«Ключи от всех дверей»

Ключи от всех дверей (fb2) - Ключи от всех дверей [litres] (пер. Елена Алексеевна Шолохова) (Архив [Шваб] - 2) 1276K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктория Шваб

Виктория Шваб Архив. Ключи от всех дверей

Victoria Schwab

The Unbound

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Baror International, Inc. и Nova Littera SIA

Text copyright © 2014 by Victoria Schwab

© Е. Шолохова, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2018

***

«Эта книга о доверии, о дружбе, о взаимопомощи и, самое главное, как жить дальше, когда твоя душа кровоточит, как сохранить воспоминания об ушедших, как доверять, когда тебя предали, как справляться с эмоциями».

LiveLib.ru

***

Я могу в двух словах рассказать все,

что узнал о жизни: она продолжается.

Роберт Фрост

Глава первая

Спать хотелось невыносимо. Я сидела на крыше Коронадо, примостившись на обломанном плече горгульи, и изнемогала от желания спрыгнуть со своего насеста, вернуться в здание, спуститься по лестнице на третий этаж, прокрасться по темной квартире и, наконец, лечь в постель.

Но я не могла. Потому что всякий раз, стоит мне уснуть, я вижу сны. И в каждом сне является Оуэн. Его серебристые волосы, холодные глаза, длинные пальцы, небрежно вертящие нож. Мне снится, как он проводит зазубренным лезвием по моей коже, приговаривая, что где-то там внутри, под плотью, прячется «истинная» Маккензи Бишоп.

«Я найду тебя, М., – шепчет он, делая надрез. – Я тебя освобожу.»

Иногда он убивает меня быстро, а порой пытка затягивается. Так или иначе, каждую ночь я вскакиваю в темноте, крепко обхватив себя руками. Сердце едва не выпрыгивает из груди, пока я судорожно проверяю, нет ли на коже свежих порезов. Их, конечно же, нет. Потому что Оуэна не существует. Больше не существует.

Прошло уже три недели. И хотя сейчас, под покровом ночи, слишком темно, чтобы различить на крыше хоть что-нибудь, кроме силуэтов каменных изваяний, я до сих пор невольно поглядываю туда, где все и произошло. Точнее, где все закончилось.

«Не беги, остановись, мисс Бишоп. Бежать больше некуда.»

Воспоминания до сих пор такие живые и яркие: Уэсли истекает кровью на другом краю крыши. Оуэн предлагает выбор, но это вовсе не выбор, потому что его нож впился мне между лопаток.

«Необязательно заканчивать все вот так.»

Он произнес всего несколько слов, но этого времени мне хватило, чтобы за его спиной повернуть в воздухе ключ, сделать дверь в никуда, дыру из Внешнего мира в бездну, и втолкнуть его туда.

Но вот я поймала взглядом то, что увидеть невозможно – отметину. Сейчас это просто царапина, едва заметная зыбь в воздухе – все, что осталось от двери в бездну. И хотя ее почти не видно, я точно знаю, где она: темное пятно, которого здесь быть не должно. Своей противоестественностью оно притягивает взгляд и одновременно отталкивает.

Дверь в никуда, в бездну – нечто губительное и не поддающееся осмыслению.

Я пыталась вернуться в тот день, прочесть, что случилось по статуям, венчающим крышу Коронадо, но все воспоминания были уничтожены. Бездна, приоткрывшись на миг, поглотила самые важные в моей жизни минуты, оставив лишь белый шум, точно на засвеченной пленке.

Впрочем, мне не нужно читать образы, запечатленные на каменных изваяниях: я и так все помню. У статуи в дальнем конце крыши откололся камешек, и я спрыгнула с плеча горгульи, едва не потеряв равновесие. На меня накатила дрема, голова отяжелела, сознание затуманилось, и я спрыгнула – не хватало еще свалиться и свернуть себе шею. Первые проблески рассвета тронули небо, и я напряглась. Я совершенно не готова к этому дню. И вовсе не потому, что не спала. Я не готова к новой школьной форме, которая висела сейчас на стуле в моей комнате. Не готова к новой маске, которую придется нацепить вместе с этой формой. Не готова к кампусу, где наверняка шум, гам и столпотворение. Не готова к Гайд Скул. Но солнце упрямо ползло вверх.

Чуть поодаль возвышалась статуя горгульи, к каменному телу которой я примотала скотчем старые подушки. Их я стащила из шкафа, стоявшего в вестибюле Коронадо. Ну а скотчем разжилась в кофейне, свистнув моток из выдвижного ящика. Конечно, не бог весть какая замена боксерской груше, но все же лучше, чем ничего. И если уж спать я не могу, то можно неплохо потренироваться.

Утренний свет озарил небо, разливаясь по крыше Коронадо. Осторожно снимая туго намотанные боксерские бинты, я сморщилась, почувствовав, как кровь прилила к онемевшему правому запястью. Еще одно напоминание о том дне.

Оуэн стискивает мое запястье, и нож со звоном падает на пол.

Поврежденная кость наверняка зажила бы скорее, если б я часами напролет не колотила импровизированную грушу, но боль странным образом помогала мне не сорваться.

Я почти расправилась с бинтами, когда уловила знакомое царапание по бумаге. Я вытащила листок из кармана и в бледном свете занимающегося дня различила имя: Элли Рейнольдс, 11 лет.

Я провела пальцем по буквам, будто хотела нащупать бороздки, оставленные пером, но с сообщениями из Архива ничего подобного не бывает. Когда кто-то делает запись в архивном фолианте, она тотчас появляется на моем листке. А как только я нахожу Историю, буквы исчезают, не оставляя и следа. Меня даже посещала мысль вести список людей, которых я нашла и вернула, но мой дед сказал бы, что в этом нет никакого смысла. «Если долго смотреть на что-нибудь, – говорил он, – то волей-неволей начинаешь задумываться. И к чему эти раздумья приводят? Ни к чему хорошему».

Я направилась к заржавленной двери. Поиски Элли Рейнольдс помогут скоротать время, пока не настанет утро и не начнет пробуждаться город. Знай мои родители, что полночи я мечусь в кошмарах, а оставшиеся ночные часы провожу на крыше, они немедля отправили бы меня к психиатру. А уж если бы я им рассказала, что последние четыре с половиной года выслеживаю и возвращаю Истории мертвых людей, как пить дать меня бы уже закрыли в психушке.

Я спустилась на четыре пролета. Кругом стояла полнейшая тишина, отчего звук шагов по каменным ступеням казался особенно резким. На третьем этаже я свернула с лестницы в холл, оклеенный видавшими виды желтыми обоями и украшенный пыльными хрустальными светильниками. Квартира 3F находилась в дальнем конце. Меня так и тянуло пойти домой и лечь спать, но рисковать не хотелось. Я остановилась посреди холла сразу за шахтой лифта. Там, в промежутке между старым зеркалом и картиной с морским пейзажем, виднелась крохотная трещинка, будто легкая рябь на обоях. Ее и не увидишь, если тебе не положено этого видеть – кстати, вот верный способ определить, относится что-то к Внешнему миру или нет. Как и там, на крыше, она притягивала и одновременно отталкивала взгляд. Но разница в том, что здесь, стоит мне стянуть с пальца серебряное кольцо, смутная настороженность исчезает, а в середине трещинки отчетливо проступает замочная скважина. Это дверь, ведущая в Коридоры.

На миг засомневавшись, я коснулась пальцами темного пятнышка. Прежде грань, разделяющая миры, казалась мне надежной и непроницаемой, точно возведенная из камня стена. Но теперь она как будто истончилась. Секреты, ложь, кошмары, проникая, неумолимо подтачивают ее.

«Никогда не позволяй своим мирам соприкоснуться, – предупреждал дед. – Следи, чтобы грань между ними оставалась крепкой и четкой».

Но сейчас творилось черт те что. Мои страхи прокрались вслед за мной в Коридоры, а ночные кошмары, напротив, просочились во Внешний мир. Я сняла с шеи кожаный шнурок, на котором носила ключ. Свет хрустальных бра заиграл на нем бликами. Это не тот ключ, что был у меня, а еще раньше – у деда, и я впервые открывала им дверь в Коридоры. Помню, получив его, я испытала горечь от того, что потерю так легко заменили. Словно они одинаковые.

Я взвесила ключ на ладони. Он совсем новый и гораздо светлее предыдущего. Однако это не просто кусок металла. Он словно предостережение о том, что можно лишиться всего: и ключей, и свободы, и памяти, и жизни. Вообще-то я не особенно нуждалась в предостережениях. Допрос Агаты накрепко врезался мне в память. Да и прошло всего несколько дней. Когда меня вызвали на допрос, синяки уже пожелтели, но запястье еще болело. Агата, сидя в кресле, доброжелательно улыбалась, я же пыталась скрыть, как сильно у меня тряслись руки. Мой ключ она забрала, а из Архива без него не выбраться. Проблема, как объяснила Агата, заключалась в том, что я заглянула за кулисы и увидела, как устроена система. Поэтому встал вопрос, позволят ли мне это помнить? Или Архиву следует стереть все, что я узнала об изнанке его работы, а заодно и последние события? Оставить в моей памяти уйму пробелов и снять с меня бремя пережитого?

«Будь у меня выбор, – сказала я, – я бы предпочла научиться жить с тем, что мне известно». «Будем надеяться, ты приняла верное решение, – ответила она, вложив в мою ладонь новый ключ и заставив сомкнуть пальцы. Затем добавила: – Будем надеяться, что и мое решение было верным».

Я вставила ключ Агаты в замочную скважину. Тотчас от нее по желтым обоям побежали тени, впитываясь в стену, словно чернила, и затем проступили контуры двери, очерченные светом. Я пыталась повернуть ключ, но задрожала рука. Мне пришлось стиснуть пальцы так, что металл впился в кожу. Вспышка боли помогла сбросить наваждение. Я распахнула дверь и шагнула в Коридоры.

Затворив за собой дверь, я затаила дыхание – так делают дети, когда идут мимо кладбища. Обычное суеверие, наивная вера, что несчастья минуют тебя, если ты их не вдохнешь. Замерев, я стояла в темноте, пока не успокоилась, осознав, что Оуэна в Коридорах нет, что здесь лишь я и Элли Рейнольдс.

Вернуть ее оказалось легче, чем найти. Проще отследить те Истории, которые убегают, потому что на каждом шагу они оставляют за собой воспоминания, будто тени. Но Элли никуда не бежала, она сидела, забившись в угол, у самой границы моей территории. Когда я ее нашла, она не стала сопротивляться и сразу пошла со мной, к моему великому облегчению. Потому что от усталости у меня буквально слипались глаза и подкашивались ноги так, что даже пришлось опираться о сырые стены.

Зевая, я добрела до двери с начертанной мелом пометкой «1» и вернулась во Внешний мир. К счастью, в холле третьего этажа стояла все та же сонная тишина. В Коридорах, где часы не работают, очень легко потерять ход времени, а сегодня как раз такой день, когда мне никак нельзя опаздывать.

Солнечный свет щедро струился в окна квартиры. Я притворила за собой дверь и пересекла гостиную. Гудение кофеварки и тихое бормотание телевизора заглушили звук шагов. Я взглянула на экран: среда, 6:15 утра. Диктор рассказывал о пробках, перешел к спортивным новостям, а затем, перевернув страницу, сообщил: «Далее: последние сведения о шокирующем исчезновении человека. На месте происшествия полный разгром. Что это – взлом, похищение или что-то гораздо худшее?».

Диктор говорил слишком эмоционально, но мое внимание привлекли не его слова, а кадр, застывший фоном за его спиной. Я подалась к телевизору, но из родительской спальни послышались шаги. Я спохватилась, что стою посреди квартиры в черном обтягивающем костюме Хранителя, а на часах всего шесть утра.

Прошмыгнув в ванную, я включила душ. Горячие тугие струи принесли блаженство, расслабив напряженные мышцы и уняв боль. Шум воды, монотонный и успокаивающий, наполнил комнату. Я сомкнула веки и… покачнувшись, едва не упала на облицованную плиткой стену, но в последний миг успела выставить вперед руки. Незажившее запястье пронзила боль. Я негромко чертыхнулась и пустила холодную воду. Ледяной душ, обжигавший кожу, казался сущей пыткой, но зато сон как рукой сняло. Завернувшись в полотенце, я выскочила из душа и поспешила в свою комнату, зажав под мышкой костюм Хранителя. Но тут дверь родительской спальни распахнулась, и на пороге появился папа с кружкой кофе в руке. Выглядел он так, будто совершенно не выспался и переборщил с кофеином. Впрочем, теперь он всегда так выглядел.

– Доброе утро, – пробормотала я.

– Сегодня важный день, дорогая. Ты готова? – спросил он и поцеловал меня в лоб, окатив своим шумом, сотканным, как и у любого живого человека, из мыслей и воспоминаний. Кольцо Хранителя на моем пальце заслоняет образы, поэтому я слышу лишь звуки.

– Не уверена, – сказала я. Меня так и подмывало заметить, что мне не оставили выбора. Но я сдержалась и выслушала его напутствия и заверения, что я справлюсь. Мне даже удалось улыбнуться и, пожав плечами, непринужденно бросить: – Да, конечно.

И я сбежала к себе в комнату, где на стуле, ожидая своего часа, висела новая школьная форма. Холодный душ, может, и помог взбодриться, но к школе я все равно не готова. Смахивая капли, стекающие с мокрых волос прямо в глаза, я оглядела форму: черная хлопковая рубашка-поло с длинными рукавами и серебристым кантом на плечах; на нагрудном кармане – герб школы; юбка в черную, зеленую, серебристую и золотую клетку. Цвета Гайд Скул. На картинке в рекламном проспекте юноши и девушки сидят с книжками под сенью вековых дубов; с одной стороны видна кованая ограда, с другой – поросшие мхом стены старого здания. Эдакая обитель невинности и благолепия.

Я взяла телефон, который как раз полностью зарядился, и отправила Уэсли сообщение:

Маккензи: Я не готова к школе.

Уэсли сохранил в моем телефоне свой номер под именем: «Уэсли Айерс, соучастник преступления». Прошло уже больше недели с тех пор, как он уехал. Сразу после свадьбы отца Уэсли вместе с молодоженами отправился на медовый месяц «скреплять семейные узы». Но судя по тому, как часто он писал мне, он вовсю отлынивал от «скрепления семейных уз». Вскоре от него пришел ответ.

Уэс: Ты – Хранитель. В свободное время ты выслеживаешь Истории. Я более чем уверен, что и частная школа тебе по плечу.

Я мысленно представила, как Уэсли, закинув руки за голову, говорит мне эти слова. Словно воочию увидела теплые карие глаза, подведенные черным, изогнутую бровь, и невольно улыбнулась, но тут же закусила губу. Пока я размышляла, что бы такого умного написать ему, от него снова пришло сообщение:

Уэс: Что на тебе надето?

Я зарделась, хоть и знала, что он просто поддразнивает меня – Уэсли еще до отъезда видел мою школьную форму. Однако невольно вспомнилось то, что случилось в саду на прошлой неделе, в день свадьбы мистера Айерса: улыбка Уэсли, прикосновение его губ, волна уже знакомого шума – оглушительный грохот ударных и бас-гитар. Но в тот момент я нашла в себе силы отказать ему. Я поняла, что причинила Уэсли боль, хоть он не подал виду. Другие, пожалуй, ничего бы не заметили, но я видела это по его лицу и осанке, когда он отстранился. Он сказал, что все чудесно, просто замечательно. Мне бы хотелось ему верить, но я не верила.

Потому я и застыла над телефоном, пытаясь придумать ответ, вместо того чтобы скинуть полотенце и наконец одеться. В глубине квартиры хлопнула входная дверь, а секундой позже мама позвала меня запыхавшимся голосом и постучала в мою комнату. Отшвырнув телефон, я крикнула:

– Я одеваюсь.

Видимо, мама почему-то решила, что это приглашение войти и приоткрыла дверь, но я тут же ее захлопнула.

– Маккензи, – бросила мама с раздражением, – я просто хочу посмотреть, как на тебе сидит форма.

– Посмотришь, – отрезала я, – когда я ее надену.

Она притихла, но я знала, что она все еще стоит в коридоре. Я натянула через голову поло и застегнула юбку.

– Разве ты не должна быть в кафе? – спросила я. – Тебе не нужно готовиться к открытию?

– Не хочу пропустить, как ты пойдешь в школу, – ответила она из-за двери. – Это ведь твой первый день…

У нее дрогнул голос, она замолчала, а я громко вздохнула. Поняв намек, она удалилась. Ее шаги стихли в конце коридора. Когда я наконец вышла, мама сидела за кухонным столом. На ней был фартук с логотипом кофейни Бишопов. Ожидая меня, она листала брошюрку Гайд Скул, в которой, помимо прочего, перечислялось, что делать можно, а чего нельзя. К примеру, поощрялись вежливость, хорошие манеры, деятельность на благо школы, а возбранялись яркий макияж, пирсинг, неестественное окрашивание волос, галдеж. Да-да, в брошюрке так и было написано – галдеж. Я отметила те места, которые, на мой взгляд, позабавили бы Линдси. Неважно, что она в часе езды от нас, это не помешает ей повеселиться над моими перспективами.

– Ну? – спросила я маму и медленно повернулась, показывая себя со всех сторон. – Что думаешь?

Она посмотрела и улыбнулась, но ее глаза заблестели. Я почувствовала, что мы невольно затронули ту тему, о которой изо всех сил я старалась не думать. Внутри у меня все сжалось. Но по маминому лицу я видела, как отчаянно в ней борются упрямый оптимизм и глухая тоска, и не могла удержаться от мыслей о Бене.

Мой младший брат погиб в прошлом году по пути в школу, всего за две недели до начала летних каникул. Тот день, когда я пошла прошлой осенью в школу, а Бен – нет, навсегда останется одним из самых страшных для нашей семьи. Это как смертельная кровоточащая рана, только во сто крат больнее.

Поэтому уловив в маминых глазах напряжение, я с некоторым облегчением подумала, что прошел уже год, хотя этого, конечно, мало. Я позволила ей пробежаться пальцами по серебристой нашивке на плече, заставив себя не дрогнуть под накатившей волной скрежещущих звуков ее шума.

– Тебе лучше вернуться в кафе, – стиснув зубы, сказала я. Мама убрала руку – она подумала, я раздражена, хотя это было не так. Тем не менее ей удалось улыбнуться.

– Уже готова?

– Почти, – ответила я.

Но мама не торопилась уходить, и я догадалась почему – она хотела проводить меня. Возражать я не стала. Не такой сегодня день. Я быстро проверила, все ли взяла: сумка, кошелек, солнцезащитные очки – все, что необходимо в привычной жизни. Затем проверила то, что требовалось мне как Хранителю: кольцо на пальце, ключ на шее, список в… списка не оказалось. Я вернулась в комнату и нашла Архивный листок в кармане штанов. Заодно прихватила и телефон, который бросила на кровать. Листок, сейчас абсолютно чистый, я сунула в нагрудный карман рубашки. Затем быстро ответила Уэсу.

Уэс: Что на тебе надето?

Мак: Боевые доспехи.

Бросила телефон в сумку и вместе с мамой вышла из дома. По пути она дала мне целую кучу наставлений: как себя вести, как общаться с другими и, главное, как остаться целой и невредимой. Мы спустились по мраморной лестнице в вестибюль, она попросила меня улыбнуться и поцеловала на прощание в щеку. Легкий поцелуй отозвался звоном и дребезгом, будто в моей голове разбили тарелку. Затем какой-то старик окликнул маму с другого конца вестибюля, спрашивая, открыто ли кафе. Я посмотрела ей вслед, наблюдая, как она уводит его в кофейню Бишопов, жизнерадостно щебеча, как утренняя пташка.

Через крутящуюся дверь я вышла на улицу и направилась к велосипедной стойке, к которой был прицеплен всего один велосипед. Блестящую металлическую раму слегка портила – хотя Уэсли сказал бы, что наоборот украшала – полоска скотча, на которой маркером было написано слово «Данте». Понимая, что о собственной машине даже заикаться не стоит, поскольку все наши сбережения ушли на обустройство кофейни, я попросила у родителей велосипед. Моя просьба их удивила – они-то наверняка решили, что я вполне смогу добираться и на автобусе. Общественном, естественно, а не школьном, ведь Гайд Скул вряд ли потерпит, чтобы его имя красовалось на боку одного из этих чудовищных желтых громадин, да и студенты там разъезжали на всяких «Лексусах», а то и на чем-нибудь покруче. Но лично для меня автобусы – это тесные ящики, битком набитые людьми, источающими шум при малейшем прикосновении. От одной мысли я содрогнулась.

Я вытащила из сумки тренировочные штаны, натянула их под юбку, открыла замок и отцепила «Данте» от стойки. Ветер трепал навес над кофейней Бишопов. С крыши Коронадо смотрели вниз каменные горгульи, наблюдая, как я, перекинув ногу через раму, оттолкнулась от тротуара. Я почти доехала до угла здания, когда кое-что привлекло мое внимание. Вернее, кое-кто. Я остановилась и оглянулась. Мужчина лет тридцати с небольшим, загорелый, с золотистыми волосами, стоял на тротуаре напротив Коронадо и делал вид, что заинтересованно разглядывает старый отель. Он щурился от солнца и прикрывал ладонью глаза. Но могу поклясться, что он наблюдал за мной, когда я проезжала мимо. И это чувство продолжало меня преследовать, хотя он уже и не смотрел на меня.

Я остановилась на углу, притворившись, что регулирую велосипед, а сама украдкой разглядывала его, пока он не видел. Мужчина показался мне знакомым, только я никак не могла вспомнить – откуда. Может, он заходил в кофейню в мою смену? Или может, он знаком с кем-нибудь из жильцов Коронадо? А может, мы и не встречались никогда, просто у него одно из тех лиц, которые всем кажутся знакомыми. А может, мне просто нужно выспаться.

Стоило мне подумать обо всем этом, как уверенность в том, что он смотрел именно на меня исчезла. Между тем, он пересек улицу и скрылся в дверях Коронадо, даже не взглянув в мою сторону. Я тряхнула головой и поехала дальше.

Вдыхая утренний прохладный воздух, я мчалась по улицам, ветер свистел в ушах. Маршрут я наметила по карте еще вчера, а сегодня утром для верности нарисовала его на руке, но ни разу не сверилась с ним. Вокруг раскинулся огромный, залитый солнцем город, так отличавшийся от темных коридоров, к которым я привыкла. Те несколько минут, пока мимо меня проносился этот яркий мир во всем своем многообразии, я и не вспоминала об усталости и страхе перед сегодняшним днем. Но потом я свернула за угол, и от моего воодушевления не осталось и следа.

Прямо передо мной возвышались кованные ворота Гайд Скул, а за ними виднелись увитые плющом стены школы.

Глава вторая

Родители готовились к переезду, хотя это больше походило на бегство. Почти год прошел с тех пор, как погиб Бен, и наш дом стал чужим. Говорят, чтобы преодолеть трудности, надо идти напролом, но, очевидно, это правило работает далеко не всегда. Теперь я знаю, есть и другой вариант: развернуться и бежать.

Родители паковали вещи в коробки, и дом постепенно пустел. Я старалась не обращать на это внимания. Весь год я буквально разрывалась, прилагая все усилия, чтобы сносно закончить второй курс и своевременно подчищать Архивный список от имен пробудившихся Историй. Так что мне вполне удавалось не замечать зияющую рану, оставшуюся после гибели Бена, но в конце концов настал момент, когда продолжать игнорировать очевидное я уже не могла. Мама бросила еще одну работу. Папа стал постоянно разъезжать по делам, надевая все более яркие костюмы. И дом наш все чаще пустовал.

Однажды папа вернулся из очередной поездки – как выяснилось, это было собеседование – и положил передо мной буклет. Я как раз сидела на кухне и готовилась к экзаменам. Сначала я доделала задание и лишь затем посмотрела на глянцевую брошюру. В первый момент я решила, что это проспект какого-нибудь колледжа, однако студенты на картинке выглядели слишком уж молодо для университета. Тогда я прочитала название, напечатанное сверху большими готическими буквами: «Гайд Скул».

Я должна была отказаться. Мне и в школе, где учащихся целых полторы тысячи, с трудом удавалось слиться с остальными. А учитывая, что теперь приходилось как-то держаться без Бена, а в моем Архивном списке то и дело появлялись имена Историй, у меня едва оставалось время на учебу. Но отец смотрел на меня с такой щемящей надеждой… К тому же он не стал расписывать, как благотворно отразится на моем будущем обучение в такой престижной школе. Не заводил речь о том, что в маленькой школе легче найти друзей. Не тратя напрасно слов, он тихо сказал, так, что это было больше похоже на вопрос: «Это будет приключение…».

Возможно, он был прав. А может, мне просто стал невыносим наш дом, казавшийся теперь чужим. Или я тоже хотела попытаться найти успокоение в бегстве. Так или иначе, но я согласилась.

* * *

Я должна была отказаться. Эта мысль не покидала меня, пока я разглядывала здания Гайд Скул. На площадке перед кампусом, окруженным кованым забором, стояли дорогие автомобили, да и сами студенты выглядели так, будто сошли со страниц рекламного буклета, который папа принес мне прошлой весной. Правда, я заметила и стойку для велосипедов, но рядом с ней крутились только первокурсники и второкурсники – это я определила по цвету нашивок на форменных рубашках. В буклете говорилось, что студенты первого курса носят форму с блестящими черными нашивками, второго курса – с зелеными, третьего – серебристыми и четвертого – золотыми. Остановившись на краю парковки, я прислонила велосипед к дереву, достала из сумки телефон и перечитала сообщение Уэса.

Уэс: Больше чем уверен, ты справишься.

Я снова огляделась. Мне бы его уверенность. И дело, конечно, не в школьной форме, и не в том, что сам воздух здесь насквозь пропитан запахом денег – из меня бы и Хранителя не вышло, не умей я сливаться с окружающими. Обескураживало меня то, что студентов здесь – по пальцам пересчитать можно. А это значит, что я смогу запомнить их имена и лица. И что еще хуже – они смогут запомнить меня.

Не сказать, чтобы моя предыдущая школа была такой уж большой, но все-таки там я могла оставаться почти незаметной. Конечно, любопытных глаз и там хватало, но мне без особых усилий удавалось держаться от них в стороне. Но здесь? Будет очень трудно скрывать свою вторую жизнь и постоянно врать, когда народу вокруг – раз, два и обчелся. В «душевной атмосфере» (это не я придумала, это фраза из буклета) любой мой промах тотчас будет замечен. «Ну и что? – подумала я. – Значит, обману не двух-трех человек, а больше». Из этого ведь не следует, что я буду напропалую врать всем и каждому. Нужно будет убедить их лишь в том, что я нормальная. С этой задачей я справилась бы без труда, если бы последние три недели спала не по два часа в сутки, а немного больше. И если бы меня не преследовали воспоминания об Истории, пытавшейся меня убить. Но что поделать. Так не бывает, чтобы все складывалось безупречно.

Когда почти все студенты зашли на территорию кампуса, я пересекла стоянку и прицепила «Данте» к велосипедной стойке. Проходя через ворота, я невольно улыбнулась. Массивная кованая «Г» переплеталась с прутьями ограды. Я сфотографировала ворота на телефон и отправила фото Уэсу с подписью «Оставь надежду всяк сюда входящий» (Эти слова написаны над вратами в ад в «Божественной комедии» Данте, а еще это любимая цитата Уэса). Он тут же ответил, но прислал только смайлик. Но мне и этого хватило, чтобы почувствовать себя не так одиноко. Я сделала глубокий вдох и шагнула вперед.

Просторный прямоугольный двор окружали каменные здания с замшелыми стенами, соединенные между собой дорожками, мостиками и переходами – уменьшенная копия университета, где теперь преподавал папа. Видимо, это как-то должно подготовить тебя к учебе в колледже.

Идя по главной дорожке к административному корпусу – увитому плющом зданию с надстроенной часовней, – я думала о том, как понравилось бы тут Линдси. Я ей даже написала об этом, и спустя несколько секунд она ответила:

Линдс: Кто это?

Мак: Ха-ха

Линдс: Маккензи Бишоп, которую я знаю, сроду сама не позвонит, и уж тем более не напишет.

Мак: Люди меняются.

Линдс: Если ты и изменилась, то наверняка ради того парня с подведенными глазами, верно?

Мак: Нет.

Линдс: Ладно, я тебя прощаю.

Я закатила глаза и сунула телефон в карман. Глубоко вдохнув, я открыла дверь в здание администрации и оказалась в просторном стеклянном вестибюле, откуда во все стороны расходились коридоры. Я быстро нашла главный офис, где женщина с удивительно тугим пучком волос выдала мне расписание занятий. Обратно я хотела пойти тем же путем, каким пришла, но меня провели через вереницу дверей в большой холл, где толпились студенты. Что делать дальше, я понятия не имела. Стараясь держаться от всех подальше, я снова и снова повторяла себе: «Я ни за что не достану карту, я ни за что не достану карту, я ни за что не достану карту». Я заранее изучила план кампуса, честно. Но сейчас я с ног валилась от усталости. Кроме того, даже если ты прекрасно ориентируешься в пространстве, здесь, как и в Коридорах, надо обойти все самой, чтобы запомнить, где что находится.

– Это через одно здание отсюда, второй коридор, третья аудитория по левой стороне, – прозвучал голос справа. Я обернулась и встретилась взглядом с каким-то парнем. Судя по золотым нашивкам на черной рубашке, он учился на четвертом курсе.

– Прошу прощения?

– Алгебра и тригонометрия у Брэдшоу – это в математическом корпусе, в 310-й, – пояснил он, кивая на листок, который я держала в руках. – Извини, я случайно увидел. И мне показалось, что ты не знаешь, куда идти.

Я сложила листок и убрала в сумку.

– Это так заметно? – спросила я, стараясь чтобы мой голос звучал беспечно.

– Ну, ты стоишь с испуганным видом посреди административного корпуса, держа в руках расписание… – усмехнулся он. – Я не виноват в том, что мне захотелось тебе помочь!

В нем как-то по-особенному подкупало буквально все: и темные волосы, и глубокий загар, и золотистые глаза, и широкая улыбка. Но затем он в один миг разрушил это впечатление, когда сказал:

– Разве я мог не поспешить на помощь милой даме, попавшей…

Воздух как будто стал ледяным.

– Я не милая дама, – произнесла я без намека на шутку. – И уж точно не попала в беду, если ты это собирался сказать.

Он осекся, но и не подумал отступить, наоборот, его улыбка стала мягче и искреннее.

– Значит, то, что я сказал, прозвучало по-идиотски, да? Давай тогда начнем сначала. – Он протянул руку. – Меня зовут Кэш.

– Маккензи, – сказала я и тоже подала ему руку, приготовившись услышать шум. Меня накрыло громким (живые всегда ужасно шумят), но на удивление мелодичным звуком. Смесь джазовой музыки и смеха. Рукопожатие закончилось, и звук стих. А в следующий миг зазвенел первый звонок, эхом прокатившись по коридорам.

Ну вот и все. Началось.

– Идем, я провожу тебя в аудиторию, – предложил он.

– Это совсем необязательно.

– Знаю. Но я буду рад помочь.

Я замешкалась. Что-то неуловимое в нем напоминало мне Уэса. Может, то, как он стоял или улыбался? Если я сейчас ему откажу, это наверняка привлечет еще больше внимания – на нас и так поглядывали студенты, спешившие мимо. Поэтому я кивнула:

– Ну хорошо, веди.

И тут же пожалела об этом. Пока мы шли, Кэш останавливался буквально на каждом шагу, чтобы поздороваться и обняться со всеми, кто попадался навстречу. Но что было хуже всего – он знакомил меня с каждым встречным, привлекая к моей персоне всеобщее внимание.

Первый звонок уже стих и коридоры опустели, но приятели Кэша охотно останавливались, а то и делали с нами несколько шагов, чтобы перекинуться парой слов. Когда, миновав один из надземных переходов, соединявших здания, мы добрались наконец до математического корпуса и подошли к 310-й аудитории, у меня уже голова кружилась от всех этих заинтересованных взглядов. А затем Кэш исчез, с улыбкой бросив: «Удачи!». Я даже не успела поблагодарить его, не говоря уж о том, чтобы спросить, где будет следующее занятие.

Когда я вошла в аудиторию, шестнадцать пар глаз уставились на меня с умеренным любопытством. Преподаватель увлеченно строчил формулы на доске, на самому верху которой было написано: «Алгебра и тригонометрия». Почти все столы оказались заняты. Мне досталось место в последнем ряду, и это было очень странно, потому что в старших школах студенты обычно стараются сесть подальше, а первые ряды, наоборот, пустуют. Я села, преподаватель повернулся к классу и начал урок. Сковавшее меня напряжение постепенно исчезало. Верно говорят – ожидание казни страшнее самой казни. Так же и здесь.

Во время урока я с облегчением обнаружила, что невзирая на величественные каменные фасады и форменную одежду, это все-таки просто школа. Да, все здесь выглядит совершенно иначе, но по сути мало чем отличается от того, к чему я привыкла. Мне вдруг стало любопытно, какой урок оказался у Линдси первым. Она, разумеется, займет место в первом ряду. Интересно, кто будет сидеть слева от нее, кто будет чертить на полях ее учебников каракули, пока она не видит? Потом я подумала о том, какие предметы изучал бы сейчас Бен, но спохватилась и заставила себя сосредоточиться на уравнении, написанном на доске.

С математикой у меня всегда все было в порядке. В ней все точно и однозначно, верно или неверно, черное или белое. Уравнения… Люди – это тоже своего рода уравнения, только очень сложные и запутанные. Дед воспринимал людей, как книги, которые ждут, чтобы их прочитали. Я же представляю их скорее в виде формул со множеством переменных. Лишь сумма слагаемых всегда известна. Таким мне и слышится их шум – все, что есть в человеке, беспорядочно наслаивается друг на друга. И пока человек жив, его мысли, чувства, воспоминания хаотично перемешаны, переплетены. Но потом все это собирается и выстраивается по порядку, и тогда ты четко видишь все слагаемые этой формулы. И видишь, что они равны.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Я обратила внимание на этот звук, когда Брэдшоу делал паузы в своих объяснениях. Это тикали часы на задней стене аудитории, и услышав их тиканье, я уже не могла перестать его слышать. Надо отдать преподавателю должное – урок он вел виртуозно, я даже подумала, не обучался ли он ораторскому искусству или же он так красноречив от природы? Но почему же тогда он стал учителем математики? И все равно, даже сквозь его речь, я слышала постоянное тихое тик-так… Дед говорил, что звуки, наполняющие Коридоры, можно разделить. Зацепись за один какой-нибудь звук и вытяни его, оставляя остальные на заднем плане. Я вытянула тик-так, тик-так, так-так, и вскоре голос преподавателя стих. Единственное, что я слышала – это размеренное как пульс тиканье часов.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Тик-так. Тик-так.

Тик-так…

А затем в кратчайший миг между этими звуками вдруг выключился свет. Все лампы на потолке замерцали и погасли, аудитория погрузилась во тьму. Когда снова стало светло, помещение оказалось пустым. Шестнадцать студентов и преподаватель исчезли. Остались лишь голые столы, тикающие часы и нож, лезвие которого нежно, словно целуя, прижималось к моему горлу.

Глава третья

– Оуэн, – с моих губ сорвался шепот, голос перехватило от страха. Только не здесь. Не сейчас.

Он тихо вздохнул у меня за спиной, и я почувствовала, как его губы коснулись моего уха.

– Привет, М.

– Не… – начала я, но острие ножа вдавилось в шею и слова застряли в горле.

– Взгляни на себя, – он поднял лезвием мой подбородок. – Сплошное притворство. Улыбаешься, киваешь, пытаешься выглядеть нормальной.

Он убрал нож, обошел мой стул и уселся передо мной прямо на стол. Серебристые волосы он зачесал назад. Щелкнув языком, Оуэн подался вперед, упираясь локтями в колени. По-волчьи дикие синие глаза сверлили меня взглядом.

– Они уже знают, что ты не в себе? – спросил он, вертя в руках нож. – Ничего, скоро узнают. Может, покажем им?

Я ухватилась за край стола.

– Тебя не существует.

– И тем не менее я мог бы сорвать с тебя маску, – продолжал он, – на глазах у всех. Заставил бы открыться, выпустив на волю тех чудовищ, что сидят в тебе. Я мог бы освободить их. Освободить тебя. – Он сел прямо. – Тебе здесь не место.

– И где же мое место?

Оуэн спрыгнул со стола и встал рядом. Нож остался на столе, острием ко мне, всего в нескольких сантиметрах от края. И от меня. Положив руку на мое плечо и удерживая меня на стуле, Оуэн наклонился и прошептал:

– Со мной.

Затем он резко взмахнул ножом, я ахнула и рывком села прямо, задев грудью край стола. И тут прозвенел звонок. Оуэн исчез, в аудитории оказалось полно студентов. Они закидывали сумки на плечи, задвигали стулья. Я тяжело осела на стуле и потрогала ребра. Немного погодя я встала, сунула пустую тетрадь в сумку и, пытаясь стряхнуть кошмарное наваждение, направилась к выходу. Я была уже у дверей, когда мистер Брэдшоу окликнул меня.

– Мисс Бишоп? – сказал он, наводя порядок у себя на столе.

Я обернулась.

– Да, сэр?

– Я вас утомил?

– Нет, сэр, – поежилась я.

– Я очень рад! – Он поправил очки. – А то я уж начал волноваться, что слушать меня утомительно.

– О, что вы! Совершенно напрасно. Вы замечательно рассказываете, – заверила я. – Учились театральному искусству?

И тут же прокляла себя за болтливость. Одно дело – трепаться в Архиве, но мистер Брэдшоу не Библиотекарь, а преподаватель. К счастью, он улыбнулся.

– Тогда смею надеяться, что вы слушали мою лекцию с неослабевающим вниманием, хоть мне и казалось, что вы спите. Но на будущее – не могли бы вы все-таки слушать меня с открытыми глазами? Просто чтобы я был уверен, что вы с нами.

Я попыталась улыбнуться, кивнула и пробормотала:

– Да, сэр.

И выскользнула в коридор. Еще нужно было отыскать аудиторию, где проходят занятия по теории и анализу литературы. Кстати, не понимаю, почему бы не называть этот предмет просто английский язык? Не успела я сориентироваться, как рядом кто-то громко кашлянул. Я повернулась и увидела Кэша – он поджидал меня у двери, держа в каждой руке по стаканчику кофе, и протянул один мне.

– Все еще пытаешься строить из себя рыцаря? – спросила я, потянувшись за кофе.

– У тебя английский с Уэллсон. Это в другом корпусе, – сообщил он. – Если не знаешь дорогу, за пять минут точно не успеешь дойти.

Я взяла кофе, и он пошел впереди. Мне оставалось только следовать за ним и стараться не облиться – ведь приходилось лавировать в потоке студентов, пытаясь избежать столкновения, чтобы не слышать всплесков чужого шума.

– Пока ты не спросила, откуда я знаю про Уэллсон, – заметил Кэш, – скажу сразу, у меня нет привычки преследовать новичков. – Он легонько постучал пальцем по голове. – Просто у меня фотографическая память.

– Очень полезное свойство, особенно в такой школе, как эта.

– Точно. – Его улыбка стала еще шире.

Он вел меня, а я пыталась запомнить маршрут.

– Скоро ты сама будешь знать тут все вдоль и поперек.

Уж придется. Одной из инновационных обучающих методик, упомянутых в буклете, было планирование. Учебный семестр в Гайд Скул организован так, что у студентов по пять занятий в день: три – до обеда и два – после. И расписание каждый день меняется таким образом, что тот урок, который был первым, становится последним и наоборот. К примеру, расписание на понедельник, среду и пятницу может быть таким: алгебра, теория литературы, занятия спортом, часовой перерыв на обед, а затем – физиология и менеджмент. Тогда во вторник и четверг занятия будут идти в следующем порядке: менеджмент, физиология, занятия спортом, обед, а потом теория литературы и алгебра. В буклете подробно расписывались преимущества такой методики, но пока возникало только ощущение, что тут придется из кожи вон лезть.

Кэш провел меня через ряд дверей, и мы вышли во внутренний двор, окруженный зданиями. Дорожка уводила нас направо. Кэш на ходу пил кофе и непринужденно сообщал разные интересные факты о Гайд Скул, основанной в 1832 году. Сначала тут было две школы (одна – для девочек, другая – для мальчиков), но позже их объединили. Один из основателей школы был скульптором, поэтому на территории кампуса много статуй. Четырнадцать, хотя насчет их количества все время спорят. И все в таком духе.

Бодро шагая впереди, Кэш махал рукой каждому, кто его окликал (окликали его постоянно), но ни на миг не прерывал свой рассказ. Хорошо еще, что он не останавливался с кем-нибудь поболтать, так что мы подошли к аудитории как раз, когда прозвенел звонок.

Кэш с улыбкой повернулся ко мне, и на этот раз я успела его поблагодарить. Он помахал мне рукой, церемонно поклонился и ушел. Я допила кофе, выбросила стаканчик и открыла дверь в класс. Студенты еще занимали свои места, и я села в третьем ряду. В аудиторию вошла средних лет женщина с прямой спиной. Я догадалась, что это и есть миссис Уэллсон. Она стала что-то писать на доске каллиграфическим почерком, а когда отошла в сторону, я невольно улыбнулась.

На доске было написано: Данте, «Божественная комедия».

* * *

Лето было в разгаре. Я помогала маме навести в кафе порядок и сметала пыль, лежавшую повсюду густым слоем. Уэсли Айерс оседлал металлический стул, развернув его спинкой вперед. Я заметила у него под рубашкой очертания ключа. Мы знали о тайной жизни друг друга, и общий секрет ничуть нас не тяготил. Напротив, он поддерживал нас.

Я мыла прилавок мыльной водой, и тут Уэсли заметил рядом со своим стулом книгу на стопке скатертей.

– Что это у нас тут? – спросил он, беря ее в руки.

«Божественная комедия» Данте.

– Это из списка для летнего чтения, – пояснила я.

– Им должно быть стыдно, – заметил он, листая нечитанные страницы. Он прикасался к ним едва ли не с благоговением. Пробежал глазами по строчкам так, будто знал их наизусть. – Обязаловка может разрушить очарование даже самой лучшей книги.

Я спросила Уэсли, читал ли он «Божественную комедию». Он ответил утвердительно, а я призналась, что не читала. Тогда Уэсли с улыбкой сказал, что некоторые книги лучше слушать, чем читать.

– Сейчас я тебе это докажу, – пообещал он, усмехнувшись. – Продолжай уборку, а я тебе почитаю.

И он действительно доказал. Он читал мне с того самого дня и до конца лета. И я запомнила каждое слово.

* * *

Прозвенел звонок с урока, и я сдала контрольную работу. К слову, никто из студентов не выразил ни малейшего недовольства, когда миссис Уэллсон ее объявила. А я, благодаря Кэшу и стаканчику кофе, смогла высидеть весь урок, не погружаясь в жуткие сны.

Я была уверена, что Кэш снова ждет меня в коридоре, но сколько ни вглядывалась в поток студентов с черными, зелеными, серебристыми и золотыми нашивками, нигде его не увидела. Меня это удивило и, честно говоря, слегка задело. Однако я заметила, что все «серебристые» и «золотые» шли в одну сторону. И поскольку из буклета я уже знала, что у студентов третьего и четвертого курсов перед обедом общие занятия спортом, то решила следовать за потоком. Вместе со всеми я вышла на улицу и пересекла двор. За окружавшими его корпусами стояло еще одно величественное здание в готическом стиле. Его каменные стены, казалось, хранили печать ушедшего времени. Наконец, я увидела одну из скульптур, о которых рассказывал Кэш, – каменного ястреба над входом.

– Это наш ястреб, талисман Гайд Скул, – пояснил он слегка запыхавшись, когда внезапно появился рядом. – Символизирует проницательность, инициативу и изобретательность.

Впереди нас по дорожке шли третьекурсницы. Одна из них оглянулась, посмотрела на Кэша и закатила глаза.

– Касиус Артур Грэм, сколько можно повторять: рассказывая о школе, девушек не склеишь. История Гайд Скул никому не интересна.

Я тут же покраснела, но Кэш ничуть не смутился, только улыбнулся еще шире.

– Ты наверное удивишься, Сафия, но не все парни поддерживают беседу только ради того, чтобы залезть кому-то под юбку.

Подруги Сафии засмеялись, а сама она прищурилась с раздражением, которое обычно вызывает либо бывший парень, либо брат. У нее были те же золотые глаза и темные волосы, только стянутые в хвост, и я догадалась, что она – сестра Кэша. Его слова, по-видимому, задели ее. Она огрызнулась в ответ и, взяв под руку подругу, поспешила к спортивному комплексу. Кэш равнодушно пожал плечами.

– Это моя сестра, – подтвердил он мою догадку и открыл передо мной дверь. – Извини, мистер Керри съехал на одну из своих любимых тем и его понесло, вот он и задержал нас после урока. Радуйся, что у тебя есть еще год, пока он не начал у вас вести занятия. В любом случае, прости за опоздание. Неужели я изгнан из рыцарей? Может быть моя схватка с этими огнедышащими драконихами поможет мне заслужить прощение?

– Думаю, твой рыцарский щит мне еще пригодится, – ответила я.

– Слава богу, – вздохнул он, затем кивнул вдогонку сестре, скрывшейся в раздевалке. – Позже он и мне наверняка понадобится.

* * *

Пока я искала свой шкафчик со спортивными штанами и майкой, случайно заглянула в три чужих. Хорошо, что только в три, их вполне могло оказаться несколько десятков. Школа для меня вообще похожа на минное поле. Тут полно людей и минимум личного пространства, а в раздевалках все еще хуже. Однако мне удалось обойтись незначительными соприкосновениями, вызвавшими тупую головную боль.

Прежде чем переодеться, девочки снимали и убирали в шкафчики цепочки и кольца – те немногие украшения, которые можно носить, не нарушая правила Гайд Скул. Кольцо я снимать не собиралась, но с ключом могли возникнуть сложности. Я нащупала его сквозь ткань. Если кто-нибудь заметит, что у меня на шее ключ, то непременно потребует его убрать, а вместе с ним и кольцо. Вздохнув, я сняла через голову шнурок с ключом и положила на полку. Без его привычной тяжести мне стало как-то не по себе. Только я натянула футболку, как раздался чей-то возглас:

– Саф! Идем!

– Я вас догоню, – услышала я знакомый голос. Оглянувшись, я увидела Сафию. Поставив ногу на край скамьи, она шнуровала кроссовку. Не поднимая глаз, она произнесла:

– Ты ведь в курсе, что это просто его обязанность?

На меня она не смотрела, но рядом никого больше не было. Так что обращалась она очевидно ко мне.

– Что, прости?

Убрав ногу со скамьи, она выпрямилась, затянула потуже хвост и только потом взглянула на меня.

– Мой брат – куратор для новичков. Показывать, где тут что и помогать им освоиться входит в его обязанности. Такая у него работа. Я решила, что тебе стоит об этом знать.

Сафия явно хотела задеть меня. Что ж, ей удалось. Но черта с два она это увидит – я и виду не подала.

– Вот и хорошо, – бодро отозвалась я. – А то он такой прилипчивый. Я уж подумала, что он на меня запал.

С этими словами я решительно захлопнула шкафчик. Проходя мимо Сафии, я тронула ее за плечо и поблагодарила:

– Спасибо. Мне сразу стало гораздо легче.

Мимолетное прикосновение отдалось в моей голове скрежетом, с каким открывают консервную банку. Но среди шума я уловила и ее растерянность. Так что оно того стоило.

* * *

Снаружи вековые каменные стены спортивного комплекса Гайд Скул были покрыты мхом, как и остальные здания кампуса, зато внутри, сразу за раздевалками, помещения были отделаны светлым деревом, стеклом и сталью. С одной стороны находились офисы, с другой – бассейн. Главный спортивный зал был огромным. Черные полосы на полу разделяли его на сектора, вдоль стен тянулась беговая дорожка. Свет отражался в блестящем металле тренажеров. Увидев, какое здесь оборудование, я не выдержала и улыбнулась. Да уж, мой самодельный спортзал на крыше Коронадо не шел с этим ни в какое сравнение.

Я прошлась по залу, наблюдая, как занимаются другие. Одна группа играла в волейбол, другая – бегала по кругу. Три пары студентов фехтовали. Сафия стояла рядом с ними и, надев перчатки, гнула свою шпагу. Раньше я никогда не занималась фехтованием, но тут мне вдруг захотелось попробовать. Только для того, чтобы ударить ее. Улыбнувшись, я сделала несколько шагов в ее сторону, но в этот момент с другого конца зала раздался громкий возглас.

На возвышении, похожем на боксерский ринг, только не огороженном канатами, боролись два студента. Из-под защитной экипировки на их тренировочной форме видны были золотые нашивки четверокурсников. Все остальное скрывала экипировка, даже лица были закрыты шлемами. Вокруг столпились студенты, среди них я заметила Кэша с фехтовальной маской под мышкой. Тут же стоял и тренер, крупный, средних лет мужчина, и наблюдал, как двое борцов подпрыгивали, делали выпады, ставили блоки. Тот, что пониже ростом, дрался жестче и агрессивнее. Другой двигался с удивительной грацией, легко уклоняясь от большинства ударов. А через мгновение он уже не просто отражал выпады, но и сам перешел в наступление. Выставил одну ногу вперед, уперся, повернулся и с разворота нанес противнику удар в голову.

Тот упал на спину, потрясенный, но целый и невредимый – нападавший в последний момент замедлил движение и смягчил удар. Но вряд ли это заметил кто-нибудь, кроме меня. Раздался свисток тренера, студенты поаплодировали, и победитель помог побежденному встать. Он слегка хлопнул его по спине, и тот спрыгнул с возвышения. Наблюдая за поединком, я прошла через весь зал и присоединилась к группе зрителей. Победитель театрально раскланялся, явно наслаждаясь вниманием, снял шлем… и я увидела, что это Уэсли Айерс.

Глава четвертая

Уэсли Айерс – парень, которого я встретила в холле Коронадо.

Он знает о моей тайной жизни, потому что он и сам Хранитель.

Он читает мне книги вслух.

Он научил меня переносить прикосновения людей.

И сегодня он напялил смокинг.

Конец лета, мы коротали время в саду Коронадо. Я, одетая очень просто – в тренировочных штанах и футболке, сидела на скамейке. Он, в безупречном смокинге, растянулся на другой. Свадьба его отца всего через несколько часов, но Уэсли все еще здесь. Я видела, что он чем-то встревожен. С тех пор, как он открылся мне, что-то произошло. Я по глупости думала, что все дело в невесте его отца. Он ненавидит эту женщину и влияние, которая она оказывает на их семью. Но сейчас Уэсли вопреки обыкновению не отпустил ни единой колкости не ее счет, даже не пошутил насчет предстоящей свадьбы и своего смокинга. Он просто лег на скамью и начал читать вслух последнюю книгу из списка для летнего чтения, как будто сегодня – самый обычный день. Но вдруг он умолк. Я взглянула на него, подумав, уж не заснул ли он. Но он лежал с открытыми глазами и пристально смотрел на меня.

– Все нормально? – спросила я.

– Просто задумался, – улыбнулся он.

Отложив книгу, он поднялся со скамьи, одернул смокинг и подошел ко мне.

– О чем же? – спросила я и отодвинулась на край скамьи, пытаясь сохранить расстояние между нами, но он сел рядом, совсем близко. Наши колени и руки соприкоснулись, и я задержала дыхание, когда громкие, но знакомые звуки его внутренней рок-группы наполнили меня.

– О нас.

* * *

Я едва его узнала. Ореховые глаза были не подведены, черные волосы прилипли к взмокшему лбу, а не стояли торчком, в ушах – ни грамма серебра. Летом он выглядел совершенно иначе, а сейчас от его странноватого образа не осталось и следа. Однако у него была все та же гордая осанка и знакомая кривая усмешка. После поединка его лицо победно сияло. Никаких сомнений, это Уэсли Айерс, хоть и без своих обычных наворотов. Даже странно, что я не заметила его раньше.

Может, потому, что Уэсли Айерс, мой Уэсли, вообще-то должен отдыхать сейчас на пляже со своей семьей?

Мой Уэсли не оказался бы в этой напыщенной школе. А если и так, то не стал бы этого скрывать. И уж точно не выглядел бы так, словно чувствует себя здесь как дома.

– Кто следующий? – спросил он, сияя глазами.

– Я, – выкрикнула я.

Парни, наблюдавшие за поединком, обернулись все как один, но я смотрела только на Уэса. Уголки его губ дернулись вверх. Ну, разумеется, мое появление его ничуть не удивило. Я ведь сама несколько недель назад сообщила ему, что меня приняли в Гайд Скул. И он ничем себя не выдал. Ни восторгов – «О, здорово, мы будем учиться вместе!», ни поддержки – «Не волнуйся, ты будешь не одна», ни простого участия – «Ух ты, какое совпадение!». Вообще ничего. Почему? Почему он мне ничего не сказал?

– Я не думаю, юная леди… – начал было тренер, когда я подошла к рингу и взяла защитную экипировку.

– Я подписала отказ, – оборвала его я, натягивая нарукавники. Честно говоря, я понятия не имела, действуют ли отказы для таких занятий. Но на Гайд Скул это было бы очень похоже.

– Не в этом дело, – продолжил тренер. – Это рукопашный бой, и важно, чтобы соперники были друг с другом примерно на равных…

– Откуда вы знаете, на равных мы или нет? – огрызнулась я, надевая наколенники. – Или вы так решили потому, что я девушка? – Я пристально посмотрела в глаза тренеру. – Вы это имели в виду, сэр?

Не дожидаясь его ответа, я поднялась на ринг. Тренер не остановил меня, вот и прекрасно.

– Отделай его как следует, – крикнул Кэш, когда я надела шлем.

О, да, подумала я. Непременно отделаю.

– Привет, – поздоровался Уэсли, когда я вышла к нему на середину ринга.

– Привет, – скривилась я.

– Я могу объяснить… – начал он, но его прервал свисток.

Пронзительный свист еще звучал, а я уже ударила ногой – жестко и быстро, угодив Уэсли в грудь. Зрители так и охнули, когда он повалился на пол. Но в следующий миг он откатился и вскочил на ноги. Я снова атаковала, но он поставил блок. Боковым зрением я отметила, что вокруг собралась целая толпа. Уэсли нанес удар, и следом – еще один. От первого я успела увернуться, второй пришелся под дых. В один миг из легких выбило весь воздух, впрочем, это не помешало мне поймать кулак Уэсли и, ухватив за запястье, перебросить через плечо. Он должен был упасть на мат плашмя, но каким-то чудом извернулся и с кошачьей грацией приземлился на четвереньки. Сразу вскочил и ринулся на меня. Я отклонилась назад, избежав удара, и сразу выпрямилась, увидев, что он открылся слева. Но я не воспользовалась этим. Месяц назад Оуэн именно туда ударил Уэсли ножом. Уэс не подавал виду, но я знала, что рана все еще болит. Я видела, как, расхохотавшись, он внезапно вздрагивал и обрывал смех, как осторожно вставал и садился.

Замешкавшись, я пропустила удар в грудь, но падая, зацепила его ногой, обхватила руками и увлекла за собой. Рухнув на пол, я приготовилась к тому, что сейчас меня придавит его весом, но Уэсли уперся ладонями в мат и, тяжело дыша, навис надо мной. Его губы изогнулись в усмешке и он в шутку стукнулся своим шлемом о мой.

– Скучала по мне?

* * *

В саду было так тихо, что я слышала лишь стук собственного сердца. Уэсли, сидевший рядом, наклонился, и его губы легко, словно перышко, коснулись моего виска. Потом скулы. Затем спустились к подбородку. След поцелуев, казалось, прожигал кожу, и я невольно затаила дыхание. По-настоящему Уэсли поцеловал меня только раз и то лишь затем, чтобы прочесть мои воспоминания. Тот поцелуй был яростный, решительный и жесткий. Эти же поцелуи были совсем другие. Бережные, полные надежды.

– Уэс, – остановила его я. Он уткнулся лбом мне в плечо.

– Ты в курсе, что твой шум напоминает грозу и проливной дождь? – он тихонько усмехнулся. – Я терпеть не мог пасмурную погоду, пока не встретил тебя, – Уэсли говорил с привычной подкупающей легкостью, но вместе с тем в его голосе сквозила грусть. – Скажи что-нибудь, Мак.

* * *

Уэс прижался ко мне всем телом. Защитная экипировка, очевидно, сыграла роль своеобразного буфера, потому что я слышала лишь его дыхание и стук своего сердца. Как странно. Такая тишина… Я уже привыкла к шуму Уэсли. Научилась плыть по разливающимся волнам его рок-музыки, а не тонуть. И теперь воспринимаю его шум совершенно спокойно, но все равно просто чувствовать друг друга, не отвлекаясь даже на знакомые звуки, – такое ни с чем не сравнится.

Сердце забилось быстрее, я спохватилась и напомнила себе, что тогда, в саду, оттолкнула его. Вот и сейчас, посмотрев в глаза Уэса, окаймленные потемневшими от пота ресницами, я заставила себя снова его оттолкнуть.

– Что ты тут делаешь? – прошипела я, пытаясь скрыть боль в голосе.

– Сейчас не самое лучшее время для…

– Отвечай.

– Мак… – он открыл рот, но тут прозвучал свисток.

– Ладно, хватит, – объявил тренер. – Вставайте оба.

Уэсли закрыл рот, но с места не сдвинулся. Я сообразила, что все еще удерживаю его и быстро разжала хватку. Поморщившись, он вскочил на ноги и подал мне руку в перчатке, но я встала сама. Я сняла шлем, пригладила волосы и оглядела толпу студентов, собравшихся вокруг ринга, пока мы боролись. Они таращились на меня с ошарашенным видом. Буквально поедали глазами. Прекрасно! Теперь я в центре внимания. Только этого мне и не хватало.

– Позже поговорим, – еле слышно бросил Уэс. – Обещаю.

Я не успела ответить, а он уже отошел на край ринга и начал снимать защиту.

– Эй, подожди, – окликнула я. Уэсли спрыгнул вниз. Я хотела догнать его, но тренер преградил мне дорогу.

– Один из вас должен остаться, – сказал он, когда Уэсли скинул в кучу свою экипировку. Кэш обхватил его за шею и что-то сказал – я не расслышала что. Оба расхохотались. Кто этот парень? Он так похож на моего Уэсли и в то же время – как будто совсем другой человек.

– Обычно остается победитель, – продолжил тренер, – но если честно, трудно сказать, кто из вас победил.

Я не хотела оставаться, но Уэсли уже протиснулся сквозь толпу студентов, обступивших ринг. Следующим вызвался коренастый третьекурсник. Мне не хотелось, чтобы тренер подумал, что я без сил уже после первой схватки, поэтому, вздохнув, снова надела шлем. Свисток раздался в тот самый момент, когда Уэсли исчез из виду.

* * *

Уэсли сидел, уткнувшись лбом в мое плечо, потом поднял голову и посмотрел мне в глаза.

– Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Но что? Разве могла я сказать, что когда он касается меня вот так, я вспоминаю Оуэна. Вспоминаю, как он прижал меня спиной к сырой стене Коридоров. Как до боли стиснул мои руки. Как пробудил во мне желание, обернувшееся затем жутким страхом. Разве могла я сказать, что чувствуя губы Уэсли, вспоминаю, как мой друг поцеловал меня в холле Коронадо. Как прочел мои мысли и затем оттолкнул, глядя на меня, как на предательницу. Могла ли я признаться в том, что всякий раз, размышляя над своими чувствами к Уэсли, вижу, как он истекает кровью на крыше, и заново испытываю боль, такую острую, что мне страшно впускать его в свое сердце.

Поэтому я только сказала:

– Жизнь сейчас такая запутанная, Уэс.

– Жизнь всегда запутанная, – возразил он, встречая мой взгляд. – Так и должно быть.

Я вздохнула, пытаясь подобрать слова.

– Два месяца назад мне не с кем было даже поговорить, а уж о том, чтобы кому-то довериться и речи не шло. Я даже представить себе не могла, что встречу другого Хранителя. Так что, может, это и эгоистично, но мне невыносима сама мысль, что я могу тебя потерять.

– Ты меня не потеряешь, Мак.

– Ты ушел, – сказала я тихо.

– Что? – нахмурился он.

– Когда ты прочел мои воспоминания об Оуэне, ты ушел. Знаю, ты этого не помнишь, и я тебя не виню. Наоборот, это я виновата в том, что врала тебе, но видеть, как ты уходишь… Я так долго хранила все эти секреты в одиночку и всегда справлялась, но лишь потому, что у меня никогда никого не было. А потом появился ты, Уэс, и когда я тебя потеряла, то впервые почувствовала себя по-настоящему одинокой. Потерять то, что у тебя было, гораздо больнее, чем вообще никогда не иметь.

Уэсли посмотрел на свои руки.

– И поэтому ты бы хотела, чтобы мы вообще никогда не встречались?

– Нет, о боже, нет. Но то, что сейчас между нами происходит, для меня все еще в новинку. Делиться секретами, доверять… И пока я не готова к другим отношениям.

«Я просто их разрушу», – подумала я.

– Понимаю, – голос его звучал тихо и спокойно. Он оставил легкий поцелуй на моем плече, словно прощальный подарок, и отстранился.

– Все это внове и для меня, помнишь? – добавил он спустя несколько минут. – До тебя я тоже никогда не встречал другого Хранителя. Твое появление в моей жизни одновременно пугает и захватывает. Рядом с тобой мое сердце бьется быстрее. И я не хочу тебе лгать, уверяя, что это не так.

Он сцепил наши пальцы, и я подумала, уж не слышит ли он, как грохочет сквозь шум мое сердце.

– Но я здесь. Неважно, что случится с нами потом. Сейчас я здесь.

Он выпустил мою руку и снова лег на скамью. Книгу он не подобрал, просто откинул голову и стал смотреть на облака. Повисло тягостное молчание.

– У нас все хорошо, Уэс? – спросила я.

– Да, – улыбнулся он, почти сумев скрыть ложь. – У нас все хорошо.

* * *

Раздевалка, к счастью, оказалась пуста. Никто не видел, как я надела через голову шнурок с ключом и спрятала его за воротник. Мне стало легче, когда я почувствовала его привычную тяжесть. Его отсутствие казалось чем-то неправильным, пусть даже этот ключ на самом деле не мой.

Я как раз натянула юбку, когда почувствовала царапанье в кармане, будто легкое покалывание булавкой в бедро. Вытащив архивный листок, я увидела: Харкер Блэйн, 13 лет.

Но Гайд Скул – не моя территория, и я понятия не имела, где здесь ближайшая дверь в Коридоры и куда она выведет. А даже если бы и нашла эту дверь, мой ключ все равно не открыл бы ее, ведь у меня нет на это прав. Кроме того, занятия в школе еще не закончились, так что Харкеру придется подождать. Вообще-то я предпочитала возвращать Истории как можно скорее, потому что чем дольше они ждут, тем сильнее мучаются. И тем опаснее становятся. Мне от всей души хотелось, чтобы Харкер продержался. Я надеялась, что он не сорвется.

В животе заурчало. Закинув сумку на плечо, я отправилась на поиски столовой, и на полпути встретила Уэсли. Он сидел на каменном выступе, скрестив ноги, и читал книгу. В своем новом образе Уэс казался мне совершенно неузнаваемым. Он смыл с ногтей черный лак, аккуратно зачесал назад волосы. И выглядел элегантно в черной форме с золотыми нашивками. Я рассматривала его, пока он меня не видел, и не могла отвести взгляд. Лишь серебряное кольцо и очертания ключа под рубашкой остались от того парня, с которым я познакомилась этим летом. Теперь он будто надел маску. Но выглядел он в ней так естественно, что я даже засомневалась: может, мой Уэсли, тот, что ходил с подведенными глазами, волосами торчком и озорной улыбкой, всего лишь притворялся? От этой мысли внутри у меня все скрутило. А затем он поднял глаза от книги и заметил меня. В его взгляде что-то промелькнуло, и вдруг я увидела одновременно и студента богатой частной школы и того бесшабашного парня, чей шум звучит как рок-музыка и идеально ему подходит. Выходит, мой Уэс еще здесь. Но глядя, как он спрыгнул с выступа и остановился, поджидая меня, я невольно подумала: сколько же еще лиц у Уэсли Айерса?

– Я надеялся, что ты пойдешь этим путем. – Он отложил книгу и закинул сумку на плечо.

– Другого я и не знаю.

– Пойдем, – он кивнул в сторону дорожки. – Я покажу тебе.

Мы направились к столовой и дошли до развилки. Справа виднелось большое здание, вокруг которого толпился народ, но Уэс повернул налево. В животе у меня урчало на все лады, но я послушно поплелась за Уэсом по узкой тропинке. Я не могла отвести от него взгляд, ища в нем знакомые и новые черты.

– Ну давай, – он смотрел вперед. – Выкладывай.

– Тебя не узнать, – сказала я.

Он пожал плечами.

– В Гайд Скул свой дресс-код. Здесь, увы, не одобряют эксцентричность, а жаль, ведь я, как мы оба знаем, без ума от всего яркого и неординарного. – Он посмотрел на меня так же пристально, как и я на него. – Ты выглядишь усталой, Мак. Ты спишь?

Я пожала плечами. Мне не хотелось об этом говорить. Как-то раз я обмолвилась о своих ночных кошмарах, но поскольку они не прекратились, решила больше о них не говорить. Мне совершенно не хотелось, чтобы родители беспокоились обо мне и опекали с удвоенной силой. Еще меньше хотелось, чтобы человек, который знает правду, испытывал ко мне жалость. Может, и Уэса терзали бы дурные сны, если бы он помнил тот день, но все, что у него осталось – лишь двадцатичетырехчасовой пробел в памяти, шрам от ножа Оуэна да мой рассказ. Иногда я завидую ему, но тут же вспоминаю, что это был мой выбор. Я сама предпочла помнить о том, что произошло.

– Могу я что-нибудь сделать, чтобы…

– Давно ты вернулся? – оборвала его я. – Или ты вообще не уезжал?

Он нахмурился.

– Я вернулся ночью. Не успел даже вещи разобрать, не говоря уж о том, чтобы навестить Джилл. Ты присматривала за этой проказницей, пока меня не было?

Он явно пытался сменить тему, но я пропустила его вопрос мимо ушей.

– Почему ты не сказал, что тоже здесь учишься?

Сунув руки в карманы, он пожал плечами.

– Как-то само собой получилось. Я не ожидал, что наши пути пересекутся еще и здесь, поэтому и промолчал сначала.

– Да, я понимаю, Уэс… – Архив учит нас делить жизнь на части и никогда их не смешивать, хранить все в секрете. – Но потом, позже? – спросила я шепотом. – Все из-за того, что случилось в саду?

– Нет, – ответил он твердо. – Это тут ни при чем.

– Тогда почему? – вскинулась я. – Последние несколько недель ты читал мне книги, которые сам прочел в прошлом году. Ты видел, как я нервничала по поводу перевода в эту школу и ни слова мне не сказал.

Он усмехнулся.

– Ты бы поверила, если бы я сказал, что просто хотел удивить тебя?

Я смерила его тяжелым долгим взглядом.

– Если так, то тебе это удалось. Хотя мне трудно поверить, что ты лгал мне столько времени лишь затем, чтобы увидеть выражение моего лица.

– Я не лгал, – возразил он резко. – Ты никогда не спрашивала, где я учусь.

Его слова меня будто ударили. Я и в самом деле об этом не спрашивала, он прав. По виду Уэсли всегда казалось, что он не очень-то расположен рассказывать о себе. Не то чтобы мне не хотелось стать частью его жизни, просто я привыкла, что он – часть моей жизни.

– Я решил, – продолжил Уэс, – что если ты спросишь, я скажу правду. Но ты не спрашивала. У тебя сложилось свое представление обо мне, а я не стал его разрушать.

– Почему?

Он провел рукой по волосам. Так непривычно было видеть, как его черные, не уложенные гелем волосы струились сквозь пальцы. Мне вдруг захотелось самой почувствовать их мягкость, но я сдержала порыв.

– Не знаю, – ответил он. – Может, боялся, что если ты узнаешь, где я учусь, то станешь по-другому ко мне относиться.

– С какой стати я стала бы судить тебя за то, что ты учишься в Гайд Скул? – спросила я, показывая на собственную форму. – Вообще-то я тоже здесь учусь.

– Да, но тебе все это не нравится… – взвился он и тут же оборвал себя на полуслове. – Ты даже не знала еще, что это за школа, но уже ее ненавидела. Дни напролет ты высмеивала ее, либо твердила, как боишься сюда идти…

Я поморщилась, с досадой вспомнив, как, изображая великосветский акцент, прочитала ему вслух несколько фраз из буклета.

– Но я здесь вырос. Не я выбрал эту школу, от меня ничего не зависело, но это моя школа. И я боялся, что ты осудишь меня, если узнаешь. – У него вырвался нервный смешок. Он посмотрел на тропинку и добавил: – Вот так-то, Мак. Мене важно, что ты обо мне думаешь.

Я почувствовала, как жаркая волна прилила к моему лицу.

– Но мне очень жаль, – добавил он. – Я знал, что ты нервничала из-за новой школы, и мог бы развеять твои опасения, но не сделал этого. Я должен был сказать тебе.

Да, должен был. Но я вспомнила, как поначалу сама скрывала от Уэса правду, по привычке или из страха, и как мои недомолвки едва не стоили ему жизни. Вспомнила, как Архив стер его воспоминания, и мне самой пришлось рассказать ему о том, что произошло. Мой гнев постепенно стих.

– Выходит, твой другой облик – это студент элитной частной школы? – усмехнулась я. – Больше ничего не хочешь мне рассказать?

На его лице проступило явное облегчение – буря миновала. Однако шпильку он не пропустил, но сумел перевести все в шутку.

– Я всей душой ненавижу баклажаны.

– Серьезно? – удивилась я.

– Абсолютно, – подтвердил он. – Но я терпеть не могу объяснять, что мне просто не нравится их название – в детстве я вообще думал, что это растение с яйцами, так что я просто говорю, что у меня на них аллергия[1].

Я засмеялась. Его улыбка стала шире, глаза загорелись, и я увидела, что мой Уэсли вернулся. Его глаза не были подведены черным, но он как раньше отпускал шуточки и криво улыбался. Мы снова пошли по дорожке.

– Я рада, что ты здесь, – сказала я тихо, и он, похоже, не услышал. Я не стала повторять и уже громче спросила. – Куда мы идем?

Он оглянулся, приподняв бровь.

– Увожу тебя с пути истинного.

Глава пятая

Мы прошли по дорожке, обсаженной деревьями, и оказались у квадратного каменного возвышения с колоннами по углам. Оно поднималось над землей на несколько футов, в самом его центре возвышалась статуя человека в плаще с капюшоном. Я заметила там трех студентов.

– Это единственная скульптура человека во всем кампусе, – сообщил Уэсли. – Скорее всего, это святой Франциск, покровитель животных. Правда все называют его Алхимиком.

Я понимала почему – каменное изваяние больше напоминало колдуна, чем монаха. Облаченный в мантию, он стоял, низко склонив голову и вытянув руки перед собой, ладонями вверх. Казалось, что он бормочет заклинания. Правда, таинственную атмосферу слегка портила коробка с пиццей, которую кто-то поставил ему на руки. Уэсли указал на возвышение:

– Тут у нас нечто вроде нашей беседки.

Студенты оглянулись на его голос. С одним из них мы уже были знакомы. Кэш сидел на ступеньках, вытянув ноги.

– Маккензи Бишоп, – воскликнул он, когда мы поднялись наверх. – Теперь я понимаю, какую допустил ошибку, но этого больше не повторится. Никогда больше я не назову тебя милой дамой.

Уэсли слегка нахмурился.

– Вы знакомы?

– Я пытался помочь ей, – пояснил Кэш, – но оказалось, она в моей помощи не нуждается.

Уэсли подмигнул мне.

– Думаю, Мак, сама может о себе позаботиться.

Улыбка Кэша получилась на удивление напряженной.

– Ты как-то слишком дружелюбно относишься к девушке, которая только что надрала тебе зад. Я так понимаю, вы знакомы?

– Этим летом мы часто виделись, – ответил Уэс. – Пока вы с Саф плавали… где? В Испании? Португалии? Никак не могу запомнить, где отдыхают Грэмы.

Я заметила, что, общаясь с другими, Уэсли виртуозно переводит разговор на них самих, избегая говорить о себе.

– Не надо завидовать, – сказал Кэш, – мы ведь звали тебя с нами.

Уэсли неопределенно хмыкнул.

– Не люблю я все эти плавающие посудины, – заявил он и взял кусок пиццы из коробки, стоявшей на вытянутых руках статуи. Затем кивнул мне, приглашая присоединиться к угощению.

– «Святая Мария», – гордо произнес Кэш, – не какая-то там плавающая посудина.

– Ах, извините, – Уэс поддразнил его, подхватив тот же важный тон, – Не люблю яхты.

Я не совсем понимала, шутят они или нет.

– Смотрю, вы снова начали издеваться над нашим бедным Алхимиком, – добавил Уэс, ткнув куском пиццы в сторону статуи.

– Радуйся, что Сафия не украсила его стразами, – раздался женский голос, и я перевела взгляд на двух студентов, расположившихся на ступенях. Третьекурсник сидел, скрестив ноги, а рядом, положив голову ему на колени, примостилась рыжеволосая девушка с четвертого курса.

– Точно, – подхватил Кэш.

Девушка приподнялась на локте и посмотрела на меня.

– Кэш, ты привел кого-то левого, – заметила она, улыбаясь.

– Она не левая, Эмбер, – вмешался парень, чьи колени она использовала как подушку. – Она с третьего курса.

Затем он взглянул на меня, и у меня екнуло сердце. На его форме были серебряные нашивки, но на вид ему было никак не больше пятнадцати. Он был невысокий и худощавый, с темными вьющимися волосами, в очках в черной роговой оправе. Все это, да еще каракули на тыльной стороне его ладони, до боли напомнило мне Бена. Если бы мой брат остался жив, если бы он отпраздновал еще пять дней рождения, то, скорее всего, выглядел бы именно так. Третьекурсник отвел взгляд, и я моргнула. Его сходство с Беном, поразившее меня в первое мгновение, теперь почти исчезло. И все же меня охватила дрожь. Я поднялась по ступеням и встала рядом с Уэсли. Он поднял содовую, стоявшую у ног Алхимика, и указал на ребят.

– С Касиусом ты уже знакома, – начал он.

– Господи боже, не называй меня так, – взмолился Кэш.

– В очках – Гевин, – продолжил Уэс, – у него на коленях – Эмбер.

– Эмбер Кинни, – поправила она. – В Гайд Скул есть две «золотых» Эмбер и одна «серебряная». А еще у этого имени нет нормальной сокращенной формы, уж поверь, поэтому если услышишь, что кто-то сказал Кинни, значит, говорят обо мне. Кстати, я ненавижу, когда меня так называют, не делай этого никогда.

Я взяла содовую и сказала.

– А я – Маккензи Бишоп, новенькая.

– Это и так ясно, – заметил Гевин. Я вспыхнула, но тут он добавил. – У нас маленькая школа, и мы все друг друга знаем.

– Вы можете звать меня Маккензи или Мак, если хотите. Только не Кензи… – Кензи, так называл меня дед, и никто другой не должен больше звать меня этим именем – …или просто М.

Я годами мечтала, чтобы меня называли М. Под этим именем скрывалась другая я, та, которой не приходилось выслеживать Истории и читать чужие воспоминания. Та, которой бы я стала, если бы не вступила в Архив. Но Оуэн уничтожил это имя, прошептав его мне на ухо перед тем, как попытался убить меня.

– Ладно, Маккензи, – сказал Гевин, сделав в моем имени ударение на каждом слоге, точно так же, как делал Бен. – Добро пожаловать в Гайд.

* * *

– Маккензи, поможешь мне?

Мы с Беном сидим за столом, а мама, напевая, готовит обед. Я учусь на первом курсе. По английскому нам задали прочитать отрывок из одного текста, что я и делаю, крутя на пальце серебряное кольцо. Бен ломает голову над заданием по математике за четвертый класс – он не слишком любит математику.

– Маккензи…?

Мне всегда нравилось, как Бен произносил мое имя. Он был не из тех детей, которые не могут толком выговаривать слова и глотают звуки. В четыре года он очень гордился тем, что умел произносить слова полностью. Маму он никогда не называл «ма», папу – «па», а нашего деда и вовсе звал «дед Энтони». Мое имя он тоже никогда не коверкал и не упрощал, вроде «Макени» или «Мэнзи». И уж точно не звал меня «Кензи». Только Мак-кен-зи и никак иначе. И каждый слог произносил отчетливо.

– У меня тут трудности с решением, можешь мне подсказать?

В девять лет он даже вопросы формулировал четко и конкретно. Бен просто сгорал от желания выглядеть взрослым. И выражалось это не только в том, что он носил папин галстук, а за обедом пользовался ножом и вилкой, как мама. Он подражал их осанке, поведению, манере говорить. На самом деле это у него были все задатки Хранителя. Но дед умер рано и не успел увидеть, каким он становится. А я видела. Да, я уже заменила деда, но нередко задумывалась, нашлось ли бы в Архиве место и для Бена.

Я знаю, это желание было чистой воды эгоизмом. И некоторые сказали бы, что нельзя этого хотеть. Я должна защищать брата – в том числе и от Архива. Особенно от Архива.

Но когда я сижу рядом с Беном, крутя свое кольцо и глядя, как он делает уроки, то невольно думаю, что все бы отдала, лишь бы быть там вместе с братом.

Я понимаю, почему дед так поступил. Почему он меня выбрал. Понимаю, почему каждый кого-то выбирает. Не только для того, чтобы этот кто-то занял его место. Но и затем, чтобы не быть одиноким, чтобы не оставаться один на один со своим предназначением и всеми этими секретами. Хотя бы некоторое время.

Это эгоистично и вообще неправильно, но такова человеческая натура. И, наблюдая за стараниями Бена, я думаю, что так бы и поступила. Я бы его выбрала. Я бы взяла младшего брата с собой. Если бы они мне позволили. Но теперь этого уже не узнать.

* * *

Честно говоря, внешне Гевин был не очень похож на Бена. Я разглядывала его минут пятнадцать, хоть и старалась не очень пялиться. К счастью, после душа и прогулки с Уэсом до звонка как раз и оставалось всего четверть часа.

Выяснилось, что у нас с Эмбер следующим уроком физиология. По дороге она сообщила мне, что эти занятия помогут ей подготовиться к поступлению в медицинский колледж, а заодно рассказала, что ее бабушка была выдающимся военным хирургом и оперировала прямо в палатке за занавеской, пропитанной кровью. И, между прочим, у нее самой рука так же тверда, как и у бабушки. Ну а я за эти несколько шагов от беседки до корпуса, на фасаде которого была гипсовая чаша, обвитая змеей, к своему удовольствию узнала, что Эмбер Кинни чрезвычайно словоохотлива.

Она переплюнула даже Линдси. С ней не нужно было думать о том, как заполнить паузу – она молола все, что приходило на ум. Но в то же время оказалась на удивление интересной девушкой. Она засыпала меня кучей фактов о школе, а затем переключилась на тех, кто был в беседке. Гевин не ест ничего зеленого и у него есть брат-лунатик. Кэш свободно говорит на четырех языках и обожает сериалы. Сафия, с которой Эмбер, по-видимому, дружит, раньше была такой робкой, что едва осмеливалась говорить. И до сих пор, видимо, не в курсе, как нужно общаться с людьми. Что же касается Уэсли, то он любит пофлиртовать и никогда не упустит возможности кого-нибудь подколоть. А еще у него аллергия на баклажаны…

Эмбер наконец замолчала.

– Но ты ведь уже знакома с Уэсли, – вспомнила она.

– Не настолько близко, как ты думаешь, – ответила я осторожно.

Эмбер улыбнулась.

– Добро пожаловать в наш клуб. Мы с Уэсом знакомы уже несколько лет, и мне до сих пор кажется, что я его не знаю. Ему, по-моему, нравится напускать на себя таинственность, так что мы смотрим сквозь пальцы на все эти его секреты.

Вот бы все относились к чужим секретам, как Эмбер Кинни. Моя жизнь тогда стала бы гораздо легче.

– Так, значит, Уэсли нравится флиртовать? – спросила я.

Эмбер закатила глаза и придержала дверь, пропуская меня.

– Ну, скажем, его таинственный вид играет ему на руку.

Она посмотрела на меня, и я почувствовала, как кровь прилила к моему лицу.

– Только не говори, что ты уже запала на его таинственность.

– Это вряд ли, – хихикнула я.

Хотя, вообще-то, так оно и есть – ведь вовсе не секреты Уэсли заставляют мое сердце биться чаще. А скорее, то, что они у нас общие. Во всяком случае, большинство секретов. Увидев его здесь, я испытала настоящее потрясение, и теперь невольно подумала: чего еще я о нем не знаю? И будто снова услышала его голос: «Ты не спрашивала».

Мы с Эмбер вошли в кабинет физиологии, сели рядом, и тут как раз прозвенел звонок. Миссис Хилл, которая неожиданно оказалась очень молодой, кратко ознакомила нас с учебной программой. Я принялась листать учебник, пытаясь выяснить, какие кости запястья сломал мне Оуэн. Рассматривая изображения костей, мышц и нервных переплетений, схемы возможных движений тела, я поняла, как много из этого уже знаю. Забавно. В основном, на собственном опыте, а не по учебнику, но все равно интересно находить объяснение тому, что тебе уже знакомо. Я слегка коснулась нарисованных на странице пальцев.

Так и прошла лекция, а потом Эмбер показала мне, где будет проходить последний урок, политология. Занятие вел мистер Лоуэлл, седой кудрявый мужчина лет пятидесяти, с мягким ровным голосом. Я собиралась тыкать в себя ручкой, чтобы не заснуть, но тут он заговорил:

– Все, что вознеслось – рано или поздно падет. Империи, цивилизации, правительства… Почему? Потому что хоть они и появляются в результате перемен, сами же переменам и препятствуют. Чем дольше они существуют, – продолжал он, – тем больше цепляются за власть и сопротивляются прогрессу. А чем больше они сопротивляются прогрессу и переменам, тем больше этого требует общество. В ответ правители лишь ужесточают контроль, отчаянно желая сохранить власть.

Я напряглась.

«Знаешь, почему в Архиве так много правил, мисс Бишоп? – спросил меня Оуэн в тот день на крыше. – Потому что они боятся нас. Они напуганы.»

– Правительство боится своих граждан, – говорил мистер Лоуэлл. – Чем больше оно ужесточает контроль, тем яростнее люди с ним борются. – Он принялся рисовать указательным пальцем в воздухе круги, каждый – все меньше и меньше. – Контроль становится все жестче. Сопротивление растет и растет, пока наконец не приведет к действиям, и тут возможны два варианта.

Крупными буквами он написал на доске слова «РЕВОЛЮЦИЯ» и «РЕФОРМА».

– Первую половину занятия, – сказал мистер Лоуэлл, – мы посвятим революции, вторую – реформам. – Он стер с доски слово «реформа». – Все вы слышали революционные лозунги и знакомы с риторикой революционеров. Например, они могут называть правительство коррумпированным. – Он написал на доске слово «коррупция». – Приведите еще примеры.

– Правительство прогнило, – подала голос девушка в первом ряду.

– Компания злоупотребляет властью, – подхватил какой-то парень.

– Система не работает, – добавил другой.

– Очень хорошо, прекрасно, – одобрил мистер Лоуэлл, – продолжайте.

Меня передернуло, когда в голове прозвучал голос Оуэна. «Архив превращает нас в чудовищ. Архив – это тюрьма».

– Тюрьма, – выпалила я громче остальных и только тогда поняла, что говорю вслух. Аудитория стихла, преподаватель окинул меня оценивающим взглядом. И наконец кивнул.

– Угроза лишения свободы и, наоборот, призыв к свободе – один из самых классических примеров революционной мысли. Отлично, мисс…

– Бишоп.

Он снова кивнул и повернулся к классу.

– Кто еще?

* * *

К концу уроков я еле волочила ноги. Утренний кофе и пара глотков содовой в обед не могли восполнить дефицит сна, который я испытывала уже несколько дней, а если совсем начистоту – то недель. И неотвязные мысли об Оуэне отнюдь не укрепляли мои нервы. Зевнув, я распахнула двери и вышла на залитый полуденным солнцем двор, оставив позади корпус исторических наук. Свернула с людной дорожки на уединенную лужайку. Здесь я могла спокойно постоять в лучах солнца и проветрить голову. Достав из кармана свой архивный список, я с облегчением обнаружила, что в нем до сих пор всего одно имя.

– Кто такой Харкер? – спросил Кэш из-за моего плеча. Услышав его голос, я вздрогнула от неожиданности. Затем неторопливо сложила листок, стараясь не суетиться, чтобы он не подумал, что я испугалась.

– Просто сосед, – я сунула бумажку обратно в карман. – Обещала собрать для него кое-какую информацию о школе. Он подумывает поступить сюда на следующий год.

Ложь дается мне легко, без усилий, вот только бы не войти во вкус.

– А, ну мы можем зайти в офис по дороге на стоянку. – Он пошел вперед по тропинке.

– Тебе необязательно провожать меня, правда, – сказала я, следуя за ним. – Уверена, я и сама найду дорогу.

– Не сомневаюсь, но все же мне бы хотелось…

– Послушай, я знаю, что ты просто выполняешь свои обязанности…

Он нахмурился, но не сбавил шаг.

– Саф тебе это сказала?

Я пожала плечами.

– Ну да. Ладно, это мои обязанности, но я сам их выбрал. И это не значит, что я приписан к тебе. Я мог бы навязаться с помощью любому ни о чем не подозревающему первокурснику. Но мне бы хотелось сопровождать именно тебя. – Он закусил губу, прищурившись, посмотрел на солнце и добавил: – Если ты позволишь.

– Хорошо, – согласилась я с кокетливой улыбкой. – Но только ради того, чтобы спасти ни о чем не подозревающего первокурсника.

Кэш громко засмеялся, и помахал кому-то на другом краю лужайки.

– Итак… – сказала я, – Касиус? Ничего себе имя.

– Касиус Артур Грэм. Черта с два выговоришь, правда? Так и бывает, когда мать у тебя – итальянский дипломат, а отец – британский лингвист. – Впереди показалась увитая плющом каменная стена главного офиса. Мы подходили к нему с тыльной стороны. – Но оно не так ужасно, как у Уэсли.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

Кэш посмотрел на меня так, будто я и сама должна это знать. Затем, когда сообразил, что я не знаю, дал задний ход.

– Ничего. Я забыл, что вы не так давно знакомы.

– Ты о чем? – Я замедлила шаг.

– Ну, просто Уэсли – его второе имя.

– А какое тогда первое? – нахмурилась я.

– Не могу сказать, – покачал головой Кэш.

– Что, все настолько ужасно?

– Он так считает.

– Давай же, скажи. Мне нужно запастись боеприпасами.

– Ну уж нет. Он убьет меня.

Я засмеялась и решила не настаивать. Тем временем мы подошли к дверям административного корпуса.

– Вы с ним, похоже, близки, – заметила я, когда он открыл передо мной дверь.

– Так и есть, – признал Кэш с такой уверенностью, что внутри у меня болезненно екнуло.

Все лето мы вместе с Уэсом охотились в коридорах Коронадо, и я предположила, что он тоже живет особняком. Но оказывается, он вел полноценную жизнь. У него были друзья. Хорошие друзья. Конечно, у меня тоже есть Линдси, но мы прекрасно ладим лишь потому, что она не задает лишних вопросов и не вынуждает меня лгать. Однако мне следовало спросить Уэса. Следовало поинтересоваться.

– Мы вместе выросли, – объяснил Кэш, направляясь к стеклянному вестибюлю. – Я познакомился с ним в Хартфорде, это восьмилетняя школа, мы учились там до поступления в Гайд. Я попал туда в четвертом классе, Саф – в третьем, и Уэсли, можно сказать, взял нас под свое крылышко. Несколько лет назад у его родителей разладились отношения, и мы пытались помочь ему. Хотя он не умеет принимать помощь.

– Он всегда пренебрегает помощью, – кив-нула я.

– Точно, – согласился он, в его голосе слышалось искреннее сожаление. – Потом его мама ушла, и все стало еще хуже.

– Что случилось? – не отступала я.

Но тут он спохватился, сообразив, что не стоило так откровенничать. Поколебавшись, он все же ответил:

– Он уехал к тете Джоан.

– Великой тете, – уточнила я рассеянно.

– Он о ней рассказывал?

– Немного, – сказала я.

Это Джоан передала Уэсли свой ключ и место Хранителя. А затем Архив, опасаясь за свои секреты, стер ее воспоминания, оставив в памяти сплошные провалы. То, что я знаю о Джоан, смягчило настороженность Кэша, и он снова разговорился:

– Предполагалось, что он проведет с ней лето, чтобы не видеть, как разводятся родители – обстановка была ужасной. Но осенью начался новый учебный год, а Уэс в школе не появился. Весь второй курс его как будто не существовало. Только представь – он не звонил, не писал, просто исчез с концами и все. – Кэш покачал головой. – Уэс из тех, кого ты не замечаешь, пока он не уйдет. Так или иначе, второй курс он пропустил. И следующее лето тоже не давал о себе знать. А когда мы перешли на третий курс, он вдруг появился. Как сейчас помню, был обед, и Уэс стоял, привалившись к Алхимику, как будто никогда и не уходил.

– Он изменился? – спросила я. В тот год Уэсли стал Хранителем. Миновав стеклянный вестибюль, мы дошли до дверей в главный офис. Кэш взялся за дверную ручку.

– Да, обзавелся фингалом – это, кстати, я ему поставил. На самом деле, нет, не изменился. Но казался… более счастливым. Ну а я обрадовался до чертиков, что он вернулся, поэтому не стал ничего выведывать. Подожди меня здесь, я возьму для тебя несколько буклетов.

Он скрылся в офисе, и я рассеянно осмотрела холл, стены которого были сплошь увешаны фотографиями в рамках. Хотя слово «увешаны» не совсем то, есть в нем что-то беспорядочное, тогда как тут все фотографии висели безукоризненно ровно и на одинаковом расстоянии друг от друга. Сверху на рамках была выбита дата. На всех снимках были запечатлены группы студентов – выпускной курс, судя по более поздним, цветным фотографиям. Четверокурсники стояли в несколько рядов, соприкасаясь плечами.

Снимки висели в хронологическом порядке: за последние годы – здесь, у входа в вестибюль, а более ранние – дальше по коридору.

Как и в большинстве элитных частных школ, обучение в Гайд Скул раньше было раздельным. Пройдя по коридору, я разглядывала выпуск за выпуском, словно листала назад годы и десятилетия. Сначала с групповых снимков исчезли девушки – фото небольшой горстки студенток висело отдельно, – а затем и вовсе остались одни парни. Цветные снимки уступили место черно-белым. Скользя взглядом по стенам, я вдруг наткнулась на фотографию, от которой внутри у меня все похолодело.

Он мог бы учиться в любой другой школе города, но нет. Он учился здесь. На рамке было написано: «1952 год». Несколько десятков юношей стояли стройными рядами, строгие, ухоженные, элегантные. Среди выпускников в нижнем ряду, был он, Оуэн Крис Кларк. На черно-белом фото его серебристые волосы получились белыми, такими же вышли и глаза из-за вспышки, он казался светлым пятном на фоне черных форменных костюмов. Его губы тронула улыбка, будто он знал какой-то секрет. А может, и правда знал. Снимок был сделан до того, как Оуэн вступил в Отряд, до того, как убили Регину, до того, как он вернул ее Историю, убил жителей Коронадо и спрыгнул с крыши. Но здесь он уже был Хранителем. Это видно по его глазам, насмешливой улыбке, кольцу на руке, которую он положил на плечо другого студента.

– Ты готова?

Я оторвалась от фотографии и увидела Кэша. В руках он держал небольшую стопку буклетов.

– Да, – мой голос слегка дрогнул. Напоследок я бросила еще один взгляд на фото.

«Мы с тобой не такие уж и разные.»

Я нахмурилась. Ну и что с того, что Оуэн здесь учился? Его больше нет. От него ничего не осталось, кроме выцветшей фотографии – единственного напоминания об ушедшем времени. Подходящее место для того, кто умер.

– Пойдем, – сказала я, взяв у Кэша буклеты.

Кэш проводил меня до стоянки.

– Где твоя машина? – спросил он, оглядывая уже наполовину опустевшую площадку.

Я направилась к велосипедной стойке, к Данте.

– Вот мой велосипед.

– Я имел в виду не… – смутился Кэш.

– Он у меня, – отмахнулась я, – на самом деле, вроде кабриолета. Ветер развевает волосы. Кожаные сиденья… ну, то есть сиденье. – Я достала штаны из рюкзака и натянула их под юбку. Он улыбнулся и опустил взгляд.

– Может, мы могли бы завтра повторить?

– Ты имеешь в виду, что мог бы сопровождать меня по школе? – спросила я, открывая замок велосипеда и перекидывая ногу через раму. – Думаю, это мысль. А то одного дня явно недостаточно, – Я старалась при этих словах сохранить серьезное выражение лица, но улыбка все равно проскользнула. Кэш рассмеялся теплым смехом, затем развернулся и, уходя, бросил на прощанье:

– Добро пожаловать в Гайд Скул, Маккензи Бишоп.

Его радостная легкость оказалась заразительной, и я поймала себя на том, что все еще улыбаюсь, глядя, как он уходит за ворота. Затем я бросила взгляд в сторону стоянки, и внутреннее тепло тотчас сменилось холодом. Тот самый мужчина с золотыми волосами и смуглой кожей, которого я видела утром, стоял, прислонившись к дереву, в дальнем конце парковки. Он потягивал кофе из стаканчика и наблюдал за мной. Теперь он даже не пытался это скрывать. Его появление произвело на меня примерно тот же эффект, что и кирпич, влетевший в окно. Это было напоминанием о том, что мне не светит нормальная жизнь. Она могла бы мне хотя бы сниться, но в моих снах надежно обосновались ночные кошмары.

Как бы меня ни пугало то, что за мной следят, еще больше меня пугал тот, кто устроил эту слежку. Потому что ответ напрашивался всего один: Архив. От этой мысли в жилах стыла кровь. Я не могла представить ни единой безобидной причины, по которой Отряд мог бы сидеть у меня на хвосте. А этот человек, вне всякого сомнения, из Отряда.

То, как он потягивал кофе, как неспешно двигался, как расслабленно выглядел, создавало иллюзию беззаботной скуки, которую нарушал лишь его взгляд, острый, цепкий, внимательный. Но даже не это выдавало его. А уверенность. Особый и очень опасный тип уверенности. Таким был Оуэн. Подобную уверенность излучают те, кто знает, что могут уничтожить тебя раньше, чем ты успеешь хоть что-нибудь сделать. Я поймала взгляд его золотистых глаз, и он, криво улыбнувшись, сделал еще глоток кофе. Я шагнула в его сторону, но тут раздался автомобильный гудок. Я отвлеклась буквально на долю секунды, но когда посмотрела туда, где он только что стоял, его уже не было. Потрясающе.

Секунду-другую я выжидала на случай, если он вернется, но мужчина больше не появлялся. И я с тяжелым сердцем поехала домой, мучаясь вопросом: почему Архив за мной следит?

Беспокойство лишило меня последних сил, так что я с трудом крутила педали. Когда я наконец добралась до дома, перед глазами у меня все плыло от усталости. Я слезла с велосипеда и почувствовала, будто земля под ногами дрогнула и все вокруг покачнулось. Пришлось немного постоять, пережидая, пока не пройдет головокружение, и только потом войти в крутящиеся двери и плестись вверх по лестнице. Мне безумно хотелось спать. Мне необходимо было поспать. Но я отправилась выслеживать Историю.

Глава шестая

В холле на третьем этаже, под туалетным столиком с зеркалом, стоял огромный вазон. Как раз напротив трещины. Я сама его туда поставила. Перетащила эту фарфоровую громадину из вестибюля, где он пылился в углу без дела. Пришлось нести его сначала по парадной лестнице, затем – по боковой. А все для того, чтобы было где спрятать форму, пока я работаю в Коридорах.

Я сняла школьную юбку и сунула ее вместе с сумкой в вазон. Заново собрала волосы в хвост. Затем проверила архивный список, где все еще значился только Харкер, и достала ключ из-под воротника. Превращение студентки Гайд Скул в Хранителя завершено, и на это ушло меньше минуты. Я подавила зевок и сняла кольцо. И тотчас трещина в стене стала четче, и словно ниоткуда проступила замочная скважина. Я вставила ключ, и на желтых обоях проявилось темное пятно. Оно разрослось и обрело форму двери, ведущей в пространство между мирами. Полоска света очертила ее контуры. Я повернула ключ с глухим щелчком и шагнула в темноту Коридоров.

Прижав ладонь к ближайшей стене, я приготовилась считать с ее поверхности следы Харкера, если он здесь пробегал. Но вдруг мой слух кое-что уловил. Напев.

Я отпрянула от стены, чувствуя, как сердце пустилось в галоп, и повернулась на звук. Но в следующий миг все исчезло. Наступила кромешная темнота. И затем, так же внезапно, все вернулось. Я вернулась. Напев смолк, а моя голова прямо-таки разрывалась от боли. Мальчик бежал в нескольких ярдах впереди меня, я помчалась за ним следом.

– Харкер, стой! – слова вылетели сами собой. – Тут некуда бежать! – добавила я.

Это не совсем так, в лабиринтах Коридоров можно кружить бесконечно. Вопрос в другом: здесь никуда не прибежишь.

Мои легкие жгло огнем, ноги ломило, все тело требовало отдыха. Но выброс адреналина придал мне сил, победив нехватку сна. Звуки погони эхом отдавались от стен Коридоров: тяжелое дыхание, топот ног по бетонному полу. Он убегал, я догоняла. И догнала.

Я сократила расстояние на шаг, когда Харкер оглянулся, потеряв долю секунды. Затем – еще раз. А потом он слишком быстро свернул за угол, не вписался в поворот и влетел в стену. Мальчик отскочил от стены и снова пустился наутек. Я срезала угол. Подошвы заскользили по сырому полу Коридоров, но я знаю эти переходы и стены как свои пять пальцев. Я рванула вперед, стремительно сокращая расстояние, и поймала его буквально на лету, ухватив за воротник. Я дернула его на себя со всей силы, и Харкер, потеряв равновесие, распластался на полу, всего в нескольких шагах от ближайшей двери на Возврат, помеченной заштрихованным белым кругом. Он попытался отползти, но я подняла его на ноги и прижала к стене. Удерживая его одной рукой, второй я вставила ключ в замок и повернула. Дверь распахнулась, залив нас обоих слепящим белым светом. Я пристально взглянула в глаза мальчика, расширившиеся, с дрожащими зрачками, и втолкнула его в сияющий свет. Но лишь после того, как он оказался за порогом и свет погас, а я осталась одна в темноте, с бешено бьющимся сердцем, до меня дошло, что выражал его взгляд. Страх. И его страшили не Коридоры, не сияющая белизна Возврата.

Его пугала я.

От этой мысли у меня голова пошла кругом. Стало трудно дышать, словно меня окатили холодной водой. Я оперлась о стену, чтобы удержать равновесие, и почувствовала саднящую боль в руке. Взглянув, обнаружила свежие царапины, которых прежде не видела. К горлу подкатила тошнота. Когда это случилось? Когда Харкер отбивался?

Я голову себе сломала, пытаясь восстановить в памяти последние несколько минут, пытаясь вспомнить, когда он успел меня поцарапать и как мы вообще встретились, а заодно понять, почему он от меня убегал. Когда я поняла, что не могу ничего вспомнить, меня охватила паника. Я помнила, как шагнула в Коридоры, помнила напев и потом… ничего. В следующий миг я уже вовсю гналась за мальчиком, а что происходило до этого момента – неизвестно. Провал.

Зажмурившись от напряжения, я старалась уцепиться за воспоминания, но перед мысленным взором всплывали лишь расплывчатые образы. Я осела на пол и, уронив голову на колени, набрала полные легкие воздуха.

Я вспомнила один из уроков деда. Низким, ровным и твердым голосом он внушал мне: «Всегда сохраняй спокойствие, Кензи. Если будешь паниковать, не сможешь сохранить ясность мысли. Возьми Истории – они паникуют. И какой им от этого прок?»

Я сделала еще один глубокий вдох и попыталась успокоиться. Что я делала? Я считывала со стен… вернее, я приготовилась считывать, когда услышала напев и затем… затем… Я облизнула губы, почувствовав привкус крови. И вдруг воспоминания хлынули волной.

Слышался чей-то напев. Так же напевал и Оуэн. Сердце мое заколотилось, и я пошла по коридору на звук. Но то, что сначала напоминало мелодичный напев, по мере приближения все меньше и меньше походило на пение и в конце концов оказалось резким и размеренным стуком: тук, тук, тук. Коридорам свойственно искажать звуки.

Харкер пинал дверь посреди одного из коридоров, да так громко, что не слышал моих шагов, пока я не оказалась у него за спиной. От шума раскалывалась голова. Он оглянулся. Я не успела и слова сказать, не то что скормить ему какую-нибудь ложь, чтобы расположить его к себе, как он ударил меня кулаком, застав врасплох.

Воспоминания вернулись словно кадры, мелькающие в стробоскопе.

Я вцепилась в его рубашку. Потянула назад. Руки и ноги переплелись. Он ударил меня ботинком в живот. Отчаянно работая руками, вырвался из моего захвата и побежал. Я – следом.

От облегчения меня даже затошнило. Воспоминания были не слишком четкими, но главное, что я вспомнила. Я достала архивный список и, наблюдая, как его имя исчезает с листка, задалась вопросом, который тревожил меня сейчас сильнее прочих мыслей, роящихся в голове: почему я вообще отключилась?

Я могла предположить, что виной всему недостаток сна. Подобное – отключка или провал в памяти – уже случалось со мной прежде. А точнее, спустя несколько дней после исчезновения Оуэна. В последний раз – он же был первым, хотя я надеялась, что и единственным – я тоже долго не спала и чувствовала себя такой уставшей, что глаза слипались. Тогда я разговаривала с девочкой-подростком, а затем – провал. И в следующий миг я уже стояла в холле Коронадо, недоуменно глядя на сбитые костяшки и архивный список, откуда исчезло ее имя.

Когда я наконец успокоилась, сразу вспомнила то, что произошло. С большим трудом, но все же вспомнила. Я сказала себе, что в такой отключке большой беды нет (хотя прежде никогда не отключалась на работе). Но это был единичный случай, тогда как ночные кошмары терзали меня каждую ночь, поэтому я ничего не стала рассказывать Роланду. Не хотелось, чтобы он лишний раз тревожился. Дед, бывало, говорил: «Тебе придется замечать закономерности, но специально выискивать их не стоит». Да и мне не хотелось делать из мухи слона. Но с другой стороны дед утверждал, что одна ошибка – это случайность, а две – уже повод для беспокойства. Рассматривая ссадины на руках, я знала – еще какой повод. И закрывать на это глаза нельзя.

Я заставила себя подняться. Рядом с дверью на Возврат, куда я только что отправила Харкера, была другая дверь, отмеченная белым пустым кругом. Она вела в Архив. Мне следовало все рассказать Роланду. И я непременно расскажу, но позже. Сейчас я должна вернуться домой. В прошлый раз из памяти выпала всего минута, может, две, но теперь я наверняка потеряла гораздо больше времени. Я направилась к пронумерованным дверям, впившись ногтями в ладони, чтобы боль хоть как-то взбодрила меня.

В такт моим шагам на запястье болтался шнурок с ключом. Остановившись у двери, выходившей в холл третьего этажа, я взмахнула рукой вверх, поймала ключ на лету и вставила в замочную скважину. Дверь приотворилась. Отсюда холл казался окутанным густой тенью. Я уже занесла ногу над порогом, как вдруг услышала знакомый голос и отшатнулась назад. Сердце громыхало у меня в груди. До чего же глупая оплошность!

Обычным людям не дано видеть эту дверь, так что если бы я вышла через нее, то это выглядело бы так, будто я прошла сквозь стену, да еще и столкнулась бы с мамой.

– Все хорошо, по-моему…

Отсюда холл Коронадо не было видно, но мамин голос, приглушенный, но вполне различимый, проникал сквозь щель.

– Верно, на это потребуется время, я знаю.

Я слышала, как она шла вдоль холла, приближаясь к двери в Коридоры. Слышала ее разговор с длинными паузами – это означало, что она говорит по телефону. Затем шаги стихли прямо напротив меня. Может, она смотрится в зеркало рядом с невидимой дверью? Я вспомнила о вазоне под столиком, уповая, что она в него не заглянет и не обнаружит мои вещи.

– О, Маккензи?

Я оцепенела, но тут же сообразила, что она всего лишь ответила тому, с кем говорила.

– Не знаю, Коллин, – сказала она.

Я раздраженно закатила глаза. Ее психотерапевт. Мама посещает Коллин с тех пор, как в прошлом году погиб Бен. Я надеялась, что после переезда эти сеансы прекратятся. Похоже, что нет. Я обхватила себя руками, стоя по другую сторону двери, и слушала их разговор, точнее, мамины реплики. Понятно, что мне не следовало оставлять дверь в Коридоры открытой, но архивный список чист, а меня разбирало любопытство.

– Этого не случилось, – продолжала мама. – Да, все в порядке. Я об этом не напоминала. Но ей, вроде бы, стало лучше. Кажется. Казалось. С ней так трудно разговаривать! Я – ее мать. Я должна это уметь, но у меня ничего не получается. Я знаю – что-то не так. Она все скрывает за маской, и я ничего не вижу. – В ее голосе звучала боль, и у меня в груди все сжалось. – Нет. Это не наркотики. Да, уверена.

Я стиснула зубы, сдерживая проклятья. Я ненавидела Коллин. Это ведь она надоумила маму выбросить вещи Бена. Единственный раз, когда мы с ней встретились, она углядела царапины у меня на запястье, оставшиеся после стычки с разбушевавшейся Историей, и вбила себе в голову, что я сама себя порезала, чтобы испытать всю глубину чувств…

– Я знаю симптомы, – и мама перечислила список примет, которые очень точно описывали мое нынешнее поведение: отговорки, капризы, беспокойный сон, замкнутость, неожиданные исчезновения… Но в свое оправдание скажу, что я всегда стараюсь объяснить свои поступки. Только не рассказываю правду. – Но это не то. Да, уверена.

Мне было приятно, что мама заступилась за меня, во всяком случае, в том, что касалось наркотиков.

– Ладно, – сказала она после долгой паузы и пошла дальше. – Буду. Обещаю.

Я слушала, как стихли ее шаги, как звякнули ключи, как дверь квартиры открылась и закрылась. Затем вздохнув, я вышла в холл. Как только я надела кольцо, дверь в Коридоры тотчас исчезла. Юбка и сумка лежали в вазоне так, как я их и оставила. Несколько мгновений – и я уже вновь превратилась в обычную студентку Гайд Скул. Но поймав свое отражение в зеркале, я уловила таящееся во взгляде сомнение.

«Я знаю – что-то не так. Она все скрывает за маской, и я ничего не вижу.»

Я несколько раз отрепетировала улыбку, чтобы проверить, надежно ли сидит на мне моя маска. И лишь затем пошла домой.

* * *

Вечером я разыграла настоящее представление. Так и видела, как дед одобрительно аплодирует мне в свойственной ему неспешной, даже ленивой манере. Рассказывая маме и папе о том, как прошел день, я изображала энтузиазм, но не переусердствовала, чтобы не вызвать у родителей подозрение вместо приятного удивления.

– Гайд Скул – просто потрясающая школа! – заявила я.

Папа просиял.

– Я хочу знать все подробности.

Я была только рада стараться. В основном я, конечно, пересказала ему текст из рекламного буклета, строчку за строчкой, но хоть и изображала восторг, то, что я говорила, нельзя было назвать ложью. И мне это нравилось. Так приятно говорить то, что хотя бы отдаленно напоминает правду.

– И вы ни за что не догадаетесь, кто еще там учится! – воскликнула я, стащив морковку, пока мама ее резала.

– Ты расскажешь нам об этом за ужином, – остановила она меня, вручая тарелки и серебря-ные приборы. – Но сначала накрой на стол.

Но, говоря это, она улыбалась. Папа убрал книги со стола и отошел к дивану, чтобы посмотреть выпуск новостей.

– Кто сегодня закрывал кофейню? – спросила я.

– Берк.

Берк – муж Бетти, а Бетти – сиделка Никса, слепого старика, который живет на седьмом этаже и не может спуститься вниз, потому что прикован к инвалидному креслу и не доверяет этим покосившимся железным коробкам – то есть, лифтам.

Две недели назад Берк и Бетти въехали в одну из пустых квартир на шестом этаже. Сразу после того, как Никс, в конце концов, подпалил собственный шарф сигаретой. Меня это потрясло. Нет, не пожар – этого и следовало ожидать, а то, что они переехали из-за него, хотя вовсе ему не родственники. Но, видимо, когда-то Никс был для Бетти как отец, и теперь она относилась к нему, как взрослая дочь к беспомощному родителю. Это очень трогательно и к тому же решало все проблемы. Потому что Берк, а он художник, искал стабильную работу со страховкой, а маме требовались еще одни руки в кофейне Бишопов. Она пока не могла выплачивать ему жалованье, но он, похоже, и не возражал. Только попросил разрешения повесить в кофейне свои картины для продажи.

– Позже я отнесу ему ужин, – сказала мама, отставив одну тарелку в сторону.

Я собиралась расставить на столе стаканы, когда мое внимание привлек ведущий новостей. Я смотрела на экран из-за папиного плеча. Повторяли утренний выпуск новостей, в котором говорилось о пропавшем человеке. Показали комнату, в которой все было перевернуто вверх дном. Я хотела попросить папу прибавить звук, но мама сказала:

– Выключи. Ужин готов.

Папа послушно выключил телевизор, но я на секунду задержала взгляд на погасшем экране. Образ комнаты так и стоял перед моими глазами. И эта комната показалась мне смутно знакомой…

– Маккензи, – окликнула мама. Я сморгнула, и образ растаял. Повернувшись, я увидела, что родители уже сидят за столом и ждут меня. Я тряхнула головой и постаралась улыбнуться.

– Простите. Иду.

Ужин меня подкосил. Как только я села за стол, на меня снова навалилась усталость, и большую часть ужина я болтала о школе, почти не замолкая, лишь бы не уснуть. Когда тарелки опустели, я сбежала к себе, сославшись на то, что нужно делать уроки. Но едва я прочитала одну страницу, как перед глазами все поплыло, слова и строки слились. Я встала, попыталась пройтись по комнате с учебником в руках, но мой разум, казалось, начисто утратил способность что-либо запоминать. Руки и ноги отяжелели, будто налились свинцом. То и дело я бросала взгляд на кровать, думая лишь о том, как сильно хочется лечь… Книга выскользнула из рук, с глухим стуком упала на пол.

…как же я хочу спать…

Я подошла к кровати.

… я уверена…

Стянула покрывало.

… что, когда усну…

Я опустилась на простыни.

… мне ничего не будет сниться…

Глава седьмая

На крыше было полно чудовищ, и все они были живые. Они сидели, опираясь на каменные лапы, и смотрели каменными глазами, как Оуэн преследует меня, петляющую в лабиринте их тел.

– Прекрати убегать, мисс Бишоп, – его голос прокатился эхом по крыше.

И вот бетон подо мной осыпался, и я, пролетев все семь этажей, упала в вестибюле Коронадо и так сильно ударилась о пол, что едва не переломала себе все кости. Перекатившись на спину, я посмотрела наверх и увидела, что на меня летят каменные горгульи. Я вытянула руки перед собой, пытаясь защититься от тяжелых глыб. Но ничего не произошло. Я моргнула и увидела, что нахожусь в клетке из обломков статуй. Точнее, под сетью скрещенных рук, ног и крыльев. А в центре стоял Оуэн и вертел в руках нож.

– Архив – это тюрьма, – спокойно сказал он.

Он подошел ко мне. Шатаясь, я поднялась на ноги и пятилась, пока не уперлась спиной в изваяния горгулий. Каменные конечности вдруг ожили, схватили меня за руки и за ноги, обвились вокруг талии. Я старалась вырваться, но каменные пальцы сжимались все туже, до хруста костей. Я с трудом сдерживала крик.

– Но не волнуйся, – Оуэн погладил меня по голове и запустил пальцы в мои волосы. – Я освобожу тебя.

Он провел тупой стороной ножа по моему телу, ткнул острием между ребрами и надавил. Нож прорезал рубашку и ранил кожу. Я зажмурилась, пытаясь отстраниться, пытаясь проснуться, но Оуэн крепко держал меня за волосы.

– Открой глаза, – велел он.

Я повиновалась. Его лицо оказалось в нескольких в дюймах от моего.

– Зачем? – прохрипела я. – Чтобы я увидела правду?

Его улыбка превратилась в хищный оскал.

– Нет, – сказал он. – Так я смогу увидеть, как в них погаснет жизнь.

И затем вонзил нож в мою грудь. Я резко села. В комнате было темно. Одной рукой я вцепилась в рубашку, вторую прижала ко рту, пытаясь заглушить вырвавшийся крик. Я знала, что это сон, но он был пугающе реалистичен. Все тело изнывало от боли, словно я и в самом деле упала с высоты. Словно каменные чудовища и вправду держали меня как в тисках. Острая фантомная боль поселилась в груди, в том месте, куда вошел нож. Мое лицо взмокло, но я не могла понять: слезы это или пот. Или и то, и другое. Часы показывали без четверти час. Казалось, я разваливаюсь на части. Я подтянула колени к груди, уткнулась в них подбородком и попыталась выровнять дыхание.

В дверь постучали.

– Маккензи, – послышался тихий голос папы. Я подняла глаза. Дверь приоткрылась, и в полоске света, льющемся из родительской спальни в коридор, я увидела его силуэт. Он вошел и сел на край кровати. Я возблагодарила темноту, скрывающую мое лицо.

– Что случилось, милая? – прошептал он.

– Ничего, – ответила я. – Прости, если разбудила вас. Просто плохой сон.

– Опять? – спросил он мягко. Уж очень часто меня стали мучить ночные кошмары, и мы оба это понимали.

– Пустяки, – отмахнулась я, стараясь, чтобы мой голос звучал беззаботно.

Папа снял очки и протер их футболкой.

– Знаешь, что твой дедушка говорил мне про плохие сны?

Я знаю, что дед говорил мне, но сомневаюсь, что папе он говорил то же самое, поэтому покачала головой.

– Он уверял, что плохих снов не бывает. Есть просто сны. А когда мы называем их плохими или хорошими, то сами придаем им это значение. Знаю, это вряд ли поможет, Мак. Знаю, что легко об этом рассуждать, когда ты уже проснулась. Но беда в том, что сны застают нас безоружными.

Боясь сказать что-нибудь не то, я просто кивнула.

– Хочешь… поговорить об этом? – Он имел в виду не себя и не маму. Он имел в виду психотерапевта. Вроде Коллин. Но людей, желающих проникнуть в мою голову, и так больше чем достаточно.

– Нет. На самом деле, я в порядке.

– Уверена?

– Да, – я снова кивнула.

По его глазам я видела, что он хотел бы поверить, но не верит, и мое сердце сжалось. Дед часто говорил, что врать легко, а верить трудно. Ты можешь заслужить доверие людей и даже их веру в тебя. Но стоит возникнуть сомнениям, и вернуть доверие будет все труднее. Вот уже четыре с половиной года, с тех пор, как я стала Хранителем, я только и делаю, что пытаюсь завоевать доверие родителей, но вижу, как сомнения все больше подтачивают его. Дед сравнивал сомнения с течением реки, против которого ты плывешь, теряя силы.

– Ну, если ты вдруг передумаешь… – сказал папа, поднимаясь.

– Я дам тебе знать, – пообещала я, глядя, как он уходит.

Он прав, я должна с кем-нибудь поговорить. Но не с Коллин. Я прислушалась к звуку удаляющихся шагов за дверью. Он вернулся в родительскую спальню, откуда донеслось бормотание матери. Я дождалась, когда вся квартира погрузится в темноту и тишину, и лишь удостоверившись, что они уснули, я встала, оделась и выскользнула из дома.

* * *

Я зашла в Архив, и меня охватила дрожь. На мои сны повлияло не только недавнее нападение Оуэна и Кармен. Архив тоже изменился. Здесь всегда царила тишина, но если раньше она внушала умиротворение, то сейчас это было звенящее, напряженное безмолвие, отягощенное настороженными взглядами и смолкающими на полуслове голосами.

Массивные двери приемной стояли распахнутыми настежь, словно крылья бабочки. Их охраняли два новых стражника, одетых во все черное, и стоявших по обе стороны. Само их присутствие казалось чем-то неуместным и отталкивающим. Двери теперь всегда держали открытыми, чтобы стражники могли видеть, что происходит в Атриуме и в залах, и в случае чего могли беспрепятственно туда войти. Стражники, как и все, кто работает в стенах Архива, – это те же Истории. Но в отличие от Библиотекарей, они не носили при себе золотых ключей, да и не похоже, чтобы стражники находились в полном сознании. По словам Роланда, их расставили в каждой Архивной ветке в его ведении, и тут он ничего не может поделать. Приказ об увеличении охраны исходил сверху. Я предположила, что это инициатива Агаты. Она – эксперт, с ней мы в последний раз виделись на допросе, однако я постоянно ощущала здесь ее незримое присутствие. Так же неотвязно, как чувствовала внимание Оуэна.

Нововведение явно тяготило Роланда. Да и остальных работников Архива, насколько я могла судить, это тоже не радовало. Библиотекари не привыкли работать под неусыпным надзором. Агата объяснила свое решение мерами предосторожности на случай появления еще одного «Оуэна», но подразумевалось, что и на случай появления еще одной «Кармен». Одно дело, когда предает тот, кто и так известен своей вероломностью, и совсем другое дело, когда предателем оказывается верный слуга.

Стражники проводили меня взглядом, когда я прошла в приемную. Я заставила себя не смотреть на них – не хотелось, чтобы они видели, что у меня от них мурашки по коже. Поэтому я смотрела туда, где стоял стол, за которым работала Лиза. Увидев ее коротко стриженные черные волосы и зеленые очки в роговой оправе, я испытала облегчение. Последнее время это стало своего рода игрой: каждый раз заходя в Архив, я гадала, что меня ждет: спокойный взгляд серых глаз Роланда, осторожная улыбка Лизы или недовольное лицо Патрика? Или же сама Агата?

Но сегодня ночью мне повезло встретить Лизу. Она сидела, низко склонив голову над Архивным фолиантом. Меня так и распирало любопытство подсмотреть, кому она пишет. В фолианте, который всегда лежит на столе в приемной, отведена отдельная страница для каждого Хранителя и каждого члена Отряда. Так что я – всего лишь страница увесистой старой книги. Толщина фолианта напоминает мне, что я не одна, хотя довольно часто чувствую себя одинокой. Кроме того, моя страница напрямую связана с Архивным списком, который я ношу в кармане.

Лиза прекратила писать и смерила меня долгим взглядом, наверняка заметив мой усталый вид. Она настороженно посмотрела на стражников за моей спиной и лишь затем снова на меня. Кивнув, она сказала:

– Он в Атриуме, в дальнем конце.

Я мысленно поблагодарила ее за то, что она не заставила меня рассказывать о цели своего визита перед стражниками, которые хоть и выглядели точно каменные изваяния, но, несомненно, все слышали и видели, а затем докладывали Агате.

Я прошептала «спасибо» и, обогнув стол, прошла через арку в Атриум. Огромный главный зал со стеклянным потолком-куполом и витражами напоминал храм, только здесь вместо скамей стояли ряды полок. Отсюда во все стороны отходили десять залов, словно спицы от ступицы.

Я молча пересекла огромный холл и нашла Роланда между двумя рядами полок. Его красные кеды ярким пятном выделялись на тусклом полу. Он стоял спиной ко мне и, склонив голову, просматривал какую-то папку. Его спина выглядела напряженной, а судя по тому, как он неподвижно замер, я поняла, что он не читает, а смотрит сквозь страницы в глубокой задумчивости.

За четыре с половиной года, с тех пор, как дед предложил мою кандидатуру на свое место, а Роланд меня принял, я успела изучить его манеры и настроение. Прежде его никогда не менявшийся облик дарил мне успокоение, а сейчас напоминал, кто он такой на самом деле. Архив говорил нам, что Библиотекари не меняются и не стареют, пока служат здесь – такова, мол, награда за их услуги, за потраченное время. Еще совсем недавно я верила в эти байки, пока Кармен не открыла мне правду: Роланд, как и остальные Библиотекари, пришли сюда не из Внешнего мира. Их достали с архивных полок, потому что все они – Истории, бывшие Хранители или члены Отряда. Их разбудили, и теперь они продолжают служить Архиву. Мне до сих пор трудно поверить, что Роланд мертв.

– Мисс Бишоп? – произнес он, не оглядываясь. – Ты должна быть в постели. – Он говорил тихо, но даже в его шепоте я слышала переливы его звучного голоса. Он закрыл папку и повернулся ко мне. Взглянув на меня, он нахмурился.

– Так все еще не можешь спать?

Я пожала плечами.

– Может, я пришла, чтобы рассказать тебе о своем первом дне в школе.

Он прижал папку к груди.

– Ну, и как все прошло? Узнала что-нибудь полезное?

– Я узнала, что там же учится и Уэсли Айерс.

– Я думал, ты это и так знала.

– Да, но… – я зевнула.

– Как давно это у тебя, Маккензи?

– Как давно что?

– Как давно ты не спишь, – спросил он. – Не спишь нормально.

Запустив руку в волосы, я стала подсчитывать, сколько времени прошло с тех, пор как Оуэн, бывший при жизни членом Отряда, обманул меня, украл мой ключ и отправил меня на Возврат. Затем пырнул ножом Уэсли, попытался убить меня и с помощью Библиотекаря едва не обрушил целую ветвь Архива.

– Три недели, пять дней, семнадцать часов.

– С тех пор как Оуэн… – догадался Роланд.

Я кивнула и повторила:

– С тех пор, как Оуэн.

– Это бросается в глаза.

Я поморщилась. Я старалась изо всех сил, но он прав. Я это знала. И если он это заметил, то и Агата, возможно, тоже. У меня началась мигрень. Запрокинув голову, Роланд посмотрел на витражное стекло, украшавшее верхнюю часть стен и потолок.

В Архиве, освещенном каким-то невидимым источником света, всегда светло. Смена дня и ночи, света и темноты за окнами – не более, чем иллюзия. Попытка создать видимость движения в абсолютно неподвижном мире. Сейчас за окнами сгустилась тьма. Роланд отвел взгляд и посмотрел на меня:

– У нас есть немного времени.

– Для чего? – спросила я, гадая, уж не видит ли он в непроглядной тьме за окном то, чего не видно мне. Но Роланд уже двинулся вперед.

– Следуй за мной.

Глава восьмая

Мне тринадцать лет. Избитая в кровь, я сижу, скрестив ноги, на столе в абсолютно чистом, даже стерильном помещении. Еще и шести месяцев не прошло, как меня назначили Хранителем, а это уже не первый раз, когда я оказываюсь в медицинском крыле Архива. Роланд стоит в стороне со сложенными на груди руками, пока Патрик готовит холодный компресс.

– Он был больше меня в два раза, – оправдываюсь я, прижимая окровавленный платок к носу.

– Как и все остальные? – язвит Патрик. Он работает в этой ветке всего пару недель, и я ему очень не нравлюсь.

– Ты не помогаешь, – упрекает его Роланд.

– А мне казалось, что именно это я и делаю, – огрызается Патрик. – Помогаю. Ты попросил об услуге, и вот я здесь, чтобы подлатать твою любимицу.

Сквозь платок я пробормотала ругательство – их я немало нахваталась у деда. Патрик не разобрал моих слов, зато Роланд, очевидно, расслышал, судя по тому, как удивленно он поднял бровь.

– Мисс Бишоп, – говорит он, обращаясь к Патрику, – одна из наших самых многообещающих Хранителей. Ее бы здесь не было, если бы Совет за нее не проголосовал.

Патрик смотрит на Роланда тяжелым взглядом.

– Они за нее проголосовали или ты?

– Думаю, стоит напомнить тебе, с кем ты разговариваешь, – прищуривается Роланд.

Патрик коротко выдыхает, будто выпускает пар, и поворачивается ко мне. Выдернув платок из моих рук, он осматривает мой ушиб поверх очков, которые спустил на кончик носа. К ссадине на лице он прикладывает холодный компресс, прижимая его моей рукой. Мне адски больно, но я стараюсь не подавать виду.

– Тебе повезло, что нос не сломан, – говорит он, стягивая резиновые перчатки.

– Наша девочка, – подмигивает Роланд. – Сделана из стали.

Под пакетом со льдом мои губы слабо улыбаются. Мне нравится эта мысль – быть девочкой из стали.

– Твердолобая, – вставляет Патрик. – Держи лед и постарайся больше не схлопотать по лицу.

– Постараюсь, – обещаю я. Слова звучат глухо из-под компресса. Но это так забавно.

Роланд усмехается. Я наблюдаю, как Патрик собирает свои вещи и выходит, бормоча что-то под нос. Я улавливаю лишь «никчемная».

– История замахнулась на тебя, а ты подняла руки, чтобы закрыть лицо, – небрежно говорит Роланд. – Верно?

Опустив глаза, я киваю. Мне следовало лучше подготовиться. Дед хорошо меня учил, но на деле все было совсем иначе, чем во время тренировок. И я оказалась не готова. Дед говорил, что нужные движения должны стать рефлекторными, а не выученными, и теперь я понимала, почему. Времени на размышления не оставалось, надо было действовать. Реагировать. Я подняла руки, История ударила по ним кулаком, и получилось, что я сама ударила себя по лицу. К щекам прилила жаркая волна, даже несмотря на холодный компресс.

– Спрыгивай, – говорит Роланд, выпрямляя руки. – И покажи мне, что ты делала.

Я слезаю со стола, отложив пакет со льдом. Он делает выпад – его движения медленные словно патока. Я поднимаю руки, скрещенные в запястьях. Его кулак останавливается в дюйме от меня. Роланд смотрит на меня сверху вниз.

– Ты не знаешь, как занять правильную позицию для удара, и позицию, чтобы принять удар. Если ты остановишься, это будет самой большой ошибкой в драке. Когда кто-то атакует, он создает силу и движение, но тебя не одолеть, пока ты понимаешь и чувствуешь направление этой силы и двигаешься вместе с ней. – Он крепче сжимает кулак и отклоняется чуть в сторону и вперед. Я перемещаюсь в ту же сторону и назад. И его кулак проходит мимо. Роланд одобрительно кивает. – Вот так-то. А сейчас лучше опять приложи лед к лицу.

Из коридора доносятся шаги. Роланд бросает взгляд на дверь.

– Мне пора, – говорю я и прихватываю с собой пакет со льдом. Но подойдя к двери, я останавливаюсь и спрашиваю:

– Ты жалеешь об этом? О том, что проголосовал за меня?

Роланд стоит, сложив руки на груди.

– Вовсе нет, – отвечает он с улыбкой. – С тобой здесь стало определенно интереснее.

* * *

– Куда мы идем? – спросила я тихо.

Не отвечая на мой вопрос, Роланд провел меня через весь шестой зал, уходящий в сторону от Атриума. Архив – это гигантская сеть холлов, залов и переходов. Одни помещения ответвляются, другие – пересекаются в неизвестном порядке, который, похоже, понятен только Библиотекарям. Всякий раз, когда я следую за кем-то из них по архивным лабиринтам, изо всех сил стараюсь запомнит путь и считаю повороты. Но сегодня Роланд не повел меня извилистым маршрутом через многочисленные комнаты и коридоры. Он шел прямо в конец очень длинного коридора. Миновав ряд дверей, мы оказались в тускло освещенном коротком коридорчике. Роланд помедлил, оглянулся и прислушался, видимо, проверяя, одни ли мы.

– Где мы? – спросила я, когда убедилась, что кроме нас тут никого нет.

– В комнатах Библиотекарей, – ответил он и снова пошел вперед. Дойдя до середины коридора, он остановился у обычной двери темного дерева. – Нам сюда.

Мы вошли в уютную маленькую комнату с блеклыми обоями в полоску. Обстановка здесь была довольно скудная: кушетка, кожаное кресло с низкой спинкой, письменный стол. Из приемника на стене лилась тихая классическая музыка. Роланд двигался так, что было понятно – здесь ему знаком каждый дюйм.

Он подошел к столу, рассеянно бросил в выдвижной ящик папку, которую принес с собой, затем достал из кармана какой-то блестящий предмет. Большим пальцем провел по его поверхности и положил на стол. В этом коротком жесте читались и усталость, и трепет, и нежность. Когда он убрал руку, я увидела, что это серебряные карманные часы, причем старинные. Глядя на них, я почувствовала, что мое сердце забилось чаще. В Архив попадают только те вещи, которые были с человеком в момент его смерти. Так что он либо взял их у какой-нибудь Истории, либо они попали сюда вместе с ним.

– Они больше не работают, – произнес Роланд, почувствовав мой интерес. – Здесь не работают. – Он указал на кушетку. – Садись.

Я опустилась на мягкую подушку и погладила аккуратно сложенное черное одеяло.

– Я не знала, что тебе нужно спать, – призналась я, испытывая неловкость. Я никак не могла привыкнуть к мысли, что он… не живой.

– Потребность – странная вещь, – сказал он, закатывая рукава. – Физические потребности дают ощущение, что ты – человек. Без них тебе трудно это почувствовать. Я не сплю, нет, но я отдыхаю. Делаю вид, что сплю. Это дает, скорее, психологическое облегчение, чем физическое. А теперь попытайся немного поспать.

Я покачала головой, хотя мне нестерпимо хотелось лечь.

– Не могу, – тихо сказала я. Роланд опустился в кожаное кресло. Его золотой архивный ключ блестел поверх рубашки. Ключи Хранителей отпирают двери в Коридоры; ключи Отряда открывают короткие ходы во Внешнем мире. Архивные ключи включают и выключают Истории, словно это машины, а не люди. Я задумалась, каково это – отключить жизнь простым поворотом ключа. Я помнила, как Кармен пыталась сделать это со мной. Помнила колкое онемение, охватившее мою руку, когда я вцепилась в ее ключ.

– Мисс Бишоп, – голос Роланда вывел меня из раздумий. – Ты должна попытаться.

– Я не верю в призраков, Роланд. Но, похоже, он преследует меня. Всякий раз, стоит мне закрыть глаза, он тут как тут.

– Его больше нет, – напомнил Роланд.

– Ты уверен? – прошептала я, вспоминая страх и боль, которыми неизменно заканчивались мои ночные кошмары. – Такое ощущение, будто он вонзил когти мне в голову и не отпускает. Я вижу его, когда закрываю глаза, и он выглядит таким реальным… Мне кажется, что когда я проснусь, он все еще будет рядом.

– Ну, – сказал Роланд, – ты спи, а я буду за ним следить.

Я невесело рассмеялась, но ложиться не стала. Мне надо было рассказать ему о своих отключках. Было бы намного проще вообще ничего не говорить – он и так тревожился, а это даст ему новый повод для беспокойства – но мне надо было знать, не схожу ли я с ума. Сама я, учитывая мои провалы в памяти и ночные кошмары, вряд ли могу судить здраво.

– Сегодня случилось кое-что еще, – произнесла я тихо. – В Коридорах.

Роланд сцепил пальцы.

– Рассказывай.

– У меня… у меня выпал промежуток времени.

Роланд подался вперед.

– Что ты имеешь в виду?

– Я преследовала Историю и… как будто потеряла сознание. – Я покрутила больным запястьем. – Только что я находилась в одном месте, а в следующую секунду уже в другом, и только позже смогла вспомнить, как там очутилась. Это как дыра в памяти. Правда потом, когда я успокоилась, воспоминания вернулись.

Я не стала уточнять, какими смутными были эти воспоминания и каких неимоверных усилий стоило мне их восстановить. Серые глаза Роланда потемнели.

– Это случилось в первый раз?

Я опустила глаза и уставилась в пол.

– Сколько раз такое происходило? – спросил он.

– Дважды. Первый раз – пару недель назад.

– Ты должна была сказать мне.

Я посмотрела на него.

– Я не думала, что это снова повторится.

Роланд поднялся с кресла и начал расхаживать по комнате. Он мог бы уверять меня, что все будет в порядке, но не стал тратить время на лживые утешения. Плохие сны – это одно. А отключки на работе – совсем другое. Мы оба знали, что случается со служителем Архива, если его признают негодным. Здесь нет такого понятия, как отпуск. Я посмотрела на светло-бежевый потолок.

– Сколько Хранителей сошло с ума? – спросила я.

Роланд покачал головой.

– Ты не сходишь с ума, Маккензи.

Я недоверчиво взглянула на него.

– Тебе столько всего пришлось пережить. Остаточная травма и сильная усталость вместе с притоком адреналина вызывают что-то вроде отключки. Это вполне допустимая реакция.

– Мне все равно, допустимо это или нет. Как я могу быть уверена, что это не повторится?

– Тебе нужен отдых. Тебе надо поспать, – сказал он, опускаясь в кресло. Но в его голосе проскользнула нотка отчаяния. В серых глазах застыла тревога. Когда Агата впервые вызвала меня, чтобы дать оценку, в них тоже сквозило беспокойство, но не такое, какое сейчас испытывал Роланд. – Пожалуйста, постарайся.

Я помедлила, но в конце концов кивнула и скинула туфли. Свернувшись на кушетке, я положила голову на сложенное одеяло. Я хотела рассказать ему еще о том, что за мной следят, но так и не решилась.

– Теперь ты жалеешь? – спросила я. – Что проголосовал за меня?

Он шевельнул губами, но слов я не расслышала, потому что почти сразу погрузилась в сон.

* * *

Когда я проснулась, в комнате никого не было. В первый момент я не могла понять, где нахожусь и как сюда попала. Но затем услышала тихую классическую музыку из приемника на стене и вспомнила, что я в Архиве, в комнате Роланда.

Я поморгала, стряхивая сон. К моему удивлению, мне не пришлось, как обычно, вырываться из цепких лап ночных кошмаров. Потому что их не было. Мне ничего не снилось. Впервые за все эти дни. Даже недели. Я коротко беззвучно рассмеялась. Какое же это облегчение – несколько часов сна без Оуэна и его ножа!

Я свернула одеяло, которое дал мне Роланд, и положила его на край кушетки. Затем встала и выключила музыку и неслышно прошла через комнату, похожую на келью. За приоткрытой дверью стенного шкафа я обнаружила неплохой гардероб: брюки, свитера, рубашки на пуговицах. Роланд сам себе устанавливал дресс-код. Я оглянулась в поисках часов, хотя знала, что их тут нет. Взгляд упал на серебряные карманные часы, которые до сих пор лежали на столе. Они не работали, но я все равно протянула к ним руку, и тут мое внимание привлек один из выдвижных ящиков стола. Он был задвинут неплотно. В щель я увидела блеск металла. Тогда я взялась обеими руками за деревянный ящик и с тихим шорохом открыла его. Внутри я нашла две старые серебряные монеты и записную книжку, размером с мою ладонь, не больше. Не удержавшись, я достала ее. Уголки страниц пожелтели и стали хрупкими. Под обложкой, внизу я обнаружила дату, написанную изящным почерком: «1819».

Записи на нескольких следующих страницах были сделаны очень мелким почерком и слишком давно, так что не прочесть. Строки перемежались с карандашными набросками. Каменный фасад. Река. Какая-то женщина. Под ее портретом было аккуратно выведено имя: «Эвелин». И тут под моими пальцами книжка, полная воспоминаний, заговорила. Я не смогла вернуть ее на место. Роланд всегда был загадкой. Он вечно избегал разговоров о жизни, которую вел во Внешнем мире и оставил ради службы в Архиве, и о том, к кому вернется потом. Сейчас я знала, что он вовсе не оставлял свою жизнь и никогда ни к кому не вернется.

Вопрос «Кто такой Роланд?» теперь звучал: «Кем он был?». Не в силах остановиться, я закрыла глаза и ухватилась за нить воспоминаний. И время повернулось вспять. Оно отматывалось назад, пока я не увидела ночной проулок и расплывчатый силуэт молодого Роланда. Он стоял под мерцающим светом фонаря. В одной руке он держал записную книжку, прижимая страницу большим пальцем, другой – огрызком карандаша штриховал волосы женщины. Он рисовал, и проступали буквы. Имя. Затем он закрыл блокнот, сверился с карманными часами. С внутренней стороны запястья словно тени тянулись три линии – знак Отряда.

Но тут я услышала голоса и выпустила нить воспоминаний. Я успела убрать записную книжку в ящик стола, когда дверь протяжно скрипнула, словно на нее навалились всем весом, но не открылась. Я задвинула ящик, отошла от стола и, затаив дыхание, остановилась у порога. Приложив ухо к двери, я услышала мелодичный голос Роланда. По спокойной, размеренной интонации я узнала его собеседника – Лизу. Я поняла, что они говорят обо мне и напряглось.

– Нет, – сказал он тихо, – я понимаю, что это не выход. Но ей просто нужно время. И отдых. Ей через многое пришлось пройти.

Снова бормотание.

– Нет, – ответил Роланд. – До этого еще не дошло. И не дойдет.

Он повторил:

– Я знаю, знаю, – и я заставила себя отойти от двери. Когда Роланд вошел в комнату, я сидела на полу и шнуровала ботинки.

– Мисс Бишоп, – обратился он ко мне, – как ты себя чувствуешь?

– Как будто заново родилась, – ответила я, поднимаясь на ноги. – Долго я спала?

– Четыре часа.

Каких-то четыре часа, а мне хочется петь. А сколько бы во мне было энергии после восьми часов полноценного сна?

– Удивительно, – сказала я. – Все совсем по-другому, когда мне не снится Оуэн.

Роланд скрестил руки и опустил глаза.

– Ты могла бы освободиться от него навсегда, – взгляд его серых глаз скользнул вверх. – Ты не обязана жить с этим бременем. Ни к чему постоянное напоминание о том, что тебе довелось испытать. Есть ведь варианты. Форматирование…

– Нет, – отрезала я. Под форматированием подразумевалось, что Архив сотрет мои воспоминания. И тогда жизнь будет полна пробелов. Я подумала об Уэсли, потерявшем целый день своей жизни, и о его Великой тете Джоан. Когда та ушла на пенсию, ее лишили воспоминаний о целых годах жизни – просто из предосторожности.

– Мисс Бишоп, – произнес Роланд, заметив мое отвращение, – форматированию подвергают не только тех, кто уходит на пенсию, или тех, кого надо держать в неведении.

– Да-да, еще и тех, кого признают непригодным…

Роланд возразил:

– Иногда люди хотят забыть только что-то плохое.

– Только плохое? – усомнилась я. – Роланд, все воспоминания перемешаны. Ведь в этом весь смысл! Жизнь хаотична. И я говорю «нет». – Я не верила, что они выберут лишь те воспоминания, которые мне захочется стереть. А если бы и верила, то это выглядело бы как бегство. А мне нужно помнить. – Мы уже об этом говорили.

– Да, говорили, но тогда тебя всего лишь мучили плохие сны. Но если у тебя снова начнутся отключки…

– Тогда мы с этим разберемся, – перебила я, давая понять, что разговор окончен.

Роланд поник, его руки повисли как плети.

– Хорошо. – Он взял серебряные часы со стола и сунул их обратно в карман. – Пойдем. Я тебя выведу.

Когда я шла за ним, то заметила, что путь остался прежним. В отличие от извилистых, меняющихся коридоров со стеллажами, дорога к комнатам Библиотекарей всегда была прямой.

Роланд проводил меня до приемной, и я поежилась, заметив, что за столом сидит Патрик. Он холодно взглянул на нас из-под очков в черной оправе и поджал губы. Опередив его, Роланд заговорил первым:

– Мне известно, что предшественник мисс Бишоп до своей смерти не успел закончить ее подготовку.

– Скажите на милость, – фыркнул Патрик. – И чего же ей не хватает?

Я недовольно нахмурилась. А кому понравится, когда о тебе говорят так, как будто тебя здесь нет? Никому. И уж тем более если речь идет о твоих недостатках.

– Хладнокровия, – ответил Роланд. – Там, где дело касается поединка, она прекрасно натренирована, лучше и быть не может. Но сохранять терпение и беречь силы – это приходит не сразу. Нужна практика.

– И как ты в этом ей поможешь?

– Медитация. Это в любом случае пойдет ей на пользу, когда она станет членом Отряда и…

– Если станет членом Отряда, – поправил Патрик, но Роланд продолжил:

– …она схватывает все на лету, так что и этому быстро научится. – Он выпрямился в полный рост. – И давай без лишних вопросов, пожалуйста. Мне бы хотелось сэкономить время всем нам.

Иногда я забывала, какой Роланд великолепный лгун. Патрик уставился на нас с недоверием, явно пытаясь понять, в чем тут подвох. Но в конце концов, он недобро улыбнулся, вперился в меня взглядом и, обращаясь к Роланду, сказал:

– Если ты думаешь, что сможешь научить мисс Бишоп спокойствию и терпению, что ж… удачи.

Роланд кивнул нам обоим и вернулся в Атриум, оставив меня со стражниками и Патриком. Я прикусила язык под его ледяным взглядом. Мы оба помнили, что именно он первым вызвал Агату и ходатайствовал, чтобы меня отстранили. Сейчас он молчал. И лишь когда я прошла мимо стражников и вставила ключ в замок, тихо, но отчетливо сказал:

– Спокойной ночи.

* * *

По пути к пронумерованным дверям я пыталась избавиться от неприятного привкуса во рту, который оставался у меня после каждой встречи с Патриком. Мне на глаза попалась метка, сделанная мелом. Она была начертана не на двери, а на каменной стене. Я нарисовала ее три с половиной недели назад, чтобы отметить место, где все случилось. Иногда я прохожу мимо, но порой останавливаюсь и воскрешаю воспоминания, заставляя себя пережить все заново. Роланду это не понравилось бы. Я знаю, что должна двигаться дальше, должна постараться забыть о произошедшем или же позволить Архиву стереть эти воспоминания, но не могу. Те события врезались в мой разум, оставив болезненные шрамы. И мне нужно помнить – не уродливые искажения, являющиеся в ночных кошмарах, а то, что произошло на самом деле. Мне нужно помнить, чтобы я могла стать лучше, сильнее. Дед говорил, что нельзя извлечь пользу из своих ошибок, если стараешься их забыть. Нужно помнить и учиться на них.

Я протянула руку к стене. Стоило лишь коснуться ее, как воспоминания ожили под моими пальцами. Я отмотала их назад, пока не нашла тот день. Я пролистала дальше, мимо ослепляющего света двери на Возврат, открытой Оуэном, мимо переплетенных в схватке тел, мимо ключа, которым он завладел обманом, к тому моменту, когда мне еще казалось, что я смогу его одолеть. Я точно знала, где это, потому что просматривала эту сцену множество раз, наблюдая свое поражение и пытаясь понять, в чем его сила и где я допустила ошибки. Я отмотала воспоминания и оказалась там за секунду до того, как началась борьба…

Оуэн протягивает руку, требуя окончание истории. Я собираюсь достать спрятанный нож.

Я знала, что сейчас произойдет. И это происходит.

Нет ни звука, ни цвета, только размытые движения. Я тянусь к ноге, на которой спрятала нож. Но я не успела даже коснуться его груди острием, как Оуэн делает выпад и перехватывает мое запястье. Резко прижав мою руку к стене, он налегает на меня всем своим весом.

В пальцах возникла фантомная боль.

Он сжимает запястье все крепче, и нож выпадает из рук. Я пытаюсь высвободиться, но не могу. Он хватает нож и, повернув меня спиной к себе, приставляет лезвие к горлу.

Он забирает у меня из кармана последнюю часть истории, а вместе с ней и недостающую деталь своего ключа. Затем отталкивает меня и начинает собирать ключ. Я не бегу, я ничего не делаю, просто стою и смотрю, держась за ушибленное запястье. Потому что я все еще думаю, что победа будет за мной.

Я атакую, и мне удается отбить нож. Он отлетает в темноту. Мне даже удается сбить Оуэна с ног. Но затем он снова поднимается, ловит меня за ногу и швыряет на каменный пол. Я скрючиваюсь от боли, хватая воздух ртом.

Сейчас было очевидно, что Оуэн просто играл со мной.

Я слишком медленно прихожу в себя. Но Оуэн ждет, когда я поднимусь. Он хочет, чтобы я верила, что у меня есть шанс. Но как только я встала, он метнулся ко мне и, обхватив рукой за шею, прижал к ближайшей двери. Его движения такие быстрые, что кажутся смазанными. Я задыхаюсь и хватаю его за руку. Рывком он сдергивает с моего запястья ключ и отпирает дверь за моей спиной. Нас обоих омывает сияющий белый свет. Он наклоняется, беззвучно шевелит губами.

Но мне и не нужен звук, я прекрасно помню его слова.

– Ты знаешь, что случается с живыми в комнате Возврата?

Вот что он произносит. Я не отвечаю – мне нечего сказать, и тогда он вталкивает меня в ослепительную белизну, закрывает дверь и уходит.

Я убрала от стены руку, чувствуя уже знакомое онемение, оставшееся в памяти. В моих ночных кошмарах Оуэн выглядит и говорит точно так же. И даже тогда, когда я понимаю, что сплю, мне страшно – настолько все кажется реальным. Но сейчас, глядя на все это со стороны, я не испытывала ни капли страха. Разочарование и злость – да; возможно, еще сожаление, но не страх. Было совершенно ясно, что эти образы, потускневшие и серые, как в старом фильме, лишь моменты прошлого. Я даже не воспринимала их как свое прошлое. Как будто все это относилось к кому-то другому. Тому, кто слабее меня.

Я подумала о предложении Роланда – позволить Архиву вторгнуться в мой разум и стереть все, что связано с Оуэном. Мне стало любопытно, если бы я на это согласилась, то воспринимала бы произошедшее так же отстраненно? Если бы Оуэн стал всего лишь воспоминанием в чьей-то чужой жизни, смог бы он мучить меня во сне? Освободилась бы я тогда? Но я прогнала эту мысль. Я не собираюсь спасаться бегством. Это не путь к освобождению. И я никогда не позволю Архиву вторгнуться в мой разум, не позволю им с легкостью стереть часть моей личности. Стереть все. Мне нужно помнить.

Глава девятая

Я подобрала с пола учебник по политологии и принялась за чтение. Когда я дочитала заданные главы, за окном забрезжил рассвет. Солнце показалось над горизонтом, возвещая о начале четверга. «По крайней мере, в голове у меня ясно», – рассудила я, собирая школьную сумку. Три главы по теории литературы и параграф по алгебре я смогу прочесть и во время обеда, чтобы не попасть в отстающие со второго дня учебы.

Папа коротко и резко постучал в дверь моей комнаты и крикнул: «Подъем!». Застегивая молнию на сумке, я постаралась ответить ему сонным голосом. По дороге в гостиную я увидела, что телевизор включен, снова рассказывали о том происшествии. Но на этот раз под изображением разгромленной комнаты внизу экрана появилась строка: «Пропал судья в отставке Филлип».

Рядом с ведущим я увидела фотографию судьи, и сердце у меня екнуло. Теперь я узнала эту комнату, потому что мне знаком человек, о котором они говорили. Я видела его два дня назад.

* * *

Мистер Филлип – завзятый аккуратист и чистюля. Я поняла это еще до того, как он впустил меня к себе в дом. Коврик у двери лежал идеально ровно, а вазоны на крыльце стояли абсолютно симметрично. Когда он открыл дверь, я увидела три пары расшнурованных ботинок, стоящих в ряд. В холле, конечно же, царил безупречный порядок.

– Должно быть, ты от Бишопов, – сказал он, указывая на коробку, которую я прижимала к себе. На крышке виднелась наклонная синяя буква «Б». Пока не начались занятия в школе, мама заставляла меня заниматься доставкой – отрабатывать покупку нового велосипеда. Я, собственно, ничего не имела против. Свежий воздух бодрил, помогая держаться и не засыпать на ходу, а разъезжая на велосипеде, я худо-бедно выучила сетку улиц. Вообще-то, окраины города трудно назвать сетью, это, скорее, беспорядочное переплетение петляющих улиц, смешение жилых кварталов и парков.

– Да, сэр, – подтвердила я, протягивая коробку. – Дюжина шоколадных печений.

Он кивнул и взял коробку. Похлопав себя по заднему карману, он слегка нахмурился.

– Кошелек, должно быть, остался на кухне, – сказал он. – Войдите.

Я замешкалась. С детства меня учили не брать конфеты у незнакомцев, не садиться в чужие машины и не входить за стариками к ним в дом. Однако мистер Филлип едва ли представлял собой угрозу. А если бы и так, то я бы с ним справилась.

Я покрутила запястьем, прислушиваясь к хрусту костей, и переступила порог. Мистер Филлип уже прошел на кухню, в которой было так чисто, что, казалось, он ею вообще не пользуется. Он высыпал печенье на тарелку, наклонился и втянул носом воздух. В его глазах отразилась грусть.

– Что-то не так? – спросила я.

– Они не такие, – сказал он тихо.

Мистер Филлип рассказал мне о своей жене. Она уже умерла. Он сказал, что раньше в их доме всегда пахло печеньем. Он даже и не любил его. Просто соскучился по запаху. Но это печенье пахло совсем не так.

Я не знала, что делать. Мы стояли друг напротив друга в этой нежилой кухне, смотрели на печенье без запаха, и я думала лишь о том, что с ног валюсь от усталости. В глубине души я жалела, что мистер Филлип попросил меня войти. Мне совсем ни к чему его переживания – и своих хватало с лихвой. Но я уже вошла. И могла бы помочь, ну или, по крайней мере, сделать хоть что-то хорошее для него. Я протянула руку.

– Дайте мне коробку, – попросила я.

– Простите?

– Вот так, – я взяла у него из рук пустую коробку и высыпала в нее печенье. – Я вернусь.

Через час я снова пришла к мистеру Филлипу, только вместо коробки я принесла пластиковый контейнер с тестом, которого хватит на дюжину печений. Я показала ему, как включить плиту. Скатав несколько комочков теста, я выложила их на противень и поставила в духовку. Установив таймер, я предложила мистеру Филлипу выйти со мной на улицу.

– Так вы сильнее почувствуете запах, когда вернетесь, – объяснила я.

Мистер Филлип был искренне тронут.

– Как тебя зовут? – спросил он, когда мы вышли на крыльцо.

– Маккензи Бишоп, – представилась я.

– Ты не обязана была этого делать, Маккензи, – сказал он.

– Знаю, – я пожала плечами. Деду бы это не понравилось. Он не любил копаться в прошлом, ведь время неумолимо идет вперед. Вечером я и сама понимала, что ничего не дала человеку, лишь подсказала, как и дальше цепляться за прошлое. Но людям вроде меня легко так рассуждать, ведь нам достаточно одного прикосновения, чтобы вернуть воспоминания. Так что не стоит винить других за желание удержать в памяти моменты прошлого.

В этом вся правда, поняла я. Если бы кто-нибудь подсказал, как вернуть нашему дому ту атмосферу, что была при Бене, пусть даже на краткий миг, я бы отдала за это все, что угодно. Образ человека, оставшийся в памяти, состоит из множества мелочей. И некоторые – например, запах печенья – мы можем воссоздать, или хотя бы попробовать.

Таймер в доме отключился. Мистер Филлип открыл дверь, глубоко вдохнул и улыбнулся.

– То, что надо!

* * *

Мистер Филлип любил чистоту и порядок. Но на экране его дом был весь перевернут вверх дном. По телевизору показывали именно ту единственную комнату, которую видела я, когда проходила мимо – гостиную с окном во всю стену, выходящим в маленький аккуратный сад. Теперь стекло было разбито, комната – разгромлена, а мистер Филлип исчез.

Я сделала звук громче, и в гостиной зазвучал голос репортера: «Хорошо известный чиновник, недавно ушедший в отставку судья Грегори Филлип объявлен пропавшим без вести. Также рассматривается версия похищения».

– Маккензи, – окликнул меня папа, проходя через гостиную к входной двери. – Ты опоздаешь.

Я услышала, как за ним закрылась дверь, но не отвела взгляд от экрана. «Как вы можете видеть, – продолжал репортер, – в этой комнате в доме мистера Филлипа – настоящий погром: картины сорваны со стены, книги разбросаны по полу, стулья опрокинуты, окна разбиты. Что это: следы борьбы или грабитель пытался замести следы?».

Потом показали пресс-конференцию. Мужчина с коротко стриженными рыжими волосами и волевым подбородком делал заявление. Внизу экрана появилась строка с его именем: «Детектив Кинни». Мне стало интересно, не родственник ли он Эмбер.

«Мы не исключаем, что это может быть инсценировкой, – произнес детектив Кинни низким, с хрипотцой голосом. – В настоящий момент мы прорабатываем версию с похищением». Снова показали разгромленную комнату, но детектив продолжал говорить за кадром. «Мы расследуем все возможные версии, и любой, кто располагает какой-нибудь информацией, должен обратиться…»

Я выключила телевизор, но перед глазами у меня продолжали стоять мистер Филлип и его разгромленная гостиная. Что же произошло? Когда это случилось? Неужели я – последний, кто видел его живым? Должна ли я рассказать об этом полиции? Но что я им скажу? Что помогла пожилому человеку сделать так, чтобы в его доме пахло печеньем?

Я не могу пойти к копам. Уж что-что, а лишнее внимание мне совсем не нужно. Что бы с ним ни случилось, это трагично… но ко мне не имеет никакого отношения.

У меня зазвонил телефон, и я спохватилась, что до сих пор стою одна посреди гостиной и смотрю на погасший экран телевизора. Я выудила из сумки телефон и увидела смску от Уэсли.

Уэс: Надела боевую броню?

Я улыбнулась, закинула сумку на плечо и ответила:

Я: Не могу решить, что надеть поверх нее.

Я спустилась в вестибюль.

Уэс: Какие есть варианты?

Я: Черное, черное или черное?

Уэс: Мой любимый цвет. Спасибо!

Я: Просто черный стройнит.

Уэс: А еще он сексуален.

Я: И практичен.

Уэс: И хорошо скрывает пятна крови.

Я улыбнулась и, подходя к кофейне Бишопов, убрала телефон. Мама была увлечена беседой с мисс Анжелли, антикваром и любительницей кошек с четвертого этажа. Я прихватила булочку и кофе в картонном стаканчике и вышла на улицу, впервые за последние недели чувствуя прилив бодрости. Я отцепила «Данте» и поехала, не переставая удивляться, что какие-то четыре часа сна дали мне столько сил.

Я поискала глазами вчерашнего мужчину с золотыми волосами, но его нигде не было видно. Так что я даже усомнилась, был ли он вообще. Или может, он мне просто привиделся после стольких бессонных ночей? Я надеялась, что так оно и есть, и не желала ломать голову над тем, что будет, если он снова начнет следить за мной.

Утро выдалось прохладным. Я ухитрялась рулить одной рукой, второй – придерживала стакан с кофе. В кои-то веки я не испытывала ни страха, ни усталости, а чувствовала, что меня переполняет приятная легкость. Надежда. Я уж начала думать, что ночные кошмары будут меня преследовать постоянно. Но если мне удалось хорошо отдохнуть на кушетке в комнате Роланда, то может, и еще где-нибудь получится. А сейчас мне, воодушевленной четырьмя часами сна, вполне достаточно самой мысли, что это возможно.

Подъехав к Гайд Скул, я встретила Кэша. Он караулил меня у велосипедной стойки, держа в руках два стакана кофе. Заняв для меня место рядом с главными воротами, он отгонял оттуда первокурсников, точно мух. Увидев меня, он широко улыбнулся. И от его улыбки на душе сразу стало светлее, даже мрачные мысли о мистере Филлипе отодвинулись на задний план. Он отошел в сторону, чтобы я смогла прицепить «Данте».

– Я и не думал караулить тебя, – объяснил он. – Но понимаешь, расписание сегодня другое, занятия в блоке Б, а я показал тебе маршрут только в блок А.

– А разве блок Б не прямо в противоположной стороне от А?

– Ну да, – кивнул он, протягивая мне стакан, и я взяла его, хотя только что уже выпила кофе. – Просто я должен был убедиться, что ты это знаешь. Не хочется, чтобы ты считала меня безответственным куратором.

– Было бы забавно, – усмехнулась я, снимая брюки из-под юбки.

– Честно говоря, – сказал он и сделал глоток кофе, – я могу лишиться баллов, если не провожу тебя в аудиторию, где будет первый урок. Это на противоположной стороне кампуса, и если ты опоздаешь, преподаватель закроет дверь.

– Ну, ты в этом не будешь виноват, – заверила я.

– Хорошо. Кстати, здесь где-то есть карточки для отзывов.

– Я обязательно заполню одну… – Вторая штанина зацепилась за ботинок, и когда я попыталась высвободить ее, сумка соскользнула с плеча и я потеряла равновесие. Кэш подскочил и поймал меня. В моей голове раздался шум, сотканный из ритмичных звуков джаза и смеха, такой громкий, что, вздрогнув, я отпрянула и повалилась в другую сторону. И оказалась в руках Уэсли Айерса, оглушенная шквалом ударников и «запилов» его рок-группы. Он улыбнулся, его глаза заблестели – уж не знаю от моей ли неуклюжести, или от того, что опершись на него, я выдержала его шум и не отстранилась.

– Держись, – сказал он. Я наконец выдернула ногу из штанины и уже крепко стояла на ногах, но он продлил на миг прикосновение. Затем он убрал руку и его шум стих.

– Привет, Айерс, – поздоровался Кэш.

– Откуда ты появился, Уэс? – удивилась я.

Он кивнул на тротуар.

– Где же твоя модная тачка? – поддразнивая, спросила я.

– Мой «Феррари» в магазине, – усмехнулся он.

– А «Лексус»? – проворковал Кэш.

Уэсли закатил глаза и взглянул на меня.

– Он тебе надоедает?

– Наоборот, – сказала я, – он – истинный джентльмен. Кое-кто назвал бы его даже рыцарем.

– В сияющих доспехах, – подхватил Кэш, указывая на свои золотые нашивки.

– И он принес мне кофе, – добавила я, подняв стаканчик.

Уэс провел рукой по своим черным волосам и горестно вздохнул.

– А вот мне ты никогда не приносил кофе, Кассиус.

И тут откуда ни возьмись за спиной Уэса появилась девушка и обняла его. Он даже не напрягся от ее прикосновения, только улыбнулся, когда она закрыла ему глаза своими наманикюренными пальчиками. А вот я напряглась.

– Привет, Элла, – весело поздоровался он.

Элла, крашенная блондинка, хорошенькая и миниатюрная, хихикнула и убрала руки.

– Как ты догадался? – пропищала она.

«По твоему шуму», – сухо заметила я про себя.

– Что тут сказать? – пожал плечами Уэсли. – Это дар.

– Он задействовал свои сверхспособности, – вставил Кэш, делая глоток кофе.

Девушка все еще висела на Уэсли. «Вцепилась в него, – думала я, – как птица в ветку». Она щебетала про какой-то осенний бал. И когда наконец прозвенел звонок, я поняла, что никогда так не радовалась началу урока.

Все-таки хорошо, что в придачу к своим четырем часам сна я выпила еще и пару стаканчиков кофе, потому что мистер Лоуэлл начал занятие с документального фильма о революционерах. То ли меня увлек предмет, то ли все дело в двойной дозе кофеина, но в сон меня даже не тянуло.

– Вот что важно помнить о революционерах, – сказал Лоуэлл, выключая видео и включая свет: – Пока власти видят в них террористов, они считают себя защитниками. Мучениками. Людьми, готовыми ради своей веры делать то, на что другие не способны. То есть, они становятся самым ярким воплощением недовольства в обществе. Но как только народ поднимает революционеров на пьедестал, провозглашая их ангелами мщения и героями, сами революционеры…

Слушая преподавателя, я представляла себе Оуэна Криса Кларка, как он, сверкая глазами, разглагольствовал на крыше Коронадо о чудовищах, о свободе и предательстве. О том, как он разрушит Архив, ветку за веткой.

– …но отличает революцию, – продолжал Лоуэлл, – то, что цель становится важнее всего. Как бы все остальные не превозносили революционеров, для них самих цель важнее их собственной жизни. Жизнь для них – всего лишь расходный материал.

Оуэн спрыгнул с крыши. Лишил себя жизни только для того, чтобы Архив не отнял его разум и память. Чтобы очнувшись Историей, вспомнить все. Я не сомневаюсь, что Оуэн сто раз отдал бы свою жизнь, лишь бы увидеть, как рухнет Архив.

– Печально, – добавил Лоуэлл, – что нередко они и чужие жизни считают расходным материалом…

Расходный материал. Я записала это в тетрадь. Оуэн определенно считал чужие жизни расходным материалом. Начиная с тех, кого он убил, чтобы скрыть Историю своей сестры, и заканчивая мной и истекающим кровью Уэсли. Его он пытался убить, только чтобы показать свою силу. Мне же Оуэн дал возможность пойти с ним, а не стоять у него на пути. Но как только я отказалась, то потеряла в его глазах всякую ценность. Стала просто еще одним препятствием. Если Оуэна можно назвать революционером, то кто тогда я? Винтик в машине? Но мир ведь не черно-белый. Нельзя все свести к противостоянию. Некоторые из нас хотят просто жить.

Глава десятая

Эмбер опоздала на физиологию, поэтому ей досталось место в заднем ряду. Я же весь урок изучала нервную систему, пытаясь не уснуть. Как только прозвенел звонок, я встала и подошла к ней.

– Так торопишься в спортзал? – спросила она, собирая сумку.

– Хочу кое-что спросить, – бросила я небрежно. – Твой отец коп?

– Что? – рыжие брови Эмбер взметнулись дугой. – А, да. Детектив. – Она закинула сумку на плечо, и мы влились в поток студентов. – А что?

– Просто видела его сегодня утром в новостях.

– Что-то плохое случилось, да? – сказала она. – Я не видела папу сегодня утром.

Я понимала, что ступаю по тонкому льду, но попытки узнать что-нибудь не оставляла.

– Он много работает?

– Дни напролет, – вздохнула Эмбер. – А дело судьи Филлипа его просто прикончит. – Она слегка улыбнулась. – Мама ненавидит, когда я говорю слово «прикончит» в обычном разговоре. Она думает, что я становлюсь бесчувственной к смерти. Терпеть не могу объяснять ей, что уже слишком поздно.

– Мой дед тоже был детективом.

Ее глаза загорелись.

– Правда?

Строго говоря, дед был частным сыщиком и по большей части работал с бумажками, но профес-сии ведь схожие.

– Да, – кивнула я. – Я выросла, глядя на все это. Тут волей-неволей не избежать профессиональной деформации. – Эмбер улыбнулась, и я рискнула продолжить: – А что они думают насчет того, что стало с тем человеком, мистером Филлипом?

Эмбер покачала головой и открыла дверь.

– Папа не говорит об этом при мне. – Она прищурилась, глядя на полуденное солнце. – Но в нашем доме тонкие стены. И я слышала, как он досадовал, что ничего не сходится. Одна комната разгромлена, а во всем остальном доме безупречный порядок. И ничего не пропало.

– Кроме мистера Филлипа.

– Точно, – она отшвырнула ногой камешек с дорожки, – только папа не может понять, почему. Да и никто не может. Судя по всему, он был хорошим человеком. И уже в отставке.

– Он ведь был судьей, да? А они не думают, что кто-нибудь мог затаить на него злобу за вынесенный приговор или что-нибудь еще в этом духе?

– Тогда почему бы просто не убить его? – заметила Эмбер, открывая двери в спортивный комплекс. – Знаю, это звучит цинично, но если дело в мести, тело обычно находят. А сейчас его нет. У полиции вообще ничего нет. Этот человек просто взял и исчез. Не понимаю, зачем идти на риск и так напрягаться только ради того, чтобы кто-то исчез? Да еще и устраивать такой разгром? Почему не подстроить все так, будто он просто куда-то ушел?

В ее словах определенно был здравый смысл.

– Ты хорошо в этом разбираешься, – признала я, следуя за ней в раздевалку.

Она просияла.

– Детективные сериалы и годы подслушивания под дверью!

– Что это вы обсуждаете? – вмешалась Сафия, бросив сумку на скамью. Я замешкалась, но тут Эмбер удивила меня. Она небрежно пожала плечами и, не моргнув и глазом, соврала:

– В основном, артерии и вены.

– Тьфу, – Сафия поморщилась.

Она открыла кодовый замок своего шкафчика и начала переодеваться, но Эмбер с улыбкой продолжила:

– А ты знала, что вены под твоей кожей перемещаются?

– Хватит, – взмолилась Саф, бледнея.

– А ты знала… – продолжала Эмбер.

– Эмбер, прекрати! – воскликнула Сафия, натягивая тренировочные брюки.

– …что в плечевую артерию, – Эмбер и не думала останавливаться. Она даже похлопала Саф по предплечью для убедительности. – Что в плечевую артерию кровь из сердца попадает в первую очередь, поэтому если ты ее порвешь, то запросто потеряешь все пять литров крови. Твое сердце будет качать кровь прямо на пол…

– Ужас, мерзость! Прекрати! – оборвала ее Сафия и, захлопнув свой шкафчик, убежала в спортзал.

Толпа в раздевалке поредела, разговоры стихли. Как только Сафия выбежала, Эмбер с улыбкой оглянулась ко мне.

– А она впечатлительная, – заметила она весело.

– Я уже поняла, – улыбнулась я в ответ. И я совру, если скажу, что это не подняло мне настроение. – Слушай, расскажешь, если они что-нибудь найдут?

Эмбер неохотно кивнула.

– А почему ты так заинтересовалась этим делом?

– Ты не единственная, кто вырос на детективных сериалах.

Эмбер улыбнулась в ответ, и я мысленно сделала пометку, что стоит почаще смотреть телевизор.

* * *

Во мне клокотала какая-то нервная энергия. Хотелось бегать, пока не выдохнусь, но я опасалась, что у меня снова случится отключка. Поэтому первую половину занятия я занималась ходьбой на беговой дорожке, пытаясь привести мысли в порядок. Эмбер и Гевин растянулись на мате на другом конце зала, прикрывая собой разложенный между ними журнал. Сафия фехтовала. И фехтовала, увы, прекрасно. Кэш и еще несколько парней выкладывались на тренажерах. А Уэсли… он вдруг оказался рядом. Только что его не было и вот он уже здесь, молча шагает вместе со мной. Я стала считать пройденные в тишине шаги. На одиннадцатом Уэсли, видимо, решил, что пора прервать молчание.

– Ты знала, – заговорил он, поразительно похоже подражая интонации Кэша, – что ястреб, изображенный на гербе Гайд Скул, известен тем, что совершает невероятные кульбиты, привлекая внимание будущей супруги?

Я не смогла сдержать смех.

– О чем думаешь, Мак? – спросил он уже своим голосом.

– О преступлениях, – ответила я рассеянно.

– Да уж, банальности – не твой стиль. А можно конкретнее?

Я покачала головой.

– Бишоп! Айерс! – крикнул тренер, стоящий рядом с рингом. – Покажите этим идиотам, как надо бороться.

Уэсли улыбнулся и легонько подтолкнул меня плечом. Сквозь тонкую ткань футболки я ощутила на миг вибрацию его ударников. Мы подошли к рингу и стали надевать защитную экипировку.

– У тебя и правда есть «Феррари»? – спросила я, натягивая перчатки.

Он прожег меня взглядом.

– К вашему сведению, мисс Бишоп, – сказал он, надевая шлем, – у меня вообще нет машины.

Мы вышли на середину ринга.

– Я потрясена, – бросила я, но тут раздался свисток. Уэс сделал выпад, я увернулась и поймала его запястье.

– Расходуешь силы понапрасну, – заметил он. Я повернулась и перекинула его через плечо. Он не сопротивлялся – сделал сальто и, приземлившись на ноги, снова атаковал. Я отклонилась назад. Минуту-другую мы кружили по рингу.

– Так ты живешь в двух шагах от школы? – спросила я, делая выпад. Он парировал удар и, обхватив меня за плечи, развернул к себе.

– Я хожу Коридорами, – ответил он мне на ухо. – Это самый быстрый способ передвижения, помнишь? – Я собиралась снова перекинуть его, но он успел меня оттолкнуть. Я развернулась и ударила его в живот, в здоровый бок.

– Ты можешь ходить Коридорами, только если Гайд Скул находится на твоей территории, – заметила я, блокируя два удара подряд.

– Так и есть, – подтвердил он, стараясь сосредоточиться на поединке.

Я улыбнулась про себя. Значит, Уэсли живет где-то поблизости. А рядом с кампусом расположены только роскошные особняки. Я попыталась представить, как он устраивает вечеринку на просторной каменной террасе, какие окружали здесь многие дома: вокруг гостей порхают вышколенные официанты с подносами, предлагая шампанское. Я так увлеклась воображаемой картинкой, что утратила бдительность. Уэсли сделал ложный выпад и сбил меня с ног. Я рухнула как подкошенная. Раздался свисток, Уэсли протянул мне руку, чтобы помочь подняться, и на этот раз я приняла ее.

– Вот как это делается, – наставительно сказал тренер, сгоняя нас с ринга. – Еще бы поменьше болтали, вообще было бы отлично.

Я сняла шлем и бросила на стеллаж со снаряжением. Волосы Уэсли блестели от пота, но я все еще представляла, как ему прислуживает дворецкий. А сам он, например, неспешно курит трубку. Или катается с Грэмами на их семейной яхте.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Как твое настоящее имя? – вырвался у меня вопрос, явно заставший Уэсли врасплох. На миг он побледнел, и на его лице промелькнуло незнакомое беззащитное выражение. Но в следующую секунду ему почти удалось вернуть себе обычный непринужденный вид.

– Ты же знаешь мое имя, – ответил он напряженно.

– Кэш сказал, что Уэсли – твое второе имя, а не первое.

– Гляжу, вы с Кэшем прямо не разлей вода, – хмыкнул он. В его голосе определенно звучала натянутость. Уэсли – искусный лжец, и ему ничего не стоило скрыть свое смущение. Поэтому то, что он позволил мне увидеть себя таким, пусть даже на мгновение, наводит на мысль, что он этого хотел. Он направился в другой конец зала, я кинулась следом за ним.

– И кстати, – сказал он, не оглядываясь, – оно настоящее.

– Что?

– Мое имя. Не первое, но это не значит, что оно не настоящее.

– Ладно, – согласилась я, стараясь не отставать. – Оно настоящее. Я просто хотела знать твое полное имя.

– Зачем?

– Иногда мне кажется, что я многого о тебе не знаю, – призналась я. Я потянула его за рукав, чтобы он наконец остановился. Его глаза с карими, зелеными и золотистыми крапинками блестели. – Другие девушки пусть себе думают, что твоя таинственность – это мило, но я-то вижу: ты показываешь другим то одну, то другую свою сторону, но какой ты на самом деле, никто не знает. Ты держишь это в секрете. И я думала… – Я осеклась. Мне хотелось сказать, что со мной он мог бы быть откровенным, но слова застряли в горле. Уэсли прищурился.

– Кто бы говорил о секретах, Маккензи Бишоп, – сказал он. Хотя тон его был шутливым. Он повернулся ко мне и к моему удивлению положил руки мне на плечи.

Меня тут же окатило волной его бешеной рок-музыки.

– Хочешь знать мое полное имя? – спросил он тихо. Я кивнула. Он наклонил голову, и мы соприкоснулись лбами. Всего несколько дюймов отделяло его губы от моих. – Когда создаются пары Отряда, – голос Уэса казался легким и тихим на фоне его шума, – проводят особую церемонию. Именно тогда на их коже высекают символ Архива. Три линии. Одну ты делаешь сам. Вторую – твой напарник. И третью – Архив.

Он смотрел мне прямо в глаза. Его слова звучали чуть громче нашего дыхания.

– Нанеся шрамы, пара приносит клятву Архиву и друг другу. Клятвы начинаются и заканчиваются их полными именами. Поэтому, – прошептал он, – когда мы вступим в Отряд, я скажу тебе свое полное имя.

По спортзалу эхом прокатился звонок, Уэс улыбнулся и отстранился.

– Кстати, о времени, – сказал он весело, направляясь к раздевалке. – Я проголодался.

* * *

Дед никогда не рассказывал о своей напарнице. Однажды он обмолвился, что все бы мне рассказал, задай я верный вопрос. Но я почему-то так и не сумела задать нужный вопрос, чтобы он поведал мне о Мег. Он даже имени ее не называл, я узнала его позже, после смерти деда, когда собирала его вещи (все они уместились в одну коробку). Все его пожитки: кожаная куртка, бумажник, несколько писем – в основном, ему, но одно было адресовано моей бабушке Патти, оставившей его до моего рождения. Нашлись и фотографии, всего три – дед не отличался сентиментальностью. На одном снимке он, еще молодой, стоял, прислонившись к железной ограде. Выглядел он худым, сильным и слегка надменным. Если честно, то в старости дед от себя молодого отличался только морщинами. На второй фотографии была запечатлена вся наша семья – дед, мама, папа, я и Бен. На третьей дед стоял плечом к плечу с Мег, чуть склонив к ней голову. Он – в рубашке с длинными рукавами, она – в платье с открытыми руками. Снимок старый и выцветший, но я без труда различила на ее предплечье три параллельных шрама – символ Архива. Точно такие же, как у деда. Они оба были связаны этими шрамами, клятвами и тайнами. Они не улыбались, но казалось, что вот-вот улыбка появится у них на губах. И глядя на них, я думала лишь о том, как они друг другу подходят. Они ведь не просто стояли, причем даже не соприкасаясь. Они безошибочно чувствовали, где заканчивается личное пространство каждого. А эти их едва наметившиеся улыбки казались зеркальным отражением друг друга. И дед выглядел таким счастливым, каким я никогда его не видела. Я так мало знала об этой женщине и о том времени, когда дед служил в Отряде. В общем-то, я знала только то, что он ушел из Отряда. Дед говорил мне, что хотел, чтобы у него было время, чтобы обучить меня (интересно, что случилось бы, если бы он умер раньше? Кто-то другой пришел бы вместо него?). Однако когда я вижу его таким непривычно живым и счастливым, больно думать, что он бросил ее ради меня.

– Как ты думаешь, они любили друг друга? – спросила я Роланда, показав ему фотографию.

Он нахмурился, коснувшись потрепанных краев снимка.

– Любовь – это слишком просто, мисс Бишоп. А вот Отряд – нет. – В его глазах светились гордость и печаль. Я помнила, что под рукавом на предплечье у него такие же шрамы. Три ровные линии. – Любовь проходит, а связь между напарниками Отряда не разорвать. Их связывает и любовь, и полное доверие. Быть в Отряде означает открыть свою душу напарнику, делиться с ним своими надеждами, желаниями, мыслями и страхами. Это означает не только доверить ему свою жизнь, но и взять в свои руки его судьбу. Это тяжелое бремя, – признал Роланд, возвращая мне снимок, – но Отряд того стоит.

Глава одиннадцатая

Я долго стояла под прохладным душем. На коже до сих пор горели прикосновения Уэсли, а в голове эхом звучала его рок-музыка. Растирая себя мочалкой, я напомнила себе, что мы оба – лжецы и мошенники. Что у нас всегда будет полно секретов. Какие-то станут общими, другие вклинятся между нами и в конце концов приведут к тому, что мы всегда будем скрывать друг от друга какую-то часть себя. А то и немалую. Пока не вступим в Отряд. Но я не уверена, хочу ли быть в паре с Уэсли. Не уверена, хочу ли, чтобы он знал меня со всех сторон.

Я попыталась выкинуть его обещание из головы. Сейчас оно все равно ничего не значит. Сейчас мне со всеми моими ночными кошмарами, недавними травмами да еще и под недремлющим оком Агаты – до Отряда как до Луны. Но как мне объяснить Уэсли, что я могу попросту не дотянуть до церемонии, не говоря уж о клятве, во время которой он назовет свое имя? Членов Отряда отбирают. Их оценивают и выносят вердикт – годен или негоден. Если бы Агата сейчас проникла в мою голову, меня никогда не признали бы годной. А это значит, что мне нельзя подпускать ее к себе, во всяком случае, до тех пор, пока все не уладится – так или иначе. И мне просто необходимо верить в то, что существует способ все уладить без вмешательства Архива, без форматирования моей памяти. Потому что если я допущу их к себе, они увидят, как сильно травмировал меня Оуэн. И продолжает травмировать.

Я выключила воду и начала одеваться. Раздевалка уже опустела, но когда я накинула через голову шнурок с ключом, слегка вздрогнув от соприкосновения холодного металла с кожей, из-за угла вывернула Сафия. Она сосредоточенно заплетала косу, пока не увидела меня. Она прищурилась еще больше, чем обычно.

– Что это? – спросила она, когда я сунула ключ под воротник рубашки.

– Ключ, – как можно небрежнее ответила я.

– Вижу, что ключ. – сказала Сафия. Она закончила плести косу и скрестила руки на груди. – Это он тебе его дал?

– Кто? – нахмурилась я.

– Уэсли. – В ее голосе проскользнуло напряжение, когда она произнесла его имя. – Это его?

Я коснулась ключа сквозь рубашку. Я вполне могла бы сказать «да».

– Нет.

– Он выглядит точно таким же, – настаивала она.

На самом деле, вовсе нет. Ключ Уэсли темнее и сделан из другого металла.

– Это просто глупая безделушка, – нашлась я. – Амулет на удачу. – Я наблюдала за ее взглядом, пытаясь понять, поверила она или нет. Но Сафия смотрела недоверчиво. – Еще в детстве я прочла об этом в одной книге. Там девочка носила ключ на шее и куда бы она ни шла, все двери были для нее открыты. Может, Уэсли читал ту же книгу. А может, он просто часто терял ключи, поэтому носит их на шее. Спроси у него сама, – предложила я, зная, что она не станет спрашивать.

Сафия пожала плечами.

– Что бы это ни было, – сказала она, вставляя в ухо наушник, отлитый, похоже, из чистого золота. – Если вы, ребята, хотите носить старые ржавые ключи – ваше дело. Только постарайтесь не подцепить столбняк.

Она развернулась и вышла из раздевалки.

У меня заурчало в животе. Я тоже собиралась уходить, но тут мое внимание привлекла какая-то металлическая вещица, завалившаяся под скамейку. Я присела и увидела круглую серебряную подвеску на простой цепочке. Подвеска так истерлась, что высеченная посередине витиеватая «Б» была едва различима. Я взвесила цепочку на ладони, понимая, что надо просто оставить ее здесь. Может, девушка, которая ее обронила, сама за ней вернется. В любом случае, это не моя проблема. Однако кому бы ни принадлежала подвеска, было ясно, что она много значит для этого человека, ведь она была такая истертая. А еще это возможность прочесть воспоминания той или тех, кто носил ее. Хотя воспоминания, оставленные на предметах, ненадежны. К тому же, чем меньше предмет, тем сложнее поймать нить воспоминаний. Если только на нем не оставили след повторяющиеся действия, либо сильные эмоции. В этой же вещице обнаружилось и то, и другое. Ничего страшного не произойдет, решила я, если я кое-что с нее считаю. Я оглянулась по сторонам и убедилась, что кроме меня в раздевалке никого нет. Затем сняла кольцо и убрала в карман. Воздух в помещении сразу изменился. Он не сгустился, не стал прозрачнее, он как будто колыхнулся. Без защитной преграды, которую обеспечивало кольцо, все мои чувства обострились до предела. Зажав в пальцах подвеску, я ощутила еле уловимый гул, щекочущий кожу. Я закрыла глаза и мысленно потянулась за ним. Когда я поймала нить воспоминаний, рука начала неметь, но темнота перед глазами рассеялась. Сначала появились свет и тени, а затем фрагменты прошлого.

Симпатичная и худенькая девушка-блондинка сидела в припаркованном автомобиле. Печальное лицо ее блестело от слез. Одной рукой она крепко держала руль, другой – сжимала подвеску на шее. Я отмотала время немного назад. Теперь та же девушка сидела за мраморным кухонным столом, а напротив нее – женщина с бокалом вина в руке. По возрасту она вполне могла быть ее матерью. Я решила посмотреть, что будет дальше. В следующий миг девушка что-то выкрикнула – я видела лишь беззвучную картинку, и женщина швырнула бокал ей в голову. Девушка уклонилась и бокал, ударившись о шкаф за ее спиной, разбился вдребезги. Могу поклясться, я чувствовала гнев, боль и горечь, запечатленные на поверхности подвески.

Только я собиралась отмотать воспоминания еще дальше, как хлопнула дверь раздевалки. Я вздрогнула и выпустила нить. Моргнув, высвободилась из объятий прошлого как раз в тот момент, когда из-за угла вывернула Эмбер. Нахмурившись, я выпрямилась, сунула подвеску в карман рубашки и надела кольцо. Увидев меня, Эмбер сказала:

– Вот ты где! А мы уж подумали, что ты улизнула через заднюю дверь.

Я хотела спросить, кто это – мы, но она уже вытащила меня в вестибюль, где нас поджидали Уэс, Кэш и Гевин.

– Простите, – сказала я, – я не думала, что меня кто-то ждет…

– Не будь я таким ответственным куратором… – начал Кэш, но Уэс оборвал его.

– Мы решили, что тебе не мешает узнать, где тут кормят.

– Вчера я угощала всех пиццей, – добавила Эмбер. – Так уж повелось в первый день учебы. Но все остальное время нам придется довольствоваться тем, что есть.

Гевин фыркнул от смеха. Спустя несколько минут, когда мы пересекли лужайку и вошли в кафе, ну, или в столовую, как говорили в Гайд Скул, я поняла, почему он засмеялся. Довольствоваться?! Да в этой школе самое богатое и разнообразное меню, какое я когда-либо видела. Пять раздаточных стоек – каждая со своей переменой блюд, начиная с закусок и заканчивая десертом. Плюс отдельная стойка для напитков. Выбор блюд впечатлял: тут вам и обычная кухня, и вегетарианская, и даже веганская. Не забыли и о приверженцах здорового питания. Единственное, чего здесь не хватало, поняла я, не в силах победить зевоту, так это чего-нибудь тонизирующего. Здесь не было ничего кофеиносодержащего. Я становилась вялой и медлительной. Набирая еду на поднос, я с надеждой подумала: а вдруг в кампусе есть что-то вроде черного кофейного рынка? Об этом я и спросила Кэша, пока мы стояли в очереди в кассу.

– Увы, – вздохнул он, – политика Гайд Скул такова: никакого кофеина.

– А что насчет кофе, который ты принес вчера?

– Стащил из учительской. Только никому не говори.

Похоже, придется как-то справляться самой. «Ничего страшного, – успокаивала я себя. – Со мной все будет в порядке. Мне просто нужно что-нибудь съесть».

Покончив с обедом, мы составили пустые подносы на вытянутые руки Алхимика, и я взялась за учебник по алгебре. Еда и правда помогла взбодриться, во всяком случае, на некоторое время. Но спустя полчаса в мою голову вновь проник Оуэн. Он тихонько напевал ту самую песню, которую я слышала не раз в своих ночных кошмарах. Я чувствовала, как меня затягивает во тьму. Я зажмурилась, пытаясь стряхнуть морок, но голова отяжелела еще больше. Теперь Оуэн не только напевал знакомый мотив, но и…

– Это ваше домашнее задание на сегодня?

Я вскинула голову и увидела Гевина, сидевшего ступенькой выше. Я взглянула в книгу, лежавшую у меня на коленях, и кивнула.

– Догадываюсь, что у тебя – не оно, – я кивнула на книгу в его руках.

Он пожал плечами.

– Ты привыкнешь делать все наперед при любой возможности. Потому что рано или поздно ты неизбежно начнешь отставать.

Я подняла свой учебник.

– Это обычно происходит уже в первую неделю?

Он засмеялся коротким тихим смехом, будто выдохнул, и его лицо словно озарилось светом. А затем он поправил очки на носу, и у меня в груди все сжалось – на тыльной стороне его руки виднелись написанные маркером цифры. Конечно, это мелочь, пустяк, но мне сразу же остро вспомнился Бен. В тот день, когда он погиб, я высадила его на углу, рядом со школой. Перед тем, как разойтись, он нарисовал на моей руке человечка, а я в ответ – на его. Да, многие, очень многие студенты делают подобные пометки, но мало кто при этом похож на моего брата.

– Маккензи, – позвал Гевин, чеканя каждый слог.

– Да?

– В общем-то ничего такого, но ты так смотришь на меня…

Я опустила взгляд в учебник.

– Извини, просто ты мне кое-кого напомнил.

Он открыл свою книгу и вынул ручку из-за уха.

– Я надеюсь, кого-то хорошего?

Перед моим мысленным взором снова возник Бен. Но не такой, каким запомнился при жизни, а такой, каким он был в ту ночь, когда проснулась его История. В ту ночь, когда Кармен открыла ящик Бена, а я его разбудила. Я видела, как чернота поглощала теплый карий цвет его глаз. Видела, как он начал срываться и оттолкнул меня с силой, которой не могло быть у мальчика его лет. Затем вдруг упал на пол, а за его спиной блеснул золотой ключ. Роланд вернул тело Бена на полку и закрыл ящик, на котором высветилась ярко-красная табличка «ДОСТУП ОГРАНИЧЕН», хоть я и молила, стоя на коленях, этого не делать. Потом ящик, где покоился мой брат, исчез в стене Архива.

Я вчитывалась в условия задачи, но строчки расплывались перед глазами. На меня навалилась усталость, и защитные механизмы дали сбой. Все начало болеть.

– Маккензи, – повторил Гевин. – Он был хороший?

Кое-как мне удалось кивнуть и выдавить улыбку.

– Да, – сказала я тихо. – Он был хороший.

* * *

Я не могла дышать. Рука Оуэна сдавливала мне горло.

– Замри, – велел он. – Ты делаешь только хуже.

Он прижал меня к холодной земле, надавив одним коленом на грудь, другим – на больное запястье. Я пыталась вырваться, но это мне не помогло. Это никогда не помогает, когда он не торопится. А сейчас он не торопился. Он вырезал линии на моем теле, рассекая кожу от лодыжек к коленям, от коленей к бедрам, от бедер к плечам, от плеч к локтям, от локтей к запястьям.

– Ну вот, – сказал он, ведя нож от локтя к больному запястью. – Сейчас мы посмотрим, что у тебя внутри.

Если бы я могла дышать, то закричала бы. Форменная одежда потемнела и промокла от крови. Спереди на черной рубашке проступило красное пятно, будто меня облили краской. Подо мной растеклась кровавая лужа.

– Почти готово, – сообщил он, приставляя лезвие к горлу.

А затем кто-то с шумом подвинул стул, и я очнулась на уроке английского. Прошло всего несколько минут – преподаватель все еще читал вслух эссе. Но и этого хватило. У меня до сих пор дрожали руки, а во рту стоял привкус крови. Хорошо хоть я не закричала.

Я вцепилась в стол и попыталась стряхнуть оцепенение, оставшееся после кошмара. Сердце неистово колотилось в груди. Я знала, что все это не реально, а лишь игра воображения, где воплощением страхов Маккензи Бишоп выступала История, неоднократно покушавшаяся на ее жизнь. И все равно до конца дня я буду мечтать о комнате Роланда, представляя кушетку с черным одеялом и тихую музыку, льющуюся из приемника на стене. Мечтать о сне, в котором нет места кошмарам, и вонзать ногти в ладони, чтобы не уснуть.

К концу занятий на обеих ладонях проступили красные полумесяцы. Я пулей выскочила из здания и выбежала на дорожку, хватая воздух ртом. Закрыв глаза, я сделала несколько глубоких вдохов. Казалось, будто я разваливаюсь на куски. Болело все. Кожу жгли фантомные порезы, тянущиеся от лодыжек к коленям, от колен к бедрам, от бедер к плечам, от плеч к локтям, от локтей к запястьям.

– Эй, Мак!

Я открыла глаза и увидела на дорожке, чуть поодаль, Уэсли со спортивной сумкой, перекинутой через плечо. Я попыталась скрыть, какой измученной себя чувствую, но, видимо, не слишком убедительно, потому что он нахмурился. Кэш стоял в нескольких шагах за его спиной и разговаривал с другим старшекурсником.

– Все хорошо? – спросил Уэс с обычной небрежностью.

– Хорошо, – отозвалась я.

Нас догнали Кэш и его приятель. Оба несли спортивные сумки.

– Привет, Мак, – поздоровался Кэш, закидывая сумку на плечо. – Как думаешь, сможешь без меня найти дорогу?

– Уверена, я справлюсь, – ответила я. – Парковка там, верно? – я указала в противоположную от парковки сторону. Кэш засмеялся. Уэсли все еще не сводил с меня глаз, и я улыбнулась ему. Кэш дружески стукнул его по плечу, и все трое направились к стадиону.

Я сделала напоследок еще один глубокий вдох, чтобы успокоиться, и поплелась через весь кампус к главным воротам. Добравшись до велосипедной стойки, я разблокировала Данте и уже перекинула ногу через раму, готовая тронуться с места, как заметила на парковке девушку. Ту самую девушку, которую я видела, когда считывала воспоминания с подвески, найденной в раздевалке. Ту, что сидела вся в слезах за рулем автомобиля на ночной дороге. Ту, что увернулась от бокала, который мать швырнула ей в голову.

Судя по золотым нашивкам на черной рубашке, она училась на четвертом курсе. Девушка стояла, опершись о кабриолет, в кругу подруг, и улыбалась, показывая идеальные зубы. Она выглядела ухоженной, даже холеной, какими обычно бывают богатые люди, и ее образ никак не вязался с девушкой из воспоминаний, хоть я и знала, что это она. Наконец, прощаясь, она помахала остальным и пошла вдоль тротуара. Сама не знаю почему, я последовала за ней. Чем дальше она уходила от школы, тем явственнее в ней проступали черты девушки из воспоминаний, вытесняя блистательный образ старшекурсницы с парковки. Ее как будто что-то тяготило. Я вспомнила гнев и горечь, запечатленные в подвеске, и окликнула девушку. Она оглянулась.

– Извини, – сказала я, подъезжая к ней, – прозвучит неожиданно, но это твое?

Я вынула из кармана подвеску и показала ей. Она расширила глаза, затем кивнула.

– Где ты ее нашла? – спросила девушка, протягивая руку.

– В раздевалке, – ответила я, опуская в ее ладонь серебряную вещицу.

Она свела к переносице идеально выщипанные брови.

– А как ты догадалась, что это мое?

«Потому что я прочитала воспоминания, – подумала я, – и к тому же ты держишь руку на груди, там, где должна быть подвеска».

– Спрашивала весь день, – соврала я. – кто-то из старшекурсников на парковке сказал, что вроде это твое, и подсказал, где ты можешь быть.

– Спасибо, – она посмотрела на подвеску. – Ты не обязана была это делать.

– Ничего, мне было не трудно, – пожала я плечами. – Да и к тому же заметно, что эта вещица кому-то дорога и ему будет ее не доставать.

Девушка кивнула, глядя на подвеску.

– А что значит буква «Б»?

– Бетани, – ответила она. – На самом деле я не должна так над ней трястись. Это ведь просто безделушка. Мелочь.

Но при этом она нежно погладила подвеску большим пальцем.

– Если для тебя она что-то значит, то это не мелочь.

Девушка кивнула, продолжая рассеянно поглаживать подвеску. Несколько секунд мы стояли на пустынном тротуаре, неловко переминаясь, затем я наконец спросила:

– Эй… все нормально?

Она заметно напряглась и выпрямилась. Буквально на глазах ее лицо переменилось: Бетани вновь надела маску внешнего благополучия.

– Конечно, – она улыбнулась мне идеальной, отработанной улыбкой.

Если хочешь, чтобы все вокруг думали, что ты в порядке, хотя на самом деле твоя жизнь летит кувырком, ни в коем случае не стоит улыбаться. Некоторые, правда, ничего не могут с собой поделать, улыбаются и все тут – это вроде нервного тика. Но другие делают это намеренно, всерьез считая, что окружающие купятся на что угодно, если преподнести ложь с широкой улыбкой. Однако лжеца гораздо легче распознать, если он улыбается. Как будто в маске, за которой он прячет истинное лицо, образовалась огромная трещина. Конечно, я не знала Бетани, почти не знала. И она не знала, что я видела некоторые фрагменты ее жизни. И поскольку она выглядела вполне нормальным и разумным человеком – не чета мне, между прочим, – я не стала настаивать:

– Хорошо. Просто хотела убедиться.

Я уже собралась уезжать, когда она окликнула меня:

– Постой. Я никогда не видела тебя в Гайд Скул.

– Я – новенькая, – ответила я. – Маккензи Бишоп.

Бетани закусила губу, и я тут же представила, как ее мать кричит на нее за эту дурацкую привычку.

– Добро пожаловать в Гайд, – сказала она, – и еще раз спасибо, Маккензи. Вообще-то, знаешь, насчет подвески ты права. Это вовсе не мелочь. Я рада, что ты ее нашла.

– Я тоже.

Я чувствовала, что должна сказать что-то еще, какие-нибудь важные слова, но все фразы казались банальными или странными. Поэтому я просто попрощалась:

– Увидимся завтра?

– Да, – ответила она, – до завтра.

Мы разошлись в разные стороны. Когда я подъехав к главной дороге, мне на миг показалось, что я увидела на углу мужчину с золотыми волосами, но когда я пересекла улицу и оглянулась, там никого не оказалось.

Едва я припарковала «Данте» перед Коронадо, как почувствовала царапанье букв в кармане. В моем списке появилось новое имя, но сразу же отловить Историю не вышло – в вестибюле меня перехватила мама.

– О, хорошо, что ты уже дома, – обрадовалась она. Эти слова не сулили ничего хорошего, поскольку означали, что ей от меня что-то нужно. А учитывая, что в руках она держала коробку с выпечкой и клочок бумаги, а сама при этом выглядела точно выжатый лимон, сомневаться не приходилось.

– В чем дело? – спросила я настороженно.

– В последнюю минуту заказали доставку, – вздохнула она.

Мой организм взвыл от усталости.

– А где Берк?

Мама сдула со лба выбившуюся прядь.

– У него что-то вроде открытия выставки, и он уже ушел. Знаю, тебе надо делать уроки… В другое время я бы и не стала просить, но сейчас, когда наш бизнес только-только набирает обороты, мне правда нужен каждый заказ…

У меня начала болеть голова. Но по-моему, все, что может заставить маму считать меня хорошей дочерью и убедит, что я в порядке, стоит этих жертв. Я взяла коробку и бумажку. В ответ она сделала худшее из возможного – заключила меня в объятия, оглушив шумом бьющегося стекла и искореженного металла. Голова тут же заболела в сто раз сильнее.

– Я лучше поеду, – отстранилась я. Мама кивнула и вернулась в кафе, а я поплелась к велосипедной стойке, где только что прицепила «Данте», на ходу читая, что написано на бумажке. Под именем заказчика мама набросала карту. Если верить ее каракулям, ехать не так уж далеко, всего несколько миль, но я никогда не бывала в той части города.

Впервые в жизни я заблудилась. Я немного отвлеклась, пока ехала, и проскочила мимо жилого комплекса на несколько кварталов, так что пришлось возвращаться назад. Когда я наконец отыскала нужный дом, поднялась по лестнице на несколько пролетов, потому что лифт оказался сломан, отдала заказчице коробку с выпечкой и спустилась обратно, солнце уже садилось. Все тело ломило от усталости.

Я села на велосипед, утешая себя тем, что в эту самую минуту мама болтает по телефону с Коллин и рассказывает ей, что у меня все в порядке. Однако возвращаясь в Коронадо, я чувствовала себя неважно. Никак не могла унять дрожь в руках и мечтала об одном: добраться поскорее домой, как-нибудь скоротать вечер и вернуться в комнату Роланда. Желая сократить путь, я поехала через парк. Место было незнакомое, но если я хотя бы отчасти правильно представляла себе этот район, то так будет быстрее, чем по улицам. Так оно и вышло бы, но я едва не сбила парня, сидевшего на корточках прямо посреди дорожки. Мне пришлось ударить по тормозам, велосипед резко остановился в нескольких футах от него, и я чуть не потеряла равновесие. Едва ступив на землю, я поняла, что совершила ошибку. Я уловила движение за спиной, но не решалась отвести взгляд от парня. Он встал и сунул руку в карман толстовки. Я услышала металлический щелчок, в ту же секунду в его руке появился нож.

– Привет, красавица, – сказал он.

Я поставила ногу на педаль, но велосипед не двигался. Я оглянулась и увидела второго парня. Просунув между спицами заднего колеса трубу, он не давал мне тронуться с места. От него воняло бензином.

– Отпусти, – потребовала я тоном, каким дед учил меня разговаривать с трудными Историями. Но эти двое – не Истории, они – люди, и к тому же оба вооружены. Один из них хихикнул, второй присвистнул.

– Почему бы тебе не спрыгнуть и не поиграть с нами? – предложил тот, что крутил в руках нож. Он шагнул вперед, одной рукой удерживая руль, второй – потянулся к моим волосам. Я оказалась в весьма невыигрышном положении, поэтому соскочила с велосипеда.

– Видишь? – подал голос тот, что держал трубу. – Она не против поиграть.

– Хорошая девочка, – заметил тот, что с ножом.

– Хорошая школьница, – кивнул другой.

– Прочь с дороги, – велела я. Сердце забилось быстрее. Первый парень поигрывал ножом, то выпуская, то убирая лезвие.

– Может, стоит вежливо попросить?

– Уйдите с дороги, пожалуйста, – рявкнула я, чувствуя, как пульс грохочет в ушах.

Тот, что с трубой, хихикнул у меня за спиной. Тот, что с ножом, улыбнулся. Они кружили вокруг меня, поэтому в поле моего зрения все время находился только кто-то один. Я попыталась шагнуть в сторону, но путь мне преградила труба.

– Куда собралась, сладкая? – спросил первый. – Веселье еще даже не началось.

Оба подступали все ближе. В голове у меня стучало, перед глазами все плыло. Затем тот, что с трубой, толкнул меня к первому, и он крепко вцепился в мое больное запястье. Боль прострелила руку, как ток… а потом это случилось снова. Мир остановился. Исчез. Погрузился во тьму.

Долгие, дивные, безмолвные минуты полной тьмы.

А затем все вернулось. Я поняла, что до сих пор стою посреди парка, голова буквально разрывается от боли, а руки почему-то мокрые. Я посмотрела на свои ладони, и стало ясно почему. Они были все в крови.

Глава двенадцатая

Мои руки перепачканы кровью. А у ног лежал парень, тот, который играл ножом. Кровь струилась по его лицу. Нос явно сломан, а нога вывернута под неестественным углом. Нож парня торчал из его же бедра. Я не помнила, чтобы втыкала нож ему в ногу. Я не помнила даже, что прикасалась к нему. Но кровь на моих руках свидетельствовала именно об этом. Да и костяшки были сбиты, а на ладони саднил мелкий порез – возможно, от ножа. Сначала я чувствовала онемение. Время, казалось, замедлило ход. А затем меня пронзила мысль и волной боли прокатилась по всему телу. Что я сделала?

Закрыв глаза, я несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, надеясь, что тело парня просто исчезнет. Все это просто исчезнет. Но ничего не исчезло. И на этот раз глубокое дыхание не помогло вспомнить. Будто черная стена стояла перед моим мысленным взором.

Затем до меня донеслись звуки борьбы, и я вспомнила о парне с железной трубой. Повернувшись, я увидела, как он борется со златовласым мужчиной.

Златовласый невозмутимо схватил хулигана за шею и поднял вверх, пока его ноги не повисли в воздухе. Бандит извивался и размахивал руками, не в силах выдавить ни звука. Его труба валялась на дорожке, в нескольких шагах от него. Когда златовласый крепче стиснул пальцы, сжимавшие горло хулигана, его рукав задрался, и я увидела три высеченные на коже линии. Метка Отряда.

Я была права… о, боже, я была права. И это означало, что член Отряда видел, как я сделала… Я даже не знала, что именно сделала, но он это видел. Впрочем, он и сам прямо сейчас душил кого-то у меня на глазах. Но готова поспорить, он, по крайней мере, запомнит, что делал это.

Бандит перестал отбиваться, и златовласый бросил его тело на землю.

– Ненавижу драться с людьми, – проворчал он, отряхивая брюки. – Приходится все время следить, чтобы не убить их.

– Вы кто? – спросила я.

Он поднял бровь.

– Что, даже не скажешь спасибо?

– Спасибо, – поблагодарила я дрожащим голосом.

– Пожалуйста. Было бы как-то не по-джентльменски, если бы я не помог. – Он взглянул на парня, лежавшего у моих ног. – Хотя и не уверен, что ты нуждалась в помощи. Это было то еще шоу.

Шоу? Он протянул ко мне руку и почти коснулся пальцами моей кожи, но я отпрянула. Он не носил кольца.

– А, – он понял мое недоверие. Затем достал из кармана серебряное кольцо, показал мне три линии, вырезанные на нем, надел на палец и снова протянул мне руку. На этот раз я нехотя подала ему свою. В голове пророкотал его шум, низкий и размеренный, точно биение сердца.

– Как ты узнала? – спросил он, поворачивая мои руки и проверяя, не сломаны ли кости.

– Осанка. Внимательность. Самомнение.

Его губы тронула легкая улыбка.

– А я решил, что ты просто увидела метку, – он провел пальцем по моим костяшкам. – Или потому что мы уже встречались.

Я поморщилась, когда он ощупывал мои руки.

– В твою защиту могу сказать, – добавил он, – что официально нас не познакомили.

И вдруг меня осенило. Когда в прошлом месяце нас с Уэсли вызывали в Архив давать объяснения, как мы позволили подростку-Истории сбежать в Коронадо, там был этот златовласый. Он появился позже. Вошел, обнимая за плечи свою напарницу, и лениво мне улыбнулся. Услышав, что мы с Уэсли были в паре три часа до того момента, как История сбежала, он рассмеялся. Его напарница – нет.

– Я сразу узнала тебя, – соврала я.

– Нет, не узнала, – сказал он, ощупывая мои пальцы. – Ты думала, что я на кого-то похож, но знать человека в лицо – совсем другое дело. Смотри довольно долго на кого угодно, и начнешь думать, что видел его раньше. Кстати, меня зовут Эрик. – Он выпустил мои руки. – Ничего не сломано.

– Зачем ты следил за мной?

Он изогнул брови.

– Просто радуйся, что я оказался рядом.

– Меня такой ответ не устраивает, – огрызнулась я. – Так зачем ты за мной следил?

И снова он лениво улыбнулся.

– Зачем в Архиве кто-то что-то делает? Потому что ему велено так делать.

– Но зачем? И кто тебе велел?

– Мисс Бишоп, думаю, сейчас не подходящее время для расспросов, – он кивнул на тела хулиганов и затем снова на меня. Я посмотрела на свои окровавленные руки, которые ко всему прочему дрожали. Поэтому сжала кулаки, вытерпев вспышку боли.

– Мне нужен ответ.

– Даже если я солгу? – пожал плечами Эрик.

Парень с ножом в бедре зашевелился.

– Тебе пора домой, – сказал Эрик. Он подобрал трубу, стер отпечатки рукавом и снова отбросил ее на землю. – О них я позабочусь.

– Что вы с ними собираетесь сделать?

– Сделаю так, чтобы они исчезли, – пожал он плечами. Потом отрегулировал мой велосипед и подкатил его ко мне. – Езжай и будь осторожна.

В руках все еще не утихала дрожь, но я взялась за руль, перекинула ногу и поехала. По пути домой, когда волнение прошло и в голове прояснилось, воспоминания, живые и яркие, начали вспыхивать одно за другим. Я вспомнила хруст костей, когда ударила первого парня в нос. Он вскрикнул и, осыпая меня проклятьями, вслепую сделал выпад ножом. Я ударила его ботинком под колено. Раздался треск, затем мгновение тишины, и вот уже выкидной нож у меня в руках. Лезвие вошло ему в бедро. Он издал вопль. Я ударила его кулаком в лицо. Хрустнула кость, и он повалился вперед. И все за считанные секунды, поразилась я. Какие-то несколько мгновений, а я успела так его отделать, пока добежал Эрик.

Я не сразу все вспомнила, но ничуть не раскаивалась в содеянном. Я хотела причинить ему боль. Хотела, чтобы он пожалел о том, что считал меня беспомощной, слабой, неспособной дать отпор. Не останавливаясь я бросила взгляд на сбитые костяшки. Нет, я больше не слабая… но кем же я становлюсь?

* * *

– Что случилось с твоими руками? – воскликнула мама, когда я вошла. Она прижимала к уху телефон и торопливо бросила в трубку: – Позже поговорим.

Затем положила телефон и кинулась ко мне.

– Упала с велосипеда, – сказала я устало, скидывая сумку. Это не было совсем уж ложью. Не рассказывать же ей, что на меня напали на обратном пути после того, как я по ее просьбе доставила заказ. Это бы ее подкосило.

– Ты как, в порядке? – спросила она, беря мою руку. Я поморщилась и не столько от боли, сколько от пронзительного треска, едва не взорвавшего мою голову, когда она коснулась меня. И все же я сумела сдержаться, не вырвалась и покорно прошла с ней на кухню.

– Со мной все хорошо, – соврала я, держа руку под краном, пока она поливала холодной водой сбитые костяшки. – Ты сегодня рано пришла, – решила я сменить тему. – Мало народу было в кафе?

Мама удивленно посмотрела на меня.

– Маккензи, – сказала он, – сейчас почти семь часов.

Я взглянула в окно. Уже почти стемнело.

– Ох.

– Ты задерживалась, и я начала беспокоиться. Теперь вижу, что не зря.

– Со мной правда все в порядке.

Она выключила воду, промокнула руку полотенцем и достала из-под раковины флакон со спиртом. Промывая ссадины, она нежно дула на кожу. Это было приятно – не из-за спирта, конечно, от него просто адски щипало. Мне нравилось, что мама ухаживает за мной. В детстве я часто приходила домой со всякими ссадинами – ничего такого, обычные детские проказы. Мама усаживала меня на стол и обрабатывала порезы и царапины. Как бы я ни поранилась, она всегда могла помочь мне. Став Хранителем, я больше не выставляла напоказ свои раны, наоборот, прятала их, и, глядя, как мама обрабатывала ссадины Бена, замечала в его глазах то же, что чувствовала сама.

Я настолько привыкла скрывать свои порезы и ушибы и отвергать мамину заботу, уверяя, что со мной все в порядке, даже когда это было вовсе не так, что испытала невероятное облегчение только от того, что на этот раз можно было не прятать раны. Пусть даже пришлось немного приврать. Потом пришел папа.

– Что случилось? – спросил он, поставив свой кейс. «Это даже забавно, что они так хлопочут над сбитыми костяшками», – с горькой усмешкой подумала я. Страшно даже представить, как бы они отреагировали, если б увидели другие мои шрамы, гораздо более жуткие. Что бы сказали, узнай они правду о моем сломанном запястье. Я едва не засмеялась, но вовремя спохватилась – все-таки в этом нет ничего веселого.

– Упала с велосипеда, – повторила я. – Со мной все нормально.

– А с велосипедом? – спросил он.

– И с велосипедом все в порядке, – ответила я.

– Лучше я его проверю, – сказал он, поворачиваясь к двери.

– Пап, я же говорю, с ним все в порядке.

– Без обид, Мак, но в велосипедах ты разбираешься хуже…

– Не трогай его, – отрезала я, и мама подняла глаза от аптечки и посмотрела на меня долгим, настороженным взглядом. Я закрыла глаза и сглотнула. – Ну, может, краска слезла в двух местах… – Вроде я поцарапала его о тротуар. – Но он в рабочем состоянии и будет ездить. Мне больше досталось, – я показала ему руки.

На этот раз папа не купился на мои слова. Скрестив на груди руки, он спросил:

– Объясни мне, как вышло, что ты упала с велосипеда.

«Сомнения, – говорил дед, – как течение реки, против которого тебе надо плыть».

– Питер… – начала мама, но он поднял руку, призывая помолчать.

– Я хочу знать, как это произошло.

Он пристально смотрел на меня.

– На тротуаре была выбоина, – пояснила я, чувствуя, как забилось сердце, и изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Наскочила на нее передним колесом. А когда полетела вниз, вытянула руки вперед, но перевернулась и ударилась об асфальт костяшками, а не ладонями. А сейчас, если с допросом и лазаретом покончено, я пойду делать уроки, – закончила я и отстранилась от мамы.

Пройдя мимо папы, я влетела в холл, а затем в свою комнату, хлопнув для убедительности дверью. Потом сползла по стене, чувствуя, что запал иссяк. Я пыталась изобразить подростковую истерику, и, кажется, это сработало. За весь вечер никто из них меня больше не потревожил.

* * *

Роланд нахмурился.

– Что у тебя с руками?

Он ждал меня в Атриуме, сидя на краю стола и держа на коленях папку. Когда я вошла, он сразу заметил мои ссадины.

– Упала с велосипеда, – ответила я автоматически.

В его глазах промелькнуло разочарование. Роланд отошел от стола.

– Я ведь тебе не мама с папой, мисс Бишоп, – сказал он, идя через комнату. – Не оскорбляй меня ложью.

– Прости, – смутилась я, выходя вслед за ним из Атриума. Мы шли по коридору, ведущему к комнатам Библиотекарей. Он оглянулся через плечо.

– Неприятности с Историей?

– Нет. С человеком.

– Что за неприятности?

– С этим уже разобрались. – Я подбирала слова, чтобы рассказать Роланду об Эрике. Но как только я решила рассказать ему, что кто-то из Архива следит за мной, тотчас засомневалась. Не подумает ли он, что я не в себе? Что у меня паранойя. В глазах Роланда и без того отчетливо читалось беспокойство. Меньше всего мне хотелось, чтобы он тревожился еще больше. К тому же, у меня нет доказательств, а позволить Роланду проникнуть в мою голову я не могла. Ведь если он увидит, в каком я состоянии, он… Нет, я не стану рассказывать про Эрика, пока не узнаю, почему он следит за мной.

– Наши милые привратники видели твои руки?

– Стражи? Нет.

Хотя Патрик видел. Он и словом не обмолвился, но смерил меня таким взглядом, будто я никчемный ребенок. Мол, то нос разбит, то руки, не быть ей такой же успешной, как все. Видел бы он, что стало с тем парнем.

– У тебя опять была отключка? – спросил Роланд.

Я посмотрела на руки.

– Я помню, что случилось.

Остаток пути до его комнаты мы прошли в молчании. Он впустил меня и достал из кармана свои часы. Я видела, как он провел большим пальцем по их поверхности и затем положил часы на столик у кровати. Это меня зацепило. Все точно так же, как и прошлой ночью. Те же действия в той же последовательности. Так трудно думать о Роланде, как об Истории, но эти повторяющиеся движения напомнили мне, что не только его внешность остается неизменной. Он кивнул на кушетку, и я с благодарностью опустилась на мягкую постель. Тело требовало отдыха.

– Хорошего сна, – пожелал он, садясь в кресло. Я закрыла глаза, слушая, как он делает пометки в документах, которые принес с собой. Тихое царапанье карандаша по бумаге успокаивало, словно шелест дождя. Я почувствовала, как погружаюсь в сон. На короткий миг мелькнула пугающая мысль о ночных кошмарах, что поджидают меня. Но страх рассеялся, и я уснула.

* * *

Я почувствовала, как Роланд тряс меня, пытаясь разбудить. Я села, еще не до конца проснувшись, осмотрела свежие синяки на руках. Роланд начал расхаживать по комнате. Страх затмил облегчение, которое я чувствовала после нескольких часов здорового сна. Вспомнились обрывки разговора, подслушанного за дверью. «Это не выход». Роланд прав. Так продолжаться не может, нельзя приходить сюда каждую ночь. Но это единственное место, где меня не преследуют ночные кошмары.

– Роланд, – позвала я тихо, – если все будет становиться хуже… если мне будет хуже… Агата?..

– Пока ты выполняешь свои обязанности, – ответил он, – она ничего тебе не сделает.

– Хотела бы я тебе верить.

– Мисс Бишоп, работа Агаты заключается в оценке служащих Архива. Ее главная задача состоит в том, чтобы все шло гладко и каждый исправно делал свою работу. Она не чудовище. Она не может просто выгнать тебя или принять на службу. Как не может и стереть твою память. Даже если ей и хочется так думать.

– Но в прошлый раз…

– В прошлый раз ты призналась в том, что втянута в преступление, поэтому да, твое будущее оставили на ее усмотрение. Это разные вещи. Она не имеет права даже заглянуть в твои мысли без согласия, не говоря уж о том, чтобы стереть воспоминания.

– Нужно согласие… Очень предусмотрительно. – Однако что-то продолжало тревожить меня. – А Уэсли дал разрешение?

– Что? – нахмурился Роланд.

– Тот день… – Мы оба понимали, о каком дне шла речь. – Он его не помнит. Абсолютно. – Он сам захотел забыть? Или его заставили? Он давал Архиву разрешение стереть те воспоминания?

Роланда мои слова удивили.

– Мистер Айерс был в очень тяжелом состоянии, – сказал он. – Сомневаюсь, что он вообще приходил в сознание.

– Значит, он не мог дать разрешение.

– Это было бы нарушением протокола, – Роланд засомневался. – Возможно, Архив здесь ни при чем, мисс Бишоп. Ты, как никто другой, знаешь, как травма влияет на разум. Может, он помнит. А может, он сам решил все забыть.

Я поморщилась.

– Может быть.

– Маккензи, в Архиве есть правила, и их соблюдают.

– То есть пока я не дам Агате свое согласие, мне ничто не грозит? Мой разум неприкосновенен?

– В целом, да, – ответил Роланд, пристроившись на краешек стула. – Но как и в любой системе, здесь тоже есть обходные пути. Ты не единственная, кто может дать согласие. Если ты откажешь Агате, а у нее будут серьезные причины полагать, что ты виновна, она может подать прошение в Совет Директоров. Она так не поступит, пока у нее не будет веских доказательств, что ты совершила преступление или что ты больше не можешь выполнять свою работу. Или же она сочтет, что тебе нельзя доверить то, что ты знаешь. Но только если у нее появятся… – он замолчал.

– Если у нее появятся веские доказательства, – продолжила я.

– Мы не должны допустить, чтобы до этого дошло, – сказал Роланд. – Каждый раз, когда Совет давал ей доступ к чьему-либо разуму, того человека признавали негодным и убирали. Ее показатели говорят о том, что она не подаст запрос необдуманно. Но это также значит, что Совет ей не откажет, если она его подаст. А когда она получит доступ к твоему разуму – неважно, ты дашь на это свое согласие или Совет, – все, что она обнаружит, может быть использовано против тебя. Если она сочтет тебя непригодной, тебя приговорят к форматированию.

– К экзекуции.

Роланд поморщился, но возражать не стал.

– Я мог бы оспорить это решение. И тогда дело дошло бы до суда. Но если Совет встанет на ее сторону, я ничем не смогу помочь. Буквально все в руках Директоров. Понимаешь, только они имеют право проводить форматирование.

О Совете Директоров дед говорил мне только одно: «Тебе не захочется встретить ни одного из них». Теперь я поняла почему.

Глубоко задумавшись, Роланд нахмурился.

– Но до этого дело не дойдет. В тот раз Агата тебя помиловала. Сомневаюсь, что она ищет повод, чтобы отменить свое же решение.

Я подумала об Эрике. Кто-то ведь приказал ему следить за мной.

– Может, Агата и не ищет, – признала я, – но что если ищет кто-то другой? Тот, кто не согласен с ее решением? Например, Патрик. Мог бы он зайти так далеко? И если кто-то представит ей доказательства, не пересмотрит ли она свое решение?

– Мисс Бишоп, – сказал Роланд. – ты думаешь не о том. Не давай ей повода усомниться в тебе. Просто делай свою работу, не впутывайся в неприятности и все будет в порядке.

Его слова успокаивали, но в голосе проскальзывали тревожные нотки, да и сам он выглядел мрачным.

– Кроме того, – добавил он тихо, подходя к столику у кровати и забирая часы, – я обещал твоему деду, что присмотрю за тобой. – Он спрятал часы в карман. – И я намерен сдержать это обещание.

Я вышла за ним из комнаты, и пока мы шли по извилистым коридорам, думала о том, что он ведь и Архиву давал обещание в день моего посвящения.

«Если мы ее примем, и она проявит некомпетентность в каком-либо вопросе, – постановил один из заседателей, – она лишится работы».

«И если она окажется непригодной, – добавил другой, – ты, Роланд, устранишь ее сам».

Глава тринадцатая

Роланд оставил меня у входа в приемную. Я кивнула в знак приветствия Библиотекарше, сидевшей за столом, – мы виделись только мельком, – но она даже не подняла глаз от фолианта. В очередной раз подумалось: до чего же он огромный, и я в нем – всего одна страница. Сколько же таких страниц отведено Хранителям? И сколько членам Отряда? И почему я никого из них ни разу здесь не встретила? Я, можно сказать, выросла здесь. А все остальные, выходит, нет? Я и в самом деле настолько от всех отличаюсь? И поэтому Патрик меня ненавидит?

Стражи проводили меня взглядом. По пути домой я отработала имя из моего списка. Особых усилий не потребовалось – мальчик взглянул на мои сбитые костяшки и отпрянул, но убегать не стал. И положа руку на сердце, увидев страх в его глазах, я испытала удовлетворение. Оказалось, гораздо легче справиться с Историей, просто запугав ее, чем сочинять всякие небылицы, пытаясь завоевать доверие.

Вернувшись домой, я размяла плечи и отправилась под душ. После душа я проскользнула к себе в комнату и еще не успела надеть школьную форму, как в дверь постучали.

– Тебе лучше поторопиться, а то опоздаем, – подал голос папа.

Я натянула рубашку, едва не забыв спрятать ключ под воротник, и открыла дверь.

– Ты о чем?

Папа показал ключи.

– Я отвезу тебя в школу.

– Нет, не надо.

– Я не против тебя подбросить, – сказал он.

– Зато я против.

Он вздохнул и отправился на кухню.

– Я думал, тебе после вчерашнего будет немного не по себе садиться на велосипед, – пояснил он, наливая кофе в свой термос.

Я прошла следом за ним на кухню.

– Ничего подобного, – нахмурилась я. – А что насчет поговорки: «Упав с лошади, вернись в седло»?

– Ну да, но…

– Со мной все будет в порядке, – пообещала я, закидывая сумку на плечо. Он посмотрел на мои руки.

– Ты уверена, что велосипед в рабочем состоянии?

– Велосипед тоже в порядке. Но если ты так волнуешься, почему бы тебе не пойти и не проверить самому?

Это, похоже, немного его успокоило. Мы спустились в вестибюль. Я заскочила в кафе и прихватила стаканчик кофе, пока он осматривал Данте. По утрам в кофейне Бишопов полно посетителей, и мама даже не видела, как я пришла и ушла. Берк, улыбаясь, передал стаканчик на вынос и выпроводил меня.

– Да, похоже, все в порядке, – подтвердил папа, отряхивая руки, когда я подошла к нему. – Ты уверена, что не хочешь, чтобы я тебя подбросил?

– Абсолютно, – заверила я, с легкостью перекидывая ногу через раму, чтобы показать ему, как хорошо себя чувствую. – Видишь? Прямо как с лошадью.

– А где твой шлем? – нахмурился папа.

– Мой – что?

Папа холодно взглянул на меня. Я собиралась сказать, что обойдусь без шлема, но поняла, что после вчерашнего так себя вести не стоит. Поэтому ответила:

– Под моим столом.

– Не уезжай.

Папа опять исчез в дверях. Вздохнув, я осталась ждать его возвращения, сидя на велосипеде и держа у руля стаканчик кофе. Я осмотрела улицу, но Эрика не было видно. Сложно сказать, стало ли от этого мне лучше или хуже. Сейчас наверняка я знала только одно: он действительно существует. Но до сих пор мне неясно, почему он за мной следил. Может, это стандартная процедура. Проверка. Или может, он ищет доказательства моих проколов.

В дверях появился папа. Он бросил мне шлем, я поймала его на лету и надела. По крайней мере, он не розовый и не украшен цветочками.

– Теперь доволен? – спросила я. Папа кивнул, и я поехала, пока ему не взбрело в голову, что держать кофе на руле – небезопасно.

Утро выдалось прохладным. Мимо проносился город. Я вдыхала полной грудью, стараясь забыть о тревогах Роланда и недоверии отца. Проехав половину пути, я повернула за угол и заскочила на тротуар. Впереди на два квартала тянулась прямая и безлюдная парковая дорожка. На миг я поддалась слабости или усталости, а может, и излишней самоуверенности, и закрыла глаза. Буквально на секунду, максимум – две, все равно что неспешно моргнула, но открыв глаза, я увидела прямо перед собой бегуна. И свернуть уже не успела. Не успела избежать столкновения. Руль, колеса, ноги-руки смешались в одну кучу, и мы рухнули на асфальт. Я стукнулась головой о тротуар, но весь удар пришелся на шлем. Папа бы возликовал. Мне удалось высвободить ногу из-под велосипеда и подняться. Руку и голень под одеждой прошило болью. Но проверять, что там я не стала.

Чуть в стороне постепенно приходил в себя бегун. Он встал на колени, осмотрел себя и только затем поднялся в полный рост. Я поспешно подала ему руку – все же я его сбила, пусть даже он и выскочил неизвестно откуда.

– С вами все в порядке? – спросила я. – Ничего не сломано?

– Нет, я в порядке, – ответил он, вставая на ноги.

Парень казался не намного старше меня, может, лет двадцати. Выглядел он слегка помятым, но целым и невредимым, если не считать, что с ног до головы был облит моим кофе. Он оглядел себя и заметил кофейные пятна.

– Мда, – хмыкнул он, – теперь я пахну лучше, чем до этого.

– Мне правда очень жаль… – простонала я.

– Сам виноват, – сказал он, разминая шею.

– Знаю, – согласилась я. – Но мне все равно жаль, что я на вас наехала. Вы выскочили будто ниоткуда.

Он потер голову.

– Наверное, забылся, слушая музыку, – пояснил он, показывая на наушники, висящие вокруг шеи. Он хоть и улыбался, но стоял на ногах не слишком твердо.

– Вы уверены, что с вами все в порядке?

Он осторожно кивнул.

– Да, думаю, да…

– Вы знаете свое имя?

Он нахмурился.

– Джейсон. А вы знаете свое?

– Это не я не ударилась головой.

– Хорошо, могу я узнать ваше имя? – спросил он. Я подумала, что он, возможно, флиртует со мной.

– Маккензи. Маккензи Бишоп. – Я вытянула четыре пальца. – Сколько пальцев вы видите?

– Семь.

Только я собралась сказать, что ему надо к врачу, как он добавил:

– Шучу, шучу. Что случилось с вашими руками, Маккензи?

– Упала с велосипеда, – бросила я, не задумываясь. – Вы не должны шутить, когда люди пытаются выяснить, все ли с вами в порядке.

– Вау, сколько же велосипедных аварий случилось с вами на этой неделе?

– Плохая выдалась неделя, – ответила я, регулируя Данте. Велосипед был слегка поцарапан, но на ходу. Я вздохнула с облегчением – если бы я его сломала, то не представляю, что бы говорила родителям. Только не правду. Пусть даже на этот раз я и в самом деле упала.

– А ты хорошенькая.

– Ты головой ударился.

– Это правда, но ты все равно хорошенькая.

– М-м.

– Маккензи Бишоп, – произнес он, выговаривая каждый слог. – Милое имя.

– Дааа… – Я достала из кармана телефон и проверила время. Если я не уеду прямо сейчас, то опоздаю. – Слушай, Джейсон, с тобой все будет в порядке?

– Я в порядке. Но мне кажется, мы должны обменяться данными по страховке. У них есть пункт насчет столкновения человека и велосипеда? У тебя есть велостраховка? Если ты так часто попадаешь в аварии, может, тебе стоит…

– У тебя есть телефон?

Он посмотрел на меня так, будто не знает, что это такое. Или почему я это спрашиваю.

– Телефон, – повторила я. – Чтобы я могла дать тебе свой номер. Чтобы ты мог написать мне, когда придешь домой. Чтобы я знала, что ты в норме.

Он похлопал по карманам.

– Я с ним не бегаю.

Я порылась в сумке, выудила карандаш и клочок бумаги и написала мой номер.

– Вот. Возьми. Отправишь мне сообщение, – велела я, всем своим видом стараясь показать, что делаю это из чувства гражданского долга, а не с намеком «позвони-мне-красавчик».

Джейсон взял бумажку. Я уже собиралась сесть на велосипед, но тут он выхватил мой телефон из рук и принялся что-то набирать. А когда вернул, я увидела, что он внес себя в список контактов под именем «Джейсон, бегун, которого ты переехала».

– Просто на всякий случай, – сказал он.

– Да-да, конечно, – ответила я и, чтобы избежать еще большей неловкости, села на Данте и поехала. Вновь пришла на ум поговорка о том, что упав с лошади, нужно скорее вернуться в седло. Хотелось бы, чтобы Эрик видел, что я вела себя как добрый самаритянин, и отправил соответствующий отчет в Архив, но, конечно же, сейчас его рядом не оказалось. Перед тем, как завернуть за угол, я оглянулась – Джейсон все еще стоял на месте, – затем направилась в школу.

Когда я подъехала, парковка уже была забита. Я заметила Уэсли. Он стоял, привалившись к велосипедной стойке, и на его плече буквально повисла очередная девушка, на этот раз в форме с серебряными нашивками. Она нашептывала ему на ухо что-то несомненно приятное, судя по тому, как он опустил глаза и, закусив губу, улыбался. В груди у меня все сжалось вопреки здравому смыслу. Меня ведь не должно это волновать. Он волен флиртовать с кем угодно, если ему хочется. Я спрыгнула с велосипеда и подкатила его к стойке. Уэсли лениво поднял глаза, увидел меня и сразу выпрямился. Девушка едва не упала.

Я не смогла сдержать усмешку. Он что-то сказал, и игривая легкая улыбка на ее лице погасла. Когда я подвела велосипед к стойке, девушка, стрельнув в меня мрачным взглядом, скрылась за воротами.

– Привет, – поздоровался он весело.

– Привет, – ответила я и, не удержавшись, оглянулась и добавила: – А где Кэш?

Удар достиг цели, и хорошее настроение Уэсли омрачилось. Затем он посмотрел на мои руки, и оно окончательно испортилось.

– Что случилось?

Я чуть было не соврала. Уже открыла рот, приготовившись скормить ему ту же ложь, что говорила всем, но остановилась. Для себя я решила никогда не врать Уэсли. Увертки и недомолвки я еще могла допустить, но лгать вчистую – нет. Особенно после того, что случилось этим летом. Однако я не горела желанием вспоминать события вчерашнего вечера здесь, на ступенях Гайд Скул, поэтому сказала:

– Нелепая история. Позже расскажу.

– Ну смотри, ты дала слово, – предупредил он, затем бросил взгляд мимо меня. – А вот и ты. Маккензи уже начала беспокоиться.

Я повернулась. К нам подходил Кэш, держа в одной руке ключи, в другой – бумажный пакет.

– Доброе утро, красотки, – поприветствовал он. Открыв пакет, он достал три стаканчика с кофе на подставке. Глаза Уэсли загорелись при виде третьего напитка. Он протянул руку, но не успел коснуться стаканчика, Кэш отодвинул его подальше.

– Ты не должен говорить, что я никогда не делаю для тебя ничего хорошего.

– Беру свои слова обратно.

Один стакан Кэш предложил мне, и я сделала глоток, смакуя. Утром я едва успела попробовать кофе до того, как пролила его на бегуна Джейсона.

– Простите, что задержался, – извинился Кэш. – Просто они опять напутали с заказом.

– Разве так сложно сделать три черных кофе?

– Совсем не сложно, – согласился Кэш. – Но я заказал два черных кофе… – Он взял второй стаканчик себе, – …и соевый горячий шоколад с карамелью.

Он развернул в руке подставку, предлагая Уэсли третий напиток. Уэс нахмурился.

– Если собираешься дуться из-за этого, как девица, будешь пить дамский напиток. А сейчас скажи спасибо.

– Мой герой, – проворчал Уэсли, беря стакан.

– И не притворяйся, что он тебе не нравится, – добавил Кэш. – Я прекрасно помню, как ты заказывал его прошлой зимой.

– Вранье.

– Фотографическая память.

Уэсли буркнул в стакан что-то недоброе. Мы задержались у ворот Гайд Скул. Потягивая кофе, мы наблюдали за потоком студентов, наслаждаясь последними минутами перед звонком. А затем Кэш задал Уэсу вопрос, и мир разлетелся на осколки.

– Слышал про Бетани?

Кофе застыл у меня в горле.

– Блондинка-старшекурсница? А что с ней?

Кэш явно удивился тому, что я ее знаю.

– Она сбежала.

– Когда?

– Точно неизвестно, – пожал он плечами. – Говорят, вчера, после школы. Ее мать вернулась домой, а она уже ушла.

Уэс заметно расстроился.

– Ты как, дружище? – обеспокоился Кэш. – Я знаю, что вы двое…

– Я в порядке, – оборвал его Уэс, хотя мне бы хотелось узнать конец этого предложения. – Просто жаль это слышать, – добавил он.

– Да. Хотя и не скажу, что удивлен.

– Почему? – спросила я.

Перед мысленным взором возникли воспоминания, считанные с подвески: расстроенная Бетани сжимала руль, желая уехать. Но что случилось? Что привело к этому? Кэш замешкался, взглянул на Уэса, но тот только сказал:

– У нее дома были неприятности.

Больше ничего никто из нас сказать не успел – прозвенел звонок, и мы вместе с остальными студентами прошли в ворота. Кэш и Уэс отделились, и разговор стих, но меня продолжали терзать вопросы, пока я брела в класс. Что произошло такого, отчего Бетани пришлось бежать? И почему она ждала до вчерашнего дня? У нее в распоряжении было все лето. Что такого случилось именно вчера? Смутное подозрение закралось в мои мысли. Сначала мистер Филлип, теперь Бетани. Одного похитили, другая сбежала. Но в обоих случаях есть общее звено. Я.

Тревога не отпускала меня, пока я шла по коридору в нужную аудиторию. Дед говорил, что надо замечать закономерности, но выискивать их специально не стоит. Так не ищу ли я связи там, где их не должно быть? Или может, я не вижу чего-то прямо у себя под носом?

* * *

Сообщение от Джейсона так и не было. Я проверила телефон перед алгеброй и затем еще раз перед теорией литературы. А перед занятиями спортом уже сама написала ему: «Хорошо добрался домой?»

Я попыталась успокоиться, сунула телефон и сумку в шкафчик, внезапно осознав, что сегодня раздевалку наполняют другие звуки. Вроде все те же – шорохи, шаги, голоса, металлический лязг. Но голоса звучали иначе. Никто не смеялся, не кричал. Лишь перешептывались, что-то обсуждали, внезапно замолкали. Я уловила только обрывки сплетен, но поняла, что они говорят о Бетани.

Популярная девушка. Маленькая школа. Студенток хлебом не корми – дай обсудить такую новость. Группа третьекурсниц считала, что она сбежала с парнем. Девушки с четвертого курса повторяли слова Кэша и Уэса: мол, нечему удивляться после того, что случилось. Но что именно случилось – они не говорили, а сразу же замолкали. Одна третьекурсница считала, что Бетани беременна. Другая решила, что она погибла. Некоторые разговаривали еле слышно и с укором поглядывали на девушек, которым не хватало приличия сплетничать тихо.

Что бы там ни было, одно ясно наверняка: Бетани пропала.

– Не думаю, что все так просто, – заявила Эмбер, выворачивая из-за угла.

– Ты во всем видишь преступление, – фыркнула Сафия, следуя за ней по пятам. – Это патология.

Они плюхнулись на скамью рядом со мной. Я надела спортивную кофту и опустила рукава, чтобы скрыть синяки на руке и сбитые костяшки.

– Я просто говорю, что есть свидетельства, и они противоречивы.

– Признай, ты просто хочешь, чтобы в этом деле было еще больше драматизма.

– Я бы сказала, что в этом деле драматизма и так больше, чем достаточно. Бетани жила как в плохом сериале.

– Фу, – содрогнулась Сафия. – Ты просто сказала «жила». Как будто она мертва. Не говори так.

– Вы о девушке, которая сбежала? – спросила я как можно небрежнее.

Эмбер кивнула.

– Если сбежала.

– А почему ты думаешь, что нет? – нахмурилась я.

– Потому что так было бы более волнующе, – закатила глаза Сафия.

Эмбер отмахнулась от нее.

– Да, признаю, есть факты, подтверждающие то, что она сбежала. Но также есть факты, которые говорят об обратном. О том, что она в конце концов передумала.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я, закрывая шкафчик.

– Ну, папа сказал мне, что…

– Твоего папу тоже привлекли?

Эмбер кивнула.

– Он знаком с матерью Бетани, поэтому согласился взять это дело. Или по крайней мере, определить, надо ли вообще его заводить.

У меня в груди сжалось. В обоих случаях имелось кое-что общее. Я. И детектив. «Это ничего», – старалась я себя успокоить, следуя за Эмбер и Сафией в спортзал. Нечего тревожиться, потому что я ничего не сделала. Я поступала с ними хорошо. Старалась им помочь. Я им помогла. Эти двое просто случайно исчезли.

– В любом случае, – продолжала Эмбер, – рюкзак Бетани и ее кошелек тоже исчезли. Но ее автомобиль на месте, в багажнике – чемодан, и дверь машины открыта. Выглядит так, будто она собралась уезжать, а потом просто передумала.

Они с Сафией направились к матам, и я пошла за ними, хоть мне и хотелось побегать, ну или заняться чем-нибудь, чтобы прояснить мысли и успокоиться.

– …что было бы разумно, – добавила Эмбер, – если бы она действительно хотела скрыться, поскольку отследить машину очень легко.

– Зачем ей скрываться? – спросила я, опускаясь на мат. – Все твердят, что не удивлены, что это был лишь вопрос времени. Что они имеют в виду?

Эмбер вздохнула.

– Летом папу вызывали в дом Бетани. Соседи жаловались на шум. Оттуда доносились крики, и когда он приехал, то обнаружил Бетани в дверях со всеми ее пожитками.

– Притормози, – вмешалась Сафия. – Ты пропустила все самое интересное. – Она повернулась ко мне. – Ладно, слушай, мать Бетани – пиявка. Так мы называем тех, кто выходит замуж только из-за денег. Когда в компании ее отца начались трудности или что-то в этом роде, мать его бросила. – Она щелкнула пальцами. – Забрала все, что можно, включая дом, а потом нашла нового кавалера, вернее, новую дойную корову. Он поселился у них спустя три недели.

– Девушки, – крикнул тренер. – Меньше слов, больше дела.

– Растяжка – обязательная часть занятий спортом! – отозвалась Сафия. Она так старательно выполняла все движения, что я едва сдерживала улыбку.

– Итак, – продолжила она, – неряшливый чувак не прожил у них и недели, как начал приставать к Бетани, когда оставался с ней дома наедине.

– И что случилось? – у меня внутри все оборвалось.

– Она сделала то, что сделала бы любая уважающая себя девушка из Гайд Скул. Врезала ему по физиономии. Но когда попыталась рассказать об этом матери, та заявила, что Бетани сама виновата.

Я словно вновь увидела женщину, швырнувшую бокал в голову Бетани.

– А этот подонок все переврал, ухватившись за слова матери, – сказала Сафия. – Он стал утверждать, что Бетани пыталась соблазнить его. Я удивлена, что Бетани не сбежала в тот же вечер. Знаю, что она думала об этом.

– Папа написал рапорт об этом случае, но его слово было против слова этого негодяя. И никаких мер принято не было. Однако он велел Бетани сразу же звонить ему, если этот мерзавец снова попытается распустить руки. Если ее безопасность будет под угрозой.

– Значит, твой папа поверил ей.

– Конечно, – Эмбер наморщила лоб. – Он же не идиот. Мы все думали, что Бетани сбежит, но она не сбегала. Мне кажется, я ее понимаю. Ей просто надо было закончить этот год, и тогда она бы освободилась, – она покачала головой. – Я не знаю, что случилось. Но все это дурно пахнет. Почему она бросила машину на дороге? Почему чемодан остался в багажнике?

Сафия закусила губу.

– Однажды Бетани призналась Уэсли, что держит сумку наготове. На случай, если больше не сможет терпеть. Я слышала, как он говорил об этом Кэшу. Но это не объясняет, почему она оставила свой чемодан.

– Между Уэсом и Бетани что-то было? – спросила я.

– С чего это? – Сафия подняла идеальную бровь. – Ревнуешь?

– Просто пытаюсь понять.

– У них было ровно то же самое, что у Уэса со всеми, – ответила Эмбер. – То есть ничего серьезного.

– Он негодяй и бабник, – процедила Сафия, глядя на тренажер, на котором занимался Уэсли с другими парнями. Она встала. – Я считаю, эта его страсть безостановочно клеить девчонок просто ужасна… Так, мне надо найти себе пару для Осеннего фестиваля, чтобы не куковать потом в одиночестве. Пока, детки.

Сафия отправилась на другой конец спортзала. Эмбер проводила ее взглядом. Она выглядела обеспокоенной, да и я тревожилась не меньше.

– Ты ведь не думаешь, что Бетани сбежала?

Эмбер покачала головой.

– Тот подонок под подозрением?

– У него есть алиби, но похоже, он мог и подкупить кого надо. Я просто… не верю ни одному его слову. Ты когда-нибудь чувствовала нутром, будто что-то не так?

– Постоянно.

– Ну, вот у меня сейчас именно такое чувство. И это не только потому что она бросила машину на дороге, или потому что мать Бетани вместе с этим негодяем притворяются, что волнуются из-за ее ухода, – сказала Эмбер, поднимаясь. – Здесь есть еще кое-что. Это может показаться незначительным и глупым, но если бы ты хорошо знала Бетани… у нее была подвеска на цепочке, и она всегда ее носила, не снимая.

Кровь застыла у меня в жилах.

– А что с ней?

– Они нашли ее на водительском сиденье.

* * *

К обеду сообщения от Джейсона так и не пришло. Пока остальные, собравшись в беседке, обсуждали приближающийся Осенний фестиваль, программы колледжа и тренера-садиста, я еще раз написала Джейсону и встала, привалившись к статуе Алхимика. Мистер Филлип и Бетани никак не шли у меня из головы. Эти двое исчезли сразу после встречи со мной. Я схватила телефон. А что если их будет трое? Что если их уже трое?

Я попыталась упорядочить мысли. Это смешно. Это не имеет ко мне никакого отношения. Я не знала этих людей. Наши дороги случайно пересеклись, но люди все время пересекаются. Бетани могла и вправду сбежать. Может, что-то напугало ее – звонок от матери, например, или проехавший мимо автомобиль. Она бросила чемодан и машину и решила бежать пешком, пока хватило смелости. Довольно-таки просто исчезнуть, если есть деньги и тебе это необходимо.

Вот только она не бросила бы подвеску. Она бы оставила дом, машину, свою жизнь, но не эту серебряную штуковину. Я знала это наверняка, потому что держала подвеску в руках. Но если она ее не бросила, то что же случилось? Еще одно похищение?

– Ждешь звонка? – Уэсли сел рядом со мной. Я убрала телефон.

– Мне жаль, что так вышло с Бетани.

– Мне тоже, – кивнул Уэс. – Ты была с ней знакома?

– Виделись как-то раз. Ты и правда думаешь, что она сбежала?

– А ты думаешь, что нет?

Я сделала глубокий вдох.

– Просто… уже второе исчезновение за неделю.

– Это город, Мак. Иногда здесь случаются несчастья.

– Да, знаю, – сказала я тихо. – Но у этих двух случаев есть кое-что общее.

– Что?

– Я. – Я посмотрела на руки. – Думаю, что я была последней, кто их видел. Их обоих.

Он нахмурился, и я рассказала про мистера Филлипа и печенье, про Бетани и подвеску. Затем достала телефон и поведала ему про бегуна, с которым столкнулась этим утром.

– То есть ты встречалась с этими людьми, и затем они просто… что? Исчезали? Почему? Как?

– Я не знаю. Но это вряд ли совпадение, Уэс.

– И это тебя тревожит, да?

Я натянула рукава пониже.

– Послушай, – произнес он, – все это действительно странно, но совершенно точно, что твоей вины здесь нет. Ты не сделала ничего плохого. Уверен, ты бы помнила, если бы такое случилось.

В желудке образовалась пустота.

Помнила бы?

* * *

Остаток дня я отчаянно пыталась вспомнить, не случались ли со мной другие провалы в памяти, не забыла ли я о каких-нибудь поступках. Это было очень непросто. Пока мистер Лоуэлл рассказывал об общественных волнениях, я рылась в лабиринтах памяти, стараясь отыскать потерянное время, но ничего не обнаружила.

От мистера Филлипа я прямиком отправилась домой.

И от Бетани я сразу пошла домой.

После столкновения с Джейсоном я поехала в школу.

Так почему же они исчезли?

– Это составляющая часть революции, – говорил мистер Лоуэлл, постукивая по доске. – Этого недостаточно, чтобы породить недовольство и ослабить веру народа. Революция – это не игра силы, это игра мастерства. Должна быть стратегия…

В этом нет никакого смысла.

– … метод…

Я не знаю этих людей. Мы просто случайно пересеклись.

– …план нападения.

А затем мне в голову пришла невеселая мысль. Что, если меня подставили? Что, если эти люди стали мишенью, только потому что случайно встретились на моем пути? Но почему? Слова Роланда снова эхом прозвучали у меня в голове:

«Нужны факты, чтобы кого-то признать непригодным. Нужны доказательства».

Я с трудом сглотнула и впилась ногтями в ладонь. Я снова перескакивала с одной мысли на другую, выстраивая связи там, где их, возможно, нет. Я так запуталась, что едва не пропустила простое и очевидное решение: нужно начать сначала.

Судья Грегори Филлип.

Никто не знает, что с ним случилось, но я могу выяснить. В конце концов, похищение произошло в доме, в комнате с четырьмя стенами. Я смогу их прочесть. Все, что нужно сделать – это попасть на место преступления.

Глава четырнадцатая

Как только прозвенел звонок, я выскочила за дверь и ринулась к парковке. Но добежав до ворот, внезапно остановилась – на углу, за последним рядом машин стоял Эрик, притворяясь, что читает книгу. Замечательно.

Он не успел меня заметить. Я отступила на несколько шагов и столкнулась с другими студентами. Меня окатила волна их скрежещущего шума. Я вернулась за ворота и скрылась из поля его зрения.

Не знаю, что случилось с теми людьми и с какой целью следит за мной Эрик, но теперь, когда я решила проникнуть на место преступления, меньше всего мне нужно внимание Архива.

Я оставила Данте у велосипедной стойки и, гадая, сколько еще Эрик будет ждать меня на парковке, отправилась искать другой маршрут, которым можно добраться до дома.

Мистер Филлип жил всего в нескольких кварталах от Коронадо, так что я смогла бы дойти туда пешком, но сначала нужно попасть домой. К счастью, я знала, кто мог бы мне в этом помочь. Я лишь надеялась, что он все еще здесь.

Я прошла через стеклянный вестибюль административного здания, миновала коридор, стены которого украшали фотографии бывших студентов, стараясь при этом не смотреть на Оуэна, проверила столовую, заглянула в беседку, но нигде его не было. Затем я вспомнила, как парни несли инвентарь в спортивный комплекс.

Идя по дорожке, ведущей к комплексу, я заметила, что от нее ответвлялась протоптанная тропинка. Свернув на нее, я обошла сзади здание спорткомплекса, где и обнаружила стадионы. Десяток-другой старшекурсников гоняли футбольный мяч по зеленому полю, среди них был и Уэсли.

Все парни были в черной форме с золотыми нашивками. Половина – при полном параде, другие скинули рубашки, оставшись только в брюках. Они бегали, кричали, просили пас, беззлобно переругивались. И хотя я увидела Уэсли со спины и без рубашки, сразу же его узнала. Не из-за роста, разворота плеч или мускулистой спины – хотя я хорошо помнила ее изгибы после того, как вытаскивала из нее осколки стекла. Я узнала его по манере двигаться. Гибкая легкость, с которой он делал обводы и ложные пасы, спокойствие, чередующееся с внезапными ускорениями. Он играл так же, как и боролся. Все всегда под контролем.

По краю поле было окружено низкими металлическими скамейками. Я уселась на скамью и достала из сумки телефон. Сообщения от Джейсона до сих пор не пришло. Я глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, затем набрала его номер. Пока я слушала, как идут гудки, в голове у меня крутилось множество «может быть».

Может быть, Джейсон случайно дал мне неверный номер.

Может быть, Бетани уронила подвеску, как тогда, в раздевалке.

Может быть, у мистера Филлипа были враги.

Может быть…

Но затем телефон переключился на автоответчик, и я услышала голос Джейсона, предлагавшего оставить сообщение. Все «может быть» тотчас исчезли. Я сунула телефон в карман рубашки и заметила бегущего по полю Кэша. Он уступал Уэсли в ловкости, зато кричал гораздо громче. Перехватив мяч, он подкинул его и, довольный, погнал к импровизированным воротам. Но в последний момент у него на пути возник Уэсли. Он бросился наперерез и поймал мяч на лету. Кэш засмеялся и покачал головой.

– Что это, черт возьми, было, Айерс? – спросил один из игроков.

– Нам нужен вратарь, – пожал он плечами.

– Ты не можешь играть на всех позициях, – сказал Кэш, и меня почему-то это рассмешило.

Я усмехнулась очень тихо, никто не мог этого услышать. Однако в ту же секунду Уэсли посмотрел мимо игроков на трибуну. На меня. Он улыбнулся. Вернул мяч на поле и, оставив игру, побежал к трибуне. Кэш последовал за ним.

– Привет, – поздоровался Уэс. Он запустил руку в волосы и пригладил их. Стройный и мускулистый торс притягивал взгляд. Смотри наверх, Мак, наверх! Шрам на животе почти зажил, осталась лишь темная линия. Не успела я сказать, зачем я здесь, как подошел Кэш.

– Должен признать, Маккензи, – заявил он, – болельщица из тебя никудышная.

– Что? – Я подняла бровь. – По-твоему, я не похожа на спортивную фанатку?

Уэс засмеялся.

– Вон сидят болельщицы! – Он указал на девушек в серебряно-зеленых полосатых нарядах, которые сидели ниже и наблюдали за внезапно начавшейся игрой. Они жадно глазели на парней: и на тех, что бегали в мокрых от пота рубашках, и на тех, что играли с голым торсом. Две из них уставились на меня, ну или на Уэса и Кэша. Я закатила глаза.

– Без обид, парни, но я не собираюсь петь вам дифирамбы.

Кэш прижал руку к школьной эмблеме, нашитой на футболку как раз напротив сердца.

– Все надежды рухнули!..

Уэс поставил ногу на скамью и наклонился вперед, упершись локтем в колено.

– Ну так что ты здесь делаешь?

– Я тебя искала, – ответила я. Кэш слегка приуныл.

Уэс, стоявший с другой стороны, взглянул на меня настороженно, будто подозревал, что это ловушка.

– Потому что…?

– Потому что ты мне сам сказал, – соврала я, нетерпеливо вздохнув для убедительности. – Сказал, что можешь одолжить мне свою «Божественную комедию», потому что твой экземпляр лучше.

Уэсли явно расслабился. Мы оба окунулись в свою стихию – мы оба лгали. И здесь он знал, что делать. Нужно отдать ему должное: даже не догадываясь, что мне на самом деле нужно и для чего, он не оплошал.

– Если под лучшим экземпляром, – подхватил он, – ты имеешь в виду пометки и примечания с прошлых контрольных, тестов и заключительных экзаменов, тогда – да. Прости, совершенно вылетело из головы. Она в моем шкафчике.

Кэш нахмурился и открыл был рот, но Уэс перебил его.

– Это не обман, мистер Студенческий Совет. Все знают, что каждый год тесты меняют. Это просто очень подробное учебное пособие.

– Я совсем не то хотел сказать, – огрызнулся Кэш. – Но спасибо, что прояснил.

– Прошу прощения, Кассиус, – бросил Уэсли, доставая сумку из-под скамьи. – Продолжай.

Кэш примял траву ногой.

– Я хотел заметить, что Уэс просто-напросто списал у меня половину того занятия…

– Ложь, – ошеломленно воскликнул Уэс. – И клевета!

– …поэтому, если тебе нужна помощь…

– В самом деле, можно подумать, я бы не нашел способ, как обмануть… – продолжал Уэс.

– Так что, вероятно, лучший экземпляр – у меня.

Улыбаясь, я встала со скамьи.

– Рада это слышать.

Уэс все еще ворчал, когда прямо в нас полетел футбольный мяч, но Кэш успел его поймать.

– Всегда готов помочь, – живо отозвался он и побежал на поле.

– Я напишу хороший отзыв в твою карточку, – крикнула я ему вслед. Я повернулась к Уэсу, который так и стоял без рубашки, прожигая меня взглядом.

– Я хочу, чтобы ты надел рубашку, – попросила я.

– Почему? – он вопросительно изогнул бровь. – Трудно сосредоточиться?

– Немного, – признала я. – Но по большей части потому, что ты весь взмок.

Он лукаво улыбнулся.

– Ах, нет, подожди… – начала я, но было слишком поздно. Он уже подошел вплотную, обнял меня и притянул к себе. Мне удалось вскинуть руки и упереться ладонями ему в грудь. И тотчас на меня хлынула волна рок-музыки. Ее звуки проникали прямо в голову, какими бы частями тела мы ни соприкасались. И сквозь этот шум я различала под ладонью размеренный стук его сердца. Чувствуя отзвуки его сердцебиения в своей груди я думала об одном: почему все не может быть таким простым?

Я имела в виду, что для нас ничто и никогда не будет просто. Не так, как для других людей. Но неужели у нас не может быть вот этого? Не могло быть у меня? Чтобы мы были просто парнем и девушкой, и жили самой обычной жизнью.

Он прижался влажным лбом к моему лбу. Капелька пота побежала по виску, по щеке, скатилась к подбородку.

– Нахал, – прошептала я, но не отстранилась. Если уж честно, то я с трудом поборола желание погладить его грудь, коснуться голого живота, обхватить руками спину. Хотелось прильнуть к нему еще ближе, встать на цыпочки, ощутить его губы на своих губах. Мне не надо было читать его мысли, чтобы понять, как сильно он хочет поцеловать меня. Я чувствовала это по тому, как он напрягся от моего прикосновения, по короткому вздоху, что разделял наши губы. Пришлось напомнить себе, что это я сказала «нет». Что это я не позволяю нам быть вместе. И вовсе не потому, что его чувства не взаимны, а потому, что я боюсь.

Боюсь, что потеряю разум.

Боюсь, что Архив решит, что я не стою риска и подвергнет меня форматированию.

Боюсь, что если вверю Уэсли часть себя, ноша окажется для него непосильной.

Боюсь, что если мы выберем такой путь, это нас уничтожит. Я его уничтожу.

– Уэс, – взмолилась я. Он не стал вынуждать меня вырываться. Отпустил сам. Его руки скользнули вниз. Он отступил на шаг, забирая с собой свою музыку. Присев на корточки, Уэс достал из сумки ключ и надел его на шею. Затем выпрямился, держа в руке поло.

– Итак, – сказал он, натягивая рубашку через голову. – Почему ты пришла?

– По правде говоря, я надеялась, что ты сможешь доставить меня домой.

Он наморщил лоб.

– Я не шутил, Мак. У меня нет машины.

– Нет, – произнесла я медленно, – но у тебя есть кое-что получше. Кратчайший путь через город, ты сам мне говорил. И я случайно знаю, что он ведет прямо к моей двери.

– Коридоры? – Он тронул ключ на груди. – А что не так с Данте?

– Ничего. – Если не считать того, что рядом с велосипедом крутился Эрик. Я запрокинула голову. Кажется, сегодня облачно. – Просто, похоже, будет дождь.

Он тоже взглянул на небо.

– Угу. – Вообще-то, сегодня не так уж облачно. Он снова посмотрел на меня. – Скажи честно, ты просто хочешь попасть в мои Коридоры?

– О, да, – протянула я, дразнясь. – Жуткие коридоры – это такой кайф.

Уголок его рта дернулся вверх.

– Ну, пошли.

Уэс провел меня по задворкам кампуса к заброшенному зданию. Хотя «заброшенное», пожалуй, слишком сильно сказано. Старый, увитый плющом домик был маленьким и изящным. Однако выглядел он не особо прочным, и уж точно давно отслужившим свой век. Уэс широким жестом указал на дверь.

– Не понимаю, – сказала а я. – У тебя ближайший вход в Коридоры это… реальная дверь?

– Здорово, да? – просиял Уэс.

Краска с деревянного полотна вся облезла, маленькие стеклянные вставки, украшавшие когда-то верхнюю половину двери, давно разбились и на их месте появились комья густой паутины. Но даже такой дверь казалась чудной и милой. Я знала, что все ходы в Коридоры прежде были настоящими дверями, деревянными с коробом и петлями, но с течением времени стены менялись, здания уходили под снос, а порталы оставались. Какие только двери в Коридоры я ни видела, все они выглядели как трещина между мирами, едва видимый шов. Войти в них невозможно, и лишь когда вставляешь ключ в замочную скважину, они обретали форму.

Но здесь перед нами была маленькая дверь из дерева и металла. Я сняла кольцо, и мир вокруг незаметно колыхнулся. Убрав кольцо в карман юбки, я приложила ладонь к двери и почувствовала странный гул – это соприкосновение двух миров. Кончики пальцев начали неметь. Уэсли вынул ключ из-под воротника, вставил в замок, настоящий, хоть и ржавый, и повернул.

– Я должна о чем-нибудь знать? – спросила я, когда дверь распахнулась во тьму.

– Внимательно следи за девушкой по имени Элисса, – предупредил он. Я еще раз напоследок оглянулась, проверяя, нет ли Эрика, и затем шагнула вслед за Уэсли.

Коридоры есть Коридоры.

Территория Уэсли выглядела в точности, как моя – здесь было так же темно и сыро. Даже запахи и звуки те же, будто воздух наполняли отдаленные шорохи и стоны труб. Все это напомнило мне, насколько огромен Архив.

Единственное отличие – это пометки на дверях. Я рисовала крестики и нули, а Уэс ставил широкие и красные косые линии на запертых дверях, зеленые галочки – на нужных. И конечно, я понятия не имела, куда иду. От того, что наши территории казались такими похожими, возникало ощущение, что я должна знать каждый поворот, но переходы и двери только сбивали с толку, как зеркальное отражение.

– Какой путь ведет домой?

– К тебе вот этот, – показал он.

– А к тебе? – спросила я. Он неопределенно махнул за спину. Мной овладело любопытство. – Можно посмотреть?

– Не сегодня, – ответил Уэс, и в его голосе проскользнуло странное напряжение.

– Но мы так близко. Как я могу упустить возможность и не взглянуть на личную жизнь загадочного Уэсли Айерса?

– Потому что я не приглашаю, – отрезал он, потерев глаза. – Слушай, это большой дом, где нет ни души. И я его ненавижу. Это все, что тебе нужно знать. – Он выглядел по-настоящему раздраженным, поэтому я не стала настаивать.

Он с таким пылом защищал школу, несмотря на ее претенциозность. Очевидно, у него дома все еще хуже. Картинка, где Уэсли отдыхал на просторной террасе, а рядом услужливо суетился дворецкий, дрогнула и рассыпалась.

Он устремился вперед, и я следовала за ним. Мы молча шли по Коридорам, не думая ни о чем, кроме лабиринта тускло освещенных переходов. Я пыталась составить в уме карту. Для этого недостаточно знать число поворотов налево и направо. Дед учил меня осваивать пространство, запоминать его, чтобы я могла найти дорогу в обоих направлениях и исправить курс, если вдруг заблужусь. Но сейчас это было не так-то легко, поскольку в моей голове уже имелась карта почти идентичной территории.

– Так ты скажешь мне, что случилось с твоими руками? – спросил Уэс.

– Ничего такого, с чем я бы не справилась.

– Ты обещала рассказать.

– Здесь нет ничего интересного, – сказала я, но все же рассказала. Он замедлил шаг. Даже в темноте я видела, как он побледнел, слушая мой рассказ.

– Я бы их убил, – пробормотал он под нос.

– Я почти так и сделала, – ответила я.

Я не стала упоминать об Эрике. Мне не хотелось, чтобы Уэсли беспокоился, во всяком случае пока не появится серьезный повод. К счастью, перед нами возникла стена, которой заканчивалась его территория, что избавило меня от излишних откровений. Граница между нашими территориями выглядела как тупик – абсолютно глухая стена, где не было ничего, кроме замочной скважины. Мне казалось странным, что Хранителей держат отдельно друг от друга. Члены Отряда работают в парах, а мы изолированы. Каждый на своей странице.

Я отошла в сторону, пропуская Уэсли, чтобы он мог подойти и вставить свой ключ в крохотное светящееся отверстие. Как только он это сделал, вокруг замка появилась дверь, каменная поверхность стала деревянной. Уэсли провернул ключ в замке с тихим щелчком и открыл дверь, за которой простиралась моя территория. Очень похожая, словно отражение в зеркале, но все же другая. И знакомая. Я достала из-под воротника собственный ключ и обернула шнурок вокруг запястья. Улыбнувшись, Уэс поклонился и отошел в сторону, пропуская меня.

– Береги себя, – сказал он, придерживая дверь. Я переступила порог и услышала, как за спиной щелкнул замок. Когда я оглянулась, то увидела лишь гладкую кирпичную стену и маленькое отверстие, излучающее свет. На долю секунды тень заслонила свет и затем растворилась. Я прижала ухо к стене и вообразила, что слышу затихающие шаги Уэсли. Я уловила легкое царапанье по бумаге, но не стала доставать свой архивный список. Истории придется подождать. Это, конечно, лишние терзания для нее, но я займусь ею, как только вернусь.

Я направилась прямиком к пронумерованным дверям, думая только о доме мистера Филлипа. Открыв ключом первую же дверь, я шагнула в холл третьего этажа и застыла на месте. Привалившись к стене, оклеенной выцветшими желтыми обоями, в холле стоял Эрик и читал книгу.

– Если бы я не знал тебя так хорошо, – произнес он, переворачивая страницу, – то решил бы, что ты меня избегаешь.

– Колесо спустило, – соврала я, надевая кольцо, когда дверь в Коридоры исчезла за спиной.

– Уверен, так и есть, – он закрыл книгу и положил ее в карман.

– Знаешь, – съязвила я, – как называют парней, что тайком околачиваются рядом со школами?

Эрик почти улыбался.

– Когда ты сбегаешь, это наводит на мысль, что ты замышляешь что-то плохое.

– Когда ты следишь за людьми и не говоришь зачем, это наводит на те же мысли.

Эрик поморщился.

– Как твои руки?

Я замешкалась. В его голосе звучала неподдельная забота. Может, я ошибалась на его счет? Я показала ему руки.

– Хорошо, – кивнул он. – Быстро заживают.

– Это очень кстати.

– Благодари свои гены, мисс Бишоп. Все это: и способность быстро восстанавливаться, и зрение досталось тебе по наследству вместе с территорией.

Я посмотрела на заживающие ссадины. Я никогда особенно в это не вдумывалась, однако в его словах определенно имелся смысл.

В этот миг дверь, ведущая на лестницу, распахнулась, и в холл шагнула высокая черноволосая женщина. Черные глаза ее были обрамлены темными ресницами, волосы собраны в хвост, который лежал вдоль спины, прямой и острый, словно нож. Собственно, все в ней казалось острым: от подбородка до прямых плеч, от длинных ногтей до остроносых ботинок на длинных худых ногах. В руке она держала ключ Отряда. Я вспомнила, что видела ее в тот день в Архиве. Напарница Эрика.

– Вот вы где, – она стрельнула в нас глазами.

– Сако, любовь моя. – Теплота его тона словно бы дополняла холод, звенящий в ее голосе. – Я тут как раз обучал нашего юного Хранителя. Они теперь их толком ничему не учат.

Мне хотелось возразить, что я знаю об Архиве больше, чем думает Эрик, но я придержала язык.

– Ну, уроки придется отложить. Нам пора работать.

Эрик улыбнулся, его глаза ожили.

– Чудесно.

Я расслабилась. И правда, чудесно. Пока он будет занят делами, не сможет следить за мной. Этого времени мне хватит, чтобы нанести визит в дом мистера Филлипа.

Эрик направился к Сако, и у меня почти вырвался вздох облегчения. Но тут он остановился и посмотрел на меня.

– Мисс Бишоп?

– Да?

– Постарайтесь не вляпаться в неприятности.

Я улыбнулась и развела руками.

– Я, что, по-вашему, похожа на смутьяна?

Сако хмыкнула и скрылась на лестнице, а следом и Эрик.

Как только они ушли, я расстегнула молнию на сумке, достала рабочие штаны и набор отмычек. Слава богу, в Гайд Скул студентов не обыскивали, иначе сложно было бы объяснить, зачем я ношу с собой отмычки. Только я надела штаны и сунула юбку и сумку в вазон, как вдруг ожил мой телефон. Сердце на миг остановилось. Доставая из сумки мобильник, я подумала, что все мои страхи выеденного яйца не стоят. Это наверняка пришло сообщение от Джейсона. Сейчас он скажет, что с ним все в порядке, и извинится за то, что телефон разрядился, а зарядка куда-то запропастилась. Я пойму, что раздула из мухи слона, нагромоздив одну версию на другую. Слова деда на этот раз окажутся ошибочными, а вся череда событий – простым совпадением. Может, Бетани нашла в себе силы и оставила подвеску вместе со старой жизнью. Может, Эрика наняли защищать меня, а не выискивать поводы, чтобы отстранить. Может, мистер Филлип… вот тут не сходится. Исчезновению мистера Филлипа объяснений не находилось.

Но оказалось, что сообщение пришло не от Джейсона. Это просто Линдси захотела меня поприветствовать. Все мои надежды тотчас рухнули. Простого решения нет. Теперь в голове роилось еще больше вопросов. И существовало только одно место, куда я могла пойти за ответами.

Перепрыгивая через две ступени, я спустилась в вестибюль. Пересекла холл, свернула под лестницу и, пройдя через студию, выбежала в сад. Я взобралась на каменную ограду и спрыгнула на другую сторону, приземлившись на корточки. Затем побежала.

Глава пятнадцатая

Однажды жарким летним днем мы возвращались с дедом домой, ели лимонный лед, как вдруг ему позвонили. Его телефон издал особый звук, означавший, что его вызывают на место происшествия. Разумеется, неофициально – дед никогда ничего не делал по бумажкам. Он вручил мне свой лимонный лед и сказал: «Иди, Кензи. Я догоню». Конечно же, я выбросила и свой лед, и его, и тайком пошла за ним. Через три улицы он остановился у дома, окруженного желтой лентой, но полицейских рядом видно не было. Дед подошел не к главному входу, а к задней двери. Он стоял там до тех пор, пока я не подкралась достаточно близко, чтобы слышать его. Не оборачиваясь, он сказал: «У тебя, что, со слухом плохо? Я же велел идти домой». Однако когда он повернулся, то вовсе не выглядел сердитым. Скорее, его все это забавляло. Он знал, что я умею держать руки при себе и не стану ничего трогать, поэтому кивнул на ступеньки и велел смотреть в оба. Затем достал из заднего кармана набор отмычек и показал, как их вставлять – одну над другой. Даже позволил мне прижаться ухом к двери и услышать щелчок. Дед говорил, что с любым замком можно найти общий язык, главное научиться слушать.

Справившись с замком, он взялся за ручку и произнес: «Сезам, откройся». И дверь распахнулась. Он снял ботинки, связал их шнурками и повесил через плечо, и лишь затем шагнул за порог. Я в точности повторяла каждое его движение. Вместе мы вошли в дом. На место преступления.

То, что здесь произошло преступление, я поняла сразу. Это было ясно по какой-то нарочитой неподвижности, сковавшей все вокруг. Стоя у окна, я наблюдала за работой деда и не уставала поражаться, как ему удается трогать вещи, не оставляя никаких следов.

* * *

С улицы дом мистера Филлипа выглядел совершенно обычным. В горшках все так же цвели растения, коврик у двери, опрятный и чистый, идеально ровно лежал на верхней ступеньке, и я готова была поспорить, что обувь в холле так и стоит в ряд у стены. Привычную обстановку нарушали лишь ярко-желтая лента на входной двери и полицейский джип на улице.

Я остановилась за несколько домов от нужного места и, прижавшись к забору, осмотрелась. В джипе сидел полицейский, но он отдыхал, откинув сиденье и надвинув шляпу на глаза. За полквартала от дома мистера Филлипа какая-то женщина выгуливала собаку. В остальном улица казалась пустынной.

Высокий деревянный забор окружал дом мистера Филлипа, но соседский двор был открыт. Я пересекла улицу, прячась за полицейской машиной, и направилась на задний двор соседей, как будто к себе домой. К счастью, их не было, так что разоблачить меня было некому. Теперь, когда полицейский не мог меня видеть, я прижалась ухом к забору мистера Филлипа и прислушалась. Ничего. Деревянные доски скрипели, когда я забралась на забор. Я спрыгнула, приземлившись на корточки в ухоженном дворике. Два разбитых окна были заклеены пластиком, трава под ними сплошь усыпана битым стеклом, что показалось мне очень странным. Ведь если бы кто-то вторгся в дом, то осколки полетели бы внутрь. А раз стекла оказались снаружи, значит, окна разбили изнутри. Глядя на землю, я осторожно ступала по чужим следам. Добравшись до задней двери, я прижалась ухом и обратилась в слух. Но по-прежнему ничего не услышала: ни голосов, ни шагов, ни каких бы то ни было признаков жизни. Убедившись, что замок заперт, я выудила из сумки набор отмычек и опустилась на колени. Пришлось поколдовать над замком с помощью двух металлических стержней, пока не раздался заветный щелчок.

– Сезам, откройся, – прошептала я.

Я повернула ручку, и дверь отворилась. Спрятав отмычки в карман, я шагнула в дом, закрыла за собой дверь. На первый взгляд все выглядело нормально – маленький холл, пол, выложенный плиткой, пара туфель, аккуратно стоящие у двери, зонтик в подставке. Казалось, будто все на своих местах.

Затем я посмотрела налево и увидела в комнате погром. Пластик на окнах не пропускал солнечный свет, поэтому в помещении царил полумрак. Но даже в потемках я разглядела разбросанные по полу обломки. Напротив окон высились книжные шкафы, занимавшие всю стену от пола до потолка. Сейчас полки были почти пусты. Зато пол сплошь был засыпан книгами и всякими безделушками. Ближе к окнам груда обломков редела.

Я затаила дыхание. В комнате стояла жуткая тишина. После исчезновения судьи прошло всего три дня, а воздух уже стал спертым. Мне сделалось не по себе: место преступления без тела – все равно что кино без актеров. Я сняла кольцо и положила его на столик у дверей. Воздух вокруг сразу всколыхнулся, ухо уловило слабый гул. Как только я приложила ладонь к ближайшей стене, как сразу поняла – здесь что-то не так. Я снова оглядела комнату. Когда я смотрела на окна, глаза сами собой соскальзывали.

В груди у меня сжалось. Короткий ход? Здесь? И тут у меня скрутило желудкок – я вдруг осознала, что это вовсе не короткий ход. Ходы – невидимые двери, которыми пользуются члены Отряда, чтобы сократить путь. Там, где есть такие ходы, можно заметить в воздухе легкую рябь, однако очертания их ровные и гладкие. Здесь же края были рваные, с острыми зубцами. Они одновременно притягивали и отталкивали взгляд. С короткими ходами так не бывает, но это свойственно бездне. Сердце пустилось в галоп.

Эти разрывы во Внешнем мире, эти двери в никуда незаконны. Первый и единственный раз я видела это в тот день, когда Оуэн вырвался на свободу. Когда наша схватка, начавшаяся в Коридорах, переместилась на крышу Коронадо. И тогда дверь в бездну я сделала сама.

Я зажмурилась и почувствовала руку Оуэна, сжимавшую меня словно тисками, острие его ножа между лопаток. Словно воочию увидела холодные синие глаза, полные гнева и ненависти. Вспомнила, как у него за спиной я подняла ключ Отряда и провернула в воздухе. Раздался щелчок, и в ту же секунду на нас обрушился ветер. Глаза Оуэна расширились, но бездна уже распахнула свои объятия и утащила его в темноту, а спустя миг закрылась, оставив после себя лишь зубчатый шов. Тот шов выглядел точно так же, как и этот. В ушах грохотал пульс. Вот почему кругом обломки и разбитое стекло. Вот почему нет тела. Бездна открывается лишь на мгновение, успевая поглотить все живое, что находится вблизи. Идеальное преступление, если учесть, что никто не увидит следов и не разгадает, как оно совершено. Но кто мог это сделать? Дверь в никуда можно открыть только ключом Отряда. И тут меня осенило: Эрик!

Что он говорил в парке прошлым вечером?

– Что вы с ними собираетесь сделать?

– Сделаю так, чтобы они исчезли.

Эрик следил за мной не затем, чтобы найти улики против меня. Он сам все это устроил. Он подставляет меня. Сначала мистер Филлип, потом Бетани и, наконец, Джейсон. Они все пропали после встречи со мной.

Меня охватила паника. Я поднесла дрожащую руку к стене, заранее зная, что ничего не найду. Что увижу лишь белый шум абсолютной пустоты, такой же, какой обнаружила в тот день на крыше Коронадо. Бездна поглощает свои следы, пожирает все воспоминания, делая их нечитаемыми. Но я должна попытаться увидеть хоть что-нибудь. Закрыв глаза, я попыталась нащупать нить воспоминаний. Поймав кончик, я ухватилась покрепче и отмотала назад. Перед мысленным взором, мерцая, возникла комната. Сначала пустая, затем постепенно помещение наполнилось людьми: полицейскими и фотографами. Образы продолжали появляться, потом комната вновь опустела. На миг мне показалось, будто я что-то вижу. Я чувствовала бездну за этим безмолвием. Воспоминания щекотали пальцы. А затем меня ослепила внезапная вспышка. Перед глазами разлилась сплошная белизна. Голову едва не разорвало от шума и боли. Комнату поглотил слепящий свет. Зажмурившись, я отняла руку от стены. В ушах звенело.

Стерто. Все стерто. Кто бы это ни сделал, он знал, что воспоминаний не останется. Знал, что бездна скроет все следы. Но никто не может скрыть саму бездну. Хотя вряд ли это станет уликой. Единственные улики здесь могут свидетельствовать только против меня. Мои отпечатки остались на кухне мистера Филлипа и на подвеске Бетани. Мой номер остался в телефоне Джейсона. Я натянула рукав и стерла со стены свои следы. И вдруг услышала, как снаружи хлопнула дверь автомобиля.

Вздрогнув, я ударилась о столик у двери, мое кольцо упало на пол и закатилось под груду обломков. В тот же миг я услышала шаги и приглушенные голоса – кто-то шел по дорожке, ведущей к главному входу. Я опустилась на корточки и поползла, попав коленом на раскрытую книгу. Отодвинув в сторону папку и тяжелый стеклянный шар со снегом, я потянулась за кольцом. Оно лежало рядом с опрокинутым стулом. Едва я надела его на палец, как входная дверь распахнулась. Я застыла на месте, но стеклянный шар покатился, стуча по деревянному полу, а потом остановился у стены. Я это слышала, и полицейские тоже. Один из них крикнул:

– Эй, кто здесь?

Затаив дыхание, я кралась к стене, пробираясь между обломками. Добравшись, прижалась к ней спиной, как будто это поможет, если они зайдут в комнату.

– Может, кошка? – предположил другой, но я слышала, как, достав из кобуры пистолеты, они двинулись тяжелой поступью в мою сторону. Я осмотрела комнату, но не нашла ничего достаточно крупного, за чем можно было бы укрыться. Выхода было всего два: холл, откуда шли полицейские, и задняя дверь, через которую я проникла в дом. Я прикинула, как быстро смогу до нее добраться. Выбора у меня не оставалось. Сделав глубокий вдох, я рванула с места. Полицейские ринулись следом.

Они успели добежать до середины дома, а я уже выскочила через задний ход. В три прыжка я добралась до забора, но тут передо мной как из-под земли вырос еще один полицейский и схватил меня за плечи. Я попыталась вырваться, но он развернул меня, завел руки за спину и уложил на землю, придавив коленом. Я поморщилась, когда металлические наручники вонзились в больное запястье. Перед глазами все поплыло, в ушах стучало. Я чувствовала, что приближается очередная отключка, проникая в разум, словно дым. Я зажмурилась, моля сознание не отключаться, не отключаться, не отключаться… С силой втянув воздух, я попыталась сохранить спокойствие, насколько это возможно в ситуации, когда полицейский повалил тебя на землю.

Когда он поднял меня на ноги, я все еще держала себя в руках. Это стоило мне больших усилий, но я держалась. А затем я вспомнила, что видела его в новостях. Это был детектив Кинни.

Он втолкнул меня в дом, проволок мимо разгромленной комнаты и вывел через входную дверь. За нами остались грязные следы. Смешно, но мне вдруг подумалось, что это вывело бы из себя судью Филлипа. Затем детектив Кинни прижал меня спиной к двери джипа.

– Имя! – рявкнул он.

Я чуть не соврала. Ложь так и крутилась на языке. Но солгав, я бы сделала только хуже.

– Маккензи Бишоп.

– Что, черт возьми, ты там делала?

Меня обескуражили его напор и ярость, клокотавшая в голосе. Не свойственная копам грубость, а чистая, неподдельная ярость.

– Я просто хотела посмотреть…

– Ты вторглась в частную собственность, наследила там, где идет расследование!..

Я огляделась по сторонам, ища глазами Эрика, но детектив Кинни схватил меня за подбородок, повернул лицом к себе.

– Тебе лучше сосредоточиться и ответить мне, что именно ты там делала.

Эх, надо было что-нибудь стянуть из этого дома. Уж лучше оказаться подростком-мародером, чем подростком-сыщиком.

– Я видела новости и подумала, что, может, смогла бы…

– Что? Думала поиграть в Шерлока и решить все сама? Это, черт возьми, опечатанное место преступления, молодая леди!

Я нахмурилась. Он не сводил взгляд с герба Гайд Скул на рубашке и говорил со мной таким тоном, как будто отчитывал Эмбер. Эмбер, которая любит играть в детектива. Эмбер, которая, бьюсь об заклад, и раньше мешала ему работать.

– Простите, – пролепетала я, изо всех сил стараясь произвести впечатление раскаявшейся дочери. Я не привыкла, чтобы на меня орали. Мама в случае чего сбегает к Коллин, а с папой у нас никогда не возникало серьезных стычек. – Мне правда очень жаль.

– Еще бы, – прорычал он. Один из копов все еще находился внутри, наверняка оценивая вред, который я причинила расследованию. Второй с самодовольной усмешкой топтался за спиной Кинни. Готова спорить, он думал, что я просто богатенькая девочка, ищущая впечатлений. – Эта выходка не сойдет тебе с рук, – предупредил детектив Кинни. – Она аукнется всем и каждому. За такое тебя стопроцентно можно выставить из этой чудесной школы.

«За такое у меня могут быть неприятности и похуже, – подумала я. – Все зависит от того, какие улики вы найдете».

– Хочешь, я отвезу ее в участок и оформлю? – спросил другой коп, и у меня в груди снова сжалось. При оформлении снимают отпечатки, а если возьмут у меня и сверят с базой, то непременно найдут совпадения со следами, обнаруженными в доме Филлипа. А если Бетани не вытерла подвеску, то и с отпечатками на ней.

– Нет, – отмахнулся от него Кинни. – Я сам этим займусь.

– Послушайте, – сказала я, – знаю, это было глупо. Я правда сглупила. Не знаю, о чем я думала. Этого больше не повторится.

– Рад это слышать, – буркнул он, открывая дверь джипа. – А сейчас садись в машину.

Глава шестнадцатая

Деду никогда не нравилось слово «противозаконный». Он говорил: ты можешь безнаказанно совершать что-либо противозаконное, пока тебя не поймают. Сейчас я понимала, что это очень глупо.

Я сидела в участке у стола детектива Кинни, прикованная наручниками к стулу, и рассматривала свои перепачканные чернилами пальцы. Кинни поднял листок с моими отпечатками.

– Вот оно, – помахал он им. – Это тебе не просто бумага. Это граница между кристально чистой биографией и началом «послужного списка».

Я скользнула взглядом по десяти черным пятнам. Затем Кинни сложил листок и убрал в ящик стола.

– Это твое первое и единственное предупреждение, – сказал он. – Я не буду тебя сегодня оформлять, но хочу, чтобы ты хорошенько подумала о том, что случилось бы, если бы я это все-таки сделал. Хочу, чтобы ты представила всю череду последствий твоего поступка. Хочу, чтобы ты восприняла это всерьез.

Меня охватило облегчение. Я оторвала взгляд от ящика стола и посмотрела ему в лицо.

– Обещаю вам, сэр. Я поняла, что это очень серьезно.

Детектив снова сел в кресло и принялся изучать содержимое моих карманов, разложенное перед ним на столе. Телефон, ключ от дома (тот, что висел на шее, он не тронул), набор отмычек деда и мой архивный листок. Я затаила дыхание, когда он взял бумажку, потер ее большим пальцем, прочитал имя – Марисса Фарроу, 14 лет – и бросил на стол, написанным вверх. Затем взял набор отмычек деда.

– Откуда это у тебя? – спросил он.

– Это моего дедушки.

– Он тоже нарушал закон?

– Он был частным сыщиком, – нахмурилась я.

– Что случилось с твоими руками?

– Уличная драка, – ответила я. – Ведь нарушители закона занимаются именно этим?

– Не огрызайтесь, юная леди.

У меня начала болеть голова, и я попросила воды. Пока Кинни ходил за ней, я разглядывала ящик стола, где лежал листок с отпечатками. Но я сидела посреди полицейского участка, прикованная наручниками к стулу, вокруг толпились копы, так что мне никак его оттуда не забрать. Кинни вернулся со стаканом воды и сообщил, что мои родители уже в пути. Просто замечательно.

– Радуйся. Они едут, – проворчал Кинни. – Будь ты моей дочерью, я бы оставил тебя на ночь в камере.

– Эмбер ведь тоже ходит в Гайд Скул?

– Ты ее знаешь? – резко спросил он.

Я замешкалась. Меньше всего я хотела, чтобы Эмбер узнала об этом происшествии. Особенно если учесть, что мне теперь как никогда понадобятся от нее новости по этому делу.

– Школа у нас маленькая, – пожала я плечами.

– Кинни, – окликнул его один из полицейских, подходя к нам. – Есть слабые отпечатки на подвеске Томсон, – сообщил он.

Томсон? Наверное, это фамилия Бетани.

– Ну и?

– Совпадений нет.

Кинни стукнул кулаком по столу, чуть не опрокинув стакан с водой. Я почти пожалела его. Он никогда не свяжет два эти дела вместе, и мне оставалось только надеяться, что я поймаю того, кто за этим стоит, раньше, чем он нанесет новый удар.

– А дружок ее матери? – тихо спросил Кинни.

– Мы еще раз проверили его алиби, но оно подтвердилось.

Я опустила взгляд на стол Кинни. И именно в эту секунду на архивном листке появилось второе имя. Форрест Риггс, 12 лет.

Как назло, Кинни как раз повернулся к своему столу. Чтобы отвлечь его внимание от листка, я громыхнула наручниками, надеясь, что он сочтет мою панику естественной для подростка, вляпавшегося в неприятности.

– Простите, – пробормотала я, – но не могли бы вы снять наручники до того, как приедут мои родители? У моей мамы будет удар.

Кинни смерил меня долгим взглядом, затем, поднявшись, взял стаканчик кофе, так и оставив меня прикованной к стулу.

Через десять минут приехали мама и папа. Мама, увидев меня в наручниках, чуть не слетела с катушек, но папа выпроводил ее на улицу и посоветовал позвонить Коллин. Папа даже не смотрел на меня, пока Кинни объяснял, что произошло. Они разговаривали так, будто меня там и не было.

– Я не предъявил обвинения, мистер Бишоп, и не стал ее оформлять. На этот раз.

– О, уверяю вас, детектив Кинни, это в первый и последний раз.

– Уж проследите за этим, – сказал Кинни, снимая наручники и помогая мне подняться. От его тяжелого шума головная боль только усилилась. Он вернул мне вещи, и папа поскорее увел меня, пока Кинни не передумал.

Я попыталась вытереть пальцы о штаны, но чернила въелись в кожу. В конце концов, я сунула руку в карман. Как только мы вышли, я почувствовала на себе чей-то взгляд. Я осмотрелась, ожидая увидеть Эрика, однако это оказалась Сако. Она сидела на скамье через дорогу. Черные глаза следили за мной из-под густых ресниц. Ее взгляд было трудно прочесть, но на губах играла жесткая, самодовольная усмешка. Может, мне стоит волноваться не только из-за Эрика.

Я замедлила шаг, и папа подтолкнул меня к машине. Мама сидела впереди и разговаривала по телефону, но как только увидела нас, прервала звонок. На той стороне улицы Сако поднялась со скамьи, и я закашлялась.

– Видишь, папа? – сказала я достаточно громко, чтобы она услышала. – Я же говорила тебе, что все это просто недоразумение.

– Садись в машину, – велел папа.

Пока мы ехали домой, мне хотелось отключиться. Но я осознавала каждую секунду, наполненную тягостным молчанием. Тишину в машине нарушали лишь мамино тяжелое дыхание и щелканье телефона – я удаляла сообщения Джейсону. Если уж я не в силах удалить отпечатки с кухни Филлипа или с подвески Бетани, или отменить уже отправленные сообщения, то могу хотя бы уменьшить количество улик, свидетельствующих против меня. Мысленно извинившись, я стерла и его номер.

Папа припарковал машину. Мама вышла, хлопнув дверью и на миг нарушив тишину. Но затем нас снова окутало гнетущее молчание, пока мы поднимались по лестнице в нашу квартиру. Как только мы вошли домой, тишина разлетелась вдребезги. Мама разрыдалась, папа стал кричать.

– Что за черт в тебя вселился?!

– Папа, это вышло случайно…

– Нет, случайно тебя поймали. Ты вторглась на место преступления. Я прихожу домой и нахожу твои вещи… – Он махнул рукой в сторону кухонного стола, где лежала моя скомканная юбка, а рядом стояла сумка, – …в вазоне в холле, твой велосипед пропал, а потом мне звонят из полиции и сообщают, что ты арестована!

– Если тебя не оформили, то арестом это не считается. Это был просто разговор с…

– Откуда это все? – взмолилась мама.

– Я просто думала, что смогу помочь…

Папа швырнул набор отмычек на стол.

– С помощью вот этого? – прорычал он. – Что ты с ними делала?

– Они дедушкины.

– Я знаю, кому они принадлежали, Маккензи. Он был моим отцом! И не хочу, чтобы ты кончила так же, как он.

Я отступила на случай, если он ударит меня – тогда будет не так больно.

– Но дед был…

– Ты понятия не имеешь, кем он был, – оборвал меня папа, запустив руку в волосы. – Энтони Бишоп был сумасбродом, преступником, эгоистичным негодяем! Он вел двойную жизнь и больше волновался о своих секретах, чем о семье. Он жульничал, лгал, воровал. Он думал только о себе, и будь я проклят, если ты будешь вести себя так же, как он!

– Питер… – Мама коснулась его плеча, но он сбросил ее руку.

– Как ты могла быть такой эгоистичной?

Эгоистичной? Эгоистичной?

– Я просто пыталась… – я закусила губу, сдерживая рвущиеся наружу слова.

Я просто пыталась делать свою работу. Я просто пыталась понять, что происходит. Я просто пыталась остаться в живых.

– Ты просто пыталась что?! Вылететь из Гайд Скул? Разрушить свое будущее? Честное слово, Маккензи!.. Сначала твои руки, теперь…

– Я упала с велосипеда.

– Хватит, – перебил меня папа. – Хватит лгать.

– Прекрасно, – прорычала я, вскидывая руки вверх. – Я не падала с велосипеда. Хочешь знать, что на самом деле произошло?

Мне не следовало этого говорить. Во всяком случае, не сейчас, когда я вне себя от усталости и злости, но слова уже вырвались.

– Я заблудилась, когда возвращалась домой, выполнив мамино поручение. Уже стемнело, поэтому я решила срезать через парк, и там на меня напали двое парней… – Мама прерывисто вздохнула. Я посмотрела на свои разбитые руки.

– Они меня остановили… – Говорить правду было так непривычно и странно. – …и скинули с велосипеда… – Я вдруг подумала: что будет, если рассказать им о сломанном запястье, об Оуэне и о том, как он изводил меня, ломая психику. – У меня не было выбора.

Мама схватила меня за плечи. Ее шум пронзил меня до самого мозга костей.

– Они причинили тебе вред?

– Нет, – ответила я, поднимая руки. – Это я им причинила вред.

Мама отпустила меня и села на краешек дивана, зажав рукой рот.

– Почему ты не сказала об этом?

Потому что так проще. Потому что именно так я всегда и поступаю.

– Не хотела тебя расстраивать, – сказала я. – Не хотела, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Не хотела, чтобы ты волновалась.

Гнев иссяк, и я чувствовала ужасную усталость.

– Слишком поздно, Маккензи, – покачала она головой. – Я уже волнуюсь.

– Знаю, – кивнула я.

Я тоже волновалась. Из-за того, что не смогу продолжать мою работу. Не справлюсь со всеми своими ролями. В голове у меня стучало, руки тряслись, глаза слипались, но я не могла пойти спать, потому что во сне меня поджидал вооруженный ножом Оуэн. Кроме того, в моем архивном списке было два имени. Я отвернулась.

– Ты куда? – спросил папа.

– Принять ванну, – ответила я, исчезая в ванной, пока меня никто не остановил.

Я встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Я на грани, и это бросается в глаза. Рядом с раковиной стоял стакан, я достала из аптечки несколько таблеток обезболивающего и запила их водой. Затем открыла кран. Ожидая, пока ванна наполнится, я села на пол, подтянула к себе колени и привалилась к стене. «Черт те что», – думала я, пытаясь вспомнить все свои оплошности, за которые дед отругал бы меня на чем свет стоит: не услышала вовремя полицейских, позволила себя поймать, потеряла два дня, не сразу сообразив, что меня подставляют. Однако, получается, и дед не так уж хорошо, как ему казалось, разделял две свои жизни.

«Он думал только о себе, и будь я проклят, если ты будешь вести себя так же, как он!»

Вот значит, каким папа его видел? Такой видят меня родители?

Равномерный звук льющейся воды успокаивал. Я закрыла глаза и сосредоточилась на нем. Шшшшшшш. Мышцы расслабились, в голове прояснилось. И вдруг сквозь монотонный шум воды я услышала другой звук, похожий на постукивание металла о фарфор. Я открыла глаза – на тумбе сидел Оуэн и постукивал кончиком ножа о раковину, подражая тиканью часов.

– Эти тайные жизни… Сплошная ложь. Ты еще не устала?

– Убирайся.

– Думаю, уже пора, – сказал он, продолжая постукивать ножом: тик-так, тик-так…

– Что именно?

– Пора перестать скрывать правду и делать вид, что ты в порядке, – он усмехнулся. – Пора показать всем, что ты на самом деле сломлена.

Он перехватил нож, я вскочила и бросилась к двери. Но он спрыгнул с тумбы и преградил мне путь.

– Э-э-э, – протянул он, размахивая ножом из стороны в сторону. – Я никуда не уйду, пока мы не покажем им правду.

Оуэн вертел передо мной лезвием. Я приготовилась к нападению, но этого не произошло. Он вдруг положил свое оружие на тумбу. Теперь нож лежал между нами, ровно посередине. Как только он убрал руку, я бросилась вперед, но едва успела схватить нож, как Оуэн прижал мои пальцы к тумбе. В следующую секунду он оказался у меня за спиной и поймал мою левую руку, стиснул запястье. Он словно заключил меня в кольцо: его руки на моих руках, ладони – на моих ладонях, грудью прижался к спине, щекой – к моей щеке.

– Мы подходим друг другу, – произнес Оуэн с улыбкой.

– Отстань от меня, – прорычала я, пытаясь высвободиться из его железной хватки.

– Ты даже не стараешься, – шепнул он мне на ухо. – Просто плывешь по течению. В глубине души, я знаю, ты хочешь, чтобы они увидели, какая ты на самом деле. – Он выкрутил мою левую руку запястьем кверху. – Так покажи им.

Рукав задрался, и я увидела, как на коже сами собой появились буквы: «Сломлена»!

Оуэн крепче стиснул мои пальцы, в которых был зажат нож, и поднес лезвие к другой руке, чуть ниже сгиба локтя, там, где начиналась буква «С».

– Прекрати, – прошептала я.

– Посмотри на меня. – Я увидела в зеркале его ледяные синие глаза. – Ты устала, М.? От лжи? От пряток? От всего?

– Да.

Не знаю, подумала я это или произнесла вслух, но на меня тут же снизошло странное спокойствие. На миг возникло ощущение, что это все нереально. Это просто сон. Потом Оуэн улыбнулся и вонзил нож.

Вспыхнула боль, такая внезапная и острая, что я задохнулась. Из пореза выступила и начала струиться кровь. Взор затуманился, я зажмурилась и схватилась за тумбу, чтобы удержать равновесие. В следующую секунду я открыла глаза, Оуэн уже исчез. Я стояла перед зеркалом одна, но все еще чувствовала боль. Взглянув на свою руку, я увидела, что истекаю кровью.

Нож Оуэна тоже исчез, а на тумбе блестели осколки разбитого стакана. Самый большой я держала в руке. Кровь сочилась между пальцами, сжимавшими стекло. На другой руке кровоточил глубокий порез.

В ушах стоял шум. Шшшшшшш. Я осознала, что это звук льющейся воды и увидела, что ванна переполнена, а в лужах на полу растворяются капли крови. Кто-то постучал в дверь и позвал меня по имени. Я едва успела швырнуть осколок в ванну, как мама открыла дверь и, увидев меня, закричала.

Глава семнадцатая

По мере того, как я становилась старше, мне стали сниться плохие сны. Родители оставляли свет включенным. Закрывали дверцы шкафа. Заглядывали под кровать. Но это не помогало, потому что я не боялась темноты, шкафов или чудовищ. Чудовища мне никогда и не снились, во всяком случае, те, что с клыками и когтями. Мне снились люди. Плохие люди днем и ночью проникали в мои сновидения и казались такими живыми, что я никогда не задавалась вопросом, настоящие ли они.

Однажды ночью в разгар лета дед вошел в спальню, сел на краешек кровати и спросил меня, чего я боюсь.

– Боюсь, что я застряну во сне, – прошептала я. – Что никогда не проснусь.

– Но ты проснешься, – пожал он плечами.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что такова природа снов, Кензи. Плохие они или хорошие, сны всегда заканчиваются.

– Но пока не проснусь, я не знаю, что это сон.

Он наклонился, опираясь обветренной рукой на кровать.

– Относись ко всему плохому, как к снам, Кензи. И неважно, насколько это страшно и мрачно. Так ты продержишься до того момента, когда проснешься.

* * *

Это плохой сон. Это ночной кошмар. Папа вел машину на бешеной скорости, а мама сидела сзади и зажимала рану на моей руке. Я закрыла глаза, ожидая пробуждения. Это сон. Мне все приснилось. Однако порез был настоящим. И боль настоящая. И кровь, забрызгавшая раковину в ванной, тоже настоящая. Что со мной произошло?

Я – Маккензи Бишоп. Я – Хранитель Архива. Та, кто просыпается среди ночи, та, кто не спит. Девушка из стали. А это все – дурной сон, и я должна проснуться.

Интересно, много ли Хранителей лишились рассудка?

– Мы почти на месте, – сообщила мама. – Все будет хорошо.

Нет. Хорошо уже не будет. У меня серьезные проблемы. Кто-то пытается меня подставить, но им и стараться необязательно. Потому что я не гожусь для этой службы. То есть, я изо всех сил пытаюсь, но ничего не получается. Ты устала?

Я зажмурилась. Я не осознавала, что по моим щекам катятся слезы, пока мама не прижала ладонь к моему лицу.

– Прости, – прошептала я, ощущая кожей ее шум.

* * *

Потребовалось четырнадцать стежков, чтобы зашить порез на левой руке. Царапины на правой, сжимавшей осколок стакана, оказались мелкими и с ними не пришлось долго возиьтся. Средних лет женщина-врач с волевым подбородком и сильными, уверенными руками зашивала рану, неодобрительно поджав губы, как будто я порезала себя, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Все это время родители стояли рядом и наблюдали. Они не выглядели сердитыми, скорее, грустными, подавленными и напуганными. Они как будто не понимали, как же вышло, что вместо двух здоровых детей, у них остался один, и тот не в себе.

Я хотела что-нибудь сказать им, но не придумала ничего, чтобы хоть как-то разрядить ситуацию, а правда только все усугубит. Поэтому, пока мне обрабатывали рану, в кабинете стояла тишина.

Папа сжимал мамино плечо, а мама держала в руке телефон, однако у нее хватило сил не звонить Коллин, пока доктор не закончила и не попросила родителей пройти вместе с ней. В кабинете было окно, и сквозь жалюзи я видела, как они идут по коридору. Я осталась одна и осмотрела себя. Меня заставили надеть больничный голубой халат с поясом. Я молча оглядела руки и ноги, подмечая не только свежие ушибы и ссадины, но и старые шрамы, полученные за последние четыре года. За каждым из них стоял случай из прошлого: кожа, содранная о стены Коридоров; следы ногтей и зубов отбивающихся Историй. Затем я подумала об увечьях, незаметных глазу: сломанные ребра и запястье, которое не заживет, потому что я постоянно кручу им, слушая, как щелкает кость. Щелк, щелк, щелк.

Однако вопреки утверждениям Коллин, порез на руке, скрытый сейчас под ослепительно-белыми бинтами, – первое увечье, которое я нанесла себе сама. «Я этого не делала, – подумала я. – Я не…».

– Мисс Бишоп? – раздался голос.

Я подняла голову. Я не слышала, как открылась дверь. На пороге стояла женщина, которую я никогда раньше не видела. У нее были грязные светлые волосы, небрежно собранные в хвост, однако ее тон и безупречная осанка заставили меня насторожиться. Отряд? Я никогда ее не встречала, но в фолианте полно страниц, а мне знакомы лишь несколько. Затем я прочла ее имя на бейдже, приколотом к отвороту облегающего костюма, и почти пожалела, что она не из Отряда.

Даллас МакКормик. Психотерапевт. В руках она держала блокнот и ручку.

– Предпочитаю, чтобы меня называли Маккензи, – отозвалась я. – Чем могу помочь?

На ее лице мелькнула улыбка.

– Этот вопрос должна задать я. – Она села на стул рядом с кроватью. – Похоже, у тебя был тяжелый день, – заметила она, указывая на мою забинтованную руку.

– Вы и половины не знаете.

– Почему бы тебе не рассказать? – просияла Даллас.

Я молча смотрела на нее, она не отводила взгляд. Затем подалась вперед, и улыбка сошла с ее лица.

– Думаю, ты нарастила слишком крепкую броню, – сказала она. Я нахмурилась, но она продолжила. – А в броне интересно то, что она не только держит других на расстоянии. Она и нам самим не дает выйти наружу. Мы наращиваем броню, не осознавая, что загоняем себя в ловушку. В итоге ты превращаешься в двух разных людей. И один из них – этот блестящий металл…

Девушка из стали.

– А человек внутри распадается на части.

– Я – нет.

– Ты не можешь быть сразу двумя. В конце концов ты станешь никем.

– Вы меня не знаете.

– Я знаю, что ты порезала себе руку, – сказала она просто. – И знаю, что иногда люди причиняют себе вред, потому что это единственный способ выбраться из брони.

– Я себя не резала, – возразила я. – Я этого не хотела. Это вышло случайно.

– Или же это признание. Крик о помощи.

У меня внутри все перевернулось от этих слов.

– Я здесь, чтобы помочь, – добавила она.

– Вы не можете помочь, – я закрыла глаза. – Это все сложно.

– Жизнь вообще непростая штука, – Даллас пожала плечами.

Воцарилось молчание, но я боялась сказать лишнее. Наконец Даллас поднялась и убрала блокнот, который она так и не открыла.

– Ты, должно быть, устала, – предположила она. – Я вернусь завтра утром.

У меня в груди екнуло.

– Но мне уже зашили рану. Я думала, что смогу уйти.

– К чему такая спешка? – спросила она. – Куда-то торопишься?

– Просто ненавижу больницы.

Даллас мрачно улыбнулась.

– Добро пожаловать в наш клуб.

Потом она велела мне отдыхать и вышла из палаты.

Да, нужно отдохнуть. Отдых пойдет мне на пользу.

Даллас вышла, я хотела отвернуться от окна, но вдруг заметила, что в коридоре ее остановил мужчина. Сквозь жалюзи я видела, как они немного поговорили, а потом он указал на мою дверь. На меня. Его золотые волосы блестели даже при искусственном больничном освещении. Это был Эрик.

Даллас разговаривала с ним, скрестив руки на груди. Я не умела читать по губам, так что могла только догадываться, что она ему говорила. Когда они закончили разговор, он оглянулся. Я ожидала увидеть такое же самодовольное выражение, как у Сако: Хранительница сама вырыла себе могилу – разве это не повод позлорадствовать? Но в его глазах сквозило беспокойство. Он коротко кивнул, повернулся и ушел. Прижав руку к груди, я нащупала под тонкой больничной сорочкой свой ключ. Вскоре пришла медсестра с двумя маленькими таблетками и водой в картонном стаканчике.

– Обезболивающее, – пояснила она.

Мне хотелось принять таблетки, но я боялась, что обезболивающее окажется снотворным. К счастью, она оставила таблетки на столике, и я спрятала их в карман, пока родители не увидели.

Остаток вечера мама говорила по телефону с Коллин, а папа притворялся, что читает журнал, хотя на самом деле наблюдал за мной. Никто из них не сказал ни слова. И это хорошо, потому что я бы не нашлась сейчас, что им ответить. Когда наконец они задремали – папа на стуле, а мама на кушетке, – я встала с кровати. Моя одежда лежала на стуле. Я переоделась, убрала телефон в карман и выскользнула в коридор, отправившись на поиски автомата с газировкой. Больницу окутала непривычная тишина. Обнаружив автомат, я вставила купюру в освещенный слот и почувствовала царапанье в кармане. Я достала архивный список и увидела в нем четыре имени. Четыре Истории, которые я не смогу вернуть. Я тут же вспомнила предупреждение Роланда: «Просто делай свою работу, и все будет в порядке».

Глубоко вдохнув, я вытащила из кармана телефон.

Мак: Привет, соучастник преступления.

В следующую секунду пришел ответ от Уэсли.

Уэс: Привет. Надеюсь, этой ночью тебе не так тоскливо, как мне.

Мак: Да уж.

Я хотела написать ему обо всем, что случилось, но из-за бинтов пальцы еле двигались, да и время для объяснений было неподходящее.

Мак: Мне нужна помощь.

Уэс: Говори.

Я прикусила губу, обдумывая, как сформулировать свою просьбу.

Мак: Несколько детишек проснулись среди ночи. Уложи их вместо меня?

Уэс: Не вопрос.

Мак: Спасибо. Буду должна.

Уэс: Все в порядке?

Мак: Забавная история. Завтра расскажу.

Уэс: Ловлю тебя на слове.

Я убрала телефон и список в карман, забрала из автомата газировку и села на скамью. Было уже поздно, и в коридоре стояла тишина. Я задумалась о преступлении, произошедшем в доме мистера Филлипа. Я знала, что́ видела там. Это действительно была дверь в бездну. Логично предположить, что открылись еще две: одна – на дороге, рядом с машиной Бетани, вторая – там, где исчез Джейсон. Пропали три ни в чем неповинных человека.

Если в том, что я здесь застряла, и есть что-то хорошее, так это то, что никто больше не пострадает.

Я допила газировку и поднялась. Действие местной анестезии прошло, и рука разболелась довольно сильно – я даже стала подумывать о таблетках, спрятанных в кармане. На всякий случай я их выбросила, вернулась в палату и легла в кровать. В сон меня не тянуло, но и бодрости я не чувствовала. Я вспомнила о Линдси, которая всегда умела поднять мне настроение, и написала ей.

Мак: Не спишь?

Линдс: Глазею на звезды.

Я представила, как она, подняв лицо к небу, сидит по-турецки на крыше с чашечкой чая.

Линдс: А ты?

Мак: Наказана.

Линдс: Я в шоке!

Мак: Потому что я сделала что-то не то?

Линдс: Нет. Потому что тебя поймали

У меня вырвался короткий невеселый смешок.

Мак: Спокойной ночи.

Линс: Сладких снов.

Часы на стене показывали без четверти двенадцать. Ночь обещала быть долгой. Я развернула на коленях архивный листок и в течение следующего часа наблюдала, как исчезли имена.

Глава восемнадцатая

Это случилось в пять утра. Сначала я подумала, что в списке появилось еще одно имя, но вскоре поняла, что это не так. Мне прислали вызов. Слова сами собой возникали на архивном листке.

«Прошу явиться в Архив. А.»

Я знала, что значило это «А». Агата. Рано или поздно она все равно вызвала бы меня. Даже несмотря на то, что Уэсли «подчистил мои хвосты» в Коридорах, скрыть происшествие с копами и вот теперь с больницей не удалось бы. Доложил ли ей Эрик, что я здесь? Если она в курсе, то понимает, что я не могу ответить на вызов. На это она и рассчитывает? Пропустить вызов из Архива считается нарушением. Еще одно очко не в мою пользу.

Я прочла записку в семнадцатый раз, когда открылась дверь и вошла Даллас. Мне пришлось спрятать листок. Она пожелала доброго утра и представилась моим родителям, а затем попросила их подождать в коридоре. Когда они вышли, Даллас села на стул рядом с кроватью.

– Выглядишь ужасно, – отметила она. Не самое, на мой взгляд, профессиональное высказывание, однако она попала в яблочко.

– Не могла уснуть, – буркнула я. – Сегодня меня отпустят домой, верно? – спросила я, пытаясь скрыть нетерпение в голосе.

– Ну, – она откинула голову, – полагаю, это зависит от меня. А значит, и от тебя. Хочешь поговорить?

Я не отвечала.

– Я тебя раздражаю, потому что мешаю тебе? – спросила она. – Или потому что я психотерапевт?

– Вы меня не раздражаете, – ответила я ровно.

– И все же я мешаю тебе, и я – психотерапевт, – констатировала Даллас. – А большинство людей обычно не любят ни того, ни другого.

– Я не люблю больницы, – объяснила я. – Последний раз мы все оказались в больнице, когда моего брата по пути в школу насмерть сбила машина. И мне не нравятся психотерапевты, потому что врач моей матери предложила ей выбросить все его вещи. Чтобы та могла жить дальше.

– Ну что ж, – вздохнула она. – Боюсь, что я не разделяю мнения психотерапевта твоей матери.

– Хороший ход, – усмехнулась я.

– Прости, что? – Даллас подняла бровь.

– Враг моего врага – мой друг. Хороший ход.

– Да, спасибо, – весело сказала она. – Умеешь переводить стрелки. Не раз уже так выкручивалась, верно?

Я теребила бинты на руке, отмечая, как хорошо заживают мелкие порезы.

– Большинство людей все равно любят поговорить о себе.

– Кроме психотерапевтов, – улыбнулась она.

Даллас вела себя не как обычный мозгоправ. Она не донимала вот этими: «Что ты чувствуешь?», или «Расскажи мне еще», или «Почему, как ты считаешь, это произошло?». Разговор с ней напоминал парный танец или поединок: переплетение слов, движений, реакций. Она посмотрела на мою руку. Бинты уже сняли, чтобы кожа могла дышать.

– Тебе, похоже, больно.

– Это был ночной кошмар, – сказала я осторожно. – Мне снилось, будто кто-то другой нанес мне рану, а когда я проснулась, то увидела, что на руке и в самом деле появился порез.

– Довольно опасное проявление лунатизма. – Ее голос звучал легко, но насмешки в нем не чувствовалось.

– Я не спятила, – прошептала я.

– Я об этом и не думала, – заверила она. – Но я разговаривала с твоими родителями о твоем дедушке… и о Бене. И об этом тоже. Похоже, ты перенесла слишком много травм для твоего возраста. Ты никогда об этом не думала?

Не думала? Смерть дедушки. Гибель Бена. Нападение Оуэна. Ранение Уэсли. Покушение Кармен. Секреты и ложь Архива. Агрессивные Истории. Двери в бездну. Бесчисленные шрамы. Сломанные кости. Отключки. Ночные кошмары. Теперь еще и это. Я кивнула.

– Некоторых людей травмы ломают, – продолжила она. – А некоторые обрастают броней. Вот ты, Маккензи, и создала себе броню. Но как я говорила вчера вечером, она не всегда сможет защитить тебя от себя самой. – Она подалась вперед. – Я хочу кое-что сказать и хочу, чтобы ты выслушала очень внимательно, потому что это важно.

Она накрыла мою руку своей, и в меня проник ее шум, низкий, гудящий, равномерный, как гул мотора. Я не отстранилась.

– Это нормально, когда ты чувствуешь себя больной, разбитой, раздавленной, – произнесла она. – Когда тебе выпало тяжелое испытание, неважно какое, и ты при этом не позволяешь себе расслабиться, проявить свои чувства, ты только делаешь себе хуже. Наши проблемы рвут нас на части, если мы пытаемся игнорировать их. Они требуют внимания, потому что оно им необходимо. Как ты себя сейчас чувствуешь? В порядке?

Не успев подумать, я покачала головой. Даллас улыбнулась.

– Видишь? Нежели так трудно было это признать?

Она слегка пожала мою руку, я взглянула на ее пальцы и оцепенела. На ее безымянном пальце виднелся след от кольца.

– Развелась, – пояснила она, перехватив мой взгляд. – И уже боюсь, что след от кольца никогда не сойдет.

Она убрала руку и потерла пятнышко на пальце. Я с силой вдохнула и напомнила себе, что обычные люди тоже носят кольца и тоже их снимают. Кроме того, она ходила с закатанными рукавами, а никаких отметин Отряда на ее предплечье не было. Даллас поднялась со стула.

– Я собираюсь отпустить тебя, но при условии, что ты будешь посещать школьного психолога в Гайд Скул. Сделаешь это для меня?

Вызов Агаты буквально прожигал дыру у меня в кармане.

– Да, – торопливо пообещала я. – Хорошо, отлично.

– Вы уверены, что так будет правильно? – спросила мама, когда Даллас рассказала ей новости. – Я имею в виду, она пыталась…

– Не хочу показаться грубой, мэм, – оборвала ее Даллас, – но если бы она хотела убить себя, она бы перерезала вены. Здесь же просто продольный порез.

Мама выглядела испуганной. Я едва не улыбнулась. Да уж, Даллас определенно не Коллин.

Медсестра перевязала мне левую руку, и я переоделась в школьную рубашку, натянув рукав поверх бинтов. Порезы на правой ладони скрыть не получится, но это могло сработать мне на руку. Поможет ввести остальных в заблуждение. Отчаяние, охватившее меня прошлой ночью, когда я размышляла о своей нелегкой участи и жалела себя, испарилось. И сейчас я была твердо настроена выстоять и узнать, кто меня подставляет. «Оуэн еще не победил», – сказала я себе, но тут же напомнила, что это не он порезал мне руку. Это сделала я сама. Может, мне стоит перестать отрицать, что я разбита и сломлена, и попытаться собрать обломки воедино.

Даллас, прощаясь, помахала мне рукой и посоветовала ослабить броню. Медсестра, которая обрабатывала порез и накладывала повязку, явно удивилась тому, что Даллас отпустила меня, но вопросов задавать не стала, лишь проинструктировала, как промывать рану, а также порекомендовала родителям следить за мной и давать побольше отдыха. Она наклонилась к маме и сказала, что, по ее мнению, я вообще не сплю. Она говорила шепотом, но достаточно громко, так что я услышала. Великолепно.

Ни в больнице, ни на парковке Эрика и Сако я не увидела. Однако с горечью поняла, что кроме них я все равно никого бы не узнала. Известно, что кто-то из Отряда открывает двери в бездну, но кто именно – я не знаю. Служители Архива держатся обособленно. Каждая пара – как остров. И я понятия не имела, сколько таких пар работает в моей ветке, не говоря уж об их именах и лицах.

– Пойдем, Мак, – позвал папа, и я спохватилась, что стою на тротуаре и просто смотрю перед собой.

Пока мы ехали домой, я снова почувствовала царапанье в кармане. Однако проверить свой листок мне удалось, лишь когда мы вернулись в Коронадо. Это был повторный вызов, только на этот раз буквы казались темнее, будто кто-то с силой давил на перо, пока писал их. Двери закрывать мне не разрешили, как и ходить в ванную без сопровождения, так что о том, чтобы сбежать в Архив, где меня ждал старый добрый допрос, не могло быть и речи. Я даже не могла прикрыться школой, поскольку сегодня была суббота. Когда я попросила позволения выйти подышать свежим воздухом, мама посмотрела на меня так, будто я сошла с ума. Наверное, я действительно спятила. Но после того, как я битый час тщетно пыталась сделать домашнюю работу, хоть в квартире и стояла гнетущая тишина, у меня лопнуло терпение. Я не выдержала и написала Уэсли.

Мак: Спаси меня.

Мама без остановки расхаживала взад и вперед, и папа наконец не выдержал и отправил ее снимать стресс в кафе. Через пять минут в дверь постучали. На пороге стоял Уэсли с пакетом печенья и книгой. Причем в своем летнем образе: в черных джинсах, с подведенными глазами и волосами торчком. Впервые за несколько недель. Дверь открыл папа, и я видела, как его одолевают противоречивые желания. С одной стороны, он должен был заявить: «Никаких гостей!». С другой, ему хотелось сказать: «Привет, Уэс!». В конце концов он пробормотал:

– Уэсли, не уверен, что сейчас подходящее время…

Уэсли нахмурился и спросил:

– Что случилось?

Однако я видела, что он не выглядит расстроенным. Если бы мне пришлось гадать, я бы предположила, что он знает про мой арест, но насчет больницы еще не в курсе. Он увидел мою забинтованную руку, и в его глазах вспыхнул вопрос.

Папа оглянулся – я сидела за столом с кружкой кофе и изо всех сил бодрилась, чтобы никто не заметил, какой уставшей я себя чувствую.

– А в самом деле, почему бы тебе не войти? – предложил папа.

Уэсли сел рядом со мной, а папа замешкался, явно обдумывая, что делать дальше.

– Папа, – сказала я, взяв здоровой рукой ладонь Уэсли. В голове тотчас уверенно заиграли ударники его рок-группы. – Можно мы немного побудем вдвоем?

Папа застыл на пороге, глядя на нас.

– Я никуда не уйду, – пообещала я.

– А я не позволю ей попасть в неприятности, мистер Бишоп, – заверил Уэс.

– Ловлю тебя на слове, – грустно улыбнулся папа. – Спущусь и посмотрю, как там твоя мама. У вас десять минут.

Когда дверь закрылась, Уэс легонько сжал мои пальцы и отпустил.

– Снова повредила запястье? – спросил он, кивнув на мою левую руку. Я покачала головой.

– Эмбер тебе уже рассказала?

– Что тебя арестовали? Да.

– Если тебя не оформили, это арестом не считается.

Уэсли изогнул бровь.

– Ты говоришь прямо как закоренелый преступник. Ну, так что ты натворила?

– А что, об остальном Эмбер не рассказывала?

– Она не в курсе.

– Ясно. Помнишь того мужчину, который исчез незадолго до Бетани? Судью Филлипа? Я ходила к нему. Хотела проверить, потому что он пропал у себя из дома. Ну, и пришлось воспользоваться незаконными методами, чтобы туда проникнуть.

Уэс стукнул по столу.

– Ты пробралась на место преступления без меня?

– Радуйся, а то бы нас обоих загребли.

– Мы – Отряд, Мак. Ты не должна ходить на дело без своего напарника. Кроме того, если бы я был с тобой, нас, может, и не поймали бы. Я бы мог стоять на стреме и подражать звукам диких птиц, чтобы предупредить тебя, если копы вернутся. А если бы даже нас поймали, мы бы потрясающе смотрелись на фотографиях.

Я не смогла сдержать улыбку при этой мысли.

– Скажи, что ты хотя бы нашла что-нибудь.

Улыбка сразу погасла.

– Нашла, – произнесла я медленно. – Дверь в бездну.

– Не понимаю, – нахмурился Уэсли.

– Дверь в никуда, в бездну, как тогда, на крыше.

– В гостиной у Филлипа? Бессмыслица какая-то. Дверь в никуда может появиться, только если ее кто-то сделает. И для этого необходим ключ Отряда.

– Именно, – запустив здоровую руку в волосы, я рассказала ему о Джейсоне. О том, что он уже третий, кто пропал после встречи со мной. О том, как прокралась к судье Филлипу и обнаружила бездну, уничтожившую все воспоминания. Упомянула так же об Эрике и Сако, которые следят за мной. Передала слова Роланда по поводу улик. И в конце концов, поделилась своими подозрениями насчет того, что меня подставляют, хоть я и понимаю, как безумно это звучит.

– Ты должна сообщить это в Архив, – посоветовал он.

– Знаю.

Я действительно это знала. Но что им сказать? Я понимала, как нелепо это прозвучит. Я даже в глазах Уэсли уловила тень недоверия, а он гораздо более снисходителен ко мне, чем Агата. Я не могла просто прийти туда и заявить, что среди работников Архива завелся еще один предатель. Особенно после случая с Оуэном и Кармен. Мне требовалось поговорить с Роландом, но сначала придется встретиться с Агатой. Я знала, что не могу и дальше игнорировать вызовы. Но после всего, что по моей милости свалилось на родителей, я не могла просто исчезнуть. Сейчас я не смела так с ними поступить. Поэтому Архиву придется подождать. Уэсли пригвоздил меня тяжелым взглядом.

– Прошлым вечером ты ни о чем таком даже не обмолвилась.

Я стала теребить уже несвежую повязку на руке.

– Написать все это в сообщении было бы затруднительно, – оправдалась я. – И я была кое-чем занята.

Он коснулся забинтованной руки и легонько провел пальцами по повязке.

– Что случилось, Мак?

Я отстранилась и закатала рукав, показав ему бинты. Затем размотала их, чтобы он увидел четырнадцать крестообразных стежков.

– Кто сделал это с тобой? – прорычал он.

Лучше бы он спросил что полегче. Втянув воздух, я задержала дыхание на несколько секунд, затем выпалила:

– Это сделала я.

На лице Уэсли отразилось недоумение, а затем тревога. Я снова опустила рукав, но он поймал мою руку и притянул к себе. Его пальцы замерли над порезом.

– Я не понимаю.

– Я не хотела этого делать, – объяснила я. – Мне приснился кошмар, в котором был Оуэн… он явился с ножом, и затем я…

Уэсли обнял меня. Сжал так крепко, что стало больно, так крепко, что его шум грохотал в моей голове, но я не отстранилась.

– Я не знаю, что со мной случилось, – прошептала я, уткнувшись в его рубашку.

Уэс немного отодвинулся, взглянул на меня.

– Скажи, чем я могу помочь.

«Уходи, – думала я. – Держись подальше от меня и от всего плохого, что происходит вокруг». Но я успела достаточно изучить Уэсли и знала, что он так не сделает.

– Во-первых, ты мог бы попросить Эмбер не болтать в школе о том, что меня арестовали.

– Это не считается арестом, ведь тебя не оформили, – напомнил Уэс, затем добавил: – Она никому не скажет.

– Тебе ведь сказала.

– Потому что она знает, что я… – он осекся.

– Ты – что?

– Знает, что я волнуюсь за тебя, – договорил Уэс. – Кстати, выглядишь ты ужасно. Ты вообще спала с тех пор?..

Я потерла глаза.

– Я не могу.

– Ты не можешь вечно не спать, Мак.

– Знаю… но мне страшно.

Дед учил меня никогда не говорить эти слова. Он утверждал, что сказав это, ты наполовину капитулировал. Признание словно встало между нами. В воздухе повисла тяжелая тишина. И я почти чувствовала, как моя броня как будто дала трещину и ослабла. Затем Уэс поднялся из-за стола. Налив себе кофе, он уперся ладонями в стол.

– Ладно, – произнес он. – Если ты намерена не спать, я помогу. Но этим, – он указал на разложенные на столе учебники по алгебре и теории литературы, – мы заниматься не будем.

Он извлек из-под груды книг учебник по физиологии и улыбнулся.

– Вот чем мы займемся.

Когда вернулся папа, Уэс успел всего себя облепить стикерами с названиями мышц (я не решилась сказать ему, что сейчас мы изучаем кровеносную систему).

Папа взглянул на Уэса и почти улыбнулся. Когда тот раз шесть кряду попытался прицепить стикер у себя между лопаток, я расхохоталась так, что у меня в груди заболело. На миг я забыла обо всех своих неприятностях, о боли и усталости. До самого вечера я старалась ни о чем не думать, но даже в компании Уэсли постепенно начала скисать. Вернувшись домой, мама даже не пыталась скрыть, что следит за каждым моим шагом. Всякий раз, когда я зевала, она твердила, что мне пора в постель. Повторяла, что мне надо спать. Но я не могла. Конечно, Даллас говорила, что мне придется противостоять своим проблемам, но прямо сейчас я была не в состоянии пережить еще один ночной кошмар. Особенно теперь, когда стало ясно, что я способна во сне причинить себе вред. А может, и не только себе. Так что я предпочла изнемогать от усталости, но не спать, чем спать и находиться при этом в опасности. Я отмахнулась и открыла содовую. Я уже почти поднесла банку к губам, когда мама перехватила мою руку. Голову тут же пронзил ее шум, наполненный озабоченностью и тревогой. Она забрала у меня банку и подала стакан с водой.

Я вздохнула и сделала большой глоток. Содовую она передала Уэсу. Он взял банку и как назло зевнул.

– Тебе пора идти домой, – заметила ему мама. – Уже поздно, и я уверена, что твой отец волнуется.

– Сомневаюсь, – буркнул он под нос, затем добавил: – Он знает, что я здесь.

– Мама, – сказала я, выпив воду, – Уэс помогает мне заниматься.

– Отец знает, что ты здесь? – допытывалась она, игнорируя меня. – Или считает, что ты наверху с Джилл?

– По правде говоря, – нахмурился Уэсли, – не думаю, что это его вообще волнует.

– Родителей всегда волнует, – отрезала она.

– Дорогая, – окликнул ее папа, оторвавшись от книги.

Все втроем они продолжали разговор, но слова начали сливаться у меня в ушах. Я подумала о том, что в глазах у меня странным образом все двоится. Затем комната покачнулась, и я ухватилась за стол.

– Мак, – донесся до меня голос Уэса, – ты в порядке?

Я кивнула и поставила стакан, вернее, хотела поставить, но промахнулась мимо стола. Стакан упал на пол и разбился. Звон стекла прозвучал как будто издалека. Сначала мне показалось, что я снова отключаюсь, но это всегда происходило очень быстро. А сейчас все тянулось медленно, как в вязком тумане.

– Что вы наделали?!.. – вскричал Уэс, обращаясь, очевидно, не ко мне. Я закрыла глаза, но это не помогло. Мир погружался во мрак.

– …доктор сказал, ей нужно…

Все стало каким-то далеким.

– Элен, – подал голос папа. Я попыталась открыть глаза. – …как ты могла!..

Затем пол ушел у меня из-под ног. Последнее, что я почувствовала – руки Уэсли и его шум, окутавший меня, прежде чем мир поглотила тьма.

Глава девятнадцатая

Сначала было темно и тихо. Но эта тишина не дарила покой, а скорее внушала тревогу. Тягостная пустота вокруг давила на меня, сковывая руки и ноги. Затем постепенно мир стал обретать привычные черты, проступать из небытия. Я оказалась на открытом воздухе. Сердце выпрыгивало из груди. Откуда-то звучал голос Оуэна: «Бежать некуда».

Кромешная, абсолютная тьма рассеялась, обернувшись просто ночной мглой. Пустота же сменилась крышей Коронадо. И вот я уже мчусь, петляя по лабиринту из каменных горгулий. За спиной слышны шаги Оуэна и скрежет металла о камни – это он, дразня, задевает лезвием статуи. Крыша распростерлась во все стороны до бесконечности, повсюду возвышаются горгульи, и я бегу среди них. Я устала бежать. Мне нужно остановиться.

Поняв это, я остановилась посреди крыши. Легкие горели, рука нестерпимо болела. Я опустила глаза и увидела, что на моей левой руке высечено слово «СЛОМЛЕНА». Глубокие, кровоточащие порезы обнажили кость. Пошарив по карманам, я достала лоскут ткани и обвязала рану. Внезапно я осознала, как тихо стало на крыше. Шаги смокли, скрежет металла прекратился. Единственное, что я слышала – это биение собственного сердца. Я повернулась и в тот же миг Оуэн шагнул ко мне, сделав выпад ножом. Лезвие со свистом рассекло воздух, и я едва успела увернуться. Горгульи сдвинулись плотной стеной, между ними – ни зазора: не пролезть, не сбежать. И пусть, потому что я не стану больше убегать.

Оуэн снова атаковал, но на этот раз я перехватила его запястье и резко вывернула. Нож оказался в моей руке, и мешкать я не стала. Только Оуэн протянул свободную руку к моему горлу, как я всадила нож ему в живот. Он отступил, хватая воздух ртом. Глядя на него, я подумала, что наконец-то все закончилось. Я победила Оуэна, и все будет хорошо. Со мной все будет хорошо. Но вот он опустил глаза, взглянув туда, куда я ранила его. Затем сжал мою руку и, улыбаясь, всадил нож глубже, до самой рукоятки. Он продолжал улыбаться его волосы становились черными, а глаза – карими. Изменилось и тело.

«Нет!», – вскричала я, когда Уэсли Айерс, ахнув, повалился на меня. На рубашке расползлось кровавое пятно. «Уэсли, Уэсли, пожалуйста, прошу не…». Я пыталась поднять его, но мы оба рухнули на холодный бетон. Я почувствовала, как в горле поднимается крик. Но затем что-то произошло. Меня вдруг окатило, словно водой, шумом Уэсли. Хаотичные звуки ударников, наполняя меня, растеклись по крыше, и все вокруг начало тускнеть, пока совсем не исчезло. Я снова погрузилась в темноту, но на этот раз в ней было тепло и нестрашно. А затем я проснулась.

Проснулась среди ночи, держа Уэсли за руку. Он сидел на стуле у кровати и крепко спал, прикорнув поверх одеяла и подложив под голову свободную руку. Я вспомнила, как в моем сне он лежал на холодном бетонном полу, и едва не отпрянула. Но сейчас он держал мои пальцы в своей руке, живой и теплой, и сцена на крыше казалась просто сном. Дурным сном, который растаял, когда меня окутал его шум. Его звуки, более мягкие и размеренные, чем обычно, до сих пор наполняли меня и успокаивали. В голове все еще стоял туман, но начали всплывать обрывки того, что произошло вечером, перед тем, как я погрузилась в ночной кошмар.

Мама сунула мне в руку стакан с водой.

Комната покачнулась.

Стакан упал и разбился.

Меня подхватил Уэсли.

Я посмотрела на него. Он спал, положив голову на мое одеяло. Мне бы следовало разбудить его и отправить домой. Я высвободила пальцы из его руки. На мгновение он приподнялся, пытаясь проснуться. Даже пробормотал что-то о шторме. Но затем снова затих. Его дыхание выровнялось. Я сидела и наблюдала, как он спит, обнаружив для себя еще один его облик: открытый и беззащитный.

В конце концов я решила дать ему поспать. Я хотела и сама прилечь, но вдруг уловила за спиной посторонний звук. Как будто в комнате находился кто-то еще. Я не успела обернуться, как женщина обхватила меня за плечи и зажала ладонью рот. На меня обрушился ее шум – грохот камней и лязг металла. Пока она держала меня, сжимая все крепче, я думала о том, что такой шум может принадлежать лишь очень жестокому человеку. По моим представлениям, так наверняка звучал при жизни Оуэн.

Она наклонилась, и я заметила иссиня-черные волосы и черные глаза. Сако.

– Только пикни, маленький Хранитель, – прошептала она, вытащив меня из постели и поставив на ноги. – Нам не нужно, чтобы он проснулся.

Она отпустила меня, и я развернулась, встав к ней лицом к лицу.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь? – зашипела я, почти беззвучно, все еще чувствуя головокружение после подмешанного мамой снотворного.

– Уж поверь, – цыкнула Сако, хватая меня за руку и волоча в другой конец комнаты. – Я бы предпочла оказаться где-нибудь в другом месте.

– Вот и катись, – огрызнулась я, вырвавшись из ее цепких рук. – Разве ты не должна охотиться за Историями?

– Неужто ты еще не догадалась, крошка-Хранитель? – хмыкнула она, вставляя ключ Отряда в дверь моего шкафа. – Для Архива мы выслеживаем людей. И лишь иногда охотимся за Историями.

Я едва успела снять кольцо, как она повернула ключ и, распахнув дверь, втолкнула меня в темноту.

* * *

Агата уже поджидала нас, сидя за столом в приемной. На ней было кремовое пальто, рыжие волосы красиво обрамляли лицо. Рукой в перчатке она листала фолиант так, будто это глянцевый журнал, а не список всех служащих этой ветки Архива. Рядом стоял Роланд, бледный и строгий. Он посмотрел на нас, когда Сако втолкнула меня в приемную, однако Агата продолжала небрежно перелистывать страницы фолианта.

– Видишь, Роланд? – произнесла она. Плотная бумага шелестела под ее пальцами. – Я же говорила, что Сако ее найдет.

Сако кивнула. Она все еще стискивала мое плечо, но никакого шума от ее прикосновения я не слышала. Архив создавал вокруг нас невидимый кокон тишины. Только Библиотекари умели читать здесь людей.

– Она спала, – доложила Сако. – С мальчишкой.

Агата приподняла бровь.

– Прошу прощения, что потревожили тебя, – кротко сказала она.

– Ничего страшного, – сухо ответила я.

– Ты не получала мои вызовы? – спросила Агата.

– Получала, – сказала я медленно, – и явилась бы раньше… – …Если бы могла пройти через первую попавшуюся дверь, но эта роскошь доступна лишь членам Отряда. – Но я была больна и не могла добраться до своих дверей. – Я повернулась к Сако. – Благодарю за то, что провела меня.

– Не стоит, – мрачно улыбнулась Сако.

Роланд не сводил глаз с повязки на правой руке. «Видел бы ты другую мою руку», подумала я. Агата тихо закрыла книгу и поднялась.

– Прошу меня извинить, но, думаю, нам с Маккензи пора немного потолковать.

– Прошу разрешения присутствовать, – обратился к ней Роланд.

– Нет, – бросила она небрежно. – Кто-то должен следить за порядком в приемной. А ты, Сако, пожалуйста, останься. Можешь еще понадобиться. – Агата кивнула одному из двух стражников у двери. – Прошу за мной.

Я напряглась.

– По-моему, в этом нет необходимости, – вмешался Роланд, когда один из двух громил в черном шагнул вперед. Я впервые видела, чтобы кто-то из них вообще двигался.

– Надеюсь, что нет, – сказала Агата, – но надо всегда быть начеку.

Она направилась к открытым дверям, а я, с трудом собравшись с мыслями, последовала за ней. Роланд коснулся моего плеча, когда я проходила мимо.

– Не давай ей разрешения, – успел прошептать он, когда стражник подтолкнул меня к дверям.

Я шла босиком через весь Атриум. Передо мной маячило светлое пальто Агаты, следом за мной шагал стражник в черном костюме. Впервые я чувствовала себя пленницей. Когда мы свернули в один из коридоров, то встретили Патрика. Он стоял с краю длинного ряда стеллажей и наблюдал за нами, но его взгляд выражал лишь любопытство. Агата привела меня в помещение, где кроме двух стульев ничего не было.

– Садись, – велела она, указав на один из стульев. Сама села на другой. Я на миг замешкалась, и стражник усадил меня силой. Он продолжал сжимать мои плечи, пока Агата не сказала: – Это необязательно.

Тогда он убрал руки и отступил на шаг, но я чувствовала, что он словно тень возвышался позади стула.

– Почему я здесь? – поинтересовалась я.

Агата скрестила ноги.

– Прошел месяц с нашей последней встречи, мисс Бишоп. Я думаю, пришло время для проверки. Ты хочешь знать почему? – невинно спросила она, склонив голову. – А у тебя есть какие-то другие причины, по которым я могла бы тебя вызвать?

У меня внутри образовалась холодная пустота, когда она достала из кармана пальто маленький черный блокнот и, коротко вздохнув, открыла его.

– Итак, перечислим, почему тебе пришел вызов, который ты проигнорировала.

Я сдержала порыв напомнить ей, что не могла явиться, и ей это известно.

– Я составила целый список нарушений, которые меня весьма тревожат, – она провела пальцем по странице. – Ты проводила ночи в Архиве.

– Со мной занимался Роланд.

– Напала на двух мужчин из Внешнего мира.

– Это они напали на меня. Я просто защищалась.

– И Архиву пришлось подчищать следы.

– Я об этом не просила.

Она вздохнула.

– Арест за проникновение на место преступления?

– Меня ведь не оформили.

– А что насчет нарушений, относящихся к делам Архива? – продолжила она. – Ты не сумела выполнить свои обязанности по возврату Историй.

Я открыла было рот, но она, подняв руку, остановила меня.

– Не оскорбляй меня ложью, если собираешься заявить, что это ты отправила заблудшие души назад, мисс Бишоп. Я знаю, что для возврата пользовались ключом мистера Айерса. Факт в том, что вы пренебрегли своей работой.

– Мне очень жаль. Я была больна.

– О, я знаю. Ты находилась в больнице. По причине членовредительства, – она в задумчивости похлопала ладонью по странице. – Ты понимаешь, почему меня это так тревожит?

– Это не то, что вы…

– Эта весьма напряженная работа, мисс Бишоп. Я понимаю. И разум подвержен не мень-шим травмам, чем тело. Вот только разум должен еще и хранить секреты. Потому слабый разум так опасен для Архива. По этой причине мы форматируем тех, кто оставляет службу. И тех, кого отстраняют. – Я наткнулась на холодный взгляд Агаты. – А теперь расскажи, что случилось?

Я глубоко вдохнула. Большинство людей делают так перед тем, как соврать. Можно сказать, что это явный признак вранья. И получается это почти рефлекторно, а побороть такую привычку очень трудно. Но я убедилась, что выдохнула перед тем, как заговорить, надеясь, что замешательство сойдет за простое смущение. Затем я вытянула правую руку. Порезы были мелкими, но бинт закрывал запястье.

– В прошлом месяце, – начала я, – когда я пыталась остановить Оуэна, он сломал у меня в запястье несколько костей.

Я постаралась припомнить нужный параграф из учебника по физиологии.

– Не считая трещины в лучевой кости, он сломал ладьевидную, полулунную и трехгранную кости. – Я показала примерное расположение каждой. – Последние две полностью не зажили. Маленькие осколки не срослись. Они мне мешали, поэтому я постаралась их убрать.

Она осмотрела повязку на запястье, затем наклонилась вперед, сократив и без того небольшое расстояние между нами. Этого я и хотела – привлечь ее внимание к правой руке. А про забинтованную левую лучше ей никогда не знать.

– Почему не обратилась в больницу? – спросила она.

– Не хотела, чтобы родители беспокоились.

– Почему Патрику не показала?

– Он не из числа моих поклонников, – ответила я, – кроме того, я думала, что смогу сама о себе позаботиться. Но боюсь, когда ты подросток, то стоит тебе взять нож, как люди сразу обращают на это внимание, не вникая в причины.

Ее губы тронула грустная улыбка, и я уж начала думать, что Агата купилась на мою ложь, как вдруг она попросила:

– Закатай рукава.

Я замешкалась, и этой короткой заминки хватило, чтобы сдать себя с потрохами. Агата поднялась, я тоже хотела подняться, но стражник удержал меня на стуле. Она наклонилась и сама задрала мне оба рукава, обнажив бинты на правой руке.

– Неужели, – сказала Агата, осторожно тронув пальцем повязку, – осколки кости оказались и в этой руке?

– Я могу…

Но она подняла палец и заставила меня замолчать.

– В тот раз я спрашивала тебя, – продолжила она, – нужны ли тебе воспоминания о том, что с тобой произошло. Я давала тебе возможность это забыть. Боюсь, тогда я допустила ошибку. Тягостные воспоминания для слабого разума подобны плесени. Они разрастаются, ломая человека.

Я схватилась за стул, хотя боль пронзила руку.

– Уверяю вас, Агата. Я не сломлена.

– Нет, – настаивала она, – ты сломлена.

Я сжалась.

– Нет. Вы должны поверить мне.

– Вообще-то, – произнесла она, стягивая с руки черную перчатку, – я тебе не верю. Но могу сама все увидеть.

Стражник еще крепче стиснул мое плечо. Вспомнились слова Роланда: «Получив доступ к твоему разуму, она может использовать против тебя все, что обнаружит. Если она сочтет тебя непригодной, тебя приговорят к форматированию… Не давай ей разрешения»

– Нет, – в панике выкрикнула я. – Вы не можете!

– Прошу прощения? – Агата остановилась, прищурившись.

– Я вам не разрешала, – выпалила я, успокаивая себя тем, что таков закон, пусть даже сейчас это смахивало на самоубийство.

Напускная теплота Агаты в ту же секунду испарилась. Она смерила меня ледяным взглядом.

– Ты отказываешь мне в доступе? – Ее вопрос прозвучал скорее как вызов.

Я кивнула.

– Я имею на это право.

– Только виновный отказывается предоставить доказательства, мисс Бишоп. Я настоятельно рекомендую вам передумать.

Но я не могла. Я уже сделала выбор, и она должна его уважать. Она не могла причинить мне вред, по крайней мере, сейчас. Может, я добилась всего лишь отсрочки, но все равно это лучше, чем приговор. Я опустила рукав поверх повязки, и она сочла этот жест отказом. Стражник убрал руки с моих плеч, я хотела встать, но она сказала:

– Мы еще не закончили. – Она обошла стул и повесила перчатки на спинку. Внутри у меня все перевернулось. – Ты так и не объяснила, что ты делала на месте преступления.

«Солги, солги, солги», – стучало мое сердце. Но лгать надо так же быстро, как и говорить правду. Я же снова задумалась, и это означало, что мне не хватает убедительности. Она это тотчас распознает. В первый раз солгав, я ступила на лед, а мой отказ пустил по нему трещины.

– Человек, с которым я встречалась, пропал, – ответила я с большой осторожностью. – Мне казалось, я смогу увидеть хоть что-нибудь, чего не заметили копы. Этот человек, Грегори Филлип, исчез из собственного дома. Комната, откуда его похитили, была полностью разгромлена, и полиция не обнаружила никаких следов. Они не могли понять, не могли вычислить, как человек мог так бесследно исчезнуть. Потому что ничего не нашли. Но когда я туда проникла, то все увидела.

– Увидели что, мисс Бишоп?

– Кто-то открыл дверь в бездну.

Агата прищурилась.

– Это, – процедила она, – очень серьезное обвинение.

Так и есть. Дверь в бездну можно открыть лишь ключом Отряда, а им обладают только те, кто служит в Отряде. И Агата несет персональную ответственность за каждого работника Архива в этой ветке, будь то Хранитель или член Отряда. Поэтому ее должно больше интересовать, кто за всем этим стоит, чем мое наказание.

– Я понимаю всю серьезность…

– Разве? – усомнилась она, обходя стул. – Ты и правда понимаешь, о чем сейчас заявила? Двери в бездну – это разрывы. Каждый раз, когда их открывают, возникает угроза и для Архива, и для Внешнего мира. Поэтому намеренное создание такой двери наказывается форматированием. И ты всерьез полагаешь, что член Отряда ослушался бы Архива, меня бы ослушался и сделал разрыв во Внешнем мире только для того, чтобы избавиться от одного-единственного человека?

– От трех, – поправила я. – На прошлой неделе исчезло еще три человека, и я подозреваю, что в каждом случае открывали дверь в бездну. Только сомневаюсь, что тот, кто причастен к этому, действовал в своих интересах. Вполне возможно, что кто-то в Архиве отдал ему такой приказ.

– Для чего, ради всего святого, кому-то это делать?

– Я думаю… – Боже, это прозвучит безумно. Я едва смогла выдавить слова. – Думаю, что кто-то пытается подставить меня.

Брови Агаты поползли наверх, и я поспешно добавила:

– Я встречалась с каждым из трех жертв перед самым их исчезновением.

– И кому нужно подставлять тебя? – спросила она снисходительно.

– Некоторые служители Архива не согласны с вашим первым решением. Они против моей дальнейшей службы.

Агата вздохнула.

– Я прекрасно осведомлена о том, как к тебе относится Патрик, но ты и в самом деле считаешь, что он бы нарушил закон Архива только ради того, чтобы увидеть, как тебя уволят?

Я замешкалась. Я не могла сказать это с уверенностью. Легко было предположить, что он отправил Эрика следить за мной, но совсем другое дело – представить, что он намеренно все спланировал.

– Не знаю, – признала я, изо всех сил стараясь держаться спокойно. – Я говорю лишь о том, что обнаружила.

– Должно быть, ты ошиблась.

– Я знаю, что я видела.

– Откуда ты можешь знать? – возразила она. – Двери в никуда почти невидимы. Ты ошиблась. Тебе показалось, что глаза не фокусируются, и ты предположила…

– Я пыталась прочесть воспоминания со стен. Все было уничтожено. Остался только белый шум.

Она покачала головой.

– Даже если там действительно есть дверь в никуда, как я могу быть уверена, что это не твоих рук дело? Ты хоть представляешь, какая это редкость – двери в никуда? И с одной из них ты уже связана…

– Тогда я делала то, что должна.

– …А теперь это. Ты сама сказала: три исчезновения, и ты со всеми связана.

– У меня нет ключа Отряда.

– Был один такой ключ, разве нет? На крыше… Тот, что принадлежал Истории-предателю. Что с ним случилось?

Мысли завертелись вихрем.

– Его засосало в бездну, – ответила я, – вместе с Оуэном.

– Какая удобная версия.

– Я могла бы солгать, Агата, – сказала я, пытаясь сохранить спокойствие. – Но я говорю правду. Кто-то нарушает законы Архива. Нарушает ваши законы.

– Думаешь, я бы допустила, чтобы подобные нарушения и заговоры творились у меня под носом?

Я напряглась.

– При всем моем уважении, меньше месяца назад одна из Библиотекарей выпустила во Внешний мир Историю с ограниченным доступом, замышляя, ко всему прочему, обрушить целую ветку. Ей, кстати, это почти удалось. Все это происходило у вас под носом.

Агата бросилась ко мне и схватила меня за больную руку. Слезы брызнули у меня из глаз. Я зажмурилась, в отчаянии отгоняя приближающуюся отключку.

– Во что, по-твоему, скорее поверят? – прорычала она, – В заговор, который плетет против тебя из мести или личной неприязни некий служитель Архива, разрабатывая хитрый план, лишь бы тебя признали непригодной, пусть даже это считается изменой? Или в то, что ты попросту бредишь?

Боль прошила руку, и я несколько раз судорожно вдохнула.

– Я знаю… вы не хотите… верить, что…

Ногти Агаты впились еще глубже, и я закусила губу, чтобы не закричать.

– Я основываюсь не на том, во что я верю, мисс Бишоп. Я опираюсь на факты и логику. Архив – это очень сложный механизм, которым я помогаю управлять. И если я нахожу сломанную деталь, то должна починить ее или заменить прежде, чем она нанесет вред.

Она выпустила меня и отвернулась.

– Я не сломана, – сказала я.

– Это вы так говорите. Но все остальные ваши слова – сплошное безумие. Я правильно пони-маю, – она повернулась ко мне, – что вы все еще отказываетесь дать мне доступ к своему разуму? Вы выступаете против Архива, против Отряда, против меня, и при этом не позволяете убедиться в вашей невиновности либо уличить вас в клевете?

Мне стало дурно. Если я ошиблась, значит, я подписала себе приговор, и мы обе это понимаем. Тем не менее я заставила себя кивнуть. Агата посмотрела на стражника.

– Приведи Сако, – приказала она.

Через секунду я услышала, как за ним закрылась дверь. Мы с Агатой остались одни.

– Я начну проверку с Отряда, – сообщила она, – потому что никто из них не окажется настолько глуп, чтобы не дать мне доступ. А когда я проверю всех и обнаружу, что каждый из них верен и невиновен, я перетряхну всю твою жизнь, мгновение за мгновением, пока не найду, в чем ты виновна. Потому что сегодня ночью ты доказала одно, мисс Бишоп. Ты определенно в чем-то виновна. – Она взяла меня за подбородок. – Может быть, это двери в никуда. Или может, ты лишилась рассудка. В любом случае, что бы это ни было, я это выясню. – Ее рука соскользнула с моего подбородка к воротнику. Она достала из-под рубашки мой ключ. – А до тех пор настоятельно советую следить за тем, чтобы твой архивный список оставался пустым.

Угроза прозвучала холодно и ясно. Если хочешь быть Хранителем.

Дверь открылась, вошла Сако и замерла в ожидании.

– Отведи мисс Бишоп домой, – проворковала Агата, выпуская мой воротник, – а затем возвращайся. Надо поговорить.

На лице Сако промелькнула тень любопытства, смущения или, может быть, страха? Но лишь на долю секунды, затем она кивнула, вставила ключ в дверь и, взяв меня под локоть, провела за собой. Мы снова оказались в моей спальне. Уэсли спал, положив голову на кровать. В меня проник шум Сако, только теперь сквозь лязг металла и грохот камней струился поток ее мыслей: «Как же меня бесит это пустое место что она натворила так насторожена чего хочет Агата можно было бы провести ночь с Эриком в его объятиях теплое золото его руки такие сильные и надежные…». Она выпустила меня. Я поразилась тому, как сильны ее чувства к Эрику.

– Прочь из моей головы, маленький Хранитель! – прорычала она.

Я надела кольцо, гадая, что из моих мыслей она успела услышать. Сако развернулась и ушла тем же путем, каким явилась, а я осталась посреди темной комнаты.

Рука болела, но осмотреть ее я сейчас не могла. Я легла на кровать, подперев голову здоровой рукой. Хотела бы я, чтобы тут оказался дед и посоветовал, что делать. Мне так не хватало его мудрости, его уроков. Он учил меня, как выслеживать Истории, как добиваться своего, как искусно плести ложь. И сейчас он был мне очень нужен.

Что я сделала? Выторговала себе несколько дней, но какой ценой? Я заполучила врага в лице Агаты. И теперь, даже если мои предположения подтвердятся и выяснится, кто из членов Отряда открыл двери в бездну, она никогда не простит мне отказа. А что, если я ошибаюсь? Я зажмурилась. Я знаю, что я видела. Знаю, что я видела. Знаю, что я видела.

В голове зазвучала музыка, мощная и размеренная. Взглянув, я увидела, что Уэсли взял меня за руку. Он открыл глаза и смотрел на меня мутным взглядом. Должно быть, он неверно истолковал мой страх, решив, что это отзвуки ночного кошмара, потому что никаких вопросов задавать не стал, а лег на кровать рядом со мной, обнял и прижал к себе. Хотела бы я, чтобы все случившееся действительно оказалось просто сном.

– Я никому не позволю причинить тебе боль, – прошептал Уэс мне в затылок.

Слушая его музыку, я задумалась о Сако и Эрике, о том, что она считает его сильным и надежным. Так напарники Отряда и воспринимают друг друга.

Но мы не Отряд. И возможно, никогда им не станем. Однако сегодня ночью я решила притвориться. Я наслаждалась прикосновениями Уэсли и впитывала звуки его рок-группы, позволяя себе окунуться в них с головой.

Спустя десять минут в моем списке появилось первое имя.

Глава двадцатая

Когда я проснулась, Уэсли уже ушел. Осталась лишь вмятина на одеяле, как напоминание, что он тут был. В окна лился солнечный свет. Я проспала до позднего утра и все еще не могла стряхнуть сон, легкий, без кошмаров, наполненный одной лишь музыкой. Я лежала и наслаждалась покоем. Затем шевельнулась, и резкая боль прошила руку. Заныло плечо, и я все вспомнила. Что я наделала?

«То, что и следовало», – сказала я себе.

Архивный листок лежал на столике у кровати, под «Божественной комедией». И в нем все еще было только одно имя. Эбигейл Перри, 8 лет.

Я положила листок в карман. Запах кофе вытащил меня из постели, я потянулась к двери и заметила пятно засохшей крови на рукаве. Я сняла рубашку, в этом пятне угадывался отпечаток руки Агаты. Я поспешно размотала бинты. Взгляд сам собой соскользнул с раны, словно это бездна – такая же неестественная, отталкивающая и в то же время притягивающая внимание. Я надела чистую рубашку и пошла на кухню.

Папа как раз варил кофе.

– Я отправил Уэса домой, – сказал он вместо того, чтобы пожелать мне доброго утра.

– Удивительно, что ты вообще разрешил ему остаться, – призналась я, осторожно натягивая рукав футболки пониже, пытаясь скрыть шов. Может, если порез не будет видно, он скорее забудется.

– Честно говоря, он просто отказался уходить после того, что случилось.

Папа налил мне кофе. Я взяла чашку, прокручивая в голове недавние события: допрос Агаты, ночной кошмар, Оуэн, поплывшая перед глазами комната, осколки разбитого стакана на деревянном полу.

– Как она могла, папа?

Он потер глаза и сделал большой глоток.

– Я не одобряю того, что сделала твоя мать, Маккензи. Но ты должна понять: она лишь пыталась…

– Не говори мне, что она пыталась помочь.

Он вздохнул.

– Мы все пытаемся помочь, Мак. Мы просто не знаем как.

Я посмотрела на свой кофе.

– И кстати, это был первый и последний раз, когда твой парень оставался на ночь.

– Уэсли не мой парень.

– А он об этом знает? – папа изогнул бровь.

Я подняла глаза от чашки с кофе, когда вспомнила, как его руки держали меня, уютный кокон его шума.

– Любить кого-то страшно, Мак. Я знаю. Особенно, когда ты уже терял дорогих людей. Легко думать, что оно того не стоит. Легко думать, что без любви в жизни будет меньше боли. Но это не жизнь, если ты никого не любишь. И если ты чувствуешь хотя бы половину того, что испытывает к тебе он, не отталкивай его.

Я сдержанно кивнула. Хотела бы я сказать ему, что чувствую даже больше, чем половину. Может, мои чувства так же сильны, как и у Уэсли, но в моем мире все не так просто. Я осторожно поставила локти на стол.

– Что собираешься сегодня делать? – спросила я беззаботно.

– Надо ненадолго сходить в университет. Осталась кое-какая работа, которую я не успел сделать вчера.

Потому что тебя арестовали.

– А мама?

– Внизу в кафе.

Я сделала глоток кофе.

– А я? – спросила я осторожно. Архивный список буквально прожигал карман.

– Ты останешься с ней, – велел он. Это означало: она будет следить за тобой.

– Мне нужно сделать домашнее задание, – соврала я.

– Возьмешь с собой вниз, – предложил он. Говорил он мягко, но смысл его слов был очевиден: без присмотра меня не оставят. Любить-то меня любят, а вот что касается доверия – увы…

Я сказала папе, что мне нужно сначала принять душ, он кивнул. Я даже слегка удивилась, что он разрешил принять душ без присмотра, пока не увидела, что из ванной убрали все острые предметы.

Я надеялась, что он уйдет на работу, и у меня получится ненадолго заскочить в Коридоры по пути вниз. Однако когда я вышла из душа, оделась и сменила повязки на руке и запястье, он ждал меня у двери.

Папа проводил меня в кафе и, как арестантку, передал матери с рук на руки. Она на меня не смотрела, а я с ней не разговаривала. Понятно, что она хотела помочь, но мне все равно. Так что здесь не только я утратила чье-то доверие.

Учитывая, что она не смотрела мне в глаза, оставалось только удивляться, как ей удалось ни разу не выпустить меня из виду. К счастью, в кафе было много народу, я вытирала столы и пробивала напитки, радуясь, что нам не приходится смотреть друг на друга. Сегодня работал и Берк, что было очень кстати. Он ненавидел тишину и умел разрядить обстановку, заражая всех вокруг весельем. Так что его реплики вполне компенсировали наше с мамой гробовое молчание.

– Надеюсь, парень того стоил, – бросил Берк, заметив бинты на руке, когда я потянулась за чашкой кофе. – Вы поэтому поссорились? – спросил он, указывая щипцами на маму, которая в этот момент вышла на террасу и разговаривала с женщиной за угловым столиком, то и дело поглядывая в мою сторону.

– В том числе, – ответила я.

К счастью, он не стал приставать с расспросами или обвинять меня. Просто сказал:

– Родители… они добра желают… – и сунув мне мусор, добавил: – Похоже, тебе не помешает немного проветриться.

Я прикинула, успею ли заскочить в Коридоры, но пришла к выводу, что вряд ли. В глубине кофейни в шкафу есть нужная дверь, но она почти на виду, а две другие – в вестибюле и в холле третьего этажа – находятся довольно далеко, быстро до них не добраться. Да и мама, стоило Берку вручить мне пакеты с мусором, сразу же стала сверлить меня взглядом. Я подняла и показала ей пакеты, кивнув на заднюю дверь. Она направилась ко мне, прищурившись, но на полпути ее остановил кто-то из посетителей. Тогда она показала мне три пальца. Три минуты.

Прекрасно. Эбигейл Перри придется подождать еще. Но по крайней мере, я докажу маме, что меня можно оставлять одну. Я вышла через задний ход. Дверь за мной захлопнулась, и я медленно побрела к мусорным бакам, купаясь в лучах солнца и наслаждаясь каждой секундой уединения и свободы. Я как раз закинула все мешки в контейнер, когда кто-то схватил меня за футболку и грубо толкнул прямо в стену Коронадо.

– Как ты посмела! – прорычала Сако. Ее резкий лязгающий шум пробрал меня до самых костей.

– О чем ты говоришь?..

Она ударила меня кулаком под ребра, и я упала на землю, хватая воздух ртом.

– Ты устроила заварушку. Ты не должна была даже близко подходить к Агате.

– В чем дело? – кашляла я, поднимаясь на ноги. – Тебе есть что скрывать?

Она снова схватила меня и впечатала в стену Коронадо.

– Я верна Архиву, ты, маленькая дрянь! Это может подтвердить и Агата, потому что из-за паранойи и бреда, родившихся в твоей чокнутой голове, она всю ночь копалась в моей жизни.

Она наклонилась к моему лицу. Нас разделял буквально дюйм. Ее черные глаза налились кровью, под ними залегли темные круги.

– Ты хоть раз испытывала что-нибудь подобное? – шипела она. – Потому что придется. Закончив с Отрядом, она примется за тебя. И я надеюсь, что она перетряхнет все твои воспоминания, одно за другим.

Я никак не могла поверить, что Сако невиновна. Но тут она отстранилась и сказала:

– Она все еще с Эриком. Уже несколько часов. И если она накажет его из-за тебя, я разорву тебе горло голыми руками.

– Нечего ему было следить за мной! – выпалила я.

Сако раздраженно фыркнула.

– Он следил за тобой только потому, что Роланд попросил его об этом. Он заботился о твоей безопасности.

Меня как будто снова ударили, выбили воздух из легких.

– Хотя понятия не имею, – добавила она, – что Роланд в тебе нашел.

Сако пригладила иссиня-черные волосы, ключ Отряда блеснул на запястье.

– Может, стоит доложить Агате о твоем приятеле Уэсли? Может, и его нужно подозревать? Ей не помешает на него взглянуть.

– Уэс тут ни при чем, – процедила я сквозь зубы, – и ты это знаешь.

– Разве? – спросила Сако и отвернулась. – Наслаждайся свободой, пока можешь, маленький Хранитель. Очень скоро придет и твой черед. И когда это случится, надеюсь, Агата позволит мне притащить тебя к ней.

Она умчалась прочь, а я привалилась к стене, встревоженная и взвинченная до предела. Сако и Эрик невиновны?

«Чокнутая голова», – эхом звучали слова Сако.

«Сломлена», – вторил им Оуэн.

Я зажмурилась, ожидая, когда голоса стихнут. Я знаю, что я видела. Я видела дверь в бездну. А ее можно сделать лишь ключом Отряда, так что к этому причастен Отряд. Эрик и Сако не единственные страницы фолианта. Я попыталась представить огромную книгу, лежащую на столе в приемной Архива, мысленно полистать ее. Обложка, титульный лист, оглавление, а потом? По странице на каждого, кто служит в этой ветке. Сколько там всего страниц? Сто? Или больше? Наша ветка охватывает территорию площадью в две-три тысячи миль. Сколько городов попадает в этот круг? Сколько страниц посвящено этому городу? И как много страниц отведено Отрядам? Скольких людей должна проверить Агата? Четверых? Восьмерых? Дюжину? Я встречалась с пропавшими людьми, но встречалась ли я с тем, кто виновен в их исчезновении?

Я глубоко вздохнула, проверила, нет ли на мне пятен крови, затем вернулась в кафе.

– Вот ты где! – воскликнул Берк. – А я уж начал думать, что ты потерялась.

– Прости, – извинилась я, нырнув за прилавок. – Встретила приятеля.

Мама обслуживала новых посетителей на террасе. Я увидела, как она бросила взгляд через стекло, желая убедиться, вернулась ли я. Она постучала пальцем по часам, но мое внимание привлекла Сако. Прохаживаясь по обочине, она разговаривала по телефону. Она лениво откинула голову, будто впитывала лучи солнца. И это меня поразило. Всего мгновение назад она была чудовищем, разъяренным зверем, готовым зубами рвать свою жертву. А сейчас она выглядела абсолютно нормальной. Она – член Отряда – казалась обычным человеком. Они умели сливаться с толпой. Даже златовласый Эрик. Я ведь не замечала его, пока он сам не позволил себя заметить. Я вдруг поняла: любой может оказаться членом Отряда. Что если того, кто за всем этим стоит, не отличить от обычного человека? Что если он где-то рядом? Незаметно проник в мою жизнь?

Стоя у края прилавка, Берк смеялся и болтал с покупателем. Следя за его руками, я вдруг напряглась, когда увидела, что он не носил ничего, кроме серебряного кольца. Берк проработал у нас пару недель. Однако он ходил с закатанными рукавами, и никаких отметин у него не было. Я осмотрела кафе, выискивая постоянных посетителей. Меня интересовали люди, с которыми я тесно не общаюсь, но в то же время они должны маячить где-то поблизости, чтобы наблюдать за мной, оставаясь незамеченными. Но никто не выделялся. В этом-то вся проблема.

В этот момент я услышала царапанье в кармане – на моем листке появилось второе имя. Бентли Купер, 12 лет. Я даже пожалела, что побоявшись рассердить мать, не разделалась с Эбигейл. Если так пойдет дальше, работы накопится по горло.

– Эй, Мак, – позвал меня Берк, кивая на дверь. – К тебе гость.

Я спрятала листок в карман, повернулась и увидела Кэша. Если субботний Уэс сменил свой облик благопристойного студента на бесшабашного пар-ня с подведенными глазами и обвешанного железными побрякушками, то Кэш и в выходные выглядел таким же солидным и опрятным, как в Гайд Скул. В белоснежной рубашке-поло и темных джинсах он невольно смутил меня, заставив почувствовать себя убогой в фартуке кофейни Бишопов. Он увидел меня, и его золотые глаза загорелись. Он пересек кафе и запрыгнул на стул.

– Значит, вот где ты живешь! – воскликнул он весело.

– Здесь я работаю, – поправила я, вытирая чашку. – А живу наверху.

Он развернулся на стуле, сложил руки на столе и осмотрелся.

– Тут мило.

Когда он повернулся, я уже налила ему кофе.

– Даже волшебно, – указал он на чашку.

– Я решила, что сейчас моя очередь угостить тебя кофе, – пояснила я. – Так что ты тут делаешь?

Он неторопливо сделал глоток.

– Я привез твой велосипед. Видел, что ты оставила его у школы.

– Ого, – удивилась я. – А ты очень серьезно относишься к обязанностям куратора.

– Так и есть, – кивнул он. – Но по правде говоря, велосипед – это всего лишь повод повидаться с тобой.

– Правда? – вспыхнула я.

Он снова кивнул.

– Я беспокоился. Старшекурсники отвечают за организацию Осеннего фестиваля, а Уэсли вчера прогулял подготовку. Я спросил его, где он был. Уэс сказал, что с тобой. Я уж собирался спустить на него всех собак, по-дружески, разумеется, но он сообщил, что ты немного поранилась. Поэтому я решил узнать, в порядке ли ты.

– О, – вымолвила я, – не стоило, правда. Я прекрасно себя чувствую.

– У нас, видимо, разные представления о прекрасном самочувствии, – заключил он, кивнув на мою забинтованную руку. – Что случилось?

– Да, глупость. Это здание такое старое, – пожаловалась я, вытянув руку. – Облокотилась об оконную раму, а она сломалась. Ничего серьезного, – добавила я, стараясь не замечать, как болят швы под рукавом. – Жить буду.

Кэш коснулся моей руки, легко так, что я едва различила его шум, наполненный джазом и сме-хом.

– Рад это слышать, – на удивление искренне произнес он. Затем отодвинулся и посмотрел в свою чашку. – Слушай, я тут подумал…

Позади кто-то кашлянул, прервав Кэша на полуслове. Я подняла глаза и увидела Уэса. Он стоял буквально в шаге от нас, глядя на ладонь Кэша, которая все еще лежала на моей руке. Я отстранилась.

– Вот так сюрприз! – воскликнул Уэс. Выглядел он так, будто только что принял душ, еще влажные волосы поблескивали на солнце. Он снова подвел глаза и оделся во все черное.

– Примеряешь костюм к Осеннему фестивалю? – поддразнил его Кэш.

– Я чему-то помешал? – спросил Уэс.

– Нет, – ответила я, Кэш пробормотал:

– Ничуть.

– Кэш просто вернул мне велосипед.

Уэс изогнул бровь.

– Студенческий совет стал работать гораздо активнее, чем раньше.

– Гарантия качества, – с улыбкой прищурился Кэш.

Между нами повисло напряженное молчание. Когда Уэс дал понять, что собирается тут остаться, Кэш спрыгнул со стула.

– Вообще-то, – сказал он, – мне пора обратно в Гайд. Я оставил без присмотра кучу первокурсников, поручив им развешивать ленточки, и если честно, не очень-то доверяю этой компании. – Он повернулся к Уэсли. – Ты придешь позже?

– Не смогу, – покачал головой Уэс, затем кивнул в сторону лестницы. – Должен присмотреть за Джилл. Я завтра подольше задержусь.

– Смотри, на кону честь старшего курса, – он направился к двери. – Спасибо за кофе, Маккензи.

– Спасибо за велосипед – ответила я. – И за беседу.

– Всегда пожалуйста.

Уэсли проводил взглядом Кэша.

– Он тебе нравится, – негромко сказал он.

– Он и тебе нравится, – заметила я. – Хороший парень.

– Я не об этом.

– Да знаю я, о чем ты.

Мне и правда нравился Кэш. Он совершенно нормальный человек, а главное, рядом с ним я почти забываю, что сама не такая.

– Я бы пришел раньше, – сменил тему Уэс, – но оказалось, что мне закрыли доступ на твою территорию. Не знаешь, почему?

Я нахмурилась. Ясно, что это дело рук Агаты.

– Может, они решили, что пора уже мне самой владеть своим царством, – небрежно пошутила я. – А как ты тогда сюда добрался? Ты на машине?

– К твоему сведению, я приехал на автобусе.

Я содрогнулась от одной мысли об этом. Автобус представлялся мне крошечной коробкой, забитой людьми. Хотя Уэс всегда лучше меня переносил чужие прикосновения. Ведь это он и научил меня воспринимать шум не так болезненно, позволить ему омывать тебя будто волной. Плыть в этом океане человеческих жизней, а не тонуть.

– Болтайте, но работайте, детки. Болтайте, но работайте, – окликнул нас Берк с другого конца прилавка. Уэсли улыбнулся и нырнул за стойку бара.

– Итак, – спросил он тихо. – Как ты спала прошлой ночью?

Перед мысленным взором пронеслись горгульи, крыша, нож Оуэна…

– Сначала ужасно, – призналась я. – Но затем… вдруг возник шум, и ночной кошмар исчез.

– Я не знал, что делать, – сказал он, наливая себе кофе. – Ты звала меня по имени.

– О, – сказала я. – Это потому что я тебя убила.

Уэс едва не поперхнулся.

– Случайно, – добавила я. – Клянусь.

– Замечательно, – хмыкнул он, толкнув меня плечом. На мгновение в голове зазвучали басы и ударники. – Посмотрим, сумеем ли мы избавить тебя от ночных кошмаров. – Он немного отодвинулся. – О, я же поговорил с Эмбер. Попросил ее дать мне знать, если у детектива Кинни появятся зацепки. Эмбер, правда, сказала, что отец стал все скрывать, но если получится, она будет держать меня в курсе. По-моему, она решила, что я интересуюсь этим из-за Бетани…

Я почти забыла о той истории.

– Мне очень ее жаль, – вздохнула я.

Бездна – это разрыв во Внешнем мире. Она открывается буквально на мгновение, но этого достаточно, чтобы поглотить что-нибудь или кого-нибудь. А затем, после того, как человек исчезает, дыра затягивается.

– Да… Я не могу понять в чем дело, но ты права – там что-то есть, – сказал Уэс. – Я приезжал туда, хотел проверить, нет ли чего-нибудь необычного.

– И? – спросила я.

– Что-то определенно есть. На дороге, прямо рядом с машиной. Я не мог на это смотреть, не мог сфокусировать взгляд.

У меня вырвался вздох облегчения. Я и не осознавала, как сильно нуждалась в ком-то, кто тоже мог видеть бездну. Однако хоть я и радовалась, что у меня не бред и не галлюцинации, отчетливо понимала одно: я не хочу, чтобы Уэсли был хоть как-то замешан в этом деле. Не хочу, чтобы он пересекался с Агатой.

В этот момент подошла мама.

– Уэсли, – произнесла она вместо приветствия и взяла две чашки с прилавка.

Уэс снова нырнул под прилавок и кивнул ей в ответ.

– Здравствуйте, миссис Бишоп.

Она явно нервничала, да и он выглядел напряженным. Я вспомнила, как он закричал на нее прошлым вечером, когда все вокруг меня поплыло. «Что вы наделали?!..»

Но я сообразила, что эта неловкость может сыграть мне на руку.

– Уэс собрался проведать Джилл. Могу я пойти с ним?

Это первое, что я сказала ей с прошлого вечера. По ее лицу я видела, что в ней идет внутренняя борьба. Она переводила взгляд с Уэсли на меня, точнее, на мой фартук, воротник, подбородок. Ей не хотелось выпускать меня из виду. Но если она не позволит, то окончательно выставит себя злодейкой. Мы словно балансировали на краю, над пропастью, и обе боялись перейти грань. Вообще-то я думала, что после прошлой ночи мама уже переступила черту, уже спрыгнула в пропасть. Но сейчас я протянула ей веревку, дала возможность выкарабкаться. И я видела, что она хотела за нее ухватиться, но что-то ее останавливало. Может, подумала я, ей слышался голос Коллин, которая вечно поощряла бдительность и осуждала мягкое воспитание.

– Сомневаюсь, что это хорошая идея… – Мама огляделась, словно ища поддержку, но Коллин отсюда в часе езды, Берк держится в стороне от семейной драмы, и папы тут нет. Хотя будь папа здесь, уверена, он бы встал на мою сторону.

– Я не дам ей влипнуть в неприятности, миссис Бишоп, – заверил Уэсли, одарив ее легкой, искренней улыбкой. Если он и удивился, что я напросилась пойти с ним, то не подал виду. – Обещаю.

Мама переминалась с ноги на ногу, держа в руках кофейные чашки. Мужчина за угловым столиком махнул ей.

– Ладно, – уступила она наконец, все еще не глядя на меня. – Но возвращайся через час, – добавила она. – Боюсь, будет много народу.

– Конечно, – согласилась я, нырнув под прилавок, пока она не успела увидеть проступившее на моем лице облегчение.

– И, Мак… – окликнула она, когда мы с Уэсом почти дошли до дверей.

– Да?

Прости меня. Она смотрела куда-то мимо меня, на фут левее, и я видела, как эти слова готовы были сорваться с ее губ. Но нет, она так и не смогла их произнести.

– Один час, – повторила она для убедительности. Я кивнула и вышла вслед за Уэсом.

Глава двадцать первая

– Ты куда-то спешишь, – заметил Уэс, когда мы поднимались по главной лестнице.

– Есть срочные дела, дорогой Уэсли.

– Заинтригован. Но знаешь, когда я говорил, что собираюсь приглядеть за Джилл, то не шутил. Не то чтобы я был против, просто…

– В моем списке две Истории, – пояснила я. – А родители изображают из себя тюремщиков и все выходные следят за каждым моим шагом. Мне нужен был повод, чтобы уйти. Так я смогу очистить свой список.

– То есть для тебя моя компания всего лишь повод? – спросил он, притворно оскорбившись.

Мы поднялись на верхнюю ступеньку, я взяла его за подбородок, чувствуя, как заиграла рок-музыка, проникая через мои пальцы.

– Если тебе станет легче, – кокетливо сказала я. – Ты – очень приятный повод.

Он поднял брови.

– Я бы предпочел сногсшибательный, но так и быть, принимается.

Я хотела убрать руку, но Уэсли поймал ее и с нежностью прижал к своему лицу. Он страстно взглянул на меня из-под черных ресниц. И хотя я знала, что это в шутку, все равно почувствовала, как жар хлынул к лицу. Он убрал руки, нечаянно задев рану. Сморщившись, я отпрянула. От игривости Уэсли не осталось и следа. Он нахмурился.

– По-моему, тебе не стоит сейчас работать.

Я вздохнула и шагнула на лестничный пролет.

– У меня нет выбора.

– Я мог бы сделать это за тебя.

– У тебя больше нет доступа на мою территорию, – покачала я головой.

– Ты бы могла одолжить мне свой ключ.

– Нет. – Я открыла дверь на третий этаж и вышла в холл. – Мне нужно сделать это самой.

– Постой, – позвал он. – Просто подожди.

Я нехотя остановилась рядом с морским пейзажем, думая лишь о том, как минута за минутой убывает дарованный мне час свободы. Уэс запустил руку в волосы.

– Тебе так много пришлось испытать, – произнес он. – Просто дай себе перерыв.

– Не могу, – ответила я. – Архив не позволит. Я должна это сделать. Это моя работа. Если я не смогу ее выполнять, то какой из меня Хранитель.

У меня защемило в груди от этой мысли – ведь так оно и есть. Агата, может, и поверит, что я сама очистила свой список, но мне самой нужно доказать, что я могу это сделать, что я не сломлена. Агата в этом сомневается, да и я сейчас в себе не уверена. Но я не могу все бросить. Не хочу потерять свою жизнь, потерять себя, потерять Уэса, Как бы я ни мечтала о нормальной жизни, но потерять все, что у меня есть, я не хотела.

– Я недолго, – заверила я.

Я сняла кольцо и положила в карман. Все мои чувства тотчас обострились до предела. Скважина в складке обоев теперь стала заметной. Я буквально кожей ощущала близость Уэсли, улавливая гудение жизни в его теле. Он нахмурился и тоже снял свое кольцо.

– Я пойду с тобой.

– А как же Джилл?

– Ты же ее знаешь, – отмахнулся он. – Уткнется в какую-нибудь книгу. Ей дела нет, буду ли я сидеть и смотреть, как она переворачивает страницы.

– Тебе необязательно со мной идти, – сказала я, снимая ключ с шеи и вставляя в скважину в стене.

– Но я пойду, – заявил он твердо, когда на обоях, словно пятно, проступили контуры двери. – Послушай, я понимаю, что тебе нужно это сделать. Но последние дни выдались тяжелыми, и я не хочу, чтобы ты шла одна, ладно? Кроме того, я обещал твоей маме, что уберегу тебя от неприятностей, а в нашей работе неприятности сплошь и рядом. Так что если ты твердо решила прогуляться по Коридорам, то я иду с тобой.

Его губы тронула знакомая кривая улыбка.

– А если ты попытаешься меня остановить, я буду кричать.

– Не будешь! – ахнула я.

– Еще как буду. И ты поразишься, как далеко меня услышат.

– Отлично. Пойдем, – вздохнула я и повернула ключ. – Но не мешай мне.

Уэс пошел вперед, но затем остановился, кое-что вспомнив.

– А что насчет твоих вызовов? – спросил он. – Разве тебе не нужно явиться в Архив?

Я замешкалась.

– Я уже там побывала, – ответила я медленно. – Я разговаривала с Агатой прошлой ночью.

– И? Ты рассказала ей о двери в бездну? Поделилась своей версией?

Я кивнула, ожидая, что Уэсли скажет, что мне следовало держать рот на замке, но он так не сказал. Он не знает Агату с той стороны, с какой теперь знаю я. Для него она Эксперт. Руководство. Важное лицо Архива. Возможно, ему и на ум не пришло бы держать все это в секрете.

– Она не особенно обрадовалась, – добавила я.

– Еще бы, – хмыкнул Уэс. – Что она сказала?

«Я перетряхну всю твою жизнь, мгновение за мгновением, пока не найду, в чем ты виновна. Потому что сегодня ночью ты доказала одно, мисс Бишоп. Ты определенно в чем-то виновна. Может быть, это двери в никуда. Или может, ты лишилась рассудка. В любом случае, что бы там ни было, я это выясню.»

– Сказала, что позаботится об этом.

– Ну… – Уэс потер шею. – Это ведь хорошо? В смысле, это же Агата. Уж она-то доберется до сути.

– Да, – сказала я, открывая дверь. У меня возникло тошнотворное чувство, что он прав.

* * *

Даже в лучшие дни затхлые извилистые Коридоры никогда мне не нравились. А сегодня у меня и вовсе мурашки по коже бежали. Любой шорох казался звуком шагов. Отовсюду слышались отдаленные голоса и стук в дверь. Не успела закрыться за спиной дверь во Внешний мир и оставить нас в темноте, которую рассеивал лишь тонкий луч света, проникавший из замочной скважины, как сердце в груди забилось быстрее. Раненая рука висела плетью вдоль тела, тупая ноющая боль не стихала ни на минуту. Я старалась сосредоточиться на деле, но боль будто опутала всю меня, утягивая во мрак. Я почти ощущала, как Оуэн, прижавшись ко мне сзади, стиснул мою руку, державшую нож…

– Мак? – позвал Уэс тихо. Я стряхнула наползающее кошмарное видение и сосредоточилась. Я не могу позволить себе отключиться здесь, тем более когда рядом Уэс, а в списке – еще два имени. Я чувствовала Уэсли спиной, очень близко, и мне казалось, что его тело жаркими волнами излучает саму жизнь. Он держался настороже, как будто готовился подхватить меня, если я упаду.

Два имени. Две Истории. Всего-то. Обычное дело. Меня охватил гнев: если я не смогу этого сделать, то действительно не заслуживаю звания Хранителя.

– Со мной все в порядке, – отозвалась я, прижав ладонь к ближайшей стене, чтобы скрыть дрожь в руках. На миг я зажмурилась. Поймав нить времени, я начала отматывать ее назад. Перед мысленным взором появились Коридоры. Но я отмотала еще дальше, пока не увидела мальчика. Он был здесь, но ушел. Впрочем, я знала, куда он направился, и это все, что мне нужно. Будем продвигаться шаг за шагом. Я оттолкнулась от стены и отправилась на его поиски. Я завернула за угол, уходя вглубь Коридоров. Вскоре я почувствовала уверенность, забыв о боли и навязчивом шепоте Оуэна, который проникал в мои мысли, повторяя: «сломлена, сломлена, сломлена…».

– Видишь? – обратилась я к Уэсли, отходя от другой стены. – Я же говорила, что у меня все…

Я почти произнесла слово «прекрасно», когда свернув за угол, на кого-то налетела. Действуя как автомат, я схватила его и прижала спиной к стене и только тогда увидела, что это маленькая девочка. Она даже не сопротивлялась. Ее туфли болтались над полом, а в широко распахнутых глазах с пульсирующими зрачками застыл ужас. Эбигейл Перри, 8 лет.

Ее взгляд подействовал на меня как ушат холодной воды. Чары Коридоров развеялись, отголоски кошмаров стихли, и я вспомнила, в чем заключается моя работа. Не запугивать и бороться, а Возвращать. Приводить все в порядок.

– Пожалуйста, не бейте меня, – прошептала она.

Я поставила девочку на пол, ослабила хватку, но не выпустила ее.

– Прости, – произнесла я как можно мягче. – Я не хотела хватать тебя. Просто ты меня напугала.

Ее глаза расширились еще больше, но перестали метаться из стороны в сторону.

– Я тоже испугалась, – призналась она и перевела взгляд на Уэсли, стоявшего у меня за спиной. – А вы? – спросила она его, и Уэс, который всегда следовал правилу: «Сначала Возврат, а разговоры потом», опустился перед Эбигейл на колени и произнес:

– И я тоже, но здесь Мак, и она покажет нам выход.

Она посмотрела на меня, и я кивнула.

– Это верно, – подтвердила я, все еще не в силах унять дрожь. – Пойдемте отсюда.

Я проводила девочку в ближайшую комнату Возврата. В коридор хлынул яркий свет, и перед тем, как закрыть дверь, я вспомнила тот день, когда сама оказалась в ловушке этого слепящего белого света. Вспомнила, как жизнь пронеслась перед глазами, а затем стала гаснуть, и белизна поглощала ее, эпизод за эпизодом. Тело стало неметь, сердце почти остановилось. Мне стало любопытно: похоже ли то, что я испытала в комнате Возврата, на ощущения при форматировании. Однако выяснять это мне совершенно не хотелось.

Миновав два прохода, мы наткнулись на двенадцатилетнего Бентли Купера. Увидев нас, он выставил вперед кулаки. Худенький мальчик, просто кожа да кости, выглядел очень напуганным. Я невольно задумалась, какой же была его короткая жизнь, если он так привык обороняться. Эта мысль перевернула мне душу. Знаю, подобными вопросами вообще не стоило задаваться. Дед, случалось, ругал меня за излишнее любопытство. Но мне кажется, что он был не прав. Неравнодушие – вот что помогает нам оставаться людьми. И по этой же причине, я знаю, Оуэн преследует меня во сне. Если бы я не принимала все так близко к сердцу, то и сама бы не страдала. Но может, папа был прав. Без чувств – это не жизнь.

Я подняла руки, и мальчик успокоился, а спустя минуту мы отвели его на Возврат. Когда мы с Уэсом вернулись в оклеенный желтыми обоями холл третьего этажа, мой список был пуст, а в голове прояснилось. Мне стало тошно от того, что я испытываю облегчение, справившись с такой простой задачей. Я надеялась, что хотя бы Уэс этого не заметил.

Я надела кольцо и привалилась спиной к стене, впервые за последние несколько недель хотя бы немного чувствуя себя прежней собой.

– Неплохо развлеклись, – небрежно бросил Уэсли, надевая кольцо. – Честно говоря, я немного скучаю по тем дням, когда твоя территория так и кишела здоровяками с ножами. А того мальчишку помнишь? – добавил он с ностальгией. – Того, который вырвался в Коронадо?

– Как сейчас, – ответила я сухо. – Я вытащила стекло у тебя из спины как раз перед тем, как нам влепили выговор за то, что мы опередили Отряд и сами его поймали.

– Отряду досталось все веселье, – вздохнул Уэс. – Однажды… – он осекся, оглянувшись. – Ну, мисс Бишоп, список пуст, а твоя мать, возможно, думает, что мы провели последние… – он сверился с часами, – …пятьдесят две минуты за какими-нибудь гнусными делишками. – Он протянул руку и слегка взъерошил мне волосы. Его прикосновение наполнило меня рок-музыкой.

– Уэс, – проворчала я, пытаясь пригладить волосы.

– Что? Я просто добавил достоверности. Твои родители и так думают, что мы встречаемся.

– Я сказала им, что мы не встречаемся. Только они, кажется, не поверили.

Уэс пожал плечами.

– Плевать, – соврал он. – Но это могло бы дать тебе хороший повод.

– Ты не просто повод, Уэс.

– Да, я очень приятный повод, – припомнил он, подмигнув. – Тебе уже пора возвращаться. А я пойду удостоверюсь, что Джилл не пытается разыграть какую-нибудь сцену из своих книг. – Он повернулся к лестнице, но не дойдя нескольких шагов, оглянулся и с озорной улыбкой добавил: – Но я могу зайти позже… если хочешь.

У меня сердце защемило от одной лишь мысли, что я смогу проспать целую ночь без кошмаров, слушая только его шум. Но я заставила себя покачать головой.

– Они не позволят тебе остаться на ночь еще раз.

– А кто сказал, что они должны об этом знать? – спросил он.

– Заберешься в комнату девушки тайком? – полюбопытствовала я, изображая удивление. – Именно так поступил бы бойфренд.

Уэсли по обыкновению криво улыбнулся.

– Просто оставь окно открытым.

* * *

У меня оставалось еще пять минут в запасе, когда я вернулась в кафе. И сразу поймала взгляд мамы. Если я и ждала улыбки, одобрения или извинений, то, увы, напрасно. Мама взглянула на часы, потом на меня, затем снова на часы и на прилавок, где работы было невпроворот, ясно давая понять, что, сдержав обещание один раз, я не смогу вернуть доверие и сплотить семью.

Вернувшись домой, я первым делом проскользнула в свою комнату и распахнула окно. Если у родителей возникнут вопросы, всегда можно сказать, что мне необходим свежий воздух. Я выглянула вниз и поняла, что Уэс сегодня ночью ко мне не попадет. Это попросту невозможно. Опершись локтями о подоконник, я прикинула расстояние до земли, но тут услышала взволнованный возглас, оглянулась и увидела маму. Она стояла в дверях и смотрела на меня так, будто думала, что я сейчас выпрыгну из окна.

– Приятный вечер, – сказала я, отходя от окна.

– Обед готов, – сообщила она, почти сумев посмотреть мне в глаза перед тем, как удалиться на кухню. Это прогресс.

Папа настоял, что будет готовить сам, как будто это могло исправить ситуацию. Он даже приготовил мое любимое блюдо – спагетти с фрикадельками. Но мы все равно ужинали в тягостном безмолвии, нарушаемом лишь позвякиванием вилок и ножей. Папа не смотрел на маму, мама не смотрела на меня. Мы молча ели, а в голове навязчиво крутилась мысль: если я умру прямо сейчас, то последнее, что останется – это наш разлад и растоптанное доверие. От всего этого в душе у меня зияла пустота. Испытывал ли дед подобные чувства?

«Он был сумасбродом, преступником, эгоистичным негодяем! Вел двойную жизнь и больше дорожил своими секретами, чем семьей».

Так вот кем папа считал своего отца? Таким он был? И я такая же? Я разрушаю семью, а не соединяю? Бен всегда старался сплотить нас, и это ему удавалось. Ослабала ли наша связь без него? Или это я подталкиваю нас к разрыву?

Я не успела закончить ужин, как снова почувствовала царапанье по бумаге. Внутри у меня все оборвалось. Я извинилась и ушла к себе. Папа велел оставить дверь открытой. Его слова камнем легли мне на сердце.

Тишина давила еще сильнее, когда я осталась одна. В голову лезли всевозможные «как», «почему» и «а что, если». Как идет расследование Агаты? Почему кто-то это делает? Что если моя версия ошибочна? Я включила радио и развернула архивный список. Еще одно имя: Генри Миллс, 14 лет.

С трудом подавив желание порвать листок и выбросить его в мусорную корзину, я легла на кровать и прикрыла глаза здоровой рукой. Даже если бы я не находилась под пристальным надзором, было бы сложно успевать очищать список от имен, когда они появляются с такой скоростью. Хранителей призывают не тянуть и разбираться с Историями как можно скорее, не позволяя им впадать в безумие, потому что тогда с ними труднее справиться. В то же время никто не требует от Хранителей, чтобы они часами напролет стояли у дверей, ведущих в Коридоры, в ожидании вызова. Однако жизнь и работа других Хранителей не висит на волоске, как у меня. Кто-то другой может допустить задержку, но не я. Особенно если учитывать, что Агата только и ждет промаха с моей стороны. Черт возьми, может, это она каким-нибудь образом устроила, чтобы имена появлялись одно за другим?

Я села, глядя в открытое окно. Сможет ли Уэсли попасть сюда? А даже если и так, смогу ли я выбраться наружу? Наконец родители отправились спать, оставив свою дверь открытой. Но мне хотя бы позволили закрыть свою – возможно, потому, что считали, что сбежать из дома можно, только выбравшись через окно, а это настоящее безумие, на которое вряд ли кто отважится. Кроме Уэсли, конечно, который примерно в полночь появился в моем окне, словно призрак.

Я лежала на кровати и подняла глаза, когда Уэс запрыгнул в комнату. Он молча театрально поклонился и подошел ко мне.

– Впечатляет, – прошептала я под музыку, льющуюся из радио. – Мне надо знать, как ты это сделал?

– Я уже говорил, что хорошо умею лазить, – прошептал он. – Но, кажется, не говорил, что квартира 4F, – он указал пальцем в потолок, – пустая.

– Ну, – я встала с кровати, – я рада, что ты пришел.

– Да? – просиял Уэсли.

– Да, – ответила я, натягивая ботинки.

– Мы куда-то идем? – нахмурился он.

– Я подумала, что если ты сумел попасть сюда, то знаешь, и как выбраться.

– Теоретически – да. Но я надеялся, что до утра эту теорию проверять не придется.

– У меня в списке появилось еще одно имя.

– И что?

Я подошла к окну и, выглянув наружу, посмотрела вверх, оценивая каменную стену Коронадо. Не самый легкий подъем, особенно с одной здоровой рукой.

– Мне надо его очистить.

– Мак, – прошептал Уэс, подойдя к окну и встав рядом со мной. – Я целиком и полностью за то, чтобы относиться к работе со всей ответственностью, но это уже граничит с одержимостью. Это ведь всего лишь одно имя. Отложи до завтра.

– Не могу, – сказала я, перекидывая ногу через подоконник. Он поймал меня за локоть и придержал. Его шум проникал сквозь ткань рубашки прямо мне под кожу.

– Почему?

Мне не хотелось лгать Уэсу, но и давать ему повод для беспокойства я тоже не хотела. Хватало того, что я тревожилась за нас обоих. Кроме того, он ничего не мог сейчас сделать, только показать, как выбраться из комнаты.

– Потому что это проверка.

Нельзя сказать, что я соврала. Агата и в самом деле меня проверяла.

– Что? – взгляд Уэсли потемнел.

– Меня оценивают, – пояснила я. – После всего, что случилось, думаю, Агата… хочет быть уверена… – Я скользнула взглядом к запястью, из-под рукава выглядывала повязка.

– Уверена в чем? – допытывался Уэсли, и в его голосе слышались незнакомые нотки. Гнев на Архив. – Господи, после всего, через что тебе пришлось пройти… и еще предстоит испытать…

Я вернулась в комнату, взяла Уэсли за плечи и встревоженно взглянула на дверь, опасаясь, что кто-нибудь нас услышит.

– Эй, – сказала я, стараясь говорить не громче радио. – Все нормально. Я их не виню. Но мне необходимо, чтобы список оставался пустым. И для этого мне нужна твоя помощь.

– Потому-то они и закрыли мне доступ на твою территорию?

Я кивнула, он тихо выругался, но тут же взял себя в руки.

– Что они делают? – Он тряхнул головой, как будто хотел привести свои мысли в порядок. – Уверен, это просто протокол.

Судя по его тону, он и сам в это не верил, но я видела, что ему хотелось верить.

– Уверена, так и есть, – согласилась я. Мне бы тоже хотелось верить.

Он подошел к окну, вцепился в подоконник. И, глубоко вздохнув, спросил:

– Ты уверена, что сможешь забраться наверх?

Я покрутила запястьем. Старая сломанная кость щелкнула под повязкой, стрельнув болью. Но это было не сравнить с тем, как болел порез на второй руке. Проклятье!

– Смогу, – заверила я, стараясь не морщиться от боли.

– Мак…

– Я справлюсь, Уэс. Просто покажи, что делать.

Он сел на подоконник, задрав ногу, взялся за раму над головой, а потом одним плавным движением подтянулся и оказался снаружи. Схватившись одной рукой за створку окна, он осторожно подался в сторону, шагнул с подоконника на тонкий каменный выступ и исчез из виду. Я высунула голову и увидела, как он взбирается по стене Коронадо, удерживаясь на небольших выступах. Затем он достиг открытого окна примерно в десяти футах над головой, подтянулся и забрался на карниз, упираясь локтями в колени и глядя на меня сверху вниз.

– Скажи, что по ощущениям это увлекательнее, чем выглядело, – сказала я.

– Гораздо увлекательнее, – сказал Уэс. Глубоко вздохнув, я влезла на подоконник. Ухватилась за оконную раму, и руки тотчас отозвались тупой болью. Я осмотрела поверхность стены между моим окном и окном квартиры 4F. Камни – нечто среднее между кирпичом и блоками – выглядели не гладкими, а выщербленными. Время и погода изрядно сточили их, как и статуи горгулий на крыше. Я поставила ногу на первый выступ, и тут же над головой откололся камешек и упал вниз. Я всерьез испугалась, что погибну. Я всегда считала, что если чего и нужно опасаться в Коронадо, так это лифта. Но, очевидно, меня угробит не он, а это безумное восхождение. Набрав полные легкие воздуха, я шагнула с подоконника на выступ. Я велела себе не смотреть вниз, а сосредоточиться на том, сколько камней разделяет меня от заветного окна квартиры 4F, сулящего безопасность, и вести обратный отсчет.

8… 7… 6… 5… 4… 3…

– Все не так уж и плохо, – выдохнула я, почти добравшись до Уэса. …2 …1.

Но тут я наступила на замшелый камень, нога соскользнула и я сорвалась. Уэсли поймал меня, сжав больное запястье словно тисками. Внезапная острая боль прошила руку, в глазах у меня поплыло, как бывает перед откючкой. Уэсли что-то говорил, но его голос звучал далеко, а затем и вовсе смолк. Вокруг сгущалась темнота, затягивая меня в свое чрево. Но я вцепилась в руку Уэса, пытаясь удержать в голове ударные – звуки его шума. Я сосредоточилась на нем. Не на оставшемся расстоянии, не на времени, ускользающем от меня, как песок между пальцев. Я сконцентрировалась на этой рок-музыке, пока наконец не увидела перед собой стену, пока не услышала Уэсли, который просил меня дать ему вторую руку. Время вернулось и снова пошло привычным ходом. Я схватилась за Уэсли обеими руками, и он втянул меня в окно. Мы оба упали на пол в пустой квартире. С минуту мы просто лежали, переводя дух.

– Видишь? – Уэс перекатился на спину. – Это было увлекательно.

– Обсудим потом твое представление об увлекательном. – Я заставила себя сесть, морщась от боли, прострелившей руку от кончиков пальцев к локтю. Затем поднялась на ноги и оглядела квартиру, во всяком случае, попыталась, насколько это возможно в почти полной темноте. Свет проникал лишь через окна с улицы, но и так стало понятно, что здесь совсем ничего нет. От стен отражалось эхо, как бывает в пустых помещениях, а на полу, покрытом густым слоем пыли, виднелись лишь следы Уэсли, оставленные им чуть раньше. Он отряхнулся и провел меня через всю квартиру.

– Она пустует почти десять лет, – сообщил он. – Но если ты коснешься стен, то поймешь, что последний жилец держал тут не меньше пяти кошек.

Я содрогнулась. Я ненавидела кошек, и Уэсли об этом знал. Именно он нашел меня на полу рядом с квартирой мисс Анжели после нападения кошачьей стаи.

– Итак, кого мы ищем? – спросил Уэсли, направляясь к входной двери.

– Генри Миллс. Четырнадцать лет.

– Чудесно, – прокомментировал Уэс, открывая дверь и выходя в освещенный холл. – Может, если повезет, он вздумает побороться.

* * *

Уэсли получил то, чего хотел.

За столь короткое время Генри успел сорваться так, что когда он смотрел на нас, видел то, что внушало ему страх: копов. Мы с Уэсли обежали половину моей территории, преследуя Генри, пока наконец не загнали его в угол. И вернули мальчишку не самым деликатным образом. Проще говоря, втащили его, орущего и отбивающегося ногами, в ближайшую дверь на Возврат. Но зато выполнили свою работу.

В квартиру 4F мы вернулись около трех часов ночи, тем же путем спустились в мою комнату, что было не менее страшно, но на этот раз обошлось без происшествий. В полном изнеможении я рухнула на кровать. Уэсли побрел к стулу, но я перехватила его руку и потянула к кровати, слушая его музыку. Выпустив его руку, я отодвинулась в сторону, освободив для него место. На секунду он замешкался, уперев колени в матрас.

Я отпустила его и откатилась вбок, давая ему место. Он завис на миг, упираясь коленями в матрас.

– Кровати же для бойфрендов, – заметил он.

– И для тех, кто не любит спать на стульях, – нашлась я. В его глазах промелькнула печаль, но потом он улыбнулся и лег рядом со мной поверх одеяла, выключив светильник у кровати.

Мы лежали с ним в темноте в нескольких дюймах друг от друга. Уэсли взял мою ладонь и прижал к своей груди. Меня окутал его шум, громкий, но дарящий успокоение.

– Спокойной ночи, Уэсли, – прошептала я.

– Спи крепко, – ответил он шепотом.

И, как ни странно, я тотчас уснула.

Глава двадцать вторая

– Это тяжкое бремя, – сказал Роланд, отдавая назад фотографию, – но Отряд того стоит.

Я посмотрела на снимок деда и его напарницы, Мэг. Невозможно представить, чтобы люди так подходили друг другу, как они. Стояли они очень близко, почти соприкасаясь, хотя у обоих не было колец. Что значит любовь для таких людей, как мы? Быть рядом, быть вместе? Без серебряного кольца наши жизни как открытая книга. Все мысли, желания, страхи и слабости нараспашку. Я и подумать не могла о том, чтобы кто-то видел мои мысли.

– Это любовь? – спросила я. – То, что чувствуют друг к другу напарники? Ты сказал, что это больше чем любовь, но любовь все же есть?

Роланд кивнул.

– Тогда почему Отряд того стоит? – Я провела пальцем по лицу деда. Это не тот человек, которого я знала. Лицо моего деда избороздили морщины, и в нем никогда не было этой легкости, которая чувствовалась на фотографии. Мой дед лежал в земле уже шесть месяцев.

«Не стоит впускать людей в свою жизнь, любить их. В конце концов, когда ты потеряешь их это причинит тебе боль».

Роланд прислонился спиной к полке. Над плечом виднелась табличка, на которой были написаны чьи-то годы жизни. Он смотрел куда-то мимо меня. Взгляд серых глаз стал рассеянным.

– Оно того стоит, – повторил он, – когда с тобой рядом есть кто-то, от кого не нужно ничего скрывать. Держать секреты в себе и вечно лгать – ноша не из легких, и со временем она становится все тяжелее. Ты возводишь стену, желая отгородиться от всего мира, и впускаешь лишь его маленькую частицу – своего напарника. И оно того стоит. Однажды, когда вокруг тебя будут сплошные стены, ты поймешь это.

* * *

Когда я проснулась, Уэсли уже ушел. И хорошо, потому что мама устроила в комнате суету: закрыла окно, сложила бумаги аккуратными стопками, подобрала мусор с пола. Видимо, вместе с доверием я утратила и право на личную жизнь. Тумбочке у кровати она сообщила, что пора вставать, а вороху белья, который держала в руках, сказала, что завтрак готов. Мы как будто сделали шаг назад в наших отношениях.

Архивный листок лежал под телефоном на тумбочке. Я потянулась за ним, желая проверить, нет ли новых имен, и увидела сообщение от Уэсли.

Уэс: Мне снилась гроза. А тебе снился концерт?

По правде говоря, мне вообще ничего не снилось, что меня безмерно радовало. Ночь без кошмаров, без Оуэна. Я посмотрела на руку и подумала, как же так получилось, что все зашло так далеко. Несколько часов здорового сна почти развеяли мои опасения, что я лишаюсь рассудка. Я хотела ответить, но увидела чат с Линдси, в котором я совершенно точно не участвовала. Разговор происходил в ночь с субботы на воскресенье, когда мама подмешала мне в воду снотворное и Уэс остался здесь.

Линдс: Земля вызывает Мак!

Линдс: Земля вызывает Мак!

Линдс: В этом кафе самый отпадный парень на свете.

Линдс: Очень нужно, чтобы ты не спала и смогла оценить его со стороны.

Линдс: И у него есть футляр для скрипки. ФУТЛЯР ДЛЯ СКРИПКИ! *обморок*

Мак: Прости, Мак спит.

Линдс: Как же тогда она написала сообщение?

Линдс: Она умеет печатать во сне?

Линдс: Оу! Это парень с подводкой?

Мак: Он самый.

Линдс: Она доверила тебе свой телефон? Надеюсь, ты того стоишь.

Мак: Я тоже надеюсь.

Я едва не улыбнулась, но вдруг вспомнила слова Роланда, и внутри все съежилось. «Надеюсь, ты того стоишь». «Отряд того стоит».

Я отложила телефон и начала одеваться. Порезы на правой ладони почти зажили, лишь один, самый большой, пришлось перевязать. Зато левая рука после ночного приключения просто меня убивала. Я осторожно согнула ее и поморщилась. Затем проверила свой список. Там уже появилось новое имя: Пенни Эллисон, 13 лет.

– Маккензи, – в дверях стояла мама. Теперь она смотрела на мою щеку. – Мы опаздываем.

– Мы? – удивилась я.

– Я отвезу тебя в школу.

– Ну уж нет…

– Маккензи, – строго сказала мама. – Это не обсуждается. И пока ты не побежала к папе, знай, что это его идея. Он не хочет, чтобы ты ехала на велосипеде с такой рукой, и я с ним согласна.

Очевидно, мне не следовало оставлять их наедине за ужином прошлым вечером. Теперь прощайте надежды вернуть Пенни до занятий.

Я собралась и побрела за матерью вниз. Только мы вышли через главный вход, как на террасу выскочил Берк. Махнув ей рукой, он крикнул что-то насчет чрезвычайной ситуации с эспрессо. Я посмотрела на Данте, прицепленный к велосипедной стойке.

– Я могла бы…

– Нет, – отрезала мама. – Жди здесь. Я сейчас вернусь.

Я вздохнула и привалилась спиной к стене террасы, теребя повязку, крест накрест перетягивающую ладонь. На меня наползла чья-то тень. Спустя секунду на выступ в паре шагов от меня сел Эрик, поставив на колено стаканчик с кофе из нашего кафе.

– Я не знала о Роланде, – сказала я.

– Да, я тебе не говорил, – просто ответил он. Я посмотрела на него. Он выглядел уставшим, но целым и невредимым. – Агата закончила с Отрядом.

Я с трудом сглотнула.

– Сколько у меня есть времени?

– Мало, – ответил он, потягивая кофе. – Ты невиновна, мисс Бишоп?

Поколебавшись, я кивнула.

– Тогда почему ты ей отказала?

– Я боялась, что не пройду проверку.

– Но ты сказала…

– Проверку рассудка, – пояснила я. Между нами повисло молчание.

– Ты когда-нибудь хотел пойти другим путем? – спросила я спустя минуту.

Эрик настороженно взглянул на меня.

– Для меня честь служить Архиву, – произнес он. – Это моя цель. – Затем он немного смягчился. – Бывали времена, когда я колебался. Когда думал, что хотел бы жить нормальной жизнью. Но то, что мы делаем, у нас в крови. Уж такие мы. Нам бы не подошла нормальная жизнь, даже если бы мы этого пожелали. – Он вздохнул и поднялся с выступа. – Я бы хотел посоветовать тебе сторониться неприятностей, но они, похоже, уже нашли тебя, мисс Бишоп.

Мама появилась с двумя стаканчиками на вынос и, протянув мне один, на долю секунды заглянула мне в глаза. Затем увидела мужчину, стоящего рядом со мной.

– Доброе утро, Эрик! – поприветствовала она его радостно. – Ну и как тебе тот кофе темной обжарки?

Он одарил ее лучезарной улыбкой.

– Ради него стоило ехать через весь город, мадам, – ответил он, сходя с тротуара.

– Эрик стал нашим постоянным посетителем, – пояснила мама по пути к машине.

– Да, – сухо сказала я. – Я его уже видела.

* * *

Мама смилостивилась и высадила меня за полтора квартала до школы, так что с парковки нас не увидели бы. Когда машина отъехала, я осмотрела руку, надеясь, что смогу протянуть день без происшествий. Может, Эрик и прав. Может, нормальная жизнь нам не подходит, но иногда хотелось бы притвориться. Я встретилась взглядом с Кэшем, стоявшим у велосипедной стойки. Он, как всегда, улыбался, держа в руке стаканчик кофе. С Кэшем я почти чувствовала себя нормальным человеком. Но на этот раз, подойдя к нему, я заметила, что с ним что-то не так. Прядь темных волос закрывала скулу, но не могла спрятать порез под глазом. Кроме того, на подбородке темнел синяк.

– Похоже, не я одна попала в передрягу, – заметила я. – Футбол? Или вы с Уэсом отработали несколько раундов на ринге?

– Да нет, – вздохнул он. – Хотя уж лучше бы так.

Однако он явно не хотел развивать эту тему.

– Ну же, давай! – сказала я, когда он протянул мне свежий кофе. – Я же рассказала тебе историю своего позора, так что будет справедливо, если и ты поделишься.

– Я бы хотел, – нахмурился он, – но и сам толком не знаю, что произошло.

Теперь и я нахмурилась. Глотнув кофе, я спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Когда я вчера ушел от тебя, то собирался поехать на метро. Однако погода стояла хорошая, и я решил прогуляться. Я почти добрался до школы, как вдруг за спиной раздался жуткий грохот. Я даже не успел оглянуться и посмотреть, что случилось, как кто-то дернул меня назад.

Кофе во рту стал горьким.

– Это какое-то безумие, – сказал он. – Только что я шел по своим делам, и вот уже лежу на тротуаре. – Он тронул порез возле глаза. – Хорошо на пути оказалась скамейка, и я в нее вцепился. Это длилось не больше минуты, ну или пары минут, но когда я поднялся, вокруг никого не было.

– На что похож тот звук? – спросила я медленно. – Звук за спиной.

– Он был очень громкий, как будто что-то рухнуло или разорвалось с таким, знаешь, свистом. Да, точно, свист. Но не это самое странное. – Он обхватил пальцами стаканчик. – Ты подумаешь, что я спятил. Черт, я и сам так думаю, но клянусь, прямо перед тем, как это случилось, в нескольких шагах позади меня шел какой-то парень. Я решил, что это он меня и схватил, но когда я поднялся, парень как сквозь землю провалился. – Кэш усмехнулся. – Боже, я похож на психопата, правда?

– Нет, – ответила я, вцепившись в свой стаканчик. – Не похож.

Звук, как будто что-то со свистом рвется, мощная сила, тянувшая Кэша назад и никаких следов? Все признаки того, что снова открывали дверь в бездну. Мог ли быть тот парень, что шел за ним, членом Отряда? Или он сам жертва, случайно попавшаяся на пути?

– А как выглядел тот парень?

– Да обычно, – пожал плечами Кэш.

Я нахмурилась. Это какая-то бессмыслица. Если кто-то пытался напасть на Кэша, им это не удалось. И мне непонятно, почему они не напали раньше, когда я не сидела под домашним арестом. Если бы Кэш пропал, то никто не смог бы связать меня с его исчезновением, тогда зачем это делать?

– Ты не видел еще кого-нибудь, кроме него? – спросила я, подойдя к нему ближе.

Он покачал головой, и я схватила его за руку. Меня захлестнул его шум, но я не обратила внимания.

– Можешь вспомнить хоть что-нибудь перед тем, как это случилось? Что угодно?

Кэш опустил глаза.

– Ты.

– Что? – я немного отстранилась.

– Я ни на что не обращал внимания, потому что думал о тебе. – Я покраснела. Он издал короткий, приглушенный смешок. – Честно говоря, я не могу перестать о тебе думать.

И вдруг ни с того ни с сего Кэш взял мое лицо в ладони и поцеловал меня. Его губы были теплыми и мягкими. В голове у меня заиграл джаз, перемежаемый смехом. На миг меня охватило сладостное ощущение, что все будет хорошо и нечего опасаться. Но моя жизнь совсем другая, и когда поцелуй закончился, я осознала, что не желаю притворяться нормальной и что на свете есть только один человек, с кем бы мне хотелось вот так целоваться. У ворот кто-то присвистнул, еще кто-то засмеялся, и я резко отпрянула.

– Я не могу, – выпалила я, мое лицо пылало огнем. Казалось, что все на парковке смотрят на нас. Кэш сразу отошел, стараясь не показать, что он уязвлен.

– Все дело в Уэсе?

Да.

– Все дело в жизни.

– Слишком уж расплывчато, – сказал он, привалившись к велосипедной стойке. – Гораздо легче ненавидеть человека.

– Тогда все дело во мне. Послушай, Кэш, ты чудесный. Ты милый и умный, и заставляешь меня улыбаться…

– Послушать тебя, я и впрямь классный.

– Так и есть, – подтвердила я, отступив на шаг. – Но моя жизнь сейчас… слишком сложна.

Кэш кивнул и положил ладонь на мою руку.

– Понимаю. Кто знает, – оживился он, – может быть, однажды она станет проще.

Я сумела выдавить улыбку. Может быть.

А затем кто-то окликнул Кэша. Он повернулся, сияя улыбкой, как будто ничего не случилось. Не удивлюсь, если он тоже носит маски. Может быть, мы все их носим.

Спустя несколько минут появился Уэс в черной рубашке с золотыми нашивками, как и положено старшекурснику. По его виду можно было подумать, что все выходные он отдыхал у бассейна, а вовсе не ползал по стенам Коронадо и не отгонял мои ночные кошмары. Кэш увлекся разговором с приятелями, а Уэс подтолкнул меня плечом и прошептал:

– Никаких кошмаров?

– Никаких кошмаров, – ответила я. За это стоило быть благодарной. Пусть хоть и небольшой, но все же прогресс. А там глядишь, и мой рассудок полностью восстановится.

Прозвенел звонок, и мы все прошли через ворота на территорию кампуса. Что бы ни представлял собой Осенний фестиваль, подготовка к нему шла полным ходом. На зеленых лужайках между зданиями там и тут стояли каркасы палаток, большие рулоны черных и зеленых, золотых и серебряных лент ожидали своего часа. И каждый, кто попадался на глаза, казался непривычно жизнерадостным, что утром в понедельник было очень странно.

Без родительского надзора, слежки и постоянного напоминания о моих проблемах я тоже чувствовала себя гораздо лучше. К половине одиннадацатого, когда началась теория литературы, я уже чувствовала себя нормальным человеком, самым обыкновенным. Но затем миссис Уэлсон что-то написала на доске мелом с громким, резким звуком, напоминавшим скрежет металла по камню. «Скре-жет металла по камню», – подумала я. От этой мысли я вздрогнула и оцепенела. Для меня время будто замерло, хотя в остальной части аудитории жизнь текла своим чередом. Миссис Уэлсон продолжала говорить, но ее голос казался тусклым и далеким. Я отчаянно пыталась шевельнуть карандашом, но рука онемела. Все тело отказывало.

– Ты и в самом деле думала, – раздался за спиной тихий голос, – что несколько часов сна тебе помогут? И можно забыть о том, что ты сломлена? – Голос Оуэна звучал четко и ясно.

Нет. Я закрыла глаза. Ты не реален.

В следующую секунду я почувствовала, как он положил руки мне на плечи. Провел пальцем по ране на предплечье.

– Ты в этом уверена? – он надавил на порез. Вспыхнула боль – такая, что стало трудно дышать. Я дернулась и вскочила на ноги, стряхивая оцепенение. Весь класс уставился на меня.

– Мисс Бишоп? – обратилась ко мне миссис Уэллсон. – Что-то случилось?

Я пробормотала, что плохо себя чувствую, схватила сумку и выскочила в коридор. Едва успела добежать до уборной, как меня стошнило. Потом я села на корточки, привалившись спиной к кабинке, и уткнулась лбом в колени. Этого не должно было случиться. Я считала, что мне стало лучше.

«Ты и в самом деле думала, что несколько часов сна тебе помогут? И можно забыть о том, что ты сломлена?»

В глазах защипало, я зажмурилась, слезы покатились по щекам.

– Похмелье? – раздался из соседней кабинки голос Сафии. – Утренняя тошнота?

Я заставила себя открыть глаза и подняться на ноги. Она вышла из кабинки и, подойдя к раковине, добавила:

– Съела что-то не то?

Я прополоскала рот, она подошла ко мне и, подпрыгнув, села на тумбу.

– Да, отравилась, – соврала я.

– Не очень интересно, – заметила она и, достав маленькую коробочку с мятными подушечками, предложила мне одну. – Я всегда говорю Кэшу, чтобы не брал дешевый кофе в лавке за углом. Кто знает, что они в него добавляют… Но эта его забота выглядит очень мило.

– Уверена, это просто его обязанность, – пробормотала я, брызгая водой в лицо.

Сафия закатила глаза.

– Что у тебя с рукой?

– Упала.

– Сочинила бы что-нибудь захватывающее, – она спрыгнула с тумбы и собралась уходить.

– Сафия, – окликнула я ее, когда она дошла до двери. – Спасибо.

– За что? – спросила она, наморщив нос. – Я всего-то дала тебе мятную пастилку. Это просто из чувства приличия, а не в знак дружбы.

– Ну, тогда спасибо за чувство приличия.

Уголок ее рта дрогнул, и она вышла из туалета.

Как только дверь закрылась, я привалилась к кирпичной стене рядом с раковиной и обхватила себя руками, пытаясь унять озноб. Едва я успела подумать, что хуже и быть не может, как почувствовала в кармане царапанье. Я вытащила архивный листок и увидела под именем Пенни Эллисон еще одно: Рик Линнард, 15 лет.

Уже два имени, и это еще до обеда. Уверена, Агата делает это специально. Но у меня нет выбора, придется играть по ее правилам. Кроме того, очищать список – это единственное, что я еще могу. Мысли завертелись. Вдалеке прозвенел звонок, начались занятия спортом. Я решила, что сбегу. Я уже знала, где находится ближайшая дверь в Коридоры. Проблема лишь в том, что мой ключ не подходил, потому что это чужая зона. А поскольку теперь и для Уэсли закрыли доступ на мою территорию, то даже если бы он и впустил меня, я не смогла бы пересечь границу.

Я нашла в сумке карандаш. Развернув листок, я несколько раз щелкнула ластиком на кончике карандаша, потом решилась и написала сообщение.

«Прошу дать доступ к прилегающей территории: Гайд Скул».

Я стояла у раковины, не сводя глаз с листка, надеясь на положительный ответ. Я уже прикинула, сколько приблизительно мне потребуется времени, чтобы добраться до двери, миновать территорию Уэсли, попасть к себе, затем найти и вернуть Рика и Пенни, и тут пришел ответ. Короткое ужасное слово: «Отказано».

Ответ был без подписи, но я сразу узнала почерк Агаты. Меня охватили досада и разочарование, и я стукнула ладонью о первое, что подвернулось. Это оказался металлический контейнер с салфетками. Он отлетел и грохнулся на пол.

– Маккензи? – окликнули меня. Я повернулась и увидела на пороге женщину. Она выглядела так же, как в больнице. Те же волосы, собранные в неопрятный хвост, те же брюки, только бейджик другой. Тогда на нем было написано «Психотерапевт», теперь – «Консультант Гайд Скул».

– Даллас? – удивилась я, скомкав архивный листок, пока она его не увидела. Мой вопрос и ответ Агаты уже исчезли, остались только два имени. – Что вы здесь делаете?

– Мы кое о чем договаривались, помнишь? – Она наклонилась, подняла контейнер и поставила его на место, на край тумбы. – Я продумала, что увижу тебя у спортзала, но встретила мисс Грэм, и она сказала, что ты здесь. Все в…? – она осеклась. Я оценила то, что она так и не задала этот вопрос, когда и так ясно, что нет – все плохо. – Мне тебя там подождать? – спросила она. Я кивнула, и Даллас вышла за дверь.

Я вгляделась в свое отражение в зеркале. На меня смотрели серо-голубые глаза – глаза деда, но в некогда спокойном взгляде теперь появилась неуверенность, и синева стала ярче из-за красных век. Все мои слабости как на ладони. Я брызнула водой в лицо, чтобы остудить щеки и смыть следы слез. Затем разгладила архивный листок, аккуратно сложила его и убрала в карман рубашки. Когда через несколько минут я вышла в коридор, то выглядела, хоть и с натяжкой, как обычная студентка третьего курса. Даллас грызла яблоко и притворялась, что с интересом разглядывает плакат на стене, посвященный Осеннему фестивалю. В самом центре плаката красовался Кэш, нацепивший кошачьи ушки. Одной рукой он обнимал девушку с третьего курса, другой – держал над головой бенгальский огонь.

– Когда я соглашалась на терапию, – начала я, натянув рукава пониже, – то не знала, что вы имели в виду себя.

– Это проблема? – спросила она, бросив огрызок яблока в ближайшую урну. – Потому что ты можешь заниматься либо со мной, либо с мужчиной… э-э… в возрасте. Он вполне неплох, но от него пахнет.

– Лучше с вами.

– Хороший выбор, – заметила она, ведя меня за собой. Мы вышли из здания и через школьный двор направились к спорткомплексу. Подготовка к Осеннему фестивалю шла полным ходом, и весь двор был усеян следами этой бурной деятельности, так что нам пришлось изрядно попетлять.

– Я просто не поняла, что вы и тут работаете, – пояснила я, когда мы добрались до центра и вошли внутрь. Мы не стали сворачивать к раздевалке. Она повела меня по коридору, мимо ряда дверей, за которыми скрывались чьи-то кабинеты.

– В будние дни, – ответила она, остановившись перед кабинетом, на котором была табличка с ее именем. Она впустила меня и вошла сама. Кресло, кушетка и кофейный столик – вот и вся мебель. – По ночам и в выходные я принадлежу больнице. Вот так. – Даллас плюхнулась в кресло и взяла блокнот с кофейного столика. – Как боевые раны?

– Заживают, – ответила я, садясь напротив.

– А сама как?

Как я? Четырех человек затянула бездна. И вероятно, из-за меня. Только вот почему – неизвестно. Единственная версия развалилась. Эксперт Архива собирается признать меня непригодной. Мои ночные кошмары воплощаются в реальности. Но разумеется, обо всем этом я не могла рассказать Даллас.

– Маккензи? – позвала она.

– Мне стало лучше, – сказала я тихо. – Но кажется, я схожу с ума.

Я впервые была так честна за долгое время. Она слегка нахмурилась.

– Тебя все еще мучают плохие сны?

– У меня все последние дни как сплошной плохой сон, – призналась я. – Мне просто хочется проснуться.

Глава двадцать третья

Когда я пришла в беседку, все уже пообедали и, составив свои подносы на вытянутые руки Алхимика, расселись кружком, обсуждая Осенний фестиваль. Я удивилась, заметив на ступеньках Сафию. Эмбер держала ее за локоть, точно заложницу.

– Эй, а мы тебя потеряли. Тебя не было в спортзале, – воскликнул Кэш, пока я поднималась по ступеням. – Что-то случилось?

– Да так, встречалась кое-с-кем, – ответила я, садясь между Эмбер и Уэсом. Я ковырялась в тарелке, глядя, как рис проскальзывает между зубцами вилки. – Я что-нибудь пропустила?

– Итак, посмотрим, – подал голос Гевин, который в спортзале обычно лежит, растянувшись на скамье для качания пресса, и наблюдает за всеми. – Эмбер пыталась научить Кэша йоге, Уэсли боксировал, а Сафия флиртовала с третьекурсником на беговой дорожке и чуть не свалилась с нее.

Сафия бросила ему в голову пустой стакан из-под содовой.

– Жаль, что я это пропустила, – обронила я с легкой улыбкой. И в ответ на ее убийственный взгляд добавила: – В смысле, вообще все. Трудно представить Кэша в какой-нибудь из этих поз.

– Если хочешь знать, я выучил «приветствие солнцу».

Он подпрыгнул и показал некое упражнение, слабо напоминающее асану. Все засмеялись, поощряя его криками, но Уэсли поймал мой взгляд. В его глазах читался вопрос. Я достала из сумки телефон и написала ему сообщение из одного слова: «Терапия».

Кэш сел на место, собрав изрядное количество аплодисментов, и разговор вновь вернулся к Осеннему фестивалю.

– А что это за фестиваль? – спросила я.

– Это просто танцы, – ответил Уэс.

– Просто танцы? – воскликнул Кэш, притворно оскорбившись.

– Он задает настрой на весь год, – вставила Сафия.

– Это официальный вечер в честь нового учебного года, – пояснил Гевин. – Состоится завтра. Осенний фестиваль всегда устраивают первого сентября, и за его организацию отвечает старший курс.

– И это будет потрясающе, – заверил Кэш. – Музыка, закуски, танцы, а под занавес – фейерверк.

– Но, конечно, это же Гайд Скул, – вмешалась Сафия, – поэтому дресс-код ужасно строгий. Большинство просто остаются в школьной форме.

– Но зато нет никаких правил насчет причесок и макияжа, – добавил Гевин. – Некоторые воспринимают его как конкурс и стараются выглядеть как можно причудливее, не нарушая при этом дресс-код.

– В прошлом году Саф и Кэш заявились с ярко-голубыми волосами, – вспомнила Эмбер. – А Уэс продемонстрировал всем своего внутреннего гота.

– Серьезно? – удивилась я. Уэсли скривился, и я засмеялась. – Не могу представить.

– Безумие, правда? – сказала она. – В общем, ты можешь надеть дурацкие украшения, сделать странный макияж или напялить неоновые гетры.

– Так здорово увидеть всех в странном обличии, – заметил Гевин.

– Маккензи, ты ведь пойдешь, верно? – поинтересовалась Эмбер.

– Вряд ли, – покачала я головой. Я нисколько не сомневалась, что мой домашний арест не предусматривает поход на школьные танцы.

– Эй, – обратился ко мне Гевин. – У тебя все нормально?

– Да, а почему должно быть иначе? – спросила я.

– Слышал, ты ушла с урока.

Уэсли обеспокоенно нахмурился.

– Ты как?

– Вау, – я бросила взгляд на Сафию, – быстро же тут сплетни расходятся.

– Можешь на меня не смотреть, – фыркнула она. – Я говорю только о том, что меня волнует. А это не тот случай. Но зато до меня дошли слухи про тебя и Кэша… о том, что случилось этим утром перед…

– Что произошло? – перебила ее Эмбер. – На уроке?

– Ничего, – ответила я. – Мне стало нехорошо, поэтому я ушла.

– Дрянной кофе Кэша всему виной, – предположила Сафия.

– Эй, – вскинулся Кэш, – Я покупаю только элитный.

– В лавке за углом нет элитного кофе, и ты это знаешь.

Саф и Кэш начали переругиваться, но Уэсли не захотел менять тему.

– А сейчас ты в порядке? – спросил он тихо, глядя на меня тяжелым взглядом. Я заставила себя кивнуть. Судя по всему, он не очень-то поверил, но тут к нему повернулся Кэш и спросил:

– Ты уже решил, кого возьмешь: Элль, Мерили или Эмбер?

Не сводя с меня глаз, Уэсли ответил:

– Никого из них.

– Уэсли Айерс записался в холостяки? – ахнула Сафия.

Он пожал плечами, повернувшись наконец к остальным.

– Не хочу выбрать одну и лишить других девушек моей компании, – с кривой улыбкой отшутился он, но слова его прозвучали неискренне.

– Никто никого не выбирает, – заявила Эмбер. – Мы идем группой.

– К черту вашу группу, – фыркнула Сафия, – у меня уже есть пара.

– Ты очень потрудилась, чтобы заполучить себе кавалера, – съязвил Кэш.

Саф швырнула ему в голову книгу и едва не угодила в Гевина. Остаток обеденного перерыва прошел в болтовне, переругиваниях и обсуждении фестиваля, но я едва ли слышала хоть слово из того, что они говорили. Когда прозвенел звонок, я опять написала в Архив, повторив свою просьбу. И снова получила отказ.

* * *

– С чего это Сафия решила вдруг присоединиться к нам в беседке?

Мы с Эмбер торопились на физиологию, цокая каблуками по мраморному полу. Наши шаги отдавались гулким эхом в холле корпуса естественных наук.

– А, сезонная миграция, – весело усмехнулась Эмбер. – На самом деле, это уже старая традиция. Саф начала учебу с твердым намерением стать самой популярной и обзавестись свитой. И желающих стать ее миньонами оказалось предостаточно среди первого и второго курсов. Но затем она кое-что осознала.

– И что же?

Эмбер улыбнулась и вздернула подбородок.

– Что быть с нами в беседке, бесконечно круче и наша компания не сравнится ни с кем в Гайд Скул. Сафия обычно возвращается накануне Осеннего фестиваля, и мы принимаем ее назад, как будто она никуда и не уходила. Уверена, она бы предпочла послать подальше все эти заморочки с популярностью, но она ни за что не признает, что хочет тусоваться с Кэшем.

«А я уверена, что Уэсли тут ни при чем», – подумала я. Эмбер покосилась на меня.

– Кстати, о Кэше…

– А есть какие-нибудь зацепки в том деле? – спросила я, резко меняя тему. Эмбер вздохнула, но заглотила наживку и покачала головой.

– Никогда не видела, чтобы папа был таким напряженным. В эти выходные ему передали третье дело. И снова непонятно, с чего начать. На этот раз нет даже места преступления или какой-нибудь еще отправной точки. Просто один парень отправился на утреннюю пробежку и не вернулся. О его исчезновении заявил брат.

Внутри у меня все сжалось. Джейсон.

– Так его начальство ждет, что он распутает это дело? Но как они могут от него этого требовать? – поразилась я.

– Это ведь его работа, – пожала плечами Эмбер. – Они его считают каким-то чудотворцем. Но поверь, это далеко не так. – Поднявшись до середины лестницы, она остановилась и спросила: – Можно я тебя кое о чем спрошу?

– Конечно. – Я ожидала, что она полюбопытствует, почему ее отец задержал меня в выходные, но ее интересовало совсем другое. – Как давно ты знаешь Уэсли?

– Пару месяцев, – ответила я, хотя по ощущениям наше знакомство длилось гораздо дольше.

– И как давно, по-твоему, он в тебя влюблен?

Я почувствовала, как к лицу прихлынул жар.

– Мы просто друзья.

Эмбер недоверчиво фыркнула.

– Я имею в виду, мы близки, – добавила я. Связаны секретами. – Но мы не… я не… я не увлечена Уэсли, и он не увлечен мной.

– Послушай, – сказала она, когда мы дошли до аудитории, – я с тобой знакома совсем недавно, а Уэсли знаю всю жизнь. И будь уверена, «он увлечен» – это еще слабо сказано. – Эмбер отступила в сторону, пропуская кого-то в аудиторию. – Ты и правда целовалась с Кэшем сегодня утром?

– Он поцеловал меня, – уточнила я, – и на этом все закончилось.

– Подробности меня не интересуют, – отмахнулась Эмбер. – Просто я не хочу, чтобы ты пуд-рила Уэсу мозги. Ему немало пришлось испытать, а сейчас у него наконец-то все в порядке…

– А еще ты считаешь, что я для него недостаточно хороша.

Эти слова больно ранили, хотя я сама произнесла их. Но разве это неправда? По крайней мере, до сих пор так оно и было. Я хочу быть для него тем, кто ему нужен, кто ему подойдет. Но разве это возможно? Я чувствовала себя словно бомба, готовая разорваться в любую секунду. И не хотела, чтобы он оказался рядом, когда это случится. Но он меня не отпустит, и я, кажется, тоже не могу от него отказаться.

– Этого я не говорила, – заметила Эмбер. – Просто… Гевин, Саф, Кэш и я, все мы изрядно потрудились, чтобы ему стало хорошо. Он, может, и живет в большом доме на холме, но его семья – это мы. Я не знаю, известно ли тебе о том, как он жил до того, как встретился с тобой, но многие люди причинили ему страдания. И он еще не до конца оправился от этого. Знаешь, даже слепому видно, как ты ему нравишься. Поэтому я только хочу сказать: не сделай ему больно, ладно? Я вижу, что и тебе приходилось несладко, так что обдумай все хорошенько, прежде чем позволить ему влюбиться в тебя еще сильнее. Убедись, что он не пострадает. – Она открыла дверь. – А если нет, то не позволяй ему в себя влюбляться.

* * *

Мистера Лоуэлла не было, вместо него пришел другой преподаватель. Половину урока политологии он читал нам из учебника то, что мы уже проходили с мистером Лоуэллом. Затем он решил, что революция – слишком тяжелая тема для понедельника, сжалился и отпустил нас пораньше. От мамы пришло сообщение, что она задерживается, так что примерно полчаса мне придется слоняться без дела. Я надеялась, что это ее опоздание завтра послужит веским доводом, когда зайдет речь о том, как мне добраться до школы. Я в третий раз отправила просьбу в Архив и вышла во двор, ожидая ответа.

Звонок с урока еще не прозвенел, однако человек десять студентов с четвертого курса – судя по золотым нашивкам на рубашках – разбрелись по всему двору и занялись палатками. На северной стороне лужайки я заметила Уэсли, вбивающего стальные колышки в траву. Сейчас это был не тот Уэсли, который охотился за Историями или лежал рядом со мной в кровати, отгоняя своим шумом мои ночные кошмары. Сейчас он смеялся и выглядел счастливым. Не то чтобы со мной он выглядел несчастным, но когда я рядом, всегда чувствуется, как он напряжен. Полученные травмы, общие секреты и тревога не позволяли ему расслабиться. И это напряжение отражалось на его лице, даже когда он улыбался или спал. Это моя вина. И мне стало очень грустно, когда я кое-что поняла.

Пусть Уэсли и достоин любви, пусть ради него стоит пойти на риск и впустить его в свою жизнь, но я не смогу этого сделать. И не буду. Во всяком случае до тех пор, пока я под прицелом. Я просто не могу втянуть его во все это. Эмбер права. Когда Уэсли в прошлый раз попал из-за меня в переделку, он лишился целого дня своей жизни. Я не допущу, чтобы это произошло снова. Во всяком случае, из-за меня.

Я шла по кампусу, сворачивая с одной дорожки на другую. Я шла не потому, что хотела куда-то прийти. Мне просто нужно было двигаться. У Бена даже выражение было на этот случай: «неугомонная натура». Сам он никогда не мог усидеть спокойно. И я тоже. Может, Эрик и был прав, когда сказал, что служба в Архиве – не работа, а призвание. Может, такова моя натура. И я просто не смогла бы вести нормальную жизнь, даже будь у меня такой шанс. Нормальная жизнь полна спокойствия. Неуютного. Неестественного. Поэтому я шла и шла, не останавливаясь. Ноги сами несли меня по дорожке. И вдруг услышала царапанье по бумаге. «Отказано». Меня как будто ударили.

Я сама не заметила, как дошла до спортивного комплекса – просто подняла глаза и увидела перед собой стену здания, облицованную камнем. Минуя раздевалки, я прошла в гимнастический зал. Сейчас все сидели на уроках, либо занимались приготовлением к Осеннему фестивалю, так что в зале было пусто. Он было белым и чем-то напоминал комнату на Возврат, только был гораздо просторнее и набит всяким спортивным инвентарем. Странно было оказаться тут одной. Меня охватило умиротворение. Как в Архиве в прежние времена. Здесь стояла такая же всеобъемлющая тишина, хоть ее нельзя было назвать благоговейной. Это напомнило мне те времена, когда я жила без особых проблем и трудностей. Во всяком случае, без таких вот явных. С тех пор прошли годы.

Бег – лучший способ успокоиться. Бегая, я забывала обо всем. Хотя в последнее время боялась совсем забыться. Боялась перегнуть палку. Боялась потерять бдительность. Расслабиться.

Я шагнула на трек со все растущим нетерпением. Сначала я бежала трусцой, потом начала ускоряться все больше, пока не сорвалась в спринт, целиком отдавшись бегу. Так я уже давно не бегала – недели, даже годы. Я бежала, пока весь мир не завертелся вихрем перед глазами, пока не перехватило дыхание, пока не отключились все мысли и чувства. Пока не померкли Оуэн, двери в бездну, Агата, Архив, Уэсли. Пока не осталось ничего, кроме стука шагов на беговой дорожке и пульса, грохочущего в ушах. Я бежала, пока не исчезли все мои страхи: страх сойти с ума, потерять память, лишиться жизни. Время неслось вперед, но на этот раз я не пыталась его поймать. Бежала, пока не почувствовала себя самой собой. Пока не обрела покой.

Потом мои шаги замедлились, я остановилась и наклонилась, упираясь руками в колени, часто, неглубоко дыша. Затем стала не спеша ходить кругами по пустому залу, ожидая, когда успокоится сердце. Закрыв глаза, я сосредоточилась на своем пульсе.

– Мисс Бишоп? – окликнул меня кто-то хриплым голосом. Я нехотя открыла глаза и увидела, как ко мне подходит тренер с планшетом в руке. Если я ничего не перепутала, это был тренер Мец. Это он устраивал спарринг на ринге.

– Простите, – извинилась я. – Здесь нельзя было заниматься?

Тренер Мец махнул планшетом.

– Ничего страшного. Занятия в секциях еще не начались. Кстати, ты отлично бегаешь. Не думаешь серьезно заниматься на треке?

Я покачала головой.

– А должна бы, – заметил он. – У тебя есть все задатки.

– Не уверена, что у меня найдется время, сэр.

– Уж выдели время для важного дела, Бишоп. На следующей неделе у нас соревнования. Могу я хотя бы внести твое имя в список участников?

Я замешкалась. Что я буду делать на следующей неделе? Преследовать Истории в Коридорах или сидеть, привязанной к стулу, в ожидании форматирования? А вдруг через неделю все это окажется дурным сном, а я не только выживу, но и останусь собой?

– Мы могли бы отправить тебя на соревнова-ния, – убеждал он.

– Ладно, – согласилась я. – Конечно. Можете на меня рассчитывать.

Это мелочь, но все же хоть что-то, за что можно зацепиться.

Тренер Мец передал мне планшет, и я вписала себя в список. Прочитав мое имя, он одобрительно кивнул и сделал несколько пометок на полях.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал он. – На кону честь Гайд Скул, нам нужна скорость…

Развернувшись, он направился в другой конец спортзала и скрылся за дверью, на которой висела табличка «Офисы».

Я растянулась на мате. Мышцы приятно ныли после неожиданной нагрузки. Я сделала несколько упражнений для растяжки, а потом просто лежала и смотрела в потолок. Вздохнув, я подумала: «Если Архив придет за мной, буду ли я убегать? Дойдет ли до этого?».

Моя версия рассыпалась. До происшествия с Кэшем все указывало на сговор, но теперь… Может, на него напали по ошибке? Что это было, послание? Или наказание? Может, его намеренно упустили? Или может, они решили действовать не по схеме, чтобы моя версия рассыпалась? Вопросы роились в голове. Но среди многочисленных «как» и «почему» больше всего меня волновало «кто».

«Ты запуталась, – сказал бы дед. – Большинство проблем просты, если докопаться до сути. Тебе просто надо найти эту суть».

В чем суть этой проблемы? Ключ.

Вообще-то, технически вовсе не обязательно служить в Отряде, чтобы открыть дверь в бездну, главное – иметь нужный ключ. Я ведь открыла. Вот только такие ключи выдают лишь Отряду. Отсюда вывод: либо это член Отряда, либо ему просто дали такой ключ. Так же, как в свое время дал мне Роланд. Поэтому я знала, что в принципе это возможно. Мог бы Библиотекарь вынести и передать его какому-нибудь Хранителю, чтобы замести следы? Что если у Оуэна были и другие союзники в Архиве, кроме Кармен? Мог ли один из них попытаться отомстить? Библиотекари – это Истории. Но можно ли их так же прочесть? Остались ли у них воспоминания о работе в Архиве до того, как они стали Историями и вся информация о них была упорядочена?

Захочет ли Агата их прочесть? Или она предпочтет повесить все преступления на меня? Но это ведь не решит проблему, не изменит того факта, что кто-то нарушает законы Архива. Однако у нее появится козел отпущения, на которого можно свалить всю вину. А после нашей последней встречи я нисколько не сомневалась, что она твердо намерена признать меня виноватой не в одном, так в другом. Так почему бы ей не обвинить меня в этом преступлении? Это проще простого. Ей достаточно просто объявить о том, что у меня есть ключ Оуэна. Я резко вздохнула и села.

Ключ Оуэна. Он был при нем, когда его втянуло в бездну. Агата заявила, что этот ключ у меня, но он оставался у Оуэна. Может, он и сейчас у него. Такой вариант я не рассматривала. Не хотела даже думать об этом. Возможно ли это вообще?

Дверь в бездну никуда не ведет, но, как ни крути, это ведь дверь. А у каждой двери две стороны. А что если эти разрывы были сделаны не из Внешнего мира, а изнутри? Что если пропавших людей не вталкивали в бездну? Что если их просто затянуло, когда кто-то пытался оттуда выбраться? И что если этот кто-то – Оуэн и он хочет со мной расправиться? Нет. Я снова легла на мат, заставив себя дышать.

Нет, нужно остановиться. Я не должна повсюду искать Оуэна. Не должна видеть его след во всем, что происходит. Оуэна Криса Кларка больше нет. И мне не стоит воскрешать его, даже в мыслях.

Закрыв глаза, я глубоко вздохнула. И тут почувствовала царапанье по бумаге. Доставая листок, я ожидала увидеть еще одно имя, но оказалось, что это послание от Роланда: «Доступ разрешен. Удачи. Р.»

Меня как будто отпустило. Появился луч надежды, шанс побороться. Я поднялась с мата и почти дошла до раздевалки, как вдруг услышала грохот.

Глава двадцать четвертая

Прогремело где-то в другом конце спортзала. Звук донесся издалека и звучал приглушенно, но по спортзалу прокатилось гулкое эхо. Источник шума был в той стороне, куда ушел тренер Мец. Я бегом пересекла спортзал, распахнула дверь с табличкой «Офисы» и влетела в маленький коридорчик, заставленный стеллажами. На полках за стеклами красовались спортивные награды. Все казалось целым и невредимым. Впрочем, грохот и не был похож на звук бьющегося стекла. Скорее, как будто на пол упало что-то тяжелое. Вдоль коридорчика тянулись двери со стеклянными вставками. Я пошла по коридору, заглядывая в каждый кабинет и проверяя, все ли в порядке. Обойдя три кабинета, я остановилась у четвертого и оцепенела. Там находился склад. За стеклом было темно, и я различила лишь металлические стеллажи, часть из которых кто-то опрокинул. Натянув рукав на ладонь, я подергала ручку – дверь оказалась незапертой. Я вошла внутрь и нажала на один из трех выключателей. Тусклый свет позволил лучше разглядеть стеллажи. Два из них повалились вперед один на другой. По всему полу валялись мячи, биты, шлемы.

Я так старалась ни обо что не споткнуться, что едва не вступила в кровь. Уже занесла ногу над свежим, влажно блестевшим на бетонном полу пятном, но вовремя спохватилась и отошла в сторону. Я подняла глаза, и взгляд сам собой соскользнул. В воздухе, прямо над лужей крови угадывался новый разрыв, еще одна дверь в бездну. У меня перехватило горло. Задержав дыхание, я прислушалась к звукам вокруг, но слышала лишь стук собственного сердца. И все же это место преступления отличалось от предыдущих. В доме судьи Филлипа не было следов крови. Как и на дороге, где исчезла Бетани.

У моих ног лежала алюминиевая бейсбольная бита. Я присела и, натянув рукав до самых кончиков пальцев, осторожно взяла ее. Поднявшись, я медленно повернулась и осмотрела все темные углы, чтобы проверить, не затаился ли кто-нибудь в тени. Но нет, я была одна. Хотя меня и не покидало странное чувство, будто здесь что-то не так. Но это ощущение могла порождать бездна, потому что на складе и в самом деле кроме меня никого не было. По крайней мере, уже́ никого. Я снова взглянула на кровь. Рядом с пятном лежал планшет. Я перевернула его носком ботинка и увидела свое имя, написанное на листке бумаги моей же рукой. Внутри у меня все скрутило. С тревожащей ясностью я осознала, что это улика. Я вытянула листок из-под зажима и спрятала в карман, молча извинившись перед тренером.

Расчистив мусор с пола и отложив биту в сторону, я опустилась на колени в шаге от кровавого пятна. Я сняла кольцо и положила его на бетонный пол. Дверь в бездну уничтожает большую часть воспоминаний, но, может, хоть что-нибудь осталось. Приложив ладонь к холодному бетону, я почувствовала поднимающийся по руке гул. И вдруг за спиной у меня что-то шевельнулось. Я замерла.

Я ощутила чужое присутствие за секунду до того, как боковым зрением уловила движение, мелькнувшую тень и блеск металла. Я заставила себя сидеть на корточках и сохранять спокойствие. Одну руку я все так же прижимала к полу, а второй – потянулась к бите, лежавшей в нескольких дюймах от меня. Я схватила биту в тот же миг, когда тень бросилась на меня. Я вскочила, развернулась и блокировала нож, со свистом рассекший воздух. Металл ударился о металл с пронзительным скрежетом.

Я перевела взгляд с ножа на нападавшего и увидела серебристые волосы и холодные синие глаза, которые преследовали меня неделями. С легкой улыбкой он провел ножом по алюминиевой бите.

– Оуэн.

– Маккензи, – произнес он, задыхаясь. – Я искал тебя.

Лезвие коснулось моей руки, и мне пришлось передвинуть пальцы. И тотчас он сделал резкий выпад ногой и, ударив биту, подкинул ее в воздух. Пока она падала на пол, его нож исчез в ножнах, висевших за спиной на поясе. Я попыталась пнуть его в грудь, но он поймал мой ботинок и сильно вывернул ногу. Я потеряла равновесие, но успела подобрать биту. Тогда он вырвал ее из моих рук и с размаху ударил под колени, затем швырнул меня на бетонный пол. Я упала, но тотчас перевернулась и вскочила на ноги. Он бросился ко мне, и я отступила. Вернее, хотела отступить, но не рассчитала расстояние и уперлась плечами в опрокинутые стеллажи. Он размахнулся битой, целясь в мой подбородок. В последнюю секунду я выставила руки вперед – единственное, что смогла сделать, чтобы он не перебил мне горло. Впервые я увидела брызги крови на его пальцах.

– Или ты стала сильнее, – сказал он, – или я ослаб больше, чем думал.

– Ты не реален, – выдохнула я.

Оуэн в замешательстве наморщил бледный лоб.

– С чего бы это? – А затем прищурился. – Ты какая-то другая, – сказал он, – Что с тобой случилось?

Я попыталась оттолкнуть его, перехватить биту, но он пригвоздил меня к месту и прижался к моему лбу своим.

– Что они сделали? – спросил он. Его тишина проникала мне в голову. Во снах таких ярких, реалистичных ощущений я никогда не испытывала. Но это ведь все нереально. Его не существует.

Однако и Оуэн был не таким, каким являлся в ночных кошмарах. Когда он наконец отстранился, то выглядел… усталым. В синих глазах читалась озабоченность, челюсти напряженно сжались. Я снова попыталась оттолкнуть его, и на этот раз мне удалось.

– Пошел прочь! – зарычала я, ударив его коленом в грудь. Он отшатнулся, потирая ребра, а я схватила ближайшую биту и замахнулась, целясь ему в голову. Но в последний момент он успел поймать ее и вырвал биту из моих рук. Она с лязгом упала на пол и прокатилась по луже крови, оставляя за собой красные полосы.

– Ты могла бы как минимум спросить меня про мое путешествие, – заметил он холодно, вертя в руке биту. – Ты хоть представляешь, сколько нужно энергии, чтобы разорвать бездну с другой стороны?

Он не настоящий. Он не может быть настоящим. Он здесь только потому, что я о нем думала. Это галлюцинация… ведь правда? Трудно сказать, что хуже: возвращение Оуэна или помешательство.

– Как ты выбрался? – спросила я.

– Благодаря моему упорству, – ответил он. Он перестал крутить биту и оперся на нее. – В конце концов, у меня получилось разрывать бездну изнутри, но я все равно не мог выбраться. Вот такая проблема с этим делом. – Он кивнул на разрыв в воздухе и раздраженно фыркнул. – Эти двери открываются совсем не надолго. Как только кого-нибудь втягивает в них, они тут же закрываются. Я не мог выйти первым. И не мог обойти их. И я решил, что должен пройти сквозь них. – Он посмотрел на лужу крови. Я подумала о рассеченном надвое теле тренера Меца, плавающем где-то в бездне, и внутри у меня все сжалось. Я схватилась за металлическую полку за спиной.

– Неприятное дело, – вздохнул он, запустив окровавленные пальцы в серебристые волосы. – Но вот я здесь, и вопрос в том…

Я не дала Оуэну договорить. Я дернула полку на себя что есть сил и в последний миг отскочила в сторону. Стеллаж полетел прямо на него. Но даже такой, уставший и ослабленный, Оуэн среагировал молниеносно. Он отпрыгнул в сторону, и на пол посыпались металлические кубки. В следующую секунду погас свет, и склад погрузился в темноту.

– А ты стала напористей, чем прежде, – его голос приближался ко мне. – И еще…

Я отступила на шаг, но его рука обхватила мою шею.

– Стала другой. – Он резко дернул меня на себя и вверх. Ноги оторвались от пола, дыхание перехватило.

– Я должен убить тебя, – прошептал он. – И мог бы.

Я корчилась и брыкалась, но его рука держала меня словно тиски.

– Ты задыхаешься. – В груди у меня горело, в глазах все плыло. – Поверь, это довольно легкая смерть. Но вопрос в том, таким ли способом хочет умереть Маккензи Бишоп?

Я не могла вдохнуть и вымолвить хоть слово, но в мыслях кричала: «Нет!». Неожиданно Оуэн разжал пальцы. Я качнулась вперед и, ловя воздух ртом, повалилась на колени, упираясь ладонями в бетон в нескольких дюймах от лужи крови. Мое серебряное кольцо поблескивало на полу, я схватила его и надела на палец. Затем, шатаясь, поднялась на ноги и повернулась. Но Оуэн исчез. Остались лишь следы его пребывания: перевернутые полки и кровь. Но на складе я была одна. Вдалеке хлопнула дверь, я выскочила в ярко-освещенный коридор… но его и след простыл. Ни единого намека, что он вообще тут проходил. Я помчалась к выходу и выбежала на улицу. Снова ничего. Лишь издали доносился смех студентов, занимавшихся приготовлениями к фестивалю. Я видела второкурсниц на зеленой лужайке, какого-то первокурсника, двух преподавателей. Но Оуэн как сквозь землю провалился.

* * *

Кровь была настоящей, но больше я нигде никаких признаков Оуэна не заметила. Остались следы на мне. На моих руках, ладонях, шее алели отпечатки его пальцев. Десять минут я не выходила из женской раздевалки, пытаясь их смыть. А затем плескала в лицо холодной водой, снова и снова, как будто это могло помочь.

Я не могла заставить себя вернуться на склад. Там не осталось следов, которые могли бы связать меня с этим местом. Местом преступления. И чем больше проходило времени, тем выше становилась вероятность, что кто-нибудь туда зайдет и все обнаружит. А я не могла допустить, чтобы меня там застали.

Мама прислала сообщение, что ждет меня на парковке. Собравшись с силами, я вышла из спортивного центра и направилась к воротам. Я шла мимо студентов, которые еще не знали, что от тренера Меца осталось лишь подсыхающее на бетонном полу пятно крови.

Я заметила Сако. Привалившись к дереву, она пристально следила за мной. Теперь она не просто наблюдала, а, скорее, выжидала, как охотничий пес, которого удерживают за ошейник, пока не прогремит выстрел. Я видела, как сильно ей хочется услышать этот выстрел. На меня вновь накатила тошнота, когда я поняла, что если Оуэн и вправду реален, то вскоре ей представится такой шанс. Агата закончит проверку Отряда. И что тогда мне ей сказать? Что мне известно, кто открыл двери в никуда? Что та История, которую, как считалось, поглотила бездна, вырвалась во Внешний мир с помощью ключа, по сути переданного мной? В прошлый раз меня простили только потому, что Оуэн исчез. Он должен был исчезнуть навсегда. Так и случилось. Он не реален. Но кровь ведь настоящая? Я же ее видела. Как видела и Оуэна.

– Все нормально? – спросила мама, когда я плюхнулось на пассажирское сиденье.

– Тяжелый выдался денек, – пробормотала я. Слава богу, что мы не разговаривали. Я почувствовала, как в груди все онемело. Я смутно понимала, что это плохо, и дед наверняка сказал бы что-нибудь на этот счет. Но в сейчас мне стало легче – хоть какое-то спокойствие, пусть даже и такое неестественное.

Я закрыла глаза. Мама вела машину и, видимо, чтобы заполнить тишину, стала тихонько напевать. Я тотчас узнала мотив, и кровь заледенела в жилах. На свете сотни тысяч песен, но она выбрала именно эту. Песню Оуэна. Только он всегда напевал одну мелодию, а мама пела со словами: «…мое ты солнце, мое единственное солнце…». По коже побежали мурашки.

«…ты даришь мне счастье, когда хмуры небеса…»

– Откуда ты знаешь эту песню? – спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Она помолчала и потом ответила:

– Я слышала, как ты ее напевала.

– Когда?

– Несколько дней назад. Славная песенка. Когда-то давно была популярна. Моя мать, случалось, пела ее, когда готовила. А ты где ее слышала?

В горле у меня пересохло, я отвернулась к окну.

– Я не помню.

* * *

Я слышала напев в Коридорах и шла на звук, довольно громкий. Так что я без труда следовала за мелодией. Я кружила по Коридорам, и песня привела меня к пронумерованным дверям и к Оуэну. Он стоял с закрытыми глазами, прислонившись к двери с начертанной мелом пометкой, и напевал. Когда я подошла к нему, он разомкнул веки, пронзив меня взглядом ярко-синих глаз.

– Маккензи.

Я скрестила руки.

– А я все гадаю, настоящий ли ты.

– А каким же еще я могу быть? – изогнул он бровь.

– Призраком? – предположила я. – Воображаемым другом?

– Выходит, – его губы искривились, – я – все, что ты можешь вообразить?

* * *

Уже дома, где сами стены внушали чувство безопасности, я прошла на кухню, села за стол и, взяв телефон, написала сообщение Уэсли.

Мак: Сегодня ночевка отменяется.

Через минуту он ответил:

Уэс: Все хорошо?

Мне хотелось признаться, что все плохо. Что, возможно, вернулся Оуэн, а я не могу доложить об этом Архиву, поскольку это моя вина. Что мне нужна помощь. Но Уэсли нельзя находиться рядом со мной, потому что в любой миг может явиться Оуэн и обнаружит его. Если он и в самом деле реален.

Хотелось ли мне, чтобы он оказался реален? Что хуже: умопомешательство и галлюцинации или Оуэн из плоти и крови, вырвавшийся на свободу? Мне он казался совершенно реальным. Но люди не могут просто так появляться и исчезать. «Он не существует, – нашептывал голосок в голове, – ты просто сошла с ума».

«Чокнутая голова», – вспомнились слова Сако.

«Сломлена», – прошептал Оуэн.

«Слабая», – добавила Агата.

В конце концов я написала Уэсли ответ.

Мак: Я просто устала.

Мак: Не могу постоянно убегать.

Мак: Или прятаться.

Мак: Рано или поздно придется встретиться с моими кошмарами.

Весь ужас заключался в том, что я больше не боялась засыпать, потому что мой ночной кошмар воплотился в жизнь. Я сидела за столом и ждала от Уэсли ответа. Наконец он прислал сообщение:

Уэс: Буду скучать по твоему шуму.

Лед в груди постепенно начал таять, и я поскорее захлопнула телефон, пока не сорвалась и не написала ему лишнего. Все мои силы ушли на то, чтобы высидеть за столом во время ужина, изображая некое подобие спокойствия и отвечая на вопросы о школе. Я опасалась, что встревожу родителей, если раньше времени сбегу к себе. Но как только убрали тарелки, я ускользнула в свою комнату. Увидев, что окно открыто, я внутренне напряглась и решила его закрыть. Но взявшись за створку, вдруг замешкалась, терзаемая сомнениями. В моем списке было три имени. Часть меня считала, что они – меньшее из моих проблем. Но с другой стороны, это мои обязанности, то, над чем я еще властна, во всяком случае, пока. И мне хотелос, чтобы это так и было. Я стала обдумывать, как забраться в квартиру наверху и как потом спуститься. Я уже собралась рискнуть, как вдруг меня остановил голос.

– Маккензи? – я повернулась. В проеме двери стояла мать. Она смотрела прямо на меня и видела, что я собираюсь влезть на подоконник. – Что ты делаешь?

Я вернулась обратно в комнату.

– Ничего.

Я закрыла окно. Она не сводила с меня глаз, безмолвно открывая и закрывая рот, точно рыба. По-моему, она все еще пыталась произнести: «Прости меня». Но когда она наконец заговорила, то сказала лишь: «Лучше не открывать окно. Похоже, будет дождь».

Как только она ушла, я рухнула на постель. И о чем я только думала? Я едва смогла подняться по стене прошлой ночью при том, что мне помогал Уэсли. Ради трех имен уж точно не стоит так рисковать жизнью.

Я слышала, как родители за стеной негромко о чем-то разговаривали, ходили по квартире, а затем отправились спать. До меня доносились далекие звуки умолкающего Коронадо: жильцы расходились по своим квартирам, на улицах замирало движение, а потом и вовсе все стихло. Я остро ощутила, как тихо в моей комнате без Уэсли. Кто-то, может, и счел бы эту тишину умиротворяющей. Может, даже и я, если бы в моих мыслях не царила такая неразбериха. А сейчас тишина казалась тяжелой, давящей, и в конце концов меня потянуло в сон. Глаза начали слипаться, как вдруг само по себе включилось радио, стоящее на прикроватном столике.

Я резко дернула головой, когда неожиданно заиграла популярная песня. «Глюк, – сказала я себе. – Я не схожу с ума. Я не схожу с ума».

Я встала, собираясь выключить радио, но тумблер переключился на другую волну. Комнату наполнили резкие, стальные звуки рок-музыки. А затем полилась песня в стиле кантри. Я застыла посреди комнаты, затаив дыхание: приемник сме-нил шесть радиостанций, пока не остановился на ретро-fm, несмотря на слабый сигнал. Меня охватила дрожь, когда сквозь треск и помехи прорвался плавающий голос певца. Радио заиграло громче.

Я потянулась к выключателю, но тут окно рядом со столиком покрылось испариной. Не целиком – только маленькое облачко в самом центре. Мое сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда на запотевшем стекле стали появляться буквы:

«Кольцо».

Я посмотрела на мое серебряное кольцо, затем перевела взгляд на окно и увидела, как линия перечеркнула написанное слово.

«Кольцо».

Я смотрела на окно, терзаемая сомнением и недоверием, но затем сняла кольцо и положила его на подоконник. И тотчас увидела в стекле отражение Оуэна. Он стоял у меня за спиной. Развернувшись, я хотела его ударить, но он поймал мой кулак. Прижав меня к стеклу, он приставил нож к моему подбородку.

– Желаемое не всегда можно получить силой, – спокойно сказал он.

– Скажи это тому, кто держит нож у моего горла, – прошипела я.

Под его черной рубашкой проступали очертания ключа Отряда. Вот бы отобрать у него этот ключ, а затем метнуться к шкафу так, чтобы он не успел полоснуть меня по горлу, я могу…

Он предостерегающе надавил на лезвие, острие вдавилось в кожу. Я поморщилась. Еще немного и он меня порежет.

– Было бы неплохо, – заметил Оуэн, прочитав мои мысли. – Но это совсем другой ключ. – Придерживая нож у моего горла, другой рукой он снял шнурок с шеи, и я увидела до боли знакомый ржавый ключ. Это был вовсе не ключ Отряда. Это был ключ деда. Мой ключ.

– Возможно, если будешь вести себя хорошо, я тебе его верну.

Оуэн убрал нож, и я тут же поймала его запястье и резко вывернула. Нож упал на паркет, но поднять его я не успела – Оуэн отшвырнул его ногой в другой конец комнаты. Затем схватил меня за плечи и прижал спиной к стене рядом с окном.

– Да ты и впрямь заноза, – хмыкнул он.

– Тогда что ж ты не попытаешься убить меня? – с вызовом спросила я. Он отошел так же, как в прошлый раз. Оуэн из ночных кошмаров ни секунды бы не сомневался.

– Если ты и правда этого хочешь, буду рад помочь, но надеюсь, что сначала мы все же поговорим. Твой отец сидит в гостиной, уснул в кресле с книгой. Тебя я отпущу, а вот ему перережу горло, если ты попытаешься выкинуть какой-нибудь фокус.

Я напряглась, ощущая его прикосновения.

– Даже если ты закричишь и разбудишь его, – добавил Оуэн, – он не сможет меня увидеть, так что у него не будет ни малейшего шанса.

Оуэн убрал с моих плеч руки, и я с трудом сдержала порыв ударить его.

– Что происходит? – спросила я. – Почему он не может тебя видеть?

Оуэн взглянул на свои руки, размял пальцы.

– Это все бездна. Похоже, у нее есть побочный эффект. Ты помогла это понять, когда пришла на склад. Я был там, но ты даже не видела меня, пока не сняла…

– Кольцо, – догадалась я. В конце концов, это ведь буфер. Шоры, отгораживающие меня насколько возможно от звуков и образов.

– Впрочем, эта особенность, думаю, мне еще пригодится, – заметил Оуэн. – Самое главное – я здесь.

– Но как ты тут оказался? – рявкнула я. – Ты говорил, что просто прорвался сквозь того несчастного человека, но я не понимаю. Ты наделал уйму дверей в никуда, и они не случайны. Зачем ты нападал на тех людей?

Оуэн привалился плечом к стене. Он все еще выглядел… опустошенным.

– Я не хотел причинить им вред. Я просто искал тебя.

В горле у меня будто встал ком.

– Что ты имеешь в виду?

Песня, звучавшая по радио, закончилась, и началась другая, медленная и печальная.

– Как оказалось, – сказа Оуэн, – та бесконечная пустота, куда ты меня вытолкнула, на самом деле вовсе не пустота. Это больше похоже на короткий ход, который никуда не ведет. На дверь без обратной стороны. Но такая дверь тебе ничего не дает, – говорил он, водя из стороны в сторону синими глазами. – Тебе нужно место, куда ты хочешь попасть. Или человек, к которому идешь. Тот, на ком ты можешь сосредоточить всю свою силу. Я выбрал тебя.

– Но ты нашел не меня, Оуэн. Ты нашел пять ни в чем не повинных людей.

– В Архиве есть поговорка: самое странное светит ярче, – нахмурился Оуэн. – Ты наверняка это замечала, когда считывала воспоминания разных предметов. То же самое происходит с воспоминаниями и здесь, – он постучал пальцем по виску. – Порой мы производим неизгладимое впечатление на человека, сами того не подозревая. Не знаю, кем были те люди, но ты не просто им запомнилась. Ты запала им в душу. Оставила яркий след. Чем-то их потрясла.

Внутри у меня все перевернулось. Они вновь предстали перед моим мысленным взором: судья Филлип, который чуть не расплакался, почувствовав аромат свежего печенья; Бетани, зажавшая в руке серебряную подвеску; сбитый мной Джейсон, флиртующий, чтобы узнать мое имя и номер телефона; тренер Мец и его грубоватое «хорошо», когда я согласилась принять участие в забеге. А Кэш?

«Я ни на что не обращал внимания, потому что думал о тебе… Просто не могу перестать о тебе думать».

Я обхватила себя руками, чувствуя подступившую дурноту. Его тоже могло затянуть во тьму, как и остальных.

– Есть ли способ вернуть их обратно? – спросила я.

Оуэн покачал головой.

– Бездна не предназначена для живых. Как и для мертвых.

Даже в этом тусклом свете я видела, как он изнурен. Он выглядел непривычно хрупким, но я знала, что внешности доверять не стоит.

Пять человек погибли только потому, что думали обо мне, испытывали ко мне какие-то чувства. А сколько еще могли бы исчезнуть? Родители? Уэсли? И все из-за Оуэна. Все из-за меня.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я сквозь зубы.

– Я же сказал, пришел поговорить. – Оуэн оглядел комнату. – Ненавижу это место, – прошептал он. Я едва различила его слова сквозь звуки старенькой песни, льющейся из радио. А затем вспомнила, что эта комната не всегда была моей, раньше здесь жила Регина, сестра Оуэна. И здесь же погибла. Он подошел к выцветшему пятну на полу – там она истекла кровью.

– Забавно, что память не тускнеет… – произнес он, глядя на пятно.

Его руки сжались в кулаки. Будь он обычной Историей, он бы сорвался. Для этого хватило бы одного вида этой комнаты и воспоминаний о том, что здесь произошло. Зрачки в его глазах пульсировали бы и расширялись, поглощая холодную синеву. И в конце концов он сошел бы с ума от страха, гнева и вины. Но Оуэн не обычная История и никогда ею не был. Талантливый и умный, он стал блудным сыном Архива. Блистательным, но коварным членом Отряда. Манипулятором. Тем, кто решил спрыгнуть с крыши и разбиться насмерть, чтобы потом вернуться и отомстить системе, которую винил в своем горе.

Он обошел пятно на полу, как будто там все еще лежало тело.

– Как долго я пробыл в бездне? – спросил он, подобрав свой нож.

– Четыре недели, три дня, пять часов, – выпалила я, досадуя, что вела подсчет и готовый ответ так легко слетел с языка.

– А что случилось с Кармен? – спросил он, выпрямившись.

– Ее снова вернули на полку, – ответила я, – после того, как она, желая за тебя отомстить, попыталась меня задушить.

Сунув нож в ножны за спиной, Оуэн повернулся ко мне.

– Она еще что-нибудь сделала?

– Кроме того, что разбудила половину ветки? Нет.

На его губах мелькнула мрачная улыбка.

– И Архив просто оставил тебя в покое?

Я ничего не ответила, и он подошел ближе.

– Нет, – ответил он за меня. – Они не оставили тебя в покое. В тебе что-то изменилось, Маккензи. Что-то не так. Может, они и позволили сохранить твои воспоминания, но жить по-прежнему тебе не дадут.

– Ну, зато я жива, – бросила я с вызовом.

– Зато в голове творится черт те что, – заметил он, запустив пальцы в мои волосы и прижавшись ко мне щекой. – Горечь разочарования и дурные сны, страх и сомнения, – шептал он мне на ухо. – Такая путаница, что ты даже не можешь отличить, где реальность, а где – нет. Скажи, это Архив с тобой сделал?

– Нет, – возразила я, – это все ты.

Он убрал руку, отстранился и посмотрел на меня.

– Я открыл тебе глаза, – произнес он с неожиданной искренностью. – Я сказал тебе правду. Не моя вина, что ты не в силах с ней справиться.

– Ты лгал, использовал меня и пытался убить.

– А ты столкнула меня в бездну, – заметил он. – Как по мне, мы оба делали то, что должны были. Мне не нравилось лгать, и убивать тебя мне не хотелось – я это уже говорил. Но ты стояла у меня на пути. И сюда я пришел, чтобы проверить, будешь ли ты снова для меня помехой.

– Я всегда буду стоять на твоем пути, Оуэн.

Он поднял брови, и на бледном лбу появилась складка.

– Если бы только ты и в мыслях была такая же уверенная, как на словах, Маккензи. Соврать-то легко, но разум не обманешь. И знаешь, что я вижу у тебя в голове? Сомнения. А прежде ты ничуть не сомневалась в своих идеалах. Считала Архив добром. Почитала его, как бога. Ты безоговорочно верила в него, в свое дело, и законы Архива были для тебя непреложны. Но теперь все разваливается. Архиву приходит конец. Твой дед это знал, не мог не знать, и все равно отправил тебя к ним. В твоей голове сплошные вопросы, страхи и сомнения, такие острые, неотвязные, что сквозь них едва ли можно еще что-нибудь в тебе услышать. И когда Агата это обнаружит, то станет обращаться с тобой, как будто ты плесень на стенах Архива, и нужно ее извести, пока зараза не распространилась дальше Вот тогда даже твой драгоценный Роланд не сможет остановить ее.

Он уперся руками в стену по обе стороны от моей головы и навис надо мной.

– Хочешь знать, почему я здесь? Почему просто не перерезал тебе горло? Потому что в отличие от Архива я верю в спасение тех, кого можно спасти. А ты, мисс Бишоп… В общем, это было бы преступлением позволить тебе умереть впустую. Я хочу, чтобы ты мне помогла.

– Помогла сделать что?

Еле заметная улыбка тронула его губы.

– Закончить то, что я начал.

Глава двадцать пятая

Я чуть не рассмеялась, а затем поняла, что Оуэн серьезен.

– С чего бы мне тебе помогать?

– Не считая инстинкта самосохранения? – сказал Оуэн, отрываясь от стены. – Я могу дать тебе то, что ты хочешь. – Он обогнул кровать и подошел к столику. – Я могу вернуть твоего деда. – Он коснулся фотографии, затем тронул голубого медведя, сидевшего рядом с настольной лампой. – И твоего брата Бена.

Оуэн обхватил пальцами медведя, но в следующую секунду я подскочила к нему и толкнула к стене. Мягкая игрушка Бена выпала у него из рук.

– Да как ты смеешь? – зашипела я. – Думаешь, я и правда клюну на эту уловку во второй раз? Ты уже разыгрывал эту карту, Оуэн. Надоело. И Бен погиб. У меня нет никакого желания снова вытягивать его из сна. Единственное, чего я хочу, так это увидеть тебя на полке.

Оуэн и не думал отбиваться. Он смотрел на меня с невозмутимым спокойствием, и это очень раздражало.

– Это не решит твои проблемы. Уже не решит.

– Это только начало.

Оуэн поднял руку и схватил меня за больное запястье.

– Как много беспричинной злобы, – сказал он и сжал еще крепче. Я задохнулась от боли, но мое сознание не помутнело, стены комнаты перед глазами не покачнулись, как случалось раньше. Я попыталась выдернуть руку, и к моему удивлению, Оуэн сразу же ее выпустил. Я обхватила запястье другой рукой, Оуэн скрестил руки на груди.

– Прекрасно, – сказал он. – Пусть мертвые спят спокойно. Но я могу дать тебе кое-что еще.

– Что? – рявкнула я. – Свободу? Цель?

Оуэн прищурился.

– Жизнь.

– Что? – нахмурилась я.

– Жизнь, Маккензи. Такую, где тебе не придется скрывать, кто ты и что делаешь. Больше не будет секретов, которые ты должна хранить. Тебе не придется больше лгать, а тебе ведь это не нравится. Я подарю тебе такую жизнь.

– Ты не можешь мне ее подарить.

– Тут ты права. Подарить не могу. Но ты сможешь выбрать для себя такую жизнь, а я тебе в этом помогу.

Жизнь? Он имел в виду возможность уйти? Стать нормальной? Не лгать своей семье? Не сторониться Уэса? Но тогда Уэса и не будет со мной, потому что он всей душой предан Архиву. Верит в Архив. Даже если бы я могла уйти, он бы не ушел. Да я его об этом никогда и не попросила бы. Это бессмысленно, потому что невозможно. Архив никогда тебя не отпустит. Во всяком случае, без форматирования.

– Ты обещаешь то, чего быть не может.

– Пока нет, – согласился Оуэн, – но когда я закончу, так и будет.

– Ты имеешь в виду, когда ты уничтожишь Архив, так, Оуэн? Ветку за веткой, полку за полкой? Ты знаешь, что я тебе этого не позволю.

– А что, если я скажу тебе, что мне и не придется этого делать? Что Архив останется, и ты сможешь там работать и дальше, если захочешь? Только больше никаких секретов. За это стоит бороться?

– Ты лжешь, – прошептала я. – Ты просто говоришь мне то, что мне хочется слышать.

– Я говорю правду, – вздохнул Оуэн. – А то, что тебе хочется это слышать, означает, что ты должна слушать.

Но как я могла слушать? То, что он говорил было чистым безумием. Да, я мечтала об этом, но эта мечта губительна, словно яд. Я наблюдала, как Оуэн подошел и выключил радио.

– Уже поздно, – сказал он. – Подумай о моих словах, Маккензи. Переспи с этой мыслью. Если ты все же захочешь бороться со мной, начнешь утром. И если я буду милостив, то убью тебя прежде, чем Архив уничтожит твою личность – частицу за частицей.

Затем Оуэн пошел к двери, хотя в ночных кошмарах он никогда не уходил. У порога спальни он остановился. Повернувшись, вытащил из-под воротника ключ деда и протянул мне. Ключ свисал с его пальцев точно обещание. Или ловушка.

– Это в качестве доказательства, – произнес он, – что я реален.

Внутри меня все напряглось, когда холодный металл коснулся моей ладони, я с ужасом осознала, что все это происходит на самом деле. Я накинула шнурок через голову, почувствовав на груди тяжесть ключа. Теперь, когда он снова был у меня, возникло ощущение, что хотя бы в крохотной частичке этого мира все так, как и должно быть. Оуэн развернулся и молча вышел из комнаты.

Я проследовала за ним, глядя, как он прокрался мимо тускло освещенной гостиной и выскользнул из квартиры в ярко-желтый свет холла. За спиной раздался стук, я оглянулась и увидела папу, спящего в угловом кресле, а рядом с ним на полу лежала книга. Даже во сне его лицо омрачала тревога. Опустившись на колени, я подобрала книгу и невольно подумала, что было бы, расскажи я родителям всю правду о причине моих ночных кошмаров, о том, где я пропадаю и откуда у меня шрамы, почему меня передергивает от их прикосновений.

Больше всего я злилась на Оуэна за то, что он заронил эту мысль, тогда как этого просто не может быть. Мир не может существовать без лжи и тайн. Однако когда я положила книгу отца на стол и накинула одеяло ему на плечи, я вдруг подумала: а что если…?

* * *

Я не помнила, как уснула: только что лежала и смотрела на дверь, а в следующую минуту зазвонил будильник. Я должна была бы испытать облегчение оттого, что мне ничего не снилось. Да мне и стало легче, я даже обрадовалась, но буквально на миг, пока не вспомнила Оуэна. Мой ночной кошмар теперь был со мной наяву.

Ключ деда врезался в кожу, и я нехотя сняла его и сунула в верхний ящик столика у кровати. Кольцо так и лежало на подоконнике, но надеть его у меня не хватало мужества, раз в нем я не видела Оуэна. Поэтому я вдела в него цепочку и повесила себе на шею, спрятав под воротник форменной рубашки. Долгий мне предстоял день без кольца и его защиты.

В моем списке все так же оставалось три имени – уж не знаю, благодарить ли мне за это Роланда. Однако искушать судьбу не стоило, особенно теперь, когда я знала, что Отряд не причастен, а скоро и Агата это узнает и поймет, что ее поиски прошли впустую. Предплечье все еще болело, но порезы на ладони почти зажили. Я выбросила бинты, попробовала согнуть и разогнуть пальцы. Запястье еще ныло после вчерашней схватки с Оуэном, но в целом я чувствовала себя вполне сносно.

Мама на кухне ругалась из-за ключей, которые куда-то запропастились, а по телевизору в это время как раз передавали новости. Я слушала диктора, ожидая, что происшествие в Гайд Скул станет главным событием, но о нем даже не упомянули. Я могла лишь предположить, что место преступления все еще не обнаружили. Что со вчерашнего дня никто не заходил на разгромленный склад и не видел пятен крови.

Мама искала пропажу под газетами, в кошельке, в ящике для ключей. Но я знала, что она ничего не найдет, потому что сама их спрятала в морозильнике под пакетом с замороженным зеленым горошком.

– Не нужно меня везти, – сказала я. – Правда. Позволь мне поехать самой.

– Это не обсуждается, – отрезала она и чуть не опрокинула чашку с кофе, разгребая бардак на столе.

– Я знаю, ты мне не доверяешь…

– Это не так, – возразила она. – Просто не хочу, чтобы ты ехала на велосипеде, пока твоя рука не заживет.

Вот тут-то я ее и поймала. Леска. Грузило. Крючок.

– Ты права, поеду на автобусе.

Мама прекратила поиски и выпрямилась.

– Ты же ненавидишь автобусы, – напомнила она. – Ты всегда их называла тесными коробками, полными микробов и грязи.

– Ну, – вздохнула я, закидывая сумку на плечо, – вся жизнь – сплошной бардак. И остановка всего в квартале от школы.

По правде говоря, я понятия не имела, далеко ли от школы остановка. Из-под стопки газет, которую она перебирала, выпал мамин телефон.

– Прекрасно, – сдалась она. – Прекрасно, только будь осторожна.

– Непременно, – заверила я, уходя.

Я бы никогда не поехала на автобусе. Особенно без кольца, которое висело сейчас на шее без всякой пользы. Солгав, я просто выкроила себе время. К тому же теперь мне не придется ломать голову над тем, куда спрятать велосипед, пока я буду в Коридорах.

Выискивая по стенам следы трех Историй из моего списка, я размышляла над проблемой под названием «Оуэн». Теперь, когда я убедилась, что он реален, мне следовало вернуть его, но как?

Две Истории отправились на Возврат без всякого сопротивления. С третьей тоже хлопот не возникло – она оказалась гораздо слабее меня, хоть я сейчас и не в лучшей форме. Я дошла до границы, за которой начиналась территория Уэса, вставила ключ в замочную скважину, волнуясь, повернется ли он. К счастью, ключ в замке повернулся, на каменной стене проступили контуры двери, очерченные ярким светом.

Я торопливо неслась вперед, не задумываясь о том, что это чужая территория, и когда завернула за угол, чуть не налетела на Уэсли. Я отшатнулась, чудом избежав столкновения. К счастью, и он остановился, иначе бы выронил кофе.

– Прости, – извинилась я, поднимая руки.

– Господи, Мак, ты меня напугала. Что ты здесь делаешь?

– Я охотилась, – пояснила я.

Мы направились к двери, выходящей на задний двор школы.

– Это понятно, – сказал Уэс. – Я имею в виду, что ты делаешь на моей территории?

– О, Роланд открыл мне доступ, чтобы я могла почистить свой список, не покидая школу.

– Я рад, – кивнул Уэс, – что они сделали тебе поблажку. Не то, чтобы мне не понравилось карабкаться по стенам, но этот путь чуть менее опасен.

– Только потому что ты не держал свою палку наготове, а то бы мне сейчас не поздоровилось.

– Посох Бо, – поправил меня Уэс, – и он в сумке. Но мой список пуст, а руки у меня заняты.

– Кофе? – спросила я.

– Это для тебя, – поднял он контейнер.

– Ты же знаешь, что у моих родителей своя кофейня, – напомнила я.

– Это никогда не мешало тебе брать кофе у Кэша, – надулся он. – И я подумал, что после вчерашнего ты, возможно, будешь искать нового поставщика кофеина.

Он предложил мне чашку, и я не стала отказываться, но взяла осторожно, стараясь, чтобы наши пальцы не соприкоснулись. Меньше всего мне хотелось, чтобы Уэс увидел, что творилось у меня в голове по вине Оуэна.

– От Агаты есть новости? – спросил он. – Насчет разрывов?

Кофе тотчас встал мне поперек горла. Я попыталась его проглотить.

– Пока нет.

– Не беспокойся, – сказал он, неверно истолковав мою тревогу. – Она найдет того, кто это делает, кем бы он ни был.

Мы дошли до двери с отметкой, сделанной зеленым мелом.

– Как ты спала? – спросил он. – Я скучал по твоей кровати.

– Она по тебе тоже скучала, – ответила я, пока он открывал дверь. В отличие от дверей, которых больше не существует во Внешнем мире, тех, что скрываются в трещинах и складках, за этой дверью виднелась не темнота, а кампус. Школу можно было разглядеть, даже находясь в Коридорах. Я выглянула и осмотрела лужайку, проверяя, не видно ли где серебристых волос Оуэна. Я ничего не заметила, но это вовсе не означало, что его там нет. А я не могла допустить, чтобы он увидел Уэсли рядом со мной.

– Ты идешь? – спросил Уэс.

Я достала из кармана список, притворившись, будто почувствовала, что на бумаге появляются буквы.

– Еще один, – вздохнула я и бросила взгляд через плечо. – Иди вперед.

Уэс помедлил, но потом кивнул и, перешагнув порог, ступил на траву. Я закрыла дверь и досчитала до десяти, двадцати, тридцати… затем открыла ее своим ключом и побежала прямиком к спортивному центру. Я думала, что увижу желтую ленту вокруг места преступления, но везде царила тишина. В холле с трофеями не было ни души. Я подошла к двери склада и затаила дыхание, приготовившись к жуткой сцене. Но когда я заглянула через стекло, у меня перехватило дух. Я распахнула дверь и нажала все три выключателя. Яркий свет залил помещение, но от погрома не осталось и следа: ни перевернутых полок, ни разбросанного инвентаря, ни пятна крови на полу. Всюду царил безупречный порядок. Единственным свидетельством того, что вчера тут что-то произошло, была дверь в бездну, притягивающая и одновременно отталкивающая взгляд.

– Я подумал, что лучше все здесь подчистить.

Я развернулась и увидела Оуэна. Он стоял, привалившись к стене и сунув руки в карманы.

– Доброе утро.

Мои руки сами собой сжались в кулаки. Увидев его, я испытала облегчение, и это меня раздосадовало. С прошлой ночи я боялась этой встречи, но все же мысль, что его тут не окажется, страшила меня еще больше. Теперь же, когда он здесь, нужно сообразить, как вести себя дальше. Я должна расправиться с ним как можно скорее, но сейчас на языке крутились вопросы, которые всю ночь не давали мне покоя.

Оуэн вынул нож.

– Все еще хочешь бороться со мной?

Я помедлила, переводя взгляд то на блестящее лезвие, то на его лицо. Нет, кулаками мне его не победить. Я нехотя разжала руки.

– Значит, готова выслушать? – он удивленно выгнул бровь.

– Ты сказал, что можно будет жить без вранья, – начала я. – Как?

Оуэн улыбнулся и убрал нож в ножны.

– Разве это не очевидно? – изобразил он фальшивое изумление. – Твоя жизнь полна тайн и лжи, потому что и сам Архив таков. Ты живешь в тени, потому что Архив живет в тени. – Его синие глаза блестели от возбуждения. – Я же собираюсь вытащить Архив из пыльной тьмы на яркий свет. Собираюсь явить его миру, которому он якобы служит.

– Как?

– Открыв двери, – он широко развел руки. – Выпустив Архив и впустив мир.

– Мир не сможет даже увидеть эти двери, Оуэн.

– Потому что все забыли, как это делается. Весь мир носит повязку на глазах. Но мы ее снимем, глаза снова научатся видеть. Жизнь станет другой. Им придется изменить жизнь.

Я покачала головой.

– Настало время перемен, Маккензи. Сейчас кругом бардак, но эпоха тайн должна закончиться. И мир привыкнет, и Архив. Так должно быть. – Его брови нахмурились, глаза потемнели. – Подумай о том, чего стоили нам секреты Архива. Истории срываются только потому, что просыпаются в ми-ре, который им незнаком. Они поддаются панике, смятению, страху. Но если бы Архив не был засекречен, если бы каждый знал, что ждет его после смерти, то никто и не боялся бы. Они избавились бы от своих страхов и все осознали. И тогда если они проснутся, то уже не станут срываться. Бен бы не сорвался. Регина бы не сорвалась. Никто бы не срывался.

– Прежде всего, Истории не должны просыпаться, – заметила я. – И то, что ты предлагаешь – массовое пробуждение – это безумие для живых и мертвых. Отряд выследит тебя, ты и начать не успеешь.

– Не выследит, если они будут со мной заодно, – он шагнул вперед. – Думаешь, ты одна, кого мучают сомнения, Маккензи? Одна, кто чувствует себя в ловушке? Знаешь, почему Архив держит каждого своего работника в изоляции от других? Чтобы они чувствовали себя одинокими. Поэтому когда кто-то испытывает страх, гнев или сомнение – а они все это испытывают, то думает, что он один такой. Он молчит, потому что знает, что одна жизнь для Архива не имеет значения. Отряд сильнее. Ведь там работают по двое. И оба могут повиноваться либо не повиноваться, но на последнее у них не хватает смелости. И Хранители, и Отряд знают: если человек или пара восстанет, Архив просто их устранит. Заглушить один голос проще простого. Но всех он заткнуть не сможет. Страх, гнев, сомнения копились годами. И теперь это словно сухие щепки, готовые в любой миг полыхнуть, и тогда загорится весь Архив. Он-то, конечно, делает все возможное, чтобы не позволить пламени вспыхнуть, но нужно только, чтобы кто-нибудь чиркнул спичкой. Так что поверь моим словам – Отряд пойдет со мной. И Хранители тоже. Вопрос лишь в том, пойдешь ли ты?

Я открыла рот, но не успела вымолвить и слова, как в коридоре за дверью раздались шаги, а затем и голоса. Оуэн застыл рядом со мной.

– Я знаю, что официально человека объявляют пропавшим спустя сорок восемь часов, – говорил кто-то. – Но после всех этих исчезновений я решил, что лучше сразу поставить вас в известность.

– Я рад, что вы сообщили, – отозвался грубый голос. Я тотчас узнала детектива Кинни. Шаги приближались, я прижалась к стене, затаилась. Оуэн не стал прятаться, но стоял, не шевелясь.

– Утром мне позвонила его жена, – продолжал первый человек. – Как я понял, вчера он не забрал сына из подготовительной школы и не пришел ночью домой.

– Он имел обыкновение вот так пропадать?

– Нет. А потом, когда он не появился сегодня утром, я решил, что лучше позвоню вам. Мне жаль, что больше ничего не могу сказать.

Шаги остановились прямо за дверью.

– Где его видели последний раз? – спросил Кинни, вглядываясь через стекло.

– Тренер Крис видел его в кабинете.

– Тогда оттуда и начнем, – отошел от двери Кинни.

Шаги и голоса стихли, оба ушли. Я выдохнула и, наклонившись вперед, оперлась руками о колени.

– Это ты во всем виноват, – прошипела я. – Если бы ты не затягивал людей в…

– Вообще-то, это ты виновата, – возразил Оуэн, – ты ведь толкнула меня в бездну. Ой, да подумаешь, кто их считает?

Вдалеке прозвенел звонок, я убедилась, что рядом никого и открыла дверь.

– Детектив считает, – бросила я. Оуэн последовал за мной. Выйдя во двор, я напомнила себе, что кроме меня его никто не видит. А если бы и видели, то ничего не заподозрили – уж он бы запросто смешался с остальными. Глядя на его серебристые волосы, блестевшие на солнце, я легко представляла себе, как он выглядел, когда здесь учился. На нем была простая черная одежда, без всяких золотых нашивок, но в остальном он выглядел как любой другой старшекурсник. Уж не знаю, оттого ли это, что он служил в Отряде, или оттого, что молод, хотя порой и казалось, что стар.

Нескольких секунд с лихвой хватило, чтобы понять, как тяжко мне придется без кольца. На дорожке толпились студенты, и с каждым мимолетным прикосновением меня пронзали голоса: «…какого цвета мне надеть колготки сегодня вечером / заметит ли Джефри что я не пройду мимо / икс к девяти – вот какие координаты мне нужны / надо было добавить рисунок / лучше бы тренер Мец не заставлял нас бегать / все еще больно от того, что мама хотела убить меня / я убью Амелию / ненавижу это место / хоть бы Уэсли Айерс пригласил меня на танец / почему я согласилась на эту нелепость / иногда плюсневая кость соединена / как хочется печенья / папа бывает таким ослом когда нервничает / серебряные рожки или черные полоски / смогу ли я снять крылья…». И все это было замешано на стрессе и страхах, желаниях и подростковых гормонах. Я стиснула зубы, продираясь сквозь поток человеческих жизней.

– Пора впустить мир, – твердил Оуэн.

– И что произойдет после того, как ты это сделаешь? – спросила я с вызовом. – Что будет с живыми? Они смогут свободно посещать мертвых?

– Почему бы и нет? Они и так это делают – на кладбищах.

«Да, – подумала я, – но на кладбищах они не могут проснуться».

«Люди теряют разум, когда дело касается мертвых», – говаривал дед и был прав. Сколько тех, кто рвался бы к своим любимым и вытягивал их из сна, чтобы быть рядом? Сколько времени пройдет, прежде чем рухнут стены и двери, и мир полетит в тартарары? Как он не видит, что это безумие? Он и правда настолько слеп, что не понимает, какие будут последствия? Или он хочет, чтобы мир развалился на части, лишь бы добиться своего? Как бы то ни было, я должна его остановить. Но как? У меня нет ключа Отряда. Да и мне его, даже такого усталого и ослабевшего, не одолеть. Особенно учитывая, что Оуэн умереть не может, а я могу. Я остановилась посреди дорожки.

– Если ты так уверен, что все последуют за тобой, – спросила я, – зачем тебе я?

Лицо Оуэна помрачнело, и выражение стало нечитаемым.

– Для того, чтобы я мог позвать кого-нибудь за собой, мне кое-что нужно, – сказал он. – Это находится в Архиве, и у меня есть план, как его забрать, но для этого мне нужна помощь.

Сердце забилось чаще, но не от страха, а от волнения. Оуэн только что подсказал способ, как его победить. Возможно, я не сумею затащить его в Архив, но смогу привести. Никто больше не пострадает. Никому не придется умирать.

Он пошел по дорожке, я – за ним. Нас буквально внесло потоком студентов в здание под непрекращающийся шум: «…это был тест /о чем я думал/ пожалуйста пусть этот день закончится».

– И что нам нужно украсть? – спросила я. В переполненном холле мои слова прозвучали еле слышно.

Оуэн улыбнулся, услышав «нам». Он заправил прядь темных волос мне за ухо, и я почувствовала исходящую от его пальцев и постепенно наполнявшую меня тишину. А вместе с тем ощутила и то, как он проник в мои мысли, пытаясь узнать, лгу ли я. Но я уже выучила его трюки и освоила собственные. Поэтому как только он забрался в мою голову, я сосредоточилась на простой, правдивой мысли: «Что-то должно измениться»

– Я рад, что ты приняла мои слова ко вниманию, – произнес он, убрав руку. – И ценю, что ты употребила это местоимение. Но прежде чем скрепить наш союз, я должен удостовериться, искренен ли твой интерес.

Мое сердце екнуло. Проверка. Ну конечно, не стоило ожидать, что все окажется так просто. Оуэн Крис Кларк не рискует. Он играет только в те игры, где уверен в своей победе. А хочу ли я играть? И есть ли у меня выбор?

Я выдержала его взгляд. Прозвенел второй звонок, и коридор опустел.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Глава двадцать шестая

– Иди в Архив и укради что-нибудь для меня, – велел Оуэн.

– Что именно? – спросила я, сжав ремень сумки. Боль прострелила запястье, но это помогло сосредоточиться.

– Любую мелочь. Просто в знак доказательства доброй воли. Если у тебя получится, я скажу тебе, что мы на самом деле должны украсть. А если у тебя ничего не выйдет, то и остальное не имеет смысла. Ты будешь мне только мешать. – Он посмотрел на стенные часы. – У тебя есть время до ланча, – сказал он, разворачиваясь. – Удачи.

Я стояла на месте, глядя, как он уходит, пока кто-то не кашлянул за спиной.

– Пропускаете мои занятия, мисс Бишоп?

Я повернулась и увидела мистера Лоуэлла. Он придержал для меня дверь открытой.

– Простите, сэр, – извинилась я и проследовала за ним в аудиторию. Он положил руку на мое плечо, и в меня хлынуло: «…беспокойная странная девушка давние проблемы в семье вижу синяки в голове неразбериха чернильные пятна». Я быстрее прошла вперед, чтобы ему пришлось убрать руку, и заняла место. Воздух в классе, где сидело еще шестнадцать человек, аж гудел без привычного буфера, создаваемого кольцом. Я невольно морщилась всякий раз, когда какой-нибудь студент подходил слишком близко. В голове эхом звучали бредовые идеи Оуэна, а мистер Лоуэлл рассказывал нам о бредовых идеях других бунтарей. Я не слишком обращала внимания на его рассказ, пока не услышала кое-что созвучное словам Оуэна.

– Любое восстание начинается с искры, – говорил мистер Лоуэлл. – Иногда эта искра – просто последняя капля, переполнившая чашу терпения. Иногда искра – это решение. В последнем случае, несомненно, необходима определенная степень безумия для того, чтобы опрокинуть первую костяшку домино, но кроме того, нужны мужество, целеустремленность и всепоглощающая вера в свое дело, пусть даже бунтарь и заблуждается…

Оуэн, очевидно, как раз и видел себя революционером, а разоблачение Архива считал своим главным делом. В столь узконаправленной сосредоточенности одновременно были его сила и слабость. Но получится ли у меня сыграть на этой слабости?

Зацикленный на своей цели, он не замечал недостатков. И это доказывало, что даже такой холодный и расчетливый Оуэн был когда-то человеком. Люди – живые и мертвые – видят то, что хотят видеть и верят в то, во что хотят верить. Оуэн хочет верить в свое дело и в то, что я изменилась. А поэтому я должна лишь доказать, что так оно и есть.

Как только прозвенел звонок, я вскочила и вылетела из класса. Я проталкивалась сквозь суматоху, царящую в холлах, улавливая на ходу обрывки мыслей: «общая сумма серебра или золота/серебра или золота/субботняя школа/фиолетовые шнурки/если он еще хоть раз ударит меня, я…». Выбежав на улицу, я помчалась по школьному двору, прямиком к двери, ведущей в Коридоры. Достала ключ из-под воротника и в следующую секунду ступила на территорию Уэсли. Его система знаков отличалась от моей, но я быстро догадалась, что белым плюсом он отмечает двери на Возврат, а белым крестиком – двери в Архив. Затаив дыхание, я вставила ключ в скважину, отомкнула замок и оказалась в приемной. За столом сидел Патрик и листал фолиант. Время от времени он делал пометки и затем листал дальше.

– Мисс Бишоп, – произнес он ворчливо, – явились, чтобы во всем признаться?

– Пока нет, – ответила я. Мне все еще с трудом верилось, что он не причастен к разрывам. Я была уверена, что он пытался избавиться от меня таким образом. Но это не он, по крайней мере, на этот раз.

– Мне надо повидать Роланда. Всего на несколько минут. – Патрик оторвал взгляд от книги и посмотрел на меня.

– Пожалуйста, Патрик. Это важно.

Он медленно закрыл фолиант.

– Второй зал, третья комната, – снизошел он и добавил: – Только не задерживайтесь там.

Я прошла в открытые двери, но оказавшись в Атриуме, направилась совсем в другую сторону, чем указал Патрик. Вместо того, чтобы пройти через второй холл к третьей комнате, я устремилась к шестому холлу и прошла до конца – этим путем вел меня Роланд к своему жилищу. Отчасти я ожидала, что коридор поменяет направление, как случалось всякий раз, когда приходилось идти по лабиринту, но он остался прямым. Я прижалась ухом к двери в конце коридора и прислушалась к шагам, затем проскользнула в маленький, тускло освещенный холл, где находились комнаты Библиотекарей.

Его дверь, простая, темного дерева, находилась посередине. Комната оказалась не запертой, и, задержав дыхание, я вошла. Здесь было так же уютно, как и прежде, но без тихой музыки и без Роланда, имевшего обыкновение сидеть в кресле, помещение казалось беззащитным. Я шепотом извинилась за свой поступок, прошла к столу и выдвинула ящик. Карманных серебряных часов там не оказалось – конечно, они наверняка у Роланда. Эато старая, размером с ладонь, записная книжка лежала на месте. Я взяла ее, чувствуя шелест воспоминаний под пальцами, и бережно положила в задний карман. Сердце в груди защемило. Я осмотрела содержимое ящика, нашла клочок бумаги и ручку и написала записку. Я не стала извиняться и обещать, что верну блокнот. Я оставила лишь два слова: «Верь мне».

Я даже не взглянула на записку – так будет легче скрыть этот небольшой экспромт. Ведь воспоминания живых не организованы, и если Оуэну вздумается читать мои мысли, то пусть слышит шепот, но не видит образы. Кроме того, я сосредоточилась на чувстве вины, которая действительно терзала меня, пока я убирала записку в ящик и покидала комнату. Всю дорогу, пока я возвращалась в Атриум, сердце колотилось так, что едва не выпрыгивало из груди.

«Дерево, камень, витражи и всепроникающее чувство покоя», – так дед описывал мне маленькой Архив. Проходя мимо стеллажей, я подумала, что еще совсем недавно здесь и в самом деле витало умиротворение. Но в последнее время оно стало лишь воспоминанием, к которому я тянулась изо всех сил, но никак не могла ухватить. Теперь Архив это только: «Дерево, камень, витражи».

Больше дед ничего не говорил. Не предупреждал, что отсюда нет пути назад, не упоминал, что Библиотекари мертвы, не предостерегал, что бояться нужно не только Историй.

«Твоя жизнь полна тайн и лжи, потому что таков Архив».

Я заглушила голос Оуэна, звучавший в голове, пока сама не поверила в его слова. Я прошла через распахнутые двери в приемную и сразу почувствовала неладное. Я поспешила вперед, но было уже поздно. Массивные распашные двери захлопнулись за моей спиной. Я повернулась и увидела Агату. Ее кроваво-красные волосы и кремовое пальто казались ярким цветным пятном на фоне темного дерева.

Я бросила взгляд на Патрика, сидящего за столом. Конечно же, это он ее вызвал.

– Мой список пуст, – доложила я как можно спокойнее.

– А я закончила с Отрядом, – сообщила Агата. Ее голос утратил мягкость и спокойствие. – И терпение мое тоже кончилось. – Она шагнула ко мне. – Ты заставила меня искать виновных там, где их нет, мисс Бишоп, и мне дурно от всего этого. Я хочу, чтобы ты ответила честно. Как ты открыла двери в бездну?

– Я их не открывала, – ответила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул, но все же отступила на шаг к дверям, охраняемым стражниками.

– Я тебе не верю, – заявила она, снимая черную перчатку и подходя ко мне. – Если ты невиновна, тогда докажи это.

Я покачала головой.

– Почему ты не хочешь пустить меня в свои мысли? Боишься, что я там что-нибудь найду? Невиновным нечего скрывать, мисс Бишоп. – Она сняла вторую перчатку.

– Я не дам вам разрешения.

– Мне плевать, – прорычала она, схватив меня голыми руками за ворот рубашки.

– Агата, – предостерег Патрик, но она не слушала.

– Да ты хоть знаешь, как ты ничтожна? – зашипела она. – Всего лишь мелкий винтик в колесе великой машины. И ты имеешь наглость отказать мне? Перечить мне? Знаешь, как это называется?

– Свобода? – бросила я вызов.

Холодная улыбка тронула уголок ее рта.

– Предательство.

Я почувствовала, как оба стражника подошли ко мне сзади. Не успела я оглянуться, как они схватили меня за плечи и запястья, завели руки за спину, вывернув так, что у меня подогнулись колени. Действовали они умело и быстро. Пульс участился, в глазах потемнело, но прежде чем у меня случилась очередная отключка, прежде чем я, не помня себя, стала бы отбиваться от стражников, Агата сжала мои виски. Сначала я слышала тишину, а затем меня пронзила боль.

Глава двадцать седьмая

Жгучая боль когтями впилась в мой мозг. Агата убрала руки, и боль стихла. Стражники отпустили меня, и я рухнула на колени. Подняв глаза, я увидела, что Роланд держит Агату за запястье, а у входа в Атриум стоит Патрик, удерживая одну створку дверей открытой.

– Что ты делаешь? – рявкнул Роланд.

– Выполняю свою работу, – ледяным тоном ответила Агата.

– В твою работу не входит пытать Хранителей у меня в приемной.

– У меня есть все основания, чтобы…

– Если у тебя и в самом деле есть основания, тогда получи разрешение в Совете. – В его голосе отчетливо звучал вызов, и Агата напряглась. Едва заметная тень страха омрачила ее идеально гладкое лицо. Обращение к Совету означало, что она не только допустила еще один случай вероломства, но и не сумела раскрыть источник. – Ты не тронешь ее без одобрения.

Роланд выпустил запястье Агаты, но продолжал испепелять ее взглядом.

– Мисс Бишоп, – сказал он, когда я поднялась на ноги. – Думаю, вам лучше вернуться на занятия.

Я кивнула и, дрожа, повернулась к двери, как вдруг Агата произнесла:

– Она кое-что взяла у тебя, Роланд.

Я оцепенела, зато он и виду не подал. Его лицо оставалось абсолютно непроницаемым, даже когда Агата добавила:

– Записную книжку.

Я не могла заставить себя поднять на него глаза, но чувствовала, как его взгляд буквально придавил меня к полу.

– Знаю, – соврал он, – я ей сам ее дал.

Только тогда я осмелилась взглянуть на него, но он уже смотрел на Агату. Я была на пороге, когда она сказала ему:

– Ты не сможешь ее защитить.

Но его ответ я не услышала, скрывшись в темноте.

* * *

Я шла, не останавливаясь, до самого кабинета Даллас, и явилась раньше времени. Ее еще не было, но я опустилась на кушетку. Сердце в груди бешено колотилось. Я до сих пор ощущала на висках руки Агаты и нестерпимую боль, пронзившую меня, когда она вытягивала мои воспоминания. Еще бы чуть-чуть, и…

Я достала из кармана блокнот Роланда. Воспоминания загудели под кожей, но я не стала их читать – я и так переступила черту, взяв блокнот без спроса. Я закрыла глаза.

Кто-то сказал:

– Впечатляет.

Я открыла глаза и увидела Оуэна. Он сидел в кресле Даллас и пристально смотрел на меня, рассеянно вертя в руках нож.

– Должен признать, – продолжил он, – я сомневался, что ты это сделаешь.

– Я полна сюрпризов, – сухо сказала я. Он протянул руку к блокноту. Помедлив, я отдала его и добавила: – Он очень важен для кое-кого.

– В Архиве все важно, – заметил он, забирая у меня блокнот.

Коснувшись моей руки, он задержал пальцы. Я разгадала его прикосновение: он читал мои мысли. Меня наполнила его тишина, в то время как поток моей жизни хлынул к нему. Я знала, что сейчас он видит нашу схватку с Агатой, я видела это по его расширенным глазам.

– Она разозлилась, потому что я не позволила ей проникнуть в мой разум.

– Хорошо, – кивнул Оуэн, отодвигаясь.

Он принялся листать блокнот Роланда, но делала это на удивление бережно.

– Даже странно, – пробурчал он себе под нос, – что, мы так привязываемся к вещам. Мой дядя не мог расстаться со своим армейским жетоном. Носил его на шее, не снимая, вместе с ключом, как напоминание. Он участвовал в обеих войнах, мой дядя. Героем был. Потом вступил в Отряд. Отличался редкой преданностью. Когда дядя вернулся со второй войны, мне исполнилось одиннадцать, и он начал меня тренировать. Добрым и ласковым он никогда не был, войны и Архив вытравили из него всю мягкость, но я всегда верил в него. – Оуэн закрыл блокнот Роланда и провел пальцем по обложке. – В четырнадцать меня приняли в Архив. В ту же ночь дядя пришел домой и выстрелил себе в голову.

У меня перехватило горло, но я заставила себя промолчать.

– Я никак не мог понять, – Оуэн говорил как будто с самим собой, – почему человек, который столько всего сумел выдержать, совершил такое. Он оставил записку. «Я – это я». Вот и все, что он написал. Я не видел в ней никакого смысла, пока два года спустя не узнал о политике Архива: форматировать тех, кто прожил довольно долго и вынужден уйти в отставку. Он предпочел умереть, лишь бы не позволить им выпотрошить его жизнь и вырезать из нее все, что может раскрыть их секреты. – Он поднял глаза от блокнота. Их синева казалась темнее и ярче, чем обычно. – Но грядут перемены. Скоро не будет никаких тайн, которые нужно оберегать. Ты как-то обвинила меня в том, что я хочу только сеять хаос, но это не так. Я просто делаю свою работу. Я защищаю прошлое.

Он вернул мне блокнот, и я испытала облегчение.

– Очень кстати, что ты выбрала именно эту книжицу, – добавил он, пока я убирала блокнот в сумку. – Мы должны будем украсть кое-что еще, похожее на нее.

– И что же это? – спросила я, пытаясь скрыть нетерпение в голосе.

– Архивный фолиант.

Я нахмурилась.

– Я не… – Начала я, но осеклась. Дверь распахнулась и вошла Даллас, держа в руках блокнот, сотовый телефон и кружку кофе. Даллас пристально посмотрела на меня, и на долю секунды мне показалось, что она взглянула и на Оуэна. Во всяком случае, на то место, где он находился. Но затем она моргнула и улыбнулась.

– Прости, я опоздала, – извинилась она. Оуэн поднялся и отошел в угол комнаты, а она села в опустевшее кресло. – О чем хочешь поговорить? С кем ты пойдешь на Осенний фестиваль? Похоже, все о нем только и говорят.

Она взяла свой блокнот и стала листать страницы. К моему удивления, там и в самом деле имелись какие-то записи. Прежде я видела только, как она рисовала в уголках страниц каракули, похожие на цветочные узоры.

– О, я знаю, – воскликнула она, остановившись на одной из страниц. – Я хочу поговорить с тобой о твоем дедушке.

Я застыла. Вот уж о дедушке мне меньше всего хотелось сейчас говорить, особенно в присутствии Оуэна. Но встретив его взгляд, я прочла в нем напряженный интерес и кое-что вспомнила. Накануне ночью он обронил фразу: «Архиву приходит конец. Твой дед это знал, не мог не знать, и все равно отправил тебя к ним». Я только-только начала завоевывать доверие Оуэна (во всяком случае, интерес), так что если моя задумка верна и это сыграет мне на руку, то стоило попробовать.

– Почему о нем? – настороженно спросила я.

– Не знаю, – пожала плечами Даллас. – Но ты часто его цитируешь. Мне хочется знать, почему.

Я слегка нахмурилась, обдумывая, что сказать.

– Маленькой, – начала я, глядя на руки, – я его обожала. Думала, что он знает все на свете, потому что о чем его ни спроси – у него на все найдется ответ. Мне никогда не приходило на ум, что он может чего-то не знать. Что он может лгать или придумывать на ходу. – Я разглядывала палец, где обычно носила кольцо. – Я считала, что он все знает. И верила каждому его слову… – я на миг смолкла и подняла глаза. – Я только сейчас начала узнавать, как мало правды он мне рассказывал.

Мне самой удивительно было слышать от себя такие слова. И не потому, что ложь давалась очень легко, а потому, что это вовсе и не было ложью. Даллас смотрела на меня так, будто видела меня насквозь. Я натянула рукава пониже.

– Видимо, это слишком. Мне, наверное, следовало сказать, что скучаю по нему. Что он был для меня очень важен.

Даллас покачала головой.

– Нет, все хорошо. Но о своих чувствах к людям мы не говорим в прошедшем времени, Маккензи. Мы продолжаем испытывать к ним чувства и в настоящем. Ты перестала любить своего брата после его смерти?

Я чувствовала на себе взгляд Оуэна, он придавливал меня, словно каменная плита. Мне пришлось вцепиться в сиденье кушетки, чтобы успокоиться.

– Нет.

– Поэтому не совсем верно говорить, что ты любила его, – продолжила она. – Ты его все еще любишь. И неверно говорить, что твой дедушка был для тебя важен. Он таким и остается. Ведь никто не исчезает насовсем, верно?

Голос деда прозвучал в голове как колокол.

«– Чего ты боишься, Кензи?

– Потерять тебя.

– Никто и ничто не исчезает насовсем. Никогда».

– Дед не верил в Небеса, – я поймала себя на том, что снова заговорила. – Но думаю, его пугала мысль потерять все: близких, знания, воспоминания. То, чем он дорожил всю жизнь. Он не раз повторял мне, что верит в некое место. Место, где спокойно и мирно, где жизнь твоя в безопасности, даже когда она закончилась.

– А ты веришь в такое место? – спросила она.

Я не стала сразу же отвечать на этот вопрос, выждала несколько секунд.

– Мне бы хотелось в это верить.

Боковым зрением я увидела, что Оуэн улыбнулся. Грузило. Леска. Крючок.

* * *

– Почему фолиант? – спросила я, как только мы покинули кабинет Даллас.

Все шли на обед, и чтобы поговорить без помех, я выбрала тропинку, огибавшую кампус – кружной путь, по которому мало кто ходил, ведь можно срезать через двор.

– Что ты вообще о нем знаешь? – спросил он.

– Он лежит на столе в приемной. Каждому члену Ветки посвящена одна страница фолианта – так Архив связывается с Хранителями и Отрядами.

– Именно, – заметил Оуэн. – Но в самом начале, до страниц Хранителей и членов Отряда, есть одна страница с надписью «ВСЕМ». Сообщение, написанное на этой странице, уйдет каждому, кто есть в фолианте.

– Вот поэтому она тебе и нужна, – поняла я. – Тебе надо связаться со всеми сразу.

– Это единственное связующее звено в мире, разбитом надвое, – сказал Оуэн. – Архив может заглушить один голос, но с тем, что написано на этой странице, они ничего не смогут поделать. Не смогут остановить послание.

– Это твоя спичка, – прошептала я, – от которой вспыхнет пламя.

Оуэн кивнул, его глаза загорелись надеждой.

– Кармен должна была забрать ее, но, очевидно, не сумела.

– И когда мы за ней пойдем?

– Сегодня ночью, – ответил он.

– Зачем ждать?

Оуэн взглянул на меня с жалостью.

– Мы ведь не можем просто подойти к столу в приемной и вырвать страницу из книги. Нам надо как-то отвлечь Архив. Какое-то событие небольшое, но яркое. – Он указал на двор, где все еще возводили палатки и крепили украшения.

– Осенний фестиваль? – спросила я. – Но как событие во Внешнем мире сможет отвлечь Архив?

– Сможет, – сказал он, – доверься мне.

Довериться. Вот уж доверять Оуэну я точно никогда не буду. В голове зазвучали тревожные звоночки. Чем больше условий, тем сложнее мне будет контролировать ситуацию.

– Маккензи, мы с тобой одинаковые. – Когда-то за эти слова я попыталась на него наброситься, но сейчас придержала язык. – Каждого, кто служит Архиву, одолевают сомнения, но их шепот сольется с нашим в единый крик. Мы – те, кто потребует ответов. Мы – те, кто несет перемены. Управляющие Архивом цепляются за свои правила, и они боятся нас. Так и должно быть.

В душе у меня потеплело при мысли, что не я, а меня будут боятся, но я тотчас себя одернула.

– Сегодня вечером мы… – Он осекся, увидев что-то на тропинке. Не что-то, поняла я. А кого-то. Уэсли.

Он стоял, держа в руках поднос с обедом, и беседовал с Эмбер. Я понадеялась, что даже если Оуэн и увидел его, то, возможно, не узнал. Парень, которого он подрезал на крыше Коронадо, выглядел совсем иначе: волосы торчком, подведенные глаза, да и манеры другие. Но Оуэн, нахмурившись, спросил:

– Разве я не убил его?

– Пытался, – признала я, когда, к моему ужасу, Уэсли заметил меня и помахал рукой.

– Я видел его образы в твоей голове, но не понял, что они свежие, – произнес Оуэн, вынимая нож из ножен. – Ты это скрыла.

– Он не имеет ничего общего с нашими планами, – встревожилась я. Но на этот раз Оуэн не клюнул на местоимение «наши».

– Он привязывает тебя к той жизни, от которой ты собралась уйти, – заявил он, вертя ножом. – А узы необходимо перерезать.

– Нет, – возразила я. Мысли лихорадочно крутились вместе с его лезвием. – Он может измениться. Если твой великий план состоит в том, чтобы Хранители и Отряд восстали против Архива, то тебе нужен каждый, чьей поддержкой ты можешь заручиться. И когда ты разошлешь свое послание с призывом, он встанет рядом со мной. – Говоря это, я вдруг поняла, что отнюдь не уверена, поступит ли Уэс так. Затем напомнила себе, что мне и не придется это выяснять. – Убить его значит лишиться союзника.

– Меня это не убедило, – фыркнул Оуэн. – И не притворяйся прагматичной там, где дело касается его.

– Прекрасно, – не сдавалась я, – если ты не хочешь слушать доводы логики, тогда послушай вот что: Уэсли здесь ни при чем. Я его сюда не втягивала, и ты не станешь. Если ты причинишь ему зло, то никогда не получишь мою помощь. Уж поверь мне.

Взгляд Оуэна ожесточился. Он перестал вертеть в руках нож и крепко сжал рукоятку, но лишь на секунду. Затем, к моему облегчению, убрал оружие и, отстав на шаг, пошел позади меня.

– Привет, – поздоровался Уэсли. Они с Эмбер подождали, когда я к ним подойду и направились к беседке. Я бросила взгляд на руку Уэсли, проверяя, есть ли на нем кольцо. Оно оказалось на месте. – Мы только что говорили о том, что по кампусу ходят копы. Ты их видела?

На самом деле за этими словами скрывался другой вопрос: «Ты знаешь, зачем они здесь?»

– Нет, – покачала я головой. – Эмбер, а ты не знаешь, что случилось?

– Без понятия, – простонала она. – Папа ничего мне не говорит.

– Неуловимая Маккензи Бишоп! – воскликнул Кэш, когда мы подошли к беседке. – Ты сегодня без обеда?

– Я не голодна, – ответила я.

Прислонившись к Алхимику, Оуэн наблюдал за происходящим. И все, что я могла сейчас поделать – это не смотреть на него.

– Тебя не было в спортзале, – заметил Кэш, – еще одна встреча?

– Ну надо же! Из-за каких таких встреч ты не ходишь в спортзал несколько дней подряд? – поинтересовалась Сафия.

– Не будь дурой, Саф, – одернул ее брат. – Тебя отправляли к Даллас раз семь в прошлом году.

– Всего три раза, придурок.

Кэш снова посмотрел на меня.

– Ничего страшного в этом нет. Мы все у нее побывали. В конце концов, твои родители придумают какое-нибудь оправдание… или сама школа.

– А вас за что отправляли? – спросила я.

– Гиперактивность, – объявил Кэш с гордостью.

– Перфекционизм, – фыркнула Саф.

– Тревожность на почве стресса, – добавила Эмбер.

– Антисоциальные наклонности, – сказал Гевин.

Все посмотрела на Уэсли.

– Депрессия, – заметил он, рассеянно крутя в пальцах соломинку. У меня сердце сжималось при мысли о его страданиях. Я представила нас в постели, представила как прижимаю его к себе и крепко обнимаю, прогоняя его демонов.

«Он того стоит», – вспомнила я. Я не могу и не буду втягивать его в эту заварушку.

– А ты, Маккензи? – вывел меня из раздумий Кэш. – Что ты сделала такого, что попала к Даллас?

Я бросила взгляд на Оуэна.

– Сложности с полицией, – вздохнула я.

– И поэтому ты не можешь пойти на танцы? – спросил Гевин. Оуэн нахмурился.

– На самом деле, – сказала я непринужденно, – я все же пойду.

Глаза Уэсли загорелись.

– Правда? – спросил он, улыбаясь. Это разбило мое сердце.

– Да, – кивнула я, через силу ответив на его радостную улыбку. – Правда.

Я испытала облегчение, когда разговор свернул на безобидные темы. Например, о том, будут ли Саф и Кэш вплетать в волосы золотые ленточки или какого цвета очки наденет Гевин. Я больше не смотрела на Оуэна или Уэса, но не могла избавиться от ощущения, что оба пристально меня разглядывают. Уэсли притворялся, что слушает Эмбер, но стоило мне поднять глаза, я замечала, что он смотрит в мою сторону. Оуэн же и вовсе следил за мной точно ястреб.

А потом Уэсли вдруг перевел взгляд с меня на Алхимика, и мне пришло на ум, что пусть даже он его и не видит, но вполне может чувствовать. Оуэн, похоже, тоже это понял. Он замер рядом со статуей и, прищурившись, уставился на Уэсли. Уэс отвел взгляд, так ничего и не увидев, но оба при этом нахмурились. К счастью, прозвенел звонок.

Я буквально подскочила на ноги, но когда шла в класс, почувствовала, как меня догнал Уэс. Он легонько толкнул плечом, но вместо привычного шума меня словно волной окатило: «…что-то не так что происходит я сделал что-то не то и она отстранилась знает ли она, как сильно я скучаю по ее шуму не мог уснуть». Я поспешно от него отодвинулась и осторожно спрятала руку, пока он не заметил, что на пальце у меня нет кольца.

– Ты и правда придешь сегодня вечером? – спросил он. С другой стороны от меня пристроился Оуэн.

– Ни за что не пропущу, – прошептал он.

– Ни за что не пропущу, – повторила я, чувствуя, как внутри меня все сжалось.

– Даже не верится, что твои надзиратели согласились уступить.

– Да, я умею быть убедительной.

Только вот на самом деле они не уступили.

Двое студентов окликнули Уэса с другого конца двора. Он замешкался.

– Иди, – сказала я. – Увидимся вечером?

– Жду не дождусь, – улыбнулся он и свернул на лужайку.

– Что сегодня вечером должно произойти, Оуэн? – спросила я, когда мы остались одни.

– А что? – спросил он с вызовом. – Передумала?

– Нет, – ответила я, пока еще могла скрывать сомнения. – И не передумаю до тех пор, пока мои друзья будут в целости и сохранности.

Пока он не успел дотронуться до меня и прочесть мои мысли, я развернулась и ушла, твердя себе, что смогу остановить его, прежде чем все зайдет слишком далеко. Но как далеко я готова зайти? И как я смогу его остановить, если даже не знаю, что он собирается сделать?

* * *

Полдня Оуэн ходил за мной тенью. Но я старалась сосредоточиться на времени, а не на его постоянном присутствии. Как только прозвенел последний звонок, я направилась к двери, ведущей в Коридоры, думая о том, что если он за мной последует, то…

– Сюда, – позвал он, пройдя полпути, и потянул меня в другую сторону.

У меня внутри все оборвалось, но я пошла за ним в сторону рощи. Я гадала, куда мы идем, пока он не достал из потайного кармана ключ Отряда. Я еле сдержалась, чтобы не броситься на него. Но нигде поблизости я не видела ни одной настоящей двери, а толкнуть его в бездну, как теперь ясно, – не выход. Его необходимо вернуть на полку, и сделать это можно только одним ключом. Этот довод показался мне убедительным. Он поднес ключ к еле заметному пятну прямо в воздухе. На миг бородка ключа исчезла, как будто растворилась. Короткий ход. Прямо там, в дальнем конце кампуса Гайд Скул. Это напомнило мне, что Оуэн тоже учился здесь. Он повернул ключ и подал мне руку. Я постаралась прогнать тревожные мысли, взялась за его руку и прошла в невидимую дверь.

Ступив ногой на твердую поверхность и подняв глаза, я вздрогнула. Горгульи. Мы оказались на крыше Коронадо. Я пыталась унять дрожь. Сколько ночных кошмаров связаны с этим местом? Если Оуэн и находил что-то особенное в том, что мы снова здесь оказались, то ни словом не обмолвился. Просто подошел к краю и посмотрел с крыши вниз.

– В день моей смерти, – произнес он, – Агата приказала отформатировать меня. Я помню, как убегал и в какой-то момент подумал, как странно – оказаться по другую сторону баррикад. А затем я попал на крышу и понял, что должен сделать. – Он оглянулся на меня. – Ты бы спрыгнула? – спросил он. – Чтобы остаться собой?

– Нет, – я покачала головой и повернулась к двери, ведущей вниз. – Я бы не спрыгнула без борьбы.

Оуэн подошел ко мне.

– Куда мы идем?

– У нас на пути есть одна помеха, – сказала я.

– Какая? – нахмурился он.

– Моя мать.

* * *

В кофейне Бишопов просто яблоку негде было упасть. Половину мест заняла группа студентов из государственной школы и, судя по лихорадочной суете мамы, они много всего назаказывали. Берк обслуживал посетителей на террасе, а она за стойкой готовила напитки. Оуэн прошел за мной в кафе и, увидев каменную розу на полу, замер. Я направилась к стойке, а он все так и стоял, разглядывая узор.

– Привет, мама, – поздоровалась я, кладя локти на мраморную столешницу.

– Ты рано вернулась, – заметила она. Я удивилась, как ей удается следить за временем, когда приходится одновременно выполнять целую кучу заказов.

– Да, на автобусе, оказывается, можно доехать довольно быстро. Там, конечно, грязно, но быстро.

– М-м-м, – протянула она рассеянно.

– Сегодня вечером в школе вечеринка, и я подумала…

В ту же секунду она вздернула голову, оторвавшись от работы.

– Ты, верно, шутишь?

– Просто подумала, может, я могла бы…

Она покачала головой.

– Ты знаешь ответ…

– Знаю, – оборвала я ее, стараясь говорить тихо, – и даже не стала бы тебя беспокоить, но Даллас сказала, что мне следует пойти. – Судя по тому, как часто она ссылается на своего психотерапевта, мнение моего тоже должно иметь для нее какой-то вес. Как я и ожидала, мама сразу притихла. – Знаю, шансов мало, – продолжила я, надеясь, что моя речь не выглядит отрепетированной. – Просто… мне хочется чувствовать себя такой, как все. Будто со мной все нормально. А домашний арест и слежка, хоть и заслуженные, постоянно напоминают, что я не в порядке. Я знаю, что так оно и есть. И давно. И что мне предстоит долгий путь, чтобы стать нормальной, но на одну ночь мне хотелось бы притвориться, что уже стала такой.

Я наблюдала, как в ней зародились сомнения.

– Ладно, забудь, – сказала я, добавив в голос немного дрожи. – Я понимаю…

– Хорошо, – оборвала она. – Ты можешь пойти.

Леска. Грузило. Крючок. Напряжение в груди почти исчезло.

– Спасибо, – поблагодарила я, надеясь, что выгляжу просто взволнованной. А затем я сделала нечто удивительное для нас обеих: я ее обняла. И на меня обрушилось: «…скажи ей скажи ей что тебе жаль что не можешь потерять ее что я только старалась не могу потерять и ее…». Только на этот раз я не стала отстраняться, а наоборот лишь крепче сжала объятия.

– Но ты должна звонить и держать нас в курсе, – добавила она, когда я наконец отпустила ее. – Я серьезно, Маккензи. Никаких исчезновений. Никаких выкрутасов.

– Обещаю, – сказала я, собираясь уходить.

– Впечатляющее выступление, – оценил Оуэн, пока мы поднимались по лестнице. Я ничего не ответила, опасаясь сказать что-нибудь не так. Осталось всего несколько часов. Еще несколько часов, и я верну Оуэна в Архив. Еще несколько часов, и все будет кончено.

– О, нет, опять он, – тихо, но сердито пробурчал Оуэн, когда мы поднялись на третий этаж. Я посмотрела вверх и через дверное стекло увидела причину его недовольства. Уэсли стоял возле нашей квартиры с коробкой в руках. У меня аж желудок скрутило. Ну почему все так? Изо всех сил пытаешься оградить его от беды, но он сам все осложняет.

– Выстави его, – велел Оуэн.

Я покачала головой.

– Не могу. Он заподозрит, что что-то не так. Просто дай мне немного времени…

– Нет, – отрезал Оуэн. – Ты сказала, что не желаешь вмешивать его в наши дела, вот и не вмешивай.

– Я не собираюсь ничего ему рассказывать. Просто хочу… – я осеклась. Оуэн вперился в меня взглядом, и я в тот момент дала бы что угодно, лишь бы прочесть его мысли.

– Сколько раз ты попрощался с Кармен? – спросила я. – Пожалуйста, позволь мне хоть раз.

Оуэн положил руку мне на плечо, и я почувствовала, что он читает мои мысли, проверяя, нет ли здесь подвоха. Но я уже научилась их скрывать. Я не История, я – живой человек, и мои воспоминания сумбурны и хаотичны. Я сосредоточилась на нескольких правдивых фактах:

Правда: Я боюсь за Уэсли.

Правда: Я не хочу причинить ему боль.

Правда: Он не должен быть замешан.

Правда: Я не могу защитить его от Архива, но могу защитить от себя.

Оуэн убрал руку.

– Прекрасно, – произнес он. Я возблагодарила небеса, что Оуэн не успел прочесть, какое облегчение меня охватило, хотя, уверена, он мог увидеть все на моем лице. – Я должен сделать последние приготовления к сегодняшнему вечеру. Побудь с ним, но не опаздывай. Вечер начнется в семь. Шоу – в восемь.

Я кивнула и направилась в холл, неотрывно чувствуя на себе его взгляд. Уэсли, увидев, как я вхожу в двери, улыбнулся.

– Что за коробка? – спросила я.

– Тебе нужно приготовиться к Осеннему фестивалю, – сообщил он. – Я пришел помочь. – Он нажал на кнопку, и коробка открылась. Внутри оказался весьма впечатляющий набор для маки-яжа.

– Так ты моя крестная фея? – спросила я, пропуская его в квартиру и запирая за нами дверь.

Он задумался над моими словами.

– Ну да. В этом случае, думаю, так можно сказать. Но только не говори Кэшу. Иначе мой авторитет упадет ниже плинтуса.

– Где ты вообще все это раздобыл? – спросила я, разглядывая коллекцию карандашей и теней.

– Стащил у Сафии, – он поставил коробку на кухонный стол и начал в ней рыться, затем воскликнул «ага» и выудил черный контурный карандаш. – Садись, – он похлопал по столешнице.

Я вскарабкалась на стол и слегка наклонилась вперед. Мое лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Уэсли. Его волосы все еще были гладко уложены, и глаза он не успел подвести. На таком близком расстоянии я разглядела в них золотые крапинки. Меня вдруг охватила странная паника. Я не знала, что именно произойдет. Но одно я знала наверняка: мне хотелось, чтобы Уэсли держался от этого как можно дальше.

– Пропусти их, – прошептала я, когда он снял с карандаша колпачок.

– Пропустить что?

– Танцы, – сказала я. – Не ходи. Останься дома.

– С тобой? – спросил он, криво улыбнувшись. Я покачала головой, и улыбка погасла. – Я не понимаю.

– Просто… – начала я. Но что я могла сказать, не подвергая при этом его опасности? – Забудь.

Поднырнув под его рукой, я спрыгнула со стола. Мне стало дурно. Я пошла в ванную и ополоснула лицо водой, затем схватилась за тумбу и вдохнула.

– Ты в порядке? – спросил Уэсли, когда я рылась в аптечке под раковиной в поисках аспирина.

– Рука болит, – отозвалась я, осматривая пузырьки с таблетками. Мне попался незнакомый пузырек с лекарством, которое отпускают только по рецепту. Я прочла этикетку и поняла, что это за маленькие голубые капсулы. Снотворное. И не самое легкое, которое можно купить без рецепта, а сильнейший препарат, который вырубает тебя всего за несколько минут. Почти что транквилизатор. Должно быть, его-то мама мне и подсунула. Я задумчиво разглядывала пузырек. Интересно, мама тоже так смотрела на него? Стояла тут в сомнениях прежде, чем подбросить таблетку мне в воду? Внутри у меня все сжалось, и я поставила пузырек на место. Я бы пошла на многое, чтобы защитить Уэса. Но только не на это. Он бы никогда меня не простил.

– Вот, – Уэс появился в дверях с маленьким флаконом. – Я всегда держу аспирин в сумке.

Дрожащей рукой я взяла пузырек и вытряхнула две таблетки, пока Уэс разглядывал себя в зеркале. Затем достал из кармана маленький круглый контейнер, открыл крышку и начал наносить гель на волосы, ставя их пиками, как панк. Кто-то постучал в дверь.

– Войдите, – крикнула я.

– Это пицца? – донесся из ванной голос Уэса. – Я бы убил за кусок пиццы.

– Не надейся, – хмыкнула я. – Наверное, мама забыла ключ.

Но как только дверь приоткрылась, кто-то схватил меня за ворот и грубо выволок в холл. Дверь захлопнулась, и меня буквально впечатали в нее спиной. И тут же в голову хлынул поток: «…время настало не могу ждать пришла пора маленький Хранитель…» Я едва успела сообразить, что это шум Сако, как она вставила ключ в замочную скважину и повернула. Открыв дверь, она втолкнула меня в приемную Архива с такой силой, что я не удержалась на ногах и упала на пол. Я больно ударилась, даже дыхание перехватило, но тут же поднялась на ноги и увидела Агату. Она мрачно улыбалась.

– Взять ее, – велела она, и стражники схватили меня. Она подошла ближе, сунув мне в лицо лист бумаги.

– Знаете, что это, мисс Бишоп?

Текст был написан на латыни и скреплен печатью Архива – тремя вертикальными золотыми линиями.

– Это разрешение, – сказала Агата и положила листок на стол. Она начала снимать черные перчатки, одну, затем вторую, и в груди у меня все сжалось.

– Сейчас, – сказала она, откладывая их в сторону, – мы увидим, что ты скрываешь.

Глава двадцать восьмая

Когда Оуэн запер меня в комнате Возврата, вся моя жизнь начала обобщаться и упорядочиваться. Тогда я чувствовала странную вялость и онемение. Здесь же наоборот.

Казалось, будто меня вывернули наизнанку. Обрушили на меня то, что не хотелось ни видеть, ни вспоминать, ни чувствовать. Влезли в самые потаенные уголки моей памяти и все оттуда вытряхнули. Боль точно когтями разрывала мою голову в то время, как в уме беспорядочно проносились образы: Уэсли лежит в моей кровати; родители сидят на диване и смотрят на меня, будто я совсем пропащая; Кэш протягивает мне кофе; Сако подкарауливает меня в проулке; порез на руке; бандит из парка с разбитым лицом; Роланд предлагает мне лечь; Оуэн… Оуэн гонится за мной по лабиринту каменных горгулий; Оуэн убивает меня в классе; Оуэн берет в руки голубого медведя моего брата; Оуэн сидит в кресле Даллас…

Дед учил меня: если хочешь что-то скрыть, оставь на самом видном месте. «Стоит спрятать что-нибудь подальше, – говорил он, – как люди тут же принимаются это искать».

Я вспомнила об этом за секунду до того, как Агата ворвалась в мой разум. Я думала об этом, пока она раздирала мой мозг. Пока боль терзала меня, проникая сквозь кожу и устремляясь вдоль позвоночника до самых костей. Я думала об этом между пытками и после. Думала, когда лежала на холодном полу в приемной, пытаясь вспомнить, как дышать.

В какой-то момент я просто хотела, чтобы все закончилось, осознав, как на самом деле устала. Даже мелькнула мысль, что Оуэн прав и это место стоит спалить. Но я сумела собраться и прийти в себя. Сдаваться еще слишком рано. Надо выбраться отсюда. Вернуться во Внешний мир. Мне придется пройти до конца, что бы ни случилось сегодня вечером. Потому что так или иначе, а я это сделаю.

Я встала на четвереньки. Во рту появился металлический привкус, пошла носом кровь, несколько алых капель упали на пол.

– Поднимите ее, – велела Агата. Стражники подхватили меня и поставили на ноги. Она взяла меня за подбородок.

– Почему этот предатель проходит через твою жизнь красной нитью?

Оуэн. Я ответила то, что было ближе всего к правде.

– Он снится мне в ночных кошмарах.

Она выдержала мой взгляд.

– Думаешь, я не смогу отличить сны от воспоминаний?

И тут я с мрачным удовлетворением поняла: не может. Потому что я и сама не могла. Агата влезла в мой мозг, но видела только то, что вижу я.

– Думаю, нет, – сказала я.

– Ты от меня что-то скрываешь! – прорычала она, запустив пальцы в мои волосы. – Но я докопаюсь до правды, даже если для этого придется растерзать твой мозг в клочья.

Агата крепче стиснула пальцы, и я закрыла глаза, приготовившись к новой волне боли, но в этот момент у нее за спиной открылась дверь.

– Я предупредила тебя, Роланд, – прошипела она, не оглядываясь, – попробуй еще раз меня прервать, и я отправлю тебя на полку.

Но в дверях стоял не Роланд. Этого человека я никогда раньше не видела. Каштановые волосы, вьющиеся у висков, и коротко стриженная бородка. Золотая булавка из трех вертикальных полосок, приколотая к нагрудному карману простого черного пиджака. Весь его облик внушал ощущение бесконечного спокойствия и уверенности.

– К сожалению, моя дорогая, – произнес он с незнакомым акцентом, – ты не можешь быть сразу и судьей, и присяжными, и палачом. Тебе придется оставить работу и для нас.

Агата напряглась, услышав его голос, и убрала руки от моей головы.

– Директор Хейл, – сказала она, – не знала, что вы пришли.

Во мне все заледенело. Директор. Один из руководителей Архива. Один из его палачей. Из-за его плеча показался Роланд. На мгновение он поймал мой взгляд. Его глаза потемнели от волнения. Он вошел в приемную вслед за Хейлом, который неспешно подошел к Агате. Его ботинки негромко, но отчетливо стучали по плитам пола.

– Гляжу, с моим приходом ваш пыл заметно поутих, – сказал он. – Впредь всегда ведите себя так, как будто я рядом.

Его зеленые глаза уверенно смотрели на Агату, затем он перевел взгляд на меня.

– Я бы посоветовал вам проявлять чуть больше заботы о наших сотрудниках, – произнес он, все еще обращаясь к ней. Стражники тут же отпустили меня, и я собрала все силы, чтобы устоять на ногах.

– Мисс Бишоп, я полагаю?

Я кивнула, хотя малейшее движение отзывалось в голове болью. Директор Хейл вновь повернулся к Агате.

– Ваше заключение?

– Виновна, – процедила Агата.

– Нет! – выпалила я, кинувшись к ней. Стражники снова схватили меня. – Агата, я не открывала двери в бездну, и вы это знаете.

Хейл нахмурился.

– Так она открывала их или нет?

Агата выдержала его пристальный взгляд.

– Двери в бездну она не открывала, но…

– Позвольте вам напомнить, – перебил ее Хейл, – что я позволил вам только выяснить, она ли стоит за всеми этими происшествиями. Если ее вины в этом нет, тогда объясните, как она может быть виновна?

– Она на грани срыва, – заявила Агата, – и что-то от меня скрывает.

– Как я понял, любой мог от вас что-то скрыть. Это помешало вам выполнить свою задачу?

Агата напряглась, раздираемая гневом и страхом.

– Она в чем-то замешена, Хейл, я уверена. Позвольте мне хотя бы задержать ее, пока я не раскрою дело.

Поразмыслив, он махнул рукой.

– Хорошо.

– Нет! – возразила я.

– Мисс Бишоп, – предупредил Хейл, – вы не в том положении, чтобы требовать.

– Я сама разберусь со всем этим, – слова вырвались у меня сами собой.

– Думаете, вам удастся преуспеть там, где мой эксперт потерпел крах? – изогнул бровь Хейл.

Я встретилась взглядом с Агатой.

– Я знаю, что смогу.

– Ты дерзкая…

Хейл поднял руку.

– Я заинтригован. Как?

В груди у меня все сжалось.

– Просто поверьте мне.

– Я не легковерен, – мрачно улыбнулся Хейл.

– Я вас не подведу, – заверила я.

– Не позволяйте ей уйти, – вмешалась Агата.

– Я всегда смогу вернуть ее назад, – ответил Хейл.

– Дайте мне только этот вечер, – попросила я. – Если ничего не выйдет, я – ваша.

– Вы и так всегда моя, мисс Бишоп, – улыбнулся Хейл, затем кивнул стражникам. – Отпустите ее.

Они убрали руки.

– Хейл… – начала Агата, но он вдруг накинулся на нее.

– Вы подвели меня, моя дорогая. Почему бы мне не дать шанс кому-то еще?

– У нее вероломное сердце, – бросила Агата, – она предаст вас.

– Если предаст, то поплатится за это жизнью. – Он снова обратился ко мне. – Вы понимаете?

– Понимаю, – кивнула я, на миг взглянув на Роланда. И затем, пока кто-нибудь еще не уговорил Хейла изменить решение, развернулась спиной к Директору, Роланду, Агате и Архиву, отчетливо понимая, что сюда-то я еще вернусь, но вот если мой план не сработает, то выхожу я отсюда в последний раз. Сако поджидала меня. Она вставила свой ключ и открыла дверь.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, маленький Хранитель, – прошипела она и вытолкнула меня. Споткнувшись, я ввалилась в холл Коронадо. Колено подогнулось, и боль тотчас стрельнула в голову. Отчаянно желая тишины, я сняла кольцо с цепочки и надела на палец. Впервые за весь день. Звуки окружающего мира сразу стали тише. Я поднялась и вернулась в квартиру.

– Где, черт возьми… – начал Уэс, как только я открыла дверь. Затем он увидел меня и побледнел. – Господи, что случилось?

– Все в порядке, – попыталась я его успокоить и, подняв руку, увидела, что на ней кровь.

Уэс поспешил на кухню и принес влажное полотенце.

– Кто это сделал?

– Агата, – призналась я, вытирая лицо. – Но все в порядке. Со мной все нормально.

– Черта с два, Маккензи, – возразил он и, забрав у меня полотенце, промокнул мне подбородок.

– Все будет нормально, – поправила я.

– Как ты можешь так говорить? Она получила то, что хотела? Все уже закончилось?

Я покачала головой, превозмогая боль в голове.

– Еще нет, – сказала я, чувствуя, как защемило в груди. – Но скоро закончится.

Так или иначе.

– О чем ты говоришь?

– Не беспокойся.

Уэс с досадой выдохнул.

– Два дня назад ты порезала себя, а сейчас приходишь домой вся в крови и бросаешься загадочными фразами о том, что скоро все закончится. И я не должен волноваться?

Я взглянула на стенные часы.

– Пора собираться. Не хочу опоздать.

– Забудь о чертовых танцах! Я хочу знать, что происходит.

– А я хочу, чтобы ты не вмешивался, – я закрыла глаза. – Ты тут ни при чем.

– Ты и правда в это веришь? – воскликнул Уэс, швырнув полотенце на стол. – Думаешь, я просто буду сидеть сложа руки только потому, что ты избегаешь меня и скрываешь, что с тобой происходит? Ты таким вот образом решила избавить меня от хлопот?

– Уэс…

– Думаешь, я сам не ходил по этим местам? Не искал хоть какой-нибудь зацепки, которая объяснило бы, кто это делает? Думаешь, я не лежу без сна, пытаясь понять, что случилось и как тебе помочь? Я волнуюсь за тебя, Маккензи, и поэтому я никогда не останусь в стороне.

– Но я не хочу, чтобы ты лез в это дело! – Я впилась ногтями в ладони, пытаясь сдержать дрожь в руках. – Я хочу решить все сама. Мне это надо.

– Так не бывает, – возразил Уэс. – Мы напар…

– Мы не напарники! – оборвала его я. – Пока нет, Уэс. И никогда не станем напарниками, если я не разберусь с этим делом.

– Тогда позволь помочь тебе.

Я прижала ладони к глазам. Каждая клеточка моего тела хотела сказать ему «да», но я не могла. Я была готова рискнуть своей жизнью, но только не жизнью Уэсли.

– Маккензи, – я почувствовала, как он взял меня за руки и заставил их опустить. Голову наполнили звуки его ударных инструментов. – Прошу, скажи, что происходит?

Я прижалась к нему лбом.

– Ты веришь мне, Уэс?

– Да, – ответил он, и уверенность в его голосе отозвалась щемящей болью в моей груди.

– Тогда верь мне, – попросила я. – Верь, когда говорю, что должна сама пройти через это. Верь, когда говорю, что сумею, верь, когда говорю, что не могу сказать тебе больше. Пожалуйста, не заставляй меня тебе врать.

Глаза Уэсли источали боль.

– Что я могу сделать?

Мне удалось выдавить грустную улыбку.

– Ты можешь помочь мне накраситься. И отвести на фестиваль. Можешь танцевать со мной.

Уэсли глубоко вздохнул.

– Если ты себя убьешь, – прошептал он, – я никогда тебя не прощу.

– Я не собираюсь умирать, Уэс. Во всяком случае, пока не узнаю твое первое имя.

Он протянул мне полотенце со стола.

– Вытри кровь. А я найду набор для макияжа.

* * *

– Хорошо. Можешь открыть глаза.

Уэс поднял зеркало, чтобы я увидела его работу: темные стрелки и тени, припорошенные серебром. Что сказать – эффект они производили странный, но впечатляющий. Кроме того, мой облик гармонично сочетался с его собственным.

– Последний штрих, – сказал он, копаясь в сумке. Он достал оттуда серебряные рожки и нацепил их мне на голову. Я осмотрела свое отражение, и мне на ум пришла странная мысль. Когда я открыла ящик Бена, его История была одета в красную футболку с крестом на сердце. В ней он погиб. Выходит, если все сегодня пойдет наперекосяк и я погибну, поскольку для меня форматирование равняется смерти – ведь жизнь без единого воспоминания вовсе не жизнь, – то вот такой я и умру: чуть-чуть не дотянув до семнадцати, в клетчатой юбке, с серебряными тенями на веках и блестящими рожками в волосах.

– О чем ты думаешь? – спросил Уэс.

– Из тебя вышла замечательная крестная фея, – улыбнулась я, посмотрев на часы. – Нам лучше идти.

Выйдя в холл, я направилась к двери, ведущей в Коридоры, но Уэс взял меня за руку и повел вниз по лестнице, а затем – через крутящиеся двери Коронадо на улицу. Я увидела у обочины припаркованный черный «Порше» и открыла рот от удивления. Сначала я решила, что он чей-то чужой, но никаких других машин поблизости не было. Уэсли направлялся прямиком к нему.

– Я думала, у тебя нет машины.

– Нет, – ответил он с гордостью, доставая брелок. – Я ее угнал.

– У кого?

Он нажал кнопку и зажглись огни.

– У Кэша.

– А он знает?

Уэс улыбнулся и открыл передо мной дверь.

– Ну, это было бы тогда неинтересно.

Усадив меня, он закрыл дверь, обежал машину и сел на водительское место.

– Готова? – спросил он. Столько всего подразумевал этот вопрос, а ответ был только один.

Сглотнув, я кивнула.

– Поехали.

Глава двадцать девятая

– Ты боишься умереть?

Мы с Уэсли растянулись на скамейках в саду. До школы оставалось полторы недели. Он читал книгу, а я смотрела в небо. Я не высыпалась уже несколько дней подряд, а может, и дольше, и этот вопрос слетел с языка неожиданно для меня самой. Уэсли оторвался от книги.

– Нет, – ответил он тихо, но уверенно. – А ты?

Солнечный свет проник сквозь облака.

– Не знаю. Я не боюсь боли. Но боюсь потерять жизнь.

– Ничто не пропадает бесследно, – повторил он девиз Архива.

Я села.

– И все же мы будем не мы, ведь так? Когда умрем? Истории – это не мы, Уэс. Они – наши копии, но не мы. Ты не можешь утверждать, что мы и есть те, кто просыпается на полках. Поэтому меня не утешает мысль, что ничего не теряется. Это не делает смерть для меня более привлекательной.

– Ты выбрала ужасную тему, – сказал Уэсли, отложив книгу. – Даже для тебя.

Я вздохнула и снова растянулась на каменной скамье.

– Наша жизнь ужасна.

Уэс притих, и я решила, что он снова вернулся к чтению, но спустя пару минут он добавил:

– Я не боюсь смерти, но меня пугает форматирование. После того, что стало с моей тетей… я бы лучше умер, чем жил среди осколков.

Я посмотрела на него.

– Если бы ты мог покинуть Архив без форматирования, ты бы ушел?

Это опасный вопрос, задавать который мне не следовало. От него веяло предательством. Уэс настороженно взглянул на меня, пытаясь понять, зачем я об этом спрашиваю.

– Это не имеет значения, – ответил он. – Такого быть не может.

– Ну а если бы было возможно? Если бы ты мог?

– Нет, – я даже удивилась твердости в его голосе. – А ты?

Я не ответила.

– Маккензи? – повторил он.

* * *

– Маккензи, мы на месте.

Я моргнула и увидела, что машина остановилась на парковке Гайд Скул. Уэс повернулся и посмотрел на меня.

– Ты в порядке? – спросил он. Я заставила себя кивнуть и улыбнуться, чтобы его успокоить. Затем выбралась из машины и, повернувшись к Уэсу спиной, сняла кольцо и повесила на цепочку на шее. Мне не хотелось лишаться того, что обеспечивало относительную тишину, но я не могла позволить себе проглядеть Оуэна.

– Уэсли Айерс! – воскликнула Сафия, стоявшая рядом с главными воротами. – Ты выглядишь забавно.

Все четверо уже пришли и поджидали нас. Саф и Кэш вплели в густые темные волосы золотые ленточки, Эмбер щеголяла голубыми лентами и нарисованными на щеках бабочками. Гевин надел зеленые очки в толстой оправе, занимавшие пол-лица.

Уэс провел рукой по черным шипам волос.

– Забавно? Я бы сказал – опасно.

Кэш изогнул бровь.

– Еще как опасно! Можешь, например, проткнуть низко летящую птицу.

– Милые рожки, Маккензи, – заметила Эмбер.

– Я думала, у тебя свидание, Сафия, – вспомнила я.

– Да, плевать, я слиняла.

– Она захотела остаться с нами, – пояснила Эмбер. – Только она слишком гордая, чтобы в этом признаться.

– Это моя машина? – спросил Кэш.

Здания на территории кампуса уже окутали сумерки, но свет огней фестиваля отражался от низко нависших облаков. Воздух наполнял гул игравшей вдалеке музыки, правда, до нас доносились лишь басы и низкие частоты. Мы направились к главным воротам. Арку из кованных железных прутьев венчала буква «Г» – оставь надежду всяк сюда входящий. Затем мы пошли по дорожке, обсаженной деревьями, к главному зданию. С каждым шагом свет становился ярче, а шум громче. В самом центре кампуса, сверкавшего огнями, во всем великолепии развернулся Осенний фестиваль. От каждого здания тянулись широкие полотна – серебряные, черные, зеленые и золотые флаги, образуя разноцветный навес над лужайкой. На деревьях висели фонари. Горели огни вдоль дорожек. На лужайке, по краям которой стояли палатки, прямо на траве сидели студенты. Музыка, казалось, лилась отовсюду. Ее всеохватывающее, громкое звучание сильно отличалось от музыки Уэсли, которая наполняла меня, когда мы касались друг друга. На скамье расположилась группа девушек в ярких цветных леггинсах, они ели и весело смеялись. Многие вовсю танцевали. Их прически растрепались, глаза блестели. Кругом царила суматоха, отовсюду доносились голоса, даже воздух, казалось, был насыщен самой жизнью.

В толпе тут и там мелькали преподаватели. Они останавливались перекинуться словечком друг с другом, но никто из них не стал экспериментировать с макияжем или прическами. В темной одежде они маячили словно тени. Лоуэлл и Даллас беседовали возле палаток. Миссис Хилл и миссис Уэллсон сидели на скамье на краю импровизированной танцплощадки. Там же, прислонившись к стойке с напитками, стоял Эрик. Увидев его, я напряглась. С мрачным видом он оглядывал толпу. Стоило догадаться, что и он тут будет. Но вот вопрос: он все еще действует по просьбе Роланда? На другом краю поляны я заметила Сако. Она сидела на скамье и, прищурившись, наблюдала за мной. Уж она-то точно явилась сюда по поручению Агаты. Я осмотрела толпу и нашла еще одного наблюдателя – темнокожего мужчину, которого прежде никогда не видела. В нем чувствовалась та же холодная грация, что у Сако. Все остальные выглядели вполне сетественно. Впрочем, если уж честно, то и Отряд ничем особенно не выделялся.

А вот Оуэна нигде не было видно. Во всяком случае, пока. У меня и сомнений не возникало, что даже в таком столпотворении, где каждый щеголял причудливыми прическами и макияжем, я сразу же замечу его.

«Вечер начнется в семь. Шоу – в восемь».

Что он планирует? Холодная дрожь страха прокатилась вдоль позвоночника. Что, если риск слишком велик? Что, если я совершаю ужасную ошибку?

Эмбер и Гевин, взявшись за руки, направились к ближайшему ларьку с закусками, а Сафия схватила Уэсли за рукав и потребовала пригласить ее на танец.

– Это традиция, – настаивала она. – Ты всегда со мной танцуешь.

Уэсли замешкался, явно не желая покидать меня. И если честно, я тоже не хотела, чтобы он уходил. Меня вдруг пронзила пугающая мысль: что, если он уйдет, и мне больше не представится возможность… сделать что? Попрощаться? Но я и не стала бы говорить ему «прощай».

– Идите уже, – вмешался Кэш, – мы с Мак прекрасно без вас обойдемся.

Сафия увлекла Уэсли за собой в самую гущу танцующих. Кэш протянул руку.

– Можно тебя пригласить?

Я подала ему ладонь, и пока мы танцевали, в моей голове звучали джаз, смех и все его мысли. Изо всех сил я старалась не воспринимать слова и слушать только мелодию. В Кэше так и бурлила энергия, что я почти забыла обо всем, пока мы кружились в танце. Слушая его голос, его музыку, его мысли, я забылась и целую песню чувствовала себя легко. Этим-то Кэш и прекрасен. В другой жизни я непременно влюбилась бы в этого славного парня, который видел во мне просто симпатичную девчонку. Рядом с которым я могла притворяться, что все могло бы быть иначе. Но если бы даже я и верила в мечту Оуэна, что можно жить без лжи и тайн, Кэш не тот, с кем я связала бы свою судьбу.

Вскоре песня стихла, и заиграла другая, еще более медленная. Старшекурсница тронула Кэша за плечо и пригласила на танец. В тот же миг ко мне подошел Уэсли.

– Потанцуй со мной, – попросил он.

Я даже не успела ничего ответить, как он обнял меня за талию, наполнив мои мысли печалью, страхом и все еще живой надеждой. Я прильнула к плечу Уэсли, слушая его сердце, его шум, его жизнь. Каждый миг причинял мне боль, но я не разжимала рук и не отстранялась. А затем, когда песня уже заканчивалась, я увидела на краю танцпола Оуэна.

Мы встретились взглядом. Сердце забилось чаще. Я обняла Уэса еще крепче, чтобы собраться с силами и оставить его. Я смогу это сделать. Как бы ни пришлось поступить, чтобы покончить с Оуэном, я это сделаю. Я должна. Ведь это я его выпустила на волю. Мне его и возвращать. Верну его в Архив и заслужу право жить дальше. Оуэн развернулся и отошел, скрывшись за часовней в тени. Песня закончилась, но Уэсли продолжал стоять рядом. Я посмотрела в его подведенные глаза.

– Что случилось? – спросил он.

– Ты этого стоишь, – ответила я.

– Что ты имеешь в виду? – наморщил он лоб.

– Ничего, – сказала я, улыбнувшись. – Я хочу выпить. Прибереги для меня еще один танец, ладно?

Мои пальцы выскользнули из его руки. Помедлив, он попытался удержать меня, но Эмбер поймала другую его руку и потянула за собой.

– Где мой танец, Айерс? – спросила она. Наш пальцы расцепились. Снова заиграла музыка, и я растворилась в толпе, приказав себе не оглядываться. Эрик стоял спиной, а Сако отвлеклась на мистера Брэдшоу, попытавшегося завязать с ней разговор. Так что я ускользнула в темноту незамеченной. Я услышала знакомый напев («Ты мое солнце, мое единственное…») и пошла на звук в тень часовни. Он стоял, прислонившись к кирпичной стене, и вертел в руках нож.

– В Гайд Скул всегда умели устраивать вечеринки, – сказал он. На фоне горящих огней я не видела его глаз.

– Теперь ты скажешь, что здесь произойдет? Когда мы украдем страницу?

– В этом-то весь фокус, – Оуэн спрятал нож. – Украдем ее не мы.

– Не понимаю, – напряглась я.

– Вот потому-то для осуществления моего плана мне и потребовался второй человек, Маккензи. Один – отвлекает Архив, второй – крадет страницу.

– Ты хочешь, чтобы я совершила диверсию?

– Нет, – покачал головой Оуэн, – я хочу, чтобы ты стала диверсией.

– Что ты имеешь в виду? – в груди у меня сжалось.

– Ты ведь и так ходишь по тонкому льду, по мнению Архива, верно? Пока они будут вести тебя на форматирование, на меня, скорее всего, не обратят внимание.

– Зачем им меня форматировать? – спросила я медленно.

– Потому что ты не оставишь им выбора. Ты устроишь шоу. А в Архиве ненавидят шоу. Я уже все для тебя приготовил. – Он показал в сторону лужайки, и даже в темноте я увидела провода. Фитили.

– Я же сказала, что никто не должен пострадать.

– Ты сказала, что Уэсли не должен пострадать.

– Оуэн…

– Тебе придется сыграть свою часть, Маккензи. Кроме того, это всего лишь фейерверки. Я же говорил, нам нужно что-то небольшое, но яркое. Вспышки – самое то. Как только ты чиркнешь спичкой, на этот раз в буквальном смысле, ты должна сделать только одно – бежать. О сложной части нашего плана я позабочусь сам.

– Что за сложная часть?

– Все внимание сейчас приковано к тебе, – продолжил он. – Они так и ждут, что ты выкинешь какой-нибудь фортель. Вот потому ты это и сделаешь, а затем попытаешься сбежать. Отряд будет тебя преследовать. И когда они тебя поймают, а они поймают, ты будешь отбиваться, как угодно, всеми силами, до самого конца.

Мысли отчаянно метались у меня в голове. Не так я себе все представляла. Думала, мы проникнем в Архив вместе и я верну его. Как я это сделаю, если меня схватят?

– Тебе нужна не диверсия, Оуэн, а жертва.

– Не драматизируй.

– Я тебе не мученица, – огрызнулась я.

– Я не позволю им тебя отформатировать.

– О, ну раз ты им не позволишь… – язвительно ответила я.

– Я спасу тебя, – заявил он. – Доверься мне.

– Ты хочешь, чтобы моя жизнь зависела от тебя? – усмехнулась я.

Оуэн прижал меня спиной к кирпичной стене.

– Твоя жизнь и так зависит от меня с того момента, как я выбрался из бездны, – прорычал он. И тут меня с тошнотворной ясностью осенило: он уже устроил шоу. Ему не нужно мое согласие, чтобы сделать из меня козла отпущения. Но за мной он придет только в том случае, если будет думать, что я заслуживаю спасения. Однако фолиант лежит у самого входа. Что ему стоит просто войти, забрать его и уйти без меня?

– Я так не сделаю, – заверил он, прочитав мои мысли. – Я не брошу тебя. Ты мне все еще нужна. Мы несем перемены, Маккензи. Мне нужно, чтобы ты провозгласила их начало.

Он убрал руки и оглянулся на лужайку, где фестиваль был в самом разгаре. Яркие огни бросали тени на его бледную кожу.

– Так или иначе, перемены грядут, – произнес он тихо. – Поэтому либо Архив примет изменения, либо его ждет полный крах.

Глядя на него в мерцающем свете, я вдруг поняла: все это ложь. Его слова о существовании Архива без секретов, его мечта о разоблачении мира. Оуэн не ждет, что Архив выстоит. Он этого и не хочет. Он стремится к тому же, к чему стремился всегда: разрушить Архив. И он решил, что за него это сделает Внешний мир. Оуэн не хочет перемен. Он хочет разрушения. И я сделаю что угодно, лишь бы помешать ему.

Мозг лихорадочно работал, но я не могла показать, в какой я панике. Коротко вздохнув, я заставила себя успокоиться.

– Ты должен был рассказать мне об этом раньше, – упрекнула я. – Для того, кто борется против тайн, у тебя их слишком много.

– Я не хотел, чтобы ты над этим размышляла, – сказал он, нахмурившись. – Но наши судьбы связаны. Если ты оплошаешь, меня тоже ждет провал. Если я потерплю неудачу, тебе тоже несдобровать. Мы с тобой вроде напарников.

«Никакие мы не напарники», – подумала я, но вслух сказала:

– Не смей меня там бросать, Оуэн.

– Не брошу, – улыбнулся он.

Затем он присел на корточки и поднял фитиль с травы. В другой руке появилась зажигалка. Он оглянулся на часовню. Без пяти минут восемь.

– Отлично. – Он чиркнул зажигалкой и выпустил маленький танцующий огонек. – Осталось пять минут до нашего фейерверка.

Он поднес огонек к фитилю. Пламя с шипением побежало вдоль провода.

Со смесью ужаса и возбуждения я поняла, что пути назад больше нет.

– Найди освещенное место.

Оуэн вышел из тени на дорожку, но я задержалась у часовни и достала из кармана телефон. От Уэсли пришло сообщение: «Где ты?». Я ему ответила: «Возле корпуса естественных наук». Я понадеялась, что сумею отослать его подальше, что бы там ни произошло. Затем, сглотнув, я набрала домашний номер. Ответила мама.

– Привет, – поздоровалась я. – Просто отчитываюсь. Как обещала.

– Хорошая девочка, – похвалила мама. – Надеюсь, вечер у тебя пройдет замечательно.

Я постаралась подавить страх.

– Так и будет.

– Позвони нам, когда все закончится, ладно?

– Хорошо, – пообещала я. Она уже хотела положить трубку, но я окликнула ее: – Мама?

– Да?

– Я люблю тебя, – сказала я и нажала отбой.

Без четырех минут восемь. Часовня возвышалась в свете огней. Я наблюдала, как истекла минута. А тем временем под разноцветным навесом танцевали и смеялись студенты, не представляя, что сейчас произойдет. Честно говоря, я тоже не представляла.

Без трех минут восемь. Я убеждала себя, что смогу это сделать. Что это вовсе не безумие. Что это все скоро закончится. Когда все слова иссякли, я вышла из тени, ожидая, что увижу Оуэна, но его нигде поблизости не было. Поэтому я направилась к школьному двору. Я прошла всего несколько шагов, когда кто-то схватил меня за предплечье и затащил обратно в тень. В голову ударило: «…думала ты умная ты не сможешь пройти мимо меня думала я не замечу связь…».

Не успела я вырваться, как на запястьях замкнулись металлические наручники. Я повернулась и увидела за спиной детектива Кинни.

– Маккензи Бишоп, – произнес он, сковав мне руки за спиной. – Вы арестованы.

Глава тридцатая

– Не устраивай сцену, – велел он, уводя меня с фестиваля.

– Сэр, вы совершайте большую ошибку.

До восьми оставалась всего одна минута. Я выворачивалась, как могла, ища глазами Оуэна, пока Кинни волок меня по дорожке.

– Ты знаешь чье имя тренер Мец ввел в свой компьютер самым последним? – спросил он. – Твое. А с какого номера звонили Джейсону Пинтеру в последний раз? С твоего. А чьи отпечатки на подвеске Бетани Томсон? Твои. Единственное место, где ты не оставила улик, – это дом Филлипса, зато ты туда вломилась! Так что, готов поспорить, мы и с этим делом сможем тебя связать.

– Просто стечение обстоятельств, – возразила я. – Вы не можете арестовать меня за это.

– Посмотрим, – процедил Кинни, подталкивая меня к главным воротам. Его джип с включенными фарами ждал на другой стороне улицы. Но ворота оказались закрыты. Не просто закрыты, поняла я, а заперты на замок. Я почувствовала запах бензина.

– Что за черт? – прорычал он. Его рука ослабла, я вырвалась и бросилась назад, но не сделала и трех шагов, как Кинни схватил меня за плечо.

– Не так…

Но договорить ему не удалось. Часы на башне пробили восемь, и начался фейерверк. Только не в воздухе, а на земле. Большие разноцветные шары и светящиеся огни с грохотом взрывались по всему кампусу. Взрывы, в основном, грохотали в школьном дворе, но один прогремел прямо у нас под ногами, да так мощно, что мы оба рухнули на землю как подкошенные. В ушах стоял звон. Кто-то поднял меня на ноги.

– Ни на минуту тебя нельзя оставить одну, – проворчал Оуэн, его щеки были перепачканы в саже. За его спиной пылали главные ворота Гайд Скул.

– Где тебя, черт возьми, носило? – рассердилась я. В ушах все еще звенело. Оуэн перешагнул через оглушенного взрывом Кинни, который пытался встать на четвереньки.

– Был занят, – ответил он, вытаскивая пистолет из кобуры Кинни. Он стукнул детектива рукояткой в висок, и тот в беспамятстве повалился на дорожку. На школьном дворе прогремела очередная канонада взрывов. Люди в панике кричали. Оуэн нашел на поясе Кинни ключи и открыл наручники, затем потянул меня назад, туда, где бушевал фестиваль, напоминавший теперь светопреставление. Мы пробирались сквозь пелену дыма на лужайку, охваченную пламенем. Прогремел новый оглушительный взрыв, навес над танцполом полыхал и рвался, горящие лоскуты падали прямо на студентов. Все бежали кто куда, взрывы следовали один за другим. Праздник превратился в кромешный хаос. Оуэн прорывался сквозь эту суматоху, пристально вглядываясь в окутанную дымом землю.

– Что ты ищешь? – пришлось кричать, чтобы он услышал меня.

– Я оставил его прямо…

В этот момент кто-то налетел на Оуэна, и они оба упали на землю. Пистолет выпал у него из рук и отлетел ко мне. Я его подняла. За спиной раздался новый взрыв. Оуэн и его противник катались клубком по горящей земле, пока Оуэну не удалось схватить его за горло. Он поднял человека над собой, и я увидела его лицо. Это был Эрик.

Один глаз у него заплыл, на груди зияла глубокая рана, но увидев меня, Эрик приказал мне бежать. А потом заметил в моей руке пистолет, и на его окровавленном лице проступило замешательство.

– Стреляй в него, – приказал Оуэн.

Я в ужасе посмотрела на него.

– Он же из Отряда!

– Сейчас он нам мешает, – проревел Оуэн, как будто это было просто неудачное стечение обстоятельств. Но это не так. Он планировал это с самого начала. «…О сложной части нашего плана я позабочусь сам».

Фейерверк оказался дымовой завесой, придуманной для отвода глаз. Его могли списать на несчастный случай. А вот убийство сотрудника Архива… здесь вопросов не возникнет. И тут уж вне всякого сомнения Архив меня выследит. И подвергнет форматированию.

– Ты должна это сделать, Маккензи, – приказал Оуэн, пытаясь прижать Эрика к земле. Раздался еще один взрыв, озаривший нас красным светом. Я подняла пистолет, мысли крутились вихрем. Я зашла так далеко, столько было поставлено на карту. Теперь я уже не могла потерять Оуэна. Но я не могла и выстрелить в Эрика.

– Стреляй.

Я нажала на спусковой крючок, но отвела ствол чуть в сторону. Прогремел выстрел, заглушив шум и крики, но пуля просвистела мимо. В ту долю секунды, пока Оуэн еще не сообразил, что я промахнулась, Эрик вырвался из его рук. «Беги, – подумала я. – Беги». Я хотела прицелиться в Оуэна – так его, конечно, не убить, но можно было бы выиграть немного времени. Но тут Оуэн нанес Эрику сокрушительный удар кулаком в челюсть. Хрустнула кость, и Эрик рухнул на землю. Не дожидаясь, пока он придет в себя, Оуэн схватил его обеими руками за голову и свернул ему шею.

Мир затих. Дым рассеивался, пламя погасло. Когда я услышала хруст, перед моим мысленным взором пронеслась вереница обрывков жизни Эрика: вот он сидит на террасе; просит не влезать в неприятности; он в больнице, расспрашивает обо мне Даллас; поджидает меня в холле, привалившись спиной к желтой стене, и отчитывает за попытку сбежать; мы в парке, и он проверяет, не сломаны ли у меня кости; а вот он стоит на тротуаре, постепенно превращаясь в золотую тень, в отблеск света. А затем этот свет померк, как погасла жизнь в его глазах.

Я едва удержалась от крика, глядя, как тело Эрика упало на обугленную землю. Нет. Всего этого нет. Этого просто не могло случиться.

– Беги, Маккензи, – донесся до меня голос Оуэна. Глядя на труп Эрика, я крепче сжала пистолет. Но когда я подняла глаза, Оуэн уже скрылся. Я осталась одна. Оглядевшись по сторонам, я поняла, что меня окружает полный хаос. Вдалеке выли сирены, мимо пробегали люди. Счастливчики, оказавшиеся в стороне от взрывов, мелькали за пеленой дыма словно тени. Пожалуйста, пусть Уэс, Кэш и остальные будут среди них, пусть с ними все будет в порядке. А затем я увидела ее. Все бежали прочь, но Сако бежала ко мне.

По ее взгляду я поняла, что она слышала выстрел, что она видит пистолет в моей руке… и Эрика, лежащего у моих ног. Я выронила пистолет, когда увидела за ее спиной еще одного члена Отряда. Того темнокожего, что я уже заметила чуть раньше. Выбора у меня не оставалось. У меня был только один выход. Я попятилась назад, а затем развернулась и побежала.

Глава тридцать первая

Я одна, а их двое, и оба они быстры.

Я помчалась через школьный двор, но не к главным воротам, как все остальные, а вглубь кампуса. Ворвалась в корпус гуманитарных наук и почти сразу услышала, что они вбежали следом. Я неслась по коридорам и ни разу не оглянулась. Нельзя терять ни секунды. Добежав до противоположного входа, я вылетела наружу, в охваченную пламенем ночь.

«Ты будешь убегать…»

Я пересекла тлеющий газон, над которым поднимался едкий дым, и устремилась к беседке. Я почти добежала, когда поняла, что за мной бежит кто-то один. А в следующий миг второй выскочил из прохода прямо передо мной. Свернуть я никуда не успела. Мой преследователь размахнулся и ударил меня кулаком в лицо.

«И когда они тебя поймают…»

Я упала, чувствуя вкус крови во рту. В ушах звенело.

«А они поймают…»

Я поднялась на ноги, но меня уже схватила сзади Сако и швырнула на грязную дорожку, сильно пнув под ребра.

«Ты будешь отбиваться…»

Перевернув меня на спину, она наступила мне коленом на грудь. В меня потоком хлынули ее ненависть, ярость, образы погибшего Эрика.

– Я тебя убью! – прорычала Сако. Я попыталась ударить ее больной рукой, но она перехватила ее и прижала к земле. – И торопиться не буду. Ты еще будешь молить о смерти, маленькая дрянь.

– Сако, – окликнул ее второй. – У нас есть приказ.

– К черту приказ! – рявкнула она.

Я ударила ее коленом под дых, но она даже не шелохнулась, только наклонилась ближе и зажала мне рот рукой, впившись в кожу ногтями.

– Как ты могла? Как ты могла?!

Глубокая боль и клокочущая в ней ярость прошили меня насквозь, когда она сдавила мне шею. А затем вокруг ее шеи неизвестно откуда появился металлический прут. Кто-то дернул ее назад и скинул с меня. Она скатилась набок. Мы обе вскочили на ноги, и Уэсли встал между нами.

– Уэс, уйди! Пожалуйста!

На школьном дворе ярко вспыхнуло пламя. Прогрохотала последняя волна взрывов.

– Лучше бы тебе так и поступить, маленький Хранитель, – прошипела Сако.

– Оставь ее в покое, – прорычал Уэс. Он взмахнул прутом, целясь Сако в лицо, но она успела перехватить его и вырвала из рук Уэсли.

– Тебе и правда следовало…

– Уэсли! Не…

Второй член Отряда налетел на меня сзади и, крепко стиснув, прижал мои руки к бокам. И тут же в мою голову ворвалось: «…только попробуй бежать я поймаю тебя любишь охоту маленький кролик».

– Попалась, – сказал он, но уже в следующую секунду я двинула ему локтем под ребра и резко опустилась на колено, заставив разжать руки, а затем перебросила его через плечо. Он, как кошка, тут же вскочил на ноги. В руках он держал что-то, похожее на узкую ленту, поблескивавшую в неровном свете. Металлический шнур.

– Ты должна сдаться, – произнес он. – Пока не стало еще хуже.

– Не могу, – сказала я. Он улыбнулся, как будто мои слова его обрадовали. А потом он атаковал. Вскинул руку, и шнур развернулся на всю длину. Он как будто забрасывал лассо. Но я сумела увернуться. Боковым зрением я заметила, как повалился на землю Уэсли. На его щеке алели кровавые полосы. В этот момент я почувствовала легчайшее прикосновение, и тут же шнур затянулся вокруг здорового запястья.

– Попалась, – повторил он и рывком потянул на себя. Шнур натянулся и врезался в кожу. Я попыталась высвободиться, но чем больше боролась, тем сильнее петля затягивалась. В конце концов я схватила шнур и, намотав на кулак, дернула к себе. Шнур впился в пальцы. Сжав свободную руку в кулак, я врезала нападающему под дых и весьма крепко, так, что выбила у него из легких воздух, а руку пронзило болью. Я слишком поздно поняла свою ошибку и не успела отскочить подальше, как он, подхватив шнур, оплел и второе запястье. Затянув его, он свел обе мои руки спереди и торжествующе усмехнулся.

«Отбивайся…»

Я сцепила пальцы и ударила его со всей мочи в челюсть, разбив ему губу. Усмешка сползла с его лица, но это не помогло мне выпутаться. Он перехватил шнур покрепче и дернул на себя так, что я потеряла равновесие, а затем стукнул кулаком под ребра. Я согнулась пополам и не успела прийти в себя, как он, сбил меня с ног. Я повалилась на землю. В нескольких шагах от меня Уэсли, пошатываясь, пытался подняться на четвереньки. А Сако, направляясь к нему, волочила по земле металлический прут. Но затем второй нападавший стиснул мое горло руками, поднял на ноги и потащил к ближайшему зданию. Я пыталась позвать Уэсли, но он слишком крепко сдавил мне горло. Затем он прижал меня спиной к двери, достал из кармана темный ключ и вставил его в замок. А в следующую секунду втолкнул меня в Архив. Уэсли, Сако, грязная дорожка и все остальное исчезли из вида.

* * *

Он швырнул меня на пол в приемной. Как только я попыталась подняться, стражники схватили меня и поставили на колени. Агата ждала, остальные Библиотекари выстроились за ней. Очевидно, им уже рассказали, что случилось. На их лицах была смесь ужаса, печали, замешательства и отвращения. Патрик стоял по одну сторону от Роланда, Лиза – по другую. И оба его сдерживали. Я посмотрела ему в глаза, заметила золотой ключ у него на шее. Мне хотелось, чтобы он понял и поверил мне, даже если это невозможно. Я снова попыталась встать, и снова стражники поставили меня на колени перед Агатой.

– Я предупреждала Хейла, что так все и будет, – произнесла она, в ее глазах плескалось ледяное торжество. – Нарушенная психика и вероломное сердце. Тебе есть что сказать?

«Мне жаль. Послушайте. Прошу. Поверьте мне. Все не так, как выглядит».

Но я не могла этого сказать. Я должна была убедить их, что все так и есть. Все во мне восстало, когда я, сплюнув кровью на темный каменный пол, выпалила:

– Архив будет разрушен!

Агата наотмашь ударила меня по лицу. Бровь обожгло болью, глаз залило кровью.

– Я пошла за Хейлом. Уведите ее.

Стражники подняли меня на ноги.

«Отбивайся…»

Я с силой бросилась вперед и вырвалась из их рук. Собрав всю силу воли, я подскочила к Роланду, прижав связанные руки к его груди. Со стороны это выглядело как мольба, но лишь потому, что никто не заметил, как я обхватила пальцами его золотой ключ. Ключ, который одним поворотом может оживить или отправить в вечный сон и которым пользовались лишь Библиотекари. Острыми иглами боль и онемение расползлись от пальцев к запястьям, но ключ я не выпустила.

«…изо всех сил…»

– Поверь, – прошептала я, сжав в руке ключ, но тут подоспели стражники и стали меня оттаскивать. Я, как могла, сопротивлялась. Звуки борьбы заглушили щелканье порванной цепочки. Я спрятала ключ, сунув его в рукав, когда меня сразил сокрушительный удар. Я рухнула на пол. Меня подхватили еще две пары рук – это тоже были стражники.

«…до самого конца…»

На голову мне накинули капюшон. Стало черным-черно.

– Хватит, мисс Бишоп, – велел Патрик, пока меня волокли по коридорам Архива. Я же думала лишь о том, что этого наверняка не хватит. А потом услышала голос Уэсли, доносящийся из приемной. Он выкрикивал мое имя и с кем-то громко спорил. Все во мне болезненно сжалось. Он не должен был влезать в это дело. Пока меня тащили по коридору, я слышала, как за ним гнались люди и как затем Патрик тихо отдал какой-то приказ. Я почувствовала, как один из стражников оставил меня и направился на шум. Вместо него меня подхватил Патрик – его руки я знала прекрасно, потому что за минувшие четыре с половиной года он латал меня бесчисленное количество раз.

Он, член Отряда и второй стражник проволокли меня в одни двери, затем – в другие, и наконец втолкнули в абсолютно пустое помещение. Наши шаги отдавались гулким эхом, а мое имя как будто отскакивало от стен. Потом вдруг настала тишина, и я не понимала, то ли стало так тихо от того, что закрыли дверь, то ли они поймали Уэса. Но я внушила себе, что с ним все будет хорошо, даже если я попытаюсь освободиться.

Руки мне крепко стиснули, впившись пальцами в рану, и грубо усадили на стул. Я возблагодарила это странное онемение, распространявшееся от ключа и позволявшее не чувствовать боль. Они срезали с запястий металлическуий шнур и, не дав подняться, пристегнули ремнями за талию к стулу. Потом привязали руки к холодным подлокотникам, а щиколотки – к ножкам стула. Выхода не было. Я выкручивалась, скованная ремнями, но все было напрасно, и они это знали.

– До свидания, – сказал Патрик, затем дверь открылась и закрылась, и в комнате стало тихо. Абсолютно тихо. И абсолютно темно.

И в этот момент меня охватил страх. Он преследовал меня всю ночь, но настиг именно сейчас. Мне стало страшно, что ничего не выйдет. Что Оуэн не успеет вовремя, а может, я и вовсе просчиталась и он не придет меня спасать. Что я стала для него одноразовым инструментом. Что он нереален и всегда был просто моим ночным кошмаром и ко всему, что случилось, причастна только я, одна я. Что я сошла с ума и скоро лишусь жизни. От страха я закрыла глаза, хотя и так сидела в полной темноте.

Болезненное покалывание от ключа, зажатого в руке, разошлось по всему телу. Я изо всех сил пыталась вращать рукой, массируя ее о металлический подлокотник. А затем за спиной открылась дверь и в комнату на миг ворвался шум Архива – торопливые шаги и приглушенные крики, но голоса Уэсли больше не было слышно. Я уловила звуки борьбы, короткой и молчаливой, в завершении которой раздался тошнотворный хруст. Я пыталась выпутаться из ремней, удерживавших меня на стуле, но тут кто-то положил руку на мое плечо, и сквозь кожу проникла уже знакомая тишина.

– Оуэн? – выдохнула я.

– Сиди тихо, – велел он, и меня охватило облегчение. Он сдернул с меня капюшон. Помещение, в котором я сидела, оказалось абсолютно белым (почти таким же ослепительным, как комната Возврата, только здесь все же имелись стены, пол, потолок) и пустым. Кроме единственного стула тут ничего не было. Да еще в углу лежал стражник с вывернутой под неестественным углом головой. Перед глазами вспыхнул образ Эрика, но я взяла себя в руки, следя за тем, как Оуэн освободил одно мое запястье, а потом, опустившись на колено, отвязал ноги. Вторую руку освободила я сама. Он обошел стул и снял ремень, застегнутый у меня на поясе. Затем снова встал передо мной.

– Ну и шоу ты устроила, – сказал он, подавая мне руку.

Я взяла его руку, чувствуя, как бешено колотится сердце.

– Знаю, – кивнула я, когда он помог мне подняться на ноги. – Знаешь, ты был прав, – добавила я, нащупав пальцами золотой ключ.

– Насчет чего? – нахмурился он.

Я встретила его взгляд.

– Я должна это сделать.

Я видела, как расширились синие глаза Оуэна, когда он прочел правду. Но прочел он ее слишком поздно. Пока он не успел отпрянуть, я вставила блестящий ключ ему в грудь и повернула. В его лице погас свет, колени подкосились. Я поймала его, и мы оба опустились на пол.

Я услышала быстрые шаги – по коридору мчались люди. Я положила тело Оуэна на пол, чувствуя странную печаль. Он сдержал свое слово. Во всяком случае, он хоть во что-то верил, пусть и заблуждался. Я же не знала, во что мне теперь верить. Наверняка я знала лишь одно – я все еще жива. И вся эта история почти закончилось. Почти.

Глава тридцать вторая

Сбежать из этой комнаты у меня, похоже, не получится.

Холодные мраморные полы. Стены, уставленные книгами. Посреди комнаты – длинный стол. Именно тут меня посвящали в Хранители. Сюда же вызвали нас с Уэсом, когда сбежала История, вырвавшись в Коронадо. А сейчас здесь будет решаться моя судьба.

Когда Роланд, Агата и Директор Хейл вбежали в комнату для форматирования и обнаружили меня, стоящую на коленях над телом Оуэна, и стражника, лежавшего в углу, я сказала только одно: «Мне нужен суд».

И вот я здесь. Рядом со мной стоял второй стражник, но он хотя бы не держал меня. За столом сидели Роланд, Агата и Директор Хейл. Ключ Роланда с обрывком цепочки лежал перед ними на столешнице.

Я согнула руку. После этого ключа я все еще не чувствовала пальцев. Директор Хейл предложил мне стул, однако я лучше упаду на пол, но больше здесь сегодня не присяду. Я встретилась взглядом с Роландом. Несколько минут назад, когда мы шли сюда, он замедлил шаг и подал мне руку, делая вид, что успокаивает меня.

– А сейчас ты жалеешь? – спросила я еле слышно. – Что проголосовал за меня?

Печальная улыбка тронула его губы.

– Нет, – прошептал он. – С тобой здесь гораздо интереснее.

– Спасибо, – сказала я тихо, когда он отвернулся. – За то, что поверил мне.

– Ты не оставила мне выбора. К тому же мне хочется вернуть свой блокнот.

Сидя за столом, Роланд смотрел на меня, и в его серых глазах сквозило напряжение. Хейл поднялся и подошел ко мне, подняв руки.

– Можно? – спросил он.

Я кивнула, приготовившись к боли, помня, какой пыткой стало вторжение Агаты в мой разум. Однако когда Хейл прижал руки к моим вискам, я не почувствовала ничего, кроме прохладной давящей тишины. Я закрыла глаза. В уме быстро мелькали образы: Оуэн, двери в никуда, фестиваль, огонь, Эрик. Затем Хейл опустил руки, но выражение его лица оставалось непроницаемым.

– Объясните мне, что я только что увидел, – попросил он, сев на место.

Я стояла перед ними и рассказывала: откуда взялись разрывы во Внешнем мире, как Оуэн, наконец, сумел выбраться, как я расставила ловушку.

– Вам следовало сразу доложить обо всем Архиву, – сказал Хейл.

– Сэр, я боялась, что если так поступлю, меня арестуют за то, что Оуэн до сих пор на свободе. И если бы Отряд стал его преследовать, многие пострадали бы. С ними случилось бы то же, что и с Эриком. Я считала, что разделаться с ним – мой долг.

«А еще я не была полностью уверена, что Оуэн реален».

– Выслеживать Истории во Внешнем мире – это обязанность Отряда, – заметила Агата.

– Оуэн Крис Кларк не обычная История. И на мне лежала ответственность за него. Это ведь я дала ему нужный инструмент, чтобы он смог сбежать в первый раз. Мне простили эту преступную оплошность только потому, что он больше не представлял угрозы. – Я удивилась, как спокойно звучал мой голос. – Кроме того, я находилась в особенном положении и у меня было больше шансов справиться с ним.

– Как это? – спросил директор Хейл.

– Он хотел завербовать меня.

Хейл нахмурился.

– Оуэну требовалась моя помощь. И я позволила ему поверить, что хочу помочь.

– И ты все это придумала, чтобы заманить его сюда? – спросил Роланд.

– Не я, это он сам все придумал, – ответила я и, видя замешательство на их лицах, добавила: Разумеется, он рассчитывал на другой финал. Но основная идея принадлежала ему. Он хотел, чтобы я устроила диверсию и отвлекла на себя внимание и силы Архива, пока он сделает, что задумал.

– И что же он задумал? – спросила Агата.

Я выдержала ее взгляд.

– Ему нужен был фолиант. Оуэн пообещал освободить меня до того, как начнется форматирование, если я все сделаю так, как он хочет.

– И вы ему поверили? – спросил Хейл недоверчиво.

– Зачем бы ему тебя спасать? – фыркнула Агата.

– Я знала, что Оуэн нападет на Архив. А Оуэн верил, что сможет обратить меня в свою веру. Я поддерживала в нем эту мысль, надеясь, что если он посвятит меня в свой план, то мне удастся вернуть его на полку и предотвратить беду.

– Очень рискованно, – заметил Хейл, сцепив пальцы. – А если бы ваш план провалился? Если бы вы не смогли достать ключ Роланда? Если бы Оуэн не пришел вас спасать?

– Я все это взвесила, – ответила я. – Учитывая мастерство Оуэна, я верила, что у меня есть все шансы на успех. Но, надеюсь, вы понимаете, что я просто ему подыгрывала. Мне пришлось это делать, чтобы план удался.

– Но, надеюсь, вы понимаете, что член Отряда погиб из-за ваших шарад.

У меня перед глазами возник образ погибшего Эрика, распластанного на траве.

– Понимаю. Это оставило незаживающую рану в моей душе. В тот момент я едва не сдалась, но поняла, что так нельзя. Раз уж я встала на этот путь, то должна пройти его до конца. Надеюсь, вы сможете простить мне эгоистичное желание расправиться с Оуэном своими руками.

Хейл выпрямился в кресле.

– Продолжайте.

Я сглотнула.

– Когда меня привели в Архив, я знала, что должна наделать как можно больше шума. Устроить беспорядок. Эта сцена гарантировала, что Оуэн придет за мной, и я смогу его остановить.

– Полагаю, Уэсли Айерс закатил тут истерику по этому же поводу? – подсказал Роланд, бросив на меня многозначительный взгляд.

– Да, – кивнула я, ухватившись за соломинку. – С ним все в порядке?

– Его судьба – наименьшая из твоих забот, – процедила Агата.

– Он жив, – добавил Хейл.

– С ним все будет в порядке, – заверил Роланд, видя мою тревогу.

– А вы умеете завоевывать безграничное доверие, не так ли? – заметил Хейл. – Тот мальчик бегал тут повсюду и кричал, чтобы отвлечь внимание. Роланд заявил, что не почувствовал, как вы взяли его ключ…

– Меня застали врасплох, – развел руками Роланд.

Хейл отмахнулся.

– И даже Оуэн Крис Кларк. Вы и его заставили поверить вам. Честно говоря, я поражаюсь тому, как он искренне верил в вашу преданность.

– Оуэн верил в свое дело, – уточнила я. – И слишком на нем зациклился.

– Так, значит, вы на самом деле и не думали дезертировать? – спросил директор Хейл.

– Конечно, нет, – ответила я спокойно, выдержав его взгляд.

Хейл рассматривал меня, а я – Хейла. В комнате воцарилось молчание, пока Хейл не нарушил его, забарабанив пальцами по столу. Наконец, он заговорил:

– Мисс Бишоп, ваша преданность и стратегический талант впечатляют. Однако ваши методы достойны осуждения. Вы обошли целую систему, лишь бы ему отомстить. Но как ни крути, вы своего добились. Раскрыли правду о разрывах и предотвратили серьезную угрозу для Архива с минимальными потерями. Хотя и эти потери чрезвычайно расстраивают. – Он повернулся к Агате. – Ваш приговор аннулирован.

Меня охватило облегчение, в груди вспыхнула надежда. Пока не вмешалась Агата.

– Вы забыли, – обратилась она к Хейлу, – что мисс Бишоп признали виновной по двум пунктам. Первое – предательство. Это обвинение мы с нее снимем, раз вы этого желаете, но второе остается: у нее нарушена психика. Она больше не годна к службе. Уж это вы не можете отрицать.

Хейл вздохнул и снова опустился в кресло.

– Нет, не могу, – согласился он, – но зато я могу рассмотреть еще одно мнение. Мнение человека, чья гордость не столь уязвлена.

Он махнул рукой стражнику, тот открыл дверь и впустил женщину. Ее светлые волосы были собраны в неряшливый хвост, руки и одежда перепачканы в крови, на лбу и подбородке темнели пятна сажи. Это была Даллас.

– Прошу прощения за задержку, – извинилась она, вытирая лицо. – Пришлось позаботиться о теле.

Внутри у меня все съежилось. Я догадалась, что она имела в виду Эрика.

– Какова ситуация в школе? – спросил Роланд.

– Хаос, но постепенно все успокаивается, – она взглянула на меня и улыбнулась. – Судя по всему, у тебя выдалась та еще ночка.

– Даллас, – Хейл обратился к моему психотерапевту. – Вы провели несколько дней с мисс Бишоп. Какова ваша оценка?

Агата прищурилась.

– Оценка Маккензи? – спросила Даллас, почесав голову. – С ней все прекрасно. То есть, «прекрасно» может и не совсем верное слово. Но учитывая, через что она прошла, – она перевела взгляд на Агату, – и через что ее заставили пройти, – она с теплом посмотрела на меня, – ее стойкость внушает уважение. Она все время держала ситуацию под контролем. Я даже не вмешивалась.

Плечи Роланда заметно расслабились, и я глубоко вдохнула, наконец позволив себе поверить, что все получилось, что все будет в порядке.

– Вот и хорошо, – сказал Хейл, – я думаю…

– У нее есть сомнения, – оборвала его Агата, поднимаясь со стула. – Я это видела.

– Дотаточно, – перебил ее Хейл и потер глаза. – Агата, сомневаться – это не преступление. Сомнения – это всего лишь способ испытать нашу веру. Они могут нас сломить, а могут сделать сильнее. Это абсолютно естественно и даже необходимо, и меня беспокоит мысль, что у вас их совсем не осталось. – Он встал из-за стола. – Дайте мне свой ключ, – тихо сказал он.

Рукой в перчатке Агата коснулась блестящего золотого ключа, висевшего у нее на шее на короткой цепочке. Хейл щелкнул пальцами. Сжав губы, она сдернула ключ, разорвав золотую цепочку, и положила его ему на ладонь. С минуту он размышлял. А затем вставил ключ в грудь Агаты.

Он даже не повернул его. Просто держал одной рукой ее за плечо, второй – ключ и смотрел ей прямо в глаза. В комнате все затаили дыхание. Затем он шевельнул губами и прошептал ей едва слышно:

– С тобой я позже разберусь.

Затем вынул ключ так же быстро, как и вставил. Агата ловила воздух ртом.

– Ступай вон, – велел он. И она тут же повернулась и, прижимая руки к груди, поспешила прочь из комнаты. Кремовое пальто колыхнулось, и дверь за ее спиной захлопнулась.

Директор Хейл вздохнул и вернулся на место, положив ключ Агаты перед собой на стол. В комнате повисло гробовое молчание. Роланд смотрел на стол. Даллас опустила глаза в пол. Но я не сводила взгляд с Хейла.

– Может, и правда ничто не исчезает навсегда, – произнес он, – но всему приходит конец. Когда – решать мне. Очень советую вам помнить об этом, мисс Бишоп, – он повернулся к Даллас. – Проследите, чтобы она добралась домой в целости и сохранности.

– Сэр, – сказала я. – Пожалуйста, скажите, что с Уэсли?

– Он где-то там, – он махнул рукой в сторону двери. – Ступайте, отыщите его.

* * *

Я еле сдерживалась, чтобы не выкрикивать имя Уэсли, пока мчалась по коридору в Атриум. Еще издали я увидела, что он уже в приемной. Весь в порезах и ссадинах, он стоял, пошатываясь и обхватив голову руками, но все же держался на ногах. По обе стороны от него стояли Патрик и Лиза, а за спиной – тот человек из Отряда, который приволок меня сюда, но мне было плевать на них. Я вбежала в приемную, Уэсли поднял глаза и увидел меня. Я кинулась к нему, и он обнял меня.

Избитые и потрепанные, мы оба морщились от прикосновений и все равно прижимались друг к другу. Я обвила руками его талию, он – мои плечи. А когда он приник губами к ложбинке на шее, я ощутила на коже его слезы.

– Ты идиот, – сказала я, потом взяла его лицо в ладони и припала к его губам. Я целовала его с исступлением, потому что он стоил того, потому что жизнь коротка и страшна, и неизвестно, что случится потом. И сейчас я знала только одно: мы все еще жива, и я хочу быть с Уэсли Айерсом. Прямо сейчас я хотела чувствовать его объятия, его губы. Слышать биение его жизни, накрепко связанной с моей. Этот момент – все, что у нас было, и мне хотелось, чтобы он стоил всего того, что случится потом.

Я сжала объятия еще крепче, так что Уэсли прервал поцелуй и охнул.

– Прости, мне очень жаль, – прошептала я, наши губы почти соприкасались.

– А мне нет, – выдохнул он, притягивая меня ближе и снова целуя. Я все еще боялась привязанности, разрыва, потерь, но сейчас к страху примешивалось нечто новое: желание.

– Ты говорил, что веришь мне, – упрекнула я.

– А ты сказала, что находишься у здания естественных наук, так что, думаю, мы квиты.

Он притянул меня к себе, но кто-то кашлянул, и я нехотя отстранилась от Уэсли. Это оказалась Даллас.

– С вами все хорошо, – сказала она, – ну а для этого у вас еще будет уйма времени. А теперь мне надо проводить вас в школу. – Она стояла у стола, и я только сейчас заметила тлеющие остатки сгоревшего фолианта.

– Что случилось? – спросила я.

– Акт вандализма. Единственное, в чем преуспел Оуэн Крис Кларк, – пояснила Лиза. – Он сжег фолиант.

Даллас покачала головой и кивнула на дверь. Человек из Отряда, притащивший меня сюда, стоял у порога, и я напряглась, увидев его.

– Без обид, – бросил он.

– Конечно, – отозвалась я, и Уэсли взял меня за руку.

– Я просто делал свою работу. – Вот только говоря эти слова, он улыбался и отнюдь не с теплотой. Мне вспомнилось то, что я слышала среди его шума – веселый азарт охотника.

– Я бы посоветовала тебе не быть таким ослом, Закери, – сказала Даллас, прогоняя его от двери, – но это будет лишь напрасное сотрясание воздуха.

Затем она повернула ключ, и дверь открылась, а за ней – темная ночь, наполненная звуками пожарных сирен. Мы с Уэсли прошли вслед за Даллас на территорию кампуса. Едва мы ступили во Внешний мир, как на меня обрушился поток его шума, в котором переплелись желание, любовь, облегчение, шок и страх. Я не знала, что слышал он в моем шуме, но не отстранялась. Я ему доверяла.

Большинство зданий выглядели весьма прилично, хотя огонь и уничтожил почти весь плющ, а вот поле с навесом, фонарями и палатками являло собой черное пепелище.

– Все целы?

– Есть несколько человек с ожогами, но все живы.

Я перевела взгляд с ее лица на одежду. На черной хлопковой рубашке засохли пятна крови, на коже тоже виднелась кровь.

– Все кроме Эрика, – поправила я, когда она, обогнув выжженную лужайку, вела нас к главным воротам. – Вы поэтому опоздали?

Она невесело кивнула.

– Пыталась бороться с огнем, пока не приехали спасатели.

– А Сако? – спросила я. Даллас потерла ладони, и хлопья засохшей крови осыпались на землю.

– Я ее не видела.

– Кажется, я сломал ей нос, – сказал Уэсли.

Даллас окинула его беглым взглядом.

– Похоже, она тебе неплохо отплатила.

– Значит, вы тоже из Отряда? – спросила я, когда мы шли мимо обугленных останков празднества.

– Нет, – ответила Даллас. – Меня можно называть полевым экспертом. Моя работа – следить за тем, чтобы все у всех шло как положено.

– А если нет? – спросил Уэсли.

Она пожала плечами.

– Если они из Архива, я их возвращаю. Если из Внешнего мира, то исправляю ситуацию сама.

– Вы делаете форматирование, – догадалась я. – Стираете воспоминания.

– Когда приходится, – сказала она. – Зачистка – моя обязанность. Кстати, я уже позаботилась о том копе, Кинни. Правда, придется еще отправить Отряд изъять улики, но о тебе он больше не вспомнит. Сам он считает, что пострадал от взрыва.

– Вы видели Оуэна, – сказала я. – Сегодня в вашем кабинете. Вы видели его и ничего не сделали.

– Сделала бы, если бы это понадобилось.

В голове у меня роилось так много вопросов, но мы уже подошли к главным воротам, с которых срезали замок. Возле ворот собралась толпа. Двое пожарных, завидев нас, бросились навстречу.

– Эй, вы, трое! Откуда вы? – спросил один.

– Эта парочка угодила в ловушку в одной из палаток, – на ходу сочинила Даллас. Ее голос прозвучал на удивление властно. – Не могу поверить, что вы не обнаружили их раньше. Лучше убедитесь, что с ними все в порядке.

И пока они не успели спросить, кто она и что там делала, Даллас развернулась и, нырнув под желтую оградительную ленту, натянутую поперек ворот, исчезла в толпе студентов, преподавателей и родителей, наводнивших парковку.

Врачи скорой помощи отвели нас с Уэсли в разные машины, чтобы осмотреть. Я надела кольцо, удивившись, как быстро мне удалось привыкнуть к миру без его защиты. Врач осмотрел меня. По поводу большинства ран я сослалась на палатку, которая, с легкой подачи Даллас, рухнула на нас. Но вот следы от проволоки на запястьях объяснить было сложнее. Мне повезло, что там скопилось слишком много людей, нуждающихся в помощи, а врачей явно на всех не хватало. Так что я заверила, что чувствую себя нормально, и меня отпустили. А вот Уэсли был не таким убедительным, либо его раны оказались серьезнее, чем я думала, потому что врачи настояли, что его нужно отвезти в больницу. Он успел бросить мне лишь: «Оставь окно открытым», и «скорая помощь» увезла его.

Едва я нырнула под оградительную ленту, как меня окликнули по имени. Я осмотрелась и увидела своих друзей, немного перепачканных в саже, но, к счастью, целых и невредимых. Они сгрудились на тротуаре, и когда я подошла к ним, на меня так и посыпалось: «Где вы были?», «Что случилось?», «Ты не ранена?», «А Уэсли с тобой?», «Он в порядке?», «Это настоящее безумие»… Наконец они угомонились и дали мне ответить. Посреди рассказа Кэш прервал меня, пошутив, что это наверняка отразится на его рейтинге куратора. Но Сафия ткнула его локтем в бок и сказала, сообщив, что слышала, будто кто-то погиб, так что шутить на такие темы не стоит. Эмбер возразила, что легкомыслие помогает пережить трагедию. А затем меня снова окликнули. Я обернулась и увидела родителей, протискивающихся ко мне сквозь толпу. Я хотела сказать, что в полном порядке, но тут мама бросилась ко мне, заключила в объятия и разрыдалась.

Папа обнял нас обеих, и не понадобилось снимать кольцо, чтобы прочесть их мысли, почувствовать их облегчение, смешанное с отчаянным желанием защитить своего ребенка, и страх, что они этого не могут. Я тоже не могла защитить их, не могла обещать, что они меня никогда не потеряют. Но сегодня вечером я была с ними, поэтому обняла их покрепче и сказала, что все будет хорошо. И впервые за долгое время сама поверила в это.

Послесловие

В ту ночь я сидела на краю кровати в угробленной школьной форме, пропахшей гарью и кровью. В волосах у меня все еще торчали серебряные рожки. Я думала об Оуэне. Спать я не боялась, хотя мне, конечно, хотелось, чтобы Уэсли остался со мной. Ночные кошмары меня больше не пугали, потому что они воплотились в реальности и я сумела их победить.

Я встала с кровати и стала раздеваться, морщась от каждого движения, отдававшегося болью в израненном, одеревеневшем теле. Мне удалось снять рубашку, затем – юбку, развязать шнурки и скинуть ботинки, сначала один, потом второй. Из первого я вытряхнула складной нож. Его я положила рядом с собой на постель. А из второго ботинка на пол выпал квадратик бумаги. Поморщившись, я опустилась на колени и подняла его, разгладила плотную бумагу – чистый лист, в нижнем правом углу аккуратным почерком написано одно-единственное слово: «Всем». Я коснулась его пальцем. Я не собиралась воспользоваться им.

Я сидела на корточках над телом Оуэна, чувствуя головокружение и онемение во всем теле, слушала звук приближающихся шагов и отсчитывала секунды. Я не собиралась его обыскивать, но в какой-то момент руки сами собой ощупали его карманы и выудили оттуда сложенный листок. Его я спрятала в ботинок. Просто воспользовалась удобным моментом.

Сейчас я смотрела на этот листок и хотела сжечь его. Оуэн, разумеется, неспроста спалил фолиант – он решил скрыть, что одной страницы в нем не хватает. Но дело в том, что хотя Оуэн во многом заблуждался, я не уверена, что он ошибался во всем.

Мне хотелось верить Архиву. Хотелось. Поэтому я не знала, что побеждает в моей душе – сомнения или страх, слабость или сила. Что за голос звучал в моей голове – голос деда, советовавший оставаться во всеоружии, или Оуэна, утверждавшего, что настала пора перемен? А может, все дело в том, что сегодня ночью я слишком многое испытала и поняла, и поэтому я забрала листок из кармана Оуэна…

Я должна была сжечь его, но не сожгла, а аккуратно сложила, несколько раз спросив себя при этом, не хочу ли я его порвать. В конце концов, решив, что не хочу, взяла с полки «Божественную комедию», сунула между страниц крохотный бумажный квадратик и поставила книгу на место.

Может быть, Оуэн и прав. Может, я – та, кто несет перемены. Вот только нужно решить, какие именно.

Примечания

1

Игра слов. По-английски баклажан – eggplant. Egg – яйцо, plant – растение. Прим. переводчика.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg