиснул зубы и стал весь внимание.

— Думал, по-быстренькому? Не. Это тебе не Париж. Здесь парадным маршем не пройдёшь!

Первый дёргаясь поднялся: рот-бритва раскрыт беззвучно, как если бы его крик был слишком высок для человеческого слуха, глаза бегают в поисках выхода. Второй же пригвоздил Ивана взглядом, но мгновением раньше померещилось, будто близнец зыркнул ему за спину так, как если бы там разворачивалась вся девяносто восьмая парашютно-десантная. Иван быстро оглянулся и понял, что позади Хиц-2. Так, как её видело его тело. Фильм ужасов ещё продолжался.

Иван ложно подался вперёд, провоцируя на ответные действия. Но белых телом великанов как подменили. Они больше не надеялись на физическую силу, не бросались в лоб, а разделились, медленно обходя Ивана с двух сторон, но при этом не давая тому даже гипотетической возможности проскользнуть между ними.

Быстро учится, гад! Один против двоих - шансы невелики. Как его одолеть? Должен же быть способ, не просто же так тут всё! Образы, мать их, образы!

Догадка припозднилась. Его пытались вытолкнуть, вышвырнуть его на Хиц-2, поэтому действовали так неуклюже! А значит… Иван глянул на тьму позади белотелых. Ухмыльнулся. Вот чего боится страж! Надо вытолкнуть близнецов в стылую неподвижную тьму, чем бы та ни была!

Они сорвались с места неожиданно, как две белые тени. Иван не успел среагировать и только вскрикнул беспомощно, когда оба близнеца как по мановению волшебной палочки выросли прямо перед ним, вплотную. Они схватили его за руки и подались вперёд, надавили; только и оставалось, что упереться ногами.

Но силы были неравны. Со спины надвигался цветущий жаркий ад. Иван непроизвольно обернулся, и понял, что попадёт прямиком к финалу. Поражённые метаклетками первыми, космопроходцы из транспортника уже давно перестали хоть как-то сдерживать себя. Часть просто рвалась наружу, напрочь игнорируя предупреждения роты охраны, слышались выстрелы и крики, лилась кровь. Часть бесновалась в отсеках базы.

Это же видели и близнецы. И - чтоб ему подохнуть! - опасались происходящего там не меньше! Как если бы сами когда-то вот так вот мучались, без шансов вытерпеть зуд меж мышечных волокон! Что-что, а страх Иван чуял кожей!

Сомнение - для слабаков. И он рывком подался назад, их же весом увлекая близнецов за собой на Хиц-2.

Проблеск тревожного маяка, вой сирены, крики друзей, нечленораздельные вопли и выстрелы. Сладкий запах, которого он больше никогда не ощущал - двери базы уже раскрыты, и внутрь вовсю летит невидимая глазу пыльца. Теперь она хозяйка тут, и всякий живой скоро вольётся в Гон.

Иван мотнул головой, понимая, что теперь тело подвластно ему. Что сценарий таки пошёл по иному развитию, хоть и катастрофически поздно, ведь перед ним близнецы, которых тут и близко не было и которые…

Менялись.

Иван попятился, споткнулся и упал, заскрёб руками-ногами. Против этого приёмы самбо помогли бы чуть больше, чем ласковые уговоры при остановке ядерного реактора.

Они срослись в районе таза, точно сиамские. И не нападали. Не могли, потому что с ними происходило что-то ужасное. Белые тела ломало и корёжило, вопль боли из двух глоток слился в один и заглушал даже бессмысленный вой сирены. Ифрит медленно оборачивался чудовищной аберрацией и страдал, не в силах больше ничего предпринять.

Метаклетки?! Так быстро?! И минуты не прошло! Но почему?!

Это стало последней цельной мыслью в голове Ивана. Спустя мгновение он тоже хрипло выл и катался по полу от боли в требующих движения мышцах. Хотелось содрать кожу, вытянуть жилы, вгрызться в мышцы зубами, и рвать, рвать, рвать!

Кто-то мелькнул сбоку: лицо перекошенное воплем, глаза дикие - стекло. Кто это? Начальник базы? Командир роты охраны? Неважно. Раз, и его уже нет. Ему повезло - тонкая белая лапа возникшей посреди отсека твари располовинила счастливчика от ключицы до паха, как маслянного.

Не было уже никакого ифрита. Что-то белое и многоногое содрогалось и ревело, разметая по углам столы и стулья кают-компании. Оно росло и всё больше напоминало “повелителя” местных джунглей. Опять пойманный в ловушку, ифрит-альфа обезумел и убивал сам себя, бросаясь на всё, что могло причинить ему хоть какой-то вред.

Глаза Ивана застилала солёная пелена из слёз, пота и чей-то горячей крови. Кто-то опять влетел в кают-компанию с визгом, набросился на него со спины и принялся колотить и царапать, разрывая китель в клочья. Все его силы уходили на борьбу с желанием побежать сломя голову хоть куда-нибудь, желательно прочь из углепластиковой коробки, на воздух, под беспощадное светило, на раскалённый камень! Но Иван скинул с себя тварь, что не так давно была лаборанткой с сексапильным сопрано, и просто забился в угол.

Лучше остаться тут. ЭВМ уже принял запрос на перегрузку энергосистемы базы. Скоро, очень скоро всё тут вспыхнет, и не останется ничего. Нужно только ждать. Только оставаться на месте. Только…

Иван закрыл глаза, стараясь дышать, как их учили - медленно и ровно, носом вдох, ртом выдох. Получалось плохо - от собственного крика в глазах лопались капилляры и под веками становилось красно. Мышцы жили отдельной жизнью: горели огнём и мелко спазмировали, готовые оторваться от презренных костей и самостоятельно пуститься в блаженный Гон ожившими сочащимися ошмётками.

Точку. Найти точку, на которой можно застопорить взгляд, сфокусироваться. Так будет легче! Но пятна, одни пляшущие кровавые пятна перед глазами!

Вот одно вдруг оформилось и поменяло цвет. На фоне мутно-красного вальса почему-то встал уродливый облик двустороннего паука - последнее, что Иван видел. Плевать! Сконцентрироваться хотя бы на нём. Уже всё. Уже нет разницы. Лишь бы вынести всё это, дотерпеть!..

Но паук этот не бился и не крушил ничего. Он стоял, чуть покачиваясь на тонких лапах, и как бы щупал воздух длинным подвижным языком. Проверял его на вкус.

А ещё, говорил. Непонятно как и чем, но он, сука, говорил!

Уверенно так обещал, что Иван вернётся домой. Главное, перетерпеть. Выдержать, не сдаться, иначе победит страж. Ведь кто-то из них должен остаться тут, в проклятом фильме ужасов. Иначе нельзя.

А русские не сдаются.

Глава 30. Двойной агент

Они и сейчас присутствовали в нём. Единичные, замаскированные от имунных убийц многослойной мембраной. Бессмертные даже в условиях уникальной сопротивляемости индивида. Абсолют жизни. Древний настолько, что Роберт никак не мог различить хотя бы полутон его вкуса…

Метаклетки.

Раздробленный и насильно усыплённый, этот абсолют мирно дремал в организме, который находился на его спине в ложных хватах. Роберт догадывался, почему голос велел ему найти именно его. Найти Ивана, никого другого. Речь не шла о симбиозе метаклеток с человеческими клетками. Речь шла о зачатках такого симбиоза. Но и это само по себе уже было уникально. Как пример - иммунитет к Q-раку. Метаклетки, его прародители, просто-напросто переработали вирус, когда тот попал в организм, и Иван оказался единственным выжившим среди выживших. Двое других безопасников, на ком испробовал оказавшийся удачным метод главный врач базы, умерли в карантине на Земле.

И вот, он снова вытянул счастливый билет. Точнее, лототрон швырнул ему тем билетом в лицо. Подобное не случается просто так. Всё во вселенной идёт по какому-то замыслу.

И он таки встретился с командой!.. Вышло всё не так, как то Роберт себе представлял. Мягко говоря, но… Ведь он и подумать не мог, что ему придётся атаковать Романа Нечаева…

Жизнь Ивана важнее не только жизни командира. Даже стражу не сравниться с ним! Почему? В чём важнее? Роберт не знал - интуиция молчала. Но он верил ей безоговорочно.

Роберт ощутил гибель последнего представителя Сопряжения, как когда-то влияние Ординатора - болезненным током. Страж не ожидал удара в спину, до последнего веря в собственных контроль Инкунабулы. Но, вероятно, недооценил влияние живого фильтра между ними…

Когда-то страж принадлежал к существам, заложившим жертвенное начало могущественной надвидовой жизни. Именно арх были первыми. Они начали ваять галактический лоскутный разум Сопряжения, как единственный способ раскрыть тайну Процесса, и на них, по иронии, всё и закончилось.

По иронии же страж угодил в ловушку во внутреннем космосе, которая была призвана перегрузить мозг Ивана. И по ещё большей иронии ловушкой оказалась его родина. Чудовищным эффект от психического удара вышел именно поэтому. Страж не понаслышке знал, как это - свихнувшиеся в едином порыве джунгли!

После вознесения арх Хиц-2 живёт как в обратной перемотке. Эволюция там обернулась вспять - последствия создания квинтэссенции, вытяжки из собственной цивилизации. Неизбежные и необратимые. Без жертвы медленного угасания всего остального вида было не обойтись. Другого способа вбирать информацию генетической памяти и сознания такого количества разумных существ не было. Иначе бы арх его нашли.

Ну как можно не восхищаться ими! Даже их предки, древние хищники непролазных зеркальных джунглей, чей облик Роберт сейчас использовал, были совершенны, что уж говорить о самих арх! Они самостоятельно, без сторонней поддержки сумели обнаружить пути во внутренний космос, чтобы с помощью добытых там знаний покорить внешний. Открыли существование Ядра собственной планеты, его интеллекта, который принудили к контакту через войну во внутреннем космосе. Вытащили на свет тайну существования Процесса. И оказались единственными, кто проникся сверхзадачей: попыткой понять суть этого галактического явления.

Арх одолели собственного бога! Частицы Ядра Хиц-2 стали вместилищами для разумов избранных, неугасимыми звёздами! Они создали удивительные машины-инструменты, с помощью которых смогли влиять на судьбы множества планет! Внесли в генетический код зарождающихся разумов вирус Ординатора, как паук впрыскивает пищеварительный сок в жертву. И выпивали его во время второго пришествия, пополняя свои ряды избранными. Они меняли по своему усмотрению целые виды! Десятки видов! Единственные, кто искал ответ на главный вопрос бытия по-настоящему, они - божественные скульпторы!..

Были.

Теперь Сопряжения нет.

Где-то уровнем выше шастали порченные. Белым ядом они втекали в остановленную сферу через многочисленные каналы и рыскали, рыскали. Каждая пара торопилась быть первой, выцарапать привелегии, выслужиться. Кто-то просто страдал от голода, готовый броситься на ближайшего собрата. Но все стремились успеть до пробуждения основной иглы, которая и застопорила механический город.

Они пахли остро, горько - болью. Но был с ними шлейф, едва уловимый и в то же время явный настолько, что сомневаться не проходилось. Нечто с ними, в них, над ними пахло бесконечностью, равновесием, холодной пустотой. Однажды остывшей Вселенной.

От этого не убежать. Оно в каждом, но пока ещё теплится. Живёт. Пока…

Порченные - страшная ошибка Сопряжения. Фатальная, и дело тут даже не в орбитальном ударе. Роберт никак не мог взять в толк - чем могли руководствоваться скульпторы, принимая решение включить в свои ряды элиту не обработанного вида, как это было всегда, а вида, пожравшего все остальные на планете-эксперименте? Притом неудавшемся эксперименте, вышедшем из-под контроля. Взрастившего в Инкубаторе такое…

Жалостью? Возможно. Но не к белотелым. Скорее к обрабатываемым видам, ведь после второго пришествия от такой цивилизации остаются немощные полудикие племена в лучшем случае. Нужно было подчищать пригодные для разумной жизни планеты, притом сберегая их сами, чтобы новая поросль заняла место пожатой. И нет ничего эффективней в этом вопросе, чем белая саранча.

Или виной всему арх, которые пошли на поводу у эго и оставили жизнь своему точному отражению? Ведь белотелые - копия верховного вида Сопряжения. Арх не могли предугадать, запуская Инкубатор, что и как будет по итогам первого такого эксперимента. И потому, подобный вариант тоже возможен.

У перехода, за которым уже ждала игла, Роберт резко остановился. Замер, раскрыв клещи мандибул. Что-то не так. Конечности его были слепы - вибрации из Храма отсекло. И потому он не смог предугадать встречу.

Кислая вонь окутала язык всего за несколько мгновений до контакта. И звук - один-единственный смешок - как обидчиво-озлобленное “ну вот и встретились”.

Стук и шуршание хитин по хитину. Но запах у них - один. Теперь один, ведь тот самый привкус стали сделался частью Роберта, растворился в нём и пропитал его. И чужие инстинкты, что стали своими, экстренно запускают процессы изменчивого организма: молниеносно вырабатываются феромоны никогда не существовавшей твари, нужные для определения Роберта “своим”.

И это работает. Многоножка даже не интересуется живым грузом на его спине. Она больше не “смеётся”, а только коротко, почти жалобно пощёлкивает двойными мандибулами, шаркая длинными членистыми усами по тонким белым лапам внезапного собрата. Она ищет взаимности, ответа. Трепещет. И Роберт отвечает - стуком передних конечностей. Он успокаивает её. Говорит, что всё позади, и больше не надо шарить душными тоннелями, рыскать среди чешуйчатых стволов.

Что она больше не одна. Ведь всё это время Карина лишь тщетно искала себе подобных.

Порченные приближались. Их оружие - артефакт внутреннего космоса - легко пробьёт хитин Роберта. Но времени нет, встреча с Кариной и так отняла драгоценную минуту. Несколько стуков по антрациту вытянутой безглазой головы, и новоявленная подруга уже течёт за него, волны её лап беззвучны - у неосторожных от голода близнецов мало шансов. Она прекрасна. И напоследок её просьба прерывистым стаккато щелчков:

Хоть что, только не одиночество.

— Торопись.

Голос - гудок локомотива под окном посреди ночи. Роберт забыл про него, хоть и прошло не так много времени с последней подсказки. Интуиция начинала раздражать. Слишком повелительно. Слишком резко она возвращала его к намеченной цели, напоминала, кто он. Всего лишь человек, а никакой не скульптор. И даже не тень, а так… поломанная игрушка, у которой кончается заряд.

Белая игла, казалось, не ждала его возвращения. Трёхпалые лапы дрожали, когда разворачивали сумку Виктории, чтобы проделать в глянце путь. Изнутри корабля с шипением вырвался колкий воздух, насыщенный озоном, как дыхание тайги после грозы. Роберт влез и понёсся к соту, где оставил девушку, воображая себе бег по рыжей хрустящей хвое.

Вика была почти мертва. Лицо почти сливалось с общим фоном, веснушки вокруг вздёрнутого носика почти бурые. Роберт почувствовал толчки её останавливающегося сердца - опоздал! Почти.

— В капсулы их!

Белый паук заклекотал от злости как-то совсем по-птичьи, заколотил лапами по гладкому полу, но всё же исполнил то, что велела интуиция. Он хотел сначала помочь Вике. Перестроить повреждённые участки её мозга, запустив ей в нос язык. Он мог, мог!

Когда оба индивида оказались в капсулах, что были им явно велики, голос выдал:

— Частица.

Не пришлось даже шевелиться. Это было каким-то заклинанием, магией самой настоящей! Нечто подобное, только несравнимо сильней, он ощущал под прямым взором Инкунабулы при создании города белотелых.

Информация лились сквозь него рекой. Прохладной и неспешной Леной, прогретой суровым якутским солнцем и им же украшенной золотом. Она стекались к камню, что лежал на берегу. Камень впитывал и впитывал, бездонный, нисколечко не меняясь. Он один вобрал бы и сотню таких вот рек...

Камень наполнялся именно той информацией, которую хотел отправить на Землю Роберт. Но более глубокой и развёрнутой, какой не было даже у него, при доступе к нерву. Это успокаивало. И он просто приближал собственную смерть - ждал. Рык одноглазого монстра внутри становился похожим на рокот далёкого водопада. Его пробуждение неизбежно. Ну и пусть. Главное, он успел.

Процесс - это когда любое событие планетарного масштаба предопределено. Всё задано и просчитано задолго до рождения первого homo sapiens. И человек лишь крошечная деталь механизма, масштабы которого потрясают воображение. Одновременно ничтожный и критически важный винтик, каких миллиарды. Живой кубит, разумный вычислительный элемент, которому на уровне личности оставили свободу воли, тем самым заведомо привнеся в просчёт уравнения множественный элемент неизвестности.

И таким планетам нет числа. Млечный Путь почти полностью охвачен очагами этого галактического просчёта. Всякая планета с разумной жизнью - часть непредставимых размеров системы вычисления, конечная цель которой осталась загадкой даже для Сопряжения.

Но Инкубаторы не часть Процесса. Лоскутный разум Сопряжения тысячелетиями собирал квинтэссенции обработанных Ординатором видов, конструировал из них новые фрагменты себя. Арх начали это, но были далеко не единственными. С каждым новым лоскутом Сопряжение пополнялось всеми накопленными знаниями целого вида. В сущности это и было наиважнейшей целью. Так они искали и находили главное.

Способ понять и обуздать Процесс. Ведь населяющий планету вид не мог не соотноситься с её Ядром, его первостепенным воплотителем. Нужные знания так или иначе оседали в умах избранных, в памяти так называемого Инструментария, на представителях которого чаще и останавливался выбор Сопряжения.

Роберт опять защёлкал. Он вдруг понял, почему Ядро Земли стремилось уничтожить Инкунабулу. Сопряжение пыталось понять Процесс не для чего иного, только для управления им. Но управления не в смысле тупого захвата власти, присвоения, некой трофейности. Скорее речь шла о корректировке итога. Избежания конкретного исхода, когда положительный результат Процесса не достигнут.

Запах холодной тьмы, отсутствия, абсолютной энтропии… Запах уравновешенного всего, который сопровождал неуловимо всякую пару белотелых, а также присутствовал слепым зачатком внутри каждого разумного существа.

Это и был тот самый вариант. Конец. Тепловая смерть - результат Процесса, когда просчёт не дал ничего. Его наихудший вариант. И самый вероятный…

Роберт сжался.

Ядро Земли защищало себя. Ясная представляла для него угрозу, ведь после удара по Сопряжению она оказалась беззащитной перед тем, что родилось на Гее-А. Порченные захватят механический город и какое-то время будут растить в нём пищу, расти и множиться сами, крепнуть перед броском в Солнечную систему. А потом придёт их бог. Он - результат неудачи Сопряжения. Продукт первого Инкубатора. Мыслящая протоматерия, стремящаяся к совершенному порядку. К отстутствию всего.

Но Слово способно не только уничтожать. Оно могло и созидать…

— Она будет удивительна, - голос интуиции неожиданно приобрёл вполне человеческую интонацию. Его “женский” окрас оформился грудным волевым альтом. Таким голосом недурно и полком командовать.

Роберт дрожал: тонкими лапами, узлами слитого зеркально тела, изменчивым нутром. И уже нисколько не сомневался, что “интуиция” не просто направляет его, а откровенно повелевает. Что по собственной воле он поступил только однажды. Когда пошёл в недра горы, а не наверх по тоннелям, как настаивала она, пока ещё не явная. Больше этого не повторялось.

Он был слеп. Ошибался. Там, за зеркалом кто-то был. Кто-то использовал его в собственных интересах, и одноглазая лысая туша голода в руках кукловода была ни чем иным, как кнутом. И, похоже, этот кто-то был там с того самого момента, когда он впервые коснулся текучего песка Ясной…

— Кто - она?.. - выдавил внутрь себя Роберт.

Ему оставалось недолго. Приняв предложенный внутренним голосом план, он выполнял его в точности, и наверняка знал не только что голод в конце убьёт его, но и когда наступит тот самый конец. Он не жалел ни о чём. Хотел только одного - послать на Землю отчёт-предупреждение.

О да, отчётом вливаемая в частицу информация была более чем полностью! Но вот точно не предупреждением. Скорее уж разведданными.

— Новая Ева конечно же, - грустно усмехнулась женщина в его голове.

Поток информации ускорялся. Камень впитывал всё, что “показывала” интуиция. Через Роберта протёк образ нотного стана, но изменённый, отличный от виденного ранее. В центре, на спиральной “паутине” теперь красовался не двуединый паук, предок арх - он был в ряду с остальными семью предтечами разумных видов, и никак не выделялся. Его место заняло изображение существа, которое легко бы сошло за предка человека.

Инкубатор Ясной запустят. Но уже с другими вводными.

— Мы с тобой заложники, милый Роберт. Разве могли мы предполагать, чем закончатся наши с тобой пути на этой планете? - голос всё больше очеловечивался, и догадаться о его принадлежности уже не составляло труда. Роберт слышал его много раз, пока отсматривал кадры с камер наблюдения колонии вместе с Трипольским. - Я - точно не думала, что закончу… вот так.

Становилось хуже. Роберт чувствовал, как обезвоживается его изменённое тело. Как немеет чудо-язык, как медленно остывает кровь во всех четырёх контурах. Он умирал.

И да, он не думал, что закончит жизнь в облике чудовища с другой планеты, в который его вгонит голод до кусочков живого недоразвитого бога. Но эта смерть точно лучше, чем тысячи её заурядных сестёр на планете Земля.

— Но между мной и тобой всё же огромная разница. Знаешь, какая? Я скажу. Тебя привёл сюда вовсе не случай. Нет. Ты же уже знаешь, наверное, что действие Ординатора на наш вид не остановить? Что наш вид так или иначе выдавит из себя квинтэссенцию, создаст избранных людей? Но ведь Сопряжения больше нет. Некому вобрать выжимку из нашего вида, милый Роберт.

Об этом он не думал. Да он вообще не видел дальше собственного носа! Только тащился тёмными тоннелями, ведомый смутным ощущением обязательной встречи с командой. А когда метаморфозы дали понять, что обратного пути нет, он думал только о способе вернуть домой хотя бы Вику, и вместе с этим предупредить остальных о грядущей опасности. Получается, хотел предупредить истекающего кровью, чтобы тот остерегался ножа.

— Но у нас есть шанс стать новым началом. Тебя вели сюда с того самого момента, как поняли, что ты резонируешь с протоматерией - из лаборатории ЦУПа. Они вели. Помнишь двух прелестных лаборанток? Помнишь свои чувства при взгляде на них?

Роберт помнил. Это было сравнимо с наблюдением оптической иллюзии, когда знаешь, что она это она, но не имеешь ни малейших доказательств. Идеальное повторение. Мимикрия.

— Люди никогда не были одни. Нам повезло, милый Роберт. С нами были последние арх, не вошедшие в Сопряжение. Единственные три пары избранных, кто имел шанс стать частью квинтэссенции собственного вида, но пошёл другим путём.

Сквозь Роберта проходили тысячи образов, среди которых мелькали и знакомые: команда Кислых в сборе, их совместное фото на фоне развёрнутой лаборатории, где ещё не лежат по столам окукленные жертвы единственного на всю галактику существа. Лица людей, которые ещё не знают, что среди них некто преследует тайные цели, и для которого они - всего лишь живой щит.

— Матвей должен был прекратить её страдания, милый Роберт. Следуя приказу земного Ядра, убить это чудесное Дитя! Я тогда пыталась пополнить классификацию жизни - слепым червём по земле ползала. И ничего не знала. Но он не смог. София, бедная София! Она даже не догадывалась, что в её уме заложена такая мощь! Ты слушаешь? Слушай, милый Роберт. Слушай мой голос. Будет не так больно.

Белые лапы скрючились под панцирем, из гортаней не прекращаясь тянулся тонкий писк. Туша голода довлела. Вонь разложения, исходящая от его собственного, чужого тела, стала единственным запахом, который Роберт ещё ощущал.

— Но очутившись тут, я… прозрела. Поняла: попытки земного Ядра погубить Дитя есть не более чем дремучий инстинкт, а вот то, что делает Сопряжение - ошибка. Точное повторение той, что уже стала угрозой галактике! Сопряжение игнорировало решение, лежащее на поверхности! А Прозревшие - нет. Знаешь, почему? Потому что они не перестали быть. Не дали трансформировать себя в нечто иное, предпочтя исконный облик, а с ним и простые чувства. Например, любовь… Знаешь, отсюда мне слышно больше, чем когда-либо. Отсюда я слышу даже деление клеток в чреве той, что заняла твоё место…

Нет. Не должно так. Он человек. И умрёт человеком.

Казалось, туша раскрыла в удивлении единственный глаз. Роберт пустил по телу ток, сигнал к изменению. Как? Он не знал. Но знал, что умрёт он саха. Это важно. Это чрезвычайно важно!

— Мимикрия - первое, чему научили единобожцев их учителя. Этот псевдокульт поддерживают последние из арх. И он, поверь, имеет с религией не больше общего, чем я или ты. Удивительное подражание хищнику. И я приняла сторону единобожцев, милый Роберт, как и со временем вернувшийся Матвей. Я привела их на Ясную после войны. Я проложила им путь, вызвав подкрепление. И я открою им вход в Храм!

Куски информации налетали друг на друга всплеском всё ускоряющихся волн. Река мелела, каменистое русло оголялось. Время таяло.

— Но не они приговорили тебя к смерти, милый Роберт. Не держи на них зла. Ты должен был лежать в капсуле, в которой сейчас лежит Виктория. Она - случайность. Как и твоя смерть, в которой виноват не кто иной, как Иконников. Он отравил тебя ядом порождения стража. Не сделай он этого, ты бы вернулся домой. Ты бы стал скульптором - так было задумано. Как и твой друг. Никто, кроме него, не вынесет передаваемого на Землю количества информации. Организм твоего друга почти ассимилировал метаклетки, которые в свою очередь переработали вирус Q-рака. Он имеет огромный “ремонтный” ресурс, ведь метаклетки не позволят погибнуть своему носителю. Столько, сколько нужно. Последние арх знали это. Они многое знали и всё предусмотрели: твою резонансность, уникальность твоего друга, даже моё расположение к их замыслу! Вы двое служили им, даже не подозревая об этом! И должны были вернуться. Но солдафон тебя убил, милый Роберт.

Возле капсул стоял сухой, почти просвечивающий, бледный человек с большой головой и раскосыми взглядом над выступающими скулами. Он держался за пьедестал между белыми рисинами, но был прям, как в парадном строю. И улыбался.

Перед тем, как капсулы закрылись, Роберт положил частицу Инкунабулы на грудь Ивана. Ему она не навредит. Но чуть раньше сделал ещё кое-что важное: сам коснулся гладкого голубого камешка, какие в детстве швырял по зеркалу сибирской реки. Ненадолго, одним пальцем. С единственной просьбой к божественному Дитя. И оно откликнулось.

Где-то под придавленным модулем, в логове бессмертного беловолосого за выгнутыми решётками в ту же секунду померкло озеро и вспыхнуло посреди антрацита угольных столбов и кубов без окон и дверей, поросших сухим, ломким кустарником. А чуть позже, получив сигнал от единственного собрата, куда-то стремглав помчалась подвижная многоногая Смерть, чтобы успеть к временному шпилю, которого на том месте никогда не было и уже не будет…

Роберт не знал, кто такая Новая Ева. Но был совершенно точно уверен, что это не ребёнок Вики. Потому как почувствовал последней клеткой онемевшего языка: Виктория принесёт на Землю сына.

И этот ребёнок ещё вернётся на Ясную. Интуиция его никогда не подводила…

Глава 31. Белая королева

Он обещал Ивану застрелить его, если это случиться.

Едва Роман вынул пистолет, что-то белое размером с теннисный мяч врезалось в руку и выбило пистолет. Кисть отшибло, вибрирующая боль проглотила всё аж до самого локтя - как с размаху о бетонную стену врезал! И в тот же миг послышался клёкот. Как бы двойной, наслаивающийся один на один. Абориген рванул Романа со спины и заверещал, что нужно уносить ноги. Возможно, это была Карина, возможно, что-то ещё - не до выяснений. Иконников втащил его куда-то, и они провалились. А когда под ногами снова оказался более или менее ровный пол, стены вокруг дали понять, что в шаге - Храм.

— Слышишь?

Иконников вздрогнул, точно его ткнули дулом под ребро, сощурился и покачал белыми дредами:

— Нет… Ничего не слышу...

Он горбился, как если бы на плечи ему уже давно давил увесистый груз. Озирался пугливым, но настырным вором, ягодицы которого ещё жгло от соли, но желание поживиться было непреодолимо сильней - и вот он вернулся на место неудавшегося преступления.

Этот звук накатывал волнами. Плавными, неспешными, низкими. И почему-то обжигающе-холодными, как прибой где-нибудь на берегу метанового моря на Титане. Так гудело что-то очень знакомое. Но вот что именно, и откуда доносился звук, когда вокруг уже давно слышались исключительно голоса и ничего более, Роман никак не мог определить. Слишком много всего было в голове.

Коридор витой спиралью. Никаких распахнутых ворот. Никаких чаш с бурлящим жидким огнём Ясной в руках местных членистоногих атлантов. Даже фресок, наподобие тех, что украшали иные стены стеклянного тоннеля, которым они вошли под гору, тут не было. Зато прямо посередине - стеклопластиковый флакончик с маркировкой Союза. Из-под “эмины”.

Плевать. Пелена перед глазами заволакивала всякую перспективу, а по пятам следовала пустота, точно всё произошедшее с Романом с момента пробуждения на Ясной поглощал первозданный космос, не знавший света и тепла даже самой малой звезды. Забвение. Всё едино - что было и что будет. И смерти соратников теперь не важны. Даже смерть Саныча.

Ледяное спокойствие, абсолютное безразличие. И желание теперь только одно: взглянуть ей в глаза перед выстрелом.

Конец коридора озарила череда вспышек. Роман в несколько прыжков оказался там и прижался спиной к волнистой стене, выбрав на единственной развилке правую сторону. Он нисколько не заботился, последует ли за ним Иконников, и мелкими шагами приближался к углу, из-за которого виделось мерцание. Это было похоже на то, как если бы за поворотом время от времени включался старый кинопроектор и терпеливо сидели первые зрители трескучего чёрного-белого фильма. Но Роман слишком хорошо знал этот отсвет.

Там бил пулемёт.

— Они… уже… внутри… - абориген задыхался вовсе не от стремительного спринта. - Опа… Опаздываем!.. Нснаа… аиав… пнса… - вместо членораздельной речи с бескровных губ слетела пена.

За углом ждал зал тысячи колонн, каждая из которых - вертикальная витая лестница ДНК, светящаяся неоново-голубым. Зал немого эха, беспомощным призраком носящегося в свете ближнего ультрафиолета, где всё белое будто бы светится самостоятельно.

К каждой колонне из-под чешуйчатого пола примыкали по несколько корней, до которых так и не докопался Роберт в их первую вылазку и на которых остался лежать Иван. Исполинские нервы со всей планеты сходились тут, наполняя информацией вездесущие закрученные вертикали.

— На три часа!.. - Иконников бросился за ближайшую колонну. От его белых дредов в воздухе остался иллюзорный шлейф. Он был худ и бледен, а светящиеся белки глаз и ряды тупых зубов, точно он вместо них лампы себе вставил, вконец сделали его непохожим на человека.

Там шёл бой: слышались крики команд, мелькали тени, пулемётный отсвет озарял лес гигантских спиралей кратковременными образами пороховых газов - белыми кляксами, как от лопнувшего в воздухе мешка с мукой.

Четверо. Единобожцев должно быть четверо… включая Ольгу. И на кого бы они ни нарвались, Роман не позволит его опередить. Не для того столько прошёл. Не для того уже не раз умирал мысленно.

Иконников слева мелькал недолго, исчез спустя всего пару секунд. Что ж, как и было говорено, каждый сам за себя. Роман попёр почти нагло, практически беззастенчиво - едва прячась за полупрозрачными “стволами”. И вскоре увидел, кто вдруг решил опередить его в расправе с единобожцами.

Белотелые почему-то не стреляли. Короткие гладкие жезлы, загнутые на манер старинных пистолетов покоились на спинах без всяких креплений и были как бы приросшими к поверхности скафандра, которая издали казалась уже не глянцевой даже, а приторно-белой. Не высовываясь под заградительный огонь пулемётчика, они как ждали чего-то. Или кого-то.

И дождались.

Первого протоволна прошла насквозь: хилая грудная клетка потрескалась от следующего вдоха и посыпалась прахом. Ксенос даже сделать ничего не успел - так и осел, сложившись втрое. Только вот Роман забыл, как это теперь. От неожиданности дёрнул опорной рукой, и потому “вопль” ПИМа поразил наповал только одного. Второй отпрыгнул и невообразимым по быстроте движением выхватил из-за спины гнутый жезл. Но и только.

Пулемётчик заметил его раньше - три пули прошили “ферзя” со спины, украсив скафандр контрастно-красными розами выходных отверстий. Его предсмертный крик был точь-в-точь переливчатым кличем коршуна перед близким дождём.

Роман быстро сдвигался вбок, ни на миг не выпуская из поля зрения место, откуда работал пулемёт. И вскоре разглядел тех, за кем гнался столько времени. И, главное, среди них - её...

Узкая спина в приталенном сером комбинезоне, волосы по гладкой коже затылка едва наросли, но даже с такого расстояния заметно, что они светлые, почти блонд. Он видел Ольгу всего секунду, бегущей куда-то прочь, в призрачном сиянии. От него.

Сердце заколотилось бешено. Дыхание сбилось, а горло онемело, будто анестетика наглотался. Кадрами из цветного, но беззвучного фильма пронеслись моменты их совместной жизни, и болезненным метрономом застучала мозг одна и та же мысль - притворство, притворство, притворство. Даже её желание забеременеть любой ценой было ложью.

Вот это Роман должен бы, наверное, ощутить при виде Ольги. Но нет. Ничего не было. Сердце - стылый сухой камень, по трещинам которого стекает змеиный яд. Дыхание ровно, а мысли чисты.

Убивать.

Пулемёт работал куда-то в сторону Иконникова, и это дало Роману время на рискованный спринт. Он рванулся, жалея только об одном. Что сначала придётся разобраться с прикрытием, и только потом бежать дальше, за ней.

Фанатики проморгали его. Он влетел в наспех сооружённое из обломков колонны гнездо, как лихой гусар во фланг зазевавшейся пехоте. Его встретили двое - не испугом, но удивлением. Один даже успел схватиться за штык-нож от сто двадцать первого калашникова.

Что это было, не понял, наверное, никто. Мир стал белым, острым. Мир превратился в боль, как тогда, при разговоре с Кислых в шатре возле полумёртвой Бристоу. Роман очухался метрах в трёх от места, где только что наслаждался хрупким эффектом неожиданности. Теперь он лежал у колонны, глядя как на чешуйки пола с его лица летят бусинки крови.

Они возвышались над людьми, как оживший ансамбль изваяний Плеяд, наполовину уцелевший в Цюрихе: величественно и надменно. Две держат за горло болтающих ногами единобожцев, а третья пристально смотрит на него из-под фарфора безликой маски. И клекот, этот чёртов клёкот, что отзывается где-то в подсознании мельтешащей паникой - бежать! бежать!

Заткнуть тварей!

Роман подскочил, вскинул излучатель. Думал, что делает это быстро. Но в сравнении с белой троицей оказался сущей черепахой.

Она выбила оружие и схватила его за горло даже до того, как палец коснулся спускового крючка. Светящийся глянец её лица отразил его собственную физиономию - перекошенную, раскрасневшуюся от запертой в голове крови. Белотелая держала Романа на расстоянии вытянутой руки. Так, чтобы он не мог достать её. И наслаждалась.

Но недолго. Единобожец умудрился проткнуть душившую его руку штык-ножом, от чего вздрогнули все три белотелые. Хватка ослабла всего на миг, но ровно настолько, насколько было нужно. Роман подцепил большой палец гигантши и рывком заломил его.

Кислород пустил перед глазами красные круги. Он упал на пол и пополз спиной вперёд, хоть руки-ноги почти не слушались. Боевой опыт и логика кричали, что это - конец. Что он не успевает ровным счётом ничего. Что его прикончат гораздо раньше, чем удасться очухаться. И когда взгляд прояснился, смертоносным светящимся ангелом перед ним уже стояла белотелая. Только вот почему-то не нападала, а из-под маски сквозило… удивление.

Единобожец что-то кричал, остервенело работая штык-ножом. А под ним дёргалась поваленная и окровавленная статуя одной из Плеяд.

Трескучим воплем заложило уши. Роман бросился в обход своей опекунши, пока та не пришла в себя, - инстинктивно, не раздумывая. К недавним врагам. К людям, чтобы как те собаки при виде волка, вынужденно сбиться в стаю. Иначе шансов нет ни у кого.

Вторая Плеяда, казалось, одним движением сломала другому единобожцу шею и приблизилась к посмевшему убить сестру человеку. Но он каким-то чудом среагировал и отпрянул, взмахнув перед собой спасительным оружием. Это дало Роману те две секунды, чтобы успеть до хруста шейных позвонков победителя белотелой.

Он запрыгнул на точёную белую спину и вцепился древесным клещём - единственное, что успевал наверняка. Но сомкнуть “замок” на шее не вышло, она просчитала этот ход на раз. Какой-то дикий прыжок на месте, и вот он уже опять распластан по полу.

Пулемёт!

Привычная металлическая прохлада огнестрела была невообразимо приятна. Прямо перед Романом оказалась тонкая спина нависшей над внезапным союзником инопланетной мегеры. Справа её сестра: глядит на него, готовая ринутся и раскромсать тонкими длинными руками. И выбор.

Пока одна держит тебя в фокусе взгляда, во вторую не попасть ни при каких обстоятельствах. Роман знал это. Но всё же нажал на спусковой крючок.

Так и вышло: его опекунша не двинулась с места, зато та, что была спиной, точно глаза на затылке отрастила - кошкой-переростком сиганула вбок прямо из-под огня! Единобожец наверняка мысленно перекрестился - или что они там у себя делают? - потому как пули прошли мимо него в каких-то сантиметрах. Не будь дурак, он вмиг оказался рядом с вооружённым безопасником, выставив перед собой штык-нож.

И началась игра.

Белотелые исчезли, растворились среди витых стволов и замелькали вдруг с разных сторон белыми росчерками, точно могли перемещаться почти мгновенно. Лица их теперь были открыты: частоколы острых резцов - один к одному, чёрные провалы глаз-миндалей, брови ровным, одинаковым пунктирным шрамированием. Люди оборачивались резко, загнанным в ловушку зверьём, замечая движение уже на излёте, лишь краем глаза. И даже не поняли, как оказались спина к спине.

Клёкот пускал по коже волны колких мурашек. Роман слышал его впервые, точно. Но готов был поклясться, что наперёд знал тон каждого щелчка. Ничего жутче он в жизни не слышал! Даже визгливый повторяющийся “смех” Карины мерк перед этим, ведь если прислушаться, то выходило, что белотелые по-своему напевали мотив “Принца-ворона”!

Роман потряс головой, но это было не наваждение. Они откуда-то знали чёртов мотив, который постоянно звучал в их с Ольгой квартире!

Откуда, мать его?! Как?!

— No, no, no… - забормотал вдруг со спины по-английски единобожец. - It’s not real!.. No!

Казалось, он тоже знал этот мотив. Притом настолько, что, как и Роман, запротестовал, отказываясь верить. Только вот сам Роман гораздо меньше верил, что для какого-то нерусского незнакомого мужика, которого он почти убил несколько минут назад, и, чего греха таить, явно убьёт чуть позже, если выживет, песня из того треклятого мюзикла имела такое же значение, как и для него самого. Дело было в другом.

Это какая-то паническая атака, точно. Или псионная, шут её знает, где каждому - своё. Да какая к чертям свинячьим разница, когда плоды её оказались более чем увесистыми?

Фанатик с ножом заверещал перепуганно, как-то совсем по-детски, и принялся махать им перед собой. Не было больше никакого “спина к спине”.

— Shut up! Shut up, I’m said!..

Роман смекнул, что дело худо. Ноги сами сделали два шага в сторону, и нож едва не коснулся поясницы - единобожец махал им уже не глядя, просто по кругу, как если бы факелом отгонял скалящуюся нечисть в дремучей чаще. Глаза его остекленели, небритое лицо кривилось, а пена по подбородку дала ясно понять, что дни его сочтены.

— A-a-a-!!! - завопил он и бросился прочь.

Роман спиной ощущал тепло спиральной колонны и с некоторой досадой наблюдал за удаляющимся единобожцем. Труп этот америкашка, наверняка. Оставалось только дождаться. И думать, как быть дальше, ведь он - следующий.

Но вот секунда. Вторая. Третья. Бежит ведь, ничего не происходит!

“И город средь ветвей”.

Перспективу скорёжило, одна колонна наползла на другую и укрыла собой беглеца. Его крики смолкли, как и не было. Зато помимо мотива зазвучал голос из той самой постановки, так засевшей в голову Ольге.

“Долго будет тосковать по ней”.

— Пропускаешь слова, сука! - осклабился Роман и оттолкнулся от неверного укрытия. - Мимо о-о-строва… на… стре-ежень…

Он запел хриплым шёпотом, фальшиво, и двинулся туда, где скрылась Ольга. Туда же сбежал и её сбрендивший дружок, которому он был обязан прохладой пулемёта в руках.

— На просто-о-ор… речной волны-ы…

Фанатик лежал неестественно свёрнутым, сложенным, как будто его только что из дорожного чемодана достали: колени у ушей, кисти под задницей, локти смотрят вперёд, а голени прокручены в суставах и аккуратненько опущены за спину - как там и были. Даже пикнуть не успел.

— Выплыва-а-али… расписны-ые…

Роман прошёл мимо изувеченного, глянув только искоса. Белые росчерки мелькали на переферии то там, то тут, и отвлечься значило бы погибнуть. Он должен быть следующим. И стал бы, питай транслируемая прямо в мозг песня хоть что-то, кроме тихого гнева. Кольца холодной змеи обвивали одну-единственную мысль, давно ставшую стержнем, главным стремлением.

Добраться до Ольги и посмотреть ей в глаза. Даже если белых близнецов придётся положить с десяток.

— Стеньки Ра-а-азина…

Она выскочила справа. Двигалась невероятно быстро, ловко. Она наверняка разорвала бы Романа пополам и уложилась во время между ударами его сердца, не заметь он два чёрных провала посреди одной из полупрозрачных колонн на одиннадцать часов.

— Челны…

Воображение почему-то наделило вспышки недостающими звуками выстрелов. Пули прошли спираль навылет, и зияющие глазницы на той стороне опрокинуло. Белотелая на пути к нему заверещала, задёргалась и оступилась. Инерция крупного, длинного тела сделала его неуклюжим, она подалась вперёд слишком сильно, и Роману хватило этого короткого мига впритык.

Последняя Плеяда навалилась на него, сшибла и придавила. Он жал на спусковой крючок, глядя в черноту беззвёздного космоса её глаз и ощущая гнилостную вонь из маленького рта возле самого лица, раскрытого в крике, перескочившем человеческий слух. Она колотила руками по земле яростно, но каждый последующий выстрел усмирял её. И вскоре последняя из белой троицы испустила дух.

Роман глубоко вдохнул и, собравшись силами, скинул с себя долговязый труп. Дуло пулемёта нагрелось и прикипело к белой коже, впилось в него в районе таза, чуть выше. Он стрелял ей в самое чрево, по диагонали.

Цинк с патронами опустел - весь оставшийся боезапас ушёл на белотелую. Роман огляделся, по раскрошенной колонне определил направление. Да, она бежала туда. Вперёд. Только вперёд. Единственно в этом теперь смысл его жизни. Существования.

Снова этот звук... Волнами, да с такой знакомой амплитудой, что аж зубы сводит! Откуда он?.. Что же так гудит? Капсула гибернации? Нет. Не она…

На полу валялся гордеев. Роман быстро нагнулся и поднял пистолет, прошёлся по нему взглядом - цел и заряжен. Возможно, обронила как раз она, убегая слишком быстро и чересчур торопливо.

Прошедшие сквозь спираль пули задели ту в нескольких местах, и теперь там текла голубая фосфоресцирующая “кровь”, капая на чешуйки пола густыми, тягучими каплями прямо на нагие стопы прятавшейся тут Плеяды. Что бы это ни было, белотелые не применяли оружия, боясь его повредить. Но Роман же не боялся ничего. Ему было всё едино.

Но то, что увидел он спустя минуту, не могло оставить равнодушным даже его. Ему навстречу полз… доктор Сторци? Обширные пигментные пятна на старческой плеши кроваво-красного оттенка, кожа обвисла, меж ней и костями мышцы едва угадываются. Просвечивающий оттопыренные уши и глаза, светящиеся неоновыми бельмами. Живой труп. Потерявший клубок Ариадны слепец Тесей спустя пару десятков лет.

И вдруг слева - белые дреды. Роман инстинктивно отшагнул и укрылся за одной из колонн. Это лучше, чем просто стоять посреди витого леса. Иконникову сейчас веры нет. Никому нет веры.

Абориген сходу наступил голому старику на спину, нагнулся к нему, заглянул в бельма.

— Ты… меня… слышишь?.. - его голос был насквозь пропитан торжеством. - Я… почти… пришёл… Слышишь меня… старуха?.. Скоро свидимся!..

— Оно уже здесь, - засипело человеческое чучело, придавленное к полу. - Ты опоздал.

— Врёшь!..

Беззвучная вспышка, и лысая голова некогда учёного ударилась об пол. Роман не шевелился. Что-то подсказывало ему замереть и ждать.

— Выходи…

Внутри спокойствие и холод. В руках - металл автоматического пистолета. Роман ни одним мускулом не пошевелил.

— Выходи… я тебя… не обижу…

Иконников смотрел не в его сторону. И говорил не ему. Он шёл прочь, сначала неторопливо, как опытный грибник в начале сезона. Затем быстрей, на полусогнутых, держа наизготовку автомат Альянса.

Роман двинулся тенью. Но вдруг понял, что не успевает - абориген ускользнул с того места, где только что был, и появился вообще в другом. И уже вовсю бежал, точно кого-то преследовал.

Его как холодной водой обдали - опередить! Роман бросился следом, но успел пробежать какую-то жалкую дюжину шагов, прежде чем понял, что торопиться больше незачем.

Они стояли вдвоём, будто давно ждали его, и казалось даже, что в обнимку. Абориген держал одной рукой её за тонкое горло, а второй - с нечеловеческой лёгкостью автомат. Дуло упиралось ей сбоку в рёбра, она даже не трепыхалась, будто смирившись с тем, что теперь уже точно - всё. И смотрела прямо на Романа глазами, полными слёз. Она не думала, что всё закончится вот так. Переоценила себя. Она всё бы отдала, чтобы повернуть время вспять, чтобы поступить в роковой момент иначе. Но это было невозможно. Даже тут. На Ясной.

— Скажи ей… чтобы открыла… вход….

Позади Иконникова высился монолитный шпиль, похожий на закрученный рог, вершина которого утопала в озере голубой жидкости, что вяло возмущалось в чаше купола над ними.

— Скажи… пусть откроет… вход в Купель!.. - слетела с бескровных губ пена, и через миг они расплылись в безобразной торжествующей улыбке, обращённой к пленнице: - Вот она… моя истинная Виктория!..

Волны звука накатывали оттуда, сверху. Роман почти ответил себе, что гудело так знакомо.

Он поднял пистолет и нажал на спусковой крючок - спокойно, даже буднично. Длинная очередь вычертила красную линию на сером приталенном комбинезоне, а следом и на худой груди недочеловека. Удивлению в глазах Иконникова не было предела. Они оба рухнули и забились в короткой агонии.

Роман приблизился к женщине-единобожцу, сел рядом на корточки и протянул руку. Закрыл ей глаза, ещё миг назад смотревшие на него с бессильным сожалением и запоздалым желанием жить. Затем поднялся и взглянул вверх.

Слово откроет ему путь. Ведь у его ног лежала не Ольга.

Глава 32. Deus ex

Небо - молоко.

И глаз не отвести, не хочется. Вечность бы смотреть на него, такое прекрасное, такое… чистое. Вдыхать его прохладу, ниспадающую клубящимися маленькими облачками, ощущать её кожей лица, как прикосновение кого-то…. кого-то незапятнанного, бесхитростного, изначального. Беззащитного, прячущегося за этим молоком, как за износившейся от времени ширмочкой на старинной русской печи.

Но нет. Пока - нет. Нужно встать. Подать сигнал рукам-ногам, пробросить электричество по усталым синапсам, чтобы гудящее тело задвигалось, встало, огляделось. Надо идти дальше. Двигаться вперёд. Ничего ещё не закончено.

Роман очутился тут через боль. Как если бы его самого, всё его тело вдруг превратили в ток и пропустили по витому столбу-электроду, уходящему в озеро голубой светящейся жидкости, а после снова низвергли до уровня утлой плоти, несовершенного биологического механизма, пребывающего в постоянном обратном отчёте, медленно и неизбежно гниющем.

Одежда осталась при нём, как и пистолет. Значит, попал он сюда никаким не “током”, а вполне себе ногами, пусть и помнится это... так. Роман уставился на воронёный ствол в раскрытой ладони, как на инопланетную букашку, которой следует придумать название. Он помнил, что очень уважал эту конструкцию. Памятью интуитивной, подкоркой помнил. Только вот наименование этой конструкции никак не шло на ум.

Рядом кто-то был. Роман с трудом поднялся, ощущая смутно, что вроде бы что-то упускает. Что должно бы как-то по-другому реагировать на стороннее присутствие, опасаться, быть готовым. Это было похоже фантомную боль, когда исцелённый от карциомы орган ещё какое-то время болит, хоть угроза и в прошлом.

Существо испугало бы его. Раньше. Оно походило одновременно и на млекопитающее, и на насекомое высотой в полтора метра: длинные усы-вибриссы, немигающие глаза и передние хваты в “молитвенном” жесте, которые то и дело вдруг расслаиваются, и оказывается, что это - длинные подвижные “пальцы”. Оно было как бы нереально, полупрозрачно, соткано из сизой дымки с тонюсенькими канальцами фиолетовых вен. Стояло на месте, не реагировало вообще ни на что, а к его нескольким “ногам” примыкала витая спираль одной из множественных колонн Храма, что остался внизу.

Колонна - его постамент. Существо было как бы проекцией, над которой витал растраивающийся символ.

— Она прекрасна, правда? Квинтэссенция вида.

Роман обернулся и увидел Алексея Корстнева. Лёшку, задорного, живого умом спорщика, готового в любой момент поддержать его семью приятеля и соратника по космоходству. Он был бледен и устал. Ладони рук стёрты почти в кровь, пальцы распухшие от непривычной нагрузки, форменный комбинезон на коленях и локтях порван, как если бы он волок под вражеским обстрелом тяжеленный, но бесконечно важный цинк с боеприпасами.

И не было к нему ничего. Пусто. А должно же быть! Ну хоть что-то! Столько всего, столько! Да где ж она, где змея?!..

Но Роман спросил действительно важное ему:

— Где Ольга?

— Здесь, - развёл руками сын начлаба и устало улыбнулся.

Что-то в его глазах остановило Романа от просьбы её позвать. Что-то нехорошее, тяжёлое. Роман почему-то еле вдохнул, на миг пропитавшись этим.

— Отведи меня. Я хочу к ней.

— Да, конечно. Пойдём. Ведь так и задумано. Тут я Прозревших не подвёл.

Тело двигалось с трудом, но не от усталости. Приходилось осмысливать чуть ли не каждый шаг, будто мозг вдруг разучился работать автономно, без участия сознания. На них накатывал невидимый прибой. И гудение это было воплощением тревоги.

Вокруг стояли другие существа. Множество, великое множество, среди которых выделялись несколько видов со знаком-трезубцем. И на фоне всего этого - тьма. Непроглядная, чернее чёрного, как полное отсутствие всего, абсолютное небытие. Роман даже обернулся, прослеживая взглядом её границы. Она была всюду. Окружала их неразрывным кольцом. Извечно. Изначально.

И напирала.

— Всё это наши предшественники, Роман Викторович, - опять подал голос Лёшка. Он шёл чуть впереди, не оборачиваясь и ничего не опасаясь. Знал будто, что ничего ему не грозит. Или попросту уже достиг всего, чего хотел, и собственная жизнь ему теперь была не важна.

Роман молчал. Не смотреть на окружающих существ не получалось, ведь ежесекундно мерещилось, что они сами на него смотрят. Вот только грозная ящерогорилла с тупой шишкой на лбу - кукла куклой. Шаг ближе, и - раз! - в жёлтых глазах вспыхивает чьё-то присутствие. Она глядит на Романа с интересом, и вроде бы даже оценивающе. Провожает до последнего, а потом этот же взгляд несмело, но жадно колет его с лица существа, поросшего вместо волос по всему телу тонкими корнями. Это не лицо даже в привычном смысле. И не глаза. Но внимание от него ощутимо, как и то, что природа его одна и та же. Как если бы от тела к телу перескакивал бестелесный любопытный призрак ребёнка, пока ещё не уверенный шалить ли ему, или же не стоит.

Один из постаментов пустовал и явно выделялся среди прочих. Дело даже не в том, что к нему снизу не примыкала витая “лестница” ДНК-колонны. Он был шире, выше, и напоминал чашу, спасённую из Эрмитажа и вывезенную обратно на Алтай, на одном боку которой виднелось несовершенство, отчего-то так похожее на оттиск части человеческого тела. Будто когда-то в неё был частично впаян человек, и притом не так давно, ведь если присмотреться, можно ещё разглядеть, как исчезают кусочки серой ткани, из которой шили комбинезоны космопроходцев. Это был шеврон с рукодельной надписью биметаллической нитью, буквы которого уже большей частью истлели.

— Твоё место?

Лёшка остановился. Обернулся, и Роман отшагнул, увидев его лицо. Он… таял. Истончался, стирался, переставал существовать.

— Нет, мне здесь не место. Как и Валентине Богдановне, - он указал на оттиск. - Как и Андрею Иконникову. Тут никому не место. Кроме неё. Это место стража. Когда он погиб, Кислых продержалась достаточно долго. Она была сильная. Великая женщина, роль которой ещё оценят.

— Где Ольга?

Корстнев-младший вытянул руку и указал на ту сторону гигантской чаши. Роман пошёл по кругу, ощущая как всё его естество начинает гудеть на одной частоте с накатывающими оттуда волнами.

Там стоял громоздкий контейнер, намертво приваренный “Кротом” к транспортной платформе, чьи колёса, даже запасные, лопнули от выпавшего на их долю пути. Посередине - большой люк из толстого стеклопластика. А в нём лицо. Её лицо.

— Всё должно было случиться иначе, Роман Викторович, - слова эти вовсе не были оправданием.

Роман открыл контейнер и отступил.

Реаниматор, этот громоздкий медицинский спрут был урезан, обломан и сжат, отняты абсолютно все его части, кроме той, что отвечала за поддержание жизни. Ольга лежала на нём едва пристёгнутой, нагой, усыпанной порт-инъекторами и измаранной несмытыми кровоподтёками и желтизной застарелых синяков. Неподвижной. Почти мёртвой.

Со сломанной шеей.

— Она дралась, - донеслось со спины.

Роман обернулся резко, рывком - убить. Но нельзя убить мёртвое. Алексей Корстнев уже почти не существовал. Он сидел на белом полу перед ним, и тело его просвечивало. Сияли только глаза - живым торжеством свершившего священный акт самопожертвования фанатика. В них не было даже тени раскаяния.

— Она узнала всё раньше, чем надо было. Пришлось поступить кардинально, но плод цел, ведь это самое важное! Да и ты всё равно здесь…

Горло как зацементировали. Слов больше не было. Не было вообще ничего. Вся его жизнь сейчас теплилась в ней, в едва дышащей с помощью оскоплённого агрегата женщине. Без неё его нет.

— Я хочу, чтобы ты знал, Роман Викторович, - Лёшка глядел ему в глаза. - Твоя жизнь не важна. Как и моя жизнь. Даже её, - он с трудом кивнул в сторону Ольги, - жизнь в сущности ничто. Мы на пороге создания жизни несравнимо более важной, чем чья бы то ни было в галактике. И когда бы то ни было.

— Грёбаные… Грёбаные фанатики… - выдавил кто-то за Романа.

— Мы учёные. Наш бог - познание, и наука пророк его. Религия лишь ширма. Мимикрия под естественного врага, если угодно. Нас этому научили Прозревшие.

Перед глазами перрон и две родные женщины, наотрез отказавшиеся уходить в эвакуацию. Для верхушки единобожцев они были расходником. Смазочным материалом, без которого шестерни заскрипят и выдадут работу всего механизма. Они искренне верили. В бога. В единого бога, как в олицетворение прекращения распрей человечества, в которого, думали они, верят все их братья. Оказалось, не все.

— Тепло, - изменившимся голосом сообщил Лёшка, глядя куда-то перед собой. - Тут тепло, Роман Викторович. Все мы возвращаемся в тепло. Но это не бесконечно. Если не найти решения, тепло остынет. Но мы найдём решение. Сейчас вводные Инкубатора верны, потому что Прозревшие сумели выйти из Процесса. Взглянуть на него извне. И показать нам, вложить нам в руки величайшие знания. Мы впустим тепло в нашу реальность, Роман Викторович. Мы воплотим протоматерию так, как это случилось однажды, и не допустим ошибки. Мы положим начало новому творению!..

Почему он не может перестать слушать его? Почему слышит и понимает каждое слово?! Почему, чёрт подери, проникается им?!

— Через нас вселенная познаёт сама себя, - оболочка Корстнева-младшего стала почти прозрачной. - Мы умираем и возвращаемся с толикой информации о ней обратно, почти как в сервер, чтобы вскоре возродиться снова. И снова. Пока сервер не найдёт решения. Какого? Что сервер ищет? - Роман молчал. - Мы не знаем. Никто не знает. Но это точно в цивилизационном масштабе, иначе не было бы самого Процесса, этого насилия над целыми видами разумных существ. Суть решения ускользнула даже от Прозревших, и уж тем более - от Сопряжения. История всей нашей цивилизации не более чем сценарий мюзикла, наиболее важные роли в котором поют избранные актёры, инструменты режиссёра.

Его больше не было. Лёшка растворился начисто, оставив после себя пустое место, как и не существовало его в их с Ольгой жизни. Но голос всё ещё звучал в голове застывшего изваянием Романа, и не различить никак - его ли это собственные мысли, или же нет.

— Последняя война не была противостоянием Альянса и Союза. И её нельзя было предотвратить. Так Ядро Земли попыталось уничтожить нас. Но оно не преуспело. Армантроп нанесла урон непоправимый, да только его было уже не достаточно, чтобы отрезать нас от путей сообщения с Ясной. Наших приготовлений это не остановило. Мы привели Слово в Храм, мы привели в Храм тебя, плод в чреве жив - упущенные Сопряжением катализаторы внесены! И Инкубатор запущен. Новая Ева найдёт решение Процесса. Только позволь ей родиться…

Роман скользил взглядом по исхудавшему лицу супруги, по каждой редкой морщинке, которые она ненавидела ненавистью молодой женщины, по закрытым глазам, что больше не посмотрят на него задорно и лукаво. Спускался по шее, груди, и остановился на животе.

Пистолет - никчёмная железка - упал под ноги. Роман приблизился, потянулся к родным, почти не изменившимся после “прыжка” чертам шершавой рукой, но побоялся, что даже таким прикосновением может убить.

Она дралась. Билась львицей, попавшей в сеть. Даже в таком состоянии Оля смогла дотянуться до него. Спасла жизнь ему, дав понять, что она здесь и не сдаётся. Тогда, в чаще, под гнётом сотненогой Карины, белый шум, отпугнувший тварь - это она.

— Как можно… - голос Романа просел, он вдруг задрал голову, проорался от бессилья в молоко над головой, сглотнул и посмотрел собственные руки. Они таяли. - Как можно создавать жизнь, жизнь же уничтожая? Вы просто использовали нас. И так же сейчас используете Дитя - насильно.

Дитя…

Роман опять посмотрел в молочное небо, но уже беззлобно. Будто откликнувшись, что-то сверкнуло в нём - голубовато, неявно. И он сделал шаг к чаше. Положил руку на оттиск. Тело почти не слушалось, пальцы отказывались цепляться за выступы, но он всё же полез на самый верх.

Тут. Вот на этом самом месте кружился страж. Тюремщик, как назвала его Рената. Роман помнил его перекошенное злобой морду. Страж боялся. Чуял, что влиять на Слово не сможет, пока жив он, Роман. И правильно чуял, гад, правильно…

Ну, какое оно, Дитя?..

Роман поднял лицо к небу.

Звёзды. Миллиарды голубых точек в сияющем облаке космической пыли. Они кружили, каждая непохожа на сестру, но с одной на всех чертой - явным несовершенством формы. Если это была сфера, то обязательно чуть вытянутая, если октаэдр, то со смещённой вбок гранью, если цилиндр, то изогнутый. Танец частичек то ускорялся, то замедлялся, это было похоже на живую шаль скворцов в закатном небе родного Барнаула. Дитя никак не могло собраться. Та самая ущербность, неправильность её фрагментиков не позволяла им состыковаться, остановиться хоть на миг, создать хоть что-то постоянное, и оно вновь и вновь рассыпалось, чтобы пробовать и пробовать соединиться.

И так до бесконечности.

Дитю было больно. Но даже через боль оно смотрело своими глазами-озёрами в ночное небо планеты-тюрьмы. Любовалось звёздами и воображало себя их сестрой. Звало их. Мечтало.

Но на зов откликнулись не те. Как кровожадные москиты, на Ясную бросились полчища различных мыслящих вредителей, преследующие цели, одна другой глобальней. У всех были планы на Дитя. Каждый хотел подчинить её своей воле, эксплуатировать - кто для себя, кто во благо галактики и выживания всего. И никто не спросил, чего же хочет само Дитя?..

Когда Роман опустил глаза, его ноги уже по колено погрузились в протоматерию. Он горел. Умирал, потому как не резонировал, но больно не было. Дитя смотрело сверху прямо на него и щадило его, убирая возможные страдания мыслящего москита, который не обидел её ни разу.

Он - единственный, кто сможет повлиять на Слово. Сказать, что нужно сделать: убить ли, прекратив страдания этого грандиозного существа, или же нет. Первое прельщало простотой. Нет последствий. Нет боли. Ничего нет. Но…

Ольга бы так не поступила. Они мечтали родить дочь. Жизнь подарить, а не отнять.

И Роман взмолился. Впервые, по-настоящему, сквозь поток неостановимых слёз он трепетал в истовой молитве. Он просил Дитя только об одном: в последний раз услышать голос. Её голос, за которым он шёл убивать и умирать.

Гудение снизу оборвалось. И в тот же миг в тающие руки легли тонкие ладони. Роман поднял взгляд медленно, с усилием - даже такое простое движение уже давалось ему нелегко.

Оля опустилась рядом с ним на колени - чистая, незапятнанная. Прямо в протоматерию, заживо сжигающую её супруга. Роман смотрел на неё жадно, вбирал каждый миг с ней. Чувствовал, ощущал пульсацию жизни внутри неё. Она была беременна. И она родит. Да. У них будет дочь.

Дитя будет жить.

Роман повалился Ольге на колени. Он дрожал всем телом, кожа его плавилась и стекала, а жидкий огонь Ясной брался за мышцы. Роман ждал. И она запела.

Это была дивная колыбельная, которую он никогда не слышал. Даже язык был незнаком, звуки чудились выкрученными, слова почти не отделялись друг от друга и лились неторопливым потоком. От колыбельной становилось тепло. И небо, молочное небо, от которого так не хотелось отрывать взгляда, теперь останавливалось. Мельтешение стаи голубых “скворцов” уступало месту плавному центростремительному движению.

Дитя наконец собиралось.

***

Что-то не то! Не то! Так больно при перерождении ещё не было никогда!

Иконников верещал, остывая у самой кромки голубого озера, из которого выходил обновлённым на протяжении стольких лет. Казалось, вся боль Дитя по неведомой причине обрушилась на него. Если так будет каждый раз, он не выдержит! Нет! Это не выдержать никому!

Вокруг - не его пещера. Нет столов, нет шатра с негниющим трупом Джессики, которой он пользовался, как безвольной игрушкой. Есть столбы: прямой чёрный антрацит в неподвижное сизое небо тумана. И кубы без дверей и окон, поросшие приставучим ломким кустарником. Мир, из которого нет выхода. Никогда не было. Тюрьма.

Ужас наполз внезапно, беззвучно - в механическом городе больше ничто не звучало. Ужас сломал и обездвижел.

Она... Она! Она!!!

Сколопендра схватила аборигена привычно-неторопливо. Он никогда не убегал от неё - не мог. И принялась так же привычно-неторопливо его поедать, работая двойными мандибулами.

Незачем спешить. Можно и посмаковать. Ведь ей предстояло делать это многие тысячи раз.

***

Человек раскрыл глаза. Вдохнул, но понял, что дышать не стоит - атмосферы нет. Конечности неуклюже висели в воздухе, было совершенно неясно, где он, как тут оказался.

И, главное, кто он.

Человек помнил только смутные образы. Чёрно-жёлтые сны, от которых осталось лишь смешение неприязни и почему-то тёплого чувства привязанности. И ещё, перекошенные страхом лица, озаряемые вспышками выстрелов…

За иллюминатором - планета. Зелёное чудо в обрамлении диадемы из сцепленных меж собой по экватору материков. И стягивающийся вокруг неё, видимый только в ближнем ультрафиолете кокон. Будто чудесную планету спешил окутать от остального космоса паук.

— Ясная, - зачем-то констатировал человек, как делал когда-то.

Это название ничего не сказало ему. Оно выскочило из-под чёрно-жёлтых снов внезапно, чтобы больше никогда не появиться в его жизни. В новой жизни нового человека, которому предстояло положить начало совершенному виду вне заданных правил космической игры.

Но что-то мелькало там, на почти белой поверхности. Что-то привлекло-таки внимание человека. Огромный рисунок на теле каменистой породы, среди тяжёлого песка. Геоглиф. Человек никак не мог определиться с тем, что он видит. Будто кто-то внутри него вдруг зашевелился, отвоёвывая себе пространство - нагло, смело. Кто-то с собственным мнением. Кто-то посторонний, притом заявляющий ничуть не меньшие права на это новое тело.

Трезубец в обрамлении спиральных кругов на поверхности Ясной походил то ли на птицу-феникса, раскинувшую крылья, то ли на трёхпалый жест, этакое “вулканское приветствие”.

Человек глянул на свои руки с интересом.

Они больше не тряслись.

Эпилог

Одинаковые девушки орудовали над капсулами квантовых приёмников в полном молчании и тишине, нарушаемой разве что мерным гудением. За окном чернела ночь. Без ветра, без звёзд, без снега и даже воя сирен человеческих машин. Густая и холодная. Почти как опустевший космос, что мучил в видениях вот уже на протяжении нескольких эпох.

Арх выпрямилась, когда панель состояния показала удовлетворительные параметры начала “прыжка”. С Ясной прибывали двое. Не те, кто должен бы, ведь вместо резонансного индивида случайно выжил совершенно иной. Впрочем, это мало что меняло. Эта ночь для истории человечества станет знаковой, ведь при удачном стечении обстоятельств внешний космос скоро будет вытеснен другим.

Внутренним.

Появление в лаборатории Ядра отдавало рябью в глазах. Арх поморщилась, ощущая болезненный резонанс между телами, но осталась на месте. Теперь сопротивляться смысла не было. Пришло время дипломатии.

— Я продолжу парадигму, - бесцветным голосом оповестила девочка, сидя на кушетке неестественно прямо, вытянув шею и немигающе раскрыв раскосые изумрудные глаза. - Всякое вмешательство в ход Процесса я расцениваю как угрозу и применяю соответствующий инструмент.

— Поздно. Всё уже сделано.

— Существование цивилизации вне Процесса неприемлемо. Ошибочно.

— Мы тоже ошибка, - арх повернулась к гостье обеими телами одновременно. - Но что есть эволюция, если не череда удачных ошибок?

— Однажды ошибка уже стала угрозой всему.

— Однажды ошибка, - возразило первое тело.

— …стала началом всего, - завершило второе.

Раскосые неживые глаза девочки смотрели между ними, в пустое место. Арх ждала. Ядро не отвечало с минуту, и минута эта была страшна своей длиной. Чтобы вычислительные мощности планеты так надолго уходили в просчёт?..

— Твоё уничтожение больше не имеет смысла, - заговорила девочка, оставаясь неподвижной. - В нынешних реалиях гораздо продуктивнее радикально иное решение. Я обязана исправлять парадигму развития человечества, но все возможные её варианты уже не отвечают условиям Процесса. Слишком много неизвестных: Q-рак, который скоро охватит человека как вид, белая саранча, которой отныне известны мои координаты, запуск нового Инкубатора, в котором человечество выступает катализатором, неосапиенс, который вскоре вернётся сюда со своими целями.

— Мы знаем конечную цель Процесса, - осторожно заявила арх.

Взгляд девочки дрогнул и поплыл сначала к одному телу, затем к другому. Она словно проснулась: заморгала быстро-быстро, тряхнула русыми волосами, как бы прогоняя остатки сна.

— Ответ на этот вопрос не нашли десятки тысяч моих предшественниц и сотни тысяч моих сестёр. Это либо ложь. Либо самонадеянность. И то, и другое контрпродуктивно и опасно.

Арх смолчала. Как бы ни походило Ядро на живую девочку-человека, как бы ни говорило оно живо и настояще, оно - машина. Мёртвый механизм, не способный понять причин, что движут живыми. Ядро всего лишь инструмент в руках того, кто начал Процесс. Не особо точно выбранный для этой цели, либо же просто балансир, сознательно бесперспективный противовес.

И последние арх почти взяли его в свои руки…

— Наш вид когда-то с боем покорил Ядро собственной планеты. Мы проникли во внутренний космос силой и были вынуждены сражаться вместо того, чтобы искать ответы сообща.

— Симбиоз, - произнесла девочка бесцветно.

— Симбиоз, - кивнули близняшки. - Ты можешь стать единственной, кто довершил заданное. С нашей помощью.

Ядро пару секунд опять смотрело между телами арх, будто просчитывая все возможные варианты предстоящего решения. В конце концов девочка спрыгнула с кушетки и пошла к выходу.

— Я впущу людей во внутренний космос, - оповестила она у самых дверей. - Чтобы выстоять перед белой саранчой, необходимы технологии вне моей парадигмы.

И арх осталась одна. Панели состояния капсул давно уже оповестили о завершении “прыжка”. Близняшки разошли в стороны, коснулись их.

Капсулы раскрылись, являя двоих выживших: молодого мужчину и покалеченную девушку.

Частицы Инкунабулы не было с ними. Как и планировалось, она выполнила свою роль - внесла всю хранимую информацию в сознание индивидов во время “прыжка”. Неисчислимое количество данных по новому Инкубатору теперь лежали прямо перед арх, заключённые в головах этих людей. Но это было не всё.

Девушка без части руки носила плод, и вышло так, что новая жизнь внутри неё оказалась накрепко сцеплена с Инкунабулой. Арх не знала, чем это обернётся. Родившись, такое существо запросто могло бы влиять на процессы внутри Инкубатора, что увеличило бы шансы осуществить задуманное. Или же всё разрушить.

Арх приняла решение оставить жизнь этому плоду.

Она сознательно совершала новую ошибку.

Конец.

От автора. Вот и завершена дебютная история. Спасибо вам, друзья, что были со мной эти два с половиной года, комментировали и поддерживали. Буду рад лайкам на этом сайте, комментариям и наградам. Как и рекомендациям. Всё это - способ продвижения в современных реалиях сетевой литературы. Надеюсь, вам было интересно.

НиК.

Оглавление

Глава 1. Изумрудный город

Глава 2. Наполовину ложь

Глава 3. Стеклянный саркофаг

Глава 4. Запоздалый клич

Глава 5. Былые враги

Глава 6. Парад двойников

Глава 7. Клубок противоречий

Глава 8. На пороге

Глава 9. Теория заговора

Глава 10. Из глины

Глава 11. Последний скульптор

Глава 12. Завеса тайны

Глава 13. Небесный паук

Глава 14. Грани гордости

Глава 15. Механический город

Глава 16. Привкус смерти

Глава 17. Голос закулисья

Глава 18. Алгоритм эволюции

Глава 19. Необратимые преображения

Глава 20. Если друг...

Глава 21. Подол Истины

Глава 22. Собачий схрон

Глава 23. Дар данайцев

Глава 24. Мир наизнанку

Глава 25. Иуда Иуд

Глава 26. Вопрос веры

Глава 27. Тишина предвечная

Глава 28. Дежа вю

Глава 29. Клин клином

Глава 30. Двойной агент

Глава 31. Белая королева

Глава 32. Deus ex

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg