«Сон разума»

Наль Подольский Сон разума

Человеку дано природой пять органов чувств, но о некоторых людях говорят, что у них есть шестое чувство, не в литературном, а в буквальном смысле. Наука отрицает такую возможность, исходя из несокрушимого принципа «Не доказано, значит, не существует».

Александр Петрович Самойлов, лояльно относясь к общепризнанным точкам зрения и, в частности, к выводам науки, все же относительно себя самого не сомневался: он обладал шестым чувством. Он непосредственно ощущал любую опасность, угрожающую его персоне, и даже мог указать соответствующий орган восприятия, а именно позвоночник, или, выражаясь более научно, спинной мозг. Во всякой потенциально опасной ситуации, например поднимаясь по трапу самолета, он чувствовал в позвонках неприятный холодок и в зависимости от зоны его распространения мог судить о техническом состоянии данного летательного аппарата. Большинство знакомых адвоката принимало его специфическую одаренность за обыкновенную трусость, но он-то знал цену этому уникальному свойству своей натуры.

И вот теперь, сразу после собственной свадьбы, когда человеку полагается быть счастливым и беззаботным, его не покидало ощущение неопределенной, но реальной угрозы. Причем он, увы, не мог поделиться своими страхами с женой, опасаясь выставиться в ее глазах трусом уже в самом начале семейной жизни.

Виной всему была видеокассета, попавшая в их руки, в общем-то, случайно, о которой они ничего не знали, кроме того, что из-за нее убили человека. На обычных бытовых видеоплейерах кассета изображения не давала, хотя, несомненно, содержала какую-то запись. Привычка адвоката, обращаясь к специалистам, иметь дело исключительно с людьми высочайшей квалификации подсказывала пристроить кассету для исследования в солидную фирменную лаббраторию, но Александру Петровичу это казалось рискованным. Тем не менее с кассетой нужно было что-то сделать в ближайшие дни, до отъезда в свадебное путешествие, и он принял решение, продиктованное осторожностью.

На одной из кафедр Электротехнического института работал молодой человек по имени Натан Фавилович, в обязанности которого входил присмотр за электронными приборами учебной лаборатории и мелкий их ремонт. Получая мизерный оклад, он брал левые заказы, за которыми засиживался вечерами в тесном закутке позади основной лаборатории. В свое время его порекомендовали адвокату как умельца, способного возродить к жизни любой электронный аппарат. Постепенно Александр Петрович привык доверять ему даже самые экзотические экспонаты своей коллекции звукозаписывающей и воспроизводящей аппаратуры. Фавиловичу хватало нескольких дней, чтобы заставить работать какую-нибудь похожую на макет гробницы немецкую радиолу времен Третьего рейха, снабдив ее раздобытыми невесть где музейными грибоподобными радиолампами, и, самое невероятное, качество звука в результате было не хуже, чем у последних моделей «Грюндига».

Адвокат, рассудив, что в России умелец равен фирме, заявился к Фавиловичу вечером, чтобы не было лишних глаз. Тот ковырялся во внутренностях очередной поделки, по причине крайней близорукости натуральнейшим образом засунув внутрь нее нос и орудуя дымящимся жалом паяльника в опасной близости от собственной физиономии. Александр Петрович молча выложил перед ним кассету и дождался кивка, подтверждающего, что мастер опознал своего постоянного клиента и заказ принят. Детали они уточнили в коридоре, в равной мере не испытывая доверия к территории, начиненной электроникой. Услышав названную адвокатом сумму, умелец задумался, снял очки и протер запотевшие стекла платком.

— Это за что же столько? — спросил он подозрительно. — Я не хотел бы, чтобы это было за риск.

— Это за то, чтобы риска не было, — строго сказал Александр Петрович, — риск будет, если кассету кто-нибудь увидит, даже из ваших близких.

— Насчет близких можете не беспокоиться, — уныло усмехнулся Фавилович, — у меня нет близких.

Расставшись со злополучной кассетой, адвокат несколько успокоился, хотя желанного чувства полной безопасности достигнуть не удалось.

Теперь предстояло заняться свадебным путешествием, с которым тоже возникли непредвиденные неурядицы. Александр Петрович, в надежде угодить своей молодой жене, раздобыл путевки на престижный круиз по Средиземному морю, не сомневаясь, что она, как любой искусствовед, обрадуется возможности увидеть в натуре античные развалины. Но Карина, против ожидания, не только не обрадовалась, но и не захотела скрыть неудовольствие:

— Ты же знаешь, какие люди там соберутся. О чем мы будем разговаривать с ними? Об их финансовых проделках на родине или о покупках за границей?

— Но, дорогая, — попытался возразить адвокат, — нам не обязательно все время с ними общаться. Зато мы увидим всякие древности.

— Древности! Здесь отведено ровно пять дней на осмотр древностей, — она отодвинула от себя проспект круиза мизинцем, — и скорее всего он будет заменен осмотром галантерейных лавок. А что касается людей — то куда от них денешься? На пароходе спрятаться негде и в море сбежать с него невозможно.

Последнюю фразу она произнесла без нажима и чуть устало, но адвокат сразу уловил заключенный в ней жесткий смысл и воспринял ее как написанную на стене огненными буквами. Спрятаться негде и сбежать невозможно… Воистину устами младенцев… Как же он сам не подумал…

Вообще говоря, Александр Петрович в этом путешествии и не рассчитывал на интересное общество, однако знал, что среди пассажиров будет несколько человек, с которыми есть смысл завести знакомство ради будущей пользы. И еще важнее была надежда отдохнуть в обстановке безопасности и комфорта, но Карина одной короткой фразой перечеркнула эту надежду. Обстановки безопасности не будет.

— Отлично! Круиз отменяется, — объявил он с неожиданной бодростью, — ты сняла камень с моей души. Я тоже чувствовал, что это нам не вполне подходит, но поддался советам и фальшивым представлениям о престиже.

— Красиво говоришь, — скептически заметила Карина, — но не пойму, куда клонишь… Давай просто поедем на юг. Мне хочется затеряться где-нибудь в горах или на морском побережье.

Изумление адвоката возрастало. Она так рассеянно, почти небрежно, произнесла единственно нужное слово, до которого он сам почему-то не додумался. Затеряться… для них сейчас самое важное — именно затеряться. А он-то пытался подсунуть ей античные развалины… для чего они ей, когда она сегодня сама как дельфийский оракул…

— Мне пришла в голову странная мысль, — на лице адвоката отразилось нечто вроде смущения, — не будем никому говорить об изменениях в наших планах. Пускай для знакомых мы по-прежнему отправляемся в круиз. Я и сам не знаю, что это — прихоть или суеверие… ты не против?

— Никоим образом. — Она оглядела, его с любопытством и чуть заметно улыбнулась, но вопросов задавать не стала.

Адвокат в тот же день избавился от путевок и приобрел билеты до Симферополя, причем таким образом, чтобы дата отъезда не изменилась. Он уже стал было надеяться, что за оставшиеся три дня никаких неприятностей не случится, но, увы, накануне отъезда ему непоправимо испортили настроение.

Позвонил Шошин, следователь, и назначил свидание в пустынном месте у Тучкова моста. Моросил дождь, и беседа состоялась в машине адвоката.

Шошин приехал в штатском костюме, который подчеркивал непомерную массивность фигуры при невысоком росте, придавая своему хозяину сходство с Собакевичем.

— Вы интересовались самоубийством Холщевникова, — не тратя времени на приветствия, начал Шошин.

— Интересовался, — подтвердил адвокат.

— И еще вы интересовались его соседом по дому и компаньоном по фирме «Крекинг» Николаевым. Помните такого?

— Помню, — вяло кивнул Александр Петрович.

«Что он, реакцию мою проверяет, — удивился адвокат, — или у него шутки такие?» Впрочем, насколько он знал, Шошин вообще шутить не умел. Еще бы ему, адвокату, не помнить Николаева. Человека, пытавшегося его убить. Человека, фактически вынудившего самоубийство Холщевникова, чтобы похитить ту самую кассету, из-за которой Александр Петрович не мог теперь спокойно спать.

— Ну вот, — словно бы с облегчением выдохнул Шошин, — вчера Николаева прикончили. Я-то занимался Холщевниковым, так и этого на меня повесили.

— Он тоже из окна выбросился? — заставил себя изобразить равнодушие адвокат.

— Намного хуже. Он ушел с работы в семнадцать часов, как обычно, но дома не появился. Жена у него к таким вещам была приучена, беспокоиться, значит, не стала. А в двадцать пятнадцать поступило заявление об угоне фургона «Перевозка мебели». Его нашли утром, и внутри — труп Николаева. Ребята, скажу вам, крутые. Суставы пальцев переломаны и раздавлены пассатижами, они их, шутники этакие, ему же в карман пиджака и сунули. В локтевых и коленных суставах тоже переломы, и связки порваны. Перелом шейного позвонка. Врач говорит, с ним долго возились. Смерть ему нелегко далась. Что вы об этом думаете?

Адвокат почувствовал, как его поясницу, парализуя дыхание, пронизывают ледяные иглы.

— Может быть, счеты сводили? — с трудом набрав воздуха в легкие, брякнул он наугад.

— Да вы что, Александр Петрович? — Шошин подозрительно уставился на него круглыми собачьими глазками. — Кто же так счеты сводит? Целая команда работала, и все по-серьезному сделано. Тут первое что: независимо от того, что от него удастся добиться, отпускать его после не собирались. И второе: он им нужен был ненадолго, на пару часов, — и в расход. Значит, добивались не денег или каких там подписей на документах. Из него хотели вытянуть что-то, что он знал, или точно удостовериться, что не знал. Вы как думаете, что им было надо?

— Ума не приложу — развел руками адвокат.

— Вот что, Александр Петрович, дело, сами видите, не шутейное. Нам такого не надо, чтобы эта команда заинтересовалась мной или вами. Давайте-ка выкладывайте, как вы вышли на Николаева и, вообще, что вам известно.

— Да история-то совсем пустяковая, — адвокат простодушно поморгал ресницами, — если бы я знал, что она на такое выведет… Мой клиент — выживший из ума старик, для внука делал разные странные игрушки. Так вот, Николаев распустил про него слухи, что он якобы стимулировал в доме самоубийства, и в частности Холщевникова. Вот и все, так на него и вышел.

— А документы «Крекинга», они к вам как попали? — скучающим тоном спросил Шошин.

«Что он себе позволяет, — возмутился мысленно Александр Петрович, — разговаривает, как на допросе».

— Я их в печке нашел.

— В печке?

— Ну да, дом у них старый, и в парадной — печь с изразцами… синие такие, наподобие голландских. А я шел как раз от клиента, старика Квасникова: дай, думаю, загляну в печку, не зря же в тот вечер Николаев выбегал из своей квартиры, — он резко сменил тон на более сухой, — так что если вы беспокоитесь, чисто ли вокруг меня по этому делу, не сомневайтесь, чисто.

— Значит, в печке… — ворчливо повторил Шошин, — тогда еще вот что послушайте. К нам вчера заявился полковник из управления, вроде как с инспекцией. В разных делах маленько покопался, кое-как, видно, что для проформы… я таких хлюстов повидал. А на деле-то его интересовало только одно: кто, да зачем, да по какому приказу выезжал тогда к вашему «Крекингу». Я же вам говорю, дело серьезное. Лично у меня все чисто. Ту поездку я оформил как выезд по сигналу, будто там разборка со стрельбой, по документам она значится за капитаном Подгорным, а я ни при чем.

— Истинное наслаждение, — пропел адвокат елейным голосом, — работать со специалистом высокого класса.

— А мне это дело не нравится, — угрюмо пробурчал Шошин, — да и вы без конца темните. Прямо как кот на паркете: знает ведь, что в деревяшке дерьмо не зароешь, и все равно скребет лапой… вот и вы так же… Ладно, посмотрим. — На прощание он пожал руку Александра Петровича так, что тот чуть не вскрикнул.

«Хам, — думал адвокат, тряся пострадавшей рукой, — и надо же, как похож на собаку… совершенно бульдожья морда… то-то ему и коты не нравятся».

Боль в руке скоро утихла, а вот ледяные шипы в позвоночнике, похоже, засели крепко. В такие неприятные положения Александру Петровичу попадать еще не случалось. Его теперь ищет, и в конце концов найдет, бандитская команда, серьезная и беспощадная, а на его стороне играет один-единственный полуслепой заморыш с дедовским паяльником в руках. И от того, кто из них раньше придет к финишу, зависит его, адвоката, бесценная жизнь. Ведь это, прежде всего, унизительно, когда твоя жизнь служит предметом розыгрыша на скачках. Недопустимо ставить себя в подобные ситуации. Вот что значит — нарушать правила. Он, вообще-то, не верил ни в Бога, ни в черта, но предполагал существование некоторой высшей силы, название которой дать затруднялся, устанавливающей определенные правила. Если их соблюдать, ты в безопасности. В его профессии главный закон — не искать приключений, а, точнее, старательно и последовательно их избегать. В угоду Карине он нарушил правила, и расплата пришла немедленно.

По пути домой он решил не делиться с Кариной неприятными новостями: они неизбежно стали бы их обсуждать, а правила, в которые он верил, гласили, что любое упоминание вслух и тем более обсуждение опасности многократно ее увеличивает. И вообще, не хотелось вводить этот кошмар в семейный обиход.

Последний день в городе не принес дополнительных осложнений, хотя Александр Петрович внутренне был к ним готов. В аэропорту, во время регистрации билетов, он настороженно озирался по сторонам, стараясь, чтобы Карина этого не заметила. Впервые в жизни, поднимаясь по трапу самолета, он испытал нечто вроде удовольствия и затем в салоне, пристегнув ремень и оглядев исподтишка сидящих поблизости пассажиров, смог наконец расслабиться.

Крым встретил их влажным и теплым ветром, побуревшей за лето листвой и самое ценное, с точки зрения адвоката — людской сутолокой, в которой человек мгновенно растворялся, становился неразличим, как отдельный муравей в муравейнике.

Они поселились в бывшем санатории Министерства обороны в окрестностях Судака. Несмотря на соблазнительное положение на уступе скалы прямо над морем, он пустовал. Когда-то здесь отдыхали космонавты, летчики-испытатели и прочие государственные люди мужественных профессий, теперь же санаторий существовал на коммерческой основе и, соответственно духу времени, именовался отелем. Но для новоявленных, жадных до удовольствий богачей он был недостаточно комфортабелен, а для простых людей — недоступно дорог. Из благ современной цивилизации, помимо спортивных залов, плавательного бассейна, тренажеров и саун, отель предлагал своим постояльцам основательную, многократно дублированную систему охраны, в связи с чем его и рекомендовали адвокату около года назад, когда он не предполагал, что придет случай воспользоваться этой рекомендацией.

Но, увы, оказалось, за безопасность нужно платить не только деньгами, но и стеснением личной свободы, которое адвокат воспринял как мелкое неудобство, Карина же сочла невыносимым.

В первый же вечер, когда полная луна повисла над бухтой и цикады завели свои ночные песни, она вышла в лоджию полюбоваться лунной дорожкой на море. Оно негромко вздыхало прибоем внизу под скалами и казалось ужасно далеким и недоступным. Затем около Карины стал виться ночной мотылек, он каждый раз, когда она подставляла ему руку, садился на ладонь и тут же улетал. Играя с ним, она несколько раз перегнулась через перила, даже не заметив этого, но датчики системы безопасности работали исправно, и тотчас в их номере появились два человека из охраны. Они спокойно, без раздражения объяснили, что за линию перил высовываться не следует, и посоветовали при включенном внутри освещении дверь на балкон не открывать. А при такой луне, как сейчас, человек в лоджии представляет собой столь соблазнительную мишень, что лучше туда вообще не выходить.

— Да зачем нам все это? — возмутилась Карина. — Мы же не на войне!

С некоторым недоумением оглядев ее и адвоката, охранник пожал плечами:

— У нас гостиница с повышенным уровнем безопасности, вот и все.

— Он совершенно прав, дорогая, — поспешил вмешаться адвокат и повернулся к охраннику: — Все в порядке, извините за беспокойство.

Охранники удалились, а Карина, по их совету, погрузилась в изучение инструкции для проживающих в гостинице, отпечатанной типографским способом в виде довольно объемистой книжицы. Сначала она тихонько посмеивалась, но, не дочитав и до середины, в раздражении бросила брошюру на стол:

— Если они не шутят, я бы назвала это заведение отелем усиленного режима.

— Ты же знаешь, инструкции пишутся не для того, чтобы они выполнялись, — заметил рассеянно адвокат.

— Проверим, — загадочно улыбнулась она и, заметив в его взгляде испуг, великодушно добавила: — Не сегодня, конечно, сейчас я больше всего на свете хочу спать.

На следующий день она не вспоминала об этом инциденте, и Александр Петрович надеялся, что она о нем вообще забыла. Но поздно вечером, около полуночи, когда по инструкции ни покидать отель, ни возвращаться уже не полагалось, Карина заявила, что хочет отправиться на море искупаться. Александр Петрович счел неразумным ее отговаривать, и они спустились в холл.

Дежурный охранник не спал. Он выслушал их без удивления, но сказал, что не имеет права отключать по собственному почину ни одну из подсистем электронной охраны. Если они настаивают, он может вызвать начальника службы безопасности.

Тот пришел через несколько минут, сонно моргая светлыми водянистыми глазами, и с заметным прибалтийским акцентом объявил, что их просьба совершенно невыполнима.

— В таком случае мне придется позвонить директору. — Адвокат потянулся к телефону.

— Прекратите сейчас же! Что вы себе позволяете? — неожиданно взорвался начальник охраны. — Я не могу работать в таких условиях!

Конечно, дружок, усмехнулся про себя адвокат, раньше перед твоими погонами в струнку вытягивался какой-нибудь несчастный эстонский городишко, а теперь вот настали другие времена. На лице Александра Петровича эта мысль отразилась в виде любезной выжидательной улыбки, окончательно взбесившей главу службы безопасности.

— Сколько вы собираетесь гулять? — прошипел он трясущимися губами, с отвращением оглядывая с головы до ног адвоката и Карину.

Пора поставить его на место, решил Александр Петрович. Улыбка исчезла с его лица, и он произнес учительским тоном:

— Вы слишком явно демонстрируете стиль, в котором привыкли вести допросы подследственных.

— Извините, я просто устал, — голос начальника охраны стал бесцветным, — сколько времени вы намерены там пробыть? — Он качнул головой в сторону двери.

— Час пятьдесят минут, — деловито отрапортовала Карина.

— Хорошо, — кивнул начальник охраны. Он успокоился так же внезапно, как несколько минут назад вышел из себя. — Сейчас вы уйдете по этой дорожке, — он показал маршрут на висящем у входа плане охранной зоны, — а в два пятнадцать мы откроем для вас канал через центральный вход, вот здесь. Давайте сверим часы.

Проводив их до двери, он добавил:

— Не заходите за белые линии по краям дорожек. Будьте внимательны.

Они спустились к морю по крутой, вьющейся между скалами тропинке и расположились на берегу крохотной бухты. Карина, сев по-турецки, пересыпала ладонями песок, наблюдая, как он смешивается с лунным светом.

— Ты никогда не боялся, что свет луны может растворить тебя без остатка? — поинтересовалась она, не отрываясь от своего занятия.

— Нет, — сказал он рассеянно, — у меня для этого слишком жесткая тень.

— Ты всегда помнишь о своей тени? — спросила она полуутвердительно, явно не ожидая ответа. — А меня в детстве эта проблема беспокоила всерьез. Мне и сейчас кажется, что такое возможно.

Сняв туфли, она вошла в воду по щиколотку.

— Вода совсем теплая, — она принялась скидывать с себя одежду, разбрасывая ее по песку, — по ночам я купаюсь в голом виде, надеюсь, это тебя не шокирует?

Ее загорелое тело казалось темнее выбеленного луной песка. Сделав еще шаг вперед, она бросилась в море.

Ослепленный сверканием взбитых ею брызг, адвокат подошел к воде. Он тоже решил искупаться, хотя море показалось ему не таким уж теплым. Но не успел он начать раздеваться, как почувствовал в спине легкий холодок. «Что бы это значило?» — удивился он и, отступив в тень скалы и дав глазам привыкнуть к мраку, стал осматриваться.

Со стороны моря все как будто в порядке. Тихая вода, танцующие отражения луны и мигание маяка вдалеке — здесь опасности не было. Он стал разглядывать единственный видимый из бухты склон горы, и ему показалось, что наверху время от времени что-то поблескивает.

Карина тем временем вернулась на берег.

— Да, — подтвердила она, — что-то блестит… странно. Любопытно бы поглядеть.

— У нас мало времени, дорогая. Лучше в другой раз.

Поднимаясь наверх, адвокат старался держаться от потенциального источника опасности, но в какой-то момент потерял ориентацию среди кустов и камней, и Карина, взяв инициативу на себя, вывела их на горизонтальную дорогу, ведущую к отелю, точнехонько под тем местом, где наблюдалось любопытное явление. До контрольного срока еще оставалось время, и они, разместившись в тени, стали следить за нависающим над ними склоном. Скоро их внимание привлек яркий блеск, и они увидели то, что хотели увидеть: совсем близко, метрах в тридцати над дорогой, на камне сидел человек с биноклем и что-то высматривал в направлении гостиницы.

— По-моему, у него на плече винтовка или карабин, — шепнула Карина.

Александр Петрович с сомнением покачал головой: в текучем свете луны трудно отличить карабин от ветки куста. Единственное, что он мог сказать уверенно, — человек был черноволосым и бородатым.

Их время истекало. Стараясь не шуметь, они отползли от дороги вниз по склону и, найдя подходящую тропу, направились к отелю.

— А это не может быть службой наружной охраны нашего заведения? — вслух размышляла Карина.

— Не похоже, далековато. Да и зачем?

— Послушай, — засмеялась она, — он же мог видеть, как я купалась. Может, ему просто хотелось посмотреть на голую женщину?

— Откуда ему знать о тебе заранее? И вид у него деловой — человек вроде как на посту.

Некоторое время они шли молча. Уже вблизи гостиницы она сказала жалобным голосом:

— Если бы ты знал, как мне не нравится этот барак усиленного режима. Я привыкла, что в Крыму все кругом — и горы, и лес, и море — мое. А теперь из-за этого, — она пренебрежительно мотнула головой в сторону отеля, — я чувствую себя здесь посторонней. Непрошеным гостем или, хуже того, воришкой.

К счастью для адвоката, ему не пришлось отвечать на последнюю реплику: они добрались до центрального входа на территорию гостиницы.

Вернулись они вовремя: через несколько секунд с громким щелчком сработал электронный замок на двери в ограде, и они беспрепятственно проникли в охранную зону.

Начальник службы безопасности не спал.

— Все в порядке? — спросил он служебным тоном.

— Да, спасибо, — рассеянно отозвалась Карина.

— Отлично, можете отдыхать.

«Каков идиот, — подумал адвокат, — вот уж действительно, горбатого могила исправит».

— А мы видели человека с биноклем, — радостно объявил он, — бородатый такой, сидит и рассматривает окрестности. Или, может быть, это ваш?

— Покажите пожалуйста, где именно вы его видели? — Начальник охраны подошел к столу дежурного и разложил карту окрестностей.

— Вот здесь приблизительно.

— Благодарю вас, мы разберемся.

На следующий день они посетили Судак. На местном рынке торговали всем на свете, и Карина купила пару объемистых детективных романов. Затем ее внимание привлек подвыпивший оборванец, продававший подзорную трубу, старинную, бронзовую, по сути музейный экспонат, причем из-за царапин на объективе просил за нее удивительно низкую цену.

— Как ты думаешь, она не ворованная? — спросила Карина у адвоката.

— Да вы что, гражданочка, чтобы я стал продавать краденое! — запричитал оборванец, впрочем вполголоса.

— Я думаю, можно считать, что не ворованная, — улыбнулся Александр Петрович.

Новая игрушка пришлась по вкусу Карине, она то и дело останавливалась и обозревала в нее окрестности.

— Это волшебная труба, мир в ней совершенно преображается, — заявила она. — Посмотри, по-моему, перед нами перст судьбы. — Она показала на небольшой одноэтажный дом в конце узкой улочки.

Прильнув глазом к окуляру и настроив трубу, адвокат увидел между акациями окошко, за стеклом которого красовалось объявление: «Сдается».

— Представляешь, — продолжала она, — как приятно будет жить здесь? И обойдется это куда дешевле той паршивой казармы.

— Умоляю, дорогая, — адвокат схватился за сердце, — давай вернемся к этому через пару дней, когда будем знать что-нибудь о делах в Петербурге.

Карина нахмурилась, помолчала, а потом ответила, как ему показалось, отчужденным тоном:

— Ладно… А теперь объясни, почему ты решил, что труба не украдена?

— Я этого не утверждал. Наверняка украдена, и не один раз. Я имел в виду, что после многократного воровства вещь уже можно не считать краденой.

— Гм… и с подобной логикой ты мог бы выступить в суде?

— Иногда нечто подобное происходит.

В следующие дни между ними действительно возникло определенное отчуждение, и оно, к сожалению, постепенно развивалось. Карина в значительной степени потеряла интерес к окружающей реальности и большую часть суток проводила за чтением детективных романов, каковые имелись в гостиничной библиотеке для скучающих постояльцев. От этого чтива она отвлекалась только для разглядывания окрестностей в подзорную трубу — сидя в лоджии или у моря, среди прибрежных скал. Адвокат сопровождал ее в прогулках по берегу, и внешне все выглядело прекрасно — они вместе купались и загорали и болтали о всякой всячине, но легкость в общении, открытость отношений были утеряны. И наконец, к великому огорчению Александра Петровича, Карина стала уклоняться от выполнения супружеских обязанностей. Она засиживалась с книжкой далеко за полночь и укладывалась в постель лишь после того, как он засыпал. Если же ему удавалось дождаться ее, она затевала разговор о том, как ей не нравится жить здесь, дело кончалось ссорой, и об интимных отношениях не могло быть и речи.

Александр Петрович чувствовал, что его семейная жизнь под угрозой и следовало бы выложить Карине все как есть, все известные ему факты и все собственные страхи, но что-то внутри мешало ему так поступить. Он говорил себе, что фактов слишком мало, а страхов слишком много, чтобы убедить ее в их обоснованности, что она не поймет его, высмеет и обзовет трусом и все будет еще хуже, чем сейчас. У него не было привычки анализировать свои поступки, он всегда просто ЗНАЛ, как следует действовать, и не интересовался источником этого знания. Но в отношениях с Кариной ему многое приходилось делать впервые, и вот теперь он вынужден был понять, что сам себе врет. Конечно, он сумел бы ей все объяснить и убедить ее в своей правоте, и она не стала бы насмехаться над его опасениями. Дело было в другом. Он знал, что по их следу идет неизвестная и страшная сила, но она их ищет пока вслепую. Где-то на дне его разума, на грани осознаваемого, жила уверенность, что если начать говорить об этой ситуации, обозначить ее словами, преследователь обретет зрение, перестанет тратить время на вынюхивание следов и тогда их дни будут сочтены. В общем, он решил повременить.

Вскоре пришла долгожданная телеграмма из Петербурга, от Фавиловича: «Сонечка пока не родила тчк беременность протекает нормально».

— Избытком фантазии этот человек не страдает, — отметила Карина скептическим тоном.

Адвокат вместо ответа уныло покачал головой.

Что и говорить, обстановка к веселью не располагала. Мало того что отель изначально был выстроен как хотя и привилегированная, но все-таки казарма, к тому же и люди, здесь жившие, создавали мрачноватое психологическое поле.

Одной из наиболее заметных фигур был пожилой азербайджанец, бывший министр своей республики. Даже в ресторан он приходил в сопровождении многочисленных телохранителей, которые тотчас занимали столики вокруг него, он же в центре образованного ими круга принимал пищу в гордом одиночестве.

Единственными обитателями гостиницы, проявившими некоторую общительность, были респектабельные немцы, Дитрих и Эдна. Они, как и Карина с адвокатом, иногда совершали прогулки по берегу и окрестным горам, и вскоре между ними завязалось знакомство. Эдна, в отличие от своего мужа, неплохо говорила по-русски. Когда Карина вскользь выразила удивление, почему они избрали для отдыха столь некомфортабельный отель, Эдна пояснила, что ее муж занимал на родине высокий пост, но его оклеветали и до восстановления справедливости им приходится проявлять осторожность. Карина в свою очередь отрекомендовала Александра Петровича как юриста, расследующего преступления могущественной мафиозной группы, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Постепенно у Карины создалось впечатление, что в гостинице собрался некий интернационал изгоев, каждого из которых на родине основательно оклеветали. Значительная часть постояльцев имела личную охрану, и многие не появлялись даже в ресторане, предпочитая заказывать еду к себе в номер.

Карина чувствовала: ей и адвокату здесь не место. Общая гнетущая атмосфера вызывала нервозность, беспредметный страх и бессмысленную настороженность ко всему и вся. Она перестала понимать своего мужа, а он что-то скрывал от нее, и отчуждение между ними возрастало.

Шла уже третья неделя их невеселого свадебного путешествия. В одну из ночей Александр Петрович проснулся от невнятного беспокойства. Он огляделся и стал прислушиваться. За окнами было еще черно, сквозь занавеску просвечивала изогнутая тонкая нить новой луны. Тишина нарушалась лишь еле слышным далеким собачьим лаем и неровным посапыванием со стороны Карины. Это насторожило его, потому что обычно она дышала во сне бесшумно. Он осторожно сел, спустил ноги на пол и протянул руку к ее кровати: ему показалось, она чуть заметно вздрагивает. Встав, он склонился над ней и тихонько погладил по лицу — оно было мокрым от слез.

Не имея более необходимости сдерживаться, она начала рыдать в голос.

— Ты меня напугал! Почему ты ходишь тихо, как кошка? Я так не могу! Я же тебя предупреждала, что никуда не гожусь как женщина! Почему все так плохо? Мы становимся чужими людьми! Почему мы спим на разных кроватях?

Последнее заявление было совершенно вопиющим: на разных кроватях они спали по ее инициативе. Он уже готов был возразить, но вовремя остановил себя.

— Я не могу так жить, — продолжала она всхлипывать, но уже не столь громко, — и не стой надо мной, ляг рядом, пожалуйста! Я тут мерзну одна, а тебе хоть бы что! Объяснишь ты мне когда-нибудь, что с нами происходит?

— Хорошо, сейчас расскажу.

— После расскажешь! А теперь, наконец, согрей меня! И сними твою дурацкую пижаму, если бы ты знал, как она меня раздражает!

Он забрался к ней под одеяло, и она оказалась вовсе не замерзшей, а, напротив, горячей и лихорадочно возбужденной. От каждого прикосновения она вздрагивала, вскрикивала и всхлипывала, и он, обладая достаточным опытом, тем не менее не мог разобраться, где кончается истерика и где начинаются нормальные сексуальные реакции. Но постепенно все стало на свои места, по крайней мере судя по результату.

Небо за окном посветлело. Карина лежала на спине, прижав его руку к груди, и, похоже, намеревалась уснуть. Но как только он стал пристраиваться поудобнее, чтобы тоже подремать, она, не открывая глаз, произнесла отнюдь не сонным голосом:

— Ничего подобного.

Она села, откинувшись на спинку кровати, затем положила под плечи подушку, явно стараясь устроиться с комфортом.

— Днем ты начнешь рассуждать расчетливо и обдумывать каждое слово, и все опять будет плохо. А ночь и постель, как известно, располагают к откровенности.

Возразить было нечего, и он рассказал обо всем, что его беспокоило, в том числе о своих тайных страхах и опасениях.

Тем временем наступил рассвет, сквозь щель в занавесках пробился еще прохладный луч солнца.

— И ты столько времени держал это в себе? — удивилась она. — У тебя есть странное свойство: тебе просто необходимо что-нибудь скрывать от других, и даже от меня. Иначе ты себя плохо чувствуешь. Ты всегда заметаешь следы, просто так, на всякий случай…

Александр Петрович готов был обидеться: можно подумать, он сам этого не знает… но зачем же говорить вслух… сейчас еще до кота на паркете додумается.

— В древности люди, — Карина, сама того не замечая, заговорила лекторским тоном, и адвокату пришлось сделать некоторое усилие, чтобы подавить улыбку, — избегали говорить о злых силах или давать им имена, и, безусловно, были правы. Ты тоже прав… во всем, кроме одного: наш противник силен, но не всесилен и, главное, стопроцентно материален. Никакой мистической одаренности в нем нет, и, пожалуй… думаю, в этом его слабость.

— Как знать, может быть, ты и права, — ответил он осторожно, — я готов на это надеяться.

В тот день они долго бродили по окрестным горам и увлеченно болтали обо всем на свете, как после разлуки, но странным образом избегали именно той темы, которую собирались обсудить во время прогулки. И только на обратном пути, выйдя к морю и очутившись на пляже излюбленной ими закрытой бухты, они заговорили о неприятном.

— Ты мне вот что скажи, — как бы рассеянно обронила Карина, — если нам угрожает опасность, почему у нас нет никакого оружия?

— Во-первых, не хотелось тебя волновать, да и что в нем проку? Они — профессионалы, нам с ними не тягаться.

— Вот, вот, — обличительно объявила она, — суеверный страх, этого-то я и боялась. Они тебя гипнотизируют, как гадюка скворца, хотя ты еще не видел их глаз.

— Зато я видел их работу.

— Тем более оружие не помешает.

— Ну что же, если ты так считаешь… хорошо.

— И еще… наше жилье, — продолжала она, — я не чувствую себя здесь в безопасности. Посмотри, что за люди тут собрались: самое невинное из того, что у них за плечами, — воровство в особо крупных размерах, а все остальное значительно хуже. По следу каждого из них кто-то идет, сюда направлены сотни прицелов. Это заведение в астральном мире чадит, как поганая заводская труба, здесь просто слет демонов преступности. А служба безопасности чего стоит — сплошные бандиты! А их главарь, этот беглый кагебешник, в его родной Эстонии, надо думать, по нему давно веревка плачет. Он же наверняка сохранил связь со своими бывшими собратьями по разуму… или по его отсутствию… Если те, кто нас ищет, связаны с ними, они вычислят нас на своих компьютерах в пять минут.

— Кажется, твоя филиппика возымела действие, наш отель теперь мне тоже не кажется надежным убежищем.

— Я рада. Наконец-то ты понял, что это не каприз и не блажь… Нам осталось искупаться, и пойдем обедать.

Когда они после купания обсыхали, лежа на горячем песке, Карина спросила, слишком старательно, как показалось адвокату, имитируя тон праздного любопытства:

— Меня еще вот что интересует… ну предположим, мы с этой видеокассетой попали в историю, из-за нее нас преследуют… а с нашей стороны — стоит ли игра свеч? Неужели нет способа отдать им эту паршивую кассету так, чтобы они от нас отвязались?

Он недоверчиво на нее покосился — неужто она расставляет ему ловушку? Ему тут же стало неловко за свою мысль.

— Помилуй, — улыбнулся он, — из всех читанных тобою романов ты помнишь хоть один случай, где герой в подобных обстоятельствах поступил бы подобным образом?

— Нет конечно. Но тогда герой не был бы героем. Может быть, в жизни все иначе?

— Нет, — покачал он головой, — в данном случае, увы, жизнь идентична роману. Как только ты отдашь им кассету, они поставят тебе на живот горячий утюг, чтобы выяснить, нельзя ли посмотреть вторую серию фильма.

— Да, понимаю, — помрачнела Карина, — или появятся их знакомые, которые тоже захотят иметь это кино.

— Гм… какая интересная мысль, — пробормотал, глядя вдаль, адвокат.

— Ты о чем?

— Нет-нет… слишком неясная мысль. — Он потер ладонью лоб, встал и, стряхивая с себя песок, решительным тоном подвел итог разговору: — С такими вещами, как наша кассета, лучше не соприкасаться. Но если уж соприкоснулся, пытаться избавиться от нее бесполезно: она сразу прилипает, вернее, прирастает к руке. Единственный путь спасения — превратить эту вещь в оружие.

— Сейчас ты рассуждаешь как воин… Это мне нравится.

В ее голосе прозвучали бархатные нотки, и адвокат понял, что сегодня в отношениях с ней отыграл все очки, которые потерял за предыдущие дни.

Когда они добрались до гостиницы и громила, изображающий швейцара, открыл перед ними дверь с пуленепробиваемыми стеклами, Александр Петрович ощутил негативную реакцию своего организма на отель: медленно, как ртуть в градуснике, по спине пополз кусок льда, заставив его поежиться от холода в разгар жаркого южного дня.

— Да, ты была права с самого начала, — предлагая руку Карине, он счел нелишним напомнить вслух о ее прозорливости, — я ошибался. Нам с тобой здесь не место. Давай завтра же съедем отсюда.

Вместо ответа она легко, почти незаметно, погладила его пальцы.

Основательно проголодавшись, они наскоро переоделись и направились в ресторан, но у входа их ожидало препятствие в виде неизвестно откуда вынырнувшего начальника службы безопасности. Он попросил адвоката уделить ему несколько минут.

— Но я не хотел бы утомлять вашу жену неинтересными разговорами, — добавил он, глядя на Карину равнодушно, словно бы и не видя ее.

— Хам, — фыркнула она возмущенно, когда адвокат проводил ее к столику у окна, за которым они привыкли обедать.

— Все же обрати внимание, — заметил он философски, — сколь существенно эстонское хамство отличается от, например, русского.

Поручив Карине контакты с официантом, он вернулся в холл.

Дело в том, начал издалека шеф безопасности, что в их гостинице проживают в основном люди, претерпевшие обиды или насилие и опасающиеся преследования. Поэтому не следует на них обижаться за их повышенную заботу о самосохранении или некоторую мнительность. И вот, в частности, охрана бывшего министра Азербайджанской республики обеспокоена поведением жены адвоката. Их огорчает, что она постоянно пользуется подзорной трубой. Восточные люди легко возбудимы, и им пришло в голову, что она, а следовательно, и сам адвокат вместе с ней связаны с врагами почтённого министра. Кроме того, они не сомневаются в армянском происхождении жены адвоката и опасаются, что она может сотрудничать со спецслужбами Армении.

— Так он и в Армении успел наследить? — простодушно спросил адвокат.

— Вы же знаете, как щекотливы межнациональные отношения. Но я имел в виду совершенно другое. Юрист такого уровня, как вы, не может не заметить, что создавшуюся обстановку нельзя назвать вполне безопасной. Поведение восточных людей иногда бывает непредсказуемым.

Три недели назад, заселяясь в сию цитадель безопасности, адвокат предъявил рекомендательное письмо директору отеля, и, кроме него, никто не должен был знать, кто такой Самойлов.

— Вам сведения обо мне дал директор или вы сами наводили справки? — любезно улыбнулся Александр Петрович.

— Вы слишком известны в определенных кругах, чтобы нужно было наводить справки, — последовал уклончивый ответ.

Адвокат решил, что пора изобразить панику.

— Но что же нам делать? Вы меня здорово напугали. — Он вынул из кармана платок и взволнованно вытер пот на лбу и щеках. — Просто счастье, что нам уже пора ехать домой. Как вы думаете, за три дня с нами ничего не случится? При условии, что подзорная труба будет спрятана в чемодан?

— Вы меня совершенно не так поняли, — в голосе начальника охраны звучало явное облегчение, — вам ничего не грозит, за это я отвечаю. Вся обстановка у меня под контролем, и три дня спокойной жизни я вам гарантирую. Но трубу, действительно, лучше убрать.

— Я вам очень признателен, но все равно беспокоюсь, — Александр Петрович еще раз протер лоб и щеки платком, — у меня возникло желание приобрести что-нибудь этакое… ну пистолет, к примеру.

— Мне понравилась ваша шутка, — лицо эстонца расплылось в широкой улыбке, и в нем вдруг появилось что-то приятное, деревенское, — но вы же понимаете, я не могу себе позволить торговать оружием.

Церемонно поблагодарив собеседника, адвокат присоединился к Карине. Опасаясь, что от любопытства она лишится аппетита, он в двух словах пересказал ей разговор.

— Превосходно, — развеселилась она и под столом заговорщически прижала колено к его бедру, — у меня есть идея.

Входя в свой номер, Александр Петрович приготовился выслушать ее идею, впрочем зная заранее, в чем она заключается. Но они не успели и слова сказать, как в дверь постучали.

На пороге стоял массивный, бритый наголо человек с выпирающими под серым пиджаком бицепсами.

— Я слыхал, вам надо пушку? — произнес он равнодушно, не переставая жевать резинку.

Адвокат молча кивнул, и пришелец выложил на стол пистолет и три коробки патронов.

— «Питон», калибр шестнадцать-тридцать две, — пояснил он лаконично и, пожевав, добавил: — Хорошая пушка.

Александр Петрович не торгуясь расплатился с ним долларами, чем привел его в состояние умиления.

— Можете пристрелять его в нашем тире.

— Когда?

— Прямо сейчас.

Перехватив отчаянно-умоляющий взгляд Карины, адвокат твердо сказал:

— Мы вдвоем. Годится?

На этот раз, прежде чем ответить, гость жевал довольно долго.

— Еще двадцать, — изрек он наконец.

Доставая из бумажника две зеленые купюры, Александр Петрович оглянулся на Карину и подумал, что за такую вспышку детской радости в ее глазах согласился бы заплатить и побольше.

В служебном лифте они спустились в самый нижний, третий, горизонт подвальных этажей и оказались перед бетонной дверью, из-за которой доносились приглушенные звуки выстрелов.

— Ждите здесь, — бросил им провожатый и исчез за открывшейся с неожиданной легкостью дверью.

Через минуту он их позвал внутрь, и в тире людей уже не было, а на стенде висели три чистые мишени.

— Предохранитель, — буркнул он, показывая, как пистолет снимается с предохранителя, и трижды, не целясь, выстрелил.

Все три пули легли в центр мишени, образовав одну общую дыру с рваными краями.

Адвокату приходилось раньше стрелять из пистолета, но этот показался непривычно тяжелым. Первым выстрелом он угодил в белое, в самый угол мишени, зато две следующие пули положил вполне пристойно — в черное поле.

Карина не имела опыта в этом деле и один раз промазала вовсе, но двумя выстрелами попала в мишень, хотя и по краям.

— Для ваших целей сойдет, — снисходительно проворчал их спутник и, уже у двери лифта, флегматично добавил: — Хорошая пушка. Не забывайте чистить.

По пути в номер Карина, несмотря на умеренные успехи в стрельбе, излучала радостное возбуждение.

— Наверняка будет огромный синяк, — восторженно заявила она, тряся ушибленной рукой, — у него свирепая отдача!

Заперев пистолет в ящике стола, они отправились осуществлять идею Карины, то есть снимать квартиру на тихой улочке Судака, в доме, который она высмотрела в подзорную трубу две недели назад.

Табличка: «Сдается» — по-прежнему виднелась в окне, и старушка-хозяйка приняла их весьма любезно. Она жила в доме побольше, на том же участке, и все ее постояльцы уже разъехались. Приглянувшийся Карине домишко состоял из двух помещений. Первое, поменьше, выполняло одновременно функции прихожей, столовой и кухни, а второе являлось исключительно спальней, причем Спальней с большой буквы, ибо основную часть территории занимала кровать таких размеров, что на ней могла бы разместиться супружеская чета не только людей, но и медведей. Обе комнаты разделяла перегородка, в проеме которой не было даже двери, а только легкая занавеска.

Кровать поразила воображение Карины, она долго ее разглядывала, по-детски прикусив палец, а последующая реакция показалась адвокату совсем удивительной:

— Хороший пилот, наверное, смог бы посадить сюда вертолет.

Ему пришло в голову, что, когда они окажутся в этой постели, трудно будет отделаться от навязчивого образа спускающегося к ним вертолета.

Старушка назвала свою цену, по сравнению с отелем весьма умеренную, и, получив задаток, спросила:

— Когда переедете?

Адвокат и Карина переглянулись и, как в комедийном спектакле, задали друг другу хором один и тот же вопрос:

— А может, сегодня?

Вернувшись в гостиницу, адвокат сразу зашел к администратору, сказал, что срочнейшие дела, увы, призывают его в Петербург, расплатился по всем счетам и попросил автомобиль, чтобы отвез их в Судак на автовокзал. Машина была обещана через полчаса.

Они не спеша собрали свои вещи, на что ушло не более пятнадцати минут.

— Все-таки вид отсюда изумительный, — сказала Карина тоном легкого сожаления, выходя в лоджию, — надеюсь, наши усатые друзья переживут, если я в последний раз осмотрю окрестности. — Она поднесла к глазам свою любимую подзорную трубу.

Некоторое время она любовалась пейзажем молча, но затем со смехом отступила к двери:

— Представляешь, один из этих усачей грозит мне кулаком.

Она уже хотела сложить трубу, но ее внимание привлекло еще что-то.

— Погляди-ка сюда, Александр… По-моему, этого мордоворота я где-то видела.

Ее труба была направлена вниз, на автостоянку. Там, около запыленной голубой «Волги», со скучающим видом стояли два человека, а третий отсчитывал деньги водителю, время от времени отвлекаясь, чтобы сказать ему, судя по жестикуляции, нечто не вполне любезное.

Глянув в трубу, адвокат увидел его словно совсем рядом и, конечно, сразу узнал это плоское лицо, свинячьи глазки и мясистые губы.

Он почувствовал за спиной холодок, но ледяной столбик в его биологическом термометре поднялся незначительно, обозначая невысокий градус опасности. Это его озадачило, и в ответной реплике прозвучали нотки недоумения, что, в свою очередь, удивило Карину.

— Приехали ребята из «Крекинга». Вероятно, по наши души.

Приезжие тем временем разобрались с водителем и направились ко входу в отель, куда одновременно подрулил белый джип «мицубиси».

— Это наша машина, — вяло откомментировал адвокат, — сейчас придет шофер за чемоданами, я договаривался.

— У администратора они пробудут минут десять, — вслух размышляла Карина.

— Пятнадцать, — поправил ее адвокат, — он каждое заселение согласовывает с директором по телефону, и вообще здесь не любят спешить, — и в ответ на ее вопросительный взгляд добавил: — Думаю, проскочить успеем.

Через несколько минут в дверь постучали, но это оказался не шофер, а горничная. Она просила не запирать дверь, потому что сейчас принесет белье и будет срочно готовить номер для только что прибывших постояльцев.

Карина нервно хихикнула:

— Тебе не кажется странным, что жизнь иногда склонна к висельным шуткам?

Наконец явился водитель. Он подхватил чемоданы и двинулся к лифту.

— Мы предпочитаем пешком, — небрежно бросил ему адвокат.

Когда они добрались до машины, их чемоданы уже покоились в багажнике, а водитель усаживался за руль.

Он, несомненно, был мастером своего дела и с расчетливой лихостью вписывался на бешеной скорости в прихотливые петли дороги, врезанной в крутой склон горы.

Адвокат и Карина не без грусти смотрели на улетающие назад красноватые скалы и изысканно-корявые силуэты распластавшихся на них реликтовых сосен, понимая, что на какое-то время путь им сюда заказан. Они словно сдавали родную территорию противнику.

Поездка длилась немногим более получаса. Водитель внес чемоданы в помещение автовокзала, но затем вместо того, чтобы удалиться, продолжал там околачиваться, неумело изображая интерес к расписанию автобусов, таблице тарифов и прочим настенным экспонатам.

Снисходительно улыбнувшись, адвокат пробормотал:

— Ради хорошего человека денег не жалко, — и, подойдя к кассе, достаточно громко попросил два билета до Симферополя на ближайший рейс, имеющий быть предположительно через сорок минут. Более того, он, рассматривая полученные билеты, отошел к окну, дав возможность заглянуть в них и водителю.

— Ну как, я вам больше не нужен? — спросил тот с нахальной улыбкой, забросил в рот жевательную резинку и удалился.

— А что бы ты делал, — полюбопытствовала Карина, — если бы ему вздумалось дождаться отъезда?

— Мы уехали бы, а через несколько минут у тебя случился бы приступ, скажем, головной боли, и нам пришлось бы выйти.

Адвокат без труда подрядил частника отвезти их на новое место жительства, но, вернувшись на автовокзал за вещами и Кариной, застал ее за странным занятием: она лихорадочно рылась в раскрытом чемодане, и лицо ее выражало отчаяние.

— Я забыла упаковать подзорную трубу. Она осталась в номере на подоконнике.

— Ничего не поделаешь, теперь у нее другие владельцы, и вряд ли они согласятся вернуть ее тебе. Придется купить новую.

— Но я не хочу новую, — обиделась она, — я хочу свою.

— Ты просто устала, сегодня был нелегкий день, — мягко сказал он, помогая ей застегнуть чемодан, — поехали.

Их новое жилье располагало к безмятежности. Заросли акаций, отделяющие их дворик от улицы, и сплошные занавеси винограда создавали иллюзию защищенности.

Солнце уже приближалось к закату, под деревьями и кустами сгустились тени, и стало прохладно. Чай пить расположились в доме.

Александр Петрович почувствовал вдруг, какая тяжелая и неудобная вещь пистолет, когда он в кармане, и выложил его на стол.

— Я думала, он в чемодане, — удивилась Карина, — я и не заметила, как ты переложил его в карман. — Она взвесила пистолет на руке: — Все-таки тяжесть основательная.

Оставив оружие в покое, она принялась разливать чай, а потом полностью сосредоточилась на перекладывании варенья из банки в вазочку и из нее — в розетки.

Некоторое время оба прихлебывали чай с молчаливой серьезностью. Первой не выдержала Карина:

— И все же нам никуда не деться от вопроса: как они на нас вышли?

— Какой смысл гадать? Есть два канала: Шошин и Квасниковы.

— А твой умелец?

— Исключено. Тогда бы через него нас просто вызвали в Петербург. А они пока ищут вслепую.

— Еще есть наш эстонский друг…

— Это возможно.

— Значит, или он, или Шошин, или Квасниковы… придется выяснять… до чего же неприятно.

— Возможно, выяснять не придется.

— Что ты имеешь в виду? — В ее глазах мелькнул испуг.

— Не пугайся. Может быть, понадобится действовать так быстро, что будет не до выяснений. Не думай об этом, все обойдется… А сейчас лучше налей мне еще чаю.

Она притихла и стала смотреть в окно, на красноватые отсветы заката в уже темном небе, одновременно рассеянно и, видимо, совершенно непроизвольно поглаживая пальцами ствол пистолета.

— Кажется, я созрела, чтобы отправиться в спальню, — заметила она, наблюдая, как адвокат допивает чай.

Он удивленно взглянул на часы: она никогда не ложилась раньше часа, а сейчас стрелки показывали десять.

— Ты не забыл, что сегодня мы встали с рассветом? Я не помню в моей жизни такого бесконечного дня… И вообще, — она поднялась, глядя ему в глаза, — я просто хочу в постель.

Он смотрел, с каким усердием она расстилает простыни на этом великанском ложе, тщательно расправляя каждую складку, и пребывал в состоянии глубочайшего изумления: он, конечно, не сомневался в авторитете доктора Фрейда и истинности его учения, поскольку в него уверовало все человечество, но чтобы научная теория в житейском смысле работала напрямую, как водопроводный кран или кофеварка, — такого он не предполагал. Неожиданно для себя он почувствовал нечто вроде мужской гордости, оттого что приобрел крупнокалиберный «питон», а не какой-нибудь тощенький «браунинг».

Несколько позже, уже лежа в кровати и поджидая Карину, он удивлялся, как это раньше не сообразил, что ее увлечение детективной литературой вовсе не было уходом в сказку, а имело сексуальную подоснову. Да одна подзорная труба чего стоит! Он вдруг понял, что ему предстоит еще не раз ввязываться во всевозможные рискованные истории и покупать пистолеты. «И дай Бог, чтобы ее аппетиты ограничились пистолетами», — успел он подумать, когда Карина выключила свет, и они стали на ощупь искать друг друга в постели.

Судьба, несомненно, к ним благоволила, ибо подарила им целую неделю воистину счастливой жизни. Дух Большого Приключения давал ощущение полноты отношений, а сознание реальной опасности придавало особую остроту сексуальным занятиям. Сверх того им была предоставлена возможность повеселиться, правда посредством мрачноватой шутки.

Александр Петрович настаивал на соблюдении техники безопасности, и в дневное время они не ходили в город. Но через два дня им пришлось нарушить это правило ради выхода на почту. Зайти на рынок адвокат не позволил, но около почты некая предприимчивая девица торговала соблазнительно крупной черной смородиной, расторопно сворачивая кульки из местной газеты. Карина купила у нее один такой кулек и доверила его нести своему спутнику.

Придя домой, они высыпали ягоды в глиняную миску, и адвокат хотел выкинуть испачканный липким соком кусок газеты, но внезапно остановился и издал негромкий звук, напоминающий всхлипывание.

— Что с тобой? Тебе плохо? — испуганно спросила Карина и тут же поняла, что он задыхается от смеха.

— Ты была совершенно права, жизнь не скупится на висельный юмор, — смог он наконец выдавить из себя и передал ей обрывок газеты.

С опаской поглядывая на Александра Петровича, Карина расправила газету на столе. Текст гласил: «Вчера двое дорожных рабочих стали нечаянными свидетелями вооруженной стычки двух бандитских групп в окрестностях поселка „Уютное“. Как только началась стрельба, рабочие стали спасаться бегством, и бандиты, к счастью, не обратили на них внимания. На месте происшествия обнаружено три трупа с многочисленными пулевыми ранениями. По мнению одного из свидетелей, их противниками были лица кавказской национальности. В карманах убитых никаких документов не оказалось. Помимо оружия и внушительного запаса патронов, у них найдена бронзовая подзорная труба. Ведется следствие».

— Представляешь, сначала ты своей трубой довела азербайджанцев до белого каления, а потом подарила ее этим молодцам. История вышла какая-то древнегреческая, вроде троянского коня, только поизящнее.

Поддаваясь его заразительному веселью, Карина тоже начала было смеяться, но остановилась.

— Ты же понимаешь, этого я не имела в виду. И перестань хохотать, все-таки людей убили.

— Людей убили! — возмущенно повторил адвокат, мгновенно обретя серьезность. — А представь себе, что мы попали бы к ним в руки? Ведь они не стали бы тащить нас за две тысячи километров на показ шефам, но должны были дать гарантию, что из нас вытряхнули все, перед тем как прикончить. Представляешь, что это значит?

Карина слегка побледнела, а сам адвокат ощутил привычный неприятный холодок в спине. Подавив приступ страха, он добавил:

— Ручаюсь, их послужной список таков, что смерть от пули для них — облегченное наказание. Ты поступила гениально, — не иначе; ангелы-хранители надоумили. И еще вот в чем ты оказалась права: мистической одаренности в них нет. То есть не было.

— Ты убежден, что причиной всему — подзорная труба?

— Поставь себя на место азербайджанцев, — он снова развеселился, — приезжая леди сначала выслеживает их драгоценного министра и затем передает его с рук на руки убийцам-боевикам, ведь их профессия у них на лицах была написана… Воображаю, как пришлось попотеть нашему эстонскому другу, чтобы вывести разборку за пределы своей территории. «Восточные люди так легко возбудимы».

Он очень похоже воспроизвел акцент начальника службы безопасности, и Карина, более не сдерживаясь, упала на кровать и начала отчаянно, до слез в глазах, хохотать.

— Я полагаю, — его тоже одолел новый взрыв смеха, — скоро эту подзорную трубу можно будет опять купить на рынке.

— Пощади! Умоляю! — всхлипывала она, перекатываясь с боку на бок. — Со мной случится истерика!

Отсмеявшись, она еще несколько минут лежала молча, затем села и с надеждой в голосе спросила:

— Если враг истреблен, нам можно пойти сейчас искупаться?

— Нет, только вечером, — непреклонно заявил он, — осадное положение не отменяется. У нас нет гарантии, что в том же Судаке они не оставили резидента, так сказать думающего игрока. И не забывай о твоих усатых почитателях.

Впрочем, необходимость купаться только после заката ничуть не портила им жизнь, прогулки же по окрестностям они днем себе позволяли, инстинктивно выбирая маршруты восточного направления, подальше от вероятного противника.

Так они прожили еще несколько дней, пока при очередном визите на почту не получили телеграмму с довольно странным текстом: «Сонечка родила зпт но ребенок не мой».

— У него с головой все в порядке? — недоверчиво осведомилась Карина.

— Придется проявить осторожность, — рассеянно и слегка невпопад ответил он, — в таких делах каждая мелочь может быть сигналом опасности.

Домой Карина шла медленно, словно неохотно, опустив голову и выводя каблуками причудливые кренделя в рыхлом слое пыли на обочине, которую они уже привыкли считать своей.

— Карнавал окончен. Грустно.

— Да, очень грустно.

— Поедем, наверное, поездом? Во-первых, там нет списка пассажиров, и, во-вторых, не надо думать, куда деть пистолет.

— Вероятно, «во-первых» и «во-вторых» следует поменять местами? — улыбнулся он.

Не отреагировав на прозвучавшее в вопросе лукавство, она кротко согласилась:

— Можно и поменять.

Уже два часа спустя они покачивались в междугородном автобусе, который благополучно доставил их к вечернему поезду.

Опасения адвоката, что за двое суток езды он изведется от вынужденного бездействия и ужаса перед грядущим, не сбылись. Верная своим привычкам, Карина купила на вокзале еще пару романов, и от скуки в поезде они не страдали. Кроме того, Александр Петрович с приятным удивлением обнаружил, что в какой-то мере способен справиться со своей трусостью, — во всяком случае, страх не терзал его ежечасно и ежесекундно, как это бывало с ним ранее в гораздо менее крутых ситуациях. Короче говоря, в Петербург они приехали отдохнувшими и готовыми к решительным действиям.

Первым делом возник вопрос о жилье: о появлении в своих квартирах не могло быть и речи. Один из хороших приятелей Самойлова, композитор, разумеется преуспевающий, имел привычку жить за городом, в Доме творчества, до глубокой осени. Позвонив ему и убедившись, что в городе его нет, они отправились в Репино, где и застали искомую творческую личность гуляющей со своей таксой.

В Петербург они вернулись уже не бездомными людьми, а обладателями превосходной квартиры на набережной Фонтанки.

К Фавиловичу Самойлов успел как раз к окончанию рабочего дня. Карине очень хотелось сопровождать его в этой поездке, но он отказал ей в лаконичной форме:

— Техника безопасности!

Умелец встретил его спокойно, без удивления или смущения, из чего Александр Петрович заключил, что ничего страшного не случилось. Для разговора они, как обычно, вышли в коридор.

— Ну-с, дорогой Натан, не объясните ли вы, что сие означает? — строго спросил адвокат и предъявил ему странную телеграмму со словами «ребенок не мой».

Фавилович засуетился, стал волноваться, его очки тотчас запотели, так что он не мог разглядеть текста, но в конце концов недоразумение разъяснилось: он написал «ребенок немой», а противная девчонка на телеграфе все перепутала.

Было ясно как Божий день, что ошибку сделал он сам, ибо, по своей близорукости, писал почти на ощупь, но адвокат не стал уточнять эти обстоятельства, выяснив главное: поведение Фавиловича не вызывало подозрений.

Перейдя к делу, тот сообщил, что ему удалось подобрать подходящий к этой кассете декодер и переписать ее в стандартной системе, но звуковой дорожки на ленте не оказалось, на каковое обстоятельство он и позволил себе намекнуть в телеграмме.

— Звуковой дорожки не оказалось или не удалось обнаружить? — решил уточнить адвокат.

— Ее нет, понимаете, — нет и никогда не было, — опять разволновался его собеседник, — такая система записи, она раньше применялась в научной аппаратуре, там звуковое сопровождение вообще не предусмотрено. Я здесь ни при чем!

— Верю вам целиком и полностью, и, пожалуйста, не волнуйтесь. Давайте лучше посмотрим, что там записано.

Натан провел гостя в лабораторию и включил видеоплейер. Сначала они смотрели все подряд, а потом стали прокручивать ленту в убыстренном темпе, лишь иногда снижая скорость до нормальной.

То, что они видели, никак нельзя было назвать интересным кинофильмом. Действие происходило в одном и том же врачебном кабинете и представляло серию сеансов гипноза с разными пациентами. Адвокат насчитал одиннадцать эпизодов, — впрочем, из-за ускоренной прокрутки он мог на одну-две единицы ошибиться. Сценарии повторялись с монотонной педантичностью. Довольно упитанный врач приглашал очередного пациента к столу и делал какие-то записи, затем вводил пациента в гипнотическое состояние. После этого он с некоторыми просто беседовал, насколько можно было понять при отсутствии звука, медленно и раздельно повторяя недлинные фразы, другие же под гипнозом проделывали различные несложные операции — ложились на пол, переносили с места на место предметы, перепрыгивали или перелезали через составленные сиденьями друг к другу стулья, а один даже стрелял из пистолета последовательно в стул, во врача и в собственную голову, — естественно, без каких-либо неприятных результатов. Все пациенты были средних лет или несколько старше, большинство — в пиджаках и при галстуках, но раза два мелькнули люди в свитерах и раз — в джинсовом костюме. Иногда врач, выведя пациента из транса, удалялся, а пациент, оставшись в одиночестве сидел позевывая — или слонялся по кабинету и вдруг, сам по себе, без участия врача, вновь входил в состояние гипноза и проделывал те же операции, что и в начале сеанса.

Вся съемка велась с одной точки, по-видимому в автоматическом режиме и скрытой камерой. В отсутствие пациентов врач вел себя весьма раскованно: прихлебывал прямо из горлышка коньячной бутылки, вытирая рот тыльной стороной кисти, и не очень пристойно почесывал свой объемистый, выпирающий под халатом зад.

Титры в углу кадра указывали время съемки, с точностью до секунд, а также месяц и число. Но в каком году все это происходило, оставалось загадкой.

Закончив просмотр, адвокат извлек из кармана бумажник, и умелец получил причитающийся ему гонорар, после чего оба переместились в коридор.

— Мне понадобится еще пятнадцать копий.

Натан некоторое время смотрел в пол, затем склонил голову на плечо, как усталая птица, и мечтательно произнес:

— А вы знаете, сколько это будет стоить?

— Не знаю, но хотел бы узнать, — со сдержанной сухостью ответил адвокат.

Фавилович принес карманный калькулятор и, потыкавшись в клавиши пальцами и носом, назвал сумму шепотом, в ответ на что Александр Петрович кивнул.

— Когда я смогу получить первую копию?

— Через час.

— Хорошо, я подожду. И еще, мне нужны фотоотпечатки отдельных кадров.

— Такая техника существует.

— Нужны портреты всех действующих лиц, по два кадра на каждого. А врача — кадров пять или шесть. Это срочно.

— Через двое суток.

Сумма, названная на этот раз, была намного скромней предыдущей.

— Если бы через сутки, — заметил адвокат задумчиво, обращаясь в пространство, — я бы заплатил в полтора раза больше.

С полминуты Натан разглядывал носки своих ботинок, словно советуясь с ними:

— Тогда что же… стало быть, через сутки.

Вечером состоялся семейный просмотр видеофильма. Смотрели внимательно, в натуральном масштабе времени, иногда делая остановки для разглядывания деталей на стоп-кадрах. В шестом по порядку пациенте и Карина, и адвокат признали покойного Холщевникова, фотографию которого Александр Петрович раздобыл в свое время, исследуя обстоятельства его самоубийства. Эпизод с его участием они просмотрели дважды. Он выполнял те же действия, что и большинство других персонажей, а именно: извлекал из ящика стола какие-то папки и складывал их в другом конце кабинета под креслом, перелезал через сиденья стульев и ложился за ними на пол, убегал от воображаемой опасности, смешно тряся солидным брюшком и неловко перебирая короткими ногами. После ухода врача, оставшись один, он нервно барабанил пальцами по столу, затем внезапно вскочил и побежал по кругу вдоль стен. Далее он перебрался через сиденья стульев, опрокинув один из них, и улегся ничком на пол.

— Пожалуй, на сегодня достаточно. — Карина остановила плейер и вопросительно взглянула на адвоката, но тот пребывал в задумчивости и не обнаруживал склонности начать обсуждение.

— Ты заметил, что все они в панике от чего-то спасались или от кого-то защищались? — сделала она еще одну попытку. — По-моему, мы видели подлинный фильм ужасов.

— Да уж, на бродвейский мюзикл этот спектакль не похож, — откликнулся он довольно кислым тоном, преодолев наконец чувство физиологического отвращения к увиденному.

Карине же показалось — он хочет вообще уклониться от разговора, и, не желая этого допустить, она взяла инициативу на себя:

— То, что мы наблюдали, по сути, является пантомимическим представлением или, точнее, серией этюдов с очевидной целью: выработать автоматическую реакцию на некоторые предлагаемые обстоятельства…

Вот что значит академический подход, удивлялся про себя адвокат: посмотрели, перешли к обсуждению. Ничего, зато теперь ясно, как она выступает на художественных советах.

— …а в пантомиме, — продолжала она, — допустима любая условность, и воображаемый предмет равен предмету реальному… Что с тобой, я что-то не так говорю?

— Нет, нет, это я просто так. — Он с трудом подавил улыбку и с серьезной миной приготовился слушать дальше, но она уже догадалась, в чем дело, и перешла на нормальный разговорный язык.

— Ты же сам видел, пистолет и тот похож на игрушечный, дали только одному, а двое других манипулировали воображаемым оружием. А в памяти у них все равно зафиксирована установка на настоящие вещи. И я вот что думаю: Холщевников, разворачивая стулья спинками в разные стороны, был уверен, что открывает окно. Он репетировал самоубийство. И вообще, все это не игра и не терапия, а процедура программирования людей на бессознательные действия по приказу — самоубийства, убийства и еще неизвестно что. Фу, мерзость какая!

— Полагаю, увы, ты близка к истине, и наше положение — гадкое. Любой из них, — он невесело улыбнулся, — кроме, конечно, Холщевникова, не задумается разрезать нас на куски, чтобы заполучить свою Кощееву смерть. Но это еще полбеды: ведь может существовать человек, желающий сохранить или приобрести власть над ними всеми. Значит, круг поисков расширяется, а сужает его лишь одно, и притом малоприятное, обстоятельство: наш противник и ныне обладает значительной властью, поскольку у него на побегушках полковники из министерства. Хуже всего, что запись немая, нет главного — кодов, и в случае чего кто нам поверит на слово, что мы их не знаем?

Он внезапно оборвал свою речь, спохватившись, что может перепугать Карину. Но она не выглядела растерянной.

— Ничего, я убеждена, ты что-нибудь придумаешь… Будешь искать доктора?

— Естественно… и дай Бог, чтобы за прошедшее с тех пор время с ним ничего не случилось.

Ее неколебимая вера в него адвокату, понятно, польстила, но на душе у него скребли кошки, а точнее, если возможно так выразиться, скребли тигры.

— Кстати, о прошедшем времени, — спросила Карина, — как думаешь, когда сделана запись? Судя по рубашкам и галстукам, в конце восьмидесятых?

— Вероятнее всего, восемьдесят седьмой или около того. Судя по тому, что пишут газетчики, именно тогда огромные деньги рассовывались по совместным предприятиям и так называемые «доверенные лица» подвергались подобным процедурам. Фирма «Крекинг» как раз из таких — основана именно тогда, капитал — будто с неба свалился, и Холщевников, между прочим, был в числе учредителей.

— Одного не пойму, как они добровольно соглашались на такое издевательство?

— Вот уж тут проблемы не было: они же люди с партийной дисциплиной. Им говорят: надо пройти медицинское обследование в спецсанатории. А там в числе прочих обязательных вещей — курс гипнотерапии. Они еще и гордились — в спецсанатории попадали избранные.

Следующий день для обоих был трудовым. Карина осталась дома, намереваясь основательно поработать с видеолентой и извлечь из нее, по возможности, максимум информации. Адвокат же приступил к поискам гипнотизера немедленно, не дожидаясь фотоотпечатков, которые надеялся получить после пяти вечера. В обычных обстоятельствах он не любил суеты и старался все делать по порядку, но сейчас он чувствовал, что бежит наперегонки с расторопным конкурентом и только тот, кто придет к финишу первым, останется жив.

Он решил воспользоваться фактором профессиональной корпоративности. Ему по опыту было известно, что люди даже таких индивидуальных, можно сказать творческих, профессий, как медвежатники, живущие изолированно и работающие в одиночку, все равно хоть что-нибудь знают о своих собратьях по ремеслу. Гипнотизера надо искать с помощью гипнотизеров. Судя по видеозаписи, он обладал высокой квалификацией, и его должны были знать. Он не применял ни пассов, ни блестящих предметов, а погружал пациента в транс, произнеся всего несколько слов и сохраняя при этом на лице равнодушно-брезгливую мину.

В Петербурге существовала любопытная организация под названием «Ассоциация по изучению перспектив развития человека». В ее проспектах указывались всевозможные сферы деятельности: научная, лечебная, издательская, просветительная, благотворительная, — направленные к увеличению благосостояния вселенной, но фактическое занятие почти всех членов Ассоциации состояло в лечении алкоголизма посредством гипноза. Туда-то и направился адвокат.

В приемной за огромным столом сидела миниатюрная девочка-подросток, и адвокат поинтересовался, скоро ли будет секретарь.

— Секретарь здесь, — пропела она тоненьким голоском и повернула к посетителю стоящую перед ней табличку: «Секретарь».

Выразив удивление и душевную радость по поводу, что столь юная особа занимает столь ответственный пост, он тем самым словно открыл кран, из которого полился поток разнообразных сведений. Она только выглядит так молодо, а на самом деле ей скоро исполнится восемнадцать лет, она учится на психологическом факультете и, работая здесь, приобретает полезный для будущего опыт. В ее функции входит, побеседовав с посетителем и поняв его запросы, порекомендовать ему наиболее подходящего врача.

Адвоката характер ее функций совершенно не устраивал, ибо ему были нужны адреса и телефоны не одного, а по крайней мере десятка гипнотизеров. Он сказал: у нее очевидный дар располагать к себе и для него огромная удача встретить здесь именно ее. Его положение несколько щекотливо, у него затруднения в интимной сфере, и он хотел бы посетить несколько докторов — разумеется, с полной оплатой по тарифу консультации — и выбрать среди них для себя постоянного лечащего врача. Кроме того, он предпочитает иметь дело с людьми солидного возраста.

Юная леди была несколько озадачена.

— Насчет возраста… гм… я не вполне осведомлена, — она раскрыла лежащий на столе справочник Ассоциации, — ага, вот на этой странице — члены правления, среди них молоденьких нет. Выбирайте кого хотите.

Адвокат, изображая крайнюю близорукость, ткнулся носом в справочник, притянул его к себе и стал переписывать в свой блокнот адреса, телефоны и фамилии подряд по списку. Девица смотрела на него со все возрастающим удивлением, но тут, к его удовольствию, зазвонил телефон, и, пока она щебетала в трубку, он успел приобщить к делу десятка два фамилий.

Далее без фотоотпечатков делать было нечего, и Александр Петрович, заехав домой пообедать, ознакомился с достижениями Карины. Продуктивность ее научной методики не вызывала сомнений: она выжала из видеозаписи практически всю возможную информацию. Присвоив всем персонажам порядковые номера, а их оказалось всего двенадцать, она выписала на карточки их приметы и, отталкиваясь от предметов стандартных размеров, как-то: канцелярские папки или стулья, даже вычислила рост каждого. Она также составила каталог элементов исполняемых пантомим и получила перечень действий, на которые в разных комбинациях кодировались пациенты. Сюда входили: самоубийство путем выпрыгивания из окна, самоубийство с помощью пистолета, убийство с помощью пистолета, похищение и перепрятывание документов и неопознанное действие, предположительно — уничтожение документов с использованием специальной машины. Холщевников, например, был запрограммирован по трем позициям: перепрятывание документов, уничтожение документов и прыжок из окна.

— Я подумала, — сказала Карина, накрывая стол к обеду, — может случиться, эти сведения понадобятся срочно и не будет времени сидеть перед плейером.

— Ты правильно подумала, дорогая, но у меня при одной мысли о такой возможности пропадает аппетит.

Помимо чисто технической, как она сама выразилась — источниковедческой, работы, Карина сделала еще одно наблюдение, с точки зрения адвоката более ценное, чем все остальные, вместе взятые. Она пришла к выводу, что гипнотизер только придуривается, будто не знает о наличии скрытой камеры, а на самом деле отлично о ней осведомлен. Она достаточно убедительно показала на стоп-кадрах настороженно-вороватый взгляд, который он время от времени бросал в сторону камеры. Еще интереснее было то, что после этого короткого взгляда он каждый раз поворачивался к объективу левым боком и затем начинал говорить с пациентом. Карина насчитала шестнадцать случаев повторения этой ситуации, и в двух из них доктор, еще не успев полностью отвернуться от объектива, начинал опускать руку в правый карман халата.

— Не сомневаюсь, — сказала Карина, остановив соответствующий кадр на экране, — он отворачивается, чтобы не видно было, как он сует в карман правую руку. Что же он ею делает дальше?

— Мало ли что, — улыбнулся адвокат.

В ответ она его смерила уничтожающим взглядом:

— Магнитофон! Карманный магнитофон, по-моему, это яснее ясного!

— Гм, недурно, — после паузы согласился адвокат, — думаю, можно принять за рабочую гипотезу.

После обеда, не предвидя подвохов со стороны Фавиловича, Александр Петрович поехал за фотографиями вместе с Кариной. Умелец подготовил их точно к назначенному сроку, и качество снимков для целей опознания было достаточно высоким.

Моросил теплый дождь, и на обратном пути Карине захотелось пройтись по мокрому осеннему городу. Они брели в сумерках под зонтом, не спеша обходя лужи, и делали иногда остановки около телефонов-автоматов — во исполнение требований техники безопасности адвокат дозванивался до гипнотизеров с уличных таксофонов. Он записался на прием на следующий день в общей сложности к шести целителям.

Самый бодрый из них назначил визит на восемь утра, и Александру Петровичу пришлось встать затемно, под звуки барабанившего по стеклам дождя.

— Ничего не поделаешь, воины и охотники просыпаются до рассвета, — уныло подбадривал он не то самого себя, не то Карину, которая тоже нашла в себе силы вылезти из теплой постели, чтобы сварить кофе и достойно проводить мужа на охоту за «доктором икс». Именно так они для себя окрестили неизвестного гипнотизера в отличие от остальных персонажей фильма, проходивших у них под кличками «пятый», «шестой» или «десятый».

Ровно в восемь адвокат позвонил в дверь по указанному адресу. Открыла девица в довольно призрачных одеждах, позволяющих обозревать ее отнюдь не призрачные формы, и провела посетителя в кабинет своего шефа.

Тот являл собой впечатляющее зрелище. Его лоб охватывала бархатная черная лента, на которой сияла выпуклая бляха из полированного, отливающего голубым металла. Густые черные волосы над бляхой стояли дыбом, а на ладони правой руки он держал два металлических шара, которые при встряхивании издавали приятный звук, тембром напоминающий негромкое кваканье. Взгляд его был дик и пронзителен, и адвокату, совершенно не к месту, пришли на ум слова «священное безумие».

Не без труда подавив возникшее желание ретироваться, он приступил к делу:

— Видите ли, несколько лет назад я лечился у одного гипнотизера и хотел бы найти его снова. — Подойдя к столу, у которого восседал целитель, он распахнул перед ним свою папку, где в левой части из кармашка торчали денежные купюры, а в правой лежали фотографии «доктора икс».

Целитель отложил в сторону блестящие шары, снял с головы ленту с бляхой и превратился в нормального человека.

— Вы просто кого-то разыскиваете, — сказал он спокойно, — но мне это лицо незнакомо.

Следующие три визита закончились столь же безрезультатно, как и первый, с той разницей, что такие колоритные фигуры больше не попадались, а в третьем по счету доме адвоката обхамили.

— С сыщиками я не сотрудничаю, — раздраженно объявил хозяин.

— Если я сыщик, тогда вы — шарлатан, — обиделся Александр Петрович.

«Все-таки от них от всех исходит какая-то дурная эманация», — размышлял он, спускаясь по лестнице и удивляясь собственной спонтанной реакции, совершенно недопустимой в его профессии.

Пятый гипнотизер оказался маленьким человечком с курчавой седой шевелюрой, повадкой и мимикой напоминающим обезьянку. Он вертел в руках граненый металлический стержень толщиной с карандаш, но раза в два длиннее, и адвокат поймал себя на том, что не может отвести взгляд от сияния полированных граней этой волшебной палочки. Не считая себя гипнабельным, он удивился и специальным усилием отвел глаза в сторону, после чего в очередной раз произнес свою вступительную речь и раскрыл папку с деньгами и фотографиями.

— Значит, вам надо доктора Буги, — задумчиво произнес человечек и некоторое время с любопытством разглядывал гостя.

— За эту сумму, — он коснулся своим блестящим жезлом купюр в раскрытой папке, — я назову его имя, фамилию и год рождения, а если вы положите еще столько же, тогда узнаете о нем все то, что знаю я.

Дождавшись ответного кивка адвоката, он переместил деньги из папки на стол с помощью все того же жезла, оказавшегося воистину волшебным: банкноты тянулись за ним, как железки за магнитом.

Пораженный адвокат выложил из бумажника еще несколько банкнот и достал записную книжку.

— Пишите: Бугрихин Михаил Глебович, год рождения — тридцать седьмой. Окончил первый медицинский в шестьдесят втором, на год раньше меня. На несколько лет я его потерял из виду, потом он вынырнул в психушке, в Скворечнике, и хотя много пил, еще с института, вроде был на хорошем счету, во всяком случае выглядел прилично. А через пару лет вдруг попал под следствие за воровство психотропных препаратов. Дело было очевидное, и он должен был сесть, но по непонятным причинам его выпустили. Он оказался на улице и скоро опустился до жути. Выглядел забулдыжно, общался с какими-то темными личностями, пьянствовал и одновременно употреблял наркотики. При этом утверждал, что он не наркоман, а лечился наркотиками от алкоголизма, а затем алкоголем снова от наркотиков. Врал, конечно. Он вообще всегда врал, даже и без всякой выгоды. Все думали, ему конец, но счастливый случай помог выкарабкаться. У него появилась женщина, и это при том, что вид у него был будто прямо с помойки. Она взяла его за руку и повела к гипнотизеру, лечиться от наркомании и алкоголизма, к кому именно — не знаю, я тогда еще гипнозом не занимался. Гипнотизер попытался с ним работать — ничего не выходит. Что поделаешь, до свидания. А Буги говорит: «Хочу сам попробовать» — и тут же, для начала, вводит в гипноз свою даму и затем всех, кто ждал в приемной. С тех пор его жизнь изменилась. Он опять стал приличным человеком, с виду по крайней мере. Начал выступать с публичными сеансами, пошел в цирк работать, не в настоящий, а в разъездную бригаду. Стал солидно выглядеть и пить бросил настолько, что мог водить машину. Но внезапно все рухнуло: сел на три года за мошенничество с применением гипноза. Я был на процессе, для всех нас это был неприятный скандал.

Адвокат кивнул: он помнил этот процесс.

— После отсидки он, против ожиданий, не пошел ко дну. Какая-то сила поддерживала его на плаву, кому-то он был нужен. Гипнотизер он очень сильный, если с ним столкнетесь — учтите… А вскоре я увидел его снова за рулем, машина новая, одет во все импортное. Узнал меня, остановился: вижу, пьян. Пустяки, говорит, я в такой конторе работаю, что гаишники с ходу под меня ложатся. Может, и не врал, такие гипнотизеры — редкость… Что еще вас интересует?.. Теперь он в дерьме, — видно, его чудную контору за последнюю пару лет ветром сдуло. Я его встретил недавно — свинья свиньей, пьет и колется всякой дрянью, но, как всегда, врет: мол, не просто так, а для вдохновения, он, видите ли, пишет роман и по нему сразу же — киносценарий, понятно, для Голливуда. Скоро знаменитостью станет… Вот, пожалуй, и все.

На прощание адвокату пришлось еще раз извлечь из кармана бумажник, чтобы получить визитную карточку доктора Буги, правда трехлетней давности, и добрый совет:

— А вообще-то, лучше держаться от него как можно дальше.

— К сожалению, — усмехнулся Александр Петрович, — это единственное, что я знал о нем и без вас.

Последняя трата оказалась отнюдь не напрасной, ибо в справочном бюро ему адреса доктора Буги не дали, сказав, что такой человек в Петербурге не прописан.

Направляясь домой, он не мог стряхнуть с себя состояние непонятной нервозности, вызванной, по его мнению, зловредными гипнотизерскими биополями. Он надеялся восстановить душевный комфорт, получив порцию положительных эмоций в виде неизбежных комплиментов Карины.

Но он ошибся. Выслушав его рассказ, она удивленно спросила:

— Почему же ты сразу не пошел к доктору Буги?

Слегка обидевшись, он объяснил, что для этого слишком устал, ибо общение с гипнотизерами — не сахар, а на доктора Буги надо выходить в хорошей форме. Но главное, добиться от наркомана и пьяницы чего-нибудь вечером — затея безнадежная, гораздо лучше приходить с утра, когда у него лом или похмелье и воля к сопротивлению ослаблена.

Вопреки его опасениям, Карина не просилась принимать участие в завтрашнем походе, тем самым соглашаясь на пассивную роль в предстоящей важнейшей операции. Что-то здесь было не так, но он не мог на этом сосредоточиться, так как понял: состояние повышенной нервозности у него вызвали вовсе не психические излучения гипноцелителей. Прошло уже пять дней, как они с Кариной уехали из Крыма, и теперь позвоночник Александра Петровича, будучи точным измерительным прибором, подсказывал, что противник, не найдя их на юге, не позднее завтрашнего дня начнет поиски здесь, в Петербурге.

В качестве оптимального времени для набега выбрали одиннадцать часов. Каким способом принудить доктора Буги к сотрудничеству: апелляцией к чувству самосохранения, подкупом или угрозами — они заранее решить не могли, это зависело от утреннего состояния его мозгов. Относительно оружия во время завтрака рассудили, что его брать с собой не следует.

— Лучше прихвати с собой эту штуку, — Карина взяла с книжной полки карманный магнитофон, — надеюсь, твой друг простит нас… Я проверила, он работает.

Уже на лестничной площадке, провожая адвоката к лифту, она решилась задать вопрос, беспокоивший ее в течение всего утра:

— Никак не пойму, почему такой человек до сих пор еще жив?

— Хороший вопрос, — улыбнулся он несколько натянуто, — значит, он пока нужен своим хозяевам и они обладают реальной властью.

С этой мыслью он и отправился на охоту за доктором Буги. Адрес на визитной карточке привел к мрачному серому дому старой постройки на Петроградской стороне, недалеко от зоопарка.

На двери тускло поблескивала медная табличка: «Соколов Михаил Глебович, доктор медицины». Подивившись столь простодушной конспирации, адвокат нажал кнопку звонка. Он ждал почти минуту, но никто не откликнулся. Повторив опыт еще раз, он вышел на улицу и по телефону-автомату набрал номер доктора. Трубку взяли не сразу, в телефоне раздалось не то мычание, не то хрюканье, и последовал сигнал «занято». Александр Петрович вернулся на исходную позицию к двери и позвонил снова, увы, с тем же результатом. Тогда он, печально вздохнув и прислушавшись, не идет ли по лестнице кто-нибудь, вынул из кармана плоскогубцы и кусок стальной проволоки, после чего приступил к осмотру замка. Он оказался смехотворно простым, да и врезан был кое-как, так что дверь открыть можно было, по-видимому как следует рванув за ручку, но адвокат не любил лишнего шума и предпочел потратить несколько минут на изготовление импровизированной отмычки.

Квартира доктора Буги для свежего глаза представляла кошмарное зрелище. Повсюду валялись пустые бутылки, окурки, мятая бумага и грязные носки, на обеденном столе среди немытых рюмок и тарелок ползали жирные мухи. Хозяин всего этого безобразия обнаружился во второй, задней комнате. Небритый, с бледно-серым лицом, он лежал на спине, иногда конвульсивно вздрагивая, постанывая и скрипя зубами. Причина его скверного состояния была очевидна: рядом с кроватью на стуле лежал шприц и коробка с ампулами. Тут же стоял телефон, трубка которого свисала на проводе, издавая короткие гудки.

Адвокат не стал торопить события и будить доктора, — судя по учащающимся судорогам, он должен был и сам вот-вот проснуться. Александр Петрович убрал телефон подальше от кровати, сунул коробку с ампулами к себе в карман и занялся осмотром квартиры. Он не рассчитывал найти интересовавшие его записи, ибо даже не знал, в каком виде они хранятся — на пленке или бумаге, но надеялся наткнуться на что-либо любопытное.

Достойными изучения объектами он счел книжные полки и письменный стол. Книги покрывал толстый слой пыли, и, не имея в виду проводить настоящий обыск, адвокат к ним прикасаться не стал, а ограничился поверхностным осмотром. Помимо медицинской литературы здесь имелась и художественная, в частности обращал на себя внимание отдельно лежащий томик Камю, менее запыленный, чем все остальное. Были также словари, несколько порнографических изданий и пара книжек, содержащих советы начинающим писателям.

Стол занимал ворох машинописной бумаги, из которого выглядывала машинка. Просмотрев на пробу пару листов, адвокат обнаружил, что текст представляет отрывки киносценария или, может быть, пьесы. Многие листы были порваны или смяты в комок, свидетельствуя о раздражительности автора. Александр Петрович стал читать куски сценария наугад, но они не вызвали у него интереса. Действующие лица были гомосексуалистами, а сюжет вертелся вокруг наркотиков.

Спящий тем временем начал подавать признаки активности, но адвокат к нему не спешил, не желая присутствовать при отвратительном и вредном для нервов зрелище пробуждения наркомана. Лишь услышав донесшийся от кровати вопль, нечто среднее между визгом и рычанием, он отошел от стола и предстал перед безумным взором доктора Буги.

— Где? Где они? — Судорожно тряся головой, доктор шарил рукой по стулу. — Ты кто? Отдай! Убью! Ты кто такой? — Мышцы на висках и скулах у него вздулись буграми, и выступил пот. Ему, наверное, казалось, что он кричит страшным голосом, а на самом деле его посиневшие губы издавали приглушенный хрип. — Где они? Откуда ты взялся? Отдай, сука! — Его силы иссякли, и он вытянулся неподвижно.

— Все в порядке, сейчас вы их получите. — Адвокат показал ему ампулу.

— Дай!!

— Сейчас вы ее получите. Но сначала я должен иметь тексты кодов, которыми вы программировали людей несколько лет назад.

— Ты что, охерел? Не знаю никаких кодов! Давай ее сюда! Я сейчас сдохну!

— Несколько лет назад, в августе, вы кодировали людей, — адвокат сунул ему под нос сложенные веером фотографии, — мне нужны тексты кодов.

— Нет их у меня, нет! Я писал протокол, и все! Я не имел права взять с собой ни строчки! — Его начали бить конвульсии. Вытянувшись в струну, он дергался всем телом.

— Лжете. Вы вели запись. Магнитофон был у вас в правом кармане халата. Вот на этом снимке вы его включаете, отвернувшись от видеокамеры.

— Кто ты? Сам дьявол?

— Нет, всего лишь дальний родственник, — усмехнулся адвокат.

— Их нет, нет, все давно отобрали! Дай ее сюда! Скорее! Я все расскажу, все вспомню! Все, что захочешь!

— Мне нужны записи.

— Я же сдохну, понимаешь? Сейчас сдохну, и ты ничего не получишь! — Его снова стало трясти.

— Вы напрасно тянете время.

— Дай! Ну пожалуйста, дай! — На лице несчастного выступили лиловые пятна, и он заплакал, визгливо всхлипывая. — Ты же видишь, я не могу встать! Дай мне, и я тебе все найду! Все, все найду!

— Скажите где. Я найду сам.

— Мусор! Падла вонючая! — сквозь слезы завыл доктор тонким голосом. — На верхней полке, медицинская энциклопедия, шестой том… ты куда? Стой! Дай мне сперва!

— Я сначала проверю.

— Сука! Сука позорная! — чуть слышно запричитал страдалец.

Александр Петрович, выкопав в бумажном завале на письменном столе площадку для ног, влез на него и смог дотянуться до медицинской энциклопедии. Шестой том оказался на месте, но, бегло его пролистав, адвокат ничего не нашел. Тогда он распушил страницы и слегка потряс книгу — и снова безрезультатно.

— Двухсотая страница, мудак, — простонал доктор Буги.

На двухсотой странице, у основания, обнаружилась полоса наклеенной бумаги и под ней — вырезанное в страницах вдоль корешка узкое гнездо, в котором покоились две миниатюрные кассеты от карманного диктофона. Спрыгнув на пол, он вынул из кармана коробку с ампулами и положил на стул около кровати.

Доктор Буги трясущимися руками кое-как извлек из коробки ампулу, но затем его движения стали точными. Он аккуратно отломал кончик ампулы, осторожно наполнил шприц, не забыл из него выдавить воздух и, сев на кровати, всадил иглу себе в бедро. Обе его ноги, от коленей и выше, были покрыты кровоподтеками, и на правой багровела язва величиной с пятак.

Опасаясь, что его стошнит, адвокат поспешно отвернулся. Он вставил одну из кассет в свой магнитофон и включил его. Послышалось шипение, тихая музыка и затем — голос доктора Буги, голос здорового человека, спокойный и ленивый:

— Двадцать второе августа. — И после невнятных шумов: — Клюквин Игорь Борисович, сорок восьмого года. — Короткая пауза, и за ней, раздельно и четко: — Тринадцать Волга впадает ноль пять в Каспийское море.

Дальше следовали щелчки и шум, соответствующие включению и выключению записи, и далее:

— Кандыба Степан Степанович, тридцать девятого года… тринадцать к чему стадам двадцать два дары свободы.

— Литератор, — проворчал Александр Петрович, ему вдруг совершенно неожиданно захотелось выругаться матом.

К этому времени доктор уже покончил с инъекцией и опять улегся.

Адвокату случалось иметь дело с наркоманами, и он знал: через минуту доктор Буги будет чувствовать себя превосходно, а еще через короткое время впадет в состояние идиотической эйфории. Но в течение нескольких минут он будет нормальным человеком, и этим кратким периодом следовало воспользоваться.

— Что означают цифры в коде? — резко спросил адвокат, сочтя, что подходящий момент уже наступил.

— Время, — попался на удочку доктор и сразу же спохватился: — А почему это я должен тебе отвечать?

— Потому что я намерен вас спасти. Видеозапись ваших сеансов вырвалась на свободу и начала убивать. Она прикончила уже пятерых. Если я вас нашел, найдут и другие. Что они с вами сделают, знаете сами.

— Все ты врешь. Зачем тебе меня спасать?

— Я спасаю себя, а приходится заодно и вас. Здесь все, кого вы кодировали? — Адвокат показал доктору кассету.

— Все, все, не волнуйся, — наркотик уже действовал, по лицу доктора разливалось блаженство, — а я вот возьму да и отберу их у тебя обратно. — Он, радуясь вновь обретенной способности двигаться, вскочил с кровати и потянулся к кассете.

— Вы еще слишком слабы. — Адвокат толкнул его в плечо, и доктор со счастливым смехом плюхнулся на кровать.

— Ну и бери, черт с тобой! Не жалко! Я ведь добрый! Я знаешь какой добрый?

— Догадываюсь, — сухо сказал Александр Петрович. — Скажите, почему на ваших сеансах все бегут, все в панике? Чего они боятся?

— Для них воздух превращается в жидкий огонь, — сказал доктор страшным голосом, — и спасение только одно, — он прыснул смехом, — выполнить все по программе!

— А зачем они после ложатся на пол?

— Ну что ты заладил, зачем да зачем! Ложатся, потому что в кайфе. Выполнил здание — ловишь кайф! Ну, что тебе еще надо? Спрашивай, пока я добрый!

— Кто сейчас владеет всеми этими кодами?

— Ты! — Показывая пальцем на собеседника, доктор залился хохотом.

Оценив его находчивость, адвокат слегка улыбнулся:

— А кроме меня?

— Не тот, кто вначале.

— Как его зовут? Кто он такой?

— А вот этого не надо, — доктор Буги кокетливо погрозил пальцем, — за это мне сегодня же все отрежут. — Он показал ребром ладони, что именно отрежут, и продолжал веселиться. — Ну а все-таки, ты сам кто такой? Ты не мент, я вижу. Ты симпатичный мужик, иди сюда, — он похлопал по одеялу рядом с собой, — слушай, давай вместе писать сценарий! У меня материал — улетный! Бабок заработаем кучу, как по говну ходить будем. А?

Осознав бесперспективность дальнейшего общения, адвокат удалился. На улице, несмотря на осеннюю морось, он испытал от свежего воздуха удовольствие не меньшее, чем доктор Буги от своего морфия.

Домой Александр Петрович вернулся победителем. Его ждал стол, сервированный к ленчу, и ему польстило, что Карина начала не с прослушивания кассет, а потребовала сначала подробного рассказа о набеге на резиденцию доктора Буги.

— Жестковато ты с ним поступил, — констатировала она, — впрочем, он это заработал. С нами, при случае, тоже шутить не будут… Ладно, давай-ка посмотрим наше любимое кино в звуковом варианте.

Она вставила в магнитофон кассету, датированную двадцать четвертым августа, адвокат же включил видеоплейер. Сначала им не удавалось синхронизировать обе записи, потому что видеокамера работала непрерывно, а диктофон доктор Буги включал ненадолго, лишь для фиксации фамилии и кода очередного пациента. Но вскоре Карина приловчилась улавливать на экране момент, когда доктор опускал правую руку в карман халата, и нажимать пусковую клавишу одновременно с ним, добиваясь точного совпадения изображения со звуком.

Видеофильм для них ожил, действие стало реальным, и только сейчас они могли в полной мере осознать чудовищность того, что видели.

— Посмотри, как он бежит, — давал пояснения Александр Петрович, — лицо закрыто руками. Ему внушено, и он это ощущает, что весь воздух превратился в огонь и спасение лишь в том, чтобы выпрыгнуть из окна.

Человек на экране перелез через сиденья стульев, свалился на пол и остался преспокойно лежать.

— А теперь взгляни на его лицо, — адвокат остановил ленту на стоп-кадре, — какое оно счастливое. Он объяснил мне, в чем дело: они убеждены, что после выполнения программы немедленно испытают состояние безграничного блаженства. Наркоманского, понимаешь?

— Понимаю… дьявольская выдумка, только наркоман мог изобрести такое… гореть ему за это в аду.

— Его жизнь уже похожа на ад, — заметил он, пуская видеоплейер.

Ощущение дикости происходящего усиливалось нелепостью текстов кодирования. Каждый код представлял собой фразу из четырех-пяти слов, с добавлением двух чисел, означающих время начала сеанса. Абсурдное сочетание слов и цифр, вероятно, имело целью исключить возможность случайного совпадения. Тексты для кодов доктор Буги выбирал, мягко говоря, со странным юмором. Код Холщевникова звучал так: «Пятнадцать сон разума десять порождает чудовищ», а следующего за ним пациента — «Пятнадцать над всей Испанией двадцать три безоблачное небо». Для вживления в мозг человека его собственной смерти требовалось чуть меньше четверти часа.

Что касалось Холщевникова, то он, уже более месяца будучи покойником, тем не менее преподнес Карине и адвокату сюрприз. Перед его кодом было записано: «Павлов Егор Антонович, сорок пятого года».

— Здесь путаница, — Александр Петрович остановил плейер, — похоже, это не та пленка.

— Нет, — покачала головой Карина, — по-моему, с пленкой все в порядке. Смотри, время на экранных титрах то же самое, пятнадцать десять. Давай еще раз прокрутим, — она принялась манипулировать клавишами магнитофона и плейера одновременно, — гляди, вот доктор Буги произносит фамилию «Павлов», видишь, движение губ ложится на звукозапись. А Холщевников в это время ставит свой «дипломат» на пол, он тут же падает, и на фонограмме слышен хлопок. И второй эпизод: доктор Буги проговаривает его код, а он бежит, вон как тяжело, неуклюже, и здесь, — она увеличила громкость, — его топот. Движение совпадает со звуком.

— Да, — вынужден был согласиться адвокат, — это его фонограмма.

— Может быть, он менял фамилию? — предположила Карина.

— И имя и отчество тоже? — засмеялся он.

— Извини, я сказала глупость, — смутилась она, — да и год рождения тоже… Постой, неужели доктор Буги не видит, что этому человеку не сорок три года, а значительно больше?

— Следовательно, не хочет видеть.

— Значит, ты думаешь…

— Я думаю, что Егор Антонович Павлов даже среди прохвостов должен слыть ловкачом.

Вторая кассета ничего принципиально нового не содержала — такой же перечень фамилий и кодов.

— Не понимаю, — недоумевала Карина, — зачем он все это хранил? Неужели он собирался кого-то из них шантажировать?

— От него всего можно ждать. Думаю, он рассчитывал брать их на крючок по одному и снимать кодирование за приличный гонорар. Может, даже уже и попробовал… Только долго бы он не прожил, в основном они — люди крутые. Так что, считай, отобрав кассеты, мы его облагодетельствовали.

Опасность сильнее всего угнетает, когда она безлика. Приблизительно выяснив, с чем они столкнулись, адвокат и Карина почувствовали определенное психологическое облегчение, но одновременно их взорам открылись устрашающие размеры и свирепость рептилии, которую они столь неосторожно дернули за хвост.

Адвокат, вообще говоря, успел придумать способ заставить этого крокодила отгрызть самому себе лапы, но пока не посвящал Карину в свой план, опасаясь, что она отвергнет его как недопустимо жестокий по отношению к животному. Он решил отложить разговор до вечера, чтобы она успела проникнуться ощущением беспощадности сложившейся ситуации.

Александр Петрович поехал к умельцу, который уже, несомненно, выполнил заказ, а Карина вызвалась сделать тем временем распечатку диктофонных кассет, благо в композиторском доме имелась пишущая машинка.

Она справилась со своей работой довольно скоро — весь список этих сорока шести камикадзе, вместе с их кодами, уложился в четыре страницы. Но, вынув из машинки последний лист, она не испытала удовольствия оттого, что быстро и хорошо сделала уроки, и взялась за приготовление ужина с тревогой и тяжестью на душе.

Адвокат, возвращаясь домой, прикидывал, как и когда лучше всего затеять столь важный для дальнейшего разговор, но он начался сам собой, едва Александр Петрович переступил порог.

— Ого! — изумилась Карина при виде возникшего около плейера внушительного штабеля видеокассет. Она знала, что Фавиловичу заказаны дополнительные копии фильма, но не ожидала такого тиража. — Я вижу, у тебя уже готов план сражения?

— Это, собственно, не мой план, я просто развил твою мысль. Помнишь, еще в Крыму, ты сказала: появятся люди, которые тоже захотят иметь это кино. И тогда я подумал…

— И молчал столько времени?!

— Идея тогда была слишком смутной… Я подумал, что кино не алмаз и поддается копированию. Если выпустить фильм в прокат, кому будет интересно гоняться за нами?

— Звучит разумно… а конкретно? — Она покосилась в сторону видеокассет.

— Мы выставим их на комиссию в нескольких коммерческих магазинах как учебный фильм по гипнозу… или лечебный, неважно… И в газетах дадим объявление, где-нибудь между рекламой девушек и щенков, адреса магазинов, с основательным намеком на содержание фильма.

— Неплохо придумано… а как быть с текстовым материалом, с кодами?

— Приложим их к видеокассетам.

— Но ведь у нас сорок шесть фамилий, а в фильме персонажей — двенадцать.

— Все время об этом думаю. Во-первых, все равно приложим к кассетам полный список, пусть покупают комплектом. Во-вторых, разошлем список в газеты типа «Скандалы», часть из них успеет напечатать, прежде чем до них доберутся. В любом случае списки начнут расползаться, и брать за горло именно нас с тобой уже не будет смысла.

— Постой, — возмутилась она, — ты хочешь попросту выпустить джинна из бутылки, и притом в людном месте! Кому-то эти коды достанутся с опозданием, а кому-то и совсем не достанутся. Значит, мы вложим в руки всем желающим оружие для безнаказанного убийства!

Ну вот, началось, подумал он с грустью.

— Ты сильно преувеличиваешь, дорогая. Прошло уже несколько лет, и вряд ли все коды до сих пор работают. Вся уголовщина вокруг этой истории в основном связана с ее одиозностью, с тем, что люди, часть из которых занимает наверняка высокое положение, замешаны в большом скандале. Уж не думаешь ли ты, что все они немедленно начнут играть в этакую партийную русскую рулетку, звонить друг другу и смотреть, кто раньше выпрыгнет из окна?

— В общем, вываливающиеся старухи, — Карина не смогла удержаться от смеха, — ты просто отвлекаешь меня, это нечестно.

— Да у них, у большинства, теперь квартиры с кондиционерами, где и окна-то не открываются, и пистолеты не у всех есть, — продолжал атаку Александр Петрович, — а кого понадобится убрать, все равно уберут. Ты же знаешь их привычки: когда научный метод отказывает, они устраивают самоубийство вручную. И многих из них, я уверен, уже нет в живых.

— Все, что ты говоришь, логично, и мне трудно тебе возражать. Я понимаю, что в результате такой публикации может покончить с собой пара человек, да и то, как ты выразился, вручную. Но с нашей стороны в любом случае это будет гадкий поступок, а гадкий поступок остается таковым независимо от мотивов и результатов. Мы покроем свои имена позором.

Последняя фраза, несмотря на очевидную театральность, задела адвоката, в ней заключалась немалая доля истины. О юридической ответственности в данном случае не могло быть и речи, но он знал: многие так называемые добропорядочные люди, мнение которых, увы, Александр Петрович ценил, подвергнут его моральному осуждению.

Он опустился в кресло и тихо сказал:

— Ты, конечно, права. Так поступать нельзя. Но я не мог придумать ничего другого.

Его речь вдруг потеряла упругость, скрытую энергию сжатой пружины, которая в залах заседаний часто завораживала не только публику, но и судей. Карине стало совестно: она даже не подумала о том, как нелегко ему дались последние несколько дней, а он еще ухитряется отпускать веселые шутки. Она привыкла к его неуязвимости, ей и в голову не приходило, что у него тоже бывают полосы нервной усталости и он, как все люди, нуждается иногда в поддержке.

— Я, наверное, зря хорохорюсь, я ведь вообще ничего не придумала, — мягко заговорила она, — давай поразмыслим до завтра, сегодня уже все равно не успеем ничего предпринять.

Он тем временем успел оправиться от своей минутной слабости:

— В наши руки попала дьявольская информация. Она уже начала убивать и будет продолжать убивать, как бы мы ни поступили. Вопрос только в том, сколько и каких людей она уничтожит.

— Я это понимаю и, если не будет другого выхода, мы имеем моральное право защищаться всеми доступными средствами. Но мы должны быть уверены, что сделали все возможное… Послушай, если бы узнать адреса этих людей, мы могли бы предупредить их по почте, послать им их коды.

— Такая мысль у меня была. Опасаюсь, улов здесь будет невелик.

— Даже если найдем всего нескольких людей, нам потом будет легче жить.

— В обычном адресном столе их искать бесполезно, почти все они — бывшая номенклатура. Существует специальный банк данных, и в обычных условиях доступ к нему не проблема. Но сейчас это то же самое, что совать голову в пасть аллигатора… Я думаю, ты права, дождемся завтрашнего дня.

К сожалению, по утрам озарения приходят нечасто и волей-неволей приходится выбирать из того, что придумано вечером.

Александр Петрович решился все-таки попробовать раздобыть адреса потенциальных жертв гипноза, а в качестве плацдарма операции избрал транспортную прокуратуру, где бывал крайне редко и в лицо его знали немногие. Он явился туда с коробкой шоколадных конфет и нашел знакомую девицу, секретаря, которая по случаю убытия своего шефа на выездную сессию, сидя в приемной, читала пухлый роман. Адвокат без долгих церемоний выложил перед ней коробку с конфетами и список пациентов доктора Буги:

— Лизанька, вы не добудете мне адреса по этому списочку?

Помня, что Самойлов не скупится при оплате мелких услуг подобного рода, она охотно согласилась. Договорились на конец рабочего дня.

Теперь на очереди были магазины. Карина и адвокат рассудили, что кассеты сдать на комиссию лучше в натуральном, немом виде, без приложения текстов, благодаря чему они будут лежать на прилавке спокойно, пока объявление в газетах не послужит для них детонатором.

В Первом по счету магазине кассеты сильно озадачили товароведа, и, помаявшись собственной нерешительностью, он призвал на помощь директора. Тот оказался тертым калачом и, ознакомившись с визитной карточкой адвоката и ценой товара — тысяча долларов США за штуку, — коротко бросил: «Бери».

Александр Петрович заломил такую цену не столько из корысти, сколько для защиты товара от тотальной скупки противником «на всякий случай».

В остальных случаях дело обошлось без заминок, и в результате пятнадцать кассет были размещены в пяти пунктах.

Словно предчувствуя беду, адвокат в этот день особенно изводил Карину техникой безопасности. Он разрешил ей сопровождать себя в прогулках по городу, но не рядом с ним, а позади, на дистанции. Следуя за ним в двадцати шагах и стараясь в людных местах не потерять из виду его спину, Карина утешалась мыслью, что она, видимо, все-таки хорошая жена, если соглашается на такое.

Все произошло, когда они были близки к цели, около прокуратуры. Адвокат направился ко входу, а Карина, чтобы, подобно неопытному топтуну, не слоняться взад-вперед, задержалась у газетного киоска. Она видела, как навстречу Александру Петровичу лениво брели два милиционера, и обратила внимание, что форма сидела на них неуклюже и более крупному, верзиле, были явно коротковаты брюки. Внезапно один из них остановился, разглядывая небо, а второй продолжал двигаться, так что адвокат оказался между ними. Его мгновенно зажали с двух сторон, и Карина толком не видела, что там происходит, но через секунду они, закрыв рот адвоката ладонью, уже запихивали его в припаркованную тут же машину, серую «Ниву», тотчас рванувшую с места. Карина едва успела запомнить номер.

Ее первым порывом было — бежать прямо в прокуратуру и поднять там всех на ноги. Но она сообразила, что это шоковая реакция, которая обернулась бы потерей времени, а ее саму скорее всего у выхода встретила бы точно такая же парочка громил. Она пошла в противоположную сторону, еле удерживаясь от того, чтобы не пуститься бегом.

Она понимала: сейчас самое главное — преодолеть ужас и отчаяние, усугублявшиеся сознанием собственной вины. Ей нужно действовать быстро и без ошибок.

Ловить машину рядом с прокуратурой она не стала, а сначала отошла на пару кварталов, отказалась от услуг частника, который затормозил около нее с подозрительной предупредительностью, и остановила свободное такси.

К дому она подъехала уже собранной, злой, точно знающей, что и как делать.

Прежде всего она стала искать записную книжку адвоката, надеясь, что осторожность не позволила ему взять ее с собой. Довольно долго ее старания оставались безрезультатными, но в конце концов записная книжка, вместе с паспортом, нашлась в кармане композиторского плаща на вешалке в шкафу.

«Техника безопасности», — произнесла она мысленно почти с нежностью.

Она решила сообщить о похищении адвоката Шошину, следователю, которому адвокат доверял больше, чем другим. Карина рассудила, что если он связан с мафией, то посоветует ей ни в коем случае никому больше ничего не говорить и попытается назначить ей свидание или узнать, где она находится, — в этом случае она просто повесит трубку. Памятуя о технике безопасности, она позвонила с улицы.

К ее радости, Шошин не выразил большого энтузиазма по поводу, что она обратилась именно к нему, но и не отказался лично заняться поисками ее мужа.

— В милицию звонили? — поинтересовался он флегматично.

— Нет, без вашего совета не рискнула.

— Сообщите по ноль-два, хуже не будет.

Последняя реплика окончательно убедила Карину, что следователю можно доверять, и она немедленно выполнила его рекомендацию.

Теперь ее ничто не отвлекало от выполнения главной акции — немедленного предания гласности всех имеющихся в ее распоряжении материалов. Она работала быстро и аккуратно, отбирая документы для публикации. Сначала в ее сумку легли наиболее эффектные фотоснимки сеансов гипноза, портрет доктора Буги и паспорт адвоката, за неимением других его фотографий. Затем последовала стопка машинописи с изложением истории всего происшедшего, начиная со смерти Холщевникова. Это повествование она наспех дополнила описанием сцены похищения адвоката и, уже вынув лист из машинки, приписала внизу от руки: «Мы в отчаянном положении. Дайте, пожалуйста, краткую информацию на радио».

Не забыла она и о видеокассетах, дав сведения о том, где их можно купить.

Далее настала очередь списка пациентов доктора Буги и их кодов. Сейчас ее уже не беспокоило, как отзовется публикация списка на судьбах этих людей. Она приготовилась открыть ящик Пандоры, чтобы сокрушить врагов, и ее не занимал вопрос, что еще разнесут выпущенные на волю тайфуны.

С безжалостной педантичностью она впечатала сноску о том, что вместо Павлова Егора Антоновича процедуре кодирования подвергся Холщевников, совершивший самоубийство в соответствии с заложенной в его мозг программой.

Она уже хотела присоединить список к остальным документам, когда ей в голову пришла неожиданная мысль, как опубликовать имена и коды всех этих людей, не ставя их под удар. Мысль была поразительно простая, и Карине стало смешно и одновременно горько, что она не додумалась до этого вчера: ведь несчастье бы тогда не случилось.

Она глянула на часы — в запасе оставался еще час свободного времени — и снова взялась за машинку. Фамилии людей она напечатала отдельно, в алфавитном порядке, а коды — отдельно, по номерам. Никто не будет знать, где чей код, но любой человек, обнаружив себя в списке смертников, естественно, начнет внимательно изучать коды, гадая, в каком из них спрятана его личная смерть, и застать его врасплох после этого уже никому не удастся.

Теперь все было готово, и настало время решительных действий. Карина понимала, что ее постоянное место работы, художественная галерея, скорее всего взято под контроль теми, кто охотился за адвокатом и ею, но у нее выбора не было, ибо больше нигде она не имела свободного доступа к телефаксу. Она делала ставку на внезапность своих действий и, чтобы свести риск к минимуму, решила провести операцию вечером. Свое снаряжение она пополнила извлеченным из дорожного чемодана пистолетом.

Добравшись до цели, Карина сначала прошлась вдоль освещенных окон и убедилась, что там, внутри, кроме ночного охранника, никого нет. В охране у них работали ребята из числа мастеров рукопашных художеств, все, как на подбор, непьющие и некурящие, но зато непрерывно жующие резинку. Карине повезло: сегодня дежурил молодой человек, который ей симпатизировал и на которого, как ей казалось, можно было положиться.

Ее появление не удивило его — Карина и раньше иногда пользовалась телефаксом по вечерам.

Выслушав его приветствия по случаю возвращения из отпуска, она сказала, что должна поработать на факсе и хотела бы, чтобы никакие люди не смогли ей помешать. Молодой человек бросил на нее короткий любопытный взгляд, не спеша подошел ко входной двери и запер ее на засов.

Сейчас Карине никакие предосторожности не казались лишними. Перед тем как разместиться у факса, она заперла дверь комнаты на ключ и выложила на стол пистолет. Сам факт его присутствия поддерживал ее уверенность в себе, и темноватый блеск ствола действовал успокаивающе.

Она начала с городов, до которых отсюда дотянуться нелегко, и с газет, регулярно печатавших ее заметки о современном искусстве, ибо в сложных ситуациях лучше обращаться туда, где тебя хоть немного знают. Рига, Вильнюс, Ереван, Киев — по мере того как список городов расширялся и на столе росла стопка квитанций-подтверждений о приеме, Карина все сильнее входила в азарт, по всему ее телу, от кончиков пальцев до затылка, разливалось чувственное упоение игрока, срывающего банк раз за разом. Теперь на эту информацию уже никто не сможет наложить лапу, какими бы силами он ни обладал.

Но Карина считала, что останавливаться рано. Почтив вниманием московские газеты, она наконец добралась до Петербурга, и, лишь когда число квитанций достигло двенадцати, она выключила факс.

Ее возбуждение не спадало, и, чтобы немного остыть, она решила пойти домой пешком. Охранник пытался отговорить ее от этой затеи, на дворе уже, как-никак, ночь, но Карина в ответ беззаботно рассмеялась и произнесла загадочную для него фразу:

— Сегодня меня обидеть очень непросто.

Все еще в состоянии эйфории, она не торопясь шагала по пустынному городу и с удовольствием вдыхала влажный осенний воздух, приглушавший стук ее каблуков. Ей казалось странным, что в городе с виду ничего не изменилось и все люди спокойно спят — ведь она выпустила на волю демонов Большого скандала. Только что они стайкой электронных сигналов разбежались по дальним краям, но с утра они начнут путь назад, на ходу напитываясь энергией, и вернутся сюда смерчами огромной разрушительной силы. Они раздавят шайку этих паршивых гангстеров, какие бы посты в государстве они ни занимали, и вернут ей мужа. Ящик Пандоры открыт.

Она чувствовала себя победительницей, настолько неуязвимой, что ничуть не обеспокоилась, когда около нее притормозила машина незнакомой ей иномарки. Внутри сидели двое парней, и тот, что был справа, сально улыбаясь, приоткрыл дверцу:

— Нельзя так поздно гулять одной. Садись, подвезем.

— Опоздали, ребята, — засмеялась Карина, — все кончено. Можете отдыхать.

— Ты что, обдолбанная? — удивился он. — Ничего, больше кайфа будет. Ништяк. Садись, говорю!

— Убирайтесь прочь, — беззлобно сказала она, — лучше начинайте собирать чемоданы.

— Точняк, обдолбанная! Кончай гнать волну, иди сюда.

Карина, не обращая более на них внимания, продолжала свой путь, но парни не хотели оставить ее в покое и тащились за ней на малой скорости, иногда пытаясь вступить в общение.

В ней постепенно поднималось нешуточное раздражение.

— Смотрите доиграетесь, — проворчала она сквозь зубы.

Сохраняя общее направление движения к набережной Фонтанки, к дому, она стала уводить их с хорошо освещенных улиц в глухие переулки в окрестностях Сенной площади, где успела когда-то пожить и знала лабиринты дворов не хуже, чем залы своей галереи. Полное безлюдье и скверное освещение склонили преследователей к более активным действиям. Немного обогнав ее, они остановились, и Карина оказалась лицом к лицу с вышедшим из машины парнем.

— Ну хватит, — сказала она, незаметно расстегивая сумку и опуская в нее руку.

— Вот и я говорю, хватит. — Парень сделал шаг вперед, обдав Карину запахом спиртного.

И тут ее осенило: эти люди не выполняли никакого задания, они были просто подвыпившими хамами и хотели раздобыть себе на ночь женщину. Она вдруг почувствовала себя дурой, отчего разозлилась еще больше.

Парень же вдохновился мелькнувшей на ее лице растерянностью: с неожиданной для пьяного резкостью он прыгнул и, плотно обхватив ее поперек туловища, приподнял над землей и понес к машине, задняя дверца которой была уже предупредительно открыта его напарником.

Карина успела снять пистолет с предохранителя, но не вытащить его из сумки, а теперь ее руки оказались прижатыми к корпусу его удушающей потной хваткой. К счастью, ее указательный палец остался на спуске, и она в каком-то смысле чувствовала себя хозяйкой положения, поскольку в читанных ею романах стрельба прямо из дамской сумочки была делом обычным. Она уже готовилась спустить курок, но тут у нее возникла серьезная проблема. Вся беда заключалась в том, что ствол пистолета упирался в его живот.

Эта проблема занимала ее давно. И в кино, и в романах постоянно повторялось одно и то же: полицейский стреляет в бегущего человека и убивает его наповал, или персонаж, которого грабят, стреляет почти наобум в грабителя и тоже приканчивает его. Карина всегда пыталась понять, что это — традиция жанра или закон жизни, в силу которого взятое в руки оружие стремится не пугать или ранить, а именно убивать? И вот теперь, в ближайшие две секунды, она должна была самостоятельно решить этот вопрос.

Она пыталась лягаться и извиваться, стремясь хоть немного изменить ситуацию, но парень оказался силен, как горилла, и еще сильнее душил ее в своих мерзких объятиях, так что ей стало казаться сейчас он сломает ей ребра.

— Ну что ты ерзаешь, сучка… куда ты денешься, — ворчал он раздраженно, пристраиваясь поудобнее, чтобы запихнуть ее в салон автомобиля. Этот ублюдок не понимал, что она отчаянно борется за его жизнь.

Карине наконец удалось повернуть пистолет стволом вниз.

Грохнул выстрел, и грубая хватка сразу ослабела. Карине удалось нащупать ногами землю и устоять, парень же упал, немедленно начав истошно вопить.

Мысленно отметив, что мертвые так не орут и, следственно, ответ на волновавший ее вопрос в какой-то мере получен, она с удивлением увидела, как машина резко рванулась вперед.

— Мерзавец, — ахнула Карина и, не успев ни о чем и подумать, выстрелила вслед, норовя попасть в колесо.

Мощный голос «питона» калибра шестнадцать-тридцать две, на этот раз не приглушенный сумкой, разнесся над спящим городом подобно артиллерийскому залпу. Машина остановилась и, поскольку Карина продолжала стоять с поднятым оружием, вернулась задним ходом в точку отправления.

Карина подошла к окошку водителя.

— Ты что же, падла, хотел его бросить? — укоризненно спросила она, поигрывая пистолетом. — Грузи.

Убедившись, что водитель беспрекословно выполняет приказание, она юркнула в темноту подворотни. Через пять минут она была уже далеко от места происшествия, на канале, и еще через четверть часа — дома.

Она не хотела ни есть ни пить и сил хватило лишь чтобы отмыться под душем от объятий этого скота и рухнуть в постель.

Она спала долго и крепко и, проснувшись, не могла вспомнить, снилось ли ей что-нибудь. Было два часа дня. Карина позвонила Шошину спросить, не напал ли он на след ее мужа, но его не оказалось на месте. Тогда она включила радиоприемник и стала прослушивать по очереди все станции в коротковолновом диапазоне.

Большой скандал начался, но пока протекал довольно вяло, не набрав еще той разрушительной силы, которой от него ожидала Карина. Судя по обзорам печати, полную публикацию всего материала дневные газеты дали только в Прибалтике, остальные ограничились короткими заметками. Но, по сообщениям радиостанций, чувствовался нарастающий интерес репортеров к этой истории. В дневном выпуске телевизионных новостей Би-би-си показывали портреты адвоката Самойлова и доктора Буги, но пока все обозреватели обходили главное — список пациентов доктора, о нем или говорили вскользь, или вовсе не упоминали, видимо считая эту часть материала опасной и щекотливой.

Лавинный поток информации хлынул вечером, после полуночи, начавшись с подробных передач радиостанций «Свобода» и «Немецкая волна». — Репортеры наконец убедились в подлинности списка пациентов и успели собрать о них кое-какие сведения. Результат получился впечатляющий. Из сорока шести человек, подвергшихся процедуре кодирования всего несколько лет назад, восемнадцать уже были мертвы. Все они являлись учредителями или соучредителями крупных фирм, бирж или совместных предприятий, причем, как водится, никто ничего не знал о происхождении капитала. Почти все они покончили с собой, и многие при загадочных обстоятельствах, в связи с чем у журналистов вошло в обиход взятое из статьи Карины словосочетание «самоубийство вручную».

В числе оставшихся двадцати восьми, пока живых, имелись два депутата парламента, один заместитель министра, высокопоставленные чиновники, главы финансовых, промышленных и торговых корпораций. Особый интерес вызывал пребывающий ныне в звании генерал-майора службы безопасности Павлов, который в свое время подсунул для кодирования вместо себя Холщевникова.

На следующее утро не было ни одной значительной газеты, в которой не красовались бы фотографии Самойлова, Буги и сцены сеансов гипноза.

Обо всех этих событиях Александр Петрович Самойлов ничего не знал, ибо находился в полной изоляции от окружающего мира, в иных измерениях пространства и времени. Пространство его ограничивалось бетонным казематом длиною в три и шириной в два метра, а время обозначалось исключительно ударами собственного пульса; поскольку камера находилась в подвале, естественного освещения не было, и часы у него зачем-то отобрали.

Место его заточения находилось на территории промышленной стройки в Невском районе. Во время поездки провожатые не мешали ему следить за маршрутом, и он это воспринял как дурной знак.

Как только адвоката привезли сюда, один из громил двинул его пару раз в солнечное сплетение, второй же придерживал за плечи, а затем, когда ему предоставили возможность сползти на пол и корчиться там от боли и удушья, он издалека, словно через стенку, услышал равнодушный голос:

— Ладно, пока хватит.

Его сознание безэмоционально зарегистрировало это «пока» как дополнительный сигнал опасности.

Отлежавшись и обретя способность двигаться, он приступил к обследованию своей камеры. Из мебели имелась железная койка с грязным матрасом, умывальник отсутствовал, а клозет имитировала дырка в бетонном полу.

Александр Петрович пришел к очевидному и малоутешительному выводу, что находится отнюдь не в государственной тюрьме, а попал в частный, коммерческий сектор тюремного бизнеса. Здесь, по-видимому, держали людей, у которых вымогали деньги или информацию.

Часа через два один из его похитителей принес еду, достаточно скверную, но адвокат заставил себя поесть. Кормежка означала, что, по крайней мере, завтра он им нужен еще живым и, кем бы ни были эти ребята, сегодня рабочий день у них кончился. Он на пробу спросил, который час, но в ответ услышал односложное ругательство. Его тюремщик на профессионального вертухая был похож так же мало, как и на милиционера. Александр Петрович решил, что он из числа «мертвяков», то есть людей, которые по всем документам значатся покойниками, — как бы выходцев с того света, обреченных по одному слову своего шефа вернуться в небытие, уже навсегда, и потому готовых выполнить любые, даже самые дикие, приказы.

Остановив эти не имеющие прямого отношения к его судьбе мысли, адвокат занялся анализом своего положения. Он без труда просчитал дальнейшие действия Карины и их вероятный результат. По его прикидкам выходило, что критическим будет следующий день, и если ему удастся выжить в ближайшие сутки, то потом убивать его будет уже бессмысленно, разве только по недоразумению.

Отсюда вытекала стратегия поведения: на первом же допросе — а он не сомневался, что таковой последует — нужно вылепить нечто такое, на что они не могли бы не клюнуть и на проверку чего требуется не менее одного дня. Продумав парочку вариантов подобной наживки, он счел наиболее целесообразным попытаться поспать.

Но, увы, уснуть оказалось не просто. В голову лезли разнообразные и по большей части совершенно бесполезные мысли. В частности, он недоумевал, почему в данной, очевидно угрожающей, ситуации его позвоночник не подает предупреждающих сигналов. Не веря в возможность утери столь важной функции организма, он подумал, что его биологический индикатор опасности — слишком тонкий прибор для таких грубых условий и он, как говорят техники, «зашкалил». Под эти странные мысли ему удалось наконец уснуть.

Разбудили его хамским способом, схватив за шиворот и скинув с койки на пол. В камере находились оба вчерашних бандита, теперь наряженные в рабочие робы, и человек в сером пиджачном костюме, но с военной выправкой.

Не выше подполковника, мысленно оценил его звание адвокат.

Усевшись на принесенный его подручными стул, человек в сером вынул из кармана блокнот.

— Фамилия? — задал он первый вопрос с сонными интонациями в голосе. — Можете сесть.

«Профессионал», — умилился про себя адвокат.

Он пошел по пути так называемых чистосердечных признаний, рассказав все как было о видеокассете и о содержании фильма. Затем он без всяких угрызений совести сдал доктора Буги, но решил пощадить Фавиловича, на случай если самому удастся остаться в живых, — второго такого умельца найти будет трудно. Поэтому на вопрос, какой он использовал плейер, адвокат небрежно назвал систему записи, указанную ему в свое время Фавиловичем.

— Откуда у вас такой редкий плейер?

— Я же коллекционер, — любезно улыбнулся Александр Петрович, — у меня много редких экспонатов.

Допрашивающий непроизвольно слегка кивнул головой и усмехнулся. Адвокат кивок отметил с удовлетворением, а усмешку счел зловещим признаком.

— Где ваша жена?

— В Ереване у родственников.

— Адрес?

Адвокат сочинил правдоподобный армянский адрес.

— Где кассеты?

— У нее.

Человек в сером удивленно поднял брови, и адвокат получил сильный удар кулаком по лицу, опрокинувший его на спину. Во рту стало тепло и солоно, и с губ закапала кровь.

— Аккуратнее, — откуда-то издалека произнес строгий голос.

Адвоката подняли в вертикальное положение, и свинцовый кулак целиком погрузился в его тело в районе солнечного сплетения. Он ощутил невыносимую боль и тотчас перестал ее ощущать, равно как и собственный — вес, и почувствовал, что куда-то летит в темной пустоте.

Когда он очнулся, то не мог сообразить, сколько времени был в отключке. У самых глаз он увидел полу серого пиджака и услышал вопрос:

— Где?

Александр Петрович еле слышно шепелявил разбитыми губами. Человек в сером повторил негромко, с машинной интонацией:

— Где кассеты?

— В прокуратуре… в транспортной прокуратуре… в сейфе.

— Точнее.

— Кабинет прокурора Брюханова… комната тридцать два… ключ у секретарши… Лизой зовут.

— Ладно. Пока хватит. — Серый пиджак исчез из поля зрения, а голос звучал раздраженно, и это доставило удовольствие адвокату.

Он как следует все рассчитал. Сегодня суббота, прокуратура закрыта, и заветный кабинет опечатан. Это уже целая боевая операция — штурмовать здание, взламывать кабинет и возиться с сейфом, да еще неизвестно, чем кончится. В рабочий день все можно сделать куда проще. Значит, нужно ждать понедельника, а до него ты, дружок, не доживешь. Что это будет — самоубийство или несчастный случай, пока неизвестно, но похоронят тебя очень скромно, без речей и салютов. А вас, приятели, хоронить вообще не станут, вы и так покойники. Пристрелят и скинут в какой-нибудь люк.

Адвокат, изображая крайнюю слабость, опустил веки — не дай Бог, уловят торжество в его глазах.

Проскрипела дверь, лязгнул замок.

Александр Петрович забылся в полусне, полуобмороке. Он заработал право как следует поспать.

Проснувшись, он обнаружил на стуле кусок фанеры, изображающий поднос, и на нем — чайник с остывшим кипятком и скудную пищу. Поглощая ее разбитым ртом и морщась от боли, он с удовлетворением подумал, что никого из этих людей больше никогда не увидит.

Время тянулось невыносимо медленно, и он не мог придумать никакого способа его измерения. Он попытался использовать для этой цели чувство жажды: пил понемногу и лишь когда очень хотелось. Ему казалось, цикл возникновения и утоления жажды длится примерно два часа, и он отсчитывал циклы, выдергивая нитки из носового платка. Вскоре он осознал, увы, бессмысленность своего занятия, ибо во время сна возникали невосполнимые провалы в и без того, мягко выражаясь, неточной системе, но продолжал выдергивать нитки, создавая себе иллюзию деятельности.

Когда ниток накопилось двадцать пять, а вода в чайнике кончилась, он начал стучать стулом в дверь. Не зная времени суток, он устраивал сеансы стука, — как ему казалось, каждые час-полтора. Во время второго сеанса стул развалился, после шестого крупных обломков не оставалось, с восьмого сеанса он начал использовать собственные кулаки. С какого-то момента он перестал соблюдать интервалы и бессистемно молотил в дверь окровавленными кулаками, уже не надеясь на успех и не отдавая себе отчета, зачем это делает.

И в конце концов чудо свершилось. Снаружи послышался оглушительный удар металла по металлу. Он попробовал позвать на помощь, но удары участились, и его вряд ли слышали. Судя по звуку, там сбивали замок, камеру наполнял жуткий грохот, но ему он казался музыкой.

Дверь открылась, и в полутемном подвале он увидел человека, опирающегося на лом, обыкновенного работягу, пьяноватого и небритого, недоуменно почесывающего бок.

— Ну, мужик, тебе повезло… Я ведь в этот подвал с бодуна полез, сам не знаю, чего полез… С тебя, однако, приходится.

— Слушай, — сказал Александр Петрович, впервые в жизни обращаясь к незнакомому человеку на «ты», — где здесь можно попить воды и умыться?

Очутившись на улице, он себя чувствовал, словно Рип-ван-Винкль, проспавшим сотню лет.

Телефон композиторской квартиры не отвечал, зато, позвонив в квартиру Карины, он наконец услышал ее голос.

В вагоне метро он с удивлением разглядел в газете, читаемой соседом, свой собственный портрет, весьма невысокого качества, рядом с физиономией доктора Буги. Далее следовала статья Карины под названием «Сон разума порождает чудовищ», занимающая две газетные страницы. Из обмена репликами соседа с приятелем он понял, что они принимают статью за обычный детективный рассказ.

Дома он первым делом, до того даже, как отправиться отмокать в ванне, спросил:

— Никак не пойму, когда ты успела написать такую большую статью?

— Помнишь, я говорила, что собираюсь стать твоим доктором Ватсоном? — засмеялась она. — Я ее давно начала, еще до отъезда в Крым.

Пока он, лежа в ванне, просматривал ворох газет, позвонил Шошин, который добрался все-таки до того самого подвала, но обнаружил, по его выражению, «гнездышко пустым». Он заявил, что приедет кое о чем спросить.

Явившись, он сухо поздравил адвоката с благополучным освобождением и принялся ворчать, что тому не следовало водить его, Шошина, за нос. Только сытный обед заставил его сменить гнев на милость, после чего произошел обмен новостями.

— Вчера генерал-майор Павлов, из безопасности, покончил с собой, — сообщил Шошин, запихивая в рот здоровенный кусок мяса, — не знали такого?

— Нет, — покачал головой адвокат, — знаю только, ловкий был человек.

— Вот уж точно ловкий, ловчее некуда, — Шошин сделал паузу, чтобы осушить рюмку водки, — представьте, выстрелил себе прямо в сердце, потом в затылок и еще успел положить пистолет на стол.

Он помолчал, решив основательно закусить эту занимательную историю.

— А его порученец, майор Тихвинский, тот под поезд бросился… как эта… как ее… Анна Каренина.

— У вас нет его фотографии? — заинтересовался адвокат.

— Почему же нет, специально для вас взял, вот он, голубчик, любуйтесь на здоровье. Это он занимался вами?

— Он, — подтвердил Александр Петрович, разглядывая на снимке серый пиджак и пустые глаза.

— А что с доктором Буги… то есть Бугрихиным, гипнотизером? — спросила Карина.

— Сегодня скончался.

— Тоже самоубийство? — удивился адвокат.

— Нет… хотя по смыслу да… то есть нет, не то, что вы думаете… вконец вы меня запутали, — он даже покраснел от натуги, — гангренозное воспаление вен: чем попало кололся. Когда вы с ним разговаривали, он был уже полутрупом.

— Боже мой, какой ужас, — побледнел Александр Петрович, ощутив поднимающийся от поясницы к лопаткам озноб.

Когда следователь, съев на десерт половину килограммового торта, откланялся, Карина заметила не очень жизнерадостно:

— Я боюсь, подобных людей еще много. Мы задели, наверное, только верхушку айсберга?

— Вероятней всего, это не айсберг, а гигантская подводная лодка.

— Похоже на правду, — задумалась она, — кстати, надо бы выправить лицензию на пистолет… А сейчас, по-моему, нам следует лечь отдохнуть.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg