«Странная история дочери алхимика»

Странная история дочери алхимика (fb2) - Странная история дочери алхимика [litres] (пер. Анастасия Альбертовна Дубинина) (Невероятные приключения клуба «Афина» - 1) 2278K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Теодора Госс

Теодора Госс Странная история дочери алхимика

Здесь обитают чудовища.

* * *

Мэри: – Не думаю, что это подходящий эпиграф для книги.

Кэтрин: – Тогда сама ее и пиши. Честно, просто не знаю, зачем я на это согласилась.

Мэри: – Потому что нам нужны деньги.

Кэтрин: – Как обычно.

Глава I Девушка в зеркале

Мэри Джекилл смотрела в открытую могилу, куда опускали гроб ее матери.

“Я есмь воскресение и жизнь, говорит Господь”.

Снова начался дождь. Вернее, не дождь, а пробирающая до костей слякотная морось, означавшая лондонскую весну.

– Раскройте зонтик, моя милая, иначе промокнете, – сказала миссис Пул.

Мэри послушно раскрыла зонтик, хотя ей было все равно, промокнет она или нет. Вот они все стоят, собравшись вокруг прямоугольной ямы в земле серого кладбища Сент-Мэрилебон. Преподобный Уиттейкер читает молитвы по требнику. Сиделка Адамс выглядит мрачно – а разве когда-либо было иначе? Кухарка вытирает нос платочком. Энид, горничная, всхлипывает, уткнувшись Джозефу в плечо. Той частью разума, которая отвечала за оплату счетов и обсуждение хозяйства с миссис Пул, Мэри подумала, что надо бы поговорить с Энид – не слишком ли вольно та ведет себя с лакеем? Элис, судомойка, держится за руку миссис Пул. Сама экономка стоит с бледным и торжественным лицом – впрочем, опять-таки, это ее обычное выражение.

«Блаженны усопшие во Господе, ибо, говорит Дух, обретут они отдых от трудов своих».

На дне прямоугольной ямы стоял гроб, а в гробу лежала ее мать, одетая в голубое шелковое платье – свадебное, подобранное некогда под цвет ее глаз, теперь навеки закрытых. Одевая покойницу, Мэри и миссис Пул осознали, как она исхудала за последние несколько недель, совсем высохла. Мэри собственноручно расчесала седые волосы матери, все еще пронизанные нитями золота, и прикрыла прядями ее худые плечи.

«Ибо сие рек Ты при сотворении моем, говоря: прах ты, человек, и в прах возвратишься. Все мы возвращаемся во прах; но и во гробе мы будем воспевать – Аллилуйя».

– Аллилуйя, – отозвался нестройный хор, состоявший из миссис Пул, сиделки Адамс, кухарки, Джозефа и Элис. Энид продолжала всхлипывать.

– Аллилуйя, – с секундным опозданием произнесла Мэри, выбившись из общего ритма.

Она протянула зонтик миссис Пул, сняла перчатки и встала на колени у края могилы. Набрала в ладонь горсть земли и бросила ее на крышку гроба. Слышно было, как комочки дерна застучали по дереву – немногим громче, чем капли дождя. Сегодня пополудни могильщик насыплет над гробом аккуратный холм – так могила и останется до того дня, когда привезут надгробный камень с надписью «Эрнестина Джекилл, любимая супруга и мать».

По крайней мере наполовину это правда.

Мэри не торопилась подняться с колен, хотя влага постепенно просачивалась ей сквозь подол платья и глубже, сквозь чулки. Наконец она встала и забрала у экономки свой зонтик.

– Миссис Пул, будьте добры, отведите всех обратно в дом. Мне нужно расплатиться с преподобным Уиттейкером.

– Да, мисс, – отозвалась миссис Пул. – Хотя не хотелось бы оставлять вас одну…

– Пожалуйста. Я уверена, Элис уже проголодалась. Обещаю, что совсем скоро к вам присоединюсь.

Сейчас она пойдет в церковь вслед за преподобным Уиттейкером и внесет пожертвование в реставрационный фонд прихода Сент-Мэрилебон. Но до этого ей хотелось провести несколько мгновений наедине с матерью. С тем, что осталось от Эрнестины Джекилл, запертой в деревянном ящике, о крышку которого стучали капли дождя.

Мэри: – А обязательно начинать со сцены похорон? Может, лучше с чего-нибудь другого? Я-то думала, ты сразу перенесешь читателя в гущу событий, так сказать, in medias res.

Прежде чем Мэри успела остановить ее, Диана нагнулась над трупом Молли Кин, пачкая в крови носки ботинок и край платья. Низко склонившись над убитой, она разжала ее закоченевшую руку и вытащила то, что девушка зажимала в кулаке: металлическую пуговицу.

– Диана! – воскликнула Мэри.

Мэри: – По-твоему, это in medias res? Никто же ничего не поймет, если у книги будет такое начало.

Кэтрин: – Тогда перестань наконец учить меня писать.

Не было смысла долго стоять здесь в бездействии. Тем более что Мэри сегодня ждало множество дел. Она взглянула на часы – уже почти полдень. Развернувшись, девушка прошла под серой аркой кладбищенских ворот и вошла в ризницу Сент-Мэрилебонской церкви, где ее ожидал преподобный. Целых десять фунтов в реставрационный фонд… Но, в конце концов, она же – мисс Джекилл, которую крестили и конфирмовали в этом приходе. Ей не положено жертвовать меньше.

Из тишины храма она вышла на шумную Мэрилебон-роуд, полную экипажей, и двуколок, и уличных торговцев, громко расхваливавших свой товар по обе стороны улицы. Хотя это было не по пути, она сделала небольшой крюк через Риджентс-парк. Обычно прогулка по парку придавала ей душевных сил, но сегодня даже розы, едва начавшие расцветать, клонили головы под тяжестью дождевой влаги, даже утки в пруду, казалось, были не в духе. К тому времени, когда Мэри дошла до респектабельного и солидного кирпичного здания – дома номер 11 по Парк-Террейс, где она прожила всю жизнь, – она окончательно устала и промокла, невзирая на зонтик.

Мэри сама открыла дверь – что, несомненно, должно было расстроить миссис Пул, – поставила зонтик в стойку и остановилась перед зеркалом в прихожей, чтобы снять шляпку. Увидев собственное отражение, она на миг замерла, словно зачарованная этим зрелищем.

Лицо, смотревшее на нее с той стороны зеркального стекла, было бледным, с темными кругами под глазами. Даже волосы Мэри, обычно средне-русого цвета, этим утром словно бы побледнели, выцвели на неярком свету, проникавшем сквозь узкие окошки по сторонам от входной двери. Она походила на покойницу.

Я нарочно остановилась на том, как Мэри рассматривает себя в зеркале, потому что это – история о чудовищах. А все такие истории обязательно должны включать сцену, когда чудовище видит свое отражение. Помните чудовище Франкенштейна, пораженное собственным отражением в лесном озере? Тот самый момент, когда он осознает свое уродство.

Мэри: – Я никакое не чудовище, а помянутая книга – одно сплошное вранье. Окажись здесь миссис Шелли, я бы дала ей пощечину за все проблемы, которые она породила.

Диана: – Я бы на это с удовольствием посмотрела!

– И что ты теперь собираешься делать? – спросила Мэри у девушки в зеркале.

– Только не начинайте разговаривать с собой, мисс, – сказала миссис Пул у нее за спиной. Мэри вздрогнула и обернулась. – Это слишком напоминает мне о вашей бедной матушке. Как она расхаживала взад-вперед по своей спальне, пока не протерла ковер почти до дыр. И разговаривала невесть с кем.

– Не волнуйтесь, миссис Пул, – ответила Мэри. – Я не намерена сходить с ума – по крайней мере сегодня.

– Как вы только можете шутить такими вещами, просто не понимаю! Да еще и сразу после ее похорон, – экономка неодобрительно покачала головой. – Не хотите выпить чашечку чаю? Я затопила в гостиной камин. Кухарка говорит, обед будет готов через полчаса. А еще тут вам письмо пришло, от мистера Геста. Я нашла его в почтовом ящике сразу по возвращении. Отнесла его вам на чайный столик.

Письмо от мистера Геста, поверенного матери. То есть теперь, очевидно, ее собственного поверенного – хотя Мэри сомневалась, что мистер Гест захочет заниматься ее делами. Со смертью матери все изменилось…

– Спасибо, миссис Пул. Можете пригласить всех в гостиную прямо сейчас? Да, и Элис тоже. И принесите, пожалуйста, – вы знаете что. Думаю, лучше покончить с этим как можно скорее.

– Как скажете, мисс, – с видимой неохотой отозвалась мисс Пул. Но Мэри больше ничего не оставалось. Разве что, если предположить, что в этом письме от мистера Геста… Вдруг в нем содержится какая-то информация, способная изменить обстоятельства?

Мэри прошла в гостиную, взяла с чайного столика письмо и вскрыла конверт – аккуратно, хотя и без помощи канцелярского ножа. Вдруг все-таки… Но нет. «Прошу вас зайти ко мне в контору в ближайшее удобное для вас время. Нужно уладить кое-какие вопросы касательно финансовых дел вашей покойной матери». И больше ни слова. Мэри присела на кушетку и протянула руки к огню. Руки были бледными и тонкими, с проступившими голубыми жилками. Должно быть, она тоже потеряла много веса за последние несколько недель – от волнения и утомительных бессонных ночей, которые она просиживала у ложа умирающей, чтобы дать сиделке Адамс хоть немного поспать. Как бы ей хотелось прилечь прямо сейчас, хотя бы на минутку. Похороны дались ей… нелегко. Но нет, еще остались дела, которые требуется завершить как можно скорее. Нет смысла тянуть время.

– Вот и мы, мисс, – послышался голос сиделки Адамс. Она возглавляла своего рода процессию – как из какой-нибудь сказки: кухарка, за ней лакей, потом горничная, и в хвосте – бедная маленькая судомойка. Миссис Пул пустила их всех в гостиную и остановилась в дверях, скрестив руки на груди. Лицо ее было совершенно бесстрастным, что в ее случае выражало крайнюю степень неодобрения.

Итак, время пришло. У Мэри не было выбора, как бы ей сейчас ни было тяжело.

– Спасибо вам всем за присутствие на похоронах, – начала она. – А также за вашу… верность и преданную службу, особенно в течение последних недель. – Недель, когда миссис Джекилл отчаянно кричала, рвала на себе волосы, отказывалась от еды – и под конец металась в агонии… – Было бы прекрасно, если бы сейчас я пригласила вас только затем, чтобы выразить свою благодарность, но, увы, это отнюдь не все. Дела обстоят так, что я вынуждена распустить вас… всех до единого.

Кухарка сняла очки и начала их протирать. Энид всхлипнула и снова заплакала, промокая глаза большим платком, который протянул ей Джозеф. Элис молчала и была похожа на испуганного кролика.

Как же все это было ужасно! Даже ужаснее, чем она заранее представляла. Но Мэри была вынуждена продолжать.

– Еще до смерти моей матери я встретилась с мистером Гестом, ее поверенным, и он обрисовал мне мое финансовое положение. Кухарка может помнить – она ведь еще застала моего отца, – но не думаю, что кто-то еще из вас в курсе… Мой отец был состоятельным человеком, но когда четырнадцать лет назад он скончался, мы обнаружили, что его состояние бесследно пропало. Он продал свои ценные бумаги Банка Англии и перевел деньги на счет в Будапеште. Когда мистер Аттерсон, тогдашний его поверенный, связался с будапештским банком, ему сообщили, что доктор Джекилл не является владельцем счета, что банк вообще никогда не слышал ни о каком докторе Джекилле, а передавать информацию о ком-либо из своих клиентов третьим лицам не намерен в отсутствие ордера правительства Австро-Венгрии. Мистер Аттерсон попытался добиться выдачи ему ордера, но тщетно – правительство Австро-Венгрии не собиралось делать лишних движений из-за какой-то вдовы с ребенком из далекого Лондона. Мне тогда было всего семь, так что я почти ничего этого не помню. Но когда я подросла, а моя матушка практически лишилась… способности управлять своими финансами, мистер Аттерсон объяснил мне ситуацию. У матушки имелся небольшой доход, оставшийся от ее отца, и этого было достаточно, чтобы поддерживать наше скромное комфортное существование.

Не было нужды объяснять им степень этой скромности. Без сомнения, мимо них не проходили незамеченными ее усилия по поддержанию хозяйства на плаву, хотя она и пыталась заботиться о том, чтобы все были хорошо накормлены и устроены. Чтобы по воскресеньям на столе было мясо, чтобы в подвале не иссякали запасы угля. Но слуги наверняка замечали, что с полок библиотеки исчезают книги, что столовое серебро сменяют дешевые приборы. За эти годы Мэри распродала все фарфоровые статуэтки и бронзовые часы, и все серебро в доме, в том числе канделябр, который подарил ее матери на свадьбу архиепископ Йоркский. На стенах виднелись контуры тяжелых рам в тех местах, где когда-то висели картины. Как-то Энид при ней выразила свою радость, что в доме осталось так мало собирающих пыль статуэток, которые нужно протирать, но тут же, опомнившись, воскликнула: «Простите, мисс!» – и поспешила на кухню. Дохода матери едва хватало, чтобы покрыть хозяйственные расходы, а также оплатить ее лекарства и услуги сиделки Адамс.

– Но эти деньги составляли всего лишь пожизненный доход. После смерти матушки выплаты прекратились. Ко мне они не переходят.

Несколько секунд стояла тишина, прерываемая только треском огня в камине.

– Выходит, вас постигла жизненная катастрофа, мисс? – нарушила молчание Энид, баловавшая себя чтением бульварных романов.

– Ну, пожалуй, можно сказать и так, – ответила Мэри. Что за дурацкое выражение! Хотя это довольно точное описание ее случая. То, что ее постигло, вполне подходило под описание жизненной катастрофы. Дедушка, умерший несколько лет назад, и представить бы не мог, что из-за формулировок в его завещании его внучка окажется на грани нищеты. Дед был ее последним родственником – больше ей не к кому было обратиться за помощью. Значит, так и есть. Жизненная катастрофа – не самое плохое описание ситуации.

Беатриче: – Законы этой страны, касающиеся наследования собственности женщинами, просто варварские. Почему родственникам мужского пола можно напрямую завещать свое состояние, а женщинам – только этот несчастный пожизненный доход? А что, если женщину оставит муж – такое ведь то и дело случается! Или же муж переведет свое состояние на какой-нибудь непонятный счет в Будапеште? Кто тогда позаботится о его детях?

Диана: – Черт побери, она оседлала своего конька. Если позволите ей продолжать, конца истории нам не дождаться.

– Миссис Пул, будьте любезны, подайте мне конверты, – попросила Мэри. Конверты хранились у экономки в комнате со вчерашнего вечера, когда Мэри вернулась из банка, сняв со счета… ей не хотелось думать, сколько именно. Миссис Пул вытащила конверты из кармана фартука и подала их хозяйке. – Здесь каждый из вас найдет свое двухнедельное жалованье и рекомендательное письмо. Вы не обязаны оставаться здесь еще на две недели – как только найдете другое место, смею надеяться, более удачное, вы свободны оставить этот дом с моим благословением. Очень сожалею, что вынуждена так поступить.

Закончив речь, Мэри села и молча смотрела на них, не зная, что еще сказать.

– Ну, что касается меня, – первой нарушила молчание сиделка Адамс, – признаюсь, мисс Джекилл, новость не застала меня врасплох. Я знала, чего нам следует ждать в скором времени, с того самого дня, когда ваша матушка начала шептать про лицо в окне. Обычное дело, уж простите за прямоту, – когда больной начинает видеть то, чего нет, значит, конец близок. Я подумала, что бедняжке вряд ли осталось больше месяца, и была, как видите, права. У меня хорошее чутье на подобные вещи! Так что я сразу связалась со своим агентством, и они мне подыскали местечко – компаньонкой к пожилому джентльмену, сопровождать его по курортам Германии. Так что уже завтра я отбываю на новое место, если вам, как вы сказали, это все равно.

– Да, конечно, – отозвалась Мэри. – И спасибо вам большое за все. Последние несколько недель дались вам тяжело, я знаю. – Что бы она вообще делала без сиделки Адамс? Они с миссис Пул ни за что бы не справились, когда мать начинала кричать и биться в истерике, утверждая, что видела ужасное лицо, бледное лицо… Даже в самые последние дни, когда миссис Джекилл уже была слишком слаба, чтобы вставать с постели, она продолжала всхлипывать об этом лице сквозь сон.

– А что до нас с Энид, мисс, – вступил Джозеф, – мы, конечно, ни за что бы не стали вас этим беспокоить посреди всех ваших несчастий, но… Мы тут решили пожениться. Мой брат держит небольшую таверну в Бейзингстоуке, пишет, что в одиночку не справляется, так что приглашает меня себе в помощники. И мы надеемся, мисс, что вы нас на это благословите.

– Это же прекрасные новости, – сказала Мэри. Слава богу, Энид повезло – Джозеф оказался серьезным человеком, а не болтуном. – Я так рада за вас обоих! А вы что планируете, кухарка? – за кухарку она переживала больше всего.

– Буду с вами откровенной, мисс, – я надеялась еще немного у вас задержаться, – вздохнула та. – Но тут моя сестра настаивает, чтоб я к ней в Йоркшир жить переехала. У нее муж в том году умер, а дочки уже взрослые, пошли в услужение, так что она одна осталась. Будем мы, две старухи, коротать время вместе – скукота такая, аж слезы наворачиваются. Я буду по лондонскому шуму и суете тосковать. Может, с горя вязать полюблю! Но как уж мне жалко покидать вас в такой нужде, мисс. Я ведь вас еще вот такой крохотулечкой помню, как вы ко мне на кухню за печеньями с джемом прибегали!

– Это я сожалею, что так обошлась с вами всеми, – сказала Мэри. Все они так благородно приняли известие о том, что она вынуждена попросту выставить их из своего дома! Ну, хотя бы малышка Элис сможет вернуться к своей семье в деревню… – А ты, милая, скоро снова увидишь свою маму, – сказала она маленькой судомойке. – И братьев, и курочку, по которой ты так скучала, – как там ее зовут?

Она улыбнулась, чтоб подбодрить девочку, но та мрачно смотрела в пол, сжимая руки под фартуком.

Мэри раздала слугам конверты, и миссис Пул пригласила их вниз, на обед – всех, кроме сиделки Адамс: та попросила принести поднос с обедом в ее комнату, чтобы она, не теряя времени, могла начать собираться. Все ушли, и Мэри откинулась на спинку дивана, глядя на портрет своей матери на каминной полке. Эрнестина Джекилл – леди с длинными золотыми волосами и глазами цвета васильков – улыбалась из рамы той самой улыбкой, которой Мэри и не помнила у нее при жизни. Большую часть жизни Мэри ее мать проводила дни и ночи в большой спальне, принадлежавшей ей с замужества, с переезда в Лондон из родного Йоркшира. Мерила комнату шагами, разговаривала с невидимыми собеседниками… Иногда до крови расцарапывала себе руки ногтями. Иногда вырывала с корнем пряди волос, так что длинные золотистые локоны потом находили на полу… Однажды сиделка Адамс предложила отправить ее в специальное заведение, где бы ей обеспечили должный уход, – ради ее же собственной безопасности. Мэри тогда отказалась, но за последние несколько недель уже успела неоднократно подумать, что, возможно, она совершила ошибку. Что послужило причиной тех ужасных приступов, диких криков посреди ночи? Причиной столь скоропостижной смерти?

Даже в раннем детстве Мэри не была плаксой. Она слишком рано осознала, что жизнь тяжела, и в ней могут помочь отвага и здравый смысл, а вот излишняя чувствительность может помешать. Вспомнив свою мертвую мать, лежавшую на подушках с лицом куда более спокойным и умиротворенным, чем когда-либо при жизни, Мэри закрыла лицо ладонями. Но не заплакала – как не плакала она и на похоронах.

Диана: – Потому что наша Мэри никогда не плачет.

Миссис Пул: – Мисс Мэри – настоящая леди. Она всегда ведет себя благопристойно, не то что некоторые, не будем называть имен.

Мэри: – Не моя вина, что я не могу плакать. Вы отлично это знаете.

Кэтрин: – Знаем, да.

«Ближайшее удобное время», по выражению мистера Геста, наступило для Мэри только через неделю. Сначала нужно было проводить сиделку Адамс, потом – Джозефа и Энид и, наконец, кухарку. Как-то после обеда миссис Пул вошла в кабинет, где Мэри занималась счетами покойной матери, и сообщила:

– Элис больше нет.

– Что вы имеете в виду? – опешила Мэри. – То есть как это – больше нет?

– Я имею в виду, что она собрала свои вещи и ушла, даже не попрощавшись. Закончила свою утреннюю работу, ни слова не сказав. Я к ней в комнату заглянула минуту назад, сказать, что чай готов, а там – никого. И вещей нет. Не то чтобы у нее было много пожитков, но что есть – она забрала.

– Не сомневаюсь, что за ней приехал кто-то из ее братьев. Разве она не упоминала, что они договорились с родными?

– Упоминала, но могла бы хоть попрощаться перед отъездом. В конце концов, это же я ее всему обучила. И не ждала такой черной неблагодарности – от кого-кого, но от Элис… Она даже адреса не оставила. А мне было бы приятно ей хоть открытку на Рождество послать.

– Она очень юна, миссис Пул. Я уверена, что в тринадцать лет вы и сами были несколько безрассудны… Хотя нет, я сейчас подумала получше – безрассудны вы, конечно, не были. Мне жаль, что Элис так поступила. Хотя, может быть, через несколько дней она нам пришлет письмо – сообщить, что благополучно добралась до дома, что рада снова вернуться в деревню. Ну хорошо, значит, мои домашние дела закончены и пора отправляться на встречу с мистером Гестом. На улице снова дождь… Вы не могли бы принести мой макинтош?

Мэри со вздохом закрыла счетную книгу. Последнее, чего ей сегодня хотелось, так это встречаться с поверенным. Но с неприятными обязанностями надлежит разделаться как можно скорее. По крайней мере так учила мисс Мюррей, ее гувернантка.

Миссис Пул ждала ее в прихожей, держа макинтош и зонтик.

– Лучше бы вы взяли кэб, мисс. Дождь сильный, вы можете промокнуть, к тому же как представлю вас бредущей по улицам в одиночку…

– Вы же знаете, что я не могу позволить себе кэб. Да и идти совсем близко, на Кэвендиш-сквер. В конце концов, девяностые годы на дворе! Даже самые респектабельные леди давно ходят по городу в одиночку. Или катаются по паркам на велосипедах!

– И чудовищно выглядят, – добавила миссис Пул. – Надеюсь, уж вы-то не надумаете надеть что-нибудь вроде юбки с разрезами и оседлать одно из этих жутких устройств!

– В любом случае – не сегодня. Ну что, я выгляжу достаточно благопристойно для ваших искушенных глаз? – Мэри взглянула на себя в зеркало и поправила шляпку – скорее по привычке, чем из надобности: она и так сидела идеально. Она не пыталась выглядеть как-то особенно привлекательно или изящно – понимала, что, как ни пытайся, сейчас это не получится. «Не тогда, когда я выгляжу так, словно повстречала призрака», – подумала она.

– Вы всегда выглядите благопристойно, милая моя, – заверила миссис Пул. – Вы же прирожденная леди.

Миссис Пул: – Ну уж нет! Никогда в своей жизни я не называла мисс Мэри так фамильярно! Что это за ужасная «милая моя»?

Диана: – Да бросьте! Вы то и дело ее так зовете, сама не замечая.

– Прирожденная леди обычно способна оплатить свои счета в мясной лавке, – грустно сказала Мэри. Двенадцать фунтов, пять шиллингов, три пенса: столько денег у нее осталось. Мэри аккуратно записала эти цифры в счетную книгу и теперь не могла перестать о них думать. Цифры стояли у нее перед глазами, как циферблат остановившихся часов, показывающих всегда одно и то же время. А еще на столе ее матери лежала стопка счетов. Мэри даже не представляла, как она будет их оплачивать.

– Мистер Байлз знает, что вы заплатите, когда сможете, – сказала миссис Пул. – В конце концов, разве он не наш семейный поставщик мяса с самой смерти вашего отца?

– Тогда тут была семья, которая нуждалась в поставках мяса. – Мэри застегнула макинтош, взяла со столика в прихожей свою сумочку и повесила на локоть зонтик. – Миссис Пул, вам в самом деле стоило бы пересмотреть…

– Я вас не оставлю, мисс, – отрезала миссис Пул. – Чтобы вы – и в одиночку остались в этом огромном доме? Мой батюшка служил дворецким при докторе Джекилле, а матушка прибыла вместе с миссис Джекилл из Йоркшира. Она была нянькой вашей матушки и никогда ее не покидала. А я была вашей нянькой, когда вы еще в детских распашонках бегали. Это мой дом.

– Но мне нечем вам платить за работу, – безнадежно сказала Мэри. – Самое большее, что я смогла, – это расплатиться на прощание с кухаркой, Джозефом и остальными. Вы же не можете работать в кредит, как мистер Байлз. Превосходная экономка всегда найдет себе хорошее место, даже в такие тяжкие времена, как наши. Это меня не хотят видеть в трудовых агентствах. Видели бы вы, как эти женщины кривят губы, когда сообщают мне, что у меня недостаточно знаний для службы гувернанткой – впрочем, это правда – или что «работа в магазине не для таких, как вы, мисс!».

– И это тоже чистая правда, – заметила миссис Пул.

– Или – что мне стоило бы пройти двухнедельные курсы печатания на машинке, ценой всего в десять шиллингов, и тогда для меня можно было бы что-то подыскать. Но у меня нет лишних десяти шиллингов, и лишних двух недель тоже нет! Я спрашивала у мистера Левенталя – он считает, что нет никакой надежды продать этот дом в нынешней экономической ситуации. Разве что, сказал он, появится покупатель с намерением превратить этот особняк в многоквартирный дом, готовый взять на себя расходы…

– Что?! – в ужасе воскликнула миссис Пул. – Превратить резиденцию джентльмена в многоквартирный дом?! Куда катится этот мир! Будем надеяться, мистер Гест сейчас сообщит вам что-нибудь утешительное.

– Вот уж это, – подытожила Мэри, – очень маловероятно.

Она последний раз оглядела себя в зеркале. Зонтик, макинтош, ботинки на резиновой подошве. Она неплохо подготовилась к потопу.

И на улице ее действительно ждал потоп. Струи дождя безжалостно колотили по зонту. По водосточным канавам струились темные реки. Лондон ни на миг не прекращал ежедневной работы: магазины были открыты, по улицам стучали экипажи, мальчишки-газетчики выкрикивали: «Ишшо одно уж-жасное убийство! Горничная в свой выходной была найдена без головы! Читайте в «Дэйли мейл»!» Подметальщики перекрестков, мокрые насквозь, мрачно чиркали метлами по мостовой, лошади двухколесных экипажей мотали головами, чтобы вытрясти воду из ушей. Над тротуарами тек поток раскрытых зонтов.

«Как будто Господь решил еще раз затопить грешную землю», – подумала Мэри, невольно желая, чтобы так и было. Порой ей казалось, что мир заслуживает нового потопа. Но она отбросила эту немилосердную мысль и быстро посмотрела на часы, желая убедиться, что не опаздывает. Башмаки ее хлюпали по мокрой мостовой – путь лежал по кварталу Мэрилебон.

Контора «Аттерсон и Гест, поверенные» располагалась на одной из тихих респектабельных улочек неподалеку от Кэвендиш-сквер. Мэри постучала в дверь полированным медным молотком. Младший клерк открыл перед ней тяжелую дубовую дверь. В кабинет мистера Геста вел длинный коридор, облицованный деревянными панелями. Когда была жива ее мать, мистер Гест обычно сам приезжал к ним, но обнищавшая мисс Мэри Джекилл не была достаточно важной персоной для частного визита.

Мистер Гест выглядел как обычно – тощий, длинный лысеющий мужчина. Мэри подумала, что он похож на труп. Его кабинет с деревянными панелями на стенах и рядами книг в кожаных переплетах был бы отличным гробом, в котором погребли этого важного покойника. Он коротко поклонился ей и сказал своим покойницким голосом:

– Спасибо, что нашли время заглянуть ко мне в ответ на приглашение, мисс Джекилл. Да еще и в такой дождь!

– Ваше приглашение связано с состоянием моих финансов? – спросила Мэри, решив говорить прямо. В конце концов, поверенный отлично знает, что она нуждается в деньгах.

– Боюсь, что нет – ваше финансовое положение ничуть не изменилось, – мистер Гест покачал головой, как бы сочувственно, но Мэри почудился в его тоне оттенок злорадства. – Присаживайтесь, наше дело может занять некоторое время. Я пригласил вас, потому что получил вот это, – мистер Гест уселся за свой стол и положил перед собой, рядом с чернильницей, кожаный портфель. – Со мной связался банк вашей матери – не Банк Англии, а другой, в котором она открыла особый счет. Это что-то вроде кооперативного сообщества в Клеркенвелле. И открыла счет она совершенно без моего ведома, должен я сообщить.

Ему явственно не нравилось, что его клиенты могут открывать какие-то счета, не уведомив его, – да еще и в банках в районе, пользующемся столь сомнительной репутацией.

Мэри недоумевающе смотрела на него.

– Особый счет? Но это невозможно. Моя мать не покидала свою комнату многие годы, прежде чем умерла.

– Разумеется, – отозвался мистер Гест. – Однако похоже, что счет был открыт до того, как ваша матушка… полностью отгородилась от внешнего мира.

То есть, вы хотите сказать, сошла с ума, подумала Мэри.

– Открыв счет, ваша мать положила на него определенную сумму с тем, чтобы каждый месяц часть ее выплачивалась конкретному получателю. Когда директор банка увидел в «Таймс» объявление о ее смерти, он немедленно связался со мной. Я попросил его отправить мне всю доступную информацию о платежах – и неделю спустя получил вот эти документы. В их число входит и приходо-расходная книга.

Он щелкнул пряжками портфеля и выложил перед Мэри книгу вроде тех, которые используют банковские клерки, чтобы держать в порядке свои счета. Девушка опустилась на неудобный стул, который мистер Гест специально держал для клиентов, положила сумочку на колени и открыла первую страницу книги. Страница была разграфлена, наверху подписаны названия столбцов: «ДАТА – ТРАНЗАКЦИЯ – СУММА – ПОЛУЧАТЕЛЬ». Каждая транзакция имела место первого числа каждого месяца, получатель и цель платежа были указаны одни и те же: «Общество св. Марии Магдалины, 1. Хайд, расходы на содержание».

Хайд! Мэри шумно вдохнула при виде этого имени. Оно вызвало яркий образ из ее детства: друг ее отца, известный как Эдвард Хайд, – бледный, уродливый, волосатый мужчина со зловещей ухмылкой, от которой у нее всякий раз пробегал мороз по коже.

Мэри: – Как-то это мелодраматично звучит, вы не находите?

Кэтрин: – Но признай, рядом с ним ты всегда чувствовала себя неуютно. И еще он был невыносимо груб.

– Этот счет теперь принадлежит вам, – сказал мистер Гест. – Как видите, изначально на нем лежало сто фунтов. С тех пор ежемесячно деньги расходовались небольшими порциями – на какую-то не совсем понятную мне цель… – он сделал паузу, словно ожидая от Мэри каких-то объяснений. Но даже будь у нее мысли по этому поводу, она ни за что не стала бы делиться ими с поверенным. После короткого молчания он продолжил: – После последней транзакции на счету осталась некоторая сумма – кажется, в районе двадцати трех фунтов. Боюсь, меньше, чем хотелось бы.

Конечно, меньше, чем хотелось бы, – но перед Мэри пронесся целый вихрь прекрасных видений: она теперь сможет заплатить мяснику… И зеленщику… И, конечно же, выдать жалование миссис Пул! Может, они даже могли бы уговорить кухарку вернуться, раз она все равно не хочет жить у сестры в Йоркшире! И тогда миссис Пул не придется сражаться с плитой и пытаться приготовить что-то съедобное с помощью поваренной книги, которую ей теперь пришлось открыть впервые в жизни. Но нет, Мэри хочет слишком многого. Конечно, двадцать три фунта – это гораздо больше, чем было у нее до этого, но все равно их недостаточно, чтобы прожить какое-то длительное время, по крайней мере в доме 11 на Парк-Террейс. И все-таки паника Мэри хотя бы немного улеглась. Но вернулось недоверие.

– Содержание Хайда? – спросила она. – Но какое отношение моя мать может иметь к Хайду? Я была ребенком, но запомнила, как в наш дом явилась полиция и расспрашивала отца об этом человеке.

– Я в то время был клерком при мистере Аттерсоне, – кивнул мистер Гест. – И я очень хорошо помню все обстоятельства, сопутствовавшие тому делу, – хотя, конечно, мне посчастливилось никогда лично с мистером Хайдом не сталкиваться. Именно поэтому я попросил вас посетить меня как можно скорее, при всем моем уважении к вашему трауру, мисс Джекилл. – Он бросил на нее скорбный и торжественный взгляд, но Мэри отлично видела ухмылку под его профессиональной непроницаемой маской. Гест принадлежал к числу людей, которых развлекают чужие невзгоды. – И еще кое-что. Вот документы, которые ваша мать отправила на хранение в банк.

Он подтолкнул к ней портфель, в котором обнаружилось немало всего: еще одна книга, почтовые конверты – наверняка с письмами внутри, еще какие-то бумаги, напоминавшие рецепты или расписки. Она хотела было вытащить книгу и рассмотреть ее, но заметила взгляд мистера Геста, полный жгучего любопытства. Очевидно, профессиональная этика не позволяла ему копаться в бумагах клиентов, но ему этого очень хотелось. Что же, если ее мать желала что-то скрыть, Мэри не собиралась показывать это ее поверенному.

Она закрыла портфель и застегнула пряжки.

– Спасибо большое, мистер Гест. У вас все?

– Да, у меня все, – нахмурившись, ответил тот, явно оставшись разочарованным. – Могу я спросить, мисс Джекилл, что вы намерены со всем этим делать?

– Я, разумеется, собираюсь закрыть счет, – ответила Мэри. Можно добраться до Клеркенвелла – интересно, туда ходит омнибус? – хотя бы завтра утром, и забрать оставшиеся на счету деньги. Тогда у нее будет тридцать пять фунтов, пять шиллингов, три пенса. Эта новая цифра не могла не приносить Мэри облегчения.

– Да, это лучшее, что вы сейчас можете сделать, – согласился мистер Гест. – Какова бы ни была цель открытия счета, я полагаю, вы не имеете к ней никакого отношения. И, смею заметить, юные леди, оказавшиеся в сложном положении, подобном вашему, часто находят утешение в том, чтобы возложить свои заботы на плечи кого-нибудь более опытного в житейских делах. Короче говоря, мисс Джекилл, вы недавно достигли совершеннолетия и могли бы принять решение вступить в брак. Настолько привлекательная юная леди могла бы составить приемлемую партию для мужчины, которого не особо заботит состояние финансов его жены. – И мистер Гест посмотрел на нее со значением.

Боже мой, подумала Мэри, он мне что, делает предложение? Она подавила желание рассмеяться ему в лицо – после событий последних дней смех прозвучал бы скорее как истерика. Всего этого было… попросту слишком много.

– Спасибо, мистер Гест, – Мэри встала и протянула ему руку. – Уверена, что вы очень опытны в житейских делах и все такое. Благодарю вас за ценный совет. А теперь не могли бы вы попросить своего клерка принести мой зонтик и макинтош?

Когда Мэри вышла из конторы поверенного, на улице все еще лило. Она пошла обратно к дому по многолюдным городским улицам, неся под мышкой портфель, чтобы он не промок. Домой она добралась совершенно мокрой, усталой и благодарной, что миссис Пул к ее приходу разожгла огонь в камине в гостиной.

Беатриче: – Ох уж этот ваш лондонский дождь! Когда я впервые попала в Лондон, думала, что уже никогда больше не увижу солнца. Так было холодно, сыро и бесприютно! Я ужасно скучала по Падуе.

Диана: – Раз тебе здесь не нравится, можешь отправляться обратно. Никто тебя не держит!

Кэтрин: – Пожалуйста, держитесь со своими комментариями в рамках повествования. И это вовсе не мой лондонский дождь. Вряд ли Беатриче ненавидит его сильнее, чем я.

Мэри сменила черное платье на старое, домашнее, надела пару мягких тапочек и накинула на плечи матушкину шаль. Она зажгла свечу спичкой из коробка на каминной полке. Как же бедно и неряшливо теперь выглядела гостиная! Она спрашивала мистера Манди, владельца компании «Мебель и аксессуары Манди», что еще он мог бы у нее купить, но он только покачал головой и сообщил, что в доме не осталось ничего стоящего. Разве что мисс Джекилл согласится продать интересный портрет – вон тот, над камином? Но портрет матери Мэри не собиралась продавать ни за что на свете.

Она села на кушетку и придвинула поближе чайный столик. Затем расстегнула портфель и вытряхнула оттуда все документы. Пожалуй, лучше было бы отнести их на мамин стол и сортировать их там… Мэри не могла перестать думать о столе в кабинете как о мамином, хотя много лет им пользовалась только она сама, разбирая там хозяйственные счета. Но в кабинете не горел камин, а в подвале осталось совсем немного угля. Кроме того, Мэри не готова была снова увидеть эти стопки счетов. Как-нибудь потом.

При ближайшем рассмотрении книга оказалась не совсем книгой – скорее толстой записной книжкой, лабораторным журналом ее отца. Мэри узнала его почерк – те же остроугольные буквы, что составляли пометки на полях его книг. Письма в конвертах были адресованы доктору Генри Джекиллу, 11, Парк-Террейс, Лондон. Наверное, эти письма пришли еще при его жизни, как часть его научной переписки? Отец всегда получал обширную корреспонденцию от других ученых – как из Англии, так и из-за рубежа. Между конвертами хранилось немало рецептов – главным образом от «Моу и сыновей», компании, поставлявшей химикалии для отцовских экспериментов. Мэри начала сортировать документы и едва заметила, что миссис Пул принесла ей ужин: котлету с картофелем и горошком. Она отложила бумаги на диван, чтобы освободить столик для подноса, и рассеянно поблагодарила экономку.

Когда миссис Пул пришла забрать посуду, Мэри откинулась на спинку дивана и сказала:

– Знаете, мистер Гест сегодня, похоже, попытался сделать мне предложение. По крайней мере настойчиво советовал выйти замуж за кого-нибудь, кто сможет привести в порядок мои дела, ведь мы, юные девушки, по его мнению, такие непрактичные.

– Это вы-то, которая управляет этим домом с тех пор, как научилась писать имя своей матери! – воскликнула миссис Пул. – Я никогда особо не ценила мужчин и менять своего мнения не намерена. Лакей в белых штанах, конечно, украшает дом за званым обедом, но пользы в хозяйстве от него меньше, чем от толковой судомойки. Хотя Джозефу порой удавалось доказывать свою пользу, что есть, то есть.

– Если бы только я могла себе позволить толковую судомойку! – вздохнула Мэри. – Мне так не хотелось отпускать Элис – но я же понимаю, что в родной семье ей будет гораздо лучше. Миссис Пул, не могли бы вы присесть на минутку? Знаю, знаю, что это не ваше место, но пожалуйста, побудьте тут – мне нужно вас кое о чем спросить.

Миссис Пул неохотно присела в одно из стоявших у камина кресел, сложив руки на коленях, как будто она сидела на лавке в церкви Сент-Мэрилебон.

– Слушаю вас, мисс.

Мэри наклонилась ближе к камину, всматриваясь в огонь. Она искала верные слова, чтобы задать вопрос… Но известно, что самый лучший способ что-то сказать – это говорить прямо.

– Миссис Пул, что вы помните об Эдварде Хайде?

Примечание автора: – Передать не могу, как мне жаль, что я позволила Мэри и остальным читать эту рукопись в процессе работы над ней. Сначала они просто комментировали каждую главу, а потом начали давать советы – что и как я должна, по их мнению, изменить. Я менять ничего не собираюсь. Самое большое, что я готова для них сделать, – это оставить их комментарии в повествовании. Вы, дорогой читатель, увидите, насколько они раздражающи и какой вздор несет большинство из них, когда пытается помочь мне лучше описать характеры персонажей. Предположим, что это такой новый способ написания романа, почему бы и нет? Сейчас, в конце концов, девяностые годы на дворе, как недавно подметила сама же Мэри. К началу нового века можно разработать новый способ повествования. К тому же эпоха Чарльза Диккенса и Джорджа Элиота уже кончилась. Мы современные люди. И современные чудовища…

Глава II Визит к мистеру Холмсу

– Вот уж не ожидала снова услышать это имя! – сказала миссис Пул. – Не думаю, что можно забыть мистера Хайда, если довелось хоть разок его увидеть. Вы-то были совсем крошкой, едва от нянек – и на школьную скамью. И такой вы были серьезной девочкой, не то что другие дети, – тихой и спокойной, с этими вашими огромными серыми глазами, с постоянно вопрошающим взглядом. Помните мисс Мюррей, с ее глобусами и французской грамматикой? А когда вы уставали от сложения, вычитания и всего подобного, вы всегда прибегали ко мне – за лучшим кусочком имбирного кекса. Не знаю, видели ли вы сами этого мистера Хайда, хотя он у нас частенько бывал.

– Видела однажды, – ответила Мэри. – Но вы лучше расскажите, каким вы его запомнили. У меня есть важная причина вас расспрашивать.

– Я тогда была старшей горничной и редко видела гостей-джентльменов. Ведь еще был жив мой отец, царствие ему небесное. «Не мое дело – критиковать гостей доктора Джекилла, – вот как он мне говорил. – Однако же от вида этого мистера Хайда мне сразу хочется принять душ, да еще и с мылом!» Хайд много времени проводил у вашего отца в лаборатории, но я лично видела его всего раз или два – как он крадучись поднимался по лестнице, с этим злобным выражением на лице. У меня от одного его вида мурашки высыпали. До сих пор помню!

– Я встречалась с ним единственный раз, – задумчиво сказала Мэри. – Он стоял у дверей спальни моей матери с поднятой рукой, как будто собирался постучать. А потом он обернулся и заметил меня, и тогда опустил руку и взглянул на меня так странно – как будто виновато, но притом со злобной радостью. И усмехнулся. Помню, что я ужасно испугалась и убежала к себе в спальню, а потом рассказала мисс Мюррей, что встретила Румпельштильцхена. – Она перевела взгляд на бумаги, рассыпанные по кушетке. – А что вы помните о том убийстве?

– Это было просто ужасно! – сказала миссис Пул. – До смерти забить тростью пожилого джентльмена, Дэнверса Кэрью! Чудовищное преступление!

– И подозревали мистера Хайда, – продолжила Мэри.

– Вот уж не думаю, что кто-то сомневался в его вине! Ужасное было время. В доме постоянно толклись полицейские, то и дело всех нас допрашивали, как будто это мы – преступники. Уверена, что это ускорило смерть вашего бедного отца. Но сам-то Хайд исчез, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Я бы сказала – скатертью дорожка!

– Не было слышно до сегодняшнего дня. Смотрите, что дал мне мистер Гест, – Мэри протянула миссис Пул расчетную книгу, открыла перед ней страницу с записью транзакций и пересказала то, что узнала от поверенного.

Миссис Пул переводила потрясенный взгляд с книги на Мэри. Она даже заговорить смогла не сразу. Наконец выдавила:

– Даже не знаю, что об этом и думать, мисс.

– Я и сама пока не знаю. Ясно только одно – моя мать знала о местонахождении Хайда и каждый месяц посылала ему деньги. Может быть, он ее шантажировал?

– Но чем, мисс? У вашей матушки не было ни единого секрета!

– Думаю, секреты были у моего отца. Я как раз читала одно из этих писем, – Мэри подняла листок бумаги, хмуря брови. – Тут есть всякие намеки и отсылки, которых я просто не понимаю. Частью они касаются научных работ, но… Все это заставляет меня думать, что мой отец был вовлечен в какую-то очень странную деятельность, миссис Пул.

– Да, ваш отец всегда был очень скрытным джентльменом. Могу я забрать вашу посуду, мисс? Хотелось бы прибраться и все помыть до того, как я погашу на ночь плиту.

– Простите меня, – сказала Мэри. – Я веду себя бесцеремонно. Иногда я просто забываю, что мы теперь остались в доме вдвоем и вся работа легла на ваши плечи. Если бы вы только позволили мне помочь…

Миссис Пул молча собрала посуду на поднос – с видом, который выражал совершенный отказ. Она всегда обладала способностью выразить все, что думает, не говоря при этом ни слова. Очень раздражающая черта характера. Нет, миссис Пул, вам не позволено здесь комментировать.

– Надеюсь, вы не собираетесь слишком засиживаться, – сказала экономка. – И когда стемнеет, не забудьте зажечь газ. Не хочу, чтобы вы испортили себе зрение.

– Я не буду засиживаться, – обещала Мэри. – Просто хочу закончить просмотр этих бумаг. У меня появилась одна идея… Миссис Пул, я верно помню, что за информацию о местонахождении Хайда была назначена награда?

– Да, и немаленькая, – сотня фунтов. Но зачем вы спрашиваете, мисс? Думаете, можно получить сотню фунтов, просто рассказав, где он находится? Но ведь столько времени прошло. Вряд ли теперь они готовы заплатить так много, – миссис Пул не уточнила, кто такие эти «они».

– Не знаю, – покачала головой Мэри. – Но зато я знаю, у кого об этом можно спросить. Это было так давно, но я все еще помню…

Она не закончила фразы. Миссис Пул вышла из гостиной, неся поднос, и прикрыла за собой дверь. Мэри задумалась о секретах, которые ее мать унесла с собой в могилу. В ее голове начал складываться некий план действий. Завтра…

Но пока что было рано об этом думать. Сначала надо разобрать оставшиеся документы. Может быть, они поведают ей больше о том, что же случилось много лет назад. Она взяла журнал своего отца и начала читать с того места, на котором остановилась. Когда она наконец убрала бумаги обратно в портфель, камин уже почти догорел. Мэри поднялась в спальню, которую она занимала после того, как покинула детскую.

Она легла в постель, но никак не могла заснуть. Дом казался таким тихим! Раньше его всегда наполняли какие-то звуки: голос матери, проснувшейся посреди ночи, шаги сиделки Адамс, которая спускалась на кухню подогреть молоко… А сейчас дом вокруг нее был совсем пуст. Миссис Пул спала двумя этажами ниже, в комнате экономки рядом с кухней. Мэри преодолела искушение спуститься к ней и лечь спать в комнатушке Элис, чтобы слышать, как за стенкой похрапывает миссис Пул. Но она, в конце концов, была мисс Мэри Джекилл из дома 11, Парк-Террейс. Леди может испытывать страх, как и все остальные люди, но она не должна его никому показывать – так ее учила гувернантка. Так что Мэри лежала и смотрела в темноту, пока наконец сон не сморил ее, и во сне она видела, как мистер Хайд, криво усмехаясь, крадется по ночным улицам Лондона в неверном свете фонарей, опираясь на свою смертоносную трость.

Миссис Пул: – Я не храплю!

Мэри: – Не припомню, чтобы мне снилось что-то подобное. Откуда ты знаешь, что мне это снилось, раз я сама не помню?

Кэтрин: – Но ты ведь не помнишь, чтобы тебе снилось что-то другое, верно? Так что не спорь. Должно же тебе было хоть что-нибудь сниться. Не могу же я написать – и во сне Мэри видела что-то, только потом не помнила, что именно. У тебя совершенно нет литературного чутья.

Мэри: – Да, я не приучена лгать, если ты это имеешь в виду.

Наутро, после раннего завтрака, состоявшего из чая с тостами, Мэри попросила у миссис Пул ключ от лаборатории. Накинув на плечи шаль, она пересекла задний дворик и открыла дверь, которая простояла закрытой… как долго? С тех пор, как матушка стала слишком больной, чтобы слуги справлялись с уходом за ней, и Мэри пришлось нанять сиделку Адамс. То есть… около семи лет. Да и до того в лабораторию разве что раз в году заходила горничная для очередной уборки.

Мэри сама не знала, что рассчитывает тут найти. Но, может быть, ее отец оставил что-нибудь, чтобы ответить на вопросы, которыми она начала задаваться после просмотра бумаг из портфеля.

Лаборатория, которая когда-то служила анатомическим театром, была освещена неярким дневным светом. Серый отсвет лондонского дождливого дня лежал на рядах деревянных парт, расположенных кругами, как амфитеатр, чтобы студентам было удобно наблюдать операционные демонстрации. Парты покрывал густой слой пыли. На операционном столе в центре амфитеатра ее отец некогда производил и свои химические эксперименты. Спустя столько лет она еще помнила этот стол заставленным оборудованием – тут была бунзеновская горелка, два микроскопа, ступки и пестики разных размеров для ингредиентов. За спиной отца висела доска, исчерченная меловыми формулами, полки по сторонам комнаты были полны книг. Ее, маленькую девочку, редко пускали в лабораторию, но иногда отец сам приглашал ее понаблюдать за экспериментами. Таблица элементов с символами, которые значат так много для понимающего взгляда, и пламя бунзеновской горелки, менявшее цвета, когда доктор добавлял в него те или иные химикалии – скорее чтобы развлечь дочку, чем с какой-то практической целью, – все это казалось ей настоящей магией. Она смеялась, хлопала в ладоши, наблюдая за удивительным представлением…

Теперь тут не осталось ничего. Театр опустел.

Мэри поднялась по ступенькам амфитеатра на промежуточный этаж, где находился отцовский кабинет. Дверь болталась на полусорванных петлях, как будто ее вышибли силой. Окно, выходившее на аллею, было покрыто пылью, по углам свисала паутина. В кабинете оставалась прежняя мебель – письменный стол и стул, диван, зеркало в углу. Застекленные шкафы, где некогда хранились химикалии, теперь были так же пусты, как книжные полки в лаборатории. На всем здесь тоже лежал толстый слой пыли. Мэри заглянула в ящики стола – пусто.

Когда она спускалась с промежуточного этажа обратно, в дверь лаборатории заглянула миссис Пул.

– Ну как, мисс? Нашли что-нибудь?

– Ничего. Вы не знаете, что сталось с бумагами моего отца? Я помню, ими раньше был завален весь стол…

– А как же, мисс, – миссис Пул оглядывала пыльный амфитеатр с профессиональным неодобрением. – Все до единой бумажки сожгли после его смерти. Я до сих пор помню ту ночь, хотя уже столько лет прошло. Мой отец и мистер Аттерсон взломали дверь кабинета, а потом отец сообщил слугам, что доктор Джекилл скончался. Несчастный случай, вот как он сказал, но между нами то и дело всплывало слово «самоубийство», все эти слухи, шепотки… Мистер Аттерсон провел полночи у вашей матушки, а на следующий день они с моим отцом вынесли тело доктора в простом деревянном гробу. Тут-то и стало ясно, что это в самом деле самоубийство. Иначе почему бы никого из слуг не пригласили на похороны? Там были только мистер Аттерсон и ваша матушка, а тело сожгли, и даже надгробного камня на могилу не положили, так что и непонятно, где лежит его прах, на память осталась только мемориальная табличка в Сент-Мэрилебон. После чего здесь все вычистили и уничтожили – химикалии, бумаги, даже книги. Ваша матушка очень стойко это перенесла. Сломалась она гораздо, гораздо позже – от напряжения, я полагаю.

– Значит, документы, которые моя мать сохранила в банке, – единственное, что осталось, – подытожила Мэри. Все, что осталось ей от отца… И от тайны его жизни и смерти.

– Думаю, что так, мисс. Вам тут что-нибудь еще нужно? А то, раз уж вы открыли эту комнату, я хотела бы здесь как следует проветрить, а потом я приду сюда с метлой – и со множеством тряпок. Вы только гляньте, настоящий ужас! – миссис Пул провела пальцем по столешнице. Палец посерел от многолетней пыли.

– Мне ничего не нужно, только макинтош и зонтик, если не возражаете. Я снова должна выйти в город. У меня в планах один визит.

– Вы пойдете в банк, мисс?

– Пока что нет. Я все расскажу по возвращении.

Мэри: – Если бы я тогда знала то, что знаю сейчас…

Жюстина: – И что, тогда ты поступила бы иначе? Мне в это не верится.

Мэри: – Но, может быть, я бы чувствовала себя иначе. Хотя не думаю, что это могло что-нибудь изменить. Знаете, в детстве я искренне думала, что мой отец – волшебник. И считала его самым замечательным человеком на свете.

Жюстина: – То, что случилось потом, не должно уничтожить эту память о нем.

Кэтрин: – Бога ради, Жюстина. Ты слишком легко прощаешь.

Двадцать минут спустя Мэри уже звонила в дверь дома 221б на Бейкер-стрит.

Стоило ей дойти до парадного входа искомого дома, дождь чудесным образом прекратился. Идти ей было недалеко – короткая прогулка вдоль Риджентс-парка, и она на месте. Она только задержалась на минутку в церкви Сент-Мэрилебон – присела на одну из скамеек и помолилась о своей матери… а также об отце. Девушка остановилась на миг у таблички на стене; надпись на ней была очень короткой: «Генри Джекилл, меценат». Она даже не знала, где он похоронен, хотя мистер Аттерсон и утверждал, что ее отец упокоился на освященной земле. Где бы сейчас ни пребывал его дух, она надеялась, что он обрел покой… Но от молитвы ее отвлекали мысли о таинственных платежах, о письме, которое она прочла прошлой ночью, о лабораторном журнале отца. Если бы можно было как-то все прояснить!

Обратилась ли она по верному адресу? Скоро ей предстояло это узнать.

Мэри: – Я в твоем изложении похожа на героиню бульварного романа. У меня тогда совершенно не было подобных мыслей.

Беатриче: – А о чем ты тогда думала?

Мэри: – О том, сколько могут стоить новые башмаки. Если мне придется так много ходить по Лондону, нужна новая пара обуви, покрепче, а я не была уверена, что могу себе позволить подобную трату. Вот какие мысли отвлекали меня от молитвы, если вы хотите знать правду. Размышления о состоянии моих башмаков.

Мэри, которая вовсе не думала о ценах на обувь, потому что это очень скучная тема, закрыла свой зонтик – осторожно, чтобы не выронить из-под мышки портфель, полученный от мистера Геста. Она позвонила – и звонок отозвался эхом в глубине дома. Ожидая, Мэри пыталась заодно отряхнуть грязь, налипшую на подол платья, и жалела, что не надела костюм для прогулок – впрочем, пока она все равно не могла позволить себе купить новый, траурный. Да толку отряхиваться – на обратном пути до дома она все равно снова перепачкается. Будто в ответ на ее мысли мимо прогрохотал экипаж, разбрызгав грязь по булыжникам мостовой и подняв каскад мутной воды, которая чудом не окатила девушку.

На миг она пожалела, что она леди, – так хотелось громко выругаться экипажу вслед.

Мэри: – Ну, хотя бы здесь все описано верно!

Почему никто не отвечает на звонок? Она позвонила еще раз.

– Очень извиняюсь, мисс, – дверь открыла женщина с седыми волосами, заправленными под старомодный чепец. Она явно занималась уборкой – в руке у нее была перьевая метелочка для сметания пыли. – Мне просто пришлось спускаться к вам с третьего этажа. Слух у меня уже не тот, что прежде, и когда вы позвонили в первый раз, я подумала, что мне просто показалось. А потом вы позвонили снова…

– Я хотела бы видеть мистера Холмса, – сказала Мэри. – Боюсь, что он не назначал мне встречи, но у меня к нему очень важное дело. Он сейчас принимает?

– Ах вы бедняжка, – захлопотала женщина. Может, это его экономка? Нет, наверняка это знаменитая миссис Хадсон! – Мистер Холмс у себя наверху, и я уверена, что он сможет вам помочь, в какую бы беду вы ни попали. Он совершенно не возражает, когда его отвлекают по важным вопросам. Напротив, радуется, если ему приносят новое дело, а я уверена, что так оно и есть. Он любит сложные запутанные дела.

Мэри невольно улыбнулась. Миссис Хадсон явно сочла ее очередной «девой в беде», явившейся просить о помощи знаменитого детектива. Который наверняка очень даже возражает, когда его отвлекают… Но тут уже Мэри не могла ничего поделать.

– Спасибо, миссис…

– Хадсон. Миссис Хадсон. Я сдаю комнаты наверху джентльменам и поддерживаю в доме чистоту. Вернее, поддерживала бы, если бы они мне это позволяли. Должна предупредить вас, мисс, – там у них ужасный беспорядок.

Миссис Хадсон проводила Мэри вверх по узкой лестнице. На площадке второго этажа она остановилась и постучала в дверь.

– Мистер Холмс, вас желает видеть юная леди, – сообщила она.

Из-за двери послышался звук выстрела. Потом еще один.

Мэри невольно поморщилась – один раз, потом другой – но миссис Хадсон и бровью не повела. Просто подождала пару секунд и продолжила:

– У нее очень важное дело, мистер Холмс.

Третий выстрел, и наконец:

– Хорошо, пусть войдет, – судя по тону голоса, донесшегося изнутри, посещение Мэри было чертовски несвоевременно.

Миссис Хадсон открыла дверь перед Мэри и пригласила ее:

– Заходите, пожалуйста, мисс. И не позволяйте мистеру Холмсу вас напугать. Если кто-нибудь и способен разрешить вашу проблему, так это он.

Она чуть помедлила, словно ожидая, что Мэри прямо в дверях изложит ей суть своей проблемы. Злой отец? Жених, сбежавший из-под венца? Но Мэри сказала только:

– Благодарю вас, миссис Хадсон, – и вошла.

Да, в комнате царил ужасающий беспорядок.

На каминной полке в ряд стояли черепа, представлявшие, как показалось Мэри, разные физиогномические типы – от высших к низшим. Последний череп в ряду явно принадлежал обезьяне, и словно бы в насмешку именно он был увенчан цилиндром. У окна располагалась фотографическая камера, с которой свисал оперный плащ, очевидно, составляющий комплект с цилиндром. Длинный стол у окна был завален разным оборудованием, живо напомнившим девушке отцовскую лабораторию: здесь была и бунзеновская горелка, и портативная маленькая камера, и микроскоп, и стеклянные сосуды, чье содержимое подозрительно напоминало человеческие уши в прозрачном растворе. Гипсовая отливка руки и отпечатков пальцев. Коробочки почвы разных цветов – от красноватого до черного. На стене над камином – полки, перегруженные книгами. Стопки книг также лежали и на полу, и на диване, занимали целиком одно из кресел. Другое кресло занимала скрипка.

Человек, стоявший посреди комнаты, держал в руке пистолет. Это был долговязый мужчина с высоким лбом и с носом того типа, который обычно именуют орлиным. Мэри подумала, что он весь целиком похож на пытливую и внимательную хищную птицу. Рукава его рубашки были закатаны, дуло пистолета смотрело в стену.

Диана: – Ты же не собираешься сделать из него героя? Читать будет просто тошно.

Беатриче: – А мне кажется, мистер Холмс вполне подходит на роль героя.

Диана: – Не больше, чем ты!

Обои на стене были пробиты множеством дырочек от пуль, складывающимися в инициалы – VR, VR, VR – Victoria Regina, «королева Виктория». На миг Мэри засомневалась, не лучше ли ей было сразу пойти в Скотланд-Ярд.

Из-за высокой стопки книг на диване поднялся второй обитатель комнаты – усатый, пониже ростом и поплотнее Холмса. В отличие от своего друга он был полностью одет – в костюм-тройку и при галстуке.

– О чем вы вообще думаете, Холмс? Вы испугаете девушку.

– Я не испугалась, доктор Ватсон, – сказала Мэри. – Я читала ваши рассказы о делах мистера Холмса и хорошо осведомлена о его странностях. Хотя мне видится в стрельбе в закрытом помещении нечто театральное, вам так не кажется? По правде говоря, я думала, что вы вставили в повествование такой эпизод просто для создания драматического эффекта.

– Ха! Ловко она вас срезала, Ватсон! – воскликнул человек с пистолетом. – Хотя скорее не вас, а меня. Ничто не сравнится с иронией современной юной леди, если нужно выставить кого-то дураком. Хотя со своей стороны могу поклясться, что стрелял ради практического эксперимента, что бы вам там ни показалось. Итак, мадам, расскажите мне, кто вы такая и какой помощи ищете этим утром. Потеряли мопсика или шпица? Последнее время мне часто приходится заниматься поиском пропавших собачек. Я – Шерлок Холмс, а это, как вы и сами совершенно верно заключили, мой помощник, доктор Ватсон.

– Нет, – отозвалась Мэри. Мопсик или шпиц, значит?! – Я пришла, чтобы расспросить вас об убийстве, имевшем место четырнадцать лет назад. Мне сдается, что вы были вовлечены в то расследование. Меня зовут Мэри Джекилл.

– В самом деле? – Холмс положил пистолет на столик рядом с микроскопом. – Присаживайтесь, мисс Джекилл. Я отлично помню то дело – и вашего отца, Генри Джекилла, хотя прошло уже немало лет. Я тогда интересовался химией, и его мне рекомендовали как лучшего специалиста в этой области. Может быть, автора сомнительных теорий – но тем не менее блестящего ученого. Помните убийство сэра Дэнверса Кэрью, Ватсон? Это было в самом начале нашего с вами сотрудничества, когда я только начинал задумываться о практике детектива-консультанта. Мисс Джекилл тогда, должно быть, было…

Мэри поставила зонтик в стойку рядом с парой фехтовальных рапир.

– Садитесь, мисс Джекилл, – доктор Ватсон снял стопку книг с ближайшего к двери кресла. Она послушно села, отметив прожженные сигаретами дырки на подлокотниках, и устроила портфель у себя на коленях.

– Убийство произошло четырнадцать лет назад, – сказала она. – Мне тогда было семь.

– Да, припоминаю дочь Джекилла. И ее мать.

– Моя мать недавно скончалась, – сказала Мэри.

– Мои соболезнования, – Ватсон коротко поклонился ей. – Но что до вашего вопроса, Холмс, нет, я не помню того убийства.

– Благодарю за сочувствие, – смерть матери была последним вопросом, который Мэри сейчас хотелось обсуждать. Она повернулась к Холмсу: – Помните, тогда была назначена награда…

– Я не занимался тем делом напрямую, но вы, должно быть, читали о нем в газетах. Убийство отличалось особой жестокостью, к тому же много значило высокое положение жертвы. Сэр Дэнверс Кэрью, член парламента, близкий друг Гладстона, влиятельный сторонник движения за автономию Ирландии. Факты, вкратце говоря, были таковы, – Холмс смел с дивана еще одну стопку книг и сел, уперев локти в колени и переплетя пальцы. Взгляд его устремился на стену над головой Мэри, как будто он вглядывался в события четырнадцатилетней давности.

– Сэра Дэнверса нашли на улице в Сохо. Он был жестоко избит, побои привели к смерти. Голова его была проломлена тростью – рядом с трупом валялась и сама эта сломанная трость. И кошелек, и часы остались при покойном, но вот документов, позволяющих установить его личность, не было, если не считать письма в кармане, адресованного поверенному по фамилии Аттерсон. Этого Аттерсона разыскали и пригласили на опознание, и он идентифицировал убитого. Полиция также знала и убийцу: горничная, которая смотрела в окно на освещенную улицу, поджидая своего ухажера, заметила человека, которого опознала как мистера Хайда. Он жил по соседству вместе с женщиной, которая не приходилась ему женой. Горничная наблюдала, как он прошел по улице, остановился под фонарем взглянуть на часы – именно тогда она хорошо его разглядела – а потом встретил на углу сэра Дэнверса Кэрью. Последовал разговор, перешедший в ссору. Хайд ударил Кэрью по голове тростью, а когда тот упал, продолжил избивать его до тех пор, пока тело не перестало подавать признаки жизни. Аттерсон сказал полицейскому, что Хайд служит у одного из его клиентов, некоего доктора Джекилла, проживающего неподалеку от Риджентс-парка. Это совсем рядом с Бейкер-стрит, и я вижу, что мисс Джекилл пришла к нам пешком, хотя и не через парк. Почва Риджентс-парка отличается от прочей лондонской грязи, потому что состоит главным образом из земли цветочных клумб. А на ботинках мисс Джекилл я вижу обычную уличную грязь с Мэрилебон-стрит, и еще брызги из сточных канав.

Мэри глянула на свои башмаки. Что же, в следующий раз надо будет собрать на них для мистера Холмса грязи поинтереснее! А если серьезно, зачем они сейчас углубляются в подробности убийства Кэрью? Она начинала терять терпение.

– Уверен, что все пошло не так гладко с этим делом, – сказал Ватсон. – Иначе вы бы сейчас его так детально не припомнили.

– Вы меня неплохо знаете, – согласился Холмс. – Аттерсон отвел полицейского по месту жительства Хайда в Сохо, это было совсем близко, за углом. Но Хайд бесследно пропал. Полиция прочесала Лондон, а за ним и всю Англию в поисках убийцы, но он словно растворился в воздухе. Я был заинтригован его исчезновением до такой степени, что решил собственноручно заняться его делом. Об английской полиции можно сказать многое, но вот в тщательности и дотошности им не откажешь. Очень трудно вот так взять и исчезнуть из их поля зрения, не оставив следа. В то время у меня еще не было официальных связей с полицией, но мой брат Майкрофт неплохо знал Джекилла, так что я попросил его представить меня доктору. Тот принял меня благосклонно и не уклонялся от обсуждения таинственного дела. Он рассказал мне, что Хайд служил при нем кем-то вроде ассистента, помогал с научными экспериментами. Однако он тоже заявил, что после убийства ни разу не видел Хайда. А вскоре после нашей встречи Джекилл покончил с собой.

Да, Мэри припоминала подробности того визита – долговязый посетитель у отца в кабинете, расхаживающий туда-сюда на своих длинных, похожих на ножницы ногах, и старый мистер Пул, говорящий ей, что нельзя сейчас мешать отцу – он принимает очень важного джентльмена, детектива. Она догадалась, что это и был знаменитый мистер Холмс, о чьих расследованиях появлялись такие интересные статьи в The Strand.

– Холмс! – воскликнул Ватсон. – Не стоит задевать чувства мисс Джекилл!

– Я в полном порядке, спасибо за заботу, – сказала Мэри. – Я только хотела бы знать, предложение о награде за информацию об убийце еще действует? Потому что, возможно, у меня есть некоторая информация…

– Тот случай всегда интриговал меня, – сказал Холмс. – Хайда так и не нашли, и в конце концов Скотланд-Ярд попросту прекратил розыски. Я сам больше не занимался этим делом и не расследовал в том числе причины самоубийства доктора Джекилла. Как я уже упоминал, это было самое начало моей детективной карьеры, и сразу появилось немало других дел, требовавших моего внимания.

– Мистер Холмс, – сказала Мэри. – Так что насчет награды, существует она или нет? Сразу после убийства было объявлено, что за информацию о местонахождении мистера Хайда назначено вознаграждение, но после стольких лет я не уверена…

– Да, награда была объявлена, – подтвердил Холмс. – Сто фунтов за информацию, напрямую указывающую на местонахождение убийцы. Ее предложила семья сэра Дэнверса Кэрью. Но готовы ли члены семьи раскошелиться на такую сумму сейчас – я не знаю. Однако есть способ это узнать. Лучше всего спросить инспектора Лестрейда из Скотланд-Ярда. У меня с ним назначена встреча через час – мы собираемся обсудить убийства в Уайтчепеле. Те самые «уж-жасные убийства», о которых кричат газетчики. Ватсон, боюсь, тайне зверинца лорда Эйвбери придется подождать. Сейчас нас ожидает сразу две тайны, обе из которых куда интереснее, чем пропавшие животные. Если Лестрейд ничего не знает, он по крайней мере скажет нам, с кем из членов семьи можно связаться. Но по какому вопросу связаться? Извините за прямоту, мисс Джекилл, но вы непохожи на персону, которая имеет связи с преступниками и может знать об их местонахождении.

– И все-таки я могу знать, где найти Хайда, – ответила Мэри.

– В самом деле? – Холмс улыбнулся. Было ясно, что он ни на секунду ей не поверил. – Это было бы замечательно, мисс Джекилл. Можете мне рассказать?

Мэри заговорила самым деловым своим тоном.

Диана: – Самым деловым? Да она всегда говорит так, будто ведет деловое собрание. Вы, наверно, имели в виду ее самый менторский тон.

Жюстина: – Диана, ты же знаешь – все, что тебе говорит Мэри, служит твоему же благу. Кто-то ведь должен тебя удерживать от проказ. Кто, например, изрезал ножницами все наше нижнее белье, потому что Мэри сказала, что этот кто-то на сей раз не поедет в Вену?

Мэри: – Можно подумать, что словами можно ее от чего-то удержать. А теперь миссис Пул мучается, зашивая наше белье, – когда я ее последний раз видела, она была просто в отчаянии…

Диана: – Удержать! Еще чего! В тот день, когда я послушаюсь Мэри, я съем собственные ботинки.

Мэри: – По крайней мере это ненадолго займет твой рот, и мы насладимся тишиной.

Мэри заговорила самым деловым своим тоном.

– После смерти моей матери мой поверенный… – не то чтобы мистер Гест оставался ее поверенным, но так оно звучало более респектабельно, – сообщил мне, что она регулярно выплачивала некую сумму Обществу святой Марии Магдалины. Один фунт в неделю – на содержание Хайда. Взгляните.

Она вытащила расчетную книгу, водрузила ее поверх стопки книг на столе и открыла на нужной странице. Мужчины склонились над ней, чтобы лучше разглядеть.

– Я подозреваю, что Хайд шантажировал ее какой-то информацией, полученной за время службы у моего отца. Сегодня утром я разузнала об адресате платежа, Общество Марии Магдалины – это благотворительный приют в Уайтчепеле. Думаю, мы можем найти Хайда там.

– Дело становится все интереснее, – сказал Холмс. – И все больше стоит дальнейшего расследования. К сожалению, сегодняшний день у меня целиком занят с Лестрейдом. Эти убийства – что-то особенное, Флит-стрит никак не может успокоиться, каждый день очередная жертва появляется на первой странице газет. Особенно подчеркивается, что тела расчленены – у одной жертвы отрезали руки, у другой – голову… Но я уверен, что истина об убийствах в конце концов окажется простой. Зрелищные и кровавые дела обычно проще и скучнее, чем они кажутся изначально.

– Наверняка убийца – сумасшедший, – сказал Ватсон. – Кому еще в голову придет убивать молодых женщин и резать на части их тела? Конечно, это маньяк-безумец.

– Даже безумцы в своем безумии следуют определенным схемам, – возразил Холмс. – Ватсон, я попросил бы вас сопроводить мисс Джекилл в этот благотворительный приют. Попробуйте определить, в самом ли деле там скрывается Хайд – разумеется, незаметно. А после вы можете встретиться со мной и все мне изложить.

– Сопроводить мисс Джекилл? – воскликнул Ватсон. – Холмс, вы не можете посылать девушку в Уайтчепел на поиски опасного преступника! Это неблагоразумно даже для вас, Холмс. И примите во внимание название общества. Наверняка неприлично и неуместно…

– Я готова пойти, – вмешалась Мэри. – И я понимаю, на что указывает название общества. Я внимательно читала Библию и знакома с историей Магдалины. Как бы я могла жить в Лондоне, не зная, что на улицах города встречаются проститутки и что существуют общества для их спасения. Доктор Ватсон, в самом деле, я же читаю газеты.

Хотя Мэри и прожила в Лондоне всю свою жизнь, бывать в Ист-Энде ей ни разу не приходилось. Миссис Пул предостерегала ее, что эти районы – Уайтчепел и Спиталфилдс – просто настоящая обитель зла. Так что Мэри было даже любопытно посмотреть, и впрямь ли там так ужасно, как ей говорили.

Миссис Пул: – Отправлять вас туда, мисс, – это был крайне неподобающий поступок!

Кэтрин: – Это я еще не перешла к той части, где Холмс действительно отправляет ее в опасное место, миссис Пул! Пожалуйста, не пугайте наших читателей раньше времени.

Мэри: – Если у нас вообще будут читатели. Вы думаете, кто-то правда может настолько заинтересоваться нами и тем, как наши жизни пересеклись?

Беатриче: – Люди всегда интересуются чудовищами. Думаю, Кэтрин это хорошо известно.

Кэтрин: – Да, это так.

– Поэтому я и отправляю с ней вас, – сказал Холмс. – Вы обеспечите ей необходимую защиту. Вы ведь никогда не видели Хайда, а она видела – он был лаборантом ее отца. Мисс Джекилл, вы уверены, что сможете узнать его – по прошествии стольких лет? Не забывайте, тогда вы были только ребенком.

– Абсолютно уверена, – ответила Мэри. – Такого человека, как мистер Хайд, забыть невозможно.

– Что же, – сказал Холмс, – тогда начнем наше расследование. Мисс Джекилл, вы ответственны за опознание мистера Хайда. Если вы его действительно обнаружите, наше дело – его арестовать и обеспечить получение вами награды. Ватсон, вы отвечаете за безопасность мисс Джекилл. Вы не будете делать ничего – повторяю, ничего – кроме того, что установите, там ли Хайд. После посещения вами приюта мы вместе обсудим дальнейший план действий.

– Хорошо, Холмс, – ответил Ватсон. – Я бы предпочел не впутывать в это дело мисс Джекилл, однако, несомненно, если Хайд жив, его следует арестовать. Нельзя позволять опасному преступнику скрываться в Лондоне.

– Может быть, мы тогда пойдем? – Мэри взглянула на часы. – Уже почти полдень, и я уверена, что дорога тоже займет у нас некоторое время.

Вообще-то она не имела представления, как долго добираться по указанному адресу – или как именно они собираются туда попасть, ведь не пешком же? Но бесконечное обсуждение так утомило ее – особенно рассуждения об уместности ее участия. Мистер Холмс по крайней мере мыслил практически.

Миссис Пул: – И совершенно неподобающе!

Кэтрин: – Да-да, конечно. Вы это уже отметили. Спасибо большое, миссис Пул.

– Встретимся снова здесь, у нас, Холмс? – спросил Ватсон. Мэри заметила, что он, надевая пальто, опустил в карман пистолет.

– Нет, найдете меня в Скотланд-Ярде. Если меня там не будет, значит, я отбыл с инспектором Лестрейдом.

Значит, сегодня Мэри собирается посетить не только Уайтчепел, но и Скотланд-Ярд! Это куда интереснее, чем сидеть дома и волноваться о нехватке денег. Она упаковала расчетную книгу обратно в портфель и встала.

– Хорошо, мистер Холмс, сегодня вечером мы отчитаемся вам в своих открытиях. Доктор Ватсон, вы готовы?

– Я найду нам кэб на Бейкер-стрит. Идемте, мисс Джекилл.

Мэри забрала из стойки свой зонтик, кивнула на прощание Холмсу, который улыбался – она представления не имела, чему именно, – и вышла вслед за Ватсоном. Спускаясь за ним по лестнице, она смутно беспокоилась о том, сколько может стоить кэб до Уайтчепела и чем она собирается за него платить. В ее кошельке можно было наскрести от силы пару шиллингов. Нужно было до визита к Холмсу зайти в банк, но она же не могла предположить, что ей придется брать кэб сегодня утром, просто хотела поскорее раскрыть тайну Хайда… К тому же она не очень представляла, как добраться до Клеркенвелла. Может быть, сегодня же вечером, после расследования, у нее все же получится закрыть счет матери и забрать деньги. Тогда она готова к таким неожиданным разъездам.

– Мистер Ватсон, насчет платы за кэб, – начала было она.

– О, не волнуйтесь, мисс Джекилл, – он придержал перед ней входную дверь. – Вы помогаете нам в расследовании. Все расходы, разумеется, берет на себя мистер Холмс.

Они вышли на Бейкер-стрит, по которой громыхали кэбы, а уличные торговцы выкрикивали: «А-атличная свежая треска!» или «Яблочки, яблочки, полпенни за фунт!». Слева виднелись деревья и лужайки Риджентс-парка, справа слышался шум Сити.

Мэри думала о том, что прочла в лабораторном журнале отца и в письмах, о том, что она не рассказала мистеру Холмсу. Ему не следовало об этом знать – по крайней мере пока. Но времени на раздумья у нее особенно не было – Ватсон взмахом руки уже остановил кэб и предложил ей сесть. Мэри подобрала край платья и уселась на кожаное сиденье, мысли ее устремились к тому, что ожидало их в Уайтчепеле.

Глава III Общество святой Магдалины

По мере того, как пролетка катилась на восток, главные улицы становились все оживленнее, переулки и маленькие улочки – все у́же и даже темнее: сушившееся на балконах и окнах белье бросало тени на мостовую. Мэри, привычной к зеленой и широкой Мэрилебон-роуд, уайтчепелская Хай-стрит казалась сплошной мешаниной экипажей и омнибусов. Убожество домов не прикрывал ни единый лоскуток древесной зелени. Кэбмен отказался ехать по узким кривым улочкам Уайтчепела, так что пассажиры были вынуждены выйти и продолжить путь пешком.

Спрашивая дорогу у местных жителей – мужчин, мрачно куривших в дверных проемах, и женщин, торгующих иголками и прочей мелочевкой в грязноватых лавочках, – они шли вперед и вперед, пока Мэри окончательно не утратила чувство направления. Наконец они оказались на унылой площади с парком посредине: несколько деревьев бросало жидкую тень на мощеную гравием площадку, где дети пытались катать обруч. С трех сторон парк окружали многоквартирные дома с разбитыми окнами и перекошенными ставнями. С четвертой стороны стояла серая каменная церковь; на воротах висела дощечка с выцветшими буквами, возвещавшая, что это и есть приход Святой Марии Магдалины. К церквушке примыкала высокая каменная стена, за которой виднелись верхние этажи дома, оплетенного плющом. Над аркой ворот в стене была вырезана надпись: «ОБЩЕСТВО СВ. МАРИИ МАГДАЛИНЫ».

– Но как ему удалось здесь укрыться? – спросила Мэри.

Они с Ватсоном подошли к табличке на воротах:

«Миссия по спасению наших падших сестер во Христе. Часы посещений – между 2 и 4 пополудни, кроме субботы. Посетители мужского пола не допускаются».

– То, что мы и ожидали увидеть, – приют для падших женщин. Вам нельзя посещать подобное заведение, мисс Джекилл, – сообщил Ватсон.

Миссис Пул, я запрещаю вам это комментировать. Мы все и так знаем, что вы думаете.

– Почему? Из соображений благопристойности? Не уверена, однако, что у нас есть выбор, – ответила Мэри. – Вас сюда вообще ни под каким видом не впустят.

Она шагнула к воротам и позвонила в колокольчик.

Через несколько минут к воротам подошла женщина в сером шерстяном платье без украшений, похожем на монашеское облачение; волосы ее были затянуты на затылке в такой тугой пучок, как будто она боялась, что хоть одна прядка выбьется на волю. Высоким и каким-то неестественным голосом она произнесла:

– Я услышала ваш звонок только потому, что шла мимо. Часы посещений указаны на табличке, и вам должно быть известно, что вы явились не ко времени. Я – сестра Маргарет. Вы ищете кого-то конкретного?

– Моя фамилия Джекилл, Мэри Джекилл, – начала девушка, – и я хотела бы…

– Джекилл! – подхватила сестра Маргарет, и голос ее стал еще выше и резче. – Заходите сию же минуту. Миссис Рэймонд захочет немедленно с вами переговорить.

Она открыла ворота, заскрипевшие, как будто их никогда не смазывали, и настойчивыми жестами пригласила Мэри внутрь.

– Кто такая миссис Рэймонд? – спросила Мэри, не спеша войти на огороженную территорию. С чего бы кому-то в этом заведении стремиться с ней повидаться? Может, ее приняли за кого-нибудь другого?

– Миссис Рэймонд – наша директриса, – ответила сестра Маргарет таким тоном, будто ей приходилось объяснять очевидное. Но эта информация не отвечала на вопрос Мэри. С чего бы директрисе подобного учреждения искать встречи с ней? Откуда ей вообще знать, кто такая Мэри? Хотя нет, конечно же, нет, внезапно догадалась она. Не она сама, а ее фамилия так заинтересовала сестру Маргарет.

– Мисс Джекилл, если позволите мне вмешаться… – начал доктор Ватсон.

– Вам нельзя, – оборвала его сестра Маргарет, как будто отгоняла собаку, вывалявшуюся в грязи. – Посетители мужского пола не допускаются. Исключений нет даже для родственников.

– Ну хорошо, – сказала Мэри. – Я готова поговорить с этой… миссис Рэймонд.

Ватсон взял ее за локоть.

– Мисс Джекилл, мне это не нравится, – тихо сказал он, чтобы сестра не услышала.

– Но я должна пойти, – Мэри обернулась к нему и отвечала так же неслышно. – Директриса приюта не может не иметь информации о мистере Хайде. Я должна все выяснить. Мы знаем, что платежи направлялись сюда, и вы сами видите, как сестра-как-ее-там отреагировала на мое имя. Подержите пока мои вещи? – она вручила доктору зонтик и портфель. С портфелем расставаться не хотелось, но она решила, что сохраннее на время оставить его Ватсону, чем вносить в ограду заведения, где может рыскать Хайд.

– Ладно, – согласился Ватсон. – Но я хочу, чтоб вы взяли с собой кое-что.

Принимая у нее зонтик, он незаметно вложил ей что-то в руку. Это был пистолет, который он принес с собой в кармане. Точнее говоря, револьвер.

– Вы умеете им пользоваться?

– Да, – ответила Мэри. Она и вправду умела: лакей Джозеф, который был сыном егеря из Линкольншира, научил ее. У нее даже был свой револьвер – он хранился дома, в ящике стола. Раньше он принадлежал ее отцу, и, едва войдя в возраст, она настояла, чтобы Джозеф научил ее с ним обращаться. Тот пытался протестовать, говорил, что это не дело для леди, что рядом всегда будет какой-нибудь мужчина, чтобы защищать ее. Даже тогда она не была уверена, что таковой защитник всегда будет рядом, а сейчас была глубоко благодарна Джозефу за те несколько уроков.

– Если вы не вернетесь в течение часа, я иду вслед за вами. Не знаю, что все это значит, но знаю одно – Хайд был преступником, и если он жив, то остается опасным. Если он находится в этом здании, я хочу, чтобы вы в случае чего могли себя защитить.

Мэри кивнула.

– Я понимаю.

Ей не хотелось, чтобы он заметил, как ей… тревожно. Тревожно – да, вот самое подходящее слово.

Диана: – Никому не напугать нашу Мэри!

Мэри: – Не говори глупостей. Я вполне могу чувствовать испуг, как и все остальные люди. Ты, например, меня то и дело пугаешь. Помнишь, что было в Вене, когда ты чуть не подожгла психиатрическую лечебницу? И едва не погибла, потому что делала все ровно наоборот, а не как тебе сказали мы с Жюстиной?

Диана: – А не надо было тебе выпендриваться, как (мы приняли решение удалить окончание комментария Дианы, так как надеемся, что наша книга найдет читателей как среди людей зрелого возраста, так и среди молодежи).

Кэтрин: – Диана, в моей книге нет места подобным выражениям. Советую попробовать выражать свои эмоции, не прибегая к оскорбительной и бранной лексике.

Диана: — (Комментарии опущены. Серьезно, просто прекрати это. Помимо прочей возни с этой рукописью из-за тебя ее придется подвергать цензуре.)

Но что могло случиться с ней в церковной общине, посвященной спасению душ «магдалин» – то есть проституток, которыми так и кишели улицы Лондона, особенно здесь, в Ист-Энде? Повернувшись так, чтобы прикрыть револьвер от взгляда сестры Маргарет, Мэри тихонько опустила его в сумочку. Слава богу, сумочка у нее была практичная, непохожая на любимые утонченными леди крохотные кошельки, состоящие из сплошных вышивок и бисера. Снова развернувшись к воротам, она постаралась придать себе уверенный вид и ничем не выдать своего нежелания переступать этот порог. Она вошла; сестра Маргарет стала закрывать за ней ворота, и от их скрипа Мэри не выдержала и обернулась. Доктор Ватсон ободряюще смотрел на нее сквозь решетки и со значением указал пальцем на свои часы, напоминая, что у нее есть только один час.

Она легонько помахала ему рукой и пошла за сестрой Маргарет, стараясь не слишком задумываться об этом месте и о том, что ее может тут ожидать. Она проникла внутрь, а значит, подписалась на это приключение, каковы бы ни оказались его последствия.

Они миновали внутренний двор, гладко вымощенный вплоть до бордюра вдоль стены дома, у которой там и тут росли тисы, тянувшие ветви к жидкому солнечному свету. Стены дома до третьего этажа густо оплетал плющ, придавая зданию зловещий вид. Сестра Маргарет проводила Мэри по каменной лестнице на третий этаж. Наверху ее ждал длинный коридор, который вел к еще одной тяжелой деревянной двери. Похоже, Общество святой Магдалины просто изобиловало такими дверьми, словно кто-то специально стремился оформить приют в тяжелом и зловещем стиле. Сестра Маргарет постучала.

– Входите! – откликнулся голос изнутри.

Сестра Маргарет толкнула дверь, которая отворилась с громким скрипом.

– Миссис Рэймонд, к вам Мэри Джекилл.

Приятной наружности женщина с седеющими, металлического цвета волосами поднялась навстречу из-за стола. Как и сестра Маргарет, она была одета в серое платье, но ее облачение вроде бы было шелковым, а с пояса свисала внушительная связка ключей.

– Рада, что вы наконец пожаловали, мисс Джекилл, – сказала директриса. – Я отказываюсь от содержания этого ребенка. Мы больше не готовы ее здесь терпеть – она доказала свою совершенную неисправимость. Я многократно писала вашей матери, чтобы она приезжала забрать Диану, но она ни разу мне не ответила.

– Диану? – Мэри перестала понимать, что происходит. – Кто такая Диана?

Что вообще все это означало?

– Вы – дочь миссис Джекилл, верно? – спросила директриса, глядя на нее так, будто сомневалась в ее умственной полноценности.

– Да, конечно, – отозвалась девушка.

– Тогда, я полагаю, вы прибыли, чтобы забрать ребенка под свою ответственность. Миссис Джекилл была щедра к нашему приюту, но в любом случае мы не можем больше содержать девочку здесь. Она постоянно подрывает дисциплину. Бормочет ругательства во время общих молитв. А что она сделала с крестильной купелью в церкви Марии Магдалины, где мы проводим богослужения, я даже произнести не могу.

Мэри пораженно смотрела на нее. О чем директриса вообще говорит? И какое это имеет отношение к Хайду?

– Я все еще не понимаю, – сказала она. – Вы писали моей матери?

– Да, отправляла письма на адрес ее поверенного. Некоего мистера Аттерсона с Гонт-стит.

– Но мистер Аттерсон умер несколько лет назад, и его контора находится совсем не на Гонт-стрит – может быть, вы писали на его домашний адрес? Это объясняет, почему моя мать не получала от вас никаких писем…

– Все это, – оборвала ее миссис Рэймонд, – не моя проблема. Сейчас девочка сидит под домашним арестом в своей комнате за распевание неподобающих песен во время обеда. Мы можем собрать ее вещи за пятнадцать минут.

– Постойте, – начала было Мэри, но миссис Рэймонд уже развернулась и целеустремленно вышла из кабинета. «Что это за девочка? Кто такая Диана?» – хотела спросить Мэри, но ей оставалось только пойти за директрисой. Сестра Маргарет семенила за ними по пятам. Они дошли до середины коридора и поднялись по еще одной лестнице. Ступеньки мыли две женщины в простых серых платьях, белых фартуках и чепцах; при приближении процессии они поднялись и присели в реверансах.

– Эти обе спасены из борделя в Лаймхаусе, – пояснила на ходу миссис Рэймонд. – Мы здесь заняты великой миссией, мисс Джекилл, мы возвращаем Господу его заблудших овечек.

Мэри кивнула, не особенно ее слушая, но когда они поднялись на следующий этаж и пошли вдоль по коридору, ее очень заинтересовали комнаты с раскрытыми дверьми, мимо которых они проходили. Внутри длинными аккуратными рядами сидели женщины в серых платьях, белых фартуках и чепцах, и были заняты шитьем.

– Наши магдалины выполняют работу на благо миссии, – поведала директриса. Что-то эта миссия казалась Мэри слишком унылой. Швеи работали молча – не было слышно ни смешков, ни легкой болтовни, которая всегда возникает в помещении, полном молодых женщин. Если кто-то из них и поднимал голову взглянуть на проходящих, то лишь на секунду, чтобы снова тут же уткнуться в шитье. Наконец миссис Рэймонд дошла до нужной двери и окликнула:

– Диана, к тебе пришли. Эта леди собирается забрать тебя с собой.

– Чертовски вовремя, – послышалось из-за двери.

Мэри переступила порог. На кровати, скрестив босые ноги, сидела девочка в белой сорочке. У нее были рыжие вьющиеся волосы, спускавшиеся лохматой гривой до самого пояса, и целая россыпь веснушек на лице. Вокруг царил настоящий разгром. У стола у стены были выдвинуты все ящики, на полу валялась смятая одежда. С полки скинули все книги, которые тоже были рассыпаны по полу вместе с одеждой и бельем. Мэри заметила, что книги все благочестивого характера – Библия, «Проповеди преподобного доктора Трокмортона», некий том с надписью на корешке «О благомыслии и добрых деяниях». Последний лежал на полу раскрытым, обложкой вверх. Стол вытащили на середину комнаты, стул опрокинули. Повсюду блестели осколки разбитого кувшина, умывальный тазик был перевернут. Дополняли картину брошенные на пол подсвечник и расческа. На стене красовалась надпись большими красными буквами: «ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ, ЧЕРТОВЫ ВОНЮЧКИ!»

– Что ты тут натворила, неблагодарная дрянь?! – ледяным тоном осведомилась миссис Рэймонд.

Девчонка с усмешкой подняла руку. Не было сомнений, откуда она взяла красную краску для надписи: длинный порез на руке был кое-как замотан обрывками сорочки. Кровь пропиталась сквозь тряпку и потемнела.

– Ох, какой ужас! – воскликнула сестра Маргарет. Она выглядела так, будто сейчас упадет в обморок.

– К счастью, ты больше не будешь моей проблемой, – сказала миссис Рэймонд. – Немедленно пакуй чемодан. Ты же не хочешь заставить мисс Джекилл ждать.

– Мисс Джекилл, вот оно что! – воскликнула рыжая. – Богатая семейка! Приятно познакомиться, мисс Джекилл. Куда вы меня забираете, вот что я хочу знать. В психушку, может? Или в тюрьму?

– Кто эта девочка? – в совершенном замешательстве спросила Мэри директрису. Пора уже было ей получить ответы на свои вопросы. А девочке, кто бы она ни была, пора было нормально перевязать рану.

– Это Диана Хайд, – непонимающе глядя на нее, ответила миссис Рэймонд. – Вы, разумеется, осведомлены о ней? Ее привезли к нам вскоре после смерти ее матери, с сопроводительным письмом от миссис Джекилл, где нам предписывалось за пожертвования заботиться о ее содержании и воспитании. Ваша мать делала выплаты раз в месяц. Она что, вам ничего не говорила?

– Моя мать умерла на прошлой неделе, – ответила Мэри. Господи, но зачем ее мать сделала нечто подобное? Девушка совершенно запуталась.

– Ох, Господи! – воскликнула сестра Маргарет. – Как это ужасно!

– Мои соболезнования, – скупо сказала миссис Рэймонд, но это прозвучало неискренне. В ее голосе скорее угадывалось злорадство. Есть такие люди, которых радует смерть, если она их самих никак не касается. – Но мое решение от этого не изменится. Девочка должна покинуть наше заведение.

– Но вы не можете отправить ее без всяких объяснений, – запротестовала Мэри. – Я поняла только, что моя мать поместила этого ребенка под вашу ответственность и платила за ее содержание. Полагаю, что девочка каким-то образом связана с лаборантом моего отца, мистером Хайдом. Но каким именно?

Что за интерес мог быть у ее матери к этому ребенку? Чисто благотворительный, наверное. Подобные деяния были вполне в духе Эрнестины Джекилл. Но почему она ничего не сказала об этом Мэри? Девочке, должно быть, лет тринадцать или четырнадцать, хотя она и маловата для своего возраста – очевидно, кормежка в Обществе святой Магдалины была не слишком обильной…

Диана: – Не слишком обильной! Да они нас морили голодом до полусмерти, эти чертовы святоши, эти…

Кэтрин: – Я тебя уже предупреждала об использовании такого рода выражений.

– Ну что, – сказала Диана, – собираешься ты наконец забрать меня отсюда?

Собиралась ли она? Мэри пришла в чудовищное замешательство. У нее не было ни единой догадки, с какой стати ее мать заботилась об этом ребенке на протяжении последних десяти лет. Однако по какой-то причине она это делала, а значит, Мэри унаследовала от нее это обязательство. В конце концов, она же собиралась закрыть банковский счет, а это значит, что выплат на содержание девочки больше не будет. Что в таком случае Общество Магдалины решит с ней сделать – выкинуть за порог?

– Если бы девочка осталась здесь… – начала она.

– Нет, мисс Джекилл, мы не намерены оставлять ее, – отрезала миссис Рэймонд. – Наше общество создано для помощи падшим ангелам Господним, а не взбалмошным детям. Так что, боюсь, вопрос не обсуждается, – она улыбнулась мрачной и непреклонной улыбкой.

Мэри снова перевела взгляд на девочку. Ее рука срочно требовала лечения. Ясно было, что никто здесь не собирается этим заниматься… А еще оставалась тайна ее происхождения и фамилии. Каким образом она связана с Хайдом? Если оставить девочку здесь, Мэри никогда этого не узнает. По возрасту она вполне подходит Хайду в дочери… а если так, может, ей известно о местонахождении ее отца?

– Хорошо, – выговорила Мэри наконец. – Я могу ее забрать.

– Благодарю вас, мисс Джекилл, – ответила миссис Рэймонд. Теперь, когда вопрос был улажен, она снова стала обходительной. – Может быть, вам удастся вколотить в это маленькое чудовище немного ума. Мы старались приучить ее к полезному труду, но это оказалось невозможным. Изначально мы принимали ее с намерением воспитать из нее служанку для частного дома, или же надеялись открыть у нее монашеское призвание…

– Хрен тебе, сука старая! – крикнула Диана, вскочила и начала отплясывать на кровати какой-то дикий танец. Она скакала так неистово, что Мэри побоялась, как бы она не свалилась.

– Если хочешь уйти со мной, лучше собери свои вещи, – попросила она. Девочка казалась неуправляемой. Господи, что же Мэри намерена с ней делать?

Диана спрыгнула с кровати, подобрала с пола первое попавшееся платье и кое-как натянула его. После чего принялась запихивать оставшуюся одежду в чемодан, который она вытолкала из-под шкафа. Ладно, разобрать ее вещи можно будет позже. Сейчас важно как можно скорее выбраться отсюда и обсудить ситуацию с доктором Ватсоном.

– И обуйся, – велела миссис Рэймонд.

– Не хочу, – огрызнулась Диана.

– Делай что хочешь, – вздохнула та. – В конце концов, больше я за тебя не отвечаю.

– Зато, похоже, отвечаю я, – вставила Мэри. – Поэтому надень ботинки, иначе я тебя здесь оставлю.

Диана сердито зыркнула на нее, но все же вытащила из-под кровати пару башмаков и надела их прямо на босые ноги.

– Ладно, вот я готова. Вытащи меня отсюда, чтобы я больше не видела этой мерзкой рожи, – она показала язык сестре Маргарет, которая выглядела шокированной и даже слегка испуганной.

– Довольно, – оборвала ее Мэри. – Если хочешь идти со мной – идем.

Диана: – Вот он, тот самый тон. Который вы можете, конечно, называть деловым, если хочется.

Мэри: – В тот момент я была очень близка к тому, чтобы все-таки тебя там оставить. Благодари судьбу, что я этого не сделала!

Диана: – Это они пусть лучше благодарят судьбу! Останься я у них еще хоть на неделю, я бы сожгла этот курятник к чертовой матери.

Миссис Пул: – Не сомневаюсь, ты на такое способна. Иногда мне кажется, что ты – сущий демон в обличье ребенка! И нечего высовывать язык. Я на это уже насмотрелась, больше меня такими штучками не проймешь.

Мэри вместе с сестрой Маргарет кое-как стащили чемодан Дианы вниз по лестнице. Диана скакала по ступенькам впереди, мурлыкая какую-то мелодию. Миссис Рэймонд проводила их до входной двери и смотрела им вслед, пока они шли через двор к воротам, как будто хотела убедиться, что Мэри и Диана точно уходят.

На лице Ватсона, поджидавшего по ту сторону решетки, при виде Мэри отразилось облегчение.

Сестра Маргарет помогла вытащить чемодан за ворота и скользнула обратно, чтобы запереть засов. Она повернула ключ в замке и только тогда воскликнула:

– Да благословит вас Господь и сохранит… где-нибудь подальше отсюда, дьяволенок!

– Иди в жопу! – крикнула в ответ Диана и сделала грубый жест.

– Доктор Ватсон, – сказала Мэри, едва ли не смеясь от вида его изумленного лица, – мне сообщили, что это – мисс Диана Хайд и что теперь она поступает под мою ответственность.

Ситуация притом ничуть не была смешной – просто изумленный доктор так забавно выглядел. Пожалуй, его лицо точно выражало и ее собственные чувства.

– Привет, как поживаете, – поздоровалась Диана. – Любой друг моей сестрицы – мой друг тоже.

– Сестрицы? – переспросила Мэри. – Что ты имеешь в…

– Доктор Ватсон! Доктор Ватсон! – по улице к ним мчался какой-то мальчишка. Типичный лондонский беспризорник в одежде с чужого плеча, с дырками на коленях и в мятой кепке на голове. Подбежав, он остановился и, уперев руки в бока, попробовал отдышаться.

– Что такое, Чарли? – спросил Ватсон, вынимая из кармана пенни.

– Мистер Холмс велел передать, чтоб вы шли к нему как можно скорей, – мальчик так стремительно выхватил пенни, что Мэри едва успела отследить его движение. – Нашли еще один труп. Тут неподалеку, просто я всю дорогу бежал бегом.

– Боюсь, вашим объяснениям придется немного подождать, мисс Джекилл, – сказал Ватсон. – Мне нужно поскорее доставить вас в Мэрилебон. Но как бы это устроить? В этом районе совсем нет кэбов…

– Я могу пойти с вами, – предложила Мэри. – Все равно мне нужно поговорить с мистером Холмсом, и это очень срочно. – Она хотела рассказать детективу обо всем, что произошло в Обществе Магдалины. Может, он сумеет пролить свет на эти странные события? – Можем мы послать домой чемодан вместе с ребенком?

– Ну уж нет! – вскричала Диана. – От меня так просто не избавишься! Куда б ты ни собралась, я с тобой. Ты ж теперь за меня отвечаешь, забыла?

– Мисс Джекилл, я не могу взять вас с собой на место убийства, – засомневался Ватсон.

– Не думаю, что у вас есть выбор. Я все равно без вас не найду дорогу отсюда до Мэрилебона. – Несмотря на сложность ситуации, Мэри опять разобрал смех. Ничего себе – она оказалась в центре Уайтчепела в компании доктора Ватсона и тайны в виде весьма грязной девочки. Чем она тут занимается? Убеждает взять её на место преступления. Что бы об этом подумала миссис Пул?

Миссис Пул: – И в самом деле, что?..

– Ну хорошо, – сказал наконец Ватсон. – Чарли, ты можешь позаботиться об этом чемодане? Мисс Джекилл сообщит тебе адрес. Найди экипаж и доставь багаж от ее имени, и смотри, чтобы он доехал до места в целости. И скажи, где мне искать Холмса.

– Ладно, сударь, – отозвался Чарли, бросая любопытные взгляды на Диану – особенно на ее голые лодыжки, видневшиеся из-под подола платья. Он явно не понимал, что девчонка вроде нее делает в почтенном обществе доктора Ватсона. Диана скорчила ему страшную рожу. Он вздернул нос с видом превосходства и нарочно перестал обращать на нее внимание.

Ватсон дал ему шиллинг, который исчез так же стремительно, как до того – пенни. Чарли умчался куда-то по переулкам Уайтчепела, пообещав, что «эт` только на минуточку, сударь». Пока они ожидали его возвращения, Мэри забрала у доктора свой зонтик и плащ и с благодарностями вернула ему револьвер. В двух словах она изложила ему события, произошедшие в приюте Магдалины, а Диана перебивала ее на каждом слове, не упуская возможности пожаловаться на заведение и поругать сестер. Услышав о порезе у Дианы на руке, Ватсон обеспокоился и сделал, что мог, наскоро промыв рану виски из фляжки, которую он носил в кармане – как он объяснил, «для экстренных случаев». Когда виски пролилось на свежую рану, Диана взвыла и забористо выругалась. Мэри невольно впечатлилась ее богатым словарным запасом, хотя и не хотела себе в этом признаваться.

Мэри: – Вовсе я не впечатлилась.

Диана: – Впечатлилась, и еще как.

Доктор заново перевязал порез, отрезав новые бинты от и без того уже загубленной сорочки с помощью карманного ножа. Как раз когда он закончил перевязку, вернулся Чарли, ведя с собой человека с тачкой. На тачку водрузили чемодан, и ее владелец обещал, что его брат, зеленщик, у которого есть овощная тележка, в целости и сохранности доставит груз в дом 11 по Парк-Террейс. Этот самый брат торговал овощами в Ковент-Гардене – «превосходная репка и капуста, мисс». Чарли объяснил Ватсону, где искать Холмса, хотя Мэри из его объяснений расслышала только фразы вроде «и свернуть около дома, где во дворе куры бегают». Все это отнюдь не внушало ей доверия. Наконец Чарли закончил давать указания и оставил их, проследовав за владельцем тачки, громко насвистывая сквозь зубы.

Ватсон повернулся к спутницам.

– Мисс Джекилл и… мисс Хайд, так? Извольте теперь последовать за мной. Я постараюсь как можно скорее отвести вас к Холмсу, хотя даже не представляю, что он подумает, увидев вас на месте преступления.

– Значит, – спросила Диана, – это еще одно из тех убийств? В Святой Магдалине только о них и говорят последнее время. Конечно, в те минуты, когда там позволено говорить. Девица без рук, девица без головы… Тамошние говорят, что им от этого кошмары снятся. А чего не хватает у нынешней жертвы?

– Мы пока что не знаем, – ответила Мэри. – И если ты не намерена сдерживать свой язык, я тебя отправлю обратно, неважно, что сказала миссис Рэймонд. Так что, Бога ради, постарайся вести себя тихо и соблюдать приличия!

Сейчас на это не было времени – но девушка имела твердое намерение разгадать тайну Дианы Хайд. Кто эта девочка? Почему мать Мэри так долго платила за ее содержание? И с какой стати она назвала Мэри «сестрицей»? Но в данный момент доктор Ватсон вел ее вперед по узкой улочке, указанной Чарли, а Диана Хайд скакала – действительно скакала вприпрыжку, будто все это было детской игрой – рядом с ним. Мэри ускорила шаг, чтобы не отставать.

Жюстина: – Диана, мне всегда было интересно… Что же ты такое сделала с крестильной купелью?

Диана: – Я в нее нассала!

Жюстина: – Да, что-то подобное я и подозревала.

Глава IV Убийство в Уайтчепеле

Приют Святой Марии Магдалины располагался неподалеку от уайтчепелской Хай-стрит, но Ватсон повел спутниц совсем в другую сторону – в глубину Ист-Энда. Улицы становились все более унылыми – с разбитой мостовой и грудами мусора. Женщины развешивали стираное белье, мужчины мрачно сидели на ступеньках многоквартирных домов, играя в карты или читая газеты. По улицам носились босые грязные дети – Мэри не понимала, то ли они играют в салки, то ли просто пытаются ударить друг друга на бегу. В воздухе воняло фабричным дымом, дешевой едой и людскими испражнениями. Даже солнечный свет здесь казался бледным, будто ему приходилось пробиваться сквозь толстые слои тумана.

Вот она, темная половина Лондона, где правят бал нищета и преступность, – тень, которую отбрасывает на землю яркий и преуспевающий Вест-Энд. Ну давайте, скажите, что я мелодраматична, попробуйте. Нам всем известно, какие тут условия жизни. И да, я отлично помню, что это не социальный трактат, спасибо большое, Мэри. Не стоит мне об этом напоминать.

По пути Мэри отвечала на многочисленные вопросы Ватсона о том, что произошло с ней в приюте Святой Магдалины. Она старалась поведать доктору в деталях все то, на что до сих пор у них не было времени. Они прошли мимо безногого солдата, просившего милостыню на углу улицы. Завернув за угол, они были облаяны здоровенной цепной собакой, которая не умолкала, пока кто-то не крикнул на нее из окна: «Заткнись, сука чертова!» Собака тут же замолчала и легла на землю, прижимая уши и скуля.

– Мисс Джекилл, я, право, не уверен, что верно поступил, взяв вас с собой, – сказал Ватсон.

– А что, вы до сих пор не знали, как живет другая половина Лондона? – хмыкнула Диана. – Значит, для меня тут прогуляться нормально, а для такой леди, как она, – уже нет? Ясненько!

«Если она скажет еще хоть слово, я ее ударю», – подумала Мэри. Диана то и дело вмешивалась в их с Ватсоном разговор, вставляя подробности о своей жизни в Обществе Магдалины: какой гадостью там кормили, кого из сестер она особенно ненавидела, за какие конкретно реплики ее заставляли мыть рот с мылом… «Будь у меня с собой мыло, я бы собственноручно помыла тебе рот, – думала Мэри, – и попробовала бы ты только кусаться, негодница!»

Диана: – Обязательно попробовала бы! И еще как. Я куда быстрее тебя и ловчее.

– Вам тоже не следует тут находиться, – ответил Ватсон. – Это неподобающее место для ребенка.

– Божечки, да я родилась в таком месте, – фыркнула Диана. – У нас во дворе был один дядька, мясник, он как напивался, так сразу бросался колотить свою жену. Но однажды он так нажрался, что свалился с лестницы и сломал себе шею. Тут ему и пришел конец! И к утру крысы обглодали его до самых костей. Смешная смерть для мясника, скажите же?

– Диана, – сказала Мэри, – даже крысам не под силу обглодать до костей человеческое тело за одну ночь. Если уж тебе хочется рассказывать сказки, хотя бы делай это правдоподобно.

– Ну ладно, – согласилась Диана. – Все это было совсем не за одну ночь! У его вдовы не было денег на похороны, и труп провалялся во дворе с крысами целых трое суток, пока его не увезло миссионерское общество, потому что он провонял нам весь двор!

– Довольно, – оборвала ее Мэри. – Доктор Ватсон, а куда именно мы направляемся?

– Думаю, это уже там, за углом, – указал доктор. – Лучше бы Чарли нас сам проводил, конечно: такие мальчишки, как он, знают каждый дюйм этого города. Но мне пришлось его отправить присмотреть за вашим чемоданом, мисс Хайд. Иначе я не мог быть уверен, что багаж прибудет по адресу.

Диана: – Мисс Хайд, прикиньте! Что и говорить, бывают на свете вежливые люди. А проводить вас я могла бы и сама – я знаю каждый дюйм Уайтчепела не хуже какого-то там Чарли. Но разве меня кто-нибудь спрашивал? Нет, конечно.

– Остается только надеяться, что я верно понял указания Чарли, – продолжал Ватсон. – Улочки в этой части города – сущий лабиринт. За каждым углом так и ожидаешь встретить Минотавра, и нити Ариадны очень не хватает!

За упомянутым углом обнаружилась самая узкая и грязная улочка из всех, виденных ими до сих пор. Посреди нее возвышалась худая фигура Шерлока Холмса. С ним были трое: два лондонских бобби[1] и еще низенький мужчина в невзрачном костюме, зато с ярко-рыжими волосами и взъерошенными усами. На земле у их ног лежала… хотя ее милосердно прикрыли полотном, все равно короткого куска ткани не хватило, чтобы скрыть все тело молодой женщины. Мэри видела ее башмаки и обтянутые чулками ноги. Полотно, прикрывавшее верхнюю часть тела, было мокрым от крови. Мэри шумно втянула воздух. Как только ей могло показаться, что на месте преступления будет интересно? Это было вовсе не интересно, а чудовищно.

Диана: – Чудовищно, но интересно!

Мэри: – Чудовищно. Но Диана права – какая-то доля интереса во всем этом присутствовала. Я до сих пор помню башмаки убитой: каблуки были стоптаны, и я невольно задумалась: она просто небрежно относилась к своей обуви или не могла себе позволить поставить набойки у сапожника? На одном из ее чулок виднелась штопка. Так странно, какие обыденные вещи мы подмечаем, когда происходит нечто настолько – да, чудовищное – самое подходящее слово.

– Ватсон! Как раз вовремя, – сказал Холмс. – Хотя я удивлен, что вы привели с собой мисс Джекилл. Что, нельзя было поймать кэб и отправить ее домой? Извините, мисс Джекилл, что обсуждаю вас, как какой-нибудь предмет багажа, я не это имел в виду. Просто считаю, что здесь крайне неподходящее место для леди. А это еще что такое? – он сердито глянул на Диану.

– То, что мы нашли в Обществе святой Магдалины, – ответил Ватсон.

– Ее зовут Диана Хайд, – вмешалась Мэри. – Это и есть Хайд, за содержание которого моя мать ежемесячно вносила плату. На вид ей лет тринадцать или четырнадцать, хотя, конечно, девочка немного тщедушная. Вы не думаете, что…

– Задница у тебя тщедушная! – окрысилась Диана. – И мне, между прочим, четырнадцать, спасибо большое. Я не какая-нибудь нищенка, которую родили под забором, и отлично знаю свой день рожденья.

– Что это дочь мистера Хайда? – закончил за Мэри Холмс. – Полагаю, на этот вопрос никто нам не ответит лучше нее самой.

– Полагаю, саму ее мы еще не спрашивали, доктор? – спросила Мэри.

– У нас не было времени, – отозвался тот.

– Чего это вы говорите обо мне так, как будто меня тут нет? – Диана сердито скрестила руки на груди.

– В таком случае проще всего будет наконец спросить, – Холмс повернулся к девочке и опустил ей руку на плечо, не давая ей сделать то, что она, по всей видимости, собиралась – а именно пнуть Мэри в лодыжку. – Отвечайте: вы – дочь мистера Эдварда Хайда?

Диана вывернулась из его хватки и отскочила, злобно глядя на всех.

– Мама всегда мне говорила, что мой папаша – джентльмен, который называл себя мистером Хайдом. И поэтому мне надо вести себя как настоящая леди, раз уж я дочка джентльмена. Но он никогда не заходил меня навестить при жизни мамы. А потом меня отослали в «Магдалину».

– Значит, вы не можете знать, где он сейчас находится, – заключил Ватсон.

– Холмс, я не знаю, о чем вы думали, притащив на место убийства женщину и ребенка, – вмешался рыжеволосый. – Ватсон – да, он может быть полезен, хотя в последнее время он в основном занят описанием ваших подвигов, а не исследованием мертвых тел. Но этим двоим здесь совершенно нечего делать.

– Я вам не ребенок, – огрызнулась Диана. – А ты сам-то кто такой, рыжий-бесстыжий?

– Кто бы говорил о рыжине! – возмутился тот, глядя на ее огненные волосы.

– Позвольте представить вам инспектора Лестрейда из Скотланд-Ярда, – сказал Холмс. – Ему нечасто приходится запирать юных дам под замок за грубость и хамство, но лучше его не искушать. Лестрейд, это мисс Джекилл, дочь доктора Джекилла, замешанного в деле об убийстве Кэрью. Возможно, вы его помните, хотя и прошло немало лет. Мисс Джекилл здесь по делу и находится под моей ответственностью. Но я боюсь, мисс Джекилл, что это убийство превосходит ваше дело по срочности. О нем доложили только час назад. Разнорабочий, работавший в этом квартале, обнаружил в этом переулке тело женщины по имени Молли Кин. Я еще не исследовал труп и собираюсь этим сейчас заняться. Коль скоро вы и мисс Хайд уже здесь, можете остаться, однако я бы предложил вам отвернуться. Боюсь, это зрелище не для слабонервных.

Мэри неопределенно помялась, не уверенная в своей готовности увидеть то, что скрывала простыня.

– Но у нее на месте голова? – спросила она.

– Головы не было у предыдущей жертвы, – сказал Лестрейд. – Убийца никогда не ампутирует одни и те же части тела. Если приглядитесь, увидите очертания ее головы… вернее, некоторой ее части. Однако, Холмс, я протестую. Это противоречит правилам.

Не обращая на него внимания, Холмс поднял простыню и подал ее одному из полицейских, который взял ткань осторожно, стараясь не запачкаться в крови.

Мэри ахнула.

– Ужасно, – сказал Ватсон.

– Господи, ничего себе он с ней разделался, – сказала Диана.

Молли Кин казалась примерно ровесницей Мэри. Должно быть, при жизни она считалась симпатичной. Черты лица были чистые и правильные, хотя само лицо уродовали следы ударов на щеках и под глазами. Безжизненный взгляд был устремлен в серое небо. Плечи ее были все в крови, платье потемнело. Мостовая была еще мокрой после утреннего дождя, и камни сделались скользкими от крови, которая натекла в промежутки меж камней и застыла в них загустевшей массой. Длинные окровавленные волосы покойницы прилипли к мостовой. Мэри заставила себя взглянуть на то, чего невольно избегала, – на голову убитой, лежавшей в темной луже. У головы отсутствовала вся верхняя часть, от бровей и выше.

– Он распилил ей череп и вынул мозг, – сказал Холмс.

– Но зачем… зачем он это сделал? – спросила Мэри.

– Это наверняка сумасшедший, – пояснил Лестрейд. – Кто бы еще такое мог вытворить? Молли Кин была обычной – гм, нет, я не собираюсь произносить этого при дамах. Вам здесь не место, да, вам обеим.

– Проституткой, – кивнула Диана. – Да мы поняли. Сразу видно по румянам на щеках.

– Но не такой уж обычной проституткой, – добавил Холмс. – Взгляните на ее руки. На них нет мозолей от ежедневной ручной работы, и одежда на ней качественная, хотя и заштопанная, и многократно чиненная. Хотя эта женщина и стала падшей, раньше она была леди.

– Насчет этого вы правы, – сказал Лестрейд. – Пока мы вас тут ждали, сержант Дебенхем поговорил с одной из девчонок, которые тут работают. Сейчас он отвел ее в трактир за углом и велел подождать. Еще он задержал парня, который нашел тело, – это нищий, известный под кличкой Бедный Ричард. Другие его имена неизвестны. Мы подумали, что вы захотите с ними побеседовать, Холмс. По словам подружки Молли Кин, она работала гувернанткой, пока ее не соблазнил хозяин, а хозяйка не выкинула за дверь. Ребенок умер сразу после рождения, а ей пришлось идти на улицу зарабатывать на хлеб своим телом.

– Печальная история, хотя, увы, не единственная в своем роде, – Ватсон покачал головой.

– Бедная девушка, – сказала Мэри. Ей случалось читать о теневой стороне лондонской жизни, но лично она сталкивалась с ней впервые. И увиденное поразило ее, хотя и не так сильно, как должно было. В конце концов, это и есть жизнь… Жизнь, о которой она так часто размышляла, глядя на улицу из-за занавесок на окнах дома на Парк-Террейс.

– Дура она бестолковая, – сказала Диана. – Я всю жизнь прожила со шлюхами, сперва с работающими, потом – с исправленными. Шлюхи знают сто способов, чтобы не забеременеть. Или заставляют клиента вынуть вовремя, или используют кусочки кожи, или…

– Диана! – воскликнула Мэри.

Диана: – Хотела бы я знать, чего тут ужасного? Вот забеременеть – это ужас!

Мэри: – Есть вещи, о которых девушкам просто нельзя говорить вслух, особенно в присутствии джентльменов.

Диана: – Ну и дуры эти девушки. Такие же, как эта Молли Кин.

– Возможно, она жила греховной жизнью, – сказал Холмс, – но умерла она храбро. Посмотрите на ее правую руку. Ногти сломаны, под ними кровь и частицы кожи. Бедная девушка защищалась изо всех сил.

– А что это у нее в левой руке? – спросила Мэри.

Прежде чем Мэри успела остановить ее, Диана нагнулась над трупом Молли Кин, пачкая в крови носки ботинок и край платья. Низко склонившись над убитой, она разжала ее закоченевшую руку и вытащила то, что девушка зажимала в кулаке: металлическую пуговицу.

– Диана! – снова воскликнула Мэри.

– Черт побери, – брызгая слюной, сказал Лестрейд. – Вы что, не слышали, что нельзя прикасаться к жертве? Холмс, вы виноваты во всем этом безобразии.

– Хорошо, я виноват, – согласился Холмс. – Вам не следовало этого делать, мисс Хайд. Вы могли уничтожить отпечатки пальцев на улике, хотя вряд ли на ней остались хоть чьи-то отпечатки, кроме самой Молли. Но коль скоро вы… что это такое?

– Какая-то пуговица… нет, печатка от часовой цепочки, – ответила Мэри, положив металлический предмет в свой носовой платок, чтобы не прикасаться к нему, и внимательно его исследовала. Печатка была бронзовой и тяжелой. – Звено от цепочки до сих пор на ней. И здесь видно… – Печатку покрывала засохшая кровь, однако на ней все же можно было рассмотреть гравированные буквы – S.A. – Какие-то инициалы. Или сокращение для чего-нибудь – может быть, девиза.

– Похоже на то, – сказал Холмс. – Мне случалось видеть подобные печатки членов научных сообществ, социальных клубов и даже крикетных команд. Владельцы часто используют их именно как печати, что объясняет гравировку. Девушка, должно быть, оторвала ее от часов убийцы во время борьбы. Мисс Джекилл, будьте добры, отойдите немного – я хочу внимательно осмотреть тело. И возьмите с собой свою подопечную.

Мэри схватила Диану за плечо и оттащила ее в сторону на несколько шагов. Холмс обходил тело вокруг – один раз, другой – в то время как остальные наблюдали за ним. Он выглядел почти комично, склоняясь над убитой, как молящийся богомол, исследуя землю вокруг нее, поворачивая туда-сюда ее голову, поднимая и опуская руки трупа, рассматривая ушибы. Наконец он принялся исследовать огромную дыру в ее черепе. Мэри пришлось отвернуться – ей стало нехорошо. Потом Холмс осмотрел улицу – от перекрестка до глухой стены по другую сторону. Мэри подумала, что это очень удобное место для совершения убийства. Улочка длинная и узкая, на стенах домов по ее сторонам – ни единого окна: все они выходят во дворы. Один массивный дом нависает над мостовой, загораживая ее от света. В глухом конце улицы виднелась арка широких ворот. Она походила на задний вход какого-нибудь склада, но дверь была заперта изнутри – Холмс несколько раз толкнул ее и постучал, чтобы убедиться. Того, что случилось прошлой ночью, никто не видел, и некуда было бежать бедной Молли Кин… Холмс внимательно осмотрел эту арку и еще раз вернулся к ней после исследования всей улицы.

– Как долго он собирается возиться? – спросил наконец Лестрейд, взглянув на часы. – Бедный Ричард и та девица ждут, и я хочу их допросить до того, как они слишком разволнуются от ожидания.

– Столько, сколько нужно, – отрезал Ватсон. – Вы достаточно хорошо с ним знакомы, чтобы знать о его методах.

«Сколько нужно», по мнению Мэри, заняло целую вечность. Она уже не знала, как ей держать в узде Диану – шепот ей на ухо, что Лестрейд может запереть ее в Ньюгейте, в самой темной подземной камере, где крысы отгрызают заключенным уши, уже начал терять свой сдерживающий эффект. Но наконец Холмс присоединился к остальным.

– Итак? – спросил Лестрейд.

– Они действовали очень аккуратно, – ответил Холмс.

– Они? Мы предполагали, что это все работа маньяка-одиночки, – Лестрейд неосознанно жевал конец своего уса. Мэри едва не рассмеялась, но напомнила себе, что дело совсем не смешное.

– Нет, убийц было минимум двое. И вам следовало давно уже меня пригласить участвовать в этом деле! Если бы у меня была возможность исследовать места гибели остальных девушек, я бы мог сейчас сказать вам больше. Очевидно, что с места преступления они убирались стремительно, иначе хотя бы попытались спрятать тело, как было в случае с Салли Хейвард и Анной Петтинджилл. Но утренний дождь смыл большинство следов. Осталось совсем немного зацепок. Ватсон, когда, вы сказали, она была убита?

– По общему состоянию тела – либо поздней ночью, либо ранним утром.

– Согласен. Они явно не хотели быть замеченными, так что воспользовались покровом ночной темноты. Я бы предположил скорее раннее утро, до начала дождя. Одежда у нее до сих пор сырая.

– А откуда вы знаете, что их было двое? – спросил Лестрейд. Именно этим вопросом сейчас задавалась и Мэри.

– Один оставил пару следов в грязи – там, под навесом, так что дождь их не смыл, – Холмс показал в начало улицы. Они как раз проходили под этим навесом, когда вышли из-за угла. – По расстоянию между отпечатками можно предположить, что рост преступника – около пяти футов. По их глубине в грязи устанавливаем, что он весит немного, стоунов восемь-девять. И еще, следы явно оставлены ботинками джентльмена.

– Джентльмена?! – воскликнул Ватсон. – Но что это за джентльмен, который может сотворить подобное?

– Да ладно вам! – встряла Диана. – Я видела, как джентльмены вытворяли такие вещи…

– А второй убийца? – спросила Мэри.

– Он следов не оставил, – сказал Холмс. – Но шея Молли Кин сломана, и не думаю, что у человека, которого я только что вам описал, хватило бы на это сил. Он маленький и легкий, к тому же хромой на одну ногу…

– Хромой? – воскликнул Лестрейд. – С чего вы это взяли, Холмс?

– Понял по отпечаткам его ног в грязи. Один след прямой, другой – слегка выгнутый, как если бы у него была деревянная нога, но след не деформирован, как был бы у деревяшки. Значит, это калека. У него не хватило бы физической силы распилить череп убитой – думаю, Лестрейд, тут речь идет о хирургической пиле. И об остром ноже, которым он извлек ее мозг. Может быть, о скальпеле. Тут имела место более сложная операция, чем в случае Полины Делакруа, которой просто отрезали голову целиком. Вырисовывается облик соучастников: один достаточно сильный, чтобы сломать женщине шею и распилить череп, второй – достаточно искусный, чтобы извлечь ее мозг. Вам следует искать медика, или, во всяком случае, человека с медицинским образованием.

– Это сам дьявол! – воскликнул Ватсон.

– Есть что-то общее, – согласился Холмс. – К сожалению, больше я вам сказать не смогу, дождь смыл слишком много улик. Теперь я хотел бы побеседовать с девушкой, которая опознала Молли Кин, и с этим Бедным Ричардом. Вы сказали, они ждут в ближайшем трактире?

– Я бы хотела пойти с вами, мистер Холмс, – сказала Мэри.

– Это даже не обсуждается, – отрезал Лестрейд. – Идет полицейское расследование, юная леди. Вам здесь не место.

Холмс взглянул на девушку с любопытством.

– Зачем это вам, мисс Джекилл?

– Ваше описание… Оно мне кое о чем напомнило. Кое о ком.

– В самом деле? Лестрейд, придется мне попросить вас об одолжении. Мисс Джекилл, если вы сможете контролировать поведение мисс Хайд, я позволю вам присутствовать при допросах. Но помните – до первого нарушения ею порядка.

– Попросить об одолжении! – воскликнул Лестрейд. – Вы так говорите, будто это что-то редкое. Вспоминая, сколько раз я уже давал вам волю…

Но Холмс, не слушая его, уже устремился вперед по улице, и инспектору ничего не оставалось, кроме как поспешить за ним, выкрикивая на ходу указания своим сержантам о транспортировке тела Молли Кин в Скотланд-Ярд. Ватсон пошел следом, а за ним и Мэри, тащившая за руку Диану.

Трактир находился сразу за углом улицы. Он назывался «Колокола», и выцветшее желтое изображение колоколов красовалось на вывеске над его дверью. Полиция очистила помещение паба, занимавшее второй этаж, так что внутри не было посетителей – только сам хозяин за стойкой, недовольный, что вынужден терять клиентов; утомленный и явно скучающий полицейский; и молодая женщина, одетая ярко, с дешевым шиком. Еще за столиком притулился бедняк с сивой лохматой бородой – должно быть, тот самый Бедный Ричард. Одежда его состояла из сплошного тряпья.

Миссис Пул: – На этот раз паб! Подумать только, что мисс Мэри пришлось переступить порог подобного заведения…

Мэри: – Миссис Пул, там не было посетителей. И присутствовал полицейский. И мистер Холмс вдобавок. И доктор Ватсон. Даже не знаю, куда еще респектабельнее.

Миссис Пул: – В расследовании убийства вообще нет ничего респектабельного.

– Сначала я поговорю с тем, кто обнаружил труп, – сказал Холмс. Лестрейд повел Бедного Ричарда в угол, где Холмс составил вокруг столика несколько стульев: один для себя, другой – для допрашиваемого, и третий – для Лестрейда. Мэри тоже нашла себе свободный стул и уселась прямо за спиной Холмса, чтобы видеть лицо Бедного Ричарда на протяжении разговора. Диана вскарабкалась на барный табурет, а Ватсон привалился к стене. Мэри коротко помолилась про себя: «Господи, пожалуйста, пусть только Диана не открывает рта». Ей очень хотелось услышать, что скажет Бедный Ричард.

Беатриче: – И как тебе удалось так долго заставлять Диану молчать?

Диана: – Я отлично умею молчать, когда мне это зачем-нибудь нужно. А тут мне было нужно послушать, о чем пойдет разговор.

– Итак, – сказал Холмс, когда Бедного Ричарда усадили на стул напротив. – Расскажите, как вы обнаружили тело этой девушки, Молли Кин.

– В общем, сэр, дело было так. Я выполз на улицу покурить – и просто споткнулся о ее тело, типа того, – тонким высоким голосом сказал нищий. Мэри ожидала от него совсем другого тембра – это ведь, в конце концов, был крупный мужчина, хотя и одетый в лохмотья. – Тогда я побежал сказать Джиму, – нищий кивнул в сторону бармена, – и он сразу вызвал констебля. А больше я ничего не знаю, сэр. – Он смотрел на Холмса налитыми кровью глазами, и Мэри заметила, как трясутся его сцепленные на столе руки.

– Нет, так не годится, – Холмс улыбнулся ему отнюдь не доброй улыбкой. – Вы же знаете, что мне нужна правда – не более и не менее. Рукав вашей одежды заляпан кровью. Если вы не собираетесь мне рассказать, как вы на самом деле нашли тело Молли Кин, я прикажу сержанту Дебенхему вас арестовать как подозреваемого в убийстве.

К изумлению Мэри, Бедный Ричард на этих словах уронил голову на руки и начал всхлипывать. Да, тут и она заметила, что манжета его пальто из выцветшего твида, знававшего лучшие дни, запятнана красным. Стоит быть более наблюдательной… как мистер Холмс. Когда она впервые его встретила, с этой показной стрельбой в стену, она едва не приняла его за шарлатана. Но теперь, увидев его в действии, она не могла не восхищаться его наблюдательностью и дедукцией. Вот бы развить эти качества в себе самой!

Диана: – Надеюсь, что он никогда не прочтет эту главу. А то и не знаю, что подумает мистер Длинный Нос, если увидит, что его обозвали шарлатаном. Он избалован поклонением доктора Ватсона и всех читателей журнала The Strand!

Мэри: – Ему отлично известно все, что я о нем думала сначала. А также и то, что мое мнение с тех пор успело измениться.

– Давай-ка без этого, – сказал Лестрейд. – Просто отвечай на вопрос – или отправишься прямиком в тюрьму.

– Все в порядке, – вмешался Холмс. – Бармен, подайте-ка этому человеку пинту своего лучшего эля – за мой счет. Итак, хотите, я сам расскажу вам, что вы делали прошлой ночью? А вы подтвердите мои слова или опровергнете.

Бедный Ричард поднял голову и закивал. Похоже, перспектива выпить эля за чужой счет слегка подняла его дух.

– Вечером вы напились, как делаете при любой возможности. Невозможно ни с чем спутать этот красный нос заядлого пьяницы. Вы знали, что в конце улицы есть глубокая арка, скрытая от глаз, и там можно отлично выспаться так, что никто не прогонит. Возможно, вам уже приходилось там ночевать – подозреваю, это одно из ваших обычных мест ночевки. Итак, вы доковыляли до конца улицы и уснули. Вы все еще спали, когда двое неизвестных притащили на улицу Молли Кин и убили ее, но тут вы зашевелились во сне или издали какой-то звук. Думаю, именно этот звук всполошил убийц, и они бросились бегом с этой улицы. Они не ожидали там никого встретить. Вы их успели увидеть или услышать?

– Вы целиком правы, сэр, – сказал Бедный Ричард. – Я и правда заснул там в дверном проеме, хоть и не пойму, как вы догадались.

– Вы сказали правду, что вышли покурить, – ответил Холмс. – Вы действительно сидели под аркой и курили, пока вас не сморил сон. Я нашел там вашу спичку, а еще вы стряхивали пепел, и под прикрытием арки дождь не смог его смыть. Следы точно такого же пепла видны у вас на груди и на шарфе вокруг шеи. Пепел трубочного табака легко отличить от пепла сигарного или сигаретного, а в вашем нагрудном кармане ясно вырисовывается форма трубки. Никто не будет просто так сидеть и курить на темной улице среди ночи, но вечером, перед сном, это вполне естественное действие. Совершенно ясно, что вы явились на улицу, когда еще были сумерки, а потом заснули в дверном проеме. За щепку дверного косяка зацепилось несколько ниток от вашего пальто. Я ясно представлял себе курильщика трубки в твидовом пальто – и вот вы передо мной. Что вы спали в арке беспробудным сном, легко установить по состоянию ваших брюк – с мокрыми пятнами на коленях. Дверной проем довольно глубокий, но вы человек высокий, и вам пришлось согнуть ноги, так что колени торчали наружу, под дождь. Вы были настолько пьяны, что даже холодный дождь, намочивший вам брюки, не смог разбудить вас.

– Ну да, я точно не просыпался, – сказал Бедный Ричард. – Разве б я смог обратно заснуть, если бы видел, как убивали женщину! Меня от одной мысли в дрожь бросает – как она там лежит в темноте, мертвая, пока я сплю. Как вы думаете, сэр, ее привидение будет теперь меня преследовать?

– Но вы, очевидно, прикасались к телу, – сказала Мэри. – У вас на рукаве кровь, и никак иначе она не могла бы туда попасть.

– Это правда? – возмутился Лестрейд. – Смотри у меня, если я узнаю, что ты хоть что-то стащил с трупа…

– Пожалейте несчастного старика! – воскликнул Ричард, поспешно выворачивая карманы. Наружу показался грязный носовой платок. – Вот все, что я взял, и ни единой нитки больше! – Он встряхнул платок, и оттуда выпал новенький соверен, блестящий, хотя края его и были испачканы кровью. – Это лежало рядом с ней на мостовой. Наверно, выпал у нее из кармана или из рук. Но больше я ничего не брал, клянусь! Никак я не замешан в ее убийстве, – он промокнул платком глаза и шумно высморкался.

– Отлично, мисс Джекилл, – одобрил Холмс. – Да, убийца щедро заплатил Молли Кин – без сомнений, чтобы заманить ее на место ее убийства. Думаю, старина, с вами мы все уже обсудили. Можете идти, не вижу причин вас задерживать. Разве что у Лестрейда есть в тюрьме лишнее местечко для нищего бродяги.

Лестрейд тоже совершенно не хотел задерживать Бедного Ричарда. Когда старый нищий кое-как уковылял из паба, инспектор сказал:

– Не могу себе представить этого недоумка вырезающим у трупа мозги. Его хорошо знают в этом квартале, я прикажу местному констеблю не выпускать его из виду. Может, ему и известно об убийстве больше, чем он рассказал, но даже если он и был сообщником убийц, тем больше причин его никуда не запирать. Может, через него можно выйти на них. На свободе от него будет больше толку, чем в тюрьме.

Девушка, опознавшая убитую, казалась полной противоположностью Бедному Ричарду.

– Зовите меня Кейт, – сразу предложила она. – Меня так все зовут, по фамилии меня все равно тут никто не знает. Кейт Кареглазка, вот как я известна в округе, и для вас это тоже сойдет, сэр. Чем меньше говоришь о себе полиции, тем лучше, я так считаю. Но о бедняжке Молли я вам все расскажу. Ну и что, что она работала на улице, ничем она не заслужила такой ужасной участи.

– Разумеется, – согласился Холмс. – И что вы можете нам о ней рассказать?

Несмотря на яркий макияж, Кейт была свежей и хорошенькой девушкой, хотя, если приглядеться, становилось видно, что она не так молода, как хочет казаться, и что под слоем пудры на щеках у нее заметны оспинки. Однако она все равно была стройной, с яркими карими глазами, и походила на любопытную птичку. Мэри с интересом разглядывала ее. Вот, значит, как выглядит настоящая падшая женщина! Так же, как и любая другая, разве что платье более яркое и вульгарное, и манеры несколько более раскованные. В другой жизни из Кейт получилась бы отличная горничная, не хуже Энид.

– Ну, Молли была хорошей девушкой, раньше служила гувернанткой, пока ее хозяин не распустил руки. Нет, не знаю, у кого именно служила, – она об этом молчала, как и о том, откуда она сама родом. После смерти ребеночка она пошла работать на улицу и неплохо зарабатывала. Джентльменам нравилась ее образованность. Она одно время хотела с этим завязывать, пошла в специальное общество, но не выдержала там больше недели. Сказала, что ее затошнило от тамошнего ханжества. Нет, тоже не говорила, что это было за общество, – наверно, где-то поблизости, в Уайтчепеле или в Спиталфилдсе. Она вообще не из болтливых была, наша Молли. В последний вечер она была такой же, как всегда. Темнело уже, и холод, и дождь к тому же, так что клиентов не было, и мы сидели у огня тут в «Колоколах». Потом Молли говорит: мол, Кейт, пойду-ка я лучше домой. Я сказала, что еще посижу, пиво допью – сама-то Молли была как настоящая леди, ничего не пила, кроме воды. И вот она надевает свое пальто и выходит – и тут я подумала: я же уже почти допила, пара глотков, и все, догоню-ка я ее, и можно будет пойти домой вместе, по-дружески. Ее квартирка неподалеку от моей, и мы даже раздумывали о том, чтобы съехаться и вместе снимать жилье, так оно дешевле. Выхожу я, значит, и вижу, что она под конец все-таки подцепила себе клиента. Он как раз стоял с ней разговаривал, в свете окна хорошо было видно. Вам, наверно, надо знать, как он выглядел. Я его видела только мельком, когда мимо проходила, но различила, что он малорослый и кривой какой-то, вроде калеки. Напомнил мне Панча из «Панча и Джуди». И голос у него был странный, глухой какой-то, пришепетывающий, будто он старался, чтобы его не расслышали. Я и не слышала, что он говорил, но у меня от самого голоса мурашки пробежали. Я молча прошла мимо, ничего Молли не сказала, сразу пошла домой. Не хотела ей мешать, когда она с клиентом… А теперь жалею, что не пожелала ей хотя бы спокойной ночи. Это ведь последний раз, когда я ее видела, пока этот сержант меня не позвал ее опознавать, мертвую, лежащую на улице. Какой ужас с ней сотворил этот убийца – надеюсь, вы его поймаете и вздернете поскорее!

Кейт опустила глаза, глядя на свои руки, стиснутые на столешнице, но не заплакала. Что толку в слезах? Мы часто думаем, что женщины этого класса жестокосердны, потому что они избегают проявлять эмоции. Но чем могут слезы помочь Кареглазкам мира сего? Они слишком хорошо знают, что плач не принесет ни перемен, ни облегчения. Никто не поспешит осушить их слезы, никто не утешит в скорбях.

Мэри: – Ох, ради всего святого! Она получила в награду кое-что более ценное, чем утешение. Мистер Холмс поблагодарил ее и вручил ей соверен за помощь. А чем бы ей помогло, если бы он вместо того бросился осушать ей слезы? Кейт вовсе не сентиментальна, в отличие от тебя.

Жюстина: – Нам всем порой нужно человеческое сострадание.

Диана: – Мне оно трижды не сдалось.

Перед тем как встать, Кейт вдруг сказала:

– А ты мне кого-то напоминаешь, крошка. – Мэри с изумлением обнаружила, что она обращается к Диане, которая раскачивалась взад-вперед на барном табурете. – Ты случайно не из наших? Ты молода еще, конечно, но любителей юных девочек сейчас хоть отбавляй…

Диана ответила ей дерзким взглядом.

– Мою маму в заведении миссис Барстоу знали как Золоченую Лилию.

– А, тогда понятно. Я сама ее знала в юности, хотя у Барстоу ненадолго задержалась. У меня были трудные времена – не верь никому, кто скажет, что опий безвреден, это вранье, – а когда я наконец выправилась, заведение уже закрылось. Она была славная, твоя мамаша, с огоньком, и с нами, младшими девчонками, по-доброму обращалась. Надеюсь, у тебя нет проблем с этими господами законниками?

Диана отрицательно помотала головой, и Кейт продолжила:

– Ладно, если попадешь в неприятности, вспомни о Кейт Кареглазке. Меня можно найти тут, в «Колоколах». Любая подруга твоей мамки будет и тебе подругой, не забывай об этом.

– Думаю, мы на сегодня закончили с расспросами, – сказал Холмс, вручив девушке соверен и поблагодарив ее за ценные сведения. – Время чаепития уже давно прошло. Ватсон привык к моему образу жизни, мне часто приходится питаться нерегулярно, когда я занят расследованием. Но вы двое, должно быть, успели проголодаться. – В этот самый момент живот Дианы издал громкое урчание. – Ватсон отвезет вас обратно к Риджентс-парку, а я должен отправиться с Лестрейдом. Нам нужно многое обговорить.

– Но, мистер Холмс, – возразила Мэри. – Этот человек… Кривой джентльмен, калека с глухим голосом, похожий на Панча. Это же точное описание мистера Хайда! Я сразу о нем подумала, едва увидела тело Молли Кин. Вспомните, он же был ассистентом моего отца и умел обращаться с хирургическими инструментами.

Холмс улыбнулся.

– Это интересное умозаключение, мисс Джекилл, и мне оно тоже приходило в голову. Вот почему я позволил вам присутствовать при допросах и участвовать в расследовании. Но заключение сделано слишком поспешно, вы не находите? В Лондоне наверняка немало невысоких хромых мужчин, которые умеют орудовать скальпелем, а Хайда здесь не видели со времени убийства Кэрью. Опасайтесь idée fixe: вы в последнее время много думаете о Хайде, так что вывод о его участии кажется вам очевидным. Но с этой концепцией связано слишком много проблем. Например, мы до сих пор не уверены, что он вообще жив.

– Кто этот Хайд? – вмешался Лестрейд. – Я должен добавить его в список подозреваемых?

– Странно, что вы не помните, – сказал Холмс. – Он был замешан в деле, о котором я упоминал, – в убийстве сэра Дэнверса Кэрью, члена парламента из либералов, в свое время его даже прочили на пост премьер-министра. Свидетельница опознала Хайда как убийцу, но когда полиция явилась его арестовать, обнаружили, что он бесследно пропал. И с тех пор о нем ничего не слышали, хотя мисс Джекилл на краткий миг показалось, что она напала на его след.

– Конечно, это же было столько лет назад, – несколько смущенно сказал Лестрейд. – Мне нужно перечитать тогдашние рапорты. И что, вы предполагаете, что этот Хайд снова может объявиться в Лондоне и убивать проституток?

– Это маловероятно, – сказал Холмс. – Хотя я никогда не исключаю маловероятных версий событий, пока не доказана их абсолютная невозможность.

– Мне казалось, предыдущие жертвы были горничные и продавщицы? – спросила Мэри. Разве не об этом кричали мальчишки-газетчики последние дни напролет?

– А, это версия для печати. На самом деле все убитые – так называемые ночные бабочки. Не думаю, что нам удастся долго скрывать эту подробность. Но представьте себе величину газетных заголовков, если откроется, что в дело замешана сексуальная сторона! А потом они переключатся на лондонскую полицию, обвиняя нас в том, что убийства до сих пор не раскрыты. Некомпетентность полиции – их любимая тема, – Лестрейд с печальным видом взъерошил усы.

– Вы всерьез думаете, что мой папаша расхаживает по городу и убивает шлюх? – спросила Диана – и прыснула громким смехом.

– Следите за собой, мисс, – встревоженно сказал Лестрейд. – Нам тут еще не хватало истерик в исполнении юных девиц.

– Мисс Хайд явно владеет какой-то информацией, которой она не прочь с нами поделиться, – заключил Холмс.

Диана прыснула еще громче.

– Джекилл умер, мисс Мэри это точно известно. А значит, умер и Хайд. Моя мама говорила, что Хайд – это всего-навсего другое имя Джекилла. Вроде маскировки, которую Джекилл использовал, когда не хотел, чтоб его узнали. Типа плаща на карнавал.

– Это невозможно, – возразила Мэри. – Я встречалась с Хайдом еще при жизни моего отца. И моя экономка миссис Пул его помнит. Он ничем не походил на отца.

– Ты хочешь сказать, что моя мама врала? – окрысилась Диана.

– Думаю, мы можем доверять свидетельству мисс Джекилл на этот счет, – сказал Холмс. – Ваша мать могла стать жертвой обмана. Хайд мог говорить ей, что он и есть Джекилл, чтобы она считала его джентльменом. Может быть, даже для того, чтобы пользоваться средствами Джекилла.

Лицо Дианы перекосилось от гнева, что ей не верили, и еще от чего-то – Мэри показалось, она видит гримасу ребенка, едва сдерживавшего слезы.

Диана: – Брехня.

Мэри: – Нет, я очень хорошо это помню.

– У моего отца было много тайн, – сказала Мэри. – Я точно не знаю, какого рода отношения связывали их с мистером Хайдом. Конечно, предположение Дианы совершенно невероятно – извини, – она коротко кивнула девочке, – но один человек не может просто так притвориться другим, если их внешность настолько различается. Хайд был на фут ниже моего отца. Однако несомненно, что в их отношениях была некая неизвестная нам тайна – иначе с чего бы моей матери материально поддерживать ребенка Хайда? Я понимаю, мистер Холмс, мое подозрение кажется вам надуманным, но описание полностью подходит под внешность Хайда. Я до сих пор помню этот его глухой хрипловатый голос, от которого мороз по коже. Мурашки, как сказала Кейт Кареглазка.

– Если есть хоть небольшая вероятность, что Хайд может быть здесь, я хочу знать об этом все, – сказал Лестрейд. – Нам на улицах Лондона свободно разгуливающие убийцы не нужны. Он еще за Кэрью не заплатил. Но все указывает на то, что он давно сбежал из страны – куда-нибудь в Австралию или Южную Америку.

– Почти наверняка вы правы, – согласился Холмс. – Тем не менее я попросил бы мисс Джекилл еще раз просмотреть бумаги ее отца. Мисс Джекилл, вы могли бы это сделать – и завтра доложить мне о результатах?

– Конечно, – ответила Мэри. Она и сама хотела перечитать отцовский журнал – на этот раз более тщательно. Там точно встречались какие-то упоминания о Хайде… Она только не могла вспомнить, в каком контексте. И что, позвольте спросить, она теперь собиралась делать с Дианой?

– Ватсон, не могли бы вы доставить дам к ним домой? Мы с вами увидимся на Бейкер-стрит, когда я закончу дела с Лестрейдом, – Холмс окинул взглядом всех присутствующих. Непонятно было, о чем он думает, но Мэри он казался… как ни странно, да, почти что довольным. Словно что-то забавное его развлекло.

– Идем, – сказала она Диане. Ей совершенно не хотелось тратить время на то, чтобы развлекать мистера Холмса. Она, конечно, была ему благодарна за допуск к расследованию, но в то же время и сердилась на него – сама не зная почему. – У меня сегодня еще много дел. А тебе нужно принять ванну.

– Ни за что, – сказала Диана.

– В ванну, или останешься без ужина, – отрезала Мэри, схватила Диану за грязную руку и потащила за собой. За ними двинулся доктор Ватсон, стараясь не улыбаться, в то время как Диана ругалась сквозь зубы и бросала на всех сердитые взгляды. Мэри нарочито игнорировала и то и другое. Нужно попросить миссис Пул заварить чаю покрепче – Мэри собиралась просидеть над бумагами всю ночь, если понадобится. Какие секреты там таятся? Что она упустила при первом прочтении? Она еще не знала – но твердо намеревалась узнать.

Глава V Письмо из Италии

Выходя из кэба, Мэри уже с трудом могла поверить, что только что вернулась из Уайтчепела… что подобное место вообще существовало. Парк-Террейс была широкой тихой улицей, и единственным звуком, нарушавшим тишину, здесь были редкие удары копыт – лошадь кэбмена нетерпеливо перебирала ногами на месте. Каменные дома георгианской эпохи – Мэри никогда не могла запомнить, эпохи какого именно Георга, – рядами стояли по сторонам улицы, такие красивые и респектабельные. Над крышами и каминными трубами по другой стороне от резиденции Джекиллов виднелись верхушки деревьев Риджентс-парка.

– Шикарный райончик, – одобрила Диана.

А вот и доказательство того, что Мэри действительно провела это утро в городских трущобах – грязная, потрепанная девчонка рядом с ней. Господи, что же ей теперь делать с этой Дианой?

Дверь открылась.

– Заходите скорее, – позвала миссис Пул. – Иначе простудитесь, не стойте так долго на мостовой…

Мэри обернулась поблагодарить Ватсона, который подал им с Дианой руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам кэба.

– Что вы, не стоит благодарности, мисс Джекилл, – отозвался он. Он снова заплатил кэбмену, настаивая, что это деловые расходы, и это волновало Мэри. Он был слишком добр, а Мэри ненавидела чувствовать себя обязанной. Но пока она с этим ничего не могла поделать.

– Кроме того, это большое удовольствие – находиться в вашем обществе, – добавил он. – Присутствие при расследовании Холмса молодой дамы настолько острого ума, как у вас, очень освежает восприятие. Надеюсь снова увидеть вас завтра – кажется, в полдень, верно? Нам с Холмсом следует встретить вас здесь?

– Спасибо, – ответила Мэри, не зная толком, как воспринимать подобный комплимент. Ясно, что он сделал его не намеренно и сперва собирался сказать что-то другое. – Думаю, будет лучше, если мы сами прибудем к вам на Бейкер-стрит. В полдень, как договаривались, доктор Ватсон.

Ей очень не хотелось, чтобы Холмс – и Ватсон, конечно, – заходили к ней в дом и видели эти голые стены, полы без ковров, пустые места, где раньше стояли вазы с цветами или бюсты философов… Да, это гордыня, а гордыня – грех, но все же, все же…

– Пасиб, – буркнула Диана. – До завтра тогда.

Ватсон поклонился, безуспешно попытавшись скрыть улыбку, и ответил:

– И вам «пасиб» за прекрасную компанию, мисс Хайд.

После чего он развернулся и зашагал в сторону Мэрилебон-роуд.

– Пойдем, – сказала Мэри Диане, которая с интересом глазела на дом и на миссис Пул. – Если ты и дальше будешь пялиться, у тебя выпадут глаза.

Диана бросила на Мэри взгляд, который той еще предстояло в ближайшем будущем окрестить «тем самым», – полный раздражения и презрения. Однако все же последовала за Мэри – вверх по ступенькам, в парадный вестибюль.

Мэри: – Да, она постоянно награждает меня подобным взглядом!

Диана: – А ты просто попробуй бесить меня поменьше.

В вестибюле поджидал чемодан Дианы. Еще одна услуга, которую им безвозмездно оказал доктор Ватсон.

– Это доставили сегодня утром, – сообщила экономка. – Его привез зеленщик на тележке с овощами и сказал, что так велела мисс Джекилл, так что я попросила его оставить багаж у лестницы.

– Да, спасибо, миссис Пул, – Мэри позволила экономке принять у нее зонтик. – Я действительно его послала – сейчас понимаю, что стоило приложить к багажу записку, но мы очень спешили.

Она положила портфель с бумагами на столик, сняла макинтош и его тоже передала миссис Пул. Как же она устала! До сих пор Мэри этого не осознавала, но теперь вся тяжесть этого долгого дня разом навалилась на нее – к тому же, как заметил тогда Холмс, она и вправду не ела с самого завтрака.

– У нас гостья, мисс? – спросила миссис Пул, с сомнением разглядывая Диану – босоногую, с непокрытой головой. Прежде чем повесить макинтош себе на руку, экономка внимательно осмотрела его на предмет пятен.

– Это Диана, – представила девочку Мэри. – И ей срочно нужно принять ванну.

– Я не хочу принимать никакую ванну, – возразила Диана.

– Нет, хочешь, – сказала Мэри. – На самом деле тебе наверняка самой неприятно быть такой грязной. Просто ты любишь возражать. Миссис Пул приготовит тебе ванну, и я уверяю, она будет куда удобнее, чем все, что мог тебе предоставить приют Магдалины. А потом мы, думаю, пойдем пить чай. Если вы не возражаете, миссис Пул.

Диана ухмыльнулась.

– Уже понятно, что жить с тобой будет сплошным испытанием. Ты прямо как этот детектив. Говоришь людям, что они должны делать, а они подчиняются просто потому, что привыкли к приказам. Но я не из таковских.

– Это очевидно, – согласилась Мэри. – Тем не менее сейчас ты отправишься в ванну, потому что от тебя дурно пахнет, и я не хочу, чтобы ты в таком состоянии садилась на чистую мебель. До ванны никакого чая не будет.

– Пошли-ка, голубушка, – сказала миссис Пул. – Мисс Мэри говорит, в ванну – значит, в ванну. И пока ты находишься в этом доме, ты будешь обращаться к ней уважительно. Как и подобает говорить с леди. – Она взяла Диану за плечо и повела к лестнице.

– А я, по-вашему, кто – дерьма кусок? – возмутилась та.

– Пока ты настолько грязна – вроде того, – парировала мисс Пул.

Когда они удалились, Мэри сняла перчатки и шляпку и бросила их на столик. А потом снова взглянула на себя в зеркало. Лицо еще оставалось бледным, но щеки чуть порозовели от свежего воздуха. По правде сказать, она выглядела куда живее, чем перед визитом к мистеру Гесту.

Мэри забрала портфель с собой в гостиную. Стоит ли включить газовую лампу? Уже темнело, но Мэри не хотела расходовать газ без крайней необходимости. Она разожгла огонь в камине, где уже были сложены дрова – спасибо Богу за миссис Пул! Экономка, конечно, должна подыскать себе другое место… но Мэри не представляла, что она будет делать без нее. Как же тут будет одиноко… Она присела на диван, положив рядом портфель, и протянула руки к огню, чтобы согреться. Глядя в пламя, она думала о бедной девочке. Как же это все ужасно! Но Мэри не могла сдержать любопытство – ребенок был загадкой, а кому на свете не интересны загадки? Головоломки, которые можно складывать кусочек за кусочком…

Один из кусочков головоломки сейчас лежал рядом с ней на диване. Как вчера, девушка придвинула к себе чайный столик, положила на него портфель и начала вынимать из него содержимое – одно за другим: расчетная книга, лабораторный журнал, письма и рецепты. Это все, что осталось ей от отца, единственные ключи к тайне его жизни и смерти. Она разложила бумаги на несколько стопок. Ночью она уже просматривала их, но в основном занималась книгой счетов, увлеченная возможностью, что Хайд остался жив и его можно отыскать. Теперь пришло время как следует покопаться в этом наследстве.

Предположение Дианы просто не может быть правдой. Но почему отец Мэри вообще нанял этого Хайда на работу – такого неприятного, пугающего человека? Как выяснилось, опасного преступника… И почему ее мать все эти годы поддерживала Диану материально? Она не хотела допрашивать Диану в присутствии Холмса и полицейских, это, в конце концов, было семейное дело, и Мэри намеревалась самостоятельно в нем разобраться. Каковы на самом деле были отношения между ее отцом и Хайдом? Совпадение ли, что состояние ее отца исчезло в то же время, когда пропал Хайд? Может ли тут быть замешан шантаж? И если да – то чем и кого шантажировали?

Она вспомнила, какой стала ее мать после смерти отца. Такой замкнутой, не желающей обсуждать свою совместную жизнь с доктором – и это еще до того, как ее коснулось явное безумие. Мэри тогда предполагала, что причина ее замкнутости – скорбь по мужу. Теперь она подозревала, что тут кроется что-то еще.

Бумаги. Нужно сосредоточиться на них. Мэри начала систематически разбирать каждую стопку, начиная с тех документов, на которые меньше всего внимания обратила вчера. Сначала письма. Мэри рассмотрела каждое, вынимая из конверта. Два письма были от «Моу и сыновей» – компании, поставлявшей ученым химикалии. На остальных трех письмах были иностранные штампы. Два она отложила в сторону и взялась за третье, из Италии. Мэри снова его перечитала, на этот раз более внимательно. Потом проглядела рецепты от «Моу и сыновей». Наконец она перешла к лабораторному журналу, уже зная, что собирается искать, и заранее боясь это обнаружить. Если бы только почерк ее отца не был настолько неразборчивым! Читать его записи было не легче, чем расшифровывать движения паука. Письмо из Италии давало ей ключ, на который она прошлой ночью не обратила внимания. Но сегодня у нее перед глазами так и стояла конкретная строка из письма, приобретая все более и более зловещий смысл: «Ученый не должен экспериментировать на себе самом». Чем же на самом деле занимался в лаборатории ее отец?

Это ведь не могло означать… Хотя Мэри чем дальше, тем сильнее казалось, что могло. Она снова просмотрела письмо, потом журнал, потом рецепты. И откинулась на спинку дивана, глядя на портрет матери на каминной полке и не видя его, – настолько ее захватили размышления. Ведь не может оказаться правдой то, что она себе напредставляла? Но по-прежнему никакого другого объяснения у нее не было.

– Ваш чай, мисс. – Мэри сморгнула, возвращаясь к реальности. Миссис Пул стояла над ней с чайным подносом в руках. – Не знаю, ели ли вы что-нибудь после завтрака, вот я вам и приготовила сандвичи с ветчиной и паштетом. Боюсь, на этом наши запасы ветчины закончились. Здесь должно хватить вам обеим, когда девчонка наконец вернется из ванной, то есть не раньше Второго пришествия! Как она вопила, что не хочет мыться, а теперь влезла в воду – и не желает оттуда выходить.

– Ее зовут Диана Хайд, – сказала Мэри. – Она считает себя дочерью Хайда. Это ее поддерживала моя мать, оплачивала ее содержание в… одном благотворительном приюте.

– Да что вы говорите! И в самом деле, она на него похожа – с этой своей жуткой ухмылкой, как чертенок, замысливший злодейство. А на злодейства ей характера точно хватит. Попробовала укусить меня за руку, когда я сажала ее в ванну – но я такое терпеть не намерена! Хотела бы я знать, кто была ее мать. Кто бы она ни была, она достойна жалости, бедняжка, – это же надо, связаться с таким чудищем, как Хайд. Пути мужчин неисповедимы, как всегда говорила моя матушка. Сама-то я замужем не была, слава тебе Господи. Куда мне поставить поднос?

– Ох, извините меня, – спохватилась Мэри. – Поставьте сюда, на буфет. Боюсь, я завалила столик бумагами. Не могли бы вы налить мне чашечку, миссис Пул? Не хочется вставать с места. А девочка рассказывает еще и не такое. Она утверждает, что Хайд и вовсе был не человеком, а маскарадным персонажем, под личиной которого мой отец… посещал места, где ему было неприлично появляться. Хайд, таким образом, был его способом скрывать от мира часть своей жизни.

– Этого уж точно не может быть, мисс, – миссис Пул выглядела пораженной. – Они двое слишком сильно различались. Доктор Джекилл был высоким, статным джентльменом, а мистер Хайд – низеньким, кривым. Это невозможно, я вас уверяю.

– Вам когда-нибудь случалось видеть их вдвоем? – спросила Мэри. Ответ на этот вопрос решил бы проблему раз и навсегда.

– Если подумать, вроде бы нет, – задумчиво отозвалась миссис Пул, ставя поднос на буфет. – Но это же ничего не доказывает, верно? Может, мистер Хайд притворялся своим хозяином перед другими. Я бы этому не удивилась, особенно если речь заходила об оплате счетов.

Миссис Пул налила Мэри чашку чая.

– С лимоном и сахаром, как обычно. Я взяла на себя смелость положить два кусочка, видно же, насколько вы утомились за долгий день.

Мэри сделала глоток. Ах, вот так намного лучше… Конечно, ей следовало поесть в течение дня, но у нее просто не было ни минуты свободного времени – с визитом к мистеру Холмсу, потом с поездкой в Уайтчепел… И в довершение всего – труп бедной Молли Кин.

– Что вы помните о моем отце, миссис Пул? – спросила она. – Я ведь была совсем ребенком, когда он умер, – а он даже в моем детстве не проявлял особой отцовской любви. Конечно, он был ко мне добр, по крайней мере пытался быть добрым, но я всегда рядом с ним чувствовала себя неспокойно, слегка боялась его. Помню, как он учил меня таблице элементов и показывал, как пламя бунзеновской горелки меняет цвета в ответ на разные химикалии.

– Ну, он всегда был добрым джентльменом, как вы и сказали, – слегка нахмурившись, сказала миссис Пул. – Добрым даже к горничной, какой я тогда была. Еще от него странно пахло. Теми самыми его химикалиями, с которыми он постоянно экспериментировал у себя в лаборатории. Мой отец никогда не верил, что он покончил с собой. Хотя доктор, конечно, мог по ошибке проглотить какую-нибудь… химикалию и отравиться насмерть.

– Да, отравиться он мог, некоторым образом, – согласилась Мэри. И чуть помедлила, не уверенная, что стоит делиться своей идеей – вдруг это прозвучит глупо? Невероятно? Но ей необходимо было с кем-то поговорить, а миссис Пул она знала всю свою жизнь. Она заменяла ей мать, когда настоящая мать уже не могла выполнять своих обязанностей… – Эти документы намекают – даже напрямую указывают, – что мой отец проводил химические эксперименты. На себе самом. И один из этих экспериментов трансформировал его в Хайда. Маскировка была не физическим переодеванием в другого человека, когда надевают чужую одежду и парик, но настоящей химической трансформацией.

– Господи помилуй, – ужаснулась миссис Пул. – Как такое возможно?

– Я знаю, это звучит абсурдно, – продолжила Мэри. – Но взгляните хотя бы на это.

Она раскрыла лабораторный журнал на отмеченной странице и указала на параграф, написанный неразборчивыми отцовскими каракулями:

«Сегодня я выпустил наружу чудовище – Хайда. Он сильнее меня. Что он сделает, когда я больше не смогу его сдерживать?»

Прошлой ночью она еще полагала, что ее отец боролся с Хайдом. Теперь эти слова приобретали другое значение.

– И еще вот здесь, через пару страниц, – Мэри полистала журнал, пропуская научные заметки и формулы.

«Мое лицо в зеркале. Это чудовищно! Чудовищно! Он приобрел силу трансформироваться по собственному желанию, я не могу его остановить».

– И последняя запись.

«Все пропало. Все, все потеряно, я погиб».

– Не понимаю, – сказала миссис Пул.

Как Мэри могла объяснить? Это все звучало так дико, почти абсурдно, и сама она до конца еще не уверилась. И все же она попыталась.

– Почему вид собственного лица в зеркале мог внушить ему ужас? И взгляните, вот два письма от «Моу и сыновей» – поставщиков ингредиентов для занятий химией, – насчет какого-то порошка, который он у них заказал. В первом письме они сообщают, что подготовили к отправке вторую партию, а во втором извиняются, что средство не работает так, как ожидалось. Они предлагают денежную компенсацию, но уверяют притом, что состав второй партии совершенно идентичен первой. Что, если он периодически трансформировал себя в Хайда и обратно, а потом химическое средство перестало действовать? Что, если его заклинило в стадии Хайда? После чего он и покончил с собой.

– Но зачем бы доктору Джекиллу совершать такое? – спросила миссис Пул, похоже, совершенно не убежденная.

– Не знаю, – ответила Мэри. Неожиданно она почувствовала себя очень усталой. Ее версия событий нереальна? Нет, к сожалению, реальна. Просто маловероятна. На дворе девятнадцатый век, век науки. Кто может знать пределы возможностей естественного мира? Если гусеница способна трансформироваться в бабочку…

– Вы же сами говорили, что пути мужчин неисповедимы. Есть много причин, по которым мужчина, в том числе джентльмен, может захотеть замаскироваться. Например, чтобы посещать притоны курильщиков опиума. Или ходить к проституткам. Или совершать убийства, оставаясь безнаказанным. В общем, чтобы делать вещи, которых не ожидают от джентльменов. Возможно, мой отец был совсем не таким, как мы его помним.

– Вы тут без меня начали, – послышался голос Дианы. В сравнении с тем, как она выглядела совсем недавно, она поистине сияла чистотой. Мокрые волосы были зачесаны назад, и голова казалась гладкой, как у морского котика. На девочке была надета чистая белая ночная рубашка, некогда принадлежавшая Мэри. Порез на ее руке был аккуратно забинтован.

– Я не знала, что тебе может захотеться копаться в старых бумагах, – сказала Мэри.

– Мне и не хочется. Но я хочу знать, что вам удалось накопать, – Диана схватила с подноса сандвич с ветчиной и, жуя, плюхнулась на другой край дивана, подтянув под себя босые ноги.

– Подставь под еду тарелку, – велела миссис Пул.

– Тебе полагается называть меня «мисс», – отозвалась Диана.

– Я назову тебя «мисс», когда ты будешь этого заслуживать, – фыркнула миссис Пул. – Я ее разместила в старой детской, мисс, – пояснила она Мэри. – Ее одеждой я собираюсь заняться завтра – хотя больше половины этих платьев в совершенно неприличном состоянии.

– Сама ты неприличная! – Диана разом запихала остатки сандвича в рот.

– Диана, если ты не будешь вежлива с миссис Пул, твоя жизнь в этом доме не будет приятной, – пригрозила Мэри. – Она готовит для нас, прибирает наши комнаты и вообще заботится о том, чтобы мы жили в уюте. Хотя если я в скором времени не придумаю, где достать денег, ей придется подыскать себе другого работодателя, и нам придется самим о себе заботиться.

– Я вас не оставлю, мисс, – возразила миссис Пул. – Я в этом доме живу с ранних лет и покидать его не собираюсь, неважно, можете вы мне платить или нет.

– А я думала, ты богатая, – разочарованно сказала Диана. – Только удивилась, почему по стенам не висят картины и почему полы почти везде голые. А еще у тебя дырки в диване, – она просунула большой палец в дыру на диванной обшивке.

– Как видишь, я не богатая, – сказала Мэри. – И прекрати это – ты только увеличишь дыру. После смерти моего отца мы с матерью обнаружили, что его состояние исчезло, а материнский доход обеспечивал нас только при ее жизни. Теперь его тоже нет. И даже деньги, которыми она предполагала оплачивать твое пребывание в «Магдалине», почти закончились. – Двадцать три фунта. Она собиралась поехать в банк сегодня утром, после визита к мистеру Холмсу, но в итоге оказалась в Уайтчепеле. Значит, нужно отправляться завтра, прямо к открытию банка. – Когда же и эти средства иссякнут, и мне, и тебе, и миссис Пул будет не на что жить. Я продала все ценное, что имелось в этом доме, чтобы оплатить уход за матерью, потому что ее дохода не хватало. Я даже пыталась продать сам дом, но на него не нашлось покупателя. Сейчас времена экономического кризиса – не думаю, что ты понимаешь, что это такое, потому что вряд ли держала в руках газету. А еще я не могу найти себе работу, я не гожусь даже в няньки для детей. Так что не осталось ничего. Я думала, если мне удастся обнаружить Хайда, претендовать на награду за его поимку, но если ты права и Хайд и мой отец – это один и тот же человек, он умер четырнадцать лет назад. А сейчас ты будешь себя вежливо вести с миссис Пул. Разумеется, если не хочешь спать в чулане при судомойне.

Диана долго смотрела на Мэри, потом перевела взгляд на миссис Пул. И наконец сказала:

– Большое спасибо за ванну.

После чего она ухмыльнулась, как обезьяна, но Мэри все равно осталась пораженной – таких слов она совсем не ожидала услышать из ее уст.

– Пожалуйста, – недоверчивым тоном ответила миссис Пул. – Вам еще что-нибудь нужно, мисс?

– Нет, спасибо, – отозвалась Мэри. – Но, если понадобится, я позвоню.

Когда миссис Пул ушла, Мэри принялась молча перечитывать письмо из Италии. Диана жевала очередной сандвич, не трудясь прикрывать рот. Наконец она спросила:

– А это еще что такое?

– Ты способна немного помолчать? – спросила Мэри.

– Конечно, способна, еще как, – ответила Диана. – И буду сидеть тихо, как мышка, если это тебе поможет обратить внимание на печать.

– Какую печать?

Диана ткнула пальцем в один из конвертов на столе. Он был запечатан красным воском. На воске были оттиснуты две литеры: S.A. В том же самом стиле, что и на печатке для часов, которую забрали из рук мертвой Молли Кин.

Мэри на миг потеряла дар речи. Потом выговорила:

– Как я могла не разглядеть?

Теперь она уже ясно видела, что та же печать помечает и второй конверт. Два письма – и две одинаковые печатки.

– И что значат эти буквы? – спросила Диана.

– Представления не имею, – Мэри вытащила одно из писем из конверта и протянула Диане. – Посмотри сама.

Девочка нахмурилась.

– Это что, какой-то тайный код?

– Нет, это латынь. Но я не могу прочесть. Я начинала учить латынь с мисс Мюррей, но вскоре моя мать так разболелась, что я не могла больше позволить себе гувернантку. Все, что я сейчас могу вспомнить, – это «Carthago delenda est». Оба эти письма на латыни, а штампы на них – из Будапешта. Кто мог писать моему отцу из Будапешта на латинском языке? Остальные письма понятнее – два из них от Моу, про химикалии, которые отец у них заказывал, и еще одно из Италии – и оно, слава Богу, на английском.

– И что в нем написано? – спросила Диана.

Мэри искоса взглянула на нее, вздохнула – и принялась читать вслух:

– «Дорогой Джекилл,

Рад слышать, что ваши эксперименты протекают успешно. Я по-прежнему уверен, что мы с вами двигаемся в верном направлении. Важнейшее место на научной арене нашего века, без сомнения, будет принадлежать биологии, так же, как в прошлом веке первенствовали химия и физика. Дарвин указал нам путь, хотя сам он и не видит дальше своего носа! (Я слышал, впрочем, что нос у него достаточно длинный – хотя этой длины и недостаточно, чтобы рассмотреть истину.) Мы должны продвигаться дальше, в области, которых Дарвин и представить себе не мог. Трансмутация, а не естественный отбор, – вот двигатель эволюции. Бог – великий алхимик, а не унылый инкременталист вроде синьора Дарвина! Мы еще покажем научному сообществу, верно, мой дорогой друг и коллега? Только те, кто дерзает, способны менять историю человечества и проливать в наш темный мир свет познания.

Я рад доложить вам, что моя Беатриче процветает. После ряда небольших неудач, вынуждавших меня возвращаться к уже пройденным этапам, причиной чему, я полагаю, были ошибки с дозировкой, она снова здорова, как молодое растение, – хотя должен признать, несколько месяцев назад я не на шутку боялся ее потерять. Но она быстро восстановилась, и я никогда еще не видел более солнечного ребенка, нежели она. Как она радостно играет в саду! Я решил, что ботаника – наиболее подходящая для нее область образования, и я действительно считаю, что у нее от природы научный ум, хотя и, конечно, женского типа. Она не может воспринимать растения так же отстраненно, как я, но видит в них, так сказать, своих сестер. Она печалится, что не может играть с насекомыми, особенно же с бабочками – ее дыхание убивает их почти мгновенно.

Наш коллега Моро был прав в своем заключении, что женский мозг куда более пластичен и податлив, что делает его предпочтительным для наших экспериментов. Я восхищен его опытами, но, похоже, он никогда не удовлетворится достигнутым и намерен испытывать все новые и новые техники на новом материале. Как мне горько, что невежество и косность научного сообщества вынудили его покинуть Англию! Он столь многого мог бы добиться, имей он доступ к ресурсам и финансированию медицинской школы. Однако на следующем собрании Société в Вене в следующем месяце его будет представлять Монтгомери, который выступит с презентацией его доклада. А вы собираетесь принять участие? Мне не терпится услышать подробности о ваших экспериментах в области трансмутации, хотя я и опасаюсь, дорогой коллега, что вы затеяли слишком опасное предприятие. Ученый не должен экспериментировать на себе самом. Ему следует оставаться бесстрастным наблюдателем, к тому же юные и пластичные мозги служат куда лучшим материалом для экспериментов. Насколько помню, у вас есть дочь? Сейчас она, должно быть, уже достаточно подросла, чтобы участвовать в процессе, в каком бы направлении вы ни решили продвигаться.

Прошу вас, непременно дайте мне знать, будете ли вы представлять свой доклад в Вене. Я, конечно, не молодею, но ради вас готов подвергнуться тяготам путешествия.

С наилучшими пожеланиями,

Джакомо Раппаччини».

– Ничего не поняла, – сказала Диана.

– Я тоже поняла немного, – ответила Мэри, снова разглядывая конверт. – Отправитель – доттор Джакомо Раппаччини, обратный адрес – Падуя. Ничего похожего на S.A. И на конверте нет печати – виден кружок на месте, где она была, и остаток красного воска, но сама печать, наверное, отвалилась, когда вскрыли конверт. И все эти намеки на Дарвина, трансмутацию, научные эксперименты… Хотя они вполне укладываются в мою теорию.

Мэри помолчала, задумчиво глядя на конверт.

– Ну и? – сказала Диана. Она подождала, потом встала и пошла к буфету, где сгребла все оставшиеся сандвичи себе на тарелку. Потом она налила себе чаю, положила четыре с горкой ложки сахара и оттащила все это обратно к дивану. Поразмыслив, она поставила тарелку с едой на пол, села на диван, поджав ноги, и обтянула коленки ночной рубашкой. – Собираешься ты рассказать свою теорию или нет?

Мэри нехотя изложила ей все то, что уже выслушала от нее сегодня миссис Пул: возможность химической трансформации, которую ей так не хотелось признавать… Вероятность, что ее отец и Хайд в самом деле являлись одним и тем же человеком. В конце концов, термин «трансмутация» означает нечто подобное. Трансформацию почтенного джентльмена в негодяя, подозреваемого в убийстве…

– Посмотри сама, – она передала Диане лабораторный журнал и открыла его на нужных страницах.

– Ну да, так и есть, – сказала Диана невнятно – рот ее был плотно набит хлебом и паштетом. – Я же тебе сразу сказала. Ты моя сестрица.

– Все не так просто, – возразила Мэри. – Я не уверена, что в письме говорится именно об этом эксперименте. Может, в журнале описан совсем другой случай.

– «Он приобрел силу трансформироваться по собственному желанию, я не могу его остановить», – вслух зачитала Диана, тыча в страницу пальцем, отчего на бумаге остались следы паштета. – Все же ясно как день, разве нет? Он выпустил наружу Хайда, и Хайд взял над ним верх. Тебе просто не хочется верить, что твой отец – убийца.

– Конечно, не хочется! – Мэри отобрала у нее журнал и постаралась стереть паштет, хотя жирное пятно все равно осталось. – Что бы ты почувствовала, узнай ты такое про своего отца?

– Сама не знаю, – сказала Диана. – Его, в общем, и так подозревают в убийстве. Но вообще-то я всегда и так думала, что он тот еще ублюдок. Иначе стал бы он бросать мою маму? Она умерла в госпитале Святого Варфоломея, и ее бросили в общую могилу с другими пациентами, умершими за неделю, чтобы поскорей подготовить ее кровать для другой больной. Так что я никогда не была высокого мнения о нашем папаше.

– Ты не должна так говорить, даже если это правда, – возразила Мэри. – Не следует судить людей, не понимая всех причин и обстоятельств их поступков. Все эти сложные материи о Дарвине и Моро – это еще один ученый, думаю, такой же, как доктор Раппаччини. И об их экспериментах…

Диана фыркнула.

– Очень мне надо их всех понимать. Как по мне, наверняка они все – просто сборище ублюдков.

Дверь раскрылась, и на пороге появилась миссис Пул.

– Мисс Мэри, не нужно ли вам чего-нибудь? Вы хотя бы поели сандвичей – или все досталось этой разбойнице?

– Не думаю, что у меня сейчас получится что-то съесть, миссис Пул, – сказала Мэри устало, проводя рукой по волосам. – Вы не знаете, почему моя мать решила сохранить именно эти документы?

– Наверное, хотела, чтобы они дошли до тебя, – вместо экономки ответила Диана. И принялась за третий сандвич.

– Хотя мне не льстит соглашаться с мисс Дианой – и я тебе не позволю съесть все сандвичи, неважно, что там сказала мисс Мэри про свой аппетит, – она, я думаю, права. Мистер Аттерсон сжег все бумаги вашего отца после его смерти. Может быть, ваша матушка сохранила несколько документов в надежде, что однажды вы их прочтете.

– Я давно размышляла над тем, что именно… свело ее с ума, – Мэри все-таки смогла это выговорить. Потому что именно это и произошло с ее матерью, не так ли? – И вот оно… Ее собственный супруг превратился в чудовище. Это многое объясняет. – Мэри снова провела рукой по волосам и рассеянно попыталась заколоть булавками выбившиеся пряди, щекотавшие ей шею.

– Это просто ужасно, мисс, – признала мисс Пул.

– Это письмо прислал из Италии какой-то доктор Раппаччини. Вам никогда не приходилось слышать его имя, миссис Пул? Думаю, они с моим отцом вели регулярную переписку.

Миссис Пул наморщила лоб.

– Я совершенно точно встречала это имя. Вопрос только, где именно? – она помолчала пару секунд. – Сейчас, сейчас, я почти вспомнила… Конечно же, на кухне! Я вернусь сей же миг, – она выскочила из гостиной, не закрыв за собой дверь. Мэри и Диана недоуменно переглянулись. На кухне? Диана пожала плечами.

Через минуту миссис Пул и правда вернулась, неся с собой свежую газету.

– Вот оно! – торжествующе заявила она. – Боже, до чего тут темно. Почему вы до сих пор не включили газ? Я сейчас включу, и тогда вы сами посмотрите… Да, так много лучше. Вот: «Беатриче Раппаччини, Красавица, которая дышит ядом. Выходы на публику – в 10.00 и 12.00 по средам и пятницам, Королевская коллегия хирургов. Бесплатный вход предъявителям этого объявления, желающим поучаствовать в демонстрации научного чуда. Плата для остальных: 1 шиллинг за взрослого, 6 пенсов – за ребенка. – Я собиралась попросить у вас в пятницу выходной и пойти ее посмотреть.

– Дышит ядом, надо же! – восхитилась Диана. – Вот бы мне так уметь!

– Беатриче Раппаччини, – повторила Мэри. – Кажется, так звали девушку из письма. Миссис Пул, вы правы, мне срочно нужно что-нибудь съесть. Конечно, берите выходной в пятницу, да и в любой другой день, когда пожелаете. Но мы с Дианой отправляемся посмотреть на это чудо прямо завтра, к 10 утра. Мы должны успеть обернуться к полудню, когда у нас назначена встреча с мистером Холмсом и доктором Ватсоном.

– Он на тебя глаз положил, – с усмешкой сообщила Диана.

– Разумеется, ничего подобного, – раздраженно ответила Мэри.

– Тогда почему он так старательно помогал тебе вылезти из кэба, «мисс Джекилл»?

– Ах, ты о докторе Ватсоне! Что же, я думаю, это не так. Передай мне сандвич – ты же себе забрала все до единого! Ты знаешь, что так ведут себя гуси? Едят и едят, пока их не начинает тошнить.

Мэри взяла сандвич у Дианы с тарелки и откусила кусочек. Паштет, не ее любимая ветчина, но тоже сгодится. Внезапно она осознала, насколько же сильно проголодалась.

– Миссис Пул, можете налить мне еще чашку чая – а также налить чая себе? Думаю, нам придется еще какое-то время бодрствовать. Да, я знаю, знаю, что вам еще предстоит мыть посуду, и подметать, и гасить плиту. Но бога ради, присядьте хотя бы на минуту и послушайте меня. Я знаю, что вы сами бы ни за что не спросили, но я хочу вам рассказать, как прошел мой сегодняшний день.

С видимой неохотой миссис Пул заняла одно из кресел у камина и сложила руки на коленях, ожидая рассказа. Мэри изложила – как можно более кратко – события дня, от момента, когда она постучала в дверь дома 221б по Бейкер-стрит, и до того, как Ватсон снова доставил их на Парк-Террейс.

Диана: – И она, конечно, должным образом ужаснулась, что ее драгоценная мисс Мэри вот так весь день болталась по Лондону. До сих пор помню, как она на тебя пялилась.

Мэри: – Я тоже это помню! Но притом вы не сказали ни слова, миссис Пул.

Миссис Пул: – Я знаю свое место, мисс Мэри. Вы, юные леди, вольны поступать как вам вздумается, что бы я об этом ни думала. И как бы меня это ни ужасало.

– Как видите, – Мэри протянула миссис Пул итальянское письмо, – мой отец был ученым. Он участвовал в серии экспериментов – не один, таких ученых было несколько. Как минимум еще Раппаччини и Моро.

– Не забудь, там был еще какой-то Дарвин, – вставила Диана.

– Ах, боже мой, – вздохнула Мэри. – Ты что, никогда не слышала о мистере Дарвине? Они что, вообще ничему вас не учили в «Магдалине»? Впрочем, это неважно, я позже тебе объясню. Смысл в том, что отец был вовлечен в серию экспериментов и в процессе научился трансформировать себя в Хайда. В качестве Хайда он убил сэра Дэнверса Кэрью. Я думала, что Хайд – убийца Молли Кин, но теперь вижу, что это невозможно. Если он был моим отцом, значит, Хайд мертв и между убийствами нет никакой связи – кроме этого. – Она указала на печать, украшавшую два конверта.

– И что мы теперь намерены делать? – спросила Диана. – Искать, что значит S.A.?

– Да, хотя на данный момент у нас нет никаких идей. Почему мой отец получал письма на латыни с печатью S.A.? Имеет ли это отношение к его экспериментам? Завтра нам нужно поговорить с Беатриче Раппаччини. А сегодня, Диана, я хочу, чтобы ты рассказала нам все, что тебе известно о Хайде.

Мэри откинулась на спинку дивана. Они с миссис Пул выжидающе воззрились на девочку.

Глава VI История Дианы

Диана, в свою очередь, уставилась на Мэри и миссис Пул.

– Откуда мне знать хоть что-нибудь про Хайда? В смысле, про моего папашу? Он же умер до моего рождения.

– Но тебе рассказывала о нем мать, – сказала Мэри. – Это ведь она говорила тебе о его связи с моим отцом. А о чем еще она говорила? Попробуй вспомнить, все это может оказаться очень важным.

– Черт побери, – вздохнула Диана, запихивая в рот остатки сандвича и одним глотком допивая чай. Наконец, покончив с едой, она откинулась на спинку дивана и начала: – Мама рассказывала, что он был настоящий джентльмен, что у него даже есть счет в Банке Англии. И хороший дом в Сохо, обставленный по-джентльменски, с картинами по стенам. А еще она его очень боялась, до самого конца. Он всегда рассуждал о жизни и смерти, о том, как возвращать мертвых обратно к жизни. Она думала, что он увлекается этим, как его, спиритуализмом.

– Разве возможно вернуть мертвого обратно к жизни? – спросила Мэри. – Ты говоришь о призраках – или о трупах?

– Я откуда знаю? – Диана посмотрела на тарелку на полу, но та была пуста. – О трупах, наверное. Да, он говорил, что, если правильно применять химикалии, можно вернуть к жизни труп. Если, конечно, покойник помер не очень давно. Он рассказывал, что такое уже проделывали с лягушками.

– С лягушками? – удивилась миссис Пул. – Ужасное, нечестивое занятие!

– Зачем вообще кому-то может понадобиться оживлять дохлую лягушку? – Диана пожала плечами. – А я еще не наелась. Мы закончили с разговорами?

– Ради всего святого, Диана, – взмолилась Мэри. – Это все очень важно. Давай вернемся к самому началу. К началу в прямом смысле слова. Расскажи мне все, что знаешь.

Диана: – С какой радости я должна писать эту часть? Ты же автор, ты и пиши. Остальное же ты пишешь. А потом скажи всем, что это я написала. Авторы ведь всегда так поступают.

Кэтрин: – Мы договорились работать именно так. Каждая из вас пишет свою собственную историю, а я объединяю все вместе и придаю им верное звучание, чтобы получилось цельное повествование.

Диана: – Ладно, тогда почему это я первая? Пусть Мэри первая пишет.

Кэтрин: – Потому что вся эта история целиком – история Мэри. Ей нет нужды писать отдельную главу. А тебе придется это сделать, так что садись за стол и берись за дело. И не вскакивай каждые пять минут, чтоб со мной поспорить. Чем скорее ты начнешь, тем скорее закончишь.

Диана: – Только не ждите, что я буду писать эти все «Он сказал», «Она ответила», и разные там описания тоже не для меня.

Кэтрин: – Пиши как хочешь. Только начинай уже наконец.

«Моя мать была наследницей престола Богемии, утраченной во младенчестве. Ее похитил из колыбели один священник, которого подкупил ее дядя-злодей, который хотел узурпировать трон. Он стал регентом королевства после загадочной и безвременной смерти своего брата, ее отца. Злодей хотел убрать с дороги законную, хоть и маленькую наследницу и захватить корону. Подлый священник ночью вынес ее из дворца и передал своим сообщникам, тоже священникам, потому что всем известно, что все священники – подлые вруны. Они переправили ее за границу в соседнюю страну, которая рядом с Богемией. Где, кстати, эта Богемия вообще? Ну, неважно. Сперва они везли ее в экипаже, потом на корабле, и наконец прибыли в Англию, где продали малышку семье бедняков…»

Кэтрин: – Диана, если ты сейчас же не выбросишь этот бред и не начнешь с начала, я тебя укушу.

Диана: – Ну попробуй!

Мэри: – Ты правда хочешь ее спровоцировать? Не забывай, мы говорим о Кэтрин.

Кэтрин: – И пиши, пожалуйста, в том стиле, в котором ты говоришь. А не в стиле твоих любимых ужастиков по пенни за штуку.

Диана: – Ну ладно, ладно. Хотя не вижу, чем мои ужастики хуже твоих книжек. Ой! Ладно, все, это было не обязательно.

«Моя мать мало рассказывала мне о себе, хотя часто повторяла, что она коренная лондонка, рожденная под гудки пароходов, ходивших по Темзе. Это была ее колыбельная, так она говорила. Она была, я думаю, судомойкой, и все шло хорошо, пока она в пятнадцать лет не влюбилась в солдата. Это была большая ошибка, самая большая из ее ошибок, по ее словам. «Но я никогда об этом не жалела, солнышко, – добавляла она. – Нет, я никогда не жалела, что встретила моего Красавчика Джо». Так этого парня называли в полку. Он был шотландец из Глазго, по ее словам, красивее, чем ясный день.

А потом она в пятнадцать лет осталась с ребенком на руках, и отец вышвырнул ее из дома и велел ей идти спать под мостом вместе с другими шлюхами, такими же, как она. Она и пошла. И спала под мостами, пока ее ребенок не умер – от голода и болезни. Это был мальчик, и я всегда думала, когда сестры в «Магдалине» сажали меня в наказание на табуретку или били розгой по пальцам, как бы они все запели, будь у меня старший брат. Но мама тогда была еще молодая и красивая, с острым язычком и длинными рыжими волосами, как у ее матери-ирландки, так что одно из заведений возле порта с радостью ее приняло и регулярно ей платило. Вот там она и познакомилась с моим папашей, Эдвардом Хайдом.

Диана: – Вот теперь попробуйте мне сказать, что это грошовый ужастик! Потому что это все чистая правда!

– Расскажи нам все, что помнишь о нем, – Мэри подалась вперед.

– Это очень неприглядная, низкая история, – сказала миссис Пул, но тоже наклонилась, чтобы лучше слышать.

Миссис Пул: – Вовсе мне не хотелось это слушать!

Диана: – Если она будет меня перебивать, мне плевать, кто тут хочет кусаться. Просто не буду писать, и все.

Мэри: – Миссис Пул, не могли бы вы…

Миссис Пул: – Хорошо, но я тогда лучше пойду. Не хочу читать ничего, что может написать обо мне Диана. Ты неисправима, девочка моя.

Диана: – Конечно, неисправима. И чем скорей ты это осознаешь, тем лучше!

Заведением управляла миссис Барстоу, и в «Путеводителе по Лондону для джентльменов» оно описано как очень примечательное место высшего класса, где обслуживают только докторов, юристов и политиков. У заведения Барстоу была отличная репутация, там не пускали на порог всяких разных торговцев, сколько бы денег они ни предложили. Девушки там были чистые и умели поговорить о последних новостях – миссис Барстоу нарочно выписывала для них «Таймс», «Файненшиал Таймс» и «Панч».

Моему отцу особенно нравилась мама – сперва он брал и других девушек тоже, но потом остановился на ней и все время требовал только ее. Может, потому что он любил все делать грубо, а мама не возражала – говорила, что он ни разу не сделал ей больно. А еще он был страшный, как смертный грех, но мама и против этого не возражала тоже. Ей было одинаково плевать на всех мужчин с тех пор, как Красавчик Джо отбыл со своим полком. Она рассказала Джо о ребенке, но тот ей объяснил, что у него уже есть в Глазго жена и трое детей, и четвертый на подходе. «Ничего не могу для тебя сделать, дорогая, – вот как он ей сказал, – но прими хотя бы мое благословение». И все равно она его до конца любила и говорила о нем только хорошее до самой смерти. Вся эта любовь – игра для дураков и дур, вот что я думаю.

Однажды Хайд сказал моей маме, что хочет от нее ребенка. И если она согласна родить ему ребеночка, он готов забрать его и воспитывать. Ну, она-то больше никаких детей не хотела, хотя он и предлагал ей целую кучу денег. Но у нее был свой нормальный заработок, а обещаниям мужчин она больше не верила.

Кэтрин: – И все это она тебе рассказала, когда ты была еще маленькой девочкой?

Диана: – Она мне все рассказала, когда заболела, перед тем, как ее увезли в больницу. Думаю, она уже знала, что не вернется оттуда. «Солнышко, – сказала она мне, – может, я и не была для тебя хорошей мамой, но мир – это жестокое место, и я хочу, чтобы ты знала, на что способны люди, особенно мужчины. Они врут женщине так же легко, как сдувают семена с одуванчиков, и это еще лучшие из них». Она мне все объяснила, чтобы я была готова к жизни, и правильно сделала.

Беатриче: – Она тебе все это рассказала, потому что любила тебя. Хотела бы и я помнить свою мать… Но она умерла, когда я была совсем крошкой.

Кэтрин: – Давайте не углубляться в тему матерей, хорошо?

Ну и вот, когда мама обнаружила, что беременна, она подумала, что Хайд как-то обошел ее средства предохранения. Она ведь предохранялась, как и все девушки у Барстоу, чтобы не подцепить какую-нибудь болезнь. Мама постоянно говорила мне, что отец был хоть и уродливым джентльменом, но ума ему было не занимать. Он был ученым и рассказывал про всякие удивительные вещи, вроде тех экспериментов с лягушками. Про то, как возвращать мертвецов к жизни, превращать всякую ерунду в золото, вроде того. Она обычно смеялась над его идеями. Ну а когда она поняла, что беременна, он обещал содержать ее и ребенка и отвез ее в свой дом в Сохо. И сказал ей, что надеется, что родится девочка. Мама очень удивилась, потому что джентльмены обычно хотят сыновей, но мой папаша был особенный и так и говорил – лучше всего будет, если родится девочка.

А потом однажды маме в дверь постучали. Она удивилась, что кто-то к ним пришел – ведь в этом доме никогда не бывало посетителей, у Хайда не было друзей. Она открыла дверь – ну и, конечно, на пороге оказалась полиция. Они сказали, что ищут Хайда за убийство, и спросили, не знает ли она, где он. Она сказала, что не знает. Они спросили, можно ли им войти и осмотреть дом. «Да пожалуйста», – сказала она. Ну, они перевернули все вверх дном, и снова ее расспрашивали, а потом позвали экономку, которая там вела хозяйство, и расспрашивали ее тоже. Часа через два они наконец ушли, не узнав ничего нового. Мама думала, что папаша вскоре объявится в доме, что он просто попал в неприятности, залег на дно и скрывается, но потом вернется. А он так и не вернулся. Она оставалась в доме до конца договора о найме, потом распродала мебель и переехала в дешевую квартирку в Спиталфилдсе. Там я и родилась. Мы с мамой чуть не подохли от голода, хотя она и работала каждую ночь, ходила с джентльменами, пока со мной сидела жена мясника. Но окна у нас были треснутые, в щелях свистел ветер, и у нас было всего одно одеяло на двоих, а по вечерам обычно не находилось чем поужинать. Я так ужасно голодала, что готова была жрать крыс, если б знала, как их поймать…

– Подумать только, в каком ужасном месте ты родилась! – воскликнула миссис Пул. Сердце ее неожиданно переполнилось жалостью к бедной сиротке, и она трижды пожалела о своем грубом с ней обращении.

Мэри: – Как хорошо, что миссис Пул ушла разбирать стирку или что там она делает. Я не хотела бы слышать ее замечания об этом фрагменте.

Диана: – А откуда тебе знать, что ее сердце не переполнилось жалостью? Миссис Пул может говорить что угодно, но самую большую котлету и лучшую порцию пудинга она всегда подает именно мне.

Кэтрин: – Это потому, что ты очень худая.

Диана: – А тебе откуда знать? Разве не круто будет, если по книжке окажется, что ее любимица – вовсе не наша драгоценная Мэри?

Мэри: – Ради всего святого, пожалуйста, просто скорее заканчивай свою историю.

Диана: – На этот раз ты сама меня перебила.

– О да, – подтвердила Мэри, и сама чувствуя волну сострадания к своей утраченной и вновь обретенной сестренке.

Мэри: – Я тебя умоляю!

– В один прекрасный день, – продолжила Диана, – мама случайно столкнулась на улице с подругой из заведения Барстоу, и та обещала замолвить за нее словечко. Миссис Барстоу согласилась принять маму обратно, хотя обычно она гнала с порога девчонок, которые были настолько глупы, чтобы забеременеть. Мне тогда было четыре или пять. Когда мама была занята работой, со мной возились тамошние девушки. Им всем нравилось со мной играть. Некоторые сами еще недалеко ушли от детства – самым младшим в заведении было четырнадцать, младше миссис Барстоу не принимала. «У меня есть свои стандарты», – говорила она. Девушки мне пели песни, рассказывали всякие истории, делали мне красивые костюмы из того, что самим уже не годилось, повязывали мне ленточки и кружева, которые им дарили джентльмены. По мере того, как я росла, они меня учили разным играм и стихам и даже научили писать и читать. Я узнавала всякое о нашем мире. Например, что в нем нет места для девочек, чьи родители не богаты, или в чьих жилах есть индийская кровь, или тех, кто подсел на опий. Один шаг влево или вправо с дорожки респектабельности – и вот где ты оказываешься: в заведении Барстоу.

Вообще-то это были счастливые годы – по крайней мере для меня, если не для работавших девушек, – пока мама не заболела. Как-то раз она начала кашлять и делала это, пока у нее не пошла горлом кровь. Миссис Барстоу позвала доктора и платила за лекарства из собственного кармана, но в конце концов мама сделалась слишком больной, и ей пришлось отправиться в госпиталь Святого Варфоломея. Там она и умерла – в общей палате, где длинные ряды кроватей. Девушки меня как-то взяли с собой ее навестить, а через несколько дней сказали мне, что она умерла. Миссис Барстоу держала меня за руку, когда маму опускали в землю на больничном кладбище. Ее целиком завернули в саван, и все, что было видно, – это свисавшие из-под савана волосы, яркие, как кровь на земле. Никогда не забуду этого зрелища – и вони всех этих трупов в общей могиле.

Мне было всего семь лет, но девушки заступились за меня перед миссис Барстоу, и она разрешила мне остаться, если каждая девушка согласится отдавать часть своего заработка на мое содержание, пока я не вырасту и не смогу зарабатывать на себя сама. И они согласились, хотя им и самим на жизнь едва хватало. Они меня называли своим талисманом, говорили, что я приношу им удачу. А неделю спустя миссис Барстоу позвала меня к себе в гостиную и сказала: «Там какой-то джентльмен пришел повидать тебя. Он представитель твоего отца, Диана».

– Джентльмен? – удивилась Мэри. – А я думала, это моя мать забрала тебя оттуда – из заведения миссис Барстоу – и увезла в приют Святой Магдалины. Хотя откуда ей было знать, что у Хайда есть ребенок? Миссис Пул, думаю, у моей матери секретов было не меньше, чем у отца.

– Или же она старалась хранить секреты вашего отца после его кончины, – предположила экономка.

– Я никогда не видела твою маму, – сказала Диана. – И вообще за мной не приезжала никакая женщина. Только мужчина во фраке и в цилиндре. Он назвался адвокатом, которого попросили забрать меня от Барстоу и отвезти в учреждение, где обо мне будут заботиться и дадут образование. Эх, я тогда и не подозревала, что это будет приют Святой Скукотищи! Знала бы я – сразу начала бы отбиваться ногами и руками. Но я думала, что он меня хочет увезти к отцу, а мама всегда говорила, что папаша – человек богатый. Так что я пошла с этим адвокатом, и сколько же раз мне пришлось об этом пожалеть! Девушки у Барстоу мне давали носить свои платья и украшения, красили меня румянами и мазали запястья духами. Они смеялись, и ругались, и напивались, как все нормальные люди. А в «Магдалине» меня нарядили в серое платье с белым передником. Волосы полагалось заплетать в косички и прятать под чепец, чтобы выглядеть благопристойно – как же ужасно они меня дергали за волосы, когда по утрам заплетали эти чертовы косы! Там не было ни конфет, ни журналов с картинками, только молитвы и шитье. Я ругалась сквозь зубы и нарочно путала нитки, просто чтобы позлить сестер.

– Но кто был тот человек? – спросила Мэри. – Ты не помнишь, как его звали?

– Он не представлялся по имени – по крайней мере, мне, – ответила Диана.

– Он был невысокий и кривоватый, как Хайд? – спросила миссис Пул.

– Да нет, вполне высокий и прямой, как фонарный столб. И с острым взглядом, которым смерил меня с головы до ног, и с тонкими губами, которые он презрительно поджал, когда увидел, как я одета. У него была трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы – я на нее всю дорогу смотрела, она была прямо как настоящая. Я еще, помнится, думала, что она могла бы залаять.

– Это же мистер Аттерсон! – воскликнула Мэри. – Миссис Пул, я совершенно запуталась. С чего бы мистеру Аттерсону участвовать в подобном деле?

– Ну, на тот момент он был поверенным вашей матушки, – сказала миссис Пул. – Думаю, он мог все это устроить по ее просьбе – оформить документы, открыть счет и даже забрать ребенка.

– Хватит говорить обо мне так, как будто меня тут нет, – Диана снова просунула большой палец ноги в дыру в обивке дивана и разорвала ее еще сильнее.

– Но мистеру Гесту ничего об этом не известно, – сказала Мэри. – Почему мистер Аттерсон не поставил в известность своего клерка?

– Может быть, мистер Аттерсон недостаточно ему доверял, – предположила миссис Пул. – Вот вы бы стали ему доверять?

– Ни секунды, – призналась Мэри.

Диана: – Ну что, я достаточно понаписала этого вашего «он сказал, она ответила»? Мне уже надоело.

Кэтрин: – Хорошо, я допишу историю за тебя и слегка поправлю твой текст, чтобы он звучал пристойнее. И уберу все ругательства. Можешь идти и заниматься… чем ты там собиралась заняться.

Диана: – Спорим, ты не хочешь этого знать?

Кэтрин: – И правда не хочу.

Да, ее мать, очевидно, все знала. О своем муже и его экспериментах, о Хайде… Мэри представила мистера Аттерсона – в его мрачном фраке и черном цилиндре, с едва видной золотой цепочкой из часового кармашка, садящегося в кэб с просьбой отвезти его в заведение Барстоу. Кэмбен, наверно, ухмыльнулся в ответ, чтоб показать джентльмену, что отлично понимает его намерения. Как это, должно быть, было ему неприятно…

А потом ему еще пришлось ехать в бордель, заходить внутрь и разговаривать с самой миссис Барстоу, прося отдать ему ребенка. И ему вручили Диану – с этой ее рыжей гривой, разодетую как… одна из этих девиц. Мэри могла себе представить, как почтенный поверенный содрогнулся.

Наверняка он действовал от лица ее матери. Мэри, помнится, дивилась тому, что ее мать, тогда уже больная, смогла открыть банковский счет и отправить Диану в Общество Магдалины. Но теперь все объяснилось: за нее это сделал ее юрист. Разумеется, миссис Джекилл не могла бы сама отправиться в бордель за дочерью ассистента ее мужа – или даже, если гипотеза Мэри была верна, за внебрачной дочерью своего собственного мужа. Мэри опустила голову на руки. Вся эта история представлялась ей сплошной головоломкой. И вот один уголок головоломки начал собираться, давая представление о целой картинке. Но оставалось еще столько отдельных кусочков, которые Мэри пока не знала, куда положить: Беатриче Раппаччини, и бедная девушка, которой сегодня утром вырезали мозг, и, конечно же, S.A., что бы ни значили эти литеры.

– Так что, есть еще сандвичи? – спросила Диана.

– Для тебя – нет! – отрезала миссис Пул. – У меня остался кусочек рулета с вареньем, но он для мисс Мэри, которая до сих пор почти ничего не съела. А ты съела уже порядочно! Но, боюсь, сахар у нас сегодня тоже закончился.

– Завтра я пойду в банк и закрою счет, который открыл мистер Аттерсон, – сказала Мэри. – Сегодня у меня не было времени – с этим убийством, неожиданно обретенной сестрой и всем прочим.

Нужно составить план действий на завтра, сказала Мэри себе – и начала составлять в уме список. Если все заранее разложить по полочкам, может, завтрашние дела перестанут казаться настолько безумными. Значит, сначала Клеркенвелл, где бы это ни было, потом Банк Англии, внести деньги на счет, чтобы можно было купить сахара, потом – Королевская коллегия хирургов, «ядовитая девица», а затем – обратно к Риджентс-парку, на встречу с Холмсом и Ватсоном. Интересно, что может рассказать Беатриче Раппаччини? Знает ли она, чем занимались их с Мэри отцы, что за эксперименты ставили? А может, ей известно, что такое S.A.?

Диана широко зевнула.

– Ладно, тебе пора отправляться в постель, – сказала Мэри. С проблемами нужно разделываться по одной, а нынешней главной проблемой была Диана.

Мэри: – Как это нередко бывает!

Дальше началась кампания по укладыванию Дианы спать, которая включала несколько визитов в уборную, бесчисленные стаканы воды и головную боль Мэри, потому что миссис Пул имела неосторожность в начале процесса сообщить, что ей нет дела – пусть маленькая безбожница остается на ногах хоть всю ночь. Дело кончилось тем, что Мэри скормила Диане половину рулета с вареньем, который миссис Пул принесла для нее самой.

Наконец порицание «Ты говоришь, что тебе четырнадцать, а ведешь себя как пятилетняя» возымело эффект. Диана забралась в постель в комнате, некогда служившей Мэри детской, а Мэри в изнеможении упала на стул в собственной спальне. Как же она устала!

Когда-то дни ее протекали размеренно, один за другим, поглощаемые рутиной ухода за больной матерью. Она заказывала еду, выслушивала жалобы сиделки, платила по счетам. Это «когда-то» было всего лишь две недели назад. За эти две недели ее жизнь целиком и полностью изменилась, и у нее было тревожное ощущение, что впереди еще много перемен, причем, скорее всего, не в лучшую сторону. Конечно, Мэри истосковалась по приключениям, но когда они на нее наконец свалились, она не была уверена, что по этому поводу чувствует. Сегодня она побывала в Уайтчепеле, видела труп и обрела – предположительно – младшую сестру. А что принесет завтрашний день?

Самым тяжелым – тем, о чем она пока не была готова думать, – была нынешняя разительная перемена образа ее отца. Высокого, статного, доброго и далекого отца, которого она знала и помнила… Конечно, он хотя бы не был таким, как доктор Раппаччини, и не экспериментировал на собственной дочери! Вернее, на дочерях – в конце концов, ведь была еще Диана. Или Диана сама в некотором смысле являлась продуктом эксперимента? Почему Хайд так хотел ребенка, и особенно девочку? Может, он просто завидовал своему альтер-эго и хотел обзавестись собственной дочерью – раз у Джекилла была Мэри, он завел Диану. Или у ее рождения была какая-то более зловещая подоплека? Подобные мысли бесконечно крутились у Мэри в голове. Когда уже перестанет болеть эта самая голова? Нужно бы попросить у миссис Пул какое-нибудь лекарство – из тех патентованных пилюль, которые у нее хранились в буфете. Но Мэри не хотелось ее будить, как и спускаться в полной темноте по лестнице.

Ничего не оставалось, кроме как попробовать хоть немного поспать. Она надела ночную рубашку и скользнула под одеяло. Детская была сразу за стеной ее спальни. Так что Мэри, пока не заснула, могла слышать, как похрапывает Диана. Этот звук непонятно почему казался успокаивающим.

Наутро Диана проснулась раньше нее. Миссис Пул одела ее в одно из старых платьев Мэри, которое иначе через год-другой перешло бы к Элис.

– Ее собственные вещи нуждаются в хорошей стирке, – сказала миссис Пул. – Хотя не уверена, что они ее выдержат, – никогда не видела такой чиненной-перечиненной одежды! Начни я стирать, эти тряпки просто разлезутся по швам. И материал скверный, самая дешевая серая шерсть, еще и кусачая! Слава богу, что хотя бы пальто в сносном состоянии, ну и ботинки я ее заставила почистить. Но пришлось отдать ей пару ваших перчаток и одну из ваших шляпок, мисс.

После завтрака, состоявшего из тостов, яиц и кофе – «Кофе, благословенный кофе!» – распевала Диана, кружась в танце по маленькой столовой, и Мэри не могла не признать за ней неплохой голос и слух – они первым делом отправились в банк, где миссис Джекилл держала счет для Дианы, а потом – в Банк Англии для перевода туда этих средств. Двадцать пять фунтов, пять шиллингов и три пенса теперь лежало на принадлежавшем Мэри счету. Она тут же сняла один фунт и положила в кошелек. Господи, как это было прекрасно – снова положить в кошелек немного денег! Теперь миссис Пул сможет купить сахар, а может, даже и свежий рулет с вареньем к чаю. А потом вместе с Дианой, которая жаловалась, что ей жмут ботинки, они отправились в Королевскую коллегию хирургов смотреть на Ядовитую девицу.

Глава VII Ядовитая девица

Мэри с Дианой пересекли площадь Линкольнс-Инн-Филдс. Мэри еще не приходилось бывать в этой части города – впрочем, она во многих частях города не бывала, хотя и жила в Лондоне всю жизнь. Она вздохнула, вспоминая, как неделями вообще не выходила из дома, боясь, что с матерью может случиться очередной припадок, – она была благодарна Богу за сиделку Адамс, которая оказалась очень компетентной, хотя ее услуги и стоили ужасно дорого. А сейчас – вот она Мэри, добравшаяся до Линкольн-Инн-Филдс после долгого пути с Треднидл-стрит. Исходя из названия, она полагала, что на Линкольн-Инн-Филдс увидит настоящие поля[2], но это оказался просто большой парк между широких улиц, по сторонам которых стояли красивые дома в георгианском стиле. По другим двум сторонам парк окружали юридическая палата Линкольнс-Инн, оплот барристеров, и Королевская коллегия хирургов. По пути через парк под сенью вековых дубов Мэри невольно вспоминала вчерашний парк в Уайтчепеле, где играли бедные дети в лохмотьях. Даже удивительно, что одним и тем же словом можно назвать столь непохожие места! Дождь на время перестал, но при каждом порыве ветра с ветвей на головы девушкам летели тяжелые капли. Мэри раскрыла зонтик, пытаясь держать его над ними обеими, но Диана то и дело отставала или, наоборот, вырывалась вперед, не заботясь о том, что может промокнуть.

За парком показался величественный фасад Королевской коллегии с серыми колоннами, похожий на огромный мавзолей. По каменным ступеням уже поднималась длинная очередь. Мэри разглядела и почтенных мужчин во фраках и котелках, и матерей семейств, которых тянули за руки дети, желавшие побегать по парку, выходных горничных и мальчишек в грязных штанах, которые явно не собирались платить за вход, но рассчитывали как-нибудь без спроса проникнуть за двери и хоть одним глазком глянуть на Ядовитую девицу – раньше, чем их выкинут наружу швейцары. Мэри проверила, не забыла ли она объявление; оно было на месте – лежало сложенным в сумочке.

– Что, Ядовитую красавицу явились посмотреть? – спросил молодой человек с жалким подобием усов на лице – должно быть, один из швейцаров. Мэри кивнула, и он указал ей на место в конце очереди. Ровно в полдень очередь начала двигаться. На входе люди либо предъявляли объявление, либо отдавали плату, а взамен получали буклет. Мэри быстро просмотрела его. Вверху страницы красовался заголовок: «Ядовитая девица! Чудо современной науки! Открытие профессора Петрониуса, M.D., D. Phil., представителя Антропологического института Великобритании и Ирландии». Но подробно читать у Мэри не было времени – очередь уже вливалась в вестибюль, текла вверх по лестнице мимо библиотеки и дальше – в двери, которые вели в просторный зал. В центре зала высилась деревянная платформа, на ней стоял стол. На столе была расставлена целая коллекция предметов – Мэри не успела их хорошенько рассмотреть, только различила клетку с канарейкой.

– Сколько тут всякой всячины! – восхитилась Диана, глядя наверх. Зала была в два этажа, и на обоих этажах стены были заставлены высокими шкафами со стеклянными дверцами. За стеклом красовались разные анатомические экспонаты: скелеты, разумеется, а еще – прозрачные сосуды, в которых хранились органы, предположительно человеческие. Все это выглядело как кладовая рачительной хозяйки, которая вместо пикулей консервировала людские сердца, печени и селезенки.

– Идем, – она потянула Диану за воротник. Посмотреть на Ядовитую девицу собралась обширная аудитория, и Мэри хотела занять место как можно ближе к платформе. Это явно была сцена, на которую предстояло выйти Беатриче Раппаччини и выступить – с каким номером? Мэри понятия не имела. Или ее просто выставят на обозрение, вроде уродцев, которых показывают в «Королевском аквариуме», – бородатых женщин и мужчин с песьими головами? Мэри сама никогда не видела такого шоу, но слышала о подобном от слуг. Элис, судомойка, однажды сходила на представление с миссис Пул – и потом с неделю не могла говорить ни о чем другом. Мэри протолкалась сквозь толпу и заняла место у одного из углов платформы, втиснувшись между женщиной в лиловом платье и мужчиной с моноклем. Женщина, которую Мэри невольно толкнула, смерила ее неприязненным взглядом, будто редкое и неприятное насекомое. «Ничего, – подумала Мэри, – в расследовании убийства нет места излишней вежливости!»

Когда публика прождала уже слишком долго и начала явно волноваться, швейцар наконец возгласил:

– С дороги, с дороги, господа, пропустите профессора Петрониуса!

Толпа разошлась, и на сцену поднялся человек в опереточном черном плаще, с пышными усами – слишком черными, чтобы быть естественными. Он оглядел аудиторию, прочистил горло и подождал, пока воцарится полная тишина. После чего заговорил зычным голосом, раздававшимся по всему залу:

– Леди и джентльмены, я профессор Петрониус. Приветствую вас в этом августейшем заведении, которое любезно предоставило мне помещение, чтобы ознакомить вас с одним из величайших научных чудес нашего века, диковинкой, словно явившейся из античности, которая изобиловала подобными явлениями – и одно из них призвано поразить нас сейчас, в девятнадцатом столетии! Сегодня я представлю вам юную женщину, прекрасную и невинную, как роза в цвету, чья органическая система впитала так много яда, что и сама она стала ядовитой для всего, к чему прикасается. Вообразите, леди и джентльмены, каково это – когда невозможно прикоснуться к другому человеческому существу, подарить ему поцелуй без опасности причинить ему вред или даже убить! Вообразите, каково быть настолько ядовитой, что другие люди, ваши собратья, избегают вас из чувства самосохранения, едва узнав о вашей способности! Сегодня вы увидите подобное создание, навеки отлученное от общества представителей своего же собственного вида. Она не чудовище, о нет! В отличие от Человека-слона или Женщины-медведицы, о которых вам, без сомнений, случалось слышать, она не родилась со своей особенностью. Яд долгие годы постепенно поступал в ее организм, о чем вы сможете прочитать в статье, которая содержится в буклетах, полученных вами на входе. Оригинал статьи опубликован в «Вестнике Антропологического Института». Беатриче Раппаччини – не чудовище, а чудо современной науки! Внимание!

Он вскинул правую руку и красивым жестом указал на вход. В дверях стояла девушка примерно одних лет с Мэри, одетая в белое. Мэри ахнула хором с прочей публикой. Даже Диана, которую трудно было впечатлить, присвистнула сквозь зубы.

Беатриче была красива. Не будет преувеличением сказать, что она была самой красивой женщиной, какую только публике доводилось видеть. Ее платье в греческом стиле оставляло открытыми шею и руки до самых плеч. Кожа ее, теплого оливкового оттенка, выдавала в ней дочь теплого Юга, на щеках пылал нежный румянец, как будто она только что вошла сюда из залитого южным солнцем сада. Черты ее были точеными, как у античной статуи, а волосы, иссиня-черные, спадали до самого пояса. Несколько секунд она стояла неподвижно, потом поднялась на сцену, двигаясь пластично, как под ветром – тростник, любимый античным богом Паном.

Жюстина: – Какое красивое описание, Кэтрин!

Кэтрин: – Спасибо! Приятно, когда кто-то оценивает особенно удачные моменты.

– Пропустите ее, пропустите, – взывал профессор Петрониус. – Матери и няньки, смотрите за детьми, пожалуйста. Ни в коем случае не давайте им к ней прикоснуться! Даже край платья трогать нельзя! Помните – она смертельно опасна!

Толпа расступалась перед ней, как Красное Море перед Моисеем, матери отдергивали детей прочь с ее пути, хотя дети так и тянулись к удивительной девице.

Бедная девушка, подумала Мэри. Конечно, этот Петрониус – жестокий шарлатан! Чем бы она могла повредить этим детям?

И в самом деле, когда Беатриче уже дошла до платформы, Мэри ясно увидела глубокую печаль на ее лице и захотела ее как-нибудь утешить.

Беатриче: – Ты правда думала именно так при первой встрече со мной?

Мэри: – Более или менее так, хотя ты сама знаешь, что Кэтрин склонна все романтизировать. Но я правда думала о том, какой печальной ты выглядишь.

Беатриче: – Я и была печальной. В самом деле, ты даже представить тогда не могла бы глубину моей печали.

Красавица поднялась на сцену и встала рядом с Петрониусом. Она смотрела на публику спокойно, с отстраненным выражением лица.

– Это очаровательное создание, – сказал профессор, – происходит из солнечной Италии, из города Падуи. Без сомнения, даже те из вас, кто не бывал в Европе, слышали о великолепии этой страны – о руинах античной цивилизации, выходящих на свет из-под плугов простых фермеров, о вечном солнце, согревающем землю и делающем ее куда более плодородной, чем здесь, в Англии. В Италии душа погружается в поэзию, хотя телом и овладевает истома. Это страна Петрарки, родина Микеланджело! И в этой стране родилась синьорина Раппаччини.

Окинув взглядом очень английскую аудиторию, Мэри что-то сомневалась, что кто-нибудь из присутствующих хотя бы мечтал о поездке в Италию. Поездка в Борнмут, скорее всего, была пределом их мечтаний.

– Ее отец был профессором Падуанского университета, знаменитым доктором, который занимался растительными ядами. Он знал все об их свойствах, умел переработать самые смертельные токсины в замечательную фармакопею. Дочь его ухаживала за садом ядовитых растений. Чтобы она работала аккуратно, с деликатностью, которой требовали самые редкие виды, отец запрещал ей защищать руки перчатками, а лицо – маской. Постепенно, ассистируя отцу в его экспериментах, она и сама стала ядовитой. Впитывая эссенции ядовитых растений, она выросла из девочки в прекрасную девицу, но притом и сделалась смертельно опасной для мужчин. И сейчас, – профессор Петрониус сделал красивый жест, – вы убедитесь воочию, насколько смертельной может быть мисс Раппаччини.

Из вазы на столе он взял белоснежную лилию на длинном стебле, несомненно, происходившую из оранжереи, потому что лилиям был еще далеко не сезон. Он церемонно подал цветок Беатриче, девушка взяла его в руки, подержала, любуясь им, а потом открыла рот и дохнула на соцветия. Один за другим лепестки начали коричневеть, высыхать на глазах и опадать на пол. Сначала пол усеяли мертвые лепестки, потом сам стебель иссох и почернел. Публика ахнула.

Один за другим перед глазами зачарованной аудитории профессор подавал девушке разные объекты. Яблоко на ветке на глазах сгнило, сморщилось и упало. Пчелы в стеклянном сосуде, которые только что жужжали и ползали по стенкам, попадали мертвыми на дно, их крылышки перестали шевелиться. Мышь, которую профессор подал, предварительно натянув перчатку, взбежала по руке Беатриче, остановилась у нее на плече и там замерла. Девушка осторожно сняла ее и легко поцеловала, прежде чем положить неподвижный трупик обратно на стол. Маленькая зеленая змейка, вытащенная профессором из ящика, обвилась вокруг ее запястья, а через несколько минут обмякла и повисла. Наконец профессор Петрониус предложил Беатриче клетку с канарейкой. В глазах девушки заблестели слезы, но она послушно наклонилась и дохнула на несчастную птичку. Только что канарейка чирикала, а тут, испустив последнюю трель, умолкла навеки и упала с жердочки. Беатриче отвернулась, словно не хотела видеть – то ли своего нового убийства, то ли реакции толпы.

– Есть ли среди публики доброволец, который готов приблизиться и на себе испытать силу мисс Раппаччини? – спросил профессор Петрониус. – Требуется крепкий джентльмен, готовый рискнуть жизнью ради поцелуя Ядовитой красавицы. Джентльмены, мисс Раппаччини поцелует добровольца в щеку, и вы ощутите действие ее силы на себе. У добровольца не должно быть сердечных заболеваний! Тех, кому доктор запретил физические нагрузки, тоже просьба не подходить!

Мэри была удивлена, что при всем при том нашлось немало добровольцев. Профессор Петрониус выбрал двоих: одного помоложе, похожего на клерка, и другого – постарше, утверждавшего, что он работает строителем и не боится какой-то там девицы. Обоим разрешили подняться на сцену к Беатриче и подержаться с ней за руки. Потом она поцеловала каждого добровольца в щеку – быстрым и легким поцелуем, без всякого видимого удовольствия. Когда мужчины обернулись к публике, клерк выглядел на грани обморока, а строитель зримо позеленел. У обоих на щеках виднелись красные отпечатки губ, похожие на ожоги.

– Как вы себя чувствуете, джентльмены? – спросил профессор, явно льстя строителю титулом, который ему не причитался. Оба подтвердили, что чувствуют головокружение.

– Как будто я пьян, – пояснил строитель. – Если бы я в таком виде выходил по вечерам в пятницу из паба, непонятно, как бы я добирался домой!

– Вы отважные люди, джентльмены, – похвалил профессор Петрониус. – Сегодня вечером, вернувшись домой, расскажите своим женам, сестрам или матерям, что пережили поцелуй самой Смерти! Эти следы на щеках исчезнут через несколько дней, а заживляющая мазь ускорит исцеление. Итак, если у уважаемой публики есть вопросы об этом научном чуде, я готов на них ответить!

Вопросы были следующие: чем питается мисс Раппаччини? Как долго ей нужно дышать на взрослого человека, чтоб его убить? Кто занимается ее прической?

Пока Петрониус отвечал, Мэри подобралась ближе к Беатриче, так и стоявшей на платформе. Как же ей привлечь внимание Ядовитой девицы? А вдруг она говорит только по-итальянски? Ничто не указывало на обратное. Мэри быстро вытащила из сумочки карандаш. А бумага у нее есть? Да, вот же буклет в руках! Она оторвала уголок, нацарапала на нем инициалы, которые видела на печатке в руке убитой Молли Кин, а потом на загадочных письмах из Будапешта, и протянула записку, громко прошептав:

– Мисс Раппаччини!

Беатриче услышала ее и повернула голову. Мэри на краткий миг не была уверена, что та возьмет записку, но она сделала шаг в ее сторону и вытянула руку. Мэри вложила бумажку ей в ладонь, невольно радуясь, что она, как и профессор Петрониус, сегодня в перчатках. Как далеко простирается влияние яда мисс Раппаччини? Беатриче глянула на записку и увидела литеры, и тут выражение ее лица изменилось. Впервые за все представление лицо ее выразило интерес, стало живым.

– Как вас зовут? – тихо спросила она.

– Мэри Джекилл, – прошептала Мэри.

– Дождитесь меня в парке, – сказала Беатриче. – Я постараюсь выбраться, хотя это и трудно, он все время за мной следит. Но вы ждите. Я приду, когда смогу.

По быстрому взгляду, брошенному Беатриче на профессора Петрониуса, было ясно, что здесь она больше не скажет ни слова. Мэри кивнула. С разговором придется подождать.

Она огляделась, ища Диану. Куда подевалась эта девчонка? Мэри думала, что та все время стоит где-то рядом, а оказалось, что она давно уже улизнула и теперь в дальнем конце зала околачивается возле шкафов с экспонатами. Мэри протолкалась к ней сквозь толпу, все еще засыпавшую Петрониуса вопросами.

– Ты хоть когда-нибудь делаешь то, что тебе сказано? – сердито спросила она Диану.

– Нет, – не оборачиваясь, отозвалась та, продолжая созерцать стеклянный шкаф. – Смотри, это скелет Чарльза Берна, Ирландского Великана. Он был семь футов ростом, представляешь? А вот мозги какого-то математика. Никогда до сих пор не видела мозги так близко.

Мэри глянула на бирку – та гласила: «МОЗГ ЧАРЛЬЗА БЭББИДЖА, МАТЕМАТИКА».

– Диана, у нас нет времени все это разглядывать. Сейчас мы должны спешить, – и она рассказала Диане о том, как передала Ядовитой девице записку, и о ее реакции. – Нужно пойти в парк и ожидать ее там. Этот профессор – думаю, она его боится. Она сказала, что ей нужно как-то ускользнуть от него. Мы должны ее ждать и никуда не уходить, чтобы она сразу смогла нас отыскать, как только выберется.

Довольно трудно было утащить Диану от такого соблазнительного зрелища, как зародыши в банках, некоторые – даже двухголовые или четырехрукие, а некоторые одноглазые. От заспиртованных опухолей и уродливых органов. Однако Мэри крепко ухватила ее за воротник и потащила за собой.

Диана: – Больше всех мне понравился Чарльз Берн. Никогда до того дня не видела великанов.

Жюстина: – Он вовсе не был великаном, просто очень высоким человеком. Нет ничего дурного в том, чтобы быть высоким.

Диана: – Кто бы говорил. Конечно, ты-то думаешь, что это нормально, как Беатриче думает, что нормально дышать на людей ядом.

Беатриче: – Но я совершенно точно знаю, что это ненормально, уверяю тебя. А в росте Жюстины нет ничего экстраординарного, по крайней мере для мужчины. Для женщины – да, есть. Но, как она говорит, нет ничего дурного в том, чтобы отличаться от других.

Диана: – Ой, да прекратите! Просто вы обе – чудища. Вроде меня.

Снаружи снова начался дождь – не настоящий ливень, а морось, которая сыпалась с небес, оседая каплями на одежде. Мэри раскрыла зонтик. Они перешли улицу и снова оказались в парке, дошли по центральной аллеи до беседки и начали гулять вокруг нее, чтобы согреться. Так им пришлось кружить не менее получаса, пока они не увидели спешившую к ним женскую фигурку. Девушка накинула на плечи теплую толстую шаль, так что Мэри не сразу ее узнала – слишком отличалась эта закутанная фигура от того, что они видели на представлении. Но, по мере приближения, Беатриче выдала грациозная походка.

– Мисс Джекилл, – сказала она. – Прошу извинить меня, мой английский отнюдь не так совершенен, как мне бы хотелось. – При этом она говорила превосходно, разве что с легким итальянским акцентом. – Я должна с вами поговорить, но у нас очень мало времени. К счастью, Петрониуса сейчас отвлек один из попечителей коллегии – думаю, доктор задолжал коллегии изрядную сумму за аренду зала для моих представлений. Но он может появиться с минуты на минуту, а при нем я не смогу говорить свободно. Я согласилась на это шоу, потому что он обещал, что доктора коллегии попытаются меня вылечить от моего ужасного проклятия, но он столько на мне зарабатывает, что совершенно не стремится к моему исцелению – им овладела алчность, и я боюсь, теперь он не даст мне уйти по собственной воле. Каждую ночь он меня запирает, но даже сумей я убежать – куда бы я пошла? У меня в Англии совсем нет друзей. Кроме, возможно, вас – я слышала ваше имя и знакома с работами вашего отца. Он, должно быть, рассказывал вам о Société? Иначе вы бы не передали мне подобную записку. Вы пришли, чтобы мне помочь? А это ваша… служанка?

– Это моя… сестра, Диана Хайд, – представила ее Мэри. – А помянутое Société, то есть Общество, – что это за организация? Я не понимаю.

– Хайд! Значит, это дитя Хайда? – Беатриче выглядела пораженной. – Как мог ваш отец сделать нечто настолько ужасное? Позволить Хайду размножаться! Поверить не могу.

– Это кто еще тут ужасный, ты, отрава ходячая, – огрызнулась Диана.

– Значит, вы знаете обо всем происшедшем? – воскликнула Мэри. – Об их экспериментах…

– Конечно, знаю, – ответила Беатриче. – Я ведь была ассистенткой своего отца. Делала за него заметки, переписывала его доклады для журнала Société. А вы? Неужели вы пребывали в неведении? О трансмутациях, о Société des Alchimistes[3]? Конечно, ваш отец умер, когда вы были совсем юны… У него, должно быть, не было времени объяснить…

– Не смотрите в ту сторону, – сообщила Диана, – но к нам движется Профессор Усатиус.

По аллее и в самом деле быстро шел Петрониус.

– Никакой он не профессор, – презрительно сказала Беатриче. – У него нет никакой научной степени, никаких работ! Смотрите, я живу вон в том здании, – она указала на высокий серый дом по ту сторону парка. – Окна выходят во двор. Но я не знаю, как выбраться наружу. Я уже говорила, он каждый вечер меня запирает, а днем за мной внимательно следят.

– Мы вам поможем, – сказала Мэри. – Не знаю как, но поможем обязательно. Мы просто обязаны вас оттуда вызволить.

Тем временем профессор Петрониус был уже совсем близко.

– Добрый день, сэр, – Мэри обернулась к нему, будто только что заметив. – Спасибо вам огромное за прекрасную лекцию! Я как раз говорила мисс Раппаччини, как мне понравилось представление, хотя она, похоже, меня не понимает, ведь она иностранка, верно? Но нам с ученицей ваша лекция была так интересна! Познакомьтесь, это моя ученица, Диана. Мы посетили представление с разрешения ее матушки. И получили огромное удовольствие!

– Ага, – подтвердила Диана. – Особенно здорово было, когда она убила канарейку. Просто обалдеть! Надеюсь, мы еще разок придем ее посмотреть.

– Только если нам разрешит твоя матушка, – вставила Мэри. – Еще раз спасибо, профессор. Все было изумительно.

– Это вам спасибо, леди, – поклонился он и взял Беатриче за локоть. Мэри заметила, что, хотя поклон его и казался учтивым, хватка на руке девушки была крепкой. Вблизи он еще больше походил на шарлатана со своими накрашенными усами, а зубы у него были желтыми от табака. – Приходите еще, разумеется, с разрешения матушки. Всего шиллинг и шесть пенсов. А теперь, если позволите, мисс Раппаччини должна подготовиться к следующему представлению. Всего через час.

И он утащил Беатриче вслед за собой. Мэри и Диана смотрели вслед этой странной паре – мужчине в цилиндре и юной женщине, закутанной в шаль. Он все еще держал ее за локоть, когда они поднялись по ступеням серого дома, на который указала им Беатриче.

– Мы должны ее освободить, – сказала Мэри.

– Отлично, а как именно? Есть идеи? – спросила Диана.

– Пока ни единой. Но только пока. У нас назначена встреча с мистером Холмсом. По крайней мере мы теперь можем сказать ему, что узнали про S.A.

– И что мы узнали?

– Что значат эти литеры. Это, конечно же, Société des Alchimistes, общество, о котором сказала Беатриче. Хотя я до сих пор не понимаю, зачем научному сообществу могут понадобиться убийства девушек и отрезанные части их тел…

– Может, они хотят использовать органы для экспериментов, – предположила Диана.

Мэри в ужасе посмотрела на сестру. Дождь зарядил уже всерьез, она слышала шорох струй по лиственным кронам над головой, удары капель о мостовую.

– Какое чудовищное предположение. Просто… чудовищное.

Она вспомнила строки из итальянского письма: «Насколько помню, у вас есть дочь? Сейчас она, должно быть, уже достаточно подросла, чтобы участвовать в процессе, в каком бы направлении вы ни решили продвигаться…» Эксперименты… на девушках. Что там было в письме о том, что женский мозг пластичнее мужского? У Молли Кин вырезали мозги… зачем?

– Мы что, так и собираемся тут торчать? – спросила Диана. – Я начинаю промокать.

– Тогда иди под зонтик, – Мэри взглянула на часы, немного подумала. – Ненавижу тратить деньги на транспорт, но я обещала доктору Ватсону, что мы встретимся в полдень, а до полудня всего полчаса. Давай доедем до Бейкер-стрит на омнибусе.

– Еще кое-что, – сказала Диана. – Ты меня все утро таскала за собой по городу. Самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать, – это заплатить нам за транспорт и купить мне что-нибудь поесть.

Они купили полдюжины черничных булочек и съели их прямо в омнибусе. К счастью, омнибус был почти пустой, так что они спокойно заняли сиденья внутри, где было хотя бы сухо, пусть не особенно тепло и удобно. Сойдя с омнибуса на Мэрилебон-роуд, они пешком дошли до Бейкер-стрит и позвонили в дом 221б. Миссис Хадсон проводила их на верхний этаж и постучала в дверь.

– Мистер Холмс, к вам мисс Джекилл с… подругой, – объявила она, с сомнением поглядывая на Диану, у которой к воротнику прилипли крошки. Мэри поспешно стряхнула их платком, заметив взгляд домохозяйки.

– Пусть войдут, миссис Хадсон, – отозвался Холмс. – Дверь не заперта.

Мэри толкнула дверь и переступила порог гостиной. Здесь царил такой же беспорядок, как и в прошлый раз, – черепа по-прежнему стояли на камине, сосуды с образцами органов – на книжных полках, а мебель покрывали книги и табачный пепел. Холмс поприветствовал ее улыбкой, Ватсон поклонился, но третий человек, присутствовавший в комнате, только нахмурился. Это был инспектор Лестрейд.

– Снова вы! – буркнул он. – Дело закрыто, мисс Джекилл. Убийца признался. Так что можете возвращаться домой, к своей вышивке, которая и есть самое подходящее занятие для юных леди, в отличие от полицейских расследований. И эту чертовку с собой заберите, – добавил он, заметив, что Диана тоже здесь.

– Хотя Лестрейд выразился несколько грубо, боюсь, что в главном он прав, – сказал Холмс. – Было сделано признание. В убийствах сознался сумасшедший по фамилии Ренфилд. Мы как раз собирались отправиться в Перфлитскую лечебницу его допросить.

– Признание? – поразилась Мэри. – Тогда, наверное, наши открытия вам уже не понадобятся…

– А что это за открытия? – заинтересовался Холмс.

– Насчет S. A., – объяснила Диана. – Мы узнали, что это общество.

– У нас есть основания считать, что литеры означают так называемое Société des Alchimistes, – сказала Мэри. – Вы слышали о подобном обществе, мистер Холмс? К нему принадлежали мой отец и еще два ученых – Раппаччини и Моро. Думаю, что они вели с отцом постоянную переписку о деятельности общества. Мы нашли среди документов письмо от профессора Раппаччини, где он упоминает об экспериментах на девушках.

– Моро… Где я слышал это имя? – задумался Ватсон.

– Я заинтригован, – признался Холмс. – Мисс Джекилл, хотя это, скорее всего, не имеет отношения к убийствам, я бы попросил вас рассказать мне об этом обществе все, что вам известно.

– Холмс! – воскликнул Лестрейд. – У нас нет времени, если мы собираемся в Перфлит и рассчитываем вернуться до ночи.

– Хорошо, в таком случае мисс Джекилл просто может отправиться с нами. Вы ведь не возражаете против долгой поездки, мисс? Нам нужно сесть на поезд на Фенчерч-стрит, и по дороге вы расскажете мне обо всех своих открытиях. Ватсон, передайте мне пальто, пожалуйста.

– Я протестую! – сказал Лестрейд. – Холмс, это уже слишком, даже для вас. Помимо того, что участие мисс Джекилл – и особенно мисс Хайд – в процессе совершенно неуместно, я ни в коем случае не потащу их с собой в сумасшедший дом.

– Тогда они подождут нас снаружи, – отрезал Холмс. – Мисс Джекилл, так вы с нами едете?

– Да, разумеется, – ответила Мэри. – Я еще никогда не была в лечебнице для умалишенных.

Вот и еще одна вещь, которой она раньше никогда не делала! Но это сильно отличалось от похода в Уайтчепел или посещения общества по спасению падших женщин. В учреждение в Перфлите вполне могли отправить и ее собственную мать, и она бы закончила там свои дни, если бы не умерла раньше. И снова Мэри вспомнила, какой мама была в свои последние дни. В самом ли деле Мэри готова посетить подобное заведение? С другой стороны, она не желала, чтобы тайну раскрыли без ее участия. К тому же к прежней тайне теперь добавилась еще одна – Société des Alchimistes.

– Я психов не боюсь, – заявила Диана. – Я к ним привыкла, их полно болталось по Уайтчепелу. Некоторые спали в подъездах или на скамейках в парке. Иногда мне казалось, что они у нас в квартале самые нормальные.

– Извините, мисс Джекилл, что за все это время вы не успели посушить одежду, – сказал Ватсон. – Видите, как стремительно тут все разворачивается, – боюсь, для Холмса это стандартная процедура. Вы уверены, что действительно хотите поехать с нами?

– Да, все в порядке, – ответила Мэри. – Мне хочется рассказать вам обоим о наших находках. И еще нам нужна ваша помощь – но об этом я расскажу уже в поезде.

– Превосходно. Миссис Хадсон приготовила нам с собой сандвичи, а у меня есть чай в термосе. Как видите, мы снаряжены по последнему слову техники! Что же, идемте поймаем кэб до станции.

Даже не успев присесть, Мэри и Диана снова оказались на улице. На Бейкер-стрит они всей толпой набились в кэб. Мэри испытала облегчение от того, что Лестрейд уселся не рядом с ними с Дианой, а напротив, вместе с Холмсом, хотя по этой причине она была вынуждена созерцать его недовольную физиономию всю дорогу до вокзала. Ну, спасибо и на том, что сопровождавший инспектора сержант, который поджидал их на кухне миссис Хадсон, уселся снаружи, рядом с кэбменом. Улицы в этот час были настолько переполнены, что разговаривать по пути не представлялось возможности – шум Лондона и стук колес экипажей по Оксфорд-стрит едва позволял им слышать собственные голоса.

На станцию прибыли как раз вовремя, чтобы сесть на поезд в Перфлит. Мэри выдохнула, увидев, что Ватсон покупает им с Дианой билеты. В конце концов, это справедливо – они ведь помогают в расследовании! Так что совершенно нет причин стыдиться, что она не может позволить себе сама оплатить поездку. Мэри заранее боялась нескольких часов в одном купе с Лестрейдом, однако тот, к счастью, хотел курить во время путешествия и поэтому ушел со своим сержантом во второй класс. А они с Дианой остались в первом классе вместе с Холмсом и Ватсоном.

Как только они расселись в купе, Ватсон достал сандвичи, завернутые в вощеную бумагу.

– Сыр и фирменное чатни нашей миссис Хадсон, – пояснил он. – Думаю, она привезла этот рецепт из Индии. Вы знали, что ее муж служил в армии и погиб при Великом индийском восстании?

– Я даже не представляла, и мне очень жаль, – вздохнула Мэри. Так удивительно, что миссис Хадсон, такая обыкновенная английская пожилая дама, оказывается, успела пожить в Индии! Наверное, она видела кобр и тигров. И индийских факиров… Мэри толком не помнила, кто такие эти факиры, но их точно упоминала мисс Мюррей на уроках географии. Внезапно миссис Хадсон показалась ей куда более романтической личностью, чем прежде.

– А вот и чай. Угощайтесь, это вас согреет, – Ватсон разлил содержимое термостойкой фляжки в складные стаканчики.

– За чаем вы можете рассказать, чем занимались с того времени, когда мы расстались возле трупа Молли Кин, – предложил мистер Холмс. – Насколько я понимаю, вы, мисс Джекилл, пережили с тех пор несколько своих собственных приключений? Не терпится узнать подробности. А в качестве ответной любезности я возьму вас с собой посмотреть на маньяка-убийцу.

Глава VIII Человек, который ел мух

Пока поезд катился по сельской местности, Мэри подробно изложила джентльменам свои утренние приключения. Она рассказала о письмах на латыни, запечатанных красными печатями. Ей было очень неприятно упоминать при Холмсе, что она не смогла их прочесть… Хотя, собственно, чего ей было стыдиться? Большинство женщин не умеет читать на латыни. В этом нет ничего позорного. Рассказ Мэри занял бы меньше времени, если бы ее постоянно не перебивала Диана. «Верно, но для расследования это не представляет значения», – то и дело прерывала Мэри ее описания великана Чарльза Берна или двухголового зародыша в сосуде со спиртом.

Холмс молча слушал, глядя в окно. Только по его неподвижной и напряженной позе Мэри могла заключить, что он внимателен. Когда история дошла до Беатриче, Ватсон воскликнул:

– Бедная девушка!

– Итак, вы видите, – продолжила Мэри, – что мы просто обязаны вызволить Беатриче Раппаччини, не только ради ее блага, но и ради сведений о таинственном обществе, которыми она обладает.

Холмс отвернулся от окна и очень серьезно взглянул на нее.

– Вы готовы принять на себя ответственность за нее, мисс Джекилл? Учитывая, что она опасна, возможно, даже смертельно опасна. Вы готовы предоставить ей кров?

– Я… я не знаю, – отозвалась Мэри. – Я так далеко все не продумывала. Но, конечно же, она нуждается в помощи, а значит, наш прямой долг – ее спасти, верно?

– Разумеется! – с жаром согласился Ватсон. – Но Холмс совершенно прав – мы обязаны также и удостовериться, что она не представляет опасности для общества. Хотя спасти ее мы, конечно же, должны.

– Коль скоро вы оба тверды в намерениях, – сказал Холмс, – предлагаю сохранить втайне от Лестрейда, что мы собираемся выпустить Ядовитую женщину свободно разгуливать по улицам Лондона. Он этого не одобрит, уверяю вас.

– Она не будет свободно разгуливать, мистер Холмс, – заверила Мэри. – Я о ней позабочусь, обещаю.

– Заботься как хочешь, только не вздумай ее подселить в мою комнату, – сказала Диана. – Я что-то не хочу помереть во сне от яда.

Мэри проигнорировала ее и продолжила:

– Вот мое видение тайны, которую мы призваны раскрыть. Смерть Молли Кин – и, возможно, прочих девушек тоже – может быть связана с этим Société des Alchimistes. Печатка в ее руке, печать на письмах и слова мисс Раппаччини составляют логическую цепочку, ведущую от трупа в Уайтчепеле к загадочному Обществу. Мы знаем наверняка, что Общество ставило эксперименты на женщинах – на молодых девушках. Мы знаем имена по крайней мере троих ученых, вовлеченных в него: это мой отец, Раппаччини и их коллега по фамилии Моро.

– Я только что вспомнил, откуда мне знакомо это имя! – воскликнул Ватсон. – Это было, когда я учился в медицинской школе. Моро был профессором, и сообщество, выступавшее против вивисекции, вынудило его покинуть пост, подняв шум вокруг каких-то его экспериментов. Я толком не помню, каких именно, и антививисекционисты мне всегда казались идиотами. Не подумайте, мисс Джекилл, я люблю животных, но ведь научный прогресс чрезвычайно важен. Мы не можем остановить развитие науки.

– Не уверен, однако, что вы бы одобрили эксперименты Моро, Ватсон, – покачал головой Холмс. – Я вспомнил прецедент с доктором сразу же, едва мисс Джекилл упомянула его имя. Именно поэтому я предложил, чтобы она отправилась с нами в эту поездку. Моро трансплантировал животным органы других видов, создавая гибриды с целью вывести новые виды живых существ. Эксперимент, из-за которого он потерял свое место, заключался в хирургическом вмешательстве в мозги свиней с целью придать им способность к человеческой речи.

– К человеческой речи? – ужаснулся Ватсон. – Действительно, ужасно. Я такого предположить не мог.

– После его высылки все его бумаги были сожжены, – продолжал Холмс. – Медицинская школа хотела как можно скорее предать инцидент забвению. Я сам узнал о нем только потому, что примерно в это же время декан пригласил меня помочь в другом деле – о пропаже из школьного хранилища наркотических веществ. Я нашел вора – им был студент по фамилии Монтгомери, который приобрел дурную привычку делать ставки на собачьих боях и торговал веществами, чтобы оплатить свои долги. Он успел бежать из школы раньше, чем мы арестовали его, но его вина была очевидна.

– Монтгомери! – воскликнула Мэри. – Он тоже упоминался в том письме. Вроде бы он собирался представлять доклад доктора Моро на собрании Общества в Вене.

– Ах, мисс Джекилл, как жаль, что вы не сказали об этом раньше, – покачал головой Холмс. – Или что вы не захватили письма с собой – я бы сам его прочел.

Мэри вспыхнула. Конечно, ей следовало взять с собой письмо! Однако ей не хотелось предоставлять сторонним людям доступ к частной переписке ее отца… Пусть даже сторонний человек – это мистер Холмс. Она все еще не поборола подспудного желания защищать отцовскую память. Портфель сейчас лежал в ящике стола ее отца, в маленькой гостиной. Мэри втайне хотела, чтобы там, в темноте, он и оставался.

– С чего бы это Мэри захватывать письмо с собой? – фыркнула Диана. – Откуда ей с утра было знать, что вам станет интересно? Ну и к тому же весь день идет дождь, только последний дурак будет таскать под дождем важные бумажки.

Мистер Холмс улыбнулся.

– Вы совершенно правы, мисс Хайд. Прошу прощения у мисс Джекилл. Может быть, у нас позже будет возможность изучить это письмо?

– Да, конечно, – согласилась Мэри. Она сама не знала, злится она на Диану за грубость – или же благодарна ей за поддержку.

Диана: – Я обозвала его дураком только потому, что он вел себя как дурак.

Мэри: – Ты обозвала его, потому что защищала меня. Потому что, несмотря на свое ужасное поведение, ты все-таки любишь свою сестру.

Диана: – Если опять полезешь целоваться, я тебя тресну.

– Как я уже говорила, – продолжила Мэри, – это Общество занималось экспериментами в области трансмутации…

– Что бы это могло значить? – спросил Ватсон.

– Трансмутация – великая цель средневековых алхимиков, – пояснил Холмс. – Они пытались обратить недрагоценные металлы в золото. Но похоже, что цель современных алхимиков куда сложнее: эксперименты Моро касались биологической трансмутации. Он работал над созданием новых видов, пытался изменить фундаментальную материю самой жизни. Но, мисс Джекилл, помните, что единственная связь между этим Обществом и убийствами – это инициалы на печатке, сорванной с цепочки для часов, литеры, которые могут иметь совершенно другое значение. А еще у нас на руках признание в убийстве. Ватсон, вы, конечно, переписали текст телеграммы, которую Лестрейд получил вчера вечером? – И с легким сарказмом детектив добавил: – Ватсон всегда делает заметки для своих дальнейших записей о наших приключениях.

– Да, конечно, – Ватсон вынул записную книжку из нагрудного кармана, открыл ее и зачитал: – «Убийства в Уайтчепеле сумасшедший Ренфилд пропадавший две недели вчера вернулся и признался во всем содержится в лечебнице в Перфлите пришлите полицейского инспектора как можно скорее. Гэбриел Бэлфур MD». Это звучит недвусмысленно, мисс Джекилл.

– Откуда вам знать, в чем он там признался? – встряла Диана. – Вы же с ним еще не говорили лично. Может, он сам не понимает, что плетет, он же сумасшедший.

– Вот поэтому мы собираемся допросить его лично, – сказал Холмс. – Думаю, мы как раз подъезжаем к Перфлиту.

Они и правда прибыли. Поезд подошел к станции, Мэри подхватила сумочку, Диана тоже стала собираться. Господи, этой девочке четырнадцать, неужели так трудно не забывать собственную шляпку? Мэри пришлось ей напомнить, что шляпу нужно надеть на голову. Она вспомнила, сколько раз жалела, что у нее нет сестренки – сперва подруги в играх, потом – помощницы в домашних делах… Ну вот, теперь у нее есть сестра. И до чего же она раздражает своим наличием! Но все равно Мэри не могла не попросить ее секунду постоять спокойно, чтобы поправить ей шляпку, которую та надела исключительно криво.

Диана: – Я вообще не понимаю, зачем нужны шляпы.

Мэри: – Это своего рода общественное соглашение. Дамы носят их, чтобы соответствовать ожиданиям общества, независимо от того, есть в их ношении практический смысл или нет.

Диана: – Ну и как это противоречит тому, что я сказала?

Жюстина: – В кои-то веки соглашусь с Дианой. Я не вижу особого смысла в следовании общественным соглашениям. Зачем надевать шляпу, если нет цели защитить голову от холода? Зонтик укрывает от дождя, парасолька – от солнца. Зачем следовать общественному соглашению, если в нем нет практической пользы?

Кэтрин: – Потому что мы и так достаточно необычны. Незачем привлекать к себе лишнее внимание.

Мэри так привыкла к лондонской многолюдности и висящему в воздухе смогу, что Перфлит с его маленькими аккуратными магазинчиками и далеко отстоящими друг от друга домами ее просто поразил. Это была еще не сельская местность, а городок, но дорога от станции к центру пролегала вдоль Темзы, и ее поросшие травой и золотистым дроком берега разительно отличались от каменных набережных Лондона. По другую сторону дороги рослы дубы и буки, за которыми простирались дикие топи. Самым близким к дикой природе пейзажем, который Мэри созерцала в течение многих лет, был Кенсингтонский сад. Так что ей было очень приятно оказаться за городом – пусть даже совсем ненадолго.

Когда ей в последний раз случалось выезжать из Лондона? В далеком детстве, когда ее отвозили в гости к дедушке. Тогда еще был жив отец, и они всей семьей долго ехали на поезде. Мэри помнила, как она смотрела в окно на исчезающий вдали город, а потом за стеклом потекли зеленые поля и холмы. В Йоркшире ее дед владел большим поместьем и огромным садом, где росла айва. Каждое утро экономка ставила на стол стеклянную банку с золотистым айвовым джемом к завтраку. Мэри каталась на пони по отгороженному выгону, а еще мама научила ее плести цветочные ожерелья. Она сплела одно для мамы, из маргариток, но оно оказалось слишком маленьким, и мама очень смеялась, а потом надела его на голову, как корону. Кажется, это был последний раз, когда Мэри видела маму счастливой. Потом разразилась ссора – между папой и дедушкой, что-то на тему эволюции. Дедушка, помнится, утверждал, что все это богохульство, а отец в ответ обозвал его… каким-то ужасным словом, и после этого Джекиллы почти сразу уехали обратно в город.

– Здесь очень приятно, – сказала Мэри.

– Нет уж, по мне так Лондон куда лучше, – возразила Диана. – Кому охота жить на болотах? А это что за писк?

– Птица поет, – пояснил Ватсон. – Живи вы здесь, вы бы довольно скоро к этому привыкли, мисс Хайд.

Диана фыркнула. Они втроем шли позади – впереди быстро шагали Холмс, Лестрейд и сержант Эванс, обсуждая предстоящий допрос.

Лечебница находилась за пределами городка, за заброшенным меловым карьером. Когда они наконец добрались до места, Мэри успела устать. День, в самом деле, выдался долгий. Может, и правда не стоило ехать? И след в конце концов может оказаться ложным. Сумасшедший мог все придумать. Она глянула на Диану, которая хоть и жаловалась на все подряд, не выказывала ни малейших признаков усталости. Что же, пути назад нет. Хотя Мэри даже представить не могла, что бы обо всем происходящем подумала миссис Пул.

Миссис Пул: – Я ужасно волновалась, совершенно не зная, где вы и когда собираетесь вернуться. Все, что мне приходило в голову, – это что вас отравила Ядовитая девица из объявления. Но чтобы вы уехали из города, не предупредив меня, – такого я и подумать не могла!

Мэри: – Извините, миссис Пул. Если хотите, могу извиниться еще раз.

Миссис Пул: – Это вовсе не обязательно, мисс. Просто больше так не делайте. Кроме случаев, когда у вас нет другого выхода, конечно. Я же знаю, каково это для девушки – попасть в гущу приключений.

– Холмс, – сказал Лестрейд, стоя на пороге лечебницы. – Я не желаю, чтобы эти юные особы оказались вблизи от опасного безумца. Вы меня поняли? Насколько нам известно, у этого типа уже на счету четверо. Я не хочу, чтобы кто-то был поранен… или даже убит.

– Нам известно только, что он признался в убийстве четверых, – поправил Холмс. – Это совсем другое дело. Я понимаю ваши опасения, Лестрейд, но мне бы хотелось, чтоб мисс Джекилл присутствовала при допросе. Если подозреваемый как-то связан с ее отцом, она может его вспомнить.

– Значит, продолжаете стоять на своем? – буркнул Лестрейд. – Тогда сами берите за нее ответственность. И если она пойдет с нами, пусть Ватсон остается снаружи. Это, в конце концов, полицейское расследование, а не чаепитие! И кто-то должен присматривать за этой бешеной кошкой, а Эванс в няньки не нанимался.

Лечебница для душевнобольных была обнесена толстой кирпичной стеной высотой в два роста Мэри, с металлическими шипами поверху. Ворота были украшены такими же шипами. Мэри не понимала, как сумасшедший мог отсюда выбраться. Больница казалась неприступной.

Они позвонили в звонок, и вскоре через лужайку к ним поспешил человек в белом халате.

– Здравствуйте! – окликнул он еще издалека. – Вы из Скотланд-Ярда? Мы вас ждали.

Добравшись наконец до ворот, он осмотрел их с любопытством, явно не ожидая увидеть среди служителей порядка двух молодых женщин. Однако Лестрейд подтвердил, что они действительно представляют Скотланд-Ярд.

Работник клиники открыл одну створу ворот и пустил их. Это был высокий, крепко сложенный мужчина с красноватым лицом и светлыми волосами, всклокоченными, будто он часто ерошил их ладонью.

– Доктор Бэлфур будет вам рад, инспектор Лестрейд. Я – Джо Эбернейти, дежурный санитар. Как раз я и нашел Ренфилда, когда он болтался по окрестностям. – Санитар повел их вперед по мощеной дорожке через лужайку. Современное кирпичное здание лечебницы ничем не отличалось от обычного дома, просто очень большого, если бы не решетки на окнах четвертого этажа.

– Удивительно, что вашим пациентам удаются побеги, – сказал Холмс. – Казалось бы, стена высокая, и шипы по ее верху выглядят острыми.

– Ох, защита у нас не такая надежная, как следовало бы, – вздохнул Джо. – Между лечебницей и дорогой стена и впрямь высокая, но по другую ее сторону – поместье Карфакс, которое многие годы пустует. Поместье окружено лесом, который тоже называется лес Карфакс, и он тянется на много миль, совершенно дикий, никто его не прореживает и не чистит от валежника. Стена с той стороны принадлежит Карфаксу, а не лечебнице, и подновлять ее – обязанность владельцев поместья, но там давно никто не живет, и стена местами обрушилась. Так что наш старый черт не первый раз выбирается этим путем на волю.

– Значит, Ренфилд уже сбегал раньше? – спросил Лестрейд.

– Ну да, он регулярно этим занимается. Его здесь держат очень давно, дольше, чем я тут работаю, а я служу санитаром не меньше десяти лет. Так вот Ренфилд устраивает очередной побег раз в несколько месяцев. Я привык, что он просто любит порой размять ноги, погулять при лунном свете. Он всегда казался таким безобидным – пока не случилась эта беда.

– Значит, раньше с ним проблем не было? – спросил Ватсон.

– Нет, никогда! Я пришел в ужас, услышав, что он убил всех этих женщин. Старина Ренфилд до сих пор никого пальцем не трогал, кроме разве своих мух. Ну, доктор Бэлфур сейчас вам все расскажет.

Кроме своих мух? Что бы это могло значить? Мэри не понимала. Они поднялись по ступеням лечебницы и оказались в просторном холле, сплошь выкрашенном в белый цвет. По стенам стояли деревянные скамьи. Изнутри помещение напоминало обычную больницу. Тот же запах карболки, те же снующие туда-сюда санитары в белых халатах. Тут и там на глаза попадались пациенты – их было легко отличить по бесформенной одежде из голубой саржи: мужчины носили просторные штаны и рубашки, женщины – длинные халаты.

Джо Эбернейти проводил гостей вверх по лестнице и дальше по коридору – к двери с табличкой, гласившей: «ГЭБРИЭЛ БЭЛФУР, M.D». Джо постучал, чуть приоткрыл дверь и доложил:

– Сэр, к вам инспектор из Скотланд-Ярда.

– Пусть заходит, конечно, – отозвался веселый голос с сильным шотландским акцентом.

В кабинете доктора Бэлфура царил жуткий беспорядок. На полу лежали груды медицинских книг, а на стенах сияли пустотой книжные полки; папки не помещались в коробках и изливались на пол. На полу, прислоненные к стене, стояли дипломы в рамках – один от Эдинбургского университета.

– Как я понимаю, вы директор лечебницы? – спросил Лестрейд, хмуро оглядываясь. Он явно был невысокого мнения об организационных способностях директора.

– Господи, нет, – воскликнул доктор Бэлфур. – Я заместитель директора, вступил в должность всего месяц назад после того, как предыдущий замдиректора, доктор Хеннесси, уволился – причем довольно неожиданно. Директор – доктор Сьюард, но его уже три недели нет на месте. Я подал заявку на эту должность сразу после окончания медшколы, и мне очень повезло, что меня приняли – учитывая экономическую ситуацию в Англии, да и в Шотландии тоже. Но через неделю после моего прибытия доктор Сьюард внезапно отбыл в Амстердам консультировать пациента и с тех пор еще не возвращался. Я понимаю, что ситуация потребовала его немедленного вмешательства… Но он мог бы до отбытия дать мне хоть немного времени, чтобы тут освоиться! И вот видите, что получилось – один из пациентов пропал, а потом снова нашелся, чтобы тут же признаться в нескольких убийствах! Честное слово, инспектор, я так рад, что могу передать это дело в ваши руки. Нас в медицинской школе как-то не учили обращению с убийцами!

– Давайте послушаем, что скажет нам сам этот умалишенный, – сказал Лестрейд. – Мы с мистером Холмсом собираемся с ним поговорить – и да, мисс Джекилл тоже будет присутствовать, если мистер Холмс продолжает настаивать на этой нелепой процедуре. Если подтвердится, что ваш пациент – убийца, мы с Эвансом заберем его в Ньюгейт. Перед выездом из Лондона я оставил сообщение начальнику тюрьмы, попросил его прислать фургон для перевозки заключенных. В течение часа транспорт будет тут.

– Как именно он сообщил вам, что убил всех этих женщин? – спросил Холмс у доктора.

– Дело было так: меня уверили, что он безобиден, – кстати, мистер Холмс, очень рад с вами познакомиться! Я читал потрясающие заметки доктора Ватсона о ваших расследованиях. В студенческие годы это был мой любимый способ отвлечься от зубрежки!

Мэри бросила быстрый взгляд на Холмса, стараясь не улыбаться. Хотя он слушал доктора спокойно и вежливо кивал, она точно заметила, что детектив раздражен. Еще бы, его великие дела – способ отвлечься от зубрежки! Он явно предпочел бы, чтобы его деятельность воспринималась как-нибудь иначе. Мэри это невольно позабавило. Невзирая на уважение к Холмсу, она не могла иногда не считать его… слишком самонадеянным, может быть? Но сейчас было не время размышлять о характере мистера Холмса. Что там говорит Бэлфур?

– Ему уже случалось сбегать из лечебницы, так что наш персонал не особенно всполошился. Обычно он возвращался через пару-тройку дней после побега, стоило ему проголодаться как следует. Но когда прошло несколько дней, а его все не было, мы поставили в известность местную полицию. Причем имели в виду в первую очередь его собственную безопасность – знаете, чтобы его не затравили уличные мальчишки или чтобы он не пострадал от непогоды. А вчера пополудни Джо нашел его на территории лечебницы, он неприкаянно бродил вокруг, в изодранной одежде, заляпанной кровью. Мы спросили, где он был, и он ответил, что в Лондоне и что он творил там ужасные дела. Именно так он и выразился – ужасные дела. Когда мы спросили, чего же он сделал такого ужасного, он сообщил, что убил четверых… уличных женщин, извините за выражение, леди. Но вы можете лично спросить его и все услышать из первых уст.

– Это нам и нужно, – сказал Холмс. – Можете отвести нас к нему? Туда пойдут инспектор Лестрейд, сержант Эванс и мисс Джекилл. Остальные могут подождать здесь?

– Конечно, – кивнул доктор Бэлфур. – Я как раз занимался сортировкой почты доктора Сьюарда, отделял личную корреспонденцию от деловой, по лечебнице. С удовольствием отведу вас к Ренфилду. Джо, можете побыть здесь с доктором Ватсоном и мисс… и этой юной мисс, на случай, если им что-нибудь понадобится?

– Как скажете, – отозвался Джо, хотя, судя по голосу, он не слишком-то рад был оставаться в стороне.

Проходя мимо Дианы вслед за доктором Бэлфуром и прочими, Мэри успела шепнуть Диане: «Веди себя прилично!»

«Да вот еще!» – шепотом отозвалась ее сестрица.

Ладно, Мэри сделала все, что в ее силах. Доктор Ватсон, в конце концов, способен совладать с Дианой.

Сумасшедший Ренфилд обитал на четвертом этаже. По дороге к его палате доктор Бэлфур кратко поведал всем его историю.

– Доктор Хеннесси мог бы рассказать больше, конечно, но он сейчас уже в Ирландии, и у меня нет его адреса для пересылки почты. Но судя по его записям, Ренфилд содержится в лечебнице уже двадцать лет. Такая жалость, что почтенный джентльмен, к тому же ученый, впал в такую тяжелую форму безумия! Он заболел в путешествии, где-то в Австрии или в Румынии, в общем, где-то в Центральной Европе, и вернулся в Англию совершенно лишенным рассудка. Родственники поместили его в нашу лечебницу, и с тех самых пор он мирно тут обитал. Да, иногда ему случалось убегать, но по словам Джо, он никогда не доставлял никому неприятностей! Сейчас вы его сами увидите и удивитесь, что такой тихий человек мог совершить все эти ужасные преступления. И все же… впрочем, мы пришли, и сейчас вы лично выслушаете от него признания.

У дверей сторожил другой санитар – дюжий молодой человек, способный, судя по его виду, голыми руками укротить быка.

– Мы никогда не приставляли к нему охранников, считали, что он совершенно безобиден, – объяснил доктор Бэлфур. – Но после его возвращения вчера вечером мы глаз с него не спускали.

По просьбе замдиректора санитар отпер дверь и пустил посетителей.

Палата Ренфилда была очень простой – белые стены, узкая железная койка с белоснежным бельем, стол у окна, на котором стояли тазик и кувшин для умывания. Окно закрывала железная решетка. Единственными цветными пятнами в комнате были голубая миска на столе и сам пациент, сидевший на кровати. Как и прочие, он был одет в голубую саржу, но его одежда была грязной и заляпанной засохшей кровью. На рубашке красовались большие темно-красные пятна. Сумасшедший казался подавленным, он сидел сгорбившись и низко повесив голову.

– Ренфилд, – позвал его доктор. – Пришли джентльмены с тобой поговорить.

Тот не поднял головы.

– Это инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда и мистер Шерлок Холмс.

При звуке имени детектива Ренфилд бросил исподлобья подозрительный взгляд. Он был малорослым, почти целиком седым, с большими, странно вытаращенными глазами. И впрямь, он выглядел как человек, который мухи не обидит.

Именно в этот миг в окно влетела муха и закружилась над столом. В палате было так тихо, что Мэри слышала ее жужжание. Ренфилд немедленно переключил все внимание на насекомое, которое тем временем село на край голубой миски. Одним точно рассчитанным прыжком сумасшедший пересек комнату, схватил муху в кулак и вмиг отправил ее себе в рот. После чего с торжествующим возгласом раскрыл руку – она была пуста. Он проглотил муху живьем!

Мэри, не удержавшись, вздрогнула. Движения сумасшедшего были такими быстрыми и точными!

– Хватит! – прикрикнул доктор Бэлфур. – Я же тебе говорил – больше никаких мух! Кто поставил в комнате миску с подслащенной водой?

– Нет, не убирайте миску! – заскулил Рэнфилд. Голос у него оказался высоким и жалобным. – Доктор Сьюард всегда разрешал мне мух, и пауков тоже разрешал! Как я буду жить без мух? Как я смогу жить вечно?

– Это его мания, – пояснил доктор. – Он ловит мух и ест их. Верит, что они поддерживают в нем жизнь.

– Да-да, они для этого! – горячо подтвердил Ренфилд. – Толстые, сочные мухи! Нет ничего лучше большой жирной мухи, кроме разве большого жирного паука! Вот бы мне паука!

– Не знаю, с какой целью доктор Сьюард позволял ему следовать его мании, – сказал посетителям Бэлфур. А потом обратился к безумцу: – Нет, больше никаких мух и пауков. Пришли джентльмены, чтоб расспросить тебя об убийствах.

– Да-да, убийства, – Ренфилд присел обратно на кровать и снова сгорбился. Похоже, тема убийств его совсем не интересовала.

– Мы слышали, что ты сознался, – сказал Лестрейд. – Так ты совершил эти убийства или нет?

– Да-да, – отозвался тот, глядя себе под ноги. – В четверг я сбежал, плохо поступил, скверно. В четверг вечером я нашел Салли Хейвард и отрезал ей ноги до колен. В пятницу была Анна Петтинджилл, у нее я забрал руки. Полина Делакруа была в понедельник, потому что я не убиваю по воскресеньям, я не из таких! Тех, кто убивает в воскресенье, наказывает Бог. У этой я забрал голову. Она была такая красотка! А потом во вторник Молли Кин, для мозгов. Я убил их всех в Уайтчепеле. Я их убил и заслужил наказание. – Он вскинул голову. – Скажите, наказание – это очень больно?

– Чтоб ты знал, – сообщил Лестрейд, – наказание за убийство – смерть через повешение.

– Но это больно или нет? – продолжал настаивать Ренфилд. – Не должно быть больно. А потом будет вечная жизнь.

– Потом тебе гореть в аду, – сквозь зубы процедил сержант Эванс.

– Думаю, мы узнали все, что хотели, – сказал Лестрейд. – Он знает дни и время убийств. Он во всем признался, а на одежде у него пятна крови. Доктор, спасибо, что так быстро с нами связались. Как только прибудет фургон из Ньюгейта, мы его у вас заберем, что, я думаю, будет для вас облегчением.

– Коль скоро фургон еще не прибыл, я бы тоже хотел задать мистеру Ренфилду пару вопросов, – вмешался Холмс.

Сумасшедший дернулся и с опаской поглядел на детектива.

– Пожалуйста, – разрешил доктор Бэлфур.

– Раз уж вы должны, – нехотя согласился Лестрейд.

Мэри с интересом ждала вопросов. Что еще собирался выведать Холмс? Дело казалось совершенно ясным и законченным – Ренфилд даже помнил имена убитых женщин и время их смерти. Откуда бы ему их знать, если он не убийца?

– Где вы ночевали, когда были в Лондоне? – спросил Холмс.

– Ночевал? – Ренфилд выглядел озадаченным. – То есть где я…

– Какая разница, Холмс? – вздохнул Лестрейд. – И так ясно, где он мог ночевать, – под мостами и в подворотнях!

– Да-да, – быстро согласился Ренфилд. – Инспектор прав. Я ночевал под мостами. И да-да, в подворотнях.

– А что вы ели? – спросил Холмс.

– Что я ел – да всякое. Что мог найти на улице, понимаете. Всякие отбросы.

– Вам кто-нибудь помогал совершать преступления? У вас был сообщник?

– Нет! – с жаром воскликнул Ренфилд. – Я был один, я все сделал совсем один.

– В самом деле? А каким оружием вы расчленяли этих женщин?

– Ножом. Да, я разрезал их ножом.

– И где теперь этот нож?

– Я бросил его в Темзу! – весело выпалил Ренфилд, как будто только что отыграл у детектива очко.

– Но шея Молли Кин была сломана. Как вы сумели это сделать? Вы не выглядите сильным человеком, извините за прямоту.

– О, я ведь сумасшедший, и в безумии у меня прибывают силы, – сказал Ренфилд. – Разве вы не слышали, мистер Холмс? Сумасшедшие очень сильны! Так сказал Джо, когда я ему все рассказал. Я сломал шею женщине легко, как спичку, – он улыбнулся кроткой улыбкой.

– Понятно, – сказал Холмс. – Ну что, мисс Джекилл, вы видели когда-нибудь до сегодняшнего дня этого человека? Может ли он быть как-то связан с вашим отцом?

Мэри снова внимательно оглядела безумца, пытаясь представить, как он мог выглядеть четырнадцать лет назад. Наверное, почти так же, как сейчас.

– Нет, мистер Холмс. Боюсь, я вижу его впервые. Насколько мне известно, он никогда не посещал дом моего отца. Но я тогда была лишь ребенком. Так что не могла знать лично всех его коллег и сотрудников.

Ренфилд взглянул на нее пустым бессмысленным взглядом. Было ясно, что он ее тоже не узнает.

Мэри подумала пару секунд.

– Могу я тоже задать ему вопрос?

«Конечно, нет» и «Конечно, да», – одновременно ответили Лестрейд и Холмс.

– Зачем вы убили всех этих женщин? – спросила Мэри.

– Зачем? – тупо повторил Ренфилд, глядя на нее вытаращенными глазами.

– Да потому что он сумасшедший, – гневно отозвался Лестрейд.

– Да! Да-да, верно, потому что я сумасшедший, – Ренфилд снова улыбнулся странной кроткой улыбкой, как будто ему удалось все отлично объяснить. Но Мэри могла поклясться, что он до подсказки инспектора не имел понятия, как ей ответить.

– Доктор, прибыл фургон из Ньюгейта, – на пороге возник Джо Эбернейти. Он приоткрыл дверь и с интересом заглядывал внутрь.

– Отлично, – сказал Лестрейд. – Сержант, наденьте на него наручники и заберите вниз. Думаю, он не окажет сопротивления.

Ренфилд безропотно дал сержанту Эвансу заковать ему руки.

– Да, да, не окажу сопротивления, – расслышала Мэри его бормотание себе под нос. – А потом – вечная жизнь!

Она вышла вслед за Лестрейдом. Впереди сержант вел заключенного, сзади шли Холмс, доктор Бэлфур и двое санитаров. До чего же это была странная процессия – вниз по ступенькам лечебницы для умалишенных! Диана и доктор Ватсон уже поджидали их в холле.

– Долго вы провозились, – заметила Диана.

При звуке ее голоса узник остановился как вкопанный – и отскочил назад, так что едва не врезался в Холмса и сержанта Эванса. Доктор Бэлфур и санитары с трудом избежали столкновения – если бы они не увернулись, все эти мужчины могли бы попадать друг на друга, как костяшки домино, подумала Мэри. И подавила смех – сейчас для смеха было явно не время! Что заставило Ренфилда так резко затормозить?

Взгляд Ренфилда был прикован к Диане.

– Кто ты? – прошептал он.

Та уставилась на него в ответ.

– А тебе какое дело?

– Это моя сестра, мистер Ренфилд, – за нее ответила Мэри. – Моя сестра, Диана Хайд.

Лицо безумца вдруг приобрело хитрое и коварное выражение – таким Мэри его еще не видела. Может быть, он и правда убил всех этих молодых женщин?

– Так, значит, ты его дочка. Когда увидишь отца, скажи ему, что я все сделал. Я все сделал хорошо. Скажешь ему про меня? Вечная жизнь, вот что мне нужно. Вот что мне обещали. Скажи ему, я сделал все, что мне сказали.

Сержант Эванс дернул узника за руки, так что тот едва не упал, и потащил его за собой. Но и следуя за сержантом, Ренфилд умудрился вывернуть голову и еще раз крикнул Диане:

– Не забудь!

– Что он имел в виду? – спросила Мэри.

– Это все бред сумасшедшего, – отрезал Лестрейд. – Мисс Хайд, вы когда-нибудь раньше видели этого человека?

– Если бы видела, не забыла бы, – ответила Диана. – Вылитая жаба, вот он кто.

– Ну вот, – подытожил Лестрейд. – Налицо бред сумасшедшего. Думаю, дело закрыто. Извините, Холмс, что не предоставил вам возможности устроить одно из ваших представлений с дедуктивным методом, но, в конце концов, дело оказалось слишком уж простым.

Во дворе ждал тюремный фургон. Мэри содрогнулась от одного взгляда на него. Он выглядел таким отталкивающим и страшным со своими зарешеченными окнами! Сквозь решетки было видно бледное лицо Ренфилда. Он не сводил с них глаз – нет, поняла Мэри, не с них, а с одной лишь Дианы – пока сержант не одернул его, приказав сесть. Инспектор Лестрейд запер снаружи и заключенного, и его охранника, а сам поднялся и сел рядом с возницей.

– А нас снова ждет поезд, – сказал Ватсон. – Что скажете, Холмс? Дело и впрямь оказалось простым?

– Не таким простым, как кажется Лестрейду, – ответил его друг. – Он привык видеть то, что он ожидает видеть. А ожидал он увидеть человека, убившего четырех женщин. И вот перед ним сумасшедший со следами крови на одежде. Слова Ренфилда подтвердили его вину, но Лестрейду не удалось заметить нестыковок в его истории – и даже в самом его внешнем виде.

– Каких нестыковок? – спросила Мэри.

– У него совершенно не было пятен крови на штанах. Вспомните труп Молли Кин. Она лежала головой в луже крови. Как бы убийца мог вырезать мозг у нее из головы, не опустившись на колени на мостовую? Я спросил, был ли у него сообщник – он ответил, что не было. И я не думаю, чтобы у Ренфилда были карманные часы. На одежде пациентов нет карманов. А значит, печатка в кулаке Молли Кин не имеет никаких объяснений. Она могла, конечно, оторвать ее с цепочки какого-то третьего лица, но зачем? Совершенно ясно, что она защищалась от убийцы. И куда девался человек с глухим пришепетывающим голосом, которого описывала Кейт Кареглазка? И, наконец, если бы Лестрейд внимательнее смотрел на руки Ренфилда, он был заметил, что хотя они и грязные, под ногтями грязи нет. У человека, который с неделю спал на улицах Лондона и копался в отбросах, ища еды, под ногтями просто обязана быть грязь. И каким образом он смог бы убить четырех женщин и не иметь крови под ногтями? Нет, все это время Ренфилд аккуратно и регулярно мыл руки. Грязь попала на них уже позже.

– Почему вы не сказали всего этого Лестрейду? – удивился Ватсон.

– Потому что он все равно бы меня не послушал. Как не услышал примечательного обмена репликами между Ренфилдом и мисс Хайд.

– Так о чем он говорил? – спросила Мэри.

– Пока я еще не сделал окончательных выводов. Может быть, мисс Хайд могла бы нас просветить?

– Не могла бы, – ответила Диана. – Представления не имею, о чем он болтал. Но у меня есть для вас кое-что еще интересное. Когда этот громила – Эберкромби, Эбер-что-то-там – вышел из кабинета, у нас было немного времени оглядеться. Это, конечно, была идея Ватсона, а не только моя, так что не надо сразу меня винить! В общем, вот что мы нашли в куче писем.

Она вытащила из кармана пальто конверт, запечатанный красной восковой печатью с литерами S.A.

Глава IX Ночное бегство

За разговором они сами не заметили, как подошли к станции.

– Нам повезло, – сказал Ватсон. – Через четверть часа будет поезд, так что мы вернемся в Лондон уже через час. К тому времени, как мы закончим ужинать, уже стемнеет, и можно будет отправиться к дому мисс Раппаччини. Вы же помните, что нас ожидает дева в беде? Хотя пока у меня нет идей насчет того, как ее выручить.

– Диана, убери письмо, пока мы не сядем в поезд, – сказала Мэри. – В купе мы сможем как следует его разглядеть. Кстати, ты же знаешь, что воровать дурно?

– Ага, – сказала Диана. – Можешь поблагодарить меня попозже, я не спешу.

Когда все они уселись в купе первого класса, Диана снова вытащила письмо из кармана.

Холмс протянул за ним руку.

– Не думаю, – возразила Диана. – Пусть Мэри откроет. Вы и так слишком много о себе воображаете.

– Диана! – воскликнула Мэри, однако же чувствуя себя польщенной, что может первой вскрыть конверт. В конце концов, эта тайна принадлежала ей в большей степени, чем детективу! Его это все не затрагивало так лично. А ее затрагивало. Это ее родной отец был членом Общества алхимиков, это он совершил… что именно? По крайней мере одно убийство – точно. А может, и хуже того. То убийство не было связано с Обществом. А кто остальные его члены? Каковы его цели и средства? Конверт был адресован Джону Сьюарду, M.D., в перфлитскую лечебницу.

– Письмо директору, – сказала Мэри. – А не доктору Бэлфуру. Должно быть, это одно из писем, которые он сортировал к приезду Сьюарда.

Она вскрыла конверт, почувствовав укол вины, когда взламывала печать. Но разве она не имеет права знать, что за тайну оно скрывает? Если уж у кого-то тут и есть такое право, так это у нее. Она вытащила из конверта листок и вслух зачитала текст, написанный довольно витиеватым почерком.

«Дорогой мой друг Джон,

спасибо за интереснейший доклад, который, как я думаю, практически готов для презентации перед собранием Общества в Будапеште. Есть несколько важных моментов. Я не собираюсь оспаривать вашу методологию, друг мой, но уверен, что ваши выводы непременно оспорят более консервативные члены Общества, нежели мы с вами. Подготовьтесь достойно встретить их критику. Я вышлю вам несколько замечаний по существу доклада, как только закончу работу над собственным манускриптом. Это может затянуться до конца недели. Прошу вас об ответной любезности – скажите мне все, что думаете о моей работе. С интересом выслушаю ваши соображения.

На этом переходном этапе очень важно добиться от Общества поддержки нашего курса исследований. Когда я только начинал работать над биологической проблемой, как определял эту сферу наш коллега Моро, большинство членов Общества не принимало моих целей и методов. Но по прошествии времени приятие росло, а за последние несколько лет удалось добиться значительных результатов. С научными исследованиями всегда так, дорогой друг Джон! Если бы только наши цели не были дискредитированы нашим предшественником, если, конечно, справедливо его так называть! Вы понимаете, кого я имею в виду. Должен признаться, друг мой, что некоторое время назад меня сильно беспокоила судьба моего собственного эксперимента. Изменение не приносило ожидаемого эффекта, а когда наконец принесло, так сильно повлияло на подопытную, что я уже думал, что ее потеряю. Но за последний месяц все наконец вошло в должную колею, и я верю, что результаты окажутся более чем убедительными, по крайней мере для большинства наших товарищей. Полагаю, вы планируете отправиться вместе с мистером Прендиком? Бедняга, я надеюсь, что еще придет день, когда он снова сможет в полной мере участвовать в научном сообществе. Не могу передать словами, как я скорблю об утрате Моро. Вы с Прендиком принадлежите к молодому поколению и не представляете, как много значит для нас, старых чудаков, как, возможно, вы нас между собой называете, возрождение нашего Société из забвения прошлого и его переориентация на биологические исследования, на материю самой жизни! Я невероятно горд организацией, которую нам удалось создать, но ужасно огорчен утратой одного из наших лучших людей. Увы, у служения науке – высокая цена! Более чем единожды, друг мой, мне приходилось рисковать собственной жизнью в погоне за истиной.

Я уверен, что мы можем рассчитывать на поддержку моего друга, профессора Арминия из Будапештского университета. С нетерпением жду дня, когда я наконец смогу вас ему представить. Однако я не так уверен в том, что президент Общества примет наше исследование настолько же благосклонно! Сколь печально, что избранный нами самими предводитель не лишен косности, консервативен и предвзят и всегда предпочитает старые методы новым. Но все же мы живем не в восемнадцатом столетии! Наша эпоха – эпоха Герберта Спенсера и Фрэнсиса Гальтона. От нас требуется быть убедительными, и ваш доклад послужит нашей общей цели. Буду чрезвычайно рад встретиться с вами – и заодно представить вам несколько бутылок превосходного токайского вина, которые мне презентовал Арминий, когда приезжал познакомиться с моей методикой. Желаю легкого и приятного путешествия. Передайте мои наилучшие пожелания мистеру Прендику, которого я также буду весьма рад повидать.

Искренне ваш

Абрахам Ван Хельсинг».

Мэри дочитала, опустила листок и обвела Холмса и Ватсона непонимающим взглядом.

– Что это все значит?

Ватсон только покачал головой в ответ. Даже Холмс молчал.

– А есть кто-нибудь, кто НЕ член этого дурацкого Общества? – спросила Диана. – Я смотрю, куда ни плюнь, везде они!

– Пока что нам известны Ван Хельсинг и Арминий, Сьюард и его друг Прендик, а еще Раппаччини, Моро и президент этого Общества, кто бы это ни был, – перечислила Мэри. – Получается семеро, но точно известно, что их больше. Не может существовать научного общества, пусть даже тайного, состоящего только из семи членов. И у них есть общая конференция…

– Похоже, что Моро больше нет в живых, – сказал Холмс. – Но остальные явно продолжают общую работу – несмотря на некоторое противоречие внутри общества. Не знаю, как эта общая работа может быть связана с убийствами – и связана ли она с ними вообще. Ван Хельсинга и Сьюарда трудно заподозрить в убийстве женщин в Уайтчепеле, коль скоро они сейчас в Амстердаме, по словам Бэлфура. И этот факт объясняет, что письмо осталось нераспечатанным. Возможно, оно было отправлено до того, как в Амстредаме возникла ситуация, требующая немедленного прибытия Сьюарда. В письме никаких поездок в Амстердам явно не предполагается. Мисс Джекилл, можете на минутку передать его мне? Хочу кое-что проверить.

Мэри подала Холмсу письмо.

– Смотрите, Ван Хельсинг пишет: «Изменение не приносило ожидаемого эффекта, а когда наконец принесло, так сильно повлияло на подопытную, что я уже думал, что ее потеряю. Но за последний месяц все наконец вошло в должную колею». Возможно, нечто перестало действовать, и поэтому Ван Хельсинг срочно вызвал Сьюарда на помощь, например телеграммой?

– Что именно перестало действовать? – спросила Диана. – И кто такая – подопытная? Они там что, отравляют еще одну девушку?

– Возможно, у них есть сообщники в Англии, – заметил Ватсон. – Куда бы мы ни бросили взгляд, он падает на членов Общества. Каков наш план действий, Холмс?

– Ну, это-то ясное дело, – сказала Диана. – Надо спасти от них Ходячую Отраву, чтоб она нам рассказала, в чем дело.

– Она права, – подтвердил Холмс. – Похоже, этого нам не избежать. И, как уже заметил Ватсон, к вызволению этой дамы нам нельзя приступать до темноты. Мисс Джекилл, могли бы мы поужинать у вас? Совершенно все равно, что нам подаст ваша кухарка, лишь бы перекусить перед непростым заданием. Заодно мы могли бы вместе просмотреть бумаги вашего отца – если вы, конечно, позволите.

– Да, конечно, – отозвалась Мэри. Все равно, что им подаст ее кухарка… Будь у нее кухарка! Интересно, в доме вообще хватит продуктов, чтобы накормить двоих мужчин? Она представила, что им понадобится настоящий полный ужин – мужчины всегда едят много, ведь верно? Если бы только Мэри могла переговорить с миссис Пул до отъезда в Перфлит! Теперь у нее хотя бы появились деньги. Она коснулась сумочки – и слегка погладила ее, утешаясь осознанием, что там лежит целый разменянный фунт. Но сейчас эти деньги вряд ли ей помогут: когда они доедут до дома, магазины наверняка уже закроются. Может быть, миссис Пул сумеет заказать что-нибудь на вынос в ближайшем пабе.

Однако в этот день у них не было времени на просмотр старых писем. На Фенчерч-стрит они поймали кэб до Парк-Террейс. В дороге по лондонским улицам, на которых уже зажигались газовые фонари, Мэри думала, что сейчас, наверное, ей предстоит испытать на себе гнев миссис Пул. Она ведь не сказала экономке ни слова о том, куда и на сколько уезжает, а теперь ждет от нее, чтобы та приготовила ужин на несколько персон из ничего, будто по мановению волшебной палочки.

Миссис Пул: – Гнев! Мисс, я никогда в жизни не гневалась на вас. И все остальные – разве им случалось испытывать на себе мой гнев?

Жюстина: – Не далее чем вчера.

Беатриче: – Вспомните, миссис Пул. Что вы сказали, когда увидели, что мы не прибрали в гостиной после нашей встречи с принцем Рупертом.

Миссис Пул: – Ну, девушки, сами понимаете, я не выношу, когда вы устраиваете такой ужасный беспорядок. В конце концов, за домом присматриваем только мы с Элис, а вас тут живет довольно много. Если бы у нас было достаточно слуг – другое дело. А так Элис пришлось помимо прочего подметать за вами битое стекло.

Элис: – Ничего страшного, миссис Пул.

Мэри: – Мы пытались захватить людей в масках, которые стреляли в принца. И захватили бы их непременно, если бы им не удалось на ходу прыгнуть на задние ступеньки омнибуса. Почему в Лондоне невозможно поймать кэб именно тогда, когда он так сильно нужен? А когда мы наконец вернулись, нужно было позаботиться о принце Руперте, который лежал на диване в глубоком обмороке. Извините нас, мы собирались заняться уборкой на следующее утро. И потом, это был всего лишь стеклянный колпак, накрывавший восковые цветы. Боюсь, правда, что цветы тоже непоправимо испортились. И в одной из картин Жюстины появилась дыра.

Беатриче: – Мне, кстати, все равно никогда не нравились эти цветы. Это, конечно, был не повод по ним стрелять, но теперь мы сможем купить у Хэрродса что-нибудь получше им взамен. Что-нибудь более современное, в стиле под названием ар-нуво.

Мэри: – Как только ты начинаешь говорить по-французски, я понимаю, что речь идет о больших расходах.

Миссис Пул: – В мое время юные девушки не имели ничего общего ни с людьми в масках, ни с принцами, ни погонями на улицах Лондона. Я, конечно, не могу запретить вам эти приключения, но настаиваю на том, чтобы домашнее хозяйство велось надлежащим образом.

Когда кэб наконец остановился у дома номер 11 по Парк-Террейс, навстречу прибывшим со ступеней вскочил Чарли, который явственно их тут поджидал.

– Мистер Холмс! – крикнул он. – Старина Морковная Башка вас срочно требует к себе! Еще одно убийство.

– Еще одно! – поразился Ватсон. – Но как это возможно? Ренфилд не покидал палаты с момента возвращения в Перфлит. Ему что, снова удалось сбежать?

– Не знаю, чего там за Ренфилд, – отозвался Чарли. – Но сегодня пополудни прирезали еще одну красотку, точно так же, как в прошлый раз! Тоже мозги вытащили.

– Что? – резко вскрикнул Холмс. – Ты уверен?

– Так сказал Морковная Башка. В смысле, инспектор Лестрейд. Я сам-то ничего не видел. Он послал томми из Скотланд-Ярда найти меня, потому что я знаю, где вас найти. Велел привести вас с собой как можно скорее. Я подумал, что вы приедете или сюда, или на Бейкер-стрит. И вот я жду вас здесь, а ихний томми – там.

– Если у нее тоже забрали мозги, это первый случай, когда преступление повторяется, – сказала Мэри.

– Вы тоже обратили внимание? – заметил Холмс. – Ватсон, оставайтесь здесь с мисс Джекилл и ее сестрой. Я вернусь, как только смогу. Кэбмен, можете отвезти меня в Скотланд-Ярд?

– Конечно, сэр. Забирайтесь обратно, – сказал кэбмен. Через секунду Холмс снова укатил, а остальные остались стоять, провожая взглядом кэб.

– Ну что же, – выговорила Мэри. Другие слова ей в голову почему-то не приходили.

Неожиданно дверь у них за спиной распахнулась.

– Где вы были? – спросила с порога миссис Пул.

На ужин экономка подала ирландское рагу – она даже помыслить не могла, что джентльмена вроде доктора Ватсона могут удовлетворить холодные закуски. Мэри опасалась, что приготовление рагу займет слишком много времени, но миссис Пул заверила, что приготовила все еще сегодня утром.

– Подумала, что это дешевое сытное блюдо, и его вам, девушкам, должно хватить на несколько дней, – пояснила она. – В конце концов, достаточно только подогреть. А еще я купила несколько рулетов у Моди. Леди, конечно, могут порой проголодаться, но вот мужчинам просто необходима полноценная еда, вы знаете.

Присутствие доктора Ватсона каким-то образом перепугало миссис Пул, и она все сновала вокруг него, стараясь всячески угодить. Даже шепотом сообщила Мэри, что нужно бы открыть бутылку портвейна из бара доктора Джекилла. Они впервые за долгое время отужинали в гостиной, за большим столом красного дерева, где никто не сидел… сколько лет? Мэри даже и не помнила. Так странно было сейчас снова оказаться за этим столом в компании доктора Ватсона и Дианы.

Миссис Пул: – Чтобы меня – да перепугал доктор Ватсон? Полная чепуха.

Жюстина: – А что, в моей картине теперь правда дыра? В той, на которой изображена девочка с подсолнухами? А я-то надеялась продать ее в отель «Гросвенор»…

Рагу было изумительное, горячее и сытное, с говядиной, картошкой и морковью. Ватсон поблагодарил миссис Пул за портвейн, но налил себе только один бокал, к тому же настоял, чтобы и Мэри немного выпила.

– Это поможет вам сохранить сегодня бодрость духа, – пояснил он. – Будет темно, холодно, и у нас довольно трудная задача.

– А как насчет меня? – спросила Диана. – Мне тоже неплохо бы сохранить бодрость духа, если что.

– Твой дух и без того достаточно бодр, – возразила Мэри.

Они поужинали так быстро, как могли, под аккомпанемент чавканья Дианы – и замечаний Мэри в стиле «Бога ради, прекрати издавать эти ужасные звуки! Что за скверная привычка».

Закончив трапезу, Ватсон спросил:

– Ну что, леди, вы готовы?

– Готовы, и всегда будем готовы, я полагаю, – ответила Мэри. – Но вот как мне объяснить миссис Пул, куда и зачем мы направляемся?

– Думаю, лучший способ что-то сообщить – это говорить прямо, – предположил Ватсон.

Так что, когда миссис Пул вошла в столовую, чтобы прибрать со стола, Мэри заявила:

– Миссис Пул, боюсь, нам снова требуется выйти в город сегодня вечером. Беатриче Раппаччини, девушку из объявления в газете, держат узницей неподалеку от Линкольнс-Инн-Филдс, так что мы собираемся ее спасти.

– Что же, тогда оденьтесь потеплее, мисс, – ответила экономка. – Не хочу, чтобы кто-то из вас подхватил простуду.

– Кто-то из нас? – удивилась Диана.

– Да, ни одна из вас! – отрезала миссис Пул. – Скажем, вы, мисс Разбойница, простудившись, станете совсем уж невыносимы!

Мэри: – И вы не сказали ни слова против, миссис Пул!

Миссис Пул: – Так ведь нужно было кого-то спасти. Разве я возражаю вам, когда речь идет о важных вещах, мисс Мэри?

Они взяли кэб в направлении Линкольнс-Инн-Филдс и попросили высадить их на Хай-Холборн-стрит. Оттуда они, высадившись, свернули в улицу поменьше – Мэри вспомнила, что она называется Сирл, хотя и не могла сейчас разглядеть уличного знака. Улицы были освещены газовыми фонарями, а вот парк в центре площади стоял погруженным в полумрак – прямоугольник ломаных теней, отбрасываемых деревьями. Мэри взяла Ватсона под руку, чтобы смотреться с ним как супружеская пара, а Диана изображала их дочь. Проходя мимо дома, на который поутру указала Беатриче, они заметили свет в одном из окон первого этажа.

– Пойду посмотрю, что там творится, – сказала Диана.

Раньше, чем Мэри успела ее остановить, девочка перемахнула через ограду и подкралась к окну, подтянулась, чтобы заглянуть внутрь. Через мгновение она уже вернулась.

– Профессор Петрониус с какой-то теткой сидят за столом и считают деньги. А еще там есть собака, большая, черная. Спит у камина. Беатриче там нет.

– Никогда больше так не делай! – сказала Мэри. – Ты не должна просто отлучаться по собственной воле, как только захочешь. Мы делаем общее дело и должны следовать плану.

– Ну и какой у нас теперь план? – спросила Диана, скрестив руки на груди.

– Беатриче сказала, что ее окна выходят на задний двор и что ее запирают на ночь. Наверняка она уже у себя, и комната заперта снаружи. Нужно обойти дом и зайти с той стороны.

Они вышли на Сирл-стрит и в конце квартала свернули в переулок. По одну сторону переулка стояли дома, чьи фронтоны смотрели на Сирл, по другую – дома с параллельной улицы. Здесь не было фонарей, и единственный свет исходил из окон домов, причем большинство окон оставались темными. Одно из окон дома профессора Петрониуса светилось, но оно было на втором этаже.

– Наверняка это ее комната, – сказала Мэри. – Она ждет нас сегодня вечером, и свет служит сигналом.

– И что теперь? – спросила Диана. – Каков твой знаменитый план, сестричка?

– Пока не знаю, – ответила Мэри. – Мне нужно подумать.

– Надо как-то связаться с ней, – сказал Ватсон. – Но не могу придумать как. Если бы здесь была пожарная лестница! Может, попробуем кидать камешки в окно в надежде, что она услышит? Она наверняка подойдет к окну.

– Но мы точно не уверены, что это ее комната, – возразила Мэри. – И, возможно, она там не одна. Нет, нужно каким-то образом подняться и посмотреть.

– Сплошное дерьмо эти ваши планы! – воскликнула Диана.

И снова – раньше, чем Мэри успела ее остановить, – она перелезла через ограду дома беззвучно, как кошка, и спряталась в темноте.

– Что она делает? – в смятении прошептала Мэри, вглядываясь в сумрак.

– Кажется, снимает с себя одежду, – ответил Ватсон.

– Что? Что она снимает?..

И в самом деле, Диана скинула шляпку, пальто, стащила перчатки, ботинки и чулки. Мэри с трудом могла разглядеть ее в слабом свете, лившемся из одинокого окна: девочка подошла к стене, одетая в одно только платье и босиком. А потом обхватила водосточную трубу и принялась по ней карабкаться, упираясь в трубу босыми стопами, подтягиваясь на руках и нащупывая пальцами ног ее сочленения.

– Она похожа на обезьяну, – сказала Мэри. – Боюсь, как бы она не упала.

– Обезьяна бы не упала, – успокоил ее Ватсон. – И ваша сестра не должна упасть, судя по ее ловкости.

Мэри не видела в темноте выражения его лица, но по тону доктора догадалась, что тот немало позабавлен.

Девушка вздрогнула. Не от холода – ночь выдалась довольно теплая для поздней весны в Лондоне. Нет, содрогнуться ее заставил вид маленький фигурки Дианы, ловко поднимавшейся по водосточной трубе все выше и выше. Ведь это же ее сестра. И дочь Хайда, да. Кто она такая, дочь Хайда? Она вспомнила, как ужаснулась Беатриче, узнав, что у Хайда есть ребенок. Что эта девочка унаследовала от своего отца, кроме своего очевидно неприятного характера?

Добравшись до второго этажа, Диана отцепилась от трубы и по узкому карнизу доползла до окна. Мэри видела ее силуэт на фоне прямоугольника света. Потом в окне появилось лицо.

– Это Беатриче, – сказала Мэри. Итальянка подняла окно, и Диана скользнула внутрь комнаты. – Что она делает? Мне это не нравится.

Но через несколько минут Диана снова появилась на виду. Она вылезла из окна, добралась до водосточной трубы и спустилась на землю. Внизу она быстро подобрала свою разбросанную одежду.

– О чем ты думала? Это же опасно! – сердито сказала Мэри, едва девочка снова присоединилась к ним с доктором. Диана как ни в чем не бывало уселась на мостовую и принялась натягивать чулки и башмаки.

– Ты бы мне не позволила туда залезть, вот я сама и залезла, – ответила она. – Я привыкла выбираться из окна своей комнаты в Обществе Магдалины. Ну и сюда я без труда забралась и открыла замок на ее двери. Когда профессор Петрониус и хозяйка лягут спать, Беатриче попробует выйти из дома. Пес принадлежит хозяйке, и на ночь она его запирает на кухне. Я сказала Беатриче, что мы будем ждать ее в парке.

Они вернулись на Сирл-стрит, а оттуда – в парк Линкольн-Инн-Филдс. Там они присели на парковую скамью и стали ждать, пока погаснут огни на первом этаже. Наконец дом погрузился в темноту, но Беатриче все не появлялась.

– И сколько мы будем ее ждать? – спросила Диана. – Мне уже надоело.

– Столько, сколько потребуется, – сказала Мэри. – Может быть, за всю ночь она не найдет возможности выйти, и тогда нам придется вернуться. Я надеюсь, она сможет найти ключ от входной двери!

– Он обычно хранится недалеко от входа на случай пожара, – заметил Ватсон. – Меня скорее тревожит, как бы ее за поисками не застал профессор Петрониус, и тогда в будущем он усилит охрану.

Они ждали и ждали – казалось, ожидание занимает много часов. Мэри разок попробовала проверить время, взглянув на наручные часы, но в темноте не могла рассмотреть стрелок. Наконец входная дверь открылась, и на пороге появилась фигурка, закутанная в плащ. Наконец-то Беатриче подоспела! На голову ее был накинут капюшон, однако Мэри рассмотрела ее бледное лицо в свете ближайшего уличного фонаря. Она осторожно закрыла за собой дверь, сбежала по ступенькам и поспешила к парку.

Входя под тень деревьев, она выглядела крайне растерянной.

– Сюда! – окликнула ее Мэри, стараясь говорить приглушенно. Беатриче была совсем близко, их разделяло всего несколько футов.

Беатриче встала как вкопанная.

– О, я так рада вас видеть! – прошептала она. – Давайте скорее уходить. Когда я выходила, профессор Петрониус храпел во сне, и эта женщина, я думаю, тоже спит. Но ее комната находится возле кухни, так что я точно ничего не знаю. Не нужно, чтобы кто-то из них заметил мое отсутствие!

– В любом случае кто-то уже проснулся, – заметила Диана. – Видите свет?

Она была права – верхний свет в окнах, казавшийся до того бледным, сейчас явно стал ярче. Кто-то прибавил газа в лампе. Неужели Беатриче уже хватились? Если даже и нет, это могло произойти в любой момент. Послышался лай собаки.

– Бежим, – сказала Мэри. – По правой дорожке, скорее!

Она бросилась бежать по аллее, огибавшей парк, между живой изгородью по правую руку и высокими деревьями – по левую. Эта боковая дорожка казалась безопаснее, чем центральная аллея, которая вела к центральной беседке, и выводила на угол у Королевской коллегии хирургов. Как помнила Мэри, оттуда вела еще одна улица, выходившая – она была почти уверена – на Хай-Холборн, в нужном направлении. Туда и следовало бежать. Она развернулась на ходу, чтобы убедиться, что за ней следуют. Диана промчалась вперед, обгоняя ее, а позади Ватсон пытался помочь Беатриче, которая уклонялась от него, даже на бегу следя, чтобы не соприкоснуться с ним руками. Мэри постаралась догнать Диану. Они мчались со всех ног, ботинки глухо топотали по влажной земле. Слева появился гигантский абрис Коллегии хирургов, справа открылся проем ворот и та дорога, которую Мэри подметила сегодня утром. Они почти добежали, почти выбрались на улицу, которая должна была их вывести, и погони пока еще не было.

Но тут они услышали звук, от которого кровь в жилах моментально заледенела.

Диана: – Только не у меня.

Мэри: – Вот уж позволь тебе не поверить.

Это был собачий лай. Пес догонял их огромными прыжками, лая и яростно рыча. Очевидно, его выпустили им вслед, и он мчался по траве, черной тенью мелькая меж деревьями. Его огромный силуэт был ясно различим в темноте, но еще яснее был его приближающийся рык.

– Ненавижу стрелять в собак, – сказал Ватсон. – Но в сложившейся ситуации у меня нет выбора.

– Нет! – возразила Беатриче. – Выстрел привлечет к нам слишком много внимания. Фиделис меня знает. Позвольте мне с ним разобраться.

– Мадам, это неразумное решение, – начал было Ватсон, но Беатриче уже развернулась и пошла собаке навстречу. Она протянула к огромному черному животному руки, и пес приблизился к ней с опаской, рыча и ворча, но не решаясь атаковать.

– Фиделис, милый, – успокаивающим тоном произнесла она. – Иди ко мне, мой хороший. Помнишь, кто вчера угощал тебя печеньем?

Фиделис явно вспомнил о печенье. Он перестал рычать и подошел к девушке. Та положила руку ему на голову, а потом наклонилась и дохнула на него – прямо ему в морду, долго и сильно. Черный пес сел на месте, потом прилег, будто очень устал, и наконец содрогнулся всем телом. А потом замер.

Беатриче взглянула на товарищей снизу вверх, и Мэри увидела, что ее лицо мокро от слез.

– Я не хотела… Я не собиралась… Ох, он сделал меня слишком ядовитой! Я думала только лишить Фиделиса сознания на некоторое время!

– Мадам, это было очень впечатляющее представление, – сказал Ватсон.

– Сейчас не время для комплиментов, – оборвала его Мэри. Неужели Ватсон не видел, как сильно расстроена Беатриче? И что она имела в виду, говоря, что некто сделал ее слишком ядовитой? Ладно, время вопросов настанет позже. – Давайте скорее – нам направо на эту улицу! Нужно затеряться в толпе.

Они выбежали на улицу, поднялись по Кингсвэй и действительно постарались смешаться с толпой, направлявшейся к цирку Пиккадилли. Хотя час был поздний – Мэри глянула наконец на часы и увидела, что сейчас заполночь, – улицы все еще оставались запруженными экипажами. На тротуарах нищие выпрашивали пенни на хлеб, а ярко одетые женщины высматривали потенциальных клиентов. И все это играло на руку беглецам: при такой оживленной ночной жизни меньше было опасности, что их заметят.

У цирка Пиккадилли они взяли кэб.

– Опустите окна, – попросила Беатриче. – Прикройте рты и носы платками и старайтесь не делать слишком глубоких вдохов. Простите меня, я бы с радостью изменила свою природу, если бы только могла. Но я обречена навсегда оставаться такой – опасной для окружающих. Хотя моя токсичность со временем уменьшится. Профессор Петрониус настаивал, чтобы я принимала яды каждый день, он хотел быть уверенным, что я точно смогу убивать бедных подопытных существ быстро и зрелищно. Сегодня, к моему великому сожалению, это стало залогом успеха нашего побега. При обычных обстоятельствах я бы не убила Фиделиса одним выдохом. Ах, если бы он только остался жив! Он был хорошей собакой и делал только то, что приказывали хозяева.

– Какой ужас! – сказала Мэри. Они с Ватсоном опустили окна кэба – не так быстро, как хотелось, потому что она уже начала чувствовать легкое головокружение. К счастью, у нее нашелся запасной платок для Дианы, которая, разумеется, забыла свой дома. – Почему вы оставались с ним, если он так скверно с вами обращался?

– Мне сказали, что некий ученый нашел путь сделать меня… обыкновенной женщиной, а не угрозой собственным сородичам. Я понадеялась, что это правда, и явилась к нему, но слишком поздно поняла, что его интересует только выгода. Коллегия получала доход от его представлений, так что не в его интересах было меня исцелять.

Беатриче выглянула в окно, наслаждаясь видами и звуками ночного Лондона: рядами газовых фонарей, непрекращающейся жизнью большого города, стуком колес кэбов и маленьких экипажей по мостовой.

– Как это прекрасно! – воскликнула она. – Я ведь почти не видела Лондона с самого своего прибытия. До того я провела несколько недель в Париже, надеясь, что французские ученые, о которых идет слава по всей Европе, смогут мне помочь… Но все было тщетно. В Милане и Вене я уже побывала. Так что наконец я прибыла сюда, в самый большой город мира, в надежде на исцеление. Но к этому времени у меня совсем не осталось денег, и профессор Петрониус предложил мне способ заработать себе на жизнь. Сначала он хотел устроить меня в цирковое шоу и проехать с туром по всей стране, но потом решил, что куда выгоднее будет выставлять меня в качестве чуда науки. Так я и оказалась здесь, без средств к самостоятельному существованию и без надежды изменить свою ужасную природу. Ах, иногда я жалею, что не умерла раньше, еще в Падуе!

– Не нужно так говорить, – попросила Мэри. – Теперь вы среди друзей. И мы сделаем все, чтобы вам помочь.

Слова словами – но как она на самом деле могла помочь Ядовитой девице? От Беатриче, казалось, исходил слабый аромат, похожий на запах экзотического цветка. «Это яд», – подумала Мэри. Она нагнулась к окну, чтобы глубоко вдохнуть лондонского воздуха с его миазмами угольной пыли, навоза и испражнений шести миллионов обитателей огромного города. И все же это было лучше, чем сладкий яд, который выделяла Беатриче. Кэб уже почти прибыл на Мэрилебон, заметила она с облегчением. Скоро они все окажутся дома. А что потом?

Когда Мэри пригласила всех заходить, в доме не горел свет. Однако миссис Пул немедленно появилась из кухонных дверей, заслышав звук открываемых дверей.

– Я ждала вашего возвращения, высматривала вас в окно! – сказала она. – А вы, должно быть, та итальянская леди? Добро пожаловать, мисс.

– Благодарю, – отозвалась Беатриче. – И прошу прощения за все беспокойство, которое я уже вам причинила и которое могу причинить в будущем. С вашей стороны очень любезно оказать мне гостеприимство в таком прекрасном доме.

Миссис Пул: – Вот это называется хорошие манеры. Если бы вы, мисс Диана, были вполовину так же учтивы, вас ожидал бы совсем иной прием.

– Да хватит вам, – сказала Диана. – Лучше подумайте, где она собирается спать. Только не в моей комнате, ясно? Я лучше засну где-нибудь в кэбе, чем рядом с ней.

– Я должна спать как можно дальше от всех остальных, – сказала Беатриче. – Найдется для меня место в самой отдаленной части дома?

– Самое уединенное место тут – лаборатория моего отца, – сообщила Мэри. – От остального дома ее отделяет внутренний дворик. Миссис Пул, вы могли бы приготовить там постель для Беатриче? Хотя бы на эту ночь.

– Ее можно уложить на диван в кабинете, – предложила миссис Пул. – Сам доктор Джекилл там часто спал, когда задерживался над экспериментами до глубокой ночи. Я отнесу туда подушку, одеяло и простыни. Я как раз закончила там прибираться и проветрила помещение, так что вам, мисс, не придется дышать пылью.

Перед тем как пожелать всем спокойной ночи и откланяться, Ватсон напомнил Мэри:

– Будьте, пожалуйста, крайне осторожны, мисс. Мисс Раппаччини – прелестная дама, сказать по правде, я не встречал никого очаровательнее, но я не хочу, чтобы вы или ваша сестра заболели из-за ее присутствия. Если угроза отравления будет велика, мне и мистеру Холмсу придется подыскать ей иное пристанище.

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказала Мэри. – Давайте посмотрим наутро, как идут дела. С утра будет яснее, что теперь делать.

Убедившись, что Диана и Беатриче в порядке и хорошо устроены на ночь, Мэри отправилась в постель – но перед тем не забыла отдать миссис Пул половину денег, которые она сняла утром сегодня в банке. Половины фунта на первое время должно было хватить на покупки.

Однако, добравшись наконец до постели, Мэри не могла уснуть. Диана вовсю храпела в детской, Беатриче наверняка сладко спала в отцовском кабинете, а вот Мэри лежала без сна, глядя в темноту и чувствуя тошноту, не имевшую отношения к яду Беатриче. Что это за тайное общество, чьи члены рассеяны по всему миру? Что за эксперименты они проводят? Если считать последнее убийство, то погибли уже пять девушек, и кто-то забирает части их мертвых тел. С какой целью? Мэри ощущала какое-то глобальное нарушение порядка вещей, некое неуловимое зло. Она вспомнила, что некогда у нее уже бывало подобное чувство… совсем давно, в детстве. Той ночью, когда она лицом к лицу увидела Эдварда Хайда.

Когда же Мэри наконец заснула, ей снились сны, которые не хотелось вспоминать после пробуждения. Там присутствовали женщины с отрубленными головами, ногами, руками, и все они с трудом тащились куда-то по улицам Лондона: те, у кого были рты, кричали, те, у кого оставались руки, махали руками… Но Мэри не слышала, что они кричат, не понимала их жестов и никак не могла уяснить, что же они пытаются ей сказать.

Глава X История Беатриче

Наутро все собрались на завтрак в маленькой гостиной, где был достаточно широкий стол, чтобы усадить за ним четверых. В этой комнате мать Мэри занималась счетами, пока не разболелась слишком сильно, чтобы продолжать вести хозяйство. Ее обязанности перешли к Мэри. Каждое утро она садилась за мамин письменный стол и работала над тем, чтобы счета были оплачены, а маме обеспечен должный уход. Так странно было сейчас сидеть в этой комнате за завтраком напротив Дианы. Беатриче перенесла свой стул к окну и подняла стекло. Окно выходило на задний двор.

Диана никак не могла перестать зевать. Нужно научить ее хотя бы прикрывать рот рукой. Беатриче выглядела бледной, но спокойной и собранной. Она уверяла, что прекрасно выспалась на диване в кабинете доктора.

Завтрак Мэри и Дианы состоял из тостов с маслом, яиц, сваренных в мешочек, и крепкого хорошего чая.

– Я сегодня утром сходила за покупками, получив от вас деньги, – объяснила миссис Пул Мэри. – Свежие деревенские яички – смотрите, какие желтки! А еще я заплатила мистеру Байлзу, так что он больше не смотрит на меня косо. К чаю ждите кексов, если эта ужасная плита будет работать как положено. Я не представляла, что предложить на завтрак мисс Раппаччини – еще вечером спросила ее, что бы она предпочла поесть. А она мило так отвечает: «Воды с растворенными в ней органическими веществами, если можно». Я ее спрашиваю: «Что это вообще такое, мисс?» Ну, в общем, я сделала что могла, но я вам скажу – строгая же у нее диета!

Беатриче грела ладони об исходившую паром кружку. Содержимое кружки составляло весь ее завтрак.

– Я не нуждаюсь в еде, – сказала она. – Только в нутриентах как таковых, то есть в питательных веществах и в солнечном свете. Через несколько дней мой организм выведет из себя самые сильные токсины. Листья одуванчика, которые я сегодня собрала во дворике, помогут в процессе детоксикации. А до того времени мы должны быть особенно осторожны. Не прикасайтесь ко мне, а я буду стараться держаться от вас как можно дальше. Когда сильные яды покинут мой организм, я останусь токсичной, но не до такой степени. Мое дыхание будет смертоносным только для совсем маленьких форм жизни: насекомых, птиц, мышей и землероек. Проведя со мной некоторое время в закрытом помещении, вы, возможно, почувствуете головокружение, но в любом случае общение со мной будет не смертельным, если избегать совсем близких контактов. Но мое прикосновение останется обжигающим, как если бы на кожу воздействовал сильный алкалоид.

– Похоже, вы о себе немало знаете, – сказала Мэри.

– Эти знания добыты печальным опытом, – ответила Беатриче. – Если бы я только знала, как исцелить себя! Отец обучил меня многим вещам, но только не этому. Он сам не знал ответа. Я ведь не раз его просила… а однажды даже умоляла вылечить меня. Но он сказал, что, насколько ему известно, мое состояние необратимо. И посоветовал мне гордиться своей природой, сделавшей меня уникальной.

– Может быть, вы нам расскажете о себе подробнее? – предложила Мэри.

Кэтрин: – Да, тебе придется написать эту часть самой. Вы все обещали, что собственноручно напишете собственные истории.

Беатриче: – Но мой английский далек от совершенства. Ты же знаешь историю не хуже меня, Кэт. Почему бы тебе ее не изложить? В конце концов, ты же писательница. И у тебя получилось бы рассказать обо мне с большей живостью. Мне самой так не суметь.

Кэтрин: – А придется. У меня поджимают сроки «Астарты и золотого идола», и ни на что другое я не хочу отвлекаться, пока не закончу. По крайней мере напиши черновик. Все у тебя в порядке с английским, и в любом случае я за тобой вычитаю готовый текст. Ну же, садись за работу, а я попрошу миссис Пул заварить твоего любимого чая из водорослей, того, который особенно воняет.

Беатриче: – Это превосходный напиток, знаешь ли. Очень освежающий.

Диана: – Я как-то его попробовала глоток. И тут же выплюнула все на пол. На вкус эта дрянь как теплая моча.

Кэтрин: – Ты говоришь со знанием дела! Давай, Беатриче, вот тебе ручка. Будь хорошим ядовитым цветочком, садись и принимайся за работу, а я потом за тобой все перечитаю.

– Я никогда не знала своей матери, – начала Беатриче. – Она происходила из бедной крестьянской семьи, с маленькой фермы в холмах в окрестностях Падуи, и была намного младше моего отца. Думаю, он выбрал ее себе в жены именно за молодость и красоту – его главной целью было произвести на свет дочь, то есть меня. От сына ему было бы куда меньше пользы. Конечно, он мог бы вырастить из сына своего преемника, ученика, который продолжил бы его научные изыскания. Но дочь могла стать для него одновременно ученицей и подопытным материалом для экспериментов.

Отец мой был доктором, величайшим врачом в Падуе, а может быть, и во всей Италии. Со всех концов страны прибывали пациенты, желавшие лечиться у знаменитого доктора Раппаччини.

В доме своего отца моя матушка научилась ухаживать за садом. Она занималась и садом своего супруга, и я часто размышляла, уж не ослабил ли ее постоянный контакт с ядовитыми растениями его фармакопеи, которые он разводил для изготовления лекарств. Он часто говорил мне, что яд создает дозировка и что яд в человеческом теле может быть исцелен только действием яда из внешнего мира. Например, яд наперстянки смертелен для здорового человека, а больного сердечной болезнью исцеляет. Матушка ухаживала за его садом ядовитых растений, а я тем временем росла у нее во чреве, впитывая их испарения. Я думаю, что они начали свое действие на меня еще на внутриутробной стадии. В то время как матушку они ослабляли, я настолько адаптировалась к их эссенциям, что становилась только здоровее и крепче. В день, когда я родилась, она умерла, отдав мне жизнь. Ее здоровье уже было подточено ядами, а роды окончательно измучили ее и привели к смерти. Она была дочерью простого крестьянина, а я… а я была чудовищем. Я считаю себя причиной ее смерти.

– Ты не должна так о себе думать, – вмешалась Мэри.

– Почему? – удивилась Диана. – Она, скорее всего, права. Я не говорю, что она в чем-то виновата, но ведь ее мать и правда умерла, рожая ее. Факты есть факты.

– Мой отец не стал нанимать кормилицу, – продолжила Беатриче. – Он сам вскормил меня соком разнообразных растений, который заменил мне материнское молоко. Ребенком я думала, что мы с отцом – единственные живые создания на свете, а границы мира очерчены оградой нашего сада. В соседнем доме жила женщина по имени синьора Лизабетта. Ее окно выходило в наш сад, и я иногда видела, как она смотрела в окно – но так как я видела только верхнюю часть ее туловища, я не воспринимала ее как еще одного человека, такого же, как мы, и полагала, что она – ангел, который порой смотрит на меня с высоты. Долгие годы я провела, безмятежно играя со своими сестрами, как я именовала цветы, и грустила только от того, что не могла играть с бабочками, сверчками или червяками. Насекомые умирали от моего дыхания, что меня очень огорчало.

Наконец я узнала, что мир куда больше, чем я думала, и что в нем есть другие люди, такие же, как я, – но при этом совсем иные. Отец не скрывал от меня особенностей моей природы и объяснил, что я ядовита для своих сородичей. Он сообщил мне это без тени стыда – напротив, очень гордился этим. Отец сказал, что я совершенная женщина, куда красивей и сильней всех прочих, обыкновенных женщин. Я могла привлекать мужчин, но им было не дано ко мне прикоснуться. Я никогда не оспаривала его действий и мотивов – это же был мой отец, и я верила, что он меня любит. Я по мере сил помогала в его экспериментах, а он рассказывал мне о Société des Alchimistes. Он надеялся, что однажды я тоже войду в число членов этого Общества – и как ученый, и как живое доказательство его теорий трансмутации.

– Трансмутация! – воскликнула Мэри, наклоняясь вперед. – Это слово упоминалось в письме вашего отца. Эксперименты с трансмутацией. Подождите минутку! – Портфель с документами был в ящике маминого стола. Впервые Мэри подумала, что ящик впредь неплохо бы запирать. Нужно найти ключ. Она встала, достала портфель, положила его на стол и вытащила наружу все документы. Вот оно, письмо из Италии! Мэри вслух зачитала его Беатриче:

– «Трансмутация, а не естественный отбор, – вот двигатель эволюции… Я рад доложить вам, что моя Беатриче процветает… Наш коллега Моро был прав в своем заключении, что женский мозг куда более пластичен и податлив, что делает его предпочтительным для наших экспериментов». В чем заключались эти эксперименты с трансмутацией? Вам известно, что все это значит?

Беатриче взяла письмо из рук Мэри. Какое-то время она просто долго смотрела на него, и руки ее дрожали, а глаза наполнились слезами. Было ясно, что она думает о своем отце. Наконец она оторвала взгляд от листка.

– Увы, известно, – сказала она, смахивая слезы со щек. – Вы, конечно, знаете о средневековых алхимиках?

– Нет, – ответила Диана.

– Да, конечно, – сказала Мэри. – Они пытались превратить свинец в золото.

– Таково было средневековое представление о трансмутации, – подтвердила Беатриче. – Превращение одной формы материи в другую. В средние века алхимиков считали магами и сжигали на кострах. Но на самом деле они были учеными. И более всего их занимал вопрос достижения вечной жизни – трансмутация мертвой материи в живую. Постепенно они пришли к экспериментам с биологическими образцами. В прошлом веке университетский студент по имени Виктор Франкенштейн доказал, что это возможно, что мертвую плоть можно оживлять. Он заплатил за успех своего эксперимента страшную цену. Но мой отец верил, что искомой цели можно достичь и другими средствами. Он вдохновлялся примером Франкенштейна – и не только он, но и другие ученые, которые тоже желали трансмутировать не металлы, а человеческих существ.

Мой отец написал обо мне подробный отчет для Société. Он часто сетовал на тех, кого называл традиционалистами, – антиэволюционистов, считавших, что человек божественно сотворен сразу в своем нынешнем виде, что трансмутация противоречит воле Божьей. «Эволюция – величайшее открытие нашей эпохи, – часто говаривал он мне. – Мы произошли от обезьян. А кто может произойти от нас? Силы естественного отбора больше не властны над человеком. Так что наш долг – самим направлять эволюцию, создавая высшие формы жизни, в которые может перейти человек. Но разве они это понимают? Нет, они не видят очевидного, grandi idioti!» – Он сердился, размахивал руками и все повторял: «Idioti, idioti!», на чем свет стоит ругая традиционалистов Общества. Сам же отец со своими друзьями работал над развитием эволюции посредством трансмутации. Они считали, что в результате смогут вывести более совершенную человеческую расу…

– Значит, они пытались трансмутировать девушек в… собственно, во что? – спросила Мэри. – Чем они занимались и почему для этого потребовались убийства? У девушек, убитых в Уайтчепеле, отрезаны разные части тел. Каково может быть их употребление для трансмутации?

Беатриче изумленно взглянула на нее.

– Отрезаны части тел? У убитых в Уайтчепеле? Но это не имеет никакого смысла. Есть только одна причина собирать части мертвых тел – но подобному эксперименту уже сотня лет! Именно этот эксперимент провел Франкенштейн. Зачем бы кому-то в наши дни его повторять? Опыты моего отца и его коллег были куда тоньше и сложнее в теории. Они работали над развитием человечества в определенных направлениях. Мой отец хотел укрепить человеческую расу свойствами различных растительных эссенций. Доктор Моро и ваш отец изучали отличия человека от животных в попытке возвысить человеческую расу над животным началом. Они пытались очистить и облагородить человечество, ставили перед собой высокие цели, и в юности я считала их мудрейшими людьми на свете, думала, что они приведут нас в новый золотой век. С тех пор я успела усомниться в их методах, но в любом случае эта история про отрезанные части тела мне совершенно непонятна.

Она допила свой растительный отвар и поставила пустую кружку на подоконник. Диана дожевала свой тост, засунула в рот вареное яйцо целиком и зачавкала.

– Однако девушки убиты, – возразила Мэри. – И у них отсутствуют части тел – ноги, руки, головы. У двух убитых извлечены мозги. И мы работаем над раскрытием этой тайны. Вы сказали, что есть только одна причина собирать части мертвых тел, но не назвали этой причины. В чем заключался эксперимент Франкенштейна?

– В том, чтобы из частей тел мертвецов собрать живое существо, – пояснила Беатриче. – Соединить эти члены воедино и создать живую женщину. Франкеншейн смог этого добиться – правда, не с женским телом, а с мужским. Он создал живой труп, который оказался сущим чудовищем.

– Обалдеть! – выдохнула Диана и так и осталась с открытым ртом, в котором виднелась недожеванная еда.

– Но это просто ужасно! – воскликнула Мэри. – Не могу представить, что может толкнуть человека на подобное действие.

– Любовь к науке ради науки, – сказала Беатриче. – А кроме того, возможность выйти за пределы ограниченного человеческого бытия. Конечно, вы не можете не оценить красоту подобного стремления, даже если и не одобряете методов, которые для него использовались. И, разумеется, никакая благородная цель не оправдывает убийства пяти женщин. Но эксперимент Франкенштейна был грубым, топорным. Методы моего отца…

– Сделали вас ядовитой, – закончила за нее Мэри.

Беатриче опустила глаза и просто молча смотрела на свои руки, сложенные на коленях.

Мэри не знала, что теперь сказать. Она, похоже, глубоко оскорбила Беатриче, хотя совершенно не хотела этого делать, но эти эксперименты – они были порочны. Конечно, они же все были согласны с таким определением? Мэри вспомнилась Молли Кин, лежащая в луже собственной крови…

Диана рыгнула и вытерла губы рукой. Мэри даже не одернула ее. Она все еще не находила слов.

– А другие письма – они тоже от моего отца? – нарушила молчание Беатриче.

– Ах, эти, – Мэри была рада сменить тему. – Нет, они написаны на латыни, так что я не имею представления, о чем они. Но на них тоже есть красные печати с литерами S.A.

– Спорим, наша мадам Отрава знает латынь, – сказала Диана.

– Конечно, – ответила Беатриче. – Ведь это язык науки. А печати использовались членами Общества, в том числе и моим отцом, для обозначения официальной корреспонденции. Они означали, что письма нужно открыть сразу по получении и вдали от чужих глаз. У всех членов Общества были такие печати – кто-то носил их на перстнях, кто-то на цепочках. Если позволите, я бы хотела просмотреть эти письма.

– Пожалуйста, – ответила Мэри. И постаралась не отшатываться, когда Беатриче подошла к столу, а вот Диана при ее приближении ретировалась на другую сторону комнаты.

Беатриче подвинула к себе загадочные письма.

– «Societatem ab expelleris…» Оба письма вашему отцу – от президента Общества. Одно сообщает, что он будет исключен, если продолжит эксперименты в избранном направлении. Это первое предупреждение. А второе – видите, шестью месяцами позже, – последнее предупреждение. Как говорится, ультиматум. Мой отец, помнится, упоминал, что опыты доктора Джекилла очень опасны…

– А вы знаете, в чем они заключались? – спросила Мэри. – У меня есть гипотеза…

– Ничего конкретного я не знаю, – сказала Беатриче. – Отец не обсуждал со мной подробностей, просто говорил, что доктор Джекилл работает над преодолением нашей животной природы, чтобы поднять человека к высотам духа – и еще что ученый не должен экспериментировать на себе самом.

Мэри почувствовала разочарование. Она-то надеялась, что Беатриче известно… что-нибудь. Ее отец пытался преодолеть животную природу, а взамен превратился в Хайда, жестокое животное. Как это случилось, почему? Она со вздохом доела тост и вытерла губы салфеткой. Может, ей никогда не суждено узнать правду. Отец забрал свои тайны с собой в могилу, а ей остались только эти обрывки.

– Ну что, мы закончили? – спросила Диана. – А то мне надоело.

Тут зазвонил дверной звонок, и минутой позже вошла миссис Пул.

– К вам мистер Холмс и доктор Ватсон, – доложила она. – Просят уделить им буквально минутку времени. Они говорят, что – надеюсь, я правильно запомнила имя – Ренфилду удалось сбежать.

Кэтрин: – Ты ничего не рассказала о Джованни.

Беатриче: – Я не хочу об этом говорить.

Мэри: – Но, Беатриче, это очень важная часть твоей истории. Я знаю, что ты не любишь вспоминать случившееся, но ты совершенно не виновата в его гибели. Нельзя брать на себя ответственность за то, в чем нет твоей вины.

Беатриче: – Но ведь моя вина в этом есть. Это я пустила его в отцовский сад, я гуляла с ним среди ядовитых цветов, я отравляла его – своим собственным ядом. Да, я не хотела причинить ему вред. Просто думала, что если он сможет стать таким же, как я, я больше не буду одинока. А потом он умер…

Кэтрин: – Все было не совсем так. Дайте я расскажу.

– Однажды, гуляя в саду, я подняла взгляд и увидела юношу, смотревшего из окна синьоры Лизабетты. Я никогда не видела мужчины красивее. Это был ее кузен, приехавший в Падую изучать медицину. Конечно, единственным другим мужчиной, которого мне тогда доводилось видеть, был мой собственный отец, но с тех пор я повидала немало мужчин, и с Джованни никто из них не мог сравниться. Он был прекрасен – с волнистыми каштановыми волосами, с карими глазами, в которых отражалась вся его душа, и с золотистой кожей, впитавшей солнце южной Италии.

Беатриче: – Кэтрин, прекрати, пожалуйста! Достаточно будет сказать, что он был красив – и что я любила его. Хорошо, я сама расскажу эту историю – хотя бы для того, чтобы ты не превратила ее в любовный роман с продолжением, вроде тех, что продают в вокзальных лавках.

Кэтрин: – В вокзальных книжных лавках нет ничего дурного! Если бы не они, мы не заработали бы столько денег на «Тайнах Астарты».

Беатриче: – Я не это имела в виду.

День за днем он приходил в сад моего отца, чтобы повидаться со мной. День за днем он дышал ядовитыми миазмами тамошних растений, сам того не зная. Но я-то знала и продолжала просить его приходить, чтобы гулять с ним рядом, разговаривать с ним, даже не соприкасаясь руками. Я ожидала, что в конце концов он сделается ядовитым под стать мне. Мой отец, конечно, знал о его визитах – а как бы он мог не знать? И притом он ничего не говорил. Может, думал, что Джованни мог бы стать полезным прибавлением в нашем семействе. В конце концов, он ведь был студентом-медиком в Падуанском университете. Из него получился бы ученик и преемник великого доктора Раппаччини.

Однажды Джованни заметил, что на его окне сплел паутину паучок. Он наклонился посмотреть поближе – и паук умер от его дыхания. Тогда он осознал, что случилось: он тоже становился ядовитым! Юноша поспешил к доктору Пьетро Бальони, конкуренту моего отца, преподававшему в медицинской школе. Некогда Бальони учился медицине вместе с моим отцом, а потом тоже был членом Société des Alchimistes. Но потом они с отцом поссорились, и Бальони покинул Общество. Однако он знал обо мне, о моей ядовитой природе. Он составил то, что считал подходящим антидотом, и дал его Джованни, обещая, что тот исцелится, выпив его.

Джованни принес противоядие мне и сказал, что мы оба можем исцелиться. Мы стояли в саду совсем близко друг от друга, не соприкасаясь. Даже тогда он не знал, что я намеренно пыталась сделать его ядовитым – он думал, что это несчастная случайность и я сама не знаю о своей природе. Каким же он был доверчивым! Он любил меня и хотел, чтобы мы оба стали нормальными людьми. Джованни не желал становиться чудовищем – именно это слово он тогда употребил. Он не желал стать отделенным от человеческого сообщества. И в тот самый день я осознала, кто я такая: чудовище среди людей.

Мэри: – Ты не чудовище, Беатриче. Я бы хотела, чтобы ты не применяла к себе это слово.

Жюстина: – Но почему нет, если оно отражает реальность? Мы все – в своем роде чудовища. Даже ты, Мэри.

Я сказала Джованни, что не доверяю Бальони, ни как человеку, ни как ученому. Сказала, что мы не должны пить его снадобье. Но он меня уговорил. Я взяла флакончик с противоядием. Жидкость была зеленой, как изумруд. И тут я услышала крик: «Нет! Нет, дочь моя! Разве ты не знаешь, что Бальони – мой враг и готов на все, чтобы помешать моим опытам?»

– Отец, неужели ты не понимаешь, что ты сотворил со мной? – ответила я. – Я не хочу быть смертельно опасной для своего рода!

– Смотри, я докажу тебе, что противоядие безопасно, – сказал Джованни. – Я выпью его первым.

Он взял флакончик из моих рук и выпил изумрудную жидкость. И улыбнулся мне ободряющей улыбкой – но тут его лицо исказилось от боли, и он упал на землю, забился в судорогах, схватившись за живот. Я упала рядом с ним на колени. Я, которая приготовила столько зелий для отцовской аптеки, сейчас не знала, что делать, как спасти любимого. Я держала его в объятиях и умоляла не умирать. Но еще миг – и все было кончено. Я обнимала мертвого Джованни.

Тогда я схватила склянку, которую он уронил, и допила оставшееся зелье, желая тоже умереть. Но ничего не произошло. Яд в моей жизненной системе был так силен, что снадобье не оказало на меня действия. Той ночью я помышляла убить себя, хотела заколоться ножом. Разве я не заслужила смерть? Я ведь убила своего возлюбленного – все равно что вонзила нож ему в сердце.

Но мне не хватило силы духа. Наутро я потребовала у отца обратить вспять процессы моего организма. Я больше не хотела оставаться ядовитой – после того, как из-за меня умер мой любимый. Но отец сказал мне, что процесс необратим. Тогда я оставила отцовский дом и отправилась в университет, нашла там профессора Бальони и сказала ему, что если он не найдет способа исцелить меня, я расскажу всей Падуе, что он убил Джованни. Он старался составить для меня противоядие, готовил новые средства раз за разом – не ради меня, а единственно из опасения, что его призовут к ответу за смерть Джованни. Впрочем, я думаю, им также двигала ненависть к моему отцу. Тем не менее я оставалась в его доме, жила там, хотя и в дальней части здания, – в надежде на исцеление или хотя бы на смерть. Больше никто не знал о моем состоянии, а отец ясно дал мне понять, что помогать не будет, что он желает оставить меня как есть – я ведь была величайшим его творением. Так что я стала сотрудничать с Бальони, работая на врага моего отца, на человека, виновного в смерти моего любимого. Я составляла снадобья в его лаборатории. Но ни одно из них не сделало меня менее ядовитой.

Однажды Бальони явился в лабораторию, где я как раз заканчивала работу над очередным антидотом. «Твой отец умер», – сообщил он. Отца нашли мертвым в его саду, среди ядовитых растений. Синьора Лизабетта увидела труп из окна и сообщила властям. Я оставила отца без единого слова прощания, и за все недели, которые я жила у профессора Бальони, он ни разу не зашел навестить меня. При этом работа в его саду всегда была моей обязанностью, потому что растения никак не могли мне повредить. Когда же я ушла, отцу пришлось самому заниматься садом, а он был слишком слаб и не устоял против их яда. Из-за его мрачной репутации никто не решился войти в сад и похоронить покойного. Единственной, кто осмелился туда войти и позаботиться о его погребении там же, в саду, была я. Когда же я в последний раз уходила из дома своего отца, синьора Лизабетта прокляла меня из окна. И я это только заслужила.

Жюстина: – Беатриче, это неправда.

Диана: – А зачем ты вообще туда возвращалась? Я бы не стала. Пускай бы папаша валялся и гнил без погребения.

Как видите, я убила собственную мать, а потом – Джованни. Возможно, я виновна и в смерти моего отца. Джованни был прав, когда употребил слово «чудовище».

Мэри: – Не будь смешной. В смерти твоей матери и Джованни нет твоей вины, а смерть твоего отца целиком на его собственной совести. Я согласна с Жюстиной. И даже Диана говорит разумно – в кои-то веки.

Кэтрин: – Кто-нибудь тут еще помнит, что я пытаюсь рассказывать историю? Холмс и Ватсон как раз застряли у нас на пороге.

Мэри: – Кэт, но ты сама настояла, чтобы каждая из нас рассказывала свою часть. А теперь обижаешься, что мы тебя перебиваем. Это же не один из твоих ужастиков, это наша общая история – мы пытаемся вспомнить всю правду о нашем знакомстве, описываем свое прошлое. Все важно, а не только рассказ о том, как мы раскрыли тайну убийств в Уайтчепеле. Это история нашей жизни.

Диана: – По-моему, ты зря говоришь заранее, что мы раскрыли тайну убийств.

Мэри: – Конечно, мы ее раскрыли – и со временем станет ясно, как именно. Если бы нам не удалось раскрыть тайну, зачем было затевать рассказ о ней? Но подробности появятся только по ходу повествования. А заодно и описания того, что с нами за это время случилось. И все это чистая правда.

– Ренфилд сбежал! – воскликнула Мэри. – Скорее пригласите джентльменов войти, миссис Пул.

Мужчины быстро вошли, коротко поклонившись на пороге. Холмс бросил на Беатриче свой острый проницательный орлиный взгляд.

– Рад познакомиться с вами, мисс Раппаччини, – сказал он. – Мне порой приходится самому чувствовать себя биологическим чудом, так что у нас с вами есть нечто общее. – Мэри ощутила укол ревности. Не могла бы Беатриче быть немного менее красивой? На миг Мэри испытала недостойную радость, что Беатриче хотя бы нельзя прикасаться к людям, что ее касание обжигает.

Мэри: – А это обязательно – передавать в деталях все наши мысли? Да еще и «острый проницательный орлиный взгляд»… Я серьезно, Кэт.

Кэтрин: – Ты же сама говорила, что это история нашей жизни.

– Думаю, пришло время обменяться информацией, – сказал Холмс. – У нас есть сведения, которыми вы не владеете, а вы, я полагаю, узнали нечто ценное от мисс Раппаччини. Давайте поделимся знаниями друг с другом.

– Конечно, – сказала Мэри. – Мы как раз только закончили завтракать. Пройдемте все в гостиную. Миссис Пул, можете принести нам еще один чайник чая?

Она убрала документы в портфель и захватила его с собой. Пришла пора посвятить мистера Холмса в свои открытия. Когда они все расселись в просторной гостиной – Холмс и Ватсон заняли кресла, а Беатриче устроилась на широком подоконнике, – Холмс сказал:

– Итак, вкратце наши новости таковы. Трупов теперь пять: Салли Хэйвард, Анна Петтинджилл, Полина Делакруа, Молли Кин – и Сюзанна Мур, представительница той же профессии, что и прочие жертвы. У последних двух трупов извлечены мозги. Причина неизвестна. Интересно также, что Сюзанна Мур, как и Молли Кин, раньше работала гувернанткой. Все убийства совершены в Уайтчепеле. Мы знаем, что Ренфилд, несмотря на свое признание, никак не мог совершить последнего убийства. Тело Сюзанны Мур было обнаружено вскоре после того, как мы уехали в Перфлит вместе с Лестрейдом. Девушка была убита предыдущей ночью, когда Ренфилд совершенно точно находился в своей комнате в лечебнице, под наблюдением санитара. Так кто же ее убил? На следующий день Лестрейд на наших глазах посадил Ренфилда в полицейский фургон и запер дверь. Подозреваемый был в наручниках, его охранял сержант Эванс. По прибытии в Ньюгейт фургон открыли и обнаружили, что дверь его отперта, сержант Эванс лежит без сознания, а Ренфилд исчез. Мог он убить прочих девушек, кроме Сюзанны? В этом ли причина, что у нового трупа тоже извлечен мозг? Или же все убийства были совершены кем-то другим – или другими? Как вы знаете, я с самого начала склонялся к последней версии. Но кто помог Ренфилду бежать? Сам он не мог с этим справиться, ему не хватило бы ни средств, ни храбрости.

– Конечно, убийца – кто-то другой, – сказала Беатриче. – За этим кажущимся безумием просматривается определенный метод. Убийца не сумасшедший, мистер Холмс. Чего я действительно не понимаю, так это почему убийства произошли именно сейчас. В этом нет никакого смысла.

– Беатриче рассказывала нам о Société des Alchimistes, – пояснила Мэри. – Члены Общества интересовались эволюционными теориями мистера Дарвина, хотя в своих исследованиях продвинулись намного дальше. Они пытались самостоятельно направлять эволюцию, создавая более совершенных людей – собственно, исключительно женщин. Но Беатриче сказала, что составление нового организма из частей тел мертвецов – довольно старый эксперимент, к тому же грубый и топорный…

– Да, впервые этот опыт провел студент по имени Виктор Франкенштейн, которого ввел в Общество его профессор химии. Франкенштейн попытался создать человека из материала трупов и оживить это творение. Эксперимент удался, но это было сто лет назад. Не понимаю, кому бы сейчас могло понадобиться повторять тот опыт.

– Франкенштейн! Мне знакомо это имя, – воскликнул Ватсон. – Был какой-то рассказ о нем, написанный женой поэта Шелли. «Франкеншейн, биография современного Прометея» – так, кажется. Я его читал в студенчестве. Но, мисс Раппаччини, это же популярный роман, а не научный трактат! Помню, он порядком меня напугал, как и рассчитывал автор, но я как студент-медик отлично понимал, что это полная чушь.

– Нет, – ответила Беатриче. – Это не большая чушь, чем мое существование. Может быть, широкая публика и сочла это художественным вымыслом, но члены Общества отлично знают, что Франкенштейн существовал и действительно создал свое чудовище. Отец рассказывал мне об этом.

– Если я верно помню, это чудовище убило своего создателя, – сказал Ватсон. – Мне с неделю снились кошмары на эту тему. Как будто труп в моем анатомическом классе вдруг поднимается со стола и начинает за мной охотиться.

– Вижу, я недостаточно начитан и надо бы восполнить пробелы, – заметил Холмс. – Я всегда упускал из виду популярные романы ужасов. Но, кажется, рассуждения снова привели нас к загадочному научному обществу. Похоже, мисс Джекилл, вы были правы в своих изначальных предположениях.

Мэри постаралась сдержать улыбку, но почувствовала, что щеки ее вспыхнули.

Диана: – Не может человек почувствовать, что щеки у него вспыхнули. Так только в дамских романах пишут.

– Думаю, вам лучше рассказать нам все, что вы знаете об этом Обществе, – продолжил Холмс, обводя присутствующих взглядом.

Периодически перебивая друг друга, Мэри и Беатриче повторили для гостей все, что им удалось собрать и припомнить о Société des Alchimistes. Мэри, слегка поколебавшись, показала Холмсу письма из портфеля. Они представляли ее отца не в лучшем свете, однако проливали немного света на интересующую их всех тайну, а значит, ее долгом было их предъявить.

– Вся эта информация предполагает две линии расследования, – сказал Холмс, изучив письма. – Мы поговорили с подругами Молли Кин и Сюзанны Мур. Теперь нужно связаться со знакомыми других женщин, убитых еще до того, как я взялся за это дело. Почему убийцы выбрали этих конкретных жертв и забрали эти конкретные части тел? Здесь есть некая закономерность, особенно очевидная в случае двух мозгов, принадлежавших двум бывшим гувернанткам. Двум умным, образованным и глубоко недооцененным женщинам, вынужденным вести образ жизни, для них не подходящий. Почему именно они привлекли убийцу и его сообщника? Сегодня мы с Ватсоном отправляемся в Уайтчепел и посмотрим, что можно из этого извлечь. Но сначала я пошлю телеграмму доктору Бэлфуру и попрошу его принять нас еще раз. Хочу поближе ознакомиться с лечебницей. А вы, дамы, наверное, предпочтете провести день, отдыхая после вчерашней непростой ночи.

– А как же Ренфилд? Что насчет него? – спросила Мэри.

– Ренфилда я предоставлю Лестрейду. Уверен, что его вынудили сделать это признание, но кто именно вынудил? И кто устроил его побег? Вот кого я хочу отыскать, а не бедного сумасшедшего. Этот человек близко знаком с Ренфилдом, знает его привычки. Надеюсь, мы с Ватсоном сможем разузнать что-нибудь в лечебнице, чтобы выйти на истинного виновника.

Мэри кивнула. Она чувствовала разочарование от того, что ее вроде бы отстраняли от дел. Неужели это конец ее участия в расследовании? Она надеялась, что нет. Но теперь на ней лежала еще и забота о Диане и Беатриче.

Когда миссис Пул проводила Холмса и Ватсона, Мэри долго смотрела им вслед, пока джентльмены не скрылись из вида. Потом она вернулась в гостиную. Нужно было убрать со стола и заняться счетами. Домашнее хозяйство ждало.

Беатриче встала с подоконника и сказала:

– Не хотела упоминать об этом в присутствии джентльменов, но существует и третья линия расследования впридачу к двум упомянутым. Я как раз собиралась вам сказать, что у меня тоже есть письмо, которым я могу поделиться. Я получила его месяц назад – вернее, нашла его на столе у доктора Петрониуса. Я уверена, что он не собирался отдавать его мне, хотя именно мне оно было адресовано.

Из корсажа Беатриче извлекла многократно сложенный листок, развернула его и прочитала вслух:

«Дорогая мисс Раппаччини,

возможно, вы узнаете мою фамилию – как я мгновенно узнала вашу. Совершенно случайно я увидела ваше объявление в Gazette и захотела свести с вами личное знакомство.

В настоящее время я работаю в «Волшебном цирке чудес» Лоренцо. Мы совершаем тур по стране и собираемся прибыть и в Лондон в начале мая, чтобы давать представления до конца июня – в Бэттерси-парке на Южном берегу. Удивительно, что в конце концов мы с вами зарабатываем в одной и той же области! А может, это как раз и не удивительно. Я не знаю всех ваших обстоятельств, так что надеюсь услышать о них от вас лично. С нетерпением ожидаю встречи.

Искренне ваша

Кэтрин Моро».

– Как много слов, и все ни о чем, – сказала Диана. – Кто такая Кэтрин Моро? И зачем нам с ней знакомиться?

– Думаю, она не могла сообщить ничего действительно важного на бумаге, – объяснила Беатриче. – Она опасалась, что мою почту просматривают, и не ошиблась в этом. Но неужели вы сами не понимаете? Ее фамилия – Моро. Она, очевидно, родственница доктора Моро, друга моего отца и его товарища по Обществу, вплоть до своей трагической смерти. Может быть, Кэтрин – его дочь. Ясно, что она узнала мою фамилию и поэтому хочет встретиться.

– Тогда мы отправляемся на Южный берег, – сказала Мэри. Сегодняшний день обещал не пройти бесцельно, в нем появилась надежда на приключение. Мэри почувствовала облегчение и восторг. Какой же скучной была ее жизнь всего неделю назад! А теперь ее никак нельзя было назвать скучной и обыденной.

Глава XI Цирк чудес

Прежде всего нужно было решить, во что им одеться. Мэри уже отдала Диане часть своих старых платьев – слава богу, что она никогда их не выбрасывала, хотя кое-что попроще и перешло в свое время к судомойке Элис. Беатриче была примерно одного роста с Мэри и могла надеть одно из ее нынешних уличных платьев; в конце концов, не ходить же ей было в наряде для представлений, в котором она бежала от профессора Петрониуса. В гардеробе матери Мэри нашла шляпку с вуалью, которую мама носила еще до болезни. Вуали давно вышли из моды у молодых девушек, но женщины постарше все еще их надевали, а значит, вуаль помогла бы скрыть возраст Беатриче. Если профессор Петрониус будет их искать, он может узнать Мэри, но хотя бы лица Беатриче он не увидит.

С легким чувством вины она сняла черное платье. Ее мать умерла совсем недавно, а она уже отказывается от траура! Но женщина в трауре будет неуместно смотреться на представлении Цирка чудес на Южном берегу и привлекать ненужное внимание. Мэри волновалась, что миссис Пул ее осудит, но та только сказала, увидев ее в обычной одежде:

– Очень мудро с вашей стороны, мисс.

Мэри выдохнула с облегчением. По крайней мере одобрения мисс Пул она добилась.

Миссис Пул: – Будто она так уж в нем нуждалась! Мисс Мэри – настоящая леди, и все ее поступки по умолчанию правильны.

Мэри: – Хотела бы я услышать от вас такие слова, когда мы снова что-нибудь нечаянно разобьем!

Диана: – Ага, как на прошлой неделе в гостиной.

До набережной Темзы они ехали на трех омнибусах. Сперва Мэри думала об одной пересадке, но когда они вышли из дома, вдруг заметила… что? Может быть, и ничего особенного. К стене одного из домов на улице привалился нищий, горбатый и скрюченный. Но нищие ведь часто бывают горбатыми и скрюченными, верно? Это, наверное, был обычный пьяница. В самом его присутствии здесь не было ничего особенного – нищие порой появлялись даже здесь, в благополучном районе Риджентс-парка. Но в самой его фигуре было что-то подозрительное, в том, как он вскинул голову взглянуть на них и тут же отвел взгляд… К тому же нищие обычно заняты выпрашиванием милостыни, верно? А этот просто сидел, прислонясь к стене и положив перед собой на мостовую грязную кепку. Так что Мэри предпочла ехать с двумя пересадками на случай, если за ними следят, хотя и думала, что наверняка перестраховывается. Кому, в конце концов, нужно за ними следить? Диана ныла, но Беатриче только согласно кивнула, когда Мэри описала спутницам странного нищего, и подтвердила, что лишняя осторожность не повредит.

В итоге дорога была долгой и утомительной. Когда были места на крыше омнибуса, девушки пытались занять их, когда не было – усаживали Беатриче у окна. К концу путешествия у Мэри разболелась голова от постоянных комментариев Дианы о том, как та хорошо знает Лондон и облазила его вдоль и поперек. Но наконец они сошли с третьего омнибуса неподалеку от набережной и увидели грязную ленту реки, убегающей к морю, с ползущими против течения и бегущими по течению кораблями. Мэри обрадовалась этому виду.

Они перешли Темзу по мосту Челси и направились к широкому полю Бэттерси-парка. Чтобы найти цирк, им не требовалось подсказок: красно-белый полосатый купол шапито был виден издалека на зеленом поле, окруженный маленькими палаточками и фургонами. Яркие буквы гласили, что это и есть «ВОЛШЕБНЫЙ ЦИРК ЧУДЕС ЛОРЕНЦО».

У входа в шапито зазывала громогласно возглашал:

– Сюда, леди и джентльмены, девочки и мальчики! Спешите насладиться чудесами Волшебного цирка синьора Лоренцо! Вход – всего один пенни, и полпенни для маленьких зрителей! При наличии билета посещение экспонатов – бесплатно! Спешите увидеть Атласа, легендарного силача, который поднимает себе на плечи двух дюжих англичан! Спешите увидеть Женщину-кошку, привезенную из джунглей Южной Америки! Наполовину женщина, наполовину дикий зверь, всего за пенни она позволит вам почесать себя за ушком! Спешите увидеть Сашу, знаменитого мальчика-собаку из русских степей, и двухголового теленка из Девоншира, и настоящую русалку! Придите и взгляните, как зулусский принц танцует свои кровавые жертвенные танцы, посмотрите на великаншу, которая выше любого мужчины! Если найдется мужчина выше ее, таковому вернут деньги за билет! Следующее представление уже через час, леди и джентльмены, мальчики и девочки! Покупайте билеты, всего за пенни и за полпенни!

– И что мы собираемся делать? – спросила Мэри. – Кэтрин Моро пишет, что она работает здесь, но как мы ее узнаем?

– Надо купить билеты, это же ясно, – сказала Диана. – Она написала, что работает в цирке, значит, наше дело попасть в цирк. К тому же я хочу посмотреть мальчика-собаку, и русалку тоже.

– Я согласна, – сказала Беатриче. – Думаю, лучше всего будет проникнуть в цирк. Я буду держаться поближе ко входу. Когда начнется представление, будет много народа, а я не хочу находиться среди толпы людей в своем нынешнем состоянии. Мы не знаем, как узнать Кэтрин, но, может быть, ей известно, как распознать нас среди прочих.

Мэри пошла к будке с билетами рядом со входом в шапито и купила два взрослых билета и один детский. Диана ведь до сих пор могла сойти за ребенка, верно? В конце концов, ее маленький рост и худоба сэкономят им немного денег.

– И что теперь? – спросила она, подавая Беатриче и Диане их билеты. – До следующего представления еще целый час.

Диана, не дожидаясь ее, уже направилась рассматривать палатки с экспонатами.

– Беатриче, – спросила Мэри, – как много времени тебе понадобится, чтобы отравить эту девчонку?

– Ты способна отравить собственную сестру? – поразилась Беатриче. Мэри легко могла представить выражение ее лица, скрытого вуалью. Интересно, она не различает сарказма, потому что она иностранка или потому что она ядовитая?

– Боюсь, что неспособна, – со вздохом признала Мэри. – Пойдем, нам лучше от нее не отставать, не хочу, чтобы она потерялась.

Был полдень, между цветными палатками на траве сидели посетили цирка и ели закуски, принесенные из дома или купленные тут же у уличных разносчиков. Мэри поняла, что совершенно забыла захватить с собой хоть что-то перекусить. Она сама не была голодна, но Диана, несомненно, скоро проголодается. Ее аппетит работал как часы – можно было определять по нему время.

Они предъявили при входе свои билеты и попали в шатер поменьше – прямоугольный, тоже полосатый и красно-белый. Здесь можно было познакомиться с «экспонатами». Изнутри шатер был разделен на секции, в каждую вел вход – отверстие, завешенное пологом. В это время суток здесь было почти совсем пусто. Они переходили от одной секции к другой, на каждой висела табличка с именем живого экспоната. В первом отделении жил силач Атлас. При их появлении он поднял несколько гирь, подмигивая посетительницам, а потом предложил поднять к себе на плечи и их самих. Диана рванулась было вперед, но Мэри удержала ее за воротник.

– Милые дамы, я без труда подниму вас! – прогудел силач, обращаясь к Мэри и Беатриче, в то время как Диана пыталась вырваться на свободу из хватки старшей сестры. Мэри энергично помотала головой, не отпуская ее воротника. – Не желаете? Ну что же, тогда я могу поднять парочку джентльменов!

Добровольцами вызвались двое университетских студентов в форменных шарфах, и Атлас без труда усадил их себе на плечи. Аудитория, небогатая в этот час, вежливо похлопала.

Следующее отделение занимал Саша, мальчик-собака. Он выглядел мрачным и недовольным, однако снизошел до того, чтобы немного полаять и повыть – довольно убедительно.

– Да ни капли он не похож на собаку, – разочарованно сказала Диана. – Просто волосатый парень – и все. Я имею в виду, он же одет в пиджак! Разве собаки носят пиджаки?

Астарта, Женщина-кошка из джунглей Южной Америки, оказалась лучше и Атласа, и Саши вместе взятых. Она правда выглядела как кошка – с кошачьими высоко поставленными ушами и кошачьими желтыми глазами. Ее покрывал слой густой желто-коричневой шерсти – только лицо оставалось безволосым, а сзади у нее болтался длинный хвост, которым она при ходьбе била себя по бедрам. Она очень убедительно скалилась и показывала длинные острые клыки. Но когда кто-то из публики платил дополнительный полупенсовик, она позволяла почесать себя под подбородком и погладить по шерстке на спине. Когда ее гладили, она громко мурлыкала.

– Вот она – и правда стоящее зрелище, – сказала Диана. – Как думаете, может такое быть, что ее мать была человеческая женщина, а отец – кот? Дай мне полпенни, Мэри. Хочу ее потрогать.

Тем временем один из студентов уже заплатил свой полупенсовик и приближался к женщине-кошке – неуверенно, явно опасаясь острых клыков.

– Нет, такого быть не может, – пояснила Беатриче. – По законам природы подобный союз не даст потомства.

Женщина-кошка повернулась к ней.

– Ты, – позвала она низким голосом, больше похожим на мурлыканье. – Да-да, именно ты, дама под вуалью. Подойди и почеши мне спинку, милая? Venite, puella flore.

– Дай мне, пожалуйста, полпенни, – попросила Беатриче у Мэри, протянув затянутую в перчатку руку. Изумленная Мэри дала ей монетку. Студент наконец отошел, и Беатриче заняла его место, отдала Женщине-кошке монетку и наклонилась почесать ее за ушами. Мэри услышала мурчание – а вслед за ним и приглушенный голос. О чем они говорили? Что это затеяла Беатриче?

Через пару секунд итальянка уже вернулась к ним, а Женщина-кошка продолжила зазывать посетителей:

– Кто-нибудь еще хочет почесать меня за ушком или погладить по шейке? Может быть, вы, сэр? – она зыркнула желтыми глазами на второго студента и загадочно улыбнулась.

– Давайте пойдем, – сказала Беатриче. – Я вам все объясню, когда мы выйдем на воздух.

Двухголовый теленок действительно был двухголовым, а в остальном выглядел как нормальный теленок. А вот настоящая русалка показалась малоубедительной. «Хоть бы швы на хвосте получше прикрыли», – ворчала Диана. Великанши они не застали – у нее болела голова, и она ушла прилечь; зулусский принц с отстраненным выражением лица исполнил свой кровавый танец, но Мэри заметила, что на табуреточке, где он отдыхал между представлениями, лежит роман, заложенный билетом – Элиот, «Миддлмарч».

Наконец они выбрались из шатра на свежий воздух.

– И что это было? – осведомилась Мэри.

– Женщина-кошка и есть Кэтрин Моро, – объяснила Беатриче. – Она попросила меня найти ее палатку и подождать ее там, когда начнется представление. Тогда выставка экспонатов закроется, и она сможет с нами уединиться для разговора. Ее палатка – рядом с зеленым вагончиком.

– А как ты узнала, что это она? – спросила Диана.

– Она заговорила со мной на латыни, – сказала Беатриче. – Полагаю, ее научил языку доктор Моро, как мой отец научил меня.

Мэри почувствовала укол ревности. Ее собственный отец никогда не учил ее латыни – да и вовсе ничему не учил, разве что иногда устраивал для нее представление в лаборатории… Впрочем, он ведь умер, когда ей было всего семь лет. Проживи он дольше, взялся бы он ее обучать? И пошло бы это ей на пользу? Ей снова вспомнились строчки письма: «Насколько помню, у вас есть дочь? Сейчас она, должно быть, уже достаточно подросла, чтобы участвовать в процессе, в каком бы направлении вы ни решили развиваться…» Возможно, отцовская наука сделала бы ее несчастной, куда несчастнее, чем теперь. Стал бы он ставить на ней эксперименты? А на Диане? В любом случае, если ее гипотеза верна, в какой-то момент он бесповоротно стал Хайдом. Может, для них обеих куда лучше, что он умер раньше, чем успел причинить еще больше вреда. В конце концов, посмотрите на Беатриче…

Как Мэри и предполагала, им пришлось остановиться у одной из тележек уличных торговцев и купить Диане пирожок с мясом, так как она утверждала, что вот-вот упадет в голодный обморок. Мэри в такой ответственный момент не могла думать о еде, а Беатриче на вопрос, что ей купить, ответила: «Стакан воды, пожалуйста». Чем Беатриче вообще обедает? Солнечным светом?

– Пожалуйста, не засовывай в рот весь пирожок целиком, – попросила Мэри. Но раньше, чем она успела договорить, пирожок уже исчез во рту Дианы, и она вытирала губы тыльной стороной ладони. Ну, по крайней мере перекус не занял много времени.

Они отыскали нужную палатку – последнюю в ряду небольших полосатых шатров, рядом с зеленой кибиткой, похожей на вагончик для перевозки животных, с зарешеченными боками. Мэри приподняла полог палатки, и они вошли. Беатриче откинула вуаль. Мэри огляделась. Палатку изнутри надвое разделяла плотная занавеска. В той секции, куда они вошли, стояли раскладная кровать, складной столик и стул, а еще – большой сундук с поднятой крышкой. Сундук был набит одеждой, какие-то предметы туалета валялись разбросанными по кровати, свисали со спинки стула. Кэтрин Моро явно не отличалась аккуратностью в быту.

Мэри: – Она и сейчас ей не отличается.

Когда их глаза наконец привыкли к сумраку, в палатку вошла Кэтрин и задернула за собой полог.

– Наконец-то это закончилось! – сказала она – и голос ее больше не напоминал мурчание: обычный голос обычной англичанки. – Обычно представления меня не очень утомляют, но с учетом нынешних обстоятельств мне хотелось оттуда выбраться как можно скорее.

Она обхватила руками свое горло и с чем-то начала возиться. А потом просто ухватила себя за уши, потянула вверх – и сняла вместе с ушами всю кошачью голову. Под ней у Кэтрин обнаружились темно-русые волосы, заплетенные в тугие косички, чтобы не выбиваться из-под маски. Она расстегнула невидимые пуговки своего кошачьего костюма и скинула его вместе с когтями, которыми кончались облегающие перчатки. Костюм упал в раскрытый сундук, Кэтрин осталась нагишом. Тело ее было смуглым, но волосы на нем росли только там, где это обычно для женщин. Мэри вспыхнула и отвела взгляд, непривычная к тому, чтобы перед ней раздевались донага, но успела разглядеть сетку тонких шрамов, покрывавших тело Кэтрин Моро. Женщина-кошка вытянула из груды разбросанной одежды оранжевое кимоно с вышитыми журавлями и оделась.

– Как вы меня узнали? – спросила ее Беатриче.

– По запаху, – ответила та. – У вас не совсем человеческий запах.

Она с любопытством взглянула на Мэри с Дианой, пытаясь угадать, кто они такие.

– Значит, поэтому вы со мной заговорили, – сказала Беатриче. – Теперь я понимаю. Вы… дочь доктора Моро? Если так, я приношу вам соболезнования по поводу кончины вашего родителя.

– Дочь Моро! Пожалуй, меня можно так назвать. Он не возражал, даже дал мне свою фамилию. Но точнее будет назвать меня одним из его… творений. Может быть, поговорим об этом после того, как вы представите мне своих подруг?

Без кошачьего костюма Кэтрин выглядела нормальной женщиной, вот только глаза ее все равно были желтыми, и в глубине их мерцало нечто дикое.

Мэри: – Прошу тебя! Не нужно делать из себя кого-то вроде героини твоих приключенческих книжек. «Мерцало нечто дикое», надо же так выразиться.

Ее загадочный взгляд заставил Мэри внутренне содрогнуться.

Мэри: – Я и не думала содрогаться!

– Это Мэри Джекилл и Диана Хайд, – сказала Беатриче. – Они спасли меня от человека, который насильно удерживал меня при себе, а вместе мы можем спасти и вас.

– Но меня никто не держит насильно, – возразила Кэтрин. – Я просто зарабатываю себе на жизнь. Может, это и не самый достойный способ заработка, но всяко лучше, чем продавать себя на улицах и ночевать под мостом. – Она внимательно взглянула на Мэри. – Джекилл, я помню эту фамилию. Он, кажется, тоже входил…

– В Société des Alchimistes? Да, – подтвердила Мэри. – А мы сейчас пытаемся узнать об этом Обществе как можно больше. Если у вас есть какая-нибудь информация…

Кэтрин запрокинула голову и расхохоталась. Мэри ожидала, что в ее смехе будет что-то животное, но нет – это был обычный человеческий смех.

– Информация! О да, мы могли бы вам поведать немало информации о драгоценном Обществе наших отцов!

– Мы – это кто? – вмешалась Диана.

Кэтрин пытливо осмотрела их всех, будто оценивая каждую собеседницу. Потом сказала:

– Все в порядке. – Но обращалась она не к ним, а к занавеске, разделявшей палатку надвое. – Можешь выходить.

Мэри обхватила себя руками за плечи. Их каким-то образом обманули и стоит ожидать нападения?

Из-за полога показалась бледная рука и откинула его в сторону. Перед Мэри предстала самая высокая женщина, которую она когда-либо видела – выше большинства мужчин, только худая и сутулая. У нее было длинное приятное лицо и печальные глаза.

– Здравствуйте, – произнесла она с акцентом, которого Мэри сразу не смогла определить.

– Но это невозможно, – выговорила Беатриче, глядя на высокую женщину, как на призрак.

– Что невозможно? – встряла Диана. – Это и есть великанша?

– Да, это и есть великанша, – ответила Кэтрин. – Также известная как Жюстина Франкенштейн.

– Но вас же расчленили и бросили в море, – выдохнула Беатриче. – Так рассказал мне отец, и все это описано в книге миссис Шелли. Франкенштейн отказался создавать женщину в пару к своему чудовищу, испугавшись, что они будут размножаться… Простите меня, я понимаю, что говорю ужасно грубые вещи, – поспешно добавила она, увидев, что глаза Жюстины наполнились слезами.

– Франкенштейн солгал, – сказала Кэтрин. – Они оба были лжецами, и он, и его братец… – она презрительно фыркнула. – Мисс Джекилл, вы уверены, что за вами нет слежки?

– Нет, не уверена, – ответила Мэри. – Мы сменили несколько омнибусов, но в любом случае сегодня утром я видела возле своего дома странного человека. Не знаю почему, но меня от него пробрала дрожь. Я думала, это просто нервное. А почему вы спрашиваете – вы видели что-нибудь подозрительное?

– Не видела, но унюхала, – сказала Кэтрин. – Запах вроде бы человеческий, но не совсем. Думаю, нам кто-то угрожает. Есть какое-нибудь безопасное место, куда мы бы могли отправиться?

– Мой дом не более безопасен, чем все остальные, но и не менее, – ответила Мэри. – Если за нами действительно следят, им известно, где я живу, но в доме крепкая дверь и хороший засов. И, если понадобится, я могу попросить мистера Холмса о дополнительной защите.

– Тогда мы отправляемся к вам. В конце концов, мы с Жюстиной всегда знали, что однажды придется уходить. Вот этот день и настал. Но в таком виде мы не можем никуда идти – и такой компанией тоже. Нас немедленно выследят. У меня есть идея. Эй, обезьянка, – обратилась она к Диане, – ты ведь можешь двигаться беззвучно, я полагаю?

– Конечно, – фыркнула Диана.

– Тогда идем со мной, – Кэтрин отвела рукой полог, разделявший палатку, и шагнула в полумрак. Диана через мгновение последовала за ней.

– Стойте, куда вы? – окликнула их Мэри. Она не знала, можно ли доверять Кэтрин Моро, но начинала понимать, что ее сестра способна сама о себе позаботиться. Тем не менее Диана оставалась ее младшей сестренкой, и она не могла не волноваться. Кэтрин следовало по меньшей мере объяснить, куда она повела девочку.

– Вы должны доверять Кэтрин, – сказала Жюстина, будто прочитав ее мысли. – С той стороны палатки есть еще один выход, ведущий к жилищам остальных артистов. Не знаю, куда она пошла, но будьте уверены, доверять ей можно. Она ведь спасла мою жизнь.

– Вашу жизнь, – эхом повторила Беатриче. – Как так получилось, что вы живы? Если вы говорите правду, вас создали почти сто лет назад…

– Так и было, – просто сказала Жюстина. – Я немного потеряла счет лет, но в общем вы правы, столько я и живу. Если, конечно, можно назвать меня в полном смысле слова живой. Первые семнадцать лет я была настоящей живой девушкой, такой же, как вы. Я работала служанкой в доме Франкенштейнов. А потом меня обвинили в ужасном преступлении и повесили за него, хотя я была невиновна. И тогда мой отец, Виктор Франкенштейн, забрал мое мертвое тело и создал меня заново – такой, какова я сейчас, выше и сильнее большинства женщин. Он вернул меня к жизни или к ее подобию. Являюсь ли я живой? Я не старею, как обычные люди, и не знаю, смертна ли я. Так что, возможно, это и не настоящая жизнь…

Слушая Жюстину, Мэри почувствовала себя в середине истории, которой она полностью не могла понять. Все остальные – ну, по крайней мере Кэтрин и Беатриче – знали о происходящем куда больше. И события развивались с ужасающей быстротой. Если бы можно было снова сделать мир упорядоченным и понятным! Хотя бы на один миг…

Жюстина: – Я тоже чувствовала нечто подобное. Цирк Лоренцо был моим домом, и так внезапно приходилось его оставлять – все изменилось за мгновение.

Кэтрин: – У чудовищ нет домов, по крайней мере постоянных. Уж ты-то должна это знать.

Жюстина: – А как же этот дом, Кэтрин? Я знаю, ты не склонна к сантиментам, но все равно это настоящий дом – для нас всех.

Миссис Пул: – А если не так, хотела бы я знать, чего ради я веду тут хозяйство! Не настоящий дом – надо же, чего придумали.

Неожиданно полог снова откинулся. Кэтрин и Диана вернулись, неся с собой какие-то покрывала – нет, одежду. Мужскую одежду.

– Наденьте это, – сказала Кэтрин. – Я обшарила палатку Летающих братьев Каминских. Их пятеро, как и нас, и самый старший почти так же высок, как Жюстина. Младшему четырнадцать, может быть, его вещи подойдут Диане. А вот обувь менять не будем. Неподходящая чужая обувь может замедлить человека, если придется убегать от преследования. Хорошо хоть, вам хватило здравого смысла надеть туфли на низких каблуках.

Мэри с сомнением осмотрела мужскую одежду. Как ее вообще надевают?

– По крайней мере пятерых мужчин они точно не ждут, – сказала она, вытягивая из груды рубашку. До чего же это было странно – переодеваться в мужчину! Все здесь было наоборот, застегивалось не в ту сторону… Но когда наконец Мэри облачилась в рубашку и брюки, она осознала, что чувствует небывалую свободу. Как легко двигаться в такой одежде, без всех этих нижних юбок, мешающих ходьбе! Неудивительно, что мужчины протестуют против женских блумеров. Подумать только, чего могли бы достичь женщины, если бы им не приходилось ежедневно мучиться с юбками, следить, чтобы те не испачкались в грязи, чтобы никто не наступил на подол при подъеме в омнибус… Если бы у женщин были карманы! В одежде с карманами женщины завоевали бы мир! Но при всем этом, снимая женскую одежду, Мэри чувствовала, будто расстается с частью себя. В общем, это были очень смешанные ощущения.

Она взглянула на остальных. Диана явно была в своей стихии и чувствовала себя отлично, хотя штаны и были ей длинны, так что пришлось их подвернуть. Как только Кэтрин бросила груду мужской одежды на кровать, Диана попросила:

– Дайте какие-нибудь ножницы!

Чик-чик – и на пол одна за другой упали длинные пряди ее рыжих волос. Мэри и слова сказать не успела, только ахнула, когда кудри уже усыпали пол палатки.

– Давно об этом мечтала! – торжествующе сказала Диана. С руками в карманах, с рыжим венчиком коротких кудрей вокруг головы она теперь напоминала одного из лондонских мальчишек-газетчиков или кого-то из маленьких подручных мистера Холмса.

Беатриче было явно неудобно и неловко в новой одежде, она словно не знала, куда девать руки. К тому же одежда не могла полностью скрыть женственности ее фигуры. Она с опаской взглянула на ножницы, будто боясь, что ей предложат сделать то же самое с волосами.

– Давай я помогу тебе с прической, – предложила ей Мэри. – Думаю, одной стриженой головы на сегодня нам достаточно!

Он вынула шпильки из сложной прически Беатриче и скрутила ее волосы в простой пучок, который без труда скрывался под шляпой, принесенной Кэтрин вместе с прочими вещами. Теперь лицо Беатриче было открыто, но его хотя бы слегка затеняли поля шляпы. А прическа самой Мэри и так была самой простой, так что ничего нового ей делать не пришлось.

Жюстина выглядела в своем костюме так же странно, как и в женской одежде, и Мэри заподозрила, что ее странный вид не зависит от того, во что она одета. А вот Кэтрин смотрелась совершенно естественно в костюме с просторным пиджаком, с галстуком-самовязом на шее, и могла бы сойти за обычного мелкого клерка из Сити, спешащего к себе в контору или домой с работы. На голову она надела полотняную кепку и надвинула козырек себе на глаза.

Диана: – Почему для женщин вообще придумали такую мерзкую одежду? Я хочу сказать, сперва надевается сорочка, потом гадостный корсет, потом отвратительный лиф на корсет, и это только та половина, которая сверху. Зачем все это нужно?

Беатриче: – Одежда – это тоже инструмент социального и политического подчинения женщин. Именно поэтому мы должны поддерживать Общество рациональной одежды…[4]

Кэтрин: – Вы всерьез думаете, что нужно спорить об этом прямо посредине моей книги?

Беатриче: – Нашей книги, как ты сама же нам постоянно напоминаешь. И я знаю, что ты со мной согласна, Кэтрин. Ты множество раз при мне критиковала тенденции женской моды.

Кэтрин: – Да, но этот дурацкий наряд «Реформированной одежды» я тоже ни за что на себя не надену. Чем он лучше корсетов? Женщинам просто нужно носить мужскую одежду, вот и все. В ней куда легче двигаться, она более гигиенична…

Жюстина: – Мужская одежда плохо сидит на женской фигуре, как у Беатриче. Мы с тобой от нее отличаемся, Кэт. Но даже я, никогда не претендовавшая на звание красавицы, вижу, насколько элегантны костюмы Беатриче. Не всем женщинам хочется походить на мужчин, понимаешь.

Диана: – Мне вот хочется. Ну и я единственная из вас, кто коротко стрижется.

Кэтрин: – Что ты хочешь этим сказать?

Диана: – То, что если хочешь походить на мужчину, нужно носить и короткие волосы.

Мэри: – Объясните мне кто-нибудь, в чем смысл этого спора? Кэтрин может носить, что ей вздумается, и сегодня выглядеть мужчиной, а завтра – женщиной. Вы все отлично знаете, что женская одежда – тоже превосходный способ маскировки. Это может быть очень полезно, если хочешь, чтобы противник тебя не заметил или недооценил. Никто не ожидает, что дама вдруг вытащит из сумочки пистолет. Хотя я бы действительно предпочла, чтобы ты снова отрастила волосы, Диана. Тебе очень идут длинные волосы.

Диана: – Отцепись, сестрица.

Когда наконец все покончили с переодеванием – со всеми этими пуговицами, шляпами и перчатками – Кэтрин взглянула на карманные часы, которые обнаружились у нее в жилетном кармане.

– Цирковое представление закончится через десять минут. Думаю, нам стоит выйти через какую-нибудь другую палатку и попробовать смешаться с толпой. Вместе с посетителями выйдем из цирка, а потом – через Бэттерси-парк и по мосту. А дальше тебе придется вести нас, Мэри, мы с Жюстиной не знаем, куда идти.

– А как же мои книги? – воскликнула Жюстина. – Кэт, неужели мы должны оставить все свои вещи?

Кэтрин строго взглянула на нее.

– Ты же понимаешь, что мы не можем ничего с собой взять, особенно сейчас. И особенно книги! Это невозможно. Наши преследователи пахнут, как… впрочем, может быть, я ошибаюсь. Позже мы пришлем кого-нибудь за нашими вещами. Не забывай, что Лоренцо еще должен нам денег за две последние недели. И, Мэри, будет лучше, если ты сообщишь нам свой адрес.

– Парк-Террейс, дом 11, – сказала Мэри. – Это около Риджентс-парка. Если что-нибудь случится, встречаемся там.

Кэтрин кивнула и снова раздвинула занавески, пропуская всех на другую сторону палатки. Они прошли через отделение Жюстины – его отличала особенно длинная складная кровать. В отличие от половины Кэтрин, здесь царил безукоризненный порядок. Откинув полог второго выхода, они как можно быстрее перебежали к соседней палатке, а потом к следующей, стоявшей всего в футе от нее. Так они перебегали от одного шатра к другому, продвигаясь все дальше. Все палатки были пусты, кроме той, которую занимал зулусский воин. Он сидел на кровати и читал роман, который Мэри уже видела у него на табуретке. Увидев его, Кэтрин сказала:

– Кларенс, не говори никому, что видел нас, ладно?

Он согласно кивнул и сказал с отчетливым американским акцентом:

– Ладно, Ушастик.

Наконец они оказались в последней из ряда палаток. Кэтрин откинула полог и выглянула наружу.

– Пусто. Можно идти.

– Думаю, безопаснее будет перемещаться двумя группами, – сказала Мэри. – Если нас ищут, то ищут пятерых. Двое и трое – способ их запутать.

– Да, отличная идея, – согласилась Кэтрин и в первый раз взглянула на Мэри с чем-то вроде уважения. Очень вовремя, подумала Мэри. Она позволяла Кэтрин командовать ими в нынешней ситуации, но не собиралась терпеть такой порядок вещей в дальнейшем. – Значит, где мы встречаемся?

– Давайте перейдем мост – в смысле, мост Челси – и встретимся по другую его сторону, на набережной. И нужно разбиться на группы другим составом, чем было вначале, когда вы сюда пришли.

– Отлично, – согласилась Кэтрин. – Тогда вы с Беатриче берете с собой Жюстину. А я иду с Дианой.

Опять с Дианой! С чего это Кэтрин ее так полюбила? На миг Мэри забыла, что должна бы быть благодарной за возможность избавиться от Дианы хоть ненадолго. В конце концов, это ее сестренка – или чья?

– Удачи вам, – сказала она куда более саркастически, чем изначально собиралась. – Наша группа выходит первой. Кажется, я уже слышу шум толпы – посетители выходят.

Она выглянула из палатки и вышла наружу. Беатриче следовала за ней, но Жюстина что-то замешкалась. Мэри помахала ей рукой, зовя за собой, и Жюстина со вздохом вышла на свет, моргая от яркого солнца. Втроем они зашагали по траве Бэттерси-парка в сторону моста Челси. Один раз Мэри пришлось потянуть Жюстину за рукав, чтобы та не отставала, но в целом их продвижение вперед было вполне успешным. По ту сторону моста уже показались сады Рейнлаг-гарденс и Королевский госпиталь. Беглянки старались идти легким прогулочным шагом, словно бы наслаждаясь солнечным днем, и остановились на набережной, опираясь на ограждение.

– Кто-нибудь видит остальных? – спросила Беатриче.

– Пока нет, – ответила Мэри. Но она не видела не только остальных, а и каких-либо подозрительных преследователей, а это было хорошо, не правда ли? И именно в этот момент она заметила Кэтрин и Диану, которые со всей доступной им быстротой пробирались сквозь толпу на мосту, лавируя меж уличных торговцев и матерей с детьми. – Пойдемте, – сказала она, – нужно срочно вернуться на мост.

Что случилось? Судя по всему, Кэтрин больше не пыталась смешаться с толпой.

– Они нас нашли! – выдохнула Кэтрин, когда наконец они встретились на северном краю моста. – Смотрите, их хорошо видно. Там и тут, видите?

Она указала пальцем, и Мэри попробовала вглядываться в нужном направлении. И сразу узнала его – того самого нищего, который с утра сидел на их улице. Он целеустремленно пробирался сквозь толпу, такой же сгорбленный, каким он показался ей утром, со странной хромающей походкой. А второго преследователя Мэри не разглядела.

– Скорее увезите Жюстину в безопасное место, – сказала Кэтрин. – Они ориентируются по запаху, не по зрению. Видите, они даже не смотрят в нашем направлении. Если вы возьмете кэб, они потеряют ваш след и пойдут только за нами. А мы с Дианой устроим им хорошенькую гонку по Лондону.

– Почему это Диана должна идти с вами? – возразила Мэри. – Она из нас самая младшая, и она моя сестра. Я забочусь о ее безопасности.

– Потому что я умею бегать в толпе не хуже, чем Кэтрин, а вы, все остальные, не умеете, – вместо женщины-кошки ответила Диана. – Ну же, двигаем! Они приближаются.

– Не уверена, что у меня достаточно денег на кэб, – сказала Мэри.

– У Жюстины есть деньги, – отозвалась Кэтрин. – Все наши деньги сейчас у нее. А теперь пошли, быстро!

Мэри чуть помедлила, но в итоге кивнула.

– Идем, – сказала она Жюстине, которая последовала за ней без особой охоты – ей явно было неприятно разлучаться с Кэтрин. Беатриче шла позади. Стараясь не оглядываться лишний раз, они влились в толпу, направлявшуюся к северу.

Жюстина: – Я все-таки оглянулась однажды. Я так переживала! Я ведь тогда совсем вас всех не знала, и Лондона не знала тоже. Такое множество улиц…

Беатриче: – И видишь, как хорошо все обернулось в итоге! Теперь все мы вместе. Как сестры.

Диана: – Говори за себя, Отрава Ходячая. Мне и одной сестры по горло хватает!

На Слоан-стрит Мэри поймала кэб – и с облегчением выдохнула, как только все они в него уселись. Кэб вез их на север, слева зеленел Гайд-парк, справа показались дома Мэйфера. Уже скоро они будут дома. Неожиданно для себя Мэри осознала, что ужасно проголодалась. И неудивительно – день перевалил далеко за полдень, а обеда у нее не было. Нужно было купить что-нибудь и для себя, когда она кормила Диану пирожком. В следующий раз она будет умнее. В совсем недавнем прошлом дни Мэри протекали по однообразному повторяющемуся сценарию: все приемы пищи – в установленное время, трапезу на подносе приносит горничная Энид… В промежутках между трапезами – оплата счетов, дела по хозяйству, исполнение дочернего долга. На миг она пожалела об этой утраченной рутине. Почему-то ей казалось, что жизнь ее теперь уже никогда не станет упорядоченной. Но времени на переживания не оставалось – сейчас важнее всего было безопасно доставить домой Беатриче и Жюстину.

Тем временем Кэтрин и Диана бежали мимо Рейнлаг-гарденс, по окрестностям Королевского госпиталя. Здесь они оказывались полностью на виду – лужайки были аккуратно подстрижены, деревья и кусты зеленели только по краям скверов, а высокие кирпичные здания не предоставляли никакого укрытия. Беглянки задержались на миг у более-менее подходящих кустов терновника. Шляпы они потеряли уже некоторое время назад, и косички Кэтрин спадали ей на плечи, а на бегу били по щекам.

– Нужно оставить как можно более долгий след, – слегка отдышавшись, сказала Кэтрин. – Это их запутает. Я только что видела одного из них там, за… в общем, за тем домом.

– Кто они такие? – спросила Диана. – Они какие-то все неправильные. Калеки, что ли?

Она тоже дышала тяжело – непросто было держаться рядом с Кэтрин, двигавшейся со скоростью и грацией пумы.

Диана: – Обязательно надо было это сюда вставлять, да?

– Я бы сказала, что знаю, кто они, но это невозможно. Они похожи на тварей, которых создавал мой отец. На зверолюдей.

Память на миг перенесла Кэтрин обратно на остров, в зверинец доктора Моро. Люди со слишком короткими ногами, с неестественно длинными руками… Говорившие странными рычащими голосами, волосатые под одеждой… Но ведь все творения доктора погибли на его острове. Ей одной удалось уцелеть.

– Вижу его! – воскликнула Диана. – Пошли, надо только перебежать этот двор, и мы сможем затеряться на улицах Челси.

– Насколько хорошо ты знаешь Лондон? – спросила ее Кэтрин.

– Как свои пять пальцев, – гордо ответила Диана и усмехнулась плутовской обезьяньей усмешкой.

Жюстина: – Не думаю, что это стоит воспринимать как оскорбление. Обезьяны – очень умные животные.

Диана: (комментарии Дианы здесь опущены, так как признаны совершенно неподходящими для печатного издания).

Кэтрин: – Да, я в курсе, что именно ты отвела нас обеих домой. И я тебе за это очень благодарна. Но у тебя действительно есть манера усмехаться плутовской усмешкой, напоминающей об обезьянах… Хорошо, хорошо, беру свои слова назад. Я извиняюсь. Правда извиняюсь. Только дай уже, ради бога, мне закончить эту главу.

Для тех наших читателей, кто незнаком с Лондоном, кто, возможно, читает нашу книгу в диких прериях Америки, где, как мы слышали, водятся дикари и медведи, или в лесах Австралии, где вроде бы нет дикарей, но и медведей тоже нет (разве только, как говорит Жюстина, это сумчатые медведи), поясняем, что перед Кэтрин и Дианой сейчас возникла следующая проблема. Как попасть из Челси, на юге Лондона, в Риджентс-парк, на севере? Чтобы попасть в Мэрилебон, нужно было пересечь множество улиц и открытые пространства вроде Гайд-парка. Даже на омнибусе по лондонским уличным пробкам этот путь занял бы несколько часов. А они еще и бежали от преследователей, которые выслеживали их по запаху, как собаки – кролика. К тому же у них не было с собой ни пенни. Кэтрин слишком поздно осознала, что сложить все их сбережения в один кошелек и вручить его Жюстине было не лучшей идеей. Но по крайней мере с Жюстиной все точно будет в порядке. А Кэтрин, в конце концов, может о себе позаботиться.

– Что бы ты предложила? – повернулась она к Диане.

Диана немного подумала, глядя на широкую зеленую лужайку, которую им предстояло пересечь, и за нее, на дома Челси.

– Ты хорошо лазаешь?

Кэтрин издала нечто среднее между смешком и рычанием.

– Увидишь, – сообщила она. – В общем, ты веди, а я последую. А сейчас бежим!

Они промчались по лужайке и очутились в лабиринте узких улочек. Здесь дома заслоняли солнечный свет; снова они оказались в теневой части Лондона. К изумлению пары мальчишек, которые играли в шарики на мостовой, и старухи, курившей трубку с удивительно вонючим табаком, Диана скинула пиджак и начала снимать башмаки.

– Пойдем по крышам, – скомандовала она, едва восстановив дыхание после бега.

– Не бросай башмаки, они понадобятся тебе позже, – сказала Кэтрин, тоже разуваясь. Свои ботинки она связала вместе шнурками и перекинула их себе через шею. А пиджак бросила одному из мальчишек.

– Лови! Однажды ты до него дорастешь!

– Мои на пуговицах, черт побери, – выругалась Диана, вынужденная оставить свою обувь на мостовой. А потом вскарабкалась по лестнице, прислоненной к кирпичной стене и выходившей на балкон с металлическим ограждением. Здание, которое она выбрала для побега, все обросло такими балконами на каждом этаже. Кэтрин с сомнением взглянула снизу вверх, не уверенная, что ей хватит ловкости перебраться с последнего балкона на крышу. Диана лазила намного лучше, чем Кэтрин, – как бы неприятно это ни было признавать. Но выбора, в общем-то, не оставалось.

Она бросила ботинки и пиджак Дианы второму мальчишке.

– Поздравляю с неднем нерожденья! Хотя кто знает, может, у тебя как раз день рожденья.

С этими словами она тоже принялась карабкаться по лестнице.

Добравшись до верхнего балкона, Кэтрин взглянула вниз. Двое зверолюдей неуверенно начинали подниматься за ними вслед. Первый долез до первого балкона, второй еще стоял, вцепившись в перекладины лестницы. Сумеют ли они преодолеть весь путь до самой крыши?

Тем временем Диана добралась до последнего участка стены.

– Держись за скобы! – крикнула она сверху вниз. Кэтрин запрокинула голову – и разглядела железные скобы, которые кто-то по неизвестной причине загнал в раствор между кирпичами. Через мгновение она уже присоединилась к Диане на крыше дома. Они посмотрели вниз, на зверолюдей, которые с трудом, медленно карабкались вверх. Добравшись наконец до верхнего балкона, они остановились и снизу вверх уставились на Кэтрин и Диану. Один зверочеловек взвыл от досады.

– Так я и думала, – сказала Кэтрин. – Они пахнут волками. Думаю, они волколюди, а это значит, что, пока мы остаемся на крышах, им нас не поймать.

– Отлично, – сказала Диана. – Но давай уже двигаться. Нам еще топать через весь этот чертов город.

Они огляделись. Вокруг раскинулся Лондон – иной, верхний Лондон, Лондон крыш. (Если вы планируете путешествие по Лондону и не уступаете ловкостью Кэтрин и Диане, крыши послужат вам своего рода дорогами, по которым город можно пересечь из конца в конец). Кэтрин и Диана шли, а иногда ползли по крышам, балансировали на их гребнях, стараясь осторожно обходить каминные трубы. Там, где улицы были достаточно узкими, они перепрыгивали с крыши на крышу, держась направления на север. Порой им приходилось спускаться, чтобы пересечь широкие улицы, а перейти Гайд-парк вообще оказалось долгим и опасным предприятием. Тем временем вечерело. Деревья в парке отбрасывали на траву длинные тени, заходящее солнце сверкало на глади озера Серпантин, рисуя на воде золотую дорожку. Беглянки не видели своих преследователей и не чувствовали их запаха.

– Зачем они за нами охотятся? – спросила Диана. – Они же и так знают, где живет Мэри. Могли бы просто прийти туда и подождать.

– Они бы так и сделали, будь они хоть немного умнее, – ответила Кэтрин. – Но это же волколюди, у них в природе – охотиться и идти по следу. Они просто не могут нас не выслеживать.

Когда девушки перебежали Гайд-парк, им осталось преодолеть только улицы Мэрилебона. Диана, к чести ее будь сказано, лишь один раз потеряла направление. Но все равно огни дома 11 по Парк-Террейс они увидели уже в темноте.

Следил ли кто-нибудь за домом? Волколюдей поблизости не было видно, и, что еще важнее, Кэтрин не чувствовала их запаха. Так что девушки, положившись на удачу, перебежали улицу и позвонили в дверной звонок.

Дверь распахнулась в то же мгновение.

– Скорее, скорее заходите, – сказала с порога миссис Пул. – Бедняжка мисс Франкенштейн тут человека убила.

Глава XII История Кэтрин

Пожалуй, респектабельная гостиная доктора Джекилла еще никогда не представляла собой такого дикого зрелища. По крайней мере с тех пор, когда по дому рыскал неприятный мистер Хайд. В свете газовых ламп Кэтрин и Диана увидели четверых мужчин, склонившихся над телом пятого. Труп лежал на полу, на лицо его был накинут платок. Ковер сдвинули, так что тело лежало прямо на паркете перед камином. Понадобилось несколько секунд, чтобы рассмотреть, что двое из четверых мужчин – это Мэри и Беатриче, которые еще не успели снять мужскую одежду. Остальных двоих Кэтрин не знала, но догадалась, что это, должно быть, Холмс и Ватсон. В гостиной царил разгром, мебель валялась вверх ногами, портрет миссис Джекилл на стене покосился.

– Ох, как я рада, что вы пришли! – сказала Мэри. – Мы ужасно волновались. – И тут же, приглядевшись к ним, добавила: – Вы чудовищно перепачкались!

– Мы шли по крышам, – объяснила Кэтрин. – А что с Жюстиной? Где она?

– Наверху, мы положили ее в постель, – ответила Мэри. – Она ужасно расстроена. Мы добрались до дома без приключений, но оказалось, что за домом следят. Когда я открыла входную дверь, этот человек попытался ворваться внутрь. Мы хотели ему помешать – и вы видите результат! Я попробовала ударить его по голове зонтиком, Беатриче старалась отравить его дыханием, но спасла нас Жюстина. Она просто обхватила его руками за шею и… и задушила его, прямо здесь, в гостиной. Он был такой сильный! Выкрутил Беатриче руку – видите следы от его пальцев? Останутся большие темные синяки.

– Я в порядке, – заверила Беатриче. – За углом оказался Чарли – этот мальчик снова и снова доказывает, что он наш ангел-хранитель.

– Уличный бродяжка-хранитель, – скептически поправила Диана.

– Чарли услышал звуки борьбы – это ведь подходящее слово, верно? – и побежал звать на помощь мистера Холмса.

– Я очень рад, что поставил Чарли присмотреть за домом, – вставил Холмс. – Я с утра попросил его предупредить меня, если что-то пойдет не так. – Он повернулся к Кэтрин. – Вы, должно быть, мисс Моро. Этим утром мы слышали о ваших приключениях. Меня зовут Шерлок Холмс, а это мой помощник, доктор Ватсон.

– Вы уверены, что хотите продолжать участвовать в этом расследовании? – спросил Ватсон. – Вы, разумеется, очень отважные молодые дамы, но все же мне кажется, что вы подвергаете себя излишней опасности. Да еще и это… – он указал на труп перед камином. – Просто не знаю, что об этом и думать.

Кэтрин подошла к мертвецу и подняла платок, прикрывавший его лицо. Черты его казались удивительно несоразмерными: маленькие близко посаженные глазки, курносый плоский нос, почти полное отсутствие подбородка с несколькими торчащими жесткими щетинками.

– Я могу вам объяснить, что об этом следует думать, доктор Ватсон. Но сейчас мы с Дианой очень устали и голодны. Если нам дадут куда-нибудь сесть и что-нибудь съесть, думаю, я могла бы вам многое рассказать – хотя это только увеличит число секретов, в которых мы пытаемся разобраться. Но сначала я хочу видеть Жюстину.

– Дайте ей отдохнуть, – сказала миссис Пул. – Она в порядке, все, что ей сейчас нужно, – это тишина и покой. Когда она соберется с силами, она спустится к нам.

Кэтрин нахмурилась. Она вообще не любила, когда ей указывают, что делать, а кроме того, Жюстина была под ее ответственностью. Но ей пришлось согласиться, что миссис Пул, вероятно, права на этот раз. Кэтрин лучше прочих знала, что порой Жюстина просто нуждалась в покое и одиночестве.

– Диана! – тем временем ужаснулась Мэри. – Что у тебя с ногами?!

Все невольно взглянули на босые ноги Дианы. Они были настолько изодраны о камни мостовой, что оставляли на полу кровавые следы.

– Ну и что? – отмахнулась девочка. – Мне просто пришлось выбросить башмаки.

– Покажи ноги мне, – велела Беатриче. Она опустилась на корточки и исследовала кровоточащие стопы, не прикасаясь к ним, а потом настояла, чтобы Диана продемонстрировала ей подошвы. – Глубоких ран нет, только разрывы кожного покрова, но, к сожалению, во многих местах!

– Если вы позволите мне взглянуть, – начал было Ватсон.

– Ну уж нет, только не вы! – огрызнулась Диана. – Я помню, как вы мне пробовали лечить руку. Думала, вы ее подожжете.

– Алкоголь был необходим для дезинфекции раны, – оправдывался Ватсон, потеряв свой уверенный вид. – Уверяю вас, мисс Хайд, у меня и в мыслях не было вам повредить!

– Все в порядке, доктор Ватсон, – заверила его Беатриче. – Я могу позаботиться о ранах Дианы. Мой отец был врачом и прекрасно обучил меня своему искусству. Идем, Диана, я найду на кухне что-нибудь подходящее для припарок.

– Да делать вам всем нечего, – пожала плечами Диана. – Они же даже не болят.

Однако она все же последовала вниз по лестнице за Ходячей Отравой, как уже привыкла называть Беатриче. В конце концов, на кухне она все-таки была поближе к еде.

Миссис Пул: – И до чего же ужасно тогда было отмывать это кровавое пятно!

Элис: – Оно ведь не до конца отмылось. Ни щелок, ни карболка не помогли. Очень удачно, миссис Пул, что пятно прикрыто ковром, иначе нам пришлось бы многое объяснять гостям и посетителям!

Прошло не меньше часа, когда наконец все смогли снова собраться в гостиной, где на полу все еще лежал труп странного человека, и Кэтрин начала рассказывать историю, которая, возможно, давала ключ к появлению тут этого существа – и к прочим непонятным событиям. Но сперва под руководством миссис Пул Кэтрин и Диана должны были принять горячую ванну («Извольте привести себя в порядок, прежде чем будете садиться на чистую мебель!») и переодеться во что-то более подобающее «молодым дамам», как недавно назвал их доктор Ватсон. Мэри и Беатриче тоже переоделись, и Мэри задумалась, а хватит ли ей платьев на всех, если они продолжат вести подобный образ жизни. Если тенденция бросать по пути или рвать в клочья свою одежду укрепится в их обществе, всем им придется обучаться швейному делу! Наконец все присутствующие были приличествующим образом отмыты и одеты, и им подали ужин – холодное мясо и пудинг. («И предупреждаю вас, я не собираюсь накрывать на стол в одном помещении с мертвецом!») Жюстина пока еще не была готова спуститься к ним, так что миссис Пул отнесла ей ужин наверх. («И мне нет дела до того, насколько она расстроена, ей в любом случае необходимо подкрепиться!»)

Несмотря на то что миссис Пул пришла в ужас от подобного предложения, Холмс вместе с Ватсоном наскоро привели в порядок гостиную, так что ко времени, когда Мэри и остальные закончили ужинать, мебель там стояла на местах, а картины висели ровно. Единственное, что нарушало порядок, – это труп на полу, но ему ради приличия снова прикрыли платком уродливое лицо. Мэри, Диана и Кэтрин уселись на диван, Холмс и Ватсон заняли кресла. Беатриче, как обычно, устроилась на подоконнике, как можно дальше от остальных. А где же сядет Жюстина, если она решит спуститься к ним? Мэри вспомнила, как эта гостиная была меблирована раньше, когда их дом был жилищем уважаемого джентльмена, и невольно вздохнула. Единственный оставшийся ковер был старым и потертым. Мэри утешалась только мыслью, что мистер Холмс, скорее всего, ничего этого не замечает. Он бы обратил внимание на ковер, разве что будь тот ключом к разгадке тайны. А Беатриче в то же время думала: «Как удачно, что в этой гостиной не слишком много мебели! Почему англичане так любят перегружать мебелью свои дома? А стены в домах не должны быть цвета овсянки. Сюда подошел бы голубой цвет – голубой, как море в тихий день, или, может быть, желтый, как солнце…»

Беатриче: – Ну вот, теперь стены ровно таких цветов. А Жюстина добавила прекрасный цветочный орнамент.

Жюстина: – Это повествование так и будет развиваться? Перепрыгивать из головы Мэри в голову Дианы, потом Беатриче, потом еще кого-нибудь?

Кэтрин: – Я же говорила, это новый способ написания романов. И как я могу писать нашу общую историю, не показывая иногда, что думает та или другая из нас? Или вы хотите, чтобы это была история одной только Мэри?

Диана: – Ох, тогда бы она была скучной, как сточная вода в канаве.

Жюстина: – Нет, конечно, я не имела этого в виду. Просто в таком виде книга совсем… разнообразная. Как полотнище, сшитое из разных лоскутьев. Как чудовища, которых создавал мой отец.

Кэтрин: – Ну так и мы сами разнообразные. Я хочу рассказать нашу историю в стиле, который подойдет нам всем.

Жюстина: – Ты автор, тебе лучше знать.

Кэтрин: – Что-то в твоем голосе маловато уверенности!

Миссис Пул настояла на том, чтобы заварить чай.

– Думаю, никому из вас не повредит чашечка чая, – заявила она, ставя чайник на стол, чтобы Мэри могла налить каждому по чашке, а сама вернулась на кухню.

– Наливайте, если хотите, вам предстоит долгая история, – предупредила Кэтрин. – Боюсь, быстро мне всего не рассказать. И начать я собираюсь с урока анатомии.

Как раз в этот момент к ним присоединилась Жюстина – и стеснительно замерла на пороге. На ней было платье, когда-то принадлежавшее матери Мэри; оно мешком висело на ее хрупких плечах, но притом едва достигало лодыжек. Глаза Жюстины до сих пор были красноватыми.

– Ты в порядке? – спросила Кэтрин. – Экономка сказала, что тебе нужно много отдыхать. Иди сюда, садись на мое место.

– Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, – попросила Жюстина, но послушно заняла место Кэтрин на диване. А сама Кэтрин подошла к трупу на полу и склонилась над ним.

По одному тому, как Холмс подался вперед, ясно было, что ему очень интересно, кто такая Жюстина – женщина выше практически любого мужчины. Но он старательно сдерживался.

– Мисс Моро, продолжайте, прошу вас, – сказал он. Всякой истории свое время, похоже, подумал мистер Самообладание. Он хорошо умел ждать.

– Во-первых, – сказала Кэтрин, – это не человек. Жюстина, ты не убивала человека. Ты убила животное. Посмотрите на непропорциональность его тела, на его… – она сдернула платок с головы трупа, – на его шрамы, видите, вот они – здесь, здесь и здесь. Посмотрите на его лицо. Нос больше похож на рыло, глаза и уши слишком маленькие. Жюстина, ты убила свинью. А именно – дикого кабана, хирургическим путем трансформированного в человека.

– Это же невозможно, – возразил Ватсон.

– Маловероятно, но не невозможно, – парировал Холмс. – Вспомните об экспериментах доктора Моро.

– Но я думала, что он умер, – сказала Мэри. – Письмо, которое получил доктор Сьюард, то, которое мы нашли в его кабинете… в нем говорится, что доктор Моро скончался.

– Да, он мертв, – подтвердила Кэтрин. – Я это точно знаю, потому что самолично его убила.

Жюстина: – Какая же это была ужасная ночь! Я убила человека…

Кэтрин: – Ты убила свинью.

Жюстина: – Но, Мэри, он же был трансформирован в человека, у него был человеческий мозг. Разве это не означает, что его можно считать человеком, как и тебя, Кэтрин? И его смерть на моей совести…

Мэри: – Когда же наконец тебя отпустит? Ты должна научиться справляться со своим чувством вины. Это существо первым напало на Беатриче.

Диана: – Жюстина, слушай, а ты не поэтому не ешь мяса?

– Чтобы по-настоящему понять мою историю, – сказала Кэтрин, – вы должны осознать сущность экспериментов моего отца. – Она взглянула вниз, на мертвеца на полу, стиснув перед собой руки, как если бы готовилась к долгому рассказу. Мэри откинулась на спинку дивана. Она заметила, что Диана, сидевшая рядом с ней, снова задрала ноги и положила их на диванную подушку, чего миссис Пул настойчиво просила не делать. Беатриче придвинулась ближе на своем подоконнике. Ватсон налил себе еще одну чашку чая.

– Отец Беатриче был именно тем человеком, кто направил Общество алхимиков на путь биологической трансмутации. Он был последователем шевалье де Ламарка еще в те времена, когда над Ламарком насмехались за его эволюционные теории. Он верил в теорию эволюции задолго до того, как мистер Дарвин сделал себе имя на ее доказательстве. Я уверена, вы знакомы с теорией Ламарка, мистер Холмс.

– С теорией о передаче потомству физических и психических характеристик по наследству – конечно, знаком, – отозвался детектив. – От мужчины, работающего в шахтах, детям передастся мышечная сила. От философа – его аналитический ум.

– От мужчины – или от женщины, – поправила Беатриче. – Да, мой отец был ламаркистом. Он верил, что передача человеческому существу определенных качеств растений сможет благотворно отразиться на грядущих поколениях. Он мог сам направлять эволюцию, создавать лучших, более совершенных и сильных людей. Таким образом он создал и меня. И верил, что, если у меня будет ребенок, он унаследует мою способность питаться солнечным светом и органической материей, а также мои природные защитные механизмы – так он именовал мое ядовитое дыхание. Но мой отец был ботаником, а доктора Моро не интересовали растения – сфера его интересов охватывала различия между человеком и животным.

И снова Мэри почувствовала себя потерянной. Ее занятия с мисс Мюррей не включали в себя теорий Ламарка. Было ужасно неприятно осознавать, что Беатриче и Кэтрин, а иногда и Жюстина, говорят меж собой на незнакомом ей языке. И все, что ей оставалось, – это внимательно слушать и запоминать, хотя с самого начала ее расследование очень сильно продвинулось. Но ведь это именно она, Мэри, видела мертвую Молли Кин на мостовой Уайтчепела, это она вместе с мистером Холмсом допрашивала Ренфилда в лечебнице! Не стоит это забывать.

– Да, – тем временем ответила Кэтрин на слова Беатриче. – Моро интересовала разница между человеком и животным. – Рассказывая свою историю, она расхаживала туда-сюда по гостиной мимо трупа, останавливаясь и оборачиваясь к слушателям, когда ей хотелось подчеркнуть какой-то важный момент. – Что отличает человека от животного? Если можно, как он выяснил, трансформировать животных в людей, то наверняка можно и создать человека более совершенного, свободного от животного начала. Человека без плотских базовых желаний, без примитивных инстинктов. После того как его изгнали из Англии за жестокие эксперименты, он забрал из банка деньги, доставшиеся ему в наследство, и купил корабль. Загрузив трюмы всем, что могло понадобиться для выживания на острове в Южном море, он пустился в путь, прихватив с собой изгнанного из университета студента-медика по имени Джеймс Монтгомери. Джеймс при таких неблагоприятных обстоятельствах захотел стать его учеником. Наконец Моро нашел подходящий остров для своих целей – безлюдный и не обитаемый никакими ценными видами – и начал там свои эксперименты по трансформации животных в людей. В этой области он добился огромного успеха – или же успеха, достаточного, чтобы ввести в заблуждение взрослого наблюдателя, хотя самого его результаты никогда не удовлетворяли.

– Мне трудно поверить в подобное, – сказал Ватсон. – Разве возможно придать животному человеческий разум?

– Живое доказательство перед вами, – ответила Кэтрин и расстегнула воротник платья – одного из старых платьев Мэри, которое она давно не носила, потому что оно ей жало. Но Кэтрин была куда стройнее. Она раскрыла ворот, обнажая шею, и откинула голову, чтобы показать сеть шрамов, покрывавших основание шеи и подбородок. – Как по-вашему, я человек? Я сама не знаю. У меня есть человеческое имя – Кэтрин: мне дал его Монтгомери. В этом имени заключена шутка: Cat значит «кошка». Во мне живет кошка. – Следующим движением она закатала рукава до плеч – руки ее тоже украшал узор шрамов, тоненьких, но вполне различимых в свете ламп, как дорожная карта, прорисованная прямо по телу.

– Моро прожил на острове несколько лет. И вот корабль под руководством Монтгомери, который подвозил ему новых животных, подобрал человека, потерпевшего кораблекрушение. Его нашли на воде в шлюпке вместе с двумя мертвыми моряками. Его звали Эдвард Прендик, и по странному совпадению, какие порой случаются в нашем мире, он оказался ученым – биологом, учившимся у профессора Хаксли. Монтгомери подружился с ним к тому времени, как корабль достиг берегов острова моего отца, и пригласил Прендика посетить их обиталище. Одним из животных, которых Монтгомери привез для экспериментов, была молодая пума.

Здесь Кэтрин остановилась, налила себе чашку чая и щедро разбавила ее молоком.

– Это была ты, да? – спросила Диана. – Ты, Женщина-кошка?

Кэтрин отхлебнула чая.

– Да, я была той пумой. Когда корабль причалил, Монтгомери начал процесс по трансформации меня в человеческую женщину. Сперва хирургически, потом – когда мой мозг был достаточно подготовлен – путем гипноза и образования. Индоктринации. И в том же самом помещении, где я сидела в клетке в процессе трансформации, они с Прендиком пили чай и обсуждали свои научные цели и средства.

– Поверить не могу, – снова перебил Ватсон. – Даже не знаю, ненавидеть ли этого человека за жестокость или восхищаться его способностями…

– Они обсуждали науку, историю, политику. Моро много лет был единственным собеседником Монтгомери. Думаю, для того стало облегчением поговорить с кем-то, не зараженным общей меланхолией от постоянного пребывания среди зверолюдей. А я внимательно слушала их разговоры, по мере того как росла моя способность понимать человеческую речь, и в итоге я большему научилась от этих бесед, чем от дальнейших занятий с Моро. Например, я познакомилась с историей Общества Алхимиков. Моро пригласил Прендика присоединиться к ним и излагал ему устои и цели Общества, рассказывал про работу, которую на протяжении веков вели его члены.

Прендика все это несколько напугало, но больше увлекло. День за днем он слушал мои крики боли, потому что на начальной стадии трансформации Моро не использовал анестезии. Он говорил, что это усложнит процедуру, что боль – необходимая часть процесса. Прендик порой приходил понаблюдать за мной в клетке, за моим долгим и мучительным преображением в человека. Это он заметил первые проблески осознания и разума в моих глазах. И он был там в день, когда я совершила побег.

– Как тебе это удалось? – спросила Мэри. Что за странную историю ей сейчас приходилось выслушивать! Всего несколько дней назад она бы не поверила во что-то подобное… А впрочем, была ли эта история страннее, чем превращение ее отца в Хайда?

– К тому времени я почти полностью исцелилась. Сам Моро, который редко бывал удовлетворен результатами своих трудов, называл меня своим шедевром. Все его предыдущие попытки создать звероженщин были неудачными. До меня ему никогда не удавалось добиться такого аккуратного строения пальцев рук, контуров лица. Немногочисленные звероженщины нашего острова были несчастными уродливыми тварями. Но корабль, доставивший меня, привез и набор немецких хирургических инструментов. С их помощью – а также с помощью своего исключительного терпения и отточенной техники – мой отец и создал меня. Это заняло многие месяцы.

– Техника у него действительно отточенная, – заметил Холмс. – Я бы не смог на вид отличить вас от обычной человеческой женщины.

Кэтрин с негромким рычанием оскалила зубы. Моро, конечно, уменьшил их длину и остроту, но у Кэтрин по-прежнему оставались заметные клыки. Когда она держала губы сомкнутыми, их почти не было заметно – но сейчас стало очевидно, что их укус может быть смертелен.

Холмс улыбнулся.

– Извините, я думал сделать вам комплимент.

– Спасибо за комплимент, мистер Холмс, – отозвалась Кэтрин. – А я просто хотела вам показать, что не вполне являюсь человеком. Например, я за секунду могла бы перегрызть вам горло.

Холмс отвесил ей уважительный поклон.

Мэри: – Ты правда имела это в виду – или решила покрасоваться?

Кэтрин: – Даже если бы я не имела этого в виду, необходимо было внести ясность, не находишь?

– Моро хотел скорее приступить к моему обучению, чтобы сделать из меня совершенную англичанку. Из разговоров ученых я уже знала про остров и про остальных зверолюдей. Также я знала, что Монтгомери имеет власть над ними, потому что у него есть ружья, или громовые палки, как называли их зверолюди. На этой стадии меня уже не держали в клетке. Я была больше человеком, чем животным, и поэтому меня просто посадили на цепь. Однажды после полудня, когда Моро и Монтгомери оба наслаждались послеобеденным сном, я смогла вырвать из стены стальные скобы. А когда Моро пошел искать меня, окликая, как потерявшуюся кошку: «Кэтрин, сюда, ко мне, Кэтрин, где ты?» – я выскочила из укрытия и задушила его цепями, которые все еще свисали с наручников на моих запястьях. Монтгомери нашел меня стоящей над телом Моро, простертым на земле и смотревшим в небо невидящими глазами. На губах у меня была кровь. Может быть, во мне оставалось больше животного, чем я сама осознавала.

Мне было больно, я еще не до конца выздоровела. Монтгомери забрал меня обратно в дом. Ему следовало меня убить, но он не мог себя заставить это сделать. Он всегда симпатизировал зверолюдям. В конце концов, они были его единственной компанией на острове, кроме самого Моро. Так что он, вместо убийства, снял с меня кандалы и вылечил мои раны. А Прендик вплотную занялся моим образованием. Я уже достаточно знала английский, чтобы понимать их речь, но он научил меня также говорить с хорошим английским произношением, а еще читать и понимать прочитанное. В шкафу было всего несколько книг – Дарвин и эссе Хаксли. Пособия по хирургии казались мне скучными. Кроме того, в моем распоряжении были «Закат и падение Римской империи», несколько сборников поэзии – и книга ваших приключений, мистер Холмс. Так что, как видите, я знаю о вас довольно давно, хотя и явно отстаю от литературной жизни. Я-то думала, вы погибли в Рейхенбахском водопаде. А еще Прендик обучил меня основам латыни – тому, что он сам помнил со школьных времен.

Когда зверолюди обнаружили, что Моро мертв, они были на грани бунта. Монтгомери они никогда толком не боялись – и всегда страшно ненавидели своих хозяев. Прендик пытался их убедить, что Моро на самом деле жив, просто теперь пребывает в нетелесной форме – наблюдает за ними с неба. Свинолюди, которые разработали себе некое подобие религии, ему поверили. Остальные все еще боялись громовых палок. Монтгомери был куда менее осторожен. Он стал вести с ними торговлю, покупая овощи и фрукты с их примитивных сельских угодий, и даже порой допускал их в наше имение под предлогом «ярмарочных дней». В обмен на товары он давал им бисквиты и мясные консервы.

Они с Прендиком часто обсуждали, как бы выбраться с острова. У Моро была хорошая лодка, стоявшая на якоре в естественной гавани неподалеку от нашего дома. Но для управления лодкой нужна команда, а без Моро, который умел вселять в сердца зверолюдей ужас, никто из них не согласился бы взойти на борт. Они были созданы из сухопутных животных и ужасно боялись океана. Единственной альтернативой было дожидаться корабля, доставлявшего на остров продукты и прочее необходимое: он приходил раз в полгода. Но через полгода корабль не пришел. Прошло еще достаточно времени, а корабля все не было. Думаю, это и подкосило Монтгомери окончательно.

Итак, мы оказались заперты на острове без надежды его покинуть, в состоянии своего рода перемирия со зверолюдьми. Но однажды перемирие было нарушено. Это случилось в один из ярмарочных дней. Монтгомери тогда сильно напился. Мы с Прендиком об этом не знали, занятые очередным обсуждением способов выбраться с острова. Сможем ли мы управлять лодкой всего лишь втроем? Ведь Прендик высказал намерение забрать меня с собой в Англию. Он давно уже не воспринимал меня как звероженщину и говорил, что мое убийство Моро вполне можно оправдать. Он называл мои действия самообороной.

А тем временем за стенами дома, внутри ограды, Монтгомери играл в азартные игры со зверолюдьми. У них существовали простейшие игры на удачу, в том числе и кости: они бросали кубики с разным числом пятнышек на гранях на землю и считали общую сумму, и делали ставки на результаты. Монтгомери вступил с ними в игру, проиграл, а потом еще раз, и еще. Он поставил на кон бочку виски и проиграл ее целиком.

Той ночью мы с Прендиком проснулись от звука выстрелов. Стреляли за оградой, а это означало, что Монтгомери находится снаружи – и что он в опасности. Мы бросились ему на помощь, схватив ружья. Внизу, на пляже, мы увидели огонь и тени зверолюдей, танцевавших вокруг костра, – людей-волков и людей-обезьян, похожих на фигуры из кошмарного сна.

Монтгомери танцевал с ними вместе, порой стреляя из ружья в воздух. Он был совершенно пьян и так же звероподобен, как любой из них.

«Что это они жгут?» – спросила я, потому что на пляже совсем не было деревьев. «Лодку!» – вскричал Прендик, указывая на нашу гавань. Наша лодка теперь напоминала черный скелет, дочиста обклеванный птицами.

Мы побежали к гавани, желая их остановить, но было слишком поздно. Наша лодка, наш путь к спасению превратились в уголь и золу.

Монтгомери расхохотался при виде нас – и это был смех сумасшедшего. «Теперь нам никогда не выбраться! – кричал он. – Мы все вместе подохнем на этом богом забытом острове!»

Что нам оставалось делать? Мы развернулись, желая вернуться за ограду, и увидели, что дом наш тоже объят пламенем. Кто-то из зверолюдей отследил, что мы покинули стены и побежали на поиски Монтгомери, и поджег тростниковую крышу нашего жилища. Я хотела броситься туда, тушить пожар, но Прендик остановил меня. «Нет! – сказал он. – Вспомни о патронах!» Я сразу поняла, что он имел в виду. Силой взрыва нас швырнуло на землю.

Утро застало нас в отчаянном положении. Ни дома, ни запасов, ни оборудования, ни способа покинуть остров. На берегу чернели обгорелые останки нашей лодки и гнило тело Монтгомери, которого задушил кто-то из зверолюдей.

С того дня мы жили как дикари. Все, что хоть как-то могло пригодиться, мы с Прендиком стащили с пепелища дома в пещеру на берегу. Когда кончились пули к нашим ружьям, мы охотились так – вернее, это я охотилась, Прендик не умел этого делать без оружия. Но я сама была оружием. А зверолюди тем временем начали убивать друг друга. Или же, – спокойно добавила Кэтрин, – я убивала кого-то из них. К концу года, проведенного нами на острове, никого из них не осталось в живых. Да, конечно, мы их ели. А что еще можно есть на острове, где растут одни кокосы и по пляжу ползают крабы?

– Вы их… ели? – в ужасе переспросила Мэри. – Но как вы могли…

История заворожила ее, да и остальных тоже, судя по выражениям их лиц в свете газовых ламп. Холмс наклонился вперед, переплетя пальцы тем особым способом, который Мэри уже начала различать. Это означало, что он прокручивает в своем мозгу какую-то мысль, рассматривая ее под разными ракурсами. Даже Диана как-то притихла. Но все равно история оказалась настолько ужасной! Мэри даже не знала, что в ней перевешивает – сострадание к мучениям Кэтрин или ужас перед жестокостью Моро. Несчастные зверолюди, обреченные умирать на далеком острове…

Мэри: – Сказать по правде, главным моим чувством было любопытство. Как ему удалось все это сделать? Я имею в виду, создать тебя и прочих зверолюдей. Это ведь огромное научное достижение, хотя, конечно, с этической точки зрения оно неприемлемо.

Кэтрин: – Было бы куда проще писать от твоего лица, обладай ты нормальными человеческими эмоциями!

Мэри: – Я обладаю! Я чувствовала и ужас, и сострадание, правда-правда. Ну, немного. Но любопытство было тоже. А тебе бы не было любопытно?

Диана: – А я не чувствовала никакого такого ужаса или сострадания.

Кэтрин: – Вот уж не удивлена.

– А почему бы нам было не есть их? – отозвалась Кэтрин. – Потому что они – люди? Для меня они оставались обезьянами и волками. Будь я по-прежнему пумой, они были бы моими естественными врагами и добычей. А вот у Прендика начались проблемы, насколько я помню, не столько с желудком, сколько с головой. В один прекрасный день он собрал остатки корабельной древесины и сколотил из них кое-какой плот. Из обрывков своей одежды он соорудил парус и отплыл в открытое море. Я увидела его с холма над нашей пещерой – он был уже слишком далеко от берега, чтобы имело смысл плыть за ним следом, его нес в океан могучий прилив. С тех пор я больше никогда его не видела. Думаю, он погиб где-то в пучине вод.

– Нет, он не мог погибнуть, – возразила Мэри. – Помните фамилию, которая упоминалась в письме доктору Сьюарду? Я уверена, эта фамилия – Прендик. Дайте-ка мне проверить… Я сейчас вернусь.

В маленькой гостиной она открыла ящик стола матери и вытащила наружу портфель. Да, вот и нужное письмо. Она вытащила его из портфеля и вернулась с ним в гостиную. Там тем временем Жюстина что-то вполголоса обсуждала с Кэтрин, а Беатриче рассказывала о трансмутации внимательно слушавшему доктору Ватсону. Когда вошла Мэри, все мгновенно замолчали и повернулись к ней. У Кэтрин было очень странное выражение лица, которое Мэри никак не могла прочитать.

– Да, все верно, как я и думала. Слушайте: «Полагаю, вы планируете отправиться вместе с мистером Прендиком? Бедняга, я надеюсь, что еще придет день, когда он снова сможет в полной мере участвовать в научном сообществе. Не могу передать словами, как я скорблю об утрате Моро. Вы с Прендиком принадлежите к молодому поколению и не представляете, как много значит для нас, старых чудаков, как, возможно, вы нас между собой называете, возрождение нашего Société из забвения прошлого и его переориентация на биологические исследования, на материю самой жизни!» Наверняка это тот самый Прендик, как вы думаете?

Кэтрин приоткрыла было рот, а потом снова его закрыла. Как будто не могла продолжать.

Мэри: – Да, тем вечером я не вполне поняла причины твоей реакции. Я догадалась только позже, когда ты рассказала о ваших с ним… отношениях.

Кэтрин: – Отношениях! Как ты это вежливо обозначила. Я просто не хотела тогда объяснять все в присутствии Холмса и Ватсона. Да и не должна была. Это же моя история. Хочу – рассказываю, хочу – нет.

Мэри: – Конечно, ты была в своем праве, я же не пытаюсь это оспорить. Мне просто приятно, что позже ты все нам рассказала.

Кэтрин: – Прендик был там, когда я вырвала свои кандалы из стены. Он не остановил меня, просто стоял и смотрел, как я выбежала из комнаты и помчалась по нашей огороженной территории. Думаю, он чувствовал вину передо мной – за то, что ничего не пытался сделать за все эти месяцы, когда я визжала и корчилась от боли в своей клетке. Мне было нетрудно открыть ворота своими уже человеческими руками, а потом я исчезла в лесу, как пума, каковой я и была. Конечно, его не радовало, что я убила Моро. Но когда Моро умер, Эдвард и Джеймс соперничали из-за меня. Я была единственной женщиной на острове, единственной, кто выглядел человеком, а не животным, и Джеймс как наследник Моро претендовал на меня. Но я его отвергла. Может, по этой причине он так ужасно напился той ночью… Когда ты сказала мне, что Эдвард все еще жив, я сама не могла понять, что я чувствую по поводу этой новости, о чем думаю. Жюстина была единственной, кто знал эту часть моей истории. Единственной, кому я обо всем рассказала. Я до сих пор не знаю, он… любил меня или нет. Или я просто была ему удобна и он меня использовал.

Беатриче: – Я уверена, тут было нечто большее.

Кэтрин: – Ты уверена? А я вот не знаю. И думаю, что уже никогда не узнаю наверняка.

– Все в порядке, – сказала Жюстина. – Она просто не ожидала таких новостей.

– Да, я не ожидала, – наконец подала голос Кэтрин. – Не могу понять, как ему удалось выжить…

Она вспомнила, как смотрела вниз с вершины холма на ненадежный плот Прендика, уплывающий в открытый океан, пока он не потерялся в голубой дали черной точкой. А Кэтрин осталась на острове совершенно одна, и единственными живыми существами здесь были зверолюди. Больше всего ей тогда хотелось просто лечь на землю и умереть… а потом она приняла решение выжить. Еще не знала, как именно, но знала, что найдет способ.

А через неделю пришел корабль со снабжением. Оказалось, что предыдущего капитана уволили за жестокое обращение с матросами и наняли нового. В процессе всех этих изменений корабль пропустил плановую доставку на остров. Когда я увидела корабль, я сложила сигнальный костер из всего дерева, которое смогла найти, в том числе – из остатков досок, из которых Прендик связал свой плот. Это была последняя древесина от лодки Моро. Когда меня заметили с корабля, причалили и приняли меня на борт, я назвалась капитану англичанкой, спасшейся с судна, потерпевшего крушение у этих берегов. Я объявила, что ничего не знаю ни о докторе Моро, ни о его хозяйстве и что остров я застала уже совершенно пустым и необитаемым. Я притворилась, что утратила память и помню только, что я из Лондона. Так как я говорила на хорошем английском, выдававшем во мне женщину из приличного общества, – такому выговору научил меня Прендик, – мне легко поверили. Решили, что свою странную одежду я, наверное, взяла с трупа кого-то из моряков, а темный цвет кожи обосновали долгим ожиданием на побережье, под палящим солнцем. Ну а шрамы объяснялись кораблекрушением.

Капитан взял меня с собой и привез сперва в порт Кальяо, а потом и в столицу Перу, где ему нужно было выгрузить багаж. Там, в Лиме, я какое-то время играла среди английского населения роль cause célèbre – еще бы, англичанка, которая сумела выжить на необитаемом острове! Мне предоставили удобные апартаменты в доме английского предпринимателя, который приехал в Перу по торговым делам по окончании недавней войны. А еще меня приглашали на балы и званые вечера. Можете представить, каково мне было впервые столкнуться с необходимостью одеться в женскую одежду! На острове – а потом и на борту корабля – я носила то, что попадалось под руку, а попадалась мне исключительно мужская одежда. А в Перу в первый раз в жизни мне выдали сорочку, и корсет, и нижнюю юбку. Я сперва представить не могла, что с этими тряпками нужно делать. К счастью, мне помогла одеться горничная – иначе, уверяю вас, я бы в жизни не разобралась в назначении всех этих пуговок и оборок!

Для меня объявили подписку и собрали достаточно денег, чтобы оплатить мне дорогу до Лондона. Мой покровитель-промышленник, сэр Джеффри Тиббетт, как раз собирался вернуться в Англию и предложил мне свое покровительство, в том числе и на время пути. Он говорил, что по прибытии я смогу остановиться у него в доме, вместе с его семьей, и с помощью гипнотизера постепенно восстановлю память о собственном семействе и родном доме. До сих пор не знаю, что бы смог извлечь из моих воспоминаний гипнотизер! После долгого морского путешествия, которое мы с сэром Джеффри скрашивали бесконечными играми в криббидж и триктрак, я несколько месяцев прожила в особняке Тиббиттов в Мейфэйре. Они считали, что я постепенно восстанавливаюсь от потрясений. Я же старалась разузнать как можно больше об Англии, посещала публичные лекции, читала романы, стихи и сборники рассказов.

Сэр Джеффри привязался ко мне. Он утверждал, что, если мне не удастся разыскать свою семью, он желает удочерить меня. Но его жена вовсе не была мне рада. Это была остроносая женщина со спиной прямой, как доска, и главной амбицией ее жизни было проникнуть в местные сливки общества. Странная девушка с необитаемого острова в Южном море никак не способствовала осуществлению ее жизненных планов.

Невзлюбила меня и ее комнатная собачка. Это был всего лишь пекинес, к тому же ужасно перекормленный, так что напоминал фигурой диванный валик; но все равно это существо оставалось собакой. И отлично чувствовало, что я на самом деле кошка. Однажды я сидела в гостиной и читала, а пекинес никак не хотел оставить меня в покое. Все рычал на меня и пытался кусать за пальцы ног. Наконец он меня совершенно доконал, я больше не могла это выносить. Леди Тиббетт услышала его визг и вбежала в комнату как раз вовремя, чтобы увидеть трупик собачки, свисавший у меня изо рта. Так закончился мой последний день в доме Тиббеттов.

Какое-то время я прожила на улицах, добывала еду как умела. На самом деле в Лондоне не так уж плохо с охотой, по крайней мере для кошки. Но в один прекрасный день я увидела на стене объявление о прибытии «Волшебного цирка чудес Лоренцо», который давал представления в Бэттерси-парке. Я явилась к Лоренцо, директору этого заведения, и предложила свои услуги в качестве артистки. «Зачем бы вы мне могли пригодиться? – сперва удивился он. – У меня уже есть Саша, мальчик-собака». «Зато у вас нет женщины-кошки, – возразила я и немного порычала и помурлыкала для него. Услышав это, он меня нанял в ту же секунду. Большую часть года мы совершали туры по стране, давая представления в провинции, но каждое лето непременно приезжали в Лондон, на Южный берег, чтобы провести там не меньше месяца. Именно там вы меня и обнаружили…

– Тебя и Жюстину, – добавила Мэри. – Она уже работала в цирке, когда ты присоединилась к труппе?

– Нет. Это я и привела ее в цирк, – Кэтрин бросила взгляд на Жюстину. – Но свою историю она расскажет вам сама…

Однако Жюстина не собиралась ничего рассказывать. Она откинулась на спинку дивана и выглядела еще бледнее, чем раньше. Она напомнила Мэри белую лилию… сразу после того, как на нее дохнула Беатриче.

– Вы что, забыли? – спросила Жюстина слабым голосом. – Тут на полу лежит мертвый человек.

– Мертвая свинья, – поправила ее Кэтрин. – Хотя я представить не могу, кто бы мог создавать зверолюдей тут, в Лондоне? Кому известны методы доктора Моро? Разве что… – Она на миг замялась – но явно не хотела продолжать. Интересно, что она собиралась сказать и передумала, заинтересовалась Мэри. Но Кэтрин переключила свое внимание на свиночеловека. – Нужно поскорее от него избавиться.

– Может быть, просто позвать полицию и попросить забрать тело? – спросила Мэри. – В конце концов, мы действовали в целях самообороны.

– Тогда придется объяснять, каким образом Жюстине удалось его задушить. То есть объяснять слишком многое о Жюстине… и обо всех нас.

– Соглашусь с мисс Моро, – сказал Холмс. – Это не дело полиции. Я предлагаю отнести труп в парк, по пути перепачкав его одежду, и положить рядом с ним его шляпу. Когда полиция его обнаружит, покойника непременно примут за нищего. И не обратят особого внимания на смерть еще одного лондонского попрошайки.

– Пф! – фыркнула Диана. – А из вас, мистер, получился бы отличный преступник.

– Да, меня порой это тоже заботит, – согласился с ней Ватсон. – Холмс, давайте мы с вами займемся выносом тела?

– Я могу вынести тело, – предложила Жюстина. – Это будет мое покаяние.

– Покаяние! – хмыкнула Кэтрин. – Что за дурацкая идея!

Но переубедить Жюстину было невозможно. И хотя Холмс и Ватсон шли рядом с ней, она в одиночку унесла труп свиночеловека в Риджентс-парк.

Мэри шла следом, отчасти из чувства долга – в конце концов, свиночеловека убили в ее собственной гостиной, – а отчасти чтобы убедиться, что его точно положат в достаточном отдалении от дома 11 по Парк-Террейс и никто не сможет связать этого покойника с резиденцией семейства Джекилл.

«Может быть, у меня тоже развивается преступное мышление? Как у Хайда? – невольно задумалась она. – Или… как у мистера Холмса?» Последняя версия казалась куда более утешительной.

Когда наконец труп свиночеловека унесли достаточно далеко, за розовые клумбы, Холмс и Ватсон как следует поваляли его по влажной земле. А потом усадили покойника под дерево в центре парка, неподалеку от пруда, где можно было ожидать встретить нищего, уснувшего прямо на клумбе прохладной, но вовсе не ледяной весенней ночью. Когда они возвращались домой – впереди Жюстина и Ватсон, а Холмс и Мэри позади, – детектив сказал ей:

– Ваша тайна открывается нам быстрее, чем я мог ожидать, мисс Джекилл. И вдобавок к удовольствию от удачного хода расследования я испытываю… хм… удовольствие иного рода – радость от контакта с другим острым и логическим умом. Это всегда чрезвычайно приятно. – Он замолчал и какое-то время шагал в тишине. Сказал ли он все, что имел в виду, до последнего слова?

Но впереди уже показался дом 11 по Парк-Террейс.

– Я слушаю вас, мистер Холмс, – сказала Мэри.

– Так что я собирался сказать… А, верно. Мисс Джекилл, мы с Ватсоном в любом случае собирались посетить вас этим вечером, чтобы сообщить о важном факте, который мы обнаружили в процессе исследования. Четверо из убитых девушек, каждая в свое время, состояли в приюте Общества Магдалины.

Мэри была уверена, что сначала, пока они шли по темному парку, детектив собирался сказать нечто совсем другое. Но…

– Жюстина! Ты в порядке? Ты ужасно выглядишь, – воскликнула Кэтрин, ожидавшая их в прихожей. За ее спиной маячили Диана и Беатриче. Жюстина покачнулась, схватилась за дверной косяк – и упала прямо на пороге.

– Боже мой, – сказала Мэри, бросилась вперед и склонилась над Жюстиной. – Думаю, это обычный обморок. Диана, беги к миссис Пул, пусть она принесет свою sal volatile. Обязательно нужно привести Жюстину в чувство прямо здесь, не думаю, что нам хватит сил отнести ее наверх.

– А чего сразу я? – огрызнулась Диана.

– Потому что ты сейчас ближе всех к задней лестнице – и потому что Кэтрин мне нужна здесь, возле больной, – ответила Мэри. – Ступай, быстро!

– Приподнимите ей голову, – сказала Беатриче. – Это обеспечит снабжение легких воздухом. Можешь это сделать, Кэтрин? К сожалению, я сама не могу к ней прикасаться!

– Позвольте мне, – предложил Ватсон. Он опустился на колени рядом с Жюстиной, послушал ее дыхание и проверил пульс. – Да, ваша подруга потеряла сознание, но угрозы ее жизни нет. Похоже, она просто переволновалась. Я бы прописал ей достаточную дозу хорошего сна.

Вскоре вернулась Диана, таща за собой полуобморочную миссис Пул с бутылкой нюхательной соли. Доктор поводил флаконом под носом Жюстины – и она наконец застонала и открыла глаза.

– Не стоило ей спускаться, – сказала миссис Пул. – Давайте, милая моя, вставайте. Пойдем обратно в кроватку.

– Мистер Холмс, так о чем вы говорили сразу перед тем, как Жюстина упала в обморок? – спросила Мэри. На краткий миг она захотела помочь остальным отвести Жюстину наверх – но ведь Холмс сказал что-то важное, об убитых девушках…

– Сейчас это не имеет особого значения, – ответил детектив с улыбкой. – Позаботьтесь о своей подруге. А завтра мы вернемся и как следует все обговорим.

– Да, вы правы, – огорченно отозвалась Мэри. Кэтрин тем временем уже уводила Жюстину, поддерживая ее под локоть, а Мэри и впрямь нужно было подхватить ее с другой стороны, коль скоро Диана была слишком низкорослой, а миссис Пул – слишком пожилой и недостаточно сильной, чтобы выдержать вес великанши. А Беатриче, разумеется, – слишком ядовитой. Да, в самом деле, жизнь Мэри на настоящий момент нельзя было назвать скучной и обыденной…

Глава XIII Возвращение в лечебницу

Мэри: – На мгновение представьте себе проблемы, связанные с размещением внезапно появившихся в вашем доме четырех девушек. Вернее, трех молодых женщин и одной девочки-подростка. В понедельник утром у меня было на банковском счету двенадцать фунтов, пять шиллингов и три пенса, а людей, которых нужно на эти деньги кормить и одевать, – всего двое, я сама и миссис Пул. Когда я перевела деньги со счета Дианы, сумма увеличилась до тридцати пяти фунтов, пяти шиллингов и трех пенсов, а число людей увеличилось до трех. На эту сумму можно питаться и одеваться втроем в течение года! Утром пятницы у нас стало уже сорок два фунта и ровно двенадцать шиллингов. Беатриче попала в дом без гроша и без вещей, кроме одежды, в которой она совершила побег, но Кэтрин и Жюстина принесли свои сбережения, которые хранили завязанными в старом чулке. Я считаю, хранить таким образом деньги ужасно безответственно! Семь фунтов, шесть шиллингов и девять пенсов – это солидная сумма, которую следует поместить в банк.

Кэтрин: – И как, по-твоему, мы могли хранить деньги в банке, если наш цирк постоянно разъезжал по стране? Он так и назывался – странствующий, если ты помнишь.

Мэри: – К тому же цирк еще был должен им обеим выручку за последние две недели. Но мы не были уверены, что ее удастся получить от Лоренцо, – Кэтрин и Жюстина ведь просто исчезли, официально не поставив никого в известность. И теперь на наши совместные накопления нам предстояло питаться вшестером. Вернее, впятером – потому что Беатриче практически ничего не ела. Похоже, она питалась солнечным светом, настоем трав и порой – случайными насекомыми. Но вот Кэтрин, как выяснилось, ела только мясо, а Жюстина, напротив, мяса в рот не брала, а Диана ела все подряд, и притом в огромных количествах. Разместив Диану, я должна была подумать, куда положить Кэтрин и Жюстину. Причем Жюстине требовалась кровать в семь футов длиной, иначе ей пришлось бы спать скрючившись. Диана теперь жила в моей старой детской. Кэтрин я определила в бывшую матушкину комнату, а Жюстину – в спальню, когда-то принадлежавшую моему отцу. Если положить на кровать достаточно подушек, чтобы Жюстина спала полулежа, она практически целиком на ней умещалась. Комната гувернантки, которую раньше занимала сиделка Адамс, все еще пустовала. Но больше свободных спален у меня не было. Если создания Общества Алхимиков продолжили бы сыпаться в мой дом как из рога изобилия, пришлось бы размещать их в комнатах для прислуги на третьем этаже. Миссис Пул занимала свои апартаменты, раньше принадлежавшие дворецкому – ее покойному отцу – и его супруге. Беатриче, конечно, осталась жить в лаборатории моего отца. За день до описанных событий я уже лишилась трех платьев и пары башмаков. А тем утром мне понадобилось найти достаточно одежды для нас всех. Меня не без оснований волновал вопрос, на какие средства мы все будем питаться, и одеваться, и вести домашнее хозяйство. Кэтрин хочет писать только о наших приключениях, опуская все эти бытовые детали. «Это же не энциклопедия по домоводству», – то и дело повторяет она. А интересный был бы проект – написать книгу по домоводству для чудовищ!

Миссис Пул: – И очень полезная, смею заметить, оказалась бы книга по нынешним временам! Каково, например, мне было готовить суп для Жюстины, отказавшейся даже от мясного бульона? Я о таких рецептах слыхом не слыхивала!

Следующим утром Жюстина проснулась совсем больной и разбитой, с сильным жаром.

– Ей следует оставаться в постели, – сказала миссис Пул. – Остальные могут и дальше слоняться по городу, если хотят, но мисс Жюстине необходим покой, а если ей его не предоставить, она вконец разболеется.

– Я бы не стала называть словом «слоняться» побег от волколюдей, миссис Пул, – заметила Кэтрин. – Мы спасали свою жизнь, вы вроде бы знаете.

– А яйца еще есть? – спросила Диана.

– Нет, готовых больше нет, так что тебе придется довольствоваться тостом с вареньем. У тебя желудок – просто бездонная яма! Посмотри хоть на мисс Беатриче, разве она то и дело просит добавки?

– Да она вообще ничего не просит, потому что ничего не ест, – буркнула Диана.

– Что до вашего намерения слоняться по городу, которое, я уверена, вы все имеете – вместо того, чтобы оставаться дома, как следовало бы. Дома у нас дел более чем достаточно. Вам всем нужны платья, так что нужно хорошенько заняться шитьем…

– Шитьем! – содрогнулась Кэтрин с отвращением в голосе.

– Но перед нами лежит нераскрытая тайна, – сказала Мэри. За завтраком они уже обсудили эту тайну в деталях – начиная со встречи Мэри с мистером Гестом и продолжив убийством Молли Кин и побегом Беатриче, а дальше обменялись крупицами информации об Обществе Алхимиков, которыми обладали они все. Кэтрин слушала с живейшим интересом.

– И эту тайну вам следовало бы оставить мистеру Холмсу и полиции, в конце концов, мы им платим за подобные веши, – миссис Пул выговорила «подобные вещи» тоном, который подошел бы для описания дохлой крысы.

– Пойду проверю, как там Жюстина, – сказала Беатриче. – Пока миссис Пул не позвала меня вниз завтракать, я отметила у больной жар, и, похоже, она не понимала, где находится. Она металась по подушке и то и дело звала своего отца. Думаю, потрясение для нее было слишком сильным.

– Мне пойти с тобой? – спросила Кэтрин.

– Не стоит, лучше спокойно поешь, – отозвалась Беатриче. – К тому же ты провела без сна большую часть ночи, тебе самой нужен отдых.

Беатриче выплыла из комнаты, как прекрасный призрак. Диана тем временем запихала в рот остатки тоста. И тут прозвонил дверной звонок. Через минуту миссис Пул уже ввела в маленькую гостиную Холмса и Ватсона.

– Сожалею, что помешал вам завтракать, мисс Джекилл и прочие дамы, – с легким поклоном сказал Ватсон.

– Да-да, – подтвердил Холмс без тени сожаления. – Можем мы сразу перейти к делу? Есть несколько линий расследования, которыми я бы хотел сегодня заняться, но сначала решил посоветоваться со всеми вами. Этим утром мы встречались с Лестрейдом.

– Хотите чаю, доктор Ватсон? – спросила Мэри. – Миссис Пул только что принесла полный чайник.

– Благодарю, – сказал Ватсон. – А еще я хотел бы навестить мою пациентку.

– Беатриче только что пошла к ней, – сказала Мэри, наливая чай в пустую чашку, которую изначально подали для Беатриче. – Но сначала выпейте это. Я отлично знаю, что такое расследование. Если вы уже успели побывать у Лестрейда, скорее всего, у вас не было времени позавтракать. Мистер Холмс, а вам чаю налить?

Но Холмса чай явно не интересовал. Он нетерпеливо присел на край стула и сказал:

– Обморок мисс Франкенштейн прошлой ночью помешал нам рассказать о том, как прошел опрос родных и друзей убитых женщин – по крайней мере четырех из них, поскольку Полина Делакруа прибыла в Лондон совсем недавно и не успела обзавестись знакомствами. Она была горничной французской дамы, жившей на Сент-Джеймс-Плейс. Хозяйка уволила ее без рекомендаций, и Полине пришлось зарабатывать на жизнь на улицах. В Англии у нее не имелось никакой родни, а друзей завести у нее не было времени. Все немногое, что нам о ней известно, мы знаем от хозяйки пансиона, где она снимала комнату. Но о четырех других девушках, включая последнюю жертву, Сюзанну Мур, мы знаем куда больше. Все они в свое время были обитательницами приюта Общества Магдалины. Некоторые продержались там всего на пару дней, а первая жертва – Салли Хэйвард – прожила в приюте даже несколько месяцев.

– Все четверо? Это слишком много, чтобы быть совпадением, – сказала Мэри. – Диана, ты не помнишь, в Обществе Магдалины при тебе не упоминали эти имена? Сюзанна, Салли, еще Анна Петтинджил, насколько я помню, и, конечно же, Молли Кин.

– Да я никогда не запоминала их имен, – Диана положила себе в чай еще пару полных ложек сахара и залпом выпила полчашки. – Все они были одинаковые. Но я всегда подозревала, что в этом чертовом приюте творится что-то не то! Я даже готова туда вернуться и поискать ключ к загадке.

– Нет, ты не можешь, – покачала головой Мэри. – Они тебя слишком хорошо знают. Нам нужен кто-то совсем новый, женщина, которая могла бы проникнуть внутрь, не вызывая подозрений, и как следует все обыскать. Наша переодетая шпионка.

– Я пойду, – вызвалась Кэтрин. – Они меня никогда не видели, а я за время, которое прожила на улице, встречала достаточно проституток, чтобы суметь притвориться одной из них. Но мне понадобится Диана – нет, не для того, чтоб меня сопровождать! – На этих словах Диана, которая было напряглась, снова сгорбилась на стуле и нахмурилась. – Диана мне нужна в качестве внешнего контакта. Ты ведь знаешь там все ходы-выходы, верно? И все способы забраться внутрь и выбраться оттуда. Думаю, что там есть стена – такие места всегда окружены стенами. И кабинет директрисы – где он находится? Мне нужно знать, где искать…

– Подождите секунду, – прервал ее Ватсон. Он стоял, прислонившись к стене, вместо того, чтобы занять последний свободный стул у стола миссис Джекилл. – Мы не предполагали, что вы, юные леди, будете участвовать в этом расследовании. Я знаю, вы все отважны, но это слишком опасно. Только вчера вы подверглись нападению. Пусть с преступниками разбирается полиция, или хотя бы предоставьте это нам с Холмсом!

– Но вам с Холмсом не удастся проникнуть за стены приюта, – возразила Мэри. – В Общество Магдалины не допускают мужчин, а к тому времени, как полиции удастся найти способ туда попасть законным путем, директриса уничтожит все доказательства против нее. Все, что могло бы ее связывать с этими несчастными жертвами. Если, конечно, за ней действительно есть вина. Я думаю, вчера мы неплохо показали, что способны о себе позаботиться.

Ей вспомнилось мрачное лицо миссис Рэймонд. Неужели эта угрюмая женщина и правда связана с убийствами, а то и с самим Обществом алхимиков?

– В ее словах есть резон, Ватсон, – с улыбкой заметил Холмс. – И, должен признать, я с самого начала надеялся, что мисс Джекилл предложит какой-либо действенный способ изнутри исследовать заведение, куда нам с вами хода нет. Однако я понимаю ваши опасения. Поэтому советую вам самолично проводить на место мисс Моро и мисс Хайд и послужить их защитником. Хотя, боюсь, вам придется ждать их за воротами.

– Не очень-то это им поможет, – сказал Ватсон, нервно допивая чай. – Ладно, сейчас я собираюсь осмотреть мисс Франкенштейн. Вы говорили, что к ней уже поднялась мисс Раппаччини?

– Именно так, – сказала Мэри, чувствуя себя позабавленной. Неужели всех мужчин так же легко читать – как раскрытую книгу? Нет, все-таки не всех. Мистер Холмс составлял исключение – он, похоже, совсем не обращал внимания на женщин. Вернее, не обращал на них внимания как на женщин и воспринимал их как мужчин в юбках, расценивая их только с точки зрения полезности для расследования.

Ватсон кивнул, поставил чашку на столик и вышел из комнаты – чуть быстрее, чем позволяли правила вежливости.

– А как насчет меня, мистер Холмс? – спросила Мэри. – Есть еще одна линия расследования, которой я бы хотела заняться.

Раз уж дело зашло о расследованиях – она хотела оказаться в самой гуще событий.

– И что за линия, мисс Джекилл?

– Я бы хотела еще раз посетить Перфлит. Когда Ренфилда арестовали и он увидел Диану, он узнал ее. Не знаю, запомнили ли вы, но он просил девочку передать ее отцу, что он сделал, что сказано… что бы это ни было. Может ли быть, что этот человек встречался с Хайдом? Что он имел с ним какие-то сношения? К тому же доктор Бэлфур обронил о Ренфилде пару слов, на которые я сперва не обратила внимания и вспомнила их только погодя: он сказал, что сожалеет, что такой почтенный ученый впал в безумие. Я бы хотела узнать, какой именно наукой занимался Ренфилд и что свело его с ума.

– Я вижу, куда вы клоните, мисс Джекилл, – кивнул Холмс. – Вы ищете связь между Ренфилдом и Société des Alchimistes. Не знаю, сможет ли доктор Бэлфур просветить вас на эту тему, но что-то о прошлом Ренфилда он знать наверняка должен. Я как раз планировал свой следующий визит в Перфлит. Погода отлично подходит для загородной поездки.

– И я поеду с вами обоими, – вмешалась миссис Пул, которая как раз внесла поднос со свежими тостами и маслом. – Мисс Джекилл с Парк-Террейс не поедет ни в какой Перфлит наедине с джентльменом, мистер Холмс. Даже с таким знаменитым джентльменом, как вы.

– Миссис Пул, но это же смешно, – сказала Мэри. – На дворе 1890-е годы! Мужчины и женщины регулярно ездят вместе по железной дороге, сидят в одних и тех же купе. И никто не вздумает за это обвинить их в неблагопристойности.

– Мужчины и женщины – может быть, но не леди и джентльмены, – стояла на своем миссис Пул.

Холмс рассмеялся.

– Что же, я буду рад вашей компании, миссис Пул. Из вас получится прекрасная дуэнья.

Дуэнья! Что за жуткое слово. На миг Мэри почти что разозлилась на миссис Пул, но потом напомнила себе, что ест завтрак, приготовленный миссис Пул, в доме, приведенном миссис Пул в порядок. Она столь многим была обязана экономке… Но все же поездка в компании дуэньи… Да еще и мистер Холмс не думал перестать улыбаться, как будто смешно пошутил.

– А мне чем заняться? – спросила Беатриче, стоявшая в дверях. Она так тихо вошла, что никто и не заметил. – У Жюстины сейчас доктор Ватсон. Слава богу, она наконец смогла заснуть. Доктор говорит, что опасности ее жизни нет, хотя на несколько дней, пока не пройдет лихорадка, она нуждается в абсолютном покое. Он также упомянул о ваших планах. Если вы все собираетесь сегодня уйти из дома, и даже миссис Пул будет сопровождать Мэри в Перфлит, думаю, мне было бы лучше остаться здесь. За Жюстиной нужно приглядывать, к тому же я еще слишком ядовита. Мне не стоит лишний раз появляться на публике, пока уровень моего яда не снизится до… так сказать, нормы. К счастью, мое дыхание не может повредить Жюстине. Даже в ослабленном состоянии она остается крепче любой обычной женщины. Мое касание могло бы обжечь ее кожу, но я надену перчатки.

– Значит, сегодня мы будем работать тремя командами, – подытожил Холмс. – Мисс Моро, мисс Хайд и Ватсон отправляются в Уайтчепел; мисс Джекилл и миссис Пул сопровождают меня в Перфлит; а вы, мисс Раппаччини, остаетесь здесь с мисс Франкенштейн.

– Кэтрин нужно переодеться, замаскироваться, – сказала Мэри. – Она не может в таком виде отправиться в Общество Магдалины. Чтобы ее там приняли, нужно выглядеть как… как падшая женщина.

Все взгляды устремились на Кэтрин. Этим утром она была одета в одно из домашних платьев Мэри, коричневое, клетчатое, с отложным воротником. Волосы она затянула в пучок у основания шеи и в таком виде, если не принимать во внимание желтые глаза, больше походила на школьную учительницу, чем на падшую женщину.

– Не, в таком наряде бесполезно являться к Мамаше Рэймонд, – сказала Диана. – Тебе надо одеться, ну, шикарно, с оборками и кружевами, но при этом достаточно дешево. А еще обязательно нужно накраситься.

Оборки и кружева – наряд, подходящий для уличной женщины! Откуда было Мэри взять что-то подобное? Пожалуй, у нее не было идей, кроме одной.

– Давай поднимемся в комнату моей матери, – предложила она. – Думаю, я могу что-то для тебя присмотреть.

Кэтрин и Диана поднялись за ней по ступенькам, а Холмс и Ватсон остались ждать их внизу – под заверения миссис Пул, что девушки вот-вот вернутся. Однако на самом деле поиски наряда заняли немало времени.

Наконец Мэри нашла в гардеробе миссис Джекилл «чайное» платье для полуофициальных приемов – нарядное, но довольно старое, уже лет десять как вышедшее из моды. Это был единственный предмет одежды, который Мэри могла предложить в качестве «шикарного».

– Оно мне не совсем по размеру, – сказала Кэтрин. – Но я скажу, что мне его отдала прежняя хозяйка перед тем, как меня уволить и выбросить на улицу, зарабатывать на жизнь своим телом, как случилось с Полиной Делакруа. Вот и подходящая история для миссис Рэймонд.

– Теперь остается накрасить лицо и сделать прическу, – сказала Диана.

– Я не знаю, где покупают краски для лица… Может быть, в театральных магазинах? – Мэри начинала сердиться. За кого они ее, в конце концов, принимают? За хозяйку торговых рядов?

– Нет, накрасить должен кто-нибудь, кто умеет это делать. Кто-то вроде Кейт Кареглазки.

– Кейт – это подруга Молли Кин? – спросила Кэтрин. Она повернулась к зеркалу и внимательно изучила себя со всех сторон. На миг Мэри ощутила укол вины – в конце концов, это ведь было платье ее матери, пусть даже та и не носила его много лет. Но ведь матушке было бы важно открыть тайну Общества Алхимиков, разве не так? Иначе зачем бы ей было передавать дочери портфель с документами. Мэри была уверена, что эта информация предназначалась для нее.

– Да, та самая Кейт. Думаю, вам стоит просто отправиться в «Три колокола» и там ее найти.

– Ха! Видишь, и мне иногда приходят ценные идеи, – воскликнула Диана.

– Да, идея была неплохой, – признала Мэри. – Но скажи, тебе действительно необходимо отправляться в город в таком виде? Кэтрин требуется маскировка, но тебе-то нет.

Пока Мэри искала подходящее платье, а потом помогала Кэтрин его надеть, Диана успела переодеться в свой мальчишечий наряд. Мэри не могла отделаться от желания видеть свою сестру одетой более, гм, благопристойно.

– Кэтрин сказала, что может понадобиться лазать через стены, а в штанах лазать куда удобнее, – Диана засунула руки в карманы брюк. Было совершенно ясно, что переодеваться она не собирается.

Диана: – Благопристойно, черт подери! С какой радости кому-то может захотеться без нужды напялить на себя женские тряпки? Когда бегаешь по городу в виде мальчишки, люди тебя не замечают, не задают идиотских вопросов: «Что ты тут делаешь одна, моя милочка?» и прочее дерьмо.

Мэри: – Кэт, отредактируй, пожалуйста, непристойные выражения.

Кэтрин: – Думаю, «черт подери» и «дерьмо» звучат вполне пристойно в таком контексте. К тому же я согласна с Дианой.

Мэри в раздраженном настроении сидела в купе поезда, державшего путь на Перфлит. Ей хотелось обсуждать с мистером Холмсом ход расследования, а он вместо того углубился в обсуждение тонкостей домашнего хозяйства с миссис Пул! Вовсю выспрашивал ее, как выводятся при стирке разные типы пятен, каковы расписания появления в разных районах уличных торговцев, что именно они продают… Казалось, он полностью поглощен беседой.

– Никогда не знаешь, что может понадобиться при расследовании, – объяснил он. – Самая тривиальная информация может оказаться ключевой для раскрытия дела. Я сам, миссис Пул, написал монографию о различных видах почвы в районах Лондона. Вы, например, знали, что в Спиталфилдсе почва разительно отличается от той, что в Шордитче?

– Неужели, сэр? Я и подумать не могла! – воскликнула миссис Пул – и получила вдобавок лекцию о разных типах сигаретного пепла, которая, похоже, ее не менее восхитила.

Лечебница для умалишенных ничуть не изменилась со времени их последнего визита – Мэри узнала ее кирпичные стены и кованые ворота, за которыми виднелись верхушки деревьев. Но на этот раз за воротами их не встретил Джо Эбернейти.

– Нет, сэр, он больше тут не работает, – пояснил незнакомый санитар-привратник, когда Холмс спросил о местонахождении Джо. – Его уволили вместе с доктором Бэлфуром и еще с толпой народа – все из-за побега этого Ренфилда. Доктор Сьюард был просто в ярости. Он же тогда уезжал в какую-то Вейну на ихнее докторское собрание – и как только прослышал про все эти убийства, сразу примчался обратно на ближайшем поезде. Прибыл вчера вечером и послал всех, кто отвечал за Ренфилда, паковать чемоданы. Если вам нужно что-то узнать, то вам как раз к доктору Сьюарду. Только сейчас он занят с другим джентльменом из Лондона, я только что его проводил в кабинет. Но я спрошу, когда он сможет вас принять. Как вас представить?

– Что же, это объясняет, почему доктор Бэлфур не ответил на мою телеграмму, – шепнул Холмс Мэри. Они подождали у ворот, пока санитар не сообщил им, что доктор Сьюард готов уделить мистеру Холмсу несколько минут, потому что времени у него совсем немного. Наконец их проводили наверх, в кабинет директора. Когда они только подходили к двери, она распахнулась, и через порог навстречу им переступил мужчина с шапкой седых волос. Выглядел он очень возбужденным и почти что налетел на Холмса в своем пути по коридору.

– Извините, – бросил он, коротко кивнул и удалился быстрым шагом.

Кабинет Сьюарда разительно отличался от того, что принадлежал Бэлфуру, – не только тем, что его очевидно обживали куда дольше, но и общей опрятностью и порядком. На полках аккуратными рядами стояли книги, документы и письма лежали на столе, разложенные по стопкам. Мэри невольно задумалась, заметил ли хозяин кабинета нехватку письма от профессора Ван Хельсинга.

– Мистер Холмс, чему я обязан удовольствием вас видеть? – спросил человек, сидевший за столом, голосом, не выдававшим ни малейшего удовольствия.

– Полагаю, вы – доктор Сьюард? – спросил Холмс.

– Именно он. Я могу уделить вам четверть часа, не более того. Надеюсь, вы меня простите, я чрезвычайно занят сегодня утром. Вам, конечно, известно, что мой пациент по фамилии Ренфилд сбежал из-под надзора полиции. Представления не имею, намерен ли он вернуться сюда. Я уже просил инспектора Лестрейда прислать нам полицейских, но они еще не прибыли. Ах ты черт!

Мэри так и подскочила на месте, но это последнее выражение было, как выяснилось, адресовано вовсе не им. Сьюард, вскочив с места, подхватил сложенный зонтик, прислоненный к его столу, и поспешил к двери кабинета. Открыв дверь, он крикнул куда-то в глубину коридора:

– Сэм! Сэм! Мистер Прендик забыл свой зонт!

Очевидно, по ту сторону двери подошел некий Сэм, потому что доктор вышел ему навстречу, и Мэри услышала их негромкий разговор:

– Беги скорее, может быть, ты успеешь его догнать, пока он не сел на поезд! Да, больше пока ничего не нужно. Когда потребуется проводить мистера Холмса, я тебе позвоню.

Прендик?! Нужно как можно скорее сказать об этом Кэтрин! Господи, что почувствует Кэтрин, если узнает, что человек, который бросил ее умирать, не только выжил, но и находится сейчас в Лондоне?!

– Извините, – сказал доктор, возвращаясь в кабинет. – Особенно вам, дамы, приношу глубочайшие извинения… – Он бросил на Мэри и миссис Пул оценивающий взгляд, явно не понимая, какого черта этим женщинам от него нужно.

Раньше, чем Холмс успел произнести хоть слово, Мэри поспешно сказала:

– Не стоит извинений, доктор Сьюард! Позвольте представиться, я – мисс Дженкс, представительница Женского Христианского Миссионерского Общества, а это моя сотрудница, миссис Пул. Наше Общество занимается спасением женщин, впавших во грех. Некоторые из жертв недавних убийств были в наших списках, потому что получали регулярную помощь от нашего сообщества, и наша покровительница, чьего имени я предпочла бы не упоминать, потому что она связана с королевской семьей, настояла, что мы просто обязаны сопровождать мистера Холмса. Надеюсь, наше присутствие никак не помешает вашей беседе. Мы здесь находимся просто как наблюдатели и постараемся вести себя тихо, как мыши.

– Я, разумеется, был весьма рад таким сопровождающим, как мисс Дженкс и миссис Пул, – добавил Холмс. – «Сum mulieribus non est disputandem», как сказал Цицерон.

– Понятно, – отозвался Сьюард, слегка искривив губы в подобии улыбки, и впервые взглянул на Холмса с чем-то вроде симпатии. – А теперь, пожалуйста, поясните, какая именно информация о Ренфилде вам требуется.

Диана: – Добавь перевод! Для тех из нас, кто не учился в Оксфорде.

Жюстина: – «С женщинами не поспоришь». И что-то я не думаю, что Цицерон когда-либо говорил нечто подобное!

– Мне требуется любая информация, которой вы обладаете, – ответил Холмс. – История его жизни, прежние контакты. У него бывали посетители? Мисс Дженкс, у вас не найдется с собой бумаги и карандаша? Может быть, вы действительно могли бы принести пользу расследованию, если бы делали заметки.

– Конечно, мистер Холмс, – отозвалась Мэри. Господи, а есть ли у нее карандаш и бумага? Карандаш точно есть… а бумага? Миссис Пул без единого слова полезла в свою вместительную сумочку и вытащила оттуда небольшой блокнот, который и подала Мэри. Впервые девушка ощутила благодарность за присутствие экономки здесь, а потом и вину за то, что сразу этого не оценила. Она быстренько перелистнула несколько страниц со списками покупок. – Что конкретно вы хотите, чтобы я записала?

– Все, что может представлять интерес для нашего расследования. Вы, в конце концов, наблюдательная юная женщина, я уверен, – Холмс произнес это с бездумно-вежливой интонацией, как будто просто хотел отвлечь неприятную особу на хоть какое-то подобие деятельности. Мэри окинула кабинет взглядом, стараясь не привлекать к себе внимания доктора. Чего именно хочет от нее Холмс? Или она ошиблась – и ему просто нужно зачем-то, чтобы она записывала слова доктора Сьюарда?

Но Сьюард в итоге не смог – или не захотел – сообщить им что-либо мало-мальски ценное. Ну да, Ренфилд, «хотя в это и трудно поверить, принимая во внимание его текущее состояние», раньше был респектабельным джентльменом, занимался бизнесом в Сити. Потом его бизнес начал претерпевать кризис, и ему было тяжело это вынести, и у него появились привычки, которые в итоге привели к безумию. У него никогда не было ни жены, ни детей, так что в лечебницу его поместили бизнес-партнеры, опасаясь за его жизнь. Компания ежемесячно вносила плату за его содержание. За все эти годы к нему никогда не приходили посетители. Больше Сьюард ничего не знал.

– Конечно, он попал сюда еще при моем предшественнике, – пояснил он. – Я сам здесь довольно недавно, стал директором всего пять лет назад, а некоторые пациенты пребывают здесь лет по двадцать. Именно поэтому мне пришлось так тяжело, когда после нынешнего инцидента я должен был оправдываться перед Советом попечителей. Так что можете понять, почему для меня так важно, чтобы Ренфилда поскорее поймали и вернули к нам, мистер Холмс. Боюсь, больше мне вам нечего сказать. Ренфилд не оставил каких-то документов, кроме разве что дневников, которые он именовал своими отчетами. Там нет ничего, кроме столбцов цифр. Могу попросить Сэма их принести и продемонстрировать, пока вы еще здесь.

Прощаясь с ними, доктор добавил:

– Надеюсь, вам с инспектором Лестрейдом удастся как можно скорее его поймать, мистер Холмс. От этого зависит моя профессиональная карьера. А вам, мисс Дженкс, успеха с вашими благими начинаниями! Как вы там сказали, называется ваша организация? Я бы мог, возможно, послать вам пожертвование…

Боже, что за название она тогда выдумала? Мэри на мгновение замешкалась.

– Большое спасибо вам, сэр, – выступила вперед миссис Пул. – Эти молодые женщины приходят к нам запятнанные грехом, но потом молитва и труд во славу Господа отмывают их начисто, снова делая овечками Господними. Я имею в виду состояние их душ, сэр. Бог ненавидит грех, но любит грешников, и мы еще увидим этих молодых женщин сидящими одесную Отца, когда их души окончательно очистятся от своих грехов. Кроме того, мы регулярно даем им горячий суп. Горячий суп и молитва, сэр, лучшие орудия очищения. Если желаете, мы пришлем вам несколько брошюр и с ними заявление о регулярном пожертвовании…

– Да-да, конечно, – поспешно перебил ее Сьюард. – Давайте я вас сам провожу. Уверен, что вы стремитесь как можно скорее вернуться в Лондон, чтобы продолжать свои благие труды ради Господа…

До того, как Сьюард наконец их выставил, Сэм продемонстрировал Холмсу записные книжки Ренфилда – но доктор не солгал: там не был ничего, кроме цифр. Столбцы цифр, означающие, должно быть, количество съеденных им мух. Ничего, что могло бы помочь в расследовании.

Когда они наконец вышли за ворота лечебницы, которые с лязгом захлопнулись за ними, Мэри извлекла из сумочки блокнот. Сумочка ее была притом куда менее вместительна, чем у миссис Пул, поэтому девушка с трудом затолкала туда свои записи и с таким же трудом их извлекла наружу.

– Вам было нужно что-то вроде этого? – спросила она, демонстрируя свои записи Холмсу.

– А я еще волновался, поймете ли вы меня правильно! – воскликнул детектив. – Браво, мисс Дженкс! Я запомнил место и расположение отеля в Сохо, но все равно полезно, что у вас есть письменное подтверждение. И как разумно с вашей стороны было переписать также и письмо!

– О чем вы оба говорите? – осведомилась миссис Пул.

Мэри показала ей блокнот. На листке было записано:

«Дирборн-отель, Сохо. Адрес слишком мелкий, не могу точнее рассмотреть.

Дорогой Джон, я прибуду, как только смогу, но об убийствах мне известно не больше вашего. С чего бы могло быть иначе? Конечно, вы с Ван Хельсингом не можете подозревать, что я в этом замешан. Это было бы абсурдно и несправедливо. Дайте мне знать о дате вашего прибытия, и я приеду в Перфлит, но клянусь вам, что не имею к происходящему никакого отношения. Эдвард».

– Письмо было перевернуто, но я смогла его разобрать – все, кроме адреса, – сказала Мэри. – Обычно у людей науки такой ужасный почерк! Моя гувернантка мисс Мюррей посадила бы их всех без исключения переписывать фрагменты «Тинтернского аббатства» Вордсворта – мне она постоянно прописывала это упражнение, чтобы поставить руку. Думаю, что Эдвард – это мистер Прендик, которого упоминала в своей истории Кэтрин и о ком писал Ван Хельсинг в своем письме?

– Не сомневаюсь, – согласился Холмс. – Не знаю, рассмотрели ли вы его лицо, когда он проходил мимо нас, мисс Джекилл, но одно могу сказать – волосы у него седые не от старости. Некое потрясение наложило на него отметину.

Увы, Мэри не рассмотрела лица Прендика. Это осознание ее сильно огорчило. Нужно не расслабляться, стать более наблюдательной – как мистер Холмс.

– Думаю, следующий шаг в нашей программе – возвращение в Лондон и визит к мистеру Прендику, – продолжал тот. – Доктор Сьюард определенно считал его каким-то образом причастным к убийствам, а мисс Моро подчеркнула, что ему известен способ создавать зверолюдей, с которыми вам пришлось столкнуться вчера. Будь мы порасторопнее, у нас был бы шанс встретить его прямо в поезде, будто бы случайно; но поезд, на котором он едет, отходит прямо сейчас, и мы на него не успели. – И действительно – Мэри услышала протяжный паровозный гудок, а потом по небу потянулась струя белого дыма, утекая за широкие торфяные болота, отделявшие лечебницу от железнодорожной станции.

– Если сейчас нам все равно не догнать мистера Прендика, я предлагаю заняться еще одной нитью расследования здесь, в Перфлите, – сказала она. – Может быть, нам отыскать Джо Эбернейти? Он знает Ренфилда дольше, чем доктор Сьюард, и он был здесь, когда Ренфилд сбежал. Думаю, он живет где-то здесь, в деревне.

– К тому же, будучи недавно уволенным, вряд ли он сейчас ощущает особенную преданность Сьюарду, – согласился Холмс. – Прекрасное предложение, мисс Джекилл. И должен вам сказать, миссис Пул, вы блестяще сыграли свою роль.

– О, спасибо, сэр, – смутилась экономка. – Знаете, я ведь в юности играла в любительском театре. Это было что-то вроде клуба – только для слуг из хороших домов на Парк-Террейс. Наша труппа называлась «Театр Парк-Террейс», мы ставили большей частью Шекспира, но иногда и популярные пьесы, вроде «Прекрасной шотландки» или «Девицы на болотах». Однажды я играла Титанию!

Мэри попробовала представить плотненькую и почтенную миссис Пул в роли Титании, королевы фей, но ее воображение не смогло справиться с подобной задачей.

Миссис Пул: – Если хотите знать, Титания из меня была просто замечательная!

Беатриче: – Я в этом ни на миг не сомневаюсь, миссис Пул.

Следующей задачей было разыскать Джо. Холмс сказал:

– Если у вас есть вопросы, миссис Джекилл, всегда ищите на них ответа в пабе. Это азы расследования: в пабах знают всё. Вот как раз я вижу заведение под названием «Черная собака», так что идемте туда…

– Она туда идти не собирается, – вмешалась миссис Пул. – Вы вольны заходить куда вам угодно, мистер Холмс, но мисс Мэри я не позволю переступить порог заведения, где собираются нетрезвые мужчины и бросают на женщин похотливые взгляды.

– Бога ради, – с досадой перебила Мэри. Диана была права, нужно было переодеться мужчиной. До сего дня ее никогда не тяготила принадлежность к женскому полу… но до недавнего времени она не пыталась участвовать в расследовании убийств. Да, собственно, участвовать в чем бы то ни было увлекательном. И теперь ей открылось, что, оказывается, девушке, которая живет в мире активной жизнью, то и дело приходится сталкиваться с длиннейшим списком табу и запретов.

– Хорошо, тогда подождите меня снаружи пару минут, – сказал Холмс и исчез за дверью «Черной собаки». Прошло не менее получаса, когда он наконец вернулся. Мэри и миссис Пул несколько раз успели обойти центральную площадь Перфлита, рассмотреть все окорока в витрине мясной лавки и все булочки в витрине булочной, а также ленты и перчатки в дамском магазине.

– Джо живет вместе с матерью в одном из домов, которые недавно построили для рабочих вдоль улицы под названием Тихая, – сообщил им детектив. – Думаю, строители надеялись, что это название каким-то образом повлияет на нравы жителей и предотвратит забастовки работников на местном карьере. Мисс Джекилл, если однажды, несмотря на заботу миссис Пул, вам придется вести расспросы в пабе, никогда не задавайте вопросов напрямую и в лоб, иначе никогда не получите ответа. Я первым делом купил себе пинту пива, сел за столик и сообщил, что я только что был в лечебнице, раздумывал над помещением туда больного дядюшки. Но я до сих пор не решил, хорошо ли ему будет в подобном заведении или лучше нанять надежного санитара, чтоб тот присматривал за дядей. Спросил, не знает ли кто работника лечебницы, который мог бы предпочесть работать с одним больным у джентльмена на дому. Мне тут же сообщили, что недавно были уволены несколько санитаров, в том числе и Джо. Его адрес вручили мне почти насильно, и я обещал, что непременно к нему загляну.

– Очень умный ход с вашей стороны, сэр, – сказала миссис Пул.

«Вот еще, – подумала Мэри сердито. – Я смогла бы изобрести что-нибудь не менее умное, если бы мне дали спокойно зайти в паб! Например, сказала бы, что мой бедный отец потерял рассудок, или что в лечебнице содержится мой брат, и Джо ухаживал за ним… Да я такого бы им наговорила!» Что толку в благопристойности, если она мешает людям действовать и добиваться результатов?

Они снова прошли мимо ворот лечебницы, стараясь остаться незамеченными, – но за воротами никого не было. Улица Тихая находилась в стороне от главной дороги – мощеная улочка с одинаковыми аккуратными современными домами по сторонам, к каждому домику прилегал небольшой сад. Дом Джо Эбернейти находился в дальнем конце улицы, где мостовая уже превращалась в земляную дорогу, которая, петляя, уходила в даль полей лютиков и клевера. Несколько коров с удивлением подняли головы при приближении незнакомцев, затем снова вернулись к своей жвачке. Домик Джо был окружен садом, совмещенным с огородом, – фрукты и овощи росли там вперемешку с цветами. В пыли копалось несколько кур, под окнами пожилая женщина развешивала белье на веревку.

– Извините, вы миссис Эбернейти? – обратился к ней Холмс.

– Ну да, она самая, – женщина вытерла руки фартуком и недоверчиво подошла к ограде. – А вы кто будете, сэр? – Она смотрела на него с опаской, будто ожидала, что сейчас он начнет рекламировать ей патентованное лекарство или пытаться продать механическую метлу.

– Меня зовут Шерлок Холмс, я хотел бы поговорить с вашим сыном Джо, – сказал детектив – и немного подождал, будто надеясь, что его имя произведет на нее эффект. Но ничего подобного не произошло. Женщина просто ответила:

– Пойду гляну, вроде бы он дома, – и пошла к дверям, не открывая гостям ворот. Наконец она вернулась: – Да, Джо говорит, что вы можете с ним повидаться. Вы уж извините, сэр. Он в последнее время не очень общительный – после побега того психа, а потом еще и увольнения. Особенно он опасается газетчиков, а вы малость на такого похожи.

– Думаю, я лучше подожду снаружи, – сказала миссис Пул. – Как я погляжу, мадам, вы отлично умеете управляться со стиркой. Давно я не видела таких белоснежных простыней! Чем вы их стираете?

– О, по правде сказать, я делаю собственный домашний порошок, но главный секрет тут в лаванде, – расцвела миссис Эбернейти. – Я когда их сушу, перекладываю лавандой…

– Вот куда привело меня честолюбие, мисс Джекилл, – вздохнул Холмс, по дороге к дому обходя кур, которые и не думали уступать ему путь. – Меня приняли за газетчика! Зато наша миссис Пул снова доказывает свою незаменимость. Она настоящий мастер отвлекающих маневров.

Боковая дверь вела прямо на кухню – небольшую и безупречно чистую. Джо сидел за столом и читал газету. На звук открывающейся двери он поднял голову.

– Как, мисс, это снова вы? Мать мне сказала, что с мистером Холмсом пришли какие-то дамы, но я и подумать не мог, что снова вас увижу. По правде сказать, очень рад. А я вот как раз перечитываю про побег старины Ренфилда. Вы же знаете, что из-за этой заварухи меня уволили из лечебницы? Хотя, сами подумайте, как бы я мог помешать побегу заключенного из полицейского фургона? Я и не представляю, как он умудрился сбежать. Волшебник он, что ли.

– Насчет волшебника я не уверен, – сказал Холмс. – Логично предположить, что он получил помощь снаружи. И об этом мы хотели с вами поговорить, обсудить возможных сообщников Ренфилда.

– Сообщников? Не представляю, какие у него могли быть сообщники. Он все время проводил в лечебнице, взаперти. Но, конечно, он мог завести себе товарищей за время одного из своих побегов, а сбегал он довольно регулярно.

– Доктор Сьюард сказал, что до того, как утратить рассудок, он был бизнесменом, – начала Мэри. – Возможно, у него были партнеры по бизнесу? Какие-то знакомые из прошлой жизни? К нему когда-нибудь приходили посетители?

– Нет, никогда. Я даже не знал, что он был бизнесменом. Может, поэтому он постоянно писал на бумаге цифры – вроде как вспоминал, как раньше вел счета. Это он подсчитывал мух, которых ел живьем, вы знаете, и количество жизненной энергии, полученной от них. Он называл своих мух экспериментами. И очень любил рассказывать о своих экспериментах – какая муха дала ему сколько жизни и почему не более того. Хотел исследовать, сколько жизни можно извлечь из мух и получится ли больше, если сперва скармливать мух паукам и потом глотать пауков, а еще лучше скармливать пауков птицам и есть птиц – но дальше пауков дело у него не заходило, птиц-то он не мог ловить своими руками. «Я им всем покажу, – говорил он мне. – В один прекрасный день, Джо, я покажу всему миру мои записи, и им придется забрать меня отсюда. Придется признать, что я открыл секрет жизни». Но когда я спрашивал, кто такие они, которые не признают за ним обладания секретом жизни, он только кривился и плакал, и твердил, что если он откроет мне эту тайну, они его убьют. Это была идея, порожденная его безумием, мисс.

– Да, но в безумии часто прослеживается некая логика, – сказала Мэри. – А что еще странного и непонятного он вам говорил?

– Больше, считай, и ничего. Только про подсчеты мух и про то, как пауки едят мух, а птицы – пауков, а еще он хотел кошку. Это было его самое большое желание – завести кошку, накормить ее птицами, которые ели пауков, а потом съесть эту кошку самому, я так думаю. И получить от нее много жизни.

Перед уходом Холмс настоял на том, чтобы Джо принял от него полкроны.

– Благодарю вас, сэр, – сказал санитар. – Если мне придет в голову еще что-нибудь важное, я вам дам знать. Надеюсь, старину Ренфилда не будут очень уж мучить, когда наконец поймают. Я не верю, что он убил всех этих женщин. Он всегда был безобидный, никого пальцем не трогал, кроме мух и пауков.

Холмс и Мэри вышли из дома Джо в задумчивом настроении.

– Что-то вы оба слишком притихли, – сказала миссис Пул, убирая в сумочку рецепт домашнего стирального порошка от миссис Эбернейти.

– Вам не кажется… – начала Мэри, глядя на Холмса.

– Думаю, что это отнюдь не исключено, – ответил тот. – Скорее всего, вы были правы: все вокруг, похоже, принадлежат к этому треклятому Обществу. Если Ренфилд некогда был его членом…

– Ему были известны остальные участники, – подхватила Мэри. – Хотя если он некогда был его членом, об этом знал бы доктор Сьюард. Мы же знаем, что он сам состоит в Обществе.

– Да что вы, этот доктор Сьюард лгал на каждом шагу, – сказала миссис Пул. – Всегда можно определить, когда человек лжет. Если он выглядит слишком правильным, смотрит прямо, как безгрешный ангел Господень, и раздражается, если замечает в вас хоть тень недоверия.

– Может, вы и правы, – кивнул Холмс. – Если он знал, что Ренфилд был членом Общества алхимиков, у него определенно был бы повод нам лгать.

Стоял прекрасный весенний день, ради разнообразия без капли дождя, и пока они втроем шли к станции, Мэри представила, что они – просто люди, которые выехали из Лондона прогуляться по приятному местечку на природе. Солнце ярко освещало крыши домов и магазинчиков Перфлита, в садах алели маки и виднелись высокие синие соцветия шпорника. Но тут она вспомнила Молли Кин, лежащую на мостовой Уайтчепела в луже собственной крови. Это не испортило прекрасной погоды, но напомнило Мэри, что главная задача сейчас – расследование убийств.

Глава XIV Таинственный хромой

Мэри не знала, насколько поездка обратно в Лондон будет похожа на утреннюю. Собирается ли Холмс опять все время обсуждать с миссис Пул домашнее хозяйство? К счастью, на этот раз детектив в основном говорил с Мэри о ходе расследования. Если Ренфилд не убивал женщин, кто же вероятный убийца? Собралось немало свидетельств, что убийца каким-то образом связан с Обществом алхимиков. Но кто это может быть? Письмо Сьюарда подтверждало, что сам доктор об убийствах ничего не знал и что они немало его встревожили. Но также становилось ясно, что в Обществе существуют различные группы. Могут убийства исходить от членов Общества, противостоящих Сьюарду и его товарищам? Кто эти люди? Казалось очевидным, что они каким-то образом вошли в контакт с Ренфилдом в обход Сьюарда.

– Итак, с одной стороны, – сказала Мэри, – у нас есть мой отец, доктор Раппаччини и доктор Моро. Все они знали друг друга, и все они мертвы. С другой стороны, мы видим доктора Сьюарда и его друга профессора Ван Хельсинга, который знаком с мистером Прендиком, который знал доктора Моро! А еще у нас есть Ренфилд и его заявление, указывающее, что он по крайней мере единожды пересекался с Хайдом. Три разных группы людей. Кто они друг другу – друзья? Враги? Союзники? И кто из них причастен к убийству женщин? Беатриче говорила, что это был древний эксперимент, столетней давности, – в процессе его было создано чудовище Франкенштейна. Кому могло бы понадобиться повторить подобный опыт?

– А еще остается открытым вопрос, как все это связано с Обществом Магдалины, – сказал Холмс. – Или то, что четверо из убитых женщин жили там, а потом покинули это место, – простое совпадение? Надеюсь, что мисс Моро сможет получить для нас какую-то новую информацию. Возможно, новости ждут нас по возвращении.

– А как насчет Прендика? – напомнила Мэри. – Разве мы не должны найти его и проследить за ним? Отель Дирборн в Сохо. Думаю, это место нетрудно отыскать.

– Ну уж нет, не так быстро, – возразила миссис Пул. – Никто из вас будто и не замечает, что последний раз вы ели за завтраком. Сперва мы отправимся домой, уже почти настало время пить чай. К тому же вам нужно проверить, нет ли какой весточки от остальных. А потом уже отправляйтесь куда вам заблагорассудится.

Однако по прибытии на Парк-Террейс их ждало кое-что другое, нежели весточка. Едва они вышли из кэба, миссис Пул сразу заметила:

– Дверь открыта!

И действительно, входная дверь оказалась открытой – почти незаметно со стороны, как будто ее просто захлопнул за собой не очень внимательный посетитель.

– Беатриче! Жюстина! – позвала Мэри, едва ступив в прихожую. Голос ее эхом раскатился по пустому дому. Ответа не было. Они стали звать втроем, даже почтенная миссис Пул, которая никогда не повышала голоса, кричала довольно громко.

Миссис Пул: – Конечно, в моей жизни были моменты, когда я повышала голос. В конце концов, я ведь тоже человек.

Диана: – Одно дело – повышать голос, а другое – вопить что есть мочи.

Ответа по-прежнему не было, дом пустовал. Если, конечно, не считать трупа зверочеловека на пороге комнаты Жюстины, но мертвец был не в счет. Мэри споткнулась об него и едва не упала, когда побежала наверх, искать Беатриче. Наткнувшись на очередной труп на ковре, она вскрикнула – скорее от неожиданности, чем от страха, но на ее крик прибежали миссис Пул и Холмс. Мэри стояла на пороге, глядя на мертвую тварь, лежавшую на скомканном покрывале, которое то ли зверочеловек, то ли Жюстина сдернули с кровати. Вся мебель в комнате была перевернута, стулья валялись вверх ногами, туалетный столик лежал на боку, по зеркалу пробежала сетка трещин. С каминной полки скинули часы и вазу, их осколки добавляли хаоса к общей картине.

– Боже мой, – выговорила миссис Пул.

– Они не сдались без боя, – сказала Мэри. Больше у нее не было слов.

– Да уж, точно, – подтвердил Холмс. – Посмотрите на этого человека… Хотя называть это существо человеком значит ему польстить. Судя по волосатости и по форме и размеру зубов, он некогда был медведем. Грубая работа, он создан на скорую руку. Хотел бы я знать… впрочем, сейчас нет времени на размышления.

На щеках человека-медведя виднелись красные отметины, как будто его схватили раскаленными руками.

– Это, должно быть, работа Беатриче, – сказала Мэри. – Она говорила нам, что ее касание обжигает.

Холмс обошел комнату, рассматривая перевернутую мебель, сорванные занавески.

– Я хочу выйти наружу и исследовать окрестности на предмет следов. Нет, мисс Джекилл, на этот раз вы со мной не пойдете. – Мэри открыла было рот, чтобы протестовать. – Возможно, вокруг рыскают подобные твари. Так что настоятельно прошу вас остаться здесь.

Мэри закрыла рот, но на самом деле была возмущена. Если вокруг рыскают зверолюди, вдвоем в любом случае безопаснее, чем в одиночку! Мэри же способна помочь в экстренном положении? Но Холмс уже вышел. Мэри напряженно наблюдала, как миссис Пул меряет шагами комнату, оценивая нанесенный ущерб.

– Вы только посмотрите, что стало с часами! А они ведь входили в приданое вашей матушки, она привезла их с собой из Йоркшира… Они стояли на каминной полке больше двадцати лет, и я всегда была благодарна, мисс, что вам не удастся их продать, потому что они немного отстают. А теперь, конечно же, они никогда не будут ходить снова.

– Часы куда менее важны, чем Жюстина и Беатриче, – сказала Мэри.

– Разумеется, – отозвалась миссис Пул. – Но для двух молодых леди мы прямо сейчас ничего не можем сделать, верно? Моя матушка всегда говорила: делай что можешь, а остальное предоставь Господу. Или, в нашем случае, мистеру Холмсу.

– У меня никогда не хватило бы самомнения присваивать себе божественные функции, миссис Пул, – сказал Холмс, переступая порог своим размашистым шагом. – Зверолюдей было пятеро, включая нашего нового знакомого. На троих были ботинки, у двоих форма ног не позволяла надеть человеческую обувь. Следы нечеткие – все они шаркали ногами. Они достаточно хорошо различимы на обочине: пятеро вошли, четверо вышли. Но в конце дороги следы теряются – думаю, там их поджидал кэб. Далее виднеются следы меньшего размера – кого-то, кого явственно тащили за собой. Думаю, одну из дам несли на руках, а вторую тащили.

– Беатриче, должно быть, убила человека-медведя, но с пятерыми справиться не смогла, – сказала Мэри. – А Жюстина еще была слишком слаба, чтобы сопротивляться.

– Тем не менее я уверен, что Жюстина дала отпор похитителям, – возразил Холмс. – Иначе здесь не было бы такого разгрома.

– Нужно вызвать полицию, – сказала миссис Пул.

– Нет, – отозвалась Мэри. – Полиция нам никогда не поверит. Что мы им скажем? Помогите нам найти Ядовитую девицу и великаншу выше шести футов ростом, потому что их похитила банда зверолюдей?

– Мисс Джекилл права, – согласился Холмс. – Лестрейд рассмеется нам в лицо. Что нам нужно сделать – так это послать весточку Ватсону и найти Прендика. Все указывает на то, что мисс Раппаччини и мисс Франкенштейн похищены зверолюдьми, а Прендик – человек, который умеет создавать подобных тварей. Вам нужно оставаться здесь, миссис Пул, на случай, если остальные захотят с нами связаться. А вы, мисс Джекилл…

– Я здесь не останусь, – отрезала Мэри. – Я отправляюсь с вами. И мне все равно, благопристойно это или нет. Я должна знать, что случилось с Беатриче и Жюстиной.

– Обязательно отправляйтесь, мисс, – неожиданно поддержала ее миссис Пул. – Одна голова хорошо, а две лучше, как говорится. А я пока постараюсь тут прибраться.

– Если появится Чарли, – попросил ее Холмс, – пошлите его к Ватсону со следующим сообщением: «Мисс Раппаччини и мисс Франкенштейн похищены, мы отправляемся искать Прендика в Сохо, Дирборн-отель». Может быть, он дал этот адрес просто потому, что у него там недвижимость, но есть надежда, что он действительно живет в самом отеле или по соседству. Идемте, мисс Джекилл. Нам не удалось попить чая, но, как говорится, бешеной собаке семь верст не крюк… и детективам – тоже!

С этим они вместе поспешно отправились в Сохо. В последнюю минуту миссис Пул успела сунуть Мэри пирог, приготовленный к чаю, со словами:

– Нужно же хоть чем-то перекусить, мисс! Иначе вы можете упасть в голодный обморок, и что проку тогда будет мистеру Холмсу от вашего присутствия?

Мэри шагала быстро, как могла, не съеденный кусок пирога в салфетке она бросила в карман макинтоша и думала только о двух своих подругах. Где они сейчас? Что с ними происходит? Удастся ли их выручить? Да, она была знакома с этими женщинами всего несколько дней, но уже привязалась к ним, как к родным. Да и все они ощущали себя чем-то вроде единой семьи.

Беатриче: – И ощущали, и ощущаем.

Мэри: – Несмотря на наши различия.

Беатриче: – Или благодаря им.

Тем временем Кэтрин проводила вторую половину дня, склонившись над шитьем.

Кейт Кареглазка сотворила настоящее чудо. Как и предполагалось, они застали ее в «Колоколах», и Кейт согласилась поработать над прической и лицом Кэтрин.

– Все свои вещи я теперь держу здесь, – сообщила она. – После того, что случилось с Молли, я сюда переехала – больше не могу жить одна, мне снятся кошмары. Так что я сняла комнату в трактире, хотя она стоит вдвое больше моей прежней квартирки. Вы-то храбрая, мисс Моро. Я бы ни за что не переступила порог этого треклятого приюта, даже за сотню фунтов, зная, что там жили все погибшие девушки! Ну-ка, гляньте, как вам моя работа?

Кэтрин посмотрела на свое отражение в треснутом зеркале, висевшем в комнате Кейт. Пудра, умело наложенная Кареглазкой, скрыла все мелкие шрамики. В зеркале отразились яркие губы, румяные щеки и пышная прическа – причем далеко не все волосы принадлежали самой Кэтрин. Да, Кейт отлично поработала!

Конечно, когда Кэтрин прибыла в Общество Магдалины, миссис Рэймонд первым делом довольно жестко потребовала у нее смыть с лица краску и причесаться как следует. Кэтрин смыла румяна без сожаления – те уже сделали свое дело, а именно убедили миссис Рэймонд, что новую обитательницу срочно нужно спасать от греха. А вот пудру она постаралась не трогать – та была под цвет кожи. «Это грим, который используют актрисы, – объясняла ей Кейт. – У тебя лицо немного темнее, чем у большинства, верно? Но думаю, этот оттенок все равно сгодится». С пудрой, скрывавшей шрамы, Кэтрин выглядела куда более… человеком. И ей это нравилось. А потом ее отправили в помещение, где падшие женщины занимались полезным трудом.

На вопрос Кэтрин, что в жизни она ненавидит больше, чем шить, она бы ответила – сидеть запертой в клетке в корабельном трюме на протяжении нескольких недель, пока корабль пересекает Тихий океан по пути к таинственному острову. Или же претерпевать мучительное превращение из пумы в человеческую женщину без спасительной анестезии. Но вот, пожалуй, и весь список. Питаться крысами на улицах Лондона и спать под мостом или же убегать от преследования зверолюдей – пустяки по сравнению с шитьем.

Мэри: – Обязательно так драматизировать ситуацию?

И, естественно, шитье давалось ей из рук вон плохо. Возможно, по той причине, что ее руки некогда были когтистыми лапами. Как бы то ни было, Кэтрин оказалась неспособна сделать хотя бы несколько ровных стежков подряд, о чем сестра Маргарет и доложила миссис Рэймонд.

– Она совершенно безнадежна. Я ей дала обметывать полотенце, и посмотрите, что она с ним сотворила! Может быть, лучше найти ей другую работу? Например, мыть полы.

От золотистого взгляда новой воспитанницы сестру Маргарет почему-то пробирала дрожь.

– Да, пожалуй, мы могли бы поместить ее в команду уборщиц, – согласилась миссис Рэймонд. – Но прямо сейчас я хочу, чтобы вы за ней присматривали. В ней есть что-то эдакое… – она не нашла подходящего выражения и покачала головой. – Пока не могу определить, что именно. В любом случае, ничего ответственного ей поручать не следует. Мы не хотим, чтобы она внезапно решила сбежать обратно на улицу, верно? Вернуться к пороку и роскоши уличной жизни, как те, остальные грешницы? Как бедняжка Салли Хейвард или Анна Петтинджилл… Мы хотим дать ей осознать ценность того, что мы ей предлагаем: покой и безопасность в стенах Общества Магдалины. И выдайте ей рабочее платье как можно скорее. Не желаю, чтобы она вертелась тут в своем клоунском наряде.

Диана: – А откуда ты знаешь, что именно сказала Рэймондиха? Ты же не могла ее слышать.

Кэтрин: – Я именно что слышала. Это была моя первая попытка осмотреть дом, произвести краткую разведку, я остановилась перед дверью кабинета миссис Рэймонд и прекрасно расслышала все до последнего слова. Хотя если в деталях и есть небольшие неточности, это совершенно неважно. Важно то, что придает истории остроты.

В этот момент мысли Кэтрин были заняты совершенно другими вещами, нежели покоем и безопасностью Общества Магдалины. У нее снова запутались нитки, а это означало, что надо вдевать новую нить и делать новые стежки, незаметно продолжавшие прежнюю линию, да еще и так, чтобы хвостик от старой нитки не мешался.

– Кто решил, что шитье – вообще подходящее занятие для нас? – спросила она вслух. – Не понимаю, почему мы все должны именно шить? Разве нет других дел, которые не хуже шитья спасают наши души?

– Т-с-с! Сестра Маргарет может вернуться в любой момент, – прошептала девушка справа от нее, маленькая толстушка по имени Дорис. Ей было всего пятнадцать, и на щеках ее еще виднелись подростковые прыщики. Было трудно представить ее продающей свою любовь на улицах Лондона. Куда больше она походила на девочку-служанку из любого респектабельного дома от Мэрилебона до Мэйфейра. – Мы шьем белье и одежду, которую потом покупают дамы-благотворительницы, чтобы поддержать наше общество.

Кэтрин сомневалась, что ее чудовищное полотенце, второе, которое она пыталась обметать за сегодняшний день, способно поддержать общество. Вот просто сильно сомневалась.

– Одна моя подруга тоже была в этом приюте, а потом ушла – с месяц назад, – сказала Кэтрин. – Ее звали Молли Кин. Вы были с ней знакомы?

– Ты дружила с Молли? – отозвалась девушка, сидевшая слева. Эта была тощая, изжелта-бледная, с темными кругами под глазами. Кэтрин припомнила, что ее вроде бы зовут Агнес. – Я вот даже ее не знала. Ужас какой с ней приключился, правда? Вот к чему приводит возвращение ко греху, как говорит миссис Рэймонд.

– Не болтать! – прикрикнула сестра Маргарет. Они не слышали, как она вошла, а она уже стояла посреди комнаты, поджав губы, которые выглядели так, будто она постоянно сосет ломтик лимона. – Пустая болтовня – это работа дьявола. Кто-нибудь желает почитать нам вслух из сборника проповедей преподобного Трокмортона?

«Вот в чем проблема, – думала Кэтрин, не слушая голос Агнес, монотонно бормотавший о том, как Иисус отделил агнцев от козлищ, и о выводах преподобного Трокмортона по этому поводу. – В этом проклятом месте у них просто нет возможности нормально поговорить. Сплошные молитвы, проповеди и работа, дни напролет».

Оказалось, что вступить в Общество Магдалины совсем не сложно. Миссис Рэймонд единственный раз взглянула на нее – и тут же выделила ей кровать в спальне. Только сказала строго:

– Надеюсь, вы понимаете, мисс Монтгомери, что мы ждем от наших воспитанниц истинного покаяния.

– У меня покаяние очень истинное, честное слово, – ответила Кэтрин. – Вы даже не представляете, как я благодарна вам за возможность исправиться, мэм! Так ужасно зарабатывать на жизнь, торгуя собой на улицах! А после того, как тот моряк ударил меня разбитой бутылкой, я себе сказала – все, довольно с меня! А квартирная хозяйка сказала, что без платы за неделю вперед она меня на порог не пустит. А папаша не пожелал меня принять обратно, сказал, я паршивая овца и испорчу всех остальных детей… Все, что у меня есть, – это одежда у меня на плечах. И такое счастье, что вы согласились меня принять.

– Тем больше тебе причин вести себя примерно, – сказала миссис Рэймонд, хмуря брови. Кэтрин покивала и поставила свою подпись в толстой книге в кожаном переплете, – эта книга хранилась в кабинете миссис Рэймонд, и там расписывались все новопоступившие девушки, а кто не умел писать – ставил напротив своего имени крестик. Кэтрин умела – и написала: «Кэтрин Монтгомери». И сделала себе заметку – первым делом изучить эту книгу. Скорее всего, здесь содержались имена всех девушек, когда-либо находивших приют в Обществе Магдалины. Нужно было проверить, есть ли в списках жертвы убийств. А что потом? Она еще не знала. Но что бы это ни было, следовало подождать до ночи, когда все уснут. А пока что оставалось делать стежок за стежком.

Диана: – Мы с Чарли тогда ужасно устали ждать тебя в доме напротив. А вот доктор Ватсон не возражал. Он перечитал все газеты – сказал, что ищет в них упоминания о необычных происшествиях. Один раз подчеркнул заметку про украденных животных из зверинца лорда Эйвбери. Животные все еще не нашлись, хотя поиски шли уже дольше месяца. «А нам-то что до какого-то пропавшего зверья?» – спросила я его, а он ответил, что украденных животных могли использовать для создания зверолюдей.

Кэтрин: – Тебе хотя бы не пришлось обметывать полотенца и слушать, как Агнес читает проповеди! У сестры Маргарет была толстенная книжка этого преподобного Трокмортона, с которым она однажды встречалась лично и в которого, я уверена, она тайно влюблена. Вся эта болтовня об овцах и козлищах, о спасенных и проклятых, о том, как одни спасутся, а другие будут навеки осуждены… Несколько часов такого чтения – и я была готова перегрызть ей горло!

Жюстина: – Но ведь это не так уж плохо – послушать слово Божие и узнать что-то о Боге. Я бы не смогла прожить столько лет, если бы меня не поддерживали духовные наставления моего отца. Он успел кое-чему меня научить, пока еще был жив. Я нахожу большое утешение в вере в Божественного Отца, который всех нас видит и читает в сердцах.

Кэтрин: – Ох, избавь меня от этой ерунды! Религия – это просто инструмент, с помощью которого одни люди контролируют других. Я достаточно насмотрелась этого на острове Моро.

Диана: – Согласна с Кэтрин. Если бы тебя насильно затолкали в это чертово общество…

Беатриче: – Прошу вас, давайте воздержимся от споров. Мы это уже проходили. Жюстина никогда вас не переубедит, а вы не переубедите ее. Кэт, возвращайся к своей истории. Нашим читателям не нужен религиозный диспут.

Наконец прозвонил колокол, возвещавший перерыв на обед. Кэтрин просидела почти весь день в неудобной позе, занимаясь бесполезным трудом и слушая какую-то бессмыслицу. Да кому вообще нужны эти уродливые полотенца? Или не менее уродливые детские комбинезончики, которые шили более искусные мастерицы из числа покаянниц? Уж точно не детям, которые предпочли бы бегать голышом, как животные или дикари. И это куда лучше послужило бы их здоровью!

Ко времени десерта, состоявшего из жидкого чая, Кэтрин окончательно осознала, что в Обществе Магдалины не кормят мясом. «Растительная пища куда здоровее мясной», – говорил преподобный Трокмортон – вы когда-нибудь слышали подобную чушь? Кэтрин с отвращением смотрела в тарелку, на субстанцию, которую сестра Маргарет бодро отрекомендовала ей как овощное рагу.

– Ты совсем не ешь, – прошептала Агнес, сидевшая рядом с ней. – Ты не заболела?

– Я решила поститься, – сообщила Кэтрин. – Пусть голод поможет мне продвинуться в покаянии.

– Ох, я тебя очень понимаю! – отозвалась та. – Я тоже так чувствовала, пока не обрела мир через прощение грехов. В свое время ты тоже этого достигнешь, обещаю.

Кэтрин взглянула в ее худое честное лицо и невольно задумалась, какова Агнес на вкус. Конечно, сплошные кости, мяса всего ничего. Вот Дорис выглядела куда аппетитнее.

Девочка, сидевшая напротив, – совсем юная, не старше тринадцати – с интересом рассматривала Кэтрин, но, когда та ответила ей прямым взглядом, тут же опустила глаза.

После обеда последовало чтение, потом общая молитва, и наконец воспитанницам приюта Магдалины было позволено идти по кроватям.

– Ты спишь не в дормитории, – оповестила ее сестра Маргарет. – Ступай за Элис, она тебя проводит. Вот твоя рабочая одежда, которую ты наденешь завтра утром, и спальная рубашка. Ее недавно постирали, так что она еще влажная. Платья и белье у нас стирают раз в неделю, простыни – раз в месяц. Если у тебя есть какие-то вопросы, задай их Элис, она тебе все объяснит.

Элис оказалась той самой девочкой, которая пялилась на Кэтрин через стол за обедом.

– Нам сюда, – она указала путь и снова странно взглянула на Кэтрин через плечо, но больше ничего не сказала. Кэтрин поднялась вслед за ней на четвертый этаж, где находились небольшие спальни, рассчитанные на двух девушек, которым полагалась одна кровать. Кроме кровати в комнате был только сундук для одежды и единственный деревянный стул. При виде узкой кровати, которую нужно было делить с Элис, Кэтрин невольно задумалась, как она собирается незаметно выбираться из комнаты ночью. Может, у Элис крепкий сон?

– Давайте я вам помогу раздеться, мисс, – предложила девочка. – В смысле, со всеми этими пуговками.

На платье Кэтрин и правда было немало пуговиц. До сих пор она не задумывалась, как трудно будет их все расстегивать в одиночку.

– Спасибо, – поблагодарила она Элис. – И не нужно звать меня мисс, я просто Кэтрин.

– Как скажете, мисс, – согласилась та и принялась расстегивать пуговицы. – Понимаете, я долго была в услужении. А потом пришлось отправиться прочь. Госпожа умерла, а у ее дочери не осталось денег, чтобы содержать слуг, и нас всех уволили. Работу в наши дни найти трудно. Я несколько дней подметала перекресток, а потом один джентльмен предложил мне денег за другие услуги, но я отказалась. И тогда добрая леди, которая видела, как он ко мне приставал, дала мне карточку с адресом этого приюта. Тут совсем не плохо, если привыкнуть к тутошней еде и к проповедям. – Она дошла до пуговиц на воротнике. – А это платье мне напоминает о моей покойной госпоже. У нее было похожее. Можно вас спросить, где вы его взяли, если это не слишком смело с моей стороны?

– Что? – переспросила Кэтрин, которая на самом деле не слушала девочку, думая о том, как бы ей выбраться из кровати и выйти наружу, не привлекая внимания.

– Я про ваше платье, мисс. Можно вас спросить, где вы его взяли? – Элис аккуратно сложила платье и опустила его на стул. Сестра Маргарет, без сомнения, завтра утром собиралась его забрать.

– Я и сама не помню, – ответила Кэтрин и коротко обдумала идею, не съесть ли ей Элис, но девочка ей в общем нравилась. И к тому же отлично помогла с пуговицами.

Элис: – Нет, не говорите, что вы думали такие ужасы!

Кэтрин: – А что, если и думала? Надо было, конечно, сожрать саму миссис Рэймонд, после той вегетарианской гадости! Хотя эта гадина наверняка слишком жесткая…

– Кажется, мне отдала это платье какая-то из подруг, когда я только начала работать на улице. Ей оно было не нужно, и она сказала, что для джентльменов нужно выглядеть привлекательно. Ну, ты понимаешь, больше походить на настоящую леди. Эти сволочи всегда хотят, чтоб мы были похожи на леди… до момента, когда им становится нужно совсем другое. – Кэтрин бросила свое белье в ящик, подставленный Элис, и натянула ночную рубашку. А потом легла и укрылась тонким одеялом из кусачей шерсти. – Хотя ты слишком молода, чтобы знать подобные вещи.

– Тот джентльмен так не думал, – возразила Элис, ложась рядом с ней.

– Ох уж эти джентльмены. Лучше держись от них подальше, – сказала Кэтрин. – Я не встречала ни одного, кто бы не хотел сломать девушке жизнь… тем или иным образом. Спокойной ночи.

Вокруг быстро темнело. Конечно, в этом заведении не выдавали на ночь свечи. Подобная лишняя трата и в голову бы не пришла миссис Рэймонд или сестре Маргарет. Кэтрин лежала тихо, закрыв глаза. Через несколько часов она попробует выбраться, пройдет по длинному каменному коридору и вниз по лестнице, к кабинету миссис Рэймонд. Света не зажечь, но ее это не волновало – кошки отлично видят в темноте.

Она неподвижно ждала, как кошка, притворившаяся дремлющей у мышиной норы. Дыхание Элис постепенно замедлилось, стало глубже. Звуки, доносившиеся из прочих спален, тоже утихли, сменившись похрапыванием. Медленно-медленно поднялся на небо лунный серп. Это хорошо, немного света не повредит, но только немного. Кэтрин нужно оставаться незамеченной.

При лунном свете она тихо встала, сумев не разбудить Элис, и выскользнула из комнаты. Сквозь окно в конце коридора было видно лодочку луны, плывущую в темном океане. Кэтрин миновала ряды спален, нашла лестницу на третий этаж. Хотя она уже была в кабинете директрисы сегодня утром, каменные коридоры и толстые деревянные двери Общества Магдалины выглядели такими одинаковыми, что она не без труда вспомнила дорогу. Спасибо Диане, которая так подробно описала ей здание – и даже начертила подобие карты на уголке газеты Ватсона. Если указаниям Дианы можно доверять, кабинет миссис Рэймонд – справа в конце того коридора…

Диана: – Конечно, моим указаниям можно доверять! Я же прожила в этом клятом доме целых семь лет. А кабинет Рэймондихи нашла бы с закрытыми глазами – меня в нем достаточно часто порола сестра Маргарет. Сама Рэймондиха, к слову, сказать, ни разу: такие обязанности она оставляла сестре Маргарет. До того дня, как я дала ей сдачи и сломала розгу. С тех пор она боялась меня трогать.

Кэтрин: – Я просто нагнетаю атмосферу. Если читатель будет уверен, что твои указания точные, он не напугается достаточно сильно, неужели непонятно? Кроме того, я сама тогда еще не была уверена, что тебе полностью доверяю. Да я и сейчас не всегда в этом уверена!

Кабинет оказался точно там, где сказала Диана. Он был не заперт. Кэтрин плотно затворила за собой дверь и огляделась. Парчовые шторы на ночь были задернуты, но света хватало, чтобы не врезаться в кресла – куда более удобные, чем деревянные скамьи в пустой рабочей комнате, где девушки шили дни напролет. Кэтрин прошла по толстому ковру, приятному для босых ног – особенно после каменного пола – и нагнулась над столом миссис Рэймонд. Да, книга лежала на прежнем месте. Кэтрин слегка отодвинула занавеску, чтобы впустить немного лунного света, и открыла книгу на той странице, где недавно сама расписывалась, а потом принялась листать ее назад. Ничего знакомого. Еще несколько столбцов – и вот наконец имя, которое она узнала: «Молли Кин». Она вступила в Общество Магдалины всего несколько недель тому назад. Почему она ушла так быстро? Кэтрин продолжила листать – и одно за другим находила знакомые имена среди прочих: «Полина Делакруа», «Сюзанна Мур», «Салли Джейн Хейвард», «Анна Петтинджилл».

Все эти девушки покинули Общество меньше месяца назад. И Полина Делакруа, судьбу которой Холмс не смог отследить, тоже была здешней воспитанницей! Вернее, заключенной – это слово больше подходило для этого места. Что это все значит? Должно быть больше информации, например, какие-то письма. В ящике стола? Кэтрин потянула на себя ящик – но услышала приближающиеся по коридору шаги. Три пары ног: одна шагала уверенно и строго, одна будто прихрамывала, третья шаркала на ходу. Кто это может быть? Времени на размышления не было – нужно срочно прятаться. Кэтрин захлопнула книгу, задвинула ящик стола и вспрыгнула на подоконник, после чего плотно задернула штору. Стены у здания были толстые, а значит, оконный проем был достаточно широким. Кэтрин прекрасно в нем умещалась.

Дверь открылась, и загорелись газовые лампы: Кэтрин расслышала чирканье спички, и сквозь щели меж занавесками хлынул свет. Кэтрин не видела вошедших сквозь плотные шторы, но чувствовала их запах: двое людей и один зверочеловек.

– Советую вам следить за тоном, когда вы говорите со мной, – сказал голос миссис Рэймонд. – Я позволила забрать Диану, потому что смертельно устала от этой девчонки. И потому что вы и без того мой должник, мистер Хайд. Когда мне ожидать от вас платы за предоставленную информацию?

Хайд! Так это сам Хайд? Значит, он все-таки жив… А Мэри ошибалась.

– Мы всегда отлично с вами ладили, миссис Рэймонд, – произнес другой голос, хриплый, пришепетывающий, как будто говоривший болел чахоткой. Выговор у него был благородный, но что-то в самом голосе бросало Кэтрин в дрожь.

Мэри: – Это правда? Или литературное преувеличение?

Кэтрин: – Это правда! В его интонациях было что-то, от чего у меня шерсть поднялась на загривке. Но в голосе звучало и глубокое отчаяние, так что я одновременно почувствовала нечто вроде жалости.

– Отлично сотрудничали с вами, – продолжал тот. – Мой компаньон вам заплатит в ближайшее время, уверяю вас.

– Этому вашему компаньону я доверяю не больше, чем вам, – ответила директриса. – Откуда мне знать, что он вообще существует? Я предоставила двенадцать девиц – полное описание, имена, адреса. Дважды я сама выходила на контакт с девицами, заманивая их в места, где вам было удобнее забрать, что нужно. Теперь мне нужна моя сотня фунтов. И когда я ее получу, поделюсь с вами информацией о местонахождении вашей дочери.

Двенадцать девушек! А Лестрейду известно только о пятерых. Значит, остальные семь… их тела просто не нашли. Кэтрин услышала глухое рычание.

– И я не боюсь вашего дружка, которого вы захватили с собой, чтоб меня напугать. Видала я на улицах Спиталфидса образины и пострашнее.

– Я уже знаю, где находится Диана, миссис Рэймонд. – Значит, волколюди шпионили для Хайда! Это походило на правду. А низкое рычание…

– И притом девочка еще явно не у вас. Неужели вам сложно ее вернуть? Одну маленькую девчонку? Если для вашей организации, мистер Хайд, такая задача слишком трудна, я невысокого мнения об участниках.

– Мы ее еще не вернули, потому что у нас пока не было времени размениваться на подобные мелочи. Как только время появится, мы быстро покончим с этим делом. Наша организация могущественнее, чем вы можете представить, миссис Рэймонд.

Можно ли найти какую-нибудь щелку, чтобы хоть одним глазом посмотреть на них? Кэтрин хотела взглянуть на Хайда. Он старался говорить уверенно, но под этой уверенностью она чувствовала страх. И это отец Дианы… и Мэри заодно, если ее гипотеза верна. Преступник Хайд жив и на свободе. Кэтрин просто обязана была на него посмотреть.

– Мой компаньон совершенно реален, в чем вы в свое время сможете убедиться. Тем временем у нас новый запрос – нужна пара рук. Хороших и нежных рук – у него достаточно высокие требования. Руки Анны Петтинджилл были слишком грубыми. Нужны руки настоящей леди. Думаю, еще одна гувернантка подойдет. Или молоденькая горничная.

Кэтрин немного подвинулась по подоконнику, где между шторами была небольшая щель – не шире глаза. Сейчас, сейчас… Но все, что она смогла увидеть, – это миссис Рэймонд. Что-то скрипнуло, и Кэтрин испугалась, что она слишком сильно нажала на какую-то доску подоконника – но звук явно донесся снаружи. Более того – из-за двери.

Миссис Рэймонд тоже отлично его расслышала. Она метнулась к двери, распахнула ее, схватила маленькую фигурку, сжавшуюся за порогом, и рывком втащила ее внутрь.

Это была Элис.

– И как долго ты там стояла, дрянь? – директриса встряхнула девочку за воротник ночной рубашки. – Как много ты слышала?

– Почти что все, мадам, – отозвалась Элис, как ни странно, не казавшаяся испуганной. Что с ее стороны весьма глупо, подумала Кэтрин. Она бы сама испугалась на месте девочки, да еще как.

– Значит, эти чертовы девки взяли привычку за мной шпионить! И сколько вас тут, кроме тебя?

– Кроме меня никого, – ответила Элис. – И я не шпионила. Просто новенькая, Кэтрин, очень громко храпела, и я не могла уснуть. Тогда я пошла немножко походить, поискать, нет ли чего поесть, потому что ужин был совсем не сытный. И тут я увидела свет из вашей двери, и подошла посмотреть.

Похоже, Кэтрин зря недооценивала крошку Элис – по части вранья та не знала себе равных! Но зачем ей это было нужно? Совершенно очевидно, что она пошла вслед за Кэтрин. Почему Элис теперь вздумала ее выгораживать?

– Так гораздо проще, – сказала миссис Рэймонд. – Значит, нужно избавиться только от одной девки. Подержите ее, мистер Хайд! И ты, как тебя там!

Что там происходит? Сквозь щель между шторами Кэтрин увидела, как Элис упала на пол, а в руке миссис Рэймонд что-то блеснуло – нож? Нет, Кэтрин разглядела, что это подкожный шприц. Элис вкололи какой-то сильный препарат! Следовало бросаться на помощь, пока девочка была еще в сознании! Тогда был шанс убежать вместе с ней. А теперь все, что ей оставалось, – это ждать.

– От этой малявки вам толку не будет – руки у нее красные и шершавые, как у судомойки, – сказала миссис Рэймонд. – Но если она может вам пригодиться, забирайте. Тут ее оставлять слишком опасно – еще сболтнет чего своим подружкам. Так что избавьтесь от нее любым способом.

– Неси ее, ты, – сказал Хайд, обращаясь к спутнику. Темная нескладная фигура наклонилась и сгребла девочку на руки. Когда тварь распрямилась, Кэтрин ясно разглядела зверочеловека, волосатого и огромного. Человек-медведь, судя по запаху. Кошачий инстинкт велел ей нападать, но если она покажется, скорее всего, и сама попадет в лапы врагов. С медведем ей, похоже, не справиться. Зверочеловек был крайне уродлив, грубой работы, с несоразмерными членами. Моро, конечно, был жестоким человеком, но он по крайней мере умел сделать свои творения эстетичными. А эти жалкие твари казались перекошенными и аляповатыми, даже по критериям зверолюдей.

Наконец, когда зверочеловек развернулся, чтобы выйти с ношей на руках, Кэтрин удалось рассмотреть Хайда. Он был низкого роста – определенно ниже ее самой. Он тоже производил впечатление уродства, кривизны – скорее всего, из-за своей хромой и шаркающей походки и ссутуленной спины. Распрямись он, мог бы показаться даже красивым – в чертах его лица просматривался определенный шарм, а также порочность и хитрость. Но его ухмылка заставила бы почти любую женщину отшатнуться.

– Подумайте о нашем запросе, миссис Рэймонд, – сказал он. – Руки, изящные руки настоящей леди. Завтра вечером я снова загляну к вам и принесу плату.

– Хотелось бы на это надеяться, – ответила директриса. – И пока вы не заплатите – никаких рук, мистер Хайд! Я не из тех, кого легко провести.

Она проводила гостей до двери и, выходя за ними вслед, выключила газ. А потом Кэтрин услышала звук проворачивающегося в скважине ключа. Она оказалась запертой в кабинете миссис Рэймонд.

Мэри: – Элис, зачем ты тогда пошла следом за Кэтрин? Просто из любопытства?

Элис: – Конечно, мне было немного любопытно, но дело не в этом, мисс. А в том, что на ней было платье миссис Джекилл. Я его сразу узнала: под мышкой там была маленькая штопка, которую я сама делала, потому что у миссис Пул тогда не нашлось времени. Ваша матушка порвала платье, когда у нее случился один из тех припадков. Вот я и подумала: где эта женщина могла взять платье миссис Джекилл? Уж конечно, не купить у вас – вы бы не стали распродавать одежду вашей матушки, если бы не умирали с голоду. Значит, она его украла. Но что-то в ее поведении мне подсказывало, что она не из таких. Я знавала воровок – Кэтрин на них не походила. А потом я увидела, как она спряталась в кабинете миссис Рэймонд, за шторой. Я видела в щели ее глаз, смотревший прямо на меня. Я тогда не знала, хорошая она или плохая, но зато знала, что миссис Рэймонд – точно плохая, и в том маленьком человеке, Хайде, и его огромном спутнике тоже было что-то не так. Вот я и сделала свой выбор прямо на месте.

Мэри: – Это был правильный выбор, и я рада, что ты его сделала.

Элис: – Благодарю вас, мисс.

Кэтрин развернулась и осмотрела окна. Они открывались наружу и довольно просто отпирались. Все, что нужно было сделать, – это сдвинуть щеколду. Она немного подождала: по двору шли двое мужчин, один из них нес что-то, похожее на мешок тряпья. Хайд и человек-медведь, а за ними – миссис Рэймонд, которая проводила их до главных ворот и заперла за ними засов, после чего вернулась в дом.

Собирается ли она сейчас вернуться в кабинет? Газ был притушен, но не выключен окончательно, так что, возможно, она появится вновь. Кэтрин быстро открыла окно и уцепилась за лианы густого плюща, покрывавшего стену. Снова запереть окно не получится, но, может быть, директриса не заметит – или подумает, что это упущение девушек, прибиравших в кабинете. Она повисла на плюще, надеясь, что тот выдержит ее вес, – Диана рассказывала, что легко карабкалась по нему вверх и вниз, но Диана все же меньше весила. Кэтрин не хотелось бы упасть с третьего этажа на мощенный камнями двор.

Но плющ выдержал. Кэтрин спустилась на мощеный дворик. Камень был холодным, и она пожалела, что не надела башмаков – без них было можно бесшумно передвигаться по коридорам, но сейчас бы они пригодились. Она тихо скользила вдоль стены, надеясь, что в такой час никто не выглянет из окон. Директриса заперла ворота. Как отсюда выбираться? Стена была слишком высокой, чтобы на нее запрыгнуть, и совершенно голой, без плюща.

– П-с-с-т! – прошипел кто-то с той стороны ворот. Это была Диана. – Давай сюда! Замок я уже отперла. И зря ты карабкалась по стене в ночной рубашке. Ты выглядела как белый призрак! Любой мог тебя за милю рассмотреть.

– Ну, будем надеяться, что кто рассмотрел, тот и принял за призрак, – ответила Кэтрин. – Хайд и его зверочеловек свернули из ворот направо! Они забрали с собой еще одну девушку, унесли ее в мешке.

– Так это был мой отец? – спросила Диана. – Мой отец жив? Если бы я знала, рассмотрела бы его получше. Я-то думала, там двое зверолюдей. Ватсон следил за воротами и заметил, когда они выходили. А потом я увидела, как ты вылезаешь в окно, и сказала им с Чарли, чтоб они шли следом за теми, а мы с тобой их догоним. Ты же можешь выслеживать их по запаху?

Да, она ясно чувствовала запах всех четверых. Ватсон пах трубочным табаком, Хайд – одеколоном, человек-медведь – диким зверем. А Чарли, как ни удивительно, пах мылом.

– Надень вот это, – Диана протянула ей мужской пиджак. – Это Ватсон передал, чтоб ты не простудилась. Так, значит, мой папаша жив, и Мэри ошибалась насчет него! Меня это не удивляет. Мама всегда говорила, что он хитер, как черт. И за все эти годы он ни разу не попробовал меня найти! Вот же ублюдок.

Пиджак был велик Кэтрин, но она все равно была ему рада. Он хотя бы частично скрыл ее ночную сорочку. Что же до голых и босых ног… пустяки, кошкам обувь не нужна.

– Пошли, – сказала она Диане. – Нам туда.

И девушки устремились вперед, в лабиринт ночных улиц Лондона.

Глава XV Улицы Сохо

Мэри и Холмс ждали на узкой улочке возле одного из пансионов Сохо – дешевого, низкопробного, со скверной репутацией, с покосившимися ставнями и общим ощущением запущенности. Район вообще был трущобный – над головами сушилось в грязном лондонском воздухе белье на веревках, у домов громоздились кучи мусора. В ближайшем дворе при их приближении начала выть собака – и не умолкала не менее получаса. И притом они были не так далеко от респектабельного Дирборн-отеля, где совсем недавно осведомлялись о мистере Прендике. Они сошлись на том, что порой кратчайший путь – это прямой путь, а лишнего времени сейчас нет, так что Холмс попросту показал владельцу отеля письмо инспектора Лестрейда, уполномочивающее его допрашивать любых частных лиц. Владелец, краснолицый весельчак с пышными усами, подтвердил, что мистер Прендик регулярно здесь ужинает и обычно прибывает к началу ужина без опоздания. Они подождали в кабинете владельца в надежде, что, может быть, мистер Прендик и сегодня решит отужинать в Дирборн-отеле.

Он и впрямь оказался точным как часы: ровно в семь вошел в вестибюль ресторана. Устроившись на диванчике, укрытом от взглядов высокими растениями в горшках, Мэри и Холмс притворялись, что заняты чтением «Панча», и наблюдали, как тот в полном одиночестве ест свой ужин. Узнает ли он их, если увидит лицом к лицу? Сомнительно: он едва взглянул на случайных встречных поутру, когда они столкнулись в лечебнице, и был слишком расстроен, чтобы оставаться внимательным. Но все равно рисковать не стоило. После ужина Прендик оплатил счет и направился к выходу, подхватив со стойки свои зонтик и шляпу. Мэри и Холмс последовали за ним, стараясь отставать хотя бы на полквартала. Наконец он свернул на эту самую скверную улочку и скрылся в пансионе.

Он до сих пор оставался там, в комнате на втором этаже: периодически в освещенном окне появлялся его силуэт. Оказалось, узнать человека по силуэту в окне куда проще, чем думала Мэри.

– Может быть, нам просто пойти и захватить его врасплох? – спросила наконец она. – Мы ждем тут несколько часов, и пока ничего не происходит.

Куда утащили Беатриче и Жюстину, что с ними сейчас? И как справляются со своей задачей Кэтрин и Диана? Почему Ватсон не посылает никакой весточки? Мэри не могла не волноваться обо всем сразу.

– Что-нибудь непременно произойдет, – заверил ее Холмс. – Мисс Франкенштейн и мисс Раппаччини были похищены, и это меняет ситуацию для того, кто виновен в убийствах в Уайтчепеле и в создании зверолюдей. Если в этом замешан Прендик, за ним пришлют. Если нет – нам от него не будет никакой пользы, и придется начинать все с начала. Но я практически уверен, что он тут замешан, несмотря на свои протесты у доктора Сьюарда. Когда мы столкнулись с ним в лечебнице, лицо его было искажено не от гнева, как могло бы быть с невинно обвиненным. Нет, это был страх. Так, стоп – что там такое?

Вверх по улице ковылял странный маленький человечек. Ростом не больше Дианы, но с несоразмерно длинными руками, и шел он, то и дело склоняясь вперед, будто хотел на ходу упереться костяшками рук в землю.

– Зверочеловек, – прошептала Мэри. Они все выглядели по-разному, но было нечто, что их всех объединяло: несоразмерность, нечто животное в повадках. Ну вот, наконец что-то начало происходить!

Зверочеловек остановился у дверей пансиона, выпрямился и позвонил. Дверь открыла женщина – такая же неряшливая, как и весь этот дом, – то ли владелица, то ли кто-то из прислуги. Она пропустила странного посетителя и захлопнула за ним дверь.

Мэри и Холмс еще подождали – что будет сейчас? В окне снова на краткий миг появился силуэт Прендика. Потом свет погас. Через несколько минут на улицу вышли двое – Прендик и зверочеловек – и пошли от дверей направо.

– Быстро, – прошептал Холмс. – Держимся от них как можно дальше, но при этом не теряем их из виду.

Они следовали за Прендиком и за шаркающим зверочеловеком по узким улицам Сохо, и пока им удавалось оставаться незамеченными. На улицах побольше появились газовые фонари, но переулки были темными, освещенными только светом из редких окон. Прендик шел большей частью переулками, выбирая дорогу, где было меньше фонарей, магазинов и случайных прохожих. Мэри это радовало – чем меньше встречных, тем меньше вероятности, что заметят и их с Холмсом. Над крышами домов вставала луна, низко нависая над трубами, как серебряный шиллинг с потемневшими краями.

Она не понимала, куда они идут. Эта часть города была ей совершенно незнакома, а расспрашивать Холмса на ходу было неуместно. Спасибо еще, что она оставила дома зонтик – в этих обстоятельствах он бы только мешал. А если пойдет дождь – ну что же, Мэри просто промокнет. Трижды они чуть не упустили Прендика, но всякий раз удавалось снова его нагнать. Если бы вчера не прошел дождь, они бы точно его потеряли, а так Холмс находил следы преследуемых, ведшие в нужном направлении. Холмс обмолвился сквозь зубы, что следы самого Прендика вовсе не примечательны, так как тот носит башмаки марки, предпочитаемой многими джентльменами. Но Прендик шел не один, а в компании зверочеловека, а его следы были отлично различимы и не похожи ни на какие другие. Очень скоро Мэри сама научилась отличать их среди прочих отпечатков на грязной мостовой.

На длинной пустынной улице им пришлось некоторое время простоять в небольшой арке, чтобы не быть замеченными.

– Думаю, я знаю, куда он идет, – сказал Холмс.

– Куда? – спросила Мэри. – И как вы узнали?

– С помощью логической дедукции. Если он создает зверолюдей, ему нужно место, где никто не заметит его деятельности. Где никого не удивит присутствие диких животных, а прихрамывающих людей со слишком волосатой кожей примут не за чудовищ, а просто за иноземных моряков.

– Доки! – воскликнула Мэри. – Я слышала, что это настоящий очаг порока и преступности. Конечно, согласно миссис Пул, а она может такое сказать и про Мэйфейр. Я не уверена, что ее суждениям о районах Лондона можно полностью доверять.

– На этот раз она ушла недалеко от истины, – сказал Холмс. – Идем, они уже в самом конце улицы. Если я прав, оттуда они свернут к югу.

– А до сих пор мы шли на восток? – спросила Мэри. – Я утратила всякое чувство направления.

– Чувствуете запах Темзы? Мы почти все время двигались параллельно реке.

Да, конечно! Мэри с досадой поняла, что не обращала внимания на гнилостный запах воды – вернее, уловила его, но приняла как должное, не распознав в нем ключ к разгадке. Пусть это послужит ей уроком, который не следует забывать.

– Они завернули за угол. Скорее!

Мэри поспешила за Холмсом. Ноги ее ужасно болели, но это не имело значения. Важно только одно: отыскать Жюстину и Беатриче.

Вслед за Прендиком и зверочеловеком они свернули к реке. По сторонам этой улицы стояли портовые склады. Прендик стукнул в дверь второго здания слева, и звук отдался эхом в глубине склада. Дверь раскрылась, и на миг Мэри разглядела полосу света – но посетители вошли, и улица снова погрузилась во тьму.

Они с Холмсом подошли ближе, держась в тени: фонарей здесь не было, но улица была немного шире остальных, и на нее падал лунный свет. Склад, за дверью которого исчез Прендик, был двухэтажным кирпичным зданием с массивными воротами, достаточно широкими, чтобы туда проехала телега, и узкой боковой дверцей, куда и вошли Прендик и зверочеловек. «ГРУЗОПЕРЕВОЗКИ ОЛДЕРНИ», – гласила надпись белой краской на воротах. На верхнем этаже было несколько окон, на первом – всего одно, маленькое, и светилось только оно.

– Попробуем глянуть, что там происходит? – не дожидаясь ответа Холмса, Мэри подкралась к окошку, закрытому ставнями. Ставни были такими старыми, что сквозь широкие щели можно было ясно рассмотреть помещение – по крайней мере его часть. То, что Мэри увидела внутри, заставило ее подозвать к себе Холмса яростными безмолвными жестами. Тот мгновенно оказался рядом и тоже стал свидетелем ужасной сцены, от которой в жилах Мэри застыла кровь.

Кэтрин: – Что, и теперь скажете, что я слишком мелодраматична?

Мэри: – Не скажем, я правда почувствовала, как моя кровь холодеет. Не в прямом смысле слова, конечно, физически такого не может быть. Но как метафора выражение «кровь застыла» вполне подходит для описания моих тогдашних чувств.

Кэтрин: – Мэри, ради всего святого!

Даже Холмс едва слышно выдохнул:

– Боже мой!

Мэри: – И он действительно так сказал. Я хорошо помню.

Помещение, раньше служившее складом «Грузоперевозок Олдерни», было слабо освещено масляной лампой, свисавшей с потолка на цепи. Ее света хватало только на середину комнаты, а стены оставались в полумраке. По стенам виднелись широкие полки, предназначавшиеся для хранения ящиков с малогабаритным грузом, а сейчас их содержимое скорее напоминало о Королевской коллегии хирургов: они были заставлены сосудами, в которых плавали части человеческих тел. Руки, ноги, части корпуса. Отлично сохранившиеся головы с закрытыми глазами, хранившиеся в прозрачной жидкости. Судя по их количеству, убито было куда больше пяти женщин! Одних голов было три, а руки и прочие члены Мэри даже считать не желала. У одной стены располагалась огромная клетка, очевидно, предназначавшаяся для хранения крупногабаритных ценных грузов. А сейчас там содержались зверочеловеки. Двоих – нет, троих – она видела ясно: их горбатые кривые фигуры стояли близко к решеткам. Но целиком клетку со своего места Мэри не могла разглядеть. В центре помещения, прямо под лампой, стоял операционный стол. Вокруг него сгрудились сам Прендик и двое зверочеловек – тот сгорбленный и длиннорукий, что привел сюда Прендика, и другой – огромный и лохматый, более всего походивший на медведя.

А на столе лежала Жюстина – как была, в белой ночной рубашке, – крепко привязанная ремнями к столу за лодыжки и запястья. Лицо ее было спокойным, взгляд устремлен в потолок.

Жюстина: – Я ждала смерти и готовилась вскоре предстать перед Господом.

– Их трое, – прошептала Холмсу Мэри. – Думаете, можно попробовать ее освободить? Человек-медведь выглядит сильным.

– Наверняка это не все, – отозвался детектив. – Мы не видим, что там в другой части комнаты. Будем смотреть и ждать. Нужно точно знать, с чем мы встретимся, прежде чем действовать.

– Ну что, Прендик? Ты справишься? – раздался низкий хриплый голос. Этого голоса Мэри до сих пор не слышала.

– Я не уверен, – ответил Прендик. – Замена мозгов – трудная операция. Моро бы точно сумел, но я не Моро. Она может и не пережить этого.

– Черт тебя дери! Ты все-таки это сделаешь, и все сработает, или я задушу тебя голыми руками!

В круг света шагнула фигура… человеческая фигура с вытянутыми длинными руками, словно желая показать Прендику, что его ждет в случае отказа. Увидев это чудовище, Мэри с трудом подавила вскрик. Она никогда не видела такого высокого человека – выше семи футов, – но больше всего в нем ужасал не гигантский рост. Рост был ужасен в сочетании с шириной плеч и толщиной рук и ног, покрытых вздутыми мышцами, как у циркового силача. Рукава его были закатаны до плеч, так что ясно виднелись вздутые на руках синие вены. Добавьте к этому мертвенно-бледное лицо, всклокоченные черные волосы, черные глаза, яростно вращавшиеся в глазницах… Никого более чудовищного Мэри не могла себе даже представить.

– Если ты меня убьешь, кто еще сотворит для тебя женщину? – возразил Прендик. Как он умудрялся сохранять спокойствие? Было ли тому причиной отчаяние – или крайняя усталость? Прендик казался изможденным. – Я могу сделать попытку заменить ей мозг. В любом случае это проще, чем создать женщину с нуля и целиком, как в твоем изначальном плане, безумном и неисполнимом.

– Придержи язык, а то я его вырву! Женщину для меня ты сможешь сделать и немым, а мне ты без языка будешь куда приятнее.

Прендик несколько секунд смотрел себе под ноги, наконец сказал:

– Хорошо. Я готов приступить, когда ты скажешь.

– Видишь, до чего ты меня довела, Жюстина? – Великан навис над ней, заглядывая ей в лицо. – Даю тебе последний шанс. Скажи, что ты меня любишь, что согласна вернуться ко мне по доброй воле, и я пощажу тебя.

– Я никогда тебя не полюблю, Адам, – отозвалась Жюстина голосом отстраненным, словно бы издалека. – Я не боюсь смерти и добровольно предпочитаю ее жизни с тобой.

Гигант отчаянно взревел, развернулся к клетке со зверолюдьми и ударил кулаками по железным решеткам. Зверолюди завопили – кто-то от страха, кто-то от ярости. Сгорбленный зверочеловек у стола подпрыгнул и издал крик ужаса, но человек-медведь остался невозмутимым.

– Ну что же! Прендик, приказываю тебе приступать к операции! Жюстина, когда мозги этой девчонки, гувернантки, сменят твой упрямый мозг, ты станешь безвольной куклой, готовой делать все, что я скажу. И я буду твоим Франкенштейном – я, а не проклятый отец, сотворивший нас обоих!

Он схватил с полки стеклянный кувшин, в котором в прозрачной жидкости плавал человеческий мозг.

– Смотри, Жюстина! Видишь? Вот это сейчас окажется у тебя в черепе! Мозг девки по имени, – он коротко глянул на бирку, – по имени Сюзанна Мур. Твое тело будет принадлежать мне, но ты сама – все, что ты считаешь собой, – исчезнет навеки!

Жюстина непоколебимо смотрела на сосуд с мозгами.

– Я готова, – сказала она.

С рычанием великан передал сосуд Прендику, и тот поставил его на тележку рядом со столом.

– Мне нужно время подготовить ее к операции, – все еще спокойно продолжил он. – Для обычной женщины это заняло бы несколько минут, но ваша женщина – не обычная. Я не знаю точной дозы, которая ее отключит, но не убьет. Так что мне придется экспериментировать. – И, бросив взгляд на Жюстину, он добавил: – Извините меня.

Но она не взглянула на него в ответ. Напротив, закрыла глаза и начала молиться по-французски:

– Notre Père, qui est aux cieux, que ton nom soit sanctifié, que ton règne vienne, que ta volonté soit faite sur la terre comme au ciel…[5]

Прендик взял с тележки нечто, напоминающее губку, накрыл ею бутыль и перевернул ее. Когда губка напиталась химическим составом, он прижал ее ко рту и носу Жюстины. Так что, если она и теперь продолжала молиться, наружу больше не проникало ни звука.

– Ты уверен, что новый мозг совершенно чист? – спросил великан. – Уверен, что я смогу влиять на него, как захочу?

– Конечно же, не уверен, – отозвался Прендик. – Такова была теория Франкенштейна, но по результатам мы видим, что, хотя ты и потерял память, твой характер сохранился по завершении процесса. Ты – тот же человек, кем был до своего второго рождения, преступник, которого Франкенштейн снял с виселицы и чье тело дополнил частями других трупов в тех местах, где ты слишком разложился. Так же, как и она сохранила свою личность и осталась Жюстиной Мориц, верной служанкой семейства Франкенштейнов. Я понятия не имею, что за личность скрывают мозги Сюзанны Мур. Я ничего не могу гарантировать. Не в этих обстоятельствах, когда ты требуешь от меня сделать невозможное при крайней нехватке средств. Я биолог, а не хирург.

– Ты сделаешь, что я тебе сказал, иначе историю о том, как ты предал Моро, узнают в твоем чертовом Обществе. Думаешь, они оставят тебя в живых, проведав, что ты сожительствовал с его убийцей? В следующий раз, когда тебя одолеет чувство вины, Прендик, не кури опиум в местах, где твою болтовню могут слышать другие.

– Я проверил, как там итальянка, – послышался новый голос. Этот голос! Мэри слегка сдвинулась, отталкивая Холмса, чтобы лучше видеть. И разглядела его: маленького кривого человечка с хромой ногой, возникшего в дверях склада. Ахнув, она сползла по стене и опустилась на мостовую.

– Что там? – прошептал Холмс.

– Это Хайд. Он выглядит точно так, как я помню с самого детства. Но это же невозможно. Он умер. Мой отец умер.

– Т-с-с-! Дай и мне послушать! – прошептал из темноты знакомый голос.

Мэри пораженно оглянулась и увидела, что рядом стоит Кэтрин.

– Как ты сумела…

– Не забудь, я же кошка. Я здесь уже давно стою и слушаю. А теперь т-с-с!

– …понадобится время, чтобы подействовал яд, но в закрытом помещении это будет довольно быстро. Где-то через час девчонка точно умрет.

– А не быстрее было просто убить ее самому? – нетерпеливо спросил великан.

– В отличие от тебя я не убийца, – сказал Хайд. – И к тому же яд не оставляет следов. Из-за резни, которую ты учинил, за нами теперь гоняется Скотланд-Ярд. Даже когда я все устроил, убедив этого слабоумного взять вину на себя, тебе понадобились новые мозги – более свежие, видите ли! Подобными действиями ты навлекаешь на нас опасность.

– Ладно, иди ассистируй Прендику, – рыкнул великан.

– Я химик, а не хирург. Хотя и могу отдать должное искусству, с которым ее сотворил Франкенштейн. Прендику вряд ли удалось бы собрать для тебя настолько изящную женщину, каким бы ни был исходный материал.

– Спасибо за доверие, – сухо сказал Прендик. – Может быть, в качестве химика вы могли бы помочь мне с эфиром, который, как вы видите, не оказывает нужного действия.

Хайд отвесил ему шутовской поклон.

– Я окружен неумехами! – проревел гигант, и зверолюди в клетке снова разволновались от его крика.

– Думаю, мы достаточно уже увидели, – прошептала Мэри. Зрелище на какое-то время заворожило ее, но теперь пришло время действовать. Сейчас она не могла думать даже о Хайде. – Пока эфир не подействовал и Жюстине не начали вырезать мозги, нужно спасать ее и Беатриче!

– И Элис, – добавила Кэтрин.

– Какую Элис? – спросила было Мэри, но Кэтрин жестом указала им следовать за ней и метнулась через темную улицу, перебежав ее с быстротой и легкостью… кошки. По ту сторону дороги она нырнула в переулок меж двумя неосвещенными складами. Там, едва различимые в темноте, стояли Диана, Чарли и Ватсон.

– Смотрите, кого я нашла, – выдохнула Кэтрин.

– Холмс, старина, я очень рад вас видеть, – сказал Ватсон. – Я уже начал было волноваться, куда вы запропали.

– Думаю, это было предсказуемо, – ответил Холмс.

– Да черт возьми, – перебила Диана. – Хватит болтать, лучше говорите, что вы нашли. И в следующий раз я иду с вами. Терпеть не могу, когда меня оставляют позади!

В переулке Мэри быстро пересказала остальным, что она видела на складе: склянки по стенам, операционный стол, ужасное положение Жюстины.

– А еще кого-то хотят отравить, я не поняла точно где. Они что, пытаются отравить Беатриче? Не могу представить, как это возможно! Но неважно, нам нужно спасать друзей, не медля ни минуты.

– Кто такой этот Адам? – спросил Ватсон. – Похоже, он их предводитель и главный виновник всего этого безумия.

– А вы не догадываетесь? – удивился Холмс. – Он – первое чудовище, созданное Виктором Франкенштейном.

– Но чудовище погибло, – возразил Ватсон. – Так говорится в книге миссис Шелли.

– Ага, конечно, что написано на бумаге, то сразу – правда, – фыркнула Диана. – Как вся эта ерунда, которую вы пишете про Шерлока.

– Нет времени спорить, – сказала Мэри. – Кто идет выручать Беатриче? Она заперта где-то на верхнем этаже склада.

– Если заперта означает «на замок», я могу его открыть, – вызвалась Диана.

– Я пойду с ней и буду ее защищать, – сказал Чарли.

– Да не нужна мне ничья защита.

– Спасибо, Чарли, так и сделай. А мы, остальные, попытаемся вытащить Жюстину, пока она еще в сознании, – Мэри оглядела потенциальных спасителей. Лица их были едва различимы в темноте. – Значит, нас четверо против пятерых – Прендика, Хайда, чудовища Адама, человека-медведя и второго зверочеловека, горбатого…

– Это человек-орангутан, если я не ошибаюсь, – пояснил Холмс. – Думаю, все эти зверолюди созданы из животных из пропавшего зверинца лорда Эйвбери. Их трансформировали в людей – по крайней мере в подобия таковых. Лорд Эйвбери прислали мне список похищенных животных. Один медведь и один кабан мертвы. Значит, остаются… ладно, просто понадеемся, что клетка хорошо заперта. Будь у нас время, мы составили бы план. Просто ворваться в помещение и напасть на них, рассчитывая на внезапность, – не лучшая идея.

– Я знаю, – сказала Мэри. – Но разве у нас есть выбор? Там наши друзья. Кто знает, сколько времени осталось у Жюстины?

– Конечно, мы идем, – согласилась Кэтрин. – Ну же, хватит медлить!

– Мисс Джекилл права, – сказал Ватсон. – У нас нет времени на составление безопасного плана. Хотя сама мысль о том, что в этот ужасный склад собираетесь войти вы, юные дамы…

– Нет, доктор Ватсон, вы нас не остановите, – оборвала его Мэри. Сработает ли это? Просто должно сработать.

– Я и не собирался. Просто сама мысль о том, что вы безоружны… Но у меня есть только один револьвер, мой собственный. Холмс, что у вас?

– Мой револьвер, – ответил Холмс. – Ваш вы лучше оставьте при себе, Ватсон. Я отдам свой мисс Джекилл или мисс Моро. В конце концов, я владею кулачным боем. Вы же знаете, что я обучался борьбе баритсу. Вы неправильно поняли меня, мисс Джекилл. Я не собирался предлагать бросить мисс Франкенштейн в отчаянном положении.

– Мне не нужен ваш револьвер, мистер Холмс, – сказала Мэри и вытащила из сумочки револьвер своего отца. Он был небольшим, того типа, что можно носить совсем незаметно. Мэри уже задумывалась о том, не приобрел ли его ее отец для своих прогулок в обличии Хайда. Который был жив… что означало, что жив ее отец.

Миссис Пул: – Так вы носили с собой револьвер все это время?

Мэри: – Я положила его в сумочку перед отправлением в Сохо. Подумала, что если доктор Ватсон носит с собой револьвер, то и я должна так делать, раз сопровождаю мистера Холмса. Нельзя угадать, когда вдруг может понадобиться револьвер.

Миссис Пул: – Очень благоразумно с вашей стороны, мисс.

Мэри: – Мне тогда пришлось оставить сумку в переулке, а потом я забыла ее забрать. Хорошо хоть, догадалась засунуть за пояс остаток денег и ключ от дома. Полагаю, Диана права – женская одежда не создана для приключений.

Диана: – А я что говорила?

– Мне тоже не нужно оружие, – сказала Кэтрин. – Я сама – оружие. Вы не забыли, что я убила человека голыми руками – и зубами?

– Тогда за мной, – приказал Холмс. – Я иду первым. Помните, мы имеем дело с преступниками, а я действую от лица Лестрейда и Скотланд-Ярда. Я – официальный представитель закона.

И широкие ворота, и узкая дверца склада были заперты, но Диана сумела отпереть дверь инструментом, извлеченным из-под лацкана пиджака и подозрительно напоминающим одну из шляпных булавок Мэри.

– Я с семи лет это умею! – шепнула она Холмсу, стоявшему к ней ближе всех. Она осторожно толкнула дверь, открывшуюся в темный коридор, проходивший по всей длине склада. В конце коридора было окошко, в которое проникало немного лунного света и освещало железную лестницу на второй этаж. Холмс вышел вперед с револьвером в руке. Мэри последовала за ним, а дальше и остальные – один за другим, цепочкой, двигаясь как можно тише. Ватсон замыкал шествие. Слева по коридору виднелись очертания двери, которая, должно быть, вела на основной склад. Справа дверей было три, и под первой выделялась полоска света. Оттуда слышались приглушенные голоса. Очевидно, эта дверь вела туда, где держали Жюстину.

– Диана, проверь, что за остальными дверьми! – прошептала Мэри. – Если найдешь Беатриче и сумеешь ее освободить, вы двое сейчас же присоединитесь к нам. Если ее здесь нет, ступай искать наверху, а мы попробуем обойтись без вас. Времени ждать нет.

– Ладно, – шепнула Диана. – Пошли, Чарли.

И снова наше повествование разделяется на две части: в одной действует Диана, в другой – Мэри и Кэтрин.

Кэтрин: – Я не сумею написать эту часть с точки зрения Дианы.

Мэри: – Конечно, сумеешь, ты ведь писатель и можешь перевоплотиться в кого угодно! Просто отыщи свою внутреннюю Диану и следуй ей.

Кэтрин: – Нет у меня внутренней Дианы.

Диана: – Ха, размечталась. У всех на свете есть внутренняя Диана.

Мысли Дианы были в полном беспорядке и перескакивали с одного на другое. Впрочем, а когда они вели себя иначе? Так что в этом не было ничего нового. На тот момент ее внутренний монолог звучал примерно так: «Это был мой папаша здесь мой папаша этот ублюдок ни разу не попробовал со мной встретиться с самого рождения значит жив еще старый негодяй что бы мама об этом подумала какого черта Мэри со мной обращается как с младенцем мне четырнадцать или как и я умею кучу всего открывать замки лазать лучше всех и вообще больше всех остальных ну разве что травить людей дыханием не умею или там горло перегрызть но зато я умная не хуже прочих как же давно ничего не ели чай пили сто лет назад где бы разжиться чем-нибудь съедобным?»

Мэри: – Вот видишь, у тебя отлично получается! Но хватит уже описывать внутренний мир Дианы, переходи к повествованию.

Диане потребовалось всего несколько секунд, чтобы открыть замки на второй и третьей дверях. В этих комнатах не было Беатриче, только какие-то ящики с надписями «Грузоперевозки Олдерни». Значит, надо смотреть на втором этаже. Она помахала Мэри рукой и указала ей на лестницу, обозначая, что идет наверх и остальным придется обойтись без нее. Мэри помахала в ответ, говоря, что все поняла.

Диана поднялась по винтовой железной лестнице. За ней карабкался Чарли.

– У вас здорово получается с этими замками, мисс, – шепнул он ей, когда они достигли второго этажа.

Его внимание ее одновременно порадовало и рассердило. Обрадовало, потому что лестно было услышать признание своего искусства, и рассердило, потому что кто-то посмел с самого начала в ней сомневаться. Конечно, у нее получалось здорово, еще бы нет! Она же, в конце концов, Диана Хайд, лучшая взломщица на свете. У нее всегда был талант вскрывать замки и обшаривать карманы, а еще – лазать по почти отвесным стенам. Она часто размышляла о том, что если жизнь не подкинет ей более интересной работы, нужно будет заделаться воровкой.

Диана: – И до сих пор я не оставила этой мысли!

На втором этаже двери располагались только слева – ну то есть справа, если смотреть с первого этажа. В конце коридора тоже было окошко, выходившее на улицу. Ставни у него были то ли открыты, то ли отломаны, так что хватало лунного света, чтобы оглядеться. Всего дверей было три.

Первое помещение оказалось пустым. Диана только начала возиться со вторым замком, как из-за последней двери по коридору послышался слабый стон. Диана на цыпочках перебежала туда и быстро вскрыла замок. В комнате имелось одно окно, в которое ярко светила луна. В ее свете была видна Беатриче, сидевшая в дальнем углу и связанная по рукам и ногам. Рот ее был заткнут кляпом. Под окном лежала какая-то девчонка, почти без сознания. Она-то и издавала тихие стоны и чуть-чуть шевелилась, как в неспокойном сне.

Снизу послышались совсем другие звуки: кто-то громко закричал. Началось, что бы это ни было.

Диана метнулась было в комнату – но быстро выскочила обратно. Все помещение заполнял сладкий дурманящий запах, будто это был не склад, а роскошная оранжерея.

– Не вдыхай этот запах! – предупредила она Чарли. – Это яд Беатриче. У тебя есть носовой платок?

Чарли вытащил из кармана штанов огромный платок из грубой ткани.

– Открой окно, – велела Диана, указав в конец коридора. Чарли кивнул и побежал туда. До чего же приятно, когда под рукой есть кто-то, просто делающий, что ты ему говоришь, без всяких споров и разговоров!

Диана прижала платок ко рту, бегом пересекла комнату и попыталась открыть окошко, но щеколда заржавела, и ей пришлось провозиться несколько минут, так что в конце концов она бросила платок, чтобы освободить обе руки. Воздух был таким душистым, сладким… Диане захотелось просто сесть на пол и вдыхать, вдыхать его полной грудью, остаться в этом саду навсегда… Последним рывком она наконец одолела щеколду и толкнула створки окна наружу. Свежий воздух! Она жадно вдохнула полной грудью.

Потом она подхватила девочку, лежавшую на полу, и как могла подняла ее к окну, обхватив руками поперек груди. Та оказалась не тяжелой, но притом податливой и мягкой, как неплотно набитый мешок.

– Давай, дыши! – приказала ей Диана. Девчонка была пока жива, но дышала уже с трудом. Глотнув наконец свежего воздуха, она начала кашлять – хриплым лающим кашлем, сотрясавшим все ее тело. Диане было нелегко ее удержать, но она умудрилась опереть ее тело о подоконник и удерживать так, чтобы голова бедняжки свешивалась из окна.

– А мне что делать, мисс? – спросил Чарли, который вернулся и стоял на пороге. Теперь не было нужды шептать и соблюдать тишину – на первом этаже царил настоящий бедлам, слышались крики, какой-то треск. Что там происходит? Но на размышления времени не было.

– Помоги Беатриче, – велела Диана.

Удерживая девчонку на подоконнике, Диана обернулась посмотреть, что делает Чарли. Тот вытащил из кармана нож и перерезал сперва полоску ткани, закрывавшую Беатриче рот, потом веревки на запястьях и щиколотках.

– Как я счастлива вас видеть! – воскликнула Беатриче, едва смогла снова говорить. – Скорее, мне нужно выйти в коридор и перестать отравлять тут воздух! Бедная девочка…

– Обопритесь на меня, мисс, – Чарли протянул руку.

– Нет, не прикасайся ко мне, получишь ожог, – Беатриче сама кое-как поднялась, немного постояла, привалившись к стене, и, пошатываясь, направилась к двери.

Девочка все еще лежала животом на подоконнике, жадно вдыхая свежий воздух.

– Пошли, – сказала Диана. – С тобой все будет в порядке. Нужно спускаться. Ты можешь идти?

Девочка слабо кивнула.

– Чарли, – позвала Диана, – можешь вывести ее на улицу?

– Конечно, – ответил тот. – Пойдемте, мисс. Обопритесь на меня, и я вас отсюда вытащу. Придется спускаться по лестнице. Понимаете меня?

Девочка снова слабо кивнула.

– Я пойду первой, – сказала Диана. – Мы не знаем, что там внизу творится.

Внизу слышались голоса – но когда Диана переступила порог, донесся отчетливый звук выстрела.

– Что тут происходит? И где Мэри и Кэтрин? – спросила Беатриче.

– Внизу, – ответила Диана. – Дядька, который сделал тех тварей – в смысле, зверолюдей, – собирался вырезать Жюстине мозги. И вставить ей новые. Так что все ее спасают, там еще Ватсон и Холмс. У них пистолеты. Кого-то, похоже, подстрелили. Пошли, Чарли тебя выведет наружу, а я должна помочь нашим.

– Я иду с тобой, – возразила Беатриче.

Диана согласилась, и они с Беатриче бросились бежать. Башмаки их громко простучали по коридору, потом проклацали по железным ступенькам – но о шуме теперь можно было не волноваться. Снизу лестницы Диана бросила взгляд наверх – Чарли осторожно вел по ступенькам девочку, опиравшуюся на него всем телом.

– Здесь чисто, можете идти! – крикнула она. Коридор был пуст – все происходило в помещении в дальнем конце. Дверь, ведущая туда, была распахнута – на полу лежал желтый прямоугольник света.

– Слушайте! – воскликнула Беатриче. – Что это за звуки?

Это была целая какофония криков, воплей и звериного рева, как будто взбесился целый зоопарк. И снова выстрелы! Диана с Беатриче переглянулись с ужасом в глазах и бросились к светлому проему.

Диана: – Не было в моих глазах никакого ужаса!

Беатриче: – Хорошо, но в моих точно был.

Зрелище, представшее перед их глазами, казалось хуже ночного кошмара. И в нем действительно участвовал взбесившийся зоопарк. У двери клетки стоял сумасшедший Ренфилд. Клетка была пуста – за исключением одного создания, все еще мерившего ее яростными шагами, все зверолюди были на свободе.

Диана окинула взглядом комнату, оценивая ситуацию. Мэри и Холмс стояли в углу, подняв револьверы, и охраняли Ватсона, который лежал на полу у их ног, а по его плечу расползалось красное пятно. Рядом валялся мертвый человек-волк. Еще один лежал в нескольких футах от первого, перед Мэри; этот был еще жив, но явно умирал. Передние лапы он поднял вверх, будто прося пощады, но держаться на ногах не мог, да и ползти – тоже. Мозг его, настолько же волчий, насколько человеческий, знал, что смерть приближается, так что зверочеловек запрокинул голову и протяжно взвыл. В другом углу Кэтрин заслоняла собой Жюстину, которая едва держалась на ногах, опираясь о стену, готовая в любой момент упасть в обморок. Как она освободилась от пут и выбралась с операционного стола? Напротив Кэтрин, согнувшись, стояли человек-медведь и человек-волк, готовые атаковать. Прендик и Хайд все еще были возле стола, причем Прендик держался за его край, чтобы не упасть, а под столом прятался перепуганный человек-орангутан. Хайд держал перед собой скальпель, как оружие, готовый защищаться. А в дальнем конце помещения, у бюро, за которым некогда вел счета клерк «Грузоперевозок Олдерни», замер великан Адам, прижимая руку к груди. На бюро стояла небольшая лампа, и в ее свете Диана рассмотрела, что рубашка чудовища запятнана кровью. Но куда страшнее кровавых пятен было его лицо, искаженное от ярости, белое, как у мертвеца, за исключением красной струйки, стекавшей по виску.

– Думаете, что сможете совладать со мной? Со мной, Адамом Франкенштейном? – взревел он и запрокинул голову, как человек-волк, чтобы испустить страшный рев. Зверолюди завопили каждый на свой лад, вторя ему – чудовищная какофония в тишине лондонской ночи.

Глава XVI На портовом складе

Пока Диана и Чарли бежали вверх по лестнице, Холмс, Мэри и остальные приготовились освобождать Жюстину из рук захватчиков. Холмс распахнул дверь и ступил на порог со словами:

– Игра окончена, джентльмены. Поднимите руки над головой и отойдите от мисс Франкенштейн на несколько шагов. Мы вооружены и готовы стрелять.

Свет лампы тускло блеснул на стволе его револьвера.

Прендик и Хайд, пораженные, развернулись к нему. Прендик послушно поднял руки, в одной из которых еще держал губку с эфиром. Потом руки медленно поднял и Хайд. В правой руке у него был скальпель, которым он уже собирался сделать первый надрез. Безумный крик прорезал воздух. В углу комнаты, возле клетки со зверолюдьми, скорчился сумасшедший Ренфилд. Так вот куда он убежал из тюрьмы! От его крика зверолюди заволновались, заметались по клетке – все, кроме одного, который остался лежать в тени у дальней стены. Сколько их там? Мэри стояла за спиной Холмса и едва видела происходящее из-за его широких плеч. Человек-медведь, охранявший операционный стол, заурчал, явно растерявшись от такого поворота событий, а человек-орангутан заметался вокруг хозяина, теперь опираясь и на костяшки рук. Только Адам Франкенштейн остался полностью неподвижным. Он усмехнулся – и усмешка на его трупообразном лице выглядела страшно. Мэри невольно содрогнулась.

– Итак, мистер Холмс, – сказал он, – рад наконец с вами познакомиться. Я ожидал, что однажды нам придется встретиться, хотя и не рассчитывал, что так скоро. И как же вы нас отыскали?

Он говорил на хорошем английском, хотя и с легким акцентом.

Холмс шагнул вперед, пропуская в комнату Мэри, Ватсона и Кэтрин. Мэри подняла свой револьвер. Впервые ей приходилось целиться из него во что-то живое. Хватит ли ей духа выстрелить, когда понадобится? «Конечно, хватит, – сказала она себе. – У меня нет выбора». Комнату наполняло зловоние зверинца, исходившее, без сомнения, от зверолюдей. Мэри пожалела, что нельзя прикрыть нос платком.

– Кэтрин! – пораженно воскликнул Прендик, узнав свою прежнюю сожительницу. – Но как ты смогла…

– Как я смогла спастись с острова, где ты бросил меня умирать? – перебила Кэтрин. – Развяжи Жюстину.

– А если мы откажемся? – спросил Хайд своим пришепетывающим голосом. – Что вы тогда намерены делать, мисс Моро? Ведь это вы, верно? Женщина-пума?

– Тогда мы перестреляем вас и освободим ее сами, – ответил вместо нее Ватсон. – Думаю, для вас будет разумнее собственноручно отвязать ее, не дожидаясь стрельбы.

– Лучше следуйте указаниям мисс Моро, – добавил Холмс. – Ничто не мешает нам открыть огонь по преступникам.

Жюстина на столе застонала. Она повернула голову – в одну сторону, потом в другую, словно стараясь стряхнуть действие эфира. Зверолюди сгрудились у дверей клетки – все, кроме того, что лежал у дальней стены – и с опаской, но и с интересом следили за происходящим. Теперь Мэри могла сосчитать – их было трое. Еще один человек-кабан, вроде того, которого задушила Жюстина, и двое, напоминавшие… собак? Нет, волков. Люди-волки, которые охотились за Кэтрин и Дианой.

– Кэт, я вовсе не собирался… – начал было Прендик.

– Явиться сюда было безумием с вашей стороны, мистер Холмс, – сказал Адам, не обращая внимания на своих сообщников. – Вместе с доктором Ватсоном, вооружившись всего-навсего этими игрушками. Да еще прихватив с собой двух – леди, если их можно так назвать, потому что леди обычно не носят пистолетов и не угрожают мужчинам. Вы нам не соперники. Это вам стоило бы сдаться на нашу милость. Это логично, мистер Холмс, коль скоро вы такой поклонник логики. Долгие годы я следил за вашей деятельностью в изложении доктора Ватсона. В моей родной Швейцарии, в заброшенном альпийском замке, который я называл домом, я регулярно получал ваши приключения по почте. Так что я знаком с вашими методами. Они впечатляют, хотя это всего лишь методы счетной машины – вы взвешиваете, наблюдаете, делаете выводы. Вы – нечто вроде живого автомата. Сомневаюсь, что вам доступны методы действия творческого разума. Истинный преступник всегда сможет перехитрить вас, потому что он способен на нечто недоступное вам – а именно действовать спонтанно!

– Я бы не стал слишком доверять рассказам Ватсона, – ответил Холмс. – Он склонен к преувеличениям.

С этими словами он выстрелил. Пуля ударила в противоположную стену. Мэри, не ожидавшая выстрела, подскочила на месте. Человек-орангутан завизжал и полез прятаться под операционный стол. Зверолюди в клетке подняли вой, хватаясь за решетки. Прендик нервно отвязал одну из рук Жюстины от стола.

– Глупец! Что ты делаешь?! – крикнул Адам. – Один выстрел в стену – и ты готов сдаться? Ты даже трусливее, чем я думал, Прендик! Стой где стоишь, и вы все тоже. Прендик, если ты вздумаешь ее освободить, я вырву тебе сердце голыми руками. Она моя. Она была сотворена для меня, и я не собираюсь снова ее потерять.

– Мистер Прендик, делайте, что я сказал, иначе я пристрелю вас с особенным удовольствием, – сказал Холмс. – Человек, который уродует творения Божьи, превращая их в несчастных чудовищ, недостоин жить.

Кэтрин: – Вот этого ему говорить не следовало. В несчастных чудовищ!

Мэри: – Кэт, он не имел в виду тебя.

Кэтрин: – Тем не менее это было излишне. А кроме того, грубо.

Диана: – Давай уже возвращайся к рассказу. Хочу почитать то место, где в игру вступаю я. Это самая интересная часть…

– Адам, может быть, просто отпустим ее? – взмолился Прендик. – Зачем она тебе? Почему именно она? Можно вернуться к изначальному плану! Создадим тебе другую, новую женщину…

– Не существует других женщин! Почему, ты думаешь, я предпочел сам убивать их, вместо того, чтобы послать кого-то еще? Я должен был убедиться, что они на нее похожи! Что я найду руки, как у нее, глаза, как у нее. Других женщин для меня нет. Однажды она убежала от меня, но теперь я ее нашел, и больше она не уйдет.

– Еще как уйдет! – сказала Кэтрин. – Она уходит от тебя прямо сейчас!

Мэри взглянула на операционный стол – он был пуст! Хайд все еще стоял возле него, хотя Прендик отступил на несколько шагов, не уверенный, что ему теперь следует делать. А где же Жюстина? Она стояла рядом с Кэтрин, прислонившись к стене и стараясь восстановить дыхание. Как ей удалось освободиться?

Жюстина: – Когда Прендик убрал губку с эфиром, я снова смогла дышать. Я притворялась, что лежу почти без сознания, чтобы на меня перестали обращать внимание. Почувствовав, что одна моя рука свободна, я с ее помощью отвязала вторую. На меня все еще никто не смотрел, все взоры были обращены на Адама. Кроме, разве что, Хайда – тот бросил на меня быстрый взгляд, но не сделал и не сказал ничего, чтобы помешать мне освободиться. Я осознала, что ноги мои тоже свободны, не знаю, каким образом это произошло, – хотя я заметила краем глаза, что Хайд наклонился и шепнул что-то человеку-орангутану. Избавившись от пут, я скатилась со стола и бросилась к Кэтрин. Движения давались мне с трудом, меня тошнило от эфира, так что я едва могла держаться на ногах. Все это время я боялась, что Адам отвлечется от разговора и увидит меня. Но теперь, восстанавливая в памяти произошедшее, я ясно вспоминаю, что Хайд стоял так, чтобы заслонять меня от взора Адама. Хотела бы я знать…

Мэри: – И я хотела бы. Очень бы хотела.

Адам взревел от ярости и бросился к Жюстине. Прозвучал новый выстрел, за ним еще один. Это стрелял Холмс – нет, Ватсон, – нет, они оба, почти одновременно. Обе пули попали в Адама, и по его рубашке расползлось красное пятно. Он отступил на несколько шагов, прижимая руку к груди и глядя с чем-то вроде удивления, как под пальцами растекается кровь. На миг комната погрузилась в безмолвие, если не считать звуков, издаваемых зверолюдьми. Потом Адам поднял голову, усмехнулся и продолжил идти в сторону Жюстины – не так быстро, как прежде, каждый шаг явно причинял ему боль, но все равно он неуклонно приближался.

– Ты моя, ты всегда была моей! Ты это сама знаешь, Жюстина. Ты знаешь это в своем сердце, в глубине его ты любишь меня вопреки себе самой, как и я тебя люблю. Приди же ко мне сейчас, и покончим со всем этим. Твои друзья останутся живы, больше не будет убийств женщин. В этих убийствах виновна ты, любовь моя. Я убивал из-за тебя, вот и все. Но если ты придешь ко мне, если будешь любить меня, все будет исправлено.

Мэри подняла револьвер, прицелилась Адаму в голову и выстрелила. Отдача отозвалась болью в ее плече – она ждала этого, но все же сила удара была для Мэри неожиданной: ее едва не отбросило к дверному косяку.

Адам взвыл и упал на колени. Кровь заструилась по его лицу, заливая висок и один глаз. Он вытер кровь ладонью и теперь выглядел еще чудовищнее прежнего – с алыми разводами на лбу и щеке. Подняв голову, он хрипло спросил:

– Ты кто такая, чертова девка?

– Я – Мэри Джекилл, – ответила та. – Остановись, или я снова выстрелю.

Он запрокинул лицо и расхохотался.

– Дочка Джекилла! Вот это замечательно! Хайд, ты ее слышал? Дочка Джекилла с игрушечным пистолетиком в руках… – смех его перешел в завывания, и люди-волки начали вторить ему. Человек-медведь схватился лапами за прутья, сотрясая клетку.

Мэри подняла револьвер и снова выстрелила.

– Нет! – это был голос Ренфилда, стоявшего возле клетки. – Не надо! Он обещал мне жизни, много жизней! Столько, сколько я захочу, если буду хорошим! И я был хорошим, правда, хозяин? Я сказал, что это я убил тех женщин. Я сказал все, что вы мне велели, дайте мне теперь мои жизни, я заслужил!

Он развернулся к клетке.

– Что он делает? – спросил Ватсон. Тот угол помещения был слабо освещен – слишком далеко от центра, и свет настольной лампы туда тоже не доставал.

– У него ключ! – крикнула Кэтрин. Она видела в темноте куда лучше остальных, но было уже поздно – результат действий Ренфилда был очевиден. Дверь клетки с лязгом распахнулась, и зверолюди бросились наружу – все, кроме одного.

Волколюди приближались, готовые атаковать. Хотя и люди, они наполовину оставались волками и шли на врагов, скаля зубы и вытянув хвосты. Мэри приготовилась к следующему выстрелу.

Но Ватсон успел первым. Один человек-волк упал и начал, скуля, кататься по полу, второй прыгнул на Ватсона и вцепился ему в плечо. Ватсон закричал, и его крик ужаснул Мэри. Холмс заслонил ее от второго человека-волка, все еще держа на прицеле Адама, который выл от боли. Мэри поднырнула под руку Холмса. Комната превратилась в сущий ад, полная крика и хаоса, у Мэри болело плечо от отдачи, но она все равно смогла снова выстрелить – и попала человеку-волку в бок. Тот издал звук, похожий на лай, споткнулся и упал. Ватсон сполз по стене и свалился на пол, колени его подогнулись. Мэри склонилась над ним. Рукав его был порван в клочья, но хуже того – плоть под ним выглядела такой же порванной. Кровь лилась потоком, пропитывая ткань. Мэри боялась прикоснуться к ране, но нужно было что-то делать! Только вот что именно?

– Скажите мне, что я должна делать, доктор Ватсон, – попросила она. Доктор выглядел таким бледным, будто вот-вот мог потерять сознание. Кто-то потянул ее за подол платья. Мэри взглянула туда – это был человек-волк, еще живой, но явно умирающий. Он смотрел на нее умоляющими глазами зверя. Он не понимал смерти, не осознавал ее, будучи животным. Запрокинув голову, он жалобно завыл, и на миг Мэри ощутила жалость к этому несчастному существу. Но у нее на глазах истекал кровью Ватсон и мог умереть, если они поскорее не выберутся отсюда. Вот о чем сейчас следовало думать.

За спиной Мэри послышался какой-то звук. Что, снова зверолюди? Вроде бы их больше не осталось? Она развернулась и увидела стоящих в дверях Диану и Беатриче. «Спасибо, спасибо», – подумала она, сама не зная, кого благодарит – то ли Бога, то ли Диану, то ли их обоих.

– Думаете, что сможете совладать со мной? Со мной, Адамом Франкенштейном? – С другой стороны приближался Адам, весь в крови, но все еще живой, не отказавшийся от намерения добраться до Жюстины. – Вы можете убить этих жалких созданий Прендика. Убивайте их всех. Но со мной вам не справиться. Жюстина, слушай меня! Пойми наконец, что ты создана для меня! Ты моя навеки. Я лучше убью тебя своими руками, чем позволю тебе жить без меня!

– Подойди чуть ближе – и я перегрызу тебе глотку, – послышался голос Катрин. Она заслонила собой Жюстину – маленькая фигурка в мужском пиджаке поверх ночной рубашки – и испустила крик ярости. Это был дикий животный вопль, крик пумы в горах, нечеловеческий и пугающий.

Беатриче: – Так и было! Я никогда не слышала ничего подобного.

– Звери! Взять ее! – крикнул Адам.

Человек-кабан бросился на Кэтрин, а человек-медведь медленно развернулся и пошел на Холмса, вытянув огромные руки-лапы. Холмс снова выстрелил – и попал человеку-медведю в лоб. Тот пошатнулся и с каким-то по-детски изумленным выражением морды рухнул под ноги детективу.

Кэтрин прыгнула на человека-кабана. С грацией пумы, преследующей добычу, она приземлилась ему на спину, обхватила его руками и впилась зубами в ухо. Тот взревел от боли и начал раскачиваться вправо-влево, чтобы ее стряхнуть. Она держалась крепко, но ему удалось ухватить ее за ногу и швырнуть на пол. Противник навис над ней и раскрыл пасть, целясь ей в горло, она выгнулась, уже чувствуя на коже его горячее и вонючее дыхание, не в силах освободиться…

И тут она увидела над собой две руки. Эти руки обхватили лицо человека-кабана, погрузили большие пальцы ему в глаза. Кэтрин увидела сверху сияющее лицо Беатриче, прекрасное и грозное. Человек-кабан взревел от боли, вскинулся, стараясь избавиться от хватки Беатриче, как до того избавился от Кэтрин, но теперь он был слеп. Ядовитая девица ослепила его. Он махал руками и наконец сумел ухватить ее за туловище и притянуть к себе, будто бы обнимая, а на самом деле стискивая ей ребра. Беатриче сопротивлялась, хватая воздух ртом, и наконец выдавила:

– Помогите!

Диана метнулась мимо Кэтрин, которая все еще не могла подняться, и выждала мгновение… второе… третье… ища удобного момента, чтобы наконец вонзить свой нож в спину человека-кабана.

Беатриче: – Как ты определила, что твой нож меня не поранит? Мы со зверочеловеком кружились, словно танцевали вальс, и было очень трудно нанести удар так, чтобы он поразил только твою цель.

Диана: – Да никак не определила. В жизни так случается, что приходится рисковать.

Беатриче: – Ну хорошо… спасибо, в общем. По крайней мере ты сумела меня не задеть. Думаю, это главное.

Человек-кабан завопил и отпустил Беатриче, но нож Дианы был слишком коротким, чтобы нанести ему серьезный ущерб. Он крутанулся на месте и теперь уже бросился на Диану, определяя ее местонахождение по запаху. Просто ломанулся в ее направлении, широко раскинув руки. Она отпрыгнула – но теперь за ее спиной уже не было двери. В поисках лазейки Диана быстро огляделась, отступая спиной к углу. Еще секунда, и она окажется в ловушке! Но внезапно у горла человека-кабана что-то блеснуло, и тот тяжело рухнул на колени, а потом упал лицом вперед. За его спиной стоял Хайд, в руке его сверкал окровавленный скальпель.

– Ты, должно быть, и есть Диана, – только и сказал он.

– Привет, пап, – выдохнула та. – В смысле, приятно познакомиться.

– Предатель! – проревел Адам. – Ты забыл, кто подобрал тебя после бегства из Англии? Когда ты болтался по всей Европе одинокий, преследуемый полицией? Кто дал тебе пищу и кров, и даже лабораторию, чтобы ты мог продолжать свои эксперименты? Это был я, и никто другой! И вот как ты мне заплатил за мою доброту!

– Ты безумен, Адам, – отозвался Хайд. Человек-кабан простонал еще раз, а потом вытянулся у ног Дианы и умер. Кровь из его разрезанного горла еще какое-то время стекала на каменный пол. – Ты сказал мне, что хочешь вернуться в Англию, чтобы бросить вызов Обществу, которое изгнало меня и не соглашалось принять тебя в свои члены. Ты не забыл? Ты же хотел поквитаться с Ван Хельсингом и его сторонниками. Когда ты завербовал на свою сторону Прендика и мы начали вместе создавать зверолюдей, я тебе верил. А потом мы стали убивать женщин и собирать части их тел – ради какой цели? Ради продолжения экспериментов, уверял ты. Когда я сообщил тебе, что Жюстина жива, единственной твоей целью стало ее похищение, чтобы ты снова смог ей завладеть. Все, что ты делал, ты делал только для себя, чтобы удовлетворить свои страсти. Ты мне отвратителен!

– Да как ты смеешь! Крыса, жалкая мартышка, кусок дерьма, это тебе-то я некогда оказал гостеприимство! Как ты смеешь меня оскорблять?! – Адам развернулся к клетке, теперь опустевшей… почти опустевшей, если не считать единственного оставшегося ее обитателя. Того зверочеловека, что до сих пор скрывался в тени. – Выходи! – закричал он. – Выходи сейчас же!

Он потянулся и схватил предмет, висевший на стене рядом с клеткой, – длинный черный кнут, – и хлестнул им по прутьям так, что клетка задрожала. Последний зверочеловек поднялся и двинулся к двери.

Мэри, которая все еще стояла на коленях рядом с Ватсоном, пытаясь остановить кровь, вскрикнула от ужаса. В ее памяти всплыло старое стихотворение, которое ей еще в детстве читала молоденькая нянька Гонория – та, что позже стала именоваться почтенным именем миссис Пул: «Тигр, о тигр, светло горящий…» Человек-тигр, судя по его виду, лишь недавно начал процесс трансформации и выглядел человеком только наполовину. Голова его смутно напоминала человеческую, лапы начали приобретать форму рук с пальцами. Однако ходил он еще на четвереньках, хотя хвоста уже не имел. Шрамы от множества операций на его теле были свежими, ярко-багровыми.

Он низко зарычал, скалясь на Адама, однако кнут в руках великана заставил его развернуться в сторону Холмса и присесть, готовясь к прыжку. Холмс поднял револьвер. В звенящей тишине слышались только всхлипы, которые, как обнаружила Мэри, издавал Ренфилд, все еще скорченный в углу возле клетки, с ключами, зажатыми в кулаке. Остановит ли пуля человека-тигра прежде, чем его челюсти сомкнутся на горле детектива?

И тут Холмса заслонила невысокая фигурка. Это была Кэтрин. Она что, собирается броситься на тигра и сразиться с ним? Это же значит обречь себя на верную смерть! Он был вдвое крупнее ее, мог раздавить ее, как котенка… Мэри хотела крикнуть Кэтрин: «Остановись!» – но проглотила язык, увидев, как та скидывает с плеч пиджак Ватсона, а за ним следом стягивает и свою ночную сорочку, чтобы предстать пред всеми совершенно нагой.

– Взгляни на меня, – сказала она. Человек-тигр, подобравшийся для прыжка, невольно отвлекся и бросил на нее взгляд. На смуглой коже Кэтрин раскинулась белая сеть тонких шрамов, похожая на карту неведомой земли. – Почувствуй мой запах. Я такая же, как ты, брат мой. Я тоже была трансформирована хозяином, и у него тоже был кнут. Но знаешь, брат мой, что я сделала с ним? Я убила его в отместку за боль, которую он мне причинил. Вот что я сделала. Я бросилась на него и перегрызла ему горло. Он был не бог, а просто человек, и умер куда проще и быстрее, чем я думала. Ты понимаешь меня, брат мой?

Человек-тигр не сводил с нее огромных желтых глаз. А потом опустил тяжелую голову, все еще покрытую темными полосами, будто кланяясь ей. И с коротким рыком бросился на Адама.

Мэри осознала, что недавно перестала дышать, только когда дыхание снова вернулось к ней. Она безумно боялась, что человек-тигр бросится на Кэтрин…

Кэтрин: – А я не боялась. Он ведь был моим братом. Если бы он даже напал на меня, это была бы достойная смерть.

Диана: – Ой, да брось. Ты все время выражаешься как героиня собственных романов.

Кэтрин: – Ну, в любом случае это была бы быстрая смерть, я бы даже не успела почувствовать боль. А что мне еще оставалось делать? Я действовала согласно инстинкту. Будь у меня хоть миг на раздумья, мы все могли бы не пережить той ночи.

Человек-тигр ударил Адама в грудь передними лапами. Тот пошатнулся и врезался спиной в стол, но не упал. Человек-тигр старался схватить его за горло, но Адам ударил его кулаком в челюсть – один раз, другой… С ревом человек-тигр опрокинулся на бок, тяжело ударившись о пол. Он сумел снова подняться на ноги и помотал головой, чтобы прийти в себя. На груди Адама остались кровавые следы тяжелых когтистых лап.

– Ренфилд, ключ! – крикнул он.

– А вы тогда дадите мне жизни, хозяин? Много, много жизней?

– Дам, дам, сколько захочешь! Просто брось мне ключ, черт тебя дери!

Ренфилд швырнул ключи, прочертившие серебряную дугу по воздуху и тяжело зазвеневшие, когда Адам перехватил их на лету. Ухватившись за крышку стола, он поднялся и пинком ноги откинул стул.

– Берегитесь! – крикнул Прендик. – В ящике стола револьвер! Мы его держали там из-за зверолюдей!

Человек-тигр еще раз встряхнулся, вскинул передние лапы на стол и вспрыгнул на него, отгородив их своим телом от Адама. Стол покрывали стопки бумаг, какие-то папки – должно быть, счета и списки «Грузоперевозок Олдерни». Лапы тигра скользнули по бумагам, папки разлетелись в стороны, человек-тигр невольно затанцевал по столешнице, бросился на Адама и ударил его лапой по щеке. Голова его запрокинулась, по лицу прочертились красные полосы. Человек-тигр поднялся, чтобы снова атаковать.

– Диана! Дай мне нож! – крикнула Мэри.

– Зачем? – крикнула в ответ Диана, не отрывая глаз от адского танца тигра.

– Чтобы отрезать ткань на повязку! А потом выводи отсюда Жюстину!

– Почему сразу я?

– Потому что у остальных есть оружие, а у тебя нет, – ответила Мэри. – Бога ради, просто делай, что тебе сказано, и не спрашивай! Уводи Жюстину к месту общей встречи.

– Что за место встречи?

– На ту сторону улицы! Туда, где мы все встретились перед самым началом! Просто уводи ее туда и не спорь.

– Ладно, черт! Всегда самое интересное случается без меня!

– Как Ватсон? – спросил Холмс, на миг отвлекшись от сражения.

– Плохо, – отозвалась Мэри. – Нужно как можно скорее вытащить его отсюда.

Отвечая, она не прерывала своей работы – отрезала полосы от своей нижней юбки и обматывала ими руку Ватсона, стараясь накладывать повязку со всем возможным тщанием, но рваные раны от зубов волка казались слишком глубокими. Если в ближайшее время им не удастся выбраться со склада, Ватсон истечет кровью до смерти.

Адам оскалился в ответ на оскал человека-тигра, будто сам стал животным, и ударил того по морде наотмашь. Человек-тигр опрокинулся на спину, бумаги брызнули со стола фейерверком. Выиграв момент, Адам выдвинул ящик стола и выхватил оттуда револьвер, который сверкнул в его руке холодным металлическим блеском.

Холмс прицелился, но в этот момент человек-тигр как раз поднялся на ноги и оказался между ним и гигантом. Тигр зарычал, и в ответ на рык рявкнул револьвер, который Адам разрядил прямо ему в пасть. Человек-тигр упал на спину, вздымая фонтан бумаг. Лапы его взметнулись, одна из них задела лампу, которая опрокинулась и покатилась на пол.

– Ну уж нет! – рявкнул Адам, обращаясь к Диане. – Не смей! Ты у меня ее не заберешь!

Мэри улучила момент, чтобы оглянуться. Слава Богу – она увидела, как Диана и Жюстина исчезают за дверью. Чего теперь ждать от Адама?

Тот стоял, тяжело опираясь на стол, и поднял револьвер. Все кругом усеивали листы бумаги – бумага на столе, на полу, повсюду, и…

– Горим! – крикнула Кэтрин.

Масло, пролившееся из упавшей лампы, залило стол и капало на пол. Мгновение – и стол занялся огнем. Адам отступил на шаг, вскинул руки, будто хотел отогнать пламя.

– Нужно выбираться наружу! – крикнула Беатриче. – Химикалии в сосудах легко воспламеняются!

– Быстро, все наружу! – поддержал ее Холмс. – Мэри, можете помочь Ватсону?

– В одиночку – с трудом, – отозвалась она. – Тут нужна Кэтрин. Беатриче не поможет, он слишком слаб, чтобы вынести ее яд.

– Я помогу, – внезапно подал голос Хайд. Мэри пораженно подняла на него взгляд. Почему он предлагал свою помощь? Ведь именно сейчас у него был превосходный шанс скрыться…

– Лучше я, я сильнее, – презрительно бросила Кэтрин и перекинула руку Ватсона через плечо. Мэри сделала то же самое, и вместе они подняли раненого. Холмс все еще стоял и целился в Адама, которого трудно было разглядеть за стеной пламени и дыма, поднявшихся над столом.

Бумаги на полу тоже занялись пламенем. Ренфилд истошно визжал – подобный звук издает на плите чайник со свистком. Что-то живое пулей вылетело из-под операционного стола – это был человек-орангутан, который помчался в сторону Холмса. Раньше, чем Мэри успела отреагировать, человек-орангутан, в котором возобладала животная природа, на четвереньках проскользнул между Холмсом и дверным косяком и бросился в темноту города.

– Он не имеет значения, – бросил Холмс. – А вам надо срочно выбираться отсюда! Я останусь ненадолго, чтобы увидеть все до конца.

Они по очереди вышли, оставляя Холмса позади: сперва Беатриче, потом Мэри и Кэтрин, тащившие бессознательного Ватсона. Хайд попытался просочиться вслед за ними, но Холмс остановил его.

– Не думаю, – сказал детектив. – Вы не выйдете отсюда без меня.

Покидая склад, Мэри последний раз оглянулась. Холмс поднял револьвер и выстрелил в лампу, свисавшую с потолка. Ее резервуар разлетелся осколками, и масло хлынуло на пол. Миг – и оно вспыхнуло высоким огнем.

И тогда она увидела объятого пламенем Адама, который с трудом поднялся, держась за столешницу, и двинулся на детектива. Как много пуль осталось у Холмса? Она забыла, сколько он уже потратил…

Но она не могла остаться, чтобы помочь ему. Нужно было выводить Ватсона на свежий воздух. Они с Кэтрин, спотыкаясь, последовали за Беатриче по коридору и наконец вывалились из дверей наружу. Перебежав улицу – ноги Ватсона беспомощно волочились между ними по мостовой, – они наконец встретили в переулке Диану, которая ждала их в компании Жюстины и Чарли. И еще кое-кого…

– Элис? – пораженно воскликнула Мэри. – Господи, но ты-то откуда тут взялась?

Они с Кэтрин осторожно посадили Ватсона на мостовую, прислонив его спиной к стене какого-то склада. Тот стонал и не приходил в чувство.

– Это девочка из Общества Магдалины, – пояснила Кэтрин. – А ты откуда ее знаешь?

– Она моя бывшая судомойка, – ответила Мэри. – Элис, но что ты тут делала…

– Смотрите! – крикнула Беатриче.

Сквозь окна первого этажа было видно, что склад изнутри весь объят пламенем. Через мгновение языки огня показались уже и в окнах второго этажа, поднимаясь к крыше. Где же Холмс? Мэри в страхе вглядывалась в горящее здание.

– Не забудь, у нас тут раненый, – напомнила ей Беатриче.

– Я помню.

Но с Холмсом будет все в порядке. Просто не может быть иначе. Шерлок Холмс – не тот человек, с которым под силу справиться Адаму Франкенштейну… или тот? Нет, нет, конечно же нет, повторила Мэри про себя несколько раз. А потом повернулась к Чарли.

– Скажи, ты можешь найти какой-нибудь способ поскорее доставить доктора Ватсона в больницу? Ему срочно нужна помощь. Найди кэб или любую другую повозку.

Мэри проверила повязку на плече у доктора – кровь уже успела пропитать ее.

– Я погляжу, что можно сделать, мисс, – отозвался Чарли, – только в этой части города не бывает кэбов. А где берут повозки посреди ночи, я тоже не знаю.

– Я пойду с тобой, – сказала Диана. – Все лучше, чем тут торчать без дела!

И раньше, чем Мэри успела ее остановить, Диана с Чарли растворились в темноте.

– Чертова девчонка! Она когда-нибудь научится делать, что ей говорят? – Мэри попробовала усадить Ватсона поудобнее. Он снова застонал, голова его моталась из стороны в сторону, напоминая ей движения человека-тигра. Господи, где же Холмс, удалось ли ему выбраться из горящего склада? Усилием воли Мэри заставила себя думать о тех проблемах, которые сейчас стояли наиболее остро.

– Я вижу горящего человека! – воскликнула Жюстина. – Смотрите, там, за окном! Неужели это он, Адам?

В окне появилась гигантская сгорбленная фигура, полностью объятая огнем. Пламя тем временем стало таким высоким и ярким, пылая сквозь окна и над крышей, что его отблески освещали даже этот темный переулок.

– Должно быть, он, – сказала Кэтрин. – Кто же еще – смотри, какой огромный!

Прозвучали еще два выстрела. Кто стрелял? И наконец из огня появился Холмс, он бежал со всех ног, а за ним по пятам следовал Хайд. Мэри испустила вздох облегчения при виде детектива. Что же до Хайда, она на миг пожалела, что тот не сгинул в огне. Это была дурная мысль, недостойная, в конце концов, он ведь ее отец… Нет, она не готова была принять подобную мысль. Пока не готова.

Когда двое мужчин добежали до переулка, Хайд оглянулся на горящее здание.

– Не думаю, что даже создание Франкенштейна может уцелеть в таком огне, – сказал он. – Подождите, что вы делаете?

Холмс защелкнул на его руках наручники.

– Эдвард Хайд, вы арестованы за убийство сэра Дэнверса Кэрью. Я с огромным удовольствием передам вас Скотланд-Ярду.

Хайд оскалился, как собака, а потом запрокинул голову и расхохотался.

– Отлично сыграно, мистер Холмс. Я с огромным удовольствием посмотрю, как вы будете представлять доказательства в суде.

– А я буду искренне сожалеть, когда вас повесят, мистер Хайд.

– Стойте, а где Прендик? – воскликнула Кэтрин. – Он не выбрался наружу вместе с вами? Он что, внутри?

Мэри: – Я тогда испугалась, что ты бросишься в горящий дом его искать.

Кэтрин: – Еще чего. То есть я, конечно, на миг подумала о чем-то таком. Потому что я, в отличие от него, не бросаю людей умирать.

– Представления не имею, – сказал Холмс. – В пожаре мало что можно было разглядеть. У него был шанс добежать до дальнего конца коридора и выбраться через окно.

– Прендик всегда был трусом, – сообщил Хайд. – Трусом и посредственным ученым, которому недоставало воображения. Глупостью со стороны Моро было принять его в ученики и столь многому научить.

– Возможно, это единственное, в чем я с вами совершенно согласна, – сказала Кэтрин.

– А это случайно не он? – спросила Беатриче.

Через дорогу к ним бежала темная фигура.

– Не оставляйте меня! Я не хочу умирать! Не хочу умирать! – безумный Ренфилд бешено размахивал руками.

– Все в порядке, вы не умрете, – заверил его Холмс. – Просто отправляйтесь с нами – тихо, спокойно – и мы доставим вас домой в целости и сохранности.

– К моим мухам? – переспросил Ренфилд.

– Да, к вашим большим, жирным мухам, – подтвердила Мэри. – Все, что вам нужно делать, – это следовать за нами.

– Коль скоро у меня кончились комплекты наручников, – добавил Холмс.

– О, я с радостью с вами пойду! Я буду хорошим, вот увидите! – Ренфилд тревожно улыбался им всем. «Ему нельзя доверять», – подумала Мэри. Однако сейчас им приходилось ему довериться. Ясно было, что он куда глубже вовлечен во все это – по крайней мере в Общество алхимиков, если даже не в сами убийства, – чем они изначально думали. Как сумел ее отец – вернее, Хайд – убедить сумасшедшего признаться в убийствах, которых он не совершал? И почему именно Ренфилда? Какое он имеет отношение к Обществу и лично к Хайду? Но пока что не было времени отгадывать загадки.

Крыша склада с треском обвалилась. Сквозь окна второго этажа было видно, как куски черепицы и дерева рушатся туда, где совсем недавно держали пленницей Беатриче. Улица больше не была темной – пламя пожара ярко освещало мостовую, озаряя лондонскую ночь. Даже в переулке чувствовался его жар и слышался грозный рев – будто огонь говорил голосами погибших зверолюдей.

– Нужно уходить отсюда, – сказал Холмс. – Во-первых, из-за Ватсона, во-вторых, нужно сообщить властям, что тут начался пожар, пока огонь не перекинулся на другие здания.

– Мы нашли способ! – послышался из темноты голос Дианы. Она выбежала на свет вместе с Чарли, отдуваясь на ходу. – Там в порту стоит пароход, и капитан готов нас отвезти по реке. Он сперва ужасно ругался, говорит, что не повезет нас ни бесплатно, ни за плату, но я объяснила, что у вас полно денег, так что надеюсь, у вас их и правда полно. Он говорит, что не вздумает разводить пары, пока своими глазами не увидит деньги.

– Он мог бы отвезти нас к Королевскому госпиталю! Там наверняка сумеют справиться даже с такой раной, – воскликнула Мэри. Если бы только удалось поскорее доставить туда Ватсона!

– Доктор Ватсон не переживет такой долгой поездки, если продолжит терять кровь, – сказала Беатриче. – Нужно прижечь рану.

– Чем? – спросила Кэтрин. – Огня здесь достаточно, чтобы нагреть что-нибудь железное, но к такому большому жару невозможно приблизиться. Даже здесь становится опасно, – на этих ее словах рухнули полы второго этажа, обломки посыпались на первый. К тому времени, как жар начнет спадать, от здания останутся одни головешки.

– Я могу это сделать, – Беатриче закатала рукав. – Мэри, сними, пожалуйста, эти повязки. Их в любом случае пора менять, они насквозь пропитались кровью.

– Химический ожог. Очень мудро с вашей стороны, мисс Раппаччини, – заметил Хайд.

Беатриче бросила на него испепеляющий взгляд.

– Вы хотели сделать меня убийцей, – бросила она. Мэри и не знала, что ее мелодичный голос может звучать так презрительно.

Мэри: – И с тех пор я ни разу не слышала от тебя подобных интонаций.

Диана: – А то, наша Беатриче всегда такая вежливая!

Мэри: – В отличие от некоторых.

Мэри размотала повязки быстро, как только могла, стараясь не думать о том, насколько глубоки рваные раны, если от них столько крови. Когда плечо доктора обнажилось, целиком покрытое кровью, Беатриче прикоснулась к нему – сначала легонько, кончиками пальцев. Под ее прикосновением корка крови начинала разжижаться и вскипать, а кожа горела. Но рана сделалась чистой, дезинфицировалась огнем. Мэри оторвала еще несколько полос от своей безнадежно испорченной нижней юбки и наложила новую повязку.

– Отличная работа. Из вас получилась бы неплохая медсестра, мисс Джекилл, – сказал Холмс. Мэри вспыхнула от его комплимента, радуясь, что здесь темно и Холмс этого не увидит. – А теперь я должен доставить Ватсона в госпиталь. Чарли, можешь найти ближайшую пожарную станцию? Нужно послать сюда пожарную бригаду.

– Конечно, мы оба можем и сделаем, – вмешалась Диана. – А вам нужно налево, потом еще раз налево, и будет узкая дорожка, спускающаяся в доки. Пароход называется «Гесперус», на борту крупно написано. А мы пошли.

– Нет! Ты останешься здесь, – начала было Мэри, но было поздно – Чарли и Диана растворились в темноте. – Черт, черт и еще раз черт!

– Итак, наша Мисс Благопристойность ругается, – сказала Кэтрин. – Вот уж не думала, что когда-нибудь такое услышу!

– Услышишь еще много раз, если она продолжит себя так вести, – ответила Мэри.

Диана: – Конечно, продолжу! А тебе, знаешь ли, полезно было бы научиться ругаться получше…

Мэри: – Может быть, ты пойдешь и займешься чем-нибудь полезным? Например, выпьешь яду?

– Я подниму Ватсона, если кто-нибудь подержит его за ноги, – сказал Холмс.

– Нет нужды, – подала голос Жюстина. – Я уже оправилась от эфира и могу понести доктора сама.

Что это была за странная процессия! Впереди шла Кэтрин, потому что она лучше всех видела в темноте, и указывала путь. На ней был сюртук Холмса, надетый на совершенно голое тело. Луна освещала улицу, ведущую к воде, но склады в этой части порта были старыми, мостовая – разбитой, и очень легко было обо что-нибудь запнуться и упасть. За Кэтрин следовала Жюстина, несшая на руках Ватсона – так же легко, как она несла бы подушку. За ней шел Холмс, ведущий Хайда в наручниках, по другую сторону Хайда – Беатриче. Хайда предупредили, что при попытке бегства на него дохнет Беатриче или же его укусит Кэтрин. Ни одна из этих перспектив Хайда явно не радовала. За ними шли Мэри с Элис, а замыкал шествие Ренфилд, который семенил поспешно, боясь остаться в темноте в одиночестве.

Глава XVII Пароход на Темзе

Даже в темноте Мэри видела, что Элис дрожит и пытается согреться, обхватив себя руками за плечи. Она сняла макинтош и набросила его на девочку.

– Вот, надень его и застегнись. В ночной рубашке сейчас слишком холодно. Но как ты попала в Общество Магдалины? Я была уверена, что ты вернешься к своей семье в… как там называется твоя деревня? Кажется, ты не упоминала мне ее названия.

– Вы очень рассердитесь, мисс, если я признаюсь, что солгала вам и миссис Пул? У меня никогда не было семьи в деревне, я выросла в сиротском приюте. Мама отдала меня туда еще во младенчестве. Наверное, у нее не было средств, чтобы обо мне заботиться. Когда я выросла достаточно, чтобы научиться азбуке, меня отправили в благотворительную школу для бедных детей в Спиталфилдсе. Я никогда в жизни не покидала Лондона.

– Но ты так подробно рассказывала, как доила коров и собирала куриные яйца! – Мэри поверить не могла, что Элис – тихая, кроткая Элис – все это время лгала, и особенно – что она лгала миссис Пул. Мэри не была уверена, что у нее самой хватило бы отваги солгать экономке!

Миссис Пул: – Она знает, что я ее давно простила. Элис – хорошая девочка и больше никогда так не поступит.

Элис: – Спасибо, миссис Пул.

– У нас в школе были девочки из деревни, – объяснила Элис. – Вообще у нас были ученицы двух типов: те, за чье содержание родители платили, пусть и немного, и те, у кого вообще не было родителей, и они жили на пожертвования. Я была из таких – из благотворительных. Но у меня была подруга из платных учениц, за нее платил папа, потому что ее мама умерла, а мачеха ее не любила и не хотела видеть в доме. Мы с ней делили кровать, и по ночам, когда не спалось, она рассказывала мне всякие истории про то, как живут на ферме. Она так сильно скучала по деревне!

– Но зачем ты нам лгала? – все еще не понимала Мэри. Тем временем они уже подошли к реке. Луна отражалась в темной воде Темзы, на которой, среди прочих лодок, стоял пришвартованный «Гесперус». На носу и на корме его горели фонари, так что легко было прочесть название судна, написанное белой краской. Это был маленький речной пароходик, из трубы уже поднимался пар – видно, капитан решил заранее поверить в их платежеспособность.

– Эгей, на борту! – крикнул Холмс. – Мы можем садиться, капитан?

– Да, если докажете, что вам это по карману, – крикнул в ответ грубый голос. Капитан появился на носу корабля, в свете фонаря. Именно так Мэри и представляла себе капитана парохода: лохматый и неопрятный, в свитере грубой вязки, в плоском картузе на макушке. – По фунту за каждого, вот сколько я беру. И если я еще не разучился считать, вас тут девять, а значит, получается ровно девять фунтов.

– Девять фунтов! – воскликнула Мэри. Это была чудовищная сумма!

– Да, я беру ни пенсом меньше, дамочка. И, судя по вам, вы их заплатите, потому что тому джентльмену, похоже, срочно нужна помощь. Что с ним случилось – перепил малость? И кто вы вообще такие – цирковая труппа? Не хотите – не говорите, конечно, дело ваше. Я в чужие дела не лезу. В этом городе кого только не встретишь, а у нас, в порту, и вовсе начинаешь думать, что мир – это очень странное место.

– Я дам вам пять фунтов сейчас, а остальное – когда мы прибудем к Королевскому госпиталю, – сказал Холмс. – Этот человек ранен, нужно как можно скорее доставить его в больницу. Даю вам слово, что по прибытии заплачу все сполна.

– А вы-то сами кто будете, что при вас человек в наручниках, а вокруг столько не очень-то одетых подозрительных женщин? Откуда мне знать, что вы не преступник?

Подозрительных женщин! Впрочем, подумав, Мэри была вынуждена признать, что выглядят они все не слишком респектабельно. Хотя бы Элис была в макинтоше поверх ночной рубашки. А вот у Кэтрин из-под короткого сюртука Холмса торчали голые босые ноги…

– Я – Шерлок Холмс, и я транспортирую преступника в Скотланд-Ярд.

– Мистер Холмс?! А почему это я должен вам верить? Если вы и правда сам Холмс, вы сможете мне рассказать про меня всякое, о чем я вам не рассказывал, – голос капитана звучал крайне скептически. – Ну, мистер Холмс, скажите чего-нибудь эдакое. Что угодно про меня, о чем вам знать неоткуда.

Выражения лица Холмса обычно было трудно прочитать, но сейчас даже при неверном свете фонарей Мэри ясно видела, что он крайне раздражен.

– Ваши инициалы – Дж. М. Вы курите трубку, предпочитаете табак «Старый виргинский», и когда мы подошли, вы как раз его курили. Вы раньше были военным моряком, но получили пулю в плечо и распрощались с морской службой, чтобы заняться речным пароходством. У вас аккуратная и добропорядочная жена, которая вас ругает за пристрастие к спиртному. Если этого достаточно, чтобы доказать, что я – это я, пустите нас наконец на борт, капитан. Мой товарищ, доктор Ватсон, тяжело ранен.

Капитан смотрел на Холмса во все глаза.

– Это же просто волшебство какое-то! Да, меня звать Джордж Мадж, и все остальное тоже верно, особенно про мою старуху, которая и впрямь слишком хороша для такого пьяницы, как я. Как мы с ней любим воскресными вечерами читать эти истории доктора Ватсона! Большая честь для меня принять вас к себе на борт, и ваших товарищей тоже. Загружайтесь скорее, мистер Холмс! Я просто должен рассказать про вас Майку, это мой кочегар. Он в жизни не поверит, что это вы!

Не будь Мэри настолько усталой, она бы расхохоталась. Еще немного, и капитан Мадж попросит у Холмса автограф! Ну и ночка у них выдалась: ужас, трагедия и театр абсурда, все вперемешку. У нее попросту кончились адекватные реакции на происходящее.

Пароходик был совсем маленький, максимум на двадцать пассажиров. При обычных обстоятельствах его, должно быть, нанимали для развлекательных прогулок по реке. Жюстина отнесла Ватсона на корму и уложила на одну из скамеек. Туда же прошел Холмс, ведя Хайда. Беатриче проследовала за ними, Мэри тоже собиралась, но…

– Нет, я сяду на носу, – сказала Кэтрин. – Быть на воде и так достаточно скверно. На носу хотя бы можно дышать свежим воздухом, а не той дрянью, что идет из трубы.

– Не знала, что ты не любишь воду, – сказала Мэри.

– А ты когда-нибудь видела кошку, которая любит воду? – и Кэтрин прошла на нос, обогнув трубу. Мэри не особенно боялась запаха дыма, но для Кэтрин с ее кошачьим нюхом вонь была слабо выносима.

Кэтрин: – Это правда. В Лондоне вообще по большей части ужасно воняет. Кроме разве что рынка Биллингсгейт-Маркет с его мусорными кучами – там превкусно пахнет рыбьими головами…

Мэри последовала за ней, чувствуя облегчение от того, что ей не придется сидеть рядом с Хайдом. Она понимала, что рано или поздно придется с ним встретиться лицом к лицу, но пока не была к этому готова. Элис пошла за Мэри. Они втроем уселись лицом вперед, как, наверное, делали и любители речных прогулок, чтобы любоваться красивыми видами. Ренфилд никак не мог определиться, где ему сесть, но наконец предпочел корму, рядом с Холмсом и Хайдом. Мэри была рада, что сумасшедший не подсел к ней – о нем она тоже пока что не хотела думать.

Когда все наконец расселись, Мадж отдал швартовы, и пароходик устремился вдаль от берега на широкую воду, пуская вдоль Темзы густой пар. «А я ведь раньше никогда не бывала на корабле», – подумала Мэри. Еще один пункт в растущем списке вещей, которых она раньше никогда не делала! Деревянная скамья была жесткой, воздух – холодным, пароход с его светильником на носу окружала густая темнота, и он казался большим светлячком, летящим сквозь ночь. Вокруг слышался плеск воды. Под ногами вместо привычной твердой земли было нечто шаткое, качающееся из стороны в сторону, будто девушку несла вперед сама неизвестность.

Беатриче: – Какой красивый образ, Кэтрин!

Кэтрин: – Спасибо, мне самой нравится. Может, я и пишу «грошовые бульварные романчики», как написал недавно один критик, но символизм мне хорошо дается…

Кэтрин, сидевшая рядом с Мэри, коснулась ее руки и наклонилась спросить:

– Ты в порядке?

– Вроде бы да. Хотя я не уверена. Наверно, все же нет. Сегодня я впервые увидела своего умершего и воскресшего отца, понимаешь? – Она ответила совсем тихо, чтобы Элис не услышала. Последнее, чего она хотела, – это чтобы еще и Элис о ней волновалась. – Думаю, скоро я приду в порядок.

Кэтрин сжала ее руку – с ее стороны это был неожиданный жест. Она казалась такой независимой, ни в ком не нуждавшейся – до этого момента.

– Мы все скоро будем в порядке. Адам умер, зверолюди уничтожены, а доктора Ватсона мы везем в госпиталь.

– Да, я знаю, – отозвалась Мэри, желая, чтобы ее голос звучал поубедительнее. Но вся эта темнота, неверное движение реки, словно отражавшее неопределенность ее жизни – жизней их всех… – А как насчет тебя? Прендик…

Кэтрин смотрела вперед, во тьму.

– Как только ты рассказала, что он жив, я знала, что увижу его снова. – Она помолчала с минуту и продолжила: – Он очень изменился. Постарел, волосы стали седыми. У меня так и не было шанса с ним поговорить. И, скорее всего, никогда не будет, наверняка он погиб в пожаре. Хотя если он смог выжить посреди океана, может, и огонь сумеет пережить. Но вот Хайд… в смысле, твой отец… Знаешь, ты должна поговорить с ним. Хотя бы расспросить его о Société des Alchimistes. Если даже тебе ничего от него не нужно, нам всем нужна информация.

– Я очень голодная, – внезапно сказала Элис. – Прошу прощения, мисс. Наверное, не стоило об этом говорить, просто мне пришла мысль, и я ее сразу сказала. Я ведь чуть не умерла там, на складе. От этого очень разыгрался аппетит.

Мэри рассмеялась – тихо, чтобы не нарушать общей тишины. Вряд ли это обидело бы кого-то, но тишина реки казалась такой материальной, что громкие звуки ощущались почти как святотатство. Мэри не могла удержаться: с чего ей вздумалось волноваться о том, что будет завтра и послезавтра, если и сегодня достаточно поводов для беспокойства? Слава богу, что Элис здесь. По крайней мере, у ее проблемы было простое решение.

– Извини, Элис, у меня с собой ничего нет. Но как только мы прибудем домой, миссис Пул тут же… нет, подожди-ка, на самом деле у меня кое-что есть! – Кусок пирога к чаю, который она положила в карман макинтоша – может быть, он все еще там? – Посмотри у себя в кармане – нет, не в этом, в другом. Есть что-нибудь?

Элис вытащила кусок пирога, приплюснутый сверху, как цилиндр.

– Боюсь, это все, что я сейчас могу тебе предложить. Будем радоваться, что он не выпал где-то по дороге!

Элис ела пирог маленькими кусочками, чтобы растянуть удовольствие. С кормы слышался негромкий голос – мистера Холмса, Мэри была в этом уверена. Ему отвечал другой голос, грубый, – должно быть, капитана. О чем они там говорят?

– Простите, что я вам лгала, мисс, – сказала Элис. – Понимаете, директриса нашей школы была не очень добрая… И не очень образованная, не то что вы или миссис Пул. Ей не нравилось, что в школе есть и благотворительные девочки, не только платные, но Совет попечителей заставлял ее нас содержать. Поэтому она всегда говорила, что сироты никому не нужны. Так что, когда меня послали к вам пробоваться на судомойку, я и рассказала миссис Пул, что выросла на ферме. Моя подружка все время говорила о деревне, потому что очень скучала по дому, так что я сама могла кому угодно описать, как доят коров и собирают яйца, и как пахнет свежее сено, когда его укладывают в стога. Я-то сама никогда не видела стога сена. Извините, мисс. Мне было тогда всего десять лет, я была совсем глупая.

– Не нужно извиняться. Я просто рада, что ты невредима и возвращаешься домой. Лучше расскажи мне, как ты оказалась в Обществе Магдалины.

– И зачем ты следила за мной? – добавила Кэтрин. – Из-за этого она и попала в руки к Хайду, – пояснила она Мэри. – Я проникла в кабинет миссис Рэймонд и копалась в ее бумагах, когда туда заявилась эта старая ведьма в компании Хайда. Они начали говорить про девушек – это миссис Рэймонд поставляла Хайду их имена и адреса, чтобы Адам мог их убивать и отрезать части тел. А потом они услышали шум из-за двери – это Элис подслушивала. Так зачем ты туда явилась вслед за мной?

– Я тогда с начала расскажу. Когда мисс Мэри меня уволила, мне было совсем некуда пойти. Я сперва подметала перекресток, но потом меня оттуда прогнал большой мальчишка, который хотел сам там подметать, и отнял метлу, которую я купила на свои деньги. Деньги, которые мне заплатила мисс Мэри, быстро кончались. Я спала в подворотнях, но меня часто гоняла полиция, так что по ночам приходилось просто скитаться по улицам. Скоро у меня не осталось денег даже на еду. И я подумала: к кому можно обратиться сироте, у которой никого на свете нет? Конечно, к Богу, как написано в книжках, которые миссис Пул не одобряла, говоря, что они глупые, но зато они стоят всего по пенни за штуку. Так что я пошла в ближайшую церковь, и там священник спросил меня о состоянии моей души – и не боюсь ли я впасть во грех, коль скоро живу на улицах. Я сказала, что, конечно же, боюсь, хотя сама лучше бросилась бы в Темзу, но это, я так думаю, тоже ведь грех, просто другой. Тогда священник дал мне брошюрку и объяснил, что есть такое Общество святой Магдалины. Я была достаточно умная, и поэтому сказала миссис Рэймонд, что меня обидел джентльмен, потому что она не позволила бы мне остаться, скажи я просто, что очень голодна и мне негде жить. Тогда она дала мне расписаться в толстой книге. Вам я тоже соврала, мисс, – объяснила девочка Кэтрин, – извините меня за это. Я ведь тогда еще не знала, что вы подруга мисс Мэри. Так что я прожила в Обществе больше недели, и мне каждый день давали еду и кров, и я была в общем довольна, хотя и очень скучала. А потом я увидела вас.

Диана: – Я же говорила, это приют Святой Скукотищи! И Святого Убийства, как выяснилось. Ну, убийства все же вносили некоторое разнообразие.

Элис: – Я бы предпочла скучать всю жизнь, чем быть почти что убитой, спасибо большое. Я готова всю жизнь носить платье из колючей шерсти, есть невкусную еду и слушать проповеди, от которых засыпаешь прямо на скамейке, лишь бы меня не пытались отравить до смерти.

Диана: – Элис, у тебя нет никакой любви к приключениям.

Элис: – Совершенно верно, мисс.

– На вас тогда еще не было приютского платья, серого и колючего, как на всех нас, – продолжила Элис. – Я впервые увидела вас выходящей из кабинета миссис Рэймонд – я как раз стояла в коридоре на коленях и мыла пол, так что могла как следует вас разглядеть, когда вы шли мимо, а вы меня вовсе не заметили. Сперва я просто подумала, что где-то уже видела это платье, а потом поняла, что видела его на мисс Джекилл, упокой Господи ее душу. Ее лавандовое «чайное» платье, которое я столько раз помогала стирать миссис Первис, прачке. Тогда я подумала, что хочу узнать, как это платье оказалось у чужой женщины. Когда мы все сели за шитье, я вас внимательно разглядывала, а потом за обедом нарочно уселась напротив. А потом спросила сестру Маргарет, можно ли положить вас на ночь вместе со мной, потому что мне по ночам так одиноко – я привыкла спать в одной кровати с другой служанкой. Боюсь, мне снова пришлось соврать. А потом вы встали посреди ночи и вышли, а я пошла следом за вами.

– Это многое объясняет, – сказала Кэтрин, немало позабавленная. Фонарь давал достаточно света, чтобы можно было разглядеть ее улыбку. – Хочу сделать комплимент твоему искусству лгать: ты в нем немало преуспела.

– Ох, как это ужасно, мисс, – вздохнула Элис. – Но тут такое дело, стоит начать, и остановиться уже трудно. Я начала с рассказов о том, как интересно собирать поутру яйца, которые только что снесли курочки, какие они теплые, когда ложатся в ладонь, а потом появились уже и синие васильки в золотых полях, и два старших брата… И то, как я ужасно скучаю по ферме, притом что я никогда бывала от Лондона дальше, чем какая-нибудь лошадка кэбмена!

– Ох, Элис, если бы я только знала! – вздохнула Мэри. – Я не могла тебе платить, но по крайней мере могла предоставить тебе крышу над головой.

– Я боялась признаться во всем миссис Пул, мисс. После того, как я постоянно лгала, что тоскую по деревне…

– Ну что же, когда мы прибудем домой, придется все ей рассказать. А потом ты останешься на Парк-Террейс так долго, как захочешь, пока мы не подыщем тебе нового места.

– Домой, – задумчиво повторила Кэтрин. – Это отлично звучит – домой.

Она не была окончательно уверена, что принимает слово всерьез.

Это действительно звучит отлично, подумала Мэри. Забавно – впервые она подумала, что особняк на Парк-Террейс мог бы стать домом для них всех. Для Дианы и Беатриче, для Кэтрин и Жюстины, а теперь еще и для Элис. Они могли бы жить вместе, больше не испытывая необходимости зарабатывать на жизнь в бродячем цирке или устраивать представления для праздных зевак. Хотя остальные, возможно, еще не обдумывали такую возможность.

Тем временем на корме пароходика происходил совсем другой разговор.

– Ваши инициалы вышиты на носовом платке, заткнутом за отворот куртки. Трубка виднеется в нагрудном кармане – наружу торчит мундштук, к тому же вы сильно пахнете табаком. Куртка спереди слегка обсыпана табаком, что в сочетании с характерным запахом говорит о том, что вы предпочитаете «Старый виргинский». Как вам известно, я написал монографию о разных видах табачного пепла. Ваш загар характерен для человека, проведшего много лет в тропическом климате, а выправка у вас военная, значит, вы служили в армии. Но узлы на ваших швартовах – однозначно морские, и даже если это дело рук вашего помощника, вы, скорее всего, и обучали его. Значит, вы служили на военном корабле, скорее всего, в Южных морях, а потом решили осесть в Лондоне. Логично предположить, что военный моряк выбрал бы в таком случае речное пароходство. Вы слегка неловко действуете левой рукой, будто она когда-то была травмирована, а на цепочке часов у вас висит вместо брелка пуля – несомненно, пуля, которую извлекли из вашего плеча. У вас красный нос и характерные прожилки для человека, который любит выпить, а на одном колене у вас аккуратная заплатка с подвернутыми внутрь краями. Это работа вашей добродетельной и аккуратной супруги, несомненно, трезвенницы. Женщина с таким характером вряд ли будет рада, когда вы проводите вечера в пабе, и, скорее всего, вам об этом не преминет регулярно сообщать.

– Ну, когда вы вот так все объясняете, кажется, что это просто, – согласился Мадж.

– Конечно, что угодно кажется простым, если объяснить. – По голосу можно было подумать, что Холмс раздражен, но Беатриче ясно видела, что ему просто не до Маджа. Он волновался о Ватсоне.

– Приложи ладонь ко лбу доктора Ватсона, – попросила она Жюстину. – Есть ли жар?

– Есть, и очень сильный. Сильнее, чем я бы ожидала, – ответила Жюстина, державшая голову Ватсона на коленях – нежно, как крохотного птенца в гнездышке. Впрочем, она в принципе так относилась к другим людям: когда у вас столько силы, сколько у Жюстины, все остальные кажутся очень хрупкими.

– Этого я и боялась, – сказала Беатриче. – Мистер Холмс, его сильно лихорадит. Будь у меня с собой лекарства, я бы сбила жар и остановила заражение, но у меня нет ничего. Надеюсь только, что в госпитале найдется все необходимое. Состояние медицины в Лондоне неудовлетворительное, судя по тому, что я видела. От одного из крупнейших городов мира ожидаешь большего.

– Я доставлю вас на место быстро, как только смогу, – обещал Мадж. – Я уже сказал Майку, чтоб раскочегарил котел на полную и только потом поднимался сюда, с вами познакомиться. Он до сих пор поверить не может, что это взаправду вы, сэр. Ну и ночка выдалась! Мы тут оказались потому, что группа джентльменов после шумного праздника захотела прокатиться по реке посмотреть, как они выразились, настоящий ночной Лондон. Они высадились и пустились бродить по трущобам, а вернуться собирались через несколько часов. Думаю, они сейчас дрыхнут в каком-нибудь притоне, накурившись опиума, если только их еще не зарезали в темном переулке. Я уже проклинал свою глупость, что согласился их отвезти. Но не будь всего этого, мы бы с вами не встретились. Жизнь – странная штука, верно же? Если я найду на суденышке клочок бумаги, может, дадите мне автограф, а, мистер Холмс?

Холмс заверил, что непременно даст ему хоть десять автографов, если капитан все-таки доставит их в Челси как можно быстрее.

Мадж пошел проверить паровой котел, и наконец они посидели в тишине: детектив, убийца, великанша, Ядовитая девица и человек, которому, возможно, не судьба была пережить эту ночь.

На носу парохода Мэри, Кэтрин и Элис тоже примолкли. О чем же думали наши героини, пока корабль скользил сквозь ночную тьму вверх по реке?

Диана: – Вот теперь это правда похоже на грошовый ужастик! И кстати, откуда ты знаешь, о чем говорили на корме парохода, если ты сама сидела на носу?

Кэтрин: – Потому что я спрашивала Беатриче, а у нее, в отличие от тебя, превосходная память.

Беатриче: – Диана, пожалуйста, не перебивай. Мне так хочется узнать, о чем мы все тогда думали. Я отлично помню, что думала я сама…

Беатриче вглядывалась в лицо раненого, горевшего в лихорадке. Достаточно ли хорошо она продезинфицировала рану? Есть жар, значит, есть инфекция. Успеют ли ее вовремя остановить? Она вспоминала отцовский сад в Италии. Растения, за которыми она сама ухаживала, могли бы справиться с инфекцией, но растут ли им подобные в Англии? Она подумала об итальянском солнце, о холмах вокруг Падуи, покрытых виноградниками, о фиговых и оливковых садах. Как отличался от ее родины этот город, где постоянно мокро и холодно! Сможет ли она когда-нибудь в жизни согреться? Некогда она стремилась к любви и радости, но теперь все это прошло. Больше она не ждала от жизни ни того, ни другого. Все, чего она теперь могла желать, – это свобода. Если удастся обрести свободу, ей этого будет достаточно.

Кэтрин вспоминала о другом корабле, который увозил ее с острова, где началась ее вторая, человеческая жизнь. Она притворялась англичанкой, хотя ни разу в жизни не видела ни одной англичанки, пыталась просчитать, как нужно себя вести, чего от нее ждут, а что в ее поведении может напугать капитана и его команду. Она выучилась довольно быстро: не нужно лазать по такелажу, нужно есть еду вилкой, ложкой и ножом, нужно притворяться, что от солнца ей делается дурно, и соглашаться пересесть в тень. Кэтрин надеялась, что все странности ее поведения окружающие спишут на утрату памяти вследствие травмы от кораблекрушения и необходимости выживать на необитаемом острове. А потом было долгое путешествие в Англию под опекой сэра Джеффри Тиббетта, когда она носила белые льняные платья, которые покровитель купил для нее в Лиме, и раскрывала зонтик, чтобы спрятать лицо от солнечных лучей. Тиббетт был наполовину влюблен в нее, хотя и отказывался себе в этом признаться. Но Кэтрин не удивилась, что когда он представил ее своей жене на ступенях особняка на Керзон-стрит, та приветствовала ее довольно хмуро и сказала «Заходите, пожалуйста» с таким выражением, будто имела в виду нечто противоположное. Потом – жизнь на улицах Лондона, жизнь бродячей кошки, вынужденной питаться отбросами. Придется ли ей теперь вернуться к подобному состоянию? Или ее ожидает новая жизнь, вместе с другими… чудовищами, потому что новые ее подруги тоже были чудовищами, каждая на свой лад?

Мэри размышляла о человеке в наручниках, сидевшем на корме корабля. Этот низенький хромой человечек с кривой ухмылкой на лице – неужели он и правда высокий, почтенный доктор Джекилл? Ее отец, который усаживал Мэри на стул в лаборатории и показывал ей, как пламя бунзеновской горелки вспыхивает разными цветами под действием химикалий. Хайд пока никак не пытался заявить ей об их родстве, если не считать осторожного кивка, который мог означать что угодно, будто он боялся зайти слишком далеко или быть отвергнутым. «И я непременно отвергла бы его, – думала она. – Я могла бы простить ему, что он меня предал, но то, как он предал маму, – никогда». Диана, может, и готова была признать его своим отцом – но не Мэри.

Жюстина, будь она кем угодно, кроме Жюстины, думала бы сейчас о событиях этого долгого дня. О том, как ее похитили зверолюди, как притащили к чудовищному мужчине, который любил ее так долго и такой больной и жестокой любовью. О своем спасении, совершившемся благодаря Холмсу, Ватсону и новым подругам. Но Жюстина была самой собой, и поэтому размышляла, найдется ли для измученной души Адама местечко в царствии небесном, обретет ли он когда-нибудь мир – или хотя бы забвение. А еще она, вероятно, вспоминала какие-то цитаты из Гете…

Жюстина: – Верно, я думала именно об этом. Вспоминала идею души Гете. Она напоминает солнце, которое каждую ночь кажется умирающим, но на самом деле оно просто уходит освещать иные области, а с пришествием нового дня возвращается на небосклон. Ночью мы не видим солнца, но это не значит, что оно перестает существовать. Так же и с человеческой душой. Вера знает, что душа вечна, видим мы ее или нет, – как вечен сам Бог.

Диана: – Ладно, неважно. Давайте вернемся к рассказу. Сейчас будет интересная часть.

Далеко от них, на улицах города, Диана и ее спутник выполняли важную задачу. Они рассказывали начальнику пожарной бригады, что видели большой пожар и решили доложить о нем, пока весь квартал не выгорел.

Диана: – Видишь, у тебя отлично получается писать с моей точки зрения, когда нужно.

Кэтрин: – Когда без этого никак не обойтись!

– Вы, мальчишки, наверняка сами что-то подожгли! – буркнул начальник бригады, хмуро глядя на них. – Надо бы вас обоих арестовать. Что вы вообще делали ночью в доках?

– Нет, сэр, мы ничего не поджигали, – сказала Диана. – Мы просто шли за джентльменом, ожидая, что он даст нам пару медяков. Он на вид был такой богатый, вот мы и подумали, что он направляется в один из этих, как их, очагов порока, как их зовет моя матушка. А раз так, может, он не поскупится для нас на пенни-другой. Но он вместо того вошел на портовой склад, а там его ждал другой джентльмен, а потом они начали друг на друга ужасно кричать и ссориться. «Я тебя убью, Прендик!» – крикнул тот, другой, а потом треснул его, а этот Прендик дал ему сдачи, и они стали кружить друг напротив друга, как борцы, и устроили хорошую драку! Но они нечаянно задели лампу, та опрокинулась, и скоро вся комната была в огне. Прямо как на картине про ад в «Библии для детей». Вот так все и случилось, сэр.

– И как вы могли все это рассмотреть, если не входили внутрь?

– Сэр, мы смотрели через окошко. Не хотелось упустить такое зрелище. А потом этот Прендик с криком выбежал наружу, а другой парень так и остался там лежать, и раньше, чем вы скажете «Джек Робинсон», весь дом уже загорелся, прямо до второго этажа! Так что мы сразу побежали вам сказать, и может, у вас найдется пара медяков для таких хороших граждан, как мы, а, сэр?

– Черта с два! Знаю я, зачем вы на самом деле шли за джентльменом! Хотели обчистить ему карманы. И если бы вы успели это сделать, самое место вам было бы в тюрьме. Ладно, Дженсен, собирай людей, мы выезжаем. В доках пожар, хотя вряд ли мы успеем его погасить. Эти старые склады горят быстро, как карточные домики. А вы двое выметайтесь отсюда! Однажды вы оба будете болтаться в петле, помяните мое слово, и я скажу, что поделом.

Диана и Чарли еще помедлили, глядя, как собираются пожарные, запрягают в свою повозку лошадей, как блестят металлические шлемы пожарных в свете фонарей. А потом побежали обратно в Сохо. Дорога заняла бы у них немало часов, не попадись им по пути телега с капустой, ехавшая, по мнению Дианы, на рынок в Ковент-Гарден. И в этом она не ошиблась.

Диана: – Я вообще никогда не ошибаюсь.

Конечно, она не озаботилась тем, чтобы попросить возницу их подвезти. А просто подбежала к телеге сзади, вспрыгнула на нее и закопалась поглубже в кочаны, чтобы остаться незамеченной. Чарли последовал ее примеру, и хотя он плюхнулся рядом довольно шумно, возница ничего не заметил все равно и даже головы не повернул. А если бы и повернул – что бы он смог разглядеть в таком слабом свете? Одежда ребят быстро пропиталась запахом капусты, но они к тому времени так устали и перепачкались, что не обратили на это внимания.

Они спрыгнули с телеги возле самого Ковент-Гардена. Рынок еще не открылся, но торговцы уже раскладывали на прилавках свой товар: перезимовавшие репки и лук, ранний салат и горошек, клубнику из парников, перец и баклажаны, привезенные на кораблях из стран с теплым климатом. Когда ребята шли через рынок, прокладывая себе путь в лабиринте прилавков, над Лондоном взошло бледно-золотое солнце. Завели свой речитатив цветочницы: «Цветы на продажу! Живые цветочки, красивые цветочки, только что из деревни!»

Узкие улицы остались позади, и оказавшись наконец в знакомых местах, в Сохо, Чарли неожиданно признался:

– Диана, ты умеешь врать лучше всех на свете.

– А то, – самодовольно сказала Диана и вытащила из кармана яблоко. – Воровать я тоже неплохо умею. Скажи я пожарнику, что мы – ученики воскресной школы на прогулке, в жизни бы он нам не поверил. Люди вообще легче верят в плохое, чем в хорошее. – Она откусила от яблока и предложила Чарли: – И ты кусай, если хочешь. Только не слишком много откусывай, а то я отниму его обратно.

Солнце высоко стояло в небе, когда они двое добрались наконец до Парк-Террейс. Диана позвонила в дверь. Миссис Пул открыла им со словами:

– А, это вы заявились! Ну и видок у вас обоих! Чем вы занимались – трубы чистили? Быстро заходите, я вам соберу что-нибудь позавтракать. И объясните мне, где мисс Мэри, потому что от нее ни слуху ни духу со вчерашнего вечера. Я ужасно волнуюсь и только надеюсь, что с бедными девушками все в порядке, со всеми ними до единой!

Глава XVIII Обратно на Парк-Террейс

– Как он? – спросила Мэри, поднимаясь с деревянной лавки для посетителей. Этой ночью то и дело приходилось сидеть на твердых скамьях… Но по крайней мере они добрались сюда в целости и сохранности, а капитан Мадж в итоге взял с них всего пять фунтов вместо девяти.

– Потому что это же вы, мистер Холмс, – пояснил он. – Вот погодите, расскажу своей старушке, кого я сегодня подвозил вверх по Темзе! Самого Шерлока Холмса, а с ним – толпу циркачек! Она мне, небось, и не поверит.

– Доктор сказал, что он оправится, но рукой какое-то время пользоваться не сможет, – ответил Холмс на вопрос Мэри. – Я весьма благодарен мисс Раппаччини за разговор с медиками. Мои собственные познания в медицине, боюсь, слишком узко специализированы для подобного обсуждения. И, конечно же, я благодарен мисс Франкенштейн за доставку Ватсона в палату, – он отвесил короткий поклон Жюстине, которая отнесла больного по лестнице на руках. Они трое – Холмс, Беатриче и Жюстина – отсутствовали около часа, пока остальные ожидали их в коридоре внизу. Мэри сидела на лавке, Элис дремала, положив ей голову на плечо, Хайд ожидал стоя, прикованный наручниками к перилам, а Кэтрин нервно расхаживала туда-сюда. Ренфилд, скорчившись, сидел в уголке и бормотал что-то о своих любимых жирных мухах. Был момент, когда Хайд обернулся к Мэри и словно бы хотел с ней заговорить, но она нарочно смотрела под ноги, изучая время на своих наручных часах, а потом нарочито долго их заводила. Ей совершенно не хотелось говорить с Хайдом. Только не сейчас.

– Не стоит благодарности, мистер Холмс, – отозвалась Жюстина. Может быть, отнести взрослого мужчину вверх по лестнице и впрямь было пустяком для женщины, которая душила зверолюдей голыми руками.

– Да, восстановление займет некоторое время, но если регулярно упражнять руку, к ней полностью вернется функциональность, – сказала Беатриче. Она стянула с рук перчатки и сняла хирургическую маску, которую надела перед входом из опасения, что ее дыхание может отравить воздух. – Мистер Холмс, когда вы сказали, что это госпиталь, я ожидала увидеть медицинское учреждение. И совсем не думала, что это… что-то вроде дома престарелых для ветеранов.

– Да, Королевский госпиталь служит приютом для раненых ветеранов наших войн уже более столетия, – подтвердил Холмс. – Здесь пострадавшие на войне могут мирно и спокойно доживать свой век. Я был уверен, что если в Лондоне есть место, где с раной Ватсона могут совладать, – так это здесь. К тому же Ватсон и есть ветеран, он участвовал в Афганской кампании.

– Мистер Холмс! Мистер Холмс! – по коридору к ним спешил человек с нимбом седых волос вокруг головы. – Хотелось вам сказать на прощание, какая радость для нас – принимать вас у себя, и вас, и доктора Ватсона. Хотя, конечно, мы совсем не рады, что он серьезно ранен. Я – секретарь госпиталя, и если есть что-нибудь еще, чем мы могли бы вам служить… – Он поклонился Холмсу, а затем рассмотрел окружавших его женщин разной степени полуодетости, и глаза его удивленно расширились.

– Вы услужите мне тем, что хорошо позаботитесь о Ватсоне, – ответил Холмс, – и за это я вам буду чрезвычайно благодарен. Доктор заверил меня, что он полностью выздоровеет. Кроме этого заверения, мне сейчас мог бы потребоваться разве что кэб, чтобы доставить опасного преступника в Скотланд-Ярд. Или лучше два кэба – второй, чтобы отвезти домой этих молодых дам.

– Мы можем чем-то еще помочь, мистер Холмс? – спросила Мэри. Ей тоже хотелось подняться наверх вместе с Холмсом, Беатриче и Жюстиной – но нельзя было бросить без присмотра Хайда и Ренфилда, так что им с Кэтрин пришлось остаться в вестибюле. Очень тяжело было просто сидеть и ждать, бездействуя. Мэри могла бы пригодиться на большее, чем служить подушкой для спящей Элис.

– Вы можете отвезти к себе мисс Франкенштейн и мисс Раппаччини? – спросил Холмс. – У них была тяжелая ночь. А я должен доставить Хайда и Ренфилда в Скотланд-Ярд. Мисс Моро, если бы вы согласились меня сопроводить, думаю, это бы обеспечило их хорошее поведение по дороге.

Почему он зовет с собой в Скотланд-Ярд Кэтрин, а Мэри должна возвращаться на Парк-Террейс? Это было несправедливо. Она тоже отлично могла бы охранять Хайда и Ренфилда. Конечно, у нее нет острых зубов, как у Кэтрин, но зато есть револьвер…

Она потрясла Элис за плечо, и судомойка сонно заморгала.

– Уже пора готовить завтрак, миссис Пул? – зевая, спросила она, а потом огляделась и охнула, разом припомнив события этой ночи. Мэри поднялась и потерла затекшее плечо.

Холмс взял ее под локоть – она была так поражена этим, что едва не отскочила от него прочь. Наклонившись к ней, детектив тихо сказал:

– Не хочу тревожить остальных, мисс Джекилл. Они верят, что мы уже расправились со всеми врагами, но я в этом не уверен. Мы не знаем, спасся ли Прендик, и если да – куда он бежал. Похоже на то, что сотворенные им зверолюди мертвы, но и в этом мы не уверены. По крайней мере одному удалось скрыться, когда вокруг царил хаос. Мы даже не знаем наверняка, есть ли у преступников еще сообщники. Я спрашивал об этом Хайда, но он отказывается говорить. Так что в Лондоне все еще опасно. Надеюсь, вам удастся обеспечить безопасность мисс Раппаччини, мисс Франкенштейн и… этой девочки, если не ошибаюсь, вашей служанки? – Он с интересом взглянул на Элис. – Мы с мисс Моро вернемся, как только сможем, и присоединимся к вам, чтобы все заново обсудить. Думаю, мисс Франкенштейн известно больше, чем она нам успела рассказать, и нам необходимо в подробностях узнать ее историю.

– Хорошо, мистер Холмс, – согласилась Мэри. – Думаю, оставшихся у меня денег хватит на кэб.

Ей было неприятно, что ее отправляют домой, но Холмс был совершенно прав. Нужно было доставить Беатриче и Жюстину в безопасное место, то есть в дом на Парк-Террейс. Холмс взял ее под локоть, доверительно говорил с ней… Мэри пока не знала, что об этом думать, кроме того, что нечто подобное случилось с ней впервые – и оно ей нравилось.

Когда секретарь лично сообщил им, что два кэба ожидают возле Королевского госпиталя, они вышли все вместе. Поднимаясь в кэб вслед за Холмсом, Хайд неожиданно обернулся и сказал:

– Мэри…

Он впервые обратился к ней напрямую. Мэри взглянула на него – маленького хромого человека со странным лицом, которое казалось бы обаятельным, если бы не порочное, хитрое его выражение. Но сейчас это выражение сменилось на робкое, почти умоляющее.

Мэри отвела глаза. Нет, она не хотела говорить с ним здесь и сейчас. Может быть, потом, когда его уже осудят за убийство сэра Дэнверса Кэрью. Может быть, она навестит его в тюрьме после суда и перед повешением. И спросит его… собственно, о чем? О том, зачем он проводил все эти эксперименты. И где он был все это время. И как он мог поступить так ужасно с ее матерью, и с ней самой, и даже с Дианой.

– Я хотя бы… – продолжил хриплый голос Хайда. – Я хотя бы успел еще раз увидеть Эрнестину до ее смерти.

Эрнестину? Он сказал, что успел еще раз увидеть ее мать? Но когда и как? Мэри развернулась – но Хайд уже скрылся в глубине кэба и сел рядом с Ренфилдом, а следом за ними поднималась Кэтрин.

– Увидимся дома, – бросила она Мэри и захлопнула дверцу. Холмс уже сидел внутри – он вошел с другой стороны. И раньше, чем Мэри успела воскликнуть: «Что?», кэб тронулся с места, и его колеса загремели по мостовой.

Мэри смотрела экипажу вслед. Бледное лицо в окне, лицо, которое привиделось ее матери незадолго до смерти… Неужели это было лицо Хайда?

– Мэри, ты в порядке? – спросила Беатриче. – Ты выглядишь так, будто только что увидела fantasma… то есть привидение.

Оказывается, все остальные ждали ее одну. Беатриче, Жюстина и Элис стояли неподалеку, глядя на нее вопрошающими глазами. Мэри не знала, что им сказать. Если ее мать после долгих лет болезни действительно увидела в окне лицо Хайда, могло это ее убить? Скорее всего, так и было. Нет, ее окно было на втором этаже, и он не смог бы… впрочем, Мэри видела, как Диана лазает по стенам. Без сомнений, Хайд умел карабкаться по отвесным поверхностям не хуже своей дочки. Мэри вспомнила свою мать в последние недели ее жизни – что-то бессвязно бормотавшую, метавшуюся, страдавшую галлюцинациями… А потом – внезапная, неожиданная смерть. Ее волосы, разметавшиеся по подушке… Мэри больше не могла об этом думать. По крайней мере сейчас. На данный момент у нее была другая задача – доставить остальных на Парк-Террейс.

– Пойдемте, – сказала Мэри. – Пора ехать домой.

Кэтрин: – Завидовать мне было совершенно незачем. Даже не знаю занятия более скучного, чем сопровождение этой жалкой крысы в Скотланд-Ярд.

Диана: – Не забывай, что ты говоришь о нашем папаше. Да, я знаю все, что ты о нем думаешь, Мэри Упрямица. Это не меняет факта, что он – наш отец.

Кэтрин: – Я имела в виду Ренфилда. Который не умолкая бормотал о вечной жизни, которую ему обещали, и притом бросал на Хайда многозначительные взгляды, а Хайд его просто игнорировал – как и всех остальных. Холмс пытался расспрашивать его насчет Общества – кто еще в нем состоял? Где находится его штаб-квартира? Каковы его цели? Но Хайд только молчал, отвернувшись к окну. Тогда Холмс попробовал расспросить Ренфилда, но тот только болтал о своих мухах и пауках. Наконец мы добрались до Скотланд-Ярда. Холмс вышел из кэба – и бобби бросились к нему со всех сторон. Кто-то побежал за инспектором Лестрейдом. Холмс переговорил с ним несколько минут, а Хайда и Ренфилда тем временем куда-то увели в наручниках. Потом Холмс опять забрался в кэб, и мы уехали на Парк-Террейс. Он говорил, что нужно как можно скорее переговорить с Жюстиной. Вот, собственно, и все. Утомительное и скучное предприятие, совершенно не похожее на приключение. К тому же тебе удалось позавтракать раньше меня.

– Почему вы добирались так долго? – спросила Диана. Она валялась на диване в гостиной, одетая в одну из немногих оставшихся ночных рубашек Мэри. Волосы ее были мокрыми и зачесанными назад – без сомнения, над ними поработала миссис Пул. Когда Диана села, на диване под ее головой осталось мокрое пятно.

– Ты на удивление чистая, – заметила Мэри.

– Эта троллиха заставила меня принять ванну, прежде чем дала позавтракать. Она бы и Чарли загнала мыться, не выскочи он отсюда с быстротой молнии. И я его не осуждаю. Хотя в итоге он и лишил себя неплохого завтрака.

– О, я успела положить ему кое-что вкусненькое в карман, – сказала миссис Пул. – А тебя нужно было держать под водой, пока ты не успокоишься и не перестанешь болтать. Куда это годится – бегать по всему Лондону в одежках мальчишки-газетчика! Разве такое поведение достойно юной леди? Боже мой! Боже мой, неужели же это крошка Элис?

– Да, мэм, – призналась Элис, выходя вперед.

– Это долгая история, – сказала Мэри. – Мы расскажем ее в свое время, а прямо сейчас нам необходимо поесть… всем, кроме, может быть, Беатриче.

Впервые за долгое время Мэри осознала, что до смерти проголодалась.

– Мне, пожалуйста, только чай, – начала было Беатриче – и в этот миг Жюстина быстро и тихо, как подрубленное под корень дерево, упала на ковер, как раз туда, где позапрошлой ночью лежал труп человека-кабана.

– Жюстина! – воскликнула Беатриче и склонилась над ней, чтобы осмотреть ее, не прикасаясь руками. – Думаю, это снова обморок. Она отлично держалась ночью, но я все ждала, что в конце концов напряжение так или иначе проявится. Миссис Пул, можете принести sal volatile? И, возможно, у вас найдется немного бренди…

Даже когда Жюстину наконец удалось привести в себя с помощью нюхательной соли, которую щедро отсыпала ей Диана, и бренди, которым ее маленькими глоточками поила Мэри, великанше понадобилась помощь их обеих, чтобы подняться по ступеням в спальню, некогда принадлежавшую доктору Джекиллу. А теперь, по расчетам Мэри, эта комната должна была стать спальней Жюстины. Беатриче шла за ними следом.

Жюстина: – Мне было ужасно стыдно, что я снова упала в обморок! В конце концов, я же великанша, очень сильная дама…

Беатриче: – Дело не в физической силе. Я же тебе объясняла – дело в кровяном давлении. Франкенштейн создал тебя так, что в этом ты отличаешься от большинства людей. У каждого из нас есть свои слабости.

Они довели Жюстину до комнаты и уложили на кровать.

– Я с тобой посижу, cara mia, – сказала Беатриче. – Если миссис Пул будет так любезна и принесет сюда твой завтрак, после еды тебе необходимо поспать…

– Я пока не могу, – ответила Жюстина. – Мистер Холмс сказал, что хочет поговорить со мной как можно скорее. Я должна рассказать ему все, что знаю об Адаме. Но вам всем нужно скорее позавтракать. Нет нужды оставаться тут со мной, Беатриче.

– Не будь смешной. Конечно, я останусь.

– Она же все равно ничего не ест, – вставила Диана. – А я вот ем, и сейчас я ужасно голодная.

– Ты же уже съела свой завтрак, – сказала Мэри и развернулась к Беатриче и Жюстине. – Я попрошу миссис Пул принести наверх завтрак для вас обеих.

Нужно ли ей самой остаться у ложа больной? В конце концов, она ведь хозяйка дома… Нет, теперь это их общий дом. Пусть остается Беатриче, нет нужды отвечать за все в одиночку! Мэри ощутила облегчение. У нее появились те, с кем можно было разделить ответственность.

Когда они с Дианой вошли в маленькую гостиную, то застали там Элис за завтраком, состоявшим из яичницы и тостов с маслом. Девочка поглощала еду быстро и жадно, будто давно уже изголодалась.

Элис: – Так и было.

– А когда я уминаю за обе щеки, миссис Пул на меня бросается! – воскликнула Диана не без зависти.

– Элис – хорошая девочка, в отличие от тебя, – заметила миссис Пул, входя в гостиную с подносом, на котором стоял чайник и блюдо с тостами. – Теперь нужно, чтобы мисс Мэри наконец присела и позавтракала, пока она не упала в голодный обморок. Вот свежий чай, молоко и сахар на столе, масло в масленке, и я чуть не забыла про апельсиновый джем. Мне же вчера пришлось купить новую банку, потому что у кого-то в нашем доме бездонный желудок. Пожарить вам яичницу, мисс?

– А меня спросить? – возмутилась Диана. – Я бы, может, тоже не отказалась от яичницы!

Она плюхнулась на стул и подобрала ноги, натянув на коленки подол ночной рубашки.

– Ты уже съела яичницу из двух яиц, – напомнила миссис Пул. – Если ты все еще голодная, возьми себе тост. И не сиди на стуле с ногами, как обезьяна.

– Мне, пожалуйста, только тостик, – попросила Мэри. Она была голодна, но от одной мысли о жареных яйцах ее замутило. Она налила себе чашку чая и обхватила ее замерзшими пальцами, благодарная за тепло. Как давно она последний раз сидела за этим столом? Два дня назад? Неужели только два дня? Время начало идти как-то совсем иначе. Но теперь она вернулась и сидела в той же комнате, на том же месте, а сквозь занавески проникали лучи утреннего солнца. Но притом все было совсем не таким, как прежде.

– Ну что, поговорила ты с ним? – спросила Диана, едва миссис Пул вышла из комнаты.

– С кем? – Мэри положила в чашку два кусочка сахара из минтоновской сахарницы с орнаментом из птиц и цветов – это было одно из первых приобретений ее матери по прибытии в Лондон в качестве невесты. Девушка с удовольствием отпила сладкого чая – да, это было именно то, что нужно.

– С нашим папашей, разумеется, – ответила Диана. – Так ты с ним говорила или нет? Спросила его о чем-нибудь?

– Нет, – сказала Мэри. – Я поговорю с ним, когда он окажется в тюрьме.

И тогда она обязательно спросит его… о чем, собственно? Не он ли вскарабкался по стене их дома и заглянул в комнату матери? Не он ли – причина ее смерти? Потому что он и стал ее убийцей, и неважно, намеренно или нет. Эрнестина Джекилл лежит теперь под землей, в могиле на церковном дворе Сент-Мэрилебон.

– Какая же ты дура! – воскликнула Диана. – Надо было сразу с ним разговаривать, пока была такая возможность! Окажись я на твоем месте, я бы не упустила шанса. Расспросила бы его обо всем. Например, где он пропадал эти четырнадцать лет. Уверена, что он не все их провел в компании Адама. Уверена, что он путешествовал, что у него была куча приключений. И ты не задала ему ни единого вопроса!

Мэри подавила желание швырнуть в Диану чашкой.

– Во-первых, возможно, этот человек и приходится отцом тебе, но уж никак не мне. Мой отец умер в тот день, когда твой отец захватил контроль над его телом и жизнью. Во-вторых, меня совершенно не интересуют его… приключения, в чем бы они ни состояли. Что я хотела бы знать – это куда девались деньги и как он мог так низко поступить, бросив…

Ее мать. И ее саму. Она пока не хотела говорить Диане о своих подозрениях. В конце концов, это ведь не мать Дианы погибла из-за него. Это Мэри смотрела, как умирает мама, это Мэри стояла у ее могилы, когда гроб опускали в землю. Она сильно стиснула чашку… и тут вспомнила, что мать Дианы умерла в больнице для неимущих жалкой смертью, и некому было даже достойно ее похоронить. Она осторожно поставила чашку на стол, словно боясь раздавить хрупкий фарфор.

– И, в-третьих, не смей обзывать меня дурой в моем собственном доме.

– Я всегда называю вещи своими именами, – буркнула Диана. – И он – такой же твой отец, как и мой, сестренка. Думаешь, твой драгоценный доктор Джекилл просто растворился, когда превратился в Хайда? Он никуда не девался. Он там, внутри. Может, он и стал выглядеть иначе, но Хайд – это всего лишь другое имя того же человека. – Диана крутила в руке нож для масла, словно обдумывая, не воткнуть ли его Мэри в грудь.

Элис пораженно смотрела на них обеих, переводя взгляд с одной на другую – завороженный, но и испуганный, явно не понимая, не разразится ли вот-вот драка в этой солнечной гостиной.

И тут в дверь позвонили.

– Это, должно быть, Кэтрин и мистер Холмс, – сказала Мэри. – Я не ожидала, что они так быстро вернутся! Видно, в Скотланд-Ярде их ненадолго задержали.

Передали ли они Хайда в руки полиции? Мэри надеялась, что да.

Через несколько секунд Холмс уже переступил порог гостиной, обгоняя взволнованную миссис Пул.

Миссис Пул: – Хорошо, что он пришел именно тогда. Уж и не знаю, что бы вы двое наделали, если бы его визит вас не успокоил.

Диана: – Мэри повезло. Я собиралась швырнуть в нее ножом.

Кэтрин: – Ты хочешь сказать, что тебе повезло? Думаешь, почему мы не особенно обращаем внимания на твои вспышки гнева? Потому что они у тебя постоянно, легко возникают – и легко проходят, как весенняя гроза. А вот когда Мэри по-настоящему сердится…

Диана: – Когда Мэри сердится, она сидит неподвижно и смотрит специальным взглядом. И даже ничего не говорит.

Кэтрин: – Это когда гнев уже проходит. Вспомни, что случилось с графом Леопольдом. Мы и подумать не могли, что она в него выстрелит.

Мэри: – Он это заслужил. И, кстати, я совершенно на него не сердилась. Я просто не терплю хамства в адрес моих друзей.

(Автор считает необходимым заметить, что эту реплику Мэри общество встретило недоверчивым фырканьем.)

– Где мисс Франкенштейн? – спросил Холмс, оглядывая комнату.

– Наверху, – сказала Мэри. – Она снова потеряла сознание – кажется, она достаточно хрупкая, невзирая на обманчивую внешность. Сейчас ее не стоит тревожить.

– Извините, – сказал Холмс. – Хорошие манеры никогда не были моим коньком.

– Это так, – подтвердила Кэтрин, которая как раз проскользнула в гостиную в обход миссис Пул. – Я не позволю вам подвергать здоровье Жюстины опасности, мистер Холмс, пусть даже непреднамеренно. Она физически сильна, но очень чувствительна, особенно в эмоциональном плане. Сильные переживания плохо влияют на ее сердце. Не забывайте, что однажды она умерла и потом была возвращена к жизни. С ней нельзя обращаться как с обычной женщиной. Миссис Пул, у вас не найдется соленой рыбки?

– Именно о ее первой смерти и дальнейшей жизни я и хотел ее расспросить, – сказал Холмс. – Разумеется, с вашего позволения, мисс Моро, и с вашего, мисс Джекилл. Я очень ценю вашу заботу друг о друге. Но могу я коротко переговорить с ней, при этом стараясь быть куда менее… резким и категоричным, чем я обычно бываю в процессе расследования?

Он выглядел так смиренно и покаянно, что Мэри испытала к нему жалость. Он ведь и правда не имел намерения быть грубым. Просто он… просто он был Шерлоком Холмсом, и им останется до конца своих дней. От него не стоило ожидать иного поведения.

– Жюстина сейчас в постели, – сказала Мэри. – Но она готова с вами поговорить. Думаю, она не будет возражать, если вы к ней подниметесь – не хочу заставлять ее спускаться по лестнице. Кэтрин, а ты как думаешь?

– Честно? Я бы на вашем месте оставила ее в покое, но думаю, покоя ей от вас не видать, пока она наконец вам все не расскажет. К тому же ей и самой нужно поговорить о случившемся, чтобы переступить через и идти дальше. Такая уж у Жюстины натура. И все-таки как насчет соленой рыбки, или, может быть, колбасок?

Холмс кивнул.

– В таком случае, если любезная миссис Пул позволит мне такое неблагопристойное поведение, я хотел бы сейчас же подняться в спальню мисс Франкенштейн и с ней переговорить.

– Я пойду с вами, – сказала Мэри. – Я уже закончила завтракать.

– И я не хочу упускать интересную историю, – встряла Диана.

– Мы не можем заявиться к ней все сразу, – жестко пресекла ее Мэри. – Это не цирковое представление.

– С мистером Холмсом в роли силача Атласа? – улыбнулась Кэтрин, наливая себе чая. – Я-то уж точно пойду с вами, чтобы быть уверенной, что он не решит впутать Жюстину в свое расследование! Где тут молочник?

Элис подала ей молочник.

– Что, и ты хочешь с нами пойти? – спросила ее Мэри с улыбкой. После всего, что они вместе пережили прошлой ночью, Мэри не хотела, чтобы девочка чувствовала себя отвергнутой.

– Нет, мисс, я же просто судомойка, – Элис лихорадочно замотала головой, как воробышек. – Я больше не хочу никаких приключений, спасибо большое. Я лучше пока что уберу со стола и приготовлю что-нибудь для мистера Холмса и мисс Моро. Думаю, они ведь тоже хотят завтракать.

В конце концов к Жюстине направилась довольно большая делегация, невзирая на протесты Мэри, что это может повредить больной. Мэри шла первой, дальше – Холмс и Кэтрин, а в хвосте – Диана.

Жюстина полулежала в постели, бледная и усталая, но собранная и решительная. Беатриче сидела у ее кровати и пила из чашки ярко-зеленый отвар, который она, похоже, предпочитала всем другим напиткам. У Жюстины на подносе с завтраком лежал тост и стояла чашка овощного супа, но она еще не прикасалась к еде.

Когда все вошли, Беатриче отодвинула свой стул к самому окну и слегка подняла стекло, чтобы впустить свежий воздух.

– Мистер Холмс, – сказала Жюстина, – видите, я ждала вас. Вы сказали, что хотите расспросить меня обо всем, что я знаю об Адаме Франкенштейне. Боюсь, я знаю совсем немного. До нашей встречи нынешней ночью я не видела его на протяжении ста лет. Из того, что я знала о нем прежде, я не могла бы предположить, что он способен на такие злодейства. Убийства женщин, расчленение их тел… Да, Адам всегда был жестоким, но действовал под влиянием момента, импульсивно, и я не могла представить, что он способен на холодный расчет…

Холмс присел на край кровати и взял ее длинную бледную руку в свою.

– Простите меня, мисс Франкенштейн. Я не хочу вас расстраивать, но вы, я уверен, понимаете, зачем мне нужна вся эта информация. Адам, Хайд и Прендик были вовлечены в тайное научное общество, хотя, подозреваю, все трое были связаны с обществом по-разному. Похоже, что Прендик до сих пор остается его членом, Адама так никогда и не приняли, а Хайда изгнали. А какова связь Ренфилда с этим сообществом? Почему Хайд решил повесить убийства именно на него? Видите, какое у нас запутанное дело. Сомневаюсь, что от Ренфилда удастся узнать что-то полезное, – он слишком глубоко погружен в свое безумие. Хайд мог бы многое рассказать, коль скоро он в наших руках и заперт в Ньюгейте. Я запланировал разговор с ним после суда и приговора. А пока что хочу получить любую дополнительную информацию, которая может вывести нас на след Société des Alchimistes.

Жюстина кивнула.

– Я расскажу все, что знаю, мистер Холмс.

– Посмотрите, мистер Холмс, что я нашла на книжной полке, когда искала какое-нибудь развлекательное чтение для Жюстины, – сказала Беатриче, протягивая ему книгу в зеленой обложке с тиснеными буквами. Мэри увидела заголовок через плечо Холмса:

«Франкенштейн, или Современный Прометей».

– Думаю, изо всех нас это читали только доктор Ватсон и я. Мой отец считал, что это достаточно точное описание истории Адама, его сотворения и смерти. Теперь мы знаем, что по крайней мере отчасти эта книга лжет – Жюстину не уничтожили сразу после сотворения, Адам не преследовал своего творца по ледяным пустыням Арктики, чтобы там погибнуть вместе с ним. Не знаю, зачем миссис Шелли намеренно исказила информацию. Тем не менее я считаю, что нам всем стоит прочесть ее книгу.

– Я читала, – сказала Кэтрин. – Она была в скудной библиотеке острова Моро. Так я узнала о существовании Жюстины.

– Я обязательно прочту ее в ближайшее время, – обещал Холмс, изучая обложку. – Преследование по ледяным пустыням Арктики – звучит как фраза из дешевого романа ужасов. Мисс Франкенштейн расскажет нам, чему в этой книге можно верить и чему нельзя.

Кэтрин: – К слову, книга миссис Шелли – вовсе не дешевый роман ужасов. Она была весьма талантливой писательницей.

Дайна: – И зачем ты перебиваешь свою собственную историю всякой ерундой?

– Я сама никогда ее не читала, – призналась Жюстина. – Но я расскажу вам свою историю, и вы сделаете выводы. Наверное, вам всем стоило бы присесть…

Холмс придвинул к кровати еще один стул и сел. Мэри и Кэтрин присели на пол. Диана бессовестно забралась на кровать рядом с Жюстиной, скрестила ноги и оперла на руки подбородок, как будто готовясь послушать сказку на ночь.

Жюстина уже собралась начинать рассказ – и тут вошла Элис, неся поднос с яичницей и тостами для Холмса и тарелкой соленой рыбы для Кэтрин. Она собрала на поднос пустые чашки Мэри и Кэтрин и снова засеменила к двери.

Жюстина села, опираясь спиной на подушки, отпила воды из стакана на туалетном столике и начала:

– Простите мне длинную преамбулу, но мне хотелось бы начать с самого начала – то есть с начала моей жизни.

Элис остановилась на пороге и так замерла – одна нога здесь, другая там – прислонясь к дверному косяку, как будто и хотела уйти, и не могла себя заставить пропустить историю.

Глава XIX История Жюстины

Я ничего не помню о своей жизни до того момента, когда я очнулась на операционном столе моего отца. Только отдельные картины, словно вспышки: моя матушка, вдова, для которой я всегда была лишним ртом и обузой, сидит в кресле-качалке у огня, рядом с ней – мой брат и маленькие сестры… Матушка носила выцветшее черное платье с белым кружевным жабо и выглядела куда старше своих лет. Огромное имение Франкенштейнов на берегу Женевского озера, стены из серого камня – на фоне величественных гор, чьи вершины покрыты вечными снегами… По весне мы собирали на склонах дикие цветы и плели венки друг для друга, и для кухонной прислуги, и для горничных, и даже для толстой старой кухарки. Только экономка была слишком важной, чтобы надевать на голову наши немудрящие цветочные украшения… Потом – зал суда, где я была осуждена на смерть, и лица добропорядочных граждан Женевы, такие торжественные под белыми париками, смотревших на меня, как на зловредное насекомое, самое ничтожное из творений Господних…

Я не помню своего детства и юности, прошедшей в доме Франкенштейнов. Но потом отец рассказал мне мою историю: меня отдали в услужение в имение, когда я была не старше Элис. Со мной хорошо обращались, я была словно бы еще одним членом семейства Франкенштейнов. Его матушка любила меня, а его кузина Элизабет, которая тоже росла в этом доме, считала меня чуть ли не младшей сестренкой. Я была нянькой мальчикам семьи Франкенштейн – сперва нянчила малыша Эрнеста, потом – самого младшего из всех, Уильяма. Старший брат, Виктор, мой будущий отец, тогда уже заканчивал школу и собирался поступать в университет. Он рассказал мне, что я была счастливой девушкой со звонким смехом, что у меня были золотые волосы и глаза цвета летнего неба над Лозанной. Так он говорил – но я всего этого не помню.

В один ужасный день Уильяма нашли мертвым, задушенным в чаще леса. Всех нас обыскали и нашли среди моей одежды медальон, который малыш носил на шее, – медальон с портретом его матушки. Меня осудили за убийство – меня, которая заботилась о нем с самого его рождения, которая не тронула бы и волоска на его голове!

Уильяма убил Адам в приступе ярости: малыш повстречал его на прогулке в лесу, осмеял его, обзывал уродом и людоедом. Позже Адам признался в этом моему отцу – признался и в убийстве, и в том, что это он подбросил медальон в карман моего фартука. Он был виновен в смерти Уильяма – и в моей тоже. Но суд ничего не знал о существовании Адама, так что меня приговорили к смерти и казнили через повешение.

Кэтрин: – Франкенштейн должен был сказать им правду.

Жюстина: – Мы с тобой уже не раз об этом спорили. Он не мог признаться судьям, что он, студент университета, создал человека из частей трупов и оживил его. Ему бы никогда не поверили.

Кэтрин: – Он должен был найти способ, представить доказательства. Его семья была одной из самых богатых и влиятельных в регионе. Франкенштейны должны были защитить тебя.

Жюстина: – Но они ведь поверили в мою виновность. Только мой отец знал правду. Не забывай, я же созналась в убийстве. Не нужно было этого делать, но тюремный священник сказал, что даст мне отпущение грехов, только если я признаюсь в преступлении. И я подумала, что без отпущения не смогу войти в Царствие Небесное и предстать перед Богом, которому ведомо, что я невинна, как цветок на горном склоне. Теперь я понимаю, что Бог милосерден и понял бы меня в любом случае, но тогда мне было семнадцать, и я была очень напугана.

Кэтрин: – Все не могу решить, кто из наших заслуживает звания худшего отца в мире – Франкенштейн, Раппаччини, Джекилл или Моро?

В ночь после моего повешения Адам явился к моему отцу и угрожал ему. Он требовал оживить меня, сделать из меня чудовище, подобное ему. А если отец не согласится, Адам грозил убить всех прочих членов его семьи – одного за другим.

Мэри: – Но почему именно ты ему понадобилась, Жюстина? Почему он хотел оживить именно тебя?

Диана: – Да ясно же, ее труп был самым подходящим. Совсем свежий, только что с виселицы.

Мэри: – Ты действительно хуже всех на свете, ты это знаешь?

Диана: – А чего такого? Я сказала правду.

Мой отец сказал мне, что Адам видел меня в день убийства Уильяма. Я весь день искала мальчика, очень устала и прикорнула в сарае, на сене. Как раз тогда он и подложил медальон мне в карман фартука. Должно быть, я показалась ему… привлекательной.

Отец согласился сделать попытку оживить меня и сделать из меня пару для Адама. Но только не в Женеве. Он прознал о новых хирургических техниках, развивающихся в Англии, и собирался отправиться туда – учиться в Королевской коллегии хирургов. А потом уехать куда-нибудь в глушь, где никто не мог ему помешать, и там заняться своей работой. Он сохранил части моего тела в специальном составе и упаковал их в большой чемодан – все было устроено очень разумно, как он мне сообщил. Но этого всего я, конечно же, тоже не могу помнить.

Что я помню – так это пробуждение, подобное тому, как всплываешь из глубины вод, все выше и выше, и уже думаешь, что никогда не вынырнешь на поверхность и утонешь… И тут пришел первый вдох, прерывистый и неровный, а потом я огляделась, еще ничего не понимая. Надо мной горел свет, похожий на луну, но это была лампа над операционным столом. Помню первые слова, которые сказал мой отец: «Жюстина? Ты проснулась?»

Потом была боль, много боли. Мы с Кэтрин не раз говорили об этом, когда работали в Цирке Лоренцо. Мы обе были сотворены людьми, поэтому сразу поняли друг друга, еще при первой нашей встрече. Она тогда спросила: «Ты помнишь эту боль?» – а я ответила: «Как я могу ее забыть?» Но я, конечно, исцелилась.

– Ты можешь ходить? – спросил мой отец.

Я слезла со стола и, как младенец, заковыляла по спальне, которую он для меня приготовил. Где-то с неделю я могла только лежать на соломенном матрасе, металась между сном и явью, и видела горячечные сны. Но пришел день, когда я открыла глаза – и увидела золотой солнечный свет, и услышала шум моря, бившегося о скалы далеко внизу. Я слышала пение птиц, жужжание насекомых. Горячка прошла, я была снова жива.

– Я очень волновался, – позже говорил мне отец. – Боялся, что снова тебя потеряю.

Так что, как видите, он за меня переживал. Любил меня…

Я думаю и говорю о нем как об отце, потому что никого из бывших до него я не помню. Отец Жюстины Мориц умер, когда она была совсем мала. Именно Франкенштейн дал мне новую жизнь – ту, которой я живу сейчас. Я заново училась ходить, говорить, есть ложкой и вилкой, читать первые слова и составлять из них предложения. И всему этому он учил меня сам, терпеливо и заботливо. Он купил для меня женское платье, но оно было слишком мало. Создавая меня, отец был вынужден несколько увеличить мои члены, растянуть суставы. Он ведь не был профессиональным хирургом – только лишь университетским студентом. Он не владел искусством Моро.

Сначала я носила его одежду, хотя брюки были для меня слишком коротки. Но оказалось, что, если отрезать низ платья и надставить его широким поясом, получится неплохая юбка. Я шила эту юбку той же иглой и нитями, которыми он сшивал вместе мои члены… Поверх юбки я надевала отцовскую рубашку. Если подпоясаться поверх рубашки, я выглядела даже вполне благопристойно.

Шаг за шагом я училась, овладевала науками. Много месяцев мы мирно жили вдвоем в уединенном домике с каменными стенами и низкой тростниковой крышей. Раз в неделю отец плавал на лодке, как он выражался, на материк, потому что мы жили на острове – позже я выяснила, что это был один из Оркнейских островов. Несмотря на гордое звание материка, это тоже был остров, просто большой, самый крупный из группы. Итак, раз в неделю отец привозил оттуда провизию – муку, сахар, все, что мы не могли сами вырастить в нашем садике за каменными стенами или купить у немногочисленных бедных селян, которые жили с нами на одном острове. Никто нас не беспокоил, никто не видел меня, кроме разве что случайно забредавшей к нам овцы – и как-то раз мальчик-пастух помахал мне рукой издалека.

Мы вели очень простую жизнь. С утра завтракали овсяной кашей, потом гуляли по холмам или спускались на каменистый пляж, иногда играли в мяч, чтобы улучшить мою координацию движений. Потом была учеба. Отец столь многому меня научил – подозреваю, не только из желания дать мне образование, но и просто от скуки, ища, чем бы ему заняться. Будучи Жюстиной Мориц, я была обычной служанкой, которая кое-как умеет читать волшебные сказки и слагать и вычитать с помощью пальцев. А став Жюстиной Франкенштейн, я читала Аристотеля и обсуждала с отцом страдания юного Вертера. Отец привез с собой на остров два чемодана – в одном хранилась я, а в другом – его любимые книги. Вскоре я прочитала их все и начала перечитывать самые любимые по второму разу.

Я знала, что такая жизнь не может длиться вечно. Отец много мне рассказывал. Он говорил, что его ждет Элизабет, с которой он помолвлен, и что ему нужно возвращаться в Ингольштадт, продолжать учебу в университете. Но я тогда была так юна – душой еще младше, чем телом, и не думала много о подобных вещах. Мой мир состоял из каменного домика на вершине утеса, обдуваемого морскими ветрами, и нашего маленького садика, и волн вечно беспокойного моря.

Жюстина: – Это прекрасно звучит – вечно беспокойного моря! Спасибо, Кэтрин. В твоем изложении я куда красноречивее, чем в жизни.

Кэтрин: – Вообще-то эту главу ты сама написала. Ты пишешь гораздо лучше, чем тебе самой кажется.

Жюстина: – Ты мне льстишь. В конце концов, английский мне даже не родной язык. Вот если бы я могла писать по-французски…

Кэтрин: – Ты озабочена своим английским не меньше Беатриче, и это очень глупо с вашей стороны. У тебя богатый словарный запас и отличный стиль, разве что чуть более мильтоновский, чем это сегодня принято.

А потом настал день, когда появился он. Адам. Чудовище.

Мы с отцом сидели на солнце на вершине утеса, к подножию которого притулился наш домик. Я делала наброски – отец научил меня рисовать, чтобы развивать мелкую моторику. Он привез с собой карандаши и альбомы, чтобы делать анатомические рисунки, но я по большей части рисовала бабочек и цветы, которые росли на скалах и в расщелинах. Рисование стало моим любимым занятием, моим способом сохранить для себя чудеса мира природы. Оказалось, что у меня верный глаз и хорошая рука. И снова не знаю, было это во мне от Жюстины Мориц – или же от Жюстины Франкенштейн.

Отец сидел рядом на траве и читал «Жизнеописания» Плутарха. И тут внезапно послышался рев – будто кричало дикое животное.

– Так вот ты где, мой мучитель! Предатель! Как ты смеешь сидеть тут и наслаждаться солнцем, когда я живу во мраке и отчаянии!

Это был Адам. Хотя сейчас я думаю, что лучше бы отец назвал его Люцифером. Он напомнил мне самого дьявола своей ужасной гордыней и яростью.

Отец поднялся и пошатнулся. Я вскрикнула, боясь, что он сорвется со скалы и упадет. Мы сидели на самой вершине утеса, любуясь видом на соседний остров через пролив и на волны, бившиеся внизу о берег. Но отец смог удержать равновесие. Я хорошо помню его в тот момент – он стоял на вершине, на фоне ярко-синего неба, возвышаясь надо мной, хотя на самом деле я была на целый фут выше его ростом.

– Ты ее не получишь, – были его первые слова.

– Не получу? – расхохотался Адам. – Она принадлежит мне. Ты создал ее для меня, по моему приказу. И теперь ты смеешь говорить мне, что я ее не получу? Помни, Франкенштейн, жизни твоих близких в моих руках. Я уже убил Уильяма, ты хочешь, чтобы следом я убил и Эрнеста? А потом – твою возлюбленную Элизабет?

– Нет, нет, – вскричал мой отец, схватившись за голову. – Дай мне подумать, дай мне время подумать…

– У тебя было достаточно времени, – сказал Адам. – А теперь оно истекло. Эй ты, – обратился он ко мне. – Идем со мной. Тебя создали для меня, чтобы ты стала моей спутницей и супругой. Мы уйдем на край земли, найдем уединенное место, где будем вечно делить друг с другом наше жалкое существование.

– Я вам не «Эй ты», – возразила я. – Меня зовут Жюстина, и я – разумное создание, способное самостоятельно управлять своими действиями. И у меня нет желания уходить с вами в уединенное место и влачить там жалкое существование. Я догадываюсь, кто вы такой, – мой отец рассказывал мне, что до меня он уже создал живое существо, злобное и уродливое. Вы ведь и есть то самое существо, верно? А теперь вы говорите, что я была создана по вашему приказу. Может быть, это и правда, но никакое обещание, данное моим отцом до моего рождения, не может обязывать меня сейчас. Я способна разумно мыслить, а значит, свободна, так утверждает месье Руссо. Своими угрозами вы доказали, что недостойны меня. Мой выбор – отказаться идти с вами.

Адам смотрел на меня, глубоко пораженный.

– Так ты обучал ее, читал с ней книги, вел дискуссии! Для меня ты не делал ничего подобного. Теперь мне открылась вся глубина твоей жестокости, Франкенштейн! Ты создал ее в насмешку надо мной, чтобы подразнить меня, искусил меня обещанием любви, а сам не собирался мне ее отдавать! Ты отверг меня как своего сына, а теперь она отвергает меня как супруга. По твоему наущению, я не сомневаюсь!

И он бросился на моего отца. Я встала между ними, пытаясь защитить отца, но Адам был сильнее меня. Он отшвырнул меня в сторону, как соломинку. А потом я увидела, что он схватил отца за горло. Я снова закричала, я била Адама по спине кулаками, пыталась разжать его руки, – но все тщетно. Лицо моего отца все больше наливалось кровью, а тело обмякало, и я ничем не могла ему помочь. Думаю, на всей Земле нет мужчины, который был бы меня сильнее – но Адам был не обычным мужчиной. Он обладал силой самого Люцифера. Через несколько мгновений мой отец уже был мертв, задушен подлым созданием, которое он же сам и сотворил. Адам поднял его тело и швырнул вниз, как камень со скал, в пучину яростных вод. Так я в последний раз видела своего отца, Виктора Франкенштейна.

Покончив с ним, Адам развернулся ко мне.

– Веди меня в дом, – велел он. И я повела его вниз по тропинке – в наш домишко у подножия утеса, который обеспечивал защиту от ветра.

Так начался тяжкий период моей жизни, который мне не хотелось бы переживать заново даже мысленно. Много месяцев мы с Адамом жили как муж и жена. Я делала то, что он мне приказывал: прибиралась в доме, готовила еду. Вскоре у нас кончились припасы, и, хотя деньги в доме были, ни один из нас не решался предпринять плавание на материк. Он рассказывал мне, как жестоко обращались с ним люди, даже дети при виде его начинали бросаться камнями. Он был уверен, что вдвоем мы встретим у людей похожий прием. Вместо путешествия за покупками он грабил стада местных пастухов, принося домой овец, и собирал в холмах коренья и травы.

Обычным его времяпровождением было разглядывать географический атлас, нашедшийся среди отцовских книг. Адам выбирал, куда бы нам с ним отправиться. В дикие земли Южной Америки? В ледяные пустыни Арктики? В африканские джунгли, куда не ступала нога человека? Он хотел найти место совершенно безлюдное, где нас никто не потревожит, где мы можем спокойно жить и растить детей – ему очень хотелось детей от меня. Он не знал, что это невозможно: в процессе создания меня из различных частей мой отец не вложил в меня женский орган, который, как многие верят, провоцирует истерию. Думаю, отец поступил так из предосторожности. Так что я во всем подобна обычной женщине, вот только детей вынашивать не могу. Я так боялась Адама, что никогда не сообщила ему этой правды и притворялась, что принимаю его планы. А что мне еще оставалось? Он был сильнее меня и не спускал с меня глаз.

Он изо всех сил старался вызвать во мне любовь к нему. Вечерами мы сидели у огня, и он разговаривал со мной о философии, истории, литературе. Может быть, ему даже удалось бы очаровать меня, не будь он убийцей моего отца. Он ведь был умен, не глупее отца, а может, и умнее, и мог вести разговор на самые разные темы. За эти наши беседы я многому научилась. Но потом, когда огонь в очаге догорал, он всегда поднимался со словами: «Уже поздно, Жюстина, пошли в постель». И я сразу вспоминала, что теперь я – не свободная женщина.

Я знала, что если попробую сбежать, пока он добывает пищу, он выследит меня и догонит. У Адама был острый нюх, как у животного, а я оставалась единственной в своем роде, подобной ему, и меня было нетрудно найти по запаху. Он мог бы последовать за мной до краев Земли.

– Мы – муж и жена, – постоянно говорил он.

– Только не в глазах Господа, – порой отваживалась возразить я. – Пока священник не обвенчал нас, мы не женаты перед Богом.

И тогда он начинал проклинать религию, объявляя себя вольнодумцем и радикалом.

По ночам, лежа рядом с ним в кровати, в которой раньше спал мой отец, я размышляла о том, чтобы броситься в море с утеса. В конце концов, что мне терять, ведь я уже однажды умирала. Бог ведь не накажет меня? Но потом я думала: а что, если я все еще Жюстина Мориц и во мне живет ее бессмертная душа? Душа, принадлежащая одному только Богу, а не мне самой, и предназначенная к тому, чтобы однажды вернуться к своему истинному Творцу? Так что себя убить я не могла. Только не это, пока я верила, что я все еще являюсь творением Божьим.

Тогда мои мысли переходили к тому, чтобы убить Адама. Он ведь уже убил Уильяма, а потом и моего отца. Он никогда не предстанет за это перед судом, как произошло с Жюстиной Мориц. Может быть, на мне лежит долг стать ему судьей и палачом. Но хотя я могла придумать, как справиться с его превосходящей силой с помощью разных уловок, мне не хватало храбрости. Я никогда не могла убить даже паука, который плел паутину в углу под потолком. Я никого в своей посмертной жизни не убивала и не представляла, как это возможно.

Как-то вечером Адам сидел в кресле моего отца у огня и ждал, когда я закончу готовить ужин. Отец привез с материка в числе прочей провизии несколько бутылок виски и любил выпить рюмку-другую перед сном, как он выражался, чтобы помочь пищеварению. Мне всегда казалось, что виски – ужасная гадость, но, впрочем, мне никакой алкоголь не нравился и в бытность мою Жюстиной Мориц. А вот Адам обрадовался, когда обнаружил бутылки, и начал выпивать – сперва после ужина, а потом и в течение дня. Тем вечером он выпил подряд несколько стаканов янтарной жидкости и пришел в приподнятое состояние духа: он принял окончательное решение, что мы с ним отправляемся в Африку. С нашей огромной физической силой мы без труда пересечем джунгли и пустыни и обоснуемся в глубине континента, куда не ступала нога белого человека. Мы увидим то, чего не видел еще ни один европеец. А невежественные дикари, без сомнения, будут поклоняться нам и служить, как богам. Об этом своем плане Адам говорил весь день напролет, спрашивал, хочу ли я жить с ним в Африке, где мы положим начало новой сверхчеловеческой расе. Он называл меня своей Евой, с которой он будет жить в неизведанном раю. А наши дети в свое время вернутся в Европу и будут править так называемыми цивилизованными людьми, изнеженными и слабыми из-за развития технологии. Я отвечала «да» на все его вопросы, утверждала, что конечно же я в восторге от такой перспективы. Я соглашалась с ним, чтобы его не рассердить и сохранить его хорошее настроение.

Я тогда тушила над огнем картошку с салом и постоянно помешивала ее в сковороде с длинной ручкой большой деревянной ложкой. Сковорода стояла на решетке, укрепленной над огнем. Я старалась, чтобы картошка не пригорела, и рассеянно отвечала – да, я хочу в Африку, да, мы станем родоначальниками новой расы… Но, думаю, он почувствовал, что мои мысли далеко, и рассердился. Внезапно я обнаружила, что он стоит вплотную ко мне.

– Ты когда-нибудь полюбишь меня или нет? – спросил он, дыша мне в лицо, и его дыхание пахло виски. – Жюстина, смотри мне в глаза. И обещай, что полюбишь меня, непременно полюбишь.

Я пораженно взглянула ему в лицо. Этого вопроса он мне еще никогда не задавал. Нет, я не любила его, мне был отвратителен сам его вид, и в этот миг он увидел правду в моих глазах. Взревев от ярости, он ухватил меня за горло.

– Я заставлю тебя полюбить! Ты будешь любить меня или умрешь!

Я задыхалась. Что за безумие его обуяло? Нас было всего двое подобных друг другу на Земле – и он собирался убить меня своими руками? Меня, которую он называл своей Евой, своей женой и будущей матерью своих детей?

Но он и впрямь обезумел от ярости, подогреваемой виски, туманившим ему голову. Его могучие руки пережимали мое горло. Притом рука моя все еще сжимала ручку сковородки. Я взмахнула ей и ударила его прямо в лицо, так что в него полетела раскаленная картошка и шкворчавшее сало. Он завопил и отпустил мое горло, отшатнувшись и зажимая глаза руками. Я не дала ему оправиться – будь у него на это время, он бы без сомнения убил меня. Я взмахнула сковородкой и нанесла ему еще один удар, в висок. Потом еще один. Я снова и снова била его, метя в голову, и он упал на одно колено, рыча от боли и все еще ничего не видя своими обожженными глазами. Я нанесла множество ударов – он был очень силен, непросто было с ним совладать. Но наконец он распластался на земле и затих.

Я не знала, убит ли он или просто без сознания, но коль скоро он не двигался, я наконец выпустила из рук сковороду и бросилась бежать – прочь из этого дома, а дальше вниз, к берегу, где в скалах за полосой прилива стояла лодка моего отца. Я схватила ее на руки и отнесла на воду, а потом оттолкнула от берега как можно дальше и начала грести. Никогда до того дня мне не приходилось браться за весла, и я не сразу разобралась, как с ними управляться. Но мне случалось видеть, как гребет мой отец, так что я пыталась повторять его движения. Медленно, но верно лодка отплыла от острова и устремилась к побережью Шотландии. Я боялась заблудиться и уплыть не туда, опасаясь океанских течений, которые могут занести суденышко в открытый океан, но я препоручила себя Богу и молилась, чтобы Он направил мою лодку. Если Его воля состоит в том, чтобы я умерла в морской пучине, да свершится воля Его. По крайней мере я умру не от рук Адама.

Наступила ночь, но отец научил меня ориентироваться по звездам, так что я продолжала грести, держа направление на юг. Когда взошло солнце, я увидела впереди скалистое побережье и вознесла благодарственную молитву, что не врезалась в эти скалы в темноте. Я причалила, втащила лодку на берег и забралась на самую высокую скалу, поросшую жестким кустарником, чтобы оглядеться. Я представления не имела, где я оказалась: вокруг не было совсем ничего. С одной стороны морская гладь, с другой – нагие холмы. Мне оставалось только идти вдоль побережья и надеяться, что рано или поздно я наткнусь на рыбацкое поселение. С высоты я разглядела, что на востоке берег резко уходит на юг, и пошла на юго-восток, оставляя море по правую руку, а холмы, в которых свистел сильный ветер, – по левую.

Так я шла три дня – и наконец добрела до деревни, укрытой в маленькой бухте. Было ясно, что здешних жителей кормит море – гавань была полна рыбацких лодок. Теперь я знаю, что это крохотная деревушка, всего с десяток домов, но на тот момент я не видела человеческого поселения больше нее.

Я страшно изголодалась. Я ведь была в дороге трое суток, шла весь день и большую часть ночи и спала всего по нескольку часов, когда находила подходящую расселину в скалах. Я могла подолгу обходиться без еды, однако же все равно чувствовала муки голода, как любое другое живое существо. По пути я собирала ягоды с низких прибрежных кустарников – никакие ягоды не были ядовиты для моего организма. Еще я ела мидий, которых собирала в полосе прилива, и улиток. Все это я ела сырым, опасаясь, что если Адам уже пустился за мной в погоню, он может отследить меня по дыму костра.

Я заранее знала, какая встреча ждет меня в деревне, – Адам рассказывал мне немало о том, как люди обращаются с подобными нам. Даже дети кидали в него камни, обзывали чудовищем, в ужасе гнали его от себя. Но в селении была пекарня – я чувствовала запах хлеба, только что выпеченного, так как дело было утром. Запах всколыхнул во мне воспоминания Жюстины Мориц, несшей корзину свежего хлеба из огромной печи нашего дома в Женеве в гости к своей матери. Я представила, каков этот хлеб на вкус, и подумала: если люди и захотят меня убить, пусть убивают. Может быть, я и заслуживала смерти – не за свои деяния, которые, как мне казалось, были оправданны, а просто за то, кем я была. Вот что делают с разумом голод и усталость – перед ними отступает даже инстинкт самосохранения.

Я вошла в селение в одежде, заскорузлой от грязи и соли, с перепутанными волосами, напоминавшими птичье гнездо. Первыми меня увидели рыбаки, которые чинили на берегу свои сети. Они уставились на меня, как на призрак, явившийся среди бела дня, и проводили меня долгими взглядами. Потом меня заметил мальчишка, игравший в мяч на деревенской площади, и кликнул своих товарищей. Ребята перекликались между собой на незнакомом мне языке, но в голосах их я не слышала ни страха, ни ненависти. Скорее… изумление, радостное изумление. Я с любопытством смотрела на них.

Несколько рыбаков, оставив лодки, направились в мою сторону. Ну вот, подумала я, сейчас полетят камни. Но я просто не могла заставить себя развернуться и уйти. Это были первые живые люди, которых я видела, – кроме своего отца. Мне хотелось остаться с ними и вдыхать восхитительный запах свежевыпеченного хлеба из пекарни.

Один из мужчин, неопрятно одетый, с темным от загара лицом, подошел ко мне ближе прочих и спросил:

– И кто, скажи на милость, ты такая? Откуда ты взялась?

Я не понимала его слов, потому что отец учил меня только французскому – это и мой родной язык, и язык Жюстины Мориц.

– Pardon, monsieur, je ne comprends pas ce que vous dites, – ответила я. – Je suis fatiguée et affamée, et je prie que vous pouvez me donner un peu de pain.[6]

Немного хлеба – вот чего я хотела более всего на свете.

– Ишь ты, иностранка, – сказал другой рыбак.

– Она великанша! – воскликнул мальчик с мячом. – Как те, кого показывают на ярмарке, только еще выше. Интересно, она очень сильная? – он закатал рукава, сжал кулаки и напряг мускулы, изображая силача. – Эй, гигантша, сильная ты? – спросил он.

Гигантша… la géante. Значит, они меня не боялись, скорее приняли меня за какое-то сказочное существо. Я закатала рукав и в ответ показала мальчику свой бицепс. Он не очень-то впечатлял – мои руки тогда были такими же стройными, как сейчас. Мальчуган выглядел разочарованным. Я улыбнулась ему и одной рукой подняла над головой тачку, которую кто-то оставил на площади. Этим я хотела показать, что сила не всегда видна по рельефу мускулов.

Мальчишка радостно засмеялся, остальные зааплодировали – сначала дети, а потом и рыбаки. Наперебой они стали предлагать мне поднять разные другие вещи: бревно, срубленное на мачту, довольно толстую свинью. На их веселые крики и смех из лавок по сторонам площади стали выглядывать торговцы: мясник и зеленщик, а потом и булочник, все еще в пекарском фартуке. Скоро я была окружена кольцом селян, и все как один хотели видеть подтверждения моей необыкновенной силы. Потом кто-то бросил к моим ногам монетку, за первой полетели и другие – немного, но все же достаточно. Я подобрала их и сложила в карман юбки. Я уже начала уставать от такого времяпровождения, все-таки я долго шла и совсем мало спала. Я раскланялась со зрителями, показывая, что на сегодня представление окончено. Они похлопали и начали расходиться, а на прощание из пекарни выглянула жена булочника и подала мне большой каравай свежего хлеба, улыбкой и качанием головы показывая, что я могу взять его бесплатно. Я благословила добрую женщину по-французски – уверена, что она меня поняла.

Покидая площадь с хлебом под мышкой и на ходу откусывая от него, я случайно взглянула на себя в окно булочной. До сих пор я еще никогда не видела своего отражения. В домике отца не было зеркала, а тихих озер или прудов, где я бы могла отразиться, мне по пути не встретилось. Я завороженно смотрела на себя и понимала, что выгляжу… вполне обычно. Да, выше, чем любая женщина и большинство мужчин, но во мне не было ничего ужасного. Я вполне могла сойти за человеческое существо.

Это было великое облегчение. Вы же сами видели Адама, его чудовищную внешность. Каждая часть его тела в отдельности была вполне эстетичной, но все вместе… Отец собрал его из трупов, пролежавших уже несколько дней, заимствуя от каждого мертвеца части, наименее подвергшиеся разложению. Члены, из которых было создано его тело, не так хорошо сохранялись, как мои. К тому же тогда отец был моложе, ему не хватало опыта. Конечно, я больше не была юной красавицей по имени Жюстина Мориц, но и чудовищем я тоже не выглядела.

Я продолжила свой путь вдоль побережья. Спала я обычно на лугах и пастбищах, довольствуясь любым укрытием – тенью большого дерева, пустым амбаром или пастушеской хижиной. Порой я останавливалась в деревнях. Однажды я встретила человека, который красил лодку водостойкой краской, и жестами упросила его одолжить мне кисть. На обломке доски я написала черными буквами: «ВИЛИКАНША ОШЕНЬ СИЛНИ ДАМА». Так меня называли люди по деревням. С этой табличкой я ходила из городка в городок – а города на моем пути становились все больше – и устраивала представления, за которые мне бросали монетки, а на выручку покупала хлеб, сыр и лук. К тому времени я уже приобрела холщовую сумку и пару мужских башмаков, а заодно и старую шляпу, куда и собирала деньги. Но я нигде надолго не задерживалась, боясь, что Адам жив и следует за мной, опасаясь, что он где-нибудь услышит, что по городам выступает «виликанша», и сразу догадается, что это я. Возможно, думала я, я и убила его, – но хотя я и старалась себя убедить, что он мертв, сердце мое никогда в это до конца не верило. Единственной гарантией моей безопасности была уверенность, что люди никогда не станут с ним говорить, не подпустят его близко, убегут от него или постараются с ним сразиться.

Сама этого не зная, я продвигалась к Корнуоллу, к самому югу Англии. Там однажды вечером я давала представление, показывая свою силу на городской площади. Из ближайшей таверны, пошатываясь, вышел пьяный мужчина и предложил мне помериться с ним силами. Хмель сделал его драчливым, и он желал всем показать, что он сильнее меня. В конце концов, кто я такая? Всего-навсего женщина, а женщина не может одолеть мужчину. Я отчасти поняла его слова – я ведь в дороге старательно учила английский, запоминая все, что слышала, хотя мне казалось, что все эти англичане говорят совершенно по-разному. А один из их языков – как я позже узнала, это был валлийский – я и вовсе не понимала. Мне даже какое-то время казалось, что я попала в другую страну…

Итак, пьяница вызывал меня на драку, это было совершенно ясно. Я отрицательно качала головой, отказывалась, как могла, показывая, что не буду с ним драться. «Non, non», – повторяла я раз за разом достаточно отчетливо. Но тут из таверны вывалилась компания его друзей, и они окружили меня со всех сторон. Он пригнулся для борьбы…

Я хотела только уклониться, пропустив его мимо себя. Но когда он бросился на меня, я вдруг увидела перед собой Адама, идущего на меня с вытянутыми руками. Конечно, это был не Адам, не чудовище – обычный человек, так что я легко одолела его, схватила за горло и одним движением сломала ему шею. Он упал у моих ног, а его товарищи смотрели на это, остолбенев и не в силах понять, что произошло. В их плотном кругу я увидела брешь и устремилась туда – бросилась бежать со всех ног, оставив на мостовой и табличку, и шляпу с деньгами. Я бежала и бежала, зная, что сейчас произойдет, каково людское правосудие. Разве не меня однажды уже повесили? Мне совершенно не хотелось снова оказаться на виселице за убийство, хотя на этот раз моя вина была очевидной, я действительно убила человека и заслуживала смерти.

Кэтрин: – Хотя ты сама точно знаешь, что это была самооборона.

Жюстина: – Но я рассказываю свою историю, передаю свои мысли и чувства. В сердце своем я знала, что теперь стала убийцей.

Той ночью я жаждала смерти.

Отдаться людскому суду я боялась, но хотела, чтобы меня настиг суд Божий. Я мчалась в ночи, не разбирая дороги, сама не зная куда – главное, подальше от города, где я совершила столь ужасное преступление. Облака над моей головой то скрывали, то вновь обнажали серебро луны, и ветви деревьев на моем пути отбрасывали тени, похожие на тюремные решетки.

Диана: – Это что, опять твой символизм? А без него никак?

Похожие на тюремные решетки! Широкие дороги сменились тропами, и вскоре я уже, спотыкаясь, брела среди скошенных полей, и острая солома ранила мои голые ноги над ботинками. Становилось все темней – облака полностью скрыли луну, так что я больше не рассчитывала видеть, куда я иду. Поля сменились каменистой землей, где я рисковала переломать ноги. Незаметно начался дождь. Я стряхивала первые капли с волос, а потом небеса разверзлись, и дождь превратился в настоящий ливень. Я стояла в поле одна-одинешенька и смотрела на небо, откуда струились потоки воды, промочившие меня до костей. В этот миг я молилась, чтобы Бог поразил меня ударом Своей молнии. Я знала, что это в Его власти – и была уверена, что заслужила смерть.

Но Он не стал поражать меня молнией.

Мне ничего не оставалось, кроме как дальше брести сквозь тьму, без дороги и направления. Вот я и брела.

Стены дома перед собой я не увидела – просто наткнулась на нее. Тогда я пошла вдоль по стене, ведя рукой по ее холодным скользким камням. Наконец камни сменились деревом – это была дверь. На двери была ручка, которая легко повернулась под моим касанием. Я вошла, и башмаки мои громко стучали по полу. Сняв их, я тихонько пошла босиком, щупая ногами путь. Куда я попала? В какой-то каменный амбар?

Под ногами я ощутила что-то мягкое – а под колено меня ударило что-то твердое, обо что я шумно споткнулась и вскрикнула от боли. Мой крик отозвался от стен эхом, и это был знак, что я попала в большое и пустое помещение. Наверняка в амбар. Я ощупала пространство вокруг себя и нашла нечто, похожее на мешок из мягкой ткани, набитый соломой. Лучше я разобрать не могла – без света осмотреться было невозможно. Пусть тот, кто обнаружит меня утром, немедля отправит меня в тюрьму: я настолько устала, что мне было уже все равно. Я упала на этот мешок, всхлипывая от облегчения, и, наверное, потеряла сознание – сказались пережитые ужасы этой ночи.

Наутро я проснулась и огляделась с огромным изумлением. Из широких окон струился солнечный свет. Я находилась в просторной комнате, такой же красивой и хорошо обставленной, как в особняке Франкенштейнов. На полу лежал ковер с изысканным неброским узором. На стенах висели картины, изображавшие мужчин и женщин в нарядах прошлого века, а полки были заполнены книгами – сотнями книг! Солнце играло на золотых тисненых буквах на их корешках. Мешок, на котором я спала эту ночь, оказался диваном, обитым бархатом, а то, обо что я ночью ударилась, – низким столиком с инкрустированной слоновой костью крышкой. Я попала в библиотеку богатого семейства – Жюстина Мориц во мне отлично это знала. Но на всей этой роскоши лежала печать запустения. Ковер был побит молью, книги и мебель покрывал густой слой пыли. Занавески на окнах давно выцвели, по углам свисала паутина. Я думала, что попала в амбар, а оказалась в огромной усадьбе, роскошной, но совершенно заброшенной.

Пораженная, я бродила по дому из комнаты в комнату, и каменный пол холодил мои босые ноги. Везде было то же самое – пыль и запустение. Много позже я узнала, что этот дом был резиденцией аристократической семьи. Когда старый граф умер, имение унаследовал его сын, наделавший столько долгов, что он не мог себе позволить поддерживать порядок в таком большом хозяйстве. Не мог он и продать дом, потому что это было родовое имение, не подлежавшее продаже, то есть ни дом, ни его содержимое, ни земельный надел по закону не продавались, а могли только переходить к следующему наследнику. Сын графа уехал жить в Африку, завел там ферму, а его собственный сын выбрал там остаться и никогда не возвращаться в Англию. Так что дом был брошен и предоставлен моли и паукам.

И мне.

Мне было некуда идти, я не принадлежала никому на свете, потому что свою принадлежность Адаму я не признавала. Тем утром я нашла в чулане метлу и смела паутину с канделябров и потолочной лепнины. Я вытащила наружу ковры и хорошенько выбила их, так что они засияли прежними красками, яркими, как драгоценные камни. Я протерла мебель мягкими тряпками и обещала столам и комодам раздобыть воск, чтобы их древесина заблестела, как в прежние времена. Я вымыла окна белым уксусом, который отыскался в кладовке в комнате дворецкого. И, наконец, я почистила книги от пыли, как непременно сделала бы Жюстина Мориц. Помните, ведь в прошлой жизни я была служанкой и лучше всего на свете знала искусство уборки, прежде чем я родилась заново и мой отец обучил меня философии и литературе. Я, оказывается, знала, как стирать тонкие льняные ткани, как полировать серебро, как содержать большой дом в порядке. Может, мой мозг это и забыл, но руки все отлично помнили. Я нашла себе спальню – это была комната горничной, – потому что я не хотела быть слишком бесцеремонной. Когда я закончила с уборкой, пришло время постирать собственную одежду и самой помыться в ванне, которую я наполнила водой из колодца позади дома. Какое это было счастье – дочиста отмыться после стольких недель!

А еще я проголодалась, а еды тут не было. Те запасы, которые хозяин бросил вместе с домом, давным-давно съели мыши – я нашла в кладовой их помет. Так что еду нужно было искать снаружи дома. Из окон второго этажа я уже разглядела какой-то сад в пределах окружавшей дом ограды. Оказалось, что это огород при кухне, довольно большой, хотя и запущенный. Когда-то тут выращивали зелень и овощи для всего семейства, и я до сих пор различала огородные культуры среди сорняков. Рядом располагался фруктовый сад, также огороженный, чтобы защитить плодовые деревья от морских ветров. Я точно не могла разобрать, что там растет, потому что не умела отличать яблоки от груш или айвы, но Жюстина Мориц во мне точно знала, что это будут съедобные фрукты, только нужно дать им созреть. Постепенно я открывала, что вокруг растет достаточно еды, чтобы мне прокормиться: сейчас уже выросли спаржа и салат-латук, на подходе были капуста – обычная и цветная – и кабачки. Если за садом и огородом как следует ухаживать, осенью можно будет собрать хороший урожай и заготовить капусту на зиму.

Дом стоял на высокой скале над побережьем, но от него вниз, к прибрежным скалам, вела удобная дорожка. Там я собирала мидий и улиток, уже точно зная, что они съедобны. Позже я изобрела способ ловить рыбу – я ведь видела, как рыбаки забрасывают сети, – и рассчитывала найти в доме что-то похожее на сеть. Стоя на скалистом побережье, я ела зеленую спаржу и брокколи, захваченные с собой, чтобы утолить голод. Да, думала я, я могу здесь жить. Есть и вода, и еда, и удобная кровать на ночь. А еще есть целая библиотека заброшенных книг. Чего же мне еще?

Я была совершенно одна, если не считать мышей и сов, которые свили гнездо на крыше – и я не хотела их прогонять. Это был мой собственный Эдемский сад, и в нем я была Евой, владычицей. Мне казалось, что я в раю.

Историю этих лет я не буду вам пересказывать – просто потому, что в них ничего не происходило. Зима сменяла лето, лето – зиму, я возделывала свой садик, ловила в море рыбу сетью, которая некогда служила для игры в теннис, и читала книги в библиотеке. Это была хорошая библиотека, несомненно, принадлежавшая некогда образованному человеку, так что я наслаждалась философскими трактатами и стихами великих поэтов. Я выучила английский и латынь, а также немного – греческий. В бывшей комнате хозяйки дома я нашла карандаши и краски и развлекалась рисованием и живописью, пока не иссякли запасы материалов. Иногда я находила соты и забирала часть их у пчел – их укусы не причиняли мне вреда, скорее меня огорчало, что я совершаю что-то вроде воровства, но невозможно было устоять перед этой сладостью. Как-то раз ко мне забрела бродячая кошка и осталась в доме. Ее потомки жили рядом со мной все время, пока я оставалась в усадьбе, и не давали мышам слишком уж размножиться.

Я редко покидала окрестности дома. Земельный надел, прилегавший к нему, был достаточно велик, и на эту территорию никто не заходил – кроме редких браконьеров, охотившихся на зайцев. Иногда я встречала их ловушки и всякий раз убирала их. Я все время ждала, что кто-нибудь – управляющий или кто-то в этом роде – явится и потребует, чтобы я ушла, так что я постоянно держала упакованной свою сумку, готовая, если будет нужно, бежать в тот же миг. Но никто так и не появился. Я жила простой и достаточно счастливой жизнью, хотя и скучала по отцу и по своим сородичам-людям: иногда так хотелось с кем-нибудь поговорить! У меня было все, что нужно, кроме друга и собеседника.

Я и подумать не могла, что тем временем вокруг меня выросла целая легенда о Корнуолльской великанше, обитавшей в этой части побережья. Думаю, меня пару раз видели местные жители собиравшей мидий в прибрежных скалах. Так меня и отыскала Кэтрин.

Однажды, насколько я помню, в конце лета – тогда уже созрели бутылочные тыквы – я увидела женщину, сидевшую у стены моего сада. Босую и с непокрытой головой, одетую в простое льняное платье, а соломенную шляпу она положила на верх невысокой стены. У нее были странные золотистые глаза, и выглядела она так, будто уже ждала меня тут долгое время.

Я так давно не видела других людей, что невольно отступила назад и вскрикнула. Мой голос прозвучал как крик птицы – одного из соколов, что частенько кружили над моим домом. Как долго я ни с кем не разговаривала?

– Не бойтесь, – по-английски сказала мне женщина и оттянула ворот платья, не застегнутого на верхние пуговицы. – Смотрите. Я тоже из сотворенных. Я тоже чудовище. Monstrum sum.

Кэтрин: – Я была не уверена, что она понимает хоть слово – что, если она говорит только по-французски или по-немецки? Но я думала, что она все поймет, увидев шрамы. О том, кто она такая, я могла только догадываться. Я тогда путешествовала с Цирком чудес по Корнуоллу и как-то услышала, что местный житель сказал Лоренцо: «Вам бы заполучить в вашу труппу Корнуолльскую великаншу – вы бы сделали на ней целое состояние!» И пересказал байку о великанше, которая уже лет сто обитает на побережье. Лоренцо не принял эту историю всерьез – в конце концов, ей было уже сто лет. А вот я задумалась. Моро немало рассказывал об эксперименте Франкенштейна, и я знала, что Виктор Франкенштейн уехал не куда-нибудь, а именно в Англию, чтобы создать второе чудовище, женского пола. Но опыт он не завершил – боясь, что пара чудовищ может размножиться, он расчленил женщину и побросал части ее тела в море. Вот что мы знали из рассказа миссис Шелли.

Мэри: – Из ее на редкость лживого рассказа.

Кэтрин: – Да, и я начала подозревать, что история не совсем правдива, когда услышала о Корнуолльской великанше. Как ты думаешь, Мэри, зачем миссис Шелли лгала?

Мэри: – Чтобы защитить Франкенштейна. И Société des Alchimistes вместе с ним.

Кэтрин: – Я так не думаю. А думаю, напротив же…

Жюстина: – Прошу вас, давайте сначала закончим мою историю?

Мне нечем было угостить Женщину-кошку, которая отыскала меня, догадавшись, кто я такая. К тому времени я питалась только овощами и тем, что дарило мне море, причем я даже не готовила на огне, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Но та сказала, что явилась не поесть, а послушать. Выслушать мою историю.

– Значит, с тех самых пор ты живешь здесь, – подытожила она, когда я рассказала ей все вплоть до нынешнего момента.

– Да, – выговорила я. Горло мое болело от долгого разговора.

– И все это время ты живешь одна.

– Да, но время летит быстро. Я читаю книги, работаю в саду…

– Жюстина, ты прожила в этом доме почти целую сотню лет.

Я была глубоко поражена. Как же много времени прошло! У меня не было ни часов, ни календаря, я никак не вела счет дням. Я не старела и, очевидно, не могла умереть сама собой. Я просто знала, что зима много раз сменялась летом и наоборот, но…

– Я этого не знала, – сказала я, впервые почувствовав уныние и одиночество. Мир Жюстины Мориц давно ушел в прошлое.

– Ты не можешь оставаться здесь вечно, – сказала она. – Во-первых, мир стремительно меняется. Девятнадцатый век подходит к концу. Хотя изменения проходят мимо тебя, они огромны. Города растут, становятся все более населенными. Скоро люди появятся и здесь. Этот дом продан – я слышала, как это обсуждали люди на нашем представлении. Нынешняя наследница – женщина из Африки, разбогатевшая на кофейной плантации. Она наняла адвоката, чтобы отсудить право продать это имение, и выиграла суд. Людям больше не нужны родовые имения. Здесь собираются построить большой отель, а вокруг – коттеджи для отдыхающих на побережье. Отдых на морском побережье сейчас – настоящая мания, которой я понять не могу. И, во-вторых, ты же не можешь вечно жить в одиночестве. Это… неправильно. Никто не должен оставаться один так надолго. И так вышло, что мне нужна подруга, а нашему цирку пригодится великанша.

Так и случилось, что я оставила свое тихое и уединенное жилище и присоединилась к Волшебному цирку чудес. Остальное вы уже знаете.

Глава XX Клуб «Афина»

Когда Жюстина закончила рассказ, комната ненадолго погрузилась в тишину – за исключением звуков, которые издавала Диана, подъедавшая остаток тоста с тарелки Жюстины. «Черт бы побрал эту девчонку», – подумала Мэри и сама ужаснулась, как портится ее словарный запас в присутствии Дианы. Теперь нужно проследить, чтобы Жюстине подали другой завтрак – и чтобы она обязательно его съела.

Наконец Холмс нарушил молчание:

– И за сотню лет к вам в дом не заходило ни единой живой души? В это очень… сложно поверить. Я слышал истории о таких заброшенных родовых имениях и о трудностях, которые они создают для своих владельцев, особенно когда дело доходит до суда. Но практически всегда в здании живет какой-либо смотритель.

– В моем случае смотрителей не было, – ответила Жюстина. – Только однажды ко мне зашел… молодой человек. Это было лет через… пятьдесят после того, как я там поселилась. Юноша был намерен отыскать великаншу. На побережье жили простые бедные фермеры, им не было дела до того, правду говорит легенда или нет. Им было довольно того, что отцы рассказывали им о великанше, о которой слышали от своих отцов, а те от своих – история передавалась из поколения в поколение. Но сказки сказками, а простых людей заботили не истории, а собственное выживание. Тот юноша был совсем другим. Он хотел сам докопаться до правды. Я называю его юношей, хотя могла бы назвать и молодым мужчиной – ему было уже семнадцать или даже восемнадцать. И разум у него был более зрелым, чем у многих мужчин вдвое его старше.

Холмс с интересом спросил:

– Он имел какое-то отношение к владельцам усадьбы?

– Насколько я знаю, нет. Он сказал мне, что прибыл издалека, приехал на побережье проводить школьные каникулы. Юноши такого типа часто собирают ракушки, раскапывают землю в поисках древних костей и осколков старинных горшков. Он был пытливым и очень интересовался геологией этой местности. Я показала ему библиотеку и разрешила читать все, что он пожелает. Так что он стал навещать меня раз-другой в неделю, помогал мне практиковаться в английском, и мы даже немного говорили на латыни. Мы стали… друзьями. Но потом пришел день, когда он сказал мне, что больше не придет. Хозяйка дома, который он снимал на лето, с подозрением начала относиться к его долгим прогулкам, и он не хотел подвергать меня опасности быть раскрытой. Так что мой друг просто перестал меня навещать и обещал, что никогда никому обо мне не расскажет.

– Он вас когда-нибудь расспрашивал о вашем происхождении? – поинтересовался Холмс. – Хотел знать, кто вы и как были созданы?

В голосе его звучало… подозрение. Глубокий скепсис.

– Не помню, чтобы он первым начинал расспрашивать, но я ему и так много рассказывала, – Жюстина вдруг подалась вперед, будто что-то внезапно осознав. – Я рассказала ему о Société des Alchimistes.

– Он мог сам принадлежать к этому Обществу? – спросил Холмс.

– Я не знаю, но думаю, что нет, – он был слишком молод…

– Франкенштейн тоже был очень молод, когда создал Адама, – сказала Кэтрин. – Но ты же знала того юношу по имени, ты мне о нем говорила, помнишь? Как его, Уильям что-то там…

– Да, Уильям Пенджелли. Я называла его Уиллом, а иногда – когда особенно была им довольна – Гийомом. Мой единственный друг за все это время, кроме, разумеется, кошек…

– Мисс Франкенштейн! – воскликнул пораженный Холмс. – Вы имеете в виду Уильяма Пенджелли, знаменитого геолога? Пенджелли, который произвел раскопки в пещере Кентс и доказал, что Земля не могла быть создана шесть тысяч лет назад, опровергнув теорию епископа Ашшера[7]?

– О, вы знакомы с Уильямом? – приятно удивилась Жюстина. – Я была бы счастлива снова с ним встретиться и поговорить! Это было бы замечательно, – она слабо улыбнулась, вспоминая радости своей давней дружбы.

– Поговорить с ним! Боюсь, что нет. Он скончался несколько лет назад, будучи в преклонном возрасте. Я не знал его лично, но о нем были наслышаны все, кто проявлял интерес к науке и индуктивным методам познания. Он был уважаемым членом Королевского общества и наверняка не имел ничего общего с Société des Alchimistes. Хотя я думаю, что он бы мог заинтересоваться подобным обществом, я не верю, что это совпадение. Что за наказание с этим делом – как только одна его часть начинает проясняться, остальное еще больше запутывается.

– Значит, вы не верите, что он бескорыстно дружил со мной? – спросила Жюстина с таким печальным лицом, какого Мэри у нее еще никогда не видела.

– Конечно, он бескорыстно с тобой дружил, – заверила ее Кэтрин. – Должна заметить, твой вопрос звучит странно. Конечно, ясно, что он не был простым деревенским мальчишкой, но это не значит, что он не мог испытывать к тебе дружеских чувств.

– У моего брата Майкрофта есть связи в Королевском обществе, – сказал Холмс. – Может быть, по своим каналам он сможет узнать больше об этом Пенджелли. Одну тайну мы, очевидно, раскрыли: мы теперь знаем, кто совершал убийства в Уайтчепеле и по какой причине. Теперь осталось разгадать загадку Общества алхимиков. Чем оно занимается? Кто в нем состоит? По-прежнему ли оно ведет противозаконную деятельность, в том числе в Англии? Я обещал Лестрейду вернуться как можно быстрее – я дал ему только самую основную информацию, достаточную для того, чтобы осудить Хайда за убийство Молли Кин. – Он поднялся, взволнованный и нетерпеливый. – Мисс Джекилл, прошу прощения, но я сейчас срочно отбываю на Бейкер-стрит. Попрошу миссис Хадсон быстро подать мне какой-нибудь завтрак, а заодно и новый сюртук, так как старый остался у мисс Моро, а потом поймаю кэб обратно в Скотланд-Ярд. Мне нужно многое рассказать Лестрейду, и не уверен, что он примет все это на веру! Инспектор не из тех, кто готов поверить в столетних великанов или в зверолюдей, рыскающих по Лондону. Скорее всего, он отметет все мои объяснения и подыщет свое, наиболее простое – например, что Адам был сумасшедшим, – а остальное спишет на мое слишком необузданное воображение. Я достаточно долго с ним работаю и знаю, как он мыслит. Закончив с Лестрейдом, я пошлю весточку лорду Эйвсбери о том, что он навеки лишился своего зверинца… хотя кто знает, может быть, орангутан теперь направится домой, коль скоро ему больше некуда идти.

– Конечно, мистер Холмс, – сказала Мэри. – Значит, увидимся…

Собственно, когда?

– Да, увидимся завтра, скорее всего. Я непременно сообщу вам новости о состоянии Ватсона. А сейчас, я уверен, вам всем необходимо отдохнуть. Это была очень тяжелая ночь.

Мэри кивнула. Да, ночь была и впрямь тяжелой. Но притом и восхитительной – этого она тоже не могла отрицать. Хотелось бы ей пережить еще сколько-то подобных ночей, преследуя подозреваемого по улицам Лондона вместе с мистером Холмсом, разгадывая страшные тайны? Пожалуй, не сразу, не прямо сегодня, но… но чуть позже – да, разумеется!

Холмс откланялся и попрощался до завтра. Пара шагов его длинных ног – и он уже вышел за дверь. Элис, которая так и простояла все это время в дверях с подносом в руках, словно бы опомнилась, когда он проходил мимо нее, и засеменила вслед за детективом.

Мэри услышала голос миссис Пул, потом звук закрывающейся входной двери. И тишина.

Неожиданно она осознала, что все собравшиеся смотрят на нее. Жюстина, полулежавшая на подушках, Диана, сидевшая на кровати скрестив ноги, Кэтрин, свернувшаяся у ее ног в очень кошачьей позе. Беатриче, замершая на стуле у окна. Все они ждали, что скажет Мэри.

– Ну? – нарушила молчание Диана. – И что теперь?

А в самом деле, и что теперь? Мэри знала, что ей хочется сказать, но согласятся ли остальные? Единственный способ узнать – это задать вопрос.

– Чего бы хотелось лично мне – это чтобы вы все остались здесь. Я потеряла всю свою семью… – Хайд, разумеется, был не в счет. – Думаю, мы все потеряли свои семьи, верно? У Дианы никого нет. У Беатриче, возможно, остались родственники в Италии… – Беатриче отрицательно покачала головой. – Все, кого знала Жюстина, давно умерли. А Кэт – что же, по крайней мере родственников-людей у нее точно нет. Я хочу, чтобы мы стали друг другу семьей. К тому же у нас еще остались неразгаданные тайны. Как сказал мистер Холмс, мы знаем, кто виновен в убийствах в Уайтчепеле, но ничего толком не знаем об Обществе алхимиков. Что за эксперименты ставили наши отцы, что пытались доказать? Известно, что они имели отношение к биологической трансмутации, но ведь есть еще доклады… Помните, они собирались на какой-то конгресс и представляли там доклады. Говорится ли в этих бумагах о Беатриче, о Кэтрин, о Жюстине, в конце концов? Выпускают ли эти ученые свой журнал, как обычно делают научные сообщества? Мы столького еще не знаем! Уже ясно, что Общество напрямую не несет ответственности за убийства в Уайтчепеле. Моего отца изгнали из Общества, а Прендик, который все еще остается его членом, вел свою деятельность втайне от остальных. Адам сам был плодом эксперимента, а не ученым. И он упоминал, что они – кто бы они ни были – не приняли его к себе. Но Общество в свое время санкционировало создание… скажем так, чудовищ. Чудовищ женского пола. Продолжаются ли эксперименты над девушками? Если так, их нужно остановить. Правда, я пока не представляю, на что мы все собираемся жить, когда наши накопления кончатся, а это случится довольно скоро. Но все равно я думаю, что нам всем следует остаться здесь и вместе найти способ поправить наши дела.

Ну вот, она все сказала. Теперь оставалось только ждать, что ответят на это прочие.

Жюстина согласно кивнула.

– Да, мы обязательно должны попытаться остановить Société, хотя это будет и непросто. Ты права, эту тайну нам следует раскрыть всем вместе. Мы ведь теперь как… как сестры, верно? Я потеряла своих родных сестер еще тогда, когда меня отправили в услужение, а потом снова – когда умерла и воскресла. Мне бы хотелось снова иметь сестер.

– Говори за себя, – буркнула Диана, скривившись от отвращения. – У меня уже есть одна, и этого более чем достаточно. А как насчет Ходячей Отравы? Я видела, что случилось на складе от ее дыхания! Мы тут все не рискуем заснуть и не проснуться?

– В произошедшем не было ее вины, – отрезала Мэри.

– Нет, Диана права, – вздохнула Беатриче. – Я всегда останусь опасной для окружающих. Если я останусь здесь, буду проводить большую часть времени в лаборатории, чтобы мой яд никак вам не повредил. И я согласна, что наш долг – остановить Société des Alchimistes. Но вы уверены, что точно хотите, чтобы я осталась с вами?

– Нет, – быстро сказала Диана, в то время как Мэри и Жюстина воскликнули «Да!» и «Да, конечно же!».

– Кэтрин, а ты? – спросила Мэри, осознав, что та еще не сказала ни слова.

– Я не знаю, – сказала Кэтрин. – Мы непременно будем ссориться, это неизбежно. И я имею в виду не только Диану с ее привычкой кидаться в людей ножами, это как раз не в счет. Мы все слишком упрямы и своевольны. Каждая хочет, чтобы все было так, как нужно ей. Кроме разве что Жюстины, которой приходится быть мягкой, чтобы скомпенсировать свою огромную силу. Наша совместная жизнь не будет мирной, если оценивать нас здраво.

– Я знаю, – согласилась Мэри. – Но в семьях бывают ссоры, верно? Это не так уж страшно. Кроме того, вместе мы сильнее, чем по отдельности.

– Возможно, – нахмурилась Кэтрин. – Дело в том, что я – пума. Хищник-одиночка, замкнутый и неконтактный, как гласит Encyclopaedia Britannica из кабинета твоего отца. Да, мы должны остановить Общество, если оно все еще продолжает создавать… подобных нам. Но я не уверена, что готова быть чьей-либо сестрой.

– Но ты же была настоящей сестрой мне, – мягко заметила Жюстина.

Кэтрин только помотала головой и сказала:

– Мне нужно еще об этом подумать.

– Возможно, подумать следует нам всем, – сказала Мэри. – Давайте отдохнем. Мы все в этом нуждаемся. А после отдыха снова вернемся к этому разговору. Уверена, если мы учтиво попросим миссис Пул, она подаст нам прекрасный крепкий чай. С сандвичами и пирогом. И колбасками, разумеется, – добавила она, оглянувшись на Кэтрин. – И заварит чудесный зеленый отвар, – кивнула она Беатриче.

Диана сунула палец в рот и изобразила, что ее тошнит. Очевидно, это был ее комментарий к рациону Беатриче.

– Знаешь, – бесстрастно сказала Мэри, – может быть, тебе не придется дожидаться действия яда Беатриче. Я сама серьезно подумываю задушить тебя подушкой во сне – просто чтобы немного от тебя отдохнуть.

И тут Жюстина вдруг рассмеялась. Она смущенно прикрыла рот ладонью, стараясь удержать смех, но ей это не удалось. Ее поддержала Беатриче – ее смех был красивым и мелодичным, именно таким, какого от нее можно было ждать. Кэтрин запрокинула голову и безудержно расхохоталась. Мэри изумленно оглядывала их – но наконец не сдержалась и начала смеяться тоже, да так разошлась, что у нее от смеха закололо в боку. Господи, сколько она уже не смеялась… Да случалось ли ей вообще когда-нибудь так хохотать? Смеяться было больно, но это приносило огромное облегчение, как будто в груди у нее провернулся некий ключик и открыл замок, о котором она и не подозревала.

– Ну попробуй, если не боишься! – обиженно сказала Диана. – Ладно, я пошла к себе в комнату. У меня была трудная ночь с вытаскиванием Ходячей Отравы из западни, если кто забыл.

Она нарочно широко зевнула, запихала в рот последний кусочек тоста Жюстины и вышла из комнаты, задрав нос, со следами джема на щеках, гордо, как мокрая босая герцогиня.

– К себе в комнату, подумать только, – воскликнула Мэри. – Когда эта комната успела стать ее?

– Думаю, только что, – сказала Беатриче, смахивая с щек слезы. – Ты же сказала, что хочешь жить вместе со всеми нами. А значит, и с Дианой тоже. И я думаю, что нам всем лучше сейчас разойтись по своим комнатам. Жюстина не сможет отдохнуть, пока мы все сидим у нее.

Перед уходом Мэри проследила, чтобы Жюстина доела овощной суп, и забрала поднос, чтобы по пути занести его в кухню и заодно проверить, достаточно ли у миссис Пул денег на сегодняшние хозяйственные расходы.

Да, пока что денег кое-как хватает, заверила миссис Пул. Она старается экономить на всем, но расходы возрастают с каждым днем, одна Диана может съесть за неделю их годовой доход и вынудить их продать дом и оказаться на улице! Мэри снова пересчитала в уме деньги на банковском счету – сорок один фунт, двенадцать шиллингов. Как долго на это могут прожить семеро – она сама, Диана, Беатриче, Кэтрин, Жюстина, Элис и миссис Пул? Хорошо, шестеро – Беатриче ведь почти ничего не ест… А травы, из которых делается ее зеленый отвар, наверное, стоят дешево. Но Мэри сейчас слишком устала, чтобы всерьез это все обдумывать.

Она медленно поднялась к себе в комнату и по пути заглянула проведать Жюстину – которую застала сладко спавшей и тихонько похрапывавшей под одеялом, едва прикрывавшем ее семифутовое тело. Дверь комнаты Кэтрин была плотно закрыта, и Мэри подумала, что та, конечно же, тоже спит. А вот Диана все еще бодрствовала, валяясь в кровати в бывшей детской комнате Мэри с книжкой в руках.

– Уйди, – бросила она, завидев в дверях сестру, и показала ей язык. Однако Мэри все равно вошла, склонилась над ее кроватью и поцеловала Диану в лоб, как в детстве целовала ее мама. Почему она это сделала – она сама не знала: наверно, сработал какой-то глубинный инстинкт. К удивлению Мэри, Диана не попыталась ее оттолкнуть, просто потерла лоб в месте поцелуя, будто хотела стереть его след.

– Фу, – только и сказала она. – Ну и гадость.

Диана: – Гадость и была. И сейчас гадость, каждый вечер.

Мэри: – Но ты не оттолкнула меня, не стала драться. И никогда не отталкиваешь, когда я прихожу тебя поцеловать на ночь.

Диана: – По-твоему, это значит что-то особенное? Мне просто лень драться, вот и все.

Кэтрин: – Диана, когда ты с кем-то не дерешься, это в твоем исполнении означает любовь.

Наконец Мэри прилегла на свою собственную кровать. Всего на минутку… А потом она встанет и переоденется в ночную рубашку. Только вот чуть-чуть полежит… Но, когда минутка прошла, Мэри уже уснула.

А вот Диане не хотелось спать. Мэри велела ей скорее засыпать, и это уже была причина, чтобы поступить наоборот. Когда сестрица наконец удалилась, Диана сползла с кровати на пол и внимательно осмотрела книжные полки. Вот они, книжки, на которых выросла Мэри… «История Англии в изложении для детей» – скукотища! «Цветочки поэзии» – какой придурок изобрел это название? «Алиса в Стране чудес» – вот это хотя бы звучало интересно. Она вытащила книгу с полки и завалилась с ней в постель. А книга-то оказалась ничего себе, и даже более того! Вскоре Диана уже спускалась вниз по кроличьей норе в страну настолько безумную и хаотическую, как ее собственная душа, где происходили бега по кругу, а Чеширский кот оставлял за собой висящую в воздухе улыбку, а Безумный Шляпник руководил чаепитием еще более сумасшедших созданий. Особенно Диане понравилась Червонная Королева.

Диана: – Вот видишь, у тебя отлично получается писать от моего лица, когда ты этого правда хочешь!

Удалившись в свою комнату, Кэтрин захлопнула за собой дверь, желая побыть в одиночестве. В конце концов, она же хищник-одиночка, замкнутый и неконтактный, разве не так? Выделенная ей комната раньше принадлежала миссис Джекилл, и на всем здесь лежала печать утонченной женственности: голубые шелковые занавески по цвету сочетались с покрывалом на кровати, мебель была на тонких выгнутых ножках, которые будто замерли в танце… Кэтрин испытала острое желание порвать все это когтями. Эта спальня слишком сильно напоминала ей дом леди Тиббетт. Она наконец скинула с плеч сюртук Холмса, который так и оставался на ней со вчерашней ночи – ночи, казалось, окончившейся тысячу лет назад. Наверное, в этом шкафу ей удастся найти себе какую-нибудь другую одежду? Она отыскала панталоны и вышитую сорочку. Сгодится.

Кэтрин открыла окно, выходившее на внутренний дворик, отделявший дом от лаборатории, где сейчас, наверное, спала Беатриче. Кэтрин взглянула наверх и увидела водосточную трубу, проходившую мимо второго этажа на крышу. Интересно, насколько она крепкая? Выдержит ли труба ее вес?

Женшина-кошка вспрыгнула на подоконник и ухватилась за трубу. Та была толстой и хорошо держалась, скорее всего, выдержит – вот только поднималась она всего лишь до помещения, которое Кэтрин определила как ванную на верхнем этаже, а может, и туалет. Если удастся добраться до того места, где водосточная труба уходит под оконную раму, а оттуда подтянуться и схватиться за водоотвод… Несколько мгновений – и Кэтрин уже была на крыше и стояла между дымовых труб. День был ясный – то есть ясный для Лондона, конечно – и ей открывался хороший вид на крыши окрестных домов, простиравшихся во все стороны, как верхний город. Лондон казался бесконечным.

Кэтрин прошла по крыше из конца в конец, чувствуя дикую радость от того, что она выше всех и смотрит на город сверху вниз – такой же восторг пума могла ощущать на вершине скалы в Андах, пока ее не поймали и не отдали доктору Моро, который превратил ее в человеческую женщину. С одной стороны простирались поля крыш, с другой зеленел Риджентс-парк, кроны деревьев колыхались на ветру. До чего же непредсказуема жизнь! Вот она, существо, рожденное в горах Аргентины и заново родившееся на острове доктора Моро. А теперь она оказалась здесь, в центре самого большого города в мире.

Где-то в городских джунглях скрывался Эдвард Прендик. Однажды они встретятся вновь, и тогда Кэтрин перегрызет ему горло.

Диана: – И вы все еще обзываете меня агрессивной!

Кэтрин: – Но мне агрессия присуща по моей природе. Я ведь пума, ты не забыла?

Диана: – И хотелось бы забыть, да ты не даешь.

А что же ей делать сейчас? Остаться здесь? Кэтрин могла свободно идти куда угодно, умела выживать при любых условиях… но вот Жюстине необходим был дом. И этот конкретный дом пока сгодится – по крайней мере на время. В конце концов, Кэтрин вполне неплохо себя чувствовала в цирковом братстве. Наверное, ее человеческая часть, та, что сотворил Моро, нуждалась в обществе других людей. Да, еще придется сказать Лоренцо, куда подевались двое из его артистов. Он ведь всегда обращался с ними хорошо и теперь заслуживал знать правду – пусть не всю правду, но хотя бы то, что они с Жюстиной нашли себе иное пристанище. И собираются начать новую жизнь. Которая кое в чем будет достаточно сильно напоминать цирковую… Ведь и в цирке, и на Парк-Террейс собралось вместе достаточно чудовищ.

Кэтрин: – Да, Мэри, я помню, что тебе не нравится это слово. Но я все равно собираюсь его использовать. Так что можешь не тратить время зря и не портить мою историю своими возражениями.

События минувшей ночи утомили Кэтрин меньше, чем остальных, – в конце концов, она была ночным хищником. Но даже она нуждалась в отдыхе. Так что она спустилась обратно по водосточной трубе и через окно вернулась в комнату, забралась под голубое шелковое покрывало на кровати и уснула, неспокойно ворочаясь, – ей снилась охота на оленя на крутых склонах Анд.

Жюстина: – Мне очень нравится литературный стиль Кэтрин. Он, конечно, драматичен, порой даже слишком драматичен. Но зато я могу видеть происходящее ее глазами, чувствовать то, что чувствует автор, – как животное, трансформированное доктором Моро. Думаю, у нашей Кэтрин огромный писательский талант.

Кэтрин: – Спасибо! А если кто-нибудь хочет рассказать нашу историю иначе – давайте, пробуйте, я только за.

Беатриче еще не спала. Она осмотрела комнату, которая некогда служила лабораторией, а до того – анатомическим театром. Да, она думала, что это помещение отлично подойдет для ее целей. Стеклянная купольная крыша обеспечивала достаточно света. Столы, где раньше сидели студенты, записывая свои наблюдения, подойдут в качестве полок для растений. Лабораторию можно превратить в прекрасную оранжерею. Часть растений будет весьма ядовитой – что скажет на это Мэри? Беатриче пока не знала.

Она поднялась по лестнице в кабинет доктора. Что на самом деле произошло здесь много лет назад? Каким образом доктор Джекилл инсценировал собственную смерть, чтобы превратиться в Хайда и сбежать на свободу?

Кабинет был безукоризненно чист, ни единого пятнышка. Единственными предметами мебели здесь оставались письменный стол и стул, два пустых стеклянных шкафа и диван, на котором она провела первую ночь по своем прибытии в этот дом. В углу возвышалось большое зеркало-трюмо. Что ему довелось видеть за все эти годы? Наверное, не одну трансформацию Джекилла в Хайда… Беатриче заглянула в глубины зеркала, но увидела только себя саму – юную женщину несравненной красоты.

Беатриче: – Кэтрин, ты же знаешь, что я совершенно не воспринимаю себя таким образом.

Кэтрин: – Зато воспринимают все остальные. Честно, твоя скромность – одна из самых раздражающих черт твоего характера. Вкупе с твоей манией насчет избирательного права для женщин и реформы женской одежды. Нет, здесь я не позволю тебе оставить комментарии насчет важности суфражистского движения или опасностей ношения тугого корсета.

Диана: – Здесь предполагалась еще одна сцена насчет чудовища, видящего свое отражение в зеркале?

Прошлая ночь стала одной из самых тяжелых и страшных в ее жизни. Она едва не убила другое человеческое существо – юную девушку, почти ребенка. Это никогда не должно повториться. Здесь, в лаборатории, Беатриче могла жить отдельно ото всех. И изготавливать лекарства, которые будут исцелять людей – этим своеобразно расплачиваясь с миром за смерти, которым она стала причиной.

Беатриче прилегла на диван и накрылась одеялом. Как же она устала… Не столько от недостатка сна, сколько от чувства безысходности, которое не оставляло ее со дня смерти Джованни. Может быть, здесь, подумала она, удастся наконец обрести… не счастье, нет. Но хотя бы покой.

Беатриче сомкнула веки и погрузилась в сны, которые снятся цветам.

Беатриче: – Это хороший поэтический образ, но цветам не снятся сны. У цветов отсутствует головной мозг и, соответственно, его кора.

Кэтрин: – Бога ради, тебе что, трудно немного побыть романтической героиней? Так нужно для сюжета. Мэри для этой роли слишком рассудительная, Диана – слишком взрывная, а Жюстина – слишком долговязая.

Беатриче: – Прости, но я ведь совсем не романтическая героиня. Я ученый.

Когда Мэри наконец проснулась после долгого отдыха, за окном почти стемнело. Она взглянула на наручные часики, но не рассмотрела ничего. Похоже, она проспала весь день напролет! Да еще и не раздеваясь…

Снизу слышались голоса, и на миг замешательства ей показалось, что это горничная Энид спорит с сиделкой Адамс. Потом ей припомнились события минувшей недели. Неужели все это и в самом деле с ней произошло? Должно быть, да – не могла же Мэри такое выдумать! Ядовитую девицу, зверочеловеков и Адама Франкенштейна…

Интересно, кто еще проснулся?

Мэри спустилась по лестнице, потирая глаза, и обнаружила всех остальных в сборе. В большой гостиной горели газовые лампы, в камине пылал огонь. Кэтрин, Жюстина и Диана сидели вокруг стола, накрытого к чаю, с пирогами и сандвичами, как Мэри и предсказывала. Беатриче сидела отдельно от прочих, у открытого окна.

– Мы не хотели тебя будить, – пояснила Кэтрин. – Мы тут пока пытаемся строить планы.

– Какие именно планы?

Так они собираются остаться тут или нет? Или они как раз обсуждают, например, возвращение в цирк? Беатриче, если вдуматься, тоже могла бы к ним присоединиться и зарабатывать на жизнь представлениями… Мэри надеялась, что они все-таки предпочтут остаться у нее, больше, чем на что-либо еще за предыдущую неделю. После всего, что они пережили вместе, она не хотела с ними расставаться, хотела, чтобы этот дом стал их общим домом.

В этот миг в гостиную вошла Элис, неся высокий бокал с… чем-то зеленым.

– Миссис Пул велела передать это вам, мисс, – Элис протянула бокал Беатриче. – Она сама вот-вот к нам присоединится.

– Очень любезно с твоей стороны, Элис, – поблагодарила Беатриче. – Особенно после того, как я едва не отравила тебя насмерть. Не знаю, как и просить у тебя прощения…

– Это была не ваша вина, мисс. Вы не могли ничего сделать, вас же связали.

Беатриче отхлебнула зеленой жидкости и улыбнулась.

– Миссис Пул – просто гений. Этот отвар – само совершенство. Передай ей это от меня, Элис, пожалуйста. И еще… если я все-таки останусь здесь и этот дом станет моим домом, ты должна будешь называть меня по имени. Я совершенно не хочу общаться с домочадцами настолько официально.

– Хорошо, мисс… Беатриче, – промямлила Элис. – Я пойду, извините…

И она тихо ускользнула прочь, как мышка, которая исчезает в щелке под дверью, едва успеешь ее разглядеть.

– Надеюсь, она скоро перестанет меня бояться, – сказала Беатриче, прихлебывая свой зеленый напиток. Господи, из чего миссис Пул варит подобную гадость? Выглядит как суп из морских водорослей! – В конце концов, я ведь и впрямь чуть не убила ее.

– Элис просто застенчива, – пояснила Мэри. – Она всегда такой была, с первого дня в этом доме. Я никак не ожидала, что тихоня Элис проявит такую храбрость, как прошлой ночью. Итак… о чем же вы говорили, когда я только вошла? Вы остаетесь?

– Конечно, остаемся, – ответила за всех Кэтрин, будто констатируя очевидное. Она взяла с подноса сандвич, осмотрела его и сообщила: – Кресс-салат. Пища для свиней. – На этих словах она передала сандвич Жюстине. – Где тут ветчина?

В гостиную вошла миссис Пул, неся чайник.

Мэри: – Миссис Пул, а вы заметили, что всякий раз, когда вы появляетесь в повествовании, вы приносите чай?

Миссис Пул: – И это прекрасно с моей стороны, иначе бы вы, юные леди, давно умерли бы от голода. С этими вашими постоянными отлучками.

Элис шла за ней с подносом, уставленным чашками, сахарницей, молочником и всем прочим, необходимым для чаепития. Она расставила чашки и блюдца, а миссис Пул наполняла их свежезаваренным чаем.

– Миссис Пул, не присядете на минутку? – попросила Мэри. – И ты, Элис, тоже присядь. Возьми мой чай, я налью себе другую чашку. Мне нужно задать вам обеим важный вопрос.

Миссис Пул нехотя села в пустовавшее кресло. Элис со зримой неохотой взяла у Мэри ее чашку, будто в ней был не чай, а яд Беатриче.

– Бога ради, Элис, сядь уже наконец, иначе прольешь чай, – сказала ей миссис Пул. – Вижу, в нашем доме заводятся современные порядки. Не знаю, что подумала бы об этом миссис Джекилл. Она всегда придерживалась строгих традиционных устоев. Ну ладно, будем довольны уже тем, что все вы вернулись живыми и невредимыми.

Элис послушно села на ковер у ног миссис Пул и отпила крохотный глоток из чашки.

– Вот о чем я хочу вас спросить, – начала Мэри. – Как вы посмотрите, если мы все будем жить тут вместе? Я попросила Диану, Беатриче, Кэтрин и Жюстину остаться жить в моем доме. И Элис я хочу предложить то же самое. Но, миссис Пул, этот дом настолько же ваш, насколько мой. Вы в нем прожили даже дольше моего. Так что мне нужно узнать ваше мнение.

Миссис Пул окинула собравшихся оценивающим взглядом и покачала головой.

– С вами, юные дамы, придется нелегко, я не сомневаюсь. Особенно с тобой, милочка, – она кивнула на Диану, которая как раз тащила в рот два сандвича сразу. – Но я думаю, что здесь вам самое место, и вместе вам будет куда лучше, чем поодиночке. Все, что я от вас попрошу, – это ставить меня в известность о своих планах, чтоб я не волновалась, что вас похитили или убили.

– Мы будем помогать вам по хозяйству, миссис Пул, – сказала Беатриче. – Кушайте, пожалуйста, пирог! Я уверена, он очень вкусный.

– Откуда ты знаешь? – фыркнула Диана. – Ты же не умеешь есть.

– Насчет помощи я поверю не раньше, чем увижу это своими глазами. А вот от кусочка пирога не откажусь. Нелегко было заставить нашу плиту его испечь, это была настоящая победа разума над бездушным металлом! И доказательство, что даже в мои годы можно научиться чему-то новому, – с этими словами миссис Пул отрезала себе большой кусок.

– А что ты скажешь, Элис? – спросила Мэри. – Хочешь остаться с нами? Конечно, ты вольна подыскивать себе что-то другое, но пока нового места не нашлось, живи у нас, сколько захочешь.

Элис закивала.

– Спасибо, мисс. Я бы осталась, пока меня не заставляют участвовать в приключениях. Ну, или не пытаются убить.

Мэри улыбнулась.

– Нашим первым совместным приключением будет поиск способа себя обеспечить. Наши денежные запасы иссякнут довольно скоро, и нужно придумать путь их пополнения.

Беатриче допила остатки своего отвара.

– Спасибо вам большое, миссис Пул. Прекрасный освежающий напиток. Возвращаясь к тому, о чем я говорила, пока Мэри не присоединилась к нам: каждая из нас должна найти работу, соответствующую ее наклонностям и талантам. Я, если мне будет позволено, могла бы выращивать лекарственные растения. Лаборатория со стеклянной крышей – просто идеальная оранжерея. Я заметила, что даже в Королевском госпитале фармакопея довольно небогата. И в Королевской коллегии хирургов недостает кое-каких препаратов, которые составлял мой отец, используя растения из своего сада. Думаю, если мы вместе обдумаем наши возможности, непременно найдем способ зарабатывать достаточно, чтобы содержать этот дом и оплачивать прочие расходы.

Мэри: – И мы действительно его нашли. Лекарства Беатриче бесперебойно приносят доход, а твои книги, Кэтрин, приносят роялти, и картины Жюстины тоже отлично продаются. Одного портрета девочки с букетом сирени хватит, чтобы оплатить все наши счета за воду.

Диана: – Какое идиотское название – «Сиреневое время»!

Жюстина: – Но людям же нравится. Все любят окружать себя изображениями простых вещей, дающих покой и счастье. А мне особенно удаются цветы…

Кэтрин: – Оставь Жюстину в покое. Она вольна рисовать что хочет и придумывать любые названия, и, кстати, она приносит в наш бюджет куда больше денег, чем ты.

Диана: – Подождите, когда я стану знаменитой актрисой. Вот тогда я буду зарабатывать больше, чем вы все вместе взятые! Еще увидите!

Мэри: – Тогда и поговорим. Но коль скоро сейчас ты простая танцовщица в варьете, не задирай перед нами нос заранее. Я до сих пор сомневаюсь, стоило ли позволять тебе такую работу! Это совершенно нереспектабельное занятие, а тебе лучше было бы учиться в школе.

– Диана: – Нереспектабельное, подумаешь! Засунь себе эту школу в…

Кэтрин: – Здесь я вынуждена прервать повествование и последующую диатрибу Дианы, чтобы сообщить читателям, что мои первые два романа, «Тайны Астарты» и «Приключения Рика Чемберса», можно приобрести в книжных магазинах и на железнодорожных вокзалах всего лишь по шиллингу за штуку. Третий роман этой серии, «Рик Чемберс и Астарта», появится в продаже ближе к Рождеству, если только издатель не изменит название на «Рик Чемберс и Роковые пещеры» или что-нибудь подобное. В настоящее время я работаю над пятым романом и допишу его довольно скоро, как только разделаюсь наконец с этой огромной книгой, которая растет на глазах и занимает у меня чрезвычайно много времени.

Мэри: – Не думаю, что читатели оценят эту рекламу прямо посреди повествования.

Кэтрин: – Я знаю своих читателей, они очень ждут новостей о будущих публикациях. Спасибо большое за комментарий.

Так состоялось первое собрание клуба «Афина», хотя тогда мы еще не придумали этого названия. Оно появилось позже, спустя несколько месяцев, и было идеей Жюстины. Наши читатели, знакомые с классической мифологией, сразу же поймут значение этой метафоры: Афина, богиня мудрости, была рождена из головы Зевса, ее отца. Мы претендуем на мудрость Афины, но ее семейная ситуация также нам близка.

Однако тот вечер может по праву носить звание дня рождения клуба. Мы отметили его чаепитием в большой гостиной, пересказом событий прошлой ночи для миссис Пул – которую наша история не на шутку испугала – и обсуждением планов на дальнейшую жизнь. Мы собирались вплотную заняться расследованием дел Общества алхимиков. На следующий день мы продолжили говорить о практических вопросах – о том, как нам заработать себе на жизнь и обустроить свой быт, чтобы Беатриче никого случайно не отравила, а миссис Пул случайно не задушила Диану. Но главные решения были уже приняты, и наше товарищество стало реальным.

Если вы сейчас решите посетить дом 11 по Парк-Террейс, вы увидите на двери под звонком красивую бронзовую табличку, гласящую: «Клуб “Афина”. Мы все – члены этого чрезвычайно эксклюзивного клуба. Только для чудовищ.

Мэри: – С той только разницей, что мы – не чудовища.

Диана: – Кто бы говорил.

На следующий день было воскресенье, так что мы все отправились в церковь, кроме Кэтрин, которая считала религию ерундой и сплошным притворством. Все вы, говорила она прочим, просто сошли с ума, если и впрямь верите в Небесного Отца, живущего на облаках, который карает, если вести себя плохо, и награждает, если быть хорошими. Примерно как Моро на своем острове.

– Почему это я должна идти, если Кэтрин можно не ходить? – возмутилась Диана.

– Потому что ты еще ребенок и нуждаешься в правильном воспитании, – объяснила миссис Пул, подбирая нам всем подходящие шляпки и перчатки. Каким-то образом Мэри удалось найти достаточно шляпок для всех новых жильцов.

– Но мне четырнадцать, а ей – только десять, – возразила Диана. – В смысле, с тех пор как она стала человеком, прошло всего десять лет.

– Мой возраст нужно измерять в мерках пумы, – объяснила Кэтрин. – А для пумы я давно уже полностью взрослая особь, самостоятельная и способная к размножению.

Мэри: – А как дела обстоят с твоим человеческим возрастом? Считаются ли твои годы так, как у людей? Ты будешь стареть со скоростью человеческой женщины?

Кэтрин: – Сказать по правде, я не знаю. Пумы в дикой природе живут не больше пятнадцати лет. Не очень-то хочется умереть в пятнадцать! Но я просто не знаю, как поведет себя мой организм. Моро, я думаю, тоже этого не знал, он не заглядывал так далеко, не работал над механизмами моего взросления, чтобы приблизить их к людским. Для него главное было – создавать зверолюдей, а потом он забывал о них и переходил к новым экспериментам. Так что, думаю, мы сами со временем все узнаем. Но ведь никто на свете не знает, как долго он проживет, верно? Жюстина вот не рассчитывала прожить целый век. Нужно просто… принимать вещи такими, как они есть, и решать задачи по мере их поступления.

Мэри, Диана и Элис отправились в Сент-Мэрилебон, а Беатриче и Жюстина, будучи католичками, пошли в церковь Сент-Джеймс на Спэниш-плейс. Миссис Пул сказала, что пойдет на дневную службу, и осталась дома. Кэтрин поднялась к себе в комнату, открыла блокнот и записала первые слова:

«Из мужчин, встречавшихся с Астартой лицом к лицу, ни один не пережил этой встречи, чтобы рассказать о ней. Ни один, кроме меня, Рика Чемберса, англичанина». Да, подумала она, перечитав предложение. Звучит отлично. Ровно то, что надо.

К тому моменту, как Мэри с Дианой и Элис вернулись из одного храма, а Беатриче и Жюстина – из другого, миссис Пул приготовила воскресный обед. Мы вместе уселись за стол в большой гостиной, потому что столик в маленькой гостиной всех не вмещал. Позже гостиная стала главным местом собраний нашего клуба, где мы продумывали стратегию и строили планы. Но тогда мы просто обедали – ели окорок в сметане (Кэтрин и Диана), крем-суп из цветной капусты (Жюстина и Мэри) и отвар из какой-то сушеной травы (Беатриче). А еще мы строили планы. Как нам обустроить свою совместную жизнь, как себя обеспечить? Каждый предложил свой способ зарабатывания денег: Беатриче умела составлять лекарства, Кэтрин собиралась писать романы, Диана хотела стать актрисой, но Мэри сказала на это решительное «нет». Это не респектабельная профессия, и, разумеется, девочка должна учиться в школе. И Элис тоже следовало туда отправить.

– Но я не хочу в школу, мисс, – возразила Элис – это Мэри настояла, чтобы она обедала вместе со всеми за столом, а не отдельно, в кухне. – Я хочу стать горничной и работать ей всю свою жизнь. Помните, я ведь чуть не умерла. И теперь очень боюсь снова умереть, извините, пожалуйста.

После этих слов она продолжила налегать на окорок.

– В любом случае нам пока нечем оплачивать их обучение, к тому же мне жалко школу – она не заслужила, чтобы туда ходила Диана, – сказала Мэри. – Так что придется нам обучать их самостоятельно, на дому. Беатриче может преподавать естественные науки, Жюстина – французский и латынь. А мне всегда хорошо давалась история. Вот только не знаю, какой вклад я могу внести в наши финансы. У меня нет никаких талантов в области искусств. Я, конечно, могла бы работать машинисткой или продавщицей, но я уже обошла все агентства в поисках места…

– А как насчет того, чтобы стать моим ассистентом?

Мы все развернулись к двери, внезапно услышав мужской голос. На пороге стоял мистер Шерлок Холмс.

– Простите, мисс, – извинилась миссис Пул. – Он не стал ждать, пока я его представлю и спрошу вашего позволения, просто вошел, и все тут…

– Извините, миссис Пул, – Холмс отвесил ей короткий поклон. – Боюсь, что у меня довольно срочные новости. Понимаете ли, дамы, Хайд сбежал.

– Из Ньюгейта? – поразилась Мэри. Новость шокировала ее, как и ожидалось.

– Да, из самых глубин Ньюгейтской тюрьмы. И уверяю вас, его достаточно хорошо охраняли. Однако же утром охранник обнаружил, что замок взломан, а узник исчез. Он не пытался выйти на связь с кем-либо из вас?

Все присутствующие отрицательно покачали головами.

– Надеюсь, хотя бы Ренфилд не сбежал с ним вместе? – спросила Мэри. – Это было бы… уже слишком.

– Нет, Ренфилд на месте, – заверил ее Холмс. – Я нарочно спросил об этом телеграммой, когда узнал новости. Он находится в лечебнице под опекой Джо Эбернейти, которого доктор Сьюард снова нанял на прежнюю должность. Думаю, он прослышал о моем визите к Джо и решил на всякий случай за ним приглядывать. Добрый доктор очень подозрительно смотрел на нас обоих, когда я привез к нему Ренфилда вчера вечером, представив Лестрейду доказательства, что сумасшедший неповинен в убийствах. Так что сегодняшнее утро Ренфилд встретил у себя в палате, в смирительной рубашке. Пропал только Хайд. Люди Лестрейда прочесывают порты, если Хайда задержат, он немедленно будет возвращен в тюрьму. Однако некогда ему уже удалось бежать из страны, несмотря на все предосторожности, так что я подозреваю, что больше мы какое-то время не услышим о мистере Хайде. О чем я весьма сожалею, – он сочувственно взглянул на Мэри. – Я знаю, что вы не успели его расспросить, а в его отсутствие к тому же невозможно претендовать на награду за поимку.

– А что известно о Прендике? – спросила Жюстина. Кэтрин нарочно отвела глаза. Если о Прендике что-то известно, она не хотела этого знать, хотя и понимала, что Жюстина спрашивает ради нее.

– Лестрейд установил слежку за пансионом, где тот жил, хотя если у Прендика есть хоть капля мозгов – а я подозреваю, что она у него есть, – он туда не вернется. То, что он сделал, технически не является преступлением – никакой закон не запрещает вивисекцию и сотворение зверолюдей. Но я уверен, он не хочет, чтобы информация о его делах дошла до Общества алхимиков. Он явно скрывал свою деятельность от доктора Сьюарда. Когда Сьюард пригласил его на разговор, подозревая его в причастности к убийствам, Прендик отрицал, что ему хоть что-то об этом известно. Бьюсь об заклад, он будет до последнего прятать от Общества свои отношения с такими личностями, как Эдвард Хайд и Адам Франкенштейн.

– Прендик бежал, я уверена, – сказала Кэтрин. – Он же трус. Он всегда бы трусом.

– Итак, – подытожил Холмс, – что у нас остается? Адам Франкенштейн и зверолюди мертвы, но Хайд и Прендик на свободе и скрываются. Думаю, мог уцелеть человек-орангутан – я сказал Лестрейду, чтобы заодно поискали и его. Возбудить дело против миссис Рэймонд сейчас довольно трудно, потому что нет прямых доказательств ее причастности. Я рассчитывал, что против нее будет свидетельствовать Хайд. Однако я все равно попросил Лестрейда не выпускать ее из поля зрения. Хайда, разумеется, тоже ищут и будут искать. В отсутствие убийцы дело об убийствах в Уайтчепеле не может считаться окончательно раскрытым. Нужен убийца – и желательно за решеткой.

– Но, мистер Холмс, – сказала Мэри, – помимо двоих сбежавших преступников остается само Société des Alchimistes. Тайное общество, крайне неразборчивое в средствах. Даже если мы раскрыли убийства в Уайтчепеле, тайна Общества не раскрыта. Кто в нем состоит, чем они занимаются? Может быть, там до сих пор продолжают ставить опыты вроде тех, в результате которых Беатриче и Кэтрин стали такими, как они есть? Эту загадку необходимо разгадать.

Мэри: – Мне очень нравится, как гладко мы все говорим в твоем изложении. На самом деле все это были отрывочные фразы, вроде «Как думаете, они его поймают?» или «Наверняка он удрал назад в Швейцарию» или «Можно мне еще окорока? Я не наелась».

– Согласен, – ответил Холмс, и лицо его было суровым. – Я прекрасно помню о тайне Общества. Его члены действуют в Англии уже… мы точно не знаем, насколько давно. В том числе они есть и в Лондоне, по крайней мере были, пока был жив Джекилл. Лондон – мой город. Если в нем присутствуют члены тайного общества, я хочу знать, чем они занимаются.

– А что вы имели в виду, когда упомянули… работу в качестве вашего ассистента? – Мэри заставила себя задать этот вопрос, хотя ужасно волновалась. Конечно, Холмс ведь не хотел сказать, что она сможет стать вторым Ватсоном? Разгадывать тайны вместе с ним, вести расследования, путешествуя по Англии в качестве детектива… Хорошо, помощницы детектива. Но все равно это почти детектив. В конце концов, Мэри ведь помогла в расследовании убийств в Уайтчепеле…

– Я имел в виду, что мне нужна персона, способная помочь мне с бумагами. Сортировать записи, навести в них какой-то порядок. Как вы могли убедиться самолично, мои бумаги находятся в страшном беспорядке. Я, конечно, знаю, где что лежит, но мне нужен помощник с ясным и логическим умом, который организует картотеку, чтобы любую папку можно было найти без долгих размышлений. Да, я знаю, что это конторская работа, но вы сами упомянули, что ищете работу, и у меня есть для вас вот такое предложение. Если оно вас заинтересует, мисс Джекилл, я готов платить два фунта в неделю.

Мэри аккуратно положила ложку рядом с тарелкой. Потом так же аккуратно свернула салфетку и положила рядом на скатерть. Мы уже неплохо изучили ее характер – ну хорошо, Кэтрин уже неплохо изучила ее характер, – чтобы сделать из этого вывод, что Мэри была ужасно разочарована, хоть и не подавала вида.

Жюстина: – Я тоже это поняла.

Беатриче: – И я.

Диана: – Да она все время разочарована и не подает вида. Это же Мэри. Скажите ведь, Мэри всегда так себя ведет?

– Благодарю вас, мистер Холмс. Два фунта в неделю меня полностью устраивают. Когда я могу приступить к работе?

– Если можно, прямо сегодня, – ответил детектив. – Мне нужно вернуться в Скотланд-Ярд, если хотите, едемте со мной. В качестве временной замены Ватсона – кто-то должен делать записи. В отсутствие Ватсона мне не хватает толкового секретаря. Конечно, сам он себя так не воспринимает, но на самом деле его заметки часто помогают мне в расследованиях, хотя потом он и использует их для написания своих дурацких историй. Если вы уже закончили обедать… вы готовы меня сопроводить?

– Конечно, – сказала Мэри, поднимаясь из-за стола. Скотланд-Ярд! Может быть, завтра ей и придется сидеть в четырех стенах на Бейкер-стрит, раскладывая по стопкам бумажки, но хотя бы сегодня ее ждало что-то интересное.

– Как себя чувствует доктор Ватсон? – спросила Беатриче.

– С утра ему стало намного лучше, – ответил Холмс. – Я заехал навестить его первым делом, еще до Лестрейда. Вы и сами можете к нему заглянуть, если хотите, но думаю, к нему не пустят больше двоих посетителей сразу. Надеюсь, вас не оскорбит мое замечание, что всех вместе вас слегка… многовато. Особенно для человека, чье здоровье еще не восстановилось.

– Я бы хотела его навестить, – сказала Беатриче.

– Я поеду с тобой, – предложила Кэтрин. – Безопасности ради.

– Благодарю, Кэт, я буду рада твоей компании. Однако же я думаю, что способна сама обеспечить свою безопасность, – Беатриче говорила слегка уязвленным тоном.

– Да нет, не ради твоей безопасности. А чтобы обезопасить от тебя мирных горожан, – пояснила Кэтрин. – Пока ты не стала чуть менее ядовитой… А то мне так и мерещатся заголовки: «Итальянская красавица отравляет лондонцев дыханием!» Газетчики могли бы это кричать на всех перекрестках…

– А мне чем заняться? – спросила Диана. – Я тоже хочу куда-нибудь поехать! Почему это я должна сидеть тут без дела?

– Диана, ты не могла бы остаться со мной? – кротко попросила Жюстина. – Понимаешь, я еще не совсем здорова, и если дому будет угрожать какая-то опасность… Например, если вздумает объявиться Хайд… Я не уверена, что смогу в одиночку защитить себя, а также миссис Пул и Элис. Нам бы здесь пригодился кто-нибудь умный и сильный, вроде тебя.

– Ну ладно, раз вы без меня никак не можете, – Диана состроила гримасу, но казалась довольной, как кошка, нализавшаяся сливок.

Мэри не была уверена, что одобряет маневр Жюстины. Диане, несомненно, вредна грубая лесть, она и так слишком много о себе воображает. Но эта лесть хотя бы могла удержать Диану от того, чтобы без разрешения увязаться за ними следом.

– Хорошо, тогда пойдем, – сказал Холмс. – Мы – в Скотланд-Ярд, прочие – по своим делам. Мисс Джекилл, вы готовы?

– Да, – ответила Мэри. – Да, совершенно готова. Идемте.

Ее снова ждало приключение. И, хочется верить, не последнее.

Мэри: – Да, конечно же, не последнее. Стоит только вспомнить все, что успело с тех пор произойти!

Кэтрин: – Ты в который раз не даешь мне нагнетать атмосферу.

Мэри: – А разве все наши последующие приключения недостаточно ее нагнетают? Все, что началось сразу после того разговора? Ты же видела это все своими глазами!

– Минутку, мистер Холмс, – попросила Мэри. – Я забыла захватить зонтик.

Наконец они вышли из дверей дома номер 11 по Парк-Террейс – то есть, я хотела сказать, из дверей клуба «Афина». Поздняя весна в Лондоне означает, что следует каждую минуту ожидать дождя. Мэри и впрямь забыла захватить зонтик – да только она не упомянула, что сделала это намеренно. Потому что ей нужно было кое-что узнать.

Холмс остался подождать снаружи, а Мэри быстро вернулась в дом. Кэтрин и Беатриче одевались в прихожей, поправляя перед зеркалом свои плащи. То есть, конечно же, ее плащи. Но теперь уже – свои собственные. Жюстина с Дианой вышли их проводить. Быстро, пока Холмс не заглянул в дом, чтобы посмотреть, куда она пропала, Мэри обратилась к Диане:

– Где моя шляпная булавка, которой ты вскрывала замки на складе? Та, которую ты стащила с моего столика.

Диана непонимающе взглянула на нее.

– Какая булавка?

– Ты отлично знаешь какая. Скажи мне правду.

– Представления не имею, о чем ты. – Диана покачала головой, глядя на нее невинными широко распахнутыми глазами. Что, несомненно, означало, что она врет. Мы все уже неплохо ее узнали, как и друг друга. Так что теперь мы можем сказать друг о друге вещи, которые никто другой не заметит. Так всегда бывает в семьях.

– Ты отдала булавку ему, верно? – обвиняющим тоном спросила Мэри.

– Между прочим, он наш с тобой папаша! Хочешь ты это признавать или нет. – Диана, защищаясь, скрестила руки на груди.

– Значит, я права! Ты это сделала. Я так и знала. Как только услышала, что он бежал из Ньюгейта, сразу задумалась, как он смог отпереть камеру. Что за инструмент он использовал, достаточно маленький, чтобы пронести его мимо охранников. Ты, должно быть, передала ему булавку, когда убежала вместе с Чарли. Когда он уже был в наручниках. Ты виновата в том, что из тюрьмы бежал преступник, опасный для общества в целом и для нас в частности! Ты что, не понимаешь – у Молли Кин в кулаке мы обнаружили именно его подвеску! Адам никогда не состоял в Обществе. Может быть, он и убил девушку, но наш – твой! – отец не менее Адама повинен в ее смерти! Скорее всего, именно он вырезал мозги из ее головы – хирургической пилой и скальпелем! Ты хоть понимаешь, что натворила? – Мэри наконец схватила со стойки свой зонтик и держала его на манер копья, будто хотела пронзить им Диану насквозь. «А еще этот негодяй виновен в смерти моей матери», – хотела она добавить – но удержалась. Эту тему она не желала обсуждать, по крайней мере сейчас. Вместо этого она сказала, сама чувствуя, что это не совсем уместно: – А еще ты виновата в том, что мы не получим награду за обнаружение убийцы сэра Дэнверса Кэрью.

– Он наш папаша, – яростно повторила Диана. Лицо ее было упрямым, как это часто бывает с лицом Дианы, в чем мы все имели много случаев убедиться.

Мэри несколько мгновений смотрела на нее, потом издала сдавленный звук, который обычно вырывается из груди леди, пришедшей в крайнюю степень ярости (это нечто среднее между деликатным покашливанием и низким утробным рыком). А потом, стиснув ручку зонтика, как рукоять меча, она прошагала к двери и вышла в свет дождливого лондонского дня.

Мэри: – Знаете, что тогда сказал мне мистер Холмс, едва мы уселись в кэб? «Мисс Джекилл, я знаю, что вы и ваши подруги не говорите мне всего, что вам известно. Я не имею намерения выпытывать ваши секреты, по крайней мере в той части, где они не касаются расследования дела Общества алхимиков. Так что чувствуйте себя спокойно, храня свои тайны, в том числе и от меня».

Беатриче: – Вот что значит – быть настоящим джентльменом.

Кэтрин: – Вот что значит быть догадливым. Он же и сам понимал, что мы не собираемся с ним делиться. В конце концов, Шерлок Холмс есть Шерлок Холмс. Он просто хотел дать Мэри понять, что ему можно доверять. Разве вы не замечаете, как он увивается вокруг Мэри? Вы что, и правда поверили, что ему нужна помощница разбирать бумаги? Нет, ему просто нужна Мэри, он хочет видеть ее рядом с собой. Сразу по нескольким причинам, насколько я понимаю.

Мэри: – И что же это за причины, кроме желания навести порядок в бумагах? Они и вправду были в ужасном состоянии. А теперь, когда я изобрела для них новую организационную систему…

Кэтрин: – Да брось ты.

Глава XXI Письмо из Австрии

С того вечера, как мы решили жить все вместе на Парк-Террейс, прошло три месяца. Стоял август. Мы сидели в гостиной, открыв все окна, чтобы впустить в дом ветерок, овевавший жаркие и неподвижные улицы Лондона. Еженедельное собрание клуба «Афина» должно быть вот-вот начаться.

Гостиная за эти три месяца полностью изменила свой вид. Жюстина покрасила стены в желтый цвет, а ближе к потолку окружила всю комнату полосой цветочного орнамента. Это была идея Беатриче. Итальянка настояла, чтобы мы изгнали из своего дома темноту и мрачность прежних веков – нам нужно было больше света и красоты. К тому же она любила цветы. Так что теперь стены дома окрасились в желтый, зеленый и голубой цвета, мебель была заново обтянута яркими индийскими тканями, а на каминной полке стоял японский фарфор. Беатриче недорого приобрела этот сервиз на церковной распродаже. Они с Мэри часто спорили о расходах, но так как Беатриче зарабатывала больше, чем любая другая из нас, было только справедливо позволить ей украшать дом на свое усмотрение. Тем более что остальные признавали за ней безупречный вкус. Беатриче не только занималась украшением жилища, но и постоянно агитировала нас поддержать профсоюзы, а также Эстетическое движение и Общество рациональной одежды. Мэри возражала, что мы и так достаточно подозрительно выглядим, не хватало еще нарочно одеваться вызывающе, однако же притом купила себе велосипед. Миссис Пул была шокирована. Да, за эти три месяца в нашем жизненном укладе многое изменилось. Жюстина стала более разговорчивой, хотя в основном ее разговоры были на тему смысла жизни. Мы приобрели привычку переставать слушать, едва она произносила фамилию «Руссо» или «Кант». Как ни странно, больше и лучше всех ее слушала Диана. Иногда она даже пробовала читать книги Жюстины, хотя в результате мы заставали ее дремлющей на диване, подложив под голову том «Критики способности суждения». Мы решили снести стены между комнатами слуг на третьем этаже, и Жюстина обустроила там просторную художественную мастерскую. Весь третий этаж пропах скипидаром. Особенно ей нравилось рисовать цветы, детей и пасторальные сцены. Кэтрин работала над своим первым романом и уже смогла продать два коротких отрывка в литературный журнал «Ежемесячник Липпинкотта». В течение дня из ее комнаты слышался треск пишущей машинки. Беатриче тем временем превратила лабораторию в оранжерею, и ее растения занимали все столы и карабкались по стенам. Все мы, кроме Жюстины, опасались надолго к ней заходить, потому что даже сам воздух там был напитан ядом. Задержавшись там, можно было почувствовать головокружение, упасть в обморок, а потом и умереть. Но Жюстине яд не мог повредить, так что она взяла за правило навещать Беатриче в любое время.

Каждое утро, кроме выходных дней и праздников, Мэри отправлялась на Бейкер-стрит, работать у Шерлока Холмса. К своему огромному удовольствию, она не только разбирала его бумаги, но и участвовала в нескольких расследованиях. Например, в «Деле о пальце инженера», изложенном доктором Дж. Ватсоном, она упоминается – хотя и без имени – как «молодая женщина приятной наружности». Мы тревожились, уж не воспылал ли Ватсон, вскоре полностью оправившийся от ранения, тайной страстью к Беатриче. Ответным или безответным было его чувство – мы не знали.

Беатриче: – Не говори глупостей. Доктор Ватсон всегда был и остается для меня добрым другом, не более того.

Диана продолжала, как и прежде, испытывать наше терпение. Мы даже раздумывали, не отравить ли ее одним из ядов Беатриче. Нет, не всерьез, конечно, хотя Кэтрин и поклялась перегрызть Диане горло, если эта девчонка еще хоть раз прикоснется к ее пишущей машинке и испортит ленту.

Диана: – Попробовала бы ты! И потом, ты сама виновата, не надо было столько ныть, как трудно писать книги. А теперь посмотри, как ты разошлась, мисс Писательница…

Кэтрин: – Первый роман действительно меня замучил! Почти как вот эта бесконечная история…

Элис по-прежнему настаивала, что она просто судомойка, будущая горничная, и совершенно не желает никаких приключений, спасибо большое. Но при этом она проявила большие способности к латыни и вскоре знала этот язык ненамного хуже Беатриче. А миссис Пул оставалась все той же миссис Пул. Она, наверное, из тех персон, которые никогда не меняются.

Мэри: – Она и не менялась на протяжении моей жизни. Это все та же миссис Пул, какой я ее помню с детства. Может быть, даже в большей степени миссис Пул.

О Хайде с момента его побега из Ньюгейта мы более ничего не слышали. Мы полагали, что он перебрался на континент и там намерен скрываться многие годы. Прендик тоже исчез бесследно. К большому огорчению Лестрейда, дело об убийствах в Уайтчепеле так и продолжало числиться среди нераскрытых, и умные люди писали о нем трактаты, предлагая возможные версии произошедшего – все как одна неверные. Мы продолжали изыскания на тему Société des Alchimistes, хотя дело продвигалось куда медленнее, чем нам хотелось. Однако же наше расследование не прекращалось.

Была суббота, обычный день еженедельного собрания клуба. Мы расселись на диване и на креслах – одна только Диана, скрестив ноги, сидела на полу. Даже Беатриче заняла одно из кресел, а не подоконник – к тому времени она стала уже куда менее ядовитой.

Диана: – Ну уж нет, в ней по-прежнему хоть отбавляй яда!

Мэри руководила собранием – это вошло в наш обычай, хотя официально мы не выбирали председателя клуба. Но Мэри лучше прочих умела все организовывать и направлять разговор, не давая нам перебивать друг друга. Как всегда, первый вопрос на повестке был о финансах. Итак, что нам удалось заработать за минувшую неделю?

Мэри: два фунта.

Жюстина: десять фунтов вперед за заказанный портрет. Это, конечно, экстраординарный случай, такого больше может и не выпасть. Но, помимо заказа, галерея в Сохо приобрела две ее другие работы.

Беатриче: пять фунтов семь шиллингов.

Кэтрин: пока ничего. Аванс за новый роман ей уже выдали, а публикаций в журналах на этой неделе не было.

Диана: тоже ничего. Пока что она старалась убедить Мэри отпустить ее работать актрисой. Например, в «Альгамбру»… Да, там девушки показывают публике свои ножки, ну и что с того? Десять минут потребовалось, чтобы Диана изложила свои аргументы, и одна секунда – чтобы Мэри ответила ей «Нет».

Итак, общая недельная выручка на этот раз составляла семнадцать фунтов и семь шиллингов. Не так уж плохо, много лучше, чем в первые месяцы. Непросто оказалось содержать большой дом и обеспечивать нужды семерых его жительниц, но пока что мы справлялись.

Следующий вопрос на повестке дня: что нового мы узнали об Обществе алхимиков? Кэтрин, которая порой посещала для работы читальный зал Британской библиотеки, нашла упоминания об организации в манускриптах восемнадцатого века. Общество тогда было менее тайным, в нем состояли многие знаменитые английские ученые, но вот ничего конкретного о роде их занятий и экспериментах Кэтрин не нашла. Она намеревалась дальше копать в том же направлении. Мэри доложила, что доктор Сьюард по-прежнему находится в Перфлите. Джо, которому мы платили, чтобы он шпионил за Сьюардом, сообщил, что доктор снова собирался в Вену, но в последнюю минуту отменил поездку. Почему он это сделал? Мы пока не знали. Как же огорчало, что у нас так мало информации! Еще минут десять потратили на то, чтобы пожаловаться друг другу на ограниченность своих знаний. Беатриче, впрочем, сказала, что для расследований обычное дело идти медленно, главное – продвигаться вперед.

Третий пункт повестки дня: миссис Пул подобрала на заднем дворе двух бездомных котят. Как бы нам их назвать? Были предложены имена Альфа и Омега – и единодушно одобрены. Значит, теперь у нас будут котята! Миссис Пул сказала, что готова терпеть их в доме по единственной причине – они помогут расправиться с мышами.

Четвертый пункт: Мэри положила перед собой письмо.

– Я получила его вчера. Помните, я говорила, что на свете есть только один человек, которому я готова правдиво пересказать события, собравшие нас вместе? Этот человек – моя бывшая гувернантка, мисс Мюррей. Пару месяцев назад я написала ей, не зная, что она сменила адрес. Похоже, что мое письмо пересылали ей на новое место жительства, а потом – на следующее, но наконец оно нашло адресата, и она мне ответила. Думаю, мне лучше будет зачитать ее ответ вслух.

Мы с интересом ждали, зная, что Мэри не стала бы говорить нам о письме, не будь оно действительно важным. Вот что писала мисс Мюррей:

«Дорогая Мэри,

Извини, что мне потребовалось столько времени, чтобы наконец ответить на твое письмо! Как ты можешь заключить из моего адреса на конверте, я уехала из Англии и больше не преподаю в школе. Объяснения, каким образом я оказалась в Вене, займут больше времени, нежели я сейчас располагаю. Коротко скажу, что моя нынешняя жизнь тоже полна приключений – возможно, их даже больше, чем я бы хотела. Но есть некоторые моменты, в которых наши с тобой жизни удивительным образом пересекаются. Думаю, ты поймешь больше, если прочтешь послание, которое я прилагаю к своему письму. Если бы мое положение позволяло мне помочь автору этого послания, дочери моей близкой подруги, я бы сделала это не колеблясь. Однако же я вынуждена сейчас покинуть Вену и не имею возможности что-либо предпринять. Я сказала ей, что она может написать тебе, и я перешлю тебе ее просьбу – это все, что сейчас в моих силах. Надеюсь – действительно горячо надеюсь, – что тебе удастся ей помочь. Прости за краткость, я напишу более подробно, как только найду на это время. Заверяю тебя в своей преданной любви, которая ничуть не иссякла с годами, – и думаю, тебе больше не обязательно называть меня “мисс Мюррей”.

С любовью

Мина».

– Ну и? – вопросила Кэтрин. – Что там за вложенное послание?

Мэри развернула второй листок бумаги, лежавший в том же конверте, и какое-то время смотрела на него, словно решая, что с ним делать. Хотя на самом деле она уже приняла решение, иначе бы не стала приносить это письмо на собрание. Мэри начала читать:

«Дорогая мисс Джекилл,

наша общая подруга мисс Мюррей рассказала мне о вас и о клубе «Афина». Вы меня не знаете, так что с моей стороны огромная вольность так просто обращаться к вам за помощью в отчаянном положении. Я – дочь профессора Ван Хельсинга, доктора и ученого, связанного с рядом крупных университетов как в Англии, так и на континенте. Также мой отец – один из самых уважаемых членов некоего Общества под названием Société des Alchimistes. Мисс Мюррей заверила меня, что вы знаете об этом Обществе, что члены вашего клуба хорошо осведомлены о его деятельности. Итак, я, вопреки моей воле и порой без моего ведома, являюсь объектом определенного рода экспериментов, проводимых моим отцом. В результате этих опытов я… претерпеваю изменения. И мне страшно. Единственный человек на свете, который мог бы меня защитить, – моя мать – удалена от меня и сейчас пребывает узницей закрытого приюта для умалишенных. Я еще не совершеннолетняя, у меня нет собственных денег или друзей, к которым я бы могла обратиться за помощью. Я не знаю, что мне делать. Пожалуйста, если можете, помогите мне. Умоляю вас.

Люсинда Ван Хельсинг

Вена, Австрия».

На миг гостиная погрузилась в безмолвие. Потом Диана нарушила тишину:

– Австрия – это вообще где?

– Мы хотели узнать, продолжают ли они создавать чудовищ, – сказала Кэтрин. – Ну вот мы и получили ответ на свой вопрос. Société des Alchimistes, или по крайней мере некоторые его члены, экспериментируют на девушках. Правда, Люсинда Ван Хельсинг не посвящает нас в подробности…

– Она сама может их не знать, – заметила Жюстина. – Нужно остановить этого профессора Ван Хельсинга! Мы не можем позволить, чтобы бесчеловечные эксперименты продолжались. К сожалению, я не очень хорошо говорю на немецком, но могу быстро его подтянуть.

– Австрия граничит со Швейцарией, – сказала Беатриче. – Мне приходилось ненадолго останавливаться в Вене в поисках средства меня исцелить. Там сейчас должно быть довольно холодно по ночам, хотя днем куда теплее и солнечнее, чем в Лондоне. Нужно захватить с собой теплые вещи.

– Мне придется взять у мистера Холмса небольшой отпуск, – сказала Мэри. – Думаю, он проживет без моей помощи некоторое время. Но к подобной экспедиции следует хорошо подготовиться. Кто-нибудь знает, где у нас лежит атлас?

– Я взяла атлас, чтобы прокладывать маршрут побега для Рика Чемберса, – ответила Кэтрин. – Сейчас я его принесу в столовую. Встретимся там через пять минут.

– Только не думайте, что вам удастся не взять меня с собой, – сказала Диана. – Вы всегда пытаетесь без меня куда-нибудь улизнуть.

Вскоре все мы уже сидели вокруг большого обеденного стола: Мэри, Диана, Беатриче, Кэтрин и Жюстина. Вместе мы обдумывали маршрут и подсчитывали дорожные расходы. Планировали дальнейшие приключения клуба «Афина».

Примечание автора

Мэри не желает меня слушать, но, в конце концов, эту историю пишу я (если не считать, как часто меня перебивают), так что я собираюсь добавить несколько слов о миссис Шелли – которую тоже, кстати, зовут Мэри – и о ее самой знаменитой книге под названием «Франкенштейн, или Современный Прометей». Нам, писателям, нужно стоять друг за друга горой, даже если кто-то из нас давно умер.

(Те читатели, которые интересуются только приключениями нашего сообщества, вольны пропустить эту вставку и приобрести какой-нибудь другой мой роман. Я буду только за.)

Мэри называет книгу миссис Шелли лживой и обвиняет писательницу в том, что она таким образом пыталась защитить Société des Alchimistes. Именно поэтому она ни разу не упоминает Общество в своем романе и настаивает на том, что Франкенштейн был одиночкой, работал без всякого внешнего руководства и без помощи. Мы знаем, что дело обстояло иначе. Большинство читателей в наши дни полагает роман миссис Шелли художественным произведением, как было с доктором Ватсоном; но в этом они ошибаются. Однако ни то, ни другое не является ложью в прямом смысле этого слова. Ранняя история Виктора Франкенштейна изложена в романе довольно точно, как мы знаем со слов Жюстины. Миссис Шелли не упоминает только, что, будучи студентом Ингольштадтского университета, Виктор был принят в Société des Alchimistes, привлеченный в Общество своим профессором химии. Оба их имени – Виктор Франкенштейн и Адольф Вальдман – встречаются в списках Общества, хранящихся в Будапеште. (Чтобы узнать, каким образом мы получили эту информацию, читайте следующий роман этой серии – «Приключения клуба “Афина”»!)

Мэри: – Разумный ход с твоей стороны. Ты просто хочешь заинтриговать их следующей книгой.

Франкенштейн сотворил Адама, как описано у миссис Шелли. Потом он приступил к созданию Жюстины. И на этом месте документальное изложение превращается, по выражению Мэри, в сплошное вранье. Завершается оно мелодраматической и ничем не оправданной погоней Франкенштейна по ледяным снегам Арктики за созданным им самим чудовищем, все якобы ради «мести». В самом деле, даже мне удается выстроить сюжет более достоверно! Те из вас, кто читал роман миссис Шелли, конечно же заметили разницу в стиле изложения первых глав – и этого окончания. В ранних главах дословно приводятся диалоги участников истории, детально описывается эксперимент Франкенштейна.

Чтобы понять мотивы, двигавшие автором, вам следует получше представить сложную личность миссис Мэри Уолстонкрафт Шелли, которой на момент начала работы над «Франкенштейном» было всего девятнадцать лет. Она была дочерью Мэри Уолстонкрафт, автора книги «В защиту прав женщин» и одной из немногих женщин – членов Société des Alchimistes. Мэри Уолстонкрафт умерла, когда ее дочь была еще младенцем, хотя нам известно, что та очень почитала свою мать, поклонялась ей и часто перечитывала ее труды. Отец Мэри, политик-радикал Уильям Годвин, также состоял в Обществе. Сама Мэри никогда в нем не состояла – мы не знаем, почему именно. А вот ее муж, поэт Перси Шелли, тоже был членом Общества – наряду с лордом Байроном и со своим другом, доктором Джоном Полидори. Похоже, членство в Обществе алхимиков в начале века было в моде в определенных кругах. Тогда Общество еще не было таким тайным, каким стало после, но обладало слегка скандальной репутацией, привлекавшей личностей вроде Шелли и Байрона.

Итак, представьте себе круг друзей, собравшихся на вилле Диодати летом 1816 года, когда миссис Шелли начала работу над своим романом. Перси Шелли, лорд Байрон, Джон Полидори и Клэр Клермонт, сводная сестра Мэри, беременная от Байрона. Потом в течение лета к ним присоединился друг Полидори, Эрнест Франкенштейн, младший брат Виктора и единственный оставшийся в живых член семейства Франкенштейнов. Лето выдалось необычайно дождливое для Швейцарии, и обитатели виллы большую часть времени проводили в ее стенах. Чтобы как-то себя развлечь, они принялись рассказывать друг другу истории, и так миссис Шелли узнала подробности жизни Виктора – непосредственно от его брата. Среди бумаг Общества сохранилось письмо Эрнеста тогдашнему председателю. Позволю себе процитировать его фрагмент:

«Хотя вам в это и будет непросто поверить, месье Шевалье, но о смерти своего брата в Шотландии я узнал непосредственно из уст чудовища. Оно явилось ко мне и рассказало об убийстве, кичась своим гнусным преступлением, которое я, не колеблясь, назвал отцеубийством, и грозило, что теперь его гнев настигнет всех Франкенштейнов и не отступится до смерти последнего из нас. Также чудовище рассказало мне о создании женского пола, которое мой брат непредусмотрительно сотворил ему в пару. Я сказал ему, что, скорее всего, эта женщина умерла – если даже не от океанских волн, то от голода и измождения. И впрямь я больше ничего никогда о ней не слышал. Если же услышу, приложу все усилия, чтобы ее уничтожить. Подобное чудовищное существо не должно ходить по земле. Достаточно ужасно уже то, что мой брат сотворил Адама; а что, если созданная им Ева превосходит чудовище-мужчину и силой, и умом? Такого нельзя было допускать, и если бы об этом узнал Вальдман, он бы справедливо обрушил гнев всего Общества на голову моего несчастного заблуждавшегося брата».

Эрнест знал, как именно погиб его брат. Также знал он и о Жюстине. В обществе членов Общества, связанных обетом неразглашения его тайн, и Мэри Шелли, дочери одного члена Общества и жены другого, он мог себе позволить рассказать правду. Так почему же миссис Шелли написала свой роман именно таким, почему предпочла солгать?

Одной из ее целей и правда могло быть отвлечение внимание читателей от Общества. Если бы Адам объявился в Европе, его бы сочли творением студента-одиночки, который уже поплатился жизнью за то, что создал чудовище. Его имя никто не связал бы с Société des Alchimistes.

Мэри: – Я именно это и говорила.

Однако миссис Шелли сделала кое-что еще: в ее изложении Жюстина так и не была создана. Франкенштейн решает, что чудовище женского пола будет слишком опасным, и топит в море части ее тела.

Почему Мэри Шелли ни словом не упоминает о Société des Alchimistes? Потому что она – дочь Мэри Уоллстонкрафт и сводная сестра Клэр Клермонт, с которой лорд Байрон обращался как с надоевшей любовницей. Позже он бросит и Аллегру, ее дочь, которой предстоит умереть в монастыре в Италии. Мэри Шелли знала правду: Франкенштейн создал второе чудовище, женщину, и этой женщине удалось сбежать и выжить. И эту правду Мэри Шелли предпочла скрыть. Зная о существовании Жюстины, она сделала что смогла, чтобы защитить другую женщину. А именно – вырезала ее из повествования.

Мэри: – Неплохая теория, но звучит очень надуманно.

Кэтрин: – Однако я убеждена, что это правда. Обрати внимание, с какой симпатией она пишет о Жюстине Мориц.

Тем летом Мэри Шелли было всего девятнадцать. Она сбежала из отцовского дома вместе с Перси, который к тому времени уже прославился как поэт. Она оказалась в доме знаменитого и скандально известного лорда Байрона, в компании образованных и влиятельных мужчин. И в таком окружении она осмелилась сделать нечто революционное. А именно – позволила Жюстине самой писать собственную историю.

Жюстина: – Мне приятно было бы верить, что это правда. Что в каком-то смысле я могу назвать Мэри Шелли еще одной своей сестрой…

Когда я писала эту книгу, я все время думала о ней. Что бы миссис Шелли сказала о нас, о наших приключениях, о самом моем романе? Думаю, она бы снисходительно отнеслась к его недостаткам (да, Мэри, я знаю, что в романе есть недостатки, не нужно так удивленно смотреть) и похвалила бы его за яркий образ сообщества женщин, которые стараются самостоятельно выжить в современном мире – как и все прочие женщины, даже те из них, кому выпало родиться чудовищами. Иногда за работой я представляю миссис Шелли, сидящей у меня в кабинете, в кресле у окна, и наблюдающей за мной – ей бы очень понравилась пишущая машинка, позволяющая писать куда быстрее, чем перьевая ручка и чернила! Когда я не уверена в выборе выражения, когда нужные слова не приходят и я просто сижу и беспомощно смотрю на чистый лист, она всегда говорит что-то ободряющее, как один писатель – другому. Клянусь, иногда я даже вижу на полу ее тень. И тогда я дружески киваю пустому креслу, как если бы она и впрямь там сидела, и возвращаюсь к работе.

1

Бобби – жаргонное название лондонского полицейского (Бобби – сокр. от Роберт – от имени Роберта Пиля, реорганизатора лондонской полиции).

(обратно)

2

Филдс (Fields) – «поля» (англ.).

(обратно)

3

Société des Alchimistes – Общество алхимиков (фр.).

(обратно)

4

Rational Dress Society – английское феминистическое общество, возникшее в Лондоне в 1881 году. Проводило в жизнь принципы рационального значения женской одежды в противовес ее социальному значению.

(обратно)

5

«Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе…» (фр.)

(обратно)

6

Простите, сударь, я не понимаю, что вы говорите. Я устала и изголодалась и умоляю вас дать мне немного хлеба (фр.)

(обратно)

7

Англиканский архиепископ XVII в., автор библейской хронологии Земли.

(обратно)

Оглавление

Глава I Девушка в зеркале

Глава II Визит к мистеру Холмсу

Глава III Общество святой Магдалины

Глава IV Убийство в Уайтчепеле

Глава V Письмо из Италии

Глава VI История Дианы

Глава VII Ядовитая девица

Глава VIII Человек, который ел мух

Глава IX Ночное бегство

Глава X История Беатриче

Глава XI Цирк чудес

Глава XII История Кэтрин

Глава XIII Возвращение в лечебницу

Глава XIV Таинственный хромой

Глава XV Улицы Сохо

Глава XVI На портовом складе

Глава XVII Пароход на Темзе

Глава XVIII Обратно на Парк-Террейс

Глава XIX История Жюстины

Глава XX Клуб «Афина»

Глава XXI Письмо из Австрии

Примечание автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg