«Бойцы с окраины Галактики»

Пролог

Император Эоней не любил этот кабинет. Он был слишком огромен, помпезен и холодно-неуютен. К тому же во время похорон отца юному императору пришлось провести в нем две не очень приятные ночи, и, видимо, его подсознание до сих пор связывало это место с теми тягостными и утомительными часами, но уже без того странного ощущения всевластности и величия, которое поддерживало его все долгие недели траурных церемоний и еще около недели после коронации. А потом исчезло без следа. Однако в Садах Эоны, которые разбил его отец почти сорок лет назад в честь свадьбы со своей последней, самой любимой женой, спустя десять лет после столь знаменательного события ставшей матерью Эонея, больше не было помещения, где император мог бы уединиться, не бросая вызов традициям и дворцовому протоколу. И главное, чтобы оно было столь же защищено от посторонних глаз и ушей. Так что приходилось довольствоваться тем, что имелось. К тому же он уже давно научился мелким уловкам, которые не давали вызывающему великолепию кабинета слишком уж портить ему настроение.

Тем более что сейчас на это не было времени.

Император слегка поджал губы и бросил взгляд на собеседника, который сидел с противоположной стороны роскошного стола размером с королевскую кровать, вырубленного из цельного кристалла сапфира. Тот был высок, массивен, роскошный придворный мундир сидел на нем как влитой, а лицо являло миру великолепно сбалансированную смесь преданности, почтительного внимания и служебного рвения. Но император не принадлежал к числу людей, которые восприняли бы это выражение лица слишком уж всерьез. Лорд-директор департамента стратегических исследований был одним из двух человек, чье слово на протяжении трех лет, прошедших с момента коронации, весило даже несколько больше, чем слово двадцатисемилетнего императора. Эоней исподтишка бросил взгляд на лорда Эйзела, уж тот-то не позволит себе отвлекаться на тени прошлого. Насколько император помнил, Эйзел был младшим сыном лорда Эттерея-Эстора, главы боковой линии ветви Эттереев, основным достоянием которых была безупречная родословная. Так сказать чистая, незамутненная голубая кровь. Он начал службу семьдесят два года назад, еще при отце Эонея, в чине приципа-оруженосца, а в должности лорда-директора пребывал уже двадцать восемь лет. Смешно было сомневаться в том, что за свою долгую жизнь он успел повидать целую кучу намного менее удобных помещений. Так что у лорда Эйзела должен был бы давно выработаться иммунитет. Тем более что у императора были все основания считать, что этот кабинет он посещал намного чаще, чем сам Эоней. Император тихонько вздохнул и, сделав усилие, вновь сосредоточился на том, что излагал ему лорд-директор спокойным, размеренным голосом, так не соответствующим содержанию его речи:

— …Все вышеизложенное позволяет утверждать, что на территории империи действует разведывательная сеть такого уровня, который обеспечивает противнику доступ к информации особой важности. Отсюда следует, что, несмотря на все мои усилия, результаты деятельности моего департамента позволяют вам, сир, квалифицировать их в соответствии с разделом пятым статьи второй Имперского уложения о принципах лояльности трону, а посему я вынужден покорнейше просить ваше величество принять мою отставку и назначить комиссию сената для расследования уровня моей некомпетентности. — Лорд Эйзел замолчал и отработанным многолетней практикой, тщательно выверенным жестом склонил седую голову. Жесткий стоячий воротник придворного мундира, сплошь покрытый золотым шитьем, врезался в шею и подбородок.

Император несколько мгновений молча смотрел на крупные завитки седых волос, плотно покрывавшие макушку склоненной головы, не давая лысине ни малейшего шанса, потом искривил губы в усмешке:

— Перестаньте, Эйзел. На протяжении всех недолгих лет моего правления вы столь подчеркнуто соблюдали этикет, что я уже успел выработать иммунитет. Вы прекрасно знаете, что я не приму вашей отставки и… — Тут он снова усмехнулся, но на этот раз несколько спокойнее, и продолжил более фривольным тоном: — Не отдам вас на растерзание этой своре престарелых маразматиков. Где еще я возьму столь верного и ловкого стража моих интересов, который к тому же не питает далеко идущих амбиций, как, скажем, лорд Эомирен? — Он сделал паузу и несколько насмешливо закончил: — Я склонен предполагать следующее. То, что он до сих пор не поднял в сенате вопрос о лояльности трону, вызвано только тем, что наш великая опора традиций пока не отказался от своих матримональных планов в отношении меня и одной из своих дочерей, а у вас, насколько я помню, одни мальчики, — Эоней замолчал.

Лорд-директор еще несколько мгновений сохранял прежнюю позу, ожидая продолжения, потом неторопливо выпрямился. Собеседники обменялись понимающими взглядами, потом император сдвинул брови.

— Итак, вы уверены, что канскеброны[1] что-то готовят.

Лорд Эйзел учтиво кивнул. Император задумался, потом повернулся вместе с креслом. Лорд-директор с положенной этикетом задержкой развернулся в ту же сторону. Густая темнота, до этого момента заполнявшая весь огромный кабинет, за исключением небольшого пространства вокруг стола, немного померкла, и на фоне дальней стены вспыхнула густая россыпь огней. Какое-то время собеседники молча рассматривали знакомую картину, потом император глухо произнес:

— С ними следовало разобраться еще моему деду двести лет назад, когда мы с ними только столкнулись. А он предпочел открывать школы, строить дворцы и основывать университеты.

Лорд Эйзел откликнулся с небольшой заминкой:

— Это весьма достойные занятия, сир.

Эоней нервно рассмеялся.

— Перестаньте Эйзел, вы знаете, о чем я говорю. Бывают, хотя и гораздо реже, чем кажется, времена, когда солдаты становятся важнее студентов. Мой дед забыл об этом, и его потомку приходится за это расплачиваться. Правда не только за его грехи…

В кабинете на несколько мгновений установилась напряженная тишина, потом оба собеседника, не сговариваясь, одновременно снова повернулись к карте.

— А может, это проявление их обычной паранойи?

Лорд Эйзел отрицательно покачал головой:

— Не думаю, сир. Культура канскебронов, конечно, достаточно… оригинальна, но в области внешних контактов они давно придерживаются общепринятых правил игры. Тот факт, что их Контролеры пошли на столь беспрецедентный шаг, как полный и… я бы даже сказал, демонстративный арест всех наших резидентов и уничтожение наших разведывательных сателлитов, осуществленный на фоне тотального интернирования граждан империи, мне кажется, говорит сам за себя. Они прекрасно понимают, что наша слепота не протянется слишком долго, так что… — Он резко оборвал фразу, давая императору возможность самому закончить мысль.

Эоней несколько мгновений молчал, осмысливая услышанное. И у лорда-директора мелькнула мысль, что, несмотря на то что три года правления уже оставили свой след на челе императора, именно в такие моменты его молодость становится особенно очевидной. Император поднял глаза:

— Сколько у нас времени? Три года? Пять?

— Я думаю, меньше, сир. Мы сможем развернуть достаточную сеть сателлитов за один, максимум два года. Так что все, что они планируют, должно произойти в течение этого времени. Или хотя бы основная часть.

Эоней нервно стиснул руки, потом вскочил и раздраженно прошелся по кабинету. Яркое пятно света, висевшее над столом, разделилось на два, и меньшее из двух поплыло над императором, несколько напоминая со стороны нимб святого.

— О темная бездна, мы стали слишком мягкотелы! Двести лет назад, чтобы разобраться с канскебронами, достаточно было одной-двух эскадр, а сейчас… — Император запнулся и глухо закончил: — Сегодня они сильнее нас.

Произнеся это, Эоней бросил испытующий взгляд на лорда-директора, но на лице того можно было прочитать только крайнее внимание. Лорд Эйзел был слишком опытен, чтобы поддакивать императору в тот момент, когда у его величества наступил приступ уничижения. Император несколько мгновений вглядывался в лицо собеседника, пытаясь отыскать хоть какие-то следы иных эмоций, потом усмехнулся:

— Ладно, Эйзел, оставьте свои упражнения в придворных манерах. Я же сказал, что за последние три года я успел выработать к ним стойкий иммунитет. — Он хитро прищурился: — До меня дошли слухи о вашем поручении имперскому Энор-Тарскому университету, не поделитесь результатами? — И он замолчал, уперев в собеседника проницательный взгляд.

На лице лорда-директора мелькнула тень растерянности, хотя, вполне вероятно, она была всего лишь отражением ожиданий императора. Однако пауза слишком затягивалась, и император явно не собирался прерывать ее первым.

— Исследования еще не закончены, ваше величество, я не хотел бы обсуждать необработанные результаты. — Он сделал паузу, стараясь получше подобрать слова. — И я не думаю, что вы должны быть столь… категоричны. Генеральный штаб и адмиралтейство утверждают, что последние сорок лет между нами сохраняется паритет…

Император горько рассмеялся и, подойдя к столу, резким движением бросил на полированную поверхность пластинку носителя.

— Вот, Эйзел, можете ознакомиться. За последние двенадцать лет ни одна, слышите, Эйзел, НИ ОДНА пограничная стычка тех кораблей, которые наше адмиралтейство считает равными по классу, не закончилась в нашу пользу. Мы выиграли только те стычки, в которых превосходство сил с нашей стороны было бесспорным. — Император нервно рассмеялся. — Впрочем, что я вам говорю! Вряд ли лорд Эсингей стал бы заниматься подобной статистикой по собственной инициативе, так что, скорее всего, это исследование тоже ваша работа! — И он внимательно посмотрел на собеседника.

Но лорд-директор никак не отреагировал на подобное заявление. Эоней еще некоторое время пытался взглядом пробить броню невозмутимости лорда Эйзела, но потом признал свое бессилие и, тяжело опустившись в кресло, глухо заговорил:

— Когда я был маленьким, отец иногда усаживал меня на колени и рассказывал о наших предках. — Он сглотнул и, опустив голову, замолчал. Хотя если бы он поднял голову, то на этот раз его желание увидеть удивление на лице лорда-директора было бы вознаграждено. Многие считали императора Эзарра II великим правителем, некоторые, более информированные, чудовищем в человеческом облике, но никто никогда не мог представить его с ребенком на коленях. Он подавлял всех, кто находился рядом с ним, и даже сам Эоней до сих пор, спустя три года после его кончины, чувствовал за своей спиной его монументальную, давящую тень. Хотя, возможно, именно она являлась основной причиной того, что он все еще оставался императором.

Эоней тихо вздохнул:

— Тогда я мечтал стать столь же великим и прославленным в веках, как Эгей, Энияр II, Эномей или мои дед и отец. А сейчас… сейчас я уже готов согласиться на то, чтобы история запомнила меня как серенького, незаметного правителя. Единственное, чего я боюсь, — это стать ПОСЛЕДНИМ императором. — Он вдруг поднял голову и, повернув к собеседнику отчаянный взгляд, произнес:

— Вы должны совершить чудо, Эйзел. Вы должны помочь мне найти выход.

Лорд Эйзел приоткрыл тисненную золотом кожаную папку, которую все это время держал на коленях, и, достав оттуда пластинку носителя, неторопливым, но подчеркнуто значительным жестом положил ее на стол. Император несколько мгновений напряженно рассматривал маленький черный четырехугольник, словно пытаясь увидеть, что же за информация скрывается в нем, потом перевел взгляд на собеседника:

— Что это?

Лорд Эйзел прикоснулся пальцем к сенсору активации, и над пластинкой возник мутный, размытый столбик голограммы, который мгновенно прояснился и исчез, сделавшись невидимым и оставив над столом только четкое изображение какой-то планеты. Лорд Эйзел заговорил четким, размеренным голосом:

— Спираль Нотерея, семнадцатый бут-сектор, зона «А». Третья планета желтой звезды, годовой период обращения 0,9 стандартного, суточный — 0,92, самоназвание Земля. Действующий вариант цивилизации существует около пяти тысяч местных лет. К моменту контакта с канскебронами, по приблизительным оценкам, достигли уровня «Эйч-2». — Он замолчал.

Император удивленно вскинул брови:

— Так низко? — Он покачал головой и внимательно всмотрелся в медленно вращающееся изображение планеты, словно пытаясь понять, почему Эйзел испытывает к этой планете столь явно выраженный интерес. — И что привлекло к ней ваше внимание? Ведь вы не собираетесь просто ознакомить меня с особенностями ее истории и космографии?

Лорд-директор продолжил спокойным тоном:

— Спустя пятьдесят шесть местных лет после оккупации планеты канскебронами они подняли восстание.

Император слегка сморщился:

— Новый Терминум. Но Терминум, насколько я помню, имел к моменту захвата канскебронами уровень «Эйч-5». — Он сделал паузу. — Терминум продержался почти шесть стандартных месяцев, а эти? Три?

Лорд Эйзел медленно покачал головой:

— Восстание произошло восемь лет назад.

Император удивленно воззрился на собеседника. Потом его руки стиснули подлокотники кресла, а тело подалось вперед.

— Вы хотите сказать, что аборигены, за столь долгое время изолированного развития достигнувшие всего-навсего уровня «Эйч-2», после более чем пятидесяти лет оккупации сумели не только вышвырнуть канскебронов с планеты, но уже на протяжении восьми лет в одиночку удерживают свою систему?

Лорд-директор медленно кивнул.

— Но… как?

— Они сумели тайно построить собственный внутрисистемный флот. Насколько я смог установить, они научились обманывать Контролеров, управляющих производственными мощностями, и утаивать часть деталей, из которых на дне глубоководных озер собрали несколько десятков атакаторов. — Он сделал паузу и, выделив голосом последнюю фразу, закончил: — Кроме того, они сумели овладеть Базовым системным разрушителем и поставить под свой контроль его Контролера.

Император ошарашенно уставился на собеседника:

— Но это… невозможно!

Лорд Эйзел согласно склонил голову:

— Я тоже так считаю, ваше величество, но тем не менее им это удалось. Во всяком случае, спустя полгода после восстания, когда канскеброны попытались восстановить контроль над системой, аборигены устроили им чудовищную кровавую бойню, во время которой Базовый разрушитель разнес на атомы двух своих собратьев. Последняя битва произошла шесть лет назад, и с тех пор канскеброны не рискуют к ним соваться.

Эоней вскочил на ноги и нервно прошелся вдоль кабинета.

— Откуда вы все это узнали?

Лорд Эйзел скорбно вздохнул:

— Я вынужден снова просить ваше величество принять мою отставку. Пять лет назад губернатор Таварра обратился в департамент колонизации с прошением о предоставлении на основании Коронного договора дополнительного ежегодного пула выходцам с вновь зарегистрированной планеты на границе его сектора, на двести мест в имперских высших учебных заведениях, для обучения специальностям инженеров различного профиля, навигаторов, пилотов и некоторым другим. Департамент колонизации удовлетворил прошение, предоставив места в заведениях категории «Б» на Танаке. Однако, когда чиновники департамента образования затребовали обычную статистическую справку, оказалось, что практически все члены первого состава пула давно получили императорские стипендии за отличную успеваемость и переведены для дальнейшего обучения в патронируемые университеты и училища. А поскольку каждому письмоводителю известно, что я испытываю непреодолимую страсть ко всем необычным отклонениям и умею щедро вознаграждать за рвение и наказывать за нерадивость, один из чиновников не поленился поставить меня в известность о столь необычном факте. Я решил, что моему департаменту не помешает побольше узнать о месте происхождения столь талантливой популяции варваров, и отправил офицера на Таварр с поручением поподробнее разобраться в обстановке. То, что ему удалось разузнать, привело меня в замешательство и заставило заняться этой планетой всерьез. Все то, что я сейчас вам сообщил, — результат двухлетнего расследования, которое продолжается до сих пор.

Император медленно кивнул и, отведя взгляд, задумчиво уставился на медленно вращающееся над поверхностью стола изображение планеты. Несколько мгновений в кабинете стояла полная тишина, потом Эоней негромко спросил:

— Вы думаете, необходимо предложить им Коронный договор?

Лорд-директор покачал головой. Ох уж эта молодежь! Им подавай все или ничего.

— Наверное, это было бы неплохо, но, по оценкам моих социопсихологов, это вряд ли реально. Пятьдесят шесть лет под властью канскебронов кого угодно заставят относиться настороженно к любым союзам и договорам, тем более что они только что отвоевали свою планету у врага. Пока у них наблюдается бурный всплеск ярого патриотизма. Мои агенты под видом коммерческих предложений осторожно интересовались их отношением к возможности остаться и поработать на территории империи, но встретили слишком мало энтузиазма. Эти люди отдают должное блистательной империи, но по окончании учебы намерены поголовно вернуться домой.

Император нахмурился и капризно изогнул губы.

— Я думаю, если интересы империи потребуют…

— Ваше величество, — мягко прервал его лорд Эйзел, — мне кажется, мы должны попытаться использовать в собственных интересах их ненависть к канскебронам, а не прививать им подобное чувство по отношению к империи. Лучше попробовать сделать так, чтобы они считали себя обязанными нам, или поставить их в такое положение, чтобы их вступление в войну казалось им наиболее логичным решением и, главное, принятым ими абсолютно самостоятельно. — Он помолчал и закончил несколько вкрадчиво: — Я думаю, что после пятидесяти с лишним лет оккупации они еще не успели набрать достаточно опыта, чтобы справиться с такой армией политических и дипломатических зубров, которую может выставить империя.

Император нервно рассмеялся:

— Простите, Эйзел. Конечно, вы правы, последнее время я несколько выбит из колеи. Что вы предлагаете?

Лорд-директор остановился, как бы давая понять, что его предложение будет выглядеть несколько необычно, потом заговорил:

— Мне кажется, нам стоило бы дать им понять, что мы не против установить более тесные отношения, причем не претендуя на больший уровень, чем они сами того захотят. В связи с этим я думаю, что визит кого-то из членов близкой к вам ветви королевского дома был бы очень нелишним.

Эоней удивленно уставился на собеседника:

— На планету, с которой нет Коронного договора? И даже не на союзный мир? — Он расхохотался. — Да лорд Эомирен сгрызет последнее мясо с моих тощих ребер, если даже слух об этом дойдет до его чутких ушей.

Лорд-директор упрямо набычил голову.

— И тем не менее, сир. — Он сделал паузу и веско произнес — Нам нужны союзники, которые будут не столько требовать защиты нашего флота, сколько смогут помочь ему защитить нас. По оценкам моих аналитиков, земляне в обозримом будущем не склонны ввязываться в любые конфликты, и нам придется приложить беспрецедентные усилия, чтобы заставить их изменить свое решение. Тем более, сир, что у нас совсем нет времени на то, чтобы идти традиционным путем.

Император вздрогнул, вспомнив, с чего начался сегодняшний разговор.

Лорд Эйзел некоторое время помолчал, давая императору привыкнуть к этой мысли, потом снова заговорил, но уже более вкрадчивым тоном:

— Мне кажется, сир, я могу предложить такой вариант развития событий, при котором лорд Эомирен не только с радостью санкционирует подобную поездку, но и приложит все усилия, чтобы получить одобрение сената.

Император недоуменно уставился на него:

— Поясните!

— Я говорю о леди Эсмиель.

Эоней несколько мгновений осмысливал предложение, потом усмехнулся:

— Пожалуй, вы правы, Эйзел. Я не видел ее уже несколько лет, но, по слухам, за это время моя милая кузина успела достаточно приучить общество к вывертам своего неугомонного характера, чтобы и выходка, подобная столь необычному путешествию, сошла ей с рук. — Он хмыкнул. — Впрочем, вы об этом знаете лучше меня. — Император сделал паузу, задумался на несколько мгновений и продолжил тоном, который лорд Эйзел расценил как требование более подробных объяснений: — Но не думаю, что это вызовет чье-либо одобрение, и уж тем более лорда Эомирена. Не говоря уж о том, чтобы придать подобной поездке официальный статус.

— О, ваше величество, по моим прикидкам, это не столь сложно сделать, особенно если лорд Эомирен будет действовать с нами заодно. Я предлагаю следующее… — И он чуть склонил голову, приблизив лицо к августейшему уху.

Спустя два часа они покинули кабинет.

Часть I Варвар

1

Дежурный офицер стремительно взбежал по лестнице и, свернув в узкий, длинный коридор, быстрым шагом двинулся вперед. Покоробившийся паркет, зиявший залитыми цементом дырами, отчаянно скрипел, а вдоль окон тянулась выщербленная полоса, которую по каким-то причинам не могли залить уже несколько недель. Наступив на одну из оторвавшихся паркетин, офицер чуть не растянулся на полу. С трудом удержавшись на ногах, он в сердцах выругался и зло сплюнул на под. Проклятое здание, проклятое дежурство, проклятая судьба. О, святые стихии, ну почему ему так не повезло!

Общежитие Танакийской его императорского величества высшей школы пилотов было построено более двухсот лет назад и изначально было предназначено для мукомольни. Однако за время строительства торговая компания, заказавшая возведение здания, обанкротилась, и поэтому новенькая мукомольня, в которой еще, слава богу, не успели смонтировать ни одной единицы оборудования, пошла с молотка. На муниципальном аукционе ее приобрел владелец сети общественных стоянок и гаражей для боллертов. Он установил эскалаторы, заделал технологические проемы между этажами и оборудовал здание как стоянку для частных пользователей. Однако то ли строительная фирма некачественно выполнила подряд, то ли, что более вероятно, новый владелец решил немного сэкономить, но в один прекрасный день рухнуло сразу три пролета со всеми находящимися на них боллертами. Все было бы ничего, если бы пострадали только машины, — в конце концов, зачем еще нужны адвокаты, так не для того, чтобы отбиваться от сумасшедших исков страховых компаний. Но в одной из машин на заднем сиденье развлекалась юная парочка.

Стоило владельцу здания увидеть на сервере ежедневных новостей, как из-под обломков извлекают изуродованные обнаженные тела, так он сразу сделал правильный вывод. Когда на следующий день к его дому прибыли императорские коронеры, то оказалось, что хозяина и след простыл, на счетах пусто, а недвижимости едва хватает на то, чтобы выплатить императорский штраф и часть компенсации семьям пострадавших. Несколько лет здание переходило из рук в руки, строилось и перестраивалось. Сначала из него хотели сделать роскошный торговый центр, потом пакгаузы, благо рядом было посадочное поле небольшого коммерческого космодрома, но, чтобы окончательно решить его судьбу, все время не хватало какой-нибудь малости. Поэтому, когда разразился первый кризис с канскебронами и император Эономер II принял решение резко увеличить размеры флота, очередной владелец с немалым облегчением продал здание вкупе с разорившимся космопортом имперскому адмиралтейству. И спустя всего семь месяцев после этой сделки в здании, наконец-то определившем свою судьбу, блестя бритыми затылками, появились первые двести курсантов.

Дежурный офицер, громко брякая каблуками, свернул за угол и притормозил, раздраженно выругавшись вполголоса. Гирлянды старинных люминофорных светильников, которые все поколения начальников школы мечтали заменить более современными, но не имели никакой возможности это сделать, поскольку столь древние предметы находились под наблюдением недреманного ока императорского департамента двора и традиций, грудью встававшего на защиту любой старой развалины, но не выделявшего ни монеты на ремонт и содержание этой рухляди, на протяжении следующих двадцати шагов почти полностью потухли. Да и те, что висели чуть дальше, светили далеко не в полную силу.

Офицер нерешительно потоптался, подумав о том, что, может быть, стоит плюнуть и пропустить этот коридор. В конце концов, надо быть полным идиотом, чтобы ежедневно полностью отсматривать весь материал с переносного монитора дежурного, так что, возможно, никто никогда и не узнает, что он схалтурил при обходе. Но потом вздохнул и, обречено припомнив, что начальник Танакийской школы как раз и есть такой идиот, а он уже имеет в личном деле не только два высочайших недовольства, но и высочайшее предупреждение, двинулся вперед, старательно щуря глаза и напрягая все свои органы чувств, включая обоняние, чтобы ни на что не наткнуться в царившем вокруг густом сумраке.

До сих пор так и неясно — то ли поселившаяся в здании императорская школа пилотов унаследовала его горемычную судьбу, то ли были какие-то иные причины, однако с момента своего образования эта школа считалась самой большой дырой во всем императорском флоте. Ее выпускники приносили львиную долю аварий, чаще других вылетали со службы без пенсии и содержания или переводились в планетарную оборону. Это было вполне объяснимо, поскольку преподавательский состав, по неписаной, но устоявшейся традиции, формировался либо из полных тупиц, либо из профессиональных неудачников, короче говоря, из тех офицеров, в отношении которых окончательно выкристаллизовывалось мнение, что их на пушечный выстрел не стоит подпускать к кораблям и орбитальным крепостям, но избавиться от них каким-либо иным способом не представлялось возможным. Столь славные наставники выпускали достойных учеников и последователей, те множили привычную славу своей альма-матер и тем еще крепче убеждали руководство флота в том, что Танакийская высшая школа пилотов годится только на роль отстойника для тупиц.

Дежурный офицер наконец преодолел темный участок и, облегченно вздохнув, прибавил шаг. Впереди послышался неясный гул голосов, кто-то пел.

Офицер поморщился. В этом отсеке жили варвары, прибывшие из какого-то колониального мира. Он привычно выругался, помянув всех предков того тупого чиновника департамента колонизации, который додумался еще больше усугубить ситуацию, допустив в учебное заведение императорского флота тупых аборигенов с какого-то варварского комка грязи. Они прибыли в школу полтора месяца назад, и добросовестные офицеры и старшины, у которых в настоящее время должен бы быть полноценный каникулярный балдеж, были вынуждены отвлекаться на то, чтобы сделать из этих недоумков нечто, хотя бы немного напоминающее курсанта. Этим занимался его приятель, старший офицер курса, который, ерничая, называл свое занятие «дрессировкой диких кротов». Однако, по его словам, эти полуживотные оказались достаточно понятливыми, хотя и очень упрямыми, так что к настоящему моменту они были уже неплохо выдрессированы, хотя в этом дежурный офицер достаточно сильно сомневался. В конце концов, варвар есть варвар, и, что с ним ни делай, варваром он и останется. Но даже если это и было правдой, то ничуть не делало этих грязных варваров более привлекательными. Офицер поморщился и завернул за угол. Теперь голоса были слышны более четко.

Ночь была так светла. Все объекты разбомбили мы дотла…

Дежурный офицер совсем уже прошел мимо, но у самого угла остановился и вернулся назад. Незнакомая мелодия его неожиданно заинтересовала.

Остановившись у самой двери, офицер прислушался. Голоса поющих имели странный акцент, но слова выговаривали довольно четко.

Мы ползем, ковыляя во мгле, Прижимаясь к родимой земле. Хвост горит, бак пробит, и машина летит На честном слове и на одном крыле.

Офицер толкнул дверь и шагнул внутрь. Песня мгновенно смолкла, варвары вскочили на ноги и вытянулись в струнку. Офицер окинул взглядом комнату.

Судя по первому впечатлению, его приятель был не так уж не прав. Кровати без единой морщинки, монитор отключен, мебель выровнена как по линейке. Он опустил глаза и слегка искривил губы в улыбке. Эти варвары пели, сидя на полу. Он покосился на троих курсантов, которые по-уставному ели его глазами, и слегка шевельнул пальцами, разрешая принять положение «вольно». Варвары, не меняя положения тела, чуть ослабили левую ногу. Офицер одобрительно кивнул и небрежным жестом протянул руку, указав на странный музыкальный инструмент, на котором играл один из курсантов:

— Что это?

— Лэр, банджо, лэр.

Офицер взял инструмент и окинул его ленивым взглядом. Святые стихии, из какой дыры они прибыли! Музыкальный инструмент был изготовлен из дерева, обтянутого чем-то, напоминавшем высушенную кожу животных, и длинных тонких нитей, сделанных то ли из металла, то ли из какого-то грубого пластика. И ни одной электронной детали! Он еще раз окинул странную конструкцию удивленным и слегка брезгливым взглядом, потом отдал ее обратно и произнес, несколько лениво растягивая слова:

— Это песня вашей планеты?

— Лэр, да, лэр! — рявкнули три молодых голоса.

— А о чем это она?

Трое смущенно переглянулись, но офицер ждал, поэтому один из курсантов, кожа которого была черного цвета, нерешительно пояснил:

— Это… песня атмосферных пилотов, лэр.

— Атмосферных? — недоуменно воззрился на него офицер.

— Лэр, да, лэр. Военных атмосферных пилотов, лэр. Она очень старая, лэр.

Офицер несколько мгновений недоуменно смотрел на них, потом усмехнулся и покачал головой. Если архаичный музыкальный инструмент еще можно было объяснить какими-то ритуальными или фольклорными предпочтениями, то это…

Ну и глушь! Только представьте себе — военные атмосферные пилоты! Эта мысль так его развеселила, что офицер не выдержал и расхохотался во все горло.

Когда спустя несколько минут он покинул кубрик, то его настроение было заметно лучше прежнего. Все-таки приятно иногда вспомнить, что на свете существуют дыры и почище Танакийской его императорского величества высшей школы пилотов.

Когда за офицером захлопнулась скособоченная, скрипучая дверь, все трое облегченно выдохнули и снова опустились на пол. Впрочем, облегченно вздохнули только двое, третий был невозмутим. Некоторое время они сидели молча, потом Энтони нервно хмыкнул и, повернувшись к друзьям, произнес:

— Клянусь распятием, я начинаю думать, что идея с переводом была не самой лучшей мыслью.

Все трое переглянулись. Они находились на Танаке уже два года. Нельзя сказать, чтобы она была самой развитой планетой империи, но никто не стал бы отрицать, что провинция Танака, включавшая также кроме самой Танаки еще две колонизированные планеты своей системы, на протяжении уже нескольких столетий являлась одной из самых надежных опор императорской власти. И возможно, именно поэтому департамент колонизации избрал столичную планету провинции для осуществления своей программы помощи отсталым окраинам.

Ибо где, как не на Танаке, можно было воспитать в тупых и ограниченных аборигенах из окраинных миров благолепие и преклонение перед империей, и к тому же сделать это, не создавая беспокойств жителям метрополии. К сожалению, все эти рассуждения были чистой теорией, не имеющей никакого отношения к реальности. Поскольку, во-первых, танакийцы оказались намного большими снобами, чем, вероятно, были жители столичной планеты, поэтому ни о каком воспитании благоговения речи не было. Скорее, варвары с окраин считались здесь чем-то вроде говорящего варианта рабочей скотины. Впрочем, подобная неприязнь имела под собой почву, поскольку, и это во-вторых, преклонение перед империей в основном выражалось в том, что варвары, закончившие обучение, совершенно не горели желанием возвращаться на собственные полудикие миры и предпринимали героические усилия для того, чтобы остаться в империи. И многим это удавалось. Кварталы дешевых доходных домов, расположенных вокруг учебных заведений, задействованных в программах департамента колонизации, уже давно превратились в поселения, заполненные выходцами из множества варварских миров. Внутри этих мрачных и давно забывших о каком-либо ремонте строений царили чрезвычайно простые нравы.

Земляне знали об этом не понаслышке, поскольку сами провели два года в подобном поселении, и двое из них имели на своем теле отметины от ножа, заточки или кастета, полученные во время прохождения процедуры местной «натурализации». Впрочем, все это было уже в прошлом.

Берс усмехнулся.

— Ладно, кончай нюни распускать. В конце концов, разве мы не этого хотели?

Согласно плану, разработанному еще на Земле, этим летом все земляне, проходящие обучение в империи, подали прошение в департамент колонизации с просьбой разрешить им продолжить обучение в учебных заведениях высшей категории. Кроме того, представителю Земли Алукену-Соломону Кану пришло в голову попытаться провернуть одну авантюру, которая в случае успеха сулила массу выгод. Он выбрал их троих, которые за прошедшие два года набрали максимально возможный рейтинг, и решил, воспользовавшись одним из пунктов Имперского уложения и хорошими связями с губернатором Таварра, попытаться пропихнуть их не просто в учебное заведение более высокой категории, а в военное училище флота. Впрочем, представитель Земли не строил особых иллюзий, а потому из всех возможных вариантов была выбрана Танакийская высшая школа пилотов. Поскольку было справедливо решено, что, если не удастся пролезть туда, в другие места не стоит и соваться. По-видимому, губернатор Таварра честно отрабатывал солидный объем редких металлов, полученный от торгового представителя Земли, и возможность в неограниченном масштабе удовлетворять свои охотничьи аппетиты, а может, причина была в чем-то ином, однако все трое быстро получили допуски к предварительным тестам. И вот два месяца назад они прибыли в расположение Танакийской его императорского величества высшей школы пилотов. Берс и Энтони приехали с южного континента, а Млокен-Стив — с востока северного. Они помнили друг друга еще со времен перелета в империю на Бродяге,[2] но тогда не успели близко познакомиться и вот теперь встретились после двухлетнего перерыва. В школе как раз только начались каникулы, и практически все курсанты разъехались по домам или улетели на свои миры, так что в древнем здании общежития земляне были практически в одиночестве.

Две недели, до начала тестирования, их усиленно муштровали. Этим, по поручению старшего офицера курса, занимался старый флотский старшина, состоящий на должности инструктора связи. Спущенное ему сверху поручение старшина принялся исполнять со всем возможным рвением. Все равно во время каникулярных отпусков постоянному составу делать в школе было особо нечего.

Так что старшина оттягивался на полную катушку.

После сдачи тестов по уровню физического развития они, хотя и с явной неохотой, были допущены к программе интеллектуального отбора.

Когда они прибыли в учебный корпус, стискивая в руках карточки с результатами тестов, старый флотский старшина, приставленный к ним начальником курса, небрежно протянул руку и, бросив взгляд на зафиксированные результаты, на мгновение удивленно застыл, а потом покачал головой и буркнул себе под нос:

— Если все придурки того комка грязи, с которого вы прибыли, могут показать сходные результаты, то стоит посоветовать моему шурину смотаться туда, а не протирать штаны в вербовочном пункте на Балее. — Но тут же скептически выпятил губу и свирепо рявкнул: — Ну что уставились, тараканье дерьмо, вам на шестой уровень в «мозгодавилку», и, клянусь темной бездной, после нее вы будете чувствовать себя именно тем, чем на самом деле и являетесь, — натуральными лошадиными задницами.

В общем, он был не так уж и не прав. Когда через дна часа они вывалились из индивидуальных кабинок, в которых и происходило их общение с тестовой программой, Энтони вытер вспотевшее лицо и пробормотал:

— Клянусь святым Себастианом, я не думаю, что та часть тела, которая по-дурацки торчит у меня над плечами, способна сейчас сотворить хоть одну стоящую мысль.

Млокен-Стив согласно кивнул и, болезненно скривившись, потер руками виски, а Берс, который после любой передряги всегда выглядел лучше других, усмехнулся и небрежно сказал:

— А мой терминал замкнуло.

— Почему? — удивился Млокен-Стив.

Берс пожал плечами:

— Последние семнадцать минут он не задал мне ни одного вопроса.

Энтони и Млокен-Стив удивленно уставились на него, но Берс больше ничего не сказал и, кивнув в сторону лестницы, первым двинулся по коридору.

Когда они спустились на нижний этаж, в вестибюле учебного корпуса их уже ждал их родимый старшина. Он раздраженно вертел в руках карточки и вполголоса ругался сквозь зубы. Заметив их, он поспешно сунул карточки в папку и свирепо заорал:

— Эй, вы, беременные жабы, шевелитесь! Вы что думаете, что дежурный по курсовой автораздаче будет ждать вас до завтрашнего утра?

Ребята прибавили шагу, а старшина резко повернулся и, двинувшись вслед за ними, что-то забормотал себе под нос. Берс напряг слух и расслышал последние слова:

— …шурину стоит заняться этой дерьмовой планеткой.

В понедельник старшина сообщил им, что с учетом их двухлетней подготовки в коммерческой школе пилотов и результатов сдачи предварительных и основных тестов они зачислены сразу на второй курс на правах дебит-рекрутов. Впрочем, до начала учебного года оставалась еще уйма времени, и старшина не преминул уточнить, что каждую секунду этого времени он намерен посвятить тому, чтобы трое грязных варваров начали хотя бы немного напоминать, курсантов.

И вот заканчивалась последняя неделя летних отпусков, и с завтрашнего дня в школу должны были начать прибывать курсанты, возвращающиеся из каникулярного отпуска.

После слов Берса все трое обменялись понимающими взглядами, потом Энтони покачал головой:

— Все-таки если бы тебе прибавить чуть-чуть чувства юмора…

Берс досадливо поморщился:

— Опять вы за старое! Не знаю как кого, но тех канскебронов, с которыми я сошелся накоротке, мое чувство юмора вполне удовлетворило. Во всяком случае, пока я не слышал ни единой жалобы.

Его приятели удивленно переглянулись и дружно расхохотались. Хотя смех Млокен-Стива был несколько натянутым — он присоединился к Защите перед самым отлетом и поэтому никак не мог участвовать в войне.

Когда Энтони удалось немного успокоиться, он утер выступившую слезу и, покачав головой, заговорил:

— Ну удивил так удивил! Расскажи кому — Берс пошутил, шиш поверят. Пожалуй, два года жизни в столь блистательной империи, прямо-таки средоточии ума и могущества, явно пошли тебе на пользу.

Берс скривился.

— Тоже мне блистательная! Да такой клоаки, как здесь, нас на Земле…

Его прервал новый взрыв хохота. На этот раз резюме выдал Млокен-Стив:

— Нет, Энтони, до нормального человека ему еще совершенствоваться и совершенствоваться. А я уж было заволновался… — и он снова согнулся в приступе хохота.

Берс окинул их презрительным взглядом и лениво отвернулся.

— Тоже мне, средоточие ума и силы! А пошли вы знаете куда со своей империей! Да я не променяю леса Земли и на императорский дворец, расположенный в центре этих вшивых человеческих муравейников. — Он высокомерно вскинул подбородок и, подойдя к окну, уставился на висящие над видневшимся вдали посадочным полем темные тучи.

Смех постепенно затих. Все вспоминали бескрайние темные леса, голубые озера. Древний Байкал, ставший местом возрождения землян и кузницей их победы. Гигантские проплешины бывших городов, о которых они знали только по файлам информатория и которые им никогда не суждено увидеть воочию. Ничего, ни парижского Версаля, ни лондонского Биг-Бена, ни Московского Кремля, ни нью-йоркской статуи Свободы, ни китайской Великой стены. Ничего из того, что создали их великие предки. И все-таки это был их мир. Планета, на которой жили сотни поколений землян. И они находились на Танаке именно для того, чтобы сохранить Землю для новых поколений.

Берс вдруг отвернулся от раскинувшейся за окном картины, стиснул кулаки и скрипнул зубами:

— Ну почему, почему мы не успели стать столь же сильными, как они?

Энтони грустно качнул головой:

— Когда листаешь исторический раздел или влезаешь в секретные файлы Прежних, то начинаешь удивляться: как с любимой привычкой Прежних распадаться на мелкие группки и свирепо интриговать друг против друга они вообще сумели выжить! — Он возмущенно фыркнул: — Подумать только, землянин из Айовы думал, что он имеет что-то против землянина из Сибири, а землянин с берега Персидского залива терпеть не мог землянина из пустыни Негев. Ну что за тупость!

Берс выпустил воздух сквозь сжатые зубы и криво усмехнулся.

— Ладно, что произошло, то произошло. — Он усмехнулся. — С другой стороны, если бы Земля стала похожей на ЭТО, — он кивнул подбородком в сторону видневшихся вдалеке огней коммерческого космопорта, — меня бы стошнило от такой Земли.

Млокен-Стив задумчиво покачал головой:

— Знаешь, перед самым отлетом я начитался Гамильтона. Звездные короли… Лорды… Великие враги… Верные друзья… Любовь, коварство… И когда я узнал, что меня выбрали для обучения в ИМПЕРИИ!.. Я ждал чего-то, чего-то, — он махнул в воздухе своей лопатообразной дланью, — этакого, а не, — и он громко хлопнул рукой по тощему матрасу, подняв тучу пыли, — клопов, пьяных офицеров, едва залатанных учебных кораблей! — Он сделал паузу и, криво усмехнувшись, добавил: — И надо всем этим высокомерная кучка лордов, замкнувшаяся в своих традициях, как улитка в раковине.

Они помолчали, потом Берс спросил:

— А этот Гамильтон, он из куклосов[3] или «дикий»?

Млокен-Стив несколько мгновений недоуменно смотрел на него, потом расхохотался:

— Он из Прежних!

Тут расхохотался и Энтони. Берс слегка покраснел некоторое время смотрел на них, поджав губы, а когда все замолчали, заговорил, несколько растягивая слова:

— Прежние, конечно, были умными людьми, но, когда однажды надо было применить весь свой ум, силу и стойкость, они показали себя дерьмом.

И с этим вряд ли кто мог поспорить.

2

— Урод! Урод!! УРОД!!!

Высокий старшекурсник с красным как вареный рак лицом нависал над Стивом и, надсаживаясь, орал ему в ухо.

— Лэр, есть, лэр.

— Ты самый тупой и отвратительный урод, которого я когда-либо видел! И на конкурсе уродов ты занял бы второе место. — Он сделал паузу, ожидая вопроса, но Млокен-Стив только тупо проорал:

— Лэр, да, лэр.

Старшекурсник перевел дух и снова заорал:

— Знаешь, почему второе, урод?

— Лэр, нет, лэр.

— ПОТОМУ ЧТО ТЫ УРОД!!!!

— Лэр, да, лэр.

— Тьфу.

Старшекурсник устал. Эти варвары с какой-то Богом забытой планетки со смешным названием Земля оказались слишком выносливы. Он считался рекордсменом по «сбиванию с катушек» всяких дерьмовых тупиц и, как правило, приступал к делу после того, как приятели опускали руки. Так произошло и на этот раз. За прошедшую неделю довести этих троих пытались лучшие глотки школы, но… все они были вынуждены с позором отступить. Поэтому пришла очередь «короля». И вот такой позор! Он терзал их уже почти три часа.

Первокурсники к этому времени обычно падали в обморок, особо борзые второкурсники, рыдая, закатывали истерики, а этим хоть бы хны. Впрочем, не этим, а этому. Последние полчаса он наседал только на него одного.

Чернокожий, который, вот умора, был тоже с этой планетки, оказался сектантом и уже затрахал своими поминаниями святых. От другого он отступился сам. Этот худой в общем-то и не сопротивлялся, только побагровел и зыркнул глазами убийцы, и у старшекурсника как-то пропало желание искушать судьбу. А третий, со смешным именем Млоаукен-Стиуив, или как там это звучит на их варварском языке, оказался вполне привычным фруктом. Только вот падать с ног никак не хотел. Старшекурсник вытер пот, представил, что скажут друзья и соседи по кубрику, узнав, что он не смог «сбить с катушек» ни одного из этих придурков, и снова, надсаживаясь, заорал:

— Упор лежа, всем, живо! Сорок раз.

Те в который уже раз рухнули на скрипящий деревянный пол и начали резво сгибать и разгибать руки. Старшекурсник окинул их завистливым взглядом. По его подсчетам, которые, правда, были несколько завышены, он сам отрубился бы уже минут двадцать назад, а этим придуркам хоть бы что. Ну ничего, он им еще покажет… Но в это мгновение дверь кубрика распахнулась, и на пороге появился коммандер-капитан Сампей, как всегда сопровождаемый стойким запахом перегара. Изрядная, следует признать, скотина. Эти варвары, уму непостижимо, среагировали первыми. Их будто подбросило с пола, и спустя долю секунды они уже стояли по стойке «смирно» и ели глазами коммандер-капитана. Старшекурсник оторопело вытаращился на них и пошевелился только тогда, когда старина Сампей взревел своим диким голосом:

— Может, вы соизволите оторвать жопу от стула, курсант?

— Лэр, да, лэр.

Старшекурсник суматошно вскочил и с замиранием сердца осознал, что влип. Дрюча курсантов, коммандер-капитан испытывал почти оргазмическое наслаждение, а поскольку успехи в постели имели в его случае почти непреодолимое препятствие в виде бутылки (после первого же доброго глотка физических возможностей организма у старины Сампея оставалось только на то, чтобы поднять стакан, и ничего более), данный вид удовольствия он получал только с помощью родимого переменного состава школы. Если бы старшекурсник среагировал быстрее, то коммандер-капитан, вне всякого сомнения, сосредоточил бы свое основное внимание на этих уродах, а теперь… О темная бездна! От открывшихся перспектив старшекурсник даже зажмурился.

— Что ты щуришься, рыло горноматки, что ты щуришься! — Коммандер-капитан даже задохнулся от возмущения. — В МОЙ КАБИНЕТ БЫСТРО! И шевели своими корявыми ходульками, пока я окончательно не разозлился.

Старина Сампей развернулся и, больше не обращая внимания на остальную мебель кубрика, в число которой, по-видимому, он занес и троих его обитателей, двинулся прямо сквозь закрытую дверь, что, впрочем, задержало его не более чем на секунду. Рядом, усердно имитируя бег на месте, рысил старшекурсник. Коммандер-капитан не терпел, когда его распоряжения выполнялись медленно, но, кроме того, он также терпеть не мог, когда его обгоняли, посему старшекурснику просто необходимо было имитировать бег, двигаясь при этом со скоростью черепахи. Впрочем, это не принесло ему особой пользы.

Когда вопли старины Сампея, изредка перемежаемые испуганно-визгливыми ответами старшекурсника, немного стихли, все трое наконец расслабились и перевели дух. Млокен-Стив рухнул на стул и вытянул ноги.

— О черт, я уж думал, что наконец достиг того места, где мне суждено откинуть коньки.

Берс, который, как обычно, выглядел свеженьким, чуть искривил губы в той гримасе, которую они с Энтони договорились считать у Берса улыбкой.

— Они уже выдохлись. Это последний.

— Ха! — Млокен-Стив скептически фыркнул.

Энтони подался вперед:

— Нет, это серьезно?

Берс усмехнулся и равнодушно отвернулся. Он не любил повторять очевидные вещи, даже если они были очевидны только для него одного.

Со дня официального начала учебного года прошла неделя. Но Энтони и Млокен-Стиву казалось, что они впервые увидели рожу курсанта-старшекурсника целую вечность назад. И начиная с того момента каждый из старшекурсников норовил вбить в их головы мысль о том, что когда они приняли решение появиться на этом свете, то совершили самую большую ошибку в своей жизни.

Впрочем, вся их остальная жизнь тоже была сплошной чередой ошибок. Второй по значимости была мысль о том, что каким-то грязным варварам может втемяшиться в их тупую башку дурацкая идея надеть мундир курсанта учебного заведения императорского флота. Теоретически все трое были готовы к этому. Под конец тестирования старшина несколько проникся к ним и достаточно подробно изложил все прелести того, что их ожидает. Напоследок, правда, ободряюще добавил:

— Ничего, не боись. Все через это проходят, а уж вы-то… — И он гордо покачал головой, как бы отметал все сомнения в том, что такие крутые парни, как они, да еще прошедшие его школу, могут не выдержать этакого пустяка. И пока они держались…

— Так ты говоришь, выдохлись?

Берс снизошел до кивка.

— Слава тебе, Господи!

Млокен-Стив, уже слегка оклемавшийся, с хрустом развел руками и произнес ехидным тоном:

— Ну раз Берс сказал… — Он осекся, задумался, а потом добавил уже удивленно: — А ведь верно, мне только сейчас припомнилось… — Стив заинтересованно повернулся к Берсу: — Слушай, а действительно, то, что ты говоришь, всегда сбывается. Почему это?

На лице Берса появилась некая гримаса. Товарищи уже знали, что это означает подобие улыбки.

— Может, потому, что я говорю не столь много, как некоторые.

Млокен-Стив несколько мгновений смотрел на него, потом не выдержал и расхохотался. Но не успокоился и, когда сумел унять смех, снова спросил:

— Так все-таки почему? Я же помню тот случай в баре, и потом, когда мы чуть не влипли в доках, ну когда мы подрабатывали еще до начала тестов, когда нас хотела прижать та портовая банда… Да и Энтони всегда принимает твои слова за чистую воду. — Млокен-Стив тут же повернулся к Энтони.

Тот усмехнулся:

— Ты ведь из Вермонта?

— Ну да.

— Вы присоединились к Защите уже после Освобождения?

Млокен-Стив слегка вскинул подбородок:

— Ну и что? — В его голосе послышались нотки вызова.

Энтони вскинул руки:

— Не обижайся, я не имел в виду ничего плохого. Ты отличный парень и надежный товарищ, потому что иначе тебя бы здесь не было. К тому же мы сами успели в этом убедиться. И все мы прекрасно помним, что куклосы Вермонта смогли связаться с Сетью Защиты только после Взлета. Просто если бы ты был членом Защиты во время Битвы в поясе, то не задавал бы таких вопросов.

Млокен-Стив недоуменно переводил взгляд с одного на другого. Энтони пояснил:

— Его настоящее имя Олег, а Берс — это прозвище. — Он остановился и, видя, что Млокен-Стив все еще в недоумении, пояснил: — Их всех так зовут.

Тут до Стива наконец дошло. Он вздрогнул и изумленно уставился на Берса:

— Так ты… берсерк?[4] — Он помолчал, потом продолжил шепотом: — Но я слышал, что они дали клятву не покидать Землю.

Берс бросил на него спокойный взгляд и сухо уточнил:

— Не клятву.

Млокен-Стив непонимающе повел плечом. На помощь опять пришел Энтони:

— Просто их слишком мало, а без них Земле не устоять… К тому же когда берсерк входит в боевой транс, то, пока не кончатся враги… или те, кого он считает врагами, ему очень трудно остановиться. А они, — тут Энтони усмехнулся, — очень легко в него входят. Поэтому считается, что им лучше оставаться там, где знают про эту их особенность.

Млокен-Стив ошарашенно покачал головой:

— То-то ты все время вроде как двинутый. А я еще во время первой встречи послал тебя на… — Он запнулся и ухмыльнулся, потом повернулся к Берсу: — Послушай, а как ты решился?

Тот молча пожал плечами:

— Я могу контролировать себя лучше других. И еще Энтони, он умеет меня сдерживать, если я почти на грани.

Млокен-Стив некоторое время переваривал услышанное, потом пробормотал:

— То-то все шишки достаются мне. Энтони всех сражает наповал своим взглядом годовалого теленка, а Берсу стоит зыркнуть, и все понимают, что с ним лучше не связываться. — Он хмыкнул, опять покачал головой и, расплывшись в улыбке, закончил: — Ну и черт с ним. Зато все бабы мои. — Он еще некоторое время посидел, крутя головой, потом опять повернулся к Берсу: — И все-таки как это у тебя выходит? Ну, то, что ты все время прав?

Тот пожал плечами:

— Не знаю. Для меня это просто очевидно, как… цвет одеяла. Ты же не будешь спорить, что оно синее?

Млокен-Стив хмыкнул:

— Очень понятно объяснил.

Энтони усмехнулся.

— Ну, мы тоже давно пытаемся понять, как ты охмуряешь девушек.

— Да-а-а? А мне показалось, что вас это не особо интересует.

— Ну-у-у, чисто теоретически я, наверное, не прочь попробовать. — И оба расхохотались.

Когда они успокоились, Млокен-Стив подвел итог:

— Что ж, тогда остается уверовать в предсказание Берса Великого и перевести дух.

На том и порешили. К тому же утром выяснилось, что Берс, как обычно, оказался прав. Во всяком случае, они впервые проснулись сами, а не были подняты диким ревом очередного старшекурсника, решившего доказать приятелям, что уж он-то сумеет дожать этих придурков — варваров.

Занятия были достаточно монотонны. И хотя на втором курсе уже не практиковалось той изнуряющей муштры, каковая отнимала большинство времени на первом, но до относительной свободы старших курсов было еще далеко. К концу первого месяца обучения они уже сдали большинство тестов по специальным предметам, и перед ними впервые замаячила перспектива благословенного увольнения, о котором Млокен-Стив мечтал с момента прибытия в школу.

— Подумать только, — возмущался он, — торчу в этом дерьмовом городке уже почти три месяца, а до сих пор не запрыгнул ни на одну из местных курочек! Нет, так легко и дисквалифицироваться.

На что Энтони фыркнул, а Берс, как обычно сидевший в углу, уткнувшись в какую-то распечатку, просто шевельнул ухом. Для получения разрешения на увольнение им оставалось еще сдать зачет по физической подготовке, который предстоял им на следующий день. Результаты предварительных и вступительных тестов были не в счет.

Следующее утро началось с того, что сразу после того, как они прибежали с зарядки, в кубрик ввалился старина Сампей. Сегодня, как ни странно, он не обозначил своего появления ревом еще на нижних этажах общежития, да и перегар разил всего на пару шагов, поэтому если бы не Берс, то можно было бы сказать, что он застал их врасплох. Но за несколько секунд до его появления Берс, который уже заправил кровать и выровнял табурет, вдруг повернулся в сторону двери, несколько мгновений вслушивался и негромко буркнул:

— К нам посетитель.

Млокен-Стив, все еще валявшийся на незаправленной постели, на которую он со стоном рухнул прямо в трусах, футболке и кроссовках после того, как прибежал с зарядки, со страдальческим выражением оторвал голову от подушки и возмущенно возгласил:

— Ты же обещал, что они сдохли!

Берс слегка повел головой из стороны в сторону и пояснил:

— Старина Сампей.

Млокен-Стив изумленно вытаращил глаза и пробормотал:

— Ну берегись, луны Танаки рушатся вниз, старина Сампей поднялся ни свет ни заря. — И едва успел вскочить с кровати и принять позу курсанта, сильно озабоченного уставной уборкой постели, до того момента, как старина Сампей вошел в кубрик, как всегда не заметив входной двери.

Млокен-Стив не упустил момент и, выкатив глаза, рьяно заорал:

— Кубрик, смирно!

Коммандер-капитан остановился посередине комнаты и несколько мгновений хмуро озирал троих курсантов. Худой в углу был уже полностью готов, кровать заправлена без единой морщинки, табурет, тапочки на месте, форма разглажена, под снаряжением без единой складочки; чернокожий также был почти готов, а третий все-таки подал команду, забери его темная бездна. Коммандер-капитан скривился от неразрешимой дилеммы по поводу того, на кого из троих накинуться, но потом вспомнил, по какой причине его так рано принесло в общежитие, и осклабился. Что ж, пока можно потерпеть, а потом вполне обоснованно заняться сразу троими.

— К-к-курсанты, через… две минуты построение в коридоре и… — он запнулся, рыгнул и решил пока на этом закончить.

— Лэр, есть, лэр, — слаженно проорали три луженые глотки.

Когда старина Сампей покинул кубрик, Млокен-Стив перевел дух и, ринувшись к постели, спросил:

— Чего это он приперся?

Энтони поправил форму и, повернувшись к Стиву, ответил:

— Он куратор команды школы по болу, и начальник школы обязал его присутствовать на каждом тестировании по физической подготовке. Вроде бы как отбирать перспективных игроков. — И, усмехнувшись, добавил: — Хотя если судить по тому, что танакийцы на протяжении всей своей истории прочно занимают «почетные» места в последней пятерке в таблице чемпионата флота, то, скорее всего, старина Сампей согласился на эту должность только потому, что благодаря ей у него появились неисчерпаемые возможности оттягиваться на полную катушку, дрюча по полтора десятка курсантов одновременно.

Из-за двери послышался рев. Это старина Сампей прочищал глотку, прежде чем вежливо сообщить обитателям кубрика, что отведенное им время истекло. Но Берс уже вышел, Энтони как раз пересекал порог, а Млокен-Стив отчаянным прыжком пристроился ему в затылок.

В спортзале было холодно. Энтони и Млокен-Стив, стоя в строю в ожидании инструктора, ежились, и даже у Берса кожа кое-где пошла мурашками. Старина Сампей, ожидая, пока они переоденутся, уже довел длину выхлопа до стандартной величины, поэтому ему было наплевать на температуру с внешней стороны тела. Млокен-Стив с любопытством оглядывался: последний раз они были в спортзале довольно давно, когда сдавали тесты на допуск. Тогда он был пуст и гол, а все тренажеры, кроме локальной зоны переменной гравитации, отключены и зачехлены. Но сейчас спортзал предстал перед ними во всей красе.

Штатный инструктор, здоровенный флотский старшина с бычьей шеей, окинул их скептическим взглядом и, уткнувшись в их личные карточки, тут же изувечил лицо удивленной гримасой.

— Что это за муть вам здесь написали? — Он поднял глаза, окинул куций строй настороженным взглядом и скривился: — И меня хотят убедить, что эти полтора доходяг выдали на тестировании подобные результаты? Скорее, моя мать была горноматкой. Пронт определенно спятил.

Старшина Пронт был тем, кто проводил их тестирование на первоначальный допуск. Он тоже заставил их трижды пройти тесты и сразу после этого откачал из их организмов по литру разной дряни вроде крови, мочи, слюны и всего такого прочего, но в конце концов глупо хихикнул и вписал в карточки самые низкие результаты из получившихся за три попытки. Инструктор еще раз покрутил в руках карточки, потом хмыкнул и осклабился:

— В зону переменной гравитации, живо!

Спустя полчаса он уже не был столь уверен в своем происхождении. Когда взмыленная тройка выползла из зоны переменной гравитации, он окинул их заинтересованным взглядом и, молча помусолив карточки, приказал уже гораздо более спокойным тоном:

— Сейчас в «кувыркалку», а сразу после нее на «два креста». С утра не завтракали? Ну смотрите. Если кто блеванет — будете драить тренажеры до следующего рассвета.

Когда они, шатаясь, слезли с «двух крестов», инструктор уже смотрел на них более уважительно. А рядом со старшиной торчал сам старина Сампей, который в начале тестирования принял форму одного из кресел, привинченных к полу за пультом управления тренажерами, и всем своим видом показывал, что не собирается оттуда выбираться до самого конца.

— Какая гравитация у вас на планете, курсант? — обратился он к Берсу.

Тот мгновение помедлил, бросил взгляд на Энтони и нехотя ответил:

— Один — семьдесят семь стандартной, лэр.

Коммандер-капитан удивленно уставился на них:

— Что-о-о?.. И какому идиоту пришло в голову основывать колонию на планете с такой силой тяжести? Вам же надо вбухивать дикие средства на специальное медобслуживание, чтобы обеспечивать продолжительность жизни больше семидесяти-восьмидесяти лет.

Земляне молча переглянулись. Старина Сампей ухмыльнулся:

— Похоже, вы с бывшей тюрьмы, ребята. — Он покачал головой и ДОБРОДУШНО (это старина Сампей-то!) кивнул головой. — За мной, курсанты, сейчас посмотрим, на что вы действительно годитесь.

И они двинулись за ним, прямо в зал для игры в бол. Никто из них не мог даже предположить, насколько далеко заведет их этот маршрут. Даже Берс, хотя его эта дорога должна была завести намного дальше, чем остальных.

3

Млокен-Стив отхлебнул кислого светлого пива, основным достоинством которого была его крайняя дешевизна, и, поставив пластиковую кружку на стойку, произнес:

— Х-х-хорошо.

Энтони кивнул, а Берс молча пожал плечами.

Сегодня они впервые за два месяца покинули территорию школы. Несмотря на то что они числились курсантами второго года обучения и, согласно правилам, имели право не только на регулярные увольнения по выходным, но и на выход в город в свободное от занятий время, все остальное население комплекса зданий за стандартным для имперских учреждений силовым ограждением, именуемого Танакийской его императорского величества высшей школой пилотов, единодушно считало, что у этих тупых варваров никаких прав нет и быть не может. Тем более что они не прошли этапа «без вины виноватых», как здесь почетно именовали курсантов первого года обучения. Так что это увольнение досталось им в основном благодаря милости старины Сампея, которого после первых же тренировок в отношении их охватил приступ повышенного внимания. Он даже явился на одну из тренировок с выхлопом, который можно было уловить, только придвинувшись вплотную. Этот факт был столь из ряда вон выходящим, что чуть не сорвал занятия, поскольку каждый присутствующий курсант норовил насладиться возможностью просто пройти мимо старины Сампея и не быть выдранным как самка горноматки в период течки.

— Нет, хорошо, — и Млокен-Стив снова присосался к кружке. Энтони усмехнулся, а Берс молча сделал глоток, бросил в рот пару маленьких соленых сухариков и принялся их тщательно пережевывать. Млокен-Стив наконец оторвался от опустевшей кружки, с грохотом поставил ее на стол и, улыбаясь, обвел взглядом темный зал, потолок которого был плотно закрыт густым пологом дыма от курительных палочек. Весь зал был плотно забит особями мужского и женского пола. Среди последних встречались очень интересные экземпляры, которые тут же привлекли внимание Стива. Он отодвинул кружку, негромко рыгнул, избавляясь от излишних газов, и громко провозгласил:

— Теперь пора заняться делом.

Энтони тут же слегка подначил:

— Ну да поможет тебе святой Валентин.

Млокен-Стив окинул его подозрительным взглядом, но невинные глаза Энтони были способны развеять любые подозрения даже у старины Сампея, и он расслабился и, повернувшись к залу, возгласил:

— А займусь-ка я вон той беленькой. — После чего встал, оправил курсантскую выходную форму, в которую сегодня упаковался впервые в жизни, и решительно двинулся к кучке хохочущих девиц, расположившихся в противоположном конце зала у самого подиума.

Берс проводил его равнодушным взглядом и повернулся к Энтони:

— Может, сходим в информаторий космопорта?

Энтони покачал головой:

— Ох, Берс, ты можешь хоть на один день отвлечься от остервенелого добывания новой информации? У нас сегодня УВОЛЬНЕНИЕ.

Берс поджал губы, но ничего не сказал. Они еще некоторое время молча сидели, прихлебывая пиво и наблюдая за тем, как Млокен-Стив пушит перья перед симпатичной пухленькой блондиночкой, потом Берс вдруг слегка качнулся вперед и негромко произнес:

— Через пару минут его начнут бить.

Энтони нисколько не был шокирован подобным заявлением, несмотря на то что оно прозвучало на фоне достаточно безмятежной атмосферы, царившей в зале. Они уже успели привыкнуть к тому, что подобные заведения, на какой бы планете империи они не располагались, отличала доведенная до совершенства способность мгновенно взрываться массовой дракой и столь же молниеносно затихать. Он просто развернулся и стал внимательно осматривать зал.

— Не вижу никаких признаков.

Берс пожал плечами, как бы говоря, что он ничем не может помочь, встал, бросил в рот еще пару сухариков и двинулся через зал в сторону Стива. Он успел как раз вовремя, чтобы перехватить руку с бутылкой, которая уже почти коснулась стриженого затылка Стива. Берс чуть сжал руку, заставив бутылку упасть на грязноватый пол, а хозяина руки со стоном рухнуть туда же, чуть повернулся и, выставив вперед ладонь, поймал кулак еще одного нападающего.

Поворотом кисти он заставил этого, неосмотрительно ввязавшегося в драку, типа издать дикий вопль и, слегка дернув того за руку, приземлил его рядом с первым. Третий нападавший, уже выхвативший нож, оторопело уставился на своих приятелей, тупо переводя взгляд с первого на второго, а потом испуганно уставился на Берса. Тот окинул его спокойным взглядом и негромко приказал:

— Брось нож.

Тип ошарашенно хлопнул глазами, дернул головой вниз и, обнаружив в руках нож, про который он уже успел позабыть, торопливо разжал руку, будто черная пластиковая рукоятка обожгла ему пальцы. Берс спокойно развернулся и направился к своему столику. Ему было совершенно ясно, что все проблемы исчерпаны. Зал, в котором на время потасовки установилась тишина, снова заполнил гомон голосов. Таких потасовок за вечер случалось немало, тем более что в этой никто серьезно не пострадал, так что спустя пару минут о ней все забыли.

Млокен-Стив появился у столика спустя несколько минут. Его сопровождал целый выводок девиц разных размеров, окрасов и габаритов.

— Вот, девочки, это и есть наш великий воин Берс. Если вам когда-нибудь будет нужно начистить рожу кому-либо, обращайтесь в фирму «Берс инкорпорейтед». Низкие цены, гарантия, широкий выбор!

Берс молча окинул его равнодушным взглядом и спокойно произнес:

— Балаболка.

Млокен-Стив, усмехнувшись, кивнул:

— Это верно, из-за этого я девочкам и нравлюсь. Так, девочки?

Те захихикали, а Стив повернулся к Берсу:

— Ладно, гроза припортовых бандитов и тупых поклонников всеобщего единения в машинном разуме, почему бы тебе не кончить изображать из себя католического падре и не посвятить этот вечер общению со столь приятными созданиями? Тем более что они так хотят с тобой познакомиться.

Берс окинул Стива взглядом, каким нормальные люди смотрят на прицепившихся к ним недоумков, и коротко бросил:

— Достал. — После чего молча поднялся и, кивнув Энтони, двинулся в сторону выхода.

Млокен-Стив вздохнул, потом повернулся к девушкам и развел руками:

— Прошу прощения, фокус не удался. Но не отчаивайтесь, ведь я весь в вашем распоряжении.

В кубрике он появился только на рассвете.

К исходу месяца старина Сампей рискнул включить их в основной состав.

Выглядело это чрезвычайно впечатляюще. Он построил команду, вывел их перед строем и, срыгнув газы, которые, судя по силе аромата, копились у него в желудке как минимум с начала учебного года, обвел строй мутноватым взглядом и прорычал:

— Ну вы, полудурки, в конце недели у нас матч с Ортенийской школой техников. — Он сделал паузу, постаравшись придать своему взгляду некоторую долю проницательности, но потом осознал, что это находится за пределами его возможностей, и решил не усложнять. — Я знаю, что главной причиной того, что вы торчите в команде, является желание покататься за казенный счет и набить желудки спортивным пайком. Но на этот раз, если вы проиграете, я порву вам задницы крест-накрест и вышибу вас из команды та-а-аким пинком, что о тот блин, который у вас останется на месте ягодиц, будут ломаться все иглы, которыми вам будут пытаться вколоть обезболивающее. — Он запнулся, снова рыгнул и взревел: — ЯСНО?

— Лэр, да, лэр! — взревел строй в ответ.

— То-то. — Он перевел дух и ткнул растопыренной пятерней в сторону землян. — Ну и посмотрим, на что способны эти… — Он слегка запнулся, бросил настороженный взгляд в сторону Берса, но тут же поймал себя на этом, побагровел и яростно закончил: — Помеси горноматки и куфлона.

Строй на мгновение затаил дыхание, а потом грохнул. Старина Сампей нечасто баловал окружающих свежими мыслями, поэтому столь выразительная характеристика привела в восторг всех присутствующих. Но Берс слегка раздвинул веки и обвел строй ледяным взглядом. Смех быстро увял. Этого худого варвара, который вроде бы ничего особенного не совершал, уже знала вся школа. И с ним предпочитали не связываться.

За день до выезда Энтони и Млокен-Стив наконец спихнули зачет по прочностным расчетам, а Берс с налету сдал еще два, и перед ним забрезжила перспектива экстерната за второй курс. Млокен-Стив недоуменно пожал плечами:

— И кому это надо? И так и так диплом дадут.

Берс, который уже сидел перед экраном переносного компьютера и мучил очередную схему, окинул его спокойным взглядом и равнодушно ответил:

— Кому нужен диплом?

— Тем более, — фыркнул Стив.

Берс несколько мгновений помолчал, а потом пояснил:

— Мне нужен допуск «А».

Млокен-Стив недоуменно уставился на него:

— А это что такое?

На помощь пришел Энтони:

— Это допуск на право обучения управлению кораблем с массой покоя выше ста тысяч тонн. А подать прошение на его получение можно только после сдачи тестов и экзаменов по программе обучения третьего курса.

Млокен-Стив быстро обдумал услышанное. Они прибыли на Танаку именно для того, чтобы научиться управлять подобными кораблями, поскольку, несмотря на имеющие производственные мощности, военный флот Земли по-прежнему состоял только из внутрисистемных перехватчиков. За исключением Мерилин.[5] Но она была не в счет. Для более крупных кораблей не было обученного персонала, а доверять управляющим Контролерам кораблей канскебронов, так же как Мерилин и Бродяге, на котором они прибыли на Таварр, земляне пока не могли, поэтому Стив пожал плечами и смущенно пробурчал:

— Ну, я не такой умный, чтобы прыгать через ступеньки.

На что Энтони ехидно ответил:

— Скорее, ты сильно занятый.

Млокен-Стив бросил на него недоуменный взгляд, потом, когда до него дошло, что тот имеет в виду, смущенно хмыкнул, но в конце концов не выдержал и расхохотался во весь голос. Отсмеявшись, он махнул рукой и заявил:

— У каждого свои недостатки. Кстати, вы зря, девочки все время про вас спрашивают. Этот тип, — он кивнул в сторону Берса, — произвел на них неизгладимое впечатление. Этакий герой вестернов времен начала планетной колонизации. Холодный взгляд, неподвижная нижняя челюсть, вот только, — он ехидно улыбнулся, — фигура немножко подкачала. Но они готовы закрыть на это глаза.

Энтони вздохнул и закатил глаза.

На матч они вылетели рано утром. Ортенийская школа техников располагалась на противоположной стороне планеты, поэтому пришлось воспользоваться школьным стратосферником, но и на нем перелет занял почти полтора часа. На обратной стороне был уже вечер, и до матча оставалось всего два часа. Стратосферник приземлился на летном поле соседнего коммерческого космопорта, команда гостей выбралась наружу, погрузилась в грузо-пассажирский боллерт хозяев и направилась в тренажерный комплекс.

Ортенийская школа техников была создана чуть ли не на сто лет позже Танакийской школы пилотов, и к ее созданию подошли весьма тщательно. Может, поэтому, а может, еще по какой-то другой причине, но Ортенийская школа техников ничем не повторила судьбу Танакийской. Это было престижнейшее учебное заведение, в столовой которой частенько можно было увидеть светловолосые головы отпрысков благородных аристократических родов. А что касается спортивных успехов, то ортенийцы никогда не опускались ниже середины таблицы и даже трижды за свою историю пробивались в финальный дивизион. Правда, лучшим их результатом было восьмое место, но, во всяком случае, у них были все основания считать, что танакийцы им не помеха.

Разминка началась с обычных воплей старины Сампея, что он всем задницы накрест порвет. Стоящий рядом с землянами игрок-старшекурсник усмехнулся и, покровительственно кивнув им, прокомментировал:

— Не тряситесь, он перед игрой всегда так орет. Но к концу игры так наклюкается, что придется в стратосферник на руках волочь. Так что, даже если нам надерут задницу с совсем страшным счетом, ничего не будет. — Он поморщился и добавил: — Кроме, возможно, блевотины по всему стратосфернику.

Берс несколько мгновений рассматривал разминавшуюся в дальнем конце поля команду ортенийцев, гудящие трибуны, забитые народом. Чемпионат флота всегда пользовался бешеным успехом среди фанатов бола. Возможно, как раз тем, что здесь, в отличие от коммерческих чемпионатов, практически не бывало договорных игр. И негромко произнес:

— Сегодня не будет ни первого, ни второго.

— Чего? — не понял старшекурсник.

— Сегодня не напьется старина Сампей и мы не проиграем матч.

Старшекурсник растянул губы в скептической улыбке и уже раскрыл было рот для ехидного ответа, но потом, будто что-то поняв, замер, уставившись в зрачки Берса, закрыл рот и медленно кивнул.

Игра началась стремительной атакой ортенийцев. Они молниеносно просочились на внутренний квадрат танакийцев, вскрыв их оборону как консервный нож банку с оливками, ловко, в одно касание передали мяч бросающему, и тот спокойно, даже с некоторой ленцой вколотил мяч красивым броском. Трибуны взорвались восторженным слитным воплем. Ортенийцы исподтишка показали соперникам «пенц» и, откатившись назад, тут же провели еще одну успешную атаку. Но на этом их везение закончилось. Во время следующей атаки Берс в невероятном прыжке снял двумя пальцами мяч с ладони нападающего и, стремительно проломив «стенку» из двух «топперов», не столь изящно, как нападающий ортенийцев, но не менее точно вколотил мяч в кольцо соперников. Не сделав ни единого жеста, вернулся на свое поле, кивнул Стиву и, дождавшись гонга, повторил все еще раз.

К началу последнего тайма разрыв составлял уже почти сорок очков в пользу танакийцев. И почти половину всех мячей заколотили земляне. Сорок два Берс и семнадцать Млокен-Стив. Энтони пока маялся на скамейке запасных.

Старина Сампей, который обычно к этому времени добирал до нормы в буфете, на этот раз висел на ограждении площадки и что-то возбужденно орал по поводу задниц ортенийцев. Трибуны пребывали в некоторой растерянности. Никто не понимал, что же происходит на поле, а на голоэкран, на котором высвечивался счет, никто вообще старался не смотреть. Ортенийцы впали в панику. За все время существования школы и соответственно участия во флотском чемпионате они никогда не опускались ниже второй пятерки, а после подобного разгрома даже становился проблематичным вообще выход в финальный круг. Снова прозвенел судейский гонг. И команды начали схватку за бол. На этот раз Млокен-Стив не сразу ринулся в бой, а дождался, пока бол не взмоет над свалкой, и отчаянным прыжком достал его кончиками пальцев. Берс уже был наготове. Аккуратно подхватив мяч на ладонь, он качнулся вперед и, классическим жестом вытянув руку перед собой, ринулся в зону противника. И тут случилось нечто неожиданное. Трое ортенийских «топперов», разозленные разгромом, ринулись наперерез Берсу. Млокен-Стив, который, пролетев над свалкой, шмякнулся на пол и неудачно рассадил коленку, в данный момент, прихрамывая, мчался за Берсом, случайно скользнул взглядом по их перекошенным лицам и похолодел. Ортенийцы, судя по их горящим глазам и вздернутым подбородкам, собирались как минимум устроить танакийскому выскочке плотную «коробочку». А как рассказывали в раздевалке, чаще всего для игрока это кончалось носимым регенератором, а некоторых приходилось даже засовывать в капсулу целиком. Но самым страшным было не это. Судя по выражению лица Берса, тот был на пороге транса, и если те ребята попытаются его прижать… Млокен-Стив на мгновение зажмурил глаза, вспомнив все, что у них шепотом говорили о берсерках, а потом с диким ревом ринулся вперед, всем своим видом показывая, что он полностью наплевал на правила и рвется хорошенько подраться, изо всех сил стараясь отвлечь на себя внимание «топперов». Но те были слишком опытными игроками, чтобы купиться на такую глупую провокацию. Не успел Млокен-Стив сделать и трех шагов, как первый из «топперов» повалился на бок и подкатился под ноги Берсу. Млокен-Стив зажмурил глаза и помчался быстрее. Спустя мгновение послышался дикий рев трибун, под ноги Стиву подкатился какой-то идиот, он споткнулся, суматошно дернул ногами, засветив в бок идиоту левой ступней, и со всего размаху впечатался головой в гладкую поверхность игрового поля.

Когда Млокен-Стив пришел в себя, игра уже кончилась. Он лежал в раздевалке. За ближайшей стеной раздавались звуки гимна Лиги любительского бола, а прямо перед носом маячила чья-то спина. Млокен-Стив несколько мгновений прислушивался к происходящему, а потом облегченно вздохнул. То ли его отчаянный рывок не пропал зря, то ли по каким еще причинам, но игра, слава богу, видимо, кончилась нормально. Вряд ли организаторы завершили игру ритуальным исполнением гимна, если бы Берс перебил команду противника.

Млокен-Стив слегка успокоился и попытался подняться. Но стоило ему только чуть-чуть пошевелить головой, как виски пронзила столь острая боль, что он не выдержал и застонал. Спина, маячившая перед ним, повернулась, и оказалось, что это Энтони. Млокен-Стив немного полежал, дожидаясь, пока в голове не умолкнет звон колокольчиков, потом спросил:

— Берс… не того?

Энтони усмехнулся:

— Ну вот, я же говорил, что на твоем черепе можно орехи колоть, а они волновались. — Он присел на корточки рядом с лавкой, на которой лежал Стив.

— С Берсом все в порядке. — Он покачал головой. — После того как он прищучил троих «топперов», ортенийцев, их тренер не нашел ничего более умного, как заявить протест по поводу неспровоцированного насилия.

Млокен-Стив фыркнул. Полный идиотизм! Бол всегда был жесткой игрой, и у любого болиста, как и у большинства болельщиков, всегда ценилось не только игровое мастерство, но еще и умение держать удары и оставаться в форме. Даже формулировка «неспровоцированное насилие» не возникла в процессе совершенствования игры, а была внесена в правила по требованию Лиги против насилия в спорте. Видимо, тренер ортенийцев пребывал в полной панике, поскольку подобный протест по неписаным правилам считался неспортивным поведением и с большой долей вероятности мог изменить симпатии болельщиков. Умеешь играть — играй, а нет — проигрывай и не путайся под ногами со всякой фигней.

— И что?

Энтони хохотнул:

— Тренеру чуть не набила морду собственная команда, а трибуны просто разрывались от свиста. К тому же когда приступили к официальному разбору, Берс разжал губы и попросил провести траекторно-кинематический анализ. — Тут он не выдержал и заржал. Млокен-Стив тупо смотрел на него, не представляя, что же в этом смешного. Успокоившись, Энтони продолжил:

— Представь! Игровой компьютер показал, что если бы эти придурки не стали хватать его за ноги, то траектория движения его коленки, локтя и макушки прошла бы мимо их дурных голов. То есть получилось, что они сами себе разбили головы! Нет, ну каково, а!

Млокен-Стив почувствовал, что уже может сделать попытку встать, и, приподнявшись, оглядел раздевалку.

— А где все?

Энтони пожал плечами:

— Берса объявили лучшим игроком месяца, и сейчас ему вручают синюю майку. Так что вся команда там. А меня попросили посидеть с тобой. Я же все равно просидел всю игру на скамейке запасных.

Млокен-Стив помолчал, потом осторожно приподнялся на руках и сел на лавке. Потряс головой, вздохнул:

— Интересно заканчивается наша первая игра. Ты на скамейке запасных, Берс на вершине, а я валяюсь с разбитой башкой. Боюсь, как бы это не стало традицией.

Энтони пожал плечами:

— Ты жив, я жив, Берс жив. Почему бы и нет?

И кто мог предположить, что они оба оказались правы.

4

Худой до болезненной костлявости человек в форме систем-коммандера, сидящий за столом секретаря, приподнял подбородок и, окинув его равнодушным, но цепким взглядом, хмуро спросил:

— Курсант Реорок?

Берс слегка поднапряг левую ногу и ответил несколько более уважительно, чем обычно делал это с офицерами школы:

— Лэр, да, лэр.

Тот кивнул и, выпростав из левого рукава биопротез, заметно отличающийся от другой, настоящей руки, покрытой коричневым космозагаром, своей более белой кожей, нажал несколько кнопок и тем же спокойным тоном произнес:

— Проходите.

Среди курсантов ходили слухи о том, что адъютант начальника школы когда-то, много лет назад, был лихим пилотом внутрисистемного перехватчика и ведомым самого адмирала, который тогда, естественно, еще не был адмиралом. О том времени в курсантской среде ходило много историй. В одной из пограничных стычек будущий систем-коммандер спас жизнь будущему адмиралу, но когда адмирал ушел на повышение, а сам систем-коммандер вырос до своего нынешнего звания, то в очередной стычке он попал под бортовой залп рейдера канскебронов. Когда через месяца полтора один из рейсовых коммерческих почтовиков, совершающих нерегулярные рейсы между приграничными планетами, наткнулся на холодный обломок пилотской кабины с заледеневшим пилотом внутри, то никто не верил, что ЭТО сможет выжить. Однако он выжил. Хотя то, что от него осталось, можно было назвать человеком с большой натяжкой. У систем-коммандера было отморожено все, что можно было отморозить, причем если восстановление кожи, костей, соединительной и мышечной ткани для современной медицины не составляло особого труда, то с нервными волокнами все было не так просто. А у систем-коммандера не только полностью атрофировалась периферийная нервная система, но и почти разрушились управляющие участки в мозге. Однако адмирал, через десятые руки узнав о беде своего бывшего ведомого, примчался в полуразвалившийся полевой госпиталь в захолустной пограничной колонии, куда систем-коммандера заткнули доживать последние месяцы, и вывез его на Танаку. После года ужасно дорогого лечения управляющие центры в мозгу восстановились настолько, что появилась возможность регенерировать одну руку, а к остальным конечностям приживить совершенные биопротезы. С тех пор вот уже на протяжении многих лет день в Танакийской его императорского величества высшей школе пилотов начинался с того, что перед самым подъемом худая, нескладная фигура систем-коммандера неровной, дергающейся походкой преодолевала КПП и, с трудом поднявшись по лестнице (систем-коммандер почему-то никогда не пользовался лифтом) на шестой этаж административного корпуса, занимала свое место за столом в приемной адмирала. Берс вскинул руку, отдавая честь, и шагнул к высокой резной двери, перед которой, по слухам, рыдал от восторга куратор школы из департамента двора и традиций.

Кабинет начальника школы полного адмирала Эсмиера оказался неожиданно небольшим. Берс сделал еще шаг вперед и остановился, вытянув руки по швам.

Подбородок слегка вздернут, живот втянут, глаза устремлены в вечность и одновременно сфокусированы на переносице начальника школы. Начальник комплекса тренажеров, коммандер-капитан Сатромай, который и был виновником появления Берса в этом кабинете и в данный момент тупо нависал над столом с левой стороны ткнул в его сторону растопыренной пятерней, грозно оскалился и просипел:

— Вот этот ублюдок.

Адмирал Эсмиер чуть скосил глаза, и этого было достаточно, чтобы коммандер-капитан заткнулся и смирненько сложил ручки на своем объемном животе. Начальник школы снова перевел взгляд на Берса и, разлепив губы, аккуратно уложенные в высокомерную складочку, негромко приказал:

— Докладывайте, курсант.

Берс четко склонил голову в утвердительном поклоне и начал говорить, чеканя слова:

— Лэр, есть, лэр. Курсант Рюрик. Второй курс, седьмая группа, личный номер ОУ-231. Тренировка учебного боя на внутрисистемном перехватчике с групповой целью. Задание выполнено, цели уничтожены. Лэр, курсант Рюрик доклад закончил, лэр.

— Ах ты… — Коммандер-капитан аж задохнулся от такой наглости, но, поймав холодный взгляд адмирала, счел за лучшее остаться со своим возмущением один на один.

Адмирал снова разлепил губы и тихо спросил:

— Что вы сделали с тренажером?

— Лэр, оторвал потолочный поручень, лэр.

Начальник школы элегантно вздернул бровь, обозначая удивление. А Сатромай не выдержал и прошипел:

— Оторвал… Выворотил с мясом вместе с плафоном и половиной потолка.

Адмирал снова недовольно сдвинул брови, но с коммандер-капитаном можно было разобраться и позже. Сейчас его больше интересовал курсант.

— Зачем?

— Лэр, имитировал поражение перехватчика, лэр.

Адмирал повторил жест бровью, и Берс счел это за приказание слегка углубиться в подробности.

— Лэр, при несанкционированных колебаниях передатчика стандартная программа управления оружием, которую применял противник, расценивает его как пораженную цель. Сразу после первого огневого контакта я начал раскачивать свой корабль, и БИУСы противника зафиксировали поражение. После чего оставалось дождаться «дистанции одного залпа» и… повторить все это три раза.

Адмирал несколько мгновений рассматривал худую, нескладную фигуру, одетую в имитатор полетного комбинезона, потом медленно откинулся на спинку кресла. Он, в отличие от достаточно большого числа офицеров школы, сам был неплохим пилотом и сразу уловил смысл того, о чем говорил этот курсант.

Раскачав перехватчик, курсант заставил БИУСы противника прекратить его отслеживание как боевой цели, после чего он приблизился на «дистанцию одного залпа», которая называлась так потому, что на такой дистанции противники успевали сделать только один выстрел из бортовых огневых средств, всадил полный залп в первого врага. Естественно, БИУСы оставшихся противников тут же перевели стреляющую цель в боевую, но он тут же принялся вновь раскачивать корабль, и история повторилась. Конечно, реальных пилотов сложно было обмануть так более одного раза, но на имитаторе противником выступала компьютерная программа, а она, несмотря на все свое совершенство и способность самообучения, все-таки была всего лишь программой.

— Откуда вы узнали о вероятности подобной реакции данной программы?

— Я прочитал ее, лэр.

— Вы разбираетесь в программировании?

— Немного, лэр.

— Где вы этому научились?

— Мы два года проучились в Семберийской школе коммерческих пилотов, лэр.

Начальник школы скептически поджал губы. Того, что преподавалось в школах коммерческих пилотов, вряд ли могло хватить на ручное программирование даже межорбитальных околопланетных перелетов, не говоря уж о возможности разобраться в настоящей прикладной боевой программе. А потому Берс счел за лучшее пояснить:

— Я много занимался сам, лэр.

Адмирал медленно кивнул и задумался. Коммандер-капитан Сампей докладывал ему, что трое варваров, навязанных школе департаментом колонизации, достаточно успешно справляются с программой обучения, но подобное…

— Индексы противников?

— К-9, Т-9, У-8, лэр, — отчеканил Берс.

Адмирал прикрыл веки — это были противники высшей категории сложности.

— Ваш коэффициент потерь?

— Лэр, Z-0,3, лэр.

Адмирал вновь удивленно вскинул бровь, потом едва заметно искривил губы в некоем подобии улыбки.

— То есть… поручень?

— Лэр, да, лэр.

— Вы хотите сказать, что они вас ни разу даже не задели?

— Лэр, да, лэр.

В кабинете установилась тишина. Начальник школы переваривал услышанное, а начальник комплекса, со скрипом ворочая своими угловатыми мозгами, медленно дозревал до мысли, что этот курсант явно совершил нечто более важное, чем поломанный поручень.

— Какой у вас рейтинг по этому тренажеру?

— Лэр?..

Адмирал нахмурился. Похоже, этот парень более бестолков, чем ему показалось на первый взгляд.

— Сводный коэффициент по всем тренировкам?

— Это моя первая тренировка на тренажере-имитаторе внутрисистемного перехватчика, лэр.

Начальник школы от неожиданности даже разинул рот, но только на мгновение. Он тут же опомнился и, с некоторым напряжением стерев с лица изумленное выражение, кивнул:

— Ах да, вы же, наверное, только получили допуск к самостоятельным тренировкам. — Он замолчал и стал пристально разглядывать курсанта, потом повернулся к коммандер-капитану. Его взгляд предельно ясно не обещал тому ничего хорошего. — Тогда почему ему были запланированы противники со столь высоким коэффициентом?

Коммандер-капитан попытался изобразить из себя человека, не имеющего никакого отношения к заданному вопросу, а когда понял, что не получилось, — выдавил что-то невразумительное. Адмирал брезгливо поджал губы и, дабы не развращать курсанта таким зрелищем, повернулся в сторону Берса и кивнул ему в сторону двери, сопроводив многообещающим напутствием:

— Идите, курсант, я лично буду присутствовать на вашей следующей тренировке. — После чего изогнул бровь совсем уже невероятным образом, что, по-видимому, должно было обозначать крайнюю степень неудовольствия, и повернулся к коммандер-капитану.

Когда тяжелая резная дверь мягко захлопнулась за спиной Берса, систем-коммандер поднял голову от стола и посмотрел на него. Пару мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом лицо систем-коммандера дрогнуло и губы слегка растянулись в стороны. Берс почувствовал удивление. Этот человек, от которого, по существу, осталась только меньшая половина и жизнь которого представлялась еще довольно молодому парню одним сплошным ужасом, по какой-то причине улыбнулся ему… Какое-то время они продолжали молча смотреть друг на друга, потом Берс неожиданно для себя шагнул вперед и спросил:

— Простите, лэр, разрешите задать вопрос?

Тот кивнул:

— Спрашивайте, курсант.

— Вас подбили потому, что вы что-то не просчитали или…

Систем-коммандер убрал с лица свою странную улыбку и задумался. Потом нервно качнул головой из стороны в сторону:

— Нет. Мы знали, что обречены. Просто… Бывают моменты, когда легче умереть, чем отступить. Поэтому идешь вперед и надеешься на чудо. — Он помолчал тихо добавил: — Надеюсь, что вам никогда не придется попадать в такую ситуацию.

Берс медленно кивнул, потом четко отдал честь и резко повернувшись, вышел из приемной. Пожалуй, если в этой империи и есть такие люди, для нее еще не все потеряно. Адъютант адмирала не знал, что этот худой, нескладный курсант, как и вся его планета, уже много лет жили в такой же ситуации. Они пока еще держались на загривке подобного чуда, но им всем приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы оттуда не рухнуть.

Несмотря на то, что тренировки уже давно закончились, все, кто в этот день был на занятиях в тренажерном комплексе, не расходились, ожидая Берса.

Его результат уже стал сенсацией. Группа, в которую сегодня утром включили землян, ждала его у входа в тренажерный комплекс. Более того, после того как начальник тренажерного комплекса коммандер-капитан Сатромай, известный всей школе под кличкой Бурундук (он получил ее за устойчивую привычку тащить в тренажерный комплекс и распихивать по его многочисленным кладовкам кучи всякого мусора, а также ревностное внимание к столь важным для работы тренажеров вопросам, как натирание до блеска поручней, заклепок и ручек), которого, естественно, поступок Берса поразил до глубины души, уволок того к адмиралу, у комплекса тут же начала собираться толпа. Поэтому, когда землянин спустился вниз и вышел из дверей административного корпуса, его встретил возбужденный гул голосов. Первым к нему подскочил Млокен-Стив:

— Ну что?

Берс обвел спокойным взглядом множество устремленных на него глаз и спокойно ответил:

— Адмирал сказал, что на следующей моей тренировке он будет присутствовать лично.

Гул толпы тут же подскочил на несколько децибел. Адмирала в школе уважали. Берса тут же забросали тучей вопросов, но он молча скривился и спокойно двинулся сквозь толпу, которая мгновенно расступалась перед ним.

После матча с ортенийцами его знала каждая собака в школе, ну а теперь он вошел в число живых легенд. Еще бы! После сегодняшнего боя компьютер чуть не сломал свои электронные мозги, разбираясь с оценкой его действий, а потом на экране высветилась цифра 93 с несколькими девятками после запятой. Такого коэффициента эффективности не мог припомнить даже дядюшка Стомер, бывший старшина-инструктор тренажерного комплекса, а сейчас почетный пенсионер и нештатный глава могущественной гильдии школьных стюардов. А уж он-то отдал школе как минимум сорок пять лет. Да и центральный компьютер комплекса смог разыскать в архиве только семнадцать из нескольких миллионов боев, которые имели коэффициент выше девяноста.

Весь вечер в школе только и говорили о невероятной удаче варвара, но, поскольку тот показал себя классным нападающим и перед школьной командой по болу замаячили перспективы покинуть «почетное» последнее место, которое она с переменным успехом удерживала уже пятнадцать лет, подобный результат большинство восприняло благосклонно, а некоторые даже с восторгом. Хотя если бы не эти факторы, то, скорее всего, подобного варвару ни за что бы не простили. А перед самым отбоем в кубрик землян приволоклась целая толпа поклонников и зевак, желающих воочию увидеть живую легенду. Однако их ждало разочарование. Берс, которому за вечер дико осточертела суета вокруг него, наконец уступил длительным просьбам Стива и вместе с ним слинял в город. Так что делегацию пришлось принимать Энтони, который интересовал всех намного меньше, поскольку во время игры с ортенийцами даже не вышел на поле да и на тренажерах имел хотя и очень неплохой, но на фоне сенсации земляка совершенно не выдающийся результат.

К полуночи поклонники разошлись. Берс, которому сильно не понравился весь этот ажиотаж, отреагировал на него в своей обычной манере. Появившись в кубрике поздно ночью, он молча выслушал рассказ Энтони о том, что творилось в его отсутствие, и, слегка скривившись, подвел итог:

— Надо было остановиться после первого.

Млокен-Стив, которому вся эта кутерьма принесла только пользу, поскольку он наконец смог затащить Берса на вечеринку к своим новым приятелям, вследствие чего его авторитет в той компании мгновенно резко возрос, не сразу понял, о чем тот ведет речь, и несколько недоуменно уставился на Берса. Но Энтони, как всегда, понял все. Проводив взглядом Берса, который, закутавшись в халат и намотав на голову полотенце, двинулся в душ, он наткнулся на озадаченную физиономию Стива и по привычке пояснил:

— Он говорит, что вполне достаточно было сбить только одного противника. Чтобы проверить идею. Тогда не было бы всей этой суеты.

Млокен-Стив понимающе кивнул и фыркнул:

— Ну я бы, честно говоря, от чего-либо подобного не отказался.

Энтони устало пожал плечами и ничего не сказал. Их сосед по кубрику был еще очень юн, что, конечно, вряд ли можно было считать недостатком, но временами несколько раздражало.

В следующий раз Берс появился в тренажерном комплексе спустя два дня.

Несмотря на то что основные восторги уже улеглись, с раннего утра в «предбаннике» тренажерного комплекса толпился народ. Когда Берс увидел, сколько человек пришло посмотреть на его работу, то повернулся в сторону Энтони и скорчил такую рожу, что тот расхохотался, а Млокен-Стив хлопнул его по плечу и торжественно произнес:

— Тяжело ты, бремя славы.

Берс молча набычил голову и, быстро протолкнувшись среди расступающейся толпы, добрался до назначенной кабины. Народ бросился к просмотровым мониторам. Все жаждали стать свидетелями нового триумфа. Однако, несмотря на то что на этот раз коэффициенты противников были значительно ниже предыдущих, все закончилось достаточно быстро и без особых сенсаций. Берсу досталась групповая схватка. Он, оторвавшись от своей группы, успел в одиночных столкновениях снять двоих, прежде чем компьютер повесил ему на хвост сразу три вражеские машины. Все ждали чуда, но оно не произошло. Берсу удалось слегка повредить две машины противника, после чего его закономерно вывели в аут. В «предбаннике» раздался разочарованный гул. А когда над дверью кабины зажглись баллы, выставленные машиной, многие почувствовали себя обманутыми. После легендарных девяносто трех цифра семьдесят семь казалась насмешкой. Разочарование присутствующих было столь велико, что никто не заметил, как из дверей дальней пультовой вышел сам начальник школы и, ловко взбежав по лестнице, быстро исчез на верхней галерее. И его лицо было вовсе не разочарованным, а скорее задумчивым.

После обеда Берса вызвали к адмиралу. Быстро поднявшись на шестой этаж административного корпуса, он появился в уже знакомой приемной и, вскинув руку во флотском салюте, уже набрал воздух в грудь, чтобы доложить о себе.

Но систем-коммандер остановил доклад и молча кивнул в сторону кабинета начальника.

Адмирал Эсмиер, как и в прошлый раз, сидел за столом, заваленным распечатками, и задумчиво рассматривал что-то, изображенное на экране компьютера. Когда Берс четко доложил о прибытии, адмирал кивнул в сторону стоящего рядом со столом стула и негромко приказал:

— Садитесь, курсант.

Берс был озадачен. Во-первых, при его первом посещении стула у стола адмирала не было. Начальник школы считал, что его подчиненные должны проводить в его кабинете минимум времени, а значит, нет необходимости в дополнительной мебели, захламляющей кабинет. А во-вторых, на этот раз адмирал был один, а всей школе была известна его пословица: «Каждый должен заниматься своими горноматками». Это означало, что курсантами занимаются курсовые и преподаватели, он сам занимается офицерами, лишь изредка снисходя до четверокурсников-гардемаринов. Курсанту второго курса попасть в кабинет адмирала можно было, только совершив что-то из ряда вон выходящее, да и то в сопровождении офицера.

Когда Берс осторожно опустился на стул, адмирал окинул его внимательным взглядом и, щелкнув клавишей, расширил проецирующую поверхность голомонитора в сторону Берса.

— Что вы на это скажете, курсант?

Берс слегка подался вперед. На монитор был выведен момент его сегодняшнего боя. Искорки, изображавшие его перехватчик и троих его преследователей, плели причудливую вязь боя среди голографической имитации окрестностей какой-то звезды, а рядом горели две колонки цифр. Берс несколько мгновений рассматривал вторую колонку, потом спокойно повернулся к адмиралу:

— Вы правы, лэр, я сознательно снизил мощность залпа, чтобы нанести противнику минимум поражения.

Начальник школы кивнул и констатировал:

— Дважды, курсант.

Они помолчали несколько мгновений, потом адмирал негромко спросил:

— Что вами движет, курсант?

Берс несколько мгновений размышлял над вариантами ответа, потом решил быть откровенным.

— Мне не понравилось то, что творилось вокруг меня после первого боя, и… меня не очень волнует рейтинг, с которым я окончу школу.

— Почему?

Берс запнулся, а потом твердо ответил:

— Я собираюсь вернуться домой, лэр.

Адмирал несколько мгновений обдумывал ответ, потом откинулся на спинку кресла и попросил:

— Расскажите мне о своей планете, курсант.

5

— Заткнись и убери свой дерьмовый зад в дальний угол. Я тебе не сопливый «юнк», чтобы верить всей той вони, которую извергает из своей пасти какой-то варвар.

Полицейский напоследок припечатал Стива презрительным взглядом, после чего для острастки саданул дубинкой по прутьям и с лязгом задвинул решетку.

Зло посмотрев на всех находящихся в камере, он рявкнул:

— Смотрите у меня! — И, сделав шаг назад, включил изолирующую мембрану.

Когда пространство перед решеткой помутнело и на белесой пелене мембраны с приглушенным потрескиванием начали вспыхивать маленькие молнии разрядов, Млокен-Стив, который до последнего момента надеялся, что им все-таки позволят предъявить документы, остервенело выругался и саданул по решетке кулаком. Это было его ошибкой. Послышался треск, вопль, запахло паленой кожей, а из углов камеры, где кучковались разные темные личности, послышалось злорадное хохотанье. Энтони подскочил к вопящему от боли Стиву и оттащил его подальше от решетки, а Берс, который молча наблюдал за всем происходящим, разжал губы и невозмутимо констатировал:

— Наведенные токи от мембраны.

Млокен-Стив повернул к нему искаженное болью лицо и зло огрызнулся:

— Сам знаю!

Берс пожал плечами и, привстав, наклонился над Стивом. Несколько мгновений он рассматривал ожог, потом протянул руку и надавил ногтем на какую-то точку между пальцами. Млокен-Стив завопил от боли, но тут же умолк и удивленно уставился на свою ладонь.

— Небольно.

Берс невозмутимо уселся на место. Млокен-Стив перевел удивленный взгляд на Энтони, но тот, похоже был не менее озадачен. Несколько мгновений они оба удивленно разглядывали Берса, но тот хранил молчание.

Они прибыли на Стенвер сегодня утром. Через два дня должен был состояться матч по болу между командами Танакийской школы и Стенверского института инженеров флота. Это была одиннадцатая игра, и до сих пор танакийцы не потерпели ни одного поражения. По флоту ползли самые невероятные слухи. Энтони заикнулся было о том, что они привлекают слишком много внимания, а одним из главных условий соглашения, которое представитель Земли заключил с губернатором Таварра, было требование не привлекать к себе излишнего внимания, но Млокен-Стив наотрез отказался это обсуждать. И в этом его, как ни странно, поддержал Берс. Когда Энтони попытался было урезонить Стива, Берс вдруг встал, положил руку на плечо друга и тихо произнес загадочную фразу:

— Не сердись, но с этим уже ничего не сделаешь.

Энтони сначала не понял, о чем он говорит, но Берс пояснил, впрочем столь же непонятно:

— Мы будет играть и выигрывать. Это предопределено.

На этом спор закончился.

И вот в начале недели они погрузились на учебный каботажный транспортник и отправились на Таварр. Экипаж его полностью состоял из четверокурсников-гардемаринов. Эти крутые ребята, словно забыв о том, что на таком корыте слишком хилые гравикомпенсаторы сначала лихо выдрали их над плоскостью эклиптики попутно вывернув у большей части команды желудок наизнанку, потом разогнали до скорости перехода и с дикой тряской перекинули в систему Стенвера. Команде дали двое суток на то, чтобы прийти в себя, и трое приятелей, которые перенесли полет гораздо легче многих, двинули в город.

После того как они по настоянию Энтони немного покатались по городу на экскурсионном боллерте, Млокен-Стив, пользуясь каким-то внутренним компасом, вывел их к расположенному на одной из узких, кривых припортовых улочек ресторанчику. Фирменной изюминкой были блюда Танакийской кухни, которые они успели полюбить. Когда все трое уселись за столик и уставились в бегущие по его поверхности строчки меню, Стив с довольным видом заявил:

— Не стоит пугать желудок непривычной пищей, а то к тому моменту, когда остальные оклемаются, мы, наоборот, вполне вероятно, свалимся с ног.

Энтони хмыкнул:

— Спасибо за заботу. Хотя я готов поклясться ранами святого Себастиана, что твоя приверженность Танакийской кухне вызвана, скорее, не едой, а питьем. Ты просто жаждешь присосаться к доброй пинте того пойла, которое льется рекой в баре дядюшки Сиранта.

Млокен-Стив невозмутимо пожал плечами:

— Зачем отрицать очевидное?

Приблизительно до полуночи этот бар ничем особо не отличался от тех, к которым они привыкли на Танаке, но потом начались странности. Первым это, как всегда, заметил или почувствовал Берс. На подиум как раз взобралась очередная девица и, извиваясь как змея, принялась избавляться от одежды, которую, если она находилась в здравом уме, вряд ли бы надела в повседневной жизни. Поэтому Млокен-Стив был слишком занят, чтобы что-то заметить, а Энтони, как это часто бывало, наслаждался созерцанием смены выражений на его возбужденной роже. Впрочем, даже если бы они были предельно внимательны и готовы к неприятностям, Берс все равно насторожился бы первым. Уж так у него всегда получалось. Вот и сейчас он поставил на стол кружку с кислым Танакийским пивом и, повернувшись к Энтони, негромко произнес:

— У нас неприятности.

Тот тут же насторожился и, ткнув Стива кулаком в бок, тихо спросил у Берса:

— Пора ретироваться?

Берс медленно покачал головой и произнес странную фразу:

— Нет, лучше будет, если все вопросы решить сейчас.

После столь многозначительного выражения, смысла которого, как обычно, должен был проясниться много позже, Берс принял позу терпеливого ожидания.

Энтони пожал плечами и вновь повернулся к Стиву, который совершенно не отреагировал на его тычок.

Они успели допить пиво, когда к ним небрежной походкой подошел толстый коп в засаленной форменной рубахе и, грубым жестом смахнув со стола кружки, уселся на него своим жирным задом, практически уткнув пухлые свои коленки в лицо Энтони. Несколько мгновений он рассматривал его, презрительно оттопырив нижнюю губу, а потом заорал буфетчику:

— Туйст! А что здесь делает эта черная обезьяна? Или ты открыл бар для животных?!

Млокен-Стив, для которого эта сцена оказалась совершенно неожиданной, взвился со стула и чуть не засветил копу по морде, но его кулак, уже описывающий дугу, заканчивающуюся на кончике коповского носа внезапно был остановлен и захвачен ладонью Берса Стив дернулся, но Берс движением кисти швырнул его на стул, одновременно другой рукой отжимая вниз полицейскую дубинку, с конца которой бил прямо в стол голубоватый разряд парализатора, отчего по всей крышке шли разноцветные разводы. От такого обращения коп сполз со стола и рухнул на пол, а Берс, приблизив лицо к уху полицейского, негромко произнес:

— Еще слово — и я сломаю тебе шею. Тебе ее, конечно, регенерируют, но представь, НАСКОЛЬКО тебе будет больно.

Толстяк вскинулся было, но, наткнувшись на укол сузившихся зрачков, судорожно глотнул и закивал головой. Однако дело было сделано. Откуда ни возьмись перед столиком выросло еще четверо копов, и спустя пару минут все трое землян уже торчали в заднем отсеке полицейского боллерта, который двигался в направлении ближайшего полицейского участка. Преступление, которое они совершили, называлось громко: «Оказание сопротивления полиции при аресте», а столь серьезное преступление требовало полного официального оформления, поэтому по прибытии у них даже не стали забирать документы, а просто заперли в кутузку до утра, когда «придет патрон и все сделает лично».

Короче, судя по всему, их решили со смаком ткнуть мордой в грязь, ибо если бы копам вздумалось оформлять их немедленно, то, как только был бы документально удостоверен факт их принадлежности к космофлоту, полиция была обязана немедленно информировать военное командование. А так: «Ничего не знаю, просто тупые варвары в гражданке, которые несут всякую чепуху. Патрон придет и сам разберется». С формальной точки зрения налицо несколько возможностей продержать их до утра. Вот пусть и сидят. Во всяком случае, у Энтони и Стива сложилось именно такое впечатление, а что думал или знал Берс, он держал при себе.

Млокен-Стив осторожно притронулся к обожженной руке и повторил еще раз, не менее удивленно:

— Слушай, совсем прошло!

В этот момент из дальнего угла раздались резкие хлопки. Все вздрогнули и невольно повернулись в ту сторону. В углу вспыхнул яркий свет, высветивший группу крепких парней. Центральное место в ней занимал высокий человек, одетый в костюм и пальто из НАТУРАЛЬНЫХ ВОЛОКОН! Млокен-Стив невольно присвистнул. На Танаке такое могли себе позволить только очень богатые люди. Да и на Стенвере, скорее всего, было так же, несмотря на то что он принадлежал к мирам метрополий. Такой человек просто не мог находиться в этой вонючей кутузке, но он здесь был! Человек еще несколько раз ударил ладонью о ладонь, потом оперся на трость из НАТУРАЛЬНОГО ДЕРЕВА, которую держал в руке, и, поднявшись с нар, уверенным и неторопливым шагом подошел к землянам.

— Добрый день, лэры Берс, Этоуни и Млоукен-Стиев. — Он сделал паузу, наслаждаясь изумлением, написанным на лицах землян, впрочем только на двух, и продолжил:

— Прошу простить эти маленькие неудобства, но мне необходимо было место, где мы могли бы поговорить без особых помех.

Млокен-Стив захлопнул разинутый рот и набычился:

— Странное место для разговора.

Их неожиданный собеседник уверенно улыбнулся:

— О, все объясняется довольно просто. Я занимаюсь бизнесом, в котором основным условием успеха является полная конфиденциальность переговоров. — Тут он покачал головой и иронически добавил: — Хотя дилетанты считают, что все должно быть совершенно наоборот.

Он сделал паузу, давая возможность землянам проникнуться тонким юмором, и неторопливо продолжил:

— А это означает, что мои конкуренты не оставят без внимания ни одного моего шага. Так что если бы я попытался устроить нашу встречу еще где-нибудь, то к этому месту мгновенно слетелась бы целая стая стервятников, пробавляющихся крохами информации, которые они подбирают с пола у моих ног и продают конкурентам. — Он усмехнулся. — Впрочем, если бы я рискнул нелегально использовать поле подавления, то этих тварей стало бы столь много, что ни о каком сохранении тайны не могло бы быть и речи.

Он снова сделал паузу, но, заметив, что его невольные собеседники совершенно не реагируют на столь старательные потуги на оригинальность мышления, нахмурился. Однако его собственный апломб не позволил ему долго сердиться. Господин криво усмехнулся:

— Так что пришлось найти нестандартное решение. — И его усмешка стала самодовольной.

В кутузке установилась тишина. Потом Энтони осторожно спросил:

— И что же это за бизнес?

Но ответ неожиданно прозвучал с другой стороны:

— Господин — букмекер, не правда ли?

Все обернулись в сторону Берса, произнесшего эти слова. Господин букмекер торжественно вскинул руки и еще несколько раз хлопнул в ладоши:

— Браво, браво, лэр Берс, вы еще раз порадовали меня, уже третий за сегодняшний вечер. — И, поймав недоуменные взгляды Энтони и Стива, пояснил:

— Первый раз это было в баре, а второй здесь, когда вас только привели. — И он с довольным видом уставился на Берса, ожидая его реакции.

Берс молча смотрел на букмекера. Несколько мгновений они обменивались взглядами, потом лощеный господин не выдержал и отвел глаза. И тут же, спохватившись, что стоящие рядом подчиненные могут истолковать это как непростительную слабость, побагровел и принужденно рассмеялся:

— А ну-ка удивите меня еще раз. Скажите, что же мне от вас нужно?

Берс пожал плечами:

— Это очевидно. Вы хотите, чтобы мы проиграли.

Господин снова хлопнул в ладоши, но на этот раз в каждом его жесте сквозила развязанная вальяжность. Энтони и Стив удивленно переглянулись.

— Но зачем? — пробормотал Млокен-Стив. — Игры флотского чемпионата не котируются в тотализаторах. Это же чисто любительские соревнования.

Букмекер снисходительно рассмеялся:

— А почему бы нет? Потому что так установили эти желтоголовые снобы-лорды? Ха! Они до сих пор воображают, что продолжается золотой век и империей правит император. Империей давно правят деньги. — Он презрительно поджал губы и ткнул тростью в сторону мерцающей мембраны. — Ибо если бы это было не так, то я находился бы здесь не по своим делам, а по решению суда. — Он сделал паузу, давая собеседникам время для того, чтобы те оценили его очередную шутку, а потом продолжил:

— Я из тех, кто умеет делать эти деньги, и основным моим принципом является то, что если люди чего-то хотят, то им следует это дать. — Он картинно развел руками. — И если люди хотят делать ставки на команды флотского чемпионата, то тот, кто первым застолбит этот бизнес, получит максимальную прибыль. — Тут он тонко улыбнулся и с нажимом закончил: — На этой планете первым был я.

На несколько мгновений в камере установилась тишина, потом Берс спокойно спросил:

— И что вы нам за это предлагаете?

Млокен-Стив изумленно уставился на него, но Берс не обратил на это никакого внимания. Букмекер снова улыбнулся:

— Вы продолжаете меня удивлять, мистер Берс. Я думал, что мне будет достаточно сложно с вами договориться, и, честно признаюсь, вы вызывали у меня наибольшие опасения.

— И потому вы взяли с собой столько уговорщиков, — зло пробормотал Стив.

Букмекер рассмеялся:

— О, со мной всего лишь семеро. Остальные — шушера, которая не имеет ко мне никакого отношения.

— Но вы же говорили о строгой конфиденциальности, — удивился Энтони.

— Совершенно верно, — кивнул букмекер, — но в данном случае соблюдать ее имеет смысл только в течение ближайших трех дней, а за это время ни один из присутствующих не покинет этого помещения. Это я могу вам обещать абсолютно точно. За исключением нас, конечно.

Млокен-Стив зло сощурился:

— Значит, через три дня каждая собака в округе будет знать, что мы сдали матч?

— Ну и что? — удивился букмекер. — Вам-то что за дело? Вы же не профессиональные игроки. Вас не смогут привлечь к судебному разбирательству, и это никак не отразится на вашей карьере. А мои клиенты прекрасно представляют, что вступают в конфликт с законом лордов, уже когда обращаются в мою контору, и им тем более не придет в голову никого обвинять. К тому же, — тут он улыбнулся, — вы к этому времени будете уже далеко и, — он многозначительно поднял палец, — с очень приличными деньгами в кармане.

Тут Стив взорвался:

— Да на кой черт нам ваши деньги, если…

— Сколько? — спокойно спросил Берс.

Млокен-Стив осекся и изумленно уставился на него.

Букмекер же покровительственно кивнул:

— Уважаю деловых людей. Скажем… по три тысячи кредитов. Каждому.

Берс покачал головой и произнес:

— Прибавьте нолик.

Букмекер изумленно вытаращил глаза, а потом саркастически расхохотался:

— Простите, лэр, но на подобные гонорары у меня могут рассчитывать только ведущие игроки высшей лиги.

Берс молча пожал плечами. Какое-то время они смотрели друг на друга, потом букмекер отвел глаза и произнес деланно равнодушным тоном:

— Что ж, господа, мне очень жаль, но я не могу согласиться на ваши условия.

Млокен-Стив, которому все это очень не нравилось, облегченно расслабился, но следующие слова букмекера показали, что он рано обрадовался.

— Но это не означает, — с нажимом продолжил тот, — что мы можем просто разойтись по сторонам, не придя ни к какому соглашению. Я вложил в предстоящую игру слишком много, чтобы положиться на волю случая. — С этими словами он кивнул двум мордоворотам.

Те шагнули вперед и, сноровисто ухватив Энтони, заломили ему руки.

Млокен-Стив рванулся вперед, но тут же был перехвачен еще двоими. Остальные развернулись к Берсу, но тот стоял спокойно, невозмутимо рассматривая эту кутерьму. Букмекер несколько мгновений напряженно ожидал, что же предпримет Берс, но тот классически держал паузу. Господин слегка расслабился и расплылся в улыбке, которая на этот раз была с налетом презрения:

— Что ж, разумное решение, лэр Берс. Утром вас двоих выпустят, а ваш друг, — он кивнул в сторону Энтони, — который, по моей информации, участвовал всего в одном из прошедших матчей, останется у нас, так сказать, в гостях, — он хохотнул, — чтобы мы были уверены в вашем хорошем поведении. Как объяснить его отсутствие — ваша проблема. — Букмекер сделал паузу, ожидая реакции Берса, но тот все еще хранил молчание, и господин вальяжно закончил: — Кстати, мое предложение по-прежнему остается в силе. После игры вы получите по три тысячи, — и он замолчал.

На несколько мгновений в камере повисла тишина, потом раздался придушенный голос Стива, которому зажали горло:

— Ну… берсерк… давай…

Один из конвоиров грубо выругался и сильнее стиснул пальцы на его горле. Стив захрипел. Берс повел глазами по сторонам, на мгновение задерживая взгляд на каждом из мордоворотов букмекера, а потом… исчез.

Вернее, всем присутствующим в камере показалось, что он исчез, но это было не так. Двое верзил, держащих Стива, вдруг взмыли в воздух спинами вперед и с грохотом рухнули на нары, сделанные по трем сторонам камеры. За ними последовали двое, которые держали Энтони, и только в этот момент воздух прорезали несколько разрядов парализаторов, ударившие в то место, где находился Берс во время разговора. Но было поздно.

— Прикажите им бросить парализаторы, лэр букмекер.

Трое оставшихся верзил нервно обернулись на голос. Берс занял позицию за спиной главного режиссера всей этой кутерьмы, и тому вряд ли понравилось, как развивается постановка, которую он считал успешной, поскольку в данный момент он стоял на коленях, голова его была слегка вывернута и пригнута к левому плечу. В общем, было не очень больно, но господин букмекер чувствовал, что если сильные руки, держащие его голову, сдвинутся еще хотя бы на полпальца, то его шейные позвонки лопнут с веселым, звонким треском.

— Бросить… — просипел букмекер. Трое верзил пару мгновений неуверенно обменялись взглядами, потом одновременно швырнули оружие на пол. Берс отпустил руки и сделал шаг назад. Окинув взглядом напряженные фигуры верзил, он негромко произнес:

— Не стоит рисковать. А то присоединитесь к ним, — он кивнул в сторону валяющихся тел.

Те испуганно-недоуменно переглянулись, и Берс спокойно показал себе за спину, на рукав и на голень левой ноги. Все трое нехотя вытащили из указанных мест по миниатюрному парализатору и бросили на пол. Берс спокойно кивнул и повернулся к букмекеру. Несколько мгновений он с этакой ленцой разглядывал его побагровевшую рожу, потом, несколько утрируя голос самого букмекера, повторил его слова:

— Кстати, мое предложение остается в силе.

Млокен-Стив вспыхнул от возмущения:

— Да ты что?!

Но Берс жестом остановил его. У букмекера задергалась щека, несколько мгновений он молча разевал рот, как выброшенная на берег рыба, потом бросил отчаянный взгляд на своих верзил и наконец выдавил:

— Согласен…

Берс невозмутимо кивнул и закончил переговоры:

— Деньги пусть принесут завтра, за три часа до игры, к нам в номер. И полицейский участок мы покинем сразу же после вас.

* * *

Когда рядом остановился таксоболлерт, Млокен-Стив первым молча забрался внутрь и с каменным лицом уселся на дальнее сиденье. Энтони выглядел более спокойно, но ему явно тоже было не по себе. Полдороги они проехали в молчании. Потом Энтони не выдержал:

— Слушай, ты что, серьезно собираешься сдать эту игру?

Берс повернул к нему спокойное лицо и покачал головой:

— Нет.

Млокен-Стив покосился в его сторону, а Энтони удивленно покачал головой:

— Это первый раз на моей памяти, когда ты пошел на откровенный обман.

— Я и не пошел.

— ???

Берс пожал плечами:

— Мы будем играть в полную силу, но эту игру нам не выиграть. Мы еще не настолько сильны, чтобы обыграть прошлогоднего призера чемпионата. Так почему бы нам при таком раскладе не пощипать этого типа?

Стив и Энтони переглянулись:

— А если мы выиграем?

Берс покачал головой.

— Вряд ли, время еще не пришло, — и на этом замолчал. Вот как хочешь, так и понимай.

Они уже подъезжали к гостинице, когда подал голос Стив:

— А если он не принесет деньги?

Берс снова покачал головой:

— Принесет. Заплатив нам, он лишится практически всей своей прибыли, но если он не заплатит и мы выиграем… Он останется без гроша. В его положении нельзя рисковать.

Млокен-Стив покачал головой и ухмыльнулся:

— Пожалуй, здешним акулам-букмекерам стоит поставить свечку какому-нибудь местному святому за то, что ты не собираешься заниматься бизнесом в империи.

Берс пожал плечами:

— Как знать.

* * *

Они проиграли эту игру с минимальным счетом, а к концу сезона команда Танакийской его императорского величества высшей школы пилотов заняла восьмое место, превысив результат прошлого сезона на двадцать девять мест.

6

Шип-коммандер Сарпей по прозвищу Хан Пустоты стоял у второго причального дока и кисло разглядывал ворота шлюза. За его спиной с унылой рожей стоял младший квартирмейстер. И дернул же его черт пойти именно тем коридором! Теперь придется торчать на шлюзовой палубе часа полтора, а то и два. Хан Пустоты славился способностью доводить закаленных курсантов третьего курса до обмороков и вряд ли упустит столь прекрасный случай попрактиковаться. Шип-коммандер сердито покосился на часы и свирепо нахмурился. Все проходившие мимо, кто мог разглядеть выражение его лица, моментально вспоминали, что у них есть какие-то срочные дела в противоположном конце станции, и поспешно ретировались, моля темную бездну подальше отвести глаза шип-коммандеру и вышибить из его памяти их имя и личный номер. На их счастье, Хану Пустоты было не до этого. Он ждал большое количество неприятностей. Их должно было прибыть на станцию числом ровно две тысячи двести сорок семь и имя им было — курсанты третьего курса Танакийской его императорского величества высшей школы пилотов. Шип-коммандер скривился. Учебная база желтого сектора служила местом пространственной стажировки для курсантов доброй дюжины учебных заведений флота, и по глубокому убеждению шип-коммандера все они были уродами, тупицами и верными кандидатами на то, чтобы угробиться в первом же полете, на что Хану Пустоты было, по большому счету, наплевать. Однако, что его волновало гораздо больше, при подобном раскладе они гробили дорогостоящую учебную технику. Танакийцы же сумели выделиться даже среди этого сброда.

Тяжелые ворота шлюза дрогнули и медленно поползли в сторону. Шип-коммандер вздохнул, рыкнул, прочищая горло, и набрал в грудь воздуха, собираясь сразу же показать этим обалдуям, кто хозяин на станции, но его усилия пропали даром. Когда рассеялся густой туман, образовавшийся от соприкосновения влажного воздуха станции с ледяной поверхностью внешних ворот шлюза, глазам шип-коммандера предстало невероятное зрелище. Курсанты третьего курса Танакийской его императорского величества высшей школы пилотов встретили шип-коммандера Сарпея СТОЯ В СТРОЮ. Сарпей икнул, потряс головой и шумно выпустил меж зубов набранный в легкие воздух. Но, как оказалось, его потрясения на этом не закончились. Спустя некоторое время Хан Пустоты, вытаращив глаза, ошарашенно уставился на коммандер-капитана Сампея, которого знал уже добрый десяток лет. И на протяжении всех этих лет старина Сампей пребывал на учебную базу одним раз и навсегда определенным образом — в дупель пьяным, вися на плечах двух тащивших его дюжих курсантов. На этот раз старина Сампей был почти трезв, почти выбрит и почти поглажен. Но это еще не все. Старина Сампей ПОПЫТАЛСЯ ОТДАТЬ ЕМУ РАПОРТ! Этого шип-коммандер вынести уже не мог. Он набычился, его лицо налилось кровью, и, не дослушав рапорта коммандер-капитана Сампея, начальник учебной базы желтого сектора махнул рукой и почти бегом покинул шлюз.

Млокен-Стиву, Энтони и Берсу отвели каюту на третьем ангарном уровне рядом с выходами к внешним пирсам. На второй горизонтали этого уровня, всего через два лестничных пролета, на бывшей шлюпочной палубе, была оборудована смотровая площадка, и они, быстро распихав вещи, тут же примчались туда.

Учебная база представляла собой не что иное, как устаревшую орбитальную крепость, отбуксированную в необитаемую систему с богатой пространственной географией. С нее была снята большая часть вооружения, а на его месте устроены обширные казармы и общежития. Кроме того, вокруг основного блока, имеющего псевдошарообразную форму, столь характерную для всех орбитальных крепостей из-за необходимости добиться наиболее оптимальной конфигурации защитного поля, были смонтированы гигантские ангары и причальные пирсы. Все трое некоторое время восхищенно рассматривали открывшуюся их взору величественную картину, и Млокен-Стив восторженно произнес:

— Пожалуй, она будет побольше Мерилин.

Услышав это, Берс скривился, а Энтони усмехнулся:

— Нашел что сравнивать. Здоровенную свалку всякого старого хлама и Мерилин. Да если она захочет, то разнесет эту ржавую гору железа в один момент.

Млокен-Стив слегка стушевался:

— Да я не в этом смысле…

Но Берс не дал ему закончить. Он повернулся и двинулся в сторону лестницы, бросив через плечо:

— Пошли, завтра тяжелый день.

Третий курс в любом училище флота называли «пустотным». Сразу после каникулярного отпуска на посадочные поля училища грузно и неуклюже, будто чудовищные обожравшиеся черви, опускались большие флотские транспорты, на флотском жаргоне презрительно именуемые «скотовозками», в которые плотно, будто сельди в бочке, набивались курсанты третьего курса. Потом транспорты неторопливо плюхали к ближайшей учебной базе, каковые имели место быть в каждом секторе, где облегченно избавлялись от груза. Весь переход, как правило, сопровождался могучей пьянкой, все принадлежности для которой, вследствие отсутствия на флотских транспортах всякого намека на буфет, приходилось волочь с собой, тщательно скрывая от команды транспорта и курсовых офицеров. Последние к концу похода начинали проявлять особое рвение, поскольку, как правило, к этому моменту все «горючее», запасенное в офицерских кофрах, уже подходило к концу и конфискованные бутылки и тубы со спиртным прямым ходом поступали в офицерские каюты. Прибыв на учебные базы, личный состав во главе с офицерами первые два дня отсыпался, отъедался и приходил в себя, а потом начинались полеты. Полеты по каботажным орбитам, маневрирование в астероидных и кометных облаках, гравинаполненные маневры вблизи звезд и тяжелых планет, групповое маневрирование, многое другое, чему пока не было названия и что могло родиться только в озлобленных и иссушенных пустотой мозгах офицеров — инструкторов базы. Но прежде чем попасть в этот кошмар, надо было пройти через ад получения допуска.

Следующее утро началось с того, что на построении появился старший офицер группы инструкторов базы, закрепленной за танакийцами. Это был довольно молодой пайлот-коммандер с озабоченным лицом и нервно дергающейся щекой. Судя по всему, он впервые выступал в своей роли, и если следовать неофициальной табели о рангах, то его назначение к танакийцам, скорее всего, состоялось потому, что все более достойные отказались от подобной чести. Судя по выражению лица, с которым он возник в отсеке, он и сам был с этим согласен.

Обычно первое построение было пустой формальностью, ибо на следующее после прибытия утро места расположения вновь прибывших подразделений, как правило, больше всего напоминали место экстренной эвакуации. Поскольку сил личного состава хватало только на то, чтобы, теряя по пути баулы, кофры, коробки, доползти до койки и отрубиться. Поэтому когда пайлот-коммандер увидел заполненный строй, он хмыкнул, недоуменно поежился и пристроился за спиной старины Сампея со слегка ошарашенным лицом. За время ритуала приветствия и представления он слегка оклемался, и, когда коммандер-капитан Сампей шагнул в сторону, предоставляя ему слово, он вышел вперед и начал уже привычно, но несколько неуверенно:

— Э-э-э, курсанты, я — шеф-инструктор Сайомай. С настоящего момента вы переходите в мое подчинение, и если какая-нибудь сво… — Тут он запнулся, несколько мгновений недоуменно рассматривал шеренгу курсантов, блистающую свежими воротничками и выбритыми щеками, потом тяжело вздохнул и завершил: — Недобросовестные курсанты будут… э-э, недостаточно старательно относиться к занятиям, я… э-э-э, приму самые строгие меры.

Курсанты в строю прилагали неимоверные усилия для того, чтобы не заржать. Все прекрасно понимали, что должна была изрыгать глотка пайлот-коммандера вместо столь затянутых пауз. Пайлот-коммандер Сайомай несколько мгновений потоптался на месте, не зная, как продолжать речь без обычной ругани, потом тяжело вздохнул и кратко закончил:

— Сегодня после обеда будет вывешен график сдачи зачетов на допуск, и… — Он повернулся к старине Сампею: — Мне нужно ежедневно человек по двадцать. Ваш шип-матка сейчас на ремонте, и, если вы не хотите до конца курса рассекать только по системе, нужно побыстрее приводить его в порядок.

Сампей кивнул и, повернувшись к строю, пролаял распоряжения. На этом первое построение закончилось.

Вечером объявили порядок сдачи тестов. Земляне попали в семнадцатую подгруппу. Когда они подошли к экрану объявлений, около него стоял знакомый курсант и уныло разглядывал слегка мерцающие строки. Услышав шаги, он грустно усмехнулся и, кивнув в сторону экрана, констатировал:

— Привет собратьям по несчастью.

Млокен-Стив выскочил вперед и, внимательно изучив расписание, удивленно повернулся к собеседнику:

— То есть?

Курсант ткнул пальцем в первую строчку:

— Гляди, первым у нас «большая неприятность», — тест на групповую слаженность, а как мы можем его сдать, если подгруппа только сформирована, причем от фонаря? Да этот тест даже контрольные группы замучиваются сдавать.

Энтони пожал плечами:

— Ну и что? Даже если и провалим, пойдем дальше, а потом досдадим.

Курсант обреченно вздохнул:

— Как же! У них правило — следующий тест только после сдачи предыдущего. Пока мы его домучаем, у остальных будет уже полдопуска в кармане. А значит, нас начнут пихать по нарядам, и вообще… — он махнул рукой, зло сплюнул на пол и, резко развернувшись на каблуках, двинулся по коридору.

Все трое молча проводили его взглядами, потом Млокен-Стив повернулся к Берсу:

— Ну что скажешь?

Берс некоторое время разглядывал расписание, потом пожал плечами:

— Посмотрим.

На следующий день сразу после завтрака их подгруппе приказали надеть имитаторы полетных костюмов и прибыть на шестой нижний уровень базы. Когда двери подъемника распахнулись, перед глазами курсантов предстал худой и костлявый как смерть старшина. Окинув их хмурым взглядом, он осклабился и мотнул головой в сторону дальних ворот:

— Вперед, бедолаги, вас ждет «пыточная камера».

Отпетом ему стал приглушенный многоголосый стон. «Большая неприятность» была еще и неприятной неожиданностью, поскольку ни одна подгруппа до самого последнего момента не знала, на каком из тренажеров или имитаторов им придется сдавать этот тест. Но среди всех каверзных устройств «пыточная камера» считалась самой отвратной. Это был «глухой номер». В курсантской среде ходили легенды о том, что кто-то когда-то сумел пройти «пыточную камеру», но большинство сходилось на том, что это только легенды.

Спустя несколько минут они уже сидели в имитаторах пилотских кабин.

Старшина сноровисто проверил подключение коммуникаций и дал команду захлопнуть верхние люки. Когда фиксаторы с легким щелчком вошли в пазы бортов, включилась связь, и в шлемах послышался насмешливый голос старшины:

— Подгруппа А-73, тест на групповую слаженность, задание — групповой проход в астероидном потоке, вариант обратной связи — NNТ…

Кто-то ахнул, а чей-то сдавленный голос прошептал:

— О темная бездна, пороговое усиление…

Берс усмехнулся. Кто-то их очень сильно невзлюбил. Назначенный им вариант обратной связи означал, что каждая ошибка любого из подгруппы отразится на остальных определенным уровнем раздражения болевых окончаний, причем уровень раздражения при каждой последующей ошибке будет повышаться, пока они не завопят от боли, и кто-нибудь, не выдержав, хлопнет ладонью по клавише отмены. А это будет означать, что тест не сдан. Он вывел на экраны маршрут и поморщился. Вряд ли кто сможет пройти этот маршрут быстрее, чем за три четверти часа, а с уровнем пилотажной подготовки основной массы курсантов для достижения болевого порога им не понадобится более десяти минут. И все-таки решение существовало. Он это чувствовал. Берс закрыл глаза, сосредоточился и попытался вызвать у себя нечто подобное боевому трансу. Тогда решение приходило мгновенно и без малейших усилий с его стороны, а сейчас в отсутствие непосредственной опасности все было намного сложнее, но у него уже не раз получалось чувствовать Рисунок и не входя в боевой транс. В шлеме щелкнуло, и раздался голос старшины:

— Даю стартовый отсчет…

Но Берс его не слышал. Решение наконец всплыло у него в голове и засверкало во всей своей гениальной простоте. Вся разгадка была в том, что это был не просто тест на технику пилотирования. Задачей этого теста было выявить именно способности курсантов действовать совместно в составе случайных групп. Именно действовать, а не просто пилотировать. Берс улыбнулся и, надавив языком на сенсорный переключатель шлема, вышел на общую волну:

— Внимание! Я — «Прайм-двенадцать», работаем так…

К концу недели они сдали практически все тесты. После того как их подгруппа с налету проскочила «большую неприятность», до постоянного состава базы наконец дошло, что танакийцев стоит воспринимать всерьез. И что прошлогодние успехи в боле, вызвавшие столько шума и потрясшие до основания всех болельщиков чемпионата, не были просто игрой случая. Сразу после того как подгруппа А-73 с блеском прошла «пыточную камеру», в отсек танакийцев толпами повалил народ из других школ, горящих желанием потаращиться на столь странных варваров. Танакийцы, которые уже успели привыкнуть к успехам землян, относились к удивлению остальных немного снисходительно. Так прошло два месяца.

Перед самым днем тезоименитства на разводе к ним подошел старина Сампей и буркнул:

— Вы у нас пока рвете впереди всех. Поэтому, чтобы совсем уж не надорвать пупки, завтра пойдете на ремонт шип-матки.

Курсанты переглянулись. Это было нечестно. Их очередь должна была подойти только через неделю, но старина Сампей осклабился и пояснил:

— У них полетел гидравлический подъемник, а они завтра собираются ставить сердечник ускорителя. Так что придется это делать вручную, и потому нужно много людей.

Он слегка поджал губы, поймав себя на том, что слишком разболтался с сопляками, и решил побыстрее закончить. Поэтому повернулся к Берсу и раздраженно произнес:

— А тебя завтра с утра хочет видеть сам шип-коммандер Сарпей. — Он сделал паузу и пояснил: — У тебя самый высокий рейтинг за последние пятьдесят семь лет, а от того, как ты провел подгруппу через «большую неприятность», у тактического анализатора базы вообще цепи замкнуло. — И он, хохотнув, отошел в сторону.

На следующее утро Берс, впервые натянув новенький, с иголочки, парадный мундир, который им пошили перед самым отлетом, поднялся на шестой, командный уровень. Выйдя из гравилифта, он на несколько мгновений задержался у отполированной до зеркального блеска стены и окинул себя критическим взглядом. Мундир был хорош и стоил целое состояние. Департамент двора и традиций строго следил за тем, чтобы первый парадный мундир молодого офицера флота был сшит вручную. Это была его первая привилегия. Второй раз на мундир, сшитый вручную, офицер мог претендовать, только получив чин адмирала. Но покрой этого мундира был рассчитан на несколько более атлетическую фигуру. Впрочем, Берса волновало, скорее, больше, не сдвинулись ли нашивки и знаки со своих точно вымеренных мест, чем то, насколько представительно он выглядит. С нашивками вроде бы все было в порядке. Он повернулся к толстой, герметичной двери, закрывавшей проем в изолирующей бронеперегородке, ведущей в центральный отсек, и вставил в прорезь замка идентификационную карточку, выданную на станции. Створки быстро и бесшумно ушли в стены.

Приемная была небольшой. За стойкой, больше напоминающей один из постов БИЦа, чем место секретаря, сидел дюжий мичман. Когда Берс шагнул внутрь, он окинул его вопросительным взглядом.

— Лэр, курсант Рюрик, личный номер ОУ-231, Танакийской его императорского величества высшей школы пилотов, второй сектор, подгруппа А-73, по вызову шип-коммандера, лэр.

Мичман молча выслушал доклад, сумрачно кивнул и, нажав пару клавиш, протянул руку:

— Идентификационная карточка?

Берс четким движением протянул ему кусочек пластика. Мичман сунул его куда-то внутрь консоли, мгновение рассматривал огоньки на пульте и, кивнув, указал на дверь:

— Входите.

Кабинет шип-коммандера Сарпея, с одной стороны, был абсолютно не похож на кабинет адмирала Эсмиера. Тот был образчиком позднеэзонеройского стиля, имел окна и нес на себе отпечаток антикварности. Этот явно был переделан из какого-то намного большего помещения и строго функционален. Но, с другой стороны, они чем-то неуловимо напоминали друг друга. Вероятно, тем, что оба были для своих хозяев не символом престижа, а рабочим местом.

Шип-коммандер Сарпей молча выслушал доклад и, кивнув в сторону силового стула, мгновенно возникшего у закругленного края стола, приказал:

— Садитесь, курсант.

Берс сделал шаг вперед и опустил свой тощий зад на белесый контур, обозначавший седалище силового стула. Шип-коммандер некоторое время молча его разглядывал, потом раздраженно скривился и заговорил:

— Я хочу знать, откуда вы взялись на мою голову?

Берс выдержал паузу, ожидая, не будет ли продолжения, а потом осторожно начал:

— Мы обучаемся по программе департамента колоний…

Сарпей прервал его жестом:

— Да ладно, не надо мне вешать на уши все это дерьмо. Я сорок лет проболтался на границе зоны «А» семнадцатого бут-сектора и знаю ее на несколько световых лет в глубь Большой пустоты. Там нет и никогда не было колонии с названием Землийа.

Берс замолчал, несколько мгновений размышляя над тем, что предпринять.

Он почувствовал, что вранье здесь не пройдет, но говорить правду тоже не очень хотелось. Однако шип-коммандер молча сверлил его требовательным взглядом, всем свои видом давая понять, что мгновенно раскусит любую ложь, к тому же, неизвестно почему, у Берса сложилось впечатление, что Сарпей тоже несколько опасается этого разговора, поэтому он решил рискнуть:

— Дело в том, лэр, что мы не совсем колония.

— То есть? — усмехнулся шип-коммандер.

— Вернее, совсем не колония.

— Аборигенная цивилизация?

— Да, лэр.

Шип-коммандер удовлетворенно кивнул:

— Так я и думал. — Он помолчал несколько мгновений, а потом вдруг повторил то, что спрашивал у Берса адмирал Эсмиер около года назад в своем собственном кабинете: — Расскажите мне о своей планете, курсант.

Берс уже открыл рот, но тут у него на сердце будто повеяло холодом. Он вздрогнул и замер, изо всех сил стараясь понять, откуда тянет опасностью.

Рисунок ускользал. Насколько в бою все получалось легко, настолько же было трудно сейчас.

Шип-коммандер удивленно спросил:

— Что с вами, курсант?

— Я… простите, лэр. — И Берс, которому наконец удалось поймать узор Рисунка; вскочил на ноги и пулей вылетел из кабинета.

Он вывалился из гравилифта, когда его опорная площадка только показалась из-под верхнего обреза проема двери, и рванул по коридору. К счастью, тот был почти пуст. Шагов за сорок до видневшегося впереди открытого люка в ангар, после последнего поворота, он услышал скрип такелажных цепей и слаженный рев десятков глоток.

— И-и р-р-раз, и-и р-р-раз, и-и р-р-раз, а ну еще, а ну давай, э-х-х-х-хех, — И полупридушенно: — Шабаш, встала.

Берс еще наддал, почти физически ощущая, как тают последние секундочки, и, едва вписавшись в проем аварийного люка, влетел в ангар. У левой стены шагах в сорока от входа из-под брюха шип-матки, на тусклом фоне которого был хорошо виден обнаженный, маслянисто поблескивающий сердечник ускорителя, выползали два десятка взмыленных курсантов, среди которых выделялось белой пеной на черной коже лицо Энтони. Берс на мгновение остановился, а потом ринулся вперед, заорав на ходу:

— В сторону! Он сейчас рухнет, все в сторону!

Энтони среагировал первым. Схватив за шкирку ошарашенного Млокен-Стива, он рванул вперед, по пути успев на ходу стиснуть локоть пайлот-коммандера.

Остальные танакийцы рефлекторно бросились за ними. Пробежав шагов двадцать, пайлот-коммандер опомнился и, резко затормозив, вырвал локоть из цепких пальцев Энтони, развернулся к нему, свирепо оскалился и начал:

— Вы! Курсант! Вы что, с ума…

Но в это мгновение со стороны шип-матки раздался резкий, басовитый звук, будто лопнула какая-то гигантская струна. Это чудовищная цепь, которая держала основной вес сердечника, неторопливо, будто при замедленном воспроизведении, распалась на две неравные части. Правая половина цепи плавно и величаво рухнула на припаркованные у стены двухместные «пустолазы», превратив их в искореженное и фонтанирующее сжиженным азотом из разбитых топливных баллонов крошево, а левая гулко грянула о стену ангара и, смяв двухдюймовый лист перегородки, будто тонкую бумажную салфетку, вышибла его в соседний отсек, а потом сползла по стене и рухнула на пол. Сам сердечник несколько мгновений повисел на шпильках, которых было установлено всего дюжина из положенных почти полутора сотен, а потом, сопровождаемый пулеметной очередью ломавшихся шпилек, рухнул на пол ангара. Несколько мгновений в ангаре стояла полная тишина, нарушаемая только затихающим шипением азота, потом кто-то севшим голосом просипел:

— Ой, мамочки!

Все вздрогнули, пайлот-коммандер захлопнул разинутый рот и повернулся к Берсу:

— Откуда вы знали, курсант?

Берс пожал плечами:

— Почувствовал, лэр. — Он не договорил, что из-за этого предчувствия ему пришлось чрезвычайно невежливо покинуть кабинет начальника базы.

Пайлот-коммандер поежился и, вздохнув, произнес:

— Шип-коммандер сожрет меня вместе с подтяжками. — Потом лицо его изменилось, он бросил на Берса несколько смущенный взгляд и пробормотал: — Э-э-э, спасибо, курсант.

Тут прорвало и остальных, все столпились вокруг Берса, принялись хлопать его по плечам, бормотать благодарности и нервно смеяться. Берс терпел это где-то полминуты, потом Энтони почувствовал, что тому становится не по себе. Он протолкался к Берсу и выдал фразу:

— Спокойно, парни, если теперь вздумаете совать голову, скажем, под лобовую башню — зовите, — После чего увел Берса под аккомпанемент хохота, в котором, однако, все еще были слышны истерические нотки.

Стал ли причиной этот случай, или он только послужил последней каплей, но на следующий день все трое землян обнаружили свои фамилии в списках обладателей допуска категории «А». Млокен-Стиву и Энтони это показалось удивительным, поскольку они еще не завершили полную тестовую программу, но Берс только пожал плечами и произнес в своей обычной манере довольно загадочную фразу:

— Просто Хан Пустоты решил, что о нашей планете он ничего знать не желает. Но им некогда было думать, что означает эта его фраза, поскольку до заветной капитанской рубки оставался всего один шаг.

7

— Ну и что теперь? — спросил Млокен-Стив, оглядывая приятелей. Энтони сидел на краю кровати и тихонько перебирал струны банджо, а Берс, как обычно, вывел на экран портативного многофункционального компа какие-то таблицы и невозмутимо их изучал. Подобный комп стоил целое состояние, но после той встречи на Стенвере с букмекером они могли позволить себе достаточно многое. Млокен-Стив вздохнул. Настроение было и хорошим, и не очень. С одной стороны, хотелось домой. Они все уже успели сильно соскучиться по Земле.

А с другой… Стоит признаться, что, несмотря на все проблемы, им удалось и здесь неплохо устроиться. Внутри, за забором, они стали чем-то вроде талисмана школы, а снаружи их защищала форма. Каким бы ты ни был ксенофобом, стоит трижды подумать, прежде чем катить бочку на императорский флот. Так что перспектива немедленного возвращения на Землю вызывала странные чувства, тем более что за прошедшие два года они успели достаточно проникнуться той атмосферой ожидания выпуска и получения диплома, которая существует в каждом учебном заведении, но особо чувствуется именно там, где студенты именуются курсантами и носят погоны. Однако главное, из-за чего они прибыли в империю, было сделано. В этой комнате сейчас сидели не просто трое курсантов четвертого курса, на левом плече которых уже красовались нашивки гардемаринов, а трое систем-навигаторов, способных проложить маршрут любого корабля — от каботажной баржи до линейного разрушителя[6] в любую точку Вселенной.

Ровно месяц назад они прибыли обратно на Танаку. Весь прошедший год «пустотный» курс утюжил пространство вокруг базы в радиусе почти двенадцати световых лет. По сравнению с представителями других учебных заведений танакийцы, к удивлению многих на базе, отделались достаточно малым числом происшествий. Серьезных было всего три. Один из курсантов во время группового сброса не удержался на глиссаде и врезался в шип-матку, другой вывел многострадальную матку слишком близко от кометного роя одной из реперных систем, а третий при отработке внутриатмосферного пилотажа умудрился задеть склон горы. Однако, благодаря тому, что все учебные корабли были оборудованы усиленными многоступенчатыми гравикомпенсаторами, обошлось без жертв и особых травм. Так что среди семнадцати тел, которые в соответствии с традициями флота после торжественной похоронной церемонии были отправлены из главного шлюза базы в последний путь к центральной звезде, не было ни одного танакийца. Более того, ни один из них не был отчислен. Для того чтобы получить полный допуск общего навигатора, необходимо было научиться доставлять корабль в зону диаметром приблизительно четыре световых часа, расположенную на расстоянии от пяти до десяти световых часов от центральной звезды системы-цели. Допуск систем-навигатора уже требовал умения выйти в назначенную зону, расположенную над плоскостью эклиптики системы-цели и ограниченную радиусом в сорок световых минут, а те искусники, кто мог вывести указанный корабль в точку, ограниченную всего одной-двумя световыми секундами, причем вернуть его в обычное пространство по заданному вектору и с заданной скоростью, с законной гордостью носили на левом рукаве шеврон шип-контролера. Так вот среди курсантов третьего курса Танакийской его императорского величества высшей школы пилотов зачеты по межзвездной навигации сдали все, сорок процентов курса получили допуски системных навигаторов, а результаты тестовых прыжков Берса позволяли ему претендовать на шеврон шип-контролера. Это произвело среди инструкторов базы некоторую панику. Шип-контролеров во всем флоте насчитывалось всего несколько сотен, причем все они получили это звание после нескольких десятков лет пилотирования, а тут никому не известный курсант, да еще варвар, выдает подобный результат! Это ли не повод для шока! Хотя и не для всех. Танакийцы уже успели привыкнуть к тому, что этот странный, нескладный варвар регулярно производит сенсации, но на базе это было в диковинку. В общем, Берс получил допуск только систем-навигатора. Но он и не думал претендовать на большее. Вообще-то еще за два месяца до зачетных полетов он поразмыслил над тем, чтобы специально запороть пару-тройку полетов, дабы не привлекать лишнего внимания, но потом пришел к выводу, что этого делать не стоит. На этот раз шум был как раз к месту, поскольку, по его расчетам, на этом фоне должен был не просто затеряться, а быть тщательно укрыт факт того, что остальные двое землян также вошли в лучшую десятку пилотов-навигаторов базы. По-видимому, так и произошло. Во всяком случае, когда подошел день объявления рейтингов, командование базы было озабочено больше не анализом состава лучших выпускников, а тем, чтобы танакийцы не подняли бучу. Поскольку по формальным признакам и статусу звание шип-контролера не было обставлено никакими дополнительными требованиями типа минимального стажа и налета (никому и в голову не могло прийти, что подобный результат может выдать малоопытный навигатор и уж тем более курсант), для его получения требовалось иметь только три зафиксированных результата зачетных полетов, совершенных подряд, и Берс имел законное право претендовать на это звание.

Больше всего возмущался старина Сампей. Он совсем было вознамерился ринуться восстанавливать справедливость, но Берс достаточно быстро убедил его этого не делать.

После прибытия на Танаку курс был распущен на каникулы. Трое друзей неделю проторчали на планете, по очереди навестив приятелей там, где жили Млокен-Стив и Энтони с Берсом, а потом купили билеты на пассажирский корабль, идущий на Таварр. Именно там располагалось единственное в пределах империи представительство Земли. Правда, неофициальное. Таварр был еще молодой колонией и имел много свободной территории, а также расчетливо слабую службу натурализации, позволявшую приезжим на Таварр достаточно свободно приобретать собственность и вкладывать деньги, чем и воспользовались земляне. К тому же губернатор Таварра оказался страстным охотником, но единственный вид охоты, который был ему доступен до появления землян на планете, — это охота с глидеров на антилоп. Купив для начала два десятка акров пустоши и осмотревшись пару месяцев, представитель землян Алукен-Соломон Кан тут же уловил, на чем можно поиметь бескрайнюю благодарность губернатора, и предложил ему нечто невиданное. Правда, для этого ему пришлось купить несколько тысяч акров земли в предгорьях и организовать на этих пустошах целый комплекс, напоминающий знаменитые охотничьи выездки русских царей. Русские псовые борзые, охотничьи гепарды, соколы были привезены с Земли и выдрессированы под руководством опытных биокорректоров. После первой же охоты губернатор выпал в осадок и буквально сел на иглу, демонстрируя все признаки наркотической зависимости.

Результатом этого стало то, что Алукен-Соломон Кан тут же превратился в ближайшего друга губернатора, пользующегося его полным доверием. Остальное было делом техники. А когда личный счет губернатора пополнился изрядным весом редких металлов в обмен на абсолютно, с его точки зрения, пустяковые бумаги, дружеские чувства губернатора к новому приятелю обрели прочность гранита. Тем более что в конечном итоге испрошенный новым другом губернатора запрос на дополнительные вакансии пошел губернатору только на пользу. Департамент колонизации от имени императора выразил высочайшую благосклонность рвению губернатора, с которым тот приобщает к образованию и культуре население пограничных колоний империи.

В порту Таварра троих курсантов встретил сам Алукен-Соломон Кан. Они сообщили ему о прибытии еще с орбиты, так что когда все трое, практически молниеносно закончив с формальностями, покинули простое, бревенчатое здание порта, сохранившееся со времен первых поселенцев, то, выйдя на широкую лужайку перед входом, обнаружили там вместительный боллерт-скотовоз, похожий на грубо обтесанный чурбак. Левый нижний капот его был открыт, и из-под него торчала крепкая задница полномочного представителя Земли, обтянутая грубой материей стандартного рабочего комбинезона. Когда они подошли поближе, Энтони усмехнулся и ехидно произнес:

— Что ж, приятно, когда старые друзья встречают тебя столь добродушным выражением лица.

Задница на мгновение замерла, потом Алукен-Соломон Кан с хрустом разогнул позвоночник и повернул к Энтони свое потное лицо:

— Фу-ты, черт, я думал, что вы появитесь не раньше чем через полчаса. Забыл, что вы у нас теперь крутые флотские парни и вам по фигу всякие колониальные таможни. — Он покачал головой, растянул губы в ироничной усмешке и, утерев руки грязноватой тряпкой, протянул мощную длань Энтони:

— Приветствую высоких гостей.

Трое друзей с улыбкой переглянулись. Представитель Земли основательно пожал протянутые руки и кивнул в сторону боллерта:

— Загружайтесь. Это, конечно, не тот шик, к которому вы привыкли в метрополии, но… Чем богаты.

— Шик… Видел бы он десантный бот, — добродушно пробормотал Млокен-Стив.

До поместья, которое, собственно, и являлось резиденцией представительства Земли, было около двадцати минут лету. Этот участок Алукен-Соломон Кан купил через подставных лиц около года назад. Он располагался в уютной долине меж двух горных отрогов, и один из склонов горы, укрытый густым реликтовым лесом, был источен пещерами. Представителю Земли оставалось оборудовать пещеры и устроить в гуще леса несколько бревенчатых хижин, и поместье превратилось в уголок Земли, в котором земляне, выросшие в столь похожих на эти пещеры куклосах или в лесной глухомани, очень напоминающей этот лес, чувствовали себя как дома.

В поместье оказалось неожиданно много народу. Здесь околачивался практически весь первый пул посланцев Земли, к которому принадлежали и трое гардемаринов, а также солидная часть второго и третьего. Когда ребята выбрались из сильно «ароматизированных» внутренностей боллерта, их невольно оглушил многоголосый гул множества людей, собравшихся встретить их.

Млокен-Стив присвистнул и повернулся к Алукену:

— Может, я чего не знаю? Мы что, собираемся оккупировать Таварр?

Представитель Земли хохотнул:

— Вот что значит военный. Тасмелон-Авраам Линкольн, увидя такое столпотворение, предположил, что мы собрались строить тоннель через гору. — Он кивнул. — Ладно, слуг здесь нет, вы где хотите расположиться — в лесу или?.. — он кивнул в сторону горного склона, опоясанного вереницей террас, связанных между собой узкими крутыми лесенками либо просто тропинками. Как и любой выходец из куклосов, он на людях избегал называть вслух место своего обитания.

Энтони понимающе усмехнулся и, окинув взглядом Берса и Стива, ответил за всех:

— Да где устроишь.

— Ну тогда вон высокую террасу на краю второго яруса видите? Вот туда и идите.

Обед и остаток дня прошли шумно. Несмотря на то что большинство обитателей поместья за прошедший месяц успело немного привыкнуть к регулярному появлению новых лиц, никто не хотел упускать момента пообщаться в столь большой компании земляков.

Вечером Энтони вышел на дальнюю террасу. Багровый Энторан — солнце Таварра, готовясь на ночь укрыться за горизонтом, величественно умащивал свой зад в громады иссиня-черных облаков, клубящихся над дальними отрогами гор, и от этого вида веяло чем-то древним, первобытным и прекрасным, и очень напоминало Землю. Энтони привалился к косяку и замер. Пару минут он наслаждался видом в полной тишине, но потом из темного угла послышался негромкий насмешливый голос:

— Любуешься?

Энтони обернулся. В углу у самых перил приткнулось плетеное кресло, над спинкой которого поблескивала бритая голова представителя Земли. Энтони подошел поближе, ногой придвинул стоящую рядом скамейку и сел. Некоторое время они молчали, потом Энтони негромко спросил:

— То, что здесь так много народу, означает то, что я думаю?

Алукен-Соломон Кан пожал плечами:

— Приказа об эвакуации не было.

— Тогда почему?

Представитель Земли хмыкнул:

— Так… За последний год вокруг наших ребят отирается слишком много разного народу. Да и в канцелярии губернатора побывало несколько мелких чиновников из столицы, немного отличавшихся от тех, к которым здесь привыкли. Например, выправкой и отсутствием брюха.

Энтони кивнул:

— Я гляжу — у тебя разведка поставлена что надо.

Представитель Земли вздохнул и махнул лопатообразной ладонью:

— Да где там! Несмотря на то, чем набита моя голова, я по-прежнему всего лишь старый траппер из лесного куклоса на северо-востоке того, что снова стало называться Канадой. И единственное, что я действительно хорошо умею делать, — это добывать оленину. А все остальное я делаю в пределах моих сил и разумения. Так что… — и он развел руками.

Они снова помолчали. Потом Алукен-Соломон Кан негромко произнес:

— Завтра установлю связь с Землей. Надо доложить о том, что вы прибыли, и заодно попрошу разрешения на эвакуацию.

— Но ведь пока не все собрались?

Представитель Земли философски покачал головой:

— Даже если завтра я получу приказ, то, пока Бродяга до нас доберется, большая часть оставшихся успеет прибыть, а если нет… — И он снова развел руками, потом замолчал на пару минут, вздохнул и тихо добавил: — Чует мое сердце — еще год-другой, и здесь такое начнется… Незачем нам в это влезать, у нас и своих хлопот полон рот.

Энтони кивнул, и они снова замолчали. Когда Энтони уже поднялся, чтобы идти назад, Алукен повернул голову в его сторону:

— Своим пока ничего не говори, старина. Мало ли?

Энтони усмехнулся:

— Не буду, хотя это и бесполезно. Одному глубоко по фигу, а второй и так знает.

Представитель Земли растянул губы в улыбке:

— Ах да, я и забыл, на что он способен. — Он помолчал. — А как молодой?

Энтони добродушно кивнул:

— Ничего, тянется, правда, я никак не могу понять, как можно было до сих пор ни о чем не догадаться.

Алукен пожал плечами:

— Ну, в куклосах всех берсерков кличут Берсами, да и посуди сам, что общего может иметь сосед по комнате, в свою очередь драющий полы грязной тряпкой, с… — и он сделал выразительный жест руками. Они понимающе переглянулись, потом Алукен продолжил:

— Да и вообще странные вы все-таки, «дикие».[7] На первый взгляд вроде ничего, а копнешь, так только святых поминай. Каждый со своим вывертом. Где уж тут вас понять.

Они проторчали на Таварре почти две недели. Приказ об эвакуации так и не пришел. Когда Алукен-Соломон Кан привез их в порт, то, улучив момент, он отвел в сторону Энтони и, пожевав губами, заговорил:

— Ты там это, все-таки будь наготове. Уж не знаю, что там и как, — он мотнул головой вверх в небо, — но я думаю, адмирал Навуходоносор заберет нас очень скоро. Он всегда прислушивался к тому, что я говорю. Так что… — Он оборвал себя и вздохнул: — Если бы не ваши погоны, я бы вас не отпустил. А так… Не хватало еще, чтобы на Таварр прибыл военный коронер с приказом о вашем аресте за дезертирство.

До Танаки добрались без приключений. Один раз какой-то подвыпивший тип начал в баре слишком громко разглагольствовать по поводу того, что разные варвары чувствуют себя в империи слишком вольготно, даже умудряются пролезть в имперский флот, а их надо гнать поганой метлой. Энтони принял это на свой счет, поскольку Млокен-Стив и Берс почти ничем не отличались от обычных простолюдинов, а его всегда выдавала черная кожа, и успокоил того типа одновременным хлопком ладонями по ушам. Так что путешествие назад была даже несколько скучноватым.

Когда они прибыли в школу, Энтони в первый же вечер сбегал на коммерческий узел связи и связался с Таварром. Когда Алукен-Соломон Кан появился на экране, то тут же начал с места в карьер:

— Я уж прикидывал, как до вас добраться. Приказ пришел.

Энтони понимающе кивнул:

— Эвакуация?

— Ну да. Правда, начинать велено с последнего пула. Ну да с ними мы быстро управимся. А по поводу вас пока туман. Какой-то умник из Совета Защиты посчитал, что стоит рискнуть и дать вам возможность получить дипломы. Мол, потом, когда установим с империей официальные отношения, это окупится. Но по мне, так пусть эта империя живет сама по себе, а мы сами по себе. Так что будьте готовы.

Вечером Энтони объявил о новостях. Берс, как и ожидалось, воспринял сообщение спокойно, но Млокен-Стив неожиданно приуныл. Некоторое время он сумрачно сидел на кровати, молча глядя в окно, а потом начал всех доставать.

— Ну так как? — снова спросил Млокен-Стив. — Пора собираться?

Берс оторвал глаза от экрана компа и поднял взгляд на Стива:

— Остынь.

Энтони взял резкий аккорд и, усмехнувшись, отложил банджо.

— Ты уже достал. Ну что ты мучаешься? Кто его знает, как оно в конце концов повернется? Недаром эвакуацию начали с последнего пула. Уж если считают, что нам необходимо получить дипломы, вполне вероятно, что мы их получим. А значит, впереди еще год, и ты успеешь еще не раз покрыть всех своих курочек, а нет… — Энтони пожал плечами.

Млокен-Стив вздохнул, а потом обиженно произнес:

— Да плевать мне на все. Я просто хочу напоследок надрать задницу академии. Недаром ребята все то время, пока мы болтались в пустоте, зубами держались в чемпионате. Теперь у нас есть все шансы утереть нос всей империи, вместе взятой.

Энтони только успел открыть рот, как его прервал спокойный голос Берса:

— Успокойся, у тебя будет возможность реализовать этот шанс.

Энтони и Млокен-Стив удивленно уставились на него, но Берс в своей обычной манере уже уткнулся обратно в экран. Энтони и Млокен-Стив переглянулись. По всему выходило, что, несмотря на то что было известно о берсерках до сих пор, Берс научился предчувствовать что-то такое, что не было связано со схваткой, но, поскольку требовать объяснений, как обычно, было абсолютно бесполезно, оба просто приняли его слова как факт и успокоились.

На следующий день после обеда их забрал старина Сампей. В игровом зале была собрана вся команда. Коммандер-капитан построил их в одну шеренгу, прошелся вдоль строя, свирепо тараща глаза, но курсанты в ответ смотрели весело. Старина Сампей дошел до конца шеренги, резко развернулся и, не выдержав, усмехнулся:

— Ну что, дерьмо, надерем задницу академии?

— Лэр, да, лэр, — рявкнул строй.

Так для Млокен-Стива, Энтони и Берса начался их последний курс.

8

Млокен-Стив первым взлетел по короткой лестнице, проскользнул сквозь высокую арку, стилизованную под классический портик, выскочил на центральную площадку смотрового холла и, ахнув, замер на месте. Энтони, который успел покинуть роскошную кабину гравилифта только вторым, чуть не налетел на него.

— Фу-ты, Стив, нашел место превращаться в соляной столп.

Млокен-Стив обернул к Энтони восторженное лицо:

— Ты только посмотри!

Энтони повернулся к огромному, во всю стену, иллюминатору, впрочем, это вполне мог быть имитирующий иллюминатор экран. На лайнерах класса «Премиум» иллюзии и реальность причудливо переплетались и создавали непередаваемую атмосферу роскоши и комфорта. Перед глазами друзей раскинулась величественная панорама столичной планеты. Это действительно выглядело впечатляюще. Планета висела в пространстве, окутанная мириадами ярких блесток. На различных орбитах висели миллионы объектов постоянной орбиты. Они заполняли пространство так густо, что конфигурация ближайших из них была ясно видна невооруженным глазом. И это при том, что, как правило, посадочные коридоры межзвездных лайнеров проходили через наименее загруженные участки пространства. Можно было представить, что творится в зонах с менее интенсивным движением. Энтони восхищенно присвистнул:

— Да тут настоящее столпотворение! Немудрено, что они не разрешили нам прибыть на собственной лоханке.

— Дело не только в этом, — раздался из-за спины голос Берса.

— А в чем еще? — машинально спросил Млокен-Стив, хотя в этот момент его больше занимало то, что открылось его глазам.

— В нас.

Млокен-Стив и Энтони не сразу поняли смысл сказанного, но спустя несколько мгновений до них дошло, что он имел в виду не танакийцев, вернее НЕ ВСЕХ танакийцев, и они оба резко повернулись к нему:

— Что это значит?

— Что ты хочешь этим сказать?

Их голоса прозвучали в унисон, и от этого оба запнулись. Но Берс по своей обычной привычке усмехнулся и, повернувшись спиной к огромному иллюминатору, неторопливо двинулся в сторону лестницы, ведущей к гравилифту. Ребята еще некоторое время потолкались на палубе, но странное заявление Берса не выходило из головы, к тому же иллюминатор начал мутнеть, затягиваясь предохранительной мембраной перед входом в атмосферу, делать в смотровом холле стало нечего, и они вернулись в каюту.

Посадка прошла практически незаметно. Только их солидный опыт полетов в гораздо менее комфортных условиях помог почувствовать легкую и практически незаметную дрожь, возникшую в тот момент, когда отключились установки собственной гравитации корабля и тот слегка осел под действием вертикального планетарного гравитационного поля. Так они прибыли в столицу.

У трапа их встретил коммандер-капитан в сопровождении двух лощеных гардемаринов. Потом был роскошный многоместный боллерт с сиденьями, обитыми не вечной флотской пластикожей, а настоящей материей, гигантское столпотворение в небесах над столицей, занимавшей площадь почти в семьсот квадратных миль, и огромное пространство девственного леса на ее окраине.

На протяжении восьми предыдущих месяцев танакийцы выигрывали одну схватку за другой. Когда они в очередной раз оказались на Стенвере, на них попытался выйти старый знакомый, но на этот раз безрезультатно. Ребята не дали стенверцам ни одного шанса. И вот наконец сегодня они прибыли в столицу для участия в финале чемпионата флота.

Вечером, когда вся троица сидела в своей комнате, дверь которой была деревянной, потому что этого требовали традиции, а не потому, что ее когда-то сделали такой и она до сих пор не успела развалиться, в их каюту ввалился коммандер-капитан Сампей. Старина Сампей был, как обычно, слегка пьян, слегка раздражен и, что было не совсем обычно, чувствовал себя немного не в своей тарелке. Окинув взглядом вытянувшихся гардемаринов, он несколько мгновений сумрачно молчал, потом ткнул пальцем в Берса и приказал:

— Ты, иди за мной.

Берс вернулся спустя полчаса. Поймав вопросительные взгляды Энтони и Стива, он пожал плечами и коротко пояснил:

— Старина Сампей волнуется. — После чего невозмутимо отвернулся и начал разбирать постель. Млокен-Стив вскинулся было, но, поймав насмешливый взгляд Энтони, скривился и тоже начал устраиваться на ночь. Берс сказал то, что хотел, и больше все равно из него не вытянешь.

Следующая неделя была адаптационной. Танакийцы до обеда тренировались в одном из игровых залов академии, а потом сначала опасливо, но с каждым днем все смелее и смелее погружались в столичное озеро удовольствий. Эхо их невероятных успехов разошлось, как круги по воде, и во многих салонах средней руки воспылали желанием заполучить на вечер хотя бы одного из столь необыкновенной команды. Впрочем, землянам это не грозило. Варваров могли допустить в салон только в качестве экзотической диковинки, а для всех остальных ролей пока хватало танакийцев из числа граждан империи. Так что Млокен-Стив и, судя по его рассказам, Энтони просто наслаждались жизнью на полную катушку. Тем более что у каждого из них еще оставался достаточный кусок из тех денег, что Берс выжал с букмекера на Стенвере два года тому назад. Впрочем, круг их развлечений не особо отличался от того, к которому они привыкли на Танаке. Разве что в столице они практически не смогли найти кислого пива, пережаренного мяса и дешевых проституток. В конце концов им это надоело, и Млокен-Стив без особой надежды на поддержку предложил попробовать нечто необычное — проникнуть в резиденцию императора. К его удивлению, первым на это предложение откликнулся до сих пор остававшийся вне круга их интересов Берс. Он оторвался от экрана компа, несколько мгновений задумчиво рассматривал Стива и, когда тот уже был готов признаться, что ляпнул это просто так, пружинисто поднялся на ноги.

— Пошли.

— Куда? — оторопел Млокен-Стив, но Берс уже направился к двери. Энтони проводил его ошарашенным взглядом, потом повернулся к Стиву, открыл рот, собираясь что-то сказать, но только махнул рукой и устремился вслед за Берсом.

К внешней ограде императорской резиденции, носившей название Сады Эоны, они подъехали на общественном боллерте с автопилотом. Вежливый женский голос управляющей программой сообщил им, что приближение к резиденции императора ближе двухсот ярдов, как и приближение к этой границе на высоте выше шести ярдов, запрещено. Берс молча пожал плечами и, переключив боллерт на ручное управление, отвел его к указанной границе и опустил на траву. Они выбрались наружу. Млокен-Стив поежился, чувствуя себя одновременно преступником, героем и идиотом, и покосился на Берса. Вот уж от кого не ожидал приверженности к авантюрам. Но тот уже был далеко, быстро двигаясь вперед к ажурной кованой ограде.

Как это ни удивительно, но ограда оказалась абсолютно нейтральной. Ни тебе отсекающего поля, ни пульсирующего силового ограждения — вещевой склад у них в школе охранялся намного лучше. Энтони и Стив, озираясь, перебрались через решетку и замерли, оглядываясь по сторонам. Берс проскочил вглубь ярдов на сто и остановился у края большой поляны, что-то рассматривая в траве, а может, принюхиваясь. Что он там делал, понять было сложно. Энтони нервно огляделся и, кивнув Стиву, двинулся к Берсу.

— Что, черт возьми, ты тут делаешь? — нервно прошипел Млокен-Стив, когда они подошли вплотную.

Берс сидел на траве в какой-то отрешенно-задумчивой позе. Услышав вопрос, он поднял глаза и, странно посмотрев на Стива, пожал плечами:

— Уже ничего.

Энтони поджал губы, собираясь сказать что-то резкое, но сдержался и только процедил:

— Ладно, побаловались, и хватит. Пора уходить. Пока нас не засекли.

Берс кивнул и, поднявшись на ноги, бросил взгляд влево:

— Поздно. Засекли.

Энтони и Стив резко обернулись. На краю поляны стоял полицейский боллерт, от которого величественно двигался детина ростом более шести футов, одетый в мундир столичной полиции. Энтони вполголоса выругался, а Млокен-Стив стиснул зубы. Ну влипли, тут, пожалуй, пахнет не меньше чем исключением. Полицейский приближался неотвратимо, как айсберг. Энтони отчаянно оглянулся по сторонам, но до ближайшей опушки было шагов сорок.

Можно было бы попытаться спастись бегством, вряд ли человек со столь внушительной фигурой мог быть достойным соперником, но представить троих гардемаринов флота, удирающих от полицейского… Тем более глупо было предполагать, что они смогут спрятаться от полиции, убегая в глубь резиденции императора. Полицейский остановился перед ними. Окинув их высокомерно-благожелательным взглядом, он усмехнулся и изрек:

— Лэры гардемарины, я могу вам чем-нибудь помочь?

Энтони слегка оторопел, а Млокен-Стив изумленно пробормотал:

— Вежливый коп! Мать моя женщина!

Единственный, кто воспринял это как должное, был Берс. Он сделал шаг вперед и заговорил так же высокомерно-вежливо:

— Просим прощения за беспокойство, лэр офицер. Мы с друзьями впервые в столице и, похоже, забрели не совсем туда, куда можно.

Полицейский усмехнулся:

— Это так, лэр гардемарин. — Он сделал паузу и, полуобернувшись в сторону просеки, указал рукой: — Разрешите проводить вас к выходу. При всем моем к вам уважении, вы еще не в столь высоких чинах, чтобы находиться внутри этой ограды.

Как ни странно, эта авантюра обошлась без последствий. А на другие времени уже не было. До финала оставалась одна ночь.

Они прибыли в императорский манеж за час до игры. Когда танакийцы спустились в раздевалку, Млокен-Стив обернулся к Берсу и прошептал:

— Черт возьми, я чувствую себя так, как будто первый раз собираюсь лечь с девчонкой.

Но Берс никак не отреагировал на его слова. Стив несколько мгновений разглядывал его обострившиеся черты, а потом усмехнулся. Берса, судя по всему, изрядно проняло. Пока танакийцы переодевались, раздевалка была заполнена приглушенным гулом голосов, но чем ближе было начало матча, тем сильнее чувствовалось заполнявшее раздевалку напряжение. Даже старина Сампей, от которого в этот день, как обычно, изрядно разило ромом, и тот почти не ругался.

За полчаса до начала их вывели попробовать покрытие. На противоположной стороне поля с показной небрежностью старожилов разминались «академики». Они лениво перебрасывали мяч и картинно делали растяжку, свысока поглядывая на смущенно сгрудившихся у своих колец танакийцев. Еще бы, за все время существования флотского чемпионата академия становилась чемпионом едва ли не больше чем все остальные команды, вместе взятые. И до этого финала они дошли легко, намного легче, чем танакийцы, имея лучшую разницу забитых и пропущенных мячей, хотя некоторые болельщики считали, что основные соперники были как раз в подгруппе танакийцев. Млокен-Стив сделал несколько пробежек, побросал мяч, привыкая к отскоку, но по большей части просто крутил головой. Конечно, не было в империи такого человека, которому не был бы знаком этот роскошный зал, ибо в Большом императорском манеже проходили финалы самых престижных соревнований и масса иных торжеств, но увидеть его вот так, не сверху, где были установлены блоки голокамер, транслирующие происходящее на все планеты империи, а с покрытия игрового поля, это было что-то… В этот момент Млокен-Стив врезался во что-то очень твердое и, чертыхнувшись, шмякнулся на ковер. То, на что он наткнулся, оказалось Берсом. Он стоял как статуя и смотрел на роскошную ложу под самым потолком, укрытую серовато-голубой мембраной. Похоже, он так и не заметил, что на него кто-то налетел. Млокен-Стив вскочил на ноги и ткнул его в бок:

— Ты что, заснул?

Берс повернул к нему задумчивое лицо и несколько мгновений недоуменно смотрел на Стива, потом в его глазах мелькнуло узнавание, и он пробормотал:

— Я чувствую…

— Что? — удивленно спросил Млокен-Стив, но тут раздался мелодичный сигнал, предписывающий командам вернуться в раздевалки. Выход команд на поле был обставлен как настоящее шоу, и делать это необходимо было при полном скоплении публики, поэтому Берс не ответил и молча направился в сторону входа в раздевалку.

Матч начался мощной атакой «академиков», закономерно закончившейся удачным броском. И поехало. Команда танакийцев ничем не напоминала ту свору злых и наглых волчат, которая в течение всего сезона ставила на уши весь высший дивизион. Скорее, это была толпа испуганных и подавленных юнцов, по какой-то причине одетых в одинаковую форму и вытолкнутых на поле. И те двенадцать очков, которые они все-таки записали на свой счет до первого перерыва, скорее, были результатом небрежности «академиков», чем усилий танакийцев.

Перерыв прошел в гробовом молчании. В общем, все было ясно. Настолько, что даже старина Сампей не соизволил спуститься в раздевалку. На лицах у всех читалась обреченность, и Млокен-Стив разозлился.

Когда раздался сигнал начала второго периода, он рванулся вперед как бешеный самец горноматки. Сбив с линий двоих «академиков», он грубо отобрал мяч и, стремительно выйдя к третьей линии, вколотил его безупречным пятиочковым броском. То ли помог этот проход, то ли танакийцы наконец пришли в себя, но команда заиграла резче. «Академики», которые после первого периода совсем уже было расслабились, заполучили три безответных мяча и вынуждены были собраться. Борьба пошла с переменным успехом, но разрыв, заработанный «академиками» в первом периоде, был слишком велик. После очередного неудачного прохода Млокен-Стив, тяжело дыша, отбежал к левому бортику. «Академики» взяли паузу. Берс стоял рядом. Млокен-Стив задрал футболку и попытался вытереть взмыленное лицо, но материя уже настолько пропиталась потом, что ему удалось только слегка размазать пену по лбу и щекам. Поэтому он свирепо выругался и, повернувшись к Берсу, прорычал:

— Да что, черт побери, с тобой происходит?! Ты двигаешься по площадке как полумертвый!

Берс повернул к нему столь же вспотевшее лицо, на котором странно смотрелось задумчивое выражение, и, кивнув в сторону императорской ложи, негромко произнес:

— Там кто-то есть.

Млокен-Стив было взвыл:

— Конечно, придурок, там император! — Но тут же, осознав наконец, что с другом что-то не так, осекся и после паузы настороженно спросил: — Что ты имеешь в виду?

Берс несколько мгновений постоял, наклонив голову, как бы прислушиваясь к своим ощущениям, потом медленно произнес:

— Там женщина.

— Ну и что? — не понял Млокен-Стив.

Берс пожал плечами.

— Не знаю. Просто я с ней как-то связан. Во всяком случае, я чувствую ее очень хорошо. — Он помолчал мгновение и неуверенно произнес: — Мне кажется… что я оказался на столице именно для того, чтобы встретится с ней. Черт! Именно для этой встречи я и попал в империю.

— То есть… как?

Берс пожал плечами и, ничего не ответив, отвернулся. Со стороны бортика послышался зычный голос:

— Эй, парни!

Млокен-Стив повернулся в ту сторону. Через бортик неловко перебирался коммандер-капитан Сампей. Двое танакийцев уже подскочили к нему и едва успели подхватить его под руки. Если бы не они, старина Сампей со всего маху плашмя рухнул бы на пол, а так он на мгновение повис у них на руках, потом свирепо оскалился и, раздраженно оттолкнув обоих, решительно двинулся в сторону Стива. Судя по всему, начало второго периода прибавило ему оптимизма, и он решил добавить жару.

— Что происходит, курсант? — Голос коммандер-капитана вполне мог быть слышен даже сквозь мембрану императорской ложи. — Вы что, с вечера обожрались, а потом приняли таблетки для запора? Ну так я могу сейчас же устроить вам ведерную клизму! — Он перевел дух и уже совсем собрался продолжить в том же духе, как сзади внезапно раздался негромкий голос начальника школы:

— Они делают все, что могут, коммандер-капитан.

Тот резко обернулся и разинул рот, собираясь сказать что-то резкое, но адмирал Эсмиер явно не был той фигурой, на которой можно было сорвать раздражение, поэтому коммандер-капитан только несколько раз разинул и захлопнул рот, как выброшенная на берег рыба, а потом обмяк. Адмирал без напряжения перепрыгнул через бортик и легким, изящным шагом аристократа подошел к повернувшемуся в его сторону Берсу. Они обменялись спокойными взглядами, потом адмирал раздвинул губы в едва заметной улыбке и негромко спросил:

— Ты сможешь сделать это, Берс?

За спиной кто-то ахнул. Адмирал! Так! Обратился! К курсанту! Но буквально через мгновение всех ожидало еще одно потрясение. Берс (неслыханно!) усмехнулся в ответ:

— Это самое легкое из всего, во что я вляпался в этом зале, лорд.

Адмирал несколько мгновений пристально смотрел ему в глаза, потом посуровел и, кивнув скорее не Берсу, а каким-то своим мыслям, отошел. Берс повернулся к Стиву и, еще больше растянув губы в улыбке, произнес:

— Ну что, надерем им задницу?

Млокен-Стив несколько мгновений помолчал, пытаясь осмыслить все, что только что произошло на его глазах, потом мотнул головой и решил отказаться от этой попытки. В конце концов это касалось его постольку поскольку. Берс смотрел на него с легкой усмешкой. Стив разозлился:

— Хотел бы я посмотреть, как тебе это удастся.

Берс насмешливо покачал головой и, закрутив мяч, вскинул его на палец.

Стив несколько мгновений смотрел, как он держит вращающийся мяч, потом поднял глаза:

— Ну и что?

Берс мгновенно убрал руку, а когда мяч, отскочив от пола, снова поднялся почти на прежнюю высоту, вновь ловко подставил палец. Стив непонимающе смотрел на него. Берс неодобрительно покачал головой:

— Еще не понял?

— Нет.

Берс вздохнул:

— Временами ты бываешь чрезвычайно тупым. — Он сделал паузу, как бы предоставляя Стиву последний шанс догадаться самому, и, когда тот промолчал, пояснил: — Касание мячом площадки не считается нарушением.

— И что?

Берс раздраженно сверкнул глазами и четко произнес по слогам:

— БАС-КЕТ-БОЛ! Как ты думаешь, они смогут справиться с нами, если мы будем вести мяч на скорости, раза в два превышающей ту, что можно развить, держа мяч на ладони?

Стив ахнул:

— Берс, ты — гений! — Он зажмурил глаза в восторге. В эту древнюю земную игру, правила которой Энтони, по его словам, откопал в каком-то старом файле, они часто играли последнее время на тренировках, и команде она была знакома, но в следующий момент Стив озабоченно нахмурился: — Но, насколько я понимаю, нарушением не считается только случайное касание.

Берс пожал плечами:

— Не думаю. Но давай попробуем поводить так, пропустив пару мячей. Если они, заколотив мячи, не станут утверждать, что подобное ведение мяча считается нарушением, у них не будет никаких оснований делать это, когда заколачивать начнем мы.

Стив хохотнул и бросил взгляд в сторону противников, которые уже отошли от бортика и собрались у своего кольца в ритуальный квадрат, а когда снова повернулся к Берсу, тот задумчиво смотрел в сторону императорской ложи. Стив насмешливо покачал головой:

— Ты что, влюбился?

Берс повернулся к нему и, к немалому удивлению Стива, спокойно пожал плечами:

— Не знаю, у меня раньше не было ничего похожего.

Стив ошарашенно вылупился на него:

— Что-о-о-о?.. Да ты в своем уме?!

Берс усмехнулся:

— Это ты мне?

Стив опомнился и покраснел:

— Извини.

Они помолчали, потом Стив осторожно заговорил:

— Слушай, ты же ничего о ней не знаешь. А вдруг она уродка или вообще бабушка?

Берс пожал плечами:

— Судя по всему, это меньшая из проблем. В конце концов, я и о себе знаю не очень-то много.

Стив недоуменно воззрился на него.

— А в чем ты видишь большую проблему?

Берс усмехнулся.

— Ну, ведь она по какой-то причине находится именно в императорской ложе? — Потом вскинул подбородок и кивнул в сторону «академиков», уже заполнивших свою сторону площадки. — Ладно, пошли, пора выполнять просьбу адмирала.

В этот вечер, впервые за двести лет своего существования, его императорского величества Танакийская высшая школа пилотов стала чемпионом флота.

9

«На следующий день они проснулись знаменитыми!» Млокен-Стив потянулся и, не поворачивая головы, скосил глаза влево. На огромной кружевной подушке рядом с его плечом покоилась женская головка, увенчанная короной вьющихся белокурых волос. Он несколько мгновений рассматривал симпатичное личико, потом скользнул взглядом по аккуратной грудке, высвободившейся из слишком широкого проема ночной рубашки, и по-дурацки осклабился. Подумать только, он, варвар, делит ночное ложе с одной из этих белокурых леди, которые еще пару дней назад не желали и смотреть в его сторону! Эх, что за жизнь началась! Он пошевелился, и веки лежащей рядом с ним женщины дрогнули, потом она поджала губки, потянулась, как проснувшаяся кошка, и открыла глаза. Несколько мгновений она недоуменно смотрела на Стива, словно не понимая, кто это вдруг забрался к ней в постель, потом в глазах мелькнуло узнавание, и она облегченно улыбнулась:

— О дорогой, ты уже проснулся?

Млокен-Стив смущенно хмыкнул и потупил глаза. Леди ласково улыбнуласьи, сев на кровати, протянула руку к колокольчику, стоящему на прикроватном столике, заполненном последствиями бурной ночи в виде двух высоких бокалов с остатками вина и вазочками с огрызками, кусочками пирожных и косточками. По спальне поплыл нежный хрустальный звук. Не успел он затихнуть, как на пороге появилась горничная, затянутая в строгое длинное платье, которое, впрочем, совершенно не прятало ни одного из ее достоинств.

— Стамея, пусть накрывают завтрак, мы с… господином гардемарином выйдем через полчаса.

Горничная поклонилась и так же молча исчезла. Леди повернулась к нему, призывно улыбнулась и совершенно другим тоном произнесла:

— Извини, дорогой, вероятно, ты голоден, но я подумала, что, вполне возможно, найдется причина, по которой ты согласишься немного подождать. — И она кошачьим движением скользнула вниз, ловко нырнув головой под одеяло. Спустя мгновение его плоть оказалась в плену умелых женских губок. Млокен-Стив вздрогнул от неожиданности, но тут же расслабился и зажмурил глаза от удовольствия.

Сразу после завтрака, который был ожидаемо роскошен, Стиву было предложено немного понежиться в солярии, расположенном рядом с бассейном. Он растянулся на ложе и прикрыл глаза. Нет, ну что за жизнь! В голове роились сладкие и сумасшедшие мысли, и было немного жалко, что всего этого не видят Берс и Энтони.

Последние пятнадцать минут игры они делали на площадке, что хотели.

Вернее, царил на площадке Берс, Млокен-Стив больше работал на подхвате. А Берс возникал перед «топперами» «академиков» как ночной кошмар, легким хлопком сбрасывал с выставленной вперед ладони мяч и устремлялся к вражескому кольцу, как северный буран. Он влезал в такие ситуации, из которых с обычной техникой не было выхода, и зал, первоначально почти полностью поддерживавший «академиков», не смог удержаться от восторженных воплей. А когда Берс на последней минуте обошел троих защитников и, буквально проломившись сквозь сгрудившуюся у кольца половину команды противника, в классическом баскетбольном прыжке буквально вложил мяч в кольцо, трибуны взорвались неистовым ревом. После этого все и началось. На них одновременно набросились корреспонденты информационных сетей, представители доброй дюжины профессиональных команд, председатели благотворительных фондов и директора рекламных агентств. Их портреты мерцали на первых полосах всех информационных серверов, но отдуваться за всех троих пришлось одному Стиву. Берс, похоже, слегка тронулся на почве какой-то неизвестной, которая, по его словам, во время матча находилась в императорской ложе, Энтони хлопотал над ним, как перепуганная квочка, да даже если бы не это, вряд ли эти двое оказали ему существенную помощь.

Впрочем, Млокен-Стив был не особо расстроен подобным поворотом событий и с удовольствием окунулся в водоворот званых завтраков, обедов и ужинов и рафинированную атмосферу аристократических салонов.

— Лэр, к вам пришли.

Млокен-Стив вздрогнул и рухнул с облаков на землю. На пороге солярия стояла горничная и откровенно пялилась на него. Стив покраснел и, схватив полотенце, торопливо обернул его вокруг бедер.

— М-м-м, кто?

— Он… с другим цветом лица и назвался довольно странным именем. Иентоуни, — и она брезгливо поджала губы. Млокен-Стив недоуменно пожал плечами — зачем это он мог понадобиться Энтони в такую рань, и, торопливо скользнув в валявшуюся рядом домашнюю накидку, которую леди преподнесла ему вчера вечером, поспешно направился следом за горничной.

Энтони ждал его в одной из многочисленных гостиных. Он был явно встревожен. Млокен-Стив пожал протянутую руку и озабоченно спросил:

— Что случилось?

— Берс пропал.

— Как?!

Энтони пожал плечами:

— Ну ты знаешь, после той игры он был сам не свой. Я даже опасался за его психику. С ним происходило что-то очень странное, и хотя я бы не рискнул назвать это любовью или чем-то в этом роде, потому что смешно влюбиться в того, кого никогда не видел и ничего об этом не знаешь, но… — Энтони запнулся и, тряхнув головой, что-то пробормотал себе под нос.

Млокен-Стив шагнул вперед и стиснул его плечо.

— Успокойся и постарайся мне внятно все объяснить.

Энтони сделал глубокий вдох и взял себя в руки.

— Ну, ты знаешь, что мы с ним на Танаке не расставались с первого дня. Я помогал ему контролировать свои эмоции… Ай, да что там, ты все знаешь. Так вот. Эти четыре дня он не выходил из номера, поскольку все время находился на грани транса и прекрасно представлял, чем это может кончиться. Ко вчерашнему утру я пришел к выводу, что, пожалуй, не обойтись без медикаментозного вмешательства. Я дал ему успокаивающее и снотворное и, когда он уснул, спустился вниз к аптечному пункту. Там я заказал необходимые медикаменты, но когда поднялся обратно в номер, то застал Берса бодрствующим и в крайне возбужденном состоянии. Когда он немного успокоился, то рассказал мне, что к нему приходила ЕЕ посланница. Я попытался его расспрашивать, но он замкнулся и впервые за эти дни спокойно уснул. Я было успокоился и решил, что кризис миновал, и поскольку за это время сам изрядно подрасшатал нервную систему, то принял дозу снотворного и тоже уснул. Вечером, как ты помнишь, была церемония награждения, с которой ты, как всегда, исчез довольно рано, — и он сделал многозначительную паузу, — так вот, когда за нами прибыл боллерт, чтобы отвезти в гостиницу, Берса тоже не оказалось на месте. И нет до сих пор.

Энтони замолчал. Млокен-Стив несколько мгновений размышлял над услышанным, потом заговорил:

— Ладно, жди меня здесь, я сейчас оденусь, попрощаюсь с хозяйкой… — И он, не закончив фразу, махнул рукой и выскочил из комнаты.

Горничной за дверью не оказалось, и Млокен-Стив, с трудом отыскав путь в спальню, торопливо оделся и ринулся по комнатам, надеясь наткнуться на хозяйку или хотя бы на кого-то из слуг. Ему повезло. Пройдя пару коридоров, он услышал знакомый нежный голосок, расплылся в улыбке и прибавил ходу. Он уже протянул руку к занавеси, закрывавшей арку двери, как вдруг случайно услышанный обрывок фразы заставил его замереть на месте.

… Варвар есть варвар, дорогая. Но я готова терпеть его вонь и запах изо рта, только бы его не перехватила эта сучка Энтерея. В конце концов, это ненадолго. Эстелиний, ну тот молодой шип-коммандер из штаба флота, с которым я спала летом, сказал, что к началу недели их уже отправят обратно в эту дыру, ну на Танаку. Так что еще два дня… Да… Да… О святые стихии… Нет, я даже подумываю подсунуть ему кого-нибудь из горничных, чтобы немного отдохнуть от этой вони… Ну что ты, дорогая, не стоит беспокоиться, я обойдусь своими силами…

Млокен-Стив почувствовал, как у него перехватило дыхание. Несколько мгновений он молча стоял за занавесью, потом тихонько повернулся и двинулся прочь от комнаты.

Когда вышколенный швейцар, украшенный седыми буклями, вручную отворял им наружные двери, Млокен-Стив вдруг остановился и, повернувшись в сторону горничной, которая стояла тут же с испуганно-расстроенным лицом, спросил:

— Госпожа, не подскажете ли, как мне добраться до дома леди Энтереи?

— Что? — не поняла та.

Млокен-Стив усмехнулся:

— Ничего, извините за беспокойство.

Существовала очень большая вероятность, что этот вопрос достигнет изящных ушек ее хозяйки. И изрядно испортит ей настроение.

* * *

Берс покинул торжественный обед по случаю чествования победителей чемпионата флота сразу после первой же перемены блюд. Его ухода никто не заметил. Он специально сел подальше от Энтони, рядом со Стивом, а тот после первого же тоста не обращал внимания ни на что, кроме своей смазливой соседки. За прошедшую неделю он успел побывать в постелях доброй дюжины дам из достаточно высокопоставленных семей, но, судя по белокурой головке соседки, ему впервые выпала возможность заняться чистокровной леди. Берс выскользнул на улицу, вызвал боллерт-автомат и, запрыгнув в него еще до того, как он успел окончательно остановиться, задал ему адрес припортового ресторанчика «Эбегантельс». Перед сегодняшним мероприятием он бегло ознакомился с путеводителем и был несколько удивлен, что та незнакомая леди назначает ему встречу в столь странном месте. Скорее, ей больше подошел бы «Дальсесиор». Но, возможно, она не хотела привлекать излишнее внимание, или в «Дальсесиор» просто не пускали варваров.

Он прибыл на место за полчаса до указанного срока. Заведение было очень похоже на бар дядюшки Сиранта, конечно с поправкой на столичный статус. Берс занял крошечный столик по диагонали от входа в зал, уплатил за два места, заказал себе пива и принялся ждать.

Ждать пришлось недолго. Когда голопроектор закончил демонстрацию выступления еще одной пары, которая, в отличие от принятого у дядюшки Сиранта репертуара, изображала что-то уж слишком извращенно непотребное, его будто что-то толкнуло в сердце. Берс резко вскинул голову. На пороге стояла юная и невероятно красивая девушка с черными волосами и растерянным лицом. Она была ослепительна, хотя если немного приглядеться, то становилось видно, что она попыталась скрыть или хотя бы немножко притушить свою красоту, используя достижения современной косметики, но ей это не удалось. Во всяком случае, когда она безмолвно возникла на пороге, по плотным рядам мужчин, сидящих за грязноватыми столиками, будто пронесся порыв ветра, развернувший все головы в сторону входа. Но Берса привлекла не ее красота. ЭТО БЫЛА ОНА! Он ни разу ее не видел, но в этот момент он знал абсолютно точно, что именно она находилась во время игры в императорской ложе. Берс почувствовал, что его прошиб пот. Черт возьми, он раньше никогда не испытывал ничего подобного! Ярость — да, сколько угодно. Раздражение, удовлетворение, злость — тоже. Правда, последние несколько лет он научился хорошо подавлять все эти чувства, давая себе волю только в редкие часы тренировок или с манекенами в тренажерном зале, но это… Рот пересох, сердце бешено колотилось о ребра, по всему телу прошло нечто вроде судороги, оставившей после себя покрытую мурашками кожу. Он чисто машинально представил, какие лошадиные дозы гормонов гуляют сейчас по его жилам, и слегка удивился своим реакциям. Организм явно готовился к чему-то необычному, и Берс осознал, что ожидает этого с каким-то затаенным страхом, но в следующее мгновение ему стало не до собственных эмоций. Откуда-то из-за спины девушки вывернулся какой-то мордоворот и грубо схватил ее. Берс почувствовал, как ярость бросила его вперед, и немного оторопел. Такого он не чувствовал со времени Битвы в поясе, вернее, даже раньше, во время Битвы в поясе он уже научился немного контролировать свои эмоции, а то, что он испытывал сейчас, шло из самой глубины его существа. Пожалуй, такое он испытывал только в юности, когда, заблудившись в лесу на Рождество, сцепился со стаей волков. Берс слегка испугался. Он знал, к чему это может привести. Вряд ли он сможет остановиться, прежде чем уничтожит всех находящихся в этом зале. Он стиснул зубы, торопливо сгреб со стола бокал и сделал большой глоток, добавив алкоголя в тот гормональный коктейль, которым был сейчас переполнен. При удаче алкоголь мог немного сбить настройку на убийство. А потом вскочил и, стиснув зубы, двинулся к НЕЙ.

Он сделал ошибку, подойдя вплотную. Запах пота и вонь изо рта мордоворота сыграли роль катализатора, и он почувствовал, что еле сдерживается. Берс остановился и, изо всех сил стараясь удержаться и не перешагнуть грань, после которой он уже не сможет себя контролировать, прошипел напряженным голосом:

— Убери руки от девушки.

Мордоворот вскинулся и, увидев перед собой всего лишь худого юношу, затянутого в форму курсанта Танакийской школы, ухмыльнулся и лениво процедил:

— Ну конечно, офицерик, раз ты говоришь, — а потом легонько кивнул.

Берс, почти полностью занятый упорной борьбой со своим состоянием, слишком поздно почувствовал что кто-то возник у него за спиной. В следующее мгновение его голова взорвалась от боли.

Берс очнулся от голосов. Некоторое время он просто лежал, приходя в себя, а потом попробовал пошевелиться. И тут же понял, что не может этого сделать. Он полежал еще немного, дожидаясь, пика сознание окончательно выплывет из темноты и мышцы, стянутые силовыми путами, начнут посылать в мозг импульсы боли, показывая, что перекрыты не только периферийные кровотоки, но и основные вены и конечности испытывают сильное кислородное голодание, а потом слегка напряг мышцы. Силовые путы впились в кожу. Боль сразу же усилилась, но Берсу было на нее наплевать. Сознание окончательно очистилось, голова была ясной, а где-то там глубоко, на самой грани сознания, ревело пламя чистой ярости. Берс немного удивился. Он очнулся сразу в состоянии боевого транса, такое с ним было впервые. Берс попытался сосредоточиться на голосах, хотя в таком состоянии его способность воспринимать что-то, не представлявшее для него непосредственной угрозы, резко падала.

— …сначала… лошадиную дозу денгреона… развяжут… оставят в этом помещении…

И в то же мгновение пришло понимание, что все, что произошло в баре и происходит сейчас, направлено против НЕЕ. Берс почувствовал, как полыхнула ярость, заполняя все его существо, он дернулся и попытался вырвать руки из силовых пут. Губы разомкнулись, хрустнув корочкой запекшейся крови, и из горла вырвалось хриплое:

— Убью…

Все находящиеся в комнате вздрогнули и обернулись в его сторону.

Несколько мгновений они в замешательстве смотрели на него, потом высокий красивый мужчина со светлыми волосами настоящего лорда брезгливо скривился и рявкнул на стоящего рядом изящного юношу:

— Ну чего уставился? Заткни рот этому животному.

Тот снова вздрогнул, бросил на говорившего обиженный взгляд, но промолчал. Потом вытащил из поясной кобуры парализатор и, сдвинув рычажок на максимум, направил ствол на Берса и несколько раз нажал на спуск. Берс почувствовал, как его мышцы снова поплыли и расслабились, но он знал, что это ненадолго. Берсерка в состоянии боевого транса сложно было остановить даже гигаваттным лазерным импульсом. Он сам видел, как во время атаки на канскебронский Системный разрушитель Траян получил в грудь такой импульс из оружейного блока такта,[8] что в образовавшуюся дырку можно было просунуть руку по локоть, но он пробежал еще сорок шагов, запрыгнул на галерею, оторвал такту голову и только после этого упал и умер, а парализатор…

Спустя пару минут Берс почувствовал, что снова пришел в себя. Глаза застилала красная пелена, а в голове ревел пожар. Берс напряг конечности и рванул их в сторону. Силовые путы заскрипели, утончились и лопнули, содрав изрядные куски кожи и мяса на запястьях, локтях и лодыжках. Стянутыми оставались только ступни. Берс резко выпрямился и, схватившись за обвивавшую ноги нить, свирепо рванул ее. Она лопнула с каким-то противным визгом. Он вскочил, заметив, что юноша пытается выхватить из кобуры парализатор и развернуть в его сторону, и прыгнул вперед. Голова юноши лопнула в его руках, как гнилая дыня, а потом все пошло уже помимо его сознания.

Берс опять осознал себя уже в середине комнаты. Он держал в руках обмякшее тело того мужчины с волосами лорда, а глаза торопливо пробегали вокруг. Все находящиеся в комнате, кроме двух связанных пленников, были мертвы. Он еще несколько мгновений прислушивался к своим ощущениям, но больше ничего враждебного не чувствовалось, и Берс позволил себе расслабиться. Отпустив мертвое тело, он повернулся в сторону девушки и увидел, что она сильно испугана. Он чертыхнулся:

— Ничего себе получилось первое свидание. — И виновато пробормотал: — Прости, я…

Девушка судорожно сглотнула и захлопнула рот.

— Не-е-ет, ничего, просто… — она запнулась, не зная, как пояснить, — ну я никогда не видела, как убивают людей. Я не представляла, что это может быть так, так… — и она замолчала. Берс сумрачно потупился. Похоже, он напугал ее столь сильно, что первое, что она сделает, когда выпутается из этой передряги, так это наберет максимальное расстояние между ним и собой. Что ж, этого следовало ожидать. Тут ему пришло в голову, что девушка все еще связана, и он торопливо склонился над телом мужчины-аристократа. Похоже, тот был здесь за главного, так что, скорее всего, кодировщик силовых пут находился именно у него, но в следующее мгновение его будто что-то толкнуло, он подпрыгнул и развернулся в сторону стены. Спустя секунду та рухнула, и сквозь тучи пыли внутрь ринулись какие-то фигуры в бронекостюмах странной сине-черной расцветки. Он мгновенно оценил обстановку и понял, что с голыми руками против этой армии ему не справиться. Если бы он хотя бы был один! Берс бросил на девушку отчаянный взгляд, но та почему-то не испугалась, а только поражение замерла и еле слышно прошептала:

— О темная бездна, как он мог!

Часть II Принцесса

1

Сияние Садов Эоны возникло на горизонте сразу, как только боллерт перевалил через Хрустальный хребет. Когда машина по пологой дуге обогнула Рассветный пик, Эсмиель не выдержала и, перегнувшись через подлокотник, свесила голову с левой стороны. Волосы, несмотря на удерживающее прическу статическое поле, тут же съехали на щеку, но она не стала откидывать голову назад, а только приподняла руку и, слегка усилив деоэффект на ладони, придержала этот шелковистый водопад. Боллерт плавно снижал скорость, заходя на последний разворот. Внизу уже тянулся Тенистый лес, чарующе освещенный переливающимися, искристыми струями вечернего тумана, так что напыщенное брюхо боллерта, украшенное массивным гербом королевского дома, было хорошо видно гуляющим внизу гостям. Эсмиель представила стайки юных институток, воспитанниц его императорского величества Института благородных девиц, основанного вдовствующей императрицей Эренией триста сорок лет назад, парами чинно прогуливающихся перед сном по усыпанным светлячками аллеям Тенистого леса в сопровождении строгих классных дам и с жадным любопытством вглядывающихся в затененные боковые аллеи с тайной надеждой разглядеть целующуюся парочку или блестящие глаза воспитанников Пажеского корпуса, сбежавших из-под надзора классных дядек с аналогичной целью, и весело рассмеялась. Как давно это было!

К этому моменту боллерт завис над Поляной прибытия и начал мягко опускаться вниз. Эсмиель откинулась назад и, достав косметичку, прикосновением к сенсорной кнопке вызвала зеркальную плоскость, а затем принялась торопливо наводить так важные для любой женщины последние штрихи. Боллерт мягко коснулся ухоженной травы, и выскочивший из заднего служебного отсека охранник-гвардеец в полном парадном мундире распахнул дверку. Боллерт был снабжен полным комплектом автоматики, но, согласно дурацким установлениям дворцового протокола, в пределы Садов Эоны все, а особенно члены королевской фамилии, обязаны были прибывать в сопровождении челяди и почетного караула в мундирах императорских гвардейцев, на которых, согласно традиции, возлагались обязанности ливрейных слуг. Этого Эсмиель никогда не одобряла — зачем заставлять людей делать то, с чем прекрасно справляется автоматика? Но она была последней, чьим мнением по этому вопросу вздумал бы интересоваться лорд-мажордом. Поэтому Эсмиель решила не рисковать и хотя бы с формальной стороны соблюсти данное требование департамента двора и традиций. Но даже то, что она прибыла в сопровождении только одного гвардейца и всего лишь с одним слугой, который управлял полетом боллерта, уже было вопиющим нарушением этикета. Во всяком случае, не приходилось сомневаться, что дяди, тети, братья и сестрицы приволокли за собой целые полки слуг и охранников, основной задачей которых на все время бала являлось поглощение чудовищного количества закусок и пива.

Эсмиель торопливо убрала косметичку и, ловко спрыгнув на траву, кивнула гвардейцу:

— Спасибо, Смей, идите и развлекайтесь в свое удовольствие.

— Да, леди, благодарю, леди.

Гвардеец щелкнул каблуками и захлопнул дверцу. Вся охрана, состоящая при особах королевской крови, была приписана к какому-нибудь гвардейскому полку, но многие переступали порог родной казармы только единожды — в тот день, когда приносили присягу императору. Так что гвардейцами императора они являлись чисто номинально, на самом деле ревностно демонстрируя абсолютную лояльность настоящему хозяину или хозяйке. Впрочем, Эсмиель не сомневалась, что некоторые из них заложили душу дедушке Эйзелу, но от этого, как говорится, никуда не денешься.

Вскоре боллерт мягко приподнялся над травой и заскользил в сторону большого дворцового ангара. Эсмиель проводила его взглядом и повернулась в сторону широкой аллеи, освещенной мириадами крохотных огоньков, усыпавших ветки и листья обступивших ее деревьев. Откуда-то спереди неслась музыка и слышался многоголосый шум веселящейся толпы. Пожалуй, если строго придерживаться этикета, она прибыла слишком поздно, но пошел этот этикет в темную бездну. Такие балы всегда начинались с того, что одержимые матримональными планами матроны устраивали нечто вроде парад-алле для набравших за зиму соков и прибавивших в теле ненаглядных чад. Потом начинались сложные маневры по осторожному прощупыванию настроений потенциальных женихов и невест, а также их родителей, во время которых ненаглядные чада были вынуждены приглашать на танцы только «нужных» партнеров. Эсмиель, однако, надеялась, что это представление должно было уже завершиться и сейчас наступало время веселья. Девушка тряхнула головой, озорно стукнула каблуком о каблук, стряхивая прилипшую, листву, в очередной раз подумала, что ее костюм, представлявший собой изящные сапожки, узкие брючки, блузу с пенистым кружевным жабо и обтягивающую кокетливую курточку, скорее подходит для занятий верховой ездой, чем для столь пышного и роскошного мероприятия, как первый императорский бал этого сезона, потом весело рассмеялась, предвкушая реакцию собравшихся в зале людей, и двинулась по аллее танцующей походкой.

Огромные двери Павильона удовольствий были распахнуты настежь, и гигантский бальный зал, разделенный мерцающими аудиозавесами на три танцевальные зоны, был наполнен танцующими парами. Старшие гости в дальней зоне с достоинством выписывали сложные фигуры протокольных рыцарских танцев. Молодежь предпочитала более современную музыку. А некоторые озорные парочки быстро пересекали танцевальные зоны одну за одной, то врываясь в ритме бурной энгизы в чопорное пространство рыцарского танца, то вплывая величавой фигурой танца первого приветствия в неистовый грохот треггея.

Когда Эсмиель появилась на пороге и окинула огромный зал веселым взглядом, реакция мужской половины присутствующих была во многом рефлекторной, но абсолютно предсказуемой. Кавалеры успели изрядно принять на грудь, что в достаточной мере раскрепостило их инстинкты, а традиционные придворные платья, укрывавшие разгоряченную женскую плоть под десятками локтей тяжелой материи и облаками воздушных кружев, ласкали воображение, но отнюдь не глаза. Так что появление изящной женской фигурки, столь свободно демонстрирующей все преимущества современного спортивного стиля, невольно заставило всех присутствующих мужчин изобразить нечто, подобное стойке, более привычной для охотничьих собак. Эсмиель несколько мгновений понежилась на волне мужского восторга, заодно поймав с десяток ненавидящих взглядов профессиональных старых дев, впрочем, не только их одних, потом весело рассмеялась и двинулась через зал, грациозно покачивая бедрами. В этот момент со стороны буфета с напитками раздался хриплый рокочущий голос:

— Эсмиель, милочка, неужели это ты?

Постороннему показалось бы, что столь густой бас может принадлежать только мужчине, но девушка, услышав произнесенную фразу, остановилась и, удивленно всплеснув руками, повернулась к буфетной стойке:

— Святые стихии, леди Эноминера! Неужели вас снова допустили в наше стоячее болото?

Дородная пожилая матрона ухмыльнулась, затянулась сигарой, свернутой из тугих листьев рамотенского болотного тростника, и одобрительно кивнула.

— Ты отрастила неплохую попку, моя маленькая проказница, на нее реагируют даже такие мухоморы, как старый лорд Эстанзай. — Она снова затянулась и беспощадно добавила: — Хотя если тем песком, который из него уже просыпался, набить мешки, то можно построить такие дамбы, что пойма Сибра навсегда избавится от угрозы наводнений. — И она раскатисто расхохоталась. Эсмиель засмеялась вместе с ней.

Леди Эноминера представляла собой редкий экземпляр неостервозившейся старой девы. Впрочем, многие имели в отношении ее особое мнение, и, прямо скажем, у них были для этого все основания. В молодости она была настоящей красавицей, да и сейчас многие из тех, кого она называла «старыми козлами», при ее появлении начинали выпячивать грудь и подкручивать усы. Так что ее одиночество скорее было осознанным выбором, чем стечением обстоятельств.

Ходили слухи о какой-то романтической истории с женихом-офицером, погибшим в одной из пограничных стычек с канскебронами, или даже во время битвы при Тавории, клятвами вечной любви, десятком-другим дуэлей, на которых проливали кровь наследники самых известных фамилий, и всем тем, что обычно сопровождает такие истории, но, насколько все это было правдой, никто не знал. Во всяком случае, сейчас леди Эноминера была известна скорее благодаря своим шокирующе откровенным манерам. Во всех светских салонах шепотом рассказывалась история о том, что, когда прежний император, прославившийся своей бесцеремонностью, посмел как-то публично отпустить двусмысленность по поводу леди, да еще в ее присутствии, Эноминера, которая была в то время еще в самом соку, молча встала, подошла к императору и со всего размаху засветила ему пощечину. Император, который казнил самых высокородных аристократов и за меньшие прегрешения, на этот раз только неуклюже перевел все в шутку, а потом почти целую неделю не показывался в свете, ожидая, пока со щеки сойдет красный след от крепкой женской ручки, но применять в отношении леди Эноминеры какие-либо санкции не осмелился.

Эсмиель первый раз повстречала леди Эноминеру еще в то время, когда была воспитанницей его императорского величества Института благородных девиц. По какому-то недоразумению леди Эноминере было на некоторое время поручено исполнение обязанностей классной дамы. Кому в голову могла прийти абсурдная мысль о том, что манеры леди позволят ей продержаться хоть сколько-нибудь долго в чопорно строгой атмосфере сплоченного коллектива преподавателей и классных дам института, — не было ясно до сих пор. Ходили слухи о том, что это была идея самого императора Эзарра, рассматривающего сие назначение как некую забавную месть, но полной ясности не было. Во всяком случае, ее недолгое пребывание в стенах самого престижного женского учебного заведения в этом районе галактики не прошло незамеченным. Ее первое появление в классной комнате выглядело потрясающе. Когда новоиспеченная классная дама величественно вплыла в класс и окинула взглядом воспитанниц в строгих, длинных платьицах бесформенно-пуританского покроя, привычно скромно опустивших глаза и чинно сложивших руки у пояса, то тут же скривилась, презрительно сморщила нос и рявкнула:

— Ну что вы стоите как сухие, засоленные рыбины! Вы что думаете, молодые кавалеры будут употреблять вас к пиву?

Девочки от неожиданности вскинули головы и ошарашенно уставились на свою новую классную даму. А та окинула их внимательным взглядом и снова сморщилась от отвращения:

— Нет, ну натуральные засушенные рыбины! Я чувствую, что вашим молодым кавалерам в поисках невест придется совершать паломничество на самые дальние окраины империи, а может, и за ее пределы. — Тут она встретилась глазами с Эсмиель и запнулась, внимательно рассматривая девочку. — Впрочем, нет, не все здесь безнадежны. — Она быстро подошла к парте девочки и, взявши за подбородок, развернула ее лицо вверх. — Да, милочка, ты сможешь многих удивить и еще заставишь толпы мужчин побегать за собой. Только не позволяй этим рыбинам вытянуть из тебя твой жар.

И девочка почувствовала, как от этих слов у нее сладко закружилась голова. Спустя месяц леди Эноминера исчезла из института, но навсегда осталась в сердце Эсмиель.

— О леди Эноминера, я не думала, что у лорда-мажордома достанет смелости послать вам приглашение.

— Я тоже не думала, милочка. Если быть честной, я собиралась им подтереться, но потом подумала, что слишком давно тебя не видела, а ты вряд ли пропустишь это мероприятие. — Она последний раз затянулась своей чудовищной сигарой и отшвырнула ее в сторону, едва не засветив окурком в усы слишком близко придвинувшегося хлыща, с жадным интересом прислушивающегося к их беседе. — А с кем еще можно так славно поболтать? И вот я здесь.

— Я рада. — Эсмиель протянула руку и взяла с буфетной стойки слегка запотевший «тюльпан» с кеньори. — Вообще-то я не собиралась ехать, но приглашение было запечатано личной печатью кузена Эонея, и я рассудила, что не стоит игнорировать волю императора. К тому же он был самым меньшим занудой среди всех моих кузенов, так что даже ради этого мне стоит относиться к нему повнимательней.

У хлыща рядом округлились глаза, и он молниеносно исчез в толпе.

Леди Эноминера хмыкнула:

— Ты сейчас запустила изумительную сплетню, милочка. Спустя полчаса на тебя будет направлена вся ненависть мамаш потенциальных невест императора. — Она сгребла со стойки такой же «тюльпан» и, шумно отхлебнув, уточнила: — Да, пожалуй, и остальных мамаш тоже. То, что император обратил свое благосклонное внимание на особу со столь скандальной репутацией, означает, что их взгляды на воспитание годны разве что на удобрения, а кому нравится признавать свои ошибки? — Она на несколько мгновений задумалась и неожиданно закончила: — А еще это означает, что молодой Эоней имеет глаза и не боится ими пользоваться. Отрадный факт.

Они еще некоторое время поболтали, но Эсмиель уже не терпелось потанцевать, и леди Эноминера добродушно махнула рукой:

— Ладно уж, скачи, молодая кобылица. Вижу, не терпится повертеть хвостом перед разгоряченными молодыми людьми. Только береги нос, а то они, как правило, ужасно воняют во время… ПРОЦЕССА.

Вот так. Как хочешь, так и понимай. Эсмиель расхохоталась и, шагнув назад, тут же оказалась в плотной толпе молодых кавалеров, не рисковавших приближаться к ней во время ее беседы с леди Эноминерой, что, впрочем, было с их стороны совсем нелишней предосторожностью. Несмотря на несколько холодноватое отношение со стороны общества к самой леди, ее шутки с удовольствием повторялись во всех салонах. Она могла ославить так, что потом какой-нибудь щеголь полгода не мог показать носа ни в одном приличном салоне, чтобы не вызвать смешки присутствующих.

После трех мертилий и одного паруэта раскрасневшаяся Эсмиель вернулась к буфетной стойке передохнуть. Леди Эноминера встретила ее благосклонным кивком:

— А пожалуй, ты еще похорошела, хотя, как это у тебя получается, я никак не пойму. Еще семь лет назад ты заставляла этих воняющих мужиков при общении с тобой предусмотрительно надевать более прочные штаны. — Она привычно отхлебнула из бокала, — Кстати, за то время, пока ты развлекалась, я неожиданно получила убедительное доказательство того, что твоя история с печатью императора на приглашении похожа на правду. — С этими словами она передала девушке салфетку, на которой нервным почерком императора была нацарапана фраза: «Эй ты, потанцуем?»

Эсмиель рассмеялась, а леди Эноминера, извлекая из своего невероятных размеров ридикюля новую сигару, недоуменно заметила:

— Впрочем, меня несколько озадачила форма обращения.

— Ах это? Просто Эоней в детстве так ко всем обращался, а я сказала, что если он не может запомнить мое имя, то и я его тоже буду звать «Эй ты». — Она задумчиво покачала головой. — Странно, что он об этом вспомнил, это было почти десять лет назад.

Эноминера усмехнулась:

— Ты по-особенному действуешь на мужчин, моя милая. Вряд ли кто из них может позабыть хоть минуту из времени, проведенного рядом с тобой.

Эсмиель удивленно уставилась на леди:

— Вы это серьезно?

Но та снова усмехнулась и махнула рукой:

— Ладно, оставим, вон приближается твой сиятельный кавалер. — И, изобразив нечто, очень отдаленно напоминающее реверанс, тут же выдала: — Только не распускайте свои гены, ваше величество. Милочка, могу тебя предупредить, что от этой семейки можно ожидать серьезных пакостей, уж я-то знаю.

Эсмиель удивленно оглянулась. Оказалось, что за время разговора их успела взять в плотное кольцо ближняя охрана императора, а сам Эоней уже некоторое время стоял прямо у нее за спиной. Император расхохотался и, галантно предложив Эсмиель руку, изящным пируэтом увлек ее в центр зала, оставив за спиной довольную леди Эноминеру, несколько растерянную и шокированную свиту и лорда-мажордома с фиолетово-синим от ярости лицом.

Они прошли два круга в хорошем темпе, потом Эсмиель заметила, что Эоней немного запыхался, и увлекла его к завесе рыцарских танцев.

— Что-то вы стали быстро уставать, ваше величество. Совсем не следите за своим здоровьем, кузен.

Эоней с натугой усмехнулся и ворчливо пробормотал:

— Хотел бы я посмотреть на вас, кузина, после трех часов непрерывных атак легиона вошедших в раж матрон, возглавляемых самой леди Эомирен.

— О сир, тогда я вам сочувствую, — рассмеялась девушка.

Они выполнили еще несколько па танца благодарения и снова выскользнули за другую завесу.

Однако оказалось, что там танец кончился. Император взял ее за руку и галантно подвел к небольшому столику с пирожными. Гончие дедушки Эйзела тут же сноровисто отсекли толпу, предоставив молодым людям максимально возможное в этом столпотворении уединение.

— И все-таки, кузен, я в недоумении.

— А что вам не нравится?

Эсмиель озорно тряхнула волосами.

— Последний раз вы уделяли мне столько внимания лет десять назад, когда поймали меня на том, что я рассматриваю альбом с неприличными голографиями, который вы стащили из гвардейских конюшен, правда, тогда вы потратили это время на то, чтобы догнать меня и хорошенько оттаскать за косы.

Они весело расхохотались, потом Эоней несколько удивленно покачал головой:

— Слушай, я и забыл, как с тобой легко. Клянусь, я в полном восторге от своей идеи. — Он улыбнулся и, повернувшись к столику, развернул его обратной стороной. — Вот смотри, ореховые, как мне помнится, это были твои любимые.

Эсмиель тихонько ахнула:

— Кузен — ты прелесть! — И восторженно чмокнула его в щеку. Если бы кто-то из них был немного более внимательным к залу, то ему сразу бы бросилось в глаза, как после этого жеста по рядам разряженных гостей прошла судорога.

Спустя несколько минут они вновь закружились в вихре танца.

Обратно к буфетной стойке и леди Эноминере Эсмиель вернулась только часа через четыре. Эноминера флегматично раскуривала новую сигару. Когда Эсмиель обессиленно рухнула на изящный высокий табурет и, вцепившись в высокий тонкий стакан с соком, припала к нему, леди Эноминера одобрительно кивнула и невзначай заметила:

— Поздравляю, милочка, сегодня ты нажила еще одну сотню смертельных врагов. — Она затянулась и добавила: — И главные среди них — семейка Эомирен.

Девушка опустила стакан, перевела дух и, беззаботно тряхнув волосами, ответила:

— А, наплевать, без врагов жизнь слишком пресная, к тому же что они могут мне сделать?

Глаза леди Эноминеры вдруг неприятно блеснули:

— О девочка моя, никогда не стоит недооценивать своих врагов, как правило, это кончается очень печально.

2

Боллерт лорда Эомирена прибыл в городской дом уже под утро. Старый лорд вылез первым, галантно подал руку жене и, небрежно кивнув присевшим в традиционном книксене дочерям, двинулся к дому. В холле он на мгновение остановился, отпустил руку жены и, коротким поклоном попрощавшись с домашними, прибывшими вместе с ним, сумрачно нахмурился и направился к гравилифту. Леди Эомирен проводила его тревожным взглядом, но не произнесла вслед ни слова. Муж и так был достаточно сердит, не стоило его раздражать еще больше. Поднявшись на второй этаж, он бросил взгляд на плотно прикрытые изолирующей мембраной двери кабинета и, мгновение помедлив, двинулся в сторону библиотеки. Для разговора с сыном стоило выбрать более нейтральную территорию.

Когда дверь библиотеки распахнулась и в нее просунулись пышные седые брыли прекрасно выучившего за пятьдесят лет верной службы привычки хозяина дворецкого, лорд сердито проворчал:

— В чем дело, Джеймисон? Я еще по дороге просил тебя найти лорда-наследника и передать ему, что я хочу его видеть.

Дворецкий отвесил привычный поклон и, торопливо проскользнув, поставил перед хозяином традиционный стакан грога, а затем с некоторой фамильярностью старого, любимого слуги слегка оттопырил нижнюю губу и сообщил:

— Я послал сообщить об этом Кубьена, но молодой хозяин не дал ему произнести ни слова и лишь изрядно обломал об него трость. Поэтому я посмел предположить, что лорду-наследнику следует дать время немного успокоиться, и потому сообщил ему о вашей просьбе только сейчас. Так что он должен быть с минуты на минуту.

Лорд все с тем же сердитым лицом отхлебнул грог и отпустил слугу. Потом посмотрел на холодную арку камина и протянул руку к пульту дистанционного управления, валявшемуся на журнальном столике. После пары прикосновений в камине вспыхнуло гудящее пламя, а массивное кресло плавно развернулось и пододвинулось ближе к горячим языкам огня. Несколько минут лорд в одиночестве наслаждался грогом и теплом очага, но потом дверь библиотеки с мягким шелестом распахнулась, и раздались тяжелые, шаркающие шаги. Лорд, повернув голову, уставился в помятое лицо, с нижней стороны окамленное уже изрядно отросшей за ночь щетиной. Наряду со всеми прочими достоинствами род Эомиренов славился своей волосатостью. Некоторое время отец и сын сумрачно разглядывали друг друга, потом младший не выдержал. Недовольно искривив губы, он открыл рот и, обдав отца густым перегаром, хрипло спросил:

— Вы звали меня, отец?

Лорд Эомирен еще несколько мгновений рассматривал наследника.

Современная молодежь частенько забывает о должном уважении к старшим, но семья Эомиренов всегда была щепетильна в вопросах воспитания, и подобный подход добавлял лорду немалую долю авторитета. Вот и сейчас его сын, известный в свете бонвиван и повеса, прибыл по первому же зову и скромно стоит перед его креслом, не осмеливаясь сесть, пока отец этого не позволит.

Если бы все молодые были столь же послушны… Лорд Эомирен вздохнул:

— Садитесь, сын. — Он сделал паузу, ожидая, пока тот исполнит его повеление, потом поставил стакан с остатками грога на небольшой столик и грозно спросил: — Что это взбрело тебе в голову, сопляк?

У лорда-наследника дернулась щека, он побагровел и, стиснув руки в кулаки, вскричал:

— Отец!..

Но лорд не дал ему продолжить:

— Молчать! Как надо надраться, чтобы при всех начать ломиться сквозь кольцо личной охраны императора, да еще во время, когда он с партнершей ведет танец предков!

— Отец! Эта тварь…

— Я сказал — молчать! — взревел глава семьи. — Кто ты такой, чтобы осуждать поступки императора?

— Но всем известно, что Элайна…

Старый лорд потерял остатки терпения и с размаху жахнул кулаком по массивному подлокотнику:

— Да заткнешься ты, наконец!

Эоменик осекся, но его глаза, обрамленные снизу синеватыми мешками, по-прежнему яростно сверкали. Лорд Эомирен перевел дух, протянул руку и, захватив стакан своими толстыми, волосатыми, похожими на сардельки пальцами, жадным глотком допил остатки грога. Пожалуй, после столь тяжелой ночи не следовало затевать такой бурный разговор, но за последнее время молодой лорд будто с цепи сорвался. До лорда доходили слухи, что он уже в открытую похвалялся своим положением императорского зятя, так что сегодняшнее поведение императора на балу могло подвигнуть лорда-наследника на крайне безрассудные поступки. Впрочем, и эту дикую выходку с личной охраной императора никак не назовешь разумной. Лорд раздраженно посмотрел на опустевший стакан и отшвырнул его в сторону. Стакан звонко ударился о полку с носителями и бесшумно покатился по толстому шемахскому ковру.

— Да будет тебе известно, что император никогда не давал согласия жениться на твоей сестре.

Эоменик изумленно уставился на него.

— Но все говорят… — И он снова осекся, поймав презрительный взгляд отца.

Некоторое время оба молчали, давая себе время успокоиться, потом лорд глухо продолжил:

— Тебе уже сорок два, а твоя голова по-прежнему занята только дуэлями, задиранием женских юбок и роскошными игрушками типа новой яхты или спортивного боллерта. Можно было бы догадаться, что женитьба императора в первую очередь событие политическое. Когда он объявит о помолвке, это будет означать, что влияние того дома, из которого будет происходить невеста, сильно возрастет. В этой игре не имеют значения ни личная привязанность, ни симпатии будущего жениха и невесты, только вес и влияние приобретаемых таким образом политических союзников. — Он сделал паузу, проверяя, насколько его непутевому отпрыску понятно все, что он говорил. Но по виду лорда-наследника можно было с некоторой уверенностью утверждать только то, что он внимательно слушает. — Так вот, сын, я уже на протяжении нескольких лет загоняю императора в ловушку, создаю ситуацию, при которой любая невеста, не принадлежащая нашему дому, принесет ему больше проблем, чем выгод. — Он усмехнулся: — Слухи о скорой свадьбе — часть моих усилий. — Лорд снова с тоской посмотрел на пустой стакан, валявшийся с другой стороны камина, и усмехнулся: — Молодой Эоней, конечно, неглуп, он все прекрасно видит. К тому же у него отличная наследственность. Его папаша — старый спрут Эзарр — был докой в этих делах, но пока все складывается в нашу пользу. И тут твоя дурацкая выходка! — Старый лорд презрительно стиснул губы, но сдержался и проворчал более спокойным тоном, чем собирался: — Ты что, считаешь, что она облегчает мою задачу?

Молодой лорд съежился под грозным взглядом отца, но потом гордо вскинул голову:

— Но почему он тогда…

— А вот это не твоего ума дела! — рявкнул лорд Эомирен. — Возможно, молодой Эоней решил меня поддразнить, у него тоже еще иногда ветер в голове гуляет. А возможно, ему показалось необходимым продемонстрировать перед кем-нибудь свою независимость от старого и выжившего из ума главы сената. Мало ли может быть причин?

Маркиз некоторое время помолчал, потом выдавил из себя:

— Все равно, он так на нее смотрел…

— Он смотрел на нее так, как смотрел бы любой мужик, еще не достигший возраста климакса, дурень! — рассерженно рявкнул лорд Эомирен и, плюнув на собственное решение, ткнул пальцем в кнопку вызова. Нет, надо иметь железные нервы, чтобы беседовать с этой молодежью, или хотя бы достаточный запас успокаивающего под рукой. К моменту, когда брыли дворецкого вплыли в библиотеку вслед за сервировочным столиком, на котором вместе с бутылкой любимого Эомиреном бренди был еще поднос с дымящимся кофейником, вазочкой икры и свежими тостами, лорд успел досадливо подумать, что, пожалуй, стоило бы приказать Джеймисону принести что-нибудь перекусить. Так что столь яркое воплощение дворецким его сокровенного желания немного повысило лорду настроение.

Но лорд-наследник был занят своими терзаниями:

— Но почему именно эту сучку, отец? Она ведет себя в обществе настолько вызывающе, что…

— Нет, ну и кретин! — возмутился старый лорд. — Ты что, не можешь немного напрячь свою подставку для ношения шляп? А кого еще? Она сирота и в политическом отношении ноль. Если бы он совершил все это с наследницей любого другого дома, то все могли подумать, что этот дом бросает вызов нашим планам. А зачем ему нужен конфликт среди великих домов? Его власть еще слишком слаба, чтобы он мог позволить себе пойти путем своего отца, ловко сумевшего подобным образом серьезно ослабить дома Энермеев и Эсантомарков. — Эомирен усмехнулся: — Впрочем, я его не виню. Если бы он этого не сделал, то покинул бы трон лет на пятьдесят-сто пораньше, и не по причине смерти от старости. — Тут он убрал усмешку с лица и закончил назидательным тоном: — Наша задача состоит в том, чтобы не дать его отпрыску поступить подобным образом с нашим домом. Ты понял, сын?

Тот молча кивнул, однако, судя по недовольному выражению лица, слова отца не смогли убедить его до конца, поэтому старый лорд насупился и рявкнул:

— Так ты понял?

Эоменик стиснул губы и с натугой произнес:

— Да, отец.

— И больше не будешь совершать никаких глупостей, не посоветовавшись со мной?

— Конечно, отец.

Лорд Эомирен недоверчиво покачал головой, но он слишком устал и проголодался, чтобы заново начинать столь тяжелый разговор. К тому же в семье Эомирен повторение никогда не было матерью учения, а молодой лорд уже успел доказать всему свету, что является истинным отпрыском этой славной фамилии. Со всеми ее достоинствами и недостатками. Так что лорд просто вздохнул и, положившись на благосклонность святых стихий, молча кивнул:

— Идите, сын, и постарайтесь впредь быть более благоразумным.

Лорд-наследник поднялся с кресла и, коротко поклонившись, вышел из библиотеки. Лорд недовольно крякнул и, взяв свежий тост, принялся намазывать икру на хрустящую корочку.

Когда лорд-наследник пинком распахнул дверь в свои апартаменты, молодой человек с нежным, даже несколько женственным лицом, одетый в мундир одного из гвардейских полков, суматошно вскочил с высокого, массивного кресла, в котором дремал, но, увидев, что это Эоменик, усмехнулся и, сладко потянувшись, жеманно произнес:

— Папашка настучал по попке? Говорил я тебе, милый, не стоит столько пить.

Маркиз свирепо оскалился и залепил говорившему увесистую пощечину.

— Молчи, чернь!

Тот отлетел обратно в кресло и обиженно вскрикнул:

— Ты что?

Молодой лорд грубо выругался и зло пнул массивную ножку стола. Гвардеец понял, что хозяин апартаментов не в духе, и притих. Если бы старый лорд видел всю эту сцену, то пришел бы в бешенство от того, что какому-то слуге могла даже в голову прийти мысль столь нагло вести себя в присутствии хозяина, но если бы он узнал причину этого, то, вероятнее всего, его хватил бы удар. Он был не прав, обвиняя сына в том, что у него до сих пор на уме задирание женских юбок, ибо за последние полгода вкусы маркиза несколько изменились. Но эти изменения вряд ли пришлись бы по вкусу лорду Эомирену.

Несмотря на то, что в окраинных провинциях или даже в метрополии в среде простолюдинов отношение к новым привязанностям молодого лорда было бы если не равнодушным, то вполне лояльным, для освященных веками традиций великих домов, общепризнанным ревностным хранителем которых был старый лорд Эомирен, они считались верхом падения.

Сил молодого лорда хватило на целых десять минут. В последнем исступлении, саданув кулаком по обитой шелком стене, он неудачно задел оттопыренным пальцем руки за стоящую у стены массивную вешалку в стиле династии Эрегоров, взвыл и, прижав руку к груди, шмякнулся в кресло рядом с гвардейцем. Некоторое время они молча сидели, потом Эоменик поднял глаза на юношу и, увидев его огорченное лицо, несколько мгновений смотрел на него, а потом покаянно покачал головой:

— Прости, Семиней, я не хотел тебя ударить. Просто я был слишком взбешен, чтобы осознавать, что творю.

Молодой человек еще несколько минут сохранял на лице недовольную мину, но потом, по-видимому, решил, что смешно требовать большего от наследника рода Эомирен, тем более что тот в порыве страсти частенько бывал намного более груб, и, перестав изображать обиду, дал волю своему любопытству:

— Ладно, но что такого сказал тебе папашка, из-за чего стоило так беситься?

— Заткнись! — снова вспыхнул молодой лорд, покоробленный фамильярным отношением своего любовника к главе дома Эомиренов, но сдержался и пояснил несколько сварливым тоном: — Дело не в нем. Я до сих пор не могу успокоиться, когда вспоминаю эту, эту… грязную дрянь. О, как она вертелась перед императором!

Молодой человек с нервным смешком спросил, изо всех сил стараясь не выдать своего беспокойства:

— Милый, уж не ревность ли это?

Эоменик вскинул на него изумленный взгляд:

— Ты думаешь, я способен изменить тебе? Тем более с женщиной?!

Семиней жеманно повел плечиком:

— А почему бы и нет? Я как-то видел ее достаточно близко, и мне кажется, подобная самка вполне могла разбудить твои… животные инстинкты.

Лорд-наследник задохнулся от возмущения:

— М-м-м-мерзость! Как ты мог даже представить такое?!

— Ну а тогда в чем дело? — облегченно усмехнулся молодой человек. — Что мешает нам немного отучить эту красотку лезть не в свое дело и заодно немного повеселиться?

Эоменик удивленно уставился на своего любовника, до сего момента никогда не проявлявшего инициативы в отношении подобных, достаточно опасных забав, а тот возбужденно, даже несколько наслаждаясь изумлением своего любовника, продолжил:

— У нее в охране служит мой троюродный братец — Смей. Грубиян и редкостная дубина. К тому же, судя по всему, он влюблен в нее по уши. Когда появляется у дядюшки в доме, так все разговоры только о ней. — Он возбужденно хихикнул: — Мы могли бы придумать очень славную шутку. Клянусь, после нее император вряд ли даже взглянет в ее сторону.

Молодой лорд несколько мгновений боролся с искушением, потом отрицательно мотнул головой:

— Нет, я обещал отцу больше не заниматься авантюрами.

Семиней с сожалением пожал плечами:

— Что ж, как хочешь, но зря, было бы славно.

Эоменик грустно усмехнулся.

— Ах ты, шалун.

Молодой человек кокетливо повел плечом.

— А толку-то, ты всю ночь ругался и буянил, хотя, клянусь святыми стихиями, мы могли бы провести хотя бы часть этого времени более приятно.

Молодой лорд рассмеялся, а Семиней, воодушевленный этой реакцией, вкрадчиво произнес:

— Хотя и сейчас еще не все потеряно. — И, протянув руку, погладил маркиза по толстым волосатым пальцам, все еще стиснутым в кулак.

Свои апартаменты лорд-наследник покинул только перед самым обедом.

Полная событиями ночь и бурное утро требовали дать телу хотя бы небольшой отдых, но в роду Эомиренов испокон веку рождались крепкие мужчины, и после короткого сна Эоменик чувствовал себя почти в порядке. К тому же отец не терпел, если кто-то из членов семьи, находящихся во дворце, не выходил к обеду. Когда Эоменик спустился в зал, все, кроме отца, были уже там.

По-видимому, отношение отца к его подвигам на балу стало известно всем, потому что младший брат, Экант, любимец матери и неисправимый подлиза, увидев его, насмешливо фыркнул и демонстративно отвернулся. Молодой лорд вспыхнул, но сестра Элайна успела торопливо шагнуть вперед и схватить его за руку:

— Оставь, Эоменик, ты же знаешь Эканта. — И, заметив, что эти слова все еще его не успокоили, поспешно добавила: — Я знаю, что ты сделал это из-за меня, и благодарю тебя.

Это было не совсем правдой, но Эоменик воспринял ее благодарность как должное и немного остыл.

Обед прошел в полном молчании, причем, к удивлению всех, лорд за все время обеда никак не продемонстрировал сыну свое раздражение. Так что когда все поднялись из-за стола, дурное настроение лорда-наследника заметно улучшилось, и жизнь стала казаться не такой черной.

После обеда Эоменик, чувствуя потребность хоть как-то вознаградить Семинея за невольную грубость, решил предложить ему поездку в самый роскошный универмаг столицы. Тот испытывал непреодолимое влечение к модным тряпкам, которого лорд-наследник, получивший традиционно суровое воспитание, никогда не понимал.

Семиней, узнав о планах своего любовника, пришел в полный восторг:

— Эоменик — ты мой кумир! А сколько я могу потратить?

Когда боллерт плавно опустился на посадочную площадку рядом с универмагом, Семиней молодцевато выскочил наружу и вытянулся во фрунт. Он был достаточно умен, чтобы представлять, чем грозит им обоим даже малейший намек на то, что между лордом-наследником великого дома и его охранником-гвардейцем существуют какие-либо иные взаимоотношения, кроме как между слугой и господином.

Поднявшись на этаж, обслуживающий лордов, Эоменик в присутствии лебезящего управляющего небрежным тоном отдал указания своему слуге и ленивым шагом направился в роскошный кафетерий. Судя по всему, ему предстояло провести здесь довольно много времени. Семиней никогда не мог удовлетворять свои пристрастия достаточно быстро.

Кафетерий был практически пуст. Несколько одиноких посетителей принадлежали к высшему чиновничьему слою, к которому любой лорд априори не мог испытывать ничего, кроме презрения, а уж тем более лорд-наследник дома Эомирен, так что шансы скоротать время за легкой беседой были равны нулю. Но делать было нечего, и Эоменик мужественно выдержал полтора часа.

Когда он наконец спустился к боллерту, Семиней встретил его с подозрительно загадочным выражением лица. Глаза его восторженно сверкали, и было видно, что ему не терпится поделиться какой-то новостью. Эоменика охватило тревожное предчувствие. Всю дорогу до дома он мучился сомнениями по поводу того, что же могло так развеселить Семинея, а когда они наконец очутились за плотно прикрытыми дверями его апартаментов, Семиней радостно рассмеялся и, залихватски швырнув свертки с покупками на пол, гордо вскинул подбородок и произнес:

— Я видел нашу роковую красавицу.

— Где?

Молодой человек шаловливо вскинул голову:

— Она примеряла костюмы для верховой езды.

Эоменик подался вперед.

— Она тебя не заметила?

Семиней злорадно усмехнулся:

— Еще как заметила! Мы были друг от друга на расстоянии вытянутой руки, и, клянусь темной бездной, вряд ли наша встреча доставила ей столько же удовольствия.

3

На следующий день Эсмиель проснулась довольно поздно. Особых планов не было, а после вчерашнего буйного веселья все тело ломило. К тому же утро было серым, дождливым, и даже Трегги, ужасно породистый гончий лис, известный всему дому своим веселым нравом, только тихонько подошел, лизнул ее в щеку и мрачно удалился в свой любимый угол, где грустно растянулся, разбросав длинные, мощные лапы на пушистом ковре. Короче, день ни на что не годился, кроме как поплакать и потосковать о загубленной молодой жизни. Но плакать девушке решительно не хотелось. После вчерашнего вечера осталось сладостное ощущение какой-то приподнятости, даже счастья, какового ей уже очень давно не приходилось испытывать. А посему ей было решительно наплевать на погоду. За последние два года она уже привыкла сама формировать свое настроение. После того как Эсмиель покинула институт, изрядно попортив кровь преподавательницам своим неуемным характером и рано прорезавшейся самостоятельностью во взглядах и суждениях, она вдруг с удивлением обнаружила, что внезапно оказалась полностью предоставлена самой себе. Девушка рано осталась без родителей — мать умерла при родах, а отец, адмирал и командир эскадры, геройски погиб в битве при Тавории. Тетушка, назначенная императором опекуншей сироты, скончалась перед самым выпуском, так что после двенадцати лет неусыпного контроля она вдруг оказалась совершенно свободной от чьего-либо внимания. К этому прилагалась яркая красота и огромное богатство. То есть на нее внезапно рухнула голубая мечта любой юной девушки любого мира. А много ли на свете людей, которые смогут выдержать немедленное и полное воплощение собственно голубой мечты? Эсмиель выдержала, хотя и не без потерь. То, что делала Эсмиель, было бы вполне приемлемо, если бы она хотя бы внешне соблюдала приличия, ну, скажем, что ей стоило бы, отправляясь в путешествие по планетам-провинциям, взять в сопровождающие одну из родственниц или хотя бы женатого родственника — дядю или кузена. А выходка с участием в межорбитальных гонках, когда она почти две недели находилась одна в компании двадцати мужчин своего экипажа? Да мало ли чего можно вспомнить?!

Однако особых проблем у нее не было. Она не стала героиней ни одного скандала, не растратила капитал, не устраивала бурных оргий, и вся неприязнь по отношению к ней была вызвана скорее завистью молодежи и раздражением старших, чем какими-то более серьезными причинами. «Леди Эсмиель ведет себя неподобающим образом», и точка! И вот наконец похоже, в глухой стене отчуждения наметилась трещина.

Эсмиель спрыгнула с кровати и, быстро накинув на плечи длинный, прозрачный пеньюар, протанцевала в ванную комнату. Прежде чем принять душ, девушка скинула пеньюар и рубашку и долго рассматривала себя в зеркало. При этом у нее в ушах гудел нудный и противный голос институтской воспитательницы: «Эсмиель, как ты можешь быть такой бесстыдной, немедленно оденься, что подумают другие девочки, если увидят тебя в таком виде!» — и то, что все эти занудности вот уже четыре года не имели к ней никакого отношения, только прибавило ей хорошего настроения.

После скудного завтрака она на три часа заточила себя в тренажерный зал (ничего не поделаешь — расплата за вчерашние пирожные), из которого выползла совершенно обессиленная, но страшно собой довольная. Больше до обеда делать было решительно нечего, поэтому после душа она некоторое время повалялась в постели, просто наслаждаясь покоем. В голову лезли нескромные мысли по поводу кузена вперемешку с воспоминаниями о том гвардейском капитане, с которым она познакомилась на курорте. Эсмиель рассердилась на себя и, решительно поднявшись с постели, подошла к зеркалу. Еще раз окинув себя критическим взглядом, она показала язык своему отражению, а потом пробормотала, подражая голосом густому басу леди Эноминеры:

— Да, милочка, тебе уже двадцать четыре, пора бы уж и рожать. — И, не удержавшись, фыркнула, а потом быстро оделась и сбежала вниз.

К обеду принесли свежую почту. Когда горничная вывалила перед ней кучу конвертов, девушка изумленно распахнула глаза и весело рассмеялась. Похоже, после вчерашней ночи высший свет сделал вывод, что она заняла вакантное место нового увлечения императора, а потому большинство хозяек модных салонов спешили ухватить кусочек ее ставшего столь драгоценным времени и лечь костьми, но добиться от нее непременного посещения их блистательного заведения. Эсмиель принялась разбираться в ворохе посланий. Судя по их количеству, стена отчуждения, окружавшая ее последние, два года, рухнула окончательно, но девушку это сейчас совершенно не интересовало, она искала нечто другое. Ожидания ее не обманули, и в большом официальном почтовом конверте обнаружилось не менее официальное приглашение на завтрашнюю конную прогулку по аллеям Садов Эоны, однако на его обратной стороне знакомым нервным почерком было написано: «Эй ты, покатаемся?» Эсмиель издала победный вопль, отшвырнула остальные приглашения и, взлетев на третий этаж, ворвалась в свою гардеробную. Легким прикосновением отключив дезинфектор, она не стала дожидаться, когда деокомплекс приведет в норму воздух в гардеробной, и, морща носик от запаха озона, принялась лихорадочно перебирать свои костюмы для верховой езды. Спустя полтора часа Эсмиель укрепилась во мнении, что все, что у нее есть, не лезет ни в какие рамки и просто жизненно необходимо срочно обновить гардероб. Сердито отшвырнув последний из примеренных костюмов, девушка несколько мгновений колебалась между срочным вызовом своего портного и посещением магазина, но потом вызвала горничную.

Через сорок минут Эсмиель в сопровождении горничной уже торопливо выпорхнула из боллерта напротив распахнутых дверей самого шикарного универмага столицы. Прибытие ее боллерта, украшенного гербом королевского дома, естественно, не могло остаться незамеченным. Ее встретил сам старший управляющий. Противный дородный тип с крашеными волосами. Она прервала его бурное приветствие и резко приказала:

— Мне нужен костюм для верховой езды, что вы мне можете предложить?

Управляющий в приступе рвения от желания угодить столь высокородной особе буквально взвился на месте:

— О леди! Как раз сегодня у нас огромный выбор костюмов. Мы только что получили несколько эксклюзивных моделей с улицы Ремиоли. (На этой улице находились самые знаменитые и респектабельные Дома моделей империи.) Разрешите мне лично проводить вас. — И он умудрился одновременно чудовищным образом изогнуть свой позвоночник в умопомрачительно угодливом поклоне и в то же время сделать приторно-радушный жест в сторону арки VIP-гравилифта.

Спустя полтора часа непрерывных примерок девушка наконец отобрала пять костюмов, которые в общем-то заслуживали некоторого внимания, но главная трудность состояла в том, что для завтрашней прогулки ей нужен был только один из них. Она помучилась еще некоторое время, но так и не пришла к однозначному мнению, а посему не мудрствуя лукаво решила купить все пять и хорошенько подумать над этим вопросом уже дома. Отправив горничную вниз со свертками, Эсмиель оделась и, достав косметичку, собралась привести себя в порядок, как вдруг почувствовала, что в примерочной кто-то есть. Несколько мгновений она не обращала на это внимания, решив, что зашел кто-то из персонала, но вошедший почему-то молчал. Девушка замерла и медленно обернулась. Рядом с ней стоял молодой мужчина с холеным, немного женственным лицом, одетый в изящно пригнанный мундир одного из гвардейских полков, и сверлил ее злобным взглядом. У Эсмиель испуганно сжалось сердце, и она отшатнулась, но незнакомец был готов к этому. Он шагнул вперед и, схватив ее за волосы, зажал ей рот, потом притянул ее вплотную к своему лицу и, обдав перегаром, злобно прошипел:

— Не верти хвостом перед императором, сучка, а то ведь не так сложно попортить личико. — Произнеся это, он больно рванул ее за волосы и опрокинул на колени. Несколько мгновений насильник держал ее так, наслаждаясь страданием, написанным на ее лице, а потом снова, рванув за волосы, отшвырнул в сторону. Эсмиель откатилась к стене, больно стукнувшись локтем, но не вскрикнула, а замерла у стены, зажмурив глаза и оцепенев от ужаса. В примерочной еще несколько мгновений слышалось его распаленное дыхание, потом скрипнули сапоги, и все стихло. Когда она наконец собралась с духом и осмелилась открыть глаза, в комнате уже никого не было. Девушка обмякла, судорожно всхлипнула, потом приподнялась на дрожащих руках и села у стены, подтянув ноги и обхватив руками колени. Несколько мгновений она молча сидела с помертвевшим лицом, а потом спрятала голову в коленях и разрыдалась.

Домой она приехала совершенно больная. Верный Смей уловил, что хозяйка чем-то сильно огорчена, но спросить ни о чем не решился. Эсмиель охватил приступ горячей благодарности к нему и за искреннюю тревогу, разлившуюся в его глазах, и за то, что не нужно ничего объяснять. Но потом пришла мысль о том, насколько она, оказывается, одинока, если единственным человеком, который искренне тревожится за нее, является охранник-простолюдин. И на нее вновь накатила горечь. Ведь для леди совершенно невозможно поплакаться в жилетку охраннику.

Когда за кормой боллерта бесшумно захлопнулись массивные ворота усадьбы, Эсмиель откинулась на подушки, с удивлением осознав, что всю дорогу просидела забившись в дальний угол салона и напряженно согнувшись. Отослав недоумевающую и перепуганную горничную, она поднялась к себе в спальню и, забравшись в теплую постель, принялась тихонько плакать над своей беззащитной и загубленной молодой жизнью.

Однако на следующее утро Эсмиель поднялась, полная решимости. Этот насильник в примерочной впервые за долгие годы заставил ее почувствовать себя беззащитной, и ей совсем не понравилось это ощущение. И она с женской непосредственностью решила, что, поскольку ей нужен мужчина, который бы ее защитил, то никто не сможет выполнить эту роль лучше самого императора. А из этого следовало, что она должна сделать так, чтобы кузен Эоней влюбился бы в нее без памяти, для чего, как она не без оснований считала, у нее были все шансы. И Эсмиель принялась со всем своим жаром воплощать в жизнь это решение.

За два часа до назначенного времени, когда массаж, пиллинг и деованны были уже позади и специально приглашенная визажистка заканчивала наносить последние штрихи, Эсмиель почувствовала, что уже окончательно отошла от вчерашнего кошмара. Кто бы ни был тот человек, который столь нагло обошелся с ней в том магазине, он был всего лишь пешкой, а она сейчас готовилась ударить по его хозяину. И пусть он начинает молиться всем обитателям темной бездны.

Когда неизменный Смей молодцеватым движением распахнул дверцу ее боллерта и Эсмиель появилась в проеме двери, все невольно замерли, а в глазах кузена Эонея, до того что-то увлеченно обсуждавшего с лордом Эомиреном, полыхнуло восхищение. Несколько мгновений император, замерев, рассматривал ее, а потом, даже не извинившись перед собеседником, двинулся к ней.

— Кузина, вы сегодня еще более неотразимы, чем были на балу. Хотя я думал, что у меня есть все основания считать, что подобное невозможно, — произнес он, галантно подавая ей руку.

На что Эсмиель, улыбнувшись нарочито надменно на случай, если хозяин того типа из универмага находится здесь, гордо ответила: — В тот вечер я приехала в Сады Эоны только повеселиться, а сегодня собираюсь блистать, сир.

Император вскинул брови, а потом деланно недоуменно вздохнул:

— О леди, сегодня вы со мной почему-то более официальны, и это разбивает мне сердце. — Он поднес ее руку к своим губам. — Хотя должен признаться, что из желания видеть вас рядом я готов простить вам и большие прегрешения, но все же позвольте поинтересоваться: чем вызвана подобная перемена целей?

Эсмиель тонко усмехнулась и, мягко высвободив свою нежную ручку из рук императора, кокетливо произнесла:

— В этом виноваты только вы, кузен. Если раньше я была всего лишь одной из десятка ваших сестриц, причем не самой заметной, то вчерашней ночью вы обрушили на мои хрупкие плечи почти официальную придворную должность. — Она лукаво блеснула глазами и закончила: — Ведь, судя по бешеному количеству приглашений, которые я получила уже ко вчерашнему обеду, все считают, что я — ваше новое и весьма серьезное увлечение. А фавориткам приходится блистать, — и она весело и в то же время чарующе рассмеялась.

Император на несколько мгновений прикрыл глаза, а потом с улыбкой покачал головой и опять повторил:

— Вы неотразимы, леди Эсмиель. — Он снова поднес ее руку к своим губам и все с той же улыбкой закончил: — Ну что ж, кузина, тогда не будем никого разочаровывать. — И, повернувшись к заполнившим Поляну прибытия гостям, громко произнес: — Господа, прошу вас пройти в выводной дворик дворцовых конюшен, мы отправляемся немедленно.

Вскоре длинная кавалькада всадников покинула огромный императорский крытый манеж через гигантские двустворчатые ворота и неторопливым аллюром направилась вдоль северной опушки Тенистого леса в направлении Серебристых озер, широким полукольцом охватывающих Сады Эоны с северо-восточной стороны.

Впереди на двух подобранных в масть стройных нумийцах ехали император и леди Эсмиель.

Высочайше одобренный маршрут большой обеденной конной прогулки был опубликован заранее в ежедневном придворном вестнике, но тем, кто получил приглашение, не было нужды заказывать его распечатку. Ибо его красочная голограмма имелась на самом бланке приглашения. Впрочем, таких маршрутов было всего пять, так что многим из присутствующих они были достаточно хорошо известны и уже успели изрядно наскучить. Но для Эсмиель было внове обозревать местные красоты с высоты седла. Густые заросли семилистника внезапно уступали место диким скалам, с которых в небольшие прозрачные озера с ярко-голубой водой обрушивались рокочущие водопады, а за поворотом тропы вдруг обнаруживалась сбегающая с пологого холма роща стройных сосейер, тревожно шумящих маленькими, аккуратными кронами, вознесенными на огромную высоту.

Спустя час они выехали на поляну, уставленную небольшими столиками с кувшинами и вазами, наполненными фруктами и легкими закусками. Навстречу кавалькаде тут же бросились толпы грумов, которые сноровисто подхватили за уздцы разгоряченных лошадей и быстро вывели их за окаймлявший поляну кустарник. Эсмиель с разгоряченным от скачки лицом и сверкающими от возбуждения глазами ловко соскочила с лошади, слегка опершись на руку кузена Эонея, и, повинуясь приглашающему жесту императора, гордо проследовала к единственному столику, рядом с которым стояло два изящных деревянных раскладных стульчика. Остальным гостям предстояло разместиться на компактных силовых подушках, что выглядело, конечно, менее изящно, но с практической точки зрения было почти так же удобно. Когда девушка устроилась на стульчике, элегантно откинувшись на спинку, император с улыбкой протянул руку к небольшому серебряному блюду и, на мгновение задержав руку на крышке, с заговорщицким видом приподнял ее вверх. Эсмиель вытянула шею и… ахнула от восторга:

— О кузен, неужели вы все еще помните?!

Император рассмеялся:

— Если быть честным, то мне пришлось обратиться к эксперту.

Девушка непонимающе посмотрела на него.

— Ну, кузина, неужели вы забыли? Кто же еще может делать такие сливочные ягоды?

— Тетушка Нег! — ахнула Эсмиель.

Император кивнул с довольным видом:

— Да, это она. Тетушка уже давно ушла на покой и редко появляется на дворцовой кухне, но когда я вчера зашел к ней спросить о твоих любимых блюдах, она раскудахталась как наседка и тут же разожгла дровяную плиту, заявив, что ни один из нынешних поваров, использующих эти новомодные шипелки, не сможет приготовить их так, как тебе нравилось. — Он сделал паузу и добавил несколько задумчиво: — Оказывается, ты была любимицей очень многих, моя шаловливая кузина.

Но девушка уже не заметила этих задумчивых ноток, она вовсю уплетала любимое лакомство.

Когда они въехали под своды манежа, вечернее небо уже было усыпано гроздьями звезд. Несмотря на усталость, Эсмиель чувствовала себя на седьмом небе. А когда император с сожалением в голосе произнес: «Как жаль, что до конца месяца я буду слишком занят, чтобы уделить вам достойное внимание, кузина», — она пришла в полный восторг.

Когда боллерт, набирая высоту, сделал круг над Садами Эона, она снова, как и два дня назад, свесилась из окна и впервые почувствовала, что смотрит, возможно, на свое будущее жилище. Она все еще задумчиво смотрела назад, когда какой-то боллерт, вынырнув снизу, пронесся в такой близости от ее машины, что пилоту, для того чтобы уйти от столкновения, пришлось заложить достаточно крутой вираж. Но даже это досадное недоразумение не смогло испортить ее настроения. Она и не подозревала, что в пролетевшем мимо боллерте разговор шел именно о ней.

— Ну, что ты теперь скажешь, отец?

Тон лорда-наследника был на грани непочтительности. Лорд Эомирен насупился и судорожно сжал руками жезл спикера сената, который неизменно сопровождал его на протокольных мероприятиях. Несколько мгновений в боллерте стояла напряженная тишина, а потом старый лорд неохотно разлепил губы и процедил:

— Пожалуй, стоит подумать, что с ней делать, если она превратится в серьезную проблему. — Потом бросил на сына суровый взгляд и добавил: — Но только подумать, ты понял?

4

— Прошу вас, милорд, император ждет.

Лорд Эйзел поднялся с одного из роскошных гнутых стульев с подлокотниками в стиле династии Энтомонеев, которыми была уставлена приемная императорского кабинета, отработанным жестом одернул мундир и неторопливо двинулся к огромной двустворчатой двери, краем глаза наблюдая, как на лицах дожидающихся приема сановников проявляется выражение нескрываемого облегчения. Тем, кто еще оставался в приемной, все-таки повезло больше тех, кто уже ее покинул. Поскольку первые находились в его присутствии намного меньше последних и мало интересовали лорда-директора. Эйзел усмехнулся про себя и, протянув руку, отворил дверь.

Когда огромная створка бесшумно захлопнулась за спиной, лорд Эйзел привычно склонился в протокольном поклоне, а потом, распрямившись, повел прямо перед собой цепким, внимательным взглядом. Огромный стол с большой интегрированной консолью, расположенный в самой середине кабинета, был пуст.

Лорд-директор повел глазами вдоль стен гигантского зала, где вполне свободно можно было разместить внутрисистемный рейдер средних размеров, который, собственно, и являлся императорским кабинетом, и почти сразу же обнаружил стройную фигуру императора. Эоней расположился в широком кресле, хотя, скорее, это был диванчик, которое располагалось в так называемой зоне отдыха, искусно устроенной у огромного панорамного окна в дальнем углу кабинета, шагах в сорока от рабочего стола, и был занят тем, что сосредоточенно наливал в два тонких, высоких фужера содержимое причудливой витой бутылки, которое, судя по цвету и форме емкости, являлось не чем иным, как знаменитым эсарнатским ликером. Рядом стояло еще одно такое же кресло. Дав лорду Эйзелу несколько мгновений, чтобы оценить обстановку и, возможно, посмаковать открывшееся его глазам зрелище, император поставил бутылку на стол и повернулся к посетителю:

— Ну, Эйзел, долго мне вас ждать?

Лорд-директор слегка искривил губы в едва заметной усмешке, переложил папку с распечатками и носителями в левую руку и быстрым шагом двинулся через кабинет к императору.

Когда лорд Эйзел после неизменного церемониального полупоклона устроился в кресле напротив и взял предложенный бокал, император небрежным жестом поднес фужер к лицу, набрал вино в рот, несколько секунд посмаковал букет, потом сделал глоток и поставил фужер на столик.

— Признайтесь, Эйзел, это демонстративное сидение в моей приемной не имеет какого-то иного смысла, кроме как доставлять вам удовольствие наблюдать потеющие от страха рожи моих чиновников. Или я не прав?

Лорд Эйзел согласно склонил голову:

— Вы абсолютно правы, ваше величество, но должен честно признаться, что и названная вами причина также не последний аргумент в пользу подобного времяпрепровождения. — Он сделал паузу, вежливо выслушав короткий смешок императора, и продолжил:

— Конечно, если расценивать его не как некое экзотическое развлечение, а, скажем, как возможность получить необходимую дополнительную информацию.

Император заинтересованно посмотрел на лорда-директора. Лорд Эйзел чуть пригубил бокал и, поставив его на край столика, пояснил:

— Видите ли, сир, как правило, люди, у которых есть причины опасаться излишнего внимания моего департамента, всеми силами стараются избежать нашей личной встречи. Это вызвано различными причинами, иногда и тайной, хотя и абсолютно глупой надеждой, что мои подчиненные не рискнут самостоятельно принять решения на арест чиновника достаточно высокого ранга, а я не захочу это сделать до тех пор, пока лично не выслушаю его объяснений.

— А эта надежда беспочвенна? Я слышал иное.

Эйзел пожал плечами:

— Ну, всегда бывают исключения. К тому же я стараюсь, чтобы наиболее известными были именно исключения. — Он остановился, дожидаясь нового вопроса императора, но тот молчал, и лорд-директор продолжил:

— Кстати, их опасения небеспочвенны, поскольку я имею немалый опыт личного общения, и в столь плотном контакте для них велика вероятность волей-неволей допустить ошибку и обратить мое внимание именно на то, что собираешься скрыть. — Он усмехнулся: — Но, как правило, это возможно только, если я сам не заинтересован во встрече, в противном случае меня избежать не очень-то легко.

Император усмехнулся и кивнул:

— Но почему вам так нравится моя приемная?

Лорд-директор развел руками:

— О, это идеальное место. Как правило, при подобных встречах у моих собеседников появляется опасение по поводу того, а нет ли в моей папке листочка тисненой бумаги с императорским вензелем, на котором напечатана его фамилия. А подобные мысли отнюдь не способствуют душевному спокойствию.

— И вы при каждом своем появлении встречаете интересующих вас людей?

Лорд-директор скромно улыбнулся:

— Ну, я ведь каждый вечер получаю один экземпляр вашего личного дневного распорядка, так что имею возможность выбрать день и час своего посещения.

Император скептически пожал плечами:

— Не понимаю, в чем проблема? Ведь вы можете просто вызвать их к себе. Думаю, что ваш кабинет произведет не меньшее впечатление, чем моя приемная.

Лорд Эйзел понимающе кивнул, как бы давая понять, что уловил, в какую игру захотелось поиграть его величеству.

— Это не совсем одно и то же, сир. Во-первых, проделываю это с теми, в чьей виновности пока до конца не уверен. Чтобы окончательно определиться, стоит ли затрачивать силы и средства моего департамента на отработку данной фигуры. А во-вторых, вызов ко мне даст ему время подготовиться, психологически настроиться на беседу со мной, а тут… — и лорд Эйзел сделал энергичный жест перед собственным лицом.

Император рассмеялся. Лорд-директор деликатно выждал пару мгновений, а затем присоединил к звонкому тенору Эонея свой уже несколько хрипловатый баритон. Успокоившись, они оба взяли фужеры и сделали еще по глотку, потом император небрежно спросил:

— Но ведь не это является основной причиной, не так ли? Насколько я помню, Эйзел, вы имеете неограниченный доступ к императору уже не менее двадцати лет, однако во времена моего отца вы ни разу не пытались устроить себе подобного развлечения, или я ошибаюсь.

Лорд-директор подобрался. Вот оно! Вот тот момент которого он ждал столько лет. Волчонок вырастил зубы и теперь собирается их показать. Что ж, момент выбран неплохо. На носу кризис, который может пустить под откос всю империю, и только молодой император владеет достаточной информацией и необходимой властью, чтобы его предотвратить. Пожалуй, если его величество сумеет правильно разыграть карты, то он выйдет из кризиса практически с той же властью, которую имел его отец. Только не ошибиться!

— Вы правы, ваше величество. Но… — Он сделал паузу, как бы давая понять, что то, что он должен сказать, не очень-то ему нравится, но затем решительно закончил: — В то время не было необходимости напоминать кому бы то ни было о том, кто владеет всей полнотой власти в империи…

Как лорд Эйзел и ожидал, император воспринял его заявление достаточно спокойно. И это спокойствие лучше любых слов подтверждало все предположения лорда-директора. Однако Эоней еще не закончил. Он с резким стуком поставил фужер на стол и, подавшись вперед, спросил:

— Эйзел, почему вы поставили на меня?

— Это логично, сир. Вы император.

Эоней искривил губы в улыбке:

— Ха! Все вокруг считают, что я держусь на троне лишь милостью лорда Эомирена. Да и то только потому, что он хочет женить на мне одну из своих раскормленных дочерей и обеспечить себе легальный доступ к неограниченной власти. — И он заговорил несколько ерническим тоном, явно цитируя чьи-то слова: — «Разве можно было ожидать чего-то путного от этого выкормыша последней игрушки старого Эзарра, к тому же зачатого им в то время, когда сам старик уже порядком впал в маразм, а его куколка и подавно всегда была тупа как пробка…» — Он резко оборвал фразу и, стиснув зубы, нервно дернул рукой. Стакан с остатками ликера упал на ковер, раздался глухой стук.

Некоторое время в кабинете стояла мертвая тишина, потом лорд-директор повернул голову и твердо посмотрел в глаза императору:

— Вы забываете, сир, что я знаю о вас намного больше, чем любой из…

Он запнулся, но император пришел ему на помощь:

— Любой другой член Тайного совета.

Лорд Эйзел благодарно кивнул и продолжил:

— В конце концов вы находились под наблюдением моего департамента с… — тут лорд-директор изогнул губы в хищной усмешке, — как раз с момента зачатия, а после того, как молодому принцу исполнилось четырнадцать, я стал уделять вам более пристальное внимание.

— И…

Лорд-директор выдержал драматическую паузу и твердо закончил:

— Я по-прежнему ставлю на вас, сир. Остальные члены Тайного совета слишком привыкли к тому, что вы по большей части молчите на заседаниях, и не замечают, что с того момента, как вы впервые почувствовали на своих плечах бремя власти, прошло уже более трех лет. — Он сделал паузу и твердо закончил: — Я всегда помню, чей вы сын, и верю в вашу породу, сир. И мне кажется, что, когда вы напомните это остальным, для многих прозрение окажется слишком горьким.

Эоней несколько мгновений пристально рассматривал лорда Эйзела, потом отвел взгляд и задумчиво кивнул. Некоторое время они молчали, потом император поднялся с кресла, подобрал с ковра стакан, взял бутылку, налил себе еще ликера и повернулся к собеседнику:

— Послушайте, Эйзел, я вижу, что вы давно были готовы к этому разговору. Почему же тогда вы никогда не затрагивали эту тему, даже намеком, даже подбором материалов в вашей папочке с распечатками?

Эйзел слегка напрягся: не может быть, чтобы император догадался… Но, вглядевшись в глаза Эонея, он с облегчением понял, что вопрос императора был совершенно искренним. Тот действительно был уверен, что принял решение абсолютно независимо. Во всяком случае, это решение.

— Я, конечно, способен на многое и гораздо лучше вашего величества разбираюсь во многих хитросплетениях большой политики и дворцовых интриг, но… Я считаю, что решения такого уровня должны приниматься только вами, и никем, кроме вас. Мое дело — дать совет, да и то, если вы об этом попросите, и быть готовым выполнить любое ваше повеление.

Эоней несколько мгновений в упор смотрел на лорда Эйзела, потом шумно вздохнул и опустил взгляд.

— Проклятье, Эйзел, я чувствую, что вы тоже дергаете за какие-то мои ниточки, но пока никак не могу понять, как вы это делаете. Возможно, со временем я разберусь… Впрочем, плевать, вы мне нужны, и то, что вы тоже каким-то образом делаете из меня марионетку, пока не вызывает у меня особого раздражения. Все пытаются делать это со мной, а вы хотя бы стараетесь быть более деликатным… — Он снова оборвал мысль и, кивнув скорее самому себе, чем собеседнику, отвернулся.

Эйзел, несколько ошеломленный последним заявлением, тихонько выпустил воздух меж зубов. Да, этот волчонок далеко пойдет. Несколько мгновений назад ему показалось, что сквозь зрачки этого юноши на него взглянул сам старый Эзарр.

Эоней неторопливо допил ликер, поставил фужер на стол и, вновь подняв глаза, улыбнулся:

— Ну что ж, Эйзел, займемся делами.

Лорд-директор с готовностью вскочил и проследовал за императором к его рабочему столу.

Когда император подписал последний указ, то поднял глаза на Эйзела и негромко попросил:

— Я бы хотел, чтобы вы поделились мыслями по поводу наших проблем, Эйзел. Скажем, сегодня вечером, после ужина. Кстати, почему бы и вам сегодня не поужинать со мной в Бирюзовом зале?

Лорд-директор почувствовал восторг. Только сейчас, по слегка изменившемуся тембру голоса императора, он понял, что во время всего этого состоявшегося за бокалом ликера разговора место их беседы было защищено тщательно настроенным подавителем. Нет, молодой Эоней поразительно быстро учился. Вряд ли соглядатаи Эомирена могли предположить, что во время столь заурядной встречи может произойти что-то, заслуживающее его более пристального внимания. И вот — не только время, но и место беседы было тщательно подготовлено императором. Поэтому Эйзел одобрительно и даже несколько торжественно, стараясь, чтобы Эоней не догадался о его выводах, склонил голову в протокольном поклоне и произнес:

— Да, сир, непременно.

После чего сложил листы в папку, подчеркнуто уважительно поклонился и покинул кабинет.

Когда за ним закрылась дверь, Эоней устало откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. То, что он должен был совершить, и притягивало, и страшило его, но сейчас император почувствовал, что страх как-то отошел на второй план. Ведь хотя он уже давно понимал, что приближающееся столкновение неизбежно, и уже не раз в мыслях представлял, как будут развиваться события, но именно после разговора с лордом-директором Эоней почувствовал, что время для размышлений и страхов кончилось. Он начал действовать.

Ужин скорее напоминал дружескую вечеринку. В свое время, сразу после коронации, лорд Эомирен предложил Эонею время от времени устраивать в Бирюзовом зале, который относился к личным апартаментам императора, нечто вроде полуофициального приема в виде полупротокольного ужина для высших чиновников различных министерств и департаментов, наместников провинций и губернаторов планет, мотивируя это тем, что таким путем его наиболее высокопоставленные подданные смогут побыстрее лично познакомиться с новоиспеченным императором и составят себе о нем самое благоприятное мнение. Истинная цель стала ясна буквально на первом же ужине. Эомирен вел себя за столом как хозяин дома, оставляя императору скорее роль молодого бедного родственника, чем благосклонного и радушного властителя. В результате чего среди высших чиновников империи вскоре утвердилась мысль, что молодой император и шагу не может ступить без одобрения властного спикера сената, а кое-кто продолжал пребывать в этом заблуждении до сих пор.

Однако с той поры прошло достаточно много времени, и лорд Эомирен мало-помалу утратил интерес к задуманному им мероприятию и перестал их посещать. Так что теперь эти ужины превратились скорее в некую отдушину, позволявшую императору без особых церемоний приглашать во дворец людей, которых ему захотелось увидеть. Постепенно сложился достаточно узкий круг постоянных участников этих ужинов, состоявший в основном из ровесников Эонея. Вероятно, лорд Эомирен в настоящее время не очень одобрял продолжение подобных ужинов, но, поскольку это было его личное предложение, крыть было нечем. В его глазах эти вечерние трапезы превратились в некую разновидность молодежной вечеринки, присутствие на которой, однако, не стоило ставить императору в вину.

На этот раз гостей было немного. Некоторые постоянные гости отсутствовали, но зато в зале кроме лорда-директора было еще несколько человек, которые явно не принадлежали к числу завсегдатаев. Окинув присутствующих внимательным взглядом, Эйзел с удовлетворением подумал, что, когда утром соглядатаи Эомирена доложат ему о составе сегодняшних гостей, тот будет землю рыть от желания узнать содержимое состоявшихся бесед. Но Эйзел не собирался давать ему для этого ни малейшего шанса. Сегодня вечером, перед самым ужином, и Бирюзовый зал, и все прилегающие к нему помещения были тщательно проверены специалистами, подобранными лично лордом-директором, а после этого в них были установлены специальные многофункциональные подавители. Конечно, столь беспрецедентные для невинной дружеской посиделки меры безопасности должны были сами по себе дать понять спикеру сената, что во время этого ужина произошло нечто чрезвычайное. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что все это было направлено против него, от кого еще нужно так прятаться в самом центре императорского дворца, но, по большому счету, будет уже поздно. В делах подобного рода главное — не потерять темп, выигрывает тот, кто опережает. К тому же у лорда Эйзела была подготовлена солидная наживка, вполне соответствующая тем представлениям об императоре, которые до сих пор питал спикер сената. Впрочем, лорд-директор не сомневался, что Эомирен в конце концов раскусит обман, но существовала очень большая вероятность того, что, когда это произойдет, что-либо исправить будет уже невозможно. Но главная неожиданность была впереди.

К концу ужина у лорда-директора появился еще один повод для восхищения императором. Молодой Эоней оказался лучшим психологом, чем сам Эйзел.

Сегодня вечером он собрал за одним столом людей, на которых собирался опереться во время предстоящего кризиса, но основной целью этого ужина было вовсе не выработка какого-то плана или какое-либо организационное оформление нового центра силы, а просто… сам ужин. Совместное поглощение пищи неким кругом людей, которым предстоит в будущем действовать вместе. Ибо еще с древнейших времен известно, что ничто так не сближает людей, как общая трапеза.

Когда довольные, но несколько озадаченные гости разошлись, император и лорд-директор прошли в малый домашний кабинет. Эоней зажег свет и включил личный подавитель. Он был собран и серьезен.

— Ну, Эйзел, что вы надумали?

Лорд-директор извлек из кармана пластинку носителя и с каменным лицом передал ее императору. Тот молча взял ее и углубился в изучение. Лорд Эйзел молча ждал. Император закончил знакомиться с принесенной информацией, хмыкнул, бросил на собеседника заинтересованный взгляд, потом снова принялся просматривать информацию еще раз. Спустя еще десять минут он отложил носитель в сторону и откинулся в кресле.

— Значит, идефикс лорда Эомирена в отношении моей женитьбы на одной из его дочерей становится его ловушкой?

Эйзел молча склонил голову. Император задумчиво кивнул:

— А леди Эсмиель отведена роль красной тряпки?

Лорд-директор улыбнулся уголками губ. Император усмехнулся:

— Что ж, древний философ Этромней называл это вероятностной воронкой. Лорд Эомирен благодаря своему статусу в обществе обладает гигантскими возможностями, но исходя из этого статуса он обязан реагировать на события достаточно ограниченным числом способов, и каждый из них ведет его к поражению. — Он сделал паузу. — Я знал, что вы гений, Эйзел, но это…

Лорд-директор понял, что это самый превосходный момент для того, чтобы выразить свое восхищение императором. Но император вдруг задумчиво произнес:

— Послушайте, Эйзел, как вы думаете, если нам действительно удастся перетянуть на свою сторону этих диких аборигенов с окраинной планетки и с их помощью разгромить канскебронов и заслуга леди Эсмиель в этом будет признана бесспорной, можно будет рассчитывать, что великие дома примут ее в качестве императрицы?

Лорд Эйзел, уже раскрывший рот для начала хвалебной, но вполне корректной фразы, замер и несколько мгновений неподвижно сидел, ошарашенно глядя на императора, сидящего перед ним с мечтательным выражением на лице. А потом тихо захлопнул рот.

5

В это утро Эсмиель проснулась рано. Сквозь тонкую мембрану окна, задрапированного изнутри тяжелыми шторами из натуральной материи ручного плетения, пробивались косые солнечные лучи. Девушка еще некоторое время нежилась в постели, полуприкрыв глаза и вспоминая почти сказочные события последней недели. Все происходящее действительно казалось чудом. Еще неделю назад она была «несносной замарашкой» из детской сказки, отринутой светом, и, несмотря на то что любой мужчина в ее присутствии начинал сверкать глазами и выпячивать грудь, одинокой. И ни ее красота, ни ее богатство не могли этого изменить. И вдруг… Эсмиель счастливо вздохнула, потом вдруг припомнила, какое лицо было у леди Эстеринелы, салон которой она посетила вчера вечером, и весело расхохоталась.

Полгода назад леди Эстеринела во всеуслышание заявила, что не допустит, чтобы нога «этой неприличной девчонки» переступила порог ее салона. Эти слова ей потом не раз цитировали и те, кто старался остаться в ее глазах приятельницами, и те, кто, не скрываясь, демонстрировал ей свое презрение.

Поэтому когда после конной прогулки в их отношениях с императором возникла небольшая пауза и девушка как-то от скуки принялась рыться среди кучи приглашений, полученных ею после ежегодного императорского весеннего бала, и, к своему удивлению, обнаружила элегантный конвертик, украшенный радужно переливающимся голографическим вензелем леди Эстеринелы: то просто загорелась желанием увидеть реакцию этой высокомерной снобки на ее появление.

В салоне Эсмиель появилась в самый разгар вечера. Пока она поднималась по огромной мраморной лестнице (естественно, в столь престижном салоне не могло был и речи о гравилифте), хозяйке успели доложить о прибытии гостьи, и та поспешила лично встретить ее в холле. Вокруг леди Эстеринелы, возбужденно блестя глазами, толпились высыпавшие из зала многочисленные гости. Увидев девушку, вызывающе одетую в абсолютно неприемлемый для подобных посещений в приличном обществе, но столь любимый ею костюм для верховой езды, которая стремительно влетела в торопливо распахнутые лакеями помпезные двери, леди Эстеринела в первое мгновение чисто рефлекторно брезгливо поджала губы, но тут же опомнилась и немедленно натянула на лицо приторно сладкое выражение, после чего проворковала:

— О леди Эсмиель, я счастлива, что вы нашли время посетить мой салон!

Эсмиель, не удостоив хозяйку салона даже мимолетным взглядом, обогнула ее и остановилась на пороге зала. Постояв так несколько мгновений, она неторопливо обвела помещение прищуренным взглядом, некоторое время нарочито равнодушно попялилась на гостей, потом развернулась на каблучках и звонко произнесла:

— Прошу прощения, леди Эстеринела, но я сейчас на пороге вашего салона, и что вы собираетесь с этим делать?

Все замерли. Леди Эстеринела, прилагавшая огромные усилия, пытаясь сохранить на своем лице выражение радости и радушия, судорожно сглотнула, не в силах сообразить, что ответить. Девушка несколько мгновений наслаждалась произведенным впечатлением, потом торжествующе усмехнулась и неторопливым шагом двинулась к выходу. Остановившись на пороге, она повернула голову и небрежно бросила через плечо:

— Впрочем, я и не собиралась проходить дальше порога, — после чего быстро сбежала по лестнице к ожидающему ее боллерту, чуть не лопаясь от сдерживаемого смеха.

Однако сейчас она могла не сдерживаться. Отсмеявшись, Эсмиель почувствовала, что у нее начисто пропало всякое желание валяться в постели.

Однако для завтрака было еще очень рано. Прислуга, скорее всего, пока спала, и девушка, представив перед собой заспанное лицо горничной, решила, что подобное зрелище ее тоже не прельщает. Поэтому она гибким, грациозным движением соскользнула с кровати и, всунув ноги в домашние туфельки и накинув на плечи халат, выскочила из комнаты и сбежала по лестнице к бассейну, устроенному посредине зеленой лужайки. Бассейн был искусно стилизован под этакое небольшое озерцо с крошечным водопадом. Вскочив на резной каменный бортик, она на мгновение растерянно замерла, вспомнив, что совсем позабыла про купальный костюм, но потом рассмеялась и, скинув туфельки, халат и ночную рубашку, сиганула с бортика в изумрудную воду.

Стройное тело вошло в воду ловко и умело, почти без всплеска. И некому было заметить, как спустя пару мгновений на одном из могучих, раскидистых секвайнов, что рос шагах в сорока от бассейна, зашевелились мелкие веточки, и небольшой гоуглоб, почти невидимый под укрывавшим его нейтрализующим полем, мягко скользнул вниз вдоль величественного ствола и неторопливо поплыл над руслом небольшого ручейка.

Через пятнадцать минут худой человек, стоящий рядом с дешевым общественным боллертом, припаркованным в густых кустах, шагах в ста от забора усадьбы, воровато оглянувшись по сторонам, нагнулся и, протянув руку, подхватил медленно плывущий в его сторону гоуглоб. Кинув взгляд на индикатор заполнения, он удовлетворенно кивнул. Все получилось. Надо быть настоящим профессионалом, чтобы в век электронных носителей придумать шутку с использованием примитивного оптического носителя на основе соединений серебра, однако любой другой либо не смог бы работать в нейтрализующем поле, либо был бы мгновенно обнаружен охранными сенсорами, а так… похоже, у него в руках очень славный улов. Вот только надо хорошенько подумать, как наиболее безопасно обратить его в максимально возможное количество кредитов.

День для Эсмиель прошел достаточно скучно. Сразу после завтрака она отправилась к своей косметичке, конечно, можно было вызвать ее на дом, но дома девушке не сиделось. Кузен был сильно занят до конца недели и только вечерами мог позволить себе уделить полчаса на разговор по визифону.

Просматривая позже записи их разговоров, Эсмиель частенько задумывалась над тем, как развивается их роман. В ее чувствах к нему можно было отыскать уважение, восхищение, даже восторг, она была счастлива, когда говорила с ним, и с нетерпением ждала новых приглашений, но было ли это любовью?..

Пожалуй, нет. Потому что даже в самые романтические моменты где-то на заднем плане постоянно маячила мысль о том, что самым большим достоинством стоящего рядом с ней человека является то, что именно он лучше всего сможет защитить ее от всех опасностей этого мира.

Хотя и это было немало. Император во всех отношениях подходил под тот идеал человека, с которым бы она мечтала связать свою судьбу. К тому же, обдумав всесторонне все аспекты подобного брака, она пришла к выводу, что с радостью родила бы ему детей, а это тоже говорило в пользу ее решения.

Причем вполне возможно, что если бы ее жизнь текла по прежнему руслу, то в конце концов ей пришлось бы лечь в постель с гораздо более безразличным ей человеком. И вполне возможно, что этот человек даже не был бы ей мужем.

Впрочем, все еще могло измениться… но она совершенно не хотела думать об этом. К тому же где-то глубоко внутри сидел маленький червячок, оставшийся еще от той романтической дурочки, какой она была сразу после окончания института, шептавший ей, что, несмотря на массу преимуществ, этот брак все же никогда не станет тем, о чем она так горячо мечтала.

У косметички Эсмиель проторчала почти полдня. Сегодня она была приглашена на обед в дом лорда Экториана, который после того пресловутого весеннего бала внезапно вдруг вспомнил, что они как-никак родственники, да к тому же три его дочери почти ровесницы Эсмиель. Но девушка на него не обижалась. В конце концов, он был наиболее безобидным среди других родственников, чья дружная неприязнь к ней, как правило, выражалась намного более агрессивно. Во всяком случае, когда он после ее скандальной гонки на солнечных яхтах позвонил Эсмиель и сообщил, что по некоторым причинам они не могут больше принимать ее у себя, его голос звучал скорее виновато, чем презрительно или злорадно.

— Понимаете, племянница, у меня три девочки на выданье. И… — он растерянно развел руками, давая понять, что не хочет рисковать их репутацией. Впрочем, это, наверное, был самый вежливый монолог, который ей пришлось выслушать в те дни. Так что сегодня она не испытывала совершенно никаких недобрых чувств в отношении дядюшки Экториана, а скорее даже была рада поступившему приглашению, поскольку Эоней уже несколько дней с трудом выкраивал время для общения, да и то только поздно вечером, так что надо было чем-то заполнять длинные дни.

Родовое гнездо лорда Экториана находилось в Западном пригороде, который считался менее престижным, чем пригород под названием Большой Императорский парк, где располагалось большинство городских усадеб аристократии, в том числе и ее поместье. Боллерт Эсмиель подъехал к кованым чугунным воротам за десять минут до назначенного времени. В свете считалось не очень приличным приезжать до назначенного времени. Согласно неписаным, но общепринятым правилам, «гвоздю программы», роль которого, без всякого сомнения, предстояло играть девушке на сегодняшнем обеде, скорее полагалось слегка запоздать, но Эсмиель решила не изменять себе и, как обычно, наплевать на условности. Поэтому когда боллерт остановился у огромных двустворчатых резных дверей парадного входа и Смей в блистающей ливрее с полным апломба взглядом церемониальным движением распахнул дверцы, дядюшка Экториан только показался на верхней ступеньке лестницы и, тяжело сопя, начал торопливо спускаться вниз. Эсмиель с невольным раскаянием подумала, что, пожалуй, на этот раз стоило поступить, как принято, и, тут же забыв об этой мысли, вопреки всем традициям легко взбежала вверх по ступеням, остановив лорда Экториана еще на полпути к подножию лестницы.

— Дядюшка, я так рада вас видетьъ.

Престарелый лорд остановился и, отдуваясь, прижал руку к левой стороне груди, его лицо слегка сморщилось, но он тут же опомнился и торопливо растянул губы в улыбке:

— О леди Эсмиель, я счастлив, что вы нашли время… — И осекся, услышав веселый смех девушки.

— Дядюшка, ну перестаньте! Какая леди? Я все та же Эсмиель, которая так часто мешала вам подремать после обеда в вашем любимом кресле в библиотеке, и которую вы частенько поругивали за это и сажали на тот страшный черный кожаный диванчик. Или вы уже об этом не помните?

Старый лорд несколько мгновений пристально всматривался в ее лицо, потом усмехнулся в усы:

— Как же, помню, да только кто его знает?.. Я ведь и императора когда-то тоже катал на коленке «по кочкам, по ямкам», а теперь-то попробуй… — И он покачал головой и добродушно махнул рукой. — Ну пойдем, племянница. У меня целая передняя всяких гостей, которые уже шеи вывернули, дожидаясь, пока ты появишься в дверях. А младшие дочки так совсем… — И он снова махнул рукой, но на этот раз скорее сокрушенно. Эсмиель снова расхохоталась и, звучно чмокнув дядюшку в щеку, стала быстро подниматься по ступенькам.

Обед продолжался почти полтора часа. К концу этого времени девушка почувствовала, что еще пять минут, и все ее благие намерения не портить дядюшке мероприятие разлетятся в пух и прах. Святые стихии, она, конечно, предполагала, что ей на протяжении всего обеда придется поддерживать совершенно дурацкие разговоры на «приличные» темы, но Эсмиель явно переоценила уровень своего терпения.

— О леди Эсмиель, а что вы думаете о партии лорда-наследника Энторела с младшей внучкой леди Эминты…

— Семья Эсликер не столь знатна, но, в конце концов, они богаты…

— Лорд-наследник Эктан, конечно, не лучшая партия, но я удивляюсь, как им удалось зацепить даже его…

— Семейство Эктанов уже давно его обхаживает. Сначала они рассчитывали пристроить старшую, но теперь…

К первой перемене десерта Эсмиель почувствовала, что звереет. Однако лорд Экториан не дремал и вовремя пришел на помощь, деликатно воспользовавшись правом хозяина дома и на время перерыва перед десертом уведя ее в библиотеку.

Когда он прикрыл тяжелую двустворчатую дверь, Эсмиель наконец облегченно вздохнула.

— О темная бездна, неужели я когда-то тоже могла так увлеченно нести подобную чушь?!

Старый лорд, уже привычно устроившийся в своем столь памятном девушке любимом кресле, усмехнулся и неторопливо извлек из кармана табакерку героических размеров.

— Сказать по правде, ты начала болтать об этом намного раньше своих сверстниц. В том возрасте, когда еще считалось, что девочки об этом ничего знать не должны. Так что сейчас ты, скорее всего, просто переросла возраст, когда женщины считают подобные разговоры важным признаком взрослой леди, к тому же, по моим наблюдениям, большинство из них остается в этом возрасте навечно.

И они дружно рассмеялись.

Когда смех затих, дядюшка, кряхтя, повернулся и, протянув руку к маленькому столику, на котором стояло блюдо, укрытое салфеткой, с хитрой улыбкой стянул тонкий лоскут материи. Эсмиель ахнула:

— Тетушкина помадка!

Дядюшка усмехнулся, но на этот раз более грустно.

— Это Эмтара, моя младшенькая. Умница. Вся в мать. — Он ласково улыбнулся своим мыслям и повернулся к девушке: — В общем, я не был уверен, что твои вкусы остались прежними, но… Вот и попросил испечь.

Эсмиель прикусила губу. Тетушка умерла лет восемь назад. Как она могла забыть?! Девушка вскочила на ноги и, гибким движением скользнув к дядюшке, обняла его за шею:

— Простите, дядя. Я глупая и черствая.

Старый лорд сердито насупился:

— Вот еще. — Но потом не выдержал и снова улыбнулся: — Ничего, я уже достаточно стар и слишком многое повидал, чтобы считать, что все должны каждую минуту помнить о смерти моей старушки. — И он, нарочито сердито насупив брови, закончил гротескно-сварливым тоном: — Особенно такие симпатичные вертихвостки, как ты. — И они снова рассмеялись.

Дядюшка Экториан замолчал первым. Эсмиель, еще улыбаясь, отпустила его шею и, подойдя к окну, устремила наружу задумчивый взгляд.

— Ах, дядюшка, как жаль, что нельзя вернуть детство. Как бы я хотела, чтобы все опять стало, как раньше. Были бы живы папа, и мама, и тетушка, чтобы Эоней снова стал просто кузеном, а эти помадки — самой большой радостью. — Она вздохнула.

Старый лорд пристально смотрел на нее. На некоторое время в библиотеке повисла тишина, потом лорд Экториан негромко произнес:

— Значит, кузен… А ты не боишься?

Девушка вскинула подбородок так, что волна волос закрыла лицо, и с вызовом посмотрела на дядюшку. Но тот спокойно выдержал ее взгляд. Эсмиель опустила глаза.

— Я не знаю, дядюшка. Я еще слишком молода, и мне не с кем посоветоваться.

Старый лорд хмыкнул:

— До сих пор ты прекрасно обходилась без чьих-либо советов.

Девушка досадливо мотнула головой, вновь взметнув волну волос.

— Ай, это другое. — Она замолчала и задумчиво потерлась щекой о плечо. — До сих пор я была всего лишь одна из многих, пусть избранных, родовитых, но многих. Тем более что это от меня не зависело, я — леди по рождению. А сейчас… — Она вскинула взгляд на дядю и сказала, упрямо стиснув губы: — Я вдруг поняла, что, несмотря на всю мою браваду, я все-таки женщина. Я — слаба и беззащитна, а потому мне нужен мужчина, который бы меня защитил.

Лорд Экториан согласно кивнул и после непродолжительного молчания произнес:

— А кто сможет защитить тебя от него самого?

Эсмиель удивленно уставилась на него. Старый лорд смотрел на нее абсолютно серьезно.

— Вспомни, девочка, у его отца было восемь жен, и только три из них пережили его. Три последних. — Он сделал паузу и, отведя глаза, тихо продолжил:

— Которых он просто… выгнал, потому что к тому времени был уже достаточно силен, чтобы не обращать внимания на недовольство их домов. А те, что были раньше…

В кабинете повисла напряженная тишина, затем лорд Экториан продолжил:

— Я был членом Тайного совета во время Второго конфликта с канскебронами. Об этом мало кто знает, поскольку в те времена Тайный совет еще был действительно тайным. И я знаю, почему умерла вторая жена Эзарра… Ее отравили.

Девушка ахнула, а дядюшка безжалостно закончил:

— И я знаю, что не только ее одну. — Он повернулся к Эсмиель. — А когда я сейчас смотрю на молодого императора, то вижу его отца. Он очень похож на него, и, судя по тому, чем делятся со мной некоторые мои старые приятели, не только внешне, девочка.

Эсмиель несколько мгновений ошеломленно смотрела на него, потом судорожно сглотнула.

— Я… не знала, дядюшка.

Тот кивнул:

— Я предполагал. — После чего сделал паузу и тихо закончил: — Эзарр терпеть не мог становиться зависимым. Я думаю, что его сын способен понять это чувство… больше, чем кто бы то ни было. А существует ли зависимость большая, чем у супругов, тем более когда один из них — император?

Они немного помолчали, потом лорд Экториан тяжело вздохнул и улыбнулся, впрочем, улыбка вышла довольно жалкой:

— Ладно, девочка, пойдем к гостям, а то мы уже столько времени находимся наедине, что они могут начать думать что-то совсем уж неприличное.

Улыбки обоих по поводу этого покушения на шутку получились несколько натянутыми.

Когда боллерт племянницы скрылся из виду, старый лорд поднялся в свой кабинет и уселся в кресло, уставя взгляд на темный экран монитора связи. Его ожидание было вознаграждено всего пару минут спустя. Монитор пискнул, лорд Экториан поспешно коснулся пальцем сенсора ответа, старомодно выполненного в виде резной лошадиной головы, по экрану побежали какие-то полосы, и спустя мгновение на темном фоне возникло стилизованное изображение чьей-то головы, лицо было обозначено несколькими размытыми пятнами, которые при некотором воображении можно было бы принять за рот, нос и глаза. Хозяин кабинета кивнул и слегка усмехнулся, не сомневаясь, что его собеседник прекрасно различит его гримасу, и начал тихим, спокойным голосом:

— Я поговорил с ней, мой друг, как вы и просили. — Дядюшка Экториан сделал паузу. — Должен вам сказать, что она осталась той же славной девочкой, что и была. Хотя, конечно, слишком самоуверенной. — Он покачал головой. — Я не хотел, чтобы у нее были слишком уж большие неприятности, — и он бросил на экран выразительный взгляд.

Голова на экране молча склонилась в жесте согласия. Старый лорд несколько мгновений помолчал, потом продолжил:

— А что касается вашего вопроса… мы говорили на эту тему… Она умная девочка и, я думаю, в конце концов примет правильное решение. Впрочем, если у вас трудно со временем, ее можно немного подтолкнуть в правильном направлении, но… — Он сделал паузу и, подчеркивая голосом важность своей последней мысли, закончил: — Не перегните палку.

Голова на экране снова кивнула, и спустя мгновение изображение исчезло.

Лорд Экториан еще некоторое время разглядывал черный экран, словно пытаясь увидеть то, чем его собеседник собирается подтолкнуть его племянницу к принятию верного решения, а потом, так и не придя ни к какому мнению, отвернулся. Что ж, там посмотрим. За свою долгую жизнь лучше всего он научился ждать. И вообще, смешно даже предполагать, что у лорда Эйзела не найдется возможностей выложить перед малышкой Эсмиель достаточно веский аргумент.

6

Буря разразилась на следующий день. Сразу семь публичных информационных сетей поместили на своих рекламных драйверах статические изображения новой фаворитки императора в непотребно обнаженном виде. Да что там говорить об общедоступных информационных сетях, если из пяти элитарных аристократических журналов, до сих пор выходящих на листовых носителях и распространяемых за гигантские деньги очень ограниченному кругу подписчиков, два тоже не удержались и посмаковали подробности.

Первой Эсмиель позвонила леди Эстеминера. Когда раздался ее звонок, девушка, как нарочно, отправилась поплавать в бассейне. Поэтому на звонок ответила горничная. Выслушав ее слова о том, что молодая леди не может подойти, поскольку в настоящий момент освежается в домашнем бассейне, леди Эстеминера злорадно сверкнула глазами и, мстительно поджав губы, произнесла:

— И, как обычно, в полном неглиже. — Она сделала многозначительную паузу и закончила голосом, полным яда: — Впрочем, возможно, вашей молодой хозяйке нравится, когда ее интимные места рассматривают все, кому не лень, даже простолюдины! — После чего презрительно искривила губы, возмущенно вскинула подбородок и резким жестом хлопнула по клавише отключения.

Когда растерянная горничная передала хозяйке содержание столь странного разговора, Эсмиель, которая уже выбралась из бассейна и, завернувшись в халат, грелась на утреннем солнышке, потягивая коктейль из соков, несколько мгновений раздумывала над ее словами, потом повернулась к горничной и напряженным голосом приказала:

— Принеси переносной терминал!

Горничная окинула хозяйку испуганным взглядом и торопливо метнулась к дому. Она вернулась спустя пару минут. Эсмиель нетерпеливо выхватила у нее тонкую пластинку терминала, нервно откинула верхнюю крышку, торопливо пробежала пальцами по клавишам и… Несколько мгновений она беспомощно смотрела на появившееся изображение, потом отвернулась и сморгнула, почувствовав, что на глаза наворачиваются слезы. О темная бездна, ну почему… почему жизнь так жестока к ней? Девушка протянула руку и, нажав на клавишу, перелистнула страницы. О святые стихии, они не ограничились одним изображением! Она перелистнула еще несколько страниц, потом уронила руки, со всхлипом вздохнула и обессиленно откинулась на шезлонге. Эти подонки специально выбрали наиболее соблазнительные кадры и расположили их так, что она выглядела как какая-нибудь профессиональная шлюха со скабрезных порносерверов для простолюдинов. Если это увидит Эоней, он немедленно отвернется от нее. Терминал медленно соскользнул с коленей и упал в траву, крышка захлопнулась, и он отключился. Некоторое время Эсмиель тихонько плакала, но потом снова послышались осторожные шаги горничной. Эсмиель торопливо вытерла слезы ладошкой. Не хватало еще распускать нюни при слугах. Горничная тихонько выглянула из-за кустов. Эсмиель слегка отвернула лицо, изо всех сил стараясь удержать слезы. Горничная торопливо подошла к ней и, испуганно поклонившись, произнесла:

— Прошу прощения, леди, но вам постоянно звонят. Я… не знаю, что говорить.

Девушка тихонько охнула, представив вереницу родственников и знакомых, заливающих ее волной фальшивого возмущения и деланного соболезнования, которые во время разговора будут жадно рассматривать ее и злорадно поблескивать глазами, и эта картина неожиданно заставила ее разозлиться. В конце концов, почему она должна чувствовать себя виноватой? Разве она сама захотела, чтобы ее изображение в таком виде появилось на общественных серверах? И перед кем чувствовать вину? Перед светом, который, вместо того чтобы выступить на защиту чести леди королевского дома, бросился смаковать ее страдания? Ну уж нет! Эсмиель фыркнула и, повернувшись к горничной, отрывисто заговорила:

— Всем, кто еще позвонит, сообщай, что леди с удовольствием ознакомилась с утренней прессой и… — Она судорожным вдохом набрала в легкие воздуха и свирепо рявкнула: — ОТПРАВИЛАСЬ КУПАТЬСЯ В БАССЕЙНЕ!

Горничная ошеломленно выпучила глаза и, ахнув про себя, опрометью кинулась к дому. Эсмиель глубоко вздохнула и, подняв терминал, снова вышла в публичный сервер. Несколько мгновений она с каким-то мазохистским удовольствием перелистала все свои фотографии, потом зло оскалилась и, прищурив глаза, обвела домашний парк напряженным взглядом. В ее воображении сами собой вспыхнули несколько сцен, изображающих то, что она сделала бы с этим папарацци, попади он ей в руки, но Эсмиель уже достаточно успокоилась, чтобы понимать, что все это возможно только в мечтах. Пожалуй, единственное, что действительно стоит сделать немедленно, это принять меры для предупреждения повторений подобных случаев. Она резко вскинула руку и нажала клавишу на браслете. Спустя несколько мгновений кусты у угла дома затрещали, и у бассейна появился Смей. Эсмиель несколько мгновений жгла его презрительным взглядом, а потом развернула терминал и свирепым голосом спросила:

— Ну и как это понимать?

Смей несколько мгновений рассматривал изображение, потом побагровел и повернул к ней свое лицо, на котором ярко горело отчаяние.

— Леди, я…

Эсмиель раздраженно махнула рукой, готовая сорваться на крик, но отчаяние Смея было столь явно и так глубоко, что вместо планируемой взбучки она вдруг начала его успокаивать:

— Ай, оставь. Не хочу сказать, что это доставляет мне удовольствие, но не стоит посыпать голову пеплом. Просто постарайся узнать, как это было сделано, и прими меры к тому, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Ладно?

Тот только кивнул, не в силах произнести ни слова, и, повернувшись, опять ринулся напролом через кусты. Эсмиель поморщилась, подумав о поломанных ветках декоративного кустарника, но потом удивилась, что после всего произошедшего она еще может думать об этих вещах, потом усмехнулась, вспомнив, с каким рвением Смей ринулся выполнять ее приказание, удовлетворенно кивнула и вновь развернула к себе терминал. Можно было только догадываться, какие цели ставил перед собой тот, кто оплачивал эти снимки, но одна из них была абсолютно ясна. Он хотел отшатнуть от нее императора.

Девушка хищно усмехнулась. Ну уж нет, этого она никому не позволит! Что бы там ни говорил вчера дядюшка Экториан, кузен Эоней для нее лучшая партия.

Она задумалась на несколько секунд, пытаясь спланировать предстоящий разговор, но в мыслях царила легкая паника, поэтому девушка решила положиться на судьбу, глубоко вздохнула и быстрыми нажатиями набрала номер личных покоев императора.

Кузен Эоней ответил практически немедленно. Сразу после ежегодного императорского весеннего бала ее личный номер и идентификационный код ее терминалов были занесены в коммутатор дворца, и поэтому она имела возможность связаться с императором напрямую, минуя приемную и канцелярию.

Когда изображение императора появилось на экране, девушка только успела набрать в грудь воздуха, как тот раздраженно заговорил:

— В чем дело, кузина, я уже полчаса пытаюсь дозвониться до вас и не могу этого сделать. Единственное, чего я добился, так это странная фраза вашей прислуги, что леди с удовольствием ознакомилась с утренней прессой и отправилась купаться в бассейне. Вам что, мало скандала?

Эсмиель поперхнулась, но тут же торопливо заговорила:

— Простите, сир. Это я приказала горничной так отвечать, но я не предполагала, что вы будете звонить.

Эоней скривился:

— При чем тут это? Ваше имя последнее время связывают со мной… Я думал, вы более благоразумны.

Эсмиель вздрогнула:

— Но, сир…

Император поджал губы и непреклонно вскинул голову.

— Леди, вы должны немедленно покинуть столицу. Я знаю, у вашего отца есть домик в охотничьих парках в предгорьях Нальп. Уезжайте туда и оставайтесь там, пока здесь…

Эсмиель, сначала слегка ошарашенная тоном и натиском кузена, при этих словах вдруг снова почувствовала злость. Она стиснула губы и выпалила:

— Нет, сир.

— Что-о-о-о? — глаза императора округлились.

Девушка упрямо вскинула голову.

— Сир, вы можете лишить меня своей благосклонности, титула или даже приказать гвардейцам заточить меня в замок Нергар, но я не оставлю столицу по своей воле. — Она сверкнула глазами и с жаром воскликнула: — Я слишком долго училась не обращать внимания на презрение света, чтобы теперь позволить ему втоптать меня в грязь.

Император несколько мгновений изумленно смотрел на нее, а Эсмиель, с вызовом смотря ему в глаза, горько усмехнулась и вновь заговорила:

— Если ваше величество больше интересуют сплетни в салонах и курительных комнатах, чем справедливость в отношении одной из ваших подданных, я готова приложить все усилия, чтобы больше не доставлять вам никаких беспокойств.

Эоней несколько смешался:

— Кузина, я понимаю ваше возмущение, но…

Девушка зло рассмеялась:

— Ах, сир, сначала вы обращаетесь со мной как с дешевой шлюхой из простонародья, а теперь начинаете извиняться. Я никогда не была первой и не заслуживаю второго. Разберитесь в том, что вы хотите от меня, ваше величество, или давайте благополучно завершим наши милые воспоминания. — Она замолчала.

Император смотрел на нее, детским жестом прикусив губу. Эсмиель грустно покачала головой и отключила терминал. Несколько мгновений она сидела, глядя на темный потухший экран, а потом прошептала:

— Ты сошла с ума, Эсмиель, так говорить с императором… — Потом вздохнула и, вскочив на ноги, быстро направилась к дому.

Как ни странно, к завтраку она почти успокоилась. В общем, Эсмиель уже приходилось переживать не один подобный скандал, например, почти сразу после выпуска из института, когда пресса смаковала подробности ее путешествия в провинцию, или потом, после участия в гонках яхт, когда она выступила с чисто мужским экипажем, хотя, стоит признаться, на этот раз все выглядит намного более разнузданно. Ну что ж, наверное, когда-то должно было дойти и до этого, и, коль скоро она не собиралась менять свой образ жизни, ей просто следовало быть к этому готовой. Вот только император…

День прошел относительно тихо. Горничная исправно отвечала на звонки дежурной фразой, и они как-то быстро практически сошли на нет. Во всяком случае, теперь раздавалось не более пяти звонков в час. А после обеда девушка даже рискнула пару раз самостоятельно подойти к экрану. Леди Эстер и леди Энринера были несколько растерянны, не обнаружив ее в разорванных одеждах и с головой, посыпанной пеплом, и быстро отключились, после чего звонки практически прекратились. Видимо, последние абоненты оказались достаточно расторопны, чтобы быстро распространить сведения о том, что леди Эсмиель совершенно не подавлена, а спокойна и даже несколько насмешлива. А подобное душевное состояние было для остальных совершенно неинтересно. Так что когда вечером снова раздался сигнал визифона, она даже немного удивилась. Но когда на экране появилось лицо императора, она вспыхнула и как-то внутренне ощетинилась. Неужели опять начнутся разговоры о том, чтобы ей покинуть столицу?

— Добрый вечер, сир.

Эоней склонил голову.

— Добрый вечер, кузина. — Он замолчал.

Эсмиель видела, что он изо всех сил старался выглядеть спокойным и уверенным, но, несмотря на это, на его лице можно было обнаружить признаки и некоторой растерянности. Молчание затягивалось, девушка спокойно смотрела на него. Император повел плечами, поежился и, вздохнув, выпалил:

— Э-э, кузина, я хочу пригласить вас сопровождать меня на финальную встречу чемпионата императорского кубка флота по болу… — Тут он разозлился на себя и, вскинув голову, закончил тоном, несколько не соответствующим произнесенному тексту: — Встреча состоится послезавтра вечером. Я пришлю за вами боллерт к четырем после полудня.

Эсмиель вспыхнула:

— Извините, сир, но меня еще никто не приглашал на свидание таким тоном.

Эоней несколько растерялся, но потом упрямо поджал губы:

— Вы отказываете императору?

Девушка чуть не ляпнула «да!», но потом сдержалась и медленно покачала головой:

— Нет, сир. Просто мне хотелось бы, чтобы вы разговаривали со мной как с женщиной, а не как с провинившимся адмиралом.

Император несколько мгновений недоуменно смотрел на нее, потом не выдержал и расхохотался. Эсмиель удивленно взирала на хохочущего императора, потом тоже прыснула. Вскоре хохотали оба.

Когда смех немного утих, оба почувствовали, что мир восстановлен. Эоней утер выступившие слезы и спросил:

— Простите, кузина, но вы первая женщина, которая так меня отчитала. Даже маменька… Ох, не могу. — Он снова чуть не хихикнул, но сдержался. — Ну так как? Вы принимаете мое приглашение?

Эсмиель глубокомысленно закатила глаза к потолку:

— У меня есть время подумать?

— Нет, — Эоней скорчил сердитую рожу, — у вас ни на что нет времени, кроме как ответить «да», причем я намерен добиваться подобного ответа, пользуясь всеми преимуществами своего положения.

Девушка деланно обреченно вздохнула:

— В таком случае разве у меня есть возможность сопротивляться?

И они снова рассмеялись.

На следующий день ровно в четыре пополудни боллерт с императорским гербом въехал в ворота. Несколько десятков гоуглобов, каждый из которых счел своим долгом попытаться обмануть ревностную бдительность Смея и сделать хотя бы одну попытку проникнуть за забор, заметив императорский герб, немедленно бросились врассыпную. Департамент двора и традиций, как и ведомство дедушки Эйзела, крайне жестко реагировали на попытки несанкционированного вмешательства в жизнь императора.

Эсмиель уже ждала на пороге. После вчерашнего сюрприза она наконец поддалась благоразумным побуждениям и решила, что не стоит испытывать судьбу. Поэтому на этот раз ее одежда выглядела более традиционно: длинное платье со стоячим воротником, шляпка, вуаль и перчатки до локтей. Все это словно было призвано компенсировать вчерашнее публичное неглиже. А возможно, чисто психологически так оно и было. Во всяком случае, во время предыдущих скандалов она поступала именно так, как ей вчера предлагал император. Забивалась куда-нибудь в глушь и пережидала шум. Но теперь отступать было поздно. Поэтому когда рослый лейб-гвардеец выпрыгнул из заднего отсека и отточенным жестом распахнул створки дверей, девушка вздохнула, как перед прыжком в воду, гордо вскинула голову и шагнула внутрь.

К императорскому манежу, на большой арене которого вот уже почти двести лет происходили все финалы чемпионата императорского кубка флота, она подъехала почти одновременно с боллертом императора. Когда они приблизились к парадному императорскому подъезду, машина, которую Эоней только что покинул, еще не успела тронуться с места. Император, окруженный немногочисленными сановниками, среди которых Эсмиель успела узнать лорда Эомирена и еще нескольких членов сената, отчего у нее под сердцем потянуло холодком, заметил приближающийся боллерт и повернулся в его сторону. Судя по их спокойному виду, никто из свиты даже не подозревал, КТО находится в остановившемся боллерте.

Когда лейб-гвардеец откинул порожек и, молодецки отдав честь, вытянулся у распахнутой двери, Эсмиель стиснула губы, поправила вуаль и, гордо выпрямившись, шагнула наружу.

Первая реакция была абсолютно предсказуема. Во рту лорда Эомирена могло бы разместиться гнездо большого тупоклюва, а стоявшие рядом рисковали обжечься о его побагровевшую физиономию. Остальные выглядели не лучше.

Император бросил на них быстрый взгляд, усмехнулся краешком губ и, шагнув вперед, предложил ей руку. Эсмиель оперлась на нее и, гордо вскинув голову, прошествовала вперед рядом с императором, изо всех сил стараясь не сбиться с шага. Они успели отойти шагов на десять, прежде чем лорд Эомирен успел опомниться и сзади раздался его полный ярости голос:

— Ваше величество, как это понимать?

Эоней резко остановился, развернулся и воткнул в взбешенного лорда холодно-яростный взгляд. Стоявшие рядом сановники, в большинстве своем начинавшие при его отце и еще достаточно хорошо помнившие императора Эзарра, невольно отшатнулись. Настолько выражение глаз молодого Эонея напоминало бешеный взгляд его страшного отца. У Эомирена слегка потускнел цвет лица, а в горле что-то булькнуло. Император разлепил губы и, медленно выговаривая слова, произнес:

— О чем это вы?

Председатель сената опомнился и упрямо набычил голову.

— Вы должны помнить, что по неписаной традиции в этот вечер императора может сопровождать…

— Ха! — Император вызывающе усмехнулся. — Я не особо склонен следовать столь замшелым традициям. — Он остановился и многозначительно закончил: — Если, конечно, меня не вынудят им последовать. — После чего повернулся и преувеличенно вежливо обратился к Эсмиель: — Прошу вас, леди.

Девушка поджала губы и едва не вырвала руку, но сдержалась и, напряженно выпрямив спину, двинулась вперед. Эоней просто несносен. Как он мог! Император уловил ее состояние, наклонившись к ее ушку, тихо спросил:

— Вы снова сердитесь, кузина?

Эсмиель дернула плечом:

— А вы как думаете, кузен? Как может чувствовать себя девушка, которую используют в качестве инструмента для оказания давления на придворных?

Эоней слегка смешался, потом зло сощурил глаза и сердито прошептал:

— Как мне кажется, кузина, вашей вины в том, что творится вокруг вашей особы, ничуть не меньше, чем моей.

Оба замолчали, чувствуя, что еще пара таких фраз — и хрупкое согласие между ними может рухнуть. Все так же молча они прошли входную мембрану и поднялись на эскалаторе прямо к резным парадным дверям императорской ложи, открываемым едва ли пять-шесть раз в течение года. У самых дверей кузен подхватил ее под руку и помог подняться по ступенькам. Эсмиель фыркнула, как рассерженная кошка, но руки не убрала.

Императорская ложа была расположена прямо напротив причала мобильных комментаторских кабин, сбоку от левого углового трансляционного экрана.

Когда они пересекли линию двери, в ложе вспыхнул мягкий свет, и тут же снизу послышался приглушенный гул. Это зрители, заметив свет в императорской ложе, вскочили с мест и стоя приветствовали императора. Тот сделал шаг вперед, наступил на красный круг одной из трансляционных точек и величественно поднял руку над головой. Девушка осталась на месте. Прозрачные мембраны, которые ограждали императорскую ложу, были устроены так, что видимой снаружи становилась только та фигура, которая стояла в одной из трансляционных точек, причем ее действительное положение в ложе и то, которое было видно из зала, не имели между собой ничего общего, так что снаружи казалось, будто император находится в ложе в полном одиночестве. Впрочем, о подобных свойствах мембраны было известно практически всем, и видимое одиночество императора никого не обманывало. Эсмиель окинула взглядом трибуны. Сегодня стадион был почти пуст, но на этом матче и не могло быть много зрителей, поскольку приглашения на финал императорского кубка по одной из незыблемых традиций могли получить только члены благородных фамилий и очень влиятельные представители низших сословий. А посему почти все присутствующие на трибунах гордо демонстрировали окружающим сверкающие золотистые локоны. Девушка подумала, сколько же из них сейчас ломают головы над вопросом: кто кроме императора находится в ложе и есть ли там она сама? И усмехнулась своим мыслям.

Император опустился в роскошное кресло. Эсмиель присела на соседнее и принялась разглядывать интерьер ложи. Ложа была достаточно просторна, искусно отделана деревом и бронзой, а в углу был установлен стилизованный под деревянный комод кухонный терминал. И, как того требовали традиции, здесь не оказалось даже намека на всякие новомодные штучки типа силовой мебели. Несколько минут, пока свита устраивалась на ранее закрепленные за ними или свободные места, в ложе раздавались скрипы и стуки, но потом все затихло. Император, воспользовавшись суматохой, склонил голову в ее сторону и тихо спросил:

— Вы все еще сердитесь, кузина?

Эсмиель молча пожала плечами, но так и не успела решить, что ответить, поскольку в этот момент снизу, со стороны игрового поля, поплыла музыка, и арки выходов засветились мягким, переливающимся светом. Сановники, некоторое время сохранявшие тишину, снова задвигали креслами и принялись приглушенными голосами обсуждать шансы команд. Какой-то старый лорд, в котором Эсмиель с трудом узнала бывшего мажордома дворца, возбужденно забормотал, пришептывая и пришлепывая губами:

— Конечно, кубок возьмет академия, тут и думать нечего.

К нему тут же присоединился хор убежденных голосов. Еще бы, члены команды его императорского величества Академии флота выглядели прямо-таки любимчиками судьбы. Высокие, великолепно сложенные атлеты, увенчанные золотыми кудрями чистокровных аристократов. Среди этого моря золота выделялись только двое черноволосых простолюдинов. Но они отличались от остальных только цветом волос, в остальном повторяя прекрасные атлетические формы своих соратников по команде. Академия по-прежнему оставалась заповедником аристократии, и можно было только догадываться, какие неимоверные усилия приложили родители этих двоих парней, чтобы пристроить сыновей в столь закрытое заведение. Они шествовали по площадке с некоторой ленцой будущих победителей, окидывая насмешливым взором своих неказистых соперников. Среди их соперников-танакийцев не было ни одного отпрыска знатного рода, а один из игроков резал глаз своей абсолютно черной кожей, что явно выдавало его колониальное происхождение. Эоней отвернулся от девушки, некоторое время рассматривал появившиеся команды, потом откинулся назад и спросил:

— Насколько я помню, танакийцы впервые за всю свою историю добрались до финала?

Но Эсмиель уже не слышала, что ему ответили. Она не отрываясь смотрела на игрока, который шел предпоследним в шеренге игроков, одетых в желто-черную форму танакийцев. Он был белокож и черноволос, но его сходство с остальными этим и ограничивалось. Этот… молодой человек мог бы показаться уродливым, поскольку был прямо-таки болезненно худ, костист и немного сутулился. Его мышцы скорее напоминали угловатые булыжники, упрятанные под кожу, а движения вызывали ассоциацию с рысканием больного бешенством пса, но главным, что привлекло ее внимание, было то, как он смотрел на соперников. В его глазах мрачно светилось предвкушение схватки и спокойная уверенность бойца, который не мог ее проиграть. Эсмиель вдруг почувствовала, как кожа у нее меж лопаток покрылась мурашками. Она скосила глаза. Сзади продолжалось неспешное обсуждение счета, с которым «…академия вышибет этих танакийцев». Эсмиель саркастически усмехнулась, снова бросила взгляд на странного игрока и вдруг неожиданно для себя громко произнесла:

— Сегодня выиграют черно-желтые.

В ложе повисла удивленная тишина, а девушка вздрогнула. Потому что в тот момент, когда она произнесла эти слова, тот игрок вдруг резко повернулся и, прищурив глаза, пронзительно уставился на императорскую ложу. Между ними было почти шестьсот шагов, целая трибуна зрителей и односторонне прозрачная защитная мембрана, но Эсмиель почему-то была уверена, что он смотрит именно на нее. И еще она с каким-то возбуждающим страхом поняла, что он знает о том, что она об этом знает.

7

Утром леди Эноминера обычно вставала достаточно поздно, а это означало, что она поздно и ложилась. Впрочем, ее вечера вряд ли показались бы особо интересными или хотя бы насыщенными. Чаще всего они были заполнены носителями с мелодрамами, скабрезными сплетнями и беседами с теми, кого теперь можно было назвать приятельницами. Хотя большинство из них раньше, как правило, были одними из самых ярых ее недоброжелательниц. Временами, правда, леди Эноминеру приглашали на светские рауты, хотя, как правило, не самые модные и престижные, но даже такие вечерние развлечения были редки. Чаще всего ее приглашали на рауты богатых торговцев и промышленников из простолюдинов, по большей части игнорируемые сливками аристократии, и присутствие леди королевской фамилии тешило их самолюбие. Леди Эноминера относилась к этому спокойно и даже иногда придерживала свой острый язычок. В конце концов, они вносили разнообразие в ее чрезвычайно скучную жизнь.

В этот вечер она, как обычно, грелась у камина, закутавшись в любимую старую шаль. Конечно, для того чтобы установить необходимую температуру в комнате, ей достаточно было всего лишь притронуться к пульту и задействовать конвекторы, но все эти новомодные штучки никогда не смогут создать такого комфорта и уюта, который дает огонь в камине и старая шаль. Сегодняшний вечер был скучноват, но безмятежен. Приятельницы-сплетницы не подавали признаков жизни, а поскольку приглашений не было уже больше двух недель, то за это время мелодрамы успели изряно поднадоесть. Поэтому сейчас Эноминера просто сидела и смотрела на огонь. На душе было тихо и покойно. Скорее всего, она даже незаметно соскользнула в некую полудрему, потому что когда в левом верхнем углу монитора внутренней связи замерцал сигнал вызова, это не сразу дошло до ее сознания. Когда она наконец заметила огонек, то сначала ей даже захотелось сделать вид, что она его не видит, в надежде, что настойчивый собеседник устанет ждать ответа. Но сигнал продолжал мерцать с неприятной настойчивостью. Сантлея, экономка, уже почти шестьдесят лет избавлявшая Эноминеру от всяческих бытовых забот, знала, что она дома, и подобная настойчивость означала, что эта невероятно ворчливая особа считает информацию, которую собиралась сообщить, достаточно важной. Из этого следовало, что никакие уловки не сработают. Поэтому леди Эноминера недовольно поморщилась, сварливо пробормотала:

— Эта старая метелка стала совсем несносной. — И, нехотя протянув руку, прикоснулась пальцем к сенсору включения. На рауте у одного промышленника она видела комплексные модули, управляемые голосом или жестом, но хотя, по его словам, эти штучки были созданы почти сто лет назад, они до настоящего времени не имели одобрения департамента двора и традиций, а потому их использование в домах аристократов считалось неприличным. Впрочем, леди достаточно привыкла к своему старому пульту и не имела ничего против того, чтобы продолжать им пользоваться.

На экране вспыхнуло изображение экономки, которая взирала на свою госпожу с сердитым выражением лица.

— Прошу простить, леди, но к вам гостья. — Она сурово поджала губы и ядовито добавила: — Я предупреждала ее, что сейчас не слишком приличный час для визита, но… — и она выразительно повела бровями.

Эноминера усмехнулась. Мало кто подозревал, что ее столь широко известная свобода манер дома уравновешивалась истовым консерватизмом экономки. Сантлея умела так осадить свою хозяйку, что после очередной стычки леди Эноминера несколько дней отчаянно подлизывалась к своей экономке.

Впрочем, нет худа без добра, поскольку подобная приверженность древним традициям приводила к тому, что на людях экономка не позволяла себе никаких вольностей, а была чопорно-благообразна. Однако сейчас Эноминера была слишком сердита, чтобы сдерживаться:

— И кто это столь срочно желает видеть мои тучные телеса, Сантлея?

В ответ на эту фразу, совершенно, с ее точки зрения, недостойную для истинной леди, экономка искривила губы в негодующей гримасе и исчезла с экрана. На экране возникло юное девичье лицо. Увидев гостью, леди Эноминера ахнула.

— Добрый вечер, леди, я…

Эноминера не дала ей закончить.

— Святые стихии, девочка моя, вот уж кого не ожидала увидеть! — Она рассмеялась: — Ну чего же ты стоишь, давай неси сюда свою роскошную попку. У меня найдется для нее свободное кресло.

Лицо девушки озарила слабая улыбка, но в глазах по-прежнему читалось смятение, она быстро кивнула и моментально исчезла с экрана. Затем на экране появилось лицо Сантлеи. Экономка бросила на хозяйку убийственный взгляд, укоризненно-неодобрительно покачала головой и сердитым голосом произнесла:

— Я позабочусь о напитках, пирожных и фруктах, — после чего чопорно поджала губы и отключилась.

Когда экран потух, леди Эноминера еще несколько мгновений задумчиво смотрела на потемневшую поверхность, потом покачала головой и поплотнее закуталась в шаль. Девочка явно была не только растеряна, но и чем-то сильно возбуждена, глазки сверкают, щечки горят… Да и сам факт того, что ей срочно понадобился ее совет (а зачем еще молодой фаворитке императора навещать старую каргу вроде нее в столь поздний час?), говорил сам за себя.

Значит, слухи о том, что у нее размолвка с императором из-за тех скандальных снимков, имеют под собой намного более надежную почву, чем Эноминера предполагала вначале. Странно. Молодой Эоней никогда не казался ей столь консервативным. В конце концов, подобными снимками полны серверы даже самых добропорядочных семейных журналов для простолюдинов, и можно быть стопроцентно уверенным, что большая часть мужчин-аристократов являются подписчиками гораздо более скандальных изданий. Правда, до сего момента еще ни разу, ни один журнал не посмел опубликовать подобные снимки чистокровной леди. Но это уже скорее проблемы дядюшки Эйзела, а не Эсмиель, и уж кто-то, а Эоней должен был бы это понимать.

Девушка ворвалась в библиотеку как снежный буран. Она не останавливаясь пролетела через всю комнату, затормозила у окна и, резко развернувшись, уставилась на хозяйку дома отчаянным взглядом. Какое-то время в библиотеке висела напряженная тишина, потом леди Эноминера негромко произнесла:

— Что случилось, милочка?

Эсмиель судорожно вздохнула и, обхватив себя за плечи, так резко вскинула голову, что грива ее чудесных волос, уложенных в великолепную высокую прическу, на мгновение даже выплеснулась за пределы статполя и обдала лицо, шею и плечи девушки мягкой волной.

— О темная бездна, если б я знала! — Тут ее губы задрожали, и она, резко остановившись в противоположном углу комнаты, дрожащим голосом продолжила: — Эноминера, что мне делать?

Хозяйка дома усмехнулась:

— Ну, во-первых, сядь. Я не очень люблю разговаривать с ожившим тайфуном, а кроме того, это не очень полезно для моих шейных позвонков. — Она сделала паузу, получая удовольствие от реакции девушки.

Она ошарашенно смотрела на Эноминеру, потом нервно пробормотала:

— Прости. — И, сделав шаг, рухнула в стоящее рядом кресло.

Леди Эноминера одобрительно кивнула и продолжила тем же спокойным тоном:

— А во-вторых, тебе стоит успокоиться и пока плюнуть на обоих. — Она сделала паузу и вкрадчиво добавила: — Ведь твоя проблема именно в этом, не так ли, милочка?

Эсмиель всхлипнула:

— Не знаю. Ах, Эноминера, я ничего не знаю. — Она сделала паузу и тихо добавила: — Даже того, кто он такой.

Леди Эноминера улыбнулась. В десятку! Судя по всему, девочка наконец-то дозрела до полноценного приступа любовной лихорадки. Что ж, она давно знала, что с ее психикой это неизбежно. Этой глупенькой надо радоваться, что подобный приступ произошел с ней сейчас, до того как она вляпалась в столь опасный брак с молодым Эонеем. Но в настоящий момент ей, конечно, не до этого.

— Вот что, девочка моя, если тебе просто надо выговориться, что ж, — хозяйка усмехнулась, — я давно заметила, что мои ключицы очень располагают, чтобы на них поплакаться, так что я в твоем распоряжении. Но если тебе нужен мой совет, — она сделала многозначительную паузу, — тогда постарайся хотя бы слегка обуздать свои гормоны и внятно изложить мне свои затруднения.

Эсмиель со всхлипом вздохнула, но в этот момент дверь библиотеки распахнулась, и на пороге появилась Сантлея, толкающая перед собой сервировочный столик с напитками и пирожными. Эноминера улыбнулась:

— А пока принимайся за пирожные. Когда в дело пойдет желудочный сок, тебе станет легче справиться с остальным.

Эсмиель окинула поднос рассеянным взглядом и послушно протянула руку к корзиночке.

Когда она расправилась с последним пирожным, то слегка успокоилась.

Леди Эноминера удовлетворенно кивнула и ехидно прищурилась:

— Вот теперь я вижу, насколько ты выбита из колеи. — И, поймав несколько озадаченный взгляд девушки, пояснила: — Если такая кошечка, как ты, начинает лопать пирожные, забыв о калориях, то может означать только одно — у тебя действительно серьезные проблемы.

Эсмиель слабо улыбнулась:

— Ах, леди, мне не до шуток. — Она замолчала и задумалась.

Эноминера не прерывала ее. Если хочешь что-то узнать у женщины, никогда ее не прерывай. Если ей не мешать, то она в конце концов выложит все сама.

— Я не знаю, как все объяснить, но… — Эсмиель осеклась, но Эноминера благожелательно пришла ей на помощь:

— Попробуй по порядку.

Девушка сосредоточенно кивнула и, набрав полную грудь воздуха, начала:

— Вчера утром, после того как на каждом углу появились эти дурацкие фотографии, я позвонила кузену Эонею…

Когда девушка закончила, обе собеседницы некоторое время сидели в полной тишине, осмысливая рассказ. Судя по виду девушки, она впервые за сегодняшний вечер несколько упорядочила свои чувства и мысли, что, впрочем, пошло ей на пользу. Во всяком случае, она больше не выглядела такой возбужденной и ошарашенной, как раньше. Леди Эноминера, вздохнув, покачала головой:

— Да, милочка, в общем я, конечно, ожидала от тебя некоторых безрассудств, но такого… — Она фыркнула. — Неизвестный простолюдин из самой дерьмовой флотской школы… Возможно, даже варвар… Да еще явно не красавец… — Леди изумленно-насмешливо воззрилась на девушку: — Ты уверена, что, — она пошевелила пальцами в воздухе, — не напутала с дозировкой?

Эсмиель недоуменно смотрела на нее, потом вспыхнула и возмущенно сверкнула глазами:

— Терпеть не могу подобной дряни!

Эноминера успокаивающе вскинула руку.

— Ладно, милочка, не сверкай на меня глазами. В конце концов, это могло произойти и без твоего желания. Отец молодого Эонея не брезговал подобными штучками.

До девушки не сразу дошло, что собеседница имеет виду, а когда она разобралась, о чем речь, то стиснула губы и решительно мотнула головой:

— Нет, Эоней не мог… — Потом осеклась и добавила менее уверенным тоном: — К тому же именно он все время находился рядом со мной. Так что если… То я бы должна была, скорее, отреагировать на него.

— Не скажи, милочка, — усмехнулась леди Эноминера, — старый император также не раз прокалывался на подобном, все зависит от психосовместимости… — Тут она сделала паузу и задумчиво добавила: — Хотя я никогда не слышала, чтобы препараты действовали на таком расстоянии, да еще когда один из объектов не видит другого. — Она на несколько мгновений замолчала, потом решительно добавила: — Вот что, милочка, если ты не против, я попытаюсь побольше разузнать о тех… яйцах, которые так на тебя подействовали.

Девушка тихонько вздохнула:

— А что делать мне?

Леди Эноминера задумчиво покачала головой:

— Ну, самое разумное для тебя было бы засунуть свою попку в какую-нибудь укромную дырку и некоторое время сидеть не высовываясь, но… — Эноминера окинула ее насмешливым взглядом, — если столь горячие молодые дурочки начнут поступать разумно, этот мир перевернется. Так что я тебе дам только один совет — попытайся им воспользоваться: до нашей следующей встречи держись подальше от этого странного типа.

Эсмиель вздохнула.

— Я попробую. — Она некоторое время помолчала, потом снова заговорила каким-то трагическим голосом: — О леди, я не могу передать, как это было! Я чувствовала его каждую секунду, каждый шаг, рывок, удар буквально обрушивались на меня. — Она тряхнула головой и, вскинув руку, прикусила палец, чтобы не расплакаться.

Эноминера насмешливо хмыкнула:

— Ну-ну, милочка, не начинай заново, а то ты, пожалуй, и кончишь в этом кресле от одних воспоминаний. — Она задумчиво отвела глаза. — Да, пожалуй, мой совет пропадет втуне. — Леди задумалась. — Вот что, девочка моя, пожалуй, тебе стоит пожить у меня, пока ты хотя бы немного не придешь в норму. Во всяком случае, когда твои гормоны потянут тебя на безрассудные поступки, у тебя будет хотя бы гипотетическая возможность добраться до гравилифта и доползти до моей спальни. Хотя, глядя на тебя, даже последнему идиоту стало бы ясно, что если ты решишься на какое-нибудь сумасбродство, то сами святые стихии не смогут тебя удержать.

В библиотеке установилась тишина, потом лицо девушки второй раз за вечер озарила слабая улыбка:

— Спасибо, леди Эноминера.

Хозяйка дома ободряюще кивнула и, протянув руку к монитору внутренней связи, вызвала экономку:

— Сантлея, наши гостевые комнаты еще не совсем забиты мусором и пылью?

Экономка невозмутимо повела плечом:

— Они в полном порядке, леди.

— Тогда проводи нашу гостью в синие апартаменты. — Леди повернулась к гостье: — Иди отдохни, и позволь старой метелке подумать над твоими проблемами.

Девушка тихонько вздохнула, вымучено улыбнулась и, поднявшись с кресла, направилась к дверям.

Когда за спиной девушки закрылась дверь, леди Эноминера некоторое время сидела неподвижно, уставившись в одну точку, потом ее рот искривился в хищной усмешке, и в следующее мгновение она расхохоталась. О темная бездна, неужели это проклятое семя Эзарра наконец-то попалось! По библиотеке разносились раскаты истерического смеха.

Когда от хохота закололо в боку, леди Эноминера резко оборвала смех и, со всхлипом проглотив забившую рот слюну, обвела библиотеку совсем невеселым взглядом. Потом хрипло вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, прикрыла глаза. В памяти вновь возник тот столь памятный для нее день.

Энтоней был троюродным племянником Эзарра. И очень многие считали его любимцем всесильного императора. Поэтому никого не удивило, когда император объявил, что не только будет лично присутствовать на церемонии выпуска его императорского величества Академии военного флота, но и останется на торжественный обед. Именно тогда он и увидел ее… Они с Энтонеем познакомились за семь месяцев до того дня, на осенней императорской охоте.

Ее отец погиб, когда ей только исполнилось четырнадцать, а мать хотя и происходила из самой древней ветви, но вошла в семью отца вопреки воли родных и после его смерти не захотела принять решение семьи и войти в дом другого мужа. Так что несмотря на то что они были достаточно богаты, никто из тех, кого ее мать считала ровней себе, не воспринимал юную Эноминеру подходящей партией, а тех, кто настойчиво добивался ее руки, мать не воспринимала как достойных женихов. Поэтому Эноминера достаточно редко появлялась в свете. По существу, осенняя охота и ежегодный императорский весенний бал были единственной отдушиной для девушки. А все остальное время ее единственными товарищами были лошади, собаки и старый сетевой терминал.

Никто и не подозревал, что молодая леди из родовитой семьи лихо рыскает по сети, умудряясь обходить самые серьезные пароли, будто заправский хакер. И это в то время, когда во многих семьях аристократов общение с компьютером считалось для молодых чем-то неприличным. Так что к моменту той нечаянной встречи она уже давно созрела для первой юношеской любви.

Когда Эноминера галопом подлетела к запорошенному снегом охотнику, вылетевшему из седла, и со смехом спросила: «Что случилась, молодой человек, перепутали седло с креслом боллерта?» — охотник на мгновение замер, потом, фыркнув, отер снег с лица и ответил красивым глубоким голосом:

— Наверное, со стороны это выглядит именно так, но, сказать по правде, я просто слишком увлекся. — Он сделал паузу, обдав ее жаркой волной, прямо-таки выплескивающейся из его ярко-синих глаз, от которой у Эноминеры сладко закружилась голова, и добавил: — А откуда взялись вы, леди? Я и не подозревал, что в этом лесу водятся столь прелестные лисички.

Она влюбилась сразу. Мать отнеслась к появлению в доме Энтонея благосклонно. Еще бы, он изрядно потешил ее самолюбие и позволил утереть нос всем недоброжелателям. Все шло к тому, что спустя некоторое время после выпуска она станет женой Энтонея. Но на выпуске академии ее увидел император…

— …Леди!

Леди Эноминера вздрогнула, очнувшись от воспоминаний, и ненавидящим взглядом уставилась на стоящую перед ней экономку. Несколько мгновений она буравила взглядом Сантлею, но потом опомнилась и отвела взгляд.

— Чего тебе?

Экономка испуганно сглотнула:

— Извините, леди, я никак не могла дозвониться вам и потому пришла сама… Ванна готова, леди.

Эноминера вздохнула и, вымучив улыбку, сказала:

— Спасибо, Сантлея… Можешь идти, я сегодня сама справлюсь. — Она сделал паузу и спросила: — Как наша гостья?

— Уже легла, леди.

Эноминера кивнула и жестом отпустила Сантлею. Некоторое время она сидела в кресле, потом покачала головой. Нет, ну что за глупость. Именно в тот момент, когда у нее появился шанс отомстить за смерть Энтонея, она вдруг вздумала слететь с катушек. Пожалуй, ей следовало позволить канскебронам вмонтировать ей в мозг контроль баланса гормонов.

8

Лорд Эомирен приехал домой мрачнее тучи. Когда он вылез из боллерта, лейб-гвардеец у ступенек, мгновенно уловив настроение старого лорда, вытянулся в струнку и со всем возможным усердием стал изображать из себя статую, пока лорд не поднялся по ступеням и не скрылся в дверях, и только после этого позволил себе облегченно выдохнуть. Любому в охране было известно: когда старик столь взбешен, ему не стоит попадаться под руку.

Старый дворецкий, спустившийся в холл, еще когда поступил сигнал с наружных ворот, торопливо шагнул к нему, но лорд раздраженно махнул рукой, давая понять, что ему сейчас ни до чего нет дела, и, на мгновение остановившись, окинул взглядом холл, а потом, грузно ступая, двинулся в сторону тщательно задрапированного тяжелыми занавесями гравилифта, чем вызвал у дворецкого натуральный столбняк. Лорд Эомирен недаром слыл ярым ревнителем традиций, в приверженности к которым его частенько заносило. А что касается этого гравилифта, установленного лет триста назад для одного очень престарелого члена их семейства, то он являлся для лорда настоящей душевной болью. По его глубокому убеждению, это устройство для лентяев не имело права на существование в столь древнем доме, но… убрать его означало выставить себя перед всеми уже не ярым, а, скорее, карикатурным ревнителем традиций. Поэтому лорд Эомирен просто решил для себя, что этот механизм в его доме не существует, и вел себя соответственно. До сего дня. Поднявшись к себе в кабинет, лорд Эомирен тщательно затворил двери, обвел комнату подозрительным взглядом и извлек из внутреннего кармана тонкую пластинку носителя. Вытянув руку перед собой, он несколько мгновений разглядывал ее, потом положил ее на стол и некоторое время молча сидел, словно решая, просмотреть ли содержание еще раз или поступить с носителем как-то по-другому, потом вздохнул и, приложив ладонь к холодной поверхности стола в определенном, на первый взгляд ничем не выделяющимся месте, заставил раскрыться створки небольшого кабинетного сейфа. После этого смахнул носитель рукавом и некоторое время неподвижно сидел, уставившись в одну точку. Потом снова тяжело вздохнул и, протянув руку к пульту связи, надавил клавишу вызова и сипло пролаял:

— Джеймисон, лорд-наследник дома?

— Да, лорд.

— Пусть придет.

Дворецкий молча склонил голову и исчез с экрана. Лорд запоздало подумал, что еще стоило бы приказать принести ужин, но только досадливо поморщился. Не до того.

Эоменик появился через несколько минут. Когда тяжелая, резная дверь кабинета распахнулась, старый лорд окинул сына пронзительным взглядом. Тот, явно не ожидая подобного, на мгновение смешался, но тут же взял себя в руки и принял позу почтительного внимания.

— Отец?..

Лорд поджал губы. С Эомеником последние несколько недель явно происходило что-то странное. Он стал слишком раздражительным и пугливым, и если насчет первого лорд Эомирен особо не волновался, поскольку мужчины рода Эомиренов испокон веку отличались необузданностью нравов, то второе начинало его беспокоить. Трусость — чувство, недостойное мужчины вообще, а наследника славы Эомиренов особенно. Впрочем, то, что лорд-наследник последнее время чем-то испуган, было ясно только старому лорду. Для всех остальных дело, скорее, обстояло наоборот, поскольку за последние две недели Эоменик успел подраться на трех дуэлях и дожидался ответа на еще два вызова. Но у мужчин рода Эомирен страх всегда проявлялся по-особенному. И во многом благодаря этому их предки сумели вывести род к вершинам власти. Лорд горько усмехнулся. Сегодня вечером он, похоже, наконец-то узнал, что происходит с его наследником, хотя до сих пор не мог поверить в это.

— Вы звали меня, отец?

Старый лорд хмуро кивнул:

— Садись, сын.

Тот послушно присел. Они помолчали некоторое время, потом отец негромко заговорил:

— Что с тобой происходит, Эоменик?

Тот было вскинулся:

— Что вы имеете в виду, отец? — Но, натолкнувшись на тяжелый взгляд лорда, осекся и после некоторой паузы злобно пробормотал: — Вы сами знаете, отец. Эта… тварь… — Он злобно стиснул зубы.

Лорд Эомирен несколько мгновений сидел в кресле, старательно отводя глаза и изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зарычать или не выкрикнуть сыну в лоб вопрос, на который он так страшился получить утвердительный ответ.

Наконец он вздохнул:

— Значит, ты все еще не можешь успокоиться после бала в Садах Эоны?

Видимо, Эоменик уловил что-то в его голосе и поэтому бросил на отца затравленный взгляд. В кабинете снова на несколько мгновений установилась напряженная тишина, потом лорд Эомирен заговорил почти нормальным тоном:

— Ты был прав, сын, прав, а я ошибался. С ними обоими надо что-то делать… — Он оборвал фразу. Эоменик вскинул голову и изумленно уставился на него, не сразу поняв, о чем идет речь. Потом до него дошло, что отец говорит об императоре, и он облегченно выпустил воздух меж стиснутых зубов. Лорд Эомирен молча смотрел на лицо сына, на котором явственно нарисовалось облегчение, и чувствовал, как внутри снова разгорается гнев. Каким бы абсурдом это ни выглядело, даже после того как он дважды просмотрел носитель, где-то внутри все еще теплилась частичка надежды, что все это чудовищная провокация старой сволочи Эйзела, столь рьяно лизавшего зад молодому выскочке, но теперь… Теперь все сомнения ушли, и он точно знал, что его сын…

Лорд не смог даже мысленно закончить эту фразу и прикрыл глаза.

— Отец… У меня есть некоторые мысли в отношении этой стервы. Если вы желаете, я готов…

Старый лорд вскинул руку:

— Нет, сын…

Эоменик осекся. А лорд, с трудом справившись с голосом, продолжил уже более спокойным тоном:

— Я не хочу ничего об этом знать. Я слишком часто встречаюсь с молодым Эонеем и его сторожевым псом Эйзелом, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что они ни о чем не догадаются. Так что, если ты хочешь что-то предпринять, — это твои мысли и твое дело, сын. Только поторопись. Эта… шлюха с каждым днем набирает все больше власти.

Лорд-наследник удивленно воззрился на отца, но тот не дал ему возможности задать хотя бы один вопрос.

— Иди, сын, иди. Я хочу немного поработать.

Эоменик встал и, коротко поклонившись отцу, двинулся к выходу. У дверей он на мгновение замер, обернулся, но лорд Эомирен уже включил терминал и сидел, мрачно уставившись на экран, поэтому лорд-наследник только удивленно покачал головой и вышел из кабинета.

Когда за сыном закрылась дверь, старый лорд не выдержал и, жахнув кулаком по подлокотнику кресла, выругался грязно и витиевато. Особого облегчения это не принесло, но это было единственное, что он мог себе позволить. О темная бездна, как он мог быть столь слеп! И кто открыл ему глаза…

Лорд Эомирен откинулся на спинку и скрипнул зубами, припомнив, как сегодня утром на экране терминала в его рабочем кабинете, расположенном в левом, самом старом крыле здания императорского сената, возникло лицо секретаря, на котором было написано некоторое замешательство.

— Господин спикер, лорд-директор департамента стратегических исследований просит вашей аудиенции.

Эомирен крякнул. Вот уж не ожидал. За последние полгода старая лиса Эйзел, который и раньше изображал из себя честного служаку, практически полностью отошел от дел и подчеркнуто, даже демонстративно ушел в тень сопляка Эонея. Так что его внезапное появление в приемной спикера сената можно было считать явлением, по меньшей мере, неожиданным. Впрочем, возможно, у молодого волчонка взыграли гены, и он наконец решился показать зубы и урвать побольше власти, и Эйзел прибыл сюда совсем не по своей инициативе, или, вернее, не только по своей. Лорд Эомирен ухмыльнулся. Что ж, он давно был к этому готов.

— Пусть зайдет, — бросил он секретарю и добавил: — И на всякий случай установи внешнее поле подавления.

Когда за спиной лорда Эйзела закрылась дверь кабинета, лорд Эомирен погасил экран терминала и, прикоснувшись к клавише пульта, накрыл входную дверь мембраной силового поля. Лорд-директор окинул взглядом сероватую поверхность мембраны и искривил уголки губ в легкой усмешке:

— Внушительная предосторожность, милорд.

Эомирен усмехнулся в ответ:

— Не хочу, чтобы твои собственные подчиненные услышали, как ты выкидываешь белый флаг, Эйзел.

Тот оценил шутку и спокойно устроился в кресле напротив. Некоторое время они молча рассматривали друг друга, потом Эомирен тихо произнес:

— Как давно мы не встречались вот так, тет-а-тет, Эйзел.

Лорд-директор молча кивнул. Они еще немного помолчали, потом спикер сената, усмехнувшись, спросил:

— Ну, что ты хочешь мне сказать?

Старый лис искривил губы в грустной улыбке и произнес:

— Прости, но, похоже, белый флаг придется выкинуть тебе.

Лорд Эомирен криво усмехнулся:

— Для этого вам с молодым сосунком придется подождать еще лет сорок.

Лорд Эйзел вздохнул и, раскрыв тоненькую папочку, которую принес с собой, достал небольшой черный квадратик, потом окинул собеседника каким-то жалостливым взглядом и осторожно положил носитель на стол прямо перед сложенными руками лорда Эомирена. Тот вдруг почувствовал, что у него похолодело между лопатками. Спикер сената находился на вершине политического Олимпа уже не один десяток лет и за это время успел весьма усовершенствовать нюх. Поэтому сейчас он точно знал, что старая лиса Эйзел не блефует. На этом носителе было нечто, что могло его уничтожить. Лорд Эомирен хрипло спросил:

— Что это?

Лорд Эйзел пожал плечами:

— Посмотри.

Спикер сената протянул мгновенно вспотевшую руку к носителю и притронулся к точке активации. Над столом тут же возникло изображение. Две пары глаз рассматривали вспыхнувшую картинку, потом лорд Эомирен зарычал и, схватив носитель, с ревом швырнул его в угол.

— Ложь! Клевета!! Провокация!!! Вы поплатитесь за это! Я выверну наизнанку ваши…

Спикер бушевал на протяжении почти получаса. Лорд-директор все это время спокойно сидел, откинувшись на спинку кресла. Наконец лорд Эомирен прохрипел последнее ругательство и рухнул на подушку своего седалища, хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Лорд Эйзел выждал еще несколько мгновений, потом наклонился вперед и спокойно спросил:

— Ты закончил?

Тот смерил его злобным взглядом и разинул рот, собираясь что-то сказать, но на этот раз лорд-директор не собирался предоставлять ему такую возможность.

— Я сожалею, Эомирен, что мне пришлось показать тебе эти снимки, но не стоит начинать сначала. Ты прекрасно знаешь, что это не провокация. Мы с тобой слишком опытны, чтобы играть в подобные игры между собой. Так что успокойся, и давай поговорим.

Лорд Эомирен несколько мгновений сидел набычившись, но потом выдохнул, так ничего и не сказав. Его собеседник одобрительно кивнул и, протянув руку к небольшому резному шкафчику, стоящему у самого стола, налил тоника из кувшина и передал стакан хозяину кабинета. Тот выпил, несколько раз рыкнул, прочищая горло, и заговорил почти спокойно:

— Что я должен сделать, чтобы эти кадры не увидели свет? Публично объявить о своем уходе в отставку?

Лорд Эйзел отрицательно качнул головой:

— Нет. — Он усмехнулся. — Если бы я хотел отправить тебя в отставку, то ты увидел бы это, — он кивнул на носитель, — одним из последних. — Лорд-директор усмехнулся: — Сказать по правде, я рассматривал такую возможность. Тем более что столь скандальный уход надолго деморализовал бы всех твоих сторонников в сенате и палате народных представителей. Так что подобный вариант развития событий искушал меня довольно долго. — Он сделал паузу. Хозяин кабинета снова побагровел и набычился, но гость не дал ему разойтись. Он вскинул руку и быстро заговорил: — Я хочу, чтобы ты остался.

Лорд Эомирен задохнулся от удивления:

— Что ты сказал?

Его собеседник молча смотрел на него. Спикер тяжело вздохнул, потом хрипло спросил:

— Ваши условия?

Лорд-директор откинулся на спинку кресла и, уперев в хозяина кабинета жесткий взгляд, негромко заговорил:

— Не наши, Эомирен, а мои. О том, что лежит перед тобой, пока знают только трое: я, ты и агент, собравший эту информацию. Вернее, — лорд Эйзел демонстративно вскинул к глазам руку с компом, оформленным под антикварные ручные часы, — уже двое.

Лорд Эомирен слегка шевельнулся, а его глаза зло сверкнули.

— И что же ты хочешь за то, чтобы это, — он брезгливо кивнул подбородком на носитель, — больше никто никогда не увидел?

Лорд Эйзел усмехнулся:

— Ты снова не угадал, Эомирен, я начинаю думать, что слухи о твоем великолепном чутье изрядно преувеличены.

— Что ты имеешь в виду?

Лорд-директор поднялся и прошелся по кабинету, остановившись у громоздкого антикварного комода с огромным неотшлифованным осколком астероидного сапфира. Несколько мгновений он рассматривал его, потом повернулся к лорду Эомирену:

— Знаешь, Эомирен, я ведь, в отличие от тебя, не глава дома, и ни один мой сын не имеет никаких шансов стать во главе какой-то ветви… — Он замолчал, рассматривая лицо собеседника, на котором полыхала смесь удивления, недоумения, озлобленности и нетерпения. Лорд Эйзел вздохнул и продолжил:

— Что же я могу оставить в наследство своим сыновьям?

Лорд Эомирен нетерпеливо произнес хриплым голосом:

— Тебе нужны деньги?

Его собеседник саркастически улыбнулся:

— Последние несколько минут ты демонстрировал поразительную тупость, Эомирен.

Тот немного смутился, но тут же зло рыкнул:

— Так что тебе нужно?

Лорд-директор посерьезнел и тихо произнес:

— Я хочу оставить сыновьям сильную империю.

Несколько мгновений после этого в кабинете висела изумленная тишина, потом спикер покачал головой:

— Вот уж не думал, что на протяжении стольких лет лордом-директором департамента стратегических исследований является альтруист.

Лорд Эйзел усмехнулся:

— Ты произнес это слово так, будто плюнул.

— Да! — рыкнул лорд Эомирен. — Я никогда не верил альтруистам!

Лорд-директор сузил глаза и негромко, но так, что у спикера мурашки пошли по коже, произнес:

— Теперь тебе придется поверить одному из них.

Они замолчали, потом лорд Эйзел негромко продолжил:

— Если бы я доложил императору эту информацию, от тебя уже летели бы ошметки. Но Эоней еще слишком молод. Им нужно управлять, и ты один из тех, кто нужен мне для этой роли. — Он помолчал и продолжил, четко выговаривая слова: — Я предлагаю тебе размен фигур и потерю качества, Эомирен, но ты остаешься на доске.

— Не понял?

Эйзел усмехнулся:

— Разберись. До того, как я доложу обо всем императору, у тебя есть четыре дня. Ты слишком давно балансируешь на вершине, чтобы не найти выход из этого положения.

Лорд-директор склонил голову в легком поклоне и, повернувшись на каблуках, вышел из кабинета.

Лорд Эомирен очнулся от воспоминаний и в бессильной ярости сжал кулаки.

Уже почти семьсот лет, со времен первого Танакийского мятежа, дом Эомиренов не был так близко к тому, чтобы рухнуть и не подняться. Нет! Так не будет!

Лорд Эомирен глухо зарычал и бросил бешеный взгляд в сторону двери. В этот момент она бесшумно распахнулась, и на пороге появился дворецкий. Когда он наткнулся на взгляд лорда, то вздрогнул и, побледнев, испуганно прижался к косяку.

— Мой лорд, я…

От звука его голоса Эомирен очнулся и, отведя взгляд, махнул рукой:

— Успокойся, Джеймисон, я просто… — Он сделал неопределенный жест рукой и, помолчав, спросил: — Где Экант?

Дворецкий отлипнул от косяка и произнес дрожащим голосом:

— Молодой господин только что вернулся с конной прогулки и сейчас в душе.

— Пусть зайдет. И что там у тебя?..

Дворецкий робко сделал несколько шагов вперед и, раскрыв папку, достал носитель.

— Надо утвердить некоторые счета и… — Он осекся, поймав ненавидящий взгляд лорда, направленный на носитель.

— Убери, зайдешь потом, — пробормотал он.

Дворецкий проворно захлопнул папку и задом-задом выскользнул из кабинета. Бесшумно затворив за собой дверь, он привалился к стене и облегченно перевел дух. Похоже, наступали тяжелые времена, он уже много лет не видел лорда в столь дурном расположении духа. Впрочем, это уже были не его заботы. Джеймисон вытянул из кармана платок, утер вспотевшее лицо, потом вздохнул и, торопливо перебирая ногами, отправился выполнять приказание.

Когда дворецкий скрылся за дверью, лорд Эомирен гневно рванул ворот придворного мундира, который так и не удосужился переодеть, и вновь грубо выругался. Может быть, это помогло, а может, то, что он наконец переступил страшную черту, сделавшую его предателем собственного сына, однако гнев постепенно начал утихать, уступая место стыду и бессильной злобе. Лорд некоторое время просто сидел в кресле, тяжело дыша, а потом сделал несколько глубоких вдохов и протянул руку к терминалу связи. У него оставалось не так много времени до кульминации своего позора, и, чтобы не быть уничтоженным, необходимо было использовать каждый оставшийся час максимально эффективно.

Когда в последний раз за этот вечер распахнулась дверь кабинета и на пороге появился младший сын, лорд уже почти успокоился. Повернувшись к нему, он ласково улыбнулся и, кивнув на кресло напротив, тихо произнес:

— Садись, сын.

Юноша бросил на него испуганный взгляд. Дворецкий рассказал ему, что отец сильно гневается, а он встречает его с благостным выражением лица и говорит непривычно ласковым тоном. Экант осторожно присел на краешек кресла.

Лорд Эомирен несколько мгновений смотрел на сына, размышляя над тем, что следует ему рассказать, потом криво усмехнулся и начал:

— Я хочу, чтобы ты завтра на некоторое время покинул столицу. — Он помолчал и добавил: — Вместе с матерью и сестрами. — И, поймав удивленный взгляд сына, посерьезнел и жестко закончил: — Поскольку вскоре нам предстоят трудные времена и все идет к тому, что именно тебе достанется тяжкое бремя наследника дома Эомиренов.

9

Этим утром Эсмиель почувствовала, что еще день добровольного затворничества — и она сойдет с ума. Леди Эноминера звонила ей каждый вечер, подробно рассказывая о том, что она предприняла за день и что удалось узнать. Девушка вежливо улыбалась и забрасывала старшую подругу тучей вопросов, на которые та почти всегда не могла дать вразумительного ответа. В конце концов во время очередной беседы леди Эноминера покачала головой и озабоченно произнесла:

— Не знаю, милочка, вокруг этого варвара столько тумана, что меня одолевают сомнения, а не торчат ли у него из-за спины усы старого стервеца Эйзела.

Эсмиель растерянно повела плечами:

— Но… что же мне делать? — Она вскинула на собеседницу свои огромные глаза: — А может, мне обратиться к Эонею?

Леди Эноминера скривилась в презрительной усмешке.

— Как ты себе это представляешь, милочка? — И она ернически заговорила: — «Ваше величество, помогите мне отыскать мужика, который сумел так возбудить мои гормоны, что я уже неделю и думать о вас забыла!»

Эсмиель удивленно смотрела на нее, потом нервно рассмеялась:

— Да, вы правы, это глупо. — Она всплеснула руками. — Но что же делать, что делать? Я должна наконец узнать…

— Что? — резонно спросила Эноминера. — Почему крепкий, здоровый мужчина сумел обратить на себя внимание женщины, находящейся в возрасте деторождения? Для этого, милочка, тебе полезнее вызвать популярные файлы императорской Медицинской академии и не забивать мне голову всяческими бреднями. А если нет… — Она замолчала, потом спросила несколько другим тоном: — Что ты сказала молодому Эонею?

— Я-а-а… просто плохо себя чувствую.

Леди Эноминера насмешливо вскинула бровь. Эсмиель покраснела:

— Я понимаю, что это глупо, но мне просто больше ничего не пришло в голову. — Она вздохнула и тихо закончила: — Да и сейчас не приходит.

— Ну это, милочка, не мои проблемы. Если ты готова очертя голову ринуться на поиски этого варвара, то сначала определись, что тебе от него нужно и нет ли возможности получить это где-нибудь поближе и за более разумную цену.

— О леди! — девушка удивленно уставилась на собеседницу.

Та усмехнулась:

— Что, не ожидала? Пойми, любой твой поступок сейчас может так оттолкнуть от тебя императора, что, если вдруг этот твой варвар окажется пустышкой, ты навсегда потеряешь возможность восстановить отношения. А в их роду не было мужчин, которые способны прощать. Стоит твой дикарь столь блестящих перспектив? — Она покачала головой и, больше ничего не говоря, исчезла с экрана.

Девушка несколько мгновений смотрела на рассеивающуюся дымку погасшего экрана, потом тихо опустила голову и замерла.

Леди Эноминера задумчиво смотрела на то место, где секунду назад еще сияло изображение Эсмиель, потом отняла руку от клавиши прерывания связи и наморщила лоб. Что ж, она сделала этой дурочке все приличествующие предупреждения, но та, судя по столь трагической физиономии, крепко сидела на крючке. А посему можно было особо не волноваться. Скорее взорвется ядро галактики, чем хорошенькие молодые дурочки начнут прислушиваться к голосу разума. Эноминера удовлетворенно кивнула и снова протянула руку к клавишам вызова.

На следующий день леди Эноминера позвонила неожиданно рано. Эсмиель только успела вылезти из бассейна и как раз собиралась сесть за завтрак, как вдруг в оранжерею влетела горничная с переносным терминалом. Леди Эноминера окинула ее скептическим взглядом, заставив Эсмиель покраснеть и торопливо запахнуть халат, хмыкнула, а потом торжественно произнесла:

— Ну, милочка, я наконец-то узнала, кто он. Он действительно варвар, с какой-то новой колонии. Его имя Оулек, но в школе все знают его по прозвищу Берс. — Она сморщила нос. — Фу, ну и кличка, будто у собаки. — Но, поймав взгляд Эсмиель, рассмеялась: — Ну-ну, не злись, я тебя просто поддразнила. Так вот, сегодня вечером должна состояться церемония вручения кубка, на которой, естественно, будет присутствовать император…

— Я знаю, — торопливо кивнула девушка, — я там буду.

— Не перебивай, — нахмурилась леди Эноминера, — а что касается твоего присутствия, то я бы тебе не советовала там появляться. На церемонии будет туча народу. Танакийцы произвели фурор, так что на этой неделе они самые модные гости всех светских салонов, и нашим светским львицам не мешает даже то, что они все поголовно простолюдины и варвары. А эти трое — твой предмет и его земляки — так вообще нарасхват. Ну-ну, не дуйся, из всех троих в роли молодого жеребца выступает только один, и он не имеет к тебе никакого отношения. — Она окинула Эсмиель насмешливым взглядом и продолжила: — Так что подумай, неужели ты сможешь скрыть свое состояние под прицелом стольких внимательных глаз?

Девушка растерянно повела плечом:

— Но…

— Не волнуйся. Похоже, не ты одна попалась на крючок. Сегодня утром я послала к твоему варвару одну из своих молоденьких горничных с запиской, в которой предупреждала, что с ним хочет встретиться одна молодая леди, которая наблюдала их триумф. Когда девочка вернулась, на нее было приятно посмотреть. Похоже, этот тип действует на женщин, как капсула денгреона на горноматку.

Эсмиель вспыхнула. Эноминера рассмеялась:

— Ладно, не сердись. Ты так живо реагируешь, что грешно упускать момент. Так вот, девочка сказала, что твой варвар, прочитав записку, так вскинулся, что она чуть не упала на месте. Короче, сразу после церемонии он улизнет с торжественного обеда и будет ждать тебя в ресторанчике «Эбегантельс».

— А где это?

Леди Эноминера недовольно нахмурилась.

— Нет, ну вы посмотрите. Такая старая метелка, как я, всю неделю бегает высунув язык и пытается устроить этой смазливой стервочке тайное свидание, а когда мне это удается, она еще и недовольна?

— О леди! Я…

Эноминера рассмеялась:

— Ладно уж. А где эта забегаловка — посмотришь по карте, по-моему, где-то в районе космопорта. — Она искривила губы в улыбке: — Неужели ты рассчитывала, что он пригласит тебя в «Дальсесиор»?

Эсмиель впервые за эти дни весело рассмеялась. Леди Эноминера одобрительно кивнула и отключилась.

Когда с экрана исчезло изображение девушки, Эноминера несколько мгновений задумчиво смотрела на слегка мерцающую поверхность, потом набрала уже ставший привычным за эту неделю личный номер лорда-наследника дома Эомирен. После краткого разговора, состоявшегося, как обычно, без включения экрана и через исказитель голоса, она откинулась на спинку кресла и удовлетворенно кивнула. Что ж, все шло своим чередом, вот только было немного жаль эту юную дурочку. Ну да ее саму никто не пожалел. А упускать такой момент — столкнуть лбами Эонея и Эомирена — и расколоть верхушку лордов на две враждующие половины — она не собиралась.

Готовиться к вечерней встрече Эсмиель начала еще с полудня. Она долго ломала голову по поводу того, как отвертеться от запланированной поездки с Эонеем, но к полудню окончательно отчаялась и просто позвонила секретарю и попросила передать его величеству, что, к сожалению, сегодня вечером она не сможет сопровождать императора, страстно надеясь, что тот отнесет это на счет ее пресловутого плохого самочувствия. Впрочем, сейчас ей было совсем не до этого. Поэтому, переговорив с секретарем, она ринулась в гардеробную и принялась судорожно перебирать платья. Судя по адресу, кафешка была изрядной дырой, и надевать туда шикарные туалеты и драгоценности не стоило, но и выглядеть как пугало она тоже не собиралась. Так что надо было подобрать что-то среднее. До вечера она переворошила кучу нарядов и даже послала горничную в ювелирный магазин за недорогим изумрудным гарнитуром, но все равно к моменту выхода из дома все еще пребывала в мучительных сомнениях. Впрочем, вся эта суета помогала немного отстраниться от мыслей о том, что должно было произойти в маленьком ресторанчике у космопорта. Наконец она встала перед зеркалом, последний раз окинула себя скорее не придирчивым, а испуганным взглядом, поправила парик, который должен был скрыть ее золотые кудри настоящей леди, и, глубоко вздохнув, двинулась навстречу судьбе.

Ресторанчик действительно оказался дырой. Когда Эсмиель выбралась из общественного боллерта и оказалась перед небольшой лесенкой, закрытой истерзанной акустической мембраной, из-за которой прорывались звуки громкой музыки, то чуть не задохнулась от густой смеси пота, дрянного алкоголя и сладковатого дыма курительных палочек. Несколько мгновений она стояла, яростно сражаясь с желанием бросить все и, запрыгнув обратно в боллерт, умчаться домой, но когда обернулась, то боллерта уже не оказалось. Эсмиель глубоко вздохнула и шагнула вперед.

Зал ресторанчика был плотно заполнен людьми, которые, судя по их внешнему виду, предпочитали не напрягаясь существовать на социокредит, оставаясь в самом дерьме. И ресторанчик полностью соответствовал их вкусам.

Стены обшарпаны, музыкальный автомат издает звуки, которые можно было назвать музыкой с большой натяжкой, а под потолком висел густой полог дыма.

Девушка растерянно остановилась и тут же почувствовала, что кто-то больно стиснул ей ягодицу, а над ухом, пахнув густым перегаром, раздался хриплый голос:

— Ты посмотри, какая цыпочка. Похоже, сегодня нам не придется скучать.

Эсмиель подпрыгнула и, развернувшись, влепила нахалу пощечину, вернее, попыталась влепить, потому что владелец руки, оказавшийся бритым мускулистым типом с лицом, изуродованным огромным шрамом, перехватил ее руку и, расхохотавшись, еще больнее стиснул ягодицу.

— Ты смотри, а курочка с норовом.

Он быстро отпустил руку и, перехватив ее за волосы, запрокинул ей голову и притянул ее лицо вплотную к своей вонючей пасти. Эсмиель дернулась, но тип держал крепко, так что пасть все приближалась. Девушку обдало густой волной вони изо рта, и она почувствовала, что ее сейчас вырвет от отвращения, но в это мгновение откуда-то сбоку раздался негромкий, но какой-то нечеловечески уверенный голос:

— Убери руки от девушки.

Тип, держащий Эсмиель, вздрогнул и слегка отстранился. Девушка, получив некоторую свободу, скосила глаза. ЭТО БЫЛ ОН! Тот самый варвар. О темная бездна! Хорошо же она выглядит на этом первом свидании… Она дернулась, чувствуя себя жареным цыпленком на вертеле. Тип несколько мгновений смотрел на худого юношу в форме курсанта Танакийской школы, потом усмехнулся и лениво произнес:

— Ну конечно, офицерик, раз ты говоришь… — И он кивнул кому-то за спиной варвара. По-видимому, тот почувствовал неладное, но обернуться не успел. Ему на темечко опустилась литровая бутылка какого-то пойла. Тип ухмыльнулся, глядя, как тело в черной форме оседает на пол, потом буркнул: — Вниз его. — И, повернувшись к Эсмиель, лениво произнес: — Ну так на чем мы остановились, цыпочка?

Девушка увидела, как вонючая пасть снова начала приближаться к ее лицу, и в тот момент, когда жесткие, растреснутые губы коснулись ее, Эсмиель потеряла сознание.

Сознание возвращалось медленно. Некоторое время девушке чудились голоса, которые говорили на каком-то непонятном языке, потом значение отдельных слов начало всплывать в памяти, и наконец она уловила смысл целой фразы:

— …пробуждение для нее будет не очень приятным.

Другой голос, ответивший первому, показался ей странно знакомым:

— Что ж, значит, такова ее судьба. — И говоривший коротко рассмеялся. В это мгновение Эсмиель его узнала. Первым побуждением было закричать и позвать на помощь, но тут же пришло понимание, что разговор шел именно о ней и говоривший не протестовал против того, как здесь обращаются с леди. Это испугало ее еще больше. Значит, эти типы не просто привязались к смазливому личику, невесть как оказавшемуся в припортовой забегаловке. Тот тип ждал именно ее. А это означало, что та грубость была только прелюдией, самое страшное еще впереди. Девушка почувствовала, что у нее холодеют ноги.

— О леди, вы уже очнулись?

Эсмиель открыла глаза. Над ней склонился лорд-наследник дома Эомиренов.

Несколько мгновений он рассматривал ее с явно видимым удовольствием, а потом снова заговорил:

— Я чувствую, вам страшно и одиноко, леди. — Он дурашливо покачал головой. — Не волнуйтесь. Я позаботился о том, чтобы рядом с вами были знакомые лица. — И он, протянув руку, схватил ее за волосы и приподнял ей голову, развернув в сторону дальней стены. Только в этот момент девушка осознала, что ее руки и ноги стянуты силовыми путами, но в следующую секунду ей стало не до того. В углу, скрючившись, лежал варвар, опутанный такими же силовыми путами, его голова была вся в крови, а сам он был без сознания. Но это было еще не все. У самых дверей два крепких мордоворота держали обмякшее тело верного Смея, руки которого были стянуты силовыми наручниками. Девушка сдавленно вскрикнула. Эоменик с довольной ухмылкой сказал:

— Ну что ж, все действующие лица выведены на сцену. Хотите знать либретто нашего балета? Тем более что все произошедшее здесь завтра появится на страницах самых популярных серверов для мужчин и станет достоянием миллионов. — И, не дожидаясь ответа, самодовольно продолжил:

— Сначала вашему верному псу вколют лошадиную дозу денгреона, потом вас обоих развяжут и оставят в этом помещении, а затем…

В этот момент раздался резкий хруст. Варвар в углу зашевелился и, повернув залитую кровью голову, разлепил губы. Все замерли. Лицо варвара почти мгновенно налилось кровью, приобретя почти синюшный оттенок.

— Убью…

Это слово было произнесено почти шепотом, но все находящиеся в комнате вдруг почувствовали, что их прошиб холодный пот. Эоменик вздрогнул и рефлекторно втянул голову в плечи, но тут же опомнился и, высокомерно вытянув шею, повернулся в сторону варвара. Тот был по-прежнему стянут путами, скрючен, но это, похоже, не имело для него особого значения. Его лицо больше не дергалось, а пылало в сумраке багровым огнем. Глаза же горели жаждой убивать. Лорд-наследник дома Эомиренов несколько мгновений героически пытался выдержать этот взгляд, но потом отвернулся и, машинально вытерев мгновенно вспотевший лоб, накинулся на стоящего рядом с испуганным видом Семинея:

— Ну чего уставился? Заткни рот этому животному.

Тот обиженно вскинулся, но, наткнувшись на бешеный взгляд Эоменика, счел за лучшее заткнуться и не перечить. Окинув варвара опасливым взглядом, он вытащил из поясной кобуры парализатор и, сдвинув рычажок на максимум, повернул ствол в его сторону и несколько раз нажал на спуск. Варвар дернулся и обмяк. Эсмиель вздрогнула и отчаянно взвизгнула:

— Что вы делаете?! Вы же убьете его…

— Молчи, дрянь!

От удара Эоменика ее голова резко отлетела назад, а на лопнувшей губе выступила кровь. Лорд-наследник брезгливо поморщился и, скривившись, вытер руку от капелек ее крови, а потом повернулся к туго связанному Смею.

— Ну что, пес? Что ты чувствуешь в момент исполнения своих самых заветных желаний? Ведь ты давно хотел воткнуть этой сучке! — Он хохотнул. — Как же ты мучился, когда вынужден был сдерживать свои животные чувства!

Тот молча буравил аристократа ненавидящим взглядом. Эоменик снова искривил губы в издевательской улыбке и, кивнув двум мордоворотам, произнес каким-то торжественным тоном:

— Развяжите его, но держите крепче. — Потом повернулся к Семинею и приказал: — Неси дозатор с денгреоном.

Смей дернулся и хрипло прорычал:

— Не-е-ет.

Но Эоменик только довольно осклабился. Эсмиель широко распахнула глаза и надсадно прошептала внезапно севшим голосом:

— Ты не посмеешь…

Лорд-наследник дома Эомиренов самодовольно усмехнулся:

— Не веришь? Что ж, похоже, ты будешь приятно удивлена. — Он растянул губы в гнусной усмешке. — Кроме того, буду рад тебе сообщить, что после твоего слуги с тобой поразвлекаются и эти кретины, — он кивнул в сторону своих подручных. — Могу тебя заверить, что без денгреона они будут не в пример более изобретательны.

От тона, каким это было сказано, девушка почувствовала озноб и, не в силах смириться с предстоящим, задергалась в своих путах. Но все было напрасно. В это мгновение появился Семиней. Он протянул дозатор своему господину и отвернулся, брезгливо поджав губы. Эоменик ухмыльнулся и, повернувшись к Смею, поднес микрораструб дозатора к яремной вене и… вздрогнул от резкого звука, раздавшегося из угла комнаты, где еще мгновение назад неподвижным бревном лежал варвар. Затем глаза старшего сына лорда Эомирена изумленно расширились. Варвар, несколько минут назад получивший чудовищный парализационный заряд, не только не был парализован, но и… каким-то образом сумел разорвать мономерные силовые путы. Запястья, локти и лодыжки его были в крови, но свободны, а последняя оставшаяся целой нить, стягивающая колени, растянулась в его руках до прозрачного состояния и вот-вот готова была лопнуть. Эоменик мгновение изумленно пялился на эту картину, потом взвизгнул:

— Семиней!..

Но было уже поздно. Последняя нить с громким хлопком лопнула, и фигура варвара, еще мгновение назад скрючившаяся в углу комнаты, вдруг будто бы размазалась вдоль стены и исчезла. Первой с каким-то странным гулким звуком лопнула голова Семинея, уже почти успевшего извлечь из кобуры парализатор, затем настала очередь троих бандитов, которые, хрипя и судорожно вскинув руки к разбитым гортаням, медленно заваливались на спину, а потом пришел черед и Эоменика. Эсмиель оцепенело смотрела, как сбоку от маркиза выросла фигура в залитом кровью черном мундире, и в следующий момент голова маркиза, суетливо выставившего куда-то совершенно в другую сторону руку с кинжалом, резко дернулась назад и к плечу и с громким треском повисла. А потом в комнате установилась полная тишина. Варвар быстро повернул голову, окинув комнату взглядом бешено пылавших и сузившихся глаз, и, не обнаружив больше живых противников, расслабился и выпустил из рук тело Эоменика. Оно как-то странно упало вниз, будто из него исчезли все кости. Варвар повернулся к Эсмиель, и его лицо тут же приняло виноватое выражение:

— Прости, я…

Девушка судорожно сглотнула и захлопнула рот.

— Не-е-ет, ничего, просто… — она запнулась, не зная, как пояснить, — ну, я никогда не видела, как убивают людей. Я не представляла, что это может быть так, так… — И она замолчала. Варвар смущенно хмыкнул и потупился, как будто его похвалили за удачные стихи или прекрасный удар в боле. Потом спохватился и суетливо склонился над телом лорда-наследника, роясь по карманам в поисках кодировщика силовых пут. Эсмиель машинально посмотрела на его руки, заляпанные какими-то серыми клочками, и вдруг поняла, что это мозги Семинея. Девушка почувствовала, что ее сейчас вырвет. О темная бездна!

В это мгновение пол под ногами дрогнул, и в следующую секунду рухнула дальняя стена. Варвар подпрыгнул и резко развернулся, но сквозь тучу пыли уже лезли угловатые фигуры в громоздких бронекостюмах, поблескивающих сине-черными разводами цветов элитной спецкоманды департамента стратегических исследований. И Эсмиель вдруг отчетливо осознала, что означает этот факт. Она крепко зажмурила глаза и со стоном пробормотала:

— О темная бездна, как ОН мог?

Часть III Земля

1

Лорд Эйзел вышел из кабины гравилифта, быстро пересек небольшую приемную, как обычно удостоив секретаря легким кивком, и, отворив левую половину высокой двустворчатой двери, вошел в свой кабинет. Два крупных гончих лиса, великолепные образчики благородной самтарайской породы, лежащие свернувшись кольцом у массивного, но скупо украшенного кресла, грациозно поднялись на ноги и с достоинством проследовали к хозяину. Лорд Эйзел потрепал их за холки, затворил за собой дверь и замер на пороге, окидывая стены кабинета внимательным взглядом. Закончив осмотр, он сделал лисам жест рукой, отправляя их на свое место, и, слегка расслабившись, шагнул вперед. Его кабинет отличался подчеркнутой убогостью обстановки. Многие находили в столь яром аскетизме некую манерность, другие просто считали, что он слегка не в себе, а среди молодых сотрудников департамента в ходу была несколько романтическая версия подобных наклонностей шефа, но основная причина аскетизма была чисто функциональной. Перед тем как он стал лордом-директором департамента стратегических исследований, император Эзарр за три года сменил на этом посту пятерых. Как минимум трое из них поплатились за длинный язык. А двое остальных за то, что сделали из этого выводы. Один вздумал использовать возможности своего департамента для того, чтобы оградить себя от любопытства императора, а другой просто начинал свой рабочий день с того, что, зайдя в кабинет, включал детектор. Как оказалось, это были не те выводы, которые одобрял император. На протяжении первых десяти лет службы император имел возможность знать о каждом его вздохе. Конечно, потом, постепенно, лорд Эйзел осторожно ликвидировал всех «жучков», поставленных, впрочем весьма неумело, личной охраной императора. Но все равно, несмотря на то что Эзарр уже несколько успокоился в отношении лорда-директора своего самого всемогущего департамента, в его кабинете время от времени появлялись новые устройства-шпионы. Эйзел, правда, подозревал, что это, скорее, была инициатива лорда Энтономаха, начальника личной охраны императора, но решил не рисковать. Если даже это и было так, то тот до самого конца так и промучился сомнениями — то ли лорд Эйзел действительно так истово лоялен императору, то ли он каким-то образом знает о «жучках», но предпочитает, не трогая их, блестяще исполнять эту роль. И хотя все говорило в пользу последнего предположения, лорд Энтономах никак не мог понять, что же за аппаратуру использует лорд Эйзел для обнаружения шпионских устройств. Это недоумение особенно явно проявило себя в последние месяцы жизни старого императора. Старина Энтономах не мог даже предположить, что основными устройствами, которые позволяли лорду-директору определять наличие и место расположения «жучков», были шерстинки лисьего меха. Одним из талантов, позволивших младшему сыну боковой линии побочной ветви одного из великих домов занять столь высокий пост, была невероятно цепкая память. И каждый раз, перед тем как покинуть кабинет, лорд Эйзел на несколько мгновений задерживался на пороге и, включив свет на полную мощность, окидывал кабинет внимательным взглядом, обращая особое внимание на группки шерстинок, находящиеся на уровне двух локтей от пола. Это было почти на ладонь выше лисьих холок, так что любое изменение отпечатавшегося в его мозгу рисунка рыжеватых шерстинок показывало, что в его отсутствие в кабинете кто-то был.

А поскольку короткая лисья шерсть покрывала толстые ворсовые обои достаточно плотным слоем, то при некоторой сноровке и имеющемся богатом опыте можно было достаточно точно определить и место закладки очередного «жучка».

В настоящее время, конечно, необходимости ни в чем подобном уже не было. Вряд ли сегодня в империи найдется человек, который рискнет установить шпионские устройства в его кабинете и хотя бы отдать приказ об этом. Не говоря уже о том, что в настоящее время это невозможно технически. Сразу после смерти Эзарра Эйзел практически одновременно организовал отставку лорда Энтономаха, переформирование его службы в один из отделов собственного департамента и оснастил не только кабинет, но и весь блок, в котором он находился, всеми необходимыми техническими системами, гарантирующими полную и абсолютную конфиденциальность. Но привычка настолько въелась в кровь, что он по-прежнему при входе в кабинет останавливался на пороге и окидывал взглядом рисунок лисьих шерстинок на обоях.

Лорд Эйзел опустился в громоздкое кресло и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза. О темная бездна, он почти провалился! Впрочем, это «почти» также висело на волоске и при определенном развитии событий вполне могло исчезнуть. Но кто мог подумать, что этот варвар сможет разорвать СИЛОВЫЕ ПУТЫ! А то, как он расправился со всеми своими врагами… Лорд-директор сокрушенно вздохнул. О темная бездна! Операция была рассчитана буквально по секундам, и ее результаты уже были включены в сложную многоходовую партию, которая должна была спасти империю. Лорд Эомирен должен был быть не просто нейтрализован, а полностью подчинен, свадьба императора с леди Эсмиель должна была стать абсолютно невозможной, а император, пережив период отчаяния, свойственного любому человеку его возраста после столь чудовищного крушения своих самых сладких мечтаний, должен был полностью сосредоточиться на подготовке империи к войне. И вот на тебе! Император, отодвинув в сторону государственные дела, изображает у ног леди Эсмиель юношу, охваченного любовным безумием, а эта юная стервочка корчит из себя невинную жертву. Лорд Эомирен после гибели сына теперь практически неуязвим для подготовленных обвинений. Более того, по некоторым косвенным признакам можно было сделать вывод, что он собирается выдвинуть обвинения против варвара в убийстве лорда-наследника. И если бы у него возникли хоть малейшие предположения, что лорд Эйзел каким-то образом заинтересован в этом варваре, то он, вне всякого сомнения, только поторопился бы. Короче, все висело на волоске.

Лорд-директор глубоко вздохнул и склонился над терминалом. Что ж, за свою долгую жизнь он выпутывался из намного более сложных ситуаций. В конце концов, искусство любого игрока в высокую политику как раз и характеризуется тем, как он умеет обращать в свою пользу абсолютно безнадежные ситуации.

Сколько великолепных игроков, умело рассчитавших блестящие комбинации, рухнуло с вершины потому, что в их тщательно разработанные планы вмешался самый могущественный из всех возможных игроков — его величество случай.

Лорд-директор не принадлежал к их числу, он умел держать удары судьбы, и все же… Лорд Эйзел болезненно сморщился. Слава святым стихиям, что варвар не стал сопротивляться и сейчас надежно укрыт в тюремном блоке здания департамента. Это дает некую возможность для маневра. Во всяком случае, следует оценить, насколько он заинтересован именно в этом варваре и как отреагируют его земляки, если тот все-таки будет казнен. Он нажал клавишу и вызвал секретаря:

— Синкорай, группа жандера Эстола должна быть у меня через двадцать минут.

— В полном составе, лорд? Росмитр Коконай только сегодня утром прибыл из командировки на Таварр…

— Мне нужны все.

Секретарь молча склонил голову и исчез с экрана.

Но провести совещание не удалось. Только все вызванные офицеры успели расположиться за столом, как раздался сигнал вызова и, когда лорд-директор нажал кнопку доступа, на экране возникло невозмутимое лицо секретаря:

— Лорд, эскорт императора только что проследовал через парадные ворота департамента.

Лорд Эйзел несколько мгновений осмысливал сказанное, потом повернулся к офицерам:

— Господа, у вас есть что-нибудь, что, по вашему мнению, мне необходимо знать немедленно?

Росмитр Коконай чуть подался вперед, но, наткнувшись на вопросительный взгляд лорда-директора, сдержался и отрицательно мотнул головой. Лорд Эйзел почувствовал, что у молодого росмитра службы внешней информации есть нечто, что жжет ему пятки, но его пятки тоже были подпалены приближающимся императором, поэтому он не стал настаивать и сделал жест, что все свободны.

Император ворвался в приемную, как порыв ледяного ветра. Лорд-директор едва успел натянуть простой придворный мундир без знаков различия и выскочить из кабинета, как широкие двери приемной распахнулись, открывая взору лифтовый холл, забитый малой свитой и личной охраной. Эйзел тут же склонился в придворном поклоне, но император только нервно дернул рукой.

— Оставьте, Эйзел. — И, кивнув начальнику эскорта, двинулся мимо лорда-директора в его кабинет. Остальных мягко, но уверенно отсек секретарь, заявив, что если кабинет лорда-директора департамента стратегических исследований не является местом, в котором император может чувствовать себя в абсолютной безопасности, значит, такого места в империи нет и вообще быть не может.

Войдя внутрь, Эоней бросил раздраженный взгляд на вскочивших лисов, которых лорд Эйзел тут же успокоил условным жестом, и, стянув с рук тонкие лайковые перчатки, швырнул их на стол и повернулся к хозяину кабинета:

— Ну, Эйзел, как вы можете все это объяснить?

Лорд-директор молча сохранял предупредительную позу. Император скривился:

— Оставьте, меня уже тошнит от вашей показной почтительности. Вы выказываете мне демонстративные знаки почтения, а сами за моей спиной творите все, что вам вздумается. — Он горько усмехнулся. — И в конце концов оказывается, что я всего лишь фигура на доске для игры в клетки, которой вы двигаете так же, как и остальными.

Лорд Эйзел вскинул голову:

— Это не так, сир, и вы об этом прекрасно знаете, ибо в ином случае вас бы не было в этом кабинете.

Лорд-директор отвел взгляд. Но, несмотря на это, у императора осталось впечатление, что поединок взглядов проиграл именно он. Через некоторое время император глухо заговорил:

— Я не знаю, что думать, Эйзел. Я как-то привык к тому, что вы не совершаете ошибок, но то, что происходит сейчас… — он мотнул головой и отвернулся.

Лорд Эйзел выдержал паузу и негромко произнес:

— Вы не правы, сир. Я тоже совершаю ошибки, и за свою долгую жизнь я наделал их очень много. Просто за это время я научился тому, что не всякая ошибка ведет к катастрофе и… не каждая катастрофа является полной и окончательной.

Император вскинул голову и в упор посмотрел на Эйзела:

— И что же вы мне посоветуете?

— Смотря по поводу чего, — вкрадчиво произнес лорд-директор. — Если вы собираетесь направить свои силы на восстановление своего реноме в глазах леди Эсмиель, то… — он развел руками, — а если вы все-таки собираетесь сосредоточиться на том, чтобы не стать ПОСЛЕДНИМ императором, то… — И он резко оборвал свою речь, давая Эонею время припомнить их разговор в Садах Эоны и осмыслить его слова.

Император криво усмехнулся, шагнул вперед и, опустившись на кресло, повернулся к лорду-директору:

— Только так: или — или?

Лорд Эйзел заговорил настойчивым тоном:

— Поймите, сир, мы находимся на пороге великой войны. Сейчас для вас, для всей империи, как никогда, важно иметь на троне лидера объединенной нации. А как вы думаете отреагирует большинство великих домов, если вы объявите о помолвке с леди Эсмиель? Даже если не принимать во внимание скандальную репутацию, основными достоинствами юной леди являются красота и благородство происхождения, так что даже при самом благоприятном развитии событий, на которое мы, как вы понимаете, совершенно не можем рассчитывать, эта свадьба ничем не упрочила бы ваши позиции.

Император склонил голову на грудь и некоторое время напряженно размышлял над его словами, потом вскинул голову и в упор посмотрел на лорда Эйзела:

— Значит… Элайна?

Лорд-директор молчал. Император стиснул кулак и горько усмехнулся:

— Что ж, Эйзел, спасибо за урок.

Они помолчали еще некоторое время, потом император поднялся и, смерив лорда-директора спокойным, но несколько высокомерным взглядом, повернулся и двинулся в сторону выхода. На пороге он остановился и бросил через плечо:

— Я жду вас завтра с утра у себя в кабинете.

Когда дверь за императором захлопнулась, лорд Эйзел сделал несколько глубоких вдохов и опустился в свое кресло, все еще хранящее тепло от тела императора. В этом кабинете было сказано намного больше того, что произнесли губы собеседников, и большинство из этого было слишком опасным для лорда-директора, слишком опасным…

Группу жандера Эстола он собрал только через полтора часа. Но стоило офицерам занять прежние места за его столом, как снова раздался сигнал вызова. Лорд Эйзел криво усмехнулся. Как всегда, то пусто, то густо. Сейчас посетители пошли косяком. Он повернулся к экрану, и, еще до того как на темной поверхности возникло лицо Синкорая, лорд-директор понял, что знает, о ком он сейчас услышит.

— Вот что, мальчики, оставайтесь на местах. С этим посетителем я разберусь в другом месте.

Лорд Эомирен прибыл в сопровождении трех членов сената, и лорду Эйзелу не надо было особо напрягать извилины, чтобы догадаться, кто это может быть.

Лорды Эстанзай, Эклон и Эртоканай. Верные псы департамента двора и традиций. Слишком старые, чтобы вести собственную игру, и слишком пропитанные ядом политики, чтобы совсем от нее отказаться. Лорд Эомирен заметил его первым. Гордо вскинув подбородок, он набрал в рот воздуха, но сказать ничего не успел.

— Рад, что вы здесь, лорды, — негромко произнес лорд-директор, — один из моих личных агентов наткнулся на информацию, порочащую честь одного из великих домов, и я сам собрался послать за вами, поскольку не рискую взять на себя ответственность и единолично принять решение.

Лорд Эомирен захлопнул рот и удивленно уставился на старого лиса. После смерти Эоменика все собранные на него материалы превратились в хлам.

Согласно древней традиции, умерший был священен, и в отношении нарушителя этой традиции сенат мог и, скорее всего, настоял бы на эдикте. Эти престарелые псы хотели быть уверены в том, что после их смерти на свет не появится ни кусочка той грязи, которой были полны их бурные биографии. А эдикт… О, эдикт был много хуже смерти. Это было наказание всего рода. Все потомки как по мужской, так и по женской линии исключались из хартии, а родословная ветви изымалась из архивов. Даже ребенок в любой семье лордов знал об этом.

— Итак, прошу.

Лорд Эомирен заколебался. Старый лис не мог так поступить со своей семьей и все же…

— Прошу прощения, лорды, поскольку эта информация вызывает сомнения даже у столь достойного лорда, как Эйзел, я думаю, что с этой информацией стоит быть осторожными. — Он сделал многозначительную паузу. — Возможно, мне стоит…

Лорд Эстанзай тут же уловил, откуда дует ветер, и выступил вперед:

— О конечно, лорд спикер. Мы считаем, что, исходя из явно видимой деликатности данного вопроса, наиболее целесообразно, чтобы вы предварительно ознакомились с сутью имеющейся у лорда-директора информации.

Лорд Эомирен кивнул, а в его брошенном на лорда Эстанзая взгляде мелькнула признательность. Но в следующее мгновение он вновь посуровел и, набычив голову, двинулся вслед за лордом Эйзелом.

Они уединились в одной из допросных комнат. Лорд Эомирен тяжело опустился на стул и упер в Эйзела яростный, ненавидящий взгляд:

— Что на этот раз?

Лорд Эйзел покачал головой.

— Ох, Эомирен, неужели ты до сих пор ничего не понял?

Они молча сверлили друг друга взглядами, потом Эомирен глухо прорычал:

— Эдикт…

Лорд Эйзел мотнул головой:

— Ты не сможешь доказать. — Он усмехнулся: — Неужели ты так и не понял, почему сразу столько серверов поместили записи леди Эсмиель в столь неприглядном виде? Не побоявшись ни совета лордов, ни твоего замшелого сената?

Лорд Эомирен ошарашенно уставился на него:

— Так это твоя… Но… Император…

Старый лис скривился:

— Ты так и не понял, глупец. Мы больше не властелины этой галактики, как все время считали, и даже не единственные властители в том маленьком кусочке спирали, которым владели раньше. Речь идет о выживании. — Он наклонился вперед и, обдав лорда Эомирена жаром своего дыхания, прошептал: — Не путайся у меня под ногами, старый дурак, со своими бабскими, матримониальными планами, а то я уничтожу не только тебя, но и весь твой дом.

И когда он произнес последнее слово, то понял, что совершил ошибку. Никто никогда не говорил ТАК с Эомиренами. Лорд Эйзел окинул взглядом побагровевшую физиономию спикера сената и выругался про себя. Усталость последних нескончаемых суток сыграла с ним злую шутку. Он сделал попытку хоть как-то спасти положение:

— Послушай, Эомирен, император по моему совету решил серьезно подойти к вопросу брака…

Но Эомирен закусил удила:

— Эомирены никогда не нуждались в подачках!.. И запомни, Эйзел, ты ответишь за все. И только попробуй встать на моем пути! — Он запнулся, переполненный яростью, и, вскочив на ноги, устремился к выходу.

Когда тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за его спиной, лорд-директор тяжело обмяк. Что происходит? Он делает одну ошибку за другой, причем создается впечатление, что чья-то злая воля раз за разом скидывает ему самый паршивый расклад. Империя неудержимо катится к краху, а он ничего не может с этим поделать. Лорд Эйзел стиснул кулаки и негромко произнес в наручный коммуникатор:

— Синкорай…

— Лорд?

— В какой камере сидит этот варвар?

Пауза.

— В двести седьмой, лорд. Приказать привезти?

Лорд Эйзел грузно поднялся.

— Не надо.

Он вышел из допросной, дошел до гравилифта и остановился перед шахтой, запоздало припомнив, что в его кабинете терпеливо ждут вызванные им люди жандера Эстола, но потом устало махнул рукой и шагнул вперед. Спустившись на один этаж, остановился перед дверями двести седьмой камеры. Охрана, вызванная секретарем, уже стояла у камеры. Старый лис окинул их рассеянным взглядом и приказал:

— Остаться здесь.

— Но, лорд… — подался вперед начальник охраны.

— Росмитр, — негромко произнес лорд Эйзел, — насколько я осведомлен, вы, как и все охранники этого блока, видели записи ареста этого подследственного.

Начальник охраны хотел что-то сказать, но сдержался и приложил к дешифратору пластинку ключа. Слова были не нужны. Он прекрасно понял, что имел в виду лорд-директор. Этого, вздумай он напасть, не смог бы остановить и батальон охраны. Старый лис усмехнулся и, когда тяжелая дверь ушла в стену, шагнул в камеру.

— Здравствуй, сынок. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о своей планете.

2

Млокен-Стив метался по отведенной им комнате общежития академии, будто пойманный лев по клетке, а Энтони сидел у окна и смотрел наружу ничего не видящим взглядом. Берс пропал. Хуже всего было то, что они не могли даже предположить, куда он мог деться. До сих пор за ним не числилось подобных выходок, и это настораживало больше всего. К тому же, как они выяснили, прибыв в общежитие, сразу после того как Энтони бросился на поиски Берса, все командование танакийцев срочно куда-то вызвали. А через час в блок, отведенный танакийцам, влетел взъерошенный и, уму непостижимо, трезвый старина Сампей, тут же развивший бурную деятельность по розыску расползшихся по барам, ресторанам, салонам и спальням леди и их служанок курсантов.

К вечеру удалось собрать практически всех. Кроме Берса. Но уже с обеда откуда-то появились слухи о странном происшествии в районе, прилегающем к грузовому космопорту, и о том, что какого-то танакийца забрали гончие лисы дедушки Эйзела. Впрочем, слово «какого-то» собеседники Энтони и Стива произносили, отводя глаза. Ближе к полуночи в расположении появился адмирал.

В отличие от остальных, он не стал играть в прятки и сразу же вызвал к себе обоих землян.

Когда Энтони и Стив вошли в кабинет, отведенный начальнику Танакийской его императорского величества высшей школы пилотов, адмирал Эсмиер нервно мерил шагами роскошный шемахский ковер. Резко повернувшись в сторону вошедших курсантов, адмирал движением подбородка оборвал доклад Энтони и кивнул в сторону передвижного бара, уютно устроившегося в углу, рядом с солидным кожаным холлом, и двинулся к нему первым. Налив в три стакана густого танакийского ромейа, он взял один из них и бросил на курсантов требовательный взгляд. В другое время они должны были бы чувствовать себя польщенными, но сейчас… Подобное развитие событий пугало. Энтони скрипнул зубами и, метнув на Стива отчаянный взгляд, залпом опрокинул стакан. Потом со стуком поставил его на столик и в упор посмотрел на адмирала.

— Сколько?

В глазах адмирала мелькнуло удивление:

— Что?

— Сколько человек он убил и были ли среди них высокопоставленные особы?

Адмирал Эсмиер удивленно покачал головой:

— Вообще-то я ожидал, что вы будете задавать несколько другие вопросы, но… — Он усмехнулся: — Впрочем вы знаете своего друга намного лучше, чем я. — Он сделал паузу, потом продолжил:

— С вами хотят встретиться люди, которые имеют очень, я подчеркиваю, очень большое влияние на принятие решений в… — Он запнулся и оборвал себя, помолчал и тихо закончил: — И от того, насколько вы будете с ними откровенны, зависит судьба вашего земляка.

Энтони медленно кивнул:

— Мы готовы.

Адмирал пожевал губами.

— Мне очень жаль, но, похоже, даже при самом благоприятном исходе вам будет необходимо как можно скорее покинуть пределы империи.

Энтони слегка искривил губы в улыбке.

— Заверяю вас, у нас нет более горячего желания, чем только что произнесенное вами.

Адмирал бросил на курсантов несколько странный взгляд. Так говорить с ним не позволяли себе даже его ближайшие подчиненные. Впрочем, судя по событиям последних суток, от этих варваров можно было ожидать и более странных поступков.

— Идемте, нас ждут.

В кабинете начальника академии кроме него самого их ждали еще двое. Оба были одеты в одинаковые придворные мундиры без знаков различия, оба были приблизительно одного возраста, но отличались друг от друга, как хрустальный кубок от пластиколевого стакана из бара дядюшки Сиранта. Во всяком случае, Энтони и Млокен-Стив почувствовали это именно так. То ли потому, что Берс за время их совместной жизни сумел каким-то образом передать им часть своей интуиции, то ли им просто бросилось в глаза, что все находящиеся в кабинете, даже адмирал Эсмиер, ведут себя в его присутствии как коммандер-капитан Сатромай в присутствии самого Эсмиера, но они оба не сговариваясь повернулись к грузному мужчине, расположившемуся в дальнем углу и немного в стороне от остальных, и четко отдали честь. Тот в ответ склонил голову и, усмехнувшись, повернулся к адмиралу Эсмиеру:

— Твои мальчики неплохо держатся, не так ли?

Адмирал поджал губы и, бросив на собеседника встревоженный взгляд, все же нашел в себе силы пошутить:

— Ну, первый удивил вас немного больше, чем они.

Мужчина снова усмехнулся и устремил на землян испытующий взгляд.

По-видимому, осмотр заставил его изменить свои первоначальные планы, и он сразу взял быка за рога:

— Молодые люди, мне нужен ваш совет.

Земляне переглянулись.

— Мы все внимание, лэр, — негромко произнес Энтони.

Мужчина слегка подался вперед и негромко начал:

— Ваш друг попал в неприятную переделку. — Он сделал паузу, ожидая реакцию землян, но оба хранили молчание, и мужчина продолжил:

— Он убил несколько человек. Насколько я мог понять, он достаточно много умеет в этой области, — он усмехнулся, — и дай бог. Мне всегда нравились мальчики, которые умеют быстро решать возникшие проблемы. — Тут мужчина посерьезнел и продолжил более напряженно: — Вся проблема в том, мои мальчики, что один из этих свеженьких трупов является лордом-наследником могущественного дома. — Он сделал многозначительную паузу и закончил напряженным голосом: — Наши законы предусматривают за подобный поступок смертную казнь. — И мужчина замолчал.

Млокен-Стив подался вперед, но, почувствовав, как его руку стиснула ладонь Энтони, замер на месте. Энтони сделал шаг вперед.

— Мне кажется, вас зовут лорд Эйзел, лэр? — негромко произнес Энтони.

Мужчина удивленно вскинул брови и покосился на адмирала Эсмиера. Но тот выглядел не менее пораженным.

— А это означает, — продолжил Энтони, — что мы — фигуры в какой-то очень большой политической игре.

После этих слов в кабинете повисла напряженная тишина. Лорд Эйзел покачал головой:

— Это не те слова, которые я ожидал услышать от…

— …варваров с одного из диких миров или сопливых гардемаринов из самой занюханной школы флота, — иронично закончил за него фразу Энтони и тут же продолжил: — Хотя я думаю, что больше всего вас интересует именно наша планета. Видимо, так называемый мир с канскебронами вот-вот должен рухнуть, и вам позарез нужен кто-то, кто сможет оказать вам помощь в вашей войне.

Адмиралы, находящиеся в кабинете, испуганно уставились на лорда-директора. Слухи о войне в последнее время усилились, но такие слухи ходили волнами все двести лет, пока империя жила рядом с канскебронами.

Впрочем, каждый из них невольно задавал себе вопросы, почему это вдруг так странно совпали призыв резервистов, частичная мобилизация торгового флота и интенсивность учений, но старался не очень акцентироваться на возможных ответах. Лорд-директор слегка вздрогнул, но он был слишком сильным игроком, хотя и не ожидал столь сильного удара от этих… собеседников. Он тут же взял себя в руки и произнес с деланной усмешкой.

— Вы все больше меня удивляете. Я бы хотел видеть в нашем флоте побольше таких офицеров.

Энтони усмехнулся про себя. Знал бы этот лорд, что столь четкий анализ обстановки сделал бывший траппер одного из лесных куклосов с северо-востока Канады. Пожалуй, это ударило бы по его самолюбию больше, чем сложившаяся ситуация. В конце концов Энтони, хотя бы формально, был гардемарином флота его величества. Энтони слегка склонил голову, как бы благодаря за такую оценку, и закончил:

— Я не могу обещать, что вам удастся каким-то образом уговорить, втянуть или заставить нас влезть в вашу войну, но… я готов поклясться чем угодно, что, если с головы Берса упадет хоть один волос, вы обязательно увидите нас против вас.

Лорд Эйзел усмехнулся:

— Вы хотите сказать, что ваше руководство способно выступить на стороне канскебронов только из-за…

Энтони искривил губы в улыбке:

— Не руководство. — Он покачал головой. — Как мало вы о нас знаете! — Он замолчал, пристально глядя на них. — Скажите, лэры, когда Берс занимался тем, что обеспечивал вас свежими трупами, вас ничего не удивило в его поведении?

Лорд Эйзел подался вперед и процедил:

— Допустим.

— Так вот, — Энтони многозначительно усмехнулся, — он такой не один. Сказать по правде, если бы не он и ему подобные, Земле вряд ли удалось бы так долго выстоять. Мы называем их берсерками. И если они решат, что ваши действия заслуживают наказания, то их не смогут остановить ни наше руководство, ни ваш флот, ни даже канскеброны, если им вдруг вздумается выступить на вашей стороне, во всяком случае, пока хоть один из берсерков останется в живых.

Начальник академии побагровел:

— Да как вы смеете…

Но его тут же прервал негромкий голос лорда Эйзела:

— Помолчите, Эонтер.

В кабинете повисла напряженная тишина. Лорд Эйзел встал и подошел к другому офицеру в придворном мундире, который все это время молча просидел в углу со скучающим видом около устройства, похожего на малогабаритный, переносной, многофункциональный пульт. Бросив взгляд на экран, лорд повернулся и, подойдя к Энтони, испытующе посмотрел на него.

— Не знаю, насколько все то, о чем вы говорите, правда, но я вижу, что вы сами в нее верите. — Он помолчал и сухо произнес: — Я посмотрю, что можно сделать для вашего друга. — После чего повернулся и вышел из кабинета.

Начальник академии и второй офицер, который за время разговора тоже не проронил ни слова, последовали за ним, а адмирал Эсмиер задержался и, повернувшись к гардемаринам, внимательно посмотрел на них. Потом покачал головой и также исчез за дверью. Несколько мгновений в пустом кабинете стояла тишина, потом вдруг Энтони расхохотался. Млокен-Стив недоуменно уставился на него:

— Ты что?

— Ох, не зря его называют старым лисом.

— Кого?

— Лорда Эйзела, — и Энтони кивнул в сторону закрывшейся двери кабинета.

Млокен-Стив все так же недоуменно уставился в ту же сторону, потом снова перевел взгляд на Энтони. Тот уже немного успокоился и насмешливо посмотрел на друга:

— Ты понял, чем был занят второй офицер?

— Нет.

— Он отслеживал наши ответы по полиграфу, или как там у них это называется. Старому лису не хватало информации, и он захотел лично припереться в академию, чтобы получить ее, так сказать, из первых рук. Нет, ну силен мужик. — Энтони уважительно покачал головой и двинулся в сторону двери. — Ладно, пошли. Мне кажется, что с Берсом будет все в порядке.

Они уже вышли из гравилифта и подходили к дверям своей комнаты, когда из-за спины Энтони раздался озадаченный голос Млокен-Стива:

— Слушай, а откуда ты все это знаешь?

Энтони остановился и, повернувшись, насмешливо посмотрел на друга:

— Угадай с трех раз.

Следующие несколько дней прошли в напряженном ожидании. Через два дня после посещения академии лордом-директором департамента стратегических исследований танакийцев погрузили на орбитальный «шаттл» и отправили на орбитальную крепость Тенсор, висящую на геостационарной орбите прямо над столицей. Но там все и застряли. Танакийцев поселили в отдельном блоке, в который был полностью запрещен доступ гарнизона, кроме узкого круга высшего командования. Сначала это вызвало некоторое озлобление, на землян стали бросать косые взгляды, никому не нравилось, что гардемаринов флота его величества так ограничивают в правах из-за какого-то варвара. Но довольно быстро выяснилось, что гарнизон станции укомплектован ярыми болельщиками бола, которым снобизм «академиков» уже успел набить изрядную оскомину. И младший состав гарнизона проявил блестящую изобретательность, стараясь донести до танакийцев свой восторг. Так что раздражение по отношению к землянам мгновенно сменилось привычным восторгом. Но тем было не до этого. О Берсе по-прежнему не было никаких известий.

Однажды утром их вызвал адмирал Эсмиер. Когда за посыльным, который сообщил об этом, захлопнулась дверь, Энтони откинулся на спинку диванчика, на котором сидел, и удовлетворенно сказал:

— Что ж, это только подтверждает мои предположения.

— Почему?

Энтони покачал головой, будто удивляясь недогадливости друга:

— Причины, по которым начальника школы так долго держат вдали от вверенного ему учебного заведения, должны быть достаточно вескими. Я не говорю о том, что здесь уже вторую неделю торчат без дела два десятка курсантов, половина из которых с выпускного курса.

Млокен-Стив напряженно размышлял над его словами, потом пробурчал:

— Ну тебя, с твоими загадками. — Он некоторое время помолчал, потом спросил: — Слушай, а кем ты был в Защите?

Энтони усмехнулся:

— Капелланом. — И, поднявшись на ноги, двинулся в сторону двери, бросив через плечо: — Пошли. Несмотря ни на что, не стоит заставлять адмирала ждать слишком долго.

Когда он стояли на площадке гравилифта, Млокен-Стив задумчиво произнес:

— Странно…

Энтони молча смотрел на него. Млокен-Стив продолжил:

— Мне казалось, что раньше ты был совсем не таким.

— А каким?

Млокен-Стив пожал плечами и усмехнулся:

— Ну, раньше ты был с адмиралом гораздо более почтительным.

— Вот уж нет. — Энтони улыбнулся. — Просто раньше я старался быть более… незаметным, а теперь в этом нет ну абсолютно никакой необходимости.

— Мы все старались быть незаметными, — возразил Млокен-Стив, на что Энтони ответил жутко ехидным голосом:

— Ага, особенно вы с Берсом.

С этими словами он вышел из гравилифта.

Кабинет, отведенный адмиралу, был даже немного больше того, который он оставил в школе. Адмирал был не один. Рядом с его столом в обширном кресле, обитом потертой кожей, сидел человек в рабочем комбинезоне с нашивками шлюп-коммандера. Адмирал молча выслушал доклад и, коснувшись сенсора, активизировал рядом со своим столом два силовых сиденья.

— Садитесь.

Земляне сели. Адмирал повернулся к шлюп-коммандеру:

— Знакомьтесь, шлюп-коммандер Сарайтай.

Шлюп-коммандер приподнялся и слегка наклонил голову жестом, в котором не только сквозило уважение к адмиралу, но и чувствовался некий налет высокомерия. Адмирал между тем продолжил:

— Под началом шлюп-коммандера состоит адмиралтейский курьер. — Он сделал паузу, бросив на Энтони многозначительный взгляд, и продолжил:

— Поскольку мы все равно застряли на некоторое время на этой орбите, я решил не терять времени и продолжить занятия. С завтрашнего дня вам предстоит начать тренировки в пилотировании адмиралтейского курьера. Этот тип корабля вам еще незнаком, — и он замолчал.

Энтони отреагировал с некоторой заминкой:

— Есть, лэр.

Адмирал кивнул:

— Шлюп-коммандер Сарайтай будет вашим инструктором.

— Да, лэр.

— О деталях договоритесь с инструктором, — и адмирал сделал жест, разрешающий им удалиться.

Они, трое, успели отойти от дверей кабинета адмирала шагов на двадцать, когда шлюп-коммандер остановился, и, прислонившись плечом к стене, достал коробку с курительными палочками и, сунув одну в рот, поднес открытый огонь к ее противоположному концу. Млокен-Стив уставился на него, вытаращив глаза.

Он впервые видел, как офицер флота травится этим дешевым наркотиком для простолюдинов. Сарайтай выпустил изо рта причудливый клуб дыма, напоминающий колечко, сплюнул сквозь зубы и небрежно бросил через плечо:

— Через час после подъема быть у седьмого швартовочного блока одиннадцатого причала. — После чего пошел вперед, не удостоив землян даже мимолетного взгляда.

Когда его несколько сутулая спина скрылась в проеме лифтовой шахты, Млокен-Стив недоуменно повернулся к Энтони:

— Что за странный тип?

Тот пожал плечами:

— Не удивлюсь, если они все такие.

— Кто?

— Пилоты курьеров.

Млокен-Стив помолчал пару минут, раздумывая над его словами, потом понял, что ничего не уяснил.

— Почему?

Энтони усмехнулся:

— Я вижу, ты ничего не знаешь об адмиралтейских курьерах?

Млокен-Стив разозлился:

— Слушай, ты, мистер Загадочность! Я уже устал от этого вороха неожиданностей, которые свалились на мою шею за последние полмесяца, а тут еще ты… Не надо доводить меня до белого каления, а то я, того и глядишь, стану берсерком похлеще Берса… — Тут до него дошел получившийся каламбурчик, и он сначала запнулся, потом несколько озадаченно посмотрел на ухмыляющегося Энтони, нахмурил брови, но не выдержал и тоже расхохотался.

Они прибыли на место за две минуты до назначенного времени и… полтора часа шатались по входной камере под бдительным оком непонятно почему находящегося здесь часового. Шлюп-коммандер появился внезапно. От него несло перегаром, густым запахом курительных палочек и дешевыми женскими духами. Он окинул гардемаринов мутноватым взглядом, рыгнул и буркнул:

— А, пришли, ну, давайте за мной. — После чего он двинулся к огромной рубчатой бронедвери, кивнув на ходу часовому.

Млокен-Стив проводил его ошарашенным взглядом и повернулся к Энтони.

Тот усмехнулся:

— Пошли, нас пригласили.

Когда они переступили высокий комингс, Млокен-Стив пробурчал себе под нос:

— Я думаю, что с таким инструктором мы не слишком преуспеем.

— Ошибаешься, — живо отозвался Энтони и, поймав зло недоуменный взгляд Стива, сжалился над ним и пояснил: — Понимаешь, пилоты курьеров считаются лучшими пилотами флота. Элита.

Млокен-Стив удивленно покачал головой:

— Маленькие, невооруженные корабли…

— А тебе никогда не приходило в голову, почему мы прекрасно знаем характеристики любого класса и типа кораблей нашего флота, не говоря уж о флоте противника, а о курьерах нам не известно ничего, кроме силуэтов и как на них реагирует идентификатор? И нам даже не намекнули о технике и особенностях их пилотирования.

— Ну… А действительно? — озадаченно пробормотал Млокен-Стив.

Энтони многозначительно усмехнулся:

— Просто это самые быстрые корабли во Вселенной. Во всяком случае, в том ее клочке, который мы немного знаем.

3

К десяти часам утра начальник орбитальной крепости Тенсор был уже на грани истерики. Во всяком случае, он прекрасно осознавал, что если не принять каких-то срочных мер, то дело вполне может обернуться тем, что после встречи императора у парадного трапа в центральном шлюзе вместо рапорта его просто пошлют куда подальше. Для того чтобы представить вероятные последствия сего действия, не нужно было обладать особым воображением. Однако те меры, которые он мог бы предпринять лично, сулили не лучшее завершение, ибо начальник был в таком состоянии, что рюмкой явно не обойтись, а если встречать императора едва держась на ногах, то в конечном итоге он оказался бы там же, где и в первом случае, но уже без единой толики морального удовлетворения.

Все это пришло на ум адмиралу Эктонеру, когда он быстрым шагом взбегал по наклонному пандусу на третий, шлюпочный уровень. В самом конце пандуса адмирал прибавил шаг и, свернув за угол, чуть не налетел на двоих десантников, уже втиснутых в тесные и густо покрытые галуном парадные мундиры, которые сосредоточенно раскатывали тяжеленную ковровую дорожку.

Адмирал попытался затормозить, но он набрал слишком большую скорость, а потому смог только лишь слегка замедлиться и выиграть мгновение для того, чтобы сделать нелепый прыжок в сторону и замереть в дурацкой позе, ухватившись за выступ газоанализатора и держа на весу левую ногу. Это оказалось последней каплей. Адмирал свирепо взвыл и, отведя назад болтающуюся в воздухе ногу, со всего маху засветил ближайшему из десантников по обтянутому парадными рейтузами заду.

Орбитальная крепость Тенсор была построена около ста двадцати лет назад и до сих пор оставалась одним из самых крупных орбитальных объектов, висящих в небе над столицей. В свое время она представляла из себя несокрушимую скалу, которая могла бы обломать зубы целому флоту вторжения. Однако с той поры она ни разу серьезно не модернизировалась. Все, что досталось на ее долю за прошедший век с небольшим, — это замена изношенного оборудования да еще произошедшее лет пятьдесят назад частичное перевооружение, во время которого были заменены орудия противодесантного комплекса, поскольку промышленность прекратила производство снарядов старого калибра. Так что к настоящему моменту крепость представляла собой скорее нечто вроде ярко сияющего огнями елочного шара, чем грозную боевую единицу. И поскольку высшее командование также понимало это, крепость Тенсор постепенно стала считаться местом почетной ссылки. Здесь дослуживали свой век те, кто от службы уже ничего не ждал, но и увольняться тоже не собирался, а также отпрыски благородных семей, которые поступили во флот, повинуясь семейной традиции. Тем более что между крепостью и столицей ежедневно курсировал орбитальный «шаттл», так что многие умудрялись, отстояв суточную вахту, успеть к ужину в бордовый зал «Дальсесиора», а на следующий день, позавтракав на террасе в «Конгоно», прибыть обратно к вечернему разводу. Адмирал Эктонер смотрел на подобные шалости сквозь пальцы. Он был как раз из тех, кто упустил свой шанс подняться выше, и его назначение было именно почетной ссылкой. Так что адмирал действовал по принципу: «Живи сам и давай жить другим», зная, однако, меру. Он имел все основания надеяться, что спокойно доживет на своей должности до полной адмиральской пенсии. И вот на тебе…

Все началось неделю назад. Сначала в крепость по специальному приказу адмиралтейства были доставлены несколько десятков танакийцев. Адмирал был прекрасно осведомлен об их репутации, хотя с выпускниками сей альма-матер сталкивался нечасто. Но одно их присутствие на борту вверенной ему крепости уже являлось изрядным раздражающим фактором. Проконтролировав размещение гостей, которыми командовал этот образцово-показательный Эсмиер, адмирал сплюнул между ног, отгоняя посланцев темной бездны, и молчаливо возопил святым стихиям озаботиться тем, чтобы эти непрошеные гости побыстрее отбыли к себе домой. Как же, жди. Вся прошедшая неделя была цепью мелких неприятностей. Сначала пришел дурацкий приказ адмиралтейства, предписывающий оказать всемерное содействие этому несносному Эсмиеру. Потом одна из барж снабжения снесла мачту адмиральского причала. Потом драка между нижними чинами, причиной которой послужили результаты финального матча на первенство флота по болу. Но самое страшное началось вчера вечером. Еще днем адмирал собирался сразу по окончании послеобеденного построения спуститься в столицу: один старый приятель праздновал присвоение очередного чина и по сему поводу устраивал дружескую попойку, а ему самому не очень-то хотелось околачиваться на борту крепости в то время, когда здесь же обретается этот служака Эсмиер. Но его с самого утра мучили какие-то странные предчувствия, а когда вдобавок ко всему началась почечная колика, он с каким-то странным облегчением отказался от казавшейся столь благоприятной перспективы, позвонил «вниз» и извинился.

Позволив эскулапам заткнуть себя на полчаса в медкамеру и выслушав нудные причитания главврача, он укрылся в своей каюте и стал готовиться к худшему. Ближе к вечеру ввалился главный инженер и доложил, что полетел сердечник главного реактора второго автономного блока, да и первый блок тоже дышит на ладан, а перед самым ужином перед светлыми очами адмирала возник шеф-повар с докладом о том, что консервированный соус «пронколо» из только что поступившей партии продуктов попорчен грибком. Но поставщик был старым приятелем адмирала, с которым он к тому же имел кое-какие личные дела, поэтому, уточнив, что все остальное из этой партии вроде бы годно к употреблению, Эктонер наорал на повара и приказал оставить его в покое и больше не тревожить всякими дурацкими докладами. Наконец когда по ангарам, кубрикам и коридорам крепости громкоговорители разнесли сигнал отбоя и адмирал, переодевшись в пижаму, сидел в своей каюте и читал с экрана последний выпуск журнала «Бега и скачки», в дверь громко постучали. У Эктонера засосало под ложечкой. Вот оно… По окончании рабочего дня он принципиально отключал терминал связи у себя в каюте, обставленной тяжелой, антикварной мебелью, отчего адмирал имел возможность иногда потешить себя иллюзией, представив, что он не болтается в нескольких тысячах миль над столицей, а приятно устроился в одном из кабинетов своего обширного столичного дома. А на робкую попытку своего первого старшего помощника напомнить ему, что это противоречит инструкции, адмирал заявил, что не может даже предположить ситуацию, при которой распоряжения не могли бы подождать пять минут, пока он не оденется и не прибудет на командный уровень. Он поднялся и, на ватных ногах прошлепав к двери, отворил ее. На пороге стоял вестовой.

— Что? — сипло спросил Эктонер.

Вестовой испуганно сглотнул и, выпучив глаза, проорал:

— Лэр, кодограмма из императорского дворца. Кодировщик просил сообщить вам, что она зашифрована адмиральским кодом, лэр.

Адмирал побледнел и привалился к притолоке. Вестового качнуло к нему, но он не решился дотронуться до дородного адмиральского тела рукой, а потому только подпер его плечом. Спустя некоторое время адмирал осознал, что в его дебелую грудь уперлось что-то твердое, и, опустив голову, посмотрел в глаза вестового. Столь близкое присутствие низшего чина рядом со своей особой мгновенно привело адмирала Эктонера в сильную ярость, и он, грубо оттолкнув вестового, заорал:

— Вон!.. Чернь!.. Помет горноматки!.. Вон!

Когда дробный грохот каблуков оборвался у гравилифта, адмирал утер рукой выступивший пот и отдышался. Что ж, чему быть — того не миновать.

Адмирал Эктонер был уже в том возрасте, когда самооценка становится достаточно близка к реальности, за исключением, конечно, клинических случаев, как у этой старой рухляди лорда Эстанзая, так что он трезво оценивал свою пригодность к роли начальника крепости. Он был слишком ленив, трусоват, и если бы не вспышки ярости, в той или иной мере присущие любому лорду, слава о его, скажем так, не слишком большой решимости была бы намного более громкой, чем теперь. Слава богу, что в тех местах, где он служил, и не требовалось особой храбрости. Скорее, служебное рвение, послушание и услужливость. Хотя именно так и создаются безупречные послужные списки. Но с прибытием этих танакийцев все пошло кувырком.

Когда адмирал появился на командном уровне, там чувствовалось необычное оживление. Эктонер окинул взглядом обширное помещение командного бункера и нахмурился. Кроме дежурной смены бункера здесь толкалась по крайней мере половина дежурных по палубам и изрядная часть дежурных огневых расчетов. Впрочем, отсутствие состава дежурной смены на положенном месте уже давно не считалось на Тенсоре серьезным проступком. Во всяком случае, при Эктонере. Но сейчас адмирал был несколько раздражен этим обстоятельством. Адмирал двинулся по верхней галерее к рубке кодировщика. Тот уже заметил адмирала Эктонера и буквально пританцовывал у своей бронедвери, стараясь ничем не выдать своего нетерпения, которое, однако, так и перло наружу. Адмирал еще больше нахмурился. О темная бездна, ну почему именно сейчас, когда ему так нужно спокойствие, все так и стараются вывести его из себя!

Тяжелая дверь копировочного отсека плотно перекрыла люк и тут же подернулась серой пеленой изолирующей мембраны. Адмирал достал носитель с личным адмиральским кодом и, кивнув кодировщику, вставил его в считыватель. Кодограммы, зашифрованные адмиральским кодом, выдавались только в виде распечаток. Адмирал почувствовал, что от волнения его прошиб пот, но взял себя в руки и протянул дрожащие пальцы к ленте пластика. Прочитав текст, адмирал зло выругался сквозь зубы и вопреки всем инструкциям швырнул полоску на стол и, хлопнув по деактиватору мембраны, выскочил из рубки. Кодировщик немного подождал, а потом осторожно взял полоску пластика двумя пальцами и осторожно отбросил ее в приемник уничтожителя, бросив быстрый взгляд на ее содержание. Когда до него дошел смысл увиденной фразы, у него перехватило дыхание. Он успел прочитать всего шесть слов, но КАКИХ. Эти слова были:

«…завтра император намерен посетить крепость Тенсор…»

И вот на протяжении уже двенадцати часов личный состав гарнизона тер, мыл, драил и распихивал по углам всякий хлам, которого оказалось такое количество, что Эктонера просто оторопь брала. А до того момента, когда нога императора ступит на палубу адмиральского причала, оставалось все меньше и меньше времени.

Отведя душу хорошим пинком и слегка остыв, адмирал поднялся к себе в каюту и, выудив из шкафчика початую бутылку Танакийского рома, сделал большой глоток. Будь что будет, но без этого небольшого допинга все обернется еще хуже. С сожалением посмотрев на бутылку, Эктонер удержал себя от второго глотка и поставил бутылку на место. В этот момент со стороны дверного монитора раздался сигнал. Адмирал обернулся и скривился. Еще и этот! Монитор показывал сухощавую фигуру адмирала Эсмиера. Эктонер раздраженно дернул щекой и нехотя надавил на клавишу. Дверь отошла в сторону. Эсмиер на мгновение задержался на пороге, бросив на Эктонера проницательный взгляд, а потом шагнул вперед, огляделся по сторонам и тонко улыбнулся:

— Ты всегда умел хорошо устраиваться, Эктонер.

Начальник крепости раздраженно искривил губы, но сдержался и ответил довольно спокойно:

— У каждого свои достоинства, Эсмиер. У меня сейчас совершенно нет времени рассуждать на отвлеченные темы, так что чем я могу тебе помочь?

Эсмиер кивнул:

— Да, конечно. Я понимаю. — Он раскрыл тонкую папку, которую держал в руках и достал из нее тонкую, пластиковую полоску кодограммы. — Вот ознакомься. Я связывался со школой, когда пришла эта кодограмма, и мне показалось, что будет лучше, если я занесу ее тебе лично.

Эктонер едва заметно поморщился. Эта полоска лишний раз напомнила ему, что на борту крепости находится еще один человек, имеющий доступ в бункер кодировщика, что выглядело несколько нелепо, поскольку этот человек сейчас стоял перед ним.

Ознакомившись с кодограммой, он раздраженно смял ее в кулаке.

— Ну и как ты себе все это представляешь? Куда смотрит руководство департамента стратегических исследований? Разместить арестованного, во-первых, отдельно от других, во-вторых, не привлекая внимания, а в-третьих, еще и максимально изолировав его от гарнизона крепости? И все это в тот момент, когда в крепость пребывает сам император! — И он скрипнул зубами, еле сдержав резкое слово. Допускать подобные выражения в отношении старого лиса было равнозначно совать голову в петлю.

Эсмиер молча пожал плечами. Эктонер некоторое время напряженно размышлял, потом поднял глаза на собеседника:

— Но почему сейчас? Именно когда прибывает император?

Эсмиер скептически поджал губы.

— Это знают только святые стихии. Возможно, разгадка кроется в требовании не привлекать внимание. В той суматохе, что постоянно крутится вокруг императора, можно спрятать десяток арестантов, а это, вероятно, достаточно высокопоставленное лицо. Впрочем, кто может угадать, что задумал старый лис?

Эктонер сумрачно кивнул, потом его лицо осветилось от внезапно вспыхнувшей мысли:

— Послушай, а может…

Адмирал Эсмиер насмешливо сморщился:

— Ты думаешь, что император не захочет еще раз посетить доблестных победителей чемпионата флота? Ведь есть какая-то причина тому, что мы до сих пор торчим на орбите столицы, хотя могли бы уже две недели назад спокойно отбыть домой.

— О темная бездна, пожалуй, ты прав. — Губы Эктонера сложились в скорбную складку.

Они помолчали, потом вдруг Эсмиер предложил:

— Впрочем, кое-чем я могу тебе помочь. Тебе предписано изолировать арестованного от гарнизона станции, а о моих орлах ничего не сказано. Я мог бы выделить караул.

Эктонер радостно посмотрел на него. Это решение в какой-то мере делило ответственность между ими обоими, и потому, несмотря на очевидную бессмысленность, было воспринято им с некоторой благодарностью.

— Отлично! Вот только куда его поместить?

Адмирал Эсмиер пожал плечами:

— Мне кажется, это не должна быть гарнизонная гауптвахта, иначе старый лис не акцентировался бы на требовании не привлекать внимание, но в то же время это должно быть помещение, которое постоянно охраняется часовым. Иначе уж что-что, а внимание этому месту будет обеспечено.

Эктонер задумался. Бункер кодировщика? Абсурд. Оружейный склад? Тоже.

Остальные помещения также представлялись совершенно неподходящими для размещения арестанта, разве что…

— А если в седьмом швартовочном блоке?

В глазах у Эсмиера мелькнуло какое-то странное выражение, но Эктонер так и не успел понять, что оно означает. Командир танакийцев пожал плечами:

— Решать тебе. Я пришлю коммандер-капитана Сампея к твоему коменданту для инструктажа.

Императорская яхта ошвартовалась у адмиральского причала именно в то мгновение, которое было указано в кодограмме. Адмирал Эктонер нервно огладил выутюженный мундир из натуральных волокон, стиснул руки в перчатках, окинул нервным взглядом почетный караул и выровненные в нитку шпалеры выстроенного гарнизона и, слегка выкатив глаза для наглядной демонстрации преданности и служебного рвения, уставился на медленно распахивающиеся ворота шлюза.

— Смирно! Равнение на-а-а средину! На караул!

Взгляд адмирала остекленел, и он, вскинув руку в отработанном годами службы молодцеватом жесте, на деревянных и одновременно ватных ногах двинулся к приближающемуся молодому человеку в элегантном придворном мундире без знаков различия. Император прибыл в крепость Тенсор.

Свита императора была неожиданно представительной. При персоне самодержца имели честь пребывать не только та скандальная особа, являющаяся, по мнению света, самым невероятным увлечением молодого Эонея, но и лично лорд-директор департамента стратегических исследований, пять членов сената во главе со своим спикером и полный состав Совета лордов, а также толпа аристократов и чиновников рангом поменьше. После неторопливого обхода и довольно нудного торжественного обеда император удалился в отведенные ему апартаменты, и адмирал Эктонер смог наконец слегка перевести дух. Он только вышел из душа, когда включенный монитор двери (надо быть полным идиотом, чтобы в присутствии императора потакать своим сибаритским привычкам) подал сигнал. На пороге переминался комендант. Адмирал раздраженно скривился, но сдержался и впустил посетителя:

— Ну что еще?

— Лэр, э-э-э… Арестованного разместили, караул выставлен.

Адмирал нахмурился. За всей этой суетой он совершенно выпустил из головы того арестованного.

— Прекрасно, и что же?

— Он танакиец, лэр?

— Что-о-о-о?

Комендант съежился. Не хватало еще стать объектом легендарного приступа адмиральского гнева, но его спас очередной сигнал монитора. Адмирал свирепо дернул головой в сторону дверного монитора и оторопел. На пороге стоял гвардеец в форме личной охраны императора.

— Лэр адмирал, император срочно требует вас к себе.

— А… Э… — Эктонер растерянно уставился на гвардейца, но быстро взял себя в руки и, бросив свирепый взгляд на коменданта, тихо прорычал: — С этим разберемся позже, а пока не забивайте мне голову всякой ерундой. Свободны. — И метнулся к громоздкому, антикварному шкафу для одежды, куда только полчаса назад убрал свой парадный мундир.

Спустя несколько минут он уже поспешно входил в апартаменты императора.

Император был не один. Вместе с ним находились старый лис и лорд Эомирен.

Выслушав несколько скомканный доклад адмирала, император кивнул на стул и негромко спросил:

— Я думаю, вас мучает вопрос, почему я столь внезапно принял решение посетить вашу крепость. — Он сделал паузу и внимательно посмотрел на адмирала, а потом вдруг продолжил вроде бы безотносительно к начальной фразе: — Сегодня вам доставили одного арестанта, я надеюсь, он под надежной охраной?

— Э-э… Так точно, сир, — несколько оторопело рыкнул адмирал, лихорадочно соображая, не сделал ли он чего-то не так, и кляня про себя Эсмиера.

— Это и есть та причина, по которой я прибыл в вашу крепость, — пояснил император и, насмешливо поглядев на титанические усилия начальника крепости понять, в чем тут дело, снисходительно сказал: — Этот человек совершил тяжкое преступление — убийство лорда-наследника великого дома, и, как утверждает лорд-директор департамента двора и традиций, казнь за такое преступление непременно должна совершаться в императорской крепости, а Тенсор — это ближайшая к столице крепость. — И, заметив, что подобное объяснение, скорее, окончательно сбило адмирала с толку, пояснил: — Мы прибыли сюда для совершения казни, адмирал.

4

Млокен-Стив выглянул из-за угла. Коридор был пуст. Он броском преодолел тамбур и замер за воздуховодом, напряженно уставившись на Берса. Тот несколько мгновений молча постоял на месте, а потом повернулся к другу:

— Возвращайся назад. Энтони понадобится помощь.

Млокен-Стив возмущенно вскинул голову, но, наткнувшись на спокойный взгляд Берса, скрипнул зубами:

— Ну, как знаешь. — Он помолчал и добавил безнадежным тоном: — Ты помнишь, смена Энтони заканчивается через полчаса… Если, конечно, до них раньше не дойдет, что опасно танакийцу доверять охранять танакийца.

Берс молча кивнул и двинулся дальше по коридору. Млокен-Стив стиснул кулаки и, резко развернувшись, быстро зашагал в обратную сторону.

Все происходящее представляло собой смесь удачных случайностей и невероятных совпадений, либо… во всем этом были задействованы такие силы, о которых не очень-то хотелось думать. И сейчас из-за Берса все было на грани катастрофы.

Сегодня утром их вместе с тремя другими гардемаринами, выбранными, вероятно, из-за того, что они происходили тоже с глухих окраин, вызвал старина Сампей и сообщил, что они назначаются в караул, которому будет поручено охранять какого-то важного арестанта.

— А что это за арестант, лэр? — спросил Энтони.

Старина Сампей пожал плечами:

— Не знаю. Его предписано максимально изолировать от гарнизона крепости, поэтому лэр Эсмиер согласился оказать помощь адмиралу Эктонеру и выделить караул из состава наших курсантов.

— Но, лэр коммандер-капитан, скоро на Тенсор прибудет сам император! — встрял один из танакийцев.

Старина Сампей недовольно посмотрел на него:

— Кто тебе сказал? — Но потом понял, что отрицать все равно бесполезно, и, усмехнувшись, заявил: — Первую смену будут стоять варвары. Прибывает же наш император.

После краткого инструктажа комендант лично выставил Энтони на пост и отвел остальной состав караула в отведенное им помещение. Все гардемарины были переодеты в обыкновенную повседневную форму, поэтому, воспользовавшись достаточно свободными нравами, царящими в крепости, весь свободный состав караула тут же потихоньку улизнул посмотреть на церемонию встречи императора. А поскольку Млокен-Стива, который должен был заступать на пост только в третью смену, тоже снедало любопытство, он, забежав проведать Энтони, рванул за ними.

Император прибыл в сопровождении пышной свиты, но особого впечатления на Млокена-Стива не произвел. Так, юный типчик с властными манерами и несколько капризным изгибом губ. А вот юная особа рядом с ним была действительно хороша. Он даже рискнул проследить ее до апартаментов, где она разместилась. Впрочем, все это было абсолютно бесполезно. Млокен-Стив прекрасно понимал, что даже при самых благоприятных условиях он вряд ли сможет заинтересовать особу, пользующуюся благосклонностью самого императора. Когда он, наконец, решил пойти проведать Энтони, то еще при приближении к бронированным дверям седьмого швартовочного блока Млокен-Стив почувствовал, что здесь что-то неладно. Энтони на посту не было, а тяжелая, бронированная дверь была приоткрыта, и оттуда доносились приглушенные голоса. Млокен-Стив на мгновение замер и бросил взгляд на рычаг ревуна тревоги, раздумывая, не вызвать ли подмогу, но затем решил не торопиться и сначала посмотреть, в чем дело. Осторожно подобравшись к двери, он заглянул в щель. Его глаза широко распахнулись, и он, рывком распахнув дверь, шагнул вперед.

— Привет, Берс. Тебя выпустили? — Он стиснул друга в объятиях. — Как ты нас нашел?! Мы первую неделю отчаянно путались во всех этих лифтах, галереях и переходах.

Берс слегка усмехнулся:

— Мне не пришлось этого делать, Стив.

Тот недоуменно уставился на него. Энтони пояснил с горькой усмешкой:

— Берс и есть тот арестант, которого нам поручили охранять. Его привезли сюда для казни.

Когда Млокен-Стив немного пришел в себя, Энтони обратился к нему:

— Стив, помоги мне с ним справиться. Я говорю ему, что нам надо немедленно вскрывать переходную галерею адмиралтейского курьера, а он твердит, что не может идти, пока не повидается с какой-то бабой…

Берс так сверкнул на него глазами, что Энтони осекся, а Млокен-Стив подался вперед и негромко спросил:

— Уж не ту ли, что прибыла вместе с императором?

Берс стиснул руки:

— Ты знаешь, где ее найти?

— ЭТУ — да, но ты уверен, что она именно та, кто тебе нужен?

Берс пожал плечами:

— Не совсем. Но я чувствую, что она находится где-то рядом, и к тому же она была вместе с императором в императорской ложе во время финального матча. Вряд ли он за такое короткое время резко сменил вкусы.

— Тогда пошли.

Энтони раздраженно вскинул руки:

— Нет, это невероятно! Благодаря какой-то умопомрачительной цепи случайностей нам представилась возможность вытянуть из петли твою худую шею, а ты готов пустить все псу под хвост из-за дурацкого желания поболтать с какой-то… леди.

Берс, уже подошедший к двери, полуобернулся и бросил через плечо:

— Не случайностей. — И, резко отвернувшись, исчез за дверью.

И вот теперь Млокен-Стив двигался в сторону седьмого блока одиннадцатого причала, оставив Берса одного в начале коридора, ведущего к апартаментам той леди, расположенным в самом центре крепости Тенсор.

Берс направился к роскошным резным двустворчатым дверям и попал в обширный и высокий холл, предваряющий апартаменты той леди, которую Млокен-Стив видел сегодня рядом с императором.

Внутри холла было сумрачно. Он сделал несколько шагов, как вдруг его окликнул грозный голос:

— Стой!

Берс резко обернулся. Из-за тяжелой портьеры, скрывавшей одну из дверей, вышел гвардеец.

— Что тебе нужно?

Берс пригляделся.

— Мы уже встречались. Смей.

Тот вздрогнул и всмотрелся повнимательней.

— Ты?! — Он несколько мгновений боролся с охватившими его чувствами, потом глухо произнес: — Уходи.

— Я должен поговорить с твоей госпожой.

— Нет! — Смей вскинул голову. — С тех пор как ты возник в ее жизни, все пошло наперекосяк.

— А может, наоборот?

Смей недоуменно уставился на него. Берс пояснил:

— Может, именно сейчас все становится на свои места?

— Нет!!!

Несколько мгновений в холле стояла напряженная тишина, потом Берс негромко произнес:

— Ты знаешь, что мне ничего не стоит перейти через тебя, но я прошу… Позволь мне поговорить с твоей госпожой.

— Нет.

Берс покачал головой:

— Недавно кто-то уже попытался заставить ее сделать так, как казалось правильным им самим. Ты хочешь им уподобиться?

Смей вспыхнул:

— Как ты смеешь?!

— Это ты смеешь, — резко оборвал Берс. — Кто ты такой, чтобы решать за нее?

Смей стиснул губы. Берс пожал плечами:

— Прости. — И он двинулся вперед. Обойдя Смея, который не отодвинулся с пути, но и не сделал попытки его задержать, Берс подошел вплотную к двери и негромко постучал. Из-за двери послышался знакомый голос, от которого у Берса снова полыхнуло в груди:

— Это ты, Смей? Войди.

Берс мгновение помедлил, потом резко отворил дверь и шагнул вперед.

Она сидела на небольшом канапе в уютной домашней позе, подобрав босые ноги, и рассеянно листала какой-то журнал. Берс замер. Девушка о чем-то задумалась и не сразу повернула к нему свое лицо. Но когда это произошло, она мгновение непонимающе смотрела на него, а потом глаза ее расширились, и она замерла. Берс хрипло произнес:

— Это не Смей, извини.

Девушка сглотнула и тихо прошептала:

— Ты?!

Берс двинулся вперед и опустился на ковер.

— Прости, но я должен был найти тебя, ведь мы так и не смогли ни о чем поговорить в прошлый раз. — И он замолчал, не в силах говорить дальше.

Девушка отложила журнал и, зябко поведя плечами, обхватила их руками.

— Не знаю, наверное, нам не надо больше встречаться, и я должна была просить тебя немедленно уйти, но… я не могу. Ты здесь, рядом, и я не могу от этого отказаться.

Берс кивнул:

— Я тоже.

Они посмотрели друг на друга, и девушка жалобно произнесла:

— Мы же ничего друг о друге не знаем.

Берс отрицательно мотнул головой:

— Я знаю о тебе все, что мне необходимо знать. — Он добавил: — Да и ты знаешь обо мне столько же. Только ты пока боишься доверять этому знанию.

Они снова помолчали. Потом девушка протянула слегка дрожащую руку, прикоснувшись к его лицу. Когда пальцы дотронулись до его кожи, она замерла, а потом ласково провела ими по его щеке.

— О святые стихии, ты настоящий! — Она вымучено улыбнулась. — Прости, но иногда мне приходила в голову мысль, что ты просто мое видение.

Берс усмехнулся:

— Нет, я живой.

Они снова помолчали. Потом Берс собрался с духом и начал:

— Прости, у меня мало времени. — Он запнулся, но справился с собой и продолжил:

— Меня привезли сюда для того, чтобы казнить.

— Что?!! — она вскинула руку ко рту.

— Но даже если бы не это, на мне долг перед моим миром. Я должен покинуть пределы империи.

Ее прекрасное лицо исказилось мукой:

— Нет…

— Я предлагаю тебе поехать со мной.

Произнеся эти слова, он перевел дух. Девушка растерянно отвела глаза.

Какое-то время они молчали. Потом она с натугой произнесла:

— Но я не могу вот так, сразу… бросить все… и вообще… — Она замолчала.

Берс немного помолчал, потом гибким движением поднялся на ноги:

— Прости, но это единственная возможность. Решение, которое ты сейчас примешь, определит твою судьбу на всю оставшуюся жизнь.

Берс резко повернулся и, тихо произнеся: «Прощай», — двинулся к двери.

Его остановил напряженный голос девушки:

— Сколько у меня времени?

Берс полуобернулся:

— Оно уже давно кончилось. Мы можем рассчитывать только на удачу.

— Но я же должна собраться, отдать необходимые распоряжения, наконец, хотя бы получить аккредитивы.

Берс мотнул головой:

— Это лишнее. — Он слегка раздвинул губы в легком подобии улыбки: — К тому же в моем мире пока слишком мало возможностей потратить твои деньги, а после твоего поступка обратный путь для тебя, скорее всего, так же будет закрыт.

Она заколебалась.

— А если я попрошу императора…

Берс перебил:

— И ты думаешь, он выполнит эту твою просьбу?

Девушка замолчала. Берс протянул руку.

— Иногда поступки, которые кажутся верхом безрассудства, на деле оказываются единственно верными. — Он сделал паузу и твердо произнес: — Меня зовут Олег.

Она помедлила, потом грациозно соскользнула с дивана и подошла к мужчине.

— Я знаю, что совершаю самую большую глупость в своей жизни, но… Мое имя — Эсмиель.

И Берс решительно распахнул двери.

* * *

Император в ярости пнул тяжелое резное кресло, и оно с грохотом опрокинулось.

— Как?! Как это могло произойти?

Перед ним навытяжку стояли адмиралы Эктонер и Эсмиер, а рядом примостился сам старый лис. Император окинул их свирепым взглядом и снова двинулся поперек обширного кабинета, расположенного в глубине предоставленных ему апартаментов. Дойдя до края ковра, он резко обернулся и рявкнул:

— Ну, что же вы молчите?

Лорд Эйзел слегка склонил голову:

— Простите, сир. Я уже начал подробное расследование, и, как только будут получены первые результаты, я немедленно уведомлю вас.

Эоней вскинулся:

— Мне плевать на результаты, Эйзел! Мне нужны беглецы. Именно их наличие и будет мерилом вашего старания и вашей компетентности.

Лорд Эомирен, в отличие от них троих сидевший несколько в стороне с оскорбленным выражением лица, сквозь которое, однако, внимательный взгляд мог уловить признаки удовлетворенности, при этих словах встрепенулся и, окинув императора тревожным взглядом, произнес решительным тоном:

— Вы правы, сир, они не должны уйти безнаказанно. Я думаю, необходимо приказать пограничным гарнизонам немедленно выслать патрули с приказом открывать огонь…

— Нет! — Император кинул на лорда Эомирена раздраженный взгляд и твердо произнес: — Они нужны мне только живыми.

Император подошел к своему столу и опустился в кресло. Окинув взглядом всех присутствующих, он произнес усталым голосом:

— Ладно. Все, кроме лорда Эйзела, могут быть свободны.

Спустя несколько мгновений суматохи у дверей кабинет опустел. На этот раз молчание продлилось намного дольше. Они сидели в сгустившемся полумраке кабинете и думали. Наконец император не выдержал:

— Ты сможешь поймать их, старый лис?

— Даже я — нет, — ответил Эйзел.

Император криво усмехнулся:

— Ты ответил так, чтобы у меня не было искушения перепоручить это кому-то другому, не так ли?

Лорд Эйзел ответил вопросом:

— Вы ведь до сих пор влюблены в нее, сир?

— Но я же согласился с необходимостью, Эйзел, — устало произнес император, — мне просто хотелось, чтобы иногда, ненадолго, необходимость уступала любви.

— Это иллюзии, ваше величество. Любовь либо одерживает верх, обрушивая необходимость, либо умирает и превращается в яд. Я не хочу для вас ни того, ни другого, поскольку обломки вашей необходимости могут погрести под собой нас всех.

— И что же мне, делать?

Старый лис усмехнулся:

— У вас есть империя, сир. Оставьте этому варвару его любовь.

Император вздохнул:

— Что ж, ты можешь быть доволен.

Лорд Эйзел покачал головой:

— Не знаю, сир. Эти варвары пугают меня. Мне казалось, что я достаточно их изучил. При всем том, что мы для них приготовили, во всей нашей империи вряд ли найдется хотя бы несколько человек, которые могли бы столь решительно воспользоваться нашими заготовками, не будучи проинформированными о них. А им… им всегда удается намного больше того, что я считаю возможным от них ожидать. — И он замолчал.

Император медленно кивнул:

— А что нам делать с лордом Эомиреном?

Лорд-директор пожал плечами:

— Мне кажется, ничего, сир. Я думаю, он более чем удовлетворен. Он избавился и от угрозы позора, и от предмета вашего внимания и думает, что я сильно ослабил свои позиции в ваших глазах. Я возьму на себя смелость дать совет вашему величеству не стараться особо разубеждать его в этом.

Император кивнул, но потом стиснул кулаки и напряженно прошептал:

— И все-таки, Эйзел, я никогда тебе не прощу, что ты ее проглядел.

Лорд Эйзел молча склонил голову. Он сам прекрасно знал это, но «никогда» слишком долгий срок, чтобы быть столь категоричным. В это мгновение в дверь постучали, и тут же на пороге возник адмирал Эктонер.

— Сир, прошу прощения, срочное сообщение из адмиралтейства.

— Что там?

— Адмирал Эсингей сообщает, что флоты канскебронов предприняли атаку на Эстормай, Тасурру, Сангей и несколько новых колоний. А возможно, не только на них. Данные продолжают поступать.

Глаза императора расширились. Пока Эктонер докладывал, в кабинет просочились люди. Некоторое время все молча стояли, оглушенные этим сообщением, потом император наконец сфокусировал взгляд и направил его на адмирала Эсмиера.

— Что вы можете сказать по этому поводу, адмирал?

Тот сделал шаг вперед.

— Прошу прощения, сир. Но, похоже, это война, большая война, и что самое плохое, судя по этому сообщению, они чувствуют себя в силах атаковать практически по всей границе. — И он замолчал.

Император расхохотался.

— Нет, ну почему во всех сериалах героя провожает на смертную битву безудержно рыдающая красавица? Эйзел, как ты мог допустить, что я оказался в таком дерьме?!

5

Утро было прохладным. Эсмиель приоткрыла глаза и посмотрела на мужа сквозь густые ресницы. Олег еще спал, и во сне его некрасивое худое лицо приобрело какую-то детскую мягкость. Губы слегка приоткрылись, и он выглядел таким милым, домашним и родным, что у нее невольно навернулись слезы на глаза. Она зажмурилась и выскользнула из-под одеяла. В сенях она, поеживаясь, натянула через голову простое платье и душегрейку мехом наружу, сунула ноги в легкие чувяки, сшитые из шкуры молодого козленка, и, тихонько отворив дверь, выскользнула на улицу. Дядюшка Иззекиль уже встал. Он стоял у ограды и, опершись на верхнюю жердь, посасывал трубочку, в которой пока не было табака. Дядюшка свято соблюдал правило не курить до завтрака. Над горами вставало солнце, но пока его пылающий лик еще не открылся во всей своей красе, и только розовые облака и верхушки гор, блестевшие расшитыми мириадами ярких огней снеговыми шапками, показывали, что солнце уже покинуло свою ночную постель и стремительно ворвалось в этот дикий, но прекрасный мир. Девушка восхищенно замерла на пороге. Она нигде прежде не встречала такую красоту. Бросив последний взгляд на еще укутанный синеватым сумраком глубокий лог, начинавшийся сразу за воротами усадьбы, тихо скользнула вниз по ступенькам. Ее легкие шаги дядюшка услышал, когда она подошла совсем близко. Окинув ее одобрительным взглядом, он растянул усы в добродушной улыбке:

— Ну что? Сегодня опять попробуешь?

Эсмиель тряхнула распущенными волосами и рассмеялась. Дядюшка Иззекиль покачал головой и проворчал:

— Волосы-то прибери, — после чего повернулся и двинулся в сторону хлева.

Матушка встретила их ласковым мычанием. Эсмиель, у которой в это чудесное утро не было совершенно никакого страха, ласково погладила ее по теплой морде. Эсмиель на мгновение счастливо зажмурилась, а потом гибким движением скользнула вдоль крутого коровьего бока. Дядюшка Иззекиль уже поставил деревянное ведро и маленькую скамеечку и насмешливо наблюдал за ней. Когда Эсмиель заняла свое место, он озабоченно склонился над ней, пощупал вымя и наставительно произнес:

— Ты, главное, не бойся. Ей небольно. Вот вроде как тебе, если твой-то как следоват титьку тебе сожмет.

От такого сравнения Эсмиель сначала широко распахнула глаза, а потом звонко расхохоталась. Но когда в толстое деревянное дно с глухим стуком ударили первые струи теплого молока; она почувствовала себя совершенно счастливой.

То, как они покинули крепость Тенсор, девушка помнила довольно смутно.

Они быстро шли по коридорам крепости. Он держал ее за руку, время от времени мягко увлекая за собой или, наоборот, слегка придерживая. Эсмиель чувствовала, как ее всю колотит, но от его руки волнами шло какое-то спокойствие, и мало-помалу ее стала охватывать уверенность, что этот абсолютно сумасшедший поступок кончится не так страшно, как она могла себе представить. Они вынырнули из очередной шахты гравилифта, и тут он отпустил ее руку. Эсмиель невольно отметила, как изменилась его фигура. Буквально мгновение назад выглядевшая худой и нескладной, она молниеносно превратилась в некое подобие сжатой пружины или натянутой тетивы охотничьего лука. Олег повернулся к ней, ласково улыбнулся и, знаком показав, чтобы она сохраняла молчание, исчез. Оставшись одна, Эсмиель почувствовала, как ее тут же начинает покидать вся ее решимость. Девушка вжалась в холодную металлическую стену и в панике спросила себя, что она здесь делает.

К счастью, ее одиночество продолжалось недолго. Олег возник столь же стремительно и незаметно, как и исчез. Он взял ее за руку и тихо произнес:

— Пошли, путь открыт.

Когда она переступила высокий порог рубчатой бронедвери, ее глазам открылась странная картина. Вдоль стен длинного переходного коридора лежало несколько тел в форме десантников гарнизона крепости Тенсор, а у дальнего конца нервно пританцовывал на месте один из танакийцев, в котором она смутно припомнила одного из игроков Танакийской команды, блиставших на поле в финальном матче по болу. Увидев их, он, казалось, ничуть не удивился и только закричал:

— Быстрее! Похоже, сейчас сюда слетится туча народу. Я думаю, сейчас нас рассматривают на доброй дюжине охранных мониторов.

Олег кивнул и вдруг подхватил ее на руки и стремительно бросился вперед. Она уцепилась за его шею и зажмурила глаза, стараясь не смотреть на валявшиеся вокруг тела, но перед самой дверью все-таки нашла в себе силы спросить:

— Ты убил их всех?

Олег мотнул головой.

— Нет, в этом не было необходимости. Они все живы.

Этот ответ она встретила с большим облегчением.

В тесной рубке на пилотском кресле сидел третий участник их сумасшедшей авантюры. На нем был обычный повседневный комбинезон, но сквозь разодранную куртку виднелась знакомая Танакийская форма. Однако главным, что сразу же бросилось бы в глаза любому, была его кожа густо-коричневого, почти черного цвета, на фоне которой ослепительно блестели белые зубы. Он повернул к ним блестящее от пота лицо и тут же принялся нервно стучать по клавишам. Как только они втиснулись в рубку, он подобрал губы, явно собираясь сказать что-то резкое, но, бросив взгляд на лицо Олега, оставил эту мысль и снова отвернулся к пульту. Олег мягко, но властно усадил ее в кресло и молниеносно пристегнул ремнями, пробормотав под нос:

— Здесь есть гравикомпенсатор, но от греха… — после чего скользнул в соседнее кресло.

Сидевший за пультом чернокожий монстр бросил взгляд через плечо и надавил последнюю клавишу. Корабль вздрогнул. Несколько мгновений Эсмиель чувствовала, как ее желудок приподнялся вверх и пытается выдавить содержимое через горло, но потом все прошло. Пилот облегченно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.

— Есть отрыв. Я опасался, что они заблокируют пусковую трубу. — Он повернулся к Олегу и, обнажив в улыбке свои белоснежные зубы, спросил: — Ну, Берс, командуй, куда теперь?

Олег сосредоточенно кивнул:

— Давай курс восемьсот пятьдесят, но особо не разгоняйся, все равно, пока они опомнятся, мы успеем выйти из зоны действия перехватчиков.

Чернокожий пилот, покосившись на Эсмиель, смущенно пробормотал:

— Прошу прощения, мэм, сейчас будет немного неудобно, — после чего снова надавил какую-то клавишу.

Следующие несколько часов для Эсмиель слились в одно сплошное мучение.

Судя по всему, гравикомпенсаторы этого странного маленького кораблика не были рассчитаны на подобное ускорение, поэтому ей казалось, что у нее на груди, голове, руках и ногах устроилась плотная толпа каких-то маленьких, но очень тяжелых зверьков, которые свернулись калачиком и заснули, даже не подозревая о том, как ей тяжело. Хотя остальным эта тяжесть, по-видимому, не доставляла особых неудобств. Они достаточно свободно переговаривались и даже вставали с кресел и ходили по рубке и куда-то за ее пределы. Эсмиель тоже несколько раз о чем-то спросили, но она не чувствовала в себе сил даже для того, чтобы просто качнуть головой. Несколько раз Олег, который уже перебрался на пилотское кресло, вставал со своего места и, кивнув чернокожему, опускался на пол рядом с ее креслом, а потом клал на ее лоб свою прохладную и жесткую руку. Это приносило ей облегчение, но ненадолго, потому что через какое-то время тот чернокожий что-то натужно говорил ему и Олег покидал ее и снова садился в кресло пилота. Несколько раз после этого их начинало изрядно болтать, но по большей части тяжесть была постоянной и ровной. Наконец, спустя несколько часов, все это кончилось.

Это произошло внезапно. Тяжесть, к которой она уже успела по-своему привыкнуть, вдруг просто исчезла, и в то же мгновение Олег вскочил с пилотского кресла и, шагнув к ней, взял за руку. Некоторое время они просто молчали, потом Олег прошептал:

— Вот и все. Теперь им нас не достать. — И он смущенно улыбнулся. — Прости, но я старался…

— Ну, мэм, вы молодец, — влез чернокожий и тоже улыбнулся.

— Точно, — подтвердил тот, что ждал их в коридоре, возникнув у кресла с подносом в руках, — никогда бы не подумал, что столь нежная леди, как вы, может выдержать столько при двух… э-э-э, больше чем трех с половиной «жэ». — И он галантно поклонился и, опустившись на колено, подал ей высокий стакан с каким-то горьким, но, как потом выяснилось, бодрящим питьем. — Мы все вами восхищаемся, мэм.

Она с трудом ухватила стакан и выпила его содержимое мелкими глоточками, а потом обессиленно откинулась на спинку и, обведя их страдальческим взглядом, жалобно спросила:

— Скажите, а что такое мэм?

Путь до его мира на адмиралтейском курьере занял всего две недели, и за это время они ближе узнали друг друга. На кораблике оказались две небольшие каютки, в которых были по две откидывающиеся койки, расположенные одна над другой. Когда Эсмиель впервые улеглась на отведенном ей жестком ложе и наконец получила возможность без помех подумать над тем, что произошло, то от всего случившегося ее просто оторопь взяла. Но постепенно на душе, наоборот, стало как-то тихо и покойно. Ушло напряжение, исчез какой-то подспудный страх. Однако девушка была слишком измучена длительной перегрузкой, чтобы размышлять об этом достаточно долго, и поэтому быстро уснула.

Ребята оказались очень милыми. Они старались угодить ей, и к тому же в них не было ни следа того подсознательного раболепия, которое всегда чувствуется в простолюдинах, когда они общаются с лордами и леди. И это скрашивало мелкие неудобства, вызванные полным отсутствием косметики, смены белья, даже такой мелочи, как портативный деодоратор и носовые платки. В конце концов Эсмиель самой сделалось смешно. Это ж надо — такая высокородная леди, а выскочила из своих покоев в одном халате поверх пеньюара, будто какая-то служанка к дружку, поджидающему ее у садовой калитки.

Олег словно околдовал ее. Первое время она просто молча сидела рядом с ним в каюте или в пилотской рубке, держала его за руку, если была такая возможность, либо просто смотрела на него, наслаждаясь странным ощущением, какое дарило ей это рукопожатие или ласковый взгляд. Потом они начали разговаривать. У курьера оказался достаточно мощный многофункциональный компьютер и медотсек с сильным гипноаппаратом, да и ее происхождение сыграло роль. Азы их языка она усвоила достаточно быстро. Остальное было делом практики и желания. Однажды она спросила его:

— Скажи, а почему твои друзья зовут тебя Берс?

Он смущенно пожал плечами:

— Ну, нас всех так называют.

— Кого?

И он рассказал. Немного путаясь, сбиваясь и краснея. Когда он закончил, она впервые обняла его и притянула его голову к своей груди.

— Бедный мой.

Он замер. Впрочем, она тоже. До сих пор они даже ни разу не поцеловались, и каждый шаг навстречу большей близости вызывал у нее какой-то странный затаенный восторг.

— Знаешь, возможно, то, что мы… Ну, так реагировали друг на друга, как-то связано с этой твоей особенностью.

Он кивнул:

— Я знаю.

И то, как он это произнес, показало ей, что он знает о предмете разговора намного больше ее. И еще она почувствовала, что углубляться в эту тему пока не время.

Они вынырнули в обычное пространство над самой эклиптикой как раз в районе пояса астероидов. Млокен-Стив рассчитал курс, который должен был вывести их к Земле по наиболее пологой траектории. А спустя два дня они наконец вышли на связь с лунной базой. До посадки оставалось несколько часов.

Последние три часа перед посадкой Эсмиель пребывала в страшном волнении. Она проклинала свою безалаберность и, выгнав всех из жилого отсека, сосредоточила усилия на том, чтобы с помощью скудного набора лечебной косметики и рассчитанного на мужские запросы гигиенического блока хоть немного привести себя в порядок. Результат ее усилий привел девушку в отчаяние, а мысль о том, что она предстанет перед обитателями этого нового мира, который отныне должен стать ей родным, в самодельном платье, изготовленном из халата и пеньюара с помощью молекулярного соединителя, буквально приводила ее в бешенство. Дружный хор мужских голосов, утверждающих, что она великолепно выглядит, только усугублял ситуацию. И когда наконец стих вой маневровых двигателей, Эсмиель почувствовала, что ее охватывает паника. Берс убрал руки с пилотского пульта и негромко произнес:

— Вот мы и дома. — Потом отстегнул ремни, встал с пилотского кресла и, подойдя к ней, наклонился и прикоснулся губами к ее виску. — Пойдем, все будет хорошо.

И эта неожиданная трогательная нежность вдруг успокоила ее. Она улыбнулась ему, встала и решительно двинулась к выходу.

К ее удивлению, ангар был почти пуст. Их встречали только трое мужчин и одна женщина. Все четверо были в грубых рабочих комбинезонах, своей подчеркнутой функциональностью явно выдающих канскебронские корни. Высокий седой мужчина, рядом с которым стоял Энтони, покинувший корабль раньше их, шагнул вперед и протянул Олегу руку:

— Рад, что вам удалось вырваться. Алукен-Соломон Кан сообщил нам, что не смог связаться с вами, потому что вы находитесь в столице, а ждать становится слишком опасно. Так что мы уже и не надеялись. — Он улыбнулся и закончил: — Бродяга должен прибыть через пару недель, мы выслали им навстречу Мерилин.

Потом отпустил руку и повернулся к Эсмиель. Мгновение он восхищенно рассматривал ее, потом щелкнул каблуками, подхватил ее руку и, склонив голову, запечатлел на ее запястье изысканный поцелуй.

— Чрезвычайно рад вас приветствовать, леди Эсмиель. Меня зовут адмирал Навуходоносор.

Судя по выражению лиц присутствующих, до сего момента за адмиралом Навуходоносором ничего подобного не наблюдалось. Эсмиель грациозно присела и ответила на земном языке с милым легким акцентом:

— Благодарю вас, лэр адмирал.

Тот зарделся от удовольствия.

— Мы приготовили вам апартаменты. Надеюсь, ваше пребывание в нашем мире будет для вас приятным.

Она улыбнулась и согласно кивнула, бросив на Берса несколько удивленный взгляд. Похоже, этот адмирал рассматривал ее прибытие как некий полуофициальный визит важной особы. Но Олегу лучше было знать, что делать.

Между тем адмирал повернулся к стоящей за его спиной женщине:

— Это мисс Рюрик, она будет вашей сопровождающей во время… визита. — Он окинул взглядом комбинезон женщины, которую он представил как «мисс Рюрик», и снова повернулся к Эсмиель: — Прошу простить, по-видимому, вы желаете отдохнуть с дороги. Мисс Рюрик покажет ваши апартаменты, а я, к своему глубокому сожалению, вынужден вас покинуть. — И он еще раз продемонстрировал па-де-де с щелканьем каблуками и целованием ручки, к заметному удовольствию присутствующих. После чего удалился вместе с Энтони.

Когда прямая фигура адмирала растворилась в сумраке слабо освещенных переходов, женщина в комбинезоне шумно перевела дух.

— Ну, слава богу, официальная часть закончена. — И, шагнув вперед, порывисто обняла Олега. — Здравствуй, братик, я бешено по тебе соскучилась.

Эсмиель, немного успокоившаяся после отбытия адмирала, вдруг осознала, что основная часть церемонии еще впереди. А женщина подошла к Эсмиели и, бесцеремонно взяв ее за плечи, развернула к себе и восхищенно цокнула языком:

— Нет, ну это невероятно. И что такая красавица могла в тебе найти? — Она повернулась к Олегу: — Нет, ну как был урод, так уродом и остался. А подишь ты… — И, заметив, что Эсмиель несколько шокирована подобным обращением, весело рассмеялась: — Ой, прости, милая, мы тут все немного тронутые, но зато с нами весело. Меня зовут Ольга.

Когда они уже шли по одному из затемненных коридоров, Олег полуобнял ее за плечи, отчего у нее сладко сжалось сердце, и прошептал:

— Ну вот ты и познакомилась с моей боевой сестренкой.

Она бросила на него удивленный взгляд и, оглянувшись, снова посмотрела на «мисс Рюрик».

Та усмехнулась:

— Ну и как я тебе. — Она вдруг наклонилась к ней и, заговорщицки подмигнув, прошептала: — Сказать по правде, когда наш черный капеллан сообщил, что Берс подцепил какую-то деваху, я сильно обеспокоилась. Он у меня рохля в этом деле. Но как только я тебя увидела, то сразу поняла, что все в порядке, — и она слегка хлопнула Эсмиель по ягодице, — уж такая-то красотка, как ты, могла бы в случае чего найти себе мужичка получше, и если ты все-таки рванула с моим братцем, значит… — она сделала выразительный жест рукой, — втрескалась в моего стервеца по уши. И это хорошо. Иначе его ни одна баба не выдержит, — и она звонко расхохоталась.

Эсмиель, которая с некоторым страхом слушала эту тираду, неожиданно для себя почувствовала, что у нее вдруг стало как-то легко на душе, и она тоже весело рассмеялась.

Берс вдруг затормозил и, повернувшись к сестре, недоуменно произнес:

— Насколько я помню, жилые помещения на втором уровне. Куда мы идем?

Его сестра хитро прищурилась и ехидно произнесла:

— А ты что, братик, собирался зажать свадьбу?

— Свадьбу?

— Ну да, или как там это называется в вашей империи. — Она повернулась к Эсмиель и закончила еще более ехидным тоном: — Ты знаешь, когда мне раньше говорили, что мужчины от любви резко глупеют, я, дура набитая, не верила. А оказалось — чистая правда.

Этот вечер запомнился ей на всю жизнь. В небольшой зал, расположенный на нижнем уровне лунной базы, набилось несколько сотен человек. Вернее, постоянно там сидело человек семьдесят, остальные все время толкались рядом, некоторые исчезали и вновь появлялись. Больше всего это напоминало какой-то странный абсурдный сон. Под столы были приспособлены бронеплиты, положенные на квадратные контейнеры для перевозки каких-то сыпучих грузов. На этих странных столах консервированные продукты и вскрытые бортовые пайки причудливо соседствовали с необычными блюдами, оказавшимися домашними деликатесами. Некоторые из них были нарезаны прямо на промасленной бумаге или упакованы в странные стеклянные емкости. А когда откуда-то прикатили круглую емкость, сделанную из дерева, ее появление встретили восторженным гулом. Не успели ее вскрыть, как откуда-то появилось великое множество сосудов, сосудиков и плошек из пластика, металла и стекла, в которые тут же потекла пенящаяся янтарная струя. Эсмиель тоже преподнесли емкость, наполненную жидкостью из бочки, и после первого же глотка она почувствовала, что все страхи и волнения потихоньку отступают, а остается всего лишь чистая, незамутненная радость. Все вокруг стали ужасно милыми, а больше всего ее радовало то, что в дальнем углу, прямо под стеллажами, воодушевлено наигрывал простенькие, незатейливые мелодии сборный оркестрик из пяти банджо, двух гармоней, семи гитар и импровизированной ударной установки, собранной на скорую руку из всякого хлама. Впрочем, как называются все эти необычные музыкальные инструменты, она узнала намного позднее.

Эсмиель и Олег забились в уголок, отгороженные от всей этой суеты Ольгой и Млокен-Стивом, и у девушки даже закралась надежда, что про них потихоньку забудут, но не тут-то было. Когда основная суматоха немного улеглась, на пороге зала появился Энтони в странном длиннополом одеянии, встреченный бешеным свистом, ревом и бурными аплодисментами. Ольга, улыбаясь, взяла за руки Эсмиель и Олега и повела их навстречу Энтони.

Девушка почувствовала, что у нее похолодели ноги. По-видимому, Энтони заметил это. Он подмигнул ей, а потом наклонился к ее уху и прошептал:

— Думаю, всю свою жизнь ты представляла свою свадьбу немного иначе, но посмотри вокруг не глазами, а сердцем. Разве это не то, о чем может мечтать любая женщина?

И Эсмиель последовала его совету. Когда она повернулась к Олегу, ее глаза сияли, и она, улыбнувшись, твердо ответила Энтони:

— Да.

6

Ольга закинула тугой мешок в кабину семиместного «шаттла» и с грохотом захлопнула задний люк. Эсмиель поправила прядь, выбившуюся из-под ленты, и, шагнув вперед, обняла дядюшку Иззекиля.

— Спасибо. За все.

Тот скривился в попытке удержать слезу, но потом все-таки не выдержал и закряхтел. У Эсмиель тоже запершило в горле.

— Ну вот, началось, — подвела резюме Ольга, — слушай, я заметила, что ты как-то по-особенному действуешь на мужчин. Вот уж никогда бы не подумала, что дядюшка Иззекиль… — и она удивленно покачала головой.

Спустя пять минут «шаттл» уже превратился в маленькую точку в бездонном голубом небе.

Когда ферму дядюшки Иззекиля уже невозможно было разглядеть, Эсмиель оторвалась от толстого пластиколевого иллюминатора и откинулась на спинку кресла.

Они с Берсом прилетели к дядюшке Иззекилю на следующий день после той удивительной свадьбы. Эсмиель показалось даже, что к моменту их отлета свадьба все еще продолжалась, но она довольно смутно помнила последние несколько часов, да и сам момент отлета. От всего этого вечера у нее осталось только ощущение легкости и какого-то забытого, детского ощущения счастья, памятного ей по тем временам, когда еще были живы мама и отец, а кузен Эоней был еще сутуловатым, ехидным подростком и самым большим удовольствием было стащить вместе с ним и другими мальчишками целое блюдо сладких сливочных ягод из-под самого носа тетушки Нег и, забравшись на чердак, наесться ими до отвала. Она опомнилась только уже в маленьком «шаттле», стремительно несущемся куда-то сквозь мерцающую звездную ночь.

Рядом сидел Олег, ее голова лежала на его плече, плечи ощущали приятную тяжесть его руки, а впереди, над спинкой пилотского кресла, покачивалась тугая коса Ольги. Эсмиель почувствовала, как ее губы сами собой складываются в счастливую улыбку; прижавшись к мужу, она сладко задремала.

Они приземлились в кромешной тьме и, как ей показалось, в самой гуще какого-то первобытного леса. Он ничем не напоминал с детства знакомые ей тропинки Тенистого леса, со всех сторон окружавшего Сады Эоны. Во всяком случае, они свободно носились там и днем и ночью, а здесь Эсмиель, сделав первый десяток шагов, умудрилась поцарапать плечо, больно удариться пальцем ноги о выступающий корень и влезть головой в какую-то паутину. Она не выдержала и тихонько взвизгнула. Раздался стремительный хруст, и она почувствовала, как вокруг нее сомкнулись руки мужа, мгновенно отгородившие ее от всех страхов и опасностей этого мира. От невидимого в ночи «шаттла» послышался насмешливый голос Ольги:

— О боже, не успели приземлиться, а я уже должна деликатно отворачиваться.

Берс что-то смущенно буркнул, а потом вдруг подхватил жену на руки и понес сквозь ночь. Эсмиель обхватила его за шею, прижалась щекой к комбинезону и, зажмурив глаза, чуть не замурлыкала от счастья.

Лес внезапно кончился, и она почувствовала, как легкий ветерок принялся игриво перебирать растрепанные пряди ее роскошных волос. Через некоторое время Олег поставил ее на землю и негромко произнес:

— Вот мы и пришли.

Эсмиель открыла глаза и удивленно уставилась на выступающую в темноте громаду дома с высокой крышей, как бы вырастающего из скалы, причудливо источенной веками непрерывной работы ветра. И дом и скалу почти совершенно опутывали какие-то вьющиеся растения, так что дом казался не сотворенным руками человека, а больше напоминал неотъемлемую часть этой скалы. В это мгновение со стороны дома вспыхнул яркий луч и послышался хриплый ворчливый голос:

— А коль пришли, так заходите, нечего на пороге стоять.

Берс смущенно хмыкнул.

— Это… ну…

Из-за спины послышался голос Ольги:

— Этого старого и несносного типа зовут дядюшка Иззекиль, и для нас с Олегом он самый близкий человек на свете. — Она выступила вперед и, швырнув на землю контейнеры, которые держала в руках, обняла говорившего и ласково произнесла: — Ну здравствуй, старый ворчун.

После легкого ужина, состоящего из домашнего сыра, хлеба, топленого молока и соленых грибов, дядюшка Иззекиль, сильно напоминавший более жилистый, седой и дочерна загорелый вариант лорда Эстанзая, к немалому удивлению, недобро зыркнул на Эсмиель и ворчливо заявил:

— Вы вот что, молодые, а ну шасть в верхнюю светелку. Я со своей сударушкой поговорить желаю, — и демонстративно развернулся к Ольге.

Когда за ними закрылась простая деревянная дверь, Эсмиель на мгновение замерла на пороге, увидя громоздкую кровать с деревянными спинками и двумя башнями подушек. Олег остановился у порога, смущенно отводя глаза. Несмотря на то что всю дорогу до Земли они провели в одной каюте, самой большой близостью, которую он себе позволил, было несколько робких поцелуев, будивших в ней скорее нежность, чем страсть. Но сейчас она вдруг почувствовала нечто совершенно противоположное. Эта кровать заставила ее совершенно отчетливо осознать, что именно здесь и сейчас она станет женщиной и женой Олега. И один взгляд на него еще раз доказал ей, что это именно то, чего она хочет. Он стоял у порога такой знакомый и уже немножко ставший привычным, но она почувствовала, что от его вида ее бросило в жар, сердце затрепетало. С Олегом тоже происходило что-то необычное. В свете фонаря было заметно, как его лицо побагровело, потом побледнело, губы приоткрылись, а по всему телу прошла странная дрожь. Эсмиель медленно подняла руки и, проведя пальцами по застежкам, позволила платью упасть под ноги, а потом медленными движениями стянула белье, оставшись перед ним совершенно нагая. Олег несколько мгновений смотрел на нее горящим взглядом, а потом отшвырнул фонарь и с глухим рыком прыгнул к ней. Последнее, что она смогла осознать, была волна восторга, которая смела все остальные чувства и накрыла ее с головой.

Ольга улетела утром, когда она еще спала. Эсмиель разбудили яркие лучи солнца, прорвавшиеся через малюсенькое оконце. Проснувшись, она некоторое время лежала, зажмурив глаза и пытаясь вспомнить, почему у нее столь хорошо на душе. Казалось, болит каждая жилочка, каждая косточка. И когда она вспомнила, то широко распахнула глаза и радостно засмеялась.

Олега рядом не было. Эсмиель повалялась некоторое время, разглядывая комнату, стены и потолок из толстых деревянных плах, вдыхая запах смолы и чистого полотна, а потом услышала голоса. Она вскочила на ноги и, как была, нагая подскочила к окошку. Олег и дядюшка Иззекиль, обнаженные по пояс, подцепляли ворохи травы чем-то вроде большой вилки и закидывали на огромную кипу, уже наваленную меж вкопанных в землю деревянных стволов. Дядюшка Иззекиль отложил свою большую вилку, отошел в сторону, подхватил с земли глиняный кувшин и, запрокинув голову, сделал несколько жадных глотков. Потом поставил кувшин на землю и, облокотившись на верхнюю жердь хлипкой ограды, некоторое время смотрел, как Олег ловко закидывает наверх последние ворохи сухой травы.

— И как это тебя угораздило, парень?

Олег воткнул свое орудие труда в кипу травы и, подойдя к старику, присел на ограду рядом с ним. Некоторое время они молчали, потом Олег пожал плечами:

— Она тебе не нравится?

Дядюшка Иззекиль сердито насупился, достал изогнутую деревяшку, проделал с ней какие-то странные манипуляции, а потом зажег огонек, поднес его к толстому концу деревяшки, глубоко затянулся и выпустил клуб дыма.

— Ничего не скажешь, хороша баба, только вот толку с нее. Это ж натуральная подруга для развлечений.

Олег хмыкнул:

— Она же не из канскебронов. Но если пользоваться их терминологией, она скорее принадлежит к линии Контролеров.

— Ну-ну, — сварливо пробурчал дядюшка Иззекиль, — жди-жди. Знаю я таких дамочек, все одно их подлая натура верх возьмет. Ну не может баба устоять, когда на нее все мужики так смотрят. А с этой еще хуже. Ежели баба семьей да скотиной занята, так у нее на гулянки и времени почти нету, а эта, по всему видать, ничего делать не умеет.

Эсмиель отшатнулась от окна и, отойдя к кровати, опустилась на нее и задумалась. Этот старик прав. Она в этом мире как новорожденный ребенок, а даже в ее мире ноша жены не очень-то легка. Что уж говорить о планете, где столь причудливо перемешались мощные орбитальные крепости и примитивные инструменты для перегрузки сухой травы.

Следующую неделю она старательно запоминала, как хозяйничает дядюшка Иззекиль. Вода из ямы в земле, облицованной деревом, огонь от горящего дерева в странном кирпичном очаге. Деревянная бадья и теплый хлеб из замешенного руками теста. Этот мир и пугал, и странным образом притягивал ее. Она научилась мыть посуду в холодной воде, от которой спустя минуту начинало ломить руки. Дядюшка Иззекиль, возвращаясь с Олегом откуда-то с лесных пустошей, недоверчиво окидывал взглядом горку чистой посуды, белье, развешанное на веревке во дворе, полные ведра на лавке рядом с печкой, чистый пол. И однажды вечером, подойдя к Олегу, смотревшему на великолепный закат, заговорил:

— Пожалуй, я того, ошибся насчет твоей-то…

Эсмиель, как раз выносившая помойное ведро, замерла на месте и, осторожно поставив ведро на землю, прижалась к стене. Олег помолчал, а потом, обняв старика за плечи, негромко произнес:

— Она — лучшая. И знаешь, когда я почувствовал, что она — моя, в этом меньше всего было виновато то, как она выглядит.

— Ну-ну, — Эсмиель показалось, что в голосе дядюшки Иззекиля промелькнули смущенные нотки, но он тут же исправился и сварливо закончил: — А все одно она коров боится.

На следующий день Эсмиель встала на рассвете и, тихонько спустившись по лестнице, возникла перед кустистыми бровями дядюшки Иззекиля. Тот удивленно воззрился на нее и сварливо проворчал:

— Ну чего тебе?

Эсмиель протянула руку к ведру и решительно произнесла:

— Я хочу научиться доить вашу корову.

* * *

От воспоминаний ее отвлек голос Ольги:

— Смотри, здесь был Нью-Йорк. Один из самых больших городов нашей планеты.

Эсмиель сфокусировала взгляд на огромной пустоши, покрытой свежей лесной порослью, явно выделявшейся своей низкорослостью на фоне окружающего леса. Ольга, поймав ее удивленный взгляд, пояснила:

— Канскеброны. Это их метод достижения того, что они называют Обращением.

Она замолчала, потом продолжила с горькой складкой у рта:

— Мои предки жили далеко отсюда, на другом континенте, и когда-то соперничали с теми, кто жил здесь… Но от наших городов осталось то же самое. Канскеброны уничтожают все, что может напомнить людям о том, чем они были раньше. Архитектуру, музыку, историю, моду, привычки и суеверия, праздники, даже язык. Если бы мы смирились, то все закончилось бы за три-шесть поколений. Сначала умерли бы все те, кто помнил, как все было раньше, до канскебронов, а потом те, кто слушал их рассказы. И потом мы уже ничем не отличались бы от тех шести сотен миров, обитателей которых мы называем канскебронами.

— Шести сотен? — удивленно переспросила Эсмиель. — У нас в империи считают, что их не больше ста восьмидесяти.

Ольга усмехнулась:

— Их ровно шестьсот двенадцать, и мы знаем координаты их всех. Может, их останавливает именно это наше знание. Насколько я знаю, их Контролеры впервые столкнулись с берсерками именно на Земле и пока относятся к ним очень осторожно. Когда во время Битвы в поясе мы сумели выйти на контакт с их Высшими контролерами, то предупредили их, что если они еще раз рискнут попытаться покончить с Землей, то им придется иметь дело с берсерками в каждом из своих миров.

Эсмиель задумчиво кивнула. Некоторое время они молчали, а потом Ольга встрепенулась:

— Ладно, чего это я все о грустном. Знаешь, какую вам оборудовали квартиру на лунной базе?

И они погрузились в оживленное обсуждение интерьера нового дома Эсмиель.

На лунную базу они прибыли спустя семь часов. Олег, отбывший «наверх» еще два дня назад, встретил ее прямо в ангаре. Пока Ольга, насмешливо фыркая, смотрела на трогательную сценку встречи, в ангаре появились Энтони и Млокен-Стив.

— Нет, ну надо же, — восхитился Млокен-Стив, — будто год не виделись. А от этих ехидных дамочек с лунной базы такого в жизни не дождешься. Я, пожалуй, вернусь в империю поискать себе жену, тем более что я так и не пообщался с одной из кандидаток по имени Энтерея.

Услышав это имя, Эсмиель прыснула.

— А что, ты ее знаешь? — обеспокоенно поинтересовался Млокен-Стив.

— Не очень хорошо, — ехидно сообщила Эсмиель, — я не принадлежу к тому полу, которым она столь активно интересуется.

— Да-а-а? И что же, ее интерес привел к какому-то практическому результату?

Эсмиель притворно вздохнула:

— Пока нет, похоже, она еще накапливает статистический материал.

Этот ответ был встречен бурным хохотом, а Млокен-Стив нарочито серьезно почесал затылок и произнес, задумчиво растягивая слова:

— Пожалуй, мне стоит немного отложить визит.

Спустя полчаса они с Олегом добрались до своей квартирки. Олег отворил дверь и, пропустив ее вперед, остановился на пороге. Эсмиель медленно обвела взглядом комнатку и повернулась к мужу:

— Сколько ты еще побудешь со мной?

Она знала, что он, Энтони и Млокен-Стив должны были стать преподавателями на курсах, где они будут передавать остальным офицерам земного флота все то, чему научились в Танакийской школе. И располагаться эти курсы будут на какой-то дальней базе в поясе астероидов. Однако решение откладывалось, потому что куда-то затерялись некие Бродяга и Мерилин, посланные за остальными обучавшимися в империи. Берс пожал плечами:

— Не знаю. Мы смогли провести вместе целый месяц, потому что ребята искали Бродягу и Мерилин. Но три дня назад пришло сообщение, что они объявились и сегодня днем будут здесь, так что вполне возможно, у нас еще есть неделя.

Она задумчиво кивнула:

— И все-таки я не понимаю, почему мне нельзя отправиться с тобой.

Берс шагнул к ней и, обняв за плечи, поцеловал в висок.

— Прости. Но так будет лучше.

Она вздохнула:

— Извини. Мой папа был адмиралом, и я помню, как мама… — Тут у нее на глаза навернулись слезы, но она тут же взяла себя в руки: — Прости, я не буду тебе помехой.

Он склонился чуть ниже и прошептал:

— Никогда, — и сжал ее в своих объятиях.

Спустя несколько минут она высвободилась и выскользнула из комнаты в кухонный блок, на ходу бросив:

— Ой, ты же, наверное, голоден. Я привезла гостинцы от дядюшки Иззекиля. Сейчас разогрею.

Олег рассмеялся:

— Особо не старайся. Сегодня мы приглашены на ужин к адмиралу Навуходоносору.

Она фыркнула:

— Я не сказала бы, что вы испытываете к нему особое уважение.

Олег пожал плечами:

— Ну, он сам во многом виноват. Раньше, при канскебронах, он был Контролером второго уровня, а когда вступил в Защиту, то взял себе только одно имя, полностью отказавшись от старого. У нас это как-то не принято. Практически все, кто вышел из куклосов, носят двойное имя, как, например, Млокен-Стив.

— А ты?

— Я — другое дело. Я — «дикий», мы родились и выросли вне куклосов. У нас нет имени, данного нам канскебронами. К тому же он до сих пор ведет себя и говорит, как Контролер канскебронов. И потом, у него есть одна не очень разумная идея, о которой, как он думает, никто не догадывается. — Олег усмехнулся: — Адмирал полагает, что Земля может каким-то образом на особых условиях добровольно присоединиться к Благословенному Единению.

Эсмиель удивленно вскинула брови:

— Но почему тогда он ваш адмирал?

Олег пожал плечами:

— Он хорошо ведет дело с производственными Контролерами Карибской и Средиземноморской промышленных зон, да и управленец он высокого уровня. Так что он на своем месте. К тому же в военной области его полномочия ограничены: на случай начала боевых действий вводится пост командующего, а в мирное время все наиболее серьезные решения требуют одобрения Совета Защиты.

В этот момент появилась Эсмиель с тарелкой дымящегося мяса, политого винным соусом и посыпанного зеленью, и Олег, втянув носом запах, невольно запнулся и сглотнул. Она радостно рассмеялась и, поставив тарелку, задумчиво произнесла:

— Ты знаешь, я никогда не подозревала, что это такое наслаждение — кормить любимого мужчину.

Олег уже изрядно уполовинил тарелку, когда динамик над дверью зашипел и оттуда донесся веселый голос:

— Берс, Мерилин на грунте.

Олег замер, чуть не подавившись, потом отложил вилку и, вскочив на ноги, торопливо вытер рот рукой.

— Пойдем.

— Куда?

— На ангарный уровень. Ребята прибыли.

И они торопливо выскочили из своей квартирки.

На ангарном уровне было многолюдно. Эсмиель удивленно окинула взглядом огромную камеру, вырубленную в скале, и недоуменно спросила:

— Корабль доставят сюда?

Олег улыбнулся и покачал головой:

— О нет, Мерилин сюда не влезет.

— Так это корабль зовут Мерилин? А Бродяга — тоже корабль?

Улыбка Олега стала загадочной:

— Увидишь.

Она смерила его подозрительным взглядом, а потом рассмеялась:

— И меня пытаются убедить, что до встречи со мной ты ни разу не улыбнулся. Как же, ты только и скалишь зубы.

В это мгновение из швартовочного тоннеля показались первые из прибывших, и толпа встречающих взорвалась восторженным ревом. Их закружило, затолкало.

С Олегом обнимались, хлопали по спине, элегантно прикладывались к ручке Эсмиель, сверля любопытными взглядами. Она успела немного устать, как вдруг откуда-то из-за спины раздался восторженный рев, перекрывший все другие голоса:

— Ба, Берс, ну наконец-то ты вернулся, дружище!

Эсмиель оглянулась и… оцепенела.

Над ней нависал всей своей чудовищной фигурой с торчащими из черепа кронштейнами с прицельными устройствами и сенсорами знакомый по тысячам ролевых постановок, сериалам и хроникам с мест боев — такт. Самый страшный из солдат-канскебронов. В тот момент, когда она уже готова была завизжать от ужаса, сзади послышался спокойный голос Олега:

— Привет, Роланд, ужасно рад тебя видеть.

7

Эсмиель поставила точку и вернулась к началу файла. В общем, с орфопроверкой программа могла бы прекрасно справиться и без ее участия, но она еще не очень хорошо знала язык, чтобы упускать такую возможность усовершенствоваться.

— Уже закончили, леди?

Она оглянулась. Алукен-Соломон Кан стоял у нее за спиной и, держа в руке чашку с дымящимся чаем из смеси зверобоя и можжевелового листа, вглядывался в экран.

— Да… сэр. Осталось провести орфопроверку последнего текстового файла, и можно отправлять в архив.

Соломон Кан удовлетворенно согласился и зевнул, поспешно прикрыв рот рукой.

— Ох, простите, леди.

Эсмиель понимающе кивнула. Вся их группа работала по десять-двенадцать часов, а Алукен-Соломон Кан и того больше, так что его зевок был вполне понятен.

Соломон Кан поставил чашку на столик и с чувством произнес:

— С вами приятно работать, леди. Сказать по правде, я слишком мало знаю об отношениях в среде аристократов, а без понимания привычек и традиций высшего управляющего клана все мои анализы годны разве что на туалетную бумагу. — Тут он снова спохватился и повторил: — Ох, простите, леди.

Эсмиель снова кивнула и повернулась к монитору. Ее руководитель взял чашку и отошел в сторону.

Олег улетел в пояс больше года назад. Почти неделю она отвлекалась тем, что благоустраивала жилище, знакомилась с подругами Ольги и изнуряла себя в тренажерном зале. Сила тяжести, привычная для землян, была более чем в полтора раза выше, чем в ее мире. Еще на курьере Олег настроил для нее компенсаторные браслеты, но ей хотелось стать здесь совершенно своей, а для этого в том числе требовалось снять с запястий и лодыжек эти тонкие, едва заметные пластинки. Ольга помогла ей разработать систему тренировок и подобрать коктейль стимуляторов, но все это занимало едва четыре-шесть часов из длинных земных суток. Все остальное время ее мыслями владел Олег. А он был далеко. И за весь год появился на лунной базе только три раза. Когда она вспоминала об этом, то ее сердце радостно трепетало. Она никогда не представляла, что можно испытать восторг, просто вдыхая терпкий запах мужского пота или проснувшись ночью оттого, что тяжелая мужская рука навалилась ей на грудь и мешает дышать. Так что к концу первой недели его отсутствия она не выдержала и, за полночь, ввалившись к Ольге, прямо с порога потребовала подобрать для нее какую-нибудь работу. Та несколько мгновений рассматривала Эсмиель, а потом усмехнулась:

— Ну, это не проблема. Работа для тебя уже давно есть. Только никто не верил, что ты захочешь ею заниматься. — Она сделала паузу и добавила: — Кроме меня, конечно.

Так она появилась в группе Алукена-Соломона Кана. Бывший представитель Земли занимался систематизацией того вороха сведений, который успел насобирать на Таварре. Причем то, что касалось правящего клана, наиболее сильно пестрело белыми пятнами. Сказать по правде, он был бы рад любому помощнику, информации было много, а рабочих рук не хватало, но Эсмиель оказалась для него просто находкой.

Сегодня она закончила работу рано. Надо было успеть в тренажерный зал.

Ее успехи в занятиях были столь велики, что два месяца назад Ольга начала гонять ее в поле тяготения, даже несколько повышенном по отношению к полю тяготения Земли. Впрочем, в этом была немалая заслуга Энтони, подобравшего какой-то сумасшедший коктейль из стимуляторов и ускорителей обмена веществ.

Во всяком случае, Эсмиель чувствовала, как у нее округлились и отвердели мышцы.

Поднявшись на гравилифте на жилой уровень, она направилась к своему тренажерному залу. Вдруг сзади раздался громкий голос:

— Ты смотри какая киска!

Судя по всему, это относилось к ней, но от того, как это было произнесено, Эсмиель не испытала ни толики положительных эмоций. Сзади послышался топот, а потом она обнаружила рядом с собой возбужденного типа с блестящими черными глазами, полными чувственными губами и гривой роскошных вьющихся волос. Он был одет в укороченный рабочий комбинезон, расстегнутый на груди и обнажавший мускулистую грудь, крепкие плечи и руки, покрытые бронзовым загаром.

— Послушайте, принцесса, почему я вас раньше никогда не видел?

Эсмиель продолжала молча идти. Она не привыкла к такому обращению. Не говоря уже об империи, даже здесь в течение всего года Эсмиель чувствовала, что окружающие относятся к ней как-то по-особенному. Сначала она не обращала на это внимания, по привычке отнеся подобное отношение к обычному преклонению простолюдинов перед аристократкой, да еще столь высокородной, как она. Но однажды, после нескольких случаев, до нее дошло, что ее происхождение, как и все прежние заслуги, тут никого не интересует. С этой стороны она ничем не отличалась от тех же тактов или других бывших членов Единства, которые были выходцами с доброй полусотни планет. И это вызвало шок. Сначала ее поразил сам факт того, что ее смеют ровнять с какими-то канскебронами или даже с Измененными![9] Потом она заинтересовалась. Но, несмотря на все ее усилия, раскрыть причину этого ей так и не удалось. Ольга же на прямой вопрос только загадочно усмехнулась и свела все к неуклюжей шутке по поводу ее незаурядной внешности.

Тип между тем не отставал:

— Боже мой, королева, как вы холодны! Неужели вы не снизойдете до бедного трубадура, очарованного вашей красотой, и не подарите ему хотя бы одну улыбку?

Эсмиель раздраженно поджала губы. Это начало надоедать. Особых проблем она не предвидела. Все это время они с Ольгой тренировали не только мышцы, и после года подобных спаррингов у нее не было особых сомнений, что она сумеет справиться с этим хлыщом, но начинать первой не хотелось. Тип зло блеснул глазами и сделал третью попытку:

— Богиня, скажите мне только имя, и я исчезну во мраке подлунных переходов, чтобы обливаться слезами неразделенной любви и молить богов даровать мне возможность хотя бы еще раз, издали, узреть вашу божественную красоту.

— Эй, Край, а не отвалить бы тебе подальше? — раздался впереди голос Ольги.

Тот живо притормозил и удивленно присвистнул:

— Ого, Валькирия! Прошу прощения, мэм, я не знал, что у вас такие знакомые.

Ольга усмехнулась:

— Так-то лучше. Еще раз увижу тебя рядом со своей невесткой — яйца оторву.

У типа округлились глаза, и он сдавленно прошептал:

— Это — жена командующего?!

Эсмиель затормозила на пороге и резко обернулась, но тип уже торопливо двигался по коридору в обратную сторону. Она повернулась к Ольге:

— Что это значит?

— Что? — невозмутимо спросила та.

— Почему он назвал меня женой командующего?

— Ай, не бери в голову. Это старая история. Пошли, уже давно пора начать тренировку.

— Не увиливай!

Ольга усмехнулась:

— Вот теперь я верю, что твои родственники правят вашей империей уже несколько тысячелетий. — Она помолчала, но, поняв, что от ответа отвертеться не удастся, вздохнула и объяснила: — По-моему, Олег говорил тебе, что на время боевых действий назначается командующий?

Эсмиель кивнула.

— Ну так вот. Он был командующим флотом во время Битвы в поясе.

Эсмиель удивленно округлила глаза:

— Но… как же так? Ведь он был курсантом… То есть у нас, в Танакийской… — Она ошеломленно замолчала, а потом нервно рассмеялась: — Нет, ну прямо планета приключений. Выходит, я считала, что вышла замуж за курсанта, а на самом деле стала женой адмирала.

Ольга снова усмехнулась:

— Что поделать, милая, придется соответствовать.

Эсмиель метнула на нее дерзкий взгляд:

— Ну и как?

— Пока хорошо, — серьезно ответила Ольга.

Они еще немного помолчали, а потом Эсмиель спросила:

— А почему он назвал тебя Валькирией?

— Это позывной.

— Позывной?

Ольга кивнула.

— Значит, ты тоже пилот?

— Да.

— Военный?

— Да.

Эсмиель замолчала, напряженно размышляя над тем, что узнала в последние несколько минут, а потом снова повернулась к Ольге и твердо спросила:

— Значит, ты тоже берсерк?

Ольга отвела глаза и неопределенно пожала плечами.

— Ну, пилоты атакаторов не только берсерки…

— Не увиливай.

Ольга хмыкнула и, подняв глаза, спокойно сказала:

— Да. — Потом помолчала и негромко спросила: — И что теперь?

Эсмиель пристально рассматривала ее, а потом тряхнула головой и улыбнулась:

— Ничего. Я думаю, что нам уже давно пора начать тренировку.

После тренировки, когда они вымылись в душе и уже стояли в сушке под струями теплого воздуха, Ольга сама вернулась к этой теме:

— Понимаешь, Олега не зря все называют Берсом. Он был первым, кто смог научиться ЭТО контролировать. Сейчас мы имеем сведения о нескольких сотнях случаев проявления нечто подобного нашим способностям в куклосах, но все, кто продемонстрировал их, были уничтожены, канскеброны не терпели того, что казалось им генетическим отклонением. А среди «диких» было много таких, кто испугался своих особенностей и ушел от людей или, наоборот, скатился на животный уровень. Стал вести себя как этакий главный самец прайда, а Олег… Он оказался тем, кто смог научиться себя контролировать, и помог научиться этому многим другим. — Она замолчала.

А потом, когда они уже оделись и шли по коридору, она снова вернулась к этой теме:

— Знаешь, похоже, для нас с Олегом первопричиной была наша генетическая структура. Среди наших предков были люди, которых в бою охватывало боевое безумие. Летописи говорят, что в таком состоянии им не были страшны ни раны, ни усталость. Они были предками наших князей, бояр, дружинников. — И, спохватившись, что Эсмиель не знает, что обозначают эти слова, пояснила:

— Ну это так назывались древние воины и правители. В то время, когда еще сражались мечами и копьями. Именно их и называли берсерками. А мы… Мы — нечто другое. Хотя у нас тоже все начинается с боевого безумия. — Она остановилась, а затем произнесла: — Потому и уничтожили тех из нас, кто появился в куклосах. Они оказались одни и не знали, что делать со своим даром.

Эсмиель медленно кивнула, а спустя пару минут задумчиво произнесла:

— Вы еще очень молоды. Я бы никогда не осмелилась назвать людей, которые сражались мечами и копьями, своими предками. Это было столь давно.

Когда они уже подходили к ее дому, Эсмиель вдруг повернулась к Ольге и неожиданно твердо произнесла:

— Ты должна научить меня управлять атакатором.

— Что? — растерялась Ольга.

— Я имею диплом пилота, — живо заговорила Эсмиель, — я участвовала в гонках яхт для любительских экипажей. Мне нужно этому научиться, чтобы, чтобы… — Тут она не сумела подобрать подходящий аргумент и просто взмолилась: — Ну пожалуйста, Ольга! Я же не собираюсь участвовать в этих ваших дурацких боях.

Ольга расхохоталась:

— Ну, ты все больше меня удивляешь, девочка моя. — Она задумчиво покачала головой. — Братик мне задницу надерет, ну да ладно. Как только окончательно научишься обходиться без этих своих браслетиков, я тебя покатаю, и если не передумаешь, то… — Она усмехнулась, заметив, как у Эсмиель восторженно блеснули глаза. — Не торопись, всего лишь попрошу для тебя допуск на тестирование. Я думаю, Уимон меня поддержит.

Эсмиель восторженно взвизгнула. Уимон был командиром Мерилин, чудовищного Системного разрушителя канскебронов, Контролер которого перешел на сторону землян, и другом Олега. Эсмиель вспомнила, как вечером того же дня, когда Мерилин прибыла на лунную базу, Уимон появился у них в комнате с букетом каких-то странных, но очень красивых цветов. Галантно преподнеся ей букет, он смущенно улыбнулся:

— Поздравляю, леди. Очень рад, что нашего сумрачного друга наконец-то научили улыбаться. — Он повернулся к Олегу: — Извините, Роланд не сможет прийти. Ты же знаешь, мы так задержались, потому что пространство кишмя кишит кораблями канскебронов, и пришлось идти длинным маршрутом, чтобы не нарваться на слишком большие силы неприятеля, которые Мерилин не смогла бы уничтожить до того, как они передали бы информацию. Так что у него много забот с обслуживанием систем Защиты.

Эсмиель вздохнула про себя. Вся эта история с обслуживанием систем Защиты ее абсолютно не обманула. Дело было в ней. Во время первой встречи она так и не смогла полностью преодолеть свой страх, и Роланд, по-видимому, счел за лучшее не испытывать сегодня ее храбрость еще раз.

Вечер прошел просто великолепно. Уимон оказался отличным парнем с потрясающим чувством юмора. Они мгновенно и как-то совершенно незаметно перешли на «ты».

— Знаешь, до этой метаморфозы с Берс… с Олегом все говорили, что если нас с ним перемешать, а потом снова сделать двух человек, то у каждого оказалось бы юмора как раз в меру, а так… — и он заразительно расхохотался.

Они беззаботно болтали обо всем. У Уимона была удивительная способность очень легко и понятно говорить о самых сложных вещах. А его короткие и юморные характеристики были чрезвычайно точными.

— Понимаешь, все наши проблемы в первую очередь проистекают от чувства собственной неполноценности.

— Неполноценности! — Эсмиель изумленно уставилась на него. — Но вы же победили канскебронов! Одни! Даже империя была вынуждена уступать им много раз. Да вы знаете, что большинство из тех, кто пытался поднять восстание против них, не смогли продержаться и пары недель. Только Терминум смог выдержать полгода, и вы еще говорите о чувстве неполноценности. Чушь!

Уимон, улыбаясь, покачал головой:

— Не в этом дело. Понимаешь, когда мы снова отвоевали свою планету, внезапно выяснилось, что мы на ней стали чужими. У нас обрубили корни. Мы выросли воспитанными, как будущие члены Единения канскебронов или как дикие лесовики, а тут вдруг оказалось, что на нас свалилась умопомрачительная по сложности задача изображать самостоятельную цивилизацию. Тут-то мы и попались.

Эсмиель задумчиво кивнула:

— Могу тебя понять.

Уимон улыбнулся:

— Ты удивительно быстро все понимаешь.

Спустя некоторое время Эсмиель задумчиво спросила:

— Знаешь, что меня удивляет больше всего? Что после стольких лет пребывания под властью канскебронов вы так много знаете о своих предках.

Уимон рассмеялся:

— Ну, эффективность канскебронов несколько преувеличена. А может быть, дело в том, что до сих пор они не сталкивались ни с чем подобным. Понимаешь, до самого момента атаки на Земле существовало множество различных государств, каждое из которых усиленно соперничало с другими. А поскольку мы успели все-таки достигнуть уровня, при котором основным оружием становится информация, то эти государства прилагали огромные усилия для создания защищенных информационных сетей и всяких других глупостей типа дублирования информации на случай уничтожения противником главной базы данных и того подобного. Так что, когда канскеброны посчитали, что планета очищена и готова к Обращению, осталось еще множество бункеров, командных пунктов и всяких других укрытий, которые были под завязку набиты и оружием и информацией. Именно «дикие» и смогли создать Защиту.

Он хитро прищурился.

— Впрочем, это сыграло с нами и хорошую шутку. Так как теперь считается, что наши предки знали все, и если нам требуется авторитетное мнение по какому-либо вопросу, мы просто залезаем в сеть и с благоговением осведомляемся, что там думали предки по данному вопросу. Кстати, то же произошло и с именами. Сейчас на Земле и в космосе слоняются толпы Джорджей Вашингтонов, Авраамов Линкольнов, Наполеонов, Иисусов Христос, Будд, Иосифов Сталиных и еще черт-те кого, так что канскебронские имена снова выходят на первый план, а то так легко и запутаться, — он ехидно сморщился. — Можешь быть уверенной, что странные манипуляции адмирала Навуходоносора в твоем присутствии тоже выкопаны где-то в сети. — И он весело рассмеялся.

В тот вечер он ушел от них очень поздно.

* * *

На следующий день после разговора с Ольгой Эсмиель прискакала на работу в приподнятом настроении. Но оказалось, что за ночь произошли события, которые повернули ее жизнь в совершенно другом направлении. Только она переступила порог рабочего зала, как ей навстречу поспешно бросился Алукен-Соломон Кан. Он был чем-то сильно возбужден.

— Как хорошо, что вы пришли, леди. Со мной только что связался адмирал Навуходоносор. Сегодня ночью в систему вошла эскадра из трех кораблей. Они вышли с нами на связь. Это эскадра империи, и командует ей адмирал Эсмиер.

Эсмиель удивленно округлила глаза:

— Начальник Танакийской школы?

— Да. Они должны прибыть на базу всего через четыре дня. Насколько мне известно, командующий эскадрой заявил, что прибыл с дипломатической миссией. Так что адмирал Навуходоносор немедленно хочет видеть вас и меня. Ему надо посоветоваться и уточнить некоторые детали протокола.

Адмирал ждал их в своем парадном кабинете с огромным окном, за которым над черным лунным пейзажем висел сверкающий голубой шар Земли. Это было единственное окно, имеющееся на лунной базе за пределами зон отдыха. Когда Эсмиель вошла в кабинет, адмирал, стоящий у окна, резко развернулся и, быстрым шагом подойдя к ней, уже привычно щелкнул каблуками и поцеловал руку.

— Рад вас видеть, леди. — Он сделал широкий жест в сторону стола, за которым сидело еще четверо. — Прошу.

Эсмиель грациозным движением развернулась к столу, и тут у нее слегка екнуло сердце. Но на этот раз она отреагировала намного более сдержанно, чем при первой встрече. Во всяком случае, поздоровалась она достаточно спокойно:

— Добрый день, Роланд. Рада приветствовать тебя, Уимон. Ольга, Энтони, счастлива вас видеть.

Роланд, Уимон и Энтони поднялись и вежливо поклонились ей, а Ольга ласково кивнула. Адмирал подвел ее к единственному в кабинете роскошному креслу, стоящему немного в стороне от большого стола, и, усадив ее, прошествовал к своему месту, гордо вскинув голову. Устроившись, он окинул присутствующих орлиным взором и, придав лицу солидно-озабоченное выражение, начал:

— Итак, господа… — Он запнулся и, бросив в сторону Эсмиель извиняющийся взгляд, поправился: — Прошу прощения, и леди, конечно. Нам с вами предстоит обсудить, что мы должны предпринять в связи с приближением эскадры империи. Леди Эсмиель и господин… Соломон Кан готовы предоставить нам всю известную им информацию, необходимую для выработки правильного решения. — И он снова посмотрел на Эсмиель, как бы ожидая от нее подтверждения своих слов. Она молча приспустила ресницы.

Первым заговорил такт:

— Здесь только четверо членов Совета Защиты.

Уимон живо развернулся к нему:

— Ну, с этим-то ничего не поделаешь. Большая часть членов Совета торчит вместе с командующим да-а-алеко за пределами орбиты Плутона. На полевых маневрах. И пока они вернутся, все уже так или иначе разрешится само собой. А времени ждать нет. — Он усмехнулся: — Во всяком случае, у них всегда остается возможность выразить свое неудовольствие.

Такт пожал плечами и промолчал. Ольга подалась вперед и, глядя на Эсмиель, спросила:

— Меня интересует одно. Стоит ли рассматривать эту эскадру как угрозу?

Роланд удивленно посмотрел на нее:

— Эту эскадру? Нам?!

— Ну, они могли не особо хорошо представлять наши силы, — пояснил Уимон, — а для атаки на слабо защищенную систему подобной эскадры вполне достаточно. Ольгу интересует мотив, а не возможности.

Энтони скептически поджал губы:

— Не думаю. Во всяком случае, наш побег показывает, что они не захотели портить с нами отношения даже ценой обострения внутренней ситуации.

— Почему вы так уверены? — встрял адмирал.

— Потому, сэр, что если бы им было на нас абсолютно наплевать, то они могли попытаться взять всех троих и выжать из нас интересующую их информацию, а если бы их ничего не ограничивало, то просто отпустили бы Берса с миром. Может быть, тайно, но без всех этих сложностей с нарочитым побегом.

Эсмиель изумленно уставилась на него. Ей казалось, что они действительно бежали. Энтони поймал ее взгляд и усмехнулся:

— О нет, леди. Вы — бежали по-настоящему. Они рассчитывали на то, что Берс уйдет один.

Все невольно посмотрели на Эсмиель. У адмирала при этом был такой вид, будто его только что огрели оглоблей по затылку. Обстановку слегка разрядил Уимон:

— Итак, мы можем считать, что они направляются к нам с мирными целями.

Эсмиель поджала губы:

— Возможно, эта цель — я.

— Вы? — адмирал Навуходоносор посмотрел на нее. — Но… почему?

— До того как встретить моего мужа, я была в довольно доверительных отношениях с императором, и… скажем так, уехала не попрощавшись.

На некоторое время в кабинете установилась полная тишина, а потом раздался рокочущий голос Роланда:

— Если позволите, леди, во время встречи я буду рядом с вами. Не думаю, что в этом случае у них возникнут какие-то глупые мысли, даже если до того эти мысли казались им чрезвычайно умными.

Эсмиель вдруг почувствовала, что совершенно перестала его бояться.

— Спасибо, Роланд. Я не думаю, что в этом есть особая необходимость. Я принадлежу к королевскому дому, и вряд ли адмирал Эсмиер рискнет применить по отношению ко мне какие-либо насильственные действия. Разве что по прямому приказу императора. А я сильно сомневаюсь, что он отдал такой приказ. Но я буду очень рада, если во время встречи ты будешь рядом со мной, потому что я сама ужасная трусиха.

8

— Есть касание, лэр, есть плотный контакт. Разрешите заглушить двигатели?

Адмирал Эсмиер молча кивнул и, встав с командного кресла, повернулся к капитану:

— Прошу вас связаться с представителями местных властей и запросить разрешения выйти из корабля.

Капитан недоуменно уставился на адмирала. Этот лорд и до того демонстрировал странную вежливость с аборигенами этого окраинного мирка, и капитан с трудом мог объяснить это какими-то непонятными дипломатическими тонкостями, но спрашивать у варваров разрешения на выход из корабля — это, право, уж слишком. Поймав удивленный взгляд капитана, адмирал усмехнулся про себя. Если бы этот капитан мог ознакомиться хотя бы с официальным рейтингом троих выходцев из этого мира, которые год назад столь скандально исчезли из империи, он не был бы столь самоуверен. А впрочем, возможно, его и это не проняло бы. Подобные ребята всегда являлись надежной опорой империи, в первую очередь из-за своего консерватизма, одним из краеугольных камней которого было мнение, что «варвар — это варвар, и ничего больше».

Слава богу, он достаточно вышколен, чтобы исполнить прямой приказ, не задавая лишних вопросов. Адмирал повернулся к лорду Эстанзаю:

— Не соблаговолите ли пригласить леди Эноминеру, уважаемый лорд?

Лорд Эстанзай величественно склонил голову и, повернувшись, направился к двери, ведущей в жилой блок, пряча на ходу обеспокоенный взгляд. Леди Эноминера вполне могла быть несколько недовольна его появлением на пороге своей каюты. Во всяком случае, когда он в начале полета попытался быть с этой престарелой перечницей достаточно галантным, она грубо расхохоталась и презрительно выдала ему в лицо:

— Ну что ты тут изображаешь, старый мерин, у тебя уже давно все яйца отсохли! — И это в присутствии всех офицеров экипажа…

Разрешение на выход из корабля было получено практически немедленно, но пока вся делегация привела себя в порядок, прошло около получаса. Адмирал уже в который раз подивился, почему старый лис сформировал его посольство в таком странном составе. Во всяком случае, у него не было ни одного профессионального дипломата, а персонал департамента колоний и внешних территорий был представлен только техническими специалистами.

Он вспомнил, как спустя два месяца после происшествия в крепости Тенсор, когда служебное расследование в отношении его уже близилось к завершению и перспектива обвинения в государственной измене вырисовывалась все явственнее, в адрес комиссии по расследованию пришла кодограмма, подписанная лично императором.

Она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Кодограмма сообщала, что лорд адмирал Эсмиер за особые заслуги перед империей награждается орденом Второго круга первой степени, что являлось совсем уже невероятным, поскольку было равноценно пожизненному пэрству. Кроме того, комиссии предписывалось «… немедленно по выяснении всех обстоятельств откомандировать лорда адмирала Эсмиера в личное распоряжение императора». В таких условиях даже просто продолжение расследования являлось прямым вызовом императору. Члены комиссии все поняли правильно, и вечером того же дня он вместе с комиссией специальным «шаттлом» отбыл во дворец, оставив адмирала Эктонера в глубокой прострации.

После короткой аудиенции, во время которой председатель комиссии торжественно доложил императору, что с адмирала Эсмиера сняты все обвинения, его встретил в коридоре гвардеец и попросил следовать за ним.

Спустя десять минут блуждания по затененным по случаю войны коридорам императорского дворца гвардеец привел его к высокой двустворчатой двери, как и все здесь, украшенной традиционной резьбой в стиле Эморена III. А впрочем, возможно, и более поздней, в конце концов, он был адмиралом, а не чиновником департамента двора и традиций, чтобы столь хорошо разбираться в стилях резьбы. В следующее мгновение ему вдруг стало смешно. Ну что за дурацкие мысли перед встречей с самим старым лисом, а в том, что за этой дверью его будет ждать именно он, Эсмиер даже не сомневался.

К его удивлению, старый лис был не один. Лорд Эйзел сидел в центре, за столом, над которым висело ярко освещенное пятно. Подобный тип светильников не слишком одобрялся департаментом двора и традиций, но старому лису было глубоко наплевать на их одобрение. Кроме него адмирал заметил в полумраке еще одну неясную фигуру, но Эсмиер так и не успел определить, кто это мог быть. Лорд-директор департамента стратегических исследований сразу же указал ему на кресло перед собой. Адмирал молча сел. Это была не первая их встреча, и оба знали, что один признает главенство другого, а другой признает право младшего быть с ним несогласным. И присутствие в кабинете незнакомца ничего в их отношениях не меняло.

— Итак, Эсмиер. Я выполнил свою часть наших договоренностей.

Адмирал склонил голову, изображая нечто вроде выражения благодарности.

— Как и я свою, лорд.

И оба снова замолчали. Эсмиер скосил глаза в сторону неподвижной фигуры. Поза расслабленная, даже несколько вальяжная. Не похоже, чтобы это был какой-нибудь чиновник департамента или охранник. По-видимому, лорд Эйзел заметил что-то на его лице, потому что когда он начал говорить, в его голосе чувствовалась некоторая поспешность:

— Мне вновь нужно ваше самообладание, ваш ум и преданность императору.

Адмирал искривил губы в улыбке:

— Для того чтобы вновь подвергнуть мою честь испытанию, подобному тому, что я только что прошел?

Старый лис откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на адмирала. А потом вдруг неожиданно спросил:

— Что вы знаете о положении на фронте?

Адмирал пожал плечами:

— Не мне вам говорить, что последние полтора месяца я имел очень ограниченный доступ к достоверной информации, — он тонко усмехнулся, — если, конечно, не считать за таковую сообщения информационных агентств.

Лорд Эйзел кивнул и нажал несколько кнопок на встроенном пульте. Над столом вспыхнула объемная карта миров империи, лорд-директор произвел еще несколько манипуляций, и большая часть империи исчезла, а Пограничье увеличилось и заняло весь объем.

— Эстормай, Тасурра, Сангей, Орман, Эсгент и еще пять колоний поменьше уже захвачены. Бои на поверхности, конечно, еще продолжаются, но канскеброны установили жесткую блокаду, через которую нам не удается даже наладить надежную связь, не говоря уж о снабжении. Третья и одиннадцатая эскадры, успевшие подтянуться к Эсгенту, потеряли почти две трети своего состава. И мы еще можем сказать, что нам повезло. Если бы император согласился с предложением адмиралтейства и разрешил третьей эскадре сосредоточиться у Ормана, оставив у Эсгента только одиннадцатую, — мы потеряли бы обе.

Эсмиер едва сдержал изумленный возглас. Судя по тому, что ему только что сообщил лорд Эйзел, силы канскебронов оказались гораздо большими, чем те, что указывались в аналитических справках разведуправления флота. Старый лис бросил на него проницательный взгляд:

— Итак, адмирал, ваш анализ?

— Я не могу… вот так, со слуха. Слишком мало данных. Надо посмотреть сводки…

Старый лис фыркнул:

— Знаешь, сынок, ты уж прости, что я так тебя называю, но я немного старше тебя. Так вот, за мою долгую жизнь я усвоил одну простую истину. В тот момент, когда данных становится достаточно, внезапно оказывается, что сделать ничего уже нельзя, — и он выжидательно посмотрел на Эсмиера. Адмирал почувствовал, что старый лис не отстанет, и, слегка разозлившись, заговорил:

— Вам ведь требуется правда? Ну так получайте. Для более точного анализа необходимо уточнить структуру и соотношение потерь, тактику канскебронов, уже задействованные силы и предполагаемый состав последующих эшелонов и резерва, но если с начала компании не произошло очень существенных перемен, я могу только подтвердить свой анализ, переданный его величеству полтора месяца назад. — Он сделал паузу и закончил: — Сражения в пространстве — губительны, планеты, не защищенные планетарными крепостями, флот удержать не сможет, рекомендую широкое использование пассивных оборонительных систем, минных объемов и резкое ограничение полетов гражданских кораблей. А все разговоры о затруднениях торговли, нарушениях конституционных прав и ограничениях свободы перемещений считать государственной изменой.

Фигура в углу комнаты шевельнулась. Лорд Эйзел бросил взгляд в ту сторону и, саркастически усмехнувшись, произнес:

— Похоже, ваш меморандум к его величеству не попал. Ну да ладно, я с этим разберусь. А как вы оцениваете наши шансы на получение помощи?

— От кого? — адмирал скривился. — Все союзники, скорее, начнут выть и требовать защиты имперского флота, чем смогут оказать нам хоть какую-нибудь помощь, вернее, они уже это делают, не так ли?

— Вы абсолютно правы, — усмехнулся старый лис, — но я говорю не о тех, кто имеет с нами Коронный договор. — Он остановился и затем вкрадчиво произнес: — Что вы думаете о том мире, три представителя которого учились в вашей школе?

Адмирал удивленно воззрился на лорда Эйзела.

— То есть? Один мир?! — спросил он удивленно.

— Я говорю абсолютно серьезно.

Адмирал криво усмехнулся:

— Извините, мой лорд, но это… невозможно. — Он закончил фразу существенно мягче, чем собирался, несколько испугавшись того, что мог произнести. За последнюю неделю у него изрядно расшатались нервы, и этот разговор тоже был не особо спокойным, так что он едва не сорвался. Не следует забывать, с кем он говорит. Но старый лис между тем не отвел требовательного взгляда, и адмиралу пришлось продолжить: — Я несколько раз беседовал с… тем молодым человеком, который доставил нам столько неприятностей. Он был достаточно скрытен, предпочитая описывать быт и природу, но из того, что я узнал, можно сделать вывод, что у них нет серьезного флота. Несколько десятков атакаторов. Конечно, я был бы не прочь иметь побольше подобных пилотов, но… их надо еще обучить нашей тактике, они должны набраться боевого опыта… Тем более что в больших сражениях все дело решают крупные корабли.

Лорд Эйзел покачал головой:

— Позволь, я тебе немножко расскажу об их системе. Пятьдесят шесть лет она находилась под властью канскебронов, а потом они подняли восстание, разгромили оккупационную эскадру, захватили Базовый системный разрушитель[10] и вышибли канскебронов из своего дома. А когда те попытались сунуться, как следует надрали им задницу, попутно разнеся на атомы еще парочку Системных разрушителей. Ну как, вы продолжаете считать, что такие бойцы ничего не решают?

Адмирал был настолько ошеломлен свалившейся на него информацией, что осмелился задать старому лису глупейший вопрос:

— Это проверенные сведения?

Лорд-директор усмехнулся:

— Это мои сведения. Вам нужны еще какие-нибудь гарантии?

Адмирал сглотнул:

— Простите, лорд.

Некоторое время в кабинете стояла тишина, потом адмирал глухо спросил:

— И что требуется от меня?

Старый лис посерьезнел:

— Я хочу, чтобы вы поработали дипломатом.

— Вы хотите, чтобы я заставил их вступить в войну?

Лорд Эйзел поморщился:

— Я не думаю, что их можно как-то заставить сделать то, что им не хочется делать. Вы должны найти способ сделать их нашими союзниками, я подчеркиваю — союзниками. Впрочем, я почти не сомневаюсь, что они рано или поздно решатся вступить в войну, поскольку выглядят достаточно умными, чтобы понять, чем им грозит прямое противостояние с канскебронами, если они останутся в одиночестве, но… — Старый лис печально улыбнулся: — К тому времени, как они решат это сделать, для империи уже может быть поздно.

Они помолчали. Потом адмирал негромко спросил:

— Но почему я?

— Потому что только у вас есть немного шансов справиться с этим делом. Обычная дипломатия здесь не сработает, они слишком недоверчивы, а вы знакомы с представителями их руководства.

— Руководства?

Лорд Эйзел поморщился:

— Послушайте, адмирал, у вас же прекрасные способности аналитика, неужели вы до сих пор считаете, что эти трое были просто курсантами?

Адмирал несколько мгновений помолчал.

— Но после того, что мы чуть не совершили с одним из них…

— Неужели вы думаете, что они ничего не поняли? Почему тогда этот молодой человек оставил в живых весь караул, который приволок этот недоумок-комендант?

Адмирал Эсмиер задумчиво склонил голову.

— Значит, вы считаете, что у меня есть шансы?

— Почти нет, — честно ответил старый лис, — но почти. Я пошлю с вами леди Эноминеру, по-моему, она была наиболее близка с леди Эсмиель. И для солидности кого-нибудь из сената. Но сразу предупреждаю — не надейтесь на договор. Скорее всего, сначала у вас получится набрать или заманить нескольких охотников. — Он криво усмехнулся каким-то своим мыслям. — Впрочем, все, что я вам говорю, есть вот в этом меморандуме. — С этими словами лорд Эйзел извлек из внутреннего кармана тонкий квадратик носителя и подвинул к Эсмиеру. — Тут все имеющиеся у меня сведения о планете. Немедленно приступайте к их изучению. Кроме того, в ваше распоряжение будут предоставлены результаты анализов моих социопсихологов и их предложения. Но помните, в конечном итоге что делать и как поступать, решать вам. Так что если вы захотите спустить все это в мусоросжигатель — можете свободно это сделать. Но вы должны выдать результат.

Адмирал молча кивнул и взял носитель.

— Сколько у меня времени на подготовку?

Старый лис бросил быстрый взгляд в сторону молчаливой фигуры и ответил почти без задержки:

— Я думаю, что могу дать вам на подготовку как минимум три-четыре месяца. Все равно сенат раньше не раскачается, но по окончании этого срока вы должны быть в полной готовности вылететь в течение суток.

Когда он покидал кабинет, то у самого порога бросил быстрый взгляд в сторону той неясной фигуры, которая молча просидела в своем углу все время разговора. Неужели его предположение верно и при их разговоре присутствовал сам император? Этого он не знал до сих пор.

* * *

— Лэр адмирал, может быть, вы соблаговолите приказать открыть шлюз и мы наконец выйдем из корабля?

Ехидный голос лорда Эстанзая грубо оборвал воспоминания адмирала. Он вздрогнул, вскинул голову и кивнул:

— Благодарю вас, лорд Эстанзай. — После чего повернулся в сторону выхода и, слегка приподняв голову, негромко произнес: — Открыть шлюз.

Пластальная плита медленно и как-то даже величественно поползла вверх.

Он глубоко вдохнул, будто собираясь броситься в воду, как вдруг из спрятанного в ухе динамика послышался панический возглас капитана:

— Адмирал, здесь такты!

Эсмиер замер. Неужели старый лис ошибся и эта система захвачена канскебронами? В наушнике бесновался панический голос капитана, а он напряженно смотрел на прямоугольник входа, образовавшийся поднявшейся плитой шлюзовых ворот. За те несколько секунд, что прошли после сообщения капитана, такты уже должны были ворваться внутрь корабля, но в проеме пока не наблюдалось никакого движения.

— Капитан?

— М-м… лэр? — В голосе капитана слышались панические нотки.

— Что делают такты?

Последовала короткая пауза, потом раздался изумленный возглас, и следом растерянный голос капитана:

— Такт один. Он стоит на месте, а рядом с ним… Лэр, я бы сказал, что там особа, очень похожая на леди Эсмиель.

Адмирал усмехнулся. Что ж, скандальная известность юной леди принесла свои плоды. Леди Эсмиель играла большую роль в его планах, но он не думал, что встреча с ней произойдет так скоро. Можно было предположить, что, узнав о прибытии кораблей империи, леди попытается оказаться от них на максимально возможном расстоянии и адмиралу придется прилагать огромные усилия, чтобы заставить ее выбраться из своего убежища, но… Что ж, тем лучше. Он глубоко вздохнул:

— Значит, так, капитан. Во-первых, прекратите панику. Не знаю, что там делает этот такт, но, похоже, он не собирается на нас нападать, а во-вторых, если еще раз заметите что-нибудь неожиданное, больше не поднимайте такой суматохи. У меня разбежалась почти вся делегация.

Большую часть делегации удалось собрать только через пятнадцать минут.

Эсмиер сгорал от нетерпения и едва себя сдерживал. Однако выходить на первую встречу в таком состоянии было чревато неприятностями, поэтому он поднялся в свою каюту, сделал себе инъекцию легкого транквилизатора и, спустившись, решил двигаться с теми, кого успели найти.

Их встречали четверо. Такт, так перепугавший капитана, высокий представительный мужчина, леди Эсмиель и… его чернокожий курсант. Он держался в этой компании достаточно уверенно и, скорее всего, имел более высокую должность чем просто переводчик. Похоже, старый лис, как всегда, оказался прав. Адмирал уверенным шагом подошел к представительному мужчине, стоящему несколько впереди остальных, и, четко отдав честь, представился:

— Адмирал Эсмиер. Я имею честь возглавлять дипломатическую миссию империи, направленную к вам с целью установления более тесных отношений.

Мужчина шагнул вперед и, сделав какой-то жест, означавший, по-видимому, тоже отдание чести, произнес с некоторым акцентом:

— Адмирал Навуходоносор. Рад приветствовать вас в наших пределах.

Вечером после торжественного ужина, прошедшего в несколько напряженной обстановке, вызванной тем, что с одного края стола, рядом с леди Эсмиель, находился такт, а на другом изображал из себя неизвестно что лорд Эстанзай, к адмиралу подошла какая-то молодая женщина и с легким акцентом, немного отличающимся, правда, от акцента адмирала Навуходоносора, передала ему приглашение от леди Эсмиель. Она хотела встретиться с ним в своей квартире.

У адмирала екнуло сердце. Похоже, анализы лорда Эйзела были достаточно точны. Правда, он ожидал, что это приглашение последует не раньше чем на второй-третий день после первой встречи или чуть позже. Но раз события так ускорились — следовало сразу брать быка за рога.

Когда он переступил порог ее жилища, леди Эсмиель, одетая в скромный, строго функциональный комбинезон, тут же поднялась с небольшого дивана и сделала шаг ему навстречу. По ее напряженному взгляду адмиралу стало ясно, что девушка сильно обеспокоена.

— Адмирал, вы прилетели за мной?

Эсмиер отрицательно покачал головой:

— Прошу прощения, леди Эсмиель, я чрезвычайно рад встретиться с вами. А что касается вашего вопроса, то, насколько я знаю об этом деле, — нет.

— Тогда что же? — она зло усмехнулась. — Уж не думаете ли вы, что здесь поверили сказке о желании империи установить с Землей более тесные контакты?

— И тем не менее это правда, леди. Я думаю, до вас не доходят вести с родины. У нас война, леди, и война, которую мы, похоже, проигрываем.

— Что-о-о? — она растерялась. — Но… как?

Адмирал горько вздохнул:

— Все именно так. Нам отчаянно нужны союзники. Мы надеемся убедить ваших друзей в том, что если канскеброны уничтожат нас, то и они тоже будут обречены, но… я не знаю, насколько нам это удастся. По нашим прогнозам, они слишком осторожны, чтобы сразу же пойти нам навстречу, к тому же мы ничего не знаем об их менталитете, традициях и многом другом, что могло бы нам сильно помочь или, наоборот, свести на нет все наши усилия. — Он сделал паузу и, окинув ее проницательным взглядом, вкрадчиво добавил: — Конечно, мы слишком многого от вас требуем, но если бы вы смогли хоть немного поделиться с нами тем, что узнали об этом мире…

Эсмиель настороженно посмотрела на него:

— Я вышла замуж, лэр адмирал.

Это была ожидаемая новость. Странно было предполагать что-то иное после столь безумного побега. Расследование показало, что леди Эсмиель покинула свои покои, не взяв ни платка из своих личных вещей.

— Поздравляю, леди.

Она кивнула.

— И я хочу, чтобы мой будущий ребенок родился в этом мире.

Эсмиер уважительно склонил голову.

— Насколько я могу знать, император склонен уважать ваше решение.

После этого ответа девушка немного расслабилась. Они некоторое время помолчали, потом она спросила:

— Адмирал, могу я просить вашего разрешения для леди Эноминеры посетить меня в неофициальной обстановке?

Адмирал склонил голову в вежливом поклоне.

— Леди, вы для меня навсегда останетесь членом королевского дома, и ваша воля — закон. Вы можете увидеть леди Эноминеру в любое время, когда пожелаете.

Эсмиель благодарно улыбнулась:

— Благодарю вас, адмирал.

Когда Эсмиер вернулся на корабль, на душе у него было достаточно скверно. Судя по всему, первый раунд удался. Психологи старого лиса предполагали, что, когда леди Эсмиель до конца осознает опасность, угрожающую родному миру, и уверует в собственную безопасность, она не сможет остаться в стороне. И то, что она успела выйти замуж, только усиливало вероятность того, что ее муж последует за своей супругой. А лиха беда начало. Но именно это заставляло его чувствовать себя грязным подонком.

9

Эсмиель остановилась у самой кромки трапа и повернулась к Ольге. Та напряженно смотрела на нее.

— По-моему, ты делаешь большую глупость. По крайней мере, тебе стоит дождаться Олега или хотя бы переговорить с ним.

Эсмиель печально качнула головой:

— Я не могу. Я так по нему соскучилась, что стоит мне увидеть его, как я не выдержу и… останусь.

— И это будет самым разумным, — проворчала Ольга.

— Ах, перестань. — Эсмиель вытерла глаза. — Знаешь, когда он звал меня с собой, то произнес такие слова: «…на мне долг перед моим миром». Так вот, на мне тоже.

Ольга покачала головой:

— А ты уверена, что их слова — чистая правда?

Эсмиель ничего не ответила, а только грустно усмехнулась. Ольга досадливо поморщилась. Надо же, дура, нашла что ляпнуть. Все, что сообщили имперцы, уже не один десяток раз проверено и перепроверено. Во всяком случае, в отношении хода боевых действий. Они еще несколько минут молча стояли рядом друг с другом, потом Эсмиель тихо произнесла:

— Пора. Последние члены экипажа поднялись на корабль полчаса назад.

Ольга молча шагнула вперед и прижала ее к себе.

— Знаешь, я не такой сильный сенситив, как Олег, но… Я чувствую, что тебе угрожает какая-то опасность, и очень большая. Однако… в конце концов все будет хорошо.

Эсмиель утерла слезы, на мгновение прижалась щекой к жесткой ладони Ольги и, резко отвернувшись, не оглядываясь, начала быстро подниматься вверх по трапу. Спустя несколько мгновений ее гибкая стройная фигурка исчезла в темном провале люка. Ольга еще пару секунд напряженно сверлила взглядом густой сумрак, потом так же резко, как Эсмиель, отвернулась и вышла из ангара. Дверь внутреннего шлюза еще не успела закрыться за ее спиной, когда вокруг корабля взметнулась плотная мембрана стартового шлюза и ангарный лифт начал быстро поднимать укутанный серо-черной пеленой корабль к стартовой шахте.

Взлет прошел нормально. Спустя десять минут после того, как корабль вышел на разгонную, в дверь отведенной Эсмиель каюты тихонько постучали.

— Да-да?

— Прощу прощения, леди, это капитан Сенимпер.

— О капитан, прошу вас.

Дверь отворилась, и капитан шагнул внутрь. Он оказался юным, красным от смущения пайлот-коммандером с сияющими от восторга глазами. Звучно брякнув каблуками (общение с адмиралом Навуходоносором явно не пошло ему на пользу), он четко отдал честь и, кашлянув, чтобы придать голосу больше солидности, спросил:

— Прошу прощения, леди, но, как капитан, я должен лично проконтролировать, чтобы все было в порядке. — Он запнулся, еще больше покраснел, но тут же сердито насупил брови и продолжил:

— Нет ли у вас каких-то жалоб, просьб, пожеланий? Клянусь святыми стихиями, я сделаю все, что в моих силах, чтобы немедленно их удовлетворить.

Эсмиель улыбнулась:

— О нет, капитан, все прекрасно. Очень рада с вами познакомиться.

Капитан отчаянно пытался придумать причину того, чтобы еще немного задержаться, а Эсмиель, тщательно спрятав насмешливую улыбку, наблюдала за юным офицером. Наконец она сжалилась над ним:

— Не желаете ли чаю?

— Что? — не понял офицер.

Эсмиель терпеливо пояснила:

— Это местный напиток. Мы завариваем его из смеси сушеных листьев одного растения. Но обычно к ней добавляют еще кое-какие травки. — Она повернулась и, быстро расшнуровав баул с вещами, достала потертую жестяную банку, походя удивившись своему «мы завариваем». — Это принято пить с вареньем. — И, не дожидаясь вопроса, объяснила: — Специально приготовленными ягодами с сахаром. — Она достала еще одну баночку и заговорщицки подмигнула капитану. — Признаюсь, что это мой первый опыт, так что будьте снисходительны.

Лицо капитана несколько вытянулось. Столь высокородная леди и… варенье. Не хватало еще, чтобы и ягоды собирала тоже она. Он и не представлял, насколько был близок к истине.

Пока чай настаивался в серебряном чайнике, они с капитаном негромко беседовали. Вернее, говорил капитан, Эсмиель больше слушала. Положение на фронте, дешевые сенсации, отголоски придворных сплетен и тому подобное.

Несмотря на то что война развивалась для империи крайне неудачно, центральные провинции и тем более метрополию она еще почти не затронула.

Только развлекательные каналы потрясли своей мошной и запустили в производство новые патриотические сериалы, а те, что были не столь богаты, сдули пыль с сериалов времен Первой войны, да еще появились новые шлягеры-однодневки на эту тему. Все было, как всегда. Но среди офицеров флота уже ходили тревожные слухи. Хотя разгромленные эскадры отвели на переформирование в дальние сектора, за прошедший год успели просочиться косвенные слухи о потерях, да и количество резервистов, получавших назначения на базы переформирования, трудно было скрыть.

— Так что, леди, похоже, дела пока идут не совсем хорошо, но, — тут он приободрился и принял позу, которую считал более приличествующей своему положению капитана, — империя знала и худшие времена и не раз сталкивалась с сильными противниками. Где они теперь? А империя жива.

В этот момент дверной монитор подал сигнал. Эсмиель наклонилась и хлопнула по клавише двухсторонней связи, на экране монитора вспыхнуло изображение леди Эноминеры.

— Привет, милочка. — Она заметила капитана. — О, я вижу, ты не скучаешь. Наш капитан оказался первым в шеренге желающих занять твое внимание. Впрочем, от мужчины, еще не вступившего в возраст климакса, трудно было ожидать чего-то иного. Тем более если он обладает здесь кое-какой властью.

Капитан тут же покраснел. А Эсмиель рассмеялась:

— Не обращайте внимания, капитан. Леди Эноминера всегда выражается подобным образом, так что вам придется либо привыкнуть к этому и не обращать внимания, либо не попадаться ей на глаза.

Дверь с легким шуршанием отворилась, и леди Эноминера шагнула внутрь, на ходу заявив:

— Дурной совет, милочка. К моей манере никто не может привыкнуть, и уж тем более до сих пор никому не удавалось не обращать на меня внимания, если, конечно, я сама этого не желала, и, — тут она фыркнула, — хотела бы я посмотреть на члена команды этой лоханки, который попытается не попадаться мне на глаза. Тем более если он капитан.

Она без приглашения шмякнулась на диван и проворчала:

— Что за дурацкая идея посетила лорда Эсмиера! Отослать нас в империю на паршивом крайдере, в котором самая большая каюта не на много превышает размером дворцовую мышеловку.

Лицо капитана снова поглотила яркая волна. На этот раз от обиды за свой корабль. Он набычился и произнес срывающимся голосом:

— Это очень хороший корабль, леди. И вы прекрасно знаете, что переговоры еще не закончены и адмирал не может отправить флагман, потому что разместить делегацию на двух остальных кораблях эскадры нет никакой возможности.

— Вот-вот, — продолжала ворчать леди Эноминера, — и я о том же. Этот старый дурак Эстанзай занял своей сухопарой задницей апартаменты из семи комнат, а у меня даже нет нормальной ванной. Только какая-то дурацкая ширма с душем. Я не говорю уж об этих сменах для приема пищи. Это что же, если я соберусь немного задержаться и посмаковать часок ваш отвратительный компот или горький кофе, меня тут же за шкирку выкинут из-за стола, чтобы освободить седалище, столь уютно нагретое моим объемистым задом, для какого-нибудь вашего бомбардира?

Капитан оторопело уставился на леди Эноминеру, а Эсмиель захохотала как сумасшедшая. Леди Эноминера еще несколько мгновений сохраняла суровое выражение лица, а потом смягчилась и махнула рукой:

— Ладно, капитан, не пугайтесь. Эта юная сумасбродка права, к моей манере надо привыкнуть.

Капитан сглотнул и пробормотал:

— Э-э-о… если у вас есть просьбы, то у меня… то есть я готов… — И осекся, окончательно запутавшись в том, что собирался сказать.

— Ладно уж, — Эноминера добродушно махнула рукой, — идите, молодой человек, и займитесь своими делами. Отпускаю вас с миром.

Когда дверь за смущенным капитаном закрылась, леди Эноминера повернулась к Эсмиель и несколько сморщилась:

— Тебе не кажется, что он слишком юн для капитана?

Эсмиель молча пожала плечами.

За прошедшие несколько недель, в течение которых леди Эноминера почти переселилась в маленькую квартирку девушки на лунной базе, они успели наговориться так, что слегка надоели друг другу. Но, несмотря на это, их по-прежнему тянуло друг к другу.

— Прости, что я влезаю не в свое дело, но с чего ты собираешься начать по прибытии?

— Наверное, со встречи с императором.

Леди Эноминера удивленно вскинула брови:

— А ты изменилась, милочка. Прежняя кошечка, скорее всего, забилась бы в одно из своих дальних поместий или как минимум сидела бы тихо как… мышка, ожидая, пока все не разрешится само собой. — Она окинула Эсмиель внимательным взглядом: — Впрочем, прежняя кошечка никогда не решилась бы отправиться обратно в пасть льву.

Эсмиель усмехнулась:

— Львы едят только тех, кто с этим соглашается. Понимаете, на Земле живут сильные люди, которым было глубоко наплевать на цвет моих волос и стоящую за этим череду моих высокомерных предков. Конечно, я могла быть просто… женой. Мне простили бы, ведь я иноземка. Но я хотела стать своей.

Эноминера насмешливо покачала головой:

— А это возможно?

— Здесь — да. Сегодня население Земли представляет собой странную смесь выходцев с десятков планет: Измененных — из числа канскебронов и самих землян. Да и сами земляне тоже представляют из себя странный союз двух очень далеких друг от друга культур — уроженцев куклосов и «диких». Если вспомнить, что в среде уроженцев куклосов существует четкое разделение кланов, а большинство «диких» попыталось сохранить повседневные привычки и традиции своих предков, разделенных на отличающиеся друг от друга государства, культуры и расы, то невольно задумываешься, как весь этот конгломерат людей до сих пор не развалился. — Она взяла чашку с чаем с крохотного столика.

Эноминера смотрела на нее. Эсмиель сделала глоток и, поставив чашку, продолжила:

— Знаете, что держит их вместе?

Леди Эноминера медленно покачала головой:

— Просто здесь никого не интересует, какие у тебя были предки и какие у тебя волосы, цвет кожи, рост и торчат или не торчат у тебя из черепа сенсоры или штекеры подключения. — Она снова сделала паузу и жестко закончила: — Здесь ты стоишь ровно столько, сколько стоишь ты сам. — Она замолчала.

Леди Эноминера молча сидела, уставившись в одну точку, потом поджала губы и тихо произнесла:

— Раньше ты мне об этом не говорила.

Эсмиель молча пожала плечами:

— Ну, до сих пор мы вели беседы, приличествующие настоящим леди, хотя и в вашей манере. А леди никогда не обсуждают подобные темы. Это привилегия мужчин. Во всяком случае, в империи.

Эноминера покачала головой:

— Пожалуй, мне стоит подумать над этим, — с этими словами она резко поднялась и покинула каюту девушки, оставив ее в большом недоумении.

Следующую неделю Эсмиель мало кто беспокоил. Эсмиель тоже не теряла времени зря. Еще в группе Алукена-Соломона Кана она начала работать над анализом внутренней структуры взаимоотношений в среде аристократии, и то, что она смогла открыть для себя, в первый момент ее поразило. Их группа пользовалась методиками исследований, принятыми канскебронами, а те рассматривали любую социальную группу в качестве некоей стаи, сообщества низших животных, одержимых простейшими инстинктами. Сначала девушку коробил такой подход, но чем дальше она проникала в глубь вопроса, тем более поразительными для нее оказывались выводы. Все совпадало. Этими благородными и родовитыми отпрысками сотен поколений правителей все так же двигали инстинкты продолжения рода, поиска пищи, они, как примитивные животные, метили территорию, охраняли детенышей, впрочем безжалостно жертвуя ими, если этого требовали более сильные инстинкты, и надо всем этим довлел инстинкт самосохранения. Вначале это открытие привело ее в отчаяние. Но Алукен-Соломон Кан заметил ее состояние и как-то вечером, когда она немного задержалась, подошел к ней со своей неизменной чашкой с чаем.

— Я вижу, что вас что-то гнетет, леди?

Он был одним из тех немногих, кто по-прежнему называл ее леди, но единственный среди них, кто вкладывал в это изначальный смысл.

Эсмиель грустно усмехнулась:

— Печально сознавать, что все, что ты делала и собираешься сделать, предопределено вовсе не твоей собственной волей, а чем-то, доставшимся тебе даже не от твоих благородных предков, а… скорее, от амеб. Они ведь тоже хотят есть и умеют размножаться.

Старый траппер смерил ее насмешливым взглядом:

— Значит, вас это оскорбляет?

— А вас нет?

Он пожал плечами:

— А почему это должно оскорблять? Разве оскорбительно слышать ушами, дышать легкими, смотреть глазами просто от того, что так же поступают и животные? — Он усмехнулся: — Впрочем, можно пойти путем канскебронов и попытаться видеть искусственно развитыми и оснащенными сенсорами участками мозга или нарастить себе лишнюю пару рук. Но вот только что от этого изменится? — Соломон Кан сделал паузу, давая ей время немного осмыслить его слова, и мягко продолжил:

— Поймите, леди, изначальные побуждения не так уж и важны. Важны поступки. Припомните, много ли среди них тех, за которые вам действительно стыдно? Мы отличаемся от животных тем, что не всегда следуем этим инстинктам. В особенности тогда, когда они приходят в противоречие с тем, что позволяет нам считать себя людьми. Просто одни так делают чаще, другие реже. И не стоит стричь всех под одну гребенку. Люди разные, и да воздастся каждому по делам его.

Эсмиель задумчиво потерлась щекой о плечо.

— Но… Что может сделать один человек?

— Ну почему один? Я думаю, таких много.

— Но я никогда…

Алукен-Соломон Кан усмехнулся:

— А кто вам сказал, что аристократия действительно состоит из лучших представителей вашей империи? — Он вздохнул. — Когда-то давно, больше тысячи лет назад, на Земле жил император, который выразил свое жизненное кредо так: «Делай, что должно, — случится, чему суждено». К сожалению, он едва ли не единственный среди них, кто достоин уважения. — И он, отхлебнув из чашки, отвернулся и отошел в сторону.

Эсмиель потом долго размышляла над его словами, но так и не смогла прийти ни к каким определенным выводам. Хотя, к ее удивлению, после этого разговора она почти совершенно успокоилась. Так что сейчас Эсмиель была занята тем, что пыталась просчитать свои действия на основе того, что узнала, и это было достаточно увлекательным делом.

На исходе недели леди Эноминера наконец снова соизволила возникнуть на пороге ее каюты.

— Ах, милочка, ты ведешь слишком затворническую жизнь, и я почувствовала сильное желание проверить, а не исчезла ли ты тайком с корабля?

Эсмиель отложила карманный комп и рассмеялась:

— О нет. Хотя, признаюсь, временами на меня накатывает такое желание.

Леди Эноминера бросила взгляд на комп и неодобрительно покачала головой:

— Все портишь глаза? Прямо скажем, недостойное занятие для истинной леди. Вот у тебя уже круги под глазами от этого.

Эсмиель усмехнулась:

— Поскольку я снова готовлюсь окунуться в нашу ядовитую дворцовую муть, то должна быть во всеоружии.

Эноминера покачала головой и лукаво усмехнулась:

— Собираешься опять вскружить голову императору?

— О темная бездна, только не это. — Эсмиель кивнула в сторону компа. — Я как-то просчитала, чем могла кончиться моя семейная жизнь, и ужаснулась результатом.

— И чем же? — заинтересованно спросила Эноминера.

Эсмиель горько усмехнулась:

— Моей смертью. Причем не позже чем через пять-семь лет. Скорее всего, меня отравили бы. Либо по приказу императора, либо с его молчаливого согласия. Я — пустышка. Я не принесла бы ему ни особого богатства, ни усиления влияния, ни союзников, поэтому в тот момент, когда его первоначальный интерес ко мне окончательно бы остыл, все закончилось бы достаточно быстро и без особых проблем.

Эноминера молча окинула ее сузившимися глазами, а потом разлепила искривленные судорогой губы:

— Ты очень изменилась, моя милая. Я сумела понять кое-что из этого, будучи лет на сорок старше, чем ты сейчас. А ведь большинство леди уходит в могилы, так и не успев ничего понять. — Она помолчала, а потом произнесла жестким голосом: — В таком случае, дорогая, ты должна согласиться со мной в том, что империя должна быть уничтожена.

Эсмиель вздрогнула и ошалело уставилась на леди Эноминеру, но произнести ничего не успела. Корабль вздрогнул и заскрипел. Будто чьи-то гигантские руки захватили его и попытались слегка согнуть. Девушка вскочила на ноги и, бросив взгляд на испуганную Эноминеру, быстро произнесла:

— Идите в каюту, леди, и попытайтесь надеть скафандр, — после чего подскочила к своему шкафчику, молниеносно облачилась в свой и исчезла за дверью.

В тот момент, когда Эсмиель ворвалась в рубку, крайдер еще раз тряхнуло.

— Что происходит, капитан?

Тот резко развернулся на голос, не совсем осознав, кто это посмел отвлечь его в такой момент. Но в следующее мгновение он увидел Эсмиель и слегка побледнел.

— Леди, я… Что вы здесь делаете? — Тут он заметил, что она уже в скафандре, и, вспыхнув, тут же заорал: — Сигнал метеоритной опасности! Всем надеть скафандры!

За его спиной началась суета, а коридоры заполнил рев баззеров тревоги.

Капитан перевел дух и уважительно произнес:

— Вы сориентировались первой, леди.

— На лунной базе регулярно проводят учебные тревоги, лэр капитан. Но вы не ответили на мой вопрос.

Тот вздрогнул, покраснел и сдавленно произнес:

— Я не знаю, леди. Похоже, нас атакуют. Но кто и зачем, я не знаю. Они ведут огонь из-за пределов дальности надежного обнаружения, и я, хоть убей, не могу понять, как им удается попадать в нас. Причем так аккуратно. Они почти подавили нашу систему прицеливания, практически не задев корпус.

В этот момент один из сидящих за пультом офицеров издал сдавленный крик. Капитан резко повернулся. Белесая муть, которой сбитые с толку сенсоры корабля заполняли середину экрана, внезапно исчезла, открыв глазам величественное зрелище гигантского Системного разрушителя канскебронов, окруженного кораблями прикрытия. Эта сила была способна размолотить полнокровную эскадру, а одинокий крайдер, вздумай он сопротивляться, был бы для нее не большей проблемой, чем муравей для слона. Все оцепенели.

Некоторое время в рубке стояла мертвая тишина, а потом капитан громко сглотнул и пробормотал омертвевшими губами:

— И… что теперь?

Эсмиель несколько мгновений смотрела на экран — из всех присутствующих только она одна воочию видела раньше нечто подобное, когда знакомилась с Мерилин, а потом глухо произнесла:

— Делай, что должно, — случится, чему суждено.

Капитан резко развернулся и уставился на нее. На его щеки начал возвращаться румянец. Он низко поклонился и тихо произнес:

— Благодарю вас, леди.

Следующая фраза была произнесена уже громким и твердым голосом:

— Корабль, к бою!

Часть IV Война

1

Энтони мчался по длинному коридору, напрягая все свои силы. В этот момент оставалось только пожалеть, что на всей территории лунной базы сохранялся обычный, земной уровень гравитации. Ведь будь иначе, он смог бы двигаться гораздо быстрее. Впрочем, не только он…

Берс прилетел вчера вечером. Почти два месяца он вместе с Первой эскадрой болтался в межзвездном пространстве за несколько световых лет от системы, используя Бродягу в качестве корабля-матки. Империя мало чему смогла их научить в области планетарной обороны или обороны системы, но эскадренный бой в пустоте или атака на систему… До сих пор угроза Берса бросить берсерков в атаку на планеты канскебронов оставалась больше гипотетической, но теперь она начала обретать вполне реальные очертания. Так что первый год воплощения масштабной программы переподготовки флота Земли завершился достаточно успешно. Во всяком случае, об этом говорили все полученные рапорты. Однако, глядя на лицо Берса, можно было предположить, что произошло нечто ужасное. Когда он показался из люка атакатора, на него страшно было смотреть. Первая эскадра во время маневров находилась в режиме радиомолчания, а когда, перед тем как войти в систему, вышла на связь, Энтони позаботился, чтобы Берсу пока ничего не сообщали. Но, по-видимому, он как-то все узнал. Выбравшись из кабины с привычной грацией раздраженного леопарда, он, демонстративно не смотря в их сторону, окинул ангар тяжелым, сумрачным взглядом, потом сделал несколько шагов вперед, остановившись рядом с платформой лифта, на которой несколько дней назад стоял имперский курьер, постоял, всматриваясь в шершавую плиту, будто рассматривая что-то видимое только ему одному, и только после этого повернулся к ним. Наткнувшись на его взгляд, Роланд покраснел и набычился, Уимон вздрогнул, а Ольга побледнела и стиснула губы. Как отреагировал он сам, Энтони так и не понял. Он помнил только, что, когда яростный взгляд Берса полоснул по нему, Энтони почувствовал, что ему больше всего хочется втянуть голову в плечи и дать деру. Когда Берс подошел поближе, Энтони невольно вздрогнул. Лицо друга скорее напоминало вырубленную из черного дерева ритуальную маску бога смерти. Берс хрипло спросил:

— Когда она улетела?

— Неделю назад, — произнесла Ольга. — Она сказала: «Когда он звал меня с собой, он произнес такие слова: „…на мне долг перед моим миром“. Так вот, на мне тоже».

Берс свирепо оскалился:

— О черт. А вы-то куда смотрели?!

Мужчины промолчали. А Ольга с вызовом вскинула голову:

— Она — свободный человек. К тому же ее родине угрожает опасность, и она считает, что может помочь. Кто вправе помешать ей в этом? Разве ты сам не поступил бы так же на ее месте?

— Я — знаю, на что иду, а она нет.

— А если бы даже не знал, разве это тебя бы остановило? — упрямо спросила Ольга.

Лицо Берса горестно сморщилось, и он тихо произнес:

— Ты не понимаешь. Над ней темный полог!

Все вздрогнули, а Ольга сдавленно прошептала:

— Ты не можешь этого знать. Берсерк чувствует полог, только когда он над ним.

Берс полоснул ее взглядом и тихо произнес:

— Неужели ты до сих пор не поняла? Она — это я.

Ольга несколько мгновений сверлила его напряженным взглядом, а потом закрыла глаза и тихо прошептала:

— О черт, что же мы натворили?

— Я почувствовал, что что-то происходит около двух недель назад, — заговорил Берс, — но учения были в самом разгаре и меня не было кому заменить. Назад мы мчались как сумасшедшие, но я чувствовал, что не успеваю, не успеваю предотвратить это… — он вскинул голову, — но, пожалуй, могу успеть все исправить.

Энтони окинул его встревоженным взглядом:

— Что ты задумал, Берс? Похоже, у нас на носу большая война, а ты собираешься пуститься в какую-то авантюру…

Ольга схватила его за руку и больно стиснула ее, призывая к молчанию, а сама тихо спросила:

— Ты… видишь?

— Не совсем… — выдавил Берс. — Неясно, но я должен пойти за ней. Хотя дело не только в ней. — Он скрипнул зубами и, побагровев, рявкнул: — Я не знаю! — потом полоснул Энтони злым взглядом и коротко приказал: — Завтра к девяти часам приготовить курьера.

Ольга шагнула вперед:

— Я лечу с тобой.

Тот бросил на нее раздраженный взгляд, но потом в его глазах появилось что-то вроде понимания, и он молча кивнул.

Утром Энтони появился в ангаре без пяти девять. Задержала незапланированная встреча с адмиралом Эсмиером. До последней минуты, пока адмирал Эсмиер не появился в его каюте и не уселся в кресло напротив, при этом старательно пряча глаза, он еще надеялся, что предчувствия его обманули. Однако первые же слова адмирала рассеяли всякую надежду:

— Прошу прощения, господин Энтони. Но я должен с прискорбием сообщить, что крайдер, на котором летела леди Эсмиель, подвергся нападению сильной эскадры канскебронов. Последнее сообщение, полученное нами по стандартному коду, гласило, что они ведут бой с превосходящими силами противника. Это сообщение поступило сегодня в час ночи по местному времени, после чего связь прервалась.

Энтони стиснул кулаки. Несмотря на то что после вчерашнего разговора с Берсом он уже был готов к чему-то подобному, однако поэтому даже не предполагал, что развязка наступит столь быстро. И желание Эсмиель поехать на родину и их согласие на ее поездку, которое, впрочем, ничего не решало, стало казаться преступной глупостью.

— Благодарю вас, адмирал.

Эсмиер кивнул и поспешно заговорил:

— Если мистер Реорок, один или с друзьями, сочтет необходимым… Я готов немедленно предоставить корабль в его распоряжение… — Он запнулся, увидев, как изменилось лицо Энтони. А тот сидел словно громом пораженный. В следующее мгновение Энтони, прыгнув вперед и схватив адмирала за горло, сдвинул руки и злобно зашипел:

— А ведь ты собирался сделать именно это, чертов ублюдок! Все эти разговоры о войне, договоре и все прочее просто туман, который ты напускал, чтобы мы не почуяли твоих истинных намерений.

Адмирал задергался и захрипел:

— Что вы делаете?.. Я дипломат… Я неприкосновенен…

Энтони зло ощерился и, достав из кобуры лучевик, приставил ко лбу Эсмиера.

— А мне плевать! Ты скажешь мне правду или будешь валяться здесь с простреленной головой. Твои подлые начальнички слишком много сил положили на то, чтобы втянуть нас в войну на вашей стороне, и вряд ли они будут поднимать шум из-за еще одного мертвого лорда.

Адмирал изменился в лице и перестал вырываться. Энтони отшвырнул его в угол и коротко рявкнул:

— Ну!

Эсмиер медленно поднялся, одернул мундир и, смерив Энтони ненавидящим взглядом, пролаял:

— Я ни о чем не жалею, варвар. Я спасаю свой мир, и в этой битве нет места слабости. Мы слишком долго занимались самообманом, возвеличиванием самих себя, и теперь нам приходится дорого платить. Я знаю одно — я выиграл, и вы уже вступили в войну на нашей стороне, чем бы ни закончились эти переговоры. — И он гордо вскинул голову и деревянным шагом направился к выходу, но на пороге он остановился и повернул к Энтони лицо, похожее на скорбную маску. — Если бы вы представляли себе, что такое честь, то поняли бы, что я заплатил за свой успех намного большую цену, чем кто-либо другой. И без всякой надежды на то, что кто-нибудь оценит мой труд.

Когда Энтони влетел в ангар, у десятого причала, который занимал курьер, клубилась небольшая, но изрядно возбужденная толпа. Курьер стоял на месте, но ни Берса, ни Ольги не было видно. Он торопливо окинул взглядом толпу, а потом поймал за рукав знакомого техника.

— Где Берс? Что случилось?

Тот усмехнулся:

— Курьер был готов к сроку, но когда он с сестрой собирался подняться в рубку, по громкой связи объявили приказ адмирала Навуходоносора о запрещении всех стартов до особого распоряжения. Валькирия связалась с диспетчерской, и оттуда сообщили, что адмирал особо предупредил в отношении их полета. Пока она ругалась с диспетчерской, Берс двинулся в сторону адмиральского лифта. Так что когда Валькирия опомнилась, Берса уже и след простыл. — Он сделал паузу и, хохотнув, закончил: — Так что я думаю, теперь у нас уже нет адмирала. Вряд ли Берса что остановит, когда он в таком состоянии.

Энтони заскочил за поворот и вбежал в приемную адмирала, чуть не налетев на его секретаря. Ольга сидела за терминалом и, включив тот на внутреннюю связь, напряженно всматривалась в экран. Энтони перепрыгнул через консоль и, слегка толкнув Ольгу плечом, буркнул:

— Адмирал еще жив?

Ольга молча повернула экран в его сторону.

— …нет, сэр, — Берс говорил тихим спокойным голосом, — вы до сих пор ломаете голову над тем, кто мы есть, берсерки, и чего от нас можно ждать. — Он замолчал, глядя прямо в глаза адмиралу.

Тот несколько мгновений сопротивлялся этому странному и страшноватому взгляду, потом не выдержал и отвел глаза.

— Я попробую вам объяснить, — продолжил Берс. — Когда перед вами возникает проблема, то вы, как любой нормальный человек, имеете два варианта ее решения. Во-первых, если у вас есть время, то вы сначала попытаетесь получить о ней максимально возможную информацию. На основе этой информации вы сделаете определенные выводы и в соответствии с ними начнете поиски решения. Найдя это решение, а вероятнее всего даже несколько вариантов решений, вы рассмотрите их, имея в виду наибольший эффект при наименьших затратах и минимуме вредных последствий, и только затем выберете выгодный вариант и произведете необходимые действия. Я понятно излагаю?

Адмирал, не убирая руку с кобуры, осторожно кивнул.

— Во-вторых, — продолжил Берс, — если этого времени нет, либо вы не обладаете способностями к анализу, то вы принимаете решение немедленно на основе уже имеющейся информации и вашего личного опыта. — Он сделал паузу и на этот раз демонстративно бросил взгляд на руку адмирала, лежащую на кобуре. Тот немедленно отдернул руку. На экране было видно, что его верхняя губа тут же покрылась испариной.

Берс еле заметно кивнул и снова заговорил:

— И в том, и в другом случае ваше решение может быть верным полностью, частично либо совершенно неверным. Все зависит от ситуации, ваших способностей и вашего опыта.

Он замолчал. Адмирал несколько мгновений напряженно ждал продолжения, а потом осторожно кивнул. Берс посмотрел на адмирала, отчего испарина у того уже покрыла все лицо, а потом медленно закончил:

— Мы, берсерки, обладаем тем, что наиболее часто проявляется в виде боевого транса. Но боевой транс — это всего лишь видимая часть наших способностей. Мы называем их Проникновением, или ощущением Рисунка. Их глубинный смысл заключается в том, что, используя Проникновение, мы всегда ЗНАЕМ, как решить возникшую проблему практически в тот момент, когда она обнаруживает свое присутствие. А часто даже раньше. То есть наше действие иногда следует гораздо раньше, чем у обычных людей, а иногда даже и нам самим становится ясно, что возникла какая-то проблема. — И он процитировал чьи-то слова, выделяя их голосом: — «… Я знаю, куда ударит меч врага, еще до того, как он его подымет…»

Берс замолчал. Адмирал некоторое время обдумывал его слова, потом поднял глаза на собеседника и осторожно спросил:

— И что же?

Берс ответил столь же спокойным тоном:

— Ничего. Просто я должен вас предупредить, что если вы не согласитесь санкционировать то, что я прошу, я все равно поступлю так, как считаю нужным, несмотря на любые ваши приказы. Потому что знаю, что так надо.

Адмирал снова помолчал некоторое время, а потом, очевидно почувствовав по тону, что Берс не собирается убивать его немедленно, нервным движением вытащил платок и торопливо вытер пот. Потом шумно выпустил воздух и с усилием произнес:

— Вы не имеете права бросать Землю в такой момент. Нам нужен командующий. Вы хотите решать свои семейные проблемы, забыв, что над нами нависла угроза новой войны?

Берс слегка улыбнулся:

— Адмирал, вы можете удивиться, но я знаю, что мои семейные проблемы напрямую связаны с исходом этой войны.

— А… вы уверены в этом? — спросил адмирал.

Энтони присвистнул. Похоже, адмирал Навуходоносор совсем потерял голову. Обвинить берсерка во лжи…

Пусть даже косвенно. Впрочем, его можно понять. Остаться без Берса в то время, когда Земля стремительно скатывается к новой войне… Берс слегка побагровел, и адмирал вновь испуганно схватился за кобуру, но потом осознал, что он делает, и убрал руку. Но Берс, похоже, не обратил внимания на его жест, только нахмурился и твердо произнес:

— Да.

Ольга повернулась к Энтони:

— По-моему, у адмирала нет никаких шансов?

Энтони пожал плечами и встал. Адмирал Эсмиер был прав. Что бы ни случилось дальше, если Берс отправится в этот полет, они действительно уже вступили в эту войну. Поэтому он усмехнулся и устало произнес:

— Можно подумать, что они были хоть у кого-нибудь, кто сталкивался с Берсом. — После чего повернулся и вышел из приемной адмирала, едва не опрокинув некстати попавшегося по пути адъютанта.

Через два часа они стартовали.

Когда со схемы Солнечной системы, занимавшей всю длинную стену адмиральского кабинета, исчезла яркая звездочка, обозначавшая курьер, вышедшего на максимальный разгонный режим, адмирал Навуходоносор отключил питание схемы и откинулся на спинку кресла, устремив в пространство задумчивый взгляд. Он не поверил практически ни одному слову из того, что наговорил ему утренний посетитель. Конечно, в его разъяснениях можно было с некоторой натяжкой обнаружить кое-какую логику, но это-то и было главной причиной его недоверия. Все, что он знал о берсерках, говорило о том, что они никогда не подчинялись никакой логике. И это было одной из причин тщательно скрываемой, но устойчивой неприязни адмирала и к берсеркам, и к тому, что уже несколько лет творилось в Солнечной системе. Несмотря на то что он всегда, сколько себя помнил, стремился к высшей власти и в настоящее время мог считать себя на самой вершине, он чувствовал себя глубоко несчастным. В великой системе, созданной канскебронами, все было просто, четко и понятно. Правила были определены раз и навсегда и неукоснительно соблюдались в любом, даже самом медвежьем углу на любой планете Единения. Соблюдай их — и поднимешься выше. И в пределах своей компетенции и этих четко сформулированных правил адмирал чувствовал себя, да и был на самом деле абсолютным властелином. А сейчас… Адмирал поднялся с кресла и, подойдя к окну, посмотрел на висевший над горизонтом серп Земли. Сейчас он всего лишь пешка, которую двигают даже не по разлинованной доске, а по чему-то сумбурному и непонятному некие существа, которых он считал куда более отдаленными от человека, чем любые Измененные канскебронов. Адмирал вздохнул. Неужели такая роль уготована ему до конца жизни? Несколько мгновений он сидел с окаменевшим лицом, а потом возмущенно стиснул зубы и хищно улыбнулся. Ну уж нет. Он достоин большего, и никто из этих грубых варваров, выросших в лесных болотах, не сможет ему помешать. Они способны только на то, чтобы быть пушечным мясом. Да если бы угроза войны действительно существовала, этого юнца командующего из системы было бы не вытянуть никакими посулами, уж он-то видел его во время Битвы в поясе. Его и этих… берсерков. Адмирал зябко повел плечами. Удивительно! Канскеброны тысячелетия создавали абсолютного воина, и когда казалось, что он уже создан, откуда-то из чащоб и болот появились эти… Адмирал криво усмехнулся. И после всего того, что они творили в той битве, этот собирается его убедить, что ему доступны обычные человеческие чувства?! Впрочем, если угрозы войны нет, для адмирала даже лучше, если этот будет подальше от системы. Как приятны были те пять лет, что он был в империи! Во всяком случае, в его отсутствие жизнь в Солнечной системе казалась адмиралу менее отвратительной. А цель, поставленная им самим, — более достижимой.

Следующие две-три недели на лунной базе прошли достаточно спокойно.

Энтони был страшно занят, поскольку после отлета Берса на него навесили программу переподготовки, которую, конечно, пришлось изрядно сократить.

Посольство империи тихо убралось домой, получив несколько урезанный, но все-таки многообещающий договор о взаимопомощи. Впрочем, представители империи были правы в том, что у Земли не было выхода. Если земляне не вступят в войну, то спустя несколько лет могут остаться одни против Единения канскебронов, увеличившегося еще на пару сотен планет. Поэтому подготовка к войне шла полным ходом. Во исполнение одного из пунктов договора Эсмиер взял на себя обещание прислать несколько десятков специалистов для налаживания производства пространственных мин и орбитальных проекторов, которые могли изрядно усилить систему обороны Солнечной системы. Канскеброны обладали слишком мощными наступательными силами, а само строение их общества практически исключало какие-то внутренние мятежи. Так что они, в отличие от империи, не уделяли серьезного внимания планетарной обороне. А никто не сомневался, что атака на Солнечную систему, когда она состоится, будет произведена очень солидными силами. Впрочем, империя должна была получить от подобного использования своих специалистов просто фантастический выигрыш, поскольку, по предположениям аналитиков, во вторжении должны были участвовать не менее трех-четырех Системных разрушителей с солидным флотом поддержки, а это означало, что канскебронам волей-неволей придется существенно ослабить давление на фронтах. Впрочем, был еще вариант, при котором канскеброны никак не отреагируют на действия Берса, но он серьезно не рассматривался. Почти никем.

2

Тяжелая металлическая дверь с легким шелестом скользнула в сторону.

Эсмиель открыла глаза и повернула голову в сторону входа. Прямая как палка фигура, возникшая на пороге, заставила ее только разочарованно искривить губы. Опять Вопрошающий. Она совершенно по-детски зажмурила глаза, как будто это могло хоть как-то оградить ее от приближающегося мерным шагом мучителя, а потом горько усмехнулась и, откинув легкий полог, резко села на своем жестком ложе.

Вопрошающий остановился в пяти шагах и уставился на нее всеми своими сенсорами, похожими на уродливые глазки, висящие вокруг черепа на толстых волосках. Когда они находились в покое, то у Вопрошающего был вид земного святого с нимбом над головой. Эсмиель как-то видела это на старинных земных картинах, которые она случайно обнаружила, ненароком забравшись в директорию «История искусств». Но сейчас все они были направлены на нее и беспрестанно шевелились, от чего Вопрошающий скорее напоминал бесполый вариант медузы.

— О встрече с тобой просила одна из подобных тебе. — Сухо произнес Вопрошающий и, на мгновение замерев, чтобы сенсоры смогли как следует оценить ее реакции, столь же сухо закончил: — Ей разрешено.

Эсмиель поежилась. Она была совершенно нагой, но температура, влажность и состав воздуха в этом месте заключения были подобраны с максимальным для нее комфортом, а за прошедшие два месяца она привыкла относиться к Вопрошающим скорее как к мебели, чем как к мужчинам. Впрочем, по их внешнему виду сложно было установить, кем эти существа были до того, как стали Вопрошающими. Так что ее озноб был вызван больше тем, что впервые за эти месяцы в ее тупо-неизменном существовании наконец что-то произошло. Потом до нее дошел смысл заявления, и она удивленно вскинула голову. Неужели леди Эноминера действительно жива? Впрочем, эта фраза могла означать, что встречи с ней пожелала какая-то из деторождающих машин, каковыми ей представлялись женщины канскебронов.

Канскеброны захватили крайдер в течение сорока минут. Потерь с их стороны практически не было. Насколько Эсмиель могла оценить, были серьезно повреждены два или три такта да зафиксировано несколько случайных попаданий в ближайший корабль прикрытия. Антенны системы наведения были полностью выведены из строя, и офицер управления огнем просто палил куда-то в сторону противника, перенацеливая орудия случайными ударами по клавишам включения сервоприводов фокусаторов орудий. Канскеброны даже не стали отвечать, а, подойдя вплотную, накрыли их мощным нейтрализующим полем. После чего выбросили абордажную команду. Такты аккуратно вскрыли оболочку, ворвались внутрь, молниеносно прикончили шестерых самых смелых и без звука скрутили остальных. Спустя час после начала атаки вся эскадра уже легла на обратный курс, оставив на месте крайдера быстро рассеивающееся и остывающее облачко.

Первые сутки всех пленников держали вместе. Такты пригнали их в большое помещение и выстроились вокруг них, слегка опустив оружейные блоки, сильно напоминавшие огромные уродливые руки с торчащими из области запястий острыми фокусаторами боевых лазеров. Когда дюжий такт выпустил ее из своих железных лап, Эсмиель торопливо отступила на несколько шагов и, остановившись, быстро огляделась. Множество событий, в числе которых были захват корабля и смерть товарищей, произошли за столь короткий промежуток времени, что большинство членов экипажа были просто сбиты с толку и находились в прострации. В каком-то смысле ей было легче, чем им, поскольку она уже встречалась с тактами. К тому же ее побег и год жизни на Земле были хорошей закалкой для ее психики, но, темная бездна, они же все были военными!

Эсмиель недовольно скривилась и помассировала руки — проклятый такт слишком сильно стиснул ей запястья, когда заламывал руки и волок по коридору горящего крайдера к абордажному боту.

— Как вы, леди?

Она обернулась. Капитан стоял рядом, держась за бок.

— Прекрасно, капитан, — девушка усмехнулась, — насколько, конечно, все может быть прекрасно в подобных условиях. — Она обвела толпу пленников быстрым взглядом. — А где леди Эноминера? Она жива?

Капитан выдохнул и попытался выпрямиться, но охнул и, покраснев, заговорил почти спокойным голосом:

— Была жива, когда эти твари ворвались в рубку. И насколько я могу надеяться, так и осталась жива. Не думаю, что, если она даже и вздумала огреть кого из них своим знаменитым ридикюлем, они вряд ли расценили это как нападение. Скорее как ласку. — Он горько усмехнулся. — Я думаю, что и Грени и Сапойта они убили больше для демонстрации своей силы, а не из-за представляемой ими угрозы. Против каждого из этих… этих… — И он, не найдя достойного эпитета, просто зло сплюнул и зло закончил: — Нужно выставить по взводу Голубых драконов, тогда можно говорить о каких-то шансах. — Он замолчал и некоторое время вертел головой по сторонам, а потом недоуменно произнес: — Похоже, здесь все выжившие… кроме леди Эноминеры. — Капитан громко выкрикнул: — Кто видел леди Эноминеру?

Толпа загудела. Громкий голос капитана был чем-то из тех страшно далеких времен, когда все еще было хорошо или казалось таковым.

— Я видел, как ее вели по коридору, лэр, — из толпы вышел какой-то матрос, — их было двое, лэр, один такой же, как те, — он кивнул в сторону молчаливого кольца, окружавшего их, — а у второго из черепа торчало раза в три больше всякой дряни.

Эсмиель удивленно покачала головой:

— Оперативный управляющий модуль? Странно… — Она на мгновение замолчала, пытаясь понять, какого дьявола командир абордажной группы лично конвоировал леди Эноминеру, но так ничего и не придумала и глухо произнесла:

— Что ж, поскольку никто не видел ее мертвой, будем считать, что она жива и рано или поздно к нам присоединится. — Она повернулась к капитану: — Итак, что вы намерены предпринять?

Капитан недоуменно уставился на нее:

— Э-э-э… леди?

Эсмиель сердито нахмурилась и сварливо рявкнула:

— По-моему, вы еще капитан, а вокруг ваши люди.

Капитан сглотнул и, снова покраснев, с натугой произнес:

— Да, конечно, благодарю вас, леди. — Он на мгновение задумался, а затем коротко приказал: — Командирам боевых частей и старшим отсеков, проверить личный состав. Через пятнадцать минут жду полного доклада о потерях, наличии и состоянии людей, имеющихся ранениях и ожогах.

Капитан замолчал и бросил быстрый взгляд на Эсмиель, та еле заметно кивнула. Он заметил и едва удержался от довольной улыбки, однако быстро опомнился и поспешно отвернулся, нарочито нахмурившись.

Пока командиры докладывали о потерях, Эсмиель, устроившаяся на полу, принялась осматриваться. Шок постепенно проходил. Люди, еще несколько минут назад напоминавшие испуганное стадо, сейчас вновь начали осознавать себя людьми, и даже более того, военными моряками империи.

— Прошу прощения, леди…

Эсмиель обернулась. Капитан уже успел закончить короткое совещание и, отпустив командиров, снова подошел к ней.

— Леди, я должен выразить вам свое восхищение, — произнес он. — Половина моей команды только начинает немного приходить в себя, я сам…

Он запнулся, слегка заалел, но, упрямо набычив голову, твердо произнес:

— Чувствовал себя растерянным, но вы… Клянусь, раньше я сомневался в праве лордов так долго управлять империей, но теперь… — Он оборвал фразу и склонился перед ней в глубоком поклоне.

Эсмиель слегка растерялась. Знал бы этот мальчик, что вся ее выдержка не имеет ничего общего с чистотой ее крови. Она припомнила, какая дикая паника охватила ее, когда она впервые была застигнута учебной тревогой на одиннадцатом библиотечном уровне. Выматывающий душу звон баззеров первого предупреждения, пустынный коридор, мгновенно наполнившийся сосредоточенными людьми, мчащимися куда-то с сумасшедшей скоростью, здоровенный такт, сбивший ее с ног небрежным движением оружейного блока. От его прикосновения ее охватило оцепенение, но такт одним движением кисти поставил ее на ноги.

«Прошу прощения, мэм», — буркнул он и тут же помчался дальше. А сколько их было потом… Но она не стала ничего рассказывать капитану, просто кивнула и покровительственно улыбнулась. Она была старше большинства этих мужчин на целую жизнь. Потому что уже почти не принадлежала империи. Леди Эсмиель стала миссис Рюрик. Поэтому она знала, что она может выдержать намного больше того, на что способна леди ее возраста и положения. А эти мужчины нуждались в ее силе. На душе у каждого из них лежал тяжкий груз поражения, и сейчас главным было выдержать, устоять, не впасть в отчаяние или сойти с ума, а потому ее задачей было стать для этих мужчин границей, последней чертой.

Чтобы при взгляде на нее каждый из них мог сказать: «Если эта аристократичная штучка до сих пор не сломалась, то чем хуже я?» После года, проведенного на Земле, она понимала, какую неподъемную тяжесть взваливает на свои плечи, и знала, что сможет ее выдержать.

В этот момент ближайшая стена вздрогнула и начала медленно раздвигаться. В образовавшийся проем ударил сноп яркого света, и люди зажмурились. Эсмиель бросила быстрый взгляд в сторону тактов, но те стояли неподвижно. Их фильтры могли выдержать более сильное освещение, а тот, кто должен был появиться на пороге, явно не относился к числу их командиров.

— О темная бездна!

Эсмиель оглянулась. На пороге стояло существо с двумя руками и ногами и одной головой, но в тот момент им показалось, что на этом его сходство с человеком и заканчивается. И все, что с ними произошло позже, не раз возвращало их к этой мысли. Существо шагнуло вперед, окинуло их странным взглядом, от которого у каждого появилось ощущение, будто с него содрали кожу, и произнесло сухим, даже каким-то скрипучим голосом:

— Вы будете называть меня Вопрошающий, низшие.

Следующие несколько часов были заполнены тем, что их заставили раздеться, и, прогнав, будто скот, через несколько душевых камер, наконец снова собрали в каком-то отсеке. На некоторое время они вновь оказались предоставлены самим себе. Тем более что на этот раз вокруг них не было никаких тактов. Как только Эсмиель стало ясно, что конвейер на некоторое время остановился, она отошла в сторону и принялась торопливо отжимать свои длинные густые волосы, рефлекторно морща нос. О темная бездна, и это она, та самая леди, которая устраивала скандал, если Саонэрей, ее личный парфюмер, чуть-чуть не попадал в ее любимый тон. Теперь от нее пахло не то чтобы очень гнусно, но как-то неприятно. Во всяком случае, не тем, чем должно пахнуть от женщины. И это, как ни странно, раздражало ее намного больше всего остального.

Вопрошающий, как и в прошлый раз, появился внезапно и без охраны. Он окинул их тем же бесстрастным взглядом, в котором Эсмиель, однако, почудилась некая толика презрения, и снова проскрипел:

— Через промежуток времени, равный двум вашим минутам, я укажу вам, куда следует пройти, а пока выслушайте правила, следуя которым вам отныне предстоит жить. — Он замолчал, поведя по сторонам вылупленными глазами и растопырив свой шевелящийся венец. В этот момент один из пленников, взревев, бросился на него. Все сенсоры Вопрошающего тут же развернулись в сторону мужчины, и в следующее мгновение вокруг его головы появилось голубоватое свечение, с выпуклостей сорвалась огромная голубая искра, ударившая матроса прямо в переносицу. Тот сделал еще два шага и рухнул прямо под ноги Вопрошающего. Все произошло настолько быстро, что никто даже не успел осознать, что произошло. Страшный венец Вопрошающего еще мгновение был направлен на лежащего, потом вновь зашевелился, будто ощупывая всех находящихся в отсеке невидимыми щупальцами. Вопрошающий поднял свою худую ногу и резким пинком перевернул труп на спину. Эсмиель вздрогнула и рефлекторно закрыла глаза. Лицо матроса полностью обгорело, и передняя часть головы блестела слегка закопченными костями и скалилась желтоватыми зубами черепа. Но закрытые глаза не принесли облегчения, поскольку в нос тут же ударил тошнотворный сладковатый запах озона и горелой кожи.

— Покорность, повиновение, преклонение! — возгласил Вопрошающий своим абсолютно бесстрастным голосом, и это оказалось последней каплей. Несмотря на всю ее закалку, психика Эсмиель была все же психикой аристократки. Все это чудовищное нагромождение страшных событий последних часов превысило критическую массу, и девушка не выдержала. Она почувствовала, как у нее подгибаются ноги, закружилась голова, затем Эсмиель без чувств рухнула на пол.

Очнулась она уже в этой тюрьме.

По-видимому, что-то отразилось на ее лице, когда в памяти всплыли воспоминания того дня. Во всяком случае, сенсоры Вопрошающего, до того замершие почти неподвижно, теперь вновь зашевелились, но затем Вопрошающий молча сделал шаг в сторону, освобождая проем. Послышались легкие шаги, и спустя мгновение Эсмиель с радостью убедилась, что ее предположения оказались верны. На пороге ее отсека возникла леди Эноминера, одетая в просторное длинное платье. Вернее, та женщина, что возникла на пороге, очень напоминала леди Эноминеру, но выглядела так, будто леди каким-то образом удалось сбросить несколько десятков лет. Эсмиель удивленно захлопала глазами, а ее гостья, заметив ее реакцию, удовлетворенно рассмеялась:

— Ну вот, слава богу. А то все вокруг больше напоминают сушеных рыбин, чем живых людей.

— Эноминера! — Эсмиель шагнула вперед и схватила ее за руки. — Святые стихии, я так счастлива, что вы живы!

— Не только жива, милочка, но, как видишь, еще и процветаю. А как ты? — Она отстранилась и стала рассматривать девушку. — Вижу, не сахар, впрочем, если бы кто из наших славных морячков увидел тебя в таком виде, то их можно было бы пересчитать не по головам, а по буграм на штанах, — и она весело расхохоталась.

Эсмиель почувствовала, что ее душат слезы.

— О Эноминера, если бы вы знали, как я счастлива вас видеть. Уже столько дней я не слышала…

— Знаю-знаю, милочка, — перебила ее Эноминера, — кстати, все это легко изменить.

Эсмиель удивленно посмотрела на нее. Та наслаждалась произведенным эффектом, потом ухмыльнулась:

— Да, охальник Эскон, пожалуй, не упустил бы возможности написать с тебя картину под названием «Обнаженная изумленная», помнится, он любил что-то в этом роде. — Она провела рукой по бедру и поморщилась: — Вот темная бездна, все время забываю, что мои сигары находятся за слишком много световых лет отсюда.

— Что вы имеете в виду, когда говорите об изменениях? — спросила Эсмиель.

— Все.

— То есть?

Эноминера сделала замысловатый жест рукой и пояснила:

— Несколько искусственно выращенных биоэлектронных энигм — и твоя молодость продлится намного дольше, чем ты рассчитываешь прожить, а некоторая демонстрация готовности к сотрудничеству, и перед тобой откроются такие перспективы… — Эноминера демонстративно зажмурилась.

Эсмиель почувствовала озноб. Эноминера… Не может быть! Гостья, криво усмехаясь, смотрела на нее.

— Ты поняла? — И, помолчав минуту, но так и не дождавшись ответа, холодно произнесла: — Я не думаю, что мне стоит в чем-то раскаиваться. Эзарр и его выродки получили то, что заслужили.

Эсмиель отвела глаза:

— Но… почему?

Эноминера скривилась.

— Ты действительно хочешь знать?.. Что ж, тогда слушай.

И она заговорила глухим, надтреснутым голосом.

Спустя полтора часа она замолчала. Некоторое время в отсеке стояла мертвая тишина, потом Эсмиель глухо произнесла:

— И что теперь? Вы довольны тем, что сотворили?

— Оставь, девочка, — леди Эноминера устало покачала головой, — не надо вешать на меня вину за эту войну. Я сама определю ее меру, — она зло усмехнулась. — Кто же мог предположить, что у нас столь бездарные адмиралы?

Эсмиель вскинула глаза. Несмотря на всю браваду, лицо леди Эноминеры, скорее, напоминало маску скорби. И внезапно ей стало жалко эту старую женщину, которая сожгла свою жизнь на алтаре ненависти и мести. По-видимому, следы этих чувств отразились на ее лице, потому что Эноминера поджала губы и отрывисто бросила:

— А вот этого не надо. Я не нуждаюсь ни в чьей жалости. В конце концов, в этом мире найдется мало людей, которые могут похвастаться, что увидят живое воплощение своей самой большой мечты. А я увижу, как рухнет трон Эзарра!

— И сколь много будет погребено под его обломками, — еле слышно пробормотала Эсмиель, но Эноминера, услышав ее слова, яростно прокричала:

— И пусть! Если они безропотно сносили над собой это отродье темной бездны, значит, заслужили то, что с ними произойдет.

И Эсмиель почувствовала, что ее жалость улетучилась, сгорела в пламени застарелой злобы этой леди. Она почувствовала усталость. Теперь, когда все точки над «и» были наконец расставлены, этот разговор стал ее тяготить.

По-видимому, это поняла и Эноминера. Но она тут же натянула на лицо выражение благожелательного участия и торопливо заговорила:

— Ладно, что-то мы с тобой заболтались. Я ведь тебе еще ничего не сказала о главном. Скажу прямо, милочка, похоже, тебе очень повезло, что на тебя обратил внимание этот варвар. Оказывается, господин лорд Контролер немало наслышан о нем и имеет горячее желание с ним познакомиться.

Эсмиель изумленно посмотрела на Эноминеру. Та как-то странно замерла, будто не совсем понимая, о чем это только что говорила, потом лицо ее исказила судорога, которая тут же пропала, и она снова расплылась в слащавой улыбке и поспешно добавила:

— У нас есть возможность связаться с ним. И если ты уговоришь его прибыть к нам и согласиться принять участие в некоторых абсолютно безопасных исследованиях, то… мы… — По ее лицу пробежала волна судорог, потом жилы на лбу вздулись, и леди Эноминера с натугой произнесла: — О темная бездна, как больно… — и глухо закашлялась.

Эсмиель подскочила к ней.

— Святые стихии, что они с вами сделали?

Эноминера медленно закрыла руками посеревшее лицо. В тот же миг с тихим шелестом распахнулась дверь за спиной, и на пороге появились двое Вопрошающих. Один из них, не успев переступить порог, протянул руку в сторону Эноминеры. Та вздрогнула всем телом и тут же обмякла, осев на пол.

Второй Вопрошающий повернулся к Эсмиель. Несколько мгновений его сенсоры возбужденно шевелились, рассматривая девушку, а потом он заговорил:

— Эта, подобная вам, сделала тебе предложение. Ты примешь его?

Эсмиель стиснула зубы, не собираясь отвечать, но взгляд Вопрошающего давил на нее, поэтому она не выдержала и прошипела:

— Это не ее предложение. Леди Эноминера никогда не была настолько тупа, чтобы делать мне подобные предложения, да еще в такой идиотской форме. — Она шагнула вперед и выкрикнула: — Что вы с ней сделали, отродья темной бездны?

Вопрошающий помедлил, но потом все так же бесстрастно произнес:

— Она на пути к Слиянию. Начало пути бывает непростым. Ей помогут.

Эсмиель смотрела, как второй Вопрошающий уводит деревянно шагающую куклу, когда-то бывшую леди Эноминерой, потом повернулась и, сделав короткий шаг, перенесла тяжесть на левую ногу, а носком правой резко ударила стоящее перед ней существо в левый висок. Ольга подробно отрабатывала с ней этот удар, и Эсмиель хорошо усвоила его. Раздался резкий хруст, и Вопрошающий рухнул на пол. Тот, что вел Эноминеру, мгновенно повернулся, и его сенсоры тут же окутались голубым сиянием. Он тонко заверещал:

— Вина! Соответствие! Наказание!

Эсмиель хрипло расхохоталась:

— Заткнись, придурок. Ты — всего лишь исполнительный механизм своего Контролера, а я слишком важна для каких-то там ваших планов, чтобы ты посмел сделать мне что-то неприятное. — Она резко оборвала смех и, стиснув зубы, прошипела: — Если еще хотя бы один из вас переступит этот порог, я расправлюсь с ним так же, как с этим. А сейчас убери от меня эту падаль.

Вопрошающий несколько мгновений молча рассматривал ее всеми своими суматошно шевелящимися сенсорами, потом притушил сияние и перевел взгляд на сломанного собрата. Мертвое тело вздрогнуло, неуклюже поднялось и, шатаясь, побрело к выходу. Вопрошающий дождался, пока все лишние покинут отсек, и молча шагнул за порог.

3

Все началось спустя два месяца после отлета Берса и Ольги. На лунную базу почти одновременно вернулись шесть групп, высланные на патрулирование маршрутов, соединяющих Солнечную систему с ближайшими мирами империи. Сведения, которые они принесли, были не совсем приятны. Похоже, канскеброны решили полностью отрезать Землю от империи. Четыре основных маршрута были перекрыты довольно сильными эскадрами по паре десятков вымпелов, а на возможных обходных путях барражировали многочисленные патрули. Конечно, это вряд ли можно было назвать серьезной угрозой, поскольку даже соединенные силы всех четырех эскадр были слишком слабы для того, чтобы иметь хоть какой-то шанс на успешную атаку Солнечной системы. Да что там говорить — одна Мерилин способна была без особых затруднений разобраться с гораздо большими силами. Однако для транспортных кораблей, даже передвигающихся в сопровождении военного эскорта, подобные заслоны были непреодолимы. В то же время эскадры благоразумно держались в двух-четырех световых годах от орбиты Плутона, так что при всем желании это нельзя было считать объявлением войны. Адмирал Навуходоносор несколько дней мучился предположениями о том, как следует расценивать эти факты, но потом все-таки решил считать их достаточно обнадеживающими и благопрепятствующими его планам и объявил о сборе Совета Защиты.

Большинство членов Совета находились в радиусе не более чем четырех часов полета, поэтому кворум собрали в течение суток. На этот раз в просторный кабинет адмирала, по привычке используемый как зал заседаний, набилось почти два десятка человек. Совет Защиты в таком составе не собирался уже больше трех лет, так что адмирал Навуходоносор успел позабыть, что, когда собирается столь много народу, разговор завязывается сам собой.

Тем более что в традициях Защиты не было привычки обеспечивать сокрытие столь важной информации от тех, кто ею интересовался. Все плыли в одной лодке, и каждый греб по мере своих сил. Так что когда Навуходоносор, одетый в выутюженный мундир подчеркнуто скромного покроя, после тщательно продуманной паузы появился в величественно-деловой позе на пороге своего кабинета, все его усилия произвести впечатление пропали втуне. На него не обратили ни малейшего внимания. Адмирал остановился на пороге, нахмурился, мгновение помедлил, раздумывая, а не кашлянуть ли нарочито, чтобы привлечь внимание к своей особе, но затем, поняв, что это будет выглядеть глупо, вздохнул и торопливо двинулся вперед, спеша присоединиться к разговору.

Энтони только что закончил излагать результаты разведки, и когда адмирал подошел вплотную, как раз возникла пауза. Все обдумывали только что услышанное. Адмирал счел этот момент как нельзя лучшим, чтобы объявить о своем присутствии. Он решительно протолкался к экрану, у которого Энтони делал свой доклад, и, развернувшись, сказал:

— Итак, господа, я думаю, теперь всем ясно, что канскеброны дают нам понять — Единение не имеет своей целью атаку Солнечной системы. По моему мнению, это означает, что Единение не хочет войны с нами и готово продолжать диалог. А посему я считаю абсолютно логичным денонсировать договор, заключенный нами с Империей, поскольку любые попытки соблюдения договора способны немедленно ввергнуть нас в войну. — Он сделал паузу, обведя всех многозначительным взглядом, но, к его удивлению, окружающие, которым следовало бы почтительно внимать его речи, смотрели на него недоуменно, а некоторые, более того, с жалостью. Адмирал вдруг почувствовал себя очень неуютно и, стушевавшись, повернулся к Энтони, все еще стоящему рядом. Тот поймал его взгляд, на мгновение отвел глаза, а потом неловко произнес:

— Вы сделали не совсем правильные выводы, сэр. Война УЖЕ началась, адмирал. И первый шаг сделали канскеброны. Эта блокада доказывает как раз обратное. Они хотят не дать нам возможность использовать шанс на укрепление обороны, который мы получили благодаря этому чертовому договору.

— Но… — начал адмирал и осекся, поняв по глазам окружающих, что Энтони высказал мнение если не всех, то подавляющего большинства присутствующих. И у него сжалось сердце. Он не испытывал особой любви к берсеркам, которые казались ему постоянно нацеленными на войну, да и к членам Совета, убеждения и полномочия которых служили основным препятствием на пути к успешному выполнению его плана добровольного вхождения Солнечной системы в состав Единения на основе признания исключительности генного пула человечества, но… Он уже успел убедиться, что в вопросах войны и мира ни берсерки, ни Совет никогда не ошибаются. Значит, если даже и существовал какой-то шанс сделать шаг навстречу своей мечте, он его уже упустил. Адмирал шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы и попытался изгнать из сердца неприятный холодок, потом, скорбно кивнув, сухо произнес: — Что ж, коли так — будем защищаться.

После этих слов по кабинету пронесся удовлетворенный гул, и адмирал почувствовал облегчение. А Энтони, от внимательного взора которого, похоже, не укрылось смятение адмирала Навуходоносора, ободряюще улыбнулся ему и тут же отвернулся.

— Итак, исходя из всего вышесказанного, штаб предлагает следующий вариант…

* * *

Эскадра Сэокондер второго созвездия периферийных резервных сил желтого сектора находилась на патрулировании уже семьдесят стандартных оборотов.

Патрулирование во все времена и на всех флотах было скучным занятием, и поэтому личный состав эскадры по большей части одолевали повседневные заботы. Эта эскадра была полностью укомплектована кадровым составом, который занимался патрулированием различных участков пространства на протяжении всей своей жизни. Поэтому для всех оно давно уже стало тупой, однообразной, надоевшей работой. Однако настроение личного состава можно было скорее назвать удовлетворенным, чем разочарованным. На практике личное участие даже в победоносной войне лучше ограничить районами, максимально отдаленными от линии фронта. И привычная рутина покажется не такой уж нудной. Тем более что вокруг на много световых лет не предвидится никакого серьезного противника. Те, кто способен был трезво мыслить, даже несколько удивлялись. Столь солидными силами блокировать вероятные подходы к какой-то Богом забытой системе? Да если что-то в этой системе представляет хоть какую-то угрозу, достаточно послать туда пару шип-маток с десятком атакаторов или на худой конец средний рейдер, и все проблемы будут окончательно решены. А как еще могли думать бравые матросы победоносного флота, успешно перемалывающего последнюю в известной части галактики силу, теоретически способную воспротивиться Единению?

Первый Контролер эскадры знал об этой системе несколько больше, чем остальные, но и он тоже был спокоен. Дозирование информации было обычной практикой и служило даже не столько целям секретности или обеспечения лояльности, сколько ставшим привычкой принципам Высших Контролеров не забивать оперативную память информацией, бесполезной для решения данной конкретной проблемы. Они уже слишком далеко отошли от того, что называется человеком, чтобы исповедовать человеческие способы мышления. Однако уровень ответственности Первого Контролера позволял ему получить доступ к основной части массива данных, касающихся этой системы, за исключением сведений высшего уровня конфиденциальности. Так что адмирал знал, что эта система когда-то была включена в состав миров, идущих по пути к Единению, и на ней была создана достаточно мощная промышленная база. Однако по каким-то причинам система вышла из-под контроля, и Высшие Контролеры позволили ей некоторое время существовать отдельно. Причин этого Первый Контролер не понимал, но подобное положение дел его не смущало. Высшие могут делать все, что им заблагорассудится, и, как бы странно это ни выглядело вначале, он не сомневался, что в конце это только пойдет на пользу Единению. Поэтому, когда сенсоры дальних патрулей выдали странный сигнал, квалифицированный идентификационным контуром как неопределенные помехи. Первый Контролер задействовал стандартную процедуру. И это решение оказалось первой роковой ошибкой.

Клайв стал берсерком только во время Битвы в поясе. Говорят, подавляющее большинство берсерков инициировались именно во время боя, во всяком случае, исключений было известно только два — командующий и его сестра. Первый прошел инициацию еще ребенком, во время кровавой схватки со стаей волков, а вторая… вторая была с ним одной крови. Клайв слегка усмехнулся и покосился на безжизненный экран связи, в центре которого начал помаргивать алый язычок. Все, как они и предполагали. Дозированная информация. Канскеброны не смогли идентифицировать приближающийся объект. На такой дистанции пять атакаторов, двигающихся с одинаковой скоростью на расстоянии всего несколько метров друг от друга, аппаратура воспринимала как единую конструкцию. Конечно, это была абсолютно незнакомая конструкция, но и анализ компьютерной версии, однозначно показывающий, что данное тело произведено с использованием канскебронских технологий, и фальшивый идентификационный сигнал склоняли идентификационную систему к тому, что это невраждебная цель. А когда достоверная идентификация невозможна — программа предоставляет право принимать решение людям. Даже Контролеры канскебронов до сих пор не могли отказаться от биологической основы и всех связанных с ней недостатков, что уж говорить о находящихся в плену шаблонного мышления рядовых операторах систем защиты.

Неизвестный объект не ответил ни на один запрос. Компьютерная реконструкция показала, что данный объект создан с широким использованием технологий канскебронов. Объект не поддавался идентификации, программа выдавала какие-то совсем уж абсурдные варианты — типа опасно слитной группы внутрисистемных атакаторов. Внутрисистемные атакаторы за два световых года от ближайшей звезды! Если бы общепринятыми нормами поведения не являлась подчеркнутая, даже демонстративная сдержанность, оператор системы идентификации расхохотался бы в полный голос. Радиационный выхлоп объекта показывал, что мощность его двигателя едва позволяет ему набрать скорость смещения. Короче, чем бы это ни было — никакой опасности для кораблей эскадры оно не представляло. Но инструкция есть инструкция. И дежурный Контролер выслал патруль для визуального осмотра.

Клайв насторожился. Время для вхождения в боевой транс пока не наступило, но кое-какие ощущения уже бродили по периферии сознания. Клайв знал, что каждый боевой транс что-то меняет в его метаболизме и Проникновение каждый раз становится все глубже и четче. Говорили, что поколение Берса практически всегда может ощутить Рисунок, даже не находясь в боевом трансе. Впрочем, в той или иной мере это могли все. И вот сейчас он без всяких приборов чувствовал, что к ним приближается враг, и не только чувствовал, но и мог в любой момент запустить двигатель и без всяких приборов мгновенно выйти в «точку гарантированного поражения».

Фонарь кабины заслонила тень. Старший Йоргенсен выбрался на правый боковой пилон и выпрямился, всматриваясь в пространство, потом повернулся в сторону кабины и слегка качнул рукой. Клайв, повинуясь жесту, на мгновение приоткрыл левый клапан сброса излишней углекислоты, разворачивая атакатор в нужную Йоргенсену сторону, и тут же остановил поворот точно рассчитанным импульсом правого клапана. Голова Йоргенсена, едва видимая сквозь забрало, склонилась в коротком жесте благодарности, и он снова отвернулся. Все вокруг опять замерло, только медленно и как-то грациозно рассеивались над крыльями облачка кристалликов углекислоты. Спустя две минуты Йоргенсен слегка согнул ноги и, с силой оттолкнувшись, устремился вверх. Клайв компенсировал импульс кратковременным открытием левого клапана и, мельком бросив взгляд на младшего Йоргенсена, взмывающего вверх параллельно брату, повернул голову в сторону, с которой должен был появиться патруль канскебронов. Потом, повинуясь собственному ощущению Рисунка, он открыл все четыре крыльевых клапана. То же движение совершили пилоты остальных атакаторов, а Накамура отключил висевший на подфюзеляжном пилоне его атакатора контейнер с резервным маневровым двигателем Бродяги, который позволил им так близко подобраться к эскадре канскебронов незамеченными. Атакаторы начали быстро окутываться облаком замерзшей углекислоты.

Этот внезапный выброс углекислоты изрядно заморочил голову идентификационным системам патрульных, сильно смазав компьютерную реконструкцию, и сначала насторожил, а потом, когда анализаторы выдали химический состав образовавшегося облака, наоборот, заставил поторопиться с выходом на дистанцию визуального контакта. Ведь объект пока числился невраждебным, а выброс углекислоты испокон веку означал как минимум пробоину во внешней обшивке. И патрульные атакаторы приблизились почти вплотную, когда до плохо различимого из-за медленно рассеивающегося облака замерзшей углекислоты странного объекта оставалось не более сотни футов. Ведущий некоторое время всматривался в облако, потом негромко произнес в микрофон:

— Похоже, выброс углекислоты произошел с этой стороны, поэтому ничего не видно. Попробую зайти по-другому.

Оператор связи буркнул:

— Принято. Вы в пределах визуального контакта, попробуйте сделать вызов на частотах скафандров. Может, у них действуют только такие передатчики.

— Принято.

Пилот успел переключить канал на частоту связи с напарником, как вдруг на лобовую пластину фонаря упала какая-то тень. Пилот удивленно вскинул глаза и почувствовал, как у него перехватило дыхание. Это было последнее, что он почувствовал в своей жизни. В следующее мгновение старший Йоргенсен с короткого замаха развалил лобовое стекло атакатора плазменным резаком на две половины и, протянув руку, выдернул пилота из кресла, переломив ему несколько костей. Но тому было уже все равно. Факел плазменного резака рассек ему голову вместе со шлемом. Йоргенсен неторопливо сбросил со спины пару баллонов из-под азота, которые сработали как вакуумный двигатель, позволив ему незаметно подобраться к атакатору. Затем он влез в кабину сквозь вырубленную щель, несколькими движениями выгнал наружу пузырьки из взорвавшегося от мгновенного перепада давления термоса и, поерзав, поудобнее устроился в слегка перекосившемся пилотском кресле. Потом посмотрел в сторону висящего неподалеку второго атакатора. Брат был уже готов. Йоргенсен усмехнулся, тронул рукоятку, качнул крыльевыми пилонами, вывел на боковой экран сведения об имеющемся бортовом вооружении и довольно хмыкнул. Судя по спецификации, эти ребята не очень любили летать с пустыми подвесками. Спустя некоторое время патрульные атакаторы с новыми пилотами лихо развернулись и помчались назад, забирая несколько выше прежнего курса.

Когда оператор связи не смог вызвать возвращающийся патруль, дежурный Контролер испытал скорее раздражение, чем беспокойство. Патруль возвращался к эскадре без видимых повреждений и на стандартном ускорении, а что касается связи… Мало ли из-за каких причин она может отказать. Хуже было то, что с атакаторов одновременно прекратила поступать вся телеметрическая информация. Но и это имело не слишком пугающие объяснения. Существовала вероятность того, что станции атакаторов по-прежнему сохраняли возможность работать на прием. Поэтому дежурный Контролер приказал передать распоряжение о немедленной стыковке и замене патрульной пары охранения, здраво рассудив, что за небольшой промежуток времени, в течение которого пилоты новой патрульной пары пройдут медконтроль и подготовятся к выводу, ничего серьезного произойти не может.

Накамура, станция которого на таком расстоянии была способна перехватывать все используемые канскебронами частоты связи, ощерился в хищной улыбке. Приказ дежурного Контролера означал, что в момент атаки над эскадрой не только не будет дежурной пары, но и при некоторой расторопности канскеброны вообще окажутся не способны использовать атакаторы. Обе внешние стыковочные фермы одной шип-матки будут освобождены для приема старой патрульной пары, а на второй шип-матке они будут заняты атакаторами, пилоты которых как раз доберутся до медицинского отсека, расположенного в противоположном от ангаров конце корабля.

Накамура подождал немного, а потом тронул рукоятку, бросив атакатор в убийственную атаку с полным ощущением того, что сделал это в самый выгодный момент.

Когда атакаторы землян выпрыгнули из облака замерзшей углекислоты, будто чертики из табакерки, и, лихо развернувшись, устремились к эскадре, Йоргенсены находились от нее уже на половине дистанции полного залпа. Бой, в котором участвуют берсерки, мало напоминает обычный. Здесь нет эфирного шума, которым полны частоты связи в любом бою, всяких там предупреждающих возгласов, восторженных выкриков или, наоборот, горестных стонов.

Единственные звуки, которые вы можете услышать на частоте берсерков, это скрип зубов или глухой утробный рык. Берсеркам не нужны слова. Они и так знают все, что нужно делать.

Два патрульных атакатора без всякой команды вдруг развернулись и, дав форсаж, устремились к шип-маткам. Первым же залпом они размели в щепы стыковочные фермы, а потом, неожиданно прекратив атаку шип-маток, принялись расстреливать внешние антенны остальных кораблей. Эскадра открыла ответный огонь спустя всего семь секунд после начала атаки, но было уже поздно. Никто на этой эскадре не знал, кто такие берсерки. Пять управляемых берсерками атакаторов могли разобраться с этой эскадрой и без столь сложного плана. Но в этом случае канскеброны почти неизбежно успели бы идентифицировать нападающих и передать сообщение. А сейчас они уже опоздали сделать даже это.

Спустя двадцать минут все было кончено. Атакаторы сомкнутым строем описали несколько кругов над медленно рассеивающимися облаками раскаленного, разреженного газа и, развернувшись, двинулись на встречу с Бродягой, который должен был подобрать их в паре световых часов отсюда. Вскоре здесь останется только локальная область с повышенной плотностью межзвездного газа, а через несколько лет плотность упадет до нормальных величин. А эта эскадра для всех просто сгинет в космической бездне. Атакаторов же ждала следующая из эскадр блокады. Впрочем, для нее был заготовлен несколько другой сюрприз. Спустя пару часов сюда должна была подтянуться Мерилин, а к исходу суток в этой точке должны были появиться несколько транспортников с имперскими специалистами и военными материалами, отправленными адмиралом Эсмиером. Во всяком случае, для берсерков здесь работы больше не было.

4

— Они предлагают лечь в дрейф и заглушить двигатели.

Берс молча кивнул:

— Выполняем.

Ольга ухмыльнулась, ощущая, как на нее накатывает возбуждение.

— Ты не помнишь, какой у них экипаж?

Берс неодобрительно покачал головой. Ольга смущенно отвернулась. В конце концов, она пилот атакатора, и ей достаточно знать тактико-технические характеристики и возможные варианты конфигурации вооружения кораблей противника, а не количество людей в экипаже. Тут она поймала себя на том, что оправдывается, пусть даже и мысленно, а это означало, что она виновата.

Берс разлепил губы и негромко произнес:

— Двести сорок семь человек. Из них тридцать восемь Контролеров второго и третьего уровней и тридцать девять тактов.

Ольга присвистнула. Ей казалось, что это многовато. До сих пор ей всего один раз довелось участвовать в рукопашной схватке, когда в самом начале Битвы в поясе такты канскебронов атаковали Мерилин и им с Уимоном пришлось держать оборону в переходах второго пояса.

— Не слишком много для двоих?

По-видимому, это предположение показалось Берсу совсем уж из ряда вон выходящим, потому что он не выдержал и хмыкнул, но тут же вновь посерьезнел и отрывисто бросил:

— Атаку начнем, когда появится возможность заблокировать связь.

Ольга кивнула:

— Это твой Рисунок.

Их доставили на борт монитатора[11] двое тактов. Это могло означать, во-первых, что пока их не раскрыли и воспринимают как людей империи, что было вполне вероятно, так как они летели на имперском курьере и были облачены в имперские полетные комбинезоны, во-вторых, что их все-таки узнали, однако, пока земляне не вступили в войну на стороне империи, основной состав флота не считал, что они представляют угрозу. Принцип дозированной информации.

Сразу за внутренней дверью шлюзовой камеры их ждал один из Контролеров.

Он окинул Берса и Ольгу равнодушным взглядом с обычным для его ранга намеком на надменность и произнес обыденно спокойным тоном:

— Следуйте за мной.

Берс бросил на Ольгу мимолетный взгляд. Она почувствовала легкое напряжение, заметив где-то глубоко внутри его глаз отблеск горячечного пламени боевого транса. Впрочем, ее тоже охватила легкая дрожь даже не ожидания, а предвкушения близкого боя. Что-то ударило ее в спину, и она чисто рефлекторно развернулась и вскинула руку. Такт, попытавшийся слегка ее подтолкнуть, оказался абсолютно не готов к такой реакции и среагировал с некоторой заминкой, причем в его глазах мелькнуло недоумение. Берс за ее спиной шумно вздохнул, и Ольга, буквально физически ощущая, насколько тяжело ей сдерживаться, медленно отвела руку и, опустив плечи, бросила быстрый взгляд на Контролера. Тот был в замешательстве. Реакция этих двоих явно отличалась от того, что канскеброны неоднократно наблюдали при взятии в плен имперских военных. Несколько мгновений он молча стоял, внимательно рассматривая этих необычных пленных, которые, даже находясь на борту мощного боевого корабля, в окружении устрашающего вида тактов из состава десантной группы, каким-то образом вызывали ощущение непонятной, но явной угрозы. Потом ему вдруг пришло в голову, что эти странные и необъяснимые мысли есть недостойное проявление его низменной человеческой составляющей, и он рассердился на себя. Правда, на этот раз его эмоции были строго в пределах допустимого.

— Следуйте за мной.

И они двинулись по коридору. Контролер шел быстрым шагом, и Берс в каком-то странном оцепенении, которое охватывало его все время, когда он изо всех сил старался предотвратить соскальзывание в боевой транс, с удивительной педантичностью считал его шаги. На сорок восьмом шаге они ступили в поперечный коридор, в противоположных концах которого находились двери, ведущие в боевую рубку и узел связи с шифровальной комнатой. Этот шаг оказался последним в жизни Контролера. Ольга увидела, как узкая полоска кожи, видневшаяся между воротником и коротко подстриженным ежиком волос на затылке Олега, полыхнула багровым, и почувствовала, как сама проваливается в боевой транс. А Берс уже приступил. Контролер умер мгновенно, так и не успев ничего осознать. Модифицированные рефлексы тактов позволили им хотя бы начать движения, но метаболизм берсерка давал ему недоступную для них скорость. Валькирия увидела, что один из тактов уже сползает по стене с неестественно вывернутой головой и торчащим из горла стволом позвоночника, а Берс в этот момент уже коснулся в прыжке двери узла связи. Второй такт успел поднять оружейный блок только до половины необходимого расстояния, когда она, испустив сквозь зубы хриплый, полный ярости рев, ударила его сомкнутыми пальцами в напряженную гортань и сразу же, подпрыгнув, коленом в грудь. Хрип воздуха из разбитой гортани слился с громким хрустом ломаемых ребер, и такт с грохотом опрокинулся на пол коридора. Валькирия на мгновение прислушалась к грохоту, доносящемуся из-за вывернутой из гнезда броневой двери узла связи, и, хищно оскалив зубы, скользящим шагом ринулась к боевой рубке. Перед самой дверью из ее груди вырвался хриплый, леденящий душу смешок, неизвестно почему она вдруг вспомнила свой дурацкий вопрос: «Не слишком много для двоих?» Ну надо было такое спросить?!

Очнулась она в лобовом обзорном отсеке. Немного болела голова. Кожа на руках оказалась содрана почти до костей, немного саднил правый бок, левый рукав комбинезона был оторван напрочь, а левая штанина исполосована чем-то острым, но особой боли ни в боку, ни в ноге она не чувствовала. Ольга сделала шаг назад и чуть не упала. Повернувшись, она обнаружила сразу труп такта, а чуть в стороне лежали еще несколько тел.

— Как ты?

Ольга обернулась. На пороге отсека стоял Берс и смотрел на нее. Ольга сморщилась и, вдруг почувствовав страшную усталость, сгорбилась и опустилась на корточки.

— Знаешь, из рубки атакатора это выглядит немного… по-другому.

Берс кивнул:

— Да, тот Рисунок выглядит чище, но по большому счету что тот, что этот… — Он оборвал мысль и пожал плечами. — Пошли. Нам пора.

Ольга сморщилась:

— Подожди, мне надо немного прийти в себя. Все-таки это для меня слишком. Сколько я уложила, половину?

Берс посмотрел на нее:

— Почти.

— Ничего не помню.

Берс пожал плечами:

— Это защитная реакция. Я тоже плохо помню свои первые схватки. Возможно, если бы не это, мне бы понравилось убивать. — Он снова шагнул вперед и, протянув руку, взял ее за локоть. — Пойдем. Если тебе надо прийти в себя, то здесь не лучшее место. Несколькими пролетами выше находится правый обзорный блистер, там было пусто во время боя, так что сейчас там чисто. Пойдем туда.

Ольга встала. Ноги слегка дрожали. Она сделала шаг вперед и тут же остановилась.

— Наш курьер. Они обязательно должны были оставить там хотя бы двух человек.

Берс кивнул:

— Они так и сделали, но я уже разобрался с этим и навел там порядок. Пошли, я принес кое-что перекусить. У тебя пока слишком маленький опыт подобных схваток, поэтому ты расходуешь энергию слишком неэкономно. Тебе надо восстановить силы.

И он подхватил ее под руку и повел прочь из забитого трупами отсека.

Она действительно набросилась на еду с удивившей ее саму жадностью.

Когда Ольга немного насытилась и смогла переключить часть внимания с процесса поглощения пищи и поднять глаза на брата, Берс встретил ее взгляд спокойной улыбкой. Он сидел в соседнем кресле и спокойно прихлебывал из банки какой-то напиток.

— А ты не хочешь есть?

Он мотнул головой.

— Не больше, чем обычно.

Ей стало немного стыдно за свою жадность, но Берс улыбнулся:

— Не беспокойся. Это пройдет. После своей первой схватки в лесу я буквально набил пузо мясом только что убитых мною волков. Потом меня даже рвало.

Ольга устало усмехнулась. Они помолчали, потом Ольга повернулась к проему блистера.

— Ты определил, где они держат Эсмиель?

Берс кивнул:

— Я нашел название этого места.

— А координаты?

— Мне этого не нужно. Я знаю, где она сейчас, и смогу найти ее, куда бы они ни попытались спрятать ее от меня.

Ольга удивленно посмотрела на брата:

— Но зачем тогда все это? Почему мы вообще не прибавили ходу и не оторвались от них?

— Поздно. Они нас уже заметили. Мы же шли на встречных курсах, и они успели идентифицировать нас прежде, чем мы смогли оторваться. Имперский курьер, да еще идущий курсом в глубь Единения, — это добыча, достойная большой охоты. А это совершенно не входит в мои планы.

— Но… — и она осеклась. Нашла кому задавать вопросы! Никто не умеет чувствовать Рисунок так, как брат.

Но Берс терпеливо пояснил:

— Один монитатор не может догнать курьер, но он способен достаточно долго держаться за ним на дистанции действия своих систем обнаружения, а если за нами начнется планомерная охота, это сильно затруднит нашу задачу. — Он замолчал и неторопливо отхлебнул из банки.

Ольга задумчиво посмотрела на звезды.

— Ты так любишь ее, что способен пройти за ней половину галактики?

Берс усмехнулся:

— Дядюшка Иззекиль как-то сказал, что я не способен на то, что обычные люди называют любовью. И думаю, что он прав. Но… я знаю, что сокрушу любое препятствие, которое попробует разлучить меня с ней, и… умру в тот день, когда ее не станет. Возможно, это не любовь, но это единственное, что я знаю точно о ней и себе.

Ольга некоторое время молча сидела, осмысливая слова своего брата, потом вздрогнула от поразившей ее нелепости происходящего. Два берсерка сидели в полутемном отсеке корабля, переполненного мертвецами, и с освещенными звездным светом лицами говорили о любви. По-видимому, Берс тоже почувствовал нечто подобное, потому что пружинисто поднялся на ноги и произнес:

— Пошли, пора двигаться дальше.

Когда уже открылся внешний люк шлюзового отсека курьера, Ольга вдруг развернулась и бросила взгляд на висящий в полусотне футов монитатор.

— А как же быть с ним?

Берс пожал плечами:

— Пусть летит. Я как-то раскопал в одной из директорий десяток историй о земных морях. Судя по всему, в те времена на морях частенько встречались полностью исправные корабли с мертвым экипажем, а то и вовсе пустые. Пусть и здесь появятся свои легенды.

Спустя десять минут мертвый монитатор превратился в точку на экране.

Только через сутки до Ольги дошло, что за тот час в правом блистере монитора Берс произнес больше слов, чем раньше за иной месяц. Она резко повернулась к брату, но спросить не успела. Берс ответил сам:

— Этот разговор был нужен тебе в тот момент. К тому же… я меняюсь.

Следующие несколько месяцев прошли почти спокойно. Несколько раз они входили в зоны действия детекторов довольно сильных отрядов, но успевали резко сменить курс и оторваться еще до того, как их могли идентифицировать.

Потом расстояние от линии боевого соприкосновения стало слишком велико, и на пути уже попадались гражданские суда канскебронов, а военные все чаще двигались в одиночку или совсем мелкими группами, уже не представлявшими для них особой опасности. Наконец они приблизились к системе, обозначенной в звездном атласе как место расположения порта приписки монитатора.

Берс начал снижать скорость намного раньше обычного, а при подлете к необычайно густому облаку Оорта этой системы вообще до предела снизил скорость и откорректировал выхлоп. Ольга не спрашивала, чем вызваны такие меры предосторожности. Она и сама ощущала странное нежелание входить в эту систему. Похоже, пространство вокруг этой звезды было набито боевыми кораблями канскебронов. Когда они буквально на брюхе вползли в пространство кометного облака, Ольга спросила:

— Она здесь?

Берс мотнул головой:

— Нет. — И после паузы пояснил: — Мы не сможем напрямую проникнуть в ту систему, где ее держат.

Ольга удивленно уставилась на него. Берс снизил скорость и закончил объяснения:

— Она в месте локализации одного из Верховных Контролеров.

Ольга почувствовала, как ее охватил озноб. О Верховных Контролерах ходили тысячи легенд, одна невероятнее другой, и все они были страшными.

— Но… почему?

Берс пожал плечами, потом медленно произнес:

— И это я тоже собираюсь узнать.

Кометное облако они пересекли за три дня, так как Берс до предела уменьшил зону действия активных сенсоров, и когда вакуум вокруг корабля очистился настолько, что дальность действия и чувствительность пассивных датчиков позволили достать практически до противоположного края системы, Ольга невольно ахнула. Берс несколько мгновений напряженно вглядывался в экран, потом усмехнулся и повернулся к сестре:

— И что ты думаешь по этому поводу?

Ольга покачала головой:

— Не знаю. Похоже, они собираются закончить войну одним ударом. Пять Базовых системных разрушителей с кораблями прикрытия способны пройти империю насквозь и взорвать столичную систему прежде, чем имперцы смогут подтянуть к столице необходимые силы. Странно, насколько я знаю, они не любят разрушать планеты, тем более сейчас. Ведь все идет к тому, что они выиграют войну, так зачем… — Она осеклась и задохнулась от мысли, вытекающей из всего, что она произнесла.

Берс повернулся к экрану и медленно кивнул:

— Ты правильно догадалась. Этот флот не собирается атаковать империю. Его цель — Земля. Ставки слишком высоки. Похоже, Контролеры просчитали варианты и решили, что, если Земля вступит в войну на стороне империи, исход войны становится непредсказуемым. Если не сказать больше.

Они прошли систему короткими прыжками, перемещаясь между зонами кометных хвостов, которые густо усеивали пространство. Несколько раз к кометам, за которыми они прятались, приближались патрули канскебронов, но, на их счастье или благодаря тому, что Берс так четко чувствовал Рисунок, они прятались за кометами с необычайно богатым содержанием металлов, и потому все обошлось. Ольга не совсем понимала, что Берс собирается делать. Ведь абсурдно было предполагать, что он рассчитывает взять на абордаж этот флот.

Но спросить она не решалась. Берс уже несколько суток не вылезал из-за пульта, и Ольга не представляла, как можно продержаться так долго, не находясь в боевом трансе. Наконец они скользнули в хвост кометы, которая должна была пройти не далее чем в тридцати тысячах километров от района сосредоточения основной массы кораблей.

Совершив последнее маневрирование, Берс наконец поднялся с кресла и, повернув к сестре почерневшее от усталости лицо, хрипло произнес:

— Пока все. На пару дней останемся здесь. — Покачнулся и сморщился, ухватившись за спинку пилотского кресла. — Слушай, я пойду посплю. Устал немножко.

Из своей каюты он выполз спустя полтора дня, умял гору продуктов, помылся и начал распаковывать свой скафандр.

— Что ты собираешься делать?

Берс молча натянул скафандр, потом повернулся к Ольге:

— Ты ведь не знаешь этого?

Она молчала. Он шагнул вперед и притянул ее к себе, прижав ее голову к жесткому нагруднику.

— Не волнуйся, я справлюсь с этим.

Когда он выбрался наружу и, несколько мгновений повисев у внешнего люка, оттолкнулся и быстро поплыл прочь от шлюза, Ольга отвернулась. Она не знала, что он задумал, но это, наверное, было наиболее безумным, чем все то, что он совершил до сих пор. А ей оставалось только ждать и надеются.

Берс вернулся спустя неделю. Комета уже прошла точку наибольшего приближения к району сосредоточения и быстро приближалась к звезде. Хвост, и так не особо маленький, с каждым днем становился все более густым и пышным, все сильнее и сильнее забивая спектры пассивных детекторов и сокращая зону контроля. Берс появился поздно вечером, когда Ольга дремала в пилотском кресле. Его появление выглядело как-то по-домашнему уютным и привычным. Он свалился откуда-то из-за сильно сократившейся зоны обнаружения так же, как и ушел, в одном скафандре, не оснащенном даже примитивными двигателями на сжатом газе, и просто постучал по корпусу в районе внешнего люка шлюза жесткой перчаткой. Ольга встрепенулась и немного ошалело уставилась на внешний экран, а потом радостна хлопнула ладонью по клавише открытия внешнего люка и, вскочив с кресла, метнулась к внутреннему люку шлюзовой камеры.

Когда Берс отстегнул шлем, она прыгнула ему на шею, абсолютно не замечая леденящего холода внешней обшивки скафандра. Он довольно улыбнулся:

— Ну, перестань. Я вернулся, и я жив.

Ольга вдруг всхлипнула и произнесла:

— Знаешь, я решила, что если ты не вернешься, то выйду из хвоста и пойду на таран Системного разрушителя, поставив передатчик на непрерывное излучение.

Берс посерьезнел, хотя глаза оставались такими же детскими и нежными.

— Это проще всего. Понимаешь, я знаю, что ребята смогут справиться с ними. Главное — встретить эскадру за пределами орбиты Плутона, а это было бы возможно, если на Земле заранее узнали о том, чего нужно ждать. Но мы не могли выйти на связь, не выдав себя. Поэтому я и пробежался до ближайшего передатчика.

Ольга изумленно посмотрела на него, а потом расхохоталась:

— Ну ты даешь! Надо же… «пробежался до передатчика». До сих пор не могу понять, как тебе это удалось.

Берс посерьезнел:

— Ну и ладушки. Лучше тебе пока не знать о таких вещах. Тебе пока не стоит этого пробовать.

Когда брат отоспался и отъелся, она завела разговор об их дальнейшем маршруте:

— И что теперь? В этой системе мы сделали все, что могли. Теперь летим за Эсмиель.

Берс кивнул:

— Да. Только мы еще не закончили с этой системой. В систему Гронты вряд ли сумеет пройти незамеченным объект переменной траектории даже размером с кулак, а уж наш курьер засекут за световой год, — он замолчал.

Ольга не торопила его. Она знала, что Берс, скорее всего, уже знал, как дальше вести Рисунок. Он вздохнул и, повернувшись к пульту, воткнул в приемник один из информационных кристаллов, взятых им на мертвом монитаторе, а потом несколькими касаниями клавиш вывел на экран какую-то таблицу.

— Эта система — последняя остановка рейсовых грузовых лихтеров перед системой Гронты.

Он замолчал. Но Ольге не требовались слова. Она поняла, что Гронта — это название центральной звезды системы, в которой держат Эсмиель. Ольга какое-то время вглядывалась в экран, а потом повернулась к брату. Тот, зло прищурившись, рассматривал нижнюю строчку таблицы, оказавшейся графиком движения грузовых лихтеров. И Ольге почему-то стало жаль тех, кто пока еще вел спокойную жизнь в системе Гронты. Впрочем, они сами виноваты. Нечего было сердить брата. Особенно ТАК.

5

Сообщение от Берса поступило через месяц после того, как на лунную базу вернулись звенья атакаторов, занимавшиеся деблокированием маршрутов. Оно пришло на центральный пункт связи во время «собачьей вахты». На счастье, в этот момент старшим дежурным оператором был Млокен-Стив. Сразу после столь громкого возвращения из империи пути троих приятелей разошлись. Когда он наконец узнал, с кем именно три года делил комнату в общежитии Танакийской школы, его взяла некоторая оторопь. Конечно, он был простым парнем из глубинки, гордым тем, что ему нашлось место среди тех, кто защищал Землю. И он еще больше возгордился, когда попал в число нескольких сотен счастливчиков, которым выпало учиться в империи. Но откуда ему было знать, что его соседями были два члена Совета Защиты Земли и один из них — сам командующий?! В их деревне, которую обитатели до сих пор по старинке продолжали называть куклосом Медвежьей скалы, не только называли Берсами всех берсерков, но и частенько давали такое имя новорожденным, большинство из которых по старинке появлялись на свет от Производителей, а не от зарегистрированных отцов семейств. В общем, там все шло так же, как в добрые старые времена, правда, новую власть особо не ругали. После Освобождения существенно улучшилось медицинское обслуживание, отпала необходимость ежемесячно отправляться к узловому Контролеру, и в лесах стало поспокойней, поскольку «диких» стало поменьше, да и те по большей части перестали прятаться в дебрях, а сбились в охотничьи или земледельческие общины и жили в небольших деревеньках. Впрочем, то, что добропорядочные обитатели куклосов и «дикие» вроде как стали равными, нравилось далеко не всем. Во всяком случае, Млокен-Стив выслушал по этому поводу немало сетований во время своего отпуска.

Когда он после отпуска возвратился на лунную базу, Берс уже улетел, а на Энтони навалилось столько, что он с трудом выкроил для него несколько минут, чтобы переброситься парой слов и передать приказ о назначении.

Млокен-Стив понимал, что на плечи его высокопоставленных однокашников свалился слишком большой груз и, наверное, они просто не могли уделить ему больше времени, но на душе все равно остался какой-то осадок. А потом дела навалились и на него. Он крутился как белка в колесе, иногда удивляясь тому, что на такого сопляка, как он, перекладывают такую огромную ответственность.

Так прошел почти год. Впрочем, последнее время стало поспокойнее. Две недели назад Энтони вызвал Стива. Посыльный нашел его прямо в доке. Они как раз занимались заменой сердечников левого главного двигателя Бродяги, а парень был очень настойчив, и потому Млокен-Стив заявился в кабинет члена Совета Защиты прямо в измызганной спецовке. Впрочем, это не диссонировало с царившей в кабинете обстановкой. Энтони торчал у планшетного экрана с толпой каких-то не менее замызганных типов, в одном из которых Млокен-Стив с удивлением узнал самого Медведя — Кормачева, главного инженера базы и тоже берсерка, как и Берс. Заметив Стива, Энтони на несколько секунд прервал свой оживленный разговор и, энергично пожав ему руку, сразу взял быка за рога:

— Быстро переоденься и на второй причал. Через полчаса прибывает корабль со специалистами из империи, будешь заниматься ими. Адмирал уже там, так что на время приема увеличишь его свиту на одну единицу, но как только он закончит со всей этой официальной тягомотиной — все передается в твои руки. Все понятно?

Млокен-Стив тупо кивнул. Энтони по-свойски хлопнул его по плечу и снова повернулся к Медведю. Млокен-Стив вцепился в плечо Энтони:

— Так что я должен делать?

— Как что? — удивился Энтони. — Все. Ты отвечаешь за размещение, питание имперцев и, главное, эффективное использование их мозгов.

— То есть?

— Это уж, родимый, твоя забота, — усмехнулся Энтони, — думай. Когда дело дойдет до конкретики — обращайся, а пока вспомни все, чему тебя учили, пошевили мозгами и действуй.

Так Стив и оказался на дежурстве в центре связи. Инженеры из империи первым делом усовершенствовали систему связи и управления, удивляясь, как Защита вообще могла чего-то достигнуть с таким каменным веком. А поскольку на англик пока были переведены только основные инструкции, да и те еще только изучались персоналом, первое время в состав дежурной смены было решено включать людей, знающих язык империи. Млокен-Стив, который за прошедшее время успел отвыкнуть от имперского высокомерия, а за эти две недели снова вдоволь его нахлебался, наконец не выдержал, плюнул и напросился на дежурство этой ночью.

Сигнал вызова обрушился на него как раз в тот момент, когда он делал большой глоток крепчайшего кофе. Млокен-Стив поперхнулся, кашлянул, выплюнув большую часть того, что набрал в рот, судорожно сглотнул и, дотянувшись до клавиши включения закрытого дуплексного режима, раздраженно хлопнул по ней ладонью. И вот в таком виде — взъерошенный, в облитом кофе, измятом кителе — он и предстал перед Берсом.

— Это ты… — Он оторопело посмотрел на шкалу исходных данных, первая строчка которой была уж слишком длинной, и повернул к Берсу еще более изумленный взгляд: — Но откуда, черт побери…

— Привет, Млокен-Стив, и помолчи, — бесцеремонно прервал его Берс, — включи запись.

Млокен-Стив торопливо скосил глаза на индикатор — тот горел привычным зеленым светом — и, повернувшись к Берсу, кивнул:

— Работает.

Берс быстро заговорил:

— Информация Совету Защиты. Обнаружена эскадра канскебронов в составе пяти Базовых системных разрушителей с кораблями прикрытия. Имею достоверные данные о том, что конечной точкой маршрута эскадры является Солнечная система. Координаты района сосредоточения, полный состав эскадры и остальную имеющуюся информацию, а также мои предложения по противодействию передаю кодовыми сигналами по системе Кай-Ю. Сообщение закончил, — он сделал движение рукой, и по нижнему краю экрана побежали рваные символы кода. Берс поднял глаза на Стива и неожиданно тихо произнес: — Передай Энтони, что вы должны встретить их не позже чем за сорок световых часов от орбиты Плутона. И дальше их путь должен быть усеян трупами. Если затянете — они могут зайти с разных сторон, а вам ни в коем случае нельзя давать им возможность разделиться. Если хотя бы два Системных разрушителя прорвутся к орбите Урана… — и он отключился, не успев закончить фразу.

Млокен-Стив несколько мгновений сидел, ошарашенно разглядывая потухший экран, потом снова перевел взгляд на шкалу исходных данных. Судя по характеристикам передатчика, Берс провел этот сеанс связи явно не со своего корабля. Что ж, значит, заваривается крутая каша. Он хмыкнул. Подмигнул двум операторам, которые благоговейно рассматривали его. Ну еще бы, этот парень не только имел прямой выход на члена Совета Защиты Энтони, но, как оказалось, был на короткой ноге с самим командующим. Млокен-Стив вытащил из приемника записывающий кристалл и, допив остывший кофе, бросил на ходу:

— Я к Энтони. — После чего покинул центр связи.

На следующее утро сообщение Берса стало известно всем. Люди реагировали на него по-разному. Адмирала Навуходоносора оно просто повергло в ступор. Да и у остальных вызвало серьезную озабоченность. Соединенной мощи пяти Системных разрушителей было бы достаточно, чтобы распылить Землю, даже если бы они не подошли к Солнцу ближе, чем до орбиты Нептуна. Так что предложение или, скорее, требование Берса встретить врага за орбитой Плутона было единственно верным решением. Вот только никто пока не знал, как его можно воплотить в жизнь. Впрочем, даже если бы это удалось, силы атаки все равно были слишком велики. Просто представить такую эскадру было достаточно сложной задачей, поскольку Битва в поясе, когда Мерилин и берсерки сумели отразить атаку двух Системных разрушителей, была еще достаточно свежа в памяти. Как и те потери, которые тогда понесли земляне. И, исходя из всеобщей озабоченности, Совет Защиты был собран уже во второй половине дня.

Адмирал Навуходоносор потребовал, чтобы Совет использовал для анализа тактических вариантов возможности Мерилин, поскольку она была единственным имеющимся у них боевым Контролером высшего уровня. Поэтому местом сбора Совета была избрана боевая рубка Мерилин.

Перед самым началом заседания Млокен-Стив, как и многие другие, околачивался в одном из баров на нижнем уровне, рядом с большим панорамным экраном. Новости были слишком важными, чтобы у Совета Защиты возникла мысль отложить их оглашение. Если бы они только могли подозревать, что реакция военного командования Прежних была бы на сто процентов противоположной… Во всяком случае, все были уверены, что решение Совета Защиты будет объявлено сразу по его принятию. Свободный от смены народ уже плотно набился в бары, кафешки и ресторанчики, чтобы слегка унять тревогу в привычных разговорах и иметь возможность сразу же обсудить план Совета. Во всяком случае, большинство, среди которых был и Млокен-Стив, собралось здесь именно для этого. Однако не успел он с приятелями прикончить пинту пива, как откуда-то из толпы, плотно забившей бар, вывернулся шустрый паренек. Он остановился, внимательно посмотрел вокруг и, поймав взглядом Стива, подскочил к нему:

— Мистер Млокен-Стив?

— Да.

— Мистер Энтони срочно требует вас на борт Мерилин.

Приятели Стива удивленно покачали головами:

— Ну, парень, ты высоко взлетел.

Тот несколько недоуменно пожал плечами и, выбравшись из-за столика, торопливо двинулся вслед за посыльным к лифтовым шахтам.

Совет уже начался, поэтому в переходном коридоре Мерилин было безлюдно.

Млокен-Стив быстро прошел через прозрачный рукав, соединявший один из выходов ангарного уровня лунной базы с третьим малым шлюзом Мерилин. У шлюза была закрыта только внутренняя дверь, которая, впрочем, не была заблокирована. Поэтому когда Млокен-Стив торопливо преодолел крутой подъем, созданный изгибом переходного коридора, створки внутренней двери тихо разошлись в стороны и сразу за высоким порогом он увидел Энтони.

— Молодец, быстро, — похвалил тот, — дуй за мной.

Они торопливо двинулись по коридору. Млокен-Стив крутил головой. На Мерилин он был уже раз шесть, но этот исполинский корабль был слишком велик, чтобы за столь короткое время кто-либо смог достаточно узнать его. Энтони на ходу обернулся и заговорил:

— Пока подумай вот над чем — при стандартном раскладе у нас нет никаких шансов выстоять против пяти Базовых системных разрушителей. Во всяком случае, лучший вариант, просчитанный Мерилин, дал прогноз семидесятивосьмипроцентной вероятности того, что система Земля-Луна будет распылена. Остальные варианты еще круче. И хотя Мерилин считает, что способности берсерков не могут быть оценены с достаточной долей достоверности и потому, возможно, реально вероятность будет существенно меньше, но Защита Земли не может полагаться на столь расплывчатые факторы. Так что нам нужно несколько каких-то интересных трюков.

— Ну? — тупо спросил Млокен-Стив.

— Что ну? — усмехнулся Энтони. — Насколько я помню, твой рейтинг по теории тактики эскадренного боя был не намного ниже, чем у Берса. К тому же ты лучше всех в системе знаешь, на что мы можем рассчитывать в плане помощи от империи. Так что тебе и карты в руки.

Млокен-Стив удивленно моргнул и открыл рот, собираясь что-то сказать, но не успел. Энтони резко затормозил перед высокой дверью-люком. Они уже были на месте.

Следующие несколько недель слились для Млокен-Стива в один сумасшедший бесконечный рабочий день, а определяющим ощущением для него стала постоянная ломота в мышцах и дикая усталость. Временами, после короткого беспокойного сна, ощущение усталости притуплялось, уменьшалось, как бы сжималось, хотя никогда не исчезало совсем, но когда он просыпался, усталость быстро возвращалась вновь. Впрочем, большинство обитателей лунной базы, вероятно, испытывали нечто похожее. План Совета был слишком грандиозен, чтобы любой разумный человек мог предположить, что на его выполнение потребуется как минимум несколько лет. Совет установил срок — один месяц. И к концу второй недели Млокен-Стив с удивлением обнаружил, что, возможно, им удастся уложиться в это время.

Хотя начиналось все отвратительно. Сразу после Совета он, несколько ошеломленный всем свалившимся на него за последние два часа, а также торжественным напутствием самого адмирала Навуходоносора: «Идите, член Совета Защиты сэр Млокен-Стив, и сделайте то, что должно», — обнаружил себя стоящим перед лифтовыми шахтами. Инженеры-имперцы располагались на втором верхнем уровне, в наиболее комфортабельных помещениях лунной базы. Млокен-Стив поднялся левым боковым лифтом и с некоторым трепетом подошел к большой двери, перекрывающей вход в их отсек. Все инженеры имели чин офицера и сразу, как только появились на базе, принялись привычно демонстрировать свое имперское высокомерие. Впрочем, когда они узнали, что Млокен-Стив обучался в Танакийской школе, их отношение к нему переменилось, тем не менее он, как и все остальные земляне, был для них всего лишь кучкой неумытых варваров с забытого святыми стихиями комка грязи, на который их занесло странной причудой департамента флота. Так что следовало воспользоваться моментом и немного расслабиться вдалеке от войны. Во всяком случае, именно в этом они видели свою основную задачу.

Млокен-Стив коротко вздохнул и, вытащив карту доступа, провел ею по щели замка. Дверь распахнулась.

Инженеры торчали в центральном салоне и, как обычно, ворчали на жизнь.

— Нет, ну надо же, на этом куске дерьма нет ни одного развлекательного канала. Тут можно со скуки сдохнуть.

— А эти варварки…

— М-м-м, плесни-ка мне еще… О, гардемарин. Клянусь темной бездной, вы не очень-то добросовестно выполняете свои обязанности гостеприимного хозяина. Никаких развлечений.

Млокен-Стив вдруг почувствовал, что весь пиетет, оставшийся в его душе со времен обучения, внезапно испарился, и он, зло прищурившись, шагнул вперед.

— Прошу простить, достойные лэры, но должен вам сообщить, что начиная с сегодняшнего вечера у вас не останется времени для каких-либо развлечений.

В салоне установилась напряженная тишина, потом чей-то пьяненький голос ехидно вопросил:

— Это почему?

Млокен-Стив обвел их спокойным взглядом.

— Мы ожидаем атаки вражеского флота. Нам необходимо в месячный срок развернуть производство дрейфующих мин-невидимок и мин-гончих, а также переоборудовать несколько каботажников в минные заградители.

— Чего-о-о? — На лицах большинства было написано удивление, потом один криво ухмыльнулся:

— Вы идиоты. Это не-воз-мож-но!

Млокен-Стив почувствовал, что его буквально пронзила вспышка ненависти.

Он и сам не заметил, как оказался рядом с тем, кто произнес эти слова, и, схватив его за воротник, рывком выдернул из кресла.

— Идиот ты. На нас двигается флот из пяти Базовых системных разрушителей, и сделать то, что я говорю, — наш единственный шанс. И мы сделаем это, — он обвел их свирепым взглядом, — даже если мне придется оббить свои ноги о ваши чугунные зады. — Он замолчал и отрывисто бросил: — Быстро переодеться, принять протрезвляющие таблетки и через пять минут быть в полной готовности. — И он демонстративно уселся в одно из кресел.

Несколько мгновений имперцы неподвижно пялились на него, потом кто-то сделал еще одну попытку сопротивления:

— Но… это действительно невозможно. Вы не можете, ничто не может противостоять Системным разрушителям, даже одному. Вы… мы должны немедленно эвакуироваться…

Его тут же попытался поддержать дружный хор перепуганных голосов, который тут же стих, когда Млокен-Стив вскочил на ноги.

— Мне плевать на то, что думаете вы. Поскольку вы будете делать то, что скажу я. — Он на мгновение прервался, потом усмехнулся и продолжил:

— Что касается Системных разрушителей, то мы уже сумели справиться с тремя.

И вот невозможное постепенно начало обретать явно видимые очертания.

Когда до окончания назначенного срока оставалось всего три дня, Энтони отыскал его в одном из дальних ремонтных ангаров. Млокен-Стив сидел на передней посадочной опоре и, хмурясь, хлебал из пластиковой миски только что заваренный сублимированный суп. Заметив Энтони, он так же хмуро улыбнулся, отложил миску, устало поморщился и потер давно небритую щеку.

— Ну как, держишься? — спросил Энтони.

Млокен-Стив криво усмехнулся. Ну конечно, спрашивать о ходе работ никакой необходимости не было. Любой член Совета мог получить всю информацию со своего переносного терминала, не утруждаясь блужданием по ремонтным ангарам и сборочным арсеналам. Он махнул рукой:

— Уж как-нибудь.

Они помолчали, потом Млокен-Стив прищурился и спросил:

— Послушай, давно хотел узнать. Кто будет делать подсечку, когда я закончу все эти удочки?

Энтони усмехнулся:

— Я не думаю, что у нас так уж много кандидатов на это дело, не так ли?

Млокен-Стив усмехнулся в ответ:

— Ну как минимум один у вас есть.

Они стартовали спустя четыре дня.

Информация о подходе чудовищного флота канскебронов поступила от разведчиков спустя полтора часа после того, как флот Земли вышел на исходные позиции. Вернее то, что считалось его основными силами. Когда Млокен-Стив, только закончивший проверку и окончательную регулировку систем, подпрыгнул на месте, застигнутый ревом сирен и оглушающим голосом, передающим информацию по громкой связи, его будто стукнула мысль о том, что, даже успев завершить все приготовления, они все равно могли бы опоздать. Если бы промедлили всего еще бы один день. Но времени размышлять об этом у них уже не было. Все офицеры управления не вылезали из центрального поста, занимаясь наладкой аппаратуры управления минными полями, и потому Млокен-Стив только сделал несколько глубоких вдохов и положил руки на свой пульт. Настала пора совершить то, ради чего они сжали годы в месяц. Он нажал несколько клавиш и почувствовал, как палуба слегка завибрировала под его ногами. На соседнем экране небольшая россыпь огоньков устремилась вперед.

Флоты стремительно сближались, но до начала огневого контакта еще оставалось несколько суток. Пять чудовищных Системных разрушителей двигались в самом центре боевого порядка канскебронов. Состав флота был таков, что возможность участия в сражении этих монстров была скорее гипотетической. Во всяком случае, до того момента, пока противник не задействует свой единственный Системный разрушитель. Но результаты анализа указывали на то, что, вполне вероятно, они оставят его где-то у орбиты пятой — седьмой планеты в качестве последнего резерва, чтобы попытаться отбить атаку хотя бы на одном из незащищенных направлений. А в том, что флота землян не хватит для прикрытия всех вероятных направлений атаки, сомневаться не приходилось. И все же Первый Контролер нервничал. Эта варварская система пользовалась дурной славой, и начало похода только подтвердило ее репутацию. Сначала, еще в системе сосредоточения, по необъяснимой причине взорвался один из малых канонир-дестроеров. Потом, уже при подходе, внезапно замолчали все высланные вперед разведчики. Первый Контролер немного стянул боевой порядок и выслал в охранение корабли класса монитаторов. А за два часа до рассчитанного рубежа разделений головной монитатор был серьезно поврежден неожиданно появившимися откуда-то торпедами. Дальше — больше. Не прошло и получаса, как были сильно повреждены еще два корабля, а одна из торпед была расстреляна спарками непосредственной обороны одного из Базовых системных разрушителей всего в полутора десятках миль от его собственной обшивки. Корабли были вынуждены увеличить напряженность поля отклонения до боевой, но вскоре взрывы пошли столь густо, что стало ясно, что их причиной являются мины. Вопреки первоначальному плану Первый Контролер флота был вынужден плотнее стянуть боевой порядок, чтобы прикрыть корабли мощными полями Системных разрушителей и их совершенной системой непосредственной обороны. И когда после почти полутора суток движения среди ярких вспышек регулярно подрывающихся мин на центральном экране вспыхнуло изображение всего вражеского флота, Первый Контролер понял, что весь простой и логичный план атаки полетел кувырком. Впрочем, у этого флота было достаточно сил, чтобы просто пройти сквозь вражеские силы. Но почему тогда Первый Контролер почувствовал, как его человеческая составляющая все больше и больше скатывается к столь запретному и разрушительному чувству, каким является страх?

6

— Они пошли!

Огромные туши Системных разрушителей будто подернулись легкой дымкой.

Уимон прибавил увеличение. Ближний из чудовищных кораблей мгновенно прыгнул на людей, заняв весь экран, затем он еще больше надвинулся, а потом на фоне огромного бока проявились крошечные точки, которые все росли и росли, превращаясь в скрюченные фигурки тактов, мчащихся сквозь пустоту. Кто-то за спиной приглушенно ахнул:

— Ты гляди, все-таки прыгнули!

Уимон стиснул зубы. Судя по всему, после того как первоначальный, тщательно проработанный план атаки полностью рухнул, Первый Контролер эскадры пытался импровизировать. А это у канскебронов всегда получалось плохо. Однако предпринятая попытка заслуживала уважения. Канскеброны рискнули попробовать повторить тактический ход землян, который те применили во время Битвы в поясе.

— Мерилин, анализ численности.

— Хорошо, дорогой, — раздался над головой мягкий голос Системного разрушителя, — общее количество атакующих единиц — тринадцать тысяч триста сорок, из них: индивидуальных тактических единиц — тринадцать тысяч четырнадцать, тактических носителей — двести восемьдесят девять, оперативных управляющих модулей — тридцать семь.

Адмирал Навуходоносор издал странный звук. На Мерилин было всего сорок тактических носителей, и ни на один из них они не стали даже монтировать «Вулканы». Им и так хватало огневой мощи. А оперативных управляющих модулей всего семь. Похоже, на этот раз канскеброны решили предусмотреть любой вариант развития событий. Уимон перекосил лицо в напряженной усмешке и повернулся к адмиралу:

— Они решили побить нас нашей же тактикой, Над. Их ждет крупный сюрприз.

Адмирал качнул головой:

— На этот раз нам будет трудно с ними справиться. Их слишком много.

Уимон хмыкнул:

— Ну, я бы не сказал, чтобы нам когда-то было легко. — И, сделав паузу, обратился уже к Системному разрушителю: — Мерилин, расчет по рассеиванию.

— Да, дорогой. Они идут тремя основными волнами. Первая — около четверти общей численности, в том числе десять процентов тактических носителей, и пять процентов оперативных модулей, вторая в… Тебе разделение по дистанции или времени контакта?

— По времени.

— Вторая через сорок — шестьдесят секунд после первой — сорок процентов численности, половина тактических носителей и сорок пять процентов оперативных модулей; последняя волна еще через полторы минуты. Анализ конфигурации позволяет предположить, что боевые костюмы тактов последней волны оснащены маневровыми дюзами. Уточнить что-нибудь, дорогой?

Уимон нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Нет, спасибо, девочка, ты молодец! — И, повернувшись к адмиралу, возбужденно заговорил: — Они пытаются повторить в космосе волновой ритм планетарной атаки. Идиоты! — И, не дожидаясь команды, вновь повернулся к экранам: — Мерилин, не трогай первую волну, слышишь! Отруби все установленные снаружи орудия. Пусть первая волна беспрепятственно достигнет обшивки.

— Но… — Адмирал недоуменно уставился на него, но Уимон торопливо пояснил:

— Поймите, адмирал, мы должны разрушить их ритм. Их основные силы идут во второй и третьей волне, причем, судя по всему, третья волна предназначена для решающего прорыва. Это же алгоритм планетарной атаки. Первая волна — выявление и дестабилизация, вторая — подавление, третья — решающий удар. — Он хохотнул, пребывая в полном восторге от того, что ему удалось, как он это называл, «просчитать ситуацию». — Первая волна не должна обратить внимание на наружные установки, их задача — ворваться внутрь и навести шороху. А это даст нам возможность изрядно уполовинить вторую волну. Так что самое серьезное начнется именно тогда, когда они рассчитывают уже поставить окончательную точку.

— Ну хорошо… — согласился адмирал, потом повернулся и решительным шагом двинулся в сторону консоли связи.

Уимон повернулся к экранам.

— Мерилин, дай мне Роланда и приготовься начать отсчет за десять секунд до контакта.

— Хорошо, дорогой.

В следующее мгновение на центральном экране возникло изображение Роланда.

— Привет, генерал Паттон.

Такт получал всю тактическую информацию напрямую от Мерилин, поэтому объяснять ему что-то не было необходимости. Уимон кивнул:

— Привет, Большой Роланд. Ты как? Готов надрать задницу этим придуркам?

Такт гулко хохотнул:

— Судя по всему, придется сильно постараться. У них чугунные задницы, уж я-то знаю.

Уимон улыбнулся:

— Активируй «молочные мины», как только такты проломят обшивку.

Роланд усмехнулся. Уимон почувствовал некоторую неловкость. Тоже мне, великий стратег. Вздумал учить такта, как вести ближний бой. Тем более оперативного модуля. В том, что касалось боя, Роланд прислушивался только к советам берсерков, да и то не всех. Но Берса он слушался беспрекословно.

Однако сейчас Берс был слишком далеко. В этот момент над головой раздался мелодичный голос Мерилин:

— До контакта десять секунд. Девять… Восемь…

Роланд хищно развернулся, на ходу вскидывая оружейный модуль.

Изображение чуть отодвинулось, давая панораму блистающей доспехами шеренги тактов, а из динамиков раздался слитный гул, будто сотни гигантских комаров-мутантов одновременно взмыли в воздух над полом ангарного отсека.

Это электрические приводы «Вулканов» раскручивали блоки стволов.

— Два… Один… Контакт.

В следующее мгновение ворота ангарного отсека буквально взорвались тысячей проломов, сквозь которые внутрь влетели сотни фигур, так напоминавших те, что стояли сейчас на смотровой галерее. Первая волна канскебронов ворвалась внутрь Мерилин.

«Молочные мины» взорвались практически в тот же момент, когда канскеброны проникли внутрь корабля, и могучие фигуры ворвавшихся тактов-канскебронов мгновенно оказались укутаны густой белесой взвесью, полностью исключившей возможность применения их собственных лазеров. А в следующее мгновение «Вулканы» тактов-землян взорвались сполохами очередей.

Из динамиков доносился только дикий грохот, слегка, правда, ослабленный акустическими фильтрами Мерилин, а то все находящиеся в контрольной рубке Системного разрушителя могли бы оглохнуть. Потом, столь же внезапно, выстрелы стихли. Ноющий звук работающих приводов стволов на фоне предыдущего грохота казался просто гробовой тишиной. Роланд опустил оружейный модуль и, сбросив опустошенный ленточный магазин, ловко выхватил новый и, с лязгом вогнав его на место, повернул к экрану свое оскаленное от ярости боя лицо и восторженно зарычал:

— Эй, старина, они перехитрили сами себя!

— О чем ты? — не понял Уимон. В этот момент палуба под ногами слегка вздрогнула и мелко завибрировала — это на обшивке заработали автоматические пушки непосредственной обороны. Их суммарная мощь была столь велика, что вызывала сотрясение чудовищного корпуса Мерилин. Но Большой Роланд продолжал хохотать, не обращая на это никакого внимания:

— Эти придурки поставили кинематический нейтрализатор.

Уимон повернулся к экрану, на который Мерилин услужливо вывела несколько цифр, вгляделся, в следующую секунду на его лице вспыхнуло понимание, и он тоже засмеялся. Адмирал Навуходоносор удивленно смотрел на своих хохочущих соратников. Уимон заметил его взгляд и, с трудом преодолев новый взрыв хохота, пояснил:

— Они сделали расчеты из опыта прошлых столкновений и поставили на доспехи излучатель нейтрализующего поля. Но его мощность была рассчитана на основе замеров энергии «Калашникова» и М-16, хотя и с небольшим запасом, таким, что даже «Штейр-Манлихер-44 Магнум» дядюшки Иззекиля был бы для них все равно что булыжник из рогатки, но… но… — Тут он не выдержал и снова попытался заржать, но, спохватившись, сдержался и закончил: — Снаряды «Вулканов» имеют кинетическую энергию на несколько порядков выше и потому прошили поле почти навылет, а взвесь «молочных мин» из-за нейтрализатора рассеивалась слишком долго, так что им так и не удалось сделать ни одного ответного выстрела.

В эту секунду сквозь проломы показались новые такты канскебронов, и в рубке снова стало невозможно говорить.

Спустя двадцать минут, когда стало окончательно ясно, что атака захлебнулась, из динамиков снова послышался мелодичный голос Мерилин:

— Дорогой, я сделала то, что ты просил. Правда, пока мне удалось считать только три коллокода.

Уимон улыбнулся:

— Спасибо, родная. Я всегда знал, что у тебя получится.

Адмирал решительно произнес:

— Отлично, тогда я готовлю десант, — и быстрым шагом вышел из рубки.

Уимон ухмыльнулся. Десант, положим, был давно уже готов и без участия адмирала, но чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не мешало. Он переключил экраны. Во всем внешнем палубном поясе шел бой. Канскеброны лезли густыми толпами, так что на первый взгляд могло показаться, что еще чуть-чуть — и боевые порядки землян рассыплются в пыль и победа останется за канскебронами, но среди участников битвы с обеих сторон не было новичков, и все понимали, что атака рухнула. И сейчас Контролеры канскебронов пытались только оттеснить землян поглубже, на нижние палубы. И нанести максимальный ущерб системе Мерилин, чтобы минимизировать потери при неизбежном отходе. Но они еще не представляли себе, что их ожидает.

Казалось, что они висели в пространстве абсолютно неподвижно. Сорок семь глыб льда, на первый взгляд ничем не отличающихся от тех, что составляли ближайший участок кометного шлейфа. Разве что размером.

Каждая из этих глыб могла посоперничать размером с самим кометным ядром, но так как комета удалялась от Солнца, это было вполне объяснимо — в момент перигея ядро кометы раскололось на несколько.

Они пристроились к кометному шлейфу шесть дней назад. Сорок семь атакаторов, десятая часть всего флота Земли. И ее единственная надежда.

Поскольку пилотами этих атакатора были берсерки. Только берсерки могли с точностью до тысячных долей секунды уловить мгновение, в которое слепые и глухие куски металла, у которых не работал ни один прибор, ни одно устройство, ни один источник питания и невидимые для любых детекторов канскебронов, мгновенно превратились бы в неотразимые огненные стрелы, возникшие из ниоткуда прямо посреди боевого порядка атакующей эскадры канскебронов. И этот миг был уже совсем близко.

Клайв заворочался в пилотском кресле. Последние пятнадцать часов в кабине стало слишком холодно, и пришлось надеть скафандр. За прошедшее время мешок системы утилизации наполнился, и запашок понемногу просачивался сквозь уплотнители, но все это было второстепенно. Главным было то, что приближалось время. Клайв покосился на пластиколевые окна фонаря. Конечно, разглядеть ничего было нельзя, поскольку поверх корпуса атакатор был укутан несколькими слоями композитной теплоизолирующей ткани и сверху покрыт почти двухметровым слоем льда, состоящего из смеси азота, водорода и метана. Но Клайв знал, что совсем рядом в таких же ледяных коконах висят братья Йоргенсены, Накамура, Адамс и Кормачев. А чуть дальше он чувствовал и остальных. И еще он чувствовал канскебронов. Холодные разумы Контролеров, практически лишенные эмоций. Этакий интеллектуальный вариант воблы. Они были совсем рядом. Время ожидания почти истекло.

Уловить момент, когда канскеброны, оставив сильные заслоны, начали стремительно откатываться назад к верхним палубам, оказалось практически невозможно. Вполне вероятно, что, если бы это был любой другой корабль, кроме Мерилин, им удалось бы осуществить классический отрыв, но…

— Дорогой, семнадцать секунд до отрыва.

Когда Уимон услышал эти слова, он в первое мгновение оторопело уставился на улыбающееся белокурое лицо, смотревшее на него с экрана, потом опомнился и заорал:

— Мерилин, сообщи Роланду… адмиралу!.. А, дьявол! Ты уже сделала это, дорогая?

— Конечно, дорогой. Адмирал в курсе, а Роланд передает тебе привет. Они уже в пространстве.

Уимон облегченно вздохнул. Десант пошел. Разворачивалась вторая фаза битвы. Он бросил взгляд на экран и невольно вздрогнул. В пылу схватки он как-то не особо осознавал, кто им противостоит. Пять Базовых системных разрушителей, каждый из которых способен в одиночку оставить от Солнечной системы только облачко звездной пыли. Наверное, канскеброны могли уничтожить мятежников еще во время Битвы в поясе, но и тогда и теперь они не пошли на прямой огневой бой, попытавшись в очередной раз захватить Мерилин. Им отчаянно нужно было узнать, ПОЧЕМУ Контролеры канскебронов, существа, созданные на основе тысячелетнего опыта выведения идеального разума, выращенные по специальной программе, вдруг перешли на сторону диких, незрелых аборигенов, обитающих на этой планете. И не только перешли, но и обрели какую-то странную, невероятную силу, которая помогла этому союзу аборигенов и ренегатов столь долго противостоять мощи всего Великого Единения разумов. И это снова давало шанс. А кто еще во Вселенной научился ловить удачу за хвост так, как это делали земляне? И они собирались очередной раз подтвердить свою репутацию. Уимон восторженно шмыгнул носом и прошептал:

— Удачи, ребята.

Клайв почувствовал, как где-то на периферии сознания поднимается волна незамутненной, чистой, сверкающей ярости. Она росла, ширилась, круша и затапливая дробящееся сознание, заставляя мышцы корчиться в судороге, а все тело пронзая острой болью, пока, наконец, не укрыла его с головой. Клайв вздрогнул. Волна ярости прошла, но не исчезла, а укрыла мозг мерцающей тенью. Эта тень растягивалась и ходила волнами, а на ее поверхности плавали сгустки света. Клайв узнал Йоргенсенов, Накамура, Адамса, Кормачева и улыбнулся. Он вошел в боевой транс. Пилот протянул руку и нажал клавишу пуска реактора. Он знал, что в это мгновение все остальные берсерки сделали то же самое и детекторы канскебронов мгновенно расцветились россыпью значков, обозначающих их атакаторы, но было уже поздно, поздно…

Роланд мчался сквозь пространство. Вернее, любой оказавшийся на его месте сказал бы, что они просто висят неподвижно, а впереди, медленно вырастая, надвигается на них туша Системного разрушителя. Вокруг висели такты-земляне, а чуть поодаль густо усеяли космос фигурки тактов-канскебронов. Для них земляне были всего лишь группой тактов, возвращающихся на свой Системный разрушитель после неудачной атаки. Роланд поудобней перехватил оружейный блок и усмехнулся. Считалось, что коллокоды, с помощью которых Контролеры разрушителей идентифицировали своих тактов, невозможно взломать, но как много невозможного оказалось возможным для новых землян из числа бывших канскебронов… И Роланд совсем не хотел этого лишиться. Он зло ощерился. Приемная камера Разрушителя канскебронов была совсем рядом. Что ж, пора тактам приниматься за ту работу, которую они умели делать лучше всего. Во славу Земли!

Атакаторы возникли из ниоткуда и, словно стая разъяренных ос, ринулись на корабли прикрытия. Заградительный огонь был невероятно плотным. Еще бы. Единичная мощность залпа эскадры в весовых характеристиках превышала семь триллионов тонн. Намного больше, чем неуемные земляне нашвыряли друг в друга с помощью пращей, катапульт, орудий, самолетов и ракет за всю свою бурную историю, но даже такая мощь оказалась бесполезной. Как попасть в корабль, которым управляет пилот, знающий, что эпицентр этого залпа будет именно в этой точке пространства, а следующий, который произойдет через миллисекунду, будет вон там… Берсерки видели битву как танец волн и блесток на поверхности той золотистой тени, что покрывала их сознание. Атакаторы шли причудливым маршрутом, который ничем не напоминал классические ордеры канскебронов или морские битвы древности. Они скользили меж рукотворных звезд, вспыхивающих там, где высвобождались триллионы гигаватт энергии, но весь этот беснующийся океан мощи проходил мимо них. До выхода на дистанцию полного залпа оставалось все меньше и меньше времени.

Роланд дал длинную очередь из «Вулкана» и для верности добавил в ту же сторону несколько лазерных импульсов. Авантюра, чистой воды авантюра. Даже Контролер второго уровня, абсолютно не имеющий никакой военной подготовки, в течение сорока секунд мог бы с цифрами доказать абсолютную невозможность того, что они задумали. Но весь парадокс был в том, что эта авантюра все ближе и ближе подходила к своему удачному завершению. Во всяком случае, то, что неполный состав тактов одного Системного разрушителя осмелился атаковать сразу три Базовых системных разрушителя канскебронов, поставило их Контролеров в тупик. Тем более что фальшивый коллокод первые несколько минут продолжал успешно сбивать их с толку. То ли они приняли эту странную атаку за сбой в программе, то ли… просто растерялись, что для Контролера любого уровня считалось абсолютно невозможным, однако первой реакцией была команда всем тактам замереть на месте. Это было серьезной ошибкой. И пока Контролеры осознали это, земляне успели изрядно уполовинить оставшихся после неудачной атаки тактов-канскебронов. Палуба под ногами вздрогнула. Роланд ухмыльнулся. Похоже, те ребята, что спрыгнули с кометного хвоста, сейчас поддавали снаружи хорошего жара, и Контролер решил увести Разрушитель куда подальше. Такт качнул головой. Что ж, пора переходить к основному, для чего они ворвались сюда. Он переключился на общую волну и приказал:

— Закончить зачистку. Стягиваемся к центральному блоку. Фаза «Троянский конь».

Атакатор вздрогнул и вздыбился. Клайв почувствовал, как врезались в плечи привязные ремни и щелкнули зубы, и сплюнул сгусток крови из лопнувших губ. Эта бешеная пляска выбирала всю мощность гравикомпенсатора. Ну что ж, потерпим. На обшивке линейного монитатора канскебронов вспыхнуло яркое пятно света, почти мгновенно превратившееся в ослепительную вспышку. Клайв представил, как внутри монитатора неистовый взрыв плющит переборки и рвет палубы как тонкую бумагу, а фронт раскаленных газов мчится от места взрыва, сметая все на своем пути и превращая живые существа и механизмы в обугленные и оплавленные пеньки. Потом улыбнулся и резко задрал нос машины. Спустя миллисекунду прямо на том месте, где должен был бы оказаться атакатор, останься он на прежней траектории, полыхнула рукотворная звезда. Клайв хищно усмехнулся. За его спиной полыхала энергия полного бортового залпа не менее чем трех линейных монитаторов. Похоже, Контролеры перешли на совмещенное наведение, но это уже ничем не могло им помочь. От всей эскадры прикрытия осталось уже меньше половины. Гораздо меньше.

Роланд последний раз проверил подключение управляющего блока и с грохотом захлопнул бронированную крышку выходного разветвителя. Конечно, при таком примитивном уровне контроля он вряд ли рискнул бы вступать в бой, но пока сойдет…

Он вызвал Мерилин:

— Привет, красотка, как дела?

— Роланд?

— Ага, — осклабился такт, — принимай сестричек под свою опеку. Отведи их подальше, чтобы можно было без помех залезть им под юбку.

— Фу, как грубо, — холодно отозвалась Мерилин.

— Зато верно, — огрызнулся Роланд.

Такты не очень-то нежно относились к своему бывшему Контролеру. Мерилин промолчала, а в следующее мгновение палуба под ногами Роланда мелко задрожала. Три Системных разрушителя ложились на новый курс. Все говорило за то, что после этой битвы Земля станет в четыре раза сильнее, чем была.

7

Они висели рядом с решетчатой фермой, удерживающей гроздь внешних грузовых отсеков. Вокруг были звезды, а сбоку, наполовину заслоненная грузовыми отсеками лихтера, холодно и мрачно сияла Гронта. Ольга приблизила свой шлем к шлему Берса и напряженно спросила:

— Ты уверен, что все пройдет, как надо?

Берс на мгновение задумался, потом медленно покачал своей свободно болтающейся в шлеме головой:

— Нет. Слишком большое количество переменных. Но если все удастся… — Он оборвал фразу, не закончив мысль, но Ольге и так все было ясно.

По силе и глубине Проникновения Берсу не было равных, но то, что он задумал, должно было породить настоящий хаос, и даже ему было не под силу четко определить, удастся ли им не только воплотить в жизнь их авантюрный план, но и хотя бы просто выжить. Однако среди множества вариантов только этот давал хоть какой-нибудь шанс. Ольга покосилась на мерцающий в темноте счетчик кислорода и снова придвинулась к Берсу.

— У нас осталось полтора часа.

Тот молча кивнул головой. Ольга пригляделась. Его глаза уже начали наливаться бешеным огнем боевого транса. Это означало, что время близится и ей следует поторопиться. Без того ощущения Проникновения, какое давал боевой транс, нечего было и думать выжить во время приближающегося взрыва. Она сосредоточилась и прикрыла глаза. Спустя несколько мгновений где-то в глубине подсознания начала разгораться тяжелая, красная ярость. Сознание слегка затуманилось, будто подернулось грязным дымом от того багрового огня, что быстро разгорался внутри ее. Ольга знала, что каждый берсерк по-своему входит в боевой транс и ощущения, которые испытывает при этом один, могут лишь отдаленно напоминать то, что происходит с другим. А некоторые, как Берс, в состоянии сильного возбуждения просто проваливались в боевой транс, не всегда умея удержаться, даже если это было необходимо. Но для нее этот процесс вне боя почти всегда был достаточно длительным и мучительным. Ей казалось, что она медленно погружается в какие-то темные, первобытные глубины, становясь существом, которое было намного примитивнее и грубее, чем она сама. И ей это существо не очень-то нравилось.

— Приготовься, — в наушниках послышался хриплый голос Берса.

Ольга повернула голову. Он уже весь был во власти охватившего его возбуждения, и даже в полной темноте космоса было заметно, как побагровело и налилось кровью его лицо. Ольга почувствовала, как еле сдерживаемая ярость вдруг поднялась грозной удушливой волной и накрыла ее с головой, а потом по глазам резанула яркая вспышка.

Дальний лихтер класса «Картрот» по используемой в империи классификации был основным грузовым судном, которое занималось перевозками в Единение канскебронов. Это был отличный корабль с минимальным экипажем, управляемый всего одним Контролером второго уровня. В его вместительных грузовых трюмах, облеплявших центральную ферму, словно виноградины ветку, могло помещаться до восьми кубических километров различных грузов. Причем почти две трети трюмов — два внешних яруса — были сбрасываемыми, так что лихтер, следуя по маршруту, частенько, прибыв к очередной планете, просто сбрасывал предназначенные для нее грузы прямо в атмосферу или, если трюм не был оборудован посадочной системой, оставлял его на орбите и, зацепив другие грузовые секции, спокойно следовал дальше. И его экипаж частенько даже не знал, что находится в том или ином трюме. В Единении канскебронов не могло быть ни диверсий, ни вопиющей безалаберности, поэтому не было необходимости в каких бы то ни было мерах безопасности типа таможенного досмотра или чего-то подобного. Так было всегда.

Система Гронты была последним, заключительным пунктом маршрута, поэтому когда центральная звезда системы стала наконец видна сквозь обзорный иллюминатор невооруженным глазом, команда лихтера позволила себе немного расслабиться. Полет прошел достаточно спокойно, единственный сбой произошел только в самом конце, в предыдущей системе, когда Орбитальный Контролер проинформировал Контролера лихтера, что для него приготовлено семь сменных трюмов, но когда лихтер начал подбор — на запрос отозвалось восемь секций.

Однако стыковка всех восьми трюмов прошла безупречно, и Контролер не стал делать повторного запроса ни Орбитальному Контролеру, ни Контролеру системы, а просто отправил подтверждение подбора трюмов и проследовал дальше. У высокопоставленных Контролеров той системы и без того хватало забот. И, судя по всему, это было верное решение, поскольку все секции четко заняли отведенные им места. И вот теперь до швартовки оставалось несколько минут. Лихтер уже два часа назад вошел в зону ответственности искусственной планеты Малая Гронта.

Этот мир был слишком важен для Единения и потому был одним из немногих, который имел индекс доступа — «минус 2». Это означало, что при приближении любого корабля к внешнему, желтому кольцу зоны Орбитальный Контролер задавал Контролеру корабля строго ограниченные параметры подхода. А когда корабль входил в ближнюю, красную зону, Орбитальный Контролер Малой Гронты полностью брал на себя управление маневрами и самим кораблем. Так произошло и на этот раз. И это стало одной из основных причин того, что план Берса осуществился столь успешно.

Когда до стыковочных захватов Малой Гронты оставалось всего несколько десятков ярдов, из восьмого грузового трюма, подобранного на орбите Матегра, поступил тревожный сигнал противопожарного датчика. Набор импульсов, несущих сообщение о резком повышении температуры в трюме, со скоростью света промчался по центральному шунту и поступил в мозг Контролера корабля. Там в течение нескольких наносекунд он был классифицирован, обработан, и если бы Контролер сохранял возможность немедленно отреагировать и задействовать корабельные системы, то в действие были бы мгновенно приведены системы подавления очагов возгорания, а странная секция была бы тут же разгерметизирована и немедленно отстрелена в противоположную сторону от Малой Гронты. Эффективным было бы только последнее действие, но и его было бы достаточно, чтобы уменьшить возможный вред на несколько порядков. Однако Контролер был заблокирован. А потому тревожный сигнал был вновь закодирован и отправлен на передатчик. Спустя почти полторы секунды он достиг приемной антенны Орбитального Контролера Малой Гронты и, молниеносно пролетев по внутренним волноводам, достиг центрального блока Орбитального Контролера. Там он был вновь расшифрован, оценен, и спустя уже три с половиной секунды с излучающей антенны ушел приказ произвести все те действия, которые должен был бы выполнить Контролер корабля. Но было уже поздно. К этому мгновению шар грузового трюма вздрогнул и, полыхнув изнутри яркой вспышкой, бесшумно разломился на несколько кусков, ударив в стороны несколькими ослепительными всполохами. Это в точно выверенный момент взорвался реактор двигателя курьера, занимавшего тот самый лишний восьмой трюм, подобранный лихтером в предыдущей системе. Самый большой всполох яростно грянул вдоль несущей мачты лихтера, протянув свой ослепительный язык до самого двигательного блока. Защита двигательного блока продержалась около семи микросекунд, но за это время отчаянные сигналы датчиков еще не успели даже покинуть антенны разрушающегося корабля, поэтому следующая вспышка была еще более страшной. Гроздья трюмов, сорванные со своих креплений еще первым взрывом и к моменту разрушения двигательного блока величаво расплывающиеся в стороны, были захвачены гигантским огненным шаром и пугающе стремительно истаяли в чудовищном огне. Слизнув огромные секции, будто кусочки масла, брошенные на огромную сковородку, огонь яростно набросился на толстые бронированные стены Малой Гронты, остервенело вгрызаясь в искусственную планету. Внешняя броня продержалась всего семь микросекунд, и спустя чудовищно малый для человеческого глаза промежуток времени на идеально гладкой поверхности Малой Гронты возникла уродливая рваная рана, насквозь пронзившая двадцать три верхних уровня. Все произошло столь стремительно, что даже биоэлектронный разум Орбитального Контролера не успел адекватно отреагировать на ситуацию.

А спустя несколько мгновений он и вовсе впал в ступор, поскольку все основные линии связи были забиты отчаянными сигналами множества датчиков, непрерывно передающих информацию о повреждениях. Поэтому ни одна следящая система не смогла зафиксировать, что в хаосе разлетающихся во все стороны обломков от одного из искореженных и оплавленных обломков отделились два неясных силуэта, напоминающие людей, одетых в скафандры, и эти силуэты стремительно упали внутрь образовавшейся в теле станции дыры.

Тот, кто не видел, что такое берсерк в бою, вряд ли когда-нибудь поймет, насколько ошибались Прежние, когда ввели в обиход идиому «машина смерти». За миллионы лет непрерывных опытов природа так и не смогла создать ничего более смертоносного, чем человек. Эта мысль за сотни поколений уже успела изрядно замусолиться и превратиться в банальность, но те, кто видел берсерков, могли с полным основанием утверждать, что в их отношении она вновь приобрела свой первоначальный, пугающе точный смысл.

Берс и Валькирия оттолкнулись от оплавленного и все еще пышущего жаром обломка и нырнули вниз, в пролом. Взрыв лихтера не прошел для них даром. У Берса была оплавлена вся задняя часть скафандра, а сменный ранец с системами питания и жизнеобеспечения превратился в сплошное месиво, и сейчас воздух из его скафандра стремительно улетучивался, образуя за его спиной этакий феерический плащ из кристалликов замерзшего водяного пара. У скафандра Валькирии был содран верхний слой со всей левой стороны, а тонкая внутренняя прокладка распушилась и висела ошметками. И кое-где уже поблескивала корочка льда, образовавшаяся от контакта влажного воздуха, находящегося внутри скафандра, с леденящей пустотой вакуума. Для любого обычного человека эти повреждения означали бы быструю и мучительную смерть, но пока еще никто не смог даже приблизиться к границам того, что способны выдержать берсерки в состоянии боевого транса. Во всяком случае, разгерметизированного скафандра для этого было маловато. Впрочем, непосвященному должен был показаться чудом сам факт того, что они смогли уцелеть в этом ужасающем взрыве. Но чудо здесь было ни при чем. В момент взрыва трюм, за крепежную балку которого они цеплялись, оказался не только повернут к точке взрыва противоположной стороной, но и был прикрыт от взрыва несколькими десятками других трюмов, сброшенных с крепежных балок лихтера. Миллисекундные задержки расцепления магнитных замков, вызванные износом контактов, разница в массе содержимого, различная конфигурация заполнения привели к тому, что одновременно сброшенные трюмы начали разлетаться в пространстве близкими, но не полностью идентичными траекториями, образуя перед трюмом, в котором находились Берс и Валькирия, нечто вроде гигантской многослойной подушки, и, испарившись, поглотили большую часть той доли энергии взрыва, что двигалась в сторону трюма, в котором они прятались. Так что тот оплавленный кусок, который в конце концов остался от этого трюма, оказался едва ли не единственной частью лихтера, находившейся в твердом состоянии. И это не было случайностью. Берс знал о том, что так будет, уже в тот момент, когда выбирался из подготовленного к взрыву курьера. Единственное, в чем он не был уверен: останется ли после взрыва от них с Валькирией хоть что-то. Но тут уж ничего не попишешь. Берсерк может знать то, что скрыто от миллионов и миллиардов обычных людей, но еще ни одному берсерку не дано узнать все. Во всяком случае, когда они выбрались из трюма нижнего внешнего яруса, в котором оставили курьер, на них обоих ощутимо пахнуло темным пологом. Впрочем, это их не остановило.

Однако сейчас все было позади. Они стремительно проскочили две трети глубины пролома и, ухватившись за искореженную переборку, нырнули во вздыбленный хаос, которым сейчас являлись внутренности станции. К этому моменту даже их переполненный сумасшедшими комбинациями гормонов и полиструктуридов организм уже начал чувствовать некоторый дискомфорт. Берс не останавливаясь скользнул вниз до первой же целой переборки и, на мгновение затормозив, залпом плазмотрона прожег в ней круглую дыру. Берс не стал дожидаться, пока регенеративный контур конвульсивными движениями, вызванными чудовищными повреждениями, затянет дыру и выровняет давление, а быстро содрал с себя остатки скафандра и тут же бросился вперед. Одним выстрелом проломив перекрывавшую коридор аварийную мембрану, Берс оттолкнулся ногами и, кувырком преодолев пролом, ворвался в следующий отсек.

Он даже не успел осознать, что там кто-то есть, просто его метаболизм скачком вышел на режим ближнего боя, и тесный отсек мгновенно заполнился треском костей, предсмертными стонами, выкриками и воем. Над головой полыхнуло, он на мгновение вскинул голову, успев заметить, как плавятся и отекают фигуры двух тактов, в упор расстрелянных сестрой из плазмотрона, а в следующий момент кончился и отсек, и люди в нем, и они уже вновь мчались по пустому коридору.

Некоторое время Первый Контролер Малой Гронты, занятый нейтрализацией того хаоса, который образовался вследствие непонятного взрыва рейсового лихтера, осознанно игнорировал разрозненные сигналы о том, что в непострадавших объемах Малой Гронты происходит нечто непонятное, сбрасывая информацию об этом в блоки оперативной памяти второго уровня. Весь его опыт, знания и абсолютная логика говорили о том, что, что бы там ни происходило, со всем этим можно разобраться чуть позднее. Но когда на связь вышел сам Старший оперативный управляющий модуль гарнизона и доложил, что уже после взрыва он в короткий промежуток времени зафиксировал отключение коллокодов семнадцати тактов, Первый Контролер ощутил легкий след беспокойства.

— Дайте конфигурацию отключений по времени и расположению.

На экране тут же возникла картинка. Первый Контролер рассматривал ее, потом торопливо запросил данные по отключениям всех жизненных форм в районе нарисовавшегося маршрута. Спустя мгновение мелькнувшая было догадка превратилась в уверенность. Взрыв лихтера не был случайностью, он был частью тщательно спланированного нападения. Правда, возникало множество вопросов, главным из которых был, каким образом нападавшие смогли незаметно подобраться к станции и пробраться внутрь. Все объекты размером более одной пяди, появляющиеся в радиусе светового часа от Малой Гронты, тут же фиксировались Орбитальным Контролером и находились под его наблюдением до момента выхода из зоны контроля. А мысль о том, что что-то или кто-то прибыл на злополучном лихтере, казалась абсолютно абсурдной. Все, что в момент взрыва находилось по ту сторону станции, было полностью уничтожено. Однако ответы на эти вопросы можно было поискать позже, а сейчас следовало принять немедленные меры к отражению нападения. Он снова повернулся к экрану, на котором каменно-неподвижно маячил силуэт Старшего оперативного управляющего модуля.

— Это нападение. Действуйте.

Изображение исчезло раньше, чем он закончил говорить. Впрочем, Старшему оперативному модулю и не было необходимости слушать, как губы Первого Контролера сотрясают воздух. Несмотря на то что мультиплексные линии сейчас были слишком загружены потоком информации, Старший оперативный модуль тут же затребовал и получил в свое распоряжение максимально возможную долю пропускной способности системы связи. Так что он знал о его решении еще прежде, чем сам Первый Контролер произнес половину фразы. Первый Контролер слегка расслабился. Ну что ж, похоже, эта проблема решена. Какова бы ни была численность нападающих — а судя по тому, сколько они успели накрошить, их было не менее сотни, — вряд ли они смогут продержаться сколько-нибудь долго, когда за них примутся восемнадцать тысяч тактов, составляющие гарнизон искусственной планеты. Сначала у него возникло желание снова выйти на связь со Старшим оперативным модулем и приказать ему обратить особое внимание на охрану жизненно важных центров станции, но в следующее мгновение он нахмурился и решил этого не делать. Проклятая человеческая составляющая до сих пор дает о себе знать. Насколько надо быть выбитым из колеи, чтобы ему в голову могла прийти мысль давать советы по организации обороны Измененному, основной функцией которого как раз и являлась оборона Малой Гронты. Он снова повернулся к пульту, с допустимой долей раздражения подумав, что из-за того, что Старший оперативный модуль отобрал существенную часть пропускной способности мультиплексов, ему придется намного дольше пользоваться этим примитивным экраном, но затем его тело дернулось и бесформенно обмякло в своем кресле.

Берс остановился так стремительно, что Валькирия чуть не врезалась ему в спину. Он замер и несколько мгновений будто прислушивался к чему-то, потом резко повернулся. Ольга заметила, что багровая пелена боевого транса, плескавшаяся в его глазах, немного померкла, будто отступила куда-то внутрь зрачков, в глубь черепа. Взгляд стал более осмысленным, и в нем читалась озабоченность.

— Они начали противодействие.

Ольга молча стояла, пользуясь краткой передышкой для восстановления в крови концентрации кислорода и питательных веществ. Даже их сумасшедший метаболизм не справлялся со столь бешеной нагрузкой. К тому же в этой атаке она была ведомой, поскольку слишком слабо ощущала Рисунок, да и фраза Берса была не вопросом, а простой констатацией факта. Тем более что дело было явно не в этом. Противодействие началось даже несколько позже, чем они предполагали, и если бы дело было только в этом, Берс, скорее, удвоил бы темп. Он еще некоторое время неподвижно стоял, напряженно вслушиваясь в свои ощущения, потом хищно ощерился и, повернувшись к Ольге, сфокусировал взгляд. Она увидела, как багровая пелена вновь заполняет его зрачки, и почувствовала, что и сама снова погружается в темные бездны боевого транса.

— Меняем Рисунок. Мы уйдем отсюда не только с ней. Нас завлекли сюда. Я хочу забрать с собой того, кто это придумал.

Валькирия почувствовала, как где-то на периферии сознания мелькнуло удивление. Кто мог знать об их нападении? Однако сейчас все это было уже не важно. Берс метнулся вперед, и она бросилась за ним, перехватив плазмотрон и привычным движением перекинув за спину слегка растрепавшуюся косу. Впереди полыхнуло, и она увидела мелькнувшие в проломе напряженные ноги брата и, пригнувшись, чтобы пропустить над головой несколько лучей лазеров оружейных блоков тактов, запоздало перечеркнувших лиловеющий пролом, метнулась следом, на ходу вытянув руку с плазмотроном и превращая странно замедленно движущиеся фигуры тактов в полыхающие факелы. Снова наступило время убивать.

Тело Первого Контролера охватила судорога, он дернулся и со стоном выпрямился в кресле. Голова раскалывалась от острой боли, потом боль тихо превратилась в тупую тяжесть. Первый Контролер сделал несколько вдохов и, почувствовав, что снова обрел контроль над своим телом, аккуратно расслабил сведенные судорогой мышцы. Честь, невероятная честь! Малая Гронта была столь важна для Единения именно потому, что являлась обиталищем Средоточия — одного из Верховных Контролеров, праотцов и праматерей Единения. Стать Первым Контролером подобного мира — это вершина карьеры. И он ее достиг. И хотя редко кто из Первых Контролеров подобных миров удостаивался чести Полного Слияния более чем один-два раза в десятилетие, сегодня это произошло уже второй раз за этот год. Первый Контролер чувствовал, что его прямо переполняют производные его человеческой составляющей, но, в отличие от всех предыдущих подобных моментов, он совершенно не ощущал ни раздражения, ни вины. Ибо эмоции, которые его переполняли, ближе всего соответствовали тем, что обозначаются словами «благоговение» и «божественный восторг». И хотя полученные инструкции в сложившейся ситуации были несколько нелогичны, никакого недоумения это не вызывало. То, что предлагают Верховные Контролеры, по большей части и не может быть понято никем, кроме них. А потому на долю таких, как он, остается только повиновение. Первый Контролер протянул руку к пульту и, уже когда на экране появилось лицо Старшего оперативного модуля, с сожалением вспомнил, что с имеющейся после получения инструкций от Средоточия мерой ответственности он получил право первоочередного доступа, но глаза Старшего оперативного модуля уже требовательно смотрели с экрана.

— Нападающие двигаются к изолятору для «диких». Не противодействуйте приближению. Не противодействуйте соединению. Не противодействуйте уходу. Исключите повреждение жизненно важных частей станции, не допуская нанесения серьезного вреда нападающим и женской особи «диких», которая уйдет с ними.

Приказ был слишком алогичным, чтобы Старший оперативный модуль приступил к его выполнению без запроса о полномочиях, но когда симплексы на мгновение соединили их разумы. Первый Контролер почувствовал, что даже совершенный гормональный баланс такта совершил кратковременный сбой, заставив того на долю секунды испытать удивление. В следующее мгновение он исчез с экрана. Первый Контролер слегка качнул головой и, протянув руку, снова нажал на клавишу. Выполнив инструкции Средоточия, он снова перешел на низший уровень ответственности, не позволявший ему пользоваться все еще перегруженными линиями связи. Однако теперь перед ним вновь осталась всего одна проблема. Вопрос с нападением можно было считать исчерпанным.

И это было самой большой его ошибкой.

8

В следующий раз леди Эноминера появилась, когда Эсмиель уже окончательно потеряла счет дням своего странного плена. По ее прикидкам, со времени предыдущего посещения прошло уже около полугода, однако сколько точно, девушка затруднялась сказать. Впрочем, это было не столь уж важно. Во всяком случае, когда Эноминера появилась в камере, девушка была изумлена. Она испуганно смотрела на появившееся существо, в котором с большим трудом можно было уловить некоторое сходство с той, которую она когда-то знала как леди Эноминеру, а потом, почувствовав, как ослабли ноги, опустилась на жесткое ложе и тихо прошептала:

— О темная бездна, что они с вами сделали?

Та, что когда-то была Эноминерой, спокойно вышла на середину комнаты.

Несмотря на то что у нее по окружности черепа пока виднелись только какие-то бугры, уже довольно заметно выступавшие из черепа, в этот момент она стала до дрожи похожа на настоящего Вопрошающего.

— Ты боишься меня?

Холодная бесстрастность, так разительно контрастирующая со столь явно ощущавшимся раньше в обертонах голоса леди Эноминеры внутренним жаром, шокировала даже сильнее, чем внешность, и Эсмиель невольно вздрогнула.

Существо склонило голову в некоем подобии благожелательного кивка.

— Это хорошо. Значит, я приближаюсь к функциональному совершенству.

Эсмиель охнула и, прижав руку ко рту, покачала головой:

— О темная бездна…

Эноминера молча заняла позицию напротив нее и опустилась на другой конец длинного изогнутого ложа. Эсмиель болезненно сморщилась. Прежняя леди Эноминера, прежде чем поместить свой объемистый зад на стул или диван, отпустила бы какую-нибудь соленую шуточку, потом некоторое время деловито выбирала бы, как присесть. Эта — просто опустила сухопарый зад на ближайшую точку. И именно этот жест вдруг заставил Эсмиель окончательно понять, что той Эноминеры, которая была способна ради своей погибшей любви, переродившейся в ненависть, ввергнуть империю в войну, больше нет. И как ни странно, это понимание принесло Эсмиель не боль, а облегчение.

— Что тебе нужно от меня, Вопрошающий?

Эноминера вздрогнула, ее глаза резко распахнулись, а бугры вокруг черепа судорожно задергались, сильно напоминая причудливую пляску развитых сенсоров настоящих Вопрошающих, но у этих пока еще не было ножек.

Эноминера-Вопрошающий медленно разлепила губы и произнесла все тем же сухим голосом, в котором, правда, внезапно для Эсмиель прорвались отблески прежних чувств:

— Значит, ты еще не готова.

Эсмиель насторожилась:

— Для чего?

Но гормональный баланс уже успел скорректировать внезапный порыв, и Вопрошающий снова был спокойно бесстрастен.

— Сегодня ты соединишься с подобными себе.

Эсмиель почувствовала, как ее охватывает радость от того, что наконец-то закончится это выматывающее душу одиночество, но тут же постаралась изо всех сил скрыть это чувство. Она не видела иной цели столь длительной изоляции, кроме как сломить ее волю, заставить ее добровольно пойти на подчинение Контролерам. Слишком бурное выражение радости могло натолкнуть ее тюремщиков на мысль о том, что она на грани, и заставить их изменить решение (впрочем, до сих пор никто так и не удосужился сказать, что именно им от нее нужно), а затем ей пришло в голову, что ее жалкие потуги вряд ли смогут скрыть от Вопрошающего хоть что-нибудь. Во всяком случае, бугры по окружности черепа Вопрошающего-Эноминеры шевелились достаточно активно.

— Вставай, тебя ждут.

Эсмиель медленно поднялась на ноги. Вопрошающий-Эноминера несколько мгновений равнодушно фиксировал ее всеми своими сенсорами, потом вдруг лицо этого существа исказилось, и оно рухнуло на пол и забилось в судороге.

Вскоре тело обмякло, изо рта вылетел сгусток пены, горло напряглось и исторгнуло хрип, и тут же тело судорожно выгнулось. Эсмиель вскрикнула и бросилась к ней. Эноминера замерла и потом натужно прошептала:

— Бедная… девочка… Они… — Но тут ее тело снова изогнулось, и в следующее мгновение она села, но это движение напомнило Эсмиель то, как двигалось тело Вопрошающего, которого Эсмиель убила. Эноминера оцепенело сидела на полу, ее лицо было покрыто потом и мелко подрагивало, потом она с надрывом всхлипнула и, прошептав полупарализованным ртом: «Нет… Не могу…» — резким движением выхватила из-под балахона нечто, напоминающее вязальную спицу, и вонзила ее себе в глаз. Видимо, это была не обычная спица, или просто она знала, куда надо ее воткнуть, поскольку голова Эноминеры тут же окуталась тем голубоватым сиянием, которое Эсмиель уже видела у одного Вопрошающего в тот момент, когда он убил нападавшего на него матроса. Но на этот раз сияние не сформировалось в искру, а полыхнуло вокруг головы самой Эноминеры, причем гораздо более ярко, чем в первый раз. Когда Эсмиель открыла глаза, она увидела на полу мертвое тело, обезглавленное тело, рядом с которым полукругом стояли сразу три Вопрошающих. Двое из них жадно фиксировали малейшие оттенки ее эмоций, превратившись из-за напряженно вытянутых в ее сторону венчиков сенсоров в странное и уродливое подобие земных гибридных подсолнухов. А третий раскинул свои сенсоры по сторонам и с привычной методичностью фиксировал реакцию стены, пола, изогнутого ложа и еще неизвестно чего.

— Ты идешь с нами, — голос Вопрошающего был, как обычно, сух и бесстрастен, — сегодня ты соединишься с подобными себе.

Эсмиель молча стиснула губы и, гордо вскинув голову, подошла к лежащему телу и опустилась рядом с ним на колени. Она сидела неподвижно, потом наклонилась и, подняв раскинутые и непривычно сухие руки, на которых все еще были видны знакомые пигментные пятна, сложила их на груди. Потом подняла ладонь в ритуальном жесте и, не сомневаясь, что в этот момент все сенсоры троих Вопрошающих яростно вибрируют, тихо произнесла:

— Ты не смогла защитить своей любви и не смогла вынести своей ненависти… Лежи с миром, и да пребудут с тобой святые стихии. — После чего поднялась и спокойно повернулась к оцепенело рассматривающим ее Вопрошающим.

Несколько мгновений в отсеке стояла напряженная тишина, потом все трое одновременно сдвинулись с места и быстро, но без излишней поспешности окружили ее. Тот, что уже говорил с ней, повернул лицо в ее сторону и произнес:

— Следуй с нами, — после чего они одновременно повернулись и двинулись к раскрывшейся диафрагме выхода.

Они долго шли длинными коридорами, залитыми излишне резким и оттого кажущимся каким-то мертвенным светом. Время от времени им навстречу попадались другие существа. Некоторые из них ничем не отличались от людей, кроме, возможно, неестественного равнодушия, с которым они проскальзывали мимо странной процессии, а у других сходство с людьми угадывалось довольно смутно. Наверное, канскеброны на своем пути к Великому Единению повстречали-таки иную разумную расу и включили ее в состав своей странной империи. А может, даже у истоков пресловутого Единения стояли совсем не люди. Однако эти мысли, быстро промелькнувшие в воспаленном мозгу Эсмиель, как-то не слишком ее затронули. Голова девушки, была занята предвкушением встречи. Все эти месяцы она не давала своей психике ни малейшей возможности сорваться с узды, в которую она сама же ее и затянула. Представительницы правящего клана, которым судьбой предназначено было занять место хозяйки какого-нибудь великого дома или супруги главы ветви, обязаны были научиться держать в узде свои мысли и чувства. Но больше всего ей помог тот год на лунной базе. Земля не делала различий между людьми ни по полу, ни по цвету кожу, ни по тому, торчат ли у тебя из головы сенсорные наконечники или сколько у тебя рук. Там каждый стоил столько, сколько стоил он сам. И вот теперь ей показалось, что наконец у нее появится возможность хоть на немного отпустить эту психологическую узду. О святые стихии, неужели рядом наконец появятся те, на чье плечо можно будет опереться?

Эсмиель вздрогнула и резко остановилась. Последняя мысль внезапно представила все в несколько ином свете. Она окинула настороженным взглядом также остановившихся и мгновенно повернувшихся к ней Вопрошающих.

— Почему ты остановилась?

Эсмиель опустила глаза и посмотрела на свое обнаженное тело. О темная бездна, толпа бездельничающих мужчин, запертых в ограниченном пространстве и на протяжении нескольких месяцев не видевших даже изображения женщины… Она стиснула зубы.

— Я не могу идти в таком виде. Я должна одеться.

Вопрошающие тут же заработали сенсорами, а Эсмиель вздрогнула от внезапно пронзившего ее озарения.

— Эй, а что означает «соединиться с подобными тебе»?

Вопрошающие никак не отреагировали на этот вопрос, только их сенсоры задергались в более быстром темпе. И Эсмиель поняла, что ее страшная догадка оказалась правдой. Она почувствовала, как у нее похолодели ноги, а спина покрылась холодным потом. Некоторое время девушка боролась с охватившей ее растерянностью и в последней, отчаянной попытке удержаться и не завизжать резко вскинула голову, откинув с лица отросшие за время заключения волосы.

Она внезапно вспомнила, что, когда Берс замечал этот жест, у него на лице всегда возникало какое-то очень нежное и от этого даже слегка глуповатое выражение. То ли из-за этого воспоминания о муже, то ли просто потому, что первый, самый сильный шок от потрясения наконец прошел, но Эсмиель почувствовала, что паника отступила. И вслед за этим запоздало пришло понимание того, почему ее столь долгое время держали отдельно от мужчин.

— Значит, вы ждали, когда закончится действие нейтрализующей капсулы и я буду готова для зачатия?

Вопрошающие продолжали молча ощупывать ее всеми своими сенсорами, потом вдруг все трое синхронно дернулись и оцепенели с вытаращенными глазами, растопырив сенсоры так, что их головы стали напоминать стилизованное изображение солнышка на детских рисунках. Эсмиель невольно отшатнулась, но затем Вопрошающий, стоящий прямо перед ней, вздрогнул, и его взгляд снова приобрел осмысленность. Точнее, девушке показалось, что из глубины Вопрошающего на этот раз на нее смотрит нечто намного более разумное, чем то, с чем она встречалась до сих пор. Это был другой, незнакомый, даже чуждый разум, но этот взгляд ощущался как проводник некой древней мудрости.

Она почувствовала, что ее вновь пробил озноб, и с трудом прошептала пересохшими губами:

— Кто ты? — Но в следующее мгновение она осознала, что уже знает ответ на этот вопрос. Эсмиель со странным в такой ситуации удивлением отметила, что голосовые связки Вопрошающего еще способны придавать его голосу достаточно приятные обертоны.

— Некоторые из подобных тебе знают меня под именем Средоточия.

Эсмиель судорожно вздохнула и на несколько секунд прикрыла глаза. Она знала это имя, практически любой человек на Земле знал его, но это знание всегда оставалось чем-то гипотетическим, слишком оторванным от реальной жизни, вроде того, что температура на поверхности центрального светила Солнечной системы составляет шесть тысяч градусов. Ибо представить себе, что кто-либо когда-нибудь сможет лоб в лоб встретиться с носящим это имя, мог только полный сумасшедший. Когда она открыла вновь глаза, тело Вопрошающего стояло на том же месте и в той же позе, но его выражение лица составляло резкий контраст с той маской, к которой она уже успела привыкнуть.

— И что же нужно от меня одному из Верховных Контролеров?

Овладевший телом Вопрошающего разглядывал ее, а потом снова заговорил:

— Ты слишком необычна, Эсмиель Энокарей Эрой баль Снольсаматер Эонеон.

Эсмиель вздрогнула. Свое полное имя, произнесенное вслух, она слышала дай бог в пятый или шестой раз в жизни, и каждый раз это были очень важные, можно сказать переломные, моменты, а Средоточие продолжил:

— Та, что звалась Эноминерой, сотрудничая с нами, передала нам несколько твоих психоформ. Сначала ты не представляла для нас особого интереса, но за последние несколько лет ты совершила ряд поступков, которые никак не укладывались в твои возможности, закрепленные в переданных нам психоформах. Ты изменилась. Ты выросла. Ты стала другой, сильной… — Он сделал паузу, и Эсмиель поняла, что в эти простые слова он вкладывал несколько отличный от привычного смысл.

И она поняла, что он имел в виду.

— Моя новая психоформа укладывается только в один из типов, с которыми встречались Верховные Контролеры?

Ее собеседник молчал.

Эсмиель усмехнулась:

— Это психоформа берсерков, не так ли? — Она нервно рассмеялась. — О темная бездна, недаром меня так потянуло к нему вопреки всему. — Она замолчала и широко распахнула глаза. — На такое способны и другие женщины моего типа… О святые стихии, это же ваш конец. Земляне-берсерки, они были вашим проклятием, живым подтверждением тому, что избранный вами путь — тупик. Вы не могли понять, как им удается то, что они совершают, но оставалась надежда, что это какая-то аномалия, извращение, случайно возникшее на окраинной планетке, давным-давно изолированной на периферии спирали и обдуваемой могучими потоками странных излучений из межгалактической бездны. И вы милостиво предоставили им возможность жить, правда на то время, пока вы окончательно не разберетесь с природой этой аномалии и не сможете позже использовать полученные знания для создания новых Измененных или… — Она задохнулась и саркастически расхохоталась. — О нет, вряд ли вы позволили бы кому бы то ни было приобрести подобные способности. Вы приберегли бы их для себя. — Она поперхнулась слюной и зло сплюнула на пол. — А теперь оказалось, что это не изолированная аномалия. Что на это способны многие, возможно, все. — И она резко оборвала свою речь, осознав все, что сказала, только в тот момент, когда произнесла последний звук.

— Ты действительно очень необычное существо, та, которую подобные тебе зовут Эсмиель, — произнес Средоточие и исчез.

В ту же секунду Вопрошающие ожили. Вернее, это определение можно было применить только к двоим из них. Третий, тот, чьими устами разговаривал с ней Средоточие, корчился на полу, обхватив руками свой уродливый череп.

Эсмиель несколько мгновений смотрела на них, потом улыбнулась:

— Пошли, — и спокойно двинулась вперед.

Вопрошающий, стоящий прямо на ее пути, испуганно отшатнулся в сторону, и Эсмиель со злорадным удовольствием подумала о том, что их хваленый гормональный баланс все-таки подвержен сбоям. А потом рассмеялась. Она больше не боялась ничего.

Мужчины содержались в обширном помещении, напоминавшем ремонтный ангар. По-видимому, их тоже нечасто баловали посещениями, потому что когда Эсмиель появилась на пороге, все глаза оказались направлены на нее. Она на мгновение задержалась в проеме двери, потом незаметно вздохнула.

— Леди, зачем вы пришли? — Вопрос капитана, который появился из толпы, мог бы рассмешить, если бы не страх и отчаяние, которые явственно звучали в его тоне.

Эсмиель усмехнулась:

— Вы думаете, у меня был выбор?

Капитан попытался что-то произнести, но сдержался и, упрямо стиснув губы, повернулся к ней спиной, будто заслоняя от остальных. К нему торопливо придвинулись еще две фигуры, в которых Эсмиель узнала офицеров. Она поняла, что они действительно заслоняли ее от этой толпы. Все находящиеся в отсеке к этому моменту были уже на ногах, и большая часть их угрожающе придвинулась к ней. Впереди набычившись стоял крупный мужик, густо покрытый жесткими черными волосами. Нахмурившись, он разлепил мясистые губы:

— Ну, капитан, ты собираешься сделать то, что они хотят? Из уважения я могу подождать пару минут и позволить тебе начать первым, но уж потом…

Капитан вскинул голову:

— Мы — военные. Я думаю, ты помнишь…

Но волосатый не дал ему закончить:

— Мне плевать, что ты об этом думаешь! Все это время ты забивал нам голову дурацкими бреднями о долге и всяких таких штучках. — Он сорвался на визг: — Вот я где их видел! Сейчас каждый за себя. Я не хочу провести остаток жизни в этой скорлупе, и если наши хозяева хотят, чтобы мы вставили этой сучке толстого под кожу, — я сделаю это. К тому же я давно хотел, чтобы мой конек пощупал, насколько светлые волосики у нее на лобке мягче таких же у наших курочек. Ты понял, дерьмо? — И он боднул головой капитана, так что тот отшатнулся. И Эсмиель неожиданно осознала, что этот рефлекторный жест лишил его последнего шанса взять верх в этом поединке. По-видимому, это же понял и волосатый, потому что он осклабился и покровительственно прорычал: — И лучше будь паинькой и не мешайся под ногами! Тогда, может быть, мы разрешим и тебе побаловать своего конька, но только после того, как закончим с ней сами. Так я говорю, парни?

Ему ответил одобрительный и угрожающий гул. Трое офицеров невольно попятились. У Эсмиель мелькнула запоздалая мысль, а не слишком ли она переоценила свои способности справиться с ситуацией. Но в следующую секунду она шагнула вперед, уже зная, что надо делать.

— Так ты говоришь, что давно мечтал попробовать настоящую леди? — Ее голос звучал ласково, но что-то в нем заставило обступивших их людей слегка отшатнуться. Волосатый тоже качнулся назад, но, поймав себя на этом движении, сердито оскалился и, торопливо шагнув к ней, развязно протянул руку и стиснул ее грудь.

— Конечно, белокурая. Клянусь темной бездной, вряд ли среди этих белоголовых субчиков остались настоящие мужики, так что тебе со мной понравится, уж будь уверена. — Он сделал движение, чтобы прижать ее к себе, но Эсмиель быстро вскинула руку и спокойным, нарочито медленным жестом ткнула мужику в глаз. Волосатый вскрикнул и, схватившись за глаз, отступил назад.

Эсмиель повела по сторонам холодным взглядом, заставив толпу податься на шаг назад, и, снова повернувшись к волосатому, лениво произнесла:

— Ты опоздал. Я больше не леди. Я — жительница Земли. И не стоит пытаться на своем опыте узнавать, в чем разница.

Но тот слишком разозлился, чтобы уловить в ее голосе то, что заставило остальных еще дальше отойти назад. Он взревел и бросился вперед. Эсмиель сделала шаг в сторону, а потом, подпрыгнув, резко ударила ногой в основание черепа. Волосатый сделал еще несколько шагов, но умер он уже на втором, и его тело с деревянным стуком налетело на стену и рухнуло вниз. Эсмиель проводила его спокойным взглядом и снова повернулась. Толпы больше не было, люди быстро и бесшумно рассосались по всему отсеку и уселись на пол, старательно отводя от нее глаза. Рядом стояли только капитан и три офицера.

— Леди, я… — сглотнул капитан.

Эсмиель устало качнула головой:

— Оставьте, капитан. За последние несколько часов со мной произошло слишком многое. Я устала. Мне надо отдохнуть.

— Да, конечно, леди, мы сейчас…

В это мгновение пол содрогнулся, погас свет, а потом вспыхнул, но гораздо более тускло, чем раньше. Вокруг послышались удивленные и испуганные возгласы, а капитан пробормотал:

— О темная бездна, что происходит?

А Эсмиель ошеломленно распахнула глаза и прижала руку ко рту, потому что внезапно осознала, в чем причина происходящего. Но когда капитан повернул к ней растерянное лицо, она уже успела овладеть собой и спокойно произнесла:

— Не волнуйтесь, капитан, похоже, это мой муж. Он пришел для того, чтобы забрать нас отсюда.

9

Берс остановился у очередного поворота коридора и осторожно заглянул за угол, но он уже знал, что там увидит. И этот отрезок коридора был пуст. Он мотнул головой, давая сигнал бывшим пленникам канскебронов двигаться вперед, и повернулся к Ольге. Та заняла позицию у предыдущего поворота коридора и настороженно смотрела назад. Берс нахмурился. Все происходящее ему очень не нравилось. За последние полчаса они наткнулись только на троих тактов, и Ольга хладнокровно расстреляла их остатком заряда своего плазмотрона, а потом деловито оторвала у них оружейные блоки и один вручила Эсмиель.

— Ну и что ты об этом думаешь? — глухо спросила Ольга, подойдя вплотную.

Берс скривился:

— Они ведут нас по своему Рисунку.

Они помолчали, потом Ольга негромко произнесла:

— Пока я не вижу в нем ничего плохого. У меня сложилось впечатление, что они собираются позволить нам уйти.

Берс упрямо поджал губы:

— Возможно, это так и есть, но это их Рисунок. Насколько ты готова довериться одному из Верховных?

У Ольги расширились глаза:

— Это его Рисунок?!

Берс молча кивнул и бросил взгляд вдоль коридора. Эсмиель, одетая в безразмерную куртку, снятую с такта и слегка заляпанную его кровью, стояла рядом и смотрела на него. Берс пока не мог себе позволить хоть немного расслабиться. Они с Ольгой находились на грани боевого транса, и, пока все они не окажутся в пустоте на расстоянии не менее чем сотни световых часов от Малой Гронты, ему придется нести это бремя.

Последние десять минут продвижения до точки, в которой Берс так четко чувствовал Эсмиель, они практически не встречали сопротивления. Два такта, попавшиеся им на постоянном посту, расположенном в узловой точке коридоров, были не в счет. Причем настолько не в счет, что, когда Валькирия опустила плазмотрон, в ее глазах плескалось удивление:

— Они даже не сделали попытки поднять оружейные блоки.

Берс, так же заметивший нечто неестественное в поведении столь блестящих бойцов, какими всегда являлись такты, недоуменно повел плечом, но размышлять об этом было некогда.

— Пошли, это — потом.

Валькирия молча смотрела на него, потом пожала плечом:

— Что ж, это твой Рисунок, но это неестественно.

В следующее мгновение две безмолвные тени уже мчались дальше по коридору. Спустя два поворота Берс указал на большие раздвижные двери с короткой надписью, сделанной прямо на стене ниже и левее обреза, и, вскинув плазмотрон, нажал на спуск.

Эсмиель, обхватив руками обнаженные плечи и плотно сдвинув колени, молча сидела на полу, близко к центру помещения. Рядом нервно топтались капитан и два офицера. Они, единственные в помещении, остались на ногах, остальные лежали, сидели и ползали, торопливо бросая по сторонам тревожные взгляды. На станции происходило что-то серьезное. После того странного толчка несколько раз гасло освещение, а двери глухо вибрировали. Спустя пятнадцать минут главные раздвижные двери с легким шуршанием распахнулись, и в отсек ввалились около трех десятков тактов и толпа Вопрошающих. Эсмиель поймала несколько ошарашенных взглядов, а капитан, при появлении канскебронов привычно рухнувший на пол, подполз к ней и удивленно прошептал:

— О святые стихии, похоже, ваш муж высадил на станцию несколько десантных дивизий…

— Мне кажется, их всего несколько человек, — сказала Эсмиель и, наткнувшись на удивленный взгляд капитана, слабо улыбнулась и добавила: — Это не совсем обычные люди. Прикажите своим людям собраться ближе к центру, лечь на пол и ни при каких обстоятельствах не делать резких движений. Я боюсь, что, когда мой муж появится здесь, у него не будет возможности отделять друзей от врагов.

Такты сразу по прибытии выстроились вдоль стен и взяли пленников в оцепление. Однако этот смертоносный молчаливый караул пробыл в отсеке едва десять минут, потом по их рядам прошла странная волна, будто эти лишенные эмоций боевые машины удивленно покачивали головами, и они, четко повернувшись, двинулись в сторону распахнувшихся дверей, сопровождаемые большинством Вопрошающих. Спустя минуту из канскебронов в отсеке осталось всего две дюжины Вопрошающих, а еще через десять минут Эсмиель, все так же сидевшая на полу, вдруг вскинула голову и, повернувшись к дверям, устремила на них вспыхнувшие отчаянной надеждой глаза и громко прошептала:

— ОН пришел!

Берс нырнул в еще дымящийся и пылающий багровыми краями пролом и, кувыркнувшись в воздухе, приземлился, одновременно перебросив плазмотрон в левую руку. Эсмиель была здесь, жива и окружена неврагами. Это было главное.

Враги стояли вдоль стен и невероятно медленно разворачивали свои сенсоры в его сторону. Берс презрительно поморщился и двинулся вдоль стены, отрывая у этих странных созданий верхние части тел, которые очень слабо напоминали нормальные человеческие головы. Он знал, что эти существа не представляют особой опасности, но их уничтожение диктовалось внутренней логикой Рисунка.

Справа полыхнул плазмотрон сестры. Берс опять поморщился. Конечно, так быстрее, но она уже разрядила батарею, а заряды могли бы им еще пригодиться.

По-видимому, Валькирия быстро пришла к такому же выводу, поскольку после второй вспышки огонь прекратился, и буквально через мгновение с противоположной стороны зала послышался громкий хруст разрываемых позвонков. Вскоре все было кончено. Берс остановился и медленно повел головой по сторонам, будто принюхиваясь к возможным угрозам. Все было спокойно. Он повернулся к центру зала и, чуть напрягшись, вынырнул на поверхность багрового озера, покрывавшего его сознание. Черно-белые силуэты, ранее видимые скорее даже не как реальные фигуры, а как некие носители функций ВРАГ-НЕВРАГ, обрели объем и цвет, превратившись в испуганных людей, судорожно распластавшихся на полу и старательно отводящих глаза, когда взгляд Берса случайно поворачивался в их сторону, но в центре зала во весь рост стояла Эсмиель. Берс почувствовал, как екнуло сердце, и едва удержался, чтобы не прыгнуть вперед, к ней, поднять на руки, закружить и… но все же сумел удержаться и остаться на месте. Ольга неслышно подошла и коснулась рукой его плеча. Берс повернулся. Вот это да, если он выглядит так же, как и она, то немудрено, что эти люди готовы провалиться сквозь пол, лишь бы не привлекать к себе их внимание. Сестра была густо покрыта какими-то черно-багровыми ошметками, лицо измазано пеплом и кровью, а сквозь изрядно порванный комбинезон сверкали черные пятна обожженной холодом пустоты кожи. Ольга замерла, вглядываясь в него, а потом негромко произнесла:

— Оставайся на месте, — потом она повернулась и не оглядываясь двинулась прямо к Эсмиель. Люди на ее пути судорожно расползались по сторонам, опасаясь, что это странное смертоносное существо в обличий женщины сможет сделать с ними что-то ужасное, если они чем-то навлекут на себя ее неудовольствие.

— Как он? — Эсмиель ничем не выдала своего разочарования тем, что муж, в поисках ее преодолевший сотни световых лет и прошедший сквозь множество препятствий, сейчас, оказавшись от нее всего в нескольких метрах, не спешит подойти и обнять свою жену.

Ольга остановилась и внимательно всмотрелась в ее глаза. На ее лице мелькнуло озадаченное выражение, и она удивленно качнула головой:

— А ты изменилась, малышка.

Эсмиель слабо улыбнулась:

— Не надо ничего объяснять. Я… чувствую твое состояние и… его тоже. Поэтому не надо ничего объяснять.

Ольга медленно кивнула и стала разглядывать снова невестку. Потом хмыкнула и бросила в сторону Берса оценивающий взгляд.

— Пожалуй, мой братец столкнется с небольшим сюрпризом. — И, тут же оборвав себя, перешла к более практичным и неотложным вещам. — Что ж, пошли, пора выбираться отсюда.

Эсмиель упрямо вскинула голову:

— Мы должны взять с собой всех.

— Кого? — Ольга недоуменно повела взглядом по сторонам, будто только сейчас заметив заполнявших отсек испуганных мужчин, потом в ее взгляде зажегся огонек понимания, и она снова повернулась к Эсмиель: — Да-а-а, задачка. Сказать по правде, я слабо представляю: каким способом можно вытащить отсюда такое количество народу.

Эсмиель стиснула губы и скосила глаза на капитана. Надежда, вспыхнувшая на его лице в тот момент, когда он отошел от шока, вызванного столь бурным появлением ее мужа и его сестры, сползала с его лица, будто кожа после солнечного ожога, снова обнажая маску боли и отчаяния. Впрочем, Эсмиель в первый момент была ошеломлена не меньше остальных. Ее бросило в дрожь, когда широкая двустворчатая дверь взорвалась с чудовищным грохотом и внутрь чуть ли не одновременно с обломками ворвалась двойная смерть. Девушка с отчаянием посмотрела по сторонам. На нее смотрели десятки умоляющих глаз. Она не могла бросить их здесь! В этот момент послышался хриплый и напряженный, но такой родной голос:

— Мы возьмем всех. Поднимайтесь. Пошли.

И вот сейчас они уже почти полчаса двигались по пустынным коридорам, и будто какая-то странная сила убирала с маршрута их движения все, что могло бы им помешать. Это беспокоило Берса все больше и больше, а затем он понял, что становится опасно. Он тихо позвал:

— Сестра…

Она тут же развернулась к нему, и они привычно скрестили взгляды. Берс посмотрел в сторону Эсмиель и, резко отвернувшись, включил боевой режим и двинулся обратно по коридору, ведущему в глубь станции.

Они поняли, что происходит что-то необычное, когда до границы области, которую Берс воспринимал как «бурлящую зону», оставалось всего два уровня.

Во всяком случае, на первую попытку оказания серьезного сопротивления он наткнулся именно у межуровневого пандуса, хотя, возможно, это была чисто случайная встреча. Но если нет, то, по-видимому, информация о его передвижении и точном местонахождении все еще запаздывала, поскольку большинство тактов группы, расположившейся у межуровневого пандуса, находилось в состоянии готовности второго уровня. А это означало, что они не ожидали его появления. Плазмотрон сдох после десятка выстрелов, что, естественно, не было неожиданностью, но вызвало легкое сожаление, поскольку рукопашная отнимала заметно больше времени. Однако делать было нечего. Берс отшвырнул бесполезный кусок металла, прыжком преодолел промежуток до ближайшего такта, отклонился назад, уходя от удара, потом сломал нападающему переносицу и следующим ударом вогнал ему в череп торчавшую сверху сенсорную башенку и, тут же прыгнув вперед, поднырнул под лазерные лучи и оказался на расстоянии вытянутой руки от оставшихся в живых. Спустя несколько мгновений все было кончено. Берс выпал из боевого транса, оторвал от одежды валявшегося такта кусок материи и попытался вытереть пот. То, что появился пот, было очень плохо. Это означало, что ресурсы организма уже подходят к нижнему пределу и скоро он не только не сможет действовать в боевом режиме, но и даже просто передвигать ноги ему будет чрезвычайно тяжело. Берс зло осклабился и отшвырнул ткань, потом оторвал оружейные блоки у двух мертвых тел, закинул за спину батареи, обкрутил вокруг талии гибкие и прочные энергокабели и, тяжело ступая, двинулся вниз по пандусу.

Спустя полчаса он, судорожно дыша, на дрожащих ногах подковылял к последнему повороту коридора и перевалил свое тело через высокий порог какого-то помещения, сильно напоминающего шлюзовую камеру. Он чувствовал, что силы его на исходе. Какое-то время Берс просто сидел, пытаясь хоть немного отдышаться, потом поднял руку и нажал на клавишу. Толстая дверь с легким шипением вылезла из стены и перекрыла овал дверного проема, отрезав забитый трупами холл. Берс прикрыл глаза. Сил не осталось совсем. Ему казалось, что сейчас для него легче просто закрыть глаза и умереть, чем встать на ноги и сделать следующий шаг. Сколько врагов он убил? Берс не знал. Чем ближе он подходил к этой двери, тем больше ему приходилось убивать. Последнюю сотню шагов ему казалось, что он движется сквозь густое месиво, настолько плотно канскеброны лезли ему наперерез. Причем тактов среди них почти не было. Да и других Измененных оказалось не очень много. И сколько же он убил? Сотни? Тысячи? Берс поднял свои руки, дрожание которых он уже не мог унять, и криво усмехнулся. Вряд ли он сумеет преодолеть этот путь в обратную сторону. Даже если навстречу не попадется ни одного канскеброна. Он хмыкнул и поднялся на ноги. Да-а-а, такого он еще никогда не испытывал. Ноги дрожали, а перед глазами плыли круги. Берс стиснул зубы и, повернувшись, окинул взглядом пространство отсека, куда его так упорно вел узор Рисунка. Это действительно была шлюзовая камера! Берс ошарашенно рассматривал ряд шкафов с прозрачными дверками, сквозь которые были видны странные скафандры. Все они были сделаны из какой-то очень тонкой полупрозрачной ткани или пластика и заканчивались абсолютно прозрачным шлемом, на лобной части которого виднелись странные серебряные нашлепки.

Берс недоуменно смотрел на скафандры, а потом перевел взгляд на герметичную дверь, видневшуюся в противоположной стене. За ней таилась разгадка этого странного, меняющего узор Рисунка и множество других тайн. Он снова повернулся к стене со скафандрами, потом глубоко вздохнул и решительно двинулся к дальней двери, изо всех сил стараясь унять предательскую дрожь в ногах.

Дверь ушла в сторону со знакомым, легким шуршанием, и Берс недоуменно уставился в темноту. Она была настолько густой, что казалась плотной, вещественной, этаким ровным срезом абсолютно черного вещества, неспособного отразить ни лучика света. И только спустя несколько секунд он догадался, что это световая завеса. Берс вскинул голову и шагнул вперед. В следующее мгновение он дико вскрикнул и, провалившись во тьму, плашмя рухнул на пол.

Когда Берс пришел в себя, то сразу и не понял, где он находится.

Вернее, он даже не вспомнил, что потерял сознание. Скорее, его пробуждение напоминало выход из боевого транса.

Берс моргнул, облизал губы, почувствовав на языке солоноватый привкус крови, и сел. Он вдруг вспомнил о последних минутах. Берс прислушался к себе. От слабости не осталось и следа. Конечно, он был не в лучшей форме, но его состояние и близко не напоминало то, в котором он находился, когда Средоточие нанес ментальный удар… Средоточие! Берс резко развернулся на месте. Тот был здесь. Шар диаметром в полметра, заполненный мягким голубоватым светом. Тут же, новой вспышкой, вернулись воспоминания о том, что ему пришлось вынести, когда он сделал шаг за световую завесу. Средоточие оказался мастером Рисунка. Он привел Берса туда и тогда, куда и когда решил.

Измученный берсерк, неспособный войти в боевой транс и потерявший изрядную долю способностей чувствовать Рисунок, оказавшийся в самом центре власти Верховного Контролера… Что может быть хуже? Контролера подвело то, что он не знал до конца природу берсерка. Впрочем, кто в этом мире мог похвастаться, что знал ее хотя бы наполовину. Он нанес удар, едва Берс переступил порог. Вряд ли когда-нибудь мозг какого-либо живого существа получал ментальный удар подобной силы. Берс вздрогнул, вспомнив ощущение чудовищной боли… но потом усмехнулся. Его мозгу и его телу как раз не хватало энергии, а тут они получили ее в более чем достаточном количестве. И спустя долю секунды после начала атаки его мозг буквально вломился в боевой транс и нанес ответный удар. Берс оглянулся по сторонам и прислушался к себе. Пожалуй, с момента начала атаки прошло не более нескольких секунд. Он снова повернулся к Средоточию. Золотистый шар мягко сиял в темноте, словно стараясь убедить его в своей безобидности. Берс прислушался к своим ощущениям, потом решительно поднялся на ноги и, шагнув вперед, протянул к шару руки.

— Не делай этого.

Голос в мозгу старался звучать мягко и ласково, но Берс уловил в нем панические нотки. Он снова усмехнулся:

— Больше не рискуешь?

Голос молчал. Берс покачал головой и одним движением вынул шар из гнезда.

— Пожалуй, тебе следует позаботиться о том, чтобы мне не чинили особых препятствий. Я не собираюсь выпускать тебя из рук, пока не окажусь в сотне световых часов от твоей поганой планетки, так что чем быстрее это произойдет, тем быстрее ты получишь возможность подключиться к новому внешнему источнику питания.

Средоточие не ответил. Берс перехватил шар поудобнее и тронулся в обратный путь.

Ольга, Эсмиель и остальные бывшие пленники ждали его на главной ангарной палубе. Оба коридора, ведущие к ангару, были завалены свидетельствами ожесточенного боя. К приходу Берса они уже успели занять и подготовить к полету легкий монитатор. Берс легко взбежал по трапу и быстро поднялся в боевую рубку, по пути миновав нескольких возбужденных матросов, наспех натянувших на себя серые рабочие комбинезоны канскебронов. Матросы торопливо пробежали мимо него с восторженными лицами, волоча на себе какой-то кабель. С улыбкой он появился на пороге. Ольга резко развернулась к нему в своем кресле и удивленно присвистнула:

— Ну, братец, ты даешь! — Она удивленно прищурилась: — Они внезапно остановили атаку. Твоя работа?

— Ты сомневалась?

Ольга фыркнула и отвернулась к экрану. Берс небрежно перехватил Средоточие под мышку, подошел к Эсмиель, не отрывавшей от него встревоженного взгляда, и, улыбнувшись, взял ее за руку:

— Не бойся, все позади.

Она потянулась к нему, и он обнял ее за плечи. Ольга покосилась на них и, прибавив мощность гравикомпенсаторов, шлепнула ладонью по клавише активации стартового стола. Спустя несколько минут, когда искусственная планета Малая Гронта, блестя внешней броней, уже медленно уменьшалась на боковом обзорном экране, Ольга прервала их идиллию:

— Ну, капитан, и каков наш курс?

Берс повернул голову и, подняв шар Средоточия, бросил на него задумчивый взгляд, потом снова усмехнулся и произнес:

— Земля. Отныне и навсегда — Земля.

И всем, кто его услышал, стало ясно, что он имел в виду.

КОНЕЦ

Москва, 1999

Примечания

1

Канскеброны — наиболее могущественная из внеземных цивилизаций, с которой столкнулись земляне. Основой идеологии канскебронов является идея объединения всей разумной жизни, вне зависимости от формы ее происхождения, в так называемом Великом Благословенном Единении. Формой осуществления данной идеологии является политика насильственного захвата и последующего Обращения планет, населенных разумными существами, цель которого заключается в том, чтобы население захваченной планеты в короткие сроки было бы полностью отрезано от собственного прошлого и подготовлено к восприятию идеологии Единения. Поскольку Единение не предусматривает различий между биологической, электронной или иной формой разума, считая их полностью равноправными, канскеброны широко используют биоинженерию для создания существ с заданными способностями.

(обратно)

2

Бродяга — искусственный разум. Первый Контролер одного из многофункциональных транспортно-пассажирских кораблей канскебронов, перешедший на сторону землян. Прославился во время Битвы в поясе, когда сумел прорваться сквозь заградительный огонь кораблей прикрытия и выбросить десант на один из Базовых системных разрушителей канскебронов.

(обратно)

3

Куклосы — поселения, созданные канскебронами для Обращения землян. Весь внутренний распорядок жизни в куклосах был разработан канскебронами и строго ими контролировался.

(обратно)

4

Берсерки — люди, обладающие способностью в определенных пределах видеть будущее, или, как они это называют, чувствовать Рисунок, и совершать поступки соответственно этому предвидению. Наиболее ярко это состояние, называемое ими Проникновением, проявляется в тот момент, когда их сознание погружается в так называемый боевой транс. Кроме того, организм берсерка, находящегося в боевом трансе, обладает и иными удивительными способностями.

(обратно)

5

Мерилин — искусственный разум. Первый Контролер Базового системного разрушителя, перешедший на сторону землян.

(обратно)

6

Линейный разрушитель — класс наиболее мощных боевых кораблей империи, однако сильно уступающих по боевым возможностям Базовым системным разрушителям канскебронов.

(обратно)

7

«Дикие» — часть населения Земли, которая в период оккупации сумела избежать куклосов и потому сохранила определенную независимость от канскебронов. Из среды «диких» вышло большинство вождей восстания и членов образованной впоследствии Защиты Земли.

(обратно)

8

Такты — Измененные, созданные канскебронами в качестве солдат.

Различают три вида тактов:

— индивидуальные тактические единицы (рядовые бойцы);

— тактические носители (такты, вооруженные более мощным комплектом оружия и выполняющие задачи по огневой поддержке;

— оперативные управляющие модули (командиры).

Как правило, такты обладают возможностью прямого доступа к Первому Контролеру корабля-носителя и находятся под его постоянным контролем.

(обратно)

9

Измененные — искусственно преобразованные человеческие существа, созданные канскебронами для более эффективного выполнения каких-либо определенных задач.

(обратно)

10

Базовый системный разрушитель — класс наиболее мощных боевых кораблей флота канскебронов, способных при определенных условиях разрушать гигантские массы вещества, по объему сравнимые с планетарными.

(обратно)

11

Монитатор — класс крупных боевых кораблей канскебронов.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть I Варвар

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

Часть II Принцесса

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

Часть III Земля

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

Часть IV Война

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9