«Приходящие из Мора»

Приходящие из Мора (fb2) - Приходящие из Мора 968K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кирилл Юрченко

Кирилл Юрченко Приходящие из Мора

Землетрясение. Пролог

Солнце палило нещадно. Близился полдень, воздух дрожал над раскаленными скалами, дышать становилось невмоготу. Мокрый от пота, Лука Стрельников лежал, укрывшись в тени камней, неумолимо таявшей прямо на глазах, и надеялся, что солнце не доконает его, прежде чем он снова получит нужный кадр.

Его больше не заботили местные красоты. В данный момент он думал о том странном потерянном кадре. Что-то необычное и непонятное увидел там внизу, у берега реки, на краю леса. Уставшими пальцами он хаотично нажимал на кнопки, хотел внимательнее просмотреть получившийся снимок, но что-то помутилось в голове, видимо от жары, и он стер по ошибке кадр, а невесть откуда взявшийся туман все испортил окончательно, не дав возможности повторить снимок.

Он вышел из укрытия, подобрался к краю обрыва и сделал еще несколько кадров, направляя объектив на расположившийся у подножия лес, после чего полез обратно в тень. Воздух сильно дрожал, тяжелая дымка растеклась у подножия скал, и никакие фильтры вкупе с хорошей оптикой не позволяли сделать отчетливые снимки, в просмотре они оказывались чересчур мутными. Нужно подождать. Может быть, поднимется ветер и разгонит завесу. И дышать станет легче. В это с трудом верилось. Как не верилось и в то, что еще утром он пил воду из горной реки, студеную: аж ныли зубы.

Землетрясение застало его врасплох. Именно в тот самый момент, когда Лука решил воспользоваться вышкой, для лучшего обзора.

Когда то, невесть сколько десятилетий назад, люди проделали титанический труд — наверняка без всяких вертолетов, вручную умудрились втащить на одну из голых скалистых вершин огромные лиственничные жерди и без всякой проволоки и гвоздей (а ее просто так и не пробьешь — лиственницу-то), на одних деревянных костылях слепили вышку, которая видна была за многие километры отсюда. Результат сколь значительный, столь же и бессмысленный — после того как никаких особых полезных ископаемых здесь не обнаружили, на десятки лет про это место забыли. А в нынешнюю эру спутниковой навигации этот топографический маяк превратился в ненужное украшение. Зато сейчас Лука использовал его для самых, что ни на есть, практических целей — взобравшись на верхотуру, он настроил фотоаппарат, штатив которого прикрутил к потрескавшимся от старости доскам. И это вместо того, чтобы спуститься к машине, да готовиться к обратной дороге. Что же так привлекло его внимание? Что-то такое в лесу… Движение? Нет, скорее намек на движение. Но не могут же деревья ходить, значит — животное…

Внизу появились разрывы в тумане, вскоре их стало больше, и Лука, позабыв о жаре и обо всем на свете, словно сам был на автоматическом взводе, начал снимать, поглядывая только на индикатор заряда.

И вдруг тряхнуло. Так сильно и внезапно, что он даже не успел за что-нибудь схватиться и сорвался вниз. Он бы обязательно разбился, да ногу защемило между досками площадки, не дав упасть. Внезапная резкая боль электричеством прошла по всему телу. Лука закричал, и эхо несколько раз визгливо ответило ему. Тряхнуло еще раза два, но уже слабее; наконец, вершины погрузились в звенящую тишину.

Он висел вниз головой и, превозмогая боль, пытался уцепиться руками за ближайшую жердь. После многократных попыток ему удалось схватиться, подтянуться, и, обняв перекладину, занять горизонтальное положение, после чего освободить ступню. Ему повезло: это не был перелом. Острая боль отступила, и он мог даже вяло шевелить пальцами ног. Лука облегченно вздохнул, хотя даже сильное растяжение серьезно затрудняло его положение.

Он посмотрел наверх, туда, где остался фотоаппарат. Дотянуться к нему не представлялось возможным — даже спуск обещал быть нелегким. Нога слегка распухла и теперь болела от внезапной тесноты обуви. Лука вспомнил, что в кармане должен быть перочинный нож, если он, конечно, не оставил его в машине. Держать равновесие при помощи одной руки было затруднительно и страшно, однако после нескольких попыток он все же смог вынуть нож, раскрыл его и разрезал шнурки, после чего стащил ботинок и кинул его вниз. Но вместо того, чтобы упасть и остаться там, ботинок ударился толстой подошвой о камни и, перекувырнувшись, отскочил к обрыву. Чертыхнувшись, Лука проводил его взглядом. Когда ботинок окончательно исчез из вида, он посмотрел наверх и начал осторожно подниматься. Его новенькая камера не стоила того, чтобы рисковать жизнью, но отказаться от тех кадров, что были на ней, он не мог…

Землетрясения, насколько он знал, в этих местах — не такая уж редкость. Но сказать, что случившееся не потрясло его (в буквальном и переносном смысле) — было бы не правдой. Тем более что Лука впервые в жизни испытал на себе силу этой стихии.

Вот и фотоаппарат в его руках. Но отчего-то он не испытал радости. Помимо мыслей о том, повторятся толчки, или нет, а, если повторятся, не окажутся ли они еще сильнее предыдущих; помимо беспокойства, что развалятся жерди маяка, пока он будет спускаться вниз; кроме боли в ноге, было еще что-то, беспокоившее его, — и это было как-то связанно с тем непонятным движением в лесу… Когда в голову полезли догадки, ему стало жутко. Особенно, когда Лука вспомнил свой первый день в загадочном лесу.

Часть первая. На краю мира

1. Истуканы

С братом Лука Стрельников должен был встретиться на автостанции в Тихоновке, в четверг, как и договаривались, ровно в половине второго, ни минутой раньше, ни минутой позже. Хотя Лука появился в деревне уже с первыми петухами и главными местными достопримечательностями, на которые он наткнулся, оказались: самой громкой — пилорама, а самой тихой (каламбур — нарочно не придумаешь) — тихоновское кладбище с крестами и звездами. Они располагались по обе стороны от шоссе. А метрах в двухстах от границы деревни Лука вуидел бревенчатое двухэтажное здание школы, совмещенной с детским садом.

«Рождаются люди, учатся, работают, и все это — одна дорога на погост», — невесело подумал Лука, остановив машину, и проводил взглядом женщину, направлявшуюся в сторону кладбища. В руках у нее были ведра с искусственными цветами.

Он какое-то время соображал — стоит ли принимать явление бабы с ведрами за недобрый знак, если женщина отправилась явно не по воду. Так ничего не решил, и постарался списать плохое настроение на собственную нервозность. Все-таки давно не виделся с братом. Да еще кладбище заставило его вспомнить о недавней смерти лучшего и, пожалуй, единственного настоящего друга, Сережки Сафронова, с которым они нередко вместе ходили в экспедиции, пока Лука не бросил прежнюю работу, уйдя на вольные хлеба. Но дружба сохранилась, они даже созванивались регулярно, что для Стрельникова было совсем нехарактерно. А теперь, оставшись без друга, он периодически ощущал непреодолимое желание уехать куда-нибудь подальше, в дикую глушь, и это желание совпало с очередным посланием от брата. Раньше Стрельников наотрез отказывался от приглашений, но не в этот раз. Брату он, правда, наврал, что собирается снимать для журнала, в котором давно не работал.

В деревне, как он и рассчитывал, нашлось, за что зацепиться взгляду: старые дома с деревянной резьбой, недавно восстановленная церквушка с голубыми куполами, да еще удивил неплохо сохранившийся деревянный мостик через ручей, сделанный под былинную старину — с обоих берегов путника встречали вырезанные из дерева истуканы в полный рост. Со страхолюдными рожами: все человеческие черты был искажены и огрублены как будто намеренно. Причем рожи всех четверых казались разными. А игра теней от листьев деревьев делала их будто живыми.

Лука сделал несколько кадров с разных углов. Хотел расспросить кого-нибудь из местных — нет ли еще чего в деревне интересного. Заметил и кликнул двух пацанят, которые с интересом рассматривали его «Уазик»-буханку, как будто никогда таких машин не видели. Когда он позвал, оба лениво двинулись в его сторону. Пока Лука спрашивал о достопримечательностях, паренек постарше с бесцеремонным нахальством тянул руку к камере, прося «позырить фотик», как будто даже не слыша вопроса. Еще один так и норовил дотянуться до его коммуникатора, прицепленного к брючному ремню. С детьми Лука никогда близко не общался, тем более с такими наглыми, с точки зрения горожанина, не привыкшего к подобному любопытству. Неожиданно для себя он испытал жгучее желание дать им по рукам. Но вдруг кто-то из пацанов засвистел, и все как один заорали:

— Лёлик пожаловал! Лёлик! Лёлик! Сумасшедший Лёлик!..

Лука рассчитывал увидеть еще одного паренька, на появление которого могли так бурно отреагировать мальчишки. Но, к его удивлению, Лёликом оказался старик, стоявший на мостике. Одной рукой тот держался за перила, другой грозил пацанве тяжелой палкой.

Судя по тому, как радостно и истерично начали кричать мальчишки, дразнить старика доставляло им некоторое удовольствие, хотя они предпочитали это делать на расстоянии. И тот час же слиняли, едва старик сошел с моста.

— Вовремя я, — заметил старик. — Погляди-ка, все ли цело? Эти шустрики всех туристов атаковывают, особенно тех, кто поодиночке ходит. Заводила у них Севка Голумей — он, сынок, может и из карманов что-нибудь вытащить. У них вся семейка такая. Нут-ка, проверь?

Лука осмотрел себя, пошарил в карманах. Вроде все было на месте.

Он внимательно изучил старика. Тот щурился от солнца, и со стороны могло показаться, что он смеется. Губы и подбородок его еле заметно тряслись, выдавая возраст и старческие болезни, но глаза были живые, яркие как у молодого человека. Несмотря на сгорбленный вид, старик двигался довольно шустро. И оказался, к тому же, необычайно словоохотливым. Не дожидаясь просьбы Луки, но, словно предвосхищая вопрос, он начал рассказывать о церкви, и о тех домах, что стояли рядом. Видно было, что старику приятно от того, что кто-то его слушает, а память его, вероятно, хранила в себе множество сведений о всех тех людях, когда-либо живших здесь. И вовсе он не казался сумасшедшим.

Заметив, что чаще всего Лука поглядывает на резной мост, старик взял его за руку и подвел к фигурам истуканов Похлопал по одному и с нескрываемой гордостью поведал:

— Этот мост — моего деда работа! А как сохранился-то, а?!

Он нахмурился, как будто вспоминая.

— Это ж сколько лет прошло? Моей матери тогда лет десять было. Или пять? Она в семье-то самая младшая… — бормотал он.

Лука тем временем смотрел на почерневший резной облик деревянного истукана, удивляясь искусности работы.

— Хорошо сделано, — подметил он. — И ведь все разные. А дерево-то, лиственница, похоже. Тяжело, небось вырезать было? — повернулся он к старику.

Но тот все еще был погружен раздумья.

— Вспомнил! — наконец, воскликнул старик. — Году в тринадцатом, однако, то есть еще до революции. Если бы позже, никто бы его в богохульстве не обвинил и поп наш деревенский не проклял бы…

— В богохульстве? — переспросил Лука.

Потом вдруг сообразил про «тринадцатый год». Это ж когда было. Сто лет назад…

Старик дал понять, что ошибки здесь нет.

— Это мосту столько. А болваны эти страшные, они поновее. Но те, которые раньше стояли, их дед мой собственноручно первый раз вырезал, те гораздо страшнее были. Четыре ужасных твари. Мать рассказывала: все четверо, как на подбор — чуть ли не из ада гости. И как живые. Рожи — страшнее не придумаешь. Она говорила, батя ее, как подопьет, так и начинал здесь, возле мостика, прохожих поджидать вечерами. Для начала выскочит, напугает, а потом как начнет стращать преисподней да дьявольскими муками, и все на этих тварей показывает. Как-то он и попа деревенского подкараулил, чуть до сердечной слабости не довел. Тот его и проклял. Скандал вышел. Ну, а голова тогда рассудил, что коли мост для деревни нужду представляет, то его оставить, а истуканов этих спилить к чертовой матери. Ну а уже опосля революции дед взамен уже других истуканов вырезал, не таких страшных.

— Забавная история, — вежливости ради посмеялся Лука. Старик уже начал его напрягать.

— А еще мать сказывала, что не спроста он этих чудищ вырезал. Как будто видел он их однажды. Говорили, мол, брехня. Да какая брехня, если Еремеич еще черт знает сколько лет назад от белой горячки помер — все, рассказывал, черти к нему из леса приходят. А он на краю деревни жил. Да и многие тогда рассказывали…

Старика понесло — он нашел новую тему для разговора. Лука уже понимал, что надо уходить, но старик все не унимался. Найдя повод, Стрельников сослался на то, что ему нужно попасть на автостанцию. Старичок напросился с ним. Было невозможно отказать старому человеку, и Лука согласился. Он ожидал, что попутчик прожужжит ему все уши, но за короткую поездку, вопреки ожиданию Луки, старик произнес всего несколько слов, а как приехали на место, вышел из машины и сразу, даже не попрощавшись, куда-то исчез. Уже становилось жарко, и не было ни малейшего желания сидеть в душном салоне, а до назначенного времени встречи с братом оставалась еще уйма времени.

Автостанция — конечно, это было сильно сказано. Возможно, здесь, на площади почти в самом центре деревни, где, словно солнечные лучи, сходились главные улицы, когда-то и стояло сооружение, годное для ожидания автобуса, но теперь от этого строения остались несколько обгоревших столбиков, да щит с козырьком для расписания.

Лука открыл все окна в машине, пошире, насколько это возможно было сделать в «Уазике», а сам, подстелив на землю старую кожанку, уселся рядом с колесом под тень автомобиля. Из этого положения он снял воробьев, купающихся в пыли, старую собаку, ковылявшую через площадь и остановившуюся посмотреть на чужака, а заодно и попозировать. Двух женщин, вышедших из конторы, расположенной напротив. Они прошли мимо, с любопытством разглядывая Стрельникова, вскоре он услышал их смех. Лука нисколько не сомневался, что его появление здесь добавило тему для разговоров на всю ближайшую неделю. «А вы видели намедни фотографа? Такой весь важный…» — что-нибудь в этом роде. Не за одной порцией самогона о нем вспомнят.

Вспомнив о выпивке, Лука неожиданно сообразил, что забыл самое важное. Сам он спиртное не потреблял, но брат наверняка не откажется. Решив ненадолго оставить машину, он закрыл двери и направился к поселковому магазину, который находился на другой стороне площади рядом с конторой.

В магазине было заметно прохладнее, чем на улице, светло, но мрачно — обычная деревенская изба, приспособленная под торговлю. С порога ударил в ноздри аромат свежего хлеба, к которому примешивался легкий запах бытовой химии. И действительно, товар тут был всех видов: продукты, хозтовары, одежда, разве что ассортимент небогат. На потолках висели ленты-мухоловки, черные от налипших мух. У небольшого окна на табуреточке сидела продавщица и лузгала семечки. Заметив посетителя, она сначала близоруко прищурилась, затем поняла, что это кто-то незнакомый, отодвинула семечки и наспех вытерла рот, но и все равно, как это часто бывает, здоровенная черная половинка шелухи осталась на ее подбородке.

— Здравствуйте, — первой сказала она.

Лука поздоровался в ответ и потер пальцами собственный подбородок.

— У вас тут… налипло.

— Спасибо, — она отряхнулась и сразу как-то даже растаяла вся, заулыбалась. — Чего желаете?

Взгляд Луки уже свыкся с разносортицей на прилавках, но среди прочих предметов он не замечал знакомых силуэтов с бутылками.

— А водка есть? Сколько стоит?

— Водка только в магазине у трассы, рядом с заправкой. У нас не положено. Но…

Оказалось, что для него товар найдется, и даже подозрительно дешевле, чем в городе. Лука уже собрался было достать деньги, как за спиной раздался уже знакомый хриплый голос:

— Повремени, сынок.

Это снова был тот старик. Лука почувствовал, что на этот раз «сумасшедший Лёлик» от него так просто не отвяжется. Но не пошлешь же старика.

— Пойдем ко мне, я тебе такого первачка налью, никакой Смирнов, никакой Немиров не сравнится. И денег не возьму.

— Уж он тебе нальет. Мало не покажется, — хмыкнула продавщица, недовольная потерей клиента. — Алкаш старый.

— Я с ведьмами не разговариваю, — сквозь зубы процедил старик, смотря в лицо Стрельникову.

— Ишь ты, ведьма! А как за сахаром приходить, или за дрожжами, так не ведьма? Ты в сторону-то не смотри. Ты на меня посмотри, рожа ты бесстыжая!

— Ладно, Мария, я тебе это припомню, — повернулся он к ней.

— Что ты мне припомнишь? Да я на тебя тьфу! Это я тебе припоминать должна.

— Ладно, ладно, не сердись, — пошел на попятную старик, — Машка, ты же знаешь, я дурной, но отходчивый. Вот медок у меня поспеет, я тебе баночку пожалую.

— Да иди ты, — незлобиво отмахнулась та, видимо уже привыкшая к его выкрутасам.

— Ну, так как? — поворотился старик к Стрельникову, который уже успел пожалеть, что вообще заявился сюда.

— Иди уж, — согласилась продавщица. — У него товар лучше. Нашу водку только заезжие потребляют, да гастарбатары разные. Это ж хачики с Лысовки возят. У них там завод бодяжный.

— Пойдем, пойдем, — поманил за собой старик. — Тут рядом. Всего несколько дворов.

Стрельников отправился за ним, проклиная себя за уступчивость («И вполне Виктор обошелся бы без выпивки!»), — обратно на ту улицу, где был мост с истуканами. «А-а, черт, машина!» — неожиданно вспомнил Лука, но старик словно угадал его мысли.

— Ты ее на площади оставил? Ну, так ей ничего не будет.

Позже Лука понял, что таким успокаивающим заверениям доверять не стоит. Стариковское «ничего не будет» обошлось ему в три вывернутых ниппеля и снятую подсветку номерного знака — но об этом Лука узнал гораздо позже. Брат потом заверил, что бывает и хуже. Могли и колеса свинтить, да спасли гайки-секретки.

Сейчас же Лука Стрельников шел к старику, который по дороге пенял на соседей, живших на другой половине дома, и которые, как понял Лука из его гневной речи, всячески презирали не только его увлечение самогоном, но и недолюбливали его пчеловодство — оно понятно. Меж тем, дедок не производил впечатления злобного и непутевого человека. Скорее неугомонно болтливого. Пока шли, старик успел много рассказать о себе. О том, что вдов, что детей нет, что пенсия невелика, хотя почти полвека он проработал слесарем и одновременно столяром на ферме, но и той фермы нет уж, почитай, лет двадцать.

Зайдя во двор, Лука подивился его аккуратности, удивительной для человека, которого все привыкли считать сумасшедшим. Откуда-то выбежала старая лохматая собака, похоже, та самая, которую он снимал на площади, повиляла ему хвостом, как старому знакомому и пропустила гостя, гавкнув только для порядка, да и то, в сторону улицы.

В избе, куда старик ввел Стрельникова, тоже было чисто, мебели немного — два шкафа, стол, кровать, да тумба со старым телевизором — как водится, накрытым обрезом тюля. По-видимому, комната служила старику и спальней и кухней одновременно — на столе стояла посуда и хлебница. Дед достал из платяного шкафа здоровенную бутыль, литров на двадцать еще две пустых поллитровки и воронку. Поставил все на стол.

— Ты-то сам как, выпьешь чуток?

Лука отказался.

— Я для брата бы взял. Чтоб не с пустыми руками.

— Для брата, это хорошо. У моей матери вот тоже брат был, — говорил старик, разливая прозрачную жидкость по бутылям. — А у меня одни сестры. А дядька мой с ума сошел. Помнишь, я когда про деда своего говорил, который тех истуканов вырезал, Еремеича упоминал? Так вот, это он и был, мой дядка. Еремеичем его вся деревня звала. Вот он рассказывал, что самолично встречал в лесу тех уродливых тварей, которыми стращал мой дед. Его отец, значит. Упертый был, Еремеич. Над ним смеялись, а он все одно — видел и все тут. Особенно когда спиваться начал, кто ему скажи слово супротив, мог и зашибить.

Старик достал стакан, нацедил в него, отпил, удовлетворенно хмыкнув. Лука неожиданно понял то, чего не заметил раньше — старик уж давно навеселе.

— Твой брат на автобусе должон приехать? — спросил старик и, не дождавшись ответа, продолжил: — У нас автобусы раньше ходили четко по расписанию. Даже в газетах писали, хвалили. А знаешь, почему? Так ты не знаешь историю о Хворостове, нашем начальнике автостанции? — удивленно воскликнул он.

Лука вынужден был согласиться, что не знает.

— Ну, сынок, это такая история! Ей уж лет двадцать. Видел ты нашу автостанцию? Сгорела она. От зала ожидания аккурат именно тот уголок остался, где Хворостов скончался в страшных муках. Говорили — слишком много принял на грудь. Так и было, не стоит и сумневаться. Да только то — полправды. Этот начальник-то при жизни был, знаешь какой требовательный, таких еще поискать. А у нас ночной автобус всегда в Тихоновке оставался — его в колхозный гараж загоняли, чтобы рано утром, часов в семь, в город отправился. А шофера, они не все сознательные — есть среди них любители выпить. А какая с похмелья поездка? Вот и гонял он их. Ну, Хворостов, то есть. И вот однажды поставил шофер автобус в гараж, устроился на ночлег, да и вспомнил вдруг, что забыл путевку отметить. Можно было и до утра подождать, да только он человек был не менее сознательный, чем Хворостов. А начало зимы было. Часов не скажу во сколько, но уж темно давно было, когда он на автостанцию пришел, потому как начальник прямо там и жил — в специально отведенной комнатке. Пришел он, значит, к нему, а начальник и скажи — хочешь, мол, выпить? Тот чуть не упал. Сам Хворостов ему предлагает? Шутит, наверное? Да тот не шутил — и вправду достал бутылку, стаканы, закуску нехитрую. «Жену мою помянем», — сказал он шоферу, ну тот и согласился — неудобно стало перед человеком, о горе которого вся деревня знала: жена-то его месяц тому в реке утопла. Она фельдшером была и на дальний кордон отправилась на лодке. Да перевернулись. Которые спаслись, а она нет. Тело так и не нашли — унесло течением. Да и где ее в тайге, разве сыщешь?

Ну, дак вот. Выпили они, шофер с Хворостовым, значит, закусили, да не по разу — захмелеть успели, как вдруг начальник ему говорит: «Жена ко мне сегодня придет. Боязно. Оставайся, одному не так страшно». И признался, что и сам обрадовался, когда шофер вдруг среди ночи заявился. А шофер тот уже пьяненький был, но смекнул — никак у Хворостова крыша поехала. Как это так — жена померла, и вдруг явиться должна. Ему вдруг самому страшно стало. Давай шофер уговаривать начальника, чтобы тот спать ложился, а Хворостов ни в какую — нельзя, мол, пока за полночь не перевалит, а там лучше утра дождаться. И все про жену свою, покойницу, талдычит, что, мол, если она придет, а они уснумши будут, худо им придется. Спать, мол, никак нельзя. «Но ты, так уж и быть, ложись, — предложил, значит, Хворостов шоферу, — а я пока покараулю». А шофер еще больше испугался. Ага, мол, я лягу, а ты совсем спятишь, и ну как мне ножом по горлу? В общем, не стал ложиться, хоть и очень спать хотел, как потом рассказывал.

А начальник свое продолжает, так что уже никаких сомнений в его сумасшествии не осталось. Говорит шоферу: «Приходит ко мне она почти каждую неделю, зовет открыть. Да я боюсь пущать. Как-то раз видел в окошко — уж слишком страшна».

Парень тот, шофер, уже не знает, куда деваться, что бы и не прогневить начальника, но и сбежать от него. А на улице вьюга началась, ветер воет так, что будто волки за порогом стоят. Выйти страшно. И вот среди самой ночи, когда начальник уже перестал о жене говорить, стучит вдруг кто-то в окно. Напугались оба. Сидят, не шелохнутся. Свет выключили специально. Прошла минута, и вдруг кто-то заговорил сквозь дверь громким шепотом: «Не забыл ли ты про меня?»

Слушая старика, Лука в этот момент вздрогнул и только сейчас понял, что тот рассказывает в лицах, пытаясь передать разницу в голосах.

— И впрямь женский голос как будто показался. Только хриплый, — продолжал старик. — И подумал тогда вдруг шофер: это мальчишки балуются! Сердец у них нет, вот и изводят старого человека, представляются под его жену-покойницу, измываются. Не выдержал он. Как закричит. Схватил топор, фонарь и в дверь! Распахнул ее, топор наготове держит. Никого на улице нет. Одна чернота и снег падает. Увидел он следы. А пьяненький уже был. Кричит: «Я вас сейчас выслежу, убью! Будете знать, как потешаться!»

Побежал он по следам, а те запутанные очень. Да еще вьюга-подлюка. Значит, перебежал он через площадь. А когда услышал вдруг за спиной крик дикий, повернул назад. И увидел, что в дому Хворостова, то бишь, в самой автостанции огонь горит. Так полыхает, что не затушить. Пытался он снег бросать, да что толку. До самого порога пламя, войти нельзя. Все услышали его крики. Да как надрывается начальник в избе. Люди стали сбегаться. Пытались тушить, но огонь словно заколдованный.

Так и сгорел Хворостов. А шофера обвинили в том, что это он виноват в пожаре, водился за ним раньше грешок: бензин и соляру подворовывал, а начальник узнал, так вот он и решил с ним счеты свести. Потом, правда, за него заступились, закрыли дело — уж больно все неоднозначно было. Но отсидеть успел — почти с год, пока разбирались. Он много рассказывал. А вот то, чего сказать не посмел. Говорил, что до того как сбежались деревенские, видел бабу возле пожарища! Страшную, как те истуканы на мосту, которых я тебе показывал. И, главное, не сказать — одетая или голая, или какие лохмотья на ней. Глазищи красные и космы — только по ним он и определил, что женщина, хотя не факт. И фельдшерицу утопшую едва ли была похожа. Хотя и это, как посмотреть. Она его тоже видела. Хихикала, говорит, как безумная, и плясала. А потом — словно сгинула… Много чего он рассказывал, да мало кто ему поверил.

Когда старик замолчал, то сильно подивился тому, что одна из поллитровок оказалась наполовину пустой.

— Эк, я разговорился-то. Языком натрепал. Было бы кому — тетере городской неверующей, — пробурчал он себе под нос, словно и не стоял рядом Лука. И вдруг заплакал.

«Ну, все, совсем шифер сорвало». Лука не знал, смеяться ему или нет. Он улыбнулся, но тут же перехватил взгляд старика — пытливый, и впервые показавшийся злобным.

— Веришь или нет? — вытря слезы, с хищной усмешкой спросил старик и усмехнулся зло, не дождавшись ответа, — а хороша байка? Выдумал я это все. А ты и уши распустил. Знать, неплохо еще умею сказки сочинять. А дед мой еще лучше умел…

Стрельников начал догадываться, почему старика местные кличут сумасшедшим. Но не успел он обдумать эту мысль, как старик внезапно переменился в лице, вновь стал добродушным и веселым и заново наполнил опустошенную бутыль, всучил обе Стрельникову в руки и выпроводил на улицу.

2. Крик

Обретя свободу, Лука поспешил к «автостанции». За разговором он и не заметил, как пролетело время. Когда очутился на площади, только что прибывший автобус как раз разворачивался. Начали выходить пассажиры, и Стрельников сразу увидел брата — Виктор выбрался из салона в числе первых. Он был экипирован, как завзятый таежник, «от и до»: на плече висело ружье в чехле; два рюкзака приторочены, один, маленький, спереди, другой, огромный, за спиной; что-то набито было в набедренные карманы охотничьих штанов.

Лука шагнул навстречу.

— Здорово, брат! — голос его все-таки сорвался.

— Здорово, сукин сын! — Виктор стащил с шеи маленький рюкзак и схватил Луку в объятия.

Действительно, здоров, как бык. Аж в ребрах затрещало.

— Сколько ж лет мы не виделись? — спросил Виктор, когда отошли в сторонку, чтобы не мешать никому. Заметив, что Лука смущенно молчит, решил повременить с расспросами, перешел сразу к делу:

— Отлично, что ты все-таки приехал. Жить тебе придется в Море. Лучшего места для твоих съемок не найти.

— В каком еще море? — не сразу понял Лука.

Насколько он помнил, здесь не то чтобы настоящего моря, а даже искусственных водохранилищ не было.

— Это деревушка так называется. Мора, — пояснил Виктор.

— Мора!? — Лука. Кажется, он где-то слышал это название. И связано это было с каким-то неприятным воспоминанием.

«Мора…Мора…»

— Места там красивейшие, не то, что здесь, — голос Виктора прервал его мысли. — Самая высокая точка в округе, да еще изолированная. Там кругом разломы в коре, почти каньоны. Ручьев и ключей не счесть. Правда, до цивилизации далеко, а электричества сроду не было. Но я тебе дам генератор — мне он до зимы не понадобится, а тебе на подзарядку аккумуляторов и на освещение хватит. Можешь проводить свои натурные съемки, или как там их называют, сколько душа пожелает. Солярой-то хоть затарился?

— Затарился, и бензином тоже, — машинально ответил Лука. — Значит, говоришь, красиво там? — спросил он, все еще находясь под впечатлением от услышанного.

Мора — что-то до боли знакомое. Когда и где он слышал это название? Но вспомнить никак не мог.

— Красиво? Не то слово!

— А народу много?

— Там живых людей — всего пятеро. Две бабы, да три старика. Разве что я денька два поживу с тобой. Потом сопровожу тебя к долине, а сам сплавлюсь вниз. У меня и лодка здесь уже подготовлена.

— С тобой не пропадешь, — Лука похвалил запасливость брата.

— С тобой, я вижу, тоже, — тот заметил две бутыли в пакете.

Оба рассмеялись. Но, если Виктор искренне, то Лука сдержанно. Вспомнив рассказ о начальнике Хворостове, он обернулся, посмотрев на черные, словно стыдливо прячущиеся в кустах остатки сруба автостанции. В существование призраков он не верил, но в то, что от местной катанки можно окочуриться — вполне. Он даже пожалел, что взял у старика самогон.

— Ну, хвастайся, где твоя машина? — сказал Виктор.

Тогда-то Лука и обнаружил следы покушения.

— Пацаны на велики скрутили, — знающе подметил Виктор.

Хорошо, что Лука взял с собой запасные ниппеля, да компрессор был хороший — быстро накачали колеса. А без подсветки номера пока можно обойтись.

У Виктора в Тихоновке жил знакомый, Юрий, у него брат еще две недели назад оставил на хранение генератор и лодку. Вечером, за ужином, делясь с братом и его приятелем впечатлениями о деревне, Лука рассказал про знакомство со стариком и про его рассказ о сгоревшем начальнике.

— Так это сумасшедший Лёлик тебе самогона налил?! — чуть ли не в голос воскликнули оба.

— Ну да.

— Это он про своего сына тебе рассказывал, — сказал Виктор. — Того чуть не засудили, когда начальник автостанции сгорел.

— Про сына?! — удивился Лука. — А говорил, что выдумал.

— Да он эту историю всем рассказывает. Это уж давно было, его сын тогда водителем работал в автобазе. Тихоновка тогда райцентром была. Здесь несколько маршрутов проходило автобусных.

— А что тогда случилось? С Хворостовым?

— Напились они, видать, — сказал Юрий. — Под сумасшедшего закосить хотел. Все кричал, что Хворостова черти сожгли. Пока под судом ходил, жена от него сбежала, да и родственнички гнилые оказались — у старика-отца полхаты оттяпали, пока сын в тюрьме суда дожидался. Отсюда мораль — меньше надо пить.

Все трое посмеялись, но один Лука неискренне. Ему жаль стало старика.

Утром, как следует выспавшись, погрузили генератор в машину, затарились всем необходимым в магазине, где продавщица строила братьям глазки, в особенности рослому Виктору. И в десять утра Лука уже гнал свой «Уазик» по гравийному шоссе, почти пустынному. Незаметно прошло время, и кое-где на подъемах видны были вершины плоских гор, укрытых дымкой. Еще через какое-то время им пришлось свернуть с более-менее хорошей дороги на грунтовку. Словно нехотя «буханка» поплелась по грунтовке, досаждая пассажирам гневной тряской.

Подымавшаяся верх по склону дорога в нескольких местах оказалась рассечена извилистой глубокой промоиной. Лука имел кой-какой опыт, но и все равно внутри все трусливо сжималось, когда он направлял колеса по краю образовавшегося оврага. Чтобы лучше видеть дорогу, приподнялся над сиденьем, крепко держа руль.

— А что, дожди здесь часто бывают? — поинтересовался он.

— Когда как, — ответил Виктор, участвующий в движении нервными вздохами. — Иногда может зарядить. Бывало, что и дней на пять. А обычно — в меру сухо.

— Ничего себе, в меру. Может это уже те самые каньоны? — миновав очередной опасный участок, Лука протер лоб. Оба засмеялись.

Лес становился все гуще. А дорога по-прежнему вела то вниз, то вверх. Но больше вверх — на одном из поворотов открылся великолепный пейзаж. Внизу лежала тайга, занимая весь обзор. Разве что где-то в самой дали, у горизонта, можно было еще угадать едва заметные пятачки распаханных деревенских земель. Всеобщая безжалостность к лесам еще не затронула этот уголок — по пути попалось всего две-три небольших вырубки. А в целом лес действительно можно было назвать непроходимым. Так же как и пролегавшую сквозь него дорогу. Изредка попадались промытые овраги и лужи, но их размеры и сейчас, когда на небе ни облачка, вызывали опасение.

«Да, ежели развезет, отсюда и на полном приводе не выберешься», — подумал Лука, вспоминая бородатый анекдот о крутых джипах и тракторах, за которыми идти тем дальше, чем круче джип.

— А почему такое название? Мора, — спросил он.

— Кто его знает, — Виктор задумался. — Странное название, нехорошее, я бы сказал. Может потому и народ оттуда сбег. Когда-то селение было приличное. Сам-то я сюда не так давно ходить начал, а еще застал момент, когда тут хотели трассу гнать, да заглохло все. Сейчас мы как раз выйдем на тот участок — промежуточный.

И точно, вскоре машина выбралась на относительно приличную дорогу — широкую и отсыпанную крупным щебнем. Сквозь камни густо проросли кусты, нередко попадались мелкие сосенки. «Уазик» подминал их с легким шелестом. Непонятно только было, как сюда доставляли технику, если позади остался кусок почти непроходимой узкой грунтовки.

Предвосхищая вопрос, Виктор удовлетворил его любопытство:

— На вертолетах высадили десант, людей, технику, вот они тут несколько лет в глухой тайге трассу и мостили, благо щебня да гравия вокруг хоть завались. До того съезда чуть-чуть не добрались. А эта дорога к Море идет, и еще после нее немного. Километров пятьдесят сделали. При Советах же деньги не считали. А когда коммунизм кончился, все комсомольцы-добровольцы и разбежались. Если хорошо поискать, до сих пор можно наткнуться на брошенные бульдозеры и другую технику. Местные, правда, все, что можно было давно посвинтили, но остовы так и валяются. У меня знакомый вертолетчик из пожарной охраны приноровился между делом таскать этот хлам из леса и сдавать на металлолом в городе. Говорит, даже если с начальством делиться, можно зашибить неплохую деньгу. Да тут все воровством промышляют — кто лес грабит, кто в лесу. Так что ты машину надолго не оставляй без присмотра. Народу вроде мало, зато лихие шастают. Если уж набредут…

В этот момент шум двигателя разорвал крик.

Лука резко ударил по тормозам.

Крик повторился. Протяжный, почти человеческий, и все же более напоминающий вопль раненного зверя.

Не глуша двигатель, Лука приспустил стекло и, сам не зная для чего, нажал на сигнал. После этого раздался новый вопль — так, наверное, кричат в агонии. А вслед за ним — отчетливый стрекочущий рык. На какое-то мгновение оба звука переплелись в единый вой, стали приближаться.

В считанных метрах от машины на дорогу выскочил обезумевший медведь, заставив Луку оторопело вжаться в сиденье. Увидев машину и сидевших в ней людей, в первую секунду зверь отпрянул, а затем, уже не раздумывая, перебежал просеку. Так быстро, как будто это была разделительная полоса между смертельной опасностью и спасением.

Крик с той стороны, откуда улепетывал косолапый, только теперь визжащий, еще раз повторился, сопровождаясь треском сучьев, и все стихло.

— Что это? — Лука глянул на побледневшего Виктора.

— Шут его знает, — Неожиданно для брата, он короткими движениями перекрестился. — Медведь с медведем тайгу не поделили.

— Или не с медведем… — добавил Лука, и подумал вдруг, что это может быть совсем недалеко от истины.

Не двигаясь, они просидели минуту, другую, пока не услышали легкий перестук, словно бьющихся друг о друга ветвей, который вполне можно было принять за игру ветра, если бы они не думали о случившемся.

— Все-таки нужно посмотреть. Как ты считаешь? — было заметно, что это предложение далось Виктору нелегко.

Лука торопливо кивнул, стараясь не показаться трусом.

Виктор потянулся в салон за карабином и собрал его быстрыми движениями, Лука взял походный топор — хоть какое-то оружие. Не рискнув хлопать дверями, они оставили их открытыми.

Остановились у обочины, всматриваясь проход меж густых зарослей, оставленный медведем. На траве блестели пятна крови.

Сквозь проход, за тянущимися вдоль обочины кустами виден был ствол поваленного дерева, лежавший в нескольких шагах от них. Дальше него специфичный густо матовый таежный сумрак вставал трудно проглядываемой мрачной пеленой. Сквозь хвоистые верхушки солнечный свет с трудом пробивался даже в полдень, позволяя лишь убедиться в полном отсутствии трав и подлеска, вместо которых здесь был один только густо укрытый мхом валежник.

Они прошли еще немного вперед и оказались за чертой разорванного кустарника. Стрельникову доводилось бывать в разных лесах. Он удивился, что деревья здесь — в основном кедры, хотя попадались и лиственницы — росли не часто, и лес вставал сплошной стеной лишь за десятки метров. Вот только такого давящего ощущения, низводящего человека в ранг ничтожнейшего существа на земле, он никогда не испытывал. Гигантские кроны, нависавшие над стволами, покрытыми мхом, смотрели на людей с огромной высоты. Пряча небо, они слегка колыхались, удивляя своим спокойствием.

— Как думаешь, — зашептал Лука, — откуда был крик?

— Из машины направление трудно угадать. Если не ошибаюсь, оттуда, — так же тихо ответил Виктор и показал пальцем.

Там, куда Лука направил взгляд, не было ни поваленных стволов, ни вырванных из земли корней, ничего, что могло бы послужить укрытием. Если что-то или кто-то находился здесь минуту назад, то они опоздали.

И все же неизвестность точила нервы, и братья двинулись вперед, желая выяснить все до конца.

Виктор шел впереди, Лука двинулся вслед за ним, то и дело оборачиваясь, готовый в любой момент пустить топор в ход, и все же больше надеясь на оружие брата. Вскоре их взглядам предстал пятачок истоптанного мха, густо усеянный вырванными клоками земли, сломанными ветками и ободранной корой.

— Смотри, — Виктор показал на следы, уходящие вглубь леса, откуда, наверное, и бежал медведь.

Не забывая поглядывать по сторонам, они обследовали каждый метр как будто вспаханной лесной подстилки и кое-где обнаружили следы крови.

— Кто бы мог его напугать, да еще поранить? — прошептал Лука.

— Не знаю, — ответил Виктор, — здесь только медвежьи следы. Одного зверя.

— Не сам же он на себя напал?

— Даже боюсь предположить, с кем он мог схватиться. Возможно, мы его спасли своим сигналом.

Когда они собрались возвращаться к машине, взгляд Луки уставился на соседнюю лиственницу. Могучие ветви оказались процарапаны бороздами.

Он показал следы брату.

— Зачем медведю цепляться за ветвь, да еще на такой высоте? — хмыкнул тот.

— Ну-ка, подсади меня.

Лука вполз на плечи брата и вблизи рассмотрел один ряд борозд. Они оказались глубокими, особенно по краям следов, с округленными выемками, из которых натекла живица. Стараясь не производить шума, орудуя лезвием топора как ножом, Лука освободил сук от коры и убедился в том, что выемки уходят в дерево глубоко — как будто вонзили толстое шило. А одна из них преподнесла сюрприз.

— Не знаю, что это такое, но я очень не хотел бы встретиться с этой тварью, — Лука протянул Виктору обломанный коготь, застрявший в древесине.

Тот удивленно раскрыл рот.

— Ничего подобного не видел!

Лука в задумчивости отломил от ветви высохший отросток. После громкого щелчка что-то черное и стремительное неожиданно выскочило из зарослей, промелькнуло между стволами. Виктор дрогнул и уронил брата, благо мох смягчил падение. Оба вскочили, попутав оружие. Виктор схватил топор, Лука — его карабин.

Это оказался ворон. Вылетев непонятно откуда, он сел на ветку ближайшего дерева. Наклонив голову, посмотрел внимательно на людей. Лука нацелился, но Виктор остановил его.

— Нельзя. Как-то давно один старый охотник сказывал, что встретить ворона на охоте — это особое зрелище. Они иногда появляются совершенно неожиданно, и могут всю дорогу сопровождать охотника. При этом совершенно не боятся людей. Старик говорил, они словно заранее знают, где должна пролиться кровь. Но если охота будет неудачной, поддаться раздражению, убить ворона — крайне плохая примета. Сам он, напротив, всегда задабривал черных спутников. И я с тех пор тоже.

Все так же молча, ворон, будто застыв, сидел на ветке, сверля людей черным глазом.

«И какого же охотника ты сопровождал?» — подумал Лука.

Он снова вздрогнул, когда ворон неожиданно сорвался с места и, громко хлопая крыльями, исчез в глубине леса.

— Давай-ка уберемся отсюда, — предложил, наконец, Виктор.

Лука снова посмотрел на коготь и представил размеры существа. Выходило, что оно было довольно крупным. Во всяком случае, не меньше собаки или рыси. А, судя по тому, какой страх оно нагнало на медведя, увидеть его воочию совсем не хотелось. По пути к дороге, Лука, помимо того, что не забывал оборачиваться, посматривал на соседние деревья, надеясь заметить такой же след. Может быть, эта тварь перескакивает с одного ствола на другой, как белка? Гигантская белка. Белка-убийца? Это просто смешно…

Однако других следов он больше не увидел. Возвращаясь к машине, Лука смотрел вверх гораздо чаще, чем под ноги. Ему мерещилось движение в ветвях, но что там в действительности скрывалось в разлапистых кронах с огромными колючими шапками — можно было только гадать.

До деревушки Моры они добрались без приключений, но крик из леса все еще стоял в ушах. Всю дорогу Лука думал о том, как повел бы себя, столкнись он с неизвестной тварью глаза в глаза, как это случилось с медведем — самым непредсказуемым и сильным животным в таежных дебрях. И как оно могло выглядеть, это существо? Сжимая в кулаке коготь, он подумал, что нужно расспросить местных — не доводилось ли им встречаться с чем либо подобным?

В голову лезли разные мысли — об истуканах в Тихоновке, о рассказах сумасшедшего Лёлика про чертей, призраков и разных тварей.

А еще — он вспомнил, когда впервые услышал название этой местности. Похоже, что однажды прочитанная им байка вдруг так неожиданно нашла косвенное подтверждение — это то самое место и та самая Мора!

Это было всего полтора года тому назад, но он даже успел забыть.

«Вот так попал…» — подумал Стрельников и словно вернулся в прошлое…

3. Сказка

Он тогда здорово удивился, когда обнаружил в почтовом ящике извещение на заказное письмо. Оказалось, от Сережки Сафронова — старинного приятеля. Получив конверт в отделении, Лука не удержался и тут же вскрыл его. Внутри была старая тетрадь в тканевом переплете и приложенная к ней записка. Сергей писал, что тетрадь дает Стрельникову лишь на время, и заберет обратно по возвращении из очередной экспедиции.

Тетрадь Лука подробно изучил уже дома. В ней оказались собраны весьма занимательные истории. Сафронов был прекрасно осведомлен о тайном хобби Стрельникова — собирательстве различных народных сказок и легенд, и не сомневался, что тот будет доволен. Правда, Лука в мыслях крепко отругал товарища. Мог бы позвонить и передать тетрадь лично. Ничто не мешало бы и «хлопнуть по маленькой». Знал бы тогда Лука, что никогда больше не увидит друга…

Уже вечером, лежа на диване, Лука взял в руки тетрадь, приготовившись к интересному чтению. На первом развороте он прочел:

«Местные сказки, предания и байки, записанные Митрохиным Иваном. 1954 г.».

Оказалось, этот неизвестный человек — Иван Митрохин — был одержимым фольклористом. Лука зачитывал по очереди названия, указанные на первой странице, и пришел к выводу, что интерес для составителя представляли определенно ужасные истории. «Рассказы о мертвецах» (надо почитать), «Лихо одноглазое», «Звериный погост» (тоже, наверное, любопытная вещь), «Ведьмин пир» (да уж, такие истории на ночь читать не стоит), «Рассказ о гибели семерых купцов» (впрочем, ночь длинная), «Воскрешение мертвеца по местному шаманскому обычаю, или о том, как превратить одно живое в другое живое» (этот Митрохин был явно не в себе), «Скала демонов. Пять вариантов»…

Название этого рассказа, в отличие от остальных, было жирно обведено. Лука решил начать именно с него. Отыскал нужную страницу и принялся читать.

«В окрестных от речушки Моры поселениях, которых, по правде говоря, не так уж и много (от силы наберется три-четыре захудалых хуторка, одна стоянка геологов, да деревенька, носящая то же название, что и речка), бытует легенда о так называемой «скале демонов». Существует несколько вариантов — практически все в форме сказки с характерными языческими атрибутами. Сюжет всех историй примерно схож: верховное божество создало множество миров. В каждом находилось что-то, что не удовлетворяло Создателя и он, создавая миры друг за другом, уничтожал их, пока не сотворил наш мир, который показался ему лучше предыдущих. Когда Создатель понял, что этот мир вполне его устраивает, он заточил в огненную скалу всех тех демонов, которые доселе помогали ему не только создавать, но и разрушать миры. Заточил, дабы они не взялись и за тот, который пришелся ему по душе.

Однако Создатель проявил странную опрометчивость — позволил остаться на свободе всем остальным демонам: тем, кто хитрил, завидовал, устраивал подлости, и в целом только тем и занимались, что подбивали людей на разные богопротивные деяния. Об этом узнали демоны разрушения, что были ввергнуты в скалу, и пришли в крайнюю ярость. И они поклялись — как только вырвутся наружу — уничтожат сотворенный им мир и создадут собственный. И даже сам Создатель не остановит их.

Как я понимаю, образ «скалы демонов» навеян реально существующим уникальным природным объектом — огромной скалой, расположенной посреди девственного леса. Этот «живой» памятник природы выглядит настолько величественно и неповторимо, что неудивительно — он и в самом деле мог послужить источником фантазии для людей с первобытных времен и по наши дни.

В одной старообрядческой общине, коих в наших краях уже почти и не осталось, есть свое поверье относительно «скалы демонов». Речь в нем идет о происках Сатаны, который — как тому и положено — хочет свергнуть власть Бога на Земле и основать собственный мир. И лес, растущий на древнейших каменных образованиях — это и есть место заточения падшего ангела, который пытается обмануть не только людей, но и самого Бога, взывая к жизни существа из преисподней, которые помогают ему в его гнусных деяниях. К сожалению, старики из той общины не могли выдать собственную легенду в подробной форме — она, увы, навсегда утеряна.

А вот языческие сказки замечательны подробностями, и, хотя есть некоторые отличия в деталях, я постарался записать все как можно полнее.

Из общего списка историй о «Скале демонов» одна выделяется особо. Это крайне интересный мистический рассказ о «скале». На мой взгляд — выдумка, впрочем, очень искусная. История уникальна тем, что повествование ведется от первого лица и рассказчик как будто делится реальной историей, действительно случившейся с ним. В результате создается ощущение невероятной правдивости сказанного, тем более что речь здесь идет о таинственной общине, возможно, старообрядческой. Судя по всему, эта история долгие годы замалчивалась (по вполне понятным причинам) и впервые вновь прозвучала спустя пятьдесят лет без малого. Теперь несколько слов о рассказчике — это старший Курбатов, восьмидесятипятилетний старик, последний доживший до наших дней из партии ссыльных, отправленных в эти края еще в 1908 году. Его жизнь полна приключений, представляющих особый интерес, ну, а одну из историй, на мой взгляд, наиболее показательную — о «скале демонов», — я не замедлил отразить в этой тетради.

На новой странице начиналось обещанное повествование.

«СКАЛА ДЕМОНОВ. Вариант, записанный мною со слов Михаила Курбатова и обработанный с некоторыми литературными правками:

«— Случилось это в ту пору, когда я со своим товарищем по несчастью прибыл в эти края под надзор местных властей. Поселили нас в самом глухом месте, какое только можно себе представить и обязали раз в две недели появляться в Тихоновке для отметки. Товарищ мой умер в первый же год. После тяжелой болезни он физически ослаб, и на то, чтобы жить в новых условиях, у него не хватило сил. После его смерти, оставшись один, я на некоторое время впал в кручину, принимая свою судьбу за неизбежность. Но однажды, это было на втором году ссылки, меня посетила совершенно дикая и безумная идея — бежать. И крепла она день ото дня. В глубине души я понимал, что это глупо. Я один. А выбраться из этих мест к цивилизации не так-то просто. Однако, мысль о том, чтобы справить в ближайшем относительно крупном городишке документ на какое-нибудь имя, не давала покоя. Единственная была проблема — добраться до этого городишка.

Случилось так, что к моменту моего решения по деревне прошел слух, что, дескать, заявились двое из одной староверческой общины — вроде как ищут добровольца, согласного уехать к ним в скит до наступления весны и помогать в работе. Вначале я было хотел вызваться таким добровольцем, но вскоре передумал — не хотелось, чтобы мои следы отыскались быстрее, чем я того желал.

Итак, я отважился уйти из деревни в одиночку, прихватив у одного из ее жителей ружье (пусть Бог простит меня за этот грех), и отправился вдоль замерзшего ручья вниз по течению, надеясь со временем выйти к ближайшей реке, а затем и к большому населенному пункту. Таким образом, не вызывая подозрений, я мог миновать и Тихоновку и Худую Елань, и другие местности, где жителей мало, где все знают друг друга и сразу выявят чужака. Не стану подробно рассказывать о том, какие лишения выпали на мою долю, но только все вышло совсем не так, как я рассчитывал. Прошло несколько дней от начала путешествия, и я по неосторожности провалился в полынью, где потерял почти все вещи. Находясь в глухой тайге, без огня, оружия, да еще зимой, не очень-то веришь в провидение, но случилось так, что мне, замерзшему, едва передвигающему ноги, повезло выйти на торную дорогу прежде, чем холод и дикие звери могли лишить меня жизни. Как будто это было написано судьбой — на мое счастье по дороге проезжали как раз те самые старообрядцы, о которых я говорил. Оба встретили меня настороженно, однако тут же развели костер, дали новую сухую одежу, накормили. Оказалось, что они живут в дальнем скиту, расположенном возле речушки Моры, что находилась в ста верстах от места моей ссылки. Они действительно искали наемного работника, но ни в одном из поселений им не повезло. Я уже мало что соображал, так как фактически смерть только что стояла у меня за спиной, поэтому легко согласился поехать с ними. По простоте наивной я предполагал, что смогу сбежать оттуда, но не знал, что меня ждет.

Мы отправились в путь. Сто верст по тайге и сегодня выглядят нелегкими. А тогда — одна лошадь, никакого оружия, кроме топоров и рогатин. Кругом бродят волки, мы несколько раз натыкались на их следы. Для пущей надежности (чтобы уберечься от внезапного нападения) по углам саней на ночь выставляли горящие факелы. Сгорит один, ставим другой. Несколько раз слетали с дороги, которую и дорогой-то назвать можно было с трудом, приходилось вытаскивать сани из глубокого снега и укладывать обратно рассыпавшееся сено до последней травинки — дабы не издохла кобыла. Староверы, которых я мысленно окрестил «монахами» были настолько молчаливы, что мне не сразу удавалось вовлечь их в разговор, о чем бы я не говорил. Только когда сами они заговаривали меж собой, мне удавалось вставить несколько слов. Я никогда не относил себя к говорливым людям, но на их фоне чувствовал себя подлинной сорокой. Иногда мне становилось даже смешно оттого, сколько мыслей вызывают во мне желание болтать попусту, в то время как мои спутники ценили каждое слово. Был и другой повод насквозь проникнуться уважением к ним: когда случалось что-то непредвиденное, им в голову не приходило ныть, пытаться свалить работу и вину за случившееся на другого. Я вспомнил своего товарища — мы частенько ругались. А эти действовали так слаженно и четко, что у меня возникло ощущение, будто они говорят друг с другом одними только мыслями, и мысли эти идут в одном направлении. А при их отношении к общему делу, и мне не пристало лениться, и я старался работать наравне. Когда мы останавливались на ночлег, тоже рубил ветки для костра и точно так же дежурил в свою очередь. Льстило и то, что уже к исходу второго дня они стали относиться ко мне с доверием. Как бы там ни было, в Мору мы прибыли без особых приключений.

Я терялся в догадках. Зачем старообрядцам понадобился еще один человек, если они и так крепки телом и духом, — это можно было понять по моим спутникам. Смутно я понимал — никто из местных не отважился бы ехать сюда, разве только по крайней нужде. И раньше краем уха я слышал, что про Мору и тамошний скит ходили нелестные слухи: мол, сторожат там не кого-нибудь, а самого Дьявола. Но разве можно поверить в такую чушь, как мне тогда думалось.

Ожидая увидеть скит со старообрядцами, я не обманулся, но удивительным было другое. Кроме хозяев, в общине жили еще несколько человек, в которых я без труда опознал людей ученых и не имеющих ни малейшего отношения к религии. Со мной они разговаривать не соизволили, хотя прекрасно знали о появлении в скиту новичка. Наткнувшись на столь холодное отношение, я и сам в первое время сохранял видимое презрительное равнодушие и общался только с теми двумя «монахами», что доставили меня сюда. Да с их старцем, мужчиной почтенного возраста, он был главный в скиту и объяснил, что у них в лесу погибли два человека, и рабочие руки требовались как хлеб и вода.

Две недели я привыкал к новой обстановке, а в канун Рождества меня вызвал настоятель и сказал, что очень доволен моим отношением к труду. Еще с момента первой встречи он показался мне суровым и жестким человеком, однако именно он позволил мне переселиться в общую избу (до этого я жил в постройке, служившей овином, где зимой было довольно холодно, несмотря на каменную печь), но с условием, чтобы соблюдались все обычаи, присущие их общине.

Вот теперь я должен рассказать про эти обычаи, точнее о главном из них, вокруг которого и завязана вся эта история. За свою тогда еще не слишком долгую жизнь (на момент ареста мне было всего-то двадцать пять лет), я видел множество монастырских общин, однако ни одна из них не казалась такой странной, как эта, хотя бы речь шла и об осколке старой веры. Да, все положенные религиозные обряды наличествовали, но отношение к ним было несколько странным и, я бы даже сказал, несколько прохладным. Как будто это были пустые ритуалы, без которых нельзя обойтись, и «монахи» весьма об этом сожалеют. Но когда наступало время, которое называли они меж собой «бодрствованием», все эти люди словно преображались. В лицах появлялась строгость, решимость, они вовсе переставали говорить, хотя и без того могли прослыть молчунами даже в царстве немых.

«Бодрствование» заключалось в том, что небольшая группа «монахов», под обязательным руководством двух «ученых мужей», отправлялась куда-то в лес, иногда они брали с собой какое-нибудь животное — козу или теленка. Вскоре после отправления этой группы, назад возвращалась та, что уходила в лес вчерашним вечером, отчего я понял, что место их бдения находится где-то поблизости. Это единственное, что я знал наверняка. И задумал в ближайшие дни узнать больше. Заняться мне все равно было нечем, тем более что я решил переждать с бегством до весны.

Улучив момент, примерно на третий день после моего переселения, я постарался сделать так, чтобы мое исчезновение не заметили те, кто оставался в скиту. Удача была на моей стороне, и вскоре я углубился в лес по широкой протоптанной дорожке и вышел к оледеневшей и запорошенной снегом речушке Море, откуда двинулся вдоль ее берега. Идти пришлось долго, я сильно устал. А потом заметил издали воткнутые в сугробы горящие факелы и пламя небольшого костра. Каково же было мое удивление, когда на поляне, где горел костер, я не обнаружил ни одной живой души. Потрескивание в костре, пощелкивание факелов, кромешная темнота за этими пятнами света и никого вокруг — такое сочетание вселяло ужас. Разум подсказывал, что нельзя кричать и звать кого-либо, но как трудно было удержаться от этого. Я подошел ближе и заметил, что поляна расположена у подножия огромной скалы, и человеческие следы огибают ее, уходя в лес.

Я долго стоял в нерешительности, но вдруг из темноты раздался жуткий вопль.

Воспоминание о том, что согласно представлениям местных жителей, здесь сидит в заточении сам Сатана, внезапно ожило в моем густо зараженном неверием в Бога сознании. Однако, прожив некоторое время вблизи с природой, я стал гораздо чувствительнее к суевериям. «А для кого предназначаются козы и телята, которых люди иногда уводят за собой в лес», — спрашивал иногда я себя.

Уж не приносят ли здесь жертвы?

Первобытный страх возобладал над моим разумом, и мне вдруг стало не по себе. Я побежал обратно…»

Лука оторвал взгляд от тетради. История эта была весьма забавной, но не настолько, чтобы сидеть голодным. Он решил на время отложить чтение. И только через час, после плотного ужин, вернулся к рассказу.

Сначала он попытался представить, как мог бы сегодня выглядеть скит из рассказа, если только он не существовал лишь в воспаленном воображении Ивана Курбатова. Он мог бы походить на так хорошо знакомые брошенные деревни — исчезнувшие во времени останки былых мест оседлости. Сколько он повидал их за многие годы. Вросшие в землю избы. Сгнившие и провалившиеся крыши, укрытые зеленым мхом. Почерневшие журавли над рассыпавшимися срубами колодцев. И над всем властвует Забвение.

Перед тем как снова погрузиться в чтение, Лука удивился, насколько ярко эти образы всплыли в его сознании. Обычно он читал, расслабившись, и полностью отдавшись этому процессу, но сейчас навеянный памятью образ умершей деревни (в одной из таких он когда-то родился) не давал полностью сосредоточиться. Поэтому Лука пролистывал странички, пытаясь вычленить из них наиболее любопытные отрывки, решив, что более подробно ознакомится с тетрадью позже.

«…Я пришел к выводу, что «монахи», а в особенности «ученые мужи» — хранители какой-то страшной тайны, связанной с этим местом. Я не стал расспрашивать о том, что узнал — боялся. Хотя очень желал выяснить хоть что-нибудь. Но спустя недолгое время случилась история, которая позволила мне частично проникнуть в их тайну. Погибли еще два монаха. Они не вернулись с «бодрствования» и все в скиту были в состоянии тяжелой удрученности…»

«…Проблема состояла в том, что в скиту находилось всего девять человек, а теперь осталось семеро, из которых один — я, непричастный к сообществу. Если случится еще что-то непредвиденное, а по лицам монахов я понял, что это вполне возможно, то их пока еще непонятная мне миссия окажется под угрозой. Настроение общинников говорило о том, что трагедии страшнее представить сложно. Правда, я слышал, как между собой они говорили о том, что должно прибыть пополнение — наставник, мол, отправил куда-то просьбу и через несколько недель можно ожидать еще четверых. А сейчас получалось, что на каждое «бодрствование» должны отправляться все обитатели скита. Естественно, кроме меня. Это был единственный шанс, позволяющий мне увидеть все собственными глазами…»

«…Когда монахи удалились, я со всей осторожностью отправился вслед за ними. Я видел, как они вышли на поляну, остановились, о чем-то совещаясь. Очень удивило, что они оставили все факелы в этом месте, расставив их кругом, а дальше двинулись без единого огня, хотя в лесу было темно, несмотря на близость полнолуния — небо было укрыто облаками. Один из монахов подвел козу, она отчаянно сопротивлялась, но вот уже двое схватили ее за рога и потащили в темноту.

Осторожно я двинулся следом, стараясь не издавать лишних звуков, хотя совсем избавиться от скрипа снега не представлялось возможным. Вскоре я потерял ориентиры и медленно пополз к непонятным звукам, полагаясь исключительно на слух. Вдруг я услышал грохот цепей, сдавленные и встревоженные голоса, что-то очень похожее на раздраженный визг, отчаянный крик — возможно козы. После чего раздался звук, который ни с чем не спутаешь — словно кто-то жевал, перемалывая твердую пищу могучими зубами.

Самое страшное было в том, что я ничего не видел и мог только рисовать происходящее в воображении.

Прошло, по-видимому, много времени. Я ожидал, что монахи и их соратники двинутся обратно. В этот момент луна неожиданно выплыла из марева облаков, и тускло осветила пространство. Я буквально впился глазами в то место, где собрались люди. Были видны лишь тени — одна из них неестественно огромная, и еще несколько крупных поодаль. Всего их было — теней — гораздо больше, чем людей, которых я знал наперечет. Кто это были, пытался решить я. Медведи, волки? Не могло быть такого, чтобы люди устраивали непонятный обряд ради кормления диких зверей. А тени действительно были огромны и за каждое непослушное движение люди ударяли в них чем-то вроде острых кольев.

Но неожиданно большие тени заволновались, и я к ужасу своему понял, почему. Ветер сменил направление, и твари учуяли незнакомый запах. Я был уверен, что они почуяли меня. Одна из теней стала бесноваться, пытаясь вырваться из оков. Другие поддались этому внезапному порыву. Люди испуганно кричали, указывая в мою сторону. И вдруг одна из тварей рванула так сильно, что цепь не выдержала и лопнула. Огромная тень помчалась мне навстречу, и я видел горящие, будто налитые кровью глаза.

Сердце замерло, я приготовился к смерти. Но случилось непонятное. Тварь быстро остановилась, вздыбив под собой снег и осыпав меня им с головой. И в тот же момент, словно передумав, развернулась обратно. А я в бессилии повалился в сугроб, слыша только отчаянные крики людей, грохот ломающихся цепей и хруст. Жуткий, леденящий хруст, сопровождающийся дикими воплями — то ли людей, то ли демонических чудовищ.

С трудом я поднялся и, не зная почему, закричал. А после ноги сами собой понесли меня прочь. Покуда были силы, я старался убежать как можно дальше. Бежал и бежал, не останавливаясь, пока не упал без чувств. Вскорости пришел в себя, но из опасения за свою жизнь, не решался повернуть обратно по своим же следам. Я рад был тому, что смерть пока откладывала свой визит. Даже после того как забрезжил рассвет, в лесу было удивительно тихо, как будто он полностью вымер, чего на самом деле не бывает даже зимой…»

«…В том, что произошло, я чувствовал свою вину, и все-таки заставил себя вернуться на поляну. Очень долго шел назад — так далеко я, оказывается, успел убежать. Придя на место, я увидел обгоревшие факелы, торчавшие из оплавленного снега. За скалой обнаружил груду ножей и еще какие-то предметы, по которым понял, что здесь, действительно, собирались принести жертвоприношение, только вряд ли для этой роли предназначалась домашняя животина. Уж больно крупными были ножи и к тому же они оказались чистыми. Это могло означать лишь то, что неизвестная мне жертва убила своих палачей раньше, чем они могли это сделать с ней. Пройдя еще несколько шагов, я обнаружил многочисленные следы крови на снегу, но ни одного тела.

Продолжая испытывать страх, и противясь ему, я закричал, призывая хоть кого-нибудь, пусть это даже будет напугавший меня демон. Мне показалось, что в ответ на мои крики дикий хохот донесся из леса, но, прислушавшись, я понял, что это далекий волчий вой.

Я помню, как я топтался на поляне, кричал до хрипа в груди. В глубине души я понимал, что совершил нечто страшное, и уже ничего нельзя вернуть вспять. Совсем продрогнув, я побрел обратно в скит, захватив с собой один из тлеющих факелов — на случай, если придется обороняться. По пути я заметил, что в лесу мелькают тени. Это были волки. Страх снова влился в мою душу. В скиту никого не могло быть, но всю следующую ночь мне мерещились чужие голоса, крики, шорохи. Я просыпался в поту, подкидывал дрова в печь, чтобы пламя огня сквозь щели дверцы хоть чуть-чуть освещало келью. Иногда мне казалось, что в окне возникали горящие глаза и лицо того демона, что передумал нападать на меня, предпочтя расправиться с своими мучителями, но это был лишь отблеск огня в печи. В болезненной лихорадке я провел всю ночь. Утром страх частично отступил, и постоянно возникали мысли о том, что кто-то из людей все-таки мог уцелеть и вернется. Как бы я хотел, чтобы так и случилось — чтобы они пришли и распекли бы меня, может быть, даже наказали. Но это была наивная надежда, разум подсказывал, что никто из них не выжил, да и мне следует бежать.

Днем я снарядил телегу, запряг в нее лошадь, вторую привязал сзади. В скиту еще оставалась разная живность, но как ни жаль мне ее было, пришлось отворить все загоны. Я знал, что, как только я уеду, стая волков ворвется сюда (и не только волков), и ни одна божья тварь не избегнет ужасной участи, но другого выхода не было. Быстрая кончина от чужих клыков лучше голодной смерти…»

«… Пока я отпирал засовы, что-то произошло во дворе и истеричное ржание лошадей заставило меня бежать обратно. Когда я выскочил на внутренний двор, то увидел, что одна из лошадей в бешенстве крутится возле перевернутой телеги, пытаясь вырваться из упряжи, а вторая лошадь валяется на снегу со вспоротым брюхом и на ее туше сидит ужасная черная тварь. Она была похожа на огромного ворона и летучую мышь одновременно, а тело отвратительно напоминало человеческое.

Не помню, откуда у меня взялось ружье — видимо схватил его, собираясь в дорогу, да так и не выпускал из рук, и я выстрелил в эту тварь сразу из двух стволов. По крайней мере один заряд попал в цель и раненое чудовище отпрянуло. Сделав несколько мощных взмахов крылами, оно тяжело перелетело через забор. Я обрезал упряжь, насилу успокоил лошадь, вскочил на нее и без остановки помчался вон…»

«…Так и не заставил я себя вернуться в Мору, хотя бы на один день. Если бы ты знал, как часто подступает ко мне чувство вины, а еще страх перед неизвестным: не дает покоя та тварь — адова птица из преисподней.

И по сию пору она иногда является мне во сне. А «монахи» и «ученые мужи», погибшие в лесу, — как я теперь думаю, были стражами демонов. Впоследствии я пытался рассказать увиденное разным людям, но меня принимали то за сумасшедшего, то за невероятного выдумщика. И дети мои, не все, конечно, с опаской воспринимают мои рассказы…»

Лука снова посмотрел на дату — 1954 год. Так давно. Его родители еще только на свет появились.

Он был очарован этой историей. Несмотря на то, что записана она была более полувека назад, а впервые рассказана еще раньше, это был почти готовый сценарий хоть для голливудского фильма ужасов. Конечно, Стрельников не верил в подобные истории, а уж тем более в физическое воплощение зла, и рассказ старика Курбатова казался ему обычной искусно сработанной «страшилкой», историей вроде гоголевского Вия. Но, тем не менее, весьма и весьма занятной.

По прочтении, Лука сфотографировал все странички любопытной тетради и сделал с полученных файлов копию на ноутбук. Тетрадь он положил в шкаф и вспомнил о ней несколько недель спустя, когда встретил родственника товарища.

— Почему Серега не заходит в гости? — спросил он у того.

И был огорошен страшным известием.

— Разве ты не знаешь? Он же умер!

— Умер?! — поразился Лука. — Когда?

Дата смерти отличалась от времени получения письма всего на три дня. Как объяснил родственник, Сергей уехал в экспедицию, куда-то к черту на кулички и заразился там инфекцией вроде сальмонеллеза. Их было шесть или семь человек — двое погибли. Мгновенный приступ, резкий скачок температуры и организм не выдержал интоксикации. Будь они в городе, ничего страшного бы не случилось, но они оказались в таких краях, где о службе скорой помощи знают только из книжек, даже телевизоров нет. Когда их доставили в больницу, Сергей уже был мертв.

Эта новость потрясла Луку. Ужасно было осознавать, что он уже никогда не увидит Сергея. Никогда! И только память будет с болью подсказывать ему, что был когда-то в его жизни человек, которого он считал лучшим и единственным своим другом…

4. Мора

Дорога снова пошла плохая. Уже стемнело, ехали с зажженными фарами. Вдобавок оказалось, что колея местами так сильно промыта, что двигаться приходилось пешим ходом. Противясь мысли о том, чтобы сделать ночевку в лесу, Лука продолжал гнать машину, стараясь не спрашивать лишний раз, долго ли еще осталось, и вообще — та ли дорога.

Гнать вперед — пока едется. Он не мог признаться Виктору в том, какие мысли его терзают. И без того уговаривал себя: «Что ты, никогда не ночевал в лесу?» Но тут же давал волю пугливой мысли: в таком лесу — ни разу!

Он замечал, что и Виктор нервничает, но старается не показывать этого. Только поглядывает на одометр да на часы. Брат, видимо, прикидывал возможные варианты и пришел к убеждению — не доберутся они до Моры без ночевки. И, когда «Уазик» подпрыгнул так, что бухнуло что-то в подвеске, Виктор махнул рукой.

— Ты за машину не боишься? Хватит, Лука, остановись! — крикнул он, когда «Уазик» подбросило очередной раз.

Стрельников словно только и ждал этой команды. Он убрал ногу с педали газа, выключил скорость и дал машине возможность остановиться самой. Ощущение было такое, что в тот же самый миг на него навалилась такая дикая усталость, какой он ни разу не испытывал за все поездки.

— Не думал, что здесь дорога такая скверная будет. Ты устал, давай отдохнем.

Лука кивнул. Зачем-то выключил фары. В первую секунду стало черно вокруг, потом обнаружилось тусклое свечение сверху — солнце зашло, но слабый свет его отражался от ряби перистых облаков, зависших на огромной высоте и видных в просвете дороги. Лука передернулся, заметив, что одно из этих облаков удивительно похоже на подобранный им коготь.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Но Виктор молчал, и тогда Лука рассказал о том, что его тревожило в первую очередь.

— В Тихоновке все смеются, небось, над тем стариком, Лёликом. А знаешь, он мне рассказал, что его не менее сумасшедший дед вырезал над мостом фигуры диких чудовищ и когда был пьян, пугал прохожих, прикидываясь такой же тварью. Кричал, что сатана вырвется наружу, и мертвых будет воскрешать для своих черных дел. Его даже за это поп анафеме предал.

А затем Лука вкратце поведал брату о прочитанной им истории. Виктор слушал, не проронив ни слова.

— Вот мы с тобой вроде бы два современных человека, — продолжал Лука. — А не к черту ли пошла сегодня наша современность? Ты в пионерском лагере друзьям страшилки рассказывал, а? Чего происходит-то?

Он пихнул Виктора в плечо, раздосадованный его молчанием, и тот словно очнулся.

— У нас на дальней лесосеке однажды бригада пропала — шесть человек. Долго искали. Полгода прошло, уже забывать стали. Я с другой бригадой поехал на тот же участок. Между делом хотел поохотиться, собаку с собой взял. Снежок — лайка. Если бы не он, кто знает, как обошлось бы. Мы в палатке спали, когда он заворчал вдруг. А я тоже услышал, как кто-то топочет рядом, хрустит ветками и дышит тяжело. Если бы медведь был, Снежок бы так не струсил, привычный был. Заскулил. Тихо так. Я и сам испугался, когда понял, что Снежок дал слабину. Распихал товарищей, чтобы их до инфаркта не довести, а потом как шмальнул несколько раз в темноту! Всю ночь потом не спали, но зато Снежок дрых как счастливчик — он-то чуял, что опасности больше нет. А утром мы обнаружили, что с нашей «Дружбы», которая под навесом лежала, кто-то содрал наклейку с голой бабой. Скажи мне, нужна ли какому-нибудь зверю наклейка? Сама голая баба, может, и сгодилась для кормежки. А наклейка? Не нужна. А знаешь, кто ее налепил на пилу? Лева Гаврилов — из той самой пропавшей бригады. Вот такая ерунда.

— Может, пошутил кто?

Виктор посмотрел на него. Даже в темноте его глаза блестели насмешливо.

— В этих краях было? — спросил Лука.

— Западнее — примерно полдня пути отсюда. Можно сказать, почти рядом. Но вот ты скажи мне, если тогда ночью Лева приходил, то почему Снежок так испугался? Вот то-то и оно, что нет ответа. И гадать можно, все что угодно.

— А сейчас-то чего делать?

— Спать будем. Что еще остается.

— Спать, так спать, — вздохнув, согласился Лука.

Он с опаской открыл дверь и прислушался. Все едино — кроме шелеста листвы ни один звук не был доступен его слуху. Он завидовал решительности Виктора — тот без всяких опасений выбрался из машины, чтобы перебраться в салон. Сам же Лука, закрыв дверь, предпочел перелезть через перегородку. Когда улеглись, он долго не мог уснуть, осмысливая все, что узнал необычного об этих местах.

Все это было слишком похоже на дешевый триллер со всеми необходимыми атрибутами — записками сумасшедшего, который вовсе не сумасшедший, реальными историями о пропавших людях, загадочных ритуалах и ужасных существах, которые чувствуют себя в лесу как дома, но мало кому удавалось видеть их собственными глазами. И лучше бы герою с ними не встречаться!

Посторонние звуки то мерещились, то отступали. Откуда такой страх засел внутри? Наверное, не было бы его, если бы Лука не видел, как выскочил из тайги медведь. Да еще следы крови…

Ворочаясь на жесткой обивке, он от усталости погружался в сон, лишь иногда возвращался в реальность, содрогаясь при этом всем телом, когда казалось, что и вправду кто-то стучит или скребет рядом. Он прислушивался, и оказывалось, что по-прежнему снаружи только загадочно шумит листва, да пощелкивает медленно остывающий двигатель…

Когда Лука проснулся, солнце стояло уже высоко. Часы показывали десять. Повернулся, чтобы разбудить брата, но Виктора рядом не оказалось. Лука открыл дверь и сразу же в ноздри ударил запах запеченной, хотя и немного подгорелой колбасы. Виктор сидел возле небольшого костерка и держал в руке палочку с нанизанным на кончик куском «докторской».

— Не стал тебя будить. Ты так сладко дрых.

Лука смотрел на него и чувствовал себя вполне счастливым человеком. На время страхи отступили, впереди был новый день. Братья наскоро подкрепились и отправились в путь. Через три часа они прибыли в Мору. По светлу и дорога казалась лучше.

Деревня встретила их почерневшим за десятилетия (а может быть и за столетие) угрюмым срубом без крыши, с пустыми, обросшими мхом и травой, словно бровями и ресницами, глазницами сгнивших окон. Лука не удержался, остановил машину и, взяв камеру, подошел ближе, сделал несколько кадров Похоже, что Мора находилась на грани вымирания — лес чувствовал себя здесь полноправным хозяином. Когда-то торная дорога, ведущая в поселение, поросла ивняком и мелкими сосенками. За срубом виднелся кривой забор и краешек соседнего дома, из трубы которого вился сизый дымок.

Лука повернулся к машине и замер. Неподалеку стоял тощий высокий человек в брезентовом балахоне (это в такую-то жару?!). Против солнца нельзя было разглядеть лица, но, похоже было, что он внимательно изучает гостей, сам, однако, не проявляя желания поприветствовать хотя бы взмахом руки.

— Витя, не знаешь, кто это? — он показал рукой, но человек успел исчезнуть в зарослях.

Он снова сел за руль, проехал еще метров сто, обогнув избу с дымящейся трубой. На гул двигателя из калитки выбралась старуха. Несмотря на духоту, на ней была выцветшая телогрейка с торчащими и дыр клоками ваты. На ногах суконные ботинки, нелепо смотревшиеся на ее худых ногах.

— Дарья Семеновна, здравствуйте! — поприветствовал ее Виктор.

— Здрасьте, здрасьте, Виктор Андреич! Давненько тебя видно не было, — бабка, первоначально настороженная приездом незнакомой машины, обрадовано засуетилась. — Машину загонять сразу будете, аль как?

— А что, обязательно? — спросил Лука.

— А как же. Егеря вон, в прошлом годе случай был, оставили машину за околицей, так медведь приходил, вдоволь наигрался.

— Словно взбесился. От колес ничего не оставил, тент изодрал и стекла побил, — подтвердил Виктор.

Подумав о медведе, Лука тотчас представил себе этого зверя, как щенка испуганного и улепетывающего со всех сил от неведомой опасности. В кармане он нащупал трофейный коготь. Показалось — его слегка шершавая поверхность обожгла ладонь.

— Ну, уж проходите, гости дорогие! — Бабка Дарья повела их на запах свежеиспеченного хлеба.

В доме было темно и все, что бросилось в глаза Стрельникову — это огромный кустарно вырубленный стол посреди кухни (в полдома кухня), белый куб огромной русской печи и длинные, во всю стену, скамейки под рядом мелких окошек. Низкие дощатые потолки. Что-то подобное он видел когда-то в музеях под открытым небом, где собирали старинные дома со всех краев и весей.

— Хлеб поспел, сейчас и картошечку поставим!

За окном замычала корова.

— Сейчас, сейчас! — крикнула старуха, — уймись, милая!

Оставив гостей, Дарья Семеновна выскочила во двор. Приветствуя ее появление на скотном дворе, закудахтали куры, раздался гусиный гвалт, заблеяли не то козы, не то бараны (в этом Лука был явно не специалист). Если прислушаться отрешенно, то выходило — обычная деревня со всякой живностью. И как-то не верилось, что народу в этой глухомани живет — на пальцах сосчитать можно.

С крыльца донесся стук, и в избу вошел старик на одной ноге. Вместо другой — когда-то лакированный под махагони деревянный протез.

— Здорово, гостям! — хрипло пробасил дед. — А я слышу — будто кто подъехал. Думаю, может, благодетели раньше срока пожаловали? Егеря, значит, — пояснил он, обращаясь к Стрельникову. — Ждем их. Скоро должны быть.

Дед был как дед — с небольшой аккуратной бородкой, с крепкой, почти солдатской выправкой, несмотря на свою инвалидность. Лицо его можно было назвать добрым, если бы не брови — мохнатые, тяжелые, делавшие взгляд его цепляющим и пронзительным. Он приблизился к Стрельникову и протянул руку. Его ладонь оказалась хоть и не крупная, но сильная для столь пожилого человека. Лука не остался в долгу — всегда приятно выразить почтение, казалось бы, столь банальным образом, через рукопожатие.

— Никак, брат твой, Виктор? — старик все не отпускал Луку.

— Точно, дед, угадал.

— Чего мне гадать, коли, я все про всех знаю, — проворчал старик. — Шучу. Ты же сам в последний раз хвастался. Брата, мол, жду. Счастливее человека я и не видывал, — он засмеялся и вновь обратился к Стрельникову: — А я Фаддей.

— А отчество? — удивился Лука.

— Без отчества. Меня так и называют всегда, ежели официально — «Фаддей Без Отчества». И попрошу без всяких «вы».

— Лука, — в свою очередь представился Стрельников, чем вызвал искреннее любопытство. Старик вскинул брови, отстранился, будто заново посмотрев на гостя.

— Весьма редкостное имя для нашего времени, — только сейчас он отпустил руку Стрельникова и пригласил садиться за стол.

— Сейчас жеванем, а потом за разговоры. Ну, где там мать?

На зов его вернулась Дарья Семеновна.

— Выпустила Нинку травки пощипать.

— Привязала? — спросил Фаддей.

— Да уж, на память пока не жалуюсь, — сердито ответила старуха, на что дед весело подмигнул гостям, затем снова повернулся к супруге:

— А Маринка где? Обедать с нами не сядет?

— Она к Евгении пошла. Что-то они там шьют.

Лука подмечал имена. Евгения — это, наверное, соседка. Виктор говорил, две только женщины в деревне. Значит, Маринка — должно быть, какая-то родственница.

Гостям был пожалован самогон. К радости Стрельникова, на его внезапный отказ (покосился только Виктор) Фаддей ответил без церемоний: «Я два раза в такие игры играть не приглашаю!». Налил себе и брату. Первую они выпили с ходу, после второй старика потянуло на разговор.

— Маринка — внучка моя. Загляденье девчонка. Сами увидите. Сейчас еще погостюет у дедов последний разок и… — дед присвистнул и махнул рукой, — унесут ее белые крылья. Город-то — нехорошее место. Соблазнов полно всяких.

— Чего мелешь-то, бес? — откликнулась Дарья Cеменовна. — Какие соблазны? Ей учиться надо. В институт она у нас поступила, — сообщила бабка главную семейную новость. — Вот и решила перед учебой погостить у стариков.

— Ну а ты, паря, чем в наших краях заниматься собираешься? — спросил Фаддей, обращаясь к Стрельникову. — Меня не проведешь. Я ученого человека за версту чую.

— Почему же ученого? — смутился Лука.

— Да я всех учеными зову, кто мне нравится.

Лука рассказал вкратце, так чтобы стало ясно и не вызывало лишних вопросов.

— Фотография — это дело хорошее. — Фаддей достал из-под стола бутыль, но даже не видя напряженного взгляда Луки, исполняя свое обещание, снова налил только себе и Виктору. — В городе-то пока жил, молодой еще — помню, баловался. А здесь бросил. Сам понимаешь. Никаких условий. Правда, сейчас, вроде как есть фотокамеры, которым даже пленка и бумага не нужна, а картинки можно по телевизору смотреть. Да уж больно дорого, полагаю, стоят, а? А с другой стороны, мне ли интересоваться — у нас и телевизора-то нет.

— Да, — согласился Лука, — хорошая камера недешево стоит. — Менее всего ему хотелось разговора на профессиональную тему, и он перевел его в другое русло. — А как у вас тут с погодой?

— Дак ведь я могу тебе наперед сказать, какая ожидается, — Фаддей хитро прищурил глаз. — С моих понятий, дня два, а может три, жмурь будет.

— Это как — жмурь? — спросил Виктор.

— А значит, солнце будет такое слепительное, что весь день ходить будешь глаза щуря. Жмуриться.

— А я думал, наоборот, дубак жуткий, — вставил Виктор. — Ну, в смысле — замерзнуть можно до «жмуриков».

На язвительное замечание Виктора Фаддей шутливо погрозил пальцем.

— Он у нас любит всякие словечки выдумывать! — засмеялась бабка Дарья.

— Да, точно. Ну-ка, отгадайте, что такое курвень? — спросил Фаддей и захохотал, на что Дарья сердито замахнулась: — Да ну тебя!

— Да уж, тут голову поломаешь, — тоже засмеялся Лука.

Он смотрел на Фаддея, ожидая разгадки, и заметил, как тот изменился в лице, увидев кого-то в дверном проеме.

— А тебя-то что, черт на плечах принес? — заругался Фаддей на вошедшего, — Ты где пропадал, идиот? Мы уж тут все чуть с ума не посходили.

Лука обернулся. Оказалось — это кот. Угольно черный, худой до безобразия, и абсолютно уверенный в себе. С легким налетом презрения ко всяким правилам общежития, он скользнул через порог и уселся на тканом коврике, внимательно уставившись на людей.

— Единственный кот на всю Мору остался, и тот шастает в лесу! А мышей кто ловить будет? — все еще в сердцах восклицал Фаддей, как будто общался с равным себе.

А кот взаправду вел себя почти как человек. Он медленно направился к Фаддею, стараясь сильно не крутить хвостом, хотя и был взволнован. Остановился, посмотрел на старика виноватыми глазами (постарался, бестия!), дождался, когда тот немного снизит тон, и только после этого, крадучись на полусогнутых, забрался под стол, где начал тереться о здоровую старикову ногу. Все, дескать, в порядке, хозяин! Чего ты шумишь?

— Подлизываешься, Мазепа? — старик погладил кота.

— Мазепа?! — удивился Лука.

— Мазепа и есть, — сказал дед, вновь обращаясь к коту: — Так уж и быть, получишь чего-нибудь вкусненького. Как никак, радость у нас — кот из леса вернулся.

Непонятно было — то ли дед шутит, то ли серьезно говорит. Какая-то радость у него получилась с налетом грусти.

— Не живут у нас ни кошки, ни собаки, — сказал он, обращаясь к Стрельникову. — Сколько не заводили, надолго не задерживаются. Исчезают. Не знаю, что уж такого в наших краях. Коровы, гуси и прочая тварь, эти кое-как живут. Куры — так тем вообще на все плевать.

— А что такое курвень, кстати? — спросил Виктор.

— Курвень — это когда моя жена с утра идет в курятник яйца собирать, а я свою культю еще с вечера куда-то дел, найти не могу. Кричу ее, зову, да разве доорешься! Приходится так на одной ноге по избе прыгать, ругаться, пока не отыщется.

Все засмеялись. Правда, смех казался натянутым. Он быстро прервался, когда с крыльца донеслись шаги и на пороге появился щуплый старичок с жиденькой бородкой.

— А, Вася! — уже привычным для Стрельникова сердитым голосом (видимо по-другому Фаддей и не говорил), хозяин приветствовал вошедшего: — Чего пожаловал?

— Я смотрю, гости у вас. Добрый день, — старичок низко поклонился. Луке показалось: с излишней почтительностью.

Хозяин щурился на него, но пройти не приглашал. Да и тот уходить просто так не собирался. Стоял, полный надежд. Возможно, этого жителя Моры больше интересовали не гости, а напиток, подаваемый по такому случаю к столу. В другой ситуации, по всей видимости, Фаддей прогнал бы Василия взашей, но при чужих постеснялся.

— Да, гости у нас, — произнес, наконец, хозяин и смилостивился: — Проходи. Мать, налей еще чуток.

После того как всей компанией, за исключением Стрельникова, уговорили оставшийся самогон, Фаддей дал команду жене готовить место для гостей и увлек Василия (тот с большой неохотой покинул стол) за собой во двор.

— Этот дед Василий — бывший вертухай, — сказал чуть позже Виктор, когда они загнали машину во двор. — Говорят, в свое время в лагерях на вышке стоял с оптической винтовкой. Божится, что ни одного заключенного в своей жизни не убил. Да что-то не верится. Ведь ворошиловский стрелок, его душу. Вохра поганая.

Лука представил себе Василия в качестве надзирателя.

— Да ну, как-то сомнительно, что этот тип действительно мог в лагере работать. Какой-то он дохловатый. И несерьезный.

— Насчет дохлого — не уверен. Насчет «несерьезного» — еще увидишь. Заодно познакомишься с его закадычным корешем. Зовут того Еносий, а по молодости он занимался как раз тем, что сидел в тех самых лагерях. Вроде как из репрессированных, а затем прижизненно реабилитированных. Та еще странная парочка. Может, его дед сам Василий и охранял. Никто, кстати, до сих пор этот вопрос разъяснить не может, а они на этот счет помалкивают. Так вот этот Еносий — совершенная противоположность. Здоровый, раскормленный тюфяк. Старше Василия, а выглядит на десяток лет моложе. Хотя тоже одной ногой в могиле стоит. Да тут все — одной ногой.

— Ты говоришь, здесь три старика. А когда я делал снимки, я точно видел еще одного мужика. Он стоял у леса. Высокий, тощий. Я же тебе говорил, но он скрылся…

Лука не успел договорить. Отвлекла бабка Дарья. Она притащила постельное белье и повела их в пристрой.

— Тут и будете жить.

— Царские хоромы, Дарья Семеновна! — сказал Лука, едва только глянул внутрь. На широченных полатях можно было разместиться хоть вдесятером.

Хозяйка повелела распоряжаться своим временем как заблагорассудится. Главное — не забывать запирать калитку. А если уж вернулся поздно, придется лезть через забор, потому как на ночь ворота и калитку задвигают тяжелым засовом и все окошки заставлены.

— Чтобы медведь не баловался, ежели заявится.

Они вернулись во двор, чтобы разгрузить машину. Потом взялись за генератор. По какой-то причине он не перенес дорогу и никак не хотел запускаться. Пришлось разбирать. Захмелевший Виктор зло ругался. Пока занимались починкой, не заставил себя ждать тот самый старик Еносий. Узнав от Василия о приезде нового человека, он тоже поспешил «засвидетельствовать почтение».

— Если что, милости просим к нам, — предложил он. — Третья изба отсюда. Только не та, что справа, — та брошена — а левая.

Он действительно производил впечатление несуразного человека. Вместо шнурков на ботинках была закручена алюминиевая проволока. Ею же вместо ремня подвязаны брюки. Сам — кудлатый и с легкой рыжинкой в седеющих волосах.

Спустя несколько минут общения, Стрельников заметил, что у старика действительно не все дома. Или настолько простым Еносий был человеком. Все что-то лез указывать, поддакивал на любое слово Виктора, хотя в технике был полный ноль. Виктор уже шепнул брату, что меньше всего ему хотелось бы отвечать на сыплющиеся от Еносия глупые советы, а проще — взять и пристрелить.

Этот старик, загадочный как и его товарищ, мгновенно испарился, едва только во двор вернулся Фаддей.

— Все шастают, паскуды! Вынюхивают, злодеи. Дал же бог соседей, мать их. — Гремя костылем, он снова ушел в дом.

— А ты все ворчишь, старый! — послышался из открытого окна голос бабки Дарьи. — Мало тебе налили…

Они там о чем-то заспорили, и вскоре старуха выбралась на крыльцо, сердито бурча.

— Дарья Семеновна! — окликнул ее Виктор. — Лука говорит, что видел в деревне какого-то мужика молодого высокого.

— В брезентовом плаще, худой очень, — добавил Лука.

— А, так это Игнат. Сын Прокопьевны, царствие ей небесное, — Старуха с грустью вздохнула, будто вспомнив о давно прошедших годах. — Был он здесь когда-то агрономом, да как все начало хиреть, уехал. Лет пятнадцать уж прошло. Мать-то его, Прокопьевна, еще раньше померла. А он все приезжал. Говорит — тянут родные места. По первости наведывался каждый год, потом года три или четыре его вовсе не было. И вот — снова нарисовался. Странный он. Ни с кем не общается. Появляется внезапно, так же внезапно исчезает. Первое время я даже боялась столкнуться с ним ненароком. Говорю ему: «Игнат, когда-нибудь богу душу отдам. Как из-под земли берешься». А он в ответ: «Прости, мать». Да уж прощу, конечно…

Она посмотрела в сторону ворот, как будто Игнат и сейчас внезапно мог очутиться во дворе, после чего стала говорить заметно тише.

— В этот раз, как приехал, говорит, рак у него в очень тяжелой форме. Недолго жить осталось. Вот и решил перед смертью навестить родину, как будто здесь обрести покой хочет. Несчастный он, — бабка вздохнула и пошла к скотине.

Стало темнеть. Виктор, наконец протрезвевший и от того еще более сердитый, закончил ремонт генератора. Протянули провода, собрали вручную прожектор из галогеновой лампы с большим отражателем и подвесили к бельевой веревке. Хлипкое устройство раскачивалось и грозило упасть на землю. Лука вскочил, схватил провод. В такой позе он и застыл, когда генератор вдруг затарахтел, прожектор вспыхнул идеально белым сиянием, и едва не ослепший от яркого луча Лука сквозь внезапно хлынувшие слезы увидел девушку в белом сарафане, возникшую перед ним словно призрак прекрасной незнакомки.

Она загородила глаза ладонью.

— Неужели у нас будет свет? — раздался мелодичный голос.

Незнакомка была чудо как хороша. И он был совершенно очарован ею. Неожиданный приступ интуиции подсказал вдруг, что эта молодая женщина должна раз и навсегда занять главное место в его душе. А еще он подумал вдруг, что она кого-то ему поразительно напоминает.

— А вот и Маринка! — послышался радостный голос Фаддея…

Виктор храпел рядом, а Лука все не мог уснуть. Луна заглядывала в окошко, осенив противоположную стену крестом рамы. Было так светло, что проглядывался каждый предмет. В особенности — крупная фигура брата, ноги которого чуть свисали с полатей.

Душно. Лука выбрался из домика и уселся на пороге. Голыми ступнями он чувствовал тепло дощатого настила, еще не остывшего после жаркого дня. Прислушался. Что-то непривычно давящее и тревожное ощущалось в округе. И он понял что. В любой деревне ночью всегда лаяли собаки. Вразнобой, на разные голоса, периодично, но их лай раздавался со всех концов. А тут уже целый час ни единого звука, кроме легкого шелеста листьев. Некому возвестить о появлении чужого, некому обозначить границы территории, за которые не стоит соваться. Живут здесь люди, а деревня — мертва. Потому что жизнь в ней не ощущается. Даже лес, возвышавшийся над деревней, хранил совершенное молчание.

Он сидел не шелохнувшись, все еще надеясь, что какой-то звук жизни даст о себе знать. Однако напряженный слух улавливал только храп и бормотание Виктора. Даже скотина в хлеву молчала. Раздосадованный, Лука вышел на середину двора и уселся на огромной высохшей колоде для рубки дров. Поджал колени, обняв руками. И только сейчас заметил, что во дворе он не один. На крыльце зашевелилось белое пятно.

Маринка. Внучка Фаддея — именно она вызвала его бессонницу. Лука долго пытался вспомнить, почему ему показалось, что она на кого-то похожа, но сейчас он решил, что это была игра воображения.

— Вам тоже не спится? — спросила она.

— Да, есть немного, — ответил Лука.

— Пока через наш лес проедешь — семь потов сойдет, — сказала девушка.

Она сошла с крыльца и встала напротив. Белым на ней оказалась легкая сорочка. Лука хотел уступить ей колоду, даже при том, что места на ней хватило бы и для двоих. Но она так быстро очутилась рядышком, что он успел только чуть подвинуться. Ощутил, как по телу пробежала дрожь, когда она прикоснулась к нему бедром. Ему стало неловко — вот он сидит посреди ночи в одних трусах, а рядом — молодая женщина. С ума сойти…

— Скоро будет холодно. Я специально взяла из дому шаль. Если хотите — можете тоже укрыться. Она большая, — и девушка протянула ему пушистый платок.

Ее детская непосредственность вызвала шквал нежных чувств. Еще во время ужина, когда все непринужденно разговаривали, он наблюдал за ней, замечая, что и она посматривала на него утайкой. В ней ощущалась ранимость и еще нерастраченная вера в чужую доброту. Ужасала одна мысль о том, что кто-то может ее обидеть. И не дай бог это окажется он — Лука Стрельников. Он ощутил вдруг дикое желание укрыть Марину той самой шалью, которую держал сейчас в руках, и прижать ее к себе, будучи готовым в любую секунду встать на ее защиту.

— Вы не обидетесь, если я задам один вопрос? — спросила вдруг она.

— Пожалуйста.

— Откуда у вас такое имя?

Лука мог припомнить множество вариантов, когда кто-то обращался к нему с таким неоригинальным вопросом. Но что-то важное вдруг скользнуло в ворохе памяти. Возможно, тон ее голоса был похож на что-то однажды услышанное. Но Стрельников не смог вспомнить. После короткой паузы он ответил:

— Это мама постаралась. Я тоже ее спросил однажды, почему она меня так назвала. Она ответила: «Сергеев, Андреев и прочих, всегда будет много. А Лукьян — один». Как в воду глядела. Лично я за всю жизнь ни разу не встретился с тезкой. В детстве, правда, ребятишки часто дразнили, у меня ведь и фамилия соответствующая: «Лук со стрелой», «Эй, Лука — стреляй!», «Лука, дай чеснока!» и так далее.

— Наверное, было обидно? — сказала она и добавила: — Но у этих ребятишек было хорошее чувство юмора. Ведь, правда?

— Это уж точно, — согласился Стрельников.

— Я еще не скоро спать пойду. Я часто так сижу по ночам.

— А комары?

— А их здесь нет.

Лука удивленно сообразил, что это правда. Ночных кровососов не было слышно. Что было весьма странно.

— Давайте поговорим.

— Давай.

Они продолжили болтать на разные темы. Говорили шепотом. Иногда возникали долгие неловкие паузы, пока не стало холодать. Девушка зябко поежилась, и Лука отважился накинуть на спину Марины шаль. Он переборол желание подольше задержать руки на ее плечах. Не хотелось, чтобы она неверно расценила этот жест и обиделась.

— Тебе нравится здесь?

Ему действительно было интересно, что она думает — о лесе, о деревне.

— Я и сама понять не могу. Природа красивая, но что-то в ней странное кроется. Поначалу я каждый день в лес ходила. Поброжу немного, полюбуюсь, потом обратно — не торопясь. Но после того случая…

Она замолчала, словно сомневаясь — стоит ли рассказывать.

— Какого случая? — Лука напрягся.

Марина смутилась.

— После того случая меня все за дурочку приняли, наверное. Обещайте, что не станете смеяться.

Он был заинтригован. Ему и в голову не пришло бы смеяться над ней, особенно после того случая с обнаруженным когтем, из-за которого и Мора, и лес, ее окружавший, воспринимались совершенно иначе. Не зря же ему казалось, что в деревне буквально звенит тревога, только никто этого не слышит. Кроме этой девочки. Или не хотят слышать.

— Я видела в лесу существо…

Она так и не смогла сдержаться, чтобы не поведать это заговорщицким тоном, и широко раскрыв блестевшие в свете луны глаза. Ну, конечно, если она всем так начинает рассказывать, что же поверит…

«Если бы не рассказ и не коготь, и я бы заранее не поверил…» — подумал Лука. Но сейчас он готов был безоговорочно принять любой ее рассказ.

— Какое существо?

— Даже если вы… если ты мне не веришь, я все равно расскажу.

Лука улыбнулся, надеясь, что она этого не заметила. Переход девушки «на ты» был неожиданным. Видно было, что ей очень хочется чувствовать себя с ним запросто, и она слишком волнуется.

— Я шла по берегу — отсюда не так уж далеко, — начала рассказ Марина. — Там очень красивый вид открывается на реку. Взяла с собой фотоаппарат. Я его здесь повсюду таскаю с собой. Но когда шла по тропе, споткнулась и сильно ушибла ногу. Села возле камня, решила обождать немного, пока боль не стихнет. И видимо долго просидела так, почти не шевелясь. И вот тогда-то я его и увидела!

Голос ее стал взволнованным.

— Оно — это существо — появилось так внезапно, что я вздрогнула. Представьте себе человека, у которого за спиной выросли огромные черные крылья. Он выпрыгнул откуда-то сверху, мне показалось — из сосновой кроны, и опустился на тропу передо мной. Несколько шагов разделяли нас, и мне удалось его хорошенько разглядеть. Странного вида одежда плотно облегала его тело. Руки — почти человеческие. Разве что немного коротковаты для обычного человека и с очень длинными пальцами. На ногах что-то вроде сандалий. В первый момент я растерялась, не могла шелохнуться. Затем страх прошел, тем более что и существо не проявляло ни капли агрессии. Да и куда мне бежать — нога болела так, что слезы текли. Все, что я желала тогда — чтобы прошла боль. Поэтому я спокойно отреагировала, когда оно приблизилось ко мне…

Марина поднялась, встала напротив Стрельникова, с тем чтобы воочию показать, как приблизилось к ней существо. Она медленно двинулась к нему, предварительно вскинув позади себя шаль, изображая, по-видимому, крылья. Приблизившись вплотную, Марина неожиданно резко согнулась, и вдруг произошло то, чего Лука менее всего ожидал.

Она прыснула, еле сдерживая смех. Зажала ладонью рот, и упала перед ним на колени, так, что в лунном свете он смог увидеть ее нежное лицо. Она все еще задыхалась в приступе зарождающегося смеха.

— Вы, правда, поверили?

Поверил ли он? Да он не знал, как реагировать.

Она схватила его за руки.

— Не обижайся… не обижайтесь, правда. Я хотела проверить, смогу ли я рассказать что-то совершенно фантастическое так, чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений в том, что это правда.

Лука и не подал виду, что действительно задет за живое.

Марина поднялась с колен и снова заняла место рядом. Поправила шаль, закуталась в нее почти целиком.

— Наверное, я похожа на дурочку? И ты уже не считаешь меня серьезной женщиной?

В ее устах слово «женщина» прозвучало как некий пока еще недостижимый идеал. То, к чему она изо всех сил стремилась, но, в ее понимании, этот значимый факт еще не состоялся.

— Конечно, нет.

Видимо, она не поняла — шутит ли он, и что хотел сказать своим «нет». Что она вовсе не дурочка? Или, что он не воспринимает ее как женщину. А может как раз наоборот — воспринимает как женщину. Он поспешил развеять ее сомнения.

— Я нисколько не удивился бы, случись такое на самом деле. Очень уж мрачная и гнетущая здесь атмосфера.

— Раньше такого не было, — ответила Марина.

— Когда раньше?

— В детстве. Я здесь бывала еще ребенком. А сейчас мне иногда страшно — что случится с этой деревней? Она уже умерла и это касается всего, чего ни коснись. Мне кажется иногда, будто какой-то зверь напал на нее и пожирает. Медленно, растягивая удовольствие. Я, конечно, это образно говорю, но словно так и есть.

Лука подумал, как она отреагировала бы, если бы он показал ей тот чертов коготь? Это ее, без сомнения, напугает. Поэтому лучше показать трофей кому-нибудь из старожилов. Например, Фаддею или кому-нибудь из стариков-соседей.

Между тем, на горизонте незаметно забрезжил рассвет. Ночь подходила к концу. И постепенно лес вокруг Моры стал просыпаться, наполняясь голосами птиц.

Марина пожелала ему приятных сновидений и направилась к дому. Он в ответ пожелал ей спокойной ночи. Оба засмеялись.

— Ты, наверное, собралась стать актрисой?

— Нет, я поступила в педагогический. Хочу быть учительницей.

— У меня невероятное ощущение, что мы с тобой где-то встречались, — скороговоркой произнес Лука и неожиданно подумал о том, насколько пошло звучала эта фраза.

— В самом деле? — загадочно произнесла девушка. — Вполне может быть! — и она вбежала на крыльцо.

После того как Марина скрылась в доме, Лука еще долго сидел один, пока не заметил, что здорово продрог. А ведь всю ночь он просидел, не ощущая холода. Он чувствовал такое сильное расположение и приязнь к этой девушке, которые редко испытывал к людям. И еще его покоряли ней: ее имя и невероятно милые черты лица. И, конечно же — загадочная сущность.

«Ты с ума сошел, дружок», — подумал Лука и отправился спать.

5. В гостях

Погода, как предсказал Фаддей, действительно выдалась — жмурь. Когда Лука, позевывая, выбрался из пристроя, на улице уже было жарко. Глаза, пока не привыкли, заслезились от обилия солнца. И ни единого белого пятнышка на небе.

Виктор с утра занялся делами — он собирался отрегулировать генератор и зарядить аккумуляторы. А, кроме того, несмотря на жару, хотел разведать места для предстоящей рыбалки. Лука, ничего не смыслящий ни в том, ни в другом, решил прогуляться. Но не один — под каким-нибудь предлогом ему хотелось составить компанию Марине. Он обошел двор, заглянул в дом, но, к его разочарованию и расстройству, девушки нигде не было. Чтобы не вызывать пустых домыслов, он не стал уточнять у стариков, где можно ее найти. Вполне вероятно, она снова отправилась к той самой Евгении Петровне, с которой Лука еще не был знаком. Ну, вот как раз и мотив есть. Он сказал брату, что пройдется по деревне и вышел со двора.

Вчера не было времени подробно разглядеть Мору — устал сильно, да и некогда было. И сейчас он искренне удивился огромному количеству брошенных домов. Выйдя на середину заросшей травой и давно не езженой улицы, осмотрелся, насколько хватало обзора. Только здесь насчитал пятнадцать изб. От некоторых остались сгнившие, местами обгорелые срубы, другие вросли в землю и укрылись зарослями огромной полыни. Третьи еще сохраняли на себе остатки былого людского внимания, но уже смирились с незавидной участью. И это была только малая часть деревни.

Как рассказал вчера Фаддей, Василий с Еносием когда-то имели каждый собственный дом. Они жили на другом конце деревни, и по мере того как народ покидал Мору, постоянно меняли жилье. С каждым разом перебирались в брошенные дома все ближе и ближе, пока не поселились оба в доме по соседству. Постоянно Фаддей на них ворчал («дал же бог соседей…» и так далее, даже с крепкими выражениями), однако всегда подмечал редкостную для стариков дружбу. Одна только Евгения Петровна по-прежнему жила на другой стороне Моры. Сколько раз Фаддей с женой уговаривали ее поселиться поближе. Но та наотрез отказывалась. А ведь на задах стояла почти идеально сохранившаяся изба с рабочей печью — ворчал Фаддей.

Прошлым вечером, когда все сели за стол ужинать, старик рассказал и о «строптивой бабе», как он называл Евгению Петровну.

«— Злая она какая-то становится, если что не по ней. С виду вроде и не скажешь, а я-то чувствую, что внутри у нее прямо кипит все. Ей лучше не перечить. А раньше была — баба как баба. Без особого гонору. Муж у нее был отличный охотник. Собаки у нас никогда долго не жили, а у него одного постоянно псины водились. На медведя ходил, на соболя. После того шкуры продаст, и на эти деньги они с женой почти год кормились, да и в деревне многим помогали. Но однажды, года два назад, как ушел в Мор, так и не вернулся. До снега пытались искать, так и не нашли. А с ним и последние собаки в деревне исчезли. С того момента и Евгения — как натянутая пружина.

«— А почему — Мор? — спросил тогда же, за разговором, Лука, — откуда такое название?»

«— А этого уже никто точно не скажет. Речушка — Мора. Лес — Мор. Те, кто назвал, лет сто как померли, а их потомкам этого и знать не надо было. Это вы в городе чего-то там придумываете, оправдания ищете. А у нас все просто. Жив сегодня — и ладно. Помер — туда и дорога. Может оттого, что помирали — от того и Мор. А вообще, деревня наша только при Советской власти и стала расти. До этого здесь старообрядческий скит был. Заброшенный, пустой…»

Когда Фаддей упомянул про скит, сердце у Луки встрепенулось, настолько живо мелькнул в памяти рассказ беглеца Курбатова.

«— Бросили его еще до революции. Ну, а место-то хорошее, чего зря пропадать. И дорога была, какая никакая. Так что здесь основали лесозаводик небольшой и народ с разных краев согнали. После войны думали еще разработкой ископаемых заняться. Чего только не искали — и золото, и нефть, и руду. Мне один знакомый геолог по пьяни один раз заявил: «Мы, дескать, по всем приметам действуем. Всего тут должно быть немерено, а ничего в нужных количествах найти не можем». Ни фига они тут и не нашли. При батюшке Брежневе столько машин сюда снарядили, комсомольских отрядов. Хотели дорогу мостить. И все прахом пошло. До сих пор еще приезжают ученые добровольцы — все чего-то копают, бурят. Да только без толку».

«— Нехорошее тут место, — признал Фаддей, — Но мы как-то живем, привыкли. С лесом дружим, не пакостим. Да и кто мы ему — вот помрем, и не заметит».

«— Типун тебе на язык, — заругалась Дарья Семеновна. — Помирать он собрался»

«— Можно подумать, ведьма с косой тебя спрашивать будет: «А не хотите ли вы пожить еще, Дарья Семеновна, а то я попозже загляну»? — дрязнясь, противным голосом пропищал Фаддей.»

Та в ответ понарошку замахнулась и послала деда к чертям.

«— То-то и оно…»

Вспоминая об этом разговоре, Лука не сразу сообразил, когда за спиной раздался кошачий мяв. Обернувшись, он увидел Мазепу. Кот сидел на почерневшей завалинке соседнего дома. Почти незаметный — черное на черном. Он смотрел на Луку. В лапах его была раздавленная мышь или мелкая крыса с наполовину откушенной головой. Мазепа будто хвастался перед человеком своим подвигом, реабилитирующим столь длительное отсутствие. Приступ брезгливости при виде внутренностей, торчащих красными нитями, заставил Стрельникова отвести взгляд. Однако что-то странное бросилось ему в глаза, когда он глядел на жертву Мазепы. Кажется, любому зверью полагается иметь четыре конечности, а он увидел… Лука повернулся, чтобы проверить — не показалось ли ему. Но Мазепа уже погрузил мышь в глотку, оставив торчать наружу голый хвост.

«Надо же, мерещится всякое».

Кот шмыгнул в дыру под забором. Лука снова брезгливо передернулся.

Он надеялся сам, без подсказки, отыскать дом Евгении Петровны. Не так уж, наверное, это сложно. Главное — миновать мост через ручей, чтобы оказаться в другой части деревни, где был когда-то лесозавод. Но прежде, нужно пройти вдоль улицы мимо избы, где обитали деды Василий с Еносием.

Там его уже поджидали.

По-видимому, дед Василий стоял у забора, не шелохнувшись, вперившись глазом в дырку от сучка и наблюдал за ним. Потому что Лука не слышал никаких шагов, как вдруг, проходя мимо забора, раздался громкий возглас, заставивший вздрогнуть от неожиданности:

— Слышь, ты, горожанин! Зайдешь?

Василий отодвинул доску, высунул в щель свою башку с трясущейся бородкой и, осмотрев улицу, поманил рукой.

— Давай, ты, раззява. Топай сюда! Я щас калитку открою.

Лука расстроился. Поиски Марины откладывались на неопределенный срок. Но не подал вида, что торопится, или не желает разговаривать. Зайти придется— невежливо начинать знакомство с жителями с откровенного пренебрежения.

Как человек, Василий для Луки был не интересен. Скорее даже вызывал какое-то отторжение, производя впечатление паука. Дохлого (в смысле — худющего и еле живого), но все еще мечтающего о сладкой, пухленькой мухе, из которой можно попить кровушку. Перед самой смертью вдоволь насосаться, может быть, захлебнуться в крови. Но это все равно, главное — результат. Глаза — как сверла. Пальцы тонкие и, сразу видно, сильные. Из таких паучьих лап не вырвешься, не спрячешься, такому расскажешь все — что знаешь и даже то, чего не знаешь. Похоже, прав был Виктор, не согласившийся, когда Лука назвал Василия несерьезным. Сильно состарился, растратил часть сил, но от этого стал еще опаснее. Потому как от старика никогда не ожидаешь прыти. Он и в самом деле мог быть исправным сталинским надзирателем.

Именно поэтому Лука готов был ждать от него любой выходки. Мало ли что взбредет в стариковскую голову. Он почему-то представил, как по вечерам подпивший дед Василий развлекается тем, что привязывает своего кореша Еносия пеньковой веревкой к стулу и начинает допрос: «Сознавайся, вражина, именно ты готовил покушение на всеми нами горячо любимого дорогого Лаврентия Павловича…»

Он прошел за Василием по дощатому тротуару — до высокого крылечка, где стариком уже были приготовлены два стакана и бутыль с бражкой.

— Специально для тебя сообразил. Знал, что прогуляться выйдешь, — сказал Василий. Глазки его бегали, изучали Стрельникова.

«Тоже мне, экстрасенс хренов. И дурак бы понял, что новый человек захочет пройтись по деревне, осмотреться».

Старик налил себе, не спрашивая — Стрельникову. Стараясь, чтобы это выглядело вежливо, Лука отказался.

— Спасибо большое, на сегодня еще дел много. На жаре — разве работа.

— Не боись, не пропадет. — Без капли сожаления Василий приветственно качнул в руке стакан, залпом отправил в глотку, вытер ладонью губы. — Этот тоже, все ходит! Вражина! — он махнул рукой куда-то неопределенно.

— Кто? — спросил Лука.

— Игнашка. Кто же еще.

Лука вспомнил про таинственного худощавого человека, имевшего обыкновение не здороваться с гостями и бесследно исчезать.

— А кто он такой?

— Игнашка-то? Знамо кто — дыбил первостатейный. У него в городе две квартиры и дочка богатая. А не сидится на месте. Все ездит сюда, вынюхивает. Шкура недобитая. Знаю я, чего он ищет.

— Что ищет? — простодушно спросил Лука.

— Так я тебе и сказал, — Василий хитро и зло прищурился.

Лука вдруг интуитивно понял — надо подождать. Его молчание подействовало на старика сильнее конского возбудителя. Василий весь надулся, бородка его задергалась, глазки забегали. Вопреки ожиданию, все естество его как будто говорило: «ну спроси, ну спроси! Спроси же ты, дурила! Я все скажу». Наконец, Василий не выдержал и заявил:

— Клад он ищет. Еще белогвардейский, можа и колчаковский. Точно тебе говорю!

И добавил шепотом:

— Никакой у него не рак. Оборотень он, Игнат наш. Всамделешний! Только я тебе по секрету, — Василий приложил к губам палец. — А ты никому. Понял?

Старик опорожнил и второй стакан. Лука не мог сдержать усмешки, на что Василий не преминул вставить:

— Что, смешной я, да? Шучу, думаешь? А я не шучу. И ты не зли меня. Как говорится, я не злопамятный, да только злой и память хорошая!

Лука все-таки не выдержал и засмеялся.

Василий побагровел.

— Ты думаешь, Фаддей здесь главный? Да ни хрена подобного. Здесь главный — я! То, что он на меня голос повышает, а иногда силу применить может — это все ерунда. Зато когда мой срок настанет, все поймут, что по сравнению с Василием они полные нули. Все! Бывали в свое время такие смелые. Думали стращать Василия, козни строить…

Почти не вслушиваясь в его речь, Лука осмотрел территорию. Вся захламлена, загажена птичьим пометом, хотя живности не слыхать. Покосившийся сортир с открытой дверью, упершейся углом в землю и подпирающей хлипкое сооружение.

— … не знал, что с Василием шутки плохи…

А труба на крыше совсем обвалилась. Что — печь не топят? Тогда чем они питаются? Может, сырым мясом? Это было бы неудивительно.

— …Ну и где он? Почитай уж годков пятьдесят как сгнил напрочь. Ты слышишь? Тебе говорю!

Дед Василий бесцеремонно дернул Стрельникова за рукав рубахи. Да так сильно, что слышно было, как затрещал шов. Лука с удивлением посмотрел на рубашку, затем уставился на старика.

— Ты меня-то послушай, мил человек! А то я сейчас добрый, а потом…

Лука не знал, что и думать. Василий пьян и городит чушь. Его сожитель, тоже не страдает особенным наличием ума. Что-то в последнее время ему везет на чудиков и сумасшедших. Но Еносий хоть не производил впечатления агрессивного человека.

Стоило о нем подумать, как в тот же момент толстячок Еносий выбрался на крыльцо. Он вышел из дома в потрепанных и откровенно малых для его расплывшейся фигуры кальсонах, отчего и без того комичная фигура казалась еще более смешной и жалкой. Лука и сейчас готов был рассмеяться. «Да, что на меня нашло?» — он с трудом сдержался.

— Как вам не стыдно, Василий Егорович, — сделал замечание Еносий, видимо слыша разговор с самого начала. — Человек новый, что он о вас подумает?

Дед Василий, казалось, стушевался.

— Слышь, ты, Еносий. Не встревай. Прошу тебя — не встревай…

— Как хотите. Но я свое мнение высказал.

Еносий вернулся в дом.

— Ну, что за человек, — забухтел Василий. — Пошутил я. С кем не бывает.

Он выплеснул на землю капли из стакана. Это нехитрое движение было исполнено злобой, как будто внутри старика все кипело от ненависти и только каким-то непостижимым образом Василию удавалось поддерживать образ вполне миролюбивого старца, хоть и неуравновешенного. Но время от времени эта агрессия прорывается наружу. Как это произошло в тот момент, когда он заявил, что «главный — я», и сейчас — когда он стряхнул стакан.

— Никто меня здесь не любит, не уважает. Боятся что ли? Даже Маринка-красавица и то не пообщается со стариком. Может с тобой, все ж таки поболтаем, а?

Не надеясь, что разговор со стариком может хоть в чем-нибудь оказаться полезным, Лука вспомнил о главной цели. Найти Марину.

«Неужели эта девчонка так серьезно затронула меня? А ведь так оно и есть».

В это время Василий слезно зашмыгал носом. Лука не успел в очередной раз удивиться переменчивости его натуры, как старичок и впрямь залился настоящими слезами. Василий вытер их тыльной стороной ладони и уставился на Луку покрасневшими глазками, уголки которых была испещрены сетью мельчайших морщин. Перемена в лице его казалась немыслимой — злобный паук неожиданно приобрел самый ангельский вид. Может быть, оттого Стрельников и решился задать ему вопрос. В конце концов, старик сам предложил пообщаться.

— Говорят, здесь в окрестности какая-то «скала демонов» есть? — издалека начал Лука.

— Да здесь скал — как у сучья деревьев. То есть, у дерева сучьев, — осторожно засмеялся Василий. — Ишь ты, скалой он интересуется. Не о том спрашиваешь. Ты лучше подумай о том, как домой возвращаться собираешься? Живым или дохлым?

— Что вы имеете в виду? — оторопел Лука.

К деду Василию снова вернулось раздражение. Он сплюнул, едва не попав на Луке на штанину. Стрельникову показалось, что у старика блеснула искра во взгляде, прежде чем тот выговорил с презрительной хрипотцой:

— А про скалу ты лучше у Фаддея спроси. Он здесь подолее моего живет.

Понимая, что своими расспросами может спровоцировать новую порцию гнева, Лука поднялся.

Старик схватил его за руку и прошипел:

— Если хочешь обвести меня вокруг пальца, и не надейся! Я за каждым твоим шагом следить буду! И если найдешь чего без меня, поделиться придется! Думаешь, я не знаю, чего вы все здесь ищете? Только вот вам!

И он сунул ему под нос кукиш, едва не угодив большим пальцем прямо в ноздри.

«Бог ты мой, куда я попал? — подумал Стрельников. — Они же здесь все с приветом. С ума сходят от безнадеги!»

— Пожалуй, я пойду, — сказал он.

— Ну, иди, иди, — съехидничал Василий.

Так, бочком, Лука и выбрался со двора, испытывая жгучее нежелание поворачиваться к старику спиной, пока не вышел на улицу.

«Фу ты. Вроде старик, да старик. А ведь если подумать — я же его испугался», — с досадой вынужден был признать Лука.

Неприятное ощущение того, что за ним все-таки могут наблюдать, не проходило. Пройдя немного, он оглянулся, но непонятно было — глазеет ли Василий опять в дыру.

Лукавздохнул и, вспомнив о своей цели, отправился дальше.

Дом Евгении Петровны находился не близко. Сначала пришлось перебраться через развалившийся мост над быстрым ручьем. Потом начался длинный забор брошенного лесозавода, от которого, собственно, кроме забора и покосившегося сруба пилорамы ничего не осталось. За лесозаводом пошла череда оврагов, за ними — другая половина деревни. Такая же замшелая, навсегда кинутая. Буйство зарослей и черепа изб. Встретился тракторный кузов с чудом уцелевшим лобовым стеклом, поначалу даже показалось, что внутри кто-то сидит, но это была подвешенная за сиденьем телогрейка. На двери одной избы сохранилась надпись «магазин» с указанием на принадлежность какому-то управлению. На крыше соседнего дома, поскрипывая, маячил флюгер в виде озорного петушка, проеденный ржавчиной.

Эти осколки жизни только обостряли картину запустения — как будто после ядерной войны.

Лука как раз проходил мимо дома с флюгером, когда его внимание привлекли блестящие точки на заборе.

Свежие гвозди — с удивлением догадался он. Ими были прибиты петли калитки. А рядом с калиткой в растрескавшемся пятаке глины, оставшейся после высохшей лужи, виднелся отчетливый след сапога. Во дворе можно было заметить и другие следы присутствия человека, которых он не заметил сразу — вытоптанная трава, чистые окна на веранде. По приметам, которые он мельком слышал от бабки Дарьи, дом Евгении Петровны выглядел иначе. Возможно, здесь живет Игнат?

Лука отворил калитку и заглянул во двор.

— Эй, есть кто живой?! — крикнул он громко.

Не дождавшись ответа, решил, что зайдет сюда на обратном пути.

Когда повернулся — перед ним стоял хозяин. Возник словно призрак, тихо и неожиданно, Лука даже не слышал его шагов.

— Что, напугал? — голос у Игната оказался молодой, да и повадками он не производил впечатления человека в возрасте.

Брезентовый балахон укрывал Игната с ног до головы. Странное и немыслимое для жаркой погоды одеяние. Под капюшоном видны были только — точеный узкий нос, тонко поджатые губы, да потемневшие глазницы, как у тяжело больного человека. Даже пальцы спрятаны под тяжелыми рукавами.

— Проходи, коли зашел! — Игнат обогнул Стрельникова, придержал калитку.

«Ну и видок у него — то ли жнец смерти, то ли монах-отшельник».

Луку вдруг прошила мысль: а разве не такие обитали здесь век назад? Может этот знает про скалу?

Игнат повернулся, сделал приглашающий жест. На несколько мгновений Лука все-таки увидел его руку. Мелькнула и пропала снова в рукаве, но темная, как будто обугленная кожа на костяшках пальцев отпечаталась в сознании как нечто ужасное и омертвевшее.

«Наверное, не стоит за ним идти?»

Стрельников передернулся. В его разомлевшей от духоты голове раздавался смех деда Василия: «Оборотень! Оборотень!.. Клад ищет белогвардейский… Как тебе вернуться домой — живым или мертвым?..»

Он вспомнил, что бабка Дарья говорила про рак, которым недужен Игнат. Что может быть сквернее рака?

«Да что со мной. Это всего лишь смертельно больной человек», — Лука тряхнул головой, и как будто из ямы выбрался. Посочувствовать надо человеку, а не шарахаться от него как от прокаженного.

— Проходи, проходи, — снова услышал он голос Игната. — Не стесняйся.

— Меня зовут Лука, — он остановился у крыльца.

— Я знаю. Маришка рассказала.

«Маришка!» — прямо как о родной говорит. Если девчонка с ним общается, то и мне бояться не подобало. Эх, нужно будет расспросить Марину про Игната. Уж больно загадочный человек. Но сперва еще нужно ее отыскать. А сейчас — не уходить же сразу.

Он не ожидал, что разговор пойдет так странно. Началось с того, что Игнат его огорошил:

— Нехорошее здесь место, Лукьян Стрельников.

«Надо же, и фамилию знает».

Он промолчал.

— А что, Лука, видел ли ты что-то необычное в лесу?

— Видел, — он напряженно смотрел в лицо больного, не видя однако его глаз. Игнат не выдержал первым и повернулся спиной.

— Очень нехорошее, — согласился тот. — Я и Маринке об этом говорил. Та все смеется. Понятно — девчонка. Но тебе тоже скажу — убирайся отсюда пока не поздно!

Стоял он, выставив сгорбленную спину, говорил совершенно серьезно, не оставляя сомнений в искренности.

— Какой-то невиданный зверь завелся в здешних местах? — Лука вспомнил про коготь, но, как назло, забыл его в домике.

— И не говори. Лучше тебе с ним не встречаться, — на этот раз неясно было, шутит или нет.

«Еще один сумасшедший. Не многовато ли для такой маленькой общины?»

— Пойду я, — сказал он. Тем же тоном, как и старику Василию.

Лука впервые испугался за собственное психическое здоровье — может быть в этой деревне все обречены на конфликт с разумом? Так и самому можно рехнуться.

Перед тем как выйти за калитку, он обернулся. Игнат все так же стоял на крыльце, укрытый плащом. Как будто пилигрим — еще такое сравнение пришло на ум. Или как прокаженный — это, пожалуй, все-таки вернее. Лука вспомнил, что так и не спросил у Игната про скалу, но желание пропало. Впрочем, как и настроение стало — хуже некуда. Он готов был пожалеть, что согласился приехать в эту глухомань. Но, вспомнив о Марине, подумал, что иначе бы не встретил ее…

Он прошел еще с полкилометра, прежде чем на задах деревни увидел дом Евгении Петровны. Сразу видно, что жилой: во дворе трепалось на ветру белье. Отсюда был слышен шум воды на перекатах — рядом неслась быстрая Мора, от которой чувствительно веяло прохладой. Чтобы не напугать старуху (почему-то Лука посчитал, что та непременно должна бояться незваных гостей), он громко постучал железным кольцом, пригвожденным к воротам.

Подождал немного. Ответа не услышал.

Зная, что собак здесь не водится, поднял засов и решительно шагнул во двор. И замер от страха, едва заметил, как от сарая отделилась стремительная тень и с тягучим грозным рыком бросилась на нему.

Челюсти клацнули прежде чем он подумал: «Собака? Но ведь они сказали…»

От хватки Луку спасла только натянутая стропа, удержавшая животное. Но и так ему пришлось вжаться в забор, чтобы не достали острые клыки.

— Волк, назад! — раздался женский крик.

И точно — только сейчас Лука сообразил, что перед ним настоящий волк, или помесь волка с собакой. Низко посаженные уши, здоровенная голова и характерная раскраска выдавали в нем черты дикого зверя. Волк перестал хрипеть, повиновался повторному окрику и отошел от Стрельникова на несколько шагов, хотя и не сводил с него ледяных глаз.

— Добрый день, Лука! — крикнула Марина. Она стояла на крыльце рядом с миловидной пожилой женщиной. Судя по всему, это и была Евгения Петровна. На старуху она была совершенно не похожа и сохранила редкую для пожилых людей грацию.

— Волк, это свой! — сказала женщина. — Его так и зовут — Волк. У него мама волчицей была. Не бойтесь — он уже не тронет.

Волкопес обернулся на зов хозяйки и неумело шевельнул хвостом, как будто виляя. На Стрельникова он уже не обращал особого внимания. Жара досаждала гораздо больше, чем незнакомец. Волк отошел к поилке и принялся с шумом хлебать воду. Только покосился и заворчал, когда Лука крадучись пересек чистый двор, чтобы взойти на крыльцо.

— А твой дед сказал, что здесь нет собак. И ничего не говорил о том, что здесь могут жить волки. Здравствуйте! — наконец, он поздоровался с хозяйкой.

— Здравствуйте! — улыбнулась та, замечая с каким радостным взглядом приветствовала гостя Марина. — Проходите в дом.

Если в доме Фаддея и Дарьи Семеновны чувствовалась какая-то безысходная простота, то в избе Евгении Петровны все было обставлено с необычайным для таких глухих мест вкусом. Если не считать отсутствующих на потолке люстр — привычных атрибутов городских квартир — то вполне можно было решить, что находишься в жилище аристократа. Была здесь старинная мебель, укрытая самодельными чехлами и накидками. В большой комнате располагался настоящий камин. Два кресла рядом с ним, старинный письменный стол поодаль и брошенная на пол медвежья шкура — именно о таком уголке для уединения и размышлений всегда мечтал Стрельников. Никак не ожидал он встретить нечто подобное в таежной глухомани.

— Красиво у вас. Уютно.

Обернувшись к женщинам, он заметил, как внимательно Марина смотрела на Евгению Петровну, оценивающую гостя.

«Видать, про меня здесь уже наврали с три короба».

Такое внимание к собственной персоне его задело. Он списал это на типичный заговор одиноких женщин, пытающихся в каждом мужчине разглядеть все достоинства и недостатки сразу. Только одна была еще совершенно неискушенной в подобных вопросах, другая напротив — имела значительный опыт. Он подумал, впрочем, что на самом деле не возражал бы, если бы все утро здесь говорили только о нем.

— Сейчас будем чай пить. Самовар скипел, — сказала Евгения Петровна и ушла готовить стол.

«Самое время», — хотел подметить с иронией Лука, чувствуя, что между лопатками и без того мокро от пота, но сдержался.

— А вы не производите впечатления сельского жителя, — сказал он, когда сели за стол.

— Все верно. Я много лет в городе прожила.

— Евгения Петровна работала учительницей, — подсказала Марина.

— Да, а потом мы с мужем решили переехать сюда, на его родину. Да только он, к сожалению погиб.

— Простите, что напомнил вам об этом.

— Все нормально, Лука. Я теперь, наверное, здесь навсегда и останусь. Но, надеюсь, не вечно Мора будет погибающей деревней. Я слышала, дорогу все-таки собираются доделать. Правительство хочет осваивать глухие территории. Полезные ресурсы нынче всем нужны.

— Да, может быть, — вяло согласился Лука, не настроенный вести беседы на глобальные экономические темы.

— А места здесь необыкновенной красоты, — почему-то с печалью в голосе сказала Марина, явно не испытывая того же оптимизма, что Евгения Петровна.

— Значит, вы давно здесь живете? — спросил Лука хозяйку.

— Здесь когда-то жил мой тесть. Этот дом он построил. Мы и раньше здесь часто бывали. А сейчас уж и сама столько лет как живу на одном месте. Эти места мне словно родные стали.

— А вот муж ваш… — Лука запнулся. — Он ведь тоже должен был здесь все хорошо знать. И местность, и людей.

— Лука, если хочешь о чем-то расспросить, говори прямо. — Евгения Петровна улыбнулась.

— Да, хочу, — смущенно подтвердил Лука.

— Не стесняйся, — подначила его Марина, — я бы тоже послушала.

Он не стал наводить интригу.

— Как-то раз я услышал одну сказку, которая была записана в этих местах…

— Очень интересно, — встряла было Марина, но хозяйка жестом велела ей помолчать.

— Речь идет о какой-то «скале демонов»…

Он еще не успел начать повествование, а уже заметил, как дрогнули ресницы Евгении Петровны. Как многозначительно она посмотрела на него. И была напряжена почти все время, пока он рассказывал легенду.

— Действительно, жутко интересная история, — восхищенно заметила Марина.

Евгения Петровна пожала плечами. Стрельникову показалось — с напускным равнодушием.

— Я как будто слышала что-то такое. Признаюсь, действительно любопытный рассказ. Но нам ведь, учителям, — она подмигнула Марине, — не пристало верить в подобные сказки.

— Ну, не скажите, Евгения Петровна, — не согласилась девушка. — В любой сказке или мифе содержаться данные, к которым стоит внимательно прислушаться. Возьмите хотя бы археологию — многие находки обнаружены на основании данных, почерпнутых из легенд. Вспомните хотя бы легендарную Трою.

— С этим не поспоришь, Мариночка, но история, которую рассказал нам Лука, не тянет на гомеровскую «Илиаду», — хозяйка словно дала понять, что данная тема исчерпана. Но девушка нисколько не обиделась.

— А вот этот Игнат, — снова сделал попытку Лука, — что живет возле бывшего магазина. Странный он человек…

Он ожидал, что Евгения Петровна поддержит разговор и что-нибудь расскажет про Игната. Но та ничего не ответила. Марина неожиданно ткнула Стрельникова под столом ногой, как будто он задал нескромный вопрос.

И все же ему ничего не оставалось, кроме как спросить еще об одной интересующей его детали.

— А вам ничего не говорят имена Михаил Курбатов или Иван Митрохин?

— Моя фамилия Митрохина. По мужу. А Иваном его отца звали.

Произнося эти слова, она выглядела спокойной. Однако Луку смутило, что хозяйка не поинтересовалась: а к чему, собственно, ее гость интересуется отцом покойного мужа? В этот же момент Евгения Петровна быстро сменила тему разговора и начала рассказывать Марине, как она солит грибы, которые вот-вот «пойдут». Поняв, что хозяйка не склонна вести с ним беседу дальше, Лука решил повременить с вопросами.

6. Наследница

Общение с Евгенией Петровной выдалось коротким. После упоминания о легенде чувствовалась некая зависшая в воздухе напряженность. А, кроме того, и Стрельников и Марина в ее присутствии смущались говорить друг с другом.

Лука не мог понять, что с ним происходит. Что для него знакомство с этой милой девчушкой? Она ведь совсем девчонка, еще только выбралась из подросткового возраста. И все же он не мог не думать о ней, не любоваться ею. Что в ней было такого особенного? Почему? И он отвечал себе: потому что встретил ее здесь. В этом осколке мира. А еще было в ней что-то родное, близкое — как будто он обнаруживал в ее милом лице чьи-то знакомые черты. Но опять подводила память — он никак не мог вспомнить, кого она ему напоминала.

После того, как они вдвоем покинули дом Евгении Петровны, девушка повела его на берег Моры. Сняв босоножки, она пробежала по здоровенным порожным камням почти до середины речки. Порыв ветра ворвался под подол ее легкого сарафана, обнажив полностью ноги и на секунду показав белое пятнышко плавочек. Лука смущенно отвел взгляд. Марина, даже не поняв ничего, наклонилась к воде, взвизгнула, зачерпнув ладошкой, и метнула в Луку ледяными брызгами. Тот громко ахнул от неожиданности и удивленно уставился на нее.

— Вы такой серьезный! — рассмеялась она. — Вода очень холодная, даже ступить страшно! А хотите, я вам что-то покажу?

Она так же стремительно вернулась на берег. Схватила его за руку и повлекла за собой на прибрежный холм. За ним Лука увидел небольшую покрытую ряской заводь.

— А вот здесь можно искупаться! Правда, здорово?

Ловкими движениями она расстегнула пуговицы и скинула сарафан на траву, оставшись в белоснежном купальнике. Снова придя в смущение, Лука все же готов бы рассматривать ее до бесконечности. У нее была почти идеальная фигура, небольшая высокая девичья грудь, и нежная бархатистая кожа. Он машинально прильнул взглядом к ее округлым ягодицам, слегка стянутым трусиками, и… увидел с левой стороны родимое пятно в виде лягушачьей лапки.

Ему вдруг стало дурно.

«Кто ты, Маринка?»

— Что с вами?

Она резко обернулась, как будто подумав, что он испугался чего-то страшного за ее спиной.

— Лука, тебе плохо? — услышал он ее надломленный голос.

«Этого не может быть» — подумал.

Два совпадения подряд — это уже не случайность. Первое — то, что он очутился в деревне из легенды, которую нельзя было найти ни на каких картах и атласах. Ну, а второе, совершенно дикое совпадение, — перед ним была родная сестра Сергея Сафронова, его умершего друга.

И Лука тут же, с предельной ясностью, вспомнил: много-много лет назад, загородный пляж… Сергей, его родители и Маринка — десятилетняя голоногая девчонка, постоянно сыплющая вопросами, почему-то больше обращаясь к нему, чем к брату и родителям…

Он понял, наконец, отчего она так забавно сбивалась, обращаясь к нему то на «ты», то на «вы». И это родимое пятно характерной формы под левой ягодицей было ему хорошо известно. Именно из-за него в семье Марину в детстве называли «царевной-лягушкой».

— Марина! — позвал он, решив выяснить этот вопрос окончательно.

— Да.

— Твоя фамилия, случайно… не Сафронова?

Он не ожидал, что она зальется смехом.

— А я все думала — узнаешь ли ты меня? — сказала она и снова засмеялась.

— Прости… это родимое пятно… Тебя называли моей невестой. Царевной-лягушкой…

— Это все мамины выдумки, — вспомнив что-то, она захихикала, по-детски закрыв рот ладонью. Но тут же нахмурилась. И снова на «вы»: — А вы знаете про Сережу?…

Он кивнул, все еще ошеломленный случившимся открытием. Его близкий друг, оказывается, имел самую прямую связь с этой, будто проклятой, деревней. А теперь вот и Маринка…

Девушка постаралась разрядить неловкую заминку и предложила искупаться. Лука отказался.

— Прости, у меня что-то с головой. Все мысли смешались. Ты не обращай на меня внимания, — он зашел под тенистую иву и сел под ней. — Я посижу тут немного в тенечке. А ты купайся.

Она улыбнулась и, помахав Стрельникову рукой, с шумом прыгнула в воду. Вынырнув, по девчачьи завизжала — несмотря на жару, заводь все равно была прохладной. Она забила ладонями по воде, и в приступе веселья не упустила возможности снова запустить в Луку брызгами.

Через несколько минут она вышла из воды. Намокший лифчик и трусики купальника еще плотнее облепили ее тело. Кто бы мог представить, что из заморыша, каким она была в детстве, вырастет настоящая красавица. Лука думал о том, как часто видел ее, когда Марина была девочкой, очень редко — когда стала длинноногой девушкой-подростком, и совсем ни разу, когда она начала превращаться в женщину.

Марина встала спиной к солнцу, перебирая руками волосы, чтобы ветер поскорее их высушил. Обернувшись, заметила, как внимательно Лука разглядывает ее.

— Ты восхитительная, — поднявшись, Лука в растерянности развел ладонями. — Прости, не мог сдержаться, чтобы не смотреть на тебя.

Она была так близко, что он ощущал запах ее волос. Стрельникову стало совсем худо, когда он опустил взгляд и увидел сквозь промокшую ткань купальника темные бугорки сосков и чуть заметное волнующее треугольное пятнышко под трусиками. Достаточно было протянуть руку, чтобы притронуться к ее телу, обнять обеими руками и прижать к себе. Самому припасть к ее влажным волосам и коже — губами, ладонями.

Смутившись под его взглядом, она поспешила накинуть сарафан на все еще влажный купальник.

— Пойдем домой? — спросила она.

Но Лука словно одеревенел.

Марина шагнула вперед и, неуклюже ступив на подвернувшийся камушек, а, может, и нарочно подвернув ногу, упала в его объятья. Лука, схватив девушку, угадал ее желание горячо впиться в его губы, но в ответ на этот внезапный порыв среагировал тем, что увернулся и резко прижал голову Марины к своей груди, не позволяя ей шелохнуться. Это была жалкая попытка сдержать не девушку, а самого себя.

Не прошло и секунды, как Марина отпрянула, обиженно закрыла лицо руками. Лука подумал: сейчас заплачет. Он привлек ее к себе и поцеловал в губы. О чем тут же пожалел. В голове словно стрельнуло: «Ну, вот ты и попался. Изловила тебя речная нимфа…»

Раздраженный кашель внезапно раздался за спиной и заставил обоих отпрянуть друг от друга. Выскользнув из его объятий, Марина отшагнула назад. Лука обернулся. В нескольких метрах от заводи стояли Фаддей и Виктор. Оба держали в руках снасти — видимо шли на рыбалку. Не глядя на брата, Виктор наклонился, как будто увидел что-то интересное в камнях. Он был явно смущен. Зато дед Фаддей не производил такого впечатления.

Прихрамывая на своей деревяшке, он приблизился к Стрельникову и, опершись на толстое удилище, замер. Что-то нехорошее было в его взгляде, которым он наградил Маринку.

Лука даже не понял, что задумал старик. Он не видел его движений, потому что на какое-то мгновение сам повернулся к девушке.

— Деда, не надо!.. — услышал он ее крик, совсем не ожидая подвоха.

Ему показалось, будто лом с хрустом вонзился в ухо. Но это была рука. Стариковская жилистая и волосатая рука, в которую были вложены все силы, какие, наверное, имелись у Фаддея. Краткое мгновение Лука еще видел перед собой его лицо, после чего в глазах у него потухло, и он рухнул как подкошенный…

В себя он начал приходить, слыша, как кто-то шепчет ему нежные слова. Потом почувствовал, что на щеку упала капля. Затем — на губы. Он слизнул ее и почувствовал соленый привкус. Открывать глаза почему-то было страшно, словно он боялся, что раздавшийся в этот момент девичий всхлип — всего лишь сон.

— Очнулся. Слава богу!

Услышав голос Марины, Лука ощутил, что ему определенно становится лучше. Он открыл глаза. Лицо девушки нависло над ним близко-близко. Она погладила его по волосам. И опять с ее щеки капнула слеза. Он дотронулся до ее влажной кожи, вытер следующую слезу. Она, улыбнувшись, в ответ поцеловала его в щеку. Ради таких секунд можно и нокаут пережить, — подумал Лука.

— Лука, ты потерял сознание. Прости дедушку. Это я, дура, виновата — не сказала, что знаю тебя с детства.

Было слышно, как по привычке ворчит Фаддей, только сейчас виновато. Нога-то у него может быть и деревянная, зато вот лапа стальная.

— Я думал, кувалда с неба упала, — усмехнулся Лука.

— Ты, паря, это… — подступил старик и понуро опустил взгляд, — не серчай. Маринка мне все рассказала. То же мне, таинственная прынцесса. — Он сердито зыркнул на внучку. — Чуть человека из-за тебя не покалечил!

Они помогли ему встать.

Рядом стоял Виктор. Сочувственно лыбился.

В голове у Луки была полная каша. До самого дома он брел, поддерживаемый братом. Войдя во двор, он, насколько это было возможно, быстрыми шагами направился в пристрой, но остановил голос Фаддея.

— Я же за нее, — снова он обратился к Стрельникову, — кому хочешь голову отверчу. Но тебе верю. Еще раз, прости.

Лука посмотрел на Марину. Перевел взгляд на Фаддея, затем на брата. Из распахнутого оконца высунулась бабка Дарья. Размякшее после жары и удара сознание вдобавок нарисовало ему образ старика Василия, который (почему бы и нет), мог стоять сейчас за воротами и подглядывать в дырочку. Свидетелей более чем достаточно. Стрельников недолго думал, прежде чем сказать:

— У тебя замечательная внучка, Фаддей. Настоящая принцесса. И я не я буду, если она не станет моей женой!

И, заметив, что все заулыбались, он махнул рукой и отправился в домик. Там, на лежанке он второй раз за день вырубился. На этот раз его повалил глубокий сон.

7. Прогулка

Когда он проснулся утром, ощущение было такое, будто в голову налили чугун. Лука встряхнулся. Стало еще хуже. Рядом умиротворенно сопел Виктор, так сладко, что было завидно.

«А здорово дед меня вчера шандарахнул».

Он долго лежал, рассчитывая снова уснуть, но безуспешно. Вскоре услышал стук со двора. Лука поднялся и вышел из пристройки. Фаддей колол дрова. Уже заканчивал — набралась здоровенная куча.

— Привет, Лука! — крикнул тот, как ни в чем не бывало. — Долго спитие! Чего так плохо выглядишь? — Фаддей расколол последнее полено, воткнул топор в плаху и застыл, опершись на древко, из-под бровей уставившись на Стрельникова своими цепкими глазами.

— Сон плохой приснился, — пожаловался Лука, растирая виски.

Он зевнул и направился к умывальнику.

— Бывает, — раздалось позади.

«У деда отличное чувство юмора», — подумал Лука.

«А может, и правда сон был?»

— За вчерашнее не сердишься? — поинтересовался старик, прогнав сомнения.

— Нет, — ответил он, улыбнувшись.

Вспомнил вдруг, что хотел расспросить старика насчет скалы, узнать хоть что-нибудь про Курбатова и Митрохина. Показать ему коготь, наконец. Но пока раздумывал, дед ушел со двора.

Лука наскоро помылся, вытерся вафельным полотенцем, хорошенько растер лицо и шею, разогнав кровь, еще раз ополоснулся остывшей за ночь водой, снова вытерся и вернулся в домик. Растормошил Виктора, который спал так крепко, что отреагировал лишь на чувствительные тычки.

— Что, что? — вскочил тот, в растерянности озираясь по сторонам. — А, это ты.

— Витя, ты как себя чувствуешь? — издалека начал Лука.

Виктор закрыл глаза, собираясь опять заснуть, пусть и сидя. Пришлось снова применить силу.

— Ну что ты, в самом деле. Хорошо я себя чувствую, в отличие от некоторых. Дай поспать.

— Не дам. Вы же вчера с Фаддеем так и не порыбачили. Так вот, я что думаю… — Лука потер слегка припухшую щеку. — Не угостите ли сегодня раненого ушицей?

— То есть как это? — Брат недоуменно хлопал глазами, не соображая, чего Лука от него хочет. Потом что-то надумал в своей не выспавшейся голове, но не совсем то, что надо. Хохотнул:

— А ты, значит, решил здесь без присмотра покуролесить, что ли? А Маринка-то ничего девчонка! Завидую я тебе!

Лука погрозил ему кулаком.

— Ты, брат, говори, да не заговаривайся. Просто я жуть как люблю уху.

Лука достал сумку с камерой, проверил разную мелочевку, пересчитал заряженные аккумуляторы — все на месте. Оделся, поглядывая на брата. Тот лежал на спине, сцепив ладони под головой и хмурясь.

— Не понял. Тебе что, так сильно ухи хочется?

— Ухи, ухи… — закивал Лука. — Это тебе в качестве наказания. За то, что вчера своего единоутробного брата не спас от старика. И вообще, у меня на сегодня дела будут. Прокатиться хочу, поснимаю что-нибудь. Вечером буду.

Виктор вздохнул и сел.

— Заодно деда на рыбалку возьмешь, пообщаешься. Про коготь расскажешь.

— Ни черта он не скажет, — проворчал брат. — Я намекнул ему вечером. Не встречалось ли в лесу, мол, чего странного, зверя какого большого и неопознанного? Да он только посмеялся. Егеря, мол, давеча ему тоже рассказывали какую-то байку про здоровенного нетопыря, который в Жердовке будто бы корову задрал. Да вот только никто этого чудища собственными глазами не видел.

— Понятно, — сказал Лука. — Тогда можешь спать дальше.

Выйдя во двор, он отправился к машине, положил сумку с оборудованием. Посмотрел через забор на лес, который наполовину поглотил деревню, испытав желание попросить у брата ружье. Но решил пока воздержаться. Тем более, что охотник из него никакой. Собственно, сегодня он и не планировал забираться в дебри — так, прокатиться, посмотреть окрестности. И уже завтра, может быть, отправиться в горы. А насчет возможной встречи с какой-нибудь тварью, если они здесь водятся, имелось вполне логичное предположение — если деревня до сих пор еще не вымерла, значит, эти существа не настолько опасны. Зато было бы неплохо поймать эту гадину в кадр — за такой снимок можно и заработать неплохо. Впрочем, не за этим отправлялся он сейчас в поездку. Главное — узнать, где находится эта чертова скала, если она вообще существует взаправду.

Вышел Фаддей и начал возиться с какими-то железками.

— Где-то тут у вас должны быть скалистые пейзажи. В какой стороне? — поинтересовался Лука.

— Да тут много скал по округе, — ответил Фаддей, почти как давеча старик Василий. — Если желаешь — завтрак готов. Только все сам. Дарья возится со скотиной.

— Спасибо, но я хочу немного прокатиться.

— Как знаешь, — равнодушно кивнул Фаддей и вновь погрузился в работу.

Только сейчас Лука заметил, что у старика не просто железки, а какие-то хитроумные металлоизделия. Старик схватил один предмет клещами и начал отбивать молотком, придавая желаемую форму. Лука гадал: чтобы это могло быть, но спрашивать не стал.

Он открыл ворота, выкатил машину на улицу.

В какой-то момент ему показалось, что далеко впереди маячит пятно белого снега, столь невероятного для июльской жары. Прищурив глаза от жгучего солнца, Лука понял, что это девичья фигурка в белом сарафане. Рядом с огромной поваленной березой на фоне леса.

Он направил автомобиль к девушке, а та уже заметила его и приветливо махнула рукой. Лука вышел из машины и сел на траву рядом с Мариной. Она одернула подол, прикрыв колени. Это застенчивое движение он оценил чуть заметной улыбкой.

— Ты куда-то собрался, Лука? — она погладила его по все еще припухшей щеке. Ощущение было, что в груди разлился огонь. Ему хотелось, чтобы она продолжала гладить бесконечно. Он даже наклонился ближе, прижимаясь к ее ладони, словно истосковавшийся по ласке кот.

— Да, хочу прокатиться.

— А мне с тобой можно?

— Разумеется.

Вскоре «буханка» катила вдоль деревни, приближаясь к высокому холму, с которого просматривалась едва ли не вся Мора. Забравшись на вершину, Лука достал технику, поставил штатив, сделал несколько обзорных снимков. Наскоро просмотрел их с увеличением.

— А что это за легенда, про которую ты рассказывал Евгении Петровне? — спросила Марина, когда он предложил ей взобраться на большой валун и, не спрашивая разрешения, начал фотографировать.

— Понимаешь, это какое-то необъяснимое совпадение, но я узнал об этой деревушке из тетради, которую мне дал перед смертью твой брат. Каким образом она к нему попала, я не знаю. Полагаю, он нашел ее здесь, в Море или в окрестностях. А вы как часто тут бывали?

Марина отвела взгляд. Заморгала, сдерживая слезы. Лука смотрел на ее дрожащие плечи, не решаясь обнять. Он вспомнил друга. Сергей в действительности мог надолго уходить в автономное «плавание». Оно и понятно: жены и детей у него не было, и всего себя он отдал любимой работе. На ней и сгорел.

Оба смотрели на деревню. Она выглядела мертвой даже издали.

— Здесь наш папа родился, а он не очень любил возвращаться туда, откуда уехал. Говорил, что корни его не тянут. Так что в детстве я здесь бывала не часто. И с братом — только один раз. А вот сейчас приехала одна. А ведь он здесь бывал постоянно, в отличие от меня. Иногда месяцами.

— А я и знать не знал, что приеду сюда, в Мору, — произнес он, когда Марина немного успокоилась. — Ну, в смысле, думал — деревня как деревня. Виктор звал. Хочу, мол, показать тебе наши края. Он давно рассказывал, что природа здесь невероятно красивая. Зазывал. Вот я приехал, и оказалось, что эта речушка Мора… Что она реально существует. А, значит, и тот скит мог существовать где-то в этих местах. И скала…

— Странно, Сережа ничего не рассказывал про… «скалу демонов». А уж он любил меня попугать — хлебом не корми.

— А что если он и сам узнал о ней не так давно?

— Наверное, так.

Лука снова взглянул на деревню. Отсюда, вероятно, можно было определить, какой она была раньше, откуда зародилась. Если б знать ее историю.

А что если тот сруб, что встречал каждого въезжающего в деревню, — и есть часть древнего скита? Крепкий, до сих пор не сгнил. Можно так же допустить, что некоторые избы были заново отделаны, чтобы в них могли поселиться новые люди. Например, те, кто пришел сюда уже после революции и выстроил новое поселение. Избы в той стороне, где стоял дом Фаддея, выглядели старше, но и сделаны были попроще и поосновательнее. Значит все-таки, та часть деревни наиболее старая. Лука провел воображаемые границы скита. Вряд ли люди, пришедшие сюда в начале прошлого века, делали новую дорогу. Выходит, въезд в деревню остался прежним.

Впрочем, все это были только домыслы.

Марина вдруг прижалась к нему, словно чувствуя его напряжение. Он осторожно обнял ее. Вдруг вспомнил про необычного жителя Моры, призвавшего бежать отсюда, пока не поздно. Игнат — он, кажется, сказал, что тоже самое предлагал и Марине.

— А ты хорошо знаешь Игната? Того странного чудака в балахоне?

— Дядю Игната? Он был хорошим другом моего отца. И Сережу знал.

— А почему ты толкнула меня ногой, когда я спросил о нем у Евгении Петровны?

— Говорили, это он виноват в гибели ее мужа. Да только мой дедушка в это не верит.

— А что за история?

— Я ее не знаю. Так, только намеками.

— Он действительно больной? Ну, я не про то, что у него с головой могут быть нелады. Я имею в виду рак.

— У него сильное поражение кожи.

— Да я заметил — он руки прячет. А он говорил тебе, что здесь нельзя оставаться? Что это нехорошее место?

— Да, — Марина засмеялась. — Он немного странный.

— Мне он тоже сказал, чтобы я убирался, пока есть возможность. Что он хотел этим сказать?

— Не знаю. Я все равно через три дня уеду. Деда говорит, егеря должны приехать. С ними приехала, с ними и уеду.

«Тогда и я уеду», — подумал Лука, взяв девичью ладонь в свою руку.

И ему вдруг стало плевать на всех этих сумасшедших и больных жителей Моры. Видимо аура деревни была такая — доводить людей до умопомрачения и высасывать из них соки. Но ничего, он выполнит свою работу и вернется домой. На это много времени не понадобится. Заказчик давно ждет «впечатляющих» снимков для календаря. А тут такая природа!

И все-таки эта проклятая мифическая скала не давала покоя. Скала, про которую он пока только слышал, но очень хотел бы взглянуть на нее. Если она существует, конечно. Хотя бы краешком взгляда.

Продолжая изучать Мору с высоты, как будто заново всматриваясь в очертания деревни, он вспоминал некоторые детали рассказа. Если все-таки предположить, что его предыдущие догадки верны, тогда…

Михаил Курбатов шел к «скале демонов», которая находилась где-то далеко отсюда, и при этом «сильно устал», и конечный пункт его похода располагался в районе скал.

Но тут правда — кругом высоченные отвесные стены. Мора делает почти полный круг вдоль разлома. А что, если вон те скалы?

Издали они казались гигантскими белыми айсбергами, отколовшимися от соседних кряжистых сопок, составлявших единое плато со сколотыми обрывистыми краями. Верхушки соседних с ним «айсбергов» поднимались над вековыми деревьями и хорошо были видны на фоне голубого неба. Насколько Лука мог судить по рельефу, ближе к тому месту речушка Мора могла приобретать гораздо более спокойный характер и становиться шире, нежели на расположенных рядом с деревней перекатах. Тогда зимой она действительно могла выглядеть запорошенной снегом равниной. Вот там, очевидно, и должна быть та самая скала…

Он гонял мысли, вяло прислушиваясь к тому, что говорила сейчас Марина, собиравшая цветы. Изучая горизонт, выхватывал только отдельные ее слова:

— дядя Игнат к нам приходил. Тогда народу еще много было… они раньше в карты любили играть. Помню дедушка все кричал: «Козыри крести, дураки сидят на месте». Про черви и бубны тоже что-то интересное говорил. И про пики…

«Что она сказала сейчас?» — спохватился Лука.

— Как ты сказала — пики? — спросил он.

Ну, конечно же. Пики. Фаддей делал острую пику. Тяжелую. Зачем, спрашивается, ему пика. Ну не на медведя же охотиться?

Он принял решение. Завтра отправится к вершине плато. Сверху будет понятнее. Оттуда «айсберги» должны быть видны еще лучше, наверняка среди них отыщется нужная скала. А заодно покататься по округе, наделать снимков.

Марина подошла к нему похвастать букетом. Лука обнял ее, нежно поцеловал в щеку. Слишком по-братски, боясь касаться губ. Она как будто поняла его нерешительность, но при этом замерла, словно была готова отдаться в его полную власть. Лука почувствовал, что еще немного — и последует ее желанию. Но это было бы неправильно, по отношению к ней самой, к памяти ее погибшего брата, да и по отношению к себе тоже.

— Я хочу сфотографировать тебя, — нашел он повод.

Они медленно спустились вниз, к машине. За это время Лука сделал множество снимков так неожиданно повстречавшейся ему девушки, без которой он уже не представлял своего существования. Сделали несколько совместных снимков, со штатива. Обнимая девушку, глядя с ней вместе в объектив, Лука ощущал себя самым счастливым человеком на земле.

Ему неловко было признаться, что завтра он должен уехать. Пусть и ненадолго.

— Виктор просил, чтобы я его еще дальше отвез, хочет найти места для охоты, а потом сплавиться. А я тогда заодно заберусь вон на те горы. Пробуду там всего сутки. Послезавтра утром вернусь.

Он словно спрашивал ее разрешения. Она не возражала, хотя и видно было, что ей очень не хочется отпускать его одного.

Вечером, после обильного прощального ужина в честь отъезда Виктора (он и вправду приготовил изумительную уху), Лука просмотрел фотографии, чтобы выбрать хорошие кадры, прежде чем показывать их Марине. Ноутбук был старый, который не жалко было брать с собой в поездку, он медленно читал файлы, но торопиться было некуда, к тому же он хотел внимательно рассматреть каждый кадр. Долго и пристально изучал те, где изображена была Марина, или оба они вместе. Мысли о девушке мешали сосредоточиться. Вскоре он почти не воспринимал пейзажи и кадры, кроме тех, что были с ее участием. Но затем пошли те снимки, которые он сделал вначале. Деревня на фотографиях выглядела еще более заброшенной и печальной.

— Ну-ка, подожди, — сказав сам себе, Лука нахмурился и вернул на экран предыдущий снимок. Его он делал со штатива на полном увеличении, с мощным объективом, когда снимал дома, стоявшие на краю деревни.

Он увеличил изображение забора, влезшего в рамку. В щели досок явственно вырисовывался человеческий глаз и уголок потрескавшихся губ. Лука даже сам поразился качеству снимка.

Это был дед Василий. Он словно с экрана смотрел на него, укрывшись за досками. Выходит, подсматривал за ними всю дорогу?

Что-то казалось странным в этом снимке. Лука уменьшил масштаб и вдруг понял: Василий глядел в щель вовсе не на них с Мариной! Да и не мог он их видеть на таком расстоянии. Что у него — орлиное зрение? Там от холма до деревни — больше двух километров.

Дед Василий смотрел чуть в сторону. Лука мысленно поставил себя на воображаемый участок улицы, где располагался дом старика, и получалось, что дед смотрел на лес. Точнее на дорогу, выходящую из Мора. Взгляд его был напряженный и, возможно, даже напуганный. Что же он увидел там, на дороге, чего не могли заметить они с Мариной, увлеченные друг другом? Таинственный Игнат стоял там? Или кто-то еще, совершенно чужой? Ответа на эти вопросы не было, и Лука еще долго ворочался, прежде чем уснул.

Рано утром, когда еще не взошло солнце и кроме неутомимого Фаддея все в доме спали, они с Виктором уехали в горы. Лука только оставил старику короткую записку для Марины: «Не переживай, завтра буду. Встреча с тобой — самое замечательное событие в моей жизни!»

8. Землетрясение

Лука все удивлялся — как фотоаппарат умудряется не отказывать при такой жаре, если сам он давно работает на износ. С начала дня и до вечера солнце нещадно палило, к двум часам воздух в скалах раскалился так, что тяжело было дышать. Он приехал на машине еще до восхода солнца, намереваясь закончить со съемкой до полудня, а потом спуститься к машине и весь остаток времени до сна рассчитывал провести за ноутбуком, изучая полученные кадры, но его планам не суждено было сбыться…

Его больше не интересовали местные красоты. В данный момент Лука был озабочен совершенно другим. Что-то необычное и непонятное он увидел там внизу, у берега реки, на краю леса. Уставшими пальцами, хаотично он нажимал на кнопки, чтобы просмотреть получившийся снимок и стер по ошибке кадр из памяти, а невесть откуда взявшийся туман все испортил окончательно…

Прошел час. В бутыли воды осталось чуть больше четверти. Лука посмотрел на лес. Там внизу хорошо. Сыро. Свежо. Не верилось, что еще утром он пил студеную воду прямо из реки. Он плюнул на соседний камушек, лежавший под солнцем. Густое влажное пятно не продержалось и нескольких секунд, превратилось в белесую пузырчатую пленку. Слюна разве что не шипела. Лука плюнул еще раз, потом еще, еще, пока не надоело.

Что же так привлекло его внимание? Шел бы сейчас к машине, да готовился к обратной дороге. Что-то такое в лесу… Движение? Нет, скорее намек на движение. Но не могут же деревья ходить, значит — животное. Но, с другой стороны, крупное животное зеленого цвета — это что-то неслыханное для нашей природы… Огромный варан какой, или крокодил?

«Совсем рехнулся, — подумал Лука, — еще тиранозавра приплести осталось. Да и вообще, откуда в сибирской тайге взяться крупным земноводным?» — как по заученному говорил он с собой.

Ожидание оказалось не напрасным. Внизу в долине все-таки подул легкий ветерок. Здесь, наверху в скалах он почти не ощущался. Но ошметки дымчатого тумана над лесом стали медленно расползаться. Слишком медленно. Лука посмотрел на старую почерневшую от времени деревянную вышку, громоздившуюся чуть левее. Если попробовать забраться на нее, обзор увеличится.

Снизу вышка казалась микроскопической, хотя на деле — с полтора десятка метров высотой. Жерди слегка скрипели под ним, пока Лука лез наверх, но старое дерево и сейчас казалось крепким. Взобравшись на верхотуру, он устало прикрутил мини-штатив к потрескавшимся доскам.

Приготовившись, глянул вниз. Разрывов в тумане стало больше, и он начал снимать сквозь эти дыры по очереди, поглядывая на индикатор заряда, — на жаре аккумуляторы грозили сесть раньше времени.

И тут тряхнуло! Так сильно и внезапно, что Лука, не успев ничего сообразить, не удержался и опрокинулся на спину. Его спасло чудо, он не упал — ногу защемило между досками площадки. Внезапная боль электричеством пронзила все тело. Лука закричал, и эхо несколько раз визгливо ответило ему. Тряхнуло еще два раза, но уже не так сильно; наконец, стихло.

Он висел на маяке вниз головой, видя внизу под собой камни, с которыми в любую секунду мог слиться воедино. Превозмогая боль, попробовал уцепиться руками за ближайшую перекладину. После многократных попыток ему удалось схватиться за жердь, подтянуться, руками перебирая потрескавшийся ствол давно умершего дерева, и занять горизонтальное положение. Он плечами прижался к соседней перекладине и освободил ступню. Боль немного отступила. Лука облегченно вздохнул — и здесь ему повезло: ногу зажало вместе с голенью, это смягчило нагрузку на сустав, и он не сломался. Могло быть гораздо хуже. Он чувствовал, что может даже пошевелить пальцами.

Лука посмотрел наверх. Туда, где остался фотоаппарат. Дотянуться до него казалось невозможным. Нога распухла и ныла. Стараясь не потерять равновесие, нащупал в кармане нож, осторожно расстегнул пуговицу, достал его, открыл лезвие и, как сумел, разрезал шнурки, однако ботинок, внезапно ставший тесным, и не думал сниматься. После мучительных попыток ему все же удалось стянуть его со ступни. Но, вместо того, чтобы упасть вниз на камни, ботинок отскочил, перекувырнувшись, и улетел в обрыв. Лука проводил его взглядом и протяжно вздохнув, начал осторожно подниматься к верхней перекладине, где остался фотоаппарат…

Землетрясения, насколько он знал, в этих местах — не такая уж редкость. Но сказать, что случившееся не потрясло его (в буквальном и переносном смысле) — было бы не правдой. Тем более что Лука впервые в жизни испытал на себе силу этой стихии. Однажды, когда еще был совсем пацаном и поехал с матерью и сестрой в гости к родственникам, они едва не застали довольно внушительное землетрясение (внушительное — для обывателя, который все самое страшное в жизни видел только по телевизору). В доме, где они остановились, на кухне по всей стене шла длинная трещина, сквозь которую при восходе кое-где проблескивали солнечные лучи, а у соседки напрочь побило сервизы в упавших шкафах, хотя та демонстрировала побоище даже с какой-то радостью: видно от того, что так дешево откупилась. И едва ли не все горожане, с кем они встречались в те дни, видимо сами удивленные неслыханным за последние годы движением земной коры, только и спрашивали: «Как вам наше землетрясение?». Но то-то и оно, что все это случилось за сутки до их приезда, и ни о каких ощущениях, естественно, мать с сыном поведать не могли. Помнится, Лука тогда здорово жалел, что они не приехали хотя бы на день раньше. Но то, что он прочувствовал в данный момент на собственной шкуре, — это совсем другое. Кроме осязаемых повреждений и боли в ноге, оставалась еще дикая тревога. Повторятся ли толчки, и не будут ли они сильнее первого? И не развалятся ли под ним жерди маяка, пока он будет пробираться к твердыне. А еще его беспокоило странное движение в лесу. Возможно, и зря он отказался от предложения Виктора сопроводить его до вершины, прежде чем отправиться вниз по реке. Он отпустил брата, и теперь жалел…

Машина ждала у подножия скалы — до нее было примерно с километр. Всего километр.

«Всего?! — он мрачно усмехнулся. — Целый километр!..»

Он всмотрелся в унылые камни, надеясь отыскать какой-нибудь обломок, деревяшку для опоры. Но, как назло вокруг были голые камни. В этом месте даже кусты не росли…

Времени Лука не засекал. На ушибленную ногу не опирался. Полз вниз по склону, пятясь задом на карачках, ощущая жар раскаленного песка и камней. Ветер снова прекратился, солнце палило в спину, словно пытаясь испечь затылок, пот пропитал всю одежду. Каждое движение вызывало боль.

С трудом добравшись, наконец, до автомобиля, Лука, вместо того, чтобы нырнуть сразу в тень, оперся на дверь, чтобы перевести дух. Когда он прислонился к раскаленному на солнце кузову, его пронзила жгучая боль. Дернувшись, Лука неловко оперся на поврежденную ногу и упал. Не поднимаясь, в приступе ярости он стал бесцельно наносить удары по машине здоровой ногой: в колесо, по бамперу, оставляя вмятины на двери. Но злость отступила так же неожиданно, как пришла.

Лука сел, обхватил руками колени и рассмеялся. Как глупо. Действительно, глупо и бессмысленно злиться на машину, на которой ему еще предстояло добраться к дому, если так можно назвать крохотное, почти мертвое селение — островок среди бескрайних просторов леса.

Голова не соображала. Он не догадался для начала проветрить салон и полез в настоящее пекло. Когда вскочил на сиденье, вцепившись в ручку проема и руль, на миг показалось, что задница сейчас сварится о раскаленный кожзаменитель. Чуть не взвыв, он подсунул под себя пыльную тряпку, которой вытирал стекла. Собственно, руль тоже был горячим, так что пришлось достать из бардачка тканевые перчатки.

Прежде чем завести двигатель, он надавил голой ступней на педаль сцепления — небольшое усилие отозвалось короткой вспышкой боли. Снятый с ручника «Уазик» нехотя покатился вниз, постепенно набирая достаточную скорость. Лука сразу включил пониженную, чтобы облегчить задачу, если возникнут препятствия, и не переключаться лишний раз, не тревожить больную ногу. Бак полный и за повышенный расход топлива можно не переживать…

Первые километры он преодолел без проблем, но когда дорога снова пошла вверх, Лука увидел впереди груду камней, нападавших со склона. Перейдя на первую передачу, с ревущим двигателем, он решительно повел машину на каменный затор.

«Ходу, ходу!» — подбадривал он «Уазик».

Поначалу тот отлично справлялся. Гневно урча «буханка» подпрыгивала на неровностях, ожесточенно пробираясь вперед. Оставалось преодолеть несколько метров. Но обвалившись после землетрясения, камни образовали под собой пустоты и, когда тяжелая машина оказалась над одной из них, груда осела и «УАЗ» провалился. С грохотом ударился подвеской и, очутившись в каменной ловушке, заглох, перед этим затрясшись, словно смертельно раненный бизон.

— Приехали…

Не в силах даже как следует выругаться, Лука медленно выбрался наружу и прислушался. Он уже догадался, что означает доносившийся из-под брюха машины неприятный журчащий звук. Выискав место, где можно было заглянуть под низ, Лука увидел струйку масла, стекавшего из пробитой коробки. Можно сколько-нибудь проехать и без масла, «Уазик» не та машина, которая просто так сдается. Но как его освободить? Как сдвинуть автомобиль с места, когда колеса намертво зажаты валунами? О том, чтобы растащить их, не могло быть и речи — они были настолько огромными и тяжелыми, что от этой затеи пришлось сразу отказаться.

Лука сплюнул вязкую дурную слюну. Жарко. Голова не варила совсем. Не зная, что делать, он огляделся. Обойдя завал, взобрался на пологий склон. Заметив хиленькие деревца, выбрал два из них, кривые и сучковатые, сломал, пустив на импровизированные костыли, и, опробовав их, вернулся к машине. В сумку кинул камеру, недоеденный кусок хлеба и пустую флягу. Достал кусок брезента и обмотал им ногу.

Переставляя деревяшки, потащился вниз. Боль в ступне то отпускала вовсе, то донимала новым приступом, стоило только в полную силу опереться на раненую ногу. Изредка Лука присаживался отдохнуть. Участок здесь был живописный. По одну сторону возвышались скалы крутой стеной, по другую — открывался прекрасный вид с края разлома, по террасе которого и проходила дорога.

Стрельников с интересом всматривался в очертания текущей внизу речушки Моры. Не удержался и сделал несколько кадров. Отсюда видны были соседние скалы, тонкая цепь болот и непроходимый лес. Казалось, он что-то прятал под своим темным зеленым покрывалом. И деревья были как на подбор — ни одной торчащей выше других верхушки. Точно великан прошелся гигантской косилкой. Диковинной казалась громоздившаяся на краю леса куполообразная белая скала, стоявшая намного дальше от остальных скал, расположившихся рядком вдоль берега. Несмотря на внушительные размеры, она выглядела жалким осколком от основного массива. Мора аккуратно огибала ее, веками подмывая и разрыхляя породу, и отдаляя белый островок от «материка». Как знать, рассуждал Лука, — может, это и есть та самая скала…

Он был весьма удивлен, когда узнал от Фаддея, что местные всегда называли лес не иначе как Мор. Речушка — Мора (по ней дали имя деревне). А лес — Мор. Будто муж и жена. Мор и Мора. Неласковыми казались их имена. Неожиданно вспомнился каламбур, образованный когда-то от собственного имени, а теперь, по воле случая, еще и заключавший в себе название местности.

— У Лука-Морья дуб дубасят, — глядя на лес и усмехнувшись, Лука пробормотал известные строки, много лет назад переделанные для студенческого капустника.

Именно лес и береговая линия Моры вызывали его пристальный интерес. Свежие снимки должны были пополнить коллекцию фотографий. Он вспомнил про кадр, который удалил случайно, и ради повторения которого едва не лишился жизни. Так что же там было на снимке? Живое, большое, зеленое… Неужто, правда, крокодил?..

Смеяться охоты не возникло.

Стрельникову стало вдруг жутко. Со своими костылями двигался он медленно, и не дай бог встретить ночь в лесу. Он так и не мог забыть тот ужасный вопль из тайги, который они слышали с братом. И сразу вспомнил про коготь, оставшийся в пристройке Фаддея. Коготь неизвестного существа, нагнавшего страх на медведя…

«Интересно, станут ли меня искать? Спохватится ли Маринка?» — подумал Лука и, опираясь на сучковатые костыли, поплелся дальше…

Часть вторая. Приходящие из Мора

1. Тварь из леса

Ступня постепенно разработалась, и боль уже так не доставала. Лука задал более высокий темп, и все же, щадя силы, двигался по четко заданному графику: получасовой переход и ровно пять минут на отдых.

Вскоре показался лес.

Мор.

Пока еще — до захода солнца — он не страшил своей чернотой. Какой-то частью разума Лука понимал, что это глупо — бояться леса. И все же не мог справиться с безотчетной тревогой, становящейся все сильнее, чем ближе он был к лесу.

До этого он ничего подобного не ощущал. Только оставшись наедине со своими страхами. Все-таки сюда заехал на машине, с братом. Тот вчера указал Стрельникову направление, а потом, как планировал, сел в свою «карманную» лодку и отчалил вниз по реке.

Расставание заняло каких-то пять минут. Оба молчали, Виктор курил. Какая-то странная вышла все-таки встреча — хоть и жили вместе эти два дня, а по-настоящему так и не пообщались. Лука пообещал, что заедет к нему домой, как только покончит с делами. Еще подумал — может быть, и Марина будет с ним.

При мысли о ней ему стало легче.

И все же, Лука долго стоял на опушке леса. Один, без машины, дико уставший. Растерянный и поддавшийся суеверному страху.

Так что-то же (или кого-же?) ты видел в лесу с высоты, когда делал снимки?

«Ты обыкновенный трус», — казнил он себя за малодушие, так и не в силах заставить себя пойти дорогой через Мор.

Двинулся вдоль берега реки. Это было дольше — она огибала лес большим крюком. Но когда с одной стороны река, как-то спокойнее. Если выскочит какая-нибудь тварь, всегда есть возможность прыгнуть в воду.

Пройдя километра полтора, он понял, что выбрал гораздо более трудный путь. Плюс ко всему, мелькнула запоздалая мысль: «а вдруг и в реке водятся твари?».

Но дурные мысли быстро прошли. Мора почти спокойно текла справа. Лес, возвышавшийся по левую руку, казалось, торопился оправдать себя и не производил впечатления мертвого. Напротив, был наполнен привычным шумом: шелестом ветвей на ветру, прерывистым кукушкиным кликом, с разных сторон доносилась дробь дятла. Лука теперь жалел, что поддался голосу страха, тем более что по берегу идти оказалось гораздо тяжелее, чем он предполагал: то и дело попадались нагромождения ломаных коряг и здоровенных камней.

Поэтому он обрадовался, когда через некоторое время увидел, а потом и вспомнил, что дорога, которой он так избегал вначале, делает небольшой крюк и подходит почти вплотную к берегу. Еще вчера, когда они с братом ехали сюда, проезжали близко от реки и останавливались отдохнуть.

На обочине он увидел окурок, оставленный Виктором. Глядя растоптанный братом бычок, Лука затосковал. Как там Виктор? Добрался ли без приключений? Могло ли что-то случиться? Сердце его вдруг пронзило от ощущения, что они с никогда больше не увидятся. Он понимал, что нужно отбросить эти мысли, но никак не мог прогнать их.

«Чему быть, того не миновать», — и он пошел по колее, сквозь лес ведущей в неизвестность.

На часах было около восьми вечера, когда дорога пошла под уклон. Далеко внизу сверкнула полоска реки. Лука постарался вспомнить поездку — похоже, осталось еще от силы километров десять или два часа пути. Значит, он выйдет из леса как раз перед заходом солнца. Впрочем, важно ли это, если лес мог быть опасным и в светлое время. Разве не в самый полдень они слышали с Виктором душераздирающие крики?

И все же Лука решил ускорить шаг. Больше не останавливаясь на отдых, несмотря на усталость, он твердо тащился вперед. Дорога сворачивала влево, на пологую сторону сопки, где делала большой крюк, огибая крутой подъем. Чтобы срезать путь, Лука решил двинуться напрямик — так быстрее. Когда он уже порядочно спустился вниз и увидел вдруг впереди овраг, понял, что допустил очередную промашку. Он встал на краю, разглядывая, где можно спуститься. Было чересчур круто, чтобы отважиться прыгнуть с поврежденной ногой. Место, где он стоял, образовывало карниз и могло осыпаться в любой момент. Так и случилось — он слишком поздно понял опасность и только собрался сойти с места, как вдруг земля под ним поползла вниз. Уцепившись за спасительные ветви растущей на краю оврага молодой сосны, Лука вспахал ногами две глубоких борозды по краю обрыва, кое-как удержался и на четвереньках отполз подальше. Проклиная себя за недальновидность, он отдышался и когда пульс постепенно вернулся к норме, медленно зашагал вдоль изломанной границы оврага, надеясь найти место, где высоты достаточно для безопасного спуска. Получалось, что он нисколько не сэкономил, решив сойти с дороги. Овраг петлял не хуже дорожного серпантина, кое-где даже подымаясь вверх.

Больше часа прошло в утомительной ходьбе, когда Лука, наконец, заметил неподалеку участок, где обе стороны оврага были невысокими и покатыми. Но вместо того, чтобы, отринув всякие ухищрения, продолжить поиски дороги, он решил съехать на дно оврага как с ледяной горки. И только в последний момент, уже приготовившись к полету вниз, он почувствовал вдруг, что если так и будет действовать дальше — живым до Моры не доберется.

«Что ж я делаю?..» — подумал он, глядя на свисающие корни под собой, торчавшие словно щупальца осьминога. Посмотрел на другую сторону оврага: «А если я не смогу туда взобраться?»

Внезапная тишина навалилась на окружающее пространство. Лес, в котором только что раздавались разные звуки, неожиданно умолк. И тут Лука услышал вопль. Уже знакомый ему вопль, переходящий в леденящий кровь визг, подталкивающий его к определенному действию: прыгнуть от страха вниз, не думая ни о чем.

«— А я все думала — узнаете ли вы меня?», — ворвался в сознание голос Марины, когда он вспомнил, как девушка пыталась напугать его. Он так ясно услышал эти слова, будто они звучали где-то поблизости.

Крик повторился — уже гораздо ближе и отчетливее.

— Ну, уж нет! — заорал вдруг Лука на весь лес.

Он отошел от оврага на несколько шагов. Собравшись с духом, снова крикнул:

— Кто бы ты ни был, выходи! Даже если мне не жить — хочу хотя бы посмотреть на тебя!

От усталости и напряжения рябило в глазах. Солнце близилось к закату и в лесу было темно, особенно с той стороны, откуда раздался крик. Лука крепко обхватил руками ствол соседнего деревца, и силился разглядеть хоть какое-нибудь движение в сумраке леса. Вслушивался в каждый шорох.

Сильный треск раздался где-то впереди.

И он вдруг увидел!..

С шумом рассекая небольшими крыльями воздух, стремительно приближаясь, с дерева на дерево перескакивала серая тень. Каждое движение сопровождалось хрустом. Должно быть, трещала кора, с трудом выдерживая удары цепких когтей.

Снова последовал крик.

Только страх мог владеть человеком в это мгновение. Страх перед неизвестностью, страх перед ожидаемой болью, а отчетливей всего — страх перед близкой и ужасной смертью. Но того, что произошло, Лука от себя никак не ожидал (он потом с трепетом вспоминал эту минуту, словно заново переживая случившееся).

В каком-то неосознанном движении он упал на колени и рванул на себя укрытую мхом тяжеленную ветвь. Снова вскочил на ноги, держа это нехитрое орудие над головой и, набрав полную грудь воздуха, крикнул в ответ, надрывая голосовые связки:

— Давай сюда!

Сделав очередной прыжок, тень внезапно остановилась, вцепившись в малорослое деревцо.

С близкого расстояния в полумгле Лука разглядел существо.

У него было крупное, размером с большую собаку, и мускулистое тело с короткой шерстью. Невероятно сильными искривленными конечностями тварь держалась за раскачивающийся ствол, почти сливаясь с ним цветом. Больше всего поразила ее морда: безобразно лысая, почти крысиная голова, вытянутый нос, широко распахнутые ноздри, низко посаженные уши по бокам и матовые светящиеся глаза.

Он даже слышал дыхание существа, отчетливо — удары сердца (только не твари, конечно, а собственного). И еще какое-то неясное потрескивание.

Разглядывая человека, существо видимо было озабочено непредсказуемой реакцией жертвы. Возможно, никто и никогда не пытался дать ему отпор. Да и Лука не сразу понял, что за потрескивание он услышал.

А когда понял, не стал мешкать. Набравшись решимости, сделал замах.

Тварь вышла из оцепенения слишком поздно. Может быть, когда она в нерешительности остановилась, ее саблевидные когти, державшие грузное тело, вспороли тонкий ствол так глубоко, что сломали его. Возможно, само дерево было хилым и готовым обломиться при малейшем усилии. Как бы там ни было, все уже было предрешено: готовясь для последнего молниеносного прыжка, существо в решительности сжалось, но в этот момент ствол деревца лопнул. Рывок сделан был уже в падении.

Ударив ногами пустоту, тварь вытянулась в полный рост. Ее крылья взметнулись над спиной, но помешали ветви.

Лука уже был рядом, когда тварь с застывшим криком повалилась на землю. Обломок сучковатой ветви он с разбега обрушил чудовищу на голову.

Однако существо не собиралось умирать без боя. Оглушенная тварь все-таки зацепила его когтями. Но Лука в ярости продолжал бить, пропуская встречные удары, не обращая внимания на боль в животе и липкую теплоту, текущую под одеждой. Его дубинка взмывала вверх и резко опускалась, ударяя с хрустом, до тех пор пока существо не перестало биться в конвульсиях.

Почти сразу навалилась безумная усталость, Лука пошатнулся и упал на тварь — лицом прямо в ее вонючую и мокрую от крови шерсть.

Все было кончено…

Когда он очнулся, уже окончательно стемнело. Лука поначалу ничего не вспомнил из того, что случилось, понял только, что ему тяжело дышать, что лицо прилипло к чему-то, и в ту же секунду все вспомнил. Он нащупал пальцами еще липкую местами шерсть существа, и неожиданно отпрянул, как будто оно все еще могло быть живым.

От существа шел густой, смердяший запах. Загустевшая липкая кровь существа оказалась повсюду — на руках, траве, одежде. Едва сдерживая рвоту, Лука отодвинулся подальше, не испытывая желание прикасаться к мертвому чудовищу. Поднимаясь, он почувствовал острую боль, нащупал рваные отметины на собственной груди и животе, из которых сочилась кровь.

Слепо таращась по сторонам, Лука принялся искать сумку. Кое-как отыскав ее, он пытался вспомнить, в какую сторону надо идти. Изможденные ноги сами собой потянули вниз. Позабыв обо всем, он слишком близко подошел к краю оврага, не сумев разглядеть его край. Рефлекторно взметнулись руки, когда он рухнул вниз. Перед тем как падение закончилось, Лука успел несколько раз перевернуться, чувствительно треснулся обо что-то затылком и наглотался земли. Но сумку так и не выпустил из рук, хотя о судьбе камеры даже и не думал в тот момент.

После головокружительного падения он как дитя радовался тому, что вообще остался жив. Долго и нервно хихикал, не сдерживая слез, которые смешивались с грязью, пылью, засохшей кровью. Успокоившись, Лука побрел вдоль оврага, волоча ставшее непослушным тело, надеясь, что держится верного направления. Постепенно в голове зашевелились здравые мысли: рано или поздно, он либо выберется на дорогу, либо очутится на берегу реки. И то и другое — спасение. Ожидание не обмануло — впереди послышалось журчание воды. Лука выбрался на каменистый берег. Прихрамывая, он двинулся вброд прямиком к резко очерченным теням, в отсвете низкой луны угадывая контуры домов.

От стылой воды вспыхнула боль в ногах, но это была другая боль, она тут же сменилась спасительным наплывом силы. Лука уже не волочился, запрыгал по каменистому дну, но на одном из катышей больная нога все же подвела, он поскользнулся, упал, вдоволь нахлебался ледяной воды и выбрался на берег. Невозможно было угадать, где дом Евгении Петровны. Ползя на четвереньках, Лука наткнулся на что-то в темноте, понял, что это забор, но он чувствовал, что даже если сумеет подняться, дальше идти уже не сможет. Несколько раз крикнул, но никто не ответил на его призыв, разве что сверчки на мгновение перестали стрекотать. Подгребая под себя густую траву, Лука свернулся в колечко. Силы окончательно оставили его.

2. Добыча

Проснулся Лука от вороньего крика. Поежился от холода и сел, преодолевая боль. Все тело ныло, кожу саднило от ран. В голове стоял туман.

Он осмотрелся. До берега реки было всего метров десять, хотя ночью казалось, что к забору он полз бесконечно долго.

Снова услышав крики птиц, Лука посмотрел в ту сторону.

За рекой, над громадой леса, вороны развязали нешуточную драку. Птицы бились в воздухе, падали вниз, в густые кроны, тут же стремительно выныривали оттуда, атакуемые гневными соперниками, не в состоянии что-то поделить.

Лука не сомневался — этим «чем-то» было тело убитого им существа, оставшееся в лесу. Лука оценил расстояние и удивился тому, насколько близко он был к деревне, когда тварь напала.

Он осмотрел, ощупал порезы. Кровь запеклась, и те раны, что ночью показались ему страшными, при свете дня выглядели не столь ужасно, хотя в некоторых местах сквозь дыры в одежде показалась свежая кровь. Раны надо обработать, да и вообще, следовало подальше убраться отсюда, но в эту минуту Стрельниковым овладело жгучее любопытство. Он хотел сделать то, что не удалось ночью — полюбоваться вчерашней жертвой.

Прежде чем спуститься к реке, Лука спрятал сумку с камерой в траву под забором и положил сверху булыжник. Мысль о том, что в лесу могли быть и другие подобные существа, заставила его отыскать какое-нибудь орудие. Но, схватив первую попавшуюся палку, Лука тут же швырнул ее в сторону. Вчера на него нашло какое-то помутнение. Сейчас он понимал, что едва ли способен дать отпор в своем нынешнем положении. Перейдя реку, прихрамывая, он углубился в лес, двигаясь на вороний галдеж. Даже овраг теперь при утреннем свете казался не таким уж непреодолимым.

Птицы, в ожесточении делившие падаль, не сразу заметили человека. Они еще какое-то время продолжали ссориться. Затем, увидев человека и перестав горланить, ринулись на ветви ближайших деревьев.

Лука издали заметил пятно впереди на измятой траве — черная туша с алыми пятнами.

Смутные киношные воспоминания запугивали чупакабрами, вампирами, оборотнями и всякой прочей нечистью. Лука подкрался ближе. Существо вне всяких сомнений было мертво.

Он заметил на теле множество рваных отметин, оставленных, по-видимому, воронами. Обклеванная ими голова существа превратилась в кровавое месиво, в котором разобрать можно было только челюсть (и то непонятно — верхнюю или нижнюю) с острыми клыками. Стрельников наклонился и вдруг заметил, что уродливая голова шевельнулась.

Он вздрогнул и отпрянул. Потеряв равновесие, упал, опрокинувшись на спину.

«Нет… нет!!!» — застрял крик в горле.

Голова существа дернулась, из-под нее показался сначала глаз, а затем… клюв крупного ворона.

Лука почувствовал как по его лбу, в один миг усыпавшемуся потом, потекли капли, обжигая глаза. Сквозь слезы он наблюдал за тем, как птица, слишком поглощенная заботой набить брюхо, чтобы обращать внимание на человека, пытается оторвать от растерзанной головы небольшой кусочек.

Лука махнул рукой. Ворон отскочил в сторону. Осуждающе гаркнул, посматривая то на человека, то на мелких сестер-ворон, облепивших деревья, то на такую лакомую и дармовую добычу.

— Иди отсюда, кыш! — Лука снова махнул рукой. Только тогда ворон решил отойти на безопасное расстояние.

Удостоверившись, что тварь и вправду мертва, Лука схватил ее за лапы и поволок в сторону деревни.

Но не его одного привлек вороний гвалт. Пожаловал еще один гость.

Стрельников увидел медведя. Видимо, косолапый тоже зашел в чащу с берега, но немного с другой стороны. Увидев человека, он замер, вытянув ноздри и с шумом втягивая воздух. Встретив человеческий взгляд, заволновался. Стал подгребать лапами галечник, раскачиваясь и раздраженно пыхтя.

Какой-то первобытный инстинкт заставил Луку ощериться. Пригнувшись, он взял в руку камень покрупнее, и швырнул в непрошеного гостя, нежданно угодив прямо в нос.

— Что ж ты, гад, раньше не поймал эту тварь? Сам едва не наложил в штаны, улепетывая от нее? — засмеялся Лука, не задумываясь о том, что это мог быть совсем другой медведь.

Он не допускал и мысли о том, что косолапый может кинуться. После того как булыжник прилетел тому в голову, не причинив, правда, особого вреда, медведь мотнул головой, проурчал что-то в ответ недовольное и, пройдя бочком, уплелся в чащу. Лука, уже не оглядываясь, вошел в реку, таща за собой то, что осталось от поверженного врага.

Он, наконец, дико устав, заволок существо на противоположный берег, и снова услышал за спиной чье-то дыхание. Смелость опять не подвела. Он снова схватился за камень.

Но это оказался Волк.

Стоя на пригорке, волкопес таращился на человека. На ошейнике болталась оборванная веревка.

— Что, приятель, тоже пришел посмотреть? А, Волк?

Зверь подернул хвостом, услышав свое имя. Утробно ворча, он спустился к Стрельникову. Тот несколько опешил, и только когда понял, что рык адресован не ему, успокоился. Волкопес подошел к дохлому существу, обнюхал. А затем вцепился зубами в шерсть и принялся терзать жертву, как будто давно ждал этого момента. Обмякшее мертвое тело он мотал из стороны в стороны. Мелькали лапы с длинными когтями. Добыча на глазах грозила превратиться в комок шерсти, крови и грязи.

Какой-то миг Лука раздумывал, а потом улучил момент и крепко схватил Волка за ошейник, держа крепко, опасаясь, что тот ненароком извернется и укусит. Но, к его удивлению, Волк не огрызнулся, а даже пригнулся в испуге. Заскулил и припал на задние лапы, нисколько не сопротивляясь человеку. Лука отпустил его. Зверь посмотрел на него своими кошмарными злыми глазами и неожиданно завыл.

— Фу, ты, брат, не пугай так!

Он осмотрел веревку, привязанную к ошейнику — она была перегрызена. Вероятно, что-то случилось. Еще не осознавая, что он собирается предпринять, Лука бросил труп существа на берегу, у забора подхватил припрятанную сумку и кинулся в деревню. Он спешил к дому Евгении Петровны. Когда забежал в отворенную калитку, то увидел, что дверь в избу распахнута настежь.

Лука забежал в прихожую, увидел следы разгрома. Хозяйки нигде не было. Он выскочил на улицу, снова столкнувшись с Волком, который по своей привитой дворовой натуре не решался пройти в избу.

— Волк, Евгения где? Где хозяйка?

Волкопес по щенячьи поскуливал. Не находя места, он забегал по двору, поджимая хвост и словно давая понять, что если человек желает что-либо отыскать, он ему не помощник. Лука раздраженно махнул рукой. Стараясь идти как можно быстрее, он отправился на другую сторону деревни.

Волк проводил человека взглядом, потом не выдержал и побежал за ним…

3. Следы

В доме Фаддея калитка оказалась заперта. Лука прильнул глазом к дыре в заборе и сразу увидел Марину.

Девушка стояла рядом с дедом и помогала ему придерживать какой-то ящик, пока тот колотил в него гвозди. Лука подтянулся и взобрался на забор. Обернувшись на шум, Марина в первый момент испуганно вскрикнула. Откуда-то у Фаддея в руках мгновенно появилась двустволка. Он ловко и быстро направил ее на Луку, готовый выстрелить тут же, не вглядываясь, но Марина обрадовано закричала:

— Это Лука!

Фаддей по-стариковски прищурился, опознал в пришельце собственного гостя и опустил ружье.

— Живой!

— А то, — ответил Лука. Он с трудом соображал и не мог понять, что могло заставить деда держать ружье наготове.

Грузно перевалившись через забор, он спустился на пыльный дощатый настил, так же непонимающе разглядывая алые пятна на ладонях и чувствуя накатывающую дурноту.

— Ты ранен?! — вскричала Марина. — Бабушка!

Из дома показалась бабка Дарья. Увидев раненого Луку, она велела Марине нести аптечку. Прежде чем его затащили в дом, Стрельников торопился рассказать Фаддею об убитом существе, тело которого оставил на берегу реки. Спешил доложить про то, что обнаружил в доме Евгении Петровны совершенный разгром. И рассердился, когда ему показалось, что старик его не слушает.

— Я же говорю — там тварь чудовищная!

Но никто не проявлял интереса к его словам.

Чувствовал себя Лука скверно: раны горели, а в голове била пульсирующая боль. Его занесли в дом и положили на кровать.

— Как бы заражения крови не было, — переживала бабка Дарья.

— Ничего, поможем. Сейчас народное средство забодяжим, — Фаддей хитро прищурился и полез в шкаф за самогоном. Плеснув в стакан еще какой-то настойки из темного пузырька, он велел глотать, не задерживая.

Лука послушно проглотил… и словно хватил ртом огненный шар.

— Пей, пей, пей… — давил на него Фаддей голосом, не терпящим возражений.

Оторвав губы от стакана, с минуту или даже больше Лука не мог говорить, дыша как шипящий паровоз, и вынужден был сесть, чтобы не захлебнуться в собственных слезах и соплях.

Жар прокатился по всему телу несколько раз. Когда отпустило, почувствовал, как в его плоть вползают Слабость и Дрема. Он опустился на мягкую подушку, и закрыл глаза. Прошлые недодуманные мысли его разбежались, не в состоянии сложиться во что-то ясное и понятное. Лука ощущал только, как с него сдирают одежду, натирают чем-то кожу, накладывают повязки. Почему-то безумно хотелось, чтобы это проделывала Марина, хотя руки были явно не девичьи: грубые, мужские. Вскоре его оставили лежать спокойно.

В таком положении он пробыл недолго — шум с крыльца прервал состояние умиротворенности. До сознания Стрельникова долетел слабый голос старика Василия. Лука слышал, как Фаддей велел соседу взять бутыль керосина, отправиться на берег реки и сжечь то, что там найдет.

— Не вздумай тащить сюда! — крикнул вслед Фаддей. — И осторожней мне!

Лука пожалел, что не может встать и остановить их. Надо сказать им, чтобы не смели сжигать его находку. Что этот экземпляр интересен для науки. Он еще не успел сфотографировать.

Фотокамера!.. Надо настроить на макросъемку и еще отснять детали крупным планом — клыки, когти, шерсть. С разной глубиной резкости… Поснимать со штатива… Где штатив? А камера где?..

Лука беспокойно принялся искать ее — под забором, в лесу, в пыльной земле оврага…

Будучи в полубреду, он говорил вслух, сам же перестал что-либо слышать. Неожиданностью для него стало, когда Фаддей, вернувшись в дом, присел рядом с кроватью, схватив парня за руку, и произнес:

— Не переживай, Лука. Этих экземпляров на твою душу еще хватит. Если бог даст остаться в живых.

Его слова заставили Стрельникова вернуться в реальность. Правда, он не понял, что старик этим хотел сказать. Алкоголь, усиленный дедовой настойкой, погрузил мозг в фазу полной отрешенности.

К его ложу подошла Марина. Ее он разглядел сквозь влажные веки, набухшие то ли от пота, то ли от слез.

Она гладила его по волосам и плечу и что-то ласково шептала.

«Как здорово!»

Он не мог разобрать слов, но понял — она тихонько пела ему песню. Засыпая, Лука размышлял о том, что отдохнуть сейчас — должно быть очень важно. Пока еще утро… Пока еще день…

— Ну, девоньки, за работу, — услышав громогласный призыв Фаддея, он вздрогнул, и перед тем как окончательно погрузиться в глубокий сон, снова услышал грубый хриплый бас: — Нам еще ставни укрепить и о скотине не мешает позаботиться.

«Боже, пусть это будет сон…»

…С кровати можно было увидеть краешек часов, загороженных стулом. Минутная стрелка указывала на цифру «5». Часовая находилась в противоположном секторе и была не видна, а значит, он провалялся не меньше шести часов.

Лука присел — оказалось, уже девятый час. В голове все по-прежнему плыло, но боль в теле поутихла. Он встал с постели и проковылял на кухню. На столе под полотенцем нашел кружку кваса, нарезанный хлеб и почерствевшее овсяное печенье. Немного утолив голод, Лука выбрался во двор. С огорода доносились голоса, туда он и направился. Возле чахлых капустных рядов стояли Фаддей и сосед, толстяк Еносий. Оба что-то внимательно разглядывали. Еносий время от времени принимался по-бабьи причитать.

Лука пригляделся — на грядке валялась окровавленная тварь.

— Все-таки приволокли? — спросил он.

— Это не твой экземпляр, — обернулся Фаддей. — Эту нечисть мы сегодня ночью подстрелили. Как видишь, до сих пор не налюбуемся. Еносий говорит, у него во дворе в точности такая же побывала.

И правда, сейчас Лука заметил, что лежавшее перед ними существо меньше размерами, чем то, которое он убил. Но от этого тварь выглядела отнюдь не миролюбивее: та же лысая мерзкая башка, точно такие же короткие мускулистые лапы, покрытые густой шерстью и столь же гадкий запах.

— Значит, по лесу шастает не одна такая тварюга, — прошептал он.

Выходит, и разговоры о приготовлении к нападению ему не пригрезились.

— Напасть-то какая. — Еносий опасливо попинал ногами когтистые лапы и оскаленную пасть. — Чего, Фаддей, скажешь. Ету тоже сжигать будем?

— Нет, свиньям скормлю, — резко ответил тот. — Конечно, сжигать. Сжигать, к чертовой матери!

— Керосина так не напасешься, сосед.

— А это тебя не касается, — сердито буркнул Фаддей и обратился к Стрельникову: — А ты? Ничего не замечаешь вокруг?

Лука посмотрел в небо, глянул на лес.

— Кажется, да, — неуверенно ответил он.

Вокруг стояла неслыханная тишина. Создавалось ощущение, что в пространстве, окружавшем огород, дом и кусок леса образовался вакуум. Затихла всякая живность. Каким-то неясным образом все эти птички-невелички, кузнечики и прочая мелкота, почувствовали витающую в воздухе опасность и боялись заявить о себе хоть малейшим шумом.

— И как ты с такой нечистью справился-то один? Без оружия? — прервал его мысли дед Еносий.

— Повезло, — только и смог ответить Лука.

— Ну, ладно. Хватит балаболить, — сказал Фаддей, — сегодня ночью разберемся, что к чему. Много в лесу этих тварей, или немного, а меры принять придется…

Он принес кусок покрышки, чтобы дольше горело, положил на тварь, велел Еносию плеснуть из канистры и поджег. Даже не стали смотреть, как разгорается пламя — Фаддей поторопил и первым ушел с огорода.

Еще с момента пробуждения Стрельникову не терпелось рассказать историю нападения и убийства твари во всех подробностях, но после того как он увидел второй экземпляр, передумал.

— Где Марина? — спросил он Фаддея.

— Пошли с Дарьей к Евгении. Надеются отыскать старуху.

— И ты не побоялся их отпустить? — Лука дернул старика за рукав.

— Василий с ними, да Волк. Вчетвером не пропадут. До заката времени достаточно.

— Ты думаешь, они… Эти твари. — Лука кивнул на огород, где завился дым костра и откуда потянуло паленым. — Думаешь, они боятся солнечного света?

— Боятся, — тоном, не вызывающим сомнений, подтвердил старик. — Им сумрак нужен.

Лука сначала хотел возразить, но тут же сообразил: и точно — выходит, что боятся. Ведь первое существо, которого они с Виктором так и не увидели, но слышали, гнало медведя под кровом таежного сумрака. И оно не решилось выскочить на ярко освещенную солнцем дорогу, когда косолапый перебежал просеку.

Но почему тварь не напала на них тогда, когда они, любопытствуя, зашли в лес? Возможно, эти существа не очень-то смелы и когда что-то происходит не по их плану, предпочитают убраться? В таком случае, это несомненный плюс. Зато минусов было масса и главный из них — полная неизвестность. Неизвестность относительно предполагаемого количества существ — единицы, десятки, сотни? Откуда они взялись? — то же вопрос. Неужели они и вправду результат деятельности «скалы демонов», о которой он читал рассказ?

Бред какой-то. И как одолеть этих тварей? Он вспомнил как Виктор упоминал, будто Фаддей что-то говорил ему о чудовищном нетопыре, про которого рассказывали егеря. Старик тогда посмеялся, егерям не поверил.

Лука не преминул напомнить старику о том разговоре с братом.

— Сам подумай, ты бы поверил в такое? — ответил Фаддей. — У меня до сих пор в голове не укладывается. Я думал, потешаются. А вон как вышло.

— А люди у вас пропадали когда-нибудь? — спросил Лука.

— Ну, случалось, конечно.

— К примеру, муж Евгении, — напомнил Лука.

— Да это давно было. А после того ни разу. Ты думаешь, это все из-за этих?

Лука мотнул головой — ничего такого он не предполагал, спросил ради интереса. Хотя, случай с мужем Евгении казался странным — ведь тот, как он понял, охотником был. Опытным человеком. А и то пропал.

— Послушай, Фаддей. Я давно хотел спросить. Слышал ли ты что-нибудь про «скалу демонов»? Говорят, где-то в этих местах должно быть такое место.

— Кто говорит? — старик внимательно посмотрел на Стрельникова. — Ну, есть здесь скалы в Мору, но про демонов — первый раз слышу. У Дарьи не вздумай спрашивать, она про нечисть разговоров не любит.

— Кстати, пойду я, встречу их, — Лука направился к воротам.

— Да придут они, никуда не денутся! Ты лучше вот что — твои аккумуляторы работают?

— Работают, наверное, — зло ответил Лука, пораженый тем, насколько спокойно дед относится к отсутствию своих близких. Хоть бы для вида попереживал. Каменная душа, блин!

— Поставь-ка их так, чтобы можно было в любой момент во дворе лампочку зажечь. Генератор включать не будем, больно шумно, спугнет еще! — не обращая внимания на хмурый взгляд Луки, командовал Фаддей. — Сегодня на живца ловить будем. Патронов у нас немного. Сколько этих тварей ни есть, а чем больше прикончим, тем лучше. Либо мы их, либо они нас!

После этих слов, Лука понял Фаддея — все дело было в твердости и решимости старика. Он не казался удрученным приключившейся бедой, но не потому, что у него было холодное сердце. Просто нельзя было сейчас распускать сопли. Неизвестность, так неизвестность. Твари — так твари. Бороться, так бороться! Вот о чем говорил его ясный бодрый взгляд. Рядом с таким человеком и дышалось легче. Осознав это, Лука послушно кинулся исполнять.

Вскоре вернулись ходоки — они не нашли нигде Евгению. Встретив Марину, Лука хотел обнять девушку, но, увидев ее красные от слез глаза, не решился. Бабка Дарья рассказала, что Волк пытался взять след возле дома Евгении, но больше скулил и жался. А потом и вовсе сбежал.

— Хреновая из него ищейка, скажу я вам, — доложил дед Василий. — Но вот эта вещица будет интереснее.

Лука удивился его находчивости. Василий повел себя как заправский сыщик. Он вынул из потрепанной сумки газетный сверток, положил на тротуарные доски и развернул. Каким-то образом он умудрился притащить с собой и не повредить аккуратно вырезанный кусок земли размером почти со сковороду. На куске явственно пропечатался след ботинка.

— Это я нашел на задах, — произнес Василий с нескрываемой гордостью за свою старательность. — Земля там с утра всегда влажная. Немножко повредился, но я его все равно заприметил. Глаз-то наметанный. Я вам точно говорю — это Игнат убил Евгению. Его отпечаток.

И Лука вспомнил, что видел точно такой же след в высохшей луже возле дома Игната.

После этого открытия никто не произнес ни слова. И так все было ясно — в деревне стало на одного человека меньше. И одновременно трудно было поверить, что один из последних оставшихся жителей оказался убийцей. Может быть, так на него подействовал набег уродливых существ? — думал Стрельников, глядя на снова расплакавшуюся Марину.

Раскрасневшееся солнце готово было скрыться за гребнями скал, но все уже было готово к встрече незваных гостей.

Фаддей еще с утра сколотил небольшую будку с амбразурами. В случае внезапного нападения, следовало задраиться в этой будке и держать оборону. Конструкция перекатывалась на небольших колесиках, сделанных из обрезков металлической трубы, и могла разворачиваться в любую сторону. Кинули жребий — первыми выпала очередь Луки и Еносия.

Женщины укрылись в доме. С того момента как стало известно об исчезновении Евгении Марина казалась сильно подавленной и ни на шаг не отходила от бабки Дарьи. Лука сожалел, что так и не удалось ему пообщаться с девушкой без свидетелей. Вот и сейчас она скрылась, даже не посмотрев на него, не бросила хотя бы короткий взгляд. Он пошел было за ней, но Фаддей окликнул, пришлось вернуться.

— Ты за Еносием присматривай. Из него плохой вахтенный, — сказал Фаддей так, будто сам не являлся точно таким же стариком. — Я бы с ним поменялся, но не могу же я своих баб на двоих полоумных оставить.

Лука кивнул.

— Не боишься? — спросил Фаддей.

— Разве что по нужде приспичит. — Лука натянуто засмеялся, через плечо старика все еще поглядывая на крыльцо, надеясь, что выглянет Марина.

— Зря. Бояться нужно. Особенно человека. Человеку доверять нельзя. Вспомни Игната.

— Ты тоже полагаешь, что Игнат мог убить Евгению?

— Ничего я не считаю, — проворчал Фаддей.

Он вручил Стрельникову ружье с горстью патронов и направился к дому. На каждые ставни старик навесил по дополнительному засову. Оставалось только воткнуть их на место и закрепить толстыми железными штырями. Проделав это, Фаддей ушел в дом и заперся изнутри.

Теперь Лука осознал, в чем заключался смысл ловли на «живца». Они с Еносием как раз и выступали в роли вероятной жертвы.

— Мы сегодня ночью сперва ничего толком не поняли, — начал рассказывать толстяк. — Эти уродины вначале напали на наш дом. Всех гусей, сволочи, передушили и обеих свиней. Все, что у нас было с Василием.

— И что много их было? — поинтересовался Лука.

— Гусей-то?

— Да нет же. Я про тварей.

— А кто их знает. У нас вроде бы две было. В темноте разве разберешь. Я на шум выскочил — а там они.

Пока было тихо, Лука старался слушать его внимательно. К тому же Еносий рассказывал вдохновенно. С его слов Стрельников представил, как все происходило.

Вот старик просыпается от непонятных криков — во дворе что-то случилось. Конечно, ему страшно до жути. А тут еще, как назло, Василий по привычке упился до непотребного состояния и в таком виде его невозможно разбудить. Тогда Еносий хватает в сенях большие вилы и, пересиливая страх, выбирается на улицу…

Когда он выскочил из дома в одном исподнем, дрожа от холода и ужаса, то увидел, что дверь в стайку распахнута, а рядом с порогом в безумном плясе скачет существо с огромными крыльями и светящейся в темноте пастью — это кровь блестела в свете луны. Под лапами чудища колыхался ковер из растерзанных гусиных телец, все еще бьющихся в судорогах. Тварь хватала мертвых и полуживых еще птиц, перемалывая их мощными челюстями. Со склизким хрустом. А другая такая же тварь пряталась за вспоротым животом свиньи, погружая гладкую до безобразия голову во внутренности убитого животного. Казалось, они не обращали на человека ни малейшего внимания. И тогда Еносий закричал…

Лука усмехнулся. Полчаса назад об этом происшествии рассказывал ему Василий, только по его рассказу выходило, что все было в точности до наоборот. Это Еносий дрых в беспамятстве, а Василий, услышав шум, схватил вилы и помчался на обезумевших в пиршестве тварей. Одна из них бросила свиные потроха и прыжками стала быстро приближаться к нему на своих негнущихся, но довольно резвых лапах. Другая стремилась зайти сзади. Ее-то Василий и ударил вилами, не причинив, правда, особого вреда. Зато, вцепившись пастью в черенок, тварь на миг позабыла о человеке, и этого было достаточно, чтобы Василий снова мог забежать в дом. Там он схватил огнетушитель, который несколько лет лежал в сенях про запас, так — на всякий случай, и выбежал с ним во двор, чтобы влепить струю леденящего газа в любого из чудищ. Но кроме мешанины из перьев, кишок и крови, от которых парило на холоде — все, что осталось от гусей и двух свиных туш, — никого не обнаружил. И ни звука вокруг…

— Ты понимаешь, меня не было всего пять секунд! — продолжал заливать Стрельникову Еносий (или не врал, а, напротив, натрепал его сожитель — Лука не знал, чьему рассказу больше верить). — И они как будто испарились! Поутру мы узнали, что на усадьбу Фаддея тоже напала одна тварь. Правда, ей ничем не удалось поживиться, он ее прежде подстрелил. А с рассветом мы с Василием снарядились идти к Евгении. Чего ж, баба живет одна-одинешенька, мало ли что могло случиться. Оказалось, она и не слыхивала ни о чем. Посмеялась над Василием, когда он предложил ей пройти к нам во двор и собственными глазами увидеть то, что осталось от нашего хозяйства.

«— Василий — будто мы первый день знакомы, — заявила она, — сколько раз ты меня дурачил и все для того, чтобы лишний стакан бражки выцыганить?»

— Ты, Лука, еще не знаешь Василия, — пояснил Еносий, — он от каждого пустяка заведется. Наговорил ей всяких гадостей и плюнул под ноги. «— Больше я с тобой общаться не желаю, и знай — я злопамятный!»

— Потом его, правда, отпустило немного, стал извиняться, но и Евгения — женщина с гонором. Извинений его не приняла и велела убираться ко всем чертям. Даже Маринку, когда та к ней пришла, не приняла. Я уж и не стал вмешиваться. Хватит того, что она Игната ненавидит. Мне-то с ней ссориться вовсе не к чему.

— Так может, это Василий ее порешил, а валит все на Игната? — взбрело тут Луке в голову.

— Нет, что ты, что ты, — запричитал Еносий, — это не правда.

«Один сумасшедший покрывает другого», — подумал Стрельников.

— Ну, и что нам делать, Лука? — спросил вдруг Еносий. При этом не стал конкретизировать, что он вообще имел в виду. Но Лука сразу понял — вопрос прозвучал именно в глобальном смысле.

— Надо как-то выбираться отсюда, — ответил он. — Рано или поздно, эти твари доберутся до нас.

«Собственно, разве не этого они добиваются?» — подумал Лука. Живности в лесу более чем достаточно, и гораздо более доступной. Они даже медведя не боятся, — вспомнил он — но ведь за тем еще нужно погоняться! А человек — разве не самая легкая добыча?

Стрельникову показалось, что Еносий всхлипнул.

— Не думал я, что это так серьезно будет. Не полагал… — Произнес старик. — Это все Игнат. Это он проклятие наслал.

— О чем ты? — Лука придвинулся к старику.

Еносий заговорил навзрыд, словно оправдываясь за что-то.

— Василий все уговаривал его убить. Твердил что, мол, Игнат оборотень, демон в человеческом обличье. Надо было его и в самом деле прикончить.

— С чего ты взял про оборотня? Сумасшедший старик!

— Я не сумасшедший. Просто я хочу жить!

— Я тоже!

Возразить Еносий не успел.

4. Нападение

Из леса раздалось отчетливо слышное и уже знакомое потрескивание.

— Давай, лезь скорее, — скомандовал Лука. — Вали в будку. Быстро!

Он подтолкнул деда и присел на корточки, водя ружьем из стороны в сторону, еще не зная, откуда ожидать нападения.

Треск и шум крыльев затих. Спустя несколько секунд Лука услышал еще один потрескивающий звук. С противоположной стороны и значительно дальше.

Он попятился к деревянному коробу, откуда его уже дергал старик.

— Лука, чего ты сам медлишь? — гнусавил Еносий, цепляя за ноги.

Лука задом вполз в самодельный дот, прикрыл люк. Рядом тяжело и зловонно дышал Еносий. Чтобы хоть что-то услышать снаружи, Стрельников жадно припал к одному из смотровых окошек.

Хлопанье, теперь уже дружное, повторилось и стало ясно, что твари вот-вот должны появиться в зоне видимости. Хотя какая там видимость — чтобы не спугнуть чудовищ, Лука не решался включать фонарь. Он выставил ружье в амбразуру и велел Еносию соединить оголенные концы проводов тотчас по его команде.

Шум становился отчетливее. В глухой темноте, казалось, виделись размытые очертания летящих существ, впрочем, это была скорее игра воображения: неясные образы мерещились в пятнах напряженного зрения. Но то, что хлопки стали ближе, Лука слышал теперь уже отчетливо.

Лука вдруг увидел неясное движение над забором. Как будто по темному куполу неба мазнули еще более черной краской — часть дрожащих звезд исчезла, а вместо них обрисовался клочковатый силуэт. Скрипнули доски забора, над которым появились две сверкающие точки — Лука не сомневался, что это глаза усевшейся твари, которая решила осмотреться.

Вторая была где-то на подлете. Лука собрался дать команду Еносию, как вдруг раздался тяжелый удар в забор, и глаза над забором исчезли. Одновременно послышался хруст и дикий вопль. Снова удар. Доски затрещали, но выдержали. Лука почувствовал, как под ногами задрожала земля. Вопли прекратились. Судя по хрусту костей, первую тварь, которая уже не кричала, постигла незавидная участь. Меж тем хлопки крыльев другой твари начали удаляться.

Рядом слышно было сбившееся дыхание Еносия. Глядя в щель, старик тоже пытался хоть что-то разглядеть в кромешной темноте своими слабыми глазами.

Лука прошептал:

— Представляешь, мы с тобой балаболили, еще одна скотина пряталась под забором, и никто ее не слышал. Даже летающая гадина облажалась. Но ничего!..

Он просунул ногу в отверстие в полу и, чуть развернув будку, скомандовал:

— Врубай, дед.

Еносий растерялся. Он так был ошарашен непонятной схваткой за оградой, что потерял концы проводов. Лука, не отрываясь, продолжал смотреть на забор, шепотом подбадривая деда:

— Давай же, не волнуйся, старик. Спокойнее.

Снова удар в забор — ему показалось, что доски вот-вот лопнут. И, наконец, ударил ослепительно яркий луч прожектора, выхватив из темноты громадную серую фигуру, которая пыталась перелезть через забор.

Пальцы его машинально нажали оба спусковых крючка двустволки. После выстрела дуплетом существо исчезло за забором, с диким визгом. Перезаряжая, Лука действовал вслепую, как учил Фаддей, стараясь, чтобы его движения были спокойными. Уронив один патрон, достал из патронташа другой. Не глядя, вставил еще один, так и не сводя взгляда с забора.

Тварь все еще ревела, изредка ударяя о забор и непонятно было — то ли она хочет перепрыгнуть через него, то ли снести препятствие напрочь. Или, что тоже вероятно, бьется в конвульсиях.

Лука приоткрыл дверцу. Напуганный старик решил остановить его и схватил за лодыжку — пришлось отпихнуть его, ударив во что-то мягкое. Еносий охнул и фонарь погас.

Стрельников, проклиная деда, выполз наружу. После яркого света в глазах стояли одни сверкающие пятна.

— Я хочу знать, что с ним все в порядке! — услышал он из дома приглушенный крик Марины. — Деда, пусти меня, он там!..

— Лука! Живой? — услышал он голос Фаддея, доносящийся словно из трубы.

— Живой пока!

— Ты там не геройствуй, слышь?!

— Да! — ответил он, подкрадываясь к забору.

Из-за ограды доносилась возня, перемежаемая почти человеческими всхлипываниями. Лука замер. Он не мог принять решение: следует ли добить чудовище, или нужно подождать, когда оно само сдохнет. Подумав, что первое — вернее, он, не выпуская ружья из рук, подкатил ногой чурку к забору.

Существо за преградой, вероятно, слышало его движения, и удаляющийся шорох заставил Луку поторопиться. Направив ствол над собой, он прижался плечом к забору, не преминув заметить, что доски основательно расшатаны, После этого резко поднялся, направив ружье туда, откуда доносились звуки.

Глаза успели немного привыкнуть к темноте, и он увидел распластавшуюся поодаль жирную кляксу, которая стремилась уползти подальше.

Неожиданно тварь остановилась.

Самое время выстрелить, пока она еще видна.

Лука прицелился.

Ему вдруг показалось, что смутное, непонятное чудовище вытянулось в длину, как будто пытается разделиться на две части. Прошло еще несколько секунд, прежде чем Лука понял, что перед ним и в самом деле, не одно существо, а два. Возможно, одно помогало другому перелезть, пока он не выстрелил.

Вторая тварь отодвинулась от раненной, и с рыком нацелила на Стрельникова светящиеся фиолетовые глаза. Он ошалело наблюдал за этими глазами, еще не соображая, что делать. А между тем тварь начала приближаться, сначала очень медленно, почти неуловимо, потом все быстрее.

Он сделал выстрел, тварь взвизгнула, но не остановилась.

Нужно стрелять с короткой дистанции — интуитивно понял Лука. Паники не было — он действовал, как будто ведомый могучей подсознательной силой. Соскочив с чурки, отпрыгнул на несколько шагов назад, упал на колени, развернулся, выставив ружье в сторону забора, и замер. Судя по мощным толчкам, переходящим в ощутимые удары о землю, тварь была совсем близко. Лука мысленно представил ее действия. Вот она подбегает к забору, вот сейчас снова ударит в него или попробует перепрыгнуть. Лука затаил дыхание.

Неожиданно вспыхнул прожектор. Он не думал о том, как такое могло случиться, и кто это мог сделать. Забыл обо всем. Внимание его в этот миг было приковано к доскам забора, которые внезапно лопнули, раздираемые длинными лапами, а спустя доли секунды он увидел и их обладателя.

Лука выстрелил в голову твари. И только после этого вспомнил про Еносия — это он включил свет. «Молодец, старик!»

От грохота и визга на миг заложило уши. Раненное существо, кинувшись вперед, подмяло под себя Луку, но по инерции пролетело вперед. Раздался треск, погас прожектор, слышны были недолгие судорожные движения, и вскоре все стихло.

Лука, крадучись, двинулся к будке, наощупь действуя одной рукой и совершенно позабыв о недавних наставлениях Фаддея, который требовал перезаряжать ружье сразу.

— Дед, — тихонько звал Лука. — Еносий…

Первое, что почувствовали его пальцы — шерсть существа. Он отдернулся. Пришлось заставить себя еще раз прикоснуться к телу поверженной твари, чтобы убедиться — она мертва. Послышался стон — откуда-то снизу. Несмотря на приложенные усилия, Лука так и не смог стащить убитое существо с будки. Пришлось оставить ружье и действовать обеими руками. Вскоре он понял, что тварь сломала крышку люка и, видимо, просунув свои тяжелые лапищи, добралась до старика, даже будучи смертельно раненной.

— Дед, — снова позвал Лука, вдруг нащупав круглую голову Еносия, его жиденькие стариковские волосы.

— Лука, — прохрипело в ответ. — Больно…

Стрельников отыскал пальцами лицо старика. Кровь липла к пальцам. Стонов он больше не услышал.

— Несчастный сумасшедший старик, — дрожащими губами вымолвил он, сползая с разрушенной будки. Глаза его наполнились слезами.

Прошло полчаса. По горизонту расползалось робкое свечение. Можно было разглядеть отдельные крупные предметы. И среди них — будку. Она завалилась на бок, перекошенная от удара и тяжести мертвого чудовища. В темноте Лука ошибся размерами — теперь тварь казалась заметно крупнее, даже не верилось, что ее остановили всего два выстрела. Издали она чем-то напоминала небольшого медведя или росомаху, но это сравнение возникало только при первом взгляде. Пасть существа нисколько не походила на звериную — череда острых зазубренных шипов. Ушей не было вовсе, а вместо носа — шишковатая выпуклость с глубокими ноздрями. Каждый отличительный признак вызывал отвращение своим гипертрофированным уродством.

Разглядывая монстра, Лука не слышал, как открылась дверь. Он вздрогнул, когда кто-то положил руку ему на плечо. Это был Фаддей. Следом из дома вышел Василий, вскоре к ним присоединились Марина и бабка Дарья.

Мужикам, наконец, удалось извлечь тело Еносия. Когда женщины увидели окровавленное лицо старика и широко раскрытые немигающие глаза, Дарья тихонько заголосила, у Марины подкосились ноги.

Все услышали вдруг тонкий визгливый гул. Сначала Лука не сообразил, что происходит, но когда обернулся на звук, понял, что это причитает Василий. Старик вцепился в собственную бороду и, завывая, начал трясти головой, раскачиваясь из стороны в сторону. Глаза его были зажмурены и, не глядя, но безошибочно, он пополз к телу своего погибшего товарища, и стал вдруг рвать на том рубашку, пытаясь поднять мертвое тело.

— Что ж ты наделал! — завопил он вдруг, и всем, кто стоял рядом, вдруг захотелось как-то утешить его.

Первой подскочила к нему бабка Дарья, но Василий зло отпихнул ее обеими руками. Поднял свое дикое искривленное лицо с выступившей пеной на губах. Глаза его навыкате грозили вывалиться из орбит, а в горле клокотало, как у рассерженного животного. Глядя на него, Дарья истово перекрестилась и отступила. Но и безумство Василия быстро схлынуло. После того, как он перестал подвывать, склонившись над Еносием, Фаддею удалось уговорить Василия оставить погибшего в покое.

— Ему уже ничем не помочь. Лука, помоги ему отнести тело в пристрой. И забором надо заняться, — сказал старик. — А потом осмотрите все вокруг.

Когда Лука с Мариной отправились обследовать территорию, с внутреннего двора раздались тревожные крики бабки Дарьи. Они нашли ее в стайке — старуха стояла возле неподвижно лежавшей коровы, в соседнем загоне нашли двух мертвых свиней. Дверь стайки оказалась исполосована следами когтей — будто ножами прошлись. Видимо, под шум схватки Луки с большим чудищем, какие-то твари помельче пытались добраться до скотины.

— От страха померли, — подытожил Фаддей, глядя на мертвых животных.

Никто не мог бы дать иного объяснения. Происходящее настолько не укладывалось в сознании, что не имело смысла гадать.

Василий предложил забаррикадироваться в доме и дожидаться егерей.

— А приедут ли они — егеря? — спросил Фаддей, и все промолчали, понимая, что он хотел этим сказать.

— Есть другой план, — произнес Лука.

Он попросил дать ему ружье, с тем, чтобы он мог добраться до машины и попытаться наладить ее.

— У меня есть «холодная сварка» и немного масла. Я могу заделать течь. Бензина достаточно. Главное — камни. Да я, наверное, сумею их растащить. У меня ведь там и лебедка есть. Все есть! Я бы и в тот день справился, но от жары чуть не спятил.

— Хорошо, не кори себя, — понимающе произнес Фаддей. — Точно справишься?

— Справлюсь? Конечно! Я же говорю — сам не понимаю, почему бросил все. Чуть не тронулся…

— Да ты и сейчас — как будто с ума сошел! — натужно засмеялся Василий. — Ружье тебе дай! Ты уйдешь, а нас сожрут тем временем. Без оружия-то!

— Нас и так сожрут. Рано или поздно, — сказал Лука.

Василий посмотрел на Фаддея, ища в нем поддержку — дескать, совсем сдвинулся парень, скажи хоть ты свое слово. Но Фаддей был иного мнения.

— Лука прав. Ждать помощи глупо. Если эти чудища разгуливают по лесу, мы запросто можем ее не дождаться. Не знаю, откуда они взялись, эти твари. Убить их не трудно, но если их много, нам не справиться. Нужно выбираться к людям.

«А есть ли люди?» — тут же задался вопросом Лука. Здесь, далеко за чертой цивилизованного мира, казалось, ничего и никого более не существует, кроме их маленького общества, поставленного на грань выживания.

— Вот, что я решил, — сказал Фаддей. — Все-таки, Лука, ты дело говоришь. Бери ружье, так и быть! Отправляйся за машиной. А мы запремся в доме, и будем ждать твоего возвращения. Если что — закроемся в подполье.

Сказав это, Фаддей задумался.

— Отправить с тобой Василия? Вдвоем легче. Но я боюсь. От него можно ожидать всего, что угодно. А, Василий?!

Василий хотел возразить, но сник под гневным взглядом соседа.

— Ладно, — передумал Фаддей. — Все-таки одному опасно. Отправляйтесь сейчас же, — скомандовал он и велел собираться.

— Не вздумай этому олуху ружье давать, — шепнул Фаддей, когда Василий отправился к Дарье за съестным, и они остались наедине. — Если оно к нему в руки попадает, Василий дуреет. Один раз чуть охотника не застрелил. Все мнит себя часовым в лагере.

Мысленно составляя план своих дальнейших действий, Лука все обдумывал одну мысль, которая пришла к нему еще ночью во время разговора с Еносием.

— Фаддей, позволь я прежде схожу к дому Игната.

— Хочешь его отыскать? — спросил старик. — Ну что ж, попробуй. Только помни о том, что я тебе говорил.

— Не верь человеку? Ты это имел в виду?

— Никому не верь. Только себе одному. И будь осторожен. Ружье возьми. Будь очень осторожен. Маринка…

Он не договорил. Но Лука все понял. И сердце его наполнилось силой. Но, одновременно, и тревогой тоже.

Путь к дому Игната занял немало времени. Каждый шорох казался подозрительным. Лука то и дело вскидывал ружье, всякий раз убеждаясь, что движение в кустах, под забором, за сгнившими черными домами — фантазии разыгравшегося воображения. Должно быть, смешно он смотрелся со стороны — этакий герой вестерна, расхаживающий вдоль пустых улиц, готовый выстрелить в каждого, кто неожиданно появится в поле зрения. Только здесь не как в ковбойских фильмах, где и травинки не видно — кругом заросли чуть не в полный рост, где можно спрятаться. Меж тем, Лука ощущал, что действительно может выстрелить. И, что весьма вероятно, — от страха.

Подойдя к ограде дома с флюгером, он позвал Игната. Вспомнил, как тот бесшумно появился в момент второй встречи (первая, возле древнего сруба, была заочной), и на всякий случай обернулся несколько раз, пока проходил во двор и поднимался на крыльцо.

Постучал в дверь. Та оказалась не заперта. Лука проник в дом, закрыл за собой и прислонился к двери спиной, привыкая к полумраку. Робкий свет с улицы тонкими полосками окантовывал тяжелые шторы. Как будто нарочно жилище погрузили в темноту. Что-то неожиданно щелкнуло и зажужжало в одной из комнат. Лука почувствовал, как внутри все сжалось, нахлынул ужас. И только когда он услышал бой часов, напряжение сошло.

«Да что тебе здесь — трансильванский лес? Граф Дракула, собственной персоной, прячется в фамильном замке? Что за паника?»

— Игнат! — негромко позвал он.

В доме никого не было. Лука медленно прошелся по всем комнатам. В одной наткнулся на стеклянные банки, стоявшие на письменном столе. Внутри банок что-то плавало. Подойдя ближе, Лука осторожно взял одну и поднес к глазам. Не разобрать — какой-то заспиртованный организм. Он смог разглядеть лишь тонкие конечности и отвратительно большую голову. Что за уродец?!

— Сейчас разберемся, — он приблизился к окну, чтобы разглядеть получше. И только сейчас заметил, что между стеной и шкафом имелась ниша, которую в полумраке не сразу заметил. В этой нише вполне можно было спрятаться. И там что-то скрывалось — на выбеленной стене отчетливо был виден край рукава.

Сердце взбесилось от подступившего ужаса. Кровь запульсировала даже в пальцах, сжимавших банку. Он поставил ее на стол.

Какая-то сила заставила Луку двинуться вперед. Крепко держа ружье, он медленно шагнул в ту сторону. Еще шаг. Еще один.

Увидев полушубок на вешалке, телогрейку, старый грубый плащ, рукав которого он и заметил, Лука с шумом выдохнул. Пульс понемногу успокаивался. Того адреналина, который пробежался только что в его крови, хватило бы на десятерых. И на полпути к столу, где стояла банка, Лука посмеялся над своими страхами и переживаниями. Надо же было так испугаться какого-то плаща.

«Плаща!?…»

Если тут висит тот самый плащ, значит и его хозяин здесь!

При этой мысли Лука резко развернулся. Задел стол. Банка упала и покатилась, глухо ударившись об пол, разбилась. Плеснуло мерзким запахом.

Но Лука не смотрел вниз. Взгляд его был прикован к шкафу, дверца которого, скрипнув, распахнулась.

Знакомая тощая фигура Игната плавно выплыла из шкафа и медленно приближалась к нему. Показалось, что Игнат (не человек — а дьявольский образ) что-то хрипло шептал. Позабыв о ружье, и не думая стрелять, Лука дотянуться до окна и с криком рванул на себя штору, не отнимая взгляда от нагнавшей ужас фигуры. Ткань шторы затрещала, и в комнату хлынул яркий свет. Руки, тянувшиеся к Луке, отпрянули, заслонив лицо своего обладателя. Высокая худая фигура при этом осела, как будто пытаясь вжаться в пол и спрятаться от света. Лука впервые видел Игната без его привычного плаща: совершенно лысая голова, молочная бледность лба и черные пальцы, прячущие лицо и глаза от яркого солнечного света.

— Не надо, Лука! — услышал он вдруг сквозь стон и побежал без оглядки прочь из дома. На свет, к свежему воздуху.

Очнулся, только когда выскочил во двор. И понял вдруг, что все еще продолжает кричать. Увидев, что ружье по-прежнему в его руках, Лука отдышался, направил ствол к распахнутому проему двери, пятясь задом к воротам.

— Да что же это такое происходит? — бормотал он.

Выйдя на улицу, Лука побежал к дому Фаддея. И всякий раз, когда он оборачивался, казалось, что где-то далеко маячит фигура в брезентовом плаще…

5. Ссора

Фаддей внимательно выслушал его рассказ, и пообещал тщательно забаррикадироваться. С восторгом новость воспринял только Василий — его подозрения насчет Игната подтверждались. Чтобы не пугать женщин, Лука попросил им ничего не рассказывать, к машине же было решено отправляться немедленно.

Вскоре Лука с Василием вышли из деревни и углубились по дороге в лес. Невозможно было привыкнуть к тому, что в окрестностях стало совсем тихо. Лука замирал через каждый десяток-другой шагов и прислушивался. Птицы если и давали о себе знать, то редкими тревожными выкриками. И не поймешь, кто кличет — от этого на душе становилось еще беспокойнее.

Он решил идти только по дороге, нигде не срезать. Если предположение насчет световой боязни у тварей верно, то наиболее опасный участок в лесу будет представлять собой переход длиной в полкилометра по противоположному склону сопки. Дорога там не такая широкая. Обыкновенная лесная езженная грунтовка, где и среди яркого дня густая тень. Если они благополучно пройдут этот участок — значит, без проблем доберутся к застрявшему «УАЗу».

Шагая рядом, Василий радостно болтал о всяких приключениях, которые ему довелось пережить за свою сторожевую карьеру — похоже было, что он уже позабыл о потере друга, над которым не так давно убивался. Настроение у Василия было приподнятое, рассказывал он бойко, смешливо. Начал с ничего не значащих анекдотичных историй, постепенно насыщая их мерзкими подробностями.

— Как-то раз мы преследовали зэка, сбежавшего на пересыльном пункте. Он решил в тайгу уйти, в самую глубь. Сволочь беспримерная — в лесу был точно как маугли в джунглях. Все знал. И как от голода спастись, и холод одолеть, что можно есть, чего нельзя. Шесть дней мы пытались его следы отыскать и все бесполезно. Помню, я тогда злой был как собака. Протаскаться столько времени, без горячей жратвы, без чая, на одной воде. Ну и пришлось возвращаться. А попался тот урод через две недели — вышел-таки к какому-то захудалому населенному пункту почти что за тысячу верст, а там уже и милиция предупреждена, и все приметы разосланы. Какая-то бабка его приютила, и пока он дрых, тихонько побежала к участковому. Когда же этого дурилу обратно к нам в зону доставили, я вызвал его тихонько к себе и говорю:

«— Любишь в кошки-мышки поиграть? Что ж, это моя любимая игра».

Тот меня не понял, пришлось разъяснять. Для начала маленько пустил ему крови. Был у меня ординарец для таких случаев.

— Так ты что, начальником был? — спросил Лука, просто ради любопытства.

— А то! — с какой-то гордостью заметил Василий. — Ну, так вот, после того как за спиной у него щелкнули наручники, и на голову натянули мешок, я ему говорю: «— Сумеешь найти выход — считай, тебе повезло. Не сумеешь — пристрелю как блохастую суку».

Тот закричал в слезах:

«— Какой выход, куда?»

Я и объяснил — выход из служебного корпуса. Ночь уже была — дежурные все свои. Я частенько баловал солдатиков подобными развлечениями. Здание у нас жуть какое сложное — архитекторы постарались. С непривычки не разберешь, а с завязанными глазами и вовсе.

В общем, гоняли мы его по всем этажам. Хохоту было — животы едва не надорвали. Один раз я выстрелил в стенку с ним рядом. Его штукатуркой всего обсыпало…»

— …Так он не только обмочился, а даже штаны изгадил. Такие вот кошки-мышки. Ха-ха-ха! — визгливо засмеялся Василий, закончив историю.

Лука и верил и не верил. Некоторые части безостановочного монолога не вызывали сомнений — дед определенно вне себя. Была ли тому причиной смерть Еносия, или он всегда был такой тронутый, но находиться рядом с ним казалось небезопасным.

— Нешто считаешь, я сявка какая-то старая? Ты думаешь, я обычным сторожевым псом был? Как бы не так — начальник особого отдела. У меня бывшие сильные мира сего в ногах валялись. А ну стоять! — гаркнул он вдруг, заставив Луку остановиться.

Лука и вправду, повинуясь окрику, застыл как вкопанный. Того, что произошло в последствии, он никак не ожидал. Василий, заметив, что его спутник замер, будто в растерянности, неожиданно сделал выпад и попытался выхватить ружье. Короткая баталия закончилась тем, что Лука едва не упустил оружие, и если бы у Василия оказалось достаточно сил, еще не известно, как все вышло бы. Придя в себя, Лука ошалело уставился на Василия. С трудом сдержался, что не стукнуть старика чем-то основательным и тяжелым. К примеру, тем же прикладом. Тюкнуть так, чтобы мало не показалось…

— Что ж ты, милок, не засандалишь мне в лоб? — съехидничал Василий. — Нешто испужался? Слабо, да? А я в твои годы не был слизняком. По мне так все равно — старый или малый. Скольких вражин в свое время ликвидировал. Тебе и не снилось!

«Когда-нибудь я убью этого старика», — багровея от негодования, думал Лука.

От этой мысли его отвлек истошный визг, раздавшийся со стороны деревни. Крик был женский, скорее девичий.

— Марина!? — Лука аж задохнулся.

Он посмотрел на Василия, но на того крик никоим образом не подействовал, в глазах читалось одно желание — взять ружье. Лука зло посмотрел на деда, ткнул его в плечо, как будто желая заставить очнуться. Но колкий злой взгляд старика ничуть не изменился.

Лука один побежал в обратную сторону. Он уже подумал, что ему показалось, но крик повторился, и теперь Лука смог безошибочно определить направление. Но в ту же секунду к девичьему визгу присоединился звериный рык.

— Марина! — закричал он, ускоряя бег.

Ее белое платье замелькало между деревьями. Девушка выскочила на освещенный участок, заметила Луку и побежала навстречу. По пятам за ней гналось крупное бурое пятно. Лука остановился и вскинул ружье. Руки дрожали. Вряд ли он попадет с такого расстояния. К тому же дробь…

«Быстрее, быстрее!» — мысленно подгонял он Марину.

— Нет! — закричала она и внезапно остановилась, повернувшись лицом к бежавшему за ней зверю.

— С ума сошла! Ложись, дура! — заорал Лука.

Он снова нацелился на мелькавшее в траве пятно. Остановил дыхание, затравленно глядя вперед. Выстрели он сейчас, это означало бы и вероятную смерть девушки. Оставалось одно — отбежать еще в сторону и попытаться остановить тварь выстрелом, так чтобы не зацепить девчонку.

«Только бы не упасть», — думал он, перепрыгивая через коряги и пни.

— Не стреляй, — снова услышал ее крик.

И тут ему пришлось замедлить ход. Пятно, приближавшееся к Марине, на глазах превращалось в комок густой шерсти с лапами и здоровенной, наполовину собачьей башкой.

— Волк?! — в удивлении вскрикнул Лука, но ружье пока не опускал.

Волкопес тем временем свернул от Марины и побежал прямиком к нему сквозь бурелом.

— Он спас меня! — Марина уже была рядом, и Лука с радостью вслушивался в ее плачущий голос, — Спасибо, что ты не выстрелил.

Волк подскочил к Стрельникову и, словно радостная дворняжка, принялся вертеться рядом, тереться о колени и подпрыгивать.

Луке хотелось отругать девчонку. «Как ты здесь оказалась?» — хотелось крикнуть ему и отчитать по первое число, но гнев быстро сошел, он взял ее за руку, притянул к себе и крепко обнял.

Они стояли на освещенной солнцем проплешине, по краям которой рос густой шиповник.

— Я пошла за тобой, — услышал он, заглядывая в ее глаза.

— Ты с ума сошла, — только и мог он ответить.

Подоспел Василий.

— Что случилось? — подбежал он, запыхавшись. Глазки его с беспокойством бегали. Лука в свою очередь внимательно разглядывал старика. Тот выглядел тихим и мирным, как будто и не было недавнего конфликта.

Неожиданно Волк напряженно уставился в заросли и заворчал. Лука схватил его за ошейник и только сейчас заметил, что пес в крови.

— Марина, ты ранена? — воскликнул он.

— Нет, — ответила девушка. Она смотрела в ту же сторону.

За кустами возникло какое-то неясное шевеление. Волк неожиданно вырвался.

— Волк, стой! Назад!

Но зверь уже скрылся в зарослях. И будто исчез, не издав ни единого звука.

— Нужно идти. И как можно быстрее! — поторопил Лука.

По дороге Марина сбивчиво рассказала про напавшее на нее чудовище.

— Сначала мне издали показалось, что ты, Лука, или дед Василий. Я так хотела вас догнать…

Существо было высоким, стояло в несколько усталой, но уверенной позе.

— Тогда я решила, что это Игнат. Я крикнула его, чтобы подождал. Пришлось сойти с дороги и пойти навстречу…

«Бедная девочка. Надо было все-таки рассказать про Игната», — подумал Лука, внимательно слушая ее рассказ.

Приближаясь к человеку, Марина никак не могла понять — если это Игнат, то почему никак не реагирует на ее зов. Ни словами, ни жестами. И только когда дистанция сократилась до считанных метров, ей показалось, что это на самом деле не Игнат, а лишь с виду похожее на человека создание.

— У него было бледное лицо. Я только это запомнила. И огромные глаза. И еще зрачки — как будто светящиеся. Они меня напугали. Я закричала…

Шатаясь, существо стало приближаться к ней, издавая непонятные голосовые звуки. Марина не могла шелохнуться, но отчетливо помнила, как откуда-то выскочил Волк. С визгливым лаем он загородил монстру путь, не позволяя приблизиться к девушке, и существо отпрянуло. А едва Марина услышала голос Луки, она побежала без оглядки.

— У меня создалось впечатление, что это существо не испытывало ко мне злобы. Не будь я такой трусихой…

— Трусихой?! — удивленно вскинул брови Лука. — Какая же ты трусиха?

Он вспомнил, как столкнулся с Игнатом, и не сомневался, что тот имел прямое отношение к происходящему. Но он это был или нет? Марина сказала: «существо похожее на человека…»

«Он ведь не убил меня, хотя у него была отличная возможность сделать это? Что Игнат за человек? И человек ли? Предупреждал же, черт его возьми. Велел убираться, а мы не послушались. А может, прав Василий, когда назвал Игната оборотнем? Но это же полная чушь!..»

И тут же Лука нашел, чем возразить:

«А тварь, с которой ты столкнулся в лесу, а следы у Евгении — это тоже чушь?» — спорил он с собой.

— Какого черта ты пошла за нами? — произнес он вслух.

— Я ходила в дом Евгении Петровны. Мне почему-то казалось, что она не могла погибнуть. Я надеялась отыскать хоть какие-нибудь следы. И нашла… — девушка заплакала.

— Что нашла?

— Пятна крови на заднем дворе возле калитки. Это было рядом с тем местом, где дедушка Василий нашел следы дяди Игната. Только в предыдущий раз мы не обратили на это внимания. Там были следы когтей. И кровь. Мне стало страшно.

— И вместо того, чтобы побежать домой, ты бросилась за нами? — Лука покачал головой. — А если бы ты не успела нас догнать?..

Он заметил слезы в глазах девушки.

— Ладно, не сердись.

— Померла твоя Евгения, — раздался хриплый смех Василия, — как пить дать.

— Да. Мертва, наверное, — согласилась Марина. Она все еще плакала. — Но, раз мы не можем найти ее тела, нельзя сказать наверняка.

— Сожрали, точно! — констатировал Василий. — А тварь в лесу — это Игнашка. Я же говорил, что он оборотень. Он же Евгению и прикончил. Теперь за нас решил взяться.

Лука остановился. Посмотрел на старика. Тот весь дрожал от важности, и улыбка на его лице была гадостной, не предвещающей ничего хорошего. Лицо Василия вдруг раздулось от гнева. Он схватил Луку за грудки и принялся трясти.

— Я предупреждал! Я давно говорил, что его надо было убить! — кричал он. Стрельникову пришлось оттолкнуть его от себя, пожертвовав воротом рубахи. — А ты у него был — сам видел. Оборотень. Он оборотень! И вы все — его прислужники. А значит и вас нужно прикончить. Дай ружье!

Старик тянул руки, пытаясь схватиться за ствол, и только после того как Лука ударил его несколько раз по ладоням, несколько успокоился.

Лука вспомнил недавнюю стычку и свое желание садануть старика прикладом. Не понимал, зачем старику нужны эти исполненные ненавистью разговоры, эта ссора, когда кругом опасность. А когда понял, сильно пожалел, что поддался чувствам.

Пока они шли, дед все подначивал:

— Давай, милок, поборемся что ли. Я же вижу, как ты хочешь треснуть меня. Ну, так давай. — И добавлял: — Приспешник оборотня. Что ж ты его не убил? Упустил такой момент. Ай-ай!

— Дедушка, перестаньте, пожалуйста! — обращаясь к старику, Марина в молящем жесте сомкнула ладони. Лука даже ощутил стыд, что ей приходится так унижаться, а он ничего не может поделать со стариком, который определенно не в себе.

Однако Василию было плевать на их чувства. Он все чаще стал вворачивать крепкие словца. Марина сперва укоряла его, но после того как получила в ответ пару ласковых и весьма многоэтажных, побледнела и замолчала. Их процессия напоминала побитие камнями. Впереди, взявшись за руки, шли, осунувшись, Лука с Мариной, никоим образом не представлявшие, как выйти из этой ситуации. А сзади плелся дед Василий, выстреливающий один за другим новые и новые оскорбления.

Лука чувствовал, что постепенно в нем накапливалась дикая ненависть. Один раз он остановился, резко развернувшись к старику лицом. Но в ответ на суровый взгляд и просьбы замолчать, получил лишь новую порцию словесной грязи, сопровождаемую безумным смехом. Их прогулка становилась опасной вдвойне — из-за деда он не мог внимательно следить за лесом.

Кульминация наступила, когда Василий перешел от словесных баталий к телесным. Сперва он начал задирать Луку. Схватил ветку и принялся стегать сзади по ногам, пояснице. Два раза уколол Марину острым концом, оглашено смеясь после ее визга.

Надо было что-то делать.

Лука остановился. Окончательно спятивший (как думалось ему) Василий тоже замер в ожидании, нагло уставившись на него. В запальчивости он решительно потребовал, чтобы Василий держал приличную дистанцию. Иначе…

«А что иначе? — подумал Лука. — Дед сошел с ума, это уже без всяких сомнений. Но не убивать же его за это. Разве что если привязать к дереву. Но и так не оставишь — сожрут твари».

— Дед, ради Бога. Не доводи до греха, — Лука направил на него ружье, надеясь, что хоть этот жест подействует на старика.

— Что ж ты, милок, не стреляешь? Давай! — засмеялся Василий и сделал шаг навстречу, подставляя грудь.

Пришлось отодвинутся на шаг.

Казалось, сумасшествие деда скоро передастся и ему. Лука был на грани отчаяния.

— Мне придется связать тебя, — предупредил он.

— А веревки-то где возьмешь, щенок? — захихикал Василий, особенно радуясь беспомощным выражениям их лиц.

Правота его совершенно вывела Луку из себя.

— Хватит, дед! — он подпрыгнул на месте и заорал на весь лес.

— Лука, пожалуйста, — пыталась успокоить Марина, но нервы его были накалены до предела.

— Снимай пиджак, старик! — крикнул Лука.

— Вот это я понимаю, командный голос! — с мнимым уважением произнес Василий и снова захихикал: — Иди-ка ты, сам знаешь куда…

— Ну, все, старик, ты меня достал. Я тебя заставлю раздеться!

Лука передал ружье Марине и решительно направился к Василию, сжимая кулаки. Пришлось отбросить всяческую мораль. Если нужно будет ударить старика, он ударит.

Он не взял в толк, что совершил непростительную оплошность. Едва сделал несколько шагов навстречу Василию, как тот прытко отскочил в сторону, быстрыми скачками сделал полукруг и, оказавшись возле Марины, отобрал у нее ружье. Затем столь же быстро отбежал на почтительное расстояние и истерически захохотал:

— Ну, вот и все! Все! Все‼!

Лука видел, с каким восторгом Василий разглядывает трофей. Он дернулся было вперед, но был остановлен сердитым окриком:

— Стоять! Еще один шаг и отправишься к праотцам. Кидай сюда патроны!

Лука повиновался. Запасных патронов было всего семь, и пять из них откатились с дороги на обочину. Но дед запомнил все до единого, какой куда упал, и удивительно быстро собрал их, не выпуская пленников из прицела.

— Теперь поменяемся местами.

Лука понял, что Василий хочет вернуться в деревню. Значит трусит. Что если попытаться вырвать ружье?

Но, словно читая его мысли, Василий предупредил:

— Никаких глупостей! А лучше вот что — пусть девчонка подойдет ко мне. Когда обменяемся местами, я ее отпущу. Так будет надежнее.

Лука был поражен разительной переменой, случившейся со стариком. И не было в нем уже ничего ни от сумасшедшего, ни от невзрачного старца. Степенный, уверенный в себе голос, решительный настрой. Как будто подменили человека. Такому выстрелить — и глазом не моргнет.

— Никаких глупостей не будет, дед, — спокойно произнес Лука, закрывая собой девушку.

Они отошли к обочине, за которой в кустах могла прятаться опасность.

— Прикончить бы вас. Да все равно сдохнете, — зло прошипел Василий и перешел на другую сторону, опасно маяча ружьем.

Уже пройдя несколько шагов, но все так же пятясь и держа их на прицеле, Василий крикнул:

— Лука, а ты пробовал когда-нибудь отказаться от самого заветного желания? — и он снова хихикнул.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Лука. Ему показалось, что в лесу что-то движется. Он испугался, подумав о существе, которое почудилось ему вчера в лесу. На том потерянном кадре.

Боковое зрение подсказало, что это серые тени, отнюдь не такие крупные, но страх от этого не ослаб, не исчез. Он крепко стиснул руку Марины.

— … Я говорю, — крикнул Василий, — что было у меня одно дикое желание, но я отказался от него!

— Что значит отказался? Я не понимаю, — чувствуя нарастающую опасность, Лука все еще не мог сообразить, на что намекает дед.

— Ну, вот, когда у тебя есть возможность осуществить желание, а ты от него отказываешься… Знаешь, какой при этом восторг испытываешь?

Лука так и не мог взять в толк, что хочет сказать ему Василий. Какое там желание — наверняка какое-нибудь мерзкое и дешевое. Других этот подлый изменник иметь не мог.

— Я пожелал власть! И она могла быть у меня в тот же миг. Я ведь мог отобрать у тебя ружье гораздо раньше. Но все ждал — оттягивал, наслаждался.

Василий погладил ружье.

— Я между прочим первым увидел этих тварей. Уж несколько дней как. Но никому не сказал!..

Лука вдруг вспомнил фотографию, которую он разглядывал вечером, в день прогулки с Мариной. Так вот, почему взгляд Василия выглядел таким испуганным.

— Да, я видел! — повторил Василий. — И с той поры только и думал, как бы заполучить фаддеево ружьишко. Свое-то в болоте утопил по весне. И вот оно у меня! Так что я теперь выберусь отсюда. Один. И с Игнашкой еще разберусь, меня не испугаешь! А уж вы как-нибудь сами…

Почти не слыша деда, и не поворачивая головы, Лука покосился на лес и убедился в том, что тени действительно прячутся за кустами. А лес вокруг притворился мертвым — даже не слышно гула мух.

Он осторожно подтолкнул Марину.

— Как только я скомандую, беги изо всех сил, — шепнул он.

Все еще болтая о желаниях и заводя себя одновременно, старик побагровел от злобы. Он потряс ружьем.

— Вот что имеет силу. Власть!

Старик плюнул под ноги и замер в раздумьях, смотря как будто сквозь Стрельникова. Момент был опасным — мало ли что могло взбрести в его одуревшую башку.

Лука заметил, что они стоят на повороте, и дорога хорошо проглядывалась в обоих направлениях. Та ее часть, которая вела к машине, погружена в тень. Но далеко впереди ярко сверкала проплешина. Если они успеют туда добежать, на какое-то время будут в безопасности. Старик вряд ли отважится стрелять — ему ведь еще через лес двигаться обратно к деревне, так что патроны он побережет. Но если даже начнет пальбу, ему придется побежать за ними, возможно выбежать на затененный участок. И тогда… Стрельникову не хотелось и думать о том, что произойдет «тогда», особенно если его план провалится.

Тогда их ждет незавидная участь.

— Бежим, — шепнул он и подтолкнул Марину.

Как напуганная козочка девушка стремительно кинулась прочь. Лука побежал за ней, намеренно отстав, чтобы загородить ее собственным телом, если дед отправит вслед залп дроби.

Прошли две секунды, прежде чем за спиной раздался гневный окрик:

— Стоять! Стрелять буду!

«Давно бы уже выстрелил», — обрадовался Лука.

И тут он услышал позади нарастающий топот. Значит, дед все-таки решился бежать за ними.

Или…

Прядя в ужас, Лука заставил себя не обернуться.

Он смотрел только вперед — до ярко освещенного участка оставалось совсем немного. Двадцать метров, пятнадцать…

Нужно успеть! Если они с Мариной не успеют — им конец.

Ведь это твари — там, за спиной!..

«Не смотри назад, только не смотри назад», — твердил он, в ужасе понимая, что старик Василий не может мчаться так быстро.

Кто-то нагонял их.

«Может быть это Волк?», — предположил Лука, не смея оглянуться.

— Марина, быстрей! — умоляюще крикнул он, но девушку и не нужно было торопить.

Яркий участок становился все ближе, как вдруг чужое дыхание постепенно начало смолкать.

Очутившись на спасительном островке солнечного света, Лука обернулся. До поворота дорога оказалась совершенно пуста.

— Василий! — крикнул он. — Василий!

— Чего?! — послышалось издалека.

Непривычно было слышать его голос с такого расстояния — выходило так, что пока они пробегали смертельно опасную стометровку, старик даже не тронулся с места. Как Лука ни всматривался, за поворотом ничего нельзя было разглядеть.

— Что, не сожрали вас, значица?! — раздался далекий смех. — Но ничего — как пить дать сожрут. Видел я их! Уж больно страшные!

Но смех Василия казался натянутым, испуганным.

— Посмотрим еще, что с тобой будет, — пробурчал Лука.

«— Видел я их», — значит, со слов деда, за ними гналась не одна тварь.

Он поборол в себе желание спросить у Василия, сколько же их было. Глупо это — унижаться и просить помощи у человека с мертвым сердцем.

Теней в лесу не было видно, но оставалась уверенность, что они где-то рядом и, может быть, как и люди, разделились на две части. Кто-то из них остался там, где был сейчас Василий. Другие, возможно, таятся в кустах до которых рукой подать.

Лука уже хотел сказать Марине, что пора двигаться дальше, как вдруг устоявшуюся тишину разорвали два последовательных выстрела, перемежаемые истошными криками. Кричал Василий. Крик был нервный, злорадный. Лука мысленно представил, что дед сейчас перезаряжает ружье. В подтверждение раздались еще два хлопка. Снова последовали крики, на этот раз истошно-визгливые. Лука всматривался в поворот и увидел тень, мелькающую за деревьями у поворота. На всякий случай он повлек Марину подальше от границы сумрака и света, уже сомневаясь, что яркое солнце действительно может быть спасением.

Это был дед Василий. Он бежал, прихрамывая и сыпля проклятиями.

Твари не заставили себя ждать. Но все же двигались в тени придорожных кустов.

— Нет! — крикнул Лука. — Не беги сюда! Стой там! На свету! На свету! Стой!..

Но старик будто не слышал его отчаянных воплей.

Теперь отчетливо видны были тени в лесы — одна крупная, другая поменьше. И как только старик вбежал в тень, обе выскочили на дорогу. Мелкая тварь оказалась проворнее, первой догнала Василия. Лука заставил Марину отвернуться.

Тот самый хруст, что он слышал прошедшей ночью, повторился. Точно такой же хруст, наверное, слышал беглец Курбатов в той, казалось выдуманной байки, когда следил за старообрядцами.

Лука не мог оторвать взгляда. Он видел, как Василий беспомощно вскинул руки, голова старика опрокинулась вниз, обессилено повисшая на перекушенной шее, но прежде успел перехватить его взгляд — в нем было столько боли, что у самого вдруг вырвался стон.

Дальше был только хрип — человеческий и чудовищный. Нежить взяла свое. Мерзкие комковатые фигуры, похожие на серые мохнатые клубки навалились на беспомощное тело. Чтобы не видеть ничего более, Лука схватил Марину за руку и потащил за собой прочь от этого места.

Раздался приглушенный звук, очень похожий на выстрел. Лука в недоумении остановился, не понимая, что случилось. Потом решил, что это трещали ветви деревьев. Кто-то еще шел сюда из темноты леса. Но, прежде чем снова бежать, он на миг посмотрел на Марину. Было похоже, что девушка ничего не слышала. Из глаз ее лились слезы. Она обняла его, а Лука едва сдержал себя, чтобы не поторопить ее.

— Лука, я люблю тебя! — всхлипнула она.

Он обнял ее и поцеловал в губы.

— Доверься мне. Все будет хорошо.

«Дай Бог, чтобы это было действительно так».

6. Погоня

Лука все прикидывал, сколько им осталось пройти затемненных мест, прежде чем доберутся до границы леса. Должно быть, поворота три или четыре. Ведь это значит — впереди еще три-четыре опасных места, где в изгибах дорогу застилает тень леса. Он уже видел, насколько опасными были эти твари. Такие разные, но в одной сущности схожие — в тяге убивать. Вот и Василий мертв. А они пока живы. Повезло ли им?

Лука бросил взгляд наверх. Похоже, что ненавистной жаре приходит конец — небо поволокло дымкой. Поднялся ветерок.

«Что-то будет» — подумал он.

Пока изменения в погоде были им только на пользу — сверху на землю лился пока еще достаточно яркий, но рассеянный свет и тени заметно уменьшились. Но это пока — если небо окончательно затянет, в лесу станет гораздо темнее и тогда станет небезопасно в любом месте. Вот когда им придется туго.

Они продолжали бежать. Несмотря на то, что его мышцы наливались усталостью, Лука находил силы в том, что наблюдал, с какой легкостью бежит Марина.

В лесу, с правой стороны дороги тоже бежали — два серых пятна следовали параллельным курсом, выбирая места потемнее. Но, в отличие от людей, словно не торопясь, почти что вразвалочку. Лука повернул голову влево. По другой стороне тоже мелькала темная фигура. Она была меньших размеров и неожиданно стала приближаться к дороге. Лука замедлил бег и остановился. Марина тоже заметила движение и застыла в нескольких шагах от него.

Лука озирался, выискивая хоть какой-то предмет, которым можно было защищаться — но рядом не было даже завалящей палки. Отбиваться нечем. Даже сумку в ход не пустишь — фотокамера, бутыль с водой и недоеденные бутерброды почти ничего не весили.

Тень была уже совсем близко, продиралась сквозь цепкие кусты. Лука удивился ее смелости — видимо тварь была из тех, кто не боялся света. Тогда есть ли вообще смысл бороться дальше?..

На дорогу, отряхиваясь от пыли и нацепившихся веток, выбрался Волк.

— Дружище, это действительно ты?

Часто дыша, зверь растянул пасть в улыбке, высунув длинный язык.

Лука посмотрел на противоположную сторону. За густым подлеском скрывались настоящие твари. Тени не шевелились, возможно, спрятались — нельзя было разобрать их очертания в нагромождении кривых линий и бурых пятен.

Лука сделал шаг к обочине. Увидел, как очертилась тень, которая тоже двинулась навстречу. В этот момент Волк зарычал, схватил его за рукав, оттащил от края дороги.

— Ну хорошо, хорошо… — Лука точно оправдывался перед псом. — Марина, идем!..

— Мне страшно, — девушка присела и, обняв Волка, тихонько запела какую-то странную песню. Она вытирала ладонями слезы, размазывая грязь по щекам и губам, от этого слова становились совсем непонятными, но Лука разобрал что-то про смертельную тоску и боль.

— Девочка, мы выберемся отсюда, — он склонился рядом и стал целовать ее. Волк щекотал мокрым языком их лица, шеи.

— Я во всем виновата.

— Почему? — он удивленно воскликнул.

— Это все желания.

— Какие еще желания? — не сразу понял Лука. Он думал о прячущихся в лесу чудовищах, явившихся по их душу.

— За любой незаслуженный подарок судьбы приходится расплачиваться. И чем серьезнее подарок, тем страшнее потеря. Разве я заслужила тебя?

Она уставилась на него красными от слез глазами.

— Почему нет? — сказал Лука.

— Значит это испытание?

Он не ожидал такого оборота.

— А что, если за осуществленное желание придется отдать жизнь? — спросила Марина.

«Надеюсь, девочка не тронется умом, как Василий».

Вместо ответа он взял ее за руку, заставил встать. Встряхнул и, обняв, сказал:

— Знаешь, я очень рад, что встретился с тобой. Не знаю, что тому причиной, — судьба, случай — и знать, по правде говоря, не желаю. Но ты — лучшее, что я видел в своей жизни. А смерть — она ведь рано или поздно все равно наступит. Так стоит ли ее бояться?!

Последние слова он выкрикнул. Повернулся к теням. Схватил с дороги камень и швырнул в лес. Показалось, тени дрогнули.

— Эй, вы! — он постарался, чтобы голос был спокойным и уверенным. — Не знаю, откуда вы взялись, но так просто нас не взять. Имейте в виду. Если вы вообще хоть что-то понимаете…

Дальше они не бежали. Шли молча. Лишь Волк изредка порыкивал, глядя на кусты. Вскоре Лука увидел впереди зауженный участок дороги, где тень была слишком густой. Это был последний участок — немного дальше был виден край леса. Каких-то двести метров осталось. Там твари их не достанут. По крайней мере, днем. Но до наступления вечера они спокойно дойдут к машине. А там уже видно будет. Однако надо еще проскочить здесь.

— Интересно, как там дедушка с бабушкой… — с тоскою промолвила Марина, когда они встали на вынужденный привал. — Ругают меня, наверное.

— Ничего, скоро узнаем, — подбадривал Лука, обдумывая план действий.

Он вспомнил о бутербродах. Есть не хотелось. Марина тоже отказалась. Лука протянул один Волку, но и тот отвернул башку. Лука швырнул бутерброд в лес. Прямо туда, где виднелись очертания караулившего их существа. Сколько же их там прячется? Одно чудище или несколько? Хотел закинуть и остальные бутерброды, но подумал о том, что к вечеру они проголодаются, а жрать будет нечего. Кинул сверток обратно в сумку.

«Чего я выжидаю, в самом деле? — подумал он. — Надо действовать».

Оставив Марину и приказав не покидать места, Лука провокационно двинулся вперед, наблюдая за реакцией теней — их не прибавилось. По-прежнему было две. Словно подстегиваемые командой, твари насколько возможно было, придвинулись к дороге. Когда между ними и человеком оставалось несколько шагов, Лука остановился. Точно разглядеть чудищ не представлялось возможным, видно было только, что отдаленно они напоминали ту тварь, которая прошедшей ночью сломала забор и убила Еносия, прежде чем сдохла от заряда дроби.

— Но ведь смертные вы, смертные, — прошептал Лука. — И света боитесь. На это вся надежда…

Тени волновались. Возможно, их бесила невозможность достать человека, который находится так рядом. Решив не рисковать, Лука попятился.

Надо было что-то решать. Как не позволить им приблизиться? Запалить факел, припугнуть огнем? — но спичек не было. Можно постращать тварей зайчиками от зеркала, но и зеркала, даже карманного, не было. Оставалось только одно — использовать фотоаппарат, в котором, возможно, еще остался заряд на несколько вспышек.

Затея была рискованной, но ничего другого он придумать не мог.

— Хорошо, что они не настолько умны. Иначе забежали бы вперед, чтоб отрезать нам путь. А так сидят, выжидают. Скоро их внимание ослабнет, и я постараюсь их отвлечь. А ты по моей команде побежишь вперед. Главное, бери левее. Ну, а потом и я рискну перебежать к тебе. Держи камеру. — Он передал ей фотоаппарат. — Когда поймешь, что нет сил бежать, нажимай на эту кнопку и отступай. Вспышка их отпугнет.

— А как же ты?

— Что-нибудь придумаю.

— А если не получится? — в глазах ее читался страх остаться одной.

— Все получится. И не думай иначе.

Минуты протекали в нарастающем беспокойстве. Лука никак не мог выбрать момент. Ему казалось, что твари находятся в постоянно напряженном состоянии, и его затея с неожиданным стартом не даст никакой форы.

«Сколько можно ждать, пора…»

Лука подпрыгнул и сделал несколько шагов к обочине. Реакция чудовищ была мгновенной — они сразу отреагировали на его выпад и подобрались вплотную к обочине. Лука побежал вдоль дороги в обратную сторону, держась как можно ближе к подлеску. Беснующиеся твари, огрызаясь друг с другом, следовали за ним. Отбежав на почтительное расстояние, он крикнул, и в тот же момент Марина побежала через затененный пятачок.

Твари были сбиты с толку. У них пропал всяческий интерес к Стрельникову. Секунда ушла на размышление, после чего они дружно устремились к девушке. В первый момент Лука утратил способность произнести хоть слово. Скорость монстров была сумасшедшей. Казалось, они не бежали, а сжавшись в единый силуэт, летели словно пушечные ядра.

— Марина, скорее, — только и смог прохрипеть Лука. В горле словно застрял ком.

Расстояние между девушкой и тварями неумолимо сокращалось. Вряд ли она успеет добежать до освещенной солнцем площадки. Стрельников уже пожалел о том, что не отбежал подальше.

Он побежал обратно, споткнулся и упал лицом в дорожную пыль. Услышал тонкий вскрик. Потом шум терзаемой плоти и бешенный рык.

Поднимаясь на колени, Лука застонал. Рука его с болью оперлась на твердый предмет — из глины торчал обломок скальника с острыми углами, на которых осталась его кровь. Не думая ни о чем, Лука схватился пальцами за камень и выдернул его. Хотя бы одной твари он размозжит череп, прежде чем вторая успеет прикончить его. Эта мысль заставила его подняться и еще крепче сжать камень в руке. Ничего не видя от слез, он двинулся вперед, ориентируясь больше на слух и думая о том, что они наверняка нападут первыми. И тогда уж он не ошибется, куда бить и с какой силой.

— Лука, осторожнее! — услышал он вдруг Марину. «Жива!» — ослабшие ноги вдруг подкосились, и он опрокинулся на бок.

И чуть не угодил в куст. Падение спасло его. Тварь клацнула челюстями где-то очень близко, не в силах дотянуться до его ступни, а выбраться на свет не решалась.

Лука осторожно отполз и встал на четвереньки. Он увидел Марину — та стояла на свету за изгибом дороги, как он и приказывал. Похоже, невредима. А где Волк? И только сейчас он заметил в тени два шевелящихся бугорка. Одна из тварей, повизгивая, пыталась выбраться из-под пса, но тот, задыхаясь, продолжал удерживать ее мертвой хваткой. Вскоре оба затихли. Вторая тварь подбежала к трупам и прилегла рядом с погибшей. «Боже, какая сцена, — душа Луки преисполнилась злобой. — Мне что теперь — рыдать от умиления?»

Чудовище поглядывало то на девушку, то на Стрельникова. Затем переместилось в более густую тень, и не оставляя намерений выждать удобный момент для нападения. В позе сфинкса тварь застыла как раз напротив Луки.

Это обстоятельство взбесило его. Как и два дня назад — будучи один на один с крылатым чудовищем — он потерял всякий страх. Сообразив, что так и не выпустил из рук камня, он решил сам броситься на тварь, но прежде крепко обмотал левую руку снятой курткой.

— Чем не дрессировочный рукав, а? — выкрикнул он и бросился вперед.

Он видел, как дрогнуло чудовище, пришедшее, казалось, из самой преисподней. Не опешило, не удивилось, а именно дрогнуло. Лапы твари заняли оборонительную стойку, но не было решимости в ее огненных глазах. И все же, преследуя единственную цель, существо не могло оказаться от попытки отнять у человека жизнь.

Словно в замедленном кино Лука видел, как чудовище зависло в прыжке, бросившись на вытянутую руку. Откуда-то сбоку раздался далекий неистовый вопль. Лука вздрогнул, но не отвел взгляда. Лишь тварь совершила непростительную ошибку. Перед столкновением она чуть повернула голову, отвлекшись на этот внезапный звук. Видя перед собой раскрытую сопливую пасть, Лука изменил первоначальное намерение и каким-то невероятным образом успел вонзить обмотанную левую руку прямо в глотку твари. Челюсти ее сомкнулись на его запястье, но ладонь уже проникла глубоко в горло, и сила хватки была уже не та.

Лука сразу же навалился на чудище всем телом, и ударил правой, камнем, по уродливой голове. Тварь пыталась высвободиться от застрявшего в глотке кулака, но Лука не позволял ей выбраться из-под себя. Тварь отбрыкивалась, била когтями, пыталась извиваться, но он ударял и ударял: в голову, бока, превращая плоть в мягкое желе.

Лука не чувствовал и не видел, что к его ударам присоединились хлопки деревянной палки — это подоспевшая Марина помогла довершить расправу.

— Все, Лука, она уже не шевелится. Бежим! — она потянула его за рукав.

Где-то, уже поблизости, повторился вопль, а вслед за ним раздался хохочущий крик.

Лука вытащил руку из пасти убитого существа, стянул куртку. Кровь текла по плечу, мышцы ныли, словно побывали в железных тисках. Марина торопила — зловещий крик, сопровождаемый демоническим смехом, становился все ближе.

Девушка поддерживала его за руку. Вместе они подошли к истерзанному Волку и поверженному им монстру. Их тела сплелись в смертельной схватке. Лука наклонился, попытался расцепить челюсти твари, чтобы забрать мертвую собаку, но тщетно.

— Прости, дружище. Прости. Спасибо тебе!

— Лука, ну же! Мы ничего не можем для него сделать.

Они поспешили. Оказавшись на порядочном расстоянии от затененного изгиба дороги, обернулись вой, раздавшийся совсем рядом, и увидели человекоподобное существо, остановившееся перед границей тени и света. Напряженный взгляд был направлен на людей. Было ли это существо само когда-то человеком?

— Это он? — спросил Лука у онемевшей девушки. Крикнул: — Игнат!

Но существо никак не отреагировало.

Они так и продолжали отступать, глядя на него. Наверное, из-за боязни — казалось, что если ты все-таки повернешься спиной, существо преодолеет до сих пор нерушимые препоны, и, несмотря на все еще яркое солнце, кинется на людей, чтобы раз и навсегда вырвать из них душу.

Лука облегченно вздохнул, когда чудовище, постояв некоторое время, словно в раздумье, скрылось в лесу. Ему показалось, что в руке оно держало какой-то предмет.

«Ружье?!» — подумал он, но издали было очень плохо видно, и Лука решил, что подвело зрение. Наверное, это была все-таки палка. Не могла же это быть та двустволка, которую обманом у них отобрал дед Василий.

Дымка в небе пока не усиливалась. Время все еще на их стороне. Если так пойдет и дальше, они успеют засветло не только добраться до машины, возможно, останется время на то, чтобы залатать дыру в коробке

А что потом? Гарантировал ли автомобиль безопасность? Только от мелких тварей, пожалуй. Но, судя по тому, что они видели совсем недавно — есть среди чудовищ и такие, кто может обращаться с простейшими орудиями. Разумный монстр с дубиной — это похлеще обезьяны. Что ему стоит выломать стекло, разбить фары и радиатор и превратить автомобиль в груду металла? Ну, а если в его руках не дубина — а ружье?

К машине они вышли спустя четыре часа. Лука велел Марине занять место на пригорке.

— Будешь наблюдателем. Смотри по сторонам. Я пока проверю, что к чему.

За время вынужденной стоянки автомобиль успел покрыться слоем пыли. Распахнув дверь, Лука отпрянул — несусветный жар хлынул из салона. Переждав, он достал из-под сиденья ветошь, после чего, с помощью лебедки удалив несколько камней, заполз под днище и осмотрел повреждение. Дыра оказалась не слишком большой. Теперь следовало тщательно зачистить поверхность, обезжирить хотя бы бензином, и попытаться заделать дыру герметиком — давнишняя привычка возить с собой все, что нужно и что не нужно, сейчас оказалась очень кстати. Правда, наполовину пустая туба «холодной сварки» нашлась не сразу — он долго шарил в завале вещей, пока не отыскал ее в кармане старой куртки. Прикинул — должно хватить.

На заделывание трещины ушло несколько минут, затем ждал, пока шов не затвердеет. Залив через шланг небольшую порцию масла, Лука убедился, что снизу не капает, после чего залил требуемый объем. Теперь следовало разобрать завал, в котором застряла машина. Он не рискнул позвать на помощь Марину. Девушка продолжала осматривать пространство вокруг, а он в одиночку принялся ворочать громоздкие камни, освобождая проезд. Работа была адская, хоть он и пользовался лебедкой и тросом, цепляя один конец его за самый большой камень, лежавший в сторонке. Трос часто соскальзывал, и каждый раз Лука, не сдерживаясь, ругался. Марина порывалась помочь ему, но он отгонял ее, уверяя, что справится сам.

Наибольшие хлопоты доставил тот самый камень, на который автомобиль напоролся и еще ряд других, клином прижавших колесо к образовавшейся яме. При помощи домкрата и монтировок Лука разобрался и с ними.

— Думаю, можно попробовать!

Зажужжал стартер и автомобиль, не смотря на сильную жару, без проблем завелся. Лука убедился, что оба моста подключены, что рычаг понижающей передачи находится в рабочем положении, и резко газанул. Автомобиль рванулся вперед, подпрыгнул. Еще один рывок, другой. Машина, отчаянно прыгая, на малом ходу двинулась к ровному месту.

— Ура! — не выдержал Стрельников.

— Ура! — Марина скатилась с пригорка навстречу, побежала рядом с машиной.

Он и сам был готов прыгать от радости, видя реакцию девушки. Едва он выполз из раскаленного салона — с довольной улыбкой, уставший, — она кинулась в его объятья. На миг Лука позабыл обо всем плохом, что было и что еще, наверняка, ждало их. Ее ласковые руки, мягкие волосы, немного пахнувшие сладким потом, разгоряченное дыхание, невинный смех, нежное тело — все это словно вырвало из реальности и отправило в далекое путешествие, на тот край мироздания, где нет места безысходности.

— Я люблю тебя… — слова их признания прозвучали одновременно.

Лука продолжал с силой обнимать Марину, затем осторожно коснулся губами ее шеи. Он ощущал, что и девушка внезапно поддалась его порыву, и сам понял, что уже не нужно сдерживать желаний. Они будут вместе. Всегда. Даже если завтра уже не будут существовать в этом мире…

7. Возвращение.

… Ночь прошла спокойно. Ехать в преддверии сумерек не хотелось. Лука развел костер неподалеку от машины. Марина уютно устроилась в салоне и крепко спала. Сам он занял место между машиной и костром, вооружившись монтировкой. Спать совершенно не хотелось — он находился в той крайней степени возбуждения, которая заставляет воротить горы и не обращать внимания на усталость.

Только разные думки вертелись в голове — как защитить себя от нападения, пока они будут пробираться сквозь лес. Погода не сулила ничего хорошего — звезд на небе было не видать, усилился ветер. Вполне могло быть так, что к утру начнется дождь. А это значит, что твари смогут безнаказанно шастать везде, где пожелают.

Что можно противопоставить чудовищам? Оружия нет. Монтировка, да молоток, — вот те два предмета, которыми еще можно отбиваться.

Больше всего пугали человекоподобные твари, явно смышленые. Мелкота, после встречи с двуногим монстром уже не шла в счет. Вряд ли эти смогут додуматься до того, чтобы вламываться в окна, пытаться вскрывать и ломать двери — а таких поступков Лука вполне ожидал от человекоподобного чудовища. Кто знает — что у него (у них? — если их несколько) в голове.

Как он и предполагал — утро началось с дождя. Вчера в это же время, перед восходом солнца, небосвод сверкал чистым голубым сиянием. А сейчас дорога и скалы исчезали в густом сером мареве. Костер почти потух, но уже нечего было подкидывать — все, что могло гореть, Лука за ночь насобрал по округе, а отправляться на поиски сухих веток он не решался — не хотелось оставлять Марину одну, пусть даже она спала в машине.

Когда он кинул в огонь последнюю щепку, с неба закапало. Дождинки шипели, падая в костер, над которым занялся пар.

Ничего не оставалось, кроме как отправляться в путь. Пока не развезло дорогу.

Когда он подошел к машине, девушка уже проснулась. Она натянуто улыбнулась, и Лука понял, что Марина по-настоящему напугана ожидаемой поездкой, но пытается держать себя решительно.

— Как бы я хотела перенестись сейчас куда-нибудь, где нет никакой опасности.

«И я бы хотел, девочка. Жаль что невозможно».

Он не стал произносить эти слова вслух, они и так словно висели в воздухе, и лишний раз говорить об этом означало травить попусту душу.

Перед тем как отправляться, Лука выставил машину на относительно ровный участок, по очереди поднял все колеса и надел цепи. Уже почти два года те без толку валялись в багажнике. Но сейчас был как раз тот случай, когда любую неприятность следовало свести к нулю. Это только с виду дорога производила впечатление проходимой. Стоит дождю пойти сильнее, и она раскиснет до неузнаваемости.

Лука засек показания топливного датчика: «Примерно на двести километров хватит». Еще две канистры ждут их в деревне. Если пойдет путем, бензина хватит на то, чтобы выбраться к цивилизации. Он проверил дворники, фары, хотел еще опробовать, работает ли звуковой сигнал, но вовремя передумал — ни к чему было лишний раз привлекать к себе внимание. И только проделав эти манипуляции, способные хоть ненадолго оттянуть начало поездки, посмотрел на Марину и заметил, как тряслись ее руки. Совсем чуть-чуть, но он обратил на это внимание.

— Ну, ладно, можно ехать, — он вложил в эти слова всю уверенность и спокойствие, какие еще оставались.

Направив машину к проезду в расщелине, Лука плавно обогнул пятно догорающего костра, над которым пар стоял уже столбом, и ускорил ход.

Дорога не представлялась такой уж длинной, как тогда, когда он в одиночку добирался к деревне. Пока все складывалось удачно. Они благополучно миновали затяжной спуск. У подножия скал видимость улучшилась. Несколько раз машину водило юзом, особенно, когда автомобиль резво вкатывался в скользкий поворот, но Лука успевал сманеврировать. Вскоре они вышли на прямую.

Мор казался издали огромной черной губкой. Сквозь капли на лобовом стекле хорошо проглядывалась врезающаяся в лес колея дороги — пока еще в меру раскисшая. Но создавалось ощущение, что дождь незаметно усиливался. Во всяком случае, сейчас, когда до леса оставалось километра полтора-два, капли били в стекло гораздо активнее, чем час назад, когда они тронулись в путь.

Когда заехали в лес, началась гроза, и дождь перешел в ливень, за шумом которого не было даже слышно, как работает мотор стеклоочистителя. С отяжелевших ветвей стекали мощные струи, на дороге пузырились лужи, и суровая мгла вставала за несколько метров от машины. Фары не помогали. Спасали редкие всполохи молний.

Перед каждой лужей Лука ускорял «Уазик». Ныряя в очередную порцию грязи, тот возмущенно урчал, виляя то передом, то задом, и забрызгивая стекла комками глины. Под днищем и крыльями отчаянно стучала, разбивалась, плюхала грязь. Лука сосредоточенно крутил руль, стараясь выбирать места потверже, но это была пустая затея. Он целиком положился на автомобиль и держал обороты достаточно высокими, чтобы не застрять в какой-нибудь из глубоких луж.

Он бросил взгляд на часы. Светящиеся зеленым символы дрожали перед глазами, гипнотизируя, и никак не могли перевестись в опознаваемые разумом цифры. Понадобилось время, чтобы понять — они едут уже почти два часа. Осталось совсем немного…

И вдруг Лука услышал возглас Марины. Оцепенение сошло, но поздно. Он кинул взгляд вперед — дорогу перегородил поваленный ствол. Лука затормозил. Машина остановилась не сразу, и сначала проехала юзом и тяжело ударилась колесами в валявшееся посреди огромной лужи дерево. Лука вовремя выжал сцепление — двигатель не заглох. Он подавил желание выбранить себя за оплошность или заругаться на Марину за то, что она не предупредила хотя бы на несколько секунд раньше. Понимал — у нее не было этих секунд. Видимость и без того была ужасная.

Лука включил заднюю передачу и начал пятиться назад. Сперва это удавалось, но постепенно автомобиль стал двигаться все медленнее и медленнее и вскоре остановился, реагируя на обороты двигателя лишь встряхиванием кузова. Ничего не было видно ни в заднее стекло, ни в забрызганные грязью боковые зеркала. Опустив немного свое стекло, Лука высунулся наружу и разглядел, что, двигаясь назад, вывернул руль больше чем надо, и «буханка» во что-то уперлась задним колесом. Он в раздражении включил первую скорость, но машина отказалась двигаться и вперед. Он пытался раскачать автомобиль, дергая взад-вперед, но все четыре колеса, несмотря на цепи, только глубже зарывались в глину.

«Нет, только не это».

Он заглушил двигатель. Гроза уходила в сторону, молнии вспыхивали все реже, а от тех, что изредка сверкали, светлее не становилось. В бардачке Лука нащупал переноску и воткнул ее в гнездо прикуривателя. Лампочка горела не ярко, однако глядеть на нее все равно было неприятно. Оставалось надеяться, что этого света будет достаточно, чтобы отпугнуть тварей, если те окажутся где-то рядом.

— Марина, не смей выходить из машины. Если что — свети.

Она кивнула, схватила переноску, перелезла на его сиденье и дрожащими руками направила в распахнутую водительскую дверь, перемещая луч на вышедшего под дождь Луку.

Первое время он стоял, прислушиваясь. Ноги холодило — он чувствовал, как мерзкая жижа затекает в ботинки. Через несколько секунд он уже был мокрым с головы до ног — от дождя и от грязи. Скользя и цепляясь за ручки дверей, он обошел машину. Так и есть — заднее колесо уперлось в глубокий срез колеи. Если подкопаться, то можно подложить что-нибудь, сдать еще немного назад, а потом все же попробовать раскачать машину. Тогда есть шанс выскочить на травянистый участок и объехать чертово дерево — цепи помогут. «А почему оно, кстати, валяется на дороге?»

Дерево не производило впечатление больного и высохшего — молодой кедр с небольшой кроной. Место излома скрывалось за кустами. Лука снова замер, прислушиваясь. Казалось кто-то скребется совсем рядом, но он тут же сообразил, что это Марина пробирается через салон к заднему стеклу, чтобы лучше светить фонарем.

Лука открыл задние двери, отыскал лопату и снова закрыл кузов. Принялся ковырять глину, откидывая куски в сторону. Холодные струи неприятно стекали с мокрых волос по щекам, за шиворот. «Хорошо, если этим тварям дождь тоже неприятен, и они сейчас отсиживаются где-нибудь». В ту же секунду он пожалел, как бы это неосторожное воспоминание о тварях не оправдалось. А еще не выходило из головы проклятое заваленное дерево. Оно могло пострадать от удара молнии, но кто-то моги и приложить к этому руку.

Лука с удовлетворением оценил свой труд. Теперь следовало наложить хвойных веток, подпихнуть их под колесо и попытаться заехать.

Он выбрался из лужи и направился к ближайшему дереву. Ослабленный расстоянием луч фонарика двигался следом. Лука ломал ветви и бросал их под ноги. Производимый шум мешал ему прислушиваться, поэтому он не сразу понял, что где-то в стороне тоже раздается потрескивание. Лука испуганно замер. Слабый, но отчетливый щелчок раздался откуда-то справа. И снова непонятно — близко или далеко. Лука уже и не решался ломать ветки. Этих могло не хватить, но и быть застигнутым врасплох не хотелось. Он медленно наклонился, собрал ветви в охапку и стал пятиться к машине. Марина угадала его мысли — луч стал больше светить по сторонам, перебрасываясь то правее, то левее.

Лука силился хоть что-нибудь увидеть, но дальние кусты и деревья были погружены в туманную пелену дождя. Показалось, что опять прозвучал щелчок сломанных ветвей, но он не был в этом уверен. В нагромождении ветвей, хвоистых лап всюду мерещились чьи-то головы, руки. От неожиданности Лука вздрогнул, когда уперся спиной в борт «буханки». Глядя по сторонам, он принялся неторопливо запихивать ветви под колесо, проверяя результат наощупь — это следовало делать надежно, чтобы получилось с первого раза

Сделав паузу, Лука снова прислушался. Отдельные щелчки все еще раздавались, и он решил, что это вполне могут трещать отяжелевшие от дождя ветви или что-то в двигателе. «Только не расслабляйся, не нужно выдавать желаемое за действительное», — думал он, все продолжая впихивать ветви под колесо, мечтая побыстрее забраться в салон автомобиля, как будто тот мог защитить от любой угрозы.

Наконец, он засунул последнюю ветку. Убедившись, что все сделано как надо, он направился к своей двери… И задохнулся от ужаса, когда увидел нависшую над ним огромную тень. Крик застрял в горле. Почему Марина ничего не заметила? Теперь уже поздно — ему даже не хватит замаха для удара лопатой.

Но вдруг Лука понял, что это всего-навсего склонившаяся под массой влаги здоровенная шапка хвои.

Было не до смеха — от слабости ноги задрожали, в горле все пересохло в одно мгновение. Он с трудом втащил себя на водительское кресло, захлопнул дверь и, наконец, перевел дух.

— Ты что-то видел? — спросила Марина.

— Нет, показалось, — мотнув головой, он тяжело вздохнул.

Машина медленно и послушно сдала назад. Цепи действительно оказались спасением. За счет дополнительного сцепления автомобиль тронулся назад и пошел легко. Лука смело прибавил газ. Они выскочили из лужи, почти не сбавляя ход. Лука резко выкрутил руль и, включив первую передачу, направил машину на крону поваленного дерева. Судорожно дрогнув, «Уазик» перескочил через кедр, ломая ветви.

Лука заставил себя на время позабыть о чем либо кроме дороги. Только взгляд вперед, понимая, насколько опасной может оказаться непредвиденная остановка. Фары высветили трухлявые обломки других деревьев, но несколько ловких виражей, и автомобиль снова выскочил на дорогу, запрыгал по ней, гоня по обе стороны волны грязи. Одинокие, свисавшие над колеей, ветви хлестали стекло и гулко скребли по крыше.

Дождь не утихал, но стало светлее. Еще через какое-то время показались признаки того, что деревня рядом. Лес стал реже, чаще попадались аккуратные срезы пеньков. А вскоре, на открывшемся впереди пространстве в кисельной густоте дождя они увидели крыши домов.

— Наконец-то, — оборвала молчание Марина.

Казалась невероятной их почти беспрепятственная поездка через лес.

«Неспроста это дерево лежало на дороге, не спроста, — думал Лука. — Как будто кто-то нарочно повалил». И в то же время, несмотря на пережитый страх, опасения пока не оправдывались, и никто не пытался на них напасть. Должно быть, просто кому-то хотелось, чтобы они подольше застряли в лесу, пока не дойдет их очередь, а то и вовсе, чтобы бросили машину. Ведь дерево перегородило путь в самом неприятном месте, в ложбине, куда с дороги стекает вся грязь. Они запросто могли и не выбраться из ловушки…

8. Версия

Теперь экономя топливо, на спуске перед деревней Лука включил «нейтраль» и машина резво покатилась вниз, негромко урча на холостых оборотах. Едва лес расступился, фары успели выхватить из полумрака шнырявшие рядом с домом Фаддея тени, которые тотчас бросились врассыпную. Одна была крупной, на двух ногах и с нею несколько других поменьше.

Какое-то время Лука не решался выйти из машины. Ему казалось, что твари сейчас опомнятся и обязательно вернутся. Уже не оставалось сомнений, зачем они крутились возле дома — ставни были вырваны с петлями, окошки разбиты, из одного торчала мокрая от дождя штора. Лука выставил «буханку» поперек заросшей улицы, нацелил фары в окна.

Велев Марине оставаться в салоне, он подобрался к дому, привстал на завалинку и заглянул внутрь. Вещи были разбросаны, мебель сдвинута или перевернута. Шкаф вообще представлял собой ворох досок и белья. Лука перегнулся и спрыгнул внутрь. И едва не растянулся — на полу, мокром от захлестывающего дождя, валялись разбитые цветочные горшки. В двери на кухню была пробита огромная дыра, в которую можно свободно пролезть. Вероятно, кто-то из тварей проник сюда с улицы, а другие полезли через дверь. Но если дверь была заперта изнутри (для верности щеколда была перетянута веревкой), а людей здесь нет, то куда они делись? Лука вернулся к окошку и позвал Марину.

— В этой комнате лаз в подполье есть?

Из подпола раздался стук и приглушенные неразборчивые голоса.

Лука обшарил доски, выискивая кольцо или ручку. На фоне ярко освещенных фарами стен пол был слишком черен, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Не сразу он отыскал крышку, а лишь наткнувшись на какой-то предмет, торчавший из пола.

— Сейчас, сейчас! — ответил он зовущим снизу голосам, удивленно поднося этот странный предмет к глазам.

Это был конец открученной дверной петли, рядом валялась отвертка. Он толкнул ее рукой и боковым зрением увидел, как раскатились пятнышками саморезы.

«Значит вот так — сидела тварь и хладнокровно методично выкручивала петлю?»

Этот факт настолько поразил его, что он не сразу отреагировал на повторные крики и стук из подполья. Лука потянул за ручку. Снизу пахнуло сыростью, и по-настоящему родной и немножко сердитый голос спросил:

— Лука, это ты?

— Это я. Ну, вылезайте, вылезайте. Никого здесь нет, — сказал он.

— Да я просто не мог поднять люк, уж больно тяжелый. Подал бы руку, что ли, раззява! — пытался оправдаться Фаддей, пряча тревогу за колкостью фразы. — Я изнутри-то хорошо подперся. Век бы не достали.

Лука решил пока не говорить старику о находке. Не подоспей они вовремя, старик и его старуха точно бы сгинули. Он отпихнул отвертку ногой, загнав ее под диван. Помог выбраться обоим. Свет в комнате неожиданно задрожал, тень мелькнула по стенам, и Лука, державший старика за руку, почувствовал, как Фаддей дрогнул всем телом и едва не ухнул на колени. Бабка Дарья вскрикнула.

Это была Марина. Девушка выбралась из машины и теперь стояла у разбитого окна.

— Ты так деда с бабкой до инфаркта доведешь!

Стрельников помог ей взобраться на подоконник. Он подвел Марину к старикам, и отвернулся — как-то неловко было смотреть на это искреннее проявление чувств, с пролитием слез, бабкиным причитанием и оханьем Фаддея.

— Простите, что я вас бросила.

— Не ругаю я тебя, внученька, — неожиданно теплым голосом произнес Фаддей. — Слава богу, ты жива.

Тут старик отделился от рыдающих женщин, подошел к Стрельникову, и обнял его.

— Спасибо тебе, паря, за внучку.

— Ничего батя. Ты лучше расскажи, как вы тут оборонялись? Не помогли тебе, я вижу, ни ставни, ни двери.

— Это уж точно, — промолвил старик.

Лука вспомнил о машине. Он выскочил на улицу и заглушил мотор. В облаках появились разрывы, и дождь утихал. Но было еще недостаточно светло — примерно так же, как в лесу в разгар пасмурного дня. Значит, твари еще могут вернуться. Лука оставил фары включенными. Взял монтировку, подошел к воротам, отпихнул ногой приоткрытую калитку — во дворе было пусто. Отправился обратно к окнам.

— Дед, я ведь твое ружье потерял! — позвал он.

Фаддей высунулся из окна, скорчив озабоченное лицо:

— Как потерял?

— Вместе с Василием пропало. Да и сами чуть не пропали, — он рассказал все, как было. И про Игната тоже.

— Ничего себе. А насчет ствола я тебя предупреждал!

Лука развел руками. Фаддей покачал головой, но ничего больше не сказал. Стрельников снова пошел во двор, слыша как дед пробирается туда же сквозь избу, сквозь разгромленные комнаты, запинаясь и понося нехорошими словами чью-то мать. Встретившись на крыльце, вместе они пошли к сараю, где хранился второй аккумулятор и генератор, оставленный Виктором. Все было разломано. Из генератора торчали куски проводов, погнутые железки. Батарея была разбита: Лука угодил пальцами в лужицу, ощутив, как больно защипало электролитом раненые пальцы.

Он поспешил на улицу. Так был раздражен, что не успел мгновенно отреагировать на выпад. Из тени сруба выскочила мелкая тварь и бросилась на Луку. Он лишь отпрянул в последний момент, когда Фаддей вороненым прутком монтировки размозжил голову существа.

— Еще одна, — равнодушно отметил старик.

Лука не стал приглядываться. Действительно, это уже не имело особого значения — очередная злобная тварь, не более. Гораздо сильнее беспокоило жжение в пальцах. Он окунул руку в наполненное дождевой водой корыто.

Из-за сарая послышался голос бабки Дарьи.

— Как у вас там?

— Все в порядке! — крикнул дед и тихо добавил: — Хотелось бы, да не так.

И спохватившись, словно память выстрелила ярким пламенем, Фаддей с шумом втянул в себя воздух, как задыхающаяся рыба.

— Слуша-ай, — выдохнул он, наконец, и потянул Стрельникова за собой. Они подошли к пристрою. Лука вспомнил, что вчера поутру туда втащили погибшего Еносия. Он хмыкнул. «Вчера». Казалось, миновала неделя. Однако, его ждало невероятное сообщение.

— Еносий-то исчез, — сказал Фаддей.

— Как исчез? — Лука был озадачен. Как мертвое тело могло исчезнуть?

— Поверь мне. Его там нет. Это я еще вчера вечером увидел. Перед тем как в доме укрыться, захотел проверить — все ли в порядке.

— Полагаешь, твари утащили?

— В том-то и дело, что не утащили. Не могли. Я дверь на замок закрыл.

Лука подергал засов и проверил — цела ли дужка замка. Кроме двери в пристрое были два окошка. Одно покрупнее, другое совсем маленькое — человеку не пролезть. Большое оказалось разбитым, на мокрой траве валялись осколки стекла.

— Кто-то влез и утащил его, чтобы сожрать, — сделал вывод Лука, и тут же был сражен дедовым ответом.

— В том-то и дело, что сюда никто не залазил, — воскликнул Фаддей, — а наоборот. Вылез! Смотри, все осколки снаружи, а внутрь всего два кусочка упали. Я заглядывал. Значит, Еносий сам отсюда вылез.

— Считаешь, он не был мертв?

— А вот этого я понять не могу. Вроде бы и мертвый, — ответил Фаддей.

— Так куда он мог подеваться?

— Разберемся, — ответил старик.

— Какое разберемся? — воскликнул Лука. — Убираться надо отсюда!

— Я никуда не поеду.

— Ты с ума сошел, старик!

— Я прожил здесь всю свою жизнь, здесь ее и кончу. Не поеду. А ты, вот что… Забирай Маринку. Дарью тоже бери, если захочет. И езжайте.

— Нет!

— Я сказал — езжайте!..

— И не подумаю. Только все вместе.

— Ну и дурак!

— Но…

— Все! Я сказал! Пойду заново готовиться к обороне.

— … так же нельзя! — промямлил Лука.

В пустоту. Старик ушел, гремя костылем.

Ну, хорошо, — подумал Стрельников. Завтра тронемся в путь. С утра. Может быть, он еще передумает. Если дождь прекратится, дорога хотя бы подсохнет немного.

Они осмотрели все повреждения в доме и предварительно оценили обстановку. Хуже всего было то, что вышел из строя генератор. Запасной аккумулятор тоже оказался бы кстати, но — увы!

— Если этим тварям пришло в голову сломать генератор и батарею, они могут взяться за автомобиль, и тогда мы все обречены! — уговаривал он старика. — Нам надо уезжать. Туда, где есть люди…

И вдруг он, в который уже раз малодушно подумал о том, что людей они вполне могут больше и не увидеть.

Старик не слушал его и не слышал. Тогда Лука решил показать ему открученную петлю.

— Да что ты меня пугаешь. Я и так понимаю, что с головой у них все в порядке.

«Зато у тебя нет!» — зло вспыхнул Лука, но промолчал.

Он бы мог сбежать, конечно, прихватив с собой Марину, но старики… Она никогда не простит его.

Глядя, как Фаддей уверенно разбирается с повреждениями, Лука, погрузившись в какую-то безысходность, пытался бороться с собой. Со злобой на старика, с собственной нерешительностью.

Он пытался со всех сторон рассмотреть этот, теперь уже непреложный факт: о том, что твари из леса разумны.

Вампиров и прочую киношную нечисть отбросил сразу. Понятно, что твари — необычные существа. И напрашивалось наиболее логичное объяснение — мутанты непонятного происхождения. И эти твари, похоже, объявили охоту на людей.

А Игнат — кто же он? Человек, мутировавший до неузнаваемости? Возможно, что это именно он убил Василия. Также велика вероятность его причастности к исчезновению Евгении. Непонятно, что произошло с Еносием, но история с его мнимым оживлением — какой-то бред. «А что могло стать с Виктором?» — испугался вдруг Лука за брата. — «И с егерями…»

Он вспомнил рассказ из тетради Сергея о скале демонов (теперь он не брал ее название в кавычки, даже мысленно). Странные монахи, без всякого сомнения, откармливали в лесу каких-то чудовищных существ, которые их же самих потом и сожрали. Если этот рассказ — правда, что мешало какому-нибудь из чудовищ выжить (если допустить, то и не одному!), а после дать потомство. То, что они не проявляли себя на протяжении многих лет, вполне объяснимо — в глухом лесу можно прятаться сколь угодно долго. Но ведь происходили странные исчезновения людей в лесу. За годы, наверняка, было немало случаев.

А с другой стороны, этот странный человек Игнат мог экспериментировать над чем-то в (сразу вспомнились баночки с уродцами на столе в его доме) и, допустим, ситуация вышла из-под контроля…

«Нехорошее здесь место, Лука…» — вспомнил Стрельников его слова. Почему Игнат предупреждал? Не потому ли, что боялся себя и предугадывал вероятность собственного безумства? И ведь как-то сомнительно, что Игнат мог опуститься до того, чтобы убить семью Фаддея.

Но как же та встреча, когда Лука пробрался в его дом? Ведь Игнат не тронул его даже пальцем, хотя имел возможность убить, пока Лука таскался по темным комнатам. Да и тогда, когда он так испугался, что позабыл о ружье…

Лука и сейчас содрогнулся, вспомнив ужасающе бледное лицо и черные руки, загородившие глаза от света.

Он пытался вспомнить, на кого было похоже человекоподобное существо, бежавшее от дома вместе с мелкими тварями, когда они с Мариной выехали из леса. Нет, определенно не Игнат, — тот повыше ростом.

Тогда кто?

Еносий? Или Василий — мог ли этот мерзкий старик выжить, если Игнат лишь ранил его? Или это была Евгения, тоже превратившаяся в монстра?

Бредятина какая-то.

Картина складывалась абсурдная. Но, хоть какая-то. Лука поделился соображениями с остальными. Реакция была разной. Бабка Дарья махнула рукой; она далека была от того, чтобы впадать в панику, но в данной ситуации не видела никаких других объяснений помимо того, что «это Бог нам испытания дает — конец света, чего еще тут думать». Марина понимала, что происходящему можно найти рациональное объяснение. И если понять, что происходит, тогда, возможно, станет легче бороться с существами. Фаддей и вовсе заявил, что ему даже интересно, чем это все кончится.

Они убрали все, что мешало держать надежную оборону. Вырванные ставни дед укрепил заново. Забил их намертво, каждую — дюжиной здоровенных гвоздей. В дом втащили все, что могло помочь отбиваться на случай проникновения — вилы, грабли, лопаты, кирку, два лома и еще кучу всяких железок, в том числе так и недоделанные Фаддеем пики (их следовало хотя бы убрать со двора, чтобы не достались в чужие руки-лапы). Случайно наткнувшись на сигнальный факел в кладовке, Лука обрадовался этой находке как ребенок. Фаддей припомнил, что отвертка, которой была откручена петля, хранилась в инструментальном ящике на террасе. Ящик тоже втащили в дом. Крышка подполья была укреплена дополнительной скобой, а новые петли Лука прибил гвоздями и загнул их с противоположной стороны.

Далекие крики стали доноситься ближе к вечеру, когда сырое небо помутнело настолько, что напоминало начало осени. Дождь стал уже совсем мелким, но все еще сыпал, не переставая.

Еще осталось время заняться машиной. Под бдительным контролем деда, Лука загнал ее во двор, открутил фару. Выбрав провод подлиннее, закрепил фару на стене таким образом, чтобы автомобиль хорошо освещался.

— Пусть светит от аккумулятора, а где-нибудь посреди ночи заведу двигатель.

— Бензина-то хватит?

— Должно хватить. До главного шоссе всяко разно доберемся, даже если на холостых поработает немного.

— Но как ты заведешь-то? И сам куда денешься, если они явятся? — спросил Фаддей.

— А я и не собираюсь никуда деваться. Буду дежурить в машине.

— С ума сошел что ли?!

— Так же как ты! — парировал Лука.

И объяснил: если твари будут повсюду, он не сможет вырваться из дома, не подвергнув опасности тех, кто останется внутри.

— Машину я не могу бросить, ты же понимаешь. Надеюсь, что хоть до завтра передумаешь.

— Девчонке сам все объяснишь. Уж больно она по тебе сохнет. Переживать будет, — заворчал старик и пошел в дом.

Объясняться с Мариной не пришлось. Она поняла все с полуслова, и на запрет Луки дежурить вместе отреагировала спокойно.

— Я буду очень волноваться, — она часто заморгала и ткнулась в его плечо.

— Не переживай, — сказал Лука, гладя ее плечи. — И помни, без глупостей. Один раз тебе побег сошел, а кто знает, как сейчас выйдет.

Улыбнувшись, она подняла к нему лицо и в ответ крепко обняла. Он погладил ее по волосам, нежно поцеловал мокрые от слез щеки.

— До завтра, — сказал он.

Девушка ушла в дом.

— Удачи тебе, — махнул рукой Фаддей и захлопнул за ним дверь.

С тревогой Лука слушал, скрипят по полу тяжелые ящики, и как кряхтит старик, укрепляя засовы на двери. Теперь не будет никакой возможности попасть в дом, пока не наступит утро.

9. Оборона

Уже почти совсем стемнело и дождь, наконец, прекратился. Пока все было тихо. Лука сидел на крыльце, погруженном в темноту, но вдруг что-то заставило его быстрым шагом направиться на середину двора. Показалось, что в углу за сараем мелькнула тень.

— Ну, ну, — спокойно произнес он.

Подбадривать себя не было нужды. Помимо уверенности в силах, росла и злоба по отношению к тварям. Не такой уж страшной они оказались напастью. Убить их не составляло особого труда. Опасность представляли другие. Те, кого Лука прозвал «нелюдями» (он был уверен, что их несколько). Эти были изворотливы, без всякого сомнения, умны и, что паскуднее всего — настойчивы.

В очередной раз осмотрев пространство вокруг автомобиля, он только сейчас заметил собственную ошибку: нужно было подвесить фару выше, слишком большой получилась тень от машины. Но переделывать уже не было возможности. В крайнем случае, можно использовать переноску.

Лука вслушался.

Что-то происходило вокруг.

Из леса приближались шорохи — поначалу неясные, постепенно они становились все громче и громче, превращаясь в его мозгу в шепчущие голоса, рычание, хруст. Стрельникову казалось, что он находится внутри огромной воронки из звуков, когда-либо созданных природой для запугивания человека.

Он не мог освободиться от внезапно пронзившей его мысли, что таким изуверским образом сама природа, возможно, бунтует против человека, мстя за все причиненные ей ущербы, наслав этих непонятных опасных существ. Создавалось впечатление, что окружающее пространство кишело тварями, решившими больше не делить меж собой жертву, а задумавшими сообща извести последних оставшихся здесь людей. Может быть, их подстегивали к этому какие-то неведомые обстоятельства.

Одно Лука знал точно — твари не так уж смелы. Их много, но они пока пребывают в нерешительности. Сам же он внутренне был готов ко всему, крепко держал в ладонях небольшой удобный топорик и занял оборонительную позицию возле автомобиля, прижавшись спиной к радиаторной решетке.

«Вот теперь я готов!»

Первыми атаку начали твари помельче. На человека, стоявшего на свету, они нападать и не думали, а решили взять приступом дом, с той стороны, где находились окна, заколоченные толстыми необрезными досками. Слышно было, как трещит дерево, которое пытались расщепить цепкие когти. Судя по размазанным теням, это были крылатые чудища — вроде того, которое Лука убил первым. Для этих была заготовлена небольшая смертельная ловушка. Под крышей на подставках они прикрепили тяжелое бревно, завернутое в металлическую сетку. Лука подбежал к стене дома и ударил топором по натянутой веревке. Освобожденное бревно раскрутилось вниз и крылатые чудища, облепившие ставни, оказались под сетью. Лука зажег спичку и запалил свернутую газету, конец которой был пропитан керосином. Не мешкая, кинул его в небольшую яму напротив дома. Вспыхнула лужа заранее пролитой солярки, посреди которой сооружены были деревянные кладки из поленьев, тоже пролитых солярой и керосином. Яркое зарево осветило избу и все, что рядом. Он видел, как другие мелкие тени, не попавшие в ловушку, стали разбегаться в стороны, очумело вереща. Лука схватил монтировку и принялся бить сквозь ячейки сетки, под которой корчились, безуспешно пытаясь выбраться, крылатые монстры. Кровь брызгала во все стороны, попадала на лицо. Лука жмурился и колотил, не разбирая, желая поскорее покончить с ними.

Затем он ринулся к задней части дома. Если они все правильно рассчитали, в крыло дома, где одно окошко было оставлено открытым, набралось множество уродливой погани. Лука подскочил к двери, едва не запнувшись о провод, тянущийся от автомобиля к переноске. Повернул рукоятку выключателя. В комнате ярко вспыхнула лампа, и вбежавшего человека встретили оглашенные вопли — до боли и звона в ушах. Собравшиеся твари кинулись прятаться от света, но схорониться было негде. Они сбились в углу единым черным комком, а Лука методично наносил удары, пока не убедился в том, что хлюпающая окровавленная масса уже не представляет никакой опасности. Он слышал как ругается за стенкой Фаддей, разбирающийся со своей партией — там тоже заголовили ловушку для «мелочи». Выкрики старика сопровождались глухими ударами. За деда Стрельников не беспокоился, поразился только — откуда у старика силы берутся.

Он остановился отдышаться. Но со двора вдруг раздался треск и свет внезапно погас. Первое, о чем подумал Лука — это какая-то ошибка. Что этого не должно было случиться. Машинально он кинулся к выходу. Свет в пристрое на какой-то момент снова вспыхнул, задрожал и Лука, выскочив на улицу, понял, что стало тому причиной. Кто-то методично швырял из-за забора камни и деревяшки. Совершенно не целясь, почти наугад, но в одном направлении, стараясь хоть чем-то сбить со стены фару или заставить ее погаснуть, разбив лампу. Пока что удары достигали протянутого к домику провода, отчего и задрожал свет. Лука схватил переноску, подтянул к себе кабель, чтобы не запутаться в нем, и побежал к ограде. Он принялся водить световым лучом по щелястому забору. Швыряние камней прекратилось.

За эти десять, от силы пятнадцать минут, что прошли с начала схватки, Лука здорово устал. Но и твари прекратили бешенный напор. Воспользовавшись передышкой, он осмотрел фасад, где столбики из сухих поленьев хорошо зашлись огнем, и за фасадную часть дома можно было не опасаться. Лука выключил переноску и снова отошел к автомобилю. Он устало сел на подножку. Вытянув ноги, попытался расслабиться. Все тело ныло, мышцы нервно подрагивали, дергался глаз, кожа на щеках и лбу неприятно стягивалась от подсыхающей крови убитых тварей. В голове гудело, и он не сразу сообразил, что откуда-то со стороны забора раздается громкое прерывистое шипение.

В тот момент, когда Лука приблизился к забору, хрустнула доска и чья-то цепкая рука вынырнула из темноты, схватила его за гачу, потянула к забору. Стрельников дернулся, топор выпал из руки. Он рванул ногу, затрещала ткань, но уже вторая лапа крепко держала его за щиколотку другой ноги.

Лука закричал. Он тянулся к рукоятке топора. Отчаянно сопротивляясь, хватал пальцами землю, рвал ее пальцами, ища опору. Вдруг увидел, как еще одна — третья — рука оторвала край доски и тащится к нему. К его счастью пальцы нащупали вбитый в землю спасительный колышек. Лука вцепился в него, моля, чтобы тот выдержал. Ему удалось вырвать одну ногу и прижать ее к животу, левой рукой он в лихорадке стал расстегивать ремень. Чужие когти рвали ткань на брюках, вонзаясь в кожу, но пока он держался. Еще немного и обе ноги опять окажутся в цепком захвате. Штаны никак не хотели расстегиваться, и Лука уже понял, что произойдет самое страшное, если он сейчас что-нибудь не предпримет.

Отпустив колышек, он изогнулся и вонзился зубами в облезлую кожу существа. Сдавил так, что в собственных челюстях что-то щелкнуло. Вряд ли существо испытало сильную боль, но лапа дрогнула. В тот же момент в страшном усилии Лука рванулся назад и, наконец, высвободился. Прозевав его рискованный выпад, размахивая когтями, другие чудовища, тянущие к нему свои лапы, гневно завыли.

Их было несколько — тех, что, вероятно, был похожи на людей. Их не было видно, но почему-то казалось именно так — похожи.

Но людьми они не были. И не могли быть. Лука заорал на них, угрожающе размахивая топором. На его крики ответил очередной поток бешенного воя. Затряслись доски, а потом из мрака полетели комья грязи, щепки, камни. Один больно ударил в губу, разбив до крови. Швыряние сопровождалось тягучим шипением, в котором послышалось демоническое сплетение голосов.

«Отдай нам свою душу!» — гудело в его голове, и он не мог понять, действительно ли так шептали ему голоса, или эта туго сплетенная фраза существовала только в его сознании.

Из горящего возле дома костра Лука выхватил головешку и побежал за канистрой с керосином, которую оставил возле машины. На полпути обернулся к забору. Это бессознательное движение спасло его — в отблеске костра он увидел, как в воздухе завис какой-то огромный предмет. Он не сразу догадался, что это огромный осколок плитняка. Тяжелая глыба, поднятая невероятной силищей и брошенная через забор, скользящим ударом зацепила его плечо, опрокинула на землю, глухо срикошетила в автомобиль. Лука схватился за пылающее болью плечо. Из темноты вылетел другой камень, чуть меньше.

Поджимая руку, он метнулся к дому. Камни падали рядом с машиной один за другим. Лука заметил, что канистра рядом с машиной перевернулась, и лужа керосина растекается вокруг, приближаясь к костру.

— Нет! — закричал он, а из темноты ответил ему воющий смех.

Керосин занялся от костра как будто лениво и с неохотой, но пока Лука стоял ошарашенный, огонь пробежал дорожкой обратно к канистре и вдруг вспыхнул так ярко, что на секунду Лука ослеп. Пламя охватило автомобиль, стену дома, подкралось к воротам. Со стороны забора послышался удаляющийся групповой визг-хохот.

На его крики из дома выскочил Фаддей, бросился к машине, пытаясь сбить пламя. Лука схватился за дверцу, надеясь достать из салона огнетушитель, но каким-то невероятным образом пламя уже проникло внутрь. Огонь был так силен, что им пришлось отступить. Лопались стекла, запахло жженой пластмассой, взорвалась покрышка, за ней другая. Опасаясь, что рванут бензобаки, они вбежали на крыльцо, прикрыв за собой дверь. Невероятный жар от горящего автомобиля проникал сквозь щель, в которую Лука с тоской смотрел на горящий автомобиль, не в силах оторвать глаз от этого зрелища.

Раздался оглушительный хлопок. Машина дрогнула, и сквозь разбитые стекла на секунду вырвался туман. Стрельников понял, что это взорвался огнетушитель.

По счастью, бензин в баках выгорел без взрыва, и пламя стало постепенно угасать. А вместе с ним возвращалась темнота.

До рассвета еще оставалось много времени. Фаддей подтаскивал к автомобилю доски и по одной швырял их в горящий салон. Затуманенным взглядом Лука наблюдал за его действиями. Он стоял на крыльце, не в силах сойти с места. Их последняя надежда выгорела дотла. Теперь они отсюда никогда не выберутся!

Дикие вопли раздались поодаль.

— Будьте вы прокляты! — Лука вышел из оцепенения и, набрав полную грудь воздуха, снова закричал: — Впрочем, вы и так прокляты! Твари! Нелюди!

Снова раздался визгливый хохот. В бешенстве Лука кинулся к огню, опять выхватил объятую сочным огнем палку. Подбежав к воротам, он вспрыгнул на засов и взобрался наверх, не обращая внимания на саднящее плечо.

— Лука, стой! — закричал Фаддей, но тот его уже не слышал.

Гнев застил разум. Лука с силой размахивал палкой из стороны в сторону, пытаясь осветить пространство перед собой. Тени мельтешили совсем близко. Но свет от головешки был не настолько ярок, чтобы их испугать. И тогда Лука прыгнул с забора на улицу. Он больно стукнулся коленями, и все же доски из рук не выпустил. Двуногие монстры подскочили ближе, окружили его, не рискуя приближаться.

— Вы всего-навсего тупые твари! И никто больше! — он ткнул палкой перед собой и засмеялся, когда стоявшая перед ним тварь отпрянула от близости огня. Лука видел изуродованное лицо, дикие космы. Кем они были, эти чудовища? Погибшими людьми? Посланниками смерти, ее предвестниками? Неважно. С радостью он ощущал другое — полное отсутствие страха.

— Это вы сейчас дрожите и не можете взять меня!

Чудовища пытались встать в кольцо, снова начали метать в него камнями, но всякий раз он бежал в их сторону, заставляя пятиться, убегать, падать и прятаться в темноте. В конце концов, ему надоела эта игра. Он повернул к дому. И в этот момент что-то твердое, возможно, камень, ударило его в затылок. «Достали», — подумал он, прежде чем опрокинуться на спину…

Он лежал на спине, как свечку держа в руках догорающую палку и слыша близкое зловонное дыхание, которое пробивалось даже сквозь дым затухающей головешки. Голова раскалывалась, из глаз лились слезы. Краем глаза он видел, что на горизонте возникла сверхтонкая и чуть белесая полоска, немного с зелена, и небо уже не казалось таким непроглядно черным.

— Лука, держись. Я иду! — услышал он крик Фаддея.

Лука хотел ответить и закашлялся. Кто-то ударил его в больное плечо, едва тлевшая палка выпала из рук. Уже ничто не мешало покончить с ним. Впервые за последние дни Лука осознал близость конца. Но им овладевал не страх смерти, а осознание того, что его ожидает страшная участь — оказаться за ее барьером. Он не сомневался — эти «нелюди» когда-то тоже были людьми. И с каждым что-то произошло, что-то превратило его в монстра. Лука чувствовал, как ноги очутились в железных тисках. Булькающий хрип навис над головой. Он увидел обезумевшие в ненависти красные глаза.

В этот момент Фаддей, бежавший ему на помощь, швырнул догорающий факел. Яркий всполох разрезал темноту, попал в одного из чудовищ. «Нелюди» расступились. Тонкий визг огласил округу. Лука видел, как запылавшая тварь катается по земле, пытаясь сбить огонь. Державшие его чудовища разволновались, заметив приближающегося человека. И вдруг бросились в сторону. Железная хватка исчезла, вместе со зловонным дыханием.

Ему хотелось прокричать, что твари проиграли, и что на этот раз они не взяли никого.

Но, приподнявшись, он увидел, как две тени помчались к Фаддею. Старик двигался слишком быстро. Его высокая фигура с палкой вместо ноги стремительно сокращала расстояние. Тяжело вздыхая, он несколько раз спотыкнулся, и вдруг упал навзничь, немного не добежав до брошенного факела.

Лука задержал дыхание, ожидая услышать крик старика, но вместо этого до его слуха донесся лишь сдавленный стон.

— Будьте вы прокляты, — зашептал он и услышал вдруг чьи-то быстрые шаги.

«Теперь уж точно конец…»

Еле справляясь с собственной немощью, Лука силился перевернуться, чтобы увидеть нападавшего. С трудом вывернув шею, он увидел высокую человеческую фигуру. Кто-то перепрыгнул через него и подбежал к напавшим на Фаддея тварям. Этот человек (ему хотелось верить, что это человек) схватил с земли упавший факел и с отчаянием принялся колотить им по спинам чудовищ, которые дружно ответили на его выпады диким трусливым визгом и предпочли броситься назад. Две из них, побежали было обратно к Стрельникову, но раздался выстрел. Один из нелюдей упал рядом с Лукой. А он уже ничего не соображал, только слышал вопли и удаляющееся мычание.

Когда все стихло, он открыл глаза. Рассвет стал ярче. Лука увидел перед собой фигуру, силуэт которой показался знакомым.

— Игнат? — с удивлением произнес он.

— Я чуть-чуть не успел, — произнес тот с сожалением.

— Успел, — прошептал Лука.

На сегодня смерть откладывалась. Его смерть…

10. Объяснение

Игнат вел Стрельникова к своему дому. Лука с трудом соображал и говорил что-то про Марину, бабку Дарью, но по странному добрый и настойчивый голос Игната успокаивал его: «С ними все в порядке. Сейчас мне нужен ты».

Все это время Лука был словно во сне, и проблески активного сознания возникли только, когда он увидел, что стоит в знакомой комнате возле затянутого шторой оконца. На дворе уже достаточно рассвело. Он потянулся, чтобы отодвинуть штору, черные пальцы схватили его за руку.

— Не надо, Лука.

Он вспомнил — что-то похожее уже было.

— Игнат? — Стрельников посмотрел в сумрак комнаты. Рядом с ним стоял человек в балахоне. Человек ли? — Что происходит, Игнат?

— А я ведь говорил тебе — убирайся, пока цел. Ты не послушал. Никто меня не слушал, — Игнат вздохнул.

— Выходит, ты в курсе того, что происходит? — Стрельникову очень хотелось выглядеть спокойным, хотя на деле он весь был в колоссальном напряжении. — Ты же понимаешь, ты должен объяснить.

Игнат придвинулся вплотную. Лука вжался в стену, как будто мог просочиться сквозь нее.

— Не бойся, — видя, что гость напуган, Игнат отошел в угол и сел на пол. — Все совершенно не так, как ты полагаешь.

— А что я полагаю? — спросил Лука. Без всякой насмешки спросил, ему и правда казалось, что нет ни единой верной мысли из тех, что бродили в его голове.

Игнат начал повествование с того, что признался Стрельникову — рассказ его может показаться совершенно фантастическим. И попросил не перебивать.

— Все началось с одной прекрасной выдумки, которая оказалась чистой правдой, — он замолчал, но ненадолго, словно обдумывая, с чего начать, и продолжил:

— Однажды, лет пять тому назад, когда я приехал сюда в ностальгической тоске, мой старинный друг — муж Евгении, достал с чердака какие-то старые чемоданы, хранившиеся там невесть с каких времен. Там, среди прочих вещей были книги и записи его отца, который был весьма ученым человеком. С их семейством я дружил с юности и был первым, кроме Евгении, кому он показал одну тетрадку…

— В тканевом переплете, в ней много сказок и легенд и автором был Иван Митрохин, тесть Евгении, да? — догадался Лука.

— Значит, ты видел эту тетрадь. Но она должна быть у Сергея, брата Марины, — удивился Игнат. — Выходит, ты был с ним знаком?

— Брат Марины передал мне ее перед смертью.

— Впрочем, это не важно. Так вот, Савва — так звали мужа Евгении — с большим доверием относился к тому, что говорил его отец. Такое же отношение было у него и к рукописному наследию родителя. А там, помимо всяких разных сказок, были записаны разные легенды о «скале демонов» и, в частности, говорилось о том, что шаманы одного мелкого народца, к сожалению, ныне исчезнувшего, могли воскрешать мертвеца. И даже умели из птицы сделать зверя или превратить в невиданную тварь любое существо. И помогали им в этом демоны, заточенные в скалу. Это было своего рода жертвоприношением, для того, чтобы демоны не завладели миром. Таким образом, мол, они отвлекаются от по-настоящему нехороших деяний. Но нужно быть осторожным, говорилось в легендах, потому что из невинного существа может появиться страшное чудовище. Демоны иногда пытаются обмануть шаманов. И все подробно было расписано — как и что делать. Савва был упрямый человек — как мы его не отговаривали с Евгенией, он решил опробовать все это на деле. Для начала — отыскать скалу (на деле это оказалось несложной задачей), ну а потом — воплотить ритуал в жизнь.

Отговаривали мы его не столько от страха, сколько от того, что искренне считали записки его отца бреднями. И это слово было произнесено в момент нашей ругани. Надо было видеть, как болезненно он отреагировал. Мы даже подрались. Он проклял меня и поклялся больше не общаться.

Задуманное Савва решил совершить уже из принципа. И все бы ничего, да так получилось, что он нарушил один из главных принципов, описанных в легенде. Ведь Савва был редкостным чистоплюем. Застрелить зверя на охоте — это, пожалуйста. А взять и зарезать, как того требовал ритуал — это, извольте, нет. Он и животину-то на убой в хозяйстве никогда не держал — для деревни неслыханное дело. А потому, понес к скале уже мертвое животное. В одном из своих капканов он нашел росомаху — как раз рядом с той скалой. Посчитал, что она будет вполне подходящей жертвой.

Затем он специально вернулся за мной в деревню — чтобы доказать, что все, что написано его отцом — чистейшая правда. Из чистого интереса я отправился за ним, наивно полагая, что его неудача позволит нам возобновить дружбу.

Я видел, как он застрелил раненное капканом животное, освободил его и потащил к месту, передав ружье мне. Но я не отважился приближаться к скале, благоразумно остановившись поодаль. И правильно сделал. Я сейчас уже и не припомню, в чем заключались подробности ритуала, но очень важно было, что животное должно оставаться живым и обязательно прикованным. Но Савва этого не сделал, да и не смог бы, потому что когда он стал приближаться к скале, подойдя к ней на расстояние нескольких шагов, росомаха начала оживать.

— Да-да! — воскликнул Игнат. — Это было невероятно!

Впрочем, то была уже и не росомаха вовсе. А что-то гораздо страшнее этого и без того неприятного животного. Действительно, как будто демоны вселились в нее…

В общем — эта тварь убила Савву. Я до сих пор помню эту сцену в подробностях. Перегрызла ему шею и пыталась напасть на меня, но я застрелил ее. Но не сразу. Весь ужас заключался в том, что дробь не причиняла этой чудовищной росомахе никакого вреда, покуда та находилась рядом со скалой, как я позже понял. Она проскакивали сквозь ее тело, не задерживаясь, и звонко била о камни. И только когда тварь почти достигла меня, она словно вырвалась из какого-то заколдованного круга, и очередной выстрел разорвал ей голову.

Мне пришло в голову — необходимо похоронить Савву! Отправиться в деревню за лопатой я не решился. Как не представлялось возможным рассказать все людям. Кто бы мне поверил, что это не я убил его, — известно было о нашей ссоре. Тогда я отволок его тело в расщелину и стал заваливать камнями. Минут десять прошло, или больше. Вдруг камни стали шевелиться. Поначалу я не понял — подумал, что неаккуратно уложил, вот и они осыпаются. Едва я наклонился, из щели высунулась рука и пыталась схватить меня за ногу.

— Ты не представляешь какой я испытал ужас, — прошептал Игнат.

Можно было решить, что это раненный Савва очнулся. Но в том то и дело, что он был страшно изуродован и совершенно точно мертв. Я же собственными глазами видел огромную дыру на его шее. С такими ранами не живут. А крови сколько было — до сих пор вспоминаю с содроганием. Он просто не мог быть живым!

Я начал таскать камни один за другим, наваливая все больше, но рука продолжала шевелиться и пыталась откинуть в сторону часть их. А потом как будто высшие силы помогли мне — когда я выковыривал из скалы большой осколок плитняка, обвалилась их целая груда. Чудом меня не зацепило. Долго я стоял, наблюдая за могилой, в которой был замурован так невероятно оживший Савва. Звуки из глубины все еще раздавались, и было невыносимо их слышать. Я убежал.

Естественно, я не рискнул ничего рассказывать Евгении и никто не знает этой страшной тайны. А Евгения меня с того дня возненавидела, потому что каким-то особым бабьим чутьем понимала — я скрываю что-то.

Не знаю, как так случилось, что тетрадь с записями отца Саввы попала к Сергею — брату Марины. Он очень интересовался этими историями. И мне стоило большого труда заверить его, что в этих сказках нет и доли правды…

Все это время Лука завороженно слушал. Особенно явственно перед глазами встала сцена с росомахой, и он как будто вместе с Игнатом пережил тот ужас, когда нечто из преисподней пытается убить тебя.

— Так что же происходит-то, а, Игнат?

— А вот по этому поводу я и хотел поделиться с тобой своими соображениями. Ты не смотри на меня, что я такой бывший сельский агроном. — Игнат поправил капюшон. В темноте очень выразительно сверкнули его глаза. — Я биологию и генетику очень хорошо изучал. Дело в том, что человек, рассказавший про «камень демонов», — этот Михаил Курбатов — был довольно темной и неграмотной личностью. Да, оно и понятно, если учесть, в какое время он жил. Именно поэтому рассказ его, да и все сказки о «скале демонов», что бытовали у местных народцев, грешили царившими в ту пору суевериями. Для того чтобы понять правду, нужно вспомнить о том, что весь мир, любое живое или не живое существо на Земле состоит из мельчайших клеток. А эти клетки — из молекул, молекулы из атомов, потом следуют элементарные частицы. Разве знали об этом люди сто лет назад? Только избранные. А сейчас это преподают в школах каждому ребенку. Да вот только знание это получается каким-то однобоким. Вдалбливают в голову схемы с шариками. Вот тебе электрон, вот тебе нейтрон, ядро — и так далее. Да только не понимают, что все эти частицы на самом деле не простые осязаемые объекты, а сущность ЧЕГО-ТО, и нет в мире никаких шариков, как рисуют на схемах. А есть одна только СИЛА. Все в мире — это СИЛА. Божественная и непознанная. И в каждом объекте она заложена.

Ты вот мне ответь — почему случаются мутации, почему рождаются уродливые животные и нежизнеспособные дети? И если ты скажешь, что от изменения генов — будешь прав. Но почему они случаются, эти изменения генов? И вот тут ты не сможешь сказать ничего, что можно считать истиной. Так вот я скажу тебе: если тысячу, миллион людей подвергнуть излучению радиации, на потомстве это скажется далеко не у каждого. Почему? А двухголовые телята — они ведь и в Средние Века рождались, и ни о каких ядерных испытаниях речи идти не может. Тогда что? И я снова повторю — это СИЛА. Именно эту силу жившие здесь народы справедливо посчитали за демоническую. И эта сила вырвалась наружу в тот день, когда Савва попытался совершить неудавшийся обряд. Точнее, она всегда была — эта сила, но, как и в случае с законами Ньютона, должен был найтись человек, способный распознать ее и сформулировать правильно закон, по которому она действует. Надеюсь, мне это удалось. Когда-нибудь я найду возможность сообщить об этом всем. Каждому. И, прежде всего — тебе…

Игнат вдруг задрожал и медленно поднялся.

— Лука, к сожалению, у вас мало времени. Я вынужден просить тебя уйти…

— А как же твой рассказ? Ты не закончил.

— … Я требую, чтобы вы немедленно покинули деревню. Кто еще остался? Марина? Дарья? Ты? Уходите… Иди прочь. — Он с силой толкнул Стрельникова.

Лука не повиновался.

— Но почему?!

— Однажды я уже говорил тебе эти слова — ты не послушался, — угрожающе надвинулся Игнат.

Только это обвинение заставило Стрельникова выйти из комнаты.

Игнат крикнул вслед:

— Немедленно уходите. Хоть по реке вплавь… Ты слышишь меня?.. Уходите… Бегите!..

Лука шел к дому Фаддея и думал о том, что ожидает их. Будет ли новое нападение? Наверняка будет, если Игнат так неспокоен.

Возле дома увидел тела человекоподобных существ. Одного он, похоже, убил сам и даже не понял этого, другого застрелил Игнат. Но были еще двое, они, наверняка, скрылись. И где же старик? Где его тело?

Он ворвался в избу, с руганью ломая баррикады. Марина и бабка Дарья встретили его с вилами наготове.

— Я вас напугал?! — Лука в бессилии опустился на пол.

— А где Фаддей? — спросила Дарья Семеновна, осторожно выглядывая из комнаты.

— Не знаю, — тихо ответил Лука.

— Лука, скажи правду. Что с ним?

Он заметил, как дрожит подбородок у Марины.

— Может быть, он погиб? — по-идиотски спросил вдруг Лука, хотя кому как не ему полагалось знать о судьбе старика.

Он выскочил во двор, на улицу. Принялся снова искать. Но тела нигде не было. Вернулся в дом.

Не прошло и десяти минут, как бабка Дарья стала совсем плоха. Страшное горе — потеря мужа — совершенно разбило ее. Она лежала на сломанной кровати, не шевелясь, а Марина сидела рядом и гладила старуху по руке. Скользнул луч выглянувшего солнца, ярко осветил комнату. Лука подошел к окну. В небе поднялся ветер, разгонял тучи.

Вместе с Мариной они еще раз обошли вокруг дома, заглядывая во все углы, но никого не нашли.

— Все это очень странно, — говорила девушка, глядя на Луку, но тот не решался рассказать ей, что могло случиться.

— Я не могу думать ни о чем, кроме дедушки. Куда он мог пропасть?

— Не знаю. Он был жив, когда…

— Что, когда? Где ты был?

— У Игната, — признался Лука.

— Дядя Игнат? Он жив? — встрепенулась Марина. — Почему ты ничего не сказал. Может быть, он знает, где найти дедушку? Пойдем же скорей.

Она схватила его за руку и потянула за собой. Лука удержал ее.

— Марина, стой. К нему лучше не ходить. Понимаешь… Он… Возможно, он больше не человек…

— Почему? — Ее лицо с удивлением вытянулось. — Как — не человек?

Она была ошеломлена.

— Значит, это был он — там в лесу? Он помог нам бежать, когда убили деда Василия?

— Я не знаю, Марина. Я ничего не знаю. Ничего не понимаю. Вполне возможно. Только я могу сказать — Игнат не человек. Вернее, был им когда-то. Но что с ним случилось. Что именно — не знаю. Он пытался что-то рассказать мне, но потом рассердился и велел как можно скорее убираться из деревни.

— Как раньше, — кивнула девушка. — Он всегда так говорил…

Немного позже они сидели во дворе, как будто осознавая, что торопиться уже некуда. Лука окинул взглядом разрушенный двор. Его автомобиль превратился в искореженный пламенем остов. Обгорела стена дома. Полностью сгорели ворота, и тянущийся от них и от автомобиля едкий дым заставлял кашлять.

— Пойдем в дом.

В спальне они нашли Дарью спящей. Старуха дрожала во сне, поджимая ноги. Время от времени постанывала. Марина заботливо укрыла ее одеялом.

— Что же теперь будет?

— Игнат сказал, нам нужно уходить, — произнес Лука. Задумчиво, как будто выпустил из внимания важное обстоятельство, которое пытался вспомнить.

— Но как же дедушка?

А ведь действительно — исчезнувший Фаддей не давал Стрельникову покоя.

Лука подумал о собственной гипотезе с воскрешающимися телами. А если и со стариком случилось тоже, что и с остальными погибшими? Вероятно, твари тяжело ранили его и он, преобразившись, уполз куда-то в безопасное место, где нет солнца. И что же — ночью он придет по их душу?

«Убитый Савва ожил. А до Саввы росомаха. И еще были другие животные… И люди? Обязательно люди…»

Он вспомнил егерей. Вспомнил вдруг и про неизвестного ему Леву Гаврилова, о котором рассказал ему Виктор. И еще тот первый странный рассказ, поведанный полусумасшедшим стариком Лёликом в Тихоновке — про шофера или какого-то там начальника (он уже забыл его фамилию), к которому ночью явилась жена, и забрала с собой его душу. Разве не погибла она до этого в окрестных местах?.. А те истуканы, которых вырезал дед старика. Возможно, это происходило и раньше. Может быть, не в тех масштабах…

Лука вскочил, в решительности распахнул окно и выскочил на улицу.

— Куда ты? — Марина выбежала за ним.

— Останься здесь, — раздраженно выкрикнул.

— Но куда ты?

— К Игнату.

Он обошел дом, обозленный вернулся, не найдя ни одного предмета, подходящего в качестве оружия. Наконец, из спрятанных запасов выбрал короткий лом.

— Убью его, если он не выложит все как есть, — сказал он сам себе.

Выбежал на улицу, обратив внимание, что Марина идет вслед за ним. Пригрозил ей, но девушка не послушалась, только отстала немного. Раздражение схлынуло, и Лука подумал, что так спокойнее — хоть на расстоянии, но он может приглядывать за ней. А старуха?..

— Вернись! — крикнул он. — Пожалей бабку!..

И долго смотрел, как она понуро плетется домой, пока не исчезла из виду.

Во двор Игната Лука ворвался, ударом выбив калитку. Дом был заперт.

— Игнат! Игнат! — надрывно закричал он. — Мне все равно, Игнат! Если ты не впустишь меня, я разнесу дверь!

Он услышал, как на веранде кто-то заскребся. Занавеси на окнах колыхались, словно их одергивали, чтобы лучше закрыться от света.

— Лука, — услышал он изменившийся голос за дверью, — я же тебе велел убираться. Мне тяжело разговаривать.

— Где Фаддей? — Стрельников уже начал догадываться о нехорошей судьбе старика.

— Марина с тобой? Она слышит нас? — хриплый голос стал тише.

— Нет, — так же негромко ответил Лука — Игнат, я не прошу. Я требую, чтобы ты все рассказал. Хочу знать все!

— Тогда входи. Если один.

Замок щелкнул. Лука подобрал ломик и без него не решился войти внутрь.

— Тебе нечего опасаться, — услышал он из глубины дома.

— Это мы еще посмотрим.

— Посмотри лучше сюда, если сможешь разглядеть. Только не открывай шторы.

Какой-то предмет мелькнул в полумраке и чувствительно стукнул в лоб. Лука подобрал. Это была фотография.

— Ты можешь сходить туда сам. Приметы я назову. Возьми бинокль. Он в столе на кухне. И еще обязательно ружье. То самое — найдешь его на веранде. Только будь осторожен. А теперь слушай…

11. Скала Силы

По ориентирам они с Мариной добрались к огромной куполообразной скале — той самой, которую Лука фотографировал с вершины разлома и в которой справедливо распознал скалу демонов из легенды.

Он снова взглянул на фотокарточку, которую дал ему Игнат, чтобы сверить фото с действительностью. Без всяких сомнений, это она — Скала Демонов. Когда Лука разглядывал ее с вершины, она не казалась такой громадной. Теперь же нависала над ними: совершенно белая, с изодранной временем поверхностью, возвышалась высоко над лесом, и текущей под ней рекой.

Казалось, что огромный купол скалы занимает половину мира.

«Мира — Мора, Мир — Мор», — вертелось в голове Луки.

Они лежали на траве, на вершине небольшого холма. Отсюда сверху было отлично видно подножие скалы. Лука смотрел и понимал, что не зря он сравнивал эту белую гору с айсбергом, от которого на поверхности видна лишь крохотная верхушка.

— Именно здесь, согласно рассказу Курбатова, он видел как монахи-старообрядцы и какие-то люди вместе с ними, сторожили неведомых чудовищ, прикованных к скале, — сказал Лука, показывая Марине на белые камни у подножия.

Он вспоминал прощальный разговор с Игнатом…

«— А что если это инопланетный разум?»

Лука вдруг почувствовал, что готов сейчас выдвинуть любую гипотезу, если она поможет обрести предельную ясность.

«— Скажи, Игнат? Эта скала — какой-нибудь осколок космического корабля? И он является причиной мутаций?» — спросил он.

«— Во всяком случае, даже если это были инопланетяне, никто подтвердить этого не сможет, — усмехнулся тот. — Но я в этом сильно сомневаюсь».

Лука достал бинокль и стал разглядывать подножие.

«— Я бывал там тысячи раз. И только после гибели Саввы узнал, что это за место. После его смерти и такого страшного оживления я часто приходил туда и стал подмечать разные странности. Например, увидишь там здоровенный куст рябины. Посмотри внимательнее на то, что найдешь под ним. Только не подходи близко…»

Лука напряженно всмотрелся, отыскав взглядом рябину. Куст как куст. Под ним какое-то растение. Странное растение… Он вдруг вспомнил про мышку, которую при нем съел Мазепа. Мышку с шестью — а ведь он тогда не ошибся! — лапами. Или вообще не мышку… Точно так же и это растение не походило на привычный образ.

— Невероятно, — прошептал Лука.

Он оторвал бинокль от глаз, протер рукавом лоб и снова вперился в травяной покров. И тот час же увидел, что этот куст неясного очертания занимается тем, чем представителю растительного мира заниматься не полагается по определению. Ветви куста раскачивались из стороны в сторону, а между ними, повинуясь колебаниям, выстраивалась ровная сетка из матовых линий. И никакого паука не было видно поблизости. А с другой стороны дерева уже имелась такая же точно сеть — с попавшейся в нее птицей.

«— И раньше я находил здесь новые виды растений. Поначалу примитивные донельзя, но неизвестные науке абсолютно. И все это было как будто исподволь. Но чем дальше — тем сложнее…

— Однажды я съездил в город, — почему-то злобно продолжил Игнат. — Хотел рассказать, но меня на смех подняли — за шарлатана посчитали. А потом, когда подобралась коллекция, уже не только растительная, я не испытывал желания показывать ее людям, тем более ученым…»

— Смотри, — прошептал Лука и передал бинокль Марине. Девушка молча смотрела несколько минут, а потом тихонько вздрогнула и ойкнула. Быстро вернула бинокль и чуть отползла назад, испуганно озираясь по сторонам.

И опять Стрельников вспомнил. Тогда, несколько дней назад фотографируя местность с плато, он увидел живое растение. Но не это — другое. Ярко-зеленый наряд расхаживал по лесу, выискивая место поуютнее. А он тогда гадал — что же это был за зверь, такого чудного изумрудного цвета.

Теперь Мор казался ему средоточием чуждой жизни. Агрессивной, или не очень — но в любом случае необычной.

Он вновь мысленно вернулся к недавнему разговору.

— Было бы проще, имей мы дело с растениями, — сказал он тогда Игнату.

— Глупый ты, Лука. Привык делить — растения, животные… А в голову тебе не приходило, что таких градаций можно наделать чертову уйму, если учесть, что имеешь дело с определенно новыми плодами эволюции? Ты можешь мне ответить хотя бы, что такое вирус. Растение? Животное?

В темноте угадывался лишь силуэт Игната. Чувствовалось, что он крайне взволнован.

— Я тебе скажу, что это за место. Это катализатор! — воскликнул Игнат и снова закашлялся. После чего зашептал надломанным голосом: — Катализатор той самой силы, о которой я тебе говорил сегодня.

Пойми. Ты, Марина, Дарья — все, кто еще жив и знает о случившемся, в том числе и я, — все мы стоим на пороге гибели того мира, который был нам привычен. Этого мира уже не существует, Лука, — Игнат произнес это невероятно будничным тоном. — Как, впрочем, нет еще мира, который должен появиться после. Есть только зарождающийся Мир Хаоса.

Никакие метеориты не падали на землю, Лука, и динозавры умерли вовсе не от катастрофы, я уверен. Именно сейчас, под давлением неопровержимых доказательств, все теории эволюции показали несостоятельность. И только одна верна — все живые существа возникают из ничего! Но только мне удалось увидеть это воочию. Впрочем, «из ничего» — это не совсем верно. Они возникают из СИЛЫ. Той силы, о которой я тебе говорил.

Да, можно допустить, что существа могут изменяться в процессе существования и, что начинающие рано лысеть мамонты (ха-ха!), дав потомство, способны превратиться в слонов и точно так же наоборот — чересчур волосатые слоны стать мамонтами, но абсолютно новые виды — я так считаю — возникают из этой СИЛЫ. Из элементарных частиц создается что-то, обладающее способностью жить и развиваться и только от среды обитания зависит, выживет ли это существо, для того, чтобы продолжить род. Это как крохотные завихрения пыли, которые можно наблюдать в сухую погоду. Вот дует ветер и вдруг возникает маленькая спираль — смерч в миниатюре. Он может развиться в настоящий ураган, если хватит силенок, а может рассыпаться, оттого… оттого, что в нем недостает СИЛЫ.

Вот почему мы не можем отыскать истинного предка человека — потому что все находки, что сделаны до сих пор, все эти синантропы, австралопитеки и им подобные — это лишь крохотные «ураганчики». Точно такие же, как человек. И они не имеют к его происхождению, по моему мнению, никакого отношения. Они вымерли, не в состоянии приспособиться к среде обитания. Ну, скажи, что им мешало? Что, на них всех сразу упал какой-нибудь «тунгусский метеорит» или все заболели и умерли в один день? А ответ прост — в них было мало СИЛЫ. Очень любопытно, насколько много СИЛЫ в человеке? В прямом и переносном смысле.

— Что ты хочешь этим сказать? — взорвался Лука. — Неужели мы не в состоянии справиться с этими тварями, с «нелюдями»?

В темноте Игнат схватил Стрельникова за руку, остановил отчаянную жестикуляцию и заставил сесть рядом.

— Забудь об этих нелюдях, как ты их называешь. Они — всего лишь пена. ИТ не забывай, что я тоже не совсем человек. Я уже понял — каждый организм, который находится вблизи этого места, подвергается каким-то изменениям, до поры ничем не проявляющим себя. Организм здорового человека при таком внедрении реагирует как положено: измененные клетки саморазрушаются, не позволяя распространиться заражению. Но вот если существо проходит ту стадию, которую мы называем умиранием, — заметь, не смертью, а пока еще умиранием! — внутри него ломается какой-то механизм, и эти же самые клетки принимают вдруг от СИЛЫ совершенно иную задачу. И тогда любое существо превращается в другой организм. Именно это подразумевалось в тетради, когда говорилось, что шаманы обладали способностью превращать одно живое в другое!

Я все думаю — что случилось со мной? Почему я превращаюсь в другое существо, не испытав смерти? И есть догадка — мой рак! Ведь измененные раком клетки не умирают. Они продолжают развиваться, все более и более поражая организм, плодя себе подобных. И вот эти-то клетки внутри моего тела стали работать по иной программе, осуществляя органические изменения. Дальше — больше. Последний раз я понял это два года назад, когда неожиданно стал чувствовать себя по-другому. Мне стало гораздо легче. Боль отпустила. Но я стал бояться света. Я не мог больше жить в городе. А в последнее время изменения носят лавинообразный характер. Сюда я приехал еще вполне человеком, а теперь…

Стрельникову показалось, что у Игната дрогнул голос, прежде чем он замолчал ненадолго.

— У меня есть причина ненавидеть тебя — хотя бы за то, что ты все еще человек, — продолжил Игнат. — Но я дал себе слово быть выше жалких эмоций… Если хочешь — найди скалу. Фотографию я тебе дал. Идти знаешь куда. По крайней мере, будешь знать, о чем идет речь, И если когда-нибудь вдруг обнаружишь, что внутри тебя что-то происходит, приезжай сюда. Вряд ли ты сможешь жить среди людей. Но я искренне надеюсь, что на ваш с Мариной век еще хватит прежнего мира…

…Так вот. Пойдешь в лес, взгляни на любую травинку. Кто знает, может быть, в этом лесу вскоре вырастут хищные растения, и они будут убивать все живое на расстоянии нескольких метров вокруг себя, а то, что ты сможешь увидеть сейчас возле рябины — прямое тому подтверждение. Но точно так же можно допустить, что здесь появятся и какие-нибудь пальмы, дающие удивительно вкусные и неизвестные человеку плоды. А эти жучки, что сейчас мирно ползают в траве — как знать, вдруг вообще исчезнут с лица земли, будучи поеденные другими жучками, появившимися из Хаоса. И каждая смерть в лесу, — маленькой травинки, крохотного жучка, или человека — высвобождая Силу, играет роль в создании нового мира. И вообще, этот привычный для взгляда лес — этот Мор — чем он станет вскоре для людей?

Спросишь, можно ли это остановить? Но скажи мне, как это сделать?

— Твоя задача сейчас — выжить и попытаться дать знак человечеству, предупредить его о надвигающейся опасности. Но, боюсь, и это не спасет, — с грустью сказал Игнат.

Лука не спорил и все же не мог удержаться, чтобы не спросить:

— Почему?

— Бесполезно в чем-либо убедить толпу, или то, что мы называем обществом. Если только у тебя нет возможности для пропаганды. Только оказавшись перед фактом, человечество поймет, с чем столкнулось. Но уже будет поздно.

— А ты, Игнат. Что будет с тобой?

— Я один из тех, кого ты назвал нелюдями. Еще совсем недавно я мог находить силы перебороть страх перед светом. Только благодаря этому ты остался жив. Но самое главное мое отличие от них — я сохранил душу. Это мой секрет и моя сила. Думаю, мне и самому здесь придется не сладко, уж коли я отличаюсь от остальных.

— Остальные. Их много?

— Не так уж и много. Но и не мало.

— Но почему ты другой, Игнат? Почему ты не жаждешь крови. Я не верил и не поверю, что ты мог убить Евгению.

Игнат засмеялся.

— А ты не признал ее? Вернее, то существо, которым она стала.

— Что? Она тоже?

— И она, и Еносий. Возможно, Егеря. Насколько я могу судить — еще человека три-четыре, которых я не знаю. Могут быть и другие. Все они поделились своими телами с Силой. Я не знаю, что происходит при этом с человеком, возможно, что-то и остается от прежней личности. Но… Не мне судить…

Он вдруг захихикал, нервно и неприятно. Голос его сильно изменился, возможно, это было частью его собственной телесной трансформации. Устало закашлялся, после чего Лука долго слушал его сдавленное дыхание.

— А вот Василия я убил! Специально убил, — отдышавшись, заметил Игнат. — Я до сих пор слышу его крик: «Оборотень, оборотень!» Пожалуй, он единственный, кто из вас видел меня в нынешнем облике. Даже Марина смотрела на меня во мраке леса. Бедная девушка. Я здорово напугал ее. И ты сейчас говоришь со мной, но не видишь. Тебе это ни к чему…

«Выходит, Игнат действительно следил за нами. Превозмогая страх перед светом, опасаясь быть замеченным» — подумал Лука.

— Почему ты пошел за нами?

— Не знаю. Мне очень хотелось, чтобы с вами ничего не случилось. Когда я увидел, как вы с Василием отправились в лес, пошел следом. Я же его как облупленного знаю.

— Выходит, это действительно был ты. Спасибо. Если еще нам суждено будет выжить, — Лука задумался. — А что же Фаддей? Ведь я правильно понял, после смерти каждый человек становится новым существом?

— Не знаю. Но пока ты был в прострации, когда я спас тебя, мне пришлось оттащить его в соседний дом и спрятать в подвале. Я так думаю, когда он захочет выйти, вы его не захотите видеть

Игнат опять мерзко захихикал, потом успокоился и продолжил серьезно:

— Лука, не сопротивляйся. Следуй моему совету. Уходите. Что-то дало вам шанс остаться людьми, и вы должны этим шансом воспользоваться. Вернуться отсюда живыми в свой мир — я прежде всего говорю о вас с Мариной. Нарожать кучу ребятишек и каждому объяснить, что его будет ждать через десяток, другой лет. Уверен, процессы, запущенные сейчас не бесконечны. Когда-нибудь они остановятся. Ведь эта скала стояла здесь еще за миллионы лет до человека, и что-то подобное наверняка происходило уже не раз.

— Землетрясение! — вспомнил Лука — Не связано ли происходящее с ним? Ведь атака тварей случилась после него.

— Да, согласен, в этом, возможно, есть связь. Но в любом случае у людей еще есть время для того, чтобы подготовиться.

— Подготовиться к чему? — спросил Лука, но, впрочем, ответ был и так понятен.

Нужно быть готовым к тому, чтобы осознать: с тем, что происходит, нельзя бороться. Это бессмысленно. Нужно быть готовым к тому, что Новый мир не уничтожить. Кто откажется приспосабливаться — погибнет. А к нему нужно приспосабливаться. Искать контакт с новыми разумными существами — разве Игнат не пример новой формации? Все-таки человек. Но другой человек. Или станет совсем иным, когда в результате метаморфозы примет свой окончательный вид.

Но согласятся ли нынешние люди с существованием таких других, новых людей? А новые люди, когда их станет много — будут ли они хорошо относиться к своим старшим «братьям»?

Он вдруг подумал о судьбе человечества. Так ли хорош человек, чтобы он был достойным гладкой жизни? Разве не он безвозвратно стер из памяти природы сотни живых существ, ранее в изобилии обитавших на планете? Разве не человечество на протяжении всей истории занималось уничтожением себе подобных, начиная с каменного века. Сколько цивилизаций было погребено под руинами из-за одной только ненависти к тем, кто живет не по твоим законам. Когда-то же должно было прийти возмездие…

Исход. Послесловие

Итак, возле скалы Лука рассказал Марине все, о чем поведал Игнат, утаив только некоторые подробности, включая судьбу Фаддея. Ей он сказал, что дед умер, и они с Игнатом отнесли его тело в лес, где похоронили старика. Ему показалось, что девушка о чем-то догадывается, но боится расспрашивать.

— Что же, дальше? Бежать? — спросила она, когда они направились обратно в деревню.

— Да. И как можно скорее. Пока не зайдет солнце, мы должны изготовить плот. Тогда сможем проплыть достаточное расстояние, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но сперва нужно закончить одно дело…

Идя в Мору. Лука постоянно думал о «тех» людях. С одним человекоподобным чудовищем он расправился собственными руками. А ведь это мог быть растерзанный сумасшедший Василий, Евгения. Может быть, кто-то из них напал сегодняшней ночью? Игнат так и не сказал — кем были, напавшие на них этой ночью. Он вдруг подумал о Викторе. А что если он не успел отплыть? Он ведь должен был проплыть как раз мимо той скалы…

Лука заставлял себя думать, что убитая им тварь не могла быть человеком, которого он любил. Может, это какой-нибудь погибший егерь или кто-то другой.

Все они потеряли что-то, что заставляло их тела думать, любить и ненавидеть. Теперь еще есть Фаддей, который скрывается сейчас в одном из соседних домов…

Что с ними стало?

Потеряли СИЛУ? Потеряли ДУШУ? Отдали ее демонам СИЛЫ? И только Игнат был единственным, кто преобразился только телом? Или когда-нибудь станет не единственным…

Необходимо было время, чтобы переварить эти мысли.

Удивительно тихо показалось в доме. Лука не пустил Марину, сначала первым проник в дом, держа ружье наготове. Бабку Дарью он нашел все там же, лежавшей на кровати. Ему показалось, что она спит, но потом он заметил, как муха ползет по ее губам, а старуха никак не реагирует.

Он подошел к окну, распахнул настежь, отчего в комнате стало еще светлее. И только после этого вышел, взглядом дав знак Марине, чтобы та прошла в дом. Сам же уселся на крыльце, прислушиваясь к звукам, готовый в любой момент поспешить на выручку.

Вскоре появилась Марина. Она села рядом и громко зарыдала. Прошло несколько минут, прежде чем девушка успокоилась, приложив голову ему на колени. Лука погладил ее волосы, тихо назвал по имени, неожиданно понял, что она уснула.

Тишина наваливалась тяжелой густотой — до звона в ушах. Ветра не было, слышно было только нервное дыхание спящей Марины. И вдруг из леса подала голос кукушка. Лука поначалу подумал — почудилось, но и Марина вдруг встрепенулась, подняла голову, тоже услышав птичий клик.

Кукушка не останавливалась. Ее смелый голос разрывал тишину на части. Казалось, вот-вот и кукование прекратится, но звук из леса не смолкал. Вскоре к нему присоединился и другой, а вслед за этим раздался робкий птичий щебет и далекий треск дятла. Жизнь в лесу продолжалась и Мор, похоже, стал первым живым существом на земле, который показывал людям пример — к новой жизни нужно привыкать.

Лука вернулся в дом, отыскал там гвозди и пару молотков и еще кое-что из инструмента, что можно было унести с собой. Нужно было сделать плот.

Выйдя на улицу, он вдруг увидел кота.

— Мазепа! — радостно воскликнул Лука, а кот внимательно посмотрел на человека и мяукнул.

— Остаешься?

Кот равнодушно отвернулся.

Отойдя на несколько шагов, Стрельников все же обернулся и к удивлению обнаружил, что Мазепа семенит рядом.

— Ну что, брат. Может быть, ты расскажешь — как нам теперь выжить?

2005 (2013)

Оглавление

Землетрясение. Пролог

Часть первая. На краю мира

  1. Истуканы

  2. Крик

  3. Сказка

  4. Мора

  5. В гостях

  6. Наследница

  7. Прогулка

  8. Землетрясение

Часть вторая. Приходящие из Мора

  1. Тварь из леса

  2. Добыча

  3. Следы

  4. Нападение

  5. Ссора

  6. Погоня

  8. Версия

  9. Оборона

  10. Объяснение

  11. Скала Силы

Исход. Послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg