«Ад ближе, чем думают»

Ад ближе, чем думают (fb2) - Ад ближе, чем думают 1828K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Домовец

Александр Домовец Ад ближе, чем думают

© ЭИ «@элита» 2016

* * *

Пролог

Положительно, граф Пётр Алексеевич Пален чем-то смахивал на ожившую статую. Неподвижные черты узкого лица, ледяной взгляд, неторопливо-скупые движения и негромкая, веская речь – всё это говорило о значимости персоны военного губернатора Петербурга, однако симпатии в глазах окружающих не прибавляло. В его надменности ощущалась некая угроза, и даже высшие сановники империи в разговоре с графом держались насторожённо.

Был, впрочем, один человек, в общении с которым Палена словно подменяли. Куда только девалась манера цедить слова и смотреть мимо собеседника! И голос делался мягче, и гордо расправленные плечи слегка сутулились, и руки вытягивались чуть ли не по швам… Правда, метаморфозы эти происходили исключительно в присутствии императора Павла.

Нынешняя встреча монарха с губернатором проистекала в личных императорских покоях на втором этаже только-только выстроенного и заселённого Михайловского замка. Павел размашисто шагал по кабинету и, не стесняя себя выбором выражений, отчитывал Палена. Тот молча выслушивал упрёки и лишь невозмутимо поворачивал голову влево-вправо вслед за императором.

– Я начинаю жалеть, что вернул вас из отставки, – раздражённо говорил Павел. – Весь город гудит от слухов о заговоре против моей персоны, а вы молчите. Хорош военный губернатор, нечего сказать! Случись за окном второй всемирный потоп, вы и его проспите… Да у меня Кутайсов больше вашего знает!

В завершение тирады Павел сильно ударил кулаком по столу. Массивная бронзовая чернильница с позолоченной фигуркой льва на крышечке подпрыгнула, хрустальная подставка для перьев перевернулась, рассыпав содержимое на бумаги.

– В осведомлённости обер-шпрехтшталмейстера я ничуть не сомневаюсь, – спокойно сказал Пален. – Однако же позвольте заметить, ваше величество, что и моя полиция не даром хлеб ест. Разумеется, слухи и сплетни насчёт заговора мне известны.

– Так почему же в ваших докладах о том ни единого слова? – резко спросил Павел.

– Да потому, государь, что не к лицу губернатору потчевать ваше величество небылицами, – сухо ответил граф с полупоклоном. – Но как только у меня будут проверенные факты, я немедленно доведу их до вашего сведения.

– Ну, спасибо, утешил, – насмешливо произнёс Павел. – А вот я знаю и без вашей полиции, что заговор – есть, что против меня злоумышляют братья Зубовы, генерал Беннигсен, командиры полков Депрерадович и Уваров, и даже…

Он замолчал. Вытянув шею, граф напряжённо ждал продолжения фразы. Павел вплотную подошёл к нему, посмотрел снизу вверх и чуть ли не шёпотом яростно добавил:

– И даже сыновья мои Александр и Константин. Что скажете, граф?

Пален выдержал паузу.

– Графа Кутайсова можно поздравить: его соглядатаи работают на совесть, – наконец сказал он со вздохом. – Ну, раз уж вы всё знаете, ваше величество, не вижу смысла таиться далее. Теперь я могу признаться…

– В чём? – рявкнул Павел.

– Действительно, заговор против вас существует, и мне о том известно, – медленно заговорил Пален. – Действительно, в комплоте состоят все названные персоны. Но вы не назвали ещё одного участника – самого главного.

– И кто же это?

– Я, ваше величество, – с этими словами граф склонил голову.

Павел невольно отпрянул и, поскользнувшись на дубовом паркете, схватился за край стола. От резкого движения полы чёрного мундира с высоким красным воротником пошли вразлёт, орденская лента сбилась набок. Невзрачное курносое лицо императора выразило изумление.

– Ты в уме ли, граф? – участливо спросил он, отбросив привычное обращение на «вы».

– Позвольте мне объясниться, ваше величество, и тогда уж сами решайте, сумасшедший ли я, – откликнулся Пален, раздвигая бледные губы в улыбке. – Не угодно ли вам сесть?

Заинтригованный император сел в кресло, жестом пригласил графа сделать то же самое и, закинув ногу за ногу, приготовился слушать.

– Заговор зреет уже несколько месяцев, – негромко продолжал граф, усаживаясь напротив Павла. – Заговорщики недовольны многим…

– Чем именно? – резко спросил император. – Говори, как есть, приказываю!

– Слушаюсь, ваше величество… Общественная ситуация, коротко говоря, такова. Помещики протестуют против указа о трёхдневной барщине. Церковь возмущена разрешением строить во всех епархиях старообрядческие храмы. Военным не по душе новые уставы. (Павел побагровел.) Дворянство недоумевает в части принятия вами титула великого магистра Мальтийского ордена, открытия орденского посольства в Петербурге и постоянного пребывания рыцарей-иоаннитов близ вашей персоны…

– Толково доложено, – сумрачно оценил рапорт Палена император. – Сжато и по делу. Это всё?

Пален замялся, однако продолжил:

– Увы, нет, ваше величество. Всё сказанное существенно, однако главное в ином. Растёт общее недовольство курсом на сближение с богопротивной якобинской Францией, который вы, ваше величество, с некоторых пор активно проводите. Россия вот-вот вступит в противостояние с монархиями Европы, вековые союзы рушатся, английский посол Витворт уже выслан…. Я лишь повторяю аргументы заговорщиков, – быстро добавил он, заметив гневный жест императора. – Если подытожить, их целью является свержение законного монарха и передача трона цесаревичу Александру, который всё вернёт на круги своя. Другими словами, к традициям блаженной памяти императрицы Екатерины Второй. В заговор вовлечены многие придворные, дворяне, офицеры гвардии. Вот примерный список участников…

С этими словами Пален извлёк из внутреннего кармана и передал императору несколько листов. Павел, нервно морщась, просмотрел их.

– Непостижимо! – выдохнул он, швыряя бумаги на стол. – Семёновцы, измайловцы… Так что же – вся армия против меня? Смотри, и Талызин тут же. Мерзавец! Не я ли сделал его генералом?..

– Теперь вы понимаете, ваше величество, почему я не отказал, когда заговорщики предложили мне встать в их ряды, – журчал Пален. – Лишь присоединившись к злоумышленникам, я смог поимённо определить их и составить представление о масштабе заговора. А он, увы, чрезвычайно велик. И дело не в том, что этот список насчитывает более сотни фамилий. Во главе заговора стоит ваш сын и наследник Александр, вот главная беда. Впрочем, об этом вы знаете и без меня…

Взбешённый Павел вскочил на ноги. Свирепый удар трости обрушился на китайскую напольную вазу и разнёс её вдребезги.

– Он не сын мне больше! – завопил император, топча безвинные осколки фарфора. – Повелеваю арестовать заговорщиков, провести следствие и наказать жестоко! Сегодня же! Немедленно! Вырвать с корнем изменную траву! Ты понял меня, Пален?

Граф неторопливо поднялся из кресла.

– Воля вашего величества будет исполнена, – веско сказал он. – И всё же я предлагаю немного выждать. Что мы сейчас можем предъявить заговорщикам, государь? В чём обвинить? Пока что против них лишь слухи и сплетни. А вот через два дня, когда они планируют выступление, мы возьмём их с поличным. На то у меня есть верные части и полиция. Только после этого у следствия будут все улики. Но и тогда…

– Что «тогда»? – прорычал Павел.

Граф наклонился к императору.

– Схватить и заточить какого-нибудь Зубова, Аргамакова или Уварова – дело нетрудное, – медленно произнёс он. – Но у кого поднимется рука на цесаревича Александра? Помилуйте! Даже я, военный губернатор столицы, осмелюсь арестовать наследника престола, лишь располагая прямой санкцией императора, изложенной в виде письменного приказа.

– Что?! Тебе мало моего слова?

– В этом случае – да, – твёрдо ответил Пален. – Посудите сами, ваше величество! Особа, о которой идёт речь – следующий правитель Российской империи по праву естества. Это ваша плоть и кровь! И я хочу быть уверен, государь, что сердце ваше не дрогнет от жалости, и вы не измените своё решение, и впоследствии не накажете того, кто кинулся арестовывать цесаревича, быть может, неверно истолковав суровость ваших слов…

Павел отлично понял смысл витиеватой реплики.

– Так ты боишься ответственности? – мрачно то ли спросил, то ли констатировал он. – Ну, что ж… Запомни: слово рыцаря крепче любой печати. В другой раз я бы обиделся за недоверие к своему императору. Но теперь не до обид! Возьми…

С этими словами Павел присел к столу и быстро написал несколько строк.

– Для начала подвергнешь его домашнему аресту, а там посмотрим, – словно через силу сказал он, вручая сложенный лист графу. – Но арестовать надо не раньше, чем выступят заговорщики. Иначе он от всего отопрётся. Ты понял?

– Я всё сделаю, ваше величество, – торжественно произнёс Пален, бережно убирая бумагу во внутренний карман мундира. – И позвольте без лести сказать, что решение ваше останется в веках как немеркнущий пример неукоснительно служения монаршему долгу! А долг превыше всего, превыше даже родственных уз! Да и что они пред лицом государственных интересов?

Император, сгорбившись в кресле, исподлобья взглянул на графа. Внезапно голову пронзила резкая боль, и Павел невольно схватился за виски. Только апоплексического удара теперь не хватало! До чего довели, негодяи…

– Что с вами, ваше величество? – услышал он участливый голос Палена.

– Да так, – с усилием ответил Павел, пытаясь подняться. – Что-то мне сегодня неможется. И в глазах всё время рябит…

Граф сочувственно посмотрел на монарха.

– У меня тоже, – признался он. – Это от сырости. От сырости и свечей.

Действительно, прошло едва сорок дней, как строительство Михайловского замка завершилось, и каменная кладка ещё не высохла. К тому же за окном стоял холодный сырой март. Чтобы уничтожить испарения, лакеи день и ночь жгли камины, но помогало слабо. В воздухе замка витал густой влажный туман пополам со свечным дымом, порой трудно было разглядеть собеседника даже на пяти шагах.

– Ну, может, ты и прав, – медленно сказал Павел. – Из-за этого чада и дышать трудно, и порой мерещится чёрт знает что…

– Вот как?

– Да! Вообрази только: второго дня я увидел в зеркале собственное изображение со свёрнутой набок шеей!

Последние слова у Павла вырвались против воли. Видение (мгновенно исчезнувшее, впрочем) было настолько шокирующим и даже пугающим, что император никому не хотел о нём говорить.

– Нервы, ваше величество, нервы, – успокаивающе произнёс Пален. – Да оно и неудивительно. Боюсь даже представить, какое напряжении вы постоянно испытываете, думая о заговоре…

– Заговор… – с горечью повторил Павел. – Ну ладно, эти мерзавцы Зубовы и иже с ними. Но Александр! Мало, что сын, так ещё и наследник престола! Уж он-то должен понимать, что союз с Бонапартом сулит России невиданные выгоды.

Граф глубоко вздохнул.

– Не затруднит ли ваше величество объяснить суть этих выгод, – сказал он. – Я человек военный, прямолинейный и, видимо, чего-то не возьму в толк. Заговорщикам, разумеется, я враг, и планы их расстрою. Но нельзя отрицать, что недовольство этим союзом в обществе очень велико.

– Удел монарха в том, чтобы смотреть дальше и понимать глубже, чем его подданные, – резко произнёс Павел. – Ты хочешь знать выгоды от комплота с Бонапартом? Изволь.

Тебе ли, генералу, объяснять, что союзные Англия, Австрия и Пруссия ненасытно требуют русских солдат? Что они толкают нас воевать с Бонапартом, а сами, битые многократно, мечтают отсидеться в кустах? Что они хотят от нас всего и не дают взамен ничего? Нет уж, их дружбой я сыт по горло! С такими друзьями и врагов не нужно…

Теперь Франция. Да, якобинская и безбожная. Да, во главе с этим выскочкой – самозванным первым консулом. Но! – Павел поднял указательный палец. – В Бонапарте жив истинно рыцарский дух. Не случайно же он за свой счёт обмундировал наш пленный полк и отпустил домой. С ним можно иметь дело. Союз, который он предлагает без всяких условий, и нужен, и выгоден. Ведь Россия и Франция, соединившись, продиктуют волю кому угодно. И никто, слышишь ли, граф, никто не сможет нам противостоять!

– Пожалуй, – тихо и задумчиво откликнулся Пален.

– В союзе с Францией мы достигнем полной гегемонии в Европе, – продолжал Павел, всё больше увлекаясь. – Потом дойдёт черед и до Востока с Африкой. Ходил же Бонапарт в Египет, и не без успеха, чёрт возьми!.. Что, к примеру, останется от Англии, коли отнять у неё Индию с несметными богатствами? И насколько усилимся мы, разделив эти богатства с Францией… А мы их разделим, разделим непременно! Наши Орлов с Платовым и французский генерал Массена уже выступили в поход на Ганг. И это только начало!.. Теперь ты понимаешь, граф, смысл моего нового курса?

Пален в волнении поднялся.

– Склоняю голову перед его величием, – твёрдо сказал он. – Но, государь, не опасаетесь ли вы, что Бонапарт окажется ненадёжным союзником? И, паче того, неподходящим? Тысячу раз простите, но что общего между могущественнейшим из монархов – и республиканцем, робеспьеровским генералом? Какой мезальянс…

– Тут всё непросто, на то и политика, – снисходительно ответил Павел, пожимая узкими плечами. – Лекцию читать не буду, скажу только, что общие у нас – интересы. И прочность нашего союза будет обеспечена этой общностью. А что до мезальянса… Бонапарт уже давно не республиканец, да и Робеспьер – перевёрнутая страница. Всё идёт к тому, что в близкие годы первый консул республику упразднит и вместо неё провозгласит империю. А сам при этом станет родоначальником новой династии. Почему бы и нет? Романовы и Габсбурги тоже когда-то были простыми дворянами… И вот тогда монархи Европы наперебой кинутся предлагать ему в жены своих дочерей.

– Но он женат…

– Разведётся, – уверенно сказал Павел. – Жозефина бесплодна, а династические интересы потребуют наследника престола. Стало быть, новый брак неизбежен, попомни мои слова.

Пален не без удивления отметил, что прозорливость и логика суждений императора являют резкий контраст с его простоватой внешностью, щуплой фигурой и репутацией взбалмошного правителя. Прав Павел, по всем статьям прав… Граф склонился в низком поклоне.

– Мне всё ясно, ваше величество, – произнёс он торжественно. – Теперь позвольте удалиться. Вскоре назначена моя встреча с цесаревичем. Вы ведь помните, что я один из главных заговорщиков, – добавил он с улыбкой.

Лицо Павла, только что светившееся воодушевлением, омрачилось.

– Ступай, – вяло сказал он.

Покидая императорские апартаменты, Пален снова подумал, что Павел совершенно прав. Вероломство прежних союзников неотвратимо толкает его в объятья Бонапарта. И в комплоте с Францией Россия неминуемо получит свою долю мирового пирога и прирастёт территориями, природными богатствами, подданными. (В этом смысле отношения с Мальтийским орденом тоже очень даже оправданы. В сущности, ещё одна губерния – заморская. Военная база, стоянка для флота, пригляд за Средиземноморьем – в контру Англии…) Вот и выходит, что в близком будущем – взлёт державы, развитие культуры и образования, внутренние вольности… А они будут, непременно будут, залогом тому либеральные взгляды Павла. Чего стоит один манифест в пользу крепостных, ограничивающий барщину тремя днями в неделю!.. А там и до конституции рукой подать…

Челюсти графа сами собой сжались, издав неприятный скрежет.

– Бедный, бедный Павел, – негромко произнёс Пален, садясь в ожидавшую карету.

Как только губернатор покинул кабинет, император подошёл к массивной ширме, закрывавшей угол комнаты, и отодвинул в сторону. Из-за ширмы выскользнул невысокий черноволосый, очень подвижный и юркий человек в роскошном придворном платье. То был Иван Кутайсов – в прошлом брадобрей Павла в бытность его цесаревичем, а ныне граф и обер-шпрехтшталмейстер.

– Что скажешь, Иван Павлович? – мрачно спросил любимца император.

Кутайсов подошёл к жарко пылающему камину, плюнул в огонь и сказал:

– Хитрит, Иуда. – Выдержав паузу, добавил: – Вы по-прежнему считаете, ваше величество, что мы проявляем излишние осторожности?

Сжав голову ладонями, Павел вдруг горестно произнёс:

– Не могу поверить, слышишь? Возможно ли такое вероломство? За что ненавидят?.. И сын тоже, Саша…

Вечером того же дня в гостиной цесаревича между графом и Александром шёл трудный разговор. Впрочем, его скорее следовало бы назвать монологом Палена: Александр молчал, и лишь дрожание век при самых откровенных высказываниях собеседника свидетельствовало, что слушает он внимательно.

– Ваше высочество, это уже невыносимо! – тихо и сумрачно говорил Пален. – Выходками и взбалмошностью ваш батюшка превзошёл даже своего родителя, блаженной памяти императора Петра Фёдоровича…

Александр молчал, внимательно рассматривая настенный гобелен.

– Россия устала от него и боится, – продолжал Пален. – А этот союз с богопротивной Францией, с республиканцем Наполеоном! Ваши предки, гремя костями, переворачиваются теперь в своих гробах. Повсюду хаос, беспорядок, подрыв устоев… Доколе?!

Цесаревич продолжал молчать, и лишь пальцы его всё крепче сжимали ручку кресла.

– Так дальше продолжаться не может! Вы понимаете меня, ваше высочество? Я… мы все видим только один путь исправить положение. Престол должен занять монарх, достойный править. И этот монарх – вы!

Откинувшись в кресле, Александр закрыл глаза. Пален терпеливо ждал ответа и в который по счёту раз дивился про себя несходству между отцом и сыном. Не будь императрица Мария Фёдоровна верной и преданной женой, можно было бы заподозрить, что цесаревич появился на свет в результате посторонней связи. Высокий, стройный, белокурый Александр очаровывал приветливым взглядом и кроткой улыбкой. Немногие догадывались, что цесаревич, воспитанный бабушкой Екатериной Великой, в полной мере унаследовал её умение скрывать мысли, хитрить, а в случае нужды и лицемерить, сохраняя при этом вполне простодушный вид.

Наконец Александр открыл глаза и немного подался к собеседнику.

– Я никогда не приму участие в заговоре против отца, – раздельно сказал он. – Вот вам моё последнее слово. Это противно законам божеским и человеческим. Более того, я призываю вас и ваших сообщников отказаться от преступных планов. Они всё равно провалятся, и злоумышленников ждёт эшафот. Не заставляйте императора залить Россию кровью.

Ну, что ж… Когда-то и Бориса Годунова буквально упрашивали занять престол. Целая делегация бояр и церковников трижды валялась у него в ногах, призывая на царство. И теперь, двести лет спустя, также следовало запастись терпением.

– Я восхищён, ваше высочество, – негромко произнёс Пален. – Ставить во главу угла сыновний долг – это, поистине, пример, достойный подражания. Боюсь только, что батюшка ваш к своему отцовскому долгу относится не столь щепетильно.

Александр поднял голову.

– Что вы имеете в виду, граф? – удивлённо спросил он.

– Слухи о вашей причастности к заговору распространились столь широко, что император априори считает вас виновным, – спокойно сказал Пален. – Вероятно, ему следовало бы по-отцовски поговорить с вами, объясниться… Однако он предпочёл иной путь. Вот, извольте ознакомиться.

С этими словами граф достал и протянул наследнику сложенный лист бумаги. Александр быстро просмотрел его.

– Непостижимо! – вымолвил он в сильнейшем волнении. – Это же приказ о моём аресте!

– А что вас удивляет, ваше высочество? – сказал Пален, пожимая плечами. – Ваш предок Пётр Первый, помолясь, обошёлся с царевичем Алексеем ещё более сурово. Правда, и тогда дело началось с простого ареста…

Участливо глядя на побелевшего цесаревича, граф осторожно забрал из его дрожащих рук бумагу и спрятал в карман.

– Вы видите, – вкрадчиво сказал он, – что моё положение более чем двусмысленно. Как военный губернатор Петербурга я должен исполнить прямой приказ императора и подвергнуть вас домашнему аресту… для начала. Что будет потом, один бог ведает. Но как дворянин, болеющий душой за державу, я не могу поднять руку на того, кто является оплотом и последней надеждой России. И вот я снова спрашиваю, ваше высочество: вы с нами?

Страдальчески изогнув брови, Александр впервые за всё время разговора посмотрел Палену прямо в глаза. Тот ответил твёрдым взглядом. Александр открыл рот, словно хотел что-то сказать, но передумал. Просто кивнул – медленно, со скорбным выражением лица…

Вечером 11 марта император Павел по обыкновению ушёл в свои покои после десяти часов. Потрепав по плечу солдата Агапеева, стоявшего на посту возле входа, он помолился у иконы в прихожей, принял питьё из рук лейб-медика Гриве и через потайную лестницу спустился к прелестной княгине Гагариной. Около часа Павел провёл у фаворитки, побеседовал с её мужем и обещал князю портфель военного министра вместо вечно болевшего графа Ливена.

В полночь император поднялся к себе и удалился в спальню, пожелав слугам спокойной ночи.

Заговорщики, числом десять, во главе с братьями Зубовыми и генералом Беннигсеном подошли к внешней двери покоев через четверть часа.

– Кто такие?.. – открыл было рот Агапеев и получил от Николая Зубова удар саблей по голове.

С выражением изумления и ужаса на залитом кровью лице часовой мешком осел на пол. Отпихнув солдата ногой, к двери подошёл Аргамаков и сильно постучал. Через минуту в прихожей послышались чьи-то шаги.

– Кто там? – раздался изнутри заспанный голос дежурного камердинера.

– Флигель-адъютант Аргамаков, – рявкнул в ответ офицер. – Шесть часов утра. Время доклада государю.

Последовала пауза.

– Вы, верно, ошибаетесь, господин флигель-адъютант, – возразил наконец удивлённый камердинер. – Мы только что легли спать. Сейчас едва начало первого…

– У вас часы остановились, не иначе, – нетерпеливо возразил Аргамаков. – Открывайте же. Если по вашей милости я пропущу время доклада, государь не помилует. Да и вам достанется, будьте уверены!

После короткой паузы дверь открылась. Заговорщики ворвались в прихожую, и камердинер вместе с двумя камер-гусарами в мгновенье ока разделили участь Агапеева. Но когда офицеры вбежали в спальню императора, выяснилось, что там никого нет. Постель под массивным балдахином была пуста и даже не смята. За ширмой в углу тоже никого не оказалось.

Злоумышленники, оглядываясь, растерянно затоптались посреди спальни. На стенах комнаты плясали их тени, отброшенные тусклым светом захваченной в прихожей лампы.

– Это что же, птичка упорхнула? – прорычал Платон Зубов.

– Похоже на то, – буркнул Вяземский и выругался по матери.

– Постойте-ка, – возразил Беннигсен. – А это что?

Он быстрым шагом пересёк спальню и подошёл к зашторенному окну. Резким движением отдёрнул портьеры. И – замер, поражённый.

На широком подоконнике стоял мужчина, одетый в чёрное. Однако это был не император: и ростом выше, и в плечах шире. Лицо незнакомца скрывала надвинутая на лоб треуголка. На боку висела шпага, в руках опасно поблёскивали пистолеты.

– Вы кто? – резко спросил Беннигсен, невольно отступая на шаг и хватаясь за эфес сабли.

Ответом был выстрел в упор. Пуля превратила лицо генерала в кровавую маску и отбросила тело назад. Вторым выстрелом незнакомец уложил смельчака Яшвиля, кинувшегося на подмогу Беннигсену.

Прежде чем поражённые злоумышленники пришли в себя, незнакомец отшвырнул дымящиеся пистолеты, соскочил на пол и проворно выхватил из-за пояса новую пару. Ещё два выстрела покончили с братьями Зубовыми. Хищно вдохнув резкий пороховой запах, человек в чёрном коротко засмеялся.

– Император нынче занят, господа, – звучно сказал он по-французски. – Он поручил провести аудиенцию мне.

Яростно крича, заговорщики с саблями наголо бросились к незнакомцу, однако их встретили новые выстрелы. Ещё одну пару пистолетов неприятель припас на подоконнике и теперь пустил в ход. Скарятин был убит наповал пулей в сердце. Вяземский с простреленным боком покатился по полу. На этом запас огнестрельного оружия у человека иссяк. Неуловимо быстрым движением он выхватил шпагу.

– Это дьявол какой-то! – взревел Аргамаков, занося саблю.

Страшен он был сейчас – багровый, растрёпанный, с дико вытаращенными глазами. Однако незнакомец оказался не из пугливых и действовал на редкость хладнокровно. Ловко уклонившись от удара, он вонзил шпагу в горло флигель-адъютанту. Аргамаков выронил саблю. В последний свой миг он вдруг узнал человека в чёрном, с которого во время схватки упала скрывавшая лицо треуголка. То был мальтийский рыцарь-иоаннит Пьер де Сешель, состоявший в посольстве ордена в Петербурге и принятый при дворе. Но как он здесь оказался? Да ещё вооружённый до зубов?.. А больше ни о чём Аргамаков подумать уже не мог: сомлел.

Оставив флигель-адъютанта умирать на полу, де Сешель метнулся к наружной двери и, став в проёме, загородил выход. Теперь у трёх пока ещё невредимых злоумышленников было два пути к отступлению: либо прыгать в окно, либо пройти через дверь по трупу рыцаря. Горданов, Татаринов и Бологовский в нерешительности остановились в пяти шагах от мальтийца, медля с нападением. Совсем не трусы, офицеры испытывали сейчас нечто вроде суеверного страха. В считанные минуты человек в чёрном уничтожил бо́льшую часть заговорщиков и при этом даже не запыхался. Да человек ли это?..

Неожиданно в коридоре возник нарастающий шум.

– Держись, ребята! Это Пален с Уваровым ведут со двора подмогу! – закричал Татаринов, и в голосе его явственно прозвучало облегчение.

– Ошибаетесь, месье, – с отменной вежливостью сказал де Сешель. – Сдаётся мне, напротив, это генерал Аракчеев с лейб-гвардейцами вяжет ваших товарищей по заговору. Так что надеяться не на что.

Татаринов выпучил глаза, усы его стали торчком.

– Аракчеев? Что за чушь?! Он же в ссылке…

– Третьего дня секретным распоряжением императора из неё возвращён, и вот уже два часа как возглавил Преображенский полк взамен изменника Талызина, – охотно пояснил мальтиец. – Правда, знают об этом лишь те, кому надлежит, и ни единой персоной более… В общем, предлагаю сложить оружие и вверить дальнейшую участь в руки императора. Возможно, он проявит милосердие и оставит вам жизнь. Хотя, откровенно говоря, вы этого не заслуживаете, – безжалостно добавил он с оттенком презрения. – Решили погубить собственного суверена – вдесятером против одного, безоружного. Замысел, достойный гиен, а не дворян и офицеров…

Бологовский рванул ворот мундира – от яростного движения полетели крючки с пуговицами, да орденская звезда с лёгким звоном упала с груди на пол. Подстёгиваемый стыдом и гневом, он бросился на мальтийца. Но, упреждая выпад Бологовского, тот метнул извлечённый из сапога кинжал, и заговорщик шумно рухнул с клинком в сердце. Рыцарь коротко засмеялся.

– Так что же, господа, вы сдаётесь? – спросил он, откидывая прядь густых чёрных волос с высокого лба.

Ответом было нападение. Не сговариваясь, офицеры с мужеством отчаянья одновременно атаковали де Сешеля с двух сторон. Однако мальтиец, низко пригнувшись, с поразительной лёгкостью проскользнул между занесённых сабель (заговорщики чуть не зарубили друг друга) и оказался за спинами нападавших. Горданов быстро обернулся – и был насквозь пронзён стремительным ударом шпаги в живот. В этот момент Татаринов, отбросив саблю, кинулся на врага, и пока тот извлекал клинок из обмякшего тела, вцепился в горло. Ему удалось сбить мальтийца с ног. С невнятным рёвом офицер навалился на де Сешеля и принялся душить. Татаринову уже было всё равно, что станет с ним самим – лишь бы уничтожить рыцаря, отомстить за разрушенный план цареубийства и погубленных товарищей по заговору…

Ни весом, ни физической силой тягаться с Татариновым мальтиец не мог. Но это его ничуть не смутило. Он даже не пытался разомкнуть руки, сдавившие горло железным обручем. Зато сложил указательный и безымянный пальцы правой руки в некое подобие двузубой вилки и неожиданно ткнул офицера в глаза. С болезненным стоном Татаринов отпрянул и невольно схватился за лицо. Чтобы закрепить успех, де Сешель стряхнул обидчика на пол и, вскочив на ноги, чувствительно пнул ниже пояса. И вновь раздался стон.

– Негодяй! – просипел Татаринов, тяжело дыша. – Подлец! Благородные люди так не сражаются!

Мальтиец покрутил головой, разминая пострадавшую шею.

– Зато в Париже так дерётся любой мальчишка, – хладнокровно сказал он. – Да и вам ли роптать? Лучшего обращения вы не заслужили…

Он быстро связал парализованного болью, скорчившегося на полу врага его же портупеей. Теперь всё было кончено.

Рыцарь подошёл к стене и отрыл потайную дверь, скрытую за узорчатыми шёлковыми обоями.

– Поднимайтесь, ваше величество! – громко сказал он. – Вам больше ничего не угрожает.

Внизу, на узкой винтовой лестнице, соединявшей комнаты Анны Гагариной с покоями императора, послышались шаги, и в спальне появился Павел Первый. Несмотря на поздний час, он был в мундире и сапогах, на боку висела шпага, руку тяжелила трость с набалдашником слоновой кости. На бледном лице Павла застыло угрюмое выражение, а губы судорожно подёргивались.

Остановившись на пороге, император оглядел комнату. Зрелище, представшее перед ним в неярком свете лампы, было поистине страшным. Из десяти заговорщиков уцелел только Татаринов. Остальные были убиты наповал или конвульсировали в предсмертных муках на залитых кровью коврах. В воздухе, пропитанном пороховой гарью, остывал последний хрип умирающих. Император невольно прикрыл глаза и пошатнулся, так что де Сешелю пришлось его поддержать.

– Мои убийцы, – пробормотал Павел. – Цвет гвардии… И с ними справился один человек? Невероятно!

Преодолев слабость, император лёгким движением отстранил рыцаря, подошёл к телу Аргамакова и долго вглядывался. Ладони покойного были прижаты к развороченному шпагой горлу, лицо исказилось от удушья, посиневшие губы искривило страдание.

– Тяжело же ты умирал, – тихо произнёс Павел. – Ах, Аргамаков, Аргамаков… Не я ли тебя обласкал, не я ли приблизил к своей особе? Какое будущее открывалось! Чего тебе не хватало, несчастный?..

Мальтиец подал голос:

– Мне кажется, сир, ни он, ни остальные жалости не заслуживают, – произнёс он с поклоном. – Если бы не меры предосторожности, благодаря которым на вашем месте оказался я, вы бы остались один на один с толпой головорезов. И сейчас – тысяча извинений! – впору было бы оплакивать не их, а вас. А вместе с вами также империю, которую цесаревич-наследник наверняка потащил бы назад, в прошлую эпоху…

С этими словами рыцарь отошёл в сторону и скрестил руки на груди. Павел почувствовал, что краснеет. Выговор, сделанный де Сешелем почтительно и в то же время жёстко, напомнил, что жертв здесь нет – есть убийцы, получившие по заслугам. Император подошёл к мальтийцу и порывисто обнял.

– Вы спасли меня, рискуя жизнью, и потому имеете право говорить нелицеприятно, – сказал он, глядя на высокого рыцаря снизу вверх. – Поверьте, я сумею быть благодарным, мой друг… Вы правы: не будем жалеть их. Сейчас важно выкорчевать изменные корни, очистить двор и армию от заговорщиков и двигаться дальше… Столько дел! Столько замыслов! И всё это могло погибнуть вместе со мною…

За дверью послышались чьи-то быстрые шаги, и в спальню ворвался Кутайсов с пятью гвардейцами.

– Вы не пострадали, ваш величество? – крикнул граф, задыхаясь от бега и волнения.

– Твоими молитвами, – ледяным тоном сказал Павел. – Что-то вы не торопились на помощь. Если бы не доблесть и отвага шевалье… Как вы вообще допустили заговорщиков в мои покои?

– Ах, государь, не велите казнить… Злоумышленники оказались хитрее и проворнее, чем мы ожидали. Они вошли во двор замка не одной, а двумя колоннами. Пока Аракчеев со своими гвардейцами разоружал первую, часть второй прорвалась во дворец… Но ведь я и предложил укрыть рыцаря в вашей спальне на всякий непредвиденный случай! Как видите, предосторожность оказалась не лишней.

Произнося взволнованную тираду, Кутайсов косился на завалившие пол трупы заговорщиков. При виде убитых братьев Зубовых – старых недругов – граф не удержался от злорадного хмыканья, но тут же умолк под суровым взглядом де Сешеля.

– Ладно, – произнёс император уже заметно мягче. – Хорошо, что хорошо кончается. Слава богу, обошлось – я невредим, и рыцарь тоже… Пален арестован?

– Так точно, государь. Какие будут приказания? – спросил приободрённый Кутайсов, вытягиваясь в струнку.

Лицо Павла на миг исказилось жестокой гримасой.

– Палена – ко мне в кабинет! – отрывисто и нервно сказал он. (Один из офицеров быстро вышел за дверь.) – Шевалье, вы будете присутствовать на допросе. Что-то мне не хочется оставаться наедине с этим негодяем… (Де Сешель наклонил голову.) Татаринова – в крепость до особого распоряжения. Этих, – он кивнул на трупы, – убрать. Тела́ семьям не отдавать. Вырыть общую могилу и захоронить тайно. Кресты не ставить! (Кутайсов чуть побледнел и раскрыл рот, однако под гневным взглядом суверена осёкся.)

Повернувшись на каблуках, Павел направился к выходу, но вдруг остановился.

– Да, чуть не забыл! Цесаревича Александра взять под стражу. Немедленно! – властно произнёс он. – После Палена я побеседую с ним.

– Надеюсь, ваше величество, вы уже оправились после потрясения, вызванного подлым заговором против вашей особы, – учтиво произнёс Наполеон. При этом он привстал из кресла и слегка поклонился.

Неофициальная встреча императора Павла с первым консулом Французской республики проходила в Митаве, которая ещё недавно была столицей герцогства Курляндского. После очередного раздела Польши в 1795 году она отошла к России и стала центром Курляндской губернии. Имение Грюнхоф, когда-то принадлежавшее последнему герцогу Петру Бирону, превратилось в резиденцию губернатора Арсеньева и теперь принимало высоких гостей. Было обоюдно решено, что ни Петербург, ни Париж для первой личной встречи не подходят. В поисках нейтрального места сошлись на Курляндии, которая граничила с Пруссией, откуда в сопровождении небольшой свиты и прибыл Наполеон.

Стояла середина апреля, но злой балтийский ветер вовсю свистел за высокими узкими окнами Грюнхофа, заставляя зябко ёжиться и мечтать о тепле. Слуги придвинули кресла поближе к камину, поставили столик с коньяком, винами и закусками. Впрочем, ни Павел, ни Наполеон горячительными напитками не увлекались. Да и тема беседы была слишком серьёзной, чтобы туманить головы крепким питьём.

Павел задумчиво смотрел на красный с синими прожилками огонь, жарко плясавший в камине.

– Что ж, покушение… Не буду скрывать: та ночь мне часто снится. Снятся трупы заговорщиков. Снится лицо Палена, услышавшего приговор, – негромко сказал он. – Но это неважно. Главное, что цареубийство было сорвано, и я уцелел…

Меньше всего императору хотелось возвращаться мыслями к заговору, к страшной картине собственной спальни, залитой кровью злоумышленников. Но первый консул имел право задать свой вопрос. Ведь это его помощь спасла Павла от неминуемой смерти.

Разведка Наполеона обнаружила подготовку заговора уже давно. Ольга Жеребцова, любовница английского посла в России Чарльза Витворта, была платным агентом наполеоновского министра полиции Фуше. В её доме посол встречался с заговорщиками, планировал с ними свержение императора, передавал деньги. С этими сведениями от Жеребцовой Фуше явился к первому консулу, и тот пришёл в ярость. Допустить гибель Павла было никак нельзя. Его падение ставило крест на грандиозных планах, которые Франция могла осуществить лишь в союзе с далёкой холодной Россией.

И ведь союз-то в первом приближении уже намечался! В тщедушном властителе бескрайней Российской империи при всех чудачествах (впрочем, сильно преувеличенных молвой и недругами) было главное: сильная воля, недюжинный ум, ясное понимание глубинных интересов страны. И потому Павел подавал всё более отчётливые знаки, что стратегический комплот с Францией вполне вероятен. Он разругался с традиционными партнёрами – Австрией и Пруссией, выставил из Митавы вместе с карликовым двором короля-эмигранта Людовика Восемнадцатого, обострил отношения с Англией и даже выдворил Витворта из России. На ход заговора, впрочем, это не повлияло. Машина уже была запущена. А вот с отъездом посла дом его любовницы перестал служить местом встречи заговорщиков, Жеребцова как агент осталась не у дел, и Фуше утратил возможность контролировать действия злоумышленников…

Тогда-то министр полиции предложил напрямую сообщить Павлу о грозящей опасности. Получив согласие Наполеона, Фуше отправил в Петербург неофициального посланника. В этой роли выступил наиболее ловкий и опытный из личных телохранителей Наполеона Мишель Дюран. Бывший офицер-кавалерист, фанатично преданный первому консулу, прошёл с ним итальянскую и египетскую кампании, был рядом в день захвата власти и неоднократно выполнял особые поручения. Виртуозное владение шпагой, кинжалом и пистолетом позволили молодому человеку (а Мишелю не исполнилось и тридцати) несколько раз выручать Наполеона в самых сложных ситуациях.

В Петербург Дюран прибыл поздней осенью 1800 года под видом простого французского дворянина и сразу направился на Садовую улицу, где обосновалась российская резиденция Мальтийского ордена. Состоялась приватная встреча и долгая беседа с орденским министром-посланником графом Джулио Литтой. Содержание разговора осталось в тайне, однако Дюрана поселили в резиденции, и уже вскоре Литта представил его императору Павлу как рыцаря Мальтийского ордена Пьера де Сешеля, чудом спасшегося после захвата острова англичанами. (Члены орденского посольства приняли новоявленного собрата с удивлением, но министр-посланник каждому приватно объяснил, что молодой француз прибыл со специальной миссией, действует в высших интересах ордена, а рыцарем объявлен исключительно ради пользы для дела.)

Рыцарское звание конституировало Дюрана в обществе и, главное, дало естественную возможность общаться с Павлом, совмещавшим титулы императора и великого гроссмейстера Мальтийского ордена. При первой же аудиенции Мишель открыл российскому самодержцу причину своего приезда и передал личное письмо от Наполеона.

Читая тайное послание вождя французов, Павел испытывал противоречивые чувства. Забота о его, императора, безопасности трогала и вызывала благодарность. Но в заговор, да ещё с участием ближайших людей вплоть до наследника-цесаревича, рыцарственный прямодушный Павел верить отказывался. С письмом Наполеона он, впрочем, ознакомил Кутайсова, руководившего неофициальным сыском императора. А вот фаворит воспринял предостережение всерьёз. Его люди начали активно следить за названными в послании участниками заговора, к расследованию подключился и Дюран, который в качестве мальтийского рыцаря, принятого самим Павлом, стал вхож в дома высшего столичного общества. И к весне 1801 года картина готовящегося переворота окончательно прояснилась.

Что делать дальше? Заговорщики были хитры, следов не оставляли, все планы строились на словах. «Было бы идеально арестовать злоумышленников прямо на месте преступления. В этом случае им уже не отпереться. Разумеется, при этом придётся пойти на известный риск, но игра стоит свеч», – советовал Наполеон в очередном секретном письме. Павел после некоторых колебаний согласился. Однако он решил испытать цесаревича. Вручив для вида Палену приказ на арест наследника, Павел, в сущности, убил двух зайцев. Губернатору-изменнику, усыпляя бдительность, он продемонстрировал мнимое доверие. А вот Александра поставил перед окончательным выбором. Либо сын, несмотря на отцовскую немилость, останется с ним и выдаст заговор, либо…

Тайно вызванный из ссылки генерал Аракчеев получил указ, вручавший ему бразды правления Преображенским полком взамен отстранённого генерала-изменника Талызина. Гвардейцы-преображенцы, шефом которым состоял сам император и которыми Аракчеев командовал ещё до ссылки, стали главной силой в подавлении заговора. Осторожный Кутайсов настоял также, чтобы на время мятежа император укрылся в покоях княгини Гагариной, а в спальне остался вооружённый до зубов Дюран. Как в воду глядел бывший брадобрей…

Заговорщики отделались разжалованием и каторгой. Но главу заговора графа Палена за чудовищное вероломство приговорили к смертной казни, и жизнь свою он закончил на виселице. Бывший цесаревич Александр был отправлен в бессрочную ссылку в далёкий Тобольск. Константина, не участвовавшего прямо, но сочувствовавшего заговору, Павел специальным манифестом лишил права наследования. В том же манифесте наследником престола объявлялся третий сын императора Николай.

– Прежде чем обратиться к более серьёзным темам, предлагаю обсудить небольшой вопрос, – сказал Павел. – Я знаю, ваше превосходительство, что вы не любите, когда ваши подданные получают иностранные награды…

Наполеон кивнул:

– Совершенно верно. В этом смысле я согласен с английской Елизаветой Первой. Помните, как она сказала? «Мои собаки должны носить лишь мои ошейники»…

– Тем не менее, – продолжал Павел, – я бы хотел достойно вознаградить кавалера Дюрана, который бился за меня, как античный герой. Подготовлен указ о пожаловании ему ордена Андрея Первозванного, а также титула барона Российской империи с приложением земель в Нижегородской губернии и тысячи душ крепостных. Что скажете?

– Скажу, что Мишель сполна заслужил столь щедрую награду, – ответил Наполеон, разводя руками. – Рад за него и ничего не имею против, случай совершенно особый. Тем более что, защищая ваше величество, он выполнял мой приказ… Однако – что же получается? Став российским бароном и помещиком, он должен будет перейти на службу к вам?

– Я согласен, – сказал Павел с улыбкой.

– Но я-то лишусь наилучшего телохранителя! – с чисто итальянской живостью вскричал Наполеон. – И кем я его заменю? Впрочем, – добавил он, – в интересах укрепления нашего союза…

– Именно с этой целью, – серьёзно подтвердил император. – Благодарю, ваше превосходительство. Вы совершенно точно меня поняли… А теперь предлагаю обсудить нашу коалицию.

Обсуждение затянулось до ужина. Собеседники были едины в ненависти к Англии и стремлении поставить её на колени. Первые шаги к цели уже сделали. Русский и французский корпуса, каждый по тридцать пять тысяч человек, соединились в устье Волги и под общим командованием генерала Массена отплыли в персидский порт Астрабад, чтобы оттуда форсированным маршем устремиться на Индию. А двадцать тысяч казаков под началом атамана Орлова-Денисова и офицера Платова шли туда же – через Среднюю Азию и, преодолевая непривычную жару, успели покорить Хиву с Бухарой…

За ужином обсуждение продолжилось. Изменив привычке, Наполеон выпил несколько рюмок коньяку, да и Павел не отставал. Собеседники расслабились настолько, что, пользуясь отсутствием дам, сбросили мундиры и даже расстегнули жилеты. У обоих было прекрасное настроение, рождённое ощущением единодушия. Наследный император и вчерашний генерал-якобинец понимали друг друга с полуслова.

– У наших стран нет общих границ, а стало быть, не может существовать неразрешимых проблем, – говорил Наполеон за десертом. Очистив апельсин, он любезно передал его Павлу.

– Благодарю вас… Я придерживаюсь того же мнения, – произнёс разрумянившийся Павел. – Наша коалиция обещает столь многое, что, по чести говоря, неминуемое сокрушение Англии станет лишь началом общеевропейской гегемонии России и Франции. А внутренние разногласия, буде таковые случатся, мы всегда сумеем разрешить внутренним же порядком. Залогом тому – огромные выгоды от союза, которые, безусловно, перевесят возможные издержки.

– Готов подписаться под каждым словом, ваше величество, – подхватил Наполеон. – И в знак полного доверия к вам я хочу сообщить нечто, о чём никто ещё не знает…

Наклонившись к Павлу, первый консул негромко продолжал:

– Полагаю, для вас не секрет, что революция в нашей стране закончена. Она сделала своё дело, и довольно. Французы устали от хаоса, они хотят возвращения к исконным традициям! Для начала я покончил с якобинским безбожием и восстановил в правах церковь со священниками. Но это не всё… – Он ещё сильнее понизил голос. – Францией тысячу лет управляла монархия. И потому в ближайшие два-три года я намерен короноваться!

Павел внутренне улыбнулся. Не о таком ли развитии событий он совсем недавно говорил изменнику Палену?

– Прекрасное и мудрое решение, ваше превосходительство, – веско произнёс он. – Строить большие планы, опираясь на зыбкий фундамент консульской власти, было бы недальновидно. Чем вы уступаете древним королям, создававшим империи силой оружия? Можете не сомневаться, что со своей стороны я всячески поддержу создание новой французской династии.

– Династии… – эхом отозвался Наполеон. На лице первого консула проступило непривычное смущение. – Вы затронули самое уязвимое и больное место, ваше величество. Увы, моя супруга бесплодна, и… Словом, если всерьёз говорить о создании собственной династии, развод с Жозефиной неизбежен, как бы я ни любил её…

Павел сожалеючи посмотрел на собеседника:

– Понимаю ваши чувства… Но что же делать? Великое дело требует жертв. И я не сомневаюсь, что после развода вы легко найдёте новую супругу, которая произведёт на свет ваших наследников. Советую обратить внимание на кого-нибудь из немецких принцесс. Их плодовитость вошла в поговорку. Моя жена – прекрасный тому пример! – добавил он интимным тоном, не лишённым оттенка фривольности.

Наполеон покачал головой:

– Мой будущий выбор уже сделан, ваше величество. После развода я намерен просить руки вашей старшей дочери Елены…

Сказал – и вцепился взглядом в лицо собеседника.

Такого поворота Павел не ожидал, и даже мимолётно решил, что ослышался. Он изумлённо посмотрел на первого консула. Друг Робеспьера, якобинский полководец, душитель роялистского восстания… И – повелитель Франции, которая так нужна России в этом опасном изменчивом мире … Но – Елена, любимая дочь, плоть от плоти, воплощённая нежность и грация?.. Он, отец-император, из политических соображений должен своими руками уложить её в постель коротконогого плотного корсиканца с характерной чёрной шевелюрой, грубого внешностью и немолодого годами?..

Ах, как хотелось в этот миг сказать Наполеону что-нибудь спесивое! Ну, например: «Не по Сеньке шапка». Или: «Руби сук по себе». Сказать – и поставить жирный крест на союзе с Францией. Такого оскорбления первый консул, конечно, не простит (нечего и мечтать!) и даже пренебрежёт огромными выгодами от коалиции с Россией. Вместо союзника Павел обретёт врага. И Англия, заплатившая за его, Павла, свержение, будет неотомщённой. И сказочные богатства Индии осядут в чужой казне. И европейская гегемония останется пустой мечтой… Стоит ли всего этого красота и невинность дочери?..

Но каким ударом обернётся решение императора для семьи! Какую бурю негодования вызовет оно в обществе! А что скажет и – главное – какими глазами посмотрит на него Елена?

Сердце на миг сжалось от боли. Чтобы не выдать её, Павел закрыл глаза и под пристальным взглядом Наполеона, ужасаясь собственным словам, медленно произнёс:

– Я не могу отдать руку дочери первому консулу республики. Но будущий суверен Франции после коронации и развода с императрицей Жозефиной сможет объявить о помолвке с российской принцессой Еленой Павловной…

Часть первая Кельтский крест

Глава первая

Владимир Ходько

Иван Францевич кашлянул и немного гнусаво (томился насморком) произнёс:

– Знакомьтесь, господа. Полковник Ходько Владимир Анатольевич. Тайный советник Буранов Михаил Михайлович.

Мы обменялись рукопожатием.

– Ну-с, о цели своего визита Михаил Михайлович сообщит сам, – добавил Иван Францевич с некоторым напряжением в голосе. – Беседуйте, господа. Не буду мешать.

С этими словами Нессельроде удалился, аккуратно притворив за собой дверь, а я показал гостю на стул возле моего стола.

– Присаживайтесь. Чай, кофе?

– Зелёный чай, коли есть.

– Отчего же, имеется. Вот и пепельница.

– Благодарю.

Гость положил на стол изящную кожаную папку, неторопливо достал коробку элитных папирос «Царское село» и зажигалку, инкрустированную перламутром. Покуда я возился у чайного столика, размял табак длинными пальцами (на левом безымянном тускло блеснул перстень – яшма, оправленная в серебро), прикурил и выпустил облачко ароматного дыма.

Личный аналитик его Императорского Величества Николая Второго Михаил Михайлович Буранов был человеком незаурядным, загадочным и отчасти легендарным. При этом его роль и служебные функции никак не афишировались. Тайный советник – и всё. Мало ли тайных советников на бескрайних просторах Российской империи? Подписывают бумаги, дремлют в присутствиях и попивают шампанское на придворных балах, поблёскивая золотым шитьём парадных мундиров да бриллиантовой пылью орденов за выслугу лет. Но Буранов… Даже я, полковник Департамента имперской безопасности, со всеми возможными допусками и пожизненной подпиской о неразглашении, знал об этом человеке больше понаслышке.

Когда-то, году этак в 1975-м, он начинал у нас в Департаменте. Много лет резидентствовал на Востоке, переезжая из страны в страну под видом торгового представителя русско-индийской компании. Рассказывали, что был он вхож и в общины йогов, и в тибетские дацаны. Опять же, личный друг далай-ламы… Прославило его (в предельно узких кругах, разумеется) раскрытие и ликвидация британского шпионского гнезда в Пакистане во главе с полковником Лоуренсом.

Сей разведчик в лучших традициях коварного Альбиона готовил мятеж фанатиков-исламистов, имевший целью свержение светской власти и выход страны из Славянско-Азиатского союза. Пакистанские события должны были стать катализатором кризисных ситуаций в соседних государствах. И если религиозно-политический катаклизм на огромном континенте удалось предотвратить, то лишь благодаря скромному торгпреду вкупе с его агентурной сетью. Закрытым указом Буранова наградили высшим военным орденом империи «Витязь России». Награду вручал сам Николай Второй, и после церемонии удостоил героя личной беседы, которая, к лёгкой панике ответственных за протокол, затянулась втрое против дежурных десяти минут.

Именно тогда император впервые обратил внимание на будущего советника. Государь был проницателен и разбирался в людях. Он не мог не заметить живой ум, энергию, огромный и своеобразный опыт, приобретённый Бурановым на Востоке. А Восток в последние десятилетия внушал тревогу не меньшую, чем Европа… Вскоре бывший разведчик перешёл на службу в Е. И. В. канцелярию, где и числился по сей день каким-то второстепенным столоначальником. Но ведь главное не кем числиться – чем заниматься. А занимался Буранов государственной безопасностью в широком смысле этого слова. Головой – анализатор, интуицией – король сыщиков Холмс, он ежедневно просеивал огромный объем внешних и внутренних сведений, устанавливая взаимосвязь как бы разрозненных фактов. Он первым угадывал угрозы России там, где другие их не замечали. Нередко после его служебных записок на высочайшее имя начиналась энергичная работа Министерства иностранных дел или нашего Департамента.

Именно Буранов за кражей вроде бы второстепенных дипломатических бумаг разглядел попытку польских сепаратистов скомпрометировать Россию и осложнить её отношения с главным стратегическим союзником – Францией. Вычислил опасные технократические тенденции в Республике Берлин, Прусском королевстве и других государствах Германской конфедерации. Предсказал победу партии социалистического реваншизма на парламентских выборах в Британии и оценил возможные последствия этой победы для Европы и мира (не дай бог!). И это лишь то, о чём я слышал или догадывался…

Быстрая мысль Буранова, подобно сторожевому катеру, изо дня в день бороздила информационный океан в поисках рифов, на которые мог напороться корабль Российской империи. Трудно представить, во что оценили бы голову аналитика те, чьи подрывные планы он разрушил. Если бы знали о его существовании, конечно…

И вот теперь эта легендарная личность сидела в моём кабинете – визави, и трудно сказать, кто кого разглядывал с бо́льшим интересом.

О таких, как я, говорят: «Без особых примет». Ничего особенного в моём облике не наблюдается, и слава богу: наша служба неброская, так что выделяться яркой наружностью ни к чему. А вот за внешность Буранова взгляд непременно цеплялся.

Если высокой худой фигурой он напоминал йога, то подкрученные усы и бородка на продолговатом смуглом лице делали похожим на Дон Кихота. Хотя внешность обманчива. Не смог бы Дон Кихот собственноручно пристрелить полковника Лоуренса… За худобой Буранова чувствовалась особая, от природы, жилистая сила, которая сплошь и рядом ломит силу искусственную, взращённую в спортзалах. Лет ему было хорошо за пятьдесят, однако возраст выдавали, главным образом, отметившие лицо и лоб морщины да седина. Во всём прочем тайный советник производил впечатление человека живого и энергичного, пребывавшего в хорошей форме. Впечатление усиливал светло-серый костюм, фасон которого был не лишён молодёжных признаков: приталенный пиджак, узкие лацканы, брюки без отворотов. А приспущенный узел красного галстука в мелкий горошек (весёленький такой) вносил в облик тайного советника нотку легкомыслия. Ни дать ни взять, молодящийся рантье…

О визите Буранова меня ещё с утра предупредил непосредственный начальник – товарищ директора Департамента Иван Францевич Нессельроде, и был Иван Францевич при этом несколько озадачен.

– Ума не приложу, с какой целью он вами интересуется, – честно признался он.

– А он интересуется? – уточнил я.

– Да уж… Затребовал досье, расспрашивал о проведённых делах. У меня даже сложилось впечатление, что имеет на вас некие виды.

– Что?!

Я внутренне напрягся. Служба в канцелярии Е. И. В. считалась престижной, платили там хорошо, карьеры складывались успешно, однако чиновничья стезя меня отнюдь не привлекала. Скорее, наоборот. А вот в Департаменте я был занят живым делом и, полагаю, вполне с ним справлялся. Во всяком случае, полковником стал раньше стандартного графика, удостоился двух орденов, и Нессельроде не скрывал, что через три-четыре года видит меня своим преемником.

– Вы уж меня не отдавайте, Иван Францевич, – попросил я как бы в шутку. Хотя какие там шутки! Мы люди служивые. Спустят сверху указание о переводе, и загремит полковник Ходько В. А. приносить дальнейшую пользу Отечеству в канцелярии. А если не согласен, пиши рапорт об отставке и мотай в родную Малороссию, в полузабытое полтавское имение, в котором после смерти отца, почитай, ни разу и не был. Только отчёты управляющего получаю по информационной сети, и раз в три месяца приходят невеликие банковские переводы от него же…

Нессельроде сердито кашлянул.

– Не отдадим, – буркнул он. – Впрочем, скажу откровенно: коли не ошибаюсь, и речь действительно зайдёт о переходе в его ведомство, возражать будет непросто. Это же Буранов… Хотя, какое там ведомство! Он сам по себе министерство. Уж очень своеобразное амплуа у человека…

И Нессельроде кое-что рассказал про тайного советника. Его рассказ в сочетании с обрывками моей собственной информации дал богатую пищу для размышлений. Вот почему визита Буранова я ждал с тревожным интересом.

Михаил Буранов

Ничто так не говорит о человеке, как его жилище. А кабинет для офицера-контрразведчика и есть второе жилище. Ненормированный день, порой недели без выходных, вызов к руководству в любое время суток, а если, не дай бог, какой-нибудь форс-мажор, то и переход на казарменное положение… сам служил, знаю. Вот и получается, что кабинетный диван или кресло, предназначенные, вроде бы, для сидения, нередко заменяют постель.

Правда, военная служба в России вознаграждается щедро. Ежемесячное жалованье полковника Ходько составляет никак не меньше трёхсот рублей. С командировочными, наградными и лечебными на круг выйдут и все четыреста пятьдесят. За такие деньги со служебными неудобствами и лишениями мириться можно. Беда лишь в том, что высокое жалованье не заменяет жене мужа, а детям отца. В офицерской среде разводы – дело обычное, и Ходько, увы, не стал исключением. Я это знаю из личного дела. Три года назад жена забрала сына и ушла к врачу-терапевту, который зарабатывает меньше, но времени и внимания уделяет ей намного больше. И, подозреваю, с тех пор кабинет полковника действительно стал для него вторым домом…

Ну, что ж, своё жилище Ходько содержит в порядке. Дело даже не в том, что в кабинете царит чистота, а на столе и светящемся экране анализатора нет и пылинки – на то существует уборщица. Главное, здесь каждая вещь знает своё место. Аккуратно разложены бумаги, письменные принадлежности под рукой, календарь с перечнем текущих дел – перед глазами, три телефонных аппарата удобно расположились на приставном столике слева, книги на полке в шкафу – корешок к корешку… А если прибавить хорошо сидящий на полковнике, безукоризненно отглаженный тёмно-синий костюм с галстуком в тон, то нетрудно предположить, что хозяин кабинета аккуратист и педант, не лишённый, впрочем, творческого начала. Об этом говорят некоторые дела, которыми он занимался.

Например, чётко спланировал и виртуозно провёл оперативную игру, в результате которой в Дагестане были взяты с поличным агенты Федерального управления разведки Северо-Американских Объединённых Штатов. Одновременно было обезглавлено и местное мусульманско-террористическое подполье, поддерживаемое американцами. Наградой для Ходько стало внеочередное звание подполковника.

Недурно поработал он и в САОШ под журналистским прикрытием. Там он открыл корпункт издания «Вечерний Петербург» (слегка обалдевший владелец газеты не возражал, тем более что все расходы по содержанию взял на себя Департамент) и в течение года отправлял из Америки игривые репортажи – кстати, на мой вкус, очень даже неплохие. О главном же, само собой, не напишешь… А заключалось это главное в том, что, используя собственные малороссийские корни, Ходько установил контакт с эмигрантским движением «Великая Украина». Организация эта, щедро подпитанная американцами, долго время изрядно мутила воду в западных украинских провинциях. Отколоть Малороссию от империи, создать отдельное государство, а в перспективе и унию с Польшей – таковы были цели «Великой Украины».

Выдавая себя за представителя львовских сепаратистов, Ходько вошёл в доверие к эмигрантским лидерам. Добытые им сведения помогли арестовать на нашей территории нескольких эмиссаров движения, были найдены склады с нелегальной литературой и оружием, взрывы в администрациях трёх провинций так и не состоялись… А министерство иностранных дел с фактами в руках сделало чрезвычайно жёсткое предупреждение американской стороне, после которого заокеанские спецслужбы были вынуждены резко сократить помощь эмигрантам…

Лет полковнику исполнилось тридцать семь, роста он среднего, и скорее коренаст, нежели строен. В тёмных волосах серебрится ранняя проседь; не красавец (нос подкачал – картошкой). Однако на недостаток внимания со стороны противоположного пола не жалуется (знаю, знаю: личное досье выдало с головой…). Возможно, причиной тому широкие плечи, внимательные карие глаза и квадратный подбородок. На добродушном лице Ходько он вроде бы из другой оперы, зато намекает на твёрдый характер владельца…

Твёрдый характер – в нашем деле условие непременное. И он полковнику сейчас очень даже понадобится. Мало того, что я намерен привлечь его к распутыванию мутной, тёмной и, судя по всему, весьма опасной ситуации, в которой сам пока что ни черта не понимаю. Так ещё и начать разговор придётся с новости для Ходько печальной. Ненавижу сообщать людям дурные вести, но сейчас деваться некуда…

– Как вам чай? – любезно спросил полковник на правах хозяина.

– Благодарю. Очень даже недурён. Привык, знаете ли, на Востоке…

На самом деле чаёк был так себе. Настоящий высокогорный зелёный чай пивал я в гостях у буддийских монахов, и с тех пор напитком этим буквально заразился. Да где ж его взять, настоящий-то, в Петербурге? И не до чая теперь – пора начинать разговор.

Закурив ещё одну папиросу, я откинулся на спинку стула и сказал:

– Полагаю, Владимир Анатольевич, некоторое представление обо мне и характере моей деятельности вы имеете.

– Разве что некоторое, – откликнулся Ходько с чуть заметной улыбкой.

– Ну, это поправимо. Коли придётся работать вместе, познакомимся короче. А работать вместе, судя по всему, придётся. У меня на руках вышестоящее предписание, коим вы временно прикомандировываетесь к моему ведомству. Проще говоря, поступаете в распоряжение тайного советника Буранова Эм Эм. Не возражаете? – не удержался я от риторического вопроса.

Ходько пожал плечами. Лицо стало серьёзным, улыбка исчезла.

– Мы люди служивые… А с какой целью? – спросил он.

– Сейчас объясню. И разговор будет не из коротких… Кстати, как вы посмотрите, если в процессе я буду ходить взад-вперёд? Такой у меня пунктик – думать ногами, – добавил я извиняющимся тоном.

– Да ради бога, – с ноткой удивления ответил Ходько.

Привыкай, полковник, к моим чудачествам, привыкай. Похоже, работать нам с тобой не один день и, скорее всего, не одну неделю. Если и не пуд, то уж полпуда соли схарчить успеем…

Я с удовольствием прошёлся по обширному кабинету полковника, разминая ноги.

– Для вас, конечно, не секрет, что на территории Альбиона действует миссия Организации Объединённых Государств, – начал я.

– Разумеется, – подтвердил полковник.

– А как вы думаете, почему эта миссия работает на постоянной основе?

– Ну, это общеизвестно, – сказал Ходько с некоторым недоумением в голосе. – Подробностей не помню, тема не моя, но, в целом, Альбион относится к числу государств, представляющих угрозу для человечества. За двести лет после Парижского трактата развязал две европейские и две мировые войны. Все четыре проиграл. Агрессивная внешняя политика, стремление к реваншу, тесные связи спецслужб с террористическими кругами Востока и Азии, вроде бы тайные попытки нарушить Закон об ограничении… ну и так далее. Словом, подлежит особому контролю ООГ. Так?

– Всё так, полковник, – медленно сказал я. – Но это, как вы сами сформулировали, общеизвестное. А за последние годы проявились новые тенденции, которые в совокупности делают ситуацию в Альбионе совершенно непонятной и непредсказуемой. Вот об этом знают очень немногие. Главным образом, те, кто имеет доступ к закрытым рапортам сотрудников миссии ООГ.

– Что за тенденции?

– Об этом чуть позже… А сейчас вынужден сообщить вам тяжёлую новость. Простите меня… – я остановился и посмотрел полковнику прямо в глаза. – Третьего дня в Альбионе погиб офицер-инспектор Организации Объединённых Государств Сергей Добромыслов. Точнее, был убит…

Зрачки Ходько дрогнули и расширились.

– Серёга? – тихо переспросил он, словно отказываясь верить ушам.

Газета «Московские ведомости»

(25 апреля 2005 года)

«Правление русско-индийского торгового акционерного общества подвело итоги минувшего года…

Председатель правления г-н Третьяков сообщил нашему корреспонденту, что коммерческие операции предприятия складывались вполне успешно, и двенадцатимесячный баланс закрыт с большой прибылью. Таким образом, акционеры общества получат рекордные дивиденды – по 5 копеек на каждую простую акцию…

Г-н Третьяков отметил, что с каждым годом номенклатура торговли между Индией и Россией меняется. Если сравнительно недавно львиную долю товарооборота составляли взаимные поставки сырья, то сегодня большей частью осуществляется купля-продажа машин, оборудования, технологий…

Его величество император Всероссийский Николай Второй с похвалой отозвался о деятельности общества: «Торгово-экономические связи – наилучшее средство повышать благосостояние народов, крепить мир и дружелюбие во всём мире, развивать цивилизацию. Именно поэтому государство Российское всячески патронировало и будет патронировать коммерческие предприятия, чья деятельность проистекает в русле законов и нравственности», – сказал самодержец в беседе с нашим корреспондентом».

Глава вторая

Владимир Ходько

Я вошёл в инфосеть, пробежал пальцами по клавиатуре, и на экране анализатора появились ровные строки текста:

«Эйвбери (англ. Avebury) – культовый объект, состоящий из мегалитических гробниц и святилищ. Относится к эпохам позднего неолита и ранней бронзы. Находится в графстве Уилтшир, в Альбионе, и получил своё название от находящейся поблизости деревни…»

Ну, не совсем поблизости… Вернее сказать, что деревня находится внутри большого каменного кольца этого самого культового объекта. А почему бы и нет? Его площадь превышает одиннадцать гектаров, здесь легко разместилась бы тысячи и тысячи людей, а в деревне не проживает и двух.

Итак, объект. Представьте огромный круг, опоясанный земляным валом и кольцом каменных глыб, каждая из которых весит от сорока до пятидесяти тонн. Внутри этого круга располагаются ещё два кольца – поменьше, тоже состоящих из гигантских камней. При сегодняшнем уровне техники и то пришлось бы повозиться, а сооружению-то стукнуло пять с половиной тысяч лет! Эйвбери известен меньше, чем знаменитый Стоунхендж, но размерами крупнее, да и возрастом постарше. Вот и спрашивается: откуда в неолите взялись такие Кулибины, что многотонные глыбы ворочали? И зачем?

По одной из версий, Эйвбери – сооружение культовое. Что по этому поводу сказано в инфосети? «Вероятно, в самом его центре была расположена статуя бога, которому поклонялись древние люди. Статую своему божеству они выносили и ставили на середину круга, а потом совершали религиозные обряды, нередко включавшие и жертвоприношения. В случае, когда божественная помощь была особенно необходима, жрецы приносили человеческие жертвы. Это предположение подтверждается тем фактом, что при раскопках на территории Эйвбери обнаружены десятки останков древних людей…»

Весёленькое место. Выходит, нынешние жители деревни фактически обитают на месте такого, что ли, допотопного некрополя. (Есть гипотеза, что каменные глыбы внутри большого кольца устанавливали как раз после жертвоприношений или захоронений.) Ну, а в камерах гробницы Вест-Кеннет, расположенной в получасе ходьбы от деревни под стометровым курганом, и вовсе упокоились не менее сорока человек. И это лишь те, кого смогли обнаружить археологи.

Тело офицера-инспектора ООГ Сергея Добромыслова нашли на окраине Эйвбери.

Серёга…

Я со всей силы саданул кулаком по столешнице (бедняга анализатор аж подпрыгнул) и даже не почувствовал боли. Не могу представить. Не могу поверить. Не хочу…

Пять общих лет в академии безопасности сделали нас близкими друзьями, да что там – почти братьями. И если сегодня курсантские годы вспоминаются с удовольствием и радостью, то во многом потому, что рядом всегда – на занятиях, в спортзале, в общежитии, в увольнениях – был Серёга Добромыслов. Тот случай, когда фамилия так здорово раскрывает сущность человека. Или, другими словами, сущность личности вполне соответствует фамилии. Он был потрясающе добр.

Начальник курса подполковник Васютин разводил руками и то ли в шутку то ли всерьёз говорил, что будущему офицеру безопасности надо быть пожёстче. Например, совершенно необязательно всё время исполнять роль палочки-выручалочки и подменять товарищей в несении нарядов по службе. Мало ли кому надо сбегать на свидание или навестить родственников… Ни к чему также из месяца в месяц раздавать львиную долю стипендии в безответные долги тем же товарищам, которые на его, Серёги, шею сели и ножки свесили… И надо ли стремиться накормить каждую бездомную собаку или кошку, что повстречалась на жизненном пути курсанта Добромыслова?.. Нельзя же всё принимать так близко к сердцу!

Но подполковник Васютин ошибался. При всей доброте и отзывчивости Серёга умел быть жёстким и даже беспощадным. Там, где речь шла о порядочности, он не знал компромиссов. Вот как в случае с нашим однокурсником Вадимом Телепиным.

Этот здоровый красивый парень, один из лучших в учёбе, одно время с нами даже приятельствовал. До тех пор, пока не выяснилось, что у него роман с очаровательной белокурой официанткой офицерской столовой Наташей. И не просто роман, а роман с продолжением в виде Наташиной беременности. Как только в академии поползли слухи, Телепин мгновенно оборвал все связи с несчастной официанткой, делая вид, что к будущему ребёнку никакого отношения не имеет.

Но однажды перед отбоем он зашёл к нам в комнату и по-приятельски попросил Сергея поговорить с девушкой. Зачем, спрашивается? А чтобы предложить ей сделать аборт. Ну и, конечно, хорошие деньги – отступные. Богатые родители не поскупились бы. В ближайшее время пятеро курсантов-отличников должны были ехать в Париж на трёхмесячную стажировку в «Сюрте женераль», Телепин состоял реальным кандидатом в группу, и скандал мог поездку зарубить. Да и вообще до распределения рукой подать…

В общем, Серёге предлагалось выступить посредником и разрулить ситуацию. Отзывчивый Добромыслов подходил на эту роль идеально. Но обычно безотказный, он неожиданно взбрыкнул.

«Какие там отступные? – хмуро сказал он, исподлобья глядя на красавца Телепина. – Ребёнок твой, ну так женись, и все дела». Вадим, развалясь на стуле, вздохнул: «Жениться на официантке? Ты, Серёга, рехнулся. Я бы, может, и не против, но предки, столбовые дворяне, в гробах перевернутся. И потом, папан с маман мне уже дочку действительного статского советника Голубятьева сосватали. Ни кожи, ни рожи, но – партия! Как только академию осилю, тут же и свадьба… Так что, поможешь? Поговоришь с ней… ну, с этой?» «Нет! – отрезал Сергей. – На подлость не подписываюсь. И тебе не советую. Хотя ты, похоже, уже всё для себя решил…»

Тут бы Телепину и уйти. Но разъярённый нежданным отказом Вадим поднялся, сунул руки в карманы и озабоченно спросил: «А что это ты так за неё сердце рвёшь? Не зря, выходит, мне про вас добрые люди шепнули?» «Ты о чём?» «Да всё о том же… Вроде бы ухлёстывал ты за ней и даже не без успеха. Я-то летом после экзаменов домой отчалил, а тебя Васютин задержал на неделю, и ты в столовую зачастил. Тут у вас всё и закрутилось. Вот и спрашивается: а чей ребёнок? По времени-то совпадает…» Мой друг тоже поднялся. «За ложь ответишь», – негромко сказал он. «Это каким же образом?» – насмешливо осведомился Вадим.

Здоровяк Телепин переоценил свои силы. Он был крепче и тяжелее Серёги, но мой друг успешно занимался русским боем и мгновенно это продемонстрировал. Полетев на пол от хлёсткого прямого в челюсть, Вадим, тем не менее, тут же вскочил и кинулся в драку. Кажется, никогда до этого я не видел на человеческом лице такой ненависти. В этот миг он хотел убить Серёгу, это точно.

Прежде чем я выпрыгнул из постели и кинулся их разнимать, Телепин неистово вцепился в Добромыслова. Лишь парой жёстких ударов в болевые точки Серёга смог освободиться от опасного клинча и перешёл в контратаку. Впрочем, ему тоже досталось изрядно. Когда вместе с прибежавшими на шум ребятами мы наконец-то смогли их растащить, оба выглядели плачевно: ссадины, синяки, порванная одежда… «Попомнишь, Добромыслов!» – выдохнул Вадим сквозь разбитые губы. «Пошёл вон, подонок!» – в тон ему ответил Серёга. И еле отбил удар вырвавшегося из наших рук Вадима…

В ту ночь мы долго не спали. Я воспитывал друга: «Какого чёрта ты начал морализировать? Ещё проповедь бы ему зачитал… А просто отказать было в лом?» «Подлецов надо учить», – отрубил Серёга, прижимая мокрый платок к подбитому глазу. «Каждую сволочь учить, никакого здоровья не хватит!» «Так он же, гад, девушку позорит. Будет болтать, вообще искалечу. Чтобы ни одна дура больше на такого урода не позарилась!» Задумавшись на секунду, он вдруг хмыкнул: «И вообще… Может, во мне классовая ненависть взыграла! Тащить официантку в постель, стало быть, столбовому дворянину в самый раз, а вот жениться – «предки в гробу перевернутся»… А я, между прочим, сам из разночинцев!»

Скандал замяли. Да, в общем, никакого скандала и не было. Не считать же скандалом обоюдное мордобитие? Телепин-старший навестил начальника академии, просидел у него час, и они о чём-то договорились. Телепин-младший вскоре отбыл стажироваться в Париж. Наташа уволилась и куда-то уехала. По-моему, ей объяснили, что так будет лучше для всех – взять деньги и уехать… Точка. Но подполковник Васютин через пару дней после драки без всякой причины вдруг остановил Серёгу в коридоре, пристально посмотрел в глаза и уважительно, по-свойски потрепал по плечу. И с тех пор перестал ворчать насчёт избыточного добродушия моего друга…

Как водится, после выпуска судьба разбросала. Я уехал служить сначала в Прибалтику, потом на Кавказ, а к тридцати годам, уже майором, был переведён в центральный аппарат Департамента. Не буду скромничать: взяли меня отнюдь не за красивые глаза. Несколько удачно проведённых дел позволили занять место, которое многие добиваются с помощью знакомств и связей. У меня их отродясь не было, да и откуда? Родом я из мелкопоместного малороссийского дворянства, отец с матерью всю жизнь прожили в Полтавской губернии и там же, в собственной деревушке, упокоились… У бывшей супруги Ларисы, дочери инженера и домохозяйки, со связями тоже негусто. Но я, в общем-то, из-за этого не переживал.

Во-первых, офицер безопасности в Российской империи уважаем обществом и хорошо вознаграждается государством. Так что, независимо от места службы, ты гарантированно в порядке. Во-вторых, для меня работа в разведке всегда была делом по душе. Лариса перед разводом сказала, что в каком-то смысле я извращенец: служба заменяет мне радости жизни. Тут она, конечно, перегнула, но доля истины в этом есть. Во всяком случае, знакомый врач из нашей медкомиссии как-то сказал, что по менталитету и психофизическому складу я отлично подхожу к своему роду деятельности. И начальство, добавлю от себя, это видит… Так что всё по-честному.

Карьера Серёги Добромыслова сложилась тоже удачно, однако в другом роде. Ещё в академии он выделялся редкой способностью к языкам. На французском и немецком Серёга объяснялся вполне свободно, для расширения кругозора в свободное время прилично изучил итальянский и испанский, подбирался к арабскому. Но его коньком был английский. На нём он говорил без акцента, увлекался британской историей и культурой и даже одно время, подражая настоящему джентльмену, курил трубку.

Я как-то спросил, не жалко ли ему гробить личное время на шлифовку произношения, когда за стенами академии раскинулся во всём великолепии Петербург? И девушек в любом клубе немерено, и размер стипендии позволяет сидеть в кафе, и начальник курса не отказывает достойным курсантам в увольнительных записках… На это Серёга с истинно британским хладнокровием ответил: «Врага надо знать в лицо». И, кивнув на потрёпанный том под названием, как сейчас помню, «Британские хроники с древнейших времён до наших дней», добавил: «А также изнутри».

И ведь как в воду глядел! На него положил глаз иностранный отдел Департамента, и вскоре после окончания академии Серёга поехал работать помощником пресс-атташе российского посольства в Лондоне. (Есть у нашего иноотдела не оригинальная традиция – засылать сотрудников за рубеж под видом дипломатов, журналистов, торговых представителей. На себе испытал, знаю… Все разведки этим грешат, и мы не хуже.) Чем Серёга там занимался, могу лишь гадать. Но судя по тому, что дипломатический ранг моего друга неуклонно рос, и в конце концов он дослужился до советника-посланника (а в нашем ведомстве – до подполковника), карьера складывалась неплохо. Четыре года назад Серёга перешёл в аппарат Организации объединённых государств и продолжил службу в Альбионе офицером-инспектором ООГ по квоте Российской империи.

Все эти годы мы виделись редко – служба! Иногда я ему звонил в Лондон, иногда он мне в Петербург, вот и всё. Но уж когда встречались, то общение шло по полной программе. Серёга с женой и детьми приезжал в отпуск, я брал в охапку своих, и мы куда-нибудь стартовали на двух машинах. Как правило, паломничали в Сочи, Геленджик или Крым. А там – солнце, море, вино, шашлыки и, конечно, разговоры. Мы хотели наговориться на весь год до следующего отпуска. Причём два разведчика обсуждали всё что угодно, кроме службы. По умолчанию на эту тему существовало табу. Дружба дружбой, но подписку о неразглашении никто не отменял. Да и можно хотя бы раз в двенадцать месяцев не думать о работе?!

И всё же как-то раз, год назад, мой друг табу некоторым образом нарушил. В один из поздних вечеров, когда женщины с детьми уже отправились на покой, мы сидели на берегу моря и пили «Цинандали» из горлышка, словно в годы курсантской юности, передавая бутылку из рук в руки. Украдкой спустилась тёплая южная ночь, мелкие волны застенчиво целовали песок пляжа, слегка хмельное настроение было великолепным, хотя и с ноткой грусти: через три дня отпуск заканчивался. И тут Серёгу вдруг прорвало.

Он признался, что с каждым годом возвращаться в Лондон ему всё труднее. «Вот те раз! – легкомысленно изумился я. – При твоём-то увлечении Британией? Хотя за столько лет, конечно, могло и надоесть… Ну, так пиши рапорт, пусть возвращают в Россию. Хочешь, с Нессельроде переговорю? По-свойски, неофициально». «Да нет, не в том дело». «А в чём же?» «Понимаешь, нас там ненавидят всё сильнее и сильнее…» «Не понял, – сказал я в недоумении. – Кого это «нас»? И почему?»

Тогда-то старый друг мне кое-что сообщил. Служебных тайн он не раскрывал, но если в газетах, на радио или видеоканалах эта информация и фигурировала, то лишь в виде разрозненных новостных обрывков. А концентрированное изложение вкупе с анализом ситуации создавало кумулятивный эффект. Я слушал, и слова́ друга вышибали из головы хмель…

То, о чём Буранов поведал вслед за сообщением о гибели Серёги, я уже отчасти знал из поразившего меня рассказа годичной давности. Михаил Михайлович говорил, ненавязчиво, но цепко прощупывая взглядом, а у меня перед глазами всё стояло лицо друга, каким запомнилось в ту тёплую южную ночь: отрешённое, бледное, усталое, словно и не было отпуска… Словно в предчувствии участи…

Михаил Буранов

Выдержки полковнику не занимать. «Серёга?!» – только и выдохнул он, узнав о гибели друга. Да ещё глаза невольно прикрыл, и лицо на миг искривилось гримасой мучительного недоумения. И всё. Во время дальнейшего разговора он держался молодцом: был внешне спокоен, подавал реплики, о чем-то спрашивал. А ведь с покойным Добромысловым их связывала не просто дружба – скорее братство. И я не сомневался, что видимое спокойствие скрывает и душевную боль, и сумбур в мыслях, и эмоциональную бурю. Что ж… Умение держать удар есть непременное свойство профессионала. Ходько этим свойством владел.

Итак, разговор.

Помолчав с минуту, я мягко сказал:

– Владимир Анатольевич, я понимаю, насколько вам тяжело узнать о гибели близкого друга. Сочувствую всей душой, и будь моя воля, я бы перенёс нашу беседу на другой день. Но ситуация складывается таким образом, что о некоторых делах нам лучше поговорить уже сегодня, не теряя времени.

– Я весь внимание, – ровным голосом сообщил Ходько и, выдержав небольшую паузу, добавил: – Что касается личных переживаний, то они к делу не относятся.

Прозвучало довольно отчуждённо, однако я не обиделся. В старину гонцов с плохими вестями вообще убивали… Разве я не понимал, что больше всего полковнику сейчас хочется остаться одному? А ведь я ещё не показал фотографии несчастного Добромыслова, полученные по информационной сети – духу не хватило, что ли. Страшные фотографии. Страшные и непонятные… Но дело есть дело, и оно приоритетно. Тем более что тема, с которой аналитик Буранов нанёс визит разведчику Ходько, не терпит отлагательства. Боюсь, что уже не терпит…

Вот только с чего начать?

Сосредотачиваясь, я подошёл к распахнутому по случаю хорошего дня окну и выглянул наружу. Здание Департамента располагалось на Литейном проспекте. С высоты десятого этажа хорошо просматривалась Нева, синюю гладь которой бодро утюжили нарядные прогулочные теплоходы. Заканчивался май, погода стояла по-летнему жаркая, и речные жёлтопесочные пляжи уже вовсю принимали купальщиков. Хватало и рыбаков, чьи лодки и катера́ пёстрыми островками усеяли воду поодаль от берега.

Я невольно вспомнил, сколько усилий затратил в 1985 году тогдашний премьер Нарышкин, чтобы убедить императора и Думу принять общероссийскую программу очистки рек от промышленных и коммунальных стоков. И если молодой в ту пору Николай с доводами премьера согласился быстро, то Дума упиралась до последнего. Шутка ли – тратить по четыреста миллионов рублей ежегодно в течение тридцати лет! Почти столько же сто́ит содержать полицию в масштабе России… Однако императора пленил масштаб и благородство замысла: сберечь природу для грядущих поколений. И он лично провёл законопроект Нарышкина через Думу. Потому-то, спустя двадцать лет, невскую воду можно пить без риска подцепить расстройство желудка, рыба водится в изобилии, и притом речное дно облюбовали раки. А эти членистоногие в грязной воде просто не выживают…

– Наша тема – Альбион. Давайте, полковник, начнём с самого что ни на есть начала, – произнёс я, не оборачиваясь. – Так сказать, ab ovo.

– С яйца так с яйца, – бесстрастно согласился Ходько.

– И прошу не удивляться повторению некоторых общеизвестных фактов. Просто они лежат в основе сегодняшней ситуации, которую нам с вами предстоит прояснить…

Я вернулся к столу, присел и, допив остывший чай, закурил очередную папиросу (что-то много стал курить – нынче уже десятая, не меньше).

– Как вы знаете, Парижский трактат был подписан в 1805 году, – заговорил я. – К тому времени противостояние с франко-российским союзом Англия проиграла вчистую и бесповоротно. Она потеряла Индию и европейские рынки сбыта. Протекторат Наполеона и Павла Первого над континентом подорвал её экономическую и финансовую мощь. Объединённые морские силы России и Франции систематически били непревзойдённый английский флот. К тому же Нельсон погиб ещё в 1803 году, а равных ему флотоводцев у Британии не нашлось. Словом, к моменту предъявления ультиматума Англия была обескровлена…

Сделав паузу, я искоса посмотрел на полковника. Его лицо не выражало никаких эмоций, он просто слушал, а о чём думал – бог весть.

– Франко-российский союз устанавливал рамки дальнейшего существования Англии, – продолжал я. – Предельное количество боевых, торговых и рыболовецких судов, сокращение сухопутных войск, жёсткие экспортные квоты, запрет на создание колоний в иных частях света… ну и так далее. В сущности, акуле намеревались вырвать зубы. В то же время каких-либо вторжений во внутреннюю политику Англии ультиматум не предусматривал, да и вообще император Павел убедил Наполеона, что уж совсем загонять сломленного врага в угол неразумно. Впрочем, для гордого Альбиона и всего перечисленного оказалось предостаточно. И если в итоге король Георг вместе с премьером Питтом-младшим всё-таки подписали Парижский трактат (другими словами, капитуляцию), то лишь потому, что в противном случае Британские острова были бы немедленно оккупированы. Никаких особых препятствий к этому не существовало, армии союзников стояли наготове… Владимир Анатольевич, может, ещё по чашке?

– Сейчас организую, – откликнулся Ходько, поднимаясь. – А вы пока продолжайте, я внимательно слушаю.

– Ну-с, дальнейшие события показали, что проиграть и стать на колени – вовсе не одно и то же. Англия с поражением не смирилась. Пресловутое британское упрямство и память об утраченной европейской гегемонии сделали своё дело: идея реванша в общественном сознании стала доминирующей и передавалась из поколения в поколение. Слепая неприязнь или даже ненависть к французам и русским превратилась в черту национального менталитета.

Во что это вылилось на практике? В 1865 и 1893 годах Англия при поддержке Австрии, Италии, Швеции, Польши, ряда государств Германской конфедерации провоцирует общеевропейские войны. Я уже не говорю о неоднократных попытках физически устранить правителей России и Франции. Одно восстание январистов в 1825 году, оплаченное британской казной, чего сто́ит… Из обеих войн союзники вышли победителями, и Альбион за своё неразумное, преступное упорство понёс наказание. В конце XIX века его искусственно расчленили: Ирландия и Шотландия получили независимость, которой, впрочем, уже давно добивались. Тогдашнего премьера Вильсона и главнокомандующего английской армией Квотера за развязывание войны судил объединённый трибунал союзников и приговорил к пожизненному заключению…

Казалось бы, Англия окончательно сломлена. Хотя почему «сломлена»? У неё оставалось всё необходимое и достаточное для нормального мирного развития и достойной жизни. Налаженная промышленность и устойчивые финансы, продуктивное сельское хозяйство, возможность торговать со всем миром… На остров свободно приезжали туристы, английских писателей издавали в десятках стран, работали научные лаборатории… Да множество государств на Земле сочли бы такие условия существования куда как завидными! В сущности, Россия и Франция ограничивали Англию только в стремлении возродить былую военную мощь и доминировать в Европе. Во всем прочем она жила так, как считала нужным. И хотя после войны 1893 года союзники – в ту пору императоры Александр Первый и Наполеон Четвёртый – решили контролировать внутреннюю ситуацию в Альбионе более жёстко, решение это осталось на уровне намерений. К сожалению, монархи сочли, что отныне британская угроза осталась в прошлом. Как показала жизнь, совершенно зря!

Приняв из рук Ходько чашку чая и сделав глоток, я поднялся и принялся ходить по кабинету взад-вперёд. Привычка – вторая натура…

– Признайтесь честно: утомил? – осведомился я, выдержав паузу.

– Ничуть, – откликнулся тот. – Скорее, заинтересовали.

– Вот как? И чем же?

– А вы за десять минут изложили половину учебника по новейшей истории, – пояснил Ходько с вымученной улыбкой.

– Я старался… Ну-с, продолжим. В 1925 году разразился новый конфликт, на этот раз мирового масштаба. Вы знаете, что именно в тот период в России резко возросла внутренняя коммунистическая угроза, и последователи экономиста Маркса в конце концов организовали красный путч во главе с адвокатом Ульяновым. На британские деньги, как потом выяснилось. Ликвидация путча потребовала таких усилий, что какое-то время до внешних дел просто-напросто не доходили руки. И, к стыду союзнических спецслужб, тайную коалицию Англии с Северо-Американскими Объединёнными Штатами они проморгали. Даже не то что проморгали… Словом, в такое вероятие никто просто не верил. И, тем не менее, оно осуществилось. В конце девятнадцатого – начале двадцатого веков американцы, вроде бы мирно сидевшие за океаном, исподволь нарастили военную мощь, которая позволила им реально претендовать на общемировой передел колоний. Но чтобы подорвать франко-российскую гегемонию, был необходим европейский союзник. И Штаты нашли его в лице жаждущей реванша Англии.

Потом, когда война закончилась, из документов и свидетельских показаний стало ясно, что именно она сыграла роль детонатора. Тогдашний британский кабинет разработал поэтапный план военных действий. Он предусматривал и американский десант на атлантическое побережье Франции, и блокаду Петербурга со стороны Балтийского моря с последующей высадкой оккупационного корпуса, и захват Индии англо-американскими войсками… Много чего предусматривал. И в течение первых месяцев войны обстановка складывалась в пользу англо-американских сил. Чтобы победить их, понадобились ресурсы практически всей Европы, подконтрольной России и Франции. Война длилась более трёх лет и закончилась полным разгромом Англии, Америки, а также их союзников из числа небольших европейских стран, недовольных франко-российским протекторатом. Остатки американских войск убрались за океан на уцелевших кораблях…

– Не понимаю, – сказал вдруг Ходько.

– Чего именно, Владимир Анатольевич?

– Я как-то не задумывался, но ведь странно же… Не самое крупное островное государство с ограниченным потенциалом – и столько проблем, столько беды из-за него… Почему?

Я пожал плечами:

– Дело не только и, может быть, не столько в самой Англии, сколько в общемировой ситуации. С одной стороны, вот уже два века существует франко-российский комплот, опирающийся на многочисленных союзников. Прямо или косвенно он контролирует львиную долю стран, территорий и населения Земли, доминирует в Организации Объединённых Государств. Однако при всей военной мощи союз делает ставку не на неё, а на развитие глобальных партнёрских отношений. Отсюда торгово-экономические и культурные связи буквально с каждым уголком планеты. Помните, как говорил Александр Четвёртый? «Меняю двух генералов на одного купца»… Природные, финансовые и технологические ресурсы союза таковы, что позволяют оказывать сверхльготную помощь странам и Африки, и Азии, и Латинской Америки. Это сознательная политика: плодить друзей, а не врагов.

С другой стороны, за последние полвека сформировался тихоокеанский альянс, враждебный России и Франции. Америка и Япония чувствуют себя ущемлёнными. Нельзя сказать, что им не дают хода в ресурсные регионы, отнюдь. На Ближнем Востоке, например, нефть добывают и «Джапан ойл», и «Амэрикен петролеум». Однако большинство арабских правительств ориентируется главным образом на франко-российский союз, так надёжнее и выгоднее. Вот вам уже минимум две крупные державы, озлобленные против нас. И, к сожалению, в своей неприязни они отнюдь не одиноки. Таким образом, четырёхлетняя вторая мировая война, разразившаяся в 1959 году, собрала против нас довольно сильную коалицию. И вновь начала её Британия, чувствовавшая за спиной враждебную России и Франции мощь. Да и она сама на этот раз подготовился как никогда хорошо…

Владимир Ходько

Сам я этой войны не застал: англо-японо-американскую коалицию разгромили за пять лет до моего рождения. Но о второй мировой напоминало многое. Отец, например, до конца жизни хромал и прибаливал. Всю войну капитан Ходько прошёл в составе ударной десантной дивизии без единой царапины, однако напоследок, при штурме Лондона, был ранен в ногу и грудь, так что сине-белое знамя франко-российского союза водрузили над Тауэром без него…

Или помню, как десятилетним пацаном с группой от гимназии приехал на каникулах в Петербург, и на экскурсии показали нам разрушенный Исаакиевский собор. Он и по сей день стои́т, искалеченный американскими бомбёжками – со снесённым куполом, в пробоинах, закопчённый дымом пожарищ. Высочайшим повелением мёртвый собор был сохранен зримой памятью о войне. А рядом возвели новый – по старинным чертежам, извлечённым из уцелевших архивов…

Слушая Буранова, я невольно увлёкся. Не то чтобы я уж такой поклонник истории, просто люблю, когда сложные материи излагают чётко, ясно и сжато. А у Михаила Михайловича это получалось.

– Противостояние было глобальным как никогда, – продолжал он. – Если эскизно, то Англия, Америка, Япония, часть скандинавских государств – с одной стороны. Россия, Франция, Индия, западно– и восточноевропейские союзники – с другой. Арабские страны, Австралия и Китай сохраняли нейтралитет. Или, если угодно, выжидали, чья возьмёт, чтобы примкнуть к победителям…

Наша ситуация осложнялась тем, что между первой и второй мировыми войнами Англия активно и абсолютно негласно развивала военно-техническую отрасль. В научные разработки вкладывались огромные деньги, английские и американские учёные сотрудничали самым тесным образом. Как результат, в первые два года войны британские аэромашины «Ганновер» доминировали в воздухе, подводные лодки серии «Биг фиш» были на порядок лучше французских, танки «Легион» вовсю утюжили российский и европейский театры военных действий. Кроме того, у противников имелось превосходство в качестве самоходного и стрелкового оружия. Во многом поэтому первую часть войны мы проиграли. Были оккупированы Париж и Москва, американцы блокировали Петербург, японцы высадились на Дальнем Востоке и стремительно продвигались вглубь. Британский военный лидер Скотт Маклейн пообещал выкинуть кости Павла Первого и Наполеона Бонапарта на помойку…

Глядя на Буранова, я подумал, что он-то, в отличие от меня, войну встретил подростком лет тринадцати-четырнадцати и, может быть, даже в конце успел немного повоевать. Призывали-то и семнадцатилетних. Не потому ли о Второй мировой он говорил с ноткой горечи, как говорят о пережитом лично…

– Аэромашины, танки, подлодки – это полбеды, – сказал я, пока Буранов допивал чай. – Счастье, что британцы не довели проект массового поражения. И без того положили со всех сторон пятьдесят миллионов человек, а чем кончилось, если бы атомные бомбы появились хотя бы к концу войны? И в чью пользу кончилось?

Буранов остро взглянул из-под густых тёмных бровей и пригладил бородку.

– Ключевой вопрос, Владимир Анатольевич, – согласился он. – Вообще, вторая мировая имела глобальные последствия. Да, Британия была разгромлена и оккупирована войсками союзников, равно как и Япония. Да, американцы после нашего прорыва на Аляске срочно согласились заключить сепаратный мир… Победа была безоговорочной, только цена оказалась неприемлемо высокой. И, вы правы, могла стать ещё выше…

Именно поэтому в 1964 году была учреждена Организации Объединённых Государств. Её Высший Совет составили Россия, Франция, Индия, Италия, Китай. Пётр Четвёртый и Наполеон Седьмой настояли, чтобы в некоторых странах, представляющих потенциальную угрозу для человечества, были введены постоянные миссии ООГ. Их задача заключалась в том, чтобы отслеживать и контролировать внутренние процессы. Проще говоря, не проморгать подготовку к новой войне, как было дважды. Список особо опасных государств открывался Англией. С тех пор британская миссия ООГ была и остаётся одной из самых многочисленных, и комплектуется исключительно опытными сотрудниками. Такими, как ваш покойный друг… – негромко закончил Буранов.

В груди снова стало невыносимо тяжело. Я поднял глаза на Михаила Михайловича.

– Покажите мне его фотографии. Ну, те, которые были сделаны на месте… – услышал я себя словно со стороны.

Брови советника взметнулись.

– А почему вы решили, что они у меня есть? – осторожно спросил он.

– Да потому что!.. Вы, как я понял, всерьёз занялись этим делом, стало быть, запросили всю возможную информацию. Не могли вам не переслать эти фото. Покажите…

Поколебавшись, Буранов открыл папку и достал несколько цветных фотографий, распечатанных на белоснежной китайской бумаге.

Я долго рассматривал их. Потом отложил в сторону. (Не знаю, что творилось на лице, но Буранов глядел на меня с сочувствием и некоторой тревогой.) Достал из тумбы стола бутылку коньяку и рюмки.

– Помянём государева человека и моего друга Сергея Петровича Добромыслова, – произнёс я непослушными губами.

Из Устава Организации Объединённых Государств:

Глава 5, раздел 7. Государства-члены Организации наделяют ООГ правом издавать законодательные акты. Правом законодательной инициативы обладает каждое из государств…

Законопроекты, внесённые на рассмотрение очередной сессии ООГ, принимаются и обретают силу закона, если за них проголосовали не менее ¾ от списочного состава государств-членов Организации. Законы ООГ носят надгосударственный характер и обязательны для исполнения всеми членами Организации…

Государство-член Организации, не исполняющее или прямо нарушающее закон (законы) ООГ, подвергается санкциям экономического, административного или военного характера. Решение о наложении санкций принимает Высший Совет Организации простым большинством голосов…

Трёхкратное неисполнение или прямое нарушение государством-членом Организации закона (законов) ООГ влечёт за собой его безусловное исключение из Организации. При этом государства-члены ООГ разрывают с исключённым государством все виды отношений…

(Принято 25 сентября 1964 года. Штаб-квартира ООГ, Париж.)

Глава третья

Владимир Ходько

В тот день мы с Бурановым о делах больше не говорили. Помянули Серёгу Добромыслова, на том и разошлись. Михаил Михайлович понял, что сегодня со мной каши не сваришь, и перенёс дальнейший разговор на завтра, за что я ему был душевно признателен.

Домой я уехал непривычно рано: очевидно, Нессельроде уже знал о случившейся беде и отпустил без звука. Настроение было совершенно подавленное. Вообще-то депрессии для меня абсолютно нехарактерны, уж такой сбалансированный человек. Но сейчас перед глазами стояли фотографии, сделанные британскими криминалистами на окраине Эйвбери.

Обезглавленное обнажённое тело, распростёртое на бурой каменистой земле, сквозь которую пробивается редкая зелёная трава. Вытянутые в струнку руки и ноги, словно покойник тщится принять позу по команде «смирно». И – голова. Голова, отделённая от туловища и лежащая на груди. Лицо у Серёги в смерти совершенно спокойное и даже умиротворённое, с полуприкрытыми глазами. Такие лица бывают у людей, которых убили неожиданно и мгновенно. Шею в районе среза, словно тёмно-красный обруч, опоясывает кольцо запёкшейся крови. А на голой груди грубо вырезан крест, в середине которого круг.

Кто это сделал? Почему моего друга убили и надругались над телом? Кому он помешал?

И что ему вообще понадобилось в этом богом забытом месте?

Насколько мне известно, офицер-инспектор ООГ – должность своеобразная. Фактически он находится в свободном поиске. Он должен знать умонастроение, общественные тенденции, состояние экономики и промышленности в стране пребывания. Для этого он следит за событиями, общается с людьми и организациями, изучает прессу, ездит по территориям. Контролирует исполнение Закона об ограничении – это уж само собой. И если Серёга в последний день жизни оказался в захолустном графстве Уилтшир, то, стало быть, что-то привлекло его внимание именно там.

Хотя… захолустье захолустьем, но ведь здесь находятся два крупнейших загадочных мегалитических комплекса – всемирно прославленный Стоунхендж и гораздо менее известный, однако более древний и масштабный Эйвбери. Есть ли в этом какая-то связь с гибелью моего друга? Мистикой он как человек здравомыслящий вроде бы никогда не увлекался. И всё же погиб в одном из самых непонятных и таинственных мест на Земле…

Было ясно, что Буранов видит в ситуации нечто бо́льшее, нежели смерть отдельного человека. Что именно, до этой темы разговор ещё не дошёл. Зато намерение Михаила Михайловича привлечь меня к расследованию трагедии полностью совпадало с моим желанием. Я задыхался от ненависти, сам не зная, к кому. Ничего так не хотелось, как найти убийцу – или убийц – и разорвать в клочья собственными руками.

Приняв рюмку-другую, за руль я обычно не сажусь, а с Бурановым-то мы выпили целую бутылку. Но сегодня я плюнул на всё. В принципе, удостоверение сотрудника Департамента – железный аргумент в любом споре с дорожной полицией. Избегай происшествий, а на прочее ребята закроют глаза.

Я неторопливо проехал Литейный проспект, свернул на улицу Столыпина, а потом, набирая скорость, рванул по мало загруженному в этот час бульвару имени атамана Платова. Недавно купленный в рассрочку «Стриж» летел синей стрелой, легко и плавно обгоняя менее скоростные «Кабриолеты», «Руссо-франки», «Енисеи». Несмотря на выпитый коньяк, я чувствовал себя уверенно: двадцать лет езды выработали полный автоматизм.

Доехав до своей двенадцатиэтажки, я запарковал машину у подъезда и медленно выбрался наружу. Домой отчаянно не хотелось. Там стоял телефон, с которого надо звонить в Лондон и говорить с Лизой. Я никогда не умел выражать соболезнование. Не знаешь, что сказать, все слова кажутся лишними, даже фальшивыми… Сейчас для Лизы главное – не сойти с ума от горя. Серёги больше нет, но малолетние Ленька с Настей остались, и жить теперь надо ради них… Кажется, у Лизы ещё здравствуют родители. Я тоже буду помогать, чем только смогу…

На лавочке возле подъезда сидела женщина. По многолетней профессиональной привычке я механически, одним взглядом, снял информацию: молода, рыжеволоса, веснушчата… Снял и пошёл дальше, доставая на ходу ключ от подъезда. Успел подумать, что никогда не видел её в нашем доме или поблизости.

– Мистер Ходько, если не ошибаюсь?

Вопрос был задан грудным низким голосом и почему-то на английском языке. Я резко обернулся. Поднявшись, женщина приблизилась, и я ощутил горьковатый запах элитных духов «Принцесса Каролина».

– Не имею чести быть представлен, мисс, – произнёс я по-английски же, мгновенно оглянувшись. Возле подъезда находились только мы двое. Поодаль в песочнице, под присмотром бдительных мамаш, возилась окрестная малышня.

– Меня зовут Айрин Мэддокс. Я прилетела из Лондона. Мне надо поговорить с вами.

– О чём?

– О вашем покойном друге Сергее Добромыслове.

Я напрягся. В России о гибели Серёги пока что знали считанные люди. Впрочем, если она действительно из Британии, узнать могла прямо там же, сразу…

В опустившихся сумерках лицо женщины казалось алебастровой маской, и лишь большие тёмно-карие глаза смотрели на меня беспокойно и вопросительно.

– Пойдёмте, – коротко сказал я, открывая подъезд.

Вообще-то жилище сотрудника Департамента для посторонних посещений не предназначено. Не в том смысле, что у меня холостяцкий беспорядок, а так, на всякий случай… Но не улице же разговаривать.

В лифте мы молча разглядывали друг друга. Я убедился, что женщина не столь молода, как показалось на первый взгляд – лет примерно тридцать пять. Её заметно старили морщины в уголках глаз, бледность лица и длинный тёмный плащ, совершенно лишний в тёплый майский вечер. Во всём прочем она была вполне привлекательна. Веснушки трогательно облепили прямой носик и высокий лоб, уютные очертания скул и подбородка намекали на добрый нрав, и даже ярко-рыжие волосы (неубиенный символ хитрости и коварства!) казались мягкими и пушистыми. А когда в квартире она сняла плащ, оказалось, что он скрывал изящную фигуру с небольшой грудью, узкой талией и длинными ногами.

– Я весь внимание, мисс Мэддокс, – сказал я после того, как усадил нежданную гостью на диван, а сам устроился напротив, оседлав стул. – Или миссис?

– Мисс. Я не замужем… Послушайте, у вас есть что-нибудь выпить?

Внутренне взвыв от нетерпения, я достал из настенного бара бутылку «Хэнесси», рюмки, а заодно и пепельницу. И угадал: пока я разливал коньяк, женщина вынула из сумочки пачку дамских сигарет, щёлкнула зажигалкой и торопливо затянулась. Потом так же торопливо, одним глотком, выпила свою рюмку. Было заметно, что мисс Мэддокс пытается любым способом унять волнение.

– Слушаю вас внимательно, – напомнил я, сочтя, что гостья достаточно успокоилась.

Женщина глубоко вздохнула.

– О гибели Сергея вы уже знаете, – полувопросительно-полуутвердительно выговорила она с трудом.

– Знаю, – коротко подтвердил я.

– Где, как, при каких обстоятельствах он погиб, тоже знаете?

– Где и как – да. А насчёт обстоятельств пока ничего не ясно. Вы что-то можете рассказать?

– Я – нет. Вряд ли. Догадки, предположения – это не в счёт. Но, может быть, что-то подскажет письмо Сергея?

Она достала из сумочки белый конверт, на котором Серегиным чётким почерком было написано «Для В.А.Ходько».

Ни хрена себе поворот…

Я машинально взял плотный конверт. Взвесил на ладони. И отложил в сторону. Женщина посмотрела с нескрываемым удивлением.

– Вы не хотите знать, что в письме? – нервно спросила она.

– Очень хочу, – ответил я, закуривая. – И непременно узнаю, чуть позже. Но пока меня интересуете вы. Кто вы? Откуда вы знаете… знали Сергея? Почему это письмо оказалось у вас?

Мисс Мэддокс передёрнула плечами, словно в приступе озноба:

– Ну да… я же толком не представилась. Извините. Я историк, преподаю в Лондонском королевском университете. С Сергеем познакомилась около года назад, когда ему понадобились консультации по древним британским культам, и кто-то посоветовал обратиться ко мне. Это письмо он оставил за день до поездки в Эйвбери… той самой поездки. Сказал, что если с ним что-нибудь случится, письмо надо немедленно передать вам лично. Рассказал о вас, описал внешность, объяснил, как в Санкт-Петербурге найти ваш дом… И вот я здесь. Что ещё вас интересует?

– Меня интересует, – медленно сказал я, – почему он не отослал письмо обычным порядком: почтой, или по дипломатическим каналам, а предпочёл доставку с курьером.

Женщина покачала головой:

– Любую почту в принципе можно перехватить, и Сергей, судя по всему, этого опасался. Письмо предназначено только для вас. А как вы распорядитесь информацией, которая в нем, решать вам.

– Тогда ещё один вопрос. Если уж письмо настолько конфиденциальное, почему он доверил именно вам?

Айрин исподлобья посмотрела на меня.

– Мы были любовниками, – устало и горько сказала она.

Михаил Буранов

Судя по рассказу Ходько, со вчерашней гостьей они проговорили допоздна. Затем он устроил её на ночь в ближайшей гостинице, а поутру отвёз в аэропорт, где и посадил на ближайший рейс в Лондон. Затем полковник позвонил мне, и вскоре мы встретились в его кабинете.

– Ну-с, и что вы об этом думаете? – задал я банальный, однако неизбежный вопрос.

Вместо ответа Ходько протянул мне посмертное письмо Добромыслова.

– Вы сначала прочтите, а потом обсудим, – предложил он. – А я пока чаю сделаю… Читайте, читайте, там почти ничего личного.

Можно подумать, что даже будь письмо совершенно личным, я бы его не истребовал! Служба… Развернув исписанные от руки листы, я стал читать:

«Володя, дружище, привет!

Скажу сразу: если это письмо попало тебе в руки, значит, со мной что-то произошло. Поверь, что пишу отнюдь не в припадке мнительности. После некоторых эпизодов, случившихся за последние несколько дней, я понял, что мне угрожает опасность – непонятная, однако совершенно реальная.

В течение последних трёх-четырёх недель за мной следят. Сначала было простое ощущение, потом превратилось в уверенность, а третьего дня, окажись я чуть проворнее, схватил бы топтуна за шиворот. Классический тип без особых примет… Я замедлил ход, подпустил его поближе и, резко обернувшись, зашагал навстречу. Пора, думаю, поговорить по душам. Тип рванул от меня, как наскипидаренный. Я следом. Топтун добежал до машины, прыгнул внутрь и был таков. Номера́ авто, как и следовало ожидать, вмёртвую заляпаны грязью.

А через несколько дней меня чуть не раздавила неизвестная машина. При этом ни о какой случайности речи нет. Я стоял на тротуаре, она ехала мимо на небольшой скорости, и вдруг водитель круто вывернул руль в мою сторону, да к тому же резко выжал акселератор. Я-то человек тренированный и успел отскочить в сторону, а вот двух подростков, стоявших рядом, негодяй сбил (к счастью, не насмерть), после чего затерялся в общем автопотоке.

Такая песня… Из всего сказанного могу сделать один-единственный вывод: кому-то я мешаю. Мешаю настолько, что меня готовы устранить физически, даже без оглядки на крупный скандал – а из-за гибели офицера-инспектора ООГ он разгорится неминуемо.

Остаётся выяснить, кто на меня охотится. А главное, почему. И если точного ответа нет, кое-какие соображения всё же имеются.

Давай вспомним наш разговор в конце прошлого отпуска. Геленджик, ночь, пляж, бутылка «Цинандали» из рук в руки… Вспомнил?

В Альбионе, как ты знаешь, я проработал двенадцать лет: начинал в посольстве, а четыре года назад перешёл в миссию ООГ. Без ложной скромности могу сказать, что подобных мне экспертов по этой стране в Департаменте нет. Да и в России найдётся немного. Поэтому всё, о чём говорю, можешь воспринимать с полным доверием.

Ты знаешь, что десять лет назад на парламентских выборах впервые победила партия социалистического реваншизма, и с тех пор её лидер Уильям Хэррингтон – бессменный премьер-министр. Социал-реваншисты провозгласили целью возрождение былого величия Англии, выдвинув эпатажный лозунг «Вперёд, в прошлое!».

С чего начал Хэррингтон? Провёл референдум, и восемьдесят пять процентов англичан проголосовали, чтобы изменить привычное название страны. Вот уже почти десять лет бывшей Великобритании нет, есть Альбион. Это древнекельтское название британских островов. Сегодня очень многие англичане с удовольствием, а то и гордостью называют себя альбионцами. Социал-реваншистский лозунг прорастает в умах и становится национальной идеей.

Дальше – больше. В экономической сфере Хэррингтон добивается усиления военно-промышленного потенциала. Америка и Япония активно его поддерживают, инвесторы охотно идут в Альбион, банки щедро кредитуют британские предприятия. Такого интереса к стране не было многие десятилетия. Что значит появился харизматичный лидер! Англия крепнет на глазах. Её силы самообороны достигли предела, установленного Организацией объединённых государств после Второй мировой войны. Из-за океана непрерывно поступает новейшее вооружение. Я, как и мои коллеги, в рапортах-докладах постоянно указываем на активную милитаризацию страны, однако незаметно, чтобы к нам прислушивались. Либо ООГ пока что не видит в ситуации ничего тревожного, либо закрывает глаза на опасные тенденции. А ведь накануне 1959 года положение складывалось примерно таким же образом. И чем закончилось?

Возможно, Высший Совет ООГ убаюкан тем обстоятельством, что, по крайней мере, на территории Альбиона никаких признаков нарушения Закона об ограничении нет. Я сам вместе с экспертами ООГ периодически инспектирую крупнейшие научно-исследовательские учреждения и могу засвидетельствовать: все сколько-нибудь существенные разработки ведутся лишь на теоретическом уровне, новые производственные технологии носят прикладной или просто бытовой характер. Никаких исследований, которые могут быть использованы для военных целей (как было в годы Второй мировой, когда англичане за малым не создали ядерное оружие), не обнаружено. И слава богу. Как сказал несгибаемый адвокат Ульянов перед расстрелом за попытку коммунистического переворота: «Ура, товарищи!»

Но ощущение какой-то опасности, какой-то угрозы, вызревающей на земле Альбиона, крепнет во мне год от года. И эта опасность надвигается с необычной стороны, откуда её никто не ждёт. Ощущение инстинктивное, подкреплённое разве что косвенными доказательствами. Однако именно оно гонит в поездку, перед которой я тебе пишу …»

– Ваш чай, Михаил Михайлович, – негромко сказал Ходько, ставя передо мной чашку и чистую пепельницу.

– Спасибо, Владимир Анатольевич.

Как я вчера заметил, чай здесь не ахти. Но не обижать же гостеприимного полковника отказом! Да и не до чая мне сейчас – похоже, дошёл в письме до самого интересного.

«За последние годы в общественном сознании Альбиона произошёл некий сдвиг. Широко распространился этакий ура-патриотизм, замешенный на идее возрождения национального величия. Журналисты, ораторы, политики (независимо от идеологической ориентации) постоянно апеллируют к старине и традициям. Книги, спектакли и фильмы о минувших веках в цене как никогда. Король Артур с его круглым столом, Ричард Львиное Сердце, Шекспир, Кромвель, адмирал Нельсон, Скотт Маклейн – все сколько-нибудь значимые исторические личности подняты на щит.

То же самое относится и к личностям легендарным. Общественными кумирами стали – ты только не смейся – древние кельтские жрецы-друиды и средневековый поэт-прорицатель Томас из Эрсилдуна. Возник целый культ мага и чародея Мерлина. На днях я достал из почтового ящика листовку с предложением вступить в «Альянс друзей Мерлина» – каково?

Вообще в Альбионе люто расцвёл мистицизм. Как грибы, расплодились многочисленные общества, кружки и прочие объединения, изучающие тайное и запредельное. Их адепты совершают паломничества к Стоунхенджу, предсказывают будущее, вызывают духов, практикуют древние языческие обряды. Чрезвычайно популярными стали так называемые реконструкции – воспроизведение якобы исторических событий. Например, друиды благословляют короля Адальберта на битву с драконом… Но если какое-нибудь движение неодруидов ничего, кроме улыбки, вызвать не может, то общество «Наследие прошлого» – организация вполне серьёзная. Столь же серьёзная, сколь и загадочная.

Почему я обратил на неё внимание? Почему выделил среди многочисленных мистических союзов?

С год назад в «Санди мейл» попалась на глаза любопытная публикация. Вот её тезисы. Альбион, некогда покоривший полмира, низведён до положения второстепенного государства. Все попытки вернуть былое влияние и отомстить недругам за унижение обычным (военным) путём провалились. Отныне этот вариант возрождения державы исключён – не выйдет: страна живёт под жёстким контролем ООГ и Закона об ограничении. Но и мириться с нынешним положением альбионцы в подавляющем большинстве не хотят. Следовательно, добиваться реванша нужно иным путём – нетрадиционным.

По мысли автора, известного независимого публициста Питера Дженкинса, очередная мировая война за передел сфер влияния и сырьевых ресурсов неизбежна. И на этот раз в войне победит не тот, в чьих руках будут самые современные технические средства уничтожения. Отнюдь! Победителем станет обладатель наиболее эффективного, однако напрочь забытого и утраченного оружия в виде древних тайных знаний.

Забавный посыл, верно? Можно сказать, на грани бреда… Но дальнейшая аргументация автора заставила крепко задуматься. По его мнению, атмосфера мистицизма в стране насаждается и поощряется исподволь, искусственно. А неисчислимые оккультные организации призваны исполнять роль таких, что ли, золотоискателей. Практикуя из года в год эзотерические методики, они рано или поздно натыкаются на драгоценные крупинки тайного знания. И эти крупинки впоследствии концентрируются в некоем центре. Вопрос: что за центр?

Вот здесь впервые упоминается общество «Наследие прошлого». По информации Дженкинса, это – самая крупная и разветвлённая, однако наименее афишируемая из оккультных организаций Альбиона. Автор утверждает, что именно «Наследие прошлого» контролирует все сколько-нибудь значительные мистические движения в стране, вплоть до участия эмиссаров «Наследия» в их работе. И если НП является тем самым центром, то кто стоит за НП?

Автор этого не знает. Но не исключает, что нить ведёт на самый верх. Ведь социал-реваншистский премьер Хэррингтон уже не раз публично приветствовал деятельность альбионских ревнителей старины и мистики. Дескать, возродив славные традиции, возродим и былую мощь… Вперёд, в прошлое!

В конце статьи Дженкинс обещал продолжить тему и с новыми фактами в руках рассказать читателям о «Наследии прошлого» подробнее.

Не скрою: статья произвела впечатление. Настолько произвела, что я решил побеседовать с автором. Ты знаешь, что полномочия офицера-инспектора ООГ дают мне право запрашивать любую информацию, посещать любые объекты, встречаться с любыми лицами, за исключением членов королевской фамилии, премьера, спикеров палаты общин и палаты лордов – это уже не мой уровень.

Однако встреча с журналистом не состоялась. Причина в том, что Дженкинс – исчез. Просто исчез. Родные объявили его в розыск (который и по сей день ничего не дал). Я встретился с шеф-редактором «Санди мейл» и спросил, не оставил ли Питер Дженкинс каких-либо материалов по начатой теме. Шеф-редактор развёл руками: ничего нет. Журналист исчез раньше, чем представил обещанное продолжение. Тогда я спросил, не собирается ли уважаемое издание само продолжить начатое Дженкинсом расследование? Нет, не собирается.

Во время короткого разговора шеф-редактор откровенно нервничал. Причина этого раскрылась в тот же день. На выходе из редакции меня остановил человек, назвавшийся сотрудником «Санди мейл» Генри Виклендом и другом исчезнувшего журналиста.

За чашкой чая в ближайшем кафе он рассказал, что назавтра после публикации статьи Дженкинса случайно оказался в редакторском кабинете, когда туда буквально вломились четверо. Один из них – издатель газеты лорд Кроуфорд, и, похоже, остальные трое – крепкие ребята в чёрных кожаных пиджаках – попросту его конвоировали. Во всяком случае, вид у лорда был ошарашенный, чтобы не сказать испуганный. Моего собеседника выставили из кабинета. Разговор за закрытой дверью длился не менее получаса, после чего незваные гости удалились, а издатель и шеф-редактор ещё какое-то время совещались наедине.

Ещё через день Дженкинс позвонил Викленду и сказал, что шеф-редактор пригласил его обсудить продолжение темы. «Поговорю с ним, а потом вместе пообедаем, ладно?» «Идёт…» Но в редакции Питер так и не появился. Из дому вышел, а в «Санди мейл» не приехал. Больше его никто не видел… «Тёмная история, – сказал собеседник, глядя исподлобья. – Что за люди были у шефа? Как с ними оказался лорд Кроуфорд? Почему Питер исчез по пути в редакцию, а, скажем, не на вечерней прогулке или после похода в магазин?»

Я спросил, по какой причине он решил мне это рассказать. Парень вздохнул: «Да потому, что никто пальцем о палец не ударил, чтобы найти Питера. Нас даже не допросили. А когда я позвонил в полицию, чтобы узнать о ходе расследования, мне посоветовали не соваться, куда не надо… Вы же из миссии ООГ, с вами на островах волей-неволей считаются. Может, хоть вы пнёте полицейских? Человек же пропал…»

Я оторвался от письма и посмотрел на сидевшего за столом Ходько. У него в руках была копия документа – перечитывал вместе со мной.

– Налицо определённая цепочка, – заметил я. – Сначала – выход статьи; следом – визит в редакцию чернопиджачников; затем приглашение Дженкинса на беседу к шеф-редактору; и, наконец, его исчезновение по пути в «Санди мейл»… Но почему газета отказалась продолжить начатую тему? Если разобраться, пропажа автора, не сочтите за цинизм, отличная реклама для следующих публикаций: «Мы продолжаем расследование, к которому приступил наш исчезнувший коллега…»

– Прибавьте странную пассивность полиции, – добавил Ходько. – Как ни относись к Альбиону, спецслужбы там работают чётко. Мы-то знаем.

– Мы – знаем… Однако, быть может, ситуация не такая странная, как выглядит на первый взгляд. Если допустить, что Дженкинс в своей статье коснулся запретной темы, да ещё пообещал копать дальше, то остальное вытекает из этого факта. Гости в чёрной коже доступно объяснили руководителям газеты, что новых публикаций о «Наследии прошлого» быть не должно. И велели пригласить журналиста, чтобы проинформировать об этом. На самом деле приглашение в редакцию было не более чем уловка. По пути в «Санди мейл» его перехватили и где-то спрятали… а может и ликвидировали. На всякий случай. Нет автора – нет проблемы…

Правда, следом возникает вопрос: что ж это за организация такая, за одно упоминание о которой похищают или даже убивают? Которая в состоянии запугать влиятельную газету и спустить на тормозах полицейское расследование? Если, конечно, исчезновение Дженкинса не является простым совпадением…

Полковник кивнул.

– Логично, – сказал он. – Серёга рассуждал ровно так же. Можете пропустить пять абзацев и читать прямо отсюда, – он показал карандашом на следующую страницу.

«… В общем, организацией под нейтральным названием «Наследие прошлого» я заинтересовался всерьёз.

Для тебя не секрет, что на территории Альбиона активно работают спецслужбы союза. В случае необходимости российские и французские сотрудники миссии ООГ могут вступать с ними в контакт и просить о помощи или поддержке. Я и попросил собрать всю возможную информацию о «Наследии прошлого». Что же удалось выяснить коллегам? Если соединить полученные из разных источников сведения, картина выглядит так.

Прежде всего, организация вполне легальная. Она официально зарегистрирована министерством юстиции восемь лет назад. Полное название – «Общество по изучению и пропаганде бытовых, культурных и боевых традиций Альбиона «Наследие прошлого». Бессменный директор – отставной офицер-десантник, а ныне почтенный профессор истории Роберт Аткинсон. Личность примечательная, но об этом ниже.

На первый взгляд, общество как общество. Мало ли сегодня в Альбионе организаций, которые объединяют апологетов прошлого? Однако в длинном списке собратьев НП резко выделяется.

Начать с того, что в марте 1997 года профессор Аткинсон удостоился неофициальной аудиенции у его королевского величества Филиппа Третьего. Сам по себе факт не столь уж необычен. Дело в том, что король Альбиона, как и Аткинсон, в прошлом офицер десантных войск. Они оба совсем ещё молодыми лейтенантами участвовали во Второй мировой войне, даже какое-то время дрались против союзников в одном полку. Заняв престол, Филипп Третий не забыл боевых товарищей, иногда встречается с однополчанами, кому-то помогает… В общем, монарх-демократ.

Но эта встреча примечательна двумя обстоятельствами. Во-первых, она состоялась по просьбе Аткинсона – случай редчайший. При всём демократизме, на аудиенции, тем более неофициальные, Филипп скуп. Во-вторых, встреча шла с глазу на глаз и продлилась более двух часов, что и вовсе беспрецедентно. Дворцовому управлению протокола пришлось на ходу перекраивать распорядок высочайшего дня. В-третьих, общество «Наследие прошлого» было зарегистрировано через месяц после встречи. А как говорили древние римские юристы, «после – значит, впоследствии». И похоже, что создание НП благословил не кто иной, как монарх. Ни больше, ни меньше.

Версию высочайшего покровительства подтверждает и тот факт, что «Наследие прошлого» в средствах явно не нуждается. Его деятельность ведётся на широкую ногу. Казалось бы, много ли нужно оккультному обществу, объединившему энтузиастов-мистиков? Как выясняется, много. Настолько много, что становится ясно: ни о каком энтузиазме (во всяком случае, голом) речи нет. Есть некая серьёзная работа, поставленная на серьёзный фундамент.

По данным наших коллег, в первый же год общество закупило различного оборудования примерно на пять миллионов фунтов стерлингов. Я просмотрел спецификацию закупок. И неспециалисту ясно, что с помощью этой техники можно вести профессиональные исследования в области физики, химии, биологии. Отдельная тема – анализаторы. Приобретено более тридцати машин, и все они достигают предела мощности, установленного Законом об ограничении. Спрашивается, на кой чёрт оккультистам такая прорва научно-технического оснащения?

Да что оборудование! На стыке веков, а точнее, в 2001 году, «Наследие прошлого» завершило строительство собственной резиденции. По отзывам, это семиэтажная башня с претензией на раннеготический стиль, с пристройками и высоким шпилем, на котором развевается флаг с изображением креста, в центре которого – круг. Считается, что это древний знак кельтских друидов…»

Я снова оторвался от письма.

– Вот как! Но ведь, если не ошибаюсь…

– Не ошибаетесь, – хмуро перебил Ходько, не поднимая глаз. – Ровно такой же крест вырезан у Серёги на груди… Вы читайте, читайте.

«В башне легко могут разместиться и работать десятки людей. Там же могут быть устроены лаборатории и вообще всё что угодно. Однако самое интересное не это. Главное – место, в котором воздвигнута резиденция «Наследия прошлого».

В захолустном графстве Уилтшир есть местечко под названием Эйвбери. В информационной сети о нём сведений много, поэтому не буду распространяться. Скажу только, что здесь расположен мегалитический комплекс, который древностью и масштабом заткнёт за пояс прославленный Стоунхендж, хотя известен значительно меньше. В окружении гигантских каменных глыб стоит деревушка Эйвбери. На окраине деревушки и свил Аткинсон своё гнездо.

Почему именно здесь?

Версия первая – личная. Именно в этих местах примерно сорок лет назад лейтенант Аткинсон со своей ротой отбивал атаки российских войск. А после разгрома части, раненный, скрывался от союзников в окрестностях Эйвбери. Спасся, можно сказать, чудом… Я проверил: такой факт в биографии директора «Наследия» существует.

Версия вторая – мистическая. Наряду со Стоунхенджем Эйвбери считается одним из ярчайших символов британской древности. Он уходит корнями в тёмную бездну веков и окутан тайной. Есть легенда, что разгадавший загадку Эйвбери получит в награду невероятную силу и власть над миром… С этой точки зрения строительство резиденции НП именно здесь вполне оправдано. Так сказать, изучают объект в неразрывной связи с самим объектом.

Которая из двух версий справедлива, судить не берусь. Да это и не столь важно. Важна ситуация в целом, а она беспрецедентна.

Боюсь ошибиться, но под видом обычной оккультной организации (мало ли их в Альбионе?) создано и действует некое научное учреждение с мощной исследовательской базой. Собственное здание, разнообразное дорогостоящее оборудование, многочисленный персонал… При этом деятельность «Наследия прошлого» не то что не афишируется – фактически засекречена. Во всяком случае, единственный журналист, написавший об НП, бесследно исчез. А газета, поместившая материал, тут же отказалась от продолжения темы, хотя та обещала стать сенсацией. При этом полиция поисками пропавшего журналиста занимается спустя рукава.

С другой стороны, как только я стал всерьёз интересоваться «Наследием прошлого», за мной началась слежка. А покушение состоялось после того, как я направил Аткинсону официальное уведомление, что намерен проинспектировать его организацию. «После – значит, впоследствии»…

Почему я решил проверить «Наследие прошлого»?

Точного ответа дать не могу. Знаю только, что разобраться в деятельности НП – должен. И поверь, менее всего это праздное любопытство. По совокупности косвенной информации есть чёткое ощущение, что в Эйвбери занимаются делами тёмными и опасными. Вспоминаю Дженкинса, который в своей статье предположил, что «Наследие прошлого» контролирует оккультные организации Альбиона, собирает с их помощью крупинки древних тайных знаний… А если в башне, стилизованной под раннеготический стиль, эти знания исследуют новейшими научными приборами и методами? Ищут возможность их практического применения?

Предположи на минуту, что в своих умозрительных предположениях я не ошибся. Тогда все странности ситуации получают логическое объяснение. И высочайшее покровительство, и покров секретности над НП, и размещение резиденции в одном из самых загадочных мест Альбиона, и попытки убрать любого, кто пытается проникнуть в тайну организации (исчезновение Дженкинса, покушение на меня), и мощное научно-техническое оснащение… Всё становится на свои места.

При этом тема полностью относится к моей компетенции. Как ты знаешь, главная задача миссии ООГ в Альбионе – не допустить возрождения военного потенциала страны-зачинщицы четырёх войн и, в этой связи, жёстко контролировать исполнение на её территории Закона об ограничении. Но если я прав, то, не нарушая Закон формально, Альбион руками НП пытается получить сверхоружие в совершенно неожиданной сфере. И я не могу закрывать на это глаза.

Какими силами я намерен проинспектировать «Наследие прошлого»?

Увы, собственными, и только собственными. В другое время я мог бы располагать всеми возможностями миссии, но теперь…

Три месяца назад начальник российского сектора миссии генерал Терентьев вышел в отставку по возрасту. Исполнять его обязанности назначили меня, и я даже думал, что утвердят окончательно. Однако два месяца спустя в Лондон прибыл новый руководитель сектора, полковник Телепин. Вадим Викторович. Тот самый Вадим, коему я однажды в академии в твоём присутствии набил морду. Хотя, справедливости ради, и сам тогда огрёб по полной программе… По-прежнему здоров, красив, разве что поседел малость».

Я в очередной раз оторвался от письма.

– Кто такой Телепин? – спросил я Ходько.

– Сукин сын, – ответил тот сквозь зубы. – Наш однокашник. Крутил роман с официанткой, а когда та забеременела, сразу сделал вид, что он здесь ни при чём. Да ещё и облил девушку грязью. Вот Серёга его и проучил за подлость… Хорошо взлетел! И сорока нет, а должность генеральская. Что значит тесть.

– А кто у нас тесть?

– Тайный советник Голубятьев. Товарищ министра иностранных дел.

Голубятьев – это серьёзно. До чего тесен мир! Именно Виктор Геннадьевич в своё время пытался поставить меня в стойло официальной службы, подчинить министерству в своём лице и даже заручился поддержкой премьера. Когда бы не категорический запрет императора… Я вздохнул и вернулся к письму.

«Судя по холодному, подчёркнуто официальному обращению, Вадим ничего не забыл. И хотя никаких гадостей не чинит (по крайней мере, пока), всем видом показывает, что меня лишь терпит. И чёрт бы с ним! Беда лишь в том, что рапорт-доклад с предложением проинспектировать «Наследие прошлого» и обоснованием инспекции я вынужден был подать уже ему, а не Терентьеву. Бывший начальник хотя бы попытался вникнуть в ситуацию и прислушаться к моим доводам…

Не буду повторять всего, что выслушал от Телепина. В корректно-издевательской манере он не оставил от моего документа камня на камне. Слово «бред» не прозвучало, но подразумевалось. В качестве резюме было сказано, что служба офицера-инспектора, видимо, не столь уж многотрудна, коли оставляет время и силы для сочинения подобных измышлений. И мне снова захотелось набить ему морду.

Но устраивать свару в мои планы не входит. Я просто сообщил новоиспечённому начальнику, что если он меня не поддерживает, я буду действовать согласно пункту четырнадцать Кодекса сотрудников ООГ. Этот пункт фиксирует право офицера-инспектора на особое мнение и особые действия в рамках Устава Организации Объединённых Государств. Понятно, что инспекция сомнительного объекта Уставу ООГ никак не противоречит… Хороший пункт. Оставляет зазор для манёвра в общении с тупым или инертным руководством.

Надо ли говорить, что смотрел на меня Вадим, как на идиота. «Право есть право, и вы можете им воспользоваться, Сергей Петрович, – сказал он с холодной иронией. – При этом вы, конечно, понимаете, что действовать будете на свой страх и риск. Об организационной и технической поддержке можете не мечтать. Людей в помощь тоже не дам. И вся ответственность за провал несанкционированной инспекции ляжет на вас. Уж вы-то знаете, насколько болезненно реагируют в Альбионе на контроль ООГ, особенно избыточный и необоснованный…» Я столь же холодно ответил, что всю ответственность, естественно, принимаю на себя.

На том и расстались. В тот же день я направил официальное уведомление Аткинсону…

Не передать, как скверно сейчас на душе. На карту поставлена многолетняя карьера. Если я вернусь из Эйвбери с пустыми руками, она рухнет. Это будет лучший предлог для Телепина, чтобы избавиться от меня. А после бесславного возвращения домой останется лишь одно: прозябать в ожидании пенсии… Но и отступить не могу. Устал жить с ощущением неясной, тёмной угрозы. Она повсюду, просто это мало кто чувствует. А вот пропавший Дженкинс чувствовал. И я тоже…»

– Судя по письму, ваш друг был человеком проницательным и упорным, – заметил я, отрываясь от чтения, чтобы закурить очередную папиросу.

– Таким и был, – тихо сказал Ходько.

– И, конечно, смельчак. Уму непостижимо, как он отважился лезть в это осиное гнездо в одиночку.

– А вы читайте дальше. Он сам объясняет…

«Ты, конечно, спросишь, почему я решился ехать в Эйвбери один, вооружённый, в сущности, лишь служебным удостоверением.

Ну, во-первых, выбора не оставил Телепин. А попытки искать поддержку в Департаменте через голову начальника у нас категорически не приветствуются. Про министерство иностранных дел и говорить нечего. Там всё контролирует тесть Вадима. Не к императору же апеллировать…

Можно и не ехать. Только ты меня знаешь: я привык любое дело доводить до конца. Особенно если дело связано со службой. Так живу и по-другому не умею. Тут уже выбора не оставляю себе сам.

Боюсь ли я? И да, и нет. Я не трус, однако же и не дурак. Одно покушение уже состоялось, и, если я прав, за ним маячит тень «Наследия». Получается, я сам суюсь в логово тигра. С другой стороны, убить человека в мегаполисе – это одно, а убрать его в маленькой деревушке – совсем другое. Иной резонанс, иная мера внимания к происшествию, к ходу следствия. И, может быть, самое безопасное место во время тайфуна – его эпицентр…

Случись что, письмо тебе передаст Айрин. Обычной почте не доверяю – её могут контролировать коллеги ребят в чёрных кожаных пиджаках. То же само относится сообщениям по информационной сети. А дипломатический почтовый канал подведомствен вице-министру Голубятьеву, который наверняка в курсе нашего конфликта с его зятем.

Айрин…Вот уже год как мы познакомились и начали встречаться. Только не торопись делать вывод, что твой друг просто решил сходить налево… Я люблю её и хочу со временем жениться на ней. Мы любим друг друга. Её не останавливает даже то, что на офицеров миссии, французов и русских, здесь традиционно смотрят, как на оккупантов. А наш брак с Лизой давно уже формальность. Я предлагал развод, но она против – по крайней мере, до тех пор, пока не подрастут Ленька с Настей. Так и мечусь между двумя женщинами…

Однако уже и ночь на исходе, пора заканчивать. Эх, Володька… Жаль, что тебя сейчас нет рядом. Что письмо? Поговорить бы… Я уж молчу, что мы с тобой это дело уж точно раскрутили бы и до сути докопались. Одному таким заниматься тяжело.

Ну, обнимаю. Надеюсь, это письмо я как-нибудь покажу тебе сам. Ведь если его передаст Айрин – значит, со мной что-то случилось… До чего же нежелательно…

Твой Серёга».

На этом письмо заканчивалось. Отложив последний лист, я потёр глаза и пристально посмотрел на Ходько.

– Ну-с, Владимир Анатольевич, какой же вывод мы сделаем из посмертного и в высшей степени важного послания полковника Добромыслова? – спросил я.

– Вывод простой, – негромко, словно через силу произнёс Ходько. – Я это «Наследие прошлого» вместе с Эйвбери наизнанку выверну, и того, кто Серёгу убил, из-под земли достану. А потом тоже наизнанку…

Я положил руку ему на плечо.

– План принимается, – сказал я. – Уточним, конкретизируем и реализуем общими усилиями. Кстати, не исключаю, что убийцу – или убийц – вашего друга, действительно, придётся доставать из-под земли…

Из интервью императора Всероссийского Александра Четвёртого

(Информационное агентство «Держава», 3 августа 1973 года)

– Ваше императорское величество! В ближайшее время вы отбываете в Париж, чтобы принять личное участие в очередной сессии ООГ. По слухам, вместе с императором Наполеоном Восьмым вы намерены внести на рассмотрение сессии проект документа под названием «Закон Организации Объединённых Государств об ограничении научно-технического прогресса». Так ли это?

– Совершенно так.

– Не могли бы вы предварительным порядком, хотя бы вкратце, сообщить нашим читателям о содержании документа?

– Охотно. Тем более что ни я, ни император Наполеон никакого секрета из проекта изначально не делали.

Вторая мировая война закончилась десять лет назад. Теперь общеизвестно, что мы, сами того не зная, были на пороге небывалой катастрофы. Случись союзникам задержаться с высадкой войск на британские острова всего месяца на три-четыре, и Англия успела бы завершить работу над созданием атомного оружия. И, естественно, пустила бы в ход. Всё необходимое и достаточное для этого было – кроме времени, к счастью.

Апокалипсис не состоялся, но ответственные монархи и правительства сделали выводы. Почему стало возможным создание сверхоружия с неисчислимыми последствиями его применения? Да потому что мир не стоит на месте. Наука развивается нарастающими темпами. Возникают технологии, которые вчера казались фантастикой, сегодня делают первые шаги, а завтра обернутся бог знает чем. Остановить или обуздать мысль нельзя, да никто к этому и не стремится. Но поставить под общепланетный контроль технологические выводы из интеллектуальных изысканий можно и нужно. Слишком велик риск, что рано или поздно какая-нибудь прекрасная научная идея обернётся бедствием для всего человечества.

Ведущие научные и технические эксперты России, Франции, Индии и других стран составили универсальный набор граничных условий для любой технологической разработки. Коли проект отвечает им – действуйте. Ну, а нет – не обессудьте. На проект накладывается вето, и любая попытка воплотить его будет пресечена и сурово наказана. Это касается и государственных корпораций, и частных компаний. Если же государство, на территории которого идёт незаконная реализация запрещённого проекта, неофициально поддерживает его, санкции ООГ накажут и государство.

Следить за исполнением Закона об ограничении будет специально созданный институт офицеров-инспекторов ООГ, наделённых широкими полномочиями. Они будут работать во всех сколько-нибудь развитых странах мира. Отныне именно офицерам-инспекторам, действующим в рамках специальных миссий, следует подавать заявки на внедрение любой научной разработки. Подчёркиваю: любой. Начало практической работы над проектом без визы сотрудника ООГ будет расцениваться как нарушение Закона со всеми вытекающими последствиями.

– Каковы же критерии, на основании которых офицер-инспектор будет оценивать технологическую заявку?

– Критерий номер один: представляет ли проект какую-либо угрозу, может ли сейчас или в перспективе использоваться как оружие глобального поражения. Это в первую очередь касается исследований в области физики, химии, биологии.

Другой важнейший критерий – объем ресурсов, необходимых для реализации проекта. Если внедрение разработки требует чрезмерных затрат энергии и расхода полезных ископаемых, избыточного развития производства, то нужна ли такая разработка? Кладовые природы не безграничны, а почву, атмосферу и водоёмы достаточно легко загрязнить промышленными отходами. Либо мы сбережём чистоту планеты для детей и внуков, либо им выпадет незавидная доля дышать миазмами и пить воду, убитую заводскими стоками.

– Из ваших слов следует, что предполагаемый Закон может стать препятствием для дальнейшего развития производства в масштабе Земли…

– В какой-то мере – да. И нас, инициаторов Закона, это не смущает.

Согласитесь, во многих странах, прежде всего развитых и преуспевающих, обозначилась тенденция к излишнему потреблению. Материальная сторона общественной жизни мало-помалу выходит на передний план, и это настораживает. Стремиться к достатку – дело естественное, однако же надо и меру знать. Никак не впадая в аскетизм, хочу напомнить, что ещё никому не удавалось надеть десять костюмов, ездить в трёх автомашинах зараз, съедать по три обеда и так далее.

У человека должно быть всё необходимое и достаточное для хорошей, обеспеченной жизни – дом, автомашина, банковский счёт, и в то же время пусть погоня за благополучием не вытеснит из его сознания нравственные ценности. Напротив, достаток призван стать фундаментом для духовного развития. Разумное потребление – вот норма общественной жизни любой страны независимо от пола, возраста и национальности её граждан. Лишь в этом случае мы сбережём от разрушения и общество, и среду обитания. В этом – сверхзадача Закона.

К слову, проект предусматривает, что не реже одного раза в десять лет ООГ будет возвращаться к Закону, пересматривать его и, в случае необходимости, вносить коррективы. В конце концов, жизнь не стоит на месте, и сегодня всё предусмотреть на века вперёд просто невозможно.

– Не кажется ли вам, ваше императорское величество, что само название подготовленного документа – «Об ограничении научно-технического прогресса» – режет слух? Накладывать ограничение на прогресс – дело неблагодарное. Да и не благородное…

– Прежде чем делать выводы, надо столковаться насчёт терминов. Ведь слово «прогресс» можно понимать совершенно по-разному.

Вот самый простой пример. Как известно, уже несколько лет Россия, Франция и Америка осуществляют космические, в том числе пилотируемые полёты на околоземной орбите. Они чрезвычайно полезны, поскольку способствуют развитию средств связи, осуществлению метеорологических наблюдений и так далее. Параллельно совершенствуется техника и технологии, ставятся медико-биологические эксперименты. С моей точки зрения, такие полёты необходимо продолжать и в дальнейшем.

Но появились академики, инженеры и государственные мужи, требующие сделать следующий шаг. Они настаивают на полётах на Луну, на Марс. И тут я первый спрошу: а что мы, простите, забыли на Марсе? Ну как же, ответят мне, а вдруг там есть жизнь? Надо выяснить. А потом следует идти дальше, осваивать Солнечную систему… Допустим. А как насчёт цены вопроса?

Полет пилотируемого корабля на Марс, включая подготовку, обойдётся чохом примерно в миллиард рублей. И такие средства Российская империя, разумеется, заплатить в состоянии. Однако на те же деньги мы сможем открыть сотни школ и больниц, оснастить их, платить достойные зарплаты педагогам и медикам. И вот на одной чаше весов – абстрактные цели, удовлетворение научных интересов, не имеющих ничего общего с повседневной жизнью и проблемами. На другой чаше – реальные потребности россиян, французов, индусов, американцев, других жителей планеты. Пусть приземлённые, однако предельно насущные. Так ответьте мне: на которую чашу весов положить миллиард? В чём он, истинный прогресс? Что считать приоритетом?

Лично я ответ нашёл. Поэтому в обозримом будущем Россия без полётов на Марс вполне обойдётся. Бог с ней, с жизнью на Марсе. А вот школы, больницы, дороги, очистные сооружения и многое другое строить будем не покладая рук…

Конец первой части

Часть вторая Смерть в башне

Глава четвертая

Владимир Ходько

Да, это была настоящая башня! Обнесённая зубчатой крепостной стеной, она стояла на широком холме и возвышалась над всей деревушкой, словно тёмная скала, на фоне серого, затянутого облаками неба. Мало Эйвбери мегалитов, так теперь ещё появился колосс в раннеготическом стиле…

– На кой чёрт, интересно, Аткинсону понадобились целых семь этажей? – спросил вслух Буранов, выглядывая из окна машины. – Мания величия у него, что ли?

Телепин пожал плечами:

– А вы спросите, может, он сам объяснит. Если захочет, конечно…

– Объяснит, – отрезал я. – Даже если не захочет.

Вадим покосился на меня, однако промолчал. Хорошо, что между нами на заднем сиденье расположилась Айрин. Иначе мы с бывшим однокашником всю дорогу искрили бы друг о друга…

Я был категорически против того, чтобы Вадима включали в состав специальной межправительственной комиссии по расследованию гибели Добромыслова. Да и он, сдаётся мне, вовсе не горел желанием поработать бок о бок. Руководство, как всегда, решило по-своему. После коротких интенсивных консультаций с британской стороной, окончательный состав маленького временного коллектива сложился так:

1. Михаил Буранов – официальный представитель правительства Российской империи, он же председатель комиссии.

2. Эдвард Мортон – официальный представитель министерства внутренних дел Королевства Альбион, сопредседатель комиссии.

3. Владимир Ходько – представитель Департамента безопасности Российской империи, полковник.

4. Айрин Мэддокс – Лондонский королевский университет, магистр истории, консультант комиссии.

5. Вадим Телепин – руководитель российского сектора миссии Организации Объединённых Государств на территории Королевства Альбион, полковник.

Таким образом, Россию и Альбион представляли по два человека плюс Телепин в качестве сотрудника ООГ. Если отвлечься от личных симпатий-антипатий, то надо признать, что все заинтересованные стороны в комиссии представлены, баланс налицо.

Накануне вылета в Лондон нас с Михаилом Михайловичем инструктировал товарищ министра иностранных дел Голубятьев об руку с моим начальником Нессельроде. Руководство упирало, главным образом, на два обстоятельства. Во-первых, убийство Добромыслова должно быть расследовано самым тщательным образом, преступник или преступники найдены и взяты под стражу. (Я от души пообещал, что ровно так все и будет.) А во-вторых, учитывая от века тяжёлые взаимоотношения с Альбионом, действовать на его территории предстоит с максимальным тактом и деликатностью. (Буранов заверил, что такта и деликатности нам не занимать.) После этого я задал совершенно конкретный вопрос:

– На месте убийства работает бригада из Скотланд-Ярда. Должны ли полиция с нами сотрудничать? Готова ли делиться добытой информацией?

– Как бы должна и как бы готова, – откликнулся Нессельроде, дёрнув щекой. – Во всяком случае, мы получили все возможные заверения, что в случае чего к услугам комиссии «вся королевская рать». Только сильно на это не рассчитывайте. Британцы не в восторге от предложения создать межправительственную комиссию. Дескать, сами разберёмся и сообщим. Вопрос решался на уровне премьеров, причём наш Долгоруков слегка придушил ихнего Хэррингтона – пригрозил в случае отказа санкциями со стороны союза. Дело принципа! В общем, тот уступил. Но ясно, что целоваться с вами там никто не будет… Сами видите, всё непросто. Именно поэтому не можем прикомандировать к вам хорошую следственную бригаду из Департамента. А надо бы…

После встречи Голубятьев попросил меня задержаться.

– Я в курсе вашего давнего конфликта с моим зятем, Владимир Анатольевич, – произнёс он без обиняков, как только мы остались одни. – Хочу надеяться, что этот мотив не повлияет на работу комиссии и, паче того, не отразится на её выводах. Ситуация предельно сложная, не след усугублять расследование личными обстоятельствами. – Крупный, в склеротических жилках нос тайного советника многозначительно уставился на меня, седые брови сдвинулись самым что ни на есть государственным образом. – Вы согласны?

– Согласен, – коротко сказал я.

Примешивать личное к служебному – последнее дело, кто спорит? Но не оставляло меня ощущение, что за набитую в давней курсантской драке морду Вадим рассчитался сполна. Наверняка сильнее, чем хотел… Неужели он не чувствовал, что нельзя, никак нельзя было отпускать Серёгу в Эйвбери одного? Издёрганного чувством неясной угрозы, замордованного семейным разладом… Его бы поддержать, выписать официальный мандат-ордер ООГ, придать пару офицеров – и всё могло сложиться иначе…

Машина въехала на перекидной мост через ров, наполненный мутной зеленоватой водой. Нас ждали: массивные дубовые ворота медленно, словно нехотя, распахнулись навстречу. Из будки на въезде вышел и направился к нам стражник. Подчёркиваю: стражник. Будь он одет в униформу и носи кобуру с пистолетом, я назвал бы его охранником, но этот… Шлем, крупнозвенная кольчуга поверх куртки из грубой кожи, короткий меч на поясе – наверное, так выглядел военный люд во времена, воспетые знаменитым английским романистом Уолтером Скоттом в книге «Айвенго». Захотелось протереть глаза и вспомнить, какое тысячелетие на дворе. Заметив моё удивление, Айрин извиняющимся тоном пояснила:

– Меня предупреждали, что мистер Аткинсон чрезвычайно эксцентричный и увлечённый человек. На своей территории он пожелал воспроизвести некоторые детали быта и обстановки раннего средневековья. Так ему комфортнее работать, размышлять… словом, погружаться в эпоху. Собственно, идея построить башню в качестве офиса родилась из той же увлечённости.

– Нас он тоже встретит в кольчуге? – хмуро поинтересовался Телепин.

– Нет. Сам мистер Аткинсон предпочитает широкую белую хламиду. По преданиям, в таких же ходили друиды.

Вадим нервно хохотнул. Мортон бросил на него неодобрительный взгляд, однако промолчал.

Про этого немолодого коренастого человека с густыми усами и обширной лысиной мы почти ничего не знали. Сопредседателем комиссии он стал потому, что именно его отдел в МВД Альбиона курировал расследование убийства Серёги. Так сказать, по принадлежности. Мортон был единственным представителем британского правительства, который встретил нас с Бурановым в Лондоне. Никто больше не снизошёл, и в этом проявилось отношение официального Альбиона к нам и нашей комиссии. Другой деталью на ту же тему стал мелкий факт: в Уолтшире нас у поезда встретил местный констебль, и только. Он же повёз в Эйвбери на полицейском мини-автобусе, в который мы набились впятером вместе со всеми баулами. Специальная межправительственная комиссия, чёрт возьми, могла бы рассчитывать на более тёплую встречу…

Что касается Айрин, то в наш коллектив она была включена по предложению Буранова как председателя. Он упирал на то, что именно мисс Мэддокс консультировала покойного Добромыслова по вопросам британской истории и древних культов. Поэтому могла быть полезна при выяснении обстоятельств его гибели. Тут всё очевидно, Лондон дал согласие, и Айрин влилась в состав комиссии.

Стражник неторопливо изучил предъявленные Мортоном документы и махнул рукой: проезжайте, мол. В просторном внутреннем дворе, вымощенном крупным булыжником, нас ждал другой стражник, бесстрастно наблюдавший, как мы вылезаем из машины и разминаем ноги. Парень как парень, только здоровый очень, и шрам от виска к скуле присутствует.

– Мистер Аткинсон ждёт вас, – произнёс он, не тратя время на приветствие.

– А уж мы-то как ждём, – буркнул я.

И нас повели к башне. Это было массивное цилиндрическое строение метров двадцати в диаметре и высотой не меньше сорока, стилизованное под архитектурный стиль пятнадцативековой давности. Выстроенное из кирпича мышиного цвета, оно венчалось шпилем, на котором ветер полоскал белое полотнище с кельтским крестом. Я невольно стиснул зубы.

Внутреннее убранство башни представляло совершенную эклектику. Да, каменные стены, закрытые вместо штукатурки или обоев гобеленами-ковриками с изображениями батальных сцен времён короля Артура и чародея Мерлина. Да, стрельчатые окна-бойницы, скупо отмерявшие дневной свет. Да, настенные факельные подставки из чёрного железа.

Но! В подставках вместо факелов горели обычные электрические лампы, в окна-бойницы вставлены пластиковые звукоизолирующие рамы, вдоль стен тянулись трубы отопления. И, наконец, на седьмой этаж башни нас вознёс стандартный лифт. Преданный седой старине руководитель «Наследия прошлого» не чурался и современности. По крайней мере, её удобств.

Да и приёмная мистера Аткинсона мало чем отличалась от приёмной любого другого заведения. Рутинный набор деловой мебели, анализатор с большим экраном, телефонные аппараты, стопки бумаг на столе… Заведовала этим хозяйством сухопарая особа в длинной тёмной юбке, строгой белой блузе и, что называется, без особых примет. Не считать же особыми приметами невыразительные черты лица, казённый пучок светлых волос на затылке или стремящийся к нулю бюст. Звали этот манекен неопределённого возраста мисс Редл. По крайней мере, так обратился к ней провожавший нас стражник, которого секретарша назвала Бруммелом.

– Прошу предъявить ваши полномочия, господа, – то ли попросила, то ли велела она, окинув каждого внимательным взглядом.

И лишь изучив документ, предъявленный Бурановым, подняла трубку телефонного аппарата, дождалась ответа и провозгласила:

– Мистер Аткинсон, к вам прибыла специальная межправительственная комиссия. Могу пригласить?

Михаил Буранов

Роберт Аткинсон был под стать своему кабинету, а кабинет – под стать Аткинсону. Оба впечатляли.

По моим подсчётам, отставному офицеру-десантнику было лет под семьдесят, однако благодаря высокому росту, широким плечам и армейской выправке смотрелся он существенно моложе. Как и предупреждала мисс Мэддокс, глава «Наследия прошлого» был облачен в широкое белое одеяние с короткими рукавами, из которых торчали сильные, густо поросшие седыми волосами руки. На крепкой шее висел полотняный мешочек, чем-то наполненный. Вышитая бисером шапочка не скрывала посеребрённую возрастом гриву. Крупные рубленые черты гладко выбритого лица излучали энергию, чёрные глаза из-под кустистых бровей смотрели спокойно и властно. Таких людей робеют мужчины и обожают женщины.

Что касается круглого кабинета, он был огромен и, кажется, занимал почти весь этаж. Конечно, площадь этажей-ярусов здесь невелика, конфигурация здания-башни разгуляться не позволяет, но всё-таки… Ощущение простора усиливалось необыкновенной высотой потолка – метров пять, не меньше. Кабинет напоминал приют практикующего шамана. Кирпичные стены испещрены таинственными знаками (круги, треугольники, ромбы, спирали, волнистые линии и что-то уж совсем ни на что не похожее). На необъятном столе среди бумаг лежали многочисленные артефакты: сухие веточки, камушки, раковинки, пёрышки и вроде бы даже чьи-то косточки. На каменном полу разбросаны шерстяные коврики с вытканными кельтскими рунами. Словом, мисс Мэддокс и тут не ошиблась: тотальное погружение в эпоху, действительно, имело место…

После короткой церемонии знакомства мы сели по обеим сторонам приставного стола, и Мортон приступил к изложению наших задач:

– Как известно, покойный сотрудник Организации Объединённых Государств мистер Добромыслов был командирован для инспектирования вашей организации, – заговорил он официальным тоном. – В рамках расследования его гибели мы намерены тщательно ознакомиться с её деятельностью, опросить сотрудников, общавшихся с Добромысловым, а также…

Жестом руки Аткинсон прервал Мортона.

– Достаточно, – произнёс он. Голос, как и следовало ожидать, был звучно-командный. – Для облегчения вашей работы сразу уточню ситуацию. Наше общество никакого отношения к гибели Добромыслова не имеет. Следовательно, ворошить организацию и отвлекать людей от работы бессмысленно. Надеюсь, это ясно. Из всех сотрудников с покойным общался лишь я, если не считать привратников и моей секретарши. Я в вашем распоряжении, господа. Для беседы могу выделить полчаса. Приступайте.

Видимо, Аткинсон чувствовал себя в своей башне полновластным хозяином. Холодный тон, категорические суждения, колючий смысл сказанного – примерно так разговаривают с бедными родственниками. Он словно хотел сразу войти в конфронтацию. А может, вёл себя так, как привык, и не считал нужным казаться хотя бы минимально корректным… Мортон кашлянул и оглянулся на меня.

– Мы непременно опросим вас, мистер Аткинсон, – мирно сказал я. – Вас, а также любого другого, кого сочтём нужным. Но сделаем это тогда, когда, опять-таки, сочтём нужным. И беседовать будем столько, сколько надо, а не сколько нам соблаговолят уделить времени. Хочу, чтобы на этот счёт никаких сомнений не было, – на всякий случай уточнил я. Не нравилось мне в этот момент лицо Аткинсона. – Ещё раз: начать расследование мы намерены с тщательного знакомства с обществом «Наследие прошлого». Нам понадобится штатное расписание, схема финансирования, план исследовательских работ, перечень имеющегося оборудования. Дальше посмотрим. Предлагаем вам незамедлительно представить соответствующие документы.

– Даже не мечтайте! – насмешливо рыкнул Аткинсон, играя нашейным мешочком. – Судя по предъявленным полномочиям, вы должны провести расследование. И на здоровье! Ступайте на место происшествия, осмотритесь, ищите свидетелей. Но причём тут моё общество? У вас нет права переворачивать его вверх дном. Как председатель я этого не допущу и подчиняться вашим требованиям не намерен.

Молчавший до этого Телепин вздохнул и расстегнул кожаную папку, с которой не расставался всю дорогу.

– А придётся, – сказал он, протягивая Аткинсону плотный лист с грифом ООГ. – Прошу ознакомиться.

– Что это? – неприязненно спросил Аткинсон.

– Мандат-ордер Организации Объединённых Государств на проведение инспекции общества «Наследие прошлого». Инспекция же, как известно, предполагает всё, о чём говорил мистер Буранов. А при необходимости и многое другое. Как глава российской миссии ООГ в Королевстве Альбион, предлагаю вам выполнять наши требования и добросовестно сотрудничать с комиссией. Не хотите с комиссией – сотрудничайте с инспекцией ООГ. Нам всё равно.

Мортон с тревогой смотрел на багрового от ярости Аткинсона. Как альбионец он, разумеется, был на стороне соотечественника. Но как должностное лицо не мог не понимать, что мы с Телепиным полностью в своём праве. А вот я был удивлён. Расследование, инспекция – всё это неприятно… нервотрёпка, потерянное время… и никто не рассчитывал, что председатель встретит нас шампанским. Но столь бурная реакция… Трудно представить, что дело просто в дурном характере Аткинсона. Неужели покойный Добромыслов был прав, угадывая в деятельности общества нечто запретное? И теперь глава «Наследия» готов идти даже на конфликт, лишь бы не допустить проверки организации? Или… или есть за спиной некая поддержка, которая позволяет перечить спецкомиссии и бросать вызов ООГ?

Аткинсон медленно встал из-за стола и оперся мощными кулаками на тёмную столешницу.

– Я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне, – тихо, с трудом, произнёс он, явно сдерживая душивший гнев.

– А я не привык, чтобы моих офицеров убивали, – с неожиданной силой ответил Телепин, также поднимаясь. Теперь они стояли с Аткинсоном глаза в глаза. – Оставим перепалку! Мы не на базаре, чтобы браниться. Либо вы будете выполнять наши требования, либо…

– Либо что?

– Либо я приостановлю деятельность организации вплоть до окончания расследования, – невозмутимо закончил Телепин. – Такие полномочия у меня есть.

Аткинсон хватил кулаком по столу. Бумаги и артефакты, подпрыгнув, перемешались. Мисс Мэддокс вжалась в спинку стула.

– Вы смеете мне угрожать? Мне, в моём доме, на моей земле? – негромко спросил Аткинсон. Горло у него перехватило, и потому реплика прозвучала пугающе.

– Боже упаси. Я просто показываю возможные последствия вашего упрямства, – сухо сказал Вадим, пряча документ в папку. – И снова хочу спросить: намерены ли вы сотрудничать с нами?

Аткинсон смерил его мутным от бешенства взглядом, опустился в кресло и нажал кнопку звонка. На пороге кабинета мигом появилась невзрачная секретарша.

– Мисс Редл, проводите джентльменов, – велел патрон, тяжело дыша и поправляя трясущимися руками шапочку. – Встреча окончена.

В разговор вступил молчавший до этого Ходько. Во время сцены в кабинете я краем глаза наблюдал за ним, и почему-то мне казалось, что чем больше ярится директор, тем спокойнее становится полковник.

– Если вы нас выставляете, мы, разумеется, уйдём, – обронил он, чуть ли не зевая. – Но вы должны иметь в виду, что вскоре вернёмся. Один звонок в Лондон, в миссию – и через час в Эйвбери приземлится пара винтокрылов ООГ с подразделением российских офицеров-инспекторов. Если надо, подтянем и французских коллег. Здание вашей организации будет опечатано, сотрудники во главе с вами задержаны и допрошены… ну, и так далее. Я вам не угрожаю! – жёстко добавил он, прерывая открывшего рот председателя. – Я, как и мои коллеги, конфликта не ищу. А вот вы прямо-таки на него нарываетесь. Возможно, потому, что не отдаёте отчёта в том, чем он для вас закончится. Препятствовать работе специальной межправительственной комиссии и, паче того, инспекции Организации Объединённых Государств – дело серьёзное, мистер Аткинсон. Скажу больше: опасное. В сущности, это преступление, предусмотренное в своде законов ООГ. А они, как известно, имеют надгосударственный характер.

Аткинсон перевёл взгляд на Мортона. Тот уныло кивнул, подтверждая справедливость сказанного.

Установилось молчание. Видимо, директор понял, что зарвался, но не знал, как отработать назад без потери лица. Мы терпеливо ждали, разглядывая стены, камин, потолок и вообще все, что попадалось на глаза. Я смотрел в окно-бойницу: с высоты седьмого этажа открывалась отличная панорама деревни, взятой в тройное кольцо мегалитов. Гигантские, устремлённые в небо пальцы многопалой каменной руки, затаившейся под землёй… Мисс Мэддокс тихонько теребила рыжий локон. Мортон сидел мрачнее тучи. Ходько написал записку и передал её Телепину. Прочитав, тот высоко поднял брови и слегка порозовел щеками. Интересно, какой информацией обменялись полковники…

Эдвард Мортон

Слушая русского со смешно звучащей фамилией Ходько, я проклинал свою сыщицкую удачу, которая когда-то создала мне репутацию нового Шерлока Холмса и в итоге привела в кресло начальника департамента. Высокий пост, одно из ключевых мест в министерстве, большое жалованье… Зачем всё это, если платить приходится нервотрёпкой, обострением язвы, бессонницей и вечным страхом потерять портфель, к которому – видит бог! – я не рвался?

Жена говорит, что за последние три года я сильно изменился. А как не измениться? Гроза лондонских жуликов исчез, появился важный чиновник. Как только охота на преступников сменилась бумажной круговертью и бесчисленными совещаниями, я начал понимать, что занимаю не своё место. Ну, так откажись, посоветуете вы. Легко сказать! А вы бы отказались, если вам предлагают крупное повышение? Да и чиновничьи блага, о которых я упоминал, засасывают не хуже болота…

За эти годы приходилось выполнять множество поручений министра. Но впервые меня инструктировал сам премьер Хэррингтон. Это случилось перед отъездом в Эйвбери. И чем больше я слушал премьера, тем сильнее понимал, что такого тухлого дела у меня ещё не было.

Русские пока не знают, во что вляпались со своим расследованием. (Хотя было бы точнее сказать – нашим.) Я и сам этого до конца не знаю. Но после разговора с Хэррингтоном я, по крайней мере, начал смутно понимать, чем занимается «Наследие прошлого» и какие силы поддерживают Аткинсона. И мне стало неуютно. Более неуютно я чувствовал себя лишь однажды, оказавшись на мушке у Шутника Питерса без малейшей надежды на чью-либо помощь…

Помощи и сейчас, в общем-то, ждать неоткуда. С поставленной миссией я должен справиться сам. «Миссия» – именно это слово произнёс Хэррингтон, пожимая на прощание руку и пристально глядя в глаза. И хотя в случае успеха я могу рассчитывать практически на любое вознаграждение, не слишком-то хочется его зарабатывать. То ли из-за страха, то ли остатки совести бунтуют…

И, как на грех, ситуацию усугубляет Аткинсон. Всё понимаю, но нельзя же вести себя так по-идиотски вызывающе! Какая бы мощь ни стояла у тебя за спиной, к тебе приехала комиссия ООГ. А что такое Организация Объединённых Государств, мы в Альбионе хорошо знаем. Так сказать, на собственной шкуре. И если русские пойдут на принцип (а они, увы, в своём праве), у председателя через считанные часы начнутся большие проблемы. А значит, и у «Наследия». А значит, и у…

Чёрт бы побрал этого упрямого самоуверенного болвана! Его же предупреждали, чтобы вёл себя аккуратно…

Вадим Телепин

Атмосфера в кабинете сгустилась так, что хоть топором руби.

Удивил Ходько. Перебросил мне записку с одним-единственным словом: «Молоток!» То ещё, курсантское словечко – комплимент. Что ж, доброе слово и полковнику приятно. Особенно учитывая наши трудные отношения…

Очевидно, Володя имел в виду, что я порядком припугнул Аткинсона. Но, откровенно говоря, всё не так просто. Винтокрылы с подкреплением вызвать я, действительно, могу. И временно перекрыть кислород обществу тоже не проблема. Проблемы начнутся потом – прежде всего, у меня. Слишком сложно тут всё, в этом туманном Альбионе, чтобы играть мускулами без крайней необходимости. Только мне дипломатического скандала не хватает!

С другой стороны, неподчинение спецкомиссии, тем более инспекции ООГ, не может остаться безнаказанным. Нельзя создавать прецедент. И потому, если Аткинсон так и не проявит благоразумия, наказания ему не избежать. Даже если придётся разобрать башню по кирпичику. А там будь что будет. В крайнем случае, тесть заступится…

Прерывая затянувшуюся паузу, я поднялся и сугубо официальным тоном осведомился:

– В последний раз спрашиваю, мистер Аткинсон: намерены ли вы сотрудничать со специальной комиссией, а также инспекцией ООГ? В принципе?

Британец проткнул меня взглядом. Насквозь.

– В принципе, да, – бухнул он. Как булыжником по темени, ей-богу. – Вы мне не оставляете выбора…

– Ну-с, вот и прекрасно, – подхватил Буранов, чьё лицо немедленно озарилось дипломатической улыбкой. – У нас в России в таких случаях, знаете ли, говорят: «Худой мир лучше доброй ссоры». Со своей стороны обещаем вести следствие с максимальным тактом. Итак, для начала мы бы хотели получить…

– Не трудитесь, – буркнул Аткинсон, глядя в сторону. В стороне, опершись на край стола, невозмутимо стояла вызванная, да так и не отпущенная мисс Редл. – Я всё запомнил. Однако чтобы подготовить документы, о которых сказано, понадобится некоторое время. Я дам указание своему заместителю мистеру Грейвсу.

Буранов и Мортон переглянулись.

– Ну, что ж, – сказал полицейский, – полагаю, что просьба мистера Аткинсона вполне корректна.

– Нет возражений, – любезно произнёс Буранов. – Мы можем встретиться вновь завтра. Скажем, в девять часов утра. Как вы думаете, мистер Аткинсон?

– Согласен, – отрезал председатель.

– А мы, пока суд да дело, поедем в гостиницу, устроимся, оглядимся, – закончил Буранов.

Никакого особого времени, чтобы представить нам необходимые документы, Аткинсону не требовалось. Уверен, что все они лежали у него в сейфе, под рукой. Однако Буранов был прав; не следует перегибать палку. Хочешь тайм-аут? Получи! Но завтра мы тебя вывернем наизнанку. По полной программе, от души…

Из выступления премьер-министра Уильяма Хэррингтона в парламенте Альбиона

(Лондон, 2005 год)

– Сегодняшнее заседание парламента посвящено двухсотой годовщине со дня подписания Парижского трактата…

Надо ли говорить, что более тяжёлой и трагической страницы в летописи британской истории не существует. Последствия трактата поистине ужасны. Держава, покорившая полмира, правившая морями, владевшая колониями в самых отдалённых уголках земного шара, была низведена до уровня третьестепенного государства. Какими бы мотивами ни руководствовался король Георг Третий, подписывая роковой для Британии документ, имя его с того дня навсегда стало символом национального предательства, покрылось позором и презрением. Именно поэтому парламент вскоре принял беспрецедентное решение: Ганноверская династия объявлена низложенной, и на престол вступил Ричард Четвёртый – представитель Плантагенетов, потомок самого славного из британских монархов Ричарда Львиное Сердце…

Альбион никогда не откажется от борьбы за возвращение статуса великой державы. Я говорю это открыто, ничего не боясь, обращаясь ко всему миру. За истекшие двести лет страны-победительницы, Франция и Россия, сделали всё, чтобы поставить нас на колени. С этой целью в позапрошлом столетии был навязан унизительный трактат, в прошлом веке – создана Организация Объединённых государств. Но мы никого не боялись в прошлом, не боимся в настоящем и не собираемся бояться в будущем. Мы черпаем силу в самих себе. Залог нашего возрождения – в нашей истории и в наших традициях, пронизанных духом великой британской империи! (Члены парламента и присутствующий на заседании король Филипп Третий встают и аплодируют.)

Глава пятая

Владимир Ходько

Мисс Редл посоветовала нам остановиться в гостинице «Красный Лев». Могла бы и не советовать: другого отеля в Эйвбери нет. Деревушка, не Лондон какой… Однако такой гостиницы в Лондоне не найти. Построена в XIV веке, в разгар Столетней войны, знаменита кухней и привидениями. Понятно, что сейчас она реконструирована, расширен холл, появился третий этаж, однако фасад по-прежнему стилизован под седую старину. В этом смысле горячую воду, ватерклозет и электрический свет в номерах впору считать профанацией…

Гостиница играет некоторую роль в бытовом обустройстве сотрудников «Наследия прошлого». Человек десять из них (та же мисс Редл) проживают здесь постоянно, причём гостиничные счета оплачивает общество. Директор Аткинсон устроился здесь же, в трёхкомнатных апартаментах. Другие снимают жилье в деревне (опять-таки за счёт общества). И вот-вот начнётся строительство целого коттеджного посёлка для персонала НП. Что лишний раз подтверждает: с деньгами в «Наследии прошлого» всё хорошо.

Мне досталась большая комната на втором этаже с интерьером, выдержанном в тёмных тонах. Так сказать, в русле обозначенной эпохи. Дубовая столешница письменного стола выглядела настолько добротно, что хоть сейчас руби на ней голову. Кровать стояла под балдахином с шёлковыми шторами цвета свежепролитой крови. Чёрные потолочные балки и настенные гравюры с эпизодами битвы при Азенкуре утоляли ностальгию по средневековью. Массивный оконный переплёт, похоже, сделан из натурального свинца.

Выглянув из окна, я разглядел в сгустившихся сумерках прямую двухрядную дорогу, вдоль которой выстроились деревенские домики. Домики один к одному: два этажа, земли сотки четыре при каждом, тщательно подстриженные кустарники, невысокие, выкрашенные в блеклый серый цвет ограды (от кого здесь ограждаться?). Было в этой упорядоченности что-то казарменное. А ещё говорят, что главные аккуратисты – немцы. Прислать бы сюда тевтонов, чтобы опыт перенимали…

Время уже было довольно позднее. Хотя что такое восемь часов вечера для оперативника? Так, разгар трудового дня… Я разложил одежду и бельё, принял душ и собрался звонить Буранову, чтобы пригласить его отужинать, но Михаил Михайлович явился сам. Вместе с ним пришёл Телепин.

– Ну, что, господа, в кабак? – спросил я, закрывая за гостями дверь.

– Непременно, – сказал Вадим. – А потом к цыганам и по бабам…

Буранов саркастически кашлянул и огладил бородку.

– Где вы тут найдёте цыган, батенька? Эйвбери, знаете ли, не Питер…

– Тогда сразу к бабам, – сказал Вадим, внимательно разглядывая стены и потолок.

Не туда смотрел однокашник, хотя ход мысли был правильный. Подслушивающий микрофон установили на внутренней стороне столешницы.

– Как насчёт моциона перед ужином? – спросил я, выразительно глядя на Буранова.

– Отчего же, – откликнулся тот, глядя на меня столь же выразительно.

Выйдя на улицу, мы неторопливо пошли по дороге. Стояла тишина, машин не было, и вообще: низкое серое небо Эйвбери навевало несвоевременную лень пополам с ещё более несвоевременным умиротворением. Было довольно зябко, даром что начался июнь. Впрочем, лето в Альбионе – понятие относительное, уж такой климат…

– У меня в номере микрофон, – сообщил Вадим.

– У меня тоже, – сказал я.

– У меня три, – то ли похвалился, то ли пожаловался Буранов. – Это сколько нашёл.

Вадим с насмешливым пиететом посмотрел на тайного советника.

– Хорошо быть председателем, – сказал он. – Не экономят на руководстве-то…

– «Интеллидженс сервис»? – подумал я вслух.

– Может быть, – сказал Вадим. – А может и не быть. Не исключено, Аткинсон расстарался. У него тут, похоже, целая служба. Обратили внимание на охранников? Особенно на того, что со шрамом? Кольчуге сто лет в обед, а сам парень вполне современный, натренированный…

У Вадима глаз намётанный, и опыта предостаточно. Справедливости ради, за спиной тестя он никогда не отсиживался. Прежде чем сесть на генеральское место в Альбионе, послужил в Берлине, Кракове, Багдаде – сплошь горячие точки. Схватывался и с тевтонскими боевиками, и с польскими смертниками, и с курдами-асассинами…

– Так или этак, взяли нас сходу под колпак, – то ли констатировал, то ли пожаловался Буранов.

– Вообще-то прослушивать спецкомиссию – с огнём играть, – сказал я.

– Это смотря какие ставки, – заметил Вадим, пиная ногой камешек.

Буранов посмотрел на часы.

– Есть хочется, – сообщил он. – Пошли обратно, в ресторан. Бог с ними, с цыганами, бифштекс-то с пивом дадут…

– Я приглашу Айрин, – сказал я.

– А я Мортона, – добавил Вадим.

Мы пошли обратно. По пути наметили план действий на завтрашний день. Буранов и Мортон будут работать с Аткинсоном. Потрошить альбионца надлежит исключительно в присутствие соотечественника – протокол! А мы с Вадимом отправимся в местный полицейский участок. Было согласовано, что на период расследования он станет штаб-квартирой комиссии.

Ресторан располагался на первом этаже гостиницы. В традициях эпохи Плантагенетов его обставили деревянными стульями и столами, накрытыми груботкаными льняными скатертями. Массивную стойку бара украшали разнокалиберные бутылки, эпохе Плантагенетов несвойственные. В глубине заведения мерцал внушительный камин, в котором без труда уместился бы дикий вепрь из окрестного леса. Вот только где в двадцать первом веке взять вепря! Да и окрестные леса сильно поредели в период промышленной революции… Хотя в огненном чреве камина – надо полагать, на всякий случай – тлел внушительный пень, распространяя приятный смоляной дух.

Айрин была очень красива. Простое белое платье плотно облегало стройную крепкую фигуру, оставляя обнажёнными длинные ноги выше колен. Рыжие локоны мягко окутывали веснушчатое лицо, карие глаза устало полуприкрыты. Изысканная дама. Я невольно подумал, что Серёга отсутствием вкуса не страдал – и устыдился. Как гласила курсантская заповедь, женщина друга для тебя не женщина…

Мортон сосредоточенно жевал бифштекс, время от времени окуная моржовые усы в кружку с пивом. Похоже, к светской беседе он был не расположен, как ни старался Михаил Михайлович. И то сказать: ничего светского в ресторане «Красного льва» не присутствовало. Кабак – он и в Африке кабак. Тем более, шумный. Чуть ли не единственное в деревушке публичное место, не считая церкви и отдельно стоящего паба. Танцульки под музыкальную запись и всё такое.

Между столами порхала белокурая миссис Своллоу. Мы познакомились во время заселения. Опять же традиция! Официанты официантами, но хозяйка должна контролировать ситуацию «от» и «до». Вадим подозвал её плавным движением руки. Что значит потомственный аристократ – умеет обращаться с плебсом: приветливый жест не оскорбителен, но однозначен. И хозяйка не могла не откликнуться. (Вдова бальзаковского возраста, аппетитна, миловидна, деловита, общительна.) Да и как не откликнуться, если сорокалетний красавец улыбается небрежно-ласково, и смотрит в глаза, и в полуприщуренном взгляде некое обещание… Сам бы не устоял.

(Между прочим, с миссис Своллоу стоило познакомиться поближе. Хотя бы потому, что подслушку в номерах не могли установить без её ведома. Именно она распределяла комнаты для членов комиссии, и, значит, лишь она могла загодя допустить в помещения людей с микрофонами. На каком-то этапе придётся доверительно побеседовать с аппетитной хозяйкой на эту тему. И различными способами склонить её к откровенности…)

Разумеется, миссис Своллоу знала, что такое ООГ, и как истинная альбионка вряд ли питала к нему симпатию. Однако невероятное обаяние Вадима подвигло её и на разговор, и на обмен информацией. Спустя пару минут хозяйка щебетала, как с близкими людьми. Даже Айрин слегка оживилась и оторвала взгляд от еле тронутой тарелки с салатом.

– Да, у нас нынче людно. Вот, видите, пятый и шестой столы пришлось сдвинуть. Реконструкторы гуляют. Будут у нас разыгрывать битву Мерлина с фатой Морганой. Уже три дня готовятся, поле возле Вест-Кеннет расчистили, оборудования с аппаратурой привезли немерено. Муниципалитет обещал помочь…

– А при чём тут Эйвбери? – удивился Буранов. – Мне казалось, что это происходило в Уэльсе…

Хозяйка снисходительно посмотрела на Михаила Михайловича:

– Заблуждение! Именно здесь, в Эйвбери, тысячу пятьсот лет назад Мерлин и фата Моргана принялись выяснять отношения…

Мортон взялся за голову.

– Здорово, – сказал я. – А за соседним столиком кто? Вот эта странная пара?

Пара была и впрямь странная. Почтенный лысый коротышка с остатками седых волос за ушами – и очень молодой, лет семнадцати-восемнадцати, длинный юноша с пышной гривой льняного цвета. Различие в возрасте и облике не мешало им оживлённо общаться. Коротышка пил виски. Юноша пил кофе. Хозяйка вздохнула.

– Тот, который постарше – учёный, биолог. Мистер Баррет, член Королевского общества. Академик, по-вашему. Приезжает сюда отдыхать уже три года подряд. Говорит, тут в Эйвбери воздух хороший.

– А молодой человек? – спросил я.

– Поэт он. Пишет поэму про мегалиты и Вест-Кеннет. Приехал вдохновения поднабраться. Сам рассказал, когда заселялся.

– Помолодел нынче поэт-то, – заметил Буранов.

– Не скажите, – возразил я. – Пушкин с Лермонтовым тоже не старики были.

Айрин положила мне на руку ладонь. Ладонь была мягкая, тёплая, и пахла «Принцессой Каролиной».

– Смотрите, мисс Редл идёт, – сказала она.

Секретарша неторопливо спускалась со второго этажа. Вдали от офиса и брутального шефа мисс Редл выглядела совсем по-другому. Скромно распущенные волосы, лёгкий макияж и тронутые помадой губы делали её похожей на женщину. И бюст под обтягивающим зелёным платьем вдруг обрисовался, и бёдра кое-какие обозначились… Привстав, Буранов любезно пододвинул секретарше стул. Бёдра есть бёдра. А может, просто рассчитывал угостить коктейлем и поболтать о мистере Аткинсоне. Кто его разберёт, этого Михаила Михайловича…

Ладонь Айрин оставалась на моём предплечье, глаза смотрели куда-то в сторону. А запах «Принцессы Каролины» был горьковат и обещающ. Из всех сестёр Наполеона Первого Каролина разбила сердец больше, чем все остальные вместе взятые. Настолько-то я историю Франции знаю.

Миссис Своллоу упорхнула по хозяйским делам, а Вадим, улыбнувшись одновременно мне, Буранову. Мортону и женщинам, спросил по-русски:

– Драку заказывали?

Вадим Телепин

Ну, вот и поужинали.

Мы просидели в ресторане минут тридцать-сорок, и всё это время реконструкторы за сдвинутыми столами методично разливали. Разливали и косились на нас так, словно мы у них что-то похитили. Никто их не трогал, однако менталитет альбионцев вообще, и так называемых историков-любителей в особенности болен ненавистью к союзникам. Разумеется, слух о приезде спецкомиссии уже облетел всю деревню.

Я не удивился, когда один из реаниматоров древности поднялся из-за стола и, расстёгивая на ходу чёрную кожаную куртку, подошёл к нам. Спиртным от него разило за версту, однако пьяным он не выглядел. Напротив, курносое лицо землистого оттенка казалось вполне вменяемым. Хотя урод уродом.

– Франкоруссы? – спросил он тусклым голосом.

– Руссофранки, – миролюбиво поправил Буранов, откидываясь на спинку стула. – Чем можем помочь?

Реконструктор хмыкнул.

– Валите отсюда, – сказал он без обиняков. Пустые глаза уставились на Михаила Михайловича. – В Эйвбери вы чужие, ясно? Тут заповедная земля. Тут наша святыня.

– Непременно свалим, – ледяным тоном пообещал Володя. – Но вот какая штука, приятель… Здесь у вас недавно офицера ООГ убили, слышал? Так вот: мы сначала весь ваш заповедник наизнанку вывернем, а свалим уж потом. – Белозубо оскалившись, он доверительно закончил: – И яйца киллера на память прихватим. Ну, или киллеров, кто бы они ни были…

Айрин со страхом покосилась на Володю. Даже мне стало не по себе. Я вдруг понял, каким другом был покойный Сергей для Ходько, и как страдает полковник, потеряв побратима. А ведь не врёт: готов перевернуть деревню вверх дном, и плевать ему на Эйвбери вместе со всем Альбионом в придачу. И ничего не попишешь: оперативник, не дипломат…

– Мистер Ходько, – предостерегающе сказала мисс Редл.

Реконструктор обернулся к своим и развёл руками.

– Вы все свидетели, ребята: я хотел мирно, по-тихому, – поделился он без всякого выражения. – Мало того, что чужаки, так ещё и хамят. Неужто стерпим?

Вопрос был совершенно риторический. Пятый и шестой столы (человек двенадцать) начали молча подниматься. Загремели отброшенные стулья.

– Спокойно, джентльмены! – веско произнёс Мортон, вставая. – Кто не знает, могу сообщить: в Эйвбери прибыла специальная межправительственная комиссия с участием представителя ООГ. Я являюсь её сопредседателем. – Он обвёл тяжёлым взглядом господ реконструкторов. – Обращаю ваше внимание на то, что сопротивление действиям комиссии является серьёзным уголовным преступлением, которое карается согласно статье восемьдесят шесть Устава ООГ вплоть до…

Информацию Мортона прервал сильный удар в челюсть, сбивший полицейского с ног под испуганный визг хозяйки.

Владимир Ходько

Ни хрена себе, законопослушные британцы! Вот так, запросто, нокаутировать большого чиновника при исполнении! А ещё говорят, что это мы, русские, пофигисты…

Ресторан притих. На глазах других посетителей реконструкторы неторопливо взяли наш стол в полукольцо. Ребята были как на подбор: крепкие, коренастые. Двигались ревнители старины с механической неотвратимостью. Из внутренних карманов чёрных кожаных курток на ходу извлекались короткие дубинки, кастеты и прочая необходимая в драке утварь.

Мне стало тревожно. Эта шушера всерьёз рассчитывает забить двух полковников российской спецслужбы? И за компанию одного тайного советника? (Нокаутированного Мортона и хлопочущих вокруг него Айрин с мисс Редл можно не считать.) Вообще-то соотношение складывалось резко не в нашу пользу. Правда, миссис Своллоу кинулась куда-то звонить – надо полагать, в полицейский участок, но пока стражи порядка прибудут, банда практикующих историков разнесёт заведении по кирпичику. Возможно, достанется и нам…

– Эй, ребята, вы что творите? Не лезьте к ним! Это же ООГ! Из-за них всю деревню на уши поставят!

Срывающийся голос в нашу защиту подал поэт-юнец, сидевший за одним столом с титулованным биологом. Парень вскочил на чрезвычайно длинные ноги, заправил за ухо прядь льняных волос и попытался удержать ближайшего реконструктора.

– Да пошёл ты, – буркнул тот и не глядя отпихнул парня.

А вот дальше произошло то, что даже меня, человека бывалого, приятно удивило.

Юный питомец муз перехватил руку громилы, слегка крутнул – и через мгновение тот уткнулся мордой в каменный пол ресторана с неестественно вывернутым локтем. Айкидо в чистом виде и вполне квалифицированное. Парень даже не запыхался. Вундеркинд, не иначе.

– Я с вами, господа! – несколько высокопарно сообщил он, подтягивая рукава пёстрого свитера. Одновременно он ловко уклонился от дубинки другого реконструктора.

Неожиданная помощь сдетонировала ситуацию. Громилы пошли на штурм.

Вадим Телепин

Если это реконструкторы, то я папа римский. Слишком хорошо дрались и слишком ловко пользовались холодным оружием. Сразу же стало ясно, что бить нас никто не собирается. Нас просто хотят убить. Зачем, почему – будем разбираться потом…

У Володи, как профессионала, иллюзий не было, и потому дрался он страшно. Дрался на выживание. В него словно бес вселился. Впрочем, слово «дрался» здесь неуместно. Он тоже убивал – в свою очередь. Он рвал кадыки, ломал рёбра и вышибал глаза. А этот знаменитый, мало кому удававшийся на спецзанятиях в академии удар ТТ – «тычок Терентьева»! Резкое движение руки под определённым углом пробивало даже грубую кожу чёрных реконструкторских курток, словно бумагу. И казалось мне, что полковник Ходько не просто калечил квазиисториков: в каком-то смысле он справлял тризну по Сергею.

Михаил Михайлович дрался, как истинный джентльмен. Он изящно уклонялся от замахов, пропуская мимо себя ножи и дубинки, а в ответ наносил удары, после которых очередной громила сгибался пополам или выплёвывал зубы. Замечательно, что есть в Российской империи тайные советники, поддерживающие хорошую физическую форму…

А юнец… юнец был прекрасен. Особого урона врагам он, разумеется, не нанёс – нет в нем пока ещё матерой мужской свирепости. Но он отвлекал противника, он облегчал нам бой. И я, как мог, старался, чтобы ни одна сволочь не дотянулась кастетом до его льняной головы.

Владимир Ходько

Вадим дрался великолепно. Хладнокровно и методично – как учил покойный начальник рукопашного спецкурса в академии, Терентьев. По службе Иван Иванович выше майора не поднялся, но в своём деле был полнозвёздным генералом. Во всяком случае, ни одному заезжему японцу-сенсею отродясь не проигрывал.

Телепин ходил у него в любимцах. И потому, рассказывают, зять самого Голубятьева раза два-три выжил там, где выжить был не должен. Например, в катакомбах Багдада, спасающийся от курдов-асассинов, но всё-таки ими застигнутый. Двоих убил голыми руками. Третьего и четвёртого, правда, пристрелил подоспевший резидент…

Так вот, судя по хрусту, одному реконструктору Телепин проломил грудь. А другому череп, причём его же отнятой дубинкой. При этом Вадим ещё и прикрывал юного поэта, который в меру сил бился на нашей стороне.

Михаил Буранов

В ситуации было что-то неправильное. И я не сразу понял, что именно.

Мы их перемололи. Впрочем, справедливости ради, «мы» – это преувеличение. Мы-то с юным поэтом были на подхвате. Если угодно, обеспечивали тылы главных бойцов. А вот главные бойцы, Ходько с Телепиным, дрались, как дьяволы.

Они и одолели дьяволов.

Ладно, будем корректнее. Составляя устные и письменные доклады императору, я давно научился подбирать выражения. Возможно, эти валяющиеся на ресторанном полу искалеченные, слегка подёргивающиеся реконструкторы дьяволами не являлись. Но ещё менее они являлись людьми. Хотя бы потому, что раненный человек должен изойти кровью.

Здесь крови не было. Разбитые головы, сломанные руки, изуродованные ли́ца… тут я, даже будучи дипломатом, ничего против не имел. За что боролись, на то и напоролись. Нарвались, – получили… Но крови не было. На полу «Красного Льва» агонизировали сущности, по ухваткам и навыкам напоминающие людей. Сущности – вот, пожалуй, так.

Замеченное мной, разумеется, заметили и другие. Сформулировал Телепин. Задыхаясь, еле шевеля распухшими губами, он вразбивку произнёс:

– Мы – собственно – кого – били?

– Скажи лучше, от кого отбивались? – поправил еле стоящий на ногах Ходько, поддерживая правую руку левой. Надетый к ужину хороший серый костюм был безнадёжно изорван. Подозреваю, что и я выглядел не лучше. А вот наш юный друг поэт практически не пострадал – вовремя уворачивался. Ах, молодость, молодость… К тому же у айкидо есть свои преимущества даже по сравнению со стилем «русский бой».

Из-за уцелевшего стола поднялся и, слегка пошатываясь, приблизился почтенный лысый человек с остатками седых волос за ушами. От него убойно разило виски.

– Баррет, биолог, – с трудом сообщил он.

– Академик, – почтительно прокомментировал льняноволосый союзник.

– Милости просим, – огрызнулся не остывший от побоища Ходько. – Чем можем?..

Коротышка остро и неожиданно трезво посмотрел на полковника.

– Лично вы ничем, – сказал он с ноткой нетерпения. – А вот взглянуть на ваши жертвы было бы очень интересно. С профессиональной точки зрения, так сказать.

– Да пожалуйста, – буркнул Вадим, переглянувшись со мной и Ходько.

Баррет быстро присел над ближайшим телом. Осторожно перевернул его на спину. Легко приложил пальцы к яремной вене. Бережным движением раскрыл зрачок.

– О чёрт! – совсем не академически вырвалось у биолога.

– Что вы имеете в виду? – спросил я. Стремительная бледность Баррета совсем не понравилась.

– А хрен его знает… Сказать не готов. Сами посмотрите!

Я оттолкнулся от стены, к которой приник в изнеможении, и шагнул к биологу, застывшему у тела в чёрной куртке. Но шаг был прерван грубым возгласом:

– Всем оставаться на местах! Полиция графства Уилтшир, муниципалитет Эйвбери!

На пороге разгромленного ресторана возникла пятёрка форменно одетых насупленных людей с короткоствольными автоматами во главе с офицером. М-да… С такой полицией и преступников не надо. У нас, в России, полицейские выглядят как-то приличнее. Я имел в виду, разумеется, не тёмно-коричневые мундиры британских служителей правопорядка – уж во что одели, то и носят. Но вот физиономии у них… как бы это помягче… неприятные. Особенно у офицера: лицо топорное, с крупной челюстью и ледяным взглядом маленьких глубоко посаженных глаз. Однако хозяйка с радостным кудахтаньем кинулась к нему.

– Добрый вечер, миссис Своллоу, – буркнул офицер, оглядывая пол, заваленный телами в чёрных куртках, и тут же поправился: – Хотя какой, к чёрту, добрый…

– Я председатель специальной межправительственной комиссии Буранов, – сказал я. – Прошу представиться.

– Лейтенант Вильямс, – сообщил офицер. – Я уведомлён о вашем прибытии… Что здесь происходит?

Мортон буквально взвился с пола, на котором трудно приходил в себя.

– И вы ещё спрашиваете? – рявкнул он, держась за пострадавшую челюсть. – Я Эдвард Мортон, начальник департамента МВД и сопредседатель спецкомиссии. Интересные дела у вас творятся в Эйвбери, лейтенант. Нас чуть не поубивали, вот что здесь происходит! Вы на своей территории вообще-то порядок поддерживаете? Или так, на службу за жалованьем ходите?

– Поддерживаем, – отрубил Вильямс. – Это приезжие. Наши на представителей ООГ не нападают. – Он холодно посмотрел на Мортона, и не было в этом взгляде ни малейшего пиетета к лондонскому начальству. – А насчёт «поубивали»… сдаётся мне, тут всё с точностью до наоборот. Боюсь, джентльмены, вы серьёзно превысили пределы необходимой самообороны. Этим людям срочно требуется медицинская помощь… Эй, Питерс!

Со словами «Да, сэр!» один из полицейских с готовностью шагнул вперёд.

– Грузите пострадавших в автобус, и быстро в больницу, – распорядился Вильямс.

– Есть, сэр!

Пятёрка полицейских, к которой присоединился водитель автобуса, принялась расторопно выносить реконструкторов из ресторана. Баррет беспомощно оглянулся на меня. Он так и не успел как следует проинспектировать пострадавших. Я, кстати, тоже. А надо было понять, что же так сильно, до мгновенной бледности, поразило учёного.

– Минуту, лейтенант, – сказал я. – Здесь присутствует известный биолог академик Баррет. Комиссия считает, что он должен хотя бы коротко осмотреть этих… нападавших. Немедленно!

Вильямс высоко задрал брови:

– Зачем? И что за спешка?

– Комиссия не обязана отчитываться перед вами, лейтенант, – бросил Ходько, меряя полицейского тяжёлым взглядом. Не понравился ему Вильямс, как бог свят, не понравился. – А вот вы наши указания исполнять обязаны. Полагаю, все необходимые инструкции на этот счёт от Скотланд-Ярда вы получили.

– Получил, – невозмутимо произнёс Вильямс. – Однако в инструкциях не сказано, что я должен задержать отправку в больницу искалеченных вами людей. Ещё вопрос, все ли из них доедут. Вы слишком грубо с ними обошлись, джентльмены… Если уж так необходимо, пусть этот ваш биолог завтра явится в больницу и проведёт осмотр в присутствии медицинского персонала. А всех вас я утром, часов в девять, жду в отделении для дачи показаний.

Телепин шагнул к полицейскому.

– Послушайте, лейтенант, – сказал он сквозь зубы, – дайте Баррету хотя бы две-три минуты. Разве вы не видите, что творится странное? Мы их отделали по первое число, но не пролилось ни капли крови. По-вашему, это нормально? Что это за люди такие?

– Врачи разберутся, – равнодушно ответил Вильямс, глядя мимо Телепина. – Я делаю то, что должен… Готов, Питерс? Поехали!

– Наш представитель поедет с вами, – сказал Телепин, переглянувшись с Ходько.

– Лишнее, – отрезал Вильямс. – С вами будем работать завтра.

Сказано было хозяйским тоном, не допускающим возражений. Примерно так вещал Аткинсон, пока его не осадили. Судя по лицам Телепина и Ходько, они очень хотели поговорить с лейтенантом, как десятью минутами раньше поговорили с любителями истории. Я предостерегающе поднял руку. Одно дело обороняться от пьяной шпаны, и совсем другое – напасть на полицейских. Для первого вечера и так событий достаточно.

– Я фиксирую ваше неподчинение межправительственной комиссии и представителю ООГ, – негромко сказал Мортон, побуревший от ярости. Ещё бы! Какой-то захолустный офицеришка проигнорировал начальника департамента. – Это очень серьёзный проступок, лейтенант. Вы рискуете погонами.

Вильямс коротко взглянул на него и отвернулся.

– Завтра в девять, – бросил он на ходу через плечо.

– Не забудьте о простейших следственных действиях. Например, проверьте их карманы на предмет документов и установите, откуда прибыли, – со злой насмешкой сказал Ходько.

Вильямс вышел, оставив реплику без ответа. На улице взвыл двигатель автобуса.

– Вот сука! – сказал Ходько по-русски, глядя вслед полицейскому. И ещё кое-что сказал.

– Он у вас всегда такой… упёртый? – спросил я миссис Своллоу, на глазах которой разворачивалась вся сцена.

Хозяйка пожала пышными плечами.

– Да, в общем, нет, – сказала она извиняющимся тоном. – Лейтенанта в округе уважают. Человек он строгий, но справедливый. Что это на него сегодня нашло…

– За хамство ответит, – бросил ещё не остывший Мортон.

Хозяйка с официантами принялась наводить порядок после боя: поднимать столы и стулья, сметать осколки разбитой посуды. Немногочисленные посетители, опасливо оглядываясь и тихо переговариваясь, разошлись. В разгромленном ресторане остались лишь мы с Телепиным, Ходько и Мортоном, Айрин и мисс Редл, биолог и юный поэт, он же мастер айкидо.

– А теперь поговорим, – сказал я, усаживаясь за уцелевший стол и приглашая остальных последовать моему примеру.

Тема разговора напрашивалась сама собой. Нападение было явно спланированным. В сущности, нас поджидала свора хорошо вооружённых и подготовленных киллеров. Просто мы – главным образом, наши полковники – оказались им не по зубам. В противном случае Вильямс сейчас вёз бы в больницу не их, а нас. Стало быть, кто-то готов на всё, лишь бы не допустить расследования смерти Сергея Добромыслова. Подчёркиваю: на всё. Ведь гибель спецкомиссии на британской земле вслед за убийством офицера ООГ, в принципе, достаточный повод для высадки русско-французского десанта не только в Эйвбери, но и в Лондоне… Никакой войны – просто молниеносная боевая операция. Я-то знаю, что между Николаем Вторым и Наполеоном Девятым есть жёсткая договорённость не спускать Альбиону ни малейшей агрессии. Пусть знает своё место…

Но сейчас меня больше интересовало другое.

– Что вы хотели мне показать? – спросил я Баррета.

Биолог покрутил головой.

– Не так-то просто объяснить, – сказал он в каком-то затруднении. – Ну, в общем… Вы видели, одному из них я оттянул веки, чтобы посмотреть реакцию глаз. А глаз-то и нет!

От неожиданности я вздрогнул.

– То есть как это нет?

– Да так… Ощущение, что в глазницы вставлены маленькие белые шарики. Никогда с таким не сталкивался…

– Чушь какая-то, – неприязненно сказал Ходько. – Я же разговаривал с одним из них, смотрел в глаза. Взгляд неприятный, да, тусклый какой-то, но ничего такого я не заметил.

– Я тоже, – поддержал Телепин.

Баррет развёл руками.

– Верить или не верить – дело ваше, – сказал он со вздохом. – Конечно, вы правы. Такую аномалию вы бы заметили. Но и я ошибиться не могу: что видел, то видел.

– Как вы это объясняете? Куда и почему исчезли глаза? – спросил Мортон в явном замешательстве, и я это замешательство понимал: слишком сюрреалистический оттенок принял разговор.

Баррет поскрёб фундаментальную лысину:

– Пока никак… Впрочем, в порядке бреда могу предположить, что на самом деле речь не об исчезновении, а о некой трансформации… – Он жестом подозвал официанта и заказал виски. – Ладно! Бредить так бредить… В общем, это не люди. По крайней мере, тот, которого я успел мельком осмотреть. Кто-то из вас пробил ему горло, и он был мёртв. («Тычок Терентьева», – непонятно пробормотал Телепин с кривой усмешкой, и Ходько кивнул.) Рана ужасная, а крови ни капли. (Мисс Редл высоко подняла брови. Айрин страдальчески поморщилась.) Вообще никакой жидкости, словно повредили сухую древесину, понимаете? – Взяв у официанта стакан, Баррет сделал большой глоток и продолжал уже более уверенно: – Ощущение, что мы столкнулись с некими квазибиологическими сущностями…

– Зомби? – перебил слушавший с огромным интересом Энтони. («Энтони Сканлейн, студент и поэт», – солидно представился наш юный союзник, садясь за стол.)

Баррет покачал головой:

– Зомби, даже если они реально существуют, это ожившие мертвецы вполне человеческого происхождения. А тут совсем другое… Ну, вот как если бы кто-то создал биологических роботов… что-то вроде кукол, снабдил толикой разума и запрограммировал на выполнение определённых действий. Причём функционал обширный: свободно общались, пили, как лошади, дрались, как черти… В этой версии отсутствие крови вполне объяснимо: куклам кровь ни к чему. Объяснима и трансформация глаз. Лишь только кукла физически разрушена (Баррет сделал лёгкий поклон в адрес наших бойцов), стало таять приданное ей сходство с человеком. Глаза, например, превратились в простые шарики, а потом, вероятно, и вовсе исчезнут. Следом исчезнут зубы, губы, волосы, ногти… И не удивлюсь, если завтра застану в больнице простые обрубки, в которых из человеческого останутся лишь очертания фигуры. Врачи рехнутся…

Нервно хихикнув, Баррет одним духом допил виски и оглядел нас. Мы безмолвствовали. Сказанное требовалось осмыслить. Миссис Своллоу, подошедшая во время разговора, крестилась и беззвучно бормотала какую-то молитву. Наконец Энтони отбросил со лба льняную прядь и задал вопрос:

– А почему после физического разрушения куклы исчезает её сходство с человеком?

– Я только предполагаю, – буркнул Баррет. – Если я прав, внешний облик и поведение куклы программируется через внедрённый в тело внутренний энергетический контур. Хотя вряд ли программист мыслит подобными категориями. Дело пахнет магией, господа, и автор этих сущностей использует некие сверхъестественные методики… Словом, разрушено тело – разрушен и контур. И начинается распад внешности…

Телепин сильно потёр лицо ладонями и устало спросил:

– Вы сами-то верите в то, что сейчас придумали?

– Хороший вопрос, – сказал Баррет, как фыркнул. – Я же предупредил: бред… Но заметьте, что этот бред ситуацию объясняет. Если у вас есть другое объяснение, поделитесь.

– А вы знаете кого-нибудь, кроме господа-бога, разумеется, кому под силу создавать квазибиологические сущности, способные к сложным действиям? – спросил я.

Академик пожал плечами:

– Не знаю, – признался он. – Но мы в Эйвбери, джентльмены. А в Эйвбери издревле происходило много удивительного, необъяснимого, а порой и страшного…

Последнюю фразу он произнёс, понизив голос. Вот вам и учёный! Видать, не зря покойный Добромыслов в посмертном письме упомянул, что мистика глубоко укоренилась в общественном сознании Альбиона.

И, словно в подтверждение слов академика, раздался испуганный возглас миссис Своллоу. Одной рукой хозяйка «Красного Льва» вцепилась мне в плечо, а другой указывала на вход в ресторан.

На пороге стояли вооружённые короткоствольными автоматами люди в тёмно-коричневых полицейских мундирах. Во главе мы увидели… кого бы вы думали?.. лейтенанта Вильямса.

– Добрый вечер, миссис Своллоу, – как ни в чём не бывало произнёс он, вытирая лицо в мелких дождевых каплях. – Сожалею, что не смогли подъехать сразу после вашего звонка – сломался автобус… Что тут у вас стряслось? Какая драка?

Телепин ошеломлённо протёр глаза.

– Дежа вю? – тихо спросил он.

– Хуже, – столь же тихо ответил Ходько.

Похоже, он уже всё понял, как и я.

Из редакционной статьи газеты «Нувель де Пари»

(29 сентября 2007 года)

Лондон не перестаёт удивлять. Король бывшей Англии, а ныне Альбиона Филипп Третий возвёл в рыцарское достоинство премьер-министра страны Уильяма Хэррингтона…

Что ж такого, скажете вы. Эта чисто британская традиция существует уже бог знает сколько веков. В Альбионе насчитываются десятки рыцарей «гонорис кауза», которые никогда не держали в руках копьё, не размахивали мечом, не носили доспехи. Другая эпоха! Но в нашем случае обращают на себя внимание некоторые обстоятельства.

Прежде всего, Хэррингтон – первый из британских премьеров, удостоенных такой чести. И получается, что потомок самого воинственного из английских королей Ричарда Львиное Сердце Филипп Плантагенет возвёл в рыцарское достоинство самого воинственного руководителя страны за последние пятьдесят, а может быть, и сто лет. Символично, не так ли, особенно если учесть положение Альбиона?

Далее: церемонию освещали беспрецедентно широко. Были приглашены сотни британских и зарубежных журналистов, организована видео– и радиотрансляция. Речь Хэррингтона, полная нападок на франко-российский союз, без преувеличения, разнеслась по всему миру. Кажется, что само посвящение в рыцари – не более чем информационный повод заявить во всеуслышание о стремлении Альбиона возродить былую британскую мощь. А возможно, и некий сигнал потенциальным союзникам, прежде всего Америке и Японии…

Наш источник в министерстве иностранных дел Франции сообщил, что в правительствах союзников внимательно следили за посвящением Хэррингтона, однако считают церемонию опереточной, а растиражированную речь – болтовнёй. Ну, что ж… Однако не оставляет ощущение, что в этой «болтовне» звучит растущая сила Альбиона и скрытая угроза державам-победительницам. Интересно, что по этому поводу думают в компетентных органах Франции и России? Отреагирует ли на «опереточную церемонию» ООГ?..

Глава шестая

Владимир Ходько

Тусклый утренний свет нехотя сочился сквозь узкие стрельчатые окна необъятного кабинета, в котором накануне мы познакомились с главой «Наследия прошлого» Робертом Аткинсоном.

Несмотря на ранний час, хозяин кабинета находился на месте. Хотя, судя по всему, он со вчерашнего дня и не уходил. Там мы его и застали, ворвавшись в помещение.

Аткинсон сидел в кресле, навалившись грудью на стол. Простреленная голова лежала щекой на массивной столешнице, полуоткрытые глаза безучастно смотрели в пространство. Засохшая кровь обагрила седую гриву, широкую белую хламиду и разбросанные бумаги. На полу валялся чёрный пистолет. Застоявшийся воздух был нафарширован кисловатым запахом пороховой гари.

– Твою же мать… – потрясённо пробормотал Вадим.

Мисс Редл обожгла его взглядом, полным ужаса и отчаяния.

В кабинете уже вовсю суетилась полиция. Я машинально выстроил хронологию событий. Под утро один из охранников услышал звук выстрела и кинулся наверх. Застав Аткинсона мёртвым, немедленно позвонил в полицейское отделение, а затем в гостиницу, чтобы сообщить о происшествии мисс Редл – ближайшей помощнице директора. Женщина сообразила разбудить меня, я поднял на ноги Телепина и Буранова с Мортоном. Кое-как одевшись, мы набились в машину секретарши и пулей проскочили пару километров, отделявших «Красный лев» от резиденции «Наследия прошлого». Полиция, однако, успела раньше.

Подошёл Вильямс. Мы с ним расстались всего несколько часов назад. Отправив мисс Редл и Айрин спать, остаток вечера и часть ночи мы обсуждали ситуацию. Рассказ о его двойнике, который фактически выкрал напавших на нас реконструкторов, лейтенанта просто шокировал. Мы и сами были шокированы. Поначалу Вильямс вообще решил, что с ним шутят самым идиотским образом. Однако чуть ли не десяток свидетелей, включая хорошо знакомых миссис Своллоу и мисс Редл, убедили, что ни о каких шутках речи нет.

И тут во всей красе проявилось знаменитое британское хладнокровие. Справившись с первым потрясением, Вильямс не стал тратить время на заламывание рук и бесплодные рассуждения, как такое могло произойти, откуда и каким образом появился его двойник и т. д. и т. п. Он просто принял необъяснимый факт как данность и начал действовать. Он тут же связался с больницей. Как и следовало ожидать, ему сообщили, что никто не приезжал и никаких искалеченных хулиганов не поступало. Запротоколировано. Затем лейтенант выслал патруль прочесать окрестности и проверить, нет ли в деревне и поблизости чего-то необычного, например, полицейского автобуса, набитого телами в чёрных куртках. (Вернувшись через два часа, старший патруля доложил, что в округе ничего необычного не обнаружено. Ожидаемо.)

Потом Вильямс внимательно выслушал версию Баррета о биологических куклах, немного подумал и неожиданно спросил: «Ну, и как вы намерены дальше со мной работать, джентльмены?» «То есть?» «Вот и то есть… Вы уверены, что в какой-то момент вам снова не подсунут вместо меня чёртову куклу?» Теперь уже задумались мы. Вильямс подмигнул: «Не знаю, кто тут балуется чернокнижием, но уж на сто процентов он меня вряд ли скопирует…» С этими словами он наклонился, поддёрнул форменную штанину на правой ноге и показал щиколотку, изуродованную синевато-багровым шрамом с рваными краями. «Видите? Три года назад брали заезжего маньяка, а тот отстреливался. Вот я пулю-то и схлопотал…» Буранов оживился: «И вы предлагаете…» «Предлагаю считать шрам паролем, – сурово сказал Вильямс. – Учитывая ситуацию, буду предъявлять по первому требованию. Хоть какая-то гарантия идентичности».

Такое находчивое здравомыслие вызвало у меня симпатию. Учитывая, что с лейтенантом нам ещё предстояло работать по делу об убийстве Серёги, предосторожность была весьма нелишней… Правда, остался открытым вопрос, гарантированы ли мы сами от появления собственных двойников. Я уже начинал верить, что в Эйвбери всё возможно.

– Что тут произошло? – тихо спросил Буранов, пожимая руку Вильямсу.

Тот вздохнул.

– Судя по всему, типичное самоубийство. Будем проверять, конечно, однако пока что всё сходится. К тому же найдены две предсмертные записки.

– Для кого? – быстро спросил Вадим.

Вильямс исподлобья посмотрел на него.

– Одна – для премьер-министра Хэррингтона. Другая для мисс Редл…

– Странный выбор адресатов, – пробормотал Буранов.

Некрасивое худое лицо секретарши стремительно побледнело. Она молча протянула руку. Лейтенант замялся.

– Не полагается, мисс Редл… ну да ладно. Можете прочесть, а потом вернёте. Сами понимаете: вещественное доказательство.

С этими словами он достал из небольшой кожаной папки вскрытый конверт, на котором крупным размашистым почерком было написано «Анне Редл». Секретарша буквально выхватила письмо и впилась взглядом в лист бумаги. Чтобы прочесть короткое послание, понадобилось с полминуты. Затем она выронила записку и, теряя сознание, с тихим стоном осела на пол. Мортон едва успел её подхватить.

Не обращая внимания на мисс Редл (не до деликатности! Тем более что женщина попала в надёжные руки Мортона), я поднял листок с пола и быстро развернул. Тем же крупным размашистым почерком было написано:

«Дорогая Анна!

Пишу Вам, чтобы проститься. После чудовищного унижения, которому меня вчера подвергли руссофранки, жить не могу и не желаю. Они хотят уничтожить «Наследие прошлого» (главное дело и смысл существования!), а я ничем не могу помешать им. Даже если весь Альбион поднимется на защиту, это их не остановит. Ведь сила пока что на стороне союза. Но так будет не всегда! А оскорбивших меня руссофранков неминуемо ждёт жалкая участь того самого офицера ООГ, смерть которого они надеются расследовать. Вот только я этого не увижу…

От души благодарю за долгие годы, которые Вы провели бок о бок со мной, терпели мой трудный нрав, прекрасно работали и преданно заботились обо мне. Да хранят Вас наши боги. Прощайте. С глубоким уважением и любовью – Роберт Аткинсон».

Заглядывая через плечи, письмо одновременно со мной прочитали Вадим и Буранов. Я отдал бумагу Вильямсу.

– А что он написал Хэррингтону? – спросил я.

– Да примерно то же самое, – буркнул тот, вкладывая листок в конверт, а конверт в папку. – Разве что патетики больше. Выражает уверенность в скором возрождении Альбиона и всё такое…

Между тем мисс Редл пришла в себя. Отстранив Мортона, секретарша выпрямилась во весь рост и, гневно щурясь, посмотрела мне прямо в глаза.

– Это вы его убили! – произнесла она дрожащими губами, сжимая кулачки.

То ли имела в виду персонально меня, то ли – в моём лице – всю комиссию… Бьюсь об заклад, что к покойному шефу мисс Редл была очень привязана. И может быть, даже не платонически. Казалось, она сейчас рванёт на груди красную кофту и вцепится мне в горло. Я на всякий случай отступил на шаг. Не хватало ещё воевать с женщиной в состоянии аффекта – для полноты картины…

– Ну-ка, без истерики, мисс Редл, – сухо и внушительно произнёс Мортон. – Не говорите глупостей. Произошла трагедия, и она будет расследована. Но это не повод оскорблять членов комиссии без малейших на то оснований. Ваше потрясение понятно, и всё-таки потрудитесь держать себя в руках!

А стоявший рядом Вильямс ничего не сказал. Он просто погладил мисс Редл по плечу, качая головой. И этого оказалось довольно, чтобы гнев женщины сменился горем. Припав на грудь лейтенанта, она разразилась рыданиями. Мы неловко топтались на месте. Полуоткрытые глаза Аткинсона искоса равнодушно взирали на полицейскую суету в его кабинете.

– Мистер Мортон, сдаётся мне, что вам сейчас лучше уйти, – негромко сказал Вильямс, успокаивающе похлопывая по спине мисс Редл, плачущую у него на груди. – Сами видите: пока мы разбираемся, тут вам делать нечего. Только скажите, где вас искать. Через пару часов будут ребята из Скотланд-Ярда, уже вылетели из Лондона. Наверняка захотят с вами встретиться, побеседовать.

– В гостинице найдёте, где же ещё, – так же негромко ответил Мортон. – Не возражаете, джентльмены?

Мы не возражали. Во-первых, идти в этой ситуации больше некуда. Сейчас всем не до нас. А во-вторых, остро требовалось уединиться и обсудить происходящее. Слишком быстро, абсурдно и плохо развивались события.

Вадим Телепин

– Где общаться будем? – хмуро спросил Володя у входа в «Красный Лев». – В номерах-то прослушка.

Мортон натурально вытаращил глаза.

– Какая прослушка? – переспросил он в полном недоумении.

Буранов наскоро поведал ему про обнаруженные вчера «жучки». В заключение Михаил Михайлович выразил полную уверенность, что в номере Мортона эти насекомые также присутствуют.

– Пойдёмте в ресторан, – предложил я. – Сядем в углу, заодно и позавтракаем.

Несмотря на довольно ранний час, ресторан готовился кормить постояльцев. Следы вчерашнего побоища успели убрать, и теперь на столешницах синели свежие скатерти, а приятные ароматы мяса, рыбы и овощей приглашали к чревоугодию. На сдвинутых столах у дальней стены раскинулось скромное изобилие закусок: несколько сортов колбас и ветчин, сыры и салаты, жареная треска и ростбиф, фрукты и сладости. В большой кастрюле томилась знаменитая английская овсянка. Яичницу с беконом официант жарил прямо в присутствии едока. Ну и, само собой, кофе, чай, молоко, йогурты, всевозможная сдоба…

– Тут, конечно, не Стокгольм, – задумчиво сказал Володя, окинув взглядом заготовленную провизию, – но что-то шведское в этом есть.

Подошла миссис Своллоу. Поздоровавшись, Буранов не преминул отпустить лёгкий комплимент по столовой части, но хозяйка только отмахнулась.

– Мистер Буранов, – сказала она полушёпотом со слезами на глазах, – неужели это правда?

– Что именно? – спросил Михаил Михайлович.

– Ну, что мистер Аткинсон… что он… ну, короче, покончил жизнь самоубийством?

Выговорив страшные слова, женщина впилась в Буранова испуганным взглядом.

Однако! Сарафанное радио в Эйвбери действует выше всяких похвал. Откуда, спрашивается, хозяйка могла узнать о самоубийстве директора, если оно произошло от силы часа четыре-четыре с половиной назад? Хотя после звонка охранника мисс Редл сломя голову кинулась нас будить, и отголоски суеты вполне могли достичь слуха миссис Своллоу…

– К сожалению, правда, – сдержанно сказал Буранов.

Хозяйка ахнула и прижала ко рту ладонь:

– Боже мой!.. То-то я смотрю, ночевать не пришёл… Какой был человек, – сдавленно произнесла она. – Что же теперь будет?

– Следствие будет, – сказал Мортон, пожимая плечами.

Отвернувшись, миссис Своллоу нетвёрдой походкой вышла из ресторана. Мы смотрели ей вслед.

– Через час узнает вся деревня, – сказал Володя.

– Через полчаса, – поправил Мортон со вздохом.

Набрав еды, мы заняли стол в углу. Собственно, можно было бы и не в углу. Кроме нас в ресторане сидели только два человека. Айрин, поэта Энтони и академика Баррета пока не было. Володя предположил, что они, видимо, отсыпаются после вчерашнего потрясения. Некоторое время мы молча жевали (Мортон поглощал овсянку и запивал чаем с молоком – либо истинный британец, либо проблемы с желудком, либо истинный британец с проблемным желудком.) Затем Буранов, допив кофе, откашлялся, и на правах дуайена взял слово.

– Коллеги, давайте обсудим ситуацию, – сказал он, закуривая папиросу.

– Давайте, – поддержал я. – Хреновая ситуация.

– Боюсь, мы ещё сами не представляем, насколько хреновая, – уточнил Володя.

– Мнения потом, – предложил Буранов. – Итак…

Михаил Михайлович тезисно обозначил наше положение.

Тезис первый: не успев начаться, работа комиссии практически парализована. Делом Добромыслова никто здесь и раньше заниматься не рвался, а уж теперь, после самоубийства директора НП, и подавно. Можно биться о какой угодно заклад, что под предлогом расследования смерти Аткинсона наше следствие попросту заморозят на неопределённое время. Дескать, не до вас теперь…

Тезис второй: мы оказались в предельно ложной ситуации. Предсмертные записки Аткинсона – прекрасный повод обвинить комиссию и её участников в доведении до самоубийства крупного историка, истинного британского патриота и т. д. и т. п. Это лишь вопрос небольшого времени. Как только пронюхают репортёры… А они, разумеется, пронюхают очень скоро… И такая дискредитация предельно осложнит нашу работу, если вообще оставит возможность заниматься ею. Где гарантия, что буквально завтра не последует резкий дипломатический демарш Альбиона, его протест в ООГ, поддержанный, скажем, Америкой и Японией?

Тезис третий (главный): Вильямс ничтоже сумняшеся считает смерть Аткинсона самоубийством, и его опыту можно доверять. Тем не менее, тут есть нюансы. Вчерашний разговор получился резким, да, но не до такой степени, чтобы директор после него застрелился. А вот если кому-то позарез надо, чтобы комиссия не нашла убийц Добромыслова, то лучшего способа сорвать следствие просто не существует (см. второй тезис). И потому можно предположить, что этот кто-то фактически убил Аткинсона, вынудив того совершить самоубийство…

Мортон протестующе поднял руку.

– Это уже из области фантастики, – заявил он. – Аткинсон был во всех отношениях бойцом. Убить его, как всякого, можно, но заставить застрелиться…

– А биологические куклы – это не из области фантастики? – вкрадчиво спросил Михаил Михайлович.

Британец недовольно засопел.

– Господа, я бы уточнил термин, – сказал Володя. – Сдаётся мне, уместнее говорить не о фантастике, а о мистике.

– Допустим, – согласился я. – Но что это меняет?

– Многое. Аткинсон занимался именно мистикой. «Наследие прошлого» – организация насквозь оккультная. Серёга был убит при таких обстоятельствах и в таком месте, что за версту несёт бесовщиной. Понимаете? Ниточка однозначно тянется и к Аткинсону и к его конторе. Стало быть, доведя директора до самоубийства, наш некто самым надёжным образом нить обрубил. Теперь можно сколько угодно потрошить «Наследие прошлого», допрашивать служащих – это ничего не даст. Каждый скажет, что знать ничего не знает, кроме своего узкого направления, и будет кивать на покойника.

Буранов покачал головой:

– Логика, Владимир Анатольевич, в ваших словах присутствует, – оценил он. – Однако по этой логике нам впору паковать чемоданы и возвращаться домой.

– Чёрта с два! – неожиданно заявил Володя. – Речь вовсе не об этом. Я обещал, что мы тут всё наизнанку вывернем, и мы вывернем. И начнём прямо сейчас…

С этими словами он вынул из пиджачного кармана и положил на стол ключ с небольшой деревянной грушей. Обыкновенный гостиничный ключ.

– Что это? – спросил Мортон.

– Ключ от апартаментов Аткинсона, – ответил Володя, ухмыльнувшись. – Позаимствовал на ресепшен. Ему уже без надобности, а нам в самый раз. Проверим, нет ли в номере у покойника чего-нибудь интересного для следствия.

Мортон откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Ходько.

– Вы хотите сказать, что взяли ключ тайком от персонала и теперь предлагаете нам без ведома полиции произвести обыск?

– Именно это и предлагаю, – холодно подтвердил Володя. – Обыщем, пока номер не опечатали.

– И пока на ресепшен не хватились, – добавил я. Ай да Ходько!

– Категорически против, – отрезал Мортон. – Вы меня поражаете, Владимир. Межправительственной комиссии не к лицу действовать в обход закона. Дождёмся представителей Скотланд-Ярда и примем участие в официальном обыске. Только так.

Судя по лицу, однокашник разозлился.

– Нет, не так, – негромко сказал он. – В отношении нас идёт борьба без правил, разве неясно? А если неясно, посмотрите в зеркало: у вас на скуле синяк после вчерашнего… Ну, и мы не будем святее папы римского. Не хотите идти вместе, я пойду один. И хватит разговоров: время уходит.

Буранов энергичным жестом затушил папиросу.

– Полковник прав, – резюмировал он спокойно. – Что касается ваших сомнений, Эдвард, то комиссия, согласно полномочиям, не обязана сверять свои действия с полицией. Это полиция должна сверять свои действия с нами. Кроме того, вы, как официальный представитель МВД Альбиона и сопредседатель комиссии, вполне правомочны принять решение провести те или иные следственные действия, не так ли?

Буранов был прав, и Мортон, естественно, это понимал. Но ему, служаке, ужасно не хотелось принимать нестандартные решения и тем самым брать на себя ответственность. И вообще… Британец есть британец. Неприязнь к союзникам они впитывают с молоком матери. Каково ему сейчас плыть с нами в одной лодке?

Володя поднялся.

– Я пошёл, – сказал он, кладя ключ в карман.

– Я с тобой, – сказал я, вставая.

Буранов посмотрел на Мортона.

– Идём вместе, – проворчал тот, откашлявшись. – Уголовщина какая-то… Ведь предупреждали меня, что все русские – сумасшедшие…

Володя хмыкнул.

– Да не переживайте вы так, – успокоил он. – Всю уголовщину сумасшедшие русские берут на себя. А вы будете законопослушно стоять на атасе.

Владимир Ходько

Апартаменты Аткинсона располагались в левом торце второго этажа. И это были действительно апартаменты. Я даже не подозревал, что в провинциальной гостинице клиентам могут предложить столь барские условия.

Большая гостиная, обставленная удобной стильной мебелью, включая комбинированный видеорадиофон. Просторная спальня с широкой кроватью под балдахином и высоким платяным шкафом. Комната поменьше с антикварным письменным столом, на котором тускло поблёскивал экран анализатора и стоял телефонный аппарат – похоже, рабочий кабинет. В сущности, апартаменты выглядели, как хорошо обжитая квартира. Вот и разношенные домашние туфли сбоку от входа… Мебель, роскошные шелковистые обои, ковры на полу, плотные шторы на окнах – вся обстановка выдержана в тёмных тонах. Стены комнат украшали гравюры, чьи сюжеты восходили к раннему средневековью. «Король Артур в окружении рыцарей Круглого стола», «Сэр Галахад отправляется на поиски Св. Грааля», «Чародей Мерлин и друиды взывают к богине Каридвене», – мельком прочитал я некоторые подписи. В зале посредине стены прикреплён кельтский крест из красного дерева. Очевидно, покойник погружался в эпоху даже в домашней обстановке.

– Телепин обыскивает гостиную, Ходько спальню, я кабинет, – тихо скомандовал Михаил Михайлович. – Эдвард остаётся у входа. Если кто-то приблизится или попытается войти, подаст сигнал… Да! Пропажу ключа могут в любой момент обнаружить; будем считать, что у нас минут пятнадцать-двадцать.

Мы молча разошлись по своим объектам.

Двадцать минут – это немного. Однако и не так уж мало, если располагаешь соответствующим опытом и навыками. При некоторой удаче можно найти какие-то зацепки, проливающее свет на личность Аткинсона, его деятельность, а значит, и на ситуацию в целом. Судя по первым впечатлениям, покойник здесь не только жил, но и работал. Таиться ему в этой деревушке и в этой гостинице было решительно не от кого. Следовательно, в столе вполне могли храниться какие-то документы или черновики. Зря, что ли, хитрый Михаил Михайлович выбрал себе для обыска именно кабинет… Хотя в спальне тоже порой происходит немало интересного…

Первым делом я быстро ознакомился с содержимым платяного шкафа. На плечиках висели несколько добротных костюмов старомодного покроя, рубашки, запасная белая хламида и военная форма цвета хаки с нашивками капитана. Грудь мундира украшали орденские планки и какие-то значки. По всей видимости, память о фронтовых годах и офицерском прошлом. В карманах пиджаков и брюк ничего особенного я не обнаружил.

А вот в бельевом отсеке нашлось кое-что любопытное. На одной из полок лежал пакет с разноцветными женскими чулками, бюстгальтерами и кружевными трусиками. Там же стояли красные, чёрные и белые туфли на высоких каблуках. Вряд ли покойник тайком переодевался в дамские наряды, поэтому оставалось предположить, что найденные предметы туалета служили пикантной приправой к сексу под сенью балдахина. Дело житейское. Многих мужчин возбуждает, когда партнёрша, прежде чем лечь в постель, для колорита и антуража подчёркивает свои прелести чем-то ажурным. Выходит, у Аткинсона имелась подруга, которая время от времени навещала его в скромной трёхкомнатной келье.

Этот вывод косвенно подтвердился при осмотре ящиков ночного столика. Среди несущественных мелочей нашлась упаковка международно известного препарата «Эректин». Не знаю, как в Альбионе, а в России его попросту именуют «Рота, подъем!». Говорят, здорово продлевает мужской век. Сам-то я не пробовал, пока обхожусь. А вот семидесятилетнему Аткинсону, вероятно, было в самый раз.

Во время осмотра ванной комнаты, примыкающей к спальне, предположение насчёт подруги превратилось в уверенность. В подставке для расчёсок обнаружилась изящная дамская щётка, в которой застряли длинные светлые волосы. Была, была у директора приходящая дама сердца – блондинка. Не ясно пока, важно ли это для нашего следствия, однако сделаем зарубку.

Больше ничего интересного в спальне найти не удалось. Я вернулся в зал, где Вадим выдвигал один за другим ящики шкафа и методично просматривал содержимое.

– Ну что? – тихо спросил я.

– Практически ничего, – так же тихо ответил Вадим, не прекращая занятие. – Разве что бар у него серьёзный. Похоже, пил, как лошадь…

Из любопытства я бросил взгляд в настенный бар. От наклеек зарябило в глазах. Американский виски, британский джин, французский коньяк, русская водка, мексиканская текила… В смысле выпивки покойник точно был интернационалистом.

У входа угрюмо переминался с ноги на ногу Мортон. Я заглянул в кабинет. Буранов сосредоточенно изучал какие-то бумаги, извлечённые из письменного стола. Я собрался предложить ему свою помощь, как вдруг в коридоре послышались чьи-то быстрые шаги. Мгновением позже дверь в апартаменты распахнулась, и на пороге возникла запыхавшаяся хмурая миссис Своллоу. Пышная грудь плавно вздымалась от частого дыхание.

– Что вы здесь делаете, джентльмены? – недобро спросила она.

Вадим отвлёкся от просмотра очередного ящика.

– Мы делаем обыск, – невозмутимо сообщил он.

Хозяйка решительно шагнула вперёд (Мортон еле успел посторониться) и попыталась оттолкнуть Вадима – тот легко уклонился, и она, потеряв равновесие, схватилась за шкаф. Женщина явно не владела собой. Куда только девалось её добродушие!

– Совесть у вас есть или нет? – яростно сказала она. – Ещё и душа не успела отлететь на небо, а вы уже роетесь в его вещах. Святотатство какое… У вас что, есть ордер на обыск?

Я вспомнил недавнюю вспышку мисс Редл, и подумал, что на истеричек нынче день просто урожайный.

– Успокойтесь, миссис Своллоу, – ледяным тоном сказал Буранов, появляясь в гостиной. – Все наши действия предусмотрены мандатом межправительственной комиссии, а также ООГ. Прошу вас удалиться или, по крайней мере, не мешать.

– А воровать ключ от номера ваш мандат тоже позволяет? – прошипела хозяйка. Нечасто мне приходилось видеть столь злое лицо. – Немедленно уходите отсюда! Бесчинствовать будете у себя в России, а здесь Альбион. Уходите, или я вас выселю!

Это был уже перебор. Мы переглянулись.

– Дорогая миссис Своллоу, мне это надоело. Либо вы успокоитесь и удалитесь, либо я немедленно опечатываю гостиницу, – решительно сказал Вадим. – Покойник жил здесь долго, надо всё тщательно осмотреть, оперативно-следственные мероприятия могут растянуться на неопределённый срок. Вы, ваши сотрудники и постояльцы, будете мешать комиссии и полиции… Кстати, – добавил он, участливо глядя на женщину, – вам найдётся где пожить в деревне, пока мы будем работать? А вашему персоналу?

– Да как вы смеете! – взвизгнула та.

– Я-то смею, – заверил Вадим. – И не такие заведения, как ваш «Красный лев» закрывал. А вот посмеете ли вы или кто-то ещё сорвать печать Организации Объединённых Государств? От души не советую.

С этими словами Вадим неторопливо полез во внутренний карман куртки и достал небольшой кожаный футляр с вытесненной эмблемой ООГ. Я видел такие футляры. Особо уполномоченные сотрудники Организации хранили в них служебные печати, и насчитывалось таких печатей на весь белый свет не больше тридцати-сорока. Очень серьёзное оружие, даром что не стреляет…

Хозяйка сделала шаг назад и всплеснула руками.

– Разорить меня хотите? – сдавленно произнесла она.

– Да боже упаси, – успокоил я. – Вы, главное, ведите себя корректно и не путайтесь под ногами. Тогда и у господина Телепина претензий не будет. Вам ясно, миссис Своллоу?

Женщина смерила меня возмущённым взглядом и поджала губы.

– Яснее не бывает, – язвительно сказала она. – Продолжайте в том же духе, джентльмены, бедную вдову обидеть легко… Только уйти вам всё равно придётся.

– Это ещё почему? – подал голос Мортон.

– А вас в офисе мистера Аткинсона, упокой господи его душу, ждут полицейские из Скотланд-Ярда. Звонили, что машину выслали. Разбираться с вами будут, – сообщила она с ноткой злорадства. – Я уж и мисс Мэддокс предупредила, она сидит внизу, в холле…

– Так бы сразу и сказали, – проворчал Буранов. – А то «святотатство», «выселю»…

Выглядел он, однако, при этом довольным. Возможно, это объяснялось тем, что пятью минутами раньше он сунул в карман пиджака какие-то бумаги из письменного стола. Я видел.

Айрин, сидевшая в холле, внешне была спокойна, однако выглядела настолько бледной и осунувшейся, что у меня сжалось сердце. То ли не выспалась, то ли вчерашнее потрясение, дополненное утренней трагедией, оказалось слишком сильным… В ожидании Буранова, который на несколько минут отлучился в свой номер, я попытался разговорить женщину, но, получив несколько односложных безучастных ответов, отступил.

У ворот резиденции «Наследия прошлого» нас, как и накануне, встретил Бруммел – молчаливый здоровяк-стражник со шрамом на скуле. В просторном дворе замка наблюдалось половодье автомобилей, вчера отсутствовавшее. Вадим толкнул меня в бок и показал на роскошную чёрную машину – длинную, низкую, с неподражаемо плавными очертаниями.

– Видишь вон тот «Британик»?

– Вижу, и что?

– Как это что? Такие авто вручную делают, штучный товар. Твоего годового жалованья и на бамперы не хватило бы.

– Годовым жалованьем я распорядился бы получше… Неужто Скотланд-Ярд своих сотрудников балует?

– Щас! – фыркнул Вадим. – Не все члены королевской семьи на таких ездят.

– Да? И кто же это припожаловал проститься с усопшим?

– Без понятия. Но, надо полагать, все остальные машины – эскорт…

В приёмной сидели и стояли какие-то неизвестные люди. Мисс Редл находилась на обычном месте, словно ничего не произошло. Вот только лицо её было бледным до синевы, взгляд бездумно скользил с предмета на предмет, а руки механически перебирали бумаги на столе. При виде нас она отвернулась и лишь молча указала на дверь кабинета.

В уже знакомой комнате расположилась скотланд-ярдовская бригада. А ещё ждал сюрприз.

У стрельчатого окна-бойницы стоял и разглядывал хорошо заметные с седьмого этажа мегалиты какой-то невысокий плотный человек в длинном чёрном плаще. Его лицо я прежде видел только на фотографиях в прессе. Низкий лоб, тёмные волосы, косой пробор, небольшие усы, крупный мясистый нос… Да, ошибки нет.

Хэррингтон это был. Премьер-министр Альбиона.

Михаил Буранов

Только Хэррингтона сейчас не хватало. Какого чёрта он здесь делает? Совершенно чумовое утро… На «Британике», что ли, примчался? Или просто прилетел, а «Британик» следовал за ним на отдельной аэромашине? Впрочем, какая разница…

Память мгновенно перелистала страницы досье, хранящегося в соответствующем департаменте министерства иностранных дел.

Уильям Хэррингтон родился в 1950 году в Лондоне, чистокровный англичанин, выходец из небогатой семьи. Отец, офицер, погиб во время второй мировой войны, и хотя сам Хэррингтон в силу возраста не воевал, но разгром Британии встретил тринадцатилетним подростком и, естественно, хорошо запомнил. Получив педагогическое образование, до начала политической карьеры преподавал в школе историю и обществоведение.

Ну-с, в 1985 году впервые прошёл в парламент от лейбористов. В 1990 году основал собственную партию социалистического реваншизма. Спустя пять лет партия собрала на очередных выборах рекордное число голосов, Хэррингтон впервые возглавил правительство и с тех пор кресло премьер-министра словно приросло к его заднице…

Как политик, отличается харизмой, популизмом, ораторским талантом, блестяще обрабатывает избирателей. Умело спекулирует на исторической памяти о былом британском величии. Провозгласил целью возрождение национальной мощи и возврат Альбиона в строй ведущих мировых держав. Во внешней политике агрессивен, во внутренней прагматичен. Провёл налоговую и пенсионную реформы, кое-что давшие рядовому населению, за что прозван народным премьером. Во множестве привлёк зарубежные инвестиции, обеспечил рост производства, и на фундаменте стабильной экономики системно укрепляет вооружённые силы Альбиона. Крайне болезненно реагирует на контроль со стороны франко-русского союза и ООГ…

Как личность умён, склонен к демагогии, отдаёт предпочтение простым решениям. Одержим мистицизмом. Судя по всему, искренне верит, что в глубинах британской старины таится некое сокровенное знание, которое способно дать Альбиону силу для возрождения. «Вперёд, в прошлое!» – этот парадоксальный лозунг придумал сам Хэррингтон, и нация с удовольствием его подхватила. Не жалеет сил и средств для поддержки разносторонних оккультно-исторических изысканий и организаций…

– Доброе утро, господин премьер-министр, – почтительно поздоровался Мортон. При этом он выпрямил спину и расправил плечи. Истинный служака.

– Вы считаете, что доброе? – холодно спросил вместо приветствия Хэррингтон.

Мортон лишь виновато развёл руками.

Я огляделся. Вильямс со своими полицейскими уже удалился, тело Аткинсона унесли, но красно-бурые кляксы по-прежнему пятнали стол и шерстяной, с вытканными рунами коврик на полу. Кроме нас и Хэррингтона в кабинете была ещё тройка людей, одетых в штатское – как я понял, те самые ребята из Скотланд-Ярда. Не ясно только, что им тут делать. Рядовое дело о самоубийстве, расследование вполне могла провести полиция графства… Но вот личность самоубийцы была настолько нерядовой, что на место ЧП прибыл сам премьер-министр. А значит, широкая огласка дела теперь неизбежна. И понятно, под каким соусом подадут эту огласку… От предчувствия скандала у меня мерзко засосало под ложечкой.

– Мортон, познакомьте нас, – отрывисто распорядился Хэррингтон. Голос у него был низкий и глуховатый. Однако мне рассказывали, что во время выступлений этот голос непостижимым образом обретает нерв, энергию и звук, завораживая сердца и души избирателей.

Когда с короткой церемонией представления было закончено, премьер хозяйским жестом указал на стулья и кресла, во множестве стоявшие в кабинете покойника. Сам он, не снимая плаща, присел на край необъятного стола.

– Я бы хотел выслушать ваши объяснения по поводу случившейся здесь трагедии, – официальным тоном сказал он, обращаясь ко мне.

Прозвучало настолько жёстко, что мне пришлось осадить взглядом сжавшего кулаки Ходько. И лишь потом я ответил, стараясь говорить как можно более миролюбиво.

– Прежде всего, господин премьер-министр, от лица комиссии хочу выразить соболезнование в связи с кончиной мистера Аткинсона. Не могу не согласиться с вами: иначе как трагедией случившееся не назовёшь… Вместе с тем неясно, каких объяснений вы от нас ждёте. Присутствующие здесь сотрудники полиции приступили к следствию, оно и выявит причины самоубийства… если, конечно, это самоубийство.

Хэррингтон высоко поднял брови:

– А что, есть сомнения?

– Лично у меня нет. Однако мотивы суицида могут быть самые разные. Бывает и так, что человека просто-напросто вынудили пустить пулю в висок.

– Что касается мотивов, искать их недолго, – отрубил Хэррингтон. – Вчера вечером Аткинсон мне звонил, о чём я уже рассказал представителям Скотланд-Ярда. (Он указал на полицейских в штатском, которые дружно закивали.) Директор был потрясён до глубины души. Он сообщил, что члены комиссии разговаривали с ним самым грубым и оскорбительным образом, ему угрожали санкциями. Дали понять, что считают причастным к убийству сотрудника ООГ. Я просил его успокоиться, но он твердил, что комиссия намерена закрыть «Наследие прошлого». А ведь это дело всей его жизни!.. Лично я вижу прямую взаимосвязь между вчерашней безобразной сценой и решением Аткинсона застрелиться, – закончил премьер с нотками гнева.

Телепин покачал головой:

– Это был бы слишком поспешный вывод, мистер Хэррингтон, – спокойно произнёс он. – Не будем скрывать: разговор вышел не из приятных, я бы даже сказал, на повышенных тонах. Однако покойный вряд ли рассказал вам, что он сам вёл себя предельно вызывающе и даже пытался выставить нас из кабинета. Да, ни много, ни мало! Секретарша может подтвердить… В конце концов, мы, хоть и не без труда, договорились сотрудничать в расследовании убийства офицера-инспектора ООГ Добромыслова. Хочу напомнить, что это расследование и есть главная задача комиссии, а вовсе не закрытие «Наследия прошлого»…

– Значит, речь о возможности закрытия всё-таки шла? – резко спросил премьер.

– Лишь в качестве альтернативы сотрудничеству с комиссией, – уточнил Телепин.

Нечасто мне приходилось видеть, что человек так стремительно багровеет. Было очевидно: Хэррингтон в бешенстве и еле сдерживается.

– Вы отдаёте себе отчёт, что своим поведением и угрозами фактически погубили Аткинсона? – очень тихо спросил он.

– Чушь! – неожиданно сказал Ходько, поднимаясь на ноги.

Владимир Ходько

Вероятно, Хэррингтон не привык к таким репликам в свой адрес. Во всяком случае, он был явно шокирован и даже привстал со столешницы. Теперь мы стояли лицом к лицу. Я машинально подумал, как славно было бы сейчас влепить ему прямой в челюсть, аж кулак сжался. Айрин, вероятно, что-то почувствовала и смотрела на меня с откровенным испугом. Да и ребята из Скотланд-Ярда напряглись.

– Не о том говорите, господин премьер-министр, – твёрдо сказал я. – Есть основания полагать, что кто-то ловко воспользовался фактом нашего резкого разговора с Аткинсоном как предлогом – и довёл его до самоубийства. И сделано это с целью скомпрометировать комиссию. Вполне вероятно также, что уже упоминавшийся «кто-то» принудил директора к суициду, желая избежать нежелательной утечки информации. Мало ли что мог сболтнуть Аткинсон в ходе следствия…

– Вот как? – насмешливо спросил Хэррингтон.

– Именно так. А знаете ли вы, что вчера вечером на членов комиссии напали? Хотя правильнее говорить о настоящем покушении. Кто-то слишком заинтересован любым способом сорвать расследование смерти Добромыслова… Скажу и о другом. Мы обнаружили, что в гостиничных номерах членов комиссии установлены прослушивающие устройства. Это что, проказы вашей контрразведки? Или чьи-то местные шалости? (Хэррингтон только прищурился.) Фактически нам не дают работать. Сейчас, например, мы должны вместе с полицией отрабатывать версии гибели Добромыслова, а не тратить время, доказывая непричастность к самоубийству Аткинсона… Неужто в Альбионе презумпцию невиновности отменили?

Премьер перевёл взгляд на Мортона. Похоже, во всей комиссии он доверял только британскому сопредседателю.

– Я бы не делал категоричных выводов, – промямлил тот, – но мистер Ходько в чём-то прав. Во время вчерашней встречи мистер Аткинсон… м-м… погорячился. Прослушивающие устройства тоже имеют место. Что касается нападения, оно действительно имело место, и произошло при самых странных обстоятельствах…

Хэррингтон отмахнулся:

– Избавьте меня от подробностей вашей стычки с местным населением и прочих мелких перипетиях, – неприязненно сказал он. – И вообще… Не хотел бы никого обижать, но вы, господа, наломали дров, а работа комиссии с самого начала зашла в тупик. Видит бог, я был против её создания, но, к сожалению, мой российский коллега премьер Долгоруков сумел убедить, что она необходима. (Я хмыкнул про себя. «Убедить» и «выкрутить руки» не одно и то же.) Теперь, когда моя правота стала совершенно очевидной, не вижу смысла в дальнейшем существовании вашей комиссии.

Наконец-то дошёл до главного! Ну-ка, ну-ка…

– Я отзываю из её состава мистера Мортона и мисс Мэддокс, – продолжал Хэррингтон, сунув руки в карманы плаща. – Мистер Буранов и мистер Ходько могут покинуть Альбион в любые разумные сроки. Что касается господина Телепина, то он возглавляет миссию ООГ в нашей стране, и в случае необходимости сможет консультировать будущее следствие, которое мы проведём внутренним порядком. Да, господа! Можете быть уверены, что убийство мистера Добромыслова Скотланд-Ярд расследует самым тщательным образом.

Сдаётся мне, что на этой оптимистической ноте Хэррингтон хотел бы закрыть тему. Однако Буранов всё испортил.

– Господин премьер-министр, разрешите напомнить, что решение о создании комиссии принималось обоюдно, – задумчиво произнёс он. – Корректно ли будет расформировывать её в одностороннем порядке?

– Я созвонюсь с премьером Долгоруковым и сообщу ему своё решение, – высокомерно сказал Хэррингтон, сдвигая густые брови к переносице. – Провал вашей миссии налицо, и, полагаю, он со мной согласится. Кстати, не советую засиживаться в Альбионе. Уже сегодня сообщение о смерти Аткинсона наверняка будет растиражировано в прессе. На вашем месте я не стал бы дожидаться скандала с непредсказуемыми последствиями. Уж очень неприглядную роль вы сыграли в этой трагедии…

Это была откровенная угроза, которая, впрочем, Буранова не смутила. Дождавшись, пока Хэррингтон завершит короткое выступление, Михаил Михайлович сунул руку во внутренний карман пиджака и достал небольшой продолговатый предмет, в котором я признал телефон спутниковой связи.

– Премьер Долгоруков уже в курсе событий, – сообщил Буранов, нажимая на кнопку вызова и поднося маленький аппарат к уху. – Мне кажется, будет правильно, если вы сможете обменяться мнениями прямо теперь, не дожидаясь предстоящего скандала…

И, не дожидаясь реакции Хэррингтона, Михаил Михайлович энергично заговорил в телефонную мембрану:

– Ещё раз добрый день, Сергей Николаевич, это Буранов… Не отвлекаю? Премьер Хэррингтон проводит с нами совещание по ситуации. Да вот, лично прибыл на место происшествия… Видите ли, у него есть сомнения в целесообразности дальнейшей работы комиссии. Может быть, сто́ит обсудить тему, не откладывая в долгий ящик?.. Понял, передаю трубку!

Буранов демонстративно говорил на английском языке, которым Долгоруков владел почти так же хорошо, как и французским. Телефон оказался в руке опешившего Хэррингтона прежде, чем тот успел сообразить, что к чему.

– Премьер Долгоруков на связи, – доверительно шепнул Михаил Михайлович и жестами предложил всем присутствующим покинуть кабинет. Пусть, мол, руководители поговорят всласть, без посторонних ушей.

– Ну, вы даёте, – искренне сказал я по-русски, когда мы вышли в приёмную. – А я-то думаю, зачем это Михаил Михайлович убежал к себе в номер перед выездом…

– Не мог же я беседовать с премьер-министром на ходу и при всех, – пояснил Буранов чуть виновато. – Пришлось задержаться.

Мортон смотрел на Михаила Михайловича со странным выражением на лице. Как истинный британец и патриот, он не мог радоваться тому, что российский тайный советник осадил его руководителя. Но как умный человек не мог не отдать должное ловкости, с которой Буранов это проделал.

Айрин взяла меня за рукав и отвела в сторону, подальше от стола мисс Редл.

– А ведь Хэррингтон, в общем-то, прав, – негромко сказала она. – Вы не представляете, что теперь начнётся. Вам действительно лучше уехать…

– И вас не смущает, что в этом случае смерть Сергея останется нераскрытой и неотомщённой? – так же негромко спросил я, глядя в усталые тёмно-карие глаза Айрин. – Что-то я сомневаюсь в обещанном рвении Скотланд-Ярда…

– Я тоже. Но Сергея не вернёшь. А вот вас вчера чуть не убили… – еле слышно сказала она, приблизив своё лицо к моему. Я ощутил тепло её кожи и горьковатый, обволакивающий запах «Принцессы Каролины».

– Не будем об этом, Айрин, – произнёс я. Внезапное желание обнять женщину было настолько сильным, что я даже отступил на шаг – от греха подальше. – Не любят здесь руссофранков, это уж точно. Переживём. И никуда не уедем. Думаю, сейчас наш Долгоруков вашему Хэррингтону по этому поводу всё объяснит.

– Возможно, однако…

– Вы же видите: тут плетётся какой-то дьявольский клубок. Гибнет сотрудник ООГ, директор солидной организации пускает пулю в лоб, на комиссию нападают какие-то биокуклы-киллеры… И всё это – на фоне мегалитов пятитысячелетней давности. Нет, не зря Серёга сюда так стремился. Странно тут всё, в Эйвбери, странно и опасно… И вы хотите, чтобы мы уехали, даже не попытавшись разобраться?

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Хэррингтон. Он был хмур, но величественен.

– Мы переговорили с премьером Долгоруковым, – сообщил он Буранову, возвращая телефон.

– Прекрасно! – истово произнёс Михаил Михайлович и даже вздохнул с облегчением, словно опасался, что Хэррингтон, оставшись один, вышвырнет трубку в окно. – Можем ли мы узнать о принятом решении, господин премьер-министр?

– Можете, – сухо сказал Хэррингтон. При этом он скрестил руки ниже пояса, словно инспектировал сохранность причинного места. – Мы условились, что комиссия остаётся и продолжает работать. Всё необходимое содействие со стороны администрации «Наследия прошлого» и органов власти вам окажут. Однако ваша деятельность ограничится расследованием гибели Добромыслова. Самоубийство Аткинсона – дело внутреннее, им займётся полиция Альбиона. Собственно, уже занялась… До свиданья, господа.

С этими словами он, не глядя на нас, вышел из приёмной. Следом, негромко переговариваясь, потянулись ребята из Скотланд-Ярда и незнакомцы, оккупировавшие служебный предбанник – надо полагать, секретари и телохранители премьера. Короче говоря, свита. Хотел я спросить премьера напоследок, могу ли я отныне считать себя невиновным в самоубийстве директора, но воздержался. К чему ехидничать? Пусть делает хорошую мину при плохой игре и зализывает раны, полученные в разговоре с Долгоруковым…

Когда в комнате остались только мы, Буранов повернулся к секретарше и мягко спросил:

– Мисс Редл, вы по-прежнему считаете, что это именно мы виновны в смерти мистера Аткинсона?

По лицу секретарши текли слёзы. Она закрылась руками, из-под сдвинутых ладоней невнятно донеслось:

– Нет, конечно, нет… Простите меня, джентльмены. Утром я напрасно оскорбила вас, не обижайтесь: потрясение было слишком сильным… Я очень любила мистера Аткинсона!

Понимай, как хочешь. То ли начальник был золотой и платил хорошо, то ли мужчина обаятельный, хотя и в возрасте. Однако мудрый Буранов разбираться в нюансах не стал. Он просто слегка погладил мисс Редл по худенькому плечу и душевно сказал:

– Конфликт исчерпан, и хорошо. Забыли… Знаете что? Давайте выпьем чаю и начнём, наконец, работать. А вы нам, пожалуйста, помогите…

С этими словами он как бы невзначай коснулся кармана пиджака, в котором лежали бумаги, изъятые из стола Аткинсона, и выразительно посмотрел на меня.

Из доклада главы МВД Российской империи премьер-министру С. Н. Долгорукову

(август 2008 года)

… Таким образом, с полным основанием можно говорить о том, что в течение последних двух лет зафиксирована повышенная активность разведывательной службы Королевства Альбион на территории России. В частности, проявляется экстраординарный интерес к работе российских научно-исследовательских учреждений, занятых всесторонним изучением деятельности человеческого головного мозга.

Установлено, что в поле зрения британской разведки находятся такие структуры как институт биохимии (руководитель – академик Звонников), лаборатория практического моделирования интеллектуальных процессов (профессор Сизов), фармакологический центр по разработке препаратов для интенсификации умственной активности (профессор Молчанов) и некоторые другие. Периодически предпринимаются попытки внедрить в указанные учреждения собственных агентов или (что чаще) завербовать действующих сотрудников.

Например, месяц назад в Республике Берлин прошёл международный форум «Человеческий мозг: резервы и пути развития». В его работе принимал участие российский учёный, кандидат биологических наук В. С. Патрин. В кулуарах форума с ним познакомился и предпринял попытку вступить в дружеские отношения британский издатель научной литературы Генри Беллингем (так, во всяком случае, он значился в списке участников).

Во время совместного ужина Беллингем предложил Патрину издать отдельной книгой на чрезвычайно выгодных условиях рукопись его диссертации о стимулировании биохимических реакций мозга. Взамен британец хотел бы получать сведения о работе заведения, в котором Патрин работает старшим научным сотрудником. Это институт Российской Е. И. В. академии наук, изучающий проблемы биологической адаптации головного мозга к информационным перегрузкам современной эпохи. Деятельность института не афишируется, поэтому Патрин осведомлённостью Беллингема был удивлён. Предложение он отклонил, отношения с британцем тут же прервал и по возвращении в Россию сообщил о контакте в МВД. Проверкой установлено, что под видом издателя Беллингема на форуме работал сотрудник королевской разведки Бартоломью Хоуп. Установлено также, что аналогичные предложения (издательский контракт в обмен на информацию) он сделал и некоторым другим участникам форума, представляющим медико-биологические центры разных стран.

Выраженный долгосрочный интерес разведывательной службы Альбиона к «мозговой» тематике может свидетельствовать о серьёзных исследованиях в этой области, предпринимаемых британскими учёными, и желании сверить полученные результаты с результатами зарубежных коллег, а также – по возможности – использовать их наработки для собственного продвижения вперёд.

О цели и содержании предполагаемых британских исследований пока ничего определённого сказать нельзя. Но сам факт подключения к работе разведслужбы говорит о том, что эти исследования носят не столько фундаментально-теоретический, сколько прикладной, практический характер. С большой долей вероятности можно предположить, что речь идёт о разработках с перспективой применения в военных целях…

Конец второй части

Часть третья Призраки Эйвбери

Глава седьмая

Вадим Телепин

– Хоть убейте, не пойму, зачем понадобилось отрезать голову, – произнёс Вильямс, задумчиво ковыряя носком ботинка каменистую почву.

– Разберёмся, – хмуро пообещал я.

Володя промолчал и только сцепил зубы.

Мы осматривали место, где неделю назад нашли тело Сергея. Это была самая окраина Эйвбери. Точнее даже сказать, что деревня уже закончилась, ближайшие дома остались в полукилометре позади. Перед нами, сколько глазу видно, расстилался бурый ковёр пустоши в зелёных прорехах травы и мелкого кустарника. На горизонте маячили мегалиты, впереди по курсу распласталась приземистая гробница-курган Вест-Кеннет. Если стоять спиной к деревне, можно забыть, что на дворе двадцать первый век… Здесь, под серым британским небом, и днём-то неуютно. Так что же заставило Добромыслова прийти сюда ночью? Ведь куда-то он стремился, что-то искал на этой продуваемой степными ветрами равнине, хотя и нашёл только ужасную гибель…

Реконструкция последнего дня Сергея, подготовленная Вильямсом, выглядела примерно так.

Около тринадцати часов он приехал в Эйвбери на такси от железнодорожной станции и остановился у миссис Своллоу в «Красном Льве».

Спустя два часа он пешком пришёл в замок и, предъявив полномочия, потребовал встречи с директором «Наследия прошлого». Аткинсон, предварительно получивший уведомление о визите офицера-инспектора ООГ, распорядился впустить.

Примерно час длился их разговор. Беседа шла за закрытой дверью, один-на-один, и её содержание уже никогда не узнать. Однако общение с директором мы проходили, поэтому смоделировать ситуацию несложно. Разумеется, Сергей потребовал сведений о деятельности «Наследия прошлого». Как и нам, Аткинсон отказал, и наверняка в грубой форме. Стало быть, как и в нашем случае, вышел конфликт. Но если мы, объединив усилия и применив угрозы, сумели настоять на своём и получили формальное, хотя и не сбывшееся обещание сотрудничать, то что мог сделать Добромыслов – один, без малейшей опоры?

Дойдя до этого пункта, я вновь ощутил глухую печаль. Она кислотой разъедала душу с того дня, когда я узнал о гибели Сергея. Себя не обманешь: мой отказ поддержать его инспекцию стал косвенной причиной трагедии. А ведь всё могло быть по-другому… Но я не захотел вникать в его аргументы. Конечно, вспомнилась давняя, ещё курсантская драка, в которой он мне навтыкал. Наконец, что скрывать, я со скрытым наслаждением «включил начальника» – поставил на место подчинённого. И всё-таки Сергей, используя специальный пункт в уставе ООГ, настоял на своём. Как выяснилось, попал в точку: Эйвбери – место, с которым надо очень и очень разбираться. В этом смысле гибель Добромыслова подтвердила его правоту и стала моментом истины. Только цена истины оказалась непомерно высокой…

Тогда, выходя из кабинета, Сергей вдруг оглянулся, и наши взгляды встретились. Не знаю, что он увидел в моих глазах, а вот я в его – тоску. Предчувствие беды, как мне теперь кажется… Не могу этого забыть. Вроде бы упрекнуть себя не в чем, формально я совершенно прав. А фактически допустил, что мой офицер уехал в опасную командировку без прикрытия. И не вернулся.

Слушая Вильямса, Володя хмуро смотрел на меня и, кажется, думал о том же. В душе крыл последними словами, к бабке не ходи. Только зря старается: за эти дни я и без него адресовал себе исчерпывающий набор матерных эпитетов. Никогда не думал, что смогу оказаться такой скотиной…

Ладно.

Покинув резиденцию «Наследия», Сергей вернулся в гостиницу около пяти вечера и примерно до половины восьмого оставался в номере. Можно предположить, что обдумывал ситуацию, искал способ сломать Аткинсона, возможно, делал звонки по спутниковому телефону. (Кстати, надо запросить на этот счёт нашего ведомственного оператора связи. Телефон-то служебный.) Затем Сергей спустился в ресторан, поужинал и в начале девятого вновь ушёл к себе в номер.

До этого пункта всё более или менее ясно, всё в пределах известных фактов и логики. А вот дальше… дальше начинается какая-то чертовщина. Или, скажем осторожнее, нечто абсолютно непонятное.

Допрошенный Вильямсом портье рассказал, что поздно вечером, без пяти одиннадцать, Сергей вышел из гостиницы. Портье удивили два обстоятельства. Во-первых, ночных развлечений в Эйвбери нет, а для прогулки время неподходящее. Во-вторых, постоялец был в одном пиджаке. Портье даже осмелился сказать, что надо бы накинуть плащ, погода прохладная, и дело идёт к дождю. Не ответив, Сергей вышел на улицу. При этом лицо у него было задумчивое до отрешённости. Он словно бы и не слышал обращённой к нему реплики.

Примерно через полчаса живущий на окраине деревни мистер Спенсер курил у себя возле дома трубку и в свете фонаря увидел незнакомого человека. Тот шёл мимо целеустремлённой размеренной походкой, глядя прямо перед собой. По описанию, человеком этим был Сергей.

Вот, собственно, и всё. Утром тело Добромыслова обнаружил местный житель мистер Эббот, для которого первозданная пустошь за околицей – привычная площадка для ранних прогулок…

Уже часа полтора мы втроём топтались на месте, строя и тут же опровергая всевозможные версии трагедии. Чуть поодаль, символизируя связь с цивилизацией, стоял неброский полицейский джип с дремлющим за рулём констеблем Хадсоном. Мы рассчитывали, что к нашей мини-бригаде присоединится опытный сыщик Мортон, однако он предпочёл вместе с Бурановым и Айрин работать в замке. Впрочем, в офисе «Наследия» сыскные навыки вполне в тему – там копать и копать…

– Могу ручаться, что все возможные следственные действия мы провели исчерпывающе, – сообщил Вильямс, кутаясь в форменный плащ. Вроде бы начало июня, а всё же прохладно здесь, на ветру-то…

– Да мы и не сомневаемся. Но толку от них чуть, – возразил Володя. – Ни малейшей зацепки.

– Если не хватает фактического материала, остаётся строить логически непротиворечивые гипотезы, – предложил я.

– Ну, рискни, – буркнул Ходько.

– Благодарствую… Версию, что Добромыслов рехнулся и ушёл ночью в припадке безумия, я бы отбросил. Хотя рассказ портье о странном выражении лица Сергея цепляет. А если вспомнить о его затяжных личных проблемах, о конфликте на службе (я невольно замялся)… теоретически можно заработать сдвиг по фазе. Или, как минимум, впасть в тяжёлую депрессию с потерей душевного равновесия. Но эта версия объясняет лишь ночной уход и ничего не говорит о внезапной смерти, да ещё столь изуверской…

– Отбросили, – согласился Володя, и Вильямс кивнул.

– Далее, отталкиваясь от факта той самой дикой смерти, можно предположить, что убийство – дело рук некого маньяка. Однако и эта версия сомнительна. Откуда маньяку знать, что будущая жертва на ночь глядя устремится в пустынное место? Или он на всякий случай сел на равнине в засаду?

– Нет у нас тут никаких маньяков, – категорически заявил Вильямс. – Я в Эйвбери двадцать лет служу, всех наперечёт знаю.

– Бред какой-то, – с отвращением сказал Володя. – Даже если Серёгу убил маньяк, то как он сумел ударить ножом в спину, а потом отрезать голову, не пролив ни капли крови? Как такое вообще возможно?

Воистину… Одна из поразительных загадок смерти Сергея заключалась в том, что рядом с телом не обнаружилось следов крови. Ни малейших. Напрашивался вывод, что убийство совершено в другом месте, а труп затем с неизвестной целью перетащили. Однако Вильямс клялся, что в радиусе километра его люди облазили каждый клочок земли и ничего не обнаружили. Следов борьбы, кстати, тоже не было, во всяком случае, там, где нашли тело. И получается, что сильный, тренированный человек позволил себя убить без малейшего сопротивления, чего быть не может. Ну, если только находился в сумеречном или бессознательном состоянии… Да нет, полная чушь. Сплошные натяжки. Шёл-шёл, потерял сознание, а рядом случайно оказался маньяк с кинжалом… Я никак не мог придумать сколько-нибудь внятного объяснения тёмных тайн Эйвбери, и это было мучительно. Мы тонули в омуте предположений, голова трещала от невозможности осознать происходящее, жуткие факты выламывались из круга привычных схем.

– Пока сдаюсь, – сказал я со вздохом. – Конструктивных мыслей нет. Мозговая импотенция.

Володя присел на замшелый валун (их тут валялось немало) и задумчиво уставился в низкое небо, затянутое облаками.

– А если зайти с другого бока? – сказал он в пространство.

– Это как? – заинтересованно спросил Вильямс.

– А вот так… Отложим вопросы, зачем он сюда пришёл и кто убийца. Давайте спросим: а зачем вообще понадобилось убивать Серёгу?

Мы с Вильямсом переглянулись.

– Уточни, – осторожно сказал я.

– А вот смотрите. Убийца, кто бы он ни был, не мог не сознавать, что гибель офицера ООГ, да к тому же представителя России, вызовет сильный, и даже, возможно, силовой резонанс. Чтобы разобраться, союзники перетрясут и «Наследие прошлого», и весь Эйвбери. А в ходе расследования вполне могут наткнуться на то, что Альбион тщательно скрывает.

И всё-таки, несмотря ни на что, Серёгу убили. Почему? Либо убийца питал к нему личную ненависть, и гори всё остальное синим пламенем. Либо убийца не местный, и неминуемые последствия ему по барабану, а мотив убийства вообще непонятен. Либо…

Он замолчал, прикуривая.

– Либо? – нетерпеливо переспросил я.

– Либо убийство Серёги стало меньшим из двух зол. Предположим, он получил или, скорее, мог получить какую-то информацию, чрезвычайно опасную для убийцы. И тот был просто вынужден пойти на преступление, хотя сознавал, какую жёсткую реакцию союзников это вызовет…

– Очень интересно, – медленно сказал я. – Но давай уточним. В течение дня Сергей никакой информации получить не мог. Не от Аткинсона же! И уж тем более не от таксиста, портье или официанта. А вот ночной поход, в принципе, мог иметь целью некую важную встречу и разговор. Правда, место и время для встречи странное…

– Если Владимир прав, место и время вполне объяснимы, – возразил Вильямс, остро поблёскивая глубоко посаженными глазами пивного цвета. – Деревня у нас маленькая, всюду глаза и уши. Для приватной встречи и передачи важной информации пустошь и поздний час подходят как нельзя лучше.

Володя сжал виски ладонями. Похоже, голова трещала не только у меня.

– Если встреча с кем-то и была назначена, то, во всяком случае, не состоялась, – сказал он вдруг.

– Почему?

– Тогда было бы два трупа, – пояснил Володя. – И Серёги, и того, кто хотел передать ему некую информацию. Чтобы уж концы в воду.

– Значит, убийца перехватил Добромыслова до встречи. Или после, – сказал Вильямс.

– Или во время встречи они с контрагентом что-то не поделили, и тот убил Серёгу, – добавил Ходько.

Я окинул взглядом плоскую, как разделочная доска, каменистую равнину и заметил человеческую фигуру, неторопливо бредущую по направлению к нам со стороны мегалитов. Ещё один ревнитель старины глубокой, паломник по местам магической славы Британии…

– Не туда мы свернули, господа, – сказал я. – Сергей к моменту предполагаемой встречи провёл в Эйвбери всего несколько часов. Какой идиот назначит приезжему человеку встречу в незнакомом месте, где-то за околицей, да ещё ночью, когда темным-темно? Чужак элементарно заблудится… И вообще…

Я от души пнул ни в чём не повинный валун, на котором устроился полковник Ходько.

– Ты продолжай, продолжай, – утомлённо сказал Володя. – В твоём «и вообще» чую новый подход к расследованию. Я прав?

– Именно что подход… Битых два часа мы строим версию за версией, пытаемся увязать в единое целое все непонятки и ничего не получается. Так?

– Ну, так.

– И ни хрена не получится!

– О как! Это почему же?

– Да потому что! – рявкнул я. – Мы совершаем принципиальную ошибку. Все, что произошло, мы пытаемся впихнуть в привычную колею, сугубо реалистическую. А тут голая мистика. Ну, так не будем прятать голову в песок, не страусы. Признаем, что против Добромыслова, а теперь и против нас, играет некое сверхъестественное существо. Маг, чародей, колдун, друид… И, может быть, он где-то рядом, в обычном человеческом облике. Кстати, в убийстве Сергея чувствуется оттенок языческого ритуала. Вспомните вырезанный на груди кельтский крест…

Володя задумчиво взъерошил волосы. Выглядел это не слишком эстетично, однако забавно.

– Ещё вчера я бы сказал, что полковник Телепин бредит, – изрёк он со вздохом, выдержав паузу. – Однако сегодня, после биокукол-киллеров, двойника лейтенанта Вильямса и сверхзагадочной смерти Серёги, начинаешь верить, что не всё в мире познано. Глядя на мегалиты, можно представить уголок планеты, где даже в двадцать первом веке и чудеса, и леший бродит…

– То есть, ты со мной согласен, – уточнил я.

– Боюсь, что да. Во всяком случае, не вижу, как объяснить ситуацию без некоторых мистических допущений. И в этой связи у меня к вам просьба, Джеральд. – Володя повернулся к Вильямсу. – Мы тут лишь со вчерашнего дня, но уже успели наслушаться со всех сторон, что Эйвбери – место непонятное, загадочное, таинственное. Вот вы, как местный житель и, к тому же, представитель закона, скажите: это действительно так?

Джеральд Вильямс

Более простого и одновременно сложного вопроса Владимир задать не мог.

Я родился в Эйвбери и ходил в местную начальную школу. Потом надолго уехал – окончил в Лондоне полицейское училище, служил в графствах Ланкастер и Кембриджшир, однако при первой возможности вернулся в родные пенаты и вот уже два десятка лет возглавляю здесь полицейское отделение. Хотя, если откровенно, его правильнее назвать участком с несколькими полицейскими и зоной ответственности, охватывающей, кроме Эйвбери, три окрестные деревни. В чины не выбился, ну да бог с ним. Ещё Цезарь сказал, что лучше быть первым в галльской деревушке, чем последним в Риме.

Так вот, Эйвбери…

Что ответить Владимиру? Что родное место от века окутано покровом тайны? Что здесь с незапамятных времён бесследно пропадали люди? Что иногда в жаркие дни возле мегалитов начинает дрожать воздух, и в летнем мареве сами собой возникают картины, на которых беззвучно бьются рыцари-всадники, поют менестрели, прогуливаются прекрасные дамы в одеждах эпохи короля Артура? Что, наконец, пустошь за окраиной деревни издревле считается излюбленным местом шабаша британских ведьм? Во всяком случае, иногда по ночам равнина местами тускло светится, а земля еле слышно гудит…

Кстати, имелась в деревне и собственная ведьма. Звали её Дженет, фамилии никто никогда не знал, как и возраста. Ну, старуха и старуха. Ходила она в допотопном платье, недобрым лицом с крючковатым носом способна была напугать любого, по общему суждению умела колдовать, так что с ней предпочитали не связываться. Правда, это не мешало ей работать служанкой в одном почтенном доме и воспитывать маленькую дочь хозяев, которая к Дженет была очень привязана. А вот я её побаивался. Хотя бы потому, что сельчане время от времени видели старуху возле гробницы Вест-Кеннет. А гробницу обходят стороной даже днём, потому что – страшно… Именно здесь бродит призрак седобородого старика в белой хламиде. Я сам его видел в детстве и до сих пор не пойму, как не умер от ужаса.

Было мне лет двенадцать, и я допоздна задержался на равнине – вместе с двумя приятелями ловил сусликов. Увлеклись до того, что и не заметили, как стемнело. Мы быстро пошли домой, держа путь на деревенские огни, мерцающие далеко впереди. Призрак возник перед нами совершенно неожиданно, словно вырос из-под земли. Это была светящаяся тень высокого старого человека с размытыми чертами лица в обрамлении длинной седой бороды, одетого в некое подобие белого халата и остроконечную шапку. Мы застыли на месте, словно парализованные. Старик неторопливо приблизился и поочерёдно возложил каждому из нас на головы бесплотные руки. Я закрыл глаза и непослушными губами зашептал молитву. Однако никакого вреда призрак нам не причинил. Отступив на шаг, он издал глубокий вздох и пропал – столь же внезапно, как и появился. И лишь тогда, стряхнув наваждение и задыхаясь от страха, мы помчались в деревню. Корзину с пойманными сусликами, конечно, потеряли. Надеюсь, они смогли выбраться на волю…

Поразительно, что родители ничуть не удивились моему рассказу. Они, я бы сказал, отнеслись к нему как-то обыденно. «Бывает…», – сказал отец сквозь зубы. А мать строго-настрого запретила впредь шляться за околицей с наступлением темноты. Так же спокойно воспринял мой рассказ наш учитель мистер Руперт, с которым я был очень дружен.

Тщательно подбирая слова́, он объяснил мне, сгорающему от любопытства, что Эйвбери – место особое, осенённое благодатью древних британских богов. Не зря, совсем не зря оно много тысячелетий назад было огорожено кольцами из огромных каменных глыб. «Внутри этих колец, мой мальчик, время нынешнее смешалось со временами давно ушедшими. Кроме законов природы здесь действует что-то ещё. Вот мы живём в удобных домах, слушаем радио, ездим на машинах. Всё как полагается в двадцатом веке. Но в любой момент, выйдя на улицу, ты можешь неожиданно, сам того не желая, сделать шаг в иной мир и навсегда пропасть для мира нашего. Или встретиться с призраком человека, чьи кости давно истлели. Или услышать некие голоса, звучавшие в эпоху наших пращуров…»

«Но как всё это объяснить?» – спросил я в смятении. Учитель развёл руками: «Никто этого не знает, мой мальчик. Одни говорят, что возле мегалитов в древности хоронили друидов. Их души по сей день бродят в окрестностях деревни и не могут смириться с тем, что времена изменились. А ещё говорят, что Эйвбери волей богов стал с незапамятных времён пуповиной, через которую Земля соединяется с космосом…» «Зачем?» Учитель вздохнул: «Гадать о божьем промысле – дело неблагодарное. Может, небесным силам просто нужна дверь, через которую они легко и просто попадают в земной мир с горних высей. И всякий раз, когда это случается, в Эйвбери происходят странные и непонятные для обычных людей события…»

«Но ведь выходит, что мы живём в опасном месте, – потрясённо сказал я. – Почему же никто отсюда не уезжает?» Добрый мистер Руперт погладил меня по голове и негромко произнёс: «Ты знаешь, я сам думал об этом. Казалось бы, что за радость жить по соседству с жутью? И всё-таки людей здесь что-то держит. А если кто и уезжает, то чаще всего рано или поздно возвращается. Вот я, например. Представь, однажды меня пригласили преподавать в Оксфорд, но я там не продержался и года. Заскучал, что ли… Эйвбери – место тёмное и необъяснимое, однако другого такого на всей Земле нет. Временами бывает страшно, зато всегда интересно. И мы, живущие здесь, это понимаем…»

Разговор с учителем Рупертом я вспомнил много лет спустя, когда, узнав, что в Эйвбери освобождается место начальника отделения, изо всех сил постарался его занять. Вроде бы карьера в Кембриджшире складывалась неплохо, и перспектива была вплоть до перевода в Лондон, однако вдруг невероятно потянуло на родину, в деревню, взятую в плен мегалитами, где, может быть, небеса нечувствительно смыкаются с земной твердью…

Владимир Ходько

Слушая Вильямса, я краем глаза следил за человеком, неторопливо идущим к нам по равнине со стороны мегалитов. Когда он приблизился, я с некоторым удивлением узнал в нём нашего товарища по вчерашним событиям биолога Баррета. Хотя чему удивляться? Приехал отдыхать, вот и прогуливается. Бредёт не спеша, пиная мелкие камни, щедро усеявшие равнину. Дышит загадочным воздухом древнего места… Одет в широкую куртку болотного цвета и джинсы, лысую голову прикрывала суконная кепка. В спортивной сумке через плечо что-то тихонько булькало.

– Не помешаю? – спросил академик, пожимая нам руки. – Вы тут, наверное, ведёте расследование?

– Да нет, беседы беседуем, – ответил я.

– А также разговоры разговариваем, – подтвердил Вадим. – Вот лейтенант на правах старожила рассказывает нам про Эйвбери.

Баррет хмыкнул:

– Ну, это тема необъятная, к ужину можно не ждать… Хотите, угадаю, о чём шла речь?

– Сделайте одолжение, – сдержанно сказал Вильямс.

– Вы сообщили, что Эйвбери – самое таинственное место на планете. Мегалиты сооружены ещё языческими богами, а в окрестностях в незапамятные времена хоронили друидов, чьи души по сей день шляются неподалёку от деревни и смущают обывателей. Иногда здесь исчезают люди, порой возникают хрономиражи, на равнине время от времени ощутимо колеблется и непонятно отчего светится почва… Что там ещё? Ах, да! Существует поверье, что в дальней камере гробницы Вест-Кеннет спит вечным сном то ли один из древних героев, то ли титанов. Но когда родной Британии будет угрожать смертельная опасность, он проснётся и сокрушит любого неприятеля, ибо могуч и неуязвим… В разные времена появлялись смельчаки, готовые проверить эту легенду. Однако, вот беда: ни один из тех, кто спускался в Вест-Кеннет, назад не вернулся… Ну, как, угадал?

Мы с Вадимом переглянулись.

– В целом угадали, – сказал я. – До легенды, правда, ещё не добрались, но во всём остальном – да.

– На особую проницательность не претендую, – сообщил Баррет, запуская руку в наплечную сумку. – Просто я здесь не в первый раз и местных мифов наслушался.

– А это мифы? – вкрадчиво спросил Вадим. – Поделитесь учёным мнением.

Рука Баррета вынырнула из сумки с уловом в виде фляжки. Судя по запаху, виски. Биолог сделал солидный глоток и скривился – возможно, от удовольствия.

– Не угодно ли по глоточку? – спросил он, отдышавшись.

Вильямс отказался. Мы с Вадимом из вежливости пропустили граммов по двадцать. Виски оказался приличным.

– Так вот, мифы или нет, – заговорил оживившийся Баррет, убирая фляжку. – Вы будете смеяться, но лично я склонен думать, что главным образом нет.

Вадим тяжко вздохнул.

– Тут уж не до смеха, – проворчал он. – То есть местным легендам вы доверяете?

– В общем, да. Есть на то основания.

– Так поделитесь!

– Извольте… – Баррет присел на соседний валун и окинул немногочисленную аудиторию пытливым взглядом. – Во-первых, кое-что мне довелось видеть собственными глазами. Например, год назад, ночью в поле, я видел призрак. Какой-то высокий худой старик с длинной бородой, в плаще с островерхим капюшоном. Правда, когда я сделал попытку приблизиться, он взмахнул руками и тут же исчез…

Лицо у Вильямса сделалось удивлённо-недоверчивым.

– Позвольте узнать, что вы делали ночью в поле? – спросил он, хмурясь.

– Ничего противозаконного, – ответил Баррет с коротким смешком. – Мне рассказали, что по ночам на равнине бродят призраки, и я решил удостовериться.

– Неужто не боялись?

– Нет, – отрезал академик.

О как! Совершенно бесстрашный коротышка. Я бы, пожалуй, не рискнул удовлетворять любопытство подобным образом. Вот не думал, что занятия биологией делают человека таким храбрым…

– Наблюдал я однажды и хрономираж, – продолжал Баррет. – Это было возле мегалита, прямо среди белого дня. Представьте, в воздухе, словно фотография в проявителе, метрах в десяти от меня начала проступать картина. Довольно трогательная, признаться. Израненный рыцарь в доспехах, с лицом в крови лежит на земле, а над ним беззвучно рыдает златовласая девушка в длинном платье тёмно-коричневого цвета, гладит голову. В общем, немой кинематограф. Через пару минут картина исчезла, но не сразу – как бы растаяла в воздухе. А я стоял столбом и ещё долго приходил в себя… – Баррет снова достал из сумки заветную фляжку и добавил: – Вот как после этого считать рассказы местных жителей выдумками?

Вадим задумался, поскрёб висок, и я вдруг заметил, что в его тёмной шевелюре проросла седина. А всё служба, мать её… И сорока нет, а уже хватает и седых волос, и морщин, и шрамов. Я сам такой…

– Ну, хорошо, – произнёс наконец Вадим. – Если не суеверие и не байки, то как всё это объяснить?

– Н-ну, есть кое-какие мысли, – скромно признался Баррет, вытирая губы и протягивая нам фляжку. – Я бы даже сказал, попытка гипотезы.

– Огласите, пожалуйста, – проникновенно попросил я, принимая сосуд.

Вильямс сделал шажок в сторону академика. Для лейтенанта, как аборигена, тема была животрепещущей.

– Собственно, гипотеза простая… Эйвбери, господа, не что иное как заповедник.

С этими словами Баррет занялся раскуриванием сигары, давая нам возможность осмыслить его определение.

– Вы продолжайте, продолжайте, – нетерпеливо произнёс я. – Не томите слушателей.

– Боже упаси… В принципе, что такое заповедник? Это место, сохранившее свою первозданность. Применительно к Эйвбери можно сказать, что в каком-то смысле время здесь остановилось. Разумеется, все признаки цивилизации налицо, однако некоторые особенности территории сохранились с незапамятных эпох. Именно эти особенности по-прежнему определяют специфику местной жизни, как и тысячелетия назад.

– В чём специфика? – быстро спросил Вадим.

Баррет развёл руками.

– Ну, как же… Эйвбери – это иррациональный островок в море победившего материализма. Здесь от века, я бы сказал, системно происходили и происходят мистические события и явления. Чушь, дичь, небывальщина, но происходят же! Деревенские жители воспринимают это как повседневную реальность, как данность, и, в общем, притерпелись, хотя и побаиваются. А приезжие, вроде нас с вами, считают рассказы о местных тайнах простыми баснями, сочинёнными для привлечения туристов…

Я скосил глаза на Вильямса. Тот слегка кивнул. На некрасивом топорном лице застыло странное выражение.

– Насчёт заповедника мысль интересная, – задумчиво сказал Вадим, сунув руки в карманы куртки. – Но как он возник? Почему?

– Мегалиты, господа, – изрёк Баррет и сделал паузу. В ходе паузы произошло последнее сражение с фляжкой, после чего опустевший сосуд улёгся в сумку, а разрумянившийся биолог заново раскурил сигару.

– Совершенно очевидно, что человеческими руками создать комплекс Эйвбери пять тысяч лет назад было невозможно, – продолжал он. – Не имелось таких технологий. Слишком тяжелы глыбы, слишком велик масштаб сооружения. Здесь в ту эпоху и населения-то почти не было. Методом исключения мы приходим к выводу, что Эйвбери построили некие высшие силы. В местной традиции – древние языческие боги. По другой версии, это сделали инопланетяне. Кто именно возвёл Эйвбери, в наших рассуждениях неважно. Важно, зачем.

– Да, зачем? – настороженно спросил Вильямс.

– Ну, тут можно только гадать… Лично я склоняюсь к гипотезе, что кольцом мегалитов огородили территорию, которую высшие силы использовали для каких-то определённых целей. Может, титаны древности состязались здесь в силе и ловкости. Строим же мы футбольные поля и площадки для гольфа… Может, инопланетяне разместили здесь свой космодром и земную базу. В сущности, и это не столь важно. Важнее понять, какие последствия для территории возымели неведомые нам действия высших сил, очевидно, совершаемые в течение неопределённо долгого времени.

– Вы нас окончательно заинтриговали, – кротко признался Вадим. – О каких последствиях может идти речь?

Баррет усмехнулся:

– О серьёзных, мой друг. Игры богов не проходят бесследно. Похоже, что остаточная энергетика неведомых высших сил существенно изменила геофизические характеристики местности. Вариант: высшие силы избрали эту территорию для своих целей именно потому, что здесь изначально существовала геопатогенная зона, комфортная для них своими особенностями. Здесь повышенный радиационный фон, хотя видимых причин для этого нет, здесь зафиксирована аномальная ионизация воздуха. Или такой любопытный факт: домашние хозяйки столетиями готовят чай и не подозревают, что в Эйвбери вода закипает при девяноста пяти градусах по Цельсию, хотя во всём Альбионе, да и в мире, не считая высокогорной местности, при ста. А постоянные радиопомехи неизвестного происхождения? А шаровые молнии, которые здесь появляются чуть ли не чаще, чем во всех остальных странах Европы, вместе взятых? Но, в общем, это мелочи, господа, по сравнению с главным…

Биолог замолчал и, встав с валуна, принялся разминать ноги.

– Исчезновение людей, хрономиражи и привидения, – продолжал он, рассеянно глядя на равнину. – С позиций традиционной науки это необъяснимо. Но если вспомнить непризнанную теорию параллельных миров Эдельберга-Вайсмана, многое становится на свои места, не так ли? Параллельных пространств, согласно теории, неопределённое множество. Фундаментом их существования является Земля, её биологические, климатические и прочие условия. Поэтому каждое пространство населено такими же людьми, как мы, да и развитие идёт, в общем, сходными путями, только эпохи разные. Мы вот двадцать первый век разменяли, а где-то ещё из палеолита не вышли. Или Алая Роза воюет с Белой. Или только-только грянула французская революция. И когда волновые резонансы пространств как физических макросистем на короткое время совпадают, нашему взгляду вдруг открываются удивительные картины. То есть, те самые хрономиражи. А люди, на беду оказавшиеся в точке пересечения нашего мира с миром иным, пропадают навеки… Вы спросите, почему пространства смыкаются именно здесь, в Эйвбери. А я напомню про повышенную энергетику местности. Здесь аномалия, господа, вот в этом можно не сомневаться.

Я почувствовал невольный озноб. Хорошенькое дело! Эйвбери мне нравился всё меньше. Если академик прав, тут в любой момент можно ожидать чёрт знает чего… Мегалиты угрожающе маячили на горизонте, словно врытые в землю каменные копья, дырявящие низкое серое небо.

– А привидения? – спросил Вадим. – Они-то откуда?

– С ними сложнее… В порядке бреда можно предположить, что аномальная энергетика территории, словно магнит, притягивает из тонких миров эфирные тела людей, когда-то похороненных в Эйвбери. Я же говорю, здесь много такого, что в другом месте просто немыслимо.

Вильямс сильно потёр лоб.

– Насчёт параллельных пространств и тонких миров я не специалист, но сдаётся мне, мистер Баррет, что вы в чём-то правы, – сказал он.

– Моя гипотеза, кстати, объясняет ещё одно обстоятельство, – подхватил биолог. – Насколько мне известно, местные жители неохотно покидают Эйвбери, а многие из тех, что уехали, потом возвращаются. (Вадим покосился на Вильямса.) И дело отнюдь не в тоске по родным пенатам. Просто своеобразие климатических и геофизических условий, в которых жили сотни поколений Эйвбери, породили в организмах аборигенов некую мутацию на генном уровне. Как биолог, я считаю это вполне реальным. И, таким образом, тяга к родным местам – своего рода физическая зависимость от здешней аномалии. Покинув её, уроженец деревни начинает подсознательно ощущать дискомфорт, переходящий в депрессию. Ну, вот как наркоман страдает без дозы…

Лейтенант оскорбился:

– Насчёт мутантов и наркоманов полегче, господин академик, – сказал он, выпятив квадратную челюсть. – Я, между прочим, сам из аборигенов, как вы изволили выразиться. Выходит, я мутант?

– Ну, это можно определить лишь после исследования вашего организма на генном и клеточном уровне, – ответил Баррет, с интересом глядя на Вильямса. – Если хотите, могу организовать… Кстати, вы зря обиделись. Существует немало скрытых мутантов, чьи особенности в течение всей жизни никак не проявляются. Или проявляются лишь в каких-то экстремальных ситуациях…

Вильямс засопел и отвернулся. Всё-таки обиделся. Но, между прочим, сам того не зная, Баррет попал в точку: уехав из родных мест, лейтенант сюда вернулся…

– Для биолога вы на редкость хорошо разбираетесь в физических проблемах, – польстил я коротышке, но тот лишь отмахнулся:

– Пустое! То, что я высказал, лишь общая гипотеза. Гораздо труднее понять механизм воздействия аномальных условий на людей и законы природы. Для этого нужна комплексная научная экспедиция, и не одна. К тому же гипотеза не моя. Её высказал один мой… м-м… знакомый физик. Он буквально бредил Эйвбери, не раз бывал здесь со всякими приборами и постоянно твердил, что в этой деревушке сокрыты какие-то умопомрачительные тайны. Вот он как раз пытался организовать экспедицию… но не успел.

– Почему?

– Погиб в автокатастрофе, – коротко сказал Баррет.

Установилось неловкое молчание. Биолог зябко запахнул куртку. Ближе к вечеру становилось прохладно, с неба решительно срывались крупные капли дождя… тоже мне, лето называется. Всё у них в этом Альбионе не по-людски…

Вильямс вопросительно посмотрел на нас.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – решил я. – Ты как, Вадим?

– Поддерживаю, – откликнулся тот. – Поехали в гостиницу. Поужинаем, обменяемся. Узнаем, что у Буранова с «Наследием прошлого». Мистер Баррет, у нас машина, можем подбросить.

– Не откажусь, – буркнул тот.

На въезде в деревню полицейский джип остановил наш юный друг, поэт-единоборец Энтони. Он энергично семафорил руками и вообще выглядел взбудораженным.

– Я всю деревню обежал, искал вас, – сообщил он, задыхаясь.

– Что случилось? – настороженно спросил Вильямс.

– Там, возле гостиницы, собралась целая толпа местных. Требуют встречи с членами комиссии.

– Какого чёрта им надо? – спросил я, уже догадываясь об ответе.

– Судя по репликам, хотят пообщаться насчёт самоубийства мистера Аткинсона…

Михаил Буранов

Положительно, мы с мистером Грейвсом утомили друг друга…

Мисс Редл препроводила нас с Мортоном и Айрин на шестой этаж, где располагался кабинет заместителя Аткинсона, познакомила и удалилась к себе в приёмную. А мы остались наедине с мрачным человеком средних лет, на которого неожиданно свалилось управление «Наследием прошлого».

В отличие от покойного директора, Грейвс эпохе соответствовал. На нем был элегантный бежевый костюм, а не хламида; стол украшал мощный анализатор, а не кучки артефактов; стены покрывали светлые обои, а не таинственные рунические знаки. Такой безликий кабинет мог принадлежать любому деловому человеку. Да и хозяин, в общем, выглядел вполне стандартно. Это был худощавый темноволосый человек с аккуратной лысинкой и заурядными чертами бесцветной физиономии, на которой выделялся разве что высокий лоб, а полуприкрытые глаза время от времени кололи собеседника острым проницательным взглядом…

Итак, чего мы хотели от мистера Грейвса? Чистосердечного ответа на вопрос, чем, собственно, занимается «Наследие прошлого».

Чего хотел мистер Грейвс? Убедить нас в родниковой невинности деятельности общества.

В доказательство своей правоты Грейвс щедро цитировал устав организации, из коего следовало, что «Наследие прошлого» создан исключительно в историко-просветительских целях. Изучение традиций, быта и нравов давно ушедших эпох… исследование предметов материальной культуры и фольклора… проведение археологических и этнографических экспедиций…

При этом Грейвс был так убедителен, что невольно хотелось верить. Но – не верилось. Мешали некоторые обстоятельства. Во-первых, закрытость общества. Во-вторых, размах его деятельности, выраженный в грандиозной башне, в беспрецедентном техническом оснащении, в развитой филиальной сети и огромном финансировании. Сведения из посмертного письма Добромыслова, подкреплённые информацией от нашей резидентуры в Альбионе, косвенно опровергали мистера Грейвса по всем статьям. Не могла столь масштабная организация ограничиваться поиском частушек времён короля Артура или сравнением конфигурации исконного британского плуга с древнеславянским оралом… А исчезновение журналиста Дженкинса, написавшего о «Наследии»? А убийство Добромыслова, который заинтересовался загадочным обществом?

Мортон и Айрин вели себя пассивно, разговор держал, главным образом, я, и это понятно: как-то неловко допрашивать соотечественника в присутствии руссофранка. Я уже не в первый раз с невольным раздражением подумал, что не включить представителей Альбиона в комиссию было нельзя, но толку от них шиш да маленько. По крайней мере, пока…

Прервав голубиное воркование собеседника, я решительно сказал:

– Спасибо, мистер Грейвс, общее представление о деятельности организации я получил. Теперь перейдём к деталям. Для начала прошу предоставить штатное расписание и должностные инструкции сотрудников. Далее мы ознакомимся со схемой финансирования общества, а потом…

Вот тут заместитель директора заморгал, покусывая тонкие губы.

– Это не так просто, мистер Буранов, – промямлил он наконец. – Названные вами документы хранились у покойного мистера Аткинсона, а его бумаги опечатаны джентльменами из Скотланд-Ярда. Боюсь, что…

– Да вы не бойтесь, – доброжелательно посоветовал я, закуривая. – Покойный мистер Аткинсон, когда мы вчера запросили эти документы, напротив, сказал, что они хранятся у вас. Так что поищите хорошенько. И как можно быстрее, ладно? Честно говоря, лень подниматься на седьмой этаж, срывать печати с сейфа …

Мортон бросил на меня безнадёжный взгляд. Однако, уличённый в мелком вранье, Грейвс стоял насмерть:

– Тут какая-то ошибка, мистер Буранов. Возможны, вы неправильно поняли покойного директора. Все сколько-нибудь существенные документы общества он хранил лично. Финансирование организации и вовсе святая святых, он никого в это не посвящал. А срывать печати бессмысленно.

– Это почему же?

– Сотрудники полиции изъяли ключ от сейфа…

Айрин по моей просьбе привела мисс Редл, и та подтвердила, что да, джентльмены из Скотланд-Ярда бумаги опечатали и ключ от сейфа забрали с собой.

– Ну, что ж, – мирно сказал я, скрывая закипающую злость, – пока обойдёмся без документов. Будем знакомиться с деятельностью общества «а-натюрель».

– Что вы имеете в виду? – настороженно спросил Грейвс.

– А то, что вы нам сейчас всё покажете и расскажете без всяких бумаг. Мы же не бюрократы, верно? Заодно с вашими людьми пообщаемся. Вот прямо сейчас и пойдём по кабинетам.

– Да, но я не уполномочен…

– Не скромничайте. Как исполняющий обязанности директора очень даже уполномочены. Кстати, имейте в виду: в случае отказа от сотрудничества со следствием я вправе задержать вас на неопределённый срок. Вот мистер Мортон как начальник департамента министерства внутренних дел подтвердит. (Мортон сердито кашлянул.)

– Только не надо меня пугать, – угрюмо сказал Грейвс.

– Господь с вами, это я так, – ласково сказал я. – А вдруг вы решите поскользнуться и сломать ногу при выходе из кабинета? Поверьте, не в ваших интересах. Лично отнесу в машину и доставлю в участок к лейтенанту Вильямсу…

Грейвс мне надоел, и я совершенно отбросил дипломатию. Галантерейный преемник Аткинсона попытался уничтожить меня взглядом, да где ему. Полковник Лоуренс в свой последний миг ещё не так смотрел…

Обход «Наследия прошлого» занял часа два.

Мы прошли пятый, четвёртый и третий этажи-ярусы. Именно здесь, по словам Грейвса и сопровождавшей нас мисс Редл, сосредоточены отделы и лаборатории общества. Не могу сказать, что мы посетили все, но несколько кабинетов, по моему выбору (а выбор был по вдохновению), проинспектировали.

Зная о мистическом характере заведения, я подсознательно ожидал увидеть что-нибудь этакое… ну, скажем, сакральное. Мерещились сумрачные комнаты, где в жёлтом мерцании свечей архаично одетые сотрудники, собравшись в магический круг, вершат таинственные обряды. В полутьме мелькают вызванные из небытия тени предков, воздух пронизан ароматом диковинных благовоний, столы гнутся под тяжестью инкунабул в переплётах из телячьей кожи с медными застёжками. Стены увешаны полотнами в позолоченных рамах вроде «Чародей Мерлин вручает королю Артуру непобедимый меч Эскалибур» или «Пляска эльфов на спине дракона». Тихие нездешние звуки. Бесплотные лица призраков, выплывающие из омута веков…

Но ничего такого не было. Были прозаические кабинеты, в которых необычно выглядели только окна-бойницы и очень высокие потолки, а люди в них работали вполне обыкновенные – по большей части, молодые. Никто не читал заклинания, не чертил магические знаки, не пилил на куски артефакты в поисках источника волшебной силы. Мистический колорит отсутствовал напрочь. Было чувство, что я оказался не в глухом уголке королевства Альбион, а в Петербурге, в императорском Технологическом университете. Во всяком случае, нигде больше не доводилось видеть столь мощные анализаторы. В цветном сиянии широких плоских экранов, в параллелепипедах информационных блоков, в хитросплетении проводов, соединявших разрозненные сегменты оборудования, ощущалась вполне серьёзная наука.

– Чем занимается этот отдел? – негромко спросил я Грейвса, оглядывая помещение.

Простой вроде бы вопрос вызвал у собеседника некоторое замешательство.

– Н-ну… здесь мы составляем сравнительные характеристики древних британских наречий, бытовавших в первом тысячелетии до нашей эры, – осторожно сообщил он после паузы.

– Серьёзная тема, – сказал я с пониманием. – И для исследования, конечно, требуются такие анализаторы… Кстати, как насчёт операционной мощности? Закону об ограничении соответствует? Я бы хотел увидеть техническую спецификацию. На программное обеспечение тоже.

– В сейфе Аткинсона, – с готовностью сказал Грейвс. – Можете не сомневаться, с техникой всё в порядке, всё соответствует. Что касается операционной мощности, то не удивляйтесь. Мы всегда хотели поставить историко-этнографические и лингвистические исследования на современные рельсы. Без серьёзных анализаторов и новейших программ это невозможно. Программисты у нас, кстати, свои… Покойный директор на техническое оснащение денег не жалел.

Я заглянул через плечо ближайшего сотрудника. На экране его анализатора красовался некий чертёж в окружении многочисленных цифр и непонятных символов.

– Скажите в двух словах, над чем работаете? – спросил я, показывая рукой на эту комплексную абракадабру.

Молодой труженик «Наследия» поднял умную бритую голову и посмотрел на меня исподлобья. Потом перевёл взгляд на Грейвса. Потом снова на меня.

– В двух словах не объяснить, – бесстрастно сказал он. – А кроме того, согласно контракту я не имею права обсуждать свою работу с посторонними. Так что ничем не могу помочь.

Грейвс улыбнулся краешком губ. Я дружелюбно, но крепко взял его за локоть. А хотелось за гениталии.

– Раз уж вы здесь, снимите с юноши обет молчания, – попросил я. – Пусть прокомментирует свои занятия.

– Увы, не могу, – заявил он, выдирая локоть из моей ладони. – Мэрдок не преувеличивает, пункт четырнадцать-один о строгой конфиденциальности на самом деле есть. Его ввёл в типовой контракт лично мистер Аткинсон, и не мне отменять.

– Так что ж теперь, так и будете жить по заветам покойного Аткинсона? – изумился я.

– Ну, зачем же? В ближайшие недели, полагаю, соберётся совет учредителей общества, назначит нового руководителя, подтвердит или изменит существующие направления и правила работы…

Мисс Редл кивнула, свидетельствуя сказанное. Мортон подал голос – чуть ли не впервые с визита в башню.

– К сожалению, мистер Грейвс прав, – веско сказал он. – В данный момент его полномочия весьма ограничены, Майкл. Согласно британским нормам и правилам, дать развёрнутую информацию о деятельности учреждения может либо законно назначенный руководитель, либо учредитель. Мистер Грейвс не является ни тем, ни другим.

Теперь мне захотелось взять за гениталии коллегу Мортона.

– Хорошо, – сказал я, сдерживаясь, – насчёт ограниченности мистера Грейвса я понял. Пойдём дальше.

В других кабинетах с небольшими вариациями повторялось то же самое. Отдел материальной культуры древних кельтов, отдел по изучению быта и нравов друидов, отдел анализа доисторического земледелия и животноводства на Британских островах… Сотрудники отделов, как и бритый Мэрдок, отказывались со мной разговаривать, ссылаясь на контракт. Грейвс разводил руками. Между тем, мало-помалу складывалось ощущение, что реальная работа «наследников» не имеет к заявленным названиям ни малейшего отношения. Кстати, и на дверях кабинетов никаких табличек с наименованиями отделов не было. Мне всё сильнее казалось, что исполняющий обязанности директора просто врёт на ходу, сочиняя несуществующие темы. Да и людей кто-то успел проинструктировать насчёт молчания. В общем, заняли круговую оборону…

Однако на третьем этаже случилось кое-что поинтереснее.

Не знаю, чем эта дверь привлекла моё внимание. Возможно, тем, что из-за неё послышался какой-то звук.

– Что у вас там? – спросил я, останавливаясь.

– Ещё один отдел. Фольклорные изыскания, – сказал Грейвс с некоторой заминкой.

Я толкнул дверь. Она не поддалась.

– А почему закрыто? Сотрудники взяли отгулы, и отдел не работает? – спросил я.

Вот тут Грейвс замялся по-настоящему. Ему на помощь пришла мисс Редл.

– Я думаю, все на месте, – спокойно сказала она. – Просто по какой-то причине заперлись изнутри. Возможно, пьют чай.

Я прислушался. Звук изнутри повторился и очень мне не понравился. Похоже, в кабинете кто-то стонал. Я постучался.

– Немедленно откройте, – громко сказал я. – Что там у вас происходит?

Никакой реакции. Я снова постучался – на этот раз кулаком, но с тем же результатом. Я оглянулся на Мортона.

– Мистер Грейвс, прикажите вашим сотрудникам открыть дверь, – нехотя сказал тот.

– Это ещё зачем? – внезапно окрысился тот. – Мало ли почему люди заперлись. Если не хотят открывать, значит, заняты!

– Ну да, – согласился я. – Например, устраивают личную жизнь. Прямо на рабочих столах. (Айрин покраснела. Мортон озадаченно хмыкнул.) В общем, считаю до трёх…

– Вы не посмеете!.. – нервно взвизгнул Грейвс.

Помешать мне, однако, он не успел. Изнутри раздался невнятный крик, и я, сконцентрировавшись, одним ударом ноги вышиб замок. Не то чтобы я супербоевик вроде Ходько или Телепина, годы уже не те, но были когда-то и мы рысаками… И тренируюсь по-прежнему…

Ворвавшись в кабинет, мы застали картину равно драматическую и непонятную.

В массивном кресле у дальней стены в неудобной позе сидел полуобнажённый человек. Он был зафиксирован. Толстые кожаные ремни приковали предплечья к подлокотникам, а ноги – к станине кресла. Темноволосую голову сжимал тонкий металлический обруч, к висках присосались маленькие чёрные датчики. Такие же «клопы» висели на груди и на животе. Разноцветные провода тянулись от обруча и датчиков к анализатору и каким-то неизвестным мне приборам на широком столе поодаль. Глаза привязанного человека закатились, лицо перекошено, хрипящий рот зажимала рука бородатого мужчины в белом халате, стоящего в изголовье кресла.

– Отпустите его! – рявкнул я. – Мистер Грейвс, у вас здесь что, фольклорный отдел или пыточная?

Бородач в белом халате изумлённо посмотрел на меня и медленно убрал руку. Кроме него в кабинете находились ещё двое. Один сидел за анализатором, другой, не присаживаясь, смотрел на экраны приборов и делал какие-то записи в большой тетради. Мы появились настолько стремительно, что они не успели оторваться от своих занятий.

Я подошёл к креслу и развязал страдальца. Сорвал с него датчики. Взял под мышки и приподнял. Он был без сознания, тело безвольно повисло в моих руках.

– Слушай мою команду! – резко сказал я. – Мисс Редл, обеспечьте машину для транспортировки человека в больницу – возьмите из вашего гаража или где угодно. Мортон, Грейвс, берите его на руки и несите на улицу к машине. Айрин и мисс Редл, сопроводите этого беднягу и сдайте врачам.

– А вы?.. – заикнулся было Мортон.

– А я останусь и пообщаюсь с этими молодыми людьми. Да не стойте, чёрт вас возьми! Он же в коме.

Было в моем тоне что-то такое, что никто не возразил, даже Грейвс. Мужчины подхватили несчастного на руки и вынесли из кабинета, женщины вышли следом. По пути Грейвс оглядывался на белохалатников, словно пытался что-то сказать им глазами.

– Ну-с, теперь побеседуем, – сообщил я «наследникам», подходя к столу, возле которого они сгрудились.

Ответом были настороженные взгляды.

– Я председатель специальной межправительственной комиссии под эгидой ООГ Буранов, – сказал я официальным тоном. – Со вчерашнего дня комиссия знакомится с деятельностью общества «Наследие прошлого». Предлагаю отвечать на мои вопросы. Предупреждаю об ответственности за любые попытки ввести в заблуждение… Для начала прошу представиться.

Бородач пожал плечами:

– Говорить с вами мы будем только в присутствии нашего руководства, – сказал он, как отрезал.

– И ещё не факт, что будем, – уточнил второй белохалатник в больших очках с затемнёнными линзами.

– Интересно, – задумчиво добавил третий, поигрывая карандашом в короткопалой руке, – это вас в ООГ научили в порядке знакомства вышибать дверь?

Оппоненты успели оправиться от неожиданности и вроде бы хорохорились. По-моему, их вводил в заблуждение тот факт, что их трое, а я один. И напрасно вводил. Наивные люди даже не подозревали, что для специально тренированного человека трое на одного – соотношение вполне рабочее… если доведётся.

Я пристально оглядел троицу, фиксируя взгляд на каждом. Очень не хотелось доводить дело до силового варианта. Но беспардонная ложь Грейвса, дикая сцена в лаборатории, наглость «наследников»… сколько можно терпеть? И надо ли терпеть? В сущности, я еле сдерживался.

– Ещё раз прошу представиться и не советую играть в молчанку, – негромко сказал я. – Меня также крайне интересуют разъяснения по поводу ваших садистических опытов над тем человеком. Должен предупредить, что отказ от сотрудничества повлечёт самые плачевные последствия для каждого из вас. Это я гарантирую.

«Даже если придётся вызывать оккупационный корпус», – мысленно добавил я.

Вместо ответа бородач сунул руки в карманы и отвернулся к окну, очкарик начал протирать очки, а короткопалый достал пачку сигарет и зажигалку. Им демонстративно было не до меня.

– Вы хорошо подумали? – спросил я для очистки совести.

Ответом явилось тяжёлое молчание. Как будто набрали в рот воды, хотя не могут не сознавать, что молчание выйдет им боком. Боятся говорить? Или давит ненависть к руссофранкам?

– Ну и ладно, – сказал я скорее сам себе.

С этими словами я шагнул к столу и взял коричневую тетрадь, в которой очкарик делал записи до нашего вторжения. Она была слишком велика, чтобы спрятать в кармане, и я сунул её под мышку. Выронив сигарету, короткопалый невольно потянулся ко мне. В этот момент в кабинет вошли вернувшиеся Мортон и Грейвс.

– Есть информация, господа, – сообщил я, отмахиваясь от «наследника», как от надоедливого комара. – Мистер Грейвс, молодые люди отказываются разговаривать. Потрудитесь в течение часа дать письменные пояснения по поводу ситуации в целом и действий ваших сотрудников в частности. Меня интересует всё: характер опыта, данные подопытного, на каком основании вы экспериментируете с людьми и, главное, как подобные эксперименты соотносятся с формальной тематикой «Наследия»…

С этими словами я наклонился, быстро отсоединил провода от информационного блока и подхватил, не выпуская тетради. Он был довольно увесистый и громоздкий, но, к счастью, на длину и силу рук не жалуюсь. Присутствующие, включая Мортона, остолбенели.

– Вы что делаете, мистер Буранов? – рявкнул поражённый Грейвс.

– Как что? Изымаю вещественные доказательства.

Тетрадь с блоком я сгрузил на широкий подоконник, освобождая руки, и вовремя: бородач с очкариком ринулись отбивать научное имущество. Уклонившись от первого, я перехватил кулак второго, завернул за спину и хорошим пинком отправил на середину кабинета. За ним с невнятным воплем отлетел бородач, сбив коллегу с ног и рухнув сверху.

– Эдвард, запротоколируйте факт нападения на председателя комиссии, – хладнокровно распорядился я, чуть запыхавшись. – Причём в разгар следственных мероприятий, то есть при исполнении…

В Мортоне наконец-то проснулся полицейский. А может, ему просто надоело представление, которое вокруг нас разыгрывали его соотечественники. Так или иначе, глаза блеснули, усы вздыбились, и он ловко схватил за шиворот обоих белохалатников, кое-как поднявшихся с пола.

– Стоять! – гаркнул он в лучших традициях британских «бобби». – С ума вы тут все, что ли, посходили? Да за нападение на мистера Буранова с учётом его статуса вы уже схлопотали по паре лет на брата. Это если без нанесения телесных повреждений…

Я только хмыкнул. Чтобы нанести мне телесные повреждения, требовались ребята посерьёзнее.

Грейвс с вымученной улыбкой тронул моего сопредседателя за плечо.

– Отпустите их, мистер Мортон, – кротко сказал он. – Мои молодые коллеги, разумеется, погорячились, но ведь не со зла! Мистер Буранов их, в сущности, спровоцировал. Изымать рабочие материалы совершенно ни к чему. Я готов дать вам необходимые пояснения…

– В письменном виде, – напомнил я. – И если в течение часа я не получу от вас этот документ, то весь ваш персонал будет выселен, а здание опечатано. Шутки кончились! Я ещё не знаю, в какие игры вы тут играете, Грейвс, будем разбираться, но вы заигрались. Вот в этом я уверен.

Бледный, как лондонский туман, Грейвс хотел что-то сказать, но я прервал его жестом. Словоблудие «наследника» мне порядком надоело. И пора было связаться с Ходько и Телепиным, узнать об их делах.

Как только я подумал об этом, во внутреннем кармане пиджака тихонько звякнул телефон. Кто-то из коллег меня опередил – вышел на связь сам. Это был Ходько.

– Приветствую, Владимир Анатольевич! Как дела? – начал было я, но больше ничего сказать не успел. Ходько меня перебил. Он коротко рассказал, в какой ситуации они с Телепиным и Вильямсом сейчас оказались.

– Мать вашу в тридесятую дивизию, – только и вымолвил я, когда уловил смысл сказанного. – Нет, это я не вам, это эмоции… Сейчас же еду!

Отключив телефон, я стремительно обернулся к Мортону.

– Эдвард, гостиницу осадила толпа местных жителей. Требуют, чтобы комиссия убиралась из Эйвбери. Наши там, я к ним еду. Вы остаётесь, пока не полу́чите с Грейвса письменное объяснение…

Мортон подошёл к окну и выглянул наружу. Башня «Наследия» стояла на холме, и вся деревня отлично просматривалась. В том числе «Красный Лев».

– Действительно, столпились. Человек триста, а то и больше, – хмуро сказал Мортон и, повернувшись ко мне, решительно добавил: – Я с вами.

Ей-богу, напарник начинал мне нравиться.

– Спасибо, но один из нас должен остаться, – мягко сказал я. – Наделяю вас диктаторскими полномочиями. И ни в чём себе не отказывайте! Если Грейвс не станет писать, дайте в морду…

Уже буквально на ходу я бегло просмотрел ящики рабочего стола, выгреб с десяток информационных дисков и рассовал по карманам. Разбираться так разбираться. Взяв с подоконника добычу в виде тетради и блока, быстро вышел в дверь с выбитым замком. Предстояло найти во дворе хоть какую-нибудь машину…

Владимир Ходько

Убрав телефон, я ещё раз оглядел толпу, оцепившую гостиницу полукольцом. Да, что-то около трёхсот человек. Для Эйвбери, в котором за всё про всё не наберётся и двух тысяч, это много. Небогато одетые мужчины и женщины, молодые и старые… угрюмые лица, неприязненные взгляды… озлобленные селяне, собравшиеся изгнать чужаков-руссофранков… Негативная энергия, витавшая над головами, была незрима, но ощущалась куда как хорошо.

Энтони и Баррет, оставшиеся в полицейском джипе, настойчиво предлагали нам в гостиницу не ехать. Кто знает, чем обернётся встреча с толпой? Вильямс колебался. За двадцать лет службы в сонном Эйвбери ничего подобного не случалось. В голове лейтенанта просто не укладывалось, что его земляки способны на такую демонстрацию. Мы с Вадимом коротко посовещались и решили всё-таки с людьми встретиться, попробовать объясниться и как-то успокоить. Альтернативой могло быть лишь бегство из Эйвбери, но мы сочли его недопустимым с любой точки зрения. Во-первых, наша миссия только началась. Во-вторых, российские офицеры бегству не обучены, тем более от британцев. В-третьих, все вещи остались в «Красном Льве», и дарить их миссис Своллоу было бы расточительством…

Но когда джип, тараня фарами наступающие сумерки, подъехал к гостинице, мне стало ясно, что в предложении юного поэта и старого биолога был резон. Уж очень враждебно встретили нас люди. Пробираясь сквозь толпу ко входу в «Красный Лев», я буквально шкурой чувствовал тяжесть недобрых взглядов и невольно вспоминал слова Серёги о том, что нас тут ненавидят…

На гостиничном крыльце, как на подиуме, мы стали втроём: Вильямс посередине, мы с Вадимом по бокам. Чуть поодаль держался констебль-водитель Хадсон, с опаской поглядывавший на сборище. Пристально оглядев толпу, лейтенант глубоко вдохнул воздух и громко сказал:

– Уважаемые жители Эйвбери! Как начальник местной полиции, отвечающий за порядок в нашей деревне, я хотел бы знать причину этого неожиданного собрания. Кто может объяснить? Может быть, вы, мистер Дилан?

– Может, и я, – откликнулся стоявший в первом ряду рослый пожилой человек в красной куртке и тёмно-синих рабочих штанах. Хадсон торопливо шепнул, что это – глава местного муниципалитета. О как! Дать пинка межправительственной комиссии под эгидой ООГ намеревался простой деревенский мэр. Куда катимся… Между прочим, судя по возрасту, наверняка воевал во второй мировой. И шрам, перепахавший правую щеку, вроде бы от осколка…

Дилан вышел из толпы и заговорил, обращаясь к Вильямсу:

– Вы всех нас тут знаете, как облупленных, лейтенант. Мы люди мирные, спокойные, законопослушные. И уж если решили вот так, нежданно-негаданно, собраться, на то есть причина. Хотим мы, жители Эйвбери, значит, высказать требование, чтобы комиссия эта межправительственная уехала из деревни. Прямо сегодня!

– Чем вызвано такое желание? – холодно спросил Вильямс.

Дилан неприятно осклабился:

– А то вы не догадываетесь, лейтенант! Слухом земля полнится… Только вчера заехали и тут же вечером в гостинице драку учинили, каких-то людей изувечили. (Я с невольным холодком вспомнил «реконструкторов» в чёрной коже.) Побывали у мистера Аткинсона, а он, глядь, следом руки на себя наложил. Чего ещё от них ждать? Какой беды?

– Нечего ждать! Пусть убираются! – крикнул кто-то грубым голосом, и одобрительный гул толпы его поддержал.

– А уж мистера Аткинсона мы им ни за что не простим, – продолжал Дилан, белея шрамом. – Он в наших краях воевал, защищал Эйвбери от франкоруссов. А потом опять же к нам приехал, общество своё создал, башню построил. Скольким из местных работу дал и на стройке, и в снабжении здания. А сколько помощи раздавал! Он же благодетель наш был! А теперь вот… И всё из-за этих! Такого человека довели до самоубийства! – Он сжал кулаки и твёрдо закончил: – Словом, пусть убираются. Не надо нам тут чужаков. Так общество решило.

Самое смешное, что возразить было нечего. Да, была драка, да, директор «Наследия» застрелился после разговора с нами… Но как объяснить неотёсанному мэру и всем жителям Эйвбери, что изувеченные нами люди – вовсе не люди, что Аткинсон, судя по всему, занимался в своей башне делами тёмными и опасными и насмерть перепугался разоблачения? Да и сам ли решил застрелиться, вот вопрос…

Вильямс поднял руку, требуя внимания.

– Всё не так просто, мистер Дилан, – зычно произнёс он, перекрывая сильным голосом крики толпы. – По случаям, о которых вы сказали, начато следствие. В интересах этого следствия ничего пояснить или прокомментировать я пока не могу. Скажу только, что вина членов комиссии в трагедии не установлена, и не исключено, что никакой их вины нет вовсе… Вы все знаете, что несколько дней назад в окрестностях Эйвбери погиб российский офицер, сотрудник Организации Объединённых Государств, и погиб страшно. Межправительственная комиссия создана для расследования его гибели. Не далее чем сегодня утром у нас побывал премьер-министр Хэррингтон и полномочия комиссии подтвердил. Поэтому она действует на законных основаниях. А вот любые попытки мешать её работе абсолютно незаконны…

Дилан сделал шаг вперёд и положил руку на плечо лейтенанту. Нас он демонстративно игнорировал.

– Джерри, сынок, – сказал он мягко, – ты здесь родился и вырос, ты наш. Я же твоих родителей знал, и тебя ещё мальчишкой помню… Не заступайся за них, не иди против общества. Если сход решил, чтобы комиссия убиралась, пусть убирается. Не надо возражать.

– Не могу с вами согласиться, мистер Дилан, – холодно сказал Вильямс, аккуратно снимая руку мэра со своего плеча. – Здесь собралась едва шестая часть жителей деревни, это ещё не сход… Имейте в виду, что с огнём играете. Изгнания комиссии никто не простит. Я уж не говорю про убийство офицера. Могу сказать наверняка, что ответ союзников будет жёстким, вплоть до оккупации деревни десантным корпусом. Вы этого хотите?

Ответом прозвучали возмущённые выкрики. Со своего подиума я вдруг увидел, что по главной деревенской улице мчится и лихо тормозит рядом с полицейским джипом тёмно-синяя малолитражка, из которой выскакивает Буранов. Ввинтившись в толпу с тыла, он ужом заскользил между людьми и спустя минуту оказался рядом с нами. Не знаю, как Вадим, а я испытал невольное облегчение, хотя в случае стычки ещё один боец ничего не решал – численный перевес местных жителей был подавляющим.

– Это их главный! – заорал белобрысый коротышка, тыча пальцем в Михаила Михайловича. Тот с достоинством сделал лёгкий полупоклон:

– Да, я председатель межправительственной комиссии. Моя фамилия Буранов, и я готов ответить на вопросы, которые, мне кажется, у вас есть…

– Нет у нас вопросов, – бесцеремонно перебил Дилан. – Всё уже ясно. Выметайтесь из Эйвбери, руссофранки! Полчаса на сборы, и ни пенсом больше! Прямо скажу: от греха подальше…

– Ну, это не вам решать, – миролюбиво ответил Буранов, вытирая с лица дождевые капли. К вечеру тучи окончательно сгустились, дело пахло нешуточным ливнем. – Комиссия создана по решению правительств Российской империи и Королевства Альбион. Только они вправе отозвать нас. Не верите мне, спросите у своего премьер-министра. Он сегодня здесь побывал и благословил на дальнейшую работу…

Дилан повернулся к толпе:

– Слышали, ребята? Хэррингтоном прикрывается. Да только, сдаётся мне, Хэррингтон любит их не больше нашего, ему просто деваться некуда: премьер всё-таки. А мы люди сельские, дипломатии не обученные. Выставим комиссию, и пусть потом жалуются в свою ООГ. Нечего тут расследовать. Мы вашего офицера… ну, которому голову отсекли… к себе не звали и плакать не будем!

Если бы не Вадим, схвативший меня за плечи и прижавший к себе, лежать бы этому Дилану со сломанным носом… Мгновенно вспомнились страшные фотографии обезглавленного Серёги, и ум помутился. «Володя, не надо, нельзя…» Голос Вадима доносился откуда-то издалека, а в глазах мельтешили злобные возбуждённые лица аборигенов. Только что не пляшут, уроды… Я глубоко вдохнул сырой воздух, стараясь успокоиться.

– Не упоминайте всуе покойного человека, чья кровь, может быть, на руках одного из вас, – резко сказал Вильямс. – В общем, так, мистер Дилан. Я внимательно выслушал и принял решение. – Он смерил толпу чугунным взглядом. – Объявляю ваше собрание незаконным и требую немедленно разойтись. Немедленно! В противном случае зачинщики и участники понесут наказание. Что касается комиссии, то она останется в Эйвбери и продолжит свою работу. Любые попытки помешать ей также будут наказаны. Все меня поняли?

Толпа взорвалась разъярёнными воплями:

– Шкура! Продался руссофранкам!..

– Твои отец с матерью сейчас переворачиваются в гробах!..

– Вон из Эйвбери со своей комиссией!..

– Люди! Старая Дженет хочет сказать!..

– Говори, Дженет, пропустите её!..

Из толпы, оправляя ветхую кофту, вышла какая-то старуха в нелепой шляпке, сдвинутой на затылок. Такие, кажется, носили ещё до второй мировой войны. А сама старуха явно родилась ещё до первой, да и выглядела соответственно. Седые жидкие пряди свисали вдоль узкого лица с кривым носом, глубокие морщины уродовали лоб и впалые щеки, острый подбородок воинственно выдавался вперёд. Но горящий взгляд огромных чёрных глаз завораживал, гипнотизировал, заставлял забыть о тщедушном теле и отталкивающей внешности.

Толпа мгновенно притихла, из чего я сделал вывод, что старая леди пользуется у односельчан уважением не меньше, чем законный мэр. Тот, кстати, предупредительно поддержал женщину под локоток и скромно отошёл на задний план. Я с недоумением и тревогой заметил, что при виде старухи Вильямс мучительно сдвинул брови, а Хадсон и вовсе куда-то исчез.

– Слушайте меня, люди, – заговорила Дженет. Голос у неё был удивительно красивый: низкий, глубокий, сильный. – Слушайте и не переспрашивайте. Сегодня в полночь я разговаривала со священными камнями Эйвбери…

Тишина стояла мёртвая, и лишь капли с лёгким шорохом падали на головы собравшихся.

– Я спрашивала, чего нам ждать от этих чужаков. Просила совета. Никогда ещё со времён войны не ступала на нашу землю нога руссофранка. Вот что мне сказали священные камни… – Старуха воздела костлявые руки к потемневшему небу и, выдержав паузу, провозгласила: – Они сказали, что с чужими людьми в деревню пришла беда! И что же? Не успел забрезжить рассвет, как не стало нашего благодетеля доктора Аткинсона! Первое предсказание священных камней сбылось. Но есть и второе…

Сильный порыв ветра сорвал с головы Дженет убогую шляпку и вздыбил седую паклю волос. Однако старуха, словно не замечая этого, продолжала с удвоенной энергией:

– Наши камни говорят: если чужаки останутся, деревне придёт конец! За их плечами неисчислимое войско! Они разрушат башню мученика Аткинсона, надругаются над нашими святынями, изгонят жителей Эйвбери из своих домов! Вот как всё будет, люди! – Дженет невидяще огляделась по сторонам и негромко, отрешённо добавила: – Камни вопиют! Я чую горе и слёзы, пламя пожарищ и кровь… Тяжко мне, страшно… За что это нам?.. Допустим ли, чтобы родное гнездо разорили?..

Конечно, юродивая старуха бредила, но этот голос! Этот неподражаемый, уникальный голос! Он обволакивал рассудок, топил в своей глубине мысли и логику, безоговорочно подчинял на эмоциональном уровне. В британской глубинке прозябал гениальный оратор в драной юбке, способный заткнуть за пояс Иоанна Златоуста. Много ли деревенщине надо? Слушая Джанет, и без того возбуждённые люди мало-помалу впадали в воинственный экстаз. Они грозили нам кулаками, негодующие крики сменились утробным рычанием, и, судя по бледному лицу Вильямса, ситуация вот-вот грозила выйти из-под контроля.

Деваться было некуда, вот беда. Драка исключалась: противник заведомо подавлял численным перевесом, затопчут. Отстреливаться? Ну, были у нас с Вадимом и Бурановым пистолеты… Однако убийство мирных селян членами комиссии под эгидой ООГ неминуемо вызовет такой международный взрыв возмущения, что лучше застрелиться самому. Превентивно. А успокоить людей теперь, конечно, не удастся. Как ни крути, выход оставался ровно один: постыдный, зато бескровный.

– Придётся согласиться на отъезд, – сказал я Буранову сквозь зубы.

– Поздно, – также сквозь зубы ответил он.

Я вгляделся в лица медленно подступающих к нам аборигенов и, не стыжусь сказать, ужаснулся. Накрученные Диланом и, пуще того, Дженет, люди бесновались.

Вот коренастый старик, выкрикивающий мерзкую брань.

Вот длинный худой парень, в руке которого угрожающе блестит металлический брус.

Вот дюжая молодка с перекошенным в яростном крике толстогубым ртом…

Каждый, словно гноем, истекал ненавистью, и остановить толпу было уже невозможно. Требовалась какая-нибудь мелочь, последняя капля, чтобы шлюзы прорвались, и на нас хлынул мутный, всё сметающий на пути поток.

– Чего вы ждёте? – пронзительно выкрикнула Дженет, тыча в нашу сторону скрюченным пальцем. – Гоните их! Бейте их! Или здесь нет мужчин?..

Пожалуй, та самая последняя капля… Ослепительно белый росчерк молнии разрубил тёмное небо, и где-то высоко взорвался гром. Казалось, толпа зарядила воздух Эйвбери чёрной энергией настолько, что пространство, не в силах переварить поток негатива, оглушительно выражает своё возмущение.

И толпа двинулась на нас.

– Отступаем! – скомандовал Буранов.

Повернувшись, мы бросились к гостиничному входу. Надо спрятаться, забаррикадироваться, выиграть время, чтобы вызвать какую-нибудь подмогу…

Но массивные дубовые двери гостиницы оказались наглухо закрыты. Вероятно, миссис Своллоу решила подстраховаться, и плевать ей на проблемных жильцов. Пусть убивают где угодно, лишь бы за пределами «Красного Льва»… При мысли о грудастой хозяйке, отрезавшей нам путь к отступлению, я рассвирепел, рассвирепел до потери самообладания и, поворачиваясь к толпе, выхватил пистолет. Хрен с ней, с политикой и дипломатией – перестреляю, сколько успею, а российский десант потом отомстит…

Но в этот миг я увидел такое, что чуть не выронил оружие.

Крик ли Дженет, удар ли молнии причиной – словом, с толпой что-то произошло. Я машинально протёр глаза, но картина от этого не изменилась.

Люди стремительно теряли человеческий облик. Теряли в прямом, без всяких метафор, смысле слова.

Взгляд выхватил из толпы Дилана. Руки его с тошнотворным хрустом удлинились и стали похожими на лягушачьи лапы. Спина сгорбилась. Черты лица оплыли и деформировались. (Я судорожно сглотнул.) Ввалились глаза и рот. Нос как будто размазался по щекам и стал почти незаметен. Кожа залоснилась желтоватой белизной, как у прокажённого. Уже и не лицо вовсе стало у него – уродливая гипсовая маска… Но эта маска энергично гримасничала; из тёмного провала огромной пасти, брызжущей слюной, неслось невнятное угрожающее шипение; глазницы отсвечивали тусклым багрянцем. Сельский мэр исчез, явился оборотень из кошмарного сновидения. Боже праведный… Что же это?.. Чьим попущением кошмар вырвался на волю и обрёл плоть?..

– Сгинь!.. – пробормотал я трясущимися губами, крестясь.

А что с другими селянами? Да то же самое!.. Трансформация произошла с каждым. В сгустившихся сумерках белая лава лиц-масок неторопливо обтекала гостиничное крыльцо, готовая поглотить нас бесследно. Лишь одна Дженет сохраняла свой облик. Ведьма среди оборотней, она тихо смеялась, она весело размахивала руками, дирижируя монстрами, и это противоестественное веселье было страшнее всех монстров вместе взятых.

Я беспомощно оглянулся на сотоварищей. В руке Вадима, как и у меня, поблёскивал десятизарядный «кузнецов»… да возьмёт ли эту жуть простая пуля? Побледневший Буранов бросал взгляды по сторонам – искал выход, которого не было. А вот Вильямс…

Смотреть на лейтенанта было страшно: метаморфоза не пощадила и его. Такой же оборотень, как и все остальные… Сгорбившись и схватившись за голову, он неуклюже переступал с ноги на ногу, ворочал шеей и что-то мычал. Казалось, он не понимает, что с ним происходит. Я невольно шарахнулся в сторону. Монстр-Дилан разразился довольным уханьем.

– Я же говорил, что ты наш, сынок, – проскрипел он. Неопрятные жидкие пряди волос падали на низкий лоб и казались щупальцами осьминога, оседлавшего голову монстра – Ну, давай, давай, покажи нам пример, ты же власть! Откуси голову этому, с бородкой, он у них главный. А мы уж остальных…

И всё-таки в оплывшем, болезненно-белом лице Вильямса оставалось что-то человеческое. Страдальческий взгляд ввалившихся глаз блуждал по толпе, ру́ки непроизвольно схватились за грудь, бескровные губы что-то шептали. Неужели молитву? Мелькнула безумная мысль, что, в отличие от земляков, мгновенно и безропотно отдавшихся чудовищной трансформации, лейтенант сопротивляется, пытается бороться со злым наваждением. Он, безусловно, был одним из них – но в то же время чем-то отличался. Хотя что это меняло…

Между тем первая тварь уже ступила на крыльцо, протягивая к нам лапы. Ступила – и отлетела назад от хлёсткого удара ногой, визжа и сбивая других, Стрелять Вадим ещё не решался, зато бил от души. Двух других тварей отшвырнул я – на автопилоте. Трудно придумать более безнадёжное занятие, чем драка с толпой монстров, но сдаваться без боя?.. Боковым зрением я увидел, что в драку вступил и Буранов, нокаутировавший одного оборотня и быстрым приёмом сломавший руку другому. К счастью, монстры были довольно неуклюжи и двигались неторопливо. Однако численный перевес аборигенов не оставлял нам ни единого шанса.

Под участившиеся раскаты грома наконец хлынул ливень. Это не произвели на толпу никакого впечатления: твари упрямо лезли на крыльцо. Дрались мы озверело, однако недалёк был тот миг, когда эта чудовищная гримасничающая протоплазма подомнёт нас и переварит. В реальной жизни долго сражаться в таком темпе нельзя, никаких сил не хватит… Я чувствовал, что слабею и задыхаюсь. Ужас, ярость, выворачивающее наизнанку отвращение к монстрам – лишь этот эмоциональный коктейль позволял ещё и двигаться, и уворачиваться, и наносить удары. С нашего подиума я мельком увидел, что с тыла толпы к нам отважно пытаются пробиться Энтони с Барретом, но попытка эта привела лишь к тому, что несколько тварей переключили внимание на поэта с биологом, и там завязался локальный бой. К счастью, в отличие от нас, друзьям было куда отступать…

В какой-то момент я ощутил, что больше не могу. Наступил предел. Руки и ноги отказывались повиноваться, мускулы одеревенели, дождь и пот заливали глаза. Внутренний заряд кончился.

– Вильямс! – хрипло выкрикнул я, отпихивая длинные лапы монстра в женском платье.

Почему я воззвал к лейтенанту? Не знаю. Не иначе – от отчаянья. Не к Дилану же… Выхода не было. Спасения тоже. Не хочу думать, что крик прозвучал предсмертным воплем, но…

И вдруг я с изумлением увидел, что, как ни странно, мой возглас возымел некое действие. Вильямс поднял безобразную голову, расправил плечи, и мокрое лицо его исказилось гримасой неописуемого гнева. Рука легла на кобуру, распухшие пальцы неловко извлекли пистолет.

– Назад! – загремел он, обращаясь к тварям, облепившим крыльцо.

Монстр-Дилан, успевший получить от Вадима зубодробительный удар в челюсть и тем разъярённый, погрозил Вильямсу кулаком.

– С огнём играешь, сынок! – злобно каркнул он. – Будешь упрямиться, и тебя сожрём… Где трое, там и четверо!

– Назад! – свирепо повторил Вильямс, поднимая пистолет. – Буду стрелять!

Подкрепляя слово делом, он дважды выпалил в воздух. Толпа на миг остановилась и замерла. Однако наступившую тишину разорвал низкий голос Дженет:

– Не слушайте его, олухи! Он только грозится! Статочное ли дело, по своим стрелять? Не посмеет!.. Спасайте Эйвбери, прикончите их всех!.. С нами камни!..

– Заткнись, ведьма! – крикнул Вильямс дрожащими губами. – Ещё как посмею! В последний раз говорю: уймись сама и уйми людей! Или быть беде…

Ну, насчёт людей он погорячился – не было уже тут людей, но в том ли суть? Он впал в состоянии неконтролируемой ярости, вот в чём штука. Его развёрнутые плечи, его перекошенное лицо, его направленный на толпу пистолет – всё излучало такую угрозу, что монстры невольно отступили. Совсем немного и вряд ли надолго, но мы получили крохотную, столь необходимую передышку.

Чувствуя, что упускает инициативу, старуха с неожиданной силой растолкала передний ряд и пробилась к крыльцу. Теперь они с лейтенантом стояли совсем рядом, глаза в глаза. Костлявый палец с длинным неопрятным ногтем хищно ткнул Вильямса в грудь.

– Ты предатель! – завопила Дженет вне себя. – Проклинаю тебя! Ты умрёшь первым! Разорвите его, ну!..

Взбодрённая воплем толпа снова двинулась вперёд. Старуха злорадно захохотала, широко раскрыв рот с жёлтыми редкими зубами. От этого потустороннего хохота, слившегося с громовым раскатом, я почувствовал, что схожу с ума, и невольно зажал уши.

Выстрела я не услышал. Зато я увидел, как в руке Вильямса дёрнулся ствол, как на груди Дженет расплывается большое красное пятно, а сама она, отброшенная пулей, падает на руки окружающих монстров.

Лейтенант с бесстрастным лицом опустил пистолет. Он словно разом успокоился, как человек, сделавший тяжёлое, грязное, но необходимое дело.

– Приказываю разойтись, – громко сказал он.

На этот раз толпа отхлынула по-настоящему. Твари отступали, давя друг друга и опасливо косясь на лежавшую на мокром асфальте Дженет. Тело старухи ещё конвульсивно подёргивалось, в широко открытых глазах остывала ненависть.

Лейтенант низко опустил голову и тяжело, рыдающе вздохнул. Буранов положил руку ему на плечо.

– Вы поступили правильно, в соответствии с уставом. Это мы засвидетельствуем, – негромко сказал Михаил Михайлович. – Я буду ходатайствовать о вашем награждении. Низкий поклон… и не вздумайте переживать насчёт этой фурии. Вы нас спасли, ясно? И, похоже, не только нас…

Он указал на толпу.

– О как! – только и вымолвил я. Вадим ошеломлённо и витиевато выматерился.

А что ещё скажешь, если монстры на глазах совершали обратную трансформацию в людей?

Я устал удивляться. Я тупо наблюдал, как уродливые рожи вновь становятся нормальными человеческими лицами, лягушачьи лапы превращаются в обычные руки, сгорбленные спины распрямляются. Люди крутили головами, потирали лбы и, кажется, приходили в себя после молниеносного приступа непонятной болезни. Сейчас о ней напоминал лишь труп старухи, от которого все старательно отводили взгляды. Толпа ещё не разошлась, но опасность уже отступила, растворилась в темноте вечера. Дождь как-то разом кончился, раскаты грома утихли.

– Господи, что это было? – пробормотал Вадим.

– Эйвбери показал зубы, господа! – возбуждённо сказал наконец-то пробившийся к нам Баррет, и сопровождавший его Энтони утвердительно закивал.

– Такое ощущение, что старуха всех заколдовала, а с её смертью чары рухнули, – обронил я, глядя на Вильямса.

Тот запихал пистолет в кобуру и тоскливо посмотрел в разъяснившееся небо.

– Ну, насчёт чар не знаю, а только в деревне её всегда считали ведьмой, – пробормотал он с неловкой усмешкой. И вдруг без перехода сорвался на истошный крик: – Я вам скажу, что здесь было! Мы все прокляты! Мы чудовища в людском обличии! Гореть нам в преисподней!..

Его колотила запоздалая дрожь, некрасивое лицо искривила мучительная гримаса. Видеть истерику сильного смелого человека было тяжело. Вадим обнял Вильямса за плечи и что-то заговорил – тихо, успокаивающе.

К гостинице, визжа тормозами, подлетел полицейский джип в сопровождении полицейского же автобуса. Из машин выскочил десяток служивых в тёмно-коричневой форме с автоматами наизготовку – надо понимать, весь личный состав отделения. Они мгновенно оцепили толпу редким угрожающим полукольцом.

– Подкрепление, сэр! – крикнул констебль Хадсон, подбегая к Вильямсу. – Как вы тут?

Его взгляд упал на мёртвую Джанет и глаза, могу поклясться, блеснули не только изумлённо, но и радостно.

– Всё в порядке, Хадсон, спасибо, – безучастно сказал Вильямс. – Теперь, думаю, проблема исчерпана.

И действительно: толпа быстро расходилась. Люди, не глядя друг на друга, спешили покинуть место, где с ними произошло нечто столь же страшное, сколь и непонятное.

Неожиданно Буранов схватил меня за руку.

– Володя, ну-ка посмотрите! – резко произнёс он, указывая пальцем в сторону холма, на котором стояла башня «Наследия прошлого». В голосе обычно невозмутимого Михаила Михайловича сквозило изумление с нотками ужаса. – Я что, рехнулся?

Я посмотрел в указанном направлении. Зажмурился и потряс головой. Ещё раз посмотрел. Медленно повернулся к Буранову.

– Мы оба рехнулись, – убеждённо сказал я.

Холм стоял на месте. Но…

Из телефонного разговора российского премьер-министра Сергея Долгорукова с главой кабинета Французской Империи Франсуа де Лонгвилем

(июнь 2010 года)

С. Д. – Франсуа, прошу извинить за поздний звонок…

Ф. Л. – Пустяки, Сергей. Вы же знаете, я ложусь за полночь.

С. Д. – Я тоже. Час назад мне звонил из Альбиона Буранов.

Ф. Л. – Глава комиссии, которая расследует убийство в Эйвбери российского офицера-инспектора ООГ? Помню его. Что случилось?

С. Д. – Сегодня вечером на комиссию было совершено второе за два дня нападение. Но если вчера отбились сравнительно легко, то сегодня их чуть не растерзали. Толпа местных жителей во главе с мэром потребовала, чтобы комиссия убиралась из Эйвбери. Дело дошло до прямого столкновения. Спаслись, можно сказать, чудом.

Ф. Л. – Да вы что? Нападение на межправительственную комиссию? Неслыханно!..

С. Д. – И тем не менее… Но это ещё не всё. Вслед за Бурановым позвонил… кто бы вы думали? Хэррингтон.

Ф. Л. – Чего же хотел наш, с позволения сказать, коллега?

С. Д. – Сегодня днём я с ним уже разговаривал. Коллега очень хотел, чтобы расследование убийства оставили властям Альбиона, а комиссию отозвали. Мотивировал тем, что накануне её члены резко поговорили с главой расположенного в Эйвбери мистического общества «Наследие прошлого» доктором Аткинсоном, а тот после этого застрелился. Стало быть, комиссия скомпрометирована…

Ф. Л. – Час от часу не легче… Ну, а второй звонок – вечерний?

С. Д. – То же самое, но теперь в ультимативной форме. Каким-то образом Хэррингтон уже в курсе столкновения наших с местными жителями. Прямо заявил, что либо комиссия уедет, либо её безопасность не гарантирована.

Ф. Л. – И что вы ему сказали?

С. Д. – Сказал, что готов гарантировать безопасность и продолжение работы комиссии собственными силами. Например, дивизией быстрого реагирования. Десант может высадиться в Эйвбери через пару часов.

Ф. Л. – Браво! А он?

С. Д. – Швырнул трубку. Понимаете, Франсуа, так нагло он со мной ещё не разговаривал. В ближайшее время наверняка попытается поднять скандал в ООГ.

Ф. Л. – Ну, это мы переживём. Меня удивляет другое. Судя по вашим словам, всего за два дня на комиссию дважды покушались, провоцируют, не дают работать. Премьер-министр лично пытается её убрать… Почему? Чем она так мешает? Мало ли международных комиссий работали в Альбионе в разное время…

С. Д. – Из докладов Буранова складывается ощущение, что всё дело – в Эйвбери. Место само по себе тёмное, загадочное, окружённое древнейшими мегалитами. То, что именно здесь устроилось «Наследие прошлого», вероятно, не случайно. Буранов успел бегло проинспектировать общество и, по первым впечатлениям, занимаются там чем-то странным и опасным, что к изучению заявленных, вполне мирных тем отношения не имеет. Собственно, как раз за попытку разобраться в делах «Наследия» офицер ООГ лишился жизни…

Ф. Л. – И теперь комиссию пытаются убрать подальше от этого общества?

С. Д. – Именно так. Но, главное, какими методами…

Ф. Л. – Что вы имеете в виду?

С. Д. – Франсуа, прошу отнестись к моим словам серьёзно… Оба раза на комиссию нападали монстры в человеческом обличии. Понимаете? Я бы сам не поверил, но Буранов – абсолютно адекватный и проверенный человек. Его информации можно верить безоговорочно, каким бы бредом она ни казалась. Если он говорит, что на них натравили монстров, значит, монстры были.

Ф. Л. – Сергей, подождите… Это что, шутка?

С. Д. – Да уж какие тут шутки… Кстати, информацию Буранова подтверждают и другие члены комиссии. Приходится верить.

Ф. Л. – Монстры, мегалиты… Да ещё самоубийство Аткинсона. Чёрт знает что такое!

С. Д. – Боюсь, насчёт чёрта, это вы в тему.

Ф. Л. – Ладно!.. Допустим, что Буранов ничего не путает. Но тогда мы по уши вязнем в мистике. Мы, премьеры великих держав! Вас это не смущает?

С. Д. – Не просто смущает – шокирует. Но что делать? «Есть многое на свете, друг Горацио…» Приходится принимать реальность такой, какова она есть. И делать выводы.

Ф. Л. – Ну, что ж… Вывод номер один напрашивается: происходящая мистика и мистическое общество между собой взаимосвязаны. Возможно, одно вытекает из другого. Стало быть, первым делом надо как следует тряхнуть это самое «Наследие прошлого». Если понадобится, пошлём Буранову подкрепление, и никаких согласований с Хэррингтоном! Пусть хоть желчью изойдёт, нам-то что за дело?

С. Д. – Так-то оно так, Франсуа, но вот какая штука… «Наследие прошлого» исчезло.

Ф. Л. – В каком смысле?

С. Д. – В прямом. После столкновения с аборигенами Буранов обнаружил, что исчезла башня, в которой располагается общество. Словно испарилась. Мгновенно…

Ф. Л. – Целая башня? Испарилась? И после этого вы уверяете, что он в здравом уме?

С. Д. – Вот за это ручаюсь. А всё остальное – вне понимания…

Глава восьмая

Михаил Буранов

Миссис Своллоу повела себя с хитростью истинной трактирщицы. Лишь только всё закончилось, она лично распахнула двери гостиницы и, как ни в чём не бывало, кинулась к нам, словно к родным.

– Мистер Буранов, джентльмены, вы целы? Какое счастье! – воскликнула она с непринуждённой наглостью.

Мы просто онемели. Я, во всяком случае.

– Страшно-то как было! – тараторила хозяйка, тряся пышным бюстом. – Я и выглянуть боялась. Никогда у нас ещё такого не было, правда, лейтенант? У нас от века люди мирные, законопослушные, налоги платят исправно… Что это на них нашло, ума не приложу!

То ли она в самом деле ничего не разглядела, то ли разглядела, но не хотела обсуждать…

– Миссис Своллоу, вы зачем двери заперли? – тихо и грозно спросил Ходько. Однако хозяйку это не смутило.

– Ну, как же? Толпа, возмущение, всякое может случиться… А если бы в гостиницу ворвались? А если бы заведение разнесли?

Ну да, ничего личного, только бизнес.

– Заведение у вас застраховано и наверняка на хорошую сумму, – сдержанно сказал Телепин. – А вот нас о ваши закрытые двери чуть не размазали. Мы, собственно, хотели спастись в гостинице от толпы, но вы нам этот путь отрезали.

Миссис Своллоу захлопала ресницами. Изумление («О чём это вы?»), оскорблённая невинность («Как вы могли подумать!»), тень раскаяния («Боже, неужели я чуть не стала причиной…») – целый коктейль эмоций выплеснулся на широкое лицо. Театр одного актёра для шестерых зрителей.

– Сожалею, джентльмены, – начала хозяйка.

– Сожалеть вы будете потом, – холодно перебил её Вадим. – Это когда вы нам принесёте итоговый счёт, а мы вам напомним про запертые двери…

Высокомерным, чисто аристократическим жестом он пресёк дальнейшие попытки объясниться, и мы наконец зашли в гостиницу.

Как объяснить наше состояние? Мы были измучены и подавлены. Досталось так, что вчерашняя схватка с биокуклами сейчас казалась лёгкой разминкой. Если бы не чудо в лице Вильямса, на каких небесах мы бы сейчас пребывали?… Но хуже всего был иррациональный, суеверный страх, нараставший в подсознании. Не стыжусь признаться: я, Михаил Буранов, кавалер ордена «Витязь России», прошедший огонь и воду, десятки раз стоявший лицом к лицу с безносой сволочью в белом саване… так вот, я был потрясён. Казалось бы, уже всё испытал и напугать нечем. Но при мысли о неизвестном враге, который, оставаясь в тени, объявил нам смертельную войну, брала оторопь. Что же это за человек, да и человек ли, если ему под силу превращать людей в нелюдей? А бесследно сгинувшая башня «Наследия»?.. В Эйвбери творилась бесовщина. Непонятная сила правила здесь чёрный шабаш, замешанный на крови несчастного Добромыслова, и единственным желанием было бежать, куда глаза глядят. Но бежать нельзя, вот в чём штука.

– Надо выпить, – хрипло сказал Вильямс, и Баррет энергично кивнул: да, мол, ещё как надо! Мы тоже были «за». Я с алкоголическим вожделением представил стакан виски со льдом. Да что я! Юный Энтони – и тот облизнулся.

В ресторане испуганный бармен по нашему требованию выставил на стойку батарею бутылок, тут же оприходованных Вильямсом и Барретом.

– За счёт заведения! – радушно произнесла следовавшая за нами миссис Своллоу, однако, повинуясь решительному жесту Ходько, быстро исчезла.

Первую рюмку мы выпили молча, не чокаясь и не закусывая. Баррет следом разлил по второй. Телепин произнёс:

– За нашего друга Вильямса! Без всякого пафоса, мы вам обязаны жизнью. Вы молодец, Джеральд…

– А мы не молодцы, – неожиданно констатировал Ходько. – Ты вот, к примеру, почему не стрелял?

Телепин пожал плечами:

– Да, наверное, потому же, что и ты. Вообще-то самому интересно… Ведь вижу, что толпа нелюдей преет, впору палить, пока обойма не кончится, но поди ж ты: в подкорке сидит, что это граждане Альбиона, а я сотрудник ООГ.

– Да ладно! Признайся, что с перепугу забыл снять предохранитель…

Нехитрая шутка Ходько возымела неожиданный успех. Мы начали смеяться и смеялись до слёз – так, словно прозвучала изысканная острота. Телепин давился хохотом. Баррет аж побагровел и закашлялся. Даже Вильямс, глядя на нас, бледно улыбнулся. Веселье, учитывая дикую ситуацию, было неестественным, точнее, истерическим. Да и как иначе? Вместе со смехом из нас выходило напряжение. Драка не на жизнь, а на смерть – дело нервное…

– Ну-с, посмеялись, и будет, – подытожил я, когда взрыв эмоций утих. – Предлагаю обсудить положение. Для затравки могу сказать, что в моей практике было всякое, но одномоментное превращение людей в монстров пока не встречалось. Исчезновение огромного здания с прилегающими постройками – тоже. Прошу высказываться.

Пользуясь наступившей паузой, академик торопливо разлил по третьей. Телепин потёр лоб и негромко спросил:

– Джеральд, вот вы человек местный, можно сказать, плоть от плоти Эйвбери. И предки ваши испокон веков тут жили… Скажите, приходилось ли слышать о чём-то подобном? Может, есть какая-то информация в виде легенд или мифов?

Лейтенант отрицательно покачал головой:

– У нас тут, конечно, разное случалось, и легенд каких только нет, но ничего похожего не припомню, – угрюмо сказал он. – Жизнь здесь, в общем-то, спокойная, сонная. Такого, как сегодня, сроду не бывало. Чтобы толпа собралась, да все злые, возбуждённые, орут наперебой, кулаками машут… – его передёрнуло.

– Ну, вот, собственно, и ответ на ваш первый вопрос, мистер Буранов, – неожиданно сказал Баррет, ставя рюмку. – Насчёт исчезновения башни ничего сказать пока не могу. А превращение людей в монстров неожиданно и блестяще подтверждает мою гипотезу, высказанную лишь пару часов назад нашим друзьям, – он кивнул в сторону Вильямса и полковников.

Полковники переглянулись.

– О как! – отреагировал Ходько. – А ведь верно…

Телепин закивал. Судя по лицу, он что-то начинал понимать.

– Зовите меня просто Майкл, – сказал я биологу. – И объясните, в чём ваша гипотеза.

Откинувшись на стуле, коротышка важно сплёл пальцы на животе. Бармен проявил инициативу и торопливо поставил на стол тарелки с ветчиной, сыром и хлебом. Только тут до меня дошло, что мы хлещем виски, как воду, без закуски. Стресс, понимаешь…

– Суть моей гипотезы в том, что коренные жители Эйвбери являются латентными мутантами, – сказал наконец Баррет. – Зона их обитания с незапамятных времён глубоко аномальна. Чтобы не тратить время, не буду сейчас повторять аргументацию, которую приводил во время нашего разговора перед инцидентом. Скажу только, что комплекс местных климатических и геофизических условий, в которых жили сотни поколений Эйвбери, сформировал в организмах аборигенов некую мутацию на генном уровне. Причём эта особенность в ходе обычной, повседневной жизни никак не проявляется. А вот когда наступает экстремальная ситуация…

Вильямс непроизвольным жестом закрыл лицо руками и отвернулся.

– Если разобрать случай с точки зрения моей гипотезы, то многое или почти всё становится понятным, – продолжал Баррет, выдержав паузу. – По словам Джеральда, жизнь Эйвбери десятилетия напролёт движется плавно, спокойно, размеренно. И вдруг в неё неожиданно и стремительно врывается новый фактор. Я бы даже сказал, сильнейший раздражитель. Имеется в виду ваша комиссия, и события, связанные с её появлением. Речь, главным образом, о самоубийстве Аткинсона, которого в деревне боготворили. Его смерть тут же приписали козням комиссии… Умножьте потрясение на традиционную британскую ненависть к русским и французам, а также ООГ. Плюс эффект толпы с её взрывным эмоционально-энергетическим фоном. В итоге создалась экстремальная ситуация, оказавшая мощное, даже кумулятивное воздействие на участников. Оно, в свою очередь, инициировало ураганную мутацию. Ну, а её последствия все мы видели…

Что видели, то видели. Да чего там: испытали на собственной шкуре. В принципе, логика Баррета, подкреплённая его научным авторитетом, лично меня убеждала. И если иррациональную ситуацию объясняют рациональным путём, возникает шанс не свихнуться… Но кое-что всё-таки не стыковалось, даже с учётом гипотезы биолога.

– Я не специалист, однако, на мой взгляд, в целом вы правы, – сказал я академику. – Меня смущает лишь скорость, с которой проистекала мутация. Я-то, дилетант, всегда полагал, что это процесс медленный, скорее, эволюционный…

Баррет развёл руками, в одной из которых покоилась бутылка, а в другой сигара.

– Всё, о чем мы сейчас говорим, Майкл, – это теория. Умозрительные построения, позволяющие объяснить необъяснимое. Хотя уверен, что если взять любого из участников инцидента и обследовать его биологию, выявится ряд интересных особенностей. Может, нарушение стандартной последовательности хромосомных цепочек. А может, деградация генов, отвечающих за формирование внешнего облика и мозговую активность… Что вы хотите? Генетика ещё не раскрыла, может быть, и тысячной доли своих секретов. Опыты, в том числе мои, показали, что микроскопические изменения в генных структурах вызывают самые неожиданные, порой жуткие изменения. Видели бы вы мышь размером с хорошую кошку, которая вырвалась из вольера и до крови укусила моего лаборанта… Пришлось убить.

– Лаборанта? – поразился Ходько. – Чтоб не мучился?

– Мышь-мутанта, – хладнокровно ответил Баррет. – Лаборант, знаете ли, рассвирепел и прибил её табуреткой, а я не успел вмешаться…

– Крутые вы люди, генетики, – с уважением произнёс молчавший до этого Энтони.

Телепин поднял руку, словно школьник на уроке.

– А как ваша гипотеза объясняет обратное превращение мутантов в людей? – спросил он.

– Н-ну… можно предположить, что как только старуха-подстрекательница была застрелена, градус агрессии и ярости резко снизился, нахлынул страх, и под его стрессовым эмоциональным воздействием генетика аборигенов вернулась к норме, – сказал Баррет, но в голосе слышалось сомнение.

Прозвучало не слишком убедительно. Впрочем, биолог и сам упомянул, что его гипотеза объясняет не всё. Чего-то в ней не хватало, о чём Ходько и заявил с солдатской прямотой. Баррет надулся, и тут слово взял наш юный друг-поэт.

– Мне кажется, мы не учитываем ещё одно обстоятельство, – произнёс он.

– Какое именно?

– Действия старухи Дженет, – выпалил Энтони.

Баррет звучно поскрёб лысину.

– Вы думаете, что… – начал он.

– Ну, конечно! – нетерпеливо согласился Энтони. Льняные волосы юноши были взъерошены, васильковые глаза светились энтузиазмом первооткрывателя. – Ваша гипотеза всё замечательно объясняет. Да, генная мутация. Да, кумулятивное воздействие разъярённой толпы. Но! К этим факторам надо приплюсовать ещё один: мистический. Именно он окончательно усилил мутационный эффект, довёл его до критического уровня, после чего люди начали стремительно меняться. Не будь старухи Дженет с её чарами, может, ничего не произошло бы. Во всяком случае, с такой быстротой. А чары были! Вспомните: как только она стала говорить и воздела руки, поднялся ветер, грянул гром, хлынул ливень… Это же верные признаки колдовства, я читал. Вот и мистер Вильямс сказал, что в деревне её всегда называли ведьмой. Да она сама призналась, что разговаривает с мегалитами… Ну, вот. А когда мистер Вильямс её… словом, когда вместе с ней колдовство исчезло, люди снова стали людьми. Исчезло колдовство – вот главное. Это же Эйвбери, господа! – вдохновенно закончил он. – Здесь одной наукой всё не объяснить.

В сумбурной речи Энтони, несомненно, был резон. Гипнотизирующий голос Дженет… её пророчество о страшной судьбе Эйвбери, уготованной чужаками… её тихий жуткий смех и приказы, отдаваемые монстрам… да, свою лепту в чудовищное превращение людей старуха явно внесла.

– А ты не глуп, сынок, – сумрачно сказал академик, кладя руку на плечо юноши. – Фактор Дженет я как-то упустил. А он действительно мог сыграть роль детонатора…

– Ну, немного разобрались, – задумчиво произнёс Телепин. – Так, значит, если нет старой ведьмы и коллективных эксцессов, аборигены остаются обычными людьми, и нам с этой стороны ничего не грозит?

– Думаю, что да, – солидно сказал Баррет.

У меня, тем не менее, оставались вопросы. Почему, например, превратившись в монстра, лейтенант сумел остаться человеком по сути, хотя все другие твари готовы были рвать нас на куски? Что он при этом ощущал, почему смог противостоять адскому воздействию мутации вкупе с чёрным колдовством? Но, посмотрев на бледного Вильямса, утиравшего пот со лба, я от вопроса воздержался. Да и была сейчас тема поважнее.

– Что будем делать с исчезнувшей башней, господа? – спросил я, глядя в окно, за которым огни деревенских домов посильно боролись с приближающимся мраком ночи.

– Ну, что, что… Отмечать командировочные удостоверения и заказывать обратные билеты, – предложил Ходько с вымученным смешком. – Объект работы исчез, комиссия уходит в отставку.

Я уже заметил, что порой полковник шутит своеобразно, по принципу «Лучше смеяться, чем плакать». Однако теперь в его шутке была доля истины, и немалая. Все нити убийства Добромыслова вели в «Наследие прошлого». Инспектируя общество, я, хоть и в первом приближении, ощутил, насколько темны и, пожалуй, опасны его дела. Необъяснимая пропажа резиденции «Наследия», в сущности, ставило на расследовании крест. И всё же…

– И рад бы согласиться с вами, Владимир Анатольевич, да не могу, – сказал я в тон полковнику. – Не знаю, как, но судьбу башни выяснить мы обязаны. Прежде всего потому, что в ней вместе с «наследниками» остался наш друг и коллега Мортон…

Природный аристократ Телепин неожиданно грохнул кулаком по столу и выругался в тридцать три загиба. Хорошо хоть по-русски, и юные уши Энтони не пострадали.

– А ведь верно, – сказал Телепин, снова переходя на английский. – Слушайте, это же позор. Не знаю, как вы, а я напрочь забыл про Эдварда…

– Не переживай, – буркнул Ходько. – Я тоже забыл. Эти монстры всё прочее из головы просто вышибли… Михал Михалыч, коли так – уговорили! Обратные билеты сдаём, заявление об отставке отзываем. Но где мы будем эту башню искать? И как? У нас в департаменте сверхъестественными расследованиями не занимаются, не обучен…

Можно подумать, кто-нибудь из нас обучен… Установилась тяжёлая пауза. Её прервал Вильямс.

– Мистер Буранов, незадолго до происшествия вы несколько часов провели в башне, – негромко произнёс он. – Припомните, довелось ли там столкнуться с чем-нибудь таким, что можно связать с её исчезновением… Сам понимаю, что бред, но вдруг…

Я вздохнул.

– Зовите меня просто Майкл, – сказал я Вильямсу, как перед этим Баррету. – Нет, ничего такого я не видел. Хотя и насмотрелся…

Коротко, не впадая в детали, но и не опуская главного, я рассказал об экскурсии по «Наследию прошлого», о странном поведении Грейвса и его сотрудников, о стычке в лаборатории и черноволосом страдальце, которого Айрин и мисс Редл повезли в больницу. Упомянул о сборе вещественных доказательств.

– Стало быть, вы с трофеями? – спросил практичный, как истинный хохол, Ходько.

– Ну да. Лабораторный дневник, информационный блок, диски… Будем изучать. Может, найдём какие-то зацепки.

– Где это всё?

– Дневник и блок в машине. Я ведь после вашего звонка выскочил во двор башни, схватил на стоянке первую попавшуюся малолитражку и рванул в гостиницу. Давненько не заводил автомобиль без ключа, тряхнул стариной. Да ещё через охрану прорывался… Остальное с собой.

Я достал из карманов пиджака и выложил на стол десяток дисков.

– Энтони, не в службу, а в дружбу, дойди до машины мистера Буранова, принеси блок и тетрадь, – попросил Телепин. – Тёмно-синий «мини-кар» поодаль от входа, видел?

Когда через несколько минут наш юный друг вернулся с добычей, вид у него был озадаченный. Информационный блок он держал под мышкой, а тетрадь в руке.

– Мистер Буранов, джентльмены, тут что-то странное, – смущённо сказал он, сгружая ношу на стол между блюдами и рюмками. – На ходу я мельком заглянул в дневник, потом остановился, перелистал… Словом, никаких записей в нём нет. Ни одной. Совершенно чистые страницы.

Схватив тетрадь, я быстро раскрыл её и убедился, что Энтони не ошибся. Разлинованные листы были издевательски пусты. Но ведь я же собственными глазами видел, как сотрудник лаборатории делает записи! При этом он раскрыл тетрадь примерно посередине, а значит, дневник заполнен минимум наполовину…

– Бред какой-то… – машинально сказал я.

– Бред, говорите? – переспросил Ходько, покусывая губы. Он встал и, сунув руки в карманы, прошёлся взад-вперёд. – А биокуклы не бред? А исчезновение башни? Все наши здешние перипетии – сплошной бред. И, боюсь, это только начало. По сравнению со всем прочим пропавшие записи – так, мелочь.

Телепин взял со стола диск.

– Надо полагать, тоже всё стёрто, – пробормотал он, подбросив на руке металлический кругляш.

– Можешь не сомневаться, – сказал Ходько, словно фыркнул. – Проверим, само собой, но информации наверняка – ноль целых, хрен десятых. И в информационном блоке… Какой смысл уничтожать записи в дневнике, если останутся сведения на других носителях? Кто-то аккуратно обрубает все подходы к «Наследию», господа. – Остановившись, он окинул нас взглядом и вдруг сказал: – Но какая бы сволочь против нас ни играла, это уж точно не покойная старуха Дженет.

Прозвучало неожиданно, однако в тему. Я и сам сломал голову, пытаясь понять, кто он – наш невидимый враг. О том же самом, уверен, думали и другие. И если кого-то можно исключить из числа подозреваемых, это уже хорошо. Но…

– Обоснуй, – потребовал Телепин.

– Да легко! Сдаётся мне, старуха была не более чем подручной главного противника. Именно потому и рулила монстрами на передовой. Основная же персона командовала откуда-то извне, и связь со старой ведьмой поддерживала дистанционно. Что, заметим, вполне укладывается в мистическую версию врага-колдуна.

Опять же, вычистить дневник и другие носители информации Дженет не могла. О том, что Михал Михалыч захватил вещдоки, она просто не знала – в это время она уже вовсю дирижировала заварухой. Чистку дистанционно выполнил враг-колдун, поддерживающий удалённую связь – очевидно, на ментальном, телепатическом уровне – с кем-то из свидетелей стычки в башне. От него и узнал о вещдоках. Кстати, если не считать Михал Михалыча и Мортона, там всего-то было четыре человека: Грейвс и трое лаборантов. Кто-то из них наверняка – ещё один подручный противника… Но все, мать их растак, исчезли вместе с башней…

Закончил Ходько зубовным скрежетом. Ещё бы! Не исчезни башня с «наследниками», уже было бы кого брать в практическую разработку.

– Всё логично, – оценил я. – Вашу дедукцию, Владимир Анатольевич, лично я поддерживаю. Сможете ли вы ответить ещё на один вопрос?

– Задавайте, попробую.

– Почему мы до сих пор живы?

Полковник опешил. Присутствующие с настороженным интересом переводили взгляды с меня на него. А действительно! Нападение биокукол или монстров при всей опасности всё же оставляли шансы отбиться. Но уж если неведомый враг в состоянии одномоментно, без всякой спецтехники, уничтожить целую башню, то что ему сто́ит ликвидировать кучку людей? Распылить на атомы, обрушить потолок в гостинице, лишить автомобиль с комиссией на полном ходу колёс… да мало ли что ещё. И тем не менее…

– Ну, тут могут быть разные варианты… – начал Ходько, однако договорить не успел, потому что в ресторан вошли мисс Редл и Айрин.

Секретарша выглядела заметно усталой, однако по обыкновению невозмутимой. А вот Айрин была измучена и шла с трудом. Потухший взгляд больших карих глаз без всяких слов говорил, что драматические события долгого и тяжкого дня измотали её. Ходько бросился к женщине, взял под руку и помог сесть.

– Рюмку виски? – участливо спросил Баррет и, не дожидаясь ответа, налил.

Мисс Редл выпила свою порцию залпом и протянула рюмку за второй. Айрин лишь пригубила.

– Ну, что в больнице? Что с человеком? – спросил я нетерпеливо.

– Умер, – бесстрастно сказала мисс Редл.

Владимир Ходько

Кровать под балдахином с красными шёлковыми шторами была уютна и необъятна. На такой бы не одному спать, а с целым гаремом. Но – не спалось. Вот не спалось, и всё. Ворочался на мягчайших хлопковых простынях, считал до тысячи, пил воду – всё без толку. С гаремом было бы веселее… А ведь после такого дня должен спать, как убитый. К тому же встали ни свет ни заря, получив сообщение о самоубийстве Аткинсона…

Слабый свет ночника терялся в просторах комнаты, но с ним спокойнее. Себя не обманешь: какие-то два дня, проведённые в Эйвбери, изрядно потрепали железные нервы, которыми втайне гордился полковник Ходько. Во всяком случае, мысль выключить лампу и остаться один-на-один с ночным мраком вызывала натуральный трепет. Непогода и визг ветра за окном настроение тоже не улучшали. И толку-то, что под роскошной подушкой спрятан пистолет? Оперативная привычка, не более того. Я уже понимал, что жуть происходящих событий пистолетной пулей не одолеть.

Всё здесь странно, всё здесь опасно, всё здесь лежит за гранью привычных представлений о мире. Такое вот место, осенённое мегалитами, чья невероятная древность вызывает оторопь и таит неведомую опасность. Место, где убивают, где люди превращаются в нелюдей, где кошмар становится явью.

Полный тупик. Водоворот событий накрыл с головой. Мы растеряны. Мы просто не готовы к столкновению со сверхъестественным…

Или не тупик?

Перед тем, как разойтись спать, я отвёл Буранова в сторону и тихо спросил: «А что записи Аткинсона? Не стёрты, как дневник?» Я-то видел, что утром Михаил Михайлович изъял какие-то листки из письменного стола покойного директора и спрятал в нагрудный карман пиджака. В ответ Буранов слегка улыбнулся. «В порядке», – лаконично сказал он и тем ограничился. Остаётся предположить, что хитроумный тайный советник сначала хочет разобраться в бумагах сам и лишь затем поделиться полученной информацией. Возможно, записки Аткинсона прольют хоть какой-то свет на происходящие события. Других зацепок я пока не вижу.

Зато я вижу другое. Вернее, ощущаю.

Люди, с которыми свёл Эйвбери, непросты: каждый при внешней открытости что-то скрывает. Взять хотя бы Баррета. Биолог, академик… Почему он из года в год приезжает в Эйвбери? Деревушка отнюдь не курорт, и унылая равнина за околицей уж точно не располагает к туризму. В сущности, если не считать мегалиты, место совершенно заурядное. И получается одно из двух: либо академик никак не налюбуется каменными исполинами, либо… либо что-то ищет. Вот здесь, в округе. Вопрос: что?

Не всё понятно и с Энтони. Точнее, совсем непонятно. Парню что-то около двадцати лет, и трудно представить, что он делает один, без подружки, в этой глуши. Правда, если в своих поэтических штудиях он выбрал мистическое направление, то мегалиты должны его вдохновлять… Только вот дерётся он для поэта чересчур хорошо. И уж вовсе не постигаю, почему он, британец, накануне отважно кинулся защищать руссофранков. Для уроженца Альбиона поступок, мягко говоря, нехарактерный.

Удивила и миссис Своллоу. Почему приветливая хозяйка гостиницы так окрысилась и чуть ли не полезла в драку, застав нас в номере покойного Аткинсона? Испугалась, что мы найдём там что-нибудь такое, чего видеть не должны? Но откуда ей знать, что есть и чего нет в апартаментах главного «наследника»?

Да и Вильямс… Наш спаситель. Единственный из монстров, оставшийся человеком по сути, несмотря на мгновенную мутацию, усугублённую колдовством старухи Дженет. Почему?..

Вопросов много, ответов нет. Но, конечно, главная загадка – исчезновение башни. Обнаружив пропажу, мы вскочили в машину и примчались на холм, где ещё час назад высилась мощная резиденция «Наследия». Долго, не веря глазам, бродили в темноте по заросшим травой и мелким кустарником склонам. Ни башни, ни зубчатой крепостной стены, ни рва с мутной зеленоватой водой… Ничего. Даже асфальтовая дорога, ведущая к резиденции, неведомым образом аккуратно обрывалась у подножия холма.

В общем, чтобы не сойти с ума от обилия грозных тайн и загадок, остаётся одно: принимать ситуацию как данность, подлежащую холодному рассудочному изучению – и точка. Но легко сказать! Вместе с башней исчез Мортон. А мы, оставшиеся, ходим по белой нитке, и у меня ощущение, что с каждым шагом всё ближе некая пропасть, из которой исхода нет…

Лёгкий стук в дверь, почти неслышный в заоконном вое ветра, буквально подбросил меня в постели. Действительно, нервы ни к чёрту… Кого это принесло в полуночный час? Я выбрался из-под покрывала, подошёл к двери и негромко спросил:

– Кто там?

– Я, – ответил тихий женский голос, и был это голос Айрин. – Вы не спите?

– Нет… Что-то случилось?

– Откройте, Володя…

Поколебавшись, я набросил белый махровый халат, полагавшийся мне как постояльцу, и открыл защёлку. Женщина быстро проскользнула в номер.

Айрин была точно в таком же халате и шлёпанцах на босу ногу. Она выглядела встревоженной. Пышные рыжие волосы распущены и небрежно отброшены на левое плечо. Карие глаза болезненно блестели, маленький изящный рот полуоткрыт и часто дышал. Даже на расстоянии я почувствовал, как сильно колотится её сердце.

– Присаживайтесь и расскажите, что произошло, – предложил я, с трудом отводя взгляд в сторону. Простое приличие запрещало разглядывать мелькнувшую в декольте халата грудь, не стеснённую бюстгальтером.

Айрин молча села на стул.

– Рассказывайте, – повторил я, усаживаясь напротив.

Но женщина молчала. Присмотревшись, я вдруг понял: она на грани истерики, и боится, что с первым же произнесённым словом истерика прорвётся. Ну, что ж… с таким состоянием борются по-разному. Можно, к примеру, надавать потрясённому человеку пощёчин. Или предложить что-нибудь выпить. Я выбрал второе и, поднявшись, достал из настенного бара бутылку виски.

Айрин выпила рюмку залпом, стуча зубами о край стекла. Я тут же подал ей прикуренную сигарету и подождал, пока она несколько раз жадно затянется.

– Ну, а теперь поведайте, что произошло, – терпеливо сказал я в третий раз, сочтя долг брата милосердия исполненным.

Айрин подняла на меня глаза.

– Мне страшно, – прошептала она прыгающими губами. Кто бы мог подумать! Да она вся дрожала, словно явилась прямиком из холодильной камеры.

– Вижу, что страшно, – сказал я как можно спокойнее. – Осталось выяснить, почему. Не стесняйтесь, говорите, как есть.

Айрин резким движением потушила недокуренную сигарету и тут же попросила новую.

– Я никак не могла уснуть, – наконец произнесла она еле слышно. – А когда задремала, за окном раздался какой-то странный звук. Словно кто-то постукивает в оконное стекло. Я открыла глаза, посмотрела и увидела… Господи, как только сердце не разорвалось!

Она закрыла лицо руками, плечи её затряслись.

– Перестаньте, – резко сказал я. – Такими темпами мы и до утра не закончим. Так что вы увидели?

– Я увидела… только не думайте, что я сумасшедшая… словом, со стороны улицы к окну приникли две головы. Одна – Аткинсона, вся в крови. Другая – какой-то старухи с омерзительным лицом. Узкое такое, с кривым носом, с острым подбородком. Щеки впалые, волосы седые, редкие. А глаза чёрные, с багровым оттенком…

Айрин глубоко затянулась почти догоревшей сигаретой.

– Вы образцовая свидетельница, – сказал я с улыбкой, хотя внутренне сжался. – Один взгляд – и так хорошо запомнили внешность…

– Разве такое забудешь?.. Они гримасничали, усмехались… По-моему, даже подмигивали… Два мертвенно белых лица за моим окном на втором этаже…Это ужас, ужас!

Она схватила меня за руку и пронзительно посмотрела прямо в глаза: верю ли я? Верил. Не хотелось, но верил. Хотя бы потому, что Айрин довольно точно описала ведьму Дженет. А до этого видеть старуху она не могла, потому что во время нападения монстров вместе с мисс Редл находилась в больнице с умирающим человеком…

Значит, ко всем достопримечательностям Эйвбери прибавились призраки? Я даже не спрашивал, возможно ли такое. В этом проклятом месте возможно всё. Я спрашивал, с какой целью они здесь появились. Хотят свести счёты с обидчиками? Но тогда логичнее было бы появление Дженет не в гостинице, а в доме у Вильямса. И что общего у Аткинсона со старой ведьмой кроме того, что оба – покойники?

– А что было потом? – спросил я.

– Не помню. По-моему, я завизжала. Тут Аткинсон оскалился, старуха захохотала – беззвучно. Погрозила пальцем. Понимаете, всё происходило в полной тишине, только ветер за окном… Тут уж я не выдержала, схватила халат, выскочила из комнаты и кинулась к вам…

Между прочим, почему именно ко мне? Мой номер в самом конце коридора. Гораздо ближе от неё комнаты Вадима или Буранова. И если смертельно испуганный человек ищет помощи, то, скорее всего, постучится в первую попавшуюся дверь… Хотя, с другой стороны, у Айрин со мной сложились отношения более тесные, чем с моими товарищами…

Я погладил её руку.

– Постарайтесь успокоиться, – решительно сказал я. – С рассудком у вас полный порядок. То, что вы рассказали, вовсе не галлюцинация. Всё так и было.

– Но это же, это же… – она прижала руки к горлу.

– Это призраки, Айрин. Самые что ни на есть настоящие призраки. Они же привидения. Только не спрашивайте, какого черта они здесь делают. Я не знаю. С таким же успехом вы можете спросить, кто и зачем установил пять тысяч лет назад мегалиты… Лично меня сейчас больше интересует мера опасности этой нечисти.

Женщина поднялась и, обхватив себя за плечи, медленно прошла по комнате. Я тоже поднялся. С минуту длилось молчание, а потом она отрешённо сказала:

– Я больше не выдержу этого…

– Прекрасно понимаю вас, – откликнулся я. – И прошу только об одном: не принимайте происходящее близко к сердцу. Берите пример с Алисы в стране чудес…

Мою вымученную шутку Айрин не оценила.

– Какая страна чудес, Володя? – спросила она яростно, и лицо её исказилось. – Здесь страшно. Я чувствуете запах смерти, понимаете? Тут всюду смерть… Кстати, этот бедняга, умерший при мне в больнице, знаете, кто он? Питер Дженкинс, журналист. Ну, тот, который дал большую статью о «Наследии прошлого» в «Санди мейл», а потом исчез. Помните, в письме Сергей сетовал: жаль, мол, так с ним и не встретился…

Я поразился:

– Тот самый Дженкинс? Вы не путаете?

Айрин замотала головой так, что копна волос пошла вразлёт.

– Ничего не путаю. Дженкинс был известным журналистом, «фрилансером». То есть работал и на газеты, и на радио, и на видеоканалы. Одно время вёл постоянную видеопередачу, я её несколько раз смотрела и хорошо запомнила лицо.

– О как! – машинально сказал я. От неожиданности мысли пошли вразнос. – Значит, прав был Серёга. Беднягу похитили именно «наследники», во избежание дальнейших публикаций. Конечно, мы и так об этом догадывались… Ну и контора! Банда историков-уголовников… Но что они там, скоты, с парнем делали? И зачем?

Айрин тоскливо посмотрела на меня.

– Мы здесь никогда ничего не поймём и не узнаем, – горько сказала она. – И не надо ни с чем разбираться. Нам лучше уехать…

С каждым словом она приближалась ко мне. Я вновь ощутил горький аромат «Принцессы Каролины». Моя рука против воли потянулась к мягким рыжим волосам, рассыпавшимся по плечам и спине. Бледное лицо женщины в свете ночника казалось неподвижно-мраморным, и оживлял его только лихорадочный блеск карих глаз. Айрин, бесспорно, была привлекательна, а сейчас – возможно под влиянием страха – она выглядела потрясающе красивой. Моя рука, погладив волосы, сама собой скользнула ниже – коснулась маленького уха, ощутила бархат щеки…

– Не бойтесь, – сказал я, не узнавая собственного голоса. – Я защищу вас…

– Вы? – переспросила она еле слышно. – Не обманывайтесь, Володя. Защиты от Эйвбери нет. Мы можем только бежать…

С этими словами Айрин неожиданно обняла за шею и медленно, словно колеблясь, потянулась ко мне. Остолбенев, я ответил на её поцелуй – робкий, нерешительный, как на первом свидании. А потом и сам начал целовать женщину. Прелестное веснушчатое лицо – рот, щеки, нос – оказалось под прицелом губ… В этот миг ру́ки жили отдельно от меня и действовали по обстановке. Нырнув под халат, они с наслаждением ощутили мягкое тепло молочной кожи, упругую грудь…

Да что же я делаю!

– Не надо, Айрин, – хрипло сказал я, отодвигаясь. – Мы не должны… Мы потом этого себе не простим…

Ещё я хотел сказать, что не хочу быть предателем, что между нами стои́т тень моего несчастного друга Серёги Добромыслова…

Айрин наверняка поняла всё, что я хотел сказать, но сказать ничего не позволила: закрыла рот поцелуем. А потом, взяв за руку, легко увлекла за собой в сторону необъятной постели под балдахином…

… Долго ли мы занимались любовью? Полчаса, час? При виде обнажённых тел время стыдливо исчезло. Наверное, обнимая друг друга, мы подсознательно стремились хоть ненадолго забыться, и милосердная постель укрыла нас от Эйвбери. По ту сторону красных штор балдахина остались призраки и сброшенные халаты. По эту сторону были мы, и наше нежданное сумасшествие, и смятые простыни, принявшие на себя натиск любовных игр, в которых растворился ужас ушедшего дня…

Потом Айрин устало легла на спину и прижалась ко мне. Обняв женщину, я свободной рукой дотянулся до сигарет и зажёг сразу две. Некоторое время мы молча курили.

– Выпьешь что-нибудь? – спросила она.

– Неплохо бы. Только соберусь с духом и встану…

– Лежи, я сама.

Нагая Айрин встала и подошла к столу, на котором стояла початая бутылка виски.

– Я тебя не смущаю? – спросила она, разливая по рюмкам.

– Скорее, радуешь.

– Вот хорошо. А то я стесняюсь.

– Ещё чего! Такой фигурой надо гордиться…

Действительно, у Айрин была очень женственная фигура. Пропорциями она чем-то напоминала Венеру Милосскую: умеренной ширины бёдра, тонкая талия, небольшая грудь, длинные ноги…

Любуясь ею и прихлёбывая виски, я меланхолически думал, что вполне мог бы полюбить эту женщину. Умна, красива, сексуальна, лицо в созвездии трогательных веснушек… И даже Серёга на небесах простил бы. Существует же в каких-то арабских племенах обычай жениться на вдове брата…

Но вот какая штука… Давеча я размышлял, что люди, с которыми свёл Эйвбери, непросты, и у каждого своя тайна за пазухой. Айрин тоже куда как непроста. Возможно, теперь не лучший момент задать некоторые вопросы, но, с другой стороны, когда ещё будет возможность поговорить в столь интимной, располагающей к откровенности обстановке.

Впрочем, Айрин, сама того не зная, подыграла.

– О чём ты сейчас думаешь? – спросила она, щекоча ухо тёплым дыханием.

Есть ли более традиционный женский вопрос после первой близости?

– О Серёге, – коротко ответил я.

Айрин вздохнула и чуть отстранилась.

– Так я и знала, – печально сказала она. – И, конечно, чувствуешь вину перед ним. Себя считаешь вероломным другом, а меня неверной и распутной женщиной…

– Себя – может быть. Тебя – с какой стати? Ты ведь его никогда не любила.

– Что?!

Взгляд её сделался колючим.

– Ты не должен так думать, – сухо произнесла она. – То есть, конечно, я дала повод… И двух недель не прошло с его гибели, а я уже в твой постели… И всё-таки…

– Тебе не в чем оправдываться, – мирно сказал я. – О какой верности или измене речь, если не любишь человека и спишь с ним только по расчёту?

Вот теперь Айрин разозлилась всерьёз.

– Не тебе судить, любила я его или нет… – начала она, повысив голос, но я её перебил:

– Да ведь ты сама мне об этом сказала! И не сверкай глазами… Что написал в письме о ваших отношениях Сергей? «Я хочу на ней жениться, мы любим друг друга». А что мне сказала ты? «Мы были любовниками». То есть в тебе он видел будущую жену, а ты в нём любовника. Разница, а? Вот только Серёга этого не знал… Ну, давай, возрази.

Женщина молчала, механически кутаясь в простыню.

– Дело, в общем, житейское, – продолжал я. – Мало ли кто с кем спит без любви. Но в чём твой мотив? Деньгами и шубами Серёга тебя баловать не мог: небогат. Был сексуальным гигантом? Ну, допустим… Но ведь связь с офицером из России тебя серьёзно компрометировала. Известно, как нас ненавидят в Альбионе. Так чего ради? Сдаётся мне, что сблизиться с Серёгой тебя попросили. И попросили те, кому ты отказать не смогла или просто побоялась…

– Ты с ума сошёл, – тихо сказала Айрин.

По выражению лица я понял, что попал в точку.

– К тому же ты сама проговорилась, – напомнил я, откидываясь на подушку. – Когда рассказывала про Дженкинса, то сослалась на письмо Серёги: жалел, дескать, что так и не встретился с журналистом…

– Ну, и что?

– А то, что содержание письма знаем только мы с Бурановым. Плюс три человека – наше руководство. И, наконец, те, кому ты передала письмо, получив его от Серёги. Они-то и дали тебе его прочесть – для сведения. Одно дело делаете…

Я боялся, что Айрин разрыдается, забьётся в истерике или начнёт швыряться окружающими предметами. Так сказать, естественная женская реакция на разоблачение. Но она, отвернувшись, молчала. И это было намного хуже.

– Мы не в суде, и я не прокурор, – сказал я, кладя руку на круглое красивое плечо. – Но сейчас мы в одной лодке, вокруг штормит по самое некуда, и надо понимать, кто есть кто в команде… Я реконструирую ситуацию, как себе представляю, а ты поправь, если что не так. Хорошо?

Не дождавшись ответа и сочтя молчание знаком согласия, продолжил:

– Год назад Сергей прочитал в «Санди мейл» статью о «Наследии прошлого», заинтересовался, следом обнаружил исчезновение Дженкинса и начал разбираться с темой уже всерьёз. Его интерес засекли. Возможно, «наследники», но, может, и спецслужбы Альбиона. Учитывая, что общество патронирует сам Хэррингтон, не исключён и вариант взаимодействия контрразведки «Наследия» с общегосударственной. Так или иначе, Серёга попал под колпак.

К тебе он обратился как к историку, специалисту по древним британским культам. К тому времени его уже «вели», и ваше знакомство отследили. Возникла мысль завербовать тебя, чтобы получить своего человека в ближайшем окружении офицера ООГ. Причём офицера, который копает запретную тему. Схема простенькая, но эффективная. Каким образом тебя убедили? Могли воззвать к патриотизму – ведь Добромыслов руссофранк. Могли пообещать деньги. Могли припугнуть. Наконец, возможна комбинация из всего, что я перечислил… Не суть. Главное, что убедили, и ты включилась в игру: стала любовницей Сергея. Решаемая задача. Ты женщина привлекательная, а его замордовали служебные и семейные проблемы. Стало быть, искал утешения, покоя и понимания. Всё это ты ему дала. Возможно, он тебе даже нравился, – безжалостно добавил я.

Айрин судорожным жестом закрыла лицо.

– Не думаю, чтобы он делился с тобой служебной информацией, – развивал я реконструкцию. – Сергей был хороший профессионал, не из болтливых, постель и долг не путал. Но если живёшь с человеком, то понемногу, по сантиметру, естественным образом входишь в курс его дел. К тому же он наверняка обращался к тебе за историческими справками про Эйвбери, про мегалиты, про языческие обряды древних кельтов, про друидов. А значит, ты фиксировала его интерес к «Наследию». Ну, и передавала своим вербовщикам… Нет?

– Да! – яростно выкрикнула вдруг Айрин, вскакивая.

От нахлынувшей горечи я невольно прикрыл глаза. Лучше бы я ошибся…

– Да, меня подложили под Сергея! Да, я стучала на него! И письмо вербовщику показала! А к тебе прилетела, чтобы втереться в доверие к российской спецслужбе как возлюбленная покойного офицера… Что ты ещё хочешь услышать? Что я вероломная тварь? Ну, так я ещё хуже!.. Ты должен меня презирать, ненавидеть! – кричала она шёпотом, ломая руки.

Поднявшись в свою очередь, я влепил Айрин пощёчину. Не с целью наказания, а чтобы прекратить истерику.

– Успокойся!.. – гаркнул я вполголоса. – Самобичеванием будешь заниматься потом и без меня. Тебе же сказано: я не прокурор. И ни в чём тебя не обвиняю. А что завербовали… Не ты первая, не ты последняя.

Я говорил вполне искренне. Какую-то роль в ужасной судьбе Сергея она, конечно, сыграла. Но, сдаётся мне, роль была эпизодической. Погубили моего несчастного друга совсем иные люди. А может, и не только люди…

Женщина перестала всхлипывать и как будто немного успокоилась. Во всяком случае, глаза вытерла, села на постель и, приложив ладонь к покрасневшей щеке, жалобно посмотрела снизу вверх.

– А теперь ответь на несколько вопросов, – велел я, усаживаясь рядом. – Кто тебя вербовал? Я имею в виду службу.

– Браун… ну, тот, который… словом, при первом разговоре он предъявил удостоверение государственной контрразведки. И потом был постоянным куратором. Кажется, у них это называется так…

– Хорошо. Чем он тебя взял?

– Припугнул, – с коротким смешком ответила Айрин. – Либо я с ними работаю, либо теряю место на кафедре, и ни в одном университете Альбиона не устроюсь. А у меня диссертация уже почти готова… Да и на что жить? На панель идти, что ли? Я ведь из небогатых. Деньги, кстати, тоже согласилась получать. Потом…

– А почему твой куратор решил, что письмо Сергея ты мне всё-таки передашь? Он мог его просто уничтожить, и «Наследием» мы бы не занялись. Мы о нём до письма вообще ничего не знали.

– Какой смысл уничтожать? Сергей наверняка согласовал командировку со своим руководством и, значит, обозначил «Наследие» как цель поездки. Общество так или иначе было засвечено. А привезя письмо, я через тебя могла получить контакт с вашей спецслужбой. Брауна это очень интересовало. Но я… – она запнулась.

– Что ты?

– Ты можешь не верить, но я пыталась отговорить Сергея от этой поездки.

– Почему? Куратор велел?

– Это само собой. Он боялся, что Сергей встретится с Аткинсоном и что-то из него вытрясет. Во всяком случае, достаточно, чтобы подключить к разработке «Наследия» российские и французские спецслужбы. Браун думал, что Сергей направлен сюда один только для предварительной рекогносцировки.

Я внутренне застонал. Эх, Вадим, Вадим… Ведь не дурак и даже вроде не сволочь. Но старая вражда застила глаза настолько, что с холодным сердцем оставил собственного офицера без прикрытия… Такой сюжет альбионскому контрразведчику, конечно, и в голову не пришёл…

– Но я и сама не хотела, чтобы Сергей ехал в Эйвбери, – продолжала Айрин, прижав руки к груди. – Думай, что хочешь, но я к нему привыкла и относилась… хорошо. Я жалела его… А Эйвбери – самое тёмное место во всей Британии. Я специалист, я знаю. Деревня обросла мифами, один другого страшнее. У меня было дурное предчувствие. И вот, видишь…

Я наклонился к Айрин.

– А что ты можешь сказать о «Наследии»? – спросил я, глядя прямо в глаза. – Чем оно занимается?

Женщина судорожно вздохнула:

– Откуда мне знать? Браун на эту тему не распространялся. Так, по мелочам… Какие-то догадки в письме высказал Сергей. Сама думала об этом…

– А если свести обрывки воедино? Ты же учёный, стало быть, привыкла к анализу.

– В общем-то, я согласна с Сергеем, – сказала Айрин, выдержав паузу. – «Наследие прошлого» – это внешняя оболочка для закрытого проекта глобального, возможно, государственного масштаба. Проект сугубо мистический. На это указывает многое, прежде всего место, выбранное для офиса. Причём Эйвбери, с одной стороны, символ, а с другой стороны, выбор имеет вполне практический характер.

– То есть?

– Не знаю, что тут исследуют, но тема исследований каким-то образом привязана к местности. Возможно, мифы не врут, и где-то здесь, в кольце мегалитов, спрятан ключ к могуществу и власти над миром. А это и есть цель, к которой Альбион идёт уже две сотни лет… Во всяком случае, становится ясным размах, с которым работает «Наследие». Опять же, уровень засекреченности!

– И, значит, «Наследие» куёт лопату, которой этот самый ключ можно откопать?

Несмотря на усталость, ночь и драматическую тему, Айрин слегка улыбнулась:

– Вроде того… Но я понятия не имею, в каком направлении ведутся исследования. Мистика безгранична. Можно лишь предположить, что «наследники» стремятся найти некий древний артефакт, с помощью которого Британия перевернёт мир. Но тут много безответных вопросов. Откуда, из каких летописей взяты сведения об этом артефакте? Я таких источников не знаю. Почему для его поисков понадобилось создавать целое научное учреждение?.. Ну, и так далее. – Помолчав, Айрин добавила: – Всё это знал Аткинсон, но его уже нет. Какие-то сведения можно было найти в башне, но она исчезла вместе со всем персоналом. А Хэррингтон, который наверняка полностью в курсе дел, для допроса недосягаем.

– Ну, это как посмотреть… – машинально протянул я. Впрочем, Айрин права: не похищать же премьера, чтобы допросить в неформальной обстановке. Международное сообщество не поймёт. Хотя технически это вполне возможно…

Или я драматизирую? Да, Эйвбери нашпигован тайнами и ужасами, как рождественский гусь яблоками. Ну, и хрен с ним. До меня вдруг дошло главное: с исчезновением башни исчезла и тема «Наследия». А значит, исчезла неведомая угроза, которую несло квазиисторическое общество. Призраки, монстры, биокуклы… и страшно, и непонятно. Однако вся эта мерзость локализована здесь, в проклятом месте, и пусть Альбион подавится собственной мистикой. Гори он синим огнём, мы можем уезжать.

Но как же Мортон? А Серёга? Кто заплатит за его ужасную смерть?

– Ещё один вопрос, – медленно сказал я. – С каким заданием куратор провожал тебя в Эйвбери?

– Следить за тобой, Бурановым и Телепиным… Но, главное, быть резервом Мортона. Выполнять его указания.

– О как! – невольно отреагировал я.

Поразился, что называется, от души. Коренастый, неторопливый в словах и движениях человек, в каком-то смысле тугодум… И это – эмиссар контрразведки в составе комиссии? Хотя… наружность бывает очень даже обманчива. Да и что мы знаем про Мортона, если не считать его былой репутации отличного сыщика, противоречащей мешковатой внешности?

– Послушай, Айрин…

– Хватит на сегодня! – взмолилась женщина, и я вдруг заметил, как она измучена. – Я уже ничего не соображаю.

Откровенно говоря, я сам пребывал почти в том же состоянии. Допрос затянулся, уже за полночь, и голова трещала от избытка информации.

– Ну, хватит, так хватит, – утомлённо согласился я. – Давай ложиться. Ты останешься или вернёшься к себе?

Айрин даже побелела:

– К себе? А вдруг эти опять заглянут в окно? Я больше не выдержу…

И в тот же миг ночную тишину в клочья разорвал жуткий вопль. Это был женский голос, прилетевший снизу, с первого этажа. Я подскочил, словно вместо матраца лёг на доску с гвоздями.

– Что это?!

Айрин тихо, истерически рассмеялась.

– А ты не понял? – Она схватила меня за руку так сильно, что ногти впились в кожу. – Это же Эйвбери, слышишь? Он совсем близко!..

Оттолкнув женщину, я рванул из-под подушки пистолет, схватил халат и кинулся к двери.

Михаил Буранов

Пожелав сотоварищам спокойной ночи, я заперся в номере, переоделся в спортивный костюм и разложил на столе помятые листки, изъятые в номере Аткинсона. Давила усталость, глаза слипались, хотелось всё послать к чёртовой матери и выспаться. Пришлось сделать короткую бодрящую разминку по методу давнишнего приятеля-йога, с которым познакомился тридцать лет назад в бытность торговым представителем русско-индийской компании. Отличное было прикрытие, весь Восток объездил, ну и насмотрелся… Но, хоть и принято считать, что все тайны мира сосредоточены именно там, на Востоке, таких мерзких чудес, как в Эйвбери, наблюдать не доводилось. Недооцениваем мы Европу…

Ладно.

Спустя полчаса я был вынужден признать, что в записях слишком много непонятного. Дело не в почерке, его-то я вполне разбирал. Но вот содержание… Похоже, у Аткинсона была привычка приводить мысли в порядок, набрасывая их на бумаге. Получался своеобразный дневник, хотя и бессистемный. При этом он писал о вещах, очевидных для него, но неясных для постороннего. Впрочем, кое-что пониманию всё же поддавалось.

Вот, к примеру, такой абзац:

«… Г. обнадёжил. Ему надо ещё два-три месяца, и цель достигнута. Но какие, к дьяволу, месяцы? Со дня на день нагрянет комиссия. И хотя прикончить руссофранка М. вынудили обстоятельства, лучше было этого не делать. Его смерть разворошила осиное гнездо. Мы засветились. Хотя нет: засветились мы ещё год назад, когда ублюдок Дженкинс тиснул статью в «Санди мейл». За это и поплатился, но дело-то сделано, о нас узнали…»

Кто такие Г. и М.? Особенно М.? Ведь Аткинсон прямо пишет, что именно этот субъект убил Добромыслова. Я невольно затаил дыхание. Вот и первый проблеск в расследовании дела, ради которого мы торчим в этом проклятом месте… Доказательство, что следы преступления, как мы и предполагали, ведут в «Наследие прошлого»… Кстати, а что за цель, которой за два-три месяца рассчитывает достичь Г.?

Ну-с, едем дальше.

«… М. считает, что пора показать зубы. И если комиссия проявит настойчивость, её надо ликвидировать. Безумие! Руссофранки этого не простят. В считанные часы нас просто оккупируют. Тогда уж точно конец… Но М. этого не опасается. Напротив, вчера мне было сказано, что на самый крайний случай (угроза ареста сотрудников и захвата здания) будет применён пункт двадцать один. Применить его – значит, пойти ва-банк. А в моём понимании всякий ва-банк есть жест отчаяния, который, как правило, кончается плохо. Однако М. только смеётся…»

Ну, зубы нам уже показали, причём неоднократно. И попытки физической ликвидации тоже были. А что за пункт двадцать один? Неужели имеется в виду сегодняшнее исчезновение башни? Да уж, радикальней некуда. «Наследия» больше нет. Испарилось. Комиссии впору паковать чемоданы. Но как, чёрт побери, это удалось сделать? И куда провалилась резиденция?

А вообще чрезвычайно интересный абзац. Мы и раньше подозревали, что у разрозненных событий – единый вдохновитель и единая логика. Налицо подтверждение.

Но продолжаем.

«…Себя не обманешь: я попросту боюсь М. Казалось бы, столько лет знакомы, вместе работаем, одинаково стремимся к великой цели… Но я знаю, что в человеческом обличии скрывается уму непостижимое существо, в котором от человека уже почти ничего не осталось. Слишком велики, я бы сказал, запредельны и сверхъестественны способности этого существа. Его отношения с миром иные, нежели у меня или любого другого. Да, мы союзники. Но я спрашиваю себя: кто на кого работает? М. на Альбион? Или Альбион на М.? Слишком много своеволия, и чем дальше, тем больше. По мере приближения к цели непредсказуемость М. растёт…»

Что запредельны, то запредельны. Одни биокуклы чего сто́ят… Кем бы ни было это существо, его колдовская мощь очевидна. Мы испытали её на собственной шкуре. И если пока уцелели, то это, скорее, удача и случай. Сергею Добромыслову повезло меньше… И как прикажете бороться с этим М., которого боялся даже Аткинсон? Пока что неведомый враг пытался одолеть нас чужими руками, но что будет, если завтра мы сойдёмся лицом к лицу? Я колдовать не умею…

Душу зажали тиски дурного предчувствия. Нет ничего хуже, чем ощущение собственного бессилия, от которого до паники – один шаг. В голове запрыгали бредовые мысли вроде срочного вызова сюда, в Эйвбери, российских церковных иерархов со святой водой и походными алтарями. Кто ещё может бросить вызов нечистой силе? Или нет: завтра же утром надо снова звонить Долгорукову и требовать десант. Посмотрим, справится ли колдун со спецназом…

Но пока суд да дело, берём новый лист Аткинсона.

«…Я просто изнемог. Наступила крайняя степень усталости. И речь вовсе не о физической форме, тут более-менее в порядке. Во всяком случае, Э. мной довольна. Ублажать в постели цветущую женщину, когда ты разменял восьмой десяток, многим ли это под силу? Нет-нет, грех жаловаться. Речь совсем о другом.

Мог ли я знать полвека назад, с чем столкнусь? Какого страшного союзника обрету, стремясь к великой цели? Какие мрачные и тёмные глубины откроются на этом пути? Теперь, конечно, рассуждать поздно, да и бесполезно. Однако порой кажется, что лучше бы мне тогда застрелиться. Смешно: я ведь и хотел застрелиться, чтобы не страдать, рана-то была смертельной. Однако судьба распорядилась по-другому. Я уцелел, стал историком, создал «Наследие прошлого», тружусь во имя Альбиона, и главное дело жизни при всех проблемах близится к триумфальному завершению. Но все последние годы крепнет чувство, что ради воплощения самых благих намерений мы продали душу дьяволу…»

Очень любопытно! Насколько известно, полвека назад юный лейтенант Аткинсон воевал против союзников и после разгрома своего полка, раненный, скрывался в окрестностях Эйвбери. Значит, тогда он столкнулся с чем-то, что спустя десятилетия подвигло его создать «Наследие». Возможно, речь идёт о некоем знакомстве… С этим загадочным М.? Но каков же возраст опасного союзника Аткинсона? Ведь покойный директор пишет о делах давно минувших дней…

Чувствуя, что вот-вот засну, я ушёл в ванную и долго умывался холодной водой. Зеркало над раковиной бесстрастно отразило серое лицо, набрякшие мешки под глазами, потухший взгляд. Очень я сам себе не понравился. А это лишний раз доказывало, что организм время от времени надо поощрять сном и отдыхом. Особенно в разгар шестого десятка…

Вернувшись с этой оригинальной мыслью в комнату, я собрал листки со стола и спрятал в кофр. Пусть никого не обманывает это нейтральное название. Кроме отделений для одежды и белья в нём есть маленький отсек, вскрыть который можно лишь газовой горелкой. Хороший мастер делал – по моему чертежу, с использованием новейших материалов и технологий. Есть у нас в МВД такая спецлаборатория…

Не всё прочитано, однако я решил, что завтра встану пораньше, изучу записи Аткинсона до конца и поделюсь добытой информацией с командой. А там решим, как действовать дальше.

Не раздеваясь, я рухнул на кровать и мгновенно заснул.

Понятия не имею, сколько длился сон. Может быть, час, может, больше или меньше… Но в какой-то момент я мгновенно проснулся и буквально подскочил на постели. Разбудил нечеловеческий крик, донёсшийся откуда-то снизу. Точнее даже не крик, а визг – визг животного на пороге бойни. Похолодев и не размышляя, на рефлексах, я спрыгнул с кровати. Быстро обувшись, распахнул дверь. В коридоре столкнулся с Телепиным и Ходько, за которым спешила запахивающая на ходу халат Айрин. По лестнице на первый этаж мы буквально скатились.

И там, на первом этаже, с одного взгляда стало ясно, кто кричал. А главное, почему…

Вадим Телепин

По просторному, слабо освещённому холлу гостиницы медленно брели две фигуры. Они двигались рваной, неуклюжей походкой, дёргаясь при ходьбе всем телом. Присмотревшись, обычно невозмутимый Буранов побелел.

– Да что же это, Господи… – только и вымолвил он, отступая на шаг и крестясь.

Как и он, я узнал их.

То были Аткинсон и старуха Дженет.

Аткинсон с простреленной головой, с мертвенно бледным лицом в потёках крови, одетый в свой любимый кельтский хитон, тащил по полу за распущенные светлые волосы обнажённую миссис Своллоу. При этом, казалось, он не прилагал никаких усилий, но дородная женщина, не переставая стонать от боли и ужаса, скользила за ним, словно пушинка. Старуха Дженет, на груди которой расплывалось бурое пятно, безучастно ковыляла рядом.

Страшная пара двигалась из коридора, ведущего к апартаментам хозяйки, по направлению к выходу из гостиницы.

– Какие же это призраки, Айрин, – пробормотал почему-то Володя. – Это же натуральные зомби. Но как?..

Айрин не ответила. Безумным взглядом она смотрела на приближавшихся мертвецов. Нас окутала волна зловония. Такой запах источают непогребённые трупы.

– Сделайте что-нибудь! – прохрипела миссис Своллоу, пытаясь зацепиться ногтями за гранитный пол. Пышная грудь ходила ходуном. – Я не хочу, не хочу!.. Он же тащит меня в преисподнюю!

Старуха Дженет, не переставая медленно передвигать ноги, наклонилась и костлявой рукой влепила хозяйке оплеуху. Женщина зашлась в сиплом вопле.

– Заткнись, – невнятно велела Дженет, оскалившись. Голос её звучал глухо и гулко, словно кошмарная старуха говорила со дна глубокой бочки. При жизни тембр был намного приятнее…

Из двери за административной стойкой выскочил, протирая глаза, ночной портье.

– Что здесь происходит… – начал он и тут же осёкся, парализованный кошмарным зрелищем.

От жути происходящего в голове помутилось. Ничего не соображая, давясь ужасом и отвращением, я вскинул пистолет и трижды выстрелил в уже убитую ведьму. Было видно, как пули жестоко рвут ветхое платье на впалой груди старухи. Дженет остановилась, пошатнулась… но и только. Огнестрельное оружие было ей нипочём. Погрозив крючковатым пальцем, она двинулась дальше.

Следуя моему примеру, Буранов и Ходько одновременно выстрелили в Аткинсона. Эффект был тот же самый: полное отсутствие какого-либо эффекта, если не считать продырявленной хламиды. Словно пули, выпущенные с близкого расстояния, изрешетили бездушный манекен. Только на безжизненном окровавленном лице Аткинсона появилась тень ухмылки.

Пройти до выхода покойникам оставалось каких-то метров пятнадцать. И если бы не миссис Своллоу, мы бы им не препятствовали. Но как оставить истошно кричащую женщину в лапах зомби? Не сговариваясь, мы с Бурановым и Володей стали между тварями и гостиничной дверью, хотя я, например, не понимал, что можно предпринять. Пули их не берут, а драться с мертвецами… Правда, всего несколько часов назад мы насмерть и не без успеха сцепились с целой толпой нежити, но теперь что-то мне подсказывало: с этими двумя врукопашную лучше не связываться.

– Что делать, Михал Михалыч? – спросил Володя сквозь зубы, лихорадочно озираясь. – Вы же умный, придумайте что-нибудь…

Остолбеневший портье очнулся. Вытащив из-под стойки дубинку вроде бейсбольной биты, он подкрался сзади и что есть силы врезал Аткинсону по затылку. Раздался тошнотворный хруст. Я затаил дыхание. Покачнувшись, мертвец с неожиданной быстротой повернулся к обидчику и свободной рукой схватил за горло. Какой-то миг – и смелый парень рухнул на пол с неестественно вывернутой шеей, конвульсивно дёргая ногами.

– Чарли!.. – не своим голосом вскрикнула миссис Своллоу, которую Аткинсон продолжал держать за волосы.

В голове у меня что-то щёлкнуло. Или блеснуло. Неважно.

– Отвлеки их, – тихо сказал я Володе.

Сообразительный однокашник набрал полную грудь воздуха и гаркнул так, что в ушах заложило:

– Эй, ты, урод! Брось женщину! И мы вас выпустим! Зачем она тебе?

Аткинсон бесстрастно взглянул на Ходько.

– А почему я… должен спать… один, – размеренно то ли сказал, то ли спросил он. – Там… холодно. Ты… прочь.

Сообразив, что он имеет в виду под словом «там», я ощутил мимолётный озноб.

Пользуясь тем, что Аткинсон отвлёкся, я обогнул мертвецов по дуге и опрометью кинулся к административной стойке у них за спиной. Мне требовался самый что ни на есть простой канцелярский предмет, который, скорее всего, можно найти на столике портье. И я его нашёл: ножницы! Обычные ножницы с длинными лезвиями, торчащие из подставки для карандашей и ручек. Сейчас они были на вес золота.

Схватив их, я метнулся к миссис Своллоу. Даже полумёртвая от ужаса, она при виде меня сделала слабую попытку закрыть руками грудь и низ живота. Не обращая внимания на стыдливый жест (но отметив машинально, что рубенсовские формы хозяйки достойны всяческих похвал), я мигом наклонился и на счёт «раз-два» перерезал густую прядь волос, за которую Аткинсон тащил женщину. Затем невежливо, ногой, пихнул миссис Своллоу в пышное плечо с такой силой, что она юзом проехала по полу несколько метров. И, насколько мог, отскочил далеко в сторону. Кенгуру обзавидовался бы.

Потеряв равновесие, Аткинсон пошатнулся. Он посмотрел на кулак правой руки, в котором осталась отстриженная белокурая прядь. Перевёл взгляд в глубину холла, где Айрин уже подняла истерически рыдающую миссис Своллоу и тащила в сторону ресторана – там был отдельный выход. Мутные глаза мертвеца тускло блеснули. Аткинсон поднял руки и бешено закричал. Вторя ему, завыла Дженет. Я невольно зажал уши.

– Вы… все… умрёте, – прохрипел Аткинсон, грозя нам пальцем. С этими словами он двинулся в сторону ресторана. Переводя дыхание, мы украдкой, на почтительном расстоянии пошли следом.

И тут же выяснилось, что в ресторане дело дрянь, потому что на ночь выход из него закрывался на ключ. По сути, женщины оказались в ловушке, мы ничего не выиграли, и мой смертельный номер с ножницами пропал втуне. Старуха Дженет предусмотрительно перекрыла дверь на кухню, а широко раскинувший руки Аткинсон, заметно ускоривший темп, принялся ловить Айрин и миссис Своллоу, замотанную в первую попавшуюся скатерть. При этом он пинками расшвыривал столы и стулья, создавая на пути обезумевших от ужаса женщин мебельные баррикады и постепенно загоняя их в угол.

Стрелять бесполезно, бить стулом по черепу тоже… Оставался единственный вариант: проложить путь к бегству, вышибив окно. Буранов невероятно ловким прыжком перескочил через стойку бара и принялся метать в мертвеца, словно гранаты, бутылки с коньяком и виски. Два или три сосуда с хмельной влагой разбились о голову Аткинсона. Вряд ли он испытывал боль, однако крепкая жидкость залила лицо, и покойник был вынужден остановиться, чтобы протереть глаза. Пользуясь моментом, мы с Ходько рванули к женщинам. Я-то проскочил, а вот Володе не повезло. Подавшись вперёд, Аткинсон вдруг удлинившейся рукой схватил его за плечо. Володя зарычал от боли.

Я успел подумать, что Эйвбери, будь он проклят, забрал Добромыслова, но уж Ходько я ему не отдам. И, кинувшись с этой отчаянной мыслью на Аткинсона, нанёс фирменный удар ТТ – «тычок Терентьева». Наш покойный преподаватель-рукопашник был спокойным, добродушным, абсолютно уравновешенным человеком. Непонятно даже, как он сочинил столь жестокий удар, при котором плотно сжатые пальцы, словно острие копья, пробивают человеческое тело буквально насквозь. В пиковых ситуациях, которых на былой оперативной работе хватало, я не раз применял ТТ, и всякий раз противник умирал раньше, чем успевал сообразить, что он уже покойник.

Но не теперь… Кисть пронзила жуткая боль. Ощущение было такое, словно я попытался пробить деревянную колоду. Свободной рукой Аткинсон с бледной ухмылкой пихнул меня в грудь, и я отлетел, врезавшись головой в стойку бара. Попробовал встать – и упал на колени. В глазах поплыло, голова сделалась чугунной, уши затопил металлический звон. Похоже, стараниями зомби я схлопотал сотрясение мозга. Всё вокруг неожиданно размылось, и я почувствовал, что теряю сознание. Наверно, поэтому все последовавшие события фиксировались и запомнились отдельными сценами, как сквозь туманную пелену. Как сон, что ли. Только сон этот был вполне в духе Эйвбери – загадочным и угрожающим.

…В зале откуда-то появляется наш друг Энтони, а за ним спешит Баррет. В привычном облике юноши что-то изменилось. Его льняные локоны падают на широкие плечи, осанка и поступь дышат гордой силой, на красивом лице проступила несвойственная возрасту суровость. Пристально глядя на Аткинсона, Энтони повелительно произносит одно-единственное слово: «Остановись!»

…Нелепо дёрнувшись всем телом, мертвец медленно поворачивается к юноше. Рука, схватившая плечо Володи, разжимается, и тот со стоном падает на пол. По жесту Аткинсона, оставив свой пост у входа на кухню, старуха Дженет ковыляет к нему. Теперь они стоят лицом к лицу – Энтони с Барретом против смердящих покойников.

…Вслед за Энтони преобразился и Баррет. Это всё тот же низкорослый человек с комической лысиной, однако в его внешности появилось что-то воинственное. Сейчас, рядом с юношей, он выглядит этаким доблестным Санчо Пансой при Дон Кихоте Энтони. Выпятив грудь и слегка согнув руки, он сверлит угрожающим взглядом мертвецов. Чувствуется, что оруженосец готов защитить своего рыцаря даже ценой жизни.

…Молчание прерывает Энтони. «Кто бы вас ни прислал – убирайтесь, нелюди, – жёстко говорит он. – В мире живых для вас места нет. Уходите, и я помолюсь, чтобы облегчить вашу участь в аду. Иначе от вас не останется и пыли». Бледное лицо Аткинсона синеет. «Щенок, – с трудом выговаривает он, трясясь, словно в лихорадке. – Кого… хочешь… испугать? Нам уже… ничего… не страшно». Старуха Дженет согласно кивает, с ненавистью глядя на Энтони.

…Рука Аткинсона, вытянувшись, устремляется к горлу юноши. Энтони перехватывает её. В моей чугунной голове мелькает глупая мысль: неужели парень надеется одолеть покойника приёмом айкидо? Но, кажется, у юного поэта есть оружие получше. Свободной рукой Энтони разрывает на себе рубашку, и я вдруг вижу висящий на груди медальон – серебряный кружок, инкрустированный по краям искрящимися каменьями. При виде медальона тусклые глаза мертвеца лезут из орбит. «Откуда у тебя этот…», – хрипит он и умолкает, словно перехватило горло. «Узнал? – насмешливо спрашивает Энтони. – Ну, так пеняй на себя». Старуха Дженет вскрикивает и закрывается, как от удара.

…Из середины серебряного круга бьёт узкий, нестерпимо яркий луч света. Издав невнятный вопль, Аткинсон застывает на месте. Столбенеет и старая ведьма. Чем бы ни был медальон, мертвецов он парализовал напрочь. Вот так безделушка… Энтони отпускает руку обездвиженного Аткинсона, брезгливо вытирает ладонь полой рубахи и поворачивается к Баррету. «Делай своё дело», – велит он. И Баррет начинает громко читать… а собственно, что он читает? Судя по распевному звучанию голоса, похоже на молитву, но не молитва, хотя чувствуется что-то сакральное. Скорее, некое заклинание и, насколько могу судить, на чрезвычайно архаичном наречии. Вероятно, так на Британских островах говорили тысячи лет назад. Английским я владею не хуже, чем русским, однако почти ничего не разбираю. Лишь некоторые древнебританские слова́ звучат похоже на знакомые современные. «Исчадие тьмы»… «Проклинаю тебя»… «Исчезни во веки веков…» Всё это скорее угадывается, нежели понимается. При этом Баррет сжимает в руке какой-то объёмистый свиток – то ли из плотного пергамента, то ли из тонко выделанной кожи.

…Перевожу взгляд с Баррета на мертвецов и внезапно замечаю, что они начинают таять в воздухе, как тает мороженое, опущенное в кипяток. Массивная фигура Аткинсона постепенно исчезает, словно растворяется, то же самое происходит с худым телом старухи Дженет. Они по-прежнему безмолвны и неподвижны, и только в глазах тлеет отчаяние пополам с ненавистью. Вот от Аткинсона осталась верхняя часть. Вот в воздухе, лишённая туловища, одиноко повисла безобразная голова старой ведьмы с крючковатым носом и широко открытым в безмолвном вопле ртом. Энтони бесстрастно наблюдает за развоплощением зомби. На груди загадочно мерцает серебряный медальон.

…Держась за плечо и морщась от боли, надо мной склоняется Володя. «Ты как?» – спрашивает он. «Вскрытие покажет», – уклончиво отвечаю я и с его помощью встаю на ноги. Меня тут же ведёт в сторону. Подходит Баррет и усаживает на поднятый стул. Его руки ложатся мне на голову. «Сейчас вам станет легче», – говорит он устало…

Потом мы сидели за большим столом и долго молчали, глядя друг на друга – Айрин со всхлипывающей миссис Своллоу, Энтони с Барретом, мы с Володей и Бурановым. Казалось, что эта ночь никогда не кончится. Стояла мёртвая тишина, и где-то там, за тёмными заплатами окон, раненым зверем затаился Эйвбери.

Молчание прервал Ходько, успевший сбегать к себе в номер и сменить изодранный халат на тренировочный костюм.

– Ну, что, дамы и господа, есть о чём поговорить, – негромко предложил он. – Пора бы и карты на стол, не так ли?

При этом его взгляд скользил с юноши на старого биолога, с биолога на хозяйку «Красного Льва».

Но в этот момент в холле послышались чьи-то шаги, и в ресторан вошла заспанная мисс Редл в шлёпанцах на босу ногу.

– Господа, что здесь происходит? – спросила она, близоруко щурясь и зябко кутаясь в халат. – Какие-то крики, шум… Я проснулась и сначала испугалась. Но потом решила спуститься вниз. А у вас тут какое-то собрание…

Я внутренне застонал. Только секретарши покойного Аткинсона сейчас не хватало…

Из рецензии на книгу историка Самуэля Пиккеринга «Британия от короля Артура до наших дней. Портреты героев»

(август 2004 года)

Выход в свет фундаментального труда, которому автор, маститый историк Самуэль Пиккеринг, отдал многие годы исследований и размышлений – явление в общественной и научной жизни Альбиона совершенно исключительное. Значение книги соответствует её объёму: и то и другое незаурядно…

Как видно из названия, предметом авторского интереса являются исторические личности, в том числе личности полулегендарные, которые вершили судьбы Британии со времён седой старины до наших дней. Это люди, определявшие ход событий, расширявшие пределы страны, защищавшие её от внешних и внутренних врагов. Это герои, чья жизнь и борьба сформировали истинно британский дух и менталитет, заложили основы национального характера: несгибаемость, мужество, стремление к победе любой ценой…

Книга состоит из тридцати глав-очерков. Галерея образов поражает разнообразием. Это король Артур Пендрагон и рыцари Круглого стола, чародей-друид Мерлин и кельтский бард Талиесин, король Ричард Львиное Сердце Плантагенет и разбойник Робин Гуд, королева Елизавета Первая Тюдор и драматург Шекспир, адмирал Нельсон и лидер сопротивления диктату франко-российского союза премьер-министр Скотт Маклейн…

Особое внимание автор уделяет ранней британской истории. Присущий Пиккерингу дар учёного и беллетриста с блеском проявился в главах, посвящённых эпохе короля Артура. Тщательный анализ фольклорных источников, дошедших до наших дней, позволил создать яркие портреты Мерлина и его смертельного врага фаты Морганы, рыцарей Круглого стола. При этом историк не боится строить гипотезы, которые опровергают расхожие истины. Так, по его мнению, Мерлин избежал гибели от чар Морганы, и безвестный валлийский холм отнюдь не стал его вечной усыпальницей. Не был он также заточен в волшебный столб из воды и листьев. После смерти короля Артура Мерлин покинул двор, удалился от мира и вёл отшельнический образ жизни. Время и место его кончины остались неизвестными…

Нельзя без волнения читать главу о рыцаре Круглого стола, известном всему миру как сэр Галахад. Именно он сумел найти святой Грааль. Искали многие, но лишь Галахад оказался достойным принять в руки чашу с кровью Христовой. Или, вернее сказать, она сама избрала рыцаря, в котором воин соединился с праведником, поражавшим современников непорочностью и душевной чистотой…

Эпилог книги посвящён нынешнему руководителю Альбиона премьеру Хэррингтону, и это не случайно. Именно Хэррингтон, как никто другой, олицетворяет сегодня стремление возродить былую британскую мощь и величие. Не случайно и то, что он счёл возможным написать предисловие к работе Пиккеринга. Высоко оценив книгу, национальный лидер подчеркнул, что каждый патриот должен прочесть её, а непатриот – тем более. Подобные исследования неопровержимо доказывают, что страну с такой историей и такими героями никаким Парижским трактатом не сломить…

Глава девятая

Эдвард Мортон

Буранов выбежал из лаборатории. Я подождал, пока в коридоре стихнут его торопливые шаги, и повернулся к Грейвсу. Тройка «наследников», сгрудившись вокруг временного директора, сверлила меня настороженными взглядами.

– Мистер Грейвс, отошлите своих сотрудников, – сказал я. – Нам надо обсудить ситуацию.

Кажется, отсутствие Буранова вернуло Грейвсу уверенность.

– А что, собственно, обсуждать? – спросил он, пожимая плечами. – Разве что возмутительное поведение вашего председателя. Рукоприкладство, похищение научного оборудования, запугивание персонала… Не знаю, как в России, а в уголовном кодексе Альбиона это называется хулиганством.

Я вздохнул. Вроде бы и не дурак этот администратор, а не хочет понять, что не в его положении хорохориться.

– Как это называется в уголовном кодексе Альбиона, я и без вас знаю, – резко произнёс я. – Вы делайте, что сказано. Время идёт.

Возможно, мой угрожающий тон напомнил Грейвсу, что, убегая, Буранов наделил меня диктаторскими полномочиями, дающими карт-бланш на решительные действия вплоть до мордобития. Во всяком случае, он жестом отослал «наследников», и в лаборатории мы остались одни.

Сели, причём Грейвс устроился на стуле, а я примостился на краешке стола, как бы нависая над ним. Сделал это машинально, по многолетней привычке, выработанной во время допросов. Тут ведь важно сразу показать собеседнику, кто над кем доминирует. Грейвс заёрзал и сделал пробный ход.

– Очень рад, что два соотечественника-британца наконец могут поговорить без этого русского, – сообщил он, пристально глядя мне в глаза снизу вверх.

Я потёр подбородок. Сказано, что называется, в лоб. Ну, что ж…

– Видите ли, мистер Грейвс, сейчас важно не то, что я британец, а что вместе с коллегой Бурановым возглавляю комиссию, у которой много вопросов к вашей организации, – сухо напомнил я. – И боюсь, что за последние два часа их стало гораздо больше.

– Не понимаю, о чём это вы, – нейтрально сказал Грейвс, однако слегка при этом побледнел. – Мне кажется, что практически на все вопросы мистера Буранова я в меру своей компетенции ответил.

– Ну да! Причём таким образом, что лучше бы не отвечали вовсе… Вы что, считаете его идиотом? Или меня? Это же уму непостижимо… Демонстрируете мощно оснащённое научное учреждение и пытаетесь выдать его за безобидный кружок по изучению национальных фольклорных традиций! И вы всерьёз хотите, чтобы вам поверили?

Грейвс окрысился:

– Да мне, знаете ли, всё равно, поверят или не поверят, – заявил он довольно вызывающим тоном. – Все вопросы к учредителям или покойному директору Аткинсону. Я всего лишь исполняю его обязанности. И точка.

– Запятая, мой друг, запятая, – поправил я почти ласково. – В сущности, упрекнуть вас особенно не в чем. Бразды правления вам достались неожиданно, и перед Бурановым пришлось выкручиваться в режиме импровизации. Его, конечно, вы не обманули, однако лицо в целом сохранили. Молодец. Но! – Я наклонился к собеседнику, насколько позволял растущий, увы, живот. – Как вы могли допустить, что во время визита комиссии ваши учёные мордовороты продолжали экспериментировать с Дженкинсом? Всё бы ничего, но это…

Вот тут Грейвс побледнел по-настоящему.

– Вы его знаете? – спросил он, чуть ли не запинаясь.

– Заочно, – сказал я, поглаживая усы. – Дженкинс человек известный, журналист, много выступал на видеоканалах… Исчез сразу после большой публикации о «Наследии прошлого» и вдруг всплыл в этом самом «Наследии», в качестве подопытной крысы. Это дурно пахнет, милейший. Настолько дурно, что никакие ссылки на покойного Аткинсона вас не спасут.

– Но я здесь ни при чём!..

– А это вы расскажете трибуналу союзников.

– Трибуналу?

– А вы думаете, что судить вас будет коллегия англиканских священников при воскресной школе?

– Бред какой-то… За что меня судить?

– За соучастие в деятельности преступной организации. Если ещё не поняли, поясню: союзники в «Наследие» вцепились крепко. Первая же поверхностная инспекция выявила несоответствие между безобидными уставными целями и содержанием реальной работы. Про Дженкинса я уже молчу, здесь вообще явный криминал… И раз уж вы так маскируетесь, значит, есть что скрывать. Не сомневаюсь, что в ближайшие пару дней по звонку Буранова здесь высадится научная группа франкоруссов в сопровождении силовиков. Вас просто выпотрошат. Возьмут в оборот сотрудников, проанализируют информацию, вычислят характер исследований. Не бином Ньютона. Быстро установят, что не историей с этнографией вы занимаетесь… Слишком много странного творится в округе. И похоже, что истоки странностей надо искать здесь, в башне.

Грейвс поднял голову. Глаза у него были больные.

– Вы с ума сошли, – прошелестел он.

Жалок он был сейчас. Мешок с костями в элегантном костюме, а не человек. Десяти минут не самого жёсткого разговора хватило, чтобы раздавить его. А если бы я вёл настоящий допрос? Что скрывать: очень хотелось тряхнуть стариной и побеседовать с Грейвсом как следует. Не нравился мне он. А «Наследие» просто источало скрытую опасность…

Но штука в том, что заняться Грейвсом и «Наследием» всерьёз я не мог. И вовсе не в силу патриотических соображений. Причина была посерьёзнее.

– Ладно, Грейвс, – произнёс я, поднимаясь. – Хватит кукситься, выше голову. Вам её пока не оторвали. Сейчас мы пройдём в ваш кабинет, и вы напишете объяснение на имя Буранова. Правильное, грамотное объяснение. – Поправив галстук, я уточнил: – Тезисы я вам, так и быть, продиктую.

Глаза у Грейвса из больных сделались квадратными.

– Вы? – только и сказал он. Произнося это предельно короткое слово, он ухитрился запнуться: – С какой стати?

Вместо ответа я достал из кармана и предъявил значок. На нём был вытеснен британский лев и буквы «НП». При виде маленького платинового кружка Грейвс подскочил, как ужаленный.

– Где вы его взяли? – воскликнул он, глядя на меня чуть ли не с ужасом.

– Премьер-министр Хэррингтон вручил, – буднично сообщил я. – Собственно, предъявить его надо было Аткинсону, а не вам, но ситуация изменилась… Ещё вопросы есть? (Грейвс очумело покрутил головой.) Ну, и хорошо, что нет. Пойдёмте.

По пути в кабинет Грейвса я в который раз прокручивал в памяти недавнюю встречу с Хэррингтоном.

О «Наследии прошлого» я к тому времени кое-что знал. Поскольку дело об исчезновении Дженкинса проходило по моему департаменту, я нашёл подборку его последних публикаций, в том числе о «Наследии», прочитал. Любопытно, конечно… однако чего только не пишут в свободной стране. У Дженкинса вообще была репутация разгребателя грязи. И уж точно не связывал со статьёй об «НП» высказанную как бы вскользь просьбу министра не слишком усердствовать в поиске журналиста. А просьба министра, как известно, равнозначна приказу. Я выкинул это дело из головы и вспомнил лишь после неожиданного приглашения к Хэррингтону.

Детали визита на Даунинг-стрит, 10 опускаю. Скажу только, что встреча состоялась в маленькой гостиной на втором этаже за чайным столиком, а вовсе не в рабочем кабинете премьера. Да и характер беседы, длившейся около часа, трудно было назвать официальным. Хэррингтон сообщил, что решил назначить меня сопредседателем межправительственной комиссии по расследованию убийства, совершенного в деревне Эйвбери, графство Уилтшир. Погиб российский офицер ООГ, и расследование вёл мой департамент. Таким образом, назначение выглядело вполне логичным, непонятно только, почему Хэррингтон решил сообщить о нём лично, а не доверил эту формальность министру. Но вскоре ситуация прояснилась.

Хэррингтон сказал, что, по совпадению, неподалёку от места убийства располагается офис исторического общества «Наследие прошлого». В высшей степени нежелательно, чтобы комиссия, в составе которой российские офицеры спецслужб, в ходе расследования заинтересовалась обществом. Но уж если заинтересуется, сопредседатель Мортон должен всячески – всячески! – гасить этот интерес и уводить расследование как можно дальше от НП. Действовать, разумеется, надо в высшей степени аккуратно и естественно. «Здесь я рассчитываю на ваш огромный опыт, превосходный интеллект и великолепную изобретательность… Не надо смущаться, мистер Мортон. Благодаря этим качествам вы стали одним из лучших сыщиков королевства. А может быть, и лучшим…»

Но кое-что меня смутило. Не комплименты премьера, само собой. Я себе цену знаю. Было неясно, почему ещё до начала расследования Хэррингтон поручает морочить головы коллегам по комиссии. Со всей возможной деликатностью я задал этот вопрос. Премьер на вопрос ответил. Но прежде он взял с меня слово джентльмена и патриота, что всё сказанное останется между нами. Заинтригованный, слово я, разумеется, дал. И получил ответ, после которого невольно вспомнилась библейская мудрость «Во многих знаниях многие печали». Или, говоря проще, меньше знаешь – крепче спишь…

Хэррингтон сообщил, что под вывеской безобидного исторического общества скрывается правительственный, глубоко законспирированный исследовательский центр. Нет смысла вдаваться в характер его деятельности. Скажем только, что при помощи методов нетрадиционной науки в Эйвбери ведутся разработки нового сверхоружия, аналогов которого не существует. С помощью этого сверхоружия раз и навсегда будет покончено с диктатом франко-российского союза. Без преувеличения, мир изменится, и владыкой нового мира станет Альбион.

Исследования длятся уже несколько лет, работа вышла на финишную прямую. Ещё три-четыре месяца, и цель будет достигнута. Однако произошло ЧП, которое грозит похоронить дело. Убийство российского офицера ООГ чуть ли не на пороге «Наследия» привлекло к Эйвбери внимание союзников. Страшно даже представить, что, расследуя преступление, они заинтересуются обществом и расшифруют характер его деятельности… «Вот почему ваша миссия очень важна, мистер Мортон. Я бы сказал, важна беспрецедентно. Выполните её – и рассчитывайте на любое вознаграждение, какое только по силам государственному казначейству».

По ходу разговора Хэррингтон вручил платиновый значок с аббревиатурой «НП». «Сейчас мы не можем предугадать, как развернутся события на месте. Координируйте свои действия с директором «Наследия» Аткинсоном. О ваших полномочиях его проинформируют. Если понадобится, предъя́вите этот значок также заместителю директора Грейвсу, и он полностью в вашем распоряжении. Да, ещё… Можете рассчитывать и на мисс Мэддокс. Я ввёл её в состав комиссии со стороны Альбиона в качестве историка-консультанта. Она действительно специалист по древнебританским культам, но её главная задача – быть вашей помощницей».

Я слушал, кивал головой и пытался понять, что же это за общество и какие дела в нём творятся, если его безопасностью занимается собственной персоной лидер нации. Однако все уточняющие вопросы Хэррингтон отклонил – столь же вежливо, сколь и непреклонно. «Эти подробности для исполнения вашей миссии несущественны, мистер Мортон, поверьте. Запомните лишь одно: если в Эйвбери доведётся увидеть нечто… м-м… необычное, не удивляйтесь. И не пугайтесь. Работа над сверхоружием порой провоцирует в окружающем пространстве довольно странные явления. Но это тоже несущественно…»

Хэррингтон многое не договаривал. Нельзя было поверить в случайность гибели офицера ООГ рядом со стратегическим, полностью засекреченным учреждением Альбиона. Я излишней доверчивостью не страдаю. Скорее, покойный что-то накопал, и его просто ликвидировали, лишь бы избежать утечки информации о «Наследии». Но если так, соответствующие службы союзников уже знают про общество. Хоть немного, хоть на два пенса, но знают. Поэтому с их стороны расследование будет вестись целенаправленно. И как с учётом этого прикажете водить франкоруссов за нос? В тех службах дураков не держат. К тому же не факт, что они безоговорочно поверят в объективность британского сопредседателя… Моя задача выглядела практически нерешаемой, о чём я тактично и сообщил премьеру. Было огромное желание вернуть полученный значок, уйти и забыть разговор, как дурной сон. Бог с ними, с возможностями государственного казначейства…

Взгляд Хэррингтона, только что лучившийся тёплым дружелюбием, мгновенно остыл до полного нуля. «Значение возложенной на вас миссии чрезвычайно, мистер Мортон, – отчеканил он. – Скажу больше: не выполнить её вы просто не имеете права. Не сочтите за пафос, но судьба Альбиона в каком-то смысле находится в ваших руках. Я хочу, чтобы вы помнили об этом». Что было сказать в ответ? Мелькнула странная мысль: откажись я, и вряд ли меня выпустят из резиденции премьера живым. Такие тайны открывают не для того, чтобы выслушать отказ…

«Сделаю всё возможное, господин премьер-министр, – сказал я наконец. – Но, может быть, есть более простой вариант?» «Какой же?» «Не создавать комиссию вовсе. Настоять на внутреннем расследовании, и точка. А уж сами разберёмся, как надо…». Хэррингтон покачал головой. «Я пытался… Руссофранки разъярены. И если мы не допустим комиссию в Эйвбери, они просто высадят десант. Все военные и технические возможности для этого у них есть, нужен только предлог. Убийство офицера из российской миссии ООГ – повод, лучше не придумаешь. Мы не готовы и не можем им противостоять. Пока…»

Сказать, что резиденцию премьера я покидал не в своей тарелке, значит ничего не сказать. Мало того, что не имелось ни малейшего представления, как выполнять возложенную миссию. Я не хотел её выполнять, вот в чём штука. Каково мне, профессиональному полицейскому, фактически срывать расследование убийства, нити которого – очевидно! – тянулись к «Наследию»? Но главной причиной дурного настроения было другое. Эта информация премьера о некоем сверхоружии…

В Альбионе руссофранков не любят, иначе быть просто не может. Благодаря им Британия двести лет назад лишилась мирового господства… И что с того? Когда-то Рим был сильнейшей империей, пока его не сокрушили варвары. Однако сегодняшняя Италия чувствует себя превосходно… Так и тут. Если засунуть в карман самолюбие и ностальгию по утраченному величию, следует признать, что Альбион в полном порядке. Уровень жизни – один из самых высоких в Европе, никакой изоляции, экономика развивается. Ещё вопрос, жили бы мы хорошо, если бы тратились на содержание армии и флота сверх ограничений, наложенных Парижским трактатом.

Но если в руки слабоадекватных политиканов попадёт сверхоружие, то это опасно, очень опасно. Приобретёт ли страна что-нибудь, не факт, а терять есть что. Мне, другим, да всему Альбиону. И если даже приобретёт… В детстве я вдоволь насмотрелся на руины Тауэра, со Второй Мировой не вернулся брат матери, после войны страна долгие годы жила на хлебных карточках. Такова была цена поражения. Не хотелось думать, какой может оказаться цена победы…

Нетрудно понять, что членов комиссии я встречал в Лондоне с паршивым настроением. После знакомства и нескольких часов общения оно стало ещё более паршивым. Я быстро понял, что эти люди умны, профессиональны и очень опасны. Опасны с точки зрения миссии, возложенной на меня Хэррингтоном. Сумею ли я их обмануть? Более чем проблематично… К сожалению, они мне, в общем, понравились – и хладнокровный Буранов, и едкий Ходько, и аристократически сдержанный Телепин. В другое время и в другом месте мы вполне могли бы сработаться….

В приёмной Грейвса нас встретила его секретарша. В отличие от худосочной мисс Редл это была пухленькая длинноногая шатенка в полупрозрачной блузке и дивно короткой юбке. Такие юбки носят лишь по согласованию с боссом… Она поднялась навстречу, однако Грейвс даже не удостоил её взглядом. Только и бросил на ходу:

– Меня ни для кого нет, Дороти.

Безмятежный лобик девушки забавно сморщился. Вероятно, она привыкла к более ласковому обращению.

– Вам звонили из Лондона, – обиженно сказала она в спину Грейвса.

– И ни с кем не соединять тоже, – оборвал тот, открывая дверь кабинета.

Сев за стол, он придвинул стопку бумаги и взял ручку.

– Готов стенографировать ваши тезисы, – сказал он с вымученной усмешкой.

– А сесть вы мне предложить не готовы?

– Ах да, прошу прощения. Чай, кофе?

– Кофе с коньяком. Коньяку побольше, – буркнул я, усаживаясь и вытягивая гудящие от усталости ноги.

Легко сказать, тезисы… Ситуация в «Наследии» выглядела настолько подозрительной, что объяснить её сколько-нибудь невинным образом невозможно. И всё-таки позарез требовалось что-то придумать и написать – хотя бы с целью потянуть время. Буранов, разумеется, не поверит, но документ есть документ. А там… там будет видно.

– Пишите, – велел я, когда очаровашка Дороти, поставив на стол кофе, коньяк и нарезанные фрукты, покинула кабинет, грациозно двигая бёдрами. – Тезис первый. Как заместитель Аткинсона, вы курировали исключительно административно-хозяйственные вопросы. Ну, там, снабжение, транспорт, ремонт помещений, бухгалтерия. Следовательно, научно-исследовательской тематикой «Наследия» практически не владеете и пояснить её не можете.

Тезис второй. Опыты над людьми профилем деятельности «Наследия» не предусмотрены по определению. Таким образом, – диктовал я, прихлёбывая кофе, – имеет место возмутительное, точнее, преступное самоуправство сотрудников имярек, с которыми надо разбираться… Кстати, позаботьтесь, чтобы через час этих ребят в Эйвбери не было. Пусть убираются в Лондон или куда угодно, и сидят, как мыши в норе. И без них всё плохо… Это ясно?

Не отрываясь от бумаги, Грейвс кивнул.

– Тезис третий. Имеющиеся к деятельности «Наследия» вопросы в связи с безвременной кончиной директора Аткинсона следует адресовать учредителям общества, в числе которых… У вас там хоть люди приличные?

Грейвс посмотрел на меня и медленно кивнул.

– Более чем, – сказал он с непонятной улыбкой.

– Вот и перечислите. Далее…

Но ничего далее продиктовать я не успел.

Грейвс поднял голову и коротко ахнул, хватаясь за виски. Брови сошлись на переносице, рот полуоткрылся, и новоиспечённый директор с перекошенным лицом обмяк в кресле.

Перед глазами вдруг поплыло. Поплыло так сильно, что физиономия сидящего рядом Грейвса раздвоилось. Четыре щеки, два носа, два широко открытых рта… Шевелящиеся губы, которые что-то произносят, но я ничего не слышу…

В молодости я занимался боксом и однажды на корпоративном турнире пропустил сильный удар в голову. Помню, как окружающий мир сразу потерял привычные очертания, вокруг всё сделалось зыбким и нереальным, стало темно, словно над рингом сгустились сумерки… Сейчас без всякого нокаута возникли ровно те же ощущения. С ног до головы мгновенно окатил необъяснимый ознобный страх. И как будто невидимая ледяная рука больно сжала сердце…

– Что это? – хрипло произнёс я, хватаясь за край столешницы. – Грейвс, вы меня… отравили?

Ничего умнее в тот миг я не придумал.

– Грейвс! Где вы, чёрт вас возьми?

Но кому я это сказал? Грейвса уже не было. И вообще ничего не было. Остался только мрак. Комната, мебель, звуки – всё исчезло, всё растворилось в серной кислоте непроницаемой тьмы. А тьма эта не от мира сего, успело мелькнуть в голове.

Потом исчез и я.

Владимир Ходько

Отделаться от мисс Редл не было никакой возможности, и Буранов коротко, тщательно подбирая слова́, рассказал ей о жуткой сцене, разыгравшейся в ночной гостинице. Воспоследовало то, что и должно было воспоследовать: мисс Редл упала без чувств. Пока Айрин брызгала на неё водой, а Вадим растирал кисти рук, я хлопал женщину по щекам и не мог отделаться от мысли, что вслед за ужасом началась мелодрама. Верную секретаршу до обморока потрясло явление покойного директора народу…

– Боже мой, – пробормотала, стуча зубами, мисс Редл, как только к ней вернулось сознание и дар речи, – какой кошмар… А всё потому, что он самоубийца. Теперь его неприкаянная душа будет вечно бродить в окраинах Эйвбери…

– Ну, это вряд ли, – негромко произнёс Баррет, и Энтони согласно хмыкнул.

Судя по их реакции, развоплощение Аткинсона вместе со старой ведьмой было окончательным и обжалованию не подлежащим. Отрадно.

– Айрин, проводите мисс Редл к ней в комнату и побудьте там, – попросил я. – Налейте выпить, поговорите – словом, успокойте.

Айрин послушно увела рыдающую секретаршу наверх, а я повернулся к миссис Своллоу. Хозяйка, по-прежнему завёрнутая в синюю льняную скатерть, тихо сидела в стороне, слегка раскачивалась взад-вперёд и, кажется, ещё не пришла в себя. Выглядела она ужасно. С головы неопрятными сосульками свисали спутанные пряди, под глазами легли тёмные круги, лицо осунулось и разом одрябло.

– Миссис Своллоу, вы можете говорить? – мягко спросил я.

Женщина непонимающе посмотрела на меня, потом взгляд её прояснился, и она слегка кивнула головой.

– Хорошо… Мы застали кульминацию событий. Расскажите, пожалуйста, что произошло до нашего появления.

Хозяйка сильно вздрогнула, и край скатерти упал с пышного плеча.

– Я… я не могу, – пробормотала она. – Это так ужасно и мерзко… Не хочу вспоминать…

Мы с Вадимом переглянулись.

– Миссис Своллоу, если вы не хотите говорить, мы, разумеется, не настаиваем, – успокаивающе сказал он. – Но, поверьте, что расспросы наши – не от праздного любопытства. Происходят события одно страшнее другого, всё непонятно, а понять необходимо. Тут любая деталь может помочь. Вдруг Аткинсон сказал что-нибудь, прежде чем схватил вас…

Женщина тихонько засмеялась, и был в этом смехе оттенок безумия.

– Сказал? – переспросила она. – Ну, сказал кое-что. Вряд ли это важно, да ладно. Вы меня спасли, что ж скрывать-то… – Она выпрямилась и нервным движением отбросила волосы со лба. – В общем, я уже засыпала, когда дверь распахнулась, и зашли эти двое. Аткинсона узнала сразу, а потом и старуху Дженет. Думала, сердце разорвётся со страху… Аткинсон подошёл ко мне и сказал, что забирает с собой. Ему, мол, там одиноко. – У женщины перехватило горло, она судорожно отхлебнула из поданной Вадимом бутылки с минеральной водой. – Потом сорвал с меня одеяло, ночную сорочку… Хотел овладеть мной. Я стала отбиваться. Как представила, что в меня войдёт мертвец… – она разрыдалась.

На лбу Вадима выступил пот.

– Достаточно, миссис Своллоу, – сдавленно произнёс Буранов.

– Ничего… – хозяйка ладонью вытерла мокрые глаза и щеки. – Тогда старуха Дженет принялась его ругать. Мол, потом натешишься, не за этим послали, дело ещё не сделано. И вообще, говорит, где этого сосунка искать… Аткинсон было зарычал, но потом согласился. Схватил меня за волосы и поволок… Ну, а остальное вы сами видели, – закончила женщина, всхлипывая.

У меня на языке вертелся вопрос, но Баррет опередил.

– А как вы думаете, миссис Своллоу, почему Аткинсон пришёл именно к вам? – вкрадчиво спросил он. – В гостинице есть и другие женщины…

Хозяйка отрешённо посмотрела на него.

– Что тут думать, – устало произнесла она. – Спали мы с ним. Давно уже, лет пять. А что такого? – В голосе послышался оттенок вызова. – Я вдова, он вдовец. Живём… жили не вместе, но под одной крышей. Я к нему по ночам и приходила. Не мог он без женщины. Сильный был мужчина, и с фантазиями, хотя и немолодой. Ну, и я не против… Отношения, само собой, скрывали.

– Скажите, а как вас зовут? – ни к селу, ни к городу спросил вдруг Буранов. – А то всё «миссис Своллоу» да «миссис Своллоу».

Хозяйка с недоумением оглянулась на него.

– Элизабет меня зовут, – сказала она. – А что?

– Только для сведения, – успокоил Буранов, и вид у него был такой, словно в голове сложились детали некой головоломки.

У меня тоже кое-что сложилось. Теперь стало ясно, чьё женское белье лежало в шкафу Аткинсона, и чьи длинные светлые волосы видел я в ванной комнате на расчёске. А миссис Своллоу так яростно пыталась выставить нас из номера самоубийцы не зря: опасалась, что при обыске мы найдём её интимные вещи… В общем, одной загадкой меньше. Только вот загадка эта второстепенная, и ответ на неё к пониманию главного не приближает. В этом смысле гораздо важнее объясниться с Энтони и Барретом.

Очень вовремя вернулась Айрин и доложила, что мисс Редл кое-как успокоена, уложена в постель и после двух рюмок коньяку пытается уснуть.

– Спасибо, Айрин, – сказал я. – Что бы мы без вас делали. Теперь я попрошу таким же образом помочь миссис Своллоу, хорошо? Да, чуть не забыл… Возьмите у неё телефон Вильямса и срочно вызовите сюда. В общем, надеюсь на вас.

Айрин бросила на меня убийственный взгляд. В ответ я слегка развёл руками: мол, что поделаешь, нет у нас для такого поручения другой женщины. Не посылать же сидеть с хозяйкой Телепина…

– Бедная мисс Мэддокс, – пробормотал Буранов вслед Айрин, уводившей хозяйку.

– Хотите заменить? – участливо спросил Вадим и получил в ответ свирепый взгляд Михаила Михайловича.

Я сильно потёр звенящий от усталости затылок и повернулся к Энтони с Барретом.

– Поговорим, джентльмены, – предложил я. – Ей-богу, пора. Меня, к примеру, очень интересует, как вам удалось расправиться с мертвецами. И если ходячие трупы явились в гостиницу с установкой найти некого сосунка, то, сдаётся мне, речь идёт об Энтони. Вопрос: с какой стати и кому он мешает? Кто вы вообще такие?

Джозеф Баррет

Ну, кто я такой, скажут многие. Коллеги-учёные, студенты. Они без запинки сообщат, что Джозеф Баррет является известным биологом, академиком, что его работы по эволюции человеческого вида в условиях развития научно-технического прогресса вызвали в Европе много шума и споров, что «Британская энциклопедия» посвятила ему большую статью, а «Сайнс обзервер» даже назвал Дарвином двадцать первого века…

Посмотреть со стороны – жизнь удалась. И во всём, что касается науки, так оно и есть. Но мало кто знает, насколько я одинок и, в сущности, несчастен. Глория умерла очень рано, оставив меня с десятилетним Джейсоном на руках. Больше детей у нас не было. Сына я любил и заботился о нём за двоих. Гордился его школьными успехами. Радовался, когда стал замечать увлечение наукой. Правда, в отличие от меня Джейсон выбрал физику, но какая разница? Он унаследовал моё главное: интеллект, пытливость, склонность к системной работе. Всё это проявилось ещё в колледже, а в Лондонском королевском университете он с первого курса стал одним из лучших студентов. Навещая могилу Глории, я рассказывал ей, какой замечательный парень у нас вырос…

После университета перспективного выпускника пригласили в серьёзный научно-исследовательский центр. Через три года Джейсон защитил диссертацию. Он теоретически обосновал, что так называемые аномальные или, выражаясь научным термином, геопатогенные зоны Земли (Бермудский треугольник, американская Дорога Сатаны, Медведицкая гряда в России и другие) – не что иное, как своеобразные шлюзы, через которых происходит взаимное проникновение параллельных миров. Причиной тому служат особые геофизические свойства этих территорий, искажающие привычные пространственно-временные константы, вплоть до нарушения причинно-следственных связей. В сущности, диссертация Джейсона в каком-то смысле развивала весьма спорную теорию Эдельберга-Вайсмана, и потому защита прошла непросто.

После неё один из коллег, который поддержал сына на учёном совете, рассказал, что, по его информации, местечко Эйвбери в графстве Уилтшир располагает всеми признаками геопатогенной зоны. Заинтересовавшись, Джейсон съездил туда на пару недель и вернулся взбудораженным. Он рассказал мне, что даже поверхностное исследование территории выявило ряд аномалий. А расспросы местных жителей дали сведения об исчезновении людей, хрономиражах, частом появлении шаровых молний и некоторых других явлениях, наличие которых вполне укладывалось в разрабатываемую им теорию. Опять же, мегалиты…

Рассказал Джейсон и другое. На окраине Эйвбери высится здание-замок, построенное в раннефеодальном стиле. В разговоре с миссис Своллоу (сын остановился именно в «Красном Льве» – других-то гостиниц в деревне нет), он выяснил, что замок является офисом исторического общества «Наследие прошлого», а директор организации квартирует здесь же, на третьем этаже.

Тем же вечером Джейсон постучался в номер Аткинсона. Представившись и вкратце объяснив цель приезда в Эйвбери, сын попросил содействия. Не будет ли так любезен мистер Аткинсон поделиться сведениями о прошлом и настоящем деревни, заключённой в кольце мегалитов? Интересует любая информация о странных и необъяснимых событиях, когда-либо происходивших в Эйвбери… Аткинсон, пожилой человек, сохранивший могучую, несмотря на почтенные годы, стать, сухо и коротко сообщил, что собственно историей Эйвбери «Наследие прошлого» не занимается. Его интересуют другие темы. Какие именно? Ну, это не предмет обсуждения со случайным собеседником… В общем, фактически выставил Джейсона за порог.

Слушая рассказ сына, я чувствовал, что он задет грубостью директора, с одной стороны, и заинтересовался «Наследием прошлого», с другой. Мне и самому стало любопытно, что же это за историческое общество, которому по карману выстроить целый замок. Королевская академия, в которой я имею честь состоять, таких трат себе позволить не может…

На следующий год Джейсон вновь поехал в Эйвбери и провёл там весь отпуск. С собой он взял столько приборов, сколько был в состоянии утащить на себе. Вернувшись, сын торжественно сообщил, что версия о геопатогенной зоне подтверждается. В частности, он зафиксировал повышенный радиоактивный фон вблизи мегалитов, но это не главное. Главное в том, что, если только его аппаратура не врёт (а с чего бы ей врать?), внутри гробницы Вест-Кеннет за окраиной Эйвбери находится источник неизвестной энергии. Или генератор. Пока сказать точнее невозможно. Энергия в первом приближении напоминает электромагнитную. Излучение довольно сильное. А если предположить, что неизвестный источник (генератор) действует на некоторой глубине и, стало быть, излучение частично гасится верхним слоем почвы, то о его реальной мощности можно лишь гадать. Это же сенсация! Там всё надо исследовать…

«Надеюсь, ты не спускался в гробницу? – спросил я. – Вот так, в одиночку, без подготовки?» «Было желание, – признался мой парень. – Но не одному, само собой. Я хотел найти ассистента, кого-нибудь из местных». «И что?» «Никто не согласился, хотя я обещал хорошо заплатить. Суеверные там все какие-то… И в округе после этого на меня начали коситься». Ещё Джейсон добавил, что готов был полезть в гробницу с приборами даже без сопровождения, но что-то его удержало. «Ты только не смейся, пап, но вдруг стало не по себе. Страшновато, что ли… Уж очень там всё поросло мистикой. Представляешь, в деревне по сей день считают, что именно в Эйвбери тысячу восемьсот лет назад состоялась последняя битва Мерлина с фатой Морганой… Чушь, конечно… Ты знаешь, я в мистику не верю, но вот прожил там три недели, и что-то в сознании сдвинулось…»

Ну, я-то в отличие от Джейсона в мистику верил. Была на то причина, о которой сыну я никогда не рассказывал. Не рассказал и на этот раз, хотя, может, и стоило… Но хорошо помню, что непонятное мрачное предчувствие мимолётной тенью легло на душу. И если бы я к нему тогда прислушался, всё могло бы сложиться по-другому…

После возвращения Джейсон взялся за организацию комплексной экспедиции в Эйвбери. По замыслу, в её состав должны были войти физик (он сам), биолог (это, разумеется, я), химик и некоторые другие специалисты, включая геолога и археологов. Предстояло как следует разобраться с гробницей Вест-Кеннет, и не только. Что собой представляет загадочный подземный источник энергии? Есть ли связь между ним и аномальными явлениями в деревне и её окрестностях? Играют ли какую-либо роль в существовании аномалий пресловутые мегалиты?.. Разумеется, мы не надеялись, что экспедиция даст ответы на все вопросы. Но в изучении загадок Эйвбери надо было переходить от партизанских вылазок к системной работе.

Руководство Королевского общества согласовало экспедицию довольно быстро. Не скрою, свою роль сыграли мои связи, которые я пустил в ход самым энергичным образом. Деньги выделили почти в запрошенном объёме («Только ради вас», – пробурчал казначей общества, подписывая смету), и мы приступили к закупке снаряжения и оборудования. В те дни Джейсон был счастлив, ему чертовски не терпелось приступить к работе. Глядя на сына, я заражался его энтузиазмом и верой, что там, среди мегалитов, нас ждут поразительные открытия.

И вдруг всё пошло прахом. Неожиданно выяснилось, что смета подписана ошибочно, что бюджет Королевского общества по статье «Проведение экспедиций» на ближайшие два года безнадёжно исчерпан, что руководство центра, где работал Джейсон, категорически не намерено его отпускать ввиду множества неотложных дел, и так далее… В общем, экспедиция не состоялась. Чья-то невидимая рука поставила на ней жирный крест.

В существовании невидимой руки я убедился после разговора с учёным секретарём академии. Я был в ярости и выражения не выбирал. Прижатый к стене Томплисон, исчерпав запас отговорок, сквозь зубы признался, что есть мнение (он указал глазами на потолок) о нежелательности проведения каких бы то ни было исследовательских работ в районе Эйвбери. Почему – неважно. Без комментариев. Разумеется, никаких имён. Поэтому при всём уважении к академику Баррету тему экспедиции можно считать закрытой… А если уж так хочется поработать с мегалитами, то милости просим – Стоунхендж к вашим услугам. Исследуй – не хочу. Причём на Стоунхендж деньги найдутся…

Мы с Джейсоном обсудили положение. Он был уверен, что к запрету на экспедицию причастно то самое «Наследие прошлого», чей директор Аткинсон так грубо обошёлся с ним в первый приезд. Уверенность была чисто интуитивная, ничем не подкреплённая. Со своей стороны я допускал, что сын прав, однако меня больше интересовало другое. Во-первых, почему Эйвбери объявлено закрытой зоной для учёных? Какие секреты скрывает глухая деревушка, окружённая мегалитами? Во-вторых, что делать дальше? Предварительная информация была настолько интересна и необычна, что грех положить её под сукно, забыть. Но вот какая штука…

Джейсон рвался в бой, а меня одолевали сомнения. Непонятное мрачное предчувствие давило на душу всё сильнее. Срыв экспедиции говорил о чьей-то решимости не допустить исследователей в Эйвбери, и кто знает, с чем или с кем придётся столкнуться на этот раз, если всё-таки продолжить работу частным образом…

В конце концов договорились, что Джейсон берет отпуск и вновь едет в деревню. Теперь, однако, не один, а с коллегой, тем самым химиком Коллинзом, которого мы пригласили в несостоявшуюся экспедицию. Через полторы-две недели, закончив читать курс лекций в университете, к ним присоединюсь я. А пока, чтобы не терять времени, я намеревался навести все возможные справки о «Наследии прошлого».

Через несколько дней Джейсон вместе с Коллинзом на его автомобиле отправились в Эйвбери. Машина была битком набита разнообразными приборами. Сына я провожал через силу. Дурное предчувствие нарастало, и я был готов сказать парню: «Провались этот Эйвбери, останься, интересных дел и без него хватит…». Но разве Джейсона остановишь? Упорный до упрямства, он удался в меня. Одно слово – Телец.

Добравшись до места, сын вечером позвонил из деревенского почтового отделения. Он сообщил, что возникли проблемы с жильём. Хозяйка гостиницы на постой не приняла, ссылаясь на отсутствие свободных номеров. Местные жители на просьбу сдать комнату отвечали отказом. Кое-как удалось договориться лишь с одинокой пожилой женщиной по имени Дженет, да и то лишь за сумасшедшие деньги. Домишко старухи расположился на окраине Эйвбери, но это и неплохо – так ближе к Вест-Кеннету и мегалитам. В общем, завтра с утра – за работу… Положив трубку, я уселся за начатую рукопись, однако в тот вечер не написал ни строчки, да и заснуть удалось лишь под утро. Сущая ерунда, бытовая мелочь (ну, возникли проблемы с постоем, и что?) совершенно выбила из колеи.

А назавтра позвонили из полицейского управления графства Уилтшир. Некий инспектор Адамсон сообщил, что нынешней ночью на полпути между Эйвбери и Троубриджем произошла автокатастрофа. В машине было двое мужчин, один из них погиб, другой уцелел чудом, но сильно пострадал. «Судя по найденным документам, погибший – ваш сын, мистер Баррет. Сожалею…» Отказываясь верить и ещё не осознав меру беды, я закричал в трубку: «Что за бред! Они же только вчера приехали в Эйвбери и собирались пробыть не менее двух-трёх недель! Чего ради уезжать через несколько часов?» Инспектор деликатно кашлянул: «Чего ради, это будет выяснять следствие. Странно, конечно… Теоретически можно предположить, что некто похитил документы вашего сына, после чего попал в аварию. Но это крайне маловероятно…»

До последнего момента я, словно за соломинку, цеплялся за теоретическое предположение инспектора. Но процедура опознания не оставила иллюзий: да, это мой мальчик. Изломанный в страшной катастрофе, с разбитой головой… Однако больше всего меня потрясло, и я сначала отказался верить глазам, что голова почему-то стала совершенно седой. А ведь и двух суток не прошло, как перед отъездом в Эйвбери мой парень щеголял роскошной шевелюрой цвета вороного крыла…

Следующие дни я прожил в тумане горя. Происходившее помню урывками, говорил и действовал на автопилоте. Похоронив Джейсона (он упокоился подле матери, и в положенный час я лягу рядом с ними), я отправился в больницу, где боролись за жизнь уцелевшего в аварии Коллинза. Он был очень слаб, мне разрешили свидание лишь на несколько минут. Предметного разговора, впрочем, не получилось. Коллинз узнал меня и даже поздоровался, но когда я стал задавать вопросы, с ним произошло нечто странное.

Я так и не понял, было ли это следствием черепно-мозговой травмы или же он повредился в рассудке… словом, на меня излился неконтролируемый поток сознания. В бессвязной и невнятной речи пульсировал непередаваемый ужас. Трясясь и всхлипывая, то понижая голос до шёпота, то повышая до крика, Коллинз повторял, что Эйвбери – про́клятое место, что деревня во власти нечистой силы, что они с Джейсоном еле унесли ноги… Бедняга словно не понимал, что побег сто́ил его другу жизни, да и сам он одной ногой на том свете. А потом меня увёл дежурный врач, и больше Коллинза я не видел, потому что спустя два дня он умер.

Как ни странно, услышанный бред… ну, не то чтобы взбодрил, однако вернул способность логически мыслить и рассуждать. Мобилизовал, что ли. Я заперся в доме, отключил телефон и, налив стакан виски, которое в те дни пил, как воду, начал реконструировать цепь событий.

Сама по себе реконструкция была несложной. Совершенно очевидно, что причиной ночного бегства Джейсона и Коллинза из Эйвбери стало некое чрезвычайное происшествие. Их что-то смертельно испугало. Испугало настолько, что сын мгновенно поседел, а химик помешался. Забыв про исследовательские планы, они в полной панике прыгнули в машину и посреди ночи кинулись из деревни, куда глаза глядят. А потом… потом либо Коллинз в состоянии шока не справился с управлением, либо кто-то помог не справиться. И этот «кто-то» был не Джейсон…

Чего же так испугались два крепких молодых мужчины? Ясно, что не деревенских хулиганов. Крики Коллинза о нечистой силе, захватившей Эйвбери, любой другой на моём месте счёл бы за бред. Любой, но только не я. С юности я знал, что нечисть существует и способна показывать клыки… Несчастные парни столкнулись с каким-то сатанинским отродьем. Лишь эта мистическая версия объясняла все факты – и паническое ночное бегство, и мгновенную седину сына, и помешательство химика. Оставалось понять, в какой взаимосвязи находятся между собой нечистая сила, тайны деревни (тот же источник неведомой энергии), историческое общество «Наследие прошлого».

Но чтобы понять это, необходимо было ехать в Эйвбери. Ехать, чтобы разобраться на месте. Как минимум, сделать попытку найти концы.

Я не колебался, да и с чего колебаться? Со смертью сына я осиротел, близких теперь не было, заботиться стало не о ком. Джейсон ушёл, и вместе с ним из жизни ушло главное. Конечно, оставалась наука, академия, студенты, наконец, однако всё это отступало перед яростным желанием раскрыть тайну гибели моего мальчика.

Для начала я сделал то, что и собирался: навёл справки о «Наследии прошлого». Информации нашлось немного, общество окутывал саван секретности. Но те скудные сведения, которые удалось накопать, оказались настолько интересны, что я решил связаться с Питером Дженкинсом. Этот независимый журналист несколько раз делал со мной интервью, рецензию Питера на мою книгу о социальных аспектах современной биологии поместил «Сайнс обзервер», и с тех пор я следил за его выступлениями в газетах и на видеоканалах. Журналистские предпочтения Дженкинса касались общества и политики, а в публикациях присутствовали ум, логика и хороший стиль.

В клубе за чашкой кофе я предложил ему тему: таинственное общество «Наследие прошлого». (Мотивы своего предложения объяснять не стал, да они Питера, в общем, и не интересовали.) Кто стои́т за организацией? Чем она занимается? Какие цели преследует? Почему общество угнездилось в одном из самых таинственных мест Альбиона? Откуда взялись огромные средства, позволившие оснаститься дорогостоящим оборудованием и построить собственную резиденцию-замок?..

Дженкинс буквально вцепился в тему, и я передал ему всю имеющуюся информацию. Какие-то сведения журналист нашёл сам, но главное – его взгляд на проблему оказался шире и глубже моего. Ситуацию с «Наследием» он рассматривал в общем контексте воинственного мистического угара, из-за которого в Альбионе становилось трудно дышать. Там, где я видел локальную тайну, он различил масштабную угрозу – неясную и оттого ещё более пугающую. Пером Дженкинс владел прекрасно, статья получилась захватывающей. Однако обещанного продолжения не последовало: журналист исчез.

Господи, каким ударом стало это известие… Связь между публикацией и пропажей Питера была очевидна. За похищением или даже убийством маячила тень загадочного общества, сомневаться не приходилось. Только теперь я по-настоящему осознал, в какую опасную игру ввязался. К тому же, сам того не желая, навлёк беду на несчастного Дженкинса… Его исчезновение ясно показало, что в расследовании тайн Эйвбери все дороги ведут в «Наследие». Джейсон и Питер свой путь прошли. Теперь была моя очередь.

Приняв окончательное решение ехать, я вечером спустился в подвал до́ма и в тусклом свете фонаря нашёл секретную дверцу, замаскированную под камень стены. Дрожащей рукой открыл полузабытый тайник… В маленькой нише стояла покрытая густым слоем пыли и паутины шкатулка из потемневшего от времени дерева. Сорок лет назад её завещал мне отец…

Михаил Буранов

Баррет замолчал и глотнул виски – должно быть, пересохло в горле от никем не прерываемого монолога. А может, собирался с силами для дальнейшего рассказа.

– Что за шкатулка? – с нетерпением спросил Ходько.

Баррет коротко взглянул на него и устало потёр лоб.

– Сейчас объясню, – сказал он. – Дело в том, что мой далёкий предок был главой Ордена белых друидов. Мощный, забытый, не оставивший практически никаких следов орден. Занимался истреблением нелюдей…

Со слов академика, возникший в незапамятную эпоху короля Артура, Орден долгие столетия боролся с нечистью. Адская саранча – ведьмы, колдуны, вампиры, оборотни – держала в страхе народы островов и, в сущности, тайно правили ими. Сейчас об этом уже ничего не знают, память о великом противостоянии безвозвратно канула в омут веков, но когда-то британские ночи оглашались жуткими воплями истребляемых тварей. Они гибли сотнями, однако тьма извергала на землю новые легионы. Неся потери, орден изнемогал в борьбе, и если бы не энергичные действия инквизиции, которая фактически стала неожиданным союзником друидов-язычников, исход затянувшейся битвы был бы неясен…

К началу восемнадцатого столетия усилиями официальной церкви и тайного Ордена нечисть в Британии практически искоренили. Остатки нелюдей рассеялись по закоулкам островов, стараясь ничем не напоминать о своём существовании. Многие подались в Новый Свет… Время от времени из глухих деревень или маленьких городков Англии ещё доносилась молва о событиях страшных и непонятных. Где-то находили бездыханное тело с надкусанным горлом и без единой капли крови в жилах, где-то на людей и скот нападал необъяснимый мор… В каждом случае посланцы Ордена, прибыв на место, отыскивали и карали недобитого колдуна или вампира. Но таких происшествий становилось всё меньше и меньше, великая миссия в целом была выполнена. Ещё оставаясь на страже, потомки белых друидов погрузились в обыденность. Повседневная жизнь постепенно растворила воспоминание о былых героических делах, вчерашние воины в заботе о семьях и хлебе насущном превратились в клерков, торговцев, фермеров…

– Мой отец был обычным инженером-железнодорожником. Но он знал, что наши предки в стародавние времена очистили Альбион от нечисти, – негромко продолжал Баррет. – Это знание было неразглашаемым, оно передавалось в роду от отца к сыну. До восемнадцати лет я об этих фамильных преданиях и не подозревал. А вот когда отец серьёзно заболел и почувствовал приближение конца, между нами состоялся долгий разговор. Ох, и растерялся же я…

– Есть от чего, – пробормотал Телепин.

– Не надо перебивать, – с неожиданной строгостью то ли попросил, то ли приказал Энтони. Ходько удивлённо покосился на него и пожал плечами.

– Белые друиды, Орден, многовековая война с нечистью… сначала я и не поверил, – говорил Баррет. – Грешным делом даже подумал, что отец зачем-то шутит или, того хуже, от болезни повредился в рассудке. Но, как выяснилось, это была только прелюдия. А главное в том, что в юности отец унаследовал от моего деда орденские боевые реликвии.

Ему уже было трудно ходить, но я подставил плечо, и мы спустились в подвал нашего дома. «Смотри, – сказал он, указывая на северную стену, – если нажать на десятый снизу, он же пятый слева, кирпич, распахнётся секретная дверца». Я выполнил требуемое, и действительно – взгляду открылась ниша, в глубине которой стоял деревянный ларец. «Все недобитые демоны Британских островов охотно скинулась бы, чтобы выкупить эту шкатулку», – тихо сказал отец, борясь с одышкой. «А что в нём лежит?» «Их смерть»…

Открыв ларец, он показал мне серебряный кружок с цепочкой, инкрустированный по краям искрящимися камнями. «Это талисман Мерлина». «Того самого?!» «Во всяком случае, так утверждает легенда. Но кто его создал на самом деле, неважно… Важно, что его луч парализуют любую тварь. И пока она в оцепенении, ты успеешь уничтожить её заклинанием». Отец достал из шкатулки объёмистый свиток. «Вот смотри… Здесь заклинания против любой нечисти. Им полторы тысячи лет. Не людским умом созданы, боги кельтов даровали их, когда на островах не стало житья от нелюдей. И друиды получили оружие…».

Я благоговейно развернул свиток. Он был испещрён непонятными значками и символами. «Две тысячи лет назад писали по-другому, верно?», – сказал отец с лёгкой улыбкой. «Но как же это прочитать? Я не понимаю…» «Очень просто. Достаточно крепко сжать свиток в руке, и нужные слова́ сами придут на ум. Останется только произнести их вслух… Так устроено. А свиток этот вечный. Во всяком случае, в огне не горит и в воде не тонет. И вот ещё что…» С этими словами отец извлёк из ларца какой-то небольшой продолговатый предмет, завёрнутый в ветхую кожаную тряпицу. «Что это»? «Это, – медленно сказал отец, – кинжал-губитель. Не родилась ещё тварь, которая уцелеет после его удара. Выкован из серебра, закалён в драконьей крови, освящён на алтаре друидов в дубовой Роще Тайн во время полнолуния…» Сняв тряпицу, отец показал тускло блеснувший клинок. Даже в подвальной полутьме было видно, что кинжал бритвенно остр, и оставалось лишь гадать, сколько нелюдей он когда-то отправил на тот свет.

Бережно спрятав реликвии, отец поставил шкатулку в нишу и закрыл тайник. «Я никогда не пользовался ими. Времена-то изменились. Нечисть, конечно, где-то есть, не может не быть, но таится и без крайней нужды не высовывается, – сказал он, когда мы поднялись наверх, и я уложил его в постель. – Твоя мать о шкатулке даже не подозревает… так надо, это знание только для мужчин. Но когда у тебя родится сынок, а он обязательно родится… у белых друидов почему-то непременно появляются сыновья… ты должен будешь посвятить его в тайну этих реликвий. И связь времён не прервётся…» Закрыв глаза, он слабым голосом добавил: «Скоро меня не станет. Не возражай, я чувствую… Так вот: я оставляю вам с матерью этот дом, кое-какое имущество, деньги в банке, так что бедствовать не придётся. Но запомни: главное наследство – вот эта самая шкатулка. Хотя надеюсь, что в жизни она тебе не пригодится…» Вскоре отец умер.

Баррет замолчал, раскуривая сигару. Не знаю, как остальные, а я смотрел на него новыми глазами. Вот тебе и биолог-коротышка! Потомок боевых магов, наследник могучих артефактов, с помощью которых на наших глазах уничтожили восставших мертвецов… Кое-что прояснилось, но непонятного всё равно было больше. Как, впрочем, и во всём, что касалось проклятого места.

– Сорок лет прошло, – негромко сказал академик, окутавшись облачком ароматного дыма. – Можете не верить, но за эти годы я тайник не открывал ни разу. Не было нужды, и к тому же реликвии вызывали у меня… опасение, что ли. Да чего там: я их просто побаивался. Слишком далека была вся эта история от повседневности, слишком необычна. И зачем, скажите на милость, артефакты в университете, в академии или издательстве? Там, слава богу, колдунов нет. – Неожиданно Баррет хихикнул. – Правда, есть парочка ведьм на кафедре и в учёном совете… («Академический юмор», – вполголоса прокомментировал Ходько.) Словом, сейчас эти реликвии ни к чему, ушло их время. Не скрою, правда, что был чисто научный интерес. Исследовать бы их, попробовать вычислить магическую составляющую в объективных физико-химических, биологических и лингвистических категориях… Но как-то, знаете ли, рука не поднялась. Было ясное ощущение, что эти реликвии всуе лучше не трогать… А теперь всё время думаю: ну, почему я нарушил семейную заповедь, не рассказал нашу историю Джейсону? Почему не отдал ему артефакты перед отъездом в Эйвбери? Ведь было же предчувствие, было… Может, всё сложилось по-другому…

Баррет умолк. Последние фразы он вымолвил с трудом, и стало ясно, что годы не остудили отцовское горе.

– Не казнитесь. У нас в России говорят: знать бы, где упасть… – от души сказал я, кладя руку ему на плечо.

– Это верно, – откликнулся академик, вытирая уголки глаз, – но всё же… Ладно. – Он сам себя оборвал и яростно пыхнул сигарой. – В общем, спустя сорок лет я извлёк артефакты. К счастью, они так устроены, что никакой специальной подготовки не требуют. Держи при себе – и всё. С тем и уехал в Эйвбери…

Здесь я уже в третий раз. Каждый год приезжаю на две-три недели, брожу в окрестностях, болтаю с аборигенами. Веду себя тихо, спокойно, никуда не суюсь. Ко мне стали привыкать: чудаковатый профессор с комической внешностью и слабыми лёгкими, которым здешний климат полезен. Воздух тут, кстати, и в самом деле считается целебным… Что сказать? Наслушался и насмотрелся всякого. Здесь всё тайна и мистика. И, конечно, Джейсон был прав: Эйвбери – абсолютно геопатогенная зона. Хрономиражи, к примеру, я видел собственными глазами… Но вот с классической нечистью сегодня столкнулся впервые.

– А как же призрак старика? Ну, с которым вы однажды встретились ночью, в поле? – спросил Ходько.

Баррет покачал головой:

– Это было что-то другое. Во всяком случае, когда я направил в его сторону талисман Мерлина, призрак никак не отреагировал – просто исчез…

– А-а, призраком больше, призраком меньше, – пробормотал Ходько и, махнув рукой, обратился к биологу: – Ну, хорошо, в деревню вы внедрились. А удалось ли что-нибудь выяснить о гибели вашего сына?

– А вот ни черта! – зло сказал Баррет и даже стукнул кулаком по столу. – Разведчик из меня нулевой. В замок «Наследия» просто так не проникнуть, сами могли убедиться. Аткинсона я несколько раз видел, в одной гостинице квартируем… квартировали. – А толку? Что сказать? «Не ваших ли рук дело запрет на экспедицию в Эйвбери моего покойного сына? Не вы ли косвенный виновник его гибели»?

Искал я старуху Дженет. Ведь последний вечер жизни Джейсон провёл в её доме. Вот кстати: кто-то же устроил так, что ребятам отказали в ночлеге и в гостинице, и в других домах деревни, и посоветовали обратиться за постоем к старухе… Теперь-то ясно, что ведьма организовала ночью парням какое-то адское представление, напугала до безумия, вот они и кинулись из деревни сломя голову… Да только всякий раз перед моим приходом она куда-то исчезала. И не зря: должно быть, чуяла приближение артефактов. Я ведь с ними не расставался. На ночь и то под подушку укладывал…

– Ну, а гробница Вест-Кеннет? Не пытались проникнуть? – спросил Телепин.

Баррет задумчиво пригладил остатки волос вокруг обширной лысины.

– Желание было, – признался он. – Не то чтобы я рассчитывал сходу, без всяких детекторов, найти этот непонятный источник энергии, о котором говорил Джейсон, но вдруг… Гробница – это длинный, ярдов сто, земляной курган. Приземистый, грубо обложенный камнем. В южном торце есть вход внутрь, закрытый массивной дубовой дверью, а та в свою очередь закрывается на здоровенный засов. Кто и когда построил гробницу, неизвестно. В деревне говорят, что она существует с незапамятных времён, ровесница мегалитов.

И вот стою у входа, примеряюсь, как этот ржавый засов отодвинуть… и вдруг чувствую, что скорее умру, чем войду внутрь. Какой-то немотивированный ужас… Нет, не так. Скорее, ощущение невозможности зайти. Словно что-то мягко, но непреодолимо отодвигает меня от гробницы. В общем, постоял, да и ушёл. Потом ещё дважды пробовал – с тем же результатом. Что хотите, то и думайте. А ведь я по натуре к фантазиям не склонен, да и не труслив. – Баррет усмехнулся. – Всё же потомок белых друидов. Гены, ничего не попишешь…

– Помнится, то ли вы, то ли Вильямс рассказывали, что, по местным поверьям, в гробнице упокоился некий легендарный герой или титан, – задумчиво сказал Телепин.

Баррет хмыкнул:

– Рассказывал я. А ещё я рассказывал, что в былые века находились смельчаки, проникавшие внутрь. Только ни один из них обратно не вернулся. Об этом любой в деревне знает. А уж правда или вымысел…

– Однако в прошлом веке в гробнице копались археологи, нашли несколько десятков древних захоронений, – сказал я. – Значит, не так страшен чёрт?

Баррет кивнул:

– Копались, а как же. Я нашёл в архиве исторического сектора академии их отчёт и проштудировал внимательнейшим образом. Странный отчёт. Экспедиция была рассчитана на месяц, а проработала всего четыре дня. После этого без объяснения причин сорвалась с места, даже ничего толком не задокументировали. Что, как, почему – о том в бумагах ни слова. Ощущение, что прошлись по вершкам, гробницу толком не исследовали. Надо полагать, руководитель экспедиции перед начальством как-то объяснялся. Но, видимо, все объяснения были даны устно и никак не протоколировались… – Он откинулся на спинку стула и вытянул ноги. – Почти уверен, что археологов что-то спугнуло. Или кто-то спугнул. Связано ли это каким-либо образом с таинственным источником энергии, который обнаружил Джейсон? А хрен его знает…

Собственно, академик выразился грубее. Энтони поморщился, но промолчал. Брань Баррета, в сущности, была криком отчаяния: в этой проклятой деревне, куда ни ткнёшься, полный тупик – везде ужас и ничего не понять… Вновь накрыло болезненное чувство беспомощности и гнева – увы, бессильного. Не то чтобы личный аналитик его императорского величества Николая Второго Буранов Эм Эм собирался признать поражение, однако и о победе речи не было. Да и что тут, в Эйвбери, можно считать победой? Вот разве мегалиты с землёй сровнять. Аккуратно, кумулятивными зарядами, чтобы мирное население не пострадало…

– Словом, ваши изыскания ничего не дали, – констатировал Ходько, пристально глядя на академика.

– По крупному счёту, ничего… Откровенно говоря, я уже думал, что нынешний приезд в Эйвбери будет последним. Что толку ездить, если выяснить ничего не удаётся? – Академик выдержал паузу и слегка улыбнулся: – Но теперь у меня возникла надежда.

– Почему? – быстро спросил я.

Вместо ответа Баррет поднялся и, подойдя к Энтони, положил руку на плечо.

– Появился этот юноша, – буднично сказал он.

Вадим Телепин

– И чем же этот юноша интересен?

Сумрачный голос, которым был задан вопрос, принадлежал Вильямсу. Инспектор стоял у входа, подпирая спиной косяк, и, похоже, находился тут уже некоторое время. А мы, увлечённые рассказом Баррета, и не заметили. К тому же этот массивный человек появился удивительно тихо.

– Входите, Джеральд, – нетерпеливо сказал Буранов. – Извините, что подняли ночью с постели, но тут, знаете ли, случилось много интересного…

Маленькие, глубоко сидящие глазки инспектора окинули нашу компанию цепким взглядом.

– Я весь внимание, – меланхолически произнёс он, снимая форменный плащ и усаживаясь на ближайший стул. – Рассказывайте, что произошло. А то из телефонного разговора с мисс Мэддокс я почти ничего не понял: эмоций много, информации мало…

Володя сжато поведал про схватку с мертвецами, а потом тезисно изложил историю Баррета.

– Ясно, – угрюмо сказал Вильямс, дослушав до конца. – Ожившие покойники, надо же! Чего только у нас не случалось, но такого… Джентльмены, за вашу комиссию кто-то взялся всерьёз. То биокуклы, то зомби, то ходячие мертвецы. Счастье, что у мистера академика нашлись такие замечательные игрушки, и на пару с молодым человеком Аткинсона с Дженет удалось ликвидировать. – Инспектор неуклюже, всем телом повернулся к учёному. – И вот теперь, мистер Баррет, я хочу вернуться к своему вопросу: чем этот юноша так интересен, что вернул надежду разобраться в происходящем?

Академик и Энтони переглянулись.

– С вашего позволения, мистер Баррет, я расскажу сам, – негромко произнёс юноша, и биолог кивнул.

…Своих родителей Энтони не знал. Когда он подрос, ему рассказали, что мать, совсем ещё молодая женщина-иностранка, умерла, произведя его на свет в одной из лондонских клиник. Перед смертью она успела рассказать врачу, что покинула родную страну и приехала в Альбион в порыве отчаяния, брошенная высокопоставленным любовником. Тот не пожалел денег, лишь бы избавиться от бывшей возлюбленной, которая стояла между ним и выгодным браком. История грустная, однако банальная. Ещё успела взглянуть на сына и попросила, чтобы его назвали Энтони…

Ребёнка отдали в монастырский приют для брошенных младенцев, где он и провёл первые годы жизни. Потом был сиротский дом, и скудное детство, и трудное отрочество, характер Энтони, впрочем, закалившее. Инстинктивно понимая, что в мире он одинок и надеяться можно лишь на себя да бога, мальчик истово молился, налегал на учёбу и до седьмого пота занимался спортом. После второй мировой войны в моду вошли восточные единоборства, занесённые в Англию союзниками-японцами. Впоследствии увлечение айкидо не раз выручало Энтони. В сиротском доме царила грубость, право на сносную жизнь и уважение среди волчат-сверстников требовалось отстаивать силой. Но были и друзья, для которых мальчик всегда служил опорой и защитой.

Приют Энтони находился под патронатом церкви. Местный пастор отец Саймон, опекавший воспитанников, души не чаял в подростке с пытливым умом, добрым нравом и набожностью. Когда пришло время выпуска, пастор предложил Энтони учиться дальше в англиканском колледже святого Павла, успешное окончание которого открывало путь в духовную академию. Согласие было дано сразу и без колебаний. Церковная карьера вполне отвечала устремлениям глубоко религиозного Энтони. Он даже подумывал о монастыре с его строгой праведной жизнью. Да и не было особого выбора у круглого сироты без жилья, без единого пенса за душой, без покровителей. А колледж предоставлял общежитие и стипендию…

Учёба мало чем отличалась от монашества. Строгая дисциплина, аскетическая тёмная одежда, ежедневные семь-восемь часов занятий, библиотека и спортзал… Первый год пролетел незаметно. К восемнадцатилетию Энтони был в числе лучших студентов, его реферат о становлении раннего христианства на Британских островах и борьбе с исконными языческими традициями удостоился премии лондонского епископата. На выбор темы повлияло увлечение любимейшей из наук – историей. Преподаватели не могли нахвалиться усердным целеустремлённым юношей. В отличие от многих сотоварищей, вкушавших втайне от наставников мирские радости, Энтони вёл целомудренную жизнь: чурался спиртного, избегал общения с женщинами и вообще отличался редкой душевной чистотой. Он был сильнее светских соблазнов. Вот разве что втайне писал стихи… Ректор пообещал, что, если так пойдёт и дальше, дорога в духовную академию для даровитого молодого человека открыта.

Что же привело юного праведника Энтони Сканлейна в Эйвбери?

С некоторых пор его стал посещать один и тот же странный сон.

Снился высокий худой старик в белой хламиде и остроконечной шапке. Сутулясь и покашливая, старик поглаживал длинную седую бороду, пытливо вглядывался в Энтони и порой молча улыбался. «Кто вы?» – спрашивал Энтони во сне и не получал ответа. Потом старик исчезал, так и не разомкнув уст. Юноша просыпался, недоумевая, однако утреннее настроение всякий раз было прекрасным, и душу переполняло непонятное светлое предчувствие. Вечерами, ложась спать, Энтони надеялся вновь увидеть старца, его мудрое морщинистое лицо, снежные волосы до плеч. Увидеть, чтобы ещё раз ощутить доброту и тепло, излучаемые всем обликом неизвестного гостя ночных сновидений.

Так продолжалось неделю. На восьмую ночь старец заговорил. «Здравствуй, мальчик», – неожиданно произнёс он. Голос был низкий, чуть надтреснутый и очень усталый. «Здравствуйте», – ответил Энтони, заикаясь от волнения, и почему-то поклонился. «Я думаю, за несколько ночей ты успел ко мне привыкнуть, и теперь мы можем поговорить», – мягко сказал старец. «О чём? И кто вы?» «Ну, кто я, ты в своё время узнаешь. А пока слушай внимательно и запоминай. Тебе предстоит выполнить всё, о чём я скажу… Известно ли тебе такое селение, Эйвбери?»

Любитель истории, Энтони читал о деревне в графстве Уилтшир, построенной внутри огромных колец из мегалитов. «Прекрасно. В ближайшие дни ты должен приехать туда и поселиться в гостинице «Красный Лев». Там ты встретишь почтенного пожилого человека по имени Баррет. Представишься и расскажешь ему обо мне, о нашем разговоре. У него есть то, что поможет тебе совершить главное. Именно ради этого главного я и посылаю тебя в Эйвбери…» «Подождите! – взмолился юноша, у которого голова шла кругом. – Что именно я должен совершить? И зачем?» «Не торопись. Всё это я сейчас тебе объясню. А пока запомни: Баррет и его наследство. Так и скажи: наследство. Он поймёт». «Но захочет ли он поделиться своим наследством со мной ради вашего… главного?» «Захочет, не сомневайся», – уверил старец с улыбкой, от которой в душе Энтони вновь расцвело ощущение добра и света. Разговор продолжился…

Слушая Энтони, Володя подался вперёд и жадно ловил каждое слово. Михаил Михайлович, напротив, откинулся на спинку стула и внимал рассказу с полузакрытыми глазами. Академик смотрел на юношу с любовью и тревогой. Что касается Вильямса, то он сидел с бесстрастным лицом, и было непонятно, в каких сферах витают его мысли. А вот я не мог отделаться от смутного чувства, определить которое затруднился бы.

Рассказ юноши вполне укладывался в контекст загадочной атмосферы Эйвбери и происходящих событий – возможно даже, мог приблизить к их пониманию. Однако сейчас я думал не об этом. Я смотрел на Энтони, на его длинные льняные волосы, широкие плечи. Он красив, этот мальчик. Тело отличалось пропорциональным сложением, на лице с прямым носом, большими серыми глазами и высоким лбом лежала печать благородства. Упрямый подбородок говорил о силе характера, что и неудивительно: из-за сиротской жизни юный поэт много чего пережил и хлебнул… Вспомнив, как он плечом к плечу с нами отбивал жестокий натиск биокукол, я ощутил запоздалую благодарность. Юноша мне нравился. И одновременно кого-то напоминал. Актёра? Исторического персонажа? Героя светской хроники?..

Но я отвлёкся, а Энтони, между тем, продолжал рассказ.

…Проснувшись, юноша с недоумением вспомнил сон. В памяти запечатлелось каждое слово, произнесённое старцем. Энтони решительно не понимал, почему он должен куда-то ехать, кого-то искать, что-то совершать. Однако вместе с тем он ощущал готовность, и ехать, и совершать – словом, действовать в духе наставлений старца. Это было необъяснимо.

Ещё более странными оказались два события, случившиеся в тот же день. Во-первых, в нижнем ящике прикроватной тумбы Энтони нашёл внушительную пачку денег. Взяться им было решительно неоткуда, и тем не менее они там лежали, слегка прикрытые тетрадью. Во-вторых, его пригласил к себе ректор и сообщил, что педагогический совет колледжа в порядке исключения решил поощрить лучшего студента Сканлейна переводом на следующий курс без экзаменов. Таким образом, Энтони с этой минуты мог считать себя на каникулах.

Выйдя от ректора, студент вдруг понял: теперь ничто не мешает ему выполнить наставления гостя ночных снов и ехать в Эйвбери. Неожиданно появились фунты и свободные месяцы. Очевидно, что и то и другое каким-то образом связано со старцем. Неведомо как он сумел позаботиться, чтобы все колебания Энтони отпали. Мог ли юноша теперь сомневаться: ехать или не ехать?

В Эйвбери Энтони, как и было велено, поселился в «Красном Льве». Без удивления узнал, что среди постояльцев есть человек по имени Баррет. В тот же вечер он подошёл к академику. Немногочисленные клиенты гостиницы были взбудоражены и даже напуганы. Накануне произошло страшное происшествие: за окраиной деревни нашли обезглавленный труп, как выяснилось, офицера российской миссии ООГ в Альбионе. По этой или по какой-то иной причине академик был хмур и немногословен. К Энтони, который представился и попросил о разговоре, он сначала отнёсся холодно. Зато потом…

О, с каким интересом и волнением Баррет выслушал рассказ юноши! Он был потрясён и не скрывал этого. В свою очередь он рассказал Энтони про упомянутое наследство. Но откуда старец мог знать о Баррете, о боевых реликвиях ордена белых друидов? В конце концов, махнув рукой и хватив стакан виски, академик предложил не ломать голову. Происходящее настолько выламывалось из круга обыденности, что оставалось одно: воспринимать всё как данность. Так или иначе, артефакты друидов должны были помочь Энтони выполнить главное указание старца. Баррет заявил, что юношу одного не отпустит. Вдвоём будет надёжнее, и к тому же – он это чувствовал – не исключено, что действия Энтони в конечном счёте помогут разгадать тайну гибели Джейсона…

Буранов кашлянул.

– Послушайте, друзья мои, ваш рассказ чрезвычайно важен, – произнёс он с оттенком раздражения. – Понятно, что все эти события касается исключительно вас, и какие-то детали, возможно, вы разглашать не хотите. Но не пора ли объяснить, что именно должен совершить Энтони в Эйвбери? Куда вы его не отпустите в одиночку? Для чего нужны артефакты?

– Выкладывайте, как есть, – решительно добавил Володя, постукивая кулаком по столу. – Неужто неясно, что мы в одной лодке? Какие сейчас могут быть секреты?

– Сказали «а», говорите и «б», – нетерпеливо каркнул Вильямс. – Тут все свои.

Юноша вопросительно посмотрел на академика.

– Майкл прав, – решил Баррет, покусывая губы. – Не время таиться. Секрет твой, Энтони, и решать тебе. Но я думаю, что с этими людьми надо говорить открыто. Они если и не друзья, то союзники. К тому же они и без того многое знают и видели…

– Согласен, – негромко сказал Энтони. – Джентльмены, я буду откровенен. Собственно, я уже рассказал почти всё. Осталось объяснить главное: для чего ночной старец вызвал меня в Эйвбери…

Юношу прервал звук шагов за полуоткрытой дверью ресторана. Там, в пустоте холла, они звучали непривычно гулко. Вошла Айрин, и я с жалостью заметил, что вид у неё крайне утомлённый. Двигалась женщина неуверенно, словно сомнамбула, на ходу растирая бледное веснушчатое лицо.

– Ну, как там миссис Своллоу? – спросил я.

– Плохо, – тихо сказала она. – Ушибы сильные, вся в синяках. Началась истерика, пришлось накормить снотворным. Сидела с ней, пока не подействовало, да и сама чуть не заснула… А вот до Вильямса не дозвонилась. Телефон как мёртвый, похоже, обрыв связи или что-то в этом роде…

И вдруг полузакрытые от усталости глаза Айрин расширились. Она увидела сидевшего к ней спиной Вильямса.

– А что, он уже здесь? – пробормотала она с недоумением.

Установилась пауза. Чувствуя на себе наши удивлённые взгляды, лейтенант заворочался на стуле.

– О как! – вымолвил наконец Ходько, хмурясь. – В Эйвбери, ко всем чудесам, действует и телепатия?

Буранов поднялся.

– Джеральд, вы, кажется, сказали, что пришли по звонку мисс Мэддокс? – спокойно спросил он.

Владимир Ходько

– Совершенно верно, – ледяным тоном подтвердил Вильямс. – Меня за полночь разбудил телефон. Звонила какая-то женщина, представилась как мисс Мэддокс и попросила срочно прибыть в гостиницу, потому что произошло нечто ужасное. Я наскоро оделся и пришёл…

– Но Айрин говорит, что телефоны в гостинице не работают, – напомнил я. – Кто же вам тогда звонил?

– Понятия не имею, – невозмутимо ответил Вильямс, расстёгивая мундир. – В деревне есть и другие телефоны. Чей-то розыгрыш, надо полагать. Будем считать очередной загадкой. Но, с другой стороны, у вас тут действительно творится чёрт знает что такое. Поэтому, кто бы ни звонил, я пришёл не зря… Что вы на меня так смотрите?

Последняя фраза, сказанная недовольным тоном, была адресована Вадиму, который в продолжение диалога внимательнейшим образом изучал лейтенанта.

– Джеральд, будьте любезны, предъявите нам свою правую щиколотку, – неожиданно попросил он.

– Это ещё зачем? – тяжело изумился лейтенант. Лицо его покрылось тусклым румянцем. – А задница моя вас не интересует? Совсем вы тут рехнулись со своими бегающими покойниками…

Вадим ухмыльнулся:

– Не надо хамить, – попенял он, приближаясь к Вильямсу. – Вы же сами давеча продемонстрировали шрам на щиколотке… длинный такой, багровый… и предложили считать его паролем на тот случай, если вместо вас ещё раз попробуют подсунуть двойника. Забыли? Дескать, стопроцентно воспроизвести человека невозможно, и шрам будет отличительным знаком для своих.

– Так что, покажете ногу, лейтенант? – спросил Буранов. И, не дожидаясь ответа, направил на Вильямса дуло пистолета, который вдруг оказался в руке.

Лейтенант с изумлением уставился на Михаила Михайловича.

– Да вы спятили! – огрызнулся он, поднимаясь. – Угроза оружием должностному лицу при исполнении… Вы в Альбионе, джентльмены, а у нас это считается серьёзным преступлением. Уберите пушку, Майкл, будем считать, что я ничего не видел.

– Отнюдь, – утончённо сказал Вадим, демонстративно разминая кулак. – Хватит болтать, любезный. Или ты наконец закатаешь правую штанину, или ты не Джеральд. Считаю до трёх. Потом не жалуйся. Раз…

Лейтенант возмущённо развёл руками.

– Два…

– Хватит издеваться! – взорвался багровый от ярости Вильямс.

– Три!

Буранов поднял ствол.

– Чёрт с вами, покажу, – прохрипел Вильямс. – Но вы ещё пожалеете!..

С этими словами он медленно наклонился и – неожиданно рванул из заплечной кобуры пистолет. Выпрямившись, молниеносно вскинул дуло. Айрин дико вскрикнула. Вторя ей, раздались два выстрела, слившиеся в один.

Полицейский стрелял в Энтони и метил в голову. Однако мгновением раньше Вадим успел ударить его по руке, так что выстрел ушёл в потолок.

А вот Буранов не промахнулся. Он чётко влепил пулю лже-лейтенанту в переносицу. Я мельком подумал, что лет тридцать назад он вот так же хладнокровно пристрелил полковника Лоуренса и тем самым предотвратил большие проблемы для России вместе с её союзниками.

– Браво, – пробормотал Баррет, глядя, как массивное тело в коричневом мундире мешком оседает на пол. – Я даже не успел испугаться за Энтони… Конечно, это двойник.

Он склонился над трупом лже-Вильямса и показал на рану в голове.

– Обратите внимание: никакой крови. Как и в случае с теми реконструкторами. – Он оттянул веки трупа. – Глаз тоже нет. Словно белые шарики в глазницах, и всё… Биокукла, будь она проклята!

Энтони подошёл к Вадиму и взял за руку.

– А ведь вы спасли мне жизнь, – искренне сказал он, пристально глядя на него. – Если бы вы не отбили пистолет в сторону… Теперь я буду молиться за вас.

Кажется, старик Телепин растрогался. Отеческим жестом он взъерошил волосы Энтони и приобнял за плечи.

– Чем могу, сынок, обращайся… И вообще, – веско добавил он, – теперь тебя надо беречь. Ведь ясно, что этого чёртова двойника прислали по твою душу – выведать, что удастся, а потом ликвидировать. Он и стрелял-то в тебя, а не в Буранова, хотя вооружён был не ты, а он.

– И покойник Аткинсон тоже искал вас, – заметил Михаил Михайлович, убирая пистолет.

– Между прочим, ты ещё не сказал, зачем старец командировал тебя в Эйвбери, – напомнил я. – Или это по-прежнему твой секрет?

Вопрос был, конечно, риторический. Энтони оглянулся на безжизненную биокуклу, валявшуюся на полу, и решительно замотал головой, так что льняные локоны пошли вразлёт.

– Нет у меня от вас секретов, джентльмены. Теперь – нет. Старец хочет… В общем, я должен спустился в гробницу Вест-Кеннет.

Из разговора императора Всероссийского Николая Второго с премьер-министром Сергеем Долгоруковым

(июнь 2010 года)

С. Д. – …Такова обстановка в Эйвбери на текущий момент, государь. И если я взял на себя смелость столь рано явиться с докладом, то лишь потому, что она беспрецедентна. В деревне царит смерть. Творится поистине сатанинский шабаш, но это ещё полбеды. У меня ощущение, что там, среди мегалитов, назревают некие глобальные события – для нас в высшей степени негативные. А сверхъестественные проявления суть симптомы этих событий.

Н. В. – Вы имеете в виду что-то конкретное, Сергей Николаевич?

С. Д. – Увы, государь… С мистикой никогда не сталкивался и теряюсь в догадках. Но очевидно, что там действует некая тёмная мощь, направленная против нас. Вот в этом ошибиться невозможно. Зверское убийство российского офицера, покушения на комиссию… И, самое главное, бесследное исчезновение башни «Наследия». Я даже боюсь подумать, какой сверхъестественной силой надо обладать, чтобы одномоментно ликвидировать огромное здание. Ну, или переместить в пространстве…

Н. В. – Не знаю, что сказать. Не верить вам не могу, верить тоже не могу.

С. Д. – Не обо мне речь, государь. Там, в Эйвбери, надёжные и проверенные офицеры во главе с вашим личным аналитиком Бурановым. Свихнуться и дать ложную информацию может один, но все сразу?!

Н. В. – Ладно, предположим… И всё-таки я хочу понять: какую угрозу во всём этом сатанизме вы видите для России, для нашего союза с Францией?

С. Д. – Ваше величество, Буранов рассказал, что у погибшего в Эйвбери полковника Добромыслова, царствие небесное, была версия, которая наверняка покажется вам бредовой… мне, к примеру, она кажется именно такой… но которая многое объясняет.

Н. В. – Говорите же.

С. Д. – Ненависть Альбиона к франко-российскому союзу и вековая мечта о реванше общеизвестны. Проиграв четыре войны и существуя под жёстким контролем союза, британцы утратили надежду победить традиционным путём – так сказать, на поле брани. И где-то, по всей видимости, в верхних эшелонах власти, родилась идея реваншировать с помощью оружия сверхъестественного.

По версии Добромыслова, во всём Альбионе уже лет десять идёт поиск утраченных сокровенных знаний. Возникли бесчисленные мистические общества, которые ищут или пытаются восстановить магические практики тысячелетней давности. Добытые сведения аккумулируются в «Наследии прошлого», которое на их основе стремится разработать некое оружие возмездия. Что это может быть? Набор заклинаний, способных разметать любую армию? Вещество, удесятеряющее силы британских солдат? Артефакт, уничтожающий всё, что не по нутру хозяину?.. Добромыслов этого, разумеется, не знал. Но он чувствовал подспудную угрозу и хотел разобраться в ситуации. И, несомненно, так страшно погиб именно из-за попытки проникнуть в тайну «Наследия».

Н. В. – Царствие небесное… О семье позаботились?

С. Д. – Разумеется, государь. Пенсия вдове и детям, различные льготы, возможность бесплатного обучении в государственных университетах на выбор для сына и дочери, когда подрастут… Отца и мужа не вернуть, но всё, что в наших силах…

Н. В. – Хорошо. Но вернёмся к Эйвбери. Что же получается: против нас готовят магическую бомбу? Вы что, всерьёз? Ну, знаете, это за гранью реальности, да просто здравого смысла. Двадцать же первый век на дворе…

С. Д. – Ах, ваше величество… События в Эйвбери давно перешагнули грань здравого смысла. Но, увы, от этого менее реальными не становятся. Косвенным подтверждением версии может служить поведение Хэррингтона. Вспомните, государь, как он сопротивлялся расследованию гибели Добромыслова, как мгновенно оказался в деревне после самоубийства главы «Наследия» Аткинсона и чуть не выставил комиссию из Альбиона. С чего бы такая прыть? Премьер-министру больше нечем заняться? Пришлось по телефону привести его в чувство…

Н. В. – Если бы можно было привести в чувство весь Альбион… Скажу откровенно, Сергей Николаевич: никогда не привыкну к их ненависти к России, к союзу. Да, мы перекрыли им возможность создать военную мощь. Но во всём остальном-то? Экономически не ущемляем, уровень жизни один из высших в Европе, да и в мире. Торговать-то умеют, и деньги от века делать горазды. Промышленность, сельское хозяйство – всё при них. Какого рожна ещё надо? А вот поди ж ты: реванш, реванш… Это же чистая паранойя!

Поверите ли, временами хочется договориться с Наполеоном и прижать их по-настоящему. Решаемый вопрос. А то ведь британские газеты и в руки-то взять мерзко. Столько о себе гнусного узнаешь, что оторопь берёт… Или школы их. Чему детей учат? «Россия – диктатор! Россия – страна дикарей, рассадник водки, заповедник медведей, цитадель матрёшек…» Цивилизованная Англия, дескать, пала двести лет назад под натиском российских варваров, союзных Бонапарту… Да сегодня в Альбионе на сто семей приходится сто пять холодильников, девяносто автомобилей и восемьдесят шесть анализаторов. Страна-победительница живёт хуже, чёрт бы их побрал…

С. Д. – Разделяю ваши чувства, государь. Но акулу не переделаешь. Остаётся постоянно быть начеку и периодически выдирать ей отрастающие зубы.

Н. В. – Вот именно, периодически… Допустим на миг, что покойный Добромыслов был прав. В Эйвбери против нас действительно готовится некая мистическая пакость с глобальными последствиями. Что мы можем предпринять? Что могут сделать наши люди на месте?

С. Д. – Затрудняюсь сказать, государь. Буранов, Ходько, Телепин – люди во всех отношениях отборные. Но их всего трое. Знать бы, как обернётся, роту послали бы.

Н. В. – И сейчас не поздно… В Эйвбери зверски убит российский офицер, на комиссию по расследованию убийства совершено несколько покушений. Британская сторона не может или не хочет обеспечить её безопасность. Значит, обеспечим сами. Дайте команду Генштабу, чтобы привели в боевую готовность дивизию быстрого реагирования. Пусть высадятся в Эйвбери и вместе с Бурановым перевернут вверх дном всю деревню. Если понадобится, мегалиты выкорчуют. Посмотрим, чего стоят британские монстры против российского десанта… А я тем временем свяжусь с Наполеоном. Коли вы уже переговорили с его премьером, то и он в курсе.

С. Д. – Я рассматривал такой вариант, ваше величество. Технически это возможно. Однако тут надо иметь в виду, что высадка десанта на территорию суверенной страны в мирное время может иметь неконтролируемые последствия. Америка, Япония, Германская конфедерация завопят, как резаные. Нарушение международного права, Россия совершает неспровоцированную агрессию… Союзники-то поймут, а вот другие могут испугаться. Или пожалеть бедный Альбион. А отсюда и до сколачивания враждебной коалиции рукой подать. Я уже не говорю, что есть большой риск нарваться в ООГ на обструкцию.

Н. В. – Плевать! Мы и так слишком долго терпели. Убийство Добромыслова – последняя капля. Нас ненавидят, ну, так и мы миндальничать не будем. Подготовьте ультиматум. Либо в течение двадцати четырёх часов правительство Альбиона разрешает высадку российского десанта в Эйвбери с установлением на данной территории временного оккупационного режима с целью найти убийц, либо мы делаем то же самое без всякого разрешения. Но потом уж пусть не жалуются… Наполеон поддержит, я ему немедленно позвоню. Текст ультиматума пришлите через час. И не вздумайте меня отговаривать!

С.Д. – С какой стати, государь? Опухоль надо удалять, пока метастазы не проникли слишком глубоко… Но вы же понимаете, что Хэррингтон ультиматум никогда не примет. Для него это политическое самоубийство.

Н. В. – Вот и прекрасно. Этот бесноватый меня давно смущает. Заодно и правительство сменим.

С. Д. – Государь, я ещё не сказал вам… Под утро звонил Буранов. Нынче ночью в их гостинице появились ожившие покойники. Один из них директор «Наследия» самоубийца Аткинсон, другая – местная ведьма, застреленная во время столкновения с монстрами-аборигенами. Вышла стычка, мертвецов удалось уничтожить…

Н. В. – Господи всемогущий, да что ж там творится?!

С. Д. – Но это не всё, государь. Буранов коротко сообщил, что сегодня они намерены проникнуть в заповедную гробницу Вест-Кеннет близ деревни. Появилась информация, что, возможно, внутри удастся найти разгадку тайн Эйвбери. Подробностей не приводит, по телефону всего не объяснить – слишком стремительно разворачиваются события. Настолько стремительно, что к моменту появления там наших десантников экспедиция в Вест-Кеннет уже состоится. Знать бы ещё, с каким результатом…

Н. В. (после паузы, крестясь). – Дай бог удачи храбрецам. И всем нам тоже… А впрочем, постойте. Сообщите Буранову, чтобы дождались нашего десанта и в гробницу отправились при его поддержке.

С. Д. – Я сказал ему это, государь. Но он ответил, что если в своих предположениях прав, то им и армия не поможет…

Конец третьей части

Часть четвертая Подземный храм

Глава десятая

Эдвард Мортон

Сознание возвращалось кусками.

Сначала схлынула беспросветная тьма, в которой перед погружением в беспамятство утонул мир. Сквозь прикрытые веки я почувствовал, что вокруг посветлело. Я осторожно открыл глаза и обнаружил себя лежащим на полу, уткнувшимся носом в ковёр. Перевернувшись на спину, попробовал оглядеться – и тут же вновь зажмурился: голова пошла кругом. Провались это «Наследие прошлого» вместе с Эйвбери, мегалитами и Хэррингтоном в придачу… Лишь с третьей попытки удалось сфокусировать зрение на окружающих предметах. Странная картина предстала, непонятная. Что-то было не так.

Я по-прежнему находился в кабинете Грейвса. На потолке почему-то горела люстра, а на столе настольная лампа. Но я-то помнил, что с хозяином кабинета мы разговаривали, когда на улице было вполне светло. Я провалялся без сознания до ночи?.. Но тогда за окнами должна быть темнота, разбавленная живыми огнями деревни. А на деле все окна в комнате словно затянуло тёмной зеленовато-серой пеленой. Выглядело так, словно отдельно взятый кабинет погрузился в грязную мутную воду, в которой ни черта не видать…

– Грейвс! – воззвал я не своим голосом.

– Очнулись?

Хозяин кабинета сидел за столом и бесстрастно наблюдал, как я, цепляясь за кресло, хочу подняться. Помочь при этом даже не пытался.

– Как самочувствие? – небрежно осведомился он.

– Гнусное, – прохрипел я, падая в кресло. – Голова кружится и всё болит… Дайте коньяку… Что здесь произошло? Почему за окнами какая-то муть?

Грейвс щедро плеснул коньяку в бокал и передал мне. Себя тоже не обидел.

– Что произошло? – переспросил он. – Ну, знаете ли, так, в двух словах, не объяснишь…

– Объясните в двадцати двух, – сказал я со злостью и опрокинул в себя коньяк. Напиток ухнул в пустой желудок, даря телу живительное тепло.

Грейвс поднялся из-за стола и сделал несколько шагов, разминая ноги. Я вдруг заметил, что в нём произошла перемена. До обморока это был растерянный человек, с жалкой улыбкой стенографирующий тезисы оправдания перед Бурановым. Теперь же плечи его расправились, лицо стало спокойным, во взгляде появилась твёрдость, граничащая с надменностью.

– Поговорим после, – произнёс наконец Грейвс, снова садясь. – Пока что я буду занят.

Он нажал кнопку вызова, и в кабинет вошла крошка Дороти. Вид у неё был какой-то очумелый. На ходу она одёргивала символическую юбку и поправляла воротник помятой блузки. Будь мы в деревне, я бы решил, что вызов шефа сломал ей свидание на сеновале. Но мы находились в резиденции «Наследия», творилось что-то непонятное, и сам я сейчас выглядел вряд ли лучше секретарши.

– Вы в порядке, Дороти? – холодно спросил Грейвс.

– Да, мистер Грейвс… то есть не совсем… ну, в общем…

– Вот и замечательно. Объявите по внутренней связи, что через пятнадцать минут я назначаю общий сбор сотрудников на экстренное совещание в конференц-зале. Вас тоже касается. Всё понятно?

– Да, мистер Грейвс… сейчас сделаю… нехорошо что-то… – залепетала девушка. Её била крупная дрожь, словно ледяной тон шефа навеял озноб.

– Выполняйте, – оборвал Грейвс.

Девушка вышла в приёмную, оглядываясь и спотыкаясь на каждом шагу.

– Полная дура, – доверительно сообщил Грейвс, как только она закрыла дверь.

– А зачем держите? – машинально спросил я.

Грейвс похабно осклабился:

– С трёх раз угадайте…

Не стал я гадать. Просто поднялся и, обогнув стол, сильным пинком опрокинул кресло вместе с хозяином кабинета. Метод примитивный, однако порой очень хорошо действует на подследственных. Вызывает на откровенность.

– Я тебе не Дороти! – рявкнул я, глядя, как администратор ворочается на полу. – Не тяни резину. Выкладывай, что здесь творится, ну?!

Было страшно, внутри бушевала паника, и я с трудом сдерживался, чтобы не избить Грейвса в кровь. Или придушить. Разумеется, этот мерзавец мог объяснить ситуацию, но делать этого почему-то не спешил. Неужто наслаждался тем, что я в его власти? И мстил таким образом за недавнее унижение?

Самое интересное, что Грейвс, похоже, не очень-то и обиделся.

– Не будьте бабой, Мортон, вам это не идёт, – язвительно проскрипел он, неторопливо поднимаясь с пола и отряхивая элегантный бежевый костюм. – Стресс, нервы на взводе, это понятно… однако держите себя в руках. Я же сказал, двумя словами не обойдёшься. Поговорим после совещания, а сначала я должен объясниться с сотрудниками.

– Да в чём объясниться-то? – заорал я.

– Терпение, – отрезал Грейвс, приглаживая чёрные волосы. – Обещаю потом ответить на все вопросы. Кстати, в качестве наблюдателя можете пойти со мной. Разумеется, при условии, что будете вести себя прилично. Кое-что поймёте по ходу. Согласны?

Ничего другого не оставалось. Мы спустились на второй этаж, где находился конференц-зал «Наследия». Лестница и коридоры были ярко освещены электрическим светом, и я никак не мог сообразить, день сейчас или ночь.

Превосходно оборудованный конференц-зал занимал почти весь этаж-ярус. Стены закрыты резными панелями тёмного дерева. Массивный овальный стол с придвинутыми кожаными креслами расположился в центре помещения и выглядел, как линкор в окружении вспомогательных судёнышек. Каждое место снабжено микрофоном, в углу висело большое табло, на котором шёл отсчёт времени. Я машинально отметил, что сейчас 18. 34. Провалялся изрядно…

Сотрудники уже собрались и вполголоса переговаривались. Кое-кто уселся за стол, другие устроились на стульях вдоль стен. Я насчитал около сорока человек. Среди мужских голов лишь кое-где проглядывали женские головки. В глаза бросалось, что народ здесь трудится, главным образом, довольно молодой, не старше среднего возраста. Многие выглядели помято и растерянно крутили головами.

Виднелись знакомые лица. Плечом к плечу сидела мерзкая троица в белых халатах – бородач, очкарик и короткопалый, – терзавшая Дженкинса. Недружелюбно поглядывал на меня (дескать, какого хрена я тут делаю?) бритоголовый Мэрдок, ранее отказавшийся комментировать свою работу для Буранова. Особняком устроились несколько сумрачных людей в странно смотревшихся коротких куртках из грубой кожи. Ах, да, покойный Аткинсон ради погружения в эпоху заставлял охрану одеваться в стиле романов Уолтера Скотта. Спасибо, что хоть мечи и кольчуги со шлемами оставили в караулке… Судя по лицу сидевшей поодаль Дороти, бедная девушка пребывала на грани истерики и время от времени подносила ладонь ко рту, сдерживая рыдание.

В общем, нерадостная атмосфера царила в зале, напряжённая. Впечатление усугублялось тем, что здесь, как и в кабинете администратора, высокие стрельчатые окна были затянуты снаружи серо-зелёной пеленой.

Грейвс усадил меня у стены, занял председательское кресло за столом и окинул собравшихся тяжёлым взглядом.

– Леди и джентльмены, коллеги! – провозгласил он, щёлкнув кнопкой микрофона. – Рад всех вас приветствовать. Я попросил собраться вместе для того, чтобы сделать экстренное сообщение. И, полагаю, многие уже догадываются, чему оно будет посвящено. Тем не менее, я подробно объясню суть сложившейся ситуации.

Я скосил глаза на соседа слева. Крепкий мужчина лет тридцати пяти в чёрной рубашке без пиджака с распущенным узлом красного галстука. Вспотевшее лицо, полузакрытые глаза, учащённое дыхание: нехорошо ему. Мне, впрочем, тоже.

– Перед поступлением на работу в общество каждый из вас подписывал типовой контракт, – неторопливо продолжал Грейвс. – Позволю себе процитировать пункт двадцать один…

С этими словами он достал из кармана лист бумаги и стал читать. Любопытный был пункт… Он предусматривал, что в случае возникновения чрезвычайной ситуации, грозящей деятельности «Наследия» или даже его дальнейшему существованию, общество временно, до устранения внешней угрозы, переходит на некое автономное положение. При этом сотрудник продолжает в полном объёме исполнять служебные обязанности. На период автономного положения «Наследие» целиком принимает на себя заботы о бытовом обустройстве сотрудника, включая бесплатное проживание и питание. На тот же период предусматривается выплата причитающегося оклада и бонусов с коэффициентом три.

– Я думаю, этот пункт помнят все, – заметил Грейвс, откладывая лист. – Во всяком случае, во время предварительного собеседования с покойным мистером Аткинсоном и мной, каждый просил уточнить, что имеется в виду под автономным положением. И каждому на условиях конфиденциальности был дан ответ. Мы не играли втёмную, друзья. Слишком серьёзным делом предстояло заняться всем нам, чтобы скрывать возможные варианты развития событий. Нам не требовались простые исполнители, пусть и талантливые. Были нужны единомышленники, с которыми, возможно, придётся работать в экстремальной ситуации. Я рад и горд, коллеги, – добавил Грейвс, повышая голос, – что каждый из присутствующих в итоге контракт подписал и таким образом стал сознательным, я бы сказал, полноправным членом семьи «Наследия»!

Я невольно подумал, что среди людей, вербовавшихся в НП, наверняка были такие, которым разъяснения Аткинсона и Грейвса пришлись не по душе. Значит, и контракт не подписали. Вопрос: что с ними стало? Живы ли? Сдаётся, что, получив секретную информацию, разъясняющую двадцать первый пункт, человек автоматически отрезал себе путь к отступлению… Но что же это за автономное положение?

– Сегодня экстремальная ситуация, предусмотренная контрактом, наступила, – сурово говорил Грейвс. – Как это произошло? Вы знаете, что в Эйвбери был убит российский офицер ООГ. Для расследования убийства прибыла комиссия под руководством руссофранков. Правда, в комиссию включён также начальник следственного департамента нашего МВД мистер Мортон, присутствующий здесь… – взгляды собравшихся устремились в мою сторону, и я неожиданно для себя встал и даже раскланялся, – … но от него мало что зависит. К несчастью, российские офицеры спецслужб сразу же обратили самое пристальное внимание на деятельность «Наследия». Стараясь выведать наши секреты, они оказали чудовищный нажим на мистера Аткинсона. Самоубийство директора – отчасти следствие нажима, но, главным образом, попытка отвести удар от общества. Мы все скорбим о нашем директоре, который был большим учёным и настоящим патриотом Альбиона, – проникновенно закончил администратор.

Он замолчал и, склонив голову, поднялся. Следом поднялись все присутствующие. Раздались женские всхлипывания и сдержанные мужские вздохи.

– Увы, жертва была принесена зря, – горько сказал Грейвс, усаживаясь. – Не помог и прилёт премьер-министра Хэррингтона, который попытался выдворить комиссию. Тело директора не успело остыть, как глава комиссии, некий Буранов, опираясь на свои полномочия, вломился в офис. К сожалению, он увидел то, что видеть не должен, и даже начал изымать документы, которые могут пролить свет на характер и цели нашей деятельности. Некоторые из нас имели возможность пообщаться с ним и могут оценить бульдожью хватку этого руссофранка. По достоверным сведениям, он уже связался со своим правительством и потребовал срочно высадить в Эйвбери российский десант или даже объединённый десант союзников. Для чего – вполне очевидно. Блокада офиса, арест и допросы сотрудников, разбор документов… Таким образом, выяснение наших сокровенных целей и задач – лишь вопрос короткого времени.

Можно ли этого избежать? Ну, предположим, каждый из нас промолчит и под пытками. Предположим даже, что мы успеем уничтожить документы и стереть информацию в анализаторах. Но и в этом случае «Наследие прошлого» будет уничтожено. А значит, пойдёт прахом вся работа, которую мы восемь лет делали во имя Альбиона и которая как никогда близка к успешному завершению. И руссофранки в очередной раз победят…

– А вот хрен им! – вдруг истерически выкрикнул мой сосед в чёрной рубашке, вскакивая и делая непристойный жест. Я невольно отшатнулся. Сотрудники одобрительно загудели. Насчёт отношения к руссофранкам в коллективе царило очевидное согласие.

– Благодарю, Болдуин, – растроганно сказал Грейвс. – Благодарю вас, друзья! Ни секунды не сомневался в вашем – нет, в нашем общем патриотизме. Я продолжаю… Итак, наступила ситуация, предусмотренная двадцать первым пунктом контракта. Необходимо спасти «Наследие». Необходимо сохранить результаты многолетнего самоотверженного труда, которые позволят Альбиону вернуть ведущее место в мире, принадлежащее ему исторически, а значит, по праву. Ради этого учредители общества приняли решение применить чрезвычайное, однако единственно возможное средство, изначально предусмотренное в качестве крайней меры… – Оглядев сотрудников, Грейвс выдержал паузу и чеканно возвестил: – Официально сообщаю, что два часа назад нас перевели на автономное положение. И хотя этот переход у многих вызвал временное ухудшение самочувствия, свершилось главное: отныне для врагов мы недосягаемы. Поздравляю, друзья!

Пафос последних слов подразумевал ответ в виде аплодисментов, но в зале повисла тишина. Думаю, в отличие от меня, человека постороннего, «наследники» уже и сами поняли, что именно происходит, комментарий Грейвса лишь расставил точки над «i». Для них. Я-то по-прежнему терялся в тяжёлых догадках. Однако было заметно, что переход на загадочное автономное положения никакого энтузиазма среди сотрудников не вызвал. Одно дело подписывать контракт, предусматривающий некие чрезвычайные меры по принципу «может быть, когда-нибудь», и совсем другое – налететь на эти чрезвычайные меры лбом, да ещё со всего размаха… Впрочем, паники в рядах «наследников» не наблюдалось. Разве что крошка Дороти откинулась на спинку стула в полуобморочном состоянии. Бедная девушка…

Бритоголовый Мэрдок поднял руку.

– Мистер Грейвс, я бы хотел уточнить вопросы, связанные с наступившей автономией, – спокойно произнёс он. – Как долго она продлится? Как выстроится наша работа в этот период? Как мы вообще будем существовать всё это время?

Грейвс одобрительно кивнул.

– Вполне естественный вопросы, Мэрдок, – сказал он, устраиваясь в кресле поудобнее, – и я готов ответить самым подробным образом. Кстати, коллеги, впредь называйте меня директором…

Автономное положение продлится не более трёх месяцев. Примерно два из них необходимы, чтобы ведущие отделы закончили свои разработки. Результаты поступят ко мне. Ещё месяц понадобится, чтобы я, как научный руководитель общества, с вашей помощью свёл их воедино. В итоге мы получим и конечный продукт, и несколько вспомогательных, но тоже весьма существенных. Когда я говорю, что мы на финишной прямой, в этом нет ни пенса преувеличения! Понимаете ли вы это, коллеги? Мы в шаге от завершения миссии, которая даст Альбиону небывалую мощь. И наши имена будут высечены на скрижалях истории…

Говоря это, Грейвс даже побледнел от волнения. Вот тебе и скромный администратор-хозяйственник! Так кто же был реальным руководителем «Наследия» – великан Аткинсон или субтильный Грейвс?

– Работа на весь период автономии будет идти своим чередом, – продолжал он уже спокойно. – Для завершения исследований есть всё необходимое и достаточное: техника, приборы, материалы… Но! – он поднял палец. – Специфика ситуации в том, что мы, в сущности, заперты в нашем замке. Идти некуда, развлечения ограничены, свободного времени в избытке. Поэтому сверхурочная работа будет всячески приветствоваться, учитываться и поощряться денежными бонусами. Помните, коллеги: чем скорее мы закончим исследования, тем скорее вернёмся к обычной жизни. Как только я подам сигнал о завершении работы, автономия завершится. С конечными результатами, которые мы должны передать учредителям, руссофранки уже будут не страшны.

И, наконец, бытовая сторона… Скажу без преувеличения: мы снабжены минимум на полгода. Комендант офиса мистер Огден проделал огромную работу. – Сидевший по правую руку от Грейвса невысокий плотный шатен сдержанно кивнул. – Продовольственных изысков, правда, не обещаю, но подвал и отчасти первый этаж забиты мясными, молочными, рыбными и овощными консервами, а также крупами, мукой, напитками. В избытке чай, кофе и сигареты. Есть небольшая хлебопекарня, так что хлеб у нас будет свежий. Там же, в подвале, хранится запас горючего для дизель-электростанции. Она обеспечит освещение, работу техники и системы кондиционирования. Запасены походные кровати, постельное бельё, всевозможная одежда. Имеется компактная прачечная…

Наконец-то стало ясно, почему для «Наследия» понадобился целый замок. Никакой мании величия, всё очень функционально. Резиденция изначально строилась в расчёте на то, что может наступить осада. Огромная площадь офиса включала в себя складские помещения с набором самых разнообразных припасов… Кто бы ни были учредители общества, они проявили незаурядную дальновидность.

– А как насчёт воды? – спросила миниатюрная брюнетка, сидевшая за столом напротив Грейвса.

– Её вполне достаточно, Агата, – успокоил Грейвс. – Резервуары находятся не только в подвале, но и в закрытых отсеках на каждом этаже. Хватит и для питания, и для санитарно-бытовых нужд… Далее. С сегодняшнего дня на первом этаже начнёт работать общая столовая. Питание централизованное, четырёхразовое. С девяти вечера до полуночи будет открыт бар. Предупреждаю сразу: ничего крепче пива не подадут, нам сейчас не до спиртного, друзья, но посидеть, отдохнуть, послушать музыку… К услугам библиотека и кинозал на шестом этаже.

– А если кто-то заболеет?

Грейвс погрозил пальцем:

– Но-но, Берч, болезнь в чрезвычайной ситуации приравнивается к дезертирству и карается по законам военного времени!.. Шучу, шучу. Есть запас лекарств на любой случай. К тому же не менее трёх человек из нас имеют медицинское образование. Например, я. Так что справимся. И не век же нам тут находиться…

Что я ещё не сказал? Ах, да: спальные помещения будут оборудованы на каждом этаже. Этим немедленно займётся мистер Огден и его сотрудники. К ним в помощь в полном составе поступает охрана. Душевые кабины есть во всех туалетных комнатах, которые немедленно переводятся на резервуарное снабжение. В сущности, коллеги, нам предстоит вспомнить молодость. Студенческие годы, общежитие… Только теперь общежитие у нас огромное и просторное. И, заметьте, бесплатное! Напротив, платить будут нам. Ответственно заявляю: коэффициент три, предусмотренный двадцать первым пунктом, уже заработал. Уполномочен также сообщить, что в случае успешного завершения миссии – а иного быть просто не может, – каждый получит крупное вознаграждение. Чрезвычайно крупное. Откровенно говоря, о хлебе насущном заботиться больше не придётся…

Картину предстоящей трёхмесячной автономии Грейвс набросал яркими сочными штрихами. И, надо признать, вполне убедительно. К чрезвычайной ситуации общество подготовилось на все сто. Однако я заметил, что по ходу разговора кое-кто из сотрудников косился в сторону окон, затянутых мутной пеленой. Интересно, что случится с психикой людей, на долгие недели расставшихся со светом солнца и звёздным небом? С ароматом трав и цветов? Оторванных от привычного ритма, не говоря об информационных потоках? Лютая депрессия прогнозировалась без вариантов…

Руку подняла Дороти.

– Позвольте вопрос, господин директор, – сказала она несмело.

– Ну, конечно, Дороти, – бодро сказал Грейвс, – хоть пятьдесят.

Но по лицу было видно, что игра в вопросы-ответы начала ему надоедать. Или просто не хотел давать интервью собственной секретарше.

– А как же наши близкие, родные? Они ж ничего не знают, они же с ума сойдут от неизвестности…

Вопрос был, что называется, под дых. Можно обеспечить людей пищей, водой, бытовыми удобствами и всем необходимым для работы, можно воодушевить высокой идеей, но чего всё это сто́ит, если каждый будет неотступно думать о жене или муже, вспоминать отца или мать, убиваться по детям… В голове мелькнула мысль о Мэри. Четверть века вместе, две дочери, трое внуков. Точно сойдёт с ума. Господи, как же я влип…

– Сожалею, Дороти, – мягко, но непреклонно сказал Грейвс. – Тут ничего сделать нельзя. Каждый из нас, подписывая контракт, знал, на что идёт. Не буду скрывать: в принципе, учредители могли бы приватным порядком оповестить се́мьи, что никакой трагедии не произошло, надо лишь набраться терпения на несколько недель… Но таким образом сверхсекретная информация разойдётся среди десятков людей. И, к радости наших врагов, перестанет быть секретной. Я бы предложил посмотреть на тему под иным углом, – добавил он, повысив голос. – Пусть беспокойство о близких станет ещё одним мощным стимулом, чтобы исполнить нашу миссию как можно лучше и быстрее. Речь идёт лишь о трёх месяцах или даже меньше. Мы выдержим. Родные и близкие тоже.

Дороти вне себя вскочила на ноги.

– Вам легко говорить! – выкрикнула она. – У вас нет семьи, одна работа… А у меня отец после инсульта. И у матери больное сердце, ей нельзя беспокоиться, мне врач сказал… Пусть им немедленно сообщат, что со мной всё в порядке, слышите?.. Или я наложу на себя руки, как мистер Аткинсон!..

Девушку понесло. И вряд ли одно лишь беспокойство о семье подвигло её на маленький бунт. Просто накипело, вот в чём штука. Копилась-копилась, да и прорвалась обида на директора – и за пренебрежение, и за бесцеремонность, и за нерадостный торопливый секс в неуютном кабинете… А Грейвс вёл себя, как болван. Ближайших помощников надо ценить, беречь и уважать. Иначе рискуешь в самый неподходящий момент получить удар в спину или взрыв негатива, вот как сейчас, когда скандал мог усугубить и без того непростую ситуацию. Во всяком случае, кое-кто из «наследников» смотрел на Дороти с явным сочувствием, а некоторые зароптали.

Чувствуя, что обстановка накаляется, Грейвс сделал ход конём. Он поднялся, обошёл стол и, подойдя к девушке, отечески обнял за плечи.

– Девочка моя, вы неправы, – сказал он проникновенно. – Семьи в привычном смысле у меня действительно нет, её заменила работа, и вы это знаете. Но разве я одинок? – Он окинул взглядом зал. – Я с вами, а вы со мной. «Наследие» – вот моя семья! Давайте поддерживать друг друга, иного пути нет. Как иначе мы добьёмся цели и сможем вернуться к нашим близким? Ну, будет вам, будет… Вполне понимаю ваши чувства. Вы хорошая дочь, и у вас замечательные родители. Знаете, что? Зайдите ко мне часа через два, мы поговорим об этом… – Достав платок, он вытер глаза и нос Дороти, заботливым жестом поправил воротничок прозрачной блузки, сквозь которую вызывающе просвечивал чёрный бюстгальтер. Девушка выглядела обессиленной и не сопротивлялась. – Да! Хочу сказать, друзья: я открыт для каждого. Приходите с любой проблемой и в любое время. У нас всё получится. Точка!

Настроение зала переломилось в пользу Грейвса. Демонстративная забота и открытость, эти безотказные инструменты опытного демагога, не подвели. А деловитость лидера, его уверенность в благополучном исходе ситуации сейчас были нужны людям, как воздух. Совещание завершилось на позитивной ноте, причём Грейвс сообщил, что через час ждёт начальников отделов – для дополнительного инструктажа. «У нас всё получится!» – ещё раз громко сказал он, выходя из зала.

Вернувшись в кабинет, Грейвс плюхнулся в кресло и указал мне на другое.

– Присаживайтесь, Мортон. Не знаю, как вы, а я устал. Такой день выдался… Коньяку?

– Вы, вроде бы, объявили сухой закон, – мрачно сказал я, занимая место за приставным столом. – Или к руководству это не относится?

Грейвс коротко хохотнул и достал бутылку с фужерами.

– В точку! На всякое правило есть исключения… Ну, вот, – прибавил он, сделав большой глоток, – теперь я готов ответить на ваши вопросы. Или вы кое о чём уже сами догадались?

– Догадался, – негромко сказал я, и желание придушить Грейвса возникло вновь. – Вижу, что за компанию с «наследниками» попал в дерьмовую ситуацию. Хотя никаких контрактов не подписывал…

Грейвс покачал головой:

– Ну, так уж и дерьмовую… Сложную – да. Драматическую – да. Но! Если вы патриот, а я в этом не сомневаюсь, вы ещё возблагодарите судьбу, что станете свидетелем поистине исторического события, в результате которого Альбион воспрянет из пепла, как птица Феникс…

С меня было довольно. Из заплечной кобуры я извлёк пистолет и демонстративно положил на стол перед собой.

– Хватит пафос качать, – сказал я почти ласково. – Ещё полминуты словоблудия, и я тебя просто пристрелю… директор. Что значит «автономное положение»? Где мы находимся? Почему за окнами какая-то хмарь? Что за дьявольскую кухню вы тут устроили вообще?..

Грейвс зевнул и потянулся.

– Ну, если вы меня пристрелите, автономное положение для вас станет пожизненным, – заметил он хладнокровно. – Для всех остальных, разумеется, тоже. Так что уберите пистолет, он здесь ни к чему. Я и без него сейчас всё объясню.

Начнём с того, где мы находимся. В разных трактовках это место с точки зрения метафизики именуют по-разному. Лично я считаю наиболее удачным термин «междумирье»…

Владимир Ходько

Диспозиция сложилась такая: три женщины – мисс Редл, миссис Своллоу, Айрин, и пять мужчин – мы с Вадимом, Баррет с Энтони, Буранов. И всё. Больше в гостинице, судя по наблюдениям, никого. Что и неудивительно, поскольку все постояльцы – служащие «Наследия» – исчезли вместе с офисом в неизвестном направлении. А три-четыре посторонних жильца съехали ещё накануне – возможно, от греха подальше, напуганные бойней с квази-реконструкторами и слухами о самоубийстве главного человека в Эйвбери. Так что «Красный Лев» принадлежал нам безраздельно. О как! И запируем на просторе…

Только вот не до пира. В кровать бы сейчас! Или хоть на раскладушку! Да пусть бы и тюфяк на полу… Никогда в жизни я не чувствовал такой усталости. Покрасневшие глаза, неуверенные движения, и судорожные, с трудом подавляемые зевки моих товарищей подсказывали, что и они отчаянно нуждаются в отдыхе. За последние двое суток мы слишком мало спали и слишком много дрались. Это не считая шоковых впечатлений от общения с нечистью. Лично мне уже было всё равно. Даже поразительные рассказы Энтони и Баррета я лишь принял к сведению, и только. Сил на эмоциональное восприятие просто не осталось. Вообще ни на что не осталось.

А вот Буранов, страдающий от усталости, счёл необходимым расставить точки над «i»:

– Ну-с, юноша, надеюсь, вы не будете возражать, если завтра… то есть уже сегодня, мы отправимся в Вест-Кеннет вместе, – мягко, но непреклонно сказал он Энтони.

Юноша замялся:

– Я был бы рад, мистер Буранов, но что сказал бы мой старец? Его указания касались только меня и отчасти мистера Баррета.

– Пустое, – возразил с бесцветной улыбкой Буранов, кладя руку на плечо Энтони. – Если ваш старец в состоянии проникать в сны, снабжать на расстоянии деньгами и освобождать от экзаменов, то ему не составит труда нынче же ночью выразить своё отношение к совместному походу. Просто приснится в очередной раз и всё выскажет…

– Шутите? – осторожно спросил Энтони.

– И не думаю, – возразил Буранов. – Кстати, я вам верю. Будь ваши сновидения плодом фантазии или больного воображения, как бы вы узнали про Баррета и, тем более, про его наследство? Нет, этот старец реально существует. Вопрос в том, кто он. Существо из плоти и крови? Призрак? Мы выясним это лишь в гробнице. Знать бы ещё, почему встреча назначена именно там… А встреча состоится, не сомневайтесь, иначе бы не звал, – убеждённо добавил Михаил Михайлович. – Но кто бы он ни был, сдаётся мне почему-то, что сатанинская мистерия в Эйвбери ему не по душе. И окажись он здесь, принял бы нашу сторону. Возможно, мы узнаем нечто такое, что прояснит ситуацию и даст нам оружие против местной нечисти. Так-то!

Слово взял Баррет.

– Время для дискуссий слишком позднее… а может, слишком раннее, – заявил он. – Ограничусь тем, что соглашусь с Майклом. Мы не знаем, что нас ожидает в гробнице, поэтому идти надо всем вместе. У нас общая цель: разобраться в здешней дьявольщине. Кроме того, если к моим магическим артефактам прибавить ваши боевые навыки… они выше всяких похвал, джентльмены… в общем, есть шансы, что мы справимся с любой опасностью. Я бы ещё подумал насчёт Вильямса. Не могу понять, почему он устоял перед колдовством и не стал монстром, по крайней мере, окончательно, как другие, но…

– Договорились, – отрубил я (Вадим и Айрин в свою очередь закивали). – Дело за малым: хоть немного выспаться…

Было два часа ночи. Решили, что немедленно отправляемся отдыхать и спим до восьми. Но поскольку оставлять гостиницу без присмотра слишком опасно (кто знает, что у Эйвбери ещё на уме?), установили двухчасовые дежурства. Первая вахта выпала нам с Вадимом, вторая Энтони и Баррету, а третья, утренняя, Буранову. Айрин предложила составить компанию, но галантный Михаил Михайлович и слушать не стал. «Думаю, что утром всё будет спокойно, – сказал он. – Заодно попытаюсь дозвониться до Вильямса… настоящего. Расскажу, что тут творилось, и предложу вместе с нами отправиться в гробницу». На том и порешили.

Но, прежде чем разойтись по номерам, закутали в скатерть тело несчастного портье Чарли, так смело кинувшего вызволять хозяйку из лап мертвеца, и отнесли в обширный погреб. Благо в старой гостинице при всех перестройках он уцелел. «Утром как-нибудь переправим в ближайший морг», – сказал Буранов. Вариант вызвать из муниципальной больницы карету даже не обсуждался. Гостиница казалась маленьким спасительным анклавом посреди большой вражеской территории, и покидать этот анклав ночью, равно как и допускать кого-то извне, было опрометчиво.

Заодно убрали в погреб биокуклу-Вильямса. Засыпающий на ходу Баррет, тем не менее, удовлетворённо заметил, что невесть кем искусственно созданное тело, будучи разрушенным, трансформируется в полном соответствии с его, академика, смелой гипотезой, высказанной ещё накануне. Волосяной покров, например, заметно поредел, начали исчезать ногти, оплыли черты лица, губы истончились до толщины ботиночного шнурка… Мерзкое зрелище, жуткое.

Баррет, Энтони и Буранов поднялись в свои номера. Следом, коротко оглянувшись, ушла Айрин. Я не стал уточнять, к себе или ко мне. Пусть будет сюрприз… если будет. Я бы не возражал.

Оставшись вдвоём, мы с Вадимом обошли первый этаж и осторожно выглянули на улицу. Низкое тёмное небо без единой звезды навевало тоску, порывистый ветер свирепо трепал крону деревьев поодаль входа. Однако вроде бы спокойно. Даже не верилось, что лишь час назад по гостинице бродила смерть, материализовавшаяся в двух мёртвых телах. Вернулись в слабо освещённый холл.

– Пошли в ресторан, – предложил Вадим.

– Гульнуть решил? Самое время…

– Там в баре кофеварка есть. Кофе выпьем. А то заснём.

– Ну, если ты ставишь…

Крепчайший кофе, сваренный Вадимом, малость взбодрил. Прихлёбывая чёрный ароматный напиток, я искоса поглядывал на сотоварища. Вот ведь, при всех нюансах непростых отношений, не раздумывая кинулся отбивать меня у Аткинсона, когда я уже думал, что пришёл каюк. Сам чуть без головы не остался… Красивый сильный мужик, отличный офицер, блестящий боец… Мы могли ещё в академии стать друзьями, если бы не та история с беременностью официантки Наташи. Дурак Телепин, между прочим, что не женился, очаровательная девушка была: красавица, умница. Весь курс на неё заглядывался. Велика важность, что из разночинцев… Но то дело прошлое. А теперь между нами встал Серёга… Кстати, у Вадима в законном браке с худосочной дочкой действительного статского советника Голубятьева детей нет. Словно судьба наказывает…

– О чём задумался? – устало спросил Вадим.

– Да так…

Что ему сказать? Что гибель Серёги – во многом его вина? Но разве он сам этого не знает?

– Не надо, Володя, – ровным тоном произнёс Вадим, словно подслушал мысли. – Насчёт Сергея я себе уже сказал всё. И даже больше…

Мне вдруг показалось, что глаза Вадима за последние два дня потускнели. И глубокие морщины на лбу обозначились, точно за эти два дня прожито два десятилетия. Метки Эйвбери, будь он проклят. Сам, наверное, выгляжу примерно так же…

– А я ведь ещё тебя не поблагодарил, – сказал я, меняя тему.

– За что? – удивился Вадим.

– Да ладно, не скромничай. Если бы ты не отвлёк Аткинсона, лежать бы мне сейчас в погребе рядом с Чарли.

– А-а… Ну да. Обращайся, если что. – Вадим несколько раз сжал и разжал кулак. – Всю руку отбил об этого зомби, мать его… Но, вообще-то, если бы не Энтони с Барретом…

Я хмыкнул:

– Героические ребята, кто спорит. И артефакты что надо. Нравится мне эта парочка: академик об руку с вундеркиндом…

– Кстати, насчёт вундеркинда…

Вадим встал и, сунув папиросу в рот, взял у меня зажигалку.

– Он тебе никого не напоминает? – спросил он вдруг.

Признаться, вопрос удивил. Кого, собственно, может напоминать юнец, которого знаешь всего-то два дня? Хотя… Когда меня схватил Аткинсон, и я, теряя сознание от боли, чувствовал себя котёнком в лапах живодёра, а тут появился Энтони и сурово велел мертвецу остановиться – да, в тот миг он мне кого-то напомнил. Какого-то храброго рыцаря из видеофильма или спектакля, готового сразиться с нечистью, чтобы спасти слабого и обездоленного. Такая вот ассоциация. Жаль только, что в несвойственной роли слабого и обездоленного оказался полковник Ходько… Всё это я сообщил Вадиму.

– Да нет, какой там рыцарь, – откликнулся тот, морщась. – Человека он мне какого-то напоминает, а какого – не вспомню, хоть убей. Прямо наваждение какое-то…

Я пожал плечами. Правое плечо ныло – помнило хватку мертвеца.

– Вообще-то, все люди братья, – задумчиво сказал я. – Стало быть, каждый на кого-то похож.

– Исчерпывающее замечание, – фыркнул Вадим.

– Именно! Да не ломай ты голову. Сознание не обманешь. Надо будет, само собой вспомнится…

Стоявшие в углу напольные часы пробили три пополуночи. В пустоте холла звуки боя прозвучали гулко и жёстко. От неожиданности Вадим вздрогнул и вскочил на ноги.

– Что за чёрт! – прошипел он, выдирая пистолет из заплечной кобуры.

«Нервишки подгуляли!» – чуть не съязвил я. Но не съязвил – дыхание перехватило. Я увидел то, что мгновением раньше заметил Вадим.

Часы были внушительные: в человеческий рост, в тёмном дубовом корпусе… Но, в общем, ничего особенного. Только вот вместо циферблата появилось женское лицо.

Оно казалось одновременно и прекрасным, и омерзительным. Безукоризненно правильные черты – и нечеловеческая злоба, кипящая во взгляде огромных глаз. Мраморно-белая кожа – и жестокий оскал, кривящий кроваво-красные губы. Примерно такой, читая в детстве греческие мифы, представлял я себе Медузу-Горгону, Но та мегера зачаровывала только людей, а эта тварь, похоже, способна делать то же самое с оружием. Во всяком случае, пистолет Вадима трижды щёлкнул вхолостую.

– Сука! – взревел сотоварищ и, размахнувшись, метнул бесполезный ствол в часы. Я невольно зажмурился.

Раздался звон. Я открыл глаза. Стекло, закрывавшее циферблат, разбилось вдребезги. Сам циферблат оставался на законном месте. Женское лицо исчезло.

– Что это было? – спросил Вадим шёпотом, ошалело тряся головой.

Я подошёл к нему и взял за плечи.

– Это были глюки, – внушительно сказал я. Безумие, мелькнувшее в глазах Вадима, испугало. – Просто глюки, и всё. Хорошо ещё, что ты не выстрелил.

– Володя, этот ствол со мной где только не был, и ни разу не дал осечки… Какие, на хрен, глюки? Сразу у двоих?

– Твоя версия? На вот, глотни кофе…

Вадим одним глотком опорожнил чашку и швырнул на диван.

– Версий нет, – угрюмо сказал он, оглядываясь. – Но только утратили мы с тобой бдительность, полковник. А Эйвбери, чую, не успокоится, пока нас не доконает.

Я осторожно подошёл к часам. Они, как ни в чём не бывало, тихонько отсчитывали время. Обломки стекла обрамляли самый что ни на есть обычный циферблат. Мне в голову неожиданно пришла странная мысль.

– Слушай, а вдруг это засветился тот самый неизвестный враг-колдун? – спросил я Вадима.

– Тогда уж врагиня-колдунья, – буркнул тот. – А с какого перепугу она решила нам показаться? Познакомиться захотела? Или пущего страху нагнать? Так мы и без того двое суток в страхе живём по самое некуда…

Я пожал плечами:

– Ну, увидели-то мы её случайно. В порядке бреда можно предположить, что она просто устроилась в часах, чтобы присмотреть за нами. Опять же, подслушать, о чём говорим. Ты посмотри, как отлично замаскировалась. Часы стоят в углу, угол дальний, освещён плохо. Она, может, здесь уже давно торчала. Если бы не пробило время, мы бы в ту сторону и не взглянули…

– А вот это, пожалуй, версия, – отреагировал Вадим, помедлив. – В порядке бреда, само собой. Но что здесь не бред?

– Ну да. А главный бред в том, что мы ещё живы.

– Сильна тварь, даже пистолет заговорила… Слушай, а почему она не кинулась? Сейчас уже двумя врагами было бы меньше.

А действительно, почему? Логика действий неизвестного врага была абсолютно непонятна. Два эпизода – нападение реконструкторов-биокукол и атака людей-монстров – были явными покушениями на комиссию. Чудом отбились. Действия мертвецов и лже-Вильямса, натравленных врагом, имели целью Энтони и к нам отношение имели разве что косвенное. Сейчас тварь, сидевшая в часах, и вовсе ретировалась, не проявив ни малейшего интереса к господам полковникам. Как всё это соотносится? Значит ли её поведение, что отныне опасность грозит лишь юному поэту? А если так, что изменилось за считанные часы? «Ты же умный, придумай что-нибудь», – предложил я Вадиму.

Вадим сообщил, что сам ни черта не понимает. Действительно, ситуация в высшей степени странная. Однако из этой ситуации, как ни крути, следует повышенная угроза для Энтони. Чем-то парень особо опасен для врага – не контактом ли с ночным старцем? Так или иначе, было бы неплохо подняться на второй этаж и тихонько пройтись вдоль дверей, за которыми спят наши друзья. Само собой, особое внимание надо уделить номеру Энтони: прислушаться и вообще…

На втором этаже всё было спокойно. Царила тишина… в другой раз я бы сказал – мёртвая, но сейчас воздержался. Тишина – и всё.

Дойдя до номера Энтони, Вадим слегка потрогал дверную ручку, и даже в слабом свете дежурного ночника я заметил, что он нахмурился. Дверь была не заперта. Осторожно, по миллиметру, приоткрыв её, Вадим заглянул внутрь – и вбежал в комнату. Я нырнул в тёплый полумрак номера следом за ним.

Энтони в ночной рубашке, взъерошенный, с невидящим взглядом широко раскрытых глаз сидел на разобранной постели. При этом он раскачивался из стороны в сторону и что-то негромко бормотал. Подойдя к нему, Вадим положил руку на плечо.

– Что с тобой, сынок? – спросил он с тревогой.

Энтони вздрогнул. Издав невнятное восклицание, он подскочил на кровати и непонимающе уставился на Вадима. Однако через пару секунд его взгляд сделался осмысленным. Он даже слегка улыбнулся:

– Это вы, мистер Телепин… А что, уже моя очередь дежурить? Со мной всё в порядке. Я просто ещё не до конца проснулся.

– Кошмар увидел, что ли? – спросил я.

Энтони потёр лицо, встряхнулся и спокойно, даже буднично сказал:

– Да нет, всё нормально. Мистер Буранов оказался прав. Мне приснился мой старец. Он не возражает, чтобы вы присоединились к походу в гробницу.

Энтони Сканлейн

Рассказывая новым друзьям о ночных встречах со старцем, я говорил, в общем, как есть. Однако не всё.

Да, просьба приехать в Эйвбери и встретиться с академиком Барретом. Да, приглашение спуститься в Вест-Кеннет. Да, согласие на то, чтобы к нам с Барретом присоединились члены комиссии… Но о другом, не менее важном, я умолчал. Не потому, что не доверяю российским офицерам или соотечественнице-историку. Они мне все нравятся, особенно высокий широкоплечий человек с непривычной для британского языка фамилией Телепин. Просто не знаю, как объяснить (и надо ли объяснять?) новое ощущение, с которым живу последние недели. С того момента, когда впервые приснился удивительный старец.

Со мной что-то происходит. Зеркало говорит, что я тот же Энтони Сканлейн, студент колледжа святого Павла, восемнадцати лет от роду. А душа и ум день ото дня меняются. Сегодня я не такой, каким был вчера, а завтра стану иным, чем сегодня. Я стал замечать, сколько зла и несправедливости существует вокруг, и от этого страдаю. Ещё недавно ничего подобного со мной не было. Откуда пришло это ощущение? Откуда появилась новая способность чувствовать людей и предугадывать их слова и поступки? Почему кажется, что за считанные дни я несказанно повзрослел? Мало-помалу меня наполняет какая-то неведомая внутренняя сила, и я начинаю смотреть на мир новыми глазами.

Господи, что со мной творится?..

Но вот странность! Внутренние изменения – загадочные, неожиданные, волнующие – меня вовсе не пугают. Я воспринимаю их, как должное. А порой приходит необъяснимая мысль, что все эти метаморфозы – лишь пролог, предвестник некоего крутого поворота в моей жизни… Что-то должно произойти. Какое-то огромное событие. Очень важное.

Важное не только для меня.

Так, по крайней мере, я понял своего старца. Но вот об этом друзьям не обмолвился…

– Идите отдыхать, джентльмены, – сказал я, посмотрев на часы. – Я всё равно уже не засну. А минут через сорок разбужу мистера Баррета.

Офицеры переглянулись.

– Пожалуй, нет. Если уж не хочешь спать, составь нам компанию до подъёма Баррета, – решительно произнёс Вадим. – А мы тебе кое-что расскажем…

Джеральд Вильямс

Звонок Буранова поднял в шесть утра, а в шесть двадцать, наскоро приведя себя в порядок и перехватив кусок пудинга, я выскочил из дома. Холостая жизнь имеет по крайней мере то преимущество, что не надо никому объяснять, куда и зачем убегаешь ни свет ни заря. Во всём прочем одиночество дело тоскливое.

До «Красного Льва» всего минут десять быстрого шага, поэтому выгонять свою престарелую малолитражку я не стал: прогревать дольше. Утро стояло холодное, на домах висели клочья тумана, и улица была пуста. Казалось, деревня ещё не пришла в себя от вчерашнего ужаса, люди забились в норы и силились понять, что же с ними произошло накануне. Мне и самому было паршиво: одолевали мрачные мысли. Хотелось позвонить в графство, выпросить у начальства внеочередной отпуск и рвануть из Эйвбери, куда глаза глядят. Впервые в жизни я боялся родного места. Я не знал, чего ждать ещё. А ранний звонок Буранова с просьбой срочно прийти в гостиницу означал только одно: вновь что-то произошло… Да ещё новости, которые услышал по радиофону, пока собирался…

Раздался негромкий возглас:

– Эй, Джерри, сынок!

Я остановился. Из калитки своего дома выглядывал и призывно махал рукой деревенский мэр Дилан. В другой руке была зажата бутылка. Я нехотя подошёл. От старика, несмотря на ранний час, разило виски и он заметно покачивался.

– Доброе утро, мистер Дилан, – холодно сказал я. Головой-то я понимал, что во вчерашних событиях Дилан не виноват – был заколдован, как и все остальные. Но перед глазами стоял горбатый монстр с оплывшим мучнисто-белым лицом, обещающий меня сожрать…

Дилан хихикнул:

– Доброе? Кой чёрт доброе… Выпить хочешь?

– По утрам не пью, – отрезал я. – Что вы хотели?

Дилан бережно поставил бутылку на землю и наклонился ко мне.

– Джерри, что это вчера с нами было?

Если бы я знал…

– Наваждение это было, мистер Дилан, – нехотя сказал я. – Морок. Деревню заколдовали. Старуха Дженет постаралась, гореть ей в аду. Забудьте.

Дилан схватился за голову и тихо взвыл:

– Какое наваждение?! Какой морок? Что ты мелешь, парень? Всё было по-настоящему. – Он закрыл лицо руками. Из-под ладоней донеслось рыдание. – Я уже был там, понимаешь? Я вдруг умер, а потом воскрес, и меня заставили напасть на руссофранков. Кто? Зачем?.. Потом вроде бы пришёл в себя, но жутко, жутко… Пью вот…

Боюсь, я посмотрел на старика с ненавистью. Надеюсь, этого взгляда он не увидел. Что ему сказать? Что я, как и он, как и сотни жителей Эйвбери, вчера переступили черту, за которой багровеет адское пламя? Что все мы обречены?

– Молитесь, мистер Дилан, – с трудом выговорил я пошёл дальше.

Я действовал автоматически. И, может быть, впервые радовался тому, что одинок.

Буранов ждал у входа в «Красный Лев».

– Как дела? – спросил я, пожимая крепкую ладонь. При всём внешнем изяществе Буранов был человеком сильным и тренированным. Вчера вон монстров уложил добрый десяток, не меньше.

– Как дела? Хм… Развлекаемся помаленьку.

Тяжёлый тон резко контрастировал с легкомыслием реплики.

Мы прошли в холл, уселись в кресла, и я выслушал отчёт о ночных событиях. И чем дальше слушал, тем сильнее одолевала трусливая подленькая радость: как хорошо, что ночью меня здесь не было. Я стыдился этой радости, но ничего не мог с собой поделать. Слишком страшно звучал рассказ о столкновении с ожившими мертвецами. А при мысли, что в гостинице вновь появился и пытался расстрелять юного Энтони лже-Вильямс, я чуть не взвыл от бессильной ярости. Да что же это!.. Какая-то колдовская сволочь оседлала честный облик полицейского лейтенанта и в самых чёрных целях штампует биокуклы с моим лицом. Будет ли этому конец? Будет ли конец шабашу, утопившему деревню в ужасе?

Должно быть, эти мысли отразились на лице, потому что Буранов наклонился и положил руку на колено.

– Не переживайте, Джеральд, – произнёс он сочувственно. – Эк вы побледнели… Не надо. Эта информация не для переживаний, а для размышлений.

– Да уж какие тут размышления, – сказал я угрюмо. – Этак я скоро сам себе шрам на ноге начну предъявлять. Я, мол, или очередная биокукла… Почему эта паскуда прицепилась именно ко мне? Позорит, и вообще…

Буранов пожал плечами:

– Глупость сморозили. При чём тут позор? Просто вы – самая удобная фигура для копирования. Мы-то почти всё время вместе, да и знаем друг друга гораздо лучше, чем вас, копию от оригинала мигом отличим… Давайте-ка лучше подумаем, как действовать дальше.

– Давайте, – согласился я сквозь зубы.

– Ну-с…Мы идём в Вест-Кеннет. Вы с нами?

– А что вы рассчитываете там найти? – ответил я вопросом на вопрос.

Буранов обезоруживающе улыбнулся. Хотя было заметно, что уголки губ он растягивает с трудом.

– Спросите что попроще, Джеральд. Если я скажу, что надеюсь найти разгадку всех тайн Эйвбери, вы мне поверите?

– Мечтать не вредно…

Я встал и прошёлся взад-вперёд. Буранов терпеливо ждал, пока я расхаживаю. Вроде умный человек, но вот так, с ходу сорвать джек-пот и разом выяснить все тайны – он это всерьёз? Российский мечтатель…

– Конечно, я иду с вами, – сказал я наконец, останавливаясь. – Только, сдаётся мне, прогулка будет не из лёгких. Вы хотя бы представляете, что нас ждёт? Вест-Кеннет – место жуткое, в деревне его сторонятся…

Буранов кивнул и вытянул длинные ноги.

– Да кто ж его знает, что ждёт… Очевидно, состоится встреча с ночным старцем Энтони. А что эта встреча даст? – спросил он сам себя. И сам себе ответил: – Чёрт его знает. Но мне бы только до него добраться! Слишком много вопросов. В общем, жизнь покажет…

«Или смерть», – сказал я про себя. Откровенно говоря, мне всё равно. Мера опасности, подстерегающая в гробнице, неопределённо велика, однако меня это не заботило. Меня вообще ничего не заботило. Два последних дня перепахали так, что я уже ничего не хотел и ничего не боялся. Было усталое любопытство – да. Что там за старец, что расскажет…

Стоп. Старец…

– Майкл, а скажите, как Энтони описывал этого почтенного джентльмена? – спросил я, сглатывая.

Похоже, Буранов удивился:

– Ну, как описывал… Морщинистый, седобородый… Высокий, худой. В белой хламиде и остроконечном колпаке… А что?

– Да так, – машинально сказал я.

Описание было сверхобщее, однако оно мне кое-что вдруг напомнило.

Поздний вечер на равнине около Вест-Кеннета. Три мальчишки, увлёкшиеся ловлей сусликов. Неожиданное появление призрака. Высокий старик с длинной седой бородой, поочерёдно возлагающий бесплотную руку на голову каждого из нас. Ощущение тепла и радости, оттеснившее страх… Что-то в меня вошло в тот миг – однажды и навсегда.

Джереми уже умер. Том давно уехал из Эйвбери, и следы его затерялись. А я живу здесь, и, кто знает, остался бы человеком среди монстров, если бы не то давнее возложение призрачной руки…

– Идём, – решительно сказал я.

Буранов кивнул и, встав, сладко потянулся.

– Я рад, что вы с нами, Джеральд, – спокойно произнёс он. – Собственно, я и не сомневался. Только вот, вы уж не обижайтесь…

Я жестом остановил его. Закатал штанину.

– Вы это имели в виду?

– Ну да.

Буранов деловито проинспектировал шрам, даже потрогал мизинцем. Вот уж не думал, что отметина заезжего маньяка вдруг станет удостоверением моей личности. Зря я его тогда пристрелил.

– Отлично, – сказал Буранов негромко. – А теперь, пока наши друзья спят, надо обсудить кое-какие детали. Давайте поднимемся ко мне в номер…

Из сообщения информационного агентства Daily Telegraph

(июнь 2010 года)

Весть о самоубийстве известного учёного-историка Роберта Аткинсона, затравленного специальной комиссией ООГ, в которой доминируют представители России, всколыхнуло весь Альбион. В графстве Уилтшир наблюдались волнения. Сотни людей с плакатами вышли на улицы Троубриджа. Участники манифестации скандировали: «Сколько можно терпеть?», «Хэррингтон, что же ты молчишь?», «Сегодня Аткинсон, а завтра?»

Состоялись погромы российского и французского консульств, расположенных в центре города. И хотя обошлось без жертв, нападения вызвали беспрецедентно резкую реакцию пострадавших сторон. Под утро союзники выступили с совместным заявлением. Если отбросить дипломатическую обёртку, Альбиону грозит оккупация…

Глава одиннадцатая

Эдвард Мортон

Дослушав Грейвса до конца, я долго молчал. Новоиспечённый директор никуда не торопился: прихлёбывал коньяк, курил сигару и вообще ситуация ему явно нравилась. Уж очень он был вальяжен. «Тут всё зависит от меня», – именно так перевёл я выражение остренького лица.

– Вы это серьёзно? – спросил я наконец.

Грейвс картинно развёл руками:

– А вы ещё не поняли? Всё так и есть. Непривычно, само собой. Но и не смертельно. Всё будет хорошо, мой друг… вы позволите называть вас так? Поработаем на благо Альбиона, потом вернёмся с победой и сорвём дивиденды. Это я вам обещаю, – добавил он покровительственно.

– Вашими бы устами… – машинально откликнулся я.

Только теперь я осознал, во что влип. Рассказ Грейвса звучал абсолютной фантасмагорией, но, судя по всему, был чистой правдой.

Суть исследований, которые вело «Наследие прошлого», Грейвс раскрывать не стал. «Вам это ни к чему, – сказал он твёрдо. – Всё равно ни черта не поймёте. Главное, мы куём победу Альбиона в будущей войне. Есть такое слово – сверхоружие… Война будет, и будет новый передел мира в наших интересах. Вот в этом можете не сомневаться».

Я и не сомневался. Мне было наплевать. Меня интересовало только одно: что это за междумирье и как отсюда вернуться в обычную реальность.

Грейвс сообщил, что Вселенная сложна, многомерна, и однозначному исчислению не поддаётся. Положим, это я знал и без него, даром что простой полицейский. Наличием неопределённого множества параллельных пространств тоже не удивил. Фантастику почитываю, и вообще… Но когда он сказал, что учредитель «Наследия прошлого» в силах путешествовать в иные миры и перебрасывать туда материальные объекты… вот тут у меня возникли вопросы.

Кто, собственно, этот учредитель и каким образом в состоянии манипулировать пространством? Он что, Господь Бог?

Почему неназванный учредитель вышвырнул целую башню-офис со всеми обитателями в некое междумирье?

Зачем Альбиону сверхоружие, когда в минувших войнах он уже проиграл всё, что можно? Не пора ли остановиться и жить обычной жизнью, как другие страны?

Выслушав меня, Грейвс на минуту задумался.

– Ну, имени учредителя я вам не назову, – спокойно заметил он. – Разумеется, он не Господь Бог. В каком-то смысле совсем наоборот… Вам достаточно знать, что возможности этого существа практически беспредельны. Вы хоть представляете, каких усилий, какого объёма энергии потребовал перенос башни в иное пространство?

– И к чему такие траты? – утомлённо поинтересовался я.

Грейвс снисходительно похлопал меня по плечу.

– Да ведь вы уже всё знаете! То, что я рассказал сотрудникам на общем совещании – чистая правда. Либо руссофранки в последний момент сорвут проект «Сверхоружие», и тогда полетят головы, Альбион утратит последний шанс… и вообще: всё напрасно. Надежды, усилия, годы напряжённого труда, миллионы фунтов… Либо мы прячемся от союзников так, что нас никто и никогда не достанет. Стало быть, спокойно доводим проект до конца, возвращаемся в наш мир и передаём сверхоружие учредителю. А уж они вдвоём с Хэррингтоном используют конечный продукт в интересах державы! Так-то, друг мой. Междумирье для наших целей – самое подходящее место, – добавил он, понижая голос. – В сущности, мы нигде. Нас нет. Учредитель нашёл для башни щель между параллельными пространствами. Гениальное решение, согласитесь!.. План был создан на крайний случай. Теперь этот случай наступил, вот и всё.

Я откинулся на стуле и внимательно (очень внимательно) посмотрел на Грейвса.

– Вы сами-то поняли, что сказали? – спросил я осторожно.

– А что вам неясно?

– Да всё… Что значит «мы нигде»? Что значит «нас нет»? А если я вам сейчас врежу по физиономии, кулак пройдёт насквозь? И Дороти свою на столе не разложите? Мы что теперь, призраки?

– Для общения с Дороти у меня есть диван в комнате отдыха, – небрежно сообщил Грейвс. – Во всём прочем вы не так уж далеки от истины. Пожалуй, что и призраки… Ненадолго, но пока… да. И прекратите, наконец, угрожать физическим насилием! Что за примитив, надоело…

Он резко поднялся из-за стола и наклонился надо мной.

– Поймите, мы в междумирье, – напомнил он, дыша в лицо коньяком. – И в нашем, и в любом другом из параллельных миров мы отсутствуем. Мы находимся в обособленной пространственной капсуле и существуем автономно. Откуда, по-вашему, эта хмарь за стеклом? – он ткнул пальцем в сторону окна, словно затянутого болотной жижей. – В каждом мире существуют хоть какие-нибудь источники света. Между мирами их нет по определению. Можете считать, что мы космонавты на орбитальной станции в окружении вакуума. Разница лишь та, что не придуман ещё телескоп, с помощью которого нас можно увидеть… В рамках своей автономии мы друг для друга нормальные существа из плоти и крови. Хотя это не повод лезть в драку, – насмешливо добавил он. – Для всех остальных, за исключением учредителя, мы не существуем. Нет больше «Наследия прошлого», ясно? Пусть руссофранки ломают головы, куда мы делись. А мы между тем завершаем проект и появляемся неожиданно, как снег в июле…

Грейвс наклонялся ко мне всё ближе и говорил всё громче. Закончил же на высокой, прямо-таки истерической ноте. Возбуждённый блеск глаз, непроизвольное подёргивании лицевых мускулов… «Да ведь он псих», – мелькнуло в голове. Я отодвинулся.

– Послушайте, Грейвс, вы не боитесь?

– Чего же я, по-вашему, должен бояться? – высокомерно спросил директор, вытирая пот со лба.

– Ну, хотя бы того, что вся ситуация держится на честном слове вашего… учредителя. А вдруг с ним что-то случится… ну, не знаю: пуля, инфаркт, автокатастрофа, да мало ли что… И вы будете сигналить ему до посинения – мол, всё готово, забирай обратно. А он не ответит. И мы навсегда застрянем в междумирье. Как вам такой вариант?

Грейвс слегка дрожащими руками пригладил волосы и расслабил узел галстука.

– Успокойтесь, – отрезал он. – У всех сотрудников «Наследия» вместе взятых не хватит фантазии представить катаклизм, способный погубить учредителя. Уж такое существо. А учитывая, насколько он ждёт завершения проекта… Откровенно говоря, я больше опасаюсь другого.

– Бунта на корабле? – понимающе откликнулся я.

Грейвс нехотя кивнул:

– Ну, бунт – громко сказано. К экстремальному положению мы людей исподволь готовили: и я, и Аткинсон. Но теория одно, а практика совсем другое. Общая неопределённость, разлука с близкими, отсутствие дневного света, замкнутое пространство, непривычные бытовые условия, минимум комфорта… Словом, кое у кого могут сдать нервы. Факторов для этого много. Я, конечно, максимально загружу всех работой, это необходимо с любой точки зрения. Однако не исключены депрессии, истерики, агрессивные эксцессы и так далее. – Грейвс, перегнувшись через стол, доверительно положил мне руку на локоть. – Словом, я бы хотел рассчитывать на вашу помощь… в случае чего.

– О какой помощи идёт речь? – холодно спросил я.

– Н-ну… жизнь покажет. В конце концов, вы официальный представитель правительства, опытный полицейский, наконец, вооружены.

С этими словами Грейвс пронзительно уставился прямо в глаза.

Раздался лёгкий стук в дверь, и в кабинет вошла Дороти. Не знаю, как насчёт остальных, а её нежную шейку уже точно обвил аркан депрессии. Глаза потускнели, плечики опустились, да и двигалась она с видимым трудом. Бедная девочка…

– Господин директор, собрались начальники отделов, как вы и распорядились, – доложила она тихим голосом, глядя в пол.

– Прекрасно, Дороти, – живо сказал Грейвс. – Извинитесь от моего лица и попросите подождать несколько минут. Мы сейчас закончим беседовать с мистером Мортоном.

Когда девушка закрыла за собой дверь, я повернулся к директору и твёрдо сказал:

– Помощь, может быть, я вам и окажу. Но сначала вы мне расскажете, за что и почему так зверски прикончили офицера ООГ Добромыслова. Это моё условие, вам ясно?

Вот тут Грейвс растерялся. Чересчур неожиданным оказался поворот беседы.

– Да я-то тут при чём? – вырвалось у него.

– Не скромничайте, – саркастически произнёс я. – У меня ощущение… да ладно: уверенность, что вся мерзость, которая творится в Эйвбери, так или иначе связана с вашей гоп-компанией. Ну?

Однако расколоть Грейвса до конца не удалось: он быстро взял себя в руки. Голос его прозвучал почти надменно:

– Не надо ставить условия, Мортон. Какого чёрта! Мы в одной лодке и должны держаться друг за друга…. если хотим вернуться домой. А насчёт Добромыслова… что вам этот руссофранк? Он стал слишком опасен для наших планов. Он мог их сорвать. Нечего было соваться…

Михаил Буранов

Утренние петухи отпели, и в пустой гостинице стало удивительно тихо. По пути в мой номер мы на цыпочках заглянули к Энтони. Отбыв свою вахту с четырёх до шести, он заснул одетым на кровати, а неподалёку в кресле устроился Баррет. Рука его крепко сжимала бархатный мешочек с артефактами. Да уж, ситуация такова, что лучше не расставаться… Я вспомнил рассказ биолога о боевых реликвиях ордена, сопоставил объем мешочка с названными предметами и невольно подумал, что Баррет поведал не обо всём. Что-то там осталось ещё… Но если о чём-то и умолчал, значит, были на то причины. И его право, само собой.

На цыпочках же и удалились.

– Мирная картина, чёрт возьми, – сказал Вильямс сквозь зубы.

«Надолго ли?» – невольно мелькнуло в голове. Как в воду глядел тайный советник Буранов.

Во-первых, дверь моего номера оказалась приоткрыта. Во-вторых, в самом номере ждал сюрприз. За столом, сложив тонкие руки поверх столешницы, сидела небрежно одетая мисс Редл. Выглядела она так, что сама собой вспомнилась поговорка «краше в гроб кладут». На зеленовато-бледном лице безжизненно тлели запавшие глаза, тонкие губы побелели, и без того условный бюст словно ввалился в грудную клетку…

– Что с вами, мисс Редл? – воскликнул я, шагнув к ней.

– Что вы делаете в номере мистера Буранова? – спросил Вильямс, хмурясь.

Бедная женщина слегка приподнялась и без сил опустилась снова.

– Не ругайте меня, джентльмены, – тихо попросила она. – Я рано встала, приоткрыла окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, и услышала ваши голоса во дворе. А мне так надо с вами поговорить… Только вот не была уверена, что хватит сил спуститься в холл. Решила подождать в вашем номере, мистер Буранов, уж простите меня за бесцеремонность…

– Откуда вы знаете, в каком номере поселился мистер Буранов? – тут же спросил Вильямс.

Мисс Редл жалко улыбнулась:

– Ну как же… Миссис Своллоу второго дня за чашкой чая похвалилась, что поселила председателя комиссии в номере пять. После апартаментов директора Аткинсона это лучший номер гостиницы. Самый дорогой…

Действительно… Номер хорош, а если бы ещё не «жучки»… Но их я ликвидировал сразу: есть у меня для таких целей специальный приборчик. И с полковниками поделился…

Я уселся напротив женщины и жестом показал Вильямсу на свободный стул.

– Ну-с, мисс Редл, вы хотели поговорить с нами, – напомнил я. – Мы все внимание.

– Да, конечно…

Женщина достал из кармана халата скомканный платок и вытерла губы.

– Джентльмены, это самое несчастное утро в моей жизни, – сказала она вдруг. – Добрая мисс Мэддокс сегодня ночью столько хлопотала со мной, помогла успокоиться, я даже уснула… А вот проснулась в слезах. Я вдруг осознала, что лишилась всего. У меня больше ничего нет! Всё, чем я жила, исчезло…

Мы с лейтенантом переглянулись.

– Вы хотите сказать, что вас обокрали? Похищено что-то ценное? Хотите сделать заявление? – спросил Вильямс, высоко поднимая брови.

– Да что вы, лейтенант… Откуда у меня ценности? Я женщина небогатая. Я о другом… Не стало мистера Аткинсона – вот главное.

Мы с Вильямсом снова переглянулись.

– Вы любили его? – мягко спросил я, наливая женщине воды.

К чести мисс Редл, она удержалась от слёз, и только судорожное всхлипывание подсказало очевидный ответ.

– Да, любила, – наконец произнесла она. – Нет, не так: он был для меня всем. Вы видели его. Это же языческий бог во плоти! Состарившийся, но всё равно бог. Мощный, красивый, умный, очень талантливый… Как же его не полюбить? Я работала с ним все эти годы и с каждым днём любила всё сильнее. Ко мне он был невнимателен, иногда груб, случалось, – несправедлив. Ну и что? Я прощала ему всё, даже то, что он спал с этой дебелой трактирщицей…

– Вы знали о связи покойного директора с миссис Своллоу? – уточнил Вильямс.

Женщина неприятно улыбнулась, а если без политеса – оскалилась.

– Знала, как не знать. В одном доме живём… жили. По ночам я иногда подкрадывалась к его апартаментам. Они в постели вели себя, как животные. Особенно она – визжала, выкрикивала что-то… ещё, мол, ещё… ты мой жеребец… Через дубовую дверь и то слышалось. Какой же он был сильный…

– Достаточно, мисс Редл, – сдержанно сказал я. Ещё я в Эйвбери психоаналитиком не работал. – Ваши чувства вполне понятны, однако достаточно. Давайте ближе к делу.

– Бога ради, извините… Так болит…

Характер у этой женщины не отнять. Она выпила воды, сильно потёрла лицо руками и словно выпрямилась. Даже глаза вдруг заблестели энергичным злым блеском.

– Джентльмены! Я потеряла не только мистера Аткинсона. Исчезло и моё рабочее место. Как вы полагаете, кто-нибудь скажет, куда делся офис? Куда пропали все сотрудники? Начальник отдела Болдуин должен мне пять фунтов. Могу показать его расписку… хотя нет, не могу. Она осталась в моем сейфе. В сейфе также лежит часть жалованья с прошлой недели. Гвинет Беркин я уступила выписанную из Лондона косметику, а это ещё два фунта… – Внезапно её глаза расширились. – Послушайте, в столе остался мой личный дневник! – с отчаяньем сказала, почти выкрикнула она. – Ведь я с ним откровенничаю, как с исповедником! Неужели кто-то всё это прочтёт? Я же этого не переживу… А мой «литтл-дог» в гараже? Наш механик обещал его отремонтировать…

Воистину, где трагедия, а где фарс… Мисс Редл не интересовал неведомый катаклизм, в результате которого исчезло огромное здание с людьми – её коллегами, кстати. Женщину волновала судьба её жалкого дневника и не менее жалких фунтов. Да и машинёшка, скорее всего, трачена временем по самое некуда…Господи, мне бы её проблемы!..

– Короче, мисс Редл! – рявкнул выведенный из себя Вильямс.

Женщина смерила его ледяным взглядом.

– Могу и короче, – произнесла она сухо. – Намерены ли вы, лейтенант, и вы, мистер Буранов как председатель комиссии ООГ, предпринять какие-либо меры, чтобы выяснить судьбу исчезнувшего офиса, а также его сотрудников? Намерены ли вы озаботиться возвратом утраченного вместе с офисом имущества? Имейте в виду, я спрашиваю официально и прошу пояснить. Вопрос о своевременной выплате жалования, заметьте, я не поднимаю, он вне вашей компетенции…

И на том спасибо…

Судя по лицу, Вильямс внутренне застонал. А я, признаться, в это миг женщиной почти любовался. Некрасивая, белобрысая, сухопарая мисс Редл была трогательна. Она олицетворяла истинного британца-налогоплательщика, который непоколебимо уверен в своём праве вывернуть представителя закона наизнанку, если только затронуты имущественные интересы… И хрен с ними, с катаклизмами, монстрами, мистикой. Это всё лирика, а вот старенький «литтл-дог»… Нет, мы в России так не умеем, куда там…

– Уважаемая мисс Редл! Сообщаю, что все необходимые меры к выяснению обстоятельств исчезновения офиса предпринимаются, – заверил я, сдерживая взглядом Вильямса. – В ближайшее время состоятся необходимые оперативно-следственные мероприятия, которые, как мы надеемся, прояснят судьбу пропавшего здания, а также имущества сотрудников на его территории. Заинтересованные лица будут извещены дополнительно.

Вроде бы я сумел изложить эти чудовищные канцеляризмы предельно чётко. Собственно, почему бы и нет, английский для меня второй родной. А то, что про себя перекосило… так то ж про себя. Во всяком случае, мисс Редл удовлетворённо кивнула.

– Благодарю, мистер Буранов. Со своей стороны готова оказать следствию всю возможную помощь и поддержку. Располагайте мной, – сообщила она, поднимаясь.

– Непременно, – пообещал я и проводил даму до двери. Я был готов даже поцеловать ей руку, лишь бы ушла поскорей.

С минуту мы с Вильямсом очумело разглядывали друг друга.

– Она это всерьёз? – вырвалось у меня.

– Можете не сомневаться, – со вздохом сказал полицейский. – Года три назад один местный по пьяному делу задавил пару цыплят. Я сам протокол составлял. Потом он извинялся перед хозяевами, предлагал деньги…

– И что?

– А ничего. Извинений не приняли, деньги не взяли. Решили наказать по суду.

– Ну, и чем закончилось?

– Пока ничем. Дело ходит по инстанциям четвёртый год. Адвокаты с потерпевшей стороны уже залезли в судебные прецеденты времён Генриха Восьмого. Самому интересно, чем кончится…

– И это из-за пары цыплят?!

– Нет. Из принципа.

Мисс Редл заморочила настолько, что я чуть не забыл, для чего пригласил Вильямса. А пригласил я его, чтобы показать записи Аткинсона и на свежую голову обсудить пред спуском в гробницу кое-какие детали.

Узнав о бумагах покойного директора, Вильямс озадачился.

– А как они попали к вам, позвольте спросить? – подозрительно спросил он.

Я откровенно рассказал о неофициальном визите в апартаменты Аткинсона и обыске письменного стола. Вильямс начал чесать затылок:

– Ну, вы даёте, Майкл… Это же незаконно, – сухо сказал он. – В сущности, вы совершили кражу, утаили улики от следствия. Нельзя так!

Я сморщился, как от лимона:

– Мы сами себе следствие, Джеральд, так что не надо морализировать. Знаю я ваши законы. Три года судиться из-за пары дохлых цыплят – это нормально. А что под боком плодится нежить, шляются трупы, исчезают люди – да и хрен с ним. Ваш премьер об этом даже слушать не захотел…

Не знаю, насколько мои доводы убедили Вильямса, но препираться он не стал.

– Ладно, чёрт с ним, давайте бумаги, – нетерпеливо сказал он.

– То-то же…

Я полез в кофр. Там, как я уже упоминал, есть секретное отделение, этакий мини-сейф, куда я спрятал заметки Аткинсона.

Однако, достав бумаги, я с первого взгляда убедился, что они девственно чисты. На смятых белых листах – ни слова, ни буквы, ни запятой… От гнева и бессилия задрожали руки.

– Что случилось, Майкл? – с тревогой спросил Вильямс. Должно быть, моё лицо в этот миг ему не понравилось.

– А вот с трёх раз угадайте…

С этими словами я швырнул бесполезные бумаги на стол и припечатал хорошим ударом кулака.

– Что-то мне это напоминает, – буркнул Вильямс, глядя на никчёмные листки. – Примерно так исчезли записи из лабораторного дневника. Ну, того, который вы отняли у «наследников». Но теперь, по крайней мере, вы успели прочитать…

– Да если бы… В лучшем случае половину. Не было сил, заснул. Отложил на утро, а оно вот как вышло…

– Так что было в первой половине?

Я коротко пересказал.

– Ну, с «Э» всё ясно: Элизабет Своллоу, – откликнулся Вильямс. – Он спал именно с ней, это мы установили… «Г»? А не Грейвс ли? Заместитель Аткинсона?

– А вы его знаете?

– В Эйвбери все друг друга знают… Недалеко от меня снимал полдома, сталкивались. Во всяком случае, логично предположить, что директор упоминает ближайшего сотрудника. А вот кто такой «М»…

Он поскрёб седеющий висок, тяжело задумался. Глядя на топорное морщинистое лицо лейтенанта, я чувствовал к нему и симпатию, и жалость. Тот случай, когда на лице видно всё (ну, или почти всё). Не красавец, не лизоблюд, стало быть, личная жизнь и карьера не удались. Денег и детей не нажил. Разве что есть какая-то приходящая женщина, которая время от времени делит с ним постель… В то же время не прост, очень неглуп и уж точно что не трус. Интересно, голосует ли Вильямс за партию Хэррингтона?..

Я положил руку на сильное плечо и слегка сжал.

– Бросьте, Джеральд, – сказал я. – Один чёрт, не угадаете. Ясно же, что этот «М» не из вашей епархии, да и не по вашей части вообще… Судя по заметкам Аткинсона и, главное, по событиям, это что-то запредельное. А самое страшное, что в погоне за мифическим возрождением «Great Britain» этому «М» со всеми потрохами продались и Хэррингтон, и – вполне возможно – ваш монарх. Началось это давно, дело идёт к развязке, так что готовьтесь расхлёбывать рука об руку с нами…

Я говорил с Вильямсом, как со своим, совершенно забыв, что он британец. И напрасно. Он вдруг поднял голову, маленькие жёлтые глаза опасно блеснули.

– Выбирайте выражения, Майкл, – посоветовал он, вежливо чеканя каждое слово. – Да… Вы большая шишка в России и начальник комиссии ООГ, хотя мне на это, в общем, плевать. Вы мне просто по душе. Однако я никому не позволю хулить монарха в моем присутствии. Это всё равно, что хулить мою родину. Хэррингтон ещё куда ни шло, но король… Как вам такое в голову пришло?!

Эх, милый ты мой… Много я мог бы тебе рассказать о твоих монархах и о правящей верхушке в целом. Святые на тронах нигде и никогда не сидели, а если и сидели, то не засиживались. Но Британия в этом смысле даст фору любому государству. На протяжении веков островами правили клятвопреступники, маньяки, кровосмесители, прелюбодеи, алкоголики, безумцы. Справедливости ради, в этом паноптикуме случались люди по-настоящему умные и мужественные, талантливо руководившие страной. Но и на лучших всегда лежала печать вероломства, подлости и лицемерия. Плюс уму не постижимые жестокость и жадность, возведённые в ранг государственной политики. Да, Британия – это лев, только вот повадки гиены. Пообещать и обмануть, лишь бы набить карман. Ударить исподтишка и, по возможности, чужими руками. Непременно схватить, что плохо лежит…

У моей страны к Британии отдельный счёт. Огромный. В былые эпохи наши монархи не раз доверялись правителям островной империи. Как правило, это доверие оборачивалось тяжелейшими потерями для России – экономическими, территориальными, людскими… Венец всему – покушение на Павла Первого, организованное английским послом и сорванное лишь благодаря помощи Наполеона. Парижский трактат положил предел британскому могуществу, но отнюдь не исправил британские политические нравы. Отныне островной менталитет дополнился новой чертой – маниакальной ненавистью к франко-российскому союзу. Если Америку или Японию можно считать противниками, то Альбион – враг. Враг смертельный и навсегда.

Всё это я мог бы сказать Вильямсу (и многое другое!), но, разумеется, не сказал. Прежде всего, ситуация не располагала к дискуссиям на историко-политические темы. А главное, Вильямс мне был глубоко симпатичен как может быть симпатичен надёжный и сильный человек, с которым предстоит идти в опаснейшую разведку. Он же не виноват, что родился в Альбионе, это дело случая. А вот что его воспитали верноподданным британцем – так на то и система, отработанная столетиями. Опять же, служака… Но он не подлец и не дурак. Возможно, через несколько часов нам предстоит увидеть и узнать такое, что сильно изменит его представление о собственной стране и людях, ею управляющих…

– Не обижайтесь, Джеральд, – сказал я наконец. – Я вовсе не хотел вас обидеть. Будем считать, что я неудачно выразился.

– Будем, – согласился он, как мне показалось, с облегчением. – Вы тоже не обижайтесь, Майкл. Нервы ни к чёрту, вспыхиваю от любого пустяка.

– Насчёт нервов понимаю. Сам такой! Уж очень у вас тут, в Эйвбери, мегалиты волнительные…

Этой незатейливой шуткой хотелось разрядить возникшее напряжение, однако Вильямсу было не до шуток.

– Послушайте, Майкл…

– Что?

– Пока собирался к вам, включил радиофон. На всех волнах передают, что союз предъявил Альбиону ультиматум. Дескать, следствие по делу об убийстве офицера ООГ злостно тормозится британской стороной. И либо Хэррингтон миром согласится на временную оккупацию Эйвбери, которая обеспечит объективное расследование силами руссофранков, либо Россия в двадцать четыре часа высадит сюда к нам десант без всякого согласования… Это правда, Майкл?

– Правда, – негромко подтвердил я, помедлив.

Час назад меня поднял звонок. Звонили из секретариата премьера Долгорукова и предупредили о предъявлении ультиматума. Заодно сообщили и о нападениях на консульства союзников в столице графства.

Квадратный подбородок Вильямса дрогнул, некрасивое лицо побагровело.

– Но это же война, Майкл, – тяжело сказал он, сглатывая. – Ваши понимают, что Альбион добровольно никогда не согласится на оккупацию? Мы будем воевать, это без обсуждений. Очень я сожалею о Добромыслове, но начинать войну из-за одного человека?..

И тут я, стыдно сказать, не выдержал.

– Да разве дело только в Добромыслове? – зарычал я так, что Вильямс отшатнулся. – Вы так-таки до сих пор ничего не поняли? У вас тут прямо под задницей, в этой богом проклятой деревушке, вызрел такой гнойник, что всему миру мало не покажется! Включите мозги, лейтенант. Нам война не нужна. Мы с Британией уже навоевались. Вон, со второй мировой до сих пор не всех похоронили. Но если случится новая война, то эта уж точно будет последняя. Для Альбиона! А кто уцелеет, пусть скажет спасибо шайке маньяков во главе с Хэррингтоном!..

Сказал – и еле уклонился от удара в челюсть. Вильямс, в свою очередь, потерял самоконтроль и попытался меня нокаутировать. Он был вне себя. Я перехватил его руку, завернул за спину и толкнул в кресло.

– Сидеть! – гаркнул я, удерживая потерявшего голову лейтенанта от новых телодвижений. – Нашёл время выяснять отношения… Коли уж так не терпится набить морду руссофранку, разрешаю попробовать после похода в Вест-Кеннет. Если вернёмся, конечно… А пока слушайте внимательно и зарубите на носу: до войны считанные часы. Если Хэррингтон не отступит, то Николай с Наполеоном и подавно. – Я наклонился к поникшему в кресле Вильямсу. – Но, может быть, мы ещё сумеем её предотвратить…

Из экстренного телефонного разговора короля Альбиона Филиппа Третьего с императором Всероссийским Николаем Вторым

(июнь 2010 года)

Ф. Т. – Ваше величество! Думаю, что как старший по возрасту я могу предложить разговор прямой, откровенный, без лишних церемоний. Согласны?

Н. В. – Не возражаю.

Ф. Т. – Благодарю… Николай, что происходит? Альбион потрясён вашим ультиматумом. Через два часа председатель ООГ получит наш протест и требование срочно созвать Высший Совет.

Н. В. – Вы меня пугаете Высшим Советом?

Ф. Т. – Нет, это вы меня пугаете угрозой немотивированной агрессии.

Н. В. – Послушайте, Филипп, говорить прямо и откровенно предложили именно вы. Так подайте пример. Почему вы решили, что наш ультиматум немотивирован? Вы хотите сказать, что ничего не знаете о происходящем в Эйвбери?

Ф. Т. – Ну, отчего же… Гибель вашего офицера из миссии ООГ, разумеется, весьма прискорбна. Однако на месте работает межправительственная комиссия, вместе с нашей полицией она разберётся, найдёт преступника. Ну, или преступников. Причём тут намерение оккупировать Эйвбери?

Н. В. – М-да… Либо Хэррингтон изолировал вас от реальной информации, и вы не в курсе положения. Либо, уж извините, де́ржите меня за простака. Второе предположение считаю более вероятным.

Ф. Т. – Я не понимаю вас.

Н. В. – Хорошо, объясню. Вот уже несколько лет в деревне Эйвбери, графство Уилтшир, действует некое общество под названием «Наследие прошлого». Кстати, по нашим данным, её создание благословили лично вы, Филипп. Ведь с предложением учредить «НП» к вам обратился бывший однополчанин Роберт Аткинсон. Он и стал директором организации.

Ф. Т. – Помню Аткинсона. Действительно, он когда-то испросил аудиенцию и предложил создать общество по изучению британской истории. Я поддержал… И что?

Н. В. – Ничего особенного. Разве что общество вышло какое-то странное. Затратили на его создание огромные деньги, закупили мощное научно-техническое оборудование, построили целый замок-резиденцию. У вас в Альбионе все историки так живут, Филипп?

Ф. Т. (холодно). – У нас в Альбионе любят свою историю и гордятся ею. Вероятно, Аткинсон привлёк меценатов. Но какое отношение имеет «Наследие прошлого» к вашему ультиматуму?

Н. В. – Терпение. Мы установили, что под вывеской безобидного исторического общества создан некий исследовательский центр, занимающийся разработкой невиданного сверхоружия. Невиданность его заключается в том, что в основу положено древнее тайное знание, которое вот уже много лет по крупицам собирается по всей Британии и концентрируется в «Наследии». А там его, судя по всему, тщательно анализируют и, главное, ищут практическое применение – боевое и, естественно, направленное против врагов Альбиона. То есть, против России и Франции.

Ф. Т. – Николай, погодите… Откуда вы взяли весь этот бред?

Н. В. – Ну, отчего же бред… Всё в рамках логики. Наука, промышленность и армия Альбиона под жёстким контролем, высокотехнологичное оружие вам уже не создать. А вот сверхъестественное – почему бы и нет? Попытка не пытка, вот вы и пытаетесь. Тем более что Альбион – страна с богатейшими мистическими традициями.

Ф. Т. – Всё, что вы говорите – сумасшествие… Неужели для того, чтобы начать войну, ваши стратеги не смогли придумать более серьёзного предлога?

Н. В. – Позвольте, я продолжу. Некоторую информацию о «Наследии» получил наш офицер-инспектор ООГ Добромыслов, встревожился и попытался расследовать его деятельность. Попытка сто́ила Добромыслову жизни, причём офицера убили зверским, я бы сказал, ритуальным образом. А когда в Эйвбери приехала расследовать убийство межправительственная комиссия – вот тут в деревушке началась настоящая бесовщина. Комиссию не раз пытались уничтожить, но как! Нападали искусственно созданные существа, монстры, ожившие мертвецы… Кстати, среди ходячих покойников был ваш знакомец Аткинсон. Чтобы не объясняться с комиссией, он предпочёл пустить пулю в лоб, но таинственным образом был оживлён…

Ф. Т. – Боже мой… Да вы понимаете, что говорите?

Н. В. – Вполне. Кстати, вся эта информация получена из первых рук от абсолютно проверенных и надёжных людей, которые сейчас находятся в Эйвбери. Но если бы я даже усомнился в их объективности или рассудке, есть факт, который неопровержим. После первой же попытки проинспектировать работу «Наследия», резиденция общества вместе со всем персоналом и оборудованием просто-напросто исчезла. В России говорят, «словно корова языком слизнула». Огромный замок со рвом, постройками, крепостными стенами пропал, как и не было вовсе. Вы можете объяснить этот факт в обычных категориях? Хотите сказать, что вам и это неизвестно?

Ф. Т. – Чушь, бред, безумие… Но если резиденция исчезла, то зачем вам оккупировать Эйвбери? Исходя из вашей логики, нет «Наследия» – нет проблемы.

Н. В. – Очень даже есть. Не вызывает сомнений, что, пытаясь создать сверхоружие, вы вступили в комплот с некоей сверхъестественной силой. Продали душу дьяволу или что-то в этом роде…

Ф. Т. – Да как вы…

Н. В. (резко). – Не перебивайте! По нашим сведениям, разработка сверхоружия вышла на финишную прямую. Два-три месяца, и Альбион готов воевать. И чтобы выиграть эти два-три месяца, союзная вам сила пошла «ва-банк» – просто спрятала резиденцию с людьми и оборудованием в недоступном для остального мира месте. Возможно, в ином измерении… Но в любом случае, когда всё будет готово, резиденцию придётся вернуть. Нельзя же нападать из другого измерения! Причём замок будет возвращён именно в Эйвбери. Мы пока не знаем, каким образом, но ваша дьявольская работа как-то связана с местными мегалитами.

Ф. Т. – И, значит, вы намерены…

Н. В. – Совершенно верно. Мы подождём. Прямо там, на месте. Хоть сто лет ждать будем. И как только резиденция вернётся, сотрём её в пыль – артиллерией, авиацией, танками. Даже не станем разбираться, что там «Наследие» придумало. Точка.

Ф. Т. – Но там же внутри люди. Учёные, сотрудники…

Н. В. – Разработчики сверхоружия? Преступники. Плакать не будем.

Ф. Т. (после паузы). – Предположим, вы в чём-то правы. Я говорю, предположим… Но и в этом случае не могу поверить, что вы пойдёте на такое злодеяние…

Н. В. (грубо). – Хватит, Филипп. Можно сколько угодно корчить оскорблённую невинность, но реальность именно такова, как я говорю. Владеете ли ситуацией лично вы или нет, от этого ничего не меняется. Хотя я склонен думать, что Хэррингтон никогда не пошёл бы на такую чудовищную авантюру, не согласовав её с монархом. Сейчас это неважно… Мы с Наполеоном решили выжечь ваш клоповник любой ценой. В сущности, Альбион доживает последние часы – по крайней мере, в том виде, как сейчас. Вы переступили последнюю черту и будете наказаны. А если станете сопротивляться, то и уничтожены.

Ф. Т. – Мир этого не допустит!

Н. В. – Пафосно-то как… Миру ещё предстоит узнать, чем занимается британская верхушка. Уму непостижимо! С вашей ненавистью к нам, к Франции, всего можно было ожидать, но история с «Наследием прошлого»… это что-то запредельное. Впору каяться, Филипп! И уж во всяком случае предупредите Хэррингтона, чтобы не вздумал махать кулаками, когда высадится наш десант. Для Альбиона будет лучше, если армия останется в казармах.

Ф. Т. (повысив голос). – А теперь послушайте меня. Как монарх Альбиона и бывший офицер-десантник торжественно заявляю: любая попытка оккупировать страну или её часть будет отражена всеми нашими силами. Мы будем драться. Руссофранки умоются собственной кровью… Вы этого хотите? Вы это получите!

Н. В. (зевая). – А что, вполне откровенно поговорили… Не смешите, Филипп. Ваши армия и флот кастрированы ещё Парижским трактатом, а после Второй мировой и подавно. Сверхоружие пока не готово. На помощь Америки или Японии можете не рассчитывать, есть у меня основания так думать… Что ещё? Организуете партизанскую войну в степях Уилтшира? Оригинально, право…

Глава двенадцатая

Владимир Ходько

Признаюсь откровенно: до последнего момента я боялся каких-то подвохов. Я ждал их. Новых нападений нечисти. Взрыва под днищем полицейского автобуса… да чего угодно! Но нет: недлинный путь от «Красного Льва» до гробницы Вест-Кеннет наша маленькая команда проделала без сучка без задоринки. Мелькнула даже осторожная мысль, что неведомый враг по неизвестным причинам наконец-то угомонился. Не тронула же нас с Вадимом Медуза-Горгона, обнаруженная в корпусе напольных часов…

Впрочем, один подвох всё-таки произошёл.

… Встав, приведя себя в порядок и быстро позавтракав, мы собрались внизу.

Ещё одно свинцовое утро Эйвбери… Миссис Своллоу вышла из апартаментов и даже пыталась распоряжаться маленьким штатом обслуги, хотя выглядела ужасно, и ходила, еле переставляя ноги. Три повара, два официанта, горничная, портье и уборщица делали своё дело, как ни в чём не бывало, хотя ставший ареной жутких событий «Красный Лев», в сущности, пустовал. Вильямс вполголоса попросил хозяйку от его имени связаться с начальником больницы, чтобы тот прислал санитарную машину за телом бедняги Чарли. А вот останками биокуклы хотел заняться Баррет… потом.

То ли короткий отдых так освежил, то ли предчувствие решающих событий мобилизовало – словом, все выглядели намного бодрее, чем можно было ожидать после вечерне-ночных событий. Разве что Вильямс казался мрачнее обычного. Зато Айрин была хороша, как никогда и, несмотря на серьёзность момента, украдкой мне улыбалась. Под утро, передав вахту Энтони с Барретом и вернувшись в свой номер, я застал в постели под балдахином дремлющую женщину. С замирающим сердцем я лёг рядом, она проснулась и… на этот раз мы обошлись без допроса. Да и вообще без слов…

Буранов сжато сообщил о событиях последних часов.

– Очень жаль, – обронил я сквозь зубы, узнав об исчезновении записей Аткинсона. – То, что вы успели прочитать, дьявольски интересно, однако в оставшейся части могли быть подсказки посерьёзнее…

– Потому-то их и стёрли, – сказал Вадим со вздохом. – Вот как записи в лабораторном дневнике.

– Но почему заметки Аткинсона уничтожены позднее дневниковых записей, а не одновременно с ними? – резонно спросил Энтони.

Буранов только пожал плечами.

– Выходит, противник почему-то узнал о существовании заметок директора с опозданием, – буркнул он. – А вот как только узнал…

– Не будем гадать, – нетерпеливо сказал Баррет. – Меня, например, сейчас больше беспокоит ситуация с ультиматумом. Скажите прямо, неужели союзники решатся?..

Вильямс угрюмо засопел:

– Послушайте, Джозеф, не надо сейчас углубляться в политические и военные дебри, – решительно предложил Буранов. – Хватит и того, что мы с Джеральдом с утра пораньше из-за этой темы чуть не набили друг другу морды. (Вильямс опять засопел – утвердительно.) У нас теперь другая проблема, от решения которой, может статься, зависит неопределённо многое…

– Вам легко говорить, – почти выкрикнул Баррет, – но я, между прочим, британец. И речь идёт о судьбе моей родины!

Я вдруг обнаружил, что в нашем невеликом коллективе британцы преобладают: четверо против троих. Оно бы и ничего, все люди достойные, проверенные в схватках с нечистью. Надеюсь, примерно так же они думали и о нас… Однако мысль о предстоящей оккупации Альбиона могла деморализовать наших коллег аккурат перед спуском в гробницу. А вот это уже не просто плохо – опасно: хорош решающий бросок в состоянии душевного разлада…

Буранов поднялся.

– Послушайте меня, Джозеф, и вы, Джеральд, – резко сказал он. – Айрин, Энтони, вы тоже послушайте… Давайте решим: на ближайшие часы здесь нет ни британцев, ни руссофранков. Есть люди, которым предстоит решить задачу со многими неизвестными. Кто этот старец? Какое отношение имеет к событиям в Эйвбери? Почему зовёт в гробницу? Что нас там ожидает? Пока ясно только одно: пикником здесь и не пахнет. Есть ощущение, что неминуемо столкнёмся с чем-то опасным, тёмным, наверняка запредельным… И если мы сейчас начнём выяснять национально-политические отношения, то лично я умываю руки и остаюсь на месте. Рисковать готов, но не безрассудно. Либо разрозненная кучка, где все косятся друг на друга, либо команда. Это ясно?

Повисла пауза. Правота Буранова была очевидна, даже Вильямс кивнул, хотя и кусая губы.

– Договорились, – сказал наконец Баррет. – Команда, разумеется. («Только так», – чётко произнёс Энтони.) Будем решать задачи по мере поступления… Предлагаю выдвигаться.

– А может быть, с учётом новых обстоятельств, есть смысл не торопиться? – неожиданно спросила Айрин. – Судя по словам Майкла, высадка российского десанта в Эйвбери неизбежна и состоится в ближайшее время… Я не комментирую, это простая констатация… Так почему бы не дождаться ваших десантников и не предпринять спуск в гробницу при их поддержке?

– А что это даст? – немедленно откликнулся Вадим.

Буранов покачал головой:

– Дорогая Айрин, примерно то же самое предложил в телефонном разговоре наш премьер Долгоруков. Но вот какая штука… Срок ультиматума истекает примерно через девятнадцать часов. Даже если Хэррингтон его примет (а это крайне маловероятно), то на перелёт и высадку десанта понадобится не менее четырёх-пяти часов. Плюс пока свяжемся с командованием, получим взвод или роту поддержки… Но боюсь, что Хэррингтон ультиматум отклонит и попытается сбить наши самолёты. Или бросит в Эйвбери армию, начнутся бои. Тогда десанту вообще станет не до нас… Хоть так, хоть этак, мы теряем десятки часов.

– Об этом не может быть и речи, – отрезал Энтони. – Старец ждёт. И в гробницу никакую вооружённую группу поддержки просто-напросто не допустит. Ей там делать нечего.

Вадим с интересом посмотрел на юношу.

– Ты это знаешь наверняка или чувствуешь? – спросил он.

– Знаю, – сказал Энтони, помявшись. – Ощущение, что с сегодняшней ночи между мной и старцем установилась постоянная связь. Как бы объяснить… В общем, я мысленно задаю вопрос и получаю мысленный же ответ. Вот как сейчас, насчёт десантной поддержки…

– Ну, коли так, ждать нечего, – заявил Буранов, разминая длинные ноги. – Джеральд, ваш Хадсон, как я понимаю, вот-вот должен подъехать?

– А куда он денется, – проворчал лейтенант.

Чтобы добраться до Вест-Кеннета, Вильямс вызвал из участка полицейский автобус. Минут за тридцать мы бы и так дошли, но зачем терять время?

– Ещё один момент, – сказал Буранов, оценивающе глядя на команду. – Сейчас мы все вроде бы в форме, но кто знает, что будет через два-три часа? Предлагаю каждому принять стимулятор. – С этими словами он достал из кармана куртки прозрачный пузырёк, наполненный зеленоватыми таблетками. – Вот… Это разработка наших биохимиков. Прекрасно мобилизует резервы организма, проясняет голову, снимает усталость и так далее.

– Дерёшься, как чёрт, бегаешь, как лось, соображаешь, как анализатор, – подтвердил Вадим. – Знаю, испытал на себе… в разных ситуациях.

– Единственный недостаток – примерно через сутки начинается депрессивный упадок сил, – заметил Михаил Михайлович. – Ну-с, будем надеяться, что спустя сутки основные события произойдут, и стимулятор больше не понадобится.

– Очень интересно, – пробормотал биолог. – А какова формула препарата… хотя вы же потребитель, а не специалист.

– Совершенно верно, – согласился Буранов. – Кстати, формула стимулятора – государственная тайна, так что даже если бы знал, не выдал. Насчёт Америки и Японии не уверен, а в Европе таких эффективных разработок, по нашим сведениям, нет.

Каждый принял по две таблетки, Айрин получила одну.

Сверили оружие. Буранов с Вильямсом и мы с Вадимом были при пистолетах, Баррет с Энтони при артефактах, Айрин – при нас… Утром я пытался отговорить её от участия в экспедиции, однако она и слушать не стала. Во-первых, она равноправный член комиссии. Во-вторых, дискриминация женщин по гендерному признаку дело непочтенное, истинному джентльмену заниматься таким не к лицу. Наконец, она ни за что не пропустит самое интересное, возможно даже развязку событий. Будет опасно? А защитники с оружием и артефактами на что?.. Все возражения сопровождались ласковым поглаживанием моих рук, плеч, щёк и вообще всего, до чего могли дотянуться тёплые ладошки. Словом, не отговорил…

С улицы посигналил Хадсон.

– Пора, – негромко сказал Буранов, пряча пистолет в заплечную кобуру. – На выход, друзья.

И тут случился подвох, о котором я уже упоминал.

– Одну минуту, джентльмены! – прозвучало сверху.

Со второго этажа неторопливо спускалась мисс Редл. Вильямс крякнул, Буранов сдвинул брови, а я выругался – про себя, но от души. У этой женщины удивительная способность появляться не вовремя.

Подойдя к нам, мисс Редл зорко оглядела с ног до головы каждого и, пожелав доброго утра, торжественно сообщила:

– Я иду с вами, господа!

Мне показалось, что я ослышался.

– С кем вы идёте? – осторожно переспросил Буранов.

– С вами, господа, с вами…

– А вы знаете, куда мы идём?

– Конечно! Вы идёте в гробницу Вест-Кеннет.

– Мисс Редл, а вам в детстве не говорили, что подслушивать нехорошо? – сдавленным голосом осведомился Вильямс.

Женщина поморщилась.

– Выбирайте выражения, лейтенант, – надменно сказала она. – Зачем подслушивать? В гостинице пусто и тихо, звуки разносятся, как в амфитеатре. Вы бы ещё через мегафон разговаривали…

Самое смешное, что мисс Редл была одета походным образом: брюки из плотной синей ткани (в Америке такие называют джинсами), свитер, короткая куртка цвета хаки и спортивные ботинки со шнуровкой. Хоть сейчас в экспедицию…

– Мисс Редл, а зачем, собственно, вам идти с нами? – ласково спросил Вадим.

– Ну, как же! – удивилась женщина. – Вот мистер Буранов с утра сообщил, что запланированы оперативно-следственные мероприятия, чтобы выяснить судьбу пропавшего офиса, а также имущества сотрудников на его территории. А у меня там остались и деньги, и машина, и документы… Впрочем, об этом я уже подробно рассказала утром. Как я понимаю, поход в гробницу и есть одно из таких мероприятий.

Мы переглянулись. Ситуация с каждой минутой всё больше скатывалась к фарсу.

– Ну, допустим, – нетерпеливо сказал Буранов. – Вы-то здесь при чём?

Женщина погрозила пальцем.

– Очень даже при чём, мистер Буранов. Я только что звонила своему адвокату в Троубридж. Он сообщил, что как потерпевшая сторона я вправе участвовать в любых следственных мероприятиях, касающихся моих имущественных интересов. И я намерена этим правом воспользоваться, – непреклонно закончила она.

Я скосил глаза на Вильямса. Он медленно, словно нехотя, кивнул, подтверждая правоту секретарши. Смотреть на лейтенанта было страшно. Окажись у него при себе наручники, мисс Редл уже сидела бы в углу, прикованная к батарее за левую заднюю ногу. О Британия, сдвинутая на формальной законности!..

– Мисс Редл, о вашем участии в походе не может быть и речи, – решительно сказал Буранов. – Раз уж вы всё слышали, то знаете, что мероприятие небезопасное. И хватит об этом. Вы нас задерживаете, ясно?

– Нет, не хватит! – взвизгнула секретарша. – Вы от меня не отмахнётесь, мистер Буранов. (Баррет взялся за виски.) Я в своём праве. И потом… Чем я хуже мисс Мэддокс? Ей можно, а мне нельзя? Чтобы вы знали: я женщина крепкая, хорошо стреляю и окончила курсы медсестёр. Обузой никому не буду. Наконец, у меня есть оружие!

С этими словами она достала и предъявила крошечный браунинг. Айрин отшатнулась. Вильямс побурел от ярости. Всегда хладнокровный Буранов растерялся и даже перешёл на русский.

– Совсем рехнулась баба, – озабоченно сказал он, обращаясь к нам с Вадимом. – Она же нас из гостиницы не выпустит, колесо прострелит…

– Да хрен с ней, пусть идёт, – неожиданно предложил Вадим. – Лишь бы под ногами не путалась. Пусть только напишет расписку, что предупреждена о последствиях и принимает всю ответственность на себя. А то Вильямса сейчас кондрашка хватит…

Я вдруг подумал, что имущественные интересы для мисс Редл не больше чем предлог. Ей просто страшно, одиноко ей, вот и всё. Привычный мирок рухнул при самых загадочных и трагических обстоятельствах, и надо к кому-то прилепиться… хотя бы на время. Здесь, кроме нас, не к кому.

Женщина взяла на ресепшен лист бумаги, быстро написала расписку и отдала лейтенанту.

– Я вам очень признательна, джентльмены, – тихо сказала она. – Директора больше нет, офис исчез… я ме́ста себе не нахожу. Я стала всего бояться. А с вами как-то спокойнее…

– Спокойней было бы остаться в гостинице и помогать миссис Своллоу по хозяйству, – буркнул я. Это был взмах кулаком после драки.

– Пойдёмте уже, – сказал Буранов сквозь зубы.

Бьюсь об заклад, что никогда констебль Хадсон не перевозил в своём автобусе такую разношёрстную компанию. Тайный советник Российской империи, полковники спецслужб, биолог, историк, поэт-богослов, офисная секретарша. Ну, и лейтенант британской полиции на закуску. С социальной точки зрения – этакий мини-ковчег на колёсах.

В роли Ноя Хадсон чувствовал себя вполне уверенно. За околицей деревни асфальт кончился, и до Вест-Кеннета констебль рулил по каменистой равнине, виртуозно лавируя между валунами, что, впрочем, не спасало от изрядной тряски. Да и чёрт с ней. Нервы были натянуты ожиданием, за окном на горизонте угрожающе маячили мегалиты, унылая степь мозолила взгляд… За считанные дни эта картина обрыдла до зубовного скрежета. Боже мой, неужели где-то на свете есть Санкт-Петербург, Литейный проспект, Нева, департамент, Нессельроде, наконец? Словом, цивилизация?..

Автобус остановился неподалёку от гробницы, и мы вышли на воздух.

В ночном разговоре Баррет описал Вест-Кеннет довольно точно. Это приземистый земляной курган, обложенный грубо отёсанными камнями. В длину он вытянулся, должно быть, метров на сто, а высота составляла метра два с половиной при ширине примерно пять метров. Сооружение выглядело вполне внушительно. В торце гробницы находилась широкая дверь из дубовых досок, украшенная массивным ржавым засовом. Из-под гробничных камней пробивалась чахлая трава, дверные доски поросли тёмно-зелёным мхом.

Вест-Кеннет был окутан саваном первозданной древности. В его оплывших под весом Хроноса очертаниях ощущались не века́ даже – тысячелетия. Воображение тщилось и никак не могло осознать пропасть времени между возведением кургана и сегодняшним днём. Мелькнула странная мысль: вот сейчас, войдя в гробницу, мы перешагнём эту пропасть. В обратном направлении…

Побледневшая от волнения Айрин тронула меня за руку.

– Но как же мы попадём внутрь? – тихо спросила она, зачарованно глядя на курган.

– Очень просто. Конфискуем у мисс Редл браунинг и отстрелим засов, – так же тихо ответил я, но секретарша все-таки услышала и укоризненно покачала головой: нашёл, мол, время шутить.

И в эту секунду что-то произошло.

Стояло прохладное утро, однако воздух вокруг вдруг начал дрожать, как порой бывает в жаркие дни, когда летнее марево растворяет в себе очертания окружающего мира. Я ощутил мгновенный приступ слабости и невольно закрыл лицо ладонью. Голова закружилась, ноги сделались ватными, и только твёрдая рука стоявшего рядом Вадима помогла удержать равновесие.

– Что за чёрт, – невольно пробормотал я.

«Чёрт, чёрт, чёрт…» – отозвалось в голове эхом.

Неожиданно раздались два звука – лёгкий хрустальный звон, словно встретились края двух бокалов, и следом удивлённый возглас Айрин. Открыв глаза, я огляделся. Чуть не вскрикнул сам.

Впереди метрах в десяти, у входа в гробницу, прямо в воздухе неторопливо проступала картина. Кто занимался фотографией, тот помнит волшебный миг, когда под натиском проявителя на белом квадрате бумаге начинают рождаться черты лиц и контуры предметов, детали обстановки и цветовые оттенки. Нечто подобное происходило сейчас перед нами, только фотография была невероятных размеров, величиной с целый экран, да и не фотография, собственно: её действующие лица беззвучно двигались, словно в немом кинематографе.

Как описать?.. Представьте большой зал, настолько большой, что чадно горящие факелы на стенах едва рассеивают сумрак. Уходят вверх и теряются в тёмной высоте каменные своды. Отблески огня в гигантском камине играют на стёклах стрельчатых окон-витражей. Украшением голых неоштукатуренных стен служат ковры и гобелены с изображением драконов и единорогов. Со сводчатых балок и брусьев потолка свисают знамёна. Вымощенный каменными плитами пол лишь кое-где закрыт соломенными циновками… Без единого слова ясно, что зал этот родом из раннего средневековья.

Посередине стоит массивный круглый стол из морёного дуба. На поверхности неярко пылают бронзовые светильники. За столом сидят одиннадцать людей в рыцарских доспехах. Двенадцатое кресло – дубовое же, с высокой спинкой, украшенной грубой резьбой – пустует. Рыцари переговариваются между собой, жестикулируют, пьют вино из огромных чаш. Неясно, кто здесь главный, однако чаще всего обращаются к широкоплечему воину с благородным суровым лицом в обрамлении густой бороды. Тот внимательно слушает сотоварищей и время от времени, судя по движению, губ, произносит краткое суждение, которое выслушивают, склонив головы.

За спиной ахнула Айрин.

– Я сейчас сойду с ума, – с трудом произнесла она. – Это же Камелот, двор короля Артура… Ну да! Вот и круглый стол, и его рыцари… Вот и пустующее кресло, ведь сэр Галахад, нашедший Грааль, был вознесён на небо… Господи, что же это?

– Это хрономираж, – негромко пояснил Баррет, не меньше нас поражённый открывшейся картиной. – Мне о них рассказывали, и даже сам как-то наблюдал… Но! Они всегда возникают рядом с мегалитами, а здесь ближайший чуть ли не в километре… Почему?..

– А если предположить, что этот хрономираж создан специально для нас, так сказать, в честь нашего прихода? – спросил Буранов, не отрывая глаз от видения.

Широкоплечий бородатый рыцарь (неужели король Артур собственной персоной?) неожиданно поднялся из-за стола и устремил взгляд в нашу сторону. Бред, разумеется, но мне показалось, что он нас видит. Рыцарь приложил правую руку к сердцу, а левой рукой сделал широкий радушный жест. Я судорожно сглотнул.

– Ребята, можете пристрелить на месте, но он нас куда-то зовёт, – хрипло сказал Вадим.

– Я тоже так думаю, – странным тоном произнёс Энтони.

С этими словами он сделал шаг вперёд и низко поклонился.

Хрономираж начал таять. Фигуры и лица рыцарей медленно истончались, массивный круглый стол на глазах делался призрачно-бледным, зал с пылающим камином подёрнулся туманной дымкой… Какая-то минута – и картина исчезла. У входа в Вест-Кеннет мы стояли одни, ошеломлённо глядя друг на друга, и только низкое небо Эйвбери было свидетелем нашего потрясения.

– Никогда к этому не привыкну… – отстранённо сказал Вильямс.

В этот миг ржавый входной засов с противным скрежетом сам собой вышел из паза, и поросшая изумрудным мхом дверь приоткрылась, как бы приглашая в неизвестность гробницы.

Михаил Буранов

Бледный от волнения Энтони решительно шагнул вперёд, переступая порог Вест-Кеннета.

Мы пропустили его и, разумеется, не потому, что решили укрыться от возможной опасности за спиной младшего товарища. Просто главным здесь был он. Ждали именно его. Невесть кто, непонятно зачем, но – ждали. После видения с королём Артуром в главной роли последние сомнения на этот счёт исчезли.

Слово «гробница» вызывает неприятные ассоциации, как и всё, что связано со смертью, и речь даже не о мистическом трепете. Совсем, совсем о другом речь. С невольной тоской думаешь о том, что здесь упокоились люди, которые, как и ты, когда-то ходили по земле, дышали, любили, занимались каждый своим делом… а конец всё равно один. Смерть – универсальный общий знаменатель для всех эпох, рас, вероисповеданий. Правда, приятель-йог в своё время настойчиво убеждал, что смерти нет, есть лишь непрерывная цепь перерождений, и в следующей жизни я, тайный советник Буранов, имею шансы воплотиться в какого-нибудь слесаря Васькина. И что? Велика ли радость от того перерождения, если я буду осознавать себя именно слесарем, а личность тайного советника со всем грузом опыта, знаний, пристрастий автоматически канет в небытие? Христианская доктрина о бессмертии души мне как-то ближе …

Однако, справедливости ради, изнутри Вест-Кеннет гробницу, в общем-то, и не напоминал.

В камере кургана царили темнота, прохлада и беззвучие. Включив припасённые фонарики, мы с Энтони и полковниками обошли всю гробницу и установили, что она совершенно пуста. На сухом земляном полу не было ничего: ни холмиков-надгробий, ни человеческих останков, ни камней или обломков дерева. Я просветил стены, однако никаких погребальных ниш не обнаружил. Внутри Вест-Кеннет больше всего походил на большой амбар, откуда вывезли все припасы. По первому впечатлению даже неясно, почему его назвали гробницей. Впрочем, археологи в своё время нашли здесь какие-то захоронения, поэтому не исключено, что земля под ногами и теперь таила в себе нераскопанные могилы.

Запахов никаких не ощущалось, однако воздух был тяжёлый, спёртый, и дышалось трудно. По этой или по какой-либо иной причине в подсознании прочно засело чувство тревоги. Мерещилось даже, что из тёмной пустоты кто-то внимательно следит за каждым шагом, выжидая… чего? Момента для нападения? Ерунда, разумеется. Мы исполосовали пространство камеры лучами фонариков вдоль и поперёк, ничего и никого при этом не обнаружив. Но тревожное чувство стучало в виски всё сильнее.

Закончив блиц-разведку, мы вернулись к сотоварищам, ожидавшим снаружи. Через распахнутую дверь кургана проникал несильный свет и веяло лёгким ветром. Я с удовольствием глотнул свежего воздуха.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Вильямс, оставленный вместе с Барретом при дамах.

– Опасности как будто нет, – сказал Телепин.

– И вообще ничего нет, – добавил Ходько. – Внутри совершенно пусто и темно.

– Так что же, мы пришли зря? – удивлённо спросила мисс Редл. – Где же ваш старец, молодой человек?

Энтони упрямо выпятил подбородок, едва знакомый с бритвой.

– Старец появится, – отрезал он. – Когда и как, не знаю, но появится. Думаю, мы должны все вместе зайти в гробницу и ждать.

– Долго? – спросила Айрин.

– Сколько понадобится, – непреклонно сказал Энтони.

Баррет пожал плечами.

– Аминь, – резюмировал он и вошёл в гробницу.

За ним устремились женщины, последним порог Вест-Кеннета тяжело переступил Вильямс.

Как только он это сделал, дверь в гробницу сама собой захлопнулась. Стук при этом был негромкий – куда громче взвизгнула мисс Редл. Вильямс с проклятием тут же попытался открыть дверь, но при всей недюжинной силе ему это не удалось.

– Не напрягайтесь, Джеральд, – посоветовал я, включая фонарик. – Тот, кто в состоянии устроить хрономираж, вполне способен запечатать вход намертво.

– Но мы же теперь в ловушке! – хрипло возразил Вильямс, продолжая напирать на дверь плечом.

– Разумеется. А чего вы ждали? Сказано же, пикника не будет…

Я старался говорить спокойно, однако и мне ситуация нравилась всё меньше. Коллегам, судя по репликам, отрезанный путь к отступлению оптимизма тоже не прибавлял. Один лишь Энтони сохранял спокойствие.

– Дамы и господа, наберёмся терпения, – твёрдо сказал он. – Причин бояться какого бы то ни было подвоха нет. Во всяком случае, никакой опасности я не чувствую. Старец встречает гостей своеобычно, вот и всё…

– Да уж, своеобычно, – саркастически откликнулся Телепин. – Собрать людей в тёмном месте, закрыть единственный выход…

– Замуровать, практически, – всхлипнула мисс Редл.

– А вам-то чего беспокоиться? – удивился Ходько. – Вы же дали подписку, что об опасности похода в Вест-Кеннет предупреждены и все последствия принимаете на себя. Вот и принимайте…

– Володя! – осуждающе воскликнула Айрин и погладила мисс Редл по худенькому плечу.

Я невольно отметил, что реплика прозвучала как-то по-семейному. Тут само собой вспомнилось, что вроде бы Ходько и Айрин нынче ночью на крик миссис Своллоу выбежали из номера полковника вместе. М-да, судя по всему, дело молодое…

Ну и ладно. Личная жизнь членов комиссии меня не касается. Мысли перескочили на ситуацию, и я вдруг невесело осознал, насколько Эйвбери за неполные три дня заморочил нам всем головы.

Что происходит? Нападение биокукол. Смертельная битва с аборигенами-монстрами. Исчезновение замка со всеми сотрудниками «Наследия», а вместе с ними и Мортона. Далее, ночная схватка с мертвецами. Ну и так, по мелочи: самоубийство Аткинсона, подмена Вильямса настоящего Вильямсом искусственным, стычка с Хэррингтоном, явление артефактов Баррета… Если бы не стимулятор, я бы, наверное, уже ничего не соображал и еле таскал ноги. Все остальные тоже…

И вот на этом весёленьком фоне появляется юноша – чертовски симпатичный, следует признать – и рассказывает нам трогательную историю о своём сиротстве, о неожиданном ментальном контакте с неким старцем, о настоятельном приглашении посетить могильный курган Вест-Кеннет с неясной целью… Заметьте: этого юношу мы видим впервые в жизни. В другое время его рассказ был бы воспринят как минимум скептически. Но уже сказано, что Эйвбери заморочил нам головы до такой степени, что взрослые, умные, опытные люди воспринимают всё на веру и даже требуют, чтобы юноша взял их с собой в гробницу. А вдруг мистический старец разоблачит тайны проклятой деревушки…

Но, с другой стороны, что оставалось? Мы оказались в полном тупике. Ни о каком расследовании убийства Добромыслова речи уже не шло. Мы едва успевали отбиваться от сверхъестественных нападений и угроз. К тому же поток запредельных событий был густо приправлен информацией о разработке сверхоружия на основе древних тайных знаний, которые «Наследие прошлого» по крохам собирало со всего Альбиона. В этом положении сидеть сложа руки мы не могли. Гипотетическая встреча с таинственным старцем обещала дать хоть какое-то понимание ситуации. Не говорю уже, что загадка ночного гостя юношеских снов в рамках местного шабаша смотрелась вполне естественно и даже невинно…

В общем, как ни крути, поступили мы правильно. Только никакой встречей пока и не пахнет. Торчим в полной темноте, в неожиданном заточении, в тревожном ожидании чего-то. У хозяина гробницы, кем бы он ни был, весьма своеобразное понятие о гостеприимстве…

Тусклый свет наших фонариков совершенно терялся в недрах могильной камеры. Оно и неудивительно, квадратных метров тут не менее пятисот. Со всех сторон обнимала темнота, мягко, но неумолимо давившая на сознание.

– Надеюсь, никто не страдает клаустрофобией? – спросил я.

Повисла тяжёлая пауза.

– Вроде бы, нет, – наконец неуверенно сказала Айрин.

– А если здесь есть летучие мыши? – всполошилась вдруг мисс Редл. – Я их боюсь…

– Если есть, будем отстреливаться, – вполне серьёзно сказал Ходько.

Я только вздохнул.

– Нет тут никаких летучих мышей, – недовольно произнёс Телепин. – Тут вообще ничего нет. Зато вполне сухо. Предлагаю сесть. В ногах правды нет, а ждать лучше с комфортом…

Подавая пример, он уселся прямо на земляной пол, скрестив ноги по-турецки. Помедлив, его примеру последовали мы с Ходько, а потом и все остальные.

– Ну, это же другое дело, – сказал Телепин. – А теперь, когда мы устроились со всеми возможными в нашей ситуации удобствами, предлагаю начать обмен мнениями по широкому кругу вопросов. Меня, например, интересует, не хочет ли наша боевая подруга мисс Редл рассказать что-нибудь о деятельности «Наследия прошлого». Аткинсона уже нет, контора исчезла в неизвестном направлении, так что скомпрометировать кого-либо вы не рискуете…

Вместо ответа боевая подруга с невнятным писком неожиданно вскочила на ноги.

– Что случилось? – воскликнул Вильямс, вскакивая следом и озираясь.

– Я вдруг подумала, что, может быть, сижу на чьей-то могиле. Всё же гробница… – пролепетала мисс Редл. Женщину трясло.

Ах, как славно было бы сейчас её придушить… Мысленно я наградил себя оплеухой. Уму непостижимо! Профессиональный разведчик, кавалер ордена «Витязь России», советник императора Всероссийского спасовал перед простой альбионской дурёхой и разрешил ей примкнуть к нашей группе. Затмение, что ли, на меня нашло?.. Однако ведь и другие не возражали! Крепко, крепко заморочил нас Эйвбери…

Но что это?

Даже в слабом свете фонариков я вдруг увидел, как с моими товарищами что-то происходит.

Схватился за голову Телепин. Айрин закрыла глаза и привалилась к плечу Ходько. Грузно осел на пол Вильямс. Прижимая одной рукой к груди мешочек с артефактами, Баррет вцепился другой в зашатавшегося Энтони. Мисс Редл опустилась на колени и с перекошенным лицом, словно задыхаясь, рванула воротник свитера. А меня накрыл приступ дурноты. Перед глазами поплыло, голова закружилась с такой силой, что я перестал сознавать, где и зачем нахожусь. И вообще перестал что-либо сознавать. Последнее, что запомнилось перед потерей сознания – странное чувство, будто невидимая рука бережно подхватывает и уносит в безымянную даль, где должно произойти что-то очень и очень важное…

Вадим Телепин

Отключился я, как и все остальные, в могильной камере гробницы. А, разлепивши веки, увидел, что нахожусь совсем в другом месте.

Я лежал на каменном полу, и было мне жёстко и холодно. Повернув тяжёлую голову, я увидел, что неподалёку от меня точно так же в разнообразных позах лежат ещё не очнувшиеся сотоварищи. Казалось, их сморил сон. Кое-как встав на подгибающиеся ноги, я наклонился к Ходько и сильно встряхнул за плечо.

– Вставай, полковник! – негромко приказал я.

Володя словно ждал команды. Он тут же открыл глаза и, приподнявшись на локте, огляделся. Вид у него при этом был настолько ошалелый, что в другое время и в другом месте я бы не упустил случая поиздеваться.

– Мы вообще где? – сдавленно спросил он.

– А хрен его знает… Похоже на храм.

Да, мне показалось, что очутились мы в каком-то храме. Повсюду горели свечи – бесчисленное множество свечей. В настенных подсвечниках, в напольных подставках-шандалах… Их жёлтое, почти солнечное сияние было настолько сильным, что я невольно прищурился. Слишком велик оказался контраст между тьмой гробницы и ярким восковым пламенем.

По давней привычке, сформированной ещё со времён оперативного спецкурса в академии, я машинально фиксировал окружающие детали. Помещение прямоугольное, примерно тридцать на двадцать метров и высотой метров семь-восемь, не меньше. Стены без единого окна, сверху донизу обшиты тёмным (или потемневшим от времени) деревом. Пол ничем не покрыт, зато испещрён резьбой в виде непонятных знаков и символов явно эзотерического свойства. Тема не моя, и опознать я смог только пятиконечные звёзды-пентакли – они, вроде бы, считаются оберегом от нечисти. Крупные такие пентакли, на одном из которых я и лежал, прежде чем очнулся. Жёсткий, зараза…

Храм был пуст. Лишь к дальней стене примыкало нечто вроде алтаря, на котором возвышался небольшой предмет, накрытый золотистой парчой. А посередине зала, на низком подиуме, стояло простое деревянное кресло. В нём сидел человек с посохом в правой руке, одетый в свободную светлую хламиду, подпоясанную широким кожаным ремнём с металлической пряжкой. С непокрытой головы на широкие сгорбленные плечи ниспадали снежные волосы, перехваченные золотым обручем с крупным изумрудом посередине. Густым седым бровям и окладистой бороде с усами позавидовал бы и Дед Мороз. Крупные черты морщинистого лица выражали патриархальное величие и спокойствие. Живые тёмные глаза доброжелательно следили, как мы приходим в себя, поднимаемся на ноги, ошеломлённо оглядываемся.

– Приветствую вас, гости! – наконец произнёс он. Голос был низкий и немного надтреснутый.

Энтони сделал шаг вперёд.

– Старец!.. – невольно воскликнул он, оглядываясь на нас.

– Он самый, мальчик, он самый. Вот мы и встретились…

– Но постойте! – почти выкрикнул побледневший Вильямс. – Это что же?.. Я узнал вас! Это ведь вы тогда, лет тридцать назад, встретили поздним вечером в поле у Вест-Кеннета трёх мальчишек? И каждому по очереди возложили руку на голову?

– Я это был, кто же ещё, – подтвердил старец с мягкой улыбкой. – Я тоже тебя помню, сынок. И очень рад, что однажды, спустя столько лет, наша встреча тебе помогла.

– Да, вчера… – начал было Вильямс, но не закончил – от волнения перехватило горло.

Буранов поднял руку.

– Прошу извинить, – сдержанно сказал он. – Прежде чем приступить к общению, надо бы познакомиться. Мне почему-то кажется, что вы нас всех заочно уже знаете. Но, простите, вы-то кто? И как обращаться?

Огладив бороду, старец окинул нас пристальным взглядом.

– С вами я действительно познакомился, – сказал он. – Для того и задержал в гробнице… вы уж не обижайтесь… чтобы заглянуть в каждого. И только потом перенёс к себе.

– Нечто в этом роде я и предполагал, – произнёс Буранов с ноткой нетерпения в голосе. – Иначе трудно объяснить неожиданное сидение в могильной камере… Но вы не сказали, с кем имеем честь.

Вздохнув, старец выдержал паузу.

– Моё имя Мерлин, – наконец сказал он.

Джозеф Баррет

Пролети над головой дракон, я бы сейчас его не заметил, – слишком велико было потрясение. Смысл сказанного дошёл не сразу, а дойдя, буквально взорвал сознание. Этого не может быть, потому что… да потому что! Даже здесь, в Эйвбери, где может быть решительно всё. Сказки и мифы древней Британии, том первый… Что значит Мерлин?..

– Тот самый? – выдавил я, закашлявшись. Глупейший вопрос! Как будто в исторических анналах существовало два Мерлина…

– Тот самый, – спокойно подтвердил старец.

– Маг, чародей, наставник короля Артура и рыцарей Круглого стола? – шёпотом уточнила мисс Мэддокс. По-моему, она находилась на грани обморока.

– Всё так. Маг… ну и всё остальное. Да вы садитесь, что стоять-то…

По взмаху руки старца возле каждого из нас появилось по табуретке.

– Бред какой-то… – пробормотал Ходько, машинально усаживаясь.

Прозвучало не слишком-то вежливо, но я его понимал: прощальная реплика гибнущего здравого смысла. В то же время вся ситуация указывала, что ни бредом, ни мистификацией здесь не пахнет. Наоборот, в каком-то смысле появление Мерлина логически вытекало из атмосферы загадок и тайн, окутавших Эйвбери. Первый шок схлынул, я был готов махнуть рукой и поверить в реальность происходящего. Очевидно, проклятая деревушка привила иммунитет ко всему сверхъестественному. Там, где люди превращаются в чудовищ и бродят ожившие трупы, возможно всё – вплоть до проведения выездного Страшного суда в холле «Красного Льва». И всё же одно обстоятельство меня, как биолога, мягко говоря, смущало.

– Простите, если мой вопрос покажется бестактным, но… сколько же вам лет? – спросил я.

– Вполне законный вопрос, – буднично возразил старец. – Почти тысяча шестьсот.

И вновь мне показалось, что схожу с ума.

– Но так не бывает! – вырвалось у меня. – Никакой чародей столько не проживёт. Маг или не маг… вы прежде всего живое существо. А никакое живое существо полторы тысячи лет прожить не может, это противоречит всем биологическим законам!

Мерлин с кряхтением встал из кресла. Мне показалось, что каждое движение даётся ему с трудом.

– Столько не живут, это ты правильно сказал, учёный человек Баррет, – заметил он. – Да только не всё в жизни можно объяснить наукой. Есть ещё и чудеса.

– Какое же чудо помогло вам прожить пятнадцать веков?! – почти взвыл я.

Буранов погладил меня по плечу: спокойно, мол, не заводись. Хотя у самого челюсть пребывала в полуотвисшем состоянии. Остальные, между прочим, выглядели примерно так же.

– Какое чудо? – переспросил старый маг. (Да какой там старый… Немыслимо древний!). – А вот сейчас увидишь, и вы все тоже. Идите за мной.

С этими словами он медленно направился к подобию алтаря у дальней стены. Мы последовали за ним, как загипнотизированные.

Было заметно, что короткий, метров двадцать, путь даётся старцу нелегко. Откровенно говоря, он еле передвигал ноги, стуча посохом по каменным плитам.

– Позвольте я вам помогу, – предложил покрасневший от смущения Энтони.

– Помоги, мальчик, помоги, старость не радость, – с оттенком шутки согласился Мерлин и, трудно дыша, оперся на крепкую руку юноши.

Алтарь был накрыт золотистой парчой, под которой угадывались очертания какого-то небольшого предмета. Чем ближе мы подходили, тем сильнее в воздухе ощущался невыразимо приятный запах. Казалось, в нём смешались ароматы роз, луговых трав, весенней листвы и чего-то ещё, чему у меня не нашлось названия. От этого запаха сильнее забилось сердце, и неожиданный прилив бодрости, словно чистой водой, окатил с ног до головы.

По знаку Мерлина мы остановились в нескольких шагах от алтаря. Бережным жестом чародей снял парчу с предмета и отступил назад, позволяя нам приглядеться.

На алтарной доске стояла чаша на высокой ножке. Сосуд из белого металла, скупо инкрустированный драгоценными камнями. Я не знаток, но, судя по красно-зелено-синей цветовой гамме, чашу украшали рубины, изумруды и сапфиры. Непостижимым образом она лучилась неярким сиянием, словно внутри горел светильник. А ещё от чаши явственно исходило живительное тепло. Я вдруг почувствовал прилив беспричинной радости. Голова стала ясной, тело налилось нежданной силой и даже мельком, так несвоевременно, подумалось, что пятьдесят семь – как бы ещё не старость…

Айрин указала дрожащей рукой на сосуд.

– Что это? – пролепетала она.

Мерлин слегка улыбнулся.

– Неужели ты не догадываешься? – спросил он в свою очередь.

– Понятия не имеем, – сказал Ходько вместо Айрин, пожимая плечами и не отрывая заворожённого взгляда от искрящейся чаши.

В голове вдруг что-то щёлкнуло – в метафорическом смысле, разумеется, и сама собой выстроилась недлинная цепочка ассоциаций. Мерлин, король Артур, рыцари Круглого стола, древняя Британия, куда по легенде направил стопы иудейский старейшина Иосиф Аримафейский после смерти Христа… Господи, творец милосердный…

– Только не говорите, что это Святой Грааль, – с трудом сказал я, уже догадываясь, каким будет ответ.

Побелевший, как мел, Энтони издал невнятный звук и воздел руки.

– Ты сам её назвал! – торжественно произнёс Мерлин.

Из экстренного телефонного разговора императора Всероссийского Николая Второго с императором Франции Наполеоном Девятым

(июнь 2010 года)

Н. В. – … Вот так мы поговорили с нашим венценосным коллегой. Пообщались, как мёду напились. Что скажешь, Наполеон?

Н. Д. (после паузы). – Я полностью поддерживаю тебя, Николай. Пора ставить точки над «i». Скажу прямо: у меня в голове по-прежнему не укладывается чертовщина, о которой мне рассказал ты, а моему де Лонгвилю твой Долгоруков. Слишком это нереально, сверхъестественно… Однако с фактами надо считаться. Вероятие, с моей точки зрения, крохотное, но слишком опасное, чтобы игнорировать его. И если наши британские контрагенты решили поиграть в чернокнижников, пусть пеняют на себя. В любом случае Хэррингтона оставлять нельзя. Он заигрался.

Н. В. – Я уверен, ультиматум он не примет. А значит, после разгрома Альбиона пойдёт под трибунал как военный преступник. Филипп тоже… за компанию.

Н. Д. – Кстати, о разгроме… Я готов подключиться в любой момент. Генштаб в курсе, варианты прорабатываются.

Н. В. – Благодарю, Наполеон. Если дело ограничится первым этапом, я справлюсь. Но если Альбион организует полномасштабное сопротивление, вот тогда…

Н. Д. – Договорились. Кто может поддержать Хэррингтона?

Н. В. – Морально – многие. Та же Америка, Япония, Канада, Германская конфедерация, Польша… Без воя в ООГ не обойдётся. Китай, как всегда, будет держать нейтралитет. Арабы, вероятно, тоже. Я дал команду Долгорукову, он срочно готовит мотивированное послание-объяснение в ООГ. Через пару часов согласуем по телефону и начнём рассылку. Первым делом проинформируем Индию…

Н. Д. – Так и поступим. Беда лишь в том, что истина в нашем случае куда как невероятна. Мировое сообщество решит, что императоры России и Франции сошли с ума и уже не знают, какой предлог изобрести для нападения на бедный маленький Альбион. Я сам тебе верю с трудом – это я-то, твой союзник и друг с детства!

Н. В. – А что делать, Наполеон? Через это придётся пройти. Трудно будет, конечно… В дополнение к письму в ООГ предлагаю организовать наше с тобой видеовыступление для ведущих мировых каналов. Готов через день-другой прилететь в Париж, не вопрос. Потом премьер-министры проведут совместную пресс-конференцию. Наша резидентура в Альбионе уже готовит досье на это «Наследие прошлого». Прошу тебя дать команду своим, чтобы тоже подключились. Вывернем «Наследие» наизнанку и предъявим всему сообществу. И пусть кто-нибудь скажет, какими естественными, немистическими причинами можно объяснить мгновенное исчезновение огромного замка со всеми пристройками… Да сообщество само рехнётся! Не нам же одним…

Н. Д. – Оля-ля! Наконец-то слышу нотку юмора в нашем серьёзном разговоре… Военных осложнений не опасаешься?

Н. В. – Думаю, что их не будет. Альбион мы раздавим с минимальными потерями и в считанные дни. А другие не сунутся. Вопить будут, как резаные… но не сунутся. А когда предъявим сообществу фактическое объяснение, от британцев все открестятся, как чёрт от ладана. Вот помяни моё слово.

Н. Д. – Но, может быть, Хэррингтон примет ультиматум?

Н. В. – Да я сам об этом мечтаю… Нам с тобой, что ли, нужна война? Только не верю я в их благоразумие. Что король, что премьер – оба маньяки. Помешались на ненависти. Такую кашу заварили, что самим отступать некуда и, сдаётся мне, собственных людей не пожалеют, вот в чём печаль. А не вырезать гнойник нельзя, иначе общего заражения дождёмся. Дай Бог, чтобы малой кровью обошлось. Я своим строго-настрого приказал мирное население щадить по максимуму…

Н. Д. – А эти твои люди, Буранов и другие? Ну, те которые сейчас в Эйвбери, что с ними? Они должны стать важнейшими свидетелями.

Н. В. (после паузы, мрачно). – Надеюсь, что станут… Сейчас они уже спустились или вот-вот спустятся в гробницу Вест-Кеннет. Есть такая, в чистом поле неподалёку от деревни. Буранов передал, что рассчитывает найти там какие-то разгадки ситуации. Подробности по телефону не изложил, сказал только, что в поддержке не нуждается и просил предоставить карт-бланш. Долгоруков дал, я подтвердил… А что оставалось? Буранов зря ничего не делает. Молюсь, чтобы вернулись целыми и невредимыми. Место это, Богом проклятое, да ещё гробница, будь она неладна…

Конец четвертой части

Часть пятая Тени забытых времён

Глава тринадцатая

Владимир Ходько

Не знаю, сколько времени мы безмолвствовали, переводя взгляд со священной чаши на Мерлина. Мы были оглушены, мы утратили дар речи. И что вообще можно сказать, когда тебе предъявляют величайший миф человечества, который, оказывается, не миф вовсе, а самая что ни на есть реальность?

Рассудок малодушно силился упаковать новое знание в корзину здравого смысла. Мистификация, гипноз, коллективное помешательство… да что угодно! Вот так взяли и рехнулись все сразу, рука об руку, плечом к плечу… И мерещится чёрт знает что: чародей, умерший полтора десятка веков назад, и чаша, в которую Иосиф Аримафейский некогда собрал кровь распятого Христа… В общем, доконал-таки Эйвбери… А на самом деле мы уже отдыхаем в палатах соответствующего отделения местной больницы, гостеприимно обёрнутые в смирительные рубашки, и грезим наяву. Ей-богу, в такое объяснение поверить проще, чем в Мерлина и Грааль. Хотя обидно, конечно…

Однако чаша невозмутимо мерцала с алтаря, и её тёплый свет нечувствительно растворял сомнения. Кому и зачем надо нас мистифицировать или сводить с ума таким изощрённым образом? Серёга, царство небесное, сейчас непременно сослался бы на Шекспира: «Есть многое на свете, друг Горацио…» Если отбросить версию группового безумия, оставалось одно: принимать происходящее к сведению и двигаться дальше. А для начала требовалось понять, что здесь вообще происходит. И как это связано с тем, что творится наверху, в кругу мегалитов. Не для того же нас перенесли в подземном святилище, чтобы любоваться Граалем и восторгаться долголетием старого чародея… Тогда для чего?

Мерлин терпеливо ждал, пока мы немного придём в себя.

– Я должен рассказать вам очень многое, – наконец произнёс он, борясь с одышкой.

– Да уж, сделайте одолжение, – пробормотала Айрин.

– И объясните, зачем позвали Энтони сюда, в гробницу, – сказал Вадим, хмурясь.

Мерлин кивнул.

– Терпение! – провозгласил он. – Для чего я пригласил юношу к себе, вы непременно узнаете. Однако начнём с другого. История началась невообразимо давно, по земному летоисчислению в самом начале новой эры…

Мы сидели за столом, возникшем из ниоткуда по мановению руки Мерлина. Тишину подземного храма нарушало только потрескивание свечей, наше дыхание и негромкий голос чародея. Он рассказывал о непостижимых вещах, и в его повествовании дела́ давно минувших дней поразительным образом вплетались в события дней сегодняшних.

…Да! Всё было именно так. Богатый и влиятельный член иудейского Синедриона Иосиф из Аримафеи с разрешения своего друга Понтия Пилата снял тело Иисуса с креста и похоронил в гробнице, когда-то высеченной в скале для самого себя. После того, как Иисус воскрес и вознёсся, Иосиф отбыл в Британию, увозя с собой бесценную реликвию – чашу, в которую собрал Христову кровь и которой молва позднее присвоила имя Святого Грааля, наделив при этом многими чудесными свойствами. Здесь, на островах, следы иудея затерялись.

Но легенда о Граале жила. Она утверждала, что чаша непременно будет найдена, и найти её сможет лишь тот, в ком соединятся воинская доблесть, телесная непорочность и душевная чистота вкупе с глубокой религиозностью. Только этому одновременно герою и праведнику Грааль позволит взять себя в руки, всякому прочему нечего и пытаться. И хотя желающих найти священный сосуд всегда хватало, поиски неизменно заканчивались неудачей. Герои в грубую эпоху раннего средневековья встречались нередко, а вот святых было маловато…

Но однажды в Камелот ко двору короля Артура явился юный рыцарь в красных одеждах – сэр Галахад. И Мерлин, умевший прозревать будущее, понял, что этому юноше предстоит совершить подвиг, равного которому ещё никто и никогда не совершал. Предчувствие мага подтвердило знамение, случившееся, когда Галахад усаживался за Круглый стол. Перед изумлёнными рыцарями неожиданно появилось видение прикрытой парчой чаши, стоящей на троне. «Это же Святой Грааль!» – вскричал сэр Ланселот.

Потрясённые рыцари тут же поклялись, что немедленно отправляются на поиски чаши и не будут знать покоя и отдыха, пока не найдут. Но Мерлин знал, что героем Грааля предстоит стать лишь одному из них – Галахаду. Внебрачный сын Ланселота, юноша с детства воспитывался в монастыре, отличался набожностью и жил праведно. Целомудрие сочеталась в нём с отвагой и доблестью рыцаря. И Мерлин предсказал, что Галахад превзойдёт своего отца.

Предсказание сбылось. На пути к Святому Граалю, сопровождаемый друзьями Персивалем и Борсом, Галахад совершил множество славных подвигов. В конце концов, он достиг замка Корбеник, где король Пелес хранил священную чашу, унаследованную от Иосифа Аримафейского. В тот миг, когда рука юноши коснулась Грааля, случилось чудо: рыцарям явился лик Христа, благословившего их…

Взяв чашу, воины покинули замок. По велению Господа отплыли они в город Саррас. Там, пройдя всяческие испытания, Галахад был избран королём. Однако его царствование длилось недолго, лишь год. Познавший тайну Грааля юный рыцарь не пожелал дальше жить. Каждый день возносил он мольбы Господу, и тот наконец прибрал Галахада, приславши за ним Иосифа Аримафейского со святым причастием. И не стало рыцаря. Исчезла и чаша…

Прерывая рассказ Мерлина, Айрин робко кашлянула и подняла руку, словно примерная школьница на уроке.

– Простите меня… – сказала она, розовея от смущения. – Но каким образом Грааль оказался у вас? Каноническая версия гласит, что в момент вознесения Галахада с небес простёрлась рука и забрала святую чашу. Да вы эту легенду, наверное, знаете…

Мерлин тихонько рассмеялся.

– Знаю, как не знать, – подтвердил он, вытирая уголки глаз белым платком, извлечённым из широкого рукава хламиды. – Я ведь сам её придумал и распустил по свету.

– Зачем? – изумлённо спросил Вадим.

– А чтобы никто на чашу не зарился, – с неожиданной жёсткостью ответил чародей. – Пока она здесь, в мире, охотники всегда найдутся. А так – ищи её в царствии небесном.

Буранов задумчиво посмотрел на старца.

– В наше время это называется оперативной дезинформацией, – обронил он. – Но как же было на самом деле? И кого вы боялись?

Откинувшись на спинку кресла, Мерлин одобрительно посмотрел на Михаила Михайловича.

– Правильно говоришь, мудрый человек Буранов, я действительно боялся, – сказал он. – Кого и почему – объясню дальше. А как было на самом деле… Это я вам сейчас покажу.

– Покажете? Да каким же образом? – изумился я.

– А вот таким… Вы только закройте глаза и сидите спокойно.

Повинуясь Мерлину, я зажмурился. Несколько секунд ничего не происходило, и я успел подумать, что у чародея что-то не заладилось. Потом вдруг в голове слегка зашумело, под сомкнутыми веками забрезжил слабый свет, и перед закрытыми глазами… нет, наверное, прямо в уме… возникла картина, заставившая вспомнить исторические фильмы, которыми я так увлекался в детстве. Прыжок через пропасть времени в обратном направлении…

Ретроспектива

Небольшая, погруженная в полумрак комната с низким сводчатым потолком и каменными выбеленными стенами. Обстановка проста: стол, несколько стульев, шкаф, комод. На столе стоит блюдо с фруктами, глиняный кувшин, деревянные кубки и массивный подсвечник с горящими свечами. Разожжённый камин вкупе с развешанным по стенам оружием довершают незатейливый интерьер.

У открытого окна-бойницы беседуют двое. Один – высокий молодой человек. Одет в длинную груботканую рубаху, поверх которой наброшен тёмно-коричневый плащ, ноги в туфлях из грубой кожи затянуты в плотные шерстяные чулки. Густые льняные волосы свободно падают на широкие плечи, красивое лицо с усами и небольшой бородкой кажется не по возрасту усталым и мрачным. Во втором собеседнике нетрудно узнать Мерлина, только сейчас это не дряхлый, с трудом передвигающийся старец, а человек в расцвете лет (если, конечно, чародея можно считать человеком). В густой бороде и тёмной шевелюре седина почти незаметна, а движения энергичны. Одет он, как и теперь, в просторную белую хламиду, голову прикрывает остроконечный колпак.

– Ты всё тот же, мальчик, – говорит Мерлин со вздохом, окидывая взглядом комнату. – Подумать только! Король благословенного города Саррас пьёт вино из деревянного кубка и живёт среди голых стен! Какая-то келья, словно и не уезжал из монастыря…

В ответ юноша вяло машет рукой.

– На что мне роскошь? – возражает он. – Быть королём я не хотел, но меня избрал народ… Есть большой зал, есть трон, и, если этого требуют дела́, я восседаю на нём с короной на голове. Ты говоришь, – келья? Да она мне стократ милей, чем тронный зал со всеми украшениями!

– Так ты жалеешь о прежней жизни? – спрашивает Мерлин, испытывающе глядя на собеседника. – Хотел бы вернуть её?

– Пожалуй, нет… что мне в прошлой жизни, – негромко говорит юноша. – Я вообще больше ничего не хочу, вот в чём беда. Телом я молод, а душой состарился. Иногда кажется, что в свои двадцать лет я уже всё испытал и всё знаю… Что со мной происходит? – горестно восклицает он в неожиданном порыве. – Объясни, Мерлин, ты стар и мудр. Если скажу, что устал жить, ты поверишь ли?

Мерлин долго молчит.

– Поверю, – наконец произносит он, и в голосе его звучит глубокая печаль. – Увы, поверю. Я ведь всё про тебя знаю, Галахад. Во всех твоих испытаниях и странствиях я незаметно был рядом. Я видел, как ты нашёл Святой Грааль, и уже тогда понял, чем эта находка для тебя обернётся. Видишь ли… – Он делает паузу, подбирая нужные слова́. – При всей чистоте, доблести и силе ты – простой смертный. Обладание священной чашей не для тебя. Знание всех тайн мира, которое она дарит своему владельцу – непосильная ноша для человеческих плеч. Ты просто изнемог до срока, мальчик. Родись ты чародеем, Грааль подарил бы тебе невиданную мощь. Но ты лишь человек и ты никогда не сможешь распорядиться попавшим в твои руки сокровищем. Обладание чашей сжигает тебя изнутри. Вот почему ты живёшь в унынии, безрадостно, и, проснувшись поутру, как избавления ждёшь ночи, которая подарит хотя бы несколько часов забвения от неизбывной тоски. От душевных мучений…

Галахад опускает голову и долго молчит. Мерлин подходит к столу, наливает вино в два кубка и один протягивает рыцарю.

– Выпей, мальчик, взбодрись немного…

– Вино меня больше не пьянит, – бормочет Галахад, но всё же подносит кубок к бледным губам.

– Надо бы тебе бежать от Грааля, – продолжает Мерлин, и чувствуется, что каждое слово даётся ему с трудом. – Но пока жив, ты никогда не сможешь расстаться с чашей. Ты обречён страдать. Прости, что говорю это, но я должен. Между чашей и её владельцем существует незримая нить, и нить эта прочнее любых цепей. И разорвать её никто на земле не в силах…

– А на небесах? – неожиданно спрашивает Галахад.

Мерлин смотрит на него с болью и нежностью.

– Мальчик… – говорит он. – Разве твои мольбы к Господу для меня секрет? Разве для меня тайна, как часто и горячо ты просил, чтобы Он тебя прибрал? Знай же, Галахад: ты услышан.

Брови Галахада взлетают вверх.

– Я услышан? – повторяет он, запинаясь. – Ты уверен в этом?

– Да! Мне было знамение, после которого я понял: скоро, очень скоро Он тебя призовёт. Твоим страданиям будет положен предел, и одним доблестным рыцарем в Британии станет меньше… Что делать! Не для земной жизни ты был рождён, для небесной…

Просиявший Галахад падает на колени.

– Благодарю тебя, Господи! – шепчет он, простирая руки.

– Однако я приехал не только для того, чтобы сообщить эту весть, – продолжает Мерлин, устало присаживаясь на стул. – Давай подумаем вот о чём… Волей судьбы и собственных достоинств ты стал обладателем бесценной реликвии. Но что станет с Граалем, когда ты… когда ты уйдёшь? Понимаешь ли, что ты в ответе за чашу с Христовой кровью и должен распорядиться ею по совести и разуму? Ты даже не представляешь, насколько это важно…

Поднявшийся с колен Галахад заметно смущается.

– У меня не было времени подумать об этом, – говорит он, словно оправдываясь. – Но я знаю, что делать. Я унесу её с собой! Место Грааля на небесах, а не в мире, погрязшем во всех смертных грехах. Какое счастье, что я покидаю его!..

Мерлин качает головой.

– Ты сказал не подумав, Галахад, – произносит он сурово. – Мир, может быть, в грехах и погряз, однако он населён людьми. Каждый из них несовершенен, это правда, но каждый имеет право жить, любить и надеяться. А что, если Грааль способен им в этом помочь? А если высшее предназначение чаши в том и состоит, чтобы сберечь род человеческий? Вспомни, христианин, ради кого Иисус принял крестные муки…

– Ты хочешь, чтобы я оставил чашу здесь, на земле? – изумлённо спрашивает Галахад. – Но зачем? И кому я её могу доверить?

Поднявшись, Мерлин кладёт руку ему на плечо.

– Мне, – коротко говорит он.

Наступает долгая пауза. Удивление на лице рыцаря сменяется задумчивостью. Он пристально смотрит на чародея, словно заново изучает его.

– Зачем тебе Грааль? – настороженно спрашивает он.

– Успокойся, мальчик, – говорит Мерлин с невесёлой улыбкой. – Я вовсе не собираюсь использовать чашу, чтобы завоевать мир. Напротив! С помощью Грааля я хочу его спасти.

Ты знаешь, что Британия изнемогает под пятой нечисти. Все это знают. Люди в деревнях рождаются и живут в страхе, да и в городах не намного лучше. Встав поутру, никто не может быть уверен, что увидит следующий рассвет. Оборотни рядятся под обычных мужчин и женщин, колдуны и ведьмы запугивают целые провинции, вампиры сеют смерть от Корнуолла до Оркнейских островов. Тебе приходилось видеть трупы людей, в чьих жилах не осталось ни капли крови? А селения, мгновенно вымершие от невиданного и нежданного мора? А чудовищные ураганы, которые играючи выкорчёвывают вековые дубы? Никакими естественными причинами такого не объяснить. Я это видел, мальчик… и многое другое видел тоже. Никогда не забуду разрытой могилы в Эбораке. Рядом с ней валялось извлечённое из гроба тело – раздетое, истерзанное, с оторванной головой. Месть и назидание другим! Ведь, рассказывали, в смертный час этот человек пытался отбиться от вампира осиновым колом…

Чародей умолкает и проводит рукой по лицу. Наступает долгая пауза, которую один из них прервать не спешит, а другой не решается.

– Адская саранча всё явственнее показывает когти, – наконец говорит Мерлин. – Шаг за шагом она подминает под себя острова́, устанавливая свои порядки и правила, и горе тому, кто вздумает сопротивляться. Хотя о каком сопротивлении может идти речь? Простой человек тут бессилен. Ещё немного, каких-нибудь двадцать-тридцать лет, и чёрный ужас окончательно возобладает. Нечисть необратимо размножится, короли и герцоги станут её вассалами. Она будет беспрепятственно собирать дань кровью и жизнями – это главное, что ей нужно от людей.

Осознав глубину пропасти, я основал Орден белых друидов и объявил нелюдям войну, – провозглашает он, повысив голос. – Король Артур мой замысел втайне поддержал. Увы, ничем, кроме доброго слова и толики средств, помочь он не в состоянии. Против тёмной рати все рыцари Круглого стола не в помощь.

– А церковь? – хмуро спрашивает внимательно слушающий Галахад.

Мерлин качает головой:

– Церковь слишком молода и неопытна, чтобы противостоять натиску дьявольских отродий. Пастыри становятся их жертвами, как и прихожане. В поисках спасения люди бегут в храмы, это правда, но и там не находят защиты. В одну каледонскую часовню ворвались чудовища, растерзали два десятка человек и выгрызли сердце у священника, пытавшегося остановить их молитвой… Когда-нибудь церковь выстрадает слова́ и ритуалы, которые смогут останавливать нелюдей. Когда-нибудь она научится превращать свою святость в оружие. Так будет. Но пока…

– Ну, а твой Орден? Что он может?

– Мы достаточно сильны, чтобы бороться с нечистью, – задумчиво говорит Мерлин. – Тёмной силе мы противопоставляем силу светлую, идущую от природы – от солнца, лесов, холмов, рек. На то мы и друиды. Наши чары убивают нечисть везде, где только она встречается. Кроме того, мне удалось создать несколько амулетов, которые разят нелюдей наповал. Но их слишком много! – почти выкрикивает он вдруг, сжимая кулаки. – А в последние годы появились твари, которым и вовсе нет названия в человеческом языке. Мы не успеваем их уничтожать. И мы тоже несём потери! Что толку выигрывать отдельные битвы, если нет сил, чтобы выиграть войну?

Словно обессилев от неожиданной вспышки, чародей снова садится и залпом пьёт вино. Галахад смотрит на него в замешательстве.

– Вот оно как, – бормочет он. – Конечно, в монастыре мне много рассказывали о происках нечистых, да и в странствиях насмотрелся всякого, но чтобы всё было так плохо….

– Всё гораздо хуже, – горько возражает Мерлин. – Я не рассказал тебе и сотой доли того, что творится вокруг. Орден бьётся с нелюдями один на один, и нам, как воздух, необходим союзник.

– И поэтому ты хочешь, чтобы я передал тебе…

– Ну, конечно! – перебивает Мерлин. – Нашим союзником станет Грааль.

– Но каким образом?

– Испускаемые чашей незримые лучи святости поражают нечисть. Попросту говоря, в этих лучах нелюди горят, как просмолённые факелы. С Граалем мы пройдём всю Британию, от провинции к провинции, от острова к острову, и очистим землю от адских полчищ. У меня есть план действий, который теперь не время и не место излагать, но главное я сказал. И тогда мы выиграем эту войну, мальчик…

Опустив голову, Галахад напряжённо думает. Затем произносит:

– Ну, предположим… Я знаю и люблю тебя много лет и, конечно, доверяю. И ты чуть ли не единственный в мире, кому я мог бы оставить Грааль. Но как ты себе это представляешь? Только не обижайся, но ты же друид, языческий жрец, а чаша – христианская святыня. Она просто не дастся в твои руки. Хуже того: она тебя может поразить…

– Не думаю, – серьёзно говорит Мерлин. – Чаша в каком-то смысле разумна. Не зря ведь у неё появилось имя собственное – Грааль. Она не отвергнет того, кто борется с чёрной силой. Скажу больше: в этой войне Граалю предстоит стать не только оружием, но и знаменем… Впрочем, что рассуждать? Давай сделаем опыт! Если чаша позволит взять себя в руки, значит, я прав, и ты с чистой душой можешь доверить её мне. Если же поразит… ну, так тому и быть. Я готов рискнуть.

– Договорились, – решительно произносит рыцарь.

С этими словами он подходит к шкафу и без видимых усилий сдвигает в сторону. Взгляду открывается небольшая дверь в стене, ключ от которой Галахад снимает с шеи. А за дверью, в глубокой нише, установлен миниатюрный деревянный алтарь. Его венчает металлическая чаша на высокой ножке, инкрустированная самоцветными камнями. Рыцарь крестится и преклоняет колено.

– Здравствуй, Грааль, – шепчет он.

При виде хранителя чаша начинает сиять мягким тёплым светом.

Поднявшись, Галахад пропускает Мерлина. Чародей в свою очередь низко кланяется чаше, без колебаний протягивает руку, бережно снимает с алтаря… И ничего не происходит! Грааль спокойно лежит в ладони мага, только свет его немного тускнеет. Рыцарь следит за происходящим, затаив дыхание.

– Я был прав, – говорит Мерлин, чуть задыхаясь, и только теперь становится ясно, как он волновался. – Чаша признала меня. Что скажешь, Галахад? Ты согласен доверить мне Грааль?

Рыцарь пожимает плечами:

– Если чаша сделала выбор, как я могу возражать, – произносит он, глядя в пол.

– В твоих словах звучит ревность, – негромко замечает Мерлин, качая головой. – Но на что обижаться? Я сказал, что чаша признала меня, однако вернее сказать – признала дело, ради которого я за ней пришёл. И тут уже неважно, язычник я или христианин… Притом она чувствует, что ты уже почти на небесах, Галахад. А её удел стоять на страже мира земного…

Юноша поднимает голову.

– Быть по сему, – говорит он, протягивая старому чародею руку.

Вадим Телепин

Глаза я открыл, но во мне ещё звучал голос христианского рыцаря, нашедшего Грааль и вознесённого на небо. Несчастный Галахад… Или счастливый? Он выполнил своё предназначение и ушёл туда, куда так стремился. Чародей Мерлин принёс ему поистине хорошую весть…

Взгляд упал на Энтони. Он сидел зажмурившись, и на юном лице застыло странное выражение – смесь усталости и задумчивости, а губы тронула печальная улыбка. Он словно спал, и сон его уж точно был не из весёлых. Я с мимолётной жалостью подумал о том, сколько парень вынес за последние три дня – это в свои-то цыплячьи восемнадцать лет. Но сейчас Энтони выглядел старше, намного старше. Эйвбери, будь он проклят! День за год, не меньше, а то за два…

Постой, постой…

То ли случайно увидел юношу в непривычном ракурсе, то ли мистическая атмосфера подземного храма обострила мысли и чувства – не суть. Однако я неожиданно понял, кого мне напоминает Энтони. Понял – и похолодел.

Внутри что-то оборвалось. Ну, конечно!

Высокий лоб, светлые волосы, овал лица, очертания носа и рта – разрозненные детали наконец-то сложились в единую картину. Я вдруг всё вспомнил и узнал…

Нет, нет и нет! Этого не может быть! Такие чудеса чересчур даже для Эйвбери… Но внутренний голос буквально кричал, что я не ошибаюсь.

Оглушённый открытием, я невольно сжал виски и почувствовал, что бледнею.

Михаил Буранов

Из омута веков меня выдернул встревоженный голос Ходько:

– Эй, Вадим, что с тобой?

Встряхнувшись, я открыл глаза. Схватившийся за голову Телепин застыл в напряжённой позе – белый, как бумага, с остановившимся взглядом, и только губы дрожали, словно полковник тщился что-то сказать. Я взял его за руку – пульс молотил сумасшедше. Неужели на боевого тренированного человека так плохо подействовало ментальное путешествие в прошлое? Но мы же с Ходько в порядке, и Айрин с мисс Редл выглядят нормально, и Баррет с Вильямсом…

– Оставьте вашего друга, – спокойно велел Мерлин. – С ним всё хорошо, беспокоиться не о чем. Ведь правда, офицер Телепин?

С этими словами он пристально посмотрел на Вадима. Похоже, взор чародея подействовал на полковника терапевтически. Он обмяк и даже сделал попытку улыбнуться.

– Всё нормально, ребята, не переживайте. Просто всё как-то сразу навалилось, сплошные неожиданности, и вообще… – пробормотал он.

Этот детский лепет был совершенно не в духе Телепина. Он явно не договаривал, и мне отчего-то показалось, что Мерлин знает истинную причину внезапной слабости, разбившей нашего товарища. Однако по каким-то причинам оба не считают нужным объяснить ситуацию. Ну, что ж… Пожав плечами, я повернулся к чародею:

– Ну, коли всё нормально, то и хорошо («А коли всё хорошо, то и нормально», – буркнул Ходько, подозрительно глядя то на Мерлина, то на Телепина). Давайте вернёмся к главному. Вы объяснили, как чаша попала к вам, но это же только предыстория. Вы действительно хотели с Граалем наперевес пройти по всей Британии?

Мерлин отрицательно покачал головой:

– Нет, конечно. Я сказал Галахаду лишь часть правды. Для нечисти Грааль на самом деле губителен, однако в моих планах чаше отводилась гораздо более важная роль, нежели простой карающий меч для вампиров, оборотней или гоблинов…

… Откуда они берутся? Из каких щелей лезут в мир? Где их логово?

Эти вопросы не давали Мерлину спать. Друиды убивали нелюдей не покладая рук, но тех словно и не убывало. И чародей всё отчётливее понимал, что в конце концов справиться с чёрной саранчой можно лишь одним способом. Во что бы то ни стало надо найти бесовское гнездо и уничтожить его. Временами Мерлину мерещился огромный котёл, полный адского варева – из него-то выплёскиваются и растекаются по земле ядовитые нечистоты. Ну, пусть не котёл… Но есть же место – не может не быть! – где нелюди спариваются и в немыслимых количествах размножаются на погибель рода человеческого. Где оно?..

Прорицатель и ясновидец, Мерлин до изнеможения колдовал, пытаясь найти ответ – и не находил. Заклинания, обряды и жертвоприношения не работали. Правда, он знал один способ разгадать тайну, однако даже ему, сильнейшему из чародеев, прибегнуть к такому было страшно. Риск погибнуть превышал возможность получить ответ, но разве дело только в этом? Есть бездны, куда лучше не заглядывать, и высо́ты, на которые лучше не взбираться…

И всё-таки однажды он решился.

Это случилось в тот день, когда погиб Тидвал – молодой друид, лучший из учеников Мерлина. Старый маг любил его, как сына. Смельчак в одиночку вступил в бой с дюжиной злобных фейри и, хотя сумел уничтожить больше половины, остальные его одолели… Оплакав юношу и предав бездыханное изуродованное тело погребальному огню, белый от горя Мерлин удалился в свою пещеру. Покуда собратья по Ордену с чашами эля в руках справляли поминальную тризну, чародей, распростёршись ниц, воззвал к богине Каридвен.

Опасное это было решение – вот так, напрямую, через особое заклинание обратиться к самой могущественной из небожителей. Взбалмошность и непредсказуемость Каридвен равнялись её божественной мощи. Не зря ведь у неё существовало три ипостаси: юной прекрасной девушки, зрелой женщины-матери и отвратительной старухи. Разгневавшись, что её потревожили, вполне могла поразить воззвавшего к ней Мерлина. А могла и сжалиться: раскрыть мучившую тайну, ибо всё на свете ей ведомо.

Повезло, сжалилась…

Через час Мерлин, шатаясь, вышел из пещеры и рухнул на руки подбежавших к нему друидов.

…Даже теперь, спустя полтора десятка веков, при одном лишь воспоминании о том дне голос чародея предательски задрожал. Ужас, рождённый давними словами богини, вновь вспыхнул сквозь пепел времени.

Поведала она, что с тех пор, как стои́т земля, в мире существуют несколько особенных мест. В этих местах земная твердь изнутри соприкасается с вратами преисподней. Почему и кем так устроено, не знают и боги. Зато они знают другое: оттуда, из тёмных недр, адские силы в любое время и в любом количестве проникают в мир. Бессчётно! И получается, что сражаться с нелюдями просто бессмысленно. А значит, страх и горе в мире неизбывны.

– Одно такое место есть в Британии, – говорил Мерлин, полуприкрыв тяжёлые веки. – Вы знаете его как Эйвбери, хотя полторы тысячи лет назад оно звалось по-другому. Люди вот уже много веков стараются понять, откуда на равнине взялись огромные каменные глыбы, обтёсанные и выстроенные в гигантские кольца в ту пору, когда человек ничего тяжелее собственного веса и поднять-то не мог. Я сам ломал над этим голову. Ясно, что без небесного вмешательства не обошлось, но кому понадобилось? Зачем? Что ж, Каридвен объяснила и это…

Оказалось, всё просто. Бог потустороннего мира Бран позаботился о своих подземных детищах. Он специально огородил глыбами место, откуда нечисть проникает на землю. Он сделал это, чтобы чёрные полчища, насытившись и собрав кровавую дань, легко могли найти обратный путь в своё логово. Заметные издали глыбы – вешки для нелюдей. Можно сказать, маяки…

– Действительно, как просто, – ошеломлённо пробормотала Айрин.

Я невольно почесал в затылке. Ну да, проще не бывает… Врата ада, огороженные многотонными мегалитами, которые невесть когда, играючи, установил кельтский бог, покровительствующий адским силам. «Есть многое на свете, друг Горацио…» Стоп! А откуда же тогда?..

Баррет, что называется, снял вопрос с языка.

– Но откуда же тогда взялся Стоунхендж? – в полном недоумении спросил он. – Или там находится ещё одна дверь в преисподнюю?

Чародей неожиданно хмыкнул:

– Нет там ничего. Это уже мы, друиды, своими силами из древних камней соорудили. Потом. Пришлось, конечно, потрудиться…

– Зачем?!

– Ну, как же… Получился такой, что ли, обманный маяк. Нечисть, она же безмозглая. Видит глыбы, ну и стремится к ним. А мы там устроили постоянную засаду с моими амулетами. Сколько мы в Стоунхендже нелюдей – сытых, отяжелевших – уложили, и не сосчитать. Не все, конечно, клевали на обман, однако хватало, хватало…

Джозеф Баррет

Ай да Мерлин! Простая военная хитрость, а сколько веков человечество ломало голову, стремясь разгадать тайну Стоунхенджа… Мегалитическое капище для языческих обрядов, обсерватория друидов… А вот ловушка для нелюдей – не угодно ли?

Беда в том, что сплошь и рядом мы пытаемся объяснить необъяснимое исключительно в рациональных категориях, так сказать, в рамках здравого смысла. Рамки же эти надо время от времени раздвигать, иначе мы никогда не поймём, куда исчезла Атлантида, почему объявленные шарлатанством факты телекинеза и телепатии исчисляются тысячами, а версия происхождения человечества от Адама и Евы не столь безумна, как может показаться на первый взгляд. Я с мимолётным удовлетворением подумал, что о сверхъестественной природе мегалитов Эйвбери говорил изначально, хотя и не мог, разумеется, представить все детали…

Задумавшись, я чуть не пропустил дальнейший рассказ Мерлина.

– …И тогда я спросил Каридвен: «Как преградить путь адской лавине? Как остановить чёрный поток, извергающийся в мир?» «Никак, – ответила богиня. – Для этого и всех ваших сил не хватит. Ты сильный чародей, но ты никогда не победишь преисподнюю. Особенно теперь, когда её мощь соединилась с мощью земной союзницы-ведьмы». «О ком ты говоришь?» – спросил я, начиная догадываться и ужасаясь своей догадке. «Ты её знаешь. Это фата Моргана…»

Знал ли я фату Моргану? О да!

Старшая единоутробная сестра короля Артура, земное воплощение Морриган – богини войны и смерти. Могучая колдунья, понимавшая секреты звёздного неба, умевшая летать вороном и превращаться в паука. Порождение мрака в образе ослепительно красивой женщины, совратившее немало достойных рыцарей и сделавшее из них подручных в самых грязных делах. Исчадие тьмы, сеющее вокруг беду и смерть …

Впервые мы столкнулись, когда я воспитывал юного короля Артура. Моргана вмешивалась, как могла, и делала всё возможное, чтобы склонить младшего брата ко злу и насилию. Надо признать, увы, что отчасти она преуспела. Под влиянием её чар Артур надругался над собственной сестрой Морхауз, и от этой кровосмесительной связи родился Мордред, королевский сын и одновременно племянник, впоследствии погубивший собственного отца-дядю. Ужаснувшись, я сумел прогнать фату, и тем самым уберёг Артура от новых преступлений, наставив его на стезю рыцарской доблести и чести. Этого Моргана мне простить не смогла и объявила чародея Мерлина кровным врагом на все времена. С тех пор я всегда был настороже и благодаря этому избежал нескольких покушений. Скажу откровенно: если бы я мог, я бы сам её уничтожил без малейших угрызений совести, как уничтожают гадюк. Но её мощь не уступала моей, а кое в чём, пожалуй, и превосходила. Это ведь только в сказках добро всегда побеждает зло…

Удивился ли я, услышав от Каридвен о союзе Морганы-Морриган с преисподней? Пожалуй, нет. Фату всегда пожирало дьявольское тщеславие и властолюбие. Она и за Артура-то боролась, за его ум и душу, чтобы стать при нём некоронованной владычицей Логрии, а потом и всех островов. А тут выигрыш мог быть больше, неизмеримо больше. О чём она думала? Наверно, о том, что, направляя тёмные полчища в королевства и герцогства, она смертельно запугает правителей и народы и, благодаря этому, установит в измученных, обескровленных государствах свою власть. И так шаг за шагом, всё дальше и дальше…

Ну, а в чём был интерес нелюдей? Чего они хотели от фаты? Каридвен объяснила и это. Нелюдям очень мешал мой Орден. Белые друиды были многочисленны и сильны. Если бы за спиной нечисти не зияли открытые врата ада, война вполне могла сложиться в нашу пользу. От Морганы ждали, что она сумеет найти способ уничтожить Орден, стоящий на страже мира. Не сомневаюсь, что в ту пору старая ненависть фаты ко мне утроилась. Будь у неё душа, она бы охотно обменяла её на мою голову…

Мерлин закашлялся и умолк. Слабым движением руки он извлёк из воздуха прозрачный кубок, наполненный тёмно-янтарной жидкостью. Такие же кубки появились напротив каждого из нас на столешнице.

– Угощайтесь, – сказал чародей. – Проясняет ум и даёт новую энергию.

– Что это? – подозрительно спросила мисс Редл.

– Добрый британский эль по стародавнему рецепту. Его, кстати, очень жаловал отец Артура Утёр Пендрагон…

Я пригубил. Отменный был напиток, что и говорить: душистый, с полынной горчинкой, чуть хмельной, очень свежий на вкус. Пришлось по вкусу и другим. Даже мисс Редл, осторожно попробовавшая эль, быстро одолела кубок. Я сразу почувствовал себя намного бодрее, да и сотоварищи тоже, судя по их заблестевшим глазам. Сидевший столбом безучастный Телепин (чёрт возьми, что же с ним творилось?) разрумянился и принял более свободную позу.

– Я, кажется, начинаю понимать, зачем вам понадобился Грааль, – осторожно произнёс Буранов, отставляя кубок.

– Ну, конечно! – живо откликнулся Мерлин и даже пристукнул кулаком по столу. Добрый старый эль, кажется, влил в него новые силы. – В те дни я был в небывалом отчаянии. Душило чувство обречённости. Я понял, что бороться с тёмной силой, в сущности, бесполезно: она неисчерпаема. Оставалось лишь два выхода: либо рано или поздно пасть в безнадёжной битве, либо бежать с островов куда глаза глядят. Первое бессмысленно, второе – постыдно…

Но однажды мне было знамение. Не берусь судить, какие высшие силы явили его, но наверняка светлые силы. Я вдруг увидел грядущую судьбу Галахада. Увидел и то, что святая чаша остаётся без хранителя. И сам собой мгновенно родился план, как с помощью Грааля выиграть почти проигранную войну.

Остальное вы уже знаете. Навестив Галахада, я открыл ему будущее и убедил оставить чашу мне…

– Это мы знаем, – согласился Ходько. – Кое-кто (он скосил глаза на Буранова) уже и догадался, для чего вам понадобился Грааль. Для всех прочих прошу пояснить.

– Охотно, – сказал Мерлин, откидываясь на спинку кресла. Голос его понизился до торжественного шёпота: – С помощью Грааля я наглухо запечатал вход в преисподнюю. Чаша перекрыла нелюдям путь в мир, вот и всё.

Из экстренного видео– и радиообращения премьер-министра Альбиона Уильяма Хэррингтона к нации

(июнь 2010 года)

– Мужчины и женщины Альбиона! Британцы и британки! Собратья мои!

Случилось то, что рано или поздно должно было случиться: нам предъявлен ультиматум. Используя ничтожный повод и ещё более ничтожные обвинения, руссофранки требуют, чтобы им разрешили оккупировать часть нашей страны. При этом они не скрывают, что оккупация свершится даже без всякого разрешения – при помощи грубой силы.

Вековая ненависть России и Франции к Альбиону общеизвестна. Сегодня она получила новое, я бы сказал, исчерпывающее подтверждение. Врагам недостаточно Парижского трактата, им уже мало повседневного контроля со стороны стационарной миссии ООГ, они покусились на наш суверенитет. И я вместе с вами сегодня говорю руссофранкам: хватит! Мы долго терпели постоянное вмешательство в наши дела, ограничение экономической деятельности, унизительный запрет на создание полноценной армии. Но сейчас речь зашла о введении на территорию Альбиона оккупационного корпуса, и этого терпеть больше нельзя, если только мы хотим остаться самими собой и сохранить национальное самоуважение…

От вашего имени я отклоняю предъявленный ультиматум. Вооружённые силы и органы внутренних дел Альбиона приведены в состояние боевой готовности. Они отразят нападение руссофранков. Враг увидит, что мы гораздо сильнее, чем он представляет. И я хочу, чтобы вы знали: в этот грозный час мы не одиноки. Решительный протест франко-российскому союзу уже заявили Северная Америка и Япония, готовятся демарши и со стороны других стран. Не сомневаюсь, что нам будет оказана всесторонняя помощь. Мир устал жить под пятой союзников…

Его величество король Альбиона Филипп Третий полностью разделяет мою позицию. Она проста: сражаться, сражаться и сражаться. Если понадобится, мы укрепим вооружённые силы созывом народного ополчения. Каждый выигранный нами день будет приближать поражение руссофранков. Чем дольше продлится наше сопротивление, тем вероятнее победа Альбиона. Время работает на нас, помните это, дорогие собратья…

Глава четырнадцатая

Владимир Ходько

О как! Чаша перекрыла нелюдям путь в мир? Мне показалось, что я ослышался…

Айрин в возбуждении даже привстала.

– Но каким образом? – изумлённо спросила она. Глаза её округлились, красивые, мягкие, как шёлк, рыжие волосы взъерошились, милое лицо от волнения побледнело, и я вдруг почувствовал, что защемило сердце. Невольно и не вовремя. Влюбиться при исполнении – такого со мной ещё не случалось…

– Видишь ли, девушка Мэддокс, я узнал, где находятся адские врата, – мягко сказал Мерлин, жестом приглашая Айрин сесть. – Мне удалось проследить путь, которым возвращалась стая оборотней. Они выбежали на равнину посреди глыб, приблизились к могильному кургану и скрылись в нём. Выждав момент, я тоже проник внутрь. Оказалось, в гробнице есть два уровня. Первый – обычная могильная камера. Жители тогдашнего равнинного поселения даже хоронили в ней своих покойников, ничуть не подозревая об истинном предназначении кургана. Думаю, что его также воздвиг Бран, сооружая заповедное место для своих детищ. Во всяком случае, второй уровень представлял собой огромную пещеру, в которой царила беспросветная тьма. Её нарушали только тусклые багровые всполохи, идущие из широкого прямоугольного отверстия в полу. Это и был вход в пропасть ада. Если б вы только могли представить, какая вонь, какие звуки неслись оттуда…

Мерлин аж скривился от омерзения.

– Но как же нечисть проникала с первого уровня на второй? – уточнил Баррет. – Там была какая-то лестница или лаз?

– А зачем нечисти лестница? Между уровнями всего несколько ярдов земли. Проскользнуть сквозь них – труд невелик, это же не люди…

Так вот. Выяснив всё, что нужно, я созвал совет Ордена и рассказал братьям о беседе с Каридвен. Нарисовал картину безнадёжной борьбы против сил, как выяснилось, всей преисподней. Сообщил, что славный рыцарь Галахад перед вознесением на небо доверил мне Святой Грааль. И, наконец, изложил свой план. По сути, он был предельно прост. Предстояло проникнуть в адскую пещеру, воздвигнуть алтарь и установить на нём священную чашу. А божественные лучи Грааля создадут непреодолимую стену для рвущейся на поверхность нечисти.

И мы это сделали! – закончил Мерлин, возвысив голос. – Всё вышло так, как я задумал. И вот уже полторы тысячи лет врата преисподней замурованы святостью Христовой чаши. Да, полторы тысячи лет… – повторил он, словно удивляясь собственным словам. – Но, клянусь вам, и по сей день в ушах звучит ужасный вой нелюдей, которые вдруг обнаружили, что отныне путь на землю для них закрыт.

Я стоял у края пропасти и сквозь багровый туман видел, как там, внизу, визжат, стонут, беснуются невообразимые чудовища. Они пытались пробраться в мир, карабкаясь по каменистым склонам, но натыкались на невидимую преграду. Чаша не только останавливала нечисть, она её уничтожала. Те из нелюдей, которые ухитрялись доползти до верха, вспыхивали, словно факелы, и падали вниз…

Впечатлительная мисс Редл с коротким возгласом судорожно прижала руки к груди.

– Ужасно, – прошептала она. Вероятно, представила нарисованную Мерлином картину.

– Успокойтесь, – хмуро сказал Баррет. – Всё это было так давно…

Буранов, покусывая губы, испытывающе смотрел на чародея.

– Поражаюсь вашей смелости, – наконец сказал он. – Вы вступили в борьбу ни много ни мало с преисподней. А вы не боялись сойтись лицом к лицу не только с исчадиями ада, но и с Люцифером?

– Нет, не боялся, – ответил Мерлин после короткой паузы. – Люцифер, Сатана, дьявол – это из христианской религии. Друиды их не знают.

– Ну, хорошо, а как насчёт вашего Брана?

– Это другое дело… Боялся, ещё как боялся. Это страшный бог. Но обошлось. По крайней мере, за полтора десятка веков он ни разу не пытался вступиться за своих детищ. Возможно, меня хранил Грааль. Возможно, Каридвен прониклась сочувствием к нашей борьбе и выступила небесным заступником.

Молчавший до этого Вильямс неожиданно спросил:

– Правильно ли я понимаю, господин Мерлин, что вот здесь, прямо под нашими ногами – преисподняя?

– Да, – коротко сказал чародей, как отрубил.

– Но где же то самое прямоугольное…

– Я заложил его каменной плитой. Ими же замостил весь пол пещеры и обшил стены деревом. Зажёг магические свечи. Соорудил алтарь для чаши… В общем, от пещеры в её первозданном виде почти ничего не осталось. Получился, можно сказать, храм Святого Грааля. – Помолчав, чародей неожиданно добавил: – Тогда я ещё не знал, что он станет моим склепом…

Джеральд Вильямс

В теплом воздухе храма вдруг повеяло могильным холодом. Увлечённый рассказом Мерлина, я совсем забыл, что над нами толща земли, что живой мир остался где-то там, далеко, а мы с головой ушли в сверхъестественные дебри. Но теперь вспомнил – и как же неуютно мне сделалось…

…В войне наступил перелом. Леса́, горы и болота островов ещё кишели разномастной нечистью, но это была привычная земная нечисть, или нечисть, пришедшая в мир до установления чаши. Лишённая подкрепления из преисподней, адская рать постепенно истреблялась Орденом. К тому же независимо от белых друидов вступила в борьбу окрепшая церковь. Совершая многочисленные ошибки, сплошь и рядом стреляя вхолостую, святая инквизиция, тем не менее, набирала мощь и всё активнее уничтожала союзных аду чёрных колдунов и ведьм. Появилась надежда, и Мерлин уже предвидел миг (неблизкий, совсем неблизкий, но всё же), когда острова́ будут очищены от сил зла. Конечно, Каридвен сказала, что в мире, кроме Эйвбери, есть и другие врата преисподней. Но они были где-то далеко и, откровенно говоря, чародея не волновали. Справиться бы здесь, на родных землях! А Орден справится, теперь Мерлин не сомневался…

Однако всё оказалось намного сложнее, чем выглядело в то время.

…Энтони сильно потёр лоб и посмотрел на старца.

– Но почему склеп? – тихо спросил он. – Не понимаю. Грааль и склеп – что общего?

– Потому что обнаружились два обстоятельства, – так же негромко ответил Мерлин, крутя в ладонях посох. – И если одно из них можно было предвидеть, то второе стало для меня полной неожиданностью.

Во-первых, Моргана взбесилась. Планы использовать адские силы в своих целях были разрушены. В отличие от нелюдей, чаши она не боялась: сущность колдуньи таила божественную часть, унаследованную от Морриган, и это делало фату неуязвимой от лучей Грааля. Но бороться с чашей, да просто взять её, она не могла. Священная реликвия никогда не далась бы в руки зла. Моргана оказалась в тупике. Уничтожь она весь Орден во главе со мной, и тогда Грааль продолжал бы запечатывать вход в преисподнюю. Так думала фата, и так думал я. Но вскрылось новое обстоятельство, которое показало, что мы оба ошибаемся.

Установив Грааль и обустроив подземный храм, я отчасти успокоился и смог сосредоточиться на сражениях с верхней нечистью. В храм я спускался от случая к случаю лишь для того, чтобы навестить чашу и убедиться, что она исправно стои́т на страже. Так продолжалось около года. Но вот однажды я почувствовал что-то неладное. Мне вдруг показалось, что Грааль потускнел, и его мощь начала иссякать. Сначала я не придал этому значения, сочтя ощущение ложным, вызванным усталостью или дурным расположением духа. Однако вскоре смог убедиться, что ошибки нет.

Как-то, спустившись в храм, я неожиданно ощутил под ногами слабые толчки. Сквозь толщу каменных плит – а с помощью специального заклинания для моих глаз они не преграда – я увидел ужаснувшую меня картину. Чудовища, поднимаясь из багровой глубины, карабкались по склонам преисподней всё выше и выше. Они почти достигали выхода не поверхность и с воем бились головами о плиты, пытаясь просочиться сквозь них. Нас разделял какой-то ярд… Преграда ещё действовала, но Грааль нелюдей больше не отпугивал! Не говоря уже о том, чтобы поражать…

Я спешно покрыл пол храма защитными пентаклями, хотя и понимал, что против чёрной рати их действие ненадёжно. Однако что же произошло с чашей?! Ту ночь я провёл в храме, стоя на коленях у алтаря и вопрошая реликвию. Однажды я сказал Галахаду, что Грааль в каком-то смысле разумен. Но только теперь я понял, насколько был прав, утверждая это.

Впервые Грааль со мной заговорил.

Это был безмолвный разговор. Под сводами храма не было слышно ни слова, ни звука. Я просто смотрел на чашу и без труда понимал, что она хочет сказать. Точно так же и она читала мои мысли.

В ту ночь я узнал, что Грааль выбирает своего хранителя сам. Это может быть простой человек, маг или святой – неважно. Главное, чтобы он посвятил себя доброй, благородной цели. Сделав свой выбор, Грааль беззаветно служит хранителю и его миссии всей необъятной мощью. В этом свойство и смысл существования чаши. Её природа. А непременным условием служения – непременным! – является неразрывная и нерасторжимая связь с избранным хранителем. Он не должен расставаться с Граалем. Без него чаша просто слабеет. «Теперь ты понял, Мерлин?..»

Что ж тут не понять… Поглощённый нескончаемой войной с адским войском, я почти забыл про чашу. Мог ли я представить, что без меня она тоскует, что ей ведомо одиночество? Да, Грааль служит мне, но и я должен служить ему: быть рядом, разделяя бесконечные будни подземелья. Подкреплять его силы силами своего ума, души, сердца. И это, в общем, справедливо, ибо за всё в жизни надо платить…

Осознав ситуацию, я встал перед ужаснувшим выбором. Либо я затворяюсь в храме и вместе с чашей несу пожизненную вахту, охраняя мир от нашествия из преисподней. Либо же, отклонив добровольное заточение, возвращаюсь наверх и вместе с братьями бьюсь с нечистью – до тех пор, пока Грааль не ослабеет окончательно, после чего врата ада откроются вновь, нелюди хлынут на землю, и война будет проиграна полностью и бесповоротно. Или – или…

Впрочем, себя не обманешь: на самом деле выбора не было. Чаша доверилась мне, и как я мог её обмануть? Точно так же я не мог бросить на произвол судьбы бесчисленных людей, которые там, наверху, в своих селениях живут в неизбывном страхе. Страхом дышат, страхом приправлены трапезы, страху учат с рождения… Против жестокого господина, по крайней мере, можно восстать, но как восстать против чудовища с десятком когтистых лап и хвостом ящера?..

А как решиться на то, чтобы заживо похоронить себя под землёй, в лучшем случае лишь изредка выбираясь на поверхность?

Но я решился, хотя собратья отговаривали всем Орденом. И полторы тысячи лет назад я ушёл в храм…

В последних словах Мерлина прозвучала спокойная горечь. Замолчав, он сделал жест, и наши кубки вновь наполнились тёмно-янтарным элем.

– Выпьем, друзья, – негромко сказал чародей. – Рассказ мой не из коротких, но мы приближаемся к главному. А его без предыстории не понять, уж не взыщите…

Энтони Сканлейн

Внутри нарастало чувство тревожного ожидания. Мерлин уже рассказал множество потрясающих вещей, но что предстоит услышать ещё? В чём это главное? Душа сжималась… не то чтобы от страха, скорее, от волнения. Ещё немного, и выяснится, зачем я здесь. Ведь это меня позвал к себе Мерлин, остальные попросту напросились…

Признаться, смущал Телепин. Как и мы, полковник слушал чародея, но, сдаётся мне, мысли его витали где-то далеко, а взгляд (я видел боковым зрением) был неотрывно обращён ко мне. Чем вызвано такое внимание со стороны российского офицера? Непонятно…

Джозеф Баррет

Дьявольски интересно! Чаша не может существовать – по крайней мере, в полной силе – без хранителя. В биологии это называется симбиозом. Понятно, что настойчивое пожелание Грааля, чтобы хранитель находился рядом, вызвано отнюдь не капризом. Вероятно, витальная энергия живого близкого существа подпитывает чашу, укрепляет её собственную сакральную энергию и, стало быть, постоянный контакт с хранителем – потребность. Condicia sine qua non. И в этом смысле Мерлин (а до него Галахад) в каком-то смысле стали заложниками чаши.

Однако из дальнейших слов мага выяснилось, что, многое требуя от хранителя, Грааль воздавал сторицей.

Прежде всего, он подарил Мерлину невероятное долголетие. Век сменялся веком, а чародей оставался в той же поре – крепким и бодрым стариком. Во-вторых, сила чаши укрепила магическую мощь Мерлина, сделав её практически безграничной. Уйдя в храм волшебником, он в течение столетий нечувствительно превратился в полубога. Не покидая подземное святилище, Мерлин одной лишь силой мысли мог проникнуть в любой уголок земли. Ничто не ускользало от мысленного взора чародея. Вечный страж, лишённый возможности влиять на события, он тем не менее всё видел и всё знал. Тайн в мире для него не существовало.

Так, он с глубокой скорбью наблюдал гибель короля Артура в битве при Камлане от рук предателя Мордреда. С огромной радостью смотрел, как собратья по Ордену добивают нечисть, и неизбывный страх над британскими городами и сёлами рассеивается. Созерцал, как уходит в небытие эпоха рыцарей, и на смену ей наступают иные времена. Желал успехам каравеллам Колумба, уплывающим за горизонт в поисках Нового света, изобильного золотом, алмазами и пряностями. Был незримым свидетелем казни английского короля Карла Первого, а через полтора века – и его французского собрата Людовика Шестнадцатого. Осмыслял развитие техники и науки, глядя на появление паровозов, аэромашин, телефонной связи, анализаторов. Приходил в восторг от первых полётов в космос и выхода человека в безвоздушное пространство…

Необъятный ум чародея хранил знания обо всех узловых событиях человеческой истории. Особенно пристально следил он за жизнью родной Британии. Парижский трактат Мерлин воспринял с горечью, хотя и понимал, что островное королевство платит справедливую цену за извечное двуличие, подлость и жадность. Встречал негодованием каждую из четырёх войн, развязанных Англией вместе с союзниками. С гневом наблюдал за действиями Хэррингтона и Филиппа Третьего, видя в них величайшую опасность наступившему всеобщему миру…

Но, конечно, главной бедой и угрозой для Мерлина все полторы тысячи лет оставалась Моргана.

Если небывалым долголетием чародей был обязан Граалю, то фата пребывала в силе и бодрости благодаря своей праматери богине Морриган. Она ничего не забыла, о нет! Испепеляющая ненависть к Мерлину, который запечатал преисподнюю и тем самым сломал мечту о власти над островами, стала главным чувством ведьмы. Стремление отомстить и во что бы то ни стало добиться своего – смыслом существования.

Магической мощью равная Мерлину, фата, как и он, была всеведуща. От её ока не ускользнула зависимость чаши от хранителя. Без Мерлина Грааль дальше не смог бы служить преградой для чёрного войска. Осознав это, Моргана лишилась покоя. Но как одолеть чародея, который всё время начеку и укреплён силой священной реликвии? За минувшие столетия фата трижды проникала в подземное святилище, надеясь застать Мерлина врасплох, но всякий раз это не удавалось. Предчувствуя нападение, чародей встречал Моргану во всеоружии. Заклинания друида изгоняли ведьму из храма, и она бежала, спасаясь от магического посоха, в бою обращавшегося в сверкающий меч.

Фата сменила тактику. Поселившись в Эйвбери, она по ночам принимала облик ворона и кружила вокруг Вест-Кеннета, зная, что Мерлин время от времени покидает гробницу. И вот однажды ей удалось подстеречь врага. В ту ночь жители деревни проснулись от страшного грохота: среди ясного звёздного неба били ослепительные молнии, дрожала земля, мегалиты источали тусклое сияние. Испуганные люди не знали, что на древней равнине бьются магические титаны… На этот раз удача была на стороне Морганы. Раненый Мерлин едва успел укрыться в подземном храме и с тех пор покидал свой склеп крайне редко и со всеми предосторожностями.

Моргана больше не нападала. Тем не менее чародей знал: фата не успокоилась, иначе это была бы не фата. Она по-прежнему где-то рядом и напрягает ум в поисках способа одолеть Мерлина и чашу. Никаких сомнений в этом не было.

В двадцатом столетии чародей начал быстро дряхлеть. Видимо, даже поддержка Грааля имела свой предел. И тут перед Мерлином встал трагический при всей простоте вопрос: кто сменит его в храме под землёй? Кто станет новым хранителем чаши? Под каменными плитами храма, испещрёнными пентаклями, как и тысячи лет назад, бурлила преисподняя. В любой миг она была готова изрыгнуть на землю полчища чудовищ. А Орден, выполнив миссию, давно прекратил существование. И получалось, что путь адской саранче преграждали только чаша и чародей…

– Полвека я искал преемника, – устало говорил Мерлин, откинувшись на спинку кресла. – За эти годы я незаметно изучил тысячи людей в десятках стран. Я рассматривал их ауры, проникал в сознание, незримо следил за поведением. Изо дня в день, из года в год листал человеческие судьбы, оценивал каждого, взвешивал достоинства и недостатки…

Хм… Как учёный я хорошо знаю, что такое метод научного тыка, да и сам, случалось, пользовался им. Но вот так просеивать население земного шара в поисках, быть может, одного-единственного человека…

– Это был тяжкий труд, – сказал Мерлин, словно подслушал мои мысли. – Если бы не жестокая необходимость, я никогда бы не смог его совершить. Помогало лишь то, что я точно знал, какой преемник мне нужен. Каждый из людей излучает собственный свет, который говорит о человеке лучше всяких слов, без обмана. Он может быть чистым или тёмным, ярким или тусклым. Для обычных глаз этот свет незаметен, но я-то вижу его так же отчётливо, как вот всех вас. Разглядев в той или иной точке земли человека, излучающего яркое чистое сияние, я брал его на заметку и начинал внимательно присматриваться. Тысячи раз ошибался и начинал искать вновь… И каким счастьем было однажды понять, что путь пройден не зря! – Оглядел нас, затаивших дыхание, он торжественно добавил: – В конце концов, я нашёл нового хранителя чаши…

Буранов наклонился к чародею и произнёс одно лишь слово:

– Кто?!

В храме стало удивительно тихо.

Поднявшись, Мерлин положил руку на плечо сидевшего рядом Энтони.

– Вот он, – сказал Мерлин.

Изумлённо посмотрев на чародея, побледневший Энтони вскочил на ноги.

– Я? – с трудом выговорил он. – Но почему?..

– Если бы ты знал, как ты похож на Галахада, – мягко сказал Мерлин, с любовью глядя на юношу.

При этих словах чаша неожиданно взмыла в воздух. Перелетев от алтаря к столу, она повисла в воздухе и, помедлив, сама собой легла в руку Энтони.

– Вот видишь! – тихо произнёс Мерлин. – Грааль признал тебя. А ведь он так хорошо помнит рыцаря…

Энтони Сканлейн

Впервые в жизни я был на волосок от обморока.

С одной стороны – вот он я, Господи, Энтони Сканлейн, восемнадцатилетний студент-богослов, сирота, втайне пишущий стихи, мечтающий совершать в жизни добро, а со временем уйти в тишину и покой старого монастыря… В общем, обычный человек. Ну, какой из меня хранитель? Что я забыл в этом склепе? Тоже, нашли нового Галахада…

Но с другой стороны, в моей руке искрится Грааль – священная реликвия, обагрённая Христовой кровью. Защитница мира. Засов на вратах ада. И мне кажется, что сейчас чаша смотрит мне прямо в душу. Она словно изучает меня и в то же время хочет что-то рассказать. И перед внутренним взглядом вдруг начинают мелькать обрывки картин, которые ну никак не могли бы возникнуть в голове студента Сканлейна.

…Вот я в красных одеждах вхожу в большой сумрачный зал с круглым столом посередине, за которым сидят лучшие рыцари королевства Логрия, и вместе с ними – первый среди равных, доблестный король Артур.

Вот я, закованный в доспехи, повинуясь неслышному зову, скачу лесной чащей к заветной цели – Святому Граалю, ждущему в замке Корбеник.

Вот я становлюсь королём славного города Саррас, и чаша хранится в моей спальне, надёжно спрятанная в потайной шкаф.

Вот нежданный гость Мерлин открывает, что Господь внял долгим молитвам, и меня ждёт небесный чертог, в который я так стремлюсь, забывая даже о Граале, чья судьба отныне – перейти в руки нового хранителя, Мерлина.

…Конечно, всё это было не со мной. Грааль просто рассказывает о человеке в рыцарских доспехах, которому когда-то доверился и которого любил.

Что же было с тобой дальше, славный Галахад?

Чаша отвечает и на этот вопрос.

Дальше – блаженная вечность у престола Господня, осенённая светом всевышней доброты и мудрости. Невыразимое счастье освобождения от земной плоти и слияние с безбрежным океаном святости. Смирение перед ликом Отца небесного, подарившего усталой душе рыцаря покой и благодать.

Такова будет и моя награда, согласись я стать хранителем чаши, затвориться в подземном храме и жить в бессменном карауле, пока не появится новый хранитель (может быть, через тысячу лет), а Господь не приберёт меня.

Ну, что ж… Земная жизнь сейчас кажется чем-то мелким, суетным, отталкивающим. Ты мечтал о монастыре, Энтони Сканлейн? Такого монастыря и такого послушания на земле ещё не было. Но его сто́ит пройти, если впереди мерцает обещанный вечный свет. И не вступил ли я уже на этот путь, когда плечом к плечу с Барретом, используя артефакты Мерлина, развеял оживших мертвецов?

В этот миг я вдруг отчётливо понимаю, что книга моей судьбы написана ещё до моего рождения, что Мерлин прочитал её до последней страницы и что, в сущности, его устами сейчас говорит высшая сила.

И я покорно склоняю голову. Кто я такой, чтобы противиться Его воле?

Подняв глаза, я смотрю вверх, в каменный потолок подземелья.

– Вот он я, Господи, Энтони Сканлейн, – произношу я, не слыша собственного голоса. – Я буду хранителем чаши. Конечно, я не рыцарь Галахад. Но я пройду свой путь и сделаю всё, как ты хочешь.

Вадим Телепин

Какой, к дьяволу, Галахад? Какой хранитель может быть из Энтони?… По-русски говоря, из Антона?

Так звали отца Наташи. Она ещё говорила, что если родит мальчика, то в честь деда назовёт Антоном, а если девочку, то Антониной… И, значит, перед смертью сделала, как решила.

И другое совпадение: матерью Энтони была приехавшая в Альбион незадолго до родов молодая женщина-иностранка. А мой батюшка, чтобы замять скандал – тогда, без малого двадцать лет назад, – дал Наташе деньги, много денег. И, взяв их, она со слезами сказала о желании уехать из России, чтобы скрыть от родных и близких позор, связанный с рождением внебрачного ребёнка. Всё сходится…

Господи, вылитая Наташа!

Между тем, Энтони подошёл к алтарю и бережно поставил чашу на место. Вернулся к нам. Пристально оглядел храм, словно видел его заново.

– Даже не думай, сынок, – хрипло произнёс я. Как сказать ему, как всё объяснить, чтобы не счёл сумасшедшим? – Не слушай этого старого… старого…

Я с трудом сдержал ругательство. Юноша спокойно посмотрел на меня.

– Не беспокойтесь обо мне, мистер Телепин, – отстранённо откликнулся он. – Со мной всё в порядке. Я принял решение…

Энтони говорил так, словно уже был не от мира сего. Показалось, или на самом деле он за считанные минуты повзрослел на годы? Высокий чистый лоб взрезала глубокая морщина, голос стал ниже и глубже.

Меня затрясло. Я резко повернулся к Мерлину.

– Что с ним? Что это значит? – спросил я чародея сдавленным голосом, с трудом удерживаясь от желания схватить за грудки. Однако Мерлин смотрел на меня с такой грустью, что желание пропало. В голове неожиданно зазвучал негромкий голос чародея.

«Что тебе сказать, офицер Телепин? Что Энтони – твой сын? Ты и сам это понял. Ты только ещё не понял, что, не успев его обрести, сразу же и теряешь…

У каждого человека своё предназначение, своя судьба. Энтони избран для того, чтобы стать хранителем чаши. Я долго искал преемника. Но как только астральный свет Энтони привлёк моё внимание, в тот же миг стало ясно: это он. Юноша слишком похож на Галахада, чтобы сомневаться. Но разве дело только во внешности? Как и Галахад, Энтони – внебрачный сын военного человека, воспитывался в монастыре, стремится к Богу, чист душой и непорочен телом…

Однако я так боялся впасть в ошибку, что составил десятки гороскопов, исследуя судьбу Энтони. Все они однозначно указывали, что по истечении восемнадцати лет юношу ждёт полное изменение жизни и сущности. Но и этого мало. Пренебрегая опасностью вновь встретить Моргану, я много раз выходил на поверхность и молил небеса дать мне знак. И однажды пришло знамение. Оно подтвердило: новым хранителем чаши станет юноша-сирота Энтони Сканлейн. Я рассказал о знамении Граалю и спросил, можно ли в него верить. Видел бы ты, как засияла чаша в ответ!..

И тогда я вызвал Энтони в Эйвбери и подготовил поездку. В итоге всё свершилось так, как предначертано свыше. Ты обращаешься к Энтони, но, в сущности, он тебя уже не слышит. Смирись».

«Но так не должно быть! – зарычал я в ответ. – Это же мой сын, моя кровь… По какому праву ты и твоя чаша?.. Верни сына, старик! Для своих игр выбери любого другого!..»

«Только неожиданность и потрясение извиняют твой гнев и твои запальчивые слова́, – сурово сказал Мерлин. – Цена этих, как ты говоришь, игр – спасение мира от сил преисподней. Неужели я зря рассказывал про Орден, Моргану, Грааль, и ты ничего не понял? Неужели ты думаешь, что я шучу или преувеличиваю? Неужели ты безумно дерзнёшь оспаривать промысел – нет, не мой, но Божий?»

«Я ничего не хочу знать, – тупо произнёс я, сознавая, но не в силах признать правоту чародея. – Мне нужен мой сын, и ты мне его вернёшь».

«Я не могу этого сделать, – печально сказал Мерлин. – Его судьба определена не мной. Я лишь орудие в руках высшей силы. И потом… Если тебе нужен сын, как ты посмел много лет назад оттолкнуть любившую тебя женщину, которая носила твоего ребёнка? Вот этого самого Энтони? Как ты посмел руками своего отца откупиться от неё? Нет, офицер Телепин! За всё в жизни надо платить, а за подлость и предательство – особо. Я уже говорил и повторяю: смирись.

А за сына не беспокойся. Стоять на страже рода человеческого вместе с божественной чашей – участь горькая, но святая. За подвиг этот невидимый, тяжкий и вечный ему вечностью же и воздастся… В утешение ты можешь гордиться тем, что рождённый от тебя русский мальчик тысячу лет будет спасать мир от всего самого злого и тёмного, что может быть на земле».

С этими словами чародей отвернулся.

Джеральд Вильямс

Телепин беспокоил меня всё больше. Как исказилось его лицо, когда Мерлин возвестил имя нового хранителя чаши… Реакция неадекватная, с чего бы? Если Энтони призван сменить Мерлина в подземном храме, значит, его судьба именно такова. Ведь кто-то должен быть рядом с Граалем, делить с ним службу, подпитывать его силы. Иначе…

Действительно, а что иначе?

Я машинально прикинул возможные последствия ослабления чаши. Изголодавшиеся монстры преисподней вновь, как и полтора десятка веков назад, хлынут на землю – это так. Однако за минувшие столетия человечество создало военный арсенал, который во времена короля Артура и не снился, – стало быть, не беззащитно. Вопрос лишь в том, насколько против нелюдей эффективны пули и бомбы. А церковь? В любом случае, жертвы будут неисчислимы, не дай Бог… Нет, Грааль необходим, а значит, необходим и хранитель. Хотя, говоря откровенно, не по себе при мысли, что полюбившийся нам Энтони навсегда останется в подземелье…

Мне показалось, что Мерлина одолела слабость. Всё это время он держался довольно бодро, однако теперь лицо побледнело, одышка усилилась, а живые тёмные глаза потускнели. Долгий разговор отнял у него силы.

– Вам плохо? – тихо спросил Баррет. – Я могу вам чем-то помочь? Я всё же биолог, почти врач…

Чародей тяжело опустился в кресло и отрицательно покачал головой:

– Чем ты мне поможешь… Приближается конец, вот и всё. От этого не лечат, да и не страшно. В моем возрасте смерть воспринимаешь уже не как безносую гадину, а как долгожданную возлюбленную… – Внимательно посмотрев на мисс Редл, он вдруг кивнул в её сторону и добавил: – А вот ей лекарь пригодился бы. Вон, я вижу, еле держится на ногах и лицом стала, как полотно…

Чародей был прав. Лоб и щеки мисс Редл обильно покрылись по́том, хотя в храме ощущалась лёгкая прохлада. Лицо сделалось неестественно белым, глаза как-то разом ввалились и лихорадочно заблестели. Баррет, нахмурившись, подошёл к женщине и взял за руку.

– Да у вас пульс за двести! – озабоченно сказал он, оглядываясь на чародея, словно хотел попросить аптечку.

– О как! Говорили же, чтобы сидела дома, – буркнул Ходько, хотя и смотрел на секретаршу не без жалости.

– Нет-нет, со мной всё в порядке, – пробормотала мисс Редл трясущимися губами, оттягивая ворот свитера. – Я просто устала, я просто… сейчас пройдёт…

С этими словами она рухнула на стул. Неожиданно Мерлин разразился негромким смехом с оттенком злорадства, так не вязавшимся с его обликом. И столь же неожиданно смех оборвал.

– Не пройдёт, и не надейся, – сказал он, жёстко щурясь.

Реплика была настолько странной, что даже чем-то явно потрясённый (знать бы ещё – чем) Телепин встрепенулся и уставился на Мерлина с изумлением.

– Что вы такое говорите, мистер Мерлин? – ужаснулась Айрин.

Баррет посмотрел на чародея, как врач смотрит на безнадёжного больного, который уже заговаривается. Перехватив его взгляд, Мерлин с неожиданной энергией поднялся из кресла.

– Не волнуйтесь, из ума ещё не выжил, – бросил он. (Хотя, откровенно говоря, такой вывод просто напрашивался.)

Он подошёл к стулу, на котором слабо корчилась мисс Редл. Наклонился к женщине. Долго, глаза в глаза, изучал некрасивое лицо. Секретарша издала невнятный возглас.

– Прекратите! – неприязненно сказал Ходько. – Что вы её рассматриваете? Разве не видите, ей нужна помощь.

Он шагнул вперёд, словно хотел отстранить Мерлина от женщины, но чародей, не отрывая взгляда от секретарши, сделал жест – и полковник застыл на месте. Медленно пятясь, словно через силу, вернулся на место.

– Яви свой лик, – негромко велел Мерлин, воздев руки.

Эти слова произвели действие столь же сильное, сколь и неожиданное.

Субтильное тело мисс Редл вдруг выгнулось дугой и тут же обмякло. Её окутала невесть откуда возникшая дымка, этакий туманный саван, скрывший от нас женщину. Всего только на миг, но как только саван исчез… Я невольно зажмурился и даже замотал головой. Я подумал, что наконец-то сошёл с ума.

Вместе с туманом исчезла и мисс Редл.

Вместо неё на стуле сидела незнакомая женщина в длинном чёрном платье.

– Медуза-Горгона, – почему-то сказал, как охнул, Ходько сдавленным голосом.

– Та самая, из часов… – так же непонятно откликнулся Телепин.

Мерлин устало хмыкнул и огладил руками бороду.

– Фата Моргана, – уточнил он.

Михаил Буранов

Я издал неслышимый миру вопль. Да будет ли конец неожиданностям, подстерегающим в храме?

Что значит – Моргана? Почему Моргана? Куда делась мисс Редл, секретарша покойного Аткинсона, безответно влюблённая в покойного шефа? Зануда, ханжа, тупица – да кто угодно… Однако её чахлый облик никак не вязался с образом страшной и могущественной колдуньи.

Как описать?.. Фата была чудовищно прекрасна. Смертельно прекрасна. Ослепительно белая кожа, тонкие правильные черты, огромные антрацитные глаза, роскошные чёрные волосы – с одной стороны. С другой – кроваво-красные вампирьи губы, полуоткрытые в жестоком оскале. Безумная злоба, бушующая во взгляде. Ненависть, исказившая прелестное лицо…

– Ты забыла, что из рук врага нельзя принимать ни крошки, ни глотка. А я твой вечный враг, Моргана, – бесстрастно произнёс Мерлин. – И всё-таки выпила два кубка моего эля. Ну, и на что ты теперь годишься?

– Но мы же пили вместе с ней, – машинально сказал я, не в силах оторвать взгляд от фаты, которая пыталась приподняться на стуле – и не могла, словно прикованная к нему невидимыми кандалами.

– Верно, пили, – подтвердил чародей. – Только у вас эль как эль, а у неё особенный – с добавкой. Про ту добавку мне ещё Каридвен рассказала. Берёшь одну часть толчёного корня мандрагоры, добавляешь три части порошка из высушенного папоротника… ну, и ещё восемь ингредиентов. Получается средство, убивающее волшебную силу. «Может, пригодится», – сказала тогда Каридвен. Очень уж она не любила твою праматерь Морриган, – добавил Мерлин, обращаясь к фате. – Ну, и тебя, стало быть…

Вместо ответа Моргана издала длинное низкое шипение, состоявшее из череды непонятных, грозно звучащих слов, напичканных неприятными для слуха сочетаниями согласных звуков. Айрин зажала уши.

– Действует добавка-то, – спокойно заметил Мерлин. – Этому заклинанию пять тысяч лет, не меньше. Если бы не средство Каридвен, тут бы сейчас камня на камне не осталось. А от нас и пыли…

– Послушайте, – взмолился Баррет, – что всё это значит? Откуда тут взялась эта ведьма?

– Как это откуда? Сами же и привели, – сказал Мерлин, тихо смеясь. – Не знали, само собой, но всё-таки…

Я уже говорил, что фата вроде бы оставила меня в покое и даже куда-то исчезла. Но я-то знал, что, пока жива, от планов своих и желания отомстить не откажется. От ненависти ко мне… Она всё время была где-то рядом с Эйвбери, постоянно меняла облик и надеялась, что я потерял её из виду. Она-то не знала, что Грааль дал мне силу видеть всё, везде и на любом расстоянии. Так что за её действиями я наблюдал постоянно и распознавал, как бы ни выглядела, хоть хронику веди…

По словам чародея, в двадцатом столетии Моргана поняла, наконец, что в одиночку ей Мерлина и Грааль не одолеть. Требовался новый план действий, и она его придумала. Помогла, как ни странно, Вторая мировая война.

Когда союзники высадились в Британии, и сражения велись в окрестностях Эйвбери, Моргана стала незримой свидетельницей боя, в котором молодой офицер-десантник Аткинсон получил смертельную рану. Фата подобрала его, укрыла от российских солдат и вылечила – для неё это было нетрудно. Ни о какой доброте и милосердии, разумеется, речь не шла. Просто любвеобилие фаты не уступало её тщеславию и властолюбию. При виде мужественного, привлекательного, атлетически сложенного Аткинсона в ней вспыхнула похоть. Поставив офицера на ноги, она тут же уложила его в постель.

Их любовная связь длилась долго. В каком-то смысле Моргана привязалась к Аткинсону. Она последовала за ним в Лондон и помогла получить образование. Со временем бывший десантник понял, с кем спит, но вряд ли его это испугало. Он был околдован, как и все его бесчисленные постельные предшественники – и рыцари Круглого стола, и правители британских королевств, и богатые буржуа, и многие, многие другие. Но именно Аткинсону было суждено стать отмычкой к подземному храму, скрывавшему от мира Грааль и Мерлина.

Дело в том, что однополчанин десантника, также сражавшийся против союзников, вступил на английский престол под именем Филиппа Третьего. Изощрённый ум фаты быстро придумал, как можно использовать это обстоятельство, чтобы поставить точку в многовековой борьбе против чародея.

План Морганы держался на трёх китах. Первый из них – это монарх. Второй – победивший на выборах и ставший премьер-министром ярый националист и мистик Хэррингтон. Третий – традиционная ненависть британцев к франко-российскому союзу, усугублённая сокрушительным поражением во Второй мировой войне, и неизбывное стремление к реваншу. Слово «реванш» здесь было главным. О нём Альбион, взятый союзниками под жёсткий контроль, теперь мог только мечтать. Страна была разгромлена, и её правящий клан лишился надежды возродить военную мощь.

Как бывший однополчанин монарха, Аткинсон сумел получить у него аудиенцию. И там, в малых королевских апартаментах Сент-Джеймского дворца, он рассказал Филиппу, что в подземелье близ деревни Эйвбери графства Уилтшир вот уже полторы тысячи лет хранится абсолютное оружие, которое можно и нужно поставить на службу Альбиону. Аткинсон говорил, как учила Моргана. Просьбу верить и не считать сумасшедшим он добавил от себя. Закончил же сообщением, что является лишь послом могущественного существа, которое владеет тайной оружия и готово передать её Альбиону – на определённых условиях.

Сказать, что монарх был заинтригован, значит, ничего не сказать. Не то чтобы он безоговорочно поверил однополчанину… однако сумасшедшим тот вовсе не выглядел. Король пригласил Хэррингтона, и Аткинсон повторил то же самое – уже для премьера. Хэррингтон, крайне заинтересованный, потребовал доказательств. И тут же их получил. Моргана незримо присутствовала при разговоре и теперь, сбросив «полог невидимости», вступила в беседу. Излишне говорить о потрясении, которое испытали король и премьер при виде внезапно, из ниоткуда, появившейся фаты. Для пущей убедительности колдунья продемонстрировала обоим некоторые сверхъестественные способности, придавшие дальнейшим словам полную убедительность.

Ситуация была изложена так.

В гробнице Вест-Кеннет с незапамятных времён хранится артефакт невероятной мощи, известный в легендах и сказках как Святой Грааль. Да-да, та самая священная чаша. Тот, кто ею владеет, становится хозяином мира. Разметать неприятельские армии, поразить врага за тысячи миль, стереть с лица земли целые города и народы, вызвав потоп или землетрясение – всё это и многое другое сделать несложно, если Грааль в руках и выполняет волю владельца.

Однако захватить чашу чрезвычайно трудно. Во-первых, реликвию охраняет сильнейший чародей Мерлин (да-да, тот самый…). Во-вторых, и это главное, Грааль никогда не дастся в чужие руки – напротив, испепелит всякого, кто попытается его взять. Таким образом, Мерлина необходимо уничтожить, а чашу, попросту говоря, приручить.

Как этого добиться?

Надо создать некое специальное учреждение. С одной стороны, оно организует в масштабе Альбиона сбор любых сведений, относящихся к магии и колдовству. Предстоит изучить древние рукописи и книги, возможно хранящиеся в тишине монастырских библиотеках, собрать изустные легенды, описание архаичных обрядов, старинные заговоры – словом, всё, что может содержать хотя бы крупицы древнего тайного знания. Она, Моргана, будет лично просеивать найденную информацию, чтобы почерпнуть магическое сырьё, с помощью которого укрепит собственную мощь и создаст оружие против Мерлина. Если угодно, заклинание-убийцу.

Другая задача будущего учреждения сложнее. Здесь речь уже не о магии – о науке. Необходимо создать некий переходной механизм или прибор, который свяжет Грааль и хозяина в единый организм. Приспособит человека к энергии святости, излучаемой чашей. («Адаптирует», – пробормотал Баррет.) Настроит на волну Грааля и, тем самым, позволит управлять чашей в своих интересах… Как это сделать, Моргана понятия не имеет. Ясно только, что здесь потребуется глубокое изучение свойств Грааля и человеческого мозга, многочисленные опыты и вообще работа, рассчитанная на годы. Нужны учёные люди, техника и – деньги, деньги, деньги. Но игра сто́ит свеч, не так ли ваше величество?..

Задав множество вопросов, потрясённые король и премьер взяли тайм-аут. Ослепительную перспективу реванша – да что там, мирового господства! – надо было тщательно обдумать. Навести все возможные справки. Оценить, насколько вековая мечта с помощью неожиданных союзников осуществима…

Состоялось ещё несколько встреч в том же составе, но это уже были, скорее, рабочие встречи, в ходе которых шлифовалась схема деятельности, обсуждались детали, распределялись роли. Хэррингтону предстояло взять проект под личную опеку. Решили, что будущее учреждение возглавит Аткинсон, а Моргана постоянно будет рядом с ним в роли обычной секретарши. Король поручил Хэррингтону негласно оказывать им всё возможное и невозможное содействие. Максимальная секретность проекта была очевидна и не обсуждалась.

Вопрос вопросов: чего хочет Моргана взамен тайны Грааля и помощи в его приручении? В бескорыстие фаты ни король, ни премьер справедливо не верили. Свой интерес колдунья объяснила так. Прожив по земным меркам чудовищно длинную жизнь, она уже одной ногой стои́т на том свете, и ей, в общем, уже ничего не нужно. Но! Прежде чем уйти, она должна, во-первых, расквитаться с Мерлином за все былые обиды, коих бессчётно, иначе душе её не будет упокоения. Во-вторых, ей, урождённой британке, больно и тяжело вот уже два века наблюдать разгром и унижение своей страны. Если с её, Морганы, помощью Альбион раздавит франко-русский союз и вернёт мировое господство, она будет счастлива и уплывёт на остров Авалон с чувством исполненного долга. В-третьих, ничего не желая для себя, она – в случае успеха проекта – многого хочет для близкого ей человека, Аткинсона: ранг национального героя, признание научных заслуг, всевозможные материальные преференции… А Грааль для неё бесполезен. Священная чаша никогда не будет работать на фату. Грааль и колдунья просто несовместимы.

Словом, о настоящих мотивах своих действий Моргана умолчала. Филиппу и Хэррингтону знать их было совершенно необязательно.

Вскоре министерство юстиции Альбиона зарегистрировало вновь созданное «Общество по изучению и пропаганде бытовых, культурных и боевых традиций Альбиона «Наследие прошлого»…

– Так ли было, Моргана? – спросил Мерлин, обращаясь к поверженной фате.

Та ответила бешеным взглядом.

– Будь ты проклят! – тихо, чуть ли не по складам произнесла она глубоким мелодичным голосом, который так хорошо сочетался с прелестью лица и был в жутком контрасте со смыслом фразы.

Джеральд Вильямс

Чёрт возьми, от вида Морганы мне стало не по себе. Красивые черты исказились, под нежной кожей лба взбугрились вены, словно фата страшным усилием пыталась разорвать незримые путы – к счастью, безуспешно. Однако я невольно поёжился и отошёл от стула с колдуньей подальше.

– Господи, как это король и Хэррингтон её не боялись! – вырвалось у меня.

Мерлин только усмехнулся:

– А они её такой не видели… Для них она выбрала облик старой благообразной женщины. Одной ногой в могиле, на ладан дышит, всего и желаний-то – успеть с Мерлином рассчитаться да Грааль обуздать на благо родины. Только такой и являлась. Ну, ещё в облике секретарши…

…План Морганы шаг за шагом обретал плоть. Для «Наследия прошлого» выстроили замок-офис – прямо на окраине Эйвбери, само собой, поближе к Граалю и подальше от посторонних глаз. Оборудовали лучшей техникой для исследований и вообще всем необходимым для длительной работы. Не пожалели времени, усилий и денег, чтобы собрать группу молодых перспективных учёных. Директором общества стал Аткинсон, однако всю научную часть работы курировал его заместитель Грейвс. Он был единственным из «Наследия», кто знал, что под маской невзрачной мисс Редл скрывается чёрная фата Моргана.

(Баррет звучно хлопнул себя по лысине. «Вспомнил!» – заявил он. «Что вспомнили?» «Ну, конечно, Грейвс! Вот он куда делся…» «А вы его знали?» «Только понаслышке. Молодой блестящий нейрофизиолог, к тридцати годам собрал кучу премий и вообще прочили в академики. А потом куда-то исчез. Говорили, что разочаровался в науке, уехал преподавать в провинциальный колледж…» «Хороший колледж, – хмыкнул Буранов. – «Наследие прошлого» называется. За длинным фунтом погнался, сволочь». «Ну, я бы не был так категоричен, – возразил Баррет. – С научной точки зрения тема сногсшибательно интересна. Если отбросить моральную часть, разумеется…» «Не будем мы её отбрасывать», – сказал Буранов таким тоном, что биолог мгновенно умолк.)

Долгое время всё шло по плану. Многочисленные историко-архивные изыски по всей стране приносили интересный материал, в котором фата, при всей мощи, находила для себя крупицы новых магических знаний. Изысками занимались неформальные филиалы «Наследия», созданные по всей стране при поддержке Хэррингтона, официально и публично поощрявшего увлечение британцев мистикой.

Хорошо складывались дела и у Грейвса. Залогом успеха являлся его недюжинный талант учёного и администратора, а также сильный, тщательно подобранный научный коллектив, подогретый баснословным размером жалований и обещанием огромных премий в случае успешного завершения проекта. Каждый сотрудник, отвечая за своё направление, в общих чертах представлял и то, над чем трудится «Наследие» в целом. Идея создать необычное сверхоружие против руссофранков никого не смущала, как не смущала и необходимость использовать для опытов на головном мозге не только подопытных животных, но и людей. Людской материал поставляла одна из спецслужб Альбиона. Другая спецслужба прилагала все усилия, чтобы собрать разведданные о зарубежных исследованиях в сфере нейрофизиологии и предоставить их Грейвсу. Третья обеспечивала режим секретности исследований… В сущности, Моргана руками Хэррингтона заставила работать на проект «Наследия», да заодно и оплачивать, чуть ли не весь Альбион.

И дело шло своим чередом, в полном соответствии с планом фаты, пока в Эйвбери не приехал молодой учёный Джейсон Баррет…

Владимир Ходько

Неожиданно лицо Мерлина исказила болезненная гримаса. Он замолчал. Перевёл дыхание и сильно потёр левую часть груди. Окинул взглядом всех нас – побелевшего Баррета, нетерпеливо подавшегося вперёд Буранова, сумрачного Телепина, затаившую дыхание Айрин, бесстрастного Вильямса… С любовью посмотрел на прильнувшего к нему Энтони. При виде распростёртой на стуле фаты глаза чародея загорелись тяжёлым огнём ненависти.

– Пора, – сказал он негромко, словно сам себе. – Иначе не успеть…

– Что значит пора? – быстро спросил я.

– Почувствовал вот: время моё на исходе. Его уже почти нет. А надо ещё вернуть вас на поверхность и поговорить с Энтони, кое-что объяснить, передать книгу. Я написал тут книгу о магии, мальчику пригодится… Но сначала…

– Подождите! – взмолился Буранов. – Вы же остановились на самом главном. Что было потом? Что в конце концов произошло с Джейсоном? А с Добромысловым? Почему застрелился Аткинсон? Куда исчезло здание «Наследия», где оно сейчас? Ведь там наш коллега Мортон…

Мерлин усталым жестом прервал Буранова.

– Вы всё узнаете. Вот, возьми. – На раскрытую ладонь чародея из воздуха упал золотой перстень с большим изумрудом. – Как только наденешь на палец, он всё тебе и расскажет. А мне уже некогда. У нас с вами есть дело поважнее, чем разговор.

– О чём вы? – удивлённо спросил Михаил Михайлович, машинально пряча перстень в карман.

Мерлин указал рукой на Моргану.

– Мы должны её истребить, – спокойно сказал он.

Дыхание перехватило. Подсознательно я ждал, что сейчас речь неминуемо зайдёт об участи фаты. Но вот так просто и буднично – истребить…

– То есть как это «истребить»? – хрипло переспросил Баррет. – И кто это «мы»?

– «Мы» – это ты и я, – жёстко отрезал Мерлин. – Остальные будут присутствовать. Слушай и не возражай.

Чтобы уничтожить фату, надо одновременно отсечь ей голову и вонзить в сердце мой амулет – серебряный кинжал-губитель. Он у тебя. Ты потомок Коннахта, который возглавил Орден после меня. Ты сможешь. Голову отрублю я.

Глаза Айрин округлились от ужаса. Даже Энтони, смотревший на Мерлина с благоговением, сдвинул брови и невольно отстранился.

– Но это же убийство, – подал голос потрясённый Вильямс. – Казнить вот так, без суда и следствия… А в Альбионе смертная казнь вообще отменена…

Я мысленно проклял неисправимый педантизм полицейского, порой граничащий с тупостью. А ведь не дурак… Лично я Мерлина понял правильно. О каком суде и следствии может идти речь в ситуации, когда перед тобой исчадие сверхъестественного зла в человеческом облике? Чародей сам был суд и следствие. Оно, кстати, длилось полторы тысячи лет. Вполне достаточный срок, чтобы сформулировать приговор.

Мерлин гневно посмотрел на Вильямса.

– Глупец! – с силой произнёс он. – Да если бы ты мог представить меру её преступлений против людей и мира, у тебя бы разорвалось сердце.

Почему, ты думаешь, я разрешил вам всем явиться сюда вместе с Энтони? Да, конечно, это ловушка для Морганы. Можно сказать, создал условия для её проникновения в храм. К Энтони с Барретом она бы в компанию не напросилась, нечего и думать. А если идёт вся группа, можно и присоединиться… Она и клюнула.

Но разве дело только в этом? Зачем я рассказал свою историю? Да потому что вы должны знать о Моргане. Вы все здесь пострадали от её рук или по её попущению.

Вот ты, Баррет, – палец чародея упёрся в грудь биолога. – Твоего сына убила она. Кровь офицера Добромыслова тоже на её руках, – продолжал он, повернувшись к нам. – Для Мэрдок он был возлюбленным, для Ходько другом, для Телепина подчинённым… А ты, Вильямс, – Мерлин схватил полицейского за плечо и встряхнул, – ты чуть не превратился в чудовище, как другие жители Эйвбери, потому что это было нужно ей. Зачем и почему – перстень расскажет. Но знайте: вы все уцелели чудом или благодаря мне. Сюда она проникла, чтобы разом уничтожить меня и Энтони, в котором распознала будущего хранителя чаши. Вы бы тоже отсюда не вышли… Так что, кто-нибудь пожалеет дочь богини смерти? – яростно закончил он.

Вильямс, дрожа, отступил назад. Айрин прижалась ко мне и, всхлипнув, спрятала лицо на груди. Буранов медленно покачал головой.

– Довольно разговоров, – сдавленным голосом сказал бледный, как смерть, Баррет. – Я готов.

С этими словами он достал из-за пазухи заветный мешочек с артефактами. Извлёк завёрнутый в кожаную тряпицу кинжал, развернул. Взял в ладонь серебряный, бритвенно острый клинок.

– Хорошо, – произнёс Мерлин. – Не будем медлить.

Он взмахнул посохом, который не выпускал из рук во время разговора. Тот неожиданно превратился в длинный сверкающий меч.

Чародей и Баррет с двух сторон приблизились к стулу, на котором в напряжённой позе застыла фата. При виде врагов её неправдоподобно прекрасные глаза расширились.

– Вы не убьёте меня, – вдруг сказала она сквозь зубы.

– А что может помешать? – ледяным тоном спросил Мерлин, стискивая витую рукоять.

– Один пустяк… Только я могу вернуть в этот мир башню «Наследия» вместе с людьми. Убейте меня – и больше никогда не увидите ни Мортона, ни остальных. Что скажете, господа? Что же ты застыл, Баррет? Ну, бей!.. Или рука не поднимается?

Она издевательски расхохоталась.

Из разговора короля Альбиона Филиппа Третьего с премьер-министром страны Уильямом Хэррингтоном

(июнь 2010 года)

Ф. Т. – Игра проиграна, не так ли, Уильям?

У. Х. – Я бы не торопился с таким утверждением, ваше величество. Вернее сказать, что ситуация критическая. Однако до тех пор, пока с нами Моргана, шансы всегда есть.

Ф. Т. – Я не сомневаюсь в её силе, но что она может предпринять сейчас? Российские самолёты и бронетехника – это не рыцари короля Артура. Она же не станет громить десант. А если даже и разгромит, пришлют новый… Где она теперь?

У. Х. – Мы разговаривали час назад. Она сумела внедриться в команду Буранова и вместе с ними выдвинулась в гробницу. Больше связи не было. Вероятно, толща земли гасит ментальные импульсы.

Ф. Т. – Никак не привыкну к вашей телепатии… Ну, хорошо. Предположим, она сумеет уничтожить Мерлина и всех остальных. Что это нам даст? Работа «Наследия» ещё не завершена, шлем не готов, да и само «Наследие» вместе с Грейвсом болтается в междумирье. Значит, Грааль пока недоступен. А руссофранки через несколько часов войдут в Эйвбери…

У. Х. (вкрадчиво). – В моём обращении к нации, которое вы одобрили, я сказал, что нам надо выиграть время. Для этого у нас есть армия и оружие. Первый натиск руссофранков мы, разумеется, отобьём. А дальше… Пусть Моргана вернётся. У меня есть некоторые мысли, ваше величество. Воевать с союзниками она действительно не может. Но, полагаю, устранить полководцев ей вполне по силам. В индивидуальном порядке, так сказать.

Ф. Т. – Вы имеете в виду…

У. Х. – Я имею в виду Николая и Наполеона. Возможно, также их премьеров. Посмотрим, много ли навоюют обезглавленные союзники… В сущности, нам надо продержаться два, от силы три месяца. После этого работа «Наследия» будет выполнена, Моргана вернёт башню на место, и Грейвс передаст шлем. И весь мир окажется у ног Альбиона…

Ф. Т. (задумчиво). – Ну что ж, план недурён. Во всяком случае, шансы есть. И в связи с этим, Уильям, нам надо обсудить, как мы будем контролировать шлем. Пора. Мы никогда не говорили об этом, но ясно же, что использовать и хранить сверхоружие надо с применением особых мер предосторожности.

У. Х. – Совершенно так, ваше величество. Для меня очевидно, что доступ к шлему должны иметь всего два человека – вы и я. В своё время доступ также получит ваш наследник принц Ричард… Как это может выглядеть? Думаю, одну из комнат Виндзорского дворца надо переоборудовать под специальное глухое бронированное помещение, в котором будут храниться шлем и Грааль. Входить в помещение сможем лишь вы и я, а в качестве ключей можно использовать отпечатки наших пальцев. Их не подделаешь. Полагаю, наши программисты всё организуют. Причём я бы предложил, чтобы двери хранилища открывались только при одновременном прикладывании ваших и моих пальцев. Другими словами, кто бы из нас двоих ни работал со шлемом, другой будет рядом – для страховки, помощи…

Ф. Т. – И для взаимного контроля? Что ж, пожалуй, разумно. Владеть сверхоружием – ноша тяжелейшая. И я не возражаю разделить её с вами… Поздравляю, Уильям. Только что вы сделали заявку на пожизненное премьерство.

У. Х. – Благодарю, ваше величество. Признаться, так далеко я пока не заглядываю. Даст Бог, победим, вот тогда…

Ф. Т. – Договорились. Вернёмся к этому разговору после победы. И вот что ещё…

У. Х. – Слушаю, ваше величество.

Ф. Т. – Скажите, Уильям, вы никогда не опасались, что Моргана нашими руками, нашими деньгами, нашими усилиями ведёт какую-то собственную игру?

У. Х. – Прошу уточнить, ваше величество.

Ф. Т. – А что, если она, попросту говоря, захватит созданный шлем и оставит вас и меня с носом? Ведь помешать ей мы не сможем…

У. Х. (после паузы). – Разумеется, я об этом думал, и не раз, ваше величество. Имея дело с таким страшным союзником, поневоле будешь настороже. Вот например… Почему застрелился Аткинсон? И застрелился ли? Я уверен, что так или иначе здесь без Морганы дело не обошлось. А ведь это был для неё близкий человек…

Однако не думаю, что её интересует шлем. Он даёт власть над Граалем, а Грааль и нечисть по определению несовместимы. Да и что ей вообще нужно? Что может быть нужно существу, которое не намного моложе Христа? Лично я готов поверить, что она работает с нами из сугубо патриотических соображений. Это во-первых. А во-вторых… Ваше величество, давайте начнём работать с Граалем, давайте поставим на службу себе его мощь. А там… там посмотрим, действительно ли фата Моргана так страшна, как это нам представляется.

Ф. Т. (пристально смотрит на собеседника). – Согласен. А вообще-то… я вдруг подумал… Николай в чём-то был прав, когда сказал, что мы продали душу дьяволу…

У. Х. (сурово). – Время ли заниматься самобичеванием, ваше величество? Много лет назад мы решили, что цель оправдывает средства, и сейчас цель уже близка. Таких ставок в истории человечества ещё не было. Лично я уверен, что Грааль сто́ит наших душ…

Глава пятнадцатая

Владимир Ходько

Моргана оборвала смех и, прищурившись, окинула нас, остолбеневших, вызывающим взглядом.

Да будь ты проклята, магическая тварь!..

Захлёбываясь в водовороте невероятных ситуаций и открытий, мы почти забыли об исчезновении «Наследия» вместе со всеми насельниками, включая нашего друга Мортона. Неожиданное, грозное напоминание фаты не только отрезвило – поставило в тупик. Ведь если она не блефовала, казнив её, мы одновременно приговаривали десятки людей. И потому рука Баррета, уже занесённая для удара, застыла в воздухе. И потому Мерлин, стиснув зубы, отступил на шаг.

Буранов тронул чародея за плечо.

– Господин Мерлин, что скажете? Она говорит правду?

Вместо ответа тот лишь кивнул. На бледном лице выступил пот, в глазах мелькнула растерянность. Очень мне это не понравилось.

– Но вы ведь равновеликий ей чародей, – настойчиво продолжал Буранов. – Вы-то можете вернуть замок обратно?

– Не могу, – тихо сказал Мерлин. – Вернее, мог бы попытаться, но для этого надо знать, куда она его забросила, в какую точку междумирья. А этого она, конечно, не скажет…

– Не скажу, – надменно подтвердила Моргана и вдруг по-девчоночьи показала нам язык.

О как! Похоже, с таким козырем на руках она испытывала от ситуации противоестественное удовольствие.

Наступило растерянное молчание, прерванное хмыканьем Телепина.

– Что ж ты врёшь, ведьма? – почти ласково спросил он. – Что ж ты нас шантажируешь? И мы хороши – уши развесили, слушаем, переживаем… Ничего и никого ты вернуть не можешь. Для этого надо много колдовать. А тебя уже обесточили, ты ноль.

Буранов вдруг звучно хлопнул себя по лбу. С его губ сорвалось непечатное выражение, коими так богат родной язык.

– А действительно, как можно вернуть «Наследие», если вы лишены силы? – спросил хмурый Вильямс. По-моему, он устыдился, что простое, можно сказать, простейшее соображение, высказанное Вадимом, сразу не пришло ему в голову. Всем остальным, кстати, тоже.

Моргана грациозно повела точёными плечами, прелесть которых не мог скрыть и чёрный шёлк закрытого платья.

– Тот, кто лишил силы, может её вернуть, – насмешливо сообщила она. – Был у суки Каридвен такой рецепт, верно, я вспомнила. Но к нему прилагался и другой рецепт, по действию противоположный. Такое, что ли, противоядие…

Мы, не сговариваясь, посмотрели на Мерлина.

– Противоядие есть, – сказал он, помедлив. – Только не воображай, что я тебе его дам. Я ещё из ума не выжил…

– Ну, тогда и говорить не о чем, – отрезала фата, кривя губы. – «Наследием» больше, «Наследием» меньше…

– Но там же люди! – тихо вскрикнула Айрин. – Десятки людей! Кто, кроме неё, может их вернуть? Что-то надо делать…

Мерлин смерил Айрин тяжёлым взглядом.

– Что тут сделаешь… Такова их судьба, – нехотя сказал он. – Силу я ей не верну. Она за мгновенье тут всё в пепел обратит. Ты этого хочешь, девушка?

– Но может быть, вы сумеете её проконтролировать…

– А дракона на поводке водить не пробовала? – гаркнул выведенный из себя чародей.

Это был полный тупик.

Откровенно говоря, лично меня судьба «наследников» не волновала. Считайте меня циником или кем угодно… Тут я Мерлина поддерживал. Это были враги, сознательно кующие сверхоружие против союза, против моей Родины, и враги опаснейшие. Артиллерист со своей пушкой по сравнению с учёным, создавшим эту самую пушку, просто голубь. С какой стати их жалеть? Пусть хоть сгинут в своём междумирье со своими гениальными, извращёнными и такими опасными мозгами, плакать не стану.

Но Мортон? По словам Айрин, он был эмиссаром Хэррингтона в составе комиссии. Сдаётся мне, однако, что не очень-то ему нравилась эта роль, и ничего против нас он не сделал. Да и привыкли мы уже к этому немолодому коренастому человеку с густыми усами и обширной, почти как у Баррета, лысиной…

– Кажется, я придумал, – неожиданно сказал Буранов. – Есть возможность и «Наследие» вернуть, и силу фате не отдавать. При наличии некоторой логики и доброй воли с обеих сторон.

– Это как? – настороженно спросил Мерлин.

Буранов указал рукой на Моргану.

– Очень просто… Она сообщает нам координаты точки междумирья, где сейчас находится замок. Взамен мы гарантируем ей жизнь и свободу. С помощью подсказки вы находите и возвращаете «Наследие» в Эйвбери. После этого мы отпускаем фату на все четыре стороны. Без колдовской силы она больше никому не опасна.

– Так я вам и поверила, – немедленно отреагировала Моргана с презрительной гримасой на мучительно прекрасном лице.

– А придётся, – сказал Энтони, хмурясь. – План хорош, вряд ли мы сможем предложить вам что-либо ещё.

Мерлин разразился сухим старческим смехом и даже взмахнул руками.

– Ты мудрый человек, Буранов, но ты многого не знаешь, – произнёс он, отдышавшись. – То, что ты придумал, ей неинтересно. Без силы она и месяца не протянет, а может, и недели. Она даже меня старше, одним колдовством от праматери Морриган только и держалась. Ну, отпустим мы её, и что? Через считанные дни развалится в прах. Так какой ей смысл нам помогать?

– Ни малейшего, – подтвердила Моргана мелодичным голосом. – Ты сам видишь, Мерлин, есть лишь два выхода. Либо ты возвращаешь мне силу, вы получаете «Наследие» со всеми людьми, а я даю клятву, что навеки покину Британию и ничем никому из вас отныне вредить не буду…

– Ни за что! – откликнулся побагровевший Мерлин. – Поверить твоему слову? Такой глупец ещё на свет не родился!

– …Либо кто-то из вас, убив меня, возьмёт на душу неминуемую гибель множества людей, – невозмутимо закончила фата.

Повисла тяжёлая пауза. Баррет, сжимающий в руке серебряный клинок, неожиданно вскинул голову. Глаза его тускло блеснули.

– Я возьму, – сказал он ледяным тоном, разрывая наступившую тишину.

Джозеф Баррет

Страшную роль палача я бы сейчас не отдал никому. Это моя роль. Как потомка Белого друида, как отца, чей сын погублен проклятой ведьмой, которая просто издевалась над нами…

Ненависть душила меня, но это была холодная ненависть, не туманившая, а напротив, обострявшая ум. Я отчётливо понимал, что потом, совершив казнь, либо уйду в монастырь, либо сопьюсь, либо наложу на себя руки. Ведь вместе с Морганой фактически предстояло отправить в небытие десятки мужчин и женщин, включая Мортона. Как с этим жить?.. Но теперь выбора не было. В сложившейся ситуации узел «Наследия» распутать невозможно, остаётся рубить. А колдунью должна постигнуть давно заслуженная кара. И я готов.

Мерлин, взглянув на меня с уважением, молча кивнул. Не сговариваясь, мы с разных сторон сделали шаг к Моргане, занося каждый своё оружие – он меч, я кинжал.

– Баррет! – взвизгнула Айрин, кидаясь ко мне. – Не надо! Она больше не опасна, она…

Ходько твёрдой рукой остановил её и прижал к себе.

– Серёга, – сказал он.

Буранов молча кивнул, Энтони, отвернувшись, перекрестился, а сгорбившийся, тяжело дышащий Вильямс отступил. И лишь Телепин был недвижим и безмолвен, однако горящий взгляд сопровождал каждое моё движение.

Расширенные, угольно-чёрные глаза фаты прокляли Мерлина и меня.

– Вот как! Двое мужчин хотят убить одну женщину… – пробормотала она, выпрямляясь на стуле.

Прерывая последние слова Морганы, меч Мерлина опустился на длинную стройную шею, а мой кинжал ударил под левую грудь.

Владимир Ходько

Я многое мог бы сказать Айрин. Как снится по ночам страшно погибший побратим. Как ставил в храме свечи за упокой храброй и чистой души русского офицера Добромыслова. Как, узнав о его гибели, плакал без слёз, и поклялся, что любой ценой найду и покараю убийцу. Многое мог бы сказать, глядя в искажённое ужасом лицо женщины, которая ещё недавно делила постель с моим другом… Но сказал только одно слово:

– Серёга.

А больше ничего не сказал, но этого было достаточно. Обмякнув в моих руках, Айрин тихонько заплакала и уткнулась головой в плечо, чтобы не видеть сцену казни. Пусть… Я же наблюдал происходящее с отстранённым спокойствием, сознавая, что не расправа сейчас творится – возмездие. И, может быть, жалел, что не мне суждено пролить чёрную ведьмину кровь.

Вот Мерлин с Барретом приблизились к Моргане.

Вот одновременно блеснули клинки.

Вот под прицелом меча и кинжала оказалась белоснежная шея и грудь фаты.

И… ничего не произошло.

Оба клинка остановились в каком-нибудь миллиметре от цели.

– Дьявольщина! – сдавленно выкрикнул Баррет.

Он нанёс ещё один удар – с тем же успехом. Тело Морганы словно облекла невидимая и непроницаемая броня, отбивавшая любое покушение на колдунью.

Ещё ничего не понимая, я перевёл взгляд на Мерлина и ужаснулся. Его лицо было перекошено, рот открылся в беззвучном крике, меч задрожал в ослабевшей ладони. Чародей, в отличие от меня, что-то успел понять или почувствовать…

Мгновением позже Моргана неожиданно взмыла со стула. Повиснув в воздухе, она простёрла к нам неестественно удлинившиеся руки в обрамлении чёрных кружев. Уши заложило от громового злорадного хохота, в глаза ударила нестерпимо яркая вспышка света. Паря на высоте метров двух от пола, фата визгливо, скороговоркой, читала какое-то заклинание на неведомом языке, читала так быстро, что оно сливалось в одно невероятно длинное слово. И слово это было нашим приговором.

Храм наполнился клубами едкого тёмного дыма. Я вдохнул его и отключился, так ничего и не поняв. Успел только услышать звон, с которым упали на каменную плиту меч Мерлина и кинжал Баррета.

Михаил Буранов

Я же чувствовал, чувствовал что-то неладное!

Слишком независимо себя держала, слишком насмешливо разговаривала… А ведь лишившись магической силы, в сущности – всего, она должна была реагировать как-то иначе. Ну, пусть не молить о пощаде, но всё же… Я уже не говорю о моментальном крушении многовековых планов… Да будь ты хоть трижды ведьма, не можешь ты вести себя как ни в чём не бывало лицом к лицу со злейшим врагом, да ещё очутившись одной ногой в могиле! Мелькнула странная мысль, что у фаты в рукаве кроется некий козырь, и это не «Наследие». А разговоры-переговоры о судьбе замка и его обитателей – не более чем способ выгадать время. Для чего?..

Неожиданная и молниеносная контратака Морганы, заставшая нас, прежде всего Мерлина, врасплох, подтвердила мою догадку насчёт туза в рукаве. В другое время я порадовался бы собственной интуиции. Но теперь толку от неё не было никакого, потому что фата переиграла нас по всем статьям, и роли переменились. Но как она сумела вернуть силу?..

С этой мыслью-вопросом я и очнулся. От едкого дыма, которым пришлось надышаться перед потерей сознания, саднило горло и ломило в груди. Голова трещала, словно с сильнейшего перепоя, руки и ноги онемели.

– Удобно ли, господа? – раздался голос Морганы.

Она сидела в кресле, которое недавно занимал Мерлин. А вот мы… Сквозь туман в глазах я с ужасом обнаружил, что мои товарищи… Боже милостивый… распяты на деревянных крестах, невесть откуда взявшихся и стоявших полукругом. Распяты!..

Видеть Ходько, Айрин, Мерлина и других в позе Иисуса Христа было непередаваемо дико. Я и сам находился в точно таком же положении, хотя – вот странность – ничем к деревянным перекладинам прикреплён не был. Ни верёвкой, ни гвоздями… Крест просто притягивал меня, как магнит кусок железа. Это притяжение было абсолютным, непреодолимым. Ни я, ни другие и пальцем не могли пошевелить, двигалась только шея. Даже дышать трудно.

Гипсово-белое лицо Мерлина застыло трагической маской. Жили только глаза и, Бог мой, сколько в них было страдания… Оказавшись во власти смертельного врага, вряд ли он думал о неминуемом конце. Одна минута перечеркнула полторы тысячи лет святого подвижничества – вот что утопило душу Мерлина в безумном отчаянии. Он молчал, даже не спрашивая, каким образом фата сумела одолеть его, сильнейшего чародея. Это уже было неважно.

Между тем фата, поднявшись из кресла, подошла к неподвижно висящему на кресте Мерлину и долго, снизу вверх, смотрела на него. Я боялся представить, какая бешеная радость клокотала в ней. Широко раскрытые глаза светились багрово и страшно.

– Ах, ты, глупец, – сказала она почти ласково. – Старый полудохлый болван! Неужели ты мог подумать, что праматерь Морриган оставит меня в беде? Ты обманом лишил меня силы, но она влила новую. Нужно было только подождать. И я торговалась из-за «Наследия», чтобы выгадать драгоценные минуты…

Она перешла к Ходько.

– Ты сильный человек, полковник, – произнесла она. – Тот, другой, тоже был сильным. Я люблю таких мужчин. В другое время и в другой ситуации ты или он могли оказаться со мной в постели. Или оба сразу… – добавила она, хихикнув. – Но он шёл на зов Мерлина, их встречу нельзя было допустить, и я его убила. А потом отрезала голову, чтобы старый дурак не вздумал оживить. Иногда это у него получалось…

Шаг в сторону Айрин.

– Тебя, может быть, я оставлю жить, – промурлыкала фата. – Всё-таки ты просила за меня. Кто сказал, что великая Моргана неблагодарна? И потом, – она неожиданно сжала грудь Айрин, затем рука скользнула к бёдрам, – признаться, в последние столетия меня иногда тянет к женщинам. Ты, пожалуй, недурна… Я решу, что с тобой делать, – бросила она полумёртвой от ужаса мисс Мэддокс. – Но потом.

Подойдя к Вильямсу, фата вдруг сильно ударила его по лицу. Голова лейтенанта мотнулась в сторону.

– Ты, сволочь, убил Джанет, и за это умирать будешь долго и тяжко, – резко выкрикнула она. – Это для вас она безобразная старуха, а я помню её девочкой-сиротой. Подобрала бедняжку, воспитала, научила колдовать, привела в Эйвбери. Она мне так долго была помощницей… Ты ещё вспомнишь, как всадил в неё пулю! Вспомнишь и пожалеешь…

– А тебе, Баррет, тоже придётся несладко, – продолжала она, остановившись возле академика. – Ты ведь хотел убить меня, правда? Я могла бы сейчас лежать с кинжалом в груди… Прикончила сына, прикончу и отца. Чем ты лучше своего Джейсона? Но такой лёгкой смерти не жди. Придётся пострадать, пострадать…

Дикое рычание Баррета, прозвучавшее в ответ, вызвало у Морганы довольную усмешку.

– Ты, Буранов, можешь не бояться, – обронила она, подойдя ко мне. – Ты всегда был добр к бедной мисс Редл. Даже согласился взять её в гробницу, хотя и не хотел. За это умрёшь легко…

– Вот видите, Михал Михалыч, доброе дело всегда вознаграждается, – сказал сквозь зубы Ходько.

– Тонко подмечено, – согласился я также сквозь зубы. – А главное, так вовремя…

На Телепина фата смотрела долго. Очень долго. Потом засмеялась.

– Ты тоже умрёшь легко, так и быть, – произнесла она, и звучала в её голосе злая издёвка. – Зато при жизни успеешь помучиться.

С этой загадочной фразой на пурпурных устах Моргана подошла к Энтони и неожиданно схватила его за длинные светлые волосы.

– А начну я с тебя, гадёныш, – сказала она хрипло. – Новый хранитель чаши, как же… Тебе до поры до времени везло, это правда. То Мерлин опекал, то Баррет со своими амулетами под ногами путался. А потом я придумала, как убить двух зайцев… – Даже близкая смерть была не так страшна, как её оскал. – Прямо здесь, в храме. И тебя, и Мерлина… И не жди, что чаша поможет. Мерлин уже не хранитель. А ты ещё не хранитель. Вы никто. Я отрежу тебе голову, как Добромыслову, а потом займусь остальными.

В правой руке фаты неожиданно появился длинный нож, которым она воинственно взмахнула.

– Смотри же, Телепин, – сказала она, запрокидывая голову юноши. – Смотри хорошенько.

Вадим Телепин

– Нет! – заорал я не своим голосом. – Отпусти его! Он же ничего тебе не сделал!.. Убери нож! Осталось в тебе хоть что-нибудь человеческое?..

Ещё что-то я кричал, с ужасом сознавая, что всё бессмысленно, и светловолосая голова сына вот-вот упадёт на каменные плиты храма. Другие тоже кричали наперебой – бессвязно и умоляюще. Молчал лишь Энтони. Я не видел его глаз, но был уверен, что страха в них нет, не таков мой парень – есть, наверно, только недоумение от того, что жизнь оказалась столь короткой, и сейчас прервётся по воле исчадия ада в женском обличии.

А фата наслаждалась. Сцена ей положительно нравилась. Наши отчаянные крики её приятно возбуждали, бледные щеки покрылись румянцем, нож слегка щекотал беззащитное горло. Заходясь в тихом смехе, она длила сладость мгновения. А я, теряя остатки мужества, молил Бога, чтобы сердце разорвалось раньше, чем увижу сыновнюю кровь.

Но увидел совсем другое.

Неожиданно из пустоты возник слабо мерцающий призрак. Я судорожно сглотнул. Видение парило передо мной в воздухе и смотрело прямо в глаза. Самое странное, что оно казалось вполне реальным. В мягких очертаниях фигуры я машинально признал женщину. Переведя взгляд на лицо, я задрожал, потому что… потому что это была…

«Ты не ошибся», – сказал призрак.

Даже голос у неё остался прежний – мелодичный, звонкий. И густые светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, были те же. И прелестные черты, когда-то сводившие с ума и так долго снившиеся потом, после всего…

Нет, я не лишился рассудка. Она это была, она. Брошенная, преданная мной… Умершая на чужбине много лет назад…

Душу обожгло холодом смертельной тоски. Даже слёзы на щеках показались ледяными. У суда памяти срока давности нет. Вот и настигло прошлое, предъявляя счёт за былой грех. В самый, казалось бы, неподходящий момент…

«Прости меня», – беззвучно сказал я. И не было больше слов. Если бы мог, я сейчас упал бы перед ней на колени.

Призрак нахмурился.

«О чём ты? – резко спросила она. – Пока ты плачешь, нашего сына убивают. Кто, кроме тебя, может его спасти?»

Я в сотый раз напряг мускулы, стремясь разорвать незримые цепи, приковавшие к дереву креста, и в сотый раз проклял своё бессилие.

«Но я ничего не могу сделать! – вырвалось у меня. – Я даже не могу обменять свою жизнь на его. Проклятая ведьма всё равно заберёт обе».

«Я помогу», – раздалось в ответ.

С этими словами она приблизилась и положила невесомые руки мне на плечи. В призрачных ладонях непостижимым образом ощущалось тепло. Ими, бесплотными, она обвела контур моего тела, а потом поманила к себе. И я вдруг почувствовал, что притяжение креста слабеет…

«Теперь всё зависит от тебя. Ради Бога, не медли!» – с отчаянием и надеждой воскликнула она.

Владимир Ходько

Я увидел, что лицо Вадима закаменело. Из широко раскрытых глаз, устремлённых в одну точку, текут слёзы, а губы шевелятся, словно он разговаривает с кем-то невидимым. Я с мимолётной горечью подумал, что теперь-то он точно сошёл с ума. А впрочем, какая разница? Всё равно жить осталось считанные минуты. Энтони уйдёт первым, но мы его вскоре догоним…

Словно подтверждая мысль о безумии, в уши ворвался ужасный вопль Вадима. Однако не было в его голосе ни страха, ни предчувствия смерти. А вот какая-то первобытная мощь и вызов врагу очень даже звучали. Это был ритуальный крик воина, иначе не скажешь. Не переставая орать, Вадим вдруг легко спрыгнул на пол. В отличие от нас, крест его больше не держал! Но почему? Что произошло?..

Мерлин рывком поднял голову и прищурился, как будто увидел что-то, недоступное обычному взору.

Моргана изумлённо оглянулась, и нож в её дрогнувшей руке опустился. Растерянность, недоумение, гнев – все эти чувства промелькнули на прекрасном лице мегеры, исказив его до неузнаваемости. Опешив, она потеряла две-три секунды. Зато Вадим их нашёл…

Он вихрем подлетел к мечу Мерлина и кинжалу Баррета, валявшимся на полу. Схватив их, прыгнул к Моргане. Та отпустила волосы Энтони и выставила перед собой нож в тщетной попытке отбиться. Какую-то долю мгновения они стояли друг против друга, глаза в глаза – страшный в своей ярости человек и смертельно опасная ведьма.

Опомнившись, Моргана кинула в Вадима нож. Она даже успела выкрикнуть какое-то слово. Но заклинание осталось незаконченным.

Одним-единственным, диким по силе ударом Вадим снёс ей голову. И следом левой рукой всадил кинжал в сердце по самую рукоятку.

Вадим Телепин

Обезглавленное тело с клинком в груди ещё стояло. Ещё рвано, конвульсивно дёргались руки, словно у механической куклы. Потом ноги подломились, и труп в чёрном платье рухнул на пол. Подол юбки задрался, обнажая изящные мраморно-белые лодыжки. Тонкие пальцы с длинными ногтями по-паучьи заскребли камень плиты. Из обрубка шеи обильно потекла густая тёмная кровь, ручейком устремившаяся к моим ботинкам. Отбросив меч, я сделал шаг назад и чуть не споткнулся о голову Морганы.

В широко открытых выпученных глазах остывала жизнь. Их тускнеющий взгляд был ужасен – столько ненависти запечатлелось в нём. На резко очерченных скулах угас румянец. Полуоткрытые посеревшие губы ещё по инерции вздрагивали, пытаясь договорить защитное заклинание. Медуза-Горгона так не хотела умирать…

Попятившись, я сел на ближайшую табуретку и с трудом оперся локтем на стол. Мускулы стонали от боли, тело отказывалось повиноваться. Рывок, благодаря которому удалось покончить с фатой, забрал всё. Никогда ещё я не двигался и не дрался с такой быстротой и силой. Только ли моей была эта сила? Или кто-то укрепил её?..

Призрак опустился передо мной на колени.

«Ты сделал великое дело, – чуть слышно сказала она. – Ты спас нашего мальчика… и не только его. Грааль теперь в безопасности, и преисподняя останется на замке. А значит, мир будет жить по-прежнему».

К стыду моему, сейчас мир меня совсем не интересовал.

«Я больше не увижу его. Никогда, – устало сказал я ей. – Он останется в храме и сменит Мерлина. Он так решил».

«Знаю, – произнесла она. – Я знаю всё. По-другому Энтони поступить не может. Такова его судьба, предрешённая свыше. Мерлин объяснил тебе всё».

«Но почему? Почему именно он? – зарычал я, сжимая гудящую голову. – Тебя уже не вернуть, но он мог бы жить со мной, я любил бы его за двоих, заботился… Почему наш сын должен взять на себя всю эту ношу?»

«Потому что она ему по плечу, и он её достоин, – мягко сказала она. – Жизнь его будет долгой, очень долгой. Мне горько думать, что он проведёт её в подземелье, никогда не узнает женскую любовь, не порадуется первенцу, не сможет опереться на плечо друга… Но Господь не только всемогущ, он и милосерден. Исполнив миссию, наш сын однажды будет вознаграждён сторицею. Мы ещё порадуемся этому… там…»

Она подняла глаза к небу, которое сейчас было так далеко, что в его существование не верилось.

Смирение лёгким крылом коснулось души.

«Как жить дальше?» – почему-то спросил я.

«Как? Неси службу. Не забывай друзей. Живи своим домом. Не обижай жену – она ни в чём не виновата…»

«Даже в том, что у нас нет детей?» – перебил я.

«У вас ещё будут дети, – ласково сказала она. – Это станет наградой за твой подвиг… Будь счастлив! Ты всё искупил, и я прощаю тебя».

С этими словами она поднялась.

«Только не забывай нас… меня и Энтони… – услышал я, словно во сне. И вдруг в её голосе прорвалась тоска: – Господи, если бы ты только знал, как я любила тебя…»

«Наташа!» – закричал я, вскакивая.

Кому я это кричал? Призрак уже растаял, словно горсть снега в горячей ладони.

Тогда я перекрестился и зашептал молитву, не отрывая глаз от того места, где она только что стояла на коленях.

Всё предрешено. И я ничего не скажу Энтони. Лишь про себя попрощаюсь с сыном – чудом обретённым и навеки утраченным. Ему ничего знать не надо. Миссия и без того непомерно трудна, так зачем на душе лишняя тяжесть?..

Боковым зрением, отстранённо, я увидел, что кресты исчезли. Мои товарищи стоят на полу, разминая руки и ноги, а ко мне на всех парах мчится с распростёртыми объятьями Володя.

Владимир Ходько

– Молоток! – возбуждённо говорил я, обнимая Вадима. – Какой же ты молоток, полковник!

Старое курсантское словечко всплыло само собой. А что ещё скажешь? В мгновенном бою с Морганой Вадим был великолепен, трижды великолепен. Казнил зло, спас всех нас, отомстил за Серёгу, Джейсона и ещё Бог весть за кого… Молоток и есть. Я по-прежнему не понимал, как ему удалось освободиться от притяжения креста (мы-то обрели свободу, как только Моргана пала, а вместе с ней и её чары), но сейчас было не до расспросов.

Вадим поднял глаза, и я поразился. Взгляд его лучился нездешним спокойствием, столь несозвучным ситуации.

– Она простила меня, – медленно и безучастно сказал он, словно я мог понять смысл этих загадочных слов.

А вот подошедший Мерлин, кажется, что-то понял. Старый чародей молча кивнул и сочувственным жестом положил руку на плечо Вадима.

– Время, – с тяжким вздохом сказал он.

Повернувшись к Буранову, негромко напомнил:

– Перстень.

Эдвард Мортон

Дороти влетела ко мне без стука.

Секретарша Грейвса выглядела ужасно. Блузка на высокой груди была разорвана и полураспахнута, обнажая кружевной бюстгальтер. В больших голубых глазах ещё не высохли слёзы. На известково-белом лице плакатным шрифтом был написан страх. Тонкие руки запятнали обширные синяки.

В другое время я удивился бы и бесцеремонности визита, и странному, на грани фола, облику Дороти. Но сейчас мной владела такая апатия, что я лишь тупо уставился на секретаршу.

Трёх дней, проведённых в междумирье, оказалось достаточно, чтобы я с головой ушёл в пучину депрессии. Возможно, сотрудников «Наследия» спасала работа, но мне заняться было решительно нечем. А главное, ничего не хотелось. Я подолгу слонялся по коридорам замка, что-то ел и что-то пил, часами лежал на диване в отведённой мне каморке, разглядывая потолок, и медленно сходил с ума от мыслей о Мэри, дочерях, внуках. Не впасть в истерику помогала только зыбкая надежда, что рано или поздно обозначенные Грейвсом три месяца истекут, и мы вернёмся в привычный родной мир. Я даже написал в блокноте цифры с единицы до девяносто включительно. Первые три уже были жирно зачёркнуты.

Но в целом я подыхал от тоски и неожиданное появление растрёпанной девушки в каком-то смысле развлекло.

– Что случилось, Дороти? – вяло спросил я, приподнимаясь на диване.

– О, мистер Мортон!.. – воскликнула секретарша и, не договорив, разрыдалась.

Я встал и со вздохом похлопал её по щекам.

– Ну, будет вам, будет… Этак мы с вами не разберёмся. Вы же пришли за помощью? Вас кто-то обидел? Сядьте вот, выпейте воды, успокойтесь…

Отпив из предложенного стакана и вытерев слёзы, Дороти кое-как смогла говорить.

– Это всё он, директор Грейвс… – начала она, не переставая всхлипывать и шмыгать носом. – В первый день, как началось… ну, это автономное положение… он был в порядке, спокойный. Позвал меня, похвалил за хорошую работу, денег дал в конверте. Премия, говорит, из директорского фонда. Вернёшься богатой невестой, нарасхват будешь…

Вчера, смотрю, помрачнел. Я-то с ним давно работаю, знаю: коли он такой, значит, что-то не ладится, идёт не так. Весь день просидел в кабинете и велел никого не пускать – занят, мол. Вечером, когда выглянул на минуту, я прямо испугалась: вижу, лица на нём нет. Спросила, не надо ли чего. Он только рукой махнул и опять ушёл к себе…

А сегодня утром зазвал в кабинет. Весь белый, руки трясутся, спиртным от него сильно пахнет. Достал коньяк, стакан мне налил. Пей, говорит. Да как же можно, спрашиваю, если вы сами запретили употреблять горячительное. Теперь можно, говорит, уже всё равно. И сам к бутылке присосался…

– Что значит «всё равно»? – перебил я девушку, чувствуя внутри лёгкий холодок.

– Я тоже спросила… Засмеялся он, только плохой это был смех. Ты, говорит, всё равно ничего не поймёшь. Но если хочешь – изволь, объясню. И начал сыпать научными словами. И чем дальше говорит, тем больше ярится. Я и вправду почти ничего не поняла. И вообще от страха плохо соображаю… Поняла только, что с нашим главным учредителем произошла какая-то беда, и канал связи вот уже два дня как мёртвый. Такого, мол, никогда за все эти годы не было. А без канала связи нам отсюда не выбраться. Про какое-то междумирье толковал…

Подождите, говорю, может, канал этот ещё оживёт и всё наладится. А он кричит, мол, дура, ничего ты не понимаешь. Если канал умер, то, значит, и учредитель умер. Невероятно, конечно, и всё же… Других вариантов нет. Не в прятки же он с нами играет, мы слишком ему нужны. И на связи были каждый день, и всё торопил. Озолотить обещал, только бы скорей работу закончили…

Что ж нам теперь делать, спрашиваю. Лучше бы и не спрашивала: тут он совсем озверел. Теперь, говорит, пусть каждый доживает, как хочет. Я лично знаю, что делать… Кинулся на меня, повалил на диван, а потом изнасиловал…

Девушка опять разрыдалась.

Я оторопел.

– Постойте, Дороти, вы отдаёте отчёт в том, что говорите? Вы сейчас выдвинули против директора очень серьёзное обвинение. Изнасилование – это преступление, и весьма тяжкое. Но, может быть, вы преувеличиваете? Насколько я знаю, между вами и Грейвсом уже и так были… м-м… отношения.

– Хотела бы я преувеличить, – горестно сказала девушка. – Были между нами отношения, это верно… Хотя, какие там отношения? Когда ему нужна была женщина, он вызывал меня, уводил в комнату отдыха и укладывал на диван. Иногда прямо в кабинете, на столе. Вот и все отношения… Но всегда было… как бы сказать… интеллигентно, что ли. А сегодня – зверь зверем. Не надо так, кричу, мне же больно! А он словно и хочет сделать, как больнее, чтобы я кричала…

– Сволочь, – ошеломлённо сказал я. Утончённый Грейвс – насильник? Не верилось, хоть убей. Но, с другой стороны, я видел, что девушка не врёт. Об этом говорили и её растерзанный внешний вид, и синяки на руках, и простодушная искренность, сквозившая в тяжком рассказе. – Какая сволочь! Но как же вы могли…

– Как я могла всё время терпеть его домогательства? – неожиданно зло перебила девушка. – А как не терпеть, если платят по-королевски? В моих краях столько инженерам не снилось. Я местом дорожу. И родителям помогала, и на будущее откладывала. Перетерплю, думаю, года два-три, потом уволюсь и уеду к себе в Бирмингем. У меня там и парень есть, Джек Руббинс, ещё учились вместе. Мама говорит, что подходящий жених. (Я невольно покрутил головой.) Ну, да теперь не о том… Я что к вам прибежала? Думаете, жаловаться? Или управу на директора искать? Ничего похожего. Нет на него никакой тут управы. Просто… – Она отчаянным движением прижала руки к груди. – Просто жутко мне, сил нет, а поговорить не с кем. Тут надо мной все хихикают, не любят. Дура, мол, Дороти, и Грейвсова шлюха. Может, оно и так, но ведь я тоже человек. И я хочу понять: мы вообще-то домой вернёмся? Пожалуйста, спросите его, мистер Мортон, вы лучше разберётесь, я-то от страха совсем голову потеряла…

Бедная девочка… Жалкая она была, заплаканная, потерянная. По возрасту примерно ровесница моей младшей дочери. Чувствуя, как защемило сердце, я встал, сунул за пояс вытащенный из-под подушки пистолет и повернулся к Дороти:

– Пойдём.

– К директору?

– К кому же ещё? Задам ему несколько вопросов. Но сначала набью морду…

В приёмной, однако, нас ожидал сюрприз: дверь директорского кабинета была заперта. Ни на стук, ни на голос Грейвс не откликался.

– Он, наверно, просто захлопнул дверь, – нерешительно сказала Дороти. – У меня есть запасной ключ…

– Так чего же вы ждёте? Давайте! – сказал я нетерпеливо. Дурное предчувствие росло с каждой минутой.

Ворвавшись в кабинет, я убедился, что оно не соврало.

Голый по пояс Грейвс висел в петле. Перед смертью он снял рубашку, разрезал на куски и, связав их, сделал верёвку. Видимо, ничего другого более подходящего он у себя не нашёл. Забравшись на подоконник, один конец верёвки привязал к высокому карнизу, а потом спрыгнул вниз… Способ самоубийства довольно стандартный.

За спиной Дороти сдавленно охнула.

– Мистер Мортон, скорее! Может, ещё не поздно…

С этими словами она кинулась к висельнику с явным намерением вынуть из петли. Я удержал её.

– Поздно, Дороти, – сказал я, фиксируя взглядом вывалившийся язык и упавшую на грудь голову – признак сломанных шейных позвонков. – Ему уже не поможешь. Да и с чего бы вам его жалеть…

– Но как же…

– Отойдите и сядьте где-нибудь подальше, – резко велел я. – Надо как следует осмотреться, не мешайте.

Комкая носовой платок, Дороти послушно заняла место в углу, а я, не сходя с места, принялся внимательно оглядывать кабинет.

Внимание сразу же привлёк лист бумаги, одиноко белевший на столе. Остальные документы лежали на полу. Там же валялись опрокинутые стулья, письменный прибор, пустая коньячная бутылка, сброшенный пиджак, растоптанный экран анализатора… Последние минуты жизни Грейвс явно провёл в неистовстве. Что, машинально отметил я, вполне стыкуется с историей Дороти.

Я осторожно подошёл к столу и взял листок. Самоубийство и предсмертная записка – вещи нераздельные. Что же сообщил директор, покидая мир… или, точнее, междумирье?

Записка состояла всего из двух криво написанных фраз: «Ставлю точку. Советую остальным присоединиться». И размашистая подпись.

Сознание мгновенно связало сбивчивый рассказ Дороти с этими двумя фразами. И не требовалась сверхдедукция, чтобы, глядя на одиноко висящий труп, определить причину самоубийства.

Окончательно убедившись, что неназываемый учредитель исчез, Грейвс помешался. Он понял, что мы навсегда застряли в междумирье. А значит, всего через несколько месяцев, когда иссякнут припасы, конец неминуем. И ещё вопрос, удастся ли протянуть эти несколько месяцев. Закончив работу, люди потребуют возвращения домой, неминуемо всплывёт правда, и его, директора, растерзают… И он не стал дожидаться. Перед смертью, захлёбываясь ужасом, вёл себя, как животное…

– Что там, мистер Мортон? – подала из угла голос Дороти.

Слов не было. Я молча подозвал девушку и протянул записку.

Две короткие фразы Дороти читала, должно быть, минут пять. Не столько читала, конечно, сколько пыталась осмыслить предельно лаконичный текст. Хотя что тут осмысливать? Даже незатейливый ум секретарши в состоянии сложить два и два.

Она подняла голову и растерянно посмотрела на меня.

– И что же, выходит, никакой надежды? – спросила она шёпотом.

Не было у меня сил врать.

– Будь у него хоть тень надежды, он бы не повесился, – сказал я, отворачиваясь.

– И, значит, мы теперь обречены?

– Похоже, что так, девочка…

«Похоже»… Чего уж там – наверняка. В сущности, Грейвс был единственным мостиком между миром и междумирьем. Только он поддерживал связь с учредителем. И если даже эта сверхъестественная скотина завтра оживёт и подаст сигнал, его просто некому будет принять. Окажись мы в неисправном батискафе на дне Марианской впадины, шансов на спасение было бы в разы больше…

– Что ж нам теперь делать? – тихонько спросила Дороти. Я взглянул на неё и тут же отвёл глаза: лицо у девушки было мёртвое.

– Не знаю, Дороти. В принципе, можно протянуть несколько месяцев…

– А потом?

Я не ответил.

Если у Грейвса перед смертью хватило сил бушевать, лакать коньяк и насиловать секретаршу, то я, напротив, ощущал полный паралич. Как любой нормальный человек, умереть я боюсь. Но сейчас было кое-что пострашнее смерти: жизнь, где за окном царит грязная, серо-зелёная хмарь, где нет и тени надежды, где считанные люди, населяющие вместе с тобой крохотный мирок, вот-вот начнут сходить с ума от безысходности, и неминуемо, шаг за шагом, терять человеческий облик…

Господи, за какие грехи караешь? Или в нашем лице ты караешь Альбион, родивший чудовищный проект? А мы – лишь искупительные жертвы? Тогда перед закланием остаётся лишь проклясть «Наследие», Хэррингтона, короля, и всех, кто работал над сверхоружием – ключом к реваншу и власти над ничего не подозревающим миром…

– Мистер Мортон, – сказала Дороти.

– Что, девочка? – машинально откликнулся я.

– Вы на моего отца очень похожи. И по возрасту, и усы такие же густые, и лысина вот…

– Польщён…

– Представьте, будто я ваша дочь, – несмело попросила Дороти.

– Ну, допустим… И что дальше?

– Убейте меня.

Я лишился дара речи. Девушка терпеливо ждала, искательно глядя прямо в глаза.

– Милая, да ты с ума сошла, – с трудом выговорил я наконец.

Дороти хрипло засмеялась.

– Ничего похожего, – сказала она. – Вот если бы решила доживать в страхе и безысходности, тогда да… точно рехнулась. Вы бы своей дочери такого пожелали? Ну, пожалуйста, мистер Мортон!

– Замолчи! – рявкнул я вне себя.

Дороти упала на колени.

– Я всё равно жить не буду, – произнесла она еле слышно. – Только яда у меня нет, резаться начну – рука дрогнет, вешаться, как этот, страшно очень… А у вас пистолет. Говорят, от пули смерть лёгкая, быстрая. Может, я даже испугаться не успею… Я же вас о спасении прошу, неужто не понимаете?

Дороти была права. Всё, что она говорила, я успел сказать сам себе минутой раньше. А сказал я себе, что нет смысла тянуть с концом, пока ещё в рассудке, и, слава Богу, есть пистолет. Проклятый Грейвс напоследок дал хороший совет последовать его примеру. Ему-то в этом смысле повезло меньше. Вешаться – дело непочтенное…

– Мистер Мортон, – умоляюще вымолвила Дороти.

– Ты встань, милая, встань, – произнёс я пересохшим ртом.

И пока она поднималась с колен, я вырвал пистолет из-за пояса. Щёлкнув предохранителем, приставил дуло к сердцу Дороти. Выстрелил. Подхватил обмякшую девушку, прижал к себе и почему-то пробормотал, что, мол, уже всё позади, и вовсе не больно, и ты у меня храбрая девочка… А потом вспомнил, что много лет назад это же самое говорил дочке, когда стоматолог вырвал у неё зуб, и малышка от боли и пережитого страха разревелась.

Лёгкое тело Дороти я положил на стол. Оправил одежду, пригладил растрёпанные волосы и закрыл широко раскрытые глаза, опушённые длинными ресницами. Лицо её в смерти стало бледным и, наконец, спокойным. Запинаясь, пробормотал короткую молитву.

Ну, вот, кажется, и всё. Теперь можно заняться собой.

Усевшись рядом, я положил голову на ещё тёплые колени Дороти. Во мне стремительно прорастало безумие, и надо было его опередить. К счастью, ладонь холодило безотказное лекарство.

– Прости меня, Господи, за все прегрешения, вольные и невольные. В руки твои предаюсь, – произнёс я, сам себя не слыша.

Зажмурившись, поднёс пистолет к виску.

Нажал на спуск.

Из сообщения информационного агентства Daily Telegraph

(июнь 2010 года)

Собственная канцелярия его королевского величества Филиппа Третьего выпустила экстренный бюллетень. В нем сообщается о скоропостижной кончине премьер-министра Альбиона Уильяма Хэррингтона…

Напомним, что третьего дня в графстве Уилтшир высадился российский десант. Произошло это в соответствии с ультиматумом, предъявленным Россией при поддержке Франции. Как известно, Хэррингтон ультиматум отклонил и отдал приказ вооружённым силам Альбиона отразить агрессию.

Первыми в бой вступили войска противовоздушной обороны. Им удалось сбить две российские десантно-транспортных аэромашины. Однако ракетами авиации противника огневые точки британских ПВО были подавлены. Вражеский десант практически беспрепятственно захватил административный центр графства, а также селение Эйвбери. Именно здесь две недели назад был убит российский офицер миссии ООГ в Альбионе. Его гибель послужила формальным поводом для предъявления ультиматума и проведения военной акции. Истинной же причиной аналитики считают желание союзников покончить с независимой политикой Хэррингтона, решительно восставшего против Парижского трактата.

Америка, Япония и ряд других государств потребовали от ООГ осудить действия России. Однако их демарш в поддержку Альбиона союзники заблокировали. Император Николай Второй заявил, что располагает неопровержимой информацией о намерении британской стороны создать невиданное сверхоружие, с помощью которого бывшая Англия рассчитывала разгромить Россию и Францию, а также совершить общемировой передел сфер влияния. Таким образом, военная акция является ничем иным, как вынужденным превентивным ударом. Обещано, что подробное сообщение о преступных действиях Альбиона будет сделано в ближайшее время на совместной пресс-конференции российского и французского императоров.

Между тем премьер-министр Хэррингтон приказал окружить и ликвидировать российский десант. Однако все атаки переброшенных в район Троубриджа и Эйвбери пехотных и бронетанковых частей были отбиты. Одновременно в район боевых действий непрерывно высаживаются новые российские подразделения. В специальном манифесте союзники заявили, что вооружённым сопротивлением Альбион усугубляет свою участь. Его армия неминуемо будет разгромлена и уничтожена, а страна утратит независимость. «Мир слишком долго терпел британское коварство и агрессию. Ещё одной войны допустить нельзя, и мы её предотвратим. Надеемся, что малой кровью», – говорится в манифесте, подписанном Николаем и Наполеоном. Документ категорически предостерегает любую из стран от каких бы то ни было попыток оказать Альбиону военную или материальную поддержку.

На этом фоне сообщение о смерти Хэррингтона вызвало настоящую панику. Нет сомнения, что событие, трагическое само по себе, усугубляет общую трагедию страны. Что же произошло с премьером? По официальной версии, причиной скоропостижной кончины стал обширный инфаркт. Сердце вождя нации не выдержало накала многолетнего противостояния со странами-победительницами.

Однако в кулуарах Сент-Джеймского дворца циркулирует иная версия. Хэррингтон покончил самоубийством. Он принял цианистый калий, осознав, что шансов в борьбе против союзников нет. А значит, впереди позор поражения и статус военного преступника со всеми вытекающими последствиями. Другими словами, полный крах…

Которая из двух версий справедлива, судить пока трудно. Отметим только, что в официальном бюллетене наряду с информацией о смерти Хэррингтона есть и сообщение, что его королевское величество Филипп Третий отдал приказ британским частям прекратить любые военные действия и вернуться к местам постоянной дислокации. Также говорится о намерении короля Альбиона вступить с союзниками в переговоры…

Глава шестнадцатая

Владимир Ходько

Спустя две недели после возвращения из Эйвбери мы с Вадимом наконец-то выбрались к Буранову. Раньше не получилось, потому что всё это время и он, и мы были чертовски заняты.

Прошедшие недели вместили очень многое.

Показав зубы, Альбион, однако, быстро капитулировал. Во многом это было связано со смертью Хэррингтона. Оставшись без харизматичного бессменного премьера, Филипп Третий, что называется, сломался. Он принял все условия союзников. Отныне и на ближайшие двадцать лет во всех графствах Альбиона размещались франко-российские военные гарнизоны. На те же двадцать лет британская экономика бралась под жёсткий контроль оккупационной комиссии союзников. Одиозная партия социалистического реваншизма, созданная покойным Хэррингтоном, объявлялась вне закона. Предусматривались и некоторые другие меры, призванные навсегда устранить угрозу для человечества, которую века́ми представлял Альбион. В сущности, минимум на два десятилетия королевство бралось под внешнее управление.

Все эти новации были оформлены в единый документ, получивший название Петербургский меморандум и санкционированный ООГ. Подписав его, Филипп Третий отрёкся от престола в пользу наследного принца Ричарда.

Как и обещалось, прошла совместная пресс-конференция императоров Николая и Наполеона. Тексты их выступлений готовил Михаил Михайлович. Понятно, что акценты пришлось переставить, а ряд имён и обстоятельств вовсе опустить. Например, абсолютно не фигурировали Моргана, Мерлин, Энтони и Баррет, биокуклы, монстры и священная чаша. Чтобы описать связанные с ними перипетии, потребовался бы роман, а зачем он журналистам? Зато осталось исчезнувшее «Наследие», и этого было вполне достаточно.

«Создавая оккультное сверхоружие, Альбион в лице премьер-министра переступила законы божеские и человеческие, и наши действия были вынужденными, – закончил своё выступление Николай Второй. – Мир, может быть, никогда не стоял так близко у последней черты. Кто после этого посмеет упрекнуть союзников в немотивированной агрессии?» «Мы больше не позволим какой бы то ни было военной угрозе возникнуть на британской земле», – жёстко добавил Наполеон. И следом предложил государствам-членам Высшего Совета ООГ принять участие в военно-экономическом контроле над Альбионом. Этот удачный дипломатический ход предложил многомудрый Михаил Михайлович.

Кстати, бывший король Альбиона публично осудил покойного премьера и выразил сожаление, что тот втайне от него ввязался в сверхъестественную авантюру. Филиппу наша версия была куда как на руку: она позволяла сбросить всю ответственность на безответного ныне Хэррингтона…

Наше участие в британской экспедиции было вознаграждено более чем щедро. Буранов, Вадим и я закрытым указом императора были награждены орденами «Витязь России». Для Михаила Михайловича это стало уже второй такой наградой – случай беспрецедентный. Нас с Вадимом представили к очередным, то есть генеральским званиям, а мне, кроме того, обещали, что после выхода Нессельроде в отставку я займу его кресло. И, наконец, из личного императорского фонда каждый из нас троих получил огромную премию. Разглядывая сумму на чеке, я меланхолически думал, что таких наградных ещё не получал…

«Витязем России» посмертно был удостоен и Серёга. Такую же премию вручили его вдове.

Вот он, казалось бы, счастливый конец. По крайней мере, настолько счастливый, насколько вообще уместно говорить о счастье в нашей ситуации. Оставалось лишь одно: расставить точки над «i». О трагедии, разыгравшейся в Эйвбери, мы с Вадимом, её участники и очевидцы, знали очень многое. Подоплёка, скрытые мотивы, смысл отдельных событий, разгадка тех или иных тайн… Однако всей полнотой информации располагал один лишь Буранов. Перстень Мерлина был вручён именно ему. И теперь мы, оседлав моего «Стрижа», ехали на встречу, которая, как мы надеялись, позволит окончательно прояснить драму, разыгравшуюся в британской деревушке среди мегалитов.

Просторная квартира Михаила Михайловича располагалась в четырёхэтажном доме на набережной Невы. Элитное здание вполне соответствовало статусу нашего старшего товарища как тайного советника и личного императорского аналитика. Мы, разумеется, знали, что Михаил Михайлович – убеждённый холостяк, не обременённый семьёй, что и неудивительно при его роде занятий и образе жизни. Однако пятикомнатное холостяцкое жилье блистало чистотой, уютом и порядком. Сей факт подтверждал моё давнее убеждение, что лишь мужчина способен организовать свой быт наилучшим образом. А женщина в этом посильно мешает. Уборщицы не в счёт…

Даже в домашней обстановке Буранов был убийственно элегантен. Палевый чесучовый костюм, кремовая рубашка, шейный платок и лёгкие песочные туфли вогнали бы в чёрную зависть любого модника, фланирующего вечерами по Невскому проспекту об руку с дамой. Однако при внешнем великолепии и подтянутости Михаил Михайлович выглядел усталым и озабоченным. Не физической была та усталость – душевной. Наблюдая себя в зеркале и Вадима со стороны, я убеждался, что мы смотримся примерно так же. Тяжкая печать Эйвбери лежала на каждом из нас, и Бог весть, когда она сотрется…

– Господа генералы! – приветствовал у порога Буранов.

– Господин дважды «Витязь России»! – в той же манере ответил я, пожимая руку.

Радушным жестом хозяин пригласил к накрытому столу.

Ужин, доставленный, как я понимаю, из трактира, был прост и хорош: салаты, мясные и сырные закуски, шашлык из осетрины, крымское и французское вино, фруктовый десерт. Оставив по умолчанию главную тему на потом, говорили о светских пустяках, ходячей энциклопедией которых был Михаил Михайлович.

Вполуха слушая Буранова и жуя осетрину с хреном, думал я совсем о другом. Вспоминал, как в подземном храме простились с Мерлином и Энтони – навсегда. Как старый чародей, обняв напоследок каждого, заклинанием вернул нас на поверхность. Как приехали в «Красный Лев», где пришедшая в себя миссис Своллоу забросала вопросами, куда мы дели мисс Редл…

Ещё трясясь в полицейском автобусе на пути в гостиницу, Буранов связался с Долгоруковым, коротко, без подробностей, доложил о ликвидации сверхъестественной угрозы и в связи с этим осторожно предложил отменить высадку российского десанта. Однако премьер, поздравив нас всех, дал понять, что решение императоров пересмотру не подлежит, поскольку репей надо выдирать с корнем. А корень в нашем случае – это агрессивное, стакнувшееся с нечистью высшее руководство Альбиона… Поэтому, проснувшись ранним утром от звуков канонады, мы не удивились.

Российский десант, высадившийся близ Эйвбери, принял бой с британскими частями, подтянутыми к деревушке, и воевал успешно. По распоряжению Долгорукова нас в тот же день эвакуировали в Россию специальным самолётом. Прежде чем покинуть Альбион, Буранов переговорил с начальником особого отдела десантной бригады и поручил ему обеспечить в ходе окрестных боев целость и невредимость нескольких британцев, оказавших России особые услуги. Надо ли говорить, что речь шла о Баррете, Вильямсе и Айрин.

Айрин… Лететь со мной она отказалась. «Дай мне время подумать, – говорила она, обнимая в темноте гостиничного номера. – Всё, что есть между нами, произошло слишком быстро. Пусть буря уляжется, и мы успокоимся. Если захочешь, если тебе это действительно нужно, найдёшь меня в Лондоне, до́ма или в университете…» «А ты сама этого хочешь?» – перебил я. «Не скажу!» – произнесла она, засмеявшись сквозь слёзы, и почему-то поцеловала в нос. На том и расстались.

Возможно, она права, и требуется время, чтобы всё разложить по полочкам. Однако я свой выбор уже сделал. Если только буду жив, ещё до конца года поведу под венец рыжеволосую веснушчатую женщину, осенённую тревожным ароматом «Принцессы Каролины». Вот, должно быть, наш приходский священник отец Никодим удивится, что невеста не говорит по-русски… Не исключено, правда, что мне, офицеру Департамента имперской безопасности, женитьба на британке может стоить обещанного кресла Нессельроде и вообще дальнейшей службы. Ну и ладно. Проживём на премию имени Эйвбери. Да и Михаил Михайлович заступится, если что…

После ужина, оставив горничную убирать со стола, мы перешли в кабинет хозяина. Там был сервирован столик с кофейником, чайником, чашками, коньяком и рюмками.

– Садитесь, друзья, – пригласил Буранов, указывая на два тёмных мягких кресла.

– А как же вы? – спросил я, с удовольствием погружаясь в уютную кожаную глубину.

– Предпочитаю стул, знаете ли. И потом, коли помните, есть у меня пунктик – думать ногами…

– Хозяин – барин…

Первым делом Михаил Михайлович открыл домашний сейф, вмонтированный в тумбу стола, и положил на столешницу золотой перстень с дивным по красоте крупным изумрудом. Перстень Мерлина.

– Ну-с, приступим, – сказал Буранов, открывая коробку излюбленных папирос «Царское село».

Вадим Телепин

По словам Буранова, Мерлин не солгал: перстень действительно являлся кладезем информации. Надетый на палец, он транслировал заложенные в него сведения прямо в человеческое сознание. В сущности, магический аналог информационного диска для анализатора. Старый чародей к нашей встрече подготовился основательно. Допуская, что в силу разных причин разговор может остаться незавершённым, он на всякий случай заложил в изумруд ответы на вопросы, которые касались «Наследия», Морганы, Аткинсона, Добромыслова… Кое-что, по собственному признанию, логически домыслил Буранов, связывая концы с концами.

– В своём разговоре с Мерлином мы остановились на том, что в Эйвбери приехал Джейсон Баррет, – напомнил Михаил Михайлович. – Начнём отсюда, а вопросы по ходу, идёт?

– Годится, – ответил я за себя и Володю.

– Итак, Джейсон… Появление в деревне энтузиаста-учёного, намеренного серьёзнейшим образом изучить загадки Эйвбери, Моргану и Аткинсона всполошило. Его работа могла нарушить секретность проекта.

Выход был один: убрать. Моргана устроила так, что приехавшие Джейсон с коллегой Коллинзом нашли в Эйвбери место для постоя лишь у старухи Дженет. Ночью же ведьма натравила для них толпу кошмарных фантомов, созданных её больным воображением. Естественно, молодые люди вне себя от ужаса прыгнули в машину и на всех парах рванули из деревни. А потом Моргана дистанционно отвела глаза водителю, автомобиль потерял управление, и утром полиция нашла два трупа в разбившейся машине, причём далеко от деревни…

Мало ли аварий на дорогах? И при чем тут, формально говоря, Эйвбери?.. Если бы не Баррет, заподозривший неладное и успевший переговорить с умирающим Коллинзом, Аткинсон с Морганой могли бы успокоиться. Однако убитый горем отец решил разобраться в гибели сына. Баррет интуитивно чувствовал, что к ней каким-то образом причастно загадочное общество «Наследие прошлого». Темой «Наследия» академик заинтересовал известного журналиста Дженкинса, выступившего вскоре с публикацией в «Санди мейл». На этом, собственно, предыстория заканчивается. Ведь эту статью прочёл Сергей Добромыслов и, образно говоря, почувствовал запах серы… Попытка проникнуть в тайну «Наследия», как мы уже знаем, стоила ему жизни. Мы только не знали подробностей…

– Как это произошло? – спросил Володя неестественно ровным голосом.

– После неудачного разговора в офисе «Наследия» с Аткинсоном Добромыслов вернулся в гостиницу, – заговорил Буранов после паузы, бесшумно расхаживая по персидскому ковру. – И здесь, вечером, его настиг зов Мерлина. Да, именно так. Мы помним, что Мерлин, благодаря Граалю, обладал умением ментально проникать в любую точку, независимо от расстояния. От него не ускользнуло, что в Эйвбери прибыл российский офицер, намеренный разобраться в тайне «Наследия». Мерлин же в свою очередь желал разоблачить общество, чтобы сорвать планы фаты. Таким образом, Добромыслов, сам того не зная, был естественным союзником чародея. Мерлин проник в его сознание, как в случае с Энтони, и пригласил встретиться возле гробницы Вест-Кеннет. Он мысленно вёл Сергея, незнакомого с местностью, к точке встречи. Потому гостиничный портье и заметил некую отрешённость Добромыслова: тот напряжённо прислушивался к звучавшему внутри голосу Мерлина…

Однако передвижения Сергея Моргана контролировала, и допустить их встречи, разумеется, не могла. Перехватив на окраине Эйвбери, убила ударом в спину. Отсекла голову, опасаясь, что Мерлин попытается оживить офицера. А вырезанный на груди трупа кельтский крест – своеобразный привет, он же издёвка над чародеем, некогда бившимся с нечистью под этим крестом. Таким образом, Мерлин невольно привёл Добромыслова к жестокой смерти…

С этими словами Буранов коротко взглянул на меня, словно проверяя, станет ли мне легче от того, что не я один стал причиной гибели Сергея. Володя на миг прикрыл глаза и закусил губу.

Разлив коньяк, мы молча, не чокаясь, сделали поминальный глоток.

– С этим пунктом более-менее ясно, – сказал я, ставя рюмку. – Раз уж мы заговорили о Моргане, то не кажется ли вам, что её действия были, мягко говоря, противоречивы? То она пытается руками биокукол или монстров убрать комиссию, то оставляет её в покое и переключается исключительно на Энтони – лже-Вильямс, Аткинсон со старухой Дженет… Не говорю уже, что она могла нас всех в пыль стереть без всяких силовых вариантов – с её-то могуществом…

– Ну, тут не так просто, – заметил Михаил Михайлович, поглаживая бородку. – Моргана оказалась в положении «Куда ни кинь – всё клин», и действия её были не столько логическими, сколько вынужденными. Разве она не понимала, что убийство Добромыслова неминуемо вызовет грандиозный скандал и привлечёт внимание к Эйвбери? Но другого способа сорвать встречу Сергея с Мерлином не было.

Далее, приезжает комиссия. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она приступила к работе, особенно после встречи с Аткинсоном, когда мы обозначили пристальное внимание к «Наследию». И Моргана делает попытку ликвидировать нас, натравив биокукол, хотя за гибелью комиссии наверняка последует жёсткая реакция союзников, вплоть до высадки оккупационного корпуса. Однако попытка сорвалась: фата не предполагала, что полковники Ходько и Телепин при поддержке тайного советника Буранова и поэта-семинариста Сканлейна разгромят созданную ею нежить… Моргана еле успела кое-как замести следы, наспех создав новых биокукол-полицейских во главе с лже-Вильямсом.

После первой неудачи фата меняет тактику. Она вынуждает Аткинсона покончить с собой. Заметьте, это был во всех отношениях близкий ей человек… И всё-таки она хладнокровно жертвует им, стремясь скомпрометировать комиссию. Параллельно она связывается с Хэррингтоном, и тот на всех парах мчится в Эйвбери. Ещё бы! Погиб видный учёный, истинный патриот, оставивший предсмертные записки, в которых прямо обвиняет комиссию в доведении до самоубийства. И премьер делает всё возможное, чтобы на этом основании выставить нас из Альбиона. Если бы не жёсткий телефонный демарш Долгорукова, так бы и получилось…

После второй неудачи фата поняла, что пришло время ввести в действие чрезвычайный план. Если угодно, пойти ва-банк. Ещё много лет назад, создавая «Наследие», она допускала, что рано или поздно союзники узнают о секретных разработках британцев и попытаются сорвать их. На этот случай Моргана в принципе была готова как бы выдернуть офис общества из нашего пространства и на время катапультировать его в междумирье. Там, в полной безопасности, учёные могли закончить работу над проектом, после чего и Россия, и Франция были бы бессильны перед созданным сверхоружием.

Но существовала проблема. Магическими технологиями, позволявшими перебрасывать объекты из пространства в пространство, Моргана владела. Однако эта операция требовала колоссальных энергетических затрат, которые были не под силу даже ей, мощной колдунье. Выход нашёлся, и он позволял убить сразу двух зайцев.

С помощью старухи Дженет фата спровоцировала сход местных жителей, разъярённых самоубийством Аткинсона. Что это ей дало? Во-первых, превратившиеся в монстров аборигены должны были растерзать ненавистных руссофранков. Тут я, кстати, склонен согласиться с нашим другом Барретом: глубоко аномальное Эйвбери за долгие столетия сформировало в генах туземцев некую мутацию, которая стала фундаментом колдовского преображения нормальных людей в чудовищ. И чары старухи Дженет стали своего рода детонатором этого адского процесса…

А во-вторых, сходившая с ума от ненависти толпа выбросила огромное количество негативной энергии. Моргана лишь сконцентрировала её и направила на замок, сопроводив заклинанием переброса. Таким образом, «Наследие» бесследно исчезло. К величайшему сожалению, в тот момент в офисе находился наш коллега Мортон…

Буранов замолчал. Теперь-то мы знали, что Мортон, как и преступные сотрудники «Наследия» обречён навеки остаться в междумирье без малейшей надежды вернуться на Землю. Это настоящая трагедия, перед лицом которой остро ощущалось собственное бессилие. Немолодой коренастый человек с добродушной лысиной, один из лучших сыщиков Альбиона, явно тяготившийся навязанной Хэррингтоном ролью шпиона…

– Ну-с, вернёмся к нападению монстров, – негромко заговорил Михаил Михайлович, присаживаясь и разминая очередную папиросу. – Вот на этот раз шансов у нас не было. Это не биокуклы. Спасло лишь то, что Вильямс пристрелил старуху Дженет, её чары пали вместе с нею, после чего монстры совершили обратную трансформацию и превратились в обычных людей. Как Джеральду удалось внутренне остаться человеком среди общего шабаша? Только чудом. Ведь тридцать лет назад, встретив поздним вечером на равнине трёх перепуганных мальчишек, Мерлин возложил руку на голову каждому из них. И тем самым сделал, говоря современным языком, прививку добра, смелости, справедливости. Наш друг Вильямс не стал монстром, как остальные, потому, что у него был иммунитет…

Итак, провал номер три. Правда, частичный, ведь фата смогла спрятать замок со всеми сотрудниками «Наследия». Но комиссия уцелела, а главное, уцелел фактически примкнувший к ней Энтони. Вот его-то Моргана теперь боялась больше всего. Проникнув в сознание парня, она пришла в ярость. Оказывается, Энтони в Эйвбери вызвал не кто иной как Мерлин! Этот факт, а также необыкновенное сходство юноши с рыцарем Галахадом, – Моргана его, разумеется, помнила, – подсказал, зачем Энтони понадобился старому чародею. Угасая, тот выбрал на смену себе нового хранителя священной чаши! А значит, Грааль, укреплённый молодой витальной энергией, будет с новой силой беречь мир от демонов преисподней…

Допустить этого было нельзя. И Моргана переключила смертоносное внимание на Энтони – так сказать, персонально. Сначала, оживив Аткинсона и Дженет, послала их найти и уничтожить юношу. К счастью, Аткинсон начал с попытки утащить с собой прижизненную любовницу миссис Своллоу… (В памяти мелькнула жуткая картина: посиневший покойник тащит по полу за волосы голую трактирщицу. Меня аж передёрнуло.) Та принялась кричать, появились мы и общими усилиями сорвали попытку, а Энтони с Барретом и вовсе развоплотили мертвецов.

Появление лже-Вильямса – из той же серии. Если бы не реакция Вадима Викторовича, успевшего ударить биокуклу по руке, лежать бы нашему юному другу с пулей во лбу. Ну-с, а я не промахнулся, – скромно добавил Буранов.

В дверь, тихо постучав, заглянула горничная.

– Я всё убрала, Михаил Михайлович, – сообщила она, морща носик. – Ой, как вы накурили! Не след вам столько дымить, поберегли бы себя, бросили…

– А это мысль, – задумчиво сказал Буранов. – Надо подумать.

– Вы уж сколько обещаете…

– А мне обещать не жалко…

Горничная укоризненно покачала светловолосой головкой и вздохнула:

– Не надо ли чего?

– Спасибо, милая, всё есть, – ласково сказал Буранов. – До завтра, Настенька. Дверь только захлопни, и ступай.

Я вдруг подумал, что эта симпатичная ладная девушка не только ведёт хозяйство одинокого немолодого мужчины, но и скрашивает его холостяцкие будни… И на здоровье, коли так, дело житейское. Тайный советник у нас ещё ого-го – орёл, хоть куда, весь Эйвбери на уши поставил… С нашей помощью, само собой…

– А ведь и впрямь накурили, – заметил Буранов с некоторым удивлением. – Увлеклись, право… Знаете, что? Пойдёмте на балкон, а здесь пока проветрится. Коньяк только возьмём, и пойдёмте.

Внушительными размерами балкон больше напоминал террасу с шезлонгами, пластмассовым столиком и видом на близкую Неву. В свете уходящего летнего дня её вода казалась пронзительно синей. Последние отблески солнца украсили речной ультрамарин мириадами бликов, а в игре лёгких прозрачных волн ощущалась ни с чем не сравнимая свежесть. Это вам не мутная Темза…

– А теперь, Вадим Викторович, самое время ответить на ваш вопрос: почему, собственно, фата просто не ликвидировала нас без лишних ухищрений? – С этими словами Буранов уселся в шезлонг и вытянул длинные ноги. – Ответ прост: не могла.

– О как! С её-то талантами? – недоверчиво отреагировал Володя.

– Именно так. Артефакты Ордена друидов, с которыми Баррет не расставался – прежде всего талисман Мерлина, – существенно ограничивали мощь фаты. Их эманация создавала своего рода защитное поле, берегущее хозяина и его близких от нечисти. А поскольку с Барретом мы сошлись сразу и почти всё время были где-то рядом, то, сами того не подозревая, находились под невидимой охраной. Ещё вопрос, сумели бы мы выстоять против тех же биокукол или монстров, если бы не орденские артефакты…

Вряд ли их сила была непреодолима для фаты. Всё-таки земное воплощение богини Морриган… Однако они ей очень мешали. Этим и можно объяснить, что она предпочитала непрямые действия: пыталась убрать комиссию и Энтони чужими руками. В том числе руками покойников. Кстати, имейте в виду: вот сейчас мы предаёмся спокойному анализу, и многие вещи задним числом кажутся странными или нелогичными. А тогда события развивались с умопомрачительной скоростью, и думать было просто некогда. Фата разными способами атаковала, мы, как могли, отбивались. Если бы у Морганы было время для размышлений, если бы она могла учесть все возникающие факторы – от влияния артефактов до посмертного женолюбия зомби Аткинсона, – то, как знать, она бы действовала успешнее, а мы сейчас не попивали бы коньяк с видом на Неву…

– За спасительный цейтнот! – провозгласил я, поднимая рюмку.

Выпили и закусили: Михаил Михайлович и Володя ломтиками засахаренного лимона, я кусочком шоколада. Лёгкий тёплый ветер уносил папиросный дым в темнеющее небо. Хорошо сиделось. Захватывающе интересно. Посмотреть со стороны, так Буранов читал нам заключительные главы интригующего романа. Все события находили объяснение: потусторонние чудеса, смерть героев, роковые тайны… Вот только роман этот мы пережили наяву. И главная из тайн пока оставалась нераскрытой.

– Михаил Михайлович, так что же пыталось создать «Наследие»? – спросил я, откидываясь в шезлонге.

Владимир Ходько

Вот он, вопрос номер один! Кое-что о работе общества успел рассказать Мерлин, однако многое оставалось непонятным. И далеко не всё было сказано о планах Морганы.

Поднявшись, Буранов оперся на ограждение балкона и выдержал паузу.

– Как вы помните, у «Наследия» было две главные задачи, – наконец произнёс он, не отрывая взгляда от Невы. – Первая заключалась в том, чтобы собрать и сконцентрировать максимальный объем мистической информации. Фата искала в ней неизвестные крупинки тайного знания, чтобы создать новое магическое оружие против Мерлина. Ведь пока тот оставался хранителем, нечего было и думать о нейтрализации, тем более использовании Грааля.

Кое-что Моргана, видимо, нашла, но в целом преуспела мало. Принципиально усилить свою мощь, как она рассчитывала, не удалось. В противном случае она действовала бы жёстче, решительнее и быстрее. Я бы сказал, сокрушительнее. Например, избавилась бы от обоих хранителей – старого и нового – сразу же, как только проникла вместе с нами в храм под видом мисс Редл.

Вторая задача состояла в том, чтобы разработать технологию управления Граалем и, стало быть, найти способ использовать чашу в своих целях. Эту задачу «Наследие» практически решило.

Первым делом предстояло понять, что же собой представляет Грааль в научных категориях. Была выдвинута гипотеза, что благодаря своим сакральным свойствам чаша способна концентрировать космическую энергию и, в зависимости от желаний хранителя, использовать её для решения тех или иных проблем. Отсюда, например, излучения Грааля, сжигающие адскую нечисть. Сила этих излучений настолько велика, что они пробиваются на поверхность сквозь толщу земли, а порой, в моменты наиболее интенсивной работы, вызывают её свечение. Это их зафиксировал Джейсон Баррет, рассказавший отцу, что обнаружил таинственный подземный источник энергии. Разумеется, он и близко не мог представить природу этого источника…

Специалисты «Наследия» исследовали интенсивность и специфику излучения и, таким образом, составили детальную энергетическую модель Грааля. Теперь надо было создать некое переходное устройство, специальный шлем-прибор, который адаптировал бы головной мозг к чаше, связывало человека и Грааля в единое поле, в рамках которого индивидуум мог управлять артефактом.

– Из чаши хотели сделать волшебную палочку, – то ли спросил, то ли заметил Вадим.

– Совершенно верно, волшебную… Ну-с, как водится, между идеей и воплощением прошли годы напряжённого труда и, увы, потребовались десятки человеческих жертв. Искусственная адаптация мозга к энергетике чаши оказалось делом не только сложным, но и опасным. Мозговые биотоки плохо приспосабливались к излучениям артефакта. Как правило, для подопытного участие в исследованиях рано или поздно заканчивалось необратимым идиотизмом или даже инсультом. Лучи Грааля просто выжигали нейроны… Впрочем, как мы знаем, одна из спецслужб Альбиона в избытке снабжала «Наследие» человеческим материалом. В ход шли осуждённые преступники, бродяги и прочие маргиналы, которых в случае исчезновения никто не искал. В число подопытных попал и журналист Дженкинс. После первой публикации о «Наследии» его похитили и не убили только потому, что решили использовать как ещё одного лабораторного кролика. Появившись в офисе общества, очередной опыт я сорвал, однако журналиста, к величайшему сожалению, это не спасло…

– Помянём, – негромко сказал я, разливая коньяк. – Мужественный был человек, царствие небесное…

Пригубив, Буранов отставил рюмку.

– Научные подробности я опускаю, – заговорил он снова. – Я не учёный, Мерлин тем более, и о многих вещах мы можем судить лишь приблизительно… Важно, что в итоге шлем практически был создан. Если я правильно понимаю, Грейвс сумел разработать нечто вроде опознавательного импульса. Вот как в аэролокации существует система оповещения «свой-чужой». Шлем, будучи надетым, посылает чаше идентифицирующий сигнал определённой частоты, благодаря которому Грааль принимает владельца как своего хранителя и подчиняется ему. При этом энергетика чаши сама автоматически настраивается на волну человека, адаптируется под его биотоки… что-то в этом роде. Во всяком случае, все последние опыты со шлемом и моделью Грааля прошли вполне успешно.

Я почесал в затылке.

– Бог с ними, с научными подробностями, на то есть Академия наук, – сказал я, и Вадим согласно кивнул. – Меня больше интересуют планы фаты. Она что же, действительно хотела подарить шлем Хэррингтону и королю? На старости лет впала в альтруизм?

– А я вообще не уверен, что она хотела что-либо дарить, – возразил Буранов, пожимая плечами. – Ну, в самом деле… Она мечтала, убрав Мерлина, оставить Грааль без хранителя, чтобы ослабевшая чаша через какое-то время перестала сдерживать натиск преисподней. Вот и всё. Идея переходного устройства и власти над чашей, думаю, нужна была фате лишь как приманка для короля и Хэррингтона. Те клюнули и выделили огромные ресурсы на создание «Наследия».

Однако со временем Моргана сообразила, что идея-приманка вполне может пригодиться ей самой. Заманчиво, конечно, открыть шлюзы преисподней, и вновь, как полторы тысячи лет назад, возглавить чёрный поток. Но ещё заманчивее реально получить власть над Граалем. Масштаб возможностей просто несопоставимый, практически безграничный. Власть над Граалем фактически означает власть над миром…

– Неужели священная чаша работала бы на отродье Морриган? – тяжело изумился Вадим.

– Не исключаю этого, Вадим Викторович. Да, Грааль в каком-то смысле разумен и сам выбирает хранителя – точнее, благую цель хранителя, которой безоговорочно служит. Такова его природа. Но Моргана рассчитывала, что с помощью изощрённой выдумки Грейвса артефакт можно будет просто обмануть. Предположим, квазихранитель со шлемом на голове, опознанный чашей, как «свой», сообщает Граалю, что Россия и Франция – величайшая угроза для человечества и для его спасения обе страны необходимо уничтожить…

– Да, пожалуй, – тихо сказал Вадим.

Буранов встал, заглянул в комнату и предложил:

– Давайте вернёмся в кабинет. Вроде бы уже проветрилось, можно дымить дальше…

– Настя завтра объяснит, можно или нельзя, – хмыкнул Вадим.

Буранов погрозил пальцем и жестом пригласил в комнату.

– Ещё вопрос, Михаил Михайлович, – сказал я, падая в полюбившееся кресло. – Почему отравился Хэррингтон? Он, вроде, был готов биться до конца. Негодяй, само собой, но харизмы не отнять…

Буранов уже колдовал над кофейником и ответил, не отрываясь от этого увлекательного занятия:

– Он и бился до конца. Просто конец – наступил, и Хэррингтон понял это. Много лет они с фатой поддерживали ментальную связь по специальному каналу. Все эти годы общение не прерывалось. И вдруг канал умер, Моргана больше не отвечает… Сопоставив факты и взвесив обстоятельства, Хэррингтон пришёл к единственно возможному выводу: фаты больше нет. Премьер знал о её намерении отправиться вместе с нами в гробницу, и решил, что она погибла в последней схватке с Мерлином. Почти угадал… Гибель фаты означала полный крах всех надежд и планов. Мечта о сверхоружии утрачена безвозвратно, разгром Альбиона неизбежен, впереди маячит трибунал и скамья подсудимых. Стало быть, есть все шансы разделить судьбу одного из своих предшественников, премьера Скотта Маклейна. А того повесили как военного преступника. Так что выбор у Хэррингтона был невелик, и он его сделал…

Вадим Телепин

Перстень Мерлина лежал на столе и таинственно искрился изумрудными гранями. Он словно приглашал задавать новые вопросы, обещая новые ответы. Но, в сущности, мы уже выяснили всё, что хотели, и колея разговора плавно свернула в иную сторону.

Выпили за оставшихся в Альбионе друзей – Баррета, Вильямса, Айрин. Тост за Айрин предложил Буранов. «У меня отчего-то предчувствие, что скоро мы её увидим снова, – задумчиво сказал он. – И я даже догадываюсь, к кому она приедет в гости…» При этом, ласково улыбаясь, он смотрел на Володю так, что железный Ходько слегка порозовел щеками.

– Проницательный вы, Михаил Михайлович, спасу нет, – буркнул он. – Я это уж давно заметил. Вот как вы, к примеру, ещё до вылета в Альбион догадались, что следы ведут в гробницу?

– Догадался? Я?

– Ну, не я же. Вы тогда сказали, что, возможно, убийц Серёги придётся доставать из-под земли…

– Да, действительно, после прочтения письма… Теперь вспомнил. Наитие какое-то было… Интуиция – это у меня фамильное. Можно сказать, на генном уровне.

– А почему? – с интересом спросил я.

Буранов задумчиво покатал перстень по столешнице.

– Видите ли, мои предки по мужской линии двести лет работали в спецслужбах империи. Я тоже продолжил традицию. А началось всё с француза Мишеля Дюрана, телохранителя Наполеона Первого, которого тот прислал к императору Павлу, чтобы сорвать британское покушение. И Мишель прекрасно справился. В благодарность за спасение Павел пожаловал моему пращуру российское дворянство, высший орден и состояние. В общем, новоявленный барон остался в России, только фамилия изменилась. Теперь он звался Дюранов. От него и пошёл наш род…

– Чертовски интересно, – с чувством сказал Володя. – Вот не знал, что вашему предку франко-российский союз фактически обязан своим существованием.

– Об этом почти никто и не знает, детали покушения были засекречены… Ну да ладно. Давайте лучше выпьем за нового хранителя чаши.

Владимир Ходько

Лицо Вадима дрогнуло, и он опустил голову. Энтони полюбили мы все, однако я уже понял, что Вадим переживает за него особенно сильно. Я даже мысленно ругнул Буранова, поднявшего грустную тему. Но, как выяснилось, мудрый Михаил Михайлович ничего зря не делает.

– Сегодня нельзя не вспомнить Энтони, – мягко сказал он. – Можно сколь угодно сожалеть о его участи, какой бы жертвенной и благородной она ни была. Можно страшиться вечного отшельничества, которое ожидает нашего юного друга в подземном храме. Но мы должны знать, что судьба его вовсе не ужасна, как это представляется на взгляд обычного человека.

Дело в том, что Энтони уже за гранью привычных для нас категорий. Всё, что необходимо для существования – еду, питье, одежду и прочее, – обеспечит Грааль, как обеспечивал Мерлина. Не зря же в иных апокрифах священная чаша представлялась как рог изобилия. Она же укрепит дух и тело юноши, сохранив его от уныния и болезней.

Избавленный от забот о хлебе насущном, Энтони обретёт безграничную свободу размышлять и совершенствоваться. Его жизнь будет захватывающе интересной. Он прочтёт книгу, написанную за полторы тысячи лет Мерлином. Это небывалый по объёму свод магических знаний, овладев которыми, человек становится всемогущим. А благотворное влияние чаши умножит обретённую силу. Таким образом, Энтони со временем преодолеет немалую часть ступеней, отделяющих человека от Бога. И не исключаю, что наш юный друг пойдёт дальше Мерлина. Тот был только хранителем чаши. Энтони же, возможно, станет хранителем мира.

Вот тут, признаться, я Михаила Михайловича не понял.

– Но ведь он и так вместе с Граалем бережёт мир от преисподней, – заметил Вадим, поднимая голову.

– Всё верно, однако сейчас я имел в виду нечто иное, – задумчиво сказал Буранов. – Вот смотрите…

На ментальном уровне Мерлин мог следить за людьми и событиями в любой точке земного шара. Но не только. Вспомните ночной рассказ Энтони в гостинице. Откуда взялись деньги на поездку в Эйвбери? Почему ректор неожиданно освободил парня от сессии? Очевидно, что и деньги, и освобождение организовал наш чародей. В первом случае откуда-то взял пачку банкнот (в банке, например) и перенёс в ящик тумбочки. А то и просто синтезировал из воздуха… Во втором случае проник в сознание ректора и внушил мысль, что лучший студент Сканлейн вполне достоин перевода на следующий курс без экзаменов.

Заметьте: и то, и другое Мерлин совершил, не покидая подземелья. Стало быть, оттуда же, из подземелья, можно не только контролировать ход событий или поведение людей, но и влиять на них. Для этого не обязательно смотреть в глаза человеку или осязать предмет… Всё или, по крайней мере, многое можно совершать дистанционно. Магическая мощь, укреплённая силой чаши, это позволяет.

Мы с Вадимом переглянулись.

– Ну, допустим, – осторожно сказал я. – Но что из этого вытекает?

– А чёрт его знает, что, – неожиданно сказал Буранов, рассеянно улыбнувшись. – Просто представил вдруг, что высокая душа Энтони не позволит ему равнодушно смотреть, как в той или иной точке земли происходит беда или вершится злодеяние. А со временем развившаяся волшебная сила даст возможность укротить тайфун, предотвратить землетрясение, остановить армию агрессора, наконец…

Вадим пожал плечами.

– Насчёт высокой души Энтони это вы в точку, – хмуро сказал он. – Всё прочее, Михаил Михайлович, уж не взыщите – лютая фантазия. Не знаю, как там появились в его тумбочке деньги, но представили вы практически Господа Бога. Кому ещё под силу укрощать тайфуны? Я понимаю, что после Эйвбери везде мерещатся чудеса, причём безграничные. Но в обычной жизни, воля ваша, с чудесами туго. Если что, агрессора будем громить по старинке, собственными руками…

– А также ногами, пушками, танками и аэромашинами, – дополнил я. – Не надо умалять имеющийся арсенал. Не для того он создавался.

Буранов внимательно посмотрел на меня и отвёл глаза. Огладил бородку. Одним глотком допил коньяк.

– Ну, уж и помечтать нельзя, – сказал он со вздохом. – Эк вы меня раскритиковали-то. Можно сказать, все крылья фантазии оборвали…

– Неблагодарный нынче гость пошёл, – посочувствовал я, выбираясь из нагретого кресла. – Кормишь его, поишь, беседой развлекаешь, а он, зараза, норовит хозяина ущипнуть…

– Исключительно по-дружески, – уточнил Вадим, в свою очередь поднимаясь на ноги. – Позвольте откланяться, Михаил Михайлович. Спасибо за чудесный вечер. В следующем месяце у меня день рождения, так что прошу пожаловать. Познакомлю с супругой…

– О как! Меня, стало быть, не приглашаешь, – констатировал я.

– Сам придёшь, не маленький. Адрес назову…

– Не надо, я гордый. Найду по оперативным каналам…

Может, показалось, но возникла напоследок в разговоре некая неловкость (откуда только и взялась?), которую мы невольно старались замять шутливой перепалкой. Буранов охотно включился в игру и даже принялся уточнять, какие цветы любит супруга Вадима и можно ли будет явиться по-простому, без фрака. «Заодно и новые погоны сбрызнем!» – предложил он, потирая руки.

Уже на улице, садясь в машину, Вадим вдруг сказал:

– Хорошо, если Буранов прав насчёт захватывающе интересной жизни… Лишь бы так всё и было, лишь бы ни в чём не нуждался и не тосковал… Но всё равно: один, без друзей, без семьи, без солнца и неба, в склепе… И так тысячу лет… Он и не жил ещё вовсе, мальчик-то…

Оборвав бессвязную речь, Вадим спрятал лицо в ладони, и в темноте салона мне показалось, что широкие плечи содрогнулись от беззвучного рыдания.

Меня захлестнула глубокая жалость. Что сказать ему? Что я всё знаю? Что вспомнил, на кого так похож Энтони, а логика и поведение Вадима подсказали остальное? Надо же случиться такому зигзагу судьбы… Однако поразительную догадку я оставил при себе. Если захочет, скажет сам…

– Не рви сердце, дружище, – медленно сказал я. – Буранов, конечно, прав. В каком-то смысле Энтони можно позавидовать. Он лишился всего, чем жив обычный человек, кто спорит? Но взамен получит очень многое, и это смягчит утрату. Да и чаша не позволит своему хранителю захандрить… Лучше подумай о том, что Энтони проживёт двадцать жизней, застанет иные времена и увидит другой мир. Его ждёт потрясающая судьба…

Ещё я что-то говорил, пытаясь отвлечь Вадима. Понемногу успокаиваясь, тот слушал, кивал головой, но глаза по-прежнему блестели от непролитых слёз.

Из докладной записки тайного советника Михаила Буранова императору Всероссийскому Николаю Второму

(июль 2010 года)

…Ввиду вышеизложенных обстоятельств считаю целесообразным и даже необходимым установить постоянный контакт с хранителем священной чаши Грааль Энтони Сканлейном. Речь идёт о проведении в интересах союза России и Франции бессрочной стратегической операции под кодовым названием «Эйвбери».

Получив принципиальное согласие Вашего императорского величества, готов в сжатые сроки разработать канву и детали указанной операции. Проведение и общий контроль предлагаю возложить на Департамент имперской безопасности МВД (генерал-майор Ходько В. А.). Непосредственный контакт с Энтони Сканлейном может быть поручен генерал-майору Телепину В. В., исполняющему обязанности главы российской миссии ООГ в Альбионе. Уточню, что именно Телепин установил хорошие, прочные отношения со Сканлейном ещё до того, как тот стал хранителем чаши…

Конец пятой части

Эпилог

Проводив друзей, тайный советник долго сидел за столом. Невидящий взгляд был устремлён за окно, в темноту петербургской ночи. В ладони правой руки уютно лежал изумрудный перстень легендарного чародея.

Да, перстень…

Не смог Буранов сегодня раскрыть все карты Ходько и Телепину. Хотел… но не смог. Смалодушничал. Слишком усталыми выглядели новоиспечённые генералы, слишком заметно было, что темой Эйвбери они сыты по горло. Ну, и ладно. Отдельно поговорим дней через несколько, через неделю… Пороть горячку не след, хотя и тянуть не сто́ит.

Буранов и сам наелся Эйвбери по самое некуда. При слове «мегалит» уже скулы сводит. Покидая деревушку, Михаил Михайлович мечтал как можно быстрее снять информацию с перстня, доложить о проведённой операции и вернуться в круг привычных дел и обязанностей. Но вышло по-другому. Оказалось, что кроме ответов на вопросы о «Наследии» и Моргане перстень содержит и многое другое…

Буранов чему-то усмехнулся (над собой, что ли?) и, дотянувшись до бутылки, налил рюмку коньяку. Выпил залпом. Закурив неизвестно которую по счёту папиросу, представил завтрашние ласковые упрёки Насти. Хорошая девушка, хоть женись… Одному Ходько, что ли, строить матримониальные планы?

Так вот.

Во время разговора в подземном храме Мерлин упомянул, что, кроме Эйвбери, в мире есть ещё несколько мест, где адские врата нечувствительно смыкаются с земной твердью. И если в Британии исход нечисти удалось блокировать с помощью Грааля, то во всех прочих точках, стало быть, она от века беспрепятственно покидала преисподнюю, лютовала на поверхности и, отяжелев от кровавой сытости, возвращалась в багровое чрево ада.

Чародей сказал об этом между прочим, Буранов тоже не придал особого значения и вспомнил лишь тогда, когда надетый на палец перстень голосом Мерлина сообщил координаты про́клятых мест. Вот тут Буранов оторопел. Мест насчитывалось пять и все они располагались на территории нескольких стран европейского, американского и азиатского континентов. Именно с этими странами у франко-российского союза были наиболее враждебные отношения. Каждая из них мерой ненависти к союзникам конкурировала с Альбионом.

Было о чём задуматься…

Совпадение? Хотелось бы верить, но – не верилось. Пяти совпадений (а включая Альбион, все шесть) не бывает. Речь могла идти лишь об очевидной закономерности. Наличие врат преисподней на территории государства каким-то образом рождало его противостояние с союзом. И, вероятно, это было связано с влиянием нечисти, от века поганившей местную землю.

Механизм влияния Буранов не представлял, но и пройти мимо такой информации не мог – доложил Николаю. Тот немедленно связался по закрытой видеосвязи с Фонтенбло, и Буранов доложил о своём открытии также Наполеону. Никогда ещё высшие руководители союзников не были так встревожены. Тема Эйвбери, которую считали практически закрытой, всплыла вновь в неожиданном и очень опасном ракурсе. «Я-то думал, с чертовщиной покончено, – потрясённо сказал Наполеон, – а тут опять… и непонятно, что с этим делать…»

Буранов непосредственной угрозы в информации пока не видел. Однако Мерлин вложил в перстень сведения о про́клятых местах, разумеется, не случайно. Тайный советник с холодком в груди вспомнил, что чародею был присущ дар прорицания. А если тот заглянул в будущее и увидел угрозу для союзников, которая исподволь вызревает в странах-ненавистницах?

Буранов попросил слова.

Очевидно, мы вновь столкнулись со сверхъестественным вызовом. Можно предположить, что власть во враждебных государствах уже давно захвачена нечистью. Если раньше оборотни рядились в рыцарей или буржуа, то что мешает сегодня принять облик президентов и премьеров? Степень опасности пока неясна, однако с этой опасностью надо работать уже сейчас, на дальних подступах. «Согласен, – отрубил Николай, коротко переглянувшись с Наполеоном. – Что вы предлагаете?» Сверхъестественная угроза требует сверхъестественного же союзника. В деле Эйвбери таким союзником стал Мерлин. Теперь можно говорить о новом хранителе Грааля Энтони Сканлейне.

И Буранов предложил вариант, который спустя два дня обозначил в секретной записке Николаю как операцию «Эйвбери»…

С трудом поднявшись из-за стола (устал нынче изрядно, да и выпитый коньяк давал себя знать), Михаил Михайлович спрятал перстень в сейф, прошёл в спальню и у широкой постели задумался. Надо бы, конечно, умыться… Или уж лечь прямо так, без всякой чистки зубов и сопутствующих процедур, а завтра встать пораньше, привести себя в порядок по полной программе и заняться неотложными делами. Их много, очень много… В конце концов победила усталость, и уже через минуту Буранов блаженно вытянулся под одеялом. Однако и в полудрёме он продолжал размышлять над сложившейся ситуацией.

Ситуация – дрянь, с другими тайный советник не работал. Но может быть, её удастся развернуть в свою пользу?

В отличие от Мерлина, Энтони пока не маг. Ему только предстоит стать магом. Понадобятся годы и годы напряжённого изучения книги Мерлина и самосовершенствования. Однако уже сейчас в руках юноши артефакт невероятной мощи – Святой Грааль. Сакральная чаша, исполняющая волю хранителя. И надо сделать так, чтобы его воля была обращена к пользе России.

Как этого добиться?

Некоторые рычаги есть. Вероятно, сделать Энтони союзником можно, раскрыв историю появления на свет. (Буранов её уже знал. Перстень рассказал и об этом. Случайно ли? Или Мерлин предвидел ситуацию?) По логике, сын русских родителей не может не проникнуться симпатией к исторической родине, не останется безучастным и к нависшим над нею угрозам. Тем более что связным между российской стороной и хранителем чаши будет отец Энтони – Вадим Телепин.

Сильные рычаги, не вопрос. Но главное – сам Энтони. Его благородство. Его желание изменить мир к лучшему. Его стремление бороться со злом. И мы найдём этому стремлению достойную цель – не менее важную, чем пассивная вахта в подземном храме, в симбиозе с Граалем. В мире слишком много зла, и ему надо противостоять. Не об этом ли ты мечтал, мальчик? Не потому ли обрёк себя на вечное послушание?

И если Энтони ответит согласием, горизонты открываются просто необозримые. Воображение Буранова рисовало некий магический щит, незримо берегущий Россию с её союзниками в диапазоне от военных угроз до природных катаклизмов. Мечтать не вредно… и всё же в первом приближении феерическая задача выглядит решаемой. А значит, надо браться за дело. Как только император согласует секретную записку, а затем и составленный на её основе план, через короткое время приступаем к операции «Эйвбери». Прежде всего предстоит вступить в контакт с Энтони. Вновь (к величайшему изумлению Вильямса и миссис Своллоу!) появиться в деревне, добраться до гробницы Вест-Кеннет и постучаться в поросшую мхом дубовую дверь. В переносном смысле, конечно. Хотя, может быть, и в прямом…

Ходько и Телепин ещё ничего не знают. Не знают и того, что в секретной записке исполнителями операции предложены именно они. Для Вадима это будет счастьем. Тяжело смотреть, как он страдает, найдя и тут же потеряв сына. Неожиданный поворот событий обещает им новую встречу и, даст Бог, по мере развития операции – постоянные встречи в будущем.

Что касается Ходько… Как только он узнает, что опять предстоит заняться темой Эйвбери, причём на бессрочной основе… Михаил Михайлович даже поёжился под одеялом, представив лицо Володи в этот миг.

С другой стороны, какого чёрта? А ему, Буранову, просто? Ему, что ли, хочется вновь ощутить смрадное дыхание ада? Но они все на службе и все присягали российскому триколору. Вот и будем служить России – честно, по полной программе и без лишних эмоций.

На наш офицерский век работы хватит…

Волгоград-Кисловодск2016 год

Оглавление

Пролог

Часть первая Кельтский крест

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

Часть вторая Смерть в башне

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

Часть третья Призраки Эйвбери

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

Часть четвертая Подземный храм

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

Часть пятая Тени забытых времён

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg