«Дорога гнева»

Дорога гнева (fb2) - Дорога гнева (Мститель - 4) 2495K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валерий Геннадьевич Шмаев

Валерий Шмаев Мститель. Дорога гнева

© Шмаев В. Г., 2018

© ООО «Издательство «Яуза», 2019

© ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Глава 1

21 сентября 1942 года

Второй день идёт мелкий осенний дождь, то прекращается ненадолго, то начинается опять. Мокрые листья облепили лобовое стекло нашего «Блица», капли громко стучат по крыше кабины. От дыхания стекло запотело, влажный мундир почти не греет, мокрые сапоги с налипшими на них комьями грязи тоже тепла не добавляют. Радует только «Фея», уютно устроившаяся у меня на коленях, спрятавшая нос у меня на груди и так уснувшая. Я залез руками к ней за пазуху, обняв за тоненькую талию и крепко прижав к себе, и рукам теперь хорошо. Девочка только вернулась из дозора и, вместо того чтобы спать в землянке, пришла ко мне в машину. Зря разрешил остаться, мокрая же, простудится не дай бог.

Кап, кап, кап, кап. Капель навевает сон, но уснуть всё не получается, боюсь разбудить девочку. Бездумно смотрю на унылый осенний пейзаж за стеклом, не видя его, а перед глазами мелькают события прошедших дней.

Очень неплохая запасная база, очень близко от города и очень удобно расположена. Никому и в голову не придёт сюда заявиться. Да, мы все циники, но Зерах превзошёл даже меня. В прошлом году здесь, в этом лесу, происходили первые расстрелы. Там, дальше, прямо в лесу, в небольшом песчаном карьере, длинные могилы, в которых лежат раненые красноармейцы, душевнобольные, врачи медсанбатов и больниц и немного евреев, попавших под горячую руку немецких солдат в самые первые дни оккупации. По сравнению с полями и лесами рядом с Саласпилсом просто райское местечко.

Здесь небольшая ложбинка, стыдливо прикрытая кустами, и берёзовый перелесок, в который мы загнали свои машины. Теперь рядом с этими братскими могилами лежат двое бойцов «Стрижа». Лежат совсем недалеко от землянки. Одного убили сразу, второй умер уже на базе. Клаус ничем помочь ему не смог.

Обидно и грустно одновременно – очередь из «Дегтяря» замыкающая машина получила в борт ночью из леса. Кто стрелял, мы даже не выясняли и не остановились. Преследовать в темноте неизвестную группу условного противника – это только зря терять людей, которых и так немного. Почему условного? Ну не немцы же ночью из леса колонну из русского ручного пулемёта обстреляли. Было это в сорока километрах от Риги.

Двигались мы лесными и просёлочными дорогами, обходя крупные деревни и посёлки. Маршрут движения колонны прорабатывали Зерах и «Погранец» со своими разведчиками. «Ганомаг» я оставил на базе, мне он с собой был не нужен, да и «пионеры» технику поизучают. Кроме молодых бойцов дома остались «Белка», «Восьмой», Авиэль, Эстер с Розой и Иланой и «Погранец» со своей группой в качестве инструкторов. «Кюбельваген» и два грузовика были забиты под завязку людьми, запасной формой, оружием и фугасами.

Шли не торопясь, ночами, останавливаясь днём и делая засады на живца, то есть на якобы сломавшийся грузовик. В результате наша колонна увеличилась ещё на три грузовика, один из которых полностью был забит продуктами, а ещё один – всем необходимым для производства напалма и тоже продуктами, бутылками и ящиками с консервами.

Недаром в этих районах Зерах летом шарился. Ох, недаром. Небольшой полицейский участок он отметил на уничтожение как цель отвлечения, но я специально расспрашивал его о каждом объекте и отметил участок как объект грабежа.

Мы уже шли на четырёх полупустых грузовиках и одном пустом и специально заехали в этот посёлок вечером перед самой темнотой, чтобы как можно меньше местных смогли описать колонну. Не уничтожать же всех жителей посёлка? Удачно заехали, надо сказать. Семеро местных полицаев были на месте и охраняли полностью забитый склад и здание бывшей волостной управы, в котором теперь были полицейский участок и районная комендатура, а за начальником полицейского участка послали гонца. «Серж» был очень убедителен. Полицаев зарезали сразу же, как только убежал гонец. Нет, они ничего не заподозрили, просто чтобы не мешались под ногами.

Начальник полицаев с гонцом прожили чуть дольше. Странные люди. Если у нас нет времени посадить их на кол, а повесить мы их не можем, чтобы не светиться, нам ничего не мешает, переломав им все кости, сжечь живыми. Надо было только честно и быстро ответить на наши вопросы, я же сразу предупредил, что «Серж» – «Второй». Нет, выступать принялись, голос повышать, глазками сверкать, потом ножками сучить, тельцем ёрзать и мычать, стонать, выть сквозь кляп и плакать. Как маленькие, право слово. Всё равно ведь всё рассказали, только помучиться пришлось перед и так непростой смертью.

Когда загрузили всё, что нам было надо, и забили грузовики под завязку продуктами и боеприпасами, Давид применил свои знания юного химика. Второй опыт получился тоже удачным. Колонна ушла вперёд, а мы на «Кюбельвагене» отстали.

Мы уже догоняли колонну, а за нашей спиной стояло зарево в полнеба. Даже не представляю, откуда местные полицаи взяли столько напалма, чтобы совершить такой необычный акт самосожжения, причём вместе со складом. Впрочем, пусть родственники разбираются, если найдут кого, что вряд ли, весь керосин забрать не удалось и Давид мешал адскую смесь прямо в бочке. Будет у меня теперь штатным химиком. Утром остановились на днёвку на большой поляне в лесу, перетрясли всё хозяйство и снова упаковались, чтобы на марше разделиться и сразу разъехаться по разным базам, а ночью получили очередь из пулемёта.

Не везёт мне с пленными. Впрочем, чего это я? Последний грузовик у меня пулемётный, для группы прикрытия. Хорошо, что им досталось, а не второму грузовику с фугасами и не третьему с готовым напалмом, но всё равно людей жалко.

Теперь сидим на базе, ждём Зераха или гонца от него. Квартира недалеко от центра города готова принять своих новых хозяев. Две местные секретутки скучают в одиночестве, но, подогретые «баблом», лишнего не возбухают. Вторая хата тоже готова – небольшой домик на берегу Западной Двины ждёт своих новых квартирантов. Деньги заплачены вперёд, так что хозяйка довольна.

«Такой щедрый господин офицер и такой галантный, и такой вкусный шоколад. Ох, господин офицер, мне значительно больше лет».

«Ну да. Лет тридцать тебе бы не мешало скинуть, старая кошёлка, была бы ничего». О чём это я? Конечно же, это мысленно. Может, ты сбегаешь и доложишь, что к тебе заехал офицер гестапо, но, скорее всего, просто промолчишь, чтобы не нарываться.

Карты города у нас есть, целых три. Одна, правда, слегка залита кровью, это я ещё на базе заметил. Оказалось, фельдфебель не хотел отдавать, он по этой карте как раз искал что-то. Выкинули в реку. Принесло кому-то подарочек. Совершенно верно, как раз недалеко от этого дома и выкинули, но это не мы. Разведчики Зераха постарались и «Гном» с Арье, из одной же деревни. Давно не виделись, вот и лазают вместе, делятся опытом и воспоминаниями, а потом по их разведке и мы с «Сержем» подтянулись.

– Понимаете, фрау Анна, я старый солдат и не знаю слов любви. – Почему-то эта фраза растопила лёд в сердце хозяйки. Или всё же это деньги, заплаченные за три месяца вперёд, да ещё и имперскими марками? «Серж» раз десять повторил эту фразу из фильма из моего времени, всё никак не мог запомнить из-за хохота, стоящего в землянке.

Есть ещё одна хата, квартира в смысле, такая же, как и в Даугавпилсе. В смысле такая же большая и неухоженная и такая же пустая. Живёт в ней подполковник интендант, заведующий каким-то тыловым управлением. Мы узнали о ней совершенно случайно, когда искали квартиру себе. Оставил на заметку, как запасную базу.

Пожилой подпол с денщиком и кухаркой-горничной не помеха. Пускай пока живут, наслаждаются последними днями жизни. За ним, очень кстати, приезжает водила на «Мерседесе», и вообще в том доме живёт много военных. Даже один гестаповец есть. Раньше здесь жило много евреев, теперь много будущих военных покойников.

Нет, о лаврах разведчика Кузнецова я не мечтаю, и стать Героем Советского Союза, тем более посмертно, у меня желания нет. Я хочу, чтобы им было страшно. Нет, не так. СТРАШНО. Очень страшно сдохнуть ТАК. Всем. Не генералам. Нет. Именно всем. Когда я продумывал акцию по Ранке, я задумывал её только как рекламную акцию, но потом понял, что в гестапо идиотов нет и на Елагина гестаповцы выйдут сразу. Зачем мне в дальнейшем лишние сложности?

Легендарный разведчик Николай Иванович Кузнецов был один. Пауль Зиберт был своим и не мог светиться. У меня нет возможности зависнуть в городе на несколько месяцев. Для меня главное – быстрота и движение. Как только я остановлюсь и зависну на длительное время, меня вычислят и затравят.

Сколько в Риге офицеров гестапо, фельджандармов, военных медиков, солдат, полицейских и просто хорошо одетых хлыщей с жетонами гестапо и СД? На всё это у меня есть документы и одёжка. Недаром собирал всё лето. Мастера заколебались всех фотографировать и подгонять документы. Устрою я этому городу развлекаловку по полной программе.

По городу мы уже прошлись, точки, которые надо посетить, я наметил, пока не понял, как уходить, но это в процессе. Главное – запомнить карту города с местами собственного проживания и подходами к ним. Понять структуру управления городом, систему охраны, прохода патрулей, места расположения необходимых нам объектов, точки наблюдения за ними и прочие необходимые для работы детали.

Навестили мы с «Сержем» и адреса, что нам оставил Елагин. Этих адресов два, и я наметил по три объекта рядом с ними, чтобы два раза не бегать. Я собираюсь немного взбодрить местное гестапо и весь город в целом. Взрывчатки у меня немного, но напалм мы можем приготовить в любом количестве и в любом месте. Благо четыре хозяйственных магазинчика типа «тысячи мелочей» я приметил и отметил на карте для Давида.

Ну да, Давид тоже с нами. Для того спектакля, что я приготовил, мне обязательно нужны евреи, причём говорящие по-немецки. Должен же я «Второго» поймать? А как это без евреев сделать? Клаус и Давид вызвались добровольно. Вызвались все, но взял я только их. Давида понятно почему – юный химик, а Клауса – потому что родной немецкий и фотограф, а фотопринадлежностей мы купили с запасом. Для чего? Да заколебался я всем доказывать, что «Серж» – «Второй». А так показал фото, и всё – штаны мокрые, а как бы и не грязные.

Наделает Клаус рекламных фотографий, распихаем мы их в самых неожиданных местах с нашими пояснениями в стиле «Сержа» – пусть нелюди ужаснутся. Тыловым упырям всех мастей полезно, у них война только начинается. Пора их спускать с небес на землю. Да и нашим мастерам надо будет результаты показать – пусть люди порадуются. Они у меня в атаку просятся, а мне их руки важнее. К тому же у Клауса почерк почти каллиграфический, что крайне редкое качество у медика, будет листовки писать на досуге. Бумаги и прочих писчих принадлежностей мы тоже набрали и в доме на берегу реки сложили.

А так, в общем и целом, всё нормально. Из рейда «Стриж» вернулся с одним раненым и одного убитого похоронил в пути. «Погранец» потерял двоих, тоже убитыми. Все из нового пополнения. Наши бывшие малолетки, прошедшие зимнюю школу, не рискуют и просчитывают все свои шаги, а этих, куда ни поставь, всё норовят показать, что они непробиваемые. Вот где сказывается разница в системе подготовки. Последний случай не берём, там и мне могло прилететь, и «Сержу», и вообще кому угодно.

Сейчас весь отряд я раскидал по небольшим запасным базам, в смысле, по землянкам в пригороде, и теперь мы только ждём информацию от Зераха. То, что я задумал, надо сделать по времени. Судя по прошлому году, листва держится до середины октября. Значит, в конце сентября мы должны начать уходить отсюда.

Группы начнут работать несколько раньше нас. Мне необходимо, чтобы госпитали наполнились местными ранеными упырями, а в основном оставшимися в живых карателями, для которых я приготовил весьма непростой сюрприз в конце их поганой жизни. То есть теми, кому повезёт больше убитых. Как они могут подумать вначале.

Ударив, группы начнут отходить в разных направлениях и самостоятельно вернутся на базу, а мы будем ждать. Ждать того момента, когда необходимый мне госпиталь полностью наполнится ранеными и смены врачей будут максимально полными.

Моя группа уже в городе. «Серж», «Старшина», «Батя», Клаус и моя группа исполнителей живут в маленьком домике недалеко от госпиталя. Вернее, живут «Старшина» и «Серж», остальные сидят на чердаке в сарае. Именно в этом сарае окажутся те, кому суждено посидеть на колу. Подготовка уже закончена, остались сутки до начала операции.

Первым начнёт «Стриж» с двумя своими старыми бойцами, «Гномом» и Арье. Удар будет нанесён двойной. Судя по графику поставки горючего, завтра ночью пять «наливняков» повезут бензин на дальний аэродром. Мы остановим колонну и, уничтожив охрану, которой почти нет – пятеро водителей и фельдфебель, пристроим три «наливняка» к казарме охранного батальона. Это тот самый карательный батальон, что охраняет концлагерь в Саласпилсе и ещё два лагеря недалеко от Риги. Маршрут движения девятитонных цистерн с бензином проходит совсем недалеко от их казармы. Этим занимается одна из групп Зераха – они лучше знают район.

Двадцать семь тонн авиационного керосина слегка изменят пейзаж, подсветят территорию, наполнят намеченный мною госпиталь жареными карателями и дадут сигнал остальным группам о начале работы. Одновременно «Стриж» с двумя своими бойцами, Арье и «Гномом», и два разведчика Зераха обидят станцию переливания горючки. Она уже разведана мной и «Сержем» – две ночи потратили и даже никого не убили. Я, «Фея», «Серж» и Давид уходим на грузовике с напалмом в город и тихаримся. «Кюбель» тоже забираем с собой.

Это то самое громкое проникновение, тихое уже произошло, а нам осталось только доставить некоторую часть груза и машины. Фугасы и часть напалма уже на месте. Грузовик и «Кюбельваген» нам нужны в городе на первом этапе работы. Здесь их никто не будет искать. Обе машины захвачены нами в нашем районе.

Пять «наливняков» – три к казармам охраны, два на станцию, и фейерверк в полнеба обеспечен. При появлении зарева начинают работать группы минирования железнодорожных путей. Таких групп семь. Рига – это крупный транспортный узел с железнодорожными ветками по всем направлениям, паровозными депо, вспомогательными стрелками, грузовыми станциями и мостами через реку. После установки фугасов группы по возможности тихо, работая только из оружия с глушителями и ножами, собираются на местах сбора и уходят по своим маршрутам.

После диверсии группа «Стрижа» возвращается сюда, забирает оставленное снаряжение и начинает рейд в нашу сторону. Сначала на грузовике, затем пешком. Поэтому «Фея» и не уходит от меня, ей хочется побыть рядом со мной, дальше будет сплошная беготня. В землянке битком, люди друг у друга на головах сидят.

«Фея» пойдёт с нами. На базе я долго думал, брать её или нет, но всё же взял. Мне нужна девочка, у меня есть на неё форма и документы переводчицы. Эта форма сидит на ней как влитая – работа Авиэля. Документы идеальны – работа мастеров. Когда Марк узнал, для чего я всё это готовлю, он прослезился, а на «Фею» все мастера последние недели смотрели как на богиню возмездия.

Все последние дни «Фею» гримировали: выщипали брови, сделали накладки под щёки, коротко постригли, перекрасили в блондинку перекисью водорода и дали перекись с собой. Она тоже вооружена по полной программе. На все стволы сделаны глушители и специально под её руки изготовлены остро наточенные ножи. Всей группе сделано максимальное количество оружия и документов. Группы, которые пойдут от города, – это группы прикрытия. Основная операция здесь, правда, ни немцы, ни каратели, ни полицаи этого не знают. Пока не знают.

* * *

Москва. Управление особых отделов НКВД СССР.

Прошло три недели с тех пор, как разведгруппа отряда «Второго» попала в Управление, и уже были первые результаты проверки доставленных сведений. Из семнадцати немецких разведчиков, информацию о которых принесли курьеры – именно так себя называли эти необычные молодые люди, – задержаны были одиннадцать человек. Все одиннадцать немецких агентов были даже не удивлены, а просто потрясены собственным арестом и показания дали практически сразу. Ещё шестеро находились под постоянным плотным наблюдением, так как занимали очень высокие посты в тыловых управлениях Красной Армии. Только одно это обстоятельство позволяло отнестись к принесённой информации с повышенным вниманием. Однако все остальные сведения были не менее интересны.

Образцами вооружения и снаряжения, а особенно специальными жилетами, минами и приспособлениями для бесшумной и беспламенной стрельбы, очень заинтересовались в учебном центре подготовки специальных разведовательно-диверсионных отрядов под руководством комиссара госбезопасности Судоплатова. Судоплатов даже сам приезжал в Управление, чтобы поговорить с разведчиками, а позднее забрал их к себе в центр, чтобы изучить их систему подготовки. К тому же сами курьеры попросили, чтобы им предоставили возможность тренироваться.

Через несколько дней Судоплатов на совещании докладывал Берии о бойцах этой странной группы. Столько восторженных фраз не слышало ни одно совещание у народного комиссара внутренних дел СССР. По словам начальника Четвёртого управления НКВД, восемнадцатилетний боец, вооружённый двумя пехотными лопатками, менее чем за минуту вывел из строя шестерых подготовленных бойцов, а напарник, прикрывающий его, «отстреливал» противников, кидая ножи с двух рук.

Сама система подготовки бойцов не использовалась нигде в мире, но была очень эффективна. Трое из четверых разведчиков год назад были простыми деревенскими мальчишками, но приёмы, которые они использовали, ставили в тупик инструкторов учебного центра.

Привезённый в Москву Судаев, которому показали документы по ППС, вцепился в чертежи мёртвой хваткой и после их изучения и пояснений к ним признал, что изменения качественно улучшают изобретённый им пистолет-пулемёт и повышают его тактико-технические данные.

Проверялись и изучались и другие образцы стрелкового вооружения, которые, по мнению специалистов-оружейников, были лучше существующего оружия на несколько порядков. Одни чертежи крупнокалиберного пулемёта вызвали столько споров, что в них вмешался Берия, и опытный образец начали делать в одном из московских экспериментальных цехов уже через три часа после выстрела из этого орудия главного калибра.

Очень интересным оказался чертёж мелкокалиберной автоматической пушки с просто потрясающей скорострельностью. Помимо технических характеристик автоматического орудия, расписывалось его применение в качестве прикрытия пехоты и уничтожения бронированной техники и авиации противника. Для улучшения мобильности автоматических пушек предлагалось устанавливать их на танки БТ и Т-26 вместо орудийных башен.

Был также чертёж и подробные характеристики ручного гранатомёта для уничтожения танков. Как пример была приведена ручная базука, используемая в американской армии, но именно этот гранатомёт никем в мире не использовался и был очень эффективным, крайне дешёвым средством для борьбы с танками и вообще любой наземной техникой противника. Сам гранатомёт предлагалось использовать в каждом пехотном отделении, а простота устройства позволяла обучить владению им всех бойцов стрелкового взвода.

Используемая в Красной Армии сорокапятимиллиметровая противотанковая пушка к сорок второму году устарела и заменялась новым образцом, но уже не удовлетворяла потребностей армии в качестве орудия поддержки пехоты. Противотанковые ружья Дегтярёва и Симонова также не отвечали изменившимся условиям современной войны и требовали замены. Да и вес этих ружей был значительно выше, чем описанный гранатомёт.

Помимо стрелкового и противотанкового вооружения неизвестный технический специалист предлагал использовать дополнительный защитный обвес на танки, назвав это «динамической защитой». Вся технология этого обвеса была расписана подробно с теоретическими выкладками защиты экипажей танков от попадания кумулятивных и бронебойно-подкалиберных снарядов. Что тоже не использовалось ни в одной армии мира и привело ведущих специалистов бронетанковой академии в состояние крайнего недоумения. Если описанный способ не использовался ни в одной армии мира, то откуда он взялся?

Информация по месторождениям алмазов пока проверялась, но сложностей не возникло. В Архангельской области, совсем рядом, находился один из лагерей, и недостатка в рабочей силе не было, а географическая партия была отправлена туда немедленно. Долбить шурфы осенью в том районе – не самое приятное занятие, но иначе информацию было не проверить.

В Пермский край были отправлены сразу три географические партии. Россыпное месторождение алмазов находилось прямо на поверхности, и оставалось только привязать координаты к местности. Это месторождение обнаружили почти сразу, и уже были получены первые образцы драгоценных камней, что привело геологов, находившихся на месте, в состояние непроходящего шока. Кроме того, изучалась информация по россыпному месторождению золота в Иркутской области и такого же месторождения в Узбекистане, тоже с полными географическими координатами, что давало надежду на скорую проверку данных.

Главное событие прошедших трёх недель произошло четыре дня назад. Сначала Абакумову позвонил Судоплатов и доложил, что курьер Сара сообщила ему о диверсии, которую в скором времени проведёт отряд. Эта информация должна была быть сообщена не позднее 27 сентября, а 28 сентября немцы стали кричать об уничтожении отрядом «Второго» военного госпиталя, расположенного в городе Риге.

Госпиталь вместе со всеми находившимися в нём ранеными был сожжён дотла. Погибло более шестисот немецких солдат и офицеров. Три врача госпиталя и две медсестры были посажены на сосновые колья и обнаружены позднее, ещё десять врачей и одиннадцать медсестёр были повешены недалеко от госпиталя. Остальные врачи, медсёстры и санитары сгорели и задохнулись в дыму вместе с ранеными солдатами и офицерами Вермахта.

Врачи именно этого госпиталя использовали кровь, взятую у детей, содержавшихся в лагере смерти, и именно в этом госпитале лежали латвийские каратели из охранного батальона, концентрационного лагеря «Куртенгоф». Все они погибли в госпитале вместе с немецкими солдатами.

Информация курьера изобиловала подробностями самого концентрационного лагеря и его обитателей, а также объясняла причины, по которым командир отряда назвался польским аристократом. Оказалось, что это дезинформация для немцев, личность командира отряда и его происхождение курьеру были неизвестны, а саму информацию необходимо было подать как месть поляков за гибель в лагере польских граждан.

Вчера, 29 сентября 1942 года, Совинформбюро сообщило, что немецкий госпиталь в городе Риге был уничтожен польскими участниками движения Сопротивления в качестве мести за концентрационный лагерь «Куртенгоф», находящийся в местечке Саласпилс, в котором у детей до десяти лет брали кровь для раненых немецких солдат из этого госпиталя. Называлось и предположительное количество погибших на данное время детей. Более шести тысяч человек.

Это была очередная изощрённая информационная бомба, заложенная неизвестным командиром отряда и взорванная им с потрясающей эффективностью. Курьеры сами рассказали на радио подробности расстрелов их семей в сорок первом году, а информация о самом лагере, в котором содержались узники со всей Европы, была отправлена в Красный Крест. Конечно, от этого не будет никакого толка, но курьер Сара, потребовавшая сегодня личной встречи с начальником Управления, чуть прикрыв глаза, на память процитировала слова командира отряда.

– Чем больше шума, тем снайперу проще охотиться. – Немного помолчав, Сара пояснила: – Чем больше о нас самой разнообразной и неправдоподобной информации, тем немцам сложнее нас искать, а нам проще воевать. Теперь упыри поляков трясти будут, а мы к полякам никакого отношения не имеем. «Командир» сказал, пусть развлекаются, может, найдут кого. – Не дожидаясь вопросов, девушка заявила: – Товарищ комиссар Государственной Безопасности третьего ранга, теперь мы можем сообщить ещё одну информацию. Прикажите отправить на место нашего выхода к линии фронта доверенных вам людей. У деревни, где стоял медсанбат, со стороны леса лежит большой камень. С северной стороны камня на глубине пятидесяти сантиметров закопаны ещё два контейнера. Вскрываются они так же, как и те, которые были принесены нами. В них находится совершенно секретная информация для руководства страны.

Виктор Семёнович, вам рекомендовано не читать информацию из запечатанного пакета. Сами мы не знаем, что находится в этих контейнерах, но в случае опасности захвата их противником «Командир» приказал уничтожить их в самую первую очередь.

Теперь мы готовы набирать группу для перехода к нам. Абы какие люди не подходят, рации не нужны, у нас есть. Нужны минимум двое выносливых радистов со своими шифрами, умеющих работать на немецких радиостанциях. Остальной состав группы – на ваше усмотрение, но не более десяти человек. Большой группой сложно управлять и ее сложно спрятать.

Командовать группой перехода будем мы. Вооружение по нашему образцу. Ваши автоматы не нужны, на них невозможно установить глушители и негде брать боеприпасы. Экипировка тоже по нашему образцу. Необходимо поторопиться: скоро леса будут голые, не пройдём, погибнем, а мы обещали «Командиру» вернуться. – Обращение к Абакумову по званию, а главное, по имени-отчеству было настолько неожиданным, что начальник Управления удивлённо чуть приподнял голову.

Абакумов знал, что курьеры никогда не называли сотрудников по имени-отчеству или званию, выводя сотрудников из себя и приводя их подчас в ярость спокойным, иногда даже ленивым тоном, и называя всех следователей нейтрально – «товарищ командир». Всех без исключения, от рядовых и сержантов до старшего майора Госбезопасности. Никогда и никого.

Исключение было сделано только для Судоплатова, про которого один из курьеров сказал, что он – человек-легенда. Что имелось в виду, пояснить курьер «Ода» не захотел, а надавить на курьеров не было никакой возможности. Неизвестный командир отряда обговаривал это отдельным пунктом. В случае физического воздействия на курьеров или оставления какого-нибудь курьера в управлении все контакты прекращались и все, кто пришёл бы на оговоренное место встречи, были бы автоматически уничтожены. К тому же не было никакой гарантии, что физическим воздействием не посчитают выскочивший у любого из курьеров прыщик, а информация, которую принесли эти необычные молодые люди, была бесценной. Поэтому сейчас Абакумов дружелюбно спросил:

– Странно, никого по званиям не называете, а мне исключение сделали. Почему?

Девушка спокойно, абсолютно без подобострастия, ответила:

– Вы здесь командир. Остальные – инструкторы, но вы здесь командир. – Слова «здесь» и «командир» Сара выделила голосом. – Звания, награды, положение для нас не важны.

Вы – начальник Управления, человек, отвечающий здесь за всё, как и наш «Командир».

Абакумову показалось забавным сравнение начальника Управления НКВД с командиром партизанского отряда, и он с усмешкой спросил:

– Такой же, как и ваш командир?

На что получил правдивый ответ, который поразил его. Девушка так же спокойно ответила:

– Конечно же нет, Виктор Семёнович. «Командир» для нас значительно выше, чем вы и вы для ваших подчинённых. «Командир» всем нам, и инструкторам тоже, спас жизнь, научил воевать, научил не умирать на этой войне, собрал нас, организовал и ещё многое другое. «Командир» сам ходит на боевые задания и рискует своей жизнью так же, как и мы, но делает это так, что люди гибнут крайне редко. В Даугавпилсе не погиб никто, а их было всего четверо.

Вы для своих подчинённых только верховная власть и высший суд. Вас боятся, а не любят. Мы умеем слушать. Извините, если обидела.

Абакумов промолчал и, не зная, что ответить, отпустил девушку. Чётко повернувшись через левое плечо, Сара вышла из кабинета.

Только взглянув на информацию, извлечённую из контейнеров, найденных именно там, где сказала девушка, Абакумов выехал в Кремль. Сведения, переданные командиром отряда, касались описания ядерного проекта и ракетного вооружения. Информация из первого контейнера была запечатана в отдельный большой пакет, перевязанный толстой чёрной шёлковой лентой и необычно запечатанный. Открыть незаметно было невозможно, а дураком Абакумов не был. На пакете было написано только одно слово: «Сталину».

Сара

После последнего моего сообщения прошла уже неделя. Тренировки, которыми мы занимались с курсантами школы, у нас изменились, вернее, к нашим тренировкам добавились ещё и прыжки с парашютом, а вместо простых курсантов с нами стали заниматься бойцы нашей будущей группы. На теоретических занятиях мы и учили, и учились. Мы показывали всё, что знали и использовали сами, нам показывали то, что мы не знали. Вот только оказалось, что таких знаний практически нет, кроме, пожалуй, радиодела, а вот мы первую неделю читали лекции и показывали свои знания и умения местным инструкторам.

Нет, конечно, мы не знаем хитростей подрывного дела, всяких там ядов и химических реактивов, но нам это и не надо. Откуда мы бы всё это взяли? Да и зачем нам это? Цели и задачи наших диверсионных групп совсем другие. А вот то, что «Командир» рассказал нам в своё время за столом по поводу гранат без замедлителя, «Ода» рассказал в первый же день в лицах.

На хохот инструкторов даже пришёл руководитель школы. Развлекались эти здоровенные мужики, как дети, ещё десять минут, пока мы не сказали, что такие гранаты есть у каждого бойца нашего отряда, даже у таких детей, как Даир, так как попадать в плен никому из нас нельзя. Впрочем, в этой школе все такие. Для всех бойцов этой школы гибель на собственной гранате – самый лучший выход из безнадёжного положения и самый желанный.

Сегодня произошло событие, которое выбило всех нас из накатанной колеи тренировок. Нас всех шестерых и погибших Шета и Натана тоже неожиданно наградили орденом Боевого Красного Знамени. Это было, правда, неожиданно. Начальник школы зашел в класс, где мы учились, и прямо на занятиях вручил ордена. Такого ордена ни у кого из курсантов нет, даже у инструкторов только у двоих. Я вот сижу и думаю, за что мне эта награда?

«Старшина», «Белка», «Батя», «Погранец», «Стриж», «Восьмой» сделали много больше нас. А погибший «Рысь»? А «Серж»? А «Командир»? А наш «Руль», который никогда больше не улыбался после рейда на танке. А «Гном» с Арье, которые были в Даугавпилсе? Зачем мне награда, которую я не заслужила? Ребята, похоже, думают так же, но, как говорит «Командир», пусть будет. Вернёмся – подарю «Командиру». От чистого сердца подарю. Если бы не он, остались бы мы всей группой в этих лесах и болотах. Сказала ребятам об этом вечером, а они дружно засмеялись, и «Ода» сказал:

– Будет у «Командира» четыре ордена Боевого Красного Знамени.

Точно все в Авиэля превращаются, как «Командир» говорит.

Глава 2

18 октября 1942 года

Господи! Что же я наделала-то! Что же теперь делать? Вот дура старая! Куда же я полезла-то? Чего мне дома не сиделось! Прости, господи, душу мою грешную! Что же теперь будет? Въехали они давно уже, офицер этот гестаповский, двое солдат и девка молоденькая. Приехали на машине немецкой. Я, как солдата того увидела, прям обомлела вся. Здоровенный какой, господи! Автоматик в руках как игрушечный, а перед офицером и девкой этой прямо стелется. Двери открывает, к калитке прямо бегом бежит, чуть не кланяется, чемоданы несёт.

Девка эта прямо пава, как палку проглотила, даже головы не наклонит, идёт, не смотрит, куда ступает. Голову подняла, волосы коротенькие, светлые. Стерва белобрысая. Мундирчик чёрный у неё и кобура на поясе. Офицер этот дверь ей открыл, прошла, даже не поглядела на него, как нет его.

Стали они жить, не видно их. Уезжают засветло ещё, возвращаются ночью. И всё время так: солдат калитку ей открывает и вприпрыжку перед ней бежит двери дома открывать, а сам в пристроечке живёт, и шофёр там же.

Сегодня приехала одна она, без офицера этого. Днём. И солдаты эти уехали. Дура я, дура! Чего меня понесло-то туда? Господи! Она же в гестапо работает. Точно! Переводчицей! Мне же офицер этот говорил! Зашла я туда к ним, во двор, постучалась в дверь-то, интересно же, полмесяца, почитай, живут. В прихожую захожу, а там девка эта в одной рубашке мужской и в галифе, а мундир в тазу лежит, и вода вся красная.

Господи! В крови мундир-то. Девка меня увидела – и в дом, выскакивает с пистолетом и ругается на немецком: «русише швайн» говорит – свинья русская по-ихнему. Как я до калитки добежала, я и не поняла. Она же в допросах участвует! И расстрелах! Что же теперь будет-то, господи?

Никак калитка стукнула? Шаги? Дверь на засов закрыта! Стук? Громко так, кулаком, ногами, прикладом. Господи! За что?

Как сказал бы Авиэль: «Твоё же бабушка ребро через семь гробов да в тринадцатую становую кость!» А ведь хотел просто поговорить. Припугнуть в смысле, а старушка взяла и окочурилась – сердце не выдержало. Неудачный конец удачного дня.

Нашли мы Ранке наконец. Всё уже сделали. И належались, и нагулялись, и приготовили всё, и по городу развезли приготовленные сюрпризы. Уже и отдыхать устали, пора домой собираться. Заключительный аккорд остался: вырезать самых вкусных упырей и Ранке на кол подсадить, а его всё нет и нет. Свалил гадёныш куда-то из города. Ребята его сослуживца выцепили и поспрашивали интеллигентно. Правда, до смерти.

Первая часть операции прошла очень успешно. Даже я такого не ожидал. Нет, у меня была надежда, что поджаренных охранников лагеря привезут в ближайший госпиталь, но я не ожидал, что госпиталь будет забит под завязку. Обожжённые и покалеченные лежали везде: в коридорах, пристройках, подсобных помещениях. Не ждали немцы такого удара, совсем не ждали.

Когда раздался взрыв на полустанке и поднялось зарево у казарм, мы уже двигались по шоссе по направлению к пригороду. «Кюбельваген» с фельджандармами впереди и грузовик, полностью забитый средствами производства, позади него хорошо были видны в пламени разгоравшегося пожара. На капоте «Кюбельвагена», прямо на запасном колесе, была привязана молоденькая светловолосая девчонка в мужских штанах, в порванной исподней мужской рубашке и босая.

«Прости, Маечка, искуплю! Хорошо, дождь закончился, зараза». Так что пост фельджандармы проехали без проверки, да и не останавливались они, пропустили только три машины, несущиеся из города, и покатили дальше. Остановить фельджандармов и проверить у них документы никто и не пытался. Обидится чем-то недовольный обер-лейтенант, и Восточный фронт дотошливому часовому раем покажется. Можно и в штрафной батальон угодить, а выход оттуда только на тот свет, и не факт, что попадёшь в рай. Грешникам-штрафникам места в святой обители может и не найтись.

Затем дело до автоматизма отрепетированных действий. Грузовик разгружать, «Фею» отогревать, «кюбель» загружать и везти в малюсенький домик на соседней улице первую партию приготовленных фугасов и напалма. А через пару часов как осенние листья полетели поезда.

Один состав очень красиво разбросал по откосу пассажирские вагоны, набитые отпускным офицерьём. Тех, кому повезло больше других, привезли в наш госпиталь.

Другой ровным слоем размазал по путям полустанок. Удивительно, как может изменить окрестный пейзаж состав с тяжёлыми танками, раскиданными по пригороду.

Третий было только слышно. То, что от него осталось, можно было собрать в пятитонный грузовик. Снаряды вёз какие-то. Мальчишки сказали, что кусок рельса в километре от железнодорожной линии нашли, а взрывы этих снарядов мы в другом конце города слышали. Похоже, это были снаряды для тяжёлых орудий, что Ленинград обстреливают.

Четвёртый состав слетел удачнее всех. Вместе с мостом – опора моста и несколько пролётов в реку рухнули. И паровоз с минимум двадцатью вагонами с «живой силой». Неделю немцы трупы из воды доставали. Надо потом поинтересоваться, кто у нас такой кудесник.

Остальные три съехали под откос почти незаметно. До кучи были взорваны шесть стрелок, четыре небольших мостика и патрульный катер, стоящий рядом с мизерной пристанью в пригороде. Команду катера перебили в стоящем рядом с пристанью домике. Сгорели два мелких склада при полицейских участках и три комендатуры.

Это мы потом узнали из слухов и разговоров по городу. Зераховская мелюзга исправно снабжала нас информацией. За долю малую.

Грузовик разгрузили не полностью, оставив только то, что нам было необходимо здесь. Уже ранним утром грузовик отогнали в город и поставили около полицейского управления. Нет, не затем, зачем все подумали, это же закрытый фургон. Лучше охраны на пару дней и придумать невозможно.

Просчитал я всё грамотно, «Фея» потом пирожок испечёт. Взорванные железнодорожные ветки и уходящие по лесам группы оттянули из города лишних полицаев и войсковые подразделения охраны тыла, и никто не всполошился по поводу, зачем это всё было сделано, тем более что на всех местах диверсий были наши листовки.

Группы должны были обозначить направление движения и пропасть, а мы ждали. Ждали, когда подохнут сильно обожжённые охранники лагеря и на их место придут те, кто нарвался во вторую очередь. Ждали, когда уставшие врачи госпиталя вернутся домой спать. Ждали, когда привезут кровь детей, чтобы прихватить палачей в медицинских халатах из лагеря. Это было самое лучшее ожидание в жизни. И мы дождались.

Первым попался грузовик из концлагеря. Мы ждали именно его. Партию перевозимой крови всегда сопровождал врач медицинской лаборатории лагеря, который потом уезжал в город. Отогнали грузовик во двор дома, где жила группа исполнителей, и утопили водителя в ведре с кровью, сфотографировав конечный результат.

Врача в форме оберштурмфюрера СС под белым медицинским халатом и двух медсестёр, непосредственно занимавшихся забором крови в лагере, облив детской кровью, посадили на колья в сарае. Вторая группа в это время таскала на отжатом на соседней улице грузовике врачей. Главного врача госпиталя и одного из врачей в звании гауптштурмфюрера СС пристроили к эсэсовцам, остальных семерых повесили рядом. Разумеется, тоже с фотографированием процесса.

Когда ребята закончили, уже стемнело. Оставив, где только можно, листовки, мы поехали в госпиталь. На первом этаже мы просто перебили всех, кто попался нам по пути. Одиннадцать автоматов в упор – это страшно, с глушителями страшнее втройне. Трупы устилали пол. Какая охрана, что вы? Одиннадцать не ожидающих смерти инвалидов с винтовками против торжествующего Давида?

Операционная? Переливание крови? Отлично! На улицу всех, на деревья скотов. Хозблоки, кладовые, перевязочные, главное, лестницы – всё заставили бутылями с напалмом. Грузовик выгрузили весь. Сфотографировать всё. Висящих палачей в стерильных медицинских халатах, подсвеченных фарами грузовика, в первую очередь.

Ну, с богом! Да, именно так! А кому не нравится, может в любое время в Саласпилс съездить. Лагерь смерти «Куртенгоф», если официально. В восьмидесятые, девяностые, двухтысячные полюбоваться на берёзовые рощи, выросшие на костях тысяч маленьких детей, на траву, пропитанную кровью. Говорят, там новые латвийские власти метроном отключили, стучащий долгие годы, финансирование мемориала прекратили. Забыть хотят весь этот ужас. Да не волнуйтесь вы так. Забыли уже. Всё забыли, и виноват в этом Сталин.

Да, Сталин. Это он простил вас и забыл весь этот кошмар. Это Сталин вас друзьями сделал, гуманист хренов, а надо было спросить с каждого. За всё. Здесь мы спросим. Сколько сможем, столько и спросим. За издевательства над детьми закапывать надо было башкой вниз. Всех, кто в этом участвовал.

Тем, кто на детей руку поднимает, рано или поздно звездец приходит, но с нами получится значительно раньше, чем ими смершевцы займутся. Всех, до кого дотянемся, на кладбище отправим, а то им опять, как у нас, начнут сроки раздавать. Да и сдёрнут многие к американцам, а здесь уже не успели.

Сфотографировав полыхающий госпиталь, мы уехали. «Серж» со «Старшиной» и «Батей» с группой поддержки – в один из трёх снятых домов на окраине, нельзя оставлять людей одних. Мы с Клаусом, Давидом и «Феей» – в квартиру. Здесь у Клауса своя отдельная неприметная комната, в которой мы сделали фотолабораторию. У Давида вторая комната, в которой стоят бутыли с напалмом. В эту ночь мы впервые остались с Майей одни.

Мы прожили в своих временных жилищах четыре дня. Мы с Майкой почти не вылезали из кровати, Давид сдружился с Клаусом и стал учиться на фотографа. Что творилось в городе, не знаю, у нас на улице было тихо. Полицейское управление, да, трясло так, что окна в соседних домах звенели. Местное руководство постоянно на крыльце управления вваливало своим нерадивым подчинённым словестных звездюлей. Один полицай даже удара по уху удостоился царственной дланью.

Наш грузовик стоял как вкопанный, никто на него внимания не обращал. Откуда я это знаю? Так окна у меня на них выходят. На грузовик и полицейское управление в смысле. Даром, что ли, я готовился?

На пятое утро пришли «Серж» со «Старшиной» и «Батей». Пора было походить на разведку. Усиление и облавы продолжались три дня, но направление облав было из города, как я и предполагал. Никому и в голову не могло прийти, что мы остались в городе. Говорят, теперь немцы поляков сильно не любят. Чего это они? Они и раньше не сильно дружили, а теперь даже ругаются друг на друга и грозятся. Ничего. То ли ещё будет, дайте мне в город выйти.

Ну, мы и вышли. Я же не просто так город разведывал. Нет, не затем, зачем все думают, я уже отомстил. Теперь поляки будут грабить. Просто грабить магазины, антикварные лавки, ювелиров, немецких офицеров, чиновников, полицаев. Нет. Никаких листовок. Просто резать всех, кто подвернётся, чтобы не оставлять свидетелей. Зачем? Чтобы закамуфлировать Ранке. Чтобы набрать побольше денег и информации.

Мы же не просто будем их резать, мы будем проводить жесточайшие экспресс-допросы с демонстрацией своих фото. Клаус их много наделал. Это тоже дымовая завеса, а вот на последнем этапе пойдут фотографии Клауса и его же листовки с полным перечнем всех этих художеств, и тогда им будет страшно. Будет обязательно, напалм у нас ещё не закончился. Вернее, Давид сделает ещё, а грузовиков в городе много.

Второй этап карательной операции начался в день смерти любопытной соседки. Вот уж точно старая дура. По-соседски она зашла к «Фее», которая только что двух немецких офицеров, как свиней, зарезала прямо в подъезде.

Переминается с ноги на ногу, как клуша, на улице с чемоданом, наполненным книгами, и ушами себе по плечикам хлопает.

– Ой, господин офицер! Вы не поможете мне чемодан наверх занести, а то я приехала, а тёти нет и вообще дома никого нет? Чаем? Что вы, господин офицер! Только коньяком и кофе. – Стоит перед оберштурмфюрером и унтерштурмфюрером СС худенькая белобрысая девчушка в платьишке по последней моде двадцатых годов с просто неподъёмным саквояжем. Волосики коротенькие, мордашка наивная. Глядит глазёнками своими подкрашенными и луп, луп ими. Кукла малолетняя. Выглядит дурочка-дурочкой. Специально перед зеркалом тренировалась.

Истинные арийцы! Губёнки раскатали, глазёнки замаслились, слюнки на лестницу ручьём потекли. Ну как же! Коньячку-то пообещали! А там и до кроватки недалеко. Куда ж она потом денется? От таких-то красавцев! Саквояж друг у друга вырывают, перед «Феей» дверку в подъезд распахивают, под локоток поддерживают.

Семнадцатый и восемнадцатый, бараны. Даже за оружие схватиться не успели. Ох, как недаром я всех своих «пионеров» год тренировал работать одновременно двумя ножами. Точно мы, мужики, думать не умеем, вернее, не той головой думаем. Впрочем, я тоже на такую «Фею» повёлся бы. И сложили их в квартире полковника, которого этой же ночью задавили вместе со всей прислугой. Эти польские евреи такие звери!

За прошедшие десять дней прямо мор прошёлся по городу. Лавочники и владельцы магазинов, парикмахеры, бреющие офицеров, и сами офицеры. Попал под горячую руку бандитам. Бывает. Понятно, что в магазинах и лавочках тоже были немцы или полицаи? Или надо разжёвывать? Нет, не ради убийства, а ради разведки, и это не мы с «Сержем» и «Феей», это группа поддержки.

Зачем? А как я установлю, есть ли наблюдение за нашим гестаповским умельцем и людьми Елагина? Или я должен поверить Елагину на слово? Может, мне подойти к парикмахеру и в лоб спросить: «Не видели ли вы здесь агентов гестапо?» А вот так никто не ждёт. Это бандиты, а не партизаны. Оружие мы с трупов не берём, только документы, часы с портсигарами и деньги, но любой агент, любое наблюдение вскинется и всполошится. А если и наблюдаемого так же зарезали? И побегут проверять. В это время мы с «Сержем» наблюдали. И с «Феей».

«Фея» блистала везде и во всём. И в чёрном эсэсовском мундире, и в серой полицейской форме, и в нарядном платье с ажурной сумочкой в руке. И убивала. Каждый день по несколько упырей. Ножами. Лёгкими, изящными, остро наточенными ножами, с любовью сделанными руками старых еврейских мастеров.

Группа поддержки заколебалась трупы за ней убирать. Надо ведь так заныкать, чтобы сразу найти не смогли. Как только ребята не исхитрялись. И закапывали, и топили, и в подвалы ныкали, и в канализацию убирали. Да и сами они от «Феи» не сильно отставали. Грузовик же под задницей. Приберут за «Феей» трупешник, по пути ещё пару полицаев прихлопнут и в сарае в пригороде закопают или в подвале разбомблённого дома кирпичами закидают. Мы с «Сержем» не запрещали. То, что эти люди перенесли в концлагере, осмыслению не поддаётся. Лишь бы делу не мешала эта самодеятельность.

К человеку Елагина я всё же зашёл. С «Феей». Толстый, рыжий, хромающий на правую ногу увалень в пальто, шляпе и с тростью. С юной воздушной барышней в лёгоньком пальтишке, туфельках и в здоровой шляпе, которую норовил сорвать порывистый осенний ветер. Вот такой вот поразительный контраст.

«Ну и зачем этому уроду такая красотка? Что она в нём нашла?»

«Деньги, господа! Только деньги, и ничего больше». Рыжий прямо сочился деньгами и властью.

«И зашли они в антикварную лавку явно не просто так. Сейчас она его раскрутит на дорогущую безделушку, которая ей совершенно не нужна».

– Что вам угодно, господа? – склонил голову в поклоне пожилой худощавый хозяин.

– У вас продаётся славянский шкаф? Данила Кириллович очень рекомендовал именно ваш шкаф. Нет, не надо закрывать магазин. Сколько стоит вот эта вещица? Отлично! Дорогая, тебе очень идёт. Сдачи не надо. Увидите нашего общего друга, кланяйтесь. Всего вам доброго.

Посылка передана и получена, а в посылке, помимо всего остального, две свежих фотографии на память от нового друга и двоюродного брата. Совсем свежие, они едва успели просохнуть.

Старый опытный офицер просёк всё сразу. Ах да! Конечно же, владелец очень дорогой лавки, втюхавший весьма посредственную вещь за бешеные «бабки». Мне что, денег жалко? Группа поддержки ещё награбит. Круговорот «бабла» в природе. Очень пригодились жетоны СД, пару раз нас проверяли в городе. Прошло всё нормально. Мне даже говорить ничего не пришлось, «Фея» по-немецки говорит много лучше меня. Мне пришлось тренировать заикание, но и так акцент пробивался. Хорошо, что зимой мы с «Феей» разговаривали с врачами только на немецком языке, но ей знание языка далось много легче. «Фея» очень талантливой девочкой оказалась. Во всём.

– Ой, какой ветер! Дорогой, давай зайдём в кафе. Здесь совсем рядом.

Какая незадача! Зашли в кафе и как сквозь землю провалились. Ну не совсем сквозь землю, а в подвал и на соседнюю улицу, а там в автомобиль и, не торопясь, дальше.

Правда, и не следил никто, и за Ранке никто не следит. Но эта падаль никогда не бывает в одно лицо и живёт в весьма непростом доме с охраной, почти напротив управления гестапо. Вот только вчера вечером штурмбаннфюреру Ранке это не помогло. Его похитили агенты СД прямо на улице, посадили в машину и увезли.

– Мы знаем, господин Ранке, что вы офицер гестапо. Простая формальность. Господин бригадефюрер хочет вас видеть в неформальной обстановке.

Ну да, ну да. В очень неформальной, прям неформальней некуда. Он бы рыпнулся, но офицер СД сомнений не вызывал, а огромный агент со жгутами мышц, перекатывающимися под лёгким осенним плащом, своим безжизненным взглядом просто парализовал волю штурмбаннфюрера.

Специально «Старшину» перед зеркалом тренировали, так же как и «Фею». Правда, уже в другой комнате. Вдвоём на них без смеха смотреть было невозможно. Кривые зеркала в комнате смеха удавились бы от зависти, а смеяться было нельзя, иначе вся тренировка в балаган бы превратилась.

– О! Вас повысили в звании! Поздравляю! Вас ждёт незабываемый подарок.

Мощную плюху в исполнении «Старшины» назвать подарком смог бы только конченый мазохист, но Ранке спросить забыли. Пусть радуется, что после этого подарка его коньяком обрызгали для правдоподобия. Допросить Ранке не удалось. «Старшина» сгоряча засадил ему в машине второй раз локтём, сломав челюсть, и, судя по его перекошенной роже, в двух местах. Так что в машине Ранке уезжал в нирвану дважды.

Группа поддержки, увидев штурмбаннфюрера СС при полном параде, чуть не прослезилась всем составом. Для них гестаповский упырь – это подарок, как для малыша леденец на палочке. Впрочем, выглядел Ранке на металлическом штыре, забитом в землю на заднем дворе внезапно скончавшейся старушки, как чупа-чупс.

Ребята посадили штурмбаннфюрера на толстую арматурину стремительно, но подозреваю, что уже мёртвого. Сам я этого не видел. Мы с «Сержем» и «Феей» в это время скандал на улице изображали. Надо было слышать, как «Фея» орала на «Старшину» и «Сержа». Я был большим начальником в изрядном подпитии. Говорю-то я не очень, вот и изображал невесть что, но прокатило, как по нотам.

Листовку вешать не надо. Все и так знают, что это «Второй». Он так не любит гестаповцев. Хотя ладно, уговорили, пусть и здесь будут листовки. Неудобно Ранке на металлическом штыре и обидно. Зато вид хороший, прямо на реку. На Западную Двину в смысле.

– Фото на память, штурмбаннфюрер! Вам привет от вашего бывшего подчинённого.

Елагину очень понравятся фотографии, и он убедится, что я всегда выполняю свои обещания.

Нет. Это не так легко, как кажется, и группе поддержки нелегко, но я специально изучал маршруты движения. Одежда, документы, аксессуары, сменные автомобильные номера. Машины мы меняли часто, а комплекты номеров привезли с собой. Пойди найди в городе машину, у которой только что сменился владелец и номера, а на капоте появилась свежая вмятина и треснувшее заднее стекло.

Сам бывший владелец машины двумя минутами ранее переселился в канализацию, эта неприятность случилась с ним вместо дружеской беседы с милой и почти доступной барышней у неё дома. Весёлый гауптман, спесивый майор, чопорный полковник с услужливым ефрейтором, остроумный унтершарфюрер, и это далеко не полный список наших внезапно скончавшихся и почти добровольных помощников.

Мы прорабатывали каждый район и нигде более четырёх дней не останавливались, исключение составил дом у реки. Почему? Потому что полицейского информатора там зарезали ещё до нашего появления. Вместе с тем фельдфебелем, который искал дом этого самого информатора. Вот они вдвоём купаться и отправились. Заодно мои ребята картой города разжились.

Полицейский на нашей улице даже боялся смотреть в нашу сторону. Где он, а где начальник отдела управления гестапо со своей малолетней любовницей. Документы «Сержа» он увидел на второй день, а увидев эту надменную белобрысую тварь, ему вдруг резко захотелось оказаться на другом конце города. Незадолго до нашего ухода полицейский с двумя своими приятелями повесился в сарае. Нашли их только через три дня. На каждом трупе была приколота штыком листовка с полным перечнем наших предыдущих художеств и моим клятвенным заверением не останавливаться на достигнутом результате.

Что значит не сидели больше четырёх дней? Вот так. Фургон переезжал с места на место, двигаясь по улицам города в нужных нам кварталах и останавливаясь в квартирах убиваемых группой поддержки упырей. Наших основных квартир было четыре. Первая – рядом с полицейским управлением, в которой мы прожили пять дней. Две – рядом с людьми Елагина, и одна на неприметной улочке, рядом с лавкой «тысяча и одна мелочь», в которой Давид изготавливал напалм. Там группа поддержки прожила последние три дня, подготавливаясь к нашему заключительному аккорду. Уйти, не хлопнув напоследок дверью, было бы невежливо.

Было и два дома. Первый – тот, в котором группа поддержки жила в самом начале, то есть первые шесть дней. Это было самое опасное время. Именно поэтому там жил «Серж» с непробиваемыми документами и одним из жетонов СД.

Второй жетон СД был у меня, но им пришлось воспользоваться только один раз. Половую принадлежность подобные жетоны не проясняют, на нём только свастика и номер. Гестаповские жетоны похожи на жетоны СД – надписи только отличаются. Документы у их обладателей обычно не проверяют, спросить могут только при комплексных облавах всего района или квартала. Но и в этом случае не наглеют – можно нарваться. Да и уважение жетоны СД вызывают нешуточное.

Для этого я и поставил грузовик прямо под окна квартиры. Мне нужно было понять, обратят ли на него внимание. Как ходят полицейские патрули? У кого они проверяют документы? Могут ли полицаи обратиться к немцам и проверить у них документы и многое, многое другое. Для работы в городе, захваченном противником, необходимо огромное количество деталей и мелких нюансов, которые пришлось узнавать по ходу дела. Наши документы не были идеальными, они никогда не прошли бы проверку в комендатуре, а мы давно не были в оккупированном городе, но мы и не ходили в форме там, где шарятся патрули фельджандармерии.

Группа поддержки так и работала. Выбиралась, к примеру, лавочка. Около неё останавливался грузовик, из которого, неспешно разминая конечности, выходили четверо полицейских. После чего лавочка закрывалась, и группа поддержки жила в ней два или три дня, как пойдёт, наблюдая за нужным домом и собственным грузовиком. Не просто жила, а вырезала для проверки парикмахерскую с клиентом и наблюдала за суетой вокруг.

Одну парикмахерскую спалили вместе с четырьмя латвийскими карателями напалмом. Весело один упырь, облитый напалмом, метался по улице. А орал-то как! В конце концов его пристрелил немецкий офицер, к которому упыря принесли ноги, глаза у него к тому времени уже выгорели.

Жестоко? Да, жестоко, но необходимо. В такой суете проще отследить наблюдателей и топтунов гестапо и местной полицейской охранки. Обычные уголовники ведь никуда не делись, и ими как раз занимается уголовная полиция города, реорганизованная немцами в политическую полицию, то есть гестапо.

Получается, что в любом оккупированном городе в любой стране гестапо использует уже готовую структуру слежки за жителями, опираясь на местные кадры. Тем более что в Литве, Латвии и Эстонии эти местные кадры сами предлагают свои услуги и свою сеть осведомителей.

В полицейской охранке Риги тоже есть свои информаторы, негласные агенты и переодетые полицейские. Так что мне пришлось использовать нестандартные методы наблюдения за объектами, а иначе нам проще самим в гестапо сдаться. С табличкой «Группа «Второго» на груди.

Минувшей ночью мы ограбили и убили владельца ювелирного магазина, немца, а над ним жил гестаповец, который крышевал магазин, ну, или был в доле. Разницы нет. Вот на его трупешник мы и прилепили очередную листовку с перечнем наших художеств и в магазине оставили парочку. Минимум сутки у нас были.

О самом магазине мы узнали случайно. «Серж» зацепился языком с гестаповцем прямо рядом с магазином. Зашёл, купил портсигар, восхитился предприимчивостью.

– Ничего личного, господин оберштурмбаннфюрер, только бизнес. Помните меня? Неделю назад вы продали нам серебряный портсигар. Не подошёл. Впрочем, неважно. Вам привет от «Второго».

Всего за сутки мы вырезали обитателей четырёх многоквартирных подъездов. Работали, разбившись на две группы.

Интенданты, связисты, штабные офицеры, офицеры полицейского управления, гестаповцы. Попали под раздачу в основном военные чинуши – трутни войны. У них ничего не спрашивали. Гестаповский офицер или юная девушка звонили в квартиру. Затем выстрел из револьвера с глушителем, удар ножом, быстрый осмотр помещения, листовки – и в следующую дверь на лестничной площадке. Всё, что выгребали из квартир, сгружали в многострадальный фургон-склад. Не жалели никого, сами квартиры закрывали на ключ.

Ну а следующей ночью уже привычная всем развлекаловка. Пришлось предварительно побегать. Пока всё приготовили, чуть было всем составом, улыбаясь, не зажмурились – недалеко от станции попался недоверчивый патруль из шести человек. Хорошо, оружие с глушителями, удалось всех втихую перебить, но чуть не запалились.

Четыре бортовых грузовика без тентов. В каждом по пять двадцатилитровых стеклянных бочек с напалмом и по большому фугасу. Последние несколько дней Давид трудился как проклятый, такой производительности любая бетономешалка позавидовала бы.

Склад тылового обеспечения воздушного флота. Мы три дня подходы к нему разведывали. Хороший склад, большой. Сапоги, форма, парашюты, продукты, отделение охраны и хлипкий шлагбаум на въезде.

Казарма батальона охранной дивизии. Опять упырям не повезло. Они совсем недавно заняли одно из общежитий завода, выгнав обитателей на улицу. Классный там дом. Любят в этом времени из дерева строить. Хорошо гореть будет.

Склад боеприпасов полицейского управления. Удачно нам попался один из заместителей начальника этого управления. Случайно, но это дела не меняет.

Плюс отделение гестапо. С этим проще. Гестаповцев за последние несколько дней мы перебили несколько штук, так что информации по районным отделениям надоили много. Было из чего выбирать.

Все объекты в одном районе, недалеко от грузовой станции. Взрывы ночью, почти одновременно, сбор в нашем фургоне. Нет, не на станции. Что мы там забыли? Она здорово охраняется. Фургон стоит на кладбище, он целый день здесь стоит. Чуть дальше стрелка, поезд идёт очень медленно. Есть и часовой. Он останется жив. Мне так надо. У часового заберут деньги и снимут часы с руки. Оружие? Зачем бандитам оружие? Партизан вешают. Да и нам его винтовка ни к чему, и так загружены по полной программе.

Только через двое суток при прочёсывании пригорода группа полицейских обнаружит одиноко стоящий грузовик. При взрыве погибнут четверо полицаев и ещё двое получат ранения, грузовик сгорит дотла – у нас ещё оставался напалм. Листовки вокруг кладбища немцы обнаружат позднее.

К этому времени мы уже отцепили последний вагон от поезда и сошли с попутки. Предстояла долгая дорога домой. Жаль, запланированный мной спектакль не получился, вернее, обошлись без него, но и так представление удалось. Презентация отряда «Второго» в отдельно взятом городе прошла на «ура». Ну и что, что было много недовольных? Так ведь всем не угодишь. Клаусу, Давиду и «Фее» понравилось, а мастера будут просто счастливы.

В последнюю ночь в Риге у нас погибли два парня из группы поддержки, правда, командир группы – пограничник – остался жив. И слава богу! Не люблю я, когда убивают пограничников, их и так осталось слишком мало.

Глава 3

Ноябрь 1942 года

Я часто прихожу сюда. Прихожу, сажусь на скамейку и молча смотрю на замёрзшее лесное озеро. Независимо от погоды. Снег, мороз, ветер не беспокоят меня, только мёрзнет перебитая рука, стынут пальцы, а остальное мне не мешает. Боль внутри меня сильнее. Когда я здесь, никто не подходит ко мне, даже «Серж». Многие, наверное, просто боятся. Я уже давно отошёл, просто мне здесь легче. Легче, чем с людьми. Меня все пытаются утешить, заглядывают в глаза, участливо вздыхают рядом со мной. Жалеют «Командира».

Группу «Руля» уничтожили всю под Екабпилсом. Ребята отбивались на хуторе до последнего патрона, а потом подорвали себя гранатами. Обезображенные тела немцы повесили на центральной площади города, сфотографировали и по всем деревням вывесили листовки.

Из группы «Стрижа» остался в живых один «Гном». Где погиб «Стриж» и его ребята, он не знал, а Арье умер у него на руках. Бросив машину, они разделились. «Стриж» и двое его ребят ушли в сторону Литвы, а Арье и «Гном» – по дороге на Екабпилс. Больше о «Стриже» ничего не известно.

Арье с «Гномом» нарвались между Даугавпилсом и Краславой. В крайний дом в маленькой деревушке ранним утром нагрянули полицаи. Нет, ребята ночевали не в доме. Хозяева даже не знали, что мальчишки у них в сарае. Полицаев ребята перебили, вот только их оказалось не пятеро, а семеро. Две телеги, семь полицаев, двое просто проехали дальше в деревню и остановились у четвёртого дома. Арье получил пулю в спину на самом краю леса. «Гном» вернулся, убил обоих упырей, загрузил ещё живого Арье на телегу, только для того, чтобы отвезти его подальше и похоронить в лесу. Двое разведчиков Зераха после взрыва на станции растворились в пригородах, у них было ещё одно задание.

Зерах добрался до базы живым, с ним пришло шестнадцать человек. Не было только групп «Девятого» и «Меха». Они оба остались в Риге. Это «Мех» взорвал поезд вместе с пролётом моста ценой собственной жизни. Пятеро бойцов его группы отбивались до последнего патрона, отвлекая охрану моста от устанавливающего фугас командира. Всё это видели разведчики и снайперы Зераха, его группы прикрытия оставались в городе до последнего.

«Девятого» убили ещё летом в одной из разведок. Где он похоронен, никто никогда не узнает – вся его группа погибла при возвращении.

Я часто прихожу сюда. Смотрю на замёрзшее озеро и думаю: что я сделал неправильно? Где ошибся? Или всё же немцы переиграли меня? Неужели надо было сделать ещё несколько землянок для эксфильтрации групп? Там, рядом с Ригой, чтобы группы пересидели облаву.

Мы столкнулись с полицаями в лесу. Чуть ли не лоб в лоб. Совсем недалеко от нашей базы. Были ранены командир группы поддержки и «Батя». Я был на левом крае вместе с «Сержем», и мы сразу стали уходить влево, перекатываясь от дерева к дереву. Оторвались, перебив преследователей, и вернулись, ударив полицаям, зажавшим наших в небольшом овражке, в спину.

Костя-пограничник и его напарник, «Батя», Давид и «Фея». Пуля попала девочке в грудь и вышла из спины. Крови было столько, что остановить её удалось не сразу. Клаус перевязал, но кровь всё шла, а «Фея» не умирала. Она ждала меня. Только увидев меня, она улыбнулась, с всхлипом вздохнула и не выдохнула. Я потерял сознание мгновением позже. Двадцать шесть упырей и пять близких, родных мне людей.

Я часто прихожу сюда. Здесь, на том берегу озера, в густом лесу, похоронены Давид и «Батя». Кроме меня, в голову был ранен Клаус. Не сильно, пуля только сорвала кожу, но крови он потерял много, так как перевязаться не успел. Спасло нас только то, что земля уже промёрзла, а снег ещё не пошёл. Всю дорогу меня несли на руках. Меня и «Фею». Оттащив нас чуть дальше в лес, «Серж» сбегал на базу за помощью. С нами оставались раненный штыком в бок и забитый прикладами до полусмерти «Старшина» и едва держащийся на ногах Клаус.

Где похоронили Сару, я не знаю. У неё не раскрылся парашют. То, что похоронили в безымянном лесу, уже не было Сарой. Её орден Боевого Красного Знамени Тамир отдал мне. Она сама хотела мне его подарить. «Ода» до сих пор не подходит ко мне, я же возложил на него ответственность за Сару. Зря. Он-то чем виноват? Судьба.

Сегодня я в последний раз пришёл сюда. Только эти две девочки делали меня здесь человеком. Только для них я жил привычной жизнью. Семьёй. Я пытался создать им то, что они потеряли в июле сорок первого. Так, как я это вижу. Моя маленькая «Фея» лежит в землянке, спелёнутая как мумия. Надо идти к ней, я не оставляю её одну надолго. Рука у меня заживает, надо приводить себя в форму. Война ещё не закончилась.

* * *

Полторы недели «Фея» лежала без сознания. Никто не верил, что она выживет. Ранение для этого невесомого ребёнка было такое, что она должна была умереть ещё там, в осеннем промерзлом лесу, но она жила. Жила вопреки здравому смыслу. Да и врачи опять сделали невозможное, влив в неё немереное количество крови и почти полностью раздербанив мою аптечку. К тому же «Серж» сразу сделал и ей и мне по уколу промедола. Я пришёл в сознание много раньше, хотя получил четыре ранения. Перебив свою группу полицаев, я, отбросив автомат, пошёл напролом, стреляя из пистолетов с двух рук.

Говорят, что упыри уже дошли до ребят и добивали «Старшину» прикладами, когда сзади нарисовался я, ненамного опередив «Сержа». «Погранец» сказал, что на то, что осталось от троих полицаев, невозможно было смотреть без содрогания. Я не помню. Добравшись до «Феи», я потерял сознание и пришёл в себя только через два дня. Я считаю, что «Фея» выжила только благодаря «Старшине», который стоял перед девочкой насмерть, и Клаусу, который, несмотря на бой и своё ранение, успел перевязать её, а потом закрыл девочку своим телом. Пока она жива. Придя в сознание, «Фея» нашла меня взглядом и опять потеряла сознание. Я так и живу около неё, не отходя надолго, меня меняют Эстер и Роза.

Я ни в чём не ошибся. Упыри сменили тактику. Они перестали передвигаться маленькими группами, я просто не знал об этом. К тому же плотность ищущих нас крупных отрядов была очень велика. Разумеется, они просчитали, что мы сидим где-то в этих районах, но до сих пор ищут нас около Резекне, Даугавпилса и Краславы, периодически обыскивая прилегающие леса и переворачивая ближайшие к городам посёлки. Никому и в голову не может прийти, что мы базируемся в двадцати километрах от охраняемой зоны, среди полей и прозрачных перелесков. Только это до сих пор сберегает отряд как охранная грамота. К тому же мы ни с кем из местных не связаны, и сдать нас просто невозможно, наиболее активных полицаев мы выбили ещё весной и летом.

Разведгруппа из Москвы так и сидит на второй базе. Большинство курсантов переведено к нам. На той базе я оставил только тех, кого «Погранец» счёл необучаемыми. Таких немного, в основном это взрослые мужики, которых теперь от скуки гоняют бойцы разведгруппы. На остальных «пионерах» ездят все кому не лень, уже и «Серж» подключился.

Из разведок «Погранец» притащил ещё двадцать два человека. Выбивая четыре хутора, освободил девятерых. Два хутора, увидев рабов, он уничтожил по собственной инициативе. Это у всех моих бойцов рефлекс. За рабов хозяев вешают, если берут их живыми, причём всех, и мужчин, и женщин. Изредка оставляют живыми детей, да и то совсем маленьких, подкидывая их в соседние деревни и хутора. Заодно «Погранец» и продуктами разжился, и новые землянки построил.

Пока не было снега, его группы очень плотно работали по пригородам Резекне и окрестным деревням, уничтожая полицаев по прошлогодним допросам. Заходили даже в сам город. Из одной такой наглой разведки бойцы пригнали два грузовика продуктов, в основном крупы и консервы, и вместо поощрения получили неделю самых тяжёлых и грязных хозяйственных работ. Не вернувшись на точку сбора, «пионеры» сразу уехали на базу, а наседка «Погранец» чуть не сошёл с ума, разыскивая их по пригороду.

Звездюлями, которыми наградил наших героев «Погранец», можно было в несколько слоёв покрыть кремлёвскую стену, но они показались им лёгонькой щекоткой, после того как к воспитательному процессу подключились едва держащийся на ногах «Старшина» и осатаневший от сидения на базе Авиэль. Сейчас все притихли. Идёт тяжёлая напряжённая учёба.

Два моих конспекта по рукопашному бою, написанные прошлой зимой, давно затёрты до дыр. Один, оставленный как базовый и постоянно дополняемый мной, переписывается девчонками и Авиэлем постоянно. «Серж» со «Старшиной» и «Погранцом» на него разве что только не молятся. Летом я добавил в него элементы стрелковой подготовки и базовые принципы системы Кадочникова. Если меня убьют, это пропасть не должно.

Отношения с разведгруппой у отряда не сложились. Едва появившись на базе, командир разведгруппы принялся устанавливать свои порядки. В первую очередь он попробовал выйти в эфир на притащенной с собой рации, хотя я изначально запретил это в своих инструкциях. Видимо, он посчитал, что его инструкции важнее.

Зная моё отношение к радиосвязи, «Ода» попробовал возразить, но его просто послали. Тогда «Ода» прострелил рацию и пригрозил прострелить голову командиру разведгруппы. С учётом того, что разведчиков было десятеро, а «Ода» был только с Тамиром и Даиром, это было очень смелое заявление, но «Ода» спокойно, не повышая голоса, сказал:

– Вперёд, ребята. Посмотрим, как вы сдохнете здесь от голода, когда к вам никто не придёт на связь, а если вернётесь обратно, вас всех поставят к стенке за невыполнение приказа.

«Ода» знал, что говорил. Гибель Сары поставила разведгруппу в точку невозврата. Связной, пришедший на базу, узнав о гибели Сары, почернел. То, что он сказал командиру разведгруппы, тот никому не передал, но настроение у него сильно испортилось.

Узнав о радиосвязи, связной искренне огорчился, предложил починить рацию и, взяв её за ремень, раздолбал рацию о сосну. Слова, которые при этом произносил связной, интеллигентно называются грязной руганью, а эпитеты, которыми связной наградил командира разведгруппы, радист позже записал на бумажке. Он никогда такого не слышал, хотя вырос в Марьиной Роще.

Связной ушёл, оставив «Оду» с Тамиром и забрав Даира. Через несколько дней связной вернулся с четырмя совсем молодыми пацанами, приблизительно возраста Тамира, и забрал «Оду» с напарником. Инструкции, которые он оставил, были просты и понятны: ждать. «Командир» не вернулся. Сидеть и ждать, не высовываясь. Война? Ваша война – встретиться с «Командиром», если он захочет вообще с вами разговаривать, если не захочет, известим, так не бросим. В любом случае он оставил для вас информацию, отдадим, когда сочтём нужным. Не устраивает? Вон сосна, верёвку дадим. Ещё вопросы? Вот так-то.

Оказалось, что четверо приведённых пацанов пришли не просто так. Когда командир разведгруппы собрал группу на погулять по окрестностям, строчка короткой очереди едва не перерубила ему ноги. Когда мальчишки навернули «глушаки» на автоматы, никто не заметил. После чего старший группы просто сказал:

– Ещё одно нарушение приказа, и идите, ребята, за линию фронта, мы передадим, чтобы прислали других – посообразительнее. «Командир» сказал, что вы всей страной нам уже должны. – Эта фраза показала, что мифический «Командир» существует, вернулся, но у него много других дел, по сравнению с которыми приказы из Центра – пустое сотрясение воздуха. Деваться было некуда, оставалось только ждать. Посылку, которую через «Оду» передали командиру, забрали почти сразу.

Как из перелеска исчезло пятьдесят белых маскхалатов, семьдесят глушителей и триста взрывателей, никто из разведгруппы не заметил. Впрочем, ночью в дозоре были «Ода» с Тамиром, а этих мальчишек начали уважать ещё там, на Большой земле. Награждение шестнадцатилетнего мальчишки орденом Боевого Красного Знамени в сорок втором году было невероятным событием, а знания и умения этой группы были просто поразительными.

В один прекрасный день пришёл связной и забрал из лагеря одного из радистов и двоих разведчиков. Причём назвал их по именам, сразу предупредив, что им завяжут глаза, иначе их только убивать.

С появлением на базе Даира Роза с Эстер, ставшие у нас штатными радистами, получили волну и шифры для связи с Центром. При наличии у нас трёх раций можно было связываться с Центром когда угодно, но делать этого пока никто не собирается. Как только мы перебрались на эту базу, первым делом я приказал построить в лесу несколько землянок. Одну из них – для радистов, ещё одну для их охраны.

Когда на базу пришёл Виталик, он сразу сделал подзарядку для радиобатарей, так что теперь мы не зависим от разведцентра. Впрочем, отсюда никто ничего передавать не собирается, девчонки работают только на приём. Радисты, которых мы освободили в лагере, оказались неплохими учителями, и теперь у меня три девочки-радистки: Эстер, Роза и маленькая Тая. Девочка, которую притащил летом Давид. Ей пятнадцать лет, то, что она перенесла, не знает никто, я запретил её расспрашивать.

Девочка потихоньку восстановилась, но мужиков не воспринимает на генетическом уровне. К землянке радистов посторонние просто боятся подходить. Оружия у Таи пока нет, но топор всегда под руками, даже когда девчонки ходят в туалет. Исключение составляют «Старшина», Марк, Авиэль и, что самое странное, я.

Видимо, меня не обсуждает в кулуарах только ленивый. Впрочем, в данном случае всё яснее ясного. На месте боя первым оказался «Погранец» со своими ребятами, они подтянулись на звуки боя, а отношения между Эстер и «Погранцом» подходят к финальной стадии знакомства. Так что, если бы не Тая, у нас в скором времени появился бы маленький «Погранец».

На сеансы радиосвязи радисты с группой прикрытия ходят, бывает, по сорок километров в один конец, ответную передачу получаем через четверо суток в определённое время. Пока сбоев не было, идёт интенсивный радиообмен. Как я и предполагал, меня пытаются развести на информацию на пустом месте, а я, в свою очередь, потихоньку сливаю агентов Елагина, требуя необходимое мне оружие, боеприпасы и инструменты.

Нашу операцию широко осветило Совинформбюро, подставив поляков по полной программе и озвучив девять польских фамилий. Всех этих классных ребят даже наградили. Был запрос и нам по поводу награждений, и мы с «Сержем» слили целый список своих бойцов, в основном погибших. Неожиданно в список попал и «Серж», хотя представление на него я не посылал, просто ещё в посылке перечислил операции, в которых он участвовал, и ему по совокупности вдруг присвоили звание Героя Советского Союза, немало его поразив.

«Серж» ходил как мешком пришибленный три дня и глупо улыбался, пока мне это не надоело. Пришлось объяснить ему, как я это вижу, и радость у него поутихла. Звание майора госбезопасности он получил несколько ранее. В список награждённых попали все «старики». С согласования с людьми я рассекретил «Старшину», «Погранца» и большую часть его ребят, «Восьмого», «Белку», Зераха и его группу, «Гнома» и Эстер с Иланой и Розой. На «Меха», «Стрижа», Арье, «Батю», Давида и остальных отослал награждения посмертно. Утвердили все мои представления, а я совсем не скромничал.

Следуя старому армейскому принципу, просить всего и больше раза в три, может, дадут хотя бы треть, я так и сделал, выписав представления за все операции, которые прошли за эти полтора года. Так же отсылал и запросы по оружию и боеприпасам. Запас карман не тянет, а людей мы за прошедшие месяцы набрали много. Я не сильно обольщаюсь, но, пока мы нужны, ребят не тронут, а я обязательно сделаю так, что буду нужен ещё долгое время после войны.

Передавая Елагину посылку, я получил посылку и от него. Хозяин магазина был истинный профессионал – посылку для меня держал прямо под руками. Мою игру он принял сразу после произнесения второй части пароля, его часть пароля была не звуковая. Этому старому боевому офицеру надо было почесать щёку: левую – всё в порядке, правую – готовьте, ребята, гранаты, к нам всем подкралась выпуклая часть спины. Хорошо, что он не перепутал, первым бы там и лёг. «Фею» он так и не просчитал, считая её за девицу очень лёгкого поведения, взятую мной для мебели. Её вообще там никто иначе не воспринимал. Многие до самой смерти.

В общем и целом, связь я получил с обеих сторон. Мама Елагина выжила, Сара, Тамир и «Ода» её видели. Фотография, что я взял у Елагина весной, благополучно вернулась обратно с «Одой» и её подписью. Елагина-старшая дважды выходила в эфир, читая стихи по радио. Так что можно было начинать играть в шпионов, но мне очень не нравилась вся ситуация в целом. Очень. Поэтому, как только «Фея» превратилась из мумии в иногда жующую личинку, я перестал горевать и вызвал Клауса, Даира, Тамира и «Оду». После чего нарисовал им круг задач и отправил пробежаться по заснеженным лесам в компании с «Погранцом».

С разведчиками я не встречался. Наладив связь с разведцентром, я отдал разведгруппе рацию с танка, она маломощная и далеко не достаёт, а вот до нас добивает. Приказ у них прежний – ждать. Раз в неделю в обозначенное время с ними связывается мой радист. Пока мама Елагина не окажется минимум в Англии, они будут сидеть в лесу.

Княгиня Елецкая давно бы там оказалась, но это зависит не столько от неё, а теперь только от Елагина, а он пока не выбрался из-под опеки немецких агентов. Как только Елагин даст «три зелёных свистка», в Москве получат свою информацию, но никак не раньше. Это известие им принёс Авиэль в одну ненастную погоду. Принёс известие, привёл смену дежурных, сидящих с разведгруппой, и забрал ещё троих автоматчиков.

Именно Авиэль тот самый связной, который общается с разведгруппой с самого начала. Своё мнение о командире разведгруппы Авиэль высказал мне достаточно эмоционально и на общем собрании. Это была весьма необычная характеристика, состоящая из двадцати двух накатов с переборами в шестнадцатой степени. В этой удивительной речи цензурными были только предлоги и местоимения.

У Авиэля не только руки золотые. У него такой словарный запас, и он так своим запасом в гневе пользуется, что группа филологов из восемнадцати человек влёгкую защитит по паре диссертаций, а Виталик у него специально уроки ненормативной словесности (лексики) брал.

Наша прогулка по Риге была высоко оценена мастерами. Около кровати «Феи» толпой чуть ли не на коленях стояли седовласые мужики и со слезами на глазах смотрели на лежащую на кровати юную девушку. Теперь паломничество превратилось в чёткую систему дежурств. Сначала сидели у нас двоих, теперь, когда я всё чаще отсутствую, дежурят у «Феи». Теперь для них это пост номер один.

Сами мастера делают оружие. Если быть точным, они делают оружие для моих спецопераций. Глушитель на винтовке АВС только у меня – он слишком сложен в производстве. Все снайперы используют немецкие карабины и снайперские винтовки Мосина. Они отличаются от стандартных винтовок и карабинов кучностью стрельбы. Поэтому основное задание, которое я озвучил в апреле прошлого года всем рейдовым группам, – это найти материалы для производства глушителей на СВТ и АВС. Когда у тебя ресурсы огромной страны, это сделать достаточно просто, а вот когда ты в лесу и у тебя из стратегических запасов только золотые руки уникальных мастеров, приходится крутиться.

С появлением связи с разведуправлением мы стали получать посылки с Большой земли. В первую очередь я заказал необходимые нам материалы и инструменты. Видно, в разведцентре сильно удивились. Обычно питание для рации заказывают, медикаменты, продукты, а мы инструменты и железки непонятные. Правда, получил я и взрывчатку, и запалы с различным временем замедления, и гранаты Ф-1, а то они у меня заканчиваются. Я сделал это, чтобы снять большую часть рутинной нагрузки с «Восьмого» и остальных мастеров.

Мне нужны СВТ и АВС с глушителями. Такие винтовки только у меня, «Феи», «Рыси» и у десятка командиров разведгрупп, а мне нужно ещё как минимум четыре десятка. Это оружие для следующего лета, в основном для группы Зераха, которую я максимально увеличиваю. Группа усиленно учится и тренируется. Только Зерах и ещё несколько человек знают, что я задумал на весну и лето, поэтому ребята молча выполняют мои приказы. Они знают, что всё, что они делают, не просто так.

Посылки мы получаем далеко от базы, большая часть тут же убирается на месте до весны. Занимается этим «Погранец», только на него и его ребят сделаны чистые документы для движения по дорогам. Проверку эти документы проходили неоднократно, пока всё спокойно. Занимается «Погранец» и сопровождением радистов, но мы крайне редко выходим на связь и в основном работаем только на приём. За ноябрь и декабрь в особенно сильные снегопады «Погранец» семь раз «обидел» железные дороги максимально далеко от нашей базы и четыре раза нахулиганил на дорогах в особенно длинные радиосеансы. Под Екабпилсом он даже радиолу на фугас посадил, радиопеленгатор в смысле. Хоть и почти случайно получилось, но теперь очень гордится – радиопеленгатор в активе только у него.

Это, конечно, борзота неимоверная. Я, когда узнал, в осадок выпал, но потом признал, что придумано оригинально. Зима же. Снега по пояс. На дорогах двум машинам не разъехаться. Ребята «Погранца» загнали на дорогу сани, закупорив проезд наглухо, а на обочинах в сугробах установили направленные фугасы, приблизительно на одном расстоянии друг от друга.

Пеленгатор и два грузовика с пехотой ушли в минус. На дороге не просто фугасы стояли, а аналоги наших монок, набитых болтами и гайками. Только килограммов по пятнадцать каждая. Был в охране и броневик. То, что от него осталось, пошло сразу в металлолом. Нарвался он на фугас, стоящий прямо на дороге и активировавший все остальные фугасы. Так что снайперы «Погранца», сидящие в засаде прямо в открытом поле на противоположной стороне дороги, остались без работы, но документы с боеприпасами собрали.

Вырос «Погранец». Пропала безбашенная лихость, улетучилось желание ходить в штыковую атаку, но появились звериная осторожность и трезвый холодный расчёт. Потеряв чуть больше чем за год полтора десятка своих друзей, этот парень стал больше ценить подготовку к любому боевому выходу. Теперь он просчитывает каждый свой шаг, и я почти перестал его контролировать, хотя он и приходит ко мне перед каждым выходом и после выхода приносит подробнейший отчет, который мы разбираем на занятиях с командирами групп.

Это здорово помогает при планировании последующих выходов, да и для планирования летних операций пригодится обязательно. Основа всех рейдов – разведка, и я наношу на карту районов все уточнённые данные. Так у нас появились данные о двух базовых аэродромах и двух аэродромах подскока, тройка мелких складов боеприпасов, полтора десятка комендатур, полицейские участки с количеством расквартированных полицаев и карателей, тыловые немецкие подразделения, линии связи и прочая необходимая для нашей дальнейшей работы информация.

Всё это скрупулезно обобщают и фиксируют Марк и Авиэль. Они у меня местные и знают различные мелкие детали, которыми позднее делятся с командирами рейдовых групп. Все остальные группы пока сидят на базе. Я по-прежнему держу отряд в ежовых рукавицах. Никто никуда не ходит, но пашут все так, что сил у них остаётся только на еду и сон.

Показывая упырям города Риги истинное лицо войны, я стремился к одной-единственной цели. Помимо выполненных нами задач, мне было необходимо отвлечь внимание немцев от района своего зимнего базирования. Рига – самый большой город в Латвии. За несколько зимних месяцев гестапо в нём утихомирится, летом мы нашумим в месте своего постоянного базирования и в середине лета перебазируемся туда. А по весне под Ригу уйдёт Зерах. С ним переберётся «Старшина» с Розой и рацией и большая часть мастеров. Пора пользоваться связью и своими умельцами.

То, что я задумал, масштабно и неожиданно. Побродив по городу, я понял, что этим городом остро необходимо заниматься всерьёз. Всё, что мы награбили за наше короткое посещение, с собой не привезли. И драгоценности, и оружие, и документы, и одежду, и форму мы сложили на кладбище. Зря, что ли, машина целые сутки там стояла? А перед этим группа поддержки готовила тайники. Так что в последний день, прикопав в одной из могил смотрителя, ребята убрали всё, что мы намарадёрили, в тайники.

Даром, что ли, я военных и полицейских трутней резал? Упыри мне документы не выдают, приходится самому своих ребят обеспечивать. По весне, перекинув туда умельцев, мы достанем мою заначку и спокойненько, не напрягаясь лишнего, выправим разведчикам документы.

Денег мы много набрали, фотопринадлежности и всё необходимое для работы мастеров «Старшина» купит на месте. Зерах, аккуратно вырезая окрестных полицаев, будет разведывать объекты по моему заданию, а «Старшина» и его специальная группа, которую он сейчас усиленно готовит, будет заниматься непосредственно городом. Пока тоже разведкой и подготовкой к масштабным диверсиям.

Я же, в свою очередь, примусь за старое, но так, как планировал в прошлом году. Раздёргивая внимание немецкого командования расстрелами упырей и подрывами «железки» в разных районах, я проведу несколько масштабных диверсий на станциях районных городов. К тому же, если мне не изменяет память, карательная операция против белорусских партизан начнётся как раз в конце сорок третьего.

Вот для этого я и готовлю СВТ и АВС с глушителями. Просто установка глушителей и снайперских прицелов на АВС – это достаточно сложный процесс, связанный с конструктивными особенностями самой винтовки, а винтовки СВТ с «глушаками» пока только у нескольких бойцов «Погранца».

К стрельбе из АВС с оптикой надо приноравливаться, поэтому большая часть моих снайперов стреляет из немецких карабинов и «трёхлинеек», а при установке оптического прицела патроны приходится вставлять по одному, соответственно, ни о какой скорострельности не может быть и речи. Пять патронов – это, если повезёт, пять убитых упырей, но десять и быстрая смена магазина – значительно лучше. Конечно, при использовании глушителей падают точность и дальность, но при работе из засад это не существенно. «Рысь» готовит отдельную снайперскую группу, которая будет заниматься только карателями. Группу будем наводить мы с «Сержем».

Чуть позже я заберу и разведчиков из разведгруппы. Как только пойму, кто из них предатель, так сразу заберу остальных к себе. Как я понял, что там сидит засланный казачок? Ну, кто-то же убил Сару. Не сама же себе она камеру основного парашюта пришила и шпильку запасного загнула. Есть у меня обоснованное подозрение, что и стропы основного парашюта были перетянуты дополнительным куском стропы. Шпильку потом разогнули, а следы остались, и следы от суровых ниток на камере парашюта остались. Если бы не были перевязаны стропы, потоком воздуха нитки могло бы и сорвать.

Это кто-то из своих. Это тот, кто имел доступ к парашютам и не вызывал подозрения. Этот затейник в разведгруппе. Это либо старший группы, либо его заместитель. Это тот, кто оказался рядом с Сарой первым, и тот, кто сидел рядом с ней в самолёте. Вот только надо понять, на кого он работает, на немцев или на хозяина внутри НКВД. Если я не пойму этого до весны, я уничтожу разведгруппу. Всю, до последнего человека.

Откуда я узнал о парашюте? А куда у меня Клаус с ребятами бегали? На место высадки группы. Они не только все закопанные парашюты принесли, но и Сару выкопали и принесли к нам на базу. Сару мы похоронили рядом с «Батей» и Давидом, а вот то, что на ней было, я очень внимательно изучил. Предатель не нашёл то, что Сара несла мне, либо не успел, либо просто не нашёл. Сару обыскивали, но обыскивали поверхностно, до нижнего белья не докопались.

Одна маленькая шёлковая тряпочка с информацией была пришита на левой ноге под коленом, вторая – на внутренней части правого бедра. Именно поэтому с ребятами я отправлял Клауса: он врач, понимал, что делал и для чего. Раз Сару обыскивали, значит, понимали, что искать, просто так в крови ковыряться не будешь.

Кроме этого, «Ода» с «Рысью» нашли и выкопали закладку разведгруппы. То, что командир группы не потащил с собой на место встречи, то есть содержимое второго грузового контейнера. Его нашли, но тут же, прямо на месте, закопали. Где – ни «Ода», ни Тамир не видели, видел Даир, но он промолчал и потом рассказал «Оде».

Всё это тоже сейчас на нашей базе и внимательно изучено мной и «Сержем». Судя по содержимому контейнера, группа планирует захват меня любимого. В контейнере много интересного. Оружие с глушителями и боеприпасы, яды и снотворное, рация и питание, продукты и медикаменты. Может, я и параноик, но лучше перебдеть.

Тот радист и два автоматчика, что у меня сейчас в лагере, выдернуты были не наобум. Допросив «Оду», Тамира и Даира, мы выяснили, что именно эти трое к Саре даже не подходили, увидели её только в яме и были очень сильно огорчены. Как потрясающе красивая девушка, Сара нравилась не только мне. Поэтому я и выдернул их к нам на базу. Попав к нам, разведчики удивились, лишились всего оружия и разбежались по разным землянкам.

Радист живёт со своей персональной охраной, в смысле с конвоем, и ходит на радиосеансы только с ребятами «Погранца», а автоматчики работают инструкторами у «пионеров», живут каждый со своей группой и тоже нигде и никуда не ходят минимум без двоих сопровождающих. Я не говорю уже о том, что мы их тоже больше недели допрашивали, выяснив огромное количество любопытных деталей.

В течение всего года я несколько раз связывался с Елагиным по рации, но первую радостную весть я получил от него только в начале января. Получив короткую радиограмму в условленное время, я всё понял. Елагин до сих пор мне не верил, и только сейчас до него дошло, что у Паулюса нет никаких шансов. Кольцо вокруг группировки, окружённой под Сталинградом, сжималось, и Паулюсу оставалось совсем недолго ходить генерал-полковником. Совсем скоро ему присвоят звание генерал-фельдмаршала, а потом и военнопленного. О чём я Елагину тут же и сообщил, а Елагин прислал необходимую мне информацию. Теперь ему надо было торопиться.

Следующее сообщение я получил двадцать второго января. Сообщение было короткое, но, получив его, я усмехнулся. Теперь Елагин был наш с потрохами. Паулюс получил звание генерал-фельдмаршала, а его войска были в катастрофическом положении. Сообщение гласило: «Я всё понял, простите». Через сутки Елагин прислал «синий свет», что означало готовность к обмену, а ещё через сутки – «красный свет». Он встретился с матерью и забрал её. Скорость, с которой Елагин забрал мать, меня не удивила. Княгиня Елецкая уже более месяца жила в советском посольстве в Лондоне и ожидала только сына. Её отдавали без всяких условий. Ещё через двенадцать часов пришло контрольное подтверждение, означающее, что Елагин подтверждает предыдущее сообщение и приступает к реализации моего плана. Это сообщение подтверждало ещё и то, что он работает не под контролем. Теперь Елагин работал на нас и в то же время на себя и своё светлое будущее. Бриллианты, которые я ему передал в посылке, были на очень приличную сумму, а для большинства людей на этой планете – просто на гигантскую.

Через десять часов в разведцентр ушли координаты месторождения «Мир» и сведения о четырёх десятках агентов Нойманна. Эти агенты не служили в армии, а работали на оборонных заводах и в районных и областных комитетах партии. На сегодняшний день ещё неизвестно, что было ценнее. Информацию я отправил по запасному каналу и запасным шифром. Этот шифр принесла мне убитая немецким агентом Сара. Именно Саре я доверил нести информацию для Сталина, и именно через неё передавалась информация для меня через «Сержа».

«Сержа» я включил в эту игру специально. Оперативник подобного уровня однозначно умел пользоваться шифрами и работать на рации. Кроме того, так мне было проще его обелить и привязать к себе. Ценность «Сержа» перед своим руководством многократно повышалась только рядом со мной, а вот в одно лицо ему припомнили бы прошлые грехи.

Для лучшей координации с нашим отрядом нам и прислали разведгруппу. Информацию, которую я отослал, необходимо было проверить. В разведгруппе был доверенный человек из особого отдела в канцелярии Кремля, а попросту говоря, доверенный человек главы государства. Ещё через пять часов я узнал, кто он.

На базу разведгруппы мы пришли достаточно большим отрядом. Были и все бойцы разведгруппы, «Погранец» со своими, и вообще все «старики» нашего отряда, девчонки, врачи, мастера. Выдернув расслабившихся упырей из землянки, в чём они были, я рассказал историю их падения и приказал «Гному» и «Ежу» приготовить две верёвки и кол.

Резидент Абвера был помощником первого заместителя наркома НКВД, члена ЦК ВКП (б) Меркулова. Взяли резидента сразу же, как только получили от меня информацию о нём. Понимая, что выжить он может, только если будет говорить, он выдал всю свою агентурную сеть.

Немецким агентом был командир разведгруппы, поэтому он так и рвался из лагеря, но немцы не хотели убивать Сару. Она нужна была им живой и невредимой. Потеряв рацию, агент дернулся на выход, но месторасположения основной базы не знал и просто выжидал, надеясь получить информацию позже. Маломощная рация из танка у него была, а вот радиолампы мои бойцы выдёргивали, прятали и выдавали только на сеансы связи. Командир группы бесился, но сделать ничего не мог. Дежурившие на базе ребята получали от меня и «Сержа» чёткие и подробные указания и никому не позволяли заходить себе за спину.

Убили Сару два разведчика из ревности. Не дала обоим, да ещё и посмеялась, а они на неё поспорили. Это было мне знакомо. У многих в элитных частях съезжает башня от вседозволенности, а здесь спецгруппа НКВД, почти небожители. Одного унизила в столовой разведшколы сама Сара, второму навесил Тамир, а тенью следующий за ним «Ода» добавил ладошкой по печени. Чуть позже ребята выцепили их обоих и пригрозили зарезать их на фиг, а те закусили удила. Нашли мы их с «Сержем» почти сразу, не просто же так мы людей допрашивали.

Ни немецкий агент, ни два так пока ничего не понимающих кобеля из разведгруппы мне были больше не нужны, поэтому я просто кивнул «Сержу». Приговор, и двое задёргались на верёвках. Оставшиеся бойцы разведгруппы были в шоке, они даже рванулись помешать привести приговор в исполнение. Странные они ребята. А «Старшину» с неизменным пулемётом я зачем в сторонке поставил?

Немецкого агента после короткого допроса приготовили к посадке на кол. Для упрощения процесса, так как по зиме деревянный кол в землю не вкопаешь, а тратить на это лом слишком большая роскошь, «Гном» срубил в сторонке небольшую сосенку и заострил её. Агент был русским предателем, а я не добрый НКВД и не гуманный советский суд. У меня к предателям особенное отношение. Так перед строем и сказал. На что услышал давно ожидаемое:

– Да-а-а-а, «Командир»! Не врут о тебе немцы. Действительно на кол сажаешь. Или этот спектакль для меня? – Говорящий это мужик был абсолютно невозмутим, но такого моего ответа не ожидал:

– Могу и тебя для достоверности повесить. Или ты кол предпочитаешь?

Я был абсолютно серьёзен. Не съехал бы с темы, рядом бы повис, но чуйка у мужика была развита отменно. Сменив тон, он сказал:

– Извини, «Командир». Не подумал. Поговорим? – Извинениями там и не пахло, мужчина смотрел на меня изучающе, но мне было по фигу.

– Поговорим, но не здесь, а на нашей базе. В группе остался кто, кому верить нельзя? Кто из них твои люди? Можем верёвки освободить, а то мало с собой взяли. Учти, вопрос серьёзный. Сразу второй вопрос, чтобы тебе думалось легче. Зачем закопали второй контейнер? И не говори мне, что ты о его содержимом не знаешь.

Теперь мужчина посмотрел на меня с интересом:

– Силён, «Командир»! Глазастые у тебя ребята. Не ожидал! – И, не повышая тона, приказал: Ко мне! – Из общего строя разведчиков вышли двое. – Остальные – бойцы разведуправления. Верить можно всем. Не знал, с чем столкнёмся. Не сильно поверили твоей информации, но всё, что ты дал в самом начале, подтвердилось, а твой фонарик здорово озадачил, поэтому прислали группу проверки.

Я снова кивнул «Сержу», и он повёл людей к месту казни, подталкивая пинками воющего сквозь кляп предателя, а мы с порученцем остались у землянки.

Глава 4

7 февраля 1943 года

– Я иду в Екабпилс. В этом городе очень любят вешать мёртвых бойцов из отряда «Второго». Я хочу поближе познакомиться с этими затейниками. Со мной идут только добровольцы. Не более шести человек. На подготовку – два дня. «Погранец»! Радист и его охрана – дополнительно. Они должны будут провести несколько сеансов связи. Информацию для них я приготовил. – «Погранец» молча кивнул. Сопровождение радистов – его основная работа.

– «Старшина»! Расконсервируй две землянки на старой базе и подготовь группу подхвата. Будут на ней базироваться. Задание я дам им сам. – «Старшина» сдержанно улыбнулся – хоть какая-то работа вдали от опостылевшей базы и рутинных тренировок молодняка. О том, что по дороге на ту базу они с «Погранцом» вырежут всех встречных полицаев, можно и не говорить.

Вечером к нам с «Феей» пришёл «Серж». Мы живём вместе, а напарницей себе неожиданно «Фея» выбрала Таю, которая с подачи Эстер сначала помогала мне ухаживать за «Феей», а потом плавно переселилась к нам, взяв под свою охрану ещё и нас. Так что Тая часто обитает с нами – наши землянки находятся рядом.

«Серж» посидел, повздыхал, потом грязно и витиевато выругался. Я вопросительно посмотрел на него. «Серж» притух, потом вызывающе посмотрел на меня и выдал:

– Ты зачем всем про Екабпилс сказал? Да ещё добровольцев вызвал? С тобой весь отряд идёт, включая мастеров, кухарок и «пионеров». До драки чуть не дошло. «Ода» с Тамиром переругались, а они друг на друга даже голос не повышают. – «Серж» в досаде пристукнул ладонью по кровати.

Блин. Это я не подумал. Торможу. Ладно, погасим. Мне нужны только четверо. «Ода» с Тамиром по-любому останутся.

– Да. Это я накосорезил. Извинись за меня. Ты пойдёшь?

«Серж» хмыкнул и постучал пальцем себе по виску:

– Кто же тебя одного отпустит? – Ну да. Это я ступил. «Серж» да «Гном» – мои естественные телохранители. Без них меня «Фея» из лагеря не выпустит.

– У «Оды» с Тамиром есть другое задание. Позови их сейчас. Кого берём четвёртым? – Понятно, что третий – «Гном». Это вообще никем не обсуждается. Можно было бы взять «Рысь», но кто мне будет гонять «пионеров»?

В рейде «Рысь» потерял всех своих бойцов, был ранен, но оторвался от преследования и, отлежавшись в глухой деревне, вернулся в отряд. Что ему стоил этот рейд, он не говорит, но половина головы у него седая, такая же, как и у меня. «Серж» пожевал губами и выдал:

– Да есть один кадр. Из молодых. «Ёж». Его «Гном» себе забрал. Качественный «пионер».

Про «Ежа» даже я слышал. Таких орлов у нас ещё не было. Кадр действительно уникальный.

Во-первых, он еврей. Что само по себе удивительно для Латвии лета сорок второго года. Прибился он в посёлок поздней весной. По его рассказам – батрачил в семье латыша. Понимать – сидел на цепи. В один прекрасный весенний день «Ёж» решил, что пора делать ноги, а так как цепь не пускала, сжёг хутор к интересной, но неприличной матери. Под шумок и цепь сбил, и хозяина тем же топором отоварил. Наглухо. «Ежа» с собаками искали всем районом, но не нашли.

Во-вторых, «Ежа» любят все звери, его поэтому «Ежом» и прозвали. Он ещё в посёлке прикормил маленького ёжика, и тот стал ходить за большим «Ежом» по пятам, как маленькая собачка. Перебрались к нам оба «Ежа». Мелкий спит под кроватью большого в его старой рубашке. Никакие тряпки больше не признал. Вот честное слово, не вру. Сам видел.

В-третьих, это второй «Гном». Точная копия. Прям один в один, но если «Гном» попал к нам очень сильным, но мальчишкой, то «Ёж»… Как бы это помягче объяснить? Простой пример.

Притащил «Погранец» троих живых полицаев для тренировки «пионеров». «Ёж» услышал задание, криво усмехнулся, отдал «Погранцу» штык, оглядел снизу вверх дородного полицая и, ни слова не говоря, засадил ему кулаком прямо по висюлькам. Здоровенный полицай со связанными сзади руками, монументально возвышающийся над невысокими и худенькими подростками, с воем рухнул на землю. «Ёж» оседлал свалившегося упыря и топором отрубил ему ступню левой ноги, а правую ступню, так и сидя на орущем во весь голос полицае, раздолбал в кашу обухом топора. После чего сказал выпавшему в осадок «Погранцу»:

– Посидишь полгода на цепи – голыми руками его на лоскуты порвёшь. – При этом невысокий, но жилистый мальчишка был абсолютно спокоен, хотя был забрызган кровью полицая с головы до ног. Упыря он убил следующим движением: встал, развернулся и ударил потерявшего сознание мужчину обухом топора по голове, проломив височную кость.

Только от одного сольного выступления «Ежа» вся поляна была заблёвана при ещё живых упырях. Редкий у нас случай. Сам «Ёж», отдавая топор, в очередной раз криво усмехнулся, а «Погранец», заглянув ему в глаза, отшатнулся. Много позже «Погранец» признался мне:

– Если бы я был верующий – перекрестился. – Потрясение «Погранца» было реальным. Ровно, как и всех остальных, я после него ещё с восьмерыми разговаривал.

«Ежа» от таких тренировок освободили, и «Погранец» сразу отдал его «Гному» и начал лепить из них боевую пару. Сейчас, спустя всего несколько месяцев, сравниться с ними можем только мы с «Сержем», «Старшина», «Рысь», «Погранец», «Гном» и Зерах. Любого другого «Ёж» за десяток секунд порубит в капусту пехотной лопаткой – это его любимое оружие.

Помимо всего остального, «Ёж» очень любит кидать ножи и рукопашный бой. Узнав, что «Фее» ножи делали мастера, он пришёл к старшему и попросил ножи себе. Мастер прислал его ко мне, я позанимался с мальчишкой и понял, что из него получится толковый боец, после чего к мастерам мы пришли вдвоём. Теперь у «Ежа» шесть метательных ножей, как у меня, и два под руки.

Единственное, что у «Ежа» хромает, так это немецкий язык, но мы пойдём не разговаривать, а убивать. Всех, до кого дотянемся. Не следовало упырям глумиться над моими мёртвыми ребятами. Мы обязательно это всем расскажем. Листовки уже пишут.

«Фея»

Каждый раз, когда я открывала глаза, я видела бога. Иначе это воспринимать было нельзя. Всё, что произошло за весну, лето и осень, промелькнуло для меня стремительным мигом. Прошлой осенью я восприняла его слова как сказку, но он действительно сделал меня своим напарником. Брал меня на свои операции и учил, объяснял, тренировал только меня. Я впитывала эти знания, как тряпка воду, учась каждую минуту, каждую секунду своей жизни.

Только в Риге я поняла, какому огромному количеству вещей он научил меня всего за один год. Из малолетней деревенской девочки, ненавидящей весь мир, я превратилась в богиню возмездия, мимолётно убивающую упырей. Именно так меня назвали почтенные, уважаемые, седые мужчины, многим из которых я приходилась внучкой. Я была готова умереть за него, а произошло наоборот. За меня умирали и «Серж», и Клаус, и «Старшина», и он.

«Погранец» рассказал отряду всё, что он увидел там, на той лесной поляне. Он и его ребята позднее убирали трупы полицаев. Рядом со мной всё было залито кровью, а несколько упырей были зарублены коротким кавалерийским палашом с золотым эфесом, который «Командир» нёс в подарок «Погранцу».

Я приходила в себя и видела его. Сначала я думала, что попала в рай, но потом пришла боль, появились Эстер с Розой, а потом и «Дочка». Я так обрадовалась, что моя сестрёнка вернулась, ведь я так любила её, так же, как и свою родную сестрёнку. Потом пелена с глаз пропала, и оказалось, что это совсем незнакомая девочка, только похожая на Веру как две капли воды, и зовут её Тая.

Тая ухаживала за мной всё время. Тая и он. Были и ещё люди и врачи. Ко мне все относились хорошо, но только он и Тая находились со мной постоянно. Странно, но я перестала воспринимать её как «Дочку», хотя они действительно похожи, только Тая красивее. Потом он стал чаще пропадать, но это было нормально. Ведь он не только мой бог, он бог всего нашего отряда – он «Командир».

Однажды ночью я проснулась и увидела его. «Командир» сидел напротив меня, освещаемый свечой, стоящей на столе. У него на коленях спала уставшая Тая, точно так же, как и я, летом, когда ушла «Дочка». Он держал в своих ладонях орден Боевого Красного Знамени, гладил его пальцами и плакал, не замечая своих слёз. Мне уже сказали тогда, что это орден погибшей Сары, которая хотела подарить его «Командиру».

У меня теперь тоже есть такой орден, у нас у всех в отряде есть награды, кроме него. Мне его дали за наш рейд в Ригу, за зарезанных мной гестаповцев и полицаев и сгоревших в госпитале упырей. На следующий день после награждения я отдала орден ему. У меня больше ничего нет, мне достаточно его и Таи, а больше мне никто не нужен.

* * *

Я никогда бы не вспомнил об этом револьвере, если бы в моей жизни не было одного человека. Моего командира – подполковника Логинова, «Стерха». Помимо самых разнообразных знаний и умений, которыми я тогда восхищался, у «Стерха» была страсть – коллекционирование всяческого стреляющего железа. Так вот у него в коллекции я видел одну весьма редкую по тем временам вещицу – револьвер под мелкокалиберный патрон. «Стерх» тогда этим «Наганом» очень гордился. Револьвер производился у нас в стране с двадцать седьмого, по-моему, года, а мелкашка – это однозначно значительно тише выстрел и меньше отдача. Для большинства из моих бойцов это не существенно. А для девочек и тихих ликвидаций?

Подумал об этом я, ещё лёжа на койке, сформулировал, поговорил с мастерами и зарядил заказ на Большую землю. Заказ выполнили, три десятка нулевых револьверов прислали вместе со всей навеской, то есть с глушителями по моим чертежам и патронами в том числе. Что значит зачем? Не зачем, а для кого. Для «Феи» с Таей. Одна девочка – это хорошо, но четыре руки с четырьмя лёгкими «Наганами» – это такой убойный аргумент.

Девчонки учатся стрелять с двух рук – в разведгруппе оказался такой умелец. У него все тренируются до сих пор, включая меня. Он учит меня, а я его некоторым премудростям, от которых мастер стрельбы по-македонски периодически вываливает свои зенки на утоптанный нашими ногами снег. К примеру, до военно-прикладной психологии и развития боевой интуиции здесь ещё не додумались.

После моего разговора с майором госбезопасности Смирновым вокруг отряда закрутились нешуточные страсти. Смирнов, настаивавший на моей немедленной отправке на Большую землю, был послан мною в пешеходный эротический круиз, но не пошёл, и хотя нудить перестал, иногда в его взгляде проскакивает желание свернуть меня в трубочку и в таком виде отправить к «Хозяину». Поняв, что в одно лицо скрутить меня в бараний рог ему не удастся, Смирнов высвистал в отряд кавалерию. Как он говорит, для моей охраны.

Ню-ню. Сегодня она охрана, а завтра конвой. Полтора десятка серьёзных мужиков мы разместили в отдельных землянках на нашей базе три дня назад, а Смирнов получил от меня помимо моих записей некоторые материальные доказательства, а точнее, остатки моей аптечки, китайские рации и бензопилу. Если бы я сам не видел, в жизни бы не поверил, что такой человек может хоть чему-то удивиться.

Это я к чему? Когда я сказал, что пойду в Екабпилс, Смирнов взвился на дыбы. Ему и в голову не могло прийти, что я пойду на операцию практически один, а когда «Серж» сказал ему, что я делаю это с самого начала, Смирнов выпал в осадок на очень длительное время. Дело в том, что я никогда не рассказывал ему о своём участии в подобных операциях. Все мои отчёты прошли без моего участия в боевых действиях отряда. Мне это как-то ни к чему, у меня другие планы.

Выйдя из ступора, Смирнов вяло попытался возбухнуть, но я напомнил ему о нашей договорённости. Когда я раскрывался, то прекрасно понимал, чем рискую, но нельзя сказать руководителю нашей страны «а», не сказав в дальнейшем «б».

Мне бы ничего не было, но я отвечаю не только за себя, но и за всех, кто сейчас здесь находится, а сделать то, что я запланировал, значительно проще, опираясь на мощь собственной Родины, чем в одиночку. В одно лицо я, конечно, сделаю, но с группой такой поддержки это значительно проще и эффективнее.

Сначала Смирнова с его боевиками опять привели с мешками на голове. Конечно же, я не стал забирать оттуда всех. Забрал только майора, второго радиста и двурукого стрелка. Остальные остались на прежнем месте, и туда была закинута группа Зераха и «Белка» с дополнительной группой для плотной работы с инструкторами.

В процессе нам прислали целую гору разнообразного нужного и не очень добра, в том числе и награды. Прислали нам эти не сильно нужные сейчас железки в одной из посылок вместе с документами, добавив головной боли Авиэлю, который заколебался учитывать документы упырей, а документы на «Сержа» принесли «Ода» с Тамиром. Так что он у нас теперь номинальный командир отряда с полным «фаршем».

По моей просьбе прислали документы на «Старшину», «Погранца» и Зераха, присвоив им звания младших лейтенантов госбезопасности. Прислали, разумеется, не полноценные документы с фотографиями, а простые шелковки с указанием имени, звания и номера части с печатью. Пусть будут, в работе пригодятся. От своих планов я отказываться не собирался.

Побеседовав со мной достаточно длительное время и поняв, что я от своего не отступлю, Смирнов стал мне больше помогать, чем мешать. Почему я упираюсь? А я изначально не стремился остаться в стране. Мне очень нравится моя задумка. Если я сейчас пойду к «Фее» и скажу, что за мной ночью пришлют самолёт, полетели со мной, «Фея» полетит, а Тая плюнет мне под ноги и скажет… В общем, все сами знают, что мне скажет эта простая, скромная, потрясающе красивая белорусская девочка, потерявшая всех своих близких и просидевшая в публичном доме карателей четыре месяца.

Для чего я полечу? Прилечу, надую губы и буду ходить по разведшколе, сверкая блестящими железками на груди, и все будут целовать меня в жо… сзади ниже пояса? И кто я буду после этого? За линию фронта меня больше не отпустят, а в учебном центре я буду нужен как корове пятая нога. Ещё одно штабное энкавэдэшное мурло, сверкающее блестящими значками? Там и без меня таких кадров хватает.

Свои знания, мысли и соображения я надиктовываю Смирнову каждый день. Все полтора десятка «волкодавов» тренируются со мной, получая уникальные умения и информацию, а если бы я хотел мирной жизни, ушёл бы обратно, отпихнув с дороги беременную «Дочку». Поэтому особого смысла нет, а отомстить за «Руля» и его ребят я обязан, иначе мои бойцы меня уважать перестанут, а мне их уважение очень дорого.

* * *

В Екабпилс мы приехали на трамвае, на паровозе в смысле. Смирнов не смог отпустить меня одного, поэтому со мной он отправил двоих своих бойцов. Он отправил бы все полтора десятка и двурукого инструктора, но я не собирался сносить Екабпилс с лица земли. Я хочу слегка пощекотать упырей. Так сказать, объяснить им мои правила войны. Поэтому я сказал: двое или никто, и командую я или идите всем составом туда, куда в прошлый раз Смирнов не дошёл.

От инструктора по стрельбе я тоже отказался: нельзя стрелять из орудия главного калибра по комарам, от него будет много больше пользы там, где он сейчас находится. Мне крайне необходимо максимально натаскать «Фею», Таю и разведчиков «Погранца» и Зераха. Они осваивают свои мелкокалиберные «Наганы» даже не с прилежанием, а с остервенением, прекрасно осознавая, какая удача их обучает.

Себе я взял двоих сработанных друг с другом боевиков универсалов, дал Авиэлю сутки, и он собрал им нормальные документы и одежду. Ну и ещё кое-что по мелочи. За ночь мы с комфортом доехали на санях до железки и затихарились на контрольной точке в лесу. У нас не было никакого оружия, кроме моих «Маузеров», «Вальтеров», лёгких и простых «Наганов» и двух немецких автоматов с «глушаками», которые тащили ошизевшие от такого оборота боевики, попытавшиеся представиться по полной программе и получившие от меня с ходу погоняло «Чук» и «Гек». Я специально не взял никакого оружия, кроме пистолетов, гранат, трёх фугасов и ножей, так как с нами была группа прикрытия «Погранца», которая потом поведёт радистов на очередной сеанс связи.

«Чук», белобрысый невысокий крепкий парень, всё никак не мог понять, почему мы не взяли автоматы. Темноволосый «Гек» был чуть повыше, порассудительней и, судя по повадкам, опытней. Ребята вообще не понимали, как мы собираемся преодолеть больше ста километров по заснеженным лесам без оружия, продуктов и снаряжения.

Видимо, думая, что их разыгрывают, они обстоятельно собрались по полной программе, а я мигнул Авиэлю, и тот собрал им два наших походных набора и отдал их «Погранцу». Так что когда мы, отдохнув днём в палатках, под вечер добежали до «железки», я отобрал у них то, что они взяли с собой, передал всё это группе сопровождения, а им отдал наборы Авиэля, прибив их наглухо несерьёзностью поклажи и вооружения.

На паровоз мы подсели, как всегда, у полустанка, только теперь легко. «Погранец» загнал на переезд сани сразу, как только увидел ракету нужного цвета. Так что подсели мы без проблем и доехали до Резекне с комфортом и в нужное время, то есть ночью.

Грохнув часового прямо с площадки теплушки, мы соскочили, убрали очередного пожилого немца из хорошо знакомого нам полицейского полка и пошли по путям, огибая станцию слева.

Вырезая по ходу движения всех, кто попадается, и забирая только документы, мы дошли до нужного нам состава, не торопясь присобачили фугас и рванули оттуда дальше. Дело в том, что в Резекне две станции, эта вот нам больше не нужна. Это линия Даугавпилс – Псков, самая популярная, кстати, она ещё Резекне-1 называется. Была. Рвануло как раз, когда мы полпути пробежали, перебив часовых у знакомого нам пакгауза. В этот раз огнепроводный шнур был нормальной длины.

Город моментально проснулся. Взрыв и разгоравшееся зарево здорово приблизили утро сегодняшнего дня в отдельно взятом городе. Посёлок, который мы только что миновали по сквозной улице, затихарился ещё больше. Наученный горьким опытом народ затих в ожидании зачистки.

На вторую станцию мы не попали. Мы только подбегали к городу, сделав нехилый марш-бросок прямо по объездной дороге, как увидели выползающий в нужную нам сторону состав.

Можно было не опасаться охраны на площадках вагонов, так как этот состав шёл от линии фронта. В такую погоду приличный хозяин собаку на улицу не выгонит, охрана наверняка грелась в головной теплушке, так что заскочили мы на площадки с ходу. Сначала я, «Чук» и «Гек», потом «Гном», «Серж» и «Ёж». Пока поезд не набрал ход, мы залезли на крышу и добрались до «Сержа» и «Гнома» с «Ежом». Собрав всю толпу на одной площадке, я перевёл дух:

– Ф-у-у, как же вдвоём проще! Пока вас всех соберёшь, умотаешься. Жаль, вторую станцию обидеть не удалось, но неизвестно, когда будет следующая попутка, – вполне искренне сказал я и только после этого посмотрел на спутников.

В темноте их, конечно, видно бы не было, но «Серж» зажёг фонарь, отобранный у одного из часовых. «Чука» и «Гека» надо было видеть. «Ёж» с «Гномом» и то были сдержанней. Хотя довольны были и они: у каждого в активе было по пятаку часовых, ну и документы они собирали и листовки оставляли. Наконец «Гека» пробило:

– «Командир»! Как это? Как такое возможно? Это же станция! Там столько охраны. А мы! А ты! – «Гек» сбился.

– А кто нас изнутри ждал? – просто спросил я. – Заходим мы ночью прямо на составе, используем глушители и стреляем в спину. Мы уже внутри и одеты в их форму. Охрана ждёт нападения снаружи. Выстрела в спину не ждёт никто, тем более что о глушителях большинство немцев даже не подозревает.

Гестапо будет искать подпольщиков, которых нет, а мы диверсанты. У нас другой принцип: пришёл, убил, ушёл. Аплодисменты нам не нужны. В прошлый раз мы с «Сержем» вообще на скорости запрыгивали в холодный осенний дождь, так «Серж» чуть не слетел, а сегодня идеальные условия. – Я чуть усмехнулся, вспомнив перекошенную рожу своего напарника, болтающего ногами в нескольких сантиметрах от колеса теплушки.

– Это точно. Я в прошлый раз чуть не обгадился. Если бы не «Командир», меня под колёсную пару затянуло бы, – с чувством сказал «Серж», нервно передёрнув плечами.

– Если бы не я, ты бы вообще на том поезде не оказался, – поправил я напарника.

– Одно хорошо: мы там «Рысь» нашли, пленных выпустили, ну и станцию обидели, а ты гадостей упырям написал. – «Серж» коротко гоготнул, видимо припомнив свои тогдашние ощущения. Во второй раз, да ещё и через год, всё ощущается и вспоминается значительно проще.

Ошарашенные «Чук» с «Геком» переводили взгляды то на меня, то на «Сержа». «Гном» откровенно ржал, он эту историю уже слышал, все диверсии разбираются на занятиях, а «Ёж» невозмутимо принялся перезаряжать «Наган», он только что в такой операции поучаствовал.

– Чего смотрите? Если бы по весне здесь карателей не перебили, хрен бы мы так спокойно по округе бегали. Батальон карателей на технике – это вам не цацки-пецки. Спасибо «Рулю» с его танкистами. Ладно, давайте поспим, что ли. «Чук», ты первый дежуришь, «Гек» – потом, дальше решите сами. Здесь километров сто. Если засветло не успеем, надо будет сходить до города. – Поспать мне немного удалось, хотя было очень холодно и дуло, как в аэродинамической трубе, так что задубели все до деревянного состояния.

Засветло мы, конечно, не успели. Я не сильно и надеялся – поезд еле полз, потом набрал скорость, но на рассвете опять еле пополз. Так что, как только я увидел полустанок, так решил, что пора сваливать. Оказалось, вовремя: были уже почти пригороды Екабпилса. Соскочили и не торопясь пошли по путям к единственной постройке, у которой маячил одинокий часовой. Маскхалаты мы сняли, глушители с оружия свинтили и убрали пистолеты, и «Наганы», оставив только «Маузеры», которые издали выглядели с «глушаками» как автоматы МП-28, которыми в основном вооружены полицейские части.

Так что в своей немецкой форме мы выглядели почти привычно для окружающих. Сонный часовой, по крайней мере, особенного беспокойства не проявил. Удар ножом. Теперь и не проявит, а у «Чука» появилась «трёхлинейка». Низкорослый «Гном» и мизерный по сравнению с крепкими разведчиками «Ёж» выглядят настолько несерьёзно, что удивлялся часовой уже мёртвым. Мне даже командовать не надо, мои малолетние убийцы заныкали часового моментально, а мы с «Сержем», не сбавляя шага, дошли до двери и по-хозяйски зашли в помещение.

Минус ещё восемь и два «языка». Удачно мы в Краславе «Маузеры» подрезали. Хорошие глушители делают мои мастера. Прямо сонное царство какое-то. Было, до нашего появления. Я заглянул в небольшой кабинет и полез шарить по ящикам стола. «Серж» с «Чуком» и «Геком» занялись допросом. «Ёж» с «Гномом» утилизировали трупы на найденном складе. Каждый был при деле.

Закончили через сорок минут, я раньше всех, поучаствовав в допросе и чаепитии. Делать здесь было нечего, а информацию мы получили самую полную, какую только смогли. Я же говорил, что технологии двадцать первого века здесь работают на все сто. Как только «Серж» показал оставшимся в живых упырям мои рекламные фото, мы получили самую полную информацию, какая у них была, даже пытать никого не пришлось. Увидев фотографию посаженного на кол Ранке, один упырёк даже обмочился. В своё время штаны со штурмбаннфюрера СС для удобства посадки сняли, а китель оставили, и выглядел гестаповец потрясающе сюрреалистично.

Перед уходом обоих полицаев великодушно зарезали, доверив это удовольствие «Ежу», а здание подожгли. Оставаться здесь было нельзя, скоро прибудет смена, поэтому мы ушли по-английски, не прощаясь. Листовки тоже не оставляли, чтобы не светиться раньше времени.

День мы пересидели в доме полицая на окраине города, загнав его деда в кладовку на кухне. К вечеру дождались внучка, отработавшего на своей нелёгкой службе и приползшего с работы на бровях. Получили ещё немного информации, с паршивой овцы хоть шерсти клок, и ночью по обновлённым данным пошли развлекаться, предварительно подпалив дом с трупами.

Весь день с лиц «Чука» и «Гека» не сходило недоумённое выражение – то, что я делал, не укладывалось в их комсомольских мозгах. Привыкшие к кавалерийским атакам сорок первого года, когда, в буквальном смысле этого слова, цвет нации укладывали под пулемёты на заснеженных полях, а диверсионные группы комсомольцев десятками пропадали без вести из-за данных, которые под конец никому не оказывались нужны, эти двое находились в полнейшем недоумении даже не от нас с «Сержем». Они с обалдением наблюдали за действиями «Гнома» и «Ежа», которые вели себя в тылу врага как в собственном базовом лагере. Ведь в их понимании это были совсем мальчишки. Знали бы они, что прошли эти мальчишки за полтора года войны и какая у них была школа. Мы с «Сержем» далеко не последние инструкторы.

Дальнейшие наши действия были просты как три копейки. Мы, не сильно торопясь, двигались по заснеженному городу, пробираясь всё дальше в центр. Не зная города вообще, я надеялся только на справочное бюро в виде патруля, но он нам всё не попадался.

Самое поганое было в том, что город разделяла река и всё, что мне было необходимо, находилось на противоположной стороне. Мост, разумеется, охранялся, а вот станция и обе железные дороги были на этой стороне, так что работать было неудобно. На этой стороне реки было только два адреса, которые можно было бы посетить, но их пришлось оставить на потом. В общем, мы полночи потратили на дорогу через город, железную дорогу на Даугавпилс, которую пришлось перебегать по очереди, и реку, в этом течении спокойную и широкую. Через реку, чуть наискось, была протоптана широкая тропа – далеко не все жители города рисковали ходить через посты на мосту, так что мы прошли достаточно спокойно.

С учётом очень сильного мороза, градусов пятнадцать точно было, никаких пакостей, типа полыньи, можно было не опасаться, а вот как только мы перешли реку, так сразу воткнулись в давно искомый нами патруль. На свою голову, патруль ждал нас – это, видимо, была прикормленная точка. Мы не стали разочаровывать местных «ментов», удовлетворив их любопытство по полной программе.

Шестеро замёрзших упырей – это несерьёзно, но двоих пришлось брать живьём. Опять сыграли в казино, традиционно предложив сотрудничество. Выиграл молодой упырёк, а не старший патруля, и мы уже более осмысленно с местным «Сусаниным» пошли по городу.

Уже под утро мы добрались до очередной нашей днёвки – знакомой нашего «Сусанина», живущей почти в центре города в солидном кирпичном доме, но, ведомый чуйкой, я в подъезд не пошёл, углядев небольшую лавочку в пристройке во дворе. Попинав в дверь, позволили полицаю подать голос и зашли всей толпой в гости. Лавочника и его жену связали, полицая пристроили в кладовке. Кладовка не отапливалась, но упырю уже всё равно, заодно и «Ёж» в очередной раз получил удовольствие.

Полицаев он режет с жуткой, как будто приклеенной гримасой на лице. В июле сорок первого всю его семью полицаи уложили в одну яму, а изнасилованных и специально раненных штыками в ноги сестёр закопали ещё живыми. Оставлять этого полицая жить я и не собирался. Ещё на базе я пообещал себе, что убивать буду всех, до кого смогу дотянуться.

Пока все отогревались, мы с «Сержем» и «Геком» переоделись, сменив комплекты документов. Теперь мы – немецкая медицина: обер-лейтенант, унтер-офицер и ефрейтор. В городе размещён крупный немецкий госпиталь.

Город как город, невысокий, заснеженный и безлюдный. Занесённые белоснежным покрывалом дороги, расчищенные только в центре. Узенькие тропинки, пробитые на тротуарах вдоль них и скрывающиеся в мрачных провалах дворов. Обшарпанные дома в два – максимум в три этажа. Редкие угрюмые прохожие, замотанные в разнообразные тряпки.

Народа на улице мало – холодно. Вторая военная зима. Немцы отбирают все тёплые вещи. Тащат всё, включая женские пуховые платки и детские варежки. Даже встречающиеся полицаи выглядят как отступающие из-под Москвы французы. Чего уж говорить о тыловых немцах. Их в такую погоду на улицу не выгонишь, даже патрули попрятались.

По городу ходили недолго, прикинули только адреса и разведали обстановку. Купили поесть на крохотном рынке, полюбовались на виселицу, на которой, вероятнее всего, висели «Руль» с ребятами, сфотографировали её и ушли обратно.

За вечер и ночь мы посетили двенадцать адресов, убив всех, кто находился в квартирах. Пожалел я только детей и женщин трёх семей. Нельзя оставлять детей без матерей, а убивать детей ни у кого из нас не поднялась рука. По пути заминировали одиннадцать грузовых машин, прибили два патруля в четыре лица и зарезали двоих часовых, охранявших какое-то здание, но это походя, чтобы не расслаблялись. Обещал же никого в живых не оставлять.

За два часа до рассвета мы повесили на виселице начальника полиции города. Того самого затейника, который издевался над моими мёртвыми ребятами. Перед повешением «Ёж» отрубил ещё живому упырю кисти рук, забрызгав его кровью площадку перед виселицей. Чем страшнее казнь, тем доступнее для понимания оставшимся в живых. И на виселице, и на площади, и в квартирах с подъездами, и на трупах патрулей мы оставили листовки с пояснениями.

Ушли так же, через реку, доехав до неё на машине, которую забрали у одного из казнённых нами полицаев. Он так и остался в кузове. Для отвлечения внимания и начала шевеления патрулей мы взорвали один из небольших фугасов, заложив его под первый же попавшийся грузовик в центре города, так что переходили через реку в полном одиночестве. Мы бы на этом чешском грузовике до Даугавпилса бы доехали, если бы мне туда было надо, а с мостом я погорячился. Один из пролётов моста был взорван ещё в сорок первом, так что все жители ходили по таким тропинкам через реку.

Нагребли мы два чемодана всяких-разных полезных вещей помимо рейдовых ранцев, которые у нас забиты документами и самыми ценными ништяками. Особенно много документов и драгоценностей было у начальника полиции и его заместителя. Мои малолетние грузчики волокли всё без напряга, но мешать это, конечно, мешало.

«Чук» с «Геком» загрузились оружием, даже ручной пулемёт Дегтярёва в одной из квартир нашли. Вот нравится им таскать лишние железки. Я себе только полтора десятка гранат отмёл и пару пистолетов девчонкам. «Серж», понятно, моя школа, тоже гранаты и необходимые для нашей жизни предметы. Мыло, одеколон и бритвы на деревьях рядом с базой почему-то не растут. Может, климатический пояс не тот?

На день затихарились в маленьком домишке на окраине города у двоих стариков, дальше уйти просто не успевали, да и не надо было. Вопреки моим ожиданиям, на окраине было тихо, если нас и искали, то не на этой стороне города. Машину мы оставили не совсем на берегу, загнав её во двор одного из домов на той стороне города. Опять отоспались и вечером направились на станцию.

Ни лавочника с женой, ни вот этих стариков мы убивать, конечно, не стали. Здесь тоже работают технологии двадцатого и семнадцатого веков. Странное сочетание, не правда ли? Хотя всё просто: фотографии посаженных на кол и золотые червонцы. У человека всегда есть выбор. Сдать нас и оказаться на колу никому не захочется, проще взять золото и промолчать. Со стариками было ещё удобнее. Судя по фотографиям, развешанным по стенам, у них в городе было много родственников, хотя золотой червонец я им всё равно оставил – за постой и еду.

Вышли мы, как стемнело. Помня о том, как медленно полз поезд по пригороду, и припомнив карту, которую мы подрезали в одной из ограбленных нами квартир, я направился прямо к стрелке. Здесь было недалеко, выбирая место днёвки, я это учитывал. У стрелки был парный пост из двоих полицаев. С учётом немецкой формы они насторожились не сильно, а потом было поздно. Смена караула прошла незаметно. «Чук» и «Гек» вполне заменили полицаев.

Пока ждали попутку, «Серж» и «Гном» с «Ежом» воткнули под стрелку фугас-ловушку, усилив её набранными гранатами. Эту постановку только взрывать, снять не получится. В ней два наших фирменных взрывателя от Марка. Намастрячился «Гном» за зиму в установке фугасов, специально квалификацию повышал.

Подсели мы в этот раз через пару часов на открытую платформу, почти полностью затянутую брезентом для камуфляжа. Поезд шустро тащил к фронту тяжёлый артиллерийский дивизион, и тащил именно шустро, изредка притормаживая только перед полустанками. Если бы артиллерийское орудие не было закамуфлировано брезентом, мы бы на этой платформе просто сдохли от холода.

Резекне прошли совсем с небольшой остановкой. Была у меня идея запихнуть последний фугас на станции, но это можно было бы сделать только с радиовзрывателем, а с простым бикфордовым шнуром только запалишься. У меня цель – не угробить группу, а уничтожить противника, поэтому пришлось перетоптаться.

Оставшийся фугас с хитрой растяжкой из двух гранат я у орудия всё же пристроил. Нарвутся обязательно, я его ещё и с брезентом связал. Хоть одно орудие в минус уйдёт, плата за проезд, так сказать. Сошли мы уже на рассвете у переезда в пригороде города Лудзы.

Дневали опять у гостеприимных хозяев, правда, их было больше, и, видимо, наличие детей сделало хозяев весьма покладистыми и дружелюбными. Ночью мы распрощались. То, что хозяева будут молчать, я был уверен на тысячу процентов. Они мне сдали своих соседей-полицаев, ну и, как всегда, кнут и пряник.

К утру мы были уже далеко от гостеприимных латвийских обывателей, неспешно передвигаясь по укатанной санной дороге на двух добротных санях, запряжённых крепкими лошадками. Сани мы по моей кулацкой привычке загрузили многочисленными деревенскими вкусняшками. Хозяевам они больше не понадобятся. Оружием полицаи тоже поделились, а то «Чук» и «Гек» до сих пор в выданные им «Наганы» и «Вальтеры» не верят. Те стволы, что они нагребли в Екабпилсе, они уже к тому времени скинули. С лишним железом на поезд просто не подсядешь, и так-то еле успели загрузиться. Паровоз же ждать не будет.

Дома были через сутки, в дороге ничего не произошло. Так, тройку полицаев на санях походя прибили. Просто чтобы свидетелей не оставлять, да и дополнительные сани с парой лошадей в отряде лишними не будут. Средства передвижения у нас перехватила дежурная смена «Погранца» и погнала дальше на один из рабочих хуторов.

Отоспавшись, ещё через сутки я провёл мастер-класс для «пионеров», старших групп, ребят Смирнова и в основном «Чука» с «Геком». Меня они уже благополучно заложили и, кипя праведным гневом, ждали, когда меня поведут расстреливать. За что? За грабежи и убийства мирных жителей, конечно же. Я же, в свою очередь, совсем не собирался оправдываться. Рейд показал эффективность новой тактики, которая в очередной раз стара как мир.

Проведя подробный отчёт для всех, кто собрался на улице, а собрался весь отряд, даже врачи, мастера и женщины подтянулись, я объяснил каждый этап своих действий и чётко провёл грань между мирными жителями и пособниками врага, а потом перешёл к своим наблюдениям. Наблюдение было простое: теперь всем рейдовым группам будут выдаваться не только золотые червонцы и серебро, но и фотографии с казнями.

Удачно Клаус сфотографировал с разных ракурсов посаженного на кол немецкого агента, было там два реально убойных фото. Сажали его на кол в нижнем белье, так что выглядело это очень эффектно. К окончанию мастер-класса, глядя на довольных людей из моего отряда, «Чук» и «Гек» окончательно растерялись. Всю жизнь их учили совсем другому.

Вторую часть мастер-класса мы с «Сержем» проводили только для Смирнова и его людей, объясняя элементарные и уже привычные для моих бойцов правила. Это по поводу грабежей и разбазаривания материальных ценностей, ну и убийства мирных жителей тоже. Так что к концу беседы понимание моих действий к этим суровым мужикам всё же пришло, хотя, если честно, далось им это с трудом.

Сложно совместить мою логику и агитку любого политрука, рассказывающего, что обирать врага – это мародёрка. Для моих бойцов это в порядке вещей. Немцы нас не кормят, государство обеспечивать принялось только сейчас, да и то не в полном объёме, а едят эти здоровые лоси о-го-го. Сало и лук с чесноком в феврале месяце все любят, а государство слов таких не знает. Лично мне не жалко, скоро весна, в рейдах мы кормимся в основном на подножном корму, а с этой базы мы всё равно скоро уйдём.

По поводу разбазаривания материальных ценностей я показал простой пример из рейда. Потратили мы три золотых червонца, бешеные, по военным меркам, деньги. Взяли в сотни раз больше, а уничтожили в тысячи раз. Но если бы группа погибла, сданная «простыми мирными жителями», мы и задание бы не выполнили, и ценности домой не принесли, и, что для меня самое главное, и я это подчеркнул отдельно, людей бы потеряли.

Потеряли опытных, хорошо обученных людей, которые выполняли бы такие задания и дальше. Пока ты новых бойцов обучишь, ещё больше потеряешь, я уже не говорю о сложности заброски их в тыл врага. Одни потерянные самолёты с лётчиками чего стоят. Сколько там сейчас самолёт стоит? А обучение лётчика? А его опыт и знания? Салабона же в тыл врага везти разведгруппу не пошлёшь. Вот так-то. Уже в середине разбора полётов мои слова конспектировали трое во главе со Смирновым. Так что расстрел отменили, и расстались мы друзьями.

Главное было то, и я это отдельно подчеркнул в разговоре, что, если ты доверяешь человеку, диверсионной группе или отряду-то доверять надо по полной программе, а не наполовину. У меня за всё это время ни одной драгоценной железки не пропало, хотя группы были во многих случаях сборные: и зимние бойцы, и пленные, и бывшие рабы.

Если ты посылаешь человека на смерть, ты обязан о нём заботиться и добиваться надо не того, чтобы он умер, выполняя задание или после задания, а того, чтобы он выполнил задание и вернулся. Особенно это касается подготовленных диверсионных групп. Так что, похоже, командиры диверсионных групп НКВД скоро получат свои золотые червонцы и новые инструкции. Может, хоть кому-то это жизнь спасёт, а сколько они дополнительно сделают. С новыми-то инструкциями и новой, но уже отработанной, тактикой.

Глава 5

21 марта 1943 года

Прошло полтора месяца с последнего моего выхода. За всё это время мы не провели ни одной боевой операции, кроме выходов «Погранца», хотя событий произошло достаточно много. Чётко поставив Смирнову свои условия и расписав предложения, я не шёл ни на какие компромиссы.

В конце февраля к нам прилетел самолёт, понятно, что не к нам, а на место в двадцати пяти километрах от нашей базы, и Смирнов со всеми своими наработками, моими записями, материальными доказательствами, предложениями и условиями улетел на Большую землю.

За сутки перед отлётом Смирнова я пригласил его к себе, вручил ему свой сотовый телефон и показал, как пользоваться диктофоном. Сотовый мне удалось зарядить и расписать инструкцию пользователя. На диктофон я надиктовал своё послание главе государства и порекомендовал Смирнову не прослушивать запись. Целее будет. Я вообще не уверен, что после того, как Сталин прослушает мою борзоту, я останусь в живых, но не сказать правду так, как я её вижу, не мог. В лицо я вряд ли бы решился сказать такое.

Нет, никаких оскорблений я себе не позволил. Сталина и его команду я действительно уважаю, но и в верхушке этих «эффективных менеджеров», и несколько ниже их, и в самом низу в народе скопилось слишком много партийных приспособленцев и энкавэдэшных беспредельщиков, которые только отравляют жизнь простым людям и сводят на нет все их гигантские усилия в борьбе с врагом.

Причём это взгляд такого стороннего наблюдателя, как я, который два года общался не только с ярыми врагами советской власти, но и с бывшими военнопленными, крестьянами, да и с тем же «Сержем». В первую очередь, конечно, с пленными, с которыми я не столько вёл душещипательные беседы, сколько пытался выяснить, как их готовили к будущей войне и что им мешало жить перед войной. Мои выводы не понравятся главе государства, но всё, что я мог сказать, я сказал. Это только рыба гниёт с головы. Государство разваливается от исполнителей на местах, если голова смотрит не в ту сторону.

Но… что бы я там ни думал и какие бы выводы ни делал, есть только одно очень весомое «но». Мой дед никогда не говорил плохо о Сталине. Вот никогда. И бабушка не говорила, а ведь она всю войну в тылу провела. Учителем в школе, бригадиром в совхозе, потом директором сельской школы, затем, куда деда его военная судьба кидала, там и работала. Что мешало им во время брежневской «оттепели» Сталину в спину плюнуть? Хотя бы дома, в кругу своих друзей. Но никогда такого не было. Так что не мне из своего леса его судить.

Кроме этого, я сказал правду о ядерном оружии, а если точнее, о сроках его появления в нашей стране. И о том, как «Великая заокеанская держава» примется выкручивать руки нашей стране сразу после войны. К сожалению, наша страна в этом направлении безнадёжно проигрывала. Выход был только один – затормозить появление атомной бомбы в Штатах, но сделать это можно было только двумя способами: уничтожением ведущих учёных, работающих в этой области, и прямыми диверсиями на военных лабораториях, заводах и базах потенциального противника. Для этого необходимо было перекинуть за океан достаточно большое количество боевиков и залегендированных разведчиков.

Именно для этого я и предложил свой вариант необычного, но абсолютно легального проникновения в эту страну большого количества людей. Странно, что после высылки Троцкого этой дорогой более никто не воспользовался, но недаром говорят: «Всё новое – это хорошо забытое старое». Комбинация, задуманная мной, охватывала не только уход моего отряда за границу и его полную легализацию, но и предполагала помощь в развитии нескольких сетей боевых групп для разведывательно-диверсионной работы по ядерной тематике. Делать это необходимо как можно быстрее и в массовом порядке – после победы над Германией будет уже слишком поздно.

Чем больше народа мы перекинем в Штаты сейчас, тем быстрее они «растворятся» в этой многонациональной стране и начнут работать. Конечно же, эти боевики и разведчики никакого отношения к нашему отряду иметь не будут, но сам способ проникновения в США вполне возможно провести вместе с моими бойцами. Тем более что останавливаться на том количестве людей, что мы отправим первыми, я не собираюсь. Для того чтобы осуществить то, что я задумал, мне необходима не одна тысяча человек.

Вместо Смирнова к нам прилетели двое следователей НКВД, продолжившие тщательно расспрашивать меня. Мне было на это откровенно наплевать. Пользуясь тем, что в отряде осталось такое количество опытных людей, я тренировал отряд до изнеможения. Опытные люди тоже проводили время с пользой для себя. Следователи участвовали в занятиях наравне со всеми, дотошно расспрашивая меня о различных деталях после тренировок и теоретических занятий. Ребята были действительно грамотные, и я не раз ловил себя на одной забавной мысли: если они так умеют расспрашивать без паяльника, что бывает, когда у них в руках весь арсенал НКВД?

Восемнадцатого марта прилетел Смирнов, с ним вместе прибыли два человека. Обратно улетели один из следователей, двурукий стрелок и двое телохранителей-волкодавов. Помимо своих конспектов они упёрли и две копии моего рукописного талмуда по рукопашке и скоростной стрельбе.

Сначала Смирнов вызвал к себе следователя, потом по одному, по двое начал вызывать своих церберов, и я, глядя на эту суету, начал готовиться к худшему. Забрать меня насильно? Не знаю. В принципе возможно. Только зачем? Мои предложения были такие необычные и настолько «вкусные», что лучше только моментальное окончание войны прямо в эту секунду. К тому же нет никакой гарантии, что мои бойцы при силовом захвате не откроют огонь, а они однозначно откроют.

Полтора десятка даже таких серьёзных диверсантов ничего не смогут сделать против сорока моих «пионеров». Если только геройски погибнуть в стоге сена, прикрывающем бронетранспортёр. «Белка» приготовил оба пулемёта, направленные на землянки гостей.

Да и я, если честно, живым группе захвата не дамся. Сидеть в железной или в золотой клетке разницы нет никакой. На «воле» я ещё пользу могу принести, а там даже под крылом у главы государства я буду, мягко говоря, не на свободе. Да. Под гипнозом из меня можно вытянуть многое. Но хочу ли этого я сам? Что я буду после этого? Нужен ли я буду после полноценных допросов, и в каком качестве? Много проще здесь своими руками накрыться, чем продолжить жить в качестве подопытного кролика.

Когда я высказал свои опасения девчонкам, «Фея» только хмыкнула, а сидящая рядом со мной Тая улыбнулась, а потом, придвинувшись ко мне на топчане вплотную, провела по шраму на лице пальчиком, как будто бабочка крылом коснулась, и серьёзно сказала:

– «Командир», они нас сами учили. Пусть не обижаются. – Ножевой шрам на лице я заработал в бою рядом с «Феей». Кто меня им наградил, я не помню. Для меня разницы никакой, а упыри пусть на том свете гордятся.

Через два дня, прямо с утра, Смирнов пригласил меня. Зашёл к нему я абсолютно безмятежно, но весь отряд приготовился. Смирнов, поздоровавшись, прямо с ходу огорошил:

– Присаживайся, «Командир». Война отменяется. Все твои предложения приняты. Иосиф Виссарионович спросил только одно. Ты лично точно хочешь остаться?

Ответ мой был однозначен, я давно подумал.

– Да. Иначе не будет никакого смысла. Если уходить мне, уходит весь отряд. Ты, Костя, должен это сам понимать. – Смирнова я называл, как и всех. На «ты» или «Смирнов» и «Костя». Смирнову это сначала резало слух, но потом он привык, и мы перешли только на имя.

– Что ж, решение, как ты говоришь, твоё. Тогда решай, кто пойдёт с врачами, и решай быстрее, а пока для тебя есть сюрприз.

Но я перебил его:

– Костя! Давай с сюрпризами позже. Мы по-быстренькому обсудим, а потом сюрпризы.

Врачей я собрал стремительно. Здесь собрались все. Подождал немного, внимательно оглядывая близких мне людей, и потихоньку начал:

– Не знаю с чего начать, но начну с прошлого года. В том году, лёжа на койке, я предложил кое-кому из вас перебраться в жаркие страны. Сейчас это близко, как никогда. Поэтому нам необходимо решить, кто из вас поедет туда сейчас, а кто позже с боевыми группами. Мои предложения, которые я выдвинул руководству страны в обмен на безопасный проход моих людей в Америку, приняты полностью.

В результате оперативной комбинации, которую провели мы с «Сержем» и его братом, нам в руки попали секретные немецкие документы. Для их реализации наша группа переводится за границу. Вот только я уйти сейчас не могу, а время не терпит.

От того, насколько быстро вы, Генрих Карлович, с семьёй попадёте в США, зависит время патентования и начала производства известных вам препаратов и, соответственно, зависит количество людей, умерших в госпиталях на войне. Поэтому вы и ваша семья летите на Большую землю, оттуда, через всю страну, на Дальний Восток и потом в Америку.

В Америке вы принимаете американское гражданство, патентуете известные вам препараты и инструменты и сразу продаёте лицензии на их производство Советскому Союзу. Легально, получив деньги, вы строите то, о чём мы с вами договаривались год назад, и начинаете производить это сами, продавая только лицензии на производство. Для помощи вам с вашей семьёй поедут «Старшина», Роза, Марк, кто ещё, сейчас решим. – Тут я запнулся. Я отправил бы всех, но сейчас этих бы выпихнуть. Сам я уйти пока не мог. Тут же выступил «Старшина»:

– Командир, какая США? Ты чего? – Недоумение это было минимум того, что было на его лице.

– С тобой проще, «Старшина». Это приказ. Для вас с Розой это война. Ты координатор того человека, которого видел в прошлом году в Краславе. Твоя обязанность связать его с Генрихом Карловичем. «Гнома» я не отдам, он мой телохранитель, да и молодой он. Арье с «Батей» погибли. Этого человека видели только вы с «Сержем». Никому другому Елагин не поверит, а он нам уже приобрёл землю на тропических островах. Роза связывалась с ним по радио и будет связываться и в дальнейшем.

Не всё так просто, «Старшина». Чтобы поднять такие производства, которые мы задумали, нужно очень много людей, и в первую очередь таких, как Генрих Карлович, Марк и ты. Но для тебя есть один плюс. Ты сможешь хоть обкуриться своими сигарами, они там недалеко производятся. Почему с тобой идёт Роза, тебе объяснять не надо?

«Старшина» опустил глаза:

– Не надо, «Командир». Ты, как всегда, всё продумал. А как же мои?

Роза, и так сидящая рядом со «Старшиной», ещё и спряталась за его широкой спиной. Смешно они рядом выглядят. Роза «Старшине» едва до подмышки достаёт, а «Старшина», когда к ней обращается, превращается в робеющего четырнадцатилетнего подростка, и это человек, которого уважает весь отряд.

– Освободят – выясним. Если живы, приедут к тебе. Вы все туда надолго. Может, на всю жизнь, но самый минимум – до конца войны.

Я в первый раз им соврал. Моя война навсегда, жизни не хватит. Моей жизни точно, а они пусть живут там. Ещё неизвестно, как к ним отнесутся за линией фронта. «Сержу» я отдельные инструкции распишу перед переброской.

– С вами пойдут «Серж», «Рысь», Илана, кто ещё, обговорим отдельно. Сначала вы будете заниматься безопасностью семьи вместе с известным «Сержу» и «Старшине» человеком. Позднее будете строить другое производство. Вероятнее всего, вам дадут грамотных технологов, юристов и бухгалтеров прямо на месте. Производство вы откроете громадное, его надо будет контролировать и развивать.

Извини, «Рысь», никому другому, кроме тебя, я доверить охрану не могу. Здесь тебя заменит кто-нибудь из волкодавов Смирнова. В первую очередь всем вам придётся учиться. Всему и сразу. Попробуйте найти старых рыбаков, охотников или отставных военных, знающих местную живность и местные растения. Денег на обучение не жалейте. Учись, «Рысь», и учи других. Ты сможешь, я знаю.

«Серж»! Сам всё понимаешь. Смирнов меня без «Чука» и «Гека» даже к «Фее» не отпустит. – Ребята заулыбались. Улыбнулся даже Генрих Карлович, что у нас крайняя редкость. – Ты там за старшего боевой группы. Твои задачи обговорим отдельно. «Ода», Тамир и Даир идут с тобой. Ребята, там мирная, красивая жизнь, но на вас безопасность всех гражданских. Деньги вокруг вас будут крутиться громадные. На деньги всегда слетаются всякие стервятники, их придётся прикапывать или топить. Не подведите.

Все четверо синхронно кивнули. На теоретических занятиях по обеспечению безопасности объектов и личной охране они были лучшие. Поэтому их первыми и отправляю – хоть какая-то помощь «Рыси».

– «Восьмой», пойдёшь с ними? Ты там нужен, там и стройка, и со временем производство оружия будет, и вообще работы хватит.

Немногословный «Восьмой» пожал плечами и вдруг выдал:

– «Командир»! А сигары курить разрешишь?

Первым захохотал в этот раз «Старшина», через пару секунд ржали все. Отсмеявшись, я только и смог сказать:

– Только не на пороховом заводе. – И, переждав новую волну смеха, добавил: – Точно, вирус Авиэля заразный. Авиэль, ты пойдёшь? – Команда уже была собрана, но вопрос не был праздным.

– Нет, «Командир». – Авиэль был, как никогда, серьёзен. – Я ещё побегаю. Куда вы без меня? Лучше пусть Марк мастеров побольше наберёт. Они там нужнее, и тебе проще будет рассказать, что ты хочешь производить. Я с вами до конца. – Чего-то подобного я ожидал. Авиэль прекрасно знает, что без него мне будет очень тяжело – сейчас восемьдесят процентов хозяйственных дел отряда висит на нём.

– «Погранец», Зерах, вы со своими группами работаете по плану. Что ж, так и решим. Марк, я позже зайду, обговорим состав людей.

Так и закончилось наше собрание. Мы с «Сержем» ушли, а Генрих Карлович, по моей просьбе, принялся рассказывать, куда мы собрались перебираться.

Формируя свои предложения Сталину, я упирал на целесообразность начала строительства своих производств именно в США и Великобритании. Если бы мы сделали это в Советском Союзе, через несколько месяцев всё было бы скопировано, запатентовано другими людьми в США и Советский Союз пролетел бы мимо денег. А перепрыгнуть через гражданина США, Генриха Карловича Лермана, бывшего гражданина Австрии, представителя угнетённого народа и бывшего бойца партизанского отряда «Второго», было практически невозможно.

Дело в том, что в этом мире патенты на изобретения, выданные в Советском Союзе, не имеют никакой юридической силы в Штатах и Великобритании. Получив необходимые патенты, Генрих Карлович почти мгновенно становится миллионером, а затем и миллиардером.

Официально полученные от Советского Союза деньги будут вложены в строительство трёх заводов на территории США и Великобритании. Тандем Генриха Карловича с семьёй и Марка с остальной компанией обеспечит полный контроль над производством и продажей всего произведённого.

Именно поэтому Елагин покупает острова под юрисдикцией США, Великобритании и ещё некоторых государств, в том числе и островных. Носиться по миру ему совсем не обязательно, всё можно сделать, сидя в Лондоне. Сам он получил гражданство Великобритании как бывший латвийский гражданин, пострадавший от нацистов. Скорость, с которой он его получил, показывает, что со спецслужбами у него прямой контакт и полное взаимопонимание.

На себя, по моему поручению, он уже купил три достаточно больших острова на Багамах, они под юрисдикцией Великобритании. Сейчас ведёт переговоры о территории на Гавайях, юрисдикция США. Будет ещё куплена земля во Флориде и Техасе. Я был прав: пока шла война, цены на недвижимость были копеечные.

Это, кстати, был один из самых убойных моих аргументов, я не тратил ни копейки государственных денег, а выгода была громадна. Я залезал в чужую страну в грязных кирзовых сапогах, шапке-ушанке со звездой, в ватнике и с болтающимся за плечами парашютом, причём легальнее некуда.

Официальной версией переезда большой группы бывших граждан Советского Союза было лишение их гражданства. За последний месяц были отправлены в Штаты семнадцать человек. Они были пробной партией. Газетчики в Америке были в восторге – девятеро из них поливали страну грязью. Это была первая часть нашей операции проникновения. Вторая часть будет значительно позже.

К Смирнову я пришёл вместе с «Сержем». Было всё же интересно, что он мне скажет. Главный сюрприз он уже озвучил и большего подарка мне сделать не мог. Когда я ему рисовал всю схему, у него выпали глаза на стол в его землянке. Никому в стране такое не могло бы прийти в голову.

Монополия государства давила на корню любую инициативу, и только поэтому Советское государство теряло просто гигантские деньги. Я не альтруист, но то, с какой лёгкостью я отдал свои знания государству, попросив взамен мизер, подкупило Сталина. Что я попросил? Возможность физически уничтожать нацистов после войны, но для этого мне была нужна полная легализация за границей. А как я могу себя легализировать, причём со всем отрядом, и ко мне при этом не будет никаких претензий? Правильно. Как герой войны, легендарный командир «Второй». Вот этим я и буду в ближайшее время заниматься. Почему мне верят? Да потому что, ничего не вкладывая, получают неимоверное влияние, огромные возможности и просто бешеные, со временем, деньги.

Производство всего, что мы запатентуем за границей, стране будет обходиться бесплатно, а вот остальные страны будут платить, и эти деньги будут вкладываться в развитие сети производств и частной военной компании, охраняющей наши производства по всему миру. Очень удобный способ проникновения в любую страну.

Кроме того, полезные ископаемые есть не только в Советском Союзе. Меня вот здорово нефтедобыча и нефтепереработка интересуют. Где в мире крупнейшие месторождения нефти? В смысле из тех, которые пока никому не известны. Мы вполне можем оторвать свой кусочек.

Когда я рассказывал об этом Смирнову и мы вместе писали ему полный список моих предложений, он был в шоке. Дело в том, что мало иметь образцы медикаментов, инструментов, технических приспособлений и механизмов. Для производства всего этого необходимы в первую очередь научные и технологические исследования. Если в случае с одноразовыми шприцами это достаточно просто, то с составом лекарств необходимы в первую очередь клинические испытания. Этим и будет заниматься страна, а мы будем продвигать всё, что они сделают, на мировой рынок, патентуя препараты, выдавая их за свои и продавая лицензии на производство по всему миру. Для страны это гигантские деньги, вырастающие из воздуха. Именно поэтому Смирнов так быстро свинтил на Большую землю и вернулся. Теперь послушаю его.

Зайдя в землянку к Смирнову, я застал у него старшего группы поддержки. Все мужики в разведгруппе и группе, прилетевшей к Смирнову, были из Четвёртого управления НКВД СССР под руководством Павла Анатольевича Судоплатова. Легендарного человека, занимающегося сейчас организацией всей разведовательно-диверсионной работы в тылу немецких войск. Правильно я просчитал. Ребята после перехода линии фронта точно к нему попали.

Вывалив на Смирнова ворох самой разнообразной информации, я думал умыть руки и спокойно заниматься своими делами, но не тут-то было. Увидев мои записи по тактике специальных операций и только прочтя заголовки и начальные страницы разделов по специальным дисциплинам, старший разведгруппы майор Сотников вцепился в меня мёртвой хваткой и всё своё время проводил со мной. От моего фолианта по рукопашке в первую неделю его невозможно было оторвать даже ночью. Дело в том, что Авиэль очень неплохо рисует, и все приёмы, расписанные в нём, иллюстрированы очень подробными рисунками. Теперь вся информация переписана в нескольких экземплярах, и все бойцы Сотникова тренируются по своим копиям.

Впрочем, я не обольщаюсь, в ОМСБОН[1] существует не менее эффективная система рукопашного боя. Мои записи весьма гармонично накладываются на неё, дополняя и развивая большинство базовых приёмов. Ещё бы! От неё и отталкивались, дополнив и научно обосновав в Краснодарском центре специальной подготовки под руководством Алексея Алексеевича Кадочникова. В каждом времени есть свои легенды.

Увидев нас, Смирнов приглашающее махнул рукой:

– Заходи, «Командир», мы как раз о тебе говорим. Майор считает, что тебе в Управлении надо работать. – Ну, начинается. Надо сразу пресекать. Достали они меня этими намёками.

– Костя, не начинай, ты сам знаешь, что я остаться не могу. Лучше его люди пусть приезжают. Мы потом организуем что-то вроде учебного центра. Давай по существу вопроса закончим, и я пошёл, а то я сегодня только разговоры разговариваю.

Костя сделал паузу, а потом протянул:

– По существу такое дело. – Смирнов приосанился и торжественно выложил на стол погоны полковника госбезопасности, а за ними четыре красные коробочки. Погоны только ввели, и появление их в тылу врага было событием неимоверным. Как и все новинки, их не получали, а доставали. Ну, или, как сейчас, награждали. Я смотрел на самые высокие правительственные награды и молчал. Было пусто и немного холодно. Зябко. Я на несколько мгновений почувствовал себя несмышлёным мальчишкой.

Такое же Боевое Красное Знамя, которое было у моего деда. В детстве я много раз мечтал, что получу его. Я взял коробочку в руки и раскрыл её. Тускло блеснул орден. Сколько раз в детстве я держал тебя в руках? У деда эта коробочка всегда лежала в сейфе в стопке таких же коробочек вместе с наградным пистолетом и золингеновской опасной бритвой в картонном футляре, обклеенном потемневшим дерматином. Это было всё, что он привёз из Германии, кроме двух ранений. Дед редко надевал награды. Очень редко. Наверное, это он привил мне такое отношение к ним.

Звезда Героя Советского Союза и орден Ленина. Моей бабушке за долгую трудовую жизнь дали только Трудовое Красное Знамя. Представляли на «Лукича» и не дали. Были у неё и «Трудовое Отличие», и «Трудовая Доблесть», и другие медали вместе со стопкой пожелтевших грамот. За всю жизнь, за работу в колхозе во время войны, за председательство после неё, за долгое время работы директором сельской школы.

Мне выдали целый иконостас. За то, что хорошо убивал и учил убивать вчерашних школьников. Не за знания, что передал, не за природные ископаемые и военные умения… за убийства. Забрали бы их и вернули погибшую Сару. После её гибели я иначе отношусь к этому ордену и наградам вообще. Мне не нужны эти железки. Видя моё отношение к наградам, никто ни разу не надел свои ордена, хотя у многих по два ордена, у всех «Отваги». Я не скупился на награды бойцам. Пока была возможность, надо было брать всё, что дают.

Я сидел и смотрел на красные коробочки. Смотрел и не видел их. Опять накатила изморозь. У меня перед глазами был такой же орден. Когда-то очень давно, ещё в курсантские годы, я случайно прочёл об этом. Сейчас я расскажу эту историю Смирнову.

Пауза затягивалась. Я мрачно молчал. Заёрзал рядом «Серж», с лица Смирнова пропало доброжелательное выражение. С тревогой смотрел на меня командир группы захвата майор НКВД Сотников. Ну а кем же он был? Только так и никак иначе. Мы с ним прекрасно это понимали.

– Скажи мне, Смирнов, – с трудом вытолкнул из себя я. Теперь Смирнов ощутимо напрягся: когда я называл его по фамилии, то говорил очень неприятные вещи. – Сотников знает?

Ответ последовал сразу же:

– Знает, «Командир». – Смирнов был серьёзен, он понимал, что сейчас я буду говорить совсем не благодарственные слова.

– Знает. Хорошо. Не придётся никого выгонять. Однажды я читал воспоминания одного комиссара полка. Его тоже наградили орденом Боевого Красного Знамени. В тридцати километрах от Москвы течёт речка Истра. Речка так, максимум по плечи пехотинцу, во многих местах по пояс, на перекатах по колено, а то и меньше. Полк комиссара получил приказ: к утру марш-броском дойти до населённого пункта. Этот урод приказ выполнил и получил орден Боевого Красного Знамени. Он так восторженно писал: «Люди выполнили приказ. Ура! За Родину! За Сталина!»

Речка Истра не замерзает даже в самые сильные морозы – очень много родников в неё впадает. Быстрая, стремительная, неглубокая речка с песчаными берегами и каменистыми перекатами.

На улице было минус двадцать пять. Полк перешёл реку по пояс в воде. К утру от полка осталась половина численного состава. Сколько умерло позже, неизвестно. Комиссару ничего не стоило свалить два десятка деревьев и провести полк по сухому. Река шириной не больше пятидесяти метров, там везде сосновые леса. Сапёры за полчаса навели бы лёгкие мостики. Его надо было утопить в этой реке вместе с командиром полка, а его наградили[2].

Рядом со мной сидит старший лейтенант, преданный стране дальше некуда. Это сейчас он майор и «Герой», а в начале войны он был старшим лейтенантом всесильного НКВД. Работал этот старлей в Центральном управлении в Москве, выполнял сложнейшие задания и был на своём месте, искренне доверяя своему руководству и Партии. Он отдал стране самое дорогое, что у него было в жизни, – свою семью.

Его руководитель посчитал, что его можно бросить под нож и выполнить приказ. Старшего лейтенанта обманули и послали на смерть. Это человека со знанием двух языков противника, богатейшим опытом и уникальными умениями. Старлей выжил, но это совсем другая история. Все бойцы моего отряда обучены им.

Напротив меня сидит человек, чудом переживший сорок первый год. На этой войне он видел всё: терял друзей, умирал сам и смог выжить. Если я сейчас спрошу его, сколько разведгрупп пропало без вести ради выполнения приказов, которые никому не были нужны, он собьётся со счёта. Сколько спешно собранных диверсионных групп погибло ради поджога коровников в том же Подмосковье, Сотников тоже не ответит, хотя ничего не мешало сжечь тот же коровник при отступлении.

У немцев есть специальные команды поджигателей, уничтожающие строения при отходе. Правда, этих немцев живыми не берут, но шансов выжить у них всё же больше, чем у необученных красноармейцев в тылу противника. Скажу только вам, троим. Сколько таких диверсионных групп выдали немцам местные жители, которым малолетние диверсанты-комсомольцы жгли дома вместе с их детьми, никто никогда не узнает.

Я жил там, рядом с рекой Истра, в посёлке Снегири и разговаривал с местной бабушкой, жительницей деревни Зеленково. Старенькая бабушка, слепая уже совсем. Есть на Волоколамском шоссе деревня Садки, а там церковь. Господствующая высота – все поля в округе как на ладони. В церкви сидели немецкие снайперы, а по полям шли наши наступающие войска.

Через всю страну приходили в Москву эшелоны с моряками-дальневосточниками. Приходили, и их сразу бросали в бой с винтовками на подготовленные позиции. По заснеженным полям на пулемёты и снайперские группы, и поля под Снегирями стали чёрными в ноябре от чёрных бушлатов моряков. Их даже в маскировочные халаты не переодевали. Что мешало бойцов замотать в эти простыни при формировании? Сколько дней эшелоны шли на фронт? Что мешало их переодеть в пути? Сколько людей из-за халатности интендантов просто так, ни за что угробили. Хотя бы одна тварь за это ответила? Тоже, наверное, кто-то орден получил. Кто там, на волоколамском направлении, командовал? Власов? Тот самый, который потом Вторую ударную армию собственными руками добил и немцам сдался?

Я это к чему? Ты мне принёс погоны. Я эту обновку надену, а потом такой вот генерал прикажет мне с боем взять Резекне. А чего твоему генералу тридцать еврейских мальчиков и девочек? У него их тысячи, ещё пришлют. Он будет в тылу задницу греть и походно-полевую жену тискать, а они лягут в грязи вместе со мной, потому что я их не брошу.

Ты, Смирнов, потом будешь волосы у себя на заднице рвать и плести из них коврик, потому что этот генерал будет формально прав – военная необходимость. Это он тебе расскажет с полным осознанием своей правоты. То, что эти мальчики и девочки ножами могут вырезать всю немецкую траншею, твоего генерала волновать не будет, а потом он же будет требовать от своего начальника разведки взять «языка», и в тыл к немцам пойдут неподготовленные добровольцы.

Сколько таких групп погибло на нейтральной полосе, никто даже не считает. А на хрена? Ещё бабы нарожают. Вот только не захотят бабы больше рожать. Количество населения через два десятка лет после войны резко сократится. Не от кого будет рожать. Двадцать шесть миллионов погибших. А сколько не родившихся? Никто никогда не считал, и никто и никогда за этот военный беспредел в моей стране не ответил.

Скажи мне, Смирнов. Впрочем, нет. Я задал этот вопрос Верховному Главнокомандующему нашей с тобой страны в своём послании, которое ты отвёз, но я хочу, чтобы ты повторил этот вопрос ему ещё раз. Ты всё равно будешь писать рапорт и будешь обязан доложить об этом разговоре.

Знает ли человек, которого ты представляешь, сколько людей вот такие комиссары убили к конкретной дате? К Седьмому ноября, к Первому мая, ко дню рождения вождя? Просто из-за тупого необдуманного приказа? Им очень надо было выделиться, и они просто так убили огромное количество своих бойцов.

Комиссару дивизии крайне необходимо было к Седьмому ноября взять прыщ на ровном месте – высотку, деревню или маленький городишко. Без разведки, потому что нет времени. Без артподготовки, потому что нет снарядов. Без авиаподдержки, потому что нет истребительного прикрытия у бомбёров и потому что просто не умеют иначе воевать, кроме как «За родину! За Сталина!». И брали, устилая поля перед деревушками ротами, батальонами, полками и дивизиями. И радостно рапортовали, надеясь получить ещё одну вот такую вот висюльку, и не думали, что после войны в колхозах элементарно не останется мужиков.

Можно под лозунгом «за Родину, за Сталина» убить дивизию. Это война. Для дела бывает просто необходимо, но угробить собственное подразделение из-за деревеньки или районного центра, прикрывшись именем вождя, – это преступление, которое останется безнаказанным.

Я ни слова не вру. Три с лишним миллиона погибших в немецких концлагерях только за первую военную зиму. А как они туда попали, Смирнов? Тебе напомнить, кто их в безумные атаки бросал и оставлял целые подразделения без прикрытия авиацией и артиллерией? Это было и под Ленинградом, и под Москвой, и под Киевом.

Очередной комиссар, надув щёки, будет рапортовать о победе, на передовой в длинные братские могилы будут укладывать уже обстрелянных мужиков, а из запасных полков пойдут на фронт необстрелянные и недокормленные юнцы, которые два раза стреляли из винтовки. Вот так у тебя было на фронте два года и так будет, если ты, Смирнов, промолчишь. Война будет ещё два года. Два кровавых года придётся немцев ломать через колено. Если периодически расстреливать таких командиров и комиссаров, остальные хотя бы начнут думать.

Ты знаешь, почему я своих людей за связью отправил? Мы же много групп отправляли. Если они дошли, то им просто не поверили и поставили к стене. И это людей, вырвавшихся из немецкого плена. Всем этим людям ничего не мешало остаться в любой деревне и просто год прожить в человеческих условиях, а их просто тупо взяли и кинули в штрафные батальоны. Вину искупать.

А какая их вина, Смирнов? Кто-нибудь из их командиров за катастрофу сорок первого ответил? Так что спрашивать с рядового или взводного? От них разве что-то зависело? Именно поэтому я сам в сорок первом году не пошёл за линию фронта, чтобы у стенки не оказаться. Кто бы меня тогда стал слушать? Своих бойцов я отправил только с одной целью. Я хочу помочь не стране, она сама справится, я людям помочь хочу. Вот этим вот Ванькам и Петькам, таким диверсантам, как люди майора, солдатам, которых тысячами под пулемёты кладут вот такие комиссары.

Погоны будут у всех в тылу. Вон посмотри, какие красивые погоны. Ты мне их припёр за линию фронта. Хоть бы подумал, зачем они мне здесь нужны? Хотя я же в тылу сижу. Мне полагается в первую очередь. Всех тыловиков в эти цацки нарядят, даже почтальонов и железнодорожников, а на фронте они только в сорок четвёртом году появятся, вместе с новыми уставами. Сколько людей страна потеряет из-за задержки в полгода? Кто посчитает? Кто ответит за задержку? Никто.

Посмотри, как живут интенданты. Что? Никто этого не видит? Видят и молчат. Почему? Потому что всем так удобно. Система. Бойцы, погибающие в окопах, – самые маленькие винтики этой системы, а интенданты и политработники – элита.

Скажи мне, «Серж», когда в сорок первом ты в Сарье резал со мной полицаев, ты о наградах думал? В Резекне? В Даугавпилсе? Нет. Тебя «Героем» наградили? Где твоя награда? Несущественно? Кто это решил?

Смирнов, почему ты ему награду не привёз, а мне привёз? Или его решили на Большой земле под нож пустить, раз в сорок первом не получилось? Ты здесь, а его начальничек там. Ты ему как помешаешь? Он генерал и за своё кресло будет бороться, а без «Сержа» в США всем остальным делать нечего. Если его там не будет, я за всех нас двадцати копеек не дам.

Ты, Смирнов, можешь дать мне гарантию, что люди, которые мне верят, не окажутся у стенки? Не можешь. Значит, никто никуда не полетит. Не полетит, значит, десятки тысяч раненых умрут без необходимых стране лекарств, а страна потеряет гигантские деньги. Всё, что я тебе показал, далеко не всё, что у меня есть, то, что предложил, тоже не всё. Можно такие вещи сделать, все страны в очередь на поклон выстроятся. На нашу страну молиться будут всем миром. Пока мне не пришлют подтверждение, что люди на месте, это останется у меня. Останется у меня, значит, ничего не изменилось и эти деньги получит не моя страна.

У меня есть пять орденов Боевого Красного Знамени. Первый орден подарила мне Сара. Она решила это в Москве. Её убили люди твоего Управления, майор Сотников. Просто так. Ради своих амбиций и ущемлённой гордости. Им казалось, что им ничего за это не будет, они же неприкасаемые бойцы НКВД. Что творят сотрудники НКВД на своих рабочих местах, что в тылу, что на фронте, вообще отдельная песня. Сколько народу сгинуло у стенки по надуманным обвинениям и из-за элементарного непрофессионализма следователей НКВД, мы с вами тоже никогда не узнаем.

Вы оба останетесь здесь, пока я не получу подтверждение. Если мои люди случайно погибнут в пути, я вас обоих повешу, и твои бойцы, майор, помешать мне не смогут, а попробуют – повиснут рядом. Ты так ничего и не понял, Смирнов. Лучше бы ты мне пару прицелов для снайперов привёз. Зачем мне эти железки? Просто подумай, Смирнов. Мне они здесь зачем? Помогут воевать с врагом? Дадут безопасность моему отряду? Это индульгенция от беспредела НКВД или панацея от всех опасностей? Нет. Висюльки, ради которых любой комиссар на фронте убьёт любое количество своих бойцов.

Немножечко будущей истории моей страны, Смирнов. Не помню, когда точно. В конце сороковых годов отменят доплату за награды. Для страны это копейки, а для инвалидов – жизнь. Сраные пятнадцать рублей за «звёздочку»[3]. Сколько этих «звёздочек» инвалидам выдали? Копейки «За отвагу» и «За боевые заслуги» и те отменят.

«Люди не за деньги кровь проливали», – решит какой-то чинуша, который фронта в глаза не видел и бомбёжек не нюхал, потому что в это время на ташкентском направлении воевал. Послевоенная страна получит дополнительные деньги, а инвалиды без рук, без ног быстрей сдохнут от голода. Они уже победят и будут никому не нужны. Многие ветераны войны в моё время будут жить хуже, чем уголовники в лагерях. Никому до них не будет никакого дела.

Если ничего не изменится, мои знания останутся при мне, я рассказал далеко не всё, но я всё сделаю, чтобы страна, которую я уважаю, не отбирала копейки у инвалидов и ветеранов самой страшной войны, и ты, Смирнов, мне в этом поможешь. Страна должна научиться себя уважать. Уважать людей, которые за неё умирают, иначе это не страна, а дерьмо. Вот это неуважение к людям уже через несколько десятилетий развалит нашу с тобой страну на десяток мелких княжеств. Превратит ядерную державу в сырьевой придаток капиталистических стран, и люди будут бежать из этой страны всё равно куда, лишь бы подальше от этого государственного беспредела.

Месторождение «Мир» откроют в пятьдесят пятом году. До конца века оно будет кормить алмазами полмира. Ишковский карьер – в шестьдесят четвёртом. Закроют его только в две тысячи четвёртом, то есть отработает он сорок лет. Месторождение в Архангельской области разведают в двадцать первом веке. Я отдал их только потому, что Сталин не положит деньги к себе в карман. Я хочу остановить развал страны, в которой родился. Моего деда исключили из партии только потому, что парализованный старик не смог САМ ходить и платить партийные взносы. Ветеран войны, в партию он вступил в сорок втором[4].

Только это уже не партия, и её смерть началась здесь, сейчас, от вседозволенности интендантов, от безгрешности таких комиссаров и сотрудников НКВД. Это отношение к людям необходимо искоренить. Сделать это может только Сталин, но от того, как ты подашь эту информацию, зависит всё. Мы заработаем эти деньги, это несложно, поверь мне. В капиталистической системе главное – быть первым. Если ты в чём-то первый, первый и зарабатываешь больше всех.

Моих бойцов наградили давно. Ты вообще у кого-нибудь в отряде награды видел? Все бойцы свои награды держат у Авиэля, но на мой день рождения награды они наденут. Там и сфотографируешь. Ты ведь об этом хотел попросить? В газетах фото должно появиться, только когда они будут за линией фронта. – Конечно, я это знаю. Землянки гостей у меня восемь человек, сменяясь, прослушивают.

Землянки стоят компактно. При строительстве их строили попарно. Расстояние между задними стенками – семь метров, а входы в разные стороны. Перед приходом Смирнова ребята «Погранца» выкопали подземный ход, и мастера сделали очень качественное слуховое окошко прямо рядом с топчаном Смирнова и небольшим столиком, но Смирнову с Сотниковым об этом мы рассказать забыли.

Землянки гостей стоят входами к полю, задними стенками, соответственно, к лесу. Перед землянками в снег воткнуты небольшие ёлочки, чтобы замаскировать от посторонних глаз любое движение у землянок. В ноябре «Погранец» со своей группой шесть дней эти ёлки возил и сажал прямо в снег невысокий ельничек перед землянками, заливая водой. Морозом воду прихватило, и ёлки стоят как вкопанные, даже пара метелей их не снесли.

Когда Смирнов что-то обсуждает с майором, его помощником и радистами, все бойцы выходят из землянок и рассредотачиваются вокруг землянки Смирнова. Как дети, блин! Глядя на ошарашенного Смирнова, вывалившего свои зенки на стол прямо перед собой, я, усмехнувшись, добавил:

– Не удивляйся ты так. Мы разведка, а не поварёшки, хотя мои поварёшки стреляют как снайперы. Собирать любую информацию и всегда я учил всех без исключения, даже девочек на кухне и докторов. Все на занятия приходят, это им нужно, и стреляют в моём отряде тоже все, даже старые мастера и Генрих Карлович с Марией.

Считай, что ты меня наградил, а я порадовался. Погоны забери. Полковник НКВД я только для тебя и твоих людей. Ордена возьму, пусть лежат у Авиэля. Потом заберёшь их в Москву. Мне их носить негде, а фотографировать себя я не дам. Не дай бог, вылезет где это фото, когда не надо. Там меня и закопают.

Мои люди уважают меня не за звание и красивые железки. Меня уважают за то, что я не кладу их дуриком под пулемёты и не прячусь за их спины. Я посылаю их на смерть, но каждый раз умираю вместе с ними, и они это прекрасно знают.

Если ты хочешь, чтобы я был полковником госбезопасности, я им буду, но знать об этом должны только мы четверо. Приказы я получаю только от известного тебе человека и через тебя, «Серж» – мой заместитель.

Именно «Серж» выступит изобретателем бронежилетов, гранатомётов, разгрузок, наших глушителей и цифрового камуфляжа. За границей он руководит только безопасностью наших объектов и является твоей связью с Елагиным и семьёй Лерманов. Ни с кем больше они работать не будут. Помни об этом. Елагин непростой человек, но видя, как меняется страна, у него изменится отношение к ней, а таких Елагиных десятки тысяч. Без Елагина и княгини Елецкой мы не сможем сделать того, что задумали. Всё взаимосвязано.

Список того, что мне надо, через пару часов «Фея» занесёт вместе со списком людей. Пойдут они группами, а не все сразу. Первая группа: Генрих Карлович, Мария, Марк, «Старшина», Роза и ещё семеро. Кто – мы пока не решили. Они пойдут официально. Как иностранные граждане, воевавшие в отряде «Второго» и после выхода решившие жить в США.

На «Старшину» и Розу сделаете документы и подберёте им легенды. Необходимо сделать их мужем и женой, они не будут против этого. «Старшине» будет проще предложение сделать, а то он несколько месяцев уже мается, не знает, с какого бока подойти. Первую группу сфотографируете и широко осветите в прессе её выход. Так им будет легче легализоваться за границей.

Людей я отправлю с деньгами и драгоценностями, есть у меня ещё запасы. На месте им нужны оборотные средства, но если на вашей стороне хоть кто-то попробует отобрать у них хотя бы медную цепочку или кого-то обыскать и допросить, я очень сильно этого не пойму. Учти, Смирнов, я узнаю об этом в любом случае и раньше, чем пойдёт вторая группа.

Оружие тоже оставите людям, им на месте пригодится, а газетчикам – дополнительное удовольствие. Глушители они снимут и уберут, а потом запатентуют и вооружат нашу охрану заводов. Да и спецслужбам Америки и Великобритании обязательно пригодится. «Серж» сразу же сольёт им эти новинки. Это необходимо для того, чтобы ему получить английское гражданство и прочнее утвердиться под крылом у Елагина. Объясни всем: выход именно иностранных граждан через Советский Союз имеет важное политическое значение.

«СССР – хорошая страна, но мы никогда не хотели в ней жить. Мы воевали не за неё, а вместе с ней с фашизмом. Всё, что мы могли, мы сделали». Кто из них это произнесёт не важно. Главное не то, что они будут там говорить, а то, что они думают о нашей с тобой стране, а это будет зависеть только от отношения страны к ним. Вы их с почестями отпустите. Как только первая группа окажется на месте и я получу подтверждение, пойдут остальные.

В наши группы можете включить людей майора. Мне нужны хорошие боевики для работы сейчас, охраны предприятий там и остальных дел в дальнейшем. Лучшего способа легализировать большое количество людей за границей и придумать невозможно. Пока будут выдаваться патенты, подтянутся остальные бойцы отряда.

Недвижимость уже куплена, подтверждение я получил, промедления в строительстве не будет. Первые производства имеет смысл открыть на Багамских островах и в Великобритании, затем в США. На Багамах куплены острова, там, недалеко, огромное количество дешёвой, обучаемой на месте рабочей силы, изумительные погодные условия и возможность производства своего цемента – не надо возить издалека стройматериалы для строительства. Я ещё подумаю, как это будет выглядеть, но идея такова: на этих островах мы откроем санатории для инвалидов войны. Наших инвалидов и инвалидов из Великобритании. Производство, которое там будет открыто, будет экспериментальным, основной медицинский завод будет во Флориде, оружейный – в Великобритании. Американцев надо придержать в производстве оружия и бронежилетов, пока они сами не попросят открыть у них завод. Они воюют, поставки пойдут в их армию и на рынки Южной Америки и Юго-Восточной Азии, в которых тоже постоянно воюют. Они съедят всё, что мы произведём по любым самым фантастическим ценам. Начнём оттуда. Дело только за вами. Во всеуслышание заявите, что отряд вышел весь, пусть упыри расслабятся.

Глава 6

29 марта 1943 года

Статья на первой странице газеты «Правда» с фотографией группы мужчин, женщины и девушки в немецком камуфляже и с немецким оружием вышла одновременно с сообщением Совинформбюро. В статье писалось об интернациональной группе евреев из партизанского отряда «Второго», вышедших в расположение советских войск. Это были австрийские врачи, латвийские крестьяне и литовские ремесленники. Статья была перепечатана десятками газет мира.

Интервью с бойцами легендарного отряда, в течение полутора лет воевавшего в Латвии, облетело весь мир, а следующее сообщение повергло мир в шок. Все двенадцать человек изъявили желание приехать в США и получить гражданство этой страны, так как оставаться в СССР намерений не имели. Это была бомба.

Действительно, сразу после награждения высокими советскими орденами все партизаны покинули Советский Союз и прилетели в США. Газеты рвали их на части. Бывшие партизаны не скрывали ничего. Девять мужчин разного возраста, от шестнадцати до пятидесяти четырёх лет, пожилая женщина и юная девушка действительно были евреями, один мужчина был украинцем. Сомнений в их происхождении не было никаких, у них были их личные подлинные документы.

На брифинге, давая интервью все вместе, они заявили, что некоторая часть их друзей и родственников тоже собирается стать гражданами США, но из-за бюрократических проволочек приехать пока смогли только они. На Советский Союз обрушился град упрёков, и через шесть дней после приезда первой группы Советы объявили о высылке из страны с лишением гражданства ещё тридцати восьми человек. Кроме них, прилетели в США ещё трое бывших граждан Австрии, в том числе и маленький ребёнок.

Фотографии этой группы облетели весь мир. Бывшие граждане СССР получили гражданство США и Великобритании мгновенно. Это была пощёчина Советам. Радиостанции всего мира, захлёбываясь слюной, визжали о таком событии. Я получил это сообщение одновременно с Елагиным, но он увидел на фотографиях в газетах «Старшину» и «Сержа» и прислал мне об этом радиограммы. Первый этап был закончен, работа началась. Оставался второй этап, он был очень сложен, но ничего невозможного я не видел. Кроме того, была вещь, о которой я не говорил никому, кроме «Феи», но об этом не сейчас.

Заканчивалась зима. Уже текли ручьи, вскрылись реки, снег в лесах наполнился талой водой. Наступала весна. Группы были готовы к рейдам, но я ждал листвы. Теперь мне торопиться было абсолютно некуда. Группа Зераха получила самые полные инструкции и пополнилась профессиональными разведчиками и диверсантами. С Зерахом уходили и двое мастеров, изготовляющих документы, – мои задумки надо было выполнять. До моего прихода у них была только разведка, подчистка определённых районов, подготовка баз и дальние рейды в Литву и Эстонию.

Именно для этих рейдов мы специально готовили диверсионные группы, усиленные снайперами, вооружёнными винтовками СВТ и АВС с глушителями. Эти группы будут только стрелять и ставить мины ПМП. То есть займутся тем, к чему их готовили два года, – уничтожать живую силу в глубоком тылу противника.

Второе их задание – это диверсии на железных дорогах и организация засад на отряды карателей, преследующих мои группы подрывников. Бить карателей надо насмерть. Надо приучить их бегать как можно медленнее, с оглядкой на любую тень. Необходимо научить их бояться любого шороха, а для этого надо выбивать группы преследователей целиком.

Уходил с группой Зераха и один из моих радистов, но тоже с самыми полными инструкциями от меня. Двое мастеров изучили схему подзарядки батарей для рации, тряхнули седыми головами и сказали, что сделают в лучшем виде. Если эти мужики сказали, что сделают, значит, будет ещё лучше. Знали бы они, что такое кондиционер, подзарядка ещё и кондишином работала бы.

Группы разведчиков «Погранца» тоже напитались диверсантами – из-за линии фронта прислали несколько групп по три человека. «Белка» расконсервировал бронетранспортёр, перепугав всех пришлых диверсантов и в очередной раз вогнав в ступор Смирнова и майора Сотникова. Они аж подавились – обед у нас был, а пришлые схватились за оружие. В общем, сюрприз удался.

Никто из людей майора Сотникова даже не подозревал о том, что под копной старого, слежавшегося сена сразу за невысоким ельничком стоит закопанный в землю бронетранспортёр, наставивший на землянки гостей стволы двух пулемётов, а к нему ведёт тщательно замаскированная траншея и небольшой подземный ход из скрытого в поле окопа охранения.

Обползав всё на коленках, бывалый диверсант обескураженно присел на скамейку перед землянками, бездумно уставившись в стволы «станкачей». В случае огневого контакта ни у кого из его людей не было бы ни единого шанса остаться в живых. На бронетранспортёр была установлена просмоленная деревянная крыша, и пулемёты были в постоянной боевой готовности.

В мою личную группу вместо «Старшины» и «Сержа» добавили двоих мастеров-рукопашников. Идею обижать станции я не бросил, но начать решил не с них, а с резервной базы горючего, для чего обложил дороги наблюдателями «Погранца» и посадил на телефонные линии слухачей.

После триумфального выхода отряда «Второго» за линию фронта немцы сначала взвыли на все голоса – радиостанции и газеты я имею в виду, – а затем ощутимо расслабились. Это подтверждали и наблюдатели, и разведчики, и слухачи. На просёлочных дорогах появилось больше одиночных полицаев, телег, а чуть позже, когда просёлки просохли, и мотоциклистов. Так что, когда на деревьях появилась первая листва, у меня было достаточно разной информации, чтобы я мог ударить упырей всей накопленной за два с половиной месяца силой, но сначала мне необходимо было отправить группу Зераха.

В этот раз я отправлял Зераха по-тихому, и только пройдя дорогу Екабпилс – Резекне, он должен был сделать короткий рывок и затихариться уже на месте, пережидая обязательные зачистки. И вот наконец, двадцать четвёртого апреля, этот день наступил. Ночью пришла короткая радиограмма. «На месте. Норма». Отряд Зераха пришёл на место и через пару дней отправит свои диверсионные группы в рейды. Можно было начинать работать.

В ту же ночь из базовых лагерей стартанули четырнадцать групп дальнего действия. Эти группы состоят каждая из трёх человек. За четыре ночи они должны уйти минимум на шестьдесят километров в разные стороны и двадцать девятого апреля начать работать по своим маршрутам. Никаких заданий им не даётся. Всё сами, хоть под кустами валяйтесь.

Группы стандартные. Снайпер, он же командир группы из снайперской группы «Рыси», и два автоматчика, прилетевших с Большой земли. Вооружение и экипировка нашего отряда. Авиэль замотался всё подгонять, но новые бойцы были в полнейшем изумлении от того, что им давали. Помимо оружия с глушителями и наших боеприпасов мы выдавали мины ПМП, разгрузки, рейдовые рюкзаки, часы, немецкие штык-ножи или штык-ножи от АВС и компасы.

Карты мы тоже давали командирам. Группы шли как раз по тем районам, на которые у нас были полные листы карт. Большинство командиров групп были либо местные, либо побегали по тем районам осенью с «Погранцом». Мои бойцы проводили полный инструктаж по оружию, действиям и отработанной тактике. Возвращение – тоже сами, но не менее чем через две недели и не позднее пятого июня. У них было только одно условие: не работать в двух четко обозначенных им районах. Все рейдовые группы вернутся не сюда, а на оговоренные запасные базы, построенные прошлой осенью «Погранцом».

В эту же ночь пошли ещё семь групп по пять человек с таким же заданием, но по поездам. Они должны были выйти на позиции и в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое апреля заминировать железнодорожные ветки по нужным нам направлениям, оставив две основные. Линии Екабпилс – Даугавпилс и Каунас – Даугавпилс нельзя было трогать ни под каким предлогом. Эти группы были с опытными бойцами, знающими район боевых действий, недаром «Погранец» людей по осени гонял.

В эту же ночь «Погранец» со своими отморозками… Ах, простите! Со своей личной группой «обидит» склад горючего, уйдёт на одну из старых баз и затихарится. Для этой операции я выписал с Большой земли полтора десятка экспериментальных гранатомётов РПГ-1. Это те же самые РПГ-2, только одноразового использования, как «Мухи» или «Шмели». Они сейчас проходят войсковые испытания в различных операциях. Гранатомёты давали полную гарантию уничтожения склада. «Погранец» уже разминировал подходы к складу и наметил места расположения гранатомётчиков.

Это первые гранатомёты, которые были изготовлены по моим чертежам, отправленным ещё в сорок втором году. Изготовление их притормозили, были какие-то сложности с опытными образцами, но с появлением в отряде Смирнова изготовление ускорилось, и мы наконец получили свои РПГ.

С группой «Погранца» идут четверо специалистов из спецгруппы НКВД. Я так понимаю, для проверки эффективности образцов и соблюдения секретности по оружию. После применения гранатомётов эта спецгруппа, сопровождаемая одной из боевых групп «Погранца», самостоятельно уйдёт в Белоруссию, в один из партизанских отрядов.

Моя группа проводит их и пойдёт в рейд по своему маршруту. В своё время Виталик просил наведаться в его деревню под Россонами. Полицаи там больно сильно зверствовали. Вот и пусть ребята по пути порядок наведут. Тем более что эта группа усиленная – целых семь человек.

Эстер, Авиэль, двое мастеров, тройка охраны и два врача, которых нам дали вместо семьи Генриха Карловича, остаются на одной из запасных баз. База, на которой мы все сейчас находимся, консервируется, и её группа охраны становится маршрутной, выбивающей упырей в округе.

Смирнов с двумя своими людьми улетел девятнадцатого апреля, здесь ему пока делать нечего, а работы на Большой земле у него очень много. Свои знания я сливаю очень дозированно. Сейчас, в числе прочего, он повёз светошумовую гранату «Черёмуха» и напалм. Только не надо мне рассказывать о неэффективности напалма, не надо им джунгли заливать. Вполне достаточно использования при бомбардировках различных объектов, да и диверсанты и партизаны будут довольны. В любом партизанском отряде на улице можно приготовить и сжечь всё, что угодно. Сколько деревянных мостов в тылу противника сгорит, я даже представить не берусь.

Моя группа не торопясь выходит к Даугавпилсу и ждёт, когда на станции скопится достаточное количество поездов. Дальше понятно. До этого свободный поиск, прогулки по лесам и окраинам города, ознакомительная экскурсия по самому городу, посещение мест боевой и трудовой славы. Словом, обычные мои шалости.

В этот раз со мной идут «Фея» и Тая, «Чук» и «Гек», «Гном» и «Ёж». Кроме них мне добавили двоих новых ребят Смирнова – «Кубика» и «Рубика». «Кубик» просто квадратный. Невысокий молодой парень с невообразимо широкими плечами, длинными руками и огромными кулаками. Этакий Кинг-Конг в миниатюре. Очень дополняет моих малолетних телохранов. «Рубик» выше среднего роста, белокурый, голубоглазый, стройный. Истинный ариец, как сказали бы в моё время, очень быстрый и сильный – мастер ножевого боя. Того, что он вытворяет ножом, я никогда в жизни не видел, хотя видел многое и кое-что умею сам. «Рубик» – производная от Романа.

Оба в совершенстве говорят по-немецки, форма на них сидит как на натуральных немцах, документы мои мастера им сделали. Когда ребята на эти документы глянули, в осадок выпали оба. По их авторитетному мнению – а не верить таким разведчикам оснований нет, – с этими документами можно идти в любую комендатуру и становиться на довольствие. «Кубик» с «Рубиком» потом сходили, посмотрели на людей, которые делают такие ксивы, и чуть не попадали на месте. Они-то думали, что там условия как в типографии. Конечно, я создал людям рабочие места, но я же не волшебник.

Вышли мы вместе с «Погранцом» двадцать пятого апреля, днём. Двигались большим, солидным отрядом на восьми телегах с отрядом полицейских. Мы, понятно, на транспорте, полицаи, с подобострастием и поклонами, пешком. Ничего, побегают, не маленькие, за зиму их так натаскали, любую тройку в телегу можно запрягать.

Наша колонна ничем не отличалась от встречавшихся нам полицаев, кроме оружия. У всех наших были немецкие автоматы и СВТ или АВС, у каждого по «Вальтеру» в щегольской кобуре, а то и по два, даже мои псевдонемцы выглядят много скромнее. Гранатомёты лежали на телегах. Пришлось вставить «Погранцу» клизму со скипидаром в одно интересное место – встречные полицаи выглядели сильно беднее по вооружению.

Подозвал, вставил. «Фея», дружески улыбаясь, предложила для контроля приказа командира прислать Таю. «Погранец», услышав такое, взбледнул с лица. После того как Таю обучили стрельбе, она дважды стреляла в него. Оба раза пули прошли впритирку с ушами. На корноухого «Погранца», потерявшего мочку уха осенью сорок первого, это произвело огромное впечатление. Без разрешения в землянку к девчонкам он больше не входил.

Так что вскоре моя полицейская команда выглядела как все встречающиеся нам полицаи, лишнее оружие было заныкано на телеги, пистолеты спрятаны, ранцы сняты. Впереди колонны шла тихая разведка «Погранца». Раньше во главе этой разведки гулял сам «Погранец», а сейчас один из пришлых диверсантов. «Погранец», побегав с ним по лесам, поставил этому парню самые высокие оценки по всем дисциплинам, а потом сам принялся у него учиться.

Первый день прошёл спокойно. Двигались мы по лесным просёлочным дорогам и не спеша. К вечеру дошли до группы озёр, выйдя с другой стороны того большого озера, на котором была самая первая наша запасная база. В этих местах мы никогда не работали, и, прорабатывая маршрут движения, я намеревался здесь не только разведать окрестности, но и переночевать. Остановились на здоровой поляне в лесу чуть в стороне от просёлочной дороги, и, пока часть народа занималась устройством временного лагеря, разведчики разбежались по окрестностям.

Ночь прошла штатно. Разведчики обнаружили два сожжённых хутора со старыми захоронениями и спрятанные в лесу лодки. Свежих следов ни в лесу, ни на берегу не было, и мы с «Погранцом», прикинув по карте, решили, что он отойдёт сюда и в случае чего переберётся на недалеко расположенные мелкие острова. Место было очень неплохое, но разведывать долго времени у нас не было. Разошлись мы с «Погранцом» через семь часов. Он пошёл направо в лес, к складу, а мы прямо вдоль просёлка и дальше по своему маршруту.

Тыловые районы – это тыловые районы. Большое расстояние до линии фронта, лояльное к немецким оккупационным войскам население, благоприятные природные условия и неплохо развитая дорожная сеть накладывают свои отпечатки на поведение тыловых служб немецкой армии. Нет жёстких прифронтовых облав, концентрация боевых подразделений невысока, а охранные части стоят только в ключевых местах, охраняя мосты, склады, аэродромы и прочие многочисленные военные объекты.

Конечно, очень много полицаев. Местная вспомогательная полиция уже давно реорганизована в охранные батальоны, которые принадлежат теперь СС, но у них другие заботы – пленных расстреливать, местных грабить и партизан вешать. Работы у ребят много, и о себе опять-таки надо заботиться, так что колонны на дорогах не такие частые и идут практически без охраны. Очень много одиночных машин всяких тыловых и административных служб, ползут телеги крестьян и те же местные полицаи, но в основном обстановка мирная. Была до нашего появления.

Развлекаться мы начали уже на следующий день, после того как разошлись с «Погранцом». Я бы погулял пару дней по лесу со своими девчонками без войны, тем более они не были против, но не судьба. «Гном» с «Ежом» отличились, они у меня в качестве передового дозора по окрестностям бегают, периодически пересекаясь со второй парой, с «Чуком» и «Геком», а мы впятером рядом, не торопясь, прогуливаемся. В общем, пока мы прогуливались, моя разведка зарезала троих полицаев, которые на красивой лесной полянке разложили местную деваху. Даже пленного не взяли, уроды малолетние.

«Ежа» хлебом не корми, дай только полицая зарезать. Режет хитро: ножом в печень или несколько раз в брюшину – и смотрит, улыбаясь, как полицай корчится от дикой боли. Крыша у него наглухо съехала, но только в этом. В быту, на тренировках, в общении с друзьями – нормальный семнадцатилетний мальчишка, каким-то чудом доживший до весны сорок третьего года. О том, что он пережил за первую военную зиму, его даже «Гном» боится спрашивать.

В результате вместо спокойной прогулки по лесу нам пришлось убегать оттуда, как вспугнутым оленям. Девчонка-то нас видела, а наша рейдовая одежда здорово от полицейской формы отличается. Правда, пока она на своей телеге до дома добралась, мы уже километров двенадцать пробежали, но прогулка была испорчена.

При планировании операции я так строил маршруты своим группам, чтобы они не пересекались и не заходили в этот район. Здесь, в этом районе, должна была работать только одна группа минирования железной дороги. Но и она, заминировав железнодорожную ветку Даугавпилс – Краслава, переправится на ту сторону реки Западная Двина и уйдёт дальше по маршруту в сторону Каунаса. Эта группа, как и несколько других рейдовых групп, на наши базы уже не вернётся.

Часть групп, разведывая в пути отмеченные мной и «Погранцом» объекты, уйдут не к нам, а на осенние базы Зераха. То есть рейд у них будет в один конец. Остальные должны рассредоточиться по трём запасным базам. У меня было ещё три наработки в наших районах, и вот эта операция будет в основном операцией прикрытия. Основная цель таких рейдов немного другая, и заключается она в том, что Смирнов был шокирован эффективной работой моих малых диверсионных групп. И он, и следователи НКВД, в течение нескольких месяцев допрашивающие меня, и его высокопрофессиональные диверсанты были в шоке от методов моих действий, массового использования оружия с глушителями, гранат, экипировки и мин ПМП.

Мины ПМП, усовершенствованные Марком и выпускаемые нашими мастерами, вот уже второй сезон пользуются небывалым спросом и популярностью. Вероятнее всего, именно из-за них за меня дают уже больше двухсот тысяч марок и целый гипермаркет разнообразных местных подарков. Видимо, наши с Марком крестники добрались до дома и теперь остаток жизни будут передвигаться на четырёх ногах.

Вместо патронов от пистолета ТТ Марк использует патроны от винтовки «Бердана» – пуля в них безоболочечная и весит одиннадцать граммов. В мастерской делают на пуле крестообразный надрез и получают элементарную экспансивную пулю, пробивающую подошву сапога и разваливающуюся прямо в ступне. Пуля распадается на четыре части и, иногда не пробивая даже верх обуви, разносит кости ступни на мелкие осколки и шинкует в мелкий винегрет кожу, мышцы и сухожилия.

Ранение получается такое, что нога есть, а пользоваться ею уже нельзя. Если такая пуля попадает в пятку – удаляют всю ступню, если в ступню – кому как повезёт, но ходить всё равно придётся только на костылях. Ну а госпиталь, длительное лечение и поездка на их немецкую родину – это дополнительные подарки от нашего отряда.

Страшнее патронов от винтовок «Бердана» в ПМП только охотничьи патроны, набитые сплющенными пулями и исковерканными гильзами, и самодельные фугасы направленного взрыва. Охотничьи патроны – понятно: после выстрела невезунчику отрывает ногу до самого паха, а взрыв подобного фугаса выкашивает всё живое на расстоянии тридцати метров, нанося просто дикие ранения. Обычная пуля в животе это ерунда по сравнению со сплющенной и скатанной в трубочку гильзой от «трёхлинейки» или шестнадцатиграммовым обрубком арматуры в том же животе.

Даже простая противопехотная мина весит достаточно много, а такой мелочовки каждый боец набирает минимум по три десятка. Ставят ПМП только на дорогах, но не сплошняком, а максимум по две и вразнобой. Не в ногу прилетит, так в колесо машины или мотоцикла. Неоднократно бывало, что после срабатывания одного такого сюрприза движение перекрывали на несколько часов для проверки дороги сапёрным подразделением.

Перекрывать-то перекрывают, только пойди, найди на дороге гильзу, скромно прикрытую листом, сорванным с дерева, или присыпанную песочком. Бывало, и сапёрам прилетало. Это же просёлки, а асфальта на них нет и ещё лет тридцать не будет. На этих дорогах разбросано немереное количество железного хлама, особенно после боёв сорок первого года. Старые гвозди, осколки бомб, снарядов и мин, стреляные гильзы и пули, так что использование миноискателей и щупов не прокатывает.

Слышал я, что осенью прошлого года упыри пленных использовали для разминирования дорог. Пять-семь пленных таскали по дороге катки, сделанные из брёвен и обрезков досок. Узнав об этом, «Погранец» проявил разумную инициативу. Две группы охраны таких «сапёров» ребята «Погранца» выбили подчистую, освободив три десятка пленных, а когда немцы увеличили охрану, ещё семь раз обстреливали охранников, увеличивая свой личный счёт и тренируя снайперов групп. В общем, «Погранец» прошлой осенью развлекался, как умел, а научили мы его с «Сержем» неплохо.

Доработал «Погранец» тактику диверсионной тройки без меня. Летом прошлого года, сидя в узком кругу молодых, но уже опытных диверсантов, я предложил в случае убитого полицая, не подтверждённого документами, откладывать и приносить на базу одну отстрелянную гильзу. Это просто затем, чтобы ребятам проще было отчёт о рейде писать.

Идея понравилась. Сколько под это дело полицаев перебили, мама дорогая! Оружие-то с глушителями. До смешного доходило. Вышел хозяин на крыльцо дома покурить, и нет его полчаса. Выскакивают домашние, а он уже полчаса как холодный.

Едет машина по дороге. Неожиданно она слетает на обочину или впечатывается во встречку. Шум, гам, суета, покорёженная машина, покалеченные полицаи и немцы, а у водилы незапланированная природой дыра в головёнке. Разумеется, стрелков уже и след простыл. За полчаса эти лоси уже пару километров отмахали.

Идёт по «железке» поезд с техникой. Всё как у взрослых. Впереди и сзади состава – платформы с пулемётами или автоматическими пушками, на каждой теплушке или открытой платформе – часовые. Приходит поезд на станцию, а половина часовых уже очередь в небесную канцелярию занимает. Где им прилетело? Когда? Покрыто мраком. Про въездные посты в маленьких городах и посёлках я и не говорю. Ночами полицаи меньше чем по десятку человек уже и не стоят, да ещё и рогатки, оплетённые колючей проволокой, выставляют.

Конечный результат всей этой летней и осенней развлекаловки прошлого года – куча стреляных гильз размером с огромный муравейник. Предложил я это тогда специально. Сухие строчки отчётов видны только руководству отряда, а эта всё увеличивающаяся кучка стреляных гильз была видна всем: и девочкам с кухни, и мастерам, и докторам, и раненым, и Смирнову с товарищами.

Итогом действий нашего отряда за весь период боевых действий стало несколько здоровых мешков с документами, которые с огромным облегчением сгрузил Смирнову Авиэль, под расписку, разумеется. Туда же ушли и журналы боевых действий, и всякие второстепенные документы, которые мои группы нагребли за полтора года нашей войны. Здорово помог мне и рейд в Екабпилс, в котором поучаствовали «Чук» и «Гек». Я думаю, они исписали просто гору бумаги. Так что у Смирнова и его людей появилось очень много самых разнообразных дел.

Загрузив подобным образом Смирнова, я собирался встряхнуть упырей и чуть позже заняться немного другой работой. Для неё я собрал у «Погранца» всех снайперов, которых успел подготовить «Рысь». Все снайперы, которые рассредоточены по рейдовым группам, после возвращения на наши базы, и те, кто бегает сейчас с «Погранцом», будут чуть позже выполнять два моих персональных задания. Рейдовые группы сейчас отвлекают внимание от районов своих будущих боевых действий.

Засветившись, я решил больше не скромничать, и за два дня «Чук» с «Геком» и «Ёж» с «Гномом» вырезали двадцать восемь одиночных и не очень полицаев и немцев, в основном по двое-трое. Была и группа в пять человек на грузовике, который мы с благодарностью приняли и заныкали в пригороде Екабпилса. Трупы, разумеется, убирали, ровно как и телеги с коняшками.

Засветки я не боялся. Всего только через сутки здесь такое начнётся, что всех пропавших спишут на действия моих групп. Сейчас идти в город было немного рано, необходимо, чтобы на станции скопились поезда. В своё время из одной разведки «Погранец» принёс сведения об одной штабной телефонной линии, и мы её периодически слушали, когда были в этом районе, так что вечером двадцать восьмого мы были рядом с ней.

Ночью мы с удовольствием полюбовались на багряное зарево, осветившее небо над лесом, а потом с таким же удовольствием прослушали немецкую версию развития событий. Паника была полная. Склад горючего скончался в мучениях, а «Погранца» даже не видели. Снайперы группы сначала выбили часовых на вышках и вообще перебили всех, до кого смогли дотянуться.

Пять поездов слетели мухой, затем, чуть позже, накрылись ещё два. Один из них вместе с небольшим мостом. Сведений о группах подрывников немцы нам не сообщили, значит, никого не обнаружили. Истерика в штабе продолжалась всю ночь, потом немного поутихла, но пошли сообщения о действиях рейдовых групп.

Ребята развлекались по полной программе. По информации немцев, наши забросили к ним целую дивизию, где-то даже парашюты видели. «Рубик», слушавший переговоры штаба охранной дивизии, хохотал так, что девчонки отпаивали его водой.

Какая-то группа выбила охрану переезда и захватила бронетранспортёр. Дикий бронетранспортёр объявился через четыре часа в большом посёлке и, стреляя из двух пулемётов и разбрасывая направо и налево гранаты, прошёл его насквозь. Десятки трупов и раненых упырей из роты карательного батальона, расквартированной в посёлке. Они как раз грузились в машины.

Стопудово ребята наблюдали за посёлком и ждали, когда упыри соберутся в кучу. Это, похоже, какие-то подрывники, их пятеро. Грохнули «железку» и под шумок захватили «Ганомаг». Я хочу потом в глаза посмотреть бойцам этой группы. Нельзя так упырей пугать. В тот район два батальона полицейского полка стягивают. Там же все окрестности будут завалены отходами жизнедеятельности человеческого организма – ребята обязательно поставят на дорогах штук пятнадцать ПМП. Я не я буду, если у Смирнова каждому по «Знамени» не выбью. Откажет, свои ордена отдам.

Другая группа залезла в большой посёлок и прихватила за бейцы штабного офицера, отдыхавшего с местной девахой, по пути вырезав ножами его собутыльников, ординарца и шофёра. Причём самого оберст-лейтенанта[5] после допроса повесили на воротах дома с глумливой табличкой в стиле «Сержа».

Концлагерь в Резекне опять обстреляли снайперы, перебив часовых на вышках и разнеся гранатами пост на въезде, – похоже, три рейдовые группы объединились. Правда, лагерь уже размерами не впечатляет: несколько небольших бараков поставить удалось, а всё остальное в прошлый раз сгорело. По пути ребята сожгли одну вышку и две грузовые машины. Потом эти ухари принялись отстреливать тех, кто подтягивался на пожар, а так как сначала подтягивались полицаи из окрестных посёлков и деревень, то их очень красиво разложили по подъездным дорогам, напоследок заминировав сами дороги.

Судя по истерическим воплям начальника одной из комендатур, нападавших было как минимум батальон при поддержке танка. Вот «Руль» год назад упырей своим танковым рейдом напугал. Даже через год всем танк мерещится.

Количество местных полицаев, попавших под горячую руку рейдовых групп, уже в первые три часа перевалило за сотню, а информация всё прибывала и была сильно не полной, так как со многими районами и местечками не было связи. Телефонные линии, маленькие мостики, связные мотоциклисты, одиночные полицаи уничтожались в первую очередь. Группы ремонтников-связистов отстреливались вместе с охраной, мы узнали о двух таких случаях.

Полетели в воздух машины и телеги, некоторое количество мин рейдовые группы взяли. Совсем немного, на горбу много не утащишь, в основном ребята брали патроны, ПМП и гранаты, но запасец у рейдовых групп был. «Погранец» в разных районах ещё зимой оставлял небольшие заначки с минами и гранатами, чтобы в рейдах с собой не таскать лишний груз. Так что небольшие склады боеприпасов у нас по всем районам заныканы.

Сгорели два склада, и перебиты были полицаи, охранявшие их. Один склад полицейского участка неожиданно взорвался – куски полицаев собирали по всей деревне. Вот это работа по прошлогодним разведкам «Погранца», это я отдельно в итоговом рапорте отмечу.

Ближе к вечеру паника немного утихла, и заработала отлаженная машина немецких штабов. Перерезать все коммуникации и линии связи мы всё-таки не могли, нас всё же не дивизия, но «Рубик» и периодически меняющий его «Кубик» мелким почерком исписали гору бумаги. Немцы шпарили открытым текстом, выдавая конфиденциальную штабную информацию и перечисляя и многократно увеличивая художества моих ребят. Ещё ночью подсев на линию связи, я разрешил «Гному», «Ежу» и «Геку» с «Чуком» пробежаться по окрестностям. Сработались эти четверо моментально, так как на базе тренировались вместе, а сейчас они, подпрыгивая от восторга, умчались в лес.

Информацию о них мы получили через шесть часов. Какие-то безбашенные отморозки, а иначе их назвать нельзя, захватили броневик на полустанке, перебив всех полицаев. Выгнали этот броневик на дорогу и высадили весь боекомплект по колонне карательного батальона, спешащего в Резекне на грузовиках. Я думаю, говорить о том, что на полустанке не осталось ни одного целого строения, не надо. Они нам позже ещё и пожрать притащили, чем полицаи поделились, хотя мы совершенно не голодали.

Сидели на телефонной линии мы двое суток. У меня сложилось впечатление, что всё то время, что мы прослушивали линию связи, рейдовые группы не спали, ставя районы своих действий на уши. Я не знаю, что творилось в этом штабе год назад, но сейчас паника была полнейшая, а эффективность работы диверсионных групп выше всяческих похвал.

Этот экзамен Смирнова мои ребята выдержали с честью. Конечно же, это эксперимент Смирнова. Ведь именно для этого были привезены диверсионные группы, а во главе троек встали снайперы «Рыси» и разведчики «Погранца», делясь с молодыми ребятами своими знаниями и опытом. Ну, а результаты мы двое суток слушали. Людей нам привезли тогда, когда забирали моих, и времени на подготовку и боевое слаживание было крайне мало.

Глава 7

1 мая 1943 года

В город мы зашли второго мая. В ночь на первое дошли до пригородов и по старой информации добрались до дома полицая. Это ещё информация переводчицы Лотты и её братца. Перед выходом я тщательно отфильтровал её и выбрал всё, что мог использовать на этом выходе. Мы не были здесь полтора года. Тогда было всё просто. Нас никто не ждал, да и ночь в конце октября значительно длиннее. Сейчас же и ночи короче, и народу по окрестностям шарится значительно больше, но, к нашему счастью, или их, это как посмотреть, никто нам не повстречался.

Дом был большой, полицай занял его ещё летом сорок первого, но жил только с двумя женщинами, матерью и сожительницей, которых мы недолго думая заперли в подполе. Вот только хозяина дома не было, пришёл он утром с тройкой своих приятелей. Вернулись ребятишки с ночной смены, где уж они там трудятся, мы, разумеется, не знали, но они с нами поделились сразу же, как только в себя пришли.

Из дома мы ушли следующей ночью. Ни дом, ни его обитатели нашу встречу не пережили. Сгорели они. С деревянными коттеджами бывает, прямо напасть какая-то, вечно горят. В некоторых случаях прямо с хозяевами.

Движение по городу я выбрал по рижскому варианту. «Фея», я, «Рубик», «Кубик» и Тая – дневной вариант со всеми документами. Остальные спрятались в квартире недалеко от центра города. Переводчик городской комендатуры сегодня по какой-то причине не вышел на работу. Квартира у него была закрыта на ключ. В то время, когда мы покидали его весьма уютное жилище, он очень плотно общался с «Гномом» и «Ежом», искренне рассказывая о своих сослуживцах и, главное, о соседях по подъезду.

Первая прогулка по городу ничего не дала, она была скорее ознакомительной. Основную скрипку в нашей компании играл «Рубик». Ой, простите великодушно, оберштурмбаннфюрер СС Хартманн Ланге, «Кубик» у нас был оберштурмфюрером СС Гансом Брауном, ну а я унтершарфюрером[6] СС Вольфгангом Шрёдером. Ну и что, что они неожиданно скончались год назад? Зато на меня форма почти идеально подошла, а на остальных перешивать пришлось.

Наша швейная мастерская заколебалась перешивать форму «Кубику». На эту обезьяну, в смысле нестандартную фигуру, ушло столько времени, что проще было сшить новый мундир. Девочки были просто девочками, одежды у нас было много ещё из старых запасов, так что немного терпения, материала и мастерства Авиэля, и две красотки, бойко лепечущие на плохоньком немецком и глупо хлопающие глазёнками, готовы.

Роскошные волосы «Феи» цвета вороньего крыла пришлось опять стричь и убивать перекисью, а Тая блистала своими длинными, почти по пояс, русыми волосами. Я категорически запретил их обрезать. В результате все встречающиеся нам мужики смотрели только на неё, но познакомиться не пытались. К сорок третьему году количество самоубийц среди немцев и полицаев сильно сократилось. Все прекрасно знают, что такое гестапо.

Совсем в центр города и к вокзалу мы не совались, меня интересовали больше подходы к вокзалу и общая обстановка в городе. С общей обстановкой в городе всё было в порядке, к нам никто не цеплялся, а вот с подходами к вокзалу всё было намного хуже. Впрочем, пару домов для скрытого наблюдения я наметил.

Вернувшись в квартиру к переводчику, мы с ним быстренько прикинули, кто у него есть из знакомых в нужных мне домах. К сожалению, оказалось, что никого, но была пара знакомых в домах рядом, так что наметили очередного чиновника, к которому ночью придут сотрудники гестапо, и простились с гостеприимным хозяином.

Сразу после нашего ухода переводчик комендатуры покончил жизнь самоубийством, повесившись на крюке от люстры. Даже не представляю, чего это он, но чужая душа – потёмки. Может, какая личная трагедия у мужика? Теперь уже и не спросишь.

Да, кстати! Наша с «Сержем» незабвенная секретутка из полицейского управления, Илзе Гайлитис которая, скончалась от неразделённой любви к штыку от «трёхлинейки» под лопаткой ещё в ноябре сорок первого года. Прямо в госпитале. Кошмар! Звери из отряда «Второго» бесчеловечно убили-таки пламенную патриотку. Три удара штыком от «трёхлинейки»! Двоечник. С первого раза не попал, что ли?

Нашего добровольного помощника приняли сразу после убийства прямо в госпитале, но он умудрился отличиться ещё раз. Молчать на допросе он не стал и даже гранату во двор попытался закинуть. Рядом с ним оказался заместитель начальника гестапо оберштурмфюрер СС[7] Альберт Вайнманн с двумя своими ближайшими подручными. Видимо, хотели отличиться.

В общем и целом, им это удалось, правда, не у всех получилось в целом. Вайнманна торжественно похоронили сразу, помощников закопали чуть позже и менее торжественно, а останки упыря повесили в качестве «Второго» на площади. Более того, вместе с этим невезунчиком крайне обозлённые немцы пристроили на виселицу ещё полтора десятка его приятелей. Некоторые из них добрались до виселицы прямо в форме. Чем они так не угодили гестапо, переводчик не знал, но «Гнома» он здорово этой информацией порадовал. Думаю, что руководство вспомогательной полиции таким образом прикрыло свои очень даже смертные тушки.

При обыске квартиры невезучего упыря нашли нашу листовку, заныканную на кухне, после чего трое неразумных полицаев в приступе служебного рвения залезли на чердак. Соседи нашего добровольного помощника, на свою беду проживающие в этом же доме, были очень недовольны – слишком тонким слоем полицаев размазало по чердаку. Половина крыши куда-то улетела, а сам чердак вонял тухлятиной всю весну, так как отскрести полицаев от стропил и обрешётки остатков крыши оказалось неимоверно тяжёлым занятием.

Так что за заначкой, оставленной мной, можно не возвращаться. Как жаль. Как жаль. Так хотелось вернуться. Мне очень нравилась квартира полицая, поэтому я и поставил фугас прямо над ней. Надо же было его куда-нибудь приткнуть. Чтобы далеко по чердаку не бегать, я оставил заначку с фугасом прямо у трубы печки, а в результате взрыва улетучилась не только некоторая часть крыши, но и двое гестаповцев, ещё трое полицаев и большая часть квартиры. Ещё пяток полицаев побило разлетевшимися кирпичами и двоих придавило, к сожалению, не до смерти. Вот это точно жаль.

Добрались мы до Гебитскомиссара Генерального округа Латвии ночью. Судя по обстановке и заныканным по всей этой громадной квартире тайникам, должность была у чиновника весьма хлебная. Таких комиссаров в Латвии шесть, знал бы, где живут остальные пятеро, только бы к ним в гости и ходил. Переводчик тоже был парень не бедный, но здесь просто другой уровень. Жил чиновник не один, так что пришлось пообщаться и с его моложавой супругой, вот она-то и рассказала о соседе по этажу, работающему на станции.

Злобное гестапо забрало труженика железнодорожного транспорта прямо в подъезде ранним утром, когда человек шёл на работу, и занесло в соседнюю квартиру. К вечеру мы знали всю обстановку на станции. Время смены патрулей, количество скопившихся составов, состояние взорванных путей, которые ударными темпами восстанавливали, и прочие мелкие, но крайне необходимые в нашем деле разности. Времени на очередное хулиганство у нас было очень мало, всего четыре часа полной темноты.

Станцию очень крепко охраняли по периметру, но вот технический въезд в депо охранялся не очень, всего только отделением полицаев. Находился он совсем недалеко от этого дома, но главное, что меня заинтересовало, – то, что все пути были забиты составами. Расположение составов мужик выдавать не хотел, но я был очень настойчив и показал ему пару любопытных фото из личной коллекции, а угрюмый «Ёж» сломал три пальца. Вечно он торопится. После чего достаточно пожилой железнодорожник решился на должностное преступление.

Не повезло Гебитскомсисару с соседом. Зачем сосед зарезал супругу этого почтенного человека, а потом накинулся с ножом на самого хозяина, теперь уже и не узнаешь. Отбиваясь от озверевшего железнодорожника, смертельно раненный мужественный чиновник отоварил нападавшего тяжёлым подсвечником по голове. Короче, и здесь все умерли.

На станцию мы пошли всей толпой. Девочкам опять пришлось переодеваться, остальные пошли так. Форма гестапо очень помогла на подходе к депо, а оружие с глушителями и правильно применённые ножи – при личном общении с охраной. Отличился «Ёж». Замечательно мальчишка кидает ножи. Натаскал его «Рубик» за остаток зимы и весну. Всё своё свободное время «Ёж» проводил с «Рубиком», и теперь и у этого «истинного арийца» есть ножи, сделанные специально для него.

После смены охраны въезда «Фея» и Тая потерялись внутри этого немаленького двора, буквально растворившись в темноте. «Рубик» в своей форме подполковника гестапо остался у ворот работать пугалом, высокомерно подняв нос. Мне, «Чуку» и «Геку» подошла форма полицаев, и мы принялись изображать из себя испуганных холуев важного господина. Ну а «Гном», «Ёж» и «Кубик» пошли «обижать» составы.

Управились они минут за сорок. За это время нам пришлось связать и утащить на задворки троих железнодорожников, не вовремя проходивших через наш пост, и завалить полицая с соседнего поста, сдуру зашедшего за сигаретами. Я уже думал, что придётся принимать бой, потому что торопыга Тая его сначала почти убила. Научили мы её стрелять, на свою голову. Только потом она спросила, чего его к нам занесло. Умирающий полицай честно сказал, что зашёл к свояку за сигаретами. Я не поленился проверить. Действительно, у одного полицая была пара неначатых пачек.

В общем, за этими треволнениями время пролетело незаметно. Пару трупов полицаев мы заминировали гранатами и успели отбежать четыре квартала, когда началось. Если честно, я не оборачивался, мне было как-то не до того. Что я, летающих цистерн не видел, что ли? Я в это время фуражку ловил, которую потерял на бегу. Неудобная форма, сапоги ещё эти с высокими голенищами.

Еле успели добежать до очередной квартиры, про которую нам рассказал недавно почивший высокопоставленный чиновник. Из подъезда, как раз перед нами, теряя на каждом шагу штаны, выскочил полицейский чин, но нам он был абсолютно не нужен. Бежал он по улице даже быстрее нас, но ему было недалеко – работал он на соседней улице. Как только мужик скрылся за углом, мы вылезли из темноты двора и шустренько доскакали до подъезда. Опять пинки в очередную многострадальную дверь, заспанная и весьма привлекательная фемина, грубые гестаповцы и абсолютно невежливые евреи, увидев которых барышня грохнулась в обморок. Очнулась она в маленькой, без окон, комнате типа кладовка, ну а мы затихарились в квартире.

Жили мы в очередном гостеприимном доме почти двое суток. Хозяин вернулся через полтора дня и очень сильно расстроился. Что значит «чем»? Тем, что разыскиваемые всей округой диверсанты живут в его квартире, и тем, что его фемина уже освоилась и строит глазки «Рубику», и не только глазки, надо сказать.

Мне пришлось рассказать этому красавцу о некоторых тонкостях женской души, побыть немного злобным «Вторым», постращать барышню «Гномом», а после всего запустить в комнатёнку «Рубика». После бутылки шампанского из хозяйских запасов и нескольких часов проникновенных разговоров по душам «Рубик» выполз из кладовки сильно измотанным. В результате и «Рубик» удовольствие получил, и мы узнали всё что надо и не надо. Пришлось «Гному» с товарищами сдвигать тяжеленный комод и вскрывать полы, мы сами в жизни бы не догадались, что там основной тайник.

Очень удачно упырь вернулся домой, и очень удачно, что именно он работал в штабе по нашей поимке. Много интересного рассказал, почти всё. Явки, пароли, документами поделился, справочной информацией, рассказал о суточном пароле для патрулей и соседях, живущих рядом. Только вот дурачком оказался. С паролем нас нагрел, а про подчинённого, живущего на первом этаже, проболтался. В результате этой оговорки правильный пароль они нам к середине ночи оба рассказали. В этих квартирах мы не скромничали, оставили листовки и не очень больно казнили хозяев. Они нас видели, а попасть всей толпой в местное гестапо только потому, что подружка полицая стала ещё и подружкой «Рубика», это, знаете ли, не наш метод.

К утру мы вышли из города, хотя патрулей было действительно много. Нельзя было оставаться в квартире, пароль менялся со сменой патрулей. Опять сыграли в театр – связали «Гнома» и «Ежа», но всё равно пришлось убирать два патруля по четыре лица. Машины в пути нам не попались, после въездных постов в смысле, в городе-то их было полно, а возвращаться к грузовику я не стал. Там почти наверняка была засада – искали нас очень тщательно, поэтому уходили мы пригородами, вдоль реки в сторону Краславы, выслав вперёд «Чука» с «Геком».

Уже выходя из города, я осознал, что для подобной развлекаловки группа слишком велика. Но приказ Смирнова был однозначен: без «Рубика» с «Кубиком» и «Чука» с «Геком» из лагеря даже хвост не высовывать. «Гном» с «Ежом», понятно, получили жёсткие наставления от «Сержа» со «Старшиной». Причём приказ у них не менее категоричен, а «Фее» с Таей приказы не нужны – они сами кого угодно построят. От их взглядов даже Смирнова передёргивало.

Зачем я брал с собой девчонок? Ведь они мне были совершенно не нужны. Как ни странно это звучит, для них это тяжёлая, но боевая учёба. Адаптация к обстановке в тылу врага, психологическая совместимость в группе, проверка боевых навыков в обстановке, приближённой к боевой, и ещё десятки параметров, остро необходимых девчонкам и, главное, мне. Нам ведь вместе ещё в Риге работать, и если «Фея» уже прошла необходимую ей практику и полный курс моего обучения, то Тая ещё щенок, в моём понимании. Злобный, слегка натасканный, вооружённый щенок, кусающий даже своих.

Мне пришлось пригрозить девочке, что она всегда будет работать на кухне или я прикажу ей весь рейд целоваться с «Гномом», если она будет так себя вести с бойцами внутри группы. Мужиков Тая люто ненавидит до сих пор, кроме меня. Как она относится ко мне, я не очень понимаю, хотя изо всех сил пытаюсь понять. Мне иногда кажется, что ей хочется меня зарезать, а иногда – что она пытается спрятаться за моей спиной.

То, что я сказал, что Таю научили стрелять, тоже не совсем соответствует действительности. Таю научили попадать в цель с близкого расстояния. Стреляют они с «Феей» из спортивных мелкокалиберных револьверов, рассчитанных на стрельбу не более двадцати пяти метров, но это без глушителя. При использовании глушителя дальность уменьшается, но на такое расстояние в городских условиях стрелять некуда, вернее, не в кого. Стреляют девчонки в упор, поэтому их учили стрелять на расстояние не более десяти метров, но сразу с двух рук. Бронежилетов здесь ни у кого нет, так что стрельба в грудь любым патроном либо смертельна, либо надолго выводит противника из строя.

Маленький калибр револьверов в данном случае минус – останавливающее действие слабое, и при высоком болевом пороге у мишени могут быть проблемы у стрелка. Девчонок так и учили стрелять несколько месяцев: навскидку, в голову и в сердце. В основном они стреляют в голову. У большинства людей документы лежат в левом нагрудном кармане. Ковыряться в документах, залитых кровью, не хочется никому. Но если «Фея» стреляет просто на поражение, то Тая стремится попасть в глаза или, в крайнем случае, в переносицу. И попадает.

Тая меня пугает – она убивает людей абсолютно без эмоций. Я приказал ей проводить все ликвидации, так она ни разу даже не поморщилась. Только глаза чуть прищуривает и лицо мгновенно каменеет. Пока я не знаю, как вывести её из этого состояния, поэтому держу её около себя и «Феи».

«Фея» заботится о ней, как о маленьком ребёнке, даже едят вместе – Тая одна никогда не ест. Один раз я «Фею» на сутки от неё убрал, так она за это время ни крошки хлеба не съела, ни глотка воды не выпила. Откуда у неё это, понять не можем, а раскачивать Таю, как в своё время «Фею», у нас ни времени, ни такого количества людей нет. Тая доверяет только Эстер, Розе, мне и «Фее». То есть тем людям, кто был с ней с самого первого дня её появления в отряде, и тем, за кем она сама ухаживала. Всех остальных с громадным трудом терпит рядом.

Распределив группы и отправив их по своим маршрутам, я остался не у дел, а Смирнов приставил ко мне наиболее подготовленных бойцов. Это я прекрасно понимаю. Вместо «Сержа», которого в своё время пришлось учить по ходу дела элементарным вещам, Смирнов дал мне двоих сработанных с моей группой боевиков и двоих профессиональных разведчиков, которые сделали за меня всю работу. Я только нарисовал им новую тактику действий: относительно безопасное нахождение в населённом пункте в короткий период времени.

Мы нигде не останавливались более чем на двое суток, уничтожали невольных свидетелей и собирали необходимую нам информацию прямо в месте своего нахождения. Такая тактика для «Кубика» и «Рубика» была совершенно незнакома, хотя всё то же самое делает любая разведгруппа, работающая в прифронтовой полосе. Просто в данном случае вместо естественных природных укрытий мы используем квартиры высокопоставленных чиновников, о которых узнаём в процессе хождения по городу.

Переждав день недалеко от небольшой деревушки в десяти километрах от города, мы ночью, украв лодку, переправились на другую сторону Западной Двины. Лодку оставлять не стали, чтобы не палиться, и отправили её поплавать вниз по течению, а сами за ночь отмахали километров десять прямо по дороге, благо здесь она была недалеко от реки. На днёвку встали в лесу у небольшого родника. Надо было передохнуть, выспаться, помыться и почистить оружие. Было у меня ещё одно дело, о котором при планировании операций я никому не говорил.

Сотни тысяч лет назад где-то в этих местах жила суровая банда неандертальцев. Не обладая ни интеллектом, ни силой, ни особенными знаниями и умениями, эти орлы с не прикрытой ничем задницей практически голыми руками забивали всей толпой огромный кусок мяса, обросший шерстью и здоровенными бивнями, да и не только его. Время было суровое, питались они всем, что шевелится, ползает и летает, от лягушек до саблезубых тигров, так что к определённому периоду своей жизни ребята становились универсалами. Цель у мужиков была очень благородная – они кормили своё племя, которое постоянно хотело есть.

Сегодня их потомки, вооружённые только автоматическими винтовками, небольшими знаниями, мизерным количеством времени и желанием выжить, гоняют огромную неповоротливую оккупационную машину, просто охреневающую от наглости этой мелюзги. Впрочем, упыри на сегодняшний день считают, что нас минимум батальон, но никто не собирается их в этом разочаровывать. Именно так я вижу и оцениваю действия своих боевых групп.

В прошлом году мне не хватило ни времени, так как большую часть зимы я провалялся в госпитале, ни опыта удержать и организовать свою толпу малолеток. Этой же зимой процесс тренировки набранной нами толпы юных и не очень «пионеров» лёг на плечи разведгруппы, которая со скуки передавала своим ученикам весь свой опыт, накопленный за сорок первый и сорок второй годы. Так как к нам попали далеко не последние бойцы, то сейчас имеем, что имеем. Ну а упыри пусть привыкают, им ещё до Африки с Южной Америкой бегать.

Двигаясь вдоль дороги, мы не торопясь прошли достаточно далеко, километров пятьдесят, убивая всё, что нам попадалось на дороге. Попадались в основном полицаи, немцы только два раза, оба раза одиночные мотоциклисты с пакетами. Ничего существенного они не везли – местная почта между подразделениями. Оба попались между Краславой и Даугавпилсом. Проторчав на развилке на Краславу больше суток и так никого путного и не дождавшись, я решил дойти по тому же просёлку до Дриссы, в надежде, что там мне попадётся кто-то, располагающий хоть какой-то информацией, и ещё через трое суток нам наконец улыбнулась удача.

Мы всё же переправились обратно через реку, оседлали дорогу Краслава – Дрисса и прождали всего-то до утра. Дорога здесь всё-таки оживлённей, а штабной автомобиль двигался вообще без охраны, не считать же охраной четырёх полицаев на двух мотоциклах. Знать, что мы вышли на тропу войны и двигаться без роты охраны при двух броневиках, – это вообще несусветная наглость. Сами виноваты.

Судя по допросу попавшегося нам гауптмана, в штабе охранной дивизии нехилая паника. Огромный треугольник Резекне – Екабпилс – Даугавпилс оцеплен и просеивается чуть ли не ситом. Только там задействовано два полка охранной дивизии и четыре карательных батальона с различными местными полицаями в качестве добровольно-принудительных помощников. Но, несмотря на все гигантские усилия, за всё время поймали только одну группу из троих человек. Ну как поймали? Видели издали вечером, как группа заходила в небольшой лес. За ночь туда подтянули два карательных батальона, никого не нашли, но нарвались на две растяжки в лесу и две мины ПМП в самой деревне.

Вот это для меня не новость. Ночью группа вернулась в деревню, ползком прошла через посты и отмахала километров десять в противоположную сторону. Именно поэтому они направление в лес и обозначили. Полицаи посчитали, что видели разведку диверсионного отряда, вернувшуюся в лес. Никому и в голову не могло прийти, что это диверсионный отряд в полном составе.

Впрочем, пусть побегают, никого в этих районах уже давно нет. Отработав в своих квадратах не более двух суток, группы ушли по своим маршрутам и уже давно вышли из-под облав. Стрелять они начнут через четыре дня и совсем в других местах. Это тоже оговорено с каждой группой отдельно.

Огромный лесной массив под Краславой, где находился склад горючего, тоже оцепили и четыре дня его обыскивали. В процессе поисков каратели потеряли две группы. Одну с концами, а вторую нашли на свою голову. Знающий «Погранца» как облупленного, я прекрасно представляю, как это было. «Погранец» перебил десяток полицаев, заскочивших на отдалённый хутор поживиться. Причём сделал это после того, как они, ограбив хуторян, возвращались обратно на реквизированной ими телеге.

Привыкшие к нашим приколам, упыри больше не трогают трупы и сразу вызывают сапёров или, укрывшись, стаскивают трупы, привязав верёвки. «Погранец» живописной кучкой накидал упырей на дороге, выпряг лошадок и отправил их пастись. После чего разгрузил телегу от халявных ништяков и поставил колёса телеги на прикопанные «лимонки». Два трупа, семь раненых, так сказать, небольшое дополнение к общим потерям.

Это только маленькие фактики из нашей весьма эмоциональной беседы с трясущимся от страха штабным чиновником. Наслушавшийся слухов о зверствах евреев из отряда НКВД и увидев «Гнома» с «Ежом», гауптман делал всё от себя возможное, чтобы не оказаться в петле. Хорошо, что он не знает, что «Ёж» с пленными делает. Зря гауптман опасался ребят. Зарезала его Тая.

Не менее ценной информацией поделился и полицай из охраны гауптмана, получивший от меня пулю в плечо. Информация касалась группы Давида. Рассказ выжившего тогда упыря здорово дополнил рассказ самого Давида.

Закончив свои проникновенные беседы со свежими покойниками, мы утопили их в ближайшем пруду. Не закапывать же? И так пришлось помахать лопатами – свои трофеи я топить не собирался. Оба мотоцикла и почти новую легковушку мы отогнали километров на восемь в сторону от дороги и спрятали технику в большом перелеске, выкопав для неё капонир и тщательно замаскировав. Здесь же и отдохнули остаток дня.

До конечной точки нашего маршрута оставалось, судя по карте, чуть меньше пятнадцати километров. За ночь и раннее утро мы их преодолели, выйдя из леса почти у Дриссы. До города оставалось всего километров шесть. В этих местах никто из наших групп не работал, и немцы это четко просекли. Именно поэтому наше справочное бюро в виде гауптмана двигалось практически без охраны.

С тех пор как здесь резвился Давид, прошёл почти год. Группу Давида затравили достаточно быстро только потому, что он действовал как неандерталец. Заскочил в район и пошёл как слон по посудной лавке, вырезая местных полицаев в деревнях, а когда дошёл до родной деревни и увидел пепелище на месте домов всех своих родственников, у него окончательно съехала башня. Давид и так-то был не слишком нормален и команду себе подобрал такую же.

Увидев в первой же деревне, что полицаи натворили за год, группа в полном составе моментально съехала с катушек. Упрекать мне этих ребят не в чем. Я и сам сошёл с ума именно в этих местах в начале сорок первого года, а Давид здесь родился, вырос, женился, у него родились дети, и в одночасье он потерял всё, что у него было. Представить себе, что он чувствовал, потеряв всех, кого он знал с самого детства, я просто не берусь.

Местные деревенские жители, на свою беду, мало чем отличались от тех, кому повезло оказаться рядом с убиваемыми еврейскими семьями, и они совершенно не скромничали в своих желаниях ограбить своих соседей, руководствуясь простым правилом: не пропадать же добру. Так что они просто забирали всё, что не выгребли с подворьев полицаи. Видимо, тогда Давид окончательно потерялся в этом мире.

Обнаружив во дворе того самого человека, которого он оставлял в качестве связного для нас, большую часть вещей из домов своих родственников, Давид, ни секунды не сомневаясь, вырезал всю его семью и сжёг его дом, считая того за пособника полицаев. После этого у группы не осталось ни единого шанса на жизнь. Человек был очень авторитетный, и группу Давида принялись травить даже местные жители.

Не знаю, пытался ли кто-то из его бойцов остановить своего командира или они сами были в таком же состоянии, но группа стальным катком прошлась по двум десяткам деревень, убивая всех, кто попадался им по пути. Причём жестокостью группа многократно превзошла местных упырей. Одних только повешенных, по рассказам чудом выжившего полицая, было больше четырёх десятков. Листовки Давид оставлял на каждом трупе, так что о нём очень быстро узнали, а так как Давид никуда не собирался уходить, то и обложили его так же быстро.

Первый раз Давид нарвался недалеко от Освеи. Потеряв половину своей группы, вырвался, сделал рывок на захваченной машине и ушёл аж под Миоры. Где опять очень громко выступил, повесив троих полицаев и втихую вырезав ножами ещё с десяток, поэтому о его выступлении узнали только утром. Из Миор Давид ушёл тихо, не прощаясь, и, делая короткие рывки по дорогам, ушёл сюда, к Дриссе. Именно здесь, совсем недалеко от города, Давид нашёл Таю.

Вот здесь, в этом посёлке, базировалась год назад и расквартирована до сих пор рота украинского карательного батальона. Именно отсюда они делают набеги на окрестные деревушки, уничтожая всех жителей, а вон в том длинном бараке живут от пятнадцати до тридцати местных девчонок, которых насилуют и убивают просто ради собственного развлечения. Здесь четыре месяца жила Тая, и отсюда её забрал Давид, положив остатки своей группы и уничтожив в коротком и безнадёжном бою около взвода карателей. Я узнал всё это от Давида и… от Таи.

Только мне она рассказала об этом. То, что с ней делали, она не рассказала даже «Фее». Рассказала мне. По пьяни. Получив информацию от тогда ещё живого Давида, я отложил это в далёкий загашник своей памяти и достал её только тогда, когда мы вместе с Таей ухаживали за «Феей». Подождав, когда «Фея» в очередной раз забудется тяжёлым наркотическим сном, я напоил девочку до невменяемого состояния и узнал всё.

Нет, я не извращенец. Я просто считаю, что за такое надо наказывать. Причём наказывать так, чтобы от воспоминаний содрогались даже внуки, а сейчас ужаснутся все. Просто все, кто это увидит.

Конечно же, я не безумец. Вдевятером роту мы не вырежем. Мне вырезать их мало. Очень хорошо, что посёлок обособленный. Именно поэтому никому из людей Смирнова я об этом не сказал ни слова и пока никому из моей группы. Кроме Таи.

Завтра сюда подтянется «Погранец» со своими ребятами, рейдовая группа охраны базы и группа Авиэля, которая по странному стечению обстоятельств состоит из хорошо обученных снайперов, вооружённых автоматическими винтовками с глушителями.

Именно поэтому в этой стороне не работала ни одна наша рейдовая группа, именно поэтому группа «Погранца» тащила на телегах некоторое количество напалма, который «Погранец» оставил у озера, и, наконец, именно поэтому я тянул время, тормозя движение своей группы. Никто из моих ребят, в течение двух дней разведывающих подходы к посёлку, до сих пор не знает, что я задумал.

Глава 8

14 мая 1943 года

Хорошо, что Смирнов дал мне этих четверых ребят: капитана осназа НКВД Романа Львовича Вишнякова («Рубик»), старшего лейтенанта осназа НКВД Владимира Николаевича Лапина («Кубик»), лейтенанта осназа НКВД Константина Алексеевича Белозёрова («Гек») и младшего лейтенанта осназа НКВД Остапа Харитоновича Гриневского («Чук»). Я этим ребятам по гроб жизни буду обязан, и весь мой отряд тоже.

Узнав, что я задумал, «Рубик» да и остальные трое вылупили на меня свои зенки и сказали, что они мне запрещают. На что получили вполне предсказуемый ответ, что клал я большой и толстый на их запреты и на запреты Смирнова тоже, если они чего не поняли. Впрочем, я их не заставляю, могут в сторонке постоять, это моё личное дело и личное дело моего отряда, а отряд уже подтянулся. Где? Да вон в соседней роще, копытом бьёт. Ага! Так мы не одни? Тогда другое дело! Тогда ты, «Командир», нам не мешай, мы подумаем. Смирнов сказал помогать тебе во всём, но живыми без тебя не возвращаться. Так мне «Рубик» и выдал.

Я же сказал, что Смирнов дал мне самых подготовленных своих людей. Они всё и сделали. Правда, пришлось ещё сутки подождать, пока «Погранец» со своей бандой сбегает за заныканным нами «Опелем» и раздобудет «Рубику» четыре пятилитровых бутыли с самогоном. Бонусом к заказанным четырём пузырям пошли десяток бутылок водки и три бутылки коньяка, которые они к тому времени уже подрезали. Оказывается, что снотворное у «Кубика» было с собой, вместе с ядом, кстати. Очень подготовленные у меня ребята оказались. На все случаи жизни.

Ужравшийся до невменяемого состояния подполковник гестапо со своими тремя собутыльниками. Простите, конечно же, сослуживцами. Обер-лейтенантом, водителем, ведущим легковой «Опель» зигзагом, от обочины к обочине, и валяющимся на заднем сиденье гауптманом, находившимся в состоянии «полные дрова», произвёл сильное впечатление на командира роты и всех его взводных. В принципе, для карателей картина была не новая. Они и сами периодически бывали в таком состоянии, но они никогда не видели подполковника и обер-лейтенанта гестапо, пьющих коньяк из горла.

Узрев новых собутыльников, невменяемый подполковник восторженно взревел и полез обниматься и дарить подарки. Так как ничего, кроме десятка бутылок водки и четырёх пятилитровых пузырей самогона, у подполковника не было, то внезапно нарисовавшееся начальство потребовало продолжения банкета. Кто же ему откажет?

Попробовали позвонить в город, но связь напрочь отсутствовала, и командир роты оставил внезапно свалившихся ему на голову гестаповцев до утра, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее. Ну а утром предсказуемо оказался со всеми своими главупырями в напалмовом костерке, а вся рота в петле. На кол никого сажать не стали, некогда, да и умельцев у меня сейчас таких нет. Перед «пионерским» костром упырей отдали Тае и девчонкам, которых мы освободили из барака, и каратели много раз пожалели, что родились на белый свет.

Впрочем, двое самых молодых упырьков остались живы, но только затем, чтобы передали своим сослуживцам моё личное послание. Я теперь знаю, где все они живут, и обязательно приеду к ним домой, пусть готовятся. Ну и что, что это буду не я? Они же этого не знают, а с раздробленными костями на ногах и переломанными во многих местах руками и пальцами проживут кастрированные упыри недолго.

У них тоже есть и родители, и жёны с детьми, и братья с сёстрами, и остальные родственники. Пусть ждут. Пусть верят, что этот ужас придёт к ним в дом. Семнадцать девчонок выжили, я обязательно отдам им домашние адреса карателей.

Командиру роты полевой жандармерии 284-й охранной дивизии обер-лейтенанту Эриху Пауку.

Рапорт

15 мая 1943 года диверсионным отрядом «Второго» уничтожена первая рота девятого батальона особого подразделения полиции, дислоцированная в посёлке Заречье. Все рядовые военнослужащие роты после жесточайших побоев и кастрации повешены. Командир роты обер-лейтенант Тимофей Мелешко, а также все командиры и отделение управления роты сожжены живыми. На месте акции оставлены листовки с именами унтерменшей.

Оставленные живыми двое сотрудников роты показали следующее. Группа бандитов «Второго» хорошо вооружена и экипирована, в основном оружием немецкого производства. Общее количество не менее сорока бандитов, среди которых действительно есть унтерменши, казнившие сотрудников батальона с показной жестокостью.

Вследствие удалённости места дислокации роты от населённых пунктов уничтоженная рота особого полицейского батальона была обнаружена спустя двое суток после произошедшего. В результате чего разыскные мероприятия по поиску диверсионной группы «Второго» были начаты с большим опозданием. Предположительно диверсионная группа движется на захваченных ею грузовых машинах в сторону города Полоцка.

Командир второго взвода роты полевой жандармерии 284-й охранной дивизии лейтенант Эрнст Кламмер.

* * *

Вот теперь можно и домой на машинах карателей, в их форме и с их документами, тем более что боятся их все здесь до трясучки. В смысле боялись. Мы обязательно вернёмся. Мы теперь знаем, где стоят ещё две роты этого батальона. Немецкий телефонный провод у нас ещё есть, а мало будет, ещё пару линий обдерём. Успели мы вовремя, эта рота жила здесь последние дни и собиралась передислоцироваться в район города Остров. След они здесь оставили очень кровавый, уничтожая в основном местные гетто.

Кстати, никакого отношения к украинским карательным батальонам этот батальон не имел. Это была сборная солянка из пленных шталаг-340. Сбились они в банду ещё осенью сорок первого, прямо в лагере, но по национальному признаку, то есть весь костяк роты состоял из украинцев. Это потом, уже после сольного выступления Давида, им добавили командира роты и взвод упырей, набранных на Западной Украине.

Сначала эта сборная солянка занималась только расстрелами внутри лагеря и гетто. Затем новообращённые упыри стали делать вылазки в соседние гетто и окрестные лагеря, набирая в свой состав местных предателей из концлагерей. Отметиться они умудрились везде: и в Даугавпилсе, и в Резекне, и в Себеже. В Себежеском лагере они побывали в начале апреля сорок второго, и именно там сформировав из них какое-то военизированное подразделение, немцы перебросили их на уничтожение небольшого гетто. Потом в следующее, и наконец они осели здесь, под Дриссой, выбираясь на карательные зачистки по ближайшим районам. Рота не рота, но чуть больше девяноста штук здесь было. Три взвода по двадцать упырей, взвод особо одарённых палачей и отделение управления, типа штаб.

Теперь можно и домой, на базу. Самогон у нас не переводится, девочек мы освободили, сейчас замутим шашлычка и будем ждать, пока остальные подтянутся. Пикник на природе, блин.

Всё равно я собирался в ту сторону. Может, и получится. Такого цирка никто не ждёт, а выглядеть будет очень оригинально. Под этот цирк мы вырежем всех на своём пути, это к гадалке не ходи. Пусть упыри перед смертью порадуются. Надо только на базу заскочить и забрать бронетранспортёр. Состояние «нет бронетранспортёра», здорово отличается от состояния «есть бронетранспортёр с двумя пулемётами».

Каратели, говорите? А женский карательный взвод не хотите? Они есть у меня, но всё равно необходимо сначала на базу заехать. Надо будет только «Фею» с Таей зарядить и с девочками поговорить. Без их помощи будет не так эффектно, да и форму упырёвскую надо постирать, а то в очередной раз противно.

То, что я сейчас задумал, не сильно отличается от моих обычных приколов. Дело в том, что каратели должны были передислоцироваться под город Остров и вместе с несколькими такими же ротами одной зондеркоманды начать зачистку прифронтовой полосы. Фронт у нас уже недалеко от Великих Лук, вот только простоит он здесь год. За этот год такие зондеркоманды уничтожат здесь огромное количество людей, сгребая из Новгородской и Псковской областей, Эстонии и Беларуси всех от мала до велика в те же концлагеря Латвии и Литвы.

В этих концлагерях уже уничтожили всех, кого загрузили туда в сорок первом и сорок втором годах. Евреев и раненых перебили первыми, пленные почти все поумирали от голода и тифа, гражданских тоже активно морят голодом. Детей вот только больше у матерей не отбирают, а просто держат вместе со всеми.

Уходя из Риги, мы раскидали более четырёхсот листовок с обещанием заняться семьями немецких врачей и обязательством сажать всех замешанных в заборе крови у детей на кол. Мне почему-то поверили на слово. А может, фото Ранке и главного врача госпиталя помогли? Клаус их много сделал. Сорок две фотографии мы в квартирах и видных местах развесили и семьдесят одно фото с повешенными.

По информации Смирнова, зимой в Риге сцепились солдаты испанской «Голубой дивизии» и полицаи охранного батальона. Очень испанцам не понравилась история с концлагерем, да и перспектива оказаться сожжёнными живьём из-за тыловых «героев» не сильно порадовала. Оказывается, в том госпитале сгорело семнадцать испанских солдат и пара офицеров.

Каратели выхватили от возбуждённых таким нерадостным будущим идальго приличных звездюлей. Испанцы очень убедительно объясняли свою позицию и под занавес беседы перешли к огнестрельным аргументам. В результате этого сумбурного и эмоционального разговора семерых карателей уговорили досрочно переселиться на кладбище, а девятнадцать штук отправились в госпиталь с травмами и ранениями различной степени тяжести. Ещё около двадцати упырей с отрихтованными башнями и помятыми боками отделались лёгким испугом. Испанцев было много больше, и они только что прибыли в Ригу на отдых с передовой.

Неожиданно немецкие камрады поддержали своих горячих испанских союзников. Видимо, врачам госпиталей не всем рассказывали, откуда им привозят кровь. Немецким последователям Гиппократа здорово не понравилась перспектива познакомиться с нами поближе, и упыри огребли ещё и в госпитале. Правда, уже от солдат Вермахта. Эсэсовцы, конечно, быстро недовольство погасили, но рекламу мы им сделали замечательную, так что у детей кровь брать перестали.

Спасибо Смирнову. Порадовал. Я и не знал, что вокруг нашего отряда кипят такие страсти. Правда, мой отряд и меня лично теперь ещё и испанцы не любят. Но что же теперь поделать? Как бы мы их в этом госпитале сортировали?

Начать наши покойные каратели должны были с ликвидации небольшого концлагеря в городе Абрене, том самом городе, начальника полиции которого мы так удачно сожгли перед хорошо известным нашему «Ежу» посёлком. Партизанский отряд, который мы создали, жив и здоров, но его вычислили, и вот эта вот рота с усилением из местных полицаев должна была его уничтожить.

Начальник штаба карателей очень не хотел встретиться со своими бывшими пленницами и был предельно откровенен, и в костре с напалмом не хотел оказаться, и на кол тоже ему не хотелось, привередливый какой. Чтобы он не молчал, ему показали, что девчонки с его заместителем сделали, и теперь у меня есть самая полная информация, которую я кручу в голове уже несколько дней.

Под прикрытием формы карателей и на их технике мы ушли к себе на базу. Обстановка была нерадостная. Прифронтовой район, а мне необходимо было именно туда, был напичкан карателями, уничтожавшими мирных жителей и мелкие партизанские отряды. Немцы активно строили укрепрайон на линии городов Невель, Пустошка, Опочка, Остров, засевая пространство перед укрепрайоном минами и уничтожая жителей ближайших деревень. Мне крайне необходимо было в ту сторону, а я пока не мог придумать как.

Просто прогуляться большой группой по дорогам, так как мы делали последние полтора года, не получится. Плотность полицаев, карателей и тыловых подразделений Вермахта очень высока, нарваться можно в первый же день. Ну что ж, значит, и они с кофейком с печенюшечками обломаются. Не хочется, а придётся.

Есть там одна дорога, она не совсем в нашу сторону, но другого выхода я не вижу. С одной стороны, мне рано в тот район, а с другой… Почему бы и нет? Можно начать и оттуда. Без нас этих горе-вояк точно уничтожат. Жалко. «Белка» столько сил и времени потратил на их обучение и тренировку. Надо только отобрать себе группу, а остальных отправить в рейды, пусть идут в сторону Риги, а потом к Зераху.

* * *

Почти за год, прошедший с появления в посёлке отряда «Второго», произошло достаточно много событий. Партизанский отряд был выдавлен с места дислокации и ушёл в соседние леса. Появились новые полицаи, начавшие зверствовать с удесятерённой силой. Некоторые родственники ушедших в партизаны людей были расстреляны, а кого-то отправили в концлагерь города Аберне. Вновь созданная комендатура принялась грабить сельчан с утроенной энергией. Появляющиеся наездами в комендатуре фельджандармы избивали и убивали всех, кто хотя бы пытался отстоять своё добро, но такого ужаса, который внушала колонна, въезжавшая в посёлок, сельчане никогда не испытывали.

Колонна карателей появилась в посёлке ближе к вечеру. Впереди шли два гусеничных «Ганомага», каждый с двумя пулемётами, за ним – четыре тентованных грузовика и легковой «Опель». Спереди, прямо на капотах бронетранспортёров и грузовиков, были привязаны молоденькие девчонки, избитые и в разорванной одежде. Каратели, сидящие в переднем грузовике, были в тёмно-зелёной форме со знаком «SS» на петлицах, на фуражках – кокарда с черепом. Были все они молодые, здоровые и все какие-то лоснящиеся, оглядывающие улицы с непонятной, но ужасающей радостью.

Подъехав к комендатуре, колонна развернулась на площади, и из трёх машин посыпались каратели. Выскакивая из машин, они строились по шестеро и тут же молча разбегались по посёлку. Происходило это в полнейшей, жутчайшей тишине. Высокий немецкий обер-лейтенант, вышедший из легкового автомобиля, отдавал команды группам только жестами. Это было очень странно – немцы никогда себя так не вели. Не было ни выстрелов, ни криков, ни громких команд. Остальные три немецких офицера и ещё шестеро карателей не торопясь зашли в комендатуру. Посёлок замер в ожидании. Ничего хорошего от приехавших карателей жители не ждали. Впрочем, прошёл час, начинался второй, на посёлок опускались сумерки, но в деревне не было слышно ни звука.

Группы, разбежавшиеся по деревне, заходили в дома, в которых жили полицаи. Двое всегда оставались на улице, внимательно осматривая окрестности, четверо заходили в сами дома, слышались приглушённые хлопки, совершенно не похожие на выстрелы. Потом четверо выходили, и вся группа уходила в следующий дом. Ещё четыре группы, вооружённые ручными пулемётами, контролировали подходы к посёлку.

Через два часа всё закончилось. Необычные каратели собрались у своих машин, загрузились в них, и колонна неспешно направилась в сторону города Опочка. Не успели грузовики выехать из посёлка, как здание комендатуры вспыхнуло, как стог сена. Что это было, жители посёлка узнали только утром, увидев знакомые всему посёлку листовки на трупах полицаев, уничтоженных отрядом «Второго».

Партизанский отряд мы нашли за трое суток до своего появления в посёлке. Информация начальника штаба уничтоженных нами карателей оказалась верна, сидели они действительно в том лесу и даже не маскировались ни разу. Так что выцепили мы их быстро, отсортировали, повесили информаторов-полицаев и набрали себе новых бойцов.

Ну не было у командира этого отряда моего опыта и своего «Сержа». Принял он троих «бежавших из концлагеря красноармейцев» два месяца назад. Повезло его бойцам, что местные полицаи ждали внезапно скончавшуюся роту карателей. Не дошла до местных полицаев информация об очередном массовом море упырей. Двигались мы до них больше недели, останавливаясь в каждой деревне и физически уничтожая всех полицаев, немцев и сотрудников комендатур, но такая халява продолжаться долго не могла.

Клоунада с привязанными к грузовикам девчонками действовала на всех без исключения, и вылезали упыри прямо изо всех щелей. В отдельных случаях мы собирали полицаев прямо на местах и грузили в свободный грузовик, расстреливая их в тихих местах. Второй бронетранспортёр мы взяли целым на том же переезде, что и первый. У города Лудза, то есть традиционно «обидев» знакомых нам немецких полицейских из полицейского полка 284-й охранной дивизии. Вот никак они не заканчиваются, у нас уже столько документов из этого полка скопилось.

Город мы прошли ночью внаглую, заодно перебили оба поста на мосту, напоследок запалив напалмом и сам мост. После Лудзы были три достаточно большие деревни, в которых «Погранец» уничтожил всех полицаев, это он у нас был обер-лейтенантом.

Мой отряд рос. В пути мы четыре раза набирали местных мужиков, работающих добровольно-принудительным методом, то есть под охраной полицаев убивающих людей даже за косой взгляд. Там же освободили два десятка бывших пленных, чудом выживших в сорок втором году, прибившихся к вдовушкам в деревнях и попавшихся при облавах. Хоть пожили немного мужики нормальной жизнью. Увеличивалось количество машин, и уже перед посёлком мне пришлось отправить две небольшие группы в самостоятельные рейды, правда, пешком и по нужным мне направлениям, вооружив их оружием, набранным в рейде.

После посёлка налево, на город Аберне, пошла группа отвлечения. Задача у них была простая, как полено. Двигаясь на грузовике и бронетранспортёрах, вырезать всех полицаев во всех встречных деревнях, а затем напасть на город. Да, именно так.

Через три дня, разделившись на несколько групп, группа отвлечения должна ночью проникнуть в город, заминировать несколько машин и, максимально нашумев, уходить лесами в сторону Эстонии. Большая часть этой группы были местные партизаны, а остальные – разведчики «Погранца», освобождённые нами девчонки и снайперы Авиэля.

Именно они должны будут проникнуть в город и устроить там Варфоломеевскую ночь. Просто только у них есть оружие с глушителями, только они обучены устанавливать растяжки и фугасы, и только эти группы в состоянии пройти сотни километров по враждебной территории и остаться в живых. Поставив город на уши, эти группы самостоятельно уйдут к Зераху, а все остальные, отметившись у города, останутся в местных лесах.

Другая часть этой группы на двух бронетранспортёрах и двух грузовиках с шумом и стрельбой пойдёт налево, в сторону города Карсава, а затем, расстреляв боекомплект на пулемётах, разрозненными группами уйдёт в рейды по своим маршрутам. Часть людей, в основном девчонок, я оставил с ранеными и врачом на одной из запасных баз, а второго врача забрал с собой.

Мы же, проехав с десяток километров в сторону города Опочка, загнали грузовики в лес и превратились в пешеходов. Сейчас со мной, помимо моей группы, все «старики». Авиэль с пятерыми подготовленными «Рысью» снайперами, «Белка» с напарником, Эстер в компании моих девчонок, и «Погранец» с десятком его бойцов в качестве передового дозора.

Не скажу, что моя идея вызвала восторг у бывших пленниц, но то, что уговаривал их не я, а мои, как я чётко и сразу сказал, жёны, сыграло, наверное, главенствующую роль. Единственное, что сначала вызвало недоумение, – что жены у меня две, на что я сказал, что решать это только нам, и никому больше. К тому же перечисление наших инсценировок здорово развеселило всех, а то, что я сразу предложил всем девчонкам стать бойцами моего отряда, привело в шок в первую очередь «Рубика» с остальной его компанией. Позже он сам понял, насколько эффективно было то, что мы задумали. Подготовка к рейду была очень тщательная. Помимо фугасов мы забрали остатки мин, боеприпасы и запасную рейдовую форму и теперь были экипированы по полной программе.

Двигались мы в этот район просто, но медленно, заезжая во все деревни, останавливаясь в комендатурах и лесозаготовках и физически уничтожая всех полицаев, карателей, немцев и сотрудников гражданской администрации этого прифронтового района. Нарвались на нас и две группы фельджандармов, и два десятка интендантских машин, и неполный взвод сапёров, ремонтирующих небольшой мост. Мост теперь придётся строить новый, а сапёров и фельджандармов присылать из Германии. Грузовики нам пригодились самим, а фельджандармы своим видом радуют лесных зверушек и червей.

Никаких сомнений в принадлежности нашей колонны к карательному батальону ни у кого из встречавшихся нам по пути упырей не было. «Рубик» с «Кубиком» и «Чук» с «Геком», щеголяющие в своей гестаповской форме, были просто неотразимы, а живых свидетелей этого цирка мы не оставляли. Понятно, что и дороги минировали, и связь резали, и жгли всё, до чего могли дотянуться, и два фугаса на железной дороге воткнули. Один сработал почти сразу, мы только на полтора километра отъехали.

Больше всех всем понравились повешенные на обочине дороги немецкие офицеры, внаглую передвигавшиеся до этого на «Опеле». Можно было бы и закопать их по-тихому, но я решил иначе. Немцев раздели догола, накинули им на головы простые мешки и повесили на краю дороги с табличкой «Бандит». Табличку написали на двух языках – так полицаи партизан вешают. В жизни никто не догадается, что это разыскиваемые всей округой пропавшие немецкие офицеры. Понравилось всем это до такой степени, что хохот развлекавшихся в кузовах грузовиков мнимых карателей доносился даже до головного бронетранспортёра, в котором я ехал.

Всё время, пока мы были на базе, «Фея» набирала из оставшихся девчонок свою группу по тем параметрам, которые я ей обозначил, и отобрала четверых. Отобрав последнюю девчонку, она разбила их на пары, и они с Таей принялись натаскивать своих напарниц так, как в своё время натаскивали её. Так что помимо «Феи» у меня теперь пять девчонок, которые учатся теперь у всех понемногу, но в основном у «Феи», «Гнома», «Ежа» и «Рубика» с «Геком». Эстер идёт со своей персональной охраной из двоих бойцов «Погранца», они же и рацию с батареями тащат.

Пешком двигался я крайне осторожно и уничтожал немцев и полицаев, только если удавалось перебить всех без исключения и быстро. Мы замирали без движения, даже если недалеко проходили местные жители, и за всё это время нигде не были обнаружены. Основная сложность заключалась ещё и в том, что мы двигались в прифронтовой полосе, пробираясь параллельно линии фронта и постоянно натыкаясь на различные тыловые части. Хорошо, что с нами была Эстер с рацией, и мне удалось неделю назад связаться со Смирновым, получить последнюю обстановку на фронте и скинуть свои разведданные.

Все мои бойцы недоумевали над моим поведением, единственный человек, который понимал, что я делаю, была «Фея». Только взглянув на извилистый маршрут нашего движения, девочка поняла, куда я иду. Из всех моих спутников она осталась единственным человеком, который знал о блиндаже.

Мы прошли уже более ста километров по лесам, полям, вырубкам и болотам и вчера с огромаднейшим трудом прошли железную дорогу на отрезке Пустошка – Идрица. Я её даже минировать не стал, чтобы не палиться.

Днём мы отсиживались в лесу и кустарнике – двигаться было опасно. Рядом, в Идрице, был аэродром, на котором базировались бомбардировщики, периодически совершавшие облёты территории. Пару раз наблюдатели отмечали, как самолёты что-то бомбили в стороне от нас, поэтому двигались мы только ночами и ранним утром.

Последние ночи я шёл вместе с передовыми дозорами «Погранца», как толкало что-то под руку. Наверное, только это нас и спасло. Ни «Рубик» с «Кубиком», ни «Погранец» со своими подросшими «пионерами» так ничего и не заподозрили.

Места здесь были болотистые, с редкими вкраплениями озёр, прудов, заболоченными лугами и мелкими деревнями, затерянными в густых лесах. Правда, периодически проскакивали свежие вырубки, которые не были отмечены на старых картах, видимо, деятельность тыловых комендатур. Немцы планомерно грабили прифронтовые районы, вывозя в Германию всё, до чего дотягивались их загребущие руки.

Сначала я не понял, что меня остановило, но чем больше я лежал в кустах неподалёку от просёлочной дороги, тем больше мне не хотелось двигаться дальше. Подождав ещё несколько минут, я жестом подозвал «Погранца» и «Рубика».

– Что думаете, товарищи командиры? – спросил я нейтрально, но «Погранец» ощутимо напрягся, а «Рубик», он и есть «Рубик». Он городской разведчик и диверсант, не было у него в инструкторах «Рыси». Правда, «Погранец» тоже сразу не врубился и спросил:

– Объясни, «Командир». – Молоток, сразу понял, что что-то не так.

– Ох, «Погранец»! В гроб ты меня загонишь. Как ты жив-то до сих пор? Прислушайся. Птицы где? В той стороне, куда мы идём, ни одного соловья не слышно. Хоть одна птица вякнуть должна была? Вспомни, что «Рысь» про соловьёв говорил? Гнездятся на расстоянии триста-четыреста метров. Поют с двадцати двух часов и всю ночь до начала пения всех остальных птиц.

Здесь самые места для их обитания. Речки, ручьи, озёра, болотца, разнотравье, кусты. Время два ночи, а ни одного не слышно. С нашей стороны, откуда мы пришли, слева и справа у нас озёра, поют как ни в чём не бывало а впереди нас, километрах в двух, деревня, там как вымерло всё. Где соловьи, «Погранец»? Птицы на местных деревенских так реагировать не могут. Засада там. Вряд ли на нас, нас засечь не могли, я последнее время с вами, всё вроде было спокойно.

«Погранец»! Возьми троих, и уходите вдоль леса к правому озеру и дальше до болота. Только смотреть. Даже если на твоих глазах детей резать будут, если что, пришлёшь гонца. Ждём утра и только смотрим. Пройди вдоль озера насколько сможешь далеко. Осмотри подходы к деревне и тропы в кустах и перелеске. Не нарвись на мины.

«Рубик»! Забирай остальных, и уходите к правому озеру на самый край болота. Если что, завтра ночью будем эту деревню обходить. Со мной остаются «Чук», «Гек», «Гном», «Ёж», «Фея», Тая и Авиэль с напарником. На крайний случай сигнал открытия огня – белая ракета.

Группы разошлись быстро. Пререкаться со мной в рейде не рискует никто, а мы добрались до каких-то кустов и затихарились до утра.

Утро красит нежным светом. Всё красит утро, кроме пепелищ и бронетранспортёров карателей. Три деревни здесь было. В первую «Погранец» ещё ночью упёрся, сгоревшую, но без жителей. Во вторую – «Рубик» днём у озера, та была побольше, жителей тоже куда-то сгребли, а вот дома разобрали. Сгоревших строений крайне мало. Ну и, наконец, третья, та, в которую мы чуть ночью не впёрлись.

Деревня, судя по карте, была большая, и её никак не обойти. Справа от неё – заболоченный луг, плавно переходящий в болото, слева озеро, перед самой деревней тоже заболоченный луг, поросший редким кустарником. Я прямо в этот луг уткнулся и заныкался в этом кустарнике. Крайний бронетранспортёр охранения метрах в пятистах слева от меня. Деревни нет, сожгли её уже давно, а каратели стоят слева на краю озера, вот поэтому-то и соловьёв слышно не было. Угу. Вон оно что. Это не каратели, это сапёры мины ставят и, похоже, заканчивают уже.

Оказалось, нет, целый день немцы по краю леса и по дороге от развилки до деревни мины ставили и лишь под вечер загрузились в грузовик и в сопровождении трёх бронетранспортёров уехали. Самое препоганейшее, немцы уехали налево по дороге. Судя по карте, там несколько деревень и более-менее сухие места и леса. Впереди меня минное поле, а справа – болото. Так что, помаявшись немного, мы всё же ушли искать тропу через заболоченный лес.

В процессе поисков безопасной дороги я снял с десяток немецких и наших противопехотных мин. Заминировали немцы, как оказалось, не только дорогу, но и все сухие тропы в лесу, так что двигались мы, сильно не торопясь. Пришлось сделать щуп и проверять каждый свой шаг. За два дня каторжной работы мне удалось снять больше восьмидесяти мин и ещё столько же обозначить.

Снимал я только нажимные противопехотки и только самые простые, без донных взрывателей. Попадались и такие, но в основном связанные в систему с небольшими ящиками взрывчатки. Снял я и с десяток шпрингмин, которые мы забрали с собой.

Мне это всё жутко не нравилось. Похоже, это самый край укрепрайона. Мины снимал сам, отмахнувшись от всех возражений. Мне совсем не улыбалось накрыться в самый последний момент из-за оплошности своих телохранителей. В отличие от «Гнома» и «Погранца», я не торопился, времени у меня было много.

До блиндажа мы дошли ещё за два дня и притормозили у последней деревни. Той, что сожгли полицаи ещё в сорок первом. Дорога здесь заросла окончательно, сквозь траву пробивается только еле различимая колея. Свежих постановок мин нет, но минное поле укрепрайона мы уже сутки как прошли, поэтому остаток пути двигались спокойно.

Мне, правда, здорово не нравилась вся ситуация в целом, и к озеру я не пошёл, оттянувшись вдоль леса вправо и притормозив на опушке. Правильно сделал, кстати, утром мы услышали приглушённые выстрелы. Не в лесу, нет, а в районе пройденных деревень. Там, куда уехали немецкие сапёры. Стрельба велась из немецких винтовок, наших «мосинок» и крайне редко из немецких автоматов и была именно редкой, не похожей на расстрелы, поэтому я оставил разведку того направления на потом.

Весь следующий день я осматривал лес и наши захоронки в нём. Хорошо ещё, что я в прошлом году оставил здесь закладку для рейдовой группы, в которой, кроме оружия и боеприпасов, были продукты. «Рысь» тоже оставлял в сделанных землянках запасные продукты и боеприпасы, так что от голода мы не помрём, а то в рейде всё своё подъели. Ограбить упырей за весь неполный месяц удалось только девять раз, да и то по мелочам. Последние две недели мы вообще шли по выжженным деревням с напрочь отсутствующими жителями. Картошки только мелкой накопали и зелени на заброшенных огородах надёргали.

С боеприпасами теперь тоже всё в порядке. В прошлом году мы приехали сюда на грузовиках, и готовили нас «Старшина» с Авиэлем, так что месячишко в этом лесу мы продержимся, ни в чём себе не отказывая. Я расконсервировал только две землянки из трёх и прошёлся со щупом по тем местам, которые минировал «Рысь». Свои мины и мины «Рыси» я нашёл все, обследовал и капонир, в который мы тогда загнали грузовик и мотоциклы. Ни оружие, ни продукты с боеприпасами туда год назад мы не убирали и сейчас просто переставили мины и обновили маскировку. Ничего из того, что там лежит, мне не пригодится.

Спокойно прожить нам удалось только четыре дня. Сначала обрадовал «Погранец», притащивший мне сведения о стройке за лесом. Километрах в двенадцати от нас немцы что-то усиленно копали, согнав на эту стройку века всех жителей окрестных деревень. Близко подходить «Погранец» не стал, но помимо немцев разглядел там полицаев, охранявших всю эту немаленькую толпу. Прикинув по карте, я подозвал «Погранца» и сверился с ним. Точно, самый край укрепрайона. Если брать от стройки – мы справа, а дальше за нашей спиной сплошные леса и болота. Воткнуть ДОТ между озёрами, и с этой стороны будет не пройти, поэтому все деревни упыри выжгли и минами всё засеяли.

Вторая неприятность свалилась нам на голову одиннадцатого июля, ближе к вечеру, причём в буквальном смысле этого слова. Прямо на поле перед нами сел на вынужденную наш самолёт Пе-2. Хорошо сел, красиво, даже лётчики не побились, штурман только руку вывихнул. Если честно, обгадил мне этот самолёт с этими пилотами всю малину. Мало того, что за ними почти сразу отправили загонщиков, так я теперь эту поляну для приёма самолётов использовать не смогу, а так классно всё спланировал. Хорошо, что выдернули мы лётчиков из самолёта без проблем, они даже за оружие схватиться не успели.

С другой стороны, сам виноват, это я Смирнову информацию об аэродроме в Идрице слил. Задолбали меня эти «Юнкерсы». Они уже внаглую деревни бомбят, ходят прямо по головам. Один самолёт постоянно прямо над нами разворачивается. Молодых пилотов натаскивают что ли? И ответить нельзя, да и нечем.

Пулемёты, снятые с самолёта, я расположил вдоль леса. Стрелок остался цел, помог снять и установить их. Заодно поучил моих охламонов пользоваться ими, а то они у меня, как и я, специалисты больше по ножам. Башенная турель с пулемётом УБС вообще смотрела в нужную нам сторону. Господствующая высота, мать её за ногу. Топор – величайшее изобретение человечества! Оказывается, если прорубить в хвостовом оперении дыру нужного размера, то получится импровизированная турель для пулемёта ШКАС, при этом бронеспинка штурмана, оторванная практически голыми руками, прикрывает ноги пулемётчика.

Стрелок красавец! Его идея. Вот что с человеком делает желание выжить. Горючку с самолёта пока разливать не стали, но сам самолёт к взрыву приготовили. Не оставлять же его «фрицам». Не в моих это правилах.

Слева от нас минное поле, два озера и заболоченный лес, оттуда упырей можно не ждать. Справа – сплошной лес километров на тридцать, тоже сразу не пойдут, хотя три десятка мин я там воткнул. Полтора десятка мы притащили на себе, и почти два десятка я наших переставил. Немцев я ждал только из леса, напротив себя. Там, за лесом, стройка, на стройке охрана с собаками, а пилоты бомбардировщика, да и сам самолёт это такая вкусная штука, что удержаться они не смогут. В ночь их, конечно, можно было не ждать, а вот с утра припёрлись как по заказу.

Первых загонщиков мы выбили всех до единого, их и было-то только двадцать штук. Два проводника с собаками, ещё трое немцев и пятнадцать местных полицаев. Запустили мы их на поле и расстреляли, как в тире. Троих, как водится, взяли живыми и допросили по-скоренькому.

В ночь на двенадцатое я связался со Смирновым по каналу «Рубика», иначе было никак. Вышел на связь и сказал полуправду, мол, жду здесь связного и уйти до четырнадцатого не могу. Что там наплёл Смирнову «Рубик», не знаю, но нам дали волну для экстренной связи, видимо, Смирнов вылетел на фронт сам. Двенадцатого вечером мне даже пришлось вызвать штурмовиков, которые перемешали роту загонщиков с лесом. Чуть раньше я выдал Смирнову информацию по аэродрому в Даугавпилсе и двум аэродромам подскока, с полной привязкой к местности и ориентирами, но это чисто для того, чтобы облегчить жизнь поддерживающим нас летунам. Утром тринадцатого немцы пошли в атаку в восемь часов утра, но у меня всё уже было готово.

Глава 10

13 июля 2011 года

Звонок прозвучал в пять часов утра, вырвав мужчину из только начинавшегося сна. Номер телефона был незнакомый, но это было неважно, позвонить на этот номер могли только избранные. Ещё не проснувшись, мужчина нажал на кнопку. Незнакомый голос коротко произнёс:

– «Егерю» нужна помощь.

Мужчину словно пробило током. Отпихнув льнущую к нему блондинку, он, не отнимая трубки от уха, резко сел.

– Где ты? – Говорящий мужчина был лаконичен. Голос отчётливо произнёс:

– Псковская область, Невельский район, деревня Миллерово, Нефёдовы-старшие. – Это была та самая деревня, в окрестностях которой год назад нашли джип «Егеря». В быту Егорова Виктора, капитана в отставке, и его бывшего подчинённого, подполковника в отставке Логинова Александра Владимировича. «Стерха».

Год назад почти три недели четыре группы спецназа искали «Егеря». Перетряхнули лес, построили шпану в окрестных городках и посёлках, опросили местных стариков, вышли на ментов и криминал, но не нашли практически ничего. Сложилось впечатление, что «Егерь» вышел из машины и растворился в воздухе. Угнать его машину можно было, только утащив эвакуатором – на машине «Егеря» стояли хитрые секретки, поставленные грамотными людьми. Привезённый на место старенький мастер подтвердил: секретку включал хозяин, а машина приехала на место сама. Это был тупик, и вот через год от «Егеря» позвонил человек.

В Псковскую область «Стерх» с группой прилетел через двенадцать часов военно-транспортным бортом. На взлётном поле их уже ждали два микроавтобуса и джип с мигалками и военными номерами. Несколько часов местами раздолбанной российской действительностью дороги, пыльный просёлок с редкими вкраплениями старого асфальта, и перед глазами «Стерха» раскинулась длинная деревня, зажатая двумя озёрами. Нефёдовых нашли быстро. Чего их было искать? Полдеревни Нефёдовых, а дом старших показал первый же попавшийся мальчишка.

Едва машины остановились у нужного дома, «Стерх» вышел из джипа, вошёл в калитку и пошёл по ухоженной дорожке к старому, но ещё крепкому строению. Впрочем, до дома ему было дойти не суждено. Во дворе за столом, под старой раскидистой яблоней, на простой деревянной скамейке сидел Виталий. Тот самый человек, который пропал вместе с «Егерем» год назад. «Стерх» помнил его. Они виделись несколько лет назад, и даже катались с ним по Москве, решая некоторые скользкие вопросы их общего с «Егерем» работодателя.

Уже подходя к столу, «Стерх» напрягся. Виталий был вооружён, и ствол у него был не один, и, хотя руки он держал на столе, «Стерху» сразу бросилась в глаза одна деталь, резанувшая его как клинком. Виталий изменился. Скромный, добродушный, незлобивый белорус исчез. Перед «Стерхом» сидел человек, вчера вернувшийся с войны. Коротко кивнув подполковнику, Виталий взял со своей скамьи странный кожаный ранец, положил перед ним на стол и сказал:

– Сначала прочти письмо. Всё, что ты увидишь, не розыгрыш. – После чего положил сверху ранца большой, перевязанный бечевой пакет из плотной серой бумаги и, больше ни слова не говоря, ушёл в дом.

Читал «Стерх» долго. Читал и рассматривал фото, в пакете их было двенадцать штук. Фотографии были сделаны ранней весной. «Егерь», Виталий, невысокая, очень красивая девушка с заметно выпирающим животом и группа мальчишек и девчонок. Были и мужчины, такие, какими их фотографировали на старых, ещё военных, фотографиях. Маскхалаты, разгрузки, немецкая форма, немецкие автоматы, СВТ, «трёхлинейки» и немецкие карабины. На автоматах, карабинах и необычной винтовке «Егеря» были навёрнуты толстые трубы глушителей. У всех на поясах пистолеты и гранаты. Вот только именно эти фотографии были новые, как будто недавно напечатанные. Это не было фотомонтажом. На каждой фотографии рукой «Егеря» были написаны пояснения и дата. Двенадцатое апреля тысяча девятьсот сорок второго года.

Прочитав письмо, «Стерх» взял рацию и вызвал группу. Он ожидал чего угодно, но только не такого. «Малыш», здоровенная двухметровая «шпала», один из побратимов «Егеря», ошеломлённо разглядывал фото с улыбающимся другом, остальные угрюмо молчали. «Стерх» отдал им письмо. Это было даже не письмо, а послание с объяснениями для всех оставшихся в живых бойцов его группы, то, что касалось лично его, подполковник оставил себе.

К блиндажу они приехали ранним утром, разложив палатки на околице и переночевав в них. Вечером ехать к блиндажу не было никакого смысла. В пять утра к палаткам подошёл Виталий, оставив девушку у Нефёдовых. Это была та самая красавица, которую «Стерх» видел на фотографиях. Второй шок подполковник получил от истерических слов «Малыша»:

– «Стерх»! Не было здесь никакого блиндажа, я сам песок просеивал. «Туча» привёл. Мы здесь всё облазили и щупами прошлись. Не было его. Чем угодно клянусь! – Содержимое блиндажа удивило уже меньше. Два разобранных мотоцикла «БМВ» без колясок и пулемёты РПД, MG и Льюиса. Немецкие автоматы различных модификаций, ППД и ППШ. Пулемёт «Максим» и лежащий перед ним «Маузер» в деревянной кобуре. Были здесь «трёхлинейки» и немецкие карабины, СВТ и АВС, «Парабеллумы» и «Вальтеры», «Наганы» и даже маленький пистолет «Маузер» с перламутровыми накладками на рукояти. Боеприпасы были в комплекте к каждому стволу – хоть сейчас отстреливай.

Всё, о чём писал «Егерь», с усмешкой, доступной только ему, даривший подполковнику содержимое предбанника. Его бывший подчинённый прекрасно знал, насколько подполковник падок на стреляющие раритеты. Теперь надо было понять, что со всем этим делать. Содержимое самого блиндажа Виталик показал только одному «Стерху». Ни скрывать, ни прятать всё это он совершенно не собирался, сказав фразу, которая поразила подполковника до глубины души:

– «Командир» сказал, верить тебе, как ему. – Эта фраза не только объясняла поведение Виталия, но и слово «командир» было произнесено буднично и обыденно, без напрягов и очень естественно, что в очередной раз подтверждало подлинность происходящего.

Последующие десять месяцев промелькнули достаточно стремительно. Подполковник давно хотел организовать базу отдыха в Астраханской области, да и место у него было, и не одно. Вечно не хватало то свободных денег, то надёжных доверенных людей, поэтому с обустройством и легализацией этой необычной пары проблем не возникло. И Виталий, и Вера, и маленький Виктор, родившийся в положенное ему природой время, переехали на новое место жительства уже в сентябре того же года.

Были некоторые сложности с просьбами «Егеря», но деньги решают если не всё, то очень и очень многое, так что всё возможное было «Стерхом» сделано. Проблема возникла неожиданно и внутри бывшей группы «Егеря», а потом перекинулась и дальше. Удержать информацию о необычном происшествии в пределах собственной организации удалось с огромным трудом.

«Егеря» слишком многие знали. Этот ничем не примечательный в быту молодой капитан, лёжа в госпитале, выступил так, что о его выходке до сих пор говорили с восторгом, а то и с восхищением.

Потеряв в бою половину своей группы и получив пулю в спину, капитан уехал в госпиталь, откуда ожидаемо должен был переместиться в отставку майором, с орденом Мужества, висящим на парадном мундире и в просторечии именуемым «мужиком». Дальнейшее «Стерх» узнал от очевидцев произошедшего.

Награждать «Егеря» приехал расфуфыренный штабной генерал в пошитом вручную дорогущем парадном мундире, с пятаком прихлебателей и десятком прикормленных журналистов. Один из старейших московских госпиталей, неплохой госпиталь, но вот апартаменты у него комфортом не блещут, ибо строились они тогда, когда строилось само здание.

Зайдя в просторную, но мрачноватую палату, где лежали четыре раненых офицера, генерал столкнулся с медсестрой, несшей кювету с использованными шприцами и градусниками. Нет бы спесивому уродцу извиниться или свести всё дело к шутке, так этот генералиссимус сбил медсестру и выматерил её.

Контуженному «Егерю» этого хватило за глаза. Недолго думая капитан вырубил наиболее ретивых прихлебателей оборзевшего генерала. Причём силу ударов он не дозировал, и двое из них несколько позже переселились в соседние палаты. Взял дико, во весь голос, верещащего генерала на болевой приём. Дотащил последнего до недалеко располагавшегося туалета и, согнав сидящего на унитазе, как потом оказалось, капитана из соседней палаты, окунул страдальца головой в гуано. Занавес.

У капитана была диарея, а в просторечье – понос. О чём обалдевший от произошедшего простодушный служака рассказал всему госпиталю и, соответственно, чуть позднее всей стране. Ибо лежали в госпитале представители различных военных округов, а сотовые телефоны к тому времени получили массовое распространение, и уже через пару часов над этим армейским анекдотом ржали все военные нашей немаленькой страны.

От трибунала «Егеря» спасло только то, что терять ему было абсолютно нечего. Отставка у него и так была по ранению, а раздувать историю ещё больше не стали из-за журналистов. Мимо такого скандала пройти мог только слепоглухонемой капитан дальнего плаванья. Так что в отставку «Егерь» так и ушёл капитаном вместо майора, а следом за ним «ушли» и оборзевшего, жидко обделавшегося генерала, справедливо рассудив, что служить дальше тому будет, мягко говоря, очень сложно. Даже спустя уже почти десять лет эту историю рассказывали как анекдот, а позывной «Егерь» до сих пор гуляет по войскам и госпиталям.

Так выглядело внешне. За кулисами этого театра под названием жизнь всё было совсем иначе. Вместе с «Егерем» в отставку ушли ещё полтора десятка человек во главе со «Стерхом», а самому подполковнику пришлось раскидать почти тридцать пять тысяч «евриков», собранных по всем знакомым, чтобы «Егерю» не навесили десяток лет колонии. «Егерь», разумеется, об этом даже не догадывался.

Сам «Стерх» очень скоро перестал жалеть об уходе со службы, организовав свою небольшую армию с не менее жёсткой структурой и проверенными людьми. Официально организация бывших военных занималась сопровождением разнообразных грузов и частной охранной деятельностью, а неофициально – всей остальной деятельностью, сопряжённой с риском для жизни и балансирующей на грани закона и откровенного криминала.

Проблема возникла не из-за необычных просьб «Егеря», с этим как раз проблем не было. Чётко проанализировав ситуацию, «Егерь» категорически отрицал возможность своего возвращения и просил лишь выполнить его просьбы. Проблема была в том, что в блиндаж, вместе с посылкой «Егерю», собрались безвозвратно загрузиться двенадцать бойцов спецподразделений. Почти все они знали «Егеря» лично.

Идея вырвать гланды через заднепроходное отверстие у Мюллера и Бормана, а по пути вырезать максимальное количество нацистов, окопавшихся в далёких странах, была встречена с одобрением. Да и возможность начать жить в новом мире, помочь Родине не наделать ошибок и построить своё государство захватила всех без исключения. И то, что эта Родина находилась в другом мире, офицеров волновало мало.

Так уж сложилось, что приходили в организацию «Стерха» в основном люди одинокие и не нашедшие себя в мирной жизни. Были, конечно, исключения, но они только подчёркивали невольные правила, поэтому утихомирить внезапно вскинувшихся военных было достаточно сложно. Но основного масла в огонь подлила неожиданно позвонившая месяц назад Вера, жена Виталика. По звонку приехав на базу, «Стерх» неожиданно увидел там «Малыша», мрачно сидящего на веранде одного из гостевых домиков. Послушав «Малыша» десяток минут, помрачнел и «Стерх».

Внешне дружная семья Виталика и Веры после рождения ребёнка неожиданно развалилась. Вера уже несколько недель в одиночку управлялась со всё увеличивающимся хозяйством рыболовно-охотничьей базы, а Виталик гульбанил с родственниками в Беларуси, походя заделав ещё одного ребёнка случайной подружке. Известия об этом привёз «Малыш», помогающий Вере на базе последние несколько месяцев и ненавязчиво её опекающий. В результате всего этого Вера, с которой у всех друзей «Егеря» были ровные и дружеские отношения, вдруг заявила, что отправляется обратно. Заявила она это, разумеется, «Малышу», и достаточно категорично.

Пока «Стерх» разговаривал с «Малышом», Вера неслышно подошла, села рядом на массивную сосновую скамью и выжидательно посмотрела на примолкнувших мужчин. «Стерх» давно заметил, что эта совсем юная девушка обладала недюжинной внутренней силой, играючи справляясь с достаточно большим хозяйством рыболовной базы. Руководство шестью седовласыми егерями, самому младшему из которых было сильно за сорок, и всем остальным персоналом тоже не доставляло ей никаких хлопот. Вера общалась с людьми мягко, но лентяев на дух не переносила. Видя, что на неё обратили внимание, Вера по-ученически подняла руку:

– Товарищ полковник! На базе останется Евгений Васильевич с женой и детьми. Мы уже поговорили. Всё нормально, они справятся, а мы с сыном – домой. «Командир» нас в обиду не даст. – Тут Вера задорно улыбнулась: – Я теперь знаю, как вести такое хозяйство, мы уже собрались. Спасибо вам за всё, а то давайте с нами, правда, к жизни там вам будет сложно привыкнуть. – Только тут «Стерх» увидел, что за спиной Веры висит детский рюкзачок, в котором, сладко посапывая, спит её сын. Перехватив его взгляд, Вера улыбнулась опять: – У вас очень удобные вещи. Когда сын за спиной, он всегда молчит, да и мне так удобнее. Я тоже свою базу собирала, Авиэль будет в восторге от моделей одежды и выкроек, да и вообще «Командир» был прав. У вас непривычно легко жить. – Товарищ полковник! Можно мне из моих денег, что «Командир» отдал, купить вещи по моему списку? Там в основном книги, ноутбуки, флешки и жёсткие диски. «Командир» как знал.

«Стерх» молча, как будто впервые увидел, разглядывал Веру. Первым делом, как только они познакомились, девушка попросила его прикрепить к ней учителей и почти весь этот год училась. Даже лёжа в элитном роддоме, она учила английский язык. Обращаться с компьютером и компьютерными программами Вера научилась в самые первые дни своего пребывания, попросив прикрепить к себе грамотного компьютерщика и поначалу здорово удивив этой просьбой «Стерха». Теперь он понимал, о чём говорит Вера.

«Егерь» ничего не пустил на самотёк, проработав с девушкой различные варианты развития событий. Вера тоже получила жёсткие инструкции и чётко их соблюдала. Меньше чем за год эта волевая девушка освоила огромный объём знаний и стала классным специалистом практически во всём, к чему прикасалась. Вере не мешали ни беременность, ни рождение ребёнка, ни всё увеличивающееся хозяйство этого дома отдыха, в котором за последние полгода побывало огромное количество людей.

При этом Вера никогда не ошибалась в подборе персонала, в очень короткое время набрав нужных для работы специалистов, а однажды, без согласования с ним, взяла две семьи отставных военных, о которых узнала через знакомых. Оказывается, она специально расспрашивала приезжающих на базу сослуживцев «Егеря» и своими деньгами помогла не одному десятку человек. Сказать, что Веру на базе любили, – это не сказать практически ничего.

Получается так, что «Егерь» проговорил с ней и такой вариант её будущей жизни, и у неё всегда оставался запасной выход, а вместе с ней, как собачка на верёвочке, собирался уйти и «Малыш», влюблённый в Веру с самого первого дня её появления в этом мире. Подполковник понимал «Малыша». Эта белорусская красавица выделялась бы на любом конкурсе красоты, но главное в ней было не красота, внутреннее обаяние или потрясающая работоспособность. Главное было, наверное, то, что в народе называется «светлая душа». Вера могла легко погасить любой возникающий конфликт и походя решить любое дело, казавшееся до этого невыполнимым.

Весь последующий месяц прошёл в сборах и транспортировке всего того, что заказал «Егерь» в свой новый мир, а заказал он немало. Вера тоже брала с собой полтора десятка титановых контейнеров со своими вещами. Контейнеры были обшиты прочным кевларовым материалом с лямками для удобства транспортировки, и «Стерх» в который раз удивился предприимчивости этой девочки – в контейнерах не оставалось ни сантиметра свободного места. Такой же пуленепробиваемый контейнер был сделан и для Вериного сына.

Впрочем, оставалось ещё одно дело, которым «Стерх» с «Малышом» и ещё с тремя доверенными людьми занимались уже более восьми месяцев. Поначалу, прочитав о просьбе, «Стерх» удивился, но потом, изучив архивные материалы по тому времени, подполковник понял своего подчинённого. «Егерь» просчитывал все варианты развития событий, даже самые негативные, и это была не блажь капитана, а основа выживания всего его отряда. Последний месяц этой необычной просьбой «Егеря» занималось огромное количество людей, и наконец совсем недавно просьба была выполнена, хотя денег, сил, людских ресурсов, а главное, времени она потребовала просто гигантских.

Наконец наступил день перехода. Блиндаж был забит под завязку, пришлось даже заказать лёгкие сборные стеллажи, чтобы то, что заказал «Егерь» и брали с собой запасливые бойцы, прошедшие не одну войну, не сваливать кучей, а аккуратно разложить по полкам. Вместе с «Малышом» и Верой с сыном уходили ещё одиннадцать человек.

Глядя на них, «Стерх» на мгновение пожалел, что не идёт с ними, но, тряхнув головой, отогнал эту крамольную мысль. Его война здесь, и пока она никуда не делась. Занавесив дверной проём камуфлированным пологом и слегка присыпав яму песком, подполковник подошёл к озеру и сел у небольшого костерка, разложенного остающимися бойцами. Сон сморил их одновременно.

«Дочка»

Вера проснулась вместе с «Малышом», головой у него на груди. Она так же, как и все находившиеся в блиндаже люди, уснула почти мгновенно. Рядом с «Малышом» было тепло и уютно. Этот большой, неповоротливый, постоянно смущающийся в её присутствии парень казался неуклюжим увальнем, пока однажды она не увидела, как «Малыш» тренируется. Глядя на быстрые, чёткие, стремительные движения этого мгновенно переменившегося здоровяка, Вера вдруг вспомнила тренировку, которую проводил для них «Командир» в сентябре сорок первого года. С того дня она переменила своё отношение к «Малышу» – стала больше ему доверять. Как командиру. Впрочем, доверие доверием, но своё решение, сформировавшееся сразу после Нового года, Вера не изменила. Виталик пил и останавливаться не собирался, появляясь на базе крайне редко, а «Малыш», он «Малыш» и есть.

«Командир» слишком мало о нём рассказывал. Обжигаться ещё раз она не хотела. И хотя отношения у них были ровные и дружеские, в последние недели Вера чувствовала фальшь в словах и поступках «Малыша». Разбираться во всём этом она не собиралась, держа «Малыша» на всё увеличивающемся расстоянии. Слишком много работы у неё было перед отъездом.

Сейчас «Малыш», чуть отстранив Веру от проёма, взял автомат на изготовку, отодвинул полог, выглянул наружу и замер без движения. Вера, уткнувшись в спину напрягшегося здоровяка, отодвинула его в сторону, протиснулась между ним и просмоленными брёвнами проёма и увидела «Фею», наставившую на них стволы двух револьверов с глушителями. Увидев Веру, «Фея» опустила револьверы и коротко сказала:

– Здравствуй, «Дочка». – Вскинула взгляд вверх и так же коротко приказала: – Свои, отставить, держите периметр.

Сверху, с крыши блиндажа, посыпался песок, прошуршали лёгкие шаги, и всё стихло.

– Поторопитесь, – опять обращаясь к Вере, сказала «Фея». Никакого удивления от её появления и появления незнакомого ей человека «Фея» не высказала.

– Недалеко упыри. Много. Наши все там. Ты привезла, что «Командир» просил? Проход через болото есть? – «Фея» говорила короткими фразами, повернувшись в сторону поля и прислушиваясь.

– Проход через болото есть, – встрял «Малыш». – Где «Егерь»?

Вере почудились в голосе «Малыша» игривые нотки. Он иногда таким бывал. В такие минуты ей казалось, что этот здоровяк играется в жизнь – не воспринимает происходящее с ним серьёзно.

– Я не знаю, где егерь, в лесу, наверное. Здесь нет егеря, есть «Командир». Советую запомнить. Где то, что вы привезли? «Дочка», торопитесь, времени совсем нет. Тая проводит. – «Фея» отодвинулась в сторону, легко поднялась на ноги, и Вера от неожиданности прижалась к «Малышу», инстинктивно пытаясь спрятаться за его спиной. В нескольких метрах за «Феей» стоял немецкий ручной пулемёт.

Вере на мгновение показалось, что у пулемёта её погибшая в сорок первом году сестрёнка, но только на мгновение. Девочка была очень похожа на Катю, но только похожа, это, конечно же, была не она. Только сейчас Вера услышала, как где-то далеко грохочет гром, но это был не гром – это было слышно линию фронта.

Внезапно совсем недалеко резко и громко ударили пулемёты. Стреляли они недолго, не больше десяти минут, короткими злыми очередями, и утихли так же неожиданно. Вера выбралась из блиндажа, и «Малыш» сразу подал ей контейнер с сыном. Пока ребята будут разгружать блиндаж, следовало его покормить и перепеленать. За этим занятием её и застал «Командир» с тенью следующим за ним «Гномом», «Феей» и ещё тремя незнакомыми ей бойцами.

– Здравствуй, «Дочка», – услышала Вера голос, который она узнала бы из тысяч и, стремительно повернувшись, поразилась перемене, произошедшей с «Командиром» всего только за один год. Это, конечно же, был «Командир». Но боже, как же он постарел, и шрам на лице появился, но больше всего Веру поразил его взгляд. «Командир» смотрел как будто сквозь неё. Заговорил командир не с «Дочкой»:

– Ты зачем её привёл, «Малыш»? Вас какого хрена сюда принесло? В страйкбол поиграться захотелось? Твою же мать! Связать её не мог и сам там остаться? – И тут же, почти без перехода, принялся отдавать приказания: – «Малыш»! Гарнитуру мне. Берёшь четыре «броника» и вот с этим кадром на опушку. Ты там мои глаза, надень на всех бронежилеты, сам никуда не лезь, там заминировано.

Мгновенно посерьёзневший здоровяк тут же полез обратно в блиндаж.

– «Гном»! С «Малышом» на опушку. Всем срочно сюда. Оставить «Стрелка» и троих пулемётчиков. Ты лично отвечаешь за «Малыша», хоть задницей его прикрывай.

«Гном» кивнул головой – задницей так задницей. В первый раз, что ли?

– «Фея», с ними, потом обратно провожатым. Веди сюда всю группу.

«Фея» шагнула на несколько метров в сторону и присела на песок. Эта суета её не касалась. Соберутся – отведёт. А сейчас чего метаться?

– Тая! Твои девочки – охранение периметра, охрана «Дочки». Заберёте то, что она отложит в первую очередь.

Тая, наоборот, придвинулась поближе к Вере.

– «Кубик»! Разгружаешь блиндаж. Старшая по разгрузке «Дочка». Переносите всё к землянке Эстер. Не перепутай контейнеры.

Пребывающий в лёгком шоке молодой крепкий парень, глядящий квадратными глазами на людей, вылезающих из блиндажа, вышел из ступора и, стрельнув глазами в сторону Веры, решительно кивнул.

– «Рубик»! Связь со Смирновым. Передай всё, что увидел, своим кодом. Самое позднее через два часа массированный налёт по скоплению упырей и краю леса на нашей стороне. Лес бомбить по километру в обе стороны, чтобы всё с землёй здесь перемешали. Мы натоптали, пусть на след позже встанут. Всё это теперь твоя головная боль, чтобы даже обгорелая спичка не пропала. Разгружаете блиндаж до голых стен. Работайте!

Высокий красивый боец, находящийся в не меньшем шоке, чем крепыш, с трудом понял, что ему сказал «Командир», но энергично кивнул. Похоже, работы у него будет больше всех, и ответственности тоже.

– «Дочка», отойдём, пошепчемся.

Вера послушно пошла за «Командиром». Им действительно надо было поговорить наедине. Краем глаза Вера заметила, что за ними двинулись две девушки – приказы «Командира» по-прежнему выполняются дословно.

Лёха

В полку экипаж капитана Тарошина считался везучим. Столько вылетов, сколько было у экипажа Лёхи, не сделал ни один из лётчиков его выпуска, да ещё и без потерь. Экипаж Тарошина был самым опытным и орденоносным. Этот вылет не был бы чем-то примечательным, если бы не странный звонок командира дивизии, про который он случайно узнал у дежурного, странное напутствие командира полка перед вылетом и странно большое истребительное прикрытие. Их девятку прикрывали три шестёрки «мигов», что вообще ни в какие ворота не лезло. Об этом аэродроме не знал никто, так искусно он был замаскирован, но, кроме координат, им дали полную привязку к местности по ориентирам и все данные по аэродрому, который предстояло бомбить эскадрилье. Так что выход на аэродром эскадрилья сделала с точностью до нескольких метров.

Экипаж в этот раз спасло очередное чудо, иначе назвать это было нельзя. Зашли со стороны немцев, били одним ударом с первого захода, погода была идеальна, а зенитное прикрытие подход «пешек» прошляпило. Стрелять немцы начали только тогда, когда самолёт был на боевом курсе, а вот дальше всё пошло не так.

Первый снаряд попал в правый двигатель «пешки» ещё до сброса бомб, и двигатель сразу встал. Второй двигатель заглох сразу после сброса бомб, отчего, Лёха так и не понял и всего на несколько мгновений растерялся. Этого времени хватило, чтобы потяжелевший и моментально ставший неуправляемым самолёт провалился почти до самой земли. Прыгать было поздно, под крыльями были лес и болота, а поле выскочило так неожиданно, что Лёха едва успел выпустить шасси и отдать штурвал самолёта от себя.

«Пешка», тяжело подскакивая на неровностях и скрипя всеми своими потрохами, понеслась к лесу и остановилась у самых деревьев, прорубив широкую полосу в густых кустах на опушке. Перевести дух Лёха не успел: едва они со стрелком Васей Косцовым вытащили из самолёта штурмана, как вокруг них как из-под земли выросли два десятка человек. Лёха лапнул кобуру, но пистолета там уже не было, а в спину ему уткнулся ствол автомата.

Разрешилось всё так же быстро, как и произошло: это были разведчики осназа НКВД. Оружие Лёхе вернули, ещё и автомат немецкий дали. Вывихнутую руку штурману вправили и наложили плотную повязку, а Косцов уже руководил установкой пулемётов, снимаемых с самолёта. Происходило всё стремительно и практически без слов. Между собой бойцы переговаривались только короткими фразами и жестами.

С командиром осназовцев, полковником госбезопасности Егоровым, Лёха успел перекинуться только парой фраз, но легче от этого не стало. Сразу после этого его со штурманом Женей Алейником отвели в лес и передали молодому капитану госбезопасности, взявшему у них подписку о неразглашении государственной тайны. Это в тылу у немцев? Но окончательно прибила Лёху с Женькой последняя фраза капитана, сказанная им с неведомой лётчикам тоской:

– Ох, летуны! Добавили вы мне проблем. Расстрелять вас, что ли, чтобы не мучаться? – И, глядя в моментально побледневшие физиономии лётчиков, тяжело вздохнув, добавил: – Ладно. Живите пока, но вы теперь с нами надолго. Как бы не навсегда.

Капитан минуту помолчал, мрачно разглядывая экипаж, как будто сомневался в своём решении, и приказал высокому белобрысому парню:

– «Погранец», прикрепи к ним бойца, пусть объяснит, куда попали.

Только после того, как боец, совсем молоденький мальчишка, с замотанной свежим бинтом левой ладонью, закончил говорить, Лёха понял, что они действительно сильно попали. Это был знаменитый на всю страну диверсионный отряд «Второго», про который несколько месяцев назад очень много и восторженно писали все газеты, а полковник госбезопасности, высокий, седой, усталый мужик со шрамом на лице, одетый так же, как и все его бойцы, в абсолютно незнакомую лётчикам форму, был тот самый «Второй».

Разместили лётчиков недалеко от землянки радистов и сразу припрягли к работе по кухне, на которой периодически появлялись и бойцы отряда. Но основной шок от увиденного лётчики получили через два дня, когда они встретились с другими бойцами отряда «Второго».

Произошло это ранним утром тринадцатого июля. Появились эти бойцы неожиданно. Лёха вообще заметил, что ходят все в отряде совсем не так, как привыкли лётчики, и ведут себя не так, как в армии. Не было слышно шуток, смеха, громких разговоров, все приказания выполнялись только бегом, а если бойцы передвигались шагом, то практически неслышно.

Вот и эти двенадцать призраков выросли рядом практически ниоткуда. Разного возраста, но все очень сильные, обвешанные различным снаряжением бойцы поражали своим внешним видом. Лёхе показалось сначала, что все они братья, настолько неуловимо они были похожи друг на друга. Необычные каски, широкие очки и полумаски, закрывающие лица, кожаные перчатки из тончайшей кожи с маленькими дырочками на запястьях. Непривычная форма со множеством карманов. Не виданное никем из лётчиков оружие и тяжёлые бронежилеты, которые приказали надеть и им троим.

С ними пришёл и Вася вместе с бойцами «Второго», притащившими целую гору различных контейнеров, удобных ранцев и очень необычного оружия. Наверное, это всё-таки было оружие, но что это за оружие, они так и не поняли.

Потом Лёху и Васю загрузили тяжёлыми рюкзаками с металлическими контейнерами, а Женьке, с его вывихнутой рукой, дали контейнер полегче, но тоже с широкими и удобными лямками. Васю бойцы уже обозвали «Стрелком» и иначе к нему не обращались. Отряд готовился к маршу, только ни Леха, ни Женька, изучившие окрестности по карте как свои пять пальцев, не понимали куда. Здесь были сплошные топи, эти болота на всех картах были обозначены как непроходимые.

«Гном»

Я всегда знал, что «Командир» – необычный человек. Сколько всего он знал и как нас учил! После появления разведчиков из Центра на нас вдруг пролился дождь наград. Ордена получили все в отряде, я – целых три ордена и медаль. Я же всё время был с «Командиром» и «Сержем», награды мне свалились ни за что, а «Командир» так и ходил в своём старом маскхалате, без единого знака отличия за всё, что он сделал.

Я знал, что «Командир» необычен, но не думал, что настолько. То, что произошло сегодня, не укладывается у меня в голове, и я всё время пытаюсь смотреть на этого «Малыша», который чуть ли не в два раза больше меня. Такого же, как и «Командир», спокойного, уравновешенного, бесстрашно разглядывающего лес на противоположной стороне поля в маленький необычный бинокль и первым заметившего миномёты, которые попробовали поставить упыри.

Целеуказания он дал непривычно, но очень точно, по пути объяснив, что означают его слова «миномёты на тринадцать часов». Из четвёртого пулемёта он стрелял сам, побрив кусты на противоположной стороне поля. Не хотел бы я оказаться там, куда стрелял этот «Малыш», живых там точно не осталось. Отстрелялись, и «Малыш» приказал отходить, бросив пулемёты и сказав, что снайпер появился. Сказал ещё, что «Командир» приказал, но я уже ничему не удивлялся.

Пуля попала мне в спину, уже когда мы за деревьями скрылись. Как лошадь лягнула! Я прямо под ноги «Малышу» улетел. Не было бы на мне этой тяжёлой штуки, которую он «броником» назвал, там бы я и остался, а так только синяк набило и рёбра болят. Вещь, как «Командир» говорит! Я в этом «бронике» теперь точно жить буду.

* * *

«Да! Дали мне мои побратимы угля! Мелкого, но до того места, до которого «Гном» при ударе дотягивается. Короче. Всем по пояс будет. Много, в общем. Додумались же! Ёрш вашу мать! – думал я, глядя на сияющие рожи своих друзей. – Блинчики-оладушки. Что же мне теперь делать-то? А мать иху. Сами залезли, сами и отдувайтесь. Не буду я менять свой план. С учётом разворачивающейся совсем недалеко от нас грандиозной облавы это просто опасно». Я уже поговорил с «Дочкой», забрал всё, что мне необходимо в первую очередь, и, состыковав её с Авиэлем, загрузил учётом и распределением всего привезённого хозяйства. Главное, что пакет от «Стерха» я получил нераспечатанным, а значит, о моей задумке никто ничего не знает.

Отправляя год назад своих друзей домой, в дополнение ко всем своим просьбам, я попросил своего командира найти мне дорогу через это огромное болото, а лучше не одну, хорошо осознавая, что это может быть единственным выходом отсюда. Сейчас это действительно единственная дорога. Спасибо капитану Тарошину с его подбитым железом и везучим экипажем.

Свалившаяся нам на голову «пешка» и истерические радиограммы ошизевшего от увиденного «Рубика» собрали к этому лесу упырей со всей округи. Правда, до этого за очень короткое время мне удалось не только выбить всех загонщиков, но и массированным налётом разогнать всех охранников на стройке рядом и добить аэродром в Идрице.

Сделал я это специально. Летающие над головой «Юнкерсы» мне были совершенно ни к чему, а от карателей я планировал оторваться по болоту. Поняв, что в этом лесу сидят партизаны, немцы стянули сюда дополнительные силы, которые пока скапливались за лесом. На перегруппировку немцам понадобится минимум несколько часов. Заодно они перекроют нам все сухие пути отхода, а для этого им надо будет отправить крупные отряды в лес, охватывая нас со всех сторон, кроме болота.

Слева это сделать невероятно сложно – лес плавно переходит в непроходимую топь. Справа прямо в лесу – длинное, километра в три, озеро с сильно заболоченными берегами. Остаётся только в лоб. Только вот прямо сейчас «Рубик» передаст Смирнову всё, что увидел. Тот сгонит в наш район всю фронтовую кавалерию и снесёт всех наших преследователей, а заодно разнесёт аэродром в Даугавпилсе и два полевых аэродрома подскока, обнаруженные в своё время неутомимым «Погранцом».

В последующие несколько дней Смирнов будет чистить небо от самолётов-разведчиков противника, даже не подозревая, что они мне совершенно не мешают – двигаться днём я не собираюсь. «Стерх» передал мне достаточное количество приборов ночного видения, тепловизоры и несколько очень подробных карт. К тому же, и этого я совершенно не ожидал, «Хаски», который пробивал дорогу через болото, перешёл сюда и уже сейчас привязывается к местности.

Через сорок минут после того, как место стоянки покинул последний боец моего отряда и на лес упала первая серия бомб, я нажал на кнопку радиовзрывателя, и в лесу раздался мощный, перекрывший все звуки взрыв. Блиндаж перестал существовать как таковой. Почти триста килограммов тротила, заложенного «Стерхом» под полы всех трёх помещений, разметали блиндаж по округе. Мне пришлось использовать свою страховку, которую «Стерх» приготовил по моей просьбе.

Меня можно было бы назвать параноиком, но это было осознанное решение, причём не только моё, но и «Стерха». Дело было не только во мне, «Стерхе», Смирнове или руководстве этой страны. Дело было в моём мире, распространении в нём информации и Виталике. По пьяни он мог проговориться и уже почти наверняка проговорился, так что убирать его было поздно. «Стерх» только на короткое время нейтрализовал его, загнав на полгода в «психушку» под чужим именем.

Именно поэтому Виталик не появился к переходу. Причём диагноз у него – «белочка». С фашистами он на улице по пьяни воевал, размахивая стартовым пистолетом. Странно, что после той химии, которую ему в водку сыпанули, он Сталина не увидел и Берии с Жуковым советы не давал. К кому ушла информация, «Стерх» не знал и распространение её не контролировал. Так что обрубить все концы таким образом было единственным верным решением. Впрочем, это были либо бандиты, либо КГБ Беларуси – слишком сильно Виталик сорил на Родине деньгами. На большие «бабки» всегда собирается всяческая нечисть. А так к «Стерху» никаких претензий.

«Девочка Вера? Да, была такая. Хорошая девчонка, уехала она с каким-то мужиком. Здесь они и познакомились. Виталик? Конечно, видел два раза этого алканавта. Блиндаж в Невельском районе? А где это? Где наша база, а где Псковская область. Виталик сказал? Так он у нас на базе марсиан ловил, правда, не поймал. А как он про фашистов рассказывал! Прямо заслушаться можно было. Видимо, поэтому от него жена сбежала.

Егерь? Какой? У нас их шесть штук, всех возрастов, ещё и егерята подрастают обоих полов. Ах, Егоров! Так бы сразу и сказали. Пропал он, два года уже как пропал. Как раз где-то там его джип нашли. Хороший был мужик.

Послушайте! А может, это ваш Виталий Егорова грохнул? Они же всегда вместе ездили. Найдёте его, сообщите нам. Мы этого Виталия тоже очень хотим… видеть».

Чего-чего, а «правдивых» свидетельских показаний на базе можно десятка два собрать от самых разных людей всех возрастов. Причём девочку Веру и её сына будут хвалить, а над Виталиком откровенно глумиться. Надавить на «Стерха»? Не смешите мои тапочки. «Стерх» сам на кого угодно надавит до кровавых соплей. Единственным минусом было наличие блиндажа, к которому Виталик приведёт своих новых друзей.

С другой стороны, появление у меня груза, заказанного мной, я ещё мог бы скрыть, ровно как и наличие одной «Дочки» с сыном, а вот появление десятка с лишком своих друзей в полном облачении и вооружении я никак не скрыл бы от «Рубика» «енд компани». Как отреагирует Сталин на возможность прямой связи с нашим миром, я предсказывать не берусь, а так, случайная бомба, и привет родителям. Чего только на войне не бывает? Сейчас ещё упыри там потопчутся, а потом фронт пройдёт, и чекисты вообще никаких следов не найдут.

В этом случае ценность компании моих друзей многократно повышается, а информация, которую по моим спискам переправили мне «Дочка» и «Стерх», становится значительно дороже бриллиантов по весу. Одно видео XX съезда партии, в котором Хрущёв культ личности Сталина развенчал, чего стоит. Информации у меня просто немерено, десятки жёстких дисков, сотни флешек и четыре десятка ноутов. Вся мудрость моего мира, начиная с начала двадцатого века. Хорошо программисты «Стерха» поработали, всё по годам и странам разложено. Всё упаковано в водонепроницаемые титановые контейнеры и многократно проверено умницей «Дочкой».

Глава 11

17 июля 1943 года

Ничего удивительного, что на болоте мы немного подвисли. Проходов «Хаски» нашёл аж три штуки, один, правда, условный и совсем не туда, куда мне было надо, но тем не менее. Расположились мы на достаточно большом острове прямо посредине болота и совсем недалеко от маленького, но глубокого озера на берегу, куда чуть позже «Хаски» протоптал дорожку, так что с водой у нас проблем не было. Продукты мы тоже выгребли из всех землянок и загрузили в десятиместную надувную лодку с мощным мотором, заказанную мной у «Стерха».

Остановился я только с одной целью: мне надо было разобрать оперативную информацию для Смирнова по этому времени и набить десяток географических координат по месторождениям природных ископаемых для срочной передачи ему же. Это только для того, чтобы окончательно прибить его руководство на Большой земле. А «Рубик» своим докладом, понимать: стукачеством, Довершит дело.

Выходить на связь надолго я не могу, поэтому передавать буду небольшими кусками, чтобы немцы меня не запеленговали и не сбросили мне на остров пару тонн бомб. Нет. Пяток «Юнкерсов» мы собьём. Семь переносных зенитных ракетных комплексов «Игла» и четыре «Стрела 2М» «Стерх» мне передал, но это образцы, и угробить их на убитые войной тихоходные колоды мне совсем не улыбается. Так что лучше мы по-тихому посидим на болоте. Целее будем.

Преследования упырей я тоже не боялся, и вот почему. Полутора десятка полицаев из загонщиков первой волны, политых бензином из «пешки», вполне хватит изобразить погибших у пулемётов «лесных бандитов», а после того как там прошлись несколько эскадрилий штурмовиков, опознать их не сможет даже родная мама. На следующий день «пешки» причесали и место нашего выхода в болото, и берег озера, где стояли землянки, так что никаких следов там не осталось. По болоту пройти? Да милости просим! С удовольствием посмотрим на это представление.

Для того чтобы найти тропу, «Хаски» чуть не утонул. Всем отрядом этого «Сусанина» вытаскивали. Но это же «Хаски». Он на таком болоте родился – родители у него геологи. «Хаски» до семнадцати лет с ними по сибирским лесам и болотам болтался. Он мне сам однажды рассказал, как в щенячьем возрасте от отца на болоте спрятался, так его оттуда вертолётом доставали. Десять лет ему было, в школу-интернат ехать не хотел. Не хотел, а пришлось, но, как всегда, нет худа без добра.

Доставали его спасатели, поднимали на специальной люльке прямо в вертолёт, так как тяжёлую машину посадить в трясину было невозможно, а этому малолетнему засранцу понравилось. Пока летели, да и когда прилетели, сразу же его не выгонишь, он от ребят не отлипал. Видимо, тогда кто-то из старых, умных, хлебнувших в своей жизни различных впечатлений мужиков качественно прочистил будущему «Хаски» мозги. С тех пор мальчишка начал с прилежанием учиться, тренироваться и в результате оказался в военном училище. Судьба – штука изворотливая.

С ребятами я поговорил на второй день после того, как мы вылезли на остров, до этого как-то времени не было. Лето, июль месяц, болото, комарья столько, что ими закусывать можно. Пока двигались, ещё ничего, а как встали… Лучше бы не останавливались. Пришлось разбивать лагерь и натягивать камуфлированный полог над сваленным грузом. Да и так работы было много. На острове я собирался зависнуть на пару дней, чтобы собрать мозги в кучу. Уж больно неожиданно для меня было появление всей этой толпы. Оглядывая своих друзей, я мысленно млел от радости, хотя виду не подавал.

Степаныч. Нет, не так. ЭТО ЖЕ СТЕПАНЫЧ. Вашу ж мать!!! Просто легендарная личность. Пятидесятилетний майор, инженерная разведка, умелец на все руки. Это он меня в своё время всяким сапёрным премудростям учил.

Своими руками он может и блоху подковать, и подкову сломать, и открутить голову «Терминатору», поставив эту голову у себя в гараже и присобачив её к древнему «второму пню». После этого дряхлый комп будет работать умным домом, при любом подозрительном шорохе отстреливая в разные стороны по участку в шесть соток противопехотные мины кустарного производства.

Не спрашивайте меня, как он это сделает. Степаныч сам объяснить половины не сможет, но это доказанный факт. Количество поставленных и снятых им мин исчисляется многими тысячами, учеников сотни, начинал ещё в Афгане. Я, когда его увидел, не поверил своим глазам. Звездец Германии, Японии, Америке и всем остальным, вместе взятым. Теперь самое главное – находиться подальше от него. Когда его пробивает на пиротехнические идеи, стонут все вокруг.

Степаныч поэтому майором и ушёл, а не генерал-майором. Слепил он методичку по минно-взрывному делу и из неё на окружных учениях на полигоне стал раскладывать минную постановку благодарным слушателям. В процессе влез в разговор пришлый генерал и начал Степаныча строить как щенка. Степаныч психанул, послал генерала на детородный орган и нажрался с горя. Генерал радостно свинтил, потусил ещё пару часов с себе подобными индивидуумами и покатил на личном «Мерседесе».

«Мерс» выкатился за ворота полигона и очень красиво взорвался. К странно целому автомобилю подскочила едва ли не половина присутствующих на полигоне суровых военных. Сначала добровольные спасатели чуть не подохли от запаха, а потом от хохота. Рванули три синхронно установленные светошумовые гранаты. Все три снаружи, но генералу хватило. Воняло не только в «Мерседесе», но и в радиусе десяти метров от эпицентра генеральского взрыва.

Как невменяемый Степаныч умудрился сотворить такую подлянку, никто так и не понял, ибо он был «в дрова» и всё время на виду. Впрочем, Степаныч мог к этому свои руки и не прикладывать. Приятелей и почитателей у него столько, что подобную пакость мог слепить кто угодно. Странно, что генеральский «мерин» в космос не улетел, а вполне мог, что само по себе означает, что квалификация умелых шаловливых ручек была всё же достаточная. Вот только ни «Зарю», ни «Факел» вояки не используют, а пользуются обычными взрыв-пакетами, что опять-таки означает, что приколист человек запасливый, с правильными мозгами и обширными связями.

К сожалению, генерал оказался с душком не только по запаху, но и по жизни, так что Степаныча «ушли» из армии уже через пару месяцев, и он благополучно перекочевал к «Стерху». Генералу тоже пришлось покинуть славные ряды Российской армии, ибо погоняло «Засранец» прилепилось к нему до конца жизни и, по информации моих друзей, преследует его и на гражданке. Это славное боевое имя периодически появляется на заборе и воротах его очень немаленькой дачи. Однажды даже на капоте «Мерседеса» появилось. Кто-то из доброжелателей постарался навести красоту на новенькой машинке. Гвоздём.

«Мишики». Вот это подарок из подарков. Лучшие технические специалисты, которых я когда-либо видел в своей непростой жизни. Спецы уровня Степаныча. Все трое – полный комплект. Даже не представляю, как они здесь оказались и как их отпустил «Стерх», а под грудой оборудования, что они притащили, прогибаются все бойцы «Погранца» и Авиэля. Старший «Мишик» вообще кандидат математических наук. Средний – уникум. Самородок – золотые руки. С трудом закончил колледж. Как и многие технари, абсолютно не дружит с гуманитарными предметами, но в десять лет из радиоуправляемой машинки собрал радиоуправляемый вертолёт.

Двое русских Михаилов и грузин Мишико. Позывной у последнего – «Датви», медведь по-грузински. Коренной москвич и, между прочим, князь древнейшего рода. Окончил Московский институт радиотехники, электроники и автоматики с красным дипломом. В армию пошёл сам, хотя откосить возможность была. Рост у этого технического специалиста – два метра четыре сантиметра, каждый кулак как два моих, а шерсть, которая его покрывает, даже через верх тельняшки пробивается. Удивительно, но пальцами толщиной с сардельку он может раскидать на мелкие запчасти ноутбук, отремонтировать его и собрать обратно. При этом по жизни просто потрясающий человек, а со средним «Мишиком» они друзья неразлейвода.

«Ким». Снайпер от Бога. В полёте определит мужчину комара и влёгкую отстрелит ему первичные половые признаки. Уникальные глаза и умения. Чего его сюда занесло? Вроде всё у него было в порядке. Работал инструктором в частном охранном агентстве и элитном фитнес-клубе. Учил стрельбе совсем небедных граждан. Странно.

«Сава». Снайпер. Этого знаю мало, но ничего плохого про него не слышал. Как и большинство снайперов, немногословен и крайне надёжен. Работал у «Стерха», что само по себе своеобразная рекомендация. Человека с душком «Стерх» к себе бы не взял.

«Док». Капитан медицинской службы, врач в четвёртом поколении, психолог, кандидат наук, умнейший человек. Какая-то мутная история была с набитым таблом начальника госпиталя и сломанными у него же челюстью и ключицей. Наш человек.

«Багги» и «Лето», разведчики. Выглядят как близнецы, невысокие, коренастые, жилистые живчики. Те ещё орёлики. «Стерх» их, как и меня, достал из глубокого, размером с Марианскую впадину, анального отверстия. У обоих гипертрофированное чувство справедливости, так, как они это понимают. Любого карателя или полицая на этой войне они не моргнув глазом нашинкуют в мелкий винегрет. С этими всё понятно. Оба контуженные на всю голову. Воюют всю жизнь. Непредсказуемые в поступках, но надёжные и очень умелые мужики. Хорошо, что мы на болоте. За ними нужен особый присмотр. С них станется по пути два десятка полицаев вырезать.

Именно так «Багги» на пожизненное чуть не уехал. В рядовом рейде он со своими архаровцами сделал небольшой крюк и совершенно случайно оказался в абсолютно другом районе и в прямо противоположной стороне. Типа, заблудился. Заблудился не только «Багги» с группой, но и стоявший в укромном месте грузовик «Урал» с левыми местными номерами и различными, не относящимися к штатному вооружению группы предметами.

Двадцать девять мужских трупов из семей боевиков, захвативших и зверски замучивших бойца «Багги». Семь суповых наборов опознать так и не смогли. Головы искали всем районом, но так и не нашли, а остальное было порублено на куски, свалено в кучу, накрыто свиными шкурами, облито бензином и подожжено. Пару свиных голов какие-то неизвестные личности пристроили прямо в хозяйской спальне огромного дома, а весь остальной дом изнутри окропили свиной кровью и натёрли свиным фаршем.

У каждого из нас есть свой предел жестокости. У «Багги» он тоже когда-то был. Его демобилизовавшегося бойца, поймали по гражданке дома. Увидев на видео, что делали и что сделали с молодым, здоровым, полным сил двадцатидвухлетнем парнем и его матерью, «Багги» просто-напросто сошёл с ума.

Сдал группу «Багги» кто-то из штабных шакалов. Когда военная прокуратура с помпой и всевозможной шумихой приехала их арестовывать, «Багги» со своими ребятами уже более двенадцати часов был в пути. Среди особистов нашёлся нормальный человек, отправивший их от греха подальше военным бортом.

Кстати говоря, спас он не только «Багги» с группой, но и всю толпу штабных и прокурорских крыс с везде ссущими и всем гадящими левозащитниками. «Багги» был очень серьёзно настроен и живым сдаваться не собирался, зная, что с ним сделают местные мстители после откровенного предательства проплаченных прокурорских чинуш. На аэродроме капитана ВДВ с ребятами уже ждали «Стерх» и очередной военный борт, перенёсший их через половину страны далеко за Уральские горы.

Если кто не знает, Сибирь – это отдельная страна со своим многовековым укладом и гостеприимными людьми. Пойди найди там разведгруппу ВДВ, а мы все посмеёмся над этими потугами. В тамошних лесах и болотах танковую армию можно потерять.

Нормальный человек никогда не сделал бы того, что сотворил отомстивший по полной программе командир разведгруппы ВДВ, но «Багги» к тому времени к нормальным людям никакого отношения уже не имел.

Случай с бойцом «Багги» всколыхнул обе стороны конфликта, и группу находили дважды. Первый раз охотники просто пропали вместе со всей своей техникой, группой поддержки, сидящей в районном центре, оружием и добровольными помощниками. Даже арендованный за бешеные деньги вертолёт пропал, как не было. Вторую группу охотников демонстративно развесили на деревьях вдоль не слишком оживлённой лесной дороги. Правда, добровольных помощников им найти в этот раз не удалось, и привыкшие к безнаказанности у себя дома мстители захватили семью местного лесника.

Ответного визита на родину к кровникам делать никто не стал, ограничившись показательными расстрелами соплеменников покойных мстителей в нескольких крупных городах и уничтожением материальных ценностей последних. В расстрелах отличился лесник, у которого беспощадные и справедливые горные орлы всем скопом изнасиловали, а потом убили жену.

Жутко охраняемый тип, обложившийся охраной, как маленькая девочка шоколадками на кондитерской фабрике, получил крупнокалиберную пулю в голову с тысячи двухсот метров. На чём, собственно, конфликт и закончился. Ибо взять с «Багги», кроме анализов, нечего, а огромный автосалон в Питере, десяток бензоколонок на оживлённых трассах и парочка «Ху шестых» «БМВ» и «Майбах» в Москве, совершенно случайно сгоревшие в течение нескольких дней, потянули на сумму, в несколько раз превышающую содержание десятка таких охотничьих команд в течение нескольких лет.

Искать «Багги» можно вечно, и так же вечно «Багги» с лесным стрелком, примкнувшим к разведгруппе, будут с безопасного расстояния отстреливать всех, кто им подвернётся, а боеприпасы на складах Российской армии никогда не закончатся. Под шумок во всей стране сгорело ещё несколько сотен дорогих и не очень иномарок. Различным несознательным гражданам нашей многонациональной Родины очень понравился подобный способ решения мелких домашних конфликтов и улучшения своего благосостояния за счёт выплаченных им страховых сумм.

С «Лето» та же песня, что и со мной. Сразу после рейда потерявший двоих хороших парней командир разведгруппы изо всех оставшихся сил зарядил штабному генералу в репу. Зубы генерала улетели далеко за горизонт, репа раскололась на множество осколков, а «Лето» не спеша начал собираться на зону. Свидетелей сольного выступления прикомандированного капитана морской пехоты набралось слишком много. Челюсть новоиспечённому инвалиду собирали несколько месяцев, зубы вообще не нашли, а кавалера ордена «Мужества» и двух медалей «За отвагу» отмазывать никто даже и не пытался.

Сидеть за краснолампасного засранца «Лето» не захотел, поэтому с концами пропал прямо из здания суда. К тому времени бывший гвардии капитан был уже глубоко гражданским человеком, и в суд его сопровождали хорошо повоевавшие в своё время омоновцы из местного РУВД.

Знающие историю «Лето» «менты» оказались нормальными мужиками и вовремя отвернулись. Помахав широкими лапищами с набитыми костяшками неспешно уходящему вдаль «Лето», омоновцы смахнули скупые мужские слёзы и для отмазки принялись навешивать друг другу лёгких звездюлей.

Камеры слежения в здании суда в этот час по странному стечению обстоятельств не работали. Видимо, словили глюк. Задумчиво посмотрев на лежащего без сознания оператора камер наружного наблюдения, школьный друг «Лето» Веня Заболотный по кликухе «Водяной» вытащил монтировку из раздолбанного в хлам сервера, почесал этой же монтировкой спину, ибо иначе не доставал, и так же неспешно дошёл до микроавтобуса с наглухо тонированными стёклами, в котором уже переодевался «Лето». Глюком этого двухметрового амбала ещё никто никогда не называл.

До работы у «Стерха» «Лето» четыре года лениво загорал на пляже спасателем в сопредельной стране, навёрстывая не отгулянные в прошлой жизни отпуска. «Лето» стал «Летом» именно по этой причине. Во время службы на Северном флоте загорать лейтенанту, старшему лейтенанту, а затем и капитану морской пехоты приходилось только зимой, и мечта о знойном отпуске стала иносказательной, так как подкалывали его летним отпуском все, кому это было не лень.

Мой командир нашёл этого отпускника первым, а остальные делают вид, что разыскивают его до сих пор. «Менты» тоже люди, и часто достаточно неплохие. Зарплату за то, что они найдут «Лето», им не увеличат, а с прилежанием разыскивать человека, с которым ты мог сра… бывать в одних и тех же горах, – это самого себя не уважать. Так что искать «Лето» такими темпами будут остаток его жизни, что клятвенно и пообещал бывшему подполковнику спецназа один из заместителей начальника того самого РУВД.

По странному стечению обстоятельств в федеральный розыск «Лето» так и не подали, а потом вообще потеряли его уголовное дело. Бывает. В «ментовских» архивах ещё и не то бывает.

Сам по себе бывший морской пехотинец человек не злой, но память у него просто потрясающая. За гибель своих бойцов из-за дебильного приказа штабного выскочки «Лето» сгоряча наобещал ему самых разнообразных и удивительных приключений и изменение внешности, физической конституции организма и пола.

Насколько я знаю, за пять лет, проведённых в организации «Стерха», «Лето» с товарищами анонимно, чтобы не подводить мужиков из РУВД, пообщался с персональным кровником четыре раза. В результате бывший штабной генерал последовательно обзавёлся пятью сломанными рёбрами, выдернутыми из плечевых суставов руками, переломанными ногами, неоднократно отбитыми внутренними органами, капитально отрихтованной бестолковкой, у иных именуемой головой, инвалидной коляской и ветвистыми рогами.

О последнем приобретении постоянно пребывающий в госпиталях недоумок даже не подозревает, но его жена просила заходить «Лето» в любое время года, дня и ночи. «Лето», разумеется, пообещал и как нормальный российский офицер периодически выполняет своё обещание. Формальному мужу это вряд ли понравится, а фактическому на это наплевать – не надо жениться на женщине моложе тебя почти на двадцать лет, если ты не можешь хотя бы иногда радовать её ночами.

Правда, домашний олень приобрёл ещё пару кое-чего. Эти кое-что агукают и, наверное, уже зовут этого марала папой. Не знаю, как это парнокопытное животное, но его жена в диком восторге и на седьмом небе от счастья. Как бы она одного из этих кое-чего «Лето» не назвала. С неё станется, она девочка с характером.

Останься этот пластический хирург в нашем мире, следующее приобретение отставного по инвалидности генерала называлось бы малышкой «Кастрацией». Как и большинство морских пехотинцев, «Лето» – человек слова: если пообещал сделать, сделает обязательно. Судя по тому, что он сидит прямо передо мной, детей у краснолампасного рогоносца больше никогда не будет.

Этих орлов я неплохо знаю. Видимо, придётся приставить к ним кого-нибудь из девчонок «Феи» и сказать, чтобы немного похромала. Тогда они от неё не отлипнут и никуда не денутся. Главное, их за линию фронта целыми и невредимыми довести, а там их к делу приставят. Таю озадачу, они с неё глаз не сводят. Тае – практика, а «Багги» с «Лето» – дополнительный источник информации. Надо только зарядить «Погранца», рассказать между делом о не совсем традиционной реакции Таи на настойчивые ухаживания. Всё равно «Погранец» рядом с ребятами увивается, оружие разглядывая.

«Хаски». Помните, как выглядят глаза у собаки породы хаски? Голубые до прозрачности, как льдинки. Характер такой же: бесстрашный, преданный. Волка в одиночку загрызёт. К «Стерху» попал достаточно давно. Спустя два года после увольнения из армии похоронил родителей и почти сразу развёлся.

«Малыш». Снаружи скала, от которой пули отскакивают, в душе – большой ранимый ребёнок. «Хаски» и «Малыш» мои боевые братья, это они меня из той задницы на себе вытащили. «Малыш» детдомовский. Семьёй ему была армия, а потом организация «Стерха».

А вот оставшиеся двое. Удружил мне «Стерх», нечего сказать. Полковник Малышев Александр Иванович. Чекист до мозга костей. Умный, осторожный, опытный, прошёл три войны. Очень авторитетный в организации «Стерха» человек. Носитель знакового для понимающих людей боевого имени «Чека». Видимо, один из тех людей, кто осуществлял связь «Стерха» с официальными структурами. Появление его здесь – это однозначно попытка навести мост в этот мир. Обломал я нашим «чекистам» всю малину. Будешь теперь в одно лицо здесь крутиться, о подрыве блиндажа ты последним узнаешь.

И наконец, человек, про которого мне написал «Стерх». То, что мне написал о нём мой командир, я прочёл и тут же забыл. Я про этого человека только слышал, но не знал, что он знаком со «Стерхом». В нашем узком кругу этот человек – легенда. Для некоторого количества высокопоставленных уродов было бы желательно, чтобы этот человек был легендой посмертно.

Жизнь этого мужика через мясорубку прокрутила, а он выжил. Уйти сюда – самый лучший для него выход. В нашем мире безопасных мест для него нет и никогда не будет. Это ещё одна причина, по которой я без колебаний подорвал блиндаж. Хрен за ним сюда кто придёт. Запомнил я только одну фразу: верь ему, как себе. Я знаю только одного человека, о котором так сказал мой командир. Этот человек сейчас передо мной. Лисовский Николай Валентинович. «Лис».

Обрисовав общую ситуацию как есть с самого начала, я закончил словами:

– В общем, как-то так. У вас у всех отсюда три дороги. Первая – самостоятельно, как решите сами, без меня. Вторая – с Советским Союзом, там придётся играть по их правилам. Третья – со мной до конца. Я не хочу идти с Советским Союзом вместе. Рядом, да, помочь, чем смогу, не вопрос, но лезть в политические игры и целовать в мягкое место правителей – не моё. К тому же я очень сильно не люблю коммунистическую партию, вернее, не саму партию, а то, во что она уже превратилась.

Заметил одно. Мы другие, разница огромна. Для врастания в среду необходим особенный статус либо тщательная маскировка, и всё равно сдаст в органы базарная торговка или парикмахер. Здесь, в тылу врага, не так заметно, здесь всяких хватает, но люди, прилетевшие из-за линии фронта, это отметили сразу.

Как показала история нашей с вами страны, чуть позже мы будем помогать всему миру, но только не самим себе. В результате имеем, что имеем. Именно поэтому я перевожу весь свой отряд за границу и стараюсь максимально обезопасить себя экономически. Там мой отряд – советские русские, и различия объясняются иным воспитанием, а потом все адаптируются.

Схема, которую я нарисовал, поможет стране получить огромное количество денег на последнем этапе войны и, самое главное, в первый послевоенный период. В то же время просто жизненно необходимо передать максимальное количество информации сейчас. В первую очередь военную, техническую и политическую. Сам я этого сделать не могу, у меня под Ригой люди сидят, без меня их всех уже к осени затравят. К тому же моя личная цель остаётся прежней: физическое уничтожение карателей и нацистов, скрывающихся и скрываемых странами западной коалиции.

Читал я как-то в Интернете, был такой хорватский палач. 29 августа сорок второго года принимал участие в соревновании по убийствам пленных сербов. Одержал победу, убив ножом 1360 человек. Умер собственной смертью в 2007 году в США. Спокойно жил, не особенно и скрывался. У меня сейчас двадцать восемь человек граждане США и шесть Великобритании, все легализированы.

По мотивации всё просто, я попал сюда случайно в июле сорок первого. Все, кого вы видели в отряде, за редким исключением, должны были погибнуть в том же году. Теперь они мои друзья, такие же, как «Малыш» и «Хаски». Без меня их всех пустят под нож просто потому, что они меня видели. – Я замолчал, и тут же Малышев задал вопрос:

– Что ты предлагаешь, капитан? – Ну конечно. «Чека» в своём репертуаре. Обломайся, полковник. Авторитетный человек ты там. Мне на тебя откровенно наплевать. Прогибов от меня можешь не ждать, а строить вас всех мне всё равно придётся. То, что я услышал от «Дочки» про «Малыша» и Виталика, мне жутко не понравилось. Особенно про «Малыша».

Информация о Виталике не удивила – этого следовало ожидать. Длительный стресс, который Виталик получил на войне, необходимо было снимать. От таких переживаний ломались и более подготовленные люди. Виталик не исключение, а денег у него на семь жизней хватит. Отсюда и срыв с безумными гулянками и прочей засветкой.

С «Малышом» ситуация ещё поганее. Мне бы с ним серьёзно поговорить наедине. Вот только выцепить «Малыша» одного пока не получилось, всё это время у меня было много дел с «Рубиком», Авиэлем и «Дочкой». Надо было перетряхнуть всё хозяйство, привезённое «Дочкой», показать кое-что из привезённого «Рубику», загрузить распределением Авиэля. Ну и кормить, маскировать, радиограммы отправлять. Пока всё перетрясёшь, семь потов сойдёт. У меня, как у командира этого табора, дел невпроворот, спать не всегда успеваю. Хорошо, что помощников правильных воспитал, а то совсем бы зашился.

– Товарищ полковник, здесь я полковник госбезопасности или «Командир», в общем и целом, форма не важна, но при моих людях только «Командир». Остальные обращения я просто не услышу. Капитан, «Егерь» и Виктор Егоров остались там. Здесь только так. Мне это звание мои бойцы в самом начале дали, и для меня оно дороже всего остального, вместе взятого.

Сначала решите для себя, по какому пути вы идёте. От этого и будем плясать. В любом случае большая часть из вас должна уходить за линию фронта, в том числе и «Дочка» с ребёнком. Мне их ни уберечь, ни спрятать. Безопасных мест здесь в принципе не существует. Вы же сейчас воевать приметесь, а мне подвиги не нужны. Мне бы своих уберечь.

В стране слишком многое надо менять. Вы, «Мишики», Степаныч, «Док», «Ким», «Лис», «Хаски» можете полностью поменять всю структуру подготовки, помочь избежать ошибок и подтолкнуть страну вперёд. Чего-чего, а воевать мы умеем с полной отдачей, никому мало не покажется. Мне же нужно чёткое понимание того, что конкретно хочет каждый из вас.

Сейчас предложение простое, я его однажды уже использовал. Я отхожу в сторону, и ко мне подходят те, кто со мной. Подошли ко мне, я командир, и правила игры мои, вы их уже знаете. С каждым из вас обсуждаю, что хотите, и решаем, чем мы можем друг другу помочь. Лбом стену пробивать не надо, опыт и знания каждого из вас бесценны. Работы хватит на всех.

Остались здесь – играйте сами. С капитаном осназа НКВД познакомлю, в остальном – удачи. В любом случае от большинства из вас больше пользы будет за линией фронта. Блиндаж – собственность общая, я на него не претендую и возвращаться к нему не собираюсь. Всё, что надо, я оттуда уже взял, даже лишка получилось. Вас я совсем не ожидал увидеть.

– «Егерь», что за дурачка ты ко мне приставил? Мальчишка какой-то несмышлёный, то передо мной лазает, то по пятам ходит. «Броник» увидел, челюсть до земли вывалил. – «Малыш» усмехнулся и осекся, наткнувшись на мой взгляд. Борзый стал «Малыш». Заматерел под крылом у «Стерха». Фразу о моём старом позывном он просто не услышал, видимо, надеясь на наши дружеские отношения. Что ж, виноват сам. Не обижайся.

– Дурачок, говоришь. Лучше бы ты мне это один сказал, не так больно было бы. У этого восемнадцатилетнего юноши «Боевое Красное Знамя», две «Звёздочки» и «Отвага», он со мной с сорок первого. Бронежилет в тот день он увидел первый раз в жизни, а приказ получил от меня конкретный: прикрывать тебя задницей.

К моим приказам они все относятся очень ответственно и выполняют их буквально. Ты там, как в кино, в рост ходил, только шашкой не размахивал. Бесстрашный ты наш. Вот он тебя своей спиной и прикрывал, и твою пулю получил. Не было бы «броника», там бы его и похоронили. Хорошо, пуля на излёте была, «Гном» только трещину в ребре заработал. Что же ты, урод, про снайпера сказал, а сам прогулочным шагом оттуда ушёл?

Встряхнись, «Малыш». Это не кино и не компьютерная игра. Кнопки «перемотка назад» и «перезагрузка» не предусмотрены. Пулю в голову можно получить, как у нас, а запасной жизни нет и не будет. Лично я это только на второй неделе понял, когда каратели деревню резали. С «Гномом» мы там и познакомились, он в собственном расстреле участвовал. Правда, тогда он ещё не был «Гномом», а был простым деревенским мальчишкой шестнадцати лет от роду. «Гном» из той деревни, в которой я с катушек слетел, увидев зверства карателей.

Да, «Малыш»! Совсем недавно от одной нашей общей знакомой один мой знакомый «Малыш» получил кликуху «Дурачок». Между собой они иначе тебя не называют. Ты слово «дурачок» у них услышал, когда к ним подходил, но не понял, к кому они так обращаются. Так что у тебя теперь новое боевое имя. Заслужил.

С «Дочкой» ты неправильно себя повёл ещё там. Не удивлюсь, если вернулась обратно она из-за тебя. Прежде чем лезть к ней со своей любовью, надо было прямо спросить, как она к этому относится. Они другие. Это то, что я сказал сразу. Другое воспитание, другое отношение к жизни, другое поведение в быту и семье, другой менталитет. Для этих ребят «Дочка» – помощник командира отряда и их сестрёнка, а ты для всех пока никто и звать тебя никак. Приблизительно как пилоты «пешки». Просто знакомый. – Я замолчал, спокойно глядя в наливающееся кровью лицо своего друга. Он и правда так ничего и не понимает.

– «Егерь», мы это как-нибудь без тебя решим. – «Малыш» был раздосадован и оттого раздражён. Он совсем не ожидал таких слов и того, что «Дочка» сразу расскажет мне о его сольном выступлении. К тому же, как только Вера вышла из блиндажа, её окружили девочки Таи. «Фея», поговорив с Верой, уже пару раз послала «Малыша» по известному всем адресу, а «Гном» по-дружески просветил неразумного боевого соратника о правилах поведения в отряде.

Отношения между мужчиной и женщиной в моём мире и времени проще. «Малыш» как привык, так себя с Верой и повёл, а они действительно другие. Здесь тоже всё просто, но девчонки ведут себя иначе. Я это понял ещё в сорок первом году при строительстве первой базы. Внутри маленького общества, деревни, посёлка или провинциального городка к женщинам больше уважения, и девушки пользуются бо́льшим авторитетом.

Те же «Погранец» перед Эстер и «Рысь» перед Иланой два года хороводы водили. Они очень долгое время были девочкам чужими, несмотря на то что были инструкторами и к ним было больше доверия. Про «Старшину» я и не говорю. Огромный стокилограммовый облом с кулаками с кирпич, два года державший в кулаке весь отряд, превращался в прыщавого подростка рядом с пятидесятикилограммовой девочкой. Хорошо, что я их на выходе сделал мужем и женой. Сам собой горжусь. «Старшина» от радости, наверное, чуть с ума не сошёл.

А «Малыш»? «Малыш» до сих пор не понимает, как и куда он попал. Жаль, что объяснять ему это придётся при всех.

– Нет, «Малыш». Решать без меня вы должны были там. Вы не бойцы моего отряда, а пока сами по себе. Вы все взрослые мальчики, когда ехали на «сафари», надо было думать головой. Вы имеете право делать всё, что хотите, но к моему отряду это никакого отношения не имеет. Выйдем из болота и разойдёмся в разные стороны. Навязываться вам я не собираюсь, прогибаться перед вами тоже. У меня много своих дел, а времени с каждым днём всё меньше и меньше. Мне необходимо всё это хозяйство переправить за линию фронта, а запасного места для приёма самолётов у меня нет.

Я хочу, чтобы ты понял, «Малыш»: в отряде есть свои правила и они выполняются всеми бойцами, как устав в армии. «Дочка» – боец моего отряда и мой ближайший помощник, а ты для всего отряда реально никто, хотя и мой друг. Ощути разницу. Это там ты был крутой пацан, прошедший войну, а здесь на войне даже годовалый сын Веры. Сколько там у тебя твоей войны было? Полгода в расположении, пяток зачисток и три рейда? А, да! Ещё шесть лет за спиной у «Стерха»? Уже восемь? Кем? Личным шофёром и на великой должности «принеси, подай, иди на хрен, не мешай»?

У этих мальчиков и девочек война каждый день и каждый час. Они ложатся спать на войне и просыпаются на войне уже более двух лет, и это далеко не всё, что ты не понимаешь до сих пор.

Вера считает себя замужней женщиной. Именно это ты с вершины своей крутизны до сих пор не осознал. У неё муж и ребёнок, то, что её муж остался «там», для неё неважно. Как он себя ведёт, тебя не касается, это их семья. Главное, он жив. Если бы Виталик погиб, Вера вела бы себя совсем иначе. Она хорошо к тебе относилась, но не более того. Другое воспитание, «Малыш». Ты должен был понять это раньше. Ты зря сюда приехал за Верой. Вы не решали и не решаете ничего вместе. Она приняла решение вернуться обратно сама, и ты сейчас здесь решишь всё сам только за себя.

У Веры все её близкие погибли в самые первые дни войны. Все. Понимаешь? Её младшую сестрёнку изнасиловали и убили фельджандармы, а ты, дебил, за весь этот год ни разу не спросил о её семье, как и не спросил, почему она сюда возвращается. Для Веры семья это всё, что у неё было в той жизни. То, что ты помогал ей в работе, Вера воспринимала только как дружескую помощь, не более того. Она никогда ни о чём тебя не просила. Для замужней женщины это недостойное поведение. Её так воспитали родители.

С Нового года, видя, что Виталик загулял, ты начал подбивать к ней клинья, а потом и откровенно подкатывать свои вонючие бейцы, а для замужней девушки в этом мире это жесточайшее оскорбление. При наличии живого мужа ты приравнял её к гулящей женщине. Она очень долгое время не могла понять, чем заслужила такое отношение к себе, пока не поняла, что это для тебя норма поведения. То, что мы называем флиртом и свободными отношениями, в этом мире называется проституцией. Для «Дочки» такие отношения неприемлемы, но ты ничего другого ей не предложил. Другой менталитет, «Малыш». Они другие. Разница в семьдесят лет.

Поговори ты с Верой по-человечески вовремя, может быть, она осталась бы там, и со временем у тебя был бы шанс, а ты вместо этого к ней с пузырём и своей неразделённой любовью припёрся. «Дочка» действительно тогда хорошо к тебе относилась, иначе она бы тебе не по роже съездила, а завалила из «Вальтера», который я ей подарил. В тот памятный для вас двоих вечер ты очень вовремя остановился, ещё пара секунд, и ты легко мог оказаться с половиной обоймы в брюхе. Я их всех учил защищать свою жизнь, а слово «честь» для этой девочки не пустой звук. В нашем мире и времени это понятие уже почти забыто.

С оружием «Дочка» не расстаётся, а стреляет очень хорошо с двух рук. У неё за сорок первый год девять упырей и первый из них – в упор из «Нагана». Сейчас разницы между тобой и упырями для неё практически нет. Если ты попробуешь начать ваши отношения заново, ты начнёшь даже не с нуля, а с четвёртого уровня подземного паркинга.

Туда «Дочка» ушла со своим мужем, но ни Виталик, ни ты не смогли стать ей близкими людьми. Вернулась она только поэтому. Здесь эта девочка дома. Все, кто её сейчас окружает, её семья. Другой семьи ни у кого в отряде нет, а ты сделал всё от себя возможное, чтобы стать Вере чужим человеком.

Держись от «Дочки» подальше, я отношусь к ней как к собственной дочери. Это там она рассчитывала только на себя. Здесь рядом с ней её напарница «Фея». За «Дочку» она убьёт тебя, не задумываясь, не думая о последствиях и ни капельки не сомневаясь в своих действиях. Не надо провоцировать «Фею», как ты делал в последние несколько часов, лично для тебя это смертельно опасно. «Дочка» самый близкий ей человек. Они вместе учились, делили одну банку тушёнки на двоих в дозорах, убивали упырей и теряли друзей.

«Дочка» была самым первым человеком, который заботился о «Фее» после зверского уничтожения её семьи, а личный счёт этой шестнадцатилетней девочки давно перевалил за сотню. Из уничтоженных ею нелюдей больше шести десятков – ножами. Гестаповцы, эсэсовцы, офицеры Вермахта, каратели, местные полицаи и полицейские из полицейского полка охранной дивизии. Рядовых Вермахта в этом списке практически нет.

За прошлогодний рейд в Ригу «Фея» получила «Боевое Красное Знамя» и пулевое ранение в грудь навылет. Что она вытворяла в Риге, я лучше рассказывать не буду. Вся твоя жизнь в детском доме, твоя армия, твоя война и твои подвиги за спиной у «Стерха» по сравнению с этим пятинедельным рейдом – это игра малолетнего мальчика в песочнице. Я придержу «Фею», но ты веди себя прилично. Поведёшь себя неправильно, любая из девчонок, охраняющая «Дочку» с ребёнком, засадит тебе пулю в ногу, и будет права. В этом случае тебе никто из отряда руки не подаст. Сдыхать будешь – мимо пройдут.

Всему отряду фиолетово, какой ты крутой. Они не понимают, как можно кичиться тем, что воевал. Для них крутость – выжить в трёхнедельном рейде, по пути взорвав «железку», походя заминировав сделанными собственными руками ПМП несколько дорог, перебив три десятка полицаев и принеся в «клювике» разведданные, чтобы убивать упырей и дальше.

Эти мальчики и девочки воюют два года и пережили такое, что тебе в страшном сне не приснится. – Я тяжело вздохнул, вспомнив лежащую в пыли Сару, забитую до полусмерти ногами и прикладами. Эстер, «Фею», Арье и остальных ребят, стоявших на коленях под дулами винтовок. Просидевшего всю зиму, как собака, на цепи «Ежа», ежедневно избиваемого палками и специально срезаемыми в лесу прутьями. Заморенного голодом, побоями и унижениями, но не сломленного Авиэля и принялся подниматься.

Вот и поговорили. Ничего они ещё не понимают. Встав на ноги, я с сожалением посмотрел на них. Я был таким же два года назад. Я изменился. Изменятся они или погибнут, зависит только от них самих, но всё это уже без меня.

– Думаю, что проще, чтобы отсюда ушёл тот, кто сам. Ты здесь два года и сделал немерено. Ты здесь командир, и это не обсуждается, – неожиданно для меня сказал подполковник Лисовский. Я такой поддержки, если честно, не ожидал и несколько мгновений тупо стоял, пока не понял, что выгляжу просто глупо.

Со мной остались все. Малышев и «Лис», подключив Степаныча, «Мишиков», «Саву», «Малыша» и «Кима», тут же принялись терзать ноуты на предмет текущей информации для передачи сейчас и стратегической для копирования. Генератор и бесперебойники ко мне тоже приехали, а горючки мы с самолёта набрали, да и запас был. Замотался я уже пользоваться генератором, сделанным Виталиком на коленке из двигателя немецкого мотоцикла. Его только на подзарядку аккумуляторов раций хватает.

Сам я, прихватив «Хаски» и «Багги» с «Лето», взялся изучать дальнейшую дорогу через болото. Оказывается, тропу пробивал не один «Хаски», все отметились, и часть жителей Псковской области тоже. «Док» работал по своим базам сам, откладывая мне материалы для совместного обсуждения. Моя идея с патентованием и производством всего за границей увлекла его первого. В нашем мире он успел побывать на Кубе и хотел построить здесь свою Кубу.

Кубу вряд ли, начали уже с Багамских островов, потом будут Карибы, Антильские острова и Мексика. Минимум. Просто все они принадлежат разным странам и очень удобно расположены. Можно не покупать полностью острова, а взять большие куски земли. Есть у меня одна идейка, как забрать себе целый остров, не покупая его.

Пообщался я и с «Рубиком». Вернее, не так. Пообщался я с напрочь обалдевшими «Рубиком», «Кубиком» и «Чуком» с «Геком». Увидели они уже столько, что находятся в нехилом шоке. В первую очередь они не понимают одного: как им теперь быть? Это сколько же народа нас видело. Всех не расстреляешь и на Колыму не отправишь. Тем более как это сделать через мою голову?

Что там «Рубику» Смирнов наплёл, я не знаю, но остальные точно не были в курсе. А теперь девчонки вместе с Авиэлем и его ребятами у «Дочки» ноутбук смотрят, причём смотрят фильм «ВВС» о Багамах, Кубе и Антильских островах. По-моему, все готовы прямо сейчас туда бежать и Атлантический океан для них не помеха. «Гном» с «Ежом», «Погранцом» и его ребятами автоматы с подствольниками облизывают. Доктор с «Доком» сидит. Глаза у него из глазниц уже вылезли и на нервах повисли, как в своё время у «Сержа». Как всем, кто это видел, рот закрыть? Придётся мне этого врача с собой брать. Я ещё и пилотов «пешки» заберу. Ну да это потом.

Пока мы напрягали свои извилины, Смирнов выдал очередной перл. Прислал радиограмму и настаивает на переходе линии фронта. Сейчас всё брошу и, подпрыгивая от восторга, побегу через линию фронта. Нашёл мальчика на побегушках. Вроде вменяемый мужик, но иногда выдаёт такое, что уши вянут. Из тех, кто пешком пойдёт, дай бог половина живыми доберется, и то не факт. Плотность войсковых частей в прифронтовой полосе крайне высокая. Небольшой боевой группой пройдём. А «Дочка» с ребёнком как? Под нож? Да пошёл он на хрен. Ему надо, пусть сам парится. Первичную информацию он получил такую, что двое суток молчал как рыба об лёд, а потом разразился этой ересью. Я пока подумаю, что мне с ним делать.

Елагин тоже получил от меня информацию и прислал свой отчёт. Я не ожидал такой оперативности, но «Серж», Мария, Клаус со своими юристами и «Одой» с группой поддержки – в Лондоне. Клаус патентует шприцы и рекламирует их применение, в том числе и в ветеринарии. «Серж» общается с Елагиным и со мной. В Америке шприцы произвели фурор, их попробовали засекретить, но обломались. По моему совету «Серж» сначала организовал утечку информации о том, что в случае препятствий изобретение будет продано в Южную Америку и в Советский Союз. Так что в Штатах всё пучком, трясёт всех прилично.

Первые партии шприцев, выпущенных Клаусом и Еленой на одном из заводов Америки, растворились в Штатах, как снег в знойной пустыне. Их, правда, будут использовать не как одноразовые. Но разница-то какая? В качестве рекламы вполне пока пойдёт, а дальше есть ещё пара идей. Главное, производить их никто не сможет, кроме семейки Лерманов. Патент перекрывает всё наглухо, а лицензии на производство продаются на ограниченное время и за бешеные деньги.

Елагин пообещал ускорить процесс, англичане очень заинтересовались изобретениями и готовы покупать лицензии, но с отсрочками платежей. Можно и с отсрочками, а можно и не деньгами. Пусть подгонят нам местечко под заводы недалеко от Лондона или пару островков на Малых Антильских островах. Идейку Елагину я уже подкинул. Советский Союз лицензии выкупил первым и уже перевёл часть денег, но это чисто для того, чтобы Марк с родственниками на Багамах и Генрих Карлович с Марией в Великобритании на начальном этапе строительства ни в чём не нуждались.

Шприцы, бронежилеты и разгрузки под различные типы боеприпасов – это так, для начала. В первую очередь разгрузки делаются под американские винтовки M-1 Garand, М-1 Carbine и пистолеты-пулемёты STEN, М-3 и Томпсона. «Серж» всё это уже запатентовал, причём сделал это в Великобритании под крылом у Елагина. Сразу после них будет цифровой камуфляж для различной, в том числе и английской, и американской техники в разные времена года и в различных климатических условиях. Этим у нас в стране занимается Смирнов с художниками. Идея продать за границу практический воздух очень сильно увлекла его. Параллельно разрабатывается такой же камуфляж и на нашу технику.

Наш гений Авиэль уже сейчас чешет свою бестолковку, разрабатывая стиль милитари. «Дочка» ему специально один ноутбук подсунула. Сидит, пока картинки разглядывает. Надо же не просто содрать картинки, необходимо подогнать его идеи под это время, чтобы не пролететь со своими нововведениями. Почему стиль милитари? Лёгкая промышленность во всех странах сейчас заточена под войну. После войны останется просто немереное количество военной формы, и её будут донашивать ещё долгие годы. Дальше, я думаю, эту тему можно не развивать.

Судя по виду и сосредоточенности Авиэля, его гениальная голова работает сейчас, как ноут у него на коленях. Таким я его видел только один раз, в сорок первом году, когда он лежал в госпитале после посещения Виталика, загрузившего его изготовлением разгрузки и аналогов моей «Горки». Сейчас Авиэль пару дней порисует, почешет репу и начнёт идеи выдавать, не остановишь. Забьют они всех производителей своей продукцией, или я плохо знаю своего заместителя по хозяйственной части и одного из лучших снайперов отряда. Война войной, а одеваться в Америке любят и вообще новинки любят. Это то, о чём я говорил Смирнову. Главное – быть первым. Авиэль будет первым во всём, а «Дочка» ему поможет.

Марк и «Старшина» строят базу на Багамах, все уже там и помогают, чем могут, а в основном греются на пляжах. Мама Елагина и Мария тоже при деле. Эти почтенные дамы крутятся в высшем свете. Княгиня Елецкая даже была удостоена аудиенции у короля Великобритании, а затем у его брата, губернатора Багамских островов. Скорость, с которой Елагин получил необходимые документы на владение четырёх никому сейчас не нужных островов, показывает, что некоторая часть бриллиантов засверкает в английской короне, ну или в герцогской, нам разницы нет.

Главное, результат, а результат таков: документы на собственность четырёх островов Багамского архипелага подписаны на княгиню Елецкую и её наследников. Конечно же, острова так и останутся Великобританией. Сейчас это жуткое захолустье, численность проживающих постоянно – человек сто пятьдесят, не больше. Какие острова? В нашем мире они называются Большой Багама, Большой и Малый Абако со всей прилегающей мелочью по акваториям и Бимини, который сейчас на ухо никому не впёрся. На нём сейчас контрабандисты базируются, пусть пока развлекаются, нам они не мешают. Мы начали с Большого Абако. Весь остров будет сдан в аренду семье Лерманов для строительства медицинского центра и медицинских производств.

Услышав о том, что на островах будет медицинский центр, а в основном санаторий для ветеранов и инвалидов войны, который курирует княгиня Елецкая, король пошёл навстречу семимильными шагами. Второй медицинский центр и производство княгиня собирается открывать недалеко от Лондона, вот только подберёт место. «Серж» как раз этим и занимается, помимо всего остального.

Перед отлётом я поговорил со Смирновым. В Великобритании будут два завода. Первый – медицинский. Для начала он будет выпускать шприцы различных объёмов, а затем, после необходимых согласований, с двумя уже готовыми лекарствами. С антибиотиками и с болеутоляющими.

Второй завод будет производить РПГ и бронежилеты. Сначала РПГ-2 со стартовым пороховым зарядом, а потом реактивный РПГ-7. Я не думаю, что англичане откажутся от оружия, эффективно уничтожающего немецкую бронетехнику и пехоту. От возможности засандалить гранату на триста метров ни один пехотинец этого времени не откажется. К тому же у англичан пока нет оружия, эффективно уничтожающего немецкие танки, особенно тяжёлые, но очень скоро будет. Не за красивые глаза, разумеется.

Государственные заказы – это золотое дно. Пока англичане наполнят свою армию нашими гранатомётами, мы озолотимся, а потом и американцы с австралийцами подтянутся. А куда они денутся с подводной лодки? Все ключевые патенты на вооружение конца сороковых – начала пятидесятых годов очень скоро будут на руках у семейки Лерманов и Марка с компанией. И не только на вооружение. Вторая мировая война дала мощный пинок в развитии различной техники, лекарственных препаратов и инструментов, бытовых приборов и прочих вещей, которых не было до войны. Моей команде есть где развернуться.

Почему я верю Елагину? А куда ему деваться? Без Генриха Карловича с компанией эти острова так и останутся жуткой дырой ещё лет двадцать. Все лицензии оформляются на Генриха Карловича, Клауса, «Сержа» и мастеров Марка. Семейство Лерманов завязано на меня, а я попробую отправить туда следующий десант. Док свою Кубу хотел? Вот и пусть трудится. Девчонок бы с ним выпихнуть, я вообще счастлив буду.

Мария ищет людей. Да, именно так. Работать кто-то на первом этапе должен? Сейчас в Англии очень много умелых рук именно еврейской национальности – беженцы со всей Европы. К тому же мы собираемся открыть Дом ребёнка под патронажем католической и христианской церквей, и Мария ведёт на эту тему переговоры. А почему бы и нет? Я ещё и пионерский лагерь организую и приглашу детей из Советского Союза, а позже и инвалидов войны, то есть заберу нетрудоспособную часть населения своей страны. Пусть хотя бы немного безногих мальчишек и девчонок попадёт в рай при жизни, а чем их занять, я найду.

С «Дочкой» я обломался, причём совсем. «Дочка» упёрлась и категорически отказалась переходить линию фронта. Совсем и никак, я с вами, и точка. Отвела меня в сторону и всё выложила, а потом объявила всем за ужином, ошарашив в первую очередь «Малыша». Ну разумеется. А кто бы сомневался? Я и не собирался её неволить, я и сам туда не собираюсь. Нашли идиота. Мы возвращаемся на базу, правда, в этот раз пешком.

Часть своих вещей мы оставим на острове, с таким количеством груза мы далеко не уйдём. Оставляем мы в основном некоторые виды оружия и боеприпасы. Ребята запасались по-серьезному, и на остров мы всё это еле дотащили. К тому же я специально заказывал «Стерху» некоторые образцы стрелковки пятидесятых-шестидесятых годов. Ему даже пришлось ограбить несколько запасников музеев. В том смысле, что он сначала занёс денег, а потом имитировал ограбление. Описание вооружения – это хорошо, но образцы в некоторых случаях значительно лучше.

РПГ-2 и РПГ-7 налепили по моим чертежам уже столько, что на Курской дуге никому мало не покажется. Применять гранатомёты будут хитро. Вооружают ими только специально обученные группы и так, чтобы они не попали к немцам. В основном группы вооружены РПГ-2, но во второй линии обороны, в охране штабов и в местах возможных прорывов танков, есть группы с РПГ-7. Фактически это войсковые испытания, но секретность по ним на уровне первых «катюш», поэтому гранатомётами вооружены бойцы спецполка НКВД. Чертежи и свои пояснения по гранатомётам я ещё с ребятами отправил, а Смирнову дал подробнейшие пояснения. Заводские испытания прошли весной, но на фронт гранатомёты пошли только сейчас. Я специально это Смирнову проговорил. Пусть всем сюрприз будет.

Это я к чему? Мои записи – это одно, но я многого не знаю. Марка металла, из которого делается пусковое устройство, состав ВВ[8], технологии производства. Это всё мне не известно, и производят гранатомёты пока небольшими партиями на одном из экспериментальных заводов. Год назад, рисуя техзадание «Стерху», я всё это проговорил и сейчас получил описание технологии производства и некоторые образцы, которые помогут поставить гранатомёты на поток. Обкатав их у нас, Смирнов перекинет всю информацию по гранатомёту «Сержу», который его запатентует и официально продаст Великобритании и Советскому Союзу. Мы заработаем для государства первые, но очень немаленькие деньги, а потом спокойно будем производить их сами, продавая готовые изделия по всей Европе.

Эффективность РПГ-2 низкая только для танков пятидесятых годов, а сейчас в самый раз. Люди со связкой гранат под гусеницы танков ложатся. В бочину танку с пятидесяти метров засадить – милое дело, это не килограммовую железяку из окопа выкидывать.

Пока будет строиться завод, «Серж» будет продавать РПГ-2, а как только он выйдет на промышленный уровень, выкинет на рынок РПГ-7 и снимет такие деньги, что моментально покроет все расходы страны на нас. Дальше пойдёт чистая прибыль. Как раз к сорок четвёртому году и союзнички со вторым фронтом раскачаются, да и в Африке наша продукция пригодится. Сильно Роммелю не повезёт с его железными гробами. Активной брони на танках сейчас ни у кого нет, так что РПГ прошивают «Тигры» и «Пантеры» насквозь, выжигая экипажи танков и превращая их в пар.

Активной брони нет ни у кого в мире, кроме Советского Союза. Уже с начала этого года на все наши танки навешиваются первые прототипы динамической защиты, и я надеюсь, что к Курскому сражению Смирнов подготовиться успел. Почему надеюсь? Ну не всё же мне Смирнов рассказывает. Этот энциклопедически образованный майор, а теперь уже полковник НКВД тот ещё тихушник. Один его приказ о переходе через линию фронта чего стоит. Смирнов меня немного уже изучил и прекрасно понимает, что я через линию фронта не пойду, а мало того что не пойду, так ещё и пакость устрою. Пусть ему тоже сюрприз будет.

Перед нашим выходом я выцепил «Погранца» с Эстер, «Фею» с Таей и Авиэля, распределил свой груз по их бойцам и объяснил, что им делать. Не люблю я непоняток. Не нравятся мне последние телодвижения Смирнова, особенно его тупой приказ о переходе линии фронта.

«Погранец» с группой, «Дочкой», Эстер и Авиэлем с ребятами и девчонками «Феи» потерялись в дороге за два дня до нашего прихода на базу. Вместе с ними пропал и весь мой груз, который я заказывал у «Стерха», и всё, что собрала по своей инициативе «Дочка». С ними же ушли «Лис», «Мишики», «Док», «Белка» с напарником, доктор Смирнова и пилоты «пешки». Весь переход они тусили с девчонками «Феи» и тащили контейнеры «Дочки». По просьбе «Дочки» «Малыш» почти всё время был в передовом дозоре и заметил изменение численности нашей группы только на рассвете. «Гном», «Ёж», «Фея» и Тая остались со мной. «Рубик», обнаружив пропажу большей части моего отряда, подлетел ко мне мухой:

– Товарищ полковник! Где остальная группа?

Вместе с ним этот же вопрос задавали мне и все остальные лохи, позорно прошляпившие уход «Погранца» с компанией. Где? Придумайте оригинальный ответ. Я надеюсь, уже к запасной базе подходят. Заберут тех, кто там есть, и ночью пойдут на базу за озером. «Старшина» её ещё зимой расконсервировал, а «Погранец» с «Одой» её периодически всё лето навещали.

Не нашли ту базу немцы, купились на базу на полуострове, где мы пленных после концлагеря держали, и на разваленный хутор, в котором мы зимовали в первую зиму. Вот там каратели и егеря были. Сразу после того, как мы шталаг-347 под Резекне «обидели». Не нашли просто потому, что заход на эту базу теперь только по воде, а лодки спрятаны на одном из маленьких островов, а не на берегу озера.

– В смысле, «Рубик»? Что значит «где»? Какой приказ был? Приказ был идти к линии фронта. Группа пошла к линии фронта.

«Рубик» подвис, но тут же выдал:

– Но я должен был сопровождать группу.

О! Процесс пошёл. Эх ты, «Рубик»! Я бы тебе ясельную группу в детском саду не доверил.

– С чего бы это, капитан? С каких это пор ты сопровождаешь группы моего отряда, выполняющие задания? Ты место своё забыл или званием до генерала подрос? В приказе, мне отданном, о тебе не было ни слова.

Я намеренно шёл на конфликт с осназовцами. «Рубик» получил инструкции своим шифром, а мне передал только расшифрованный приказ. Что было крайне неправильно, обычно радиограммы расшифровывала Эстер.

– Ты приказ отдал, я его выполнил. Вот только ты не сказал, кто отдал приказ. Странно, не правда ли?

«Рубик» сверкнул глазами, но промолчал. Идти на прямой конфликт со мной для него было небезопасно. Выучку моих ребят осназовцы за последнюю пару месяцев оценили, а я могу прямо сейчас развернуться и спокойно уйти, и ничего он с этим сделать несможет.

– «Командир», можно тебя на пару слов? – Вот и Малышев со своим недоумением и остальной командой.

– Свободен, капитан! Понадобишься – я тебя вызову. Мне надо поговорить с полковником наедине. – Когда кипящий от возмущения «Рубик» свалил от меня, я дружелюбно обратился к подошедшему чекисту: – Слушаю вас, Александр Иванович! – Малышев даже притормозил слегка.

– «Командир»! Я чего-то не знаю? – Умный всё же мужик. Жаль, что пока в свои ворота играет и неизвестно, какую сторону выберет. Я подождал, когда вокруг меня соберутся все, кроме «команды Рубика».

– Да всё вы знаете, товарищ полковник. Каждый из вас нарисовал мне свои планы на ближайшее время. Мы отправили в Центр убойную информацию, а получили идиотский приказ идти всем отрядом через линию фронта. Причём приказ приходит неизвестно от кого, и наше энкавэдэшное сопровождение получает отдельные инструкции, с которыми меня не знакомят.

Вы все изъявили желание воевать до победного конца, а у меня такого желания нет. Тем более у меня нет желания воевать со своими. Пока я не пойму, кто отдал этот приказ, я с места не сдвинусь. Включите голову. Нас подставляют. Кто – не знаю. На базе стопудово группа захвата. Я бы со своими бойцами ушёл… – я сделал паузу и усмехнулся, – за линию фронта, но вас бросать права не имею, по нашей договорённости вы тоже бойцы моего отряда. У нас там, куда мы сейчас идём, только новички. Они вообще ничего не знают, а мы туда тащили целый табор знающих все мои базы людей. Может, я и параноик, но мне всё это жутко не нравится.

Малышев ощутимо напрягся, остальные тоже подтянулись.

– И что ты предлагаешь? – Судя по тону, Малышев моментально прокачал полученную информацию и ждал продолжения.

– Не знаю. Вполне возможно, что нас таким ненавязчивым образом приглашают в НКВД. При планировании всех своих летних операций я прорабатывал маршруты боевым группам так, чтобы они не возвращались на основную базу. Часть групп уходила на запасные базы для работы в прежних районах, а большая часть с проверенными людьми ушла на базы под Ригу. Я и сам сюда возвращаться не собирался.

Если бы нам на голову не свалилась подбитая «пешка» с везучим экипажем, мы уже следующей ночью бо́льшую часть людей и груза отправили бы за линию фронта. Уж больно поле там удобное. Отправил бы груз и часть людей, получил пяток специалистов, которых в процессе движения в Ригу обучил владению ноутами, и до свидания. На всех ноутбуках есть папки с обучающим текстом и базовые обучающие программы, а вся информация систематизирована.

С вашим появлением расклад поменялся. Отправить отсюда ещё долгое время ничего не удастся, а времени у нас нет. Мне надо уходить в Ригу. Без вас я бы не торопился и пришёл туда через полтора месяца, наведя здесь шороху по полной программе для отвлечения внимания от района будущих боевых действий. Теперь я этого сделать не могу, чтобы не привлекать внимания к этому району и переправить вас по-тихому. При этом мои задачи в Риге никто, кроме меня, не выполнит. О них и не знает никто. Информацию по своим действиям я сливаю очень дозированно, выдёргивая из-за линии фронта необходимое мне.

Когда я был один со своим отрядом, в НКВД играли по моим правилам. На меня одного надавить было сложно, а то и вовсе невозможно, и меня принимали таким, как есть. Сейчас расклад поменялся. Вероятнее всего, «Рубик» получил приказ при движении за линию фронта вывести нас в определённую точку, допустим, на базу партизанского отряда. Я специально сказал, что иду на свою базу, и он тут же, ещё до нашего выхода, вышел на связь и передал это.

Мы шли около недели, за это время туда батальон перекинуть можно, место дислокации базы известно не одному «Рубику». Я ему спецом мешать не стал. Пусть парнишка в шпионов поиграет. Только мы подобные приколы в прошлой жизни проходили. Это единственное, что мне приходит в голову.

Увидев вас с грузом, «Рубик» передал всё дословно, и нас решили захватить, чтобы не рисковать. Может быть, увидев блиндаж, нас перестали ценить. Кто знает? Вполне возможно, кто-то за линией фронта думает, что при наличии блиндажа мы уже не нужны. Тупых карьеристов в штабах хватает, а здесь такой приз, что голова кружится. Но дело в том, что подлинной информации по блиндажу я не давал никому.

Никто пока не знает, что переход возможен только через год, да и то не факт. Всё надо проверять. К тому же при переходе они воткнутся в «Стерха», а он, кроме вас, никого живым из блиндажа не выпустит. Это он отдельно в письме мне проговорил. Если из блиндажа вылезет кто-либо, кроме вас, «Стерх» без разговоров выжжет всё «Шмелём».

В сорок четвёртом году здесь будет самое месиво. А ну как упыри блиндаж не вовремя найдут? Переночуют два десятка полицаев в блиндаже, а наутро они у нас. Вот и прикиньте, чего они у нас наворотят, пока их не перебьют. Все местные упыри по маковку в крови, им ребёнка зарезать, как высморкаться. Так что такая страховка просто необходима.

Сейчас у нас только два варианта. Первый – лезть с «Рубиком» в западню. Второй – отрываться и идти самим. Можно разделиться: двое из вас пойдут с «Рубиком» и понесут отсортированный материал, остальные уходят со мной. Связываемся по нашим рациям.

Малышев помолчал, а потом выдал:

– Логично. Скорее, совокупность двух факторов, это наиболее вероятно. Немцев ты исключаешь? – Я же говорю, умный мужик, моментально всё просчитал.

– Нет, товарищ полковник! Радиоигру я не исключаю, но в этом случае немцы перекрыли бы болота дивизией СС и завалили бы нас бомбами. Просто чтобы заткнуть нас, а нас отпустили от болот почти на сто километров. Причём за нами не следили. Шли мы ночью, а о наличии у нас «ночников» и тепловизоров знают только внутри нашей группы. Даже «Рубик» с бойцами узнал о них только после выхода из болот, и передать сведения о нашей возможности видеть в темноте он никак не мог.

Проверялись мы серьёзно. «Лису» и «Погранцу» я верю. Если они сказали, что слежки нет, значит, нет. Эфир мы тоже сканировали, а маршрут движения я строил с учётом их проверок. Можно попробовать отправить «Рубика» одного, разложив ему всё по полочкам. Я однозначно на базу не пойду, причины объяснял, да и не люблю непоняток.

Малышев минуту помолчал, разглядывая стоящего в отдалении «Кубика».

– Опять логично, давай сделаем так. Ты говорил, у тебя есть связь своим шифром. – И Малышев изложил мне свой план. Я же говорю, умный и рисковый мужик. Подошедшему «Рубику» с ребятами я сказал просто:

– В общем, так, капитан. Моя договорённость со Смирновым исключает получение приказов от кого-либо, кроме самого Смирнова. Вы идёте на базу без нас. Мы даём вам свою рацию, и он со мной связывается. Если Смирнов не свяжется с нами через четверо суток, все наши договорённости с ним аннулируются. Ни с кем, кроме Смирнова, мы разговаривать не будем.

Мы вам не верим, в первую очередь тебе. Если бы вы со мной не были в Даугавпилсе, я посчитал бы, что вы работаете на немцев. Для дублирования пусть Центр подтвердит приказ шифром, который давался мне. Встречаемся в месте, которое я укажу по рации. Дальше с тобой и Смирновым встретится вот этот человек: полковник государственной безопасности Малышев Александр Иванович. Все дальнейшие контакты с ним, а он уже свяжется со мной и остальной группой.

Тебе напоследок скажу. С нами надо играть честно, передай это Смирнову. Ты со мной воевал и меня же обманул. Понятно, что ты выполнял приказ, но твой приказ к нам никакого отношения не имеет. Ровно, как и твоя группа больше не имеет никакого отношения к моему отряду. Мы всем отрядом вам за карателей обязаны. За Даугавпилс представлю к наградам, но к моему отряду вы даже не подходите. Ты знаешь, как мы относимся к предателям. Не было бы нашего совместного рейда и базы карателей, ты со своими людьми на деревьях бы уже висел. Все контакты с нами только через полковника или того, кого он пришлёт. Я вам больше не верю. Нас всех свои уже предавали.

Со мной и отрядом ушли «Лис», «Ким», «Багги», «Лето» и «Хаски». Хорошо подумав, ребята решили, что война везде одинакова, а пользы они больше принесут здесь, тем более что они уже за линией фронта и на войне, а вот отпустят ли их из разведцентра – это ещё большой вопрос. «Малыш» улетел с «Дочкой» и «Доком» в Штаты. Вероятнее всего, он будет постоянным курьером между Малышевым и «Доком» и будет возить отработанные технологии производства. Доверить это больше никому нельзя.

После встречи Малышева со Смирновым ко мне вернулась команда «Рубика». Смирнов дико извинялся – якобы это была инициатива ретивого генерала госбезопасности. Я сделал вид, что поверил, Малышев тоже с умным видом покивал. Лезть в бутылку нам не было никакого резона. Мне были необходимы пилоты со штурманами, а получить я их мог только от Смирнова. Зачем мне эти люди, я Смирнову не объяснил, но поставил условие, что мне нужны слётанные экипажи самолётов Пе-2 Северного флота, с не менее чем годовым опытом боёв и ночных полётов.

Услышав такое, Смирнов выпал в осадок, но сказал, что сделает. Он тоже уже привык, что я ничего не делаю просто так. «Малыш», «Дочка» с ребёнком, Эстер, «Док» и доктор, «Белка» и Авиэль с ребятами и девчатами ушли за линию фронта первыми и дальше по нашей схеме в США. Малышев, Степаныч, «Мишики» и «Сава» оставались в Москве для дальнейшей работы. «Лис», «Ким», «Хаски», «Лето» и «Багги» мне были нужны в Риге. Ненадолго. Было одно дело, которое я не мог сделать только со своими ребятами. Нет, в принципе мог, но пришлось бы потратить очень много времени на изучение заказанного мной у «Стерха» оборудования. Я так и планировал, но с появлением ребят можно было ускорить процесс.

Четыре пилота и четыре штурмана «пешек» прилетели тогда, когда забирали мою группу. Только после подтверждения Елагиным перехода Смирнов получил от нас с Малышевым всю остальную информацию и Малышева, Степаныча и «Мишиков» в качестве дополнительного бонуса.

С «Доком» я поговорил отдельно. Авиэль и «Дочка» свяжут его с Генрихом Карловичем и Клаусом, и дальше они будут работать вместе, продвигая новые лекарства и изобретения, а в финансах они теперь не стеснены. Я отдал «Доку» все свои запасы, кроме некоторых мелочей. Себе на «чёрный день» я оставлял в Риге небольшую, но очень весомую заначку, а понадобится – ещё наберём. Упыри в Риге ещё не закончились.

Авиэлю отдельно передал все финансовые документы и записи, захваченные мной и «Сержем» в Даугавпилсе. Разберётся, что с ними делать, не маленький, а что не надо, передаст «Лису», «Сержу» или «Доку».

«Док» и «Малыш» свободно говорят по-английски, «Дочка» учится, им и карты в руки. По договорённости со Смирновым уже на Большой земле к их группе присоединили десяток грамотных людей нужной нам национальности и сделали всей группе документы. Пора заниматься США вплотную. Осядет «Док» во Флориде, в оговорённых со мной районах. К его приезду на счета семьи Лерманов упадут очень приличные деньги, и «Док» займётся покупкой недвижимости и общей организацией заводов.

Вот только «Фею» с Таей не удалось выпихнуть. Даже их девчонок отправил с Авиэлем, а они вдвоём упёрлись и ни в какую. Пока всё это утрясалось, я собирал и перетряхивал все свои закладки и передавал координаты баз Малышеву и «Лису». Если у меня всё получится, сюда мы больше не вернёмся.

Глава 12

29 июля 1943 года

После выхода с базы у озера мы двое суток шли к последней пока не выполненной мною зимней разработке. До Риги в качестве моего заместителя идёт «Лис», только он, помимо Малышева, обладает необходимыми мне в Риге умениями. Просто перед основной работой мне было необходимо обкатать группу «Кима» и построить группу «Рубика», который был у меня теперь не наблюдателем и помощником, а в полном подчинении, без права самостоятельного выхода на связь. Без «Рубика» с его знанием немецкого языка мне сложно даже до места дойти, наиболее профессиональная часть моего отряда говорит только по-английски. Да и продукты на всё возрастающую нашу ораву мне где-то надо было набрать, а то традиционно жрут все, а запасаю я один.

Даже «Погранец» в первую очередь теперь за боеприпасы хватается. В сорок первом я радовался, что мне удалось захапать всего и много, а сейчас мы патроны поштучно считаем. Местных упырей в некоторых местечках можно по пальцам одной руки пересчитать, и те собственной тени боятся. Пошустрил «Погранец», натаскивая «пионеров» прошлой осенью, да и наши рейды этого года полицаев нехило повыбили.

Я, конечно, утрирую, патронов у нас всё же меньше, чем упырей всех мастей, но это пока. Теперь за линией фронта Степаныч, «Мишики» и Малышев. Главное – Степаныч. Валить отсюда надо. Валить как можно дальше, пока этот ухарь «вундервафлю» не применил. И неважно, что её пока нет, Степаныча это не остановит. Он и кустарным способом может такой ужас слепить, что дальше просто некуда.

Ноги надо делать как можно дальше. В другую страну, а можно и на другой континент, и быстрее, пока не началось. То, что мы на болоте выдумали, прилично изменит ход войны, но вот находиться в тылу у немцев становится небезопасно. От Степаныча ни маскировка, ни моя природная наглость не спасёт, он сам наглый до полнейшего беспредела. Подрезал у меня четыре ноутбука со всей информацией и сказал, что ему нужнее. Хорошо, что он не знает, что я специально ему именно эти ноуты подсунул.

Степаныч – единственный человек в этом мире, способный применить всё то, что на них есть, с наибольшей эффективностью. Валить отсюда надо как можно скорее, пока он эти технологии на практике не применил, но я не могу. У меня на районе осталось ещё одно дело. Пока я его не сделаю, отсюда никуда не уйду.

* * *

Этот небольшой городок был у нас по пути. В начале июля сорок первого года, в самые первые дни немецкой оккупации, всего за несколько дней латвийские националисты расстреляли в нём более двух тысяч евреев. Гетто в Даугавпилсе тогда создать просто не успели, и немцы и вновь созданная тогда вспомогательная полиция с местными горожанами в качестве добровольных помощников устроили в этом городе жесточайшую зачистку.

В прошлом году, возвращаясь из рейда, «Стриж» недалеко от этого города потерял одного бойца, и зимой этого года у «Погранца» прямо на окраине убили двоих разведчиков. Группа «Погранца» возвращалась после сеанса радиосвязи, и эти двое были в прикрытии группы.

«Погранец» вытащить погибших ребят не смог, а вернувшись через три дня в городок, обнаружил их раздетых, прибитых гвоздями к дереву у дороги. Один из парней был евреем, и даже над мёртвым над ним издевались так, что «Погранец» его еле узнал. Хорошо, что не стал выяснять тогда, кто там такой умелец. Около ребят была грамотно расположенная засада, но тогда у «Погранца» были правильно сделанные документы. Хотя за такой необоснованный риск он у меня получил по полной программе.

По весне, когда Зерах двигался в сторону Риги, «Погранец» проводил его и по пути разведал город и его окрестности. И вот мы здесь. Смотрим за городком сутки. Подсадили на телефонную линию «Рубика» с «Кубиком», но пока ничего интересного. Вчера под вечер поймали двоих полицаев, выезжающих из города, и получили максимум информации. Здесь, в округе, уже почти два месяца мои группы не работали – слишком близко до наших баз. Расслабились упырьки.

В этот город я пойду сам со своими друзьями. Надо обкатать их по месту. Все уже знают, что за издевательства над своими бойцами я наказываю очень жестоко. К тому же мне нужны машины и продукты. Не пешком же мне до Риги идти, я уже говорил, что пешком ходить не люблю. Да и вообще местных полицаев надо наказать. Почти наверняка здесь те, кто начинал палачествовать в самом начале.

Вон городишко, четыре тысячи жителей, а было в сорок первом более шести. Евреев немцы убивали? Как бы не так. Местные отличились, немцы даже рядом не стояли, а затем немцы стали создавать из местных националистов особые команды и добровольческие батальоны, которые выезжают теперь в кровавые командировки в Белоруссию и Псковскую и Новгородскую области.

В самые первые дни «команда Арайса» по месту жительства развлекалась. Было у латышских националистов такое народное ополчение. Людей они в начале войны перебили немерено. Они же и лагерь смерти «Куртенгоф», и прочие концлагеря и гетто охраняли и евреев в Риге и по всей Латвии расстреливали. Почти наверняка те двое, что мы выловили, из «старичков» – документы вспомогательной полиции у них выданы в августе сорок первого года. То есть при создании вспомогательной полиции.

Сколько ни вспоминаю фильмов о войне из своего времени, книг, документальных фильмов с воспоминаниями ветеранов, везде одно и то же. Взяли пленных, они нам добровольно все рассказали, и мы, счастливые и довольные, доложили командиру и получили за это орден. Или ещё лучше: допросили и расстреляли. Скромно умолчав, как они там допрашивали и осталось ли что расстреливать. Как бы не так. Те же полицаи вчерашние молчали как рыба об лёд. Даже фотографии Ранке их не убедили. Отдал полицаев «Погранцу» на пару часов – пошла информация. Я бы на их месте тоже молчал или всякую пургу гнал.

Не повезло им, что вдвоём живыми попались, можно проводить перекрёстный допрос. Как только упыри заговорили, их сразу развели и принялись бить с утроенной энергией. К середине ночи полицаи рассказали всё, что знали. Понятно, что рассказали не всё и далеко не всё, что рассказали, правда. На вопрос, кто ребят «Погранца» изуродовал, ни слова не говорят, а это плохо. Значит, либо действительно не знают, либо сами участвовали или кто-то из их родственников, но ничего, ещё не вечер, у меня для них сюрприз приготовлен.

Разминка у полицаев окончена, теперь обязательная программа. Висят пока головой вниз, отдыхают на природе. Через часок дойдут до кондиции, можно будет дальше вопросы задавать. Вот такое я овно – «овен» я по гороскопу. Иногда я жутко неприятный тип.

Вот почему мы все с гранатами и таскаемся. Чем попасть так, как они, лучше сразу накрыться собственными руками. В гестапо тоже умельцев хватает, да и не только в гестапо. И фельдполицаи, и каратели, и большинство местных полицаев, потихонечку переводимых в национальные карательные батальоны, особой любви к нам не испытывают. После двух лет общения с моими группами они любого из нас на медленном огне зажарят.

Вот сижу и думаю, как мне городишко этот укусить, чтобы самому здесь не остаться. Кавалерийская атака однозначно не прокатит. С нашими документами и в форме карателей и гестапо я больше в этом районе светиться не рискну. Неизвестно еще, какая информация после нашего рейда среди упырей гуляет. Да и городишко этот ни в каком месте не деревня или пристанционный посёлок.

В городе, помимо сорока семи местных полицаев, взвод карательного батальона и Ортс-комендатура с десятком фельджандармов. Хотя наверняка больше. Полицаи про бронетранспортёр проговорились. Значит, ещё отделение фельджандармов где-то шарится. Плюс офицеры комендатуры, это ещё пяток как минимум. И про немцев из тыловых подразделений полицаи молчат. То есть говорят только то, о чём их спрашивают.

Хорошо ещё, что каратели расквартированы в бывшей школе, а фельджандармы живут недалеко от комендатуры. Рядом с комендатурой охраняемый парой полицаев склад с необходимыми мне для дальнейшего комфортного существования предметами и четырьмя грузовыми машинами. Кроме того, у фельджандармов есть «Кюбельваген» и «Ганомаг». Это обычная их техника, а значит, ещё пяток мотоциклов в наличии.

Дальше пошли сплошные минусы. Местные полицаи раскиданы по всему городку, живут со своими домочадцами, и у них полно добровольных помощников, которые тоже со стволами. Это самый центр городка. Как все понимают, раньше дома вокруг площади принадлежали очень состоятельным евреям, а теперь принадлежат состоятельным правильным гражданам, у которых квартируют правильные и состоятельные немецкие офицеры. Вот такая вот коммунальная идиллия.

Каратели живут в прямой видимости от здания комендатуры, фактически на одной площади. Общее количество стволов в умелых руках раз в восемь больше, чем у нас. Бегать по городку, отлавливать местных полицаев – это только зря терять людей. Местные город знают лучше, а чужие на виду. Получить пулю в спину из-за забора вместо приветствия можно легко и непринуждённо. Надо придумать уникальное увлекательное лазерное шоу, чтобы на это эксклюзивное представление в центре города собрались все необходимые мне зрители. И главное: кто измывался над моими ребятами и кто сидел тогда в засаде? Пока я это не выясню и не вырежу их всех, отсюда никуда не уйду.

Светает. Только начало августа, а уже ночами прохладно, правда, мне с моими девчонками было даже жарко, но это к делу не относится. Отчего-то вспомнилась моя ночёвка в сорок первом. Вот так же, как и сейчас, под ёлкой лежал. Замерз тогда как собака.

Ладно, нам всё равно здесь целый день сидеть. Пусть «Погранец» со своими «пионерами» за городом понаблюдают и отдохнут. Наверное, умаялись кулаками махать. Учил их, учил, да всё без толку.

Хватит развлекать упырей приятными сказками и нежными поглаживаниями. Предварительная подготовка проведена, оздоровительный массаж сделан, анализы крови взяты. Второе отделение марлезонского балета. Теперь больными займутся профессиональные лекари. Пациенты те же, но новая бригада уникальных докторов.

Врач высшей квалификационной категории, профессор околомедицинских наук, мастер спорта по боевому самбо, чемпион округа по военному пятиборью и носитель голубого берета «Багги». Ходит в наших околомедицинских кругах пара десятков историй об этом недоучившемся хирурге и его операциях, сделанных им без наркоза простым НРС-2. Нож разведчика который. Понадобится, он и канцелярской скрепкой вскрытие проведёт. Как отметили независимые эксперты, данный уникальный специалист умеет пользоваться любыми подручными предметами. Всё ж таки профессор.

Его неизменный ассистент и лучший друг, врач первой квалификационной категории, мастер спорта по офицерскому троеборью, чемпион округа по военно-морскому пятиборью и носитель чёрного берета «Лето» в большей степени мануал-универсал. То есть вместо подручных предметов он использует собственные руки, а в некоторых особенно сложных случаях – ноги. Он не только костями могёт заниматься, но и любую мышцу из задницы без наркоза вытянет. Уникальных операций у данного специалиста никак не меньше и, в силу своей специализации, огромный опыт зарубежных командировок.

Эти два умельца вылечат кого угодно и от чего угодно. При совместной работе у них особенно хорошо получаются удаление излишних иллюзий, переломные моменты жизни со смещением приоритетов и коррекция и восстановление памяти. В процессе лечебных и профилактических мероприятий эти уникальные доктора помогают пациентам преодолеть любые трудности с произношением и развитием речи и заодно учат больных правильному русскому языку.

Ну а я в это время по схеме города и предварительному допросу пациентов прикину расстояния. Пораскину, так сказать, мозгами, в переносном смысле этого слова. Есть у меня одна идейка. По количеству упырей в городе полицаи нас однозначно нагрели, но расположение указали точно, от этого и буду плясать.

Плевать я хотел на их количество. Чем больше упырей на площадь сбежится, тем больше перебьём, а колёсный и гусеничный транспорт хозяева нам подарят по доброте душевной. Просто в той стороне вечной охоты, куда мы их отправим, транспорт им будет уже без надобности. Не пропадать же добру. По той же причине и склад поможем вывезти. После чего подозвал не отходящего от меня дальше десяти шагов «Гнома» и приказал разбудить «Багги» с «Лето». Подошедшему первым «Багги» сказал просто:

– «Багги», бери «Лето», «Гнома» и «Ежа» и узнай у упырей всё, что они не сказали «Погранцу». У них документы выданы в сорок первом году. Не новички, давно служат, документы у них местные. Не может быть, чтобы они про зимнюю историю не знали. Хоть что-то да слышали, а они вообще на эту тему молчат. Совсем нас не уважают. «Погранец» на документы внимания не обратил, но мы с тобой ни разу не «Погранец» с «пионерами».

«Багги» мрачно усмехнулся и, кивнув «Гному», направился в лес. Информацию «Багги» принёс мне через полтора часа. После чего я засел с ним, «Кимом» и «Лисом» совмещать наши желания с нашими возможностями.

– В общем и целом, ситуёвина следующая, – уже ближе к вечеру ставил я задачу боевым группам. Здесь собрались все, но работать пойдут только бойцы. Пилоты, штурманы и мастера останутся в условленной точке недалеко от выезда из города. – Ночью в комендатуре никого нет. Сами фельджандармы спят в жилом доме рядом с комендатурой. Грузовики стоят у склада под охраной трёх часовых. «Кюбель» и «Ганомаг» у комендатуры под охраной ещё двоих. Часовые из взвода карателей. Смена часовых через каждые три часа. Нужная нам смена – в три ночи, но смениться они не успеют.

Каратели живут в здании бывшей гимназии. Дом двухэтажный и деревянный. Два грузовика и три мотоцикла стоят у входа. У техники двое часовых. От комендатуры до школы через площадь – четыреста с копейками метров. Без пятнадцати двенадцать мы должны быть на исходных позициях. Сразу после смены часовых и ухода разводящего сносим часовых у склада и комендатуры. «Ким» и «Фея» поднимаются на чердак комендатуры. На вас наблюдение за подходами с высокой точки. Командир группы «Погранца» сегодня «Цви». Сразу начинаете заниматься загрузкой грузовиков.

«Цви»! Мы едем в гости к Зераху. С пустыми руками ходить в гости не принято, особенно такой толпой. Обеспечение праздничного стола на вас. Не скромничайте, чуть позже мы заплатим по полной программе. Если кто любопытный будет задавать глупые и несвоевременные вопросы, скажете, что я разрешил. Да и вообще не маленькие. Найдёте, как объяснить, куда и с какой скоростью ему пойти и что делать в пути. Будете разгружать склад, поводите внимательно глазами, нужен керосин или на крайняк бензин из грузовиков. Закинете в дом к «Хаски» и в комендатуру к «Киму».

«Ким»! «Хаски»! Закончите, подожгите, не собирать же гильзы.

«Белка» с напарником, «Чук» и «Гек» – «Ганомаг» и «Кюбельваген». Сразу устанавливайте и готовьте к бою пулемёты. До начала представления вы на шухере, а затем на прикрытии группы «Кима».

Я, «Ёж», «Гном» и «Лис» – фельджандармы. Живых не берём.

«Хаски», Тая, «Док» и двое снайперов «Погранца», ждёте отмашки от меня и занимаете дом, где жили фельджандармы. До этого сечёте поляну и помогаете «Цви».

Мы с «Лисом», «Гномом» и «Ежом» сразу идём к школе, убираем часовых, минируем машины и семафорим вам. Ждём смены часовых. Разводящий со сменой часовых выходят из здания школы. Я семафорю. Лучше перебить их подальше от гимназии, мало ли кто услышит из пока ещё живых покойников. Встречают смену часовых «Ким», «Чук» и «Гек» с бойцами «Цви». Сразу после уничтожения смены часовых с разводящим даёте отмашку. После сигнала стартуют грузовики и начинаем работать мы.

«Цви»! После загрузки оставишь двоих с автоматами «Чуку» и «Геку». Двигаетесь к северо-западному выезду. Остаёшься там сам с одним грузовиком и группой прикрытия, остальные грузовики уходят до точки встречи с пилотами и ждут нас.

«Белка» с напарником заводят «Ганомаг» и «Кюбель». Если всё нормально, перегоняете технику в переулок, глушите движки и докладываетесь.

«Ким»! Если не нормально, сообщишь мне. Мы притормозим, дождёмся «Белку» и подарим ему грузовик. После этого мы поджигаем гимназию с противоположной стороны, уходим от здания к домам и ждём. На пожар все вылезут: и каратели, и офицеры комендатуры, и местные полицаи. Первыми работают «Ким», «Хаски» и мы с «Лисом». Напарники снайперов – по усмотрению старших групп. Валим всё, что шевелится, никого из наших на площади и прилегающих улицах не будет.

Группы прикрытия и водители, следите за подходами. В случае появления противника уничтожаете его. По возможности убираете трупы на обочину, чтобы под ногами на улице не валялись. Мало ли, вдруг жители города слишком впечатлительные? Да и некрасиво это. Гармонию нарушает. В тёмных местах вам проще укрыться и определить, с оружием глазастый клиент или нет. Ежели чего, следующего пациента не придётся никуда тащить, на месте и завалите.

Минут через тридцать, когда на площади начнут собираться упыри со всего города, мы рванём грузовики и запустим осветительные ракеты. Это предварительный сигнал для всех, у кого нет раций. Сразу массированный огонь из всех стволов. После моего сигнала «Ким» и «Хаски» со своими напарниками уходят в переулок. Со своей стороны вас страхуют «Чук» с «Геком» и ребятами «Цви», мы с «Лисом» держим нашу сторону. К тому времени количество желающих посмотреть на бесплатное представление сильно уменьшится. Собираемся у «Ганомага», напоследок попрощаемся с хозяевами из пулемётов, если будет по кому, и уходим к выезду.

«Погранец», «Рубик», «Кубик», «Багги» и «Лето», работаете по выездам и режете связь.

«Погранец»! В вашей группе старший «Багги». Он с «Лето» работает, остальные прикрывают и выполняют его приказы. Объясню почему. Вы воюете два года, а они – всю свою сознательную жизнь, то есть лет по двенадцать каждый. Самое позднее, без пятнадцати три на северо-западном выездном посту никого не должно остаться в живых. Увидите зарево – начинайте. Нужные нам дома – второй, третий и четвёртый слева от выезда. Сможете взять упырей живыми – берите. Нет – валите всех, кто попадётся. Вплоть до кошек и собак. Закончите – отходите к выезду и ждите нас.

«Багги»! Всем, до кого дотянетесь, выдайте «колумбийские галстуки». Жестокость по максимуму, не скромничай. Наказать надо по полной программе. Пусть упыри нас запомнят.

Группы прикрытия! Со своих точек никуда не уходите, чтобы не нарваться на «дружественный огонь». Раций у вас нет, а мы разбираться не будем.

Тая! Тебя касается в первую очередь. Я тебя хорошо знаю. Бросишь «Наганы», схватишь топор и начнёшь по улицам за упырями гоняться. – Все засмеялись, и Тая с «Феей» тоже. Самое первое холодное оружие, которое девочка освоила, был топор, но подкалывать её по этому поводу имею право только я.

После уничтожения нами роты украинских карателей все, кто в этом участвовал, стали самыми близкими Таиными родственниками. Особенно хорошо она относится к «Рубику», «Кубику», «Чуку» и «Геку». После жесточайшей казни карателей девочка хочет не только мстить, но и жить. Учится она теперь всему и всё своё время, причём не только у меня, но в основном у «Рубика» и «Гека».

Разумеется, это не весёлая прогулка по ночному городу. Без наших раций с головными гарнитурами, тепловизоров последнего поколения, приборов ночного видения, бронежилетов и оружия с глушителями нам в городе делать нечего, а так есть очень неплохой шанс. Без связи и с одними «пионерами» я бы туда не сунулся. Максимум, что мы смогли бы сделать, – это перебить часовых и сжечь или угнать технику, а мне этого мало. Чисто на пожар, без взрывов и выстрелов, вылезут все жители города, но сначала все, кто живёт рядом. Постольку поскольку это центр города, в окрестных домах и на ближайших улицах живут самые нужные нам персонажи.

Потушить деревянный дом, облитый напалмом, можно только самолётом МЧС, а ИЛ-76П здесь пока не придумали. Значит, на подсвеченную пожаром площадь из горящего дома выскочат сначала каратели, а потом из собственных домов все, кто нам нужен. Детей и женщин в три часа ночи можно на площади не ждать и особенно церемониться не придётся. При этом комендатура, склад, дом, где будет сидеть «Хаски», и переулок с «Ганомагом» останутся в темноте. Можно будет бить упырей на выбор. Ну да поживём – увидим.

Главное, «Багги» всё же узнал, где живут эти умельцы-кровососы. Оказалось, что почти на окраине у них два здоровенных подворья. Разрослись за два года упыри чуть ли не на половину улицы. Соседей внаглую прикопали, разобрали их дома и, пригнав ещё в начале августа сорок первого года более пятидесяти пленных, построили себе три огромных дома. Понятно, что немцам они служат со всем прилежанием, так что на зарево они тоже выскочат, у них и пара собственных грузовиков есть. Я «Багги» с «Лето» спецом туда отправил. Они как про пленных узнали, сами вызвались. Что узнали? За два года эти простые латвийские труженики прикопали в лесу за домами более двухсот наших пленных. Полицаи и сами точного количества не знали, но цифра «двести» прозвучала.

«Погранец» с «Кубиком» и «Рубиком» пусть поучатся. У «Багги» с «Лето» есть чему поучиться, они не только доктора, но и учителя хорошие. Уже через пятнадцать минут допроса полицаи молили «Багги», чтобы тот что-нибудь у них спросил. Ноги ему и «Лето» целовали, даже вечно невозмутимый «Ёж» был впечатлён по полной программе. Причём один из полицаев был из одного из этих домов.

Карателей не взвод, а рота. Полицаев в городе более ста двадцати, но на такой город ста полицаев мало. Большая часть городских упырей совсем недавно пополнили собой один из карательных батальонов и отбыли по новому месту службы. В Великие Луки. Так что здесь, в городке, остались самые кровавые упыри. Те, кто награбил достаточно, чтобы от строевой службы отмазаться. Наши клиенты.

В город мы зашли в одиннадцать вечера. Первые идём мы с «Хаски». Мы давно вместе не работали, но согласованность у нас на подсознательном уровне, начинали всё же в одной группе. За нами парами все остальные. В середине нашего сильно растянутого отряда «Ким» с девчонками. Последними идут «Лис» с «Гномом» и «Ежом». «Гном» и «Ёж» в наших «ночниках», они будут работать с нами на зачистке. В таких же ночниках «Чук» с «Геком».

Город пуст. Едва только стало сереть, и так не сильно многолюдные улицы на окраине как вымерли. Как только на землю опустилась темнота, мы с околицы прямо по дороге втянулись в город. Здесь окраина безлюдна, ни людей, ни животных, ни света в домах. Невысокие заборчики палисадников. Сирень, жасмин и шиповник у окон невысоких домиков. Чуть дальше во дворах фруктовые деревья и ещё дальше огороды. В зеленоватом свечении в моём секторе только раз промелькнула кошка. Со стороны «Хаски» на одном подворье курил старик. Пришлось подождать восемь минут.

Шли по городу сорок три минуты, выбирая второстепенные улицы и переулки. Главное было не потерять направление на центр города, но ошибиться здесь сложно, двигались всё время параллельно центральной улице, выходящей прямо на площадь. Вышли тютелька в тютельку за складом и почти вовремя. После чего перегруппировались и, огибая склад двумя группами, вышли на позиции. «Ким» остался со всеми в переулке. Мы с «Хаски», обогнув склад, вдоль дальней стены комендатуры дошли до улицы. «Лис» с «Гномом» и «Ежом» затихарились у склада.

Смена часовых опоздала на одиннадцать минут. Я уже волноваться начал, но нет. Вот они. Разводящий и пятеро будущих покойничков, подсвечивая себе под ноги двумя фонарями, прошли метрах в восьми от нас. «Хаски» дважды щёлкнул по микрофону пальцем, «Лис» ответил одним щелчком. Через десяток минут два щелчка известили, что смена пошла обратно, «Хаски» щёлкнул в ответ. Принято. Подождали ещё немного, двенадцать ног протопали обратно. Тепловизор я выключил, всё на слух. Шаги стихли.

«Хаски» скользнул за уходящими карателями, прошёл десяток шагов и сектор за сектором стал осматривать площадь и прилегающие улицы со своей стороны. Я делал то же самое со своей точки. «Лис» тоже осматривается со своей стороны. Главное, не суетиться и не пропустить шарящегося по своим делам местного жителя или мальчишку. Мало ли кому взбредёт в голову проведать родственника, стоящего на посту, или наведаться к вдовушке, живущей в соседнем переулке.

Вернулся «Хаски». Три щелчка. Щелчок в ответ. Надеваю на голову прибор ночного видения. Я стреляю, «Хаски» страхует. Можно было бы и ножами, тем более с «Хаски», но я решил так. Пошли к комендатуре. Часовые стоят рядом, до них метров тридцать. Двигаемся беззвучно, сапоги у нас обмотаны формой полицаев, им уже не понадобится. Мягкой обуви здесь в принципе не бывает, а дорога не паркет, вот и сделали импровизированные чуни.

Показался борт «Ганомага» – часовые с другой стороны. Слышу негромкую беседу, говорят по-латышски, запах дыма. Курят на посту. Нехорошо. Сейчас по два наряда получите, правда, не на кухне. Аккуратненько выглядываю. Часовые стоят боком ко мне, до них метров пять. Делаю плавный шаг вправо и навскидку с двух рук стреляю из «Наганов» в головы. Чем хороши эти лёгкие спортивные «Наганы» с глушителями – слышны только лёгонькие хлопки. Пули остались в головах, два тела осели на землю, глухо стукнула упавшая винтовка, мерцает на земле выпавший бычок самокрутки. Делаю три шага вперёд и стреляю ещё два раза из правого «Нагана». Контроль. Опять пули головы не пробили. «Хаски», обойдя с другой стороны, осматривает улицу и технику. Возвращается ко мне с противоположной стороны, пройдя между машинами и крыльцом комендатуры.

Трижды щёлкает рация. Ребята закончили. Отвечаю одним щелчком. Теперь ждём. Опять смотрим в тепловизоры вдоль улиц и на площадь. Очень хорошая техника – видны даже те два полицая, что стоят у школы. Далеко за площадью, по левой улице, промелькнул человек. Вот это тот самый абориген, который шарится по своим делам ночами.

Рядом с комендатурой постороннего можно не ждать. В темноте на пулю нарваться можно легко и непринуждённо – часовые миндальничать не будут, и все местные это прекрасно знают. Жизнь у часовых тоже одна. Их за два года такое количество мои ребята перебили, что они на каждый шорох пулями отвечают.

Подошли и наши. «Гном» забирает у меня «Наганы». «Хаски» уже сменил оружие. Лёгкий шум, звук волочения, осторожные шаги – «пионеры» потащили трупы к складу. Всё лишнее мы оставили группе «Цви».

Всё. Пошли. «Хаски» со своей группой остаётся, а мы двинулись вдоль улицы к жилому дому. Я с «Лисом» впереди уступом, за нами – «Гном» и «Ёж». Двигаемся вдоль забора крайнего к комендатуре дома. Забор высокий, метра два точно есть. Вот калитка. Замираем на пару мгновений и прислушиваемся. Тихо. Калитка заперта изнутри, но есть щель. Бросив «Маузер», он повис на ремне, поддеваю ножом крючок, поднимаю и, нажав на калитку, тут же плавно опускаю.

От калитки осматриваю просторный двор. Норма. До крыльца метров пятнадцать, дом большой, по фасаду метров двадцать, света в окнах нет. Чуть смещаюсь влево по двору. В торцевых окнах света тоже нет. «Лис» с «Ежом» и «Гномом» остаются у крыльца, я по дорожке двигаюсь вдоль дома. Одно из окон приоткрыто, слышится храп и невнятное бормотание. Дохожу до угла дома, торцевая стена метров десять. Нехилый домик, около двухсот квадратов только по первому этажу. Осматриваю двор и строения. А это что? В дальнем строении живой отсвет. Человек? Вашу ж мать! Туалет и в нём сиделец.

Дважды щёлкаю по микрофону. Внимание. В ответ щелчок. Принято. Осматриваюсь по сторонам. До сарая шагов пять. Ныкаюсь у стенки сарая за большой бочкой. Выключаю тепловизор, снимаю «Маузер» и кладу рядом. Через три минуты сиделец, светя ручным фонарём из стороны в сторону, топает к дому. Мотает его нехило, волна перегара даже до меня добивает. Пропускаю мимо себя, беззвучно догоняю у угла дома и бью по голове. Готовченко. Минут на двадцать отрубил. Даже поймать успел сыплющуюся тушку. Щёлкаю по микрофону, дожидаюсь ответа и коротко говорю в микрофон:

– Ко мне!

Через десяток мгновений все трое стоят рядом со мной. Командовать «Гному» не надо: едва не споткнувшись о фельджандарма, он тут же принимается его споро вязать. «Ёж» помогает. Будет время у «Хаски», допросит, может, чего нового узнает. Ну и что, что «Хаски» немецкого не знает? «Фея» знает, да и все старые «пионеры» неплохо говорят. Всё, что надо, узнают, в край, высвистят «Чука» или «Гека».

– «Лис», – шёпотом говорю я, – окно открыто. Попробуем через окно. Тебя поднимем. Посмотришь.

В ответ «Лис» щёлкает по микрофону. Пока «Лис» осматривается, я сходил за «Маузером» с закреплённым на нём тепловизором. Обернулся быстро. Окно уже открыто настежь, а «Лис», повернув голову, прислушивается.

Акробатика – вещь великая. Ставлю «Гнома» в позу «глядящей вдаль собаки» и с полупоклоном приглашающе показываю «Лису» рукой. «Гном» троих, таких, как «Лис», выдержит. «Лис» чуть слышно хмыкает и наступает «Гному» на спину. Утвердившись у моего телохранителя на спине, «Лис» на мгновение замирает и дважды стреляет. Хм. Звук не выданного «Лису» «Маузера». Много тише и гильзы не вылетают, а мелкие «Наганы» он с возмущением отверг. «Лис» перебирается в комнату, я за ним, «Ёж» следом. Втягиваем и «Гнома».

Всех, кто был в доме, перебили мы с «Лисом». «Гном» с напарником зарезали только четверых. Всего с моим «языком» получилось двадцать две штуки. Восемнадцать фельджандармов и четыре женщины. Не повезло им, но я теперь не такой добрый, как в сорок первом, а «Лис» со словом «гуманизм» вообще не знаком. Про «Гнома» с «Ежом» можно и не говорить.

Пока к нам подходили «Хаски» с группой и «Гек», которого высвистали для допроса немецкого упыря, я рассматривал револьверы «Лиса». Понятное дело. Куда мне с моим раритетом тягаться с такими стволами.

«Лис» вполголоса объясняет. Бесшумные револьверы специального назначения Quiet Special Purpose Revolver – QSPR. Smith & Wesson. Обалдеть. Где он их взял? Это же американские, специально сделанные для вьетнамской войны, так называемые туннельные револьверы. Калибр десять миллиметров, а звук как щенок пукнул – специальный патрон. Редчайшие стволы, сделанные для спецподразделений армии США и уже давным-давно снятые с производства. На расстояние больше десяти метров из них стрелять нельзя, а в упор, как сейчас, самое то. Они у нас бешеного бабла стоят. Я такой ствол только один раз на картинке у «Стерха» видел. «Стерх», когда про него рассказывал, прямо слюной захлёбывался, я потому и запомнил.

Ну «Лис»! Удивил. В упор, а стрелял он только в голову, противоположная сторона головы выглядит, как будто по ней кувалдой отоварили. В некоторых комнатах как на скотобойне, кровь с кроватей ручьём течёт. Блин. Меня бы жаба задушила тратить такие редкие боеприпасы. Видно, запасся перед переходом. Обязательно скопируем этот ствол, за свой выдадим и продадим американцам, а может, и не только им. Нашим спецподразделениям точно пригодится. У нас никогда револьверов приличных не было, мелкашку не берём, это простая реплика стандартных «Наганов». Теперь будет. Понимал «Лис», что сюда тащил.

Я вышел из дома и присоединился к «Хаски». Расположившись с ним прямо на улице, мы с тепловизорами сечём поляну. «Лис» с «Геком» допрашивают немца. Мимо нас скользят шустрые тени, изредка негромко бряцая оружием, – ребята «Цви» чистят фельджандармов и таскают всё намарадёренное в грузовики. Здесь же, в горнице, было четыре пулемёта, три «ручника» и станковый MG-42.

«Станкач» новенький, муха не сидела. Наши фронтовики во время войны называли этот пулемёт «Пила Гитлера» или «Косторез». Я думаю, объяснять почему не надо. Вещь. В первый раз нам MG-42 попадается, до этого «тридцатьчетвёртыми» пользовались. Эту конфетку на «Ганомаг», а все три «ручника» пусть «пионеры» с собой на грузовики забирают. Пригодятся. Патронов немерено, несколько ящиков, гранат шесть ящиков только «колотушек», ещё три ящика странных немецких «яиц» М-39. Давно немцы воюют, всё в дом утащили, и бронетранспортер, и «Кюбель» пустые. Не доверяют карателям из охраны. Ничего. Народа хватает, сейчас загрузят обратно. Голосом «Лиса» оживают наушники рации:

– «Командир»! Зайди в дом.

Бесшумно поднимаюсь на ноги и иду обратно. Понятно. Немца раскололи. У «Лиса» это быстро – знает, на что у человека нажать и что отрезать, чтобы быстро информацию получить, да и «Ёж» там. Не завидую я немцу. Захожу в дом. Ну да. Как я и думал. Хотя чему я удивляюсь? Сам такой. В горнице пахнет кровью и дерьмом, резкий контраст с чистейшим воздухом улицы. Не помогло немцу то, что он только что из туалета.

На столе стоят две керосиновые лампы, окна занавешены одеялами. Голый «фриц» сидит привязанный к стулу. Правого уха нет, левое отрезано больше чем наполовину и болтается у мочки. Вид страшный, кровь залила обе стороны туловища и пол под стулом. Немца колотит крупная дрожь, аж стул под ним скрипит. Кляпа у него уже нет, но сидит молча, только зубы стучат. Увидев меня, «Лис», стоящий слева от немца, кивнул «Ежу», и тот молча выстрелил из «Вальтера» с глушаком немцу в затылок. Жандарма отшвырнуло вперёд, и он вместе со стулом грохнулся на пол. Вот так вот, твари, это вам не девочек молоденьких насиловать, не мне ты попался. Я знаю ещё несколько отростков, которые у тебя лишние.

– «Командир», жандармов два отделения было. Здесь все не поместились. Шестеро живут на первом этаже школы в левом крыле. Два офицера в доме обер-лейтенанта, начальника комендатуры. Знаем дом. Может, сходим? – непринуждённо обратился ко мне «Лис». Я мельком глянул на часы. Два часа восемь минут. Времени внатяг.

– Нет времени. Придётся зачищать там весь дом вместе с хозяевами. Работаем по плану. Никуда они не денутся, сами сюда прибегут. Здесь Тая в прикрытии, её учить стрелять не надо. Сама разберётся – не маленькая. Да и мы с той стороны подстрахуем. Главное – каратели. Собираемся.

Теперь гружусь по полной программе. В нагрудной кобуре «Браунинг Лонг», две оперативные кобуры под «Вальтеры» авиэлевской работы. На каждой из них дополнительные кармашки под запасные обоймы и глушитель. Карман под глушитель с клапаном, закрывающим верх.

Я машинально погладил одну кобуру пальцами, как приласкал. Мягонькая, кожа как шёлковая, шовчик к шовчику. Золотые руки у мужика. Его работы только дарить. В общем, это подарок и есть на мой день рождения. Всё, что Авиэль делает, действительно шедевр. Хорошо, что он выжил и в безопасности. Воевать есть кому, а Авиэль талант. «Дочка» загрузит этот талант по полной программе. Продохнуть не сможет. Я мысленно усмехнулся.

За спину рейдовый рюкзак, прилаживаю обратно «Маузер» с тепловизором, на левый бок МП-40 с глушителем, в руки один из лёгких «Наганов», второй отдал «Гному». Он же тащит мою любимую винтовку, потом поменяемся. Я ему автомат, мне хватит «Маузера», он мне снайперку. У «Лиса» «Винторез» с тепловизором и тоже полная загрузка. У «Гнома» с «Ежом» помимо оружия и ранцев по сорокалитровой канистре с напалмом.

Всё. Пошли. Миновали «Хаски» и так же уступом двинулись через площадь. Я опять в «ночнике». Метров за тридцать до школы останавливаемся. Не вижу часовых. Куда же они делись? Щелчок, и шёпот «Лиса»:

– Часовые сидят слева в колясках мотоциклов.

Точно. Мало того, что сидят. Спят оба, но это нормально. Стоя не уснули бы – сидя быстрее засыпаешь. Подхожу ближе. «Гном» крадётся за мной по пятам. «Лис» обходит грузовики справа. «Ёж» с ним. Бидоны ребята оставили метрах в десяти – руки у прикрывающих нас бойцов должны быть свободными. Навожу «Наган» на первого и дважды нажимаю на курок. Два лёгких хлопка слились в один. Перевожу ствол на второго. Такие же два хлопка. Что-то нет сигнала от «Лиса». Только подумал – два щелчка. Отвечаю один раз и иду к нему навстречу.

О как! В колясках пулемёты. Вот почему здесь сидят часовые и мотоциклов не два, а пять. Получается, два мотоцикла принадлежит фельджандармам, похоже, второе отделение пришлое. В гости заскочили. Удачно. Прохожу к машинам, проверяя кабины, обхожу тупую морду грузовика и втыкаюсь в сидящего на корточках «Лиса», вытирающего нож о мундир третьего часового. Машинально смотрю на светящийся циферблат часов: два сорок одна. Норма. Машины и мотоциклы стоят у правого угла школы; если стоять к ней спиной, вход ближе к левой стороне дома. Очень хорошо. Щёлкаю по микрофону и коротко говорю:

– «Первый», «Второй» норма. – В ответ получаю:

– «Третий» норма. – Секундная пауза.

– «Четвёртый» норма.

– У ребят тоже всё путём. «Ким» с «Феей» заняли чердак комендатуры. Сейчас «Ким» спустится к технике и будет ждать смену часовых. По показаниям фельджандарма, техника исправна, но лучше перебдеть. «Хаски» с двумя снайперами «Погранца» с комфортом расположился на втором этаже дома. У каждого из них по слуховому чердачному окошку.

Тая внизу в прикрытии. С ней доктор с автоматом. Много народа к внезапно скончавшимся жандармам сразу не прибежит, а двоих-троих они свалят влёгкую. Видел я, как этот доктор обращается с ножом. Ему ни автомат, ни Тая с «Наганами» не нужны. Не знаю, какой он доктор, но убивец знатный. Впрочем, этот кадр от майора Сотникова, а он собрал настоящую элиту осназа НКВД.

Опять ждём, расположившись у крыльца вдоль деревянной стены школы. Тишина. Только вдалеке щёлкает соловей и храпит на втором этаже полицай. Как с ним рядом спят остальные? У нас на первом этаже слышно, а рядом, наверное, кровати трясутся. Видимо, вчера был праздник жизни или день ангела у упырька, раз ему так сладко ночью. Ну и хорошо, что им хорошо, меньше будет желающих покурить у окна, пока мы работаем. Правда, мы с «Гномом» пока сачкуем, а «Лис» с «Ежом» осматривают площадь в тепловизор, минируют машины, открывают баки у мотоциклов и перерезают топливные шланги.

Машины они пока не трогают, может, пригодятся. Не дай бог, конечно. Что-то я стал суеверным. С другой стороны, то, что мы творим, наглость несусветная. Со мной «Гном» с МП-40 с «глушаком», у меня «Маузер». Распахивается дверь, стук шагов по деревянным полам коридора. По ступенькам крыльца, подсвечивая фонарём, спускается мужик. За ним – раз, два, три… пятеро. Фу-у-у. Значит, сначала дальних часовых меняют. Провожаю будущих покойников взглядом. Хорошо идут. Целенаправленно. Спохватываюсь и сигналю «Киму».

– Здесь «Первый». Смена пошла.

Ответ пришёл сразу же:

– «Третий» принял. Опять долгие минуты ожидания. Наконец в полукилометре от нас заводятся бронетранспортёр, четыре грузовика и «Кюбельваген». Проходит несколько томительных минут, и рация оживает голосом «Кима»:

– Здесь «Третий». «Командир»! Завелись все. Поехали. – Это сигнал не только мне, но и «Лису» с «Ежом». Сейчас они откроют баки на грузовиках, перережут топливные шланги и опрокинут канистры с бензином в кузовах. Одна небольшая канистра даже была привязана к коляске мотоцикла. Сейчас этим бензином политы мотоциклы. Ждём. И тут мне приходит в голову безумная идея. Лихорадочно кручу её в голове.

Шестеро жандармов на первом этаже школы! С того торца – четыре окна. У жандармов с головой всё в порядке. Малохольных фельджандармов не бывает в принципе, и они сразу просекут, что фасад дома под обстрелом. Если они вылезут в окна со своей стороны, у нас могут быть лишние проблемы. Тот торец дома никому из нас не виден. Надо валить их и поджигать дом изнутри. Мать его. Чего раньше-то не додумался? Нельзя менять план на ходу. Хрен с ним. Командир я или где?

– «Гном»! «Ёж»! С напалмом ко мне. – Если мои грузчики и удивились приказу, то вида не подали. Топают ко мне, тут уже подтягивается «Лис». Я вполголоса говорю всем троим: – Идём в дом. Валим дневального и фельджандармов в дальней левой комнате и поджигаем две торцевые комнаты и коридор. – Я знаю, что обо мне сейчас думает «Лис». Это необоснованный риск, но мне хочется этого так, что зубы чешутся. Причина проста: если подожжём школу изнутри с дальнего торца, здание разгорится значительно быстрее, чем снаружи, а на задней стене на первом этаже нет окон, там какие-то технические помещения. Огонь сразу отсечёт выход с той стороны, и все вылезут под наши выстрелы. Что думают мои грузчики? Да они в восторге.

Решительно открываю дверь и шагаю в дом. «Ночник» я снял, пока ждал ребят, «Маузер» с тепловизором наготове, «Лис» страхует. Грузчики идут последними. Короткий коридор, и сразу небольшой холл. Стол, на столе керосиновая лампа и сидящий за столом дневальный. Удивиться он не успевает. Кашляет «Маузер». Пуля пробивает голову, это не маломощные «Наганы». На экране тепловизора ярко светится на стене горячая кровь – красно-белый фонтан плеснул на стену. Делаю четыре шага и задуваю еле теплящуюся лампу. Ещё шесть шагов, и широкий коридор. Направо через несколько шагов лестница, нам налево и до упора. Иду быстро, «Лис» за мной по пятам уступом. Сейчас главное – скорость.

В конце коридора две комнаты, сразу распахиваю левую дверь, захожу в комнату и делаю несколько шагов. В комнате шесть кроватей. На пяти лежат люди. Открываю огонь сразу. Рядом щёлкает «Винторез» «Лиса». Готовы. Меняю обойму. Выходим. Четыре шага. Следующая дверь. Распахиваю. Захожу. Комната больше раза в три, бывший класс, не иначе, теперь казарма. Восемь кроватей, шесть из них заняты. Стреляю, «Лис» присоединяется. Стоны, бормотания. Вскрик. Поздно. Громкий стон из угла. Добавляю туда пару пуль. Стон затихает. Меняю обойму.

Лучше всегда держать магазин полным, патронов хватает. Все не потрачу. Рядом меняется «Лис». Ему разбрасывать магазины нельзя. Гильзы – фиг с ними. Они сейчас сгорят вместе с помещением, а магазины жалко. Здесь их не достать. Впрочем, я тоже магазины не скидываю, а убираю в карманы разгрузки. Выхожу в коридор, «Лис» уже здесь, сидит на корточках у стены, наставив ствол в сторону лестницы. Становлюсь у противоположной стены. «Гном» напалм уже вылил в своей комнате и тянет вязкую жидкость по полу коридора, вытряхивая её из бидона. «Ёж» пока не закончил, но вот и он, идёт спиной вперёд по коридору и пристраивает свой бидон рядом с перевёрнутым бидоном «Гнома». Возвращаемся по коридору, останавливаемся у холла. Щёлкаю по микрофону и тихонько говорю:

– «Первый», «Второй»! Начинаем.

– «Третий» принял.

– «Четвёртый» принял, – эхом откликается рация. Сейчас работы у ребят прибавится. Чиркает зажигалка, загорается небольшой факел, приготовленный загодя. Пылающий факел летит в коридор. «Лис» уже на улице, «Ёж» с ним. Пропускаю «Гнома» и ухожу.

Нестерпимый жар пробивается даже в холл, и… крик сгораемого заживо человека, переходящий в вой на пределе человеческих возможностей. Это кто-то из раненных нами. Не удивлюсь, если один из моих грузчиков специально напалмом раненого облил – любовь к карателям и фельджандармам у них неутихающая. За моей спиной захлопывается дверь. Бежим влево, наискось через площадь, к отмеченному нами дому. За спиной просыпается казарма с карателями. Воплей всё больше. Вот и ладушки.

Подбегаем к нужному нам дому. «Лис» ногой выбивает калитку и, выставив «Винторез», сразу уходит влево, контролируя двор. Заскакиваем и рассредотачиваемся вдоль невысокого, мне по грудь, забора. Выпускаю из рук «Маузер» и беру у «Гнома» АВС. Убираю «Маузер» с тепловизором в ранец к «ночнику», магазины к пистолету ссыпаю в боковой карман. Достаю и распихиваю по карманам разгрузки дополнительные обоймы к винтовке. Сейчас их понадобится много. Рядом готовятся ребята. Щелкаю по микрофону и говорю:

– «Первый», «Второй» – норма. – Секундная задержка.

– «Третий» – норма. – Ещё через секунду:

– «Четвёртый» – норма. – Вот и хорошо. Все готовы.

– С добрым утром, тётя Хая. Вам привет от Мордухая. А ещё от Сары, Якова, Давида, – громко говорю я.

– От Арье и Яниса, Натана и Шета, Михаэля и Йоны, – значительно тише добавляет «Гном». Я могу продолжить список. «Стриж» и «Девятый». «Батя» и Костя-пограничник. Ребята «Руля» и группа поддержки. Вот только надо ли? Семьи моих ребят и Таля Гуревич из Сарьи. Пленные в концлагерях, изнасилованные и убитые девчонки, дети Саласпилса и расстрелянные жители этого городка. Этот список бесконечен.

– А «Фея» привет сейчас сама передаст. К бою! – Это лишнее, но «Гнома» надо встряхнуть. Ему мне спину прикрывать, а дом они с «Ежом» пока не проверили. Показываю ему пальцем на дом, делаю круговое движение кистью и отворачиваюсь к площади. «Лис» уже стреляет одиночными. Я жду. Дальнее от нас крыло дома полыхает вовсю, в дверь и окна первого этажа лезут люди.

«Не нравится», – мелькает у меня. Всё. Хорош. Расслабился. Работай. Приникаю к прицелу и сначала тщательно проверяю второй этаж. Вот он. Как чувствовал. В одно из окон второго этажа выглядывает человек с винтовкой. Плавно тяну курок, и то, что секунду назад было человеком, ударом пули отшвырнуло обратно в комнату. Винтовка недоученного снайпера, кувыркаясь, улетела на улицу. Первый пошёл. В окнах второго этажа больше никого нет, перевожу прицел вниз.

У крыльца валяются несколько трупов и мечутся трое. Подлавливаю одного, второй падает сам – «Лис» не дремлет. Третий прыжком отскакивает к дому, и ему прилетает в спину от нас обоих. На крыльцо выскакивают сразу четверо, за ними толпятся ещё. Один тут же получает от меня в живот, второй – в грудь. Двое тормозят на крыльце, спотыкаясь о то, что недавно было их приятелями, и ещё один получает в голову от «Лиса». Четвёртому прилетает от меня в живот, и он валится с крыльца кубарем, но за ним выскакивают сразу двое, спотыкаясь о труп, лежащий у дверей. На́ ещё. Не целясь, посылаю в дверной проём две пули.

Меняю магазин. «Винторез» «Лиса» частит. Целей много. Приникаю к прицелу. На крыльце столпотворение. Человек пятнадцать точно есть. Ощерились стволами винтовок и автоматов. Почти не целясь, только переводя прицел с одного силуэта на другой, выпускаю все пятнадцать патронов. Рядом стреляет «Лис».

Смена магазина. Взгляд на крыльцо. Стоящих на ногах поубавилось, но трое у угла справа, несколько силуэтов у стены слева. На крыльце четверо. Сообразили, что их расстреливают. Один влупил длинную очередь из ППШ от пуза веером. Злые огоньки срываются с дульного среза. Шелестят шальные пули, две с треском ударили в доски забора неподалёку. Тебе первому. Стреляю прямо в оскаленный рот. Бухнула винтовка, вторая. Опять часто стреляю по силуэтам. Смена магазина.

Осматриваю площадь. Ответной стрельбы больше нет, но в окна первого этажа периодически высовываются полицаи. Трое, высунувшись, так и повисли, ноги там, руки с частью головы здесь. «Лис» – у него раненых не бывает. Стреляю по вылезающей из окон паре, одного наглухо, второму прилетело куда-то в район поясницы, и полицая выгибает дугой. Добиваю следующей пулей, расстреливаю магазин по мелькающим в окнах теням. Меняюсь. Оглядываю в прицел здание школы и прилегающие переулки.

Здание пылает. Напалм. А чего я ждал? Сухое деревянное строение с межэтажными перекрытиями, заполненными торфом в качестве утеплителя и проложенным между брёвнами вместо пакли мхом, за долгие годы высушенным до хрустящего состояния. Огромное количество открытых окон, всё же лето, щели в досках пола и в деревянных стенах дополняют картину. Тягучая, быстро воспламеняющаяся жидкость, залившаяся в щели половых досок, и тяга как в хорошо построенной русской печке. Напалм неэффективная штука, говорите?

В это время из окна второго этажа с диким истерическим визгом вываливается горящая фигура. Из левого крыла! Твою же мать! Ты там спал, что ли? Бухать надо меньше, не проспишь самое интересное. Тело падает прямо на политые бензином мотоциклы. Вот дебил! Как не вовремя. Мотоциклы вспыхивают, как стог сена. Крик меняет тональность. Теперь это глухой утробный рык, видимо, сначала хватанул пары бензина. Понеслась. Трижды стучу по микрофону и говорю:

– Здесь «Первый». Внимание. Загорелись мотоциклы. Огонь без команды. – «Лис» меняет позицию, уходит в самый дальний от горящего здания угол двора и, выбив доску в заборе, пристраивается в темноте. Оттуда удобнее стрелять вдоль улицы и по переулкам за площадью. Я остаюсь на месте, отсюда мне виднее дом «Хаски». Оглядываю подсвеченную заревом пожара площадь.

То там, то здесь валяются трупы, корчатся раненые, хаотично мечутся люди. Около крыльца мы с «Лисом» навалили приличную кучу карателей. Некоторые из них шевелятся, пытаются ползти, но в основном сломанными куклами лежат без движения. Раненых бешеных зверей надо добивать. Не дай бог, выживут. Будут ещё опасней.

В Сталинграде десять снайперов, выбивая офицеров, унтеров и пулемётчиков, атаку полка остановили. Здесь совсем не кадровый немецкий полк, а разрозненная неорганизованная толпа привыкших к безнаказанности малообученных полицаев. Ничего, сейчас проведём мастер-класс от лучших в этом мире инструкторов. На том свете оцените. Наличие оружия не делает их бойцами, а наиболее профессиональных солдат мы перебили в самом начале. Нас семь человек, и пятеро ни в каком месте не последние стрелки, да и оружие у нас значительно лучше. В это время взрывается мотоцикл и сразу же один из грузовиков. «Лис» нажал на кнопку радиовзрывателя.

Знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Знали бы, что один из жареных карателей свалится в лужу с бензином, не тратили бы редкий в этом мире боеприпас. К сожалению, провидцев среди нас нет. Второй грузовик вспухает взрывом, летят в воздух колёса мотоциклов. Становится светло. Площадь освещена даже больше, чем нужно, но из-за моей спины одна за другой с небольшим интервалом взмывают в воздух три осветительные ракеты.

Всё видимое мне пространство заливает белым ослепительным светом. Видны даже мелкие детали в дальних от меня переулках. Приникаю к винтовке и расстреливаю замершие, как на лубочной картинке, фигурки. Меняю магазин.

Слева от меня, наискось через площадь, свет ракет вырвал из темноты группу людей в немецкой офицерской форме. Уникальное сочетание советской автоматической винтовки и немецких осветительных ракет выдаёт потрясающий результат. Ошарашенные немцы стоят как на сцене, освещённые софитами. Максимально быстро выпускаю пятнадцать патронов. Стремительно меняю обойму и теперь тщательней целюсь.

Стреляю действительно как в тире, на выбор, добивая немцев. Лохи тыловые! Выставились на открытом пространстве. Фронтовые офицеры в жизни бы так не подставились. Сменил ещё одну обойму. Ракеты гаснут, но разгоревшийся пожар освещает площадь и прилегающие к ней улицы. Прохожусь по шевелящимся раненым. Людей там нет, сплошные упыри. Каратели. Была бы у меня возможность, убил бы их ещё раз. Меняю обойму.

Смотрю на часы. Три часа сорок три минуты. Потратив пять патронов, подлавливаю ещё двоих, выскочивших из дома через площадь, потом ещё одного, быстро ползущего вдоль площади к переулку. Пуля попала в позвоночник, слышу очередной перекрывающий все звуки крик. «Лис» стреляет почти без перерыва, ему с тепловизором проще. Вот где сказывается разница в оружии, но мне на АВС тепловизор не поставить – прицел слишком велик. Надо сваливать.

Оглядываюсь во двор. «Гном», отложив автомат, перевязывает раненного в правое плечо «Ежа», сняв с него бронежилет и разгрузку. Чёрт. Вот где аукнулась нам эта шальная очередь наобум. Одна из пуль, миновав нас с «Лисом», нашла мальчишку, и «броник» не помог. Щёлкаю по микрофону:

– Здесь «Первый». «Третий», «Четвёртый», сворачивайтесь. Прикрываем. «Второй». «Ёж» трёхсотый. – Только сейчас «Лис» отрывается от прицела и оглядывается назад. Говорю в микрофон: – «Второй». Работай.

«Лис» приникает к прицелу. Я тоже. Теперь мы чистим подходы к дому «Хаски», но вокруг нет никакого шевеления. Пяток трупов валяется недалеко от дома, чуть дальше – ещё с десяток и на площади перед домом в разных местах десятка три. Один шевелится. Не добили. Раненый лежит на боку за трупом. Мне видно только плечо, руку и часть ноги. Ну да. Торможу. Не за бетонным же блоком, а за трупом. Меняю планку прицела на двести метров дальше и подряд выпускаю пять патронов. Готов. Для проверки стреляю в ногу. Пуля попала в кость, и ногу просто отшвырнуло в сторону. Точно, готов.

Перевожу прицел на сектор дальше и несколько раз стреляю в подозрительно приоткрытое окно. «Лис» стреляет чаще, выбивая дальние подходы. Через несколько минут вижу, как группа «Хаски» выходит из дома. «Док» кого-то тащит на спине. «Хаски» замыкающий. От калитки он делает несколько выстрелов вдоль улицы, у него «калаш» с оптикой и ПБС. Отстрелявшись, уходит, догоняя группу. Щёлкаю по микрофону:

– Здесь «Первый». Пять минут. – Делаю несколько шагов вдоль забора, ставлю у калитки снайперку, возвращаюсь и собираю разбросанные под ногами магазины, запихивая их в ранец, потом дохожу до «Гнома» с «Ежом». «Ёж» перевязан, и на него сверху накинут бронежилет. Забираю у обоих автоматы, разгрузку и ранцы «Гнома» и «Ежа». Автоматы вешаю на шею через левое плечо стволами вниз. Ставим «Ежа» на ноги. Он порывается идти, но я жестом останавливаю его, и «Гном», нагнувшись, взваливает «Ежа» на плечо и спину, придерживая напарника за ноги. Так быстрее. «Гном» понимает меня без слов.

Беру разгрузку и ранцы. Здесь нельзя оставлять приметные вещи, дома я сбросил бы разгрузку. Дохожу до калитки, отдаю разгрузку «Ежа» подтянувшемуся «Лису», и он сразу запихивает её под верхний клапан своего рейдового ранца. Гильзы от «Винтореза» он уже собрал, а что не собрал, затоптал в рыхлую землю палисадника. Не думаю, что кто-то будет гильзы рассматривать, им бы трупы собрать по городу, но лучше перебдеть.

Закидываю на левое плечо оба ранца ребят, у «Лиса» должны быть свободные руки, он прикрывает. Прихватываю снайперку, выхожу со двора и, выставив винтовку, иду по краю площади к комендатуре. «Гном» отстаёт от меня на пяток шагов. Отсветы пожара подсвечивают нам путь.

Попался труп с «трёхлинейкой», в спине – выходное отверстие размером с кулак. Привычно отшвыриваю винтовку ногой в сторону. Чуть дальше лежит ещё один. В руке у полуодетого мужика «Наган». Далеко до него идти. Навскидку стреляю в голову. Мозги плеснули на мостовую. Зачем мне проблемы с ожившими трупешниками?

Оглядываю закрытую калитку. Не отсюда ли вы такие нарядные? Переступаю через кровавую лужу и, открыв калитку, заглядываю во двор. Чисто. Только отсветы пожара на стёклах окон. Идём дальше вдоль высокого забора. Вот и улица. Из переулка нам навстречу выскакивают две фигуры. Припадая на колено и роняя неудобно висящие на плече ранцы, вскидываю к плечу винтовку. Раздаётся приглушённый возглас:

– «Командир»! Свои. «Ким» послал. – А предупредить забыл? Рация на что? Вставлю тебе позже. Сгружаю автоматы и ранцы «пионерам». Руки у них уже свободны, автоматы закинуты за спину, «Вальтеры» в кобурах. «Гном», не останавливаясь, тащит «Ежа» мимо меня, за ним «пионеры», уже ощетинившиеся стволами автоматов с длинными трубами глушителей. Мы с «Лисом» замыкающие. Уходим перебежками, прикрывая друг друга. «Лис» периодически стреляет одиночными, я никого не вижу.

С угла комендатуры оглядываю площадь. Живых совсем мало. Очень далеко в проулке мечутся несколько фигур. Нет, погодите. До этого достану. В окне дома силуэт, на подоконнике винтовка. Далековато до него, я его еле вижу в неровном пламени пожара, а он меня не видит совсем, поэтому и подставился. Приникаю к прикладу, прохладный металл холодит разгорячённую щёку. С чего это я так разволновался? Задерживаю дыхание, плавно нажимаю на курок, приклад бьёт в плечо. Действия, до автоматизма разученные сотнями тренировок и десятками боевых операций. Миг, и силуэт исчез. Винтовка осталась на подоконнике. Добиваю по окнам дома остаток магазина, чтобы даже мысли ни у кого не было высунуть голову.

Меняюсь. Осматриваюсь. На площади только трупы. Бывшая школа полыхает. Языки пламени тянутся к небу, что-то с треском и снопом искр рушится внутри дома. Из бывшего пристанища фельджандармов потянулся густой столб дыма, в торцевом окне второго этажа показались отсветы пламени. Всё. Уходим. Комендатура, проулок, вот и бронетранспортёр. «Ежа» уже загрузили в «Ганомаг». Передаю свою винтовку и подтягиваюсь на борт, встав на гусеницу. В кузове двое раненых вместе с «Ежом», и кто-то лежит на полу. Кто, не вижу, темно. Щёлкаю по микрофону:

– «Первый», «Ганомаг».

Ответ не заставил себя ждать:

– Группы «Третьего» и «Четвёртого» на месте. «Четвёртый», «Кюбель». – Это «Хаски».

– «Второй», «Ганомаг». – «Лис», передав мне «Винторез», переваливается в кузов, едва не наступив на раненого, лежащего на полу.

– «Третий», «Кюбель», – шелестит рация голосом «Кима». Видимо, прикрывал с той стороны. Заводится двигатель «Кюбельвагена». За ним через несколько мгновений – движок нашего бронетранспортёра. Переступая через ноги лежащего бойца, перебираюсь к заднему пулемёту, но стрелять не в кого. Переулок пуст. Несколько трупов лежат на краю неширокой дороги, ещё с пяток на противоположной стороне и дальше вразброс около двух десятков. Все с оружием – нехило повоевала группа прикрытия с этой стороны.

«Лис» становится рядом со мной и приникает к прицелу, водя тепловизором по домам. Из-за угла комендатуры метнулись две шустрые тени, в руках у них здоровые мешки. Видно, выгребли документы комендатуры. Научил на свою голову. Пара секунд, взметнулись над бортом бронетранспортёра ноги, два тела свесились внутрь, ребята подхватили товарищей.

Выдрессировали их «Белка» с «Погранцом» прошлой осенью, пока мы упырей в Риге развлекали. Они этот норматив на время сдавали, а вместо конфетки у них был приз – прогулки с «Погранцом» под Резекне. Не сдал норматив – сиди дома, чисти картошку, да и вообще Авиэль на базе работу найдёт, так что все «пионеры» «Ганомаг» знают до винтика и заскочить в него могут за пару секунд.

Под крышей комендатуры метнулось пламя. Молодцы. Бензина не пожалели. Трогаемся, набирая скорость. Гусеницы, негромко лязгая, плавно тянут тяжёлую машину вперёд. «Белка» ведёт «Ганомаг» аккуратно, по возможности объезжая неизбежные ямы. Понимает, что чем мягче он ведёт бронетранспортёр, тем проще нам с «Лисом» стрелять, да и раненым легче. Ещё один мой уникальный умелец.

Стрельбы по нам я не жду. Только безумец будет стрелять по знакомым всему городу машинам фельджандармов. Мелькают дома и переулки. Людей на улицах нет. Я привалился плечом к пулемёту. «Лис», поглядывая в тепловизор, провожает взглядом дома. Вот и околица. Коротковата поездка, но и городок небольшой. Притормаживаем всего на пару десятков секунд и двигаемся дальше. Щелчок рации, и голос «Багги»:

– «Багги» в канале. Пятая группа, группа «Цви» норма, – докладывает «Багги» для всех, чтобы не волновались, едут они на грузовике с группой «Цви». Через двенадцать минут притормаживаем. Опять щелчок рации. Голос «Кима»:

– «Командир»! Нитка пошла. – Всё. Теперь ноги в руки и со всей пролетарской сознательностью отсюда подальше. Колонна трогается снова и набирает скорость. Сереет. Рассвет нехотя сменяет ночь. Меня обдувает прохладным ветром и присыпает пылью, вырывающейся из-под колёс грузовиков. Я смотрю на зарево в городе и улыбаюсь.

Не надо было издеваться над моими погибшими ребятами. Я всех честно предупредил в Екабпилсе. И на складе, и вокруг комендатуры, и на заборах в переулках и на улицах остались наши листовки. Много листовок с совершенно разными именами. Яков и Сара, Давид и Янис, Михаэль и Йона, Габриэль и Зив и многие, многие другие русские, белорусские, еврейские и латышские имена.

Даже погибнув, мои бойцы воюют вместе с нами. Есть листовки «Бати» и «Белки», «Старшины» и Розы, Эстер и «Дочки». Здесь, в этом городе, впервые на этой войне появились листовки с именами: «Рубик», «Кубик», «Гек», «Чук», «Ким», «Лис», «Багги», «Лето», «Хаски» и «Док». Они это решили сами после допроса пленённых «Погранцом» полицаев.

Нет только листовки с моим именем, но я есть в каждой листовке. На каждой нашей листовке в правом верхнем углу стоит скромная цифра «2», и это согревает мою душу. С сегодняшнего дня на всех листовках рядом с моим именем есть дополнение: осназ НКВД. Пусть все это увидят. Пусть твари знают и боятся.

Я ещё не знаю, что, выполняя мой приказ, группа «Багги» ножами вырезала у машин двенадцать упырей, живущих в этих шикарных усадьбах. После чего ребята с неумолимой жестокостью прошлись по домам, убив всех, кто находился в этих домах, и перебив всю дворовую живность.

Я ещё не знаю, что, выполняя мой приказ, «Багги» перерезал горло четверым ещё живым упырям и вытащил через разрез на горле языки полицаев. Это тот самый «колумбийский галстук», который я приказал ему выдать упырям, – страшная латиноамериканская казнь, которую в этом мире ещё не придумали. Рядом на заборе были прибиты штыками и ножами наши листовки с пояснениями показательной казни и именами погибших у города бойцов моего отряда.

Я ещё не знаю, что рядом с северо-западным выездом из города прибит штыками от «трёхлинеек» к забору живой полицай.

Я никогда не узнаю, что он останется жив и переживёт войну, но сойдёт с ума, увидев залитых с головы до ног кровью полицаев «Багги» и «Лето», неожиданно вынырнувших из утреннего тумана как привидения прямо рядом с ним.

Я никогда не узнаю, что значительно позже, уже после войны, просматривая документы районного управления вспомогательной полиции, один из офицеров СМЕРШ наткнётся на рапорт чудом выжившего раненого заместителя начальника полиции города и, не поверив своим глазам, отнесёт этот рапорт руководителю своего отдела.

Согласно этому рапорту, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа тысяча девятьсот сорок третьего года в городе Прейли погибло двадцать восемь фельджандармов, четырнадцать сотрудников районной комендатуры, тридцать семь солдат Вермахта, восемьдесят девять сотрудников 261-го латвийского карательного батальона и сто семнадцать сотрудников вспомогательной полиции города. К рапорту были приложены подробные пояснения показательной казни отрядом «Второго» сотрудников вспомогательной полиции и самый длинный за всю войну перечень имён на листовках отряда осназа НКВД, развешанных в разных местах города. Рукописных листовок с различными именами прилагалось к документам сто шестьдесят две штуки.

Как и все документы особой секретности, относящиеся к отряду «Второго», рапорт и все прилагающиеся к нему документы передадут по инстанции, и они дойдут до Смирнова и Малышева. Прочтя перечень имён, они будут потрясены оба. Эти двое повидавших всё на этой войне и после войны мужиков запрутся в кабинете Малышева и «съедят» две бутылки коньяка, изучая все доставленные им документы. Ни от кого из нас в рапортах они никогда не узнают ни слова об этой операции и сами никогда не упомянут о ней. Это только наше дело. Личное дело моего отряда.

Я никогда этого не узнаю, но мне на это наплевать. Мы отомстили. Нас хорошо запомнят в этом городе. Любое зло должно быть наказано. Может быть, не сразу, но наказание будет. Теперь упыри это хорошо знают.

Я смотрю на зарево в городе и улыбаюсь. Несмотря на то что мы уезжаем от города всё дальше и дальше, зарево увеличивается. Все три огромных дома, построенных на костях двухсот советских солдат, убитых добропорядочными местными жителями, разгораются ярким всепоглощающим пламенем. Мне всё равно, что там погибли женщины и дети. Живёте под одной крышей с палачами – отвечайте вместе с ними.

Я никогда не узнаю о том, что прибалтийские каратели больше никогда не будут издеваться над убитыми ими партизанами. Угонять мирных жителей в рабство – да. Жечь сёла и деревни – да. Воевать с партизанами и убивать их в бою – да. Но больше никогда ни один убитый ими человек не будет осквернён.

Всего только второй случай показательной казни показал националистам, что отряд «Второго» придёт к садисту домой и убьёт всех его родственников и домочадцев, включая кошек и собак, а самого палача казнит так, что соседи будут хоронить его в закрытом гробу.

Как оказалось, для бойцов из отряда «Второго» неважно, какое количество сотрудников вспомогательной полиции и гитлеровцев квартирует в городках и местечках. Захотят, придут и убьют всех, до кого смогут дотянуться, а виновника казнят самой лютой смертью, которую только сможет выдумать этот безумец «Второй».

С каждым разом казни становились всё страшнее, а фантазия этого чудовища-командующего неуловимыми ночными призраками была безгранична. Весть об очередной показательной казни специального отряда осназа НКВД облетела все карательные батальоны всего только за полторы недели, хотя никаких официальных сообщений так и не прозвучало.

И наконец, я никогда не узнаю главного. Листовки отряда «Второго» будут появляться до самого последнего дня фашистской оккупации, хотя моего отряда уже давно не будет в этих местах. Их будут писать все, кто ненавидит упырей. Дети, потерявшие родителей, родители угнанных в Германию детей, выжившие пленные, мелкие партизанские отряды, диверсионные группы, заброшенные из-за линии фронта, и чудом уцелевшие подпольщики.

Количество имён и география боевых действий отряда будет увеличиваться в геометрической прогрессии. Всего только через несколько дней листовки одновременно появятся в нескольких городах и местечках Латвии, а затем, по мере распространения информации, в Литве, Эстонии, Псковской и Новгородской областях и даже в центре оккупированного гитлеровцами Витебска. В моём отряде появятся Георгий и Николай, Марис и Эдвард, Лайма и Мария и ещё много новых русских, белорусских, латышских, эстонских и литовских имён. И это самая большая награда нашего отряда, но я этого никогда не узнаю.

Первый рывок мы сделали очень длительный. Пока информация об очередных наших художествах не распространилась по всему тыловому району, необходимо было свинтить как можно дальше. Двигаясь просёлочными дорогами, мы дошли до трассы Екабпилс – Резекне и, свернув на неё, солидной мощной колонной, пройдя по ней семнадцать километров в сторону Резекне, опять ушли на просёлки. Миновав несколько больших посёлков, пересекли железную дорогу и ещё через двадцать километров остановились в лесу у небольшого озерца, отмеченного на нашей маршрутной карте.

От места нашего сольного выступления мы отмахали почти сто пятьдесят километров. Весь день мы отдыхали и отмывались. Кроме «Ежа» был ранен в ногу мальчишка из группы прикрытия и один из снайперов «Хаски». К вечеру раненный в грудь снайпер умер. Ему было девятнадцать лет.

Двинулись дальше ближе к ночи, похоронив в лесу моего бойца и утопив «Кюбельваген», бронетранспортёр и один из грузовиков. Техника была исправна, но разыскивали нас почти наверняка именно по ней, а грузовики безлики. Так что слили бензин, сменили номера на грузовиках, забрали пулемёты, потеснились и тронулись в путь. Я, конечно, торопился, но не до потери чувства самосохранения, хотя время поджимало. Мы опять были карателями и гестаповцами, и мне это не нравилось. Мы никогда не повторялись, но деваться сейчас было некуда. Сделать новые документы на всё наше сборное стадо было нереально, поэтому за всю оставшуюся дорогу мы не тронули больше никого и уже на вторые сутки дошли до одной из вспомогательных баз Зераха.

Глава 13

18 августа 1943 года

Информации было немерено. Помимо групп самого Зераха, периодически уходивших в свои рейды и постоянно набиравших новых людей, до Зераха добралось более пятидесяти моих бойцов. Это были снайперы Авиэля, диверсанты Смирнова, разведчики «Погранца», подрывники, ушедшие в дальние рейды с нашей базы, бойцы рейдовых групп и девчонки, освобождённые нами у карателей. Теперь добавились ещё и мои мастера, пилоты и штурманы «пешек».

Оставив на промежуточной базе большую часть пока не нужного нам народа, мы добрались до аэродрома. Того самого аэродрома, который случайно обнаружил Зерах больше года тому назад. Это был очень забавный аэродром. Забавный до такой степени, что Зерах, получивший от меня чёткий приказ, занимался им с самой весны. Восемь разведчиков во главе с Зерахом три месяца лазали вокруг этого аэродрома, не приближаясь к нему близко.

Мы собрались ещё на одной временной базе совсем недалеко от аэродрома. Теперь можно было рассказать ребятам, что такого необычного в этой хорошо замаскированной бетонной полосе.

– По нашей устоявшейся традиции слово предоставляется командиру всей этой не слишком организованной толпы, – неспешно начал я, оглядывая свою увеличившуюся в количестве и поменявшую основной ударный состав группу. – Когда год назад вы совершенно случайно нашли этот аэродром, я ничего о нём не знал. Вы аккуратно, прямо-таки по крупицам собирали информацию и недоумевали, но тем не менее делали своё дело. Теперь о сути этого необычного дела.

Аэродром используется специальной эскадрильей транспортной авиации Люфтваффе как пункт заправки горючим. Охраняется взводом СС и обслуживается постоянной обслугой, базирующейся и живущей здесь же. Охрана этих взлётных полос небольшая просто потому, что они используются нечасто. К тому же такая же охрана есть во всех прилетающих на аэродром самолётах. Кроме этого, периметр аэродрома огорожен колючей проволокой и сплошными минными полями.

Операции тайные, а об этом аэродроме знает очень небольшое количество людей. Минус охраны состоит в том, что она высокопрофессиональная – это специальный десантный батальон СС. Увольнительные для охраны и обслуги не предусмотрены, но часты короткие отпуска, во время которых отпускники улетают на самолёте в Берлин. Соответственно, выцепить кого-нибудь из обслуги или охраны и вдумчиво допросить не представлялось возможным.

В зависимости от целей и задач, раз в три недели три или пять самолётов летают по трём маршрутам. Откуда прилетают самолёты, мне выяснить не удалось, предположительно с Украины. Маршрут проложен весьма извилисто. Самолёты вылетают из Берлина на Украину, затем перелетают в Ригу. Прилетающие ночью или на рассвете самолёты стоят весь день, экипажи и охрана отдыхают, берут дополнительный груз и так же ночью улетают.

Год назад я планировал захват этих самолётов и перелёт на них за линию фронта, но это оказалось невозможно. При любом отклонении от курса самолёты будут сбиваться всеми доступными немцам средствами, а по пути к линии фронта базируются минимум четыре эскадрильи ночных истребителей и несколько перекрывающих друг друга мест расположения зенитных батарей.

Теперь о маршрутах. Один маршрут нам не интересен, по нему раз в неделю летает только один самолёт. Это маршрут в Берлин. Двадцатого числа три самолёта летят на побережье Дании, двадцать восьмого, те же три самолёта, на побережье Норвегии. Садятся на такие же небольшие аэродромы, выгружают груз и сутки ждут.

Сначала о самолётах. Три самолёта «Юнкерс-90» – транспортные самолёты с максимальной загрузкой в сорок человек и один самолёт – «Юнкерс-52/3 м» – с максимальной загрузкой не более двадцати человек. В каждом транспортном самолёте – одиннадцать человек специальной охраны из отдельного парашютно-десантного батальона СС. Занимаются парашютисты только сопровождением этих грузов и охраной аэродромов.

В Норвегии охрана сопровождает груз от аэродрома на небольшую базу торпедных катеров, где присутствует при его загрузке. Обычно груз либо не более десяти ящиков, либо не более двадцати человек на каждый самолёт. На базе постоянно находится от пяти до семи торпедных катеров. Груз перегружают на катера, для чего используется охрана базы.

Охрана состоит только из технического персонала, обслуживающего катера, расчётов восьми счетверённых зенитных автоматических орудий «Эрликон» и, разумеется, экипажей самих катеров. В некоторых случаях посылка перегружается в подводную лодку, но лодка постоянно в гавани не стоит. Куда катера перевозят посылку, неизвестно, предположительно на базу подводных лодок, но катера всегда заправлены и готовы к выходу. Что находится в ящиках, тоже неизвестно.

Наша с вами задача – захватить аэродром, выбить охрану и, загрузившись в самолёты под видом сопровождения груза, улететь отсюда. Дальше по обстоятельствам, но в идеале – захват торпедных катеров и уход на них в Великобританию.

С сегодняшнего дня наблюдением и разведкой занимаются пять групп. Первая – «Ким» и «Хаски». Вторая – «Багги» и «Лето». Третья – я, «Гном» и «Ёж». Четвёртая – «Рубик» и «Кубик». Пятая – «Чук» и «Гек».

Зерах, к каждой группе прикрепишь двоих разведчиков, знающих окрестности. Четвёртую и пятую группы сажаешь на телефонные линии и прикрепишь к каждой группе не менее четырёх человек охраны.

«Ким» «Багги»! Возьмёте тепловизоры, проявите всю систему охраны и расположение внутренних постов. Не мне вас учить. Командиры групп, подбираете себе постоянных бойцов, по возможности обучаете владению нашей техникой. – Об этом аэродроме и маршрутах этой курьерской эскадрильи я узнал от Елагина. Именно так Елагин попал в Великобританию. Сначала его хотели переправить на подводной лодке, но затем передумали и отправили на торпедном катере, и не его одного.

В тот момент Елагин практически не ходил сам, и его носили на руках специально обученные люди, так что подводная лодка отпала почти сразу, но саму лодку Елагин видел в гавани. За полгода он передал мне много косвенной информации об этих двух маршрутах, но не смог выяснить главного: где находятся базы подводных лодок в Дании и Норвегии и какова конечная точка маршрутов.

Впрочем, кое-что у меня есть, кроме самих маршрутов. Елагин продолжает собирать, а в некоторых случаях покупать через своих агентов информацию о тайных тропах нацистов. Этим же займусь и я, причём в самое ближайшее время.

Герхард

Весь день у Герхарда Бремера было хорошее настроение, и дело было даже не в звонке его старого приятеля из Берлина. Хотя известие о том, что ему присвоено звание оберштурмбаннфюрера СС[9] было неожиданно и весьма своевременно. Дело было в мимолётной встрече ранним утром. Выходя из подъезда, Бремер в дверях столкнулся с необычной девушкой, поразившей его и своим внешним видом, и формой СС, и любопытным взглядом, брошенным на него.

Коротко стриженная блондинка поразила штурмбаннфюрера. Она была беззащитно хрупка, и в то же время от неё веяло какой-то необыкновенной силой и обаянием. Новоиспечённому подполковнику даже показалось, что на блондинку он произвёл впечатление. Впрочем, это могло ему только показаться, по своему обыкновению, он был не в форме, а в приличном штатском костюме от лучшего берлинского портного. В форме как раз был его водитель и бессменный помощник оберштурмфюрер[10]

Курт Валь.

Штурмбаннфюрер[11] СС Герхард Бремер был, в общем, обычным, ничем не примечательным офицером СС. Своим карьерным ростом он был обязан, и он никогда не скрывал и не забывал этого, своему школьному приятелю, неожиданно взлетевшему по карьерной лестнице во Франции.

Штандартенфюрер СС[12] Рихард Верднер всегда лучше его ориентировался в хитросплетениях закулисных игр и, перейдя в специальный отдел Шестого управления РСХА, руководителем которого был оберфюрер СС[13] Вальтер Шеленберг, тут же вспомнил и о нём. С назначения Шеленберга начальником Шестого управления началась деятельность этого секретного отдела. Собственно говоря, самого отдела не существовало в природе вещей, прикреплён он был к отделу VI D, но его руководитель, оберштурмбаннфюрер СС доктор Теодор Пеффген, даже не подозревал об этом.

Шестое управление Главного управления Имперской Безопасности занималось разведывательной работой в Северной, Западной и Восточной Европе, СССР, США, Великобритании и странах Южной Америки. Отдел VI D занимался Западом и англо-американскими подконтрольными территориями. Секретный отдел VI D-2 подчинялся напрямую Вальтеру Шеленбергу и работал по тому же направлению, но его функции были несколько шире.

Помимо разведывательной деятельности отдел занимался транспортировкой специальных грузов в страны Южной Америки, США и Канады и имел в своём подчинении несколько эскадрилий транспортной авиации, восемнадцать торпедных катеров различных модификаций, четыре отдельных батальона парашютистов и девять подводных лодок.

В Управлении Имперской Безопасности города Риги Бремер не подчинялся никому, но в любой момент мог использовать любое количество войск и любые технические средства. Работа у него была ответственная, но достаточно рутинная и необременительная. Фактически он был чиновником, маленьким винтиком в огромной, хорошо отлаженной машине. Очень полезным и крайне необходимым винтиком.

На самом деле в руках штурмбаннфюрера сходились нити нескольких маршрутов из Венгрии, Польши, Украины и Белоруссии и, объединившись, следовали дальше, в Норвегию и, значительно реже, в Данию. Дело в том, что северный маршрут с некоторых пор был значительно безопаснее южного, и работы у Бремера прибавлялось с каждым месяцем.

День закончился, по обыкновению, буднично. Сегодняшней ночью прибывала очередная группа самолётов, посылка из отделения Бремера была сформирована и под усиленной охраной отправлена на аэродром в сопровождении Курта.

Выйдя из Управления и неспешно прогуливаясь, штурмбаннфюрер дошёл до дома пешком. Несмотря на довольно жаркий день, с моря дул пронизывающий ветер, и Бремер за столь непродолжительную прогулку изрядно продрог, отчего позволил себе лишний бокал коньяка, приведший его в ещё более благодушное настроение. Поставив пластинку на патефон, Бремер сел в кресло и, грея в ладонях пузатый бокал, отдался во власть Шопена.

Неожиданный звонок в дверь вывел штурмбаннфюрера из умиротворённого состояния. Он встал и неспешно направился к двери. Звонок нетерпеливо прозвучал вновь, и Бремер открыл массивную дубовую дверь. На пороге стояла совсем юная, потрясающе красивая девушка в форме вспомогательной полиции.

Строгая чёрная форма облегала точёную фигурку, на небрежно распущенных волосах, водопадом спадающих на плечи, каким-то невообразимым образом удерживалась форменная пилотка. В руках юная прелестница с трудом удерживала большой пакет из серой бумаги и две бутылки вина.

Сказать девушка ничего не успела. Увидев незнакомого мужчину, она удивлённо распахнула глаза и чуть, всего на полшага, подалась назад. В это время открылась дверь напротив квартиры Герхарда и появилась давешняя блондинка, так поразившая Бремера.

– Марта! Я же сказала тебе – с лестницы направо. Вечно ты путаешь. О! Вот кто откроет нам эту проклятую бутылку! Вы ведь поможете нам? – непринуждённо обратилась блондинка к Бремеру. – А то мы так никогда и не отметим мой прошедший день ангела. Не дай бог, он обидится, и в следующем году у меня не будет такой приятной компании. Вы ведь составите нам компанию, господин… – Блондинка сделала паузу, непринуждённо запнувшись, и подполковник тут же подхватил игру красавицы:

– Бремер. Герхард Бремер к вашим услугам.

Говорила блондинка чисто, но с неуловимым акцентом, видимо фольксдойче, машинально отметил штурмбаннфюрер, убирая за пояс сзади «Браунинг», прикрытый от любопытных взоров редких посетителей створкой двери.

– Помогите нам, Герхард, нам всё это не осилить, – с лёгкой улыбкой повторила приглашение девушка, и Бремер, заворожённый её взглядом, захлопнул дверь и шагнул в полутьму квартиры. Удара он не почувствовал, просто мир вспыхнул, и он потерял сознание.

Очнулся штурмбаннфюрер от резкого запаха нашатыря, засунутого ему прямо под нос. Бремер был в собственной квартире и сидел в столовой, вот только он был раздет до пояса, его руки были привязаны к подлокотникам, а ноги – к ножкам высокого резного стула. По квартире ходили офицеры гестапо, а прямо напротив него сидел оберштурмбаннфюрер СС, с любопытством разглядывавший его.

– Вы знаете, Бремер, когда «Командир» сказал мне, что ваш захват не будет сложностью, я не поверил ему и даже хотел поспорить, но «Командир» возразил, что это будет слишком лёгкий выигрыш и ему не интересно. – Оберштурмбаннфюрер говорил легко и непринуждённо, словно продолжал дружескую беседу.

– Кто вы? Дьявол вас забери! Что происходит? Вы знаете, в каком Управлении я работаю? – Бремер был раздражён и раздосадован. Попался как мальчишка!

– Подробно – нет, но вы обязательно с нами поделитесь, можете не сомневаться. Я капитан осназа НКВД Роман Львович Вишняков, а вот это наш «Командир». – Рядом с оберштурмбаннфюрером встал высокий гауптштурмфюрер[14] со шрамом на щеке, разглядывавший Бремера с лёгкой усмешкой, как будто он рассматривал некий экспонат в музее естествознания.

– К нашему глубокому сожалению, он не так хорошо говорит по-немецки, но всё понимает. Так вот, о «Командире». Полковник Егоров, командир специального отряда НКВД, последние два года его зовут «Второй». – При этих словах Бремер слегка вздрогнул, чуть прищурил глаза, вглядываясь в безмятежное лицо гауптштурмфюрера и пытаясь вспомнить особые приметы, проходившие по ориентировкам СД.

– Я гляжу, вы слышали обо мне, Герхард. Поверьте мне, я не такой страшный, как кажусь, но вот девочки, с которыми вы познакомились несколько ранее, с удовольствием разберут вас на запасные части. Они очень не любят гестаповцев. Впрочем, вам это не грозит, вы мне нужны живой и здоровый, но гордитесь, вы единственный офицер СС, которому повезло остаться целым куском при встрече с ними. – Говорил гауптштурмфюрер спокойно, несколько иронично и действительно с жутким акцентом. Бремер ещё не верил в реальность происходящего, считая это инсценировкой СД, но в это время в комнату зашла блондинка, и гауптштурмфюрер с ходу представил её: – Знакомьтесь, Герхард. Майя Штейн, моя лучшая ученица, правда, мы зовём её «Фея». Так вот «Фея», как и все евреи моего отряда, очень не любит эсэсовцев. – Блондинка полоснула по Бремеру ненавидящим взглядом и что-то сказала на чистом русском языке. Вздохнув, гауптштурмфюрер издевательски продолжил: – «Фея» только что предложила вами заняться, но увы. У нас, к сожалению, нет на это времени, поэтому я вверяю вас другому человеку. Будем надеяться, что у вас здоровое сердце. – Гауптштурмфюрер что-то коротко приказал по-русски. Бремера крепко взяли за плечи, в локоть ему впилось жало шприца, по телу растёкся нестерпимый жар, и Герхард через недолгое время, помимо своей воли, заговорил. Ему очень хотелось выговориться.

* * *

Именно для этого мне и был нужен «Лис», у меня квалификация всё же другая, но кто на что учился. Оборудование, медикаменты и советы по использованию всего этого непростого хозяйства Малышева, руки и исполнение «Лиса», общая организация моя, перевод «Рубика».

Девочки отработали, как всегда, выше всяческих похвал, особенно по квартире напротив. Седовласый полковник-интендант купился на Таю, его адъютант, подъехавший на «Мерседесе» с водителем, на «Фею». Ребята, страховавшие девчонок, походя вырезали обитателей ещё четырёх квартир в подъезде и прибили водителя «Мерседеса» и троих проходящих мимо немецких офицеров. Занесла их в одну из квартир нелёгкая не вовремя. Все участвовали по мере сил и талантов.

Пока «Лис» с «Рубиком» доили Бремера, я потрошил сейф. Ключи от сейфа мы обнаружили почти сразу при детальном обыске квартиры. Надо сказать, что напрасно Бремер не доверял сейфу в служебном кабинете, бумаг было очень много, а отсортировывать у меня времени не было, так что я грёб всё подряд.

Всё же, как это ни противно, придётся тащить штурмбаннфюрера с собой, и боюсь, что в Москву, но это уже не мне, а «Лису». Всё сразу я не отсортирую. Пусть «Лис» разбирается с ним в более спокойной обстановке. Сейчас только гляну текущую информацию, интересно же, что они таскают в этих посылках. Найдя папку с описью сегодняшней поставки, я принялся переводить машинописный текст, всё больше и больше охреневая от прочитанного.

Вашу ж маму! Ох, и ни х… чего себе. Это я удачно зашёл. Если это рядовая ежемесячная поставка, то я китайский император. Восемьдесят килограммов золота в слитках по двести граммов. Где-то спионерили, не иначе. Двенадцать килограммов золотых изделий с камнями и без них. Это понятно, с расстрелов. Опись на восьмидесяти шести листах. Музейные экспонаты – отдельный список, на тридцати семи страницах. Странно, давно должны были в Германию утащить. Видно, в воздухе где-то зависло.

А это что такое? Список документов Управления гестапо и СД, списки переправленных в разные страны агентов, отчёты различных Управлений. Копии, что характерно. Очень забавно, надо «Рубика» потом загрузить, пусть посмотрит. Похоже, это личный архив Бремера. Видно, для себя оставляет рабочую информацию. Берёт, так сказать, работу на дом, поэтому и хранит всё дома, а не в сейфе Управления гестапо. В каждой службе есть свой тихушник. Только за эти папки его имеет смысл оставить в живых.

Вот это интересно: двадцать четыре картины русских художников девятнадцатого века. Что тут у нас? Репин и Шишкин. Эти как сюда попали? Иванов. Какая редкая фамилия. Крамской. Про этого что-то слышал. Щедрин[15]. Он ещё и картины писал? Многостаночник, блин. Кипренский и Вельц. Не знаю, кто это, но немцы зазря не загребут. Клевер. Надо завязывать, а то я так до конопли дойду. Брюллов, аж четыре штуки. Талантливый был художник и трудолюбивый. Там же каждая вторая картина размерами с рекламный плакат на «Тверской». Годами картины писал, всю душу вкладывая.

Любопытно, а на какие шиши он жил все эти годы? Это просто мысли вслух, но всё равно интересно. Меня вот с отрядом на халяву даже рабоче-крестьянское государство кормить не хочет. Хотя пашем мы как негры на плантации.

Вот с названиями не ко мне, язык я ещё так хорошо не знаю. Нехило мы прибарахлились, вернее, прибарахлимся ночью. И это поставка только одного отделения! Есть же ещё посылки всего остального маршрута. Только сейчас я начал понимать, что замахнулся на то, что могу и не проглотить, но давать обратный ход было поздно. Группы выйдут на позиции через три часа, и мне следовало поторопиться.

Глава 14

28 августа 1943 года

Ночь на двадцать восьмое августа в Риге прошла очень тревожно. Сначала один за другим слетели под откос четыре железнодорожных состава в разных районах города. Потом были взорваны станция переливания горючего в пригороде и склад боеприпасов полицейского полка охранной дивизии, а затем уже в самом городе по мере разрастания паники, последовательно, одна за другой, взорвались тринадцать грузовых и шесть легковых автомашин, видимо, заминированных ранее неизвестными. И всё это без единого замеченного патрулями бандита.

Конечно же, под горячую руку патрулям попало три десятка припозднившихся обывателей и с десяток офицеров в штатском, но к подпольщикам они не имели никакого отношения. Лишь на рассвете в нескольких местах города прямо на трупах повешенных и заколотых как скот собственными штыками солдат и офицеров Вермахта были обнаружены листовки неуловимого «Второго», и гестапо организовало в городе грандиозную облаву, продолжавшуюся четверо суток.

А как я внимание от пропажи Бремера отвлеку? Мало ли где его носит в связи с усилением? Штурмбаннфюрер никому в городе не подчиняется. Всё его начальство в Берлине, а про спецаэродром знают единицы, и все они скончались на аэродроме.

Главное было рассчитать всё по времени. Бремера мы взяли в семнадцать двадцать, в двадцать два тридцать выехали из города, пересев в грузовик и бронетранспортёр, любезно приготовленный «Погранцом», и отдав разведчикам и подрывникам Зераха ненужные нам больше легковые автомашины. На этом посту оставались шестнадцать бойцов «Погранца» и Зераха, которые дожидались подрывников и уже через несколько часов на втором грузовике и бронетранспортёре уходили на точку сбора рядом с аэродромом. Делалось это для того, чтобы никто не всполошился раньше времени, увидев выбитый пост.

Ну а дальше, как всегда, дело невиданной пока в этом мире техники и отработанной многими тренировками практики. Бремера передали перехватившей его группе прикрытия. Группы вышли на позиции и затихарились у тщательно разведанных моими ребятами постов охраны аэродрома. Дождались колонну с горючим, уничтожили посты и, используя «ночники» и тепловизоры, планомерно, здание за зданием, очистили аэродром от живых эсэсовцев.

Целыми и более-менее не покоцанными осталось только с десяток человек из технического персонала, пара часовых, захваченных в самом начале, комендант аэродрома с помощником и помощник Бремера, оберштурмфюрер Курт Валь. Последний, правда, не жилец. Доктор, конечно, перевязал его, но чисто для проформы. Если бы не мой прямой приказ, этот последователь Гиппократа, не задумываясь, добил бы эсэсовца. Доктор-то он доктор, но ножом владеет совсем немного хуже «Рубика».

В городке этот эскулап ножом прибил троих офицерских холуёв, присланных к жандармам, затем непонятно откуда взявшегося унтера, а напоследок двоих рассерженных офицеров приперевшихся к своим нерадивым, но уже давно покойным подчинённым. Последних вместе с жутко недовольной Таей, у которой отобрали удовольствие вдоволь пострелять по упырям. Правда, позднее Тая расположилась у калитки и завалила ещё троих мечущихся по улице полицаев, засадив в каждого по целому барабану «Нагана».

В общем, к приезду бойцов «Погранца» и Зераха, отработавших в городе, аэродром был наш. Самолёты стали садиться порознь на рассвете. У каждого самолёта был свой отдельный капонир, в который, не глуша двигатели, лётчики загоняли самолёты. Это были даже не капониры, а отдельные, прикрытые сверху маскировочными сетями ангары. Здесь самолёты будут заправляться, охрана будет отдыхать, не отходя далеко от них, и отсюда же самолёты направятся дальше по маршруту.

* * *

Вот интересно, хоть кто-нибудь когда-нибудь обосра… обгадившегося парашютиста видел? А сразу четверых и шестерых обосса… обмочившихся вдобавок? Вот и я до этого не видел. Причём это ни в каком месте не новобранцы, а мужики с реальным боевым опытом.

Что «ха-ха»? Отсидите несколько часов в темноте, в тесноте, в холоде, в тряском самолёте, в напряжённом ожидании, в полной боевой выкладке, а потом вместо такого долгожданного туалета некие оборзевшие до последней крайности хулиганы неожиданно выкатят вам прямо под ноги светозвуковую и газовую гранаты последнего поколения. Вот после этого и глянем, чем воняет это «ха-ха». То, что парашютистам под ноги на входе выкатили, это ни разу не «ха-ха»!

Разглядывая трупы охранников, я понимал, что без светозвуковых и газовых гранат трупами были бы все мы. Все пятьдесят семь охранников были очень серьёзными бойцами. А нет. Пятьдесят три, вот эти вот четверо, сопровождающие груз, – форма под десантным камуфляжем другая.

Ещё было двадцать шесть пассажиров. Семеро из них остались в живых, но это им просто повезло, что по этому самолёту работали мы с «Лисом» и «Хаски». Пусть «Рубик» потом пилотов расспросит и документы глянет. Пилотов, кстати, почти всех взяли живыми, у них с десантниками форма разная, проще было сортировать при захвате.

Вместе со светозвуковыми гранатами мы закатили гранаты с боевой химией и взяли всех тёпленькими. В смысле, тоже обгадившимися и обмочившимися. Физиология-с. Несмотря на то что охранники из специального парашютно-десантного батальона СС прошли жесточайший естественный отбор, выжив в десятках специальных операциях, естественные физиологические реакции организма у них никуда не делись. Только на это мы, прорабатывая захват самолётов, и рассчитывали. Что делать? Побочный эффект у светозвуковых гранат именно такой.

Это очень страшно, когда в замкнутом пространстве раздаётся грохот, по сравнению с которым глас божий это шёпот младенца, а вспышка через глаза освещает прямую кишку. Тебе нечем дышать, ты не можешь видеть. Именно не можешь видеть. Глаза могут быть и открыты, но боль от вспышки безумная, кажется, что у тебя лопнули глаза. Ты оглушён, и изо всех отверстий твоего организма непроизвольно течёт различная жидкость. От такого незабываемого коктейля легко можно оглохнуть, обгадиться, обмочиться, показать окружающим, чем ты поужинал, и зарыдать одновременно, размазывая сопли и слёзы по собственному лицу.

Хорошо, что самолёты прилетели порознь, а у охранников и пилотов схожие инструкции: покидать самолёт только после полной остановки двигателей. А то имели бы мы все бледный вид. Приблизительно такой же, как у двоих ребят «Погранца», вылезших прямо под очередь из бортового пулемёта, чудом выжившего контуженого и ослепшего стрелка.

Стрелок судорожно вцепился в пулемёт при взрыве гранат, влупил очередь наобум и убил двоих восемнадцатилетних мальчишек, разрезав одного из них очередью чуть ли не пополам. Голова, плечи с руками, ноги и тазобедренные кости остались, а то, что в середине, в кровавую пыль превратилось. На этом самолёте почему-то стоял не стандартный MG-15, а крупнокалиберный американский «Браунинг М-2». Такими нестандартными пулемётами были вооружены все самолеты, прилетевшие на аэродром. Причём на «девяностых» «Юнкерсах» пулемётов было по четыре штуки, по два на каждом борту, а стрелками при надобности были десантники.

Помимо везучих пассажиров, пилотов и штурманов со стрелками удалось захватить живыми четверых парашютистов и тяжело раненного в ногу сопровождающего. Я не давал отдельной команды брать упырей живыми, все и так знают свою работу. Основным приказом был захват целых и невредимых самолётов и пилотов со штурманами. Самолётов прилетело четыре штуки, это было обычное количество, просто прилетели они с разных направлений и в разное время. Ещё два самолёта стояли отдельно. Это были связной «Шторьх» и «пятьдесят второй» «Юнкерс», видимо с берлинского маршрута.

Поглядывая на них, я недовольно щурился. В принципе, у меня была запасная пара пилотов, но они с нами уже давно, и я хотел бы забрать их с собой. Пилотов этих двух самолётов предсказуемо случайно перебили ещё ночью, вместе с охраной и обслугой аэродрома. Вот теперь мне предстояло крепко подумать и срочно вызвать на связь Елагина и Смирнова, но я сделаю это после того, как разберу всё, что мы захапали в этот раз.

* * *

Вот прошло-то всего чуть больше часа, а жить хочется всё больше и больше. И хочется, и колется, и мама не велит. Сижу и думаю, как и рыбку съесть, и косточкой не подавиться, а промежуточный вариант всем нам маячит со всей очевидностью. Причём мы можем здорово позавидовать всем упырям, посаженным нами на кол.

Нет. Скажу «Лису», пусть сам решает, но идея хорошая. Одна голова хорошо, а полторы лучше, моя контуженая бестолковка вполне пойдёт за полголовы. Впрочем, «Лису» наверняка тоже неоднократно по голове доставалось. Одна голова на двоих – это сильный недобор. Жаль, Малышева нет, он бы мне весь расклад нарисовал.

Что мне теперь делать, я даже не представляю. Допросив выживших пассажиров, мы с «Рубиком» подвисли на пару. Причём «Рубик» до сих пор в себя прийти не может. Вон он сидит в сторонке, отходит. Нехило его допросом контузило, и ведь ни с кем поделиться не может такой-то радостью. Я категорически запретил.

За одного такого «языка», возьми он его в одиночку, Звезда Героя Советского Союза, как с куста. Таких «языков» здесь четыре с половиной, если Бремера считать за половинку. Товарищ Бремер, на минуточку, подполковник СС, но по сравнению с этими четверыми он несмышлёный мальчишка из песочницы. Вот только как их за линию фронта живыми доставить?

Как же проще моим бойцам. Задача у них простая, как мычание. Раздеть фрицев, загрузить живых стиркой одежды и контролировать процесс, периодически вваливая пленным прикладами по хребтине, чтобы не расслаблялись. А здесь сиди и думай, как свалить отсюда, чтобы уже через сутки не зажмуриться, причём всем отрядом «вместе взятыми».

Куда я там хотел? В Норвегию? Это, на минуточку, вообще единственный выход. Вот только аэродром в Норвегии охраняется таким же взводом парашютистов, сослуживцев невинно убиенных нами на этом аэродроме и в самолётах. То есть они друг друга знают, и появление чужих людей из самолётов не прокатит. Единственная дорога в гавань идёт мимо недавно организованного концлагеря с какой-то нехилой стройкой, но не это главное.

Главное во всей этой истории то, что всех пассажиров, которых мы сдуру взяли живыми с «Лисом» и «Хаски», надо везти в Москву. Довезти их надо обязательно живыми и невредимыми, сдувая с них пылинки и обмахивая веером, чтобы не перегрелись.

Оставшиеся в живых пассажиры выжили далеко не случайно. Четверых из них свалили на пол телохраны и прикрыли своими телами. Один из них личный представитель Рейхсминистра финансов Германии графа Иоганна Людвига Шверина фон Крозига с чемоданом секретных документов. Я даже заглядывать в этот чемодан не стал. Второй – Фрегаттен-капитан, подводник, адъютант гросс-адмирала Карла Дёница.

Теперь, внимание, вопрос. Кто-нибудь сможет мне объяснить, какого мужского полового органа они делают в одном самолёте и куда они вдвоём намылились? Этот самолёт прилетел из Берлина, видимо, их побоялись везти напрямую – английские самолёты над Балтикой всё же шарятся, и именно в нём помимо телохранителей было больше всего охраны. За эти самые документы, что попали с ними к нам, упыри нас под землёй найдут.

Какая там дивизия СС? Как только в Берлине поймут, что у них из-под носа умыкнули этих людей со всеми документами, немцы снимут с фронта все войска, оголив его. Заглянут за каждый ствол дерева, поднимут каждую травинку, вычерпают озёра, осушат болота и перебьют всех жителей в этих районах. Немцы просто обязаны нас уничтожить, и я впервые за два года не знаю, что мне делать. Я уже несколько часов прикидываю варианты, и у меня всё равно получается тактический ядерный взрыв перед атакой, а иначе уничтожение всего отряда. Есть только один вариант, хреновый правда, но делать нечего, остальные значительно хуже.

Сначала я выцепил «Погранца». Просто отвёл его в сторонку, посадил напротив себя и принялся молча разглядывать его, не зная, как начать разговор. Мой обычный приём. Сначала мнусь, загоняя человека в неудобное положение, а потом как ведро воды на голову, не найдя другого выхода, вываливаю самое основное. Я уже составил общую схему, но не знал, как мне их сломать, а ломать придётся, и начну я с «Погранца»:

– Знаешь, Степан, у меня к тебе будет одна просьба. Она очень сложная, и тебе придётся постараться, чтобы её выполнить. Тебе надо остаться живым и довезти до Эстер и «Дочки» моих девчонок. Вот эта штука – диктофон, я там кое-что наговорил «Фее», отдашь «Дочке». Там в самом начале для неё, она знает, как пользоваться. Кивни, если понял, и давай зови Лёху, Женю, «Стрелка», «Лиса» и «Фею» с Таей.

Пока ошарашенный «Погранец» собирал ребят, я, лёжа на траве, молча смотрел на проплывающие надо мной облака.

Я никогда не называл этого парня по имени – «Погранец» ему нравится больше. Вот думаю, сказать командиру своих разведчиков или пусть сам узнает? Наверное, скажу чуть позже, второй ребёнок в отряде – это событие. Вот когда он успел, обормот? И как умудрился? Зимой и весной на головах друг у друга сидели, а Тая стреляла каждый раз, когда он появлялся в их землянке. Вот родится заикающийся маленький «Погранец», будем все иметь бледный вид. Эстер ещё не родила, но всё будет путём, Генрих Карлович от неё не отходит. Это второе чудо этой необычной семьи.

Первое – как Эстер смогла забеременеть после ранения в живот, я до сих пор не понимаю. Не иначе как господин Бог подсуетился. Иногда этого мужика пробивает на добрые дела. Другого объяснения у меня просто нет. Смешно другое. Как мы все не заметили, что Эстер беременна? Недавно же улетела. Как скрыть умудрилась? Семейство иллюзионистов, мля, друг друга стоят. Тормоза мы всё же с «Погранцом», а не разведчики. Я только недавно от «Феи» узнал. Тихушницы, блин. Нет. Ну, его на хрен! Ещё начнёт «Погранец» суетиться. Промолчу, пусть сюрприз будет. Хотя сказать очень хочется.

Когда ребята подошли, начал без предисловий с пилотов:

– Лёха! Я очень серьёзно отношусь к профессионалам на войне и к войне вообще. Умения, знания, надёжная техника и хорошее оружие – это всё прекрасно, но на войне это не главное. Самая ценная и редкая штука на войне – это везение, и твой экипаж это доказал.

Вон там стоит самолёт, он заправлен и готов к вылету. Я знаю, что у вас почти нет опыта ночных полётов, но деваться просто некуда. Здесь до Великих Лук и твоего аэродрома четыреста километров, может, чуть больше. Твоя задача – долететь до него на этом самолёте, это всего полтора часа полёта. Днём нельзя, вас сразу же собьют сами немцы. Делайте что хотите, хоть вручную его толкайте, но все должны остаться в живых.

Если захотите, потом уйдёте с моими ребятами для работы за границей. Нам нужны надёжные люди и хорошие лётчики. Это не будет дезертирством во время войны. Там тоже война, только другая, и ответственности у вас будет не меньше. На той стороне скажете «Лису» «да» или «нет», но вы нам нужны.

К тому же на фронт вы больше никогда не попадёте. Подписку о неразглашении государственной тайны с вас никто снимать не собирается, и куда вас засунут без нас, одному богу известно. Могут и на Колыму или ещё куда подальше. Сам понимаешь, там я это не контролирую, но пока вы с нами, я вас в обиду не дам. Вы бойцы моего отряда. Сами знаете, как я отношусь к своим бойцам.

Мы передадим радиограмму, и саму взлётную полосу вам подсветят. Может быть, дадут коридор прохождения линии фронта. На нашей стороне точно по вам не сделают ни единого выстрела. Чем угодно могу поклясться. Попробуем согласовать волну радиосвязи. Но я вас лично прошу: доберитесь живыми. Я доверяю вам самых дорогих для меня людей. На всякий случай покажете им, как пользоваться парашютами, а то мы все специалисты больше по ножам.

Перелёт этого «Юнкерса» на нашу территорию задача неимоверная по сложности. Все перелёты лёгких «По-2», которые проводились до сегодняшнего дня, камуфлировались Смирновым и командованием Северо-Западного фронта.

Каждый раз, когда к нам прилетали самолёты, на фронте гибли десятки людей. Это и пилоты ночных бомбардировщиков, бомбившие передовую и оставшиеся фронтовые аэродромы, и разведчики, разведывавшие местоположение зенитных батарей немцев, и корректировщики артиллерийского огня, и рядовые пехотные Вани, поднимавшиеся в безумные ночные атаки, и артиллеристы, и миномётчики, прикрывавшие их.

Под шумок две специальные эскадрильи, укомплектованные опытнейшими лётчиками, возили боеприпасы и людей, и каждый раз, когда они перелетали через линию фронта, на передовой кто-то погибал.

Но «По-2» – это легкомоторный фанерный самолёт с мотоциклетным мотором и мизерной скоростью, способный даже зависать в воздухе при сильном встречном ветре. Ночные истребители противника с их скоростью смогут обнаружить и сбить такую мелочь только случайно. А «Юнкерс» – это здоровенная железная неповоротливая колода, с максимальной скоростью в триста километров в час, определённым потолком полёта и огромными движками, гремящими на весь фронт. Если кто и сможет долететь до нашего аэродрома, то это только экипаж гвардии капитана Алексея Тарошина. Так что про везение я говорил Лёхе совсем не зря.

– «Лис»! Берёте «девяностый» «Юнкерс». «Багги», «Лето», «Гном», «Ёж», «Фея», Тая и «Погранец» с тобой вместе сопровождают пленных. Доктора от Смирнова ещё возьми. Резкий и правильный мужик, пригодится. Заберёте всех раненых у Зераха, всех мастеров и тех, кого они отберут. Загрузите часть ценного груза, только составь опись. Частично возьмёшь наш груз, но только так, чтобы могли унести на себе. Рассчитываешь приблизительно семьдесят процентов загрузки самолёта.

Прямо сейчас жёстко допрашиваете всех пилотов и штурманов транспортников и выясняете все технические детали управления самолётами. Отсеиваешь неблагонадёжных и прямо на месте их потрошишь. Это технари, а не идейные нацисты, сломаются быстро. Заставишь расстрелять ненужную нам больше охрану или их собственных стрелков. Не мне тебя учить, как их ломать. Нашим пилотам нужны надёжные грамотные консультанты, а не сомневающиеся в собственном выборе интеллигентные мямли.

Лёха! Вы с ребятами помогаете и шустренько учитесь. Времени почти нет. Малейшая ваша ошибка – это жизнь всех, кто находится на борту.

«Лис»! После посадки все мои, включая раненых, должны оказаться в США. Мне всё равно, как ты это сделаешь. Открутишь бейцы Малышеву, удавишь Смирнова или порвёшь свою задницу на английский флаг. Из документов с собой возьмёшь только то, что «Рубик» отметит как сверхважное, но не более пяти листов, лучше разнобоем, а не подряд.

Посадишь «Рубика» переписывать от руки копии, которые останутся здесь. Извини, сам всё понимаешь. Даже если вы все накроетесь, документы пропасть не должны. После чего дадим ему передать эти сведения, чтобы он накрутил хвост Смирнову, но по моему каналу и через Малышева. Малышеву я составлю донесение сам. После отправки людей и подтверждения перехода отдашь документы.

Документы и всё, что мы не распихаем по своим карманам, группа Зераха, ребята «Погранца», «Ким» и «Хаски» отвезут подальше отсюда и закопают в лесу. Они уедут отсюда на машинах сразу как стемнеет. Их задача проста: охрана и передача посылки. «Ким» – старший группы. Ты договоришься с ним о способах связи, и они будут ждать. Как забрать, решите сами, но посылка попадёт к Смирнову только после перехода моих людей. Группа Зераха и ребята «Погранца» уходят за границу через тебя. За это в ответе лично ты.

По Бремеру работай сам, по этим пленным тоже, собирай информацию, обобщай и начинай работать. Сам понимаешь, если они уже сейчас убирают за границу таких людей, через год мы никаких концов не найдём и будем судорожно ловить капитанов, майоров и подполковников гестапо, разбегающихся по всему миру как тараканы.

Контакты в США и Великобритании я отдам тебе. Как можно быстрее начинайте разрабатывать финансовые документы. У тебя есть всего несколько недель. «Ким» заберёт у меня всё, что я притащил с собой, кроме того, что я отдам «Погранцу», «Фее» и Тае. Переправите потом «Доку» и «Малышу», и не засиживайся сам. Кроме тебя и Малышева, обобщить и создать направление работы всей нашей организации просто некому.

Все остальные уходят вместе со мной на самолётах, а дальше как получится. Нужна отвлекающая кавалерийская атака, иначе немцы поймут, что мы остались здесь, и затравят всех нас уже через несколько часов.

Мы не можем просто перелететь через линию фронта. Мы все не поместимся в самолёты, а оставим людей – они все погибнут. Зачистка здесь будет жесточайшая. Травить их будут все кому не лень. К тому же нет никакой гарантии, что тогда хотя бы один самолёт вообще долетит до линии фронта. У самолётов разные максимальные скорости, все остальные лётчики не местные, они просто не найдут аэродром и побьются при посадке, а об истребителях-перехватчиках я уже говорил. Хоть какое-то количество после бомбёжек их осталось, а такому самолёту хватит и одного перехватчика.

Все нужные трупы загрузим в самолёты и переоденем трупы «кукол» в одежду пленников. Сожжём самолёты на месте, пусть упыри в костях ковыряются. Когда они поймут, что желаемое не соответствует действительности, пройдёт минимум пара-тройка дней.

Если руководитель отдела умный, он не будет никого искать и слепит отмазку, что всё сгорело в самолётах. Свою пятую точку ему необходимо будет как-то прикрывать. Сам понимаешь, золото – золото и есть, оно будет по карманам распихано и имеет привычку испаряться из самых неподходящих для этого мест. Можем килограммов двадцать в ящике оставить, его стопудово найдут и успокоятся.

Я должен лететь. Это мой отряд и моя ответственность. Я всю войну говорил, что их не брошу. Я не полетел со Смирновым, не полечу и с тобой. К тому же только мы с группой «Рубика» можем там всё организовать. Если я останусь, они останутся здесь. Приказ у них жёсткий. Если их отправить одних, погибнут все. Мозги у них иначе устроены, а я… – Тут я мерзко усмехнулся: – Там концлагерь рядом. Концлагерь – это английские моряки. Английские моряки – это люди, которые хорошо умеют водить немецкие торпедные катера. Они очень хотят домой. До Англии там рукой подать, а я ещё не забыл английский язык. – «Лис» улыбнулся мне в ответ. Он понимал меня лучше всех.

– «Командир»! Мы пойдём с тобой. – На «Фею» было страшно смотреть, такой она была только в Сарье. Тая просто сжала губы и кулаки, в таком состоянии она способна убить кого угодно. Не обращая на них внимания, я продолжил.

– «Лис»! Идите работать, вам ещё пахать и пахать. Готовь самолёты. Мне нужны четыре фугаса с радиовзрывателями, как ты понимаешь, в каждый самолёт по штуке. Пульты мне, светозвуковые и газовые гранаты обязательно. «Броники» мне и группе «Рубика», нас экипируешь по полной программе, кроме оружия. Что не жалко отдать, конечно же.

«Погранец»! На всех, кто уходит со мной, максимум боеприпасов. Оружие только наше. Идите, ребята, и удачи.

Когда «Лис» с ребятами ушли, я бесцеремонно лёг головой «Фее» на колени, повернул голову и поцеловал девочку в живот, потом повернулся обратно, положил ладонь на коленку Тае, улыбнулся, чуть прикрыв глаза, и продолжил:

– Знаешь, Майка, чем меньше мы будем с тобой спорить, тем больше у нас с вами останется времени. Я никогда не рассказывал тебе о себе. Дома я жил с двумя девчонками. Долго их выбирал, знакомил, и несколько месяцев мы жили втроём дружной весёлой семьёй. Так получилось. Врать девочке, с которой я тогда жил, я не хотел, а вторая очень понравилась, там красивых девчонок очень мало. Может, мне так не везло. Кто знает? Я их не любил, не знал тогда этого слова, нам просто было здорово вместе.

Попав сюда, я долго держался, права не имел ни на чувства, ни на человеческие отношения. Иначе я просто не смог бы удержать отряд. Вы с Таей меня изменили, я стал другим. Понимаешь, Майка, я сам не заметил, как изменился. Тогда, в июле сорок первого, я был совсем другим человеком. Меня изменили эта война и общение со всеми вами. Но в основном ты и Тая.

Вы мне нужны больше, чем я был нужен вам в самые тяжёлые для вас минуты. Я вас люблю, и всё будет хорошо, но чуть позже. Я вернусь. Побегаю и вернусь. От двух жён, да ещё таких красавиц, долго не бегают. Должен же я своих детей на руках потаскать, и потом, это моя прямая обязанность. У тебя задержка четвёртый месяц, у Тайки второй. Вы что думали, ваш «Командир» этого не знает? Это я придумал список «Дочки».

Ты забыла, Маечка, я не только «Командир», а ещё и ваш муж, и у меня много обязанностей. Там, куда мы идём, я буду вас беречь, и мы все погибнем. Один выживу. Слово даю. Ты же знаешь, я всегда выполняю свои обещания. У вас обоих есть очень важное задание, и вы обязаны его выполнить. Важнее заданий в жизни просто не бывает. Сохраните моих детей, я на вас очень надеюсь. Сейчас у меня предложение только одно: надо сделать то, что мы никогда не делали втроём. – Возмущение у обеих девчонок было такое, что слёзы, которые бежали по щекам моих красоток, моментально улетучились, а я, сделав театральную паузу, продолжил: – Предлагаю вон там, в сторонке, в тени расстелить парашют и вместе пообедать на природе, а то когда ещё мне придётся поесть с любимыми женщинами, но мне нравится ход ваших мыслей. Это мы обязательно сделаем, но не здесь. Это когда я вернусь в наш дом, который вы построите для нас.

Здесь наши любознательные друзья замучают вас советами, а меня вопросами. По нашей устоявшейся традиции я просто обязан буду ответить на все вопросы, а это будет очень утомительно для всех нас. Накрывайте на стол, пойду с ребятами поговорю, и через полчаса я ваш.

Знаете, чем я отличаюсь от всех моих бойцов и лучших друзей? Вы будете меня ждать и дождётесь, и скучно вам не будет. Я хочу маленького «командира» и маленькую «командиршу», а маленький «погранец» уже на подходе. Так что наша семья растёт и будет счастливо жить на прекрасном тропическом острове, как я обещал зимой сорок второго. – С Таей я был только два раза, выводил её из депресняка. Я не психолог. Видя, что девочка, глядя на наши отношения с Майкой, всё больше уходит в себя и замыкается, я затащил её в постель, а потом объявил, что у меня две жены.

Странно, но это прокатило. Окружающие восприняли это как должное, «Фея» всё понимала без слов, а Тая превратилась в нормальную девушку уже через пару дней. Ей крайне необходима была моя поддержка. Как в своё время с «Феей», окружающие Таю люди просто боялись общаться с ней.

* * *

В три часа ночи двадцать девятого августа Лёха посадил тяжёлый немецкий транспортный самолёт на подсвеченную полосу своего аэродрома так, как будто делал это каждую ночь. «Командир», как всегда, оказался прав, и Лёха понимал это лучше всех, кто находился в самолёте. Хотя все они, выходя из душного, пропахшего маслом, сгоревшим порохом и потом чрева этого летающего гроба, смотрели на экипаж Тарошина как на посланцев бога. Те, кто утром видел самолёт, насчитали в нём более девяноста пробоин.

Лёха, Женька и «Стрелок», выйдя из самолёта последними, подошли к обессиленно лежащим на траве самолётной стоянки мастерам и, вытянувшись, молча отдали седовласым умельцам честь. У них не было иных слов благодарности. Именно эти хитромудрые труженики спасли их всех.

Пока Лёха и Женька изучали самолёт, а «Стрелок» распределял груз и крепил его, мастера, пошептавшись о чём-то с «Командиром», сняли с обоих «пятьдесят вторых» «Юнкерсов» все крупнокалиберные пулемёты, спарили их и дополнительно установили в Лёхином самолёте. «Стрелок», увидевший только вечером своё новое оружие, потерял дар речи. На таких оружейников молились бы в любом авиационном полку.

Весь полёт иначе как везением объяснить было просто невозможно. Прямо над линией фронта они нарвались на ночные перехватчики немцев. В кромешной темноте, ориентируясь только по трассам открывшего огонь немецкого лётчика, «Стрелок» наобум влупил длинную очередь из строенных, кустарно установленных в самолёте крупнокалиберных пулемётов, случайно подбил истребитель противника, атаковавший их, и «Лёха», привычно бросив тяжёлый самолёт в пологое пикирование, ушёл только чудом.

Ночной истребитель немцев рухнул на колхозное поле на нашей стороне линии фронта, и ещё долгое время, пролетая над ним, экипажи бомбардировочного полка смотрели на эту сгоревшую груду перекрученного железа как на восьмое чудо света. Эти простые труженики войны хорошо понимали, что двадцать девятого августа тысяча девятьсот сорок третьего года все, кто прилетел на неповоротливом, безоружном и практически беззащитном перед стремительным истребителем транспортном самолёте, родились во второй раз.

Решение остаться в отряде «Командира» экипаж принял единогласно. Везение на войне штука редкая, но не единичная. За то короткое время, что они провели в отряде Егорова, все члены экипажа не просто наслушались удивительных историй бойцов «Командира», но и сами увидели, что бывает с теми, кто становится на пути отряда «Второго». Как сам «Командир» относится к своим бойцам, Лёха видел собственными глазами. Увидел и то, как относятся к бойцам «Командира» за линией фронта.

Сразу после приземления самолёта половину аэродрома оцепили бойцы спецполка НКВД, а все полёты бомбардировочного полка запретили. С самого раннего утра над аэродромом висели истребители прикрытия, закрыв аэродром наглухо. Всех раненых из отряда Егорова поместили в импровизированный госпиталь, но никуда не повезли, а, наоборот, вызвали к раненым бойцам бригаду врачей и медсестёр, которые никуда не отходили от них.

Кормили всех по самой высшей лётной норме, а как только «Лис» сказал, что доктор, Лёха, Женька и «Стрелок» теперь бойцы «Командира», к ним тут же потеряли всякий интерес сотрудники СМЕРШ. По одному только требованию «Лиса» экипажу отдали их личные вещи, которые, как оказалось, хранились у сотрудников НКВД. Не пропала даже банка тушёнки, сиротливо лежавшая у Женьки в тощем вещмешке.

Уже четырнадцатого сентября и Лёха, и Женька, и «Стрелок», и доктор, и все, даже раненые бойцы Егорова, оказались в Америке. Скорость, с которой всех выпихнули из страны, ошеломила Лёху, их даже не допрашивали и не обыскивали, только вручили каждому по ордену Боевого Красного Знамени и отправили дальше.

«Фею» и Таю наградили двумя такими орденами, а «Погранца», помимо «Знамени», орденом Ленина, что поразило экипаж Тарошина до глубины души. Они никак не могли себе представить, что этот весёлый, беззаботный, белобрысый парень – один из самых смелых диверсантов отряда, а эти юные девчонки, которых «Командир» открыто называет своими жёнами, выполняли сложнейшие задания в Даугавпилсе и Риге, свободно и бесстрашно разгуливая среди гестаповцев. Группы Зераха и «Погранца» оказались за линией фронта чуть позже, но тоже в полном составе и также улетели в США без задержек.

* * *

Ранним утром тридцатого августа летающая лодка «Sunderland Мк.2», патрулирующая побережье Шотландии, обнаружила четыре выбросившихся на берег немецких «е-ботта», через полтора километра стояли ещё два. Около всех торпедных катеров были люди, и командир патрульного противолодочного самолёта передал сообщение на базу. Он был первым, кто обнаружил тщательно разыскиваемые всей береговой охраной катера.

Первого сентября все газеты Великобритании опубликовали невероятную новость. На захваченных у немцев торпедных катерах вырвались из плена четыреста восемьдесят семь английских моряков и лётчиков. Многие из них были ранены.

Освободили их из плена бойцы партизанского отряда «Второго». Шестьдесят четыре бойца отряда пришли на катерах. Это были совсем молодые мальчишки и девять девушек, которых сразу же забрала в свой замок княгиня Елецкая.

Ни «Командира», ни пилотов и никого из группы «Рубика» среди них не было. Двадцать девятого сентября немцы торжественно объявили по радио, что отряд «Второго» полностью уничтожен.

Конец четвёртой книги

Сноски

1

Отдельная мотострелковая бригада особого назначения.

(обратно)

2

Реальная история.

(обратно)

3

Орден Красной Звезды.

(обратно)

4

Реальная история.

(обратно)

5

Подполковник.

(обратно)

6

Унтер-офицер.

(обратно)

7

Обер-лейтенант.

(обратно)

8

Взрывчатое вещество.

(обратно)

9

Подполковник.

(обратно)

10

Старший лейтенант.

(обратно)

11

Майор.

(обратно)

12

Полковник.

(обратно)

13

Оберфюрер – эсэсовское звание, соответствующего звания в германской армии нет. Звание между полковником и генерал-майором.

(обратно)

14

Капитан.

(обратно)

15

Салтыков-Щедрин, Михаил Евфграфович. Январь 1926 г. 28 апреля 1889 г. Настоящая фамилия – Салтыков, псевдоним – Николай Щедрин. Русский писатель, журналист, потомственный дворянин, Рязанский и Тверской вице-губернатор.

Братья Щедрины. Художник Семён Фёдорович (1745–1804) и скульптор Феодосий Фёдорович (1751–1825). Сыновья солдата лейб-гвардии Преображенского полка.

Семён Федорович Щедрин – родоначальник русской пейзажной живописи, первый профессор нового, пейзажного класса в Академии художеств.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg