«Отмеченный сигилом»

Отмеченный сигилом (fb2) - Отмеченный сигилом [litres] (Падение Триграда - 1) 1347K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Миконов

Дмитрий Миконов Отмеченный сигилом

Часть первая Урочище каторжников

Глава 1

451 год от возвышения Триграда, месяц бархатец

– …Лаен! Господин Лаен! Проснитесь же наконец!

Обладатель бесцветного голоса с едва уловимым стариковским оттенком оказался настойчивее ярмарочного зазывалы. Под его напором тягучий и пульсирующий бордовым кошмар медленно, но верно отступал, оставляя после себя разграбленную безмятежность и горький привкус ржавчины на языке. Если бы не настырный старик, Лаен Тарк, как обычно, настиг бы свою жертву на ступенях каменной лестницы и всадил в ее дрожащее тело двенадцать дюймов остро заточенной стали. В чем несчастный провинился перед ним, он не знал или не помнил, но так случалось уже более тысячи ночей…

Покрытый шрамами жилистый человек распахнул карие глаза, с облегчением разрывая связь с тяжелыми видениями. Обычно он предпочитал действовать, а не наблюдать, но проклятый кошмар в какой-то момент установил свои незыблемые правила. Успокаивая дыхание, Лаен провел шершавой ладонью по темно-русому ежику волос, сбрасывая капли пота.

Какой-нибудь ханжа, родовитый житель центральных областей Аламийской империи с ходу мог посчитать его кордом – представителем одного из ассимилированных Аламией народов. За неподобающий рост, немного ниже положенных шести футов, мягкие черты лица без волевых граней и короткую прическу, достойную солдата или наемника. Но свое мнение, верное лишь отчасти, имперец, скорее всего, оставил бы при себе, едва взглянув в колючие глаза пробужденного.

– Десятник Морок! – совсем отчаявшись, скомандовал старик, и все встало на свои места.

– Да не сплю я, Фабио, успокойся! – недовольно буркнул тот, кого назвали десятником. Его рука зашарила под топчаном, где должна была находиться деревянная фляга с водой. Пробка полетела на пол, кадык жадно задергался, и прохладная влага пролилась на покрытые старыми рубцами грудь и живот, напрочь смывая остатки сна. Возрастом десятник был той поры, когда юношеские порывы и страсти давно закованы в цепи благоразумия, но кровь в жилах еще способна при случае расплавить оковы.

– Ты чего раскричался-то? Вроде не рассвело еще. – Протянув руку, Лаен отодвинул занавеску. За окном кибитки царила мгла, но край неба на востоке, пронзенный ледниками гор Предков, уже успел едва порозоветь.

До выхода каравана на тракт оставалась минимум пара часов.

– Господин, там ваш дозорный… этот, как его? Рыба! У ворот имперской крепости вас дожидается. Говорит, срочно очень! – Сухопарый мужчина, которому прожитые годы безжалостно изрезали морщинами лицо, скорее уже старик, с умными глазами, но неряшливым видом, напоминающий обнищавшего профессора какой-нибудь из академий Данаста, виновато развел руками в стороны и скривил губы то ли в усмешке, то ли выражая сочувствие.

Являясь старшим приказчиком владельца каравана, а также хорошим приятелем десятника, он много лет назад неудачно попал под Алмазный дождь и потерял контроль над частью мышц лица. С тех пор старик мог без труда изображать хоть ожившего мертвеца, хоть упыря не хуже лицедея на подмостках.

Убедившись, что десятник не спит, Фабио захлопнул дверь кибитки с обратной стороны и убыл восвояси, впустив в остывшее за ночь нутро крытой повозки изрядную порцию свежего воздуха. Бархатец в этом году выдался особенно холодным и мокрым, обещая караванщикам скорую осеннюю распутицу. Если начнутся дожди, множество текущих с гор ручьев вздуются мусором из разрушенных деревень и затопят низины, тогда обоз рискует надолго застрять в урочище Каторжников. Восставшим с погостов и их хозяевам, живорезам, непременно придется по душе подобный расклад.

Десятник с хрустом потянулся, с наслаждением разминая затекшие мышцы. Что там могло такого случиться? Явно ведь не нападение, иначе весь лагерь давно бы стоял на ушах. Силища немалая нужна, чтобы попытаться взять штурмом имперский сторожевой форпост. Тут скутатов одних, о доспехи которых лошадь в лепешку расшибиться может, не меньше полусотни наберется.

Нетрудно было предположить, что пройдоха-комендант втридорога содрал с негоцианта за возможность каравану переждать ночь под стенами защищенной баллистами крепости и укрыться от чудовищного левиафана, иногда прилетающего со стороны горных отрогов. Но оно того стоило. А как по-другому-то? Солдатам цеха капитана Вортана тоже требовался отдых. Впрочем, как и соглядатаям десятника.

Рыба, Рыба… толковый малый. Такой зазря начальника тревожить не станет, особенно за несколько часов до отбытия. Вздохнув, Лаен натянул через голову черную льняную рубаху и подвязал тесемками серые гвардейские штаны. Что тогда? Банда ухорезов в укромной лощине тракт перекрыла и засаду готовит? Или оголтелые степняки, совершая набег, вконец обнаглели и углубились на территорию Аламийской империи настолько далеко? Мало им, кривоногим любителям кобылиц, Вольницу на юге грабить.

Или мятежники умудрились просочиться через пикеты Безземельного графа? С этих станется…

Натянув на ноги мягкие удобные сапоги с высоким голенищем из кожи иммаритской свиньи, позволяющие передвигаться почти бесшумно, десятник сомкнул веки и особым образом прислушался к ощущениям. Сигил Пустоты, выжженный на животе каленым железом, печатный символ связи с Зеркальным миром, или Шуйтаром, где потерянные Малькой души обретали пугающие формы, мерно холодил кожу, не предвещая опасности.

Это означало, что никто и ничто поблизости не пытается использовать магию Шуйтара для обнаружения живых или мертвых. Адепт клана джарахов, а некогда – верный слуга его императорского величества, мог утверждать это с уверенностью.

У противоположной стены, где обычно на нижнем ярусе кровати вне дозора отсыпался один из подчиненных десятника по кличке Гузло, одеяло пошло ходуном, жалобно скрипнуло дерево под грузным телом, и тишину пронзил громогласный всхрап.

Десятник поморщился – до ноздрей докатился разлитый в воздухе кислый запах дешевого вина вперемешку с чесночным духом. Так вот чем закончилась вчерашняя проповедь отца Мэтью! Пользуясь случаем, монах затеял ее среди караванщиков сразу после банных дел и ужина. Чтобы не давать повода, десятник тоже немного послушал про белое пламя старца Воритара, с помощью которого тот в старинные времена ловко разгонял тварей Шуйтара, а потом, утомленный переходом по опасным местам, отправился спать, прихватив с собой изрядную порцию жареного мяса.

Темно-коричневый походный плащ из грубой шерстяной ткани, с глубоким капюшоном, почти непромокаемый, завершил наряд. В таком виде джарах непременно обольстит скупую на ласки холодную красавицу-ночь и останется ее фаворитом до самого рассвета. Лаен был в этом уверен – во всей огромной Аламийской империи выходцам из клана джарахов не было равных в искусстве скрытности. Да что там империи – на всем Континенте, обитаемой части мира!

Забрав из-под матраца трехгранный стилет и тем самым завершив облачение, десятник соглядатаев каравана по прозвищу Морок покинул огромную крытую повозку.

Хитрый паук Невзра, которого джарахи считали своим покровителем, уже собирал с небесного купола свои глаза-приманки. Плеяды уже не очень ярких огоньков перемигивались над головой из последних сил. В окрестностях стоянки царствовала предрассветная тишина. Но не пустая и звенящая, что присуща склепу или могиле, а та беспокойная, шуршащая, что наступает в последние часы перед побудкой, когда самые деловитые уже не спят, а остальные ворочаются с боку на бок, из последних сил растягивая тягучую дрему перед неизбежным моментом.

Сам караван у десятника стойко ассоциировался с огромным закованным в блестящий панцирь червем-переростком, что, по рассказам пилигримов, обитают в песках Санданирского халифата, далеко на юге. Свернувшись в защитное кольцо вокруг имперского форта и ощетинившись кострами, собранное из лошадей, повозок и людей существо дремало и берегло дыхание, набираясь сил перед следующим переходом. Скрипели сыромятные ремни, намертво стягивающие дерево и металл в единое целое, хлопала на ветру просмоленная парусина, способная защитить даже от Алмазного дождя, лошадиное ржание опоенных алхимическим зельем тягловозов перемежалось с редкими окриками патрульных.

Потуже запахнув плащ и проверив доступность стилета, укрытого на поясе, десятник, не теряя времени, пошел к высоким воротам имперской крепости, где будто глаза хищника ярко горела пара факелов. Впотьмах ему приходилось лавировать меж многочисленными кибитками, каретами и телегами, где спали люди и хранились товары, закупленные в приграничном Хаске. Если небесный охотник Невзра будет столь милостив, что позволит каравану достичь Атрели в Приланском лесу, а его светлость негоциант Фект Стелайский проявит привычную щедрость, всех ждал очень неплохой барыш…

Неожиданно сигил Пустоты больно уколол кожу. Рука десятника самовольно дернулась к оружию.

– Гнида справился! – Из-под одной из телег выкатилась низкорослая тень размером с крупную собаку и с клацающим звуком метнулась к десятнику. Сделав молниеносный шаг в сторону, Морок перехватил нападавшего за жесткий ворот измазанной в грязи туники. Поняв, что маневр не удался, тощий мужичонка с выпирающими мослами и ребрами задергал ногами в воздухе и тоненько заверещал: – Гнида умный! Гнида знает, что десятник невидим для Шуйтара! Но гнида хитрый! Гнида караулил, смотрел глазами…

– Тише, тише! – Лаен аккуратно опустил бедолагу на землю и быстро огляделся. К счастью, рядом никого, кроме них, не было. – Во-первых, я тебе сколько раз говорил, не кричать про то, что ты меня не видишь… э-э… своим чутьем. Говорил? – Лысый мужичонка виновато развел в стороны все четыре руки и удрученно пощелкал нижней челюстью, вытянутой далеко вперед и оканчивающейся загнутыми к верхней губе наростами-клещами. – Говорил. Вот. Не нужно об этом никому знать. Усек? Во-вторых, чего ты здесь шляешься? Если тебя увидят солдаты из форта, тебя убьют. Убьют, понимаешь? Это… как бы тебе втолковать… ну будет как в тот раз, когда ты попал к живорезам.

– У-у-у! Нет! Нет! Нет! – Кучерявые волосы на загривке Гниды встали дыбом и укололи руку десятника. Существо вырвалось и сигануло обратно под телегу. И уже оттуда робко предложило: – Лаен играть?

– Да, играть. – По-другому избавиться от общества в общем-то безобидного Гниды было затруднительно. – Твоя задача – спрятаться так, чтобы я тебя найти не смог, когда вернусь. Пару яблок получишь, если справишься. Гнида понял?

– Да! Да! Гнида понял!

Строго глянув напоследок под повозку, десятник убедился, что уродец не следует за ним, и продолжил путь к воротам. По непонятной причине сущность Шуйтара, поднявшая и изменившая Гниду, отказалась от дальнейшего порабощения тела, вернув часть души бывшему владельцу. Его светлость негоциант Фект выкупил несчастного в Хаске у отряда охотников за головами, которые планировали вести измененного на запад, на территорию Собора Воритара. По слухам, монахи щедро платили золотом за каждую необычную зараженную особь. Фект Стелайский же держал Гниду как своеобразную диковинку, которой можно было похвастать перед партнерами на важных переговорах.

У наглухо закрытых ворот, ведущих в имперский форт, на корточках сидел парень, облаченный в черную хламиду, с легким охотничьим самострелом за спиной, и катал во рту травинку. При виде начальника он вскочил на ноги и с ходу принялся докладывать:

– Господин десятник! За холм Висельника по тракту каравану никак нельзя! Туман там!

– Какой еще туман? Рыба, ты в своем уме? Алмазный дождь, что ли, собирается пойти?

– Нет, не то. Я не сразумел… – смутился парень с некрасиво вытянутым вперед лицом, на котором по обе стороны, по-рыбьи, располагались водянистые глаза. Именно благодаря пьяной повитухе к рябому было исключительно сложно подобраться незаметно, что делало его ценным дозорным. – Господин, это будто… морок. – Невольно произнеся негласное прозвище десятника, парень смутился еще больше и принялся частить, проглатывая слова: – Я, значит, по тракту, вперед, как вы велели. Смотрю, значит, чтобы швали всякой и мертвечины не было. С лигу, наверное, отмахал – думаю, хватит, обратно пора. А там колыба рядом, в полях…

– Что рядом? – не понял десятник.

– Ну, колыба, изба такая без окон. Там наши пастухи летовали, когда стада на выгоне держали, – объяснил Рыба, а десятник вспомнил, что парень был родом как раз из этих мест. – Думаю, загляну, по старой памяти, сердце повело… – Рябой с надеждой глянул в глаза десятника, понимает ли тот. Десятник понимал. Его родные места тоже подверглись разорению после проклятого Ритуала, разделившего историю Аламийской империи на до и после.

– Так, колыба. Понятно. Там туман?

– Не совсем. Перешел я, значит, ржаное поле… Жалко так, господин, колосок к колоску, солнцем налитые… простите меня, господин десятник. – Он шмыгнул носом, но собрался. – За колыбой озеро, наши там скот поили, так вот, как я ни старался, озера не увидел.

– Ну, понятно, темень такая…

– Нет, – не согласился рябой и решительно мотнул головой. – До озера там рукой подать. Вроде и вижу его, а пелена взор стелет… будто Малька подолом своим перед глазами вертит. Страшно стало, аж жуть! А вдруг жница по мою душу пришла?! Я пошире глаза раскрыл, рассмотреть хочу, я потом – раз! Понимаю, что мать вспомнил и братишку малого… Думаю, ладно, с устатку мысли в кучу собрать не могу. Попил, значит, из фляжки. – В качестве доказательства Рыба было сунул под нос десятнику кожаную флягу, но тут же подозрительно быстро отдернул руку, сообразив, что начальнику вряд ли понравится исходивший от нее запах. – Хм… да, водицы испил, значится. А понять, что там у озера происходит, не могу никак! Мысли друг за дружку цепляются, тоскливо становится, охота развернуться и бежать со всех ног…

– Та-а-ак… Правильно сделал, что меня разбудил. – Десятник кивнул сбитому с толку парню, прикинул оставшееся до рассвета время и принял решение: – Давай-ка веди к колыбе своей, сам хочу поглядеть. Надо успеть, пока караван не тронулся.

– Так, может… этим сказать? – Рыба махнул рукой в сторону форта. – Пущай патруль лимитатов и скачет туды… Их ведь поставили тракт охранять.

– Этим? Рыба, ты в своем уме? – Десятник легонько стукнул подчиненного пальцем в лоб. – Ты масляную рожу капитана видел? Плачется, что сослали его сюда, а сам небось сотни лир отвалил начальству, лишь бы на фронт не отправили, на копья мятежников. Окружились стенами и сидят ровно, а там, глядишь, и война закончится. Да у нашего негоцианта золота не хватит, чтобы этих вояк за частокол выманить! Тьфу!

Смачный плевок стал своего рода эпилогом обличительной речи. Велев Рыбе показывать дорогу, десятник Лаен направился следом.

…Вязкое дыхание ночи по-хозяйски заполонило окрестные поля и леса, белесой дымкой роясь в росистых овражках и балках. Грядущий рассвет все еще не набрался смелости перешагнуть за островерхие цепи гор. Туман скрадывал звуки и будоражил воображение. Даже цикады не решались задать ритм грядущему утру: то ли ожидали непогоды, то ли опасались того, что скрывалось во тьме.

Низкие свинцовые облака нависли над ржаным полем, густо заросшим разнотравьем. В воздухе неуловимо витал аромат хлеба и меда. Но едва ли это было взаправду – почти все кордские подворья давно покинули здешние некогда благодатные земли, спасаясь от ужасных сущностей мира Шуйтара, живорезов и – что там юлить – солдат императора, привыкших отнимать последнее. Лишь кривые контуры изб, остатки частокола да полуобвалившаяся колокольня церквушки вдали за полем служили напоминанием о присутствии здесь некогда добротного поселения.

Вдоль поля, почти касаясь березового подлеска, серой нитью протянулась старая разбитая колея, зажатая с двух сторон колючим осотом, вымахавшим в человеческий рост. С каждым годом, прошедшим со времен Ритуала, дорога все больше приходила в запустение, и сегодня, спустя дюжину лет, она выглядела как едва заметная узенькая тропка. В просвет облаков заглянула надкушенная желтая луна. Ночная гостья латунным бликом подсветила укрытое туманом ржаное поле и едва заметные силуэты двух человек, быстро идущих по старой колее.

– Рыба, – негромко позвал десятник. – Долго еще?

– Нет, господин Лаен, – наклонив голову, едва слышно отозвался тот. – Почти пришли.

Обещанное рябым пастушье жилище с двускатной крышей возвышалось на самом краю поля, венчая небольшой холмик. Было похоже, что местные забросили ее задолго до известных событий. Изба без окон прогнила настолько, что дальняя торцевая стена отсутствовала, рассыпавшись бревнами где-то у подножия холма. Внутри из убранства – топчаны по стенам да низкий стол в центре. Все покрыто водянистым мхом. Пахло древесной гнилью и запрелой прошлогодней соломой.

– Сюда, господин, сюда пожалуйте… – прошептал Рыба и сделал приглашающий жест. Он осторожно прилег животом на один из топчанов и, вытянув шею, принялся вглядываться в черноту провала выпавшей стены. – Господин! Тумана почти нет!

Лаен не стал повторять подвиг Рыбы и поганить одежду, а, опустившись на корточки, продвинулся вперед, оперся на склизкий торец уцелевшего бревна и выглянул за пределы строения.

Ему категорически не понравилось то, что он там увидел.

Впереди, насколько позволял рассмотреть ночной полумрак, тянулась широкая ложбина с небольшим овальным озерцом посередке; за ним виднелась полоса тракта, по которому в скором времени должен был проследовать караван. Ровная гладь естественного водоема поблескивала в свете луны, будто огромный зрачок неведомого существа. На дальней стороне озера, прямо на обрывистом берегу неярко горел костер, возле которого двигались какие-то тени.

Налетевший с озера порыв ветра раздул тлеющие угли, и пламя вспыхнуло с новой силой. Круг света расширился на несколько шагов. Из темноты показалась старая скрюченная береза, корнями намертво вцепившаяся в подмытый берег, остатки мостков, торчащие из глубины, словно зубы, и… три женские фигуры.

Десятник и рябой как по команде пригнули головы и скосили глаза в сторону, чтобы ненароком не привлечь к себе внимания. Ведь всякому известно: если долго смотреть на человека со спины, тот обязательно обернется. Даже если это и не человек вовсе.

В безмолвном хороводе кружились три девицы, то пропадая, то появляясь в круге света. Их длинные черные волосы взметались от резких быстрых движений, а обноски нательных рубах, или по-другому – камиз, рваными лентами свисали с плеч, почти не скрывая стройные и гибкие тела. Белые как снег бескровные руки выписывали в ночном сумраке сложные пируэты, будто вторя мелодии невидимого музыканта, который то замедлял свой ритм, то ускорял его до немыслимых высот.

Действо завораживало, притягивало, вызывало неуместные желания. Танец достиг апогея, девицы вошли в раж, поражая своей грациозностью и изяществом линий…

«Лаен Тарк! Сударь! Очнитесь немедленно! – В голове десятника неожиданно, но весьма настойчиво прозвучал женский голос, обладающий чарующим грудным контральто. – Я и не думала, что вы падки на таких… крестьянских девок. Боюсь, вам не придутся по вкусу их ласки!»

Уже с первыми нотками женского голоса Лаена покинуло состояние оцепенения, которое, нужно сказать, возникло отнюдь не под действием витающих в округе чар. Поджав губы, десятник скривился. Резкое вторжение в собственные мысли создавало ощущение, будто его застигли за чем-то непристойным, постыдным.

«Все в порядке, Марта, – мысленно успокоил он незримую собеседницу, которую, кроме него, никто не слышал. – Я просто… вспомнил кое-что».

Лаен не мог подобрать правильные слова, чтобы объяснить возникшие чувства. А может, и не хотел подбирать. Глядя куда-то сквозь отплясывающих существ, он чувствовал боль в верхней части груди, и никак не получалось сделать вдох.

«Сестра?» – догадалась Марта. В ее голосе угадывалась грусть.

«Может быть… – через силу ответил Лаен, по большому счету не желая врать самому себе. – Не будем об этом».

«Хорошо, – с легкостью согласилась невидимая Марта и тут же чисто по-женски сменила тему: – Там этот ваш… Рыба. Сейчас совсем раскиснет».

Десятник повернул голову к подчиненному – надо сказать, весьма вовремя. Рябой мелко сучил ногами, страшно вращал повернутым к Лаену кровяным глазом и уже был готов рвануть навстречу новым, доселе неизведанным ощущениям. Бесспорно – последним в его случае.

Лаену ничего не оставалось, как рывком сдернуть подчиненного на пол, зажать ладонью рот и слегка вдарить по ребрам.

– Аугххх… – захрипел Рыба, пытаясь сделать глоток воздуха.

Десятник не зря когда-то взял рябого на службу – спустя пару ударов сердца парень очухался и знаками принялся показывать, что с ним все в порядке.

– Господин, я лучше туды, на воздух!.. – отдышавшись, прошептал он, тыча в дверной проем.

Лаен не возражал. Дождавшись, когда рябой выйдет за пределы строения, десятник вновь обратил взор на дальний берег озера.

Девицы продолжали резвиться, но теперь их танец уже не выглядел столь привлекательным – однообразные движения в ночном безмолвии производили скорее жуткое впечатление. Все это выглядело как ритуал. Четкие, выверенные удары босых пяток, несомненно, создавали на земле особый магический рисунок – сигил, таинственный символ, позволяющий взаимодействовать с миром Шуйтара.

Окинув взглядом контуры невидимого во тьме ведьмовского знака, десятник неосознанно коснулся ладонью живота, где под рубашкой среди множества шрамов скрывался его собственный сигил, в шестнадцать лет нанесенный каленым железом по приказу круга старейшин клана джарахов.

«С помощью своего сигила мары восстанавливают энергию, – откликнулась Марта на думки Лаена. – В отличие от творений живорезов этот вид ведьм активен в дневные часы. К восходу солнца они закончат передавать «собранный урожай» своему принципалу в чертоги мира Шуйтара. Взамен повелитель одарит их мощью и ненавистью к людям в живом и мертвом обличье. Даже не пытайтесь помешать им, сударь. В процессе обряда твари почти неуязвимы, к тому же их защищает круг очарования. Далеко не каждый способен противостоять ему… Конечно, к отмеченным сигилом Пустоты это не относится», – усмехнулась она, как бы намекая на принадлежность Лаена к клану джарахов.

«Откуда ты все это знаешь?» – как бы невзначай поинтересовался мысленно десятник, и подзабытые подозрения зашевелились в подсознании с новой силой.

«Вообще-то, если вы забыли, при жизни я следовала заветам гильдии детей Мальки, – с изрядной долей ехидства напомнила Марта, по всей видимости, объясняя все уже не в первый раз. – Поднимала на ноги тяжелобольных, даже после горячки и чернотелья. Хотя, если точнее, наша община лекарей занималась сращиванием плоти и врачеванием ран.

Так вот, про ведьм я читала в трактате о тварях, написанном иеромонахом Собора Воритара, самим Юстианом Прозорливым.

Как сейчас помню, там сказано, что перворожденными марами считаются сестры, собственноручно казнившие родного отца-мельника за невыносимые условия жития. Как писал иеромонах Юстиан, после дознания с пристрастием, учиненного представителями Единой Церкви в присутствии младшего княжеского писаря, выяснилось, что четыре дщери мельника, предварительно опоив его, умышленно засунули бессознательное тело отца в шестерни механизма. Хотя сами они до последнего отрицали…»

«Погоди. – Лаен мысленно прервал Марту, ухватившись за явное несоответствие. – Четыре?.. На берегу я вижу лишь трех».

«Странно. Юстиан писал, что сестры встретили очищение, взявшись за руки и поклявшись до последнего вдоха быть вместе. Даже острая сталь не смогла разрушить их обет – девушек так и закопали, четырех в одной яме. Кстати, эта грубейшая ошибка впоследствии официально признана Собором Воритара и лично его святейшеством патриархом Есидой… Я считаю, нам не следует здесь задерживаться».

Лаен был абсолютно согласен со своей незримой спутницей. Выбравшись из дурно пахнущей колыбы, он обратил взор на восток: туда, где купол неба по обыкновению подпирали белоснежные пики гор Предков, наблюдаемые почти из любой точки Аламийской империи. Край неба на глазах наливался красным – до того момента, как взойдет солнце, оставалось всего ничего.

– Рыба!

– Да, господин десятник!

– Ступай назад, к нашим; доложи его светлости обо всем, что видел. По тракту дальше нельзя. Пускай возницы делают крюк по объездным дорогам – холм Висельника, значит, по левую руку держат. Конечно, так немного дольше получится, так что времени зря не теряйте. К вечеру как раз должны успеть до старых мануфактур добраться, где ночевали, когда из Атрели в Хаск шли. Все понял?

– Да, господин. Я помню, там старая дорога есть: если не размочило ее сильно, повозки должны пройти. Не тракт, конечно, кости изрядно растрясет… – согласился рябой и, помолчав, нерешительно поинтересовался: – А вы как жись?..

– Я тут деревню за полем видел. – Десятник подбородком указал на запад, где по пути к колыбе ему на глаза попались покосившиеся избы. – Нужно глянуть, что и как… – И, проникновенно посмотрев на Рыбу, неожиданно признался: – Карту урочища Каторжников хочу составить, понимаешь?

– Да, господин десятник! Очень полезно это! – согласно закивал Рыба, незаметно сплевывая. Ему приходилось видеть, как старшой дозорных во время привалов старательно выводил гусиным пером на пергаменте кружочки, черточки и разные закорючки. В такие моменты парни оставались без присмотра и появлялась возможность безнаказанно покемарить или сходить побалакать с общинными женщинами.

Десятник тем временем продолжил свою мысль:

– Потом напрямки срежу и нагоню вас, ну или уже возле мануфактур увидимся. Заодно проверю, не увязался ли за нами кто от Хаска. А то что-то мне в последнее время мерещится…

– Так, можись… я с вами? – Судя по тону, Рыба явно надеялся на отказ. Его надежды оправдались.

– Нет. За старшего у наших соглядатаев будешь, пока я не вернусь. Да, и скажи господину Вортану, чтобы дополнительных людей из своего цеха выделил для охраны. На всякий случай.

Понятливо закивав, Рыба скривил физиономию от предвкушения общения с капитаном – надменным и заносчивым типом. В расстроенных чувствах рябой, как ему показалось незаметно, достал из-за пазухи фляжку и украдкой прихлебнул из нее, кося глазом на Лаена.

Дозорный давно перестал удивляться необъяснимой привычке десятника самолично шастать по делам службы. Странный он. Будто и не «господин десятник», с которым его светлость негоциант Фект, владелец каравана, советуется по всем вопросам касаемо безопасности и разведки, а простой служка на побегушках.

Скрытный душой, что сыч лесной. Заведует дозорными уже почти год, а с парнями так браги ни разу не испил. Брезгует? Благородных кровей? С другой стороны, как десятник командование принял – порядку больше завелось, даже вечно недовольный всем Дьякон, товарищ Рыбы, это однажды признал.

Дисциплину уважает. Караульные на дежурстве заснуть боятся – ходит бесшумно, аки тот кот черный, а увидит, что закемарил дозорный, – учит прямо на месте. Если серьезная провинность – может и рукояткой плетки огреть, которая у него всегда к левому предплечью примотана. Обидно, конечно, огретому, но ведь сам виноват…

Караванщики за глаза его Мороком прозвали. Мрачный по обыкновению, будто туча грозовая, но чтобы молнии не по делу в подчиненных метал – пожалуй, не было такого. Сдержан по-благородному, но не из высокой знати – бывает, такую присказку из слов бранных составит, что даже возничие рты разевают.

Безопаснее стало. Вот и сейчас, шутка ли: обоз до самого приграничного Хаска сходил по старому тракту и уже взад наполовину возвернулся, а потеряли лишь двоих. Да и то вины господина Лаена в том не было – на привале одна из стряпух с дитем без спросу в околок пошла по ягоду, да так и не вышла, дура заполошная. Поискали, конечно, да где там…

Вспомнив пропащую, с которой, бывало, коротал время вне дозора, Рыба не удержался и, сделав вид, что мочится в кусты, еще раз слегка приложился к фляжке, поминая усопшую.

Но десятнику сейчас было не до него. Полностью погрузившись в свои мысли, он разделил часть обратной дороги с подчиненным, а потом уверенно свернул на едва заметную тропку, ведущую через упавшие плетни бывших огородов прямиком к обветшалой деревеньке.

Конечно, непозволительная вольность Рыбы не укрылась от его внимательных глаз. В былое время за такое вообще не менее двух десятков палок по спине полагалось. И то если впервые попался. Но после Ритуала настали другие времена. Каждый искал свой способ сохранить рассудок в водовороте событий, что захлестнули Аламийскую империю двенадцать лет назад.

Мощнейшее государство Континента развалилось на провинции-анклавы буквально в первые годы гражданской войны, а сейчас попросту билось в агонии, представляясь легкой добычей для любых хищников. Как выяснилось со временем, таковых оказалось немало как снаружи, так и внутри огромного колосса на глиняных ногах.

«Когда-то это должно было произойти. – Голос Марты в голове Лаена звучал задумчиво, с нотками горечи. – Император Хелий Третий погряз во внешних войнах и внутренних интригах, что и привело…»

«Чушь все это! – неожиданно со злостью отмахнулся десятник. – Виноваты конкретные люди… а особенно этот… как его… граф Арский. Тот самый, что при императоре курировал совет алхимии. Это он придумал и провел магический Ритуал, ну или что там… В общем, именно граф ответствен за то, что сейчас происходит. Из-за него, как говорят монахи, мир Шуйтара породнился с нашим. Из всех щелей полезли живорезы и ведьмы, рвущие в клочья друг друга и вообще все живое. И наконец, из-за его проклятого Ритуала восстали Западные баронства!» – Последние слова Лаен едва не выкрикнул вслух, но вовремя опомнился.

«Возможно, – кротко согласилась Марта, прекрасно помня, откуда десятник родом. Тем не менее после паузы она продолжила свою линию: – Но про Ритуал известно лишь то, что говорят в народе. А людская молва, сами знаете – из уст в уста правды не сыщешь. И с каких это пор вы, сударь, начали прислушиваться к церковникам? Даже родная дочь императора, Юлия, выступила против них и своего отца… и вряд ли это произошло спонтанно, как вы утверждаете – из-за Ритуала. Ты сам-то за кого, господин десятник?» – Неожиданный вопрос поставил Лаена в тупик.

«Не твоего ума дело! – огрызнулся он, уходя в обычное подавленное состояние. Затолканные в глубины подсознания мысли о родном доме, семье, годах беспамятства в который раз прорвали выстроенную сознанием плотину. – Сколько раз просил – не лезть в мои мысли! Особенно когда твари кругом…»

Марта больше не проронила ни слова. Возможно, действительно не желая отвлекать в столь опасный час, а может, попросту обиделась.

Но Лаен продолжал размышлять над ее словами. В одном бывшая целительница была права: десятник совсем не понимал, за кого он в этой междоусобной сваре, в которую оказались втянуты даже соседние с Аламией государства.

Клан джарахов действительно испокон веков служил императору в качестве непревзойденных соглядатаев и шпионов, которых не мог почувствовать ни один заклинатель Шуйтара, будь он хоть печатник, хоть просящий. Непроницаемая оболочка сигила Пустоты защищала разум, блокируя воздействие мира Шуйтара как изнутри, так и снаружи. Именно из-за этого, как втайне подозревал десятник, душа Марты и оказалась заперта где-то в глубинах его разума.

Случилось это примерно семь лет назад или около того. Тогда целительницу прямо на глазах десятника от горла до промежности распотрошил черный алхимик, планируя призвать мощную сущность Шуйтара для своих экспериментов.

Джарах Лаен Тарк по прозвищу Морок никак не мог помешать его затее по одной простой причине – его планировалось принести в жертву следующим…

Не давая себе вновь погрузиться в мрачные воспоминания, десятник выудил из-под плаща стилет и пальцами правой руки принялся крутить его вокруг кисти. Привычные движения помогли сосредоточиться. В лунном свете блеснули нанесенные на лезвие витиеватые узоры, похожие на санданирскую вязь. Лаен не знал, что они означали и означали ли что-то вообще. Стилет являлся трофеем и достался десятнику после одной памятной попойки в каком-то из кабаков Атрели.

«Марта! – примирительно позвал Лаен целительницу. – Ты не знаешь, что здесь написано?»

«Не имею ни малейшего представления, сударь, – холодно отозвалась Марта. Но целительница не умела долго сердиться. – Чувствую только, что это оружие может причинять дополнительную, ментальную боль. Оно как-то связано с моей гильдией, но я не понимаю, как именно. Если не ошиблась, стилет обучен разрывать плоть, такая рана будет заживать очень долго».

«При всем уважении, Марта, пойми: я не разделяю убеждений детей Мальки. Вы обретаете силу врачевания, жертвуя своей покровительнице в мире Шуйтара собственную плоть, боль и страдания».

«Вы несете полнейший вздор, сударь! Первородная мать, проводница душ или Малька, как называют ее аламийцы, учит не бояться страданий и увечий. И вы не совсем правы – свою плоть кладут на алтарь лишь последователи общин лекарей, где учат на хирургов и костоправов. Остальные преподносят матери иные дары».

«Да уж. – Лаен нервно усмехнулся и повел плечами. – Остальные не лучше! Доводилось мне видеть кордских слепых лекарей, с ходу определяющих недуг пациента, или заживо гниющих докторов – за неделю исцеляющих вкусивших мора. Но долго ли они протянут на этом свете? Стоят ли их страдания жизней тех, кого они спасают?»

«А в чем смысл оттягивать неизбежное, когда можно принести людям столько пользы?! – запальчиво воскликнула Марта. – Мы не выбираем свою судьбу. Мне было тринадцать, когда настал день инициации. Одна из десятка девушек-кордок, испуганная, но готовая возложить на алтарь свои страсти и желания в обмен на способность избавлять подданных императора от болезней и страданий.

Мне повезло – я проходила обряд одной из последних; воздух молельни уже вдоволь напитался криками и был осязаемо вязким от крови. Ожидание происходящего тогда ввергало в ужас сильнее, чем само действо. Первородная Малька осталась очень довольна моим подношением и даровала мне большие возможности».

«А что потом? Тебя убил проклятый алхимик и все оказалось впустую!»

«Вы не правы… – в ее голосе бушевало настоящее пламя фанатика. – Постоянные страдания учат ценить каждый миг, каждое мгновение. Уходит шелуха повседневной праздности, твое существование оказывается подчинено единственной цели. Не страшно умереть, страшно не успеть…

Я сшивала плоть раненых под стенами столицы, когда Триград осадили отряды великой княжны Юлии – или кабацкой шлюхи, как зовет ее один мой знакомый десятник. Нам, лекарям специальной коллегии по изучению болезней плоти, тогда казалось, что ее безумие вот-вот закончится и отец простит взбалмошную дочь, но не тут-то было!

Дни сменяли ночи, плоть истирала железо, а ненависть лишь крепла. А потом стали появляться ведьмы. Объявившийся в округе слуга погонщиков ведьм, или кровь, заливающая улицы, или происки черных алхимиков – что стало тому причиной, так и осталось не выяснено. А знаете почему? Потому что всем уже было плевать: прознав про ведьм, орудующих в торговом квартале, из глубин трущоб Пепла поднялся безграничный океан черни, которую гнал вперед ужас…

Отрекшиеся от императора зеркальные князья юго-запада, при поддержке Островных королевств, возвели на престол его дочь и установили свою власть в контролируемых провинциях. А я в этот момент врачевала беженцев отсюда, с востока, которых будто баранов гнали появляющиеся повсеместно твари Шуйтара, о которых ранее никто никогда не слышал. Как раз тогда живорезы начали занимать целые деревни, превращая людей в мертвые, но весьма послушные куклы.

Спустя год – вычищала колодцы Подбрюшья на юге от стекающих в них крови и тьмы. В хлебном крае тогда свирепствовали мор и ноздревая гниль. В то время еще оставалась надежда, что с севера вернется армия, сдерживающая воинственного соседа империи – Гаттейский союз, и жизнь вернется в привычное русло. Впоследствии так и вышло, армия вернулась, но у меня лишь прибавилось работы…»

«Но в итоге ты умерла, – мягко напомнил ей десятник. – А в мои планы не входит приближать собственную погибель».

«Пусть так, сударь. А что тогда входит в ваши планы? Бегать до конца жизни? Видеть своих сестер в каждой ведьме? Вспоминать отца, обвиненного в измене и вздернутого на костыле лишь потому, что он дал приют раненым мятежникам?»

«Привести караван к цели…» – будто сквозь зубы процедил Лаен, в этот момент ненавидя целительницу всей душой.

«А сможете ли? Управитесь? Командовать цехом соглядатаев ведь проще, чем собственной памятью, не так ли, сударь? – ехидно поинтересовалась Марта. – А чем вы занимались целых пять лет после того, как случился Ритуал? А? Ну-ка, попробуйте вспомнить! Не получается?»

«Изыди, женщина!..»

Посмурнев сильнее иной грозовой тучи и убрав стилет обратно на пояс, тем самым положив конец дискуссии, десятник ускорил шаг. Порой они бранились не хуже мужа и жены, проживших не один десяток лет вместе и успевших до чертиков надоесть друг другу. К счастью, никто из окружающих этого не замечал, даже вездесущие монахи-псари, слепые инквизиторы человеческих душ, которые умели чувствовать Шуйтар. Сигил Пустоты надежно действовал в обе стороны.

Не всегда раздражение вызывала именно Марта. Десятник действительно не ощущал себя хозяином собственной памяти. Шутка ли, однажды обнаружить себя связанным в клетке черного алхимика и ничего не помнить о примерно пяти годах жизни до этого момента…

Белесая дымка скрывала рытвины и норы, сапоги скользили по влажной траве, и Лаен опасался ненароком подвернуть ногу. Поле плавно перешло в молодой подлесок. Гибкие ветви цепляли края накидки и норовили оцарапать лицо. Незаметно подкравшиеся тучи спрятали луну, и в окружающей мгле зашуршали первые капли начинающегося дождя, к счастью совершенно обычного.

Надвинув капюшон, десятник двигался вперед, по большей части доверяя слуху, нежели зрению. Сигил Пустоты начал потихоньку пульсировать – где-то неподалеку охотились сущности Шуйтара. Занятый анализом ощущений, десятник неожиданно наткнулся руками на преграду и не сразу понял, что перед ним – часть покосившегося забора, что обрамлял бывшие крестьянские наделы. Впереди лежала покинутая деревня.

Глава 2

Одна из поперечных жердей внушила доверие, и Лаен, ухватившись за нее, в одно движение перемахнул через плетень. Подошвы сапог неожиданно глубоко погрузились в успевшую размокнуть землю, и десятник едва не потерял равновесие. Перевел дыхание и огляделся. Ближайший дом находился шагах в тридцати, прямо за темной грудой камней. Нащупав ладонью рукоять стилета, Морок осторожно двинулся вперед, но когда достиг темной кучи, был вынужден остановиться.

Груда камней оказалась частью разваленного колодца и одновременно – своеобразной могилой. Рядом с ней в землю был воткнут короткий шест, который венчала женская голова. Судя по всему, с момента смерти минуло несколько дней: грязно-зеленоватая кожа, обтягивающая череп, местами приобрела бурый оттенок и истончилась до толщины дорогого пергамента. Кончики длинных светлых волос на ветру мели землю, а белесые впадины глаз были обращены прямо на джараха.

Тела или костей рядом не наблюдалось. Возможно, упыри схарчили, а может, утащили живорезы для своих противоестественных человеку нужд.

Лаену показалось, что из жизни девица ушла совсем молодой и, скорее всего, уродиной не являлась. В военное время таким особенно тяжело приходится. Невольно на ум пришли недавние слова целительницы – если дети Мальки сознательно брали взаймы у своей госпожи, то чем задолжала жнице эта девчонка?! Да ей бы еще жить и детей растить…

«Мы не выбираем свою судьбу…»

Нет, с него хватит! Вечные дрязги и препирательства с умершей Мартой однажды сведут его с ума. А ведь прошло всего немногим более пяти или шести лет, как он узнал, что она поселилась в его голове! Тогда чего ожидать дальше? А может, она именно этого и добивается? Хочет, чтобы он лишился разума? И вообще – кто или что она такое, в конце концов?! Целительница позволяет себе лезть в его жизнь и сокровенные тайны, чего и иная жена себе позволить не может! А ему доступно лишь то, что «славящая боль» сама изволила поведать о своей жизни среди детей Мальки.

Ничего… как только караван достигнет Атрели, он начнет действовать. Нет никаких сил более терпеть ее присутствие. Негоциант выплатит полное жалованье, и этого должно хватить, чтобы добраться до портового Вельмонда и там купить билет на корабль до Островных королевств. И тогда с прежней жизнью и с Мартой будет покончено. Говорят, тамошние заклинатели далеко продвинулись в изучении души. Не то что монахи Собора Воритара, предлагающие лишь святое пламя в качестве исцеления от всех бед!

Мертвая голова никак не отреагировала на метание мыслей джараха. Лишь продолжила буравить его взглядом пустых глазниц. Уже собравшись уходить, Лаен случайно заметил на ее лбу странные знаки, небрежно вырезанные чем-то острым прямо на коже. Едва различимые, они напомнили ему символы имперского письма, и после недолгих умственных усилий сложились в имя: «Архея».

Странно, что кому-то могло понадобиться написать на лбу убиенной ее собственное имя. С другой стороны, имперские рудники близ гор сейчас охранялись из рук вон плохо, и среди беглых каторжан попадались бывшие писари. Вполне возможно, что какому-нибудь негодяю могло взбрести в голову поглумиться подобным образом. Например, после насильных утех.

Нахлынувшая ранее серая грусть преобразилась в багровую злость. Десятник натянул на руки тонкие охотничьи перчатки. Аккуратно сняв голову с палки, он положил ее в углубление между двух крупных глыб, для верности прикрыв сверху плоским камнем. Осенив напоследок импровизированную могилу символом белого пламени Воритара, Лаен не оборачиваясь пошел к виднеющемуся невдалеке строению, на ходу представляя, что сотворил бы с насильником, попади тот в его руки.

Сам десятник тоже не был безгрешен. Но существовала черта, которую он страшился переступить, ибо переступившему не было дороги назад – так говорил сначала отец, а потом наставник в клане джарахов. Кинув красноглазому странгу кость единожды, глупо надеяться, что он не придет за другой. Лаен старался неуклонно следовать этому завету.

Тишина накрывала ближайший деревенский дом, будто саван – покойника. Кособокая бревенчатая коробка щерилась остатками дверей и разбитыми окнами. Из некоторых тянуло таким смрадом, что заходить внутрь желания не возникало.

Стараясь не наступать на скользкое гнилье и повсюду валявшийся мусор, Лаен начал огибать строение, планируя выйти на центральную улицу. Дождь помаленьку усиливался, грозя перерасти в настоящий ливень. Неизвестная Архея никак не выходила из его головы, и родилась мысль посетить местную церквушку, примеченную еще издали.

Нет, десятник не являлся тем благопристойным прихожанином, что каждое воскресенье посещает службу – он даже проповедей отца Мэтью старался избегать, считая их слишком притянутыми и удобными для нужд Собора и в целом – Единой Церкви. Просто, раз уж так совпало, Лаен посчитал нужным произнести пару строк молитвы перед образом за упокой неизвестной ему Археи.

А может, он сделает это назло Марте? Предположение показалось десятнику слишком недостойным и гнусным, поэтому он выкинул его из головы.

К счастью, осуществить задуманное представлялось довольно легко – главная и единственная улочка деревеньки вела прямиком к местной обители Единого Отражения. Десятник уже хотел было двинуться по ней, но пришлось повременить и засесть за плетеной изгородью – через дорогу, в избе напротив, ему показалась какая-то возня. Проклятый дождь мешал определить точно, что там происходит. То ли крысы резвятся, то ли хищник лесной в поисках пропитания в человеческое жилье забрел… Сигил Пустоты подозрительно всполошился. Неподвижно просидев несколько минут, Лаен похвалил себя за осторожность.

Два широких в плечах карлика внезапно вынырнули из черного провала дверей на крыльцо, шаркая распухшими ступнями о деревянные половицы. Десятник сразу признал в них подручных живорезов, безмозглых вулдов, которых этот вид сущностей Шуйтара использовал для черновой работы. Массивные плечи уродцев переходили в узловатые руки, переплетенные вздувшимися мышцами. Знающие люди сказывали, что живорезы специально изменяют трупы таким образом еще на погосте, превращая мертвых в полезных рабов.

Уродцы несли безвольное тело, удерживая его за конечности так, что голова бедолаги то и дело доставала до земли и билась о камни. Судя по всему, труп пролежал в избе достаточно долгое время и оказался изрядно поеден крысами – спустя мгновение раздался едва слышимый треск, и тело грохнулось наземь, оставив в руках одного из носильщиков свои верхние конечности.

Второй вулд не сразу обратил внимание на произошедший казус и еще некоторое время волочил несчастное тело по траве, едва не оторвав в придачу и голову. Но тут вмешался третий, и Лаен постарался слиться с оградкой в единое целое.

Какое счастье, что ему не пришло в голову выйти на дорогу!

Надсмотрщик, а это был именно он, внезапно отделился от ствола одинокой яблони, росшей прямо во дворе дома. Оказывается, пока вулды шерудили в доме, он оставался наблюдать снаружи. Мускулистый и голый по пояс санданирец имел кожу цвета пережженного угля – оживший мертвец так ловко сливался с тьмой, что лишь движение выдало его.

Буквально в три шага преодолев расстояние в пять-шесть ярдов до горе-носильщика, лысый бугай взмахнул огромной лапищей, и карлик отлетел аж до самой избы, глухо ударился о подмоченные дождем бревна, да так и замер на земле нелепым кулем.

Лаен поморщился. Слишком часто за последнее время в лапы живорезов стали попадать выходцы из песчаного халифата. Измененные живорезами, они представляли собой весьма опасных противников.

«Император Хелий Третий самолично позвал слуг халифа для борьбы с дочерью и теперь платит им звонкой лирой, – воображение Лаена нарисовало, как Марта пожала плечами. – Они нужны чтобы уничтожать мятежников. А что там происходит, когда пустынники попадают к сущностям Шуйтара, – не больно-то кому и интересно».

«Так и есть, – вынужден был признать Лаен. – Будь моя воля, я бы вышвырнул этих любителей сакры назад в раскаленные дюны! Говорят, что крестьяне волком воют, когда подданные халифа на постой деревню занимают… Не эти, конечно, – поправил сам себя десятник. – А живые санданирцы».

«Иногда я размышляю, – начала неожиданное Марта, – что будет… если вас, сударь, однажды поймают живорезы… или клевреты погонщиков ведьм – не важно, и попытаются превратить в одного из своих рабов? Даже закаленный разум монаха не выдержал бы подобной пытки! Мне доводилось видеть людей в самом начале преобразований, еще до прихода сущности – и даже я нашла это очень… неприятным процессом. Так вот, если они займутся вами – какая участь в этом случае может ожидать меня?»

«Надеюсь, я никогда этого не узнаю…» – буркнул Лаен, у которого вновь на душе заскребли кошки. Он принялся отползать назад, планируя обогнуть избу с другой стороны, чтобы не встречаться с оживленными.

Все прошло как по нотам: либо удача сегодня благоволила джараху, либо темный кожей бугай оказался слишком занят творимой экзекуцией.

Пройдя задами несколько изб, десятник неожиданно заметил тусклый свет, струящийся через разбитое окно одного из домов почти у самой церкви. Надвинув на глаза край капюшона, он подкрался поближе и осторожно заглянул внутрь.

Древняя старуха склонилась над деревянной люлькой, подвешенной под поперечной балкой в центре горницы. Тусклая лучина, закрепленная на противоположной стене, давала рассмотреть лишь очертания сгорбленной фигуры и седые волосы, заплетенные в жидкие косы, которые спускались прямо в колыбель.

Бабка что-то пришептывала, время от времени склоняясь к ней лицом, но слов было не разобрать. Странно, но ее бессвязное бормотание, казалось, исходило из разных углов избы, будто одновременно говорило множество людей. Присмотревшись, десятник заметил, что пламя лучины необъяснимым образом не создавало теней. Словно горницу изобразил нерадивый художник, невнимательный к деталям. Лишь на периферии зрения, там, где сумрак дорастал до тьмы, Лаену чудились причудливые серые всполохи, своей игрой отвлекающие внимание.

«Сударь, уходите отсюда, скорее! – Голос Марты прозвучал очень встревоженно. – Благодаря сигилу слепая морфа не чувствует вас. Но, возможно, слышала. Скорее всего, она выжидает, когда незваный гость еще пошумит. Не дождется – пойдет искать сама!»

Десятника не пришлось просить дважды: мягкие сапоги не издали ни звука, пока он спиной вперед пятился от загадочного дома…

Сверкнула молния, и небеса сшиблись в очередной раз, выплеснув изрядную порцию влаги. Вспышка осветила построенный на пересечении улиц деревянный храм. Строение оказалось высоким бревенчатым срубом с двускатной крышей и узкими оконцами, прорубленными выше человеческого роста. Такие некогда возводила Единая Церковь империи, расширяя сферу влияния на присоединенные земли и населяющих их кордов.

Площадка с колоколом отсутствовала, будто снесенная взмахом огромной ладони или… ударом хвоста костяного левиафана. Скорее всего, проклятый титан некогда успел побывать здесь. По ошметкам бревен струилась дождевая вода. Одна из резных дверных створок, закрывавших проход внутрь здания, едва держалась на верхней петле, а второй и вовсе не было.

Осторожно поднимаясь по ступенькам крыльца, десятник молился, чтобы прогнившее дерево не выдало его звуком или того хуже – не сломалось. «Наверное, прийти сюда было все же не очень хорошей идеей…» – промелькнула в его сознании запоздалая мысль. Но следовало закончить начатое – ведь не отступать же, находясь почти у цели?

Внутри помещение оказалось меньше, чем ожидалось: два ряда деревянных лавок по центру, узкие проходы вдоль стен, а напротив входа – свернутый набок иконостас, преграждающий путь к алтарю. Еще толком не оценив обстановку, десятник по запаху определил, что в церкви кто-то недавно умер. Причем не позднее вчерашнего вечера. Обильно несло кровью и воняло требухой. Дело начало принимать совсем скверный оборот.

Через частично проломленную крышу поступало достаточно лунного света, чтобы Лаен наконец разглядел безжизненные тела двух мужчин. Первый, без видимых ранений, навзничь раскинулся на скамье у самого прохода. Второй неестественно ровно, будто прилежный семинарист на лекции, прильнул спиной к деревянному брусу подпорки, что держала остатки крыши. Как позже разобрался Лаен, в таком положении его удерживала крестовина меча, вбитого в живот вместе с куском туники.

Подойдя ближе и присмотревшись к телам повнимательнее, десятник не поверил своим глазам. Судя по одежде и амуниции, убитые являлись адептами ордена химер – последователями одного из течений магии печатников, которые использовали собственные сигилы ради получения власти над иллюзией. Доподлинно не было известно, каких подношений это им стоило, но освоенная орденцами техника боя в сочетании с фантомами слыла очень действенной.

Если бы так случилось, что десяток северян – закованных в кольчуги бойцов Гаттейского союза, исконных врагов Аламийской империи, выступил против боевой пары химер – Лаен не задумываясь поставил бы все свои лиры на последних.

«А сколько бы вы поставили, сударь, если б против химер выступила пара джарахов? – вкрадчиво прозвучал голос целительницы. – Вот я, например, даже сейчас не уверена…»

«До этого никогда не дойдет! – категорично отозвался десятник. – Химеры и джарахи всегда выступали на одной стороне!»

«Времена изменились… Теперь происходит даже то, что никогда не могло произойти. Вам, сударь, пора перестать смотреть на мир через призму прошлого».

Десятнику не хотелось в этом признаваться, но, возможно, Марта была права. Слишком много противоречий скопилось в его мыслях. Они роились в голове, словно мелкие мураши, мешая трезво оценить происходящее и распознать истину. Но в любом случае сейчас имел значение лишь один вопрос: с какой целью урочище посетили телохранители одного из баронов, а может, даже зеркального князя, да еще и встретили здесь, на свою беду, мировую жницу?

И что могло стать причиной их смерти? В драке химеры превращались в феерию образов, в многорукое чудовище, каждую долю секунды жалящее противника серией ложных выпадов, среди которых следовал и настоящий. Выстроить защиту против такой техники было невероятно сложно. Пока противник химеры яростно размахивал оружием, пытаясь отвести несуществующие удары, боец ордена бил лишь единожды и почти всегда результативно.

Неожиданно Лаену пришла в голову вполне закономерная мысль: а где сейчас находилось то, что смогло победить одних из лучших бойцов империи?

Он вновь в недоумении огляделся вокруг, но ответов на свои вопросы не нашел. Сигил Пустоты активно пульсировал, что не давало ровным счетом никаких преимуществ. Как десятник успел убедиться – округа буквально кишела тварями. И, наверное, лишь многоглазому Невзре известно, зачем Тарка вообще понесло наносить на карту Урочища эту деревеньку…

Сетуя на собственную недальновидность, десятник обратился к умершей целительнице:

«Марта! Может, ты наконец перестанешь меня донимать и поможешь? А то как бы тебе действительно не пришлось узнать, что будет, если я попадусь в лапы живорезов!»

«Если вы просите, господин Лаен…Это работа мастера. Одежда по большей части цела; судя по всему, единственный удар оказался смертельным в обоих случаях. – В голосе знахарки слышалось неподдельное уважение к профессионализму убийцы. – Моей мачехе не пришлось выжидать и пары ударов сердца, чтобы забрать их души. Боюсь, я не смогу помочь…»

«Кто же такое мог сотворить, забери его твари?!»

«Не имею ни малейшего представления, сударь».

«В любом случае здесь проклятые Воритаром места, – резюмировал джарах. – Каравану точно не стоит…»

«Подождите!.. – внезапно прервала его Марта. – Сначала я думала, что ошибаюсь, но теперь уверена, что где-то очень близко имеется открытый источник страданий… Я ощущаю дыхание мачехи… только не могу понять, откуда оно исходит. Белое пламя сильно жжется…»

«Что же ты раньше не сказала?!» – упрекнул знахарку десятник, хотя, по совести, следовало начать с себя. Кто еще виноват в том, что он изначально не проверил все помещение церкви?

Соблюдая осторожность, джарах вытащил стилет и прокрался в сторону алтаря, на всякий случай стараясь не приближаться к телам, источающим сильный запах крови. Прожитый опыт подсказывал, что следовало поскорее убираться отсюда. Свежая человечина или восстанет, или привлечет сущности Шуйтара. Все это лишь вопрос времени.

Марта оказалась права – за дощатой перегородкой, покрытой листами с выписками из церковных трактатов, на спине, запрокинув голову, лежал бритоголовый старик. Рукава серой робы оказались закатаны по локоть, выставляя напоказ худые татуированные предплечья. Окровавленные пальцы его левой руки елозили по уходящему в грудь обломку меча. Сил на то, чтобы вытащить забирающую жизнь железяку, у старика, по всей видимости, не осталось.

Монах Собора Воритара! Многоглазый Невзра, властитель ночного неба, сегодня просто осыпал Тарка невероятными встречами!

Служители Воритара, монахи белого пламени, или попросту серые монахи, являлись щитом Единой Церкви, прочно стоящим между ее паствой и сущностями Шуйтара. По крайней мере, так было в эпоху до Ритуала. Но после того, как в империю хлынули полчища разномастных тварей, деяния Собора стали казаться слишком незначительными. Даже более того: творимое монахами Воритара в отдельных поселениях в последнее время вызывало у десятника множество вопросов.

Джарах мог утверждать это уверенно. Находясь на службе у негоцианта Фекта, владыки каравана, ему довелось побывать в различных кордских провинциях. И он собственными глазами видел, как серые монахи, ведя беспощадную войну с тварями, отступали от принципов, заложенных в основу существования Собора Воритара.

Он видел, как огневик в составе длани Собора сжег женскую половину хутора одним взмахом руки лишь за то, что одну из местных заподозрили в ворожбе. Лицезрел вереницы подвешенных за шею людей, с печатями на всю спину, которые факельщики Собора выжигали каленым железом еще при жизни. Видел детей, которых забирали у матерей, чтобы увести на север, к Мерцающему морю, и воспитать как послушников патриарха Есиды…

Бритоголовый старик беззвучно открывал рот и пытался сосредоточить на десятнике мутный взгляд водянистых глаз. Торчащее в грудине лезвие мешало ему сделать достаточный вдох, оттого натянутые на шее старика жилы сотрясала мелкая дрожь, а с уголков рта сочилась окрашенная кровью слюна.

Прикинув длину лезвия, джарах засомневался, что его удастся извлечь без гибельного исхода для монаха. Тогда он мысленно обратился к Марте:

«Что-то можно сделать?»

«Нужно услышать сердце. Освободите ему грудь, господин, и приложите руку по центру».

Перехватив стилет левой рукой, Лаен склонился над умирающим и попытался растянуть в стороны пропитанные кровью края серого одеяния. Старик запрокинул голову и зашелся на выдохе стоном – кровь успела прикипеть к ране. Он уже явно находился пред вратами чертога Воритора, и десятник сомневался, что умение Марты сможет облегчить его страдания.

Внезапно правый бок Лаена пронзила вспышка боли, заставив в растерянности отпрянуть. Взглянув вниз, он увидел темную полоску небольшого охотничьего ножа, нагло торчащую из его плоти. Монах злобно бормотал проклятия, изо всех сил пытаясь протолкнуть ее глубже, но не хватало сил.

Упав на колено, Лаен крутанул запястьем – острие стилета пробило желтую, как у ящерицы, кожу под челюстью старика и глубоко вошло в мозг. Монах дернулся в последний раз и затих. Но даже смерть не ослабила его хватку – десятник с трудом смог разогнуть скрюченные агонией пальцы.

«Марта! Сделай что-нибудь!» – Скривившись от боли, Лаен обхватил пальцами скользкую от крови рукоять ножа и закусил губу, чтобы не застонать. Рана не казалась опасной, но была весьма неприятной и болезненной.

«Лезвие вошло неглубоко, важные органы не задеты. Я приму боль, господин! – Голос дочери Мальки прозвучал, на первый взгляд, невозмутимо. Странно, но десятнику в тот момент почудилось в нем нетерпеливое возбуждение. – Удалите клинок и накройте рану чем-нибудь чистым…»

Чем руководствовалась Марта – интересовало его в тот момент меньше всего. Закусив губу, десятник выудил из-за пазухи белую тряпицу платка, поминая добрым словом жену негоцианта Фекта госпожу Тавию, и резким движением извлек нож, застрявший в ране примерно на треть длины лезвия. Стиснув зубы, приложил тряпицу. Боль, поначалу сильная, быстро уходила, превращаясь в неестественный, но терпимый холод.

«Как ты это делаешь?» – чувствуя облегчение, поинтересовался десятник у целительницы.

«Не важно… – отозвалась та дрожащим голосом. – Теперь перевяжите рану».

Оторвав подол робы старика, Лаен соорудил импровизированную повязку. Его сознание стремительно накрывало щемящее чувство досады – так глупо попался, а еще джарах! Ему ли было не знать о фанатичности слуг Единой Церкви? Экий дуралей…

Но зачем проклятый старик так опрометчиво поступил? Почему не попросил помощи? Решение напрашивалось само собой: преодолеть инстинкт самосохранения могли лишь прирожденная глупость или обостренное чувство долга. На дурака же татуированный монах вовсе не походил.

Склонившись над мертвым телом, десятник с ловкостью столичного карманника ощупал робу мертвеца. Возникшая в голове догадка блестяще подтвердилась. Плотный и весьма объемистый конверт находился в специальной перевязи, используемой гонцами.

Поднеся бумагу к глазам, Лаен скривил губы в отвращении. Сургучная печать содержала оттиск печати канцелярии Собора, а краткий текст находившейся рядом с ним приписки гласил, что под страхом смерти запрещается чинить препятствия подателю сего.

Поколебавшись, Лаен все же решил забрать находку. Никому хуже он этим не сделает – еще немного, и либо кровь гонца, либо дождевая вода уничтожит бумагу. Все-таки любопытно, что там такого значимого, что монах не пожалел собственной жизни? Или он знал, что его, как важного гонца, будут искать, и до последнего надеялся, что конверт не попадет в чужие руки?

Лаен подумал, что пора уходить отсюда, а еще лучше – попробовать догнать караван еще до того момента, как он достигнет мануфактур. Будет просто здорово, если после всех этих событий удастся завалиться на топчан и расслабиться хотя бы на пару часов.

Оттерев кровь с лезвия стилета о робу мертвеца, Лаен вспомнил о данном самому себе обещании и подошел к иконостасу. Ему хотелось верить, что тело умершей Археи, где бы оно сейчас ни находилось, не станет приманкой, а впоследствии – пристанищем для какой-нибудь мерзкой сущности Шуйтара. Например, орущей по ночам скитницы, которую караванщики слышали некоторое время на пути из Хаска, но, к счастью, так и не увидели.

Найдя глазами благообразный образ высокого старца, изображенного с ярко горящим факелом в руке, разгоняющим тьму одним взмахом руки, Лаен склонил голову и прошептал первые строки уже порядком подзабытой молитвы, которой в детстве его обучила сестра.

Снаружи болезненно скрипнула ступень крыльца. Буквально застонала от непомерного усилия, грозя рассыпаться трухой под чьим-то грузным телом.

Десятник отчаянно закрутил головой в поисках укрытия. Кроме как за алтарем, надежно спрятаться было негде. Нет, нельзя – оттуда не выбраться в случае чего. Оставался единственный вариант. Он метнулся к скамьям и укрылся за трупом химеры, перекинутым через лавку. Как назло, от резкого движения рана будто начала оттаивать и снова запульсировала болью.

Вначале из дверного проема выплыла оглобля, а точнее – рукоять гигантской секиры, и лишь мгновением позже показался ее владелец. Проклятый санданирец все же соизволил прийти в сюда. Запах крови его привлек или посетившая церковь несколько минут назад и забравшая душу монаха Малька потревожила – уже не имело значения. Оттеняемые черным лицом бельма глаз медленно шарили по помещению, задерживаясь лишь на убитых.

Сейчас десятник мог с уверенностью сказать, что оживленный не причастен к учиненной в церкви бойне. Огромный топор оставляет совсем другие следы. Что же он тогда намерен делать? Вывод напрашивался сам собой: десятника благодаря сигилу Пустоты он почуять не мог, а значит, игрушку живорезов непременно заинтересуют мертвые тела.

Лаен запоздало догадался, что выбрал неподходящее место для укрытия.

Возникшие за спиной гиганта вулды остановились в нерешительности, но черный санданирец властно указал на химеру, подпирающую столб, а потом ткнул узловатым пальцем в Лаена. Нет, не в него, конечно, а во второй труп, за которым он так неудачно укрылся. Повинуясь приказу, чудовищные битюги двинулись исполнять поручение, направившись прямиком в сторону джараха.

Проклятое мертвячье, санданирец же приказал начать не с этого!

Предугадав дальнейшие действия десятника, Марта слабым голосом предложила:

«Делайте что нужно, я помогу…»

Вновь ощутив волну холода, окатившую пылающий бок – будто в прорубь сиганул, – десятник выпрыгнул из укрытия и понесся прямо на чернильного гиганта, замершего в дверях. Его слуги опасности не представляли, и джарах легко прошмыгнул мимо них. Мертвый воин явно не ожидал подобного маневра, что давало Тарку хороший шанс на успешный исход.

Ноздри на мгновение ощутили запах разложения, через дверной проем уже показался кусок мокрого неба… Рывок! Находясь уже почти на улице, Лаен получил вдогонку такую оплеуху, что пробил головой балясины перил крыльца и кубарем полетел по мокрой земле прямиком к оградке.

Восстановив ориентир, он кое-как поднялся и прихрамывая побежал по той же самой улице, откуда пришел, в который за сегодня раз нещадно кляня себя за неуемное любопытство. Оборачиваться и смотреть, где противник, нужды не было – тяжелая поступь сотрясала землю все ближе и ближе.

Осознав, что не может бежать в полную силу, десятник будто наяву почувствовал, как на кожу затылка легли холодные пальцы сердобольной Мальки. Разум как заведенный постоянно прикидывал дистанцию до твари, учитывая длину рукояти топора страхолюда. По всему выходило не в пользу Лаена. В голову пришла запоздалая мысль, что при побеге нужно было пробить гиганту сухожилие на ноге.

Счет пошел на секунды. Именно поэтому, когда рядом внезапно забрезжил тусклый свет, Лаен не раздумывая, рыбкой сиганул через окно внутрь избы, не реагируя на предупреждающий возглас Марты. Перекатился через голову да так и замер, с трудом сдерживая рвущееся наружу дыхание, буквально в двух шагах от старухи, с которой повстречался совсем недавно.

Санданирец будто перестал существовать – все чувства джараха оказались обращены лишь на нее.

Безобразно раздвоенный и покрытый морщинами подбородок бабки медленно повернулся на шум. Десятник, не отрываясь и с содроганием, смотрел в глаза ведьмы – под веками, плотно сшитыми между собой грубой нитью, метались бугорки зрачков, натягивая увитую черными венами кожу. Казалось, что там ползают черви или могильные многоножки.

Для него прошла целая вечность, когда иссушенная верхняя губа ведьмы приподнялась, обнажив желтые клыки, а недра глотки исторгли слова на едва узнаваемом аламийском наречии:

– К-кто это к нам пришел?.. М-мой… б-благоверный?..

Запах смрада заставил ноздри десятника сморщиться. Испытывая непреодолимую дрожь, он продолжал изображать статую, посылая Невзре искренние мольбы. Слепая морфа сейчас могла дотянуться до него одним движением, из любопытства, просто отреагировав на подозрительный шорох. Легкие горели огнем, он до последнего надеялся, что сигил Пустоты сможет оградить искру его души и окружит ее коконом, непроницаемым для взора твари. Марта тоже понимала это и забилась в самые глубины подсознания.

Ну где же ты, проклятый санданирец?!

Мощный удар потряс стены избы, и воздух наполнился пылью. В расколотых досках двери возникло широкое блестящее лезвие. Рык, и оно исчезло, чтобы через мгновение ударить вновь, будто стенобитный таран безжалостно разнося дерево в мелкие щепки.

Щелкнув ссохшимися хрящами, ведьма мигом повернула голову на грохот. Место, где находился десятник, ее больше не интересовало. Неестественно длинными пальцами она подцепила грязную дерюгу и заботливо натянула ее поверх люльки, после чего проворковала скрипучим голосом так, что десятника бросило в дрожь:

– Не бойся, милый, мать не даст тебя в обиду…

Лаен и глазом не успел моргнуть, а морфа уже стояла подле входа в избу, успев перехватить голыми руками падающее, будто гильотина, лезвие топора. Снаружи снова раздался натуженный рык, теперь уже удивленный, но ведьма в ту же секунду резко повернула зажатое в ладонях лезвие. Последовавший за этим движением громкий треск подсказал джараху, что санданирский гигант-живорез остался без оружия.

Шаг за шагом десятник осторожно отступал обратно к окну, выжидая удобного случая. И, слава Невзре, он вскоре подвернулся. Звонкий щелчок – и ведьма с визгом пролетела через всю горницу, с отвратительным звуком впечатавшись в бревенчатую стену. Одновременно с этим накинутая на люльку дерюга зашевелилась – разбуженное шумом нечто, недовольно стрекоча, попыталось выбраться наружу…

Лаен не стал ждать, что случится далее: он бросился к окну и, не чувствуя боли от порезов осколками стекла, перебрался через оконную раму и, разбрасывая сапогами грязь, побежал в поле. Нужно было срочно найти безопасное место, чтобы отлежаться хотя бы пару часов, а восстановив силы – догонять караван. И зачем он только полез в это мертвячье гнездо?..

Глава 3

Ночь ушла незаметно, как лиры из кармана пропойцы, оставив после себя затянутое тучами небо и пробирающий до костей холод. Ослабевший дождь из последних сил шуршал травой на обочине. Последнее время стылая влага сыпалась с небес почти ежедневно, рано или поздно грозя обернуться снежными хлопьями. А еще десятнику иногда казалось, что дождевые капли пахнут тиной и болотом – прямо как на его родине, близ трясин Чести, расположенных очень далеко отсюда, на западных границах Аламийской империи.

По левую руку заросли ивняка внезапно расступились, открывая вид на громадный холм Висельника, возвышающийся над взгорьями урочища, как император над подданными. Крутыми склонами стремясь к хмурому небу, на самом верху громадина оканчивалась широким полем, в целую лигу вдоль и поперек, очень удобным для проведения ярмарок и казней, на которые люди некогда съезжались со всех окрестных деревень. Так оно и было до Ритуала, пока Алмазные дожди живорезов не превратили захоронения и погосты в рассадники упырей.

Прикидывая пройденное расстояние, Лаен понял, что своих удастся догнать лишь с заходом солнца, когда караван уже укроется на территории старых мануфактур, некогда принадлежавших зажиточному барону-корду, хозяину этих мест. Что ж, не беда. Лишь бы сил в ногах хватило да рана в боку не беспокоила.

К счастью, после нескольких часов отдыха в лесу под густым ельником, давшим укрытие от назойливого дождя, и перекуса жареным мясом, припасенным в кошеле еще со вчерашнего ужина, Лаен чувствовал себя вполне сносно. Плотно закутавшись в плащ, он бодро мерял шагами старую объездную дорогу, не повстречав за все время ни единой живой души. Впрочем, и мертвой тоже. Нельзя сказать, что его сильно печалил подобный расклад.

Несколько раз от нечего делать он пытался заговорить с Мартой, но безрезультатно. То ли целительница восстанавливала силы после заживления его раны, то ли в очередной раз хандрила, вспоминая обстоятельства собственной смерти – поди ее разбери… За долгое время, проведенное вместе столь необычным образом, он так и не смог подобрать ключик к самому естеству ее души. Иногда десятник чувствовал, что не в силах больше выносить ее присутствие. Тогда он находил старшего приказчика Фабио Ранье и беседовал с ним на разные отвлеченные темы. Старый вашуйец умел слушать и обладал богатым жизненным опытом. Лаен надеялся, что когда-нибудь наберется смелости и обратится к приятелю за советом по поводу целительницы.

А кому еще можно было довериться в столь сложное время? К стороннему человеку – знатоку психических наук или сведущему в магии Шуйтара, который, возможно, смог бы помочь или хотя бы объяснил, как такое могло случиться, – обращаться слишком рискованно. При малейшем подозрении на присутствие необъяснимого монахи Воритара предадут его тело огню как оскверненный сосуд, где сущность Шуйтара свила потаенное логово.

И как можно убедить в собственной правоте и здравомыслии чужого человека, если сам с трудом доверяешь собственным воспоминаниям?

Помимо познаний в искусстве разведки и шпионажа десятник в юности обучался общим наукам и имел навык аламийского письма. Приложив должные усилия, он смог бы составить дипломатическую бумагу в канцелярию любого из зеркальных князей. Мог без особых усилий трепаться о рысаках степей Высокотравья или игристых винах Вашуйской республики на светском рауте какого-нибудь средней руки барона или даже графа. Мог бескровно объясниться с главарем ватаги отребья в кварталах Пепла столицы или получить от него необходимые сведения.

Мог… много чего, но не помнил ни единого дня из целых пяти лет собственной жизни.

Однажды, набравшись смелости, а может от безысходности, он рассказал о своей проблеме госпоже Тавии, жене негоцианта Фекта, приветливой и проницательной молодой женщине. Естественно, умолчав о Марте и своей принадлежности к клану джарахов. Зная о том, что госпожа во время длительных переходов изучает рукописи и заметки известных врачевателей об устройстве человеческого тела, обучается у общинной знахарки Ивы искусству зельеварения и практикует излечение от бессонницы и зубной боли, он надеялся, что где-то в книгах ей уже встречались подобные случаи беспамятства.

К вящему удивлению и робкой радости десятника, Тавия со всей серьезностью отнеслась к его проблеме. Убедившись, что телом Лаен справен и крепок, она начала готовить для него горьковатый отвар на травах, придающий бодрости и укрепляющий память. А еще при каждом удобном случае заставляла пересказывать доступное разуму прошлое, надеясь однажды пробудить забытые моменты.

Постепенно доверие между ними укрепилось и Лаен, сам того не желая, поведал многое из собственной жизни.

Без утайки рассказал о детских годах, проведенных в огромном поместье, больше похожем на крепость, возведенном в приграничье, близ опаснейших трясин Чести. Поместье выстроил и содержал его отец, известный барон-первопроходец, носивший к тому же знатный титул одного из личных императорских егерей. До того момента, как Лаену исполнилось десять лет, он успел объездить с отцом и братьями все окрестности: помогал составлять карты, вместе со слугами отца контролировал отстрел дичи крестьянами и совершал опасные, но жутко захватывающие вылазки на бескрайние болота, населенные диковинными существами и народами, которых назвать кордами и язык-то не поворачивался. Сущие дикари!

Рассказывать о жизни в клане джарахов было опасно. Как и о дальнейшей службе на благо империи, особых поручениях и других вещах, которыми Лаену пришлось заниматься, следуя вассальной клятве клана. Каленым железом нанесенный на кожу сигил Пустоты навсегда связал его с миром Шуйтара, сделав грозным оружием в руках императора.

Джарахов боялись и тайно ненавидели все власть имущие, от мелких баронов и землевладельцев до всемогущих зеркальных князей – в общем-то справедливо считая их личными палачами его императорского величества.

«Увидел джараха – ждет тебя плаха». «Императора прогневил – джараха на шею посадил». «Барон на землях суды вершит, а джарах за ним из Триграда следит». Примерно такие поговорки столетиями передавались из уст в уста у аламийской знати и софистов – до последних дней. До момента, когда твари Шуйтара заполонили погосты и обитаемые земли Континента, до момента отречения императора Хелия Третьего от собственной дочери Юлии, до момента, когда указом из столицы всех джарахов объявили предателями короны и постановили отправлять на костыль без предварительных разбирательств…

Десятник доподлинно не ведал, что послужило причиной низложения клана, а слухи в народе ходили весьма противоречивые. Последнее, что он помнил – раннюю весну четыреста тридцать девятого года от становления Триграда, когда его указом вызвали в столицу. Тот самый год, когда граф Арский, глава совета белых алхимиков, совершил проклятый магический Ритуал, расколовший империю на до и после. Затем следовал провал в целых пять лет… К собственному стыду и смущению, Лаен Тарк даже не подозревал, что происходило с ним в самое отчаянное и кровавое для Аламии время.

От настойчивых вопросов Тавии о жизни до Ритуала десятник старался отшучиваться, утверждая, что служил в полку имперских скутатов – тяжеловооруженных воинов, составляющих костяк пехоты западной и восточной армий. А потом, в год, когда случился Ритуал, якобы получил контузию, неудачно свалившись с лошади.

Нетрудно было заметить, что госпожа Тавия не особенно верила в подобную неловкость человека, способного пройти по веревке, натянутой между крышами кибиток. Иногда девушка присутствовала на тренировках, которые он устраивал своим дозорным. Но сомнения тактично держала при себе, заставляя Лаена сосредоточиться на том, что случилось с ним после того события.

Раз за разом десятник повторял, содрогаясь внутри, как очнулся связанным по рукам и ногам в грубо сколоченной клетке. Он не помнил, как там оказался и что делал до этого момента. Не мог назвать даже своего имени. Узилище занимало половину пространства темной и грязной избы с низким накатным потолком и было под завязку набито такими же, как он, пленниками, мужчинами и женщинами. Склизкий пол покрывали человеческие испражнения, а каждый вдох грозил вывернуть легкие наизнанку. Крестьянский хлев выглядел в тысячу раз пристойнее по сравнению с этим местом.

Усилия освободиться от пут оканчивались поражением и тревожным забытьем. Крики и мольбы других пленников вновь приводили в чувство. Они начинались, когда клетку отпирал человек в черных одеждах и забирал очередную жертву. Многие слышали его шаги заранее – цок, цок, цок – клацали подбитые гвоздями каблуки, словно то была роковая поступь самой первородной Мальки. Затем перед глазами появлялись острые и блестящие носки сапог, закрытые полосками жести. Обессиленные пленники приходили в себя и, загребая руками нечистоты, стремились закопаться поглубже под тела товарищей, чтобы выбор черного пал не на них.

Прошла ночь, а за ней еще одна, прежде чем такая же, как он, пленница разгрызла обломками зубов путы на его руках. Он запомнил лишь грязно-белую копну волос, тоскливый взгляд голубых с поволокой глаз и имя, в какой-то момент исторгнутое распухшими губами:

Марта. Целительница.

И снова – цок-цок-цок… Ее забрали, пока он ослабевшими пальцами ковырял ремни на ногах. Больше медлить было нельзя – некоторые видели, что он наполовину освободился, и уже пытались криками привлечь внимание черного, чтобы в виде поощрения не быть выбранными в следующий раз.

Засов на двери клети находился под властью мелкой сущности. Непреодолимое препятствие для измотанных узников, но не джараха, которого она даже не заметила. Оставив клеть открытой, он подобрал с пола кусок камня, отколовшегося от неиспользуемой печи, и решительно пошел на вторую половину избы, отделенную неряшливой занавесью. Отдернув в сторону заляпанный кровью кусок дерюги, десятник внезапно осознал, что уже давно не слышит глухих стонов целительницы.

Перед глазами оказался лысеющий затылок человека в черной робе, склонившегося над лежащим поперек стола телом. В нос ударил неприятный запах убоины и дурмана настурции. Замерев на мгновение, Лаен неосознанно посмотрел на сапоги черного – остроносые, подходящие для верховой езды, обитые полосками металла для большей прочности и красоты.

В строгой последовательности расставлены оплывшие свечи. Черный ловко орудует ножом. Рассеченная плоть раскрывается и удерживается с помощью специальных зажимов. Всюду баночки и колбы, которыми по очередности пользуется маленький человек. Он алхимик. Черный алхимик.

Заведя руку за голову, Лаен со всех оставшихся сил опускает камень на его затылок. Удар выходит смазанным – сказывается истощение. Не удержавшись на ногах, десятник заваливается вперед, плечом отбрасывая вскрикнувшего черного, и валится прямо на тело целительницы…

В голове будто взрывается со страшной силой бочка пороха. Потом еще одна и еще… целый арсенал.

…Позади безумно кричали пленные, а десятник устало продирался через кусты орешника, стремясь оказаться подальше от страшной избы. Свежий лесной воздух пьянил и туманил разум. Шершавая кора деревьев царапала кожу, а еловые иголки застревали под ногтями. Но Лаен улыбался, облизывая окровавленные губы. Он считал, что мог бы так бежать еще долго-долго, хоть до самой столицы, упиваясь свободой и ветром. Но внезапно ноги спутались между собой, и лесная подстилка со всего размаху ударила по лицу.

Прошло несколько дней. Бесцельное блуждание по лесу едва не оказалось тогда для десятника последним воспоминанием. Не понимая, кто он такой и как оказался в той могильной избе, исхудавший телом и израненный душой, он так бы и умер в безызвестном месте, если бы случайно не вышел к одинокому хутору.

Еще не старой вдове, недавно схоронившей мужа и оставшейся одной с хозяйством, приглянулся «беглый солдатик», и он прожил на хуторе больше года, пока память частично не восстановилась и он не вспомнил свое имя, детство и подробно – юность, проведенную в клане джарахов. Возможно, прожил бы и дольше, на радость расцветшей вдовушке, души не чаявшей в сильном работящем парне, скрашивающем ее дни и ночи, но гражданская война однажды докатилась и до тех мест.

Пока Лаен был на дальних лугах, заготавливая сено, хутор сожгли. Возможно, крестьянская голытьба позарилась на тощую коровенку и невеликие припасы, а быть может, хозяйство оказалось на пути одного из отрядов отступающей под натиском мятежников имперской армии. Лаен так и не узнал правды. Похоронив то, что осталось от вдовы, он навсегда покинул те места.

…Дорога впереди раздваивалась, и десятнику пришлось вынырнуть из омута воспоминаний. Многочисленные следы, оставленные прошедшим здесь давеча караваном, позволили без труда выбрать верное направление, и он продолжил свой путь.

Капли дождя, пахнущие тиной, собрались в складках капюшона и, набравшись смелости, ручейком весело скатились вниз, обдав горевшее лицо водяной пылью. Утершись, Лаен в который раз пообещал себе больше не думать о плохом и сосредоточился на дороге.

Объездная дорога – на ней свободно могли разъехаться две повозки – вихляла из стороны в сторону, будто трактирная служанка бедрами в надежде на щедрую подачку. Она то опускалась в небольшие ложбинки, цепляя обочиной камышовые заросли, то змейкой извивалась меж холмов, поросших березовыми околками. Как раз сейчас одна из таких рощиц темной массой примыкала почти к самому краю дороги.

Оказавшись рядом с околком, Лаен внезапно шагнул в сторону, скрывшись в тени деревьев с еще не облетевшей листвой, и вынул стилет. Прячущегося в кустах человека он заприметил уже давно, но специально не подавал вида, опасаясь, что неизвестный может пальнуть из лука или самострела. Шевеля пальцами и разминая кисть, десятник бесшумно спустился в словно по заказу подвернувшуюся балку и, преодолев ее, оказался у супостата прямо за спиной.

А тот крутил головой, будто шальной ветер – флюгером, явно не соображая, куда подевался путник, буквально несколько секунд назад беспечно шедший по дороге. Наполовину высунувшись из-за ствола березы, неизвестный засадник даже драную собачью шапку с головы стянул, чтобы лучше видеть.

По ней, а еще мазанной салом блестящей лысине и клинообразной бородке, прилепленной к вытянутому подбородку, десятник, к своему удивлению, признал в нечаянном супостате собственного дозорного.

– Дьякон! Ты, что ли?!

От неожиданности тот, кого назвали Дьяконом, подпрыгнул на месте и крепко выругался, одновременно осеняя себя знамением Единого Отражения. Осознав, что получилось крайне противоречиво, мужичок округлил глаза и, всплеснув руками, забормотал:

– Господин Лаен!.. Ох и напугали же вы меня! Рад видеть вас в здравии!

– И тебе не хворать, чертяка. Ты как здесь оказался? С телеги, что ли, свалился? – насмешливо поинтересовался десятник, между тем продолжая недоумевать.

– Дык, это… в карауле я!

– В каком еще карауле? Не далековато забрался? Караван небось уже полдороги до мануфактур прошел…

– Никак нет, господин Лаен, – огорошил десятника Дьякон. – Во-он, в той ложбине встали, поломка знатная вышла, ну… возничие так говорят. Меня Рыбка сюда отправил, стало быть, смотреть, чтобы с зада не подошел кто. – Дозорный виновато развел руками. – Вот, схоронился, думал, никто не заметит. Про вас, господин, предупредил Рыбка, но, простите, виноват, уж больно неожиданно вышло!

Десятник выругался и, больше не обращая внимания на козлобородого, почти бегом отправился выяснять причину вынужденной остановки, грозившей обернуться большими неприятностями.

Обрадованный отсутствием наказания за скверную маскировку, Дьякон вновь полез отсиживаться в мокрые кусты.

…Уже приближаясь к обозначенной ложбине, Лаен сначала услышал караван, а чуть погодя наткнулся на выставленное капитаном охранение. Позвякивая металлическими панцирями, одетыми поверх стеганых акетонов, пятерка солдат держала ладони на рукоятях шестоперов и таращилась по сторонам. При приближении десятника парни почтительно склонили головы и поприветствовали главу цеха дозорных.

Прямо за их спинами примерно на четверть мили протянулась вереница повозок. Огромные крытые кибитки, более пяти ярдов в длину, с выведенными на крыши трубами железных печей выглядели как настоящие дома на подмостках и предназначались для жилья. Заботливо укрытые парусиной телеги с гигантскими деревянными колесами перевозили ящики и короба с закупленным товаром. В просторных черных экипажах тряслись солдаты и дежурная рабочая смена от различных цехов.

По сути, караван представлял собой настоящее передвижное поселение со своей иерархией, в котором каждый из примерно полутораста человек знал свое место и предназначение. Довольно сложной в управлении кочевой общиной руководил негоциант Фект, уроженец противоречивой Стелаи, блестящий торговец, искусный дипломат и просто весьма прозорливый человек.

Кивнув в ответ мающимся от безделья солдатам, десятник направился было к штабной кибитке, но оказался перехвачен тем самым старшим приказчиком, с которого и началось это заполошное утро, переросшее в такой же суетливый день. Старик, являвшийся выходцем из Вашуйи, торговой республики, лежащей на востоке за горами Предков, выглядел озабоченно и куда-то спешил, но при виде десятника его морщинистое, частично мертвое лицо осветилось неподдельной радостью:

– Господин Лаен! Наконец-то! Я уже переживать начал, не случилось ли чего. Рыба ваш сказывал, что вы в заброшенную деревню отправились. Позвольте поинтересоваться – за какой такой надобностью и увенчались ли поиски успехом?

Но десятнику сейчас было не до разговоров. Дружески хлопнув старика по плечу, Лаен проигнорировал его вопрос и задал собственный:

– Фабио, старина, почему караван стоит?

– Колесо слетело у телеги. Возница-бездарь сразу не заметил, и ось вывернуло вместе с крепежом. А тут низина, сами видите: ни развернуться, ни объехать! Вот и стоим, как ослы в стойле. Плотники говорят, еще немного – и починят.

– Так сколько же они починкой заняты?! Мы не успеем дойти до мануфактур! А ночевать в полях – что самим к живорезам на поклон пойти!

– Вам, господин Лаен, об этом лучше с его светлостью Фектом поговорить, да только он… – Фабио странно скосил слезящиеся на ветру глаза, – немного не в духе сегодня.

– Ладно, тогда я к нему, – десятник не придал должного значения словам старого вашуйца и махнул рукой, – позже поговорим.

Идя вдоль вереницы повозок, Лаен старался держаться подальше от то и дело всхрапывающих лошадей-тягловозов. Чтобы животины могли свободно тащить непомерный груз, им в питье подмешивали специальное алхимическое зелье, одно из немногих разрешенных Единой Церковью. Благодаря ему тягловозы были в полтора раза крупнее и значительно сильнее обычных лошадей, но в виде побочного действия приобретали крайне дурной нрав. Подкованное копыто могло одним ударом пробить человека насквозь, и хотя такие случаи были редки, но, к сожалению, случались. Иногда десятнику казалось, что терпеливые твари специально дожидаются оплошности от людей, чтобы затем сунуть зубастую морду в теплое парное мясо.

Проходя возле одной из телег, груженной мешками и ящиками, Лаен сбавил шаг. Вокруг нее суетилось несколько человек в робах плотницкого цеха. Мужики на чем свет стоит костерили косорукого возницу (с виноватым видом сидящего на кочке поодаль и потирающего подбитый глаз), ухабистую дорогу и неподъемный груз, часть которого им пришлось сгрузить на землю, чтобы поставить колесо обратно.

– Рычаг нужен! Эй, ребята, руби дрын ярдов десять в длину! Да потолще!

– Тихо там, не суетись! Топоры у кого сейчас?

– Как у кого?! У Прола в кибитке, где же еще-то…

– А сам он где, рас-тать его?!

– Дык… надрался еще с утра, вроде… нынче не его смена.

Разбрасывая ногами грязь, двое молодчиков в рабочих туниках, придерживая края накидок, понеслись к кибитке плотников за инвентарем. Лаен присел на корточки, оценивая предполагаемое время ремонта. Выходило очень скверно. Дневное и более-менее безопасное время утекало, как песок сквозь пальцы. Пнув с досады валявшееся тут же расколотое колесо, он направился к негоцианту.

Штабная повозка и личное жилище негоцианта, которое он делил с молодой супругой, госпожой Тавией, располагалась в центре каравана. Рядом держали самый ценный груз и арсенал с дальнобойным оружием для самого многочисленного цеха – возниц, на случай затяжной обороны.

В помещении оказалось жарко натоплено и слышался запах мяты пополам с сивушным духом. Все доступное пространство делилось на две неравных части: дальняя и меньшая, скрытая кружевной занавесью, предназначалась для жилья, и туда мог хаживать только негоциант с супругой, а передняя служила для общинных собраний.

Обстановка в передней была предельно простой – по центру располагался узкий стол, за которым могло поместиться человека четыре или пять, с массивной столешницей и двумя бронзовыми подсвечниками на три свечи каждый. Пара длинных скамеек с обеих сторон от него, а вдоль стен – ячеистые стеллажи и сундуки, под завязку наполненные документами с гербовыми печатями и толстенными амбарными книгами. В углу, отделенная листами полированной жести, тихонько потрескивала металлическая печка.

Учуяв винный дух еще на входе, Лаен поморщился. Стало понятно, что имел в виду старый вашуйец. Очень нетипичное поведение для торговца, и вдвойне досадно, что как раз сейчас были необходимы его трезвые и взвешенные решения.

Сделав несколько шагов, десятник почтительно склонил голову, но негоциант Фект, нависший над нарисованной схематично картой урочища Каторжников, расправленной прямо на столе среди остатков немудреной снеди и бутылок вашуйского вина, нетерпеливо махнул рукой, обрывая формальности. Десятник подошел к столу, краем глаза успев заметить, как за спиной негоцианта колыхнулась ширма – Тавия, его супруга, тоже находилась поблизости.

Кочевым торговцем являлся крупный в плечах и чреве уже немолодой мужчина, больше похожий на обычного деревенского кузнеца. Сходства добавляла черная окладистая борода в пару футов длиной да огромные ручищи, будто бы всю жизнь сжимавшие рукоять молота. По обыкновению умный, пробирающий самую душу взгляд сейчас был мутен и невразумителен. Худшие опасения Лаена стремительно подтверждались.

– А-а-а… десятник. Заходи-заходи. Ты был нужен… Вот только зачем? Хм-м… вспомнить бы… Что там стряслось, почему стоим?

– Поломка, ваша светлость! – отрапортовал джарах упавшим голосом. Интересно, сколько раз ему уже об этом докладывали? – Колесо у повозки соскочило. Еще где-то час-два – и все починят.

– А-а-а, ведь верно… мне, кажется, уже говорили… поди ближе. – Массивный указательный палец негоцианта заскользил по засаленной бумаге. – Смотри сюда, десятник… мы… где-то тут, на тракте.

– Здесь, ваша светлость! – Мельком окинув взглядом линии и пунктиры, осторожно поправил торговца Лаен. – С правой стороны от холма Висельника, если смотреть из Хаска. Пришлось сойти с тракта из-за ведьм.

– А… верно. Не зря… ты… – негоциант едва ворочал языком, его мысли явно не хотели уживаться сообща, – сам составлял эти проклятые карты.

Лаену очень хотелось громко выругаться, но сотрясать воздух в данном случае не имело смысла. И чего его светлость так надрался? На столе и вина столько не наберется, чтобы до такой степени затмить разум этого здоровяка. И куда его жена, госпожа Тавия, смотрит? Вот ведь дуреха…

Внезапно Лаена осенило. На дворе стояла первая декада бархатца, а значит, примерно в это время пару лет назад Фект потерял жену и сына. Об этом как-то судачили главы цехов, а позже упоминал преподобный Мэтью. То ли серьезная ошибка, просчет… то ли предательство человека, должность которого занимал сейчас Лаен.

Что же теперь делать? Если ночь застигнет караван в полях, велика вероятность, что на него наткнутся ищейки живорезов. В лунном свете оживленные ищут гнезда неястр – крылатых ведьм, с которыми у них лютая вражда. Впрочем, как и с любыми другими ведьмами. Растерзанные останки как тех, так и других тварей уже попадались дозорным каравана на пути в Хаск, но тогда миловал всевидящий Невзра от подобных встреч.

И это не считая костяного левиафана, иногда прилетающего по ночам с гор, чтобы поохотиться. Встреча с чудовищем и вовсе сулила каравану полную погибель. Нет, в полях однозначно оставаться нельзя. Но где тогда караван будет в безопасности?

Остается одно – найти заброшенное селение, желательно без погоста поблизости, спрятать повозки между изб и встать обороной. Пусть подобный расклад сулит бессонную ночь для наемников, что вряд ли понравится их капитану, но другого выхода десятник сейчас не видел.

Приняв единственно верное, как ему показалось, решение, Лаен настойчиво попытался привлечь внимание негоцианта:

– Господин Фект, стоянка на открытой местности крайне опасна. До мануфактур дойти не успеем, это наверняка. Остается…

– Драные твари!.. – Гигант громко икнул и схватился за голову. Казалось, ему совсем нет дела до десятника. – Бедная София… мой сын…

Внезапно в порыве гнева он подскочил и со всего размаха достал затылком потолочную перекладину. В воздухе закружились пыль и мелкие опилки. Лаен стоял не шелохнувшись. Убитый горем негоциант, тихо подвывая, как побитая собака, и размазывая слезы, опустился на скамью.

Сейчас он не являлся тем волевым правителем, к которому все привыкли. Перед десятником сидел сгорбленный, раздавленный горем человек, уставший быть примером для подражания.

– Я бы дал им сражение… все мы… погнали бы тварей Шуйтара туда, где им самое место…

– Господин Фект… бессмысленно терзать себя. Вы же знаете… прошлого не вернешь.

– Стерва… надеюсь, он еще жив. Знаешь, я продал его в Собор Воритара… Да, твоего предшественника, будь он неладен. Если интересны подробности, спроси отца Мэтью. Пусть еще раз расскажет, что сейчас делают с поганцем в тех подвалах. Ш-ш-ш… Не слушай меня, это во мне обида говорит… за что?! Почему так происходит?! Но ничего… скоро все изменится… и мы отомстим… за всех дочерей и сыновей Аламийской империи. Мы покажем бездушным тварям, что люди тоже кое-что могут!..

Фект явно бредил. Если кто и мог что-то противопоставить лавинообразному нашествию сущностей Шуйтара, то только монахи Воритара. Но их возможностей катастрофически не хватало. Остальные же влиятельные имперцы, вроде зеркальных князей, либо занимались междоусобицами, либо ушли в глухую оборону на собственных землях. Вместо того чтобы объединиться и дать тварям отпор, аламийцы занимались исключительно взаимным истреблением, ускоренными темпами разрушая все то, что предки создавали веками.

Негоциант Фект и другие кочевые торговцы являлись теми иголками с ниткой, которые пока еще сшивали порванные на лоскуты провинции империи. Но с каждой новой страдой их становилось все меньше и меньше…

Стараясь не обращать внимания на бездумные слова его светлости, которому явно следовало хорошенько отдохнуть, десятник ткнул пальцем в присмотренную заранее точку, между холмом Висельника и Приланским лесом, где дорога делала петлю, ныряя в одну из покинутых деревень:

– Отдайте приказ идти сюда, ваша светлость. Без промедления, сразу после ремонта телеги.

– Что там? Ик! – Взгляд негоцианта блуждал где-то вдали и был явно обращен вовсе не на карту, а на своих почивших близких.

– Здесь, ваша светлость, деревня заброшенная. Насколько мне известно, там раньше каменотесы вроде как жили, что булыжник для тракта добывали. Она называлась Погребки.

– Ик…

– Из возможных вариантов, там самый безопасный ночлег будет, я, полагаю. Перетерпим ночь в деревне, а затем до мануфактур вернемся: стало быть, на тракт. Потеряем, конечно, день, но зато шансы будут до Атрели лесной живыми добраться.

– Нехай! – мотнул головой Фект и рубанул по столу ребром ладони так, что подпрыгнула посуда. Его язык, казалось, зажил собственной жизнью. – Она велела… ей на сохранение отдать… но не бывать такому! Нате, вот, господин Морок, велите от моего… имени.

На последнем слове силы оставили его светлость; борода, в которой запутались крошки, упала на грудь, а стеклянный взгляд принялся буравить столешницу. Лаен в недоумении склонился над ним и осторожно взял выкатившийся из ослабевшей ладони рубиновый перстень с филигранной гравировкой. Рисунок изображал растопыренную ладонь, на которую падали золотые лиры. Настоящее творение мастера, фамильная драгоценность из Стелаи и в то же время воплощение непререкаемой власти негоцианта.

Когда пальцы десятника коснулись перстня, камень вспыхнул мягким синим светом, подтверждая искренность уступки, пусть и временной. Поколебавшись, Лаен посчитал ненужным кичиться оказанным доверием и убрал перстень в секретный кармашек нательной рубахи.

Посмотрев на его светлость и лишний раз убедившись, что в ближайшее время от него не будет никакого проку, десятник вздохнул и направился к выходу. Боковым зрением успел заметить, как из-за едва отдернутой ширмы за его действиями наблюдает обладательница черных миндалевидных глаз.

Хорошей идеей было бы расспросить Тавию о том, что здесь происходит, но, подумав секунду, Лаен решил, что момент сейчас явно неподходящий. Фект хоть и находится в беспамятстве, но неизвестно, как отреагирует на их общение, еще подумает невесть что…

А еще из головы не выходили последние слова Фекта: «Она велела…»

Глава 4

После душного помещения осенняя прохлада радушно встретила Лаена и, будто умелая любовница, скользнула пальчиками под одежду, заставив поежиться. С наслаждением глотнув свежего воздуха, джарах спрыгнул на землю, минуя крутые ступени короткой лесенки, и задумался, как поступить в открывшихся обстоятельствах.

Первым делом следовало направить караван в деревню, убедиться в ее безопасности и дать людям хоть немного отдохнуть. Обратный путь от приграничного Хаска караван проделывал в ускоренном темпе, стремясь быстрее покинуть урочище Каторжников, где твари Шуйтара чувствовали себя чересчур вольготно.

Усталость копилась, нервы не выдерживали, ссоры зачастую вспыхивали на пустом месте, а тут еще эта поломка… Последний этап – он, как известно, самый трудный. Лишь достигнув Атрели – непризнанной столицы Приланского леса, караванщики смогут полноценно расслабиться и потратить заработанные на удачном рейде лиры.

Тьфу-тьфу! – не сглазить бы… Для реализации наметившегося в голове плана требовалось заручиться поддержкой приближенных к негоцианту людей. К счастью, разыскивать никого не пришлось – к штабной кибитке приближались две колоритные фигуры.

Первым был коренастый толстяк в небрежно запахнутой серой робе, через которую виднелась черная шерстяная туника. Простая веревка обвивала объемистый живот, делая этого человека похожим на купца средней руки или паломника. Монах Мэтью, бывший факельщик Собора, ярый приверженец Воритара и странствующий проповедник в одном лице. Положенный сан и видимое благообразие не оправдывали ожиданий. Десятнику рассказывали, как однажды преподобный убил пленного степняка одним ударом кулака. Вышло вроде как не преднамеренно, но тем не менее…

Рядом с ним жадно попыхивал резной трубкой статный мужчина в блестящей бригантине и накинутом поверх нее гвардейском плаще с золотистой каймой, скрепленном на груди витиеватым аграфом в виде щита. Капюшон почти не скрывал угольно-черную шевелюру, зачесанную назад на столичный манер, и благородное лицо с волевым, гладко выбритым подбородком. Капитан Вортан Авинсо, или, как его прозвали за глаза караванщики, Калач. Лаен доподлинно знал, что по многим вопросам с Вортаном всегда можно было договориться, особенно если твой кошель обладал достаточным весом.

Подойдя вплотную, монах Мэтью сразу взял быка за рога.

– Что, его светлость надрался, как дьякон после поста? – пророкотал басом преподобный и привычным жестом сцепил толстые татуированные пальцы на деревянной рукояти шипастой жаровни. С помощью оной монах нес слово Воритара в массы еретиков или разгонял тварей. Орудие выглядело как короткая палица с полым стальным шаром на конце. Внутри полость заполнялась тлеющими углями и безапелляционно выдавала принадлежность Мэтью к факельщикам – бойцам Собора, привыкшим встречаться с тварями Шуйтара лицом к лицу.

Воткнув в десятника пронзительный взгляд из-под кустистых бровей, монах добавил:

– Никак не может принять, что его семья стала частью прихода светлоликого старца?

– Да, отец Мэтью, вы, как всегда, правы, – не удержался и съязвил десятник, в очередной раз поражаясь, что преподобный вновь странным образом в курсе всех текущих дел. – Не вашими ли стараниями вашуйское в его кубке появилось? Небось преподнесли по случаю вчерашней проповеди?

Монах нахмурился и опустил уголки рта.

– Оставь, Морок, не время сейчас! – вмешался капитан и, звонко цыкнув, лихо отправил струйку табачной слюны в придорожную колею. – Даже последние цеховики-корды знают, почему Фект напивается до беспамятства. Кривой Ирда пару лет назад выбрал неправильную дорожку.

– Да послужат его плоть и душа во благо великого пламени! – нараспев произнес преподобный Мэтью. В такт его словам кажущиеся мертвыми угли жаровни на мгновение полыхнули белым пламенем.

Десятнику стало не по себе. По странной причине он ощутил на себе некое бремя ответственности за дела человека, которого даже никогда не видел. Бред, конечно…

Замешательство не укрылось от глаз собеседников.

– Нервничаешь? – тут же поинтересовался Вортан, как показалось Лаену – с изрядной долей пренебрежения. – Брось, мы все успели убедиться, что ты гораздо… опытнее, скажем так. Серьезных стычек давно не случалось, мои ребята довольны. Можете гордиться собой, господин Морок.

– Я не нуждаюсь в твоем одобрении, капитан. – Смущение десятника стремительно оборачивалось неприязнью. Но не конкретно к этому напыщенному петуху, а скорее всему имперскому, что Калач с успехом олицетворял в своем лице. – И настоятельно рекомендую табак зря не жечь! Да будет тебе известно, что его запах может привлечь к нам сущностей Шуйтара, например, подземную вдову. Так что потрудись не отходить далеко в поле и смотри впредь, куда ставишь ногу… впрочем, это полностью твое право, как поступать… Как вы считаете, отец Мэтью?

– Все верно говоришь, сын мой. – Преподобный потер подбородок и осуждающе посмотрел на капитана, будто и не шел с ним давеча, считай, рука об руку. – Именно по запаху охотится сия бесовская личина, именуемая в книгах Собора подземной вдовой. Внезапное нападение из-под земли способно застать врасплох даже самого благородного и умелого воина.

Не найдя что возразить, Калач побагровел, демонстративно выбил трубку о борт кибитки и спрятал ее за пазуху. Невольно проследив за его движениями, десятник в очередной раз отметил отсутствие у капитана мизинца на левой руке.

Обычно, пропустив несколько кружечек браги, Калач непременно заводил разговор о досадной утрате, но каждый следующий рассказ немного отличался от предыдущего, заставляя усомниться в правдивости истории. От своих дозорных Лаен слышал, что подчиненные капитана даже делали крупные ставки, пытаясь предугадать новые враки начальника.

– Ты от его светлости? Что сказал Фект? – нетерпеливо поинтересовался Калач, меняя тему. – Какие наши дальнейшие планы?

– Меняем маршрут и встаем на ночевку в Погребках. Это заброшенное поселение каменщиков неподалеку от каменоломни.

– Как так?! Опять меняем?! – тут же нашел причину отыграться Калач и принялся загибать пальцы: – То с удобного тракта съехали, и трясет так, что сидеть невозможно. Теперь Погребки какие-то вонючие… Это же лишний день пути, посты охраны выставлять, честный отдых моих ребят псу под хвост! Нет, так не пойдет. У нас с его светлостью весь маршрут заранее обговорен был!

– Ты уверен, десятник? – переспросил монах, оставаясь внешне невозмутим, лишь глазом сверкнул. – Почему Погребки?

– Мы не успеем достичь мануфактур. – Лаен устало пожал плечами и, отвернувшись, принялся разглядывать затянутую легким туманом вершину холма Висельника. Его сильно раздражали подобные глупые препирательства на пустом месте, но показывать этого точно не стоило. – А спрятать обоз в здешних полях не удастся, сами знаете. Если в небе появится костяной левиафан, мы окажемся перед ним, как полевки перед ястребом. Тогда, капитан, ты будешь не за отдых бойцов переживать, а за их жизни. И не только за их.

– Все равно не нравится мне это! – Вортан покрутил шеей, поглубже ныряя в капюшон и вытянул вперед руку, затянутую в перчатку из тонкой узорчатой кожи. Принялся следить за падающими каплями. Хотя и без этого было понятно, что дождь почти прекратился. – Конечно, если его светлость… э-э-э, компенсирует, так сказать… потерю времени…

– Ну так и поговори об этом с ним, когда… хм… появится возможность. Или со старшим приказчиком Фабио, если хочешь прояснить вопрос, так сказать, на месте.

– А что, идея-то неплоха! – обрадовался Калач, наверняка уже подсчитывая в уме, на сколько лир удастся раскрутить торговца.

– Так-так… значит, каменоломня… я сейчас вернусь, сыны мои, – заявил монах. Поправив висевшую на поясе жаровню, он забрался на приступку, приоткрыл дверь кибитки и решительно проник внутрь.

Лаен не стал предупреждать преподобного о бессмысленности его затеи. Пускай сам убедится, что его светлость лыка не вяжет. Может, в следующий раз сможет удержать Фекта от подобной глупости. Или, по крайней мере, компанию ему составит, дабы убедиться, что негоциант, поминая родных, лишнего не выпьет. На самом деле джарах, конечно, не верил в то, что преподобный самолично напоил владельца каравана. Не самоубийца же, в конце концов, этот бывший факельщик?..

Молчание затянулось. Капитан наемников и десятник соглядатаев игнорировали друг друга взглядами и выглядели как нахохлившиеся воробьи, не поделившие корку хлеба. Их неприязнь брала начало с момента прихода Лаена в караван, когда шельмоватый капитан попытался подмять под себя новенького, но получив отпор – затаил обиду. Джараха, в свою очередь, бесили показушность Калача и его снисходительное отношение к окружающим. Ничего не скажешь, бывший житель столицы и истинный сын империи!

Скрипнула дверь и на пороге появился монах. Мэтью пытался скрыть чувства, но выглядел весьма довольным, будто за прошедшую минуту успел познать сущность самого́ светлого старца.

– Глава соглядатаев все верно озвучил. Держим путь в Погребки. Его светлость самолично распорядился.

Кивнув преподобному, десятник тем не менее сильно усомнился в его словах. Вряд ли негоциант мог сказать что-то членораздельное в том состоянии, в котором пребывал. Но зачем тогда преподобный ссылается на него? Или он специально для капитана все это разыграл, чтобы свести на нет возможные трения?

Если так, то весьма толково.

– Хорошо. Будь по-вашему, – с явным неудовольствием проворчал капитан, привычно не желая выступать против образовавшегося большинства. – Лаен, что планируешь делать?

– Я пошлю своих людей вперед, капитан, и сам поеду в авангарде. Твоим солдатам желательно наготове быть, в развалинах могут находиться упыри или того хуже – куклы живорезов.

– Не учи ученого – и без тебя это понятно. Хотя мертвяков вон святой отец пускай разгоняет.

– На все воля старца сияющего. Надобно мне для начала помолиться за прегрешения людские. – Монах потер ладони так, что Лаену послышался скрежет. – Уверуйте, дети Его, что факел Воритара и дальше будет светить нам, изгоняя сумрак из душ заблудших…

… Потеряв изрядно времени, караван продолжил путь, когда солнце уже укололось своим краем о темнеющий на западе гребень Приланского леса. Лаен восседал на облучке передового экипажа и зорко смотрел по сторонам, изредка перекидываясь редкими фразами с Фабио, который решил составить приятелю компанию, а заодно правил лошадьми.

После недолгого, но весьма эмоционального разговора с капитаном вашуйец выглядел взвинченным и время от времени бранился на своем родном языке, что было ему в общем-то несвойственно.

Величественный Приланский лес уже казался значительно ближе, и, по подсчетам Лаена, до Погребков оставалось не более полутора миль, когда из придорожных кустов выскочили посланные в разведку дозорные. Судя по раскрасневшимся лицам и облепленным мокрой землей сапогам, им пришлось срезать дорогу прямо по полю. Это неминуемо означало наличие срочных новостей.

Фабио натянул вожжи, и карета со скрипом остановилась.

Щуплый, похожий на подростка парень, оправдывая прозвище, оказался первым:

– Господин десятник!..

– Да, Пострел. Докладывай.

– Кажись, живые там хоронятся…

– Врешь, не может такого быть! – не поверил Лаен. – Откуда им здесь взяться? Может, оживленные или странги бродят? Могли вы со страху перепутать?

– Нет! Живые они! Сами видели, господин! Чтоб мне Воритар светлый пламенем глаза выжег! Гузло… ну?! Подтверди господину десятнику, что я правду сказываю!

– Чтоб меня ведьмы драли! – бочкообразный напарник Пострела затряс животом и для убедительности развел руки в стороны, словно намереваясь обнять экипаж вместе с тягловозом. И тут же принялся перечислять: – Сами посудите: частокол новый, колья свежетесаные – еще пахнут, воротина добротная. По верхотуре головы ходют, мы с Пострелышем троих точно углядели.

Для верности толстяк выпростал три пальца и вопросительно посмотрел на напарника. Тот закивал болванчиком:

– Все так, все так! Поселился на пепелище беглый люд какой-то… Мы более не смели смотреть: боялись, что подводы близко подойдут, а эти и услышат…

– Кто это может быть? – Фабио с тревогой посмотрел на Лаена. – И в каком количестве, позвольте поинтересоваться?

– Хм… вопрос не в том, сколько их, а какую угрозу они представляют… и представляют ли вообще. Эх, а как ведь все хорошо было! Урочище прошли, как горячий нож через масло, лес Приланский – вот он, руку протяни! Левиафана только издалека и видели… И, считай, под конец – удача отвернулась… – Десятник зло шлепнул ладонью по деревянному сиденью. – И кого это, интересно, угораздило в руинах осесть?!

– Может, пилигримы? Помните – на пути в Хаск целый табор повстречали? Там крестьянин еще один, здоровенный такой, настоящего упыря на цепи тащил?..

– Нет, пилигримам не резон здесь задерживаться. Вооружены плохо, еды мало. Единственный шанс урочище пройти – в имперских гарнизонах отсиживаться. Иначе схарчат их ночью, если уже не сожрали.

– Ваша правда, только дорого это нынче, – посетовал Фабио, который как раз был в курсе цены за подобную услугу. Помяв в пальцах замусоленный сыромятный ремень, он высказал очевидное предположение: – Если люди смогли продержаться здесь столь долго, что возвели укрепления… значит, они могут представлять для нас опасность.

– То-то и оно! – Лаен продолжал напряженно размышлять. С пилигримами общий язык найти несложно, но в урочище встречался и другой народ, вполне знающий, с какого конца браться за оружие. Отряды баронов и передовые группы мятежников, мародеры и лихие банды ухорезов, не пожелавших принять власть Атрели, – да мало ли кто! Ах, как же не вовремя набрался господин Фект! И этот проклятый перстень, тянущий карман, будто жернов…

Раздумывать и что-то менять в планах уже не было времени. Бестолковая суета лишь ослабит караван и привнесет ненужную сумятицу. Как ни крути, остается только одно: идти в бывшее селение каменотесов и на месте разбираться, что за люд там засел. По всей видимости, придется договариваться с ними.

Лаен прочистил горло:

– Пострел! Найди Дьякона и Рыбу, занимайте позицию на крыше! Луки готовьте. Гузло, тебе в подмогу даю Ерша и Вакшу, зайдете по полю с обратной стороны. Да не забудь предупредить капитана! Передай Калачу, чтоб они на рожон не лезли. Мы вперед поедем… Без команды стрелы не пускать! Все ясно?! – На последних словах десятник повысил голос.

– Как есть, господин Лаен!

– Фабио, может, спустишься в экипаж?..

– Ну уж нет, господин десятник, позвольте присутствовать! – попытался улыбнуться старый вашуйец, но из-за нерабочих мышц улыбка вышла больше похожей на оскал мертвеца. – Вы же знаете, хоть боец я и не очень, но тоже могу пригодиться. Устаю иногда, знаете ли, над бумажками корпеть. Извольте разрешить остаться!

– Будь по-твоему! – усмехнулся Лаен. – Тогда держись середки дороги, где поровнее, чтоб молодцам на верхотуре целиться легче было, если что… не допусти, Невзра, конечно.

Волнение схлынуло так же внезапно, как и пришло, уступив место сосредоточенному спокойствию. Так было всегда, сколько десятник себя помнил. Фабио, зажав вожжи меж острых коленей, сунул руку под сиденье и извлек на свет завернутый в тряпку продолговатый предмет. Через мгновение в его руках оказалась настоящая блестящая пистоль.

Заглянув в ствол, он щедро сыпанул порох на полку и взвел курок. Внимательно осмотрел кремень и аккуратно убрал пистоль за пазуху. Хитрое оружие вашуйец привез со своей родины, где умельцы уже научились стрелять без использования фитиля, что имперским оружейникам пока не удавалось. А теперь и вовсе не известно, удастся ли когда-нибудь.

…Вынырнув из-за облезлого пролеска, оставив за спиной холм Висельника, Фабио остановил лошадей. Дальше ходу не было. Путь преграждало массивное бревно с закрепленными на нем под углом навстречу едущим острыми стругаными кольями, нижним концом уходящими в землю. Сразу за преградой возвышался бревенчатый частокол с наглухо захлопнутой воротиной.

Парни не соврали, лесина свежая, будто вчера тесали. Маловероятно, что беглые или крестьяне постарались. Голытьба так грамотно выстроить преграду не догадалась бы. Укрепление выглядело безлюдным, но десятник не питал иллюзий на этот счет. Там притаились и ждали, как незваные гости поведут себя. Что ж, вполне разумный ход со стороны хозяев.

Спрыгнув с облучка так, чтобы между ним и частоколом находилась объемистая туша тягловоза, Лаен громко объявил, не сомневаясь, что его слышат:

– Народ, не бойтесь! С нами его светлость, негоциант Фект Стелайский с верными людьми, купец предгорных равнин и урочищ от приграничной реки Колкой на юге до самих предместий Хаска на севере! Окажите уважение к персоне его, и милостью обласканы будете!

Поверх частокола замельтешили головы. Там явно решали, что делать, и, судя по затянувшейся паузе, пребывали в сомнениях. Наконец, скрипнула воротина, и из щели выкатился тощий посланец в обмотках и с закрытым по глаза лицом. Лаен догадался, что под тряпками мужичонка прячет вырванные ноздри.

– Кланяемся мы его светлости господину Фекту, коль дорога привела его в наши края. Наслышаны про добрые дела его… Но забрать за частокол не сможем всех, много места надобно под ваши повозки… Езжайте дальше по дороге, там заброшенный карьер через полмили будет, удобно разместиться можно и слугам, и животине. А его милость, с верными людьми, просим погостить у нас! Зовется поселение наше Хлебная Дать. Дочь землицы, правительница наша, будет рада приветствовать знатного торговца!

Десятник нахмурился, переваривая информацию. Откуда безносый знал, что повозок много и что еще за «Дочь землицы»? Получается, женщина верховодит у них. Ну-ну… Видать, нездешние и уж точно не каторжане, скорее всего, с земель мятежников пришли. Только зачем? Эх, знать бы…

Вслух же по-доброму ответил безносому:

– Хорошо, милостивцы! Давайте своего проводника, пускай кажет, где ваш карьер.

Тут же из-за стены выскочила целая орда оборванцев и, опасливо косясь на пришлых, принялась сноровисто растаскивать дорожный бурелом. Десятник скосил глаза на Фабио:

– Фабио, поедешь с караваном: проследи, чтобы устроились все; а я с негоциантом в деревню… как-то… странно все это.

– Если вы меня спросите, так я скажу вам, что они вовсе не опасны. – Фабио флегматично пожал костлявыми плечами. – Прячутся от несправедливости правителей и собственный мир пытаются созидать на пепелище старого. Думается мне, что…

– Прекращай, Фабио, философствовать и проследи, чтобы на стоянке тягловозов конюхи полностью их не расседлывали, а только напоили. И еще… вот что, отправь-ка с госпожой Тавией нашу знахарку Иву, пусть поможет его светлость в чувство привести. Настой, что ли, какой бодрящий сообразит на скорую руку, я не знаю. Сама-то госпожа не догадалась, видать.

– Слушаюсь и повинуюсь, господин Лаен, – шутливо отсалютовал вашуйец, отчего-то настроенный на веселый лад, и заговорщически понизил голос: – Вопрос у меня один имеется…

– Что такое?

– Знахарка Ива… а капитан Вортан не будет возражать?

– Ах это! – с досадой отозвался Лаен, запоздало вспомнив, что общинная знахарка являлась объектом страсти Калача. Махнул рукой: – Да какая разница! Наоборот, он ведь тоже с нами пойдет – значит, ближе друг к дружке будут, голубки.

– Хорошо, господин. Все сделаю, как вы сказали.

Наконец к месту, где они стояли, подъехали первые повозки. Словно гриб из-под земли, появился проводник из местных, сухопарый дед в войлочной шляпе с широкими полями, и Фабио направил подводы за ним. Осматривая окрестности, десятник стоял поодаль от дороги, стараясь держаться поближе к тени деревьев.

Краткая остановка; с повозок спрыгивали люди, и возницы уводили караван дальше, в сторону обещанного карьера. Показалась знакомая массивная фигура с офицерской выправкой, облаченная в алый плащ.

– Ай да Морок, уважаю! – Огромная ручища имперца хлопнула десятника по плечу. – Не обессудь, я уж думал, в поле стоять придется, а тут даже крестьяне какие-то живут. Это ты хорошо придумал – в Погребки идти. Как думаешь, Фект может скостить плату за этот лишний день? Ну вроде как комфорт все-таки… – Капитан выглядел по-настоящему встревоженным.

Поморщившись, Лаен поправил его:

– Его светлость Фект. А тебе, господин Вортан, я настоятельно рекомендую праздным мыслям не предаваться, а усилить караулы. В деревню возьми самых надежных из твоего цеха… – И еле слышно добавил: – Не должно быть тут этого стойбища. И частокол, и колья поперек дороги… слишком правильно все обставлено. В урочище Каторжников даже гвардия императора с трудом закрепилась, и позиции держит, только уйдя в глухую оборону, а тут – на́ тебе: голодранцы целую деревню обжили и живорезов не боятся! Как-то не укладывается в голове…

Огромный воин великодушно рассмеялся:

– Да брось, Морок! Устали рубаки мои, а ты опять за старое: твари кругом мерещатся, головорезы… Зря пугаешь. Поверь воробью стреляному – даже последние душегубы, увидев силу такую, как наша, нипочем связываться не захотят. Знаю, знаю… ты просто боишься не досмотреть. А людям отдых нужен, понимаешь? От-дых! Вот отоспимся как следует, местных послушаем; может, расскажут что интересное, а может, и их предводитель под милостивую длань нашего негоцианта решит податься! А?! Как думаешь? Представляешь, у наших караванщиков место на тракте появится, где остановиться можно, пропустить по стаканчику…

– Женщина у них предводитель, господин Авинсо, – перебил Калача десятник. – Что на это скажете?

Тот нахмурился:

– Странно…

– То-то и оно. Не нравится мне это.

– Так-так… – Улыбка капитана окончательно скисла. – Тогда, пожалуй, действительно побольше людей с собой возьму. Посмотрим, что там за особа такая. Ты тоже, Морок, не оплошай, вся надежда на тебя и твоих парней, чтоб нас с тыла не взяли…

Десятник довольно кивнул. К его радости, разговор с главой цеха охраны повернулся в нужное русло. Также хотелось верить, что преподобный, который в стороне о чем-то расспрашивал безносого, тоже проявит необходимую бдительность.

…Ворота, вонявшие свежим дегтем, распахнулись без единого скрипа, и делегация примерно из трех десятков человек проследовала в поселение. Дозорные прошмыгнули внутрь и того раньше, и теперь Дьякон, забравшийся на плетень неподалеку, подавал знаки, что все в порядке. По крайней мере, так ему казалось.

В авангарде следовал десяток солдат в полном боевом снаряжении вместе со своим командиром. Господина Фекта чинно вели под руки двое рослых телохранителей в латных доспехах. Негоциант мотал бородой, плевался, бессвязно бормотал и порывался идти сам, но в итоге все равно бессильно валился на плечи помощников. Мимо, кутаясь в шали и платки, прошли несколько женщин: служанки, а также жена негоцианта и знахарка Ива.

Замыкали шествие глава цеха плотников и младший приказчик с писарем – для налаживания связей и заключения договоров. Одним из минусов кочевой жизни являлась постоянная нехватка чего-нибудь, и для пополнения запасов использовалась любая возможность.

Отдельно проследовал монах, покручивая в руках жаровню и с неодобрением поглядывая на местных. Дождавшись, когда замыкающая процессию пятерка солдат зайдет за частокол, десятник направился следом, глазами выпытывая обстановку.

Остовы сгоревших бревенчатых изб вздымались вверх черными печными трубами и, окутанные вечерним туманом, будто дымом, наводили на тревожные мысли о судьбе живших тут некогда селян. То тут, то там виднелись волчьи ямы на глупую мертвечину, поросшие бурьяном, с осыпавшимися краями и гнилой водой на дне. Не помогли, видать, своим прошлым хозяевам. Странно, но обжитого не было и в помине.

Старательно огибая гиблые провалы, процессию вели дальше, по направлению к большому двухэтажному дому на центральной улице. Точнее, к тому, что от него осталось после случившегося здесь некогда крупного пожара. По всей видимости, здесь когда-то обитал староста или хозяин поселка.

Скудный носом проводник в обмотках приплясывал впереди и, беспрестанно оборачиваясь, что-то тихонько бормотал. Тут и там между строениями сновали какие-то оборвыши – видимо, местное воинство. Не будучи в восторге от этой ситуации, Лаен тем не менее не находил в них угрозы. Опытные рубаки Калача выглядели не в пример солиднее. Да и шестоперы в ближнем бою куда поудачнее будут, чем колья и вилы местных. Неужели старый вашуйец и вторивший ему капитан окажутся правы и уставшие караванщики найдут здесь кров и отдых?

Черная улица привела всех прямиком к остаткам большого дома.

Безносый остановился и поклонился до земли:

– Не обессудь, твоя светлость, но хоронимся мы в подвалах. Не побрезгуй гостеприимством, господин, как матушка наша наказывала. Айда за мной!

Перешагнув через порог, он сгинул в чреве распахнутых настежь дубовых створок, ведущих куда-то в подвалы сожженного дома.

Процессия в замешательстве остановилась…

Что ж, и не такое видали… Махнув рукой, десятник отправил вперед дозорных, а сам двинул прямиком за ними. Ничего удивительного: как бы эти выжили, с таким воинством, если б не хоронились по-мышиному?

Вниз вели ступени из неструганого кругляка, с виду надежные. Потолок и стены укреплял свежий тёс. Пахло деревом и… могилой. Приплясывающий впереди безносый чиркнул кремнем и поджег смоляной факел. Переглядываясь и держа руки на оружии, караванщики последовали за ним.

Глава 5

Коридоры подземелья оказались достаточной высоты, чтобы даже капитан Вортан с его гвардейской выправкой не цеплял потолок макушкой. Через каждую пару десятков шагов встречались едко чадившие факелы, но запаха гари в воздухе почти не ощущалось. Дым вытягивался куда-то сквозь щели, видимо, специально прорубленные для этой цели.

Встречающиеся развилки безносый преодолевал без остановок, всегда выбирая направление, ведущее вниз. Уже оказавшись под землей, Лаен сполна смог оценить масштабы сооружения и догадался, что ошибочно принял туннели старого рудника за подвалы жилого дома. Скорее всего, много десятилетий назад местный хозяин приказал вырыть под домом колодец или ледник, а слуги при копке обнаружили в породе драгоценные камни или залежи руды.

Судя по пройденному расстоянию и грамотному техническому обустройству туннелей – катакомбы протянулись в стороны на многие мили и, скорее всего, имели несколько уровней по вертикали – добычу здесь вело явно не одно поколение владельцев. Целый подземный город! А еще можно было предположить, что по мере выработки заброшенные подземные галереи еще долгое время служили местным кордам убежищем при набегах степняков, бандитских шаек или других супостатов.

Привыкший к просторам, под землей десятник ощущал себя неуверенно и скованно, будто оказался проглочен левиафаном и попал в утробу исполинской твари, что бороздила небесную синеву урочища с одной ей известной целью. К тому же неприятное чувство усиливал внезапно взбунтовавшийся сигил Пустоты. Выжженный на животе знак нестерпимо зудел и вызывал раздражение. Ощущения несколько отличались от привычных, и Лаен не понимал, как следует истолковать эти новые позывы.

Продвигаясь вслед за безносым в толщу земли и продолжая размышлять над собственными ощущениями, джарах в какой-то момент догадался, что символ связи с Зеркальным миром начинает играть роль мембраны, позволяя сделать шаг за рамки привычного восприятия. Он с удивлением осознал, что призрачное дыхание Шуйтара ощущается здесь повсеместно, и странно, что он не заметил этого ранее.

Теперь эхо вместе с отзвуками шагов возвращало настойчивый шепот, в котором несложно было разобрать стоны и мольбы землекопов, кости которых покоились за деревянными щитами стен, прямо в рыхлой породе. Несчастные молили надсмотрщиков о пощаде и просили вынести их наружу, чтобы в последний раз взглянуть на солнце. Охранники на это глумливо возражали, что глаза копателей за долгие годы работы давно ослепли и более не нуждаются в дневном свете.

Где-то далеко в бездне, на самом дне шахт заунывно пели потерянные Малькой души, не находя возможности покинуть проклятое место. Некогда хозяин рудников, корд-язычник, выбрал целые семьи для приношения в жертву Грязному Жору, чтобы избежать землетряски и обвалов породы. Под землю людей заманили работой, а потом по одному скидывали в длинную и глубокую расщелину, ориентируясь на места, где стоны звучали особенно страдальчески. Считалось, что отбитое мясо и раздробленные кости – наиболее ценное угощение для злобного местного божка…

По непонятной причине жертва оказалась отвергнута, и переломанные мертвые тела до сих пор ползали во тьме, щелкая зубами и ища выход на обитаемые уровни…

Постепенно образы в голове Лаена померкли, и он понял, что все его ощущения – всего лишь отпечаток, слепок происходивших здесь некогда событий. Кости рудокопов давно замолчали, а пение душ теперь звучало неотличимо от простого завывания подземного сквозняка. Тогда джарах попробовал самостоятельно заглянуть за грань. Он никогда такого раньше не делал, но здесь, в подземельях, его сигил Пустоты вел себя совсем иначе.

Попробовал, – и сразу заметил, что гостей с поверхности пристально изучали. Не нагло и раскрыв рот, как впервые попавший в город деревенский парнишка пялится на затянутых в кружева и парчу вкусно пахнущих горожанок, а тонко, исподтишка, стараясь не раскрыть личину и истинные намерения. Луч внимания абсолютно непонятной джараху природы мягко касался образов и воспоминаний, роящихся на поверхности сознания караванщиков, игнорируя лишь его самого, укрытого покрывалом первородной Пустоты.

Больше ничего сделать не удалось. Джарах не знал, как еще можно взаимодействовать с сигилом, а незримый наблюдатель через непродолжительное время прекратил свои поползновения. Что ж, по крайней мере, теперь стало понятно, что среди местных оборванцев присутствует настоящий заклинатель Шуйтара. Вопрос о том, как им удалось закрепиться в урочище, получил неожиданный ответ.

С другой стороны, ничего провокационного в этом не было. Вполне понятная заинтересованность хозяев – получить максимум возможной информации о гостях еще до личной встречи. Подумаешь, моветон, не принятый в высоком обществе… Зато можно заранее подготовиться и выбрать эффективную тактику общения. Особенно это важно как раз для торговых дел.

Эх, его светлость!.. Сколько раз Фабио, да и сам десятник уговаривали негоцианта нанять настоящего толкового заклинателя, практикующего чтение ауры, да все без толку…

Главный коридор расширился, и на глаза стали попадаться короткие тупиковые ответвления, перекрытые дверьми, сильно смахивающие на камеры для заключения. Сняв со стены факел, десятник посветил в щель одной из темниц. Ворох соломы у стены, на ней – раскрытые железные кандалы. Посередине – деревянный ящик, на котором лежали объедки. Да еще отхожее ведро в углу. И все. Натужный стон или кашель доносился из каждой второй каморки.

Ускорив шаг, Лаен догнал безносого:

– Заразы нет у вас? Чего стонут-то? Или в неволе кого держите?

– Нет-нет, господин, что вы! Наши это, земляки мои… почти никакого насильничества. Извиняюсь, но драчка у нас недавно вышла, вот и хворают… Супротив воли матушки, окаянные, выступили. Теперь вот покаялись – и на излечение, значица… – Безносый как бы виновато развел руками.

– Хорошее же излечение… – буркнул десятник, отметив для себя мощный брус, служащий засовом двери с внешней стороны. Но в чужой монастырь со своим уставом, как говорится, не ходят. Пришлось сменить тему: – А матушка-то ваша откуда сама будет?

– Как откуда?! – искренне удивился проводник. – Знамо дело – от сил праведных, что присматривают за нами, дураками! Обогрела сироток, накормила, научила, как выживать нужно, пропитание добывать!.. – загнусавил безносый, даже всплакнул и утерся рукавом. – Вот мы ей и служим, не щадя живота своего. Сюда пожалуйте, милостивцы!

Факелы теперь встречались чаще, стало гораздо светлее и комфортнее. Коридор впереди раздваивался – один его рукав уходил еще ниже под землю, а второй оканчивался резными двустворчатыми дверями. Безносый проследовал именно к ним.

Проход вел в небольшую пещерку, размером с зал придорожного трактира. На стенах висели козьи шкуры, деревянный пол оказался выскоблен добела, а по периметру имелись незамысловатые комоды и настоящие кровати. За шторкой в углу располагался умывальник и туалетный горшок. Для слуг имелась отдельная каморка. В ней находилась печь, железным боком выходящая в главную залу. Рядом лежала заботливо припасенная стопка сухих поленьев.

Чуть дальше по коридору обнаружились комнаты для менее притязательных жильцов. Несмотря на пыль и паутину по углам, все выглядело вполне пристойно. Первым делом разведя в печи огонь, привыкшие к кочевой жизни люди принялись сноровисто размещаться на постой и временно обживать комнаты.

Проверив помещения и оставив четверку бойцов в качестве караульных у дверей залы, за которыми скрылся негоциант Фект с супругой, знахаркой Ивой, телохранителями и служанками, капитан Калач умчался расставлять патрули. Лаен с удовлетворением отметил, что Вортан воспринял его опасения со всей серьезностью. Вообще, когда рассудок Калача не тревожили лиры и не захлестывал эгоизм, он оказывался вполне себе неплохим малым.

Неопрятного вида женщины из местных, молчаливые и пугливые, словно тени, в несколько заходов притащили немудреную снедь: котел теплой овощной похлебки, ломти подсохшего ржаного хлеба, несколько добрых пучков зеленого лука и поднос вареных яиц. Довольно неплохо для урочища Каторжников, где цеховые ловчие каравана и дичь-то с трудом добывали!

Караванщики добавили к этому свои запасы. И после того, как знахарка Ива незаметно, чтобы не обидеть хозяев, проверила принесенную еду на наличие отравы, – активно застучали ложками. Его светлость участия в трапезе не принимал. Приняв по настоянию знахарки отрезвляющее зелье, негоциант отсыпался на одной из кроватей, отгороженной наспех сооруженной из шкур ширмой.

С трудом пережевывая черствый хлеб, десятник потянул за рукав безносого, скромно примостившегося в уголке на тот случай, если гостям что-то понадобится.

– Хозяйка ваша когда его светлость примет?

– Сразу после заката, милостивец… – Он заговорщически понизил голос и наклонился к самому уху десятника: – Таинства у них-с…

– А-а-а… – понимающе протянул Лаен. Скорее всего, местная владычица прихорашивалась и облачалась в свои лучшие наряды, чтобы не ударить в грязь лицом перед столь именитым гостем. И обсуждала с советниками возможный предмет беседы, от которой многое могло зависеть.

По правде сказать, благодаря текущей плачевной ситуации в империи негоцианты обладали влиянием куда более значительным, чем, например, какой-нибудь барон или даже мелкой руки софист. А все благодаря возможности хоть как-то перемещаться по территории Аламийской империи, доставать необходимые товары, беседовать с нужными людьми и получать информацию. Что ж, возможно, сегодня негоцианту удастся заключить неплохую сделку, если правители сойдутся в цене. Лишь бы Фекту похмельная голова не помешала.

Принимающая сторона показала себя вполне достойно, даже незримый наблюдатель куда-то подевался. Скорее всего, заклинателю Шуйтара пришлось проявить такт, наткнувшись на присутствующего среди гостей монаха Собора Воритара.

Кстати, а где преподобный?.. Его не было среди караванщиков, когда процессия размещалась в предоставленных хозяевами комнатах. Фокус как раз в стиле Мэтью – монах всегда предпочитал действовать особняком, вынюхивая и высматривая обстановку, будто хитрая росомаха.

Безносый продолжал заискивающе улыбаться и выглядел весьма довольным. Десятник не сдержал любопытства:

– Скажи-ка, мил-человек, а сам-то ты откуда такой будешь?

– Из-под Фарезы я, – горестно вздохнул безносый, и от его улыбки не осталось и тени. – Сожгли ее степняки с десяток зим назад, если интересно тебе, господин. Мужиков наших посекли, баб увели к себе в степь. Жинку мою забрали, ироды проклятые, деток убили. Я тогда в лопухи под сарай свалился, почти весь кровью изошел, уже тятьку-покойничка за руку держал. Не заметили, косоногие. Через пару дней отряд железных лимитатов из крепости прибыл. Сотник усатый их страшно ярился, орал, будто мы кочевников сами пустили, что под суд всех отдаст… – Безносый приподнял тряпицу – и Лаену стоило больших усилий не освободить желудок. – Слово свое сдержал, черт усатый. Поэтому на рудниках пришлось мне спину гнуть, пока не удалось сбежать оттудова.

– Кто сейчас хозяйничает на рудниках?

– Да те же самые все! Желтые кожей старики: не по-нашему лопочут, коврики с собой таскают и лбами об них колотятся. А в слугах у них черные великаны ходют: лютые – страсть!..

– А! Санданирцы, значит, – догадался джарах. – Выходит, продал император рудники.

– Может, и продал, а может – и сами взяли… кто его разберет… Но хозяйничают крепко: кого в предгорьях и на Небесном плато изловят – своими рабами считают. День и ночь жгут костры огромные с рудой и углем, собирают крицы и обозы на юг гонят, в свои пески, значица…

Десятник сокрушенно поцокал языком. Приспешники халифа вольготно чувствовали себя на исконно аламийской земле и, похоже, убираться вон не собирались. А имперские наместники и благородные софисты по непонятной причине молчали. Забавно. Скорее всего, скрипя зубами, исполняли указ императора.

Но железо – ресурс стратегический. Без него встанут кузницы Велигеста в Моровом лесу, а значит, прекратятся поставки оружия. Вряд ли зеркальные князья допустят такое. Похоже, назревает очередной мятеж, только теперь на востоке. Нужно будет обязательно при случае переговорить об этом с его светлостью Фектом. Вполне возможно, что прозорливый негоциант сможет извлечь выгоду в сложившихся обстоятельствах.

Оставив безносого в покое, Лаен вынул из подставки факел и отправился на разведку. Для начала следовало проверить, насколько хорошо он запомнил путь, ведущий на поверхность.

Вновь потянулись унылые стены, однако теперь на каждом пересечении коридоров стоял грозно зыркающий по сторонам наемник. Произведя в голове нехитрые расчеты, Лаен понял, что Калач расставил их таким образом, чтобы держать под контролем единственно известный выход наружу. На душе сразу стало как-то поспокойнее.

Поплутав по катакомбам около часа и не обнаружив ничего примечательного, десятник выбрался обратно в главный коридор. По всей видимости, местные использовали только часть подземелий. Остальные туннели оказались завалены мусором, кое-где под тяжестью породы прогнулись балки, встречались расщелины и дурно пахнущие дыры, ведущие на нижние уровни. Едва не провалившись в такую, Лаен столкнул в провал камешек, но никакого звука в ответ не услышал.

Иногда в стенах зияли круглые норы, уходящие во тьму. Что там происходило – одним крысам известно, коих под ногами пищало превеликое множество. Лазить в потемках десятник не решился, – а вдруг там зараза какая или подземная вдова логово устроила…

Навстречу вынырнул скрюченный пополам Дьякон, придерживая макушку растопыренной ладонью – видно, где-то успел оцарапаться о потолок. Подскочив к десятнику, он шепотом доложил, что на поверхности почти стемнело, обоз надежно разместился под скалами карьера, дозоры выставлены, а караванщики в лагере готовятся харчеваться.

Десятник выслушал, одобрительно кивая. Пока все шло по плану. Спросил, что удалось выяснить про местных.

– Пришлые все, корды, из разных мест. С Заозерья, Подбрюшья, даже с Фаланг Иллокия имеются семьи. Говорят, что от мятежников тикают. Только не разумел я, господин, как они кучей-то все умудрились собраться? В Приланском лесу, значит, не смогли устроиться, ватаги местные их сильно пощипали. Там свои порядки… да что я вам рассказываю… Потом рыскали по урочищу, не знаю, как живы остались и костяной левиафан их не сожрал… Потом вот на катакомбы в карьере случайно наткнулись.

– Складно все получается, но ты все равно ухо востро держи… Про правительницу их удалось что-нибудь узнать?

– Я так понял, ее покои ниже, но туда мне ходу не дали… Промеж себя говорят, что по нраву она им, но… пугливые, словно зайцы. Попробую еще что-нибудь разузнать, господин.

– Давай, только поаккуратнее смотри.

Лаена тоже смущало большое количество людей, обустроившихся на рудниках. Чтобы их сплотить, заставить каждого работу выполнять – большое умение и опыт требуются. Приближенная свита с особыми привилегиями, толковые советники, надежные стражники, может, даже надсмотрщики… Или магия, что как раз в стиле деликатного незримого наблюдателя…

И куда же, в конце концов, запропастился преподобный?..

Не успела мысль раствориться в сознании, как, на радость Лаена, монах словно имперский пушечный галеон выплыл из коридорной тьмы, освещая себе путь дышащей пламенем жаровней. Местная шушера разбежалась заранее, едва завидев серые одеяния и неестественно белый свет. Лаен успел заметить, что левый рукав робы преподобного был вымазан в чем-то буром.

Перехватив взгляд десятника, преподобный довольно осклабился:

– Не чтят корды болезные защитника нашего, великого Воритара. Я сейчас в молельню местную наведывался… Так знаешь, что, сын мой?

– Что, отец Мэтью?

– А нет у них молельни! Можешь себе такое представить?! – возмущенно выдохнул монах и потряс перед носом десятника огромным кулачищем. – Воритара белого не чтят, устами молитвы во славу Единого Отражения не творят, погрязли, сукины дети, в невежестве и сумраке! Ну да ничего, дай только отдохнуть с дороги, я им тут устрою…

– Может, не успели еще? Все-таки недавно здесь обустроились, – десятник мельком посочувствовал горемыкам, которых святой отец собрался приобщать к истинной вере. Но это его интересовало сейчас меньше всего. Лаен понизил голос: – Отец Мэтью, а вы… ничего странного не ощутили, когда бродили здесь?

– Истину говоришь, Морок! Еще как ощутил! – В глазах преподобного пульсировали красные прожилки. – И сейчас ощущаю, как из всех щелей еретиками несет! – Находясь в исступлении, Мэтью крутанул жаровней. Десятник едва успел отшатнуться. – Тьма им матерью родной стала!

– Вот! Насчет матери я и говорю. – Лаен уцепился за последние слова монаха. – Сдается мне, что при помощи магии здесь дела ведутся…

– Нет, не может такого быть!.. – пробасил монах, пожалуй, громче, чем следовало. Десятник мигом раскусил уловку, и якобы в жесте уважения склонил перед Мэтью голову в поклоне. Тот громко зашептал прямо в ухо: – Тут повсюду миазмы Шуйтара, Морок! Мертвые должны были давно подняться и пожрать людей, но лежат в колыбели, будто заботливой матерью укутанные. Их держит заклятие. Мастерски наложенное, уж поверь мне. За его пеленой могут скрываться и другие, менее заметные, но сие не ведомо мне. Но кто их сотворил? Неизвестно. Возможно, местные даже не знают о них. Тяжело мне… Могила сырая силы вытягивает, пламя искреннее погасить пытается… – На одном дыхании произнеся весь монолог, монах демонстративно отстранился и осенил десятника белым знамением.

Тут было над чем подумать. Лаен отметил для себя, что в отличие от монаха сам он ощущает себя достаточно комфортно. Даже сигил Пустоты показал себя в новом качестве. Это могло означать, что первородный и дикий Шуйтар, знак которого носили на своем теле джарахи, был несколько ближе по духу к неведомой сущности рудников, чем, например, тот же святой старец Воритар, покровитель Собора.

Интересное наблюдение. Десятник пожалел, что не обладает достаточными знаниями, чтобы хоть как-то объяснить происходящее.

Тем не менее, значит, и местный заклинатель, или по-другому – просящий – как называли магов, обращающихся к принципалам Шуйтара посредством ритуалов, скорее всего, тоже забрался на рудники не просто так. Возможно ли такое, что его способности здесь стали на порядок выше? Чего тогда ожидать караванщикам, если это так? И какое отношение ко всему происходящему имеет местная правительница? Ох, слишком много вопросов!..

«Возможно, она подчиняется ему точно так же, как и все остальные в этих пещерах, – Марта решила заговорить, когда серая роба преподобного растворилась в коридорных тенях. Насколько десятник помнил, целительница никогда не появлялась в присутствии факельщика, хотя тот вряд ли мог ощутить ее, не та специализация. – Чтобы понять это наверняка, необходимо встретиться и переговорить с ней».

«Ты ощущаешь что-то угрожающее нам, Марта?»

«Я мертва, что я могу ощущать? – рассмеялась она, пожалуй, впервые за долгое время. – Хотя… все может быть. Но угроза неявная. Это как идти по дну ущелья – велика вероятность камнепада, но вот в какой момент все произойдет и случится ли вообще?..»

«Вот неизвестность-то и тревожит», – вздохнув, заключил Лаен и отправился назад к гостевым комнатам.

Как выяснилось – как раз вовремя. Безносый, успевший переодеться в чистую светлую робу, никак не вязавшуюся с окружающей серостью, стоял, гордо выпрямив спину. За ним навытяжку замерли шестеро вооруженных копьями местных воинов.

– Хозяйка, давшая приют уважаемому торговцу и его людям, нижайше кланяется гостям и спрашивает, не желают ли они отведать изысканных яств в ее скромной компании?

Условности этикета были соблюдены, и процессия, возглавляемая более-менее пришедшем в себя негоциантом, проследовала за безносым на нижние, хозяйские уровни. Странно, но зелье знахарки Ивы, обычно за час ставящее на ноги даже основательно запойных – в этот раз дало сбой. Фекта ощутимо покачивало, но крепкие плечи десятника и капитана оказались в полном его распоряжении.

Сразу за негоциантом следовала пятерка солдат Калача. Святой отец замыкал процессию, коршуном поглядывая на жавшихся к стенам оборванцев и даже иногда многообещающе улыбаясь им. За спиной монаха настойчиво маячила блестящая лысина Дьякона, но пообщаться с ним прямо сейчас возможности не было. Женщины и слуги остались в гостевых комнатах.

Наконец скудный на разнообразие коридор уперся в мощные дубовые створки – такие и бревно тарана, пожалуй, удара с десятого только возьмет. Холл оказался хорошо освещен и на удивление чист. Охрана склонила головы и отступила на шаг назад. Безносый распахнул двери и оглушительно гаркнул:

– Его светлость негоциант Фект Стелайский со свитой!

Эхо несколько раз отразило его голос от стен просторного зала, больше похожей на холл какой-нибудь баронской усадьбы. Повсюду горели свечи, вставленные в старинные канделябры, эпохи отца нынешнего императора. Сводчатый потолок удерживался четырьмя мощными колоннами с мраморной облицовкой. Пол был замощен плотно подогнанными квадратными каменными плитами с высеченным на них рисунком кленового листа – судя по всему, являющимся родовым гербом некогда жившего здесь именитого кордского семейства.

По стенам бывшей сокровищницы – Лаен предположил назначение помещения именно так – жался народ, а центр перегораживал длинный стол, накрытый белой скатертью. Кроме подсвечников на нем кучно расположились пузатые бутылки, прозрачная посуда и пустые тарелки под горячее. Желудок десятника предательски заурчал, предвкушая обильное застолье.

Тем временем безносый вновь открыл рот:

– Ее светлость баронесса Вильма Кадир Эльтарская, благородная уроженка Вельмонда!

Прослушав объявление лакея, десятник поморщился. Безносый грубо и бестактно нарушил этикет, безукоризненно соблюдаемый благородной знатью западных провинций. Лаен знал это наверняка – портовый Вельмонд находился примерно в пяти днях пути от родовой усадьбы джараха, и ему когда-то доводилось сопровождать отца на различных приемах и светских раутах. По правилам, лакею следовало указать на основателя рода, обязательно мужчину, и назвать принадлежащие семье земли.

Почему он этого не сделал? Вряд ли госпожа оказалась столь забывчивой, что не обучила слугу простым правилам. Или существовала другая причина? Теперь десятник был готов биться об заклад, что госпожа Вильма являлась изгнанницей.

Послышался звонкий женский смех, и вот она сама вплыла в зал в окружении молодых девушек. Все это выглядело так, будто в охапку полевых ромашек добавили алую розу. Темно-красное платье, в тон каштановым волосам, расходилось у пола многочисленными складками, скрывая ступни. Плечи укрывала меховая накидка из снежного дабра, впрочем, оставляя на виду белоснежную кожу шеи. Глубокое декольте со шнуровкой притягивало взгляд и заставляло работать воображение. Элегантный узкий пояс с бубенчиками и красивыми безделушками удачно подчеркивал широкие бедра.

Лаен посчитал, что баронесса немного старше его и ей около сорока лет. Возраст выдавали мелкие морщинки вокруг глаз и кожа на запястьях, пронизанная синими прожилками вен. Окруженная свитой, она подошла ближе, и джарах услышал, как стоявший рядом капитан втянул живот, с хрустом расправил могучие плечи и выпятил грудь.

Десятник украдкой ухмыльнулся. Сомнительно, что ужимки Калача произведут впечатление на эту особу. Лицо женщины светилось умом, а упрямый подбородок подсказывал, что баронесса – весьма привередливая личность, привыкшая любым способом добиваться своего. У таких на каждый жизненный случай имеется собственное мнение, что одновременно является как плюсом, так и минусом.

Лаен перевел взгляд на негоцианта Фекта и буквально обомлел. С его светлостью происходило что-то невообразимое: кочевой торговец кривил лицо, бестактно тыкал в баронессу пальцем и силился что-то сказать, но перекошенные синюшные губы дрожали и слушаться не желали.

Эхом отозвался стук каблучков, и Вильма замерла прямо перед негоциантом. Десятник на мгновение прикрыл глаза и понял, что от нее пахнет соленым морем, холодным ветром и горячим песком. Истинная дочь южного портового города империи!

Рядом раздался жалобный лепет, в котором десятник с удивлением узнал голос его светлости:

– Это-о… ты!

Казалось, негоциант впал в помешательство. Вырвавшись из удерживающих его рук, он попер вперед, как медведь, непонятно мыча и обличающе тыкая в изгнанницу пальцем. Она ловко ускользала от него и звонко смеялась:

– Я рада, господин, что вы узнали меня! – Внезапно остановившись, она совершила то, что никто ни при каких условиях не смог бы ожидать в данной ситуации – вынула из рукава длинный нож с волнистым лезвием и всадила его торговцу прямо в середину груди.

«Негоциант мертв», – будничный голос Марты вывел десятника из ступора.

А потом наступил кромешный ад.

Нападение началось сразу и со всех сторон, заставив караванщиков сбиться в кучу. Вопящая толпа напротив мигом ощетинилась острыми палками, кольями и рогатинами, беспорядочно тыкая ими вперед, норовя зацепить, ободрать, вырвать кусок мяса или попросту проткнуть насквозь. Беснуясь в исступлении, оборванцы бесстрашно бросались вперед, действуя нахрапом, поэтому очень скоро пролилась первая кровь.

Осознав, что в плотном строю закованных в железо наемников он скорее мешает, Лаен отшагнул за их спины. Гуща схватки – совсем не то место, где джарах мог проявить себя в полной мере. По уму, сейчас самое время попытаться уничтожить командиров противника, чтобы внести сумятицу и дезорганизовать их ряды.

Ткнув стилетом в особо ретивого оборванца, десятник запрыгнул на ребро перевернутого набок стола. Верно истолковав намерения начальника, Рыба тут же зарядил самострел и перекинул его Лаену, показывая, что болтов у него с собой всего пара. Что ж, джарах надеялся, что вероломной баронессе будет достаточно и одного.

Удивительно, но монах Собора оказался первым. Пробившись к красной Вильме на расстояние в несколько шагов, факельщик нанес свой удар. Ревущее белое пламя вырвалось из жаровни и – поглотило баронессу?.. Нет! Оказалось отбито, ушло в сторону и разбилось о камни, попутно превратив в факелы стоящих неподалеку слуг. Визг сгорающих заживо людей ударил по ушам, зал заволокло черным дымом, остро запахло паленым волосом.

Так вот кем оказался незримый наблюдатель! Не важно, каким принципалам Шуйтара поклонялась баронесса и какими возможностями обладала, теперь ее в любом случае следовало убить в первую очередь. Ориентируясь на мелькавшее в дыму красное платье, Лаен сделал поправку, метя в голову, и нажал на скобу. В тот же самый момент тело сраженного солдата выбило стол из-под его ног…

…Поднырнув под копье, десятник воспользовался слишком уверенным замахом тощего прислужника баронессы и боковым ударом через подмышечную впадину пронзил его сердце. Толчком ноги отправил мертвого в сторону нападавших, спутывая их натиск. Попытался отдышаться. Не дали. Многократный перевес в численности вызывал у оборванцев ложное чувство превосходства.

Простая обманка – будто на тренировке с парнями – и очередное хрипящее тело, сотрясаясь в конвульсиях, полетело на мокрые плиты. Ужасно саднило горло, а усталость изнуряла мышцы. Непреодолимо хотелось опуститься прямо на пол, в кровавые лужи, чтобы перевести дыхание…

Калач жив и бьется по левую руку от Морока. Лаен знает это точно – по звучному хаканью, сопровождающему каждый взмах палаша. Хак! И сталь бьется о преграду. Хак! И чавкающий звук прерывается жалобным вскриком. Усталое шарканье ног – следует смена стойки. Хак! Снова – хак!. Еще – хак!.. Пока существует «хак!», десятнику нет нужды заботиться о левом фланге.

Внезапно громкий хлопок сильно ударил десятника по ушам, а через мгновение подоспевшая волна горячего воздуха обожгла лицо. Оглушенный Лаен растерянно оглянулся. Раскиданные пламенем слуги баронессы, подвывая, расползались в стороны. У многих были обожжены глаза, а спекшаяся плоть отслаивалась от костей ошарашенных противников монаха Собора.

Преподобный, оказавшийся крепким орешком, но растративший все силы – кулем повалился за спины солдат, судорожно хрипя и сжимая в побелевших пальцах рукоять погасшей жаровни. Ай да Мэтью!.. Бойцы с трудом сдерживают объятую жаждой мести озверевшую толпу. Еще немного – и факельщику сполна придется ответить за свои выкрутасы с белым пламенем…

Магия Вильмы больше не защищала нападавших, и джарах не промахнулся. Но судя по тому, что тело баронессы слуги утащили куда-то во внутренние покои, она, к сожалению, осталась жива. Лаен очень надеялся, что ранение окажется достаточно серьезным для того, чтобы отправить изгнанницу на встречу с Малькой.

– Ломай двери! – заорал капитан вместо очередного хаканья. Силы Калача тоже были на исходе.

Пара солдат и примкнувший к контратаке Рыба ринулись исполнять приказ. В ответ толпа дружно сомкнулась, и парни откатились назад, едва успевая отбивать хаотично направленные удары. Нужно было срочно им помочь.

– Калач! Продержись немного без меня! – закричал десятник, дождавшись очередного чавкающего звука. – Я к дверям!

– П-попробую…

Чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию, джарах остудил пыл нападавших серией уколов. Это далось очень нелегко. Успевшие познать укусы стального острия оборванцы отпрянули, но стоящие во втором ряду отступить им не позволили. Воспользовавшись сутолокой, Лаен бросился к дверям. Стилет пил кровь, захлебывался, но напиться никак не мог.

Сбоку от десятника заскулил солдат и упал на колено. Подрезавший ему сухожилие бородатый дядька ухмыльнулся и попытался просунуть лезвие ножа через стык колец кольчуги. Подоспевший Рыба ударом кованого сапога снес мужику челюсть. Но наемника спасти не удалось – десятки рук вцепились в бедолагу и утащили в бурлящую толпу. Лишь мелькнули напоследок исполненные ужаса покрасневшие глаза.

– Рыба! Ломай воротину!

Рябой кивнул десятнику, схватил оставшегося в живых солдата за шкирку, и они кинулись к дубовым створкам. Нет, слишком прочные, вряд ли что-то получится, но попытаться стоило. Лаен повернулся лицом к нападавшим: нужно во что бы то ни стало задержать их. Главное – не поскользнуться на чьих-нибудь кишках… С защемившей сердце тоской он внезапно осознал, что больше не слышит хаканья капитана. Теперь в том месте орала и ликовала чернь.

Руки мигом превратились в свинцовые болванки. Десятник чувствовал, что катастрофически не успевает реагировать на выпады. Царапины быстро превращались в кровоточащие раны. Марта делала все возможное, но этого было недостаточно.

Отведя очередной удар, джарах услышал долгожданный треск и радостно обернулся. Лучше бы он этого не делал – испарились последние шансы на спасение. Створки дверей распахнулись отнюдь не усилиями караванщиков, а пропуская очередное подкрепление местному воинству. Рев глоток – и брыкающегося солдата подняли к потолку на рогатинах.

А ведь где-то наверху остались женщины: Тавия, Ива…

Пробормотав распухшими губами слова прощения, Морок кинулся в людскую массу, в исступлении разя стилетом направо и налево. В него словно вселилась тварь Шуйтара – оборванцы валились под ноги, будто куклы, растерзанные острыми клыками.

Сколько ударов сердца это продолжалось – неизвестно, но метко кинутая кем-то из толпы тяжелая цепь прервала жатву джараха во славу хохочущей за спиной Мальки, отправив его сознание в первозданную тьму…

Глава 6

Сигил Пустоты дрожал и бился в такт торопливому сердцу. Кровь в голове шумела с силой морского прибоя, заглушая разбитые вдребезги мысли. Отбитое тело реагировало болью и на вдох, и на выдох. Язык с трудом помещался во рту и имел привкус сырого мяса.

Обоняние тревожила стойкая и неистребимая вонь. Вокруг разливался целый океан мерзкого запаха. Лежа с закрытыми глазами на холодном и твердом, десятник даже испугался, что вновь переживает кошмар плена у черного алхимика. Того и гляди раздастся стук подкованных каблуков. Цок-цок-цок! Перед глазами появятся крепкие сапоги, подбитые жестью, и отчаянно завопит очередная жертва…

Нет. В этот раз все было не так! Постепенно цоканье каблуков сменилось довольным смехом баронессы. Перед глазами в дыму замельтешило красное платье. Десятник снова и снова целился в него из самострела, давил на скобу что есть мочи, но раз за разом болты улетали мимо, не причиняя Вильме ни малейшего вреда. А она продолжала смеяться, но только уже где-то за его спиной…

Барахтаясь в волнах кошмара, десятник внезапно догадался, почему постоянно промахивается. Его руки и ноги ощущали мертвую хватку железа. Даже при малейшем движении слышалось гулкое бренчание цепей…

Неожиданно в воспаленное сознание пробился звук рвущейся материи. Протяжно застонал человек. Ему ответили недовольным бормотанием, затем последовали глухой удар и жалобный вскрик. Снова бормотание, на этот раз – удовлетворенное.

Борясь с остатками бреда, десятник напряг слух и узнал голос безносого:

– Прими смерть как дар, и пусть тело твое послужит орудием в руках справедливости. Радуйся! Матушка благоволит тебе! Покорность обретя, встань у истоков великих перемен!

– Нет! Не-э-эт… – Голос захлебнулся криком, перешедшим в мычание. Лязгнул металл, и остро запахло горелой кожей и мочой.

Глаза десятника широко распахнулись сами собой. Он сразу же узнал место, в котором находился. Одно из узилищ, где сидели якобы недруги местной матушки, а вернее, баронессы Вильмы…

Проклятье! Она же убила негоцианта!

Имя изгнанницы, как крик в горах, обрушило на Лаена лавину воспоминаний о недавних событиях. Мозг сопротивлялся как мог, отказывался верить и принимать страшную действительность. Караван попал в западню, оказался разбит, пленен, уничтожен. И во всем случившемся был повинен лишь один человек. Он сам!

Находясь в прострации, десятник медленно повертел головой. Вокруг вповалку лежали неподвижные тела, будто в чумной яме во время морового поветрия. Среди них было много тех, кого он знал. Но мертвы оказались не все – стонущих раненых удерживали цепи, крепившиеся к массивным черным кольцам, вделанным в камень.

Сердце ухнуло в пропасть, когда Лаен наткнулся взглядом на личную служанку госпожи Тавии. Девушка лежала на боку, прижавшись грязной щекой к камню, и не подавала признаков жизни. Десятник со страхом всмотрелся в лица находившихся рядом людей, но самой госпожи, к своему облегчению, так и не увидел.

Между телами бродил безносый, держа в руках каменную чашу с толстым дном, в которой потрескивали угли. На них покоился бордовый от жара зазубренный клинок изогнутой формы, похожий на коготь огромной птицы.

Время от времени безносый нагибался и касался лезвием оголенной кожи кого-то из пленников, и если несчастный вздрагивал или заходился истошным криком – на изуродованном лице прислужника баронессы появлялась довольная улыбка.

Вскоре все помещение оказалось пропитано едкой вонью. Горло дико саднило, и сильно хотелось пить. Не выдержав, Лаен закашлялся, с трудом проглатывая вязкую слюну.

– А… наш прыткий проснулся! Я ужо тебя запомнил… убивец. Ты, господин, будешь нашей избавительнице через меня службу нести. Уж я-то расстараюсь, не сумневайся. Соколиком летать станешь, как пяточки-то поджарю! – довольно осклабился безносый.

Расхаживая среди пленников и мертвецов, он, казалось, упивался собственной властью и совсем не торопился с выбором очередной жертвы. Лишь бормотал себе под нос:

– Матушка знает, что не подведу, сработаю как надобно. Общее дело делаем с ней. А то! Кого обучили линии призыва рисовать? Старого Прата, вестимо. Верный он, до конца пойдет. А как иначе? То-то же… Император ему ноздри выдрал, а Прат что? – Прат терпеливый, Прат подождет… верно говорю? А ну-ка, поди сюда, красавица!

Присев на корточки, безносый жадно ухватил служанку госпожи Тавии за вывалившуюся из камизы грудь, но та даже не шелохнулась. Тогда истязатель потянулся за ножом, и плашмя приложил раскаленный клинок к ее оголенному плечу. Раздалось шипение, остро запахло паленой кожей.

Стиснув зубы, десятник отвернулся. Но девушка не проронила ни звука – видимо, Малька сжалилась и забрала душу несчастной гораздо раньше.

– Померла, што ли?.. Милая, чего молчишь?.. Ладно, ты и такая нам сгодишься… – Безносый сноровисто перевернул тело на живот, вспорол ножом рубаху и принялся деловито чертить острием ножа линии на обнаженной плоти, от усердия высунув язык. – Ничего, встанешь завтра как миленькая… Правда, толку от тебя маловато будет. Вот если бы я всю запрещенную науку печатников разумел… Ну да разве по силам Прату с погонщиками ведьм в умении тягаться… итак человечьим поступиться пришлось…

Внезапно он поднял голову и посмотрел на решетчатую дверь в смежную камеру. Оттуда раздался стон, затем знакомый голос разразился лютым проклятием на чистом имперском наречии.

Калач! Капитан жив!

Судя по громыханию цепей, Вортан разделил участь здесь присутствующих и находился в сознании. Безносый поморщился:

– Погоди-ка, погоди-ка!.. Не все сразу! Еще один верный пес негоцианта очнулся. Эх, все-таки как знатно вышло-то! И караван пришел, как бычок на веревочке, и крепость проклятых солдатушек последние денечки доживает. А все благодаря кому? Ей, родненькой! Матушка наша – голова! Не зря ее сама принцеска обхаживает доверием своим.

Десятнику снова сделалось дурно. Давивший голову обруч вины выкручивал мысли в единственную сторону. Ну зачем он выбрал этот проклятый старый карьер?! Ведь до Приланского леса оставалось совсем чуть-чуть!.. Несчастный Фект… бедная Тавия. Что они сделали с ней?

Безносый тем временем трудился не покладая рук. Закончив рисовать призывающий сигил на спине служанки, он переключился на лежащего рядом с ней человека, в котором десятник с ужасом опознал своего Пострела. К сожалению, щуплый паренек оказался жив.

Изувер заткнул ему рот куском отрезанной штанины, и через миг несчастный засучил ногами, отчаянно замычал и заплакал.

Десятник загремел железом и задергался изо всех сил, раздирая запястья о неподатливый металл. Тщетно. Безносый даже голову в его сторону не повернул.

– Тихонько, тихонько, страдалец, а то вот накалякаю не так – и придет на зов дурнина какая из Шуйтара, – сидя на плечах парня, увещевал безносый. – Тогда голову тебе отрезать придется, мил-человек! А ты как думал? То-то и оно!

Но несчастный Пострел ничего не думал, лишь повизгивал сквозь кляп и молотил цепью об пол.

За стенкой послышался слабый голос капитана:

– Ты чего там творишь, нелюдь!.. Дай им умереть как воинам, не бери греха на душу…

– Грех сотворился, когда твой император, пес шелудивый, моих деток загубил! Когда бабу мою в степь увел!! Когда лицо мне испоганил!!! – завизжав, безносый в исступлении замолотил ножом по голой спине парня. Во все стороны полетели кровь, ошметки мяса и кожи. Пострел дернулся в последний раз и затих. Нелюдь утерся и расстроенно оттопырил нижнюю губу. – Никак помер?.. Вот ведь гад какой!

– Ты совсем, похоже, разума лишился? – вновь принялся увещевать капитан. – Зачем людей пытаешь? Они-то в чем виновны перед тобой?

– Поди-ка сюда, разговорчивый. – Безносый подул на угли и положил в них тесак. – Не могешь? Ладно… там слушай тогда. Объясню тебе как сумею, какая великая роль вам отводится. Во-первых, я исполняю приказ баронессы и готовлю передовой отряд, что ударит супротив проклятой крепости на тракте. Во-вторых, когда упыри… то есть вы, мои прыткие, истощите силы прихвостней императора Хелия, мы захватим укрепление и перекроем путь на север.

– Выродки! – последовал ответ, и смачный плевок шмякнулся о камень. – По тракту обозы в приграничный Хаск пшеницу везут. Вон вы куда нацелились, сукины дети… А кто тогда живорезов сдерживать будет, если форт падет? Об этом ты подумал?

– Не нужно это мне, – отмахнулся безносый. – У нас есть кому решать и за нас думать. Баронесса очень умна и, по обыкновению, предпочитает делать все загодя. Скоро все под ее властью ходить будете.

– Баронесса? Это та, которая..? – Капитан витиевато предположил постельные предпочтения госпожи безносого, упомянув гвардейский полк, длинные кавалерийские пики и бездонные ущелья гор Предков.

Безносый не без труда переварил услышанное и, оценив, поцокал языком, обнажив черные зубы:

– Ух, какой ты какой горячий! Молодец, такие нам нужны… Жаль, что кончишься скоро. Посмотрим, как заговоришь, когда тварь в твое тело прискачет.

В ответ имперец так же весьма красочно обрисовал, где он видел безносого и чем тот занимался там вместе со своей баронессой. Ай да Калач! Десятник всегда считал, что капитан смалодушничает в смертную минуту, но выходило, что он крепко ошибался.

Прат аж покраснел безносым лицом и ринулся в соседнюю комнату. Последовал глухой удар. Еще один. Капитан затих. Вернувшись, тяжело дыша, слуга баронессы встретился взглядом с Лаеном:

– Угомонился, проклятый! Убить бы поскудника, но – не велено… Помощника надобно мне, вона вас тут скока. – Он как бы виновато развел руками и посмотрел по сторонам. – Как отправила избавительница помощника моего в лес, ватажникам вредить – опять один как перст остался. Пожалуй, с тебя и начну, ты прыткий.

Присев рядом, безносый поставил чашу, и поворошил лезвием угли. Десятник задергался из последних сил, но оковы, конечно, не поддались. Похоже, что все очень скоро закончится…

«Марта! Помоги!»

«Как?.. Что я могу сделать? – тихо отозвалась целительница. Ее омертвевший голос испугал Лаена, пожалуй, даже больше, чем уготованная безносым участь. – Просто… усни».

В голове десятника прозвучал слитный пушечный залп: ухмыляющийся безносый, потрескивающие угли, запах раскаленного металла – все слилось воедино, завертелось и – внезапно с грохотом лопнуло, в клочья разорвав сознание. Теперь в нем господствовали тьма и звенящая пустота, которые могли существовать только там, где ничего нет. Спина больше не ощущала холода камня. Лаен чувствовал сопротивление воздуха и понял, что стремительно падает в неизвестность.

Разряд мертвого, абсолютного холода прокатился от пальцев рук до предплечий, а затем, разделившись, – достиг затылка и ног. Десятник испуганно дернулся, но тело не услышало команды. Оно вообще теперь ему не принадлежало. Сознание раздвоилось. Будто прорвав плотину, в память хлынули мутные потоки чужеродных видений и воспоминаний…

…Она изучала боль все время, что себя помнила. Наверное, с тех самых пор, когда молодая гулящая мать оставила ее возле дверей приюта детей Мальки. Холод терзал нежную кожу, а распухший животик требовал пищи. Страдания плоти оказались самыми слабыми – она быстро нашла способ отвлечься и не реагировать на их тиранию.

В обители детей Мальки, где она провела все последующие годы, пришлось уяснить, что ее первоначальные представления о страданиях оказались сущей малостью. Ей дали понять, что боль многогранна в своих проявлениях и уходит далеко за пределы кордского разумения, являясь естественной средой для некоторых сущностей мира Шуйтара.

Боль стала для нее старшей сестрой. Взяв ее за руку, она играючи прошла инициацию, удивив наставниц и став примером для других послушниц. С каждым следующим годом «копилка» целительницы пополнялась новыми оттенками боли. Благо после Ритуала и мятежа в Триграде недостатка в ней не ощущалось.

Мастерство целительницы постепенно достигло пика совершенства. Она могла исцелять черные раны простым наложением ладоней. Без хирургических надрезов сводила воедино сломанные кости и надорванные вены. Избавляла от пороков тела еще неродившихся детей…

Но однажды ее обретенная сестра из Зеркального мира начала выказывать недовольство.

Сначала тихо и неразборчиво она своим шепотом терзала затылок целительницы, вызывая мигрень и ломоту костей черепа. Освоившись – начала давать советы, цепляться к мыслям и подавлять эмоции. И в один прекрасный момент целительнице в голову закрался вопрос, вызвавший сильнейшее замешательство. Она даже удивилась, почему не спросила себя об этом ранее.

Зачем она исцеляет всех этих людей, если может нести в мир слово боли, способное изменять сердца и души так, как изменило ее собственные?

Новая идея начала пожирать ее естество подобно лесному пожару и однажды стала незыблемым постулатом – целительница не удержалась и, заигравшись, допустила разрыв печени у находящейся в лихорадке больной. Опустив глаза, пожаловалась мужу покойной, что болезнь оказалась сильнее.

Обретенная в Шуйтаре названная сестра ликовала.

Целительница же ощущала смятение и, будто заведенная, вновь и вновь пыталась анализировать свои чувства, приведшие к смерти той, которая видела в ней единственную надежду. А названая сестра нарочно молчала, обрекая свою подопечную на доселе неизведанные пытки разума.

Кто знает, чем бы это все закончилось, но буквально через несколько дней целительница попала в плен к охотникам за головами. Вонючие мужланы пересмеивались и вслух высказывали свои фантазии по отношению к ней. Распалившись собственными идеями, один даже полез к ней под одежду, и… пришлось принять меры.

Отбитое тело, пыльный мешок на голове и горевшие огнем запястья, стянутые шершавыми путами, не вызывали и капли дискомфорта.

Неизвестно, сколько дней и ночей ехал экипаж, но однажды он остановился. Ее грубо выволокли наружу, и целительница догадалась, что ее путь окончен. Вокруг щебетали птицы, шумела листва, а распухшие ступни приятно окунулись в холодную росу.

С головы сдернули надоевший мешок, и она с непривычки зажмурилась.

– Хороший экземпляр! – удовлетворенно заявил строгий голос, явно привыкший отдавать приказы. Ее нижнюю челюсть бесцеремонно обхватили сильные пальцы и заставили покрутить головой. – И связь с Шуйтаром налицо… Все как я просил. Получите четыреста лир, как договаривались.

– Хозяин… – этот голос она знала, он принадлежал главарю охотников, – накинуть бы немного надобно!

– С какой стати?

– Вранг… гниет он.

– Что?..

– Прокляла эта девка парня моего. Такого уговора не было! Людей таскать тебе не отказываемся, но на лечение добавить надобно. А то ведь, если так пойдет – приказы твои некому будет исполнять…

– Хорошо, будь по-твоему, Марух. Накину еще сотню. На вот, напои ее.

Липкие от пота пальцы сдавили шею, а другие, ухватив за волосы – запрокинули голову. Стеклянное горлышко проникло в самую глотку, раскрошив передние зубы, и в желудок хлынула горькая смесь, обжигающая внутренности нестерпимым холодом. Удерживающие ее руки исчезли, и безудержный кашель согнул тело пополам.

– Нет нужды обращаться с дамой так грубо, Марух.

– Прости, хозяин. Сызмальства манерам не обучен…

– При чем тут манеры? Ее… э-э… другая ипостась – может сохранить этот момент в воспоминаниях. Кто тебя защитит, если меня не окажется поблизости? Чего побледнел-то? Ладно, пошутил я. Ничего она уже не вспомнит. Тащите к остальным.

Только сейчас она поняла, что больше не ощущает связи с Шуйтаром. Будто оглохла и ослепла одновременно. Алхимик своим зельем отнял все разом, растоптал, осиротил, оскопил, уничтожил часть родственной души. Осознание происшедшего обрушилось словно молот на наковальню – и она дергалась, кричала и плакала, но в ответ слышала лишь смех.

С утратой сестры мир стал бесцветным. Серая решетка разделяла серую грязную избу на две серых половинки. В клетке копошились и стонали безликие пленники, которых забирали по одному. Цок-цок-цок… Звук пробуждал воспоминания, а те, в свою очередь, вызывали жгучую ненависть. Она должна была отомстить черному за названую сестру!

Только как?..

Не придумав ничего лучше, она перегрызла путы на руках лежащего рядом человека. Плотно сложенный, в шрамах, с пронзительным, но пустым взглядом карих глаз, он напомнил ей величественного дабра, бесшумного хищника, что обитал в затянутых мхом трясинах Чести на западе. Она поверила в него, как только увидела, и даже сыромятные ремни не стали помехой. Спасибо Маруху – острые обломки передних зубов сыграли решающую роль…

Вскоре алхимик пришел и за ней.

Черный оказался мастером своего дела – она уже с трудом воспринимала реальность, хотя другой на ее месте не выдержал бы и малой части того, что он сотворил с ней. В самый последний момент, уже теряя сознание, она успела заметить, что человек-дабр будто тень возник за спиной алхимика. Она удовлетворенно закрыла глаза. Сестра будет отомщена.

Но потом что-то пошло не так.

…Нестерпимая боль скручивала кишки и тянула внутренности наружу, будто опытный палач умело орудовал кузнечными щипцами. Наступил предел, и она в исступлении начала кричать и звать на помощь обретенную сестру, будучи не в силах выносить страдания. Неизвестно, сколько дней, недель или месяцев это продолжалось, но однажды сестра явилась на зов.

Но теперь все оказалось по-другому – старшая чувствовала себя гораздо увереннее.

…Темнота постепенно отступала, сменяясь приятным для зрения серым цветом. Ее тело казалось чужим, но отлично ее слушалось и просто бурлило от нерастраченной энергии. Боль и холод продолжали терзать живот, но теперь она точно знала их природу – всему виной был голод. Сознание путалось и четко прослеживалась лишь единственная мысль – желание набить кишки. Самый подходящий вариант – парным мясом.

Осознав, что мясо само к ней не придет, сущность распахнула глаза. Ее новое тело бесстыдно раскинулось на пропахшем мочой дощатом полу и имело женские формы.

Что-то привлекло ее внимание. Она повернула голову. Проход перекрывала толстая железная решетка, а прямо за ней стоял человек в высоких остроносых сапогах. Держа факел почти у самой решетки, он с интересом рассматривал ее.

Поразившись беспечности незнакомца, сущность по-кошачьи перевернулась на живот и попробовала сжать пальцы. Треснуло дерево, и на досках остались глубокие борозды. Голод нарастал словно эпидемия холеры в бедняцком квартале, и, не в силах противостоять ему, сущность прыгнула на столь желанный кусок мяса, планируя для начала оторвать голову и напиться теплой крови.

Бам-м-з!

Решетка выдержала. Непонимающе мотая головой, сущность уселась на доски рядом с ней. Вывороченный из паза железный прут, толщиной с большой палец ноги, вибрировал и издавал гудение. Неожиданно звук вызвал ассоциацию с ненавистным церковным колоколом. Странно, откуда ей известно, как он звучит? Сущность зашипела и, выпустив из пальцев острые костяные наросты в виде серпов, подцепила железку и одним движением с хрустом выдрала ее из гнезда.

Желудок продолжали прожигать угли голода, и лучшим средством для тушения была сейчас свежая кровь. Она знала это точно. Но человека в сапогах рядом уже не было – громко стуча подбитыми каблуками, он торопливо поднимался по лестнице. Пусть. Она знала, что догонит.

Пропихнув худое, будто неделю пролежавшее на погосте тело сквозь образовавшуюся в решетке щель, она мельком отметила наличие светлых локонов, разметавшихся по ее обнаженным плечам. Длинными скачками преодолевая расстояние и помогая себе руками, особь достигла лестницы и прыжками взлетела вверх по ступеням…

Завизжав, отскочила обратно, в спасительную тень, пытаясь ладонью отереть глаза – подлое мясо плеснуло в нее чем-то едким и обжигающим. Обожженные зрачки прикипели к роговице, кожа на лице вздулась буграми, а чувство обиды намертво переплелось с голодом, породив поистине вселенскую ярость…

…С того памятного момента прошло несколько полных циклов. Сущность обрела опыт и привычки, научилась охотиться на живых и мертвых, и – пусть на краткое время – утолять терзания естества.

…Она висела на отвесной стене темного переулка одного из людских муравейников и, зацепившись когтями за выемку в кирпичной кладке высокой красной башни, поджидала добычу. В округе было несколько удобных мест для охоты, но здесь, близ приюта детей Мальки, сущность почему-то чувствовала себя особенно уютно.

Неожиданно в наполненное инстинктами подсознание проник слабый отголосок чего-то очень знакомого, вызвав доселе неизведанные позывы.

Рот, а вернее – пасть сущности приоткрылась, обнажив треугольные зубы. В недоумении склонив голову, она пыталась понять или вспомнить, как реагировать на новый раздражитель.

Неизвестный источник продолжал проявлять настойчивость. Он будто маяк, по всем правилам и канонам указывал нужное направление. А еще обещал вдоволь мяса и теплой крови. Раньше такого никогда не происходило, и сущность, приказав мышцам одеревенеть, на время оставила свою оболочку и понеслась на зов, как мотылек мчится на яркий свет…

…Поток чужих образов иссяк, и десятник вновь осознал себя падающим во тьму. Но теперь он все понял.

«Марта, нет!» – заорал Лаен во всю глотку, и неожиданно пришел в себя.

Интерлюдия

Отряд из пяти всадников, облаченных в серые монашеские одеяния, подняв облако пыли, остановился на плешивом холме. Вокруг простиралось огромное ржаное поле, дальний край которого светился золотом в лучах заходящего солнца. Уставшие лошади всхрапывали, били копытами землю и роняли пену. Обветренные лица путников и их пропыленная одежда свидетельствовали о явно затянувшемся путешествии.

– Проклятое чудовище! – с ненавистью воскликнул самый молодой из них, на котором очень удачно сидела мастерски пошитая туника, украшенная вышивкой. Силясь рассмотреть в небе над горами одинокую точку, он нетерпеливо дергал поводьями, пытаясь заставить лошадь стоять на месте.

Полузагнанная строптивица подчиняться никак не желала, и тонкие черты юношеского лица все больше искажала маска неподдельной злости, лишая юнца данной от природы привлекательности.

Немолодой широкоплечий монах с черной окладистой бородой и шрамом, рассекающим левую щеку почти на две равные половины, откинул капюшон робы, продемонстрировав ежик коротко стриженных волос. Проведя по ним пятерней, он жестко, по всей видимости имея на то полное право, возразил юнцу:

– В данный момент костяной левиафан не угрожает нам, Ивар. Я бы посоветовал тебе сосредоточиться на цели. Видишь ту деревню? – указал направление монах.

Молодой человек, которого назвали Иваром, бросил недовольный взгляд на говорившего, но все же покорно повернул голову в сторону лежащего невдалеке поселения.

– Ну и что там интересного, Парва? Да там не живет никто, наверное, уже тысячу лет!

– Не нужно преувеличений. Преподобный Гастон уверен, что посланник двигался именно этим путем, – невозмутимо продолжил его собеседник, с прищуром рассматривая полуразрушенные крестьянские жилища. – Как тебе известно, наш брат является отличным псарем и вряд ли ошибается. Во-он там, храм в центре… видишь? Со сбитой колокольней…

– Да. – Теперь в голосе Ивара звучали нотки заинтересованности. Годы службы интересам Собора Воритара научили его прислушиваться к словам наставника. – Проверим?

Вместо ответа Парва тронул поводья и поскакал в сторону бывшей обители Воритара. За ним, расходясь веером и образуя полукруг, тенью следовала троица монахов, среди которых находился и упомянутый брат Гастон, являющийся одним из лучших поисковиков ордена.

Широкие спины монахов украшали вышитые на робах факелы, а к седлам приторочены сумки с провизией и оружием. Длань Воритара в полном составе, если считать и его самого. Ивару даже на миг показалось, что воздух над монахами переливается, будто над раскаленными камнями.

Молодой человек продолжал жадно рассматривать всадников. Но теперь он представлял себя во главе длани. Он мечтал, что когда-нибудь вот так же, как Парва, поведет за собой лучших бойцов Собора Воритара на бой с тварями Шуйтара, еретиками и врагами патриарха Есиды.

Ивар всеми силами старался приблизить день своего триумфа. Стянув длинные перчатки, он в который раз осмотрел кисти и запястья. Волдыри ожогов почти сошли, а раны покрылись розоватой кожицей. Специализация огневика считалась одной из самых сложных и давалась далеко не каждому. Но юноша обладал достойным уважения упорством и не желал становиться простым факельщиком.

Жаль, что рядом не было детей Мальки – в Соборе Воритара прислужники успешно помогали справляться с болью. Укрощение белого пламени в полевых условиях оказалось непростым занятием, даже с таким именитым учителем, как Парва.

Ну ничего, он справится… Подбодрив себя, юноша пришпорил лошадь.

Спешившись в центре пустующей деревни и подивившись отсутствию даже бродячих собак, Ивар закрепил поводья на кованой оградке и подошел к храму, где возле крыльца, согнувшись в поясе, стоял Парва и внимательно изучал высохшую грязь. Остальные монахи разъехались в стороны, контролируя обстановку.

Пытаясь подражать наставнику, молодой послушник внимательно осмотрел поломанные доски крыльца, истоптанную землю вокруг и даже втянул ноздрями теплый вечерний воздух, но ничего, что могло бы указать на присутствие здесь посланника, не обнаружил.

Не подавая виду, флегматично поинтересовался:

– Ну что? Как думаешь, он проходил здесь?

Парва ответил не сразу. Подняв с земли острую щепку, которая, скорее всего, раньше являлась частью перил крыльца, монах приблизил ее к лицу. Глазастый Ивар заметил, что конец деревяшки измазан чем-то бурым.

– Да, он точно поднимался в храм, но не один. Нужно пройти внутрь.

…Уже половина часа миновала, как они обнаружили труп посланника, а раздосадованный Парва все метался среди раскуроченного убранства церкви, бормоча проклятия. Шрам на щеке наставника приобрел пунцовый оттенок – Ивар видел его в таком состоянии лишь однажды, когда сын старика покинул длань, которой командовал его отец, и отправился в мир, где никогда не бывает теней.

Именно после того случая монах Парва, являющийся членом совета экзархов Собора, наконец внял настойчивым просьбам патриарха взять его, Ивара, к себе в обучение.

Осмотрев храм, юноша пришел к собственным выводам, что их брата по какой-то непонятной причине убили химеры. А вот гибель бойцов, владеющих иллюзией, оставалась для него загадкой. Но зачем они вообще напали на посланника?

Ивар давно подозревал, что и среди зеркальных князей, поддержавших императора на момент восстания, завелись предатели трона, но действовать вот так, нагло и неприкрыто… По его мнению, следовало немедленно отыскать хозяина этих химер и с пристрастием выяснить мотивы, побудившие его пойти на столь гнусное преступление!

Не выдержав, Ивар выложил наставнику все свои мысли.

– Не это сейчас главное, – огорошил парня экзарх. – Бумаги пропали.

Подойдя почти вплотную, Парва внимательно посмотрел юноше в лицо и строго спросил:

– Твой отец, его святейшество патриарх Есида, ничего тебе не рассказывал?

– О чем, наставник?

– Про… Ритуал. И роль Единой Церкви в сем богомерзком действе.

Ивар разинул рот. Во-первых, обсуждение Ритуала находилось под негласным табу, так как действо было инициировано самим графом Арским, главой белого алхимического совета. А во-вторых, он просто не знал, что ответить, поразившись ноткам ненависти, которыми оказался пронизан голос экзарха.

Видя смятение юноши, Парва удовлетворенно кивнул:

– Вижу, что не рассказывал. Тогда знай: если наши подозрения подтвердятся, твой отец как верховный патриарх Собора Воритара объявит о низложении кардинала Винзетто и предаст анафеме всех, кто с ним связан.

Это могло означать лишь одно: раскол Единой Церкви и… очередную войну. Осознав, что уложить в голове подобную информацию сию минуту не удастся, Ивар тем не менее сумел вычленить главное:

– Подозрения… Ты говоришь о бумагах, которые переправлял наш брат?

– Именно. – Старый монах устало потер пальцем шрам. – Без доказательств обвинить архиепископа Единой Церкви не позволит император: насколько я знаю, он сейчас занял выжидательную позицию и не вмешивается. Тем не менее, – продолжил Парва, указав подбородком на тела химер, – все соглашения уже нарушены, а значит, скоро все слишком… усложнится.

– Еще усложнится?.. Но как же так?! – взорвался Ивар, потрясая кулаками, над которыми без его воли взметнулось белое пламя. – Твари, варвары и мятежники разоряют наши земли, убивают наших людей, а мы, вместо того, чтобы отправить их всех в вечную обитель, должны сражаться друг с другом?!

– Успокойся! – жестко бросил монах и сокрушенно покачал головой. – Теперь я понимаю, почему твой отец так настаивал на обучении… Поговорим об этом после того, как найдем бумаги. Теперь скажи мне, послушник: что здесь произошло?

Уловив стальные нотки в голосе наставника, Ивар мгновенно взял себя в руки. Собрав в голове всю имеющуюся информацию, он начал последовательно излагать факты:

– От последнего людского жилища, где посланник ночевал в трактире, он находился в пути почти двое суток без остановок, пока не загнал лошадь. Следовательно, ему было известно о погоне. В этой местности не осталось поселений, и наш брат выбрал храм местом для ночлега… Я обнаружил остатки трапезы. – Ивар искоса глянул на наставника, и тот одобрительно кивнул. – Здесь его и настигли убийцы. Он сражался… и… – Сын патриарха замолчал, не зная, что еще добавить, и густо покраснел от осознания собственной беспомощности.

Парва покачал головой, но, на удивление, обошелся лишь кратким поучением:

– Тебе нужно было больше времени проводить в библиотеке Собора. Понимание сути происходящего приходит с опытом, но в любом случае правильные выводы строятся на фундаменте накопленных знаний. Вот скажи мне, Ивар, что тебе известно о химерах?

– Химеры – это древний клан телохранителей из младших дворян, действующий в интересах высокородной знати, – отчеканил Ивар, практически слово в слово приведя выдержку из учебника по имперскому уложению. – Исторически так сложилось, что общность химер – это своего рода противовес имперским джарахам со стороны зеркальных князей…

– Подожди, не о том речь, – прервал юношу Парва. – Чем руководствуются старейшины химер, обращаясь к Шуйтару? Что отмеченные сигилом Иллюзии отдают взамен?

Ивар замешкался. Его всегда больше интересовало белое пламя, ритуалы и способы обращения к старцу Воритару, покровителю Собора, чем остальные магические ипостаси.

Вообще, любые проявления магии на Континенте были неразрывно связаны с Шуйтаром – миром-близнецом, где обитали сущности-первородки и души умерших. Далекие предки нынче живущих считали, что Зеркальным миром правят принципалы – могучие сущности, в подчинении которых находятся целые легионы перерождаемых душ. Каждый такой правитель мог обладать злым, добрым или нейтральным нравом и преобразовывал сущности по своему образу и подобию.

Считалось, что если найти правильный подход к принципалу, задобрить его дарами, что придутся ему по вкусу, то он непременно дарует просителю особые возможности.

Так в незапамятные времена зародились основные объединения просящих: Собор Воритара, гильдия детей Мальки и орден софистов. Обладая различными возможностями, все направления тем не менее функционировали схожим образом: старейшины проводили тайные обряды, каждый в честь своего принципала, и распределяли полученную силу между адептами. Конечно, если говорить об этом очень упрощенно.

Но заклинатели могли получать силы не только посредством регулярных обрядов. В пределах Аламийской империи существовало несколько древнейших кланов, главы родов которых могли взаимодействовать с самой сутью мира Шуйтара. Это делалось при помощи особых знаков – сигилов, служащих своего рода маяком для непрерывного воздействия дыхания Зеркального мира на своего носителя. Специальный рисунок наносился главой клана и мог быть отвержен лишь с частью тела отмеченного.

Способности, проецируемые на обладателя сигила, являлись уникальными для каждого клана. Самыми известными в пределах империи семействами, практикующими призыв при помощи печатей, являлись кланы джарахов, химер и уравнителей. Но, как и в случае с просящими, милость Шуйтара доставалась печатникам также не бесплатно.

Сведения о возможностях кланов и их слабых местах тщательно собирались шпионами Собора. Записи обладали повышенной секретностью и были доступны для ознакомления лишь узкому кругу лиц. Сын патриарха входил в их число.

– Я могу ошибаться, – неуверенно начал Ивар, по крупицам собирая в голове информацию, – но через химер Шуйтар как бы наблюдает за нашим миром. Это происходит посредством сновидений. Во сне разум химер наполняется странными образами, чуждыми всему людскому, – уже более уверенно продолжил юноша. – Считается, что Шуйтар овладевает их подсознанием. Именно поэтому они всегда работают в двойках, чтобы контролировать друг друга… Подождите-ка!

Озаренный догадкой, послушник подбежал к одному из тел, потом к другому. По лицу старого монаха скользнула тень улыбки – впервые за долгое время он был доволен своим учеником.

Внимательно осмотрев раны, Ивар уверенно заявил:

– Я догадался! Наши враги сражались между собой! Но почему…

– Стечение обстоятельств, мой мальчик, не более того. Удачное для нас, в данном случае, иначе бумаги уже были бы у одного из зеркальных князей. В тот момент, когда посланник получил ранение, один из химер потерял рассудок и поддался зову Шуйтара. Не забывай, у них тоже не было полноценного отдыха на последнем этапе погони. Это и сыграло с химерами злую шутку.

Быть может, виною тому стали скопившиеся в округе миазмы живорезов, а возможно, где-то в деревне в тот момент находилась сильная сущность Шуйтара, например, ведьма. Ее аура могла стать своего рода катализатором процесса.

– Химеры – отличные бойцы, но по большей части в схватках с людьми, – продолжил идею старого монаха Ивар. – Присутствие твари вывело одного из них из равновесия. Но погоди, Парва, где же тогда нужные нам бумаги?

– К сожалению, удача в ту ночь улыбнулась Собору лишь единожды. Посмотри сюда. – Старик продемонстрировал парню охотничий нож, который подобрал возле тела посланника. – На этом оружии кровь человека, который покинул церковь уже после того, как все случилось. Брат Гастон уверен в этом. Посланник ранил его и, судя по свежим щепкам на улице, вор покидал храм в великой спешке. Возможно, на него напали твари, привлеченные запахом крови.

– Значит, он не мог уйти далеко! Нужно обыскать деревню…

В этот момент в храм заглянул один из факельщиков длани и сделал приглашающий жест.

…Горница избы, в которой собрались монахи, выглядела как после большой пьяной драки. Скудное убранство, на которое не позарились бы и мародеры, разгромленным мусором устилало грязный пол. Но все это занимало Ивара в последнюю очередь – на дальней стене под самым потолком дергался огромный санданирец, клацая зубами и страшно сипя.

Его вопли были бы громче, но мешал воткнутый в грудину кол, крепко загнанный в стык бревен. Судя по всему, когда-то он являлся рукоятью секиры. Здоровяк корчился будто червь, но удерживающий его штырь извлечь не мог – было попросту нечем. Мускулистые руки ниже локтей оканчивались рваными запястьями, кисти отсутствовали, впрочем, как и ступни по щиколотку. Ивар готов был биться об заклад, что их попросту отгрызли.

– Это дело рук ведьмы, – удовлетворенно кивнул Парва, с интересом рассматривая оживленный обрубыш санданирца. – Значит, все произошло именно так, как мы установили с братом Гастоном.

Ивар обошел горницу, стараясь не приближаться к висящему на стене существу. Заметил лежащую на боку колыбель. Заглянул внутрь, но никого и ничего не обнаружил. Увидев капли крови у разбитого окна, юноша опустился на колени и позвал наставника.

– Это кровь вора? Получается, он тоже был здесь. Но где тогда тело?

– Сейчас мы обыщем деревню и, думаю, найдем его. Если неизвестный оказался настолько удачлив, что сбежал, отправимся в сторону имперского форпоста на тракте и попробуем узнать там. Затем в Приланский лес, соберем донесения из лагерей ватажников и будем готовы к встрече с графом Дейрио, как и планировали изначально, – ответил Парва и, помедлив, добавил: – Мне не дает покоя ощущение, что мы упускаем из виду нечто важное. С какими целями этот безусловно ловкий человек наведывался в деревню? Кто его послал? Может ли это означать, что к действиям приступила третья, пока неведомая нам сторона?

– Тем хуже для них! – бравируя, ухмыльнулся Ивар. – Одну глупость их вор уже совершил, передав в руки брата Гастона свою кровь. А что будем делать с этим? – Сын патриарха указал на санданирца.

– Ведьма вернется за своей добычей. Я почти уверен, что здесь свела гнездо слепая морфа. Если мы не найдем в деревне тело вора и бумаги, устроим засаду, убьем ее, а потом отправимся по следу. Скорее всего, вор забрал нужные нам документы либо по скудоумию, либо надеясь найти в них что-либо ценное. В любом случае пытка огнем развяжет его язык, и мы узнаем мотивы.

Глава 7

Лаену казалось, что он кричит настолько истошно, насколько может себе позволить разве что жертва умелого палача. Но на деле саднящее горло исторгло лишь жалкий хрип, достойный умирающего от безводья. Разум совершенно запутался в происходящем и с трудом отличал явь от бреда. Живые картинки, промелькнувшие перед глазами, словно сценки из волшебного фонаря фокусника, оказались настолько пугающе реальны, что десятник до сих пор ощущал отголоски чужеродного женского сознания и всепоглощающий мертвый голод…

Мир снова поплыл перед глазами, и закружилась голова. Десятник успел перекатиться на живот, и его вырвало. Когда мучительные опустошающие желудок позывы прекратились, он запрокинул голову и отдышался. Стало немного легче. Почувствовав, что холодное железо больше не охлаждает саднящие запястья – с недоумением огляделся.

Оковы валялись рядом, раскуроченные в местах сцепки. Но взгляд задержался на них не дольше мгновения. Внимание оказалось приковано к исковерканным телам, лежащим вповалку друг на друге. Это был тот случай, когда проверять, живы ли люди, совсем не требовалось. Хватало лишь поверхностной оценки.

Содрогнувшись, десятник невольно вспомнил, что ему довелось лицезреть подобное лишь однажды, еще до Ритуала, когда продажного судью и всех его родных слуги императора предали лютой казни в назидание остальным мздоимцам. Затравили собаками.

Безносый тоже никуда не делся. Его щуплое тело посредством цепи оказалось подвешено за шею к потолочной балке, а в разорванном животе отсутствовала добрая половина кишок. Под выпотрошенным трупом, скрючившись, замерла та самая служанка госпожи Тавии. Ее перемазанный в крови рот и такие же сведенные судорогой пальцы наводили на нехорошие подозрения.

Десятник с опаской дотронулся до худенького плечика. Девушка, не меняя позы, повалилась на пол камеры, словно сломанная кукла.

«Нет, не кукла. Оболочка!» – внезапно догадался джарах.

«Мне удалось уговорить ее уйти, – потерянный голос Марты звучал виновато. – Если бы не защита сигила Пустоты…»

«Ты понимаешь, что натворила?! – не находя слов, десятник просто обвел руками помещение. – Ты убила их, понимаешь? Всех до единого! Даже тех, кого еще можно было спасти!»

«Спасти? Но как?! Простите меня, сударь, но я не видела другого выхода. – Она словно пожала плечами, не испытывая особого раскаяния. – Еще мгновение – и слуга баронессы лишил бы вас жизни… и меня заодно».

«Кто тебе вообще дал право решать?! Что тебя связывает с этой тварью?! Подожди-ка… Я начинаю вспоминать… эти видения… ты заигралась с Шуйтаром, стала одержимой!»

«Я… я не знаю, Лаен. Все эти годы я молила ту несчастную о прощении…»

«Подожди!.. Выходит, тогда, в хижине, ты спасла меня исключительно из мести? Ожидала, что я убью того проклятого алхимика, но у меня не получилось этого сделать, а твое тело… Кажется, я догадался. Оно стало сосудом для сущности Шуйтара?! Ты… ты контролируешь… это? Оно приходит на твой зов?!»

«Нет, Лаен! Нет! Все не так! – Она пронзительно кричала в голове джараха, и в голосе слышалось отчаяние. – Когда он склонился над тобой с ножом в руке… я поняла, что не хочу умирать… Это странно для послушницы Мальки, но, видимо, что-то сломалось во мне…»

«Марта, не смей больше звать эту тварь! Никогда! Ты слышишь меня?! Ни-ког-да! И вообще, уйди наконец прочь! Оставь меня навсегда! Ох, святой Воритар, помоги…»

Лаен тяжело осел на пол, обхватив голову руками. Он чувствовал, что сходит с ума, и теперь понимал, что не только Марта была тому виной. Сигил Пустоты жег кожу и давил на внутренности, словно жернов. Ощущения оказались гораздо более сильными, чем в тот раз, когда десятник впервые попал в эти подземелья. Он чувствовал себя словно в эпицентре гигантского урагана. Поток вероятностей раскручивался и набирал силу подобно маховику, где осью являлся сигил джараха.

Нечто из мира Шуйтара пыталось сфокусировать внимание на том месте, где он находился. То и дело натыкаясь на вуаль Пустоты, оно злобно ворочалось, повреждая истлевший занавес между настоящим миром и его первородным отражением. В такие моменты катакомбы содрогались и жалобно стонали прогнившими балками перекрытий.

Лаен вздрогнул всем телом. Его кожу рядом с сигилом будто стегнули молодыми побегами шиповника, а ноздри затрепетали от сладковатого запаха тлена. Накатившая следом волна ужаса подняла волосы дыбом. Захотелось бежать отсюда, не оглядываясь…

Встряхнувшие нутро ощущения не задержались и пары мгновений, но оставили после себя сильнейшее чувство страха. Теперь десятник понимал, что через разлом в катакомбы проникло нечто чуждое этому миру, родом из Шуйтара. В этот самый момент оно обретало форму. Благодаря жившему здесь некогда правителю-глупцу на глубинных уровнях подземелья осталось вполне достаточно материала.

По сравнению с новой угрозой баронесса и ее слуги выглядели уже не столь смертоносно. Подтверждая догадку десятника, в глубинах катакомб что-то мощно ухнуло, и сильный гул прокатился по коридорам, сметая вековую пыль с окаменевших опор. Под ногами задрожал пол.

Нужно было срочно выбираться на поверхность. Внимательно смотря, куда поставить ногу, стараясь не наступать в черные лужи крови, джарах подошел к решетке и с тревогой, смешанной с надеждой, заглянул в соседнюю камеру.

Слава тебе, Невзра! Она не догадалась…

Широкая грудь капитана вздымалась в такт тяжелому дыханию. Черноволосая голова покоилась на камне. Бригантину с него сняли, исподнее из дорогой ткани зияло порезами, а алый плащ валялся под ногами на манер половой тряпки. Запястья и щиколотки Вортана перехватывали полоски металла, к счастью, обладающие простым запорным механизмом.

Помимо капитана на полу лежали еще несколько тел. Внешне целых. Только вот не было уверенности, живы ли они.

Сняв с Калача кандалы, десятник осторожно похлопал его по щеке. Его тело, в кровоподтеках и ссадинах, тем не менее выглядело целым, без увечий. Похоже, у покойного Прата на капитана также имелись особые планы.

Не сразу, но великан пришел в себя и поднял на джараха заплывший глаз:

– Прихвостень поганый…

– Капитан! Ты как?

– Морок?! – изумился Вортан и с облегчением выдохнул: – А я-то думал, что так бесславно и сдохну здесь, как прикованный к конуре пес!.. Здо́рово, что тебе удалось освободиться!

– Мне просто повезло, – ответил десятник и неосознанно отвел взгляд. Другого ответа он дать не мог. – Идти можешь?

– Надо попробовать!.. – кряхтя, капитан кое-как поднялся. Открыв рот, дотронулся языком до каверны в десне, на месте отсутствующего переднего зуба. – Вот гад! Кстати, где эта вошь?

– Нет его больше, – десятник запоздало подумал, что Калачу лучше не видеть того, что произошло в соседней камере. Сориентировавшись, он показал на пыльные сундуки, стоящие вдоль стены. – Ты пока оружие поищи и проверь, есть ли тут еще живые, а я сейчас вернусь. У безносого вроде нож был… Попробую найти.

Капитан безропотно подчинился. Сильная контузия или растерянность были тому причиной – не важно, десятнику это играло на руку. Вернувшись в камеру, где все началось, он принялся осматриваться в поисках ножа.

Опрокинутая чаша нашлась быстро, она лежала в луже крови прямо под безносым. А вот проклятого клинка нигде не было видно. Проходя мимо подвешенного Прата, десятник неловко зацепился за цепь, и тело шумно грохнулось на камни.

– Морок, все в порядке? – послышалось из другой комнаты. – Я сейчас…

– Нет, подожди!..

Поздно. Вортан уже заглянул в комнату, держа в руке свой палаш. Он буквально опешил, обводя взглядом залитые кровью стены и куски тел на полу.

– Благородный Драшник! Что здесь случилось?!

– Э-э-э…Прислужник ведьмы бесновался. У него не заладилось что-то с призывом, вот и давай ножом во все стороны махать… – Ведьмовской клинок наконец-то попался джараху на глаза, и был им подобран. – Меня безносый вырубил рукоятью, не видел я…

– Но… его ведь самого выпотрошили, Морок! Как зайца!

– Говорю же – не знаю я, что тут произошло! – отрезал десятник и, сунув нож за голенище, зло уставился на капитана. – Может, в него тварь какая вселилась или тут еще кто из их кодлы успел побывать… не ведомо мне. Давай уже выход искать и выбираться отсюда!

– Да, ты прав, – согласился капитан, настороженно обводя глазами картину бойни. Если он и сделал какие-то выводы, для Лаена они остались неизвестны. – Вот твой стилет, в сундуке полно оружия. А живых не было вовсе, тела остыли давно. Пойдем-ка за мной. – Поманив десятника, он повернулся и пошел к единственным дверям, ведущим в общий коридор. Похоже, к Вортану возвращалась былая уверенность. – Нужно найти путь на поверхность. Надеюсь, кто-то из моего цеха еще жив!

Лаен в этом сильно сомневался, но возражать не стал. Достаточно и того, что капитан не побоялся повернуться к нему спиной. После недавних событий сам он не стал бы вести себя столь опрометчиво.

На нижних уровнях вновь знатно бухнуло, словно камень, выпущенный из катапульты, попал в городскую стену. Задрожал пол. Сигил Пустоты уловил отзвук вопля целого сонма мелких тварей, ставших разменной монетой в магической схватке.

Калач чуть вздрогнул и обернулся:

– Что, мать его, тут происходит?!

– Мне кажется, у баронессы большие проблемы, – уверенно заявил Лаен. – Это наш шанс. Нужно пошевеливаться, если хотим спастись.

Дверные петли оказались повреждены подземными толчками. Поднатужившись, Калач просто выдавил дубовую створку наружу. Оказавшись в коридоре, десятник с удовлетворением отметил, что верно определил местоположение. Они с капитаном сейчас были как раз где-то между выходом на поверхность и гостевыми комнатами.

Как и в первый раз, камеры никто не охранял. Лишь поодаль привалился к стене мертвым один из солдат Вортана с вилами в груди. Прямо над ним скудно чадил одинокий факел, едва дававший свет. Коридор терялся во тьме в обе стороны. Где-то очень далеко на периферии восприятия слышались крики битвы и звон оружия. А может – это ветер завывал в расщелинах. Путаясь в ощущениях, десятник сейчас ни в чем не был уверен.

Вортан снял со стены факел, и они не сговариваясь двинулись вниз, по направлению к комнатам, где ранее расположились караванщики, по совершенно пустому коридору. Благополучно миновав первую развилку, Лаен покачал головой и решительно остановил капитана:

– Я пойду первым.

– Это еще почему? – заартачился Вортан, подозрительно глядя на десятника. – Думаешь, я боюсь?

– Ты топаешь, как болотный ягерь во время гона! Посуди сам – любой дурак, спрятавшийся в нише, сможет пронзить тебя копьем с первого удара, – подтверждая свои слова, Лаен с силой ткнул пальцем в голую грудь капитана, заставляя того отступить на шаг. – Поверь, мне лучше известны повадки подобного отребья.

– Ну, может ты и прав… – вынужденно согласился Калач, и затем его голос впервые дрогнул: – Живым я этим… больше не дамся! Дьявол!.. Ладно, будь по-твоему, Морок. Как поступим?

– Держись за мной шагах в десяти. Главное – не мешай, в драку ввязывайся только в крайнем случае, да, и огнем лишний раз не свети.

Не привыкший подчиняться, Вортан тяжело вздохнул, опустил факел и покорно остался стоять на месте. Десятник накинул капюшон и растворился в коридорной тьме.

…Местное «блошиное» воинство будто вымерло, хотя иногда эхо приносило отдаленные звуки торопливых шагов. Под ногами суетливо сновали крысы. Изнутри стен что-то иногда царапало камни, будто неживые рудокопы решили пробудиться от вечного сна. Осторожно продвигаясь вперед, Лаен прислушивался к каждому шороху, стараясь упредить возможную опасность. Тревога не отпускала, а с погружением в глубины рудника лишь нарастала.

Таким образом они с капитаном миновали несколько развилок и поворотов, сквозящих силой тьмы, так и не повстречав ни единой живой души. Изредка на глаза попадались тела наемников, чаще всего – подло заколотых в спину. У одного из них капитан позаимствовал кольчугу, едва налезшую на его могучие плечи.

Где-то впереди блеснул свет факела, предвещая очередной перекресток. Последний перед гостевыми комнатами, если десятник ничего не напутал. Близость цели подействовала ободряюще, и ноги сами зашагали быстрее. Это едва не стало роковой ошибкой.

Не донеся поднятую ногу до земли, десятник замер. Он только сейчас заметил, что шагах в десяти впереди, подпирая спиной деревянный столб и сливаясь с ним в одно целое, затаился человек в рваном балахоне с низко надвинутым на лицо капюшоном. К счастью, оборванец стоял к джараху спиной.

Нервно махнув рукой выглядывающему из-за угла капитану, – чтобы не вздумал вмешиваться – Лаен выждал немного, но других противников не обнаружил. Что ж, тем хуже для притаившегося – десятнику пришло в голову захватить пленного, чтобы узнать, что здесь вообще творится.

Бесшумно выдернув из рукава до сей поры не пригодившуюся плеть, десятник подкрался сбоку к неподвижному человеку и резким движением накинул тонкие кожаные кольца тому на шею, разводя руки в стороны.

– Ар-р-г-х… – засипел бедолага и неожиданно с силой подался назад, знакомым десятнику приемом выкручивая голову и не позволяя петле затянуться.

Тряпье с головы свалилось, и Лаен невольно разжал пальцы:

– Дьякон?!

– Господин… – прохрипел дозорный и – как стоял, так и съехал по столбу вниз, растирая шею. – Ох, и испужался я, чуть жизни не лишился!.. Со страху только и вспомнил ваши наставления…

– Постой, ты как тут?.. – Лаен подивился собственным словам, вспомнив, что уже задавал этот вопрос Дьякону менее суток назад. Только тогда дело было на свежем воздухе и при других обстоятельствах. – Жив? Не ранен?

– Почти, – ухмыльнулся мужичок, оправившись и восстановив дыхание. – Вашими стараниями, господин десятник, едва к Мальке в подол не угодил…

– Ты откуда взялся, черт бородатый?.. – яростно зашипел подоспевший Вортан, осторожно заглядывая в боковые проходы. – Чего вырядился, как эти?

– Так жить больно хотелось! Меня как дубинкой по темечку огрели – темнота! Очухался, побродил, помаялся, смотрю – мертвые лежат! – Дьякон всплеснул руками, и Лаен наметанным взглядом заметил на поясе дозорного нож с коротким широким лезвием и крючком, какой используется охотниками для быстрого снятия шкуры. – Одежку поприличнее с одного стянул, вырядился. Думаю – пойду, значит, вас искать.

– Плохо искал, – буркнул капитан.

– Дык, тут цельный лабиринт, – повел глазами в сторону Дьякон. – Заплутал я. Вот, отдохнуть хотел, а тут вы как раз…

Он с усердием потер шею. Десятник нахмурился:

– Что ж, не обессудь, считай, повезло тебе. Госпожу Тавию видел?

– Никак нет, господин!

– А знахарку? – влез Вортан, в голосе которого слышалась неприкрытая тревога.

– И ее не видал, господин капитан!

– Ну так чего стоим тогда? – рассердился Калач. – Тут до комнат рукой подать!

Трофейная роба Дьякона пришлась как нельзя кстати. Отправив дозорного вперед, десятник пошел следом. Замыкал процессию хмуривший брови капитан. Не приученный к бесшумной ходьбе и находясь во взвинченном состоянии, Вортан то и дело запинался о разбросанный повсюду мусор. К счастью, ничьего внимания это пока не привлекло.

Внезапно Дьякон подал знак рукой.

Подкравшись к нему, Лаен осторожно выглянул за коридорный изгиб. Тот самый тупичок с комнатами. Возле главных дверей крутилась парочка оборванцев. Один из них, согнувшись в поясе, пытался что-то рассмотреть сквозь щели в досках.

План созрел сразу. Жестами объяснив, что от него требуется, десятник послал Дьякона вперед. Бородатый кивнул, плотнее укутался в капюшон и спокойным шагом вышел на свет.

Его, естественно, заметили:

– Эй, паря! Опять ты… Всем ведь велели вниз сигать, на подмогу…

Не поднимая головы, Дьякон взмахнул рукавами балахона, будто крыльями, шумно высморкался и, неопределенно мотнув головой, продолжил путь. Заинтригованные слуги баронессы двинулись наперерез, невольно показывая десятнику свои спины.

Бесшумно нагнав идущего последним, Лаен ткнул оборванца стилетом в печень и, бережно обхватив, будто дорогого родственника, опустил на землю, зажав рот ладонью. В тот же миг развернувшийся на пятках Дьякон так же тихо упокоил его напарника. Лаен удовлетворенно кивнул подчиненному – регулярно устраиваемые им тренировки не прошли даром.

Убедившись, что помеха устранена, Вортан подскочил к дверям и подергал за ручки. Оказалось заперто. На уровне пояса находилось отверстие под ключ. Лаен было зашарил по одеждам убитых, но капитан больше не желал медлить: найдя упор для ног, он поднатужился и выставил двери вон.

Шуму наделал изрядно, но винить его за это никто не собирался.

– Ива, Ивушка! – с надрывом позвал Вортан и скрылся в комнате.

Десятник бросился за ним, приказав Дьякону караулить вход. Ему очень хотелось верить, что с женщинами ничего не случилось.

Интерьер зала оказался изрядно разгромлен, и сердце десятника сжалось в дурном предчувствии. Стол со сломанными ножками лежал на боку, из раскуроченных комодов торчали края одежды. Пол устилал ковер из осколков и обломков. Складывалось впечатление, что местных что-то сильно разъярило и они устроили настоящий погром.

Поскрипывая веревкой, покачивалось тело личного охранника негоцианта, повешенного прямо на потолочной балке. На голых ступнях бедолаги, избавленных от сапог, сидели большие черные мухи.

Больше здесь никого не было, ни живых, ни мертвых. Скорее всего, прислужники баронессы утащили людей в темницу, где хозяйничал безносый. Но десятник на все сто был уверен, что жены негоцианта и знахарки там не было. Тогда они с капитаном в отчаянии закружили по комнатам.

Из темного угла каморки послышался всхлип, и десятник бросился туда. За перевернутой кроватью пряталась женщина с темными волнистыми волосами. Сжавшись в комок и уткнувшись лицом в колени, она тихонько плакала.

– Нет, нет, оставьте меня!

Лаен сразу узнал ее голос.

Вытянув руки ладонями вперед, он осторожно опустился на колени рядом с ней:

– Госпожа!

Вздрогнув, будто от пощечины, она подняла на него лицо, мокрое от слез. Нежная кожа с оттенком золы выдавала в ней уроженку юга. Тонкие губы указывали на волевой характер. Но сильнее всего внимание привлекали глаза, в которые Лаену так нравилось заглядывать украдкой – настоящие обсидианы миндалевидной огранки. Сейчас в них плескалось целое море ужаса.

– Господин Лаен! – Ее по обыкновению мягкий и уверенный голос был надломлен и перемежался всхлипами. Порывистым жестом она схватила его ладони и спрятала в них лицо. Десятнику стало неловко от столь чувственного порыва, но отстраниться он не решился. Она снова всхлипнула. – Я не надеялась уже… думала, что все мертвы.

– Все будет хорошо, – джарах переборол смущение и осторожно провел рукой по мягким, словно пух, волосам, – вы под нашей защитой, госпожа: моей и капитана Вортана.

Она подняла на него заплаканные глаза:

– А где мой муж? Фект жив?

– Нет, госпожа Тавия. – Лаен отвел взгляд, испытывая смешанные чувства. – Нас заманили в ловушку, и он… пал в бою.

Маленькие женские плечи вздрогнули и затряслись от беззвучного плача. Он молча гладил ее руки, борясь с желанием прижать к себе это хрупкое и беззащитное тело.

Сзади раздался тяжелый и протяжный вздох. Обернувшись, десятник увидел капитана, державшего на руках безжизненно поникшее тело знахарки. Лицо Вортана выражало растерянность:

– Госпожа, я рад, что вы живы… Лаен, помоги мне! Я не могу привести Иву в чувство!

Мягко отстранившись, десятник вскочил на ноги и перевернул стол в надлежащее положение. Капитан осторожно водрузил на него тело. Взгляд Лаена невольно скользнул по залитой кровью тунике. Ее оказалось слишком много. Оглянулся на Тавию – та лишь качнула головой и, уткнувшись в ладони, зарыдала с новой силой. На капитана было страшно смотреть. Он все понял. Качнувшись в сторону, Вортан опустился на пол там, где стоял, продолжая сжимать ладонь знахарки.

Не находя слов, Лаен одернул нательную камизу погибшей, прикрывая оголенные ноги. Бросилось в глаза, что рана, ставшая смертельной, нанесена профессионально, точно в подреберную впадину, Оружие оставило широкий разрез, и на обратном ходу вырвало кусок кожи. Характерный клинок для местного отребья, но вот применила его весьма опытная рука.

В любом случае это знание ничего не давало. Отомстить за смерть знахарки вряд ли удастся. Нужно выбираться на поверхность, пока люди баронессы Вильмы не хватились беглецов. Шансы спасти кого-либо еще практически равнялись нулю. Если кто из караванщиков и выжил, то найти их без знания катакомб не представлялось возможным. Тем более после гибели негоцианта десятник не мог позволить себе рисковать еще и его супругой.

Через дверной проем заглянул Дьякон, явно желавший поторопить присутствующих, но, увидев сидящего на полу капитана и тело на столе, побледнел и прикусил язык. Подошла Тавия, осенила знахарку светлым знамением и осторожно накрыла лицо платком.

– Вортан! – настойчиво позвал Лаен. – Нам нужно выбираться отсюда и отправляться в старый карьер. Возможно, там кто-нибудь выжил.

– Как так вышло, госпожа? – Проигнорировав слова джараха, капитан обратился к жене негоцианта.

– Это… ужасно! Один из них, здоровенный бугай, расшвыривал наши вещи… вытряхивал одежду на пол… потом разозлился… ударил ее. Я испугалась… убежала в комнату для слуг и забилась в угол. Я не видела, что происходило дальше…

– Ее уже не вернуть, – снова настойчиво вмешался Лаен. – Капитан Вортан, нужно уходить отсюда, иначе нам всем несдобровать!

– Господин Лаен дело говорит. – Голос Дьякона дрожал от волнения. – Думается мне, злыдни скоро вернутся.

– Мы бросим Иву здесь? – Вортан растерянно переводил взгляд с одного на другого. – Но так же нельзя!

– Вортан, времени почти не осталось! – с нажимом произнес Лаен, продолжая попытки достучаться до разума капитана. – Госпожа Тавия в опасности, нужно вывести ее и найти тех, кто еще жив на поверхности! Наконец, нужно понять, что случилось с повозками и людьми, которые остались в карьере!

– Хорошо. Будь, по-твоему. Пусть святой Воритар позаботится о ней… – Капитан собрал раскиданное тряпье, деревянные обломки, сложил все в кучу под столом и поднес свечу. – Я отомщу твоим убийцам, Ива, клянусь!

Люди вышли за дверь, когда пламя уже жадно облизывало сухое дерево стола. Не таясь, побежали вперед знакомыми местами, благо дорога наверх была известна. Пару раз из темных углов на них кидались визжащие фигуры – и тогда боль капитана находила выход в могучих ударах, которые он с ревом раздавал направо и налево.

Наконец впереди забрезжил голубой прямоугольник неба. Выбравшись на залитую солнцем деревенскую площадь, люди в изнеможении упали на жухлую траву, переводя дух и позволяя глазам пообвыкнуться с дневным светом.

Десятнику пришла в голову мысль подкинуть огоньку в подпол и запереть створки, но он не стал этого делать: вдруг какой бедолага из каравана жив остался и выход ищет?

– Туда надобно! – Дьякон указал на брешь в частоколе, ранее не замеченную в вечернем сумраке. Она позволяла попасть на дорогу, минуя ворота, и была достаточного размера, чтобы пролез даже Вортан. Караванщики переглянулись и побежали к щербатому пролому.

Пара ухарей со струпьями на лицах внезапно преградила дорогу. Слуги баронессы бесновались и размахивали длинными ножами. Одного через ключицу до поясницы разрубил Вортан, другого отвлек Дьякон, и десятник пронзил его сердце стилетом.

– Морок! Подожди! – Возглас капитана заставил десятника и Дьякона повернуть головы.

Черноволосый имперец указывал острием меча на ближайший к ним заброшенный дом. На фоне закопченных и обугленных старым пожаром стен сразу бросались в глаза новехонькие двери и наглухо закрытые белые ставни.

Изнутри дома доносились приглушенные звуки борьбы.

– Там кто-то есть! – сообразил Лаен. – Возможно, наши!

– Нет! Нам нужно скорее бежать отсюда! – раскрасневшаяся Тавия изо всех сил тянула десятника к дыре в частоколе. – Враги могут появиться здесь в любой момент!

Джараху пришлось выбрать:

– Дьякон, уведи госпожу за ворота и спрячьтесь где-нибудь поблизости. Капитан, давай со мной!

Перепрыгнув низенькую изгородь, десятник врезался плечом в дверь. Заперто! Краем глаза увидел мчащуюся следом во весь опор массивную фигуру Калача и успел отскочить в последний момент. Хрустнул засов, и Лаен вслед за капитаном ворвался в полутемное помещение. Настороженно замер на пороге, позволяя глазам адаптироваться к сумраку.

В нос шибанул кислый запах пота и мускуса. Пол в избе отсутствовал. Площадка у порога оканчивалась прямоугольной ямой в полтора человеческих роста, занимающей всю площадь комнаты. Посреди ямы был вкопан столб с перекладиной, напоминающий виселицу.

В железном кольце потихоньку умирал огрызок факела, освещая лишь пятачок вокруг себя. В центре этого светового пятна тяжело сипел отец Мэтью.

Капитан возгласом поприветствовал преподобного и уже хотел было спрыгнуть в яму, но десятник удержал его за плечо. Он посчитал, что сооружение, больше похожее на загон для диких животных, устроено здесь не просто так. Присмотревшись, понял, что чутье не подвело.

Святой отец так и не ответил капитану. Он выглядел крайне измотанным, а роба словно побывала в пасти бешеной псины. Его локти, сведенные вместе перед бочкообразной грудью, перехватывала толстая веревка. Оборачиваясь вокруг предплечий, она уходила к верхушке перекладины, сильно ограничивая движения монаха. Мэтью с трудом удерживал равновесие и мог стоять лишь на цыпочках. По непонятной причине он топтался на месте, пытаясь зачем-то развернуть в сторону свое грузное тело.

Сосредоточенный взгляд монаха шарил по стенам ямы, которые, как только сейчас заметил десятник, имели многочисленные ниши. Внезапно из дыры выскочила тень – и бросилась на узника!

Предупреждающий крик Лаена не имел смысла, но монах оказался готов к нападению. Издав страшное сипение, он подтянулся на веревке и ударом ноги отправил тень обратно во мрак. Было заметно, что акробатический трюк стоил монаху неимоверных усилий.

Неужели, пока они скитались по подземельям, ему пришлось находиться здесь и связанному отбиваться от тварей?!

Враги Мэтью выглядели достаточно быстрыми и чурались света, будто тени – факела белого старца. При силуэте тощего подростка их руки и ноги тем не менее были непропорционально длинными. Хаотично снуя по краям ямы, существа походили на огромных пауков. Десятник насчитал четыре особи, но возможно, их было больше.

Факел начал потрескивать и подмигивать светом, словно намекая, что развязка близка.

– Упыри! – выдохнул стоящий рядом капитан, нервно сжимая рукоять палаша. – Так вот кого здесь плодит баронесса!

– Мелковаты они для упырей, капитан. Это гнездо живорезов. Вон смотри, в яме множество нор в стенах.

– Проклятье, ты прав!

– Скорее всего, люди баронессы обнаружили тварей, когда начали обживать территорию. Ну и использовали по-своему.

– Как будем действовать?

– Я отвлеку их внимание, а ты выручай преподобного.

Больше не раздумывая ни секунды, десятник одним движением извлек из рукава плеть, вполне подходящую для борьбы с быстрым противником, и спрыгнул в яму. Подскочив к заполненным тьмой нишам, он, пользуясь преимуществом внезапности, принялся наотмашь стегать снующие тени гибким хлестким орудием.

Твари заголосили и завыли, принялись еще хаотичнее носиться по стенам, но, сообразив, что урон им всем наносит один-единственный человек – собрались в кучу и дали отпор.

Первая особь оказалась настолько жадной, что, разинув пасть с игольчатыми зубами, прыгнула на десятника как есть, спереди, чтобы попытаться отхватить кусок лица. Наказание за глупость последовало незамедлительно – отброшенная в сторону капитана, она оказалась с хрустом растоптана огромными сапожищами.

Вторую, трепещущую от жажды крови, десятник встретил уже острой сталью, но, не зная анатомию твари, допустил оплошность. Длинное лезвие стилета на удивление легко пробило кожу существа, но неожиданно намертво застряло в костях черепа, будто кончик шпаги в размокшем бревне. По инерции продолжая движение, тварь улетела за спину джараха, едва не вывернув ему кисть и оставив без оружия.

Видя заминку врага, третья атаковала молниеносно, используя свое тело как таран. Сильнейший удар в грудь напрочь выбил из десятника дух. Брякнувшись на спину, единственное, что он успел сделать – это поджать ноги и с силой садануть по тому месту, где раздавались рычание и клацанье челюстей. Последовавший за этим визг известил его о том, что удар пришелся точно в цель. Но, как оказалось, радоваться было рано. Ровно через секунду через штанину в голень впилось несколько острых игл.

Проклятье! Крутанувшись не хуже акробата на подмостках, джарах умудрился оттолкнуть и эту тварь, попутно огрев ее хлыстом прямо по скалящейся морде, напрочь выхлестнув один из краснющих глаз. Переливчатый визг ударил по ушам. С сумасшедшей скоростью перебирая конечностями, тень сиганула на стену и исчезла в норе.

Неплохо. Если он не ошибся, оставалась последняя.

Как выяснилось мгновением позже, именно она оказалась наиболее сообразительной и, пока десятник проделывал трюки, достойные артиста бродячего цирка, подкралась к нему со спины. Нетерпеливо щелкая суставами, она прыгнула на вожделенную цель, видимо собираясь для начала перерубить клешней позвоночный хрящ в шее…

– Берегись!

Все что мог успеть десятник – пригнуть голову. Через мгновение на расстоянии ладони от его глаз бешено защелкали и замельтешили мощные челюсти, забивая обоняние смрадом разложения. Тварь верещала и разбрызгивала вонючие слюни. Но более ничего предпринять уже не могла – на ее тощей шее намертво сомкнулись поросшие волосом пальцы монаха.

С облегчением выдохнув и утершись, Лаен благодарно кивнул преподобному. Тот чинно склонил голову в ответ.

– Как ты? Смотри-ка, живехонек! – обрадовался Калач, и мощный рывок поставил десятника на ноги. – Почти всех упырей ухайдакал! Молодчина!

– Сколько тебе говорить – не упыри это. Какая-то разновидность живорезов, – глухо отозвался джарах. Перед его глазами все еще мелькала оскаленная пасть. – Остались без хозяина – и одичали… Настоящие упыри и ведьмы поднимутся позже. В тех темницах, откуда мы бежали.

– Я считал, что светлый Воритар уже распростер надо мной свои объятия, – прошамкал монах разбитыми губами. – Если бы не вы… Кому-то еще посчастливилось остаться в живых?

– Госпоже Тавии. Она сейчас с моим дозорным. Но мы пока не знаем, что стало с караваном и общиной.

Монах еще раз кивнул, просто принимая услышанное. Тварь в его руке продолжала трепыхаться, пытаясь достать обидчика. Тогда Мэтью кинул ее на землю и аккуратно прижал ногой к полу. Потом не торопясь снял с пояса веревку и накинул петлю на тощую шею.

– Дышать им вовсе не обязательно, святой отец! Очухается ведь потом… – хмыкнул Вортан. – Давай-ка я лучше мечом…

Мэтью посмотрел на капитана как на недоумка. Затем, намотав концы веревки на руки, принялся тянуть вверх, постепенно усиливая нажим. Тварь истошно заверещала. Захрустели выворачиваемые из хрящей позвонки.

Повернувшись, десятник нашел свой стилет, высвободил его из головы твари, обтер и убрал за пояс.

– Все готовы?

Люди покинули избу, когда преподобный разыскал свою жаровню, закинутую прислужниками баронессы в дальний грязный угол. Пробравшись через пролом, они, к своей радости, нос к носу столкнулись с десятком наспех вооруженных караванщиков под предводительством Рыбы.

– Господин, Лаен! – обрадовался парень. – Мы к вам на выручку! Дьячок подсказал, где искать!

– Рад видеть… Что с обозом?

– Отбились, там совсем мало было этих… Сейчас возничие кибитки на дорогу выводят. Нас подождут экипажи.

– Хорошо. Госпожа Тавия?

– В безопасности! С ней Дьякон и господин Фабио.

– Молодец! А теперь надо уносить ноги, пока все шельмовское гнездо на нас не поднялось.

К стоянке каравана спешили так, что у десятника закололо в боку. На прокушенную ногу ступать было тяжело, но, к счастью, после схватки с тварями ни у кого не оказалось серьезных ранений, даже Мэтью смог передвигаться самостоятельно. На протяжении всего забега монах методично и не повторяясь продолжал костерить тварей, голодранцев и баронессу Вильму.

Капитан же наоборот, после радостной встречи замкнулся и ушел в себя. Безжизненным голосом отдавая распоряжения солдатам, он совсем не напоминал себя обычного. Глядя на него и вспоминая убитую знахарку, Лаен испытал сильную грусть. Похоже, их ждал нелегкий разговор.

…Выскочив на поляну, люди попрыгали в ожидающие их кареты. В воздухе защелкали кнуты возниц, заставляя ленивых тягловозов пошевеливаться. Усталые караванщики переглядывались и робко улыбались друг другу. Сегодня судьба именно к ним оказалась благосклонна, а остальное пока не имело значения.

Но рано или поздно их мысли вновь вернутся к павшим товарищам, навек оставшимся под холмом Висельника, и зазвучат траурные речи в угоду бездушной Мальке.

Заметив угрюмое состояние десятника, измученный пробежкой отец Мэтью ободряюще похлопал его по плечу:

– Будет тебе, Морок. Ведь выбрались, слава Воритару!

– Выбрались… – в изнеможении откинувшись на мягкое сиденье, согласился Лаен. – Только не все, святой отец; только не все…

Интерлюдия

Неказистые постройки одинокого хутора сиротливо сбились в кучу на склоне холма, окруженного черным ельником, словно овцы, пережидающие холодную ночь. Во главе хозяйства располагался приземистый бревенчатый дом на несколько комнат с соломенной крышей и резным крыльцом. По обе стороны от него начинался частокол, который опоясывал просторный двор и сходился у надежных с виду двустворчатых ворот.

В центре двора – кострище, спрятанное под навесом, столярный стол и ящик с недавно обработанными бочарными клепками. Чуть поодаль – обложенный камнем колодец и поросший травой холмик ледника с отдушиной и откидной решетчатой дверцей. По периметру частокола протянулись хозяйственные постройки: утлый свинарник, пара дышащих на ладан сараев и открытая с одной стороны изрядно оскудевшая поленница.

Вечерело. Солнце неохотно завершало свой обычный переход, постепенно скатываясь на запад, в сторону далеких отсюда трясин Чести. На хуторе все шло своим чередом: лениво бродили куры в поисках травяного семени, в грязи под навесом, похрюкивая и почесывая бока о подпорки, копались свиньи, а коза со сломанным рогом недовольно блеяла, сетуя, что в поилке закончилась вода.

Хозяин хутора, деревенский бондарь, – длинный сутулый мужик в широких шароварах и голый по пояс, – лениво постукивал топором у сарая с торфяной крышей. На дверях сарая висел массивный амбарный замок.

Замок лишь с виду казался серьезным и непреодолимым. На самом деле железяка отпиралась в два счета с помощью штыря с крючком на конце и обычного подковного гвоздика. Ишка уже пробовал. Ради тренировки, и чтобы на деле проверить те самые хитрые приемы, которым обучил его дядька, вернувшийся с войны примерно в начале лета.

Ишка полезным штукенциям обучился, но дядьку все равно посчитал отпетым брехуном. Какая такая война? С кем? До отрыжки напившись пива, дядька утверждал, что воевал против других таких же, как он, мужиков, якобы восставших против императора. Даже отсеченную по самый локоть руку предъявлял каждому усомнившемуся как верное доказательство.

Ха! Ишку не обманешь: император не мог своих собственных мужиков под нож как свиней пустить. Точно врет дядька. Да и не учат на войне замки тонкими изогнутыми железяками открывать.

Но сейчас Ишке было не до войны и уж тем более не до дядьки. У бондаря в очередной раз с топорища слетело лезвие. Гулко ударившись о доски сарая, оно упало прямо в копну прелой травы, наваленной у стены.

Паренек подобрался. Он жил вместе с матерью неподалеку, в деревеньке у подножия холма, и шастал на хутор уже в течение трех дней, успев за это время изучить нехитрые повадки его обитателей.

Сейчас бондарь пойдет за сарай, к навесу, где находится верстак, и будет долго подбирать подходящую деревяшку, чтобы заменить выпавший клин. Потом украдкой извлечет из-под рогожки глиняную бутыль и, убедившись, что за ним не наблюдает жена, присядет на чурбан и, зажмурив глаза, крепко отхлебнет из нее. И только после этого вернется к сараю и начнет шарить в копне узловатыми руками в поисках лезвия.

Ишка уже успел выяснить, что кроме бондаря и его жены на хуторе никого не было. Трое его сыновей – пара здоровенных детин и один слабоумный, еще в начале месяца уехали на ярмарку в Атрель с подводами бочек, вкусно пахнущих смоляным варом.

Пока все шло строго по плану. Бондарь со злости швырнул топорище на землю и спустя мгновение его тощая сутулая спина скрылась за углом сарая.

Выпрыгнув из своего укрытия за свинарником, Ишка отвесил смачного пенделя потерявшей бдительность молодой свинке и торопливо нырнул за поленницу, держа в поле зрения дверной проем избы. Он знал, что через секунду-другую на поросячий визг выглянет беременная жена бондаря, толстая и дурная, внимательно осмотрит двор, и не отметив ничего необычного – отправится на поиски мужа, придерживая руками живот.

К этому времени Ишка уже должен быть возле входа в избу. Там, в темных сенях, сразу за дверью, у хуторян хранится смачный кусок сала, при одной лишь мысли о котором рот паренька наполнялся слюной.

Главное – не упустить момент, и все пройдет как задумано.

Зазря обиженная свинка издала особо жалостный хрюк, похожий на детский всхлип, и, как по команде, на грязный двор выкатилась неопределенных лет особа в повязанном вокруг объемистого живота драном цветастом платке и огромных мокроступах.

Ишка, не забывая двигаться по-крабьи вдоль поленницы, мимолетно порадовался – в случае чего, в такой обуви она его ни в жисть не догонит!

Баба решительно направилась к загону, Ишка метнулся к избе. При всем желании, заметить его было очень нелегко. Стараясь слиться с окружающей обстановкой, паренек аж рубашку в грязи измазал загодя, еще до проникновения на хутор. Ничего, вот продаст сало – так купит себе и кушак с оборками в виде змеек не хуже дядькиного. И сапоги высокие, с блестящим голенищем. И картуз…

Перед самыми сенями Ишка мельком стрельнул взглядом в сторону верстака, чтобы убедиться, что бондарь тоже действует по плану. К великой досаде, выяснилось, что нет. На чурбане тоже никто не восседал. Мелькнула мысль, что это как-то неправильно, но азарт уже полностью овладел разумом паренька, а запах сала щекотал ноздри.

Юркнув в сени, Ишка торопливо зашарил по стене в поисках мешка. После дневного света полумрак помещения оказался настоящей тьмой. К пряному запаху сушившихся трав подмешивался кислый и неприятный запах гнили. Откуда он здесь?

Ишка тихонько ойкнул, поймав ладонью занозу. Потом еще одну. Есть! Под пальцами оказалась ребристая поверхность грубой дерюги, немного подмокшая внизу. Руки парня метнулись по мешку вверх в поисках горловины. Нужно срочно снять его с крючка! И ходу, ходу!

Над головой оглушительно хлопнуло, будто при сильной грозе, и Ишкины ноги сами оторвались от пола, промелькнув перед собственным носом будто чужие. Кулем шлепнувшись на что-то мягкое и податливое, парнишка попытался ползти в сторону входной двери, где розовой полосой маячило вечернее небо…

Куда там! Нечто тяжелое и беспощадное вновь настигло его; довольно урча, отбросило к противоположной стене и, через яркую вспышку боли, окунуло сознание паренька во тьму.

…Заночевав в бескрайних трясинах, небесное светило сделало привычный оборот вокруг Континента и вновь нависло над безымянным хутором, расположенным на самой границе Приланского леса. Здесь все опять шло ленивой до безысходности чередой: по двору слонялась живность, бондарь меланхолично помахивал топором, а его беременная жена не показывалась из дома.

Даже Ишки до сих пор не хватились в деревне: мать третий день гнула спину в поле, отрабатывая долг мельнику, а дядька обретался в местной корчме, напрочь позабыв о сыне сестры. Так бы и закончился очередной день, если бы на дороге, ведущей к хутору с противоположной от деревни стороны, не появился одинокий путник.

Неопределенных лет мужчина в черном балахоне примостился на относительно сухом пятачке обочины и, печально склонив голову, рассматривал обутки. Покрытые грязью сапоги выглядели так, будто их по очереди пользовал весь сумрачный легион тварей Шуйтара. Подошва еще держалась, но до непоправимого оставалось совсем чуть-чуть.

– Экий сапожник упырь! – с сожалением посетовал хозяин сапог, пытаясь стряхнуть налипшую грязь. – А ведь я целых пять лир за них отдал! Хорошо еще, что свои приберег. – Мужчина с любовью похлопал ладонью по вещевой суме, висевшей на тощем плече.

Щуплый на вид, он тем не менее выглядел весьма обстоятельно и вблизи мог вполне сойти за городского аптекаря или, на худой конец, сельского доктора. Глубоко посаженные умные глаза внимательно осматривали хутор через круглые окуляры, удерживаемые на горбатой переносице специальным зажимом. Тонкие губы то изгибались в ухмылке, то превращали ее в отталкивающий оскал. Резкие и непроизвольные движения наводили на мысль о полученной в прошлом серьезной травме.

Странник опирался на добротную палку, явно рассчитанную не только на одичалых собак. Помимо собственных сапог его весьма заинтересовал хутор – по большей части своим отдаленным расположением. А вот в деревеньку, лежащую ниже, за черной рощей, соваться было опасно: не ровен час, на вездесущих монахов Воритара наткнешься…

– В следующий раз нужно попробовать сапоги из кожи монашка сварганить, – вслух задумчиво подумал «аптекарь» и остервенело плюнул в ближайшую лужу. – Курва!

Отраженное небо возмущенно всколыхнулось от подобного хамства, но быстро успокоилось, ощутив исходящее от путника дыхание Шуйтара. А тот перехватил поудобнее дорожный посох и, поправив висевшую на плече торбу, размашисто зашагал к негостеприимно закрытым воротам.

Стучать палкой по воротине пришлось долго, зато дырка в ней – от выпавшего сучка – позволила провести первичную рекогносцировку. Подворье выглядело запущенным, но хозяйственные постройки активно использовались. Грязный двор, кое-где прокинуты доски, позволяющие хуторянам пройти, не испачкав ноги. Путнику показалось, что здесь обитало не менее пяти человек. Скорее всего, хозяин с женой и детьми.

Наконец из-за сарая показалась долговязая фигура, и Язьва – именно так звали этого человека – отступил на пару шагов назад, всем своим видом делаясь похожим на усталого путника. Для разнообразия он хотел попробовать попасть внутрь естественным путем.

Гулко стукнула приставляемая лестница, и над частоколом возникла растрепанная черноволосая голова с изъеденным оспой лицом и всклокоченной бородой. Маленькие свиные глазки с подозрением уставились на мнимого пилигрима, а тот, в свою очередь, с удивлением ощутил легкое покалывание в шраме на затылке.

Так случалось всегда, когда Язьве грозила опасность.

– Че надо? – наконец выплюнула пару слов голова.

– Д-долог был путь мой, а конец его еще дальше. За горами П-предков хочу милости у тамошних жрецов испросить, для р-рода своего, для детей, почивших… Устал я, да и вечереет уже. С-сразу признал, ты, хозяин – добрый человек! П-пусти сумрак переждать в защите твоей. – Лжепаломник пытался произносить слова нараспев, однако, когда губы сводила судорога, слегка заикался.

Поросячьи глазки бондаря ощупали Язьву с ног до головы, а затем пробежались по дороге за его спиной. Убедившись, что странник путешествует в одиночестве, борода тем не менее почему-то мешкал. То ли что-то не приглянулось ему в паломнике, то ли просто не хотел пускать в дом пришлого человека.

– Дык, это… Деревня там есть. – Возле головы появилась жилистая худая рука и помахала в сторону рощи. – Иди туда.

Язьва не согласился. Исказив губы в улыбке, он вновь заюлил:

– Не гони прочь, отец милостивый! Смотри сюда – обувки мои совсем в негодность пришли, чинить нужно. Боюсь, не дойду до деревни. – В качестве подтверждения Язьва приподнял подол балахона и выставил на всеобщее обозрение худые бугристые ноги и дышащие на ладан сапоги. – Пусти на постой! В сарае соломки насыплешь – благодарен буду! Не дармоед я. Вот! Монеткой серебряной оплачу заботу твою…

Похоже, с этого стоило начать. В глазах бородатого промелькнуло что-то похожее на интерес, и он торопливо буркнул:

– Покажь!

У Язьвы уже чесались руки наказать деревенщину, но пришлось усилием воли растворить гнев в вечерней прохладе. Всему свое время.

– Вот! Смотри, кормилец! – В пальцах лжепаломника мелькнула полоска серебра. Язьва специально покрутил ее поближе к носу бондаря, чтобы тот непременно увидел заозерную чеканку, что косвенно должно было подтвердить долгое странствие путника. – За ее половинку, изволь, хозяин, соломы настелить да обедом накормить.

– Будет тебе обед, – после секунды колебаний и с неким странным подтекстом усмехнулась голова над забором.

Прошла еще минута, прежде чем распахнулась одна из створок, и Язьва гордо прошествовал внутрь.

Изнутри хутор также не произвел впечатления на повидавшего виды странника. Серо, грязно. Свиной дух забивал даже слабый отголосок чего-то мясного с кухни. Взгляд Язьвы пробежал по распахнутому настежь сараю с крышей из дерна и задержался на откидной решетке, под углом врезанной в небольшой пригорок. На входе в ледник висел большой черный замок.

На хуторе было подозрительно тихо. Кроме хозяина и крупной женщины, промелькнувшей в дверном проеме избы, странник никого не увидел. Может, остальные в деревенскую корчму отправились?

Устроив пилигрима в одном из сараев, служившем хозяевам помещением для хранения огородного инвентаря, бородач показал, где находится нужник, и убежал, напоследок наказав Язьве явиться на кухню за ужином. А также строго предупредил – нигде не бродить и не тревожить хозяев. Впрочем, у путника были свои планы на этот счет.

Первым делом он подпер дверь найденным на полу бруском и уселся прямо на утоптанную землю в центре помещения, скрестив ноги на манер санданирских заклинателей чумы. Именно в жарком и скупом на дожди халифате, расположенном в долине оазисов прямо посреди огромной пустыни, Язьва впервые опробовал науку быстрого сосредоточения. Полученные знания весьма пригодились ему в дальнейшем при погружении в мастерство алхимии.

Настроившись на нужный лад, «аптекарь» извлек из сумки флакончик с толстыми стеклянными стенками, в котором на самом дне плескалась коричневая жижа. Н-да, не густо… Вытяжки из безглазого ворона живорезов хватит не более чем на пару раз.

Вытащив зубами деревянную пробку, Язьва запрокинул голову и отпил ровно половину.

Попав в желудок, а оттуда разбежавшись по жилам, эссенция ударила в голову, стенобитным тараном выталкивая сознание в вечернюю прохладу. Взмывая над полом, Язьва увидел сначала собственное, будто разбитое параличом тело, потом крышу сарая, затем неровную окружность частокола, осиновую рощу и даже квадраты деревенских огородов далеко за ней.

Сложив воображаемые крылья, он камнем метнулся вниз и на бреющем полете сделал круг над хутором, стремясь ощутить отголоски мыслей и эмоций, запах крови, пульсирующей по жилам, и трепетание сердец.

Однако! Вернувшись в тело, Язьва выждал несколько секунд, пока не прошло головокружение. Планы кардинально менялись прямо на ходу. Ритуал призыва сущностей Шуйтара в человеческие тела для последующего извлечения полезной вытяжки не имел смысла – хутор уже оказался заражен живорезами.

Язьва ехидно ощерился. Его позабавила комичность ситуации – жертва возомнила себя охотником. Пружинисто поднявшись с холодного пола, лжепаломник решил действовать незамедлительно.

Но, как оказалось, инициативой уже завладела противная сторона. Вылетев из сарая словно разъяренный дабр из зарослей багульника, Язьва обнаружил лишь пустые надворные постройки. Проверять запертый снаружи ледник не имело смысла.

Непостижимым образом хозяева догадались, что за рыбина попалась в их сети, и успели укрыться в земле. Странник ощущал многочисленные пустоты и каверны под ногами, источавшие ауру ожесточения и крайней озлобленности. Гнилостные отражения чужеродных эмоций были сосредоточены конкретно на нем.

Язьва презрительно приподнял верхнюю губу. Ему ли было не знать, как люто живорезы ненавидели черных алхимиков за их умение извлекать и поглощать эссенцию сущностей мира Шуйтара… И если обычных людей твари рутинно отлавливали и использовали как рабов или для восполнения потерь роя, то алхимиков считали кровными врагами наравне с ведьмами.

Окружившая хутор тишина подсказала Язьве, что теперь все будет немного сложнее, а последний лучик солнца, отразившийся от флюгера на крыше избы, известил о скорой смене декораций.

– Безмозглые твари… совсем страха лишились. К-курвы! – зло цыкнул языком Язьва. – Только силы на вас тратить…

Но ничего не поделаешь, по-другому не выпустят. Запланированный алхимический ритуал с целью пополнения запасов эликсиров уже не имел смысла. Одно дело – изловить ничего не подозревающую сущность в теле жертвы, распятой на хирургическом столе, и совсем другое – столкнуться с нею, разъяренной и полностью контролирующей тело носителя.

В своей блеклой и невыразительной жизни до Ритуала, перевернувшего мир и его собственную душу, Язьва частично имел доступ к архивам Собора. Он знал, что согласно исследованиям в подобном человеческом гнезде живорезов должна присутствовать главенствующая особь. В первую очередь следовало уничтожить именно ее.

Вытащив из кармана сморщенный кусок мяса подозрительного происхождения, густо увитый прозрачными жилами, Язьва закинул его в рот и методично с хрустом разжевал.

Позвоночник выгнуло так, что темный едва устоял на ногах. Сумрачные жгуты начали прорастать прямо сквозь тело, обвивая кости и укрепляя мышцы. Невыносимая боль когтистым зверем прошлась по организму, и из глотки Язьвы вырвался протяжный стон, наполненный нечеловеческим отчаянием.

Призванная тварь успешно усваивалась организмом алхимика.

Громко отрыгнув и сплюнув на землю кровавым сгустком, Язьва справедливо решил начать поиски с хозяйской избы. Когда-то он жил в самом большом городе империи и прекрасно помнил, что под землю можно попасть через подпол. Иногда ловя проблески своего естества, Язьва из интереса пытался припомнить лицо матери, но тщетно. Возможно, виной тому были миазмы эликсиров, отравляющие и разлагающие мозг. А может быть, старушка сама не хотела являться сыну, ставшему чудовищем, даже в памятном образе.

Дверь в избу распахнулась с первого тычка, и ноздри алхимика затрепетали от сладковатого запаха разложения. Пройдя в сени, он огляделся. Сваленное в угол тряпье и висевший в углу мешок с салом не привлекли внимания – куда больший интерес вызвали свежие капли крови, густо разбрызганные на грязном полу.

Поднеся к глазам собственную ладонь, Язьва с удовлетворением оглядел крепкие серпообразные костяные наросты на месте ногтей. Осторожно подцепив одним из них вязкую каплю, он отправил ее на язык. Кровь оказалась совсем молодой. Как темный и предполагал, в сети живорезов недавно попалась очередная жертва.

Впрочем, она, скорее всего, была уже мертва, что никак не меняло планов и оставило его абсолютно равнодушным.

Внизу что-то зашуршало, захрюкало и выгнуло доски пола так, что те опасно заскрипели. Язьве это не понравилось. Вместе с поглощенной сущностью его собственный вес увеличился в несколько раз, что могло привести к незапланированному падению. Там, внизу, в подполе, его явно ждали.

Стараясь держаться у стены, где пол казался прочнее, темный спешно проследовал в горницу. Наглухо закрытые ставни и спертый вонючий воздух делали тьму чуть ли не осязаемой. Язьве пришлось изменить строение зрачка, чтобы рассмотреть убранство помещения.

Высохшая переломанная мебель, паутина во всех углах, кучки трухи и свежих человеческих экскрементов. Напротив, в стене, рядом с закрытой дверью, чернел пролом в соседнюю комнату. Темный понял, что попал в нужник. Он уже догадывался, что имеет дело с младшим роем. Здесь выращивали вулдов, безвольных и послушных рабов живорезов. Оставалось найти главного кукловода, или, по-другому, хозяина.

А неплохую общину он здесь сколотил! К-курва! Небось в соседней деревеньке много кого недосчитались за последние несколько сезонов. Язьва вновь сокрушенно поцокал языком. У него самого редко получалось задержаться в каком-либо местечке больше чем на пару недель. Серые шавки Воритара упорно пытались мешать проводимым экспериментам и научным изысканиям. Приходилось работать быстро и немного… грязно. Темный не хотел в этом признаваться, но его фундаментальные исследования в области алхимии последнее время утратили размах и скатились до банальной ловли сущностей Шуйтара: так сказать, на живца.

Кстати, о живце – за спиной темного, в сенях, раздались неуверенные детские всхлипывания. Ребенок явно был напуган и просил помощи.

Язьва усмехнулся – святая наивность!

На всякий случай держа в поле зрения проход в сени, он двинулся в соседнее помещение. Где-то там должен находиться спуск в подвал. Живореза-хозяина следовало нейтрализовать прежде всего, иначе его безмозглые слуги будут биться до последнего.

Миновав пролом и стараясь не касаться покрытых отвратительным налетом стен, Язьва проник в следующую комнату и в замешательстве остановился.

Прямо по центру, преграждая путь к ведущей в подпол лестнице, за большим деревянным столом сидела объемистая бабища. Склонив голову и открывая шею, она исподлобья смотрела на вошедшего. По правую руку от нее в столешнице торчал разделочный нож, источавший такое, что плечи Язьвы невольно передернулись от отвращения.

– Давай поговорим, темный, – протяжно на выдохе прошептала баба и демонстративно скрестила пальцы на выпуклом животе, подальше от оружия.

Темный не повелся на дешевый театральный жест. На его памяти живорезы никогда не совершали бесполезных превращений, а значит, толстуха обладала телесами не просто так и могла быть опасной и без ножа.

– Поговорить? – задумчиво переспросил он. – Почему тогда ты сам не покажешься? Убери рабов – и будет разговор.

– Рабов? Они мои дети… Ты тоже когда-то был рабом, подчинялся вашему императору…

Не дав ей закончить, Язьва совершил гигантский прыжок вперед и снизу вонзил острие костяного серпа бабе в подбородок, круша челюсть и лишая возможности нести крамольные речи. Для верности хотел и вовсе выдернуть ее, но внезапно вздувшийся будто бычий пузырь живот бабы отбросил темного на несколько шагов назад.

Вскочив на ноги, Язьва в ярости приготовился выпотрошить подлую тварь, но в комнате уже никого не было. Лишь край грязного платка, которым баба прикрывала живот, мелькнул на лестнице, ведущей вниз. Темному оставалось лишь подивиться ловкости измененной.

Уловив шорох под ногами, он в последний момент успел припечатать каблуком уродливую голову мелкого существа, похожего на очень зубастого младенца. Тварь хрюкнула и брызнула в стороны едкой дрянью. К-курва!

– Я никогда не был рабом! Слышишь меня? Никогда! – заорал Язьва, брызжа слюной. Вены на его тощей шее вздулись и яростно пульсировали. – Я лишь следовал долгу и вассальной клятве рода!

Когда темный осознал, что кричит в пустоту, ярость схлынула так же мгновенно, как и пришла, оставив после себя осадок горечи. Подлые и обличительные слова задели его за живое – местный хозяин оказался ох как не прост! Дернул, что называется, за последнюю ниточку, которая связывала существо под именем Язьва с остатками человеческой натуры.

Боевой настрой сошел на нет, освобождая место привычной хандре. Планируя провести на отдаленном хуторе парочку интересных опытов, темный не рассчитывал, что его блестящий и острозаточенный инструмент вновь останется не у дел. Местный хозяин откровенно разочаровывал. Следовало заканчивать здесь и искать новую возможность посвятить себя науке.

Сомкнув веки, Язьва усилием воли отдал команду на завершение превращения. Тело скрутили спазмы, и оно зажило собственной жизнью. С хрустом выскакивали из хрящей кости, рвались сухожилия и трещала кожа под буграми мышц.

Внизу наконец поняли, что происходит, и из-под досок пола раздался многоголосый заунывный вой.

Язьва отстраненно наблюдал, как его новое тело, коротко подпрыгнув, проломило половицы и упало в подвал, впечатывая в истоптанную землю чью-то неповоротливую морду. Могучий рев оповестил всех заинтересованных о кардинальном изменении баланса сил.

…Страшный звук привел Ишку в чувство. Тело одеревенело от холода и слушалось с трудом. Последние воспоминания пульсировали болью в левом боку и отдавали в затылок. Проклятое сало, век бы его не видеть! Эх, знатно его бондарь отметелил, тело будто лошади истоптали…

Ишка как-то бегал смотреть, как имперский патруль топчет лошадьми пойманного поджигателя, и чувствовал себя, наверное, примерно так же. Хорошо еще, что лежал на чем-то холодном, что притупляло боль.

Небольшой, забранный решеткой квадрат наверху пропускал голубоватый свет с улицы. Правый глаз начал различать контуры, и Ишка, сжав зубы, перевернулся на живот… Лучше бы он этого не делал. Прямо на него уставилось синюшное лицо лесоруба Дрю, пропавшего полную луну назад. Все считали, что он запил и ушел топиться – бедняга тяжело переживал недавнюю смерть жены при неудачных родах.

Ишка отпрянул назад, задел головой камень и вновь ненадолго провалился в забытье. Сколько провалялся – неведомо, но, когда пришел в себя, сообразил, что находится в зимнике. Помимо лесоруба парень насчитал еще около пяти тел. Около, потому что не все части у них были на месте, у многих не хватало рук и ног.

Неожиданно его привлек шум, исходивший со двора. Парень собрался с силами и подполз к дверной решетке.

В нескольких шагах от входа в зимник, широко расставив ноги и согнувшись в пояснице, стоял человек в черной одежде паломника. По доносившимся звукам Ишка понял, что того выполаскивает сильная рвота. Незнакомец точно не был бондарем и не напоминал никого из жителей родной Ишкиной деревни, поэтому паренек решил на всякий случай не выдавать своего присутствия.

Кто его знает: может, болезный с хуторянами заодно.

Опорожнив желудок, неизвестный со вздохом подошел к колодцу и долго пил воду из поднятого на поверхность ведра. Потом с облегчением скинул с ног рваные обутки и достал из наплечной сумки красивые сапоги с высоким голенищем и острыми носами, обитыми полосами жести. Удовлетворенно пощелкав согнутым пальцем по подошве, странный человек обулся и пошел к воротам.

Ишка сапоги оценил, а вот паломник доверия не внушил. Веяло от него чем-то… нехорошим. Проверив карманы и с радостью обнаружив в кармане хитрые дядькины приспособления, парень просунул руки сквозь решетку двери и принялся ковыряться в знакомом и бестолковом замке.

Часть вторая Станица

Глава 1

Поскрипывая сочленениями, карета дозорных кое-как взобралась на крутой пригорок. Привстав на козлах, Лаен оглянулся назад и с досады стиснул кулаки. Ему постоянно казалось, что караван едва тащится, с черепашьей скоростью петляя среди набивших оскомину холмов, березовых околков и лугового высокотравья, тоскующего по заботливой крестьянской руке.

А еще в глаза бросалась неряшливость обоза. Впопыхах закрепленные куски парусины ослабли и хлопали на ветру, будто крылья. Покатые и выщербленные крыши кибиток с пригорка напоминали панцири гигантских жуков. Будто вереница диковинных насекомых, караван упорно полз по липкой паутине к ее спасительному краю, подальше от засевшего в центре паука. Точнее – кроваво-красной паучихи…

Радовало лишь одно – их никто не пытался догнать. По крайней мере, явно. А вот если проклятые Воритаром слуги баронессы решат в качестве скрытного передвижения использовать многочисленные балки и овражки урочища… да еще и устроят засаду, как бы поступил и он, то сама Малька утомится складывать вопящие души в свой необъятный подол.

Маячивший впереди гребень Приланского леса с каждой пройденной милей все заметнее подрастал, но до сей поры оставался недосягаем для караванщиков, как для младенца висящая над люлькой свистулька. Проклятье! Десятник не находил себе места и с трудом сдерживал желание отстегать плетью ленивую животину, по недоразумению названную лошадью. В то же время он прекрасно понимал, что с не знавшими отдыха тягловозами такой номер не пройдет.

Компенсируя напряжение, костяшки пальцев сами собой начинали выбивать о деревянный борт кареты нервную чечетку.

Мусоля в руках бумажный обрывок, повозку по обочине догнал запыхавшийся писарь и, путаясь в полах туники, неловко запрыгнул на подножку со стороны Фабио. Вашуйец передал вожжи Лаену и внимательно выслушал помощника, при этом кивая и шевеля губами. Затем взмахом руки отправил того обратно.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Лаен. Ожидание плохих новостей, как это часто бывает, изматывало больше, чем собственно сами новости. – Всех опросили?

– Один момент, господин Лаен… – Фабио поднес листок к самому носу и близоруко сощурился. – Так, погибшие, значит… его светлость негоциант Фект Стелайский и оба его телохранителя. – Вашуйец принялся загибать пальцы. – Призрачные казармы Драшника пополнили полтора десятка душ из цеха охраны. Список имен прилагается. Солдат вообще чуть более половины осталось, если и раненых в расчет принимать. Цех мастеровых, значит… глава плотников Прол, трое его людей, потом… двое ловчих. По цеху Ярока восемь душ возниц. Далее по общине – трех женщин недосчитались и ребенка… Дитя не нашли – возможно, потерялось. Впрочем, это одно и то же в нашей ситуации.

Лаену показалось, что налетевший порыв ветра принес с собой женские причитания.

– Моих трое, – мрачно заявил десятник, и перед глазами встала нелепая и досадная смерть Пострела. Быть бедолаге теперь одним из глаз Невзры в ночном небе. – Пострела слуга баронессы казнил. Вакша и Ерш в подземном зале остались.

Фабио сочувственно покачал головой и что-то отметил у себя в записях. Негромко добавил:

– Знахарка.

– Как теперь без Ивы-то? – сокрушенно вздохнул Лаен. – Раненым уход нужен. Того и гляди зараза пойдет.

– Раненых, к счастью, немного. К тому же с ними госпожа Тавия, – отозвался вашуйец. – Она все свободное время проводит в походном лазарете, готовит отвары, но плачет, что умения не хватает. Насколько мне известно, уважаемая Ива держала рецепты по большей части в памяти, поэтому, пока вдова негоцианта разберется, что там и как… скорее всего, милосердной Мальке придется еще какое-то время тащиться за нашим караваном.

– А’штамон ш’рак!.. – в сердцах пробормотал десятник. По жизни любознательный, Фабио с удивлением узнал кордское ругательство, которым степняки обозначали неодобряемую связь своего земляка и молодой кобылицы. Ему еще не приходилось слышать подобное от своего приятеля.

Из проклятого Шуйтаром карьера, ставшего братской могилой, уходили второпях, бросив намертво застрявшую меж каменюк телегу и пару экипажей с порезанной оборванцами упряжью. Выстроившись цепью, перекидали более-менее ценный груз на свободные подводы. Работали с исступлением, сжимая зубы, невзирая на чины и должности, понимая, что от этого зависят их жизни. Перегруженные тягловозы отзывались на щелчки кнутов недовольным ржанием и злобно выбивали копытами глубокие ямки.

Подобрали всех, кто отозвался и выполз на свет из щелей-укрытий. Повозки постепенно набирали ход. Люди расслабленно откидывались на доски, переводили дыхание. Завязывались первые разговоры с одной-единственной темой. Но мимолетная радость спасения с каждой верстой словно песок размывалась морем скорби по усопшим товарищам.

Караван отчаянно отступал по заброшенной дороге на запад, вслед за солнцем, стремясь поскорее укрыться под еловым куполом Приланского леса. О возвращении на тракт и продолжении запланированного маршрута и речи быть не могло – дорогу преграждали слуги баронессы, и следующая встреча с изгнанницей могла стать для караванщиков последней.

Хорошо еще, что погони не было. Вслух высказывались разные предположения по этому поводу, но лишь джарах помалкивал, догадываясь об истинном положении дел. Интересно, смогла ли изгнанница одолеть ту сущность, что обрела плоть в катакомбах? Как ни крути, именно безымянной твари Шуйтара большинство людей оказались обязаны своим спасением…

Нет, он ошибался. Не только ей обязаны – в темнице побывала еще одна тварь.

Накатившая волна горечи захлестнула Лаена, сойдясь в центре груди обжигающим спазмом вины. Он ничего не мог изменить, повернуть время вспять, оживить убитых караванщиков, казавшихся теперь почти родными! Отражая внутренние переживания, лицо десятника исказилось в мучительной гримасе.

Сидевший рядом Фабио глянул искоса, но, слава Невзре, спрашивать ни о чем не стал. Десятник был очень благодарен ему за это.

Думать о чем-то другом не получалось. Раз за разом прокручивая в памяти случившееся, Лаен пришел к выводу, что баронессу непременно поставит в тупик произошедшее в камерах. Страшная и бескомпромиссная расправа над безносым заставит осторожничать. Это караванщикам на руку. Вопрос в том, насколько сильна просящая и сможет ли почувствовать призванную Мартой сущность. Того и гляди посчитает, что среди караванщиков непостижимым образом присутствует слуга погонщиков ведьм.

О, святой Воритар! Почему все случилось именно так? Проклятая Шуйтаром последовательница Мальки обратилась теперь в не меньшую угрозу, чем баронесса или живорезы. А что если, к примеру, эта сбрендившая почитательница боли вздумает призвать свою названую сестру прямо во время стоянки каравана, когда все спят?!

И вообще, как она смогла заставить ее повиноваться?!

Лаен не знал, слышит ли сейчас его мысли затаившаяся целительница, но ему было наплевать. Вопрос назрел давно, а в открывшихся обстоятельствах требовал незамедлительного решения. Но в пределах империи помощь в таком щекотливом деле вряд ли кто-то способен оказать: монахи не дремлют. Значит, нужно как можно быстрее добраться до Атрели, а уже оттуда держать направление на юго-запад. Ничего, что придется преодолеть множество лиг пути. Зато, добравшись до портового Вельмонда, будет несложно найти корабль, идущий в Халидос, столицу Островных королевств. А там – будь что будет!

…Наконец, когда огромные сосны уже нависли над головой и закрыли собой добрую половину неба, дорога скрылась под водой бродом мелкой речушки и вынырнула уже в Приланском лесу. Широкая просека уходила вперед и терялась за вековыми исполинами, укрывшими свои вершины пушистыми еловыми облаками.

Судя по всему, когда-то в этих местах заготавливали бревна и отправляли их на холм Висельника для незатухающих ярмарочных костров и возведения виселиц, или костылей искупления, как звались Малькины столбы на западе.

Ни десятник, имеющий полезную привычку и умение составлять карты, ни опрошенные возницы не знали, куда ведет просека. Да и было это не столь важно. Лишь бы не окончилась досадно тупиком в одном из лагерей лесорубов. Тогда придется как-то разворачивать неповоротливые повозки и придумывать способ незаметно миновать людей баронессы.

После заковыристого урочища, где каждая неровность рельефа сулила опасность, поющий мелкими птахами лес действовал на разум обманчиво умиротворяюще. Крутя головой по сторонам, Лаен невольно залюбовался творчеством покровительницы урожая, убравшей деревья и все вокруг по своему разумению и смешав воедино множество приятных глазу оттенков. Обычно неприветливый, сейчас лес выглядел скорее торжественно-благосклонным… но полного доверия это все равно не внушало.

Вообще, великий Приланский лес всегда жил собственной жизнью и существовал обособленно от возникавших и канувших в бездну истории государств. Обремененные длинными бородами ученые мужи из Данастской академии осмеливались утверждать, что в самом его сердце до сих пор существуют племена кордов, не встреченные человеком образованным, имея в виду, конечно, имперских первопроходцев.

Еще задолго до Ритуала монахи Воритара отправляли сюда боевые отряды для изучения повадок тварей Шуйтара в естественной, так сказать, среде обитания. Дети Мальки в древних чащобах искали целебные травы, наблюдая за поведением животных и птиц и обучаясь у них. Черные алхимики проводили в глуши свои поганые эксперименты – Лаен прекрасно помнил, что как раз в Приланском лесу он обрел себя в клетке для подопытных после нескольких лет беспамятства.

Но сейчас большая часть леса севернее Атрели, вплоть до крепости Павших на острове Героев, была заражена живорезами. Никто не знал, что там происходит. В тех местах имелась прямая дорога из Хаска до столицы, восточный тракт, но его давно забросили из-за неодолимого засилья различных тварей. Когда падет Атрель, а это рано или поздно произойдет – вопрос одного года или максимум десятка, – сущности Шуйтара полностью выдавят аламийцев из огромного лесного массива, открывая своим ордам путь на Сибар и Заозерье.

…Вечер подкрался незаметно, как одинокая старость к чересчур разборчивой даме. Удлинившиеся тени развеяли очарование, и кроваво-золотой огонь осени обернулся почерневшей бронзой подгнившей листвы. Прямая, как древко стрелы, просека продолжала вести караван в глубину леса. Разросшийся по краям ельник все чаще заставлял людей браться за топоры. Скорость движения упала в разы, и впору было задуматься о ночлеге.

Завидев очередную преграду, Фабио устало натянул поводья. То же самое по цепочке проделали остальные возницы, и караван с убежавшими в хвост обоза уханьем и скрипами медленно замер среди кружащихся в воздухе хвоинок. Сухая, будто древняя старуха, но вполне себе крепкая лесина нависла над дорогой и неторопливо мела лесную подстилку еловыми лапами. Телеги еще можно было провести под ней, а вот жилым кибиткам высотой примерно в два человеческих роста нипочем не пройти.

Бодро застучали топоры, затянули унылую песню двуручные пилы. Нагнавший караван на вынужденной остановке Дьякон доложил, что ни одна живая душа не соблазнилась на преследование обоза с момента въезда в лес.

Лаен слушал подчиненного вполуха – сейчас его больше беспокоило другое. Посланные вперед по дороге Рыба с Гузлом отсутствовали подозрительно долго. Не случилось ли чего… Все-таки эта часть леса принадлежала графу Дейрио Безземельному, правителю Атрели, и его ватагам. Ну, по крайней мере, сам граф считал именно так. Масла в огонь подливал Фабио, менторским тоном утверждая, что разрешение на проход, имевшееся у покойного негоцианта, касалось исключительно южного тракта, но никак не здешних областей.

На вполне закономерный вопрос Лаена, к чему такие сложности с проездом, если всем вокруг и так нелегко живется, Фабио недовольно посетовал, что десятник ничего не понимает в политике: дескать, чем больше запретов, тем вероятнее шанс для запретивших словить кого-либо на горячем и, соответственно, поставить в зависимое от них положение. Это в лучшем случае.

Задумавшись над столь явной несправедливостью и меланхолично следя за действиями плотников, разбирающих завал, Лаен пропустил мимо ушей последние произнесенные вашуйцем слова, но тут же спохватился:

– Прости, Фабио… Что ты сказал?

– Я говорю, – терпеливо повторил тот, – не застрять бы нам здесь. Развернуться вряд ли удастся, да и ночь скоро… Может, каравану стоит расположиться на ночевку?

– Нет, будем двигаться дальше, пока у людей силы есть, – упрямо повторил десятник собственные слова, сказанные на скоротечном собрании общины, устроенном Фабио на правах старшего помощника покойного негоцианта. Его тогда все поддержали. Караванщиков тяготила близость к месту, где погибли их товарищи, а страх придавал сил. Лаен же жаждал оказаться как можно дальше от каменоломни по собственным причинам. Поэтому он продолжил: – Если повезет, наткнемся на одну из дорог, ведущих к Атрели, а там… не знаю… пусть решают, что с караваном делать.

– Решать очень многое придется. – Фабио вздохнул и горестно сложил на груди руки. – Сложно даже представить…

– Будто я не знаю! – огрызнулся десятник, хотя в его голосе слышалось больше растерянности, чем злости. – О том и толкую! Найдем место для стоянки – и пусть народ выбирает себе правителя и дальнейшую судьбу.

– Судьбу-то зачем выбирать, господин Лаен? – фыркнул старый вашуйец и с толикой превосходства глянул на джараха, что позволял себе крайне редко. – За них выберут. Народ за сильной рукой пойдет куда скажут.

– А есть у нас такие? Его светлость родовитым торговцем был, особое чутье имел, где и чем поживиться можно, и барыш получить. Заведомо предполагал, куда караван вести и за какие заказы браться! – Лаен принялся перечислять бесспорные заслуги покойного негоцианта, совсем позабыв, что старшему приказчику они известны как никому другому. – Заозерье все истоптали, даже на территорию мятежников заходить умудрялись. С софистами и многими князьями Фект общался по-свойски, как ты со своими писарями. Да у него же целый штат осведомителей в каждом городе был! Э-эх, тайны-то свои как есть в могилу унес…

– Осмелюсь вас поправить – не все, господин Лаен. Его светлость порядок любил, каждое действие свое в амбарных книгах фиксировал, чтобы не забыть ничего. Вся бумажная работа на мне, считай, и висела. Думаю, если еще и на личные записи негоцианта взглянуть, на многое свет прольется.

– Это ты верно говоришь, – обдумав слова Фабио, согласился десятник, невольно отвлекаясь от переживаний. – К тому же можно вдову его расспросить, госпожа Тавия постоянно подле него находилась.

– Вот и займитесь этим, господин Лаен. – Старый вашуйец отвел хитро блеснувшие глаза. – Госпожа вам свое благоволение кажет, а меня исключительно за простого писаря держит. Почерк, видите ли, у меня красивый, с завитушками…

– Обязательно расспрошу, – буркнул десятник, не заметив реакции собеседника.

На самом деле он еще не решил, как поступить. Джарах никак не мог определиться, на каком этапе покинет караван и что в первую очередь стоит для этого предпринять, и это не давало ему покоя. Как минимум нужно как-то решить вопрос с оплатой, иначе место на корабле купить не удастся.

– Фабио, а как вообще караванщики поступают в подобных случаях? Ну, если негоциант умирает? Ведь перед Малькой все равны. Кто выплачивает жалованье?

– Всех нас рано или поздно ждет ее милость, – согласился вашуйец. – А дело обстоит так, господин Лаен… Созывается совет общины, на котором избирается новый глава, то бишь негоциант. Практически всегда им становится прямой наследник покойного, но уложения гласят, что каждый уважаемый член общины может выдвинуть собственную кандидатуру. Сын Фекта погиб вместе с матерью несколько лет назад, а госпожа Тавия так и не понесла, да и в любом случае ребенок был бы сейчас совсем малым дитем. Значит, решение будут принимать главы цехов и приближенные к негоцианту люди.

Также осмелюсь высказать вам свое предположение, что преподобный и капитан наемников непременно воспользуются своим правом предложить кандидатуру, то бишь себя. Возможно, их примеру последует скорбящая вдова, госпожа Тавия. Быть может, кто-то еще из глав цехов. Да и вы себя недооцениваете: поверьте, многие захотят видеть именно вас во главе каравана.

– Да ты с ума сошел, Фабио! – замахал руками джарах, и впервые за все время на его хмуром лице проскользнула тень улыбки от абсурдности ситуации. – Какой из меня негоциант! Знали бы люди… А, не важно… – Он уже хотел было рассказать приятелю про появившуюся на рудниках ведьму, но в последний момент передумал. Неподходящее для этого время.

Помолчав, развел руками, приведя, как ему казалось, самый убедительный аргумент:

– Да и не поддержит меня никто.

– А вот тут вы не правы. Хорошего мнения о вас люди. По крайней мере, исходя из того, что мне доводилось слышать. Тот же господин капитан, по-моему, в меньшем уважении.

– Калач, Калач… – Лаен устало потер виски. – С ним сложно все будет.

– Из-за знахарки Ивы?

– Да, в том числе.

– Ну так и не говорите ему, что по вашему слову знахарка в деревне оказалась. В конце концов, вы не имеете отношения к ее гибели.

– Не знаю… неправильно это, Фабио. Моя ошибка, мне и ответ держать.

– Знаете, господин Лаен, как говорят на моей родине? «Единственная гнилая гроздь всю бочку способна испортить». Позволите сомнениям верх взять – и не заметите, как годами проверенные убеждения размякнут, что глина под дождем. Как говорят восточные корды, без твердой опоры и Малькин серп в сторону отвести во сто крат тяжелее.

– Верны слова твои, – нехотя согласился десятник. – Да только у меня сейчас такая тьма в голове, что и факел Воритара не одолеет. Не могу определиться, что наперво нужно сделать, а что и подождать может.

– Во-первых, должен быть избран негоциант! – безапелляционно заявил вашуйец. – Это сейчас важнее всего для всех нас. Каждый новый день безвластия – что тлеющий уголек, брошенный в сухую траву: оглянуться не успеете, как всех затянет в горнило дрязг. Извольте поверить, мне на родине немало примеров повидать пришлось. Такой пожар лишь кровь потушить способна!

– Не думаю, что наши караванщики столь кровожадны, перегибаешь ты, Фабио. Хотя в одном точно прав: наверное, стоит начать подыскивать место для ночлега. Как считаешь, прямо с утра совет собирать придется?

– Уже не уверен… – Фабио встревоженно тронул десятника за плечо. – Посмотрите-ка туда, господин!

Наблюдавший за игрой света в ветвях десятник обернулся и увидел группу людей, идущих навстречу караванщикам с другой стороны от лесины. Впереди понуро брели Рыба с Гузлом. Их головы были низко опущены. Сразу за ними прихрамывал рослый небритый детина в короткой тунике и истертом, явно трофейном акетоне. Он небрежно поигрывал копьем, как бы показывая, кто здесь хозяин. Следом шествовал десяток лесного воинства и неизвестно сколько еще пряталось по кустам. Разномастные самодельные доспехи, опоясанные веревками и крючьями, сомнений не оставляли – караван нашли люди одной из шаек.

Короткий возглас за спиной десятника – и мимо кареты, гремя железом, пробежали солдаты капитана, выстраиваясь на дороге в защитную линию. Из-под низко надвинутых шлемов выглядывали встревоженные лица. Драться никому не хотелось. Все понимали: лесное воинство многочисленно и обид не прощает.

Следом подбежал взъерошенный Вортан. Капитан был хмур лицом и теребил пальцами эфес меча. Без обиняков он обратился к джараху:

– Морок, поговоришь с ними? Прямо скажу – мне терпения не хватит, а свару сейчас затевать совсем не с руки будет.

Судя по проскальзывающим в голосе приказным ноткам, господин Авинсо уже примерял на себя роль главы общины. А может, взволнованному дискуссией Лаену это почудилось – джарах не был уверен в собственных суждениях. В любом случае слова Калача имели смысл.

Спрыгнув на землю и оправив одежду, он выступил впереди шеренги солдат, демонстративно разведя руки ладонями вперед в традиционном жесте мира:

– Воинам Безземельного графа наше почтение! Зачем караванщиков наших, мирных людей, пленили? – Десятник неторопливо приближался к хромому, пока не остановился от него на расстоянии длины копья.

Хромой ухмыльнулся, продемонстрировав крайне скудный набор желтых зубов. Вышло довольно жалко. Он чувствовал нарастающую растерянность. Унизительные шуточки, которыми он планировал повеселить стоящих за спиной ватажников для поддержания авторитета, никак не желали срываться с языка и обретать форму слов.

Причина крылась в стоящем напротив человеке. Холодный оценивающий взгляд. Странный незнакомец будто наперед знал, что сделает с каждым из его парней, если дела пойдут не по «евойному». Хромой не зря продержался в командирах уже более пяти зим и успел достаточно пожить на свете, чтобы накрепко уяснить одну вещь: за такими нужно следить в оба глаза и лучше не дразнить. Лишь тот пес доживает до старости, что лает не на всех подряд.

Нервно дернув кадыком, он помотал головой, прогоняя наваждение:

– Караванщики, значит? Добре… Люди ваши на секрет набрели, вот и взяли их. Лес-то под присмотром. Чего здесь ходите?

– Мы – люди славного негоцианта Фекта, волей случая скоропостижно скончавшегося. Враги заманили его в западню и подло убили. И еще многих из нас… Пришлось отступить, вот так и оказались здесь.

Соображая, хромой парень пригладил взлохмаченные волосы, попутно вытащив из них репейник. Тяжело оперся на копье:

– Меня называют Укус. Я человек Вальсо Лютого, нашего атамана, что под графом Безземельным, правителем Атрели, ходит. Мы все его люди. – Он махнул рукой в сторону своих. – Один из указов графа гласит… – парень наморщил лоб, напрягая память, – что купцы и торговцы, пойманные на маршруте в обход оговоренного, считаются добычей, коей одна четверть принадлежит атаману, а остальное – Безземельному графу. Так что сдавайтесь по-хорошему!

Лаен не согласился:

– Ты не понял, уважаемый Укус. Мы не простые купцы, а община кочевого негоцианта и ведем дела только с правителями земель, подобным вашему графу, пусть будут его руки крепки еще десятки лет. Нас защищают незыблемые договоры о праве негоцианта на безопасный проход в угоду взаимовыгодной торговле.

– Складно рассказываешь, да только известно мне, что эти ваши тропы вовсе не здесь проходят и негоциант ваш помер, ты сам сказал. Выходит, нету у вас права в наши леса заходить, а значит, я объявляю повозки и людей собственностью Вальсо Лютого, а через него – его сиятельства графа!

– Ты чего удумал, злыдень! – возмутился за спиной десятника Вортан и, судя по короткому и резкому звуку, наполовину извлек из ножен палаш. – Не бывать такому, чтобы меня, капитана Вортана Авинсо, благородного сына Аламийской империи, какой-то корд собственностью объявлял!

– Твои чины тут ничего не значат, господин капитан, – Укус пожал плечами, радуясь, что дело начинает принимать привычный оборот, – и не таких видывали. Хочешь поперек пойти?

– Подожди, Вортан, – с досадой отмахнулся джарах и вновь обратился к хромому: – Но ведь всяк негоциант может сойти с тропы, если нападение случилось? Голым животом же не попрешь на силищу тварей. Так?

– Пускай так… может такое случиться, – нехотя признал правоту десятника Укус и вновь почувствовал себя не в своей тарелке. – Но, как ни крути, нет вашей правды: негоциант-то помер. А значит… давайте по-хорошему…

Внезапно Лаена озарило. Проклиная некстати подведшую память, он судорожно полез рукой в потайной кармашек. Если безносый додумался обыскать его… Есть! Десятник извлек на всеобщее обозрение рубиновый перстень негоцианта, символ свободного торговца Континента, заалевший в его руке мягким светом.

– Смотри, Укус! Волей умершего правителя я удостоился чести представлять караван. Под моей защитой находятся эти люди и все добро, что с ними. Твоя правда в том, что, бежав от врагов, мы ненароком вторглись в ваши земли; но не тебе решать нашу судьбу!

За спиной десятника раздался дружный удивленный выдох и повисла гробовая тишина. Да и пусть… Лаен все равно не видел другого выхода. Он вновь впился глазами в хромого, для которого все явно стало слишком сложно.

– Эдак… негоциант, значит? Живой?

– Ну… живой. Его светлость… Лаен Тарк, законный наследник и защитник земель Западных баронств в нижнем течении Паутинки. – Язык десятника с трудом произносил давно позабытые слова, хотя титул и так пришлось сократить до понятной хромому сути. – Веди нас к своему атаману… э-э-э… к Вальсо Лютому, значит. Буду с ним разговор держать, не с тобой же тут посреди леса балакать! – На последних словах Лаен раздраженно вскинул ладонь, невольно копируя жест отца, который тот использовал в общении с провинившейся прислугой.

Поддаваясь напору, замороченный Укус растерянно оглянулся на соратников, но те явно даже не понимали, что происходит, и не могли оказать должную поддержку в переговорах. Самому же принять очевидное решение не позволяла все та же проклятая осторожность. Неизвестно еще, куда ветер подует. А если у этого странного негоцианта и вправду какие дела с графом?

Так ничего и не решив, он в досаде ковырнул землю острием копья и посчитал нужным последовать древнейшему армейскому способу принятия решений:

– Пускай по-вашему будет… господин негоциант. Нехай Вальсо сам решит, что с вами делать. Мои ребята с вами поедут, дорогу покажут, да и мало ли… – Он ухмыльнулся, не закончив фразу.

– Все правильно решил, Укус. Благодарность за это будет тебе от меня. Давайте-ка пошевеливайтесь, отдыху нам надо! – Десятник демонстративно повернулся к парню спиной и не торопясь пошел обратно.

Он уже и позабыть успел, каково это – когда на тебя разом смотрит множество глаз. Большинство караванщиков успели подтянуться поближе и заняв позиции возле телег и кибиток, с тревогой ожидали окончания переговоров. Многие видели перстень, некоторым довелось услышать обрывки фраз. Толпа гудела как пчелиный улей, передавая новости со скоростью лесного пожара тем, кому не посчастливилось оказаться рядом.

Стараясь выглядеть уверенно, Лаен отдал распоряжение принять на телеги ватажников и двигаться за их передовым отрядом. Не успел закончить, а людская масса уже пришла в движение. Мужики сноровисто оттащили с дороги последние еловые ветви. Солдаты садились в экипажи, радуясь промеж себя, что удалось избежать бучи, и с одобрением поглядывали на главу соглядатаев.

Лишь один капитан так и не сдвинулся с места. Наконец осознав, что выглядит глупо, он раздраженно вбросил клинок в ножны и ядовито процедил:

– Негоциант, значит… кха… – Имперец тщательно прочистил горло, подбирая правильные слова. – И как же у тебя, Морок, оказался перстень Фекта?!

– Его светлость сам отдал его. – Скрывать Лаену было решительно нечего. – Сказал, что доверяет выбрать место для ночевки каравана.

– А ты и выбрал! Чуть всех нас не угробил! – Голос капитана клокотал от бешенства, а черные глаза метали молнии. – А теперь как складно негоциантом прикинулся!

– Капитан! – с нажимом обратился Лаен к Вортану, хотя сердце предательски застучало. – Если бы не перстень, который мне пришлось предъявить под действием обстоятельств, многие из нас были бы уже мертвы. А остальные отправились бы в Атрель как пленные. Подумай головой!

– Вот я и думаю! – взвился Калач. – Не жди… слышишь?! Не жди, что я буду подчиняться твоим приказам!..

– Будь по-вашему, господин Авинсо, – Лаен вновь примирительно выставил вперед ладони, – соберем совет общины при первом же удобном случае.

– Вот и постарайтесь, чтобы этот случай наступил как можно быстрее, «господин негоциант»!.. – Буквально выплюнув в Лаена последние слова, капитан Вортан резко развернулся, едва не задев собеседника ножнами, и ушел занимать место в экипаже.

Протяжно выдохнув, Лаен посмотрел на Фабио и развел руками, мол, я же говорил…

Однако вашуйец отрицательно качнул головой:

– Все не так очевидно, как вы думаете, господин Лаен.

Десятник изогнул бровь:

– В каком это смысле?

– Глава цеха охраны каравана – та еще шельма, да простит он меня за столь нелестное, но безусловно подходящее высказывание. Я считаю… но вы, конечно, можете со мной не согласиться, господин Вортан прекрасно понимает, что негоциантом ему не быть, и попросту набивает себе цену. Поверьте мне, истинному сыну торговой республики, что командовать наемниками совсем не то, что вести дела торговой общины; это все равно как с тягловоза на санданирского рысака пересесть: и глазом не успеешь моргнуть, как полетишь в грязь и окажешься под копытами.

– А командовать дозорными – и общиной каравана? Почти одно и то же, получается? – попытался пошутить десятник, но получилось довольно жалко.

– Может статься и так. В жизни всегда кто-то кем-то командует, так устроено общество, – заметил вашуйец. – Но глупому правителю не нужны прозорливые слуги, а мудрец как раз ими себя дополняет. – Фабио хитро улыбнулся. – Я привык к общине каравана, она стала для меня вторым домом. И мне известно, что, если капитан наемников вдруг по недоразумению станет негоциантом, я буду вынужден покинуть ее. А вот у вас, уважаемый господин, как раз присутствуют навыки и задатки истинного вожака. Поверьте, чутье еще ни разу не подводило старого вашуйца.

– Льстишь ты мне, Фабио, – вздохнул Лаен. Он был не согласен, но спорить не хотелось. – Смотри, дорогу освободили. Позже вернемся к этому вопросу. Голова и так уже гудит словно церковный колокол.

…Поросшие травой балки перемежались с сумеречными полянами, пронизанными лучами заходящего солнца, а въезжая в еловый молодняк, можно было и вовсе окунуться во тьму на непродолжительное время. Дорога как таковая давно потерялась в ковре из опавшей листвы, но молодчики Укуса ловко направляли караван одним им известными местами, где массивные кибитки проходили впритирку к толстым стволам сосен с потрескавшейся корой.

Даже здесь все еще преобладал сложный рельеф урочища – уклон, спуск в овраг, снова подъем. Уставшие тягловозы роняли пену с удил. Иногда десятнику казалось, что проводники умело кружат на месте, запутывая направление, но «внутренний компас» подсказывал, что кромка леса осталась далеко позади.

Во влажных прогалинах под колесами повозок нередко похрустывали сгнившие кости со следами от зубов хищников. Лаен вспомнил, что некогда здесь шли яростные сражения. В те времена, когда еще существующая доблестная императорская армия востока отступала под натиском живорезов на юг, к сибарской крепости.

Из травы выглядывали расколотые черепа, и не всегда они принадлежали людям. Точнее, людям, но измененным приспешниками живорезов до таких существ, которых и язык-то не поворачивался отнести к людской расе.

В одном месте десятник заметил висевшие на стволе сосны кости, обмотанные истлевшим тряпьем. Часть позвоночника успела врасти в дерево и была залита потеками смолы. Сквозь обломки ребер торчали полоски ржавого металла, а выбеленная дождями поверхность бугрилась шипастыми наростами.

Прикинув размеры, Лаен понял, что при жизни рост твари достигал десяти футов. Подобная связка металла и плоти позволяла удерживать мышечный каркас существа и вести активные боевые действия. По всей видимости, живорезы использовали здесь тела сразу нескольких несчастных.

Громадный скелет, без сомнения, принадлежал одному из надсмотрщиков орды живорезов. Встреченный ранее санданирец, что едва не отправил десятника на встречу с Малькой, выглядел по сравнению с ним тщедушным ребенком. Десятнику уже приходилось видеть издали подобных гигантов в предместьях Хаска, защитники которого последние годы держались буквально из последних сил.

Именно поэтому покойный Фект так торопился успеть побывать в осажденном городе этой осенью. Не ровен час, и живорезы возьмут под свой контроль единственные ворота, связывающие Аламийскую империю и Вашуйскую республику. Тогда для контактов останутся доступны лишь перевалы в горах Предков, свободные от глубоких снегов от силы месяца полтора в году.

Насколько Лаен знал со слов своего верного приятеля, текущие торговые сделки прошли более чем успешно. Сбыв изделия кузнецов Велигеста и редкие травы Приланского леса, закупленные в Атрели, приказчики негоцианта приобрели несколько партий вашуйского вина и разной ходовой мелочовки производства торговой республики. А самое главное – хитрые самострелы, изготовленные из мореного северного дерева по специальному заказу того самого Безземельного графа.

И надо же было такому случиться – неудача за неудачей преследовали караван в самом конце торгового рейда. Граф Дейрио – известный плут; узнав о смерти Фекта, он безусловно попытается забрать груз без оплаты, ссылаясь на различные условности.

Может, засада на руднике и вовсе его рук дело? Получил донесение от дозорных о том, что караван на подходе, направил баронессу… Хотя нет, слишком невероятно. Ведьм на тракт он подослать точно никак не мог. К тому же, со слов безносого, Вильма явно поддерживала принцессу Юлию и разыгрывала карту мятежников. Как раз сам граф может стать ее следующей мишенью – он принял титул уже после Ритуала и, как говорят, оказывает посильную поддержку императорским легионам.

А вот если вопрос с исполнением заказа затянется или перейдет в плоскость спора, караванщикам не видать львиной доли заработанного. А значит, и переезд, или, если называть вещи своими именами, бегство, десятника в Островные королевства накроется медным тазом.

А что, если самому начать выплачивать себе жалованье?.. Десятник вновь тяжело вздохнул. Похоже, это начинало входить у него в привычку. Как ни крути, повышение статуса давало в ближайшем будущем неоспоримые преимущества, вплоть до возможного разрешения вопроса с Мартой.

Но справится ли он?

Когда-то, очень давно, гордо восседавший на лошади отец, повелительным тоном раздававший людям приказы, казался ему идеалом для подражания. К словам барона-первопроходца прислушивались, его покровительству радовались, его гнева боялись.

А потом те же самые люди вздернули его на костыле как последнего бандита.

Глава 2

Следуя указаниям людей Укуса, через пару часов караван выбрался на наезженную лесную дорогу. Один из ее концов терялся среди сосновых стволов и по логике вел в сторону Атрели. Второй, на который указали проводники, оканчивался на краю обширной поляны размером с хорошее турнирное ристалище.

По периметру территорию опоясывала полуобвалившаяся каменная изгородь. На дальнем конце поляны виднелась каменная усадьба времен отца нынешнего императора – двухэтажный дом в вычурном стиле, с мансардой, рельефными колоннами и стенами, увитыми зеленым плющом. Из покатой крыши торчала труба, над которой курился едва заметный белый дымок. Рядом с домом примостились конюшня и сарай с распахнутым настежь чердаком, под завязку забитым сеном.

Все свободное пространство поляны до самой усадьбы и даже часть леса за изгородью были густо усеяны разномастными шалашами, землянками и навесами, создавая впечатление ставших здесь лагерем иммаритского табора или кочевой орды.

В центре этого ералаша выделялась вытоптанная плешь с гордо торчащим колодезным журавлем, который местные заботливо обложили булыжниками, по всей видимости, взятыми из той же ограды. На хаотично натянутых между жилищами веревках сушилось белье, тут же на рогатинах вялилась рыба, бегали тощие собаки, в земле ковырялись чумазые дети мал мала меньше.

Немудрено было предположить, что о прибытии каравана ватажники узнали заранее. Бородатые мужики собирались в кучки, почесывали бока, поглаживали рукояти висевших за поясом топоров и что-то негромко обсуждали, с подозрением поглядывая на чужаков. Выглядывающие из недр жилищ бабы хватали мальцов и от греха подальше растаскивали их по домам. Подростки, стараясь подражать взрослым, кучковались у изгороди, но больше, разинув рты, смотрели и обсуждали мускулистых тягловозов, которых отродясь не видывали в здешних местах.

Получив одобрение Укуса на временную стоянку, глава возниц Ярок принялся разворачивать караван с внешней стороны ограды. Делал он это весьма грамотно, полностью учитывая сложившуюся ситуацию. Повозки становились рядами и сразу разворачивались в сторону единственной дороги, чтобы в случае чего осталась возможность дать деру. Иллюзорная надежда – если ватага захочет драться, вряд ли кому-то удастся сбежать.

Между делом Лаен заметил, что с крыльца усадьбы спустился примечательный человек в красной рубахе навыпуск и широких синих шароварах, заправленных в сапоги со шпорами. Через его плечо лентой тянулась перевязь, на которой болталась сабля. Судя по разнузданной походке и почтительной реакции окружающих, это и был обещанный Вальсо по прозвищу Лютый.

К нему подбежал Укус и вытянулся по струнке. Атаман выслушал подчиненного, покачал головой, подкрутил ус и решительно направился к повозкам. Теперь десятник мог рассмотреть его лицо. Все заготовленные и обдуманные, наверное, тысячу раз слова разом вылетели из головы, будто заряд шрапнели из ствола пистоли.

Атаман оказался коренастым человеком с обветренной физиономией, черными глазами, орлиным носом и щегольскими усиками. Насколько десятник помнил, он начал подмазывать их воском еще до того, как прослыл дамским угодником и заядлым дуэлянтом в предместьях Вельмонда, да и, что говорить, всего Нижнего Подбрюшья!

Джарах сделал несколько неуверенных шагов навстречу, все еще не веря своим глазам. Атаман, не сбавляя шаг, заключил его в крепкие объятия так, что аж кости затрещали:

– Плеть! Чтоб Невзра на меня свои гляделки уронил! Я уж думал – обмишурился! И не такое с перепою-то наблюдать приходилось… Укус шепчет мне – негоциант к нам пожаловал, так я едва портки не забыл нацепить, так торопился! – Атаман визгливо и заразительно расхохотался, обдав улыбающегося десятника запахом свежего перегара. Отсмеявшись, добавил уже гораздо тише: – Плеть, прошу – называй меня Вальсо при подчиненных. Народу я известен сейчас под этим именем…

– Рад тебя видеть, Вальсо! – Десятник отстранился и крепко сжал руку бывшему соратнику по клану. Не в силах перестать улыбаться, хитро подмигнул: – В атаманах, значит, ходишь?

– А то! Порядок твердой руки требует, сам знаешь. – Атаман потряс обозначенной конечностью и таинственно прищурился. – Стоим вот, лес охраняем, пока белые мухи на голову не сядут… А ты, значит, торговец вольный? Неожиданно.

– Вроде того… долгая история.

– Так чего стоим-то тогда? – обрадовался Вальсо. – Пойдем в дом, расскажешь все обстоятельно, как тебя угораздило из… сам знаешь кого, стать негоциантом!

– К-хек! – Лаен громко кашлянул в кулак и требовательно посмотрел на атамана.

Тот сразу смекнул:

– Экий я дурак, с расспросами насел! Ведь наперво горло смочить надо да пузо набить. – Он жестом подозвал плутоватого на вид парня, крутившегося поодаль. – Так, слушай сюда, милейший. Господ караванщиков не тормошить, теперь они наши гости. Отправь кого-нибудь, чтоб мяса и похлебки горячей принесли. Еще выдай из моих запасов…

Пока Вальсо устраивал хозяйственные дела, десятник подошел к Фабио и Вортану, которые стояли поодаль и с вытянутыми от удивления лицами наблюдали встречу земляков.

Что-то яростно втолковывающий вашуйцу капитан замолчал при его приближении:

– Знакомца встретил? – Глава наемников перекатил во рту стебелек травы и скрестил на груди руки.

– Твоя правда. Воевали когда-то в одном отряде, – как можно более расплывчато ответил десятник, не желая сейчас вдаваться в подробности. – Крепкая удача нам выпала, господа! За людей и товар можно не переживать… Ну, в том смысле, что претендовать на него атаман точно не станет.

– Ну-ну… – недоверчиво буркнул Калач. – Это неплохо, но ухо востро держать нужно. Того и гляди растащат добро… друзья твои.

– Брось, капитан, не до стычек сейчас. – После неожиданной и приятной встречи Лаен был настроен миролюбиво. – Предлагаю всем сегодня как следует отдохнуть, а завтра с утра собраться на совет общины и окончательное решение принять.

– Твоя воля, ты – негоциант, – съерничал Вортан, но, взглянув в потемневшие глаза десятника, в последний момент все-таки решил не обострять: – Ладно, пусть будет так. Но охранение я все равно выставлю, из тех, кого меньше потрепало. И твои тоже пускай в дозоре участвуют! – Палец капитана указал на кибитку соглядатаев.

– Несомненно, Вортан. – Лаена вполне устраивал подобный компромисс. – Вот тот тип, рядом с атаманом, поможет наладить контакт и решить вопрос с провиантом. И вот еще что… – В его голове неожиданно родилась хорошая, как ему показалось, идея. – Предлагаю ящик вашуйского вина распечатать. Помянем его светлость Фекта Стелайского… знахарку Иву и павших людей наших.

– Поддерживаю! – вскинул вверх суховатую руку молчавший до сей поры Фабио. – Вино наше, что капля солнца, даже самый дальний уголок души осветить и согреть способно. А между делом я как раз успею записи негоцианта просмотреть, чтобы завтра полный отчет предоставить по состоянию дел.

Как и следовало ожидать, Вортан также не высказал возражений против инициативы главы соглядатаев. Воспользовавшись поводом, Фабио покинул общество капитана и отправился отдавать распоряжение насчет раздачи вина.

Оставшись наедине с Калачом, Лаен заметил на его лице тень сомнений. По всей видимости, капитан еще не определился, как ему вести себя с бывшим командиром дозорных, а теперь, как он безусловно считал, одним из претендентов на звание вольного торговца.

Авинсо первым прервал затянувшееся молчание:

– Ладно, Морок: как бы там ни было, хорошо, что ты знаешь этого типа. Драка сейчас нужна нам меньше всего, мои ребята и так с ног валятся.

– Отдыхайте, капитан, не беспокойтесь. Вальсо не таков, чтобы в спину ударить; если трения какие возникнут, в лицо все выскажет сначала.

Выплюнув травинку, Вортан вздохнул, кивнул с мрачным лицом и ушел к своим наемникам. Лаен махнул рукой ожидающему атаману, мол, иду уже, и подозвал Дьякона, отдав тому все необходимые распоряжения. И буквально на пальцах показал, что нужно сделать еще. Смышленый мужичок все понял и скрылся из виду.

На первом этаже усадьбы царил сущий бардак: стекла в окнах оказались разбиты, а сами они заколочены, всюду валялись какие-то грязные тряпки, осколки глиняных бутылок и нехитрое оружие ватажников. С мебелью бывших хозяев также никто не церемонился. Пахло застарелой пылью, свежей брагой и куриным супом. Последнее вызвало в животе десятника тоскливое урчание.

Расположившиеся на остатках мебели бойцы Вальсо как раз трапезничали и развлекались игрой в карты, но шустро повскакивали при виде своего атамана. Отмахнувшись от них, бывший сослуживец повел Лаена по скрипучей лестнице на второй этаж.

Здесь оказалось на удивление чище. Огромные окна в пол занавешивали тяжелые портьеры. Через прорехи в них озорно заглядывали последние лучики солнца и словно спицы пронзали поднятую подошвами пыль. От лестницы коридор вел вперед и упирался в резную дверь хозяйского кабинета. По бокам через равные промежутки виднелись двери в другие комнаты.

Проходя мимо одной из них, приоткрытой, десятник заметил обитавших в комнате нескольких молодых женщин и ребятишек разного возраста. Слух резанула непонятная речь.

– Беженцы с Небесного плато, – заметив интерес гостя, объяснил Вальсо. – Попались на новолуние, на южном пикете.

– Что с ними будет? Отпустишь?

– Ну ты даешь: «отпустишь»!.. – весело ухмыльнулся атаман. – Чтобы их живорезы сожрали по дороге? Нет, пущай с нами живут. Мужичье я в разные отряды распределил, а семьи их тут держу, чтоб, так сказать, глупостей не наделали. У меня и так людей мало. Живорезы будто с цепи сорвались, последнее время так и прут с севера, из центральной части леса. Тьма сгущается, земляк… Видать, конец нам скоро. А тут еще и злыдень у нас завелся… ума не приложу, что со всем этим делать.

– Злыдень? – Лаен прошел в кабинет атамана и, пока тот зажигал свечи, с удовольствием плюхнулся в пыльное кресло с ручками из красного дерева, стоящее напротив массивного дубового стола. Скинув опостылевшие сапоги, с наслаждением вытянул ноги.

В комнате царил полумрак, неистребимо пахло табаком. В углу прямо на полу была свалена в кучу грязная одежда. Пол устилали крошки еды. Удивление вызвала опрятно заправленная постель и пехотная амуниция, развешанная в шкафу без дверки строго по уставу клана джарахов.

– Завелся у меня пакостник в станице, никак изловить не можем. Людей жизни лишает, и не просто так, а как бы с издевкой. И засады устраивали, и приманивать пытались – все без толку. – Вальсо уселся напротив за стол, и, наморщив лоб, принялся вспоминать: – Когда же… позавчера? Нет, третьего дня уличили одного в кровопускании… так самосудом хлопцы вздернули его на березе. Даже меня не дождались.

– Скорые на расправу, смотрю, бойцы твои.

– Злые все ходят сейчас, нервные. А вчера опять убитую нашли. Третье тело уже, получается. Не того, значит, мои хлопцы на свидание с Малькой отправили! – флегматично пожал плечами атаман. – И ведь понимаешь, что плохо? Люди начинают думать, что я их защитить не могу!..

Робкий стук прервал атамана, и в дверной проем просунулись бородатая харя и ручищи с подносом в них. Десятник шумно проглотил слюну – по комнате разнесся волшебный аромат куриного супа, приправленного молодым чесночком.

– Ваше благородие, тут человек с каравана передал. – Вошедший осторожно водрузил на край стола лукошко с пятью пузатыми бутылками. – От негоцианта ихнего, говорит, подарок, кхе…

– Так и есть, – кивнул Лаен и, вытащив одну из бутылок, протянул ее мужику: – Вот, отнеси Укусу.

Бородатый стрельнул глазами в атамана, дождавшись кивка последнего, с поклоном принял вашуйское и удалился. Вальсо удивленно хмыкнул, привычным движением выудил из-под стола пару бокалов из мутного стекла, подул в них и строго спросил:

– Ты мне тут дисциплину не порть, Плеть. За что ему такая благодарность?

– Твоей властью парень прикрываться не стал, – оправдал десятник действия атаманского подчиненного. – Я говорю – веди к атаману, пусть он решает… да и Невзра с ним! Лучше рассказывай дальше, что там с твоим выродком?

Атаман привычным движением разлил по стаканам. Джарахи склонили головы, по старой традиции помянули павших товарищей и опустошили бокалы. Не подводя ожиданий, вашуйское стремительно прокатилось по глотке с грохотом и брызгами настоящего горного водопада и тут же взорвалось ароматом пряных трав, напитанным каплями жгучего восточного солнца. Тепло обволокло уставшие мышцы не хуже тончайшей пряжи, заставляя ощущать приятное покалывание в кончиках пальцев.

Судя по прищуренным глазам и глуповатой улыбке, с атаманом происходила та же метаморфоза. Довольно крякнув и подкрутив ус, Вальсо вновь решительно наполнил бокалы до краев:

– Ух, забористое какое! Но цветами вкусно пахнет… С каким выродком-то?.. А-а… Пока вас сюда не занесло, я как раз сидел и размышлял, как ублюдка на чистую воду вывести. Может, подскажешь чего? Вспоминается мне, среди наших ты самым востроглазым слыл!

– А я вот помню, как кого-то чуть из клана не выгнали. За то, что он, в месяц положенного смирения, болотам холодным предпочел богатый дом молодой купчихи! Да еще и в то время, как муж ее, известный ревнивец, в Вельмонд по делам убыл! Уж не припомню, кем ты там прикидывался? Выпускником Данастской академии, практикующим ритуальное излечение бесплодия?

Дружный хохот потряс стены и не смолкал около минуты.

– Представляешь… а ведь когда купчиха понесла… муж ее так обрадовался! На оленей охотиться меня несколько раз звал. – Атаман буквально корчился от смеха и еле выговаривал слова. – А я все боялся, как бы не перепутать в сумерках… Силуэты-то… с рогами – одинаковые!

Кое-как отсмеявшись, выпили еще, и Лаен задумчиво откинулся в кресле, возвращаясь к начатой атаманом теме:

– Уж и не знаю, что тебе подсказать. Душегуб ваш точно отсюда? Может, пришлый, с хутора дальнего или деревеньки какой?

– Нет, наш он, – крутанул головой атаман и зачерпнул ложкой похлебку. – Считай сам. Во-первых, по ночам злыдень орудует, а тут у нас почти передовая – дозоров и секретов знаешь сколько? То-то же. Мышь не проскочит. Правда, проблема есть: отряды мне сборные достались, еще не примелькались люди друг дружке… И знаешь, что?

– Что? – Последовав примеру атамана, Лаен принялся за суп, оказавшийся очень вкусным и наваристым. Тревоги и переживания последних дней улетучились на глазах, словно утренняя дымка под лучами восходящего солнца.

– Никто крику не поднял! – Вальсо всплеснул руками и задел почти допитую бутыль. Она угрожающе накренилась, но атаман, будто кот мышку, успел сцапать ее в последний момент. – Понимаешь? Ни один! Раз – и поутру тело находят возле лагеря… а ведь рядом всю ночь патрули мои шастают, костры горят! И ладно мужики, но потом-то и все бабы узнали! Бояться загодя стали. Разбуди такую – ор до небес подымется, Невзра – и тот услышит!

– Да… странно как-то. Подле лагеря, говоришь, находят?

– Ну; одежда порвана, лезвием острым почиркана. Все от ран умерли… – Вальсо от злости хрустнул пальцами, и они снова выпили.

– Троих, говоришь?

– Да. Сначала Марфу, стряпуху мою любимую. Она хоть и вредной бабой была, знаешь, какую кашу из барашка варила? Мм… хоть самому императору на стол подавай! Недолюбливали ее, конечно, за словцо острое, но женский труд ценили. А сейчас? – Атаман брезгливо ухватил из чашки наполовину обглоданное куриное бедро и внимательно оглядел его, будто диковинку. – Выборный атаман, сам граф Дейрио к моим советам прислушивается, а кормят как…

– Ну уж брось! Нормально тут у вас кормят; попробовал бы с караваном походить, посмотрел бы я… А где нашли-то ее? – вернул Лаен атамана в русло беседы. – Если кухаркой была, значит, в доме твоем жила, верно?

– Да, аккурат на первом этаже. Там комнаты есть, где раньше местный хозяин кордских слуг держал. Одна жила. А нашли бедняжку с другой стороны забора каменного, что территорию усадьбы окружает. Возле землянок, где послушники из цеха Стебля обосновались.

– Что еще за послушники? Из тех, что настурцию за всеобщее благо выдают и тайны будущего вещают под ее воздействием? – Десятник скептически сцепил руки в замок.

– Ну что же ты так. У нас, между прочим, многие… а что? Как по другому-то, ведь такое творится в мире – ум за разум заходит порой, – откровенно заюлил атаман, отводя глаза, что в общем-то было ему несвойственно.

Лаену все это очень не понравилось.

– Сам-то не употребляешь мерзкое зелье? – спросил он напрямую. Крепкое вино на голодный желудок сыграло свою роль, и условности отошли на второй план. – Забыл, как в клане за такое наказывали?

– Как можно забыть! Так ведь и мы не джарахи сейчас. Слышал ведь, император указ издал… – Он не успел закончить, а десятника накрыла внезапная вспышка гнева.

– А кто?! Думаешь – спрятался здесь в лесу, людьми руководишь, так сам себе господин?! Забыл, как его высочество граф Этан говаривал, пусть его душа у Невзры на небе ярче всех сияет?! «Истинный джарах не тот, кто сигил принял плотью своей, а тот, кто себя блюдет до последнего вздоха. Лишь крепкий духом взор Шуйтара способен выдержать!»

– А чего его выдерживать-то? Шуйтар и так уже во все уголки империи проник: год, два, пяток – все едино костьми в сырую землю ляжем. А потом выкопаемся обратно… Ну а так хоть насладиться жизнью напоследок возможность есть. Я так мыслю! – Привстав, Вальсо рубанул ребром ладони по столу и с неудовольствием посмотрел Лаену в глаза: – Старую дружбу я помню, но и ты не заговаривайся… Я атаман все-таки!

– Атаман? – ехидно переспросил десятник. – Да сброд у тебя тут, а не шайка! Десяток наших в былые времена за одну ночь такого шороху бы у вас навел – до самой Атрели бы бежали, прямо к графу под кровать!

Атаман покраснел, шумно задышал, выпятил грудь, надул щеки, но через пару ударов сердца устало выдохнул и кулем рухнул обратно в кресло. Разлил по бокалам вино, и мужчины примирительно опустошили их досуха.

– А что поделать? – развел руками Вальсо, смачно вгрызаясь в луковицу. – Оружия нормального нет – это раз; железо добывать в последнее время ох как тяжело стало. Проклятые санданирцы тракт, что с рудников идет, держат так, что не подступиться. Если что и удается урвать, так крохи совсем. Десятников нормальных днем с огнем давно уже не сыскать, это два. Либо ухорезы полные, которых и в узде удержать сложно, либо покладистые, но не смыслят ничего в строевой службе. Да и задачу мне граф Безземельный поставил такую, что не до муштры сейчас, это три. Мы тут не только восточные рубежи леса от живорезов охраняем, но и по тайной надобности поставлены. Не обессудь, Плеть, не могу сказать.

– Да что уж там… и ты на меня не обижайся, – повинился десятник, удивленный собственной вспышкой гнева. Но теперь злости как не бывало: ушла, будто на водяной мельнице лишнюю воду сбросили через обводной канал. – Не мне твои поступки судить, со своими бы проблемами разобраться. Дело наше, торговое, со смертью негоцианта по швам трещит, не знаю, как дальше будет. Да и не только это, вообще все к одному… А с настурцией ты, Вальсо, все же завязывай. Недостойно мужчины от проблем дурман-зельем укрываться. Ты за своих людей головой отвечаешь, как раньше, помнишь? Когда приговоры его величества исполняли…

– Так-то оно так… – вздохнул атаман и подал десятнику бокал. – Так вот, насчет убиенной. Накат там земляной, у послушников этих, почти к самой стене примыкает, так нашли тело аккурат возле него, за забором, значит.

– Опросили послушников?

– Пытались. У них какой-то свой праздник накануне того дня был, ну ты понял, беспамятные все валялись, в слюнях своих. И наших тоже многих сманили… паскудники.

– А кто ж тогда тело нашел?

– Девчушка одна станичная и нашла, эх-х… запамятовал имя ее… По нужде, говорит, перелезла через забор, хотела прямо на крышу им. Ну обидели ее мелко чем-то эти провидцы, с кем не бывает! И вышло так, что когда через забор перелазила, прямо на мертвую и упала.

Вспоминая тот случай, атаман невольно заулыбался:

– Так орала заполошная – мы спросонья посчитали, что когорты живорезов лагерь в окружение берут. Я даже потом подумывал ее в дозор отправлять, чтобы, значит, предупреждала о нападении… Собрались вокруг – Марфа лежит, лицо синющее, язык наружу, а тело в одном исподнем, как будто из кровати. Вот и подумали сразу – отказала ухажеру какому, так он, паскудник, решил сам взять, дело-то нехитрое. Я тогда, помню, жестко так, прямо на месте приказал Укусу найти стервеца и вздернуть, чтоб другим неповадно было.

– Я так понимаю, не справился он, раз убийства продолжились?

– Вины парня нет: знаю, что ходил допытывался, кто приударить за покойницей горазд был. Проблема, что немало таких оказалось: сам знаешь, женщин у нас тут не так уж и много. Тем более ребята по большей части без дела маются, сноровки много не надо, чтоб отлавливать… хм, да не важно кого. Вот и озоруют; бывает, дерутся между собой, воруют вот.

– Н-да… Интересно тут у вас. А вторая жертва? – Десятник сделал вид, что не заметил оговорки.

– Вторым порешили портного нашего, Края. Он запойный совсем стал, терялся частенько. Если бы ребята, что секрет меняли, не наткнулись случайно, так, поди, и не заметили бы, что пропал человек, – невесело усмехнулся атаман. – Женушка его с муженьком-пропойцей ветреная была, вот и молчала о пропаже, считала, что с дружками он. Мож, любовничек ее постарался, мы как-то сразу и не связали убийства-то эти… А уж как третью приголубили, тут уже такая смута пошла!.. Народ слух пустил, что шельма завелась в лагере, все будто с цепи сорвались. Мы и круг собирали, думали, дознаемся, да только хуже вышло. Столько обвинений друг на дружку услышал – половину лагеря перевешать можно.

– Нечего было волю давать.

– Ты, Лаен, джарах от самого Невзры, спору нет, но управление людьми разумения требует. Это тебе не стилетом шуровать. Я давно в атаманах хожу, знаю, где по зубам врезать надобно, а где и слабину позволить. Если вот так всех держать буду, – Вальсо потряс перед носом десятника кулаком, – сместят меня или железо вострое под лопатку воткнут невзначай, якобы по неосторожности. По-ли-ти-ка… понимаешь?

– Ладно… – устало махнул рукой джарах, не желая вступать в бессмысленный спор. – Рассказывай про третью жертву.

– А чего рассказывать-то? Этой ночью преставилась: так же, как и те, будто по писаному. Схоронили с утра, еще теплую, можно сказать…

– Постой, как «схоронили»?! И не боитесь, что поднимут ее живорезы или дождь Алмазный?

– Ты нас тут за лопухов-то зеленых не держи. Давно с тварями соседствуем, знаем, как уберечься.

– И как же? Да, и чтобы помочь тебе, мне бы на нее взглянуть нужно…

– Надобно если, так выроем обратно. Твой взгляд вострее моего будет, может, углядишь, чего я и мои хлопцы не заметили. Кстати, заодно посмотришь, как мы своих усопших в последний путь отправляем, чтобы сущности Шуйтара на их покой не покушались.

– Добро, атаман. Расскажи мне про нее. – Лаен допил остатки из бокала и почувствовал, что с вином пора завязывать.

– С последней вообще ничего не понятно. Из этих она. – Атаман удрученно махнул рукой в сторону смежных комнат, где, по его словам, ютились задержанные беженцы. – Представляешь? Можно сказать, под носом у меня. Я принял маленько вчера вечером, с устатку, значит. А утром, прямо с первыми лучами, вломился ко мне бабий отряд. Орут, голосят – спасу нет!

– Как? Прямо здесь?

– Вот я и говорю же – выпил с ребятами. Дружина моя на первом этаже обитает. Они все правые руки мои, дела важные решают по лагерю. Я спать ушел, верно, под утро уже… может, раньше… не помню. А как глаза продрал – эти орут, за собой тянут. Я ничего не соображаю, пошел за ними, смотрю – в одной комнате тело лежит, а по нему ее ребятенок ползает, малец совсем.

– А женщины что? Расспросили их? Ты говорил, они семьями пришли, мужик-то ее куда смотрел?

– Тут, видишь ли, Лаен, есть одна проблемка… – качнул головой Вальсо. – С Небесного плато они, как я уже говорил. Там неспокойно последнее время, сам знаешь, народ разный селится. Эти балакают так, что ни черта не понятно. А мужик ее вместе с остальными моими ватажниками общую лямку службы тянет. Его тут и не было вовсе. Но все равно, как это случилось, я приказал его в холодную бросить. Чтоб неповадно было.

– Ну и дела! – Десятник с хрустом потянулся в кресле и заинтересованно подался вперед: – Покажешь комнату ее?

– Прямо сейчас? А, впрочем, почему бы и нет. Пошли! – Вальсо бодро поднялся, но его тут же повело в сторону. Вино оказалось не только первоклассным, но и весьма своенравным. Восстановив равновесие, атаман хитро взглянул на десятника и лукаво покачал пальцем: – У тебя в караване, говоришь? А давно ты, Плеть, негоциантом-то заделался?

– Так прямо с самого обеда! – Разведя руками, десятник скорчил недовольную физиономию. – Зачем спрашиваешь? Я видел, как Укус все тебе доложил. Теперь вот сам не знаю, что дальше делать!

Глава 3

Вальсо с помощью кремня зажег свечу и, ухватив со стола початую бутылку, жестом пригласил Лаена в коридор, который уже успело затянуть сумраком. Время за разговорами пролетело незаметно, и, натягивая сапоги, десятник сполна ощутил накопившуюся усталость, вылившуюся в протяжный зевок.

Из-за дощатых стен слышался похожий на птичье курлыканье тихий женский говор на непонятном диалекте. Миновав половину пути до лестницы, атаман толкнул одну из дверей.

– Вот тут девчонка жила… Так вот, насчет политики. Думаешь, легко с такой разудалой ватагой сладить? Уважение заслужить надобно! Вот, к примеру, к нуждам парней стоит прислушиваться, но одновременно и в строгости держать. Ба-лан-си-ро-вать, значит. Рукой, этой же, кормящей, если надо, то и по зубам давать за провинности. Понимаешь, о чем толкую? А хошь, расскажу тебе, как в атаманы вышел и порядки навел тут свои?

– Хороши у вас порядки! – с сарказмом заметил десятник, входя вслед за атаманом в маленькую комнатушку, скорее напоминающую чулан. – Смотрю, рвение у твоих ребят через край бьет! Еще немного – и точно повесят нужного человека.

– А то! – подбоченился атаман, принимая сказанное за чистую монету. – Главное, уважение в людях вызвать! Веру в свои силы. Тогда они и горы свернуть могут.

По стенам заплясали их собственные тени. Вездесущий и раздражающий запах пыли здесь перемежался с духом смерти. Грубо сколоченная кровать полностью занимала пространство у противоположной стены и оказалась накрыта старой дерюгой. Трехногий табурет рядом и кучка какого-то засаленного тряпья в углу – больше ничего не было.

– Дитятко ее землячки забрали, а больше и не трогали ничего. Я запретил. Завтра прикажу, чтобы тряпье ее выкинули, вдруг зараза какая. Пусть сожгут все к лешему!

– Когда нашли, она где лежала?

– Там, возле кровати. – Атаман передал десятнику свечу и отступил к двери, давая возможность осмотреться.

Присев возле топчана, Лаен ощутил укол тревоги, проникший сквозь сотканный вином кокон беззаботности. Мрачная атмосфера каморки всколыхнула недавние воспоминания. Опустил свечу ниже, внимательно разглядывая пол. Доски возле кровати оказались пропитаны кровью. Достав стилет, Лаен пошевелил сваленное в кучу тряпье, но не обнаружил ничего интересного. Лишь заношенные до дыр женские и детские вещи.

Он уже догадывался, что могло происходить в станице, и от нехороших предчувствий перехватывало дыхание. Наконец джарах нашел то, что так боялся обнаружить, – едва заметные частые углубления, оставшиеся от удара острым предметом. Вытащив из-за голенища нож-коготь безносого так, чтобы этого не увидел атаман, Лаен легонько ткнул острием в шершавое дерево. Сравнил засечки – один в один! В голове сам собою вспомнился скрипучий голос лакея баронессы, сетующего на отсутствие помощника, посланного «в лес, ватажникам вредить»…

По наитию сунув руку под кровать, Лаен широко загреб ладонью. Загнал пару заноз. Но не зря – на свет свечи выкатилось несколько давно прогоревших углей, а ладонь оказалась перепачкана свежей сажей. Картина происходящего представилась во всей красе, заставив десятника даже слегка протрезветь. Но мгновение спустя его обуяли сомнения иного рода.

Что будет, если он тотчас расскажет атаману все, что знает? Нетрудно предугадать действия Вальсо и его неутомимых сподвижников… Поднимется такая великая буча, что помимо несчастных беженцев с Небесного плато, среди которых явно находится и слуга баронессы Вильмы, перевешают всех более или менее причастных. А ведь караванщики тоже от нее бежали, значит, несомненно попадут под подозрение…

А как в станице поступают в подозрительных ситуациях, Лаен уже успел убедиться воочию. Будет резня, солдаты Калача многих отправят на тот свет, но и сами костьми полягут вместе со всей общиной. Атаман Вальсо вряд ли сможет защитить от толпы. Не больно его тут и слушают.

Невзра, помоги! Что же делать?..

Напрашивалось единственное решение – действуя в привычном джараху стиле, найти клеврета и собственноручно устранить, не привлекая внимания. Тогда убийства прекратятся как бы сами собой и станица будет жить по старым порядкам. Караван тем временем уйдет в Атрель, решать торговые дела с Безземельным графом. А вот напоследок можно будет и предупредить Вальсо про баронессу, обосновавшуюся у него почти под боком.

Посчитав, что так будет лучше для всех, десятник повернулся к ожидающему атаману. Тот, прищурив глаз, подпирал косяк и прихлебывал из бутылки.

– Не знаю пока, что здесь могло произойти. Когда, ты говоришь, первую убили?

– Дней десять назад, – запрокинув голову, атаман вылил в горло остатки и похлопал себя по животу, – с тех пор я вкусно жрать перестал.

– Найдешь еще себе повариху! – утешил его Лаен, продолжая сопоставлять факты.

Получалось, что убийства начались как раз после того, как атаман Вальсо поселил в станице беженцев. Для слуги баронессы вышла большая удача, что среди местных не нашлось ни одного человека, понимающего их язык. Скорее всего, к беженцам он примкнул под видом странника, а в станицу проник уже не отличимый от них.

Первой жертвой оказалась кухарка, которая, по словам атамана, жила одна где-то в недрах усадьбы. Убийца ее раньше всех заприметил, когда всю толпу на смотрины к атаману водили. Обитавшие на первом этаже молодчики не в счет. Небось все под утро случилось, когда они третьи сны досматривали после обильных возлияний; пьяный матрос прошел бы с песнями – и то б не проснулись.

Что дальше? Совершил свой гнусный обряд и подкинул тело обкуренным оракулам, чтобы отвести подозрения. И тут грубо просчитался – ватажники так прикипели к хранителям секретов Иллокия, что посчитали нужным искать виновника среди своих. А самое главное – поганец рассчитывал, что стряпуху поднимет сущность. И опять мимо – атаман же проговорился, что своих покойников они хоронят по-особенному.

Видно, прислужник сильно удивился, когда на следующий день в станице не произошло ничего необычного. Решил действовать наверняка и заманил подальше в лес портного… немудреное дело. И опять неудача! Или, наоборот, удача? На тело наткнулся патруль, и забулдыгу опять погребли по всей местной науке…

А вот дальше – загадка! Третья жертва никак не желала вписываться в стройные рассуждения десятника.

Зачем было лезть на второй этаж, чуть ли не в покои атамана? Слишком много народу здесь шляется, велик шанс попасться – и тогда петли не миновать. Тогда зачем так рисковать? Почему нелюдь решил сотворить свои безобразия именно с беженкой? Он не мог не догадываться, что местные не дураки и закопают ее со всеми предосторожностями. Так же, как и всех остальных.

Непонятно.

Объятый ворохом мыслей и догадок, десятник чувствовал, что упускает из виду какой-то важный момент, крутящийся на задворках сознания, но, как ни силился, уразуметь его не смог. Усталость и вино начинали действовать в едином ключе, мешая рассуждать логически. Нужно было прибегнуть к испытанному средству – хорошенько выспаться, тогда все само собой встанет на свои места.

Передав атаману свечу, он заявил, с трудом сдерживая зевоту:

– Постараюсь найти вашего душегуба, Вальсо. Но сейчас спать пойду, не обессудь уж. Устал так, будто ярмо от телеги на собственном хребте тащил!

– Ну так и устраивайся здесь, у меня, велика печаль! Сейчас прикажу приготовить тебе комнату, – заявил на это атаман, явно надеясь, пока суд да дело, продолжить попойку.

– Нет, Вальсо, я лучше к своим пойду, не обижайся. Привык, знаешь ли, исключительно на любимом топчане высыпаться, – выкрутился десятник. – Слушай, вот еще что… Каравану в Атрель попасть нужно, и чем скорее, тем лучше. Вот пособлю тебе злыдня поймать – и отбудем мы, уж не обессудь. Препятствий чинить не станешь?

– Как тебе такое и в голову-то пришло! Я знаешь что? Проводников своих дам! В клане мы с тобой как-никак вместе, через многое пройти пришлось…

Лаен от всей души поблагодарил атамана, и Вальсо, пошатываясь, отправился к себе попивать винцо. Десятник же спустился по скрипучей лестнице на первый этаж, чувствуя себя неуютно под пристальными взглядами людей атамана, прервавших игру в карты, проследовал к дверям и вышел во двор.

Невидимые еловые лапы шумели над головой. Сквозь прореху в небесах выглядывал кусочек желтой луны. В лагере под навесами тлели редкие костры, изредка в их свете появлялись и исчезали угловатые тени. Откуда-то издалека доносились приглушенные слова заунывной разбойничьей песни. Десятник прислушался. Подвыпивший молодой голос выводил слова протяжно и с надрывом, как и подобает, когда поешь про горячего кровью молодца, взявшего казну и подло изловленного патрульными лимитатами ну совсем ни за что.

Станица медленно проваливалась в бражное забытье и делала это крайне самобытно, почти не нарушая первозданной лесной тишины.

«Настоящие свиньи! Лишь бы пожрать вкусно и запить пойлом зерновым. А потом и к сношениям приступать можно».

«Марта! – Десятник отказывался верить, что слышит голос целительницы. – Откуда столько ненависти?»

«Из Шуйтара, наверное, разве нет? Ты же сам недавно заявил, что я продалась тварям. И запомни мои слова десятник: тебе с местным скотом нужно держать себя в роли пастуха. Не справишься – загрызут и не подавятся».

«Впредь держи свое мнение при себе. И не смей больше вот так вторгаться в мои мысли!»

«А иначе что ты со мной сделаешь? Расскажешь монахам?» – насмешливо поинтересовалась целительница.

«Найду способ, не сомневайся, – пообещал Лаен, между тем до глубины души поразившись преображению Марты. Насколько он помнил, она никогда не позволяла себе разговаривать с ним в подобном тоне. – А сейчас просто уйди и не мешай мне. Позже поговорим».

Он подождал, но целительница ничего не ответила. Ночная прохлада ласково коснулась лица и разбавила хмельные пары. Накинув капюшон, десятник направился к стоянке каравана, обходя хаотично расположенные постройки. Возле некоторых неподвижно сидели тени, едва различимые в темноте, но до десятника никому и дела не было.

Мысли путались, цеплялись друг за дружку, тем не менее двигаясь в одном русле. Марта отошла на второй план, сейчас он все равно ничего не мог изменить. Лаен на ходу коснулся горевшего отчего-то лица, и усмехнулся про себя: «Право слово, будто юнец какой-то!»

Миновав изгородь, джарах оказался в пределах стоянки каравана. Вокруг составленных рядами телег ярко горели факелы. Периметр патрулировали солдаты – Калач, как и обещал, выставил охрану. Еще пара воинов виднелась поодаль, у борта походного лазарета. Там неторопливо потрескивал костерок и изредка постукивали ложки, доставая дно мисок. Рядом с парнями стояла аккуратно прислоненная к колесу пузатая бутылка. Повезло им: видать, смену уже отстояли.

Ноги сами собой принесли Лаена к повозке негоцианта. Медленно поднявшись по приставной лесенке и ощущая себя путником, преодолевшим крутой горный перевал, джарах замер на площадке, пытаясь унять тревожно стучавшее сердце. Дверь оказалась заперта, но открывалась снаружи секретным способом, известным лишь обитателям общины.

Лишь бы на засов не догадалась закрыться!

Не догадалась. Внутри оказалось тепло и не в пример чище, чем когда ему довелось побывать здесь в последний раз. Скудно коптила догорающая свеча. Пройдя на несгибающихся ногах половину расстояния до ширмы, Лаен шепотом позвал:

– Госпожа Тавия!..

Прошло несколько томительных ударов сердца, показавшихся вечностью, до того момента, как изящный силуэт скользнул из-за приоткрывшейся занавески. Обоняния коснулся тонкий аромат гаттейского ландыша, строгий и морозный по обыкновению, но сейчас отчего-то заставивший вскипеть кровь. Вышедшее из-под контроля воображение нарисовало столь непристойные образы, что у десятника никак не получалось выдохнуть.

Теряя опору, он грузно опустился на скамью. Она примостилась на краешке напротив него.

– Господин Лаен! Я знала. Знала, что вы непременно придете ко мне. После всего случившегося мне так и не представилась возможность отблагодарить вас за мое спасение! – Ее голос дрожал, как пламя на ветру.

– Ну что вы, госпожа… мой долг – защищать вас от любой опасности. Увы, но вашего мужа уберечь не получилось, я сожалею всей душой. – Десятник еще хотел добавить, что скорбит вместе с ней, но язык неожиданно взбунтовался. – Как вы себя чувствуете?

– Я очень устала… – Ее плечи безжизненно опустились. Женский силуэт, облаченный в невесомые восточные накидки, выглядел столь беззащитно, что десятник с трудом поборол желание подойти, обнять и прижать ее к себе. – Раненые пугают меня… Один возничий умер буквально у меня на руках, я даже не успела понять, как помочь ему. Долго плакала, но потом взяла себя в руки и приготовила укрепляющий отвар для остальных. К счастью, лежачих совсем немного. В лазарете мне сейчас помогают Аглая и Сата. Я хотела остаться с ними на ночь, но они выпроводили меня, сказали, что нужно отдохнуть.

– Хорошо, что они поступили именно так! Вам многое пришлось пережить, госпожа. Фабио должен был принести вина…

– Да, он приходил перед закатом разбирать записи моего покойного мужа. – Она не выдержала и всхлипнула. – Я помогла чем смогла, в них много недосказанности, его мысли… всегда опережали перо. – Она робко положила ладони на разделяющий их стол.

Лаен все понял и накрыл их своими. На непродолжительное время повисла тишина, которую первой нарушила вдова негоцианта:

– Надеюсь, господин Лаен, ваш недуг не давал о себе знать? Со всеми этими ужасными событиями я чуть не забыла приготовить для вас укрепляющий отвар! – Аккуратно высвободив руку, Тавия подала десятнику маленький пузатый флакончик, а потом коснулась его щеки тыльной стороной ладони. – Я слышала, местный атаман оказался вам знаком? Не ведет ли эта ниточка в глубины вашей потерянной памяти?

– Нет-нет, – поспешно открестился десятник, убирая флакон в карман. Теперь его ладони тоже будут пахнуть гаттейским ландышем. – Вальсо – мой земляк, и я знал его еще до того, как умудрился потерять часть собственной души. Нам всем повезло, что ватажники признали его своим атаманом.

– Нам тоже вскоре предстоит подобный выбор. – Теперь ее мягкий и чарующий голос звучал задумчиво. – Старший приказчик считает, что вы, господин Лаен, отлично подходите на роль кочевого торговца. – Ее слова прозвучали для Лаена очень неожиданно, он сейчас думал совсем не об этом.

– Я… я не знаю, – выдохнул он в ответ, сбитый с толку и находясь в жутком смущении. – Его светлость погиб по моей вине буквально вчера…

– Вы же сами прекрасно понимаете, господин Лаен, что вашей вины в произошедшем вовсе нет. – Теперь ее ладонь мягко поглаживала его скулу, а голос, наоборот, приобрел едва уловимый требовательный оттенок. – Иллокий кинул свои кости судьбы, и моему покойному мужу выпали глаза Мальки… Что произошло, то произошло. Я слаба и беззащитна, поэтому не могу не задумываться о будущем…

– Если только община каравана не будет против! – Лаен привел последний довод, будучи не в силах сопротивляться этой женщине. – Преподобного едва не сожрали в той деревне, Калач темнее тучи грозовой, огромные потери среди солдат, к тому же Ива…

– Вам не стоит об этом беспокоиться. Я сама лично относила целебную мазь и чистые повязки отцу Мэтью. Монах искренне благодарен вам за спасение из той ямы.

– Да?.. – тупо переспросил Лаен, у которого почти не осталось аргументов, которые можно было сейчас привести. А про те, что имелись, говорить было никак нельзя. Даже этой обворожительной женщине.

– Именно так. С господином Авинсо, как мне кажется, все обстоит куда проще, чем вы думаете. Пообещайте ему больше, чем платил мой покойный муж.

– Как я могу такое обещать, если даже не знаю, сколько им платил негоциант? – возразил Лаен.

– Нет нужды подсчитывать в лирах, главное – дать надежду, что все останется как прежде и станет даже лучше. – Теперь ее голос звучал исключительно по-деловому, без толики грусти или капли сожаления. – Позже мы решим этот вопрос.

– Мы?.. – Джарах снова не понимал, что она имеет в виду.

– Вы, господин Лаен, как наш негоциант, и старший приказчик Фабио Ранье. – Внезапно потянувшись вперед, ее маленькие пальчики сняли пылинку с плаща десятника. – Старый вашуйец знает расценки, он, несомненно, поможет разобраться с жалованьем наемников. Даже если Авинсо начнет упрямиться, он не найдет поддержки среди собственных солдат, ведь мы наймем новых взамен павших, когда окажемся в Атрели. В любом случае мой муж был щедр, поэтому недовольные окажутся в меньшинстве.

– А как же остальные караванщики? Зачем цехам выбирать меня? Я не понимаю, госпожа Тавия. Неужели больше некому возглавить караван? Для меня это все очень… непривычно, даже дико. В решениях его светлости никто не сомневался, его уважали за справедливость и заботу, которую покойный проявлял по отношению к своим людям…

– А кто проявит заботу обо мне? – Тавия спрятала лицо в ладошках, ее острые плечи затряслись от плача. – Где мне теперь искать защиту? Я даже готова к любому смирению, день и ночь проводя в лазарете, помогая раненым, но кто знает, как будущий негоциант распорядится моей судьбой?!

– Стойте, не нужно слез, госпожа! – Лаен переживал целый сонм противоречивых чувств. – Что бы ни случилось, я не позволю никому обидеть вас или причинить вред!

– Вы же знаете, что это невозможно, – грустно отозвалась Тавия. – Моя судьба исключительно в руках нашего будущего правителя. И помочь вы мне сможете лишь в одном случае…

Решившись наконец, десятник протянул руку и осторожно погладил женщину по мокрой щеке. Его сердце ухнуло в бездну, когда она всем телом подалась вперед, реагируя на его жест.

– Лаен… мой господин. Вы ведь не бросите меня? Не оставите одну? Судьба может оказаться очень жестока по отношению к беззащитной женщине, которая может рассчитывать лишь на милость окружающих…

– Все будет хорошо, – попытался успокоить ее десятник. – Сейчас вам нужно отдохнуть. Спите спокойно и обещайте мне, что ни о чем не будете переживать.

– Я… не буду, – всхлипнула она. – Я полностью доверяю вам, мой господин.

– Хорошо. Госпожа Тавия, перед тем как уйти, мне крайне необходимо задать вам один вопрос. – На самом деле Лаен понимал, что сейчас не место и не время для подобных расспросов, но от ее ответа зависело многое. – Госпожа, там… в подвалах… вы видели, как именно погибла знахарка Ива?

– Я все помню, будто это произошло только что… – Свеча догорела, и голос в полутьме прозвучал очень тихо. – Они вломились к нам целой гурьбой… одного из несчастных солдат убили сразу, другого сначала мучили, а потом повесили на балке… веселились, громко кричали. Внезапно пришел их старший и заставил что-то искать. Его люди принялись расшвыривать вещи, трогать мою одежду. Я спряталась за стол и начала молиться. Ива попыталась их остановить, когда они добрались до ее сумы… старший рассвирепел и ударил ее клинком… Все случилось на моих глазах… О, святой Воритар! Мне казалось, что Малька уже занесла надо мной свой серп!

– Тише, тише, госпожа! – Лаен пытался успокоить ее как мог. – Обязательно выпейте вина, которое принес Фабио, и ложитесь спать. Все плохое, что могло случиться, уже произошло, нет нужды об этом вспоминать.

– Вы правда позаботитесь обо мне? – Она взглянула на него блестящими от слез даже в полутьме глазами.

– Да, обещаю, госпожа Тавия. Когда я уйду, обязательно заприте дверь на засов.

– Хорошо, господин Лаен, я поступлю, как вы сказали.

Не говоря больше ни слова, десятник проскользнул за дверь и дождался металлического лязга с обратной стороны. В голове роились разные мысли, но все они, словно мотыльки, тянулись к единственному в его жизни огоньку – госпоже Тавии. Совет общины, на котором должен быть избран негоциант, уже не вызывал столь сильной тревоги. Посеянное ближайшим окружением семя уверенности в собственных силах стремительно прорастало в его сознании.

Но насколько были искренни эти люди в своих намерениях? Лаен Тарк не мог не ощущать, что титул кочевого правителя ему мягко навязывают, и каждый пытается следовать собственным интересам. Или это ему только кажется? Возможно ли такое, что его личностные проблемы извратили восприятие настолько, что любые проявления дружеского общения выглядят попыткой навязать свою волю?

А даже если и так, что он теряет?

Если дело исключительно в сохранении прежнего уклада общины и личной безопасности отдельной молодой женщины – пусть, он не против. С другой стороны, именно статус негоцианта может помочь провести переговоры с нужными профессорами медицины, чтобы попытаться избавиться от проклятой Марты. Даже если у него ничего не получится, можно будет убедиться, что госпоже Тавии ничто не угрожает, оставить дела на Фабио, а самому вернуться к первоначальному плану – отправиться в Островные королевства. И если все выйдет как задумано, вернуться за госпожой и… взять ее в жены. А почему бы и нет, в конце-то концов?!

Приняв столь головокружительное решение и от этого почувствовав себя гораздо легче, Лаен спустился на землю и быстрым шагом отправился к собственной кибитке, планируя наконец-то крепко выспаться. Проходя между повозками, поставленными бок о бок, он неожиданно заметил между ними подозрительно сгустившуюся тень.

Шагнув вперед, ухватил за горло прятавшегося там человека.

– Глык… глык… – забулькал неизвестный и голосом Дьякона зашипел: – Гх-господин!.. Лаен… Это я, Дьякон!..

– Это уже становится традицией, – буркнул десятник. – Кто же так тьмой укрывается? Дурень! Мало я тебя учил?

– Простите великодушно, господин, – залебезил дозорный. – Маялся тут, ждал, когда вы от госпожи Тавии… изволите…

– Ах ты вошь бородатая! – яростно зашипел разозленный десятник, впрочем, понимая, что уж от своих-то соглядатаев скрывать что-либо было очень сложно. – Подслушивал?!

– Ни в жисть, господин, э-э-э… негоциант. Ваша светлость! Хотел только доложиться, что перед тем сказывали мне сделать!

– Говори!

– Ватажники крепко округу держат, мышь не проскочит. Поговаривают, сам граф приказал, чтобы императорским служкам препоны всяческие в передвижении чинили и задерживали по всякому надуманному поводу…

– Погоди… так граф Дейрио вроде как за императора ратует?!

– Ой, не спрашивайте меня, господин! Воритаром клянусь: что слышал, то и сказываю, без прикрас всяческих!

– Ладно, давай дальше.

– А еще, если слуги графа дознаются, что человек столичный идет мимо них, тут же ему допрос учиняют обстоятельный. Дознаются, что ему о Ритуале известно…

– Как это «известно»? – переспросил Лаен.

– Ну… как я понял, спрашивают, в присутствии писаря, мол, если присутствовал в столице дюжину лет назад, то при каких обстоятельствах, что видел, ну и так далее… Подробно все и под перо чернильное.

– Зачем все это? – удивился десятник. – Бредни же… Кто там что помнит сейчас…

– Вот! Мне тоже думается, ерунда это, – не приминул согласиться Дьякон и зачастил: – Писульки эти потом самому графу Безземельному с нарочными отправляют. А тех, кто помнит много и глазастые, самолично живьем к нему доставляют.

– Вот те раз! – Лаен покачал головой. – Совсем, видать, граф умом тронулся. Живорезы того и гляди из урочища в лес прорвутся, а он сущей ерундой занимается… Плохие времена, однако, настали.

– А еще… – интригующе понизил тон Дьякон, – завелся тут у них душегуб: людей портит и за оградку выбрасывает. Слышал, как мужики какого-то Хоса, по кличке Гусиное Перо, обсуждали. Уверовали, что его рук дело! Завтра его обманом, будто по приказу атамана, заманят к старым ямам, где раньше уголь пережигали, и расспрашивать с пристрастием будут, чтоб сознался, стервец.

– Почему на него подумали? – поинтересовался десятник, поражаясь активности и предприимчивости местных. – Не он это. Предупреди его, что ли.

– Не он? Вам, конечно, виднее, господин… – озадаченно потряс бородой Дьякон. – Припомнили Хосу, что в рейдах он себе слишком много позволял. Если дружина лагерем вставала – ну харчеваться там, отдохнуть, шмотки подлатать, – любил он по округе пошастать да девку себе сыскать. А как натешится вдоволь, так имя у нее вострым ножичком на лбу и чиркнет. Любовь к письму, стало быть, имел непреодолимую…

– Достаточно, – оборвал Лаен подчиненного и поджал губы. Ему вспомнилась заброшенная деревня. – Не надо предупреждать. Верно – ошибся я. Пускай поспрашивают его… сотоварищи. Не будем мешать. Еще что-то?

– Есть, но не разумею, важно ли.

– Говори.

– Ватажники намедни налет удачный провернули на обоз с железом, что из рудников на юг следовал…

– А нам-то что?

– Это не все еще. Помимо добычи, значит, лекаря они пленили, который батраков на шахтах проверял, ну пригодны или новых присылать надобно. С инс-пекцией ездил, во! – с трудом выговорил непривычное явно подслушанное слово Дьякон. – Теперь дерутся между собой, спорят, в очередь к нему выстраиваются – для лечения, значит. Держат бедолагу рядом с домом атамана, в сараюшке, там, где раньше уголь корды хранили. Хотел больше разузнать, но возле него пара рыл сурьезных трется, подойти не смог. Я подумал – наша же лекарка померла… так вот если бы…

– М-да… – Лаен одобрительно поцокал языком, обдумывая слова подчиненного. – Интересно, нужно будет с атаманом на эту тему переговорить… Ладно, молодец! Отдыхай, завтра понадобишься.

– Благодарствую! – В глазах Дьякона промелькнула радость, и мужичок растворился в окружающем сумраке.

Толковый лекарь каравану был необходим как воздух. Даже не учитывая нынешнюю тяжелую ситуацию с ранеными, люди и так часто болели и получали травмы. Для кочевой общины было крайне важно поставить их на ноги в кратчайшие сроки. Особенно это становилось актуально, когда караван заходил в провинции, пораженные мором или поветрием. Знахарка Ива хорошо справлялась со своими обязанностями, а вот госпожа Тавия откровенно не годилась на эту роль…

Поймав себя на мысли, что он начинает размышлять как настоящий негоциант, Лаен усмехнулся. Что ж, завтра все встанет на свои места. А сейчас пора отправляться спать. Безошибочно найдя в темноте кибитку дозорных, Лаен проник внутрь, стараясь не побеспокоить спавшую смену, разделся и завалился на холодный топчан.

Глава 4

Озорной лучик восходящего солнца робко скользнул по лицу десятника, заставив приоткрыть глаз. В кибитке дозорных оказалось гораздо светлее, чем в собственных мутных сновидениях. Кошмар вновь напомнил о себе тягучей беготней в тенях которая закончилась смертью жертвы на ступенях каменной лестницы. Что это за место и кто тот бедняга? Почему он столь ожесточенно тычет в него кинжалом? Увы, на вопросы джараха, кроме него самого, ответить было некому.

В столь ранний час кибитка по понятным причинам пустовала. Потери заставили соглядатаев максимально сократить время отдыха между дозорами. Двухъярусные кровати оказались аккуратно застелены одеялами из козьей шерсти. На одном из них валялся карточный расклад недоигранной партии. В центральном квадрате золотонимбый церковник умудрился занять каменный трон, чего доселе не случалось.

Десятник поежился от холода. Вчера малиновая от жара, сегодня печь стояла с приоткрытой дверцей и была начисто вычищена от золы. Сладко потянувшись на жестком и колючем покрывале, Лаен внезапно вспомнил о предстоящем совете общины – и безмятежный налет блаженства словно ветром сдуло. Потратив время на очистку одежды и подлатав ее с помощью крючка и нити, джарах привел в порядок оружие и вышел наружу.

Рассвет уже вовсю дирижировал птичьим хором. Размоченная прошедшим ночью дождем земля покрылась зеленоватым налетом мха и дышала белесой дымкой. В недрах высоченных крон робко шуршал ветерок, изредка роняя на еловую подстилку мелкие веточки. Насыщенный прохладой воздух, будто горный поток, ворвался в легкие и изгнал остатки дремы.

Совершая обязательную разминку с крепким шестом в пару ярдов длиной, десятник дозорных по привычке наблюдал за пробуждающимся караваном.

Мимо сновали знакомые лица. Мужчины и женщины, разодетые в длинные рубахи и туники до колен, спешили по своим рабочим делам. При приближении к занятому тренировкой десятнику, караванщики почтительно приветствовали его, и он по возможности отвечал тем же. На крышу одной из кибиток взобрался старик Овенсий, из цеха плотников. Вместе с подмастерьем они принялись отдирать подгнившие доски, планируя починку. В отдалении, среди кустов, бодро застучали топоры лесорубов. Ветерок принес запах дыма, а после – аромат закипающей похлебки. По кромке поляны пробежала группа солдат Калача, ритмично бренча амуницией. Самого его видно не было, тренировку возглавлял оставшийся в живых десятник наемников.

Посчитав мышцы достаточно разогретыми, Лаен принялся упражняться с плетью, поменяв обычные кожаные струны на особые, бережно хранимые в потертом деревянном футляре. В три хвоста прочных ремней из кожи странга, зубастого хищника северных лесов, вплетены остро заточенные куски железа, оставляющие при ударе глубокие рваные борозды. Страшное оружие в умелых руках, требующее сноровки и осторожности при использовании. Джарах владел им достаточно умело, за что когда-то в клане и получил прозвище Плеть.

Пока десятник тренировался, из-за ближайшей кибитки выглянул старший приказчик Фабио. В его руке виднелся длинный ивовый прут. Скорчив озорное лицо, он принялся осторожно подкрадываться, предполагая огреть гибким «оружием» джараха по спине. По-стариковски высоко поднимая колени, вашуйец старался не издавать звуков и искренне считал, что достаточно незаметен. Это была давнишняя забава приятелей. Если старому вашуйцу удавалось провернуть задуманное, что случалось крайне редко, Фабио впоследствии мог долго смаковать победу, радостно собирая морщинки вокруг глаз и кривя одеревеневшее лицо в довольной ухмылке.

Не в этот раз – десятник оказался слишком взвинчен предстоящим сходом глав цехов, чтобы позволить себе быть невнимательным. Боковым зрением приметив долговязую фигуру и поползновения советника негоцианта, он в нужный момент точным ударом хлыста перебил ивовый прут почти у основания, оставив в руке Фабио лишь жалкий огрызок.

Напряжение сыграло злую шутку – слегка перестарался. Отпрянув от неожиданности, старик попятился, запнулся и, потеряв равновесие, шлепнулся на тощий зад, очумело вращая глазами:

– Ну вы даете, господин десятник! Чуть руки не лишился. Вот бы мне так научиться!

– Зачем? – Десятник помог ему подняться и дотронулся пальцем до высокого лба приятеля: – Твои умения – здесь. Не каждому дано собственным разумом столь искусно владеть.

– А за жизнь драться как прикажете? Умными словечками врагов увещевать, пока у них ум за разум не зайдет?

– Так тоже годится! – рассмеялся джарах, пряча плеть в рукав, под специальный ремешок. – Но умению владеть оружием мало обучиться, постоянная практика нужна. А ты с книжкой поваляться горазд. Из пистоли своей давно тренировался стрелять?

– Пороха всего ничего осталось после каменоломни той проклятой! – развел руками и нахмурил густые брови Фабио. – Пока в окрестности Данастской академии не попадем, разжиться вряд ли получится. Я где ни пытался сторговать, все бесполезно! За их цену я целую пушку купить могу. Но зачем она мне, без пороха-то? Говорят, с запада редко стали караваны приходить, в этом все дело.

– Да уж. Как бы нам твоя экономия боком не вышла… Но силища-то какая в оружии вашем! Изобрели ведь умники, земляки твои. Если такими пару сотен солдат вооружить… Только представлю – и дух захватывает, какие дела провернуть смогли бы!

– Да уж говорил вам сотню раз, не меньше: не мы придумали, – сморщил нос Фабио. – Технология из Гаттейского союза пришла, мы только доработали. Да что толку! Для приготовления взрывной смеси ингредиенты особые нужны, в точных пропорциях. От гаттейцев в последнее время вообще ни слуху ни духу, видать, крепко жмут твари Шуйтара их кланы. А на запад, я так понимаю, мы не скоро попадем, да и доведется ли побывать там вообще…

– Сейчас одному многоглазому Невзре известно, что на западе творится, – сплюнул Лаен, невольно вспоминая родные края. – К западу от гор Мальки и до самых топей теперь сплошная вотчина княжны Юлии… Будь моя воля и сила, гнал бы потаскуху до самого Травяного моря… да там и утопил. Как раз с помощью ваших пистолей такое вполне себе можно было бы провернуть. Ладно, что уж там… лучше скажи мне, Фабио, что там с советом?

– Все что нужно, уже сделано. Как только преподобный Мэтью проведет службу во здравие Единого Отражения, собираемся в кибитке негоцианта. – Фабио многозначительно помолчал. – Вы готовы? Полный круг будет, представители всех цехов. А как община изберет негоцианта – его первые решения в основу порядка лягут. Смута грядет, вот чего я опасаюсь. Люди за судьбу переживают, жалованье-то больше некому платить. Вас обсуждают. Прямо с того момента, как негоциантом назвались и перстень предъявили.

– И что говорят? – спросил Лаен, еще не зная, хочет ли он услышать ответ.

– По-разному, – уклонился от прямого ответа вашуйец. – Кто одобряет, кто говорит, ну, что опыта у главы соглядатаев маловато. Что жизни вы не видели толком. Поймите, господин Лаен, вы для большинства – настоящая загадка! С одной стороны, работы черновой не чураетесь, обыденной, караванной. Община это оценила давно. И словом, и делом всегда подбодрите, не обидите, как иногда Алонсо или преподобный. С другой стороны – недавно вы у нас, никто ничего толком о вас не знает, кроме того, что сами сказывали. Переживают люди, как поведете себя, если так случится, что негоциантом станете.

– Друг мой Фабио. – Лаен посмотрел в слезящиеся стариковские глаза и выдал, как на душе лежало: – Поверь, я сам не знаю, нечего людям сказать. Может, пока не поздно, отступиться?

– Даже не думайте об этом! – замахал руками Фабио. – Поймите наконец, если не вы – будет такой раздрай, что про дела наши торговые забыть можно будет надолго! Каждый собственную выгоду искать начнет, уже голоса раздаются, чтобы порядки Фекта Стелайского изменить. Робкие, правда. Но, как говорится, лиха беда начало. Как только народ слабину почувствует и каждый начнет на себя одеяло тащить – всем мало не покажется!

– Да, наверное, ты прав как всегда, – вынужденно согласился Лаен и, склонив голову, оглядел себя. – Пойду сапоги пока вычищу от мха и накидку свежую достану, а то как бродяга, право слово.

– Хорошее дело! – Старик деловито потер сухие ладони. – А я тогда харчей принесу. Негоже на голодный желудок важные вопросы решать. И помните… народ крепкую руку любит, и предсказуемость, чтобы никаких двусмысленностей. Сказанное на совете огромную ценность иметь будет.

– Я учту твои слова, – вздохнул джарах, понимая, что ввязывается в такую авантюру, из которой обратного хода уже не будет. Чтобы разрядить обстановку, он наигранно грубо добавил: – Тащи мне снедь, писарь, да поживее тут!

Не ожидавший такого от старого товарища, Фабио выпучил глаза.

Казалось, что прошло не несколько часов, а целые века. Наконец вокруг кибитки негоцианта кольцом расположились парни Калача, отсекая неуместное любопытство местных. Переодевшись в чистое, будто на собственную казнь, десятник собрался с духом, поднялся по приставной лесенке и решительно прошел внутрь.

Всегда казавшееся просторным помещение оказалось наглухо забито народом, словно сельская церквушка в день приезда архиерея. Главы цехов и те, кто понаглее, стояли в первых рядах у стен. Помощники негоцианта расселись по обе стороны стола, но одно место пустовало. Прекрасно зная каждого из них, будто близкого родственника, Лаен тем не менее сейчас по-новому вглядывался в сосредоточенные и серьезные лица.

Место напротив входа, во главе стола, занимала скорбящая вдова, госпожа Тавия. Ее узкие плечи покрывала траурного цвета шаль, черные как смоль волосы на южный манер были собраны на затылке в тугой хвост. На смуглом лице застыла маска печали и отрешенности. Едва подкрашенные губы складывались в тугую линию, и лишь напряженный взгляд темных миндалевидных глаз выдавал нешуточное волнение.

В знак сочувствия ее утрате джарах низко склонил голову. Девушка благодарно взмахнула ресницами.

Справа от вдовы, поджав нескладные ноги под лавку, деловито водил пальцем по желтым листам толстой книги Фабио Ранье. Старый вашуйец вроде был одним из первых, кто поддержал покойного Фекта в его начинаниях, когда судьба скрестила их дороги. Обладая исключительными знаниями и умениями в торговых делах, старик считался доверенным человеком негоцианта и одним из влиятельнейших членов общины каравана. Лаена привлекала в нем неистребимая тяга к познанию и способность подвергать сомнениям привычные вещи.

Их взгляды встретились, и Фабио едва заметно ободряюще качнул подбородком.

С вашуйцем делил скамью капитан Вортан Авинсо, заняв своим массивным телом ее большую половину. На удивление, всегда отменно вычищенный плащ Калача был неподобающе измят, как, впрочем, и изможденная обильными возлияниями физиономия. Лаен готов был биться об заклад, что капитан полночи провел за карточным столом и, судя по хмурому взгляду, остался в проигрыше. На его пальцах явно не хватало изделий из драгоценного металла, джарах был склонен подмечать такие вещи. Это могло означать лишь одно: подпитываемые обстоятельствами и переживаниями, страсти и пороки Калача начинали брать над ним верх. Сегодня-завтра вполне может последовать попытка карточного реванша. А если опять проиграет? Наверное, именно об этом предупреждал старый вашуйец, когда говорил о грядущем раздрае.

Бывший гвардеец не удостоил джараха даже взглядом. Вздутые вены на шее и покрасневшие глаза подсказывали, что капитан хочет побыстрее оказаться на свежем воздухе.

Напротив страдающего от похмелья капитана по-медвежьи восседал преподобный Мэтью. Просторная роба скрывала грузное тело, делая его похожим на огромный валун. Прямо из него вырастала лысая голова, украшенная старыми рубцами шрамов и торчащими в стороны мясистыми ушами. Увидев вошедшего десятника соглядатаев, факельщик растянул толстые губы в улыбке, напоминающей оскал опытного дознавателя при виде старого подопечного. Толстые пальцы монаха неторопливо перебирали звенья цепи, которая вела к висевшей на поясе палице-жаровне.

Хоть сквозь его одежду и просматривались тугие повязки, Мэтью явно шел на поправку.

Свободное место находилось как раз подле монаха, и джараху ничего не оставалось, как занять именно его. Демонстративно отложив свои записи в сторону, старший приказчик неуклюже поднялся, взглядом пресек перешептывания у стен и возвысил голос:

– С позволения ее светлости госпожи Тавии, – нескладно согнувшись, он отвесил глубокий поклон в сторону вдовы, – капитана цеха наемников Вортана Авинсо, несущего истинную веру преподобного Мэтью, командующего дозорными Лаена Тарка и прочих глав цехов каравана я начну наше общинное собрание. Выражаю также свое почтение присутствующим на совете представителям уважаемых торговцев, мастеровых, возничих, ловчих и всех прочих.

Народ отозвался одобрительным гулом.

– Благодарю вас, сударь, – тихо произнесла Тавия. – Ни для кого не секрет, по какой причине созван совет общины. Учитывая крайнюю степень важности обстоятельств, предлагаю сразу перейти к обсуждению вопроса… преемственности.

– Как пожелаете, госпожа, – вновь поклонился Фабио. – Уважаемое собрание, как всем известно, его светлость негоциант Фект, да осветится священным пламенем его путь в обитель Воритара, являлся воистину почитаемым и прозорливым правителем, успешно ведущим свои дела во многих провинциях Аламийской империи. Но волей обстоятельств и козней нечестивых врагов нет его более с нами!

– Осиротели! – всхлипнул голос за спиной десятника. Люди зашумели.

– Попрошу тишины! – строго оглядел присутствующих Фабио. – Иначе выгоню. Так вот, на чем я остановился?.. Пришло время кому-то из здесь присутствующих уважаемых общиной людей возглавить правое дело покойного и вести нас всех вперед, к белому свету и земному благополучию.

Он замолчал, переводя дыхание. Люди вдоль стен снова осмелели и загомонили. Проникшись важностью события и понимая, что лучшего момента может и не представиться, каждый хотел высказаться и опередить соседа, вынести на суд накопившиеся проблемы или просто привлечь внимание к собственному мнению…

Бордоволицый Авинсо с размаху грохнул кулаком по столу – и мгновенно наступила тишина. Благодарно кивнув капитану, что случалось нечасто, Фабио продолжил:

– Прошу уважаемых присутствующих высказываться по данному вопросу в порядке установленных правил. Госпожа Тавия? – Передав слово вдове, Фабио опустился на место.

– Много говорить я не в силах, прошу прощения, – она промокнула глаза платочком, – но хочу сообщить собранию про один важный факт, который в первую очередь должен стать известен каждому в этих стенах. Перед смертью, – ее голос постепенно обретал силу, – мой покойный муж советовался с главой соглядатаев, всем нам известным Лаеном Тарком. Чувствуя себя не лучшим образом, он передал этому достойному господину символ своей непререкаемой власти и могущества, а вместе с ним – ответственность за наши жизни и судьбы. Мое мнение целиком и полностью совпадает с дальновидным решением его светлости. Если мой погибший муж доверял этому господину, значит, и я готова целиком и полностью уповать на его милость… Мне больше нечего добавить.

– Благодарю вас, госпожа Тавия! – Вскочивший на ноги вашуйец вновь обратился к собранию: – Со своей стороны, я могу лишь подтвердить данный факт и доподлинно знаю, что у преподобного Мэтью на этот счет есть свои доводы. Прошу вас, святой отец!

– Сыны и дщери Воритара! – Вставая, монах ощутимо пихнул стол объемистым пузом. – Скорбь в наших сердцах вопиет и плачет по убиенной невинной жертве, что стала добычей созданий Шуйтара. Крепитесь и молитесь, дабы огненный взор Воритара вновь осветил путь для агнцев его!

Мэтью патетично воздел руки. Люди всхлипывали и буравили взглядом пол. С удовлетворением обведя их взглядом, монах продолжил:

– В ту бесовскую ночь, когда кознями Иллокия, принца обмана и лжи, мы сбились с пути, а Лаен Тарк принимал решения, я был облагодетельствован кратким разговором с его светлостью. И внимая словам правителя нашего, уяснил для себя, что прозорливый взгляд его направлен был в будущее, кое нам не дано видеть. Впоследствии я лишь убедился в правильности этого решения. Заверяю вас, дети мои, что перстень негоцианта уже обрел своего нового владельца, указаниям коего мы без раздумий следовать должны, отчаянно веря в спасителя нашего, Воритара всемогущего!

Не веря своим ушам, десятник слушал монолог монаха и искренне недоумевал. Какой разговор? Да Фект лыка не вязал, когда Мэтью был у него!.. К чему тогда вся эта ложь? Чего добивается преподобный? Может, новых преференций, что были невозможны с предыдущим негоциантом? Как бы там ни было, во всем этом следовало разобраться. Что-то подозрительно много людей в последнее время стремилось сделать десятника негоциантом, что не могло не настораживать.

– Благодарю вас, преподобный Мэтью, – поблагодарил монаха Фабио, дождавшись, когда тот опустится на скамью. – Со своей стороны, я знаю господина Лаена Тарка как серьезного человека, предпочитающего мудрые действия опрометчивым поступкам. Невзирая на то, что волос его еще не коснулась благородная седина, а время, проведенное с нами, не так продолжительно, прошу заметить, – он поднял указательный палец вверх, привлекая внимание, – что помимо последнего прискорбного случая, когда караван попал в ловкую западню баронессы, господин Лаен берег наши жизни лучше всех своих предшественников. Именно поэтому я тоже поддерживаю последнюю волю его светлости негоцианта Фекта Стелайского!

Ощущая себя словно в густом тумане, Лаен слушал одобрительные возгласы в свою честь. Что, черт побери, здесь происходит?! Идя на совет, он до последнего не верил, что все обернется подобным образом. Где-то в глубине души считал, что, посовещавшись, цеховики изберут себе негоцианта, а он присягнет ему и все будет как прежде. Но уже трое наиболее влиятельных людей общины однозначно высказались в его поддержку! Как такое могло произойти?

Отчаянно колотящееся сердце подсказывало, что он оказался совершенно не готов к такому развитию событий.

В очередной раз призвав к порядку, Фабио передал слово Авинсо. Глава цеха охраны выглядел крайне растерянным. С неким удовлетворением десятник отметил про себя, что Калач тоже не мог поверить в происходящее.

Вортан медленно поднялся и начал свою речь не торопясь, тщательно взвешивая каждое свое слово:

– Я приветствую собрание и благодарен за возможность высказаться. Наше солдатское дело – исполнять приказы, и, конечно, имеет большое значение, от кого они исходят. Негоциант Фект никогда не лез на рожон, чем сохранил немало жизней моих ребят. Даже не представляю, кто смог бы продолжить его дело… Я прошу собрание позволить мне воздержаться от участия в выборе…

– Означает ли это, господин капитан, что вы планируете покинуть караван? – осведомился Фабио, строго взглянув на Авинсо.

– Нет, – быстро выдохнул Вортан, и десятник догадался, что зажатый в угол капитан позорному бегству предпочтет временное отступление. – Но с негоциантом, избранным уважаемым собранием, нам предстоит решить немало вопросов… касаемо… э-э-э… жалованья и содержания моего цеха… потери слишком большие.

– Вас услышали, капитан! – кратким наклоном головы поблагодарил его Фабио. – И, наконец, уважаемому собранию хотелось бы узнать мнение остальных цехов. Сударь Ярок, прошу вас.

Вперед вышел крепкий мужчина с красной шеей и рыжими, стриженными под горшок волосами. Это был глава возниц, самого многочисленного цеха общины. Он имел право вещать от имени всех остальных.

– Прошу простить, коли что не так, красиво говорить не обучен… Посоветовались вчера с ребятами, что и как… разное услышал. Одни вот говорят, что скобы железные совсем покупать перестали, ремни рвутся, а замены нет вовсе, приходится латать, а когда? Правильно – ночью, при лучине, а получается-то оно как – тягловоз дернул и на́ тебе…

– Ярок, давай ближе к делу! – рявкнул Фабио.

– А… ну так я и хотел подойти к этому, – насупился старший возничий. – Ребята уверены, что дела господин Лаен поправить сможет. За него большинство наших. И вот еще, касаемо упряжи…

– Я вас понял, сударь! – прервал его Фабио и возвысил голос: – Итак, уважаемое собрание! Совет высказался! Вы присутствовали и все слышали собственными ушами. Поддержит ли мнение совета община каравана? Четверо при одном воздержавшемся! Готовы ли цеха присягнуть на верность нашему новому негоцианту, господину Лаену Тарку, мужественному и бесстрашному сыну Западных баронств и будущему защитнику ваших душ?

– Да! Да! Присягаем! Присягаем! – закричали вокруг. Поднялся гвалт и шум, аж деревянные стены заходили ходуном.

С трудом успокоив собравшихся, Фабио повернулся к Лаену и согнул спину в поклоне:

– Ваша светлость! – И уже шепотом прибавил: – Оденьте на палец перстень!

Мутным взглядом десятник обвел присутствующих. Он сейчас видел мир словно сквозь толщу воды. А мысли метались, сталкиваясь в противоречивых предположениях. Множество глаз были обращены на него: одни откровенно пялились, другие заискивающе улыбались, третьи смотрели так, будто перед их взором явил свое присутствие сам Воритар…

Внезапно на джараха снизошло вселенское безразличие. Он понял, что стал негоциантом лишь потому, что других устраивающих всех кандидатур попросту не было. Преподобного не столько чтили за веру, сколько боялись сказать поперек, опасаясь навлечь его гнев и расправу. Вортана недолюбливали за спесивость и вообще за то, что капитану было плевать на всех, кроме себя. Фабио был самым сообразительным, но до сих пор не снискал должного уважения, будучи по натуре слишком мягким и воспитанным. Госпожа Тавия, хоть и была женой негоцианта, являлась, по сути, беженкой из так не любимого всеми халифата.

Кто тогда остается?

Правильно, оставался лишь десятник дозорных. Безликая, всех устраивающая фигура, даже можно сказать – пешка, которой, судя по всему, каждый хотел манипулировать по своему усмотрению. Вон у глав цехов уже глаза горят: мечтают небось поскорее взвалить на него все свои нужды и заботы…

Ну, тут они точно просчитались. Община сама не ведает, кого избрала собственным правителем!

Они смели предположить, что им легко управлять?! Тем, кто собственноручно убил сестру, ставшую ведьмой?! Тем, кто не помнит, что творил в самое страшное для аламийцев время после Ритуала?! Тем, у кого в голове живет мертвая дочь Мальки, способная призывать на помощь сущность Шуйтара?! Эти люди глубоко заблуждаются, считая его пешкой в затеянной ими игре. Он еще не знает всех ее правил, но непременно найдет в себе силы переписать их под себя!..

Поймав себя на мысли, что пауза затянулась, Лаен продемонстрировал собранию перстень негоцианта и решительно надел его на палец.

– Благодарю, что доверили мне самое сокровенное: свои собственные жизни. Клянусь следовать целям покойного Фекта Стелайского, защищать вверенные мне души и преумножать достигнутое своими предшественниками. – Перстень реагировал мягкой вспышкой на каждую произнесенную им фразу, словно впитывая в себя слова клятвы. – А сейчас прошу остаться старшего приказчика и госпожу Тавию. Остальных я приму позже.

Следуя словам негоцианта, народ потянулся к выходу. Расталкивая людей, первым кибитку покинул Вортан, не удостоив Лаена даже взглядом. Преподобный, напротив, перед тем как удалиться, пафосно пожелал удачи, пообещав провести службу в честь нового негоцианта, как только немного восстановит здоровье.

Подождав, пока дверь кибитки захлопнется за последним человеком, новоиспеченный негоциант устало навалился на столешницу всем телом.

Глава 5

«Ну и морды! Один другого стоит… Нет, а эту красную рожу ты видел? Я думала, имперец прямо здесь кончится от удара! – подвел итоги собрания ехидный женский голос. – И с чего это ты взял, что я могу призывать сущность? Сама не понимаю, как так вышло!..»

«Ты все врешь, Марта. Собственная шкура оказалась дороже, чем жизни простых, ни в чем не виновных людей».

«Да я твою душу от Мальки спасала, неблагодарный! А твоим общинникам было суждено умереть… за своего будущего негоцианта. Это ли не честь?! Все лучше, чем бесславно сдохнуть от болезни или мора в… выгребной яме, в которую скоро превратится община при твоем правлении. Слушай, негоциант, я тут подумала… у меня есть к тебе дельное предложение…»

«Что ты несешь?! Убирайся обратно в Шуйтар, падшая!»

Стиснув зубы и сжав кулаки, Лаен по наитию попытался через сигил Пустоты воздействовать на Марту. Задавить в глубинах разума, выстроить преграду, отсечь павшую целительницу от собственного сознания… От усердия на его висках проступила красная сеточка сосудов, а лоб покрылся испариной. Прошло несколько секунд, прежде чем джарах понял, что больше никто не пытается вмешиваться в его мысли. Была ли в том его заслуга, или целительница сама предпочла закрыть рот – осталось загадкой.

– Ваша светлость, – в голосе Фабио слышалось неподдельное беспокойство, – с вами все в порядке?

– Не обращай внимания, просто… жарко здесь, душно. И оставь уже наконец эти титулы, Фабио.

– Как скажете, господин, но на людях я буду обращаться к вам как подобает.

– Дело сделано! – удовлетворенно заключила Тавия. На ее лице расцвела улыбка, а грусть и апатия растворились без следа. – Теперь у нас есть законно избранный правитель, и все случилось согласно установленным традициям. Люди поддержали вас, господин Лаен, почти единогласно! Предлагаю обсудить первостепенные вопросы, а потом я начну собирать вещи.

– Зачем это? – не понял он, отреагировав лишь на последние слова девушки.

– Правитель общины, – терпеливо пояснила она, обращаясь к Лаену, будто к несмышленому ребенку, – должен руководить караваном из этой кибитки, здесь принимать своих людей с жалобами и просьбами, решать насущные проблемы. Или вы намерены и дальше делить кров вместе с дозорными? А я пока переберусь на женскую половину общины и займусь лазаретом. Нам нужно как можно скорее поставить на ноги раненых. Возможно, на какое-то время я смогу заменить Иву.

– Хорошо, – тупо кивнул Лаен, его мозг все еще не поспевал за новой действительностью.

– Вот, выпейте! – Сходив в отделенную ширмой комнату, пока еще свою, она вернулась и протянула джараху кружку с еще теплым, пахнущим травами варевом. – Это настой из цветков изомора, он придает ясность мыслям и восстанавливает энергию. Я приготовила его на рассвете, специально для вас.

Неожиданно приятный на вкус, напиток почти сразу оказал положительное влияние и взбодрил не хуже купания в ледяной воде. Осознав наконец, что отказываться от свалившегося на него титула уже поздно, Лаен начал мыслить в обстоятельствах данности. Слишком многое сейчас зависело от него, и прятать голову в кусты было бы бесчестно.

Уже допивая терпкий на вкус напиток, негоциант неожиданно вспомнил про важное дело, требующее скорейшего разбирательства. Пособник баронессы все еще безнаказанно разгуливал по станице. Со всей суетой, связанной с советом и избранием негоцианта, Лаен совершенно позабыл о нем. Чтобы развеять последние сомнения, в первую очередь необходимо как можно быстрее осмотреть его жертвы. Если он прав, не допусти Воритар, тогда они все в большой опасности. Местные, может, и навострились воевать с тварями живорезов, но ведьмовские отродья станут для них большим сюрпризом.

Уверенно отставив опустевшую кружку, он поблагодарил Тавию и обратился к вашуйцу:

– Фабио, какие дела нам нужно решить в первую очередь?

– О, таких предостаточно! Во-первых…

– Стоп. Давай сначала не терпящие отлагательств. Мне нужно закончить одно дело с атаманом Вальсо, от этого… будет многое зависеть. А потом ты мне все обстоятельно расскажешь.

– Как скажете, э-э-э… господин Лаен. Тогда по существу. Через три дня наступит срок выплаты жалованья. После наших последних торговых операций с гильдией моих земляков в Хаске казна каравана довольно ничтожна, но покойный негоциант держал резерв как раз для этой цели. С учетом потерь лир хватит впритык. Основные средства сейчас вложены в партию вина, сукно, пеньковую веревку производства Вашуйской республики и гаттейские самострелы. Также у местной гильдии была закуплена пробная партия меда, дарровы нити и немного высококачественных шкур дабров. Ну и, как вы знаете, к каравану примкнуло несколько человек, которым нужно попасть в Атрель. Они полностью оплатили дорогу.

– Я так понимаю, именно самострелы обошлись нам дороже всего, – предположил Лаен. – Фект планировал продать товары в Атреле?

– Да, игристое весьма выдержано, и не сомневаюсь, что местные кабатчики его оценят по достоинству. Остальное тоже должны распродать с хорошим наваром. Но самострелы – это личный заказ Безземельного графа. Тут есть один нюанс. Лесной правитель выдал Фекту заем в пять тысяч лир, который сейчас на вас, господин негоциант.

– Вот как? – неприятно удивился тот. – А раньше ты не мог мне это сообщить? Ладно, и во сколько можно оценить имеющийся на руках товар?

– Все полсотни самострелов при нас, как я уже говорил, это пять тысяч аламийских лир, которые еще обеспечены казной Триграда. Все остальное я бы оценил тысячи в три, с учетом потерянного при бегстве с рудников.

– Сколько граф обещал за доставку оружия?

– Еще пять. Но с учетом того, что две тысячи его светлостью Фектом уже были получены наперед, остается три.

– Итого, мы можем рассчитывать на шесть тысяч лир. Как я понимаю, часть этих средств мы должны оставить для торгового баланса, для последующих закупок. Что ж, негусто… Значит, придется хорошенько постараться, иначе людям будет нечем платить. Крайне необходимо провернуть еще хотя бы одну хорошую сделку, пока не прилетели белые мухи.

– Об этом и речь. Тем более… граф доверял негоцианту Фекту в торговых делах и платил полновесными лирами вперед, зная, что тот не обманет. Даже если мы завершим текущий заказ, новый получить на тех же условиях будет весьма проблематично. Личные связи являются определяющим фактором в текущих реалиях.

– Так, понятно… – Прокрутив в голове полученную информацию, джарах объявил свое решение: – Скажи людям, что через три дня они, как обычно, получат свою плату в оговоренном размере, но прибавь к ней, скажем… десять процентов.

– Но это невозможно! Тогда на выплаты уйдут почти все наши деньги! – возмутился Фабио и заскрипел кусочком угля по выскобленной дощечке. – Так, за минусом выплат цехам, где есть погибшие…

– Плату тех, кто пал в бою с приспешниками баронессы, отдашь старшим по ремеслу. Пусть разделят между своими.

Вашуйец выпучил глаза:

– Но на это уйдет вся текущая казна! Чем мы будем платить людям в следующий раз?

– Сделаешь, как я сказал, – отрезал Лаен, вспоминая, как вел дела отец. – Получим с графа плату сполна, потом я найду… крупный заказ.

– В конце осени перевалы закроет снег… к тому времени нам нужно будет уходить на юг, и желательно с достаточным запасом лир, – осторожно вставила слово Тавия, переглянувшись с вашуйцем. – Последняя зимовка под Остеей обошлась нам в десять тысяч монет, с учетом того, что наши приказчики расторговывались по всему Заозерью и мой муж распустил половину людей по деревням и платил только половину жалованья.

– У вас теперь новый негоциант! Мне решать, сколько я буду платить своим людям, – возразил джарах и тут же подивился взявшейся из ниоткуда злости. А ведь все из-за проклятой Марты! Пришлось взять себя в руки. – Прошу простить за резкость, госпожа. Что-то еще, Фабио?

– Сию минуту, господин. – Послюнявив палец, вашуйец перелистнул страницу своей книжицы. – По моим подсчетам, в ближайшее время нам понадобится около двухсот монет на закупку материалов для ремонта повозок.

– Планируй это с обещанного графом. Встанем на ремонт, когда прибудем в Атрель.

– Хорошо. Так, харчи… это не то. А, вот! Ловчие просили аудиенции у новоизбранного негоцианта. Нужно назначить старшего цеха плотников на место погибшего Прола и решить несколько хозяйственных споров… и благословление на совместное сожитие молодая пара просит.

– Ох, как же муторно!.. – простонал Лаен. – Давай так. Сначала я приму капитана Вортана. С цехом охраны перво-наперво договориться нужно. Потом пусть дозорный Дьякон ко мне явится. Ловчим скажи, чтобы после полудня приходили, выслушаю их. Потом те, кто пожениться намерение имеют. Вот тоже мне, нашли время… По цеху плотников вот тебе сразу мое решение: старшим цеха будет Овенсий. Старик опытный, вполне себе еще крепкий.

Вашуйец одобрительно закивал, негоциант тем временем продолжил:

– Что еще?.. Пусть вещи мои принесут сюда… и шест тренировочный не забудут. Ах да, и главное – завтра еще тут стоим, а на следующий день выступаем в Атрель. С атаманом я договорился, препоны чинить не будет. Нужно, чтобы Ярок был готов отправляться по первому моему приказу. Все ясно?

– Я все записал, господин негоциант, – деловито отозвался вашуйец.

– Госпожа Тавия?

– Если вы не возражаете, господин, я хотела бы обсудить с вами деликатные вещи. Мне необходимо рассказать вам о некоторых особых делах моего покойного мужа.

– Как скажете, госпожа. – Лаен кивнул ей, обрадованный, что девушка не обиделась на его резкость. – Прошу простить, но сейчас мне нужно идти. Давайте отложим наш разговор до вечера.

Выскочив из кибитки, негоциант направился прямиком к резиденции атамана. Его путь лежал мимо кибитки-арсенала, который охраняла пара солдат капитана Вортана. Завидев своего нового правителя, парни вытянулись по струнке. Каждый встречающийся на пути человек из общины норовил приветствовать его, кланялся, желал здравия и благодати Зеркального Отражения. Их непривычное поведение вначале позабавило, но позже заставило Лаена глубже проникнуться всем грузом ответственности, лежащим теперь на его плечах.

В глазах обитателей общины тлел огонек надежды, дровами для которого служила вера в перемены к лучшему. Лаену пришло в голову, что хоть и не следовало плохо говорить об умерших, но Фект в последнее время все больше увлекался выпивкой, все глубже погружаясь в собственные грезы о прошлом. Его закаленная годами железная воля об них же и истончилась и, как и следовало ожидать, однажды переломилась, как сухой стебелек травы…

За этими рассуждениями джарах неожиданно осознал, что уже не испытывает всепоглощающего чувства вины, которое терзало его все это время. Разве это он заливался вином той ночью, когда караван шел по территории урочища Каторжников, находясь в великой опасности? Разве это он снял с себя ответственность, передав символ власти главе соглядатаев, и отправился храпеть в теплую постель к женщине, которую, скорее всего, приблизил лишь из жалости? Разве это он не смог совладать с собой в момент смертельной угрозы, при встрече с баронессой, будь ее род проклят всевидящим Невзрой в десятом поколении…

Неожиданно поток обличающих аргументов иссяк, и на поверхности оказалась простая истина, отчего-то не замеченная ранее. А как так вышло, что ни опытная знахарка, ни мудрая Тавия не смогли привести Фекта в чувство? Тот же травяной чай, которым угостила его вдова, подействовал сразу, а негоциант на приеме выглядел так, будто бражничал не один день…

Приподнятый настрой и браваду как ветром сдуло. Все снова свернуло в привычную колею. Лаен больше не ощущал себя правителем судеб, но лишь пешкой, чью роль ему и уготовили. А все из-за кого? Его мыслями вновь завладела красная Вильма. Если бы не баронесса и ее слуги, все осталось бы как прежде! Только теперь он сполна осознал, как сильно желает смерти женщине, продавшей свою душу погонщикам ведьм…

Убаюканная временем волна ненависти вновь поднялась и захлестнула разум. Он ненавидел ведьм: одна из этих тварей в далеком прошлом решила его судьбу, именно из-за нее он оказался в клане джарахов.

Затолканные в глубины подсознания воспоминания радостно зашевелились и полезли наружу, словно черви после дождя.

…Это случилось задолго до Ритуала.

Родовая усадьба успела погрузиться в сон, когда сущности явились на зов. Он лежал на огромной кровати, завернувшись в одеяло, и никак не мог заснуть. Старшая сестра закрутилась с делами и не смогла прийти этим вечером рассказать ему очередную захватывающую историю о властном императоре, смелых гвардейцах и отважных первопроходцах-егерях, рыщущих по трясинам Чести в поисках порождений сумрака. Витая в мечтах, он пялился в окно, где на горизонте и находились те самые, невидимые во тьме опаснейшие болота, и представлял себя во главе блистательного отряда суровых ополченцев…

От волнительных мыслей его отвлек странный шум, раздавшийся в недрах огромного дома. Истошный крик служанки заставил вскочить с постели. Топот бегающих по коридорам людей, мужские выкрики, среди которых он узнал голос отца, звон оружия – все смешалось воедино, заставив задрожать от страха. Не придумав ничего лучше, он выхватил из-под подушки подаренный отцом кинжал и шмыгнул за тяжелую портьеру, закрывающую нишу под окном.

Скрипнувшая дверь едва не заставила его выскочить из укрытия, но интуиция запретила это делать. Через несколько мгновений ноздри ощутили вкусный запах цветочной воды, которой пользовалась Иллия… Но сестра выглядела и вела себя не как обычно, и он продолжил наблюдать за ней через едва заметную прореху в ткани.

Крадучись подойдя к кровати, Иллия подцепила неестественно длинным пальцем одеяло, обстоятельно обнюхала его, а затем медленно повернула голову в сторону окна. В его сторону. Задыхаясь от ужаса, он беспомощно тонул в бездне ее черных глаз…

– Господин негоциант! – внезапный окрик привел джараха в чувство.

Поняв, что застыл как истукан прямо на крыльце атаманской усадьбы, Лаен повернулся на голос.

– Господин негоциант, – повторил Укус, глядя на джараха с подозрением. – Атаман уж заждался вас!

– Пойдем, – кивнул Лаен и направился было к двери, но был остановлен.

– Нету его тама! Во внутреннем дворике Вальсо. Атаман приказал хлопцам лопаты захватить и вас дожидаться.

Последовав за Укусом, негоциант случайно, к своему удивлению, заметил на его пальце кольцо Калача. Так вот где Авинсо нашел компанию! А ведь орал давеча громче всех, что за местными глаз да глаз нужен, якобы не доверяет он им…

План в голове созрел мгновенно. Нагнав парня, джарах уважительно похлопал его по плечу:

– Смел ты, однако! Не каждый рискнет вещицу живорезов на теле носить.

– Че такое? – не понял Укус и с подозрением посмотрел на негоцианта. – Где это?

– Так вот же! – Лаен указал ему на кольцо. – Носишь ведь и не боишься, что плоть иссушится и отвалится на раз.

– Быть того не может, господин негоциант, – хитро заулыбался парень. – Красивое колечко! Я его в карты выиграл у одного из ваших. Хмурый такой, здоровый, в плаще дорогом ходит. Не может статься, что он носил его, не ведая…

– Так носил-то – в наказание, дурья твоя голова! – оборвал его Лаен и закатил глаза. – Ох, и простаки вы тут! Мизинца-то видел, нету у него?

– Ну… – Ухмылка вмиг сползла с губ Укуса. – Вот ведь гад…

– Оплошал капитан в сражении, вот я и присудил ему носить кольцо, пока вину свою не искупит. Негоциант я или кто? А вещица эта злокозненная из Хаска родом. Сняли ее с тела одного из измененных живорезами. А ты, экий дурень, позарился…

Замороченный парень брезгливо стянул двумя пальцами выигранное украшение и хотел уже было выкинуть его в кусты, но джарах остановил:

– Погоди, не гоже так. Глядишь, и у вас зараза какая начнется… Клади вот сюда, на платочек…

С озабоченным видом убрав кольцо в карман, Лаен ловко извлек оттуда же пару серебряных пятаков и сунул их Укусу:

– На! Молчи только, что сглупил так, не позорься перед подчиненными. Вот узнает атаман, что вещи живорезов на себе таскаешь, по головке не погладит… А с хмурым больше в карты играть не садись. Понял?

Обрадовавшись пятакам, будто найденной спустя время заначке, парень спрятал их за подвернутое голенище сапога. Было заметно, что его переполняет радость за такой исход: и от проклятой вещи успел избавиться, и даже заработал на этом. Джараха обуревали те же эмоции, но с другого края – купить подобное кольцо стоило не меньше двадцати – тридцати лир, и то если ювелир хороший торг позволит.

Довольные каждый собой, они миновали хлипкую калитку и оказались во внутреннем дворике. Растрепанный Вальсо подпирал поленницу и почесывал мятое лицо. Рядом маялась троица подручных, вертя в руках черенки лопат.

Завидев джараха, атаман недовольно воскликнул:

– Ну ты и горазд спать, Лаен! Не чаял уже тебя дождаться!

– Не спал я, совет у нас был на рассвете… Не будем время терять, показывай, где убитых схоронили.

– Пойдем, коли так! – согласился атаман и, вопреки своим же словам, запрокинул голову и надолго присосался к деревянной фляге.

Наконец, проследовав около получаса по едва заметной тропинке, змейкой вьющейся между соснами, они оказались на обычном деревенском погосте, прикрытом с разных сторон раскидистым ельником. Старые захоронения сплошь покрывал лесной ковер, и угадывались они исключительно по покосившимся кое-как сбитым деревянным крестам.

Пройдя по самой окаемке на дальний край, процессия остановилась возле холмика свежей земли, едва припорошенного упавшей хвоей.

– Все трое здесь, – показал атаман и, усевшись на кочку, а может, могилку, устало оперся спиной о сосну. – Что делать прикажешь? Выкапываем?

– Как трое? – удивился Лаен. – Ты же говорил, что в разное время убили их…

– Копайте! – приказал тот своим ухарям и не торопясь объяснился: – В разное, верно. Только в одной могиле все лежат. Говорю же, способ мы нашли, как уберечь покойничков от зова живорезов. Смотри, один помер, копаем яму, но глубокую, футов шесть-семь. Положили покойничка – сверху специальным щитом деревянным перекрываем, во всю ширину могилки непременно, это важно. Доски особыми знаками изрисованы, глас живорезов не берет их. Железом, говорят, надежнее, но дорого слишком получается. Следующего помершего к нему, значит, аккурат сверху подкладываем. Понял?

– Кажется, да, – сообразил Лаен. – А почему в разные могилы не хороните? Проще же, чем постоянно откапывать. И что за знаки такие, что живорезы с ними совладать не способны?

– Наука такая, не нами придуманная, – пожал плечами атаман. – Раньше по-разному пробовали, часто за лопаты браться приходилось, проверяли, не ворочается ли там покойничек. То уши им насквозь прокалывали, то головы тряпками оборачивали – ничего не помогало. Раскопаем, бывало, а он как попрет на нас, упырище страхолюдное, – так только рубить и приходилось или на костер крючьями волочь. А как щиты сверху начали класть, по-человечески стало. Теперь как нужно в могилку свеженького подложить, ну если в патруле боец пал или от хвори помер, так и делаем, чтобы яму новую не рыть. Деревяшек заговоренных мало у нас, считай, всего ничего, вот и толкутся в тесноте страдальцы.

– Хитро придумали, – оценил Лаен, поразившись местной смекалке. – А мы по старинке действуем, на костер павших отправляем. Не получается чтить традиций предков, что сказывали землицей мертвых укрывать.

– Так мы тоже так делали, пока монахи не подсказали… – Поняв, что сболтнул лишнее, атаман махнул рукой. – А, ладно. Откроюсь тебе: не наша это задумка. Сами-то пробовали, но все без толку. Мы с Собором дела ведем нынче плотно, так вот монахи и надоумили. За щитами этими в Атрель подводу гонять приходится, да только не успевает монастырская братия свои каракули на них рисовать. Пикетов много вокруг города, постоянно кто-нибудь гибнет.

– Монахи? – нахмурился Лаен. – Им-то какая печаль до вас?

– Дела они сурьезные с графом ведут, а мы под ним ходим, – нехотя признался атаман и достал заветную фляжку. – Вот и пришел приказ содействовать, значит, делам Собора… Но не спрашивай и не обессудь – не скажу ничего больше.

– Окстись, Вальсо… – Джарах посмотрел ему прямо в глаза и откровенно подначил: – Какие дела у вас могут быть с Собором? Вы же по самоуправству здесь даже земли Вольницы переплюнули! Даже наш преподобный, больно охочий до проповедей, в вашу станицу носа не кажет… Врешь небось!

– Тьфу ты! Сказано же тебе – тайна это. Не наставлениями горазды, а платят нам за работу… особую.

– Тогда, как разбогатеешь на монашеских лирах, непременно сообщи – специально для тебя вашуйское закупать буду!

– Обязательно, – засмеялся атаман и в этот момент один из его людей, роющих могилу, призывно махнул рукой.

Отчистив от земли деревянную заслонку с непонятными символами, подручные Вальсо ловко подцепили ее крючьями и извлекли на край ямы. В земляном чреве друг на друге лежали три тела разной степени отвратности. По ним и вообще везде ползали потревоженные белые черви, разные жуки и прочие насекомые. Как и обещал атаман, вылезти из могилы и напасть на людей никто даже не попытался.

– Вытаскивайте всех троих! – потребовал негоциант.

Ватажники переглянулись и набычились.

– Делайте, что сказано! – приказал атаман, и его людям пришлось подчиниться.

Хоть длинные ремни с собой захватить догадались… Наконец после изрядной порции препирательств, ругани и даже пары падений обратно в яму покойнички оказались выложены по ранжиру неподалеку от своего вечного пристанища.

Умершая первой средних лет дородная баба в драной кофте с раздувшимся животом выглядела наиболее гадко. Ее сосед, посвежее годков эдак на пяток, скалился на джараха черным щербатым ртом, набитым землей. Самая свежая, замотанная в простыню старуха с укором пялилась на обступивших ее людей застывшим взглядом начисто выеденных глазниц.

Прикрыв рот платком, джарах начал осмотр с кухарки. Кое-как и под ободряющие возгласы людей атамана, не спешивших, однако, на помощь, он перевернул раздувшееся тело на живот, разрезал ткань нательной камизы и внимательно изучил спину толстухи. Вот оно! Кожа провисла, но вдоль позвоночника отчетливо виднелась роспись клинка, образующая затейливые фигуры. Сигил призыва. Никто его не видел и ни о чем не догадывался. Кухарку так и похоронили в чем была. Впрочем, это было вполне естественно для местных.

Получалось, что первоначальная идея находила подтверждение. А еще Лаен понял, что хитрые щиты монахов защищают павших не только от гласа живорезов, но и от сигилов погонщиков ведьм.

Повторил процедуру с портным – полное совпадение с первой жертвой. Джарах даже мимолетно порадовался, что так верно определил происходящие в станице события. А вот третья жертва, старуха-беженка, не говорящая по-аламийски, не имела никаких видимых ран на теле, кроме единственной рваной вмятины под сердцем. Били точно и один раз, насмерть, без всяких хитрых задумок.

Лаен опешил. Неужели он все-таки ошибся и последняя жертва не имеет никакого отношения к творящему непотребства душегубу? Хотя нет… такой след как раз нож-коготь способен оставить, особенно если снизу вверх удар наносить. Но зачем он убил старуху?! Постойте-ка…

– Вальсо! Ты же вроде говорил, что девчонку у тебя под боком убили? А эта старая совсем. Ты запамятовал, что ли?

– Обижаешь, Плеть! Как сейчас было, все помню! Когда на криках подняли меня спозаранку, я сразу к ним в комнату соколиком метнулся. А там ор стоит страшный, визг бабий, плач… полный караул! Молодка, значит, прямо возле тела старухи на коленях елозит, лопочет что-то не по-нашему. Как меня увидела, давай тыкать пальцем то на мать свою, – а я так понял, что старая-то матерью ей при жизни приходилась, – то за спину себе. А я-то гляжу, ты не поверишь, спина-то у молодки исполосована вся, будто плетью исхлестана! Ужас. Кровища, правда, подсохла уже… Я почему-то подумал первой мыслью, что повздорили они. Вроде как мать давай учить молодуху жизни при помощи плетки, ну и та ее ножичком в сердцах. Кто их порядки знает-то: может, у них такое непотребство нормальным считается. Опосля только и догадались, что старуха по вине душегуба преставилась. Тьфу ты! Точно! Старуху же убили, а молодка просто криками своими мне в память запала!

– Где. Эта. Девчонка? – Ухватив атамана за воротник рубахи, джарах смотрел в его расширившиеся зрачки. – Ну же, Вальсо! Мне срочно нужно взглянуть на ее спину!

– Не знаю я… Ты чего вскипел-то?! В станице где-то… Мы как вчера с тобой разошлись, я подумал – а что они и вправду у меня взаперти сидят, словно звери дикие? Ну и передал нашим женщинам на попечение. Слушай, Плеть, если тебе так приспичило, так я и краше для тебя найду. Нашу, местную. Я их многих уже давно…

– Да не в этом дело! – отмахнулся джарах, досадуя на невнимательность атамана и собственную нерасторопность. – Если я прав, совсем скоро будут новые жертвы!

Глава 6

Лаену пришлось рассказать атаману, что под видом беженца к ним в станицу пробрался изворотливый пособник погонщиков ведьм. А куда было деваться? Про Вильму упомянул лишь вскользь, в том плане, что караван угодил в хорошо подготовленную засаду. Дескать, о пособнике узнал случайно от захваченного в плен слуги баронессы и все такое.

Сообразив наконец, что к чему, Вальсо схватился за голову, укоризненно взглянул на джараха и отправил своих людей, всех, кто в тот момент был с ними на погосте, на поиски путников, прибывших с Небесного плато. Приказано было хватать их и без разговоров тащить прямо к усадьбе на суд атамана для разбирательств.

Всю обратную дорогу по лесу до станицы они проделали молча. Вальсо хмурил брови и часто прикладывался к никак не пустеющей фляге. Негоциант чувствовал свою вину перед старым приятелем. Если бы он сразу открылся перед ним, а не затевал собственные игры, вероятно, голова пособника баронессы уже украшала бы один из сосновых пней вокруг лесного лагеря.

По их возвращении станица уже стояла на ушах. Слух, что среди беженцев затесался настоящий убийца, умеющий призывать ведьм, разнесся со скоростью степного пожара. Крикливая толпа выкидывала из жилищ одежду и немудреные пожитки пришлых и тех, кто им просто не нравился, примеряясь, чем можно поживиться. Самих бедолаг тоже искали, но с заметно меньшим энтузиазмом. Пару человек уже успели вздернуть на сучьях одинокой березы.

Негодуя на самоуправство, атаман приказал своим людям привести девчонку, которая, как подозревал Лаен, стала жертвой помощника безносого лакея. Еще оставался шанс вычислить злодея с ее помощью. Ведь не могла же истязаемая не видеть лица своего мучителя?! Понятно, почему не смогла пожаловаться сразу, но ведь указать-то сейчас на него пальцем она ведь сможет?

А вот что с ней самой сделают, когда убийца будет найден, Лаен боялся даже представить. Сигил призыва рано или поздно сработает, если уже не сработал, не допусти Воритар. Обратного хода не было, сердобольная Малька должна была явиться за ее душой… Но вправе ли они казнить еще не обращенную?!

Джараха так и подмывало спросить по этому поводу притихшую Марту, но он удержался. Неизвестно еще, что та может насоветовать.

Поиски худо-бедно продолжались. В станицу прибывали все новые отряды с дальних пикетов, сразу являясь пред черные атаманские очи. Из-за того, что многие не знали друг друга в лицо, почти каждый раз возникала неразбериха, пару раз перетекшая в настоящую поножовщину. Вальсо крутился юлой, стараясь на месте разрешать повсеместно возникающие конфликты.

Не зная, что еще можно предпринять и чем помочь станичникам, Лаен было сам направился на поиски девчонки, даже не представляя, как будет это делать, но оказался перехвачен Калачом. Капитан выглядел слегка посвежевшим и фальшиво улыбался, совершенно не обращая внимания на творившийся в округе бедлам.

Видно, какие-то выводы для себя после избрания негоцианта Авинсо успел сделать. Вот только какие? Эх, знать бы…

– Господин негоциант! Право, не ожидал, – начал он, гордо выпятив грудь. – Старший приказчик доложил, что первым своим указом вы повысили цехам жалованье! Премного благодарен самолично, и от ребят вам большое уважение!

– Сложившаяся ситуация того требовала, капитан Авинсо. Невзгоды в подслащенной воде быстрее растворяются. А вы, кстати, помимо жалованья, не забудьте по справедливости разделить плату павших наемников между живыми.

– Обижаете, ваша светлость! – лукаво заулыбался капитан, и до Лаена наконец дошла причина его хорошего настроения. – Лира счет любит, вот сведу, кому сколько причитается, так сполна и выдам!

Выдать-то он выдаст, да только половину в лучшем случае. А остальное себе в карман положит. Эх, надо было самому или, на худой конец, Фабио попросить расчет произвести!.. Сплоховал тут, конечно, ну да ладно, впредь наука.

Внимательно оглядев Калача с ног до головы, Лаен решил высказаться откровенно:

– Капитан Вортан, отныне я запрещаю вам и вашим солдатам играть в карты. Мы еще не достигли Атрели, а значит, торговый рейд продолжается со всеми вытекающими отсюда предосторожностями.

– Но почему?! В свободное время никогда не возбранялось ведь… Фектом, – опешил гигант и скорчил недовольную мину.

– Я так решил. Значит, так оно и будет! – отчеканил Лаен и бросил Авинсо кольцо, которое тот едва успел поймать. – Ваше?

– Мое! Но как?.. Благодарю, конечно. Сколько… э-э-э… я должен…

– Считайте это авансом. Также советую вам, – Лаен мысленно махнул рукой и решил идти до конца, – поменьше пить и больше времени уделять подготовке солдат.

– Все понятно… господин негоциант, – усмехнулся Калач, и на его скулах заиграли желваки. – Разрешите идти к солдатам?

– Идите. И еще… Будьте начеку. В случае свары в станице защищайте караван любой ценой.

Кивнув, капитан убежал в обозный лагерь, а Лаен заметил в толпе красную рубаху Вальсо. Тот отчаянно жестикулировал и отдавал распоряжения:

– Как найдете их, пусть вертаются взад, да поживее! – втолковывал атаман рябому парню, держащему в руках лук.

– Может, к ручью пошли, там полянки светлые… – задумался парень. – Или к руинам… там крапивы, правда, много, жжется зело, подлюка! А может…

– Так разделитесь, олухи! – потерял терпение Вальсо. – Одни к ручью, другие пущай остальные места проверяют! Куда они еще могли податься? Чтоб всех мне сыскали! Как найдете, сразу сюда тащите, да немедля!

– Всех? – вмешался Лаен. – Зачем всех-то?

– Женщины станичные поутру в лес пошли за ягодой, – махнул рукой атаман. – И эту… которая тебе надобна, с собой взяли. Чтоб даром хлеб не ела, значит.

– Ну что за невезение! – Джарах чертыхнулся с досады. – Если она там…

– Чего «если»? – ощерился Вальсо. – Плеть, хватит юлить, сказывай! Я же вижу, что для тебя девчонку важнее найти!

Дальше выкручиваться перед товарищем не позволяла совесть, и джарах уже более подробно поведал атаману про нападение на караван, вероломную баронессу и вероятные последствия действий ее клеврета.

Атаман внимательно выслушал до конца и насупился:

– А раньше не мог сказать? Эх ты… Одно дело – тварей живорезов осаживать, другое – супротив ведьмовского отродья воевать. Парни мои ведь непривычны к их повадкам, что теперь делать-то?

– Вот потому и не говорил – боялся, что дров наломаешь.

– А теперь, стало быть, не боишься?

– Теперь надо быстро действовать. Если в девчонку Шуйтар заглянет, беда будет. Как бы женщины ваши не поддались на ее увещевания в лес подальше забраться.

– Этих найдем, – уверенно кивнул Атаман. – В чащобы дурехи побоятся заходить. Смекнуть вот не могу, как паразита среди мужиков вычислить. Жаль будет, если всех пришлых с плато придется перевешать.

– Думай, Вальсо, вспоминай, чему в клане учили. Одно могу точно сказать, вот такой нож у него при себе имеется. – Джарах продемонстрировал атаману клинок безносого. – И взгляд у таких особый всегда. Либо свербить тебя будет словно шилом от злости внутренней, либо наоборот – глазенки в сторону поведет от тоски.

– Да тут половина таких! – С досады Вальсо ударил кулаком по бедру. – Как настурция в лагере появилась – у всех очи либо огнем полыхают, либо облаком тумана укутанные. Ничего, сейчас парней отряжу, дознание проведем с обысками – и найдем твоего пособничка!

– Да не мой он! – открестился Лаен, прекрасно осознавая, что скоро ситуация может выйти из-под контроля именно в этом направлении. – Слушай, атаман. Я пока не знаю, чем помочь тебе еще. Порядки – ваши, вам и карты в руки. У нас самих дел накопилось невпроворот… Как сыщете злыдня – сразу за мной посылай.

– Непременно! – уверил Вальсо.

Негоциант постоянно оборачивался, пока шел к месту стоянки каравана. Он с тревогой наблюдал, как вокруг атамана постепенно собирается большая толпа. Ему казалось, что воздух в округе сгустился до предгрозового момента, когда до первых оглушительных раскатов остаются какие-то жалкие мгновения.

Атаман Вальсо Лютый, приятель Лаена, сейчас являлся тем самым громоотводом, способным принять удар людской стихии на себя и решить дело миром. Если у него не выйдет, безопасность каравану некому будет гарантировать, все признанные договоры о неприкосновенности превратятся в обычные бумажки, ничего не стоящие.

…Возле кибитки негоцианта маялся Дьякон. Взглянув в его кислую физиономию, джарах вспомнил о еще одном щекотливом деле, не дававшем ему покоя с момента бегства каравана с рудников. Но прав ли он в своих подозрениях? Слишком многое свалилось на него в последние дни, голова пухла от размышлений и сомнений, духовные скрепы грозили рассыпаться под напором обстоятельств. Сейчас он уже не был уверен, что действует правильно. Но другого решения в голову не приходило.

Велев подчиненному подождать еще пару минут, Лаен взбежал по ступеням.

Внутри кибитки он застал Фабио и заваленный бумагами стол. Свитки с ленточной перевязью, пропитанные сургучом желтые листы, толстые и не очень книги с тесьмой, скрепляющей исписанные страницы. Составляя очередной документ, судя по всему весьма важный, вашуйец, высунув язык, старательно водил по бумаге пером, то и дело макая его в стоящую рядом чернильницу.

Приходу негоцианта старик очень обрадовался.

– Господин Лаен! Вы как раз нужны очень, – заявил он, ловко подсунул Лаену пару бумаг и принялся капать на них воском. – Нужно, чтобы негоциант наделил эти документы властью.

Покрутив на пальце перстень, Лаен по очереди приложил его к податливой желеобразной субстанции. Знакомиться с написанным на листе не посчитал нужным, не до того сейчас было, да и Фабио не мог подсунуть ему какую-нибудь каверзу. Вашуйец по натуре был очень щепетильным в делах, и Лаен всецело доверял ему в этом.

– Благодарствую! – Фабио ловко выхватил листок, подул на него и подсунул под специальную дощечку. – Пока все, но скоро начнут подходить просители, как вы велели.

– Успеем, – кивнул Лаен и поручил старику то, о чем уже думал некоторое время: – Сообрази назначение Рыбы на должность главы соглядатаев.

– Так, сейчас составлю документ, – отозвался вашуйец и вздохнул, бормоча себе под нос: – А я думал, вы Дьякона хотели на свое место… Ошибся, значит. Эх, казна тает, урезать расходы надо… посмотрим, посмотрим…

Тут в кибитку как раз робко заглянул Дьякон.

– Фабио, – отвлек вашуйца негоциант, – оставь нас ненадолго. Иди прогуляйся, спину хоть разомнешь, а то врастешь скоро в стол!

Когда за стариком захлопнулась дверь, Лаен несколько помешкал, не зная, с чего начать.

– Послушай, Дьякон…

– Да, господин! – Мужичонка услужливо затряс головой, показывая, что готов на любые подвиги. – Рад стараться, господин негоциант! Чего изволите? Вы не сумневайтесь…

– Погоди, – отмахнулся джарах и решил рубить сплеча. – Знаю, что служишь ты мне не щадя живота… Про другое хочу у тебя спросить: помнишь, там на рудниках, когда я тебя не узнал и едва не придушил…

– Так, так… – закивал головой Дьякон и неосознанно коснулся шеи, на которой до сих пор виднелась бордовая полоска. Его глаза отчего-то забегали.

– Не перебивай. Мы тогда госпожу Тавию нашли и… знахарку Иву. Мертвую.

Мужичок было вновь открыл рот, но Лаен строго взглянул на него, и тот лишь захлопал губами.

– Думается мне, что кто-то из наших ее порешил! – наконец озвучил свои соображения джарах, внимательно следя за реакцией подчиненного.

Черные зрачки соглядатая резко расширились.

– Святой Воритар! Зеркальное Отражение! Возможно ли такое?! Да разве кто осмелился бы…

– Чует мое сердце, что осмелился. Не знаю, что ему знахарка сделала, но очень хочу дознаться. – Нехорошо улыбнувшись, джарах продолжил буравить Дьякона взглядом, отмечая выступивший на его висках пот. – Ты тоже там был… Видел все то же, что и я, но мне сейчас не до этого, сам понимаешь, дел невпроворот… Поброди, потолкуй с людьми – может, кто что вспомнит. И я на досуге покумекаю, может, приду к каким… выводам. Уразумел?

– Да, господин негоциант… – Дьякон шумно проглотил слюну. Лаену показалось, что плешивый страстно желает убраться отсюда поскорее. – Разрешите исполнять приказание?

– Действуй с удачей! – напутствовал его негоциант.

Примененный в отношении Дьякона прием в клане джарахов звался «мутная водица». Лаен надеялся, что суровая репутация Морока сыграет свою роль. И если он окажется прав в своих подозрениях, не приведи Невзра, конечно, это станет отправной точкой в поисках недругов, засевших, как он подозревал, в самой общине каравана.

В дверь робко постучали. Вздохнув и остро затосковав по прошлому, Лаен крикнул, чтоб заходили.

Вслед за Фабио, нерешительно переглядываясь и пряча за спинами руки, вошла троица парней во главе с усатым мужиком, которого звали Вест и который являлся старшим ловчим каравана. Морща лицо, дядька досадливо покрякивал и с укоризной поглядывал на парней, державшихся кучкой. Те отвечали ему враждебными взглядами и с надеждой поглядывали на негоцианта.

– Ну, говорите! – повысил голос Фабио, заняв место за столом. – У господина негоцианта, думаете, дел больше нет, кроме как на ваши молчащие рожи смотреть?

– Простите нас, ваша светлость! – начал самый решительный, от волнения подергивая себя за вихрастый чуб. – Заявить хотим, на старшо́го цеха нашего, Веста.

– Экие жалобщики, совсем распустились! – тут же повернулся к парню усатый дядька. – Ворье, а не работнички!

– Так, тихо! По очереди говорить будете, – оборвал Лаен дядьку и ободряюще махнул рукой парню: – В чем обвиняете?

– Так не мы первые обвиняем. Он и начал обвинять… – чубатый указал пальцем на Веста. – Давеча, когда суматоха вся эта завертелась, ну… деру давали из деревни той, где нам по сопаткам надавали, у него кошель пропал. Сам и потерял, поди, а тепереча говорит, мы украли! Четвертого нашего, Скрепа, пока мы на охоте были, так измордовал… Он даже к вам прийти не смог, господин негоциант! Совсем житья не стало, требует полсотни лир с нас четверых, только одна надежа на вашу светлость!

– Так все было? – повернулся джарах к усатому и нахмурился.

– Они это, ироды! Они! – закричал дядька, брызгая слюной. – Давно приметили, где я денежку храню. А когда кутерьма началась, прибежали, кричат, что, мол, драпать надо, помощь нужна с телег обузу скидывать. Я побежал, конечно, помогал мужикам, пока с места не тронулись, руки из плеч едва не вывернул. А здесь уже, в лагере, хватился – нет кошеля! А там полсотни лир было, между прочим! Давай пытать этих, чернозубых – у-у-у! – больше-то ведь некому было! Вместе все обитаемся, из одного котелка, почитай, и жрем.

– Правду говорит? – Лаен грозно сверкнул глазом на парней.

– Так! – хором подтвердили они. – Да только не брали мы ничего! Сам задевал куда-то, черт усатый, теперь с нас содрать хочет пропажу свою. Скрепа обидел, плачет тот, кровью плюется…

– Ироды! – всплеснул руками усатый и погрозил им кулаком. – Вот я вас!

Велев всем замолчать, негоциант задумался. По всему выходило, что у старшего цеха ловчих не было доказательств кражи, все строилось на домыслах. А вот подчиненного он избил лишь по подозрению, явно выходя за рамки дозволенного. Вроде все логично, и незачем было тары-бары разводить.

Посчитав, что такое самоуправство нужно пресекать на корню, негоциант объявил свое решение:

– Тебе говорю, Вест. За то, что, минуя порядок, ты людей бьешь без разбору, приговариваю тебя к пяти ударам кнута. Требовать потерю с ловчих ты больше не будешь, так как нет у тебя на это никакого права. Всем все ясно?

– Да как же так, господин негоциант?! – растерянно забормотал усатый, а парни принялись усердно кланяться и радостно переглядываться. – Там же пятьдесят лир было, сбережения мои, я ведь верой и правдой вам… всегда, не сумневайтесь…

– Решение вынесено, вы все его слышали, – оборвал дядьку Фабио. – Выметайтесь! Да сапожищами своими поаккуратнее мне тут!

Когда делегация покинула кибитку, Лаен укоризненно посмотрел на вашуйца:

– Сам, что ли, разобраться не мог? Тут делов-то…

– Не в моей власти это! – открестился от происходящего Фабио, выставив вперед костлявые руки. – Такие споры только Фект решал, самолично. И, кстати, хочу заметить, что он бы рассудил по-другому.

– Как это по-другому? – удивился Лаен. – Тут же все очевидно!

– Может, и очевидно, – уклонился от прямого ответа вашуйец, снова берясь за бумаги, – а может, и нет. Старшего цеха вы крепко обидели, теперь стараться так не будет. А через него в наших котелках общинных частенько мясо бывало.

– Брось, Фабио, – махнул рукой негоциант, – его за самоуправство следовало на место поставить. И опять же, следуя твоей собственной логике, теперь четверо вместо одного торопиться будут! Решение-то в их пользу!

– Вам виднее, – флегматично пожал плечами вашуйец, но Лаен заметил, что старик все равно остался при своем мнении. – Ходит одна поговорка у нас, в Вашуйской республике, что кисть не пальцами сильна, а жилой, которая в движение их приводит.

– Хочешь сказать, что теперь парни, управу на Веста найдя, слушаться его перестанут? – догадался наконец Лаен. – Но ведь пойми, все равно он не имел прав своего человека избивать на одних домыслах. Я так разумею. Не будет справляться, другого поставлю во главе цеха. Ну да ладно, Воритар с ними. Что там еще у нас по плану?

– Молодые желают твое благословление получить, чтобы жить вместе, детишек завести. Парня знаю, толковый, в учениках у нашего плотника ходит. Рукастый сам, давно инструмент и место просит, чтобы мастерскую нашу расширить. Девка – из стряпух, себе на уме, правда, но такому мужу в самый раз, ссориться меньше будут…

– Скажи, что благословляю, делов-то! – с облегчением махнул рукой негоциант. – Вспомнил, про кого говоришь. Если это все, я тогда к атаману пойду…

– Подождите, господин, – остановил его Фабио. – Во-первых, преподобный противится этому…

– Отец Мэтью? С какой стати?

– Девица – из Гаттейского союза родом, Зеркальное Отражение чтит, но, по словам преподобного, недостаточно истово. А во-вторых, селить их некуда. Семейных и так немало, сам знаешь, таборами целыми живут, плюс мы повозки оставили в карьере, как раз отчасти свободные.

– И Фект всем этим занимался?! – не поверил Лаен. Ему стало тоскливо. – Неужели они сами договориться не могут? Одни бы подвинулись, другие – еще куда-нибудь перебрались…

– И не только этим! – покачал головой вашуйец и снисходительно взглянул на джараха. – Вам еще множество решений принимать придется.

– Но у меня же есть отличный помощник? – решил схитрить негоциант. – Вот ты бы как поступил, Фабио?

– Сложно сказать, – вздохнул тот. – Против слова преподобного идти – себе дороже. Не стоит недооценивать его. Влияние на души людские зело велико. Даже если вы позволите им, община житья не даст. Монах науськает, сбегут молодые от нас, а парень, говорю же, рукастый, такой нам самим понадобится.

– И что ты предлагаешь?

– Честно говоря, не знаю. Фект поэтому и тянул с молодыми…

– Так что ж ты сразу не сказал, что дело не срочное? Пусть терпят пока, что-нибудь придумаю…

– Так-то оно так, но дело-то, опять же, молодое. Как бы чего не вышло. Если девчонка понесет от него вне милости Воритара, придется обоих выгонять.

– Я услышал тебя, Фабио! – поднявшись со скамьи, Лаен облокотился на стол, и проникновенно посмотрел в веселые глаза вашуйца. – И ты еще смеешь говорить, что это лишь малая часть?! Да я с ума сойду!

– Пообвыкнетесь! – Фабио беспечно пожал плечами. – Решение вынести несложно, вот последствия в меньшее зло вывернуть – это есть истинная мудрость правителя! Сажа не всегда черна, а белоснежный снег пачкается легко.

Ничего не ответив, но крепко задумавшись над словами старика, джарах отправился искать атамана. На его душе скребли кошки…

Глава 7

А разгневанный атаман в это время метался по станице и мордовал подчиненных. Те, стараясь избежать членовредительства, активно шуровали по хибарам и землянкам, переворачивая вещи, и с острасткой допрашивали трясущихся жильцов. Судя по истошным крикам, кому-то уже припоминали старые обиды. На крыльце усадьбы скопилась целая гора разномастных клинков, из которых, увы, ни один не напоминал орудие безносого. Ушедших в лес женщин тоже так и не нашли, хотя на их поиски местный предводитель отправил своих лучших следопытов.

В общем, полный провал всех маневров негоцианта был налицо.

Впав в ступор от безысходности, джарах все еще надеялся на благоприятный исход. Он сидел на траве, облокотившись спиной на камни ограды, и неосознанно подсчитывал количество оборотов, которые делало одно из повешенных на березе тел. Четыре в одну сторону, по ветру, пять в другую, набирая скорость. Потом все повторялось заново, но уже в противоположном направлении. Пытаясь угадать верное количество оборотов по уже совершенным, Лаен определил, что сделать это иногда мешает ветер. Внешнее воздействие являлось предопределяющим фактором…

Осознав, что уже завечерело и пора прекращать заниматься ерундой и отлынивать от дел, он послал за госпожой Тавией, а сам, скрипя зубами, вернулся к Фабио в штабную кибитку. Потирая покрасневшие глаза, вашуйец все так же корпел над бумагами. Отмахнувшись от него рукой, Лаен с волнением прошел на жилую половину, туда, где никогда ранее не бывал. Теперь она целиком и полностью принадлежала ему. Здесь все еще витал аромат Тавии.

Большую часть пространства занимало ложе на двух человек, выглядящее поистине роскошно для кочевого жилья. Шкаф для вещей с резными дверцами и помутневшим от времени зеркалом, полированный столик, множество полочек и прибитый к стене брусок с крючками под оружие. Пол оказался застелен ворсистым санданирским ковром, а к потолочной перекладине цепью крепился хитро изогнутый подсвечник с бронзовыми лепестками. Настоящие баронские покои, пусть и совсем небольшие. А главное – его собственные. Лаен имел свою личную комнату только в детстве.

С торца под крышей имелось узенькое оконце, которое негоциант тут же открыл, впуская свежий воздух. Его немудреный скарб уже успели перетащить сюда и сложить на ковре аккуратной горкой. Зацепившись взглядом за пару книг с записками монахов о Шуйтаре, джарах случайно вспомнил про необычный конверт, найденный им на теле старика в разрушенной церкви.

Лаен успел разобрать по полкам большую часть вещей, когда стукнула дверь и в кибитку впорхнула госпожа Тавия. Заметив вашуйца, она немного смутилась, но виду не подала. Подпалив свечи, вдова и негоциант расположились за столом друг против друга. Лаен с неудовольствием подумал, что, судя по всему, отныне ему придется проводить здесь изрядное количество времени. Пришло в голову, что неплохо было бы изменить порядки. Пусть вон Фабио занимается рутиной. А самые важные решения останутся за джарахом. Все-таки негоциант он или кто?!

Пока вашуйец со знанием дела раскладывал по ящикам документы, с которыми работал, Тавия улыбалась негоцианту и даже стрельнула в него глазками. Санданирская красавица выглядела уставшей, но умудрилась нечаянно коснуться под столом его ноги, чем вызвала жаркую волну в груди. К счастью, в этот момент к ним присоединился Фабио и Лаену удалось скрыть неловкость.

Спеша отвлечься от провокационных мыслей, он задал девушке вопрос:

– Госпожа Тавия, у вас получится заменить нам знахарку?

– Не думаю, мой господин. – Она качнула головой и изящным движением откинула с лица непослушные волосы. – Ива почти не вела записей, и так зная, что и где у нее находится. В нашем походном лазарете целая куча разных снадобий и порошков, и только сама Малька ведает, каким целям они служат. Пока я опознала лишь листья сакры, которые в толченом виде заживляют раны, и… корень настурции. В высушенном виде он способен облегчить страдания…

– Я знаю, госпожа, для чего нужна настурция. Используйте ее лишь в крайнем случае, когда другие средства окажутся бессильны.

Она кивнула и продолжила:

– Из листьев я сделала мазь и обработала ею повязки. Весь сегодняшний день мы помогали раненым, – она кокетливо повела плечиком, – я даже в порядок себя не успела привести…

– Тавия, вы прекрасно выглядите! Так что же вы хотели сообщить мне про дела Фекта?

– Заклинаю вас, не доверяйте преподобному Мэтью!

– Простите?.. Видимо, я не расслышал…

– Я уверена, что монах имел какое-то особое влияние на моего покойного мужа!

– Странно. Его светлость не производил впечатления ярого приверженца Единой Церкви…

– Не в этом дело. Простите, мне стоило начать с самого начала. Насколько мне известно, монах ведь стал одним из первых сподвижников Фекта. Так ведь, Фабио?

– Все верно, госпожа Тавия. Мне придется отнять немного вашего времени, дабы погрузиться в прошлое… Как сейчас помню, с момента Ритуала минул ровно один год. Я тогда отсиживался в одной таверне близ Горинфа, что расположен в низинах Подола Мальки. На улицу и носа нельзя было показать – небеса рвались на части и Алмазный дождь заливал окрестности уже четвертые сутки. Тогда еще толком не знали, чем грозит зеленая водица… – Вашуйец сокрушенно коснулся омертвевшей плоти на своем лице, но нашел силы продолжить: – Но, что удивительно, не все оказались в неведении. Огромный телом купец и его не менее грозный телохранитель-монах приказали хозяину таверны запереть двери и не выходить под дождь без крайней надобности.

– Это были негоциант Фект и преподобный Мэтью? – догадался Лаен. – Ого! Это означает, что они уже тогда знали друг друга и путешествовали вместе?

– Именно. По какой-то причине они отстали от каравана, который, нужно сказать, в те времена был существенно меньших размеров. Алмазный дождь спутал их планы. Я тогда сидел от этих двоих за соседнем столом и благодаря Единому Отражению и отменному слуху случайно услышал, как монах шепотом заявил своему спутнику, что они погибнут, если не уберутся из этого места до заката солнца.

– Почему так?

– Это уже позже стало понятно, что слова преподобного оказались пророческими. Кем бы ни был предводитель живорезов, если таковой вообще имеется, это дьявольски хитрая бестия, настоящий Иллокий во плоти! Он не случайно вызвал Алмазный дождь именно над Подолом Мальки, болотистой низиной, где в давние времена произошло решающее сражение между войсками тогдашнего правителя Аламии, еще не принявшего императорский титул, и объединенными силами кордских ханов запада. До сих пор в тех местах вода в ручьях вымывает белые кости и черепа павших воинов… Но тогда, в ненастье, дыхание Шуйтара скрутило те самые кости в настоящие порождения зла и направило их врываться в ничего не подозревающие людские города!..

Неожиданно в голове негоцианта прозвучал знакомый голос:

«Старик рассказывает тебе о Первом Исходе живорезов. Ты ничего не помнишь, хотя вся Аламия, содрогаясь, передавала из уст в уста страшные рассказы о творящемся в Подоле Мальки ужасе. Население целой провинции отказалось подчиняться властям и потеряло человеческий облик. Именно тогда все узрели истинное могущество живорезов! Утратившие душу покидали дома, снимаясь с насиженных мест целыми семьями и безмолвной мертвой толпой брели на северо-восток, в глубины Приланского леса. В анналы истории событие вошло под названием Первый Исход Душ. За прошедшие со времен Ритуала годы подобное повторялось несколько раз».

Тем временем Фабио продолжил свой рассказ:

– Позже все случилось, как и было обещано Мэтью. Но тогда народ в таверне лишь беззаботно попивал пиво, ожидая, когда же наконец прекратится этот странный ливень и дороги очистятся от зеленого тумана, успевшего наглухо окутать окрестности. Не хочу преувеличивать свои достоинства, но в тот момент я почему-то безоговорочно поверил в слова монаха о скорой кончине и сильно испугался.

Проблема состояла в том, что преподобный Мэтью и негоциант Фект прибыли в таверну на лошадях. Впрочем, ваш покорный слуга и остальные немногочисленные постояльцы – и вовсе на своих двоих. Из крытого транспорта в наличии оказалась лишь стоящая во дворе старая карета, в которой могли поместиться максимум четверо. Фект купил ее у хозяина таверны на моих глазах, не торгуясь. Но дальше у необычных путников вышел спор, как быть с возницей? Негоциант пенял монаху на то, что негоже использовать ничего не подозревающего человека и брать на душу грех. На что Мэтью с кислой миной возражал, что его обет допускает и не такие жертвы.

Я понял, что это мой шанс. Никаким другим образом попасть в карету возможности не было. Господа казались слишком серьезными, чтобы брать попутчиков, а мой кошель по сравнению с только что выплаченной за карету суммой и вовсе выглядел смехотворно. Не позволяя сомнениям одержать верх, я тут же придвинулся к их столу.

Как сейчас помню, монах положил руку на рукоять жаровни и грозно посоветовал убираться прочь. Я был не вправе клянчить или требовать, поэтому изложил коротко и по существу: господа получают возницу, готового добровольно отвезти их куда угодно, а взамен у них просят лишь малую уступку. Господа переглянулись, и Фект полез было в карман, но я остановил его жестом и указал на женщину, сидящую в углу таверны и кормившую ребенка кашей. Она улыбалась, глядя, как малец неумело держит ложку, и заботливо старалась поправить его ручку. Посмотрев в мои глаза, негоциант удивленно выгнул бровь, а затем медленно кивнул, и мы ударили по рукам.

Не прошло и десяти минут, как я уже нахлестывал лошадей, стремясь поскорее вывезти людей из полосы проливного Алмазного ливня. Полная седоков карета трещала досками и грозила рассыпаться в труху. Пришлось сбавить ход. К сожалению, обмотанная вокруг головы накидка не сильно помогла мне тогда…

Потрясенный негоциант слушал вашуйца, буквально разинув рот. Фабио никогда не был столь откровенен, да и вообще не любил старик делиться воспоминаниями о собственном прошлом.

– Теперь вы понимаете, о чем я хотела сказать, господин негоциант? – Тавия произносила слова расчетливо, стараясь подчеркнуть их значимость. – Преподобный уже тогда оказывал влияние на негоцианта!

– Подождите, госпожа. – Защищаясь от ее напора, Лаен неосознанно выставил вперед ладони. – Ну знали они друг друга с давних пор, что это доказывает? И какое это может иметь отношение ко мне?

– Говорю вам, господин, Мэтью себе на уме, и вам ли этого не знать? Как бывший глава соглядатаев, вы же не могли не замечать, что в каждом крупном городе, который нам довелось посетить, монах исчезал на несколько дней?

– Да, вы правы, – вынужденно согласился Лаен. Он действительно знал о странной привычке преподобного, но никогда не придавал ей значения. – И что с того?

– Как что?! Неужели вы думаете, что он делал это без ведома негоцианта? – Тавия распахнула глаза и всем телом подалась вперед, переходя на громкий шепот: – Но почему Фект позволял такое? Неужели помощь монаха Собора не могла понадобиться нам в любой момент, особенно в том же Хаске, когда прямо под лагерем кружили полчища слуг живорезов?

– Действительно, странно. Я не задумывался над этим в таком ключе… Тавия, но вы же всегда были рядом с мужем, неужели он вам ничего не рассказывал?

– Нет! – Ее плечи поникли, а в голосе одновременно прозвучали злость и разочарование. – Фект никогда не был простаком, он четко видел грань между торговыми и личными делами. У него существовали тайны от всех, в том числе и от меня. Может, старший приказчик что-то знает… – Она искоса бросила взгляд на вашуйца.

– Увы, госпожа, – покачал головой Фабио. – Я лишь исполняю волю негоцианта и стараюсь не совать нос в чужие дела.

Слова старика прозвучали несколько двусмысленно, и Лаен поторопился закрыть щекотливую тему:

– Как бы там ни было, благодарю вас за предупреждение, госпожа. Какие бы преференции ни имел Мэтью, он их лишился с момента избрания нового негоцианта.

– Вы не представляете, как я рада это слышать, мой господин! Позвольте поинтересоваться – вы не забываете пить мое укрепляющее память зелье?

– Конечно, госпожа! – быстро соврал Лаен, нащупывая в кармане твердое стекло флакона с зельем, о котором напрочь позабыл со всеми переживаниями. Но признаваться и расстраивать Тавию не хотелось. – Буду признателен, если в ближайшее время удастся получить из ваших рук новую порцию.

– Я непременно приготовлю ее для вас. А сейчас позвольте мне пойти и немножко отдохнуть. С рассветом мне нужно будет сменить Аглаю в лазарете.

Молодая женщина сделала легкий реверанс и, шурша одеждами, упорхнула, оставив после себя восхитительный аромат дамской цветочной воды. Дождавшись, когда закроется дверь кибитки, Фабио тяжело вздохнул и поднял глаза на негоцианта:

– Господин Лаен, осмелюсь доложить вам…

– Фабио, не смей юлить, – оборвал его Лаен, ожидая, что речь пойдет о Тавии. – Выкладывай все как есть.

Но когда вашуйец заговорил, он понял, что ошибся.

– Я вот что хотел сказать… по поводу назначения главы цеха плотников…

– Что такое? Старик отказался?

– Нет! Нет! Наоборот, благодарил, сильно жалел, что вас не застал, чтобы лично поклониться…

– Что тогда? Странный ты какой-то…

– Вот то-то и оно! Не знаю, с какого боку зайти. Овенций тоже долго мялся, но, говорит, негоцианту не решусь, а тебе, Фабио, как на духу выложу!

– Да в чем уже дело-то?!

– Помните поломку в урочище? Когда у телеги колесо соскочило и мы полдня в поле как суслики стояли?

– Ну! И что?

– Овенсий утверждает, что не могло такое самостоятельно приключиться. Говорит, когда суматоха была, не придал значения, а потом уже обстоятельно все осмотрел. С вечера кто-то даррову нить через ось продел и к балке привязал. За полдня дерево истончилось, как соломинка, и сломалось, аккурат посреди полей.

– Груз проверял?

– Ящик с нитями вскрыт. На одной из болванок повреждена защитная береста. – Фабио с изумлением смотрел, как его негоциант растягивает губы в улыбке. – Чему вы радуетесь, господин?

– Тому, что хоть где-то я оказался прав. Все идет к логической развязке. Скоро наш недруг вновь проявит себя, и я надеюсь, что получу ответы на интересующие меня вопросы.

– Вы знаете, кто он?!

– Догадываюсь. Но хочу убедиться в своих подозрениях, а главное – узнать имена его хозяев.

– Мне кажется, – Фабио задумчиво посмотрел на небо через оконную щель, находящуюся под самым потолком. Там сгущались сумерки, – что в будущем общину ждут большие перемены. Вы ничуть не напоминаете мне Фекта. Это и хорошо, и плохо одновременно.

– Про «плохо» понятно, у меня нет опыта и все такое. А что тогда хорошее ты видишь?

– Иногда нужно взболтать старое вино, чтобы ощутить всю его прелесть. Многие традиции нашей общины устарели, а привычный уклад требует хорошей встряски. Предыдущий негоциант все-таки был выходцем из империи, и весь период его правления несет на себе отпечаток вековых амбиций. Не поймите меня неправильно, но…

– Так и скажи, что считаешь меня кордом.

– О! Я совсем не это хотел сказать, господин!

– Да брось. Все верно, разреши представиться: Лаен Тарк, корд из Западных баронств к твоим услугам. У меня нет никаких особых титулов или званий, кроме того, что я являюсь сыном барона-первопроходца. Раз у нас зашел такой разговор, ты мне вот что скажи: насколько мое происхождение будет иметь значение при заключении сделок?

– Сложно сказать. – Вашуйец пожевал нижнюю губу. – Вот раньше, эдак годков пять-шесть назад, с вами многие и разговаривать бы не стали, не то что дела вести. Спесивость знати позже на убыль пошла, когда кушать стало нечего во многих провинциях. Сейчас сложности могут возникнуть лишь ближе к столичному региону, где еще крепок имперский настрой. В остальных частях империи у благородных здравый смысл давно восторжествовал над спесью; не у всех, конечно, но по большей части. Я думаю, у вас не возникнет особых проблем, тем более что перстень негоцианта в любом случае придает своему владельцу особый статус.

– Спасибо, Фабио, – поблагодарил Лаен вашуйца и бросил на стол конверт с печатью патриарха Есиды. – Как думаешь, что это?

– Так, посмотрим… – Старик близоруко сощурил глаза и повертел запечатанное послание перед самым носом. – Ух ты… Сам глава Собора свою метку поставил. Позвольте полюбопытствовать, откуда это у вас?

– Случайно взял с мертвого тела монаха, – не моргнув глазом, ответил негоциант. – Это можно продать? Ну ты понимаешь, о чем я…

– Возможно, возможно… только монахи осерчать могут. А вот если через посредников предложение оформить… – задумался вашуйец, а Лаен подивился, с какой легкостью старший писарь рассуждает о подобных вещах. Видно, с Фектом они и не такие дела проворачивали. – В Атреле можно попробовать. Мне известны имена некоторых… людей, промышляющих подобным ремеслом. Но сначала необходимо определить ценность послания патриарха.

– Ты сможешь это сделать? Никто не догадается, что конверт вскрывали?

Фабио лишь лукаво улыбнулся. Хлопнув ладонью по столешнице, негоциант подвел черту:

– Тогда целиком и полностью полагаюсь на тебя. Как прибудем в Атрель – доложишь. А теперь приказываю тебе идти отдыхать. И поешь чего-нибудь, сидишь совсем белый…

– Не смею возразить, господин. Разрешите удалиться?

– Иди уже! – с улыбкой прикрикнул Лаен, заметив веселых чертенят в глазах вашуйца.

Оставшись один, он задумался. С конверта – и возможной оплаты за него – мысли плавно перетекли к насущным финансовым проблемам, и сердце сжалось в нехороших предчувствиях. А если лир действительно не хватит для выплаты следующего жалованья? Что тогда делать?..

«Бежать, и чем дальше, тем лучше! Драпать, как русак от гончих. Чтобы злые и голодные наемники Калача не догнали!»

«Марта! Вопросы нужно решать, а не убегать от них».

«Ишь как заговорил… Неужто и вправду титулы так людей меняют? Поразительно… И вот еще что. Поменьше слушай эту санданирскую суку. Она мне не нравится».

«Не смей так говорить о госпоже Тавии!..»

Перебранку с Мартой прервал стук в дверь. Быстрый, дробный, нехороший. Сердце Лаена екнуло в недобром предчувствии. Он крикнул, чтобы заходили.

Тут же в кибитку заскочил Рыба и быстро захлопнул за собой дверь. Новоиспеченный глава соглядатаев выглядел взволнованно, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы перевести дыхание:

– Ваша светлость! В станице бунт! Местные дом атамана обступили, на суд его требуют!

Сомкнув веки, негоциант застыл как сидел, переваривая информацию. Интуиция не подвела его в очередной раз, но от этого знания легче не становилось. Каравану, а главное, людям – его людям – грозила опасность. Совсем скоро озверевшей толпе будет наплевать и на то, что он является неприкосновенным кочевым торговцем, и на незыблемые договоры, ценность которых резко снизится до стоимости простой бумаги, да и, пожалуй, на самого Безземельного графа, чего уж там греха таить. Но атаман Вальсо Лютый так просто не сдастся, джарах был в этом уверен. Его земляк будет биться до последнего, а значит, невольно выиграет для каравана время.

Мешкать не следовало, и он отдал приказ главе соглядатаев:

– Передай старшему возниц, Яроку, чтобы немедленно уводил караван в сторону Атрели. Скажи капитану Вортану, чтобы убивали всех, кто приблизится с угрозой. И еще, Рыба. Нужно как-то отвлечь толпу… Когда караван отойдет от станицы на безопасное расстояние, возьмешь… Нет, стоп. Пусть Дьякон возьмет для меня лошадь и подле станицы в кустах дожидается.

– А… как же вы, господин?

– У меня запланирована встреча с атаманом. Пора вытаскивать его задницу, пока ее не подняли на костыль.

– Можеца, мне с вами? А?

– Нет, Рыба. Ты в случае чего погоню задержишь… Хотя, думаю, не до этого им будет, не приведи Невзра.

– Все понял. – Парень отшатнулся и исчез в проеме.

Накинув капюшон, негоциант последовал его примеру и решительно выпрыгнул в наступившую ночь, планируя отдать должок одному джараху, некогда спасшему его жизнь.

Глава 8

Станица гудела как потревоженный улей. Ярко полыхали костры, разноголосо и упрямо ревела толпа. Вооруженные факелами станичники взяли резиденцию атамана в полукольцо. На собственную безопасность и живорезов, которые могли находиться поблизости, всем было решительно наплевать. На стенах усадьбы плясали тени взятых в петли беженцев, где-то в лесу за оградой истошно кричала женщина.

Но пролившаяся кровь лишь распалила естественные потребности, и теперь требовала более изощренного продолжения. Размахивая саблей, атаман Вальсо бесстрашно орал на бунтующих с балкончика второго этажа, верные ему люди забаррикадировались на первом и пока еще сдерживали смутьянов.

Лаен крался вдоль ограды, сливаясь с тенями, планируя проникнуть в осажденный дом с тыльной стороны. Ухо различало отдельные фразы, которые выкрикивали бунтовщики. Помимо обвинений в противоестественной связи атамана с уродливыми ведьмами, которые, как искренне надеялся джарах, были безосновательны, люди уличали Вальсо в нерешительности и бездействии перед лицом грозящей опасности.

Атаман, в свою очередь, уверенно предполагал мужеложство среди своих бывших соратников и грозил им всем страшной карой через их же увлечения за столь явное пренебрежение его собственных заслуг. Препирательства грозили зайти в тупик, но в дверь усадьбы уже ударили первые топоры, предвещая скорый переход сторон к физическому предъявлению обвинений.

Обойдя дом, джарах перемахнул через забор и, оставаясь в тени хозяйственных построек, двинулся к черному ходу, через который когда-то хаживала господская прислуга. Дверь оказалась наглухо заколочена. К счастью, над козырьком крыльца нашлось оконце, затянутое заскорузлой портьерой. Но обозначилась и другая проблема: четверо станичников прятались в тенях по обе стороны крыльца, ожидая, когда из оконца на них полезут ничего не подозревающие осажденные.

Джарах ощутил трепетное чувство удовлетворения. Так бывает, когда жизнь заставляет заниматься чем-то не тем, но в какой-то момент все входит в привычную колею. Напряжение последних дней растеклось по телу нервными импульсами и вскипятило кровь. Покинув тень, он направился к засадникам, демонстрируя пустые ладони.

Первым среагировал щербатый лицом немолодой дядя со свежим порезом на щеке. Его руки сжимали крепкую рогатину. Прищурив под капюшоном глаз и силясь понять, кто это там идет, он быстро затараторил, привлекая внимание остальных:

– Эй, эй, человече! Ну-ка, поди сюда! Не признаю тебя, что-то…

Стилет сам прыгнул в раскрытую ладонь. Продемонстрировав великолепный шпажечный выпад, Лаен ткнул трепещущим острием дядьке в живот, обрывая недосказанную фразу на полуслове. Подхватив падающую рогатину, со всего размаха опустил ее на голову то ли чумазого, то ли смуглого парня, который в силу молодости оказался впереди остальных. Ярость буквально хлестала из джараха – сухая палка с треском переломилась надвое, череп бедолаги хрустнул, а сам он кулем повалился под ноги, да там и замер, пуская кровавые пузыри.

Последние двое оказались умнее и подались в стороны, впустую рассекая ножами воздух. Брали на испуг, хотя их лица говорили об обратном. Ближе к джараху оказался кудлатый дед с кривым поломанным носом. Подмигнув старику, который явно многое успел повидать, но сейчас очутился не в то время и не в том месте, Лаен метнул в него стилет, одновременно разворачиваясь на каблуках к последнему.

Успел, что называется, в последний момент. Короткий и профессиональный удар гвардейского тесака рассек ткань плаща. Слава Невзре, что ему не хватило длины лезвия! Противник – ветеран, возможно, наемник или бывший гвардеец, выбравший путь дезертира. Ободренная успехом, сталь тесака сверкнула вновь, но теперь джарах наконец совладал с яростью и оказался готов.

Дезертир ощерился, демонстрируя собственное превосходство и удаль. Его странный противник, за секунды убивший троих, обезоруживающе улыбнулся в ответ, да так, что у наемника со страшной силой сдавило мочевой пузырь. Интуиция, не раз спасавшая его при сшибке в плотном строю пехоты, вопила, билась в припадке и требовала бежать без оглядки от этого сумрачного демона Шуйтара. Но наемник уже слышал за своей спиной холодное дыхание мировой жницы и оборачиваться не спешил. А еще он с тоской догадался, что Малька и стоящий перед ним демон играют в тандеме.

Покрутив тесаком, бывший гвардеец наконец решился и рубанул демона боковым ударом поперек живота, в последний момент успев даже возликовать. Обычному безоружному человеку, будь он трижды быстр и изворотлив, как лисица, нипочем не удастся сохранить кишки. Но радость оказалась мимолетнее жалованья – вместо кишок демон выпустил длинный язык со множеством лезвий, которые иссекли правую руку наемника.

Это джарах, изогнувшись, будто санданирская танцовщица перед султаном, решил закончить игру и, сдернув из чехла плеть, со злостью стеганул ею нападавшего по руке, в которой находилось оружие. Дождавшись, когда гибкий шнур завершит оборот, он изо всех сил дернул его на себя.

Запоздало смекнул, что забыл поменять струны с шипастых на обычные. Мужик завизжал так, будто с него живьем сдирали кожу. Впрочем, так оно и было на самом деле.

«Заставь его страдать! Выдави глаза, отрежь язык! Ну же! Прошу тебя…» – бесновался и одновременно вторил крикам раненого вкрадчивый женский голос.

Не обращая на Марту внимания, джарах на бегу подхватил торчащий из глазницы старика стилет и, оттолкнувшись от ступеней, взобрался на козырек крыльца. Проклятый наемник не затыкался ни на секунду и плаксивым голосом причитал о каких-то демонах с шипастыми языками. Видать, умом тронулся от боли. В отдалении уже слышался громкий топот сапог идущих на подмогу станичников. Ухватившись за раму, Лаен подтянулся и ввалился в окно второго этажа, неудачно запутавшись в занавеске.

Рядом истошно заголосила бабка, и Лаена принялись нагло молотить чем-то тяжелым. Это оказалось весьма неприятно. Перехватив тощую, похожую на обглоданный мосол руку, он решительно оттолкнул ее и вскочил на ноги. В двух шагах от него на кровать упала старуха и принялась причитать и грозить непонятными словами.

Из соседней комнаты зычно гаркнул Укус:

– В окна лезут, падлы!

В помещение заскочило несколько человек во главе с атаманом. Узрев товарища, Вальсо опустил саблю и ошарашенно дернул себя за ус:

– Плеть?! Ты как здесь оказался?

– В гости пришел… к одному атаману, которому скоро пятки поджарят!

– Хрен им в усест, а не пятки атамана! Еще целовать их будут. Ишь, бучу подняли, неблагодарные. Ужо я им устрою!

– Как бы наоборот не вышло. Сколько вас здесь?

– Внизу два раза по четверо и со мной еще трое. – Атаман кивком головы показал на помощников. – Сдюжим, ты не сомневайся. Даже если в разнос пойдут и двери мне своротят, лестница тут одна, обороняться даже бабка вот эта сможет. Мне, Плеть, зачинщиков в первую очередь выцепить надобно. Перевешаю стервецов! Остальные убоятся, разбегутся, как сучьи щенки!

– Ладно, Вальсо. Значит, нас больше десятка набирается…

– Погоди, негоциант залетный, незачем это. Пока ты к нам не ввалился, я тут как раз голову ломал, как мне сведения важные графу в Атрель передать. Если это дурачье петуха огненного пустит… В общем, слушай: просьба у меня к тебе будет…

Заглушая слова атамана, снизу раздался громкий треск. Снаружи дома ликуя взревела толпа.

– Атаман! Атаман!.. – встревоженно закричали снизу.

Вальсо выскочил в коридор и свесился вниз:

– Быстро ко мне, сукины дети! Лестницу держать! Лаен, вот возьми… – Вальсо сунул руку за пазуху и выудил тонкую стопку мятых, исписанных ровным почерком листков. – Как в Атрель попадете, непременно графу отдай. Только смотри – прямо в руки!

– Тебе точно помощь не нужна? Может, с нами? Через окно уйдем…

– Нет, Плеть. Своих не брошу. Сделай только как я прошу… – Атаман замолчал и прислушался к звукам. На лестнице, ведущей на второй этаж, разгоралась нешуточная схватка. – Все, с меня довольно! Пойду порядки наводить. Уходи, только не как пришел, а через мою горницу. Там, напротив окна, конюшня бывшая, на крышу легко переберешься.

– Прощай, Вальсо; даст Невзра – свидимся еще! – кивнул джарах, сунул бумаги за пазуху, и они выскочили из комнаты.

Атаман бросился к своим людям, Лаен – в противоположную сторону. А вот и кабинет, где буквально вчера они так мирно беседовали и потягивали вкуснейшее вино. Сейчас за его спиной звенело оружие, кричали раненые, но громче всего над всем этим бардаком разносился звонкий голос атамана. К своему удивлению, Лаен разобрал слова первого куплета боевой песни джарахов:

Будь ты хоть голью, хоть князем богатым, Ловким купцом, аль обычным солдатом, – Коль императора смог прогневить, Весточку клана изволь получить!

Осторожно выглянув на улицу, негоциант заметил снующие внизу тени. Свет факелов бунтовщиков освещал прилегающую к дому территорию, но возле конюшен царил притягательный полумрак. Обещанная атаманом крыша темнела буквально шагах в трех. Не раздумывая ни секунды, Лаен оттолкнулся и прыгнул вперед. Уже в полете ему в голову пришла запоздалая мысль: а выдержат ли его вес прогнившие перекрытия?..

К счастью, обошлось. Перекатившись несколько раз по склизкому скату, он едва не сорвался с заплесневелых досок, но, обламывая ногти, удержался. Сполз на животе на самый край, свесился вниз и спрыгнул на землю, моля, чтобы никто там ничего не додумался накидать. Удачно приземлившись, с облегчением перевел дыхание.

Между тем атаман и не думал сдаваться:

Можешь бежать ты и прятаться где-то, Даже забраться на самый край света, Ночью и днем там дрожать и таиться, Помни одно – от джараха не скрыться!

Воинственный клич был наполнен несгибаемой гордостью и презрением к врагам, но голос звучал уж слишком устало. Что-то у Вальсо не клеилось или бунтовщиков оказалось слишком много. У Лаена екнуло сердце от тревожных предчувствий.

Нет, не может такого быть, чтобы бывший джарах пал так нелепо! Выпутается как обычно. Лаен успокоил немного самого себя, и… едва успел прижаться спиной к стене конюшни. Мимо торопливо прошмыгнули две вороватые тени. До ушей донесся сбивчивый шепот:

– А коли атаман узнает?.. Беда нам будет!..

– Да атамана твоего на козьи рога подымут вскорости!.. А там и спросу ни с кого не будет. Говорю тебе: не девка – огонь! Такой не с болезными возиться надобно, а мужиков сурьезных ублажать.

– Так Лютый же подле нее караулы поставил…

– Вон твой караул – горницу атаману штурмует!.. Говорю же – дело верное! Развлечемся сейчас, как в Арвине у завсегдатаев принято… Верно тебе говорю!

Тени отдалились, дальнейших слов было не разобрать. Джараху сейчас следовало бежать к забору, а оттуда намеченным путем догонять караван, но он замешкался. Выходит, недослышал тогда Дьякон. Этот знахарь местный, которого люди атамана пленили, девчонкой оказался. Крысята местные, значит, суматохой решили воспользоваться для дел своих пакостных… А он-то голову ломал, как знахаря в караван заполучить!.. Что же, вот и появился отличный повод впоследствии оправдать свои действия перед Вальсо, если партия сложится.

«А чего оправдываться-то?.. – искренне удивился голос в голове. – Отчекрыжить все этим гаденышам и собакам скормить! Чтоб другим неповадно было…»

Пожалуй, это был первый раз, когда Лаен не стал возражать Марте. План созрел мгновенно. Пригнувшись, джарах последовал за парочкой, уже успевшей скрыться за конюшней. Выглянув из-за угла, он в последний момент успел заметить, как за их спинами захлопнулась дверь соседнего одноэтажного строения. Людей или охраны поблизости не наблюдалось, все выходило в точности так, как сказывал своему неуверенному напарнику тот наглец.

Перемахнув открытое пространство, Лаен подкрался к дверям и прислушался. До уха донеслись звуки возни, женский писк, треск материи и злобный, угрожающий шепот. На раздумья времени не осталось. Толкнув дверь, негоциант залетел внутрь, решив действовать по ситуации.

Порыв воздуха едва не задул тонкое пламя лучины, по дощатым стенам заметались тени. Внутри помещение оказалось совсем маленьким, под ногами хрустнули кусочки угля. На земляном полу, смяв набитый сеном тюфяк, барахтались три тени. Одна из них имела рыжие волосы и в результате неравной борьбы оказалась внизу. Сделав верные выводы, Лаен с разбегу пнул в лицо сидящего на ее ногах человека, опрокидывая того навзничь.

Второй попытался вскочить, но запутался в собственных приспущенных штанах. Задрыгал ногами и от усердия даже завалился набок. Лаен от души приложил его по темечку рукоятью стилета. Нащупав под обмякшим телом тонкую женскую руку, негоциант ухватился за нее и попытался поставить знахарку на ноги. Но неожиданно получил сильный удар в голень.

Рыжеволосая принялась ожесточенно молотить его своими маленькими, но острыми кулачками.

– Отстаньте от меня, сволочи!

– Эй! Успокойся! – отступив на шаг, проговорил джарах. – Я не с ними, я человек из каравана. Меня атаман прислал.

– Атаман? – звонким голосом и с подозрением осведомилась девица, поправляя на плечах разорванное крестьянское платье и кося глазом на стонущих на земле мучителей. – Мне отсюда все слышно! Плохи дела у твоего атамана!

– Поэтому я и здесь. Вальсо велел забрать тебя с собой. Караван уходит, и ты едешь с нами, – не моргнув глазом, соврал Лаен и жестко добавил: – Живее давай! А то набегут сейчас… сама знаешь, что тогда будет.

Резонный довод возымел действие, рыжеволосая сразу послушалась. Быстро сунула в дорожный мешок какие-то вещи, которые выудила из-под смятого тюфяка, и спрятала огненную шевелюру в капюшон накидки. Оказавшись поблизости от сидящего на корточках парня с разбитым лицом, врезала ему обутой в сапожок ножкой:

– У-у, гаденыш!

Мельком машинально оценив стройную фигурку знахарки, Лаен схватил ее за запястье, и они выбежали прочь. Судя по звукам около дома, штурм был в самом разгаре. Неожиданно со стороны леса донесся дробный звук лошадиных копыт. Всадников было четверо или около того. Неизвестные осадили лошадей и уверенно спешились с противоположной стороны конюшни. Странно, но за все время, проведенное в станице, Лаену не попалась на глаза даже захудалая кобылка. Кого это еще принесло?!

Но сейчас ему меньше всего хотелось это выяснять. Укрываясь в тени строений и растущих всюду кустов, они со знахаркой проследовали прямиком к ограде и, используя ее как укрытие, побежали к развилке, где располагалась стоянка каравана. Хотя, если Рыба в точности исполнит, что было приказано, повозок там оказаться не должно.

Постепенно нарастая, со стороны дома раздался раскатистый гром. Замерев на месте, джарах раскрыв рот смотрел, как по увитым плющом стенам расползаются огненные всполохи белого пламени. Первый этаж напоминал настоящее печное горнило. Десятки глоток взревели в унисон в истошном крике. Негоцианту почудилось, что он воочию наблюдает скорбную фигуру Мальки, нависшую над поместьем.

«Наша мать здесь! – ликовала Марта. – Она всем дарует свою милость!»

На верхотуре с грохотом распахнулось окно, и в проем, из которого повалил маслянистый дым, высунулась чернявая голова. Словно надсмехаясь над происходящим, она из последних сил проорала:

Меч твою жалкую жизнь оборвет Или стрела под лопатку войдет! Каждого шороха бойся, подлец! – Жизни твоей наступает конец!.. Кх-ха!..

Человек закашлялся от густого дыма и не стал продолжать, сунув в рот пальцы, он отчаянно и переливчато засвистел.

Тенью стоявшая рядом знахарка мягко тронула Лаена за плечо:

– Ну же! Пойдем! Ничего с ним не будет, выберется. Наведет порядок, потом сунется в сарай, а там… эти. Сознаются ведь. Думаешь, дура я? Вальсо ни в жисть бы знахарку по своей воле не отдал, тем более что я… женского звания.

Подивившись ее прозорливости и подумав, что рыжеволосая совершенно права, Лаен молча кивнул, и они побежали в лес, обходя возможные посты. Хотя это вряд ли – зрелище в станице казалось куда более привлекательным и вряд ли кого-то оставило равнодушным.

Эх, Вальсо, Вальсо… Вот тебе и «политика»! Интересно, чем это там так грохнули? Неужели магией?

…В бок все отчетливее тыкало невидимое шило, когда негоциант, наконец, углядел остроухие силуэты двух лошадей, стоящих друг против друга на освещенной луной опушке. На его удивление, рыжая знахарка оказалась двужильной и молча выдержала весь забег. Лишь в самом конце он уловил ее участившееся дыхание.

Признав идущих, из-за стволов показалась знакомая бородатая фигура. В ее руках проступили контуры пехотного самострела. Бесшумно перешагивая ветки, Дьякон направился в их сторону. Лаен запоздало понял, что переиграл сам себя. Сигил Пустоты больно впился в кожу, словно мелкие крысиные зубы.

Как же он мог не предусмотреть самострел?! Проклиная себя за тупость, Лаен лихорадочно размышлял, как выйти из этой непростой ситуации. Плечи оружия стягивались к ложу, на нем виднелся контур болта, палец Дьякона твердо лежал на спусковой скобе. Соглядатай опытный, не промахнется. Его решительный настрой угадывался по сведенным к переносице бровям и особому взгляду человека, все для себя определившего.

А если все же он ошибается?! Может, Дьякон поднял самострел машинально – мало ли кто там по дороге идет?.. В таком случае он должен сейчас опустить оружие…

Шедшая рядом знахарка всполошилась, только сейчас заметив подозрительную фигуру.

– Там кто-то есть!.. – испуганно прошептала она и спряталась за спину Лаена.

– Это свои… пока еще, – едва слышно ответил тот и безапелляционным тоном приказал: – Отстань от меня шагов на пять, потом неторопливо, будто ни в чем не бывало, иди к лошадям. Если увидишь, что буза начинается, прыгай на кобылу и скачи вперед по дороге, пока караван не догонишь. Первым делом найди старшего приказчика по имени Фабио Ранье и скажи, что Дьякон – предатель.

– Какой дьякон? Сельский или настоящий, городской? – озадаченно переспросила девчонка.

– Делай, что я велел! – отрезал негоциант и пошел навстречу дозорному, стараясь сделать так, чтобы знахарка не оказалась на линии возможного выстрела. Хотя кого он обманывает? Если у него ничего не выйдет, то у девчонки не будет ни единого шанса покинуть опушку.

Дьякон остановился, когда расстояние между ними сократилось примерно до пяти-шести шагов. Идеальная позиция, он сам научил подручного, на свою голову. Болт самострела смотрел в середину груди. Промахнуться попросту невозможно.

Джарах сделал единственный жест – плавно развел руки в стороны, с сожалением отмечая, что длины плети никак не хватит, чтобы дотянуться до противника. Да и Дьякон не может не знать о ней… Все бессмысленно. Тогда он просто спросил:

– Зачем ты убил Иву?

Плешивый замешкался с ответом, но руки держал ровно, будто они были отлиты из металла, лишь кончики пальцев побелели от напряжения. Никаких шансов. Сигил Пустоты вновь принялся бунтовать, совершенно не к месту терзая и без того наряженные мышцы живота.

Стоящий напротив человек тихо ответил:

– Стало быть, судьбинушка так положила, господин. Я… даже не думал, что вы догадаетесь. – Его борода начала мелко подрагивать. Это был страх. Он боялся негоцианта. Боялся так, что палец на спусковом механизме тоже дрогнул. – Я не разумею… смерть знахарки… все вышло случайно!

– Брось, Дьякон! – Искренности негоцианта сейчас мог позавидовать самый подлейший демон из Шуйтара. – Сам подумай, как такое могло произойти случайно? Дозорный ты, конечно, смышленый. – Лаен одобряюще кивнул, одновременно пытаясь незаметно продвигать подошвы сапог вперед. Проклятый сигил отчаянно жег кожу, и, несмотря на смертельную угрозу, джараху до одури хотелось почесаться. Хотя странно, что сигил вообще среагировал на Дьякона… – Но врать не обучен. Сказывай давай, по чьему наущению действовал?

– Иллокий мне это подстроил! Шанс предложил, паскудник, какой только раз выпадает, чтобы все дела разом решить, – категорично отозвался плешивый, но, заметив сомнения на лице негоцианта, торопливо принялся рассказывать: – Переоделся я, как и сказывал тогда. Голову в тряпье замотал, чтобы не признали. Мимо охраны прошел, говорю им – от баронессы, мол, к пленным иду по надобности. Они в стороны подались, проходи, говорят. Ну я и зашел. Смотрю – госпожа Тавия в угол зажалась. Плачет сильно.

– Брешешь ведь! – подначил подчиненного Лаен и умудрился сделать малюсенький шажок вперед. – Не может такого быть, чтобы женщины в момент опасности по разным комнатам прятались! Да они друг за дружку должны были держаться!

– Ничего от вас не скроешь, господин. – Дьякон сокрушенно покачал головой. – Ладно, сниму грех с души. Когда я вошел, крепко бранила знахарка Ива госпожу. Прям молнии метала. Даже пару пощечин отпустила жене негоцианта!

– Вот как?! А ты что же?

– А я… – Плешивый на мгновение виновато опустил глаза, и негоциант вновь передвинул ногу. Увы, но расстояние между ними все еще оставалось непреодолимой пропастью. – Госпожа Тавия увидала меня и помощи запросила. Ну я и перестарался немного, с кем не бывает!

В его голосе не ощущалось и капли раскаяния. Лаен чувствовал, что Дьякон говорит правду только затем, чтобы спрятать ложь. Пытаясь недомолвками скрыть что-то более страшное. Эх, дожать бы его! Хотя зачем мертвому все эти знания? Железный болт прошьет его тело навылет, даже темные умения Марты окажутся бессильны.

Ночной Невзра! Почему сигил Пустоты будто взбесился! Да что же происходит?!

– А колесо у телеги зачем испортил? – поинтересовался негоциант, хоть как-то пытаясь выиграть время. – Ты ведь Вильме прислуживаешь? Так?

– Опять ваша правда, господин.

– Получается, угодили мы в западню твоими стараниями. И души павших караванщиков теперь на твоей совести на весь остаток жизни. Но все равно я не могу понять, зачем тебе нужно было убивать Иву?!

– Эх… ваша светлость! – Было заметно, что Дьякона переполняют эмоции. – Это будто связку из белого кардинала и черного алхимика на руки получить – любой расклад бьешь! Луна два раза похудеть успела за это время, а я все голову ломал, как бы мне к знахарке подобраться. То вы в дозор отошлете, то проклятый капитан рядом с ней крутится. Да если бы не тот случай…

Он неожиданно замолчал и быстро повернул голову в сторону. Джарах вовсе не ожидал такого подарка судьбы, но мгновенно сориентировался и прыгнул вперед, вскидывая руку со стилетом. Сухо щелкнула тетива, и невидимый обух со всего размаха ударил Лаена в левое плечо, останавливая и разворачивая тело на пол-оборота. Падение в дорожную грязь и резкая боль. С хрустом сжав зубы, он попытался подняться, каждое мгновение со страхом ожидая ласкового прикосновения жницы. Но добивать негоцианта оказалось некому.

Выпрыгнувшее из тьмы нечто, размером с большую собаку или волка, врезалось Дьякону в лицо.

– У-у-у-а-а! – дико закричал тот, падая навзничь. С того места послышались бульканье и страшные всхлипы.

– Гнида?! Ты?.. – ошарашенно прошептал Лаен, силясь понять, что там происходит. Но любое движение вызывало острейшую боль. Знакомый холодок принялся расползаться по коже, и, к своему стыду, негоциант не нашел в себе сил, чтобы противиться действиям падшей целительницы. Под рубашкой захлюпало. Он неосознанно попытался зажать дырку ладонью.

– Убери! Не так надо! – Возникшая перед глазами рыжая знахарка оторвала лоскут от подола своего дорожного платья, смочила его какой-то жидкостью из стеклянной колбы и аккуратно обтерла рану. – Ого! Холодный какой, будто помирать собрался… Так, убери это, задери… да не руку, дурень! Рубаху задери! Я перевяжу сейчас.

Негоциант механически выполнял все, что ему велели. Дьякон какое-то время подавал признаки жизни, но вскоре затих. Из темноты проступили угловатые очертания живореза. Рыжая попятилась.

– Гнида, уходи! – жестко приказал джарах и покрепче обхватил рукоять стилета здоровой рукой. – Я благодарен тебе, но отныне быть среди людей тебе заказано! Иди в самую чащобу на север, подальше от людей.

– Мы. Возвратили. Долг, – неожиданно проревела тварь множеством голосов, в которых не было ничего человеческого. – Но десятник открыл. Не те двери. Не попадайтесь. Больше. На нашем пути.

Существо недовольно заворчало, защелкало жвалами, застрекотало челюстями. Негоциант с содроганием заметил на них кровь и ошметки мяса. Наконец оно развернулось, судя по звукам – подцепило тело Дьякона и утащило за деревья. Лаен перевел дух и устало закрыл глаза.

Пеленая рану, знахарка нет-нет да и посматривала в сторону деревьев, за которыми скрылся Гнида, прикусывая крепкими зубами краешек губы. Наконец, она бодро заключила:

– Вставай, везунчик! Жить будешь.

– Ты почему не убежала? – ровным голосом спросил он. – Дьякон не пощадил бы.

– Я не умею… на лошади… боюсь, – просто ответила она.

Интерлюдия

Широко расставив ноги и уперев локти в колени, атаман Вальсо скрючился в гостевом кресле собственного кабинета, мял дрожащими руками растрепанную шевелюру и обильно потел. И немудрено – напротив него за столом степенно восседал чернобородый монах с застарелым рубцом во всю щеку и неторопливо хлебал куриную похлебку. Второй серый, еще совсем мальчишка, видно послушник, примостился на краешке кровати атамана и с подозрительным интересом разглядывал висевшее в шкафу оружие. Еще трое шастали где-то по станице вместе с Укусом и отлавливали оставшихся бунтовщиков.

Тщательно облизав деревянную ложечку, монах строго взглянул на атамана:

– Осталось еще варево?

– Какой там! – Вальсо обреченно махнул рукой. – Всю кухню, подлецы, перевернули! Разгромили подчистую! Благо котелок в моем кабинете стоял… правда, где-то есть мешок чечевицы, если не утащили, ироды. Сейчас прикажу – мигом каши сварганят.

– Это печально, – заключил Парва, обернул ложечку кусочком чистой ткани и убрал за пазуху. – Ну, рассказывай.

– А чего рассказывать-то? – буркнул атаман. – Все делали как было велено: с вашего предыдущего визита, наверное, человек тридцать – сорок задерж… опросили. Все по бумаге записано писарем моим, Хосом. Как положено, чин по чину. Я б позвал его, но запропастился, стервец, куда-то… Так вот, о чем я?.. А, троих, значит, прямиком в Атрель к графу отправил. – Вальсо наморщил лоб. – Эх, вспомнить бы… первый – точно ростовщик. Сказывал, что на момент Ритуала в столице ошивался… А, ведь верно! – похвалил сам себя атаман и просветлел взором. – Это тот, который сознался, что с Берлогой и их убивцами дела вел. Мы его знаете как раскусили? Нипочем не догадаетесь!..

– Погоди, атаман, – остановил его Парва. – О подвигах своих позже нам поведаешь. Времени достаточно будет. Мне интересно – в станице у тебя что произошло? Брат Гастон ни одного живореза не унюхал. Из-за чего тогда весь сыр-бор?

– А, это!.. Неблагодарные просто, – обреченно мотнул головой атаман. – Я их кормлю, воспитываю, можно сказать, а они меня натурально в гузно послали. Твари неблагодарные! Слушайте, э-э-э… преподобный Парва…

– Экзарх Парва.

– Да, прошу прощения. Экзарх Парва, а скажите мне, вот этот ваш брат Гастон… Он может, например, ведьму почуять?

Парва удивленно поднял брови:

– Ведьму? Какую еще ведьму?

– Ну обыкновенную. Она к нам вроде как с Небесного плато вместе с беженцами пришла… А, нет, не так. Эх, памяти совсем не стало. Вы позволите?

Монах терпеливо наблюдал, как атаман трясущимися руками наполнил стакан мутной брагой, а затем, не торопясь и смакуя момент, опустошил его несколькими мощными глотками.

Крякнув от переизбытка чувств, Вальсо обтер усы рукавом и, запинаясь и пересказывая одно и то же по нескольку раз, поведал о последних днях жизни станицы. Внимательно выслушав его, Парва сделал повелительный жест, и молодой послушник быстро вышел из кабинета.

Но перед тем как сделать это, неожиданно задал атаману вопрос:

– В шкафу у вас, сударь, оружие интересное. Вот этот клинок, например. К имперским джарахам случайно не имеете отношения?

– Что? Как-кой клинок? Ничего не знаю, оружие все трофейное! Вот взять, к примеру, мою саблю…

– Ивар!

– Прошу прощения, экзарх! – Сверкнув глазами на атамана, дотошный юнец пулей вылетел за двери.

Посчитав, что удачно выкрутился, Вальсо с облегчением откинулся на спинку кресла и вновь протянул было руку к бутылке, но экзарх без разговоров убрал ее под стол. Сцепив пальцы в замок, он наклонился в сторону атамана:

– Так и быть, поможем тебе поймать адепта тьмы. Так что ты там говорил насчет кочевого торговца?

– Ваши бумаги… то есть наши, которые мой писарь составлял… а, ну нет, правильно – ваши, я лично отдал негоцианту каравана барону Лаену Тарку. – Вальсо облизал внезапно пересохшие губы. – Вы же понимаете… Ситуация! А если бы чертяки подожгли тут все? Вон первый этаж, например… вашими стараниями, между прочим. А знаете, какая там мебель стояла?! Да если бы я ее продать решил…

Парва вдохнул, двумя пальцами вытянул из кармана робы объемистый мешочек и кинул на стол пару золотых монет достоинством в десять лир каждая. Через мгновение они исчезли в кулаке атамана.

– Благодарствую! Вот это по совести! Там, конечно, еще…

– С нами поедешь.

– Зачем это? – насупился Вальсо. – Не-э, мне никак нельзя. У меня тут по станице баламуты бегают, убивец ножом ведьм призывает, не-эт, так не пойдет…

– Порядок навести тебе один день даю. А мы с братьями за это время прислужника Шуйтара разыщем. Верного человека на хозяйстве оставишь, хоть того же Укуса. А ты с нами в Атрель. Все ясно?

– Понял… господин экзарх, – упавшим голосом подтвердил Вальсо.

В этот момент под окнами послышался топот множества лошадиных копыт. Монах и атаман переглянулись и не сговариваясь подошли к окну.

Со стороны конюшен, откуда давеча так вовремя появились монахи, к усадьбе подъезжали всадники, около двадцати человек. Короткие кожаные куртки без рукавов и нашивок. Островерхие шлемы без наносников, позволяющие рассмотреть угрюмые лица. У каждого к седлу был приторочен клевец на длинной рукояти, ударная часть которого походила на загнутый книзу птичий клюв, а обух имел форму молота. Приблизившись, всадники разъехались в стороны, беря строение в клещи и тем самым блокируя оба выхода.

Среди них нельзя было не заметить решительного вида белокурую женщину с плетеной косой в потертой кожаной куртке. Удерживая в одной руке поводья, дама зычным голосом раздавала указания, которые тут же неукоснительно выполнялись.

Вальсо насупился:

– Это что еще за гуси-лебеди? Ваши, экзарх Парва?

Не дождавшись ответа, атаман повернул голову в сторону экзарха и остолбенел. Лицо монаха побелело, а пересекающий лицо шрам налился кровью и вздрагивал в такт ударам сердца. Смахнув с виска капельку пота, Парва наконец разлепил губы:

– Это люди зеркального князя Стабалио Алэ. Тайная канцелярия его величества императора Хелия Третьего, правителя Континента и Человека, Остановившего День.

Атаман шумно сглотнул, подбежал к столу и, уже не спрашивая разрешения, налил себе полный стакан браги. Не в силах более держаться на дрожащих ногах, он шумно плюхнулся в кресло.

– Что делать, преподобный! Какое счастье, что я догадался отдать бумаги Лаену! А если они…

– Заткнись! – приказал Парва. – Наводи порядок и готовься к отъезду. С падальщиками и их предводительницей я самолично буду вести переговоры.

Часть третья Атрель

Глава 1

Караван удалось нагнать глубокой ночью, когда возничие остановили повозки близ лесного озера, чтобы пополнить запасы питьевой воды. Хорошо, что все вышло именно так – цепкие объятия сидящей позади рыжей не позволяли раненому джараху полноценно дышать, и ему все труднее удавалось сохранять ясность сознания. Но телом ощущая ее испуг от лошадиного галопа, он так и не решился высказаться об этом вслух.

Подбежавший парень, из возничих, принял лошадей. Лаен с облегчением привалился к борту кибитки здоровым плечом. Больше всего на свете ему в этот момент хотелось отправиться спать. Но, как оказалось, у рыжей были другие планы.

– Эй! Ты чего раскис-то? Где тут у вас светло и расположиться можно, чтоб не побеспокоили? Тебе рану обработать надобно, а то кровь испортиться может. Знаешь, что тогда будет? Но не переживай, у меня есть чем.

– Да я и не переживаю, – устало ответил негоциант, понимая, что в ее словах имелся резон. Мало ли чьим дерьмом Дьякон мог болты вымазать… Сам ведь учил, на свою голову. – Пойдем в лазарет, пока караван не тронулся.

На счастье, в походном лазарете никого не оказалось. Оставшихся раненых разобрали по кибиткам для присмотра, а госпожа, по всей видимости, отправилась почивать на женскую половину общины. Но среди развешанных под потолком пучков трав все равно до сих пор витал аромат гаттейского ландыша, а на полках лежали листы пергамента, исписанные ее мелким почерком.

Подпалив кремнем свечу, джарах повернулся к неугомонной девчонке:

– Делай, что собиралась. А то спать хочу – спасу нет…

Не задавая лишних вопросов, она повесила накидку на ближайший крючок и принялась копаться в своей сумке. У Лаена появилась возможность рассмотреть знахарку получше. С рыжими волосами резко контрастировали болотного цвета глаза, которые та постоянно прищуривала, будто обдумывая нечто важное. Выразительное лицо, пухлые искусанные губы, ямочки на конопатых щеках – теперь он понимал, что возбудило страсть тех отщепенцев в станице. Кордское платье, пусть даже слегка надорванное и испачканное, отлично облегало подтянутое девичье тело и выгодно подчеркивало крепкую, жаждущую свободы грудь.

– Чего пялишься? Бабы отродясь не видел, что ли? Ну-ка, сымай все до исподнего! – Несмотря на приказной тон, в ее голосе слышалось смущение.

Вздохнув, негоциант безропотно подчинился, оставшись в итоге в одних штанах. Потревоженная неловкими движениями рана отозвалась болью, заставив его сжать зубы. Склонившись над его плечом, девчонка принялась плавными движениями втирать в края воспалившейся плоти какую-то пахучую мазь, отдававшую холодом – схожим с тем, что Лаен ощущал от воздействий Марты. Вначале ему хотелось поскорее прекратить неприятную процедуру, но буквально через минуту стало гораздо легче. Пульсирующая боль постепенно растворялась под нажимом ее мягких пальчиков. Рыжая действительно знала свое дело.

Кибитка дернулась и пришла в движение. Чтобы удержаться, знахарка ухватилась левой рукой за здоровое плечо негоцианта. Тем самым она оказалась настолько близко к Лаену, что тот неожиданно и думать забыл про рану.

– Тебя как звать-то? – поинтересовался джарах, закрыв глаза и делая глубокий вдох. Нужно было срочно успокоиться и хоть как-то отвлечься, чтобы не опозориться, если знахарка вдруг решит опустить глаза.

– Ланью зови. Родом я из Заозерья, в деревне звероловов жила близ Тетивы. Отец старостой был. Пока я росла, он очень радовался, говорил, что девчонок на войну не отправляют. Братьев ведь моих старших лимитаты забрали, когда мятежники зашевелились. Отец учил меня лес понимать, а я все больше хворями интересовалась… Слушай, а вот скажи мне – каков этот ваш негоциант? Не обижает? А то я уже все мысли передумала. Вдруг не по нраву ему возраст мой придется? Посчитает, что молодая, не соображаю, в травах не разбираюсь…

Лаену пришлось взять паузу после посыпавшихся из девчонки вопросов, чтобы понять, на какой из них отвечать вначале.

– За умение свое не переживай, негоциант его точно оценит, – ободрил он Лань, усмехаясь про себя. – Да и сам он не в том положении, чтобы возрастом попрекать.

– Хорошо это! А то дело у меня есть к нему, – радостно заявила она и осторожно провела пальцем по рубцам на животе джараха. – Будто паутина… на глаз похожа. Эдак тебя угораздило, бедолага. Не болят рубцы-то?

– Нет, – с улыбкой успокоил он ее. – Эти отметины я давно ношу.

– Расскажешь? – Запас ее энергии просто поражал. – Хотя я и сама догадалась – тебя пытали или наказывали за провинность. Тут мастером попахивает, ножом старательно выводил.

– Может, и расскажу… – устало выдохнул Лаен. Короткий прилив бодрости схлынул так же быстро, как и накатил. – Когда-нибудь. А теперь послушай меня. Про смерть того парня, тело которого живорез забрал, никому ни слова! Сейчас спустишься на ходу, две кибитки пропустишь и в третью прыгай, там лесенка сзади будет. В повозке женщины наши едут, устроят тебя. Скажи им, что тебя Лаен Тарк привел. Там накормят и место спальное найдут. А завтра… негоциант точно решит, что с тобой делать.

– Поняла. Я вообще сообразительная. Но… я бы тут осталась. – Она выпятила подбородок и огляделась по стенам лазарета. – У меня в деревне поменьше снадобий было, в достатке лишь те травы имелись, что поблизости росли. А тут со всей империи, видать, собирали. Смотри, вот это…

Лаен открыл было рот, но она опять перебила:

– Да вижу я – устал ты… можешь не отвечать. Найди меня завтра, я тебе про каждую травинку и корешок расскажу: от чего лечит, а чем навредить может. У нас дома таких отродясь не бывало, но отцу везли отовсюду, он сам просил – ради меня. Хотел, чтобы я училась.

– И правильно делал, – буркнул Лаен и потянулся за одеждой. Под пальцы попал лежащий в кармане пузырек с зельем для укрепления памяти. Джарах ощутил укол совести. Госпожа Тавия старалась, готовила отвар, успевая одновременно заниматься ранеными. Вынув стекляшку из кармана, он подцепил пробку зубами.

– Ну-ка дай сюда! – потребовала Лань.

Оторопев от такой наглости, Лаен замешкался, и рыжая победоносно выхватила стекляшку из его рук.

– Та-ак, посмотрим… Сейчас я тебе докажу, что прилежно отца слушала! – пообещала она и поднесла горлышко к конопатому носу. – Что у нас тут? Фу-у!.. Толченый корень стрерры. Ну тут и дурак догадается. А цвет? Осадок? – перехватив пальчиками флакон за основание, она легонько встряхнула его и склонила голову к плечику. – Синюшный! И не выдержан должным образом, смотри, сколько мути! Халтура. Не поможет.

– Что?..

– Зелье твое, для любовных игр, не по правилам приготовлено! – Рыжая проникновенно заглянула в глаза джараха. – Кстати, прости, но не ожидала. С виду крепкий, вроде не должно быть проблем. Да и молодой еще…

– Что?!

– Тебе это действительно необходимо? Ну… с девицами…

– Так… Забыли! – Ощущая жар на лице, негоциант выхватил флакон из рук Лани и со злости швырнул его в приоткрытое оконце. – Обманули меня, видать, тогда на рынке. Я вообще для укрепления памяти хотел, вот с ней-то проблемы испытываю… изредка.

– Ну так это другое совсем. Дурачок! – Она улыбнулась, но без насмешки, а совершенно искренне. – Тебе велисий хвост нужен. У меня нет его, но, если хочешь, поспрашиваю на рынке, как в город приедем.

Неопределенно кивнув, Лаен кое-как оделся и, проследив, чтобы эта болтушка ничего не напутала с кибитками, побежал в голову каравана, планируя поскорее добраться до постели. Забавная рыжая девчонка и необъяснимый поступок Тавии прочно оккупировали его мысли. Теперь предстояло как-то объясниться с госпожой. А рыжая пусть сама наводит порядок в лазарете. С лихвой, что называется, доказала – дело свое знает.

«Эта девчонка напомнила мне саму себя в молодости. Уверенные руки, огонь в глазах. – В голосе целительницы слышалась неподдельная грусть. – Жаль, что однажды она не встала на тропу детей Мальки. А про ту хитрую суку я ведь тебе уже говорила! Гони ее взашей из вашей общины!»

«Марта, прекрати!.. Да ведь, если разобраться, это еще ничего не доказывает. – Лаен попытался быть объективным. – Может, она э-э-э… ошиблась. Напутала с травами. С кем не бывает».

Мертвая целительница лишь презрительно фыркнула. Ну и Шуйтар с ней. Ухватившись здоровой рукой за перекладину, негоциант запрыгнул на нижнюю ступеньку лесенки штабной кибитки и кое-как забрался внутрь. На удивление, в помещении оказалось жарко натоплено – в углу тихонько томилась раскаленная докрасна печка. Странно, и кто же о нем так позаботился? Наверняка старый вашуйец, больше некому.

Скидывая на ходу плащ и избавляясь от штанов, негоциант проследовал на жилую половину. Да так и застыл, едва ступив за ширму. На расправленной постели в тусклом свете свечей отчетливо вырисовывались плавные очертания женского тела.

Лаена постигло сильнейшее замешательство. Он замер на месте, хотел что-то сказать, но не смог. Не нашел слов. Тогда она сама грациозно поднялась с ложа, оказавшись лишь в одной полупрозрачной камизе. Внезапно Тавия нахмурилась:

– Господин негоциант, вы ранены?.. – Ее маленькие пальчики осторожно коснулись стягивающей плечо повязки. – Что произошло?! – От досады девушка прикусила губу. Полученное негоциантом непустяшное ранение явно не вписывалось в ее планы.

– Пытался атамана спасти. Болт железный словил. – Мягко, но настойчиво отстранившись, Лаен медленно опустился на краешек кровати. Находясь в собственной опочивальне, сейчас он не ощущал себя здесь хозяином.

– Мне так жаль… вам нельзя сейчас так рисковать. Негоциант не должен воевать. Его стезя – зарабатывать лиры и заботиться о своих людях. А в сражениях пусть капитан Авинсо участвует и его солдаты. В конце концов, вы платите им за это!

– Может, вы и правы, моя госпожа. – Лаен не пожелал вступать в спор. – Но, позвольте мне решать подобные вопросы.

– Только представьте, что было бы со мной, если бы вы не вернулись!.. – едва слышно прошептала Тавия и опустила плечи. Гладкая бретелька накидки медленно заскользила вниз. – Скоро мы прибудем в Атрель, а там такие порядки… Моя неприкосновенность и честь могут оказаться под угрозой. Поэтому я приняла решение… всецело отдаться на вашу милость…

Несмотря на всю откровенность ситуации, слова Тавии сыграли вовсе не ту роль, что им была уготована. Ее настойчивость по-настоящему пугала джараха. Все, что до этого момента чувствовал Лаен по отношению к жене негоцианта, разлетелось невесомым прахом. Непреложные факты упрямо лезли в голову: она обманывала его, указывала, что делать, вертела им как хотела. И сейчас ее закаленные в боях войска выстраивались перед генеральным сражением, чтобы пленить его, как это может сделать только женщина.

Он смотрел в ее обсидиановые глаза и видел лишь туман неопределенности. Должно пройти время, чтобы он во всем разобрался. Лучше бежать с поля боя сейчас, чем быть разбитым и сжечь мосты.

Безусловно, он желал обладать этой женщиной, и в другой ситуации инстинкты сыграли бы первую скрипку, но сейчас Лаен нашел в себе силы, чтобы утихомирить их.

– Уверяю вас, госпожа Тавия, – уверенным движением негоциант вернул непокорную завязку на положенное место, – вам нет нужды беспокоиться по этому поводу.

– Я доверяю вам, но лишь хочу быть полезной своему негоцианту! – с нажимом произнесла Тавия, явно разочарованная его поступком. Внезапно ее черные бровки сошлись к переносице: – А кто… сумел так правильно наложить повязку на вашу рану, господин?..

– Это наша новая знахарка, – отмахнулся Лаен и помимо воли улыбнулся. Ему пришло в голову, что рыжая совсем не похожа на Тавию. Глаза негоцианта закрывались сами собой, хотелось просто упасть на кровать и окунуться в забытье. – Госпожа Тавия, не могли бы вы…

– Знахарка?! – Ее голос оказался натянут, как тетива на взведенном самостреле, но через мгновение обратился в мяуканье котенка: – Как здорово, что у нас теперь есть кому заниматься ранеными!.. Обязательно познакомьте нас. А сейчас, господин, ложитесь поудобнее. Перед тем как уйти к себе, я разотру ваше тело ароматическими маслами… исключительно в лечебных целях, мой господин.

Чтобы не нанести обиды и оставить госпоже возможность выйти из щекотливой ситуации, Лаен не стал отказываться от ее предложения. Ее упрямые пальчики оказались весьма умелыми, а движения рук из плавных, сравнимых с течением равнинной реки, переходили в настойчивые и смелые, отправляя сознание на самый высокий из пиков блаженства. Аромат масел смешивался с запахом ее духов. Измотанные мышцы буквально трепетали от удовольствия. Ему все сильнее хотелось перевернуться на спину и начать действовать самому, на что, собственно, она и рассчитывала, но какое-то чувство глубоко внутри не позволило этому случиться. Обман. Тавия пыталась править им, как возница – тягловозом.

Пока желание сошлось с разумом в извечной борьбе, он не заметил, как сознание заволокли грезы сновидений.

…За считаные секунды десяток упругих и смертельно опасных теней выстроился ровной линией в цветущем весенними красками саду, прямо под белой яблоней.

– Все здесь?

– Все! – хором отозвались тени.

– Хорошо. Ты! – Он ткнул пальцем в первую чернильную кляксу. – Займешь позицию в привратницкой; после названного часа – слуг не выпускать!

– Слушаюсь! – отозвалась тень.

– Ты и ты. – Он медленно шел вдоль строя. – Балкон второго этажа со стороны фонтана. Основное внимание на беседку, за ней калитка черного хода. Оттуда начнется вторжение, нужно будет нейтрализовать охрану.

– Будет исполнено! – Обозначенные кляксы несомненно являлись людьми, но их лица клубились непроглядной чернотой.

– Вы двое! Крыша. Смотреть в оба! Поддержка по всем направлениям.

– Не сомневайтесь!

– Тебе в подвал, – замер он напротив самой низкорослой тени. – Слушай землю… Мало ли что.

– Будет сделано!

– Остальные – идете со мной. Нам предстоит основная работа.

– Да, господин десятник!

– Кто мы?!

– Джарахи. Дыхание клана. Воля клана. Месть клана…

Строй теней исчез, голоса постепенно затихли в мутном мареве. С каменного потолка упала капля воды, заставив вздрогнуть. Напряжение ломало его, выворачивало наизнанку, делало уязвимым. Из многочисленных порезов на руках и ногах выступала кровь. Сигил Пустоты вопил об опасности как никогда раньше.

Едва переставляя ноги, будто находясь по пояс в воде, он брел вперед, пока неожиданно не наткнулся на тело. Перед ним был самый низкорослый из джарахов. Подвал оказался слабым местом. Из черной кляксы тела подчиненного резко выделялась рукоять стилета. Он забрал оружие с собой. Так было нужно – его собственное уничтожила магия Шуйтара.

И в этот момент впереди послышалось эхо шагов…

Превозмогая боль, он побежал вперед, жадно глотая воздух, будто степная лисица, постепенно догоняя выродка, ставшего сосудом. Тот прекрасно понимал свою участь, но бежать быстрее уже не мог. Достигнув ступеней башни, этот человек остановился и обреченно развернулся к джараху. Простая, но дорогая одежда, холеные руки, узорчатые драгоценности. Лицо человека выражало осуждение и скорбь.

Где-то на границе подсознания промелькнула уверенность, что джарах знает этого человека. Но, как это часто бывает, во сне действуют свои правила, и, подчиняясь этим правилам, десятник принялся ожесточенно орудовать стилетом.

…Накопившаяся усталость и продырявленное плечо сделали свое дело – судя по тому, что солнце сумело заглянуть в маленькое оконце под крышей, успел наступить полдень. Постель не раскачивалась – повозка крепко стояла на колесах и ехать никуда не собиралась. Сопоставив эти простые факты, Лаен посчитал, что караван закончил свой длительный и опасный рейд на территории Атрели – непризнанной столицы Приланского леса, где властно и бескомпромиссно правил атаман всех атаманов – граф Дейрио Безземельный.

Сквозь раскрытое оконце доносились голоса, грубый солдатский смех и обычный повседневный говор, убедивший негоцианта, что с его людьми все в порядке. Сладко потянувшись на постели, он с удивлением обнаружил две вещи: его покрытое шрамами тело оказалось полностью обнажено, а рана в плече, еще вчера доставлявшая массу неудобств, сейчас почти не беспокоила. От нее остался лишь налитый пунцовым рубец, чем-то напоминающий бутон розы.

В памяти всплыли события минувшего вечера. Интересно, кому он, собственно, обязан столь быстрым исцелением? Рыжеволосой конопатой девчонке и ее кордским мазям? Умелой и опытной уроженке Санданирского халифата? Или падшей целительнице, которая берегла его тело как свое собственное?..

«Ты бы не зазнавался тут, негоциант! Вальсо твой обзавидуется. Развел, понимаешь, целый гарем, – проворчала Марта, впрочем, вполне беззлобно. – И перестань уже называть меня падшей. На ум сразу приходят кабак и девки. А я, между прочим, мужьей ласки так и не испытала!»

Смутившись, будто целительница была где-то рядом и могла видеть его, Лаен соскочил с кровати, облачился в чистые вещи, которые достал из сундука, и отправился наружу, не забыв прихватить с собой тюк с грязным бельем.

Вокруг ярко светило солнце, было тепло и радостно. Шумел кронами тысячелетний лес, отливая изумрудной хвоей. Кибитки разместились вдоль широкой вытянутой просеки, выстроившись в ряд торцами друг к другу и образовав настоящую деревенскую улочку. Прямо за ними, за невысоким пригорком, поднимался могучий частокол в четыре или более человеческих роста, растянутый в стороны на необозримое расстояние. Поодаль торчали крепкие двустворные ворота с барбаканом, в которые упиралась лесная дорога. Со смотровых башен по сторонам глазели явно скучающие охранники с луками и длинными копьями за спинами. Даже своеобразный защитный ров имелся – в траншею перед укреплением местные умельцы умудрились загнать протекающую неподалеку мелкую речушку.

По другую сторону укреплений на многие мили протянулась шумная и разноголосая Атрель, мешанина кое-как смастеренных деревянных хибар, где люди походили на тени и сосуществовали целыми семействами, барских усадеб в несколько этажей, охраняемых собаками, узких грязных улочек с кабаками и более интересными заведениями, где можно было отыскать удовольствия на любой вкус, просторных торговых рядов, до конца не пустеющих даже ночью, и протяженных подземных казематов, где некоторые теряли волю и человеческий облик, а другие ожидали уплаты выкупа. Лесной городище подразделялся на районы, каждым из которых управлял собственный атаман. Но всеми делами здесь все равно самолично заправлял граф, а по совместительству, губернатор, имперский судья, глава торговой общины и выборный атаман сборных ватажных отрядов.

Обозы в Атрель не пускали и раньше, а сейчас места за частоколом и вовсе не хватало пуще прежнего. Поэтому караван негоцианта и расположился за стенами, в специально отведенном для этого месте возле речки. Стихийно возникающие, будто грибы, постройки являлись настоящим бедствием для лесной столицы и, с последнего визита Лаена, возводились уже прямо впритык к частоколу, стратегически важному для обороны от живорезов. Увещевания и угрозы графа вопрос кардинально не решали – в Атрели процветали взяточничество и откровенное кумовство.

Лаену не раз доводилось бывать здесь – доступный рынок и низкие пошлины на торговые дела, установленные графом, привлекали множество людей со всех окрестных провинций. С внешней безопасностью дела обстояли тоже неплохо – благодаря многочисленным секретам и налаженной системе оповещения расположенные по округе лагеря вроде того, которым управлял Вальсо, могли оперативно отреагировать на угрозу, собраться в кулак и отбить прущую на город волну сущностей Шуйтара.

Пока еще хитрость побеждала тупую ярость. Летучие отряды ватажников досконально знали свою территорию, устраивали ловушки, стремительно атаковали и тут же откатывались обратно, пока полностью не истребляли порождения живорезов. Со времен Ритуала к стенам лесной столицы тварям удавалось подобраться всего пару раз, да и то благодаря подрыву обороны изнутри. Но граф Дейрио, нужно отдать должное, учился на своих ошибках. Все городские захоронения тщательно контролировались, а ополчение постоянно тренировалось на специально возведенной для этого арене, в подвалы которой ловчие Атрели умудрялись регулярно доставлять оживших страхолюдов.

Тем не менее чувствовать себя в полной безопасности на территории города можно было лишь по скудоумию. Самолично написанные Безземельным графом законы порой отличались оригинальностью и трактовались его ставленниками, как подкинутая вверх лира – какой стороной ляжет… Новоприбывшим гостям городская стража прямо у ворот, очень благородно и тактично, советовала внимательно следить за кошельком, не вступать в пререкания с местными и четко следовать приказаниям патрульных ополчения, если таковые окажутся на их пути. Впрочем, именно здесь и скрывался первый подвох – как раз патрульные среди горожан считались первостатейными мздоимцами и откровенным ворьем.

Пока негоциант наслаждался великолепной погодой и размышлял о мировом бытие, мимо протопал отряд женщин, направлявшийся к ручью на постирушки. Передав им свои грязные вещи, Лаен заметил отряд плотников в составе четырех мужиков, возвращавшихся из леса. Цеховики несли на плечах грубо тесанные доски, получаемые путем хитрого раскола ствола при помощи клиньев и молота. В центре стойбища возницы предусмотрительно оставили поляну, и теперь там полыхал костер, облизывая стенки почерневшего котла и удерживающую его треногу. Рядом бегал мальчишка-поваренок, сын одной из женщин, забавно подпрыгивая и сноровисто помешивая варево.

Заприметив негоцианта, подошел капитан цеха охранников каравана. Калач успел облачиться в парадный мундир, смело пыхтел трубкой и имел физиономию объевшегося сметаной кота. Крепко затянувшись и выпустив струйку дыма через отверстие, где раньше находился зуб, выбитый безносым, он доброжелательно обратился к Лаену:

– Доброго полудня вам, господин негоциант! Как спалось? – Его взгляд наткнулся на торчащий край повязки. – Где это вас так угораздило?

– И тебе, капитан, доброго здравия. На сук напоролся в лесу, сам виноват, мог и глаза лишиться.

– Осторожнее надо! – притворно посочувствовал Авинсо, снова глубоко затягиваясь дымом. Внезапно он поинтересовался: – Откуда рыжая у нас взялась? Я своих поднял спозаранку, чтобы растрястись маленько, а она уже по кибиткам ходит, раненых осматривает, беседует с ними. Одолела меня расспросами – что да как, про караван давай выпытывать, про обычаи наши… Сама наглючая, что служанка трактирная, никаких манер, но фигурка – ничего так.

– Знахарка это наша новая, – нахмурился Лаен, испытывая непонятное раздражение и еще какое-то, до сей поры ему неизвестное чувство. – Не сомневайся, дело она свое знает. Ты, Вортан, смотри не обижай ее и своим не позволяй.

– Да разве можно! – наигранно рассмеялся Калач. – И в мыслях такого не было. Мне такие, наоборот, по душе. Заводная, за словом в карман не лезет. – И капитан заговорщически понизил тон: – Скажу вам по секрету, господин: рыжие – вообще моя страсть!.. Как разговорился с ней, так взыграло прям все внутри. Вот, кстати, как раз хотел поинтересоваться у вас, нельзя ли нам с ребятами в город сходить – расслабиться, так сказать. А то ведь, сами знаете, столько времени в походе, умотались все.

– Да, капитан, разрешаю, – согласился Лаен, припоминая установленные покойным Фектом порядки. Хоть ему и не нравились подобные загулы, но по-другому снять накопившееся напряжение было невозможно. – Только оставь несколько человек груз караулить.

– Всенепременно, господин негоциант. Благодарствую! – Довольный Калач легонько хлопнул негоцианта по здоровому плечу и убыл восвояси, чтобы отдать так давно ожидаемое солдатами распоряжение.

Пусть отдыхают, они это заслужили. Напьются, конечно, мордобой устроят, но по-другому и не бывает. Иногда нужно давать людям выпустить пар. Лишь бы вернулись все обратно, и желательно не увечные. Таковы были порядки, и справедливости ради установлены они были вовсе не покойным негоциантом, а самой матушкой-жизнью…

– Вот ты где! – раздался за спиной звонкий голос, и Лаен едва не подпрыгнул от неожиданности.

Глава 2

Рыжеволосая грозно рассматривала его, как будто впервые видела, уперев в бока кулачки и прищурив кошачьи глаза:

– Хорош негоциант! Сразу сказать не мог?! Я тут переживаю, извелась вся. Тебя вообще манерам обучали? Как с девушками себя вести, например?

– Обучали, – безропотно согласился Лаен, ошарашенный напором. – Пара учителей в усадьбе родовой имелась и слуга приставлен был.

– Врешь небось!.. – усомнилась она. – А ну-ка, сказывай, как к императору обращаться дозволено?

– Ваше императорское величество, владыка Аламийский, покровитель иноязычных племен, кордских поселений и всего Континента, ведущий вперед несметные легионы… – без запинки выпалил Лаен, но через секунду одумался: – Сдурела совсем?! Ты как с негоциантом разговариваешь!

– А-а-а, вспомнил наконец! Вчера я что-то не видела негоцианта. Живчика только, что стрелу едва не смертельную словил. Совестно хоть немного? А?

– Тебя кто просветил-то, что я негоциант? – буркнул Лаен, меняя тему и не понимая, как нужно вести себя с этой девицей. – Али сама догадалась?

– Где уж мне… Госпожа санданирских кровей подняла спозаранку, сон интересный досмотреть не дала. Шипела, будто кошка дворовая! Я даже думала – сейчас царапаться начнет. Заявила мне, чтобы держалась от тебя подальше, а если что нужно будет – наперед с ней решала.

– Смотрю, не больно ты и послушалась, – усмехнулся джарах, мысленно представив Тавию в образе рассерженной кошки.

– Очень мне надо! – Она презрительно поджала пухлые губы. – Ревнивых кошек слушать. Поди, сама знаю, что делать, без чужих советов. Господин, а вы сейчас случайно не в город собираетесь?

– Возможно. – Лаен внимательно оглядел знахарку. – У меня встреча с графом намечена. А тебе какое дело?

– С самим Дейрио? – удивилась она с сомнением в голосе. Но спустя мгновение категорично заявила: – Я с вами пойду!

– Это еще зачем? Мне не нужна компания. – Негоциант попытался отклонить предложение, считая ненужным обострять отношения с Тавией, к которой и так последнее время появилось много вопросов.

– Нет нужна! А вдруг опять какой заполошный стрелять начнет? Кто тебя штопать будет? А у меня с собой все. – Рыжеволосая довольно похлопала рукой по кожаной сумке, висевшей на плече. – Как убьешь недруга, так я тебя сразу выхожу!

– А если он меня? – Джарах удивленно поднял бровь. Знахарка поражала своей непосредственностью и вызывала симпатию. – Что тогда?

– Нет, – категорично заявила рыжеволосая. – Тебя, господин, трудно убить. Тот парень с самострелом, помнишь? Думаешь, я не поняла? Он очень быстрый был, правильно все делал. Двигался как наши лучшие охотники. Но я по глазам-то все видела – боялся он тебя. Уверена, даже если бы живорез не кинулся на него, ты бы его все равно одолел. С тобой мне не страшно.

– А что… Пойдем! – махнул рукой Лаен, сдаваясь под напором аргументов. – Хоть городище лесное посмотришь. Госпожа Тавия тебя все равно в лазарет не пустит, пока вещи свои не заберет, – и добавил, пряча улыбку: – Упрямая ты – спасу нет…

– Вот! – обрадовалась Лань и вздернула конопатый нос. – Я такая! Всегда своего добиваюсь, так отец говорил. – При упоминании отца глаза Лани отчего-то подернулись дымкой грусти.

Перед походом в город Лаен разобрался с мелкими делами и умудрился спихнуть на Фабио вопрос с переездом госпожи Тавии, чтобы рыжая знахарка могла взять походный лазарет в свое полное ведение. На вопрос о подготовке к передаче груза, заказанного лесным владыкой, вашуйец доложил, что утром от графа Дейрио уже приходил человек и сообщил, что господина негоцианта примут завтра после полудня, со всеми обстоятельствами.

Фабио общался с негоциантом и одновременно отдавал распоряжения приказчикам по подготовке груза, чтобы завтра спозаранку занять места в торговых рядах. Несмотря на деловитость и собранность, старик выглядел слегка раздосадованным. Лаен спросил его о причине.

– Да тут такое дело, господин… Бард тот, который дорогу от Хаска до Атрели оплатил, орал сегодня с утра, будто режут его. Удивительно, что вы этого визга не слышали. Чуть не сдох, говорит, в Урочище, инвалидом на всю жизнь остался. Давайте, говорит, все уплаченные лиры обратно.

– А ты что же?

– Да ведь разве можно, обратно-то? Ведь как-никак, живехонек прибыл в место назначения. Подумаешь, уха лишился в каменоломне той. Сам виноват, нечего было под крючья оборванцев лезть.

– А где он? Давай я с ним потолкую.

– Убыл уже. Успел, правда, стервец, на топчан нагадить, пока никого не было в кибитке. Отомстил вроде как.

Лаен ободряюще похлопал вашуйца по плечу и посоветовал не забивать голову ерундой. Скорчив недовольную физиономию, Фабио вновь принялся за свои бумажные дела. Посчитав, что его присутствие не требуется и желая немного развеяться после тяжелого рейда, Лаен решил ненадолго отправиться в город.

Как и следовало ожидать, Лань увязалась следом.

Ворота в город миновали без всяких вопросов, достаточно было показать перстень и уплатить положенную мзду. Пока сутулый и вихрастый писарь заносил их имена в толстенную книгу с желтыми страницами, скучающие дозорные играли бровями и откровенно пялились на Лань. Недовольно поджав губы, рыжая переместилась поближе к джараху.

Сразу от перекрестка у восточных ворот начиналась широкая улица ремесленного квартала, аккуратно выложенная подогнанными впритык досками. По бокам выстроились добротные бревенчатые избы, среди которых через одну встречались и двухэтажные. Высокие заборы укрывали дворы и палисадники от любопытных глаз.

Оказавшись в городе, Лань принялась с интересом озираться по сторонам. Наконец спросила:

– Куда мы сейчас пойдем, господин?

– В таверну одну, что близ торговых рядов находится. Пообедаем и на рынок махнем.

Несмотря на рабочий полдень, вокруг активно шастал народец, доносились возгласы и разговоры, из дворов лениво брехали собаки. Стуча колесами, изредка проезжали телеги, возницы покрикивали на женщин, идущих с рынка с корзинами в руках. В одном из дворов ватага чумазых ребятишек сооружала ловушку для птиц, навешивая на палки мелкую сеть, явно украденную у какого-то рыбака.

По делам спешили приказчики и слуги, всем своим видом показывая собственную важность. Пяток патрульных остановил телегу с фуражом и, обступив хозяина, наседал на него с угрозами. Но мужик в залатанной робе оказался непрост, ожесточенно махал руками и тыкал под нос недругам какую-то бумажку. Те, в свою очередь, аргумент не принимали. Постепенно страсти накалялись, грозя перейти в рукоприкладство.

Ближе к центру навстречу стали попадаться благородного вида дамы, жены и дочери влиятельных лиц Атрели. Держа друг дружку за локотки, они парочками прогуливались, щеголяя в расшитых цветными нитями туниках. При приближении негоцианта дамы морщили носы и принимались оживленно шептаться, стреляя глазками и строя постные мины.

Наконец рыжая не выдержала:

– Смотри, какая расфуфыренная! Десять одежек цветных на себя напялила, думает – красавица! А у самой лицо будто яблоко моченое, и нос на нем не помещается. Вторая и того краше – настоящий мужик в платье. У нее даже усики есть, точно вам говорю, я углядела, хоть она их платочком все время закрывает. Я вам не вру, господин!

– Называй меня просто Лаен, – поправил негоциант знахарку. – А то запуталась уже. Только на людях как положено обращайся.

– Хорошо, Лаен. Будь по-твоему, – кивнула она и взахлеб продолжила: – А я не верила, что тут в лесу город целый! Думала, обманывают меня наши, те кому в Атреле по делам приходилось бывать. Точно сказывали – столица и есть! Не то что наше Заозерное захолустье.

– Ну, что столица – это ты сильно преувеличила, – улыбнулся Лаен. – В Триграде такие дворцы стоят, что по мраморным лестницам можно час подниматься и голова закружится. А если на башню забраться – Приланский лес на горизонте видно и даже немного горы Предков, если день ясный.

– Не может быть! – Рыжая округлила глаза, но тут же разочарованно заключила: – Это что же получается: если бы я была императором и захотела окрестные земли глазом своим величественным обвести, мне бы столько времени карабкаться на верхотуру пришлось? Глупо как-то, только камень зря извели!

– В катакомбах под дворцом стоят специальные машины, – терпеливо объяснил джарах, – их приводит в движение подземная река: древние мастера умышленно повернули ее русло вспять. Когда императору нужно попасть на какой-либо дворцовый уровень, он заходит в специальную карету, у которой колеса располагаются не внизу, а по бокам, упираясь в стенки шахты, дает команду – и просто едет вверх или вниз.

– Вот это да!.. Хотела бы я посмотреть на такое чудо. Подумать только, карета – а колеса сбоку!..

Группа побирушек, расположившаяся на перекрестке, завидев путников, дружно встрепенулась, и джараху пришлось ослабить кольца плети. Заметив это движение, подозрительного вида ребята растворились в близлежащих переулках. Торопливо миновав Изнанку – застроенную бараками территорию между ремесленным и торговым кварталами, негоциант со спутницей оказались перед каменным домом с резной деревянной вывеской, обещающей уставшим путникам кров и еду.

Внутри просторного зала было немноголюдно. Четверо крестьян в испачканных белесых одеждах, присущих мукомолам, молча пили пиво, полностью заняв угловой столик. По центру на пару с дьяконом чинно обедал толстый настоятель Единой Церкви, что было весьма неожиданно для лесной столицы. У дальней стены за прилавком, отделяющим кухню, усатый трактирщик усердно полировал полотенцем посуду. Выбрав стол напротив окна, негоциант предложил Лани располагаться.

– Чего изволите-с? – с улыбкой поинтересовался хозяин, мгновенно нарисовавшись возле стола. – Давно вас не было видно, господин Лаен.

– И тебе доброго дня, Весс. Прожаренного мяса для меня и госпожи, и принеси два стакана воды.

– Будет исполнено.

– Воды? Я думала, мы будем пить сладкое вино… – Рыжая недовольно надула губы.

– Когда я последний раз пил здесь вино, мне досталось вот это, – Лаен вынул стилет и демонстративно повертел его в руках, – и хорошо, что не в сердце. Запомни, в Атрели не стоит шляться по кабакам, велик шанс не дожить до старости.

– Красивый… – Лань осторожно коснулась кончика оружия. – И острый. Ты отнял его у врагов?

– Ну почти. Один наемник возомнил себя господином и посчитал, что имеет право указывать людям, как им стоит вести себя за столом в таверне… Но не будем об этом.

– Здесь написано, – рыжая впилась глазами в серую сталь, – «Асса гастарде с’вар», что означает: «Истреби сомнения».

– Ты понимаешь санданирский? – удивился Лаен, разглядывая собственный клинок, будто впервые увидел его. – Воистину ты продолжаешь меня удивлять!

– Лишь немногое могу. – Она зарделась и потупила взор, но спустя мгновение негоциант заметил, как в ее глазах блеснули слезы. – И это не санданирский, а наречие одного из степных кланов…

– Ваше угощение, господин и дама. – Не вовремя возникший трактирщик любезно пристукнул тарелками о столешницу.

– Спасибо, Весс. – Лаен с неудовольствием взглянул на него, и тот понятливо испарился так же быстро, как и появился.

Но, похоже, Рыжая даже не заметила его появления. Шмыгнув носом, она продолжала говорить, уставившись в одну точку, будто прямо сейчас наблюдала то, о чем рассказывала.

– На нашу деревню наткнулся передовой отряд степняков. – Ее скулы, казалось, были высечены из камня. – Многие охотники тогда были на промысле и мало кто смог оказать сопротивление. Стариков, прочих слабых телом и женщин на сносях порубили сразу, остальных привязали длинной веревкой к лошадям и увели на юг. Я попала в плен вместе с отцом: он отбивался до последнего, но они смеялись и танцевали на своих кобылах вокруг него, тыча обратной стороной копий. А потом накинули аркан и, голося во все горло, поволокли по полю…

Как я поняла позже, ему сохранили жизнь за смелость. Победить и унизить сильного противника у степных обитателей считается почетным делом. Израненного и связанного, его еще долго показывали тем, кто не участвовал в набеге, будто плененного дикого зверя!

Дрожащей рукой Лань пригубила стакан с водой.

– По дороге в их стойбище, которое находилось за рекой Колкой, многие наши ослабели и умерли. Я помогала оставшимся в живых как могла. Степняки догадались, что я знахарка, стали относиться гораздо лучше, ведь за меня можно было выручить больше. Потом нас несколько раз перепродавали разным степным кланам, пока моим хозяином не стал санданирский военачальник, которого наместник халифа назначил правителем рудников близ гор Предков. Так я снова оказалась в империи и была вынуждена поддерживать жизнь в тех, кто трудился на добыче руды. Страшное зрелище, скажу я тебе.

Она замолчала. Лаен осторожно спросил:

– А что стало с твоим отцом?

– Он был совсем плох, и его почти сразу продали за бесценок купцу из Арвина.

– Из Арвина? – нахмурился негоциант. – То есть его выкупили обратно?

– Нет. Не выкупили, а именно купили. Я знаю, что закон императора запрещает торговлю подданными, но местный зеркальный князь давно извратил все на свой манер. Покупка слуги за пределами империи считается нормой в Арвине. На южном берегу Колкой даже специальное место есть, где купцам показывают живых людей.

– Подожди! – остановил Лаен девушку. – Так это что же получается?! Местный князь сам попустительствует степнякам в набегах на его собственные земли, а потом выбирает себе приглянувшихся рабов?!

– Может, и так. Я никогда не задумывалась об этом. Но перед нападением степняков в наших краях действительно давно не видели имперских лимитатов.

– Вся империя катится в Шуйтар! – Лаен грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки. Обернувшийся церковник посмотрел на него с укоризной. Совладав с эмоциями, негоциант обратился к Лани: – И что произошло с твоим отцом дальше? Он жив?

– Я не знаю… – Не закончив фразу, она уткнулась лицом в ладошки и тихонько захныкала, совсем как ребенок.

Лаен осторожно гладил ее по волосам и как мог утешал, с трудом подбирая нужные слова. Но они совсем не вязались с его мыслями. На самом деле, как ни печально это было, ее родителя, скорее всего, уже не было в живых. Арвин и раньше слыл суровым, все-таки Приграничье, а сейчас, как понял Лаен со слов рыжей, там жилось совсем невыносимо.

Через минуту она успокоилась, и они попробовали принесенную трактирщиком еду. Все оказалось очень вкусным.

– Нет нужды, – она утерла рукавом слезы, – тратить время на мои переживания. Давай рассказывай, что там у вас за спор с наемником вышел.

– А!.. Ну там все быстро произошло, – воодушевленно принялся вспоминать Лаен, радуясь поводу отвлечь знахарку от мрачных мыслей. – Парень был похож на павлина, который возомнил себя императором. Его свита оказалась ничем не лучше, настоящие деревенщины, вообразившие себя великими воинами. Им, видите ли, не понравилось, что господин Вортан слишком активно жестикулирует и якобы ведет себя неподобающе!

– Это тот черноволосый здоровяк? – Лань улыбнулась впервые после рассказа об отце.

– Да! Глава цеха охраны каравана. Он со своими парнями сидел неподалеку от тех наемников, а мы с Фабио – вон в том углу. – Негоциант ткнул в обозначенное место, где сейчас расположилась четверка мукомолов. – Как сейчас помню, господин Авинсо вещал очередную историю об утрате мизинца… Не спрашивай сейчас про нее, будешь путешествовать с нами – сама все узнаешь. Так вот, слово за слово, и капитану, чтобы не уронить достоинство, пришлось отвесить нахалу оплеуху, после которой тот оказался аккурат под нашим с Фабио столом.

– Вот это да! Хотела бы я на это посмотреть! А дальше? Наверняка обозлившийся наемник вытащил стилет и бросился на капитана! А ты спас его! Так все было?

– Ну не совсем. Оружие-то он вытащил, а вот воспользоваться им не успел – Фабио разбил об его голову стакан с пивом.

Пока Лань оценивающе смотрела на толстую стеклянную тару, в которой им принесли воду, негоциант подвел итог:

– Мне приглянулся этот клинок, и я решил от греха подальше пока придержать его у себя, чтобы наемник, когда очнется, не наделал глупостей. Но пока парни Калача били и обирали уже упавших, на шум в трактир заглянули патрульные одного из атаманов, и нам пришлось выскакивать в окна и уходить, что называется, огородами и петлять по городу от облавы, как зайцам!

Лаен широко улыбался, рыжая тихонько хихикала в кулак, но на поверхности ее болотных глазах плавали искорки недоверия. Она не знала, верить ли его словам, уж слишком безобидно все закончилось. Украдкой глянув на сидящего напротив негоцианта, знахарка в который раз поправила свои отливающие медью волосы.

Поймав себя на мысли, что слишком пристально рассматривает ямочки на ее щеках, Лаен спохватился, бросил на стол плату за обед, и они покинули заведение.

– Куда теперь? – спросила знахарка, щурясь от яркого солнечного света.

– На центральную площадь. Посмотрим, чем живет Атрель. Может, циркачи какие-нибудь выступают с фокусами или лицедеи представление разыгрывают. Там и рынок есть неподалеку.

Местный городской центр, находящийся на стыке трех кварталов, своим хаосом напоминал сельскую сезонную ярмарку и начинался с галдящего базара. Официальное торжище было запружено палатками, где продавали рыбу и мясо, а также другие нехитрые продукты, в том числе с огорода. В деревянных домиках лавочников побогаче приказчики зычными голосами зазывали покупать всевозможные ткани и краску. Тут же сбоку располагалась длинная коновязь с одуревающими от скуки лошадьми, неистребимо пахло навозом, всюду роились мухи, дети гоняли птиц, которые то и дело слетали с деревьев и атаковали мешки с зерном.

Несмотря на поздние для торговли часы, в покупателях нехватки не наблюдалось. Еще бы: ведь местный рынок был единственным крупным центром на всей территории Приланского леса и в его окрестностях, где помимо продуктов, кузничных и столярных изделий можно было найти и товары негоциантов, которые посещали другие области империи и даже вели торговлю с соседними странами.

Вокруг рынка все дома предприимчивыми горожанами были переоборудованы под питейные заведения и постоялые дворы разной степени паршивости. Дело верное и весьма доходное, даже с учетом немалых налогов, взымаемых графом Дейрио. По слухам, лесной правитель давно положил глаз на столь выгодное предприятие и постепенно заменял владельцев трактиров своими верными людьми, используя шантаж, угрозы близким и устраивая несчастные случаи с особо упертыми. Прямых доказательств никогда не находилось, а если народ начинал слишком уж роптать, тут же находился какой-нибудь бедолага, которого обвиняли во всех смертных грехах и скоротечно вешали в угоду народному гневу.

Шатаясь по рядам и внимательно приглядывая за рыжей и собственным кошельком, Лаен присмотрел себе пару рубах с узорами и сторговал знахарке красивую брошь, идеально подходящую к платью, за что был тут же награжден премилой улыбкой и полным восторга взглядом. Еще хотел приобрести несколько книг для вашуйца, разложенных среди товаров Данастской академии, но в итоге передумал, опасаясь взять ту, что Фабио уже прочел. Время у каравана есть, пусть старик придет и сам выберет.

На городских подмостках ярко разодетые в бутафорские доспехи актеры разыгрывали сценку боя с настоящим упырем. Те самые пилигримы, которых караванщики повстречали в Урочище. Двое здоровенных парней, разойдясь в стороны, удерживали тварь цепями, не давая приблизиться к третьему, вооруженному облезлым деревянным мечом. Выставив ногу вперед, герой яростно размахивал им, якобы нанося упырю смертельные раны, а за его спиной самозабвенно повизгивала спасенная по сюжету пьесы размалеванная девица.

Несмотря на то что упырь был откровенно стар, беззуб и не обращал особого внимания на скачущего петухом парня, представление имело успех. Шныряющие по толпе мальчишки пилигримов едва успевали рассовывать по карманам мелкие монеты, которые им охотно подавали горожане.

Рыжая рассматривала упыря раскрыв рот, и негоцианту пришлось приложить усилия, чтобы привлечь ее внимание:

– Лань, нам пора возвращаться. К сожалению, дела ждать не будут.

Глава 3

По дороге обратно Лань увлеченно и со знанием дела рассказывала негоцианту о разных травах, их свойствах и делилась планами по обустройству лазарета. Несмотря на бодрый голос, Лаен чувствовал, что мысли об отце продолжают бередить девичье сердечко. Стараясь развеять грусть, он всячески поддакивал и как мог старался отвлечь, вспоминая забавные случаи и происшествия из жизни караванной общины.

На одном из перекрестков квартала ремесленников, в тени разлапистой сосны, отдыхала троица худощавых путников в длинных черных туниках. Мужчины расположились прямо на торчащих из-под земли переплетенных корнях. Путники выглядели изможденными долгой дорогой и отчищали от пыли длинные ленты из ткани, которые использовались для обмотки голов на санданирский манер – и для тепла, и для защиты от солнца.

Поравнявшись с ними, негоциант неожиданно услышал возглас:

– Эй, человек, постой-ка!

От группы отделился пожилой сгорбленный мужчина с обвислыми по-бульдожьи щеками. Взглянув в его глаза, Лаен догадался, что перед ним слепец. Товарищи старика подвели того ближе, бережно придерживая за плечи. Остановившись в одном шаге от негоцианта, слепец повел мутными бельмами и неожиданно принялся грозить заскорузлым пальцем:

– Взираю на вас, заблудшие души! Шелудивый пес, укусивший кормящую его руку, и немертвая девка, тонущая в паутине сомнений и собственной желчи! В смертный для хозяина час пес предал его, за что и скатились времена в эпоху Гибели!

– Ты чего это несешь?! – насупилась рыжая. – Какая я тебе немертвая, да еще и девка?! Настурции, что ли, обкурился?

Но замерший на месте Лаен понял, что речь идет о джарахах. И та, которую упомянул слепец, немедленно отозвалась:

«Стоит заткнуть проходимцу его вонючую пасть. Ишь, чего выдумал: паутина… желчь… сомнения. А ведь, между прочим, слышал – старый дурак сравнил тебя с шелудивым псом!»

Спутники старика с испуганными лицами принялись едва слышно извиняться и настойчиво подталкивать старика обратно к сосне. Однако тот вошел в раж и продолжал брызгать слюной:

– Шуйтар пошел войной против самого себя, и пожрет себя, и обратится Континент в ристалище моровое. Загниют реки и озера от тел павших, и восстанут они, и поднимут на трон души их пожравшего. И стала башня деяниями твоими погребением души, но не тела. Только начавший цикл сможет его завершить, но заветный час пробил впустую. Презрел падший истину, и воли этой не преисполнится уже никогда. Слушай меня внимательно, душа, обреченная на скитания по полям беспамятства. Найди того, кто начал, первородного падшего. Он ошибся, и стал нелюдем, и продолжает погружать Континент в бездну. Немертвая сможет тебе помочь, но если оступится – как раньше уже никогда не будет…

– Опять за свое?! – Рыжая угрожающе шагнула вперед.

– Подожди… – Негоциант вскинул руку, но поздно. Выдохшийся слепец обессиленно склонил голову набок, плотно сжал губы, послушно развернулся и, поддерживаемый товарищами, побрел обратно к корням.

– То-то же! – Знахарка уперла в бока кулачки, но тут же остыла и повернулась к негоцианту: – Ишь, обзываться удумал… Хотя мне что-то не по себе стало от его слов. Хочешь, историю расскажу интересную, только сразу предупреждаю – взаправду все было!

– Давай.

– Когда мне было гораздо меньше, чем сейчас, однажды к нам в деревню со стороны мутных озер пришел старый отшельник. У него было обезображено лицо, все в струпьях и волдырях. Он не делал ни хорошего, ни плохого, просто сидел у колодца и рассказывал занимательные байки про жизнь до наступления тварей. Деревенские быстро привыкли к нему, приносили еду, даже звали на ночь в дом. Но он только благодарил, съедал совсем маленько, а от приглашений разделить кров всегда отказывался.

– И что случилось потом? – поинтересовался Лаен, беря девушку под локоток и ускоряя шаг. Слова слепца прочно засели в его голове.

– В один очень жаркий день, как раз к полудню, когда и в тени спекались крупинки песка, все услышали страшный крик у колодца и сбежались туда. Голосил отшельник. Его глаза были такие же… как у того, что пристал к нам. Старик кричал, что кровь заливает его ноги, пожары обугливают волосы, а глаза не могут сосчитать убитых. Он судорожно тыкал пальцем в поле и вещал, что приближаются всадники и нужно скорее бежать. Солнце светило очень ярко, мы смотрели, куда он показывает, но ничего не видели. Некоторые начали смеяться. Тогда все подумали, что старик сошел с ума от зноя или опился плохой воды.

– А потом случился набег… – внезапно догадался Лаен, и ему стало не по себе. – Получается, старик видел то, что еще не произошло?

– Да, все так и случилось. Ровно через год моя жизнь оборвалась и началась заново. Кстати, сейчас вспомнила: наш отшельник тоже употреблял настурцию.

Не зная, что на это сказать, Лаен лишь пожал плечами, и они замолчали. Он размышлял, отчего слепец назвал его псом, да еще и предателем. Скорее всего, потому что он джарах. Клан ведь действительно в опале, хотя и по непонятным ему причинам… Проклятая память! А ведь остальные слова – сплошная ахинея. Башня, мор, бездна… еще и падшего какого-то приплел для красного словца. Зачем его искать? Пусть монахи Собора этим занимаются, падшие и еретики все-таки их забота. Башня… может, эта та самая? Из снов? Но он про нее тоже ничего стоящего припомнить не может. Возможно, в том месте проходила одна из операций джарахов с его участием? Но почему она предстает перед ним в каждом кошмаре? Бред… С другой стороны, прохиндей ведь верно нутро Марты разглядел. Неужели действительно в его словах есть доля правды?!

«Я бы на твоем месте вылила из ушей это дерьмо. Старик уже давно берет у Мальки в долг и просто слегка рехнулся».

– Как знать, Марта, как знать… – пробормотал Лаен. – Некоторые его слова попали в цель, и это невозможно опровергнуть. А что насчет остального… А вдруг он прав?! Но как тогда растолковать его ахинею?..

– Господин Лаен!.. А с кем это вы сейчас разговариваете?! Какая такая Марта?!

– Ох, прости, Воритар, помоги Невзра… Лань, не обращай внимания на мои слова, задумался я, и дщерь Мальки одну знакомую, э-э-э… целительницу вспомнил. Она мне… мм… память врачевать помогала.

– А, вон оно в чем дело! Ну это не беда. Думаете, я забыла про тот настой, с которым вас на рынке облапошили? Ничего подобного! Я вообще ничего не забываю, чтобы вы знали. Вот справлюсь с делами в лазарете – сварганю вам такое зелье, что и матушкину утробу вспомните как наяву!

– Мне бы Триград… – тоскливо посетовал негоциант и вопросительно заглянул в кошачьи глаза знахарки. – Тот год, когда Ритуал случился, и пяток после него… Сможешь?

– Попробуем! – решительно пообещала Лань. – Только мне нужно время.

Еще только выйдя за городские ворота, Лаен понял, что в лагере караванщиков творится что-то неладное. От стоянки доносились тревожные выкрики. Цеховики толпились группами по несколько человек неподалеку от штабной кибитки и активно жестикулировали. В низине, у самого ручья, ярко полыхал сложенный из больших бревен костер. Без сомнения – погребальный. Лаену показалось, что он даже видит на нем останки тела или нескольких тел.

Лань тоже встревожилась и замолчала. Не сговариваясь, они перешли на быстрый шаг. Вход в импровизированное стойбище загораживала пара солдат капитана, вместе с дозорным Рыбой. Парни нервно крутили головами и явно находились на взводе.

Заприметив негоцианта, новоиспеченный глава соглядатаев тут же рванул навстречу:

– Ваша светлость! Фабио приказал отправить за вами гонцов, но, видать, разминулись. В лагере убийство!

– Как убийство? Что случилось-то?!

– Старшего ловчего зарезали! Старину Веста!

– Как же так? Показывай, где все произошло!

– Подождите, господин, это еще не все… – Рыба испуганно округлил глаза. – Вам с Фабио Ранье непременно переговорить нужно. Он настрого приказал сперва до него проводить, как объявитесь.

– Чтоб тебя!.. Ладно, давай за мной, – приказал негоциант и, расталкивая людей, решительно двинулся в штабную повозку.

– А мне что делать, ваша светлость?.. – раздался за его спиной встревоженный голос Лани.

– Ступай в лазарет и носа оттуда не кажи до моего приказа!

Старший приказчик Фабио предсказуемо нашелся за заваленным бумагами столом. Старый вашуйец выглядел разбитым и раздосадованным, но попытался бодро вскочить при появлении негоцианта.

– Сиди уже! Фабио, что еще стряслось?

– Самострелы пропали, господин.

Лаен оторопел.

– Как?! Все?!

– Нет, слава Единому Отражению. Ровно ящика не хватает, десяти штук.

Почувствовав немочь в ногах, негоциант опустился на скамью. Рыба неслышно замер за его спиной. Поразмышляв несколько мгновений, Лаен сложил в голове имеющиеся факты и, скрежетнув зубами, выдал единственно возможное предположение:

– Ловчие?

– Больше некому. Всех троих пытались разыскать, но их сейчас нет ни в лагере, ни в окрестностях. Это большая беда, господин. Если завтра мы не передадим графу оплаченный груз, Дейрио так крепко возьмет нас за…

– Немедленно перестань, Фабио. У нас еще есть время. Надеюсь… Рыба, удалось выяснить, как именно все случилось?

– Под самый рассвет, во время перегона обоза к Атрели. – Пучеглазый соглядатай, вытирая со лба пот, неловко выступил вперед. – Скорее всего, за лигу-две до лесного городища. Перерезав Весту горло, проходимцы скинули ящик прямо на ходу в кусты. Мы с Гузлом уже нашли это место, но идти в лесу по следам охотников, что ветер в поле искать.

– Почему только один ящик взяли? – задался вопросом негоциант и тут же сам себе ответил: – Побоялись, что кража вскроется слишком рано или не успеют подобрать. Ящик ведь тяжелый. Откуда они родом, знаешь?

– Двое отсюда, из Атрели. А третий с земель Вольницы вроде как, – быстро отозвался рябой.

– Плохо, значит, местные. Наверняка заранее решили, кому и где продавать будут. Это ухудшает наше положение, времени в обрез, – подытожил Лаен. – Так, что же делать… Начальника цеха охраны сюда, живо!

– Так ведь нет никого, – едва слышно ответил Рыба. – Только четверо солдат осталось, прочие в городе до завтра. Вы же… сами… вроде как отпустили…

– Знаю! – рявкнул негоциант и стукнул кулаком по столу. Осознание собственной оплошности лишь усиливало его гнев. – Ну что делать… покличь преподобного тогда.

– Его тоже нет, – вмешался Фабио. – Монах Мэтью следом за вами ушел в город и до сих пор не вернулся.

– Да что же это такое?! Совсем обнаглели! Обязанности свои кто исполнять будет? Фабио, почему груз сразу не был проверен при подготовке к завтрашнему торгу?

– Виноват, господин, недосмотрел. Целиком моя вина, – упавшим голосом прошамкал вашуйец, вновь обхватывая руками голову. – Наперво хотел с ночи на рынок зайти с товарами нашими, чтобы с самой зарей открыться, денег ведь в казне почти нет. А спозаранку уже планировал и самострелы на подводу грузить…

– Планировал он! С самого главного начинать нужно! Куда вообще охрана во время перегона смотрела? Кто в карауле стоял? Старший соглядатай! Имена мне, живо!

Дозорный побелел лицом и мелко задрожал:

– Так нас с Гузло двое всего осталось… Дьякон ведь в станице потерялся, а по поводу солдат начальника цеха охраны надобно спрашивать…

– И спрошу! Так спрошу – дорогу к кабакам забудет! – проорал негоциант и внезапно затих, осознав всю нелепость своей истерики. Сомкнув веки, он попытался сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Впервые оказавшись в подобной ситуации, Лаен просто не мог понять, как ему действовать, и от этого не находил места.

«Все сказал, излил душу? – флегматично поинтересовалась Марта. – Или и дальше будешь визжать, словно девка, на которой после ночи на сеновале жениться передумали?»

«Не лезь, Марта, не до тебя сейчас. Если ящик не найдем, кабала на рудниках воскресным отдыхом покажется. Граф не попустит, не тот человек».

«А кто в итоге виноват-то в пропаже? Кто в город прохлаждаться отправился вместо того, чтобы делами насущными заняться и на контроле все держать?»

«Я, – с неохотой признал Лаен. – Только я».

«Ну так и возьми себя в руки. Джарах ты, или, как брякнул тот вещун, – пес шелудивый? А то я уже сомневаться начала… Сам же сказал своим, что времени у нас мало. Не негоциант, право слово, а тряпка половая. Хуже того атамана-пьяницы в станице…»

«Вальсо ты не тронь! Он расслабился просто, человек ведь. И знаешь что? Ты права, Марта. Мм… Спасибо тебе».

«Да пожалуйста! И перестань сидеть со стеклянным взором. Старик вон уже коситься подозрительно начал…»

Лаен оглянулся на Фабио – тот действительно смотрел на ведущего мысленный диалог негоцианта с недоумением и легкой тревогой. Реагируя на озабоченный взгляд, джарах успокаивающе повел ладонью над столом:

– Со мной все в порядке, Фабио. Задумался просто над нашим непростым положением. Прости, друг, твоей вины в краже нет, не отвлекайся и готовься к предстоящим торгам. Самострелы – моя забота. Солдат, что в лагере сейчас, на охрану груза для графа поставь. Если вдруг Авинсо раньше объявится – обрисуешь ему всю ситуацию. А пока вооружи цех возничих на всякий случай и расставь пикеты, чтобы мышь не проскочила.

– Слушаюсь, господин негоциант. – В слезящихся глазах старика появилось нечто похожее на благодарность.

– Рыба, подойди! Одеться по-местному, вооружиться и вместе с Гузлом ко мне. На все про все даю пару минут. Идем в Атрель собирать информацию, – приказал джарах и вслед за пулей выскочившим подручным покинул штабную кибитку.

Но, как выяснилось, пропажа самострелов и убийство Веста были не всеми проблемами, свалившимися на его голову.

– Господин Лаен Тарк, я требую объяснений! – Возмущенный женский голос ударил по барабанным перепонкам. – Почему в моем лазарете хозяйничает какая-то деревенская дурочка?

– Потому что так решил ваш негоциант. Госпожа Тавия, нет нужды говорить о новой знахарке в таком тоне и опускаться до оскорблений.

– Знахарка? Да она толченый грас от пережженной стации отличить не сможет! Я требую убрать невежу от моих снадобий!

– Она-то как раз и может! – Глядя в возмущенные глаза вдовы, Лаен вновь почувствовал, как внутри него нарастает гнев. – Для памяти, значит, ваши зелья? А мне она сказала, что корень стрерры совсем для другого нужен!

– Как это… сказала? – Тавия осеклась на полуслове. – Ну, может, напутала я что, не то истолкла. Ива ведь не ставила обозначений на своих склянках, но это дело не меняет! Я хочу…

– Как раз все меняет! С этого момента я запрещаю вам, госпожа Тавия, входить в походный лазарет! Или же только с разрешения… э-э… госпожи Лани!

– Госпожи?! Вы поставили эту рыжую дрянь вровень со мной?! После всего, что я для вас сделала?!

В этот момент очень кстати появился Рыба, за которым мелко семенил Гузло. Дозорные облачились в бесформенные накидки, подпоясались многочисленными ремнями, похожими на конскую сбрую и с замотанными в тряпье головами теперь напоминали то ли мелких жуликов, то ли обедневших наемников – словом, ничем не отличались от большинства жителей бедняцких кварталов Атрели.

При их появлении утомленный бессмысленным спором Лаен счел разговор с вдовой оконченным:

– Тавия, вы сделаете все, как я сказал. Произошло убийство и не менее страшная… неприятность. Я не могу об этом говорить. Мне нужно незамедлительно принять меры. Прошу простить…

Смуглая санданирка задохнулась от возмущения, раскрыла ротик, но, не найдя слов, развернулась на каблуках и убежала прочь. Лаен запоздало посчитал, что слегка перегнул палку, но сейчас он чувствовал себя слишком взбудораженным, чтобы попытаться сгладить ситуацию. К тому же обман с ее стороны перечеркнул все доверие, сложившееся между ними за долгие месяцы скитаний по империи.

«Вот теперь вижу – настоящий негоциант! – довольно усмехнулась Марта. – А то возомнила о себе песчанка… Стоило раз в дерьмо макнуть – мигом спеси лишилась!»

«Марта!..» – снова укорил мертвую целительницу Лаен, но, уразумев, что ее склочный характер уже не исправить, плюнул на это дело и повернулся к подчиненным: – Готовы, бездельники?

– Да, господин негоциант! – подобрался Рыба, а Гузло вытянулся по струнке.

– Стойте!.. Подождите! – раздался за спиной Лаена голос рыжей. Подбежав, зеленоглазая безапелляционно заявила: – Я с вами.

– Как это «с нами»? – ядовито переспросил Лаен, вновь начиная накаляться. – Я тебе что приказал? Вы что тут все обнаглели вконец?!

– Знаю, виновата, господин. Простите, краем уха слышала, что по опасному делу в город собираетесь, убийц искать, а значит, без знахарки никак нельзя! Мало ли как дело обернется. Ну, пожалуйста, господин! – Она буквально умоляла, всем своим видом показывая готовность исполнить любую волю негоцианта.

«А почему бы тебе действительно не взять девчонку с собой? – неожиданно предложила Марта. – Тебе-то я помочь смогу, а вот парням твоим туго придется в случае заварушки. А рыжая – искусница, каких поискать, это я тебе на полном серьезе говорю».

– Ладно, Невзра с вами… – Лаен обреченно махнул рукой и подумал, что не простит себе, если еще кого-либо потеряет. Знахарка действительно могла пригодиться. – Но если хоть раз, даже самую малость ослушаешься и не выполнишь приказ, пеняй на себя!

– Да, мой господин. Буду послушна любой вашей воле.

– Хорошо, – повторил Лаен и обвел оценивающим взглядом свой малочисленный, но, если разобраться, весьма грозный отряд. – Приказываю: выдвигаемся в город. Для начала мне нужно пообщаться с одним знакомцем…

Путь до таверны, где они с Ланью совсем недавно обедали и вспоминали невзгоды ее молодости, не отнял у отряда и четверти часа. Двигались молча, стараясь не привлекать внимания патрулей и городской стражи. Несмотря на поспешание, в лесном городе успело завечереть, и тени из дающих укрытие от дневного зноя превратились в опасные угольные росчерки, скрывающие неизвестность. Караванщикам повезло – мелкая рыбешка так и не набралась смелости преступить дорогу, а от встречи с крупной миловал прозорливый Невзра.

Внутри обширного зала в предзакатный час оказалось весьма многолюдно. В этой части Атрели по большей части собиралась чинная публика, не обремененная мыслями о скорой наживе, поэтому все выглядело вполне пристойно. Обогнув заполненные галдящими посетителями столы, негоциант сразу подошел к стойке, отделяющей общее помещение от кухни, и, не обращая внимания на вопросительно глянувшего слугу, громко позвал:

– Весс!

– Я здесь, господин Лаен! – Хозяин трактира шустро вынырнул из подсобки, будто белка из дупла. – Что желаете?

– Поговорить желаю.

– Тогда прошу за мной. – Трактирщик и глазом не повел, лишь сделал приглашающий жест в сторону кухни. – Я уже приготовил бутылочку отменного южного вина. Аромат Вольницы, прошу заметить-с!

Негоциант лишь усмехнулся подобной прозорливости со стороны ничем не примечательного владельца таверны. Донесли уже о их приходе. Впрочем, в Атрели у каждого имелись осведомители, без этого вести бизнес было весьма затруднительно.

Миновав кипящие котлы и снующих от стола к столу кухарок, хозяин отворил дверь чулана и пригласил гостей проследовать внутрь. Размер открывшегося взору помещения не соответствовал представлениям. Хитрая планировка позволяла скрыть от любопытных взоров множество укрытых тряпьем стеллажей с дозволенным и контрабандным товаром.

Пока караванщики рассаживались вокруг стола на колченогих табуретах, Весс неторопливо наполнил бокалы и вопросительно взглянул на негоцианта:

– Чем могу быть полезен уважаемому кочевому торговцу?

– Многим, Весс. Не сомневайся, твои труды будут оплачены сполна.

– Право, не стоит. Мой долг перед вами, господин Лаен, несоизмеримо больше, чем возможности простого владельца таверны, – учтиво возразил тот.

– Пусть так, но ты сильно принижаешь свои возможности, Весс. В любом случае говорю прямо – поможешь нам сейчас, и мы в расчете.

– Такая сделка дорогого стоит. Я весь внимание, господин негоциант.

– Мне нужно знать, кто в городе за последние сутки пытался продать вашуйские самострелы. Или с другой стороны – кто готов заплатить за них, если бы на рынке внезапно возникло подобное предложение.

Весс на мгновение задумался и обхватил пальцами морщинистый подбородок.

– В каком количестве?

– Десяток. Высшее качество. Гаттейское производство, доводка – мастеров торговой республики.

– Необычно. – Весс пожевал нижнюю губу. – У нас таких сейчас точно нет. Дорогие игрушки. Специальный заказ только если.

– Да, так и есть. Но он попал не в те руки. Поэтому мне жизненно необходима твоя помощь по их поиску.

– Мне потребуется некоторое время, – безапелляционно заявил трактирщик. – А пока отведайте вина с брусничным пирогом. Уверяю вас, пальчики оближете! Прошу меня извинить…

Склонив голову, он, пятясь выскользнул в общий зал, аккуратно притворив за собой дверь. Делать было все равно нечего, и караванщики принялись поглощать угощение. Стряпня и пряное вино действительно оказались высшего разряда, но Лаену из-за переживаний кусок не лез в горло. Чего нельзя было сказать о дозорных каравана и Лани, которые уплетали снедь за обе щеки.

Наконец хозяин вернулся. И не один. За его спиной топтался угрюмый лицом коренастый мужик вороватой наружности, у которого не хватало по локоть левой руки. Рядом от нерастраченной энергии приплясывал вихрастый парнишка лет четырнадцати от роду, с не по годам взрослым взглядом. Лаену он понравился. Пацан напомнил ему самого себя в далеком прошлом. А вот его напарник доверия не внушил.

Весс важно прошел на середину комнаты и молча указал глазами на негоцианта. Однорукий сдернул с головы мятую шапку:

– В Пытлинках ваши игрушки, господин.

– Проклятье! – Лаен с досады саданул ладонью по коленке. – Вот ведь свезло так свезло!

– Где это?.. – громким шепотом поинтересовалась Лань.

– Район особый такой, руины, подвалы застенков. Там тюрьма раньше была. Еще прадед нынешнего императора возводил, – наклонившись к девушке, вполголоса пояснил Рыба. – Большущая дыра, набитая всяким отребьем, как воз старьевщика хламом. Даже Безземельный граф там порядок до сих пор навести не может.

– Ты уверен? – Лаен внимательно всмотрелся в бегающие глаза мужика.

– Не вздумай нам врать! – поддакнула Лань. – У меня порошок особый есть, врунов на чистую воду выводить.

– Как есть, госпожа, – вместо однорукого неожиданно ответил пацан. – Нет нужды в недоверии. Среди нужных людей слушок прошел, мол, в питейной, что зовется «Дохлый Костеед», встреча важная готовится к полуночи. Все Пытлинки с обеда людьми атамана Трустино оккупированы. Морды бьют местным, стращают, с чем-то вострым не пущают близко. Я пошептался с одним знакомцем, говорит, батька их приедет оружие диковинное смотреть, от залетных торгашей. Точно ваша потеря, чтоб мне с места не сойти.

Однорукий мужик строго посмотрел на парня и попытался отвесить тому подзатыльник здоровой конечностью, но пацан отработанным движением шеи привычно ушел от наказания.

– Тебя как звать-то? – уважительно поинтересовался негоциант у паренька.

– Ишкой при жизни мать нарекла, упокой Единое Отражение ее душу. Так и вы зовите. А это дядька мой, Кресс Беспалый. Можно просто Одноруким звать, он не обижается.

– А почему Беспалый тогда? – подавившись пирогом, хрюкнул с дальнего угла Гузло. – Одной руки нет, а на другой вроде все пальцы в наличии имеются!

– А ты пошто интересуешься, пузан? – мгновенно ощерился малец. – Или грамотный шибко?

– Тихо! – Негоциант с неудовольствием глянул на подчиненного, и того будто не стало. – Весс, как нам попасть на эту встречу?

– Никак, – пожал плечами трактирщик. – У Трустино вторая по численности ватага после дружины самого графа. Все оцеплено, не пустят-с.

– Проклятье! Наверное, придется мне одному идти…

– Есть одна лазейка, – внезапно подал голос Ишка. – Но, как говорится, услуга за услугу.

– Слушаю.

– Нет. Сам покажу, как действовать надобно. Я и дядька с вами пойдем.

– Чего хочешь взамен?

– После дела скажу, – уклончиво ответил парень. – Но не сомневайтесь, господин негоциант, от вас не убудет. Даю слово.

Лаен усмехнулся, ненадолго задумался, но, взвесив все за и против, согласился:

– Будь, по-твоему, Ишка. Смел ты, но такие обещания делами подкреплять нужно.

– А то ж; сие известно мне. Если господин Весс не против и отпускает… – Парень скосил глаза в сторону трактирщика и сделал ударение на последнем слове.

– Не против, отпускаю, – медленно кивнул Весс. Было заметно, что трактирщик взвешивает свою выгоду. – В свою очередь, теперь мы с вами в расчете, господин Лаен?

– Да, Весс. Если все пройдет удачно – в расчете, – подтвердил негоциант, которого тоже устраивал подобный расклад. Джарах мог бы и один наведаться в Пытлинки, но без знания территории и предварительной подготовки мероприятие могло окончиться весьма плачевно. Второго шанса ему не предоставят. Поэтому он произнес: – Показывай, малец, что делать, да смотри, чтобы не пожалел я о своем решении.

– Не пожалеете, ваша светлость. – Парень чинно и по-взрослому уважительно склонил голову, а затем обвел глазами караванщиков. – Не будем терять времени?

Покинув таверну, караванщики и их провожатые двинулись по узким улочкам темного города в сторону западных ворот, стараясь глазами ловить тени и прислушиваясь к отзвуку шагов. Беспалый безошибочно выбирал дорогу в хаотичном переплетении улочек, иногда проводя отряд прямо сквозь заброшенные дома, чтобы избежать встречи с графскими патрулями. Представители местного дна если и попадались на пути, то, узнав Беспалого, умудрялись бесследно исчезать в густой тени грязных переулков. Глядя на провожатых, Лаен все больше убеждался, что выбрал верный способ решения проблемы.

Наконец впереди показалась высокая стена, за которой маячили развалины огромных, побитых временем и людской безалаберностью строений.

Глава 4

– Войти в Пытлинки можно по-разному, – терпеливо объяснял Ишка. – Но первый же патруль головорезов Трустино либо отмутузит по-черному, либо в лучшем случае вышвырнет нас оттуда. Поэтому на время мы должны прикинуться пыльниками цеха перемортов. Вот, одевайте балахоны. И пусть госпожа ваша надежно спрячет волосы, а то сверкают под луной, будто медяк натертый.

– Ты в своем уме, парень? – Джарах озадачено почесал переносицу. – Если узнает кто, что могильными еретиками прикинулись, до конца дней не отмоемся, последний побирушка чураться будет. Да за такое на человека вообще открывается свободная охота!

– Известно мне это, не вчера родился. Поэтому никто и не должен видеть наших лиц. Даже если толику заподозрят чего или фигуры смуту вызовут – ваш караван и так не сегодня завтра уйдет из Атрели. Да и кто там с пришлыми торговцами что свяжет… Вот мы с дядькой срисоваться можем знатно, прямо на костыль… Но вот побалакали намедни, что подзадержались мы тут на лесном хозяйстве. А благодаря оказии вашей, с трактирщиком Вессом дела закроем чин по чину, а значит – впереди дорога вольная, торная, не хуже вашей. Все к одному выходит, будто судьбинушка загодя прописала встречу нашу. Ну, будете одеваться или топтаться станем, как куры по навозу?

– Дерзок ты, Ишка, но слагаешь вроде верно. Ладно, если другого способа нет.

– Нет другого надежного, – отрицательно помотал головой Однорукий. – Малец все правильно сказал. Обряжаться надобно.

Делать нечего, караванщики принялись брезгливо разбирать дурно попахивающие одеяния, стараясь подобрать балахоны по размеру. Каждый думал о том, не подцепить бы вшей или другую заразу.

– А кто такие эти переморты? – робко поинтересовалась Лань, пряча волосы под грязной полоской ткани.

– Цех могильщиков под патронатом Единой Церкви, – отозвался негоциант, удобно подсовывая стилет в рукав балахона под кольца плети. – Туда ссылают провинившихся перед кардиналом церковников для пригляда и управления, а исполнителей набирают из приговоренных за тяжкие преступления и еретиков. Люди прозвали неприкасаемых пыльниками. Задача пыльников – искать на улицах городов ожидающих Мальку, чтобы те вновь не очнулись после ее милосердного поцелуя.

– В смысле «ожидающих»?!

– Могильщикам дано право ускорять эту встречу. Так сказать, в неизбежных случаях. А тела потом отвозят в цеховое горнило и там сжигают.

– Поэтому на улицах Атрели вы, госпожа, никогда не встретите совсем дряхлых и немощных, – прокряхтел Гузло. – А по наводке соседей перемортам и в дома без спроса заходить дозволительно. Ей-богу, сам слышал!

– Дикость какая… Но у нас в Заозерье вовсе нет этих ваших служителей!

– Они появляются в тех городах Континента, где Шуйтар уже дышит каждому в затылок, – мрачно объяснил джарах. – Не переживай, и у вас рано или поздно тоже появятся. Ну что? Все готовы?

Капюшоны, скрывающие лица до подбородка, синхронно качнулись вниз. Безликие люди, прячущие под одеждой страсти и помыслы. Глядя на них, Лаена будто пронзила молния – уж слишком происходящее напомнило ему былые времена, когда десятник джарахов точно так же собирал подчиненных перед началом операции. Последний раз подобное зрелище его глаза наблюдали в Триграде. Этому не было никаких подтверждений, но джарах был готов отдать голову на отсечение, что так оно и было. Но как он ни старался напрячь мозги – подробности остались укрыты пеленой беспамятства.

Закутанный в лохмотья Ишка, которого можно было принять за диковатого карлика из Мраморной пустоши, напутственно добавил:

– Не забывайте, что у низовых служителей монахи отрезают языки. Так сказать, первый шаг на пути к искуплению грехов. Так что, если рядом кто-то есть, объясняемся исключительно на пальцах. И сразу предупреждаю, не лезьте поперек меня и дядьки! Просто повторяйте за нами.

Негоциант, а вслед за ним и караванщики вновь качнули подбородками, принимая правила.

На территорию бывшей имперской тюрьмы, судя по всему занимающей не менее квадратной мили, попали обнадеживающе легко – через земляной лаз, спрятанный за раскидистыми кустами рябины. В каменных руинах отчего-то подвывал ветер, и мерзли кончики пальцев. Укрытая кронами деревьев местность, которую безуспешно пыталась подсвечивать яркая луна, напоминала пораженные чумой кварталы какого-нибудь третьесортного городишки. Полуобвалившиеся каменные бараки, расположенные шагах в пятидесяти от стены, зияли дырами и проломами. В некоторых строениях тускло горели костры, возле которых сновали сгорбленные тени.

Растянувшись гуськом, пошли за Ишкой. Пока была возможность, парень вел отряд вдоль стены, где развесистые кусты давали отличную защиту от случайного взгляда. Приходилось обходить зловонные кучи мусора и внимательно смотреть, куда ставить ногу, чтобы не вляпаться в человеческие испражнения. Вскоре стали попадаться заполненные водой темные провалы, возможно могилы, и Ишке пришлось повернуть к ближайшему бараку, возле стены которого, как назло, разлеглась в грязи какая-то парочка.

Стараясь не привлечь их внимания, караванщики ускорили шаг. Но не пройдя и половины пути до края барака, джарах внезапно заметил, как угол строения принялся наливаться багряным светом факела.

– Патруль! Люди Трустино! – выдохнул Ишка и, приложив палец к губам, призвал всех помалкивать.

Повертев головой, парень быстро сообразил, что к чему, и кинулся к ползающим в грязи телам. Остальные старались не отставать. В этот момент из-за угла показалась четверка вооруженных пиками ватажников.

Один из нищих, заслышав шорох, лениво повернул голову на звук, да так и замер, широко распахнув глаза, обозревая многочисленный отряд пыльников, несущихся к нему во весь опор. Его тощее горло уже было готово исторгнуть истошный вопль, но жилистая ладонь Рыбы не дала этому случиться.

Засучив рукава, Ишка с Крессом принялись создавать вид, что с усердием осматривают бедолагу. Второй оборванец, жалобно заскулив, хотел было уползти в нору прямо под стеной дома, но Гузло вовремя сориентировался и на корню пресек попытку к бегству, припечатав тело ногой к земле. Чтобы избежать недоразумений, Лань незаметно приставила к его горлу лезвие короткого серпа для срезки трав, пока негоциант с отвращением, но весьма старательно шарил по телу руками. Ишка толком не объяснил, как именно переморты определяют степень готовности «клиента», и приходилось импровизировать на месте.

Когда патруль подошел ближе, людям атамана Трустино уже было ясно, что им повстречались переморты, занятые обыденной рутиной. Парни оживились и принялись презрительно сплевывать в сторону цеховиков, однако сохраняя приличную дистанцию. Лишь один из ватажников вылез вперед и тонким голоском грозно поинтересовался:

– Старшой хто?

Дядька Ишки нехотя выпрямил спину и попытался сделать шаг к патрульному.

– Не думай даже! – Тонкоголосый нервно отмахнулся обратным концом пики, и Беспалый, не поднимая головы, покорно отступил назад.

– Че-то много вас к ночи повылазило. Зараза какая нешто пришла?

Продолжая сутулить спину, Однорукий сокрушенно развел руки в стороны, потыкал пальцем в небо, потом себе в кадык и покачал головой. К вящему удивлению Лаена, любопытный ватажник все прекрасно понял. Смачно сплюнув, он процедил:

– Пьют что ни попадя, а потом дохнут. Ножищу уже поставить в темноте страшно: не ровен час, отчекрыжат зубастые. Поскорее бы свалить отсюдова… Ладно, ковыряйтесь, но смотрите ужо мне! – Грозно помахав на прощанье кулаком, патрульный бросился догонять своих, которые уже успели отойти на приличное расстояние.

Караванщики с облегчением перевели дух. Дождавшись, когда люди Трустино отойдут подальше, Ишка знаками велел отпустить нищих. Почувствовав свободу, те, подвывая от страха, тут же уползли куда-то в глубины здания.

– Не нажалуются? – встревожилась Лань.

Впервые за все время знакомства однорукий позволил себе улыбнуться и помотал головой.

– Не принято здесь такое, – озвучил его знаки Ишка.

– Что-то не слишком твой дядька разговорчивый.

– В роль вошел просто. Без этого никак в нашем… ремесле.

Негоциант на это лишь одобрительно цокнул языком. Двинулись дальше. Теперь процессию возглавил молчаливый Беспалый. Среди руин продвигались нарочито медленно, позволяя местным разглядеть себя и вовремя убраться с дороги. Но не все могли это сделать, и тогда приходилось останавливаться и создавать видимость работы. К счастью, пока попадались лишь мертвецки пьяные или одурманенные. Пару раз мимо проходили вооруженные люди непонятной принадлежности, но отряд пыльников ни разу никого не заинтересовал.

Протиснувшись в очередную узкую щель и взобравшись вверх по усыпанной битым камнем насыпи, караванщики и их провожатые неожиданно оказались перед одинокой сторожкой, за которой высилось огромное, похожее на крепость здание тюрьмы. В оконце сторожки неспешно пританцовывало тусклое свечное пламя. Подкравшись ближе и заглянув в помещение через приоткрытую дверь, Лаен не поверил собственным глазам.

Махнув рукой, останавливая отряд, он подобрался вплотную к щелке и прислушался, силясь разобрать разговор двух людей.

– …знамо, жаль и мне, хороший был человек. Но на все воля Великого Отражения; значит, нужнее от там, – заключил морщинистый и седой тип, облаченный в одеяние переморта. На его шее висел вырезанный из дерева кулон, изображающий женское лицо с навсегда застывшим милосердным взглядом. Символ Мальки и наличие у незнакомца языка позволили Лаену сделать вывод, что перед ним один из старших служителей цеха, отвечающий за сношения с внешним миром и Единой Церковью. Но больше его сейчас интересовал расположившийся напротив собеседник переморта.

Им оказался монах Мэтью собственной персоной.

– Истина в том, уважаемый смотритель Клио, что со смертью негоцианта мои поиски грозят зайти в тупик, – мрачно возразил преподобный. – Ведь, как известно, без ключика замок не открыть, а покойный негоциант был вхож во многие двери, где еще может храниться память о вероломном графе. А простого монаха зачастую не привечают должным образом.

– Так и есть, мой старый друг, – покачал головой смотритель перемортов. – Влияние Единой Церкви на умы и сердца прихожан пугающе снижается. В Едином Отражении еретики видят демонов Шуйтара, а не благообразный лик нашего любимого императора Хелия. Может так статься, что я беспочвенно предполагаю, но… появилось некое… напряжение между нашим кардиналом Винзетто и вашим патриархом Есидой.

– Правду молвишь, все так и есть, – вздохнул Парва. – Глава Собора Воритара уже в третий раз отказывается посетить столицу, несмотря на настойчивые приглашения кардинала. Хотелось бы мне знать, в чем причина сего течения. Я много лет не посещал Собор, говорят, круг экзархов полностью обновился за это время… – Понизив голос, он наклонился к собеседнику: – Не приведут ли решения Совета к расколу?..

– Ш-ш-ш… – Старик вздрогнул и неосознанно обхватил пальцами свой кулон, будто спасительный талисман. – Не нашего это ума дело, уважаемый Мэтью. Не стоит говорить о том, чего не произошло, дабы не посеять в наших сердцах зерна сомнений. Скажи мне лучше: тебе удалось узнать что-то новое о беглом графе со времен нашей последней встречи?

– Граф Арский словно сквозь землю провалился.

Теперь пришел черед вздрогнуть Лаену. Его словно пронзила молния. Граф Арский являлся тем самым человеком, что провел магический Ритуал в Триграде и развернул историю империи вспять.

– Как я понял, – продолжил Мэтью, – в приграничном Хаске он никогда не появлялся. Считай, оборвалась последняя ниточка, через которую я еще мог исполнить данный патриарху обет. И эта досадная гибель Фекта перевернула все планы!

– Тяжела ноша твоя, – посочувствовал переморт собеседнику. – А кто сейчас стал главой каравана? Что за человек? Ты можешь рассчитывать на его помощь?

Лаен обратился в слух. Монах задумался на некоторое время, но все же ответил:

– Трудно сказать. Сначала я посчитал его тем, кто не создаст помех, но теперь уже… не уверен.

– Как это? – удивился смотритель. – Ты же, кажись, знаешь его не день и не два?

– То-то и оно! – Монах с досады сжал волосатые кулаки. – Как раз после смерти Фекта все и изменилось. После засады на рудниках, о которой я тебе давеча поведал. Нутром чую, как нечто колеблет душу нашего нового негоцианта! – Лаен похолодел, а монах в исступлении возвысил голос: – Будто туча грозовая валом накатывает, ветром рвет… и непонятно, то ли молнии ударят смертным боем, то ли стороной минует. Не встречался я, друг мой, с таким никогда.

– Шуйтар проник и в его душу?.. – тихо поинтересовался седой. – Ты уверен?

– В том-то и дело, что я не знаю! Помочь может истовый псарь Собора, желательно из круга экзархов, но где я его возьму в этом захолустье?!

– Я внял тебе, Мэтью. Воистину беда не приходит одна. Но свет Воритара разгонит любые тучи и развеет даже самую стылую тьму, тебе ли не знать этого?

– Истинно так, друг мой. Благодарю, что выслушал.

– И тебе поклон мой, что не забыл и проведал старого товарища. Ладно, Мэтью, пойду я. С рассветом гонца моего у восточных ворот найдешь. С ним записка будет с ответом на твою просьбу.

– Спасибо, Клио, и иди с миром, Воритаром и Единым Отражением, – напутствовал преподобный седого.

Старый переморт проследовал в угол сторожки, кряхтя откинул неприметный с виду деревянный люк и, нащупывая ногами ступени, через пару мгновений исчез из поля зрения негоцианта. Хлопнула крышка, и Мэтью остался в одиночестве.

Выждав некоторое время, монах встал с лавки и не торопясь осенил себя светлым знамением. Затем направился к выходу и в самых дверях нос к носу столкнулся с замотанным в обмотки странным пыльником, который и не подумал уступить дорогу.

– Ну, чего встал? – прорычал монах. – В сторону!

Но немой не сдвинулся с места, лишь глазом сверкнул.

– Глухой, что ли? А ну-ка пшел прочь! – Факельщик потянулся к висевшей на поясе жаровне, но так и не успел нащупать ее ребристую рукоять.

– Куда-то торопитесь, преподобный Мэтью? Да вы весь в делах, как я посмотрю!

– Ваша светлость?! – оторопел монах и качнулся на пятках назад, ловя равновесие. – Господин Лаен?! Что вы здесь делаете? Почему на вас обноски пыльников…

– Нет, Мэтью, – вытянув вперед ладонь, джарах остановил град вопросов, – это вы мне скажите, что здесь забыли. И именно в тот момент, когда мне и всей общине требуется ваша помощь!

– Что-то случилось? – Монах нахмурил кустистые брови.

– Да, представьте себе. У нас большие неприятности. А вы тем временем пытаетесь решать собственные.

Монах на секунду отвел взгляд, но тут же вновь решительно поднял его:

– Скажите мне прямо, ваша светлость, как перед ликом Воритара, вам многое удалось услышать из моего разговора со старым другом? – От джараха не укрылось, как мясистая ладонь факельщика вновь скользнула к оружию. – Давно здесь под дверью ожидаете?

И в этот самый момент, нарушая все неписаные правила, в голове пронзительно заверещала Марта:

«Скажи ему, что ничего не слышал! Немедленно! Солги! Умоляю тебя! Так будет лучше!»

– Я подошел, когда вы уже прощались. – Джарах сам не понял, почему ответил именно так. И дело было вовсе не в Марте и ее мольбах. Лаен видел, что факельщик Собора настроен очень решительно, и момент для выяснения отношений был явно неподходящий. Мэтью сам сильно рисковал, находясь так близко к джараху, но не мог этого знать по понятным причинам. Выяснение отношений здесь и сейчас грозило провалом всей миссии по возврату самострелов, которая и так была далека от завершения. – Не беспокойтесь, преподобный, – с каменным лицом повторил негоциант, – ваши секреты, если они у вас есть, остались с вами, хотя мне как главе общины хотелось бы знать немного больше о своих людях.

– Ну, какие секреты… – замешкался Мэтью и немного расслабил пальцы. – Дела мирские, ничего такого. Вот ходил узнавать у старого приятеля по поводу новых правил захоронения. Постойте-ка, ваша светлость, так что все-таки произошло? Почему вы нацепили эти обноски?

Лаен вкратце поведал преподобному, что случилось в его отсутствие, и о целях посещения Пытлинок. Монах и вовсе потерял дар речи, когда вокруг них собрался весь ведомый негоциантом отряд.

Переварив информацию, Мэтью высказал собственные соображения:

– Ведомо мне это место, о котором толкует ваш проводник. Гадкий притон, где собираются душегубы и позабывшие свет Воритара. Но как вы собираетесь попасть внутрь?

– Еще не думал об этом, – честно ответил негоциант. – На месте будем разбираться. Наверное, устроим засаду и, если ловчие появятся у кабака, возьмем их и спросим с пристрастием! Ну или проследим, когда те после переговоров отправятся к тайнику.

– Хм… – нахмурился монах. – Все развалины усеяны людьми атамана. Мне кажется, это не лучшая идея. Стоит наделать шума – и пиши пропало… – Он наморщил лоб, будто обдумывая внезапно пришедшую мысль. – Подождите меня здесь.

Мэтью протопал обратно в сторожку и принялся настойчиво долбить каблуком в подземный люк. Потом о чем-то долго беседовал с Клио, который то хватался за сердце, то возмущенно тряс губами, округляя глаза и склоняя голову к плечу. Но Мэтью оказался неумолим. Через некоторое время они вдвоем вышли к караванщикам.

– Идите за мной да помалкивайте! – недовольно пробурчал Клио, покосившись на преподобного.

Мэтью оказался прав. Им действительно вряд ли удалось бы самостоятельно попасть в самое сердце Пытлинок без помощи местного главы перемортов. Развалины главного корпуса тюрьмы буквально кишели народом: во тьме под стенами стонали нищие и бродяги, подозрительного вида компании жгли костры возле завешанных тряпками дыр, попадались пораженные проказой и увечные побирушки, терпеливо ожидающие у своих крысиных нор. И это не считая патрулей атамана Трустино. А главное – несколько раз на их пути встречались настоящие переморты, один раз даже тянущие по земле бездыханное тело.

Присутствие Клио решало все вопросы. Лишь единожды, в самом конце грязной затхлой лестницы, ведущей в чрево казематов, он о чем-то долго шептался с вынырнувшим из его недр патрулем, недовольно кривил лицо и в итоге сунул что-то увесистое в ладонь их старшего, после чего люди Трустино отправились восвояси.

– Ума не приложу, как мне выкручиваться из всего этого, если, не приведи Воритар, вы что-то натворите в питейной, – недовольно посетовал служитель перемортов, обернувшись к монаху.

– Не переживай, друг мой, – попытался уверить того Мэтью. – Ты же сам говорил, что устал подбирать за Малькой. Вот я тебе прощение и выхлопочу за помощь твою неоценимую делу богоугодному.

– Ох, добро бы вышло по-твоему… – вздохнул Клио и, пройдя в конец длинного коридора со скользким заплесневелым полом, остановился перед дубовой дверью, едва заметной в окружающем сумраке. – А теперь слушайте меня. За дверью подполье, где трактирщик «Дохлого Костееда» пойло свое хранит. Я сейчас наверх пойду, побалакаю с ним, а вы внутрь ныряйте и хоронитесь где найдете. Как атаман придет – я громко воды попрошу, смотрите не проспите сигнал. Больше ничем помочь не смогу, не обессудьте.

– Спасибо тебе, друг Клио! – поблагодарил переморта преподобный, и тот, торопясь и заметно нервничая, отправился по ступеням обратной дорогой.

Выждав немного времени, джарах попытался открыть дверь, но не тут-то было.

– Позвольте мне, – попросил Ишка и звякнул какими-то крючьями, подвешенными на кованом кольце. Не прошло и минуты, как замок сдался. – Прошу!

Внутри все так же пахло плесенью, а пространство оказалось изрезано полосами света, просачивающимися через половицы над головой. Сверху громко гоготали, шаркали ногами, зычно звали прислугу и злобно переругивались. В гомон вплетался фальшивый женский смех, шлепки карт о столешницу и робкий забитый голос лютни. Легкие облачка сизого тумана, проникающие через щели в досках, подсказывали, что завсегдатаи трактира активно раскуривали настурцию.

Миновав лабиринт из бочек и ящиков, отряд мнимых пыльников засел неподалеку от лестницы, ведущей наверх, и принялся совещаться.

– Что толку нам знать, когда появится атаман? – спросила Лань. – Ведь эти ваши ловчие неизвестно когда придут на встречу!

– Нет, – возразил Однорукий, – никто не будет заставлять Трустино ждать. Это как минимум невежливо, а как максимум – весьма опасно.

– Верно, – подтвердил его слова негоциант. – Скорее всего, двое уже в зале, а третий где-то в укромном месте на ящике с самострелами сидит и ждет, чем переговоры закончатся.

– И как мы поступим?

– Сначала затаимся, чтобы не подставить старца Клио, а потом тоже будем ожидать результата переговоров. Если стороны сойдутся в цене – воры укажут людям атамана на тайник. Вот тут-то мы и должны будем их опередить!

– А если Трустино заартачится и сделка сорвется?

– Это будет несколько хуже, но несмертельно. Придется проследить за ловчими.

Глава 5

В подвал регулярно скатывались фривольно одетые служанки, хотя скорее раздетые, со взмыленными личиками и одуревшими от настурции глазами. Девицы торопливо подбегали к бочкам, наполняли кувшины резко пахнущим пенящимся пойлом и, не замечая ничего вокруг, громко стуча босыми пятками, убегали обратно в преисподнюю. Там их уже встречали одобрительным ревом и шлепками по пухлым местам.

Шальная гульба достигла апогея как раз к полуночи. Несколько раз наверху уличали шулерство и затевали шумную поножовщину с денежными претензиями. Истошно взвизгнула и замолчала лютня, попав в руки одного из пьяных ватажников. Иногда где-то еще выше, видимо, на втором этаже питейной, ненатурально охала девица, требуя продолжения и честно отрабатывая деньги клиентов. Пролитое пиво стекало со столов и, смешиваясь с кровью, просачивалось розовыми каплями сквозь щели в половицах.

Наконец, когда от не стихающего ни на мгновенье гула у негоцианта начало ломить череп, скрипучий голос громко запросил у трактирщика стакан воды. В питейной на секунду воцарилась тишина, а затем грянул взрыв смеха и истеричного визга. Следом понеслись шуточки по поводу необычного заказа.

Но громко хлопнула тяжелая дверь, породив волну свежего уличного воздуха, и крикуны подозрительно быстро притихли. Послышались возня, звук отодвигаемых лавок, удары допиваемых кружек о столешницу и как итог – многочисленные торопливые шаги в сторону выхода.

Едва в зале стало поспокойнее, как по лестнице в подвал скатился пузатый лысеющий трактирщик с широкими глиняными кружками в руках. Активно двигая ляжками, пузан подскочил к старой бочке, стоящей в отдалении, из которой еще не наливала ни одна служанка, и трясущимися руками принялся наполнять тару.

Наверху властный голос, судя по всему привыкший к неукоснительному послушанию, приказал кому-то:

– От трактира все вон, если увижу твоих прощелыг рядом – пятки до костей сожгу! Смотри, головой отвечаешь. Снимай патрули и отправляйся с людьми к Лохматой башне. Через пару часов и мы с Кежем подойдем, как дела здесь кончим. Надо будет наведаться к одному толстосуму, что к просьбам уважаемых людей глух. Уяснил? – Неожиданно голос неизвестного гостя слегка оттаял: – Клио, старина! Не привык видеть тебя в этой дыре! Решил напоследок девкам пупки своей бородой пощекотать? – Послышался смех. – Останься, мне нужно будет переговорить с тобой… – И голос вновь поменял тональность, теперь он звучал весьма истерично: – Гильмеро! Старый хрыч! Долго мне еще ждать?!

– Уже бегу, ваша светлость! – робко и подобострастно, но достаточно громко, чтобы быть услышанным, отозвался пузан.

Внимательно проверив уровень жидкости в кружках, трактирщик, громко пыхтя от усердия, кинулся наверх. Люк за ним с грохотом захлопнулся, и наступила тишина. Подав отряду знак оставаться на местах, джарах взлетел по ступеням и попытался рассмотреть происходящее в питейной через щели в полу.

«Дохлый Костеед» оказался почти пуст и так же вонюч, как монастырская ночлежка после восхода солнца. Но, похоже, новоприбывшие чувствовали себя здесь вполне комфортно. Четверка бойцов атамана маялась у входной двери, еще трое перегородили вход на кухню, согнав в нее служанок, чтобы те не мешали важным переговорам. За длинным центральным столом джараху удалось разглядеть четверых.

Один из них, бородатый дядя с наглым лицом орехового цвета, по-хозяйски развалясь, распробовал поданный трактирщиком напиток, облизывая покрытые пеной губы. Второй, его полная противоположность, подтянутый лысый мужик с квадратным татуированным подбородком, напоминающий уездного палача, настороженно зыркал по сторонам и ковырялся в зубах кончиком небольшого такого ножичка, длиной от кончика пальца до локтя. Их оппоненты, весьма знакомого Лаену вида, жались друг к дружке напротив и выглядели так, будто желали поскорее убраться из питейной.

– Ну? – стукнув кружкой о столешницу, строго спросил дядя, который, несомненно, и являлся тем самым обещанным атаманом.

– Т-так вот, г-господин Трустино, – неуверенно начал один из ловчих, – как я уже передавал через вашего человека, самострелы – настоящего качества…

– Докажи! Или предлагаешь на слово тебе верить?!

– Да, конечно, господин атаман, как пожелаете, – отозвался второй ловчий и, кося глазом на телохранителя Трустино, аккуратно вытащил из-под стола замотанный в тряпку продолговатый предмет.

– Кеж! – потребовал Трустино, и сцепил пальцы в замок.

Татуированный не торопясь взял в руки самострел, придирчиво осмотрел конструкцию и, особо не напрягаясь, зарядил его лежащим рядом болтом. Вопросительно повернул голову в сторону атамана.

– Гильмеро! Тащи сюда свой жирный зад! – приказал тот.

Трактирщик выкатился из кухни и с перепугу бухнулся на колени, да так и пополз к атаману, выставив вверх обозначенную часть тела.

– Не губи, кормилец! Верой и правдой я завсегда! Это последняя партия из Заозерья такая водянистая пришла! Я ему толкую, ведь как можно-то?! Все верну, ей-богу, дайте сроку…

– Да? – Атаман изогнул бровь и принюхался к кружке. – Вот ведь как! Неожиданно… а мне по нраву пришлось.

– Вот как?.. – в свою очередь неприятно удивился трактирщик и пролепетал: – А я думал, ваша светлость вином недовольны…

– Получается, ты прав, Гильмеро, недоволен я. Бодягу принес и думал, не прочувствую? Значит, за то, что господина своего обмануть пытался, впредь на четверть больше положенного платить за охрану будешь. Я сказал.

– Как изволите, ваша светлость, – упавшим голосом согласился хозяин питейной и поднялся на ноги. – Разрешите удалиться?

– Погоди… Я тебя зачем кликал-то?.. А, точно, веди-ка сюда своего костееда! Проверим, стоит ли этот самострел запрошенных за него лир!

– Но… господин… как можно! – вновь заплакал толстяк в фартуке. – Символ заведения все-таки, любимец всех завсегдатаев. К тому же, ваша светлость, кто тогда будет кушать ваших врагов?

Атаман задумался и забарабанил по столу пальцами. Затем согласно качнул подбородком:

– А ведь ты прав, Гильмеро! Сколько тайн я услышал благодаря твоей твари – не счесть просто! Да старый падальщик буквально в моей ватаге состоит! А ведь нельзя так поступать со своими, так ведь, Кеж?

Ватажники одобрительно загомонили, а телохранитель Трустино хриплым голосом подтвердил:

– Истину молвите, господин Трустино… – и направил ложе арбалета на одного из ловчих.

Выстрел вышел несколько смазанным, под углом, поэтому болт вошел несчастному точно в глазницу и раскурочил затылок. Обезображенное тело посмертно икнуло, вздрогнуло плечами и рухнуло с лавки навзничь, наделав немало шума. Его напарник отпрянул, хотел вскочить, но было заметно, что его ноги перестали слушаться хозяина.

– Не спеши, – строго приказал ловчему Кеж, откладывая самострел в сторону. – У его светлости к тебе есть пара вопросов. С его позволения, я их задам. Первый – где остальные девять самострелов? И второй – где вы их взяли?

– Ты только не спеши, подумай, вина вот выпей. – Протянув руку, Трустино хлопнул по плечу ловчего, у которого цвет лица совпадал с беленным известью потолком. – Впрочем, на второй вопрос можешь не отвечать, я и так знаю, чьи это самострелы. Точнее, кто заплатил за них. Экая же удача мне выпала! Будет чем нашего графа порадовать. Только ты подумай хорошо да не ошибись смотри. Неправильные ответы мы будем считать буквально по твоим пальцам! – Бородач посчитал шутку удачной и громко хохотнул, повернувшись к стоящему по стойке смирно трактирщику. – Гильмеро! У меня появилась идея – тащи сюда свою тварь! Похоже, у нас есть для нее хороший корм!

– Стойте!!! Подождите!.. – пронзительно закричал ловчий. Лаен узнал его – тот самый, что активнее всех наговаривал на своего покойного начальника. – Самострелы тут, неподалеку, буквально в двух шагах…

– Кеж!

– Да, господин Трустино.

– Этот прощелыга, возомнивший себя торговцем, утомляет меня.

Татуированный с грацией мангуста вскочил на стол и прыгнул на плечи подвывающему от страха парню, прижав того к лавке. Лаену крайне не понравилась прыть мужика, слишком резвый. Ловчий пытался сопротивляться, но тщетно – через пару секунд его рука оказалась вытянута до локтя за край столешницы. Появившиеся в поле зрения атаманские битюги подвели костееда, удерживая гибкое мускулистое тело твари кожаными петлями. Раздалось довольное урчание, а через мгновение – страшный крик.

Ловчий еще долго жевал собственную куртку у ключицы, превозмогая боль, поскуливал и размазывал по лицу слезы здоровой рукой, пока Кеж самолично перетягивал жгутом культю. Трустино, скалясь щербатым ртом, радостно комментировал процесс:

– Не зря ты, Кеж, в обитель Мальки постоянно ходишь. Вона как навострился кровь останавливать. Никак дохтором стать решил? А? – Атаман залился смехом. Следом подхалимисто принялись подхихикивать остальные ватажники, впрочем стараясь делать это украдкой, чтобы не привлечь внимания татуированного.

Не дождавшись реакции своего телохранителя, Трустино вновь обратился к кусающему губы ловчему:

– Понял теперь, почему так вышло? Это, как бы тебе сказать… аванс. Ты ведь в торгаши решил податься? Вот и начинай усваивать новые понятия. Конечно, ты совсем другой аванс ожидал, но запомни наперед – не всегда наши ожидания соответствуют действительности. Не всегда! – с удовольствием повторил атаман, потирая руки и находясь в приподнятом настроении от собственной удали. – А теперь хорошо подумай и ответь на мой вопрос правильно, чтобы зазря не раскармливать эту животину! – Бородач ткнул в сторону окровавленной пасти костееда, который, ожидая добавки, вкруговую облизывался всеми своими языками.

– Побойся Воритара, твоя светлость!.. – раздался слабый и неуверенный голос Клио. – Зачем творишь беззаконие? Что плохого тебе сделал этот человек?

– Помолчи, старик. И возьми за правило не вмешиваться в чужие дела. Дольше проживешь. А если вякнуть кому надумаешь – сгною в той же самой норе, где ты и доживаешь свои деньки. Да и кто меня попрекает? Сосланный в нашу дыру церковник, который собственноручно чекрыжит языки своим пыльникам? – вновь расхохотался атаман.

Пока атаман Трустино развлекался, Лаен лихорадочно размышлял. Ловчий уже проговорился, что самострелы где-то совсем рядом, и, судя по всему, был готов назвать конкретное место. Даже сообразив, где оно находится, караванщики вряд ли успеют их забрать до того, как там окажутся ватажники атамана.

«Разрисованный представляет опасность! – В голосе Марты чувствовались напряжение и тревога. – В нем есть частичка тени нашей Матери».

«Как это?.. – не понял негоциант. – Он тоже из детей Мальки?»

«Маловероятно… Впрочем, не знаю, слишком много темных сплетений. Но хрыч точно связан с Шуйтаром не хуже тебя. Опасайся его».

Неожиданное заявление целительницы не обескуражило джараха, а наоборот, помогло принять решение. Вопрос нужно решать немедленно, пока промеж ватажников и караванщиков присутствует хотя бы какой-никакой паритет сил. А там – будь что будет!

«Не хочешь смотреть, как с парня вашего будут кожу лоскутами сдирать? – осведомилась целительница, догадавшись о задумке джараха. – Слабак! Будь моя воля – я бы все билеты в первом ряду выкупила».

«Не наш он – с того момента, как на убийство и воровство подписался. И да, ты права, не приучен я наслаждаться подобным зрелищем».

Призывно махнув отряду рукой, Лаен плечом ударил люк и появился в трактире, будто ведьмовская каллирка из материнской норы. В зале повисла гробовая тишина, лишь костеед радостно оживился пополнению и мелко затрещал хвостовыми пластинами.

Крутанув по сторонам головой, негоциант с удовлетворением подтвердил первичную рекогносцировку. Четверка ватажников, разинув рты, пялилась на него от входных дверей. Еще трое маялись на кухне, зажимая в углу служанок и особо не обращая внимания на то, что происходило в зале. Занятые делом, парни вроде как даже не заметили его появления. Последняя пара безоружных мордоворотов в углу, судя по клейменым лбам – рабов, удерживали ремнями костееда. Итого, девять противников, не считая главаря и татуированного Кежа.

Атаман Трустино замер с кружкой в руках, не донеся ее до рта. Его телохранитель приподнял было самострел, но тут же опустил, недовольно посмотрев на пустое ложе. Трактирщик, поскуливая, пытался забиться под стойку. Клио осуждающе глядел на негоцианта, понимая, что для него все тоже пошло не по плану.

– Что?! – Кружка в руках атамана пришла в движение, и тягучая будто кровь жидкость оросила его бороду. – Кто такой?.. Кеж?! Кеж!!!

Телохранитель Трустино поднялся было навстречу джараху, но тут из подвала начали выскакивать остальные караванщики, и татуированному пришлось умерить свою прыть. При появлении преподобного Трустино чему-то усмехнулся и спокойно откинулся на спинку скамьи.

– Засада, значит? Покушение! А ведь я давно подозревал, что атаман Райтен, пес шелудивый, с Собором сношается, прямо за спиной отца нашего, Дейрио. Ничего, вот убийц, им подосланных, приговорю – и к нему самому дорожку через их языки найду! Ватага! Взять чужаков!

– Рыба! Твои – что у дверей! – приказал Лаен, но больше ничего не успел, так как проклятый телохранитель Трустино каким-то сверхъестественным чутьем угадал в нем своего основного противника и, усмехаясь, кинулся навстречу, сжимая тесак, напоминающий мясницкий разделочный нож…

Прочная сталь гудела и визжала, выводя куплеты смертельной песни. Клинок негоцианта недовольно огрызался звоном и сыпал искрами при невозможности пустить удар вскользь. С каждым финтом и пируэтом Лаен все больше понимал, что встретил достойного противника, ничуть не уступающего ему в ловкости.

Особенно сильно мешала одна деталь: по непонятной причине воздух вокруг рук телохранителя Трустино переливался молочным маревом, будто пар в бане, мешая и отвлекая внимание от смертоносного оружия противника. Устав от этого мельтешения, джарах отбил очередной выпад и, изловчившись, сильно пнул татуированного в грудь.

Не ожидая подобного, тот инстинктивно свел руки перед собой и шагнул назад, разрывая дистанцию. Прямо в разверзнутый люк. Пытаясь сосчитать удары тела о ступени, джарах сиганул следом, сокрушаясь, что глупо потерял кучу времени с этим странным громилой, когда находящимся в меньшинстве караванщикам так требовалась его помощь.

Мягко спрыгнув на утоптанный земляной пол, джарах с досады помянул Шуйтар. Татуированный уже ждал его на свободном пятачке у бочек. «Палач» больше не усмехался и вообще выглядел сбитым с толку. При приближении джараха он вновь непонятным образом заклубил воздух вокруг своих рук и попытался нанести боковой удар, который оказался без труда парирован негоциантом.

Бойцы вновь закружили друг против друга, нанося пробные тычки. Неожиданно телохранитель Трустино отскочил назад, опустил клинок и недоумевающе воскликнул:

– Но как?! Почему ты видишь мое истинное оружие? Невероятно, но, скорее всего, мне попался настоящий имперский джарах!

Неожиданное заявление противника открыло для негоцианта истину. Теперь и он понимал, с кем свела его судьба в трущобах Пытлинок.

– А ты, стало быть, химера? – решил уточнить Лаен, но тут же усомнился: – Но разве такое возможно? Почему ты один, без напарника?

– Дурак! – злобно бросил татуированный. – С чего ты решил, что мне нужен напарник?

– Но как же… химеры всегда работают двойками.

– Прошли те времена, джарах. Наступила новая эра, эра Шуйтара и магии, тебе придется принять это, хочешь того или нет. Хотя вряд ли успеешь, мертвому ведь мозги совсем ни к чему! А я ведь сразу заметил, – похвалился он, – что на тебя не действуют мои иллюзии!

– Хорошо, что догадался, время сэкономим. Опусти оружие и сдавайся. – Негоциант решительно сделал шаг вперед, планируя ускорить развязку. Судя по крикам наверху, караванщикам там приходилось несладко.

– Ишь чего захотел! Все только начинается… – процедил татуированный. Неожиданно он закинул в рот какой-то небольшой предмет и принялся методично разжевывать его. Послышались легкий хлопок и скрежет стекла. Искривленные губы химеры окрасились кровью, а контуры татуировки на подбородке отчего-то подсветились лиловыми всполохами света. – Ты умрешь прямо сейчас, но успеешь узреть всю мощь Шуйтара!

– Как скажешь, – равнодушно согласился Лаен и бросился на врага. Вернее, попытался броситься, но не смог. Почувствовав прикосновение к лодыжке, негоциант опустил глаза и обмер. Его сапог плотно обхватывала полуистлевшая черная рука, нагло высунувшаяся из-под земли по самый локоть.

«Берегись!» – возглас Марты слился со свистом разрезаемого сталью воздуха.

В такие моменты джарах действовал на инстинктах. Выпростав ногу из сапога, он кое-как отбился от града ударов и отскочил к огромной бочке, планируя получить передышку. Не тут-то было! Очередная трупная пятерня крепко ухватила его через щель за плечо и прижала к пропахшим кислятиной доскам. Негоциант снова рванулся вперед, оставив в острых как бритва пальцах неведомой твари кусок накидки и буквально в последний момент успел уберечь шею от еще одного смертельного захвата. Покрытые землей и трупными пятнами пальцы щелкнули буквально у самого носа.

Нырнув под деревянный помост, джарах прополз пару ярдов по натекшим вонючим лужам и выбрался с другой стороны стены из бочек. Отскочив в дальний угол, он с опаской оглядел покрытые белым пористым грибком и паутиной стены, стараясь не приближаться к ним вплотную.

«Что это за магия, Марта?! С каких это пор химеры могут такое учинять?»

«Этот человек впустил в себя Шуйтар! Тебе не выстоять против него без моей помощи. Используй…»

Возникшая перед глазами фигура химеры не позволила расслышать конец фразы. С грохотом повалив стопку пустых пыльных ящиков, джарах попытался прошмыгнуть к лестнице, но лишь оставил в проклятых трупных пятернях и второй сапог. Мертвецы лезли отовсюду. Путь к выходу из подвала оказался отрезан. Лестница наверх трещала по швам, хлипкое дерево разлеталось щепками под судорожными рывками костлявых пальцев. Кружа меж рядов бочек в уходах от выпадов противника, негоциант понял, что его загоняют в угол.

Мертвяк разглядел его сквозь щели между ящиками для вина. Туловище джараха оказалось прижато к доскам так крепко, что не получалось сделать даже четверть вдоха. Мертвые кости пытались продавить живому ребра. Слыша за спиной сипение и рычание, полностью обездвиженный, Лаен ощущал себя жуком, которого из интереса придавили пальцем и пристально рассматривали. Жуку полагалось шевелить лапками и покорно ждать своей участи.

«…плеть! Лаен! Используй плеть!»

«Невелика подмога… – кое-как пробормотал джарах, дергая плечами. – Химера не настолько туп, чтобы подойти ко мне на расстояние удара…»

«Доставай же, упрямый ты баран!!!» – яростно приказала Марта, и Лаен послушался. А что еще было делать… Судя по приближающимся шагам, жить ему оставалось всего ничего, так что почему бы и не попробовать?..

Коснувшись рукояти, джарах внезапно испытал выворачивающий наизнанку спазм рядом с сигилом Пустоты. Жуткая боль копьем ударила в сердце, заставив его ухнуть в бездну, потом срикошетила в правую руку и окунула пальцы в расплавленный свинец. Упругие жгуты соскользнули с плеча, будто змеиные кольца. Негоциант не поверил своим глазам – они сжимались и разжимались без его участия! Пальцы джараха плавно тонули в тонко выделанной коже рукояти и, казалось, срастались с ней. Из многочисленных мелких трещинок оружия медленно сочилась гнойная чернота, будто его обмакнули в бочку с дегтем. Одна из капель случайно попала на руку мертвеца, и тот, взревев, втянул ее обратно в щель.

Не ожидав получить свободу, негоциант не успел сгруппировать ноющие мышцы и рухнул на колени, прижав к животу ожившее оружие. Послышались уверенные шаги, и перед глазами возникли ноги химеры. Ехидный голос насмешливо произнес:

– А я все-таки надеялся, что будет немного поинтереснее!.. – Вопреки браваде, в голосе татуированного слышалась усталость. Тем не менее гордость от победы над джарахом распирала его и требовала выхода. – Кончилось время вашего превосходства. Раньше ведь как было? Химеры вечно на вторых ролях… Служить софистам и зеркальным князьям, конечно, почетно, но ведь не так, как самому императору! А, джарах?

– Ты предал своего господина? – решил уточнить джарах, пытаясь выиграть время и собраться с силами. – Или атаман Трустино с помощью детей Мальки перелил в свои жилы благородную кровь?

– Этот червяк? – Татуированный рассмеялся. – Он мне такой же господин, как тебе тот боров-монах. На самом деле я служу Молочному Кузнецу, что правит Моровым лесом и его закопченной столицей… Ну как «служу»… контракт промеж нас. А предателями вроде как именно джарахов-то в народе и называют, разве нет? Кстати, забыл спросить, пока ты не сдох: на кого работаешь? Только не ври мне, что на местных атаманов… Хотя, может так статься, что ты в лесной столице тоже с тайным заданием?

– Зачем ты мне рассказываешь про себя?

– Так все равно же никто не узнает… – Химера пожал плечами и выгнул брови. – Я тебе мертвому язык вырву, на всякий случай, знаешь ли. Чтоб от переморта отличить совсем невозможно было.

– Где ты научился использовать магию Шуйтара? Эти мертвецы… так обычно действует трихина, одна из тварей живорезов. – Лаен знал, что у него есть шанс, поэтому интуитивно пытался узнать побольше об этой странной химере.

– А ты смышленый! – подивился химера. – И, похоже, ответов я не дождусь. Пора заканчивать и идти наверх, пока твои люди не вскрыли пузо атаману Трустино. Он мне еще нужен. Ну что, джарах? Ты готов сдохнуть во славу своего мертвого императора?

– Не сегодня, – ответил Лаен и попытался стегануть плетью снизу вверх, ориентируясь на ненавистный голос. Он понимал, что из такого положения удар выйдет недостаточно сильным, но надеялся хотя бы ошеломить противника.

Но сочившееся Шуйтаром оружие посчитало иначе. Уже во время замаха джарах понял, что ощущает его как продолжение собственной руки – разумное продолжение, которое угадывало намерения хозяина и слепо выполняло приказы. А еще он чувствовал чудовищную злобу, исходившую от твари, что вселилась в плеть. И она имела конкретную цель – сущность живореза, что сейчас напитывала химеру.

Тугой жгут распрямился с силой, скрученной из бычьих жил тетивы баллисты; мышцы самого джараха не играли здесь никакой роли. В ту же секунду на плечах татуированного прямо сквозь одежду начал прорастать хитин, но слишком поздно. Хрустящий треск ломающихся будто стекло пластин хитиновой брони мгновенно сменился чавкающим звуком рвущейся плоти. Ноги химеры рывком подлетели вверх и пропали из виду.

Ошарашенный джарах кое-как поднялся на ноги и попытался отбросить извивающуюся плеть в сторону… но не тут-то было. Она была им самим, либо же он являлся ее продолжением. Теперь он мог шевелить каждым ее хвостом, будто собственным пальцем, сделать его твердым и острым словно шип или с грацией паука свить даже самые невесомые санданирские нити…

Насчет грации он, конечно, поторопился. Первое же движение новой рукой вышло неловким до такой степени, что джарах едва не перебил себе ноги. Ожившая плеть оказалась достаточно тяжела, когда не понимала, чего от нее хотят, а он слишком взволнован и измотан, чтобы пытаться управлять ею.

«Убери это, Марта! – потребовал Лаен. – Я не могу нормально передвигаться…»

«Нет. Сначала проверь, что стало с проклятым химерой. Второго шанса он тебе не оставит!»

Негоциант подчинился. Волоча за собой пульсирующую сумраком руку и марая пол черной слизью, он обогнул ряд из бочек и увидел своего врага. Тот сидел на земле, прислонившись к стене, копался в собственных внутренностях и оттого выглядел не очень здорово.

– Вот так джарах!.. – скривился химера. – Ах ты чистоплюй… Как удачно прикинулся, подловил… ничего не скажешь. Давно погонщикам ведьм продался? Принцесске южной прислуживаешь аль кому из ее лейтенантов?

Лаен пропустил слова противника мимо ушей. Все его внимание оказалось сосредоточено на сигиле Пустоты, который бился и метался, как дикий рысак в стойле. Странно, но до этого момента знак никак не реагировал на химеру… Пытаясь унять боль, он неосознанно оперся на плеть, которая, выполняя приказ, обрела твердость походной трости.

Тем временем татуированный продолжал говорить, мусоля в руках осколки ребер. Негоциант заметил, что тот наращивает поверх них тонкий слой какой-то серой дряни.

– Ты тоже слышишь это? – поинтересовался Кеж, внимательно наблюдая за Лаеном. – Твой сигил, верно, трепещет и жжется…. впрочем, как и моя печать. Ты понимаешь, джарах, что это означает?

– Нет, – ровно ответил негоциант, интуитивно подозревая, что сейчас услышит нечто очень важное.

– Она идет к нам. Тварь Шуйтара. Прямо сюда.

– Что? Какая еще тварь?.. – Лаен на мгновение подумал, что химера теряет контроль над разумом. – Ты чего мне зубы заговариваешь?

– Эти… превращения… – Слова давались ему нелегко. – Словно маяк. Вспышка во тьме. А они сидят там и ждут… когда откроется дверь. – Последнее слово он выделил голосом. – Разве с тобой не случалось такого раньше – когда ты впервые впускал в себя сущность?..

У негоцианта перед глазами тут же пронесся вихрь образов, воспоминаний о засаде в каменоломне, где погиб Фект. Ведьма пришла на зов Марты, а потом… да, он помнил, что сразу почувствовал запах…

– Аромат обмоченного могильного праха и жженого шиповника, что используют монахи для своих костров. Своеобразный букет, ошибиться невозможно!.. – зашелся хриплым смехом химера. – Чувствуешь? Она идет за тобой. И за мной. Что будем делать, джарах?

Глава 6

Негоцианта вновь скрутил острый спазм беспричинного ужаса. На кожу живота будто пролили раскаленное масло. Вдруг возникшее ниоткуда марево застилало взор. Стены подвала всколыхнулись и пошли рябью. Возникающие в земле тут и там щели смыкались, чавкали и походили на голодные рты. Набухшее дерево бочек сочилось кровавыми пузырями и оплывало, как свечной воск.

Пятясь назад, джарах шаг за шагом отступал к лестнице, ведущей наверх. Вернее, к тому обрубку, что от нее остался. Внезапно на периферии слуха скрипнула дверь. Посмотрев в том направлении, он с досадой понял, что хитрый Кеж обманул его и, заговорив зубы, улизнул через тот черный ход. И как только татуированный умудрился разглядеть его в этом кромешном аду? Или знал заранее?

«Чего ты медлишь?! Черт с ним! Уноси отсюда ноги! – надсадно закричала Марта. В ее голосе слышался неприкрытый страх. – Настройся на свой сигил, отправь сущность из плети обратно в Шуйтар!»

«А почему ты сама этого не сделаешь?»

«У меня не получается! Паскудная тварь хочет занять мое место!»

Падшая целительница все-таки доигралась. Но эта мысль не вызвала удовлетворения; Лаен понимал, что уж лучше она, чем та пакость, что обернула плеть.

Негоциант брел через бурлящий туман к лестнице, по щиколотку проваливаясь в зыбкий, будто песок, пол. Цель казалась так далека, что он едва различал ее в клокочущем мареве. Ноздри забивал запах жженого шиповника, могильный прах тонкой струйкой сыпался в легкие. Ему дико хотелось сделать глоток свежего воздуха.

С каждым пройденным шагом он все сильнее ощущал неповиновение собственной конечности. Хлыст то тянул вниз, то пытался оплести ноги, то тонул и застревал в едкой патоке, в которую превратилась земля. Где-то на задворках сознания истошно кричала Марта, смертным боем сражаясь за собственное существование. За его душу. За них обоих.

Восприятие действительности растягивали и рвали крючья прошедших событий. Явь спутывалась со сновидениями. Ощущая себя слабым и беспомощным, он вновь и вновь вонзал нож в одеревенелое тело, заклиная себя не смотреть в глаза ведьме, иначе дрогнет рука. Она позволила убить себя. Влетевший в детскую отец отбросил его от Иллии… вернее, от того, что пожрало ее душу…

Пол встал дыбом и ударил Лаена по лицу промозглой осенней грязью с острыми, как бритва, крупицами замерзшей воды. Кричать бесполезно – в переулки кварталов Пепла боялась заходить даже городская стража. Увещевания наставников разом вылетели из головы, подвели молодость и горячность. Прижавшись щекой к холодному камню, он отстраненно наблюдал, как ему за шею заводят изогнутый мясницкий нож. Сейчас будет больно, но недолго, а потом он встретит сестру и мать. Молодой послушник клана джарахов накрепко сжал зубы, готовясь принять неизбежность. Характерный чавкающий звук… но почему-то за спиной. Противники повержены. Его хлопают по плечу, пытаются поднять. Послушник Вальсо улыбается ему.

Тьма вокруг, лишь один яркий предмет в центре зала манит и не дает отвести взгляд. Жаровня достаточно раскалена, чтобы окрасить металл в пурпурный цвет. Старейшина клана подкидывает в огонь черные кляксы, пламя неспешно пожирает их и утрачивает чистоту. Последний этап перед посвящением. Невидимые во тьме братья одобрительно шумят, но слов не разобрать. Острый стержень касается живота, кожа принимает черное пламя…

«Убрать боль! Закрыть разум! Иначе – смерть длиною в вечность».

Послушник, в котором Лаен узнает самого себя, на миг позабыв все наставления, тут же собирается и мастерски ткет непроницаемый кокон из сумрака. Кляксы не могут отыскать его душу, взвывают мириадами волчьих пастей и убираются обратно в ничто. Он сделал это тогда, и стал джарахом. Одним из лучших. Значит, сможет и сейчас.

Сигил Пустоты отозвался мгновенно, будто ждал команды все эти годы. Исполняя приказ, он пророс внутри подсознания множеством стебельков, выламывая и обрубая чужеродные связи. Серые всполохи методично создавали непроницаемую оболочку вокруг души своего хозяина, погружая ее в разрыв, который невозможно преодолеть. Лаен внезапно ощутил, что старейшины клана, находившиеся сейчас где-то на другом конце Аламийской империи, услышали потуги своего воспитанника. Одобрительно бормоча, они принялись щедро делиться с ним дыханием Пустоты.

Круг замкнулся, ознаменовавшись резким хлопком по барабанным перепонкам, и голос Марты внезапно смолк, будто целительнице заткнули рот. Обвисшая плеть попыталась выпасть из ослабевших пальцев. Теперь она была такой, какой джарах ее всегда знал. С опаской убрав оружие в рукав, негоциант шустро запрыгнул на остатки лестницы и напоследок обернулся.

Земля вспучивалась бурыми волдырями, через которые проглядывали розоватые трепещущие прожилки сосудов. Бочки обросли щупальцами и пытались делать первые шаги. Разбросанные повсюду ошметки камня и дерева обволакивались серым туманом и притягивались друг к другу, зарастая лезущей из-под земли мертвой плотью. Из дальнего угла пахнуло смрадом и загремел металл, будто там кто-то ворочал тяжелые цепи.

«Марта! – в отчаянии вскрикнул Лаен. – Что происходит?»

Но ответом ему был лишь аромат пережженного шиповника, разом затмивший все чувства. Этот запах остро источал угрозу, от которой хотелось бежать сломя голову. Понимая, что противопоставить происходящему он ничего не может, Лаен принял решение пробираться назад в питейную.

Люк по непонятной причине оказался закрыт, но, слава Невзре, ничем не придавлен. Верхние ступени лестницы оплыли и доверия не вызывали. Откинув дощатый заслон, негоциант попробовал подтянуться на дрожащих от усталости руках. Внезапно ему помогли – ухватили за плечи и вытянули на свет, будто огромную рыбину из морской пучины.

Люк захлопнулся, сровнявшись с полом, и на него тут же наступила тяжелая ножища. Лаен с облегчением узнал преподобного. Это означало, что караванщики одержали победу в схватке с людьми Трустино.

– Мы думали, вы погибли, ваша светлость!.. – Лань осторожно осматривала его тело сквозь прорехи в одежде, находя раны и тут же смазывая их пахучей мазью. Прикосновения, местами весьма болезненные, не вызывали желания отстраниться. Заботливые руки знахарки обладали поистине уникальными способностями: вместе с телом Лаена врачевали и его душу, не избалованную искренней заботой.

– Хим… телохранитель Трустино ускользнул, – вовремя поправился джарах. – Но перед бегством он э-э-э… применил в подвале какую-то магию. Поднял тварей живорезов. Нам лучше поскорее уйти отсюда. Рыба, доложи!

– Ваши враги мертвы, господин… – тихо отозвался парень, находясь вне поля зрения Лаена. Негоциант отметил боль в его голосе.

– Ты ранен?

– Рыба лишился глаза, – вмешался Мэтью. – Еще легко отделался: Трустино едва пол-лица ему не отхватил своим лезвием… Живорезы, говорите, ваша светлость?.. А как же простой ватажник смог такое провернуть?

– Еще… потери есть? – дрогнувшим голосом поинтересовался негоциант, проигнорировав каверзный вопрос преподобного.

– Смотритель Клио погиб. Костеед оказался непрост: тварь прикинулась мертвой и обманула вашего монаха. – Перед глазами негоцианта возникло лицо Ишки. – Если бы не старик-переморт – пиши пропало: всех бы порвал в клочки.

– Шуйтарово отродье! – От избытка чувств Мэтью принялся пинать люк ногами. Лаен никогда не видел его в таком состоянии. – Клио спас меня, а я его подвел!.. Упокой душу праведника, святой Воритар! Отныне я буду отправлять тварей в Шуйтар в его честь! Клянусь белым пламенем! Клянусь именем нашего патриарха!

Внезапно жаровня монаха налилась жаром. Гудящее пламя быстро перекинулось на рукоять, тем не менее не повреждая ее. Двинулось дальше… резко запахло паленой кожей, и факельщик одним взмахом усмирил огонь, превозмогая боль. На тыльной стороне его кисти образовался узкий алый рубец как напоминание о данном обете.

– Ловчий жив? – Лаен с трудом оторвал взгляд от монаха. – Удалось узнать, где графские самострелы?

– Здесь неподалеку схрон в развалинах, – отозвался однорукий. – А убивец ваш – вон он, под столом лежит. Сознался во всем и в штаны напрудил со страху. Что делать с ним прикажете?

Его последние слова потонули в надсадном скрежете дерева. Ведущий в подпол люк изогнулся дугой, и лишь необъятная туша Мэтью не позволила ему слететь с петель. Подпрыгнув на месте, преподобный припечатал деревянный щит обратно к половицам. Хорошо еще, что факельщику хватило ума не начать претворять данную клятву прямо сейчас. А то ведь мог бы и вниз сигануть.

В подполе тем временем недовольно взвыло и закудахтало множество глоток.

– Господин негоциант! Что это лезет оттудова?! – переменился в лице Гузло.

– А я почем знаю! Говорю же – гад этот татуированный постарался. В подвале все заражено Шуйтаром.

– Надо чем-то забаррикадировать люк!

– Подождите! Мы вряд ли сможем совладать с этим. – Негоциант поднял руку вверх, призывая к молчанию. – Кресс, ты уверен, что знаешь, где наши самострелы?

– Как дорогу в кабак, ваша светлость. Если не соврал этот… но он правду говорил, я разбираюсь в таким моментах, уж извольте поверить.

– Тогда ловчий нам больше не нужен, но что с ним делать?

– В подпол предателя! – вскричал Мэтью и хотел было броситься к задрожавшему всем телом ловчему, но вовремя вспомнил, что уходить с люка ему никак нельзя. – Люди, тащите подлеца ко мне!

– Но ведь не по-людски это! – заволновалась Лань – Он виновен, нет спора. Но живого… тварям отдавать…

– Скинуть подлеца в люк – и вся недолга! – поддержал негоцианта Рыба, ощупывая руками повязку на левой глазнице. – Из-за гада ведь меня подпортили! В подпол его!

– Не делаются так дела, – покачал головой Ишка. – Проступок, конечно, серьезный, но чтобы тварям на съедение… Оставить тут, да и все. Пусть его судьбу Малька решает. Дядька, что думаешь?

– Предателя – тварям; а ты, пацан, поговори мне еще!..

– Отставить пререкаться! – приказал негоциант, принимая решение. – Я всех вас услышал. Гузло!

– Я, ваша светлость, – отозвался доселе молчавший дозорный.

– Тащите и ставьте на люк что-то потяжелее. Котел, например. Ловчего связать и оставить на кухне. Предоставим выбор Мальке. Если тварь подвала выберется, значит, так тому и быть. А ты, Кресс, поведешь нас к заветному месту. Кстати, а где прислуга?

– На второй этаж убежали, как заварушка началась. Трактирщик там же.

– Крикни тогда, чтобы ноги уносили. Пускай из окон сигают, жизнь дороже.

Пока факельщик выжигал на досках пола церковные символы, пытаясь хоть как-то сдержать беснующийся Шуйтар, остальные завалили люк столами, чугунной кухонной утварью и мертвыми телами. Труп атамана возглавил мертвое охранение. Пол содрогался под градом ударов и был готов вот-вот уступить яростному напору.

Не мешкая ни секунды, отряд собрался у входных дверей, и джарах осторожно выглянул наружу. Ночная тьма властвовала в округе. Было безлюдно, лишь пара нищих напротив возле маленького костерка разделывала пойманную крысу. Доносящиеся из питейной звуки их абсолютно не беспокоили. Видать, и не такое тут происходило.

Люди Трустино отсутствовали, по всей видимости отправившись к местной башне со странным названием, как и сказывал атаман, пока еще был жив. Что оказалось весьма кстати.

– Кресс! Веди нас.

– Ваша светлость? А как же местные? Ведь эта дрянь рано или поздно окажется на воле. А если мертвые глас живорезов услышат? Расползутся ведь по району! – обеспокоился Рыба.

– Тоже верно. Но нельзя, чтобы кто-нибудь догадался, что мы были здесь. За смерть атамана с нас шкуру спустят. Мэтью, можно что-то сделать?

– Попробую, ваша светлость. Свяжусь с местным представительством Единой Церкви. Но как только поднимется буча, тут будет не протолкнуться от людей графа.

– Решено; действуйте, преподобный. Гузло! Тоже останешься. Как усмирят нежить – покрутись в округе, послушай разговоры. Если что про караван всплывет – немедленно возвращайся и предупреди. Но вы оба должны вернуться в лагерь не позже рассвета, до моей встречи с графом. Кресс, давай вперед!

Уже не таясь, отряд вновь двинулся по мрачным закоулкам Пытлинок. Шли споро, поэтому недолго. Завернув за угол на очередной развилке, Кресс во тьме ощупал руками контуры пролома и нырнул в него. Внутри норы послышались звуки борьбы, затем к ногам караванщиков вылетело отчаянно брыкающееся тело. Лаен ухватил его за шкирку и сильно встряхнул. Узнав негоцианта, ловчий тут же перестал дергаться и присмирел. Немного пошумев, из норы выбрался Кресс с деревянным ящиком в руках.

Передав пленного Рыбе, Лаен на ощупь пересчитал самострелы. Девять. У негоцианта словно камень с души свалился. Вместе с тем, который забрали с собой из питейной уже как трофей, получалось, что вся партия оказалась возвращена и теперь можно смело планировать встречу с Безземельным графом. Осталось решить, что делать с вором.

– Возвращаемся. Этого с собой. Рыба, головой отвечаешь.

– Понял, ваша светлость.

– Кресс, Ишка, благодарю вас за помощь. Приходите завтра в наш лагерь у восточной стены: много не обещаю, но вознагражу достойно, – пообещал Лаен, а сам подумал, что вопрос с караванной казной теперь выходит едва ли не на первый план.

– Господин негоциант! – Паренек неожиданно выступил вперед, и Лаен в очередной раз поразился его не по годам взрослой рассудительности. – Позвольте мне и дядьке в общину вашу вступить. Хотим караванщиками быть, а польза от нас немалая будет. Я хоть и годами мал еще, но глаз востер, кого хошь спросите. Могу за дорогой наблюдать или в дозоре стоять хоть весь день! А дядька мой так вообще охотник знатный: до войны первым в деревне был. Вы не смотрите, что у него руки нет, Кресс и без нее любого вашего добытчика обставит! Верно говорю? – Парень повернулся к напарнику.

– Как есть, – утвердительно кивнул тот. – И награды не надо. У нас с трактирщиком Вессом были… недоразумения, но благодаря вам, ваша светлость, благополучно удалось разменяться. Не умею говорить правильно… проявите милость, возьмите нас с племяшом в караван!

– Хм… – пробормотал негоциант. Он не ожидал такой просьбы, но предложение это с учетом последних потерь караванщиков оказалось весьма кстати. Да и чего скрывать, понравились они ему. Надежные оказались и в схватке проверены. Поэтому Лаен не стал тянуть, а просто спросил: – Готовы присягнуть мне и общине на верность? Исполнять мою волю как свою собственную и действовать общине на пользу и во благо?

– Присягаем! – на фоне полуночного звездного неба показались две поднятых руки со сжатыми кулаками. Дядька остался непоколебим, лишь едва дрогнул скулой. А вот Ишка выглядел по-настоящему счастливым. В его блестящих глазах отражалась настоящая решимость.

– Решено. – Лаен подвел итог. – Кресс, тебя назначаю старшим ловчим. За ночь найди себе четверых помощников и приводи к нашей стоянке. Есть кто надежные на примете?

– Найдутся, – важно кивнул однорукий.

– Ишка, отдаю тебя в ученики к Рыбе. Глава дозорных обучит тебя искусству соглядатаев.

– Спасибо, ваша светлость! Я не подведу! – еще пуще обрадовался паренек.

– Вот и отлично. Тогда забирайте ящик и предателя. Пусть его судьбу решает община. – Негоциант посчитал такой вариант наиболее выгодным для себя. – Лань, ты как?

– Устала – спасу нет… Но вы на меня не смотрите, я все выдержу, – отозвалась знахарка.

Негоциант обвел взглядом свой отряд. Не хотелось признаваться, но молчание мертвой целительницы начинало тревожить.

«Марта? Ты… – Он чуть было не подумал: жива? Но поправился: – Здесь?..»

Вопрос остался без ответа. Неужели он настолько перестарался с сигилом, что целительница не может даже подать голос? А если он… окончательно убил ее? Или изгнал вместе с той тварью, что вселилась в плеть? Неужели у него получилось сделать то, о чем он мечтал все эти годы?!

Поразительно, но от такого предположения джарах не испытал ожидаемой радости. Скорее ощутил потерю. Шуйтар в очередной раз забрал одного из тех, кого он успел узнать достаточно близко. А ведь химера был прав. Империя, а вместе с ней и весь Континент меняются. И меняются так быстро, что он сам никак не поспевает за всей этой круговертью. И Марта говорила то же самое. Можно ли предположить, что в новой действительности она имеет право на существование? Пусть даже только в его сознании?

Джарах тяжело вздохнул. Слишком сложные вопросы, требующие обстоятельного осмысления. Может, все же стоит посоветоваться с Фабио? Вашуйец любит пофилософствовать и вполне способен подсказать выход. А что? Неплохая идея!..

С Марты мысли плавно перетекли на сигил Пустоты. Интересно, а почему наставники и старейшины клана джарахов никогда не говорили о том, что с печатью можно взаимодействовать? Сложно себе представить, что они не догадывались об этом. Рядовые джарахи всегда носили ее лишь с целью обретения невидимости от магии обнаружения. Не более того. Так почему их наставники тогда молчали? Чего боялись? Таких вот прорывов, о которых предупреждал химера? Или… того, что послушники начнут экспериментировать?

Вряд ли он когда-либо получит ответы на свои вопросы. Если только однажды не окажется на западе и не поговорит со старейшинами клана. А сейчас единственное, что можно предпринять, – попробовать на досуге самому разобраться в возможностях сигила. Тем более что пару раз у него получилось.

…Обратный путь в лагерь занял немного больше времени, чем планировал негоциант. Несколько раз попадались навстречу конные отряды ватажников, летящие во весь опор в сторону Пытлинок. Прятаться от них не составило труда. Предчувствуя недоброе, темные кварталы просыпались ото сна. За стенами ветхих домов можно было расслышать встревоженные голоса обитателей. Где-то в районе центральной площади монотонно дребезжал церковный колокол. Мэтью постарался на славу, поставив на уши всех заинтересованных. Безземельного графа и его атаманов ждала бессонная ночь.

И тут негоциант осознал свою ошибку. Очередную, чтоб ее… Зачем он проявил милосердие и оставил в живых того ловчего в питейной? А что, если мерзавца не сожрут твари живорезов и он попадет в руки графских дознавателей? Убийство Трустино и его людей, маскарад с перемортами, создание угрозы нашествия живорезов на город… Да их всех сначала запытают до смерти, потом четвертуют, а после еще и на костре сожгут в придачу!

Эх, надо было просто скинуть ловчего в подвал, как предлагал монах! Одна надежда теперь на Гузло, чтоб подсобил вору в подол Мальки угодить…

Глава 7

Первые проблески рассвета в лесу обычно остаются незамеченными. Но где-то в вышине над верхушками сосен ярко блеснули лучи восходящего солнца, и природа как по команде отозвалась несмелым чириканьем мелких птах. В траве прозрачными каплями засверкала роса. Порыв ветра озорно разогнал туманную дымку.

Лаен поежился от холода. Сапоги отсырели, а штаны промокли до колен и теперь неприятно облепляли ноги, превращая ходьбу в мучение. Сократившийся до четырех человек отряд следовал вдоль ручья параллельно городскому частоколу. До лагеря оставалось всего ничего. Идти через городские кварталы не решились: у патрульных могли возникнуть вопросы, особенно по поводу связанного ловчего. К счастью, Ишка знал, как выбраться из города, не привлекая внимания.

Очередной виток прогалины – и над овражком показались крыши кибиток. Судя по царившему в лагере оживлению, выспаться в ночь перед торгами удалось немногим. На вытоптанном пятачке у штабной кибитки, взобравшись на пустую бочку, размахивал руками Фабио, отдавая распоряжения приказчикам и возничим.

Рассортированный груз грузили на подводы и тут же отправляли на городской рынок. Рядом с вашуйцем крутился писарь из городской управы, согласовывая описи и на месте определяя размер пошлины. Особо ценный товар сопровождался представителями гильдии наемников. Такую привилегию местный совет оказывал лишь крупным купцам и негоциантам, обеспечивая охрану по льготным ценам.

Лань в очередной раз чихнула в кулачок, и негоциант отослал ее на кухню пить горячий чай. Дозорным приказал запереть ловчего, приставить к нему охрану и идти отдыхать, пока есть возможность.

На пути негоцианта возник глава возничих. Потирая вспотевшую шею, Ярок с подручным пытался вправить тягловоза в упряжь. Обозленная животина брыкалась, задирала морду и норовила вырваться.

– Тащь! Тащь ее в обратку! У-у-у, потроха конячьи! – ругался Ярок, у которого от непомерного усердия вздулись на шее вены. Лишь с помощью пришедшего на помощь негоцианта людям наконец удалось подчинить упрямую скотину. Потянувшись взмокшей спиной, Ярок поправил сползший кушак и облегченно выдохнул: – Благодарствую, ваша светлость. Ну никак не хотел впрягаться, конячья его душа! Господин негоциант, как удачно, что я вас встретил. Проблемка имеется!

– Что такое, Ярок?

– Зелья для тягловозов нужно в поилки лить.

– Так лейте, в чем проблема?

– Нету зелья, окончилось все подчистую. Новую партию от госпожи не было веления забирать. А тут, вона, сами видите. Коняки привыкли, ни в какую не хотят без оного подчиняться. Этот вон с утра намерился по зубам мне копытами шибануть… хорошо еще руку подставить успел, а так бы без башки остался, точно говорю вам.

– Подожди, Ярок, – нахмурился Лаен, – Тавия не выдала вам зелье для тягловозов?

– Так про то и сказываю! – обрадовался глава цеха возничих.

Кивнув и поставив себе мысленную заметку переговорить с Тавией, негоциант поспешил к старшему приказчику.

Тот как раз беседовал с писарем.

– …то-то и оно, – продолжил начатую фразу молодой востроглазый парень, неосознанно покусывая кончик гусиного пера. Из-за этой привычки уголки его рта были окрашены в лиловый цвет. – Считайте сами. С урочища Каторжников прибытка вовсе не стало: повымерли все, попрятались, как лисицы по норам, а жрать-то все равно охота… Сейчас, считай, на одном Заозерье и держимся. А там своя канитель: говорят, паводок по весне сильный прошел, размыло пашню, вот цены на продовольствие и взлетели.

– Ну а с равнин Ветра какие известия? – поинтересовался вашуйец, с хрустом откусывая сразу половину вынутого из кармана огурца. – Стоят гарнизоны?

– У меня старший братишка в армии десятником лямку тянет. Была намедни для матушки весточка от него. С инвалидом, списанным в запас, привет передал. Так вот, говорят, севернее Морового леса несколько сражений серьезных случилось летом. Вроде как по сводным имперским гарнизонам сразу несколько гнезд живорезов ударило. Резня страшная, потери жуткие! Если бы не Молочный Кузнец со своей дружиной – пиши пропало!

– А монахи что? Проглядели?

– Послушайте, – чего-то внезапно испугался парень и заозирался по сторонам, – вы тут у нас поосторожнее со словами-то. Граф не одобряет.

– Обижают вас служители Собора?

– Ну не то чтобы… – замялся писарь. – На всеобщем сходе ватаг велено было серым не перечить, а распоряжения их беспрекословно выполнять. Зачем серым такую власть в городе давать – не разумею я, но его сиятельству, конечно, виднее.

– А скажи-ка, парень, – поинтересовался Лаен, – давно к вам в город другие негоцианты захаживали?

– Вы третьи уже, ваша светлость, – огорошил тот и принялся загибать пальцы: – Аккурат в солнцестой караван с юга пришел, как раз я их обслуживал. Расторговались давным-давно, но вроде как граф оплачивает их простой здесь. Нужны, значит, зачем-то ему, раз лирами разбрасывается. Их лагерь прямо за городской свалкой, если по южной дороге выйти решите.

– А вторые?

– Те от Кузнеца, соседи наши. И что интересно – тоже выпроваживаться не хотят. В начале бархатца монахи Собора их подрядили каменную часовню Воритара возводить на западном берегу. Вроде строительство к концу подходит, скоро первая служба во славу белого пламени. – Сплюнув на землю чернильной слюной, парень отер рукавом рот и засобирался: – Ладно, коли управились здесь, в управу пойду. Господин Фабио, управляющий наш к обеду будет, тогда и извольте заходить, чтобы ждать не пришлось.

– Всенепременно, – заверил парня вашуйец и сунул тому в руку короткую стопку монет. – Благодарю и рассчитываю на содействие.

– И вам мое признательное! – поклонился парень сначала негоцианту, потом старому вашуйцу. – И осмотрительность проявляйте. Слышите, колокол трезвонит? Говорят, ночью в Пытлинках какая-то пакость повылазила. Патрульные как с цепи сорвались, лютуют на подступах – страсть! Как бы меня туда начальство не дернуло…

Когда парень ушел, негоциант повернулся к приказчику:

– Какой расклад, Фабио?

– Проканителиться пришлось слегка. Работнички тут, я вам скажу. Одни сплошные согласования. Но тем не менее вопросы решены, товары отправляются на рынок, приказчики и лоточники уже на выкупленных местах, – доложил старик и с надеждой спросил: – Видел, как вы ящик солдатам передали. То самое, я полагаю?

– Именно, – усмехнулся негоциант, но как-то безрадостно. – Можно сказать, что удача нам сопутствовала, да только Рыба глаза лишился, а один хороший человек – жизни.

– Это прискорбно… но самострелы в порядке?

– Все на месте. Так что держи под присмотром, чтобы к полудню к передаче готовы были. Во сколько там граф Дейрио на совет приглашает?

– К обеду, но лучше заранее явиться.

– Хорошо, тогда я пока с госпожой Тавией переговорю по поводу зелья для тягловозов да одежду в порядок приведу. Негоже к графу в таком виде на прием идти.

– Уже все готово, господин, и разложено в вашей опочивальне. Если по размеру где жать будет – Сату нашу покличьте, она перешьет на скорую руку.

– Вот как!.. – удивился негоциант. – Отлично; тогда, быть может, и покемарить часок удастся. Спасибо тебе, Фабио.

Старик ничего не ответил, лишь хитро сощурил глаза.

Отойдя в сторону, чтобы не мешать погрузке, негоциант несколько раз глубоко вздохнул, покрутил плечами, подтянул никак не желающие сохнуть штаны и решительно направился в походный лазарет. Разговор с Тавией должен состояться, и не важно, готов он к нему или нет. Обстоятельства требуют.

Внутри пыль стояла столбом – рыжая знахарка активно орудовала веником, попутно переставляя местами различные склянки на полках.

– Лань? А где госпожа Тавия?

– Не имею понятия, господин… Лаен. Хотя точно заходила – раньше на столе лежал ворох записей вашей предыдущей знахарки, а сейчас их нет.

– Странно… Хотя постой, я же сам ей велел не приближаться к лазарету без твоего ведома! Забыл совсем с этой беготней.

– Нет, Лаен, не это странно. А вот что! – Зеленоглазая указала на задрапированный шторой угол.

– Что там?

– А вы посмотрите сами…

Негоциант, недоумевая подошел и отдернул занавеску. Открылась ниша с несколькими полками, на которых были расставлены прозрачные сосуды, мешочки с непонятными надписями и прочие лекарские атрибуты. Единственное, что слегка насторожило Лаена, так это наличие острого хирургического инструмента и разделочная доска, покрытая бурыми пятнами.

– И что это, по-твоему, Лань?

– Взаправду не понимаете или прикидываетесь?

– Ты что, издеваешься надо мной?! – разозлился джарах.

– Про алхимию черную слышали?

– Что? – Негоцианту показалось, что он ослышался. – Черная алхимия?

– Самая настоящая. Здесь проводили опыты, причем последний раз – совсем недавно. Судя по пеплу и мышиной крови… могу ручаться, что не позже пары лун назад.

– Ты чего городишь? – не поверил девчонке Лаен. – Откуда в караване взяться алхимику, да еще и черному?.. Ты хоть знаешь, что это такое?!

– Знаю! – неожиданно жестко ответила она. – У санданирского хозяина насмотрелась!

– Подожди… – Лаен сел на прибитую к стене лавку и положил ладони на колени. – Давай теперь еще раз и по порядку. Если в лазарете каравана проводили алхимические опыты с сущностями, как ты утверждаешь, значит, этим могла заниматься либо Ива, либо… госпожа Тавия?!

– Ну, если у вас больше никого на примете нет, значит, все верно. А раньше за кем-то из них не замечалось подобных увлечений?

Лаен задумался, сопоставляя в голове факты. Ива отпадала сразу, не тот типаж. Простая и абсолютно бесхитростная женщина, потерявшая мужа и детей в первые годы войны с тварями. По этой причине знахарка не пропускала ни одной проповеди Мэтью, а в каждом городе первым делом посещала церковь. Она искренне и всей душой ненавидела Шуйтар за то, что он отнял у нее самое дорогое.

Другое дело – Тавия. Супруга павшего негоцианта действительно имела тягу к наукам. На досуге любила порассуждать о циркуляции в организме телесных жидкостей или о черепных болезнях. Закрыв лицо платком, могла наведаться в обитель Мальки к зараженным проказой или ноздревой гнилью. И зелья собственноручно варила для тех же тягловозов.

– Послушай, Лань… А может, Тавия здесь лошадям особый настой готовила? Так он не запрещен вроде. Для негоциантов особый императорский указ издан, нужно у Фабио уточнить…

– Нет! – Рыжая решительно тряхнула медной шевелюрой. – То, про что вы говорите, фийеровой настойкой зовется и вполне элементарно готовится, только кровь животного нужна. Я придумала! Давайте преподобного позовем, он точно подтвердит мои слова…

– Обойдемся без Мэтью! – быстро возразил джарах. – Монах и так в подозрениях весь… Ладно, не бери в голову. Лань, а ты сумеешь приготовить ту самую настойку? Ну эту, ферр…

– Фийеровую? Легко! И заметьте, – она указала взглядом на ширму, – вот эти штуки мне далеко не все понадобятся.

– Ну вот и хорошо. Узнай у Ярока, это старший цеха возничих, сколько нужно, и свари… или как правильно сказать?

– Не важно, – отмахнулась рыжая. – Я поняла. С остальным алхимическим снаряжением что делать? Выкинуть?

– Пока не стоит, просто убери с глаз, – задумчиво велел негоциант и помимо собственной воли произнес: – Времена меняются. Чтобы выжить, нужно научиться приспосабливаться к переменам.

Лань ничего не ответила, но как-то странно взглянула на него.

Пролить свет на ситуацию и помочь советом могла бы падшая целительница. Марта безусловно больше него разбиралась в подобных вопросах, но продолжала упорно молчать. Лаен уже ощутимо беспокоился за нее. Какие бы ни случались разногласия между ними за все эти годы и несмотря на всю противоестественность самого́ их сосуществования – джарах успел привыкнуть к своей постоянной спутнице и теперь ощущал, как бы это сказать… одиночество?

– Слышите, ваша светлость? – Рыжая внезапно замерла у оконца и вытянула шею.

Лаен прислушался – и не поверил ушам. Подвыпившие голоса старательно выводили слова кабацкой песни. С каждой секундой они становились все громче и громче.

– Мне кажется или это ваш Авинсо? – решила уточнить Лань.

– Точно он… – удовлетворенно процедил джарах и поднялся на ноги. – Лань, ты должна отдохнуть, позже приберешься. У тебя будет для этого достаточно времени. А сейчас мне нужно идти.

Распахнув дверь лазарета, Лаен нос к носу столкнулся с Калачом. Несмотря на утреннюю свежесть, в воздухе ощутимо пахнуло крепким алкоголем.

– О! – изумился капитан цеха наемников, и его качнуло в сторону. – Ваша светлость! Неожиданно. А я к этой… ну как ее… которая рыжая!

– Идите проспитесь, Авинсо. После у меня к вам будет серьезный разговор.

– Понял-понял, не дурак, – усмехнулся Калач и пьяно хихикнул в кулак. – Опоздал я, значит. Вы, верно, рыжую уже того… как это? За-при-хо-до-ва-ли.

Джарах сделал шаг вперед и без замаха ударил капитана в челюсть. Здоровяк отшатнулся и поймал руками землю. Когда он выпрямился, его лицо пылало алым.

– А вот это напрасно. Даже старина Фект такого себе не позволял. Защищайтесь, ваша светлость!

Пара нарочито медленных движений якобы расслабленными руками – и молниеносный, без замаха, прямой удар левой… Негоциант не мог поверить, что Калач в его состоянии сможет так быстро двигаться. Видно, наловчился в кабаках носы набок сворачивать. Выплюнув изо рта кровь, джарах перекатился в сторону и едва ушел от медвежьего захвата. Сломанные ребра в его планы совсем не входили. Резкие движения тут же заставили вспомнить об усталости и ноющих мышцах.

Противники закружили друг против друга. Капитана ощутимо качало, либо он сам создавал подобное впечатление – Лаен уже ни в чем не был уверен. Пинок в грудь, ответный захват ноги, удачный тычок в ребра и снова разбег. Мокрая от росы трава или скользила или, наоборот, цеплялась за сапоги. Вокруг начал собираться пораженный дракой караванный люд.

– Ваша светлость! Капитан Вортан! Немедленно прекратите! – донесся издали встревоженный голос вашуйца.

Лаен на секунду отвлекся. Изловчившись, капитан вновь пробил прямым – и у джараха в правой глазнице словно взорвался бочонок пороха. Стремясь закрепить удачное наступление, Вортан бросился вперед. Понимая, что такую тушу ему нипочем не удержать, джарах в падении сбил капитана с ног и ухватил его шею в локтевой захват, сдавливая что есть мочи.

Авинсо сопротивлялся еще добрую минуту, пока его тело не обмякло, а кулаки не разжались. Оставив хрипящего противника кашлять и плеваться, негоциант поднялся на ноги и предложил всем собравшимся убираться вон. Он сейчас ни с кем не хотел разговаривать, даже с вашуйцем. Крутя головами от изумления и переглядываясь, караванщики подчинились и разошлись.

– А я-то думал… такой шанс пар выпустить. Меня ведь… трясло даже… – Вортан ползком подобрался к повозке лазарета и сел, навалившись спиной на колесо. – Крепко ты мне бока намял, Лаен… Ох, простите, ваша светлость…

– Ничего, – тот опустился рядом, – сам виноват.

– Я же ее замуж хотел взять, – и, глядя в удивленные глаза джараха, добавил: – Ну, Ивушку мою…

Негоциант промолчал и опустил взгляд.

– Как увидел ее тогда в крови… ну почему?! Маялся все это время, как пес бродячий… но держался; а уж как до кабака добрался, так и понеслось-полетело… Эх, вот ведь натворил делов… Кому дела прикажете передавать?

– Забудь, Вортан. Я зла не держу. Но у меня есть что тебе сказать.

– А?..

И тут Лаен призадумался. Выходило так, что это именно он настоял на том, чтобы Ива отправилась с ними в те подвалы. Осталась бы в лазарете, возможно, Малька и проглядела бы знахарку. Второй момент – еще более щекотливый: получается, Иву убил соглядатай, напрямую подчинявшийся Лаену. Не посчитает ли Вортан, что подлец действовал по его наущению? Хоть и сам едва не погиб от его руки – спасибо, Гнида выручил… Рыжая, конечно, подтвердит, но не подумает ли Калач, что они сговорились?

Тем более что головоломка с Дьяконом так и не сложилась. Понятно, что нити вели к красной Вильме, но Лаен нутром чуял, что между предателем и баронессой существовало еще одно звено… Тавия? В тот вечер в станице он спросил, помнит ли девушка убийц Ивы. И она зачем-то солгала. Выгораживала себя в том споре с Ивой, о которой рассказывал Дьякон или просто не желала разделить с ним ответственность? С другой стороны – предатель-дозорный ведь мог все соврать…

Санданирка весьма умна и хитра – джарах не верил, что прямой вопрос о ее участии в тех событиях приведет к нужному результату. Скорее к очередной порции слез и обвинений в бессердечном отношении. И что делать? Выгнать ее из общины?

Дьякон перед смертью утверждал, что застал ссору госпожи Тавии и Ивы. Якобы знахарка была в бешенстве и отчитывала жену негоцианта как девчонку. О чем это может говорить? Как вариант – Ива ослушалась запрета и заглянула за ширму, где нашла те самые алхимические принадлежности. Или случайно застала Тавию за чем-то запрещенным. Ведь Фект сам организовал для жены отдельный угол в лазарете, чтобы та занималась якобы любимым делом.

Или Ива все знала, но молчала, не желая лезть не в свое дело. А в смертный час, как это бывает, решила высказать все свои претензии разом. Еще Дьякон говорил, что ему «было велено успокоить». Велено как подчиненному или как случайно зашедшему караванщику? Его и жену негоцианта объединяло общее дело или произошла череда нелепых совпадений? А что если Тавия покрывает Дьякона лишь как своего «спасителя»? Если бы знахарка решилась рассказать преподобному о ее «увлечении», реакцию монаха предугадать было не сложно: Мэтью никогда бы не допустил подобных заигрываний с Шуйтаром.

А что он сейчас может предъявить вдове? Он ведь и сам знал, как действовал бы на ее месте – просто свалил все на Иву. С мертвых ведь нет спроса.

– Так что вы мне хотели сказать, ваша светлость? – повторил свой вопрос Вортан, выудил из кармана фляжку и хотел было сделать глоток, но помедлил и нерешительно протянул ее негоцианту.

Изрядно отхлебнув из горлышка, Лаен передал ее обратно.

– Ива была добрым человеком и отличной знахаркой. Община будет всегда помнить ее.

– Это так, – согласился Вортан, тоже выпил и погрустнел.

– Мне тоже приходилось терять дорогих сердцу людей. Во всем произошедшем в любом случае виновны баронесса и ее приспешники.

– Я понимаю это. И больше всего на свете хочу добраться до нее. Но как это можно сделать?

– Наберись терпения, Вортан. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

– Мы? Спасибо, ваша светлость.

– А сейчас иди поспи пару часов, потом найди старшего приказчика. У нас много чего произошло, пока ты… искал утешения в браге.

– Больше такого не повторится, – пообещал капитан. – Сейчас я вижу – вы человек слова. Еще раз простите за… синяк под глазом.

Кряхтя, капитан кое-как поднялся и ушел к себе. Лаен осторожно прикоснулся к пылающей коже. Встреча с графом Дейрио обещала быть весьма необычной.

– Господин негоциант, – к нему осторожно подошла Сата, которая неформально представляла женскую часть общины. – Простите, что… мм… отвлекаю. У меня для вас сообщение.

– Сообщение? От кого там еще?

– От госпожи Тавии. Она просила передать вам, что больше не может находиться в унизительном положении. Простите, это ее точные слова, и просит не сожалеть о ее уходе.

– Уходе?.. – тупо переспросил Лаен.

– Госпожа еще поздним вечером наняла в городе повозку с кучером, загрузила вещи и уехала.

Такого поворота негоциант никак не ожидал.

Интерлюдия

Сквозь дым солнечный диск казался гораздо мельче, чем обычно, и почти не слепил глаза. Задрав голову и по привычке сунув в рот кончик пера, писарь городской управы вновь принялся рассматривать отливающее золотом светило, которое купалось в клубах дыма и здорово смахивало на начищенный медяк. Нет, скорее на настоящую полновесную лиру, которую так и хотелось сунуть в карман. А куда еще в Пытлинках прикажете смотреть? Не на голытьбу ведь? У-у-у!.. Достали, мерзкие рожи!

Сегодня здесь было безопаснее, чем в императорских покоях. Писарь вначале от нечего делать пытался считать пробегающих мимо патрульных, но сбился уже на пятом десятке. Отвлекли монахи. Серые как раз вытаскивали из разоренного кабака останки какой-то твари, похожей на змею с руками и обугленной зубастой пастью.

– Кос-те-ед, – проговаривая вслух, записал парень, как называли монахи промеж себя это существо. Потом на всякий случай внимательно осмотрел тварь и даже сделал пару зарисовок. Мало ли, вдруг начальству понадобится…

– Слышь, дядь!

– Чего надо? – обернулся писарь и заметил подле себя толстого коротышку в кожаной сбруе. – Не подам!

– И не надо, – обиделся толстяк. – Слышь, дядь, а что случилось-то? Петуха огненного пустили?

– Тебе вот доложиться забыли! – подначил писарь. – Шуруй отседова.

– Так я помочь хотел… – протянул коротышка и дернул себя за губу. – Вижу, вы важный такой, с бумажкой. А я тут неподалеку в норе живу, близко, даже дверь питейной видно, если на цыпочки привстать. Ну, раз помощь не надобна…

– Так, стоять, не дергаться! Чего видел, рассказывай с самого начала. – Писарь насторожился и приготовил перо. – Врать-то не горазд, надеюсь?

– Как можно, начальству-то?! – поразился пузан и приложил к сердцу ладонь. – Лежу я, значит, а бок холодит сильно, моей-то бабы нет рядом, на заработки ушла. Каждую ночь ходит, проклятая. И вдруг чувствую, не могу больше. Пора!

– Чего пора?

– Как чего? По нужде выйти. Не в доме же гадить. Хотя всякое бывало…

Лицо писаря стало пунцовым.

– Вы же сами сказали – с самого начала! Так вот, не перебивайте, а то заново начать придется. Выхожу на двор, и только штаны приспустил – вижу: возле питейной люди ходют!

– Так где им еще ходить-то?! Ты за дурака меня держишь, что ли?

– А с ними… – как ни в чем не бывало продолжил коротышка, – атаман Трустино!

– Вот с этого и надо было начинать, – подобрался парень и зачиркал пером. – Это ты верно подметил: помер атаман в питейной той, а ты – свидетель, стало быть… Как звать-то?

– Гуз… – Толстяк внезапно осекся и потер переносицу.

– Ну? Гуз… А дальше?

– Гуз, ваша светлость, и все. Так и кличут.

– Так и запишем. Гуз ви-дел атама-на Трус-тино… – приговаривал писарь, старательно выводя строчки. – Во сколько видел?

– Где-то в полночь, ваша милость. Умер атаман, значит, ага… А много кого еще схоронить пришлось?

– Порядком, – кивнул парень. – Дальше давай.

– Ну, пока я дела свои делал… Затянулось, в общем, все: холодно у нас тут, сами понимаете… А тут смотрю – еще люди в питейную так и прут! Так и прут!

– Что за люди? В каких одеждах? Или в доспехах были? Может, узнал кого? – зачастил писарь, уже предвкушая звонкую благодарность от начальства. Выходит, не зря сегодня солнце золотой лирой грезило!

– Дык, темно же было, а они темные все, сущие каторжане! Человек десять… нет, два раза по десять, точно так.

– Темные? – удивился парень. – Санданирцы, что ли?

– В самую маковку! Это вы мне здорово подсказали: сразу видно ученого человека… – польстил толстяк, и писарь невольно приосанился. – Они самые, ага. А вот в трактире-то, кого говорите, схоронили?

– Да всех и схоронили, – отозвался писарь, строча пером. – Свиту атамана, смотрителя перемортов местного, трактирщика, еще оборванцев каких-то выносили. Тварь знатно порезвилась.

– Это та, которую монахи за хвост вытащили?

– Тьфу! Дурак ты, Гуз. Про которую говоришь – это кос-те-ед. Понял?

– Да, ваша светлость. И что, совсем-совсем никто не выжил?

– Совсем-совсем, – передразнил его писарь. – Только нежить и ушла назло монахам и этим… серьезным, из столицы. – Тут он понял, что сболтнул лишнего, и разозлился: – Что санданирцам нужно было от Трустино? Отвечай!

– Не знаю, ваша светлость. Помню только, что ругались сильно не по-нашенски… с вашуйской присказкой!

– Во дела! – выдохнул писарь. – Такие и переворот устроить могут. Ин-тер-вен-ция, почитай! Да тут надбавкой к жалованью пахнет…

Неожиданно из недр разгромленного трактира зычно позвали:

– Писарь! Писаря сюда, живо!

– Так, паря… Стой здесь и никуда не ходи, – приказал парень и бегом кинулся на клич.

Толстяк проводил его взглядом, хитро улыбнулся и что есть мочи рванул в противоположную сторону.

В трактире присутствовал взбудораженный районный смотритель, служитель Единой Церкви, монах в перепачканной серой рясе и статная блондинка, неожиданно для всех прибывшая на место происшествия во главе отряда конников в остроконечных шлемах и с зачехленными клевцами наперевес. Писарь краем уха услышал, что гости из самой столицы, с незапланированной проверкой. Судя по тому, какими глазами на них смотрело местное начальство, так оно и было.

Старательно обходя обугленные дыры в полу, парень прокрался за спину местного начальника и, взяв перо на изготовку, постарался сделаться незаметным.

– Если вы, уважаемый, являетесь представителем Собора Воритара в Атрели, как утверждаете, то извольте прояснить – с какой это радости живорезы хозяйничают в городе? – сурово поинтересовалась девица у угрюмого монаха.

Писарь для себя отметил, что серый оказался весьма раздосадован внезапным появлением белокурой особы.

– Никаким образом сущности Шуйтара не имеют власти в лесной столице. Уверяю вас, достопочтимая госпожа Гилота, – принялся отнекиваться монах, глядя на нее исподлобья. – Пытлинки вообще к городскому округу не относятся, так, сброд всякий самовольно проживает… И вынужден заметить, что вовсе не исчадия Шуйтара, зовущиеся живорезами, причастны к учиненной здесь бойне.

– А кто тогда? Неужели Собор оказался настолько близорук, что пропустил в город погонщика ведьм или того хуже – кого-то из бунтовщиков?!

Монах скорчил кислую мину:

– Ведьмы в наших краях встречаются довольно редко, а появляющихся мятежников успешно выводят на чистую воду ваши коллеги из тайной канцелярии. Дело не в этом. Мы считаем… – монах понизил голос, – что в питейной случился своего рода… прорыв.

– Прорыв чего?

– Шуйтара как явления доселе не изученного, но представляющего опасность. Очень мало фактов, по сути – прецедент, не имеющей аналогов в летописях Собора. По крайней мере, мне не доводилось слышать о таком ранее.

– Вам не доводилось – так спросите еще кого-нибудь! – довольно грубо посоветовала Гилота. – Эту сущность удалось уничтожить или изгнать обратно?

– Я уже отправил гонца в Собор к патриарху с полным описанием ситуации… А что касается существа, скорее всего, на Континент проник один из принципалов Зеркального мира… своего рода могущественный демон. Мои люди ищут его и, надеюсь, обнаружат в самое ближайшее время.

– Так чего же вы тогда стоите тут?! Идите и делайте все возможное! И не сомневайтесь, о вашей нерасторопности будет по всем правилам доложено графу Дейрио.

Едва кивнув девице, монах развернулся на каблуках и почти бегом покинул питейную. Дождавшись, когда серая ряса исчезнет в дверном проеме, представитель Единой Церкви, покосившись на смотрителя, осторожно заявил:

– Графу не с руки наших э-э-э… коллег из Собора к ответу призывать.

– Это почему еще?

– А вы сами у него спросите. Да только в последнее время истинно верующим и приходам Единой Церкви тяжело приходится. Склоняют э-э-э… наши братья, кордов пламени очищающему моленья воздавать, а вовсе не во славу Единого Отражения и посланного небом правителя нашего, великого императора Хелия.

– Так, так… – поощрила Гилота церковника. Она расхаживала из угла в угол, сцепив за спиной руки и плотоядно поглядывая на смотрителя, который сейчас как раз олицетворял власти. Писарь с тоской подумал, что со всей этой кутерьмой вряд ли в ближайшее время дождется благодарности от начальства.

Не до того всем будет, как бы вообще головы не полетели!

– Желаю донести до вашего сведения, достопочтимая госпожа, что многие директивы из столицы от святого престола и кардинала Винзетто – попросту игнорируются местными атаманами при полном попустительстве со стороны Безземельного графа. – Служитель церкви склонил голову к плечу, будто обозначая собственное бессилие, и развел руками. – Если вы соблаговолите проследовать в наше представительство, я подробнейшим образом ознакомлю тайную канцелярию со всеми вопиющими фактами, скрупулезно мной зафиксированными в самом что ни есть установленном порядке.

– Тогда не будем терять время! – приказала блондинка и ткнула пальцем в посеревшего лицом графского представителя: – Поедете с нами. Как ответственное лицо!

Писарь решился на вдох, лишь когда остался в одиночестве. Выработанная годами привычка не мозолить глаза начальству помогла и на этот раз. Про него все забыли. Но что же делать?! Куда бежать и кого предупреждать в первую очередь?!

Если собственное районное начальство – проку с того? Они спасибо скажут, по плечу хлопнут и скажут, что писарь молодец. А сами – напрямки графа Дейрио предупреждать о белокурой бестии и вероломном церковнике. Граф-то тот еще хитрец, выкрутится, а лавры опять другим достанутся.

А что если напрямки к графу рвануть?! Прям как есть заявиться и рассказать, что вопросы щекотливые к нему имеются от барышни пришлой. И разговор прям слово в слово передать, как по бумажному росчерку пера! Граф непременно обрадуется, подивится его мастерству запоминания и кошель тут же с пояса снимет и прям в руки бросит… нет, два кошеля!

Но… опять же каверза может быть. А вдруг охрана не пропустит? Точно, не пропустит. Сначала выведают, зачем пришел, а потом скажут подождать, а сами доложат. И те два кошеля тогда им, прохвостам, задарма достанутся… А если граф на три кошеля расщедрится?!

Что же делать, как поступить?..

Внезапно прямо под ногами писаря разверзлась земля. Тонюсенько ойкнув, парень подпрыгнул, как никогда не умел, и забился под ближайший стол.

Откинувшийся люк выплюнул огромного черного человека с горящим черепом на палке. Писарь задрожал всем телом, крепко зажмурил глаза и осознал, что ему пришел конец. Это же те самые санданирцы с вашуйским говором, что порешили Трустино! А может, и того хуже: настоящий демон, о котором упоминал служитель Собора!..

И тут парень собрал все свое мужество в кулак. Как можно взять за руку Мальку, не взглянув на исчадие Шуйтара хотя бы одним глазком?

К его разочарованию, при более внимательном рассмотрении появившийся из подпола человек никак на демона не походил. И даже с выходцем из халифата его спутать было невозможно – подумаешь, перепачкался сажей… А горящий череп – и не череп вовсе, а жаровня на палке, которую монах потушил одним движением толстых волосатых пальцев.

– Вылазь! – приказал серый, даже не повернув к писарю головы.

– П-простите… это вы мне?

– А кому же еще? Что-то я больше людей в трактире не вижу, – пробасил монах и поманил писаря пальцем.

Тому пришлось подчиниться. Пререкания со служителями Воритара обычно ничем хорошим не заканчивались.

– Хочешь двадцать лир заработать? – внезапно без обиняков поинтересовался странный монах.

Упоминание лир вновь повернуло мысли писаря на почти упущенные графские кошели. От волнения и обиды он даже застучал каблуком сапога по полу, будто молодой козлик.

– Некогда мне, уважаемый монах. В управу бежать нужно.

– Тебе не в управу, а к графу птахой перелетной махнуть надо. Сам ведь понял, верно, что предупредить Дейрио – первостепенная цель. Иначе эта… Гилота, – он выплюнул имя блондинки, будто жесткий свиной хрящик, – возьмет твоего графа за причинное место. И вряд ли Дейрио испытает удовольствие от такой ее ласки.

Писарь по-новому и с интересом взглянул на ухмыляющегося серого.

– Так ведь не пустят, ироды! – робко выложил писарь свою думку и неосознанно добавил: – Уйдут ведь кошели…

– Вот тебе символ Воритара, специальный, для гонцов, – монах взял ладонь парня и вложил в нее холодный кругляк, – с ним непременно пустят. А вот плата. – Ладонь писаря вновь потяжелела. – Внимательно слушай. У графа встреча к полудню намечается. С негоциантом одним. Нужно, чтобы ты пролез на нее, не важно как, сам разберешься, и послушал, о чем они будут беседовать. Негоцианта зовут Лаен Тарк.

– Знаю такого, – обрадовался писарь и зашелестел бумажками. – У восточных ворот стоят, на рассвете там был.

Парень на миг задумался и даже зажмурился от нахлынувших чувств. Ежедневные мольбы о достатке наконец достигли ушей всевышнего. Но железо, как водится, лучше ковать горячим.

– Сложно будет. Давайте, уважаемый монах, еще столько же!

Серый мотнул головой из стороны в сторону:

– Только если добудешь нужную мне информацию.

Посчитав разговор оконченным, он повернулся и пошел на выход. Глядя, как под тушей серого прогибаются половицы, писарь опомнился:

– А найти-то вас как, господин монах?!

– Я сам тебя разыщу.

Глоссарий

Аламия – центральное государство Континента. Огромная империя, простирающаяся от гор Предков на востоке до трясин Чести на западе. Северные земли империи омываются Мерцающим морем, южная граница проходит по реке Колкой. Имперец – коренной житель центральных областей Аламии. Корды – все «не имперцы», ассимилированные народы

Алмазный дождь – искусственно вызываемый живорезами ливень. Капли поют песнь Шуйтару и тревожат мертвых. У живых вызывают повреждения кожи и органов

Алхимия (белая, черная, серая) – здесь: жестокий процесс привлечения и заточения в живой плоти сущностей Шуйтара для получения каких-либо преимуществ или возможностей. Алхимия практически повсеместно запрещена на территории империи, за редким исключением

артефакт – здесь: какой-либо предмет с заключенной внутри сущностью Шуйтара. Технология изготовления артефактов на момент описываемых событий считается утерянной

Атрель – столица обитаемой части Приланского леса под управлением графа Дейрио. Единственный человеческий оплот от наседающих с севера живорезов. Падет Атрель – и восток империи окажется в полной изоляции

бархатец – сентябрь на кордском наречии

бездушные – побочные жертвы погонщика ведьм, тела которых по неизвестным причинам оказались проигнорированы сущностью. Не обладают собственной волей и памятью, но тем не менее способны выполнять простейшие поручения. По непроверенным слухам, в Санданирском халифате существуют целые гаремы из бездушных

болотный ягерь – троллеобразное существо, живущее в Крысиных дебрях

Велигест – центральное поселение Морового леса под управлением Молочного Кузнеца. Для убийц и воров нет страшнее места, чем после имперского суда попасть в артель к Молочному Кузнецу. Самых опасных ссылают именно в Велигест

велисий хвост – растение, используемое для укрепления памяти

Вельмонд – крупный портовый город на берегу Травяного моря. Образчик старинных имперских традиций и консерватизма. В настоящее время – ставка княжны Юлии и мятежников

Воритар – легендарный принципал Шуйтара. Представляется в образе белого старца, ведущего к искуплению грехов через очищение пламенем. Изначально являясь покровителем Собора, вошел в сознание кордских масс после Ритуала, когда погребение стало происходить через сожжение на костре

вулды – носильщики и чернорабочие живорезов. Опасны, лишь если полностью игнорировать угрозу с их стороны

Горинф – областной центр Подола Мальки. Практически каждый житель империи узнал о этом небольшом провинциальном городке спустя год после Ритуала, когда живорезы впервые показали, на что способен Алмазный дождь

Грязный Жор (кордское) – согласно поверьям восточных народов покровитель землекопов

Дабров лес – негостеприимный и местами заснеженный лесной массив на севере империи. В его пределах находится Собор Воритара, что не добавляет популярности данной местности

Данаст – город на западной оконечности Житницы. Центр аламийской науки, средоточие институтов по изучению Шуйтара. Здесь осваивается значительная часть казны Аламийской империи

дети Мальки (гильдия) – кордская общность докторов и целителей, практикующих излечение с помощью могущества Шуйтара. С удовольствием принимая плоды трудов послушников гильдии, аламийское общество предпочитает закрывать глаза на их весьма спорные методы работы

джарахи (клан) – умелые шпионы; глаза и уши императора в Аламии. Часто – кнут для наказания. Способны противостоять вниманию Шуйтара как со стороны сущностей, так и при магическом обнаружении. Обретают свои возможности при помощи сигила Пустоты – особого знака, выжигаемого на коже старейшинами клана

Драшник – легендарный принципал Шуйтара, солдатский заступник. Представляется в образе закованного в доспехи имперского воина. Солдаты верят, что, если блюсти себя на ратном поприще и не поддаваться чрезмерной алчности при мародерстве, – после смерти обязательно попадешь в казармы Драшника

Заозерье (Заозерный край) – южные провинции империи на границе со степями Высокотравья. При весеннем половодье и разливе Колкой многие земли уходят под воду. Множество одиноких хуторов и деревень в труднодоступных местах. Центральный город – Арвин, торговый форт на реке Колкой. Город преимущественно кордских нравов и обычаев, чуждых коренным имперцам. Со времен Ритуала местные течения в городе лишь усиливались

Единая Церковь – религиозное объединение, куда входят представители софистов, монахи Воритара, часть детей Мальки, смотрители перемортов. Объект поклонения – Единое Отражение как воплощение императора в различных ипостасях. Во главе стоит кардинал Винзетто

Единое Отражение – объект поклонения, собирательный образ всех императоров Аламии, от отца к сыну. У Единого Отражения вымаливают благодать и защиту. Веру в Единое Отражение распространяет церковь империи, замещая кордские языческие обряды

живорезы – общее название для одного из видов сущностей Шуйтара, заполонивших восточные области империи. В Соборе Воритара считают, что заражение начинается с появлением так называемого «хозяина», который поднимает мертвых в округе и создает подобие роя. В дальнейшем Шуйтар работает над телами, чтобы породить более совершенных и смертоносных чудовищ. По невыясненным причинам живорезы люто ненавидят ведьм

Зеркальные князья – крупные землевладельцы империи. Наместники императора. Названы так за равнозначность между собой и особую связь с Шуйтаром посредством ордена софистов. После Ритуала по большей части представляют собой центры сосредоточения собственного влияния

изомор – трава, растущая на склонах гор Предков. Ее цветы заваривают и используют как укрепляющий настой

Иллокий – легендарный принципал Шуйтара. Представляется в образе хилого телом юноши, обманщика, творца лжи, козней и несчастий. Упоминается в кордских сказаниях как совративший жену собственного брата. Может изменить судьбу человека одним броском игральных костей. Идол для мошенников и чиновников любого масштаба, а также ловеласов всех мастей. Химеры поклоняются Иллокию для получения власти над иллюзией

Иммаритская долина – край лесов и озер, лежащий на самом краю трясин Чести. Считается, что там проживают лучшие кордские племена охотников, товары которых высоко ценятся

каллирки – плохо изученное сообщество подземных ведьм. Самые мелкие особи передвигаются по подвалам и ищут спящих, часто детей, чтобы досуха выпить кровь. Напитавшись и раздувшись, стремятся обратно в логово, чтобы накормить главную особь для производства новых каллирок

караван (обоз, община) – кочевая общность людей под предводительством негоцианта, ведущая торговлю между разрозненными провинциями империи. Для удобства управления община поделена на рабочие цеха

Колкая – протяженная река, текущая с востока на запад и отделяющая империю от степей Высокотравья. Названа так за большую вероятность получить стрелу от кочевников с противоположного берега

колыба – жилище для пастухов в теплое время года. Сруб без окон с двускатной крышей

Кордский Стан – людское поселение близ реки Колкая, через которое пролегает тракт в Вольницу и Сибар

корень стрерры (порошок) – на его основе изготовляют любовное зелье

Континент – общее название заселенного людьми мира

костеед – падальщик, трупоед. Короткие лапы с мощными когтистыми пальцами, как у крота. Узкая голова имеет сплюснутую пасть, усеянную мелкими зубами в несколько рядов. Живут в норах стаями по двадцать – тридцать особей

костяной левиафан – огромное неизученное существо, что парит над горами Предков и время от времени опустошает близлежащие поселения. Монахи считают его порождением Шуйтара, ученые Данаста – естественным обитателем неизвестной грани Континента

лимитаты – конные патрули, до Ритуала несли службу в пограничных гарнизонах. После разрыва связей между провинциями используются преимущественно для подавления кордских восстаний или беспорядков

магия – в пределах Континента под понятием «магия» имеется в виду способность людей и некоторых животных использовать возможности сущностей или принципалов Шуйтара в собственных целях и интересах. Данная связь может иметь различные вариации и доступна лишь ограниченному кругу лиц, традиционно связанных с Зеркальным миром через поколения предков

Малька – легендарный принципал Шуйтара женской природы. Представляется в образе конопатой девчонки и считается кордской богиней вечного покоя. Собирает души павших и складывает их в подол собственного платья. Устоявшееся выражение «попасть к Мальке в подол» означает гибель

мара – общее название четырех кровно связанных между собой ведьм, одних из самых опасных порождений погонщиков. Их мощь настоль велика, что в связке четверка практически неуязвима. Исследователями Собора было отмечено, что мары, в отличие от остальных ведьм, довольно нейтральны в отношении людей, если их не провоцировать

Моровый лес – почти уничтоженный углежогами лесной массив к западу от реки Дир. Вотчина Молочного Кузнеца

морфа – старая слепая ведьма. С виду не опасна, но это лишь умелая маскировка – на деле обладает диким необузданным нравом и первородной силой Шуйтара

Невзра – легендарный принципал Шуйтара. Исследователь и первопроходец диких миров. Представляется в образе небесного паука-многоглаза, который, согласно легендам, каждую ночь рассыпает по небу свои глаза-приманки в виде драгоценных камней. Объект поклонения джарахов, Берлоги (гильдия наемных убийц) и некоторых известных воровских шаек

негоциант – кочевой торговец, правитель каравана; титулование – «его светлость»

неястры – ведьмы-карлики, имеющие крылья. Предпочитают нападают исподтишка, уносят скот и детей в свое логово, где пожирают

Остея – провинциальный городок на северо-востоке Заозерья. Областной центр и рынок для обширной сети озерных хуторов

остров Героев – остров с крепостью на реке Дир, по которому проходит прямая дорога на Хаск. После Ритуала остров и прилегающие территории Приланского леса полностью заражены созданиями живорезов

Островные королевства – объединение мелких островных государств на юго-западных рубежах империи. Правители островов желают ослабления сильного соседа и поддерживают мятежников

переморты (цех) – особые объединения могильщиков на территории Аламии. Во главе цеха обычно находится смотритель – церковник, сосланный в переморты за серьезные прегрешения перед кардиналом. Задача перемортов – искать старых, дряхлых людей, чтобы они не умерли в какой-нибудь дыре и не оказались подняты живорезами. Мусорщики или пыльники – самый низ; еретики, которым вырвали языки и отправили на улицы отрабатывать провинности перед императором

подземная вдова – опасная охотница, создающая логово-ловушку в земле. Монахами было неоднократно замечено, что ее жертвами становятся исключительно мужчины и юноши, что было подтверждено в ходе нескольких экспериментов с участием еретиков

Подол Мальки – северное подножие гор Мальки, где некогда состоялось одно из крупнейших сражений между гвардией императора и кордскими ханами

полуостров Дарр – восточная оконечность леса Дабров. Там живут охотники и умельцы народного промысла, в частности, ткачи крепчайших нитей

Приланский лес – огромный лесной массив на востоке империи. Является родиной и домом для многих необычных существ. Именно здесь до Ритуала монахи Собора и другие любознательные исследователи изучали сущностей Зеркального мира

Пытлинки – район в Атрели, бывшие казематы

пятнистый дабр – ловкий кошачий хищник величиной с крупного волка, обитающий в северных лесах

Ритуал – известное во всей империи событие, ставшее началом конца. Последовавшие за ним страшные и кровавые события окончательно исказили правду о причинах Ритуала, оставив лишь проклятия в адрес графа Арского, которого считают автором проведенного магического обряда. Некоторые небезосновательно указывают на связь между днем проведения Ритуала и началом восстания под предводительством княжны Юлии. В настоящее время если кто-то из имперцев или кордов и упоминает Ритуал, то лишь указывая на прошлое благодатное время, которое окончилось с его совершением

сакра – растение, листья которого используются для изготовления заживляющих повязок

Санданир (Санданирский халифат) – пустыня на юге за степями Высокотравья, где правит жестокий халиф. Насмешливое прозвище санданирцев – любители сакры (пустынники постоянно жуют листья этого растения, чтобы восполнить запасы влаги в организме)

Сибар – крупный город и одновременно военная крепость империи в южных землях, держащая оборону как против степняков, так и мятежников западного Заозерья. Является своего рода ключом ко всем близлежащим землям

скитница – оживленная с гипертрофированным горлом. Своим криком деморализует и оглушает войска противника

скутаты – тяжелая пехота

Собор Воритара – исследовательский и боевой орден под патронажем Единой Церкви. Общеизвестные возможности монахов: определение присутствия сущностей Шуйтара в пределах Континента и борьба с ними. Другие возможности не афишируются, но в Соборе постоянно ведутся исследования с целью увеличения архивов. Также монахи официально чтят пламя Воритара и могут его использовать. Во главе Собора в настоящее время стоит патриарх Есида. В его подчинении находится совет экзархов

софисты (орден) – тайное сообщество зеркальных князей. Мягкая сила империи, лидеры, способные вести за собой толпы. Обращаясь к своим покровителям в Шуйтаре, софист наделяется шармом и харизмой. Софисты – это пилигримы и миссионеры распространения влияния императора. Это непревзойденные дипломаты и мастера ораторского искусства. Это блестящие генералы армий, за которыми солдаты ринутся в сам Шуйтар

Стебель настурции (цех) – со слов представителей Единой Церкви – «община наркоманов, еретиков и лжецов»

Стелая – край на северо-западе, известен суровым климатом и непокорными кордами

странг – получеловек-полудабр. Немертвый. Считается, что появился благодаря экспериментам черных алхимиков

Триград (столица империи) – огромный конгломерат городов, растянувшийся на несколько сотен лиг в самом центре Аламии

тягловоз – измененная Шуйтаром лошадь, способная переносить значительные нагрузки. В виде побочного действия зелья приобрели крайне дурной нрав

упырь – кровососущий мертвец, обретающий силу в результате неправильного захоронения или влияния близлежащих очагов Шуйтара

уравнители – элитная и загадочная по своей природе гвардия императора

урочище Каторжников – предгорная область с очень изрезанным рельефом. Некогда край Нового Света и имперского могущества. В настоящее время – покинутые земли, отчасти контролируемые солдатами, мятежниками, бандами, мародерами и прочим отребьем. Влияние Шуйтара на Урочище с каждым годом пугающе растет

Фареза – провинциальный город на юге Вольницы. Передовой оплот империи в степях Высокотравья

фийеровая настойка – добавляется в лошадиные поилки для увеличения выносливости

Халидос – столица Островных королевств

Хаск – город у истоков реки Дир. Ворота империи в Вашуйскую республику

химеры (орден) – родовое объединение телохранителей на службе у зеркальных князей. Своеобразный противовес имперским джарахам от софистов. Бойцы владеют искусством иллюзии через подношения Иллокию, что в совокупности с высокой скоростью боя делает их одними из лучших фехтовальщиков империи

Церрес – главный город Подбрюшья, где с наступлением жатвы проводится самая многолюдная в империи ярмарка продовольствия

Шуйтар, или Зеркальный мир, – мифическая обитель, в которую стекаются души после смерти. В нем обитают могущественные принципалы, каждый из которых отвечает за свой род сущностей. Иногда дикие сущности Шуйтара просачиваются в пределы Континента, нагоняя ужас на целые города. Особенно часто это происходит в новолуние, но после Ритуала – случается постоянно

экзарх – член совета Собора Воритара

Оглавление

Часть первая Урочище каторжников

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть вторая Станица

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть третья Атрель

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg