«Мертвая вода»

Мертвая вода (fb2) - Мертвая вода [сделано из исходника, недоформатировано] 2576K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Павел Токаренко

Павел Токаренко Мертвая вода

Рига, ноябрь, 2083

Война дважды прошла через город. Опустели многолюдные улочки Старой Риги. Закопченные дымом пожаров черепичные крыши зияли провалами. Мертвые деревья в Верманском парке тянули к небу обожженные голые ветви. Замолчали фонтаны, остановились часы на колокольне чудом уцелевшего Домского собора. Аромат кофе и сдобных булочек сменился сладковатой вонью гниющих трупов, запахом гари, пороха и солдатских портянок. Легкие шаги влюбленных парочек остались в прошлом, смолк детский смех. Булыжные мостовые привыкли к лязгу гусениц, грохоту сапог и хриплому мату военных приказов. Рига отгородилась линиями окопов, минными полями и дотами. Город нахмурился, сосредоточился, но не сдался. На набережной немыми памятниками прошедшим сражениям застыли остовы танков и самоходных орудий. Ржавые и покореженные, они смотрели на левый берег реки, где когда-то жили люди. От мостов, помнящих многочасовые автомобильные пробки, давно остались лишь торчащие из воды быки, а заречные районы превратились в поле боя. Два мира, две цивилизации сошлись в смертельной схватке.

Под полукруглые своды вокзала, погромыхивая на стыках, медленно втянулся бронепоезд: огромный, угловатый, с торчащими во все стороны зенитными пулеметами. Коротко свистнул локомотив, лязгнули буфера. Вагоны замерли; скрипнув несмазанными петлями, открылись тяжелые двери. На перрон под ругань ефрейторов посыпались солдаты.

Кирилл занял свое место в строю. Он не удивился, не увидев над головой неба. Чтобы защитить ключевые объекты от ракетных обстрелов, их упрятали под землю. Над крышей вагона нависали бетонные тюбинги.

Шеренги подровнялись, замерли; командиры приказали включить личные тактические компьютеры.

– Солдаты! Я генерал-полковник Берзиньш, командир Рижского оборонительного рубежа. Я приветствую вас в Риге! – заскрипел на общем канале твердый командирский голос.

Генерал говорил сухо и жестко, чуть растягивая гласные. В многонациональной Федерации официальным языком считался английский. Но в армии большинство офицеров и унтеров были из немцев. И генерал, латыш по национальности, обращался к солдатам по-немецки:

– Нам с вами выпала великая честь – защищать землю наших отцов. Я надеюсь найти в вас достойных товарищей по оружию. Здесь трудно, опасно, но почетно служить. Враг жесток и коварен! Но пока мы выполняем свой долг, наши семьи будут в безопасности. Камрады! Добросовестно выполняйте приказы ваших командиров, служите достойно, и наградами вас не обойдут. Ну а с дезертирами разговор короткий. За подобный проступок наказание – смерть…

Генерал говорил коротко, по делу, и, как положено в таких случаях, в его речи был и короткий кнут, и сладкий пряник.

– Желаю вам удачной службы! – закончил генерал.

Зазвучал гимн, стоящие на платформе вытянулись по стойке «смирно». Музыка стихла. В наушнике прошелестел механический голос:

– Унтер-офицер Кирилл фон Медем, следуйте к выходу номер семь. Ваше место назначения – штаб командующего.

Кирилл завертел головой, поискал выход. Чтобы избежать давки, приказ двигаться приходил не всем сразу. Часть солдат перетаптывалась у вагонов, другие уже спешили к выходам. Ефрейторы в белых касках направляли заблудившихся. Увидев ворота с нарисованной цифрой «семь», Кирилл направился туда.

У выхода на огромную подземную автостоянку было пусто. Рядом, толкаясь и матерясь, грузились в бронированные автобусы солдаты. А у седьмого выхода стоял только маленький командирский ховер. Опираясь на крыло, курил какой-то лейтенант. Кирилл оглянулся, ища взглядом свой транспорт.

Лейтенант раздавил каблуком окурок и подошел к Кириллу:

– Ты фон Медем?

– Так точно, господин лейтенант!

Кирилл протянул идентификационную карту. Офицер провел картой по считывателю, сверил лицо с фотографией.

– Давай в машину. – Лейтенант сел в ховер.

Загудели двигатели. Ховер приподнялся над бетоном, разгоняя пыль. Кирилл бросил вещмешок на заднее сиденье и сел рядом с офицером.

По пандусу выехали на поверхность. Лейтенант молчал и сосредоточенно вел ховер. За окном мелькали дома. Кирилл не узнавал Ригу, где еще ребенком бывал с отцом. Тогда город выглядел иначе. После первого наступления войска Федерации отбросили Халифат почти до самой границы Германии, и Рига ударными темпами восстанавливалась. После второго наступления все усилия пошли прахом. Город щерил обломанные зубы разбомбленных домов, пялился неживыми провалами выбитых окон.

Ховер полетел вдоль набережной. Справа промелькнула круглая башня старинного замка, на удивление, почти нетронутая.

– Ты не родственник первому командиру балтийцев? – нарушил тишину водитель.

– Сын, господин лейтенант.

Офицер кивнул, но ничего не сказал.

* * *

Река разделяет город на две части. Историческая Старая Рига находится на правом берегу. Напротив, отделенный от левого берега узкой протокой, вытянулся остров Кипсала. До войны правый берег с островом соединял вантовый мост, построенный в конце двадцатого века. От него осталась лишь обмотанная ржавыми тросами бетонная стела посреди реки.

Когда фронт остановился, новая граница пролегла по реке. Остров превратился в центр оборонительного участка. Рубеж патрулировался автоматическими боевыми машинами и дистанционно управляемыми комплексами огневой поддержки. То, что оставалось после тяжелой техники, подчищали панцергренадеры и пехота.

* * *

Ховер полетел над водой к видневшемуся вдали острову. По реке уже шло «сало», островки льда в темной воде. Грязный буксир волок вереницу понтонов – убирали мост.

Въехав на остров, офицер остановил ховер.

– Господин генерал приказал тебя сюда привезти.

Накрапывал дождь, но офицер не обращал на это внимания. Кириллу ничего не оставалось, как идти за ним.

У полуразрушенного бетонного здания стоял раненый солдат из бронзы, опирающийся на флагшток. В сером небе реяло красное полотнище с черным восьмиконечным крестом в белом круге. Ветер стих, и флаг объединенной Европы, влажно хлопнув, обвис. Луч солнца скользнул по начищенным до блеска буквам на гранитном постаменте: «Здесь героическая Балтийская бригада под командованием оберст-лейтенанта фон Медема остановила покушавшихся на христианский мир исламских фанатиков. Вечная слава защитившим наши народы от порабощения! Вечная память павшим за правое дело! Ваш подвиг не забыт, ваше дело живет!»

– Сильно, – сказал Кирилл. – Определенно сильно.

– Твоего отца помнят, – кивнул лейтенант. – Ладно, пошли.

Он повел Кирилла к руинам. Дом печати, так называется это здание, вспомнил Кирилл. Когда-то оно было намного выше, но сейчас от него остались лишь несколько этажей. На каждом шагу попадались бетонные кубы с надписью «Укрытие».

– Господин лейтенант, зачем это?

– У нас тут постреливают. Услышишь сирену, сразу прячься. Понял?

– Понял… А кто стреляет? Откуда? Почему их не подавят?

– «Бородатые» из Пардаугавы стреляют. А подавить давилка не выросла. – Офицер плюнул под ноги. – Это кочующие минометы и ракетные комплексы. Старый грузовик, старый миномет или пара направляющих для эрэсов в кузове и два-три шахида. Выехали, стрельнули, убрались. Накроют – не беда, они свой истишхад получат. А завтра следующий приедет, у них демографического кризиса нет, чтоб их вдоль и поперек!

Лейтенант показал на торчащий из земли бункер с воротами.

– Пришли, нам туда…

Под землей располагался полноценный подземный город: казармы, капониры, склады, улицы и проспекты. Это был настоящий лабиринт. Если бы не провожатый, Кирилл бы точно заблудился.

У входа в штаб у него проверили документы и пропустили к генералу. Кирилл одернул мундир, глянул в зеркало. Идеальный солдат, краса и гордость Федерации: грудь колесом, карие глаза под залихватски сдвинутым черным беретом смотрят лихо и придурковато. Вошел, щелкнул каблуками, распрямил ладонь у виска.

– Господин генерал, унтер-офицер…

Берзиньш жестом остановил Кирилла. Серые глаза генерала, вначале ледяные, потеплели.

– Ну, здравствуй, Кирилл. Ты настоящий мужчина, а я тебя малышом помню. Твой отец был моим командиром.

– Да, господин генерал, он рассказывал, – кивнул Кирилл.

– Давай без чинов, парень. – Генерал сел и потер седой висок. – Времени на трескотню нет, война идет. Объясни, что там у тебя за история приключилась? Особист, как получил личные дела пополнения, тут же забегал: приехал, мол, революционер-агитатор. Хорошо – увидел знакомую фамилию и пришел ко мне. Я навел справки по своим каналам, но ничего не понял. Может, объяснишь мне, как ты стал врагом государства, за которое воевал твой отец? За которое ты сам воевал, черт тебя дери?

– Это длинная история, – уклончиво ответил Кирилл.

– А ты сократи, но так, чтоб я понял!

Кирилл рассказал. Правды в его истории было чуть больше половины, но генералу незачем было знать все. Труднее всего оказалось скорбно склонить голову, рассказывая о гибели своих бывших коллег… и не запнуться, говоря об эсэсовцах «наши».

– Значит, подставил камрадов… – покачал головой Берзиньш. – А где сейчас эта девка?

– Она мертва.

– Я надеюсь, ты не собираешься покончить с собой из-за этого? – Генерал пристально посмотрел Кириллу в глаза.

– Я хочу только одного – исполнить свой долг! – отчеканил Кирилл.

Слово «долг» Кирилл понимал по-своему. Настолько по-своему, что, узнай об этом генерал, – и Кириллу несдобровать.

– Исполнить свой долг… – эхом отозвался Берзиньш. – Обер-лейтенант Вернер написал, как ты отличился в учебке. И что ты сам попросился сюда. Почему?

– Мое место здесь!

– От фон Медема я другого ответа не ожидал. – Генерал прошелся по кабинету, заложив руки за спину.

Вместо окна в кабинете висел огромный, во всю стену, плакат. Черепичные крыши и шпили Старой Риги, освещенные солнцем, вантовый мост. Довоенная Рига была прекрасна.

– Если бы не отметка о неблагонадежности, я бы уже сейчас сделал тебя фенрихом. Мне не хватает людей, чертовски не хватает и именно сейчас, когда… – Генерал осекся.

– Я знаю о готовящемся наступлении, – сказал Кирилл. – Я догадался.

– Догадался он… – проворчал генерал. – А не болтать об этом догадался? Ладно… Вот что, Кирилл. Пока я тебя фенрихом сделать не могу. Но в пехоте тебе делать нечего. В твоем личном деле написано, что ты учился на панцергренадера. Нам нужны панцергренадеры, а мне нужны толковые люди. На курсы переподготовки поедешь, а там посмотрим…

Взгляд генерала стал стеклянным – он работал с имплантом.

– Если сумеешь отличиться в наступлении, погоны фенриха твои. Служи честно, сынок. Через пару-тройку лет станешь офицером. Добро пожаловать в Балтийскую бригаду, фон Медем!

– Благодарю, – коротко кивнул Кирилл и вытянулся. – Разрешите идти?

– Иди. Мой адъютант отвезет тебя на учебную базу, – кивнул генерал и добавил: – И не вздумай умирать! Запрещаю!

– Так точно! – Кирилл щелкнул каблуками.

Фенрих… Кирилл усмехнулся. Фенрих – это серьезно. В армии Федерации все офицеры были из рядовых, никто этой ступеньки не миновал. Солдат мог дослужиться до унтер-офицера, а дальше перед ним открывались две дороги. Одни становились обер-унтер-офицерами и продолжали службу в младшем командном составе. Но был и другой путь. Вчерашний унтер надевал погоны фенриха, кандидата в офицеры. Через несколько лет службы, параллельно с учебой, кандидат мог стать лейтенантом. А мог и не стать – экзамен выдерживали не все. Офицеры знали все солдатские штучки, авторитет их был очень высок. Кириллу вдруг захотелось отбросить революционные планы и пойти по стопам отца. Но он опомнился: стать офицером, чтобы служить кому? Церберу? Кирилл вспомнил плакат. Интересно, что сказал бы генерал, узнав, что его любимая Рига стала фронтовым городом из-за Цербера?

Технополис Штильбург, май, 2082

В этот раз она выбрала тропический остров. Мерно накатывались на золотой песчаный пляж волны, шумели на ветру пальмы. Стены с динамическим покрытием и квазиголографическая установка с климатическим имитатором создавали картину гораздо лучше, чем реальность. Девушка раскачивалась в плетеном кресле с книгой в руках, понятия не имея, что за ней наблюдают.

Встроенные в стены, потолок, зеркало, дверные ручки мини-камеры снимали человека с различных ракурсов. Датчики отслеживали перемещения, сканировали поверхность тела, отслеживая мимику, температуру, пульс. Искусственный интеллект «умного дома» изучал привычки и потребности хозяина, старался предвосхитить желания.

Стоило девушке выйти в коридор, как дом включил музыку. Кирилл знал эту группу, только название позабыл, не то «Королевы», не то «Жуки», какая-то классика столетней давности.

На основе полученной с датчиков информации Цербер создавал трехмерную проекцию с эффектом присутствия. Лежа на кушетке в своем кабинете, находящийся в виртуальной реальности Кирилл видел все так, словно находился на расстоянии вытянутой руки.

Девушка прошла в спальню, распустила стянутые резинкой волосы и легла на кровать. Кирилл наизусть выучил распорядок дня объекта и знал, что сейчас она уйдет в виртуал. Так и случилось: девушка надела на голову обруч интерфейса и закрыла глаза. Он отдал Церберу распоряжение отслеживать каждый ее шаг в виртуале. Переключиться на другой объект Кирилл не успел: в воздухе перед ним запрыгал мигающий трехмерный конверт. Мысленным усилием Кирилл нажал на него. Конверт развернулся, открыв письмо. Кирилла вызывали на совещание. «Чертов Бисмарк, – подумал он. – Век хай-тека, а он по-прежнему устраивает эти дурацкие совещания вместо вирт-конференций. Ретроград!» Но недовольство недовольством, а игнорировать вызов начальника отдела не следовало.

Кирилл свернул соединение с Цербером. Левая голова трехголового пса подмигнула на прощание, спальня медленно растаяла, сменившись серым фоном виртуального рабочего пространства. Кирилл снял с головы обруч интерфейса и несколько раз моргнул, давая глазам привыкнуть. Виртуальная реальность сменилась привычной обстановкой личного кабинета. В воздухе развернулись трехмерные иконки «дополненной реальности». Подсоединенный к глазным нервам имплант транслировал изображение прямо в мозг.

Выходя из лифта, Кирилл столкнулся с Ройтманом.

– Привет, немец! – в свойственной ему шутовской манере чуть поклонился Ройтман, перемежая немецкую речь словечками на идиш. – Ну шо, таки на когда намечен пог’гом?

– Аарон, добрый день, – вежливо ответил Кирилл.

Краем глаза он заметил идущего по коридору начальника. Ройтман замолчал, увидев, как лицо Кирилла вдруг приняло деловое выражение. Отто Грубер, которого подчиненные за глаза называли Бисмарком, поприветствовал их коротким кивком. Задрав острый нос, он проследовал в зал для совещаний.

– А вышагивает-то, ну чисто гусак! – прошептал Ройтман и толкнул Кирилла в бок локтем.

Кирилл поспешил за начальником.

– Пойдем, иначе опоздаем. Если мы последними придем, вставит нам Бисмарк пистон.

– А, можно не спешить, – махнул пухлой ручкой Ройтман. – Все равно Жиль окажется последним.

Так оно и вышло: Кирилл уже сидел на своем месте справа от начальника, когда в зал на инвалидном кресле вкатился Жиль. Он помахал Кириллу здоровой рукой и въехал на свободное место. Дверь зала закрылась.

Перед начальником лежала картонная папка.

– Все здесь, мы можем начинать, – громко сказал Грубер, открывая папку.

Кирилл обвел взглядом соседей. Обычная планерка, ничего особенного, понял он, можно расслабиться. Внешне это никак не отразилось. Лицо осталось напряженно-внимательным.

После короткого приветственного слова Грубер начал опрос сотрудников. Один за другим подчиненные поднимались и докладывали. Кирилл ушел в себя и не слушал, о чем идет речь.

Над головой начальника висел герб Санитарной Службы, щит и змея, обвивающая факел. Вокруг герба, по кругу, было на пяти языках написано: Санитарная Служба. Ниже герба надпись на немецком готическим шрифтом сообщала: «Технополис Штильбург, Санитарная Служба». Под надписью висел портрет в траурной рамке. Кирилл задумчиво смотрел, как по лицу основателя Санитарной Службы, Бертрана Конти, ползет муха.

Услышав свою фамилию, он навострил уши. Грубер разносил Ройтмана.

– Ройтман, берите пример с фон Медема! У него есть чему поучиться! – Грубер сверлил Ройтмана яростным взглядом. – У него все в полном порядке. А у вас? Это уже четвертое проникновение за одну неделю! Совсем обнаглели нелегалы!

– Мы работаем над этим, – пробормотал красный как рак Ройтман.

Он в отделе наружного наблюдения отвечал за нелегалов. На нижние уровни, где почти не было датчиков, власть Цербера не распространялась. Нелегалы чувствовали себя там как дома. В последние годы их стало больше, участились набеги на склады и магазины. Последний случай, возмутивший всю хай-тек общественность полиса, поражал своей наглостью. Они пробрались прямо в Центральный парк и учинили форменный погром. Убили несколько лебедей, потоптали клумбы в ботаническом саду. Сопротивления никто не оказал. Привыкшие к порядку и спокойствию хай-теки разбежались, испуганные ордой грязных, оборванных дикарей. Незваных гостей сразу же засекли датчики, в парк помчались поднятые по тревоге команды «физиков» Санитарной Службы. Завидев приближающиеся ховеры, нелегалы скрылись под землей. Проход запечатали, заверив общественность, что это больше не повторится. Блогосфера загудела, бездействием властей возмущался весь полис. Грубера вызвали наверх, хорошенько отчитали… и вот теперь он унитазным ершиком чистил Ройтману мозги.

Под городом десять подземных уровней, сотни километров туннелей. Без точных сведений в таком лабиринте никого не поймать. Предоставить такие сведения – работа наружки.

Но Ройтман отпирался, ссылаясь на «физиков», которые отказывались ловить нелегалов. Грубера было не пронять:

– Почему нет результата? Почему вы не используете спецсредства? Почему не задействовали роботов? У вас же есть «крысы», «пауки» и что там еще – «змеи»? У вас есть Цербер, наконец! Я уверен, что нелегалам кто-то помогает. Проверьте всех гастарбайтеров, проверьте еще раз списки возможных нелегалов, выявите связи – друзей, знакомых, родственников. Проконсультируйтесь с фон Медемом, он специалист в этих вопросах.

Ройтман попытался вытянуться. Кирилл не сдержал улыбки.

– Будет исполнено!

На подбородке у Ройтмана белела капелька майонеза, отвороты мундира в крошках. С выпяченным пухлым животом и запрокинутой головой он был похож на хомяка. Карикатура, а не офицер. Грубера передернуло, он махнул рукой и приказал Ройтману сесть.

Ройтман плюхнулся на стул, платком промокнул вспотевший лоб. Грубер что-то черкнул в блокноте, поднял взгляд на подчиненных.

– Фон Медем!

Кирилл вскочил и щелкнул каблуками.

– Так точно!

– Как продвигается дело этого… Клуба Прикладной Истории? – Грубер заглянул в папку.

Молодой парень по фамилии Радомский, недавно пришедший в отдел, усмехнулся. Мысли о том, что Грубер перебарщивает с допотопными методами, посещали не только Кирилла. В конце двадцать первого века возиться с бумажками?

Грубер услышал смешок, поднял голову и спросил:

– Криминаль-ассистент Радомский, поделитесь с нами вашей радостью.

Радомский вскочил, вытянулся в струнку, поедая начальника глазами.

– Ну же, мы ждем, – поторопил Грубер.

– Господин криминаль-комиссар, я и в мыслях не имел смеяться над вами, – нашелся Радомский. – Мне показалось это название смешным. История – наука о прошлом, она не может быть прикладной. В конце концов это не физика…

– Замечено верно. Но к делу это не относится. Радомский, у меня для вас совет: относитесь к объектам разработки без лишних эмоций. Наша задача, наша миссия – обеспечивать порядок и охранять покой добропорядочных граждан. То, как объекты называют себя, свои объединения, клубы или банды, не имеет значения для работы. Запомните это на будущее, если хотите когда-нибудь стать профессионалом.

– Так точно! – Радомский выпучил глаза.

Кирилл вопросительно посмотрел на начальника, тот кивнул, и Кирилл заговорил, как обычно, четко и по делу:

– За тринадцать дней плотного контроля серьезных нарушений не выявлено. Зафиксировано несколько нарушений параграфа 14, подпараграфы 7, 9 и 3. Поскольку данные нарушения были совершены в приватной обстановке, на закрытых заседаниях, дать делу ход считаю невозможным.

– Какие у вас рекомендации? – прищурился Грубер.

Параграф 14 Кодекса Общественного Порядка – это всего лишь нелояльность в той или иной форме. Будь она выражена в общественном месте, где системы наблюдения могли это зафиксировать, делу можно было бы дать ход. Даже в таком случае виновные, скорее всего, отделались бы штрафом. Но все произошло внутри жилища, на частной территории, что сводило ценность улик к нулю. Считалось, и не без основания, что системы защиты «умных домов» вскрыть невозможно. То, что Цербер умел находить недоступные хакерам-людям дырки, было одним из самых охраняемых секретов СС. Ходившие по винету слухи оставались слухами. Законы о вторжении в частную жизнь, пусть и формальные, никто не отменял. Хай-тек общественность, объединенная социальными сетями, вполне могла подать на СС в суд – и выиграть.

– Если бы не некоторые обстоятельства этого дела, я рекомендовал бы закрыть его как ложный сигнал, – сказал Кирилл, глядя Груберу в глаза. – Я готов представить до конца дня развернутый доклад.

Грубер кивнул и жестом разрешил Кириллу сесть.

Кирилл сел и перестал слушать. У него задергалась левая рука. Чтобы скрыть спазмы, он прижал ее к столу ладонью. В последнее время рука стала дергаться чаще. Удерживать маску холодного профессионализма становилось все труднее.

К концу заседания Кирилл привел мысли в порядок. Порог кабинета начальника он переступил, точно зная, что говорить.

У широкого панорамного окна стоял столик и два кресла. Грубер достал из бара бутылку с тонизирующим напитком, стаканы. Жестом пригласил Кирилла сесть в кресло. Наедине с ним начальник вел себя проще, без лишнего пафоса: сел напротив, налил тоника. Кирилл стал рассказывать:

– Это обычная интеллигентская тусовка, знакомая публика. Они играют в нон-конформизм, воображают себя оппозицией. Пока им хватает ума не выносить это за порог, можно ограничиться рутинными проверками. Пусть Цербер за ними приглядывает, а раз в месяц краткую выжимку дает. Но…

Кирилл отхлебнул, глядя на начальника. Ему пришла в голову мысль, что Грубер-то стареет, вон как сверкают залысины. Грубер терпеливо ждал, наклонив маленькую, похожую на птичью, голову. Кирилл продолжил:

– Отто, вы помните, чем едва в прошлый раз не закончилось. Мы должны плотное наблюдение продолжать. Цербер не может ошибаться.

Грубер поднялся, прошелся по кабинету. Остановился у окна, сцепив руки за спиной. Кирилл вскочил, чтобы не сидеть, когда начальник стоит.

– Меня вызывали в Совет Директоров. Нами недовольны. Нами очень недовольны!

Грубер хрустнул костяшками пальцев. Его лицо, и без того худое, еще больше заострилось.

– В такой обстановке мы не можем позволить себе пренебрегать рекомендациями Цербера. Нам не простят еще одного провала. Покатятся головы. У вас есть версии касательно этого клуба?

Кирилл пожал плечами – он слишком мелкая сошка, его сверху не видно. Грубер – тот может пострадать.

– Если предположить, что они не те, за кого себя выдают, то это может быть кто угодно. Даже тайные мусульмане. Или анархисты, антифашисты, шпионы. Может быть, спящая ячейка…

– Шпионы? – Грубер изогнул тонкую бровь. – Чьи?

– Халифата, – ответил Кирилл. – Или китайцев… Но это несущественно. Мы все равно узнаем, даже если они зеленые человечки, которые людьми прикидываются. У меня есть идея.

– Ах вот как… Излагайте.

– Мы должны проверить тщательно связи основных фигурантов…

– Кирилл, это первое, что вы должны были сделать! Я вам удивляюсь, – перебил Кирилла Грубер.

– Я поступил в полном соответствии с протоколом. Я проверил все контакты в социальных сетях. Там все чисто. Я подозреваю, что они могут сознательно избегать социальных сетей. Поэтому я выделил троих самых подозрительных фигурантов.

Кирилл вывел на стену три фотографии.

– Фигурант номер один, Стивен Кларк, профессор истории в университете, шестьдесят два года. Проживает в городке ученых. Надо проверить его окружение, особенно студентов. Студенческая среда – это питательный раствор для разного рода диссидентов…

– Спасибо, что просвещаете меня…

Кирилл замолчал, подождал и продолжил:

– Фигурант номер два. Хелен Шнитке, двадцать шесть лет, проживает в Немецком Квартале, – Кирилл указал на фотографию девушки.

– Немка?

– Отец немец, мать еврейка. Она работает начальником смены на гидропонной ферме в Западном форштадте, сутки через двое. Увлекается чтением книг, отдавая предпочтение истории и философии. Занимается боевыми искусствами и пулевой стрельбой.

– Разносторонне развитая девушка. Неудивительно, что на работу у нее времени не остается. – Грубер откинулся в кресле. Глянул на Кирилла из-за сложенных домиком ладоней. – Почему вы ее заподозрили?

– Чувствую. Есть странности… – замялся Кирилл.

Он не мог толком сформулировать свою мысль. Ему почему-то казалось, что Хелен терпеть не может технологии и хай-теков. У нее был только детский имплант, самая простая модель. От отца она унаследовала достаточно денег, чтобы позволить себе самое лучшее. Богатая и умная – могла бы сделать карьеру, вместо того чтобы работать в форштадте с туземцами.

– Так. И третий? – спросил Грубер.

– Это самый странный фигурант. Феликс Матецкий, двадцать семь лет, техник четвертого класса. Он имеет постоянный вид на жительство в полисе, проживает в Русском Квартале…

Феликс Матецкий родился в пригороде Метрополиса. Работал в полисе электриком-гастарбайтером. Потом где-то раздобыл денег, купил базовый имплант. Именно это и привлекло внимание Кирилла. В таком возрасте невероятно трудно научиться пользоваться современным имплантом. Феликс смог, выучился на техника и обзавелся еще двумя профильными имплантами. И все это затем, чтобы устроиться простым слесарем на магистральный трубопровод в Восточной Сибири.

– Интересно… – протянул Грубер. – Выводы?

– Я думаю, что он не тот, за кого себя выдает. Он же техник, зачем ему идти слесарем работать? Нормальные люди так не делают! Если Матецкий в чем-то замешан, то он на трубопроводе и не появлялся, должность – это прикрытие. Они просто запись подделали, чтобы его в Штильбург пустили.

– Ты понимаешь, что говоришь? – тихо спросил Грубер, от волнения перейдя на ты, чего обычно себе не позволял. – Ты представляешь себе масштаб организации, способной взломать наши базы данных?

– Я считаю, что мы не можем отбрасывать этот вариант. Я собираюсь еще раз проверить все их связи. Если они в чем-то замешаны, ниточка обязательно найдется, – твердо ответил Кирилл.

– Хорошо. Кирилл, я даю вам еще две недели, – кивнул Грубер. – Размотайте этот клубок. И еще: помогите Ройтману. Он без посторонней помощи даже шнурки не в состоянии завязать. Нам срочно нужен результат, показать начальству, что мы не бездельничаем.

– Так точно! – Кирилл встал. – Разрешите идти?

Если Цербер присвоил этому делу красную метку – знак повышенной опасности, значит, Кирилл просто обязан докопаться до сути. За две недели слежки он не обнаружил ничего выходящего за рамки кухонной интеллигентской бравады. Совсем как в прошлый раз.

Скромный инженер, обслуживавший вентиляционные установки полиса, казался воплощением добропорядочности. А оказался террористом-одиночкой. Такие для властей опаснее всего: непредсказуемы, ни с какими радикальными группировками не связаны. Пойди поймай его, особенно до, а не после теракта.

Инженер жил по старинке, не доверяя «умным домам». Для всепроникающего ока Цербера его квартира оставалась темным пятном. Законом такое не запрещалось и подозрений не вызвало. На людях инженер вел себя образцово: ни с кем не ссорился, старательно работал. Жил замкнуто, но это не преступление. Случайные интрижки с молодыми парнями тоже на проступок не тянули. Для конца двадцать первого века поведение «социально одобряемое». Но, несмотря на внешнюю благонадежность, Цербер его заподозрил. Сумел как-то вычислить опасного типа. Грубер, который был тогда инспектором в наружке, поручил дело новичку – Кириллу. Как подозревал Кирилл, для того, чтобы в случае неудачи свалить все на него.

Он месяц следовал за подозреваемым как тень, но ничего не обнаружил. Грубер приказал закрыть дело, но Кирилл, пребывая под впечатлением от возможностей Цербера, настоял на дополнительной проверке. Они дождались, пока объект уйдет на работу, и проникли в квартиру, нарушив сразу несколько параграфов Кодекса. Оказалось, что инженер собрал из подручных материалов управляемый реактивный снаряд, примитивный, но мощный. Эксперты потом сказали, что кустарная поделка с легкостью могла проложить себе путь через стекло и бетон туда, где собирались властители Штильбурга. Совет Директоров консорциума «Аркадия» всегда заседал во внутренних помещениях, но разве это препятствие для настоящего хай-тека?

Обнаружив на балконе ракету, оперативники осторожно сдвинули укрывавший ее брезент. Подвели к балкону беспилотник с камерами и покинули квартиру, чтобы их не обвинили в нарушении протокола. Доложили по команде. Управление отреагировало молниеносно. Примчалась команда «физиков», они взломали дверь. Эксперт удостоверился, что ракета настоящая, и за инженером послали группу захвата. Увидев «физиков», инженер выбросился в окно. До земли было сорок два этажа, и допрашивать оказалось некого. Но обнаруженные в квартире схемы и расчеты раскрыли детали преступного замысла; все, кроме мотива. Грубер взлетел в кресло начальника отдела, а Кирилл из стажеров стал свободным оперативником.

Прошло семь лет, и вот перед ними новое дело с красной меткой.

Отпустив Кирилла, Грубер снова подошел к окну. Отдел наружного наблюдения располагался на сто пятом этаже Башни.

Внизу расстилался парк, с высоты кажущийся игрушечным, ненастоящим. Как бутылочные осколки в траве, блестели на солнце пруды. В центре парка, у овального пруда, где жили черные лебеди, стоял камень. На камне, золотыми буквами по мрамору, имена отцов-основателей Штильбурга, и в первых строчках – Готлиб Теодор фон Медем, отец Кирилла.

* * *

Из шестнадцати крупных технополисов Федерации Штильбург по праву считался самым красивым. Построенный внутри глубокого гранитного карьера, он представлял собой вытянутый овал длиной восемь километров. Нулевой уровень, который не знакомый с архитектурой полиса человек мог принять за дно карьера, был крышей для многоуровневого подземного комплекса. Там разбили сады и парки, на стенах карьера, что спускались концентрическими ступенями, построили дома.

Лучшие зодчие Европы вложили в строительство Штильбурга душу. Стекло, сталь и бетон, все стили, от готики до арабских и китайских мотивов. У каждого дома, каждой высотки был свой, неповторимый облик. Между домами парки, висячие сады, водопады, ажурные невесомые мостики, беседки, круглые фонари на литых столбах, по ночам заливающие желтым светом выложенные плиткой аллеи.

И в центре всего – Башня, здание, где размещались административные и служебные учреждения полиса. Строгая и прямая, она возносилась почти на километр. На нее опирался купол, созданный из высокотехнологичных полимеров с изменяемым коэффициентом преломления. Он надежно защищал двести тысяч обитателей полиса от изменений погоды. В полисе всегда было лето.

* * *

Грубер не уставал восхищаться красотой Штильбурга. Он любил полис и хай-теков, которых считал лучшими людьми на планете. Охрана порядка и спокойствия обитателей Штильбурга стала делом всей его жизни.

В Кирилле Грубер видел родственную душу. Иногда он ловил себя на том, что восхищается Кириллом. И даже завидует: тот был хорош собой, настоящая гроза женских сердец. Рост выше среднего, правильные черты лица, темные волосы всегда аккуратно подстрижены, взгляд твердый и уверенный. Образцовый немец из хорошей семьи, умный, привычный к порядку.

Кирилл зашел к себе, но подключиться к винету не успел. Ройтман мячиком вкатился к Кириллу в кабинет. Двери в отделе, по традиции, не закрывали.

– Кир, спасай! – Ройтман, вытирая пот, плюхнулся в кресло. – Мне надо срочно что-то придумать, чтобы Бисмарк отстал!

– Что конкретно? – спросил Кирилл, сдерживая раздражение. «Киром» его никто, кроме близких друзей, не называл.

– Ты же слышал… Надо наловить нелегалов. А как это сделать, если «крысы» и «пауки» под землей не работают. Встроенный мозг – чистый халоймес, нелегалы уже восемь «крыс» разбили. А Бисмарк говорит – не колышет, ищи, как хочешь, хоть лезь туда сам! А мне нельзя, у меня сердце больное. Я боюсь, Кир! – засуетился Ройтман, заламывая руки с толстыми, как сардельки, пальцами.

– Ладно, ладно, – поморщился Кирилл. – Слушай…

План у Кирилла был, он любил сложные задачки. Решение лежало на поверхности: посылать «крыс» парами. Одну впереди, вторую за ней, чтобы первая передавала второй информацию с датчиков. Если запрограммировать вторую «крысу» на немедленное возвращение в случае потери сигнала от первой, она сможет уцелеть. А чтобы не гонять роботов по необъятному подземелью, надо у складов с продовольствием и прочих мест, куда повадились лазить нелегалы, разлить смесь мазута или масла с каким-нибудь слаборадиоактивным изотопом. Нелегал вляпается и, пока не сменит одежду, будет «фонить». На первую «крысу» поставить детектор радиации, чтобы по следам пришла куда надо.

– Ты гений, Кир! Я с тобой еще такую карьеру сделаю, ого-го! – В порыве чувств Ройтман кинулся Кириллу на шею.

Кирилл отстранился.

– Стой, погоди… – вдруг наморщил лоб Ройтман. – А где я достану этот… раствор? И как на «крысу» детектор поставить?

– Голову включи, – сказал чей-то голос.

Кирилл увидел в коридоре Жиля. Ройтман повернул голову и прошипел:

– Тебя, обрубок, не спрашивали.

Жиль с окаменевшим лицом поехал дальше.

– Он прав. – Кирилл потянулся за интерфейсом, показывая, что разговор окончен.

– Помоги мне, Кир! Ты должен мне помочь, ты же слышал, что Бисмарк приказал!

Кирилл разозлился:

– Аарон, знаешь что, а не пошел бы ты? И вообще, покинь мой кабинет!

Ройтман заканючил:

– Кир, ну Кир! Помоги, а?

– Ладно, черт с тобой, – не выдержал Кирилл. – Иди в техотдел. Техники тебе все подберут…

Ройтман колобком выкатился из кабинета. Кирилл откинулся на кушетку, активировал соединение с Цербером и вернулся к работе.

Следующие двенадцать часов Кирилл безвылазно сидел в виртуале: наблюдал за объектами и параллельно, открыв дополнительный интерфейс, перелопачивал собранную Цербером информацию. Связей оказалось неожиданно много. Кирилл увлеченно работал, не чувствуя ни голода, ни жажды. Из сети его вытащил Грубер. Начальник зашел в кабинет и принудительно отключил интерфейс.

– Фон Медем, отправляйтесь-ка спать, вам нужен отдых, – твердо сказал Грубер, глядя в красные от недосыпа глаза Кирилла.

Кирилл встал, шатаясь, добрел до бара, нацедил в стаканчик ледяной воды. Большими глотками выпил, бросил стаканчик в урну, но промахнулся.

– Отто, послушайте, я, кажется, близок к разгадке…

– Кирилл, вы близки к обмороку от переутомления, – сухо заметил Грубер, поднимая стаканчик с пола. – Отправляйтесь отдыхать, это приказ. Я отменил вам доступ в сеть на шестнадцать часов. Поспите, погуляйте. Ваши товарищи сегодня вечером устраивают какую-то вечеринку. Развейтесь и возвращайтесь к работе. В таком состоянии от вас мало толку. Отдыхайте, это приказ.

– Сегодня? – тупо повторил Кирилл.

Глянул на часы: два часа ночи. Кирилл на ватных ногах добрел до ховера, оставленного на стоянке под Башней. Он так устал, что едва не заснул по дороге. Не раздеваясь, рухнул в кровать, приказал «умному дому» разбудить его через восемь часов и отрубился.

Для корпоратива в Израильском Квартале сняли шикарные апартаменты. Места хватило всем: и сотрудникам отдела, и приглашенным – в основном, проституткам обоих полов. Кирилл вышел на огромный балкон: ему хотелось побыть одному. Из глубины квартиры доносилась музыка и женский визг.

Незаметно подкравшийся Ройтман взял Кирилла за рукав.

– Ты что такой задумчивый, немец? Пошли, девочки ждут!

Кирилл выдернул руку и повернулся к коллеге.

– Аарон, откуда девочки?

Ройтман всплеснул руками, переходя на свой любимый местечковый диалект. Как все в Ройтмане, акцент был ненастоящим, наигранным.

– Он еще спрашивает – откуда! Таки где еще в этом городе достать девочек? Только в форштадте!

– А разрешения у них есть? Если нет или не в порядке, как наиграешься, сразу «физикам» их сдавай! Определенно зачтется тебе…

– Думаешь? – обрадовался Ройтман, но тут же увял: – Да нет, это же я их привел. Не засчитают, еще и взгреют. Ладно, я пошел. Присоединяйся!

Ройтман помахал пухлой рукой и ушел. Кирилл остался один. На соседнем балконе кто-то шумно, взасос, целовался, но Кирилл не обращал внимания. Он смотрел на расцвеченный огнями Штильбург и думал.

К Кириллу подкатил Жиль на своем кресле.

– Зачем ты помог этому уроду?

Кирилл вздрогнул и повернул голову, глядя на Жиля сверху вниз. Зажужжали сервомоторы, крошечное тело распрямилось и поднялось вверх. Теперь Жиль смотрел Кириллу в глаза.

– Н-н-ну… личные качества Аарона службе мешать не должны, – ответил Кирилл. – Мы делаем одно дело.

Все в отделе знали, что Ройтмана держат на службе только потому, что он дальний родственник какой-то шишки из Совета Директоров.

– Какое дело? – Жиль моргнул, поддерживаемая металлическим подголовником голова качнулась. – Несчастных нелегалов ловим?

Кирилл кивнул.

– А ты не думал, почему они устраивают набеги? Они же просто хотят есть, Кирилл! Все эти страшные нелегалы, которыми нас пугают, это просто кучка голодающих бедолаг!

– Да? – Кирилл удивленно уставился на Жиля. – Они выбрали свой путь сами! Пусть сдадутся властям, их выставят за Периметр, в форштадт. И все, дело закрыто!

– А ты хоть раз был в форштадте? – тихо спросил Жиль. – По-настоящему, не в борделе или увеселительном квартале? Видел, как там люди живут? Там очень тяжело жить, Кир. Неудивительно, что эти несчастные готовы на все, лишь бы туда не возвращаться.

– Жиль, не я создал этот мир, не я законы придумал. Я просто приказы выполняю, это моя работа!

– Да, у вас, немцев, все иначе. Какой бы ни была власть, вы всегда держите руки по швам, – тихо произнес Жиль.

– Я солдат. И мой отец был солдатом.

– Да, ты солдат, идеальный служака. Ты ведь был на войне, медаль имеешь?

– Был, – отвел глаза Кирилл, вспомнив свой небогатый военный опыт.

– Это не война, это другое, – задумчиво произнес Жиль, а потом, набравшись смелости, добавил: – Мы служим государству, но государство и народ не одно и то же! Нас обманывают, Кир. Все, чему нас учили, – ложь. Все, что вокруг нас, – искаженная картинка, Зазеркалье. Разве об этом мы мечтали в детстве? Жаль, что я понял это слишком…

Жиль осекся. Двери раздвинулись, на балкон вышел Ройтман, обнимая двух размалеванных нетрезвых девиц. Он увидел Жиля и картинно прикрыл глаза ладонью:

– Не буду мешать интимной встрече.

Девицы захихикали.

– Свои шуточки для блядей побереги, – резко сказал Кирилл.

Ройтман сделал вид, что не услышал, и сказал одной из девиц:

– В древней Спарте уродов сбрасывали со скалы. Не такой уж плохой обычай, правда? А у нас каждого недоделка лечат, выхаживают.

Девица захихикала. Побледневший Жиль дернулся, как от пощечины.

– Что, обрубок, не нравится? Я бы поделился с тобой девочкой, но тебе же это не нужно, ты же у нас по пояс деревянный, – глаза Ройтмана сверкнули.

Надрывно жужжа мотором, кресло быстро покатилось к двери. Из всех сослуживцев Кирилл только Жиля мог назвать другом. У него на глазах унизили друга, а он ничего с этим не сделал. Кирилл кинулся следом, хотел утешить, приободрить, но опоздал. Створки лифта закрылись перед носом. Кирилл бессильно сжал кулаки; ему отчаянно хотелось набить Ройтману морду.

Остатки самообладания победили, он вернулся в квартиру. Прошел через гостиную, брезгливо отодвигаясь от совокупляющихся на диванах парочек, вышел на балкон. Ройтмана уже не было. Снаружи шел дождь, вспышки молний подсвечивали стекающие по куполу потоки воды.

– Кир, а ты-то что здесь делаешь?

На балкон вышел Майкл Бекхем, заведующий лабораторией в техотделе. С ним была Полина, бывшая жена Кирилла.

– Я мог бы тебе этот же вопрос задать, – Кирилл слегка поклонился, растянул губы в улыбке. – Привет, По.

– Меня Ройтман пригласил, – скривился Майкл. – Приперся ко мне в отдел, выпрашивать какое-то радиоактивное масло. Я хотел его послать за официальной бумажкой, но он сказал, что от тебя. А потом пригласил на вечеринку. Ну, мне все равно вечером делать нечего, вот и…

– Ты опоздал, там народ уже вовсю зажигает. Впрочем, если вы по-быстрому разденетесь и туда нырнете…

– Это не то, что ты думаешь, Кирилл, – смешался Майкл. – Мы с По…

– Я ничего не думаю, мне все равно.

Кириллу было в самом деле все равно. Трехлетний брачный контракт с Полиной истек еще в январе этого года, и они не рвались его возобновлять.

– Да что ты с этим импотентом разговариваешь? Он же больной! – вдруг крикнула Полина.

Майкл взял Полину за руку, что-то зашептал на ухо. Она резко вырвала ладонь и отвернулась. Майкл вопросительно посмотрел на Кирилла. Кирилл пожал плечами, отвернулся и стал смотреть на рекламный щит напротив. На щите крутился видеоролик. Отвратительные бородатые дядьки в чалмах, смуглые и черноглазые, тащили куда-то связанных белых женщин. Сотрясая землю, маршировали бравые панцергренадеры, проносились стремительные реактивные беспилотники, заливая огнем все вокруг. «Они сражаются за свободу и демократию. Они сражаются за тебя!» – возвещала бегущая строка.

Кирилл смотрел вниз невидящими глазами. У него снова дергалась рука, уродливый полукруглый шрам на тыльной стороне ладони побагровел. Он стиснул перила и попытался поймать за хвост ускользающую мысль. Жиль что-то хотел ему сказать, что-то важное, но им помешали…

Кирилл еще немного постоял, потом развернулся и отправился домой. Отведенное на отдых время подходило к концу, надо было хоть немного поспать.

У лифта Кирилл столкнулся с соседом из квартиры напротив. Тот работал инженером на Ленинградской АЭС и месяцами не появлялся дома. Кирилл поздоровался, сосед ответил коротким кивком. Так получилось, что сосед открыл дверь на пару мгновений раньше. Кирилл краем глаза увидел, как в прихожей соседской квартиры мелькнуло чье-то лицо. Мелькнуло – и исчезло. Кто-то вышел встречать соседа, но увидел Кирилла и спрятался. Сделав зарубку в памяти – завтра же проверить, Кирилл провалился в сон.

Прошла неделя. На «интеллигентскую тусовку», как Кирилл называл про себя «Клуб Прикладной Истории», не удалось найти ничего компрометирующего. Сначала он наблюдал одновременно за всеми фигурантами, потом переключился на одного – Феликса Матецкого. Чем больше Кирилл наблюдал за ним, тем больше убеждался, что Феликс не тот, за кого себя выдает. Харизматичный Феликс читал книги, старинные бумажные книги, которые брал у профессора. А еще они спорили, причем на равных: профессор слушал Феликса с интересом. Феликс имел редкий дар убеждения, был уверен в себе, эрудирован. Необычный набор качеств для простого работяги.

На закрытых заседаниях Клуба порой звучала очень резкая критика властей. Люди приходили, слушали, кивали и уходили ошарашенные. Но Кирилл знал: это пройдет. Они уйдут из Клуба и только немногие вернутся. А те, кто уйдет, очень быстро все забудут. В сознании сработают защитные механизмы, шаблон вернется на место, и спустя месяц-другой они будут вспоминать о Клубе как о кучке чудаков. Групп, подобных Клубу, появлялось по несколько в год. Их никто не преследовал и не закрывал. Они распадались сами, теряя почти всех своих членов. Самых неугомонных, если они работали в ключевых точках полиса, тихо и без суеты переводили на другую работу.

Феликс с Хелен часто уединялись, пили вино и обсуждали тему свержения власти. Ничего конкретного, никаких зацепок, разговоры на общие темы. Хелен мечтала о построении справедливого общества, Феликс больше упирал на революцию: мол, главное – скинуть власть, а там посмотрим.

Видя, что дело не движется, Кирилл решил пойти ва-банк. Он попросил у Грубера разрешения перейти к активным действиям. Кроме смутного ощущения неправильности, несоответствия, у него ничего не было. Но Груберу нужен был результат, пусть и в нарушение всех протоколов. Скрепя сердце он дал Кириллу карт-бланш.

Из рабочих материалов Клуба Прикладной Истории

…через органы чувств: зрение, осязание, обоняние, вкус и слух – человек получает малую часть информации о реальности. Недостающее достраивает мозг. Каждый, объективно, живет в своей собственной реальности, так называемая «картина мира» – в значительной степени игра ума. Но информации, которую человек получает от органов чувств, достаточно для того, чтобы ориентироваться в пространстве, но недостаточно, чтобы этот мир понимать. Познание происходит через другие источники информации – книги, фильмы, но прежде всего виртуальную среду, которая предоставляет неограниченный мгновенный доступ к любой информации, хоть текстовой, хоть графической.

Получая какую-либо информацию, мы не в силах проверить ее достоверность. Наш мозг сортирует ее, исходя из своей внутренней шкалы. Любому факту присваивается индекс от «полный бред» до «истина в последней инстанции». Причем чаще всего мы присваиваем этот индекс, исходя из достоверности самого источника. Информация из источников, которым мы доверяем, автоматически получает более высокий индекс достоверности, чем информация из источников непроверенных, неизвестных. Доступной информации в разы больше, чем наш мозг может усвоить. Поэтому современный человек сам выбирает себе источники информации. Это приводит к парадоксальному на первый взгляд явлению: у каждого есть своя непротиворечивая картина мира. Двое людей, живущих и работающих рядом, могут иметь диаметрально противоположные взгляды, их картины мира могут различаться как небо и земля. Каждый из них будет искренне верить своему восприятию и так же искренне считать, что все вокруг думают так же, как и он. Это вообще свойственно людям. Но пока один из них не достанет ружье и не выстрелит в другого, тот и не догадается, что его сосед мыслит иначе.

Управляя информационным потоком, можно управлять как отдельным человеком, так и обществом в целом. Целенаправленно и осознанно работая с информацией, можно менять сами условия существования для людей. Не имея в сознании своих инструментов, чтобы отделить правду от лжи, а возможное от невозможного, человек неизбежно оказывается пленником чужой реальности, чужой картины мира. Чужой – значит, кем-то выстроенной. Легко догадаться, что все, от властей до торговых агентов, работают с сознанием других людей не бескорыстно.

Эти технологии появились не вчера. Во все времена элита обрабатывала сознание подданных, чтобы те работали и не бунтовали. Сто лет назад эта работа перешла на новый уровень. С появлением сетей стала возможной индивидуальная, направленная на сколь угодно малую целевую аудиторию, обработка информационных потоков. Например, в начале века многие, живущие в странах так называемого «золотого миллиарда», искренне верили, что живут в свободных и демократических странах. Люди верили в права и свободы, верили в идеологию потребления, хотя на деле прав и свобод у них было намного меньше, чем, скажем, в середине двадцатого века. А раскручивающийся маховик безудержного потребления привел к тому, что все доступные товары были недолговечными и очень низкого качества. Что же до свобод, то развитие систем наблюдения и слежения свело их к минимуму, заодно лишив людей частной жизни. В условиях абсолютной прозрачности всего и всех, простой человек полностью беззащитен не только перед полицией и спецслужбами, но и перед преступным миром.

В наши дни управление сознанием шагнуло далеко вперед. У каждого хай-тека имеется имплант, он подключен к сети и безостановочно получает и отдает информацию. Псевдоразумные компьютерные системы нового поколения, такие как Цербер, способны создать для каждого его личное информационное поле, его картину мира.

Официально цензура запрещена, и Цербер занимается только слежкой и предотвращением преступлений. Это то, что нам говорят, и это то, во что все верят. У нас нет доказательств обратного, но мы уверены, что Цербер искажает информацию, формирует ложную картину мира, скрывая от нас правду.

Еще один инструмент в руках властей – искусственное разделение людей на хай-теков и туземцев. Себестоимость базового импланта – сто евро, а рыночная цена достигает двадцати тысяч. Корпорации, захватившие власть, сознательно поддерживают цены на импланты на высоком уровне, чтобы сделать их недоступными для большинства людей. Принадлежность к классу хай-теков стала наследственной, ведь только хай-теки могут позволить себе купить ребенку имплант. А в зрелом возрасте научиться пользоваться современным имплантом почти невозможно. В результате мы разделены: малая часть, привилегированная, живет в закрытых полисах, пользуясь всеми благами цивилизации. Остальные влачат жалкое беспросветное существование…

Технополис Штильбург, май, 2082

С наступлением темноты жизнь в форштадте замирала. Редкие прохожие спешили по домам, прижимаясь к стенам и избегая освещенных участков. По ночам на улицу вылезали хоронившиеся от дневного света звери, лишь внешне похожие на людей. Неосторожный прохожий рисковал быть ограбленным, изнасилованным – независимо от пола, и даже убитым. Ночные улицы принадлежали преступникам. От агротехнического комплекса, где на гидропонной ферме работала Хелен, до ближайшей станции монорельса было полчаса пешком. На ее месте Кирилл бы заночевал на работе или попросил кого-нибудь подвезти. Но Хелен, как он уже успел убедиться, никого и ничего не боялась. На этом и строился их план. Выйдя через ярко освещенную проходную, она уверенно зашагала по тротуару.

– Объект вышел, движется по Мюллер-штрассе, – сообщил через имплант Грубер.

Никакой нужды дублировать информацию не было. Сидящий в оперативной машине СС Кирилл видел то же, что и оставшийся в отделе Грубер. За обстановкой следили сразу несколько беспилотников с камерами, микрофонами и датчиками. Рядом с Кириллом сидели переодетые в полицейскую форму эсэсовцы, которые, по сюжету, должны были с шумом и грохотом его ловить. Все застыли в томительном ожидании, глядя на медленно ползущую по экрану отметку.

Хелен свернула с Мюллер-штрассе на малолюдную Трифт-штрассе, освещенную только светом из окон домов. Для воплощения в жизнь придуманного Грубером хитроумного плана была нужна темнота. Кирилл позвонил в мэрию и договорился, чтобы освещение отключили под видом плановых работ.

До стоящей в переулке машины было уже рукой подать.

– Приготовиться! – приказал Кирилл. – Все на выход!

Стараясь не шуметь, эсэсовцы полезли из машины. Кирилл свернул видеоконференцию, чтобы экранчик не маячил перед глазами. Теперь он только слышал начальника.

– Отставить, объект остановился, – сказал Грубер.

Кирилл жестом остановил коллег. Повисла напряженная тишина. Кирилл вернулся в машину, сел к экранам. Один из беспилотников следовал за бегущей по проулку Хелен. Огибая мусорные баки, девушка подошла к глухой стене, которой заканчивался проулок, и остановилась. Черно-зеленая картинка с инфракрасной камеры беспилотника качеством не отличалась, но Кирилл разглядел, что кроме девушки в проулке есть еще кто-то, какие-то маленькие фигурки.

– Отто, вы видите, что там происходит? – спросил Кирилл.

– Детишки мучают котенка, а эта дура понеслась спасать, – сообщил Грубер. – Делать ей нечего!

– Работаем?

– Оставайтесь на месте! – рявкнул Грубер.

Даже если они разыграют спектакль, Хелен скорее предпочтет спасти котенка, чем неизвестного мужчину. Операция срывалась на глазах.

Кирилл активировал микрофоны беспилотника и услышал детский плач.

– Ай, тетя, ухо, больно-о-о… – Малолетний садист просил пощады.

– Котику больно тоже! – Хелен говорила по-русски с ужасным акцентом. – Я тебя наказаль, маленький негодяй!

Стоило маленькому негодяю освободиться, как он сразу же заговорил по-другому:

– Ах ты, звезда с ушами! Я брату расскажу, он тебя мехом внутрь вывернет! – с безопасного расстояния прокричал пацан и убежал, размазывая слезы по щекам.

– Работаем? – снова спросил Кирилл.

Грубер ответил не сразу.

– Отставить! Мальчик кому-то позвонил. Операция отменяется, все в машину. Режим полной секретности!

– Есть!

Кирилл жестом подозвал топтавшихся возле машины коллег.

Хелен долго возилась в проулке, затем вернулась на улицу и пошла к станции монорельса. Она прошла мимо притаившихся оперативников, не замедлив шаг. По оттопыренной ветровке Кирилл понял, что девушка забрала котенка с собой. Кирилл кошек любил и мысленно ей рукоплескал. До того он относился к Хелен холодно и отстраненно. Как к объекту. Теперь он увидел в ней человека, причем человека приятного.

Отто Грубер был профессионалом с большим стажем. Он сразу сообразил, что на улицах форштадта, где и взрослые-то чувствуют себя неуютно, простые дети играть не станут. Только очень и очень непростые. Поэтому то, что произошло дальше, для него сюрпризом не стало.

Хелен уже подходила к перекрестку, когда улица внезапно осветилась ярким светом. Из-за поворота на полной скорости выехала машина. Это был большой вездеход с яркими фарами на «кенгурятнике» и дуге безопасности. В салоне гремела музыка. Машины на борогидридном топливе работали почти бесшумно, но эта ревом перекрывала городской шум.

Вездеход догнал Хелен, резко затормозил. Захлопали двери, стихла музыка. Кирилл снова подключился к беспилотнику и весь обратился в слух. На улице стало светло, как днем, качество картинки улучшилось.

– Это она? – спросил по-русски ленивый баритон.

– Она это, она! – запищал детский голосок. – Дай ей, братан!

Кирилл узнал маленького живодера.

– Ну, ты, самка макаки! Ты чего маленьких обижаешь, а? – растягивая слова, произнес обладатель баритона. – Это беспредел, придется ответить…

Фигурки на экране задвигались, охватывая жертву полукольцом.

– Садись в машину, звезда небритая. Отработаешь косяк натурой, в натуре. Мы тебе дадим пососать… дверную ручку. Иди сюда, чё стоишь? Смотри, а то хуже будет!

По пустой улице разнесся издевательский смех: бандиты надрывали животы. Кирилл затаил дыхание. Дрожащие руки вцепились в подлокотники.

– Я есть хай-тек! – крикнула Хелен, отступая. – Я звать полицай!

Отступать оказалось некуда.

– Отто, мы должны вмешаться! Они же ее изнасилуют! – не выдержал Кирилл.

– Оставайтесь на месте! – приказал Грубер.

Припертая к стене Хелен затравленно озиралась. Другая на ее месте потеряла бы сознание от страха или сдалась. Но Хелен Шнитке не из таких. Зря она, что ли, с детства занималась рукопашным боем? С отчаянным криком «кия-я-я!» девушка прянула вперед. Бандитский главарь со стоном сложился пополам, получив кин-гери в пах. Другой бандит схлопотал растопыренными пальцами в глаза. Сразу сосредоточившись на своем внутреннем мире, он потерял интерес к происходящему.

В рядах противника появился разрыв. Хелен вполне могла ускользнуть, если бы не котенок. В горячке боя она напрочь позабыла о том, что за отворотом куртки тяжело дышит изувеченное животное. Котенок упал на тротуар, Хелен машинально нагнулась поднять. Этого времени хватило, чтобы оставшиеся невредимыми бандиты вышли из ступора.

Только Хелен выпрямилась, как на нее обрушился удар. Она успела поставить блок, но уличная драка это не дружеский спарринг в светлом кондиционированном зале. Бандит блока даже не заметил, бицепс у него был толще, чем голова Хелен. Размашистый, круговой «рабоче-крестьянский» удар пришелся в подставленное девичье предплечье. С таким же успехом можно пытаться остановить тростинкой бейсбольную биту.

От удара в висок Хелен отлетела к стене и упала. Главарь, пошатываясь, встал на ноги и заковылял к ней.

– Вот тебе раз! Вот тебе два!

Главарь несколько раз пнул скорчившуюся Хелен носком ботинка. Девушка застонала.

– Нет! Больше никогда, нет! – еле слышно прошептал Кирилл.

Он рывком открыл бардачок, достал свой жетон, оставленный там перед операцией. У сидящего рядом коллеги выдернул из кобуры табельный пистолет и взялся за ручку двери.

– Фон Медем! Стоять! Вернитесь в машину! – закричал Грубер.

Кирилл не обратил на слова начальника внимания. До армии он занимался легкой атлетикой, стометровку бегал за одиннадцать секунд. Тренер бы им гордился: сейчас Кирилл показывал результат не хуже.

Взяв Хелен за руки и за ноги, бандиты понесли ее к открытому багажнику. Внезапно раздался топот.

– Оставьте ее, – одышливо произнес Кирилл, остановившись на границе светового пятна. – Оставьте и уезжайте отсюда.

Он трезво оценивал свои возможности. Этих так просто не раскидаешь, это не еле волочащие ноги туземцы, сидящие на эрзац-пище. Они были чем-то похожи на кегли: рослые, мускулистые, коротко стриженные, одинаковые.

Громилы остановились, опустили Хелен на асфальт и направились к Кириллу.

– А ты кто такой воще, а? Чё, тоже хочешь культяпки красной? Так мы мигом устроим!

Кирилл облизнул губы, попятился. Бандиты по-своему истолковали заминку.

– Боишься, когда страшно? – Смех главаря с готовностью подхватили подпевалы.

Выбора не оставалось. Кирилл хоть и был кабинетным работником, но общую подготовку прошел. На курсах его учили кричать страшным, парализующим преступника голосом. Бандитов остановили не слова Кирилла, не пистолет и не зажатый в левой руке жетон. Их остановил голос, в котором отчетливо слышался звон цепей, казенный дом и долгая дорога.

– СС! Всем стоять! Руки за голову!

– Слы, командир, спокойно! Не прыгай через забор! – вкрадчиво произнес главарь и примирительно поднял руки. – Нас тут уже нет. Нас тут и не было, да?

Боком, не отрывая взгляда от направленного на них пистолета, бандиты забрались в машину. Взревел мотор, вездеход умчался. Улица снова погрузилась в темноту.

– С вами все в порядке?

Кирилл достал фонарик и наклонился к девушке. Та была в сознании и прикрыла ладонью глаза. Видимых повреждений не было, если не считать ссадин.

Кирилл помог Хелен встать. Она стояла скрючившись, прижав к груди руки.

– Нам надо идти. – Кирилл тронул девушку за плечо.

– Руки убери, – глухо, но отчетливо сказала Хелен и отстранилась.

– Как прикажете, – убрал руку Кирилл.

Девушка, покачиваясь, молча смотрела на Кирилла.

– Я прошу прощения! Я не представился! – Кирилл вытянулся и щелкнул каблуками. – Криминаль-инспектор СС Кирилл фон Медем!

На заплеванной вонючей улице вечернего форштадта церемониальное приветствие выглядело до того смешно, что молча наблюдавший за происходящим Грубер не выдержал. Кирилл услышал через имплант хохот начальника, но и ухом не повел.

– Фон Медем, значит… – пробормотала девушка. – Инспектор, надо найти котенка. Он был где-то тут…

В полицейском участке на станции монорельса Кирилла с Хелен сначала приняли неласково. Грязная, растрепанная Хелен и одетый в неброскую одежду Кирилл внешне на хай-теков не походили. Стоявший у входа полицай, грозно помахивая дубинкой, посоветовал им убираться восвояси. На шум выглянул офицер, имплант показал ему звание Кирилла. Отношение поменялось, как по волшебству. Спешно вызвали фельдшера, который оказал Хелен первую помощь и сделал укол обезболивающего. Котенком фельдшер заниматься не стал, посоветовал отвезти в полис. Животное уложили в пластиковую коробку и торжественно вручили Кириллу.

Двое полицаев проводили их до вагона, расталкивая столпившихся у входа на перрон рабочих-гастарбайтеров. В полис ехала очередная смена: официанты, няни, садовники, слесари и прочий обслуживающий персонал, не имеющий разрешения на временное пребывание. Они проделывали это путь дважды в день, по три-четыре часа в один конец. Сутулые спины, угреватые, не привыкшие улыбаться лица, мутные глаза, плохие зубы. Кирилл с Хелен прошли, как сквозь строй, провожаемые взглядами – ненавидящими, завистливыми, но чаще всего – равнодушными.

– Нам повезло, что вы эсэсовец, – сказала Хелен, когда они сели в вагон для хай-теков. – Без вас мне бы не разрешили отвезти котика в полис.

– Определенно повезло, – кивнул Кирилл, – котику…

Они склонились над коробкой. Котенок был жив, хотя один глаз у него висел на ниточках, а сломанные передние лапки вывернуты. Он тяжело дышал, но умирать не собирался.

– Дети очень жестокие, – вздохнул Кирилл. – Цены страданиям не знают.

– А вы знаете? – Глаза Хелен сверкнули.

– Я – знаю!

Кирилл покосился на левую руку. Она никак не напоминала о себе. Кирилл перевел взгляд на Хелен и спросил:

– Как вас зовут?

– Вы же эсэсовец, должны видеть, – улыбнулась уголком рта Хелен.

– Я техник, а не оперативник, допуска не имею…

Грубер молча следил за развитием событий. Не приказывал, не советовал – просто следил. Услышав реплику Кирилла, он не утерпел и сказал:

– Великолепно!

Монорельсовый путь дугой выгибался над Периметром, полосой отчуждения между полисом и форштадтами. Купол полиса с каждой минутой становился все ближе. Хелен с Кириллом – единственные пассажиры вагона, ехали молча.

– Кирилл, скажите, что делал офицер СС в форштадте в такое время и в таком виде? – спросила Хелен, когда поезд приехал на конечную станцию и они вышли из вагона. – Уж не за мной ли вы следили?

Кирилл тут же придумал историю о редком издании книги Марио Бунге «Детерминизм и Причинность», которую ему дал почитать старый знакомый, хозяин букинистического магазина в форштадте. Эта часть истории Кирилла не беспокоила – пусть проверяют, если хотят. Магазин существовал на самом деле, а хозяина Кирилл знал с детства. Тогда тот еще не был букинистом, а работал с отцом Кирилла в одной очень серьезной организации.

В полисе Хелен с Кириллом отвезли котенка в ветеринарную клинику. Девушка отказалась от услуг Кирилла, сказав, что доберется домой сама.

– Хелен, я еще увижу вас? – спросил Кирилл.

Раз знакомство состоялось, хоть и не так, как они с Грубером планировали, надо было пользоваться случаем.

– Нет ничего невозможного.

На прощание Хелен подала Кириллу руку.

Кирилл, оставаясь в образе галантного джентльмена, вместо того чтобы пожать ее, наклонился и приложился губами к ладони. И тут между ними словно искра проскочила. Он не обратил на это внимания, а она списала на статическое электричество. Статика или не статика, но Хелен в тот день легла спать с мыслью о Кирилле.

Вернувшись в отдел, Кирилл не ждал от Грубера ласковых слов, и тот его не разочаровал: немедленно вызвал к себе и устроил выволочку.

– Фон Медем, вы профессионал или наивный юноша? Я не узнаю вас! Вы нарушили приказ! Вы раскрылись перед объектом и поставили под удар всю операцию! Не говоря уже о том, что вы рисковали жизнью офицера СС!

Красный и злой Грубер кругами ходил вокруг стоящего по стойке «смирно» Кирилла, вколачивая упреки, как гвозди в гроб. Кирилл молчал. Он понимал, что начальник во всем прав. Герой, спасающий женщину от насильников, это слишком избито. Хелен, если она не совсем дура, заподозрит неладное.

– Виноват…

– Вы понимаете, что, если они уйдут на дно, все, что мы до сегодняшнего дня сделали, можно будет свернуть в трубочку и засунуть в задний карман?

– Я готов подать в отставку, – вскинул подбородок Кирилл.

– Молчать!!! – взревел Грубер. – Дезертир! Сопляк! Никакой отставки, ра-бо-тать пойдешь! Работать!

Он пружинящим шагом прошелся по кабинету. Встал у окна, сцепив за спиной напряженные руки. Кирилл терпеливо ждал.

– Вы доведете это дело до конца, – не поворачивая головы, произнес Грубер. – И горе вам, если вы еще хоть раз не выполните мой приказ. Фон Медем, вы свободны.

Кирилл щелкнул каблуками и направился к выходу. Слова Грубера догнали его у двери:

– Я бы поступил так же, – тихо сказал Грубер.

Кирилл пожал плечами и закрыл за собой дверь.

На следующий день Кирилл нашел Хелен через социальные сети и назначил свидание. Они встретились в ветеринарной клинике, навестили котенка. Потом им совершенно случайно оказалось по пути.

Они быстро перешли на ты. Сначала Кирилл думал, что ему придется с натугой притворяться заинтересованным. Но скоро он с удивлением поймал себя на том, что ему нравится общаться с Хелен. Он рассказывал девушке о разных пустяках, вспоминал смешные случаи из жизни. Особенно интересовал ее отец Кирилла. Услышав о том, что он сын «того самого фон Медема», она забросала его вопросами. Кирилл не удивился: Готлиб фон Медем был фигурой легендарной. Кириллу его очень не хватало, он с гордостью вспоминал о том, каким был отец. Хелен внимательно слушала. О работе они не говорили, ни слова об СС не прозвучало.

Кирилл вряд ли смог бы объяснить, что его в ней привлекло. Совершенно обычная девушка, среднего роста, формы не выдающиеся. Волосы светлые, некрашеные. Косметикой и парфюмом почти не пользуется, одевается просто. Пластическая хирургия творила чудеса, и в полисе было очень много стильно одетых, красивых, эффектных женщин. Что далеко ходить – Полина была похожа на кинозвезду: длинные ноги, идеально скроенное лицо, остальное тоже на уровне. Рядом с ней Хелен показалась бы серой мышкой. Но от Хелен – не сравнить с холодной Полиной – волнами шло тепло, женский жар, который Кирилл чувствовал даже с закрытыми глазами. Когда они распрощались, он долго не мог прийти в себя. О работе Кирилл не вспомнил.

Кто знает, что было бы дальше, если бы Кирилл узнал о состоявшемся в тот же вечер разговоре Хелен с Феликсом. Для общения они выбрали «луковую сеть».

Теоретически «луковая сеть» была полностью анонимна. Участники сети обменивались между собой зашифрованными пакетами информации. При передаче пакета с сервера на сервер его словно бы «оборачивали» в новый слой шифрования. Потому ее и называли «луковой», по аналогии с головкой лука. Считалось, что она недоступна даже для Цербера.

Хелен вкратце все рассказала Феликсу.

«Это похоже на подставу», – отстучал Феликс в ответ.

«Согласна. Но это значит, что ничего конкретного у них нет, иначе мы давно сидели бы в Башне. Я думаю, что мне стоит поближе с ним познакомиться».

«Ты что, сошла с ума? Спать с эсэсовцем это извращение!»

«Его фамилия фон Медем!»

Феликс долго не отвечал, потом написал:

«Родственник?»

«Сын!»

«Постарайся узнать как можно больше. Вдруг он что-то знает? Держи меня в курсе. До связи», – ответил Феликс и отключился.

Через три дня они забрали котенка из клиники. Тот был еще слаб, но уже охотно подставлял лобастую голову под ласковые руки и урчал, как трактор. Он даже пытался ходить, переваливаясь с боку на бок и подволакивая лапки, забранные в специальные шины.

– Какое чудо! – не сдержала восторга Хелен, пальцем почесывая котенка за ушком.

Котенок преданно смотрел на своих новых друзей уцелевшим глазом, трогательно подергивая хвостиком, похожим на морковку.

– И правда хорош, – согласился Кирилл. – Как мы его назовем?

– Питер… Нет, Шмуэль…

– Сильвер, – предложил Кирилл. – Раз одноглазый…

– Сильвер был одноногий, – тряхнула челкой Хелен. – Но мне нравится – пусть будет Сильвер!

Препирались недолго, и Сильвера забрал к себе Кирилл. Родители Кирилла держали кота, на него было специальное разрешение, без которого нельзя было заводить домашних животных. Они с Хелен купили котенку шикарный вольер и когтеточку – на будущее, когда поправится. А потом Кирилл пригласил ее отпраздновать событие.

Хелен заскочила домой, сменила полувоенные штаны и футболку на платье, и они отправились в ресторан. В Центральном парке, чуть в стороне от прогулочных аллей за ботаническим садом, среди кипарисов располагался небольшой ресторанчик в итальянском стиле. Полногрудая официантка принесла бутылку красного вина, изящные хрустальные бокалы. Кирилл открыл бутылку, разлил вино по бокалам.

– За любовь к животным! – Он поднял свой бокал.

– За животных, которые лучше людей!

Хелен отхлебнула и поверх бокала посмотрела Кириллу в глаза. Себе-то уж можно признаться – темно-карие глаза Кирилла ей нравились, и чем дальше, тем больше. У него был очень теплый взгляд. Когда они встречались глазами, у нее кружилась голова, а мысли о вербовке куда-то улетучивались.

– Бывают люди хуже животных.

Кирилл поставил бокал на стол, отвернулся, уставившись невидящим взглядом в заросли шиповника. Лежащая на столе рука сжалась в кулак. Хелен посмотрела в резко изменившееся лицо спутника и осторожно взяла его за руку.

– У тебя на руке шрам… Не расскажешь, откуда?

Кирилл высвободил руку, спокойно произнес:

– Ты лучше о себе расскажи. Мы столько всего обсудили, а я до сих пор ничего о тебе не знаю.

– Я обычный человек, а может, и не обычный… Или стану необычной. Мир меняется, и мы меняемся вместе с ним, – Хелен улыбнулась.

– Понятно, вопросы в лоб придется для другого случая поберечь, – Кирилл улыбнулся в ответ. – Да, мир меняется, очень быстро меняется. За ним трудно успеть… А может, не нужно успевать! Я вот иногда сомневаюсь…

– Я знаю, в чем ты сомневаешься. – Хелен отсалютовала бокалом. – Ты сомневаешься в правильности происходящего. Ты смотришь, куда катится мир, и говоришь себе: а туда ли он катится? Так?

– Определенно, – кивнул Кирилл, не сводя глаз с Хелен.

Они смотрели друг другу в глаза, пока колокольчик у входа не известил о новых посетителях. Сначала Кирилл принял их за обычную компанию, но потом понял, что это семья. Трое мужей, две жены и нечто неопределенного пола. Наголо бритое, татуированное полуголое существо вели на цепочке за кольцо, продетое в нос. Если верить эсэсовскому импланту, существо было полноправным хай-теком и выбрало такую жизнь само.

Компания чинно расселась за длинным столом. Существу поставили миску у ног. Чавкая, оно принялось есть.

– Ты об этом? – вполголоса сказал Кирилл.

Хелен пожала плечами и быстро показала пальцем куда-то в сторону. Кирилл скосил глаза. За соседним столиком сидели несколько молодых людей. По характерному неряшливому виду и худым бледным лицам Кирилл опознал геймеров-виртоманов. У некоторых из рук торчали разъемы для капельниц – верный признак деградации, когда виртоман переходит на питательные растворы вместо обычной еды. Геймеры обсуждали свои геймерские дела, в разговоре мелькали слова: «шмот», «персы», «артефакты». Чувствовалось, что кроме виртуальных игр их ничего не интересует. Нетронутый торт со свечками наглядно показывал, что привело геймеров в ресторан.

– Понимаешь, Кирилл, можно сидеть сложа руки и вздыхать: куда катится мир? А можно катить его туда, куда считаешь нужным. Выбор твой…

Хелен наклонилась ближе к Кириллу. Он вдохнул запах ее волос и на мгновение потерял самообладание. Чтобы отвлечься, он стал разглядывать посетителей. В ресторане в этот день хватало всяких.

– Разве об этом мы мечтали в детстве? – задумчиво сказал Кирилл, вспомнив слова Жиля. – А ведь все могло сложиться иначе.

– Безвыходных положений не бывает! – сверкнула глазами Хелен.

– Это похоже на подпись к иллюстрациям Камасутры…

До Хелен наконец дошло, и она громко, раскатисто расхохоталась, показывая крепкие белые зубы. Кирилл тоже засмеялся.

Потом они долго гуляли среди диковинных деревьев, сидели на лавочке у пруда с лебедями, слушали пение птиц в бамбуковой роще. Вокруг неспешно прогуливались хай-теки, проносились по велодорожкам велосипедисты в облегающей яркой одежде; прошагал под барабанный грохот отряд юных брейвиков.

Солнце клонилось к закату, но полис и не думал затихать: начиналась ночная жизнь. Редко кто из хай-теков работал полный рабочий день. На личную жизнь и развлечения времени хватало. Когда зажглись фонари и приличную публику на аллеях сменили разнузданные ночные гуляки, Кирилл проводил Хелен до дома. Но не остался – время для этого еще не пришло.

В самом центре Западного форштадта, в двух кварталах от площади, где сходились транспортные потоки, находилась букинистическая лавка. Хозяина лавки в форштадте считали хоть и безобидным, но чудаковатым стариком. И клиенты его были из таких же, как он, городских сумасшедших. В эпоху хай-тека пользоваться таким большим и неудобным носителем информации, как бумажная книга, могли только спятившие коллекционеры. И странное дело, но в форштадте, где выживал сильнейший, букиниста не трогали. Его не грабили, он не вылетал в трубу и даже уличные хулиганы обходили стороной. Казалось, какая-то грозная тень хранила и скрывала магазин от алчных взглядов.

Колокольчик над дверью мелодично звякнул. Кирилл галантно придержал для Хелен дверь. Склонив голову, чтобы не зацепить низкую притолоку, вошел за девушкой. Дверь захлопнулась, наглухо отрезав городской шум.

Внутри пахло старыми книгами. Тусклая желтая лампа под потолком едва освещала дубовую стойку, оставшуюся с тех времен, когда здесь был паб. В глубь лавки рядами уходили забитые книгами полки, теряясь в темноте. На незанятой полками стене висели старинные картины. Ничего не напоминало о том, что снаружи двадцать первый век. Даже телефон на прилавке был старинный, с наборным диском. Каждый раз, когда Кирилл его видел, ему все время хотелось поднять трубку. Он бы не удивился, услышав гудок. Кирилл бросил берет на прилавок, постучал.

– Есть тут кто-нибудь? – громко сказал он по-русски. – Господин Бауэр?

Из-за полок отозвался дребезжащий старческий голос.

– Сейчас-сейчас! Иду-иду!

Шаркая растоптанными туфлями, на свет вышел высокий худой старик.

– Здравствуйте, господин офицер, – слегка поклонился он.

Кириллу бросился в глаза контраст между седой головой, морщинистым лицом и крепкой загорелой шеей. В пронзительном взгляде ни капли старческой немощи. Молодые и цепкие глаза осмотрели Кирилла с головы до ног.

– Я не офицер, – поправил Кирилл.

– Не прибедняйтесь, молодой человек, вам это не идет, – в глазах старика заплясали чертики. – Я пожил на этом свете и, когда вижу офицера, так и говорю.

– Здравствуйте, дядя Конрад! – спохватился Кирилл. – Я очень рад вас видеть!

– И я рад тебя видеть, Кирилл! Ну-ка, познакомь меня со своей очаровательной спутницей!

Кирилл представил Хелен. Старик поклонился и торжественно поцеловал Хелен руку.

– Я есть очень рада знакомству, – смутилась Хелен.

– Вы не говорите по-русски? Ах, я старый дурак, – всплеснул руками хозяин и перешел на немецкий: – Я совершенно упустил из виду, что вы можете не знать русского. Я молю о прощении!

Кирилл прошелся вдоль полок, разглядывая корешки книг. Конрад взял Хелен под руку и увлек в глубь магазина.

– Давно ко мне не заходили столь прекрасные юные дамы! Я сделаю вам кофе, особенный кофе по особенному рецепту… О, вы не знаете, какой у меня кофе! Такой кофе когда-то умели варить только в Старом Яффо и в Праге, и то не во всех кофейнях!

Старик щелкнул переключателем. За полками обнаружился уютный уголок: несколько кресел вокруг круглого столика и торшер. Хелен села в кресло, чувствуя себя неловко: с чего вдруг такая честь? Но отказываться не стала, побоялась обидеть радушного хозяина. Букинист суетился вокруг нее, то наливая кофе, то пододвигая вазу с печеньем, то предлагая плед.

– Вы каждого клиента так встречаете? – удивилась Хелен.

– Сказать правду, у меня их почти нет, клиентов, а те, что есть, давно ко мне ходят и стали, не побоюсь этого слова, друзьями. Взять хотя бы Кирилла! Скажу вам по секрету, вам неимоверно, сказочно повезло с ним. Он тоже особенный, как его отец…

– Вы знали его отца? – подобралась Хелен.

– Знал ли я Готлиба фон Медема? О, мы были лучшими друзьями. Он был постоянным клиентом моей лавки. Круг по-настоящему интеллигентных людей стал очень узок в последние десятилетия. Чума, война… Так что нет ничего удивительного в том, что все мы в конечном итоге собрались в одном месте. Я доставал ему книжки для Кирилла. – Букинист многозначительно поднял палец. – Иллюстрированные русские сказки. Маленький Кирилл их очень любил.

Кирилл, стоявший за шкафами, улыбнулся. На его взгляд, старый зубр переигрывал. Хотя в его словах не было ни капли лжи. Он действительно доставал сказки, которые маленькому Кириллу читала няня. Потрепанные, с пожелтевшими от времени страницами, но при этом очень интересные. Вот только в то время дядя Конрад носил генеральские погоны. Лавка появилась позже.

– Расскажите о нем, – попросила Хелен.

– О Готлибе? Вы все знаете и так: посмотрите на своего спутника. Они очень похожи – отец и сын; не внешне, разумеется, внутренне. Кирилл такой же напористый, целеустремленный и уверенный в себе человек, как и его отец…

Старый букинист добрых два часа развлекал Хелен разговорами, а на прощание подарил коллекционное издание стихов Уильяма Блейка.

– Чудесный старик, – сказала Хелен на обратном пути. – Он русский?

Кирилл объяснил, что дядя Конрад немец, просто помешан на русской литературе, как и отец Кирилла. Это была полуправда – отец Кирилла хотел, чтобы сын знал русский, и покупал ему книги. Даже прислугу нанял русскую. Но любовь к языку тут была ни при чем.

Кирилл мог бы многое рассказать о Конраде Бауэре, настоящая фамилия которого была Пильгер. О том, как молодой художник нарисовал карикатуру на Мухаммеда и стал объектом охоты. Как в родной стране для него не нашлось безопасного угла. Как он переезжал с места на место, как его всюду преследовали исламисты: плевали, бросали камни. А власти просвещенной демократической Европы смотрели на травлю сквозь пальцы, чтобы не задевать чувства верующих. Однажды на дом, где жил художник, напала банда фанатиков. Жену изнасиловали и убили у него на глазах, перерезали глотки детям – годовалым близнецам. А художника оставили на потом. Его спас сосед-студент, левый активист с аристократической фамилией фон Медем. После того как полиция закрыла дело «за отсутствием подозреваемых», фон Медем резко сменил политические взгляды. А художник надел военную форму и вернул долг с процентами… Но такие истории лучше не рассказывать юным особам.

Вагон монорельса был полон. Из форштадта возвращались гуляки, измотанные бурной ночью в увеселительном квартале. Кто-то громко, на весь поезд рассказывал в подробностях об оргии с малолетками, в которой участвовал.

Кирилл молча смотрел в окно. С высоты эстакады он видел привычную для Периметра картину: голая, безжизненная поверхность, изрытая воронками, с торчащими тут и там башенками автоматических пулеметов и огнеметов. Среди воронок кое-где чернели обгоревшие туши животных, по глупости зашедших в запретную зону. Подходы к полису надежно охранялись от любого вторжения.

Они сошли на первой же станции и пошли пешком. Дом Хелен оказался по дороге. Кирилл довел ее до дверей квартиры. Хелен зашла внутрь, а он остановился у порога.

– Ну же, мужчина, – Хелен выглянула из прихожей, – ты меня весь день обнимал… На словах. Пришло время обнять по-настоящему. Пойдем…

Серо-зеленые глаза и рассыпавшиеся светлые волосы делали ее похожей на русалку. Она взяла Кирилла за руку и мягко, но настойчиво потянула в квартиру. Он не сопротивлялся.

Технополис Штильбург, май, 2069

Оркестр играл бравурный марш. Весеннее солнце горело на меди труб и начищенных до блеска ботинках. Две сотни молодых парней, только что окончивших курс молодого бойца, отправлялись к новому месту службы. На перроне не протолкнуться. Сверкали новенькие кокарды и нашивки. До прибытия поезда оставалось полтора часа. Солдаты наслаждались последней возможностью пообщаться с родными и близкими.

Кирилл стоял в кругу приятелей и любезничал с сестрой сослуживца. Девушка кокетничала и строила ему глазки, они обменялись адресами электронной почты, но Кирилл знал, что она не станет его ждать.

Пришел отец. Они с Кириллом вышли в зал ожидания. Охранявший вход гаупт-ефрейтор и не подумал возражать, глядя на седого, увешанного боевыми наградами оберста. Когда Кирилл с отцом проходили мимо, ефрейтор вытянулся в струнку.

– Как мама? – спросил Кирилл.

Отец приехал прямиком из больницы.

– Без изменений, – махнул рукой отец. – Какие могут быть изменения?

– Жаль, что меня не отпустили к ней, – нахмурился Кирилл.

– Ни к чему тебе видеть маму такой! Пусть она останется у тебя в памяти здоровой и веселой. Так будет лучше. Ладно, сын, давай о другом поговорим. У меня к тебе серьезный разговор. Прежде чем ты уедешь на фронт, ты должен узнать…

– Да какой там фронт, – махнул рукой Кирилл. – Я же оператор комплекса огневой поддержки, «фантазер». Буду в тылу сидеть и роботом управлять. Самое страшное, что может случиться, – кофе на брюки пролью.

– Война всегда война, сын. – Отец словно бы не заметил, что Кирилл его перебил. – Думаю, ты это поймешь со временем. Но хватит болтать, времени у нас немного, а я должен успеть рассказать тебе…

* * *

Часы уцелели чудом. Раньше, до войны, их было по две штуки на каждую платформу, теперь остались только одни. Солнечные панели исправно подзаряжали батареи, и часы служили верой и правдой, даже оставшись в гордом одиночестве. Стоявший на перроне офицер в форме бундесвера глянул на наручные часы и отметил, что уцелевшие часы отстают на одну минуту. Офицеру на вид было не больше тридцати, на его плечах сверкали серебром погоны оберст-лейтенанта. Он потер седой висок и сгорбился.

Стоявший рядом с ним сержант обеспокоенно взглянул на белое как мел, лицо офицера.

– Командир, с вами все в порядке?

– Да. – Офицер выпрямился и расправил плечи.

Он не спал уже третьи сутки, у него сильно болела голова, но подчиненным об этом знать незачем.

– Озолс, за мной! – приказал офицер и зашагал к вокзалу.

Он не стал выговаривать сержанту за излишнюю фамильярность. Война стерла границы между ветеранами. Они прошли через ад, и те, кто выжил, стали братьями, независимо от чинов. Полтора года боев, потерь и отступлений…

Над Старой Европой реяло зеленое знамя ислама. Многочисленные и вооруженные до зубов солдаты Халифата наступали на всех фронтах, убивая любого, кто не соглашался принять ислам. Свободный мир на глазах сжимался. Полыхал юг России. На востоке Украины напор турецких частей с трудом сдерживали русско-украинские соединения. Давно пали Германия и Польша. Теперь очередь дошла до Латвии и Белоруссии. Остатки армий НАТО, оставшихся верными присяге, с боями откатывались на восток. Перед ними рекой текли беженцы, наполняя страхом сердца жителей пока еще незатронутых войной земель. Европейцы проигрывали войну, окончательное поражение было лишь вопросом времени. Проигрывали, но не сдавались. Не сдавался оберст-лейтенант фон Медем, не сдавались солдаты ставшей легендарной Балтийской бригады, которыми он командовал.

В начале войны фон Медем был командиром резервного батальона бундесвера. Через месяц тяжелых кровопролитных боев от него осталась неполная рота. К тому времени объединенное командование поняло, что национальные части себя изжили. Батальон отвели на переформирование и развернули в бригаду, пополнив остатками разбитых соединений. Костяк составили немцы. Кроме них в бригаде были поляки, евреи, латыши и эстонцы, чехи, мадьяры, шведы. Поначалу фон Медему пришлось жестко пресекать межнациональные споры, но после нового витка боев, когда бригада провела на передовой три недели, все разногласия отошли на второй план. Солдаты стали братьями по оружию. Бригада отчаянно дралась в Польше и Литве и отступила, оставляя за собой наспех сколоченные кресты, которым не суждено было простоять долго: «бородатые» не щадили христианских могил.

В Риге в бригаду влились остатки латвийской армии. В ожесточенных уличных боях им удалось остановить наступление войск Халифата. За это бригада получила название Балтийской. Затем ее перебросили в Белоруссию, на отдых, оказавшийся слишком коротким: фронт рухнул.

Население в страхе бежало на восток. Единственным боеспособным соединением на пути противника оставалась бригада. Три с лишним сотни бойцов – и на батальон не наскрести, одно название, а не бригада, с горечью думал фон Медем, шагая к зданию вокзала. Было по-осеннему холодное утро. Под каблуками начищенных до блеска ботинок трещал лед замерзших за ночь луж.

Передовой отряд бригады, разведрота на вездеходах под командованием лейтенанта Райхерта, занял станцию еще ночью. С первыми лучами солнца к перрону подошел эшелон с остатками бригады.

От вокзала осталась половина. Стеклянный свод зала ожидания обрушился внутрь вместе со стенами. Правое крыло сложилось, точно карточный домик, превратившись в груду ощетинившихся арматурой обломков. Вечером сошел с рельсов поезд, перегородил путь, и на станции застряло несколько составов с беженцами. На ночь людей устроили в здании вокзала. А утром, перед рассветом, «бородатые» накрыли станцию ракетами.

На руинах копошились люди. Среди маскировочных курток солдат мелькали яркие комбинезоны пожарно-спасательной службы и русского МЧС. За полтора года на войне фон Медем видел и не такое, и беспокоиться не стал. Райхерт доложил обстановку: почти всех раненых вытащили, беженцев перевели в рядом стоящее здание вокзала пригородных линий.

К офицерам подошел человек в синей куртке МЧС и стал быстро говорить по-русски.

Фон Медем жестом остановил его и позвал сержанта. С помощью Озолса удалось найти общий язык. По словам эмчеэсника, отряд спасателей работал в Белоруссии уже месяц. Когда фронт подошел ближе, их эвакуировали на поезде – том самом, что вез беженцев. Никто из спасателей не пострадал. Как только закончился обстрел, они принялись вытаскивать пострадавших. Сейчас пытаются добраться до тех, кого завалило обломками. Выживших почти не было – здание вокзала построили еще при Сталине, без стальных балок и бетонных плит. Под обломками практически не осталось пустот, где мог кто-то уцелеть.

Райхерт выглядел плохо – красные от недосыпа глаза, дрожащие руки. Но смотрел твердо и докладывал четко.

– Хорошо, работайте, – кивнул фон Медем. – Что там с путями?

– Расчищаем. Я послал людей искать железнодорожников. Локомотивы надо заправить, проверить пути и все такое. Плохо, что людей нет: кого эвакуировали, кто сам уехал. Разрешите продолжать?

Фон Медем отпустил лейтенанта. Подошел к руинам, зашел внутрь. Грязные и усталые спасатели не обратили на него никакого внимания. Один, увидев, что фон Медем стал карабкаться по куче обломков вверх, с криком оттолкнул его. Озолс, как тень сопровождавший командира, поднял винтовку и щелкнул предохранителем. Спасатель, увидев красно-бело-красную нашивку на рукаве сержанта, что-то прошипел сквозь зубы. Озолс рванулся к нему. Казалось, сержант убьет не раздумывая.

– Не сметь! – Фон Медем с силой дернул Озолса за локоть.

Тот не стал спорить с командиром, отошел, бормоча под нос что-то неразборчивое.

– Спроси его, они проверили ту часть? – Фон Медем показал на кучу обломков у правого крыла.

Озолс спросил у ближайшего спасателя, тот коротко кивнул и вернулся к работе. Даже спустя много лет фон Медем не мог сказать, отчего его вдруг потянуло туда, что заставило рыться в обломках. На глазах у удивленного сержанта он стал разгребать кирпичи, пробираясь к оставшейся целой стене.

– Озолс, тащи лом! – бросил он через плечо.

Озолс принес не один лом, а два, и стал рядом с командиром. Они раскидали кучу кирпичей у стены. Сержант громко захохотал.

– Что такое? – спросил фон Медем.

– Ленин, – показал Озолс и снова согнулся в приступе смеха. – Мы откопали Ленина!

Из-под обломков показалось белое гипсовое лицо с бородкой. Фон Медем, уже готовый плюнуть и отойти, вдруг напрягся.

– Подожди, тут что-то еще, – бросил он Озолсу и принялся отбрасывать в сторону кирпичи и доски. Увидев кровь, сержант посерьезнел и бросился помогать. Вскоре среди мусора мелькнула человеческая рука. Снизу вдруг послышался истошный детский плач.

– Здесь выжившие! Ребенок! – крикнул фон Медем.

На крик сбежался народ. Спасатели оттеснили военных и принялись за дело. Спустя несколько минут из-под завала с величайшими предосторожностями достали крохотный пищащий сверток.

– Вот так штука, – почесал в затылке Озолс. – Ленин-то, паскуда, ребенка спас. Если б не статуя, раздавило бы сопляка, как его мамашу.

Гипсовый Ленин, падая, убил мать… и спас ребенка, загородив от падающих обломков. Стоящие вокруг мужчины замолчали, поняв, что увидели чудо.

– Мальчик или девочка? – спросил фон Медем.

Внезапно пересохшая глотка заставила голос задребезжать.

– Мальчик, – ответил с русским акцентом один из спасателей.

– Вот что, Озолс, – фон Медем повернулся к Озолсу и приказал: – Бери документы матери, попробуй найти родственников или кого-то, кто знал эту семью.

– А ребенка куда? – спросил говоривший по-немецки спасатель.

– Мы о нем позаботимся.

Спасатели о чем-то заспорили, потом говоривший по-немецки протянул ребенка фон Медему.

– У вас ему будет лучше всего, – сказал спасатель.

Мир рушился, и спаянный боевой отряд оказался самым безопасным местом.

Фон Медем взял малыша на руки. Младенец посмотрел на него и улыбнулся беззубым ртом. Мужчина тронул ребенка за нос. Детские пальчики сомкнулись вокруг мизинца. На глаза офицера навернулись слезы. Он отнес ребенка к поезду, отдал военврачу и направился в штабной вагон.

Там его уже ждали офицеры. Командир первого батальона, капитан Домбровский, стал объяснять, показывая на карте:

– Я расставил людей по точкам. Мы контролируем подходы к станции, есть мобильная группа – резерв. Два беспилотника уже в воздухе, держим все в радиусе трех километров под наблюдением. Связь со штабом так и не восстановлена.

Фон Медем посмотрел на заместителя по электронной разведке и наблюдению, лейтенанта Бен-Элиягу.

– Все спутники связи одновременно исчезли с экранов, – доложил лейтенант.

– Командир, надо что-то решать, – вперед вышел майор Вайс, начальник штаба. – У нас на хвосте целая дивизия. Помощи ждать не от кого. В таких условиях выполнять приказ, который отдал сутки назад какой-то штабной болван, не знающий обстановки…

– Майор Вайс, – стальным голосом сказал фон Медем.

Вайс встал по стойке «смирно».

– Хочу вам напомнить, что мы все еще в армии, а не в банде. Мы давали присягу! У нас есть приказ удерживать узловую станцию до семнадцати ноль-ноль. И мы его выполним! Приказы не обсуждаются! Я не потерплю здесь демократии! – осадил фон Медем попытавшегося что-то сказать Домбровского.

Короткими рублеными фразами командир изложил план действий на ближайшие двенадцать часов.

Передовые отряды противника наступали бригаде на пятки, и фон Медем готовил им «теплую» встречу. Мобильные группы снайперов, стрелков и гранатометчиков под командованием капитана Домбровского заняли позиции вокруг станции. За уцелевшим зданием развернули гаубичную батарею.

– На путях стоят гражданские составы, проследите, чтобы локомотивы заправили как можно быстрее. Я хочу, чтобы к двенадцати ноль-ноль все гражданские покинули станцию. В первую очередь отправлять женщин и детей. Не хватало еще, чтобы этот бродячий цирк путался у нас под ногами, когда начнется бой. Всем все ясно?

Офицеры кивнули. Фон Медем пошел в купе переодеваться. Офицер не может себе позволить быть похожим на бродягу. Даже во время тяжелых боев за Ригу, когда каждая минута отдыха была на вес золота, фон Медем находил время побриться, привести в порядок одежду и почистить ботинки. За чисткой ботинок его и застал вернувшийся сержант.

Родственников он не нашел. Женщина с ребенком ехала одна, села в поезд вечером, а ночью поезд разбомбили. Фон Медем пролистал окровавленный паспорт. Светлана Ковалева, гражданка Российской Федерации. На странице «дети» значился сын Кирилл, в графе «супруги» прочерк.

– Озолс, ты веришь в судьбу? – задумчиво спросил фон Медем.

– После Риги у нас в бригаде неверующих не осталось, – серьезно ответил сержант. – Думаете оставить ребенка себе?

– Да, – коротко ответил фон Медем.

У него не было детей. Они с супругой пытались завести ребенка, но не получалось. Она предлагала ему развестись и найти другую женщину, которая сможет родить, но он наотрез отказался.

– Это судьба, – задумчиво сказал фон Медем и положил паспорт в карман. – Значит, Кирилл… Знаешь, Озолс, это знак надежды, лучик света в кромешной тьме. Все рушится, кругом кровь и смерть, и кажется, что воевать больше не за что… А потом появляется новая жизнь, и надежда рождается заново. Это судьба, Озолс!

– Значит, мы их остановим, командир? – спросил зачарованный Озолс.

– Не только остановим. Мы их погоним обратно! – Фон Медем стукнул кулаком по столику. – Погоним эту сволочь до той вонючей дыры, откуда они вылезли, и загоним назад! Да так, чтобы они больше никогда не выползли на свет! Каждого бородатого ублюдка, всех до одного!

Дверь в купе была открыта, громкий голос командира разнесся по вагону. Подняв голову, фон Медем обнаружил, что на него из коридора смотрят солдаты.

– Что смотрите?! – рявкнул фон Медем. – Победа будет за нами! Ясно?

– Так точно! – от рева луженых глоток задрожали стекла.

В окно заглянуло солнце, и видевшие фон Медема подчиненные клялись потом, что вокруг командира разливалось сияние.

Смертельно усталый оберст-лейтенант прилег, приказав сержанту разбудить его в час дня, но поспать ему не дали.

– Командир, проснитесь! Там у вокзала буза!

Озолс тронул командира за плечо.

Фон Медем протер глаза, глянул на часы: полдвенадцатого. Выглянул в окно, но вокзала не увидел – к привокзальному перрону подали поезд. Он повернул голову и вопросительно посмотрел на Озолса.

– Только подошел поезд, как толпа бросилась его штурмовать. Бабу какую-то затоптали, наших помяли. Сейчас там драка. Майор Вайс послал меня за вами…

Фон Медем выругался и стал торопливо одеваться.

Было слышно, как по ту сторону поезда беснуется толпа. Выстрелы, крики, топот, женский визг сливались в жуткую какофонию.

– Сюда, командир. – Озолс влез на подножку и открыл ключом дверь одного из вагонов.

В тамбуре стоял мрачный, как туча, майор Вайс.

– Они смяли наше оцепление и прорвались к поезду. Три вагона уже захвачены, остальные мы успели запереть. Они лезут в окна, пока нам удается их сдерживать.

– Почему не стреляли? – Фон Медем чуть не сорвался, но удержал себя в руках.

– Стрелять в гражданских? Я не могу отдать такой приказ, – щека Вайса дернулась.

Фон Медем задумался. Было слышно, как со звоном разлетаются обращенные на перрон окна. Устало матерились солдаты, отбиваясь от лезущих в поезд беженцев. В дверь тамбура ломились с той стороны, кто-то яростно дергал дверную ручку. Фон Медем взялся за рацию:

– Солдаты, говорит командир. Приготовиться к ведению огня залпами по моей команде. Стрелять поверх голов. Особо наглых разрешаю стрелять на поражение. Приготовились!

По вагону прокатился звук щелкающих затворов.

– Огонь!

Хлестнул дружный залп. Над вокзалом с карканьем закружились потревоженные вороны. Восемьдесят стреляющих одновременно винтовок создают несравнимый ни с чем звуковой эффект. Противник сразу понимает, что ему противостоит организованная сила. Залп – еще и психологическое оружие. Одиночные выстрелы толпу не смущали, но залп – другое дело.

– Огонь! Огонь! – командовал фон Медем.

Толпа разбегалась. После четвертого залпа перрон опустел. Перед вагонами осталось несколько тел. Все, кто мог передвигаться, скрылись в здании вокзала. Фон Медем открыл дверь поезда и вышел на перрон. Внезапная тишина оглушала.

– Все наружу, кроме пулеметчиков. Выставить оцепление, – скомандовал фон Медем. – К поезду никого не подпускать.

Солдаты повалили из вагонов.

– Вот уроды, детей подавили, – сплюнул Озолс, склонившись над растерзанным трупом девочки лет десяти.

– Командир, что будем делать с теми, кто уже в вагонах? – спросил Вайс.

В захваченных вагонах было тихо, напуганные стрельбой беженцы прислушивались.

– Мне нужен мегафон, – приказал фон Медем.

Один из подчиненных Озолса принес мегафон.

– Эй, там, в вагонах! Даю пять минут, чтобы очистить поезд. Через пять минут откроем огонь на поражение! Время пошло!

– Лихо, – одобрительно кивнул Озолс.

Фон Медем сунул ему мегафон, и Озолс повторил по-русски то, что фон Медем сказал по-немецки.

– Вайс, расставить перед вагонами солдат, пулеметы туда. Приготовиться открыть огонь по моей команде, – приказал фон Медем.

– Есть! – не стал спорить Вайс.

Солдаты выстроились цепью перед вагонами, взяв окна на прицел. Но стрелять не пришлось – увидев, что военные настроены серьезно, беженцы, опасливо озираясь, стали по одному покидать вагон.

– Фашисты! – проходя мимо фон Медема, презрительно бросил один из них. Озолс скривился и плюнул себе под ноги.

– Вот ублюдки, а! Все как один здоровые мужики, ни баб, ни детей. Всех обогнали. Выживает сильнейший, однако.

– Озолс, вы говорите по-русски. Возьмите отделение, возьмите себе в помощь спасателей и организуйте посадку в вагоны. Сначала семьи с детьми и женщин. Любые попытки сопротивления жестко подавлять!

– Вот это дело, командир! – Озолс кинулся выполнять приказ.

– Все эти жертвы припишут нам, – покачал головой Вайс.

Фон Медем махнул рукой: он выполнял свой долг. Порядок есть порядок и так будет, пока он жив.

Из окон вокзала на них смотрели десятки ненавидящих глаз.

Под руководством Озолса посадка беженцев прошла спокойно. Всем хватило места, вагоны были обеспечены всем необходимым, водой и продовольствием. Выбитые стекла заделали фанерой. Ровно в час дня последний состав с беженцами покинул станцию. Фон Медем проводил его взглядом и облегченно вздохнул.

– Командир, обед готов, – доложил зам по тылу и повел офицеров к столам, накрытым у входа в уцелевшее здание.

Война, как известно, войной, а обед по распорядку. Зам по тылу даже скатерти раздобыл.

– Там внутри все загажено, я решил, что лучше на воздухе поедим, – объяснил он.

Фон Медем согласился: на воздухе так на воздухе.

Спокойно пообедать не получилось. Фон Медем съел второе и стал пить кофе, как вдруг начался обстрел. Первая мина рванула у разрушенного вокзала, попав прямо в лежащий на перроне советский герб. Когда рушился вокзал, герб, украшавший фронтон, упал вниз и каким-то чудом остался цел. Гипсовые осколки пролетели над головами обедающих и врезались в стену вокзала.

– Все в укрытие! – скомандовал фон Медем.

Сержант вытаращился на сидящего на стуле командира. Тот спокойно глотнул кофе и посмотрел на Озолса сверху вниз. Наученные войной, при первом же хлопке солдаты попадали со стульев на землю. Они смотрели на безмятежно пьющего кофе командира и не верили своим глазам.

– Кофе вкусный, сержант, – фон Медем улыбнулся. – Кстати, я отдал приказ уйти в укрытие.

Он почему-то был уверен в собственной неуязвимости. Будто кто-то сверху сказал ему: не бойся.

– А вот хрен тебе, – пробормотал Озолс, встал, пододвинул стул и сел напротив командира.

Глядя на них, стали подниматься остальные, но фон Медем прикрикнул, и солдаты кинулись в укрытие. Мины стали рваться ближе.

– Хамишь, сержант. – Фон Медем отсалютовал Озолсу чашкой.

Тот ничего не ответил и налил себе кофе.

Раздавшийся рядом взрыв мины сорвал с головы фон Медема фуражку. Вокруг засвистели осколки.

– Пожалуй, надо все-таки укрыться, – заорал, не слыша себя, оглушенный фон Медем, глядя на оставшуюся в руке фарфоровую ручку; остальное смело осколками.

Фон Медем подобрал фуражку, махнул Озолсу рукой и направился ко входу в вокзал. Зайдя внутрь, отряхнул брюки, подмигнул изумленно таращившим глаза на него солдатам и сел на раскладной стул.

– Минами лупят, – подал голос спрятавшийся за колонной Вайс. – Значит, они уже близко.

Командир взялся за рацию:

– Бен-Элиягу, поднимайте в воздух ракетные беспилотники. Надо подавить эту батарею.

Из окна вокзала фон Медем видел, как суетились на открытой платформе в середине эшелона техники, расчехляя квадрикоптеры и подвешивая к ним ракеты. Не прошло и двух минут, как машины взмыли в воздух и улетели на запад. За вокзалом глухо заухали гаубицы. Командир артдивизиона капитан Эрикссон, не дожидаясь приказа, начал контрбатарейную борьбу.

Воспользовавшись затишьем, офицеры перебрались в штабной вагон. Фон Медему доложили о потерях и повреждениях. Одна из мин разворотила крышу пустого пассажирского вагона. Вспыхнул пожар, оперативно потушенный группой борьбы за живучесть. Потерь среди личного состава не было.

– Райхерт, берите своих людей, выдвигайтесь вот к этой станции, – фон Медем показал на карте.

Райхерт откозырял и пошел будить своих людей. Вскоре точки, обозначающие вездеходы разведроты, подползли к восточному краю тактического экрана и исчезли. Вовремя: с западного края уже появились красные отметки.

Два разведывательных беспилотника, вооруженные только камерами и инфракрасными датчиками, служили бригаде глазами и ушами. Паря над полем боя на недосягаемой для стрелкового оружия высоте, они снабжали информацией о происходящем внизу центральный компьютер, который анализировал ее, обобщал, привязывал к топографическим картам и транслировал на боевые компьютеры солдат и командиров. У каждого солдата был такой компьютер, с опускающимся на левый глаз экраном, отображавшим местонахождение друзей и врагов. Беспилотники вместе с боевыми компьютерами и спутниками превращали каждое отделение, каждый взвод в единое целое. Сидящий в штабе командир видел всю картину целиком на большом, во всю стену, экране.

– Бронетехника с пехотой. Пока немного, около роты пехоты, плюс танк или что там у них, – наметанным глазом оценил Вайс.

– Прощупывают, – кивнул фон Медем и приказал: – Работайте, Вайс. Это передовой отряд. Создайте у них впечатление, что нас тут хотя бы полк. Пока они не знают, сколько нас, можно надеяться. Если мы им как следует врежем, они остановятся и начнут разворачиваться в боевые порядки.

Вайс кивнул, надел наушники и сел в кресло, развернувшись к экрану. Лучший тактик в бригаде, он хорошо знал, что делать. Фон Медем посмотрел в окно. Часы на перроне показывали ровно полтретьего.

На большом экране остальные офицеры видели, как Вайс маневрировал взводами, отделениями, отдельными солдатами. Спокойным голосом, будто на учениях, он отдавал приказания, нажимал на кнопки, подсвечивая приоритетные цели. Красных отметок становилось все больше, они теснили зеленые, отжимали к вокзалу. Балтийцев было намного меньше, но они не бежали, а отходили, огрызаясь огнем. Почти всю бронетехнику бригада потеряла в предыдущих боях, но ей было чем ответить. Одна за другой группы гранатометчиков докладывали о подбитых танках противника. Балтийская бригада оказалась крепким орешком. «Бородатые» гибли один за другим, проклиная белых дьяволов с их сатанинской хитростью и изворотливостью. Бой кипел уже на привокзальной площади. Все подразделения бригады отошли к вокзалу. Фон Медем приказал сворачивать гаубицы. Ответный огонь бригады стал слабеть, но, пока вокзал находился в руках балтийцев, противник не мог пересечь площадь. Понимали это и «бородатые». На здание вокзала обрушился шквал огня. Отдельные группы боевиков просочились по путям в дальние станционные постройки. Вокруг эшелона засвистели пули.

– Командир, я рекомендую начать отход, – ровным голосом произнес Вайс.

– Бригада покинет станцию согласно приказа, – так же спокойно ответил фон Медем.

– Воздух! На нас идут вертушки! – доложил следящий за радаром Бен-Элиягу.

– Дивизион ПВО на выход, – приказал фон Медем.

На крыши вагонов вылезли солдаты с переносными ЗРК. В хвосте эшелона раздалась скороговорка автоматической пушки. На платформах впереди и сзади эшелона стояли гусеничные ЗСУ со скорострельными многоствольными пушками. Встретив сопротивление, вертолеты отвернули, стрекот удалился. Огонь противника стал стихать. Красные точки отползли.

Пройдет не меньше двух часов, пока враг перегруппируется, подтянет резервы, прикинул фон Медем.

– Готовимся к отходу, господа. Отличная работа!

Пехотинцы стали стягиваться к эшелону. Последними ушли снайперы. Фон Медем вышел на платформу и стал ждать, поглядывая на чудом уцелевшие часы. Показалась последняя группа. Один из солдат был ранен и мешком висел на плечах у товарищей. Командир слез с платформы на пути и помог. Наконец последний солдат скрылся в вагоне. На перроне остался только командир.

– Вайс, все солдаты вышли? – глянув на часы, спросил по рации фон Медем.

– Так точно, командир, все.

– Тогда отходим. Передайте на локомотив: трогаемся!

Локомотив дал гудок, предупреждая об отходе, затем еще один. Поезд тронулся и поплыл вдоль платформы. Фон Медем бросил последний взгляд на вокзал, точно пытаясь сфотографировать его на память, быстрым шагом догнал удаляющийся вагон, ловко запрыгнул на ступеньку. Солдаты втащили его в тамбур. Мимо проплыли чудом уцелевшие часы. Они показывали ровно семнадцать ноль-ноль.

* * *

– Так вот почему у меня русское имя… Я не ваш сын, – пробормотал изумленный Кирилл.

– Ты наш сын, – возразил отец. – Мы вырастили тебя, воспитали. Мы любим тебя! Наша с мамой любовь важнее крови. Ты – наш сын, и всегда будешь нашим сыном. То, что тебя родила другая женщина, ничего не меняет.

Он положил руку Кириллу на плечо.

– А почему ты мне это рассказал? – выдавил из себя Кирилл.

– Ты имеешь право знать о своем происхождении. Когда тебе исполнилось восемнадцать, мы с мамой хотели тебе обо всем рассказать. Но ты уходил в армию, и я решил, что надо подождать, пока ты не окончишь курс молодого бойца.

– Вы не пытались найти моих родственников?

– Пытались, но фамилия Ковалев одна из самых распространенных в России. А архивы и базы данных пропали… Что было дальше, ты знаешь: я отвез тебя в Санкт-Петербург, к маме…

Кирилл вспомнил затопленный город, куда они с классом ездили на экскурсию, и кивнул. О том, что было дальше, знал каждый школьник Федерации: война быстро переросла в ядерную, потом и в бактериологическую. Началась Великая Война, за ней пришла Чума, чуть не уничтожившая человечество. Прежде чем появилась вакцина, в живых оставался один из десяти землян. Африка обезлюдела, Европа лежала в руинах, и одичавшие собаки выли на пепелищах когда-то блистательных городов.

Гаупт-ефрейтор подошел к увлеченным беседой отцу и сыну.

– Извините, господин оберст, объявлена посадка…

На прощание отец обнял Кирилла.

– До свидания, сын! Всегда помни, что ты – фон Медем!

Гаупт-ефрейтор нетерпеливо кашлянул. Кирилл разомкнул руки, подхватил свой вещмешок и поспешил на перрон. Отец смотрел ему вслед. У выхода Кирилл оглянулся. Больше он никогда не видел отца живым.

Технополис Штильбург, май, 2082

Восходящее солнце окрасило облака над полисом в нежно-розовый цвет. Кирилл сидел на балконе, смотрел на парк, расстилавшийся четырнадцатью этажами ниже, и слушал пение птиц. Легкий ветерок холодил мокрые после душа волосы. На лице играла мечтательная улыбка.

С тихим шорохом отъехала дверь, и на балкон вышла Хелен. Из одежды на ней были только шлепанцы. Кирилл посмотрел на нее, и улыбка стала шире.

– Кофе? – спросила Хелен, усаживаясь в кресло напротив Кирилла.

Кирилл кивнул, не сводя с нее глаз. На балкон выкатился домашний робот и остановился между кресел. На плоской крышке парили две чашки. Кирилл взял чашку, глотнул, откинулся на спинку кресла, щурясь, как объевшийся сметаны кот. Он вспоминал вчерашний вечер… и ночь.

Глядя на размякшего, счастливого Кирилла, Хелен с удивлением поняла, что ей нравится смотреть на него. Такого никогда не было – чтобы на ее балконе, в ее кресле утром сидел мужчина, и ей было приятно на него смотреть. Чтобы перевести разговор в деловое русло, Хелен пришлось поднапрячься.

– Скажи, ты любишь свою работу?

– Что?

Кирилл удивленно уставился на Хелен. Он не сразу смог переключиться, вернуться с небес на землю.

– Определенно люблю, – не сразу ответил он.

– Ты служишь не народу, а кучке зажравшихся политиканов, – Хелен замолчала, подбирая слова.

Обычно она за словом в карман не лезла, но сейчас почему-то ничего не приходило в голову. Хелен лихорадочно вспоминала, что говорили в Клубе.

– Демократии нет, есть олигархическая диктатура, прикрытая фиговым листком выборов. Цербер следит за каждым нашим шагом. СС защищает привилегии избранных, подавляя свободу остальных!

– СС стоит на страже закона и порядка и защищает покой граждан Федерации, – Кирилл процитировал устав Санитарной Службы и улыбнулся.

Улыбался он не словам Хелен, просто ему было хорошо: он наслаждался каждым мгновением, каждым взглядом.

– Ты служишь ублюдкам! Свобода – наивысшая ценность. Если ты этого не понимаешь, значит ты такой же, как они! – срывающимся голосом закричала Хелен.

Она вскочила и, как зверь в клетке, забегала по балкону, выкрикивая лозунги про подавление свобод, про системы слежения, отменившие личную жизнь, про зажравшихся хай-теков. Выходило фальшиво и неубедительно. Поймав устремленный на нее мечтательный взгляд, Хелен оборвала гневную речь на середине фразы.

– Ты красивая, – сказал Кирилл.

Он не вслушивался в слова, а молча любовался. В гневе Хелен была прекрасна.

Ее точно ледяной водой окатили. Она разозлилась, но не на Кирилла, а на себя. Ей хотелось говорить и делать совсем другое, но вместо этого она несла какую-то пафосную чушь. Хелен поняла это, успокоилась, села напротив Кирилла. Взяла чашку, глотнула еще теплый кофе.

– Хотелось бы еще встретиться. – Кирилл дотронулся чашкой до чашки Хелен. – Когда и где?

– Приходи сегодня вечером к нам, в Клуб. – Хелен сказала совсем не то, что собиралась.

Сперва ей захотелось послать его куда подальше. Ни один мужчина не разговаривал с ней так. Хелен была сильным человеком и привыкла быть активной, в том числе и в постели. Она вспомнила вчерашний вечер и улыбнулась: Кирилл ее удивил. Когда за ними закрылась дверь, Хелен увлекла его на кухню. Кирилл был как деревянный, она чувствовала, насколько он напряжен. Она приготовила ему коктейль. Он залпом выпил и словно замер. Хелен медленно стала его раздевать. Оставшись без одежды, Кирилл точно проснулся. «Раздевайся», – хрипло произнес он, и Хелен, к своему удивлению, беспрекословно подчинилась.

Она вспомнила это и улыбнулась. Они смотрели друг на друга, два счастливых человека.

От Хелен Кирилл поехал прямо в отдел. Стоило ему войти, как его вызвал начальник.

– Кирилл, если выплывет наружу ваша вчерашняя… эскапада, вашей карьере конец. Вы понимаете? – Грубер заглянул Кириллу в глаза.

– Так точно, понимаю, – кивнул стоящий навытяжку Кирилл.

– Вы можете быть спокойны, я запись уничтожил. Так что это пока останется между нами, – сказал Грубер, сделав ударение на слове «пока». – У меня к вам вопрос, очень серьезный вопрос. Вы понимаете, что она вас вербует? И в постель затащила именно для этого?

– Знаю, но ничто не помешает мне свои обязанности выполнять, – твердо сказал Кирилл.

Примерно в это же время такой же вопрос, почти дословно, Феликс задал Хелен. И получил такой же ответ. И, как Кирилл, Хелен слукавила, выдавая желаемое за действительное. Все было серьезно… серьезнее, чем они думали.

Кирилл вернулся в свой кабинет. Думая, чем бы заняться, он неожиданно вспомнил о соседе. Лег на кушетку, соединился с Цербером и дал команду показать его квартиру.

Женщина порхала по кухне, напевая себе под нос модный мотивчик. На сковородке что-то скворчало, подпрыгивала крышка кастрюли. Кирилл, видевший, как готовят еду только в учебных фильмах, засмотрелся.

Никто в полисе не готовил сам – с этим отлично справлялся автоповар. Когда он был маленьким, мама вроде бы что-то пекла сама… а может, и не пекла. Детские воспоминания Кирилла больше напоминали пачку старых, разложенных не по порядку фотографий. Что было, в какой последовательности, да и было ли вообще, он наверняка сказать не мог.

Кирилл принялся за работу. Поверхностное сканирование тут же показало отсутствие импланта – значит, женщина не хай-тек. Все гастарбайтеры в полисе носили карточки со встроенным чипом, но внутри частного владения их разрешалось снимать. Карточки не было, определить личность женщины не получилось.

Использовать датчики «умного дома» для биометрического сканирования было не лучшим вариантом, но ничего другого не оставалось. Кирилл запустил программу и стал ждать. Результат его не удивил: женщина не значилась ни в одной базе данных. Кирилл засомневался. Ему вдруг стало жаль эту женщину, которую выгонят в форштадт. Но, с другой стороны, порядок есть порядок. Раз эта женщина в полисе нелегально, он обязан доложить, ведь это его работа. Даже не работа – служба, ведь он давал присягу. Кирилл ухватился за эту мысль, спрятался за нее и торопливо отстучал короткое сообщение «физикам», в отдел силового обеспечения.

Приведя в порядок дела, Кирилл поехал домой, переодеться перед визитом в Клуб Прикладной Истории.

«Физики» среагировали на сигнал быстрее обычного. Кирилл рассчитывал, что они придут проверять соседей на следующий день, но просчитался. Выходя из лифта, он услышал шум. Подойдя к своей квартире, он увидел, что соседняя дверь открыта. В квартире что-то со звоном разбилось, послышался треск ломающейся мебели и глухие удары, затем донесся истошный женский крик. Кирилл заглянул. В прихожей стояли двое в форме Санитарной Службы.

– Работает СС! Проходим, не задерживаемся! – Один повернулся и увидел Кирилла.

– Погоди, – остановил его второй.

У того был командирский допуск. Имплант указал ему место службы и звание Кирилла. Чуть понизив голос, командир доверительно сказал Кириллу:

– Нелегалов ловим.

В глубине квартиры раздался крик. «Физики» сразу забыли о Кирилле и бросились внутрь. Кирилл остался у входа, не в силах переступить порог. Под ложечкой противно засосало: он представлял, что сейчас увидит. Хотелось уйти, спрятаться, не видеть и не слышать.

Из квартиры выволокли упирающегося соседа, заломили руки и поставили лицом к стене. Два дюжих «физика» зорко следили за ним. Сосед с натугой повернул голову. Кирилл увидел белое как мел лицо с черными от ужаса губами. Шум в квартире не утихал.

– Ах ты, сука! – взревел мужской голос. – Держи ее, лови!

Чуть не сбив Кирилла с ног, в коридор, выпучив глаза, выскочила женщина. В одном халатике, с растрепанными волосами, босая. Следом вылетели красные, разъяренные «физики». Женщина кинулась по коридору на балкон. Кирилл бросился за ней, пытаясь остановить, но не успел. Одним прыжком она оказалась у перил, перелезла на другую сторону и застыла. Кирилл выбежал на балкон.

– Стой, дура! Нет! – срывая голос, крикнул он.

Женщина повернула голову. Ветер откинул волосы, Кирилл отшатнулся, пораженный отразившимся на лице отчаянием. Она что-то шептала, но слова уносил ветер. «Физики» вылетели на балкон, ринулись вперед, точно носороги. Женщина отвернулась, отпустила перила, наклонилась и исчезла. Кирилл навсегда запомнил развевающиеся на ветру волосы, последнее, что он видел. Кирилл подбежал к перилам, посмотрел вниз. До земли было сорок восемь этажей. Он успел увидеть, как ее тело отлетает, ударившись о выступ, и падает на столик одного из ресторанчиков, облепивших подножие башни.

– Зачем? Зачем? – Кирилл вцепился в перила, едва не вывалившись вслед за женщиной. – Почему она это сделала?

– Дык, браток, кому ж на каторгу-то охота? – равнодушно пожал плечами подоспевший командир «физиков».

В Евро-Азиатской Федерации пенитенциарных учреждений не было. Нарушителей изгоняли из полисов в форштадты, особо опасных высылали в удаленные поселения, где они и жили, отрезанные от мира. В отделе даже фильм показывали о жизни высланных за Уралом. Деревянные дома, коровки пасутся – пастораль.

– Каторгу?!

– В Тронхейме стройка века, рук не хватает…

Прочитав месяц назад в приказе про непонятные «принудработы», Кирилл принял их за разновидность таких поселений. Но каторга?! Слова «физика» прозвучали как бред сумасшедшего.

«Физик» правильно истолковал выражение лица Кирилла:

– Вы там, в наружке, вообще, что ли, приказов не читаете? Всех нелегалов на принудработы, а хай-теков, которые им помогают, из полиса пинком. И правильно, я считаю! Полис не резиновый!

Кирилл вернулся в коридор. На нем лица не было. «Физик» презрительно усмехнулся: тоже мне, офицер наружки. Он искренне считал, что хлюпикам в СС не место.

– Ну, что там с бабой, командир? – спросил державший инженера мордоворот.

– Сиганула с балкона, – махнул рукой командир. – Вызывай отдел очистки, пусть внизу приберут.

– Фашисты! Убью!

Услышав о смерти подруги, инженер озверел. Маленький щуплый сосед с легкостью, присущей лишь обреченным, разбросал державших его «физиков» и бросился на командира.

Эсэсовец спокойно сделал два шага назад и потянул из кобуры тазер. Иглы впились в грудь нападавшего, раздался треск, запахло озоном. Инженер свалился без сознания. Командир брезгливо махнул рукой. Бесчувственное тело унесли к лифту.

Кирилл на ватных ногах пошел домой. С щелчком дверного замка из него точно вынули стержень. Он сполз по стене и долго сидел на полу в прихожей, уставившись в стену невидящими глазами.

В Клуб Кирилл чуть не опоздал. Дверь арендованного для заседаний конференц-зала закрылась за ним, заскрежетал в замке ключ. На окна опустили жалюзи. При виде такой «конспирации» Кирилл мысленно усмехнулся: дети, иначе не скажешь.

Собрание в этот раз выдалось скучным. Профессор вещал без огонька и, на взгляд Кирилла, говорил банальности. Офицеру СС мантры про управление сознанием и чуть ли не зомбирование народных масс давно наскучили. Кирилл сидел в углу, стараясь быть как можно незаметнее. Его мутило, он никак не мог забыть покончившую с собой женщину.

Хелен сидела в первых рядах и о чем-то перешептывалась с Феликсом. Вместо обычного наряда – камуфляжных штанов и ковбойки, она надела платье. Когда профессор выдохся, объявили перерыв. Все вышли в холл размяться. Кирилл с интересом разглядывал собравшихся. Многих он узнал – просматривал их досье, а за некоторыми даже следил. Он знал, например, что вон та дама в красном, кроме двух официальных мужей, имеет еще и любовницу, а в Клуб ходит в поисках приключений. А вон тот худощавый юноша – постоянный клиент психоаналитика. Народ был разный, всякой твари по паре, но в основном интеллигенция, с приставкой «гнилая»: бездельники, имитирующие бурную деятельность. Кирилл терпеть их не мог. Мечтать о революции, которая первым делом лишит тебя теплого места и привилегий, по его представлению, мог только глупец.

Оставив Феликса, Хелен подошла к Кириллу, протянула стакан с апельсиновым соком. Кирилл поблагодарил. Он почувствовал спиной взгляд, повернулся и не удивился, увидев горящие ненавистью глаза Феликса.

Феликса, настоящая фамилия которого была совсем не Матецкий, друзья называли «Железным Феликсом». Всю сознательную жизнь он сражался с системой, которую Кирилл защищал. Феликс боролся против любой власти и любого принуждения. Не потому что его кто-то принуждал: он просто не мог иначе. Вылетев из колледжа с «волчьим билетом», Феликс не опустил руки. В Метрополисе не было ни одной андерграундной группы, в которой бы он не состоял. Большинство таких групп оказались не подпольем, так, кучки скучающей молодежи, по сути, субкультура. Поиск «настоящей» борьбы привел Феликса в анархическую группу, готовившую серию терактов. В группе оказался провокатор, и незадачливых террористов все время «вела» Санитарная Служба Метрополиса. Их взяли, осудили и отправили на каторгу. Отсидев срок, Феликс тут же взялся за старое. Его снова посадили, на этот раз пожизненно. Но он сумел сбежать из строго охраняемой тюрьмы в Метрополисе и перебрался в Штильбург, где стал набирать новую группу.

Глядя на Кирилла, Феликс медленно закипал. Таких, как этот эсэсовец, он не любил – понимал, что пока они на стороне системы, ему не победить. Это не погруженный в виртуальные игры доходяга, превратившийся в растение. Этот из тех хай-теков, что мнят себя хозяевами жизни. Уверенный, спокойный, симпатичный. И двигается легко, заметно, что он в хорошей физической форме. Такие нравятся женщинам, отметил Феликс и почувствовал укол ревности. Хелен ведь для него нарядилась, для этого чертова эсэсовца. И сок поднесла, дура влюбленная…

Поймав неприязненный взгляд Феликса, Кирилл украдкой показал средний палец. Феликс дернулся, как от удара током. Кирилл не любил революционеров, не мог им простить смерти отца. А Феликс, Кирилл это чувствовал, был как раз из таких. Мгновенно вспыхнувшая неприязнь оказалась взаимной.

– Ты плохо выглядишь. – Хелен взяла Кирилла за подбородок и заглянула в глаза.

– У меня неприятности на работе, – поежился Кирилл.

– У меня тоже, – призналась Хелен.

Один из ее подчиненных, рабочий из форштадта, потерял руку. Во время погрузки товара сунул руку между контейнеров. Грузовик дернулся, контейнеры сдвинулись, и от руки осталась куча кровавого тряпья, висящего на остатках сухожилий. Рабочего отвезли в больницу, то, что осталось от руки, ампутировали. Оплачивать больничный счет пришлось Хелен. Никакой страховки у рабочего не было: простым работягам это не по карману. А бесплатная медицина давно ушла в область преданий.

Вдобавок ко всему руководство фермы отказалось выделить семье пострадавшего хоть какие-то деньги. Хелен отыскала в полисе хозяина агропромышленного концерна и обратилась напрямую к нему. Результат оказался предсказуем: явившись на работу, она обнаружила на столе письмо об увольнении.

– Мы собираем деньги, – закончила она свой рассказ. – Человек остался без средств к существованию, а у него семья…

– Я готов поучаствовать.

Кирилл открыл банковскую программу, Хелен скинула ему номер счета, на который нужно перечислить деньги. Но перечислить деньги он не успел.

– Не нужны нам твои кровавые деньги. – Феликс подкрался и рванул Кирилла за плечо. – Нам ничего не нужно от таких, как ты! Эсэсовец проклятый! Все из-за вас!

Кирилл развернулся к Феликсу.

– Если ты еще раз ко мне прикоснешься, я тебя ударю, – пообещал он.

– Ударит он! Давай, бей! Для этого общество вас содержит, учит! Вот зачем мы платим налоги – чтобы откормленная, натренированная фашистская сволочь безнаказанно била нас! Ведь ты работаешь на меня! На нас! Мы платим тебе зарплату!

Разговор привлек внимание. Как только слушатели поняли, что Кирилл – офицер СС, зал мгновенно опустел. Осталась только Хелен. Она недоуменно переводила взгляд с одного на другого. Феликс приплясывал на месте, кривлялся. Казалось, у него двигался каждый мускул. Кирилл взглянул в его неестественно расширенные зрачки и понял, что с Феликсом что-то не так. Но жалеть его не стал:

– Не ты платишь мне зарплату. Тех налогов, что ты заплатил, мне не хватит даже на кошачий корм. Вы не революционеры, а придурки, никому не нужные, бесполезные придурки! Вместо того чтобы работать и хоть какую-то пользу приносить, вы собираетесь здесь, о том, как хорошо будет без СС жить болтаете. Вы не проживете! Если не будет нас, ваши любимые пролетарии будут делать с вами все, что захотят…

Закончить Кирилл не успел. Феликс замахнулся и ударил его в лицо. Кирилл без труда отвел медленный и слабый удар и вполсилы ударил Феликса основанием ладони в нос. Обычно такого хватало, чтобы охладить пыл задиры. Из носа хлынула кровь. Но Феликс не обратил на удар внимания и кинулся на Кирилла.

Кирилл стал отступать, ожидая, пока драчуну надоест махать руками. Он по-прежнему не хотел бить Феликса. Но тот не унимался. Тогда Кирилл, дождавшись очередной серии нескоординированных махов руками, отступил в сторону, дал Феликсу пролететь мимо и, зацепив пальцами за подбородок, рванул вверх и на себя. Феликс рухнул на спину. Кирилл сел сверху, отработанным движением заломал руку.

– Сатрап! Душитель свободы! – хрипел Феликс, пытаясь вывернуться из захвата.

Хелен смотрела на них, брезгливо поджав губы.

– Что он принимает? – спросил Кирилл.

– Крэк. Сделай с ним что-нибудь, пока он сам себя не изувечил!

Кирилл кивнул, чуть сместился в сторону и провел удушающий прием. Феликс потрепыхался и затих. Кирилл проверил пульс, дыхание – все было в порядке.

– Он будет жить, – сказал он и поискал, чем бы вытереть руки.

Хелен протянула ему бумажную салфетку. Кирилл вытер руки и перенес бесчувственное тело в угол, на диван.

– Поехали? – предложила Хелен.

– А как же он?

– Сам разберется, большой уже мальчик, – махнула рукой Хелен, и они поехали домой.

Вызов Грубера застал Кирилла уже у дверей. Пришлось Кириллу извиниться перед Хелен и ехать в отдел.

– Фон Медем, прекрасная работа! – Грубер довольно потирал руки. – Ну, что вы стоите, давайте сюда салфетку! Я сам прослежу, чтобы анализ ДНК провели как можно скорее. Если Матецкий не тот, за кого себя выдает, мы это скоро узнаем! Объявляю вам благодарность!

Кирилл полез в карман и достал салфетку. Вытерев руки от крови, он не нашел поблизости урны и машинально положил салфетку в карман. О работе он тогда не думал.

– Служу Федерации! – Кирилл щелкнул каблуками.

Больше ничего его в отделе не держало. Результаты анализа Кирилла не беспокоили. Выходка Феликса убедила его, что Клуб никакой опасности не представляет. Революционеры так себя не ведут. Об этом он и собирался доложить Груберу.

Придя на следующий день на работу, Кирилл первым делом справился насчет анализа. Результатов не было, обещали после обеда.

– Кир! – Пробегавший по коридору Ройтман остановился у дверей кабинета. – Поздравляю! Отличная работа!

Кирилл удивленно уставился на него.

– Я про нелегалку! И как ты сообразил соседей проверить, ума не приложу, – затараторил Ройтман. – Я с тобой точно карьеру сделаю, ведь результат-то на меня записали! Если мой план сработает, я и подземных наловлю. Я уже к Бисмарку ходил насчет премии. Точно дадут, как считаешь?

Ройтман уже искренне считал своим предложенный Кириллом план. Кирилл поморщился, на душе было гадко. Он вышел из кабинета и столкнулся с Жилем. Хоть одно нормальное лицо в этом террариуме, подумал Кирилл. Жиль не ответил на приветствие, кресло вильнуло, объезжая Кирилла. Жиль скрылся в кабинете.

– Жиль, что случилось? – Кирилл остолбенел.

– Отличная работа, фон Медем, поздравляю, – не поворачивая головы, сказал Жиль.

Дверь закрылась прямо у Кирилла перед носом, как затвор, щелкнул замок.

– Жиль?! Да что с вами всеми такое, а? – Кирилл сжал кулаки.

Он прошелся по отделу. Ему вдруг захотелось с кем-то поговорить, но все с головой ушли в работу. Кирилл вернулся к себе и тоже вошел в винет: работы у него за эти дни накопилось немало.

До конца рабочего дня оставалось совсем немного, когда с Кириллом связался Грубер.

– Вы оказались правы, фон Медем! Судя по анализу ДНК, Матецкий – не тот, за кого себя выдает. На самом деле это Феликс Борисов, террорист и убийца. У него на счету двое наших товарищей из Метрополиса. Четыре года назад его приговорили к пожизненному заключению, но он сумел сбежать!

У Грубера сверкали глаза: наконец-то сдвиг в казавшемся мертвым деле.

– И что теперь? – спросил Кирилл.

– «Физики» уже в пути, берем всех! От нас он не уйдет! Готовьтесь к повышению, фон Медем! – Грубер отключился.

Кирилл сорвал с головы обруч интерфейса. В ушах у него стучало: «берем всех… берем всех». Всех – и Хелен в том числе. Кирилл сел и обхватил голову руками, вскочил, снова сел. Они возьмут Хелен, его Хелен… Он и сам не заметил, когда стал считать ее своей.

Кирилл обвел взглядом кабинет. На стенах висели памятные знаки, грамоты за отличную службу, перечеркнутые фотографии – пойманные наркоторговцы, убийцы, педофилы.

– К чертям все! В унитаз! В дерьмо!

Кирилл сорвал со стены грамоту в рамке и с размаху швырнул об пол. За ней последовали другие. Вскоре кабинет выглядел так, будто в нем разорвалась бомба. Кирилл в бешенстве топтал прошлую жизнь и выл, как волк в полнолуние.

– К черту все… Пусть идет, как идет…

Задыхающийся Кирилл без сил опустился на кушетку. Но сидеть и ждать, пока за его женщиной едут «физики», было выше его сил. «Человек неизбежно оказывается пленником чужой реальности, чужой картины мира», – вспомнил он один из текстов Клуба. «Все, что вокруг нас, – ложь», – сказал Жиль. Неужели он прав? Жиль! Вот у кого можно спросить совета.

Кабинет Жиля был дальше по коридору. Кирилл забарабанил в закрытую дверь.

– Жиль, открой!

Внутри было тихо. Кирилл, уже не сдерживая себя, стал бить в дверь ногами. Бесполезно. Жиль, если и слышал его, открывать не собирался. Кирилл, уже не думая о себе, кинулся назад в кабинет, трясущимися руками надел интерфейс и зашел в «луковую сеть».

Хелен уже собиралась уйти с работы домой, но сменщица запаздывала. Хелен дорабатывала последние дни перед увольнением и могла уйти и так. Да и должность начальника смены, по сути, синекура. Рабочие прекрасно знали, что надо делать, а тем, кто забывал, – напоминал неотступно следящий за каждым искусственный интеллект.

Прождав четверть часа, она еще раз проверила, все ли на месте, и уже собиралась встать, как вдруг древний рабочий терминал, стоящий в офисе, тренькнул: пришло сообщение. Хелен заколебалась. Можно было оставить его сменщице, пусть разбирается. Хелен вздохнула и притронулась к сенсорной панели. Экран засветился, выпрыгнуло сообщение в красной рамке: «За тобой едут из Санитарной Службы. Они все знают. Беги».

Хелен шумно выдохнула. На мгновение у нее закружилась голова, но она быстро пришла в себя.

Феликс шел по университетскому кампусу и беседовал с профессором Кларком. Хелен вышла на связь и срывающимся голосом закричала, что группа раскрыта. Феликс не растерялся. Он развернулся и быстро пошел к выходу в парк. Наблюдавший за этим сотрудник наружки удовлетворенно кивнул: начальство приказало брать подозреваемых без лишнего шума, чтобы информация не просочилась в социальные сети. Группа захвата, уже подъехавшая к кампусу, получила новый приказ.

Феликс трусцой побежал между деревьями, удаляясь от людных аллей. В этом месте парк больше напоминал лес. Вскоре он услышал стрекот винтов и на бегу улыбнулся: все шло по плану. Выбежав на поляну, Феликс остановился. Он достал из кармана трубочку с кокаином, высыпал немного на руку между большим и указательным пальцем, втянул ноздрями. Жизнь сразу заиграла новыми красками. Стрекот приближался, нарастая с каждой секундой.

Над поляной, приминая воздушным потоком траву, завис квадрикоптер с символикой Санитарной Службы.

– Борисов, вы окружены, сопротивление бесполезно! – прогремел голос из динамиков.

Феликс ухмыльнулся и показал квадрикоптеру средний палец. В квадрикоптере жест оценили. Оставляя в воздухе дымный след, под ноги Феликсу упал серебристый цилиндр. Клубами повалил газ, революционер скорчился и упал на колени, прижимая к груди сумку. Квадрикоптер приземлился, разгоняя лопастями облако газа. Открылись двери, и на траву одновременно выпрыгнули три человека, с головы до ног затянутые в черное. Безликие, ощерившиеся харями противогазов, похожие на роботов «физики» пошли к скорчившемуся на траве Феликсу.

Наблюдавший за арестом из отдела Грубер облегченно вздохнул: главного подозреваемого взяли. Остальное – дело техники. Но в следующее мгновение случилось то, чего никто не ожидал: Феликс встал с колен. «Физики» остановились, удивленные переменой, произошедшей с жертвой.

Феликс сунул руку в сумку и достал продолговатую серебристую коробку. Профессиональным взглядом Грубер опознал защищающий от сканирования контейнер.

– Уходите, у него бомба!

Революционер открыл коробку. Следящие системы предупреждающе взвыли, но поздно, слишком поздно для вооруженных лишь тазерами «физиков» – огнестрельное оружие в полисе было под запретом. Феликс достал из коробки большой многозарядный автоматический пистолет. Баланс сил оказался не в пользу закона.

Феликс улыбнулся, не разжимая губ, направил пистолет на квадрикоптер и нажал на спуск.

До квадрикоптера было около тридцати метров. Для хорошего стрелка – не расстояние, тем более если пистолет с целеуказателем. Стекло квадрикоптера украсилось паутиной трещин вокруг оставленных пулями дыр. Обе пули попали в пилота: одна в грудь, вторая в голову, чуть ниже правого глаза. «Физики» бросились бежать, но тщетно: пулю не обгонишь. Несколькими выстрелами Матецкий уложил двоих. Третий замер у самого квадрикоптера.

– Стой, если хочешь жить. Руки держи высоко, чтобы я их видел!

«Физик» послушно поднял руки. Феликс подошел, держа того на прицеле, зашел со спины и ударил рукояткой пистолета по затылку. «Физик» упал. Феликс завел ему руки за спину и защелкнул наручники. Оставив поверженного защитника правопорядка валяться в траве, революционер подошел к квадрикоптеру, выбросил мертвого пилота и сел в кресло. На кровь он не обратил ни малейшего внимания. Его интересовала приборная панель.

– Заблокировать управление, живо, – приказал Грубер, сообразивший, что ищет Феликс.

Пока операторы наружки искали способ перехватить управление, Феликс нашел то, что искал. Поддев кончиком ножа неприметную заглушку, он сдвинул влево переключатель. Квадрикоптер перешел в автономный режим. Феликс вылез из машины, быстро избавил лежащего без сознания «физика» от противогаза, пояса с оружием и разгрузочного жилета. Рывком поднял пленника на ноги. «Физик» уже очнулся, но все еще не мог прийти в себя и шатался, тараща бессмысленные глаза. Феликс с трудом удержался от того, чтобы не вмазать по сытой щекастой морде.

– Пошли, любезный друг. Ты умеешь водить квадрикоптер? – Феликс поволок пленника к квадрикоптеру, за шиворот втащил в десантный отсек. – Неважно, я зато умею. Ты не против со мной прокатиться?

Он выковырял из носа фильтры-противогазы, выбросил на траву и захлопнул дверь.

Квадрикоптер взмыл в воздух. В западной части купола в этот день для проветривания открыли часть сегментов. Феликс направил машину туда, а сотрудники СС только зубами скрипели, провожая удаляющийся аппарат. Пока в квадрикоптере был их коллега, стрелять они не могли.

Учебный лагерь «Фенрир», окрестности технополиса Тронхейм, июнь – сентябрь, 2083

Железную дорогу федерального значения можно было бы смело заносить в список чудес света. Ни в одной стране ничего подобного не было. Строительство началось сразу после образования Федерации и длилось до сих пор. Железная дорога протянулась от Тронхейма до границы с Поднебесной и соединяла все шестнадцать крупных полисов. Расстояние между рельсами было четыре метра, ширина вагона – шесть. В купе первого класса, многокомнатных, с ванной и туалетом, пассажиры чувствовали себя лучше, чем дома. Два десятка огромных двухэтажных вагонов, настоящий город на колесах, тянул сверхмощный локомотив. Двигался поезд со скоростью триста километров в час. Это делало его одним из самых быстрых средств передвижения в мире. Состав мог взять столько груза, сколько средней величины корабль. Автомобильные перевозки отошли на второй план. Основной грузопоток шел по железной дороге.

Вагону, в котором ехали новобранцы, до первого класса было далеко: минимум удобств, отсеки с многоэтажными нарами, решетки, неоткрывающиеся окна из бронестекла. Уголовники сразу заняли лучшие места и засели играть в карты. Кирилл залез на верхние нары, где пролежал почти всю дорогу.

Путь до Тронхейма занял всего шесть часов. Молодые солдаты, ничего кроме своих форштадтов не видевшие, прилипли к окнам.

– Вот это да! Это что, море?

– Фиорд, деревня! Какое ж это море, если напротив берег вон видно, – снисходительно пояснил кто-то из старших.

Поезд замедлил ход, сбоку поползли портовые постройки. Часть зданий еще строилась, всюду торчали краны, сверкали огни сварки.

Тронхейм, главные морские ворота Федерации. Именно отсюда, из Тронхейма, наперехват крейсирующим в Атлантике кораблям Халифата выходили на охоту «волчьи стаи» субмарин. Отсюда под охраной гордых линкоров и авиаматок выходили конвои. Через этот порт шла вся заморская торговля – с оставшейся христианской Южной Америкой, с лоскутными государствами Америки Северной. За портом возвышался купол полиса. Поезд проследовал мимо без остановок; Тронхейм остался позади.

Поезд остановился. В вагон с дубинками наперевес ворвались ефрейторы, матом и зуботычинами стали выгонять новобранцев наружу. Кое-как загрузили в грузовики, повезли в учебный лагерь.

Лагерь, как положено военному, по периметру был обнесен забором с идущей поверх спиралью Бруно, а вход защищал ощетинившийся пулеметами КПП, обложенный мешками с песком. По прибытии всех построили на плацу перед казармами. Кирилл обрадовался: казармы выглядели вполне прилично. Но радость оказалась преждевременной: его и всех не прошедших курса пехотной подготовки отвели в палаточный лагерь, где единственным каменным строением оказались туалеты и душевые.

Распоряжались всем молодые, подтянутые инструкторы в званиях от обер– до гаупт-ефрейтора с бамбуковыми палками в руках: для облегчения понимания и придания ускорения.

Новобранцев с грехом пополам построили. Приехал командир учебного батальона, обер-лейтенант, и пошел вдоль строя. Кричать ему не требовалось – всем выдали тактические компьютеры с наушником.

Кирилл поморщился: от офицера несло перегаром.

– Ублюдки! Мясо! Вырожденцы, на! Вы – отбросы общества, которые, вместо того чтобы сгнить за решеткой или еще где, завербовались в армию, на. Вы думали, тут вам будет лучше, чем в той вонючей дыре, откуда вы родом? Облом! Здесь вам быстро выпишут билет на тот свет! Вот эти клоуны, которые мнят себя инструкторами, будут учить вас тому, что знают, а знают они меньше, чем болт у комара. Но все это потерянное время, потому что вы ни хрена ничему не научитесь! Даже если вы ни одного экзамена не сдадите, вас все равно туда отправят. Но мне на это, честно говоря, покласть. Вас убьют, а мне новых пришлют, на! И я им скажу то же самое, что сейчас сказал вам, но они, опять же, ни хрена не поймут. Поэтому я вам говорю – делайте что хотите, не слушайте инструкторов. Вас все равно отправят туда, где большинство из вас сдохнет! Но если кто-то хочет сдохнуть раньше – добро пожаловать. Три нарушения дисциплины, три замечания – и здравствуй, стенка! Тут вам не гражданка и прав у вас никаких нет. Тут у вас есть право сдохнуть, когда я разрешу, на! Понятно? Можете не отвечать, недоделки!

Стоящих в строю за солдат не принял бы даже слепой. Офицер презрительно кривил губы, раздавал затрещины, бил в выпяченные животы.

– Ты кто? – Взгляд командира зацепился за обтянутые галуном погоны Кирилла и ленточку медали.

Офицер покачнулся. Кирилл вытянулся в струнку. Поедая начальство глазами, объяснил, что срочную он служил «фантазером», а пехотного курса обучения не прошел, поэтому его и отправили в учебку.

– Ефрейтор! – Обер-лейтенант подозвал инструктора. – Как закончите, этого ко мне.

Ефрейтор щелкнул каблуками. Офицер, потеряв к новобранцам всякий интерес, зашагал прочь.

– Значит так, новобранцы, слушай сюда! – в наушниках послышался другой голос. – Я унтер-офицер Вейкс, командир учебной роты. И вы, недоноски, будете меня слушаться…

Унтер понес такую ахинею, что Кирилл почти уснул. Из дремоты его вывел толчок соседа: новобранцев разбивали на взводы и отделения. Кирилл устроился на нижнем этаже двухъярусной койки в огромной, человек на восемьдесят, палатке. Пришел инструктор и повел его к командиру.

Офицеру на вид было уже под сорок, для офицера возраст солидный. Вечный обер-лейтенант, «меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют, а до пенсии рукой подать», и по этому поводу имеющий всех в виду.

– Что, красная сволочь, агитировать приперся? – вместо приветствия вкрадчиво сказал обер-лейтенант.

Кирилл собрал волю в кулак, чтобы ни словом, ни жестом не выдать своих чувств. Отвел взгляд, увидел в углу стул, на спинке – парадный китель с боевыми наградами. Кирилл привык уважать боевых офицеров, его так воспитали. Он вытянулся в струнку и пролаял, выкатив глаза:

– Господин обер-лейтенант, я агитировать не собираюсь! Я здесь, чтобы служить!

Давящий взгляд обер-лейтенанта точно рентгеном просветил Кирилла.

– Значит, ты псих! Ты кем служил? «Фантазером», на? Так какого хрена ты в пехоте забыл?! – заорал обер-лейтенант. – Приключений захотелось, фекальная плесень? Ты что, не слышал, что здесь убивают? Ты же не солдат, «бородатого» в глаза не видел!

– Господин обер-лейтенант, я видел!

– Где? – скептически посмотрел на него офицер.

– В Польше, – ответил Кирилл.

– В Польше, значит… – Обер-лейтенант глянул на ленточку медали, провел по лицу рукой. – Польша, это серьезно. Вот как сейчас помню, в Вармии…

Офицер отвернулся, долго смотрел в окно и уже спокойнее сказал:

– Ладно, хрен с тобой. Служи, хоть ты и псих. Может, хоть ты чему-то научишься и не сдохнешь в первом же бою, как весь этот сброд. Но смотри мне – чтобы никакой пропаганды! Если узнаю… тут бывают несчастные случаи. Ты понял?

– Я даю слово, – твердо сказал Кирилл.

– Свободен, – махнул рукой обер-лейтенант.

Кирилл отдал честь, повернулся через левое плечо и вышел, печатая шаг.

Несмотря на то, что обер-лейтенант призвал новобранцев ничему не учиться, инструкторы были настроены серьезно. Муштра началась ночью: всех подняли до рассвета и до завтрака заставляли бегать, отжиматься и строиться. После завтрака все продолжилось. Что-то подобное Кирилл уже проходил на своем первом курсе молодого бойца, поэтому не удивился и не испугался. Его, как старшего по званию, не трогали. Кирилл не спорил, не «качал права» – бегал и отжимался наравне со всеми. Но инструкторы его будто не замечали. Армия Федерации, прямая наследница прусской, строилась на чинопочитании. Ефрейтор не может гонять унтера, это противоестественно. Молодые – те хлебнули по полной, вот уж кого не жалели. То и дело бамбуковая палка со свистом поднимала замешкавшимся салагам настроение.

В первый же день один уголовник решил попробовать инструкторов на прочность. Развязной походкой он вышел из строя и подошел к обер-ефрейтору Данилову, командиру учебного звена.

– Слышь, мальчик, ты чё тут базлаешь? Кто тебе право дал так с людьми разговаривать? Люди недовольны, слышь, ты? – Уголовник растопырил пальцы.

– Встать в строй, – глядя поверх головы уголовника, приказал инструктор по-немецки.

– Да ты чё, воще? – заблажил уголовник.

– Встать в строй!

– Не, ты, в натуре, припух. – Уголовник схватил инструктора за грудки.

Когда пальцы уголовника коснулись рубашки, инструктор точно проснулся. Только благодаря многолетнему опыту рукопашного боя, Кирилл увидел, как, перехватив кисть руки, инструктор одновременно с этим ударил уголовника носком ботинка по голени. Ладонь, накрывшая кисть сверху, повернулась, выкручивая уголовнику руку, а инструктор отшагнул назад и вбок, увлекая противника за собой. Для видевших это новобранцев все слилось в одно короткое размазанное движение: вот уголовник протягивает руку, а вот он уже лежит на боку с вытянутой и вывернутой рукой, а колено инструктора давит ему на ребра.

– Приказы без пререканий исполнять, – безжизненным голосом сказал ничуть не запыхавшийся инструктор. – Ясно?

И вот тут уголовник совершил ошибку. Стоило ему сказать «так точно», инструктор бы его отпустил. Но «реальный пацан» не мог позволить себе «потерять лицо» перед братвой. Поэтому, вместо того чтобы сдаться, он произнес несколько нехороших слов в адрес инструктора и его ближайших родственников. Это стоило ему жизни. Не меняясь в лице, инструктор встал и коротким ударом ноги в затылок убил уголовника на месте. Когда новобранцы услышали треск, сопроводивший соприкосновение тяжелого ботинка с черепом уголовника, строй попятился.

– Смирно, – глядя в сторону, лениво бросил Данилов.

Повторять не потребовалось: шеренга выровнялась. Все усвоили предметный урок. Подошли еще инструкторы. Один по рации вызвал медиков, а другой принял у Данилова командование. Солдат повели в столовую.

Уголовник остался лежать. Некоторые из молодых оглядывались, вытягивая шеи. Инструктор не запрещал: урок должен быть наглядным.

Дисциплина в роте резко улучшилась.

Осмотревшись, уголовники стали покусывать тех, кто ближе: сослуживцев. Все чаще «молодые» вместо кого-то из старших драили сортиры или заступали в наряд по кухне. Поначалу Кирилла это не трогало, но осмелевшие уголовники стали откровенно издеваться над «молодыми».

– Значит так, чтоб завтра постирано все было! Смотри мне, салага! – С этими словами уголовник по кличке Перо вручил молодому кипу грязной одежды. Изгаляясь, он заставил «молодого» поднять одежду над головой. С размаху впечатал кулак в узкую грудь:

– Руки над головой! Понял? Не слышу!

– Да, понял…

– Не «да», а так точно. Тебя что, не учили, как старшим отвечать? – гаркнул Перо, сопровождая слова новым ударом.

– Так точно, – чуть не плача, просипел молодой.

– Вот то-то же, – осклабился Перо.

Но веселое выражение на его лице сменилось удивлением: откуда-то сбоку протянулась рука и выбила из рук молодого тюк.

– Чё за нах… – завопил Перо.

Кирилл – это он выбил вещи, вышел в проход.

– Сам свои шмотки стирай.

– Слышь ты, унтер фон-барон, ты чё, в натуре, за косяки лепишь? – взвизгнул Перо.

– В натуре член на арматуре, – бросил в ответ Кирилл. – Я не барон, я граф!

Подтянулась группа поддержки в лице еще одной уголовной морды.

– Не, я не понял, чё за кипиш? Чё за косяки?

Палатка замерла, ожидая, чем все кончится. Молодой от греха подальше отступил в тень.

– Молодой, мля, должен старших слушаться, иначе какой же это молодой? Пусть шуршит, а ты, унтер, не лезь!

Второй уголовник махнул рукой. Кирилл отреагировал ударом кулака в горло. Уголовник захрипел и скорчился. Сбоку мелькнула тень, Кирилл едва успел прогнуться, уходя от удара ножом в живот. Перо, хищно оскалившись, размахивал ножом. Кирилл отшатнулся, Перо обрадованно рванулся вперед, но тут же рухнул без сознания, получив удар по голове. Кирилл и сам не понял, как успел подхватить тяжелую табуретку и опустить на темечко уголовника. Из глубины палатки рванулся третий участник схватки, Шорох, бывший у уголовников за «пахана». До Кирилла он не добежал. Чья-то рука поймала его за воротник и дернула, совмещая траекторию движения головы со стойкой нар. «Пахан» опрокинулся на спину и затих.

– Старший здесь я! – гаркнул Кирилл так, что услышала вся палатка. – Молодых не трогать! Узнаю, что кто-то их не по делу припахивает, я того самого в стиральную машинку превращу!

– А я помогу, – раздался уверенный голос.

В проход вылез удачно направивший Шороха мужик. Когда он стал рядом с Кириллом, оказалось, что мужик выше его на голову и шире в плечах. Кирилл обратил на него внимание еще на пересыльном пункте: тот был его ровесником, но с уголовниками не водился, держался сам по себе. Повисла напряженная тишина, а потом, будто выключатель повернули, зашуршали разговоры. Взвод признал авторитет силы.

Кирилл негромко сказал:

– Спасибо. Твоя фамилия Седых, я знаю. А как зовут? – Он протянул руку.

– Алексей. – Мужик пожал протянутую руку. – Можно просто Старый.

Инструкторы взялись за новобранцев всерьез. Армия Федерации переняла у бундесвера не только звания. Офицеры, преимущественно немцы, сохранили и приумножили традиционный для немецкой армии порядок и системный подход к тренировке солдат, а также прусскую муштру. Новобранцев гоняли с утра до позднего вечера. Кросс, полоса препятствий, строевая. Все так уставали, что отрубались, как только голова касалась подушки. Кормили хорошо, в столовой можно было есть сколько влезет. Как оказалось, многие из молодых впервые в жизни попробовали мясо именно здесь, в армии.

В конце дня солдатам давали час на то, чтобы привести себя в порядок. Кирилл стирал в умывальнике трусы. Этому его еще отец научил: всегда иметь чистое белье.

– Вот что, мужики, надо нам учиться как следует, – сказал Кирилл. – Не на «отъе…ь», а как следует.

– Это еще зачем? «Шакалам» на радость? Да пошли они! – прокомментировал кто-то.

«Шакалами» в пехоте называли офицеров и вообще начальство.

– Плевать на «шакалов». – Кирилл пустил воду, чтобы прополоскать трусы. – Четыре месяца, и на фронт! А я жить хочу! Значит, надо научиться выживать. Кроме инструкторов нас никто не научит!

– Сдернем, да и все!

Говорившего поддержали: да, мол, дождемся удобного случая и рванем, только нас и видели.

– Куда ты сдернешь из прифронтовой зоны? – пожал плечами Кирилл. – До первого патруля? И куда пойдешь без документов? Домой-то все равно не вернешься.

– Да и хрен с ним, – не унимался скептик.

– Я собираюсь еще пожить. – Кирилл выжал трусы и пошел к выходу из домика, в котором располагались душевые.

– Короче, что нам делать? – Лёша-Старый догнал Кирилла и развернул к себе. – Скажи, раз такой умный!

Ответа ждал не только Старый. Солдаты бросили свои дела и смотрели на Кирилла.

– Первое – не злить «шакалов». Если порядка не будет, они не станут нас учить, а будут строить. Второе – помогать друг другу. Вытягивать на марш-бросках, не бросать на полосе препятствий. Скоро начнутся тактические учения, нам оружие выдадут. Если будем как бараны, ничему не научимся и на фронте подохнем.

Кирилл и сам не знал, как обстоят дела на фронте, но слушатели об этом не догадывались.

Те, кто понял, что путь домой лежит через армию, стали тренироваться на совесть. Из стада взвод мало-помалу превратился в подразделение. Все чаще во взглядах инструкторов мелькало удовлетворение.

Спустя месяц усиленной физподготовки новобранцы преобразились. Молодые отъелись, поправились и обрастали мускулами, а у «стариков» втянулись животы. На пути к физическому совершенству во взводе недосчитались еще троих: не выдержало сердце на марш-бросках. Инструкторам было наплевать, они, как роботы, без эмоций делали свое дело.

Усиленную физподготовку сменили занятия с оружием и тактические учения. Перед этим новобранцы приняли присягу. Кирилла это не касалось, он-то свою присягу давно принял. Клясться на Библии в верности Федерации и целовать знамя ему не пришлось. Он этому только обрадовался: обошлось без притворного патриотизма. Он не слушал, что рассказывают на воскресных беседах. Садился в уголке и дрых, пока капеллан распинался о Долге Перед Родиной, Высоких Христианских Идеалах, Нуждающихся в Защите и Тому Подобных Вещах…

Занятия с оружием были поставлены по-немецки методично. Всем выдали тяжелые армейские карабины, с которыми запретили расставаться. Солдаты брали карабины с собой даже в душ.

– Ваше оружие – это ваша жизнь, – втолковывали непонятливым инструкторы. – Оно всегда должно быть под рукой!

Инструкторы охотились за бесхозными карабинами: за каждый «уведенный» ствол им платили премию. Потерявших оружие солдат нещадно пороли. После нескольких показательных порок некоторые солдаты стали спать с карабинами в обнимку.

Досконально изучив карабин, перешли к оружию потяжелее – гранатометам, пулеметам, безоткатным орудиям. Обучение проходило в поле, параллельно с тактическими учениями, с упором на практику. Теории чуть-чуть, если кому интересно – в роте полный комплект учебников; читай после отбоя, если сна не жаль.

Солдат учили десантироваться с брони, наступать и обороняться. Учили взаимодействовать с панцергренадерами и танками.

– В бою у командира нет времени на то, чтобы указывать, кому куда смотреть и куда стрелять. Поэтому каждый из вас должен знать свой маневр, – объясняли инструкторы, приведя взвод в тренировочный городок.

Инструктор ткнул пальцем в одного из солдат.

– Ты! Объясни, как происходит перебежка по двое?

– Ну, это… Мы с напарником перебегаем. Он, типа, меня прикрывает, когда я бегу, а потом я его, – запинаясь и потея, ответил солдат.

– А как твой напарник узнает, что ты уже побежал?

– Я, типа, крикну «первый пошел». А он – «второй пошел».

– Правильно, – коротким кивком инструктор отпустил солдата и поймал следующего.

– Когда я делаю вот так, что это означает? – Инструктор сжатым кулаком два раза стукнул себя по каске.

– Это означает «командирам отделений подойти к командиру взвода», – бодро ответил солдат.

– Правильно. Дальше…

Марш-броски стали с полной выкладкой, в бронежилетах и касках. На двадцать-тридцать-сорок километров. Если кто-то сдыхал и не мог бежать, раскладывали носилки. Товарищи, высунув языки, несли «раненого» до финиша. Понятно, что притворяться никто и не думал – за такое могли морду набить.

Каждое действие отрабатывалось до автоматизма многочисленными тренировками. Тактика малых групп. Как подойти к занятому противником зданию. Как не дать противнику подойти к занятому зданию. Противодействие гранатометчикам и снайперам. В любую погоду, на любой территории. И стрельба, стрельба до одурения, до звона в ушах и головокружения. На ствол клали монетку, при стрельбе она должна остаться на месте. Не удержал, дернул спусковой крючок вместо того, чтобы нажать, – повторяй, пока не сможешь.

После принятия присяги солдат стали выпускать за пределы палаточного лагеря. Те, у кого были деньги, тут же рванули в магазин: надеялись разжиться спиртным. Кирилл в магазин не пошел. В воскресенье, воспользовавшись выходным, он отправился на прогулку по базе: хотел кое-что проверить.

– Ну что, нашел? – спросил Старый, с любопытством наблюдавший, как Кирилл бродит по базе, ковыряя носком сапога землю, колупает ногтем доску объявлений у штаба.

– Ничего хорошего, – сплюнул Кирилл.

С первого взгляда ему стало ясно, что их палаточный лагерь новый; еще в прошлом году все жили в казармах. И доска объявлений была одна, а не три, как сейчас. Их ротой командует унтер, хотя должен командовать лейтенант. И у соседей то же самое – офицеры куда-то делись. Куда? В другие учебки на усиление. Это значит, что такое творится во всех учебных лагерях. Во взводе семьдесят человек, в роте около двухсот, в батальоне все шестьсот. Два «лишних» учебных батальона, это тысяча двести солдат. Только северные учебки давали умопомрачительную цифру «лишних» новобранцев. Куда их столько?

Старый внимательно выслушал и скривился:

– Твою мать! Они собрались наступать!

– Определенно, – кивнул Кирилл. – Мы вляпались…

«Проклятая машина собирается угробить кучу народу», – с ненавистью думал Кирилл. Но ему оставалось только в бессильной ярости сжимать кулаки. Единственной доступной возможностью уменьшить «счет мясника» было как можно лучше выучиться, чтобы уцелеть на поле боя. К этому времени Кирилл уже был курсантом-командиром учебного взвода, сам учился с полной отдачей и другим спуску не давал.

Карабины сменились на автоматно-гранатометные комплексы последней модели. Солдат стали учить пользоваться боевыми тактическими компьютерами, «комлинками». Учения максимально приблизились к реальности. Взвод неделями пропадал «в поле», и дырявые, продуваемые ветром палатки в лагере казались недосягаемой мечтой, далеким забытым миражом.

Как и обещал обер-лейтенант, никого на экзаменах не завалили. Взвод Кирилла оказался настолько хорошо подготовлен, что стал первым не только в батальоне, а по всей учебке.

Новобранцам торжественно вручили новенькие погоны, черные береты, и посвятили в пехотинцы. На радостях все перепились – находчивая солдатня давно приготовила брагу из купленных в магазине конфет.

– Не знаю, что ты им наплел, но такого я давно не видел, – сказал Кириллу обер-лейтенант после церемонии выпуска. – Они даже на солдат немного похожи. Вот что, фон Медем… Обычно так не делается, но для тебя я сделаю исключение. Можешь сам выбрать, куда отправиться. Рекомендую границу с Поднебесной, алтайский участок. Там тишина, красиво – курорт!

– А куда остальных?

– В Латвию, – ответил обер-лейтенант. – В самый огонь.

– Тогда отправьте и меня туда, – твердо сказал Кирилл.

– Ты точно псих, – покачал головой обер-лейтенант. – Но это твое право. Если хочешь сдохнуть, я мешать не буду.

Кирилл вскинул подбородок, всем видом показывая, что сдыхать не собирается. Не мог же он сказать обер-лейтенанту, что у него свои причины стремиться именно на латвийский участок.

И снова поезд, все тот же тюремный вагон. Стуча колесами, он полз вокруг Финского залива на юг, к Риге. Не доезжая до границы, поезд остановился, солдатам приказали выйти с вещами и построиться. Была глубокая ночь, над платформой безымянной станции еле разгоняли темноту немногочисленные фонари.

Поезд уполз, к перрону подали другой состав. Окрашенный в серо-бело-черную краску, с залатанной, видавшей виды броней, поезд выглядел грозно. На крыше вращался радар, смотрели во все стороны зенитные автоматы в башенках.

– Видать, все серьезно, – заметил Старый.

– Ты только сейчас это понял? – Задубевший на осеннем ветру Кирилл шмыгнул носом.

Старый нервно повел плечами, но ничего не сказал.

Солдат загрузили в лишенный окон бронированный вагон. Громыхнули буфера, свистнул локомотив, и поезд ушел на войну.

Технополис Штильбург, август, 2082

Отто Грубер метал громы и молнии, стремительно теряя лицо. При других обстоятельствах Кирилл мог бы ему посочувствовать. Такого провала не было за всю историю СС: трое сотрудников мертвы, еще один в тяжелом состоянии. А главных подозреваемых и след простыл. Арестованный профессор лепетал что-то маловразумительное и явно ничего не знал о Хелен и Феликсе. Вдобавок ко всему или в наружке, или у «физиков» засел предатель, ведь больше никто об арестах не знал. Но вычислить его будет не просто. Жиль Клеман, один из лучших специалистов Штильбурга, разводил руками: «луковая сеть» есть «луковая сеть». Карьере Грубера конец. Он это понимал, но продолжал разносить подчиненных:

– Как такое могло случиться?! Как он протащил в полис огнестрельное оружие? У меня не подчиненные, а кучка бабуинов! Гребаный террорист обвел вас вокруг пальца и вместе со своей девкой смылся, положив трех наших ребят! Как такое возможно, а?

Сотрудники понуро ждали, пока начальник выговорится, можно будет покинуть вирт-конференцию и вернуться к работе.

Грубер вспомнил про Кирилла:

– Фон Медем, пишите подробный отчет. Все до мелочей – кто, где, с кем, когда. Мне нужно все… Все возможные зацепки. Местонахождение террористов должно быть установлено в кратчайшие сроки!

– Так точно! Разрешите приступить к работе? – по-уставному ответил Кирилл и, получив разрешение, отключился.

Никакой отчет он писать не стал. Вышел из винета, отбросил обруч интерфейса и сел на кушетке, обхватив голову руками. Надо было решать, и быстро. Жиль не раз доказывал свои экстраординарные способности во всем, что касалось сетей и виртуала. Какой бы секретной ни была «луковая сеть», он мог ее взломать. Чувство самосохранения подсказывало только одно: бежать. Если Жиль не справится, можно будет списать бегство на нервный срыв. А если справится, то чем дальше Кирилл будет от полиса, тем лучше. Он выглянул из кабинета. В коридоре ни души: все по уши ушли в виртуал. Лифт приехал быстро и, как камень, обрушился вниз, на стоянку, где Кирилла ждал ховер.

Грубер отпустил подчиненных и задумался. Кто-то предупредил ублюдков. Но кто? Неужели Кирилл? Это казалось невероятным: они почти десять лет проработали в одной команде. Не мог профессионал и патриот фон Медем предать Родину из-за какой-то бабы. Или мог? Грубер усилием воли заставил себя успокоиться, сделал несколько дыхательных упражнений. В голове немного прояснилось.

Грубер не очень разбирался в том, как работают сети, но кое-что знал. Если нельзя отследить сообщение, можно зайти с другой стороны… Он вызвал Жиля.

– Клеман, а можно узнать, кто и когда в нашем отделе подключался к этой чертовой «луковой сети»? Если я правильно понимаю, то начальный запрос всегда идет на несколько определенных серверов.

– Так точно, господин криминаль-комиссар! Проверить?

– Проверьте и особенно обратите внимание на период, когда прошло сообщение этой Шнитке, – приказал Грубер и приготовился отключиться, но Жиль его остановил:

– Не отключайтесь, сейчас будет результат. Подождите минуту…

Лицо Жиля приобрело отстраненное выражение. Он одновременно работал над несколькими задачами.

– Так, есть! О святая кровь… Этого не может быть… – пробормотал Жиль.

– Говорите! – рявкнул Грубер.

– Это фон Медем, – ответил Жиль.

Грубер глубоко вздохнул. Это сон, просто дурной сон…

– Повторите, – приказал он.

– В «луковую сеть» за отчетный период входил только Кирилл фон Медем, – похоронным голосом сказал Жиль.

Грубер его уже не слушал. Он проверил местонахождение сотрудников и не удивился, обнаружив, что Кирилла нет в отделе – все сходилось. Приказав Жилю взять имплант предателя под контроль, Грубер позвонил начальнику отдела силового обеспечения. После того как наружка подставила «физиков» под удар, к его запросу отнесутся без энтузиазма. Но выбора нет: предателя надо взять и допросить. Груберу очень хотелось взглянуть ему в глаза.

Жиль Клеман по праву считался гением во всем, что касалось компьютерных сетей. В виртуале для него не было ничего невозможного. Он мог с легкостью взять имплант Кирилла под контроль. Вместо этого он выбрал самый топорный, самый простой и очевидный способ прощупывания. Как в учебнике для начинающих техников.

Кирилл направился не к ближайшему выезду из полиса, а домой. Он понимал, что сильно рискует, но не мог бросить Сильвера на голодную смерть. Примерно на полпути к дому на файрволл импланта обрушилась массированная атака. Кто-то нагло, не скрываясь, бомбардировал все доступные порты пакетами, забивая каналы связи. Кирилл перевел имплант в автономный режим и прибавил скорости.

На стоянке минус третьего уровня было тихо и пустынно. Кирилл подошел к двери, отделявшей внутренние помещения башни от стоянки. Остановился в недоумении.

Створки, которые должны были с тихим шорохом разойтись, не шелохнулись. Кирилл отступил назад, помедлил, резко шагнул вперед, чуть не ударившись о дверь носом. Немытая темно-зеленая поверхность отразила перекошенное растерянное лицо. Под ложечкой противно засосало, по спине поползли струйки ледяного пота. Это просто неполадки, попытался успокоить он себя. Раз сенсоры не опознали его, стоит подняться на уровень выше и попробовать войти оттуда. Кирилл развернулся и, срываясь на бег, пошел к припаркованному ховеру. Каблуки полувоенных ботинок громко стучали о бетон, эхо шагов гулко разносилось по безлюдной стоянке.

Имплант посылал понятный всем компьютерам полиса сигнал. Биометрические параметры Кирилла были во всех базах данных. Стоило ему подойти к двери, как скрытые в панелях датчики просканировали его, измерили череп, считали узор сетчатки глаз и пересчитали содержимое карманов. Кирилл отлично знал, что все сразу отказать не могло.

Ховер стоял там же, где он его оставил. Кирилл провел пальцем по серебряной полосе на двери машины. Дверь не сдвинулась ни на миллиметр. Он в бессильной ярости стукнул кулаком по крыше ховера. Вся автоматика, все приборы в полисе были объединены в единую сеть и право доступа к ним давал центральный компьютер. Его аккаунт либо стерт, либо заблокирован. Ни одна дверь в полисе не откроется перед ним. Домой к себе он не попадет. А если и попадет, то даже свет в коридоре включить не сможет. Отключение равносильно смерти.

Оттого, что удар был ожидаемым, легче не стало. Он вдруг почувствовал страшное одиночество, как будто его оттолкнули, бросили. Ноги подкосились, и Кирилл сполз на бетон.

Он понимал, что получил, в общем-то, по заслугам. А значит, оставалось два варианта. Можно остаться на месте и подождать. Кирилл не сомневался, что отключение это только начало. Его неспроста отключили именно после того, когда он оказался в замкнутом безлюдном помещении. Его коллеги… бывшие коллеги, наверняка уже выехали. Кирилл не понаслышке знал их методы и не горел желанием с ними общаться.

Происходящее казалось сном, дурным кошмаром… и он все никак не мог проснуться. Но, сидя на полу и изнемогая от жалости к себе, он вдруг услышал голос отца…

Кирилл с детства занимался рукопашным боем в секции, которую вел отец. Мягкий и вежливый, в зале отец преображался, становясь жестким и требовательным тренером. Таким, наверное, видели его солдаты, когда между рвущейся на восток ордой исламских фанатиков и становящимся все меньше свободным миром насмерть стояла Балтийская бригада.

Отец безжалостно гонял Кирилла, никак не выделяя его среди остальных учеников. Он часто ставил его в спарринги с ребятами больше и сильнее. Кирилла били, порой жестоко. И, стоило ему упасть, скорчиться, потерять контроль над собой, как сквозь пелену боли он слышал голос отца: «Вставай и дерись! Дыши! Дыши!»

Сидя на бетонном полу стоянки, он вдруг услышал суровый голос отца: «Вставай! Упал – значит умер! Вдох, выдох, встал!» Кирилл вдохнул, выдохнул и вскочил на ноги. Сверху послышался слабый, но с каждым мгновением нарастающий шум пропеллеров. Приближались ховеры: бывшие коллеги времени даром не теряли.

Не стал терять время и Кирилл. Парковочные места отделяли друг от друга продолговатые бетонные блоки. Кряхтя от натуги и ломая ногти, Кирилл подтащил блок поближе к ховеру и взгромоздил на плечо. Блок оказался очень тяжелым. Прислушавшись к себе, Кирилл понял, что у него есть только одна попытка. Второй раз он его просто не поднимет.

Кирилл выдохнул и шагнул вперед, сбрасывая блок на лобовое стекло. Раздался грохот, блок провалился в салон, с шорохом посыпались осколки стекла. Кирилл головой вперед полез в машину. За шиворот набились осколки, но не обратил на это внимания.

Ховер должен был помнить своего владельца. В автономном режиме он использовал для опознания старые биометрические данные. Кирилл нашел заглушку, передвинул вправо спрятанный под ней выключатель и запустил ховер.

Мгновения, пока ховер думал, показались Кириллу вечностью.

Приборная панель засветилась, выдвинулся прямоугольный руль, на экране побежали строчки протокольных проверок. Как только ховер доложил, что готов к движению, Кирилл тронулся с места и направил машину к спуску на нижний уровень. Влетевшим на стоянку эсэсовцам достался только отсвет исчезающих за поворотом задних фар.

Кирилл гнал, не снижая скорости. С ревом пролетая пустые стоянки, он спускался все ниже.

Нижний уровень ничем не отличался от верхних, разве что тут было чуть меньше систем слежения и чуть больше грязи. Заканчивался он точно такой же дверью, как та, что не открылась перед Кириллом. И эта бы не открылась, но Кирилл и не думал ее открывать. Вместо этого он направил несущийся ховер точно на створки. От удара двери рухнули вместе с косяком, ховер влетел в холл и уткнулся смятым от удара носом в дверь лифта. Подушки безопасности сработали еще при первом ударе. Кирилл выбрался из ховера и оглянулся. Как дань традициям, на каждом этаже за ярко-красной дверцей скрывался пожарный щит, со шлангом, багром, ведерком… и пожарным топором с длинной ручкой. Схватив топор, Кирилл обрушил его на панель с кнопками вызова лифта. Во все стороны полетели искры.

Следующим шагом стали двери, ведущие на пожарные лестницы. Несколько ударов топора, и двери остались без ручек. Снаружи, на стоянке, уже перекликались «физики». Один протиснулся мимо ховера, увидел Кирилла и заорал:

– Стоять! СС!

Кирилл сверкнул глазами и захлопнул дверь. «Физик» услышал удаляющийся вверх по лестнице топот, ткнулся в гладкую стальную дверь и выругался. Командир «физиков» мгновенно оценил обстановку:

– Все по машинам! Поднимемся выше и войдем оттуда!

«Физики» стали протискиваться назад на стоянку.

Кирилл бежал вверх по лестнице, жадно хватая ртом воздух. Когда иссякло второе дыхание, брел, еле переставляя ноги, но не останавливался ни на миг.

Он опередил погоню на добрых двадцать этажей. У Кирилла пытались спросить, узнать, почему остановились лифты. Открывались двери, мелькали встревоженные лица. Он отталкивал любопытных и упрямо поднимался выше.

Спустя вечность или две потный, разгоряченный Кирилл на подгибающихся ногах подошел к двери своей квартиры. Дверь, как и следовало ожидать, не открылась.

Кирилл стал рубить стену. Во все стороны полетели куски гипсокартона, пластик, клочья стекловаты. Перекошенное лицо покраснело от натуги. С ног до головы покрытый белой пылью, извиваясь как уж, он продрался сквозь дыру. На голову что-то упало. Кирилл вскочил, замахиваясь топором, но это оказалась всего лишь репродукция картины Фредерика Ремингтона.

Кирилл успел завалить проход мебелью до того, как тяжело дышащие «физики» оказались на этаже. Выиграв несколько минут, он позволил себе передохнуть: сел на кровать в спальне и стал прикидывать, что нужно взять собой. Из вольера таращил глаза удивленный Сильвер.

– Приятель, похоже, мы с тобой нелегалами станем, – сказал Кирилл котенку.

Кот мяукнул и презрительно сощурился: мол, в гробу я всех видал. Кирилл одобрительно кивнул и подошел к шкафу. Сборы были недолгими: теплая куртка, туристские ботинки, рюкзак, несколько контейнеров из недр автоповара, фляга с водой и фонарик.

Собрав рюкзак, Кирилл подошел к висящему на стене портрету отца и снял с крючка медальон с драконом. Медальоном отец дорожил пуще всего на свете. Кирилл повесил медальон на шею и оглянулся, прощаясь с домом. Как бы все не повернулось, сюда он больше не вернется.

Часы с кукушкой, декоративный камин – отец сам сложил его. Фотографии на стенах, стеклянные полки с сувенирами. Пианино и на нем – любимая мамина ваза, в которой всегда, пока она была жива, стояли цветы. Кириллу вдруг стало до слез жалко бросать все это, знакомое и родное. И тут он снова услышал голос отца: «Барахло не стоит жизни, сын. Торопись!» Кирилл взял котенка за шкирку, сунул в просторный боковой карман рюкзака. Сильвер до крови расцарапал ему руку, но Кирилл не обратил на это внимания.

Надел рюкзак, вышел на балкон и полез через перила.

Два шага по широкому карнизу, рывок и Кирилл на соседнем балконе. Хлипкая балконная дверь поддалась с первого удара. Хозяев дома не было. Тут же запищала сигнализация, оповещая о вторжении, полетел в СС панический сигнал: грабят. Но СС и так была в курсе. Кирилл был уверен, что за каждым его действием наблюдают. Оставалось действовать на опережение.

С топором наперевес он ринулся в прихожую и прикончил домашний компьютер. Закоротил электронный дверной замок. Отключить пожарную сигнализацию оказалось труднее, пришлось вскрыть гипсовую стену в трех местах, чтобы перебить кабель. Подтащив к книжным полкам подушки с дивана, Кирилл плеснул бензина, щелкнул зажигалкой. Весело загудел огонь. Через балкон он перелез к соседям и повторил процедуру. Перелезая на очередной балкон, Кирилл краем глаза увидел, что кто-то движется, и машинально отпрянул. Притаившийся «физик» выстрелил из тазера. Иглы пролетели перед носом; блестящие тоненькие проволочки перепутались.

– Ни с места! – страшным голосом рявкнул «физик», перезаряжая тазер.

Вместо того чтобы остановиться, Кирилл вынул из-за пазухи веревку, зацепил за перила карабин. Полноценного альпинистского снаряжения у него не было, только кусок репшнура и карабин, но большего и не требовалось. В этом месте башня расширялась, нижний балкон выступал дальше, чем верхний. На то, чтобы спуститься, у Кирилла ушло несколько секунд, правда, пришлось оставить топор. Кирилл оглянулся вокруг, ища, чем бы выбить балконную дверь. Для этой цели отлично подошла скамейка. Кирилл вошел в квартиру. Сработала пожарная сигнализация, центральный компьютер башни активировал спринклеры. С потолка хлынула вода. Если бы не хай-тек куртка, непромокаемая и не продуваемая, Кирилл бы промок до нитки. Он накинул капюшон и поспешил к входной двери.

После объявления пожарной тревоги центральный компьютер разблокировал все двери. Кирилл беспрепятственно вышел в холл. С потолка хлестала вода.

Раздался крик; на Кирилла, поднимая тазер, шел «физик».

Не раздумывая, Кирилл кинулся на него. Промокший эсэсовец не стал стрелять, так и самому можно удар получить. Кирилл не стал играть в рукопашный спарринг: короткий удар ногой в пах, и «физик» со стоном согнулся, сжимая в руке бесполезный тазер. Кирилл обошел его и поспешил к пожарной лестнице.

Кричащие в страхе люди бежали вниз, толкаясь и оттаптывая друг другу ноги. Сверху тянуло дымом. Кирилл влился в людской поток. Затертые толпой «физики» остались далеко позади.

Оказавшись на улице, Кирилл кинулся к соседней башне. Там, на нулевом уровне, был небольшой китайский ресторанчик. Кирилл пронесся сквозь обеденный зал и влетел в подсобные помещения.

Пробегая через ресторанную кухню, остановился. Симпатичная повариха-гастарбайтер расширившимися от ужаса глазами смотрела на мокрого верзилу в грязной одежде.

– Пожалуйста, позаботьтесь о нем! – Кирилл вытащил притихшего Сильвера из рюкзака и протянул поварихе. – Его зовут Сильвер!

Никем не остановленный, Кирилл спустился на минус второй уровень башни. В закутке у продуктового склада была неприметная железная дверь, запиравшаяся поворотом колеса. Она вела в уходящий на нижние уровни заброшенный технический туннель.

Сил у Кирилла хватило только на то, чтобы дойти по туннелю до первого поворота и сползти по стене на пол.

Подоспевшие спустя несколько минут «физики» доложили начальству, что подозреваемый скрылся. Соваться в туннели наобум они не рискнули. Крохотная лампочка на потолке освещала тусклым неживым светом только маленькую площадку перед дверью. Там, где сидел Кирилл, уже было темно хоть глаз выколи.

Он слышал, как «физики» препираются у входа, потом раздался скрежет и все стихло. Выглянув из-за угла, Кирилл увидел, что дверь закрыта. Немного отдохнув, он включил фонарик и двинулся по уходящему куда-то вниз боковому туннелю.

* * *

По первоначальному проекту застройки полиса ниже нулевого уровня располагались гидропонные фермы, заводы, атомная электростанция и прочие жизненно важные объекты. Некоторые подготовили к пуску, но большинство так и остались недостроенными. Электростанцию не запустили: никто не захотел жить над потенциальным Чернобылем. Заверения конструкторов о безаварийности общественность не убедили. Город запитали от Ленинградской АЭС. Со временем построили еще одну атомную станцию, в шестидесяти километрах севернее полиса. Гидропонные фермы и заводы перенесли в форштадты.

По мере того как менялись нужды городского хозяйства, подземелье по многу раз перестраивалось. Менялась конфигурация туннелей и пустот, прокладывались новые трубопроводы. Многие объекты строились частными фирмами, документация велась из рук вон плохо. О том, что творится ниже минус третьего уровня, городские власти не имели ни малейшего представления. Нанеся на карты и как-то отгородив жизненно важные коммуникации полиса, на остальное махнули рукой.

* * *

В туннелях царила вязкая, обволакивающая темнота. Узкий луч фонаря выхватывал отдельные детали, не показывая всей картины. Чуть углубившись, Кирилл сразу заблудился и шел наобум. Побродив по звенящим гулкой пустотой огромным цехам какого-то заброшенного завода, наткнулся на офисное помещение. Прошелся по коридорам, осторожно ступая, чтобы не поскользнуться на покрывающем пол толстом слое мусора. Всюду одно и то же: разруха и запустение. В конце одного из коридоров обнаружилась комната с остатками мебели. Поставив на ножки колченогий стол, Кирилл смахнул пыль и растянулся на нем, подложив под голову рюкзак. «Стол – это хорошо, – мелькнула напоследок мысль. – Крысы не доберутся». Сегодняшний день вымотал его, выжал досуха. Он не заметил, как провалился в сон.

Проснулся Кирилл от навязчивого ощущения, что на него кто-то смотрит. Во сне его преследовали кошмары. Чужой взгляд он поначалу посчитал частью кошмара, но сон сменился, а взгляд никуда не делся. Кирилл чуть приоткрыл веки. В щелочку тут же скользнул лучик света. Кирилл понял, что не один. Он подобрался, готовясь рывком соскочить со стола.

– Хватит притворяться, я же вижу, что ты не спишь, – хрипло сказал по-русски спокойный голос.

Кирилл сел и открыл глаза. Два переносных фонаря наполнили комнату пляской теней. У стола стоял человек, еще двое переминались с ноги на ногу у дверей.

– С кем имею честь?

Кирилл соскочил на пол. Он сразу понял, что к нему пожаловали нелегалы: они были в грязной, оборванной одежде, с худыми лицами, заросшими многодневной щетиной. В одном Кирилл безошибочно опознал главаря – по взгляду, осанке и чему-то неуловимому, присущему только альфа-самцам.

– Э нет, братец, давай-ка ты лучше скажи, кто такой и зачем тебя принесло. Здесь, вишь ты, наша территория, а ты чужой. – Вожак не спускал глаз с Кирилла.

– Мне погода наверху не понравилась, вот и решил спуститься, – ответил Кирилл.

– Это бывает, – кивнул вожак. – Там эсэсовцы ищут какого-то террориста. Башню, говорят, поджег. Как с цепи сорвались…

– Удачи им, – Кирилл усмехнулся.

– А-а, ну-ну, ну-ну… – закивал вожак. – А то они, вишь ты, награду предлагают за информацию и так вообще. Я бы не отказался от награды. А ты, Осьминог, отказался бы? – Вожак покосился на стоящих у двери.

Вместо ответа длинный нелегал, похожий на исхудавшего орангутанга, шумно высморкался.

– Вот такой у нас… диапазон мнений. Может, ты все-таки тот самый, а? – хитро прищурился вожак.

Кирилл пожал плечами. Происходящее ему не нравилось, но он был уверен, что, дойди до драки, справится с полудохлыми нелегалами без труда. Драться ему не хотелось. Нелегалы наверняка знали тут все ходы и выходы и могли бы помочь ему выбраться из полиса. Да и ссориться с ними не стоило: подкрадутся, когда спит, чиркнут по горлу ножиком, и все.

– Хм… – почесал подбородок вожак. – Ладно, братец, пошли-ка к нам. Там и поговорим за жизнь и за любовь. Всяко без нас ты не обойдешься…

Кирилл не сдвинулся с места. Осьминог покачал головой, а вожак отчеканил:

– У нас тут, внизу, другие понятия, не сдадим мы тебя, а то и поможем, кто знает? Слово Штыря верное, не сцы, братец!

Нелегалы развернулись и пошли прочь. Кирилл покачал головой и последовал за ними.

Вскоре впереди показался громадный пустой зал, заваленный мусором. Возле груды металлического хлама вожак придержал Кирилла за рукав. Штырь пошел не по полу, а по торчащим из мусора бетонным блокам, причем наступал не на все, а только на некоторые. Кирилл шел за ним, повторяя каждое движение. Так, перепрыгивая с блока на блок, они прошли метров сто, потом снова пошли по полу.

Нелегалы привели Кирилла в какой-то подземный закоулок, небольшое помещение с низким потолком. Вдоль стен стояли пустые технические шкафы.

– Небогато живете, – пошутил Кирилл.

– А ты чего ждал? Гостиницу или этот, как его… «умный дом»? – усмехнулся Штырь.

– Он ждал, что мы его прямо в наш лагерь приведем. Так, шпион фашистский?

Кирилл не заметил, как Осьминог оказался у него за спиной. Он перенес вес на одну ногу, стал поворачиваться, но замер, почувствовав, как холодная сталь прикоснулась к горлу.

– Руки назад, братец, и без резких движений, – приказал Штырь.

Кирилл подчинился, завел руки за спину. Запястья стянула веревка. При этом нож у горла не сдвинулся и на миллиметр.

– Вот так, а теперь на коленочки, на коленочки…

Кирилла быстро связали по рукам и ногам. Штырь наклонился, чуть ослабил веревки, удовлетворенно хмыкнул. Нелегалы пошли к выходу.

– Значит, вот чего стоит твое слово, Штырь, – сказал как плюнул Кирилл.

Штырь остановился в дверях.

– С волками жить – по-волчьи выть. Спокойной ночи, братец.

Дверь захлопнулась, заскрежетал засов.

Западная Польша, июль, 2072

Служить «фантазером» легко и приятно. Танк, самолет, квадрикоптер – какая, в сущности, разница, чем управлять? Лежишь себе на кушетке вдали от фронта, в восхитительной безопасности, и играешь в вирт-игру с эффектом присутствия.

После смены операторы делились впечатлениями – кто сколько врагов набил. Чаще всего дежурства были скучными: патрулирование квадратов, от сих до сих. «Бородатые» воевали по старинке, пехотой, танками, артиллерией; на рожон не лезли и умирать не спешили. До дистанционно управляемых оружейных систем они еще не доросли.

Федеральная пропаганда преподносила это как пример превосходства белых христиан над расово неполноценными «чурками». Пехотинцы, единственные, кто сражался с врагом лицом к лицу, говорили, что «бородатые» считают ниже своего достоинства убивать издали. Но кто бы их слушал, серую скотинку?

Комплексы огневой поддержки, при всей их огневой мощи, без пехоты удержать территорию не могли. Пехотинцы относились к «фантазерам» с толикой презрения – мол, вояки диванные. Но без поддержки боевой автоматики на поле боя не выжить; пехотинцы всегда проставлялись после удачных операций. Как-никак операторы не раз спасали им жизнь.

В отличие от сослуживцев, Кириллу не доставляла удовольствия похожая на игру охота на людей. Обладая живым воображением, он понимал, что смешные фигурки, исчезающие в разрывах снарядов или сминаемые гусеницами танков – живые люди и умирают по-настоящему. Он молча, без фанатизма, делал свою работу. «Фантазерам» такое было несвойственно. Операторы соревновались, кто быстрее догонит и уничтожит противника. Загнанного в угол боевика травили, доводя до изнеможения, лишь затем убивали. Охотились и на гражданских, если попадались. Для Кирилла это было дико. Со временем он стал сторониться товарищей, превратившись в добровольного изгоя.

У всех в подразделении были позывные. Кирилла за нелюдимость и молчаливое несогласие называли Еретиком. Батальонный капеллан морщился, когда это слышал, но ничего поделать не мог: позывной – это святое.

Так прошло два года; до дембеля оставалось четыре месяца. Возвращаться Кириллу было не к кому: мама умерла, отца убили.

Дело было на открытии новой школы. Радикальная анархическая группировка заминировала здание, в надежде убить как можно больше важных шишек и привлечь к себе внимание. Как только отец разрезал ленточку, раздался мощный взрыв. Под обломками остались трое руководителей разного ранга и двадцать четыре гражданских, из них восемь детей. Похоронив отца, Кирилл вернулся в часть и совсем замкнулся в себе. Сослуживцы старались его не трогать. Он надеялся дослужить спокойно, но сорвался.

Как-то за обедом Спайдер, считавшийся одним из лучших охотников, рассказывал о прошедшей в прошлом месяце зачистке. Тогда войска Федерации, накопив сил, сломали оборону Халифата западнее Кракова и отхватили около сотни квадратных километров территории. Такие операции проводились регулярно обеими сторонами. Барьер – полоса шириной в тридцать километров, разделяющая противостоящие армии, – смещался то вперед, то назад. Наступление оказалось неожиданным для «бородатых», их войска дрогнули и побежали. Операторы развлекались по полной, гоняя безоружных и гражданских.

Новички слушали с горящими глазами.

– Этот крендель по канаве сматывался, – с набитым ртом вещал Спайдер. – Это от танка-то!

Собравшиеся дружно заржали.

– Ну, мы с Василиском его догнали и вдумчиво закатали. Только брызги в стороны полетели!

– Так их и надо, – прокомментировал кто-то.

Кирилл, сидевший в одиночестве за соседним столом, встал, оставив недоеденным второе. Понес поднос к мусорному баку. Его маневр не остался незамеченным, Спайдер не удержался от комментария.

– Глядите, наш Еретик в своем репертуаре. Строит из себя целку. Ему не нравится, что мы «бородатых» давим. Может, он вообще за них?

Василиск, напарник и любовник Спайдера, нахмурившись, дернул товарища за рукав – мол, не доставай человека, ему и без того тяжело.

– А что ты хотел от его светлости? Он же аристократ, чистоплюй, – какой-то подпевала с готовностью засмеялся.

Кирилл остановился. Нарываться на драку не хотелось, но выбора не оставалось. Он вернулся, с грохотом опустил поднос на стол. Выплеснул в ухмыляющуюся рожу Спайдера стакан компота.

Дальнейшее он почти не запомнил – нарезка моментальных снимков, коротких, как вспышка молнии, роликов. Ломающийся под его кулаком нос Спайдера. Чужая кровь, стекающая по щеке. Чей-то сапог, бьющий между ног и заполняющая весь мир яркая вспышка боли. Как в немом кино, военный полицейский, разевающий рот в крике. Треск тазеров, наручники, гауптвахта.

Кириллу повезло: у Спайдера взяли кровь на анализ, обнаружили там адский коктейль из наркотиков и признали зачинщиком драки. Он получил еще год к сроку службы и отправился дослуживать в пехоту. Кирилл отделался месяцем гауптвахты.

«Губой» в подразделении служил жестяной сарайчик на отшибе, рядом с «хранилищем жидких отходов», огромной выгребной ямой. Летом в сарайчике было невыносимо жарко, зимой – невыносимо холодно. Вдобавок вонь и полчища мух.

Охраны не было, перемещения «губарей» отслеживались с помощью имплантов. Стояла жара, разгар лета. Облегчало отсидку то, что хотя бы шесть часов Кирилл проводил в операторской, где был кондиционер. Патрулирование Барьера никто не отменял, и арестованные работали наравне со всеми.

Отсидка спасла Кириллу жизнь. Уже потом, сопоставляя данные систем слежения, следователи воссоздали картину происшедшего. Просочившиеся через Барьер «бородатые» напали на базу. Им кто-то помог изнутри, но кто именно, осталось тайной. Одной небольшой бомбы, заложенной в главной серверной, оказалось достаточно, чтобы вывести из строя системы связи и боевую автоматику, защищавшую подступы к базе. В одно мгновение база ослепла, оглохла и оказалась практически безоружной. Когда через отключившийся Периметр вошли вооруженные до зубов боевики, противопоставить им оказалось нечего.

На базу, полную расслабленных, разжиревших тыловиков, ворвался отряд «Черные Лебеди», спецназ, лучшие из лучших. «Бородатые» сразу взяли под контроль ключевые точки: сторожевые вышки, штаб, арсенал и то, что осталось от серверной. Укрепившись, стали методично прочесывать базу, расстреливая безоружных солдат. Это была резня, избиение младенцев.

Сидящие на «губе» услышали, как внезапно стало неестественно тихо: исчез привычный гул механизмов. Потом тишина взорвалась выстрелами.

– Стреляют! – подскочил на жесткой лежанке разморенный жарой Василиск. – Слышишь, Еретик, это на базе!

– Слышу, не глухой. – Кирилл уже стоял на пороге сарайчика, глядя в сторону базы, до которой было около полукилометра.

– Хреново дело, – сплюнул незнакомый Кириллу унтер-офицер вспомогательной пехоты, которого к ним недавно подсадили. – Стреляют на базе, а Периметр молчит.

– Что это значит… – Кирилл покосился на украшавшие грудь унтера значки за ранения и отличную службу и добавил: – …господин унтер-офицер?

– Это значит, что нам песец, – скривился унтер.

Кирилл мысленно согласился: раз Периметр молчит, значит враги уже на базе. Сначала они зачистят штаб и казармы, а потом и до «губы» дело дойдет.

– В плен не хочется, – побледневший Василиск дернул плечом.

– В плен? – Унтер заржал, широко раскрыв щербатый рот. – Меня-то, может, и возьмут, только хрен я им дамся. А вот ты, «фантазер», на плен не надейся. Они вас ох как лю-ю-юбят! Если сразу убьют, повезет. Нет – долгонько подыхать будете, со вкусом.

– Что делать? – спросил Кирилл.

Он лихорадочно думал, прикидывая варианты. Выходило, что бежать некуда и на месте оставаться глупо.

– Ныкаться!

Унтер и выскочил из сарайчика. Пригнувшись, он побежал в сторону «хранилища жидких отходов». Только он повернул за угол, с вышки ударил пулемет, но унтер перекатился и пополз по пустырю, скрываясь среди гор технического мусора. Его план был ясен без слов: отсидеться в выгребной яме.

Кирилл с Василиском переглянулись и бросились в другую сторону. Где перебежками, где ползком, стараясь не высовываться, стали продвигаться к базе. Горы мусора, ближе к основным строениям местами выше человеческого роста, прикрывали их от противника.

Остальные «губари» последовали примеру хитрого унтера.

Когда они добрались до штаба, стрельба уже стихла. Притаившись в кустах за стоящими у столовой мусорными баками, Кирилл с Василиском стали осматриваться. Вход в здание штаба был прямо перед ними, через плац. Увидев, как спокойно расхаживают по базе люди в черных тактических комбинезонах, с куфиями на головах, Кирилл понял, что ничего они сделать не смогут.

– Что же делать, Еретик, что же делать? – Губы Василиска тряслись.

– Надо попробовать попасть в столовую, – решил Кирилл. – Там холодильники, стальные шкафы…

Вход в столовую был рядом, двадцать метров от баков до двери. Кирилл тронул Василиска за плечо и жестом показал: беги. Василиск замотал головой.

Кирилл не стал спорить. Он со всех ног побежал к двери столовой. Заскочив внутрь, поманил товарища пальцем. Тот выскочил из-за бака, и на этом их везение кончилось: Василиска заметили. Раздались гортанные крики, послышался топот. Кирилл много раз потом прокручивал в памяти тот эпизод, размышляя, что было, если бы не он пошел первым, а Василиск. Как бы он поступил на месте Василиска, которого на самом деле звали Джоном Мак-Лири, Кирилл не знал. Но шотландские предки Джона могли им гордиться.

Он оглянулся, увидел бегущих к нему врагов и остановился. Вскинув подбородок, он зашагал навстречу врагам. Короткая очередь, и Василиск, переломившись пополам, упал на асфальт. Кирилл застыл, не в силах оторвать глаз от распростертого тела. Ему казалось, что Василиск смотрит на него, пытается что-то сказать.

Кирилл, сбросив оцепенение, скрылся в столовой. Вихрем пронесся через кухню, завернул на склад и заметался, не зная, куда бежать. Из главного зала столовой доносились чужие голоса. Кирилл замер и посмотрел вверх. Увидев путь к спасению, он не стал мешкать. По стеллажам, как по лестнице, долез до потолка, осторожно отодвинул в сторону сегмент подвесного потолка и, обдирая ногти, влез в просвет между подвесным потолком и перекрытиями. Он едва успел поставить на место отодвинутый кусок, как внизу послышались шаги.

Когда шаги стихли, Кирилл стал протискиваться дальше, извиваясь, словно ящерица. Услышав внизу шум, замирал, ждал, пока пройдут. Забившись в закуток, между вентиляционными коробами, он стал ждать, слушая стук крови в ушах. Неподалеку раздались голоса. Кирилл медленно, по сантиметру, пополз туда. Между сегментами подвесного потолка была небольшая, в мизинец, щель. Снизу пробивался свет. Кирилл приник к щели и одним глазом заглянул внутрь.

Он никогда не был в этой комнате, но много о ней слышал. Солдаты на базе судачили, что где-то в глубине кухонных помещений у поваров есть секретная комната. Девушки-солдатки рассказывали о неимоверных размеров круглой кровати с розовым покрывалом. В щель как раз был виден ее край.

На кровати сидел боевик – бородатый, с куфией вокруг шеи. Рядом с ним лежал старый русский автомат АК, модель которого Кирилл определить не смог. Боевик с кем-то разговаривал.

Спустя пару минут на кровать с визгом обрушилась девица. Кирилл узнал Веронику из службы техподдержки. У солдат она пользовалась заслуженной популярностью; безотказная и смешливая, она получала от общения с солдатами неподдельное удовольствие. Но сейчас никаким удовольствием и не пахло. В глазах девушки плескался ужас. И было отчего: за руки и ноги ее держали четверо мужчин. «Бородатые» без видимых усилий держали бьющуюся в истерике девушку, вольготно развалясь. Сверкнул нож, срезанная с Вероники одежда полетела в сторону.

Боевики насиловали ее не торопясь, обстоятельно. Один сменял другого, после седьмого или восьмого Кирилл потерял счет.

Он отполз от щели и не видел, как «бородатые» под монотонное «алла-у-акбар» насилуют несчастную Веронику. Но заткнуть уши он не мог при всем желании. Когда Вероника замолчала, «бородатые» приволокли другую девушку. Треть персонала на базе были женщины, выбор большой. Кирилл лежал, до крови прикусив кулак, весь в паутине, и молился, чтобы все наконец закончилось. Иногда он время от времени отключался, и ему грезилось, как он, проламывая потолок, приземляется на кровать и расшвыривает насильников. Но это были лишь мечты: страх, обжигающий страх за свою шкуру заставлял его лежать тихо, как мышь под веником.

Ему повезло: боевики прочесали всю базу с детекторами, нашли всех спрятавшихся и убили. Не спаслись и те, кто прятался в выгребной яме: боевики швырнули туда связку гранат, разом покончив со всеми. Уцелел только Кирилл, потому что никому из боевиков не пришло в голову искать рядом с ложем любви.

Вакханалия продолжалась почти сутки, пока ближайший отряд пехоты не выдвинулся на вертолетах и не выбил боевиков. Совершенно ошалевшего Кирилла извлекли из укрытия. Какой-то офицер попытался его расспросить, но увидев, что ничего толкового солдат сказать не может, на него махнули рукой. Завернувшись в одеяло, Кирилл сидел на крыльце штаба и пустыми глазами смотрел, как суетятся военные медики, складывая тела в чрево приземлившегося прямо на плац транспортного квадрикоптера.

Ему перевязали разгрызенную до костей руку. Боли он не чувствовал. Потом хирургам пришлось немало потрудиться, сшивая связки и сухожилия. Потребовался год, чтобы вернуть пальцам подвижность.

Уже в госпитале, где Кирилла месяц проверяли на предмет психической нормальности, он узнал, что захват базы оголил громадный участок Барьера. В дыру тут же хлынули дожидавшиеся этого «бородатые». Сдержать наступавших не удалось. Они захватили Польшу, Литву и часть Латвии. Фронт, как двадцать лет назад, остановился на подступах к Риге. Все принесенные Федерацией жертвы оказались напрасны. Впрочем, Кирилла это уже не касалось. Когда он выписался из госпиталя, подошел дембель. Его долго мурыжили следователи, пытаясь выяснить, не он ли подложил бомбу в серверную. Но Кириллу повезло, системы видеонаблюдения работали от своего, отдельно стоящего сервера. Записи просмотрели, проанализировали и оставили его в покое. Более того, порыв броситься на помощь отметили и оценили, навесив ему медаль и повысив в звании – он стал обер-ефрейтором.

Вернувшись домой, Кирилл первым делом поехал на кладбище, к родителям. Он не плакал на похоронах, а сейчас с трудом сдерживал душившие его слезы. Кирилл стоял перед могилами, и ему хотелось рассказать отцу о Джоне-Василиске, который спас его – и погиб. Ему хотелось сказать отцу, как ему его не хватает…

На плечо легла чья-то ладонь. Кирилл с трудом удержался от удара. Вместо этого он повернулся и засунул руки в карманы, чтобы они не натворили дел. Перед ним стоял высокий седой человек с благородным лицом – к такому лицу должен прилагаться военный мундир, погоны и крест на трехцветной ленте. Но человек был в гражданском.

– Кирилл, простите великодушно, я не хотел вам мешать. Меня зовут Вайс, Иоганн Вайс. Я близко знал вашего отца. Примите мои искренние соболезнования.

– Благодарю вас, – ответил Кирилл.

– Я пришел сюда, чтобы с вами поговорить. Присядем? – Человек показал на скамейку, стоящую чуть дальше по аллее.

– Как вы узнали, что я здесь? – спросил Кирилл.

– Это моя работа. Я глава Санитарной Службы Штильбурга. Мне очень важно сказать вам это лично: мы вышли на след банды, убившей вашего отца. Скоро мы их возьмем, это вопрос дней или даже часов.

– Хорошо, это хорошо… – Кирилл оскалился. – Их расстреляют?

– Их вышлют вместе с расово неполноценными элементами. Это все равно что смертная казнь: на той стороне им не жить.

– Хорошо…

– Есть еще кое-что, – глядя Кириллу прямо в глаза, произнес Вайс. – Вы нам нужны.

– Вам?

– Родине. Федерации. Штильбургу. Нам в Санитарной Службе нужны такие, как вы. Молодые, боевые, технически грамотные. Вы же видите, что творится! Шваль совсем распоясалась. Бандиты, террористы, сепаратисты, торговцы наркотиками, педофилы чувствуют себя в полной безопасности. Их нужно остановить! Только лучшие способны это сделать!

– Звучит заманчиво, – задумчиво сказал Кирилл.

Вернувшись в полис, он не знал, чем заняться, и слонялся без дела.

– Значит, по рукам?

– По рукам, – Кирилл пожал протянутую руку.

Технополис Штильбург, май – август, 2082, Западный форштадт Штильбурга, август – ноябрь, 2082

Шаги нелегалов стихли. Кирилл остался один в полной темноте. Но хуже темноты была неизвестность. Нелегалы могли вернуться и прирезать его, могли сдать бывшим коллегам… Могли просто оставить подыхать. Под землей очень легко сойти с ума, кто знает, что у них в голове?

Умирать, как загнанная в угол крыса, Кирилл не хотел. Связали его на совесть, выпутаться нечего и думать. Кирилл подкатился по полу к шкафам, осторожно ощупал холодный металл. Обнаружив острый край, стал елозить по кромке веревкой, перетирая толстый синтетический шнур. Волокно за волокном – и веревка сдалась. Спустя час, а то и два, Кирилл понял, что руки свободны. Он полежал, чувствуя, как восстанавливается кровообращение. Кирилл кое-как освободил ноги. Встал, попрыгал, помахал руками, морщась от боли: кисти точно огнем горели.

По стенке он дошел до выхода, толкнул дверь и чуть не завыл от разочарования. Дверь оказалась стальной, а не пластиковой. Кирилл остервенело бил в нее ногами, бросался всем телом, но без толку.

Кирилл устал и, тяжело дыша, опустился на пол. Оставалось одно – ждать. Рано или поздно нелегалы вернутся, и тогда их ждет нешуточный сюрприз. Мысль, что его могут просто забыть, он старательно гнал прочь.

Потянулись минуты, складываясь в часы. Кирилл задремывал, просыпаясь от малейшего шороха. Справил малую нужду в углу. Став почти безучастным к происходившему, он едва не пропустил возвращение тюремщиков. Когда за дверью раздались шаги, Кирилл несколько мгновений сонно хлопал глазами, потом до него дошло. Он вскочил на ноги и лег возле шкафов, сложив руки за спиной. Ноги подогнул так, чтобы от двери не было видно, что веревки на них нет.

Дверь открылась, в комнату хлынул свет. После целой вечности в полной темноте Кириллу показалось, что в комнате зажглось солнце.

– Ты как там, живой? – Кирилл услышал голос Штыря.

Кирилл не ответил – восстанавливал зрение. Стоило чуть разлепить веки, как свет наотмашь бил по глазам. В танце цветных пятен мелькали неясные тени.

– Ладно, давай-ка тебя освободим, – сказал Штырь и наклонился над Кириллом, раскрывая нож.

Щелчок послужил для Кирилла сигналом к действию. Как распрямившаяся пружина, он вскочил на ноги и толкнул Штыря плечом. От толчка, в который Кирилл вложил весь свой вес, нелегал отлетел в угол. Кирилл рванулся вперед. Кто-то преградил ему дорогу, светя в лицо фонарем. Кирилл ударил ногой в живот, вырвал у скорчившегося нелегала фонарь. Подсвечивая дорогу, побежал по коридору прочь. Когда нелегалы остались далеко позади, остановился. Перед глазами плясали цветные пятна. Кирилл подождал, пока к нему вернется зрение, подобрал кусок арматуры и зло усмехнулся: пора возвращаться.

Нелегалы никуда не делись. На полу, скорчившись, лежал Осьминог, над ним склонился Штырь. Оказалось, что их было всего двое. Увидев надвигающегося с прутом наперевес Кирилла, Штырь отпрянул.

– Погоди, братец! Не бей! – Штырь выставил перед собой пустые руки.

Кирилл не останавливался. В конце концов нелегал нашел правильные слова, только они и сдержали ярость Кирилла:

– Кроме нас тебе никто не поможет!

Кирилл остановил занесенную руку.

– Еще один сюрприз, и я тебя убью, – пообещал он.

– Договорились. Ты, братец, крут, с тобой не поспоришь, – повеселел Штырь. – Теперь пойдем к нам?

– Пойдем, – согласился Кирилл. – Вы впереди, и без фокусов!

– Все не веришь, братец?

– С волками жить – по-волчьи выть, – Кирилл усмехнулся.

– Пить хочешь? – предложил Штырь, протягивая фляжку.

Кирилл припал к горлышку. Осьминог встал, пошатываясь и держась за низ живота. Кирилл поймал полный ярости взгляд.

У нелегалов наверху были свои люди: Штырь назвал фамилию и домашний адрес Кирилла. Они навели справки и выяснили, что никакой он не шпион. О том, что Кирилл служит в СС, никто не знал, у каждого сотрудника наружки было прикрытие и документально подтвержденная легенда. Кроме того, власти полиса никогда не стали бы поджигать башню, чтобы заслать к нелегалам лазутчика. На вопрос Штыря о профессии Кирилл ответил коротко: «техник», и больше они к этому не возвращались.

На этот раз нелегалы привели Кирилла в свое логово или, как сказал Штырь, «лагерь». Логовом оказались офисные помещения заброшенной гидропонной фермы. Кирилл ожидал грязных, закопченных стен, бочек, в которых горит огонь и жарятся на шампурах крысы. Вместо этого он с удивлением увидел ярко освещенные комнаты, чистоту, порядок и уют. Законсервированную ферму ни от водоснабжения, ни от канализации не отключали. Нелегалам оставалось только подключиться к городской электросети, чтобы обеспечить себе комфорт. Кирилл мысленно усмехнулся, вспомнив, как придумывал хитрые способы поимки нелегалов, когда надо было всего лишь проверить утечку энергии.

Он поделился своими соображениями со Штырем.

– Это капля в море, – махнул рукой Штырь. – Да и кому мы нужны?

– Может, так и было, но теперь все изменится, – покачал головой Кирилл.

– Это почему? – заинтересовался Штырь.

– Говорят, мэрия и СС обещали покончить с нелегалами, – уклончиво сказал Кирилл.

Из комнат выглядывали люди. Среди любопытных лиц мелькнуло несколько детских. Кирилл удивленно поднял брови, но комментировать не стал. Ему выделили койку в комнате на четверых и накормили кашей с тушенкой. Кирилл съел, поблагодарил и завалился спать.

На следующий день Штырь привел Кирилла в свой «штаб» и познакомил с «командой». Их было семеро – добытчиков, разведчиков и сторожей. Кроме них в лагере жили еще человек сорок всех возрастов. Большинство скрывались от закона, предпочтя подземную жизнь тюрьме. Были и такие, кто просто решил не возвращаться в форштадт к работе на износ и «благотворительной» эрзац-пище, превращающей людей в зомби.

Штырь не стал скрывать, почему решил помочь Кириллу:

– Оставайся, братец! Ты человек боевой, техник. Техников у нас нет, все больше бывшие гастарбайтеры. Я тут один хай-тек, и то не техник, а так…

– А как ты здесь оказался? – полюбопытствовал Кирилл.

– Меня хотели в тюрьму посадить, а я взял и сбежал, – ответил Штырь.

– За что? Что ты натворил?

– За невосторженный образ мыслей, братец, – Штырь хохотнул и снова завел свою шарманку: – Оставайся, а?

Кирилл, как мог, объяснил, что остаться не может. Штырь вздохнул, но настаивать не стал: понимал, что за Кириллом охотятся.

Нелегалы рассказали Кириллу, что выбраться из подземелий можно через канализацию. Есть один туннель, ведущий наружу. Такой путь опасен, многие поплатились жизнью, попытавшись покинуть форштадт через канализацию. Но Кирилла смерть в нечистотах не испугала. Он твердо решил выбираться наружу, пусть даже по горло в сточных водах.

Договорились, что ночь Кирилл проведет с нелегалами, а завтра они его проведут к туннелю.

– Штырь, а почему вы вернуться в форштадт не хотите? Вы тут сидите без солнечного света, без свежего воздуха. Еду воруете…

– А в форштадте еду, блин, раздают, да? – скривился Осьминог. – Пусть сами свою эрзац-пищу едят!

Остальные согласно закивали. Штырь развел руками:

– В форштадте холодно, голодно и свободы никакой нет. Здесь мы живем, как у Христа за пазухой. Вот без солнца тяжело, тут ты в точку попал, братец. А так – нормально, могло быть и хуже.

Кирилл усмехнулся:

– О да, вы тут свободны… заживо под землей гнить.

– Умный какой! – взвился Осьминог. – Сытый, натренированный. Ничё, жизнь тебя еще обломает, еще сам сюда запросишься.

Когда часы уже показывали вечер, обитатели лагеря разошлись по своим жилищам. Кирилла позвали к Штырю. У самой границы «лагеря» на бетонном полу лежал робот, в котором Кирилл сразу узнал «крысу». «Брюхо» робота было с корнем вырвано, из дыры торчали цветные провода и капало масло.

– Знаешь, что это такое? – спросил Штырь.

– Похоже на робота-шпиона, нам на курсах показывали…

Кирилл не сомневался, что «крыса» была не одна. Значит, вторая уже на пути к поверхности. Лагерю оставалось существовать считаные дни. Надо было как-то убедить нелегалов сняться с обжитого места и уходить, но при этом не раскрыть себя. Он понимал, что если скажет, что служил в СС, его убьют. Не убьет Штырь, убьет Осьминог – вон как зыркает. Поймав взгляд Кирилла, Осьминог осклабился. Кирилл с трудом удержался от брезгливой гримасы.

– Штырь, вам надо прямо сейчас уходить. Всем уходить!

– Глупости, – отрезал Штырь. – Робота мы убили, значит, наверху ничего не узнают. Думаешь, это первый робот, которому мы кишки выпустили?

– Штырь, уходите, потом поздно будет, – настаивал Кирилл.

Штырь отвернулся и ушел, бросив напоследок:

– Иди спать. Завтра рано вставать.

Кирилл ушел в отведенную ему комнату, лихорадочно размышляя, как убедить Штыря.

Спал он вполглаза. Услышав в коридоре странный шум, тут же открыл глаза и сел на кровати. Напротив мирно посапывал Осьминог. Шум больше не повторился, но Кирилл решил на всякий случай проверить.

– Что случилось? – Разбуженный шумом Осьминог сел в кровати, подозрительно глядя на одевающегося Кирилла.

– Шум какой-то, надо проверить, – шепотом ответил Кирилл, надевая куртку. – Вы часовых выставляете?

Осьминог кивнул и схватил со стула штаны.

На цыпочках, стараясь не шуметь, они пошли туда, где Кирилл услышал странный шум. Лагерь спал, тишина, никакого движения. Кирилл с Осьминогом повернули в боковой коридор. Шли без света, редких ночников на стенах хватало.

– Стой, – прошептал Осьминог и схватил Кирилла за рукав. – Что-то тут не так…

Впереди был совершенно пустой коридор, но Кириллу почему-то расхотелось туда идти. И Осьминогу тоже.

– Эй, кто там на посту, отзовись, – тихо позвал Осьминог.

Тишина в ответ. Он позвал еще раз. Тишина, ни звука, ни шороха.

– Пойду проверю. – Осьминог шагнул вперед.

Кирилл схватил его за руку и протянул указательный палец вперед. На полу темнело какое-то пятно. Осьминог, привычный к подземелью, видел в темноте лучше Кирилла. Он сразу понял, что это за лужа.

– Кровь, – выдохнул Осьминог и понесся назад по коридору.

Он перебегал от комнаты к комнате, тихо будил мужчин. Штыря Осьминог поднял одним из первых. Стараясь не шуметь, обитатели лагеря торопливо одевались.

– Блин-на, похоже, ты был прав, братец, – и без того бледный Штырь побледнел еще больше.

Из коридора раздался усиленный мощным мегафоном скрипучий голос:

– Внимание, нелегальные мигранты, здесь Санитарная Служба. Предлагаем добровольно сдаться, гарантируем жизнь, повторяю, гарантируем жизнь. В противном случае открываем огонь на поражение. На размышление пять минут!

– Надо было уходить… – отрешенно пробормотал Штырь.

– Отсюда еще выходы есть? – Кирилл встряхнул Штыря, как мешок с картошкой. – Штырь, очнись!

Штырь пришел в себя и стал распоряжаться. Женщин и детей отправили к какому-то секретному лазу. Оставшиеся прикрывать отступление мужчины вооружались. Осьминог метнулся в комнату и принес звякающий стеклом ящик. Кто-то сбегал за противогазами.

– Вот, коктейль Молотова, – пояснил Осьминог. – Поджигать не надо, достаточно разбить.

Вокруг остались одни мужчины, все семеро бойцов Штыря и еще несколько незнакомых Кириллу нелегалов.

– Боевой ты парень, братец, жаль, что больше не свидимся. Надо было мне тебя послушать!

Штырь натянул противогаз и вовремя: по коридору поползли белесые клубы. «Физики» пустили газ.

Белые облака окутали обороняющихся. Кирилл выглянул из комнаты. В газовом тумане мелькнула неясная тень, Кирилл метнул туда бутылку. Раздался звон, на мгновение мелькнуло пламя, но тут же пропало в белых клубах. Следом за Кириллом еще несколько человек метнули свои бутылки, с тем же результатом. Штырь что-то промычал, из-за противогаза слов не разобрать, но Кирилл понял и отрицательно замотал головой: не ушли. СС так просто не отступает.

Прошло несколько минут, показавшихся Кириллу вечностью. В глубине коридора раздался звук, который нельзя было спутать ни с чем: приближались панцергренадеры. Тяжелые лязгающие шаги заполнили коридор, пол содрогался. Из тумана выступила огромная, выше человеческого роста, фигура. Бам-м! Бам-м-м! Эхо шагов не мог заглушить даже газовый туман. Кирилл знал, что это всего лишь человек в боевом скафандре, но легче не стало. Хотелось бежать куда глаза глядят. Казалось, какой-то древний бог пришел покарать отступников.

Осьминог с криком выбежал панцергренадеру наперерез и бросил бутылку с зажигательной смесью. Пламя стекло по скафандру и потухло. Рука поднялась, на ней расцвел, заплясал огненный цветок. Пулеметная очередь перерезала Осьминога пополам, во все стороны полетели кровавые ошметки. К счастью, туман скрыл подробности, и Кирилл смог удержать в себе ужин.

Он выскочил в коридор и замер: панцергренадер высился перед ним, точно скала. Кирилл даже не попытался бежать, просто стоял и смотрел, как поднимается закованная в броню рука.

Панцергренадер отчего-то медлил. Кирилл стоял под прицелом пулемета и не двигался. Наконец, рука снова пришла в движение. Мощный удар отбросил Кирилла в сторону, он сполз по стене и потерял сознание.

Ему так и не довелось узнать, что все их усилия оказались напрасны. Ушедших на нижние уровни женщин и детей переловили заранее выставленные посты. От охотников не ушел никто.

Кирилла посадили в одиночную камеру без окон, отключили имплант и, казалось, забыли. Допрашивали его всего один раз.

– Как давно вы состоите членом так называемого «антифашистского подполья»? – спрашивал следователь, невзрачный серый человечек с каменным лицом и ледяными глазами.

– Членом не состоял, – отвечал Кирилл, разглядывая серую стену за спиной у следователя.

В тюрьме все было серое: стены, двери, постельное белье, тюремщики.

– Какую сумму вы получили за предательство? – словно не замечая сарказма, монотонно продолжал следователь.

– Десять центов, и те давно пропил.

– С какой целью вы вернулись в квартиру?

– Кота покормить.

Так продолжалось много часов. Один раз допрос прервался: пришел Ройтман. Он брякнулся на жалобно скрипнувший стул и уставился на Кирилла.

– Я говорил тебе, немец, что сделаю с тобой карьеру! Можешь меня поздравить, я теперь начальник отдела! – наглядевшись вволю, радостно объявил Ройтман.

– Поздравляю, – Кирилл улыбнулся уголком рта. – С тобой у наружки большое будущее.

– А ты думал, немец! Я не Бисмарк, я работаю! Результат даю! Тебя вот поймал и твоих дружков-нелегалов. А когда поймаю тех твоих террористов, еще выше пойду. Меня заметили в Совете Директоров, и это только начало! И все благодаря тебе… Да если б не ты, я бы до сих пор зад Бисмарку лизал. Так что сегодня я за тебя выпью, немец!

– Смотри не подавись, мне жаль будет, если твоя карьера на взлете оборвется.

– Ты знаешь, немец, я буду посылать посылки тебе на каторгу. Говорят, за Полярным кругом жутко холодно. Я пришлю тебе меховые трусы!

– Правда, он потом воняет? – Когда Ройтман ушел, Кирилл демонстративно повел носом.

– Когда вас завербовал руководитель террористической группы Борисов? – словно не заметив реплики Кирилла, завел свою шарманку следователь.

Когда игра в вопросы и ответы Кириллу надоела, он отвернулся и замолчал. Следователь по инерции задал еще несколько вопросов и нажал на кнопку. В комнату вошел человек, деловито раскрыл чемоданчик, достал оттуда инъектор. Кириллу сделали укол. Камера поплыла, растворяясь в серой пелене, но следователь никуда не делся. Гремящий, раскатистый голос долго о чем-то спрашивал, а впавший в полузабытье Кирилл, еле ворочая непослушным языком, отвечал, отвечал, пока не отключился.

С тех пор его больше не допрашивали. Сколько времени прошло, он не знал. Все, что у него осталось, это камера. Койка, умывальник, унитаз в нише и узкое пространство между койкой и стеной – шаг в ширину, три в длину. Кирилл заставлял себя вставать и ходить. Шаг, другой, третий, железная дверь, повернуться. Шаг, другой, третий. Сто кругов, отжаться пятьдесят раз и снова ходить. В камере всегда горел свет. Заблокированный имплант превратился в мертвый кусок пластика, но внутренние часы подсказывали, что промежутки между кормежкой неравные. Время перестало существовать. Все, что Кириллу оставалось, это ходить и пытаться не сойти с ума от информационного голода. Шаг, другой, третий…

Наконец за ним пришли. Идти было недалеко, зал суда располагался прямо в тюремном комплексе. В комнату вошли трое в черных мантиях до пят. Кирилл облегченно вздохнул: появилась хоть какая-то ясность.

– Встать! – Конвоир ткнул Кирилла в бок дубинкой.

Кирилл поерзал на табурете, позвенел цепями и замер. Конвоир стоял за спиной неподвижно, как изваяние. Кирилл снова уселся на табурет. Когда один из судей, раскрыв папку, стал скороговоркой зачитывать приговор, он понял, что ошибся. Это был не суд, суд состоялся без его участия.

«…Суд технополиса Штильбург в составе… постановил: признать фон Медема Кирилла, год рождения… невиновным в инкриминируемых ему нарушениях параграфов 212 и 214 Кодекса Общественного Порядка…»

Когда прозвучала дата, Кирилл понял, что три месяца провел в одиночке. Он не верил своим ушам – в параграфах 212 и 214 говорилось о терроризме и пособничестве терроризму. Его поступки однозначно подпадали под эти параграфы.

«…признать виновным в нарушении параграфа 24, подпараграфы 7 и 9, и присудить фон Медема Кирилла к выплате компенсации в размере… Конфисковать все движимое и недвижимое имущество в счет уплаты долга…»

Параграф 24 охватывал все возможные нарушения прав собственности. В том числе – умышленную порчу чужого имущества. И это все?

«…Решение суда может быть обжаловано в течение двух недель в установленном законом порядке».

Судьи встали и вышли. Кирилл остался сидеть, удивленный до глубины души мягким приговором. Он ожидал принудработ, смертной казни – но штраф?! Это не укладывалось в голове. Мелькнула мысль о том, что все это понарошку, комедия. Впрочем, вскоре все разъяснилось. В комнату вошел человек среднего роста и телосложения, с профессионально незапоминающимся лицом.

– Слушай внимательно и не перебивай. Повторять не буду, – не тратя времени на приветствия, человек перешел к сути дела. – Наверху решили не поднимать шум. Появление фамилии фон Медем в контексте данной ситуации сочли неуместным. Тебя простили, но в полисе тебе не место. Квартирку твою отобрали, это и понятно: надо же как-то компенсировать ущерб, что ты нанес…

– Если с меня сняты все обвинения, значит, я свободен и могу идти, да? Ну, так освобождайте меня, – Кирилл звякнул наручниками.

– Не так быстро, фон Медем, – оскалился человечек. – Слушай внимательно: тебя отпускают не просто так. Если хочешь сохранить жизнь, держи рот на замке. Держись подальше от журналистов и социальных сетей. В остальном ты свободен. Живи и помни: мы будем за тобой присматривать. Это все…

Кирилл почесал в затылке, с трудом веря, что это ему не приснилось. Конечно, из уважения к памяти отца могли и пожалеть, но было что-то странное в этом решении. И не таких стирали в порошок, не взирая ни на что.

Кириллу вернули все, что отняли при аресте. В кармане куртки обнаружился листок бумаги и две пластиковые монеты по десять евро. По написанным иероглифами дням недели Кирилл узнал листок из записной книжки Грубера.

Пока ховер с затемненными стеклами ехал по подземному путепроводу, Кирилл попытался завязать разговор с конвоирами, но безуспешно. Стоило ему открыть рот, как тут же следовал удар. После короткой проверки ховер выехал из полиса и поехал через Периметр. Миновав последний пропускной пункт, ховер остановился. Кириллу приказали выйти. Офицер протянул ему пластиковый прямоугольник: идентификационную карту.

– Имплант включите, – холодно потребовал Кирилл.

Офицер скривился, но спорить не стал: провел возле головы Кирилла специальным прибором, и имплант заработал. Дверь захлопнулась, ховер развернулся на месте и улетел. Кирилл пошел по дороге к развилке, остановился, глядя на указатель. Налево – в Западный форштадт, направо – в Северный. Кирилл свернул налево – не все ли равно, куда идти?

Полицаи на КПП проверили документы и пропустили в форштадт. Угрюмые, в бронежилетах, касках, с дубинками – ничего общего с радушными полицаями увеселительных кварталов. Эти смотрели свысока, выпячивая челюсть, и лениво помахивали дубинками.

– Проходим, гражданин!

Стоило Кириллу остановиться, как к нему подошел полицай, похлопывая дубинкой по ладони. Взгляд точно рентгеном просветил насквозь. Кирилл хотел было спросить, где тут можно переночевать, но вопрос замер на губах. Он отвернулся и зашагал по улице. Полицай проводил его тяжелым взглядом.

Кирилл бывал в форштадте только по работе, увеселительные кварталы его не притягивали. Теперь он заново его открывал. Вблизи все смотрелось иначе, чем из окна служебного ховера. Угрюмые, грязные, серые улицы без единого дерева. Серые дома, покрытые потеками, обшарпанные бетонные стены, кое-где фанера вместо стекол. Мрачные, сгорбившиеся люди в невзрачной, потертой одежде – ничего общего с яркими красками полиса. Допотопные дизельные грузовики, чей вонючий выхлоп смешивался с кислой вонью помоев и запахом немытых тел. Уличные торговки в грязных фартуках, продающие пирожки с лотков. Подпирающие стены коротко стриженные парни опасного вида. И на всем – печать нищеты и безнадежной безысходности.

Улица, по которой шел Кирилл, примыкала к увеселительному кварталу. Столбы пестрели объявлениями:

«Требуются юноши и девушки без комплексов на высокооплачиваемую работу»,

«Мы ждем тебя, горячие и влажные»,

«Требуются рабочие в Западную Сибирь. Паек, проживание, работа вахтовым методом»,

«Апартаменты на съем, почасовая оплата».

Последнее могло бы Кирилла заинтересовать. Он уже было двинулся по указанному адресу, но сообразил, что значит «почасовая оплата», плюнул и пошел дальше.

У отделения Армии Спасения, где раздавали эрзац-пищу, змеилась очередь. Кирилл присмотрелся и вздрогнул: от очереди веяло равнодушием и безысходностью. Потухшие глаза, отвисшие челюсти, женщины, неотличимые от мужчин. Кирилл ускорил шаг. Почти сразу же он уперся в еще одну очередь, у биржи труда.

Здесь равнодушия не было и в помине. Трехзначные номера на руках, активисты, зорко следящие, чтобы никто не прошел без очереди. У входа в здание очередь превращалась в бурлящий котел, откуда то и дело выныривали раскрасневшиеся, расхристанные, но счастливые люди с бумажками в руках.

Работа в форштадте означала все: настоящую еду, а не эрзац-пищу, школу для детей, доступ к медицине, жизнь в относительно приличном квартале, где хотя бы днем можно спокойно пройти по улице, не будучи ограбленным или изнасилованным. За работу, любую работу, держались обеими руками.

Чем ближе к центру, тем больше становилось прохожих. С непривычки Кирилл все время выбивался из ритма, то натыкаясь на впереди идущих, то останавливаясь. Его толкали, материли. Кирилл сначала извинялся – больше по привычке, потом перестал. Форштадт принял Кирилла, он смешался с толпой, даже стал двигаться, как все, сгорбившись и шаркая по растрескавшемуся асфальту.

Увидев вывеску «Ломбард. Скупка. Продажа. Товары на любой вкус», Кирилл подошел и толкнул тяжелую железную дверь. Сидящий на стуле охранник окинул его ленивым взглядом и уткнулся в порножурнал. Дверь закрылась, городской шум как ножом отрезало. Кирилл перевел дух. Больше для приличия прошелся вдоль прилавка, разглядывая товары. Одежда, обувь, электроника, ювелирные изделия под бронированным стеклом – вывеска не врала, товары действительно были на любой вкус. У Кирилла мало-помалу сложился план действий. Первым пунктом в списке стояло «раздобыть денег».

Откуда-то вынырнул хозяин. Он до того напоминал Ройтмана, что Кирилл вздрогнул: такие же рыжие волосы и темно-серые глаза с хитринкой.

– Чего угодно господину?

– Вы даете деньги под залог вещей?

– Даю, – буркнул торговец.

Увидев одетого в хай-тек одежду Кирилла, он решил, что к нему зашел выгодный клиент. Кирилл снял куртку, положил на прилавок. Хозяин скорчил презрительную рожу, но в глазах загорелся огонек интереса. Куртка у Кирилла была не простая, хай-тековская.

Торговец провел по волосам толстыми пальцами. Тоном ставящего диагноз врача произнес:

– Десять евро…

– До свидания.

– Пятнадцать!

Пока Кирилл торговался, зашел покупатель, здоровенный бородатый мужик в камуфляже, с тесаком на поясе. Он скинул на пол объемистый рюкзак и стал ждать. Когда торговец предложил Кириллу не отдавать куртку в заклад, а продать, бородатый вмешался:

– Хаим, да ты как маленький! Он же все равно не сегодня-завтра копыта отбросит, и куртка твоя будет!

– Я честный бизнесмен, – театрально развел руками торговец.

– Я не собираюсь ничего отбрасывать, – вскинул голову Кирилл, перейдя на русский.

– Расскажи это кому-нибудь другому, – здоровяк захохотал. – Видели мы тут таких. Тебя же из полиса выставили, так? Вашего брата тут много бегает. Выходите за Периметр, тусуетесь неделю-другую, а потом бац – и в петлю!

Кирилл сообразил, к чему тот клонит – первые дни в камере он тоже лез на стену от отсутствия привычного потока информации. В виртуале было лучше, чем в реальности. Когда винет только появился, многие не вылезали из него сутками. Это стало настолько серьезной проблемой, что доступ в винет ограничили, жестко увязав с количеством часов работы и отдыха. Но ушлые геймеры находили способы обойти запреты.

– Не дождетесь, – бросил Кирилл.

– Уважуха! Сразу видно – серьезный мужчина!

Здоровяк смерил Кирилла испытывающим взглядом и уже другим тоном спросил:

– За что из полиса-то выгнали?

– За невосторженный образ мыслей, – ответил Кирилл и поежился, вспомнив Штыря.

– А-а, романтик, – понимающе хмыкнул здоровяк. – Революционер! За справедливость, всемирное счастье и все такое. Ну и дурак!

– Господин хай-тек, мы прервались, – напомнил о себе торговец. Его пальцы все время двигались, то выбивая дробь на прилавке, то чертя узоры на стекле.

Сторговались на шестидесяти евро и обычной куртке взамен; три месяца, чтобы вернуть долг. Хаим с убитым видом, точно на похоронах любимой тетушки, выложил деньги.

– Не знаете, где здесь можно ночлег найти? – спросил Кирилл.

– Я не справочное бюро, – отрезал торговец и отвернулся.

Здоровяк погладил бороду рукой и сказал:

– Сходи к мамаше Лю, два квартала вверх по улице и направо. Номер 127 на Гентер-штрассе. Как раз по твоим финансам… Да не зыркай ты так, ведь ясно же, что не от хорошей жизни одежку в заклад отдал.

– Благодарю, – склонил голову Кирилл.

– Если чего надо, обращайся. Меня Пиратом зовут, и меня тут все знают, – здоровяк осклабился.

Кирилл кивнул, забрал с прилавка потертую камуфляжную куртку, что всучил ему Хаим, и отправился искать дом мамаши Лю.

Это оказалось труднее, чем он думал. Кирилл битый час блуждал между похожими как две капли воды, одинаково запущенными, грязными домами без табличек. Заблудившись, попытался спросить у прохожих. Первый просто проигнорировал вопрос, второй, небритый мужик с пропитым лицом, промычал что-то нечленораздельное и пошел дальше. Выручили мальчишки, катавшиеся прямо по проезжей части на ржавом велосипеде, одном на двоих. Они вопрос Кирилла поняли и подсказали, куда идти. Кирилла поразил внешний вид мальчишек, нестриженых, неухоженных, босых, несмотря на сентябрьскую погоду. В полисе встретить ребенка в таком виде было просто невозможно. Поговорив с детьми, Кирилл понял, почему взрослые не стали ему отвечать: он обращался к ним по-немецки. Мальчишки тоже не сразу поняли вопрос, но все же ответили, с сильным акцентом, но внятно. Кирилл намотал информацию на ус и, когда нашел нужный дом, сразу заговорил по-русски.

Мамаше Лю принадлежала половина длинного пятиэтажного дома, торцом выходящего на главную улицу форштадта. На другой стороне улицы начинался увеселительный квартал, там призывно мигала реклама и гремела музыка.

Хозяйка оказалась старой дородной китаянкой. Глянув на ее раскосую, сморщенную физиономию, Кирилл заподозрил, что без взятки комиссии по расовой чистоте тут не обошлось. Мамаша Лю привела его в комнатушку, окнами выходящую на задний двор.

– Десятка в неделю, туалет, душ и кухня на этаже.

Прямо под окнами стояли мусорные баки. Вонь пробивалась через наглухо запертое окно. Размерами комнатушка была не больше той камеры, где сидел Кирилл. Хозяйка неправильно истолковала его молчание и сердито пробасила:

– Сам хотел подешевле. Если что не так, вали в другое место, нечего мне тут!

Кирилл заверил хозяйку, что все в порядке, и заплатил за месяц вперед. Хозяйка ушла, он остался один. Лег на скрипнувшую под его весом колченогую кровать и заснул, не раздеваясь.

Жизнь в форштадте чем-то напомнила Кириллу армейский курс выживания. Только там выживать приходилось в условиях дикой природы, болот и лесов, а тут джунгли были бетонные, населенные самыми опасными в мире дикими животными: людьми. В форштадте Кирилл столкнулся с бытовыми трудностями, о которых раньше и понятия не имел. Например, он не умел готовить, и ему пришлось ходить в местную столовку, где, отстояв очередь, он получал завернутое в серую волокнистую бумагу мясное нечто за евро и стакан мутного чая за двадцать центов. В заведениях поприличнее цены были такими, что Кирилл туда и не заходил. О переходе на эрзац-пищу он не думал: лучше смерть.

Кирилл пытался готовить сам, из купленных на ближайшем базарчике продуктов. Мучился с грязными тарелками, пока ему кто-то не подсказал купить жидкость для мытья посуды. Соседка по этажу, усталая многодетная мать Люба, на широких плечах которой, кроме пьяницы-мужа, были еще пятеро пацанов, мал мала меньше, увидев, как он мучается, предложила помощь. Кирилл носил продукты с базара, она готовила. А чего стоила вечно меняющаяся погода: то холодно, то жарко, то вообще дождь! Привыкший к постоянной погоде полиса Кирилл несколько раз промокал до нитки.

Кроме того, нужны были деньги. Спустя две недели, когда быт кое-как наладился, денег осталось в обрез. Кирилл попытался найти работу. На официальной, «федеральной» бирже труда, отстояв огромную очередь, он получил список предприятий, куда мог бы устроиться. На собеседовании его встречали с распростертыми объятиями, ведь техники – профессия нужная. Но, прочитав резюме и узнав, за что Кирилл вылетел из полиса, быстро скучнели и обещали перезвонить. Пару раз он находил подработку на стройках, таскал мешки со строительным мусором, но финансовых трудностей это не решило. Пришлось снова идти в ломбард, закладывать ботинки.

У прилавка толпился народ. Кирилл отошел в сторону, подождать, пока Хаим закончит с клиентами. Ждать пришлось неожиданно долго, там кипел какой-то спор. Кирилл навострил уши.

– Хаим, да я те зуб даю, работает оно!

Пират тыкал пальцем в лежащий на прилавке планшетный компьютер. Не имеющие имплантов люди пользовались такими, чтобы получить хоть какой-то доступ к сети. Кроме планшета, на прилавке кучкой лежали разнообразные электронные приспособления: навигаторы, системы спутниковой связи, армейские тактические компьютеры – «комлинки» и тому подобные устройства. Было ясно как дважды два, что все это откуда-то украдено. Понимал это и хозяин ломбарда, но брать отказывался: приборы были заблокированы. Как и все современное оборудование, привязанное к конкретному владельцу, в чужих руках они не работали.

– Да тут делов-то, батарею сменить да перезагрузить, и все заработает!

– Вот перезагрузите, тогда и приносите, уважаемый Пират. Я всегда рад приобрести достойный товар. А пока – не обессудьте.

Кирилл подошел к прилавку, двумя пальцами взял ближайший планшет. Пират нахмурился, рука скользнула к бедру.

– Не работает? Разрешите, я взгляну? – вежливо спросил Кирилл.

Уже тащившая тесак из ножен рука разжалась.

– Опа, а ты в этом рубишь, да? Техник, да?

Кирилл кивнул. Имплант у него был непростой, со множеством недокументированных модулей. Ребята из технического отдела написали для него специальную прошивку. Кирилл повертел планшет в руках, положил на прилавок.

Когда Кирилла послали на курсы техников, он не стал отказываться, напротив, получив сертификат техника четвертого класса, продолжил обучение заочно. Спустя четыре года он получил сертификат техника первого класса, которым очень гордился. Поэтому «неисправность» планшета не стала для него загадкой.

После нескольких попыток несанкционированного доступа планшет «закрылся» намертво. Помочь могли только в сертифицированном сервис-центре. Но даже у техников в сервис-центре не было такого импланта, как у Кирилла. Он активировал техническую программу, вошел в техническую консоль планшета по беспроводному подключению, запустил программу-взломщик и стал ждать.

– Ну, чё там? – нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, спросил мужик, глядя в остекленевшие глаза Кирилла.

Кирилл сделал неопределенный жест рукой. Спустя несколько минут его взгляд прояснился.

– Вуаля! – сказал он, как фокусник нажав на кнопку перезагрузки.

Вскоре на экране появилось приглашение зарегистрироваться. Хаим цапнул планшет и впился глазами в экран.

– Работает, – он поднял на Кирилла полный удивления взгляд. – Вы техник, уважаемый! Какой класс, четвертый, третий?

– Второй, – соврал Кирилл.

– А остальные починить сможешь? – влез в разговор Пират.

– Смогу. Но не бесплатно.

– Да не вопрос, договоримся, ты чини… Мы с тобой еще таких дел наворотим! Как тебя там?

Мужик пристально смотрел Кириллу в глаза. Тот понял, что ему заговаривают зубы.

– Сколько?

– Да я же сказал, не вопрос, договоримся!

– Сколько?

– Ну, ты заладил… О-кей, бери… да, ну пятерку за штуку, устраивает? – Пират скорчил огорченную мину.

– Не устраивает, – ответил Кирилл.

Кирилл уже было согласился, но краем глаза заметил ироничный взгляд Хаима и передумал. Слишком легко Пират назвал сумму, значит, надо давить дальше.

– Половину!

– Кх… половину чего? – выпучил глаза Пират.

– Половину того, что он тебе заплатит за товар. – Кирилл мотнул головой в сторону торговца.

– Да ты чё, да ты знаешь, сколько трудов мне стоило добыть это все? – взревел Пират.

Кирилл молча улыбался своим мыслям. Уж очень Пират смахивал на игрового персонажа. Не зря его так назвали – ему бы на палубе парусного фрегата вот так орать, где-нибудь в Карибском бассейне. Побрызгав слюной, Пират вздохнул и, будто делая огромное одолжение, бросил:

– Десять процентов.

– Сорок.

– Пятнадцать, мамкина норка!

– Тридцать.

– Ты Хаиму случайно не родственник? Такой же хапуга!

Поняв, что запутать или запугать Кирилла не получится, Пират сразу как-то обмяк, стал меньше ростом. Услышав про родственные связи, торговец с интересом глянул на Кирилла.

– Не родственник, – Кирилл усмехнулся. – Договорились, двадцать пять процентов.

Хаим повел их в подсобку. Смахнув со стола какой-то хлам, он разложил принесенные Пиратом приборы. В подсобке было жарко, тусклые светодиодные лампочки еле-еле разгоняли полумрак. Кирилл активировал имплант и принялся за работу. Спустя два часа он откинулся на спинку стула и вытер пот со лба. Дело было сделано. Ему удалось вернуть к жизни больше половины устройств. То, что не мог сделать обычный человек, для хай-тека было легче легкого. Небольшие изменения настроек, возврат заводской конфигурации, и приборы один за другим оживали. Некоторые исправить не удалось: механические повреждения Кирилл чинить не умел. Пират остался очень доволен. Кирилл, став богаче на пятьсот с лишним евро, выкупил свою куртку.

– Послушайте, Кирилл, – доверительно, как доброму знакомому, сказал ему на прощание Хаим, – вы зайдите ко мне завтра-послезавтра. Есть серьезная работа, не эта мелочевка.

Кирилл кивнул и пошел домой. Впервые с тех пор, как он оказался в полисе, у него было хорошее настроение. Он понимал, что то, что он сделал, незаконно. Но выбора ему не оставили.

В магазинчике на углу Кирилл купил бутылку виски и нехитрую закуску. Вернулся домой и вышел на длинный балкон, выходящий на заросший сорняком пустырь. Тут стоял продавленный диван и старые кресла, окруженные пепельницами. Кирилл откупорил бутылку, сел в кресло, сделал несколько глотков прямо из горлышка. По телу пробежала теплая волна, стало хорошо.

Рядом в кресло опустился Степан, муж Любы.

– Жизнь-то налаживается, а?!

От Степана несло козлом. Кирилл глотнул виски, чтобы заглушить вонь немытого тела.

– Определенно налаживается…

– Нальешь?

С ловкостью фокусника Степан извлек откуда-то стакан. Кирилл плеснул ему виски. Степан залпом выпил, крякнул, занюхал рукавом, отказавшись от предложенного Кириллом соленого огурца.

Виски быстро кончился, Кирилл дал Степану деньги. Тот сбегал за бутылкой вонючего самогона. Выпили, закусили. Солнце медленно клонилось к закату. Со стороны увеселительного квартала доносилась ухающая музыка.

– Добрый вечер, дядя Кирилл, – поздоровался проходивший по коридору Костик, младший из двух сыновей живущей на том же этаже пары.

Костик был довольно общительным, не то что родители, неплохо говорил по-английски и по-немецки. Кирилл с удовольствием с ним разговаривал, отвечал на вопросы. Вот и сейчас, услышав что на балконе кто-то сидит, Костик заглянул, увидел Кирилла и поздоровался. Кирилл улыбнулся: единственное человеческое лицо среди перекошенных харь. С балкона Кирилл видел, как мальчик прошел по дорожке вдоль дома и повернул за угол.

– Интересно, куда это он? – вслух полюбопытствовал Кирилл.

– Так известно куда, на работу, – пробурчал Степан.

– На работу? Вечером?

– Так у них там вечером самый клев! Клиенты приходят…

– А что он там делает? Убирает, помогает? – спросил Кирилл, уже догадываясь, какой будет ответ.

– Ага, помогает, это… как его… снять напряжение. В полисе много таких, кто по мальчикам, кто по девочкам. Спрос рождает предложение, типа. – Степан рыгнул.

– А полиция?

– А полиция эти заведения крышует. – Степан посмотрел на Кирилла как на недоумка. – И вообще, я считаю, что это хорошо.

– Что хорошо? – не понял Кирилл.

– Что дети могут родителям помогать. Что могут работать. Я своего среднего хотел туда же устроить, в тот же салон, так Любка уперлась, дура! – прорычал Степан. – Я ей так и сказал: дура! С него не убудет, а родителям облегчение. Пашем, как проклятые!

По щеке Степана скатилась слеза. То, что он работает от случая к случаю, сидя на шее у жены, он упомянуть забыл. Кирилл мрачно посмотрел на собутыльника. Его точно ледяной водой окатили, хмель как рукой сняло. Он пододвинул к Степану бутылку и ушел к себе.

Только попытавшись открыть дверь, он заметил, что кулаки его сжаты так сильно, что ногти впились в кожу, а шрам на левой руке побагровел. Хорошее настроение развеялось как дым. С его глаз словно упала пелена – какая по счету? Не первая и, наверняка, не последняя. Кирилл долго лежал без сна, хрустел пальцами, думал, матерился вполголоса и заснул уже под утро.

Через несколько дней он навестил Хаима. Тот отвел Кирилла в подсобку. Кряхтя, вытащил из-под стеллажей на свет длинный деревянный ящик. Внутри оказалось несколько пистолетов и армейская штурмовая винтовка старого образца.

– Сможете снять блокировку? – спросил Хаим.

– Я могу блокиратор отключить, но это не простая операция, – Кирилл пожал плечами. – Одна ошибка, и сработает система самоуничтожения.

Каждое оружие настраивалось на владельца. Специальное устройство блокировало спусковой крючок. Армейское оружие работало только в руках тех, у кого был армейский имплант или чип. При попытке несанкционированного доступа небольшой заряд взрывчатки в блокираторе взрывался, превращая оружие в металлолом.

– Лучше смоги, парень, – Хаим перешел на ты. – Это заказ от очень серьезных людей. Они не поймут отказа!

– Я не сказал, что отказываюсь. Мне потребуется кое-какое оборудование и литература.

– Оборудование найдем, – повеселел торговец. – А литературу сам скачай из сети.

Кирилл покачал головой.

– Хай-тек без доступа в сеть? – Хаим поднял брови. – Ладно, готовь список…

Заказ «серьезных людей» Кирилл выполнил точно в срок. Кроме этого, он чинил разнообразное электронное барахло, что подкидывал ему Хаим, кое-что перепадало от Пирата и его знакомых. Материальное положение резко улучшилось. Время от времени Хаим присылал ему сообщение с условным знаком, тогда Кирилл брал свою сумку со спецснаряжением и шел к торговцу. В подсобке его ждала очередная партия оружия: пистолеты, винтовки, гранатометы. По ком это оружие будет стрелять, Кирилла не интересовало. Ему нужны были деньги. Он еще не знал зачем, плана у него пока не было, но в одном был твердо уверен: деньги лишними не будут.

Кирилл не находил себе места. Время не притупило боль утраты. Он постоянно думал о Хелен и ломал голову, как бы ее найти.

– Хаим, можно в форштадтах найти человека, если не знаешь, как его зовут? – однажды спросил он у торговца.

– Не думаю, – покачал головой Хаим. – А какая у тебя на него есть информация? Описание, фото?

– Я знаю, как его звали раньше, – приоткрыл карты Кирилл.

Торговец задумался.

– Ну, не томи. Если надо денег, так я заплачу, – поторопил его Кирилл.

– Да не в деньгах дело, – отмахнулся Хаим и кивнул на дверь подсобки. – В общем, тебе надо к ним обратиться. А как их найти – сам думай!

Кирилл ушел озадаченный. «Серьезные люди» с ним не общались, просто оставляли товар в подсобке. Без помощи Хаима выйти на них не получится… Или… Кирилл встал как вкопанный, хлопнул себя по лбу.

– Во, я идиот! – громко, на всю улицу произнес он.

– С приходом, чувак!

Подростки, сидевшие на ступеньках подъезда, мимо которого шел Кирилл, захохотали. Кирилл не обратил на молодежь внимания: он понял, как связаться с бандитами.

В следующий раз, вместо того чтобы взять деньги за очередной заказ, Кирилл к ним не притронулся. А в конверт положил флешку, на которую скинул информацию о Хелен и Феликсе. Спустя несколько дней его снова вызвали к Хаиму.

В подсобке на новеньком стуле сидел благообразный седой старичок. За спиной у него стоял громила-телохранитель. Кирилл поздоровался, сел напротив старика и стал ждать, что ему скажут. Старик молчал, испытывающе глядя колючими ледяными глазами. Кирилл взгляд выдержал, не опустил глаз.

– Вы опасных людей ищете. С чего вы взяли, что обратились по адресу? – скрипучим голосом на хорошем немецком спросил «серьезный человек».

– Я подумал, что вы представляете некую… структуру. А у структур есть определенные возможности, которых у обычных людей нет. В первую очередь – есть информация, – ответил Кирилл.

– Верно, – кивнул седой. – Но такая информация стоит денег. Больше, чем стоят ваши услуги по ремонту барахла.

Услышав сумму, Кирилл покачал головой:

– Это все, что я имею. Но у меня нет выбора: я согласен.

– Скажу откровенно, я вообще не хотел вам ничего говорить. Мне бы не хотелось вас терять. Эти люди очень опасны и вряд ли оставят вас в живых.

Седой сочувственно вздохнул. Кирилл уловил в голосе собеседника фальшь, с трудом удержался от иронической гримасы.

– Вы мне нравитесь, господин фон Медем. Вы могли бы стать не последним человеком в нашей… структуре. Взять хотя бы то, что вы меня совершенно не боитесь, хотя любой обыватель на вашем месте штаны бы намочил от страха. Но я понимаю, что ваш отъезд – лишь вопрос времени. Вы не останетесь в форштадте. Я уже видел таких, как вы. Пока своего не добьетесь, не успокоитесь. Навязчивая идея, кажется, так это называется.

– Поэтому напоследок вы из меня побольше выжать решили, да? – понимающе кивнул Кирилл.

Он действительно не боялся. Как и Пират, этот тип не понимал, насколько комичен со своими ужимками, точно скопированными из фильмов про мафию конца двадцатого века.

– Мы деловые люди, – не смутился седой. – Вы из того же теста и понимаете, что к чему.

– Я понимаю отлично. Я принесу вам деньги сегодня же, – процедил Кирилл.

– Не трудитесь, я пришлю человека. – Седой встал. – Хоть вы и умалишенный, но я желаю вам удачи. Если вам повезет остаться в живых, подумайте над моими словами.

Кирилл направился к двери. Уже взявшись за дверную ручку, остановился:

– Уважаемый, вы кое в чем ошиблись. Я из другого теста!

Он вышел, хлопнув дверью. Старик проводил его иронической усмешкой.

* * *

Трель звонка нарушила тишину конспиративной квартиры в Северном форштадте. Феликс Борисов, дремавший на диване, открыл глаза и сел.

Звонок повторился. Феликс подошел к окну и осторожно выглянул. Темнело, и редкие прохожие торопились домой, под защиту железных дверей и решеток на окнах. Улицы ночного форштадта для прогулок подходили мало. С наступлением темноты выходили на промысел уличные грабители и наркоманы.

– Хелен? – спросил Студент, самый младший в группе.

– Рано, – Феликс посмотрел на часы. – Глянь, кто там.

Кроме Студента и Феликса в квартире никого не было. Гостей они не ждали.

Глянув на монитор, Студент не обнаружил ничего подозрительного. Перед дверью стоял незнакомый мужик и спокойно смотрел прямо в объектив.

– Кхе… – Студент кашлянул в микрофон, нарочито сонным голосом спросил: – Вам кого?

– Добрый день, – на безукоризненном немецком поздоровался незнакомец. – Я могу видеть Хелен Шнитке или Феликса Борисова?

Студент вопросительно посмотрел на Феликса и нервно сглотнул, увидев перекошенную злорадную маску вместо нормального лица.

– Что стоишь, впусти гостя дорогого, – оскалился Феликс, передергивая затвор пистолета. – Все твари в гости будут к нам…

Латвия, Адажи – Рига, ноябрь, 2083 – январь, 2084

Слияние с машиной не сравнить ни с чем, разве что со смертью и рождением. Сначала ты лежишь на кушетке или стоишь в похожем на саркофаг темном скафандре, вдыхая запах застарелого пота. Потом наступает темнота – мгновение, кажущееся вечностью и, как взрыв, сметающий все на своем пути, приходит вихрь новых ощущений. И ты больше не человек, ты машина, вместо ног гусеницы, вместо рук – пушка и ракеты. За те десять лет, что прошли после того, как Кирилл демобилизовался, техническая мысль на месте не стояла. Даже на стареньких «Агрессорах» слияние давало почти полное ощущение присутствия, но на «Паладинах» это было что-то совершенно неописуемое. Он больше не был человеком в боевом скафандре – он стал скафандром.

Стальные, прикрытые пластинами композитной брони руки. Стальные ноги с расширяющимися и сжимающимися по мановению электрических импульсов полимерными пружинами-«мускулами». Широкий торс, голова – два с половиной метра над землей. Все это Кирилл ощущал как часть себя. Он чувствовал, как хрустят под широкими подошвами рассыпающиеся в пыль кирпичи, как налетающий ветерок играет на ракетах над правым плечом. Ощущал каждую деталь в прикрепленном к левой руке тяжелом пулемете.

Кирилл сделал несколько пробных шагов – новое тело подчинялось ему великолепно. Ничего общего с неповоротливыми танками, которыми он управлял в «фантазерах». Кирилл побежал, одним прыжком перемахнул одноэтажный домик. Повел из стороны в сторону стволом пулемета.

– Даю привязку, – произнес голос инструктора, и местность вокруг расцветилась обозначениями.

Летящий где-то в вышине беспилотник передавал информацию на «комлинк». Теперь Кирилл знал, где что находится.

На боевом канале раздался молодой и приятный женский голос:

– Новичок, у тебя позывной есть?

Чувствуя прилив адреналина, Кирилл прокричал:

– Еретик!

– Я Белка. Ну что, готов потанцевать?

– Готов!

– Ну, держись! – задорно пропел девичий голос.

Кирилл инстинктивно сделал два шага вбок. Чутье подсказало ему, что надо ждать сюрприза. Вовремя: на втором шаге запищал датчик предупреждения об обстреле, перед носом прочертила дымную полосу ракета. Где-то вдали грохнул взрыв.

– Шустрый, – прокомментировала Белка. – Посмотрим…

Пригнувшись, Кирилл прыгнул к видневшейся неподалеку канаве и пополз. Белку он по-прежнему не видел и счел за лучшее убраться подальше и осмотреться. По скату хлестнула очередь, засыпав Кирилла землей. Он отполз за угол, оттолкнувшись, прыгнул вправо, в проход между домами. Перед ним мелькнула фигура, «комлинк» тут же подсветил ее красным, и Кирилл, не раздумывая, дал очередь. Пробегая мимо, он успел заметить, как тает в воздухе боевик в чалме. Еще один стрельнул сверху, и «комлинк» доложил о попаданиях. Кирилл, не глядя, выстрелил в ту сторону из гранатометного комплекса и пронесся дальше. Увидев открытую дверь, Кирилл вошел внутрь здания. «Вошел», это громко сказано, – протиснулся, стандартные коридоры и лестницы для панцергренадеров узковаты. Ударяясь о стены железными локтями и коленями, поднялся на последний этаж. Повсюду царил разгром, высились груды битого кирпича. Впрочем, ожидать других интерьеров от учебного городка было глупо.

С криком «алла-у-акбар» из-за груды мусора выскочил полупрозрачный боевик. Кирилл ударом руки убил его на месте, на четвереньках подполз к окну и выглянул. Снизу послышались тяжелые шаги.

– Попалась, – хмыкнул Кирилл, отправляя туда одну из шести противотанковых гранат, скрытых в правом бедре скафандра.

Внизу бабахнуло, заиграла музыка, и цифры 0:0 на счетчике побед сменились на 1:0.

– Ш-шустрый, – Белка хохотнула.

За две минуты тайм-аута между «смертями» она успела спрятаться.

Кирилл тоже даром времени не терял: выбрался на крышу, перепрыгнул на соседнюю и занял позицию в доме. Вокруг было тихо. Он догадывался, что Белка тоже где-то затаилась и ждет, пока он вылезет.

– Ты где там, красавчик? – прошелестел голос. – Не надо прятаться, Еретик. Или ты боишься женщин?

– А у нас белый танец, – не поддался на провокацию Кирилл. – Дамы приглашают кавалеров.

– Ах вот как, – Белка рассмеялась. – Ну, хорошо, жди…

Как она ухитрилась подобраться так тихо, Кирилл не понял. Вроде бы с тыла не подойти, а пространство впереди как на ладони – не могла она так быстро и бесшумно преодолеть триста метров. Но – смогла. Высунув голову из-за укрытия, Кирилл увидел летящую в него ракету. Система предупреждения тут же тревожно запищала, но было поздно – все вокруг покраснело, а на счетчике замигало 1:1.

– Вот так! Но это только начало. Готовься!

Следующие полчаса оказались для Кирилла очень тяжелыми. Он бегал, прыгал, ползал, стрелял из всего, что у него только было. Но раззадоренная Белка каждый раз ухитрялась его подловить. Счет неумолимо менялся: 1:3, 1:4.

Спрыгнув на крышу, Кирилл провалился и застрял. Белка подобралась сзади, в мертвой зоне, и со смехом выдернула Кирилла из дыры. Он впервые по-настоящему разглядел своего противника. «Паладин» Белки был разрисован, «голова» выкрашена в красный цвет – отличительный знак панцергренадеров Балтийской бригады.

– Ну что, продолжим или хватит с тебя? – спросила Белка.

За Кирилла ответил инструктор:

– Учения закончены. Вернуть скафандры в ангар!

Панцергренадеры вернулись в ангар. Щелкнули, открываясь, бронещитки, отключился интерфейс, и Кирилл снова стал человеком.

– Ну, как ощущения? – спросил инструктор, подождав, пока Кирилл, кряхтя, освободится из объятий скафандра.

– Потрясающе! – честно ответил Кирилл. – Господин лейтенант, я такого не испытывал никогда!

– Значит, так, – подвел итоги инструктор. – Белка – отлично. Но от тебя я другого и не ждал. Еретик – неплохо… для пехотинца.

Белка подошла и стала рядом, Кирилл скосил глаза. Белка оказалась невысокой девушкой хрупкого телосложения, с собранными в пучок волосами, черными как смоль. Она задорно глянула на Кирилла и подмигнула.

– Когда закончите перемигиваться, обратите внимание на меня, – сдвинул брови инструктор. – Поскольку вы теперь знакомы, у меня для вас новость: будете учиться вместе. После переподготовки отправитесь в одно подразделение. Белка, как более опытный боец, назначается старшей в паре. Вопросы? Вопросов нет. Желаю удачи. Идите и постарайтесь как следует выспаться – скоро такой возможности у вас не будет. Свободны.

Управление боевым скафандром только на первый взгляд казалось легким. Было много тонкостей, которые нужно знать и уметь. Спустя месяц усиленных тренировок Кирилл до того привык к своему «Паладину», что иногда, спросонок, не сразу понимал – человек он или панцергренадер.

Они сдружились с Дженис – так звали Белку. Кирилл ей понравился, она ему тоже. Но тень Хелен заслоняла все вокруг. Они с Белкой остались просто друзьями.

Курс пролетел незаметно. Спустя два месяца Кирилл с Белкой вернулись в Ригу. Второй Рижский панцергренадерный, куда их распределили, дислоцировался на Кипсала.

В расположении оказалось на удивление безлюдно: все были в Пардаугаве, на учениях. Дежурный офицер проверил предписания и отправил новичков в казармы.

Бросив мешок, Кирилл прилег на кровать, но сон не шел.

– Ты куда? – Белка поймала Кирилла, когда он уже подошел к КПП, отделявшему расположение бригады от остального подземелья.

– Выпить охота, – признался Кирилл.

– Не уверена, что это хорошая идея, – Белка нахмурилась.

– Я уже взрослый мальчик, мамочка. Сам разберусь, – улыбнулся Кирилл.

Дежуривший на КПП рядовой проводил его скучающим взглядом.

«Улицей» подземный туннель назывался лишь условно. На Кипсала все находилось под защитой девятиметрового слоя бетона. Под землей скрывались целые бригады, панцергренадерные и пехотные. Каждой бригаде был отведен свой участок. А чтоб солдаты не скучали, рядом был туннель с развлекательными заведениями.

Кирилл пошел туда, откуда доносилась музыка, и вскоре попал, куда хотел. Из баров доносилась музыка и пьяный смех. Пройдя почти до конца, Кирилл так и не определился с выбором. Ему хотелось выпить стаканчик-другой в тишине, но в большинстве солдатских баров было шумно. А в офицерские его бы не пустили. В самом конце «улочки», где единственная уцелевшая лампа еле разгоняла темноту, он наткнулся на бар, откуда не гремело «умцы-умцы» попсы и не орали пьяные голоса. Из-за неплотно прикрытой двери доносился гитарный перебор. Кирилл толкнул дверь и вошел.

Бар оказался неожиданно большим. Ближе ко входу, поставив стулья в круг, сидели люди. Вторая половина терялась в темноте. Кто-то играл на гитаре, хриплый голос пел по-русски:

Мы выходим на рассвете,

Над Баграмом дует ветер,

Раздувая наши флаги до небес.

Только пыль стоит над нами

И клубится под ногами,

И родной АКМС – наперевес.

Только пыль стоит над нами

И клубится под ногами,

И родной АКМС – наперевес.

Кирилл заслушался, песня ему понравилась.

– А где это – Баграм? – спросил чей-то голос из темноты.

Минутная заминка, никто на вопрос не ответил. Кирилл подал голос:

– Баграм – это в Афганистане. Была такая страна когда-то. Сейчас это часть Халифата. – По истории у Кирилла всегда были хорошие оценки.

– А почему тогда русские об этом пели? – спросил все тот же голос.

– Потому что когда-то русские там воевали с муджахеддинами, – ответил Кирилл. – Точнее, советские.

– Это кто там такой грамотный? – спросил голос певца.

Кто-то развернул на Кирилла лампу.

– Оп-па, бронекопытный, – крякнул певец.

По залу пронесся и стих шепот; повисла тишина. Кирилл почувствовал, как сгущается в воздухе агрессия. Со скрипом задвигались стулья, солдаты вставали с мест.

– Вас что, бронекопытных, мало учили? У вас свои бары есть, ходите туда!

Вперед вышел усатый гаупт-ефрейтор с двумя нашивками за ранение. Кирилл заметил, что все в баре – пехотинцы. Ни техников, ни панцергренадеров. А он, как назло, перед выходом пришил нарукавный шеврон полка.

– Послушайте, я здесь недавно. Если я зашел куда-то не туда, то могу и уйти. Извините меня за вторжение!

Кирилл повернулся и обнаружил, что путь перекрыт: сомкнувшись стеной, стояли солдаты.

– Не так быстро, бронекопытный. Мы тебя немного вежливости поучим, а потом и отпустим…

Громадная пятерня развернула Кирилла, кулак размером с пивную кружку взлетел к плечу. Кирилл успел заметить удар, но сблокировать или уклониться не смог, до того быстрым оказался грузный и неповоротливый с виду гаупт-ефрейтор. Все, что успел Кирилл, это повернуть голову. Удар пришелся по челюсти, в голове будто взорвалась бомба. Кирилл упал на спину, окружающий мир поплыл, звуки стали глуше. Точно сквозь вату, он услышал где-то вдалеке голос. Голос что-то кричал, но смысл слов от Кирилла ускользал. Внезапно картинка прояснилась, как будто кто-то подкрутил резкость. Вернулись звуки.

Кирилл обнаружил, что сидит на стуле, а рядом с ним знакомый голос радостно приговаривает:

– Ты смотри, сработало! Волшебное зелье!

– Старый… – еле ворочая языком, произнес Кирилл.

– Я это, я! Скажи спасибо, что вовремя подоспел, а то «дядя» Слава тебя бы под орех разделал!

Лёша-Старый, расплывшись в улыбке, протянул Кириллу бутылку. Тот хлебнул и с трудом удержался от кашля.

– Спирт, – выдохнул Кирилл.

Кирилл повернул голову и увидел давешнего гаупт-ефрейтора. Умные серые глаза на обветренном круглом лице смотрели немного насмешливо.

– Меня Слава зовут, позывной Черномор. – Гаупт-ефрейтор протянул руку.

– Кирилл, позывной Еретик. – Кирилл пожал руку.

– Ты как в бронекопытные попал, мужик? – спросил Старый. – Чтобы из пехоты да в панцергренадеры – такого тут не бывает, так? – Он вопросительно посмотрел на «дядю» Славу.

– Точно так, – кивнул Слава. – Мы с бронекопытными не смешиваемся, куда нам с суконным рылом да в калашный ряд.

Вокруг одобрительно загудели.

– Как ваше хай-тековское величество попало в пехоту?

– Я неблагонадежный, – пожал плечами Кирилл. – На работу не берут, пришлось пойти в армию. С моей биографией только в пехоту… если бы не знакомый офицер, я бы сейчас с вами был.

– А-а, революционер, – понимающе прищурился Черномор. – Красный – человек опасный.

– Что-то вроде того, – не стал вдаваться в подробности Кирилл и, чтобы увести разговор в сторону, попросил: – Дайте еще выпить, что ли…

– Наш человек. – Черномор хлопнул Кирилла по плечу и пододвинул стакан.

Пехотинцы обмывали новое звание Черномора: тот получил штабс-ефрейтора. По русской традиции, угловые полоски положили в полные до краев стаканы водки. Черномор выпил и бровью не повел. Все подняли стаканы за новоиспеченного штабс-ефрейтора, потом за всех павших, потом еще за что-то. Кирилл пил со всеми и чувствовал, что пьянеет. Он жал протянутые руки, ему называли имена, которые тут же вылетали из головы. В который раз ему помогло умение находить общий язык с кем угодно. В Санитарной Службе учили на совесть.

В промежутках между тостами Кириллу пересказали последние новости. Выяснилось, почему его так неласково встретили. Сражающиеся бок о бок, прикрывающие друг друга в бою, пехотинцы и панцергренадеры в «мирной» жизни друг друга на дух не переносили. К тому же среди панцергренадеров Второго Рижского больше половины составляли поляки, традиционно не любившие русских.

На территории бригады драться было запрещено – можно было загреметь, разбирались на нейтральной территории, возле баров. Последнее эпохальное сражение имело место совсем недавно, поэтому на нашивки Кирилла так резко отреагировали. Но когда оказалось, что он как бы свой – из пехоты и не поляк, отношение поменялось.

Под конец пьянки, когда Кирилл уже почти ничего не соображал, Черномор встал из-за стола и поманил его за собой. Вывел на «улицу», прислонил к стене и спросил:

– Что ты о нем знаешь?

– О ком?

– О Старом! Ну?

– Он толковый человек, – произнес Кирилл. – Мне не один раз помог… А что?

– Вот именно, что толковый. – Черномор отпустил Кирилла. – Слишком толковый. Что такому в пехоте делать?

– Я не знаю, – заплетающимся языком ответил Кирилл. – Я не спрашивал его о мотивах, это не мое дело. И потом, жизнь – есть вещь сложная, все бывает.

– Бывает, то так. – Черномор повел ладонью по усам, не отрывая взгляда от Кирилла. – Ладно…

Черномор подозревал Старого, но в чем? И тут Кирилла словно током ударило – он понял, что насторожило Черномора. Старый никогда не рассказывал о себе, где жил и чем занимался, никогда не показывал семейных фото. Кирилл вел себя так же, ему это в глаза не бросилось. Конечно, можно списать все на скрытный характер. Но вот скрытным Старый как раз и не был – рубаха-парень, он охотно говорил обо всем на свете, кроме своей персоны. Нормальные люди так не живут, так живут по легенде.

Кирилл распрощался, кое-как добрел до базы, принял душ и завалился спать.

Рано утром полк вернулся в расположение. Командир батальона вызвал новичков к себе. Кириллу ничего не оставалось делать, как вслед за Белкой направиться в штаб.

Командир батальона панцергренадеров, лысый, как колено, гауптман лет сорока скептически поджал губы, глядя на шатающегося Кирилла. Кирилл старался дышать в сторону и радовался, что успел побриться.

– У вас, фон Медем, отличные рекомендации. Но то, что я вижу перед собой, разительно отличается от того, что я хотел бы видеть. Ночь выдалась бурной, не так ли?

– Виноват!

– В общем, так: чтобы этого больше не было! Будете нарушать дисциплину, спишу назад в пехоту и не посмотрю, что вы генеральский любимчик! Вам ясно, фон Медем?

– Так точно! – Кирилл щелкнул каблуками.

Количество пилотов боевых скафандров – так официально назывались панцергренадеры – в батальоне немного не дотягивало до полусотни. От пяти до семи во взводе, до восемнадцати в роте. Всего в батальоне служили около шестисот человек. На одного пилота приходилось десять человек обслуги – техники, охрана, хозяйственная рота.

В панцергренадеры всегда отбирали самых лучших: молодых, одаренных хай-теков, физически развитых, с отличной реакцией. Те, с кем выпало служить Кириллу, напомнили ему о том, каким он был когда-то сам. Командовал взводом обер-фенрих Штайнер. Рядом с недавно разменявшим тридцатник Кириллом он казался сопливым юнцом: ему недавно исполнилось двадцать четыре года. Остальные были и того младше, даже не контрактники – срочники. Черноглазая красавица Белка, голубоглазый ловелас Збигнев, которому до двадцатилетия оставалось три месяца, и ждущий дембеля рыжий забияка Бьёрн, которому уже исполнился двадцать один. Все – добровольцы, в панцергренадеры других не брали.

После того как все перезнакомились и Белка ушла на женскую половину казармы, командир отослал подчиненных и остался с Кириллом с глазу на глаз. Голубые глаза обдали Кирилла холодом – обер-фенрих сразу заметил и помятый мундир, и нечищеные ботинки, и землистый цвет лица.

– Ты вот что, Еретик… – начало не сулило ничего хорошего. – Если ты и дальше собираешься так служить, то лучше переведись в другой взвод. Посмотри на себя – синяк на лице, изо рта перегаром несет. И это в первый же день?!

– Командир, я друзей встретил, – примирительно сказал Кирилл. – Больше такое не повторится, я тебе обещаю.

Штайнер скривился: обращение на ты и «командир» вместо уставного ему не понравилось. Но он был только кандидатом в офицеры, таким же унтером, как Кирилл. Формально придраться не к чему.

– Генеральский любимчик, сын героя, ветеран… Думаешь, тебе все сойдет с рук? – зло прищурился Штайнер. – Я не дам тебе разрушить мою карьеру! Лучше сразу застрелись!

– Командир! Ты меня не так понял! – Кирилл поднял руки. – Я не стану твой авторитет подрывать. Я здесь, чтобы служить. Я – фон Медем!

– Хорошо…

Маска серьезности сползла с лица Штайнера.

– А где ты драку нашел? В нашем баре ты не был – я проверял.

– Я не знаю ни про какой наш бар. Я пошел в тот бар с деревянной дверью. В конце улицы…

– Деревянная дверь? – вытаращил глаза Штайнер. – Ты пошел один в пехотный бар? И они тебя не избили до полусмерти, а напоили?!

– Друзей встретил…

Кириллу было трудно говорить – болело не только то место, куда попал кулак Черномора, но и с обеих сторон возле ушей, там, где челюсть крепится к черепу.

– Тебе повезло, что проклятые русские тебя там не убили. Они же непредсказуемые, – покачал головой Штайнер.

– Неправильно как-то, – почесал в затылке Кирилл. – В бою ведь друг другу спину прикрывать будем, а на базе деремся.

– Чертовы славяне не могут обойтись без драки. И поляки, и русские – сброд. На прошлой неделе моему технику руку сломали!

– А немцы, значит, лучше? – Кирилл усмехнулся.

– Не лучше. Тоже набрались всякого от этих. Нет бы что хорошее взять… Хотя что у этих свиней хорошего? Одно слово – славяне, – скрипнул зубами Штайнер.

Несмотря на молодость, все во взводе Кирилла были профессионалами. На первых же учениях Кирилл в этом убедился. Он не сумел самостоятельно подбить ни одного противника – только в паре с кем-то. Но над ним не смеялись – напротив, подробно разобрали все допущенные им ошибки. У этих пацанов за плечами не один десяток боевых выходов на территорию «бородатых», опыта им было не занимать. Слушая рассказы о том, как они гоняли боевиков по Пардаугаве, Кирилл ловил себя на мысли, что не испытывает к ним той неприязни, какую чувствовал к «фантазерам». Панцергренадеры тоже развлекались, охотясь на «бородатых» в бетонном лабиринте Пардаугавы. Но в отличие от операторов-«фантазеров» они рисковали жизнью. За броней боевых скафандров бились живые сердца. Панцергренадеры гибли намного реже, чем пехотинцы, но гибли. И не гасли свечи у выставленных возле штаба фотографий в траурных рамках.

Кирилл сдружился с ребятами из своей роты. Они вместе выпивали, вместе пели неофициальный гимн панцергренадеров «Песню Сидра». Глядя на них, Кирилл вспоминал себя в юности – он тоже мог пить, работать и спать по семь дней, как в песне.

А еще они всегда были вместе, настоящее боевое братство. Кириллу приходилось иногда одергивать себя, вспоминать, зачем он здесь. Лишние привязанности могли только помешать, и Кирилл нарочно держал дистанцию. Но ребята этого не замечали, они искренне уважали Кирилла. Как же, ветеран прошлой войны, награжден; дрался с «проклятыми русскими» и остался цел. Его иногда подмывало сказать всем этим вацлавам да збышекам, что он тоже русский, – и посмотреть, как вытянутся у них физиономии.

Грядущее наступление не было секретом ни для кого. Все в полку считали, что весной, как сойдет снег и земля подсохнет, так и двинутся. Кирилл подозревал, что на той стороне реки тоже знают о готовящемся наступлении. У «бородатых» наверняка есть шпионы. А значит, можно попасть в засаду. Командование тоже это понимало, поэтому июня ждать не стали.

Весь март панцергренадеров в авральном порядке перевооружали, меняли полимерные «мышцы» в скафандрах на новые, наращивали броню. Все поняли, что ждать осталось недолго. Второго апреля бригаду подняли по тревоге.

– Общее построение в капонирах! – прохрипел рано утром из динамиков голос командира батальона.

– Похоже, началось! – чуть резче, чем следовало, сказал бледный Штайнер, собирая подчиненных.

– Не дрейфь, командир, прорвемся! – подбодрил Штайнера Кирилл.

Его охватило радостное возбуждение: он устал ждать и притворяться. Панцергренадеры, как обычно, будут на самом острие удара. А Кирилл станет ближе к цели… настоящей цели.

Из школьного учебника новейшей истории, технополис Штильбург

…Концепция технополиса стала логичным продолжением идеи «умного города». Первоначально технополис рассматривался скорее как «технопарк», место, где «критическая масса» образованного населения, технологичной среды и наукоемкого бизнеса вызывает «цепную реакцию» научной и деловой активности. Следующим шагом стала концепция самодостаточного поселения, использующего в повседневной жизни самые передовые технологии. По замыслу создателей, инновационные возможности и высочайший уровень жизни должны были как магнитом притягивать лучшие умы из всех уголков планеты…

…Идея технополиса нашла живой отклик среди элиты Российской Федерации. В 20–30-е годы двадцать первого века по России прокатились техногенные катастрофы, вызванные обветшанием советской инфраструктуры. Целые регионы оказались фактически в каменном веке. Население покидало превратившиеся в ловушки города. Хаос и анархия волной катились по стране. Всюду рыскали вооруженные до зубов бандиты и просто отчаявшиеся, потерявшие все люди. Даже за заборами охраняемых элитных поселков никто не чувствовал себя в безопасности.

Независимый от инфраструктуры город, способный обеспечить жителям максимальный уровень комфорта, оказался востребован. В 2026 году консорциум «Аркадия» объявил о создании первого в мире полностью автономного технополиса. Сегодня мы знаем его как Метрополис, столицу нашей страны. Спрос оказался так велик, что за считаные месяцы было раскуплено сто тысяч единиц жилья. В 2028 году началось строительство, в 2030 году в торжественной обстановке открыт первый квартал. Тогда же стали возводить купол: высокий уровень жизни предусматривал и управляемый климат.

В 2032 году Российская Федерация вступила в Европейский Союз. К тому времени идея технополисов стала актуальной не только для России. Европейские страны стремительно исламизировались. В обстановке экономической депрессии Европу захлестнул вал этнической преступности. Многие стали смотреть на Россию как на идеальное убежище. В том же году началось строительство второго технополиса – нашего Штильбурга.

Если не считать многонационального Метрополиса, все технополисы строились национальными элитами. Вслед за немецким Штильбургом выросли французский, испанский, английский, голландский технополисы…

…Для строительства технополисов выбирали труднодоступные, малонаселенные районы. Благодаря этому технополисы смогли устоять, когда распространявшаяся как лесной пожар Чума выкашивала целые континенты. Именно в технополисе была впервые синтезирована противочумная вакцина. На бескрайних просторах, погруженных в хаос безвластия и бандитизма, как острова спокойствия и благополучия стояли технополисы. С них началось возрождение страны, они стали кристаллической решеткой будущего государства, якорем, который спас цивилизацию от сползания в темное средневековье…

Рига, апрель, 2084

Веками завоеватели ходили на Русь через Прибалтику. И через нее же ходили войной на Европу русские. С запада другой дороги просто нет: через Полесье большую армию не провести, завязнет в болотах. Это считалось аксиомой – до 1944 года, когда в ходе масштабной войсковой операции русские разгромили группу армий «Центр», отбросив немцев к границам СССР. Эта операция вошла в историю под кодовым названием «Багратион». Немецкие войска отступили по всему фронту. В руках русских оказалась вся Белоруссия до Бреста.

Но немцы отступили не везде. Курляндия, западная часть Латвии, самой природой создана для обороны: непроходимые болота, густые леса, овраги. Остатки группы армий «Север» отошли в Курляндию и закрепились. Даже потеря Риги не подорвала их дух и боеспособность. Курляндская группировка как дамоклов меч нависала над коммуникациями наступающих через Прибалтику русских войск. На ликвидацию котла бросили целые армии – без толку. Пять раз русские пытались уничтожить упорно сопротивлявшихся немцев, но каждый раз откатывались, захлебываясь кровью. Немецкая группировка в Курляндии оборонялась до 15 мая 1945 года и сдалась только после капитуляции всех немецких войск.

После Великой Войны Полесье превратилось в гигантское радиоактивное пятно: Белоруссию бомбили долго и упорно. Единственными воротами в Европу оставалась Прибалтика. А Курляндия – ключ к этим воротам. Но у Федерации не было людских ресурсов СССР. Чтобы наступать, нужно во что бы то ни стало ликвидировать Курляндскую группировку Халифата. Если этого не сделать, наступающие войска окажутся зажаты в узком коридоре между радиоактивным пятном и Курляндией. Один удар, и линии снабжения будут перерезаны. Это понимали обе стороны. Халифат десять лет превращал Курляндию в укрепленный район.

Руководство Федерации планировало освободить всю Старую Европу – или хотя бы часть. Долгие годы народу рассказывали о превращенных в мечети христианских святынях: Базилике Святой Марии в Кракове, Кельнском соборе, соборе Парижской Богоматери, соборе Святого Петра в Риме. Крест, а не полумесяц, должен сиять над европейскими столицами, на все лады повторяли пропагандисты. О необходимости крестового похода проповедовали с амвонов и кафедр от Тронхейма до Камчатки. И вот этот день пришел.

Долгие месяцы к Риге и Даугавпилсу тайно стягивали войска, десантные корабли, авиацию и артиллерию. С Польской кампании Федерация не выводила в поле таких сил.

Атаковать в лоб – обескровить армию в самом начале наступления. Штурм укрепленных позиций обойдется дорого. А ведь Прибалтика – только начало, в Европе каждый солдат будет на счету. К курляндскому замку надо подобрать ключ.

И решение было найдено: атаковать с двух сторон. Удар из Риги в сторону Вентспилса и Лиепаи одновременно с морским десантом опрокинет Курляндскую группировку Халифата. Ошибки прошлого не повторятся: «бородатые» не устоят. Третья боевая группа ударит из района Даугавпилса на юго-запад, отсекая противнику пути отхода. Из котла не уйдет ни один.

По плану на освобождение Латвии от войск противника отводилось трое суток. Большая часть войск Халифата сосредоточена в Курляндии. Разобраться с ними – и дорога на Литву и Польшу будет открыта. Ударные группы развернутся на запад, на Германию. Через неделю будет освобожден Кёнигсберг, через месяц армия Федерации выйдет к Одеру. Но сначала – Курляндия.

Для обеспечения десантной операции Федерация впервые вывела в море весь свой флот во главе с флагманом, недавно спущенной на воду многоцелевой платформой «Гроссадмирал Дёниц».

«Дёниц», как и его систершип «Редер», был притчей во языцех и синонимом безнадежного долгостроя. Заложили «Дёница» на верфях Таллинна сразу после Польской кампании и с тех пор с переменным успехом строили. Стройка то замирала из-за отсутствия средств, то с невероятным скрипом возобновлялась. Бойкие перья на просторах сети изощрялись в остроумии, сравнивая их с египетскими пирамидами. Оказалось, что все это было частью дымовой завесы, истинное положение дел скрывали, чтобы не пронюхал противник. Представляя собой гибрид линкора, ракетного крейсера и авианосца, «Дёниц» не зря официально назывался универсальной платформой. Корабль был построен по принципу полимарана – пять корпусов разной осадки и водоизмещения обеспечивали ему небывалую доселе остойчивость и непотопляемость. Длиной больше километра и шириной в семьсот метров, «Дёниц» имел две взлетно-посадочные полосы, способные принимать даже транспортные самолеты. Шестнадцать башен, по три 406-мм орудия в каждой, обеспечивали ему огневую мощь, не сравнимую ни с одним кораблем в истории. О мелочах вроде батарей РСЗО, управляемых ракетах и тому подобных вещах и говорить было нечего: на линкоре всего хватало. Тысяча человек экипажа жила в райских условиях – бассейн, беговые дорожки, сад. Два атомных реактора давали достаточно энергии, чтобы «Дёниц» мог дважды обойти вокруг земного шара на скорости в тридцать пять узлов.

Суперлинкор, зримое свидетельство могущества и технического превосходства Федерации, уверенно резал волны Балтийского моря. Корабли охранения, сопровождавшие монстра, просто терялись на его фоне, казались игрушечными лодочками. В боевых порядках шли тральщики, подводные лодки, ракетные крейсера, эсминцы и фрегаты. В середине ордера – большой десантный корабль «Брейвик» и десяток десантных кораблей поменьше.

На суше к наступлению готовились две боевые группы: шесть дивизий, почти сто тысяч одних только пехотинцев, автоматические комплексы огневой поддержки, дистанционно управляемые танки и беспилотники и, конечно, панцергренадеры.

Панцергренадеров перевооружили, заменив пулеметы 20-мм автоматическими пушками. Полторы сотни безгильзовых разрывных снарядов в барабане обеспечивали настоящий огненный вал, сметающий все на своем пути. А на спине, в специальном контейнере, ждали своего часа еще три барабана. Некоторым вместо пушек установили автоматические гранатометы и огнеметы – готовились к боям в городе.

Передовые части были на бронетранспортерах-ховерах – им не страшна весенняя распутица, ховер летит над любой подстилающей поверхностью. Это давало еще одно преимущество перед «бородатыми» – Халифат так и не смог поставить на поток производство ховеров. Пока не просохла земля, войска Халифата скованы, привязаны к ниткам дорог.

С воздуха передовые части прикрывали штурмовики «Крепость», далекие потомки американских «Страшил» АС-130. Самолет турбовинтовой, тихоходный, но скорость ему и не требовалась. Установленные по левому борту шестиствольные автоматические пушки калибром 40 мм с точностью до полуметра поражали на земле любую цель. Сидящие в удобных креслах операторы сверху видели все как на ладони. За минуту борт мог сровнять с землей целый квартал. Для борьбы с танками – главный калибр, 105-мм орудие, установленное в специальный ложемент, распределяющий энергию выстрела на весь корпус. «Крепость» превращала работу пехоты в легкую прогулку: наткнулся на сопротивление, залегай и вызывай ангелов смерти. Никаких атак на пулеметы в полный рост.

Охраняли штурмовики реактивные истребители-беспилотники, по четыре на каждый, и самоходные батареи ПВО. Армия была неуязвима с земли и воздуха.

Первая фаза наступления прошла успешно. Ранним апрельским утром тишина над Пардаугавой взорвалась ревом артподготовки. Час артиллерия перепахивала прилегающие к реке районы. Двести орудий на километр фронта сровняли с землей то, что еще стояло спустя десять лет войны. За огневым валом через реку стали переправляться войска. Часть – прямо в Пардаугаву, часть – спустились к устью и высадились в Даугавгриве, Болдерае, Юрмале. Боевики Халифата, попавшие между молотом и наковальней, ошалело метались между горящими зданиями и ни о каком сопротивлении не помышляли. Казалось, небо обрушилось на город. Все горело, взрывалось, рушилось; смерть собирала обильный урожай. Огонь с неба безжалостно подавлял любое сопротивление, а на земле, все ближе и ближе, раздавалась тяжелая поступь панцергренадеров.

Пробив коридоры для наступающих войск, передовые отряды остановились. Мимо них на запад, на Тукумс и Елгаву шли свежие части. Вырвавшись за пределы городских кварталов, стальные ручейки сливались в широкий поток, формируя ударные кулаки. К вечеру утомленные командиры передовых частей с гордостью докладывали командующему группировкой генералу Берзиньшу: все цели первого этапа достигнуты, враг в панике бежит.

Группа «Дёниц» на всех парах шла к Вентспилсу. Ни один корабль Халифата не вышел ей навстречу. Данные космической разведки внушали командованию Федерации оптимизм: Халифату нечего противопоставить такой силе. Отрывочные сведения о ведущемся в районе Кулдиги строительстве во внимание не приняли: что бы там ни строили, остановить войска Федерации они не смогут. Разве что ядерное оружие применят – но на это после Великой Войны был наложен негласный запрет. Никто не хотел появления новых радиоактивных пятен, их и без того было слишком много.

Войска рвались вперед, в штабах ликовали. В обстановке всеобщего воодушевления никто не заметил, что сопротивление «бородатых» оказалось слабее, чем прогнозировали штабные аналитики. Из передовых частей докладывали о героическом преодолении и ожесточенных боях. Обобщить и сравнить данные никто не догадался.

В штабах Халифата тоже умели считать и анализировать. Раннее наступление не стало для них неожиданностью. Теплую встречу войскам Федерации приготовили еще осенью. Пока в штабе генерала Берзиньша праздновали успешное начало операции, в штабах Халифата хладнокровно расставляли фигуры. Противник собирался разыграть свою игру, на своем поле и по своим правилам.

В городе Лиепая, в районе, который когда-то назывался Кароста, на глубине двадцати метров под землей располагался штабной бункер. Генерал Тауфик Сахири, командующий войсками Халифата в Прибалтике и правая рука эмира Ороппы, встал из-за стола. Опираясь на палку, подошел к большому, во всю стену, тактическому экрану. Красные отметки, обозначающие наступающие войска кяфиров, застыли у Кандавы и Земите. И среди них – значок проклятой Балтийской бригады. В Великую Войну снайпер-балтиец ранил его в колено разрывной пулей. Вместо левой ноги у генерала был протез.

Аллах Всемогущий посылает ему знак – отдает ненавистный отряд в руки правоверных. И то, что с ними эти порождения иблиса – панцергренадеры, христианам не поможет. Гнев Всемогущего прольется на них огненным дождем и смоет оскверняющих мир своим дыханием нечестивцев.

Генерал взял маркер, поднес к экрану. Провел вдоль синей ленты реки и упер в отметку, возле которой крупными буквами по-арабски было написано «Кулдига». Заключил город в круг и перечеркнул красным. Иншалла, все идет по плану.

Северный форштадт Штильбурга, ноябрь – декабрь, 2082

Первым, что увидел Кирилл, когда очнулся, была плавающая перед глазами красная надпись: «Обнаружена угроза здоровью, введена доза боевого стимулятора. Ввести дополнительную дозу?» Было очень трудно дышать, в груди тупо саднило. Он разлепил веки и попытался сфокусировать взгляд. В ушах набатом стучал пульс. Пол трясся, доносился шум мотора, и Кирилл понял, что находится в кузове допотопного грузовика. Грузовик, судя по шуму, был не с борогидридным двигателем, а с дизельным или бензиновым. Под потолком горела замызганная лампочка. Кирилл попытался вспомнить, как оказался в грузовике, и не смог. Мысли никак не складывались в понятную картину. Феликс, вспомнил он, и вслед за именем потянулась цепочка образов. Сузившиеся зрачки, трясущиеся руки. Вот они беседуют, ухмыляющийся Феликс достает пистолет…

Кирилл тронул грудь, поднес руку к глазам, лизнул. Так и есть, кровь. Значит, ему не приснилось: в него стреляли, но он жив. Как это произошло, можно разобраться после, сейчас главное, что его куда-то везут и вряд ли в больницу. Пока не поздно, надо выбираться. Кирилл задумался, не использовать ли стимулятор, но решил пока подождать.

В левом и правом бедре было вшито по инъектору – память о службе в армии. В каждом – смесь стимулятора с обезболивающим. Когда Кирилла ранило, имплант, обнаружив угрозу жизни и здоровью носителя, принял решение впрыснуть дозу.

Мысленным усилием Кирилл убрал маячившую перед глазами надпись и сел. Кровь почти перестала течь. Он попытался расстегнуть куртку и не смог. Материал под пальцами больше походил на камень, чем на ткань. Кроме утилитарных свойств, вроде защиты от холода, дождя и ветра, у таких курток была одна особенность. Материал при резком ударе или сотрясении твердел в месте контакта, меняя молекулярную структуру. Он не смог остановить пули, но сумел задержать, принять на себя и распределить на большую площадь энергию выстрела. Пули пробили куртку, но не вошли глубоко в тело. Удар был такой силы, что без сломанных ребер точно не обошлось. Кирилл потерял сознание, и его сочли мертвым.

Он взялся за ручку двери, потянул. Дверь распахнулась, в кузов ворвался ветер, стегнул по лицу ледяным кнутом. Грузовик ехал по пустынным улочкам ночного форштадта. Район Кирилл не узнал, но выбирать было особо не из чего. Когда грузовик замедлил ход и остановился у какого-то перекрестка, Кирилл вывалился на проезжую часть. От удара он чуть было не потерял сознание, только благодаря стимулятору не отключился. Застонав, Кирилл на карачках пополз в сторону, молясь про себя, чтобы из кабины его не заметили. Добравшись до тротуара, он с трудом поднялся на ноги и, качаясь из стороны в сторону, побрел по улице. Когда на светофоре зажегся зеленый и грузовик тронулся с места, Кирилл уже был далеко.

Он не знал, сколько прошло времени. Минуты то неслись вскачь, то тянулись, словно века. Поняв, что оторвался от своих похитителей, Кирилл попытался сориентироваться, но не смог. В Северном форштадте он был всего пару раз. Улицы здесь точь-в-точь как в Западном, такие же серые, безликие, похожие друг на друга дома. По-осеннему холодная погода давала о себе знать. Руки окоченели, лица он уже давно не чувствовал. Редкие прохожие шарахались от залитого кровью, спотыкающегося человека. Кирилл остановился, прислонившись к стене дома. Свет уличных фонарей стал стремительно удаляться, вращаясь, как в калейдоскопе. Надо было идти дальше, но сил уже не оставалось. Кирилл сполз на землю. Что-то холодное упало ему за шиворот, растаяло и потекло между лопаток. Снег, равнодушно подумал Кирилл. Он понял, что еще чуть-чуть, и он замерзнет. Кто-то остановился рядом с ним. Кирилл просипел сквозь зубы: «Помогите!» Человек склонился над ним, но помогать не стал. Ловкие руки прошлись по карманам, послышался звук удаляющихся шагов. Сквозь окутавшую сознание пелену безразличия Кирилл равнодушно зафиксировал это и провалился в темноту.

Кирилл пришел в себя и обнаружил, что лежит в постели, на душистых чистых простынях. На какое-то мгновение ему подумалось, что все это просто дурной сон, но пронзившая тело боль вернула к реальности. Он был не в больнице и не в полисе: вокруг обычные стены и потолок, никаких признаков высоких технологий. Грудь стягивали бинты. Он попытался сесть, не смог и со стоном откинулся назад на подушки.

– Очнулся? – Над Кириллом кто-то склонился. – Пить хочешь?

Лица в ореоле света от лампы не разглядеть.

– Хочу… – прохрипел Кирилл.

Человек отошел и вскоре вернулся со стаканом воды. Стуча зубами о стекло, Кирилл выпил.

– Да, не слабо тебя приложили, сосед. – Подождав, пока Кирилл допьет, человек убрал стакан. – Ты как, помирать не собираешься?

– Кто вы?

Человек развернул настольную лампу так, чтобы она освещала лицо. Кирилл отпрянул, точно увидев привидение. Перед ним сидел его бывший сосед, тот самый инженер, на которого он донес.

– Меня зовут Виктор, – с ударением на «о» представился сосед. – А тебя – Кирилл, так написано в твоих документах. Есть хочешь? Доктор сказал, тебе нужно набираться сил.

– Нужно…

– Тебе повезло. Если бы не куртка, ты бы умер, а так еще поживешь. Не волнуйся, пули извлекли. И отморозить ты ничего не успел, я вовремя на тебя наткнулся. Ну, так что, будем кушать?

Виктор принес тарелку, поставил на прикроватную тумбочку, сложил ладони домиком и нараспев произнес:

– Benedic, Domine, nos et haec tua dona…

Виктор скороговоркой прочитал молитву на латыни, перекрестил тарелку и протянул Кириллу ложку. Кирилл набросился на еду. Когда он закончил, Виктор забрал тарелку и поднялся.

– Спи, набирайся сил. Завтра придет доктор, посмотрит тебя…

На следующий день пришел доктор. Проверил Кирилла ручным сканером, взял у него кровь на анализ, оставил список лекарств, в основном антибиотиков. Когда доктор ушел, Кирилл немного полежал, раздираемый сомнениями, потом все-таки решился. Виктор был дома, гремел на кухне посудой.

– Виктор, – позвал Кирилл.

Виктор высунулся из коридора.

– Слушай, Виктор… Ты меня подобрал, приютил, кормишь тут… – с трудом подбирая слова, начал Кирилл. – Это… ты должен знать… Это я вас сдал тогда. Это из-за меня твоя… Твою…

Виктор покачнулся, побледнел, как мертвец. Зазвенела выпавшая ложка. Медленно, как сомнамбула, он вышел из комнаты, но вскоре вернулся с пистолетом в дрожащей руке.

Пистолет медленно поднялся. Кирилл заглянул в черную дыру ствола – ему было все равно, он даже хотел, чтобы Виктор выстрелил. Но тот медлил.

– Давай, – Кирилл с удивлением услышал собственный голос. – Давай, покончи с этим. Я заслужил, этого даже мало будет. Из-за меня столько людей пострадало, что меня надо двадцать раз убить. Так что давай, жми на спуск.

Кирилл смотрел в горящие ненавистью глаза на восковом лице. Пистолет опустился, Виктор исчез из поля зрения Кирилла. Он приподнялся и увидел, что Виктор неподвижно лежит на полу. Прислушавшись, Кирилл понял, что инженер молится. Закончив молиться, он тяжело поднялся, подошел к кровати, склонился над Кириллом. Свистящим шепотом сказал:

– Чтоб тебя здесь не было, понял, сволочь? Не уйдешь по-хорошему, я тебя…

– Я уйду, можешь считать, что здесь уже меня нет, – прошептал Кирилл.

Он попытался встать, все тело отозвалось острой болью. Кое-как поднявшись, Кирилл по стенке дошел до двери. У порога силы покинули его. Голова закружилась, мир завертелся, сжался в точку и исчез.

Больше Виктор не пытался его выгнать. Он приносил еду, помогал дойти до туалета, менял повязки. Все это молча, не глядя на Кирилла. Так прошло две недели. Кириллу стало лучше, уже не так болели сломанные ребра. Однажды вечером он случайно заглянул на кухню. Виктор сидел в одних трусах на табуретке. В стоящей на столе пол-литровой бутылке водки оставалась половина. Кирилл без приглашения зашел на кухню, молча сел напротив Виктора. Взял с полки стакан, плеснул водки, поболтал, залпом выпил. Виктор посмотрел на него и выпил свой.

– Ну, рассказывай, – первым тишину нарушил Виктор, – ты ведь за этим пришел.

Кирилл рассказал Виктору все: о Грубере, Ройтмане, Хелен, о своей жизни в форштадте. Когда Кирилл рассказал о том, как обнаружил в квартире Виктора нелегалку, тот скрипнул зубами:

– Походя, значит, зацепил…

В руках Виктора сломалась сигарета. Он скомкал ее, бросил в мусорное ведро. Злым шепотом прошипел, перегнувшись через стол:

– Откуда только берутся такие восторженные болваны, а? Вот так вот ломаете другим жизнь…

– Я всегда все делать правильно старался. Всегда! А что получилось… – Кирилл махнул рукой.

– Конечно, ты, как и подобает рыцарю, защищал слабых и беззащитных от террористов, торговцев наркотиками и прочих педофилов. Ты сам-то веришь в то, что сейчас сказал?

– Я помогал настоящие преступления предотвращать! Я закон защищал! – возмутился Кирилл. – Мы же не только таких как…

Кирилл смешался.

– Как я и моя Света… – Виктор горько усмехнулся.

– Ты прости меня, Виктор, – заплетающимся языком попросил Кирилл. – Хочешь, на колени встану?

Не в силах больше выносить горящий взгляд Виктора, Кирилл встал, распахнул окно и лег на подоконник грудью, вдыхая ночной воздух.

– Не надо, – глухо сказал ему в спину Виктор. – Давай не будем об этом…

Он залпом опрокинул стакан и захрустел соленым огурцом. Пили они по-русски, хотя один был французского происхождения, а другой, хотя бы номинально, немецкого.

Кирилл прикрыл окно и вернулся за стол. Они долго молчали, не глядя друг на друга, затем Кирилл вернулся к рассказу. Услышав, как приняли его революционеры, Виктор усмехнулся:

– Ничего удивительного, что твои новые друзья тебе не поверили. Скажу больше, этого следовало ожидать!

– Почему?

– Поставь себя на их место: приходит человек с такой историей. Во что проще поверить, в то, что перед тобой агент СС, или в то, что он восторженный дурак с розовой ватой в голове? А о том, что тебя отпустили не просто так, ты не подумал? Скажу больше, твои бывшие коллеги за тобой наверняка присматривают! И если даже я это понял, то уж Феликс, который от вашей службы не первый год успешно бегает, и подавно!

Кирилл опустил голову, признавая правоту Виктора.

Как только лед был сломан, инженер рассказал свою историю. После случившегося его вытурили из полиса. Работу тоже потерял: как можно доверять атомный реактор неблагонадежному человеку? Друзья помогли устроиться на ту же станцию, помощником бригадира на складе отработанных ТВЭЛов. Там он и работал, месяц на станции, месяц в форштадте. Возвращаясь домой после очередной смены, он наткнулся на лежащего у стены человека. После случившегося с его женщиной Виктор ударился в религию, регулярно ходил в церковь. Поэтому вопрос «помогать или нет» не стоял. Не раздумывая, он поспешил на помощь. Склонившись над лежащим, Виктор с удивлением узнал своего бывшего соседа. Увидев, что Кирилл ранен, он отнес его домой, перевязал и вызвал доктора.

Порыв ветра с грохотом распахнул окно. Створка просвистела возле головы Кирилла, но он и ухом не повел. Виктор задумчиво сказал:

– Власть стремится контролировать все, что только возможно. Она этого и не скрывает, все на поверхности, и тем, у кого есть хоть капля мозгов, понятно. Но таких мало, а большинство просто не способно к критическому восприятию реальности.

Кирилл обрадовался, что можно сменить тему, и подхватил:

– Да, профессор Кларк говорил, что те, кто управляют источниками информации, могут формировать информационный поток и тем самым управлять сознанием масс.

– На меня пропаганда не действует, – с нотками гордости в голосе сказал Виктор. – И я не один такой. Умным людям давно все ясно и насчет общества, в котором мы живем, и насчет того, кто на самом деле всем заправляет.

– И что толку? – покачал головой Кирилл. – Вы сидите по своим углам и тихо своему всезнанию радуетесь, пока хозяева миром крутят. Вы же ничего не делаете, чтобы как-то повлиять на систему. Ни-че-го!

– Вот и твои друзья революционеры говорят: круши систему, долой фашизм и все такое. А что взамен? Религиозную диктатуру, как в Халифате? Империю, как в Поднебесной? Идеального строя нет, люди несовершенны. Система, против которой ты хочешь бороться, всего лишь отражение того, что творится в головах! Скажу больше – система всех устраивает, все довольны. Даже твои соседи, что посылают своего ребенка торговать собой. Все как-то устраиваются, а кто хочет чего-то добиться, тот идет и работает! Против только кучка идеалистов, как твой Феликс. Но они не народ!

– Определенно, с миром все в порядке, с системой тоже, а если кому-то что-то не нравится, так он сам и виноват. – Кирилл покачнулся на табурете.

– Именно так, – кивнул Виктор. – Скажу больше: спасения можно добиться, только работая над собой! Оглянись вокруг – таких, как ты, ничтожно мало. Люди как-то устраиваются, налаживают жизнь, и плевать им на политику. Они просто живут, а тебе нужна борьба! Вы людям нового счастья хотите, а они старым дорожат…

Кирилл встал, пошел к двери. Оглянулся, опираясь на косяк.

– Здорово же они тебя напугали… Ты примерь свои слова к тому, что с вами произошло. Поищи в себе вину за то, что случилось со Светой. Да, система прекрасна, мир прекрасен, только людишки никчемные никак этого понять не хотят.

– Ты не понимаешь, – прошептал Виктор.

– Определенно не понимаю!

Кирилл еле сдержался, чтоб не плюнуть.

– Я не понимаю, как можно за религиозные предрассудки прятаться и оправдывать зло, которое творится за твоим порогом, ежеминутно, ежесекундно. Под бездействие идейную базу подводить. Видимо, мне это не дано!

Кирилл ушел; Виктор остался сидеть, спрятав лицо в ладонях.

Прошло две недели. Кирилл выздоровел, окреп и решил вернуться в Западный форштадт. Виктор проводил его на вокзал. Когда поезд подошел к перрону, Виктор с Кириллом пожали друг другу руки.

– Ни пуха, – пожелал на прощание Виктор.

Против обыкновения, он говорил по-русски.

– К черту, – на том же языке ответил Кирилл. – Не передумал? Останешься?

– Останусь. Война – не мой путь, – ответил Виктор.

Раздался второй свисток, Кирилл поставил ногу на ступеньку.

– Если что, ты знаешь, где меня найти, – сказал он и скрылся в вагоне.

Мамаша Лю, которой было заплачено за полгода вперед, разочарованно вздохнула, когда Кирилл появился в дверях.

– А мы думали, ты уже все… того… – Отдыхавший на балконе Степан сделал вид, что обрадовался. – Мамаша Лю так и сказала – отбегался, мол, наш фон. Надо нового жильца искать. А я ей и говорю: погоди его хоронить, он вернется. Давай выпьем, а?

Кирилл отмахнулся и пошел к себе.

Заглянув к Хаиму просто, чтобы показать, что не умер и не уехал, Кирилл вскоре получил несколько новых заказов. К первому же заказу от «серьезных людей» была приложена записка: «Поздравляем с благополучным возвращением. Желаем скорейшего выздоровления». Прочитав записку, Кирилл рассмеялся: а он еще надеялся, что можно что-то утаить.

Кирилл заказал через Хаима специальный сканер, позволяющий обнаруживать любые, даже очень маленькие электронные устройства. Поверхностная проверка квартиры показала, что Виктор был прав. На потолке, в вентиляционной шахте, в выключателях и дверном замке притаились разнообразные «клопы». В воротнике куртки обнаружился «маячок», сигнал которого можно отслеживать со спутника. Кирилл понял, как рисковал, и его прошиб пот. А он-то посмеивался над Хаимом, который всегда, прежде чем что-то мало-мальски серьезное обсудить, проверял, работает ли «глушилка». Кирилл, привыкший, что Цербер считывает информацию, используя бытовую электронику, упустил из виду, что за ним могут следить, используя «клопов». Купить «глушилку»? Он взвесил этот вариант и отбросил. Пусть они и дальше думают, что он ни о чем не подозревает.

Кирилл слукавил, сказав, что сам не знает, что делать. Не то чтобы он Виктору не доверял, просто человек при всем желании не сможет рассказать то, о чем не знает.

Зацепка у Кирилла была, хоть и не очень надежная. Зайдя в квартиру революционеров, он активировал программу записи аудио и видео. Все, что он видел и слышал, записывалось в память импланта. Когда Феликс в него выстрелил, программа не отключилась. Из-за того, что глаза Кирилла были закрыты, картинки не было, только звук.

Сначала ничего интересного не происходило. Молодой революционер, которого Феликс называл «Студент», кому-то позвонил. Запинаясь, он стал рассказывать, что к ним пришел эсэсовец и Феликс его застрелил. Разговор закончился, Студент сказал:

– Она ругается… сказала везти его к ней.

– Кого его? Тушку? Дуры такие бабы! Ладно, давай его в грузовик снесем. Глядишь, еще теплый будет, когда доедем…

Феликс засмеялся. Революционеры собирали свой нехитрый скарб. Послышались шаги, пыхтение.

– Блин, тяжелый, зараза, не меньше восьмидесяти кило, – сдавленным голосом сказал Студент.

– Хорош болтать, тащи давай, – оборвал его Феликс. – Нет, не сюда, к заднему выходу.

Снова пыхтение, глухой стук, скрип открывающейся двери.

– Куда потом? – не унимался Студент.

– В Метрополис, – буркнул Феликс.

– К Подвойскому?

– Язык прикуси!

Судя по звуку оплеухи и вскрику, Феликс от души врезал Студенту.

– Ну что, друзья мои, мы с вами скоро свидимся, – прошептал Кирилл, прослушав запись.

Двух слов: «Метрополис» и «Подвойский», было достаточно, чтобы двигаться дальше. Если бы Феликс увидел его сейчас, он бы постарался отдалить встречу.

Но Кирилл не мог просто взять и уехать. На билет ушли бы все деньги, и на новом месте все пришлось бы начинать с нуля. Хуже другое: купить билет на поезд – значит засветиться. Кирилл не хотел, чтобы в его дела с революционерами вмешалась Санитарная Служба. Нужно было как-то исхитриться выехать из форштадта, не засветившись ни на одном блокпосту, а потом преодолеть больше тысячи километров до Метрополиса.

Шли дни, а Кирилл все не мог найти решение. В свободное время он часто ходил к вокзалу и смотрел на уходящие поезда. Несмотря на обыденность, это зрелище всегда привлекало зевак. Посмотреть было на что. Огромные, словно сухопутные корабли, поезда величаво проплывали под арками эстакад.

В детстве Кирилл хотел стать железнодорожником. Вилли Райхерт, друг и один из бывших подчиненных отца, после того как ушел с военной службы, стал инженером. Он разрабатывал локомотивы для железной дороги. Ребенком Кирилл часто бывал у него дома, рассматривал модели поездов. Он знал о поездах все: типы, и с какой скоростью какой поезд едет, и сколько людей может взять.

Именно поэтому странное поведение поездов на уходящей в Метрополис ветке, вдоль которой он гулял, привлекло его внимание. Вместо того чтобы сразу набирать скорость, поезд километр или полтора ехал медленно и только потом разгонялся. Кирилл прошелся вдоль других веток, там все было как положено: отошел от перрона – разогнался. Увидев среди зевак стайку мальчишек, Кирилл подошел ближе. Один из пацанов с видом знатока рассказывал остальным, что и как устроено в поезде.

– А что, пацаны, поезда здесь всегда так медленно идут? – спросил Кирилл у знатока.

Мальчишка, раздувшись от гордости, открыл было рот, но тут же получил от приятеля локтем в бок.

– А что нам за это будет? – нахальным тоном спросил тот и шмыгнул носом.

Вместо ответа Кирилл достал из кармана евро и подбросил в воздухе. Мальчишки рассказали, что над путями проложен газопровод, который от вибрации может разрушиться. Поэтому здесь поезд едет очень медленно. Кирилл опустил монету в протянутую ладонь и задумался: у него родилась идея. Безумная, очень рискованная, но выполнимая.

– Хаим, мне вот это нужно. – Кирилл положил на прилавок перед торговцем листок бумаги.

– Так, что тут… – Хаим пробежал глазами список. – Хай-тек куртка, ладно, кусок материала Х12, ладно, достанем… Шлем для скайдайвинга, присоски альпинистские, со встроенным электромагнитом… Это еще что за хрень?

– Это оборудование для высотных работ, снаряжение промышленных альпинистов, – объяснил Кирилл.

– А на кой? – начал было Хаим, но, увидев выражение лица Кирилла, буркнул: – Ладно, достанем. Но, учти, это будет непросто и влетит в копеечку.

– А у тебя когда-нибудь иначе бывало?

– Хороший товар таки стоит хороших денег, – потирая руки, расплылся в улыбке Хаим. – А у меня всегда все самое лучшее!

– Ладно, ладно, только побыстрее достань, – прервал разошедшегося торговца Кирилл.

– За отдельную плату!

Кирилл кивнул в ответ. Сделка состоялась.

Стемнело. Холодный ветер с мокрым снегом разогнал с улиц прохожих. На пешеходном мостике, проложенном над железнодорожными путями, не было ни души. Увидев это, Кирилл ускорил шаги. Он дожидался такой погоды, чтобы выполнить задуманное. Взойдя на мостик, он быстро перелез через высокое, в рост человека, ограждение. С другой стороны мостика сверкала огнями реклама. Если бы случайный прохожий и посмотрел туда, то увидел бы яркие огни рекламы, а не одетого в белый маскхалат Кирилла. Оказавшись с внешней стороны ограждения, Кирилл на всякий случай пристегнулся и стал ждать. Вскоре со стороны вокзала донесся свисток и показалась медленно ползущая по рельсам стальная «колбаса». Под Кириллом проплыл «зализанный», похожий на сосульку локомотив, потянулись вагоны. Кирилл отстегнул карабин, задержал дыхание и спрыгнул вниз. Приземлившись на согнутые ноги, он не удержался и покатился по округлой крыше вагона. Кирилл распластался, точно лягушка, и удержался чудом. Будь вагон поуже, он бы неминуемо свалился вниз.

Поезд миновал жилые кварталы и пополз по промзоне к выезду из форштадта. Газопровод остался позади, состав понемногу набирал скорость.

Быстро, но без суеты Кирилл снял рюкзак, извлек присоску и прижал к крыше. Поворот рукоятки, и присоска с чмоканьем прилипла к гладкой поверхности. Зеленый огонек индикатора показал, что электромагнит включен и работает. Заряда батарей хватало на двенадцать часов непрерывной работы; до Метрополиса должно было хватить. За первой присоской последовала вторая.

Затем пришла очередь собственноручно сшитого Кириллом мешка из материала Х12. Из этого материала изготавливали скафандры для полярников и стратонавтов. Он идеально защищал от холода и жары, не обледеневал и был очень прочным. На концах прикрепленных к мешку репшнуров болтались карабины. Кирилл защелкнул их на рукоятках присосок и пополз вперед. Он вставил в мешок ноги и вполз внутрь. Поезд уже набрал скорость, и встречный поток воздуха буквально затолкал его в мешок.

Оказавшись внутри, Кирилл закрыл за собой клапан мешка и оказался в полной темноте. Поезд разогнался до крейсерской скорости, и мешок прижало ветром к телу. Если бы не шлем для скайдайвинга, Кирилл мог бы запросто отморозить себе голову. Снаружи ревел и завывал ледяной ветер, прорывался в малейшие щели, и вскоре Кирилл почувствовал, что озяб, несмотря на теплую куртку и перчатки. Впереди было восемь с лишним часов пути, пришлось терпеть. Поезд летел вперед, пробивая себе путь сквозь метель. Минуты тянулись одна за другой, Кирилл согрелся и вскоре незаметно для себя уснул.

Резкий рывок вырвал его из объятий сна: мешок мотало из стороны в сторону. Кирилл попытался понять, что случилось. Открыть клапан мешка оказалось неожиданно трудно, ветер придал и без того не очень мягкому Х12 прочность толстой жести, и Кириллу пришлось напрячь все силы. Несколько раз его чувствительно приложило о крышу вагона, но он справился. Высунув голову, Кирилл увидел, что случилось то, чего он боялся. Обломилась рукоять одной из присосок, мешок висел на оставшейся. Второй угол мешка болтался в воздухе. Пластик не выдержал холода и постоянной нагрузки. Это означало, что вторая тоже может сломаться, и тогда Кириллу конец.

Не обращая внимания на холод и на то, что плечи покрываются льдом, Кирилл лихорадочно думал, как быть. На его счастье, шлем для скайдайвинга был защищен от обледенения, поэтому Кирилл видел, что делается вокруг. Поезд проносился так быстро, что пейзаж сливался в одну мутную полосу. Более или менее четко было видно только то, что находилось очень далеко или прямо по курсу. Солнце уже поднялось над горизонтом, хотя из-за метели его не было видно. Несколько раз то слева, то справа мелькали снежные холмы.

Впереди показался еще холм, секунда-другая и вот он уже остался позади, но Кирилл успел разглядеть то, что ему было нужно. Холмы были слишком правильной формы и находились слишком близко к путям.

Кирилл достал нож и стал лихорадочно резать удерживающий мешок репшнур. Поток воздуха сдул мешок, и тот пропал в снежном вихре. Холод сковал Кирилла. Время шло на минуты, долго он так не продержится. Увидев впереди еще один холм, Кирилл, не раздумывая, приподнялся, что было силы оттолкнулся от крыши вагона и прыгнул в сторону.

Из тысяч километров железнодорожных путей не было ни одного, который остался бы без внимания и заботливых человеческих рук. Никакой снегопад не мог нарушить сообщение между полисами. Снег аккуратно убирался снегоочистительными машинами.

Машины выбрасывали снег в сторону, на обочину. По обеим сторонам дороги высились многометровые сугробы. Это и спасло Кирилла. Пролетев по воздуху, он как ракета, врезался в сугроб. Будь ускорение поменьше, он бы угодил в нижнюю часть сугроба, где слежавшийся снег мог поспорить по твердости с бетоном. Но Кирилл угодил в мягкую, как пух, середину, и полностью ушел вглубь. От удара он на мгновение потерял сознание, а когда пришел в себя, обнаружил, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Со всех сторон был снег.

Кирилл как мог извивался, расширяя отверстие. Вскоре он чуть повернулся в норе. Увидев позади свет, он стал копать с удвоенной силой, прокладывая себе путь на свободу.

Латвия, Кандава – Кулдига, апрель, 2084

Второй день наступления выдался длинным и беспокойным. Панцергренадеров подняли в четыре утра, и батальон влился в двигавшиеся на запад войска. Расчет командования на ховеры оправдался на все сто – весенняя распутица почти не мешала продвижению. Стоило разведке наткнуться на сопротивление, как передовой отряд разворачивался в боевые порядки, сминал заслон боевиков, и войска двигались дальше. К полудню Тукумс, занятый передовыми частями еще ночью, остался позади. Только в районе Кандавы наступающие столкнулись с неожиданно сильным сопротивлением. Наступление забуксовало. Взвод Штайнера получил приказ отдыхать. Нашли относительно сухой холмик, ховеры заползли наверх и заглушили моторы. Пехотинцы повытаскивали из машин какие-то подстилки, скинули ботинки и повалились спать. Панцергренадеры покинули скафандры и присоединились к ним. Кирилл лежал на спине и смотрел на небо. Гул в небе не смолкал ни на минуту. На запад волна за волной летели реактивные беспилотники. Вдали, за лесом, не прекращались взрывы. Облако черного дыма застилало горизонт.

Механик-водитель сидел на крыше ховера и глотал злые слезы, глядя, как горит его родной город. Десять лет тому назад родители вывезли его, еще сопливого, в эвакуацию. Он вырос, мечтая вернуться домой, в Кандаву, которую почти не помнил.

– Кандаву утюжат, – жуя сухую травинку, прокомментировала Белка.

– Хорошо, – меланхолично заметил Кирилл. – Нам меньше работы.

– Нам работы хватит, – заметил сидящий рядом Штайнер. – Закончит работать авиация, и мы пойдем на зачистку. Командование приказало выжигать все гадюшники. Сами понимаете, что будет, если нам перережут «панцерштрассе».

«Панцерштрассе», нитку снабжения, по которой к наступающим войскам подвозили все необходимое, ни в коем случае нельзя было потерять. Это понимали даже далекие от стратегии пехотинцы. Без горючего, продовольствия и боеприпасов армия быстро превратится в толпу. Злую, голодную и практически безоружную. Поэтому на всем пути движения, в каждом населенном пункте оставляли заслон, на случай, если в окрестностях болтаются недобитые боевики.

Перед наступлением командование пообещало выделить отличившимся участки земли на освобожденных территориях. Поляки предвкушали, как расселятся в своей родной Польше, отстроят разрушенные города, обзаведутся поместьями. Каждый хотел стать помещиком, и чтобы обязательно с крепостными из пленных.

Разглядывая медленно плывущие в синем небе облака, Збигнев мечтал вслух:

– Мужиков постреляем, а бабы все наши будут. От арабочки я не откажусь. Или двух. Или десятка… Днем пусть работают, а вечером я их пердолить буду по очереди. Говорят, они горячие в постели. А?

Збигнев славился своими любовными похождениями.

Бьёрн сдвинул с лица панаму и одним глазом глянул на Збигнева.

– Кому что, а Збышеку бабы… Пердольщик-террорист…

Глаз закрылся, панама вернулась на место. Збигнев покосился на приятеля, посмотрел на командира: Штайнер работал с имплантом и в разговоре не участвовал. Увидев, что никому его мечты не интересны, Збигнев повернулся к Кириллу:

– Ну а ты, ты чего хочешь? Не может быть, что у тебя нет мечты! Кир?

– Я хочу свою роль сыграть. У меня есть долг, и я его любой ценой выполню, чего бы мне это не стоило, – глядя в сторону, ответил Кирилл.

– А себе, себе чего хочешь?

– А это и есть – себе. Больше ничего не хочу, – отрезал Кирилл.

Чтобы не продолжать разговор, он встал и пошел к сидящим чуть поодаль пехотинцам. Штайнер одобрительно посмотрел ему вслед.

Пехотинцы сидели кружком вокруг примуса. Весело попыхивал паром большой закопченный чайник. Кирилл нашел свободное место и сел. На него неодобрительно покосились: с чего это бронекопытный приперся? Но Черномор разрешающе махнул рукой. За время подготовки к наступлению они с Кириллом если не подружились, то сблизились. Почти ровесники, с одинаковым взглядом на жизнь. Кирилл о своих настоящих взглядах не распространялся, но Черномор, не стесняясь в выражениях крывший «систему», видел, что Кирилл с ним согласен. Узнав, что именно взвод Черномора будет работать в связке с ними, Кирилл обрадовался. Перед самым наступлением командир взвода, лейтенант, заболел и командование принял заместитель, Черномор. Он и так фактически командовал взводом: только такой мог справиться с разношерстной толпой бывших уголовников и отчаянных парней. Пехотинцы были мрачные и сосредоточенные. Зачистка Риги стоила взводу двух человек. Им хотелось выпить – это легко было прочесть по лицам. Но командование строго-настрого ввело на время похода «сухой закон».

Черномор протянул Кириллу большой бумажный стакан.

– Что, надоели камрады? – Он криво усмехнулся. – Уже поделили шкуру неубитого медведя, пшеки недоделанные?

Кирилл кивнул, грея руки о стакан. Отхлебнул душистого крепкого чая, усмехнулся, почувствовав явственный привкус коньяка.

– Не нравится, пехтура? – Рядом с Кириллом на расстеленный спальник плюхнулась Белка. – Испугались?

Кирилл удивленно поднял бровь: он не знал, что она понимает русский. Черномор ожег девушку взглядом и перешел на немецкий:

– Я не хочу зря подыхать, девочка. Штабным крысам все равно, они привыкли пехотой дырки затыкать…

– Кто это сказал? – резко спросил из-за спин Штайнер, точно хлыстом стегнул. – Отвечать!

– Штабс-ефрейтор Михайлов, господин обер-фенрих!

Черномор встал и повернулся к обер-фенриху. Штайнер постоял, играя желваками, но дуэли взглядов не выдержал, развернулся и ушел. Кирилл подумал, что по возвращении на базу накатает педантичный немец жалобу. За такие разговоры можно было и схлопотать. Но Черномор не боялся ни военной тюрьмы, ни штрафной роты. Знал, что никто его не посадит: воевать будет некому.

Отдых продлился недолго. Авиация работала по Кандаве до полудня, затем панцергренадеров подняли и отправили на зачистку. Городок произвел на Кирилла гнетущее впечатление. Кандаву разнесли в буквальном смысле по камешку. Там, где раньше были улицы, стояли дома, остались груды щебня с торчащими остатками стен. Руины горели, поэтому в город вошли только панцергренадеры. Человеку в скафандре ни огонь, ни дым помешать не могли. Панцергренадеры двигались цепью, перепрыгивая препятствия. Окутанные черным дымом, закопченные, они напоминали ангелов смерти, пришедших покарать неразумных смертных.

Жар мешал датчикам, панцергренадерам приходилось полагаться только на зрение. Цепь медленно двигалась вперед. Взвод достиг центра городка. Белка наткнулась на обгоревший детский трупик и не выдержала.

– Командир, тут не могло остаться выживших, – взмолилась она. – Что мы тут забыли?

– Збышеку арабка нужна. – Бьёрн захихикал и поставил на тактической карте метку. – Там как раз две были. Очень горячие, даже жареные.

– У нас приказ – проверить руины, – отрезал Штайнер. – Приказы не обсуждаются. Вперед!

В городке выживших не обнаружилось – ни солдат, ни гражданских, одни трупы. На западной окраине, в роще и прилегающих распадках, обнаружились остатки целого танкового полка, десятки бронетранспортеров. Их сожгли, скорее всего, вместе с экипажами. Никто не полез проверять, так это или нет. Там же подключившиеся к прочесыванию пехотинцы поймали двух чудом выживших солдат Халифата. Вид у пленных был совершенно обалдевший. У одного текла из ушей кровь, другой все время тряс головой и открывал и закрывал рот, как рыба.

До ночи продвинулись еще на двадцать километров. Кирилл с трудом скрыл радость, услышав от Штайнера, что их цель на следующий день – Кулдига. От Кулдиги до Алсунги рукой подать. Сама судьба помогала ему добраться до цели.

Заночевали в поле. Как и с той стороны границы, земли тут были заброшены. Поле поросло молодыми деревьями. Еще лет десять – и здесь будет настоящий лес.

Непролазная грязь не смутила командование. Бульдозерами расчистили кусок поля, распаковали надувные палатки, уложили специальный настил, чтобы можно было перемещаться от палатки к палатке. Поле преобразилось, превратившись в образцовый военный лагерь: палатки в ряд, биотуалеты, походные душевые. За лесом, в тылу, разворачивался второй такой же лагерь. Подтянувшиеся технические службы занялись профилактикой скафандров. Измотанные пилоты повалились спать, не раздеваясь.

Збигнев безжалостно растормошил Кирилла.

– Что за черт? – скривился Кирилл, садясь в постели.

Ему отчаянно хотелось треснуть товарища кулаком. Если зрение его не обманывало, снаружи только-только рассвело. Взвод Штайнера имел законное право поспать хотя бы часов шесть.

– Десант потопили, – выдохнул Збигнев.

– Твою мать, как? – Сон мгновенно слетел с Кирилла.

Кирилл торопливо оделся и пошел в расположение соседнего полка. По дороге он наткнулся на Штайнера. Вокруг обер-фенриха сомкнулось кольцо панцергренадеров и пехотинцев. Штайнер в двух словах рассказал о случившемся.

Командование Халифата нашло простое, элегантное… и совершенно неожиданное решение. Когда ударная группа «Дёниц» подошла к Вентспилсу, к ней со всех сторон рванулись быстроходные катера, яхты, рыболовецкие суда, буксиры – все, что хоть как-то могло держаться на воде. Сотни, если не тысячи маломерных судов, управляемых шахидами. Эсминцы сопровождения открыли огонь, стреляли все орудия суперлинкора. Но этого оказалось недостаточно. Сначала шахиды вывели из строя эсминцы. Брандеры сближались с кораблями и взрывались. Что с того, что цели достигал один из двадцати? Хватало и одного. А потом, когда судов охранения почти не осталось, вторая волна маломерных судов окружила «Дёница» как свора собак медведя – и кто-то нажал на кнопку. Брандеры взорвались одновременно. Потопить суперлинкор они не смогли, но взрывная волна лишила его надстроек и всего вооружения. На линкоре вспыхнул пожар. Команда справилась с огнем, и «Дёниц» на скорости шесть узлов пополз назад, на базу. Смысла идти к Вентспилсу не было: «Брейвик» и десантные суда погибли. Операция сорвалась.

Несмотря на солнечный день, лагерь точно накрыла тень. Солдаты встревоженно перешептывались. Многие хорошо знали историю, а тем, кто не знал, рассказали: каждый метр земли, по которой они идут, обильно полит кровью. Скоро к этой крови добавится свежая: Кулдигу придется брать самим. А за ней Вентспилс. И вообще все, что прикажут, – и сколько народу погибнет на этом пути? Кириллу не хотелось даже думать об этом. Алсунга уже близко, а там хоть трава не расти.

Кирилл вернулся в палатку. На койку напротив рухнул Черномор и провел рукой по лицу.

– «Брейвик», – из него точно выпустили воздух. – Там же было три тысячи пацанов! Вот же суки штабные, не просчитали, мать их так и эдак!

– Это что здесь за разговоры?! – рявкнул заглянувший в палатку Штайнер. – А, фон Медем! Я так и знал, что без вас тут не обошлось. Ведете разлагающие разговоры?

– Слышь ты, ах-ви-цер, – прорычал Черномор и вскочил, сжав кулачищи. – Это из-за таких, как ты, гондонов, ребята погибли!

– Так. – Штайнер обвел собравшихся бешеным взглядом. – Это что, бунт?

– Все нормально, командир! – Кирилл встал между Черномором и Штайнером. – Просто нас эта новость очень расстроила. Извините штабс-ефрейтора за его резкий тон.

– Ну ладно, – проворчал Штайнер. – Только потому, что мы на боевых. Но смотрите мне!

Он погрозил кулаком и вышел из палатки.

– Он донесет, – сказал Кирилл. – Слава, что ты за человек? Не можешь язык за зубами удержать?

– Пусть доносит. – Черномор махнул рукой. – Пока на базу не вернемся, ничего они не сделают. А до этого еще дожить надо.

На следующий день передовой отряд без единого выстрела занял Кулдигу. Солдаты Халифата и гражданские город покинули. Тщательное прочесывание силами пехотного полка и роты панцергренадеров ничего не дало. Только на западной окраине взвод Штайнера обнаружил недостроенные укрепления.

Пехотинцы с саперами полезли внутрь – проверять.

Перепачканный Черномор выбрался из лаза и подошел к панцергренадерам. Лениво откозырял и доложил:

– Внутри никого, господин обер-фенрих. Непохоже, чтобы там кто-то жил, мусора нет, отходов.

– Не успели достроить, – удовлетворенно сказал Штайнер.

Им повезло – в который уже раз. Бункеры и доты, связанные между собой, могли стать серьезным препятствием.

– Враг бежит, иначе и быть не могло, – заявил Штайнер. – Унтерменши не могут устоять перед нами. Мы и дальше будем гнать их, как стадо баранов!

Услышав пафосную речь, Кирилл пожалел, что не видит лица Штайнера. Стоило бы посмотреть, подумал он и не сдержал улыбки. Но ее никто не увидел – шлем надежно скрывал лицо.

У Кирилла по спине побежали мурашки: они снова победили, и снова легко… слишком легко. Что-то неправильное было в том, что «бородатые» вот так просто оставили им полноценный укрепрайон. Это все больше и больше напоминало ловушку. Как будто тех, в Кандаве, им подставили, обозначив оборону, чтобы заманить поглубже. Кирилл перестал улыбаться, по спине пробежал холодок.

К вечеру основные силы были в Кулдиге и окрестностях. Тылы и часть войск остались за рекой, а остальные заняли центр города и стали устраиваться на ночь. Кирилл уже предвкушал отдых, когда пришел приказ надеть скафандры и выдвигаться на окраину.

– Командир, мы же целый день на ногах, даже поужинать толком не смогли, – не выдержал Кирилл.

– Приказ командования, – отрезал Штайнер. – До двух ноль-ноль мы в охранении. Вас что-то не устраивает, фон Медем?

– Меня все устраивает, командир. Я в восторге от нашего командования! – рявкнул Кирилл.

Два взвода панцергренадеров и пехотная рота заняли позиции на окраине. Перед ними стояли автоматические комплексы огневой поддержки.

– Командир, прошу разрешения принять стимулятор, – чувствуя, что засыпает, сказал Кирилл.

– Отклонено, – тут же отозвался Штайнер. – Я понимаю, мне тоже тяжело. Скоро нас сменят, осталось два часа. Потерпи, Еретик. Если примешь стимулятор, потом весь день не заснешь.

– Есть, – отозвался Кирилл, понимая правоту командира.

Цифры на часах сменялись до невозможности неторопливо. Кирилл держался, но под конец, когда до срока оставалось каких-то полчаса, он все-таки задремал.

– Что-то происходит, – голос Збигнева вывел его из дремы. – В тылу слышны хлопки.

Штайнер одернул Збигнева, приказал доложить по-человечески.

Кирилл глянул на часы – их уже должны были сменить. Он увеличил чувствительность наружных микрофонов – действительно, в Кулдиге творилось что-то непонятное. Шум очень напоминал звук, с которым мина вылетает из ствола, только сильнее.

– Что за черт? – Штайнер тоже услышал звуки.

Но связаться со штабом и выяснить, что произошло, он не успел. Ярко-красная вспышка залила все вокруг светом, на мгновение стали видны тени от застывших, как изваяния, панцергренадеров. Ударная волна разбросала панцергренадеров, как кегли. Кирилл почувствовал, что летит. Звук взрыва был до того сильным, что скафандр отключил внешние микрофоны. Это спасло барабанные перепонки Кирилла. Защитные системы скафандра не были рассчитаны на такое и отрубились. Полет закончился сильным ударом о землю, и Кирилл потерял сознание.

– Кирилл, очнись!

Реальность возвращалась кусками. Кирилл почувствовал, что кто-то бьет его по щекам. Открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним Белку. Та была без скафандра, волосы встрепаны, лицо в копоти.

– Хватит, – еле ворочая языком, произнес Кирилл.

Приподнявшись на локте, он обнаружил, что лежит на утопающем в грязи походном матрасе. Рядом валяется его «Паладин», раскинув конечности, как выпотрошенный труп. Переносные фонари заливали все вокруг белым светом. Мелькали тени, кто-то кричал, срывая голос, матерился Черномор.

Над городом стояло багровое зарево. К небу возносилось похожее на гриб облако, с красной, подсвеченной огнем пожаров ножкой. Судя по силе взрыва, в той части города вряд ли кто-то выжил. Значит, из всего батальона, если не из всей бригады, остались в живых только они. А ведь там была не только их бригада, кроме них в той части города остановились на ночлег почти две дивизии. Штаб генерала Берзиньша тоже был где-то там.

Кирилл встал, пошатываясь, вытер лицо салфеткой. Взвод собрался вместе, панцергренадеры приходили в себя. К ним подошел Штайнер. На голове у командира белела свежими бинтами повязка. Если не считать бинта, он был, как обычно, подтянут, одежда в полном порядке: разительный контраст с закопченными, грязными пехотинцами.

Кирилл задал волновавший всех вопрос:

– Радиация?

– Фон нормальный, похоже, что там был объемный взрыв, – пояснил командир и приказал: – Отставить разговоры! Надо искать уцелевших! Живо!

Штайнер отвернулся, набросившись с бранью на пробегавшего мимо пехотинца.

Кирилл восхитился Штайнером. Тот не сел, не опустил руки, не скуксился, а наводил порядок, снова превращая подчиненные ему силы в боеспособное подразделение. И то, что кроме них, может быть, никого не осталось, обер-фенриха не смутило. Его уверенность передалась остальным, бестолковая суета прекратилась: все занялись делом.

Кирилл присоединился к поискам уцелевших. Больше всего пострадали панцергренадеры. Пехотинцы укрылись от холодного ветра в брошенных укреплениях, поэтому взрывная волна их почти не задела. Погибли только оставшиеся на поверхности часовые. Погибли командир первого взвода панцергренадеров и обер-лейтенант – командир роты пехотинцев. Из офицеров остался один Штайнер. Двоих панцергренадеров ранило, одного очень серьезно. В целом, охранение отделалось относительно легко. Чтобы это понять, достаточно было посмотреть на северо-восток и сравнить. Город горел. Зарево пожара отражалось от облаков, и казалось, что небо тоже горит.

– Что же они там взорвали, так их и разэтак, – ярился Черномор, не в силах связать двух слов без мата.

Похожие чувства испытывали все – смесь возбуждения от того, что смерть прошла мимо, и страха перед неопределенностью. Кирилл предположил, что в Кулдиге взорвался термобарический боеприпас. Вышибные заряды подняли в воздух контейнеры с аэрозолем, те открылись, распылили содержимое. Потом сработал поджигающий механизм, и получился объемный взрыв небывалой силы.

– Так что, получается, они нам подготовили встречу? А наши штабные усадили нас прямо на мины? А все туда же – погоним, как баранов! Это кто тут еще бараны, блин… – Черномор сплюнул.

– Фон Медем, чем вы тут занимаетесь? – Из темноты возник Штайнер, и Кирилл не успел ответить.

– Исследую повреждения скафандра, командир. – Кирилл копался во внутренностях своего «Паладина», пытаясь вернуть его к жизни.

Штайнер коротко кивнул и пошел дальше.

С рассветом командир построил личный состав. Все, кроме наблюдателей, собрались возле единственного неповрежденного ховертанка. Народу оказалось неожиданно много, к маленькому отряду Штайнера присоединились уцелевшие солдаты из других подразделений. Со стороны Кулдиги ветер нес черный вонючий дым. Рев пожара мешал разговаривать, и Штайнеру, лишенному возможности пообщаться с подчиненными с помощью аппаратуры, приходилось напрягать голосовые связки.

– Солдаты! Я обер-фенрих Штайнер, Второй Рижский. Как старший по званию, принял командование подразделением. Обстановка такая: по расположению наших войск был нанесен удар неизвестным оружием, предположительно термобарическим боеприпасом большой мощности. Со штабом связи нет. Судя по тому, что выяснила наша разведка, восточная часть города уцелела. Цел и мост через Венту. Поэтому я принял решение: собрать все, что можно, погрузить раненых на оставшуюся технику и отступить за реку. На сборы даю час, всем проверить газовые маски: по дороге возможно сильное задымление. Вопросы?

Вопросов не было, все стали лихорадочно собираться. Кириллу наконец удалось запустить своего «Паладина». Хоть и с ограничениями, он все же мог двигаться. Вот только контейнер с дисками для автоматической пушки оказался раздавлен.

В строю осталось всего четверо панцергренадеров, остальные либо погибли, либо остались без скафандров. Раненых и убитых загрузили в ховер, остальные пошли пешком.

Дорога через город оказалась долгой и трудной. Пожары распространились, горели и не затронутые взрывом кварталы. Некоторые улицы пришлось преодолевать бегом, задыхаясь в противогазах и обливаясь потом. Часто, из-за завалов, поворачивали назад или искали обходной путь. Вокруг все горело, с грохотом рушились дома.

Мост через Венту уцелел. В другое время Кирилл обязательно бы полюбовался и старинным кирпичным мостом, и водопадом. Но сейчас главное, что за мостом были свои. Еще на подходе удалось связаться со штабом ремонтного батальона и предупредить, чтобы не стреляли. Им навстречу выслали квадрикоптер – прикрыть с воздуха.

Оказалось, генерал Берзиньш жив, не погиб вместе со своим штабом. Кирилл поймал себя на мысли, что рад этому. Если кто-то и мог вытащить их, так это Берзиньш. Конечно, он же и привел их сюда – но разве это был план генерала? Он всего лишь выполнял приказ. Кирилл знал – чей, и это знание наполняло его холодной ненавистью.

«Паладином» Кирилла занялись техники, а он, не раздеваясь, свалился спать возле ховера. Но выспаться не получилось: пилотов вызвали к генералу. Пришлось Кириллу вставать и, шатаясь, идти в штабную палатку. По дороге он услышал, как солдаты обсуждали последнюю новость: из Риги сообщили, что в Пардаугаве идут бои. Заслоны в Елгаве и Тукумсе атакованы, «панцерштрассе» перерезано.

Пришли всего восемнадцать пилотов. Это означало, что уцелел лишь каждый двадцатый.

– Господа! Камрады… – Генерал устало провел по лицу рукой. – Мне нужна ваша помощь…

Генерал коротко ввел панцергренадеров в курс дела. Посланные на разведку беспилотники сбили. У «бородатых» оказалось неожиданно сильное ПВО. Но свою задачу они выполнили: передали разведданные об идущих к Кулдиге танках противника. Тем, что есть, их не удержать, слишком много раненых, слишком мало техники. Чтобы избежать разгрома и окружения, принято решение отвести войска на исходные позиции. Ховеров на всех не хватит, а гусеничная техника тихоходна. Оторваться от наседающего противника будет непросто.

– Есть только один выход – кто-то должен их задержать хотя бы на несколько часов. Поэтому я обращаюсь к вам. Только вы можете это сделать. Я не приказываю – прошу. Кто готов остаться?

Повисло молчание. Генерал смотрел на стоящих перед ним мальчишек и ждал. Затаив дыхание, ждали окружившие генерала офицеры. Ждали техники у своих консолей. От ответа уцелевших панцергренадеров зависела их жизнь.

– Я готов, – проглотив застывший в горле ком, Кирилл шагнул вперед.

За ним, один за другим, сделали шаг вперед остальные. Кирилл оглянулся и поймал удивленный взгляд Штайнера.

– Спасибо, камрады… Спасибо, фон Медем. – Генерал подошел и по очереди пожал руки всем, кто вышел. – Командиром заслона назначается унтер-офицер фон Медем. С ним останутся пятеро… нет, шестеро пилотов…

– Господин генерал, разрешите мне возглавить заслон! – Пошедший пятнами Штайнер вышел вперед, не заметив от волнения, что перебил генерала.

– Штайнер, вы назначаетесь временно исполняющим обязанности командира Балтийской бригады. Ваши люди пойдут на острие нашего прорыва на Ригу. Готовьтесь к выходу. Выступаем через полчаса.

– Господин генерал, разрешите? – Кирилл про субординацию не забыл.

Генерал кивнул, и Кирилл продолжил:

– Мне нужно всего двое пилотов и несколько комплексов огневой поддержки. Они могут быть неисправны, но должны двигаться. И еще мне нужна взрывчатка…

План Кирилла был прост, хоть и рискован. Мост выше по течению был давно разрушен, оставался только этот. Если разрушить мост прямо сейчас, то «бородатые» просто пойдут в обход и успеют перекрыть путь к отступлению. До ближайшего моста, в Скрунде, всего тридцать семь километров.

А вот если оставить небольшой отряд, который обозначит оборону города, враг непременно пойдет к Кулдиге. Когда все силы противника будут в городе, отряд отступит за реку и взорвет мост. Противнику придется сделать большой крюк, ведь большая часть техники у «бородатых» гусеничная и через реку не переправится. Это позволит выиграть время для отряда Берзиньша.

– Авантюра, – покачал головой генерал, глядя на карту. – Но ничего другого, похоже, не остается. Вперед, фон Медем! Не теряйте времени! Желаю вам удачи, и постарайтесь выжить – вы нужны нам!

Кирилл щелкнул каблуками, вскинул руку к берету и вышел. Потрясенные офицеры смотрели ему вслед.

Новость о том, что трое панцергренадеров остаются прикрывать отход, мигом облетела весь лагерь.

– Вот зачем тебе это надо? – К готовящемуся к выходу Кириллу подошли Черномор со Старым. – Орден хочешь, с закруткой на спине?

– У меня свои причины. Кроме того, кому-то же надо это делать, – пожал плечами Кирилл. – Если генералы облажались, значит наступает время героев.

– Ну ты и дурак, – покачал головой Черномор. – Погибнешь без толку, вот и все.

– Почему без толку? – Кирилл засунул в один из внутренних отсеков скафандра небольшой плоский рюкзак и выпрямился. – Без толку никто не гибнет!

Черномор облизнул губы.

– Эх, завели нас, а… Положат теперь ни за хрен собачий, и не вспомнит никто. А я ведь жениться хотел!

– Слав, ты кто? Баба? Что за истерики?! Иди, делом займись!

Кирилл дернул Черномора за ремень разгрузочного жилета. Со стороны это смотрелось комично – Кирилл был на голову ниже и вдвое меньше. Черномор только покачал головой, глядя в спокойные глаза Кирилла. Кирилл отпустил его и пошел к своему «Паладину».

Спустя час трое панцергренадеров и полтора десятка автоматических комплексов огневой поддержки пересекли мост и углубились в горящий город. Проводив их взглядом, генерал Берзиньш скомандовал выступать. Разбитое воинство ждала Рига. А ушедших на запад – бессмертие. Подвиг – всегда подвиг, что бы за ним ни стояло.

До захода солнца оставалось несколько часов. Панцергренадеры стояли там же, где и утром. Ожидание утомляло не меньше, чем бой. Когда вдали послышался шум танковых моторов, Кирилл облегченно вздохнул. Стало ясно – началось. «Бородатые» засекли движение техники на окраине Кулдиги и сделали вполне логичный вывод: проклятые гяуры не собираются улепетывать, поджав хвост.

– Что на радарах? – спросил Кирилл.

Бьёрн доложил, что до противника три километра. Кирилл переключился на связь с Ригой:

– Здесь Еретик, противник перед нами, высылаю координаты.

– Принято, ждите, – ответила Рига.

Пришел запрос – обозначить позиции. Кирилл активировал маячки. Противник тем временем подошел еще ближе. На гребень холма перед позициями панцергренадеров выехал первый танк. Он остановился, точно принюхиваясь, и выстрелил. Снаряд разорвался рядом с Кириллом, осыпав его комьями земли.

Комплекс огневой поддержки открыл огонь. Только один, но танку «бородатых» этого хватило. С шипением понеслись вверх две ракеты. Казалось, что они летят не туда, но это только казалось. Заметив пуск ракет, механик-водитель попытался сдать назад, но это танк не спасло: головки наведения уже захватили цель. Взлетев над полем боя, ракеты обрушились на танк сверху. Раздался взрыв, в разные стороны полетели искореженные куски металла, мгновение назад бывшие боевой машиной.

С востока стремительно приближались дружественные отметки. Штаб не подвел, бросив на Кулдигу все имеющиеся беспилотники.

– Ну, щас они их причешут, – предвкушал Збигнев.

Но зрелище получилось невеселое. Из-за холмов в небо протянулись дымные следы зенитных ракет. Самолеты с ревом пронеслись над позициями панцергренадеров, развернулись – и посыпались. Это было похоже на невидимую сеть, натянутую в небе. Самолеты звеньями налетали на нее и, превращаясь в огненные шары, падали на землю. Противовоздушная оборона у «бородатых» оказалась на высоте. Уцелевшие самолеты на второй заход не пошли – вывалили бомбовый груз куда попало и убрались восвояси.

– Ах ты, курва! – не сдержался Збигнев.

– Отходим в город, – приказал Кирилл. – Для нас ничего не изменилось, все в силе.

Из четырнадцати комплексов только шесть были в боеспособном состоянии, и те почти без снарядов. Но «бородатые» об этом не знали. Их командир принял единственно верное в такой обстановке решение. Панцергренадеры успели отойти почти на километр в глубь города, когда за спиной глухо заухали разрывы. Артиллерия перепахивала покинутые ими позиции.

Панцергренадеры созданы для городских боев. Именно в тесноте каменного лабиринта проявляется главное достоинство боевого скафандра: размер и мобильность, доступные лишь человеку. Панцергренадер может зайти в любую дверь, проползти по канаве или перепрыгнуть с крыши на крышу. Это не танк, которому в городе тесно и неуютно. Панцергренадер в городе дома. Двинувшиеся в наступление «бородатые» очень быстро в этом убедились. И хоть панцергренадеров и было всего трое, они нанесли врагам ощутимый урон.

Два танка подбил Бьёрн, используя пехотный противотанковый гранатомет. Горящие машины перегородили проезд. Противник пошел в обход по параллельной улице. Там «бородатых» уже ждал Збигнев. У него гранатомета не было, поэтому он просто спрыгнул с третьего этажа на танк и в считаные секунды ослепил его, разбив наружные приборы. Кирилл в это время превратил в решето бронетранспортер с пехотой и бросил под гусеницу танка гранату. Рядом взорвался снаряд, осыпав Кирилла осколками. Ослепленный Бьёрном танк пробил стену дома и с грохотом обрушил на себя перекрытия. Одним прыжком перемахнув узкую улицу, Кирилл скрылся за домом.

Противник стал осторожнее и больше не подставлялся. «Бородатые» высадили пехоту из бронетранспортеров и медленно двинулись вперед. Танки шли позади пехоты, поддерживая ее огнем. Кирилл несколько раз попытался высунуться, но огонь из танков и зенитных САУ заставлял его отступать.

Противник быстро понял, что ему противостоит жалкая горстка панцергренадеров, и послал к мосту отряд, чтобы отсечь наглецов. Кирилл скомандовал отход. Збигнев бросил за угол последнюю гранату и, включив ускорение, припустил по улице. До моста было рукой подать; вскоре все трое оказались на противоположной стороне реки. Бой за Кулдигу закончился.

Кирилл поднялся на пригорок за мостом и окинул взглядом окрестности:

– Ну все, мы свою задачу выполнили.

Перед уходом саперы заминировали опоры моста, скинув параметры подрыва Кириллу на «комлинк». Оставалось послать кодированный радиосигнал на подрыв.

– Не срабатывает! – с напускным отчаянием в голосе крикнул Кирилл.

– Пся крев! Проклятые русские саперы! – нервно крикнул Збигнев.

– Остается только одно, – сказал Кирилл. – Я пойду и взорву все вручную. А вы уходите.

– Ты что, сдурел, Еретик?! Не делай этого! – Бьёрн чуть не плакал.

– Если они пройдут за мост, все наши усилия пойдут прахом, – глухо сказал Кирилл. – Уходите, а я постараюсь унести с собой побольше этих ублюдков!

Товарищи не сдвинулись с места. Кирилл повысил голос: свидетели ему были ни к чему.

– Идите, и пусть они увидят, как вы уходите. Они подумают, что мы все смылись. Быстрее, дурные головы, они уже рядом!

– Прощай, Еретик! Ты… – Збигнев хотел что-то сказать и осекся.

Кирилл проводил взглядом уходящих товарищей и торопливо сбежал вниз, к мосту, где стояли брошенные при отступлении комплексы огневой поддержки. Он спрятался между ними и отдал команду прервать слияние. Бронещитки откинулись.

– Время снимать маски, – пробормотал Кирилл себе под нос.

Освободиться от ремней без посторонней помощи оказалось непросто. Кирилл работал ножом, чувствуя, как утекают сквозь пальцы драгоценные секунды. Надо было торопиться: шум моторов за рекой с каждым мгновением становился все сильнее. Освободившись из объятий скафандра, Кирилл достал из аварийного отсека складной автомат. Техническая панель поддалась не сразу, снова пришлось прибегнуть к помощи ножа. Кирилл вырвал из гнезда коробку транспондера и положил в рюкзак. Туда же отправился пакет сухпайка.

Он едва успел отбежать от брошенного «Паладина» и скрыться за полуразрушенным рестораном, как на мосту показались люди. «Бородатые» выслали разведку. Кирилл подождал, пока разведчики приблизятся, и послал сигнал на подрыв.

Взрыв оглушил его и сбил с ног. Кирилл заворочался в липкой грязи, пытаясь встать. Вокруг падали обломки моста. Закрыв голову руками, он стал ждать, пока перестанет идти дождь из кирпичей. Когда все закончилось, встал и посмотрел на мост. Саперы постарались на славу. От моста остались лишь быки, вокруг которых журчала по-весеннему высокая вода.

– А теперь ноги в руки…

Кирилл усмехнулся: разговоры с собой стали входить в привычку.

Он отмахал пару километров до ближайшей рощи, укрылся в заросшей ложбине. Раскатал тонкий походный матрац, лег и завернулся в «одеяло» из специальной фольги. Кроме защиты от холода, «одеяло» скрывало его от большинства известных детекторов. Конечно, если станут искать всерьез, то найдут. Но он рассчитывал на то, что никому и в голову не придет обыскивать противоположный берег. Солдаты Халифата кинутся вдогонку за уходящими к Риге остатками армии. Это на руку Кириллу – они уйдут из Кулдиги, и он сможет переправиться через реку. Над водопадом, метрах в пятистах выше по течению, было неглубоко, если ступать по камням.

Так оно и вышло. Шум танковых моторов стал смещаться на запад и стих вдали. Кирилл проспал до заката солнца, а когда стемнело, перешел реку вброд. Пожары к тому времени пошли на убыль. Кирилл спокойно прошел город насквозь. Неподалеку от дороги на Эдоле он нашел заброшенный хутор и спрятался в покосившемся старом сарае. До цели оставалось меньше тридцати километров.

Пустынные земли между Штильбургом и Метрополисом, декабрь, 2082 – февраль, 2083

Выбравшись из сугроба, Кирилл стал думать, что делать дальше. Он жив, здоров, тепло одет. Нет ни воды, ни еды, но вокруг снег, значит, смерть от жажды ему не грозит. А еда… Несколько дней без еды можно протянуть. Первоочередная задача – отойти подальше от железной дороги, чтобы не попасть в поле зрения патрульных беспилотников.

Дул холодный ветер, взвихряя поземку. Холод пробирал до костей, не спасала даже хай-тек одежда. Кирилл направился к чернеющему вдали лесу, на каждом шагу проваливаясь в глубокий снег. Вмиг заледеневшие верхние штаны хрустели при каждом движении.

Добравшись до опушки, он чуть углубился в лес, где не было ветра. Сел в сугроб под сосной передохнуть. По пути к лесу Кирилл попытался хотя бы приблизительно определить, где находится. Зная точно время пути и скорость поезда, нетрудно было рассчитать расстояние от Штильбурга. И Кирилл рассчитал – плюс-минус сто километров. Посмотрев на карту в памяти импланта, Кирилл приуныл: никаких поселений в округе отмечено не было. После Чумы и атомной войны жизнь сосредоточилась вокруг технополисов. Были целые районы, некоторые в десятки и даже сотни тысяч квадратных километров, где никто не жил и не осталось дорог. В одной из таких пустошей и «посчастливилось» оказаться Кириллу.

Оставалось одно: двигаться вдоль железной дороги, не приближаясь и не отдаляясь от нее, пока не удастся сориентироваться точнее. В заброшенных поселках можно укрыться от мороза, а то и разжиться какой-нибудь едой.

Кирилл быстро выбился из сил. Стало ясно, что так он далеко не уйдет. Впервые в жизни оказавшись один за городом, он чувствовал себя, как на другой планете. Усилием воли отодвинув скверные мысли в сторону, Кирилл запустил поиск по библиотеке. Нашел страницу с описанием снегоступов, внимательно прочел. Разобраться оказалось несложно. Кирилл достал нож и отрезал от ближайшего дерева кусок коры. Кора оказалась твердой и крошилась в руках. Тогда он стал пробовать на прочность утопающие в снегу кусты. После долгих поисков нашелся подходящий куст, с которого удалось нарезать мягкого прочного лыка и срезать гибких хлыстов.

Пальцы в толстых перчатках плохо справлялись с работой. Прошел целый час, прежде чем Кирилл сделал первый снегоступ. Получилось что-то вроде ракетки для большого тенниса, только без ручки.

Остатками лыка Кирилл привязал снегоступы к ботинкам. Попробовал пройтись: идти стало легче, хотя поначалу было трудно сохранять равновесие.

Распогодилось, показалось солнце. По съежившимся теням Кирилл, даже не глядя на часы в импланте, понял, что скоро полдень. Чтобы не заблудиться, он шел вдоль опушки. Там меньше бурелома, да и деревья пониже, сплошь молодой лес. Вскоре опушка свернула в сторону, Кирилл не стал сворачивать, пошел по открытому участку, по целине. Пошел снег, видимость упала до нуля, и пришлось ориентироваться по компасу. Когда вокруг снова замелькали деревья, он облегченно вздохнул: в лесу было спокойнее.

Кирилл устал, проголодался. Время подумать о ночлеге.

В отдалении от опушки нашлось подходящее место. Разлапистые ветви огромной ели почти касались земли, образуя подобие естественного шалаша. Кирилл прикинул, что если наломать еще веток и набросать на снег под деревом, то получится теплый «пол». А если теми же ветками обложить вокруг, вплести их в стенки «шалаша», выйдет неплохое убежище от мороза.

Ему захотелось пить, он снял шлем, в котором ходил все это время, зачерпнул горстью снег и отправил в рот. Сразу стало легче. Кирилл наклонился за новой порцией снега и вдруг услышал в лесу треск. Раздвигая ветки, Кирилл пошел на шум. Почти сразу же он вышел на небольшую прогалину, где деревья росли не так густо. В кустах перед ним раздался шорох.

– Кто тут? – громко спросил Кирилл.

Кусты затрещали. На чистый снег прогалины вышла огромная черно-серая собака. Не собака, с замиранием сердца понял Кирилл, – волк. Он сделал шаг назад, за ним еще и еще. Оглянулся: волк стоял на прежнем месте, чуть приоткрыв пасть, будто смеялся над Кириллом.

Кирилл видел волка только в зоопарке. Но что-то древнее, первобытное подсказывало: беги! Опасность!

Треск раздался справа и слева. Волки всегда охотятся стаей, вспомнил Кирилл. Он испугался, выронил шлем и побежал, не разбирая дороги, прочь от этого места. Вслед ему летел многоголосый вой.

Потеряв остатки самообладания, Кирилл бежал сломя голову. Волки не отставали. Почувствовав, что больше не может бежать, Кирилл расстегнул куртку и достал из кобуры пистолет, прощальный подарок Виктора. Если бы Кирилл хоть что-то соображал в то время, он бы обязательно помянул инженера добрым словом. Дрожащими руками передернул затвор. Справа мелькнула тень, Кирилл выстрелил не целясь. Слева затрещали кусты, он выпустил туда три пули, одну за другой. В кустах раздался жалобный скулеж. Не дожидаясь, чем все кончится, Кирилл спрятал пистолет в кобуру и поспешил вперед.

Увидев, что добыча может дать отпор, волки стали держаться подальше, но не отставали. Зимой, когда нечего есть, они не могли позволить себе пренебрегать таким жирным куском, как одинокий человек.

Кое-как успокоившись, Кирилл стал лихорадочно думать. Долго он так не пробегает, свалится. Залезть на дерево? Неплохо, ведь волки по деревьям не лазят. Значит, дерево, а там посмотрим? Дерево! Кирилл подбежал к ближайшей сосне и стал снимать снегоступы. Из кустов вышел волк, за ним еще и еще. Волки наблюдали за Кириллом, но нападать не спешили: знали, что добыча не сбежит.

Кирилл снял снегоступы и полез на сосну. Только оказавшись высоко над землей, он пришел в себя и задышал спокойнее. Волки подошли к дереву вплотную. Большой, не меньше метра в холке, очевидно, вожак стаи, подошел ближе всех и посмотрел вверх, на сидящего на суку Кирилла. Кирилл трясущимися руками достал пистолет и прицелился. Опустил оружие, ожидая, пока придет в порядок дыхание. Волк обошел дерево по кругу, остановился. Кирилл тщательно прицелился. Бабахнул выстрел, но за мгновение до того, как Кирилл выстрелил, волк двинулся вперед. Вместо того чтобы перебить хребет, пуля лишь задела похожий на метлу хвост. Волк подпрыгнул, перекатился, но быстро пришел в себя и остановился. Насмешливый взгляд хищника вывел Кирилла из себя. Он два раза выстрелил, не попал, пули взрыхлили снег перед носом у зверя. Волк насмешливо глянул на Кирилла, коротко тявкнул и скрылся за кустами. За ним исчезли остальные. Кирилл даже подумал, что они ушли; прислушался и услышал, как скрипит под лапами снег.

Пока Кирилл бежал, он не обращал внимания на холод. Но, оказавшись на дереве, в неподвижности, он с ужасом почувствовал, как мороз вонзает в него ледяные клыки. Особенно мерзла голова, ведь шлем Кирилл потерял. Пришлось снять куртку, выпуская драгоценное тепло, стянуть свитер и обмотать голову. Стало чуть легче. Не будь на Кирилле хай-тек куртки, теплых штанов и горных сапог, он бы давно замерз насмерть, а так – держался, хоть и выбивая зубами дробь.

Вскоре стемнело, мороз стал всепожирающим. Кирилл дрожал, сжавшись в комок на ветке. Волков не видно и не слышно, но Кирилл знал, что они там. Решив проверить, не ушли ли они, он крикнул:

– Ну, вы, собаки! Вы тут? А? А-а-а-а!

В свете луны загорелись красные волчьи глаза. Вокруг дерева собралось не меньше десятка волков. А чуть позже они решили спеть. От воя у Кирилла встали дыбом волосы, он пробирал до костей не хуже мороза. Потом все стихло. Кирилл боялся заснуть и свалиться с ветки. Да еще этот мороз… Можно было и не проснуться. Но неподвижность, подкрепленная усталостью, взяли свое: Кирилл заснул.

Его разбудил громкий стук. Спросонок Кириллу привиделось, что волки отрастили метровые стальные когти и лезут вверх, за ним, вонзая когти в дерево. Он полез за пистолетом, но вовремя опомнился – какие когти?

Протерев глаза, Кирилл увидел, что вокруг светло. Ветер стих, сквозь кроны деревьев пробивались солнечные лучи, наполняя лес искристым сиянием. Стояла ватная тишина, и в этой тишине раздавался равномерный стук. Кирилл посмотрел вниз. Под деревом стоял человек и бил палкой по стволу. Увидев, что Кирилл смотрит на него, он перестал стучать.

– Ты там как, живой? – спросил человек по-русски.

Кирилл закивал.

– Ну, раз живой, давай слезай. Или ты на дереве теперь жить будешь?

– А… – попробовал спросить Кирилл, но горло ему не повиновалось.

Он откашлялся и просипел:

– А волки?

– Волки медведя испугались и убежали…

Ответа Кирилл не понял, но волков видно не было, и он счел за лучшее слезть. Точнее, попытался слезть – пришлось добрых пятнадцать минут разминать затекшие конечности, прежде чем он смог хоть как-то двигаться. Человек терпеливо ждал. Наконец Кирилл спустился, тут же провалился по пояс в снег и обнаружил, что смотрит на своего спасителя снизу вверх. Тот стоял на лыжах и не думал никуда проваливаться.

Человек оказался уже немолод – с морщинистого обветренного лица, укрытого пышной седой бородой, смотрели ясные, пронзительно серые глаза. На старике была надета вывернутая мехом внутрь куртка, меховые же штаны, на ногах – валяные сапоги. Руки защищали меховые рукавицы. На голове меховая шапка-ушанка. Довершала картину висящая за спиной винтовка – над плечом торчал ствол с пламегасителем.

– Лицо покажи, – приказал человек.

Кирилл послушно размотал с головы свитер. Человек бесцеремонно осмотрел Кирилла, как жеребца на торгу, только что зубы не проверил.

– Выпьешь?

Не дожидаясь ответа, старик снял с плеч рюкзак, достал фляжку. Кирилл глотнул, внутренности обожгло огнем.

– Это что? – откашлявшись, спросил Кирилл.

– Самогон, конечно. Как тебя зовут, парень?

– Кирилл…

– Ты откуда здесь взялся, Кирилл?

– С поезда, – честно ответил Кирилл.

– А где твой парашют?

– Парашют? – не понял Кирилл.

– Это же парашютный шлем. – Старик достал из рюкзака потерянный Кириллом шлем. – Дак где парашют-то?

Кирилл объяснил. Он чувствовал, что стоит ему соврать, старик просто развернется и уйдет.

– Ну ты и затейник. Вот неймется вам, городским, вечно что-то чудите. – Старик покачал головой. – Жаль, что нет парашюта, в хозяйстве вещь нужная. Откапывай свои снегоступы, и пойдем.

Кирилл не стал спрашивать, куда: там будет дом, печка и какая-то еда. Что еще желать в зимнем лесу? Закрепив снегоступы – увидев их, старик похихикал в бороду, но ничего не сказал. Кирилл выпрямился, показывая, что готов идти. Старик пошел на лыжах впереди. Он не торопился, шел так, чтобы Кирилл не отстал, но при этом не оглядывался. То ли знал, что Кирилл не отстанет, то ли ему было все равно. Путь оказался неблизким, под конец Кирилл уже еле переставлял ноги. А дед знай себе шагал, напевая под нос какую-то песенку. «Наливалися знамена кумачом последних ран, шли лихие эскадроны приамурских партизан… Этих дней не смолкнет слава, не померкнет никогда… И останутся как в сказке, как манящие огни…»

Старик обитал в большом бревенчатом доме, стоявшем посреди большой поляны. Из трубы курился дымок. От дома в лес уходила засыпанная снегом просека.

Хозяин открыл низенькую дверь, запертую снаружи на простой крючок, и пригласил Кирилла внутрь.

Внутри было чисто, пол и стены из потемневших от времени досок. В углу – иконы, теплится лампадка. На стенах связки сухих трав, часы с кукушкой, тележное колесо. У внутренней стены русская печь, рядом ухваты, какие-то чугунки. Никаких следов цивилизации, ни компьютеров, ни гаджетов. Старик зажег керосиновую лампу, открыл дверцу печи, подкинул дров. Добравшись до дома, он стал словоохотлив:

– Хорошо, не успел дом выстыть-то. Я вчера как выстрелы услыхал, так и понял, что кого-то волки загнали. С утра, как развиднелось, побежал тудой. А как уходил, так поленьев потолще в печь, того, засунул, чтоб не выстыл дом-то.

В печи загудело, огонь жадно набросился на свежую пищу. Стало тепло, замерзшие на морозе уши оттаивали; Кирилл кривился от обжигающей боли. Казалось, что уши распадаются на куски. На столе появилась глиняная миска с горячим – аж пар клубится, супом. Рядом легла деревянная ложка.

– Спасибо, – поблагодарил Кирилл и накинулся на еду.

– Вы не сказали, кто вы и как вас зовут, – сказал Кирилл, утолив первый голод.

– Зови меня дед Пахом. Я – красный партизан!

Седые усы дрогнули: старик улыбался.

– Кто? – Кирилл от удивления чуть не разлил суп.

– Партизан! – с нескрываемой гордостью отчеканил старик, показывая на висевшую на гвоздике шапку-ушанку, наискось перечеркнутую красной ленточкой.

Было ясно, что старик свихнулся. Но Кирилл махнул на это рукой: его привели в дом, кормят – какая разница, в своем уме его неожиданный спаситель или нет?

Надежды Кирилла отогреться у старика и отправиться дальше, развеялись как дым.

– Куда ты пойдешь? – всплеснул руками дед Пахом на следующий день, услышав, что Кирилл собрался уходить. – Снег кругом, все замело! А ты городской, к нашей погоде не приучен. Сгинешь, косточек не найдут.

– Ну, от волков я как-нибудь отобьюсь, – не согласился Кирилл.

– Так разве тут в волках-то дело? С пути сбиться – раз плюнуть, забредешь, куда Макар телят не гонял, и поминай как звали. А морозы тут знаешь какие? Ого-го, деревья трещат! Нет, ты уж оставайся до весны. А весной, как снег сойдет, тогда и отправишься.

Кирилл сдался: старик лучше знал местность. Правда, когда Кирилл попытался выяснить точное местонахождение хутора, тот только развел руками:

– Вот туда, верст пятнадцать, будут Малые Гниличи, а вот туда двадцать – Каменка. В Гниличах пять семей, в Каменке три. Есть еще, которые как я, на хуторах. Тех тоже…

Старик стал загибать пальцы, но бросил.

На картах Кирилла таких населенных пунктов не было. Он назвал старику несколько отмеченных на картах городов и поселков, но тот только разводил руками: не слышал, и все тут.

– А еда, горючее откуда? – удивился Кирилл. – Патроны, наконец?

– Так, это, ходоки приносят. Или в город кого отрядим, шкурки обменять. Да и много ль нам надо? Еда с огорода, коровок люди держат, птицу. А на спички, соль да керосин ужо как-нить набирается. Шкурки в городах ценят. Если лисья или волчья, с руками отрывают. По весне, как подсыхает, начинают ходоки ходить, выменивать.

Получалось, что в считавшемся пустынным краю теплится жизнь, совершенно независимая от правительства и полисов.

– Все так, все так, – подтвердил старик. – Вы там в своих вонючих городах позаперлись, носу не кажете. Передвигаетесь по ниткам железным, до остального вам и дела нет. А нам того и надо, чтоб никто нас не трогал. Подати платить вроде не за что, так зачем нам ваша власть?

– Ну, вам-то, может, и незачем, а вот вы власти, наверное, нужны. Налоги не платите… – Кирилл хмыкнул.

– А ты заставь нас платить, заставь, попробуй! – хитро прищурился старик. – К каждому солдата с ружьем не приставишь. А леса вокруг большие, уйдем и все. Не найдут. После Чумы леса разрослись, дорог, почитай что, и не осталось. Как нас прижать? Пробовали, было дело. Наезжал в Каменку какой-то хмырь, не по-нашему говорил, через переводчика. Что-то там вещал про какую-то федерацию-шмедерацию. Народ послушал, да и разошелся. Дел других нет, заезжую немчуру слушать!

Кирилл остался жить у деда Пахома. Если не считать того, что дед всерьез считал себя партизаном, во всем остальном он оказался вполне нормальным. Поначалу, Кирилл все время думал о своей цели, думал о Хелен, но прошел день, другой, третий и мысли отошли на второй план. Покой, тишина, вековые сосны вокруг поляны отодвинули прошлую жизнь.

Кирилл рубил дрова, таскал из колодца воду, как мог, помогал по хозяйству. Особенно понравилась Кириллу баня – непередаваемые ощущения. Дед присматривался к Кириллу, словно проверял. Учил слушать и понимать лес, ставить силки на зайцев. Научил ходить на коротких охотничьих лыжах, подбитых мехом.

Вечера коротали за чаем. На стенах висели пахучие связки сушеных цветов, из которых дед заваривал потрясающе вкусный чай. Ему было интересно узнать и про полисы, и про то, что в мире делается. Кирилл охотно рассказывал, а старик много спрашивал, и Кирилл быстро сообразил, что дед не так прост, как хочет казаться.

Увлекшись разговором, дед забывался. Бывало, что Кирилл бросался выполнять просьбу сломя голову, а потом удивленно чесал в затылке. Маска недалекого лопуха-хуторянина сползала, обнаруживая умного, знающего человека, привыкшего командовать.

Так они и общались, по молчаливому согласию обходя некоторые темы. В один прекрасный день старик исчез. Утром Кирилл обнаружил, что на гвоздике нет ушанки, а в углу лыж. Дед куда-то ушел. Такое случалось, поэтому Кирилл не очень волновался: ушел – придет. Но прошел день, за ним другой, а деда все не было. Кирилл встревожился и собрался на поиски. Как назло, в тот же день зарядила метель. Спустя несколько дней, когда погода улучшилась, оказалось, что все вокруг засыпано снегом. Так он никуда и не пошел, хотя на душе кошки скребли.

День шел за днем. Кирилл, больше от скуки, чем с какой-то осмысленной целью, решил обыскать дом. Зачем ищущему тишины и покоя человеку жить так близко к железной дороге? Пустых земель полно, он мог поселиться там, где никто и никогда бы его не нашел. Достаточно случайно залетевшего беспилотника, чтобы его обнаружить; это риск, и немалый. Деду зачем-то нужна железная дорога. А зачем дорога партизану? Пустить под откос поезд. Значит, где-то должен быть тайник со взрывчаткой!

Кирилл тщательно обыскал дом, но ничего не обнаружил. Ни в сараях, ни в погребе, ни в бане ни намека на взрывчатку. Кирилл сел на ступеньку крыльца и стал покручивать в голове места, прикидывая, не пропустил ли он чего. Такое место было: дровяной сарай, под дровами он не смотрел. В сарае их было кубометров десять, в высоких, до потолка, штабелях. Переложить кучу дров – задачка не из легких. Только привычка не бросать начатое на полпути заставила его взяться за дело. Кирилл потянул полено в самом низу штабеля и еле успел отскочить. Дрова обрушились на место, где он только что стоял.

Завал пришлось разбирать и складывать у противоположной стенки.

Кирилл напряженно работал несколько часов и уже был готов опустить руки, когда увидел среди устилавшей пол древесной трухи длинную щель. Кирилл провел вдоль щели рукой. Когда рука неожиданно повернула на девяносто градусов, он расплылся в улыбке: вот и люк! Оставшиеся дрова Кирилл перекидал за каких-то полчаса.

Спустившись в погреб, он зажег висевшую у входа керосиновую лампу и замер в немом изумлении. Погреб оказался под завязку набит оружием. Кирилл прошелся вдоль полок, стирал пыль с ящиков, пытался разобраться в маркировке. Гранатометы, автоматы, мины и взрывчатка, взрывчатка, взрывчатка со всеми принадлежностями вроде детонирующих шнуров, подрывных машинок и прочего минерского хозяйства. Дед мог в одиночку вести целую войну.

В конце склада обнаружился атташе-кейс. Внутри, кроме небольшого планшетника, ничего не было. Кирилл забрал планшетник и поднялся наверх: чутье подсказывало ему, что он нашел то, что искал.

Вход в систему оказался защищен паролем. Это остановило бы обычного человека, но не Кирилла. Планшетник сопротивлялся целых полчаса, а затем сдался на милость победителя. Кирилл вернулся в дом, перекачал содержимое планшетника в имплант. Информация в планшетнике была организована по старинке – дерево каталогов, папки с текстовыми и видеофайлами.

Информации оказалось неожиданно много. В папках, помеченных как главные, оказались карты и схемы незнакомых территорий, каких-то городов и объектов. Это Кирилла не заинтересовало, он искал информацию о деде. Но разобраться в нагромождении папок оказалось неожиданно сложно. Дед не всегда жил в лесу – в папках было много информации из сети. Аналитические статьи, исследования, версии с комментариями. Все на русском – других языков дед либо не знал, либо не признавал. Информация оказалась устаревшей – последние файлы были скачаны из сети восемь лет назад.

Кирилл так углубился в изучение материалов, что не заметил, как вернулся дед.

Увидев на столе планшетник и сидящего со стеклянными глазами Кирилла, дед все понял и рассмеялся. Кирилл удивленно на него вытаращился: он ожидал гнева.

– Я… я думал, ты пропал, – пробормотал Кирилл, забыв поздороваться.

– Не дождетесь. – Дед стал веником обметать снег с валенок. – Ну что, нашел что-то интересное?

– Я не знаю пока, – честно ответил Кирилл. – Дед, извини!

– Пустое, – махнул рукой дед. – Ты все равно в бегах, так что доносить не станешь. Да и нравишься ты мне, Кирилл, вот сам не знаю, почему. Толковый ты парень, жаль только, что немец. Так что читай на здоровье про подвиги своих предков.

– Дед, а ты кто? Только про партизана не надо рассказывать…

– Я – русский офицер!

– Бывший?

– Офицер бывшим не бывает. – Дед сказал это с таким достоинством, что смешок замер у Кирилла на губах.

– Я… русский тоже.

Кирилл впервые в жизни сказал это вслух.

– Да? – Дед пристально на него посмотрел. – Бывает…

В полисах среди хай-теков было немало русских. Их никто не притеснял, только в СС не брали. Но многие как будто стеснялись своей русскости. При первой же возможности меняли фамилии, говорили по-английски или по-немецки. В армии Кирилл видел русских, которые и двух слов на родном языке не могли связать, потому что родители говорили с ними по-английски или по-немецки. Выбившиеся наверх русские больше всего притесняли именно своих. Хуже не было, чем русскому оказаться в подчинении у русского. И в глазах деда говорящий с акцентом Кирилл, с его немецкой фамилией, был именно таким Иваном, родства не помнящим.

– Меня усыновили, – сказал Кирилл.

Прозвучало это как оправдание. Дед задумался, глядя сквозь Кирилла. Покачал головой, встал и через плечо сказал:

– Там папка есть, называется «Оккупация». Посмотри на досуге, русский Кирилл. Потом поговорим…

После ужина Кирилл сел за чтение. Сначала было скучно – схемы развертывания войск, какие-то многостраничные директивы. Читая аналитические статьи, Кирилл недоверчиво хмыкал. Потом пошли воспоминания очевидцев, обрывки каких-то блогов, снятые на мобильные телефоны ролики и записи с камер беспилотников. Перед Кириллом разворачивалась картина трагической гибели огромной страны. Он не поверил, стал сравнивать и проверять… но нестыковок не было, все сходилось.

Не было никакого слияния России и Европы. Воспользовавшись вызванным Чумой хаосом, частные армии, до того охранявшие технополисы, заняли все ключевые точки страны. К ним присоединились отступившие на территорию России остатки европейских армий. Попытки сопротивления беспощадно подавлялись. А европейцы радостно это приветствовали, ведь из бесправных беженцев они становились хозяевами.

В условиях, когда приходилось выбирать между службой оккупантам и смертью от холода и голода, многие выбирали службу. Но такую возможность предоставили не всем. Все энергоресурсы контролировали оккупанты. Целые районы и области, признанные бесперспективными, просто отключили, отрезали от сети энергоснабжения, прекратили подвоз продовольствия. При российском климате это обрекало на смерть от голода и холода миллионы. Строчки аналитических отчетов не могли передать того тоскливого ужаса, который пережили люди, бегущие из превратившихся в смертельные ловушки городов. Но от блогов, в которых немногие уцелевшие делились воспоминаниями, волосы становились дыбом.

«…Мы долго шли по дороге. Ночами было очень холодно и многие замерзали. Все время шел дождь… Вдоль обочин лежали полураздетые люди… На перекрестке стояли бронетранспортеры с белыми крестами на броне. Возле них стояли солдаты, которые говорили по-польски, и офицер-прибалт… Мужчин отделили, отвели в сторону и расстреляли. Потом построили женщин и стали выбирать, как на рынке… Мне повезло, меня изнасиловали всего пять раз. Ночью, когда все заснули, я выбралась и убежала в лес. Долго блуждала, пока нашла деревню. А всех, кто остался там, убили, детей тоже…»

Таких воспоминаний были десятки, сотни, тысячи. Их дополняли видеоролики и фото, где все было ясно без комментариев. Забитые трупами рвы. Дома, превращенные реактивными снарядами в руины. Забитые беженцами шоссе: детские коляски, тачки из супермаркетов, нагруженные нехитрым скарбом, замурзанные худые дети. И снова трупы, трупы на обочинах дорог, в канавах, на столбах… Сгоревшая бронетехника, русская вперемешку с европейской. Стоящие на коленях пленные в форме бундесвера и строй солдат, вскинувших автоматы, в русской форме.

Поняв, что еще чуть-чуть, и он не выдержит, Кирилл вернулся к аналитическим статьям. Перед ним развернулась хроника вооруженного противостояния, длившегося почти год. Разрозненные части российской армии и ополченцы сопротивлялись оккупантам. Но итог везде был один: поражение и тотальная зачистка территории. Добила Кирилла таблица человеческих потерь. Данные были указаны приблизительно, но цифры говорили сами за себя: не Чума и атомные бомбы стали главной причиной смерти граждан России. Гораздо больше погибло от пуль оккупантов, от голода и болезней.

Кирилл читал всю ночь, спать ушел на рассвете, но проспал немного. Во сне отец дирижировал массовым насилием над женщинами, стрелял в детей, давил гусеницами танка связанных пленных. Где-то на краю сознания, как птица в клетке, билась мысль, что это невозможно, что отец воевал на фронте, а не в тылу, но навязчивый кошмар не проходил. Проснулся Кирилл еще более разбитым, чем засыпал.

Когда он проснулся, деда не было. Стоило ему появиться, как Кирилл с порога на него накинулся:

– Это невероятно! И это правда!

– Да, – ответил дед. – Это правда.

– Но… – Кирилл замолчал и вдруг закричал, надрывая глотку: – Как же вы это допустили?! Вы, офицеры, мать вашу так и эдак!

Он схватил деда за грудь, поднял в воздух.

– Поставь на место, сопляк! Уши оборву! – рявкнул дед, встопорщив седую бороду.

Кирилл послушался, разжал руки.

– Все, парень? Больше истерик не будет?

– Не будет, – Кирилл засунул дрожащие руки в карманы, опустился на лавку.

Пахом снял верхнюю одежду и сел напротив Кирилла.

– Русским не нужен никто со стороны, чтобы устроить себе лютый песец. Мы сами с этим отлично справились…

Дед рассказал свою версию той истории, которую Кирилл учил в школе, захватывающую версию очевидца и участника. Он был тогда лейтенантом, только что из училища. На его глазах разваливали армию, превращая дивизии в бригады, а бригады – в кадрированные полки. Когда передавали под контроль НАТО стратегические ядерные объекты, он молча держал руки по швам – потомственный офицер, военная косточка.

Он своими глазами видел, как вымерзали и умирали от голода города и села. За протокольной фразой «коллапс инфраструктуры» скрывались сотни тысяч трагедий и смертей. Все произошло не за один день: страна умирала постепенно. С телеэкранов объясняли: трудности временные, МЧС работает. К тому времени единственным работающим министерством в стране осталось МЧС. А теперь, дорогие телезрители, немного позитива и гламура.

Русские наблюдали, как продавалась власть: за замки в Европе, за яхты, за альпийские курорты. Видели, как страну растаскивают по частям. Да ее уже к тому времени не было, страны: так, кучка уделов, управляемых князьками, которые уже не боялись Москвы. Все шло своим чередом, даже когда ползучая оккупация стала явной.

В Европе дела шли неважно: мультикультурализм и толерантность достигли апогея. Во многих странах считалось нормальным, что дети, начиная с детского сада, не должны различать, кто мальчик, кто девочка. Традиционная семья ушла в прошлое. Демографический кризис опустошил Европу.

Толпы мигрантов-мусульман заполонили европейские города. У них с идентификацией и с размножением все было в порядке. Мусульмане стали прибирать власть к рукам: Франция, Германия, Бельгия, Голландия… Радикальный ислам пошел в наступление.

Европейцы за бесценок распродавали недвижимость и переезжали на восток – подальше от мусульман. Мигрантам не нужны были визы: Россию вовремя приняли в Европейский Союз.

Русские и глазом не успели моргнуть, как уже на всех ключевых постах сидели выходцы из Старой Европы, а финансовая сфера полностью перешла под контроль европейских консорциумов. Нашлись такие, кто радовался: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите и владейте. Рано радовались…

Началась война, и маски оказались сброшены. Сначала обмен ядерными ударами с Халифатом и Китаем, потом стремительное, как лесной пожар, распространение Чумы, поставило жирный крест на том, что еще оставалось от русской государственности. Сопротивление разрозненных русских войск было жестоко подавлено частными армиями, в которых многонациональным сбродом командовали кадровые офицеры немецкой, английской и израильской армий.

Оставшиеся в живых ушли в подполье, дополнив собой пеструю мозаику антигосударственных групп.

– А кто же тогда выпустил Чуму? В школе нас учили, что русские, – спросил Кирилл. – Но я думаю, что это не так, тогда бы они из образовавшегося хаоса как можно больше выжали.

– Хочешь знать, кто выпустил вирус? Посмотри на тех, кто синтезировал вакцину. Как только мировая элита сосредоточилась в технополисах, судьба остальных была решена. Идеально бесчеловечный план: убить потребителей нужных хозяевам ресурсов, оставив только обслугу.

– Но ведь войну это не остановило, – Кирилл покачал головой.

– Кому война, а кому мать родна, – дед усмехнулся. – Все равно хозяева сами не воюют, воюет быдло. А чего быдло жалеть?

– Ты зачем мне это рассказываешь? Хочешь меня завербовать?

– Вербовать тебя? Да зачем и, главное, – куда? – Седая борода затряслась. – Мы уже давно не боремся с вами. Почитай, десять лет уже, вот как твой отец умер, так и бросили.

– Почему? И какая связь с моим отцом?

– Прямая, парень, прямая. Твой отец был приближенным одного из самых адекватных руководителей Федерации. И не он один, их целая команда была. Когда их не стало, началось такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Нам больше незачем с вами бороться. Вы сами создали такие перекосы в обществе, такие внутренние противоречия, которые мирным путем уже не устранить. Федерация обречена!

– Ну, я думаю, мы еще побарахтаемся!

– Барахтайтесь, кто вам мешает, – усмехнулся дед. – Только определись сначала, кто эти «мы».

– Мы… – начал Кирилл и осекся.

Простой вопрос поставил его в тупик. «Мы» – Федерация? Хай-теки, которые оказались банальными оккупантами? «Мы» – русские? Какие русские? Те, что служат оккупантам не за страх, а за совесть, как служил Кирилл? Или такие, как Степан, жалевший, что не может отправить сына работать в бордель? Или уютно устроившиеся в полисе и стыдящиеся своего русского происхождения хай-теки?

– Вот то-то и оно, – сказал дед, прочитав мысли Кирилла по лицу. – Сначала с собой разберись, а потом бросайся переделывать мир. Вот когда найдешь мертвую воду, тогда мы с тобой поговорим по-другому! Знаешь, что это такое?

– Дед, ты меня вербуешь все-таки, – задумчиво глядя в сторону, сказал Кирилл. – Я ведь не называл тебе своей фамилии…

– Вижу, что служба в СС даром не прошла, – с уважением во взгляде кивнул дед. – Ты прав, я действительно хочу, чтобы ты был на нашей стороне.

Кирилл криво усмехнулся, покачал головой. Дед стукнул кулаком по столу:

– На стороне своего народа! Скоро, очень скоро хай-теки передерутся с туземцами, а полисы друг с другом. И нам останется только прийти и забрать то, что принадлежит нам по праву: нашу страну!

Кирилл надолго задумался.

– Кстати, за что тебя выгнали из СС? – внезапно спросил дед.

– А? Что? За невосторженный образ мыслей, – пробормотал Кирилл.

На этом разговор закончился, и они пошли спать. Кирилл долго ворочался, обуреваемый противоречивыми мыслями. Утром за завтраком дед сказал:

– Через неделю по зимнику пройдет торговый караван. С ним сможешь добраться до Метрополиса.

– Караван?

– Да, караван. Жить-то людям надо. Раз есть спрос на товары, есть и предложение, вот и ходят караваны.

Неделя пролетела незаметно. Подошел день, когда по зимнику западнее Каменки должен был пройти караван. Дед с Кириллом обосновались в небольшой охотничьей избушке рядом с зимником и спали по очереди, чтобы не пропустить караван.

Приближение каравана выпало на дежурство деда, тот услышал шум моторов вдали и растолкал Кирилла:

– Вставай, надо загодя на открытое место выйти. Если наперерез из леса ломанемся, они шмальнут, и привет, пишите письма, – бурчал дед, натягивая одежду. – Лихие людишки на Руси испокон веков на дорогах промышляют, и сейчас главное – за них не сойти.

Услышав за лесом рев моторов, Кирилл понял, что караван солидный, не два-три раздолбанных грузовика. Из-за поворота одна за другой выезжали мощные машины, окрашенные в белый цвет. Передняя не ехала по снегу, она сминала снежную целину, пробивала в ней дорогу, точно плывя по белому морю. До головы колонны было уже рукой подать, а хвост еще не показался. Лязгая гусеницами и наполняя воздух дизельными выхлопами, караван приблизился. На машинах сидели вооруженные люди.

Дед бесстрашно вышел наперерез железному потоку и поднял руку. Головная машина остановилась, с нее спрыгнул человек в белом маскхалате. Подошел, проваливаясь в снег по колено.

– Кто такие? Чего надо?

– Старшего позови, – негромко приказал дед.

Человек, не говоря ни слова, не пошел – побежал к машине. Не прошло и нескольких минут, как от колонны отделилась фигура. Человек подошел, увидел деда; обветренное бородатое лицо расплылось в улыбке.

– Здорово, Пахом! Все партизанишь?

– Привет, Арсенич! Ну, куда деваться, партизаню помаленьку. – Дед пожал протянутую руку.

Последовал обмен дежурными любезностями – как семья, как дети. Видно было, что дед с караванщиком давно знакомы, причем караванщик деда уважает.

– А это кто с тобой?

– Хороший человек, – ответил дед, выделив интонацией слово «хороший». – Надо ему помочь, до Метрополиса подбросить.

– Ну, раз хороший, поможем. Хорошим людям надо помогать. – Арсенич пристально посмотрел на Кирилла.

– Ну, все, парень, бывай. – Дед помедлил и обнял Кирилла. – Удачи тебе! Ищи мертвую воду, парень! Ищи мертвую воду и ничего не бойся!

У Кирилла защипало глаза, он отвернулся и поспешил вслед за Арсеничем. Двигатель головной машины взревел, колонна тронулась. Один за другим вездеходы проехали мимо деда, а он стоял и долго смотрел им вслед.

Из рабочих материалов Клуба Прикладной Истории

…В жизни каждого человека бывают «событийные развилки», мгновения, когда он может изменить свою жизнь. Обычно таких мгновений не бывает много, одно-два от силы. Хоть направо иди, хоть налево, все равно движешься по накатанной колее. Возможность действительно изменить направление всей жизни выпадает редко. В жизни стран, а тем более целых цивилизаций, такие «развилки» случаются еще реже. В жизни нашей цивилизации такая вилка была в 70-е годы прошлого века. Тогда параллельно существовали два проекта: так называемый «Запад» и СССР.

Все, что мы видим сейчас вокруг себя, – последствия цивилизационого выбора. Советский проект был свернут, что имело поистине глобальные последствия для нашей цивилизации. Вместе с советским проектом фактически прекратились программы освоения космоса. За ними стала постепенно сворачиваться направленная на поиск прорывных технологий фундаментальная наука. В начале двадцать первого века нобелевские премии давали за открытия, сделанные в середине двадцатого. Новых просто не было, как нет и сейчас.

Нет прорывных технологий, не открыты принципы, позволяющие при той же затрате энергии сделать работы в десять и больше раз. Двигатели автомобилей и ховеров, хоть и стали технологически намного более совершенными, все равно используют в работе все те же принципы, описанные Карно, пусть и с борогидридным топливом. За сто лет после изобретения турбореактивного двигателя в авиации не появилось ничего принципиально нового. Цивилизация топчется на месте.

Прогресс есть лишь в области высоких технологий, но в космос на них не полетишь. Космическую программу перестали финансировать задолго до Чумы. Перестали летать шаттлы, и грузы на орбиту доставляли ракеты, как на заре космической эры. Потом не стало и этого, последнюю космическую станцию утопили. Пилотируемый полет к Марсу не состоялся. Кроме кучки чудаков это никому не было нужно.

У развилки, к которой тяжело дыша и зализывая раны от двух мировых войн, подползло человечество, было написано: «Налево – в космос, направо – в общество потребления».

Сейчас лучшие умы занимаются созданием красивой сказки, а ресурсы тратятся, чтобы наполнять кормушки для избранных. Те, кто мог бы разрабатывать двигатели для звездолетов, занимаются усовершенствованием технологии заливки трехмерных изображений в социальные сети, выдумывают очередную игру для виртуальной реальности или проектируют очередной хитрозакрученный вибратор. А проблему ограниченности ресурсов решили просто: Чума резко сократила потребителей. Людей разделили на избранных, хай-теков, и прочих, кому достаются объедки. Маятник качнулся, на смену либерализму пришла приправленная религиозным мракобесием олигархическая диктатура, небрежно закамуфлированная под демократию.

А ведь могло быть иначе. Люди могли бы выйти в космос – пояс астероидов, Луна, Марс, далее – везде. Сначала, конечно, военные, за ними – старатели, а там и до поселенцев-колонистов недалеко. И никаких забот о ресурсах: во Вселенной все есть, только руку протяни.

Почитайте фантастику 60-х годов прошлого века. Экспансия человечества в космос тогда казалась делом решенным. Именно космос был той сверхцелью, к которой стоило идти, был тем будущим, до которого хотелось бы дожить. Мечта – но мечта, с каждым днем все более достижимая. Была цель, была мечта, и писатели отражали это в своих произведениях.

Общество потребления бесплодно, потому что ему нечего предложить человеку. Разумный человек – не жвачное животное, без мечты жить не может. Ему надо куда-то стремиться, что-то изобретать, создавать, открывать. Без этого до сих пор бы щелкали вшей и одевались в шкуры. А сейчас зачем создавать, зачем изобретать? Все равно никому это не надо. Человечество ушло в себя, в выдуманные миры виртуальных игр, в пластиковую реальность социальных сетей. Вот и нет изобретений, а те, кто мог бы стать первопроходцами космоса, тупо спиваются или тратят свою жизнь на создание постылых, никому на самом деле не нужных вещей. Отняли мечту, и у тех, кто без мечты жить не мог, опустились руки.

Но самое страшное то, что, лишенное цели, лишенное стимула двигаться дальше, человечество погрязло в мелочных разборках. Войны за ресурсы, Чума, теперешнее противостояние… А спросите любого, хоть на улице, хоть в высоких кабинетах: «Вот, допустим, мы преодолеем все кризисы, все наладим. Что дальше?» Внятного ответа не дождетесь, потому что никто не знает, что дальше.

Ясно одно: поезд идет в тупик. Потреблять все больше и больше не получится: ресурсы ограниченны. Да и что это за цель такая – потреблять? Это цель животного жрать без конца. Но на данном этапе развития у человечества других целей нет. Все могло бы быть иначе, но уже не будет. Мы многое упустили. Променяли право первородства на чечевичную похлебку…

Латвия, окрестности Алсунги, апрель, 2084

Снаружи раздался шорох, Кирилл схватил автомат. Щелчок предохранителя прозвучал в ночной тишине, как выстрел.

– Кирилл, ты тут? – шепотом спросил из темноты знакомый голос. – Не стреляй.

Дверь сарая приоткрылась, и внутрь необычайно ловко для своих габаритов проскользнул Старый. Он достал из кармана фонарик. Узкий луч прорезал темноту, осветив груду ржавых железок в углу, повернулся к Кириллу.

– Свет выключи, – нервно сказал Кирилл, прикрывая ладонью глаза.

– Все равно сарай с дороги не виден… – вкрадчиво произнес Старый и вдруг рявкнул: – Лечь на пол, руки за спину!

Ствол автомата смотрел Кириллу в грудь. Старый не шутил. Кирилл глянул на оставленное в углу оружие – далеко, не допрыгнуть; пришлось подчиниться. Старый сноровисто связал его по рукам и ногам.

– Значит, ты работаешь на СС, – сквозь зубы прошипел Кирилл, когда Старый закончил с узлами и перевернул его лицом вверх.

– Я служу в СС, – с ударением на «служу» отчеканил Старый. – Все, твоя сказка кончилась. Можешь мазать лоб зеленкой.

Он достал рацию, отвернулся от Кирилла и что-то отстучал на маленькой клавиатуре. Закончил, свернул оборудование и сел, откинувшись к стене. Некоторое время они сидели в тишине, потом Кирилл, собравшись с мыслями, спросил:

– Лёша… Ты русский?

– Рюсский, рюсский… А тебе-то что?

– Я думал, что русских в СС не берут.

– Меня взяли, – с ноткой гордости сказал Старый. – Я ценный кадр.

– Ты знаешь, почему не берут? Потому что русским настоящий геноцид устроили. Десятками тысяч убивали, как тараканов давили. Не слышал? – Кирилл лихорадочно подбирал правильные слова. – У меня в кармане флешка, там полное досье. Может, и про твоих родственников там написано…

Старый сел над Кириллом на корточки, не спеша достал сигареты, прикурил.

– Да плевать. – Он выдохнул дым Кириллу в лицо. – Отгеноцидили рашку и поделом! Все равно русские никуда не годный народ, ни культуры, ни традиций, одно сплошное пьянство. Все хорошее, что у них есть, из Европы, европейцами построенное. И никогда они сами собой не правили, все время под кем-то были, то под немцами, то под жидами. Русские – нация рабов, им нужна палка, нужен хозяин. Вот пусть просвещенные европейские нации их поучат! И если после этого их останется половина, так тому и быть: раз не вписались, значит не вписались. Чего быдло жалеть?

Кирилл мысленно содрогнулся – и эту тварь он считал другом?!

– Ты думаешь, тебя в цивилизованные европейцы примут? Никогда! Ты всегда для них славянским недочеловеком, русской свиньей останешься. Денег дадут, а с собой за стол не пустят!

– Очнись, ты бредишь! Господин Ройтман наверх пойдет и меня не забудет, заместителем сделает. И гордые немцы будут лизать мне ботинки. Я буду решать, кого пускать за стол! Мои дети станут хозяевами нового мира… – мечтательно произнес Старый.

– Определенно, у тебя целая программа, – растянул рот в ухмылке Кирилл. – А если я скажу тебе, что ничего этого не будет?

– Это как?

– А так, – вместо Кирилла ответил другой голос.

Скрипнула дверь. На свет вышла похожая на афишную тумбу фигура. Черномор легко, точно танцуя, прянул вперед. Пудовый кулак отправил Старого в глубокий нокаут; тот даже удивиться не успел.

– Развяжи меня, – Кирилл чуть не сорвался на крик. – Надо уходить, он вызвал эсэсовцев.

Несколько взмахов отточенного лезвия, и Кирилл был свободен. Черномор склонился над бесчувственным телом, поднял с пола веревку. Кирилл надел на спину рюкзак, мотнул головой в сторону двери.

– Погоди, – Черномор, казалось, никуда не спешил, – невежливо уходить, не попрощавшись!

Он крепко связал Старого, в рот запихнул кляп. Перевернул на живот, засунул под бесчувственное тело гранату. Осторожно выдернул кольцо и махнул рукой: пошли!

Они отбежали от сарая на порядочное расстояние, когда вдалеке раздалось еле слышное перешептывание лопастей квадрикоптера. Звук приблизился, стало тихо. Черномор с Кириллом застыли на месте, обратившись в слух. Ночную тишину разорвал громкий хлопок. Кирилл толкнул Черномора кулаком в плечо и поднял большой палец.

Света полной луны вполне хватало, чтобы не заблудиться, Кирилл даже не стал надевать очки ночного видения. Они прошли еще немного и укрылись в первом попавшемся полуразрушенном доме.

– Что все это значит? – спросил Черномор, усаживаясь на корточки перед откинувшимся к стене Кириллом.

– Я не по…

Кирилл не договорил. Огромная пятерня сгребла его за отвороты куртки, подняла и прижала к стене. Кирилл засучил ногами в воздухе, как жук на булавке.

– Не юли, придушу, – задушевно склонив голову к уху Кирилла, сказал Черномор. – Почему эсэсовец за тобой шел? Кто ты такой, а?

– Не… твоего… ума… дело, – прошептал Кирилл.

– Моего, Кирилл, моего, – проворчал Черномор, опуская Кирилла на пол. – Я тебя как бы спас. Так что ты мне должен – хотя бы объясни.

Кирилл молча восстанавливал дыхание.

– Я ведь грешным делом думал, что по мою душу стукачка заслали. Мы Старого давно подозревали, не наш человечек был. У нас в пехоте это сразу видно – вроде бы свой, но нутро гнилое. А ты не такой, ты настоящий. Я, когда увидел, как Старый с особистом перетер и в кустах с биноклем засел, сразу понял: тебя пасет. С чего тебе такой почет, а?

В темноте лица Черномора видно не было, слышно только голос.

– Ладно, не хочешь говорить, и не надо… Хрен с тобой! Я ведь свой, а ты… Эх ты…

Кирилл достал из кармана модуль памяти, протянул Черномору.

– Я посплю, а ты почитай. – Он лег, положил под голову рюкзак и закрыл глаза. – Я устал чертовски…

Проснувшись, Кирилл увидел склонившегося над планшетом Черномора. Багровый диск солнца клонился к закату: Кирилл проспал весь день.

– Да, задал ты мне задачку. – Черномор оторвался от планшета. – И как мне ее теперь решать? Не подскажешь?

Кирилл отвернулся, открыл банку консервов и стал есть. Черномор терпеливо ждал. Кирилл облизал ложку, спрятал в рюкзак. Достал из кармана ленточку и протянул Черномору. Заходящее солнце окрасило красную ленту в похоронный черный цвет. Огромная ладонь дрогнула, будто Кирилл положил в нее пудовую гирю.

Они долго молчали, не глядя друг на друга, потом Черномор спросил:

– Куда ты идешь, Кирилл?

– Я ищу мертвую воду… Слава, тебе со мной не по пути, – Кирилл медленно повернул голову и посмотрел Черномору в глаза.

Черномор отшатнулся: ему почудилось, что он разговаривает с мертвецом.

Как только стемнело, они вышли на дорогу. Кирилл зашагал на запад, к Алсунге, Черномор на восток, к Кулдиге. За рекой его ждали товарищи на ховере.

Дорогу до хутора Озолса Кирилл помнил и обошелся без карты. Он ожидал обнаружить заброшенный, как и все в этих краях, хутор. Но протоптанные дорожки, пасущиеся на лугу коровы и целые стекла в окнах, – все говорило о том, что в доме кто-то живет.

В деревне встают с рассветом. Небо на востоке окрасилось красным: времени оставалось в обрез. Оглянувшись, Кирилл припустил к каменному сараю, где Озолс когда-то хранил стройматериалы. Пошарил рукой под скатом крыши и достал ключ. Новый хозяин дома унаследовал привычки прежнего. Кирилл зашел в сарай и притаился в темном углу среди каких-то лопат. Что делать дальше, он не знал, решил действовать по обстановке.

Хлопнула дверь дома, по двору протопали тяжелые шаги. Раздался детский голос, ему ответил сонный мужской. Шаги удалились в сторону стоящего на отшибе сортира. Дверь сарая открылась и внутрь бочком проскользнул мальчик, одетый в рубашку и короткие штаны. Он был бос, и шагов Кирилл не услышал. На вид мальчику нельзя было дать больше двенадцати лет.

В сарае царил полумрак, и мальчик поздно заметил чужака. Закричать он не успел. Кирилл сгреб ребенка в охапку, зажал ладонью рот и потянул из ножен нож. Действовать нужно было быстро и тихо. Но главное – быстро, чтобы не дать сомнениям остановить занесенную для удара руку.

Кирилл часто потом вспоминал этот случай. И каждый раз благодарил судьбу за то, что та не дала ему превратиться в чудовище. Он мог убить ребенка – для пользы дела. Кирилл смог бы это пережить и жить дальше – но что это была бы за жизнь? К счастью, он так никогда этого не узнал. Занесенная для удара рука уже опускалась, когда из распахнутого ворота рубашонки на грудь мальчика выпал висящий на шнурке крест. Кирилл остановил руку в самый последний миг.

Ребенок сначала не сопротивлялся, но за время, пока Кирилл возвращал нож в ножны, пришел в себя, рванулся, освободил рот и заверещал. Визг пацана мог посоперничать с сиреной гражданской обороны. Опустошив легкие, мальчик укусил Кирилла за руку, вырвался и кинулся к двери. В сарай с топором наперевес влетел бородатый мужик – отец мальчика. Мальчик выскочил за дверь, а мужик застыл на месте, завороженный магией направленного автоматного ствола. Увидев топор, Кирилл машинально поднял оружие. Тело опередило мысль.

Мужик стоял, не сводя с Кирилла глаз. В глазах – смешанный с ненавистью страх. Кирилл мотнул головой, повел автоматным стволом. Топор брякнулся на земляной пол.

– Руки вверх! – Мужик поднял руки. – Ты говоришь по-немецки?

Кирилл обрадовался, решив, что мужик его понял. Потом сообразил, что «хенде хох» в переводе не нуждается. Кирилл повернулся, показал нарукавный шеврон с крестом. Мужик перекрестился.

– Вот и отлично. – Кирилл опустил автомат. – Мне нужен Гунтис Озолс! Я оттуда!

Кирилл мотнул головой на восток.

Оказалось, что жена мужика подслушивала за дверью. Услышав фамилию «Озолс», она выскочила на крыльцо и, что-то торопливо говоря по-латышски, увлекла Кирилла в дом.

Кое-как удалось наладить контакт. Райвис – хозяин, немного говорил по-английски – научился от отца. Их семья была родом из Ирландии, потомки уехавших туда в начале века латышей. Когда в Европе запахло жареным, вернулись в Латвию. Лигита, жена хозяина, родная сестра Озолса. Ее интересовала судьба уехавших родственников. Кирилл честно рассказал все, что знал: живут в полисе, не бедствуют. Краем глаза он заметил, что Райвис недовольно поморщился, услышав об успехе родственников.

Положив на стол натруженные руки, Райвис рассказывал о своем житье-бытье. Хутор им не принадлежит: христианам в Халифате запрещено иметь недвижимость. Всеми окрестными землями владел какой-то Мухаммед-эфенди. Семья жила на хуторе на положении батраков, если не рабов. Все выращенное отбирали, оставляя совсем немного – чтоб только с голоду не умереть. Крайнюю нищету было не скрыть, да никто и не пытался: привыкли. Убогая обстановка, ветхий, давно не ремонтировавшийся дом, невообразимое тряпье вместо нормальной одежды.

Кирилл не стал ходить вокруг да около и сразу перешел к делу.

– Тут в доме спрятана одна вещь, она моему отцу принадлежала. Его друг Озолс это для него спрятал. Я пришел за ней.

– А что это… на что это похоже? – щелкая пальцами, Райвис подыскивал слова.

– Я не знаю, – пожал плечами Кирилл. – Это какой-то носитель информации. Думаю, что он спрятан в печке…

На отцовском рисунке из трубы шел дым. Если бы отец хотел просто указать на дом, то не стал бы рисовать дым.

– У меня есть металлоискатель. – Кирилл извлек из рюкзака металлоискатель, самую компактную модель из тех, что мог раздобыть Хаим.

– Ладно, пойдем на кухню, поищем твой клад. – Райвис повел Кирилла на кухню.

Там стояла большая печь, с лежанкой и духовкой, все как полагается.

Кирилл включил металлоискатель и стал водить вокруг печки. Прибор молчал. Кирилл присел на корточки, усилил чувствительность и стал проверять фундамент. Что-то в печке показалось ему странным. Он не сразу сообразил, что именно: печь как печь, лежанка, духовка. Кирилл замер, пораженный внезапной догадкой: кладка была свежая. Райвис за спиной шумно выдохнул, и мир взорвался темнотой.

Придя в себя, Кирилл обнаружил, что лежит в сарае связанный по рукам и ногам.

– Это начинает входить в привычку – пробормотал он себе под нос.

Ему долго не удавалось сфокусировать зрение. Вторая контузия здоровья не прибавила. Невыносимо болела голова, волнами накатывала тошнота. Снаружи послышался голос Лигиты. Она с жаром что-то говорила мужу, тот вяло возражал. Кирилл позвал Райвиса.

– Что ты хочешь? – спросил Райвис, зайдя в сарай. – Будешь шуметь, я тебя еще раз ударю.

– Райвис, зачем тебе это надо? – спросил Кирилл. – Мы не враги.

– У меня семья. – Райвис нервно облизнул губы. – А если тебя кто-то видел? Ты пришел и ушел, а мне здесь жить. Мухаммед-эфенди мне долг простит за тебя.

– Я могу вас вывести, – Кирилл постарался сказать это убедительно. – Устроиться помогу, денег дам, чтобы на первое время хватило. Хочешь, чтобы твой сын жил так же, как ты?

– Денег? – Райвис присел на корточки рядом с Кириллом.

– Да, денег. У меня есть. Посмотри в боковом кармане!

Пошарив в карманах Кирилла, Райвис достал три монеты по десять тысяч евро и несколько монет достоинством поменьше. Это были все сбережения Кирилла.

– Большие деньги, – задумчиво сказал Райвис, подкинув монеты на ладони.

– Это задаток, будет больше, намного больше! Видишь, я держу свое слово. Развяжи мне руки.

Райвис стоял над Кириллом, сдвинув брови, и молчал. Когда он наклонился и стал развязывать узлы, снаружи послышался шум мотора и скрип тормозов.

– Не повезло тебе…

Райвис спрятал деньги в карман и вышел. Кирилл в бессильной ярости заскреб пальцами по холодному земляному полу.

В сарай зашли двое громил в форме и отвели Кирилла в дом. За столом, на хозяйском месте сидел высокий худощавый блондин в гражданском костюме. На столе лежали вещи Кирилла.

– Меня зовут Абдуль Малик Сахири, – на прекрасном немецком языке сказал блондин. – Я сотрудник Корпуса Стражей Ислама и отвечаю за контрразведку в этом районе. А как вас зовут?

Кирилл таких навидался: коллега, только с другой стороны фронта.

– Там написано. – Кирилл показал глазами на лежащую перед контрразведчиком идентификационную карту.

– Мне все-таки хотелось бы услышать это от вас. – Сахири чуть наклонился вперед.

Если переодеть его в форму СС, он, пожалуй, сошел бы там за своего. Белокурая бестия, мечта апологетов расовой чистоты, подумал Кирилл и широко улыбнулся, глядя в голубые глаза контрразведчика.

– Там написано!

Сахири улыбнулся в ответ и подал знак подчиненным. Кирилла повалили на пол, посыпались удары. Со связанными за спиной руками он не мог прикрыться. Оставалось поворачиваться, стараясь, чтобы удары пришлись вскользь. Это не помогло, подручные Сахири свое дело знали. Они били Кирилла между ног, по животу, по ребрам, но ни разу не ударили по голове. Когда решили, что с него достаточно, посадили обратно на стул.

Спокойно, точно не было перерыва на избиение, Сахири продолжил:

– Есть всего два варианта наших дальнейших взаимоотношений. Если вы будете упорствовать, я прикажу вас расстрелять. Вы умрете героем, с честью. Только никто об этом не узнает и памятника вам не поставят, как поставили вашему отцу; вы просто исчезнете. Если такой вариант вас устраивает – я охотно пойду вам навстречу. Есть и другой вариант. Если вы честно и добровольно будете с нами сотрудничать, расскажете все, что знаете, ваша судьба может измениться к лучшему. Вы сможете не только выжить, но и преуспеть. Мы с вами еще можем стать друзьями… Вам понадобятся друзья по эту сторону фронта. Подумайте…

Кирилл так долго шел сюда, держался, сам не зная, ради чего. После слов «друзья по эту сторону фронта» он засмеялся булькающим смехом. У него болело тело, кружилась голова, отчаянно хотелось пить. Друзья… Он сам, своими поступками вывел себя за рамки того общества, в котором родился и вырос. Желание отомстить – за отца, за Хелен, но в первую очередь за себя, привело его сюда. Кирилл внезапно осознал, что вся его борьба – это месть обществу за то, что оно не оправдало его ожиданий, оказалось не идеальным. И вот он сидит перед незнакомым мусульманином, который говорит, что может стать его другом. Обливаясь слезами, Кирилл раскачивался на стуле, и то ли смеялся, то ли выл. Копившееся месяцами напряжение рвалось наружу в дикой истерике.

Сахири сидел и терпеливо ждал. Когда взгляд Кирилла стал более или менее осмысленным, один из подручных контрразведчика принес салфетку и вытер ему лицо.

Кирилл попросил пить. Сахири кивнул, Кириллу поднесли стакан воды.

Утолив жажду, Кирилл заговорил, кривя рот:

– Ладно, хорошо… Я согласен… Сотрудничать. Спрашивайте, отвечу на любой вопрос…

Сахири удовлетворенно откинулся на спинку стула.

– Первый вопрос: что это такое? – Он пододвинул к Кириллу шкатулку из серого металла.

Кирилл впился в нее глазами. Герб фон Медемов на крышке не оставлял сомнений: это то, за чем он пришел.

– Эта вещь принадлежала моему отцу. Что там внутри, я не знаю, какой-то носитель информации.

– Вы знаете, как открыть шкатулку? – спросил Сахири.

Нужно было взвешивать каждое слово: Кирилл хотел, чтобы Сахири поверил в его историю. Но правду сказать он не мог: профессионал-контрразведчик решил бы, что над ним смеются.

– Криминаль-директор Вайс знает. Он меня послал за этой шкатулкой…

Перемешивая правду с ложью, Кирилл рассказал, что в шкатулке скрыта информация стратегического характера, которую отец спрятал перед смертью. Поскольку на эту информацию много претендентов, Вайс внедрил его в панцергренадерный полк, чтобы во время наступления изъять шкатулку без лишнего шума. Выбор пал на Кирилла, потому что он знал местность и был знаком с местным агентом, который настоял на его присутствии.

– Местный агент? Вам известно, кто это?

– Конечно. Это хозяин дома. – Кирилл кивнул в сторону двери. – Он перекладывал печку и нашел спрятанную там шкатулку. Он связался с нами и в обмен на деньги и эвакуацию предложил ее.

– Что-то не сходится. – Сахири сложил ладони домиком и скептически глянул на Кирилла. – Ведь это он нас вызвал!

– Он транспорт ждал. – Кирилл пожал плечами. – Я пришел, ему деньги передал и сказал, что транспорт потом будет. Он не поверил и по голове меня какой-то железкой огрел, а потом вас вызвал. Наверное, он решил, что я его обманываю.

– Вы можете это доказать?

– Вам достаточно проверить его карманы. Деньги все еще у него…

Сахири что-то приказал по-арабски, один из его подручных вышел и вскоре вернулся, толкая перед собой бледного как смерть хозяина. Райвиса обыскали, на стол легли монеты.

– Интересно, – поднял брови Сахири.

Райвис рухнул на колени и пополз к нему, заламывая руки и что-то торопливо говоря по-арабски. Начальник махнул рукой, Райвиса выволокли.

– Первый плюс на вашем счету. Продолжайте в том же духе. И мы договоримся.

Контрразведчик сделал несколько пометок в блокноте и продолжил допрос:

– Где для вас приготовили «окно» на границе?

Кирилл показал головой на лежащие на столе вещи.

– Вон ту коробочку с проводами видите? Это транспондер из моего «Паладина». С ним я могу пересечь Барьер в любом месте и ни один автомат меня не тронет.

– Насколько мне известно, такие приборы снабжены системой самоуничтожения и неизвлекаемости, – покачал головой Сахири.

Кирилл пожал плечами:

– Этот прибор можно активировать в любое время. Если вы хотите его использовать, надо спешить. Через сорок восемь часов коды сменят.

Это была ложь, коды на транспондерах меняли раз в месяц. До следующей смены оставалась неделя.

– Давайте еще раз. – Контрразведчик, почуяв открывающиеся возможности, аж привстал. – Вы утверждаете, что вот этот прибор – транспондер из вашего скафандра. И что, имея этот прибор, в течение ближайших сорока восьми часов любое транспортное средство может беспрепятственно пересечь Барьер. Так?

– Так точно. И только я один знаю, как его активировать…

– Хорошо. – Сахири встал. – Мы сейчас поедем в одно место, там ваши слова проверят технические специалисты. Если вы сказали правду, вас щедро наградят. Со всем остальным будем разбираться потом. Поздравляю, вы сделали правильный выбор.

– Раз мы теперь такие невероятные друзья, может, освободите руки? Я их не чувствую, – попросил Кирилл.

– Я не настолько вам доверяю, – усмехнулся Сахири. – Но размять руки мы вам позволим. Сейчас Муса снимет с вас стяжки. Мой вам совет: если вам придет в голову, что вы можете оглушить Мусу или еще как-то на него воздействовать, выкиньте эти мысли из головы.

Глядя на Мусу, похожего на двухкамерный холодильник в упаковке, Кирилл честно пообещал. У него был другой план.

Снаружи приехавших ждала машина. Когда Кирилла вели из сарая в дом, он обратил внимание на стоявший у дома вездеход. Это была машина Федерации – колесный вездеход на борогидридном топливе, давно снятый с вооружения. Трофей десятилетней давности, но ухоженный. Весной по раскисшей глине могла проехать только такая машина. Дороги в этой части Латвии были чисто условными – в основном, грунтовки. Там, где асфальт сохранился, его десятилетиями не ремонтировали.

В Федерации проблему решили, перейдя на ховеры. А тяжелой гусеничной технике были нипочем любые дороги – лишь бы не болото. Но у Халифата, как любили повторять пропагандисты, были проблемы с развертыванием массового производства ховеров. Не все в пропаганде было ложью – зримое воплощение правоты медийщиков стояло во дворе. Увидев машину, Кирилл воспрял духом: он увидел возможность освободиться.

– Руки! – приказал Сахири. Кирилл, надеявшийся, что ему оставят свободными руки, вздохнул, но подчинился. Это несколько усложняло его план, но выбора не оставалось. Он завел руки за спину. Неотлучно сопровождавший его Муса затянул на запястьях строительную стяжку. Из дому выволокли связанного причитающего Райвиса, запихнули в багажник вездехода. Выбежавшую с плачем Лигиту грубо оттолкнули. Женщина рухнула на землю и завыла, как по покойнику. Кирилл ее даже пожалел, но он подавил это чувство: его-то не пожалели.

Кирилла усадили на заднее сиденье, справа сел Муса, слева второй мордоворот. Стиснутый с двух сторон, Кирилл не мог и шевельнуться. Сахири сел впереди и скомандовал трогаться. Вскоре дом Озолса остался далеко позади. Попетляв по проселкам, машина выехала на асфальт, набрала скорость. Сахири торопился довезти важного пленного и информацию.

– Пристегните меня ремнем, пожалуйста, – попросил Кирилл.

Никто в машине и не подумал пристегиваться ремнями безопасности.

– Не бойтесь, у нас отличный водитель. – Сахири повернул голову к Кириллу и усмехнулся.

– Пожалуйста, я боюсь… Пристегните ремень, мне страшно! – заплакал Кирилл.

Слезы покатились у него по щекам, он зарыдал, стал бросаться из стороны в сторону. Сахири презрительно скривил рот и что-то коротко приказал. Муса накинул на Кирилла ремень безопасности. Как только замок защелкнулся, Кирилл успокоился. Если бы контрразведчики имели больше опыта в общении с хай-теками, то по остекленевшим глазам Кирилла могли бы понять, что он работает с имплантом.

Как только водитель завел двигатель машины, Кирилл запустил программу, сканирующую эфир в поисках устройств с беспроводным интерфейсом. Практически мгновенно обнаружились два переносных коммуникатора и автомобильный компьютер. Кирилл занялся компьютером. Он активировал программу-взломщик и стал ждать результатов. Пока программа пыталась взломать интерфейс, Кирилл сидел тихо и, только получив полный доступ, попросил пристегнуть его. Чтобы воплотить задуманное, ему потребовалось внести в настройки изменения, заблокировав часть систем. Закончив, он стал ждать, глядя на дорогу.

Впереди замаячил поворот. Кирилл напряженно отсчитывал секунды. Поворот приблизился, водитель стал сбрасывать скорость, и Кирилл понял: пора.

Водитель вначале не сообразил, что произошло: вместо того чтобы замедлиться, машина набрала скорость и понеслась вперед. Он занервничал, стал давить на педали – без толку. Поворот приближался, до поросшего деревьями склона оставалось каких-то сто метров. На руках водителя вспухли мускулы: он до последнего пытался повернуть ставший неподвижным руль. Сахири что-то сообразил и рванул из кобуры пистолет, но было уже поздно. На скорости в сто двадцать километров в час машина слетела с дороги и врезалась в дерево.

Мир перевернулся, завертелся, раздался страшный скрежет. Ремни безопасности натянулись, Кирилл повис вниз головой. Удар выбил из легких весь воздух. В глазах потемнело, желудок подкатил к горлу. От удара машину развернуло, она перевернулась на крышу и стала сползать. В этом месте дорога, поворачивая, огибала небольшой распадок и уходила вниз. Машина колесами вверх съехала по склону и застыла. Кирилл потерял сознание.

Мир, в который уже раз, возвращался по кусочкам. Сначала вернулся слух: совсем рядом что-то капало, слышались стоны. Потом вернулось зрение, Кирилл увидел прямо перед собой мешанину какого-то железа, торчащие искореженные трубки, из которых капало масло. Вернулось обоняние, в нос ударил мясной запах свежей крови, воняло паленой резиной. Сильно кололо в груди, каждый вдох отзывался болью; Кирилл понял, что у него сломано несколько ребер. Он висел вниз головой. Железки перед носом оказались влетевшим в салон двигателем. Кирилл посмотрел туда, где был водитель, и отвел взгляд: от водителя осталось кровавое месиво. Внизу кто-то застонал. Кирилл глянул туда и отвернулся, сдерживая рвотный позыв. Муса, похожий на изломанную куклу, на глазах истекал кровью. Кирилл рванулся, пытаясь выпутаться из ремней. Боль резко усилилась.

Ремни держали крепко, и Кирилл решил сменить тактику. Согнув туловище, насколько мог, он перенес вес на ту часть ремня, что держала живот. При этом та часть, в которую он упирался плечом, немного ослабла и провисла. Превозмогая боль, Кирилл извернулся, высвободил плечо и уперся ногами в пол, ставший потолком. Голова уткнулась в окровавленную кучу – все, что осталось от второго подручного Сахири. Кирилл стиснул зубы, чувствуя, как намокают от чужой крови волосы.

Как он выбирался из машины, Кирилл не запомнил. В себя он пришел, сидя на земле рядом с перевернутым вездеходом. Из разбитого носа текла кровь. Все тело адски болело. Огромным усилием воли Кирилл заставил себя двигаться. Встал, со стоном согнулся, подошел к вездеходу. От машины осталась половина. Передняя часть напоминала аккордеон, во все стороны торчало рваное железо. Мысленно поблагодарив конструкторов – все-таки задняя часть вездехода уцелела, Кирилл нашел подходящий край, повернулся спиной и в две минуты перепилил стяжки.

– Вот так, – удовлетворенно пробормотал он себе под нос, растирая затекшие руки.

Когда к пальцам вернулась чувствительность, он подошел к вездеходу, стал на корточки и заглянул внутрь. При ударе рюкзак, который перед выездом Муса положил себе под ноги, зашвырнуло в глубь салона. Кириллу пришлось, преодолевая отвращение, отодвигать еще теплые останки второго мордоворота. Тому размозжило голову о вертикальную стойку дуги безопасности. Вытекший из черепной коробки мозг расплескался по салону. Кирилл влез в теплую массу и брезгливо отдернул руку. Разглядев в полумраке знакомую лямку, Кирилл рванул ее на себя. Под руку подвернулся автомат, Кирилл захватил и его. Из багажного отделения раздался стон, но Кирилл не повернул головы: каждый сам за себя.

В рюкзаке не хватало двух самых важных вещей: транспондера и шкатулки. Не доверяя никому, Сахири перед выездом сунул их в карман куртки. Но в машине его не было. Перед тем как заблокировать руль, Кирилл отключил подушки безопасности. Сахири вылетел через лобовое стекло.

Кирилл вылез из машины, с наслаждением вдохнул свежий воздух. Его подташнивало, мир расплывался перед глазами. Из последних сил он нашарил в рюкзаке полевую аптечку, достал инъектор со стимулятором и всадил себе в бедро, выжимая поршень до отказа. Застилавшая глаза пелена отступила, сознание прояснилось. Кирилл встал на ноги, закинул на плечо рюкзак и с автоматом в руке пошел вверх по распадку, туда, где машина врезалась в дерево.

Сахири обнаружился в кустах, со свернутой набок головой и без признаков жизни. Кирилл перевернул тело на спину и обыскал. Транспондер и шкатулка отправились в рюкзак.

– Когда они замышляли, и Аллах замышлял против них. Поистине нет лучше замыслов Аллаха! – глядя на труп, Кирилл процитировал Коран и ухмыльнулся.

Стимулятор наполнил его тело энергией, боль отступила. Кирилл почувствовал, как его захлестывает эйфория. Пришлось напомнить себе, что ничего не решено, он на вражеской территории, откуда еще предстоит выбраться. Приладив поудобнее рюкзак, Кирилл пошел на восток. Пробивавшееся сквозь тучи солнце светило ему в спину. Вскоре пошел дождь. Оглянувшись, он не увидел места аварии – все скрыла пелена.

От шоссе влево уходила проселочная дорога. Туда совсем недавно уехала какая-то машина. Следы автомобильных покрышек четко отпечатались в размокшей после дождя глине. Вдали, за деревьями, виднелись крыши. Кирилл растянул губы в улыбке, больше похожей на оскал, и пошел по следам.

Постройки оказались фермой. Несколько приземистых строений под шиферной крышей, слепые окошки, у распахнутых деревянных ворот два трактора и ржавый угловатый вездеход с трехлучевой звездой на радиаторе. Рядом с трактором стояли двое бородатых мужчин и что-то живо обсуждали по-арабски, тыча пальцами в мотор. Кирилл подошел к ферме со стороны лесопосадки, заложив круг, чтобы не идти по дороге. Понаблюдав из-за угла и не увидев ничего подозрительного, подошел к фермерам.

– Салям алейкум! – издали сказал Кирилл.

Фермеры испуганно уставились на него.

– Ва… – промямлил что-то нечленораздельное один из мужчин, с криком сорвался с места и побежал, не разбирая дороги.

Того, кто, подволакивая ногу, приближался к ним, только издали можно было принять за человека. После всех своих злоключений Кирилл был больше похож на ожившего мертвеца. Грязная, рваная, покрытая кровавыми разводами форма, волосы, торчащие в разные стороны, перепачканное кровью перекошенное лицо, на котором яростно сверкали красные глаза. Он мог бы в фильме про зомби сниматься без грима.

Короткой очередью в спину Кирилл остановил бегущего, подошел к застывшему, точно изваяние, второму фермеру. Фермер трясся, закрыв глаза. Кирилл выстрелил ему в лицо. К уже подсохшей крови на одежде добавилась свежая. После предательства Райвиса он решил, что больше не станет подставляться. Плевать на гуманизм: своя шкура дороже. В глубине души Кирилл понимал, в кого превратился, и знал, что потом его замучает совесть. Но это будет потом. Когда он окажется в тепле и безопасности.

Кирилл вытащил из кармана убитого коммуникатор. Если верить результатам сканирования эфира, этот коммуникатор был в округе единственным. В другом кармане обнаружились ключи от машины.

Ржавому вездеходу на вид было не меньше полувека, но завелся он с пол-оборота. В салоне противно пахло бензином, но после всего, что случилось за этот день, Кирилла никакой запах не смущал. Двигатель работал на удивление ровно, вездеход бодро тронулся с места и покатил по дороге. Кирилл включил спутниковый навигатор. К счастью для него, там, кроме надписей по-арабски, были понятные пиктограммы. Удалось разобраться с местонахождением – он неподалеку от Салдуса. Кирилл воспрянул духом – отсюда до Барьера около ста километров. Если удастся проехать хотя бы половину этого расстояния, уже хорошо. Все не на своих двоих топать.

Пригород Метрополиса, апрель, 2083, Западный форштадт Штильбурга, апрель – июнь, 2083

С той ночи, когда застреленный им эсэсовец ожил в кузове машины и сбежал, Феликс Борисов потерял покой. Выдержка бывалого подпольщика изменила ему, и даже кокаин не помогал. Разум твердил, что ожить-то тот ожил и даже из машины выбрался, но вряд ли далеко ушел. Слишком много крови потерял, слишком холодно было на улице, слишком недружелюбны обитатели пролетарских кварталов. Но голос разума заглушал голос интуиции, того самого чутья, без которого Феликс никогда не смог бы раз за разом ускользать из лап СС. Интуиция кричала: странный эсэсовец выжил и идет по следу! А когда найдет… Феликс чувствовал, что тот не соврал, а значит, придет один. И руки его не будут связаны никакими параграфами. Феликс вздрагивал от каждого шороха, не подходил без нужды к окнам и не расставался с пистолетом даже в ванной.

Месяц шел за месяцем, все было тихо. Человек по фамилии Подвойский, начальник отдела в одной логистической компании, обеспечил революционеров квартирами в одном из форштадтов Метрополиса, столицы Евро-Азиатской Федерации. Впрочем, слово «форштадт» было в англоязычном Метрополисе не в ходу, все говорили «скерт», от английского слова outskirt – пригород. Квартира была надежная, никто, кроме самого Подвойского, о ней не знал… Но, несмотря на это, у Феликса было неспокойно на душе. Да еще Хелен словно подменили, и все из-за этого чертова эсэсовца.

С того самого дня Хелен почти не разговаривала с Феликсом. Обожание во взгляде сменилось плохо скрытой неприязнью. Вдобавок ко всему, она понемногу прибрала все дела к рукам. Соратники слушали ее, а не прококаиненного Феликса. Но, несмотря ни на что, надо было делать дело, и Феликс делал. Восстанавливал старые связи и заводил новые, по крупицам собирал нужную информацию. Феликс работал, но где-то внутри грыз его червячок сомнения. Он часто ловил себя на том, что старается без нужды не выходить на улицу. Феликс спиной чувствовал дыхание настигающего его врага.

Выходя в ближайший магазинчик, он тщательно проверял подъезд. Лифту не доверял, спускался по лестнице. В тот день все было, как всегда: Феликс неслышно приоткрыл дверь, прислушался. Тишина, ничего подозрительного. Он мягко закрыл за собой дверь, пошел вниз по лестнице размеренными шагами никуда не торопящегося человека: незачем привлекать внимание соседей. Спустившись, Феликс пересек просторный подъезд и толкнул входную дверь. Та не поддалась. Он толкнул сильнее и вдруг почувствовал прикосновение холодного металла к затылку.

– Руки за спину, – лязгнул за спиной уверенный голос.

У Феликса по спине побежали мурашки. И не думая сопротивляться, он завел руки за спину. Запястья стянули вместе, жесткие руки прошлись вдоль тела, вытащили из-за пояса пистолет. Кирилл толкнул Феликса в открывшиеся двери лифта и спрятал в карман обрезок трубы, которым пугал Феликса. Жужжа и поскрипывая, лифт поехал вверх. Доехав до нужного этажа, лифт остановился. Кирилл вывел Феликса наружу, подвел к двери квартиры. Феликс почувствовал, как Кирилл достал из его кармана ключ.

Стоило двери открыться, как Кирилл изо всех сил врезал Феликсу по затылку рукояткой пистолета. Мир перед глазами Феликса поплыл. Открылась дверь, мощный пинок внес его в прихожую. Феликс ударился головой о стоявшую в прихожей стойку для обуви и потерял сознание.

Услышав шум, Хелен вышла в прихожую и остолбенела, увидев направленный на нее пистолет.

– Не двигаться, не шуметь, – приказал Кирилл.

Хелен застыла на месте.

– Ты жив! – Лицо Хелен словно осветилось изнутри, когда она узнала Кирилла.

– Жив, – процедил Кирилл, закрывая дверь. – Не ждали? Вы надеялись, что я под забором сдохну? Сюрприз!

– Я надеялась, что ты выживешь. – Хелен шагнула к Кириллу и остановилась: ствол пистолета смотрел ей в лоб.

Выглядел Кирилл неважно: круги под глазами, небритый, исхудавший, куртка грязная. На лице играла белозубая улыбка. Хелен глянула ему в глаза и отшатнулась: они были как два черных оникса, холодные и непроницаемые. Глаза не улыбались, в них не осталось и следа тепла, которым она так дорожила.

– Я не… – начала Хелен, но Кирилл оборвал ее:

– Не болтать! Иди в комнату и садись на диван! И без фокусов, иначе я буду стрелять!

Хелен послушно вернулась в гостиную и села на диван, сложив руки на коленях. Краем глаза следя за ее отражением в зеркале, Кирилл увидел, что Хелен улыбается. Он приволок бесчувственного Феликса, бросил у стены, а сам сел в кресло напротив Хелен.

– Ты изменился, – еле слышно сказала Хелен. – Что с тобой произошло?

– Мир меняется, и мы меняемся вместе с ним, – Кирилл оскалился.

Хелен вздрогнула, услышав из уст Кирилла свои же слова. С ее лица медленно сползал румянец.

– Я обычным был, а стал другим, особенным. Но я не сам, мне помогли. И ты знаешь, кто!

Рука с пистолетом задрожала.

– Если бы я была там, когда все случилось, все было бы иначе, – мягко, точно увещевая маленького ребенка, сказала Хелен.

– О да! Если бы, то все бы… Бы, бы, бы…

– Ты должен понимать…

И тут Кирилла понесло. Услышав слово «должен», он взорвался:

– Я ничего не должен! Не должен! Не должен! Не должен!

Он тряс пистолетом. Кричал, почти срываясь на визг, что никому ничего не должен, наоборот, ему все должны. Хелен брезгливо смотрела на орущего Кирилла.

– Какие мы нервные. – Очнувшийся Феликс зашелся в кашляющем смехе. – Как барышня…

Кириллу точно плеснули холодной водой в лицо. Он замолчал, подошел к Феликсу. Наклонился, свистящим шепотом сказал в ненавистное лицо:

– Что, ублюдок, просчитался? Тебе надо было меня тогда добить. Ты жалеешь, что не сделал этого?

– Жалею, – Феликс усмехнулся.

Кирилл наотмашь ударил его пистолетом по лицу.

– Хочу дать тебе один совет, эсэсовец, – сплюнув кровь из разбитой губы, сказал Феликс. – Не устраивай сцен, жизнь – не театр. Если хочешь стрелять, стреляй, а не болтай.

– Да? – криво усмехнулся Кирилл. – Хорошо, я так и поступлю.

Он упер ствол пистолета Феликсу в лоб; рука уже не дрожала. Хелен вскочила:

– Стой, Кирилл! Да, я была там… Но мы везли тебя к доктору!

– Сядь! – Кирилл направил пистолет на Хелен.

– Не сяду. – Хелен поправила прическу и шагнула к Кириллу.

Ствол пистолета уперся ей в ямочку между ключиц. У Кирилла перехватило дыхание. Время, казалось, остановилось. Он стоял, слушая биение пульса, но нажать на спуск так и не смог.

– Надо было тебя тоже связать, – пробормотал Кирилл.

– Какая сцена! – Феликс захохотал. – Перо драматурга дрожит, и слезы капают на бумагу…

Кирилл покосился на Феликса и вдруг краем глаза заметил, как Хелен достает что-то из кармана халата. Он успел увидеть компактный электрошокер, а потом перед глазами словно вспыхнула сверхновая. Кирилл упал на колени, полностью сосредоточившись на своем внутреннем мире. Пистолет выпал из ослабевшей руки. Хелен спрятала электрошокер в карман и подобрала оружие.

Феликс оскалился, засучил ногами, пытаясь встать.

– Отлично, сестренка! Теперь пристрели эту свинью и освободи меня!

Хелен стала бить Кирилла по щекам. Когда в глазах появилась осмысленность, она за шиворот вздернула его на ноги и подтолкнула к дивану. Потом направилась к Феликсу. Но развязывать ему руки не стала, вместо этого с размаху ударила его ногой в пах.

– Давно об этом мечтала!

Она освободила скулящему Феликсу руки. Вернулась в свое кресло, пистолет засунула между подушками.

– Кирилл, садись! И ты тоже, ублюдок обдолбанный! – голосом из закаленной стали приказала Хелен.

Кирилл на ватных ногах подошел к дивану и сел. Рядом рухнул постанывающий, согнутый Феликс. Судорожно он принялся вытирать кровь с лица.

– С меня хватит истерик! Теперь будете слушать меня, муж-чи-ны! И без глупостей!

Хелен помолчала, пристально оглядывая сидящих перед ней мужчин. Не обнаружив признаков бунта, сказала обычным, мягким голосом:

– Ты прав, Кирилл, ты ничего нам не должен. Наоборот, это мы должны тебе. Я виновата перед тобой. Не знаю, с чего начать…

– Начни с начала, – подал голос Феликс. – Расскажи ему про его папашку!

– Тебе мало? – покосился на него Кирилл. – Так я добавлю!

Хелен стукнула кулаком по ручке кресла. Кирилл примирительно поднял руки.

– Десять лет назад была попытка мирных переговоров с Халифатом…

Инициатором переговоров выступил Халифат, предложивший по дипломатическим каналам «худну», перемирие на десять лет. Со стороны Федерации за переговоры отвечал отец Кирилла. Война утомила обе стороны, и на перемирие возлагали большие надежды. Десять лет – большой срок, много можно сделать.

Боевые действия прекратили, дело шло к подписанию, как вдруг началось что-то странное. Тогдашний глава Совета Директоров консорциума «Аркадия», Эли Коэн, покончил с собой. Его заместитель Джонсон сошел с ума. Сменивший Коэна Буш не успел принять дела, как пропал вместе с самолетом, и его не нашли. Потом министра обороны поймали на какой-то малолетке. Обычно такое сходило с рук, но дело получило неожиданно широкую огласку; министру пришлось уйти. Еще двое министров подали в отставку без объяснения причин. Неожиданно для всех умер на операционном столе Конти. И, наконец, отец Кирилла…

– Моего отца террористы убили, – скрипнул зубами Кирилл.

– Да-да, я помню. Взрыв в общественном месте. Кажется, то была какая-то школа или детский сад, множество жертв… Виновных поймали, и они, конечно же, во всем признались. Ничего нового… Всякое случается: теракты, убийства, катастрофы. Но не все вместе и сразу.

Хелен выкладывала аргумент за аргументом, факт за фактом.

Переговоры свернули, Халифат перешел в наступление по всему фронту и сумел захватить большие территории, которые контролирует по сей день.

А дальше началось необъяснимое. Тогда подполье было не в пример сильнее. Свои люди на самом верху сообщили, что несколько важных решений было принято, когда в Совете не могло быть кворума. Тогда же была проведена реорганизация вертикали власти. Вопросы, раньше решавшиеся на местах, перешли в ведение центра. Количество управляющих сигналов возросло на порядок. Но кто их отдавал? Совет Директоров не в состоянии обработать такой массив информации. В министерства на подпись приходили уже готовые решения.

Государственная политика резко поменялась: свернули социальные программы, снова стало платным образование. Развитие экономики приобрело отчетливо милитаристский характер. Совет Директоров подписывал новые и новые ассигнования на оборонные нужды. Развернулось строительство нескольких флотилий атакующих субмарин. Строились новые заводы, с конвейеров которых сходили автоматические комплексы огневой поддержки, как наземные, так и воздушные. Федерация взяла курс на продолжение войны.

Подполье попыталось узнать, кто перехватил управление страной, но добились только того, что большую часть работающих над этим арестовали.

– В это трудно поверить, – Кирилл покачал головой. – Власть в Федерации группой неизвестных лиц захвачена, а Совет Директоров и федеральные министры им подыгрывают. Это невозможно!

Хелен наклонилась вперед и сказала одно слово, только одно: «Цербер».

Кирилл проглотил готовое сорваться с губ язвительное замечание и нахмурился. Цербер – машина, его интеллекта не хватает даже на полноценное голосовое общение, тест Тьюринга он ни разу не прошел. Но… Неожиданная разумность Цербера объясняла многие странности, которые он привычно не замечал. Работа в наружке давала доступ к закрытой информации, и Кирилл знал больше, чем обычный обыватель… И от этого знания он по капле наполнялся обжигающим ужасом. Цербер встроил свои модули во все жизненно важные системы. Ничто в Федерации не проходило мимо него. Зная все обо всех, он с легкостью может манипулировать людьми, выдвигая тех, на кого есть компромат. Голоса на выборах считает компьютер, читай – Цербер. Это объясняло кадровые перестановки последних лет. А тем, кого задвинуть не получается, можно устроить несчастный случай или натравить на них революционеров. С возможностями Цербера это раз плюнуть, руки ему не нужны: человеческими обойдется. Теория выстраивалась стройная и непротиворечивая.

– Значит, моего отца… – Кирилл сжал кулаки.

– Жизнь, она тоже с чувством юмора. – Хелен развела руками. – Детище убивает своего создателя…

Отец Кирилла был одним из руководителей проекта «Защитник», который потом стали называть «Цербер». Именно он включил Цербера, дал ему жизнь. Он был среди тех немногих, кто знал, где находится Цербер. А значит, мог его отключить.

– Теперь мне понятно, чем я тебя зацепил, – Кирилл рассмеялся и встал. – Понятно… Вы подходы к Церберу искали, а тут сын его создателя подвернулся. А я, дурак, принял все за чистую монету! Определенно дурак…

Он сел на диван, откинулся на спинку, натянуто улыбаясь.

– Я теперь верю, что ты меня к доктору везла. Я очень дорог тебе… как источник информации.

Хелен пожала плечами, мол, а сам-то?

Тихо тренькнул коммуникатор. Хелен пробежала глазами сообщение и встала.

– Надо уходить. Облава, по домам идут…

– Кто это был? От кого сообщение? – Феликс попытался взять коммуникатор, но Хелен ударила его по руке.

– Все разговоры потом. – Хелен засунула пистолет за пояс и пошла к двери. – Уходим, мать вашу за ногу, времени нет!

– Пошли, эсэсовец. – Феликс достал пробирку, высыпал в ямку между большим и указательным пальцем немного белого порошка и втянул ноздрями. – Хотя… Оставайся, чего тебе СС бояться?

Кирилл догнал революционеров у выхода из подъезда. Хелен глянула назад, но ничего не сказала. Со всех сторон выли сирены.

Пригороды полисов строились по единому плану. Широкие улицы, больше похожие на проспекты, прямоугольные кварталы. Внутри каждого квартала аллеи-улочки и всего два выезда. Даже двери в подъезды стоящих по периметру домов и те только с внутренней стороны. На офицерских курсах в СС объясняли, что так проще блокировать квартал. А проспекты широкие – чтобы баррикады не строили.

Революционеры быстрым шагом пошли к выезду из квартала. До него уже было рукой подать, как вдруг, под завывание сирен, в проезд борт к борту влетели грузовики с хищными мордами. Из грузовиков посыпались затянутые в броню полицаи. Они перегородили дорогу спиралью Бруно, загремел усиленный мегафоном голос:

– Внимание, граждане! Проводится проверка документов. Всем оставаться на местах и выполнять указания сотрудников полиции!

Хелен развернула спутников и потащила за собой.

– Не успели! Возвращаемся в квартиру!

– Нет! – запротестовал Кирилл. – Они блокировали квартал, потом оцепят дома и пойдут по квартирам. Такой порядок при облаве.

– Как хорошо иметь в команде эсэсовца, – Феликс раскатисто захохотал.

Кирилл в двух словах изложил план действий: где-нибудь спрятаться, переждать, пока «гребенка» проверки пройдет, и смешаться с уже проверенными жителями квартала.

Район стал похож на разворошенный муравейник. Жители, не понаслышке знающие, как работает полиция, разбегались по домам. На мечущихся в поисках укрытия революционеров никто не обращал внимания.

На задах одного из домов, рядом с котельной, стояла разрисованная граффити трансформаторная будка. Феликс с разбега ударил по двери ногой.

– Стой! – остановил его Кирилл, запуская программу-взломщик.

Простенький электронный замок сдался через минуту. Революционеры укрылись в будке. Внутри царил полумрак, расчерченный лучами из вентиляционных щелей.

– К щитам не приближайтесь, – предупредил Кирилл.

Хелен чихнула: повсюду густым слоем лежала пыль.

– Это по наши души, – пробормотал Кирилл себе под нос. – Так не делается…

Для обычной проверки документов не было нужды устраивать облаву. Каждый имел при себе идентификационную карту с радиочипом. У каждого в кармане лежал коммуникатор. Облаву устраивали только тогда, когда хотели кого-то поймать.

– Ты прав, – сказал прилипший к вентиляционной щели на тыльной стороне будки Феликс. – Тут не только полицаи, еще и СС.

Полицаи подошли к котельной. Человек в форме муниципального служащего открыл дверь. Несколько полицаев, прикрывая друг друга, скрылись внутри. Следующей на очереди будет трансформаторная будка.

– Это всё, определенно всё…

Пошел дождь, капли забарабанили по крыше будки. Кирилл закрыл глаза и прижался лбом к холодному металлу.

– Всё – когда закопают, эсэсовец! – Феликс протянул руку. – Пистолет! Ну!

Хелен достала из-под куртки пистолет и отдала Феликсу. Кирилл взял ее за руку, их пальцы переплелись. Феликс блестящими от возбуждения глазами посмотрел на них и передернул затвор.

– А вы хорошо вместе смотритесь. Красивая пара! Готовы?

Феликс приоткрыл дверь и выглянул. Повернул голову к Хелен и Кириллу:

– На раз, два, три!

Они выскользнули из будки, дошли до угла, свернули. У них за спиной раздался выстрел. Феликс Борисов вступил в свой последний бой с системой.

Хелен с Кириллом бежали по узкому проходу между домами, а за спиной у них гремели выстрелы. Впереди показались полицаи. Стуча каблуками и звякая амуницией, они пробежали мимо. До испуганно жавшейся к стене парочки им дела не было.

Хелен оглянулась на шум стрельбы.

– Быстро! Бегом! – крикнул ей в ухо Кирилл и потянул за руку.

Они пробежали мимо нескольких домов и нырнули в первый попавшийся подъезд. Стрельба стихла, только выли со всех сторон сирены.

– Феликс, я тебя не понял, – насквозь мокрый Кирилл провел рукой по лицу. Отвернулся, глядя в замызганное окно. – Не понял.

Хелен всхлипнула. Кирилл взял ее за руку. Она подняла заплаканное лицо и отвернулась. Кирилл осторожно обнял ее за трясущиеся плечи.

– Хелен… Может быть, мы больше не встретимся. Скажи… Ты тогда, в Штильбурге, притворялась?

Кирилл замер, ожидая ответа на вопрос, ради которого приехал в Метрополис. Хелен резко повернулась и толкнула Кирилла ладонями в грудь.

– Дурак! Какой же ты дурак… Я люблю тебя! – крикнула она срывающимся голосом. – Всегда любила.

У Кирилла перехватило дыхание. Он обнял Хелен, и на этот раз она ответила на объятия. Они долго стояли, обнявшись, пока Кирилл не опомнился:

– Надо идти… Облава кругом…

– Разделимся! – Лицо Хелен ожесточилось, окаменело, а в голосе появились командные нотки. – Не спорь, так будет лучше. Обещай, что найдешь и уничтожишь Цербера! Цель превыше всего. Обещай!

– Обещаю! Когда и где мы увидимся?

– Я сама тебя найду!

Они вышли из подъезда, обнялись на прощание и разошлись.

Дождь кончился, оставив сверкающие чистотой улицы. «Гребенка» сместилась в другую часть квартала, и все, кого проверили, торопились покинуть квартал. Кирилл шел вместе со всеми, заставляя себя шагать твердо, чтобы не выделяться из толпы. Ему хотелось вернуться, догнать, взять за руку… Или просто пойти рядом. Хотелось столько сказать, а после ее признания – еще больше. Но вместо этого он шел к выезду из квартала.

Там его ждал сюрприз: оцепление сняли не до конца. У заграждения стояли полицаи и проверяли всех прохожих. Кирилл остановился: еще немного, и он попадет в радиус действия считывателей.

Стараясь не привлекать внимания, Кирилл повернулся и побрел прочь, в глубь квартала. Вскоре он вышел к центральному кольцу, где сходились улицы. Площадь была оцеплена полицаями в броне и со щитами. Толпились зеваки, почувствовавшие, что облава закончена. Кирилл подошел ближе и заглянул полицаям за спину.

Там распоряжался и размахивал руками толстяк в серой форме СС. Кирилл узнал Ройтмана и сжал кулаки: чего-то подобного он и ожидал.

Броневик с хищной мордой, разгоняя клаксоном зевак, медленно проехал внутрь оцепления. Ройтман направился к машине. Кирилл сделал несколько шагов вдоль оцепления, чтобы лучше видеть. Задний люк броневика открылся, и двое «физиков» выволокли сопротивляющуюся женщину. По джинсам и синей куртке Кирилл узнал Хелен. Окаменев, он смотрел, как к Хелен, переваливаясь с ноги на ногу, подошел Ройтман, сдернул с головы мешок, потрепал по щеке. Хелен шаталась как пьяная. Эсэсовцы поддерживали ее за скованные руки.

Ройтман повелительно махнул рукой. «Физики» потащили Хелен к квадрикоптеру с эмблемой СС на борту. Кирилл яростно смотрел вслед. Левая рука дернулась, он схватил ее правой, прижал к животу. Точно почувствовав устремленный на него взгляд, Ройтман завертел головой. Кирилл медленно повернулся. На ватных непослушных ногах сделал несколько шагов прочь от оцепления.

– Немец, ты куда? Таки свинтить хочешь? Ай-яй-яй!

Сильные руки схватили Кирилла и развернули, жесткий кулак воткнулся под ребра. На запястьях защелкнулись наручники.

– Ну что, немец, я с тобой карьеру делаю! – Из цветных пятен, пляшущих перед глазами, выплыла физиономия Ройтмана. – Ты просто находка! Если бы не ты, я бы никогда эту сучку не взял. Как она в постели, хороша? Проверим, не сомневайся! А ты хреново выглядишь, немец. Бродяга, пеннер… А ведь был офицером СС.

На плечах Ройтмана сверкали новенькие погоны криминаль-комиссара.

– Аарон, ты гнида!

Переменившись в лице, Ройтман пнул Кирилла между ног.

– Ты весь в папашу… – просипел Кирилл, с трудом выпрямившись.

– Что-о?

Отец Ройтмана был из тех израильтян, что нашли убежище в Европе после того, как набравшие силу мусульманские страны превратили Израиль в выжженную ядерными бомбами пустыню. Именно бывшие израильские солдаты составили костяк частных армий. Ройтман не раз с гордостью рассказывал, как его отец «наводил порядок» на охваченной хаосом территории бывшей России. Во вспышке внезапного озарения Кирилл понял, чем именно занимался отец Ройтмана, каких «мародеров» убивал.

– Каратели вы и фашисты, вот что, – дрожащим от ненависти голосом сказал Кирилл. – И оккупанты!

– Ты, немец, совсем умом тронулся, – покачал головой эсэсовец.

– Я русский!

Кирилл оскалился, глядя в поросячьи глаза Ройтмана.

– Освободите его, пусть идет! – Ройтман махнул рукой. – Псих ненормальный!

– У нас другие указания, – проскрипел измененный динамиком голос за спиной у Кирилла.

– С вашим начальством я сам решу! – властно приказал Ройтман.

Кирилла отпустили. Полицаи сворачивали ограждение.

– Аарон, ты меня зря отпустил. – Кирилл с ненавистью посмотрел на Ройтмана. – Лучше тебе меня прямо сейчас застрелить!

– Что за глупости, немец? – Ройтман хихикнул. – Как можно тебя убивать? Никак не можно! Иди, может, еще кто-то на тебя клюнет. Ты настоящий горшочек с медом, немец! Тебе цены нет!

Придерживая рукой фуражку, эсэсовец пошел к квадрикоптеру, все четыре ротора которого уже вращались. Как только за Ройтманом захлопнулась дверь, квадрикоптер взлетел.

Кирилла под конвоем отвезли на вокзал и посадили на поезд, идущий в Штильбург. Бежать он не пытался.

После возвращения Кирилл первым делом сходил в парикмахерскую, потом в магазин одежды. А утром, проснувшись по будильнику, вышел на пробежку. Надо было восстанавливать форму.

После того как его выгнали из полиса, Кирилл ни разу не навещал старого букиниста. Не хотел обсуждать и без того болезненную тему. Но, кроме старика, спросить было некого.

– Какой гость! Редкий гость, не побоюсь этого слова! Совсем забыл старика, эх ты… Ну, не стой, не стой, проходи, устраивайся… Я сделаю кофе…

Кирилл прошел в гостевой уголок и сел в кресло. Старик со стоном наклонился, пытаясь выдвинуть ящик, где лежал кофе.

– Дядя Конрад, давайте я помогу! Извините!

Кирилл вскочил, бросился помогать. Он усадил старика в кресло и стал готовить кофе. Букинист смотрел, хитро прищурив глаза.

– Эх, молодежь… Забываете стариков, не заходите… А когда заходите, то по делу. Ты ведь не просто так пришел, мальчик мой. Я прав?

– Да, дядя Конрад, извините меня еще раз! – Кирилл сел в кресло. – Вы правы, как всегда!

– Ну что ж, излагай…

– Скажите пожалуйста, что такое «мертвая вода»? – выпалил Кирилл, внутренне готовый к тому, что старик рассмеется ему в лицо.

– Мертвая вода… – пожевал губами букинист. – Странный вопрос. Неожиданный… Могу я поинтересоваться, зачем ты спрашиваешь?

– Один мой… знакомый… – замялся Кирилл, не зная, как сформулировать мучавший его вопрос. – Словом, он сказал мне, что меня мертвая вода ждет. Что мне ее надо разыскать. Я пробовал найти в сети информацию о мертвой воде, но нарыл какую-то ерунду. Тогда я про вас вспомнил и подумал, что человек, который всю жизнь провел среди книг, наверное, сможет мне больше рассказать.

– Интересно, интересно, – забормотал старик. – Твой друг тоже заметил, что тебя что-то раздирает изнутри.

– Не понимаю, – покачал головой Кирилл.

– Мертвая вода, молодой человек, это из сказок, тех самых сказок, что ты читал в детстве. Но это не просто выдумка, нет… В русских сказках вообще мало вольной фантазии. Когда христиане на Руси побороли язычников, языческие верования попали под запрет. Но не исчезли, нет-нет. Они спрятались, ушли в народные предания, в сказки. Мертвая вода – одна из таких спрятанных диковин. Представь себе землю после лютой зимы. Сходит снег, и земля лежит мертвая, безжизненная, а потом проходит дождь, омывает раны земли, заживляет их. Этот дождь и есть мертвая вода. За ней приходит вода живая, которая возвращает земле жизнь, и та расцветает. В сказках это отразилось как вода, способная возвращать мертвому герою жизнь. Изрубленные куски тела складывали вместе, брызгали мертвой водой, и тело героя снова становилось целым и невредимым. Затем наступал черед живой воды – и герой оживал. И даже становился бессмертным.

– Но какое отношение это ко мне имеет? – поднял брови Кирилл.

Букинист пожал плечами.

– Рискну предположить, что твой друг заметил в тебе некий внутренний конфликт. И попытался предупредить, подсказать… Ты словно раздваиваешься, порой сам себе не рад. Подумай.

– О чем?

– Увы, я всего лишь старый букинист. – Старик взглянул на Кирилла поверх чашки с кофе. – Но ты сам это должен знать… Не хочешь рассказать, что стряслось? Когда я услышал, что Кирилл фон Медем стал врагом государства, я очень удивился. Это на тебя не похоже!

– Дядя Конрад, извините меня, мне надо идти. – Кирилл встал. – Дела.

Старик поджал губы, но ничего не сказал. Прощались они холодно, и Кирилл подумал, что вряд ли когда-нибудь снова зайдет к старику в гости.

Кирилл часами гулял по форштадту, не видя ни улиц, ни прохожих. Его не покидало чувство, что он что-то упустил, что-то, что было прямо перед ним, на виду. Однажды он чуть не сбил с ног прохожего. Тот обматерил Кирилла и пошел по своим делам. А Кирилл остался стоять, зацепившись взглядом за изрисованную граффити стену. Ему вдруг вспомнился оставленный отцом рисунок. Вернувшись из армии, Кирилл обнаружил среди своих детских рисунков, приколотых к пробковой доске в маминой комнате, еще один. Отец нарисовал дом, дерево, ключ и собаку.

Что, если отец что-то узнал, что-то заподозрил – и Цербер от него избавился, натравив на него анархистов? А в рисунке зашифрована какая-то информация? Компьютерная программа, при всех ее возможностях, рисунок разгадать не смогла бы, из-за неспособности к абстрактному мышлению. Если собака – это Цербер, а ключ – так и есть ключ, то что означали дерево и дом? Ключ от Цербера в доме под деревом? Бессмыслица. Мало ли таких домов… Но раз отец нарисовал именно так, значит это не какой-то дом вообще, а вполне конкретный. Причем Кирилл должен этот дом знать. Но откуда? Может, дело в том, как нарисован дом? Да нет, рисунок похож на детский, отец никогда не умел рисовать… Крыша, труба, окошко, кособокая дверь. Ничего из ряда вон…

– Эй ты, нарк, проваливай отсюда! Неча тут стоять. – Кирилл понял, что замызганная тетка с балкона на втором этаже обращается именно к нему.

Задумавшись, он так и остался стоять там, где увидел граффити. Кирилл тряхнул головой и пошел прочь. Тетка искала повода поскандалить, но он не собирался доставлять ей удовольствие. Вслед ему неслось:

– Развелось нарков, житья от них нет! Стоит посреди улицы и втыкает. А чё втыкать, а?

Ноги принесли Кирилла к протекавшей по территории форштадта грязной речушке. Народу на набережной, если так можно назвать протоптанную вдоль сжатой бетонными берегами речки тропку, не было. Кому охота нюхать химическую вонь от заводских стоков? Не речка – канава. Но Кириллу было плевать, он думал.

Если дом отпадает, остается дерево. Дерево – дуб, отец не поленился и пририсовал похожий на соплю желудь. Дуб… в прошлом, в детстве, была какая-то связанная с дубами шутка. Из-за тучи выглянуло солнце, заиграло на подернутой рябью поверхности реки, и Кирилл вспомнил…

* * *

Солнце играло на подернутой рябью воде. Вода в озере была холодной даже по латвийским меркам, но дети не хотели вылезать. Отцу пришлось три раза повторить, прежде чем Кирилл с Мартиньшем, старшим сыном Озолса, нехотя вылезли на берег. Мартиньш был старше Кирилла на год, ему уже исполнилось двенадцать.

Отец закутал Кирилла в большое махровое полотенце и принялся растирать.

– Вон до чего докупались, аж губы синие.

– Это ничего, – лязгая зубами, произнес Кирилл и ойкнул, прикусив язык.

Напротив, с другой стороны сколоченного из горбыля стола, Озолс крепкими руками тоже растирал своего сына. а. Из полотенца сверкали озорные глазенки.

Кирилл с отцом гостили у Озолса уже неделю. Отец наконец-то взял отпуск, они уехали в Латвию, под Алсунгу. Озолс каждый год приглашал в гости, но отец никак не мог вырваться. Устроился отставной сержант неплохо: большой деревянный дом на берегу озера, крепкие сараи, а за сараями поля и далеко-далеко темный лес.

Кириллу нравилось все – купаться в озере, ночью рыбачить с лодки и любоваться звездным небом над головой. Нравилась домашняя еда и свежее парное молоко. Да и просто носиться с Мартиньшем наперегонки было здорово.

Обсохший и отогревшийся Кирилл прижался к отцу, слушая мужской разговор.

– Да, устроился ты неплохо. Но ведь в деревне же… Не думал к нам перебраться? У нас бы тебе дело нашлось, – спросил отец у Озолса и отхлебнул домашнего пива из кружки.

– У меня все есть, командир. – Озолс повел рукой вокруг. – Да и потом, что мне у вас делать? В армию? Из сержанта стать этим, как у вас, супер-ефрейтором? Или, на худой конец, унтером? Так годы уже не те, я же не мальчик…

– Кто говорит об армии? – не сдавался отец. – Подберем тебе должность. Начальником станешь! Из наших, из балтийцев, все почти на должностях. Берзиньш, тот скоро генералом станет!

– Начальником… – Озолс с трудом удержался от плевка. – Не мое это, командир. Мне бы хутор, коровок вон, курочек. Это моя земля, моих предков, и я никуда с нее не уйду!

– Коровок, курочек… Не по-государственному мыслишь, дальше своего хутора ничего не видишь.

– Да, я такой. И переубедить меня даже не пробуй, командир, пожалей нашу дружбу.

– Упрямые вы, латыши. Не зря вас литовцы «жиргу галвас» называли, лошадиные головы, – покачал головой отец.

– Ага… А я к тому же еще и дуб, – засмеялся Озолс.

– Ну, чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона, – отсалютовал кружкой отец.

– И не говори, – поднял свою Озолс.

Некоторое время мужчины молча хрустели солеными сухариками. Отец Кирилла нарушил тишину:

– Озолс, все-таки ты подумай. Подумай… Страна нуждается в таких, как ты. Если б ты знал, как тяжело, когда не на кого опереться…

– Страна… – Озолс отвернулся. – Не-е, на этот крючок ты меня точно не подцепишь. Плевать я хотел на страну.

– Ты что такое говоришь?!

– Говорю что думаю! Попахивает от вашей страны… Да нет, не попахивает – смердит. Построили не общество, а черт знает что. И ты прекрасно знаешь, о чем я! Нет, на чужом несчастье своего счастья не построишь…

– Вот, значит, как… – Кирилл почувствовал, как напрягся отец. – Тогда оставим этот разговор. Ты прав, наша дружба важнее…

– Идите обедать! – На тропинке к хутору показалась жена Озолса, Марта.

Мужчины пошли к дому. Кирилл с отцом чуть отстали от хозяев.

– Папа, а что это Озолс про нашу страну говорил? – спросил Кирилл, обиженный словами Озолса.

– Не обращай внимания, это наши взрослые дела, – махнул рукой отец.

– Если он против властей, – Кирилл не отставал, – надо о нем сообщить в Санитарную Службу!

Вместо ответа отец отвесил Кириллу крепкий подзатыльник, такой, что у него слезы из глаз брызнули. Ошеломленный Кирилл отскочил в сторону. Отец никогда его не бил. По его лицу Кирилл понял, что сморозил что-то не то. Но ведь его так учили в школе, в юных брейвиках, – на нелояльных докладывать в СС. А отец почему-то рассердился…

– Ладно, – смягчился отец. – Подойди.

Кирилл подошел, отец обнял его, потрепал по голове и сказал:

– Озолс – наш друг. На друзей не доносят, никогда и ни при каких обстоятельствах. Понял?

– Понял, – шмыгнул носом Кирилл. – А чего он…

– Он не враг. Просто не видит ничего дальше своего хутора.

– А почему ты его дубом назвал? – Кирилл решил выяснить все до конца.

Отец рассмеялся.

– Озолс, – он произнес нараспев, «у-озолс», – по-латышски значит дуб.

* * *

Дерево указывает не на место, а на человека! В рисунке отец зашифровал простую фразу: «Ключ от Цербера в доме Озолса». Оставалось только пойти и взять. Проще сказать, чем сделать. Когда отец прятал ключ, он не мог и подумать, что все так повернется. Халифат захватил половину Латвии, все левобережье Даугавы от Даугавпилса до Риги. Дом Озолса оказался за линией фронта. От Риги до Алсунги по прямой чуть меньше двухсот километров. Прилегающая к границе территория была объявлена запретной зоной для гражданских. Просто взять и поехать туда Кирилл не мог.

Да и цел ли дом? Никто не знал, что случилось с Озолсом. Однажды Кирилл встретил в Штильбурге Мартиньша – тот держал небольшой ресторан. Мартиньш рассказал, что, когда фронт подошел к Алсунге, где они жили, за ними прислали грузовик. Озолс, затолкав в него жену и младшего сына, наотрез отказался ехать. Мартиньш недавно демобилизовался и был дома. Он пытался уговорить отца уехать, но не смог. Озолс силой загнал его в грузовик. Последний раз Мартиньш видел отца из кузова отъезжающей машины. В старой армейской куртке со знаками различия сержанта латвийской армии Озолс стоял на залитом солнцем крыльце с карабином в руках. Рассказывая, Мартиньш с трудом сдерживал слезы. Но Кириллу, недавно потерявшему родителей, нечего было сказать в утешение.

Прошел месяц. Мало-помалу у Кирилла созрел план. Добраться до Алсунги можно было только одним способом. Но для этого ему понадобится много сил и здоровья. Он тренировался каждый день, понемногу возвращая форму. С каждым днем Кирилл все больше походил на себя прежнего: подтянутый, хорошо одетый, уверенный.

Однажды в воскресенье, вернувшись после утренней пробежки, он пошел в душ, а по пути заглянул на общую кухню. Соседи сидели перед дуроскопом. С экрана хорошо поставленным голосом вещал какой-то важный господин в костюме и галстуке:

«…согласно третьей поправке к закону от седьмого августа 2053 года мораторий на смертную казнь не распространяется на особо тяжкие преступления против государства. Таким образом, все восемь членов террористической группы приговорены к высшей мере наказания, смертной казни через повешение…»

– Степа, переключи на футбол, – попросил кто-то из соседей.

Степан поднял руку, но нажать на кнопку не успел. Молниеносным движением Кирилл выхватил пульт.

«…Подвойский, Зубков, Лерман, Шнитке отказались подавать апелляцию. Приговор был приведен в исполнение сегодня, семнадцатого июня 2083 года, в федеральной тюрьме «Рединг», в Метрополисе…»

– Э, сосед, – пьяно заголосил Степан, – ты чё творишь, а?

Вместо ответа Кирилл без замаха ударил его кулаком в челюсть. Сосед как куль свалился с табурета. Кирилл пошел к выходу, забыв про душ.

Только он вышел на улицу, как пошел дождь. Никто не увидел слез на его лице. Кирилл и сам не знал – были ли они, те слезы? Домой он вернулся лишь к обеду. Люба, соседка, столкнулась с ним в дверях и отшатнулась. Кирилл пошел к себе, а соседка украдкой перекрестилась. Вечером на кухне шептались, что фон-то совсем с катушек слетел. И хорошо бы от такого соседа избавиться: Степку-то покалечил, дылда здоровенная.

Соседи зря беспокоились: Кирилл не собирался оставаться.

На улицах висели плакаты, призывающие вступать в ряды вспомогательной пехоты. Воюющая армия все время нуждалась в свежем пушечном мясе. Ближайший вербовочный пункт находился в двух кварталах от дома мамаши Лю. На следующий день, едва рассвело, Кирилл ждал у двери.

Несмотря на ранний час, там уже была очередь. Пронесся слух, что и без того немалое для форштадта солдатское жалованье еще увеличили. Отбоя от желающих служить не было. Какие-то пацаны, лет восемнадцати – двадцати, обсуждали, что можно сделать с такой прорвой деньжищ.

Ровно в восемь утра двери открылись. Первые в очереди разошлись по кабинетам. Кирилл прошелся по коридору, разглядывая плакаты. «Сражаясь в рядах доблестной вспомогательной пехоты, ты защищаешь Родину, веру, свой дом» – гласила подпись под плакатом с улыбающимся, подтянутым солдатом с винтовкой в руках. «Ислам не пройдет» – утверждал другой, где, стоя плечом к плечу, отражали нападение каких-то отвратительных паукообразных трое солдат. На одном была форма панцергренадера, на другом – техника и на третьем – вспомогательной пехоты. «Ты – последняя линия обороны!» – сдвинув брови и направив на Кирилла палец, строго возвещал дед в старой, еще бундесверовской форме. Самым информативным оказался плакат, где ни к чему не призывали, зато перечисляли все льготы, премии и надбавки, положенные солдатам в зависимости от звания и должности.

Подошла очередь Кирилла на медосмотр. Прыщавый тонкошеий юнец, стоявший перед ним, наконец-то вышел. Битых полчаса медицинский аппарат сканировал Кирилла вдоль и поперек, пока не выдал результат: годен.

После медосмотра Кирилл прошел в кабинет, где его встретил звенящий медалями унтер-офицер. Рослый, улыбающийся, загорелый, точно сошедший с одного из плакатов в коридоре. Он забрал карточку, не забыв провести возле считывателя, пожал Кириллу руку, сел за стол и приготовился заполнять анкету.

– Имя, фамилия, место работы?

– Кирилл фон Медем, личный номер 7055702, – спокойно сказал Кирилл.

– Так что ж ты не сказал, что уже… – улыбка сползла с лица вербовщика.

– Вы не сказали, – холодно произнес Кирилл. – Извольте обращаться на вы.

– Что? Ах да… Ладно. – Поскучневший унтер пробежал взглядом по появившемуся на экране личному делу Кирилла.

– Фон Медем, Кирилл, звание – унтер-офицер, курсы… Последнее место службы… Медаль… Демобилизовался обер-ефрейтором, по выслуге и за окончание профильных курсов повышен до унтер-офицера…

Унтер поднял на Кирилла глаза:

– Так что ж ты… то есть вы, к своим не пошли? С таким послужным списком вас бы с руками оторвали.

– А вы дальше прочтите, – усмехнулся Кирилл, уверенный, что в личном деле обязательно обнаружится отметка о неблагонадежности.

– Та-а-ак. – Унтер прочел и откинулся на спинку кресла. – Бунтовщик, значит? С таким послужным списком только в пехоту. Могу я поинтересоваться причиной?

Унтер сложил ладони домиком. Взгляд прожженного ловца душ вперился в Кирилла.

– Скука, – Кирилл вздохнул. – Да и деньги нужны.

– Ох, темните вы что-то, господин бунтовщик, – покачал головой вербовщик. – На войну от скуки не уходят. Агитировать собираетесь?

– Нет…

– Впрочем, мне-то какое дело, – хмыкнул унтер. – Там народ и без вас разагитирован. Так что, будем оформлять контракт на два года?

Когда с формальностями было покончено, Кирилл взял бумаги, попрощался и уже собирался уйти, как вдруг, вспомнив кое-что, остановился в дверях.

– У вас на груди офицерская Серебряная Звезда, – сказал он унтеру. – Увидит кто из ветеранов – голову оторвет.

– Спасибо, учтем, – не смутился ряженый унтер и вскинул к плечу сжатый кулак. – Удачи тебе, бунтовщик. Рот Фронт!

Приехав в указанный день на вокзал, Кирилл сразу понял, что легкой жизни не будет. У него отобрали идентификационную карту, заставили вывернуть карманы. Солдат отвел его в глубь вокзала и втолкнул в замызганную большую комнату, битком набитую мужчинами всех возрастов – от восемнадцати до сорока. Кирилла поприветствовали нестройным гулом и вернулись к прерванным занятиям – игре в карты и прочим способам творческого ничегонеделания. Увидев, как трое персонажей откровенно бандитской наружности сидят на раскладных армейских кроватях и складывают оригами, Кирилл мысленно усмехнулся. Материалом для творчества служили какие-то агитационные листовки.

– Слышь, земеля, ты откуда? С Централа? – Скользя сквозь толпу, словно уж, к Кириллу подошел потертый тип с крысиными чертами лица.

– Я не понял вопрос, – спокойно ответил Кирилл.

– Откудова привезли? С Центральной тюрьмы?

– Я сам пришел.

– Сам? Во дурак! – залился гадливым смехом крысоподобный. – Слыхали, братва, он сам пришел!

Раздались смешки. Кирилл отодвинул крысоподобного, прошел в глубь комнаты и лег на свободную койку.

Время от времени в комнату заводили новых постояльцев, так что вскоре коек оказалось меньше, чем людей. Кирилл рассмотрел своих товарищей. Больше половины были из уголовников, променявших нары на службу в армии. Остальные – молодняк лет восемнадцати – девятнадцати, худосочные щенки с испуганными глазами, купившиеся на посулы вербовщика. До них понемногу доходило, куда они попали и что их ждет.

Ничтожное меньшинство составляли такие, как Кирилл – взрослые мужики за тридцать, успевшие повоевать. Этих легко было заметить – они сидели отдельно, и хотя вели они себя вполне спокойно, вокруг них само собой образовалось пустое пространство.

Спустя несколько дней разношерстную команду отправили на север. Не было ни оркестра, ни прощаний с родными. Всех еще раз обыскали, выстроили, пересчитали по головам и тычками загнали в вагоны.

– Куда нас везут? – спросил Кирилл у сопровождающего офицера.

Тот смерил нахального унтера презрительным взглядом, но все же снизошел до ответа:

– В учебку, в Тронхейм.

Латвия, окрестности Алсунги, апрель 2084

Кирилл не поехал к Риге. В том районе наверняка кишели солдаты Халифата. Ехать через Тукумс или Елгаву было рискованно, и если за ним будет погоня, то искать его будут именно там. Конечно, пока обнаружат убитых фермеров, пока хватятся пропавших контрразведчиков – часа три-четыре форы у Кирилла было. Но он решил не рисковать. Бак под завязку, машина, хоть и не очень быстро, но едет – зачем торопиться? И Кирилл заложил огромный крюк, обогнув Елгаву по широкой дуге. Объехал по проселочным дорогам Добеле и направил машину к Бауске.

Дороги стали хуже, и машину пришлось бросить. Уже смеркалось. Найти хоть какое-то жилье не вышло – все дома давно разбомбили патрулировавшие Барьер автоматические комплексы огневой поддержки. Кириллу ничего не оставалось, как разбить лагерь в роще на берегу Даугавы. Лопаткой, прихваченной в вездеходе, он выкопал яму и развел костер. Действие стимулятора заканчивалось, Кирилла уже заметно знобило. Он знал это ощущение – еще час-другой, и он не сможет пошевелить ни рукой, ни ногой. У стимулятора своя цена. Оставшееся время надо было использовать с толком. Кирилл достал шкатулку, положил на колени и, зажав фонарик в зубах, стал осматривать, пытаясь понять, как же она открывается.

Силовой вариант отпадал сразу: шкатулка наверняка была защищена. Полезешь ковырять, взорвется в руках или уничтожит содержимое. Ни замочной скважины, ни кнопки на шкатулке не было, только герб. Может, ее открывает какой-то радиосигнал? Вряд ли. Должно быть что-то еще… Кирилл постарался подробно вспомнить, что именно увидел по возвращении домой.

Комната, где прошло детство. Узкая подростковая кровать, разрисованная маркером стена – на ней его друзья изощрялись в остроумии. На вешалке – перчатки и шлем для армейского рукопашного боя. Неоконченная модель квадрикоптера «Ягуар»: уходя в армию, Кирилл обещал себе, что закончит, когда вернется. Стеллаж с сувенирами. Стол, кресло, кушетка с интерфейсом для выхода в виртуал. И, наконец, пробковая доска и детские рисунки Кирилла, пришпиленные булавками. А поверх них – лист бумаги с отцовской головоломкой. Все? Нет, не все: рядом с доской на крючке висел медальон. Тот самый медальон с драконом, который отец так берег.

Кирилл расстегнул воротник и достал медальон. Он так и носил его, не снимая, с того самого дня, как его выгнали из полиса. Ему сразу бросилось в глаза, что размерами медальон совпадает с выбитым на крышке шкатулки гербом. Посмотрев на медальон внимательно, Кирилл увидел, что на обратной стороне, гладкой и отполированной от постоянного соприкосновения с телом, нанесены какие-то символы. Штрихкод, понял Кирилл. Может, в герб встроен какой-то считыватель? Кирилл снял медальон и приложил к гербу. Ничего не произошло. Тогда Кирилл повернул медальон по часовой стрелке так, что венчающий герб охотничий рог оказался в пасти дракона.

Шкатулка завибрировала и с тихим щелчком открылась. Внутри обнаружился маленький планшетник. Батарея признаков жизни не подавала, но это и неудивительно, десять лет ни одна батарея не выдержит. Замок шкатулки работал от миниатюрной радиевой батареи, которой хватило бы на десять тысяч лет. А в планшетнике стояла стандартная – литийполимерная. Но разъемы и форм-фактор у батарей были универсальные, поэтому батарея от «комлинка» подошла. Кирилл запустил планшетник – тот узнал его по отпечатку пальца и сразу стал воспроизводить видео.

– Здравствуй, сын! Если ты сейчас меня слушаешь, значит я умер.

С маленького экрана улыбался отец. Кирилл чуть не выронил планшетник.

– Ты мальчик сообразительный, разгадал мою загадку. Значит, сможешь сделать то, что не удалось мне. Прежде всего, не верь ничему, что тебе расскажут о моей смерти. На самом деле меня убил Цербер, это компьютерная система нового поколения…

Отец принялся рассказывать о Цербере. Кирилл не мог взять в толк, зачем отец так подробно все разжевывает. Потом до него дошло: отец обращается не к нему нынешнему, а к двадцатилетнему солдату, вчерашнему подростку.

– Мы ошиблись, приписывая череду странных смертей конкурирующей группировке. На самом деле за всем стоит Цербер. Я не знаю, зачем он это делает, но его нужно остановить прежде, чем прольется кровь. В приложенном к этому посланию архиве ты найдешь подробные инструкции, как отключить Цербера. Торопись, мирный договор под угрозой. Ты должен убить пса раньше, чем он втянет нас в новую войну…

Отец замолчал. Кирилл думал, что запись на этом оборвется, но отец продолжил:

– Прежде чем попрощаться навсегда, я хочу, чтобы ты знал: для нас с мамой в целом мире не было никого дороже тебя. И мне очень жаль, что приходится уходить вот так. Я представлял это по-другому. Я не смог оставить тебе в наследство ничего, кроме неприятностей. Но ничего не поделаешь, сын, карты сданы, приходится играть теми, что есть. Желаю удачи! Живи и помни, что ты – фон Медем. Исполни свой долг!

Запись закончилась. Кирилл скачал в память импланта приложенный файл. Просматривать не стал – решил, что разберется потом. Внезапно он почувствовал себя безмерно уставшим. И это не оттого, что заканчивалось действие стимулятора. Горькая обида на весь мир переполняла его. Завернувшись в прихваченное из вездехода одеяло, Кирилл долго сидел без сна, думал, пока не отключился мгновенно…

Спустя двадцать часов беспробудного сна от усталости не осталось и следа. Бодрый и свежий, Кирилл зашагал навстречу солнцу, насвистывая «Песню Сидра». Через сутки он вышел к передовым постам Федерации у Айзкраукле.

Технополис Штильбург, июнь, 2084

Дверь номера захлопнулась, Кирилл вздохнул с облегчением. Гостиница оберегала покой своих постояльцев, поэтому медийщиков дальше холла не пустили. Всю дорогу от вокзала они не давали ему покоя. На все вопросы Кирилл отвечал: «Завтра, после награждения, будет пресс-конференция, там я отвечу на все ваши вопросы». Но журналистам нужно было хоть что-то сегодня, а не завтра. Кириллу пришлось невнятно промямлить о невероятной чести, оказанной ему, о долге перед государством и так далее.

Подойдя к большому, в рост человека, зеркалу, Кирилл окинул взглядом свое отражение. Он отражался весь – от начищенных до блеска ботинок до красного берета панцергренадеров. Новенькая, с иголочки, парадная форма сидела как влитая. Погоны фенриха, медаль за храбрость – вид у него был бравый, настоящий герой. После возвращения его несколько дней промурыжили в контрразведке. Пытались выяснить, не завербован ли он «бородатыми». По многу раз заставляли повторять одну и ту же историю, уточнять детали. Цеплялись к каждой мелочи. Будь у них чуть больше времени, они бы смогли поймать Кирилла на нестыковках и пришить ему хоть что-то. Но времени им не дали. После провала наступления обществу нужен был хоть какой-то пример героизма. Поступок Кирилла, спасшего остатки группы Берзиньша, подошел как нельзя кстати. Сработал тот же механизм, благодаря которому он когда-то получил медаль.

И генерал помог. Перед тем как уйти в отставку, он произвел Кирилла в фенрихи и представил к кресту за заслуги. Остальное доделали медийщики. Они тут же раструбили на всю страну о героическом поступке «горстки храбрецов, ставших грудью против полчищ мусульманских фанатиков». Записи с камер боевых скафандров крутили круглые сутки. Горящая Кулдига, взрывающиеся танки, скошенные снарядами боевики – медийщики так смонтировали материал, что бессмысленное наступление и разгром предстали совсем в другом свете. Лица сослуживцев не сходили с первых полос новостных сайтов. Рейтинги в социальных сетях побили все рекорды. А сам Кирилл отмалчивался, породив еще одну легенду – о своей небывалой скромности. Церемонию торжественного награждения решено было провести в Штильбурге – «на родине героев», как гласил пафосный пресс-релиз. Кирилл и не подумал возражать: не надо искать способ проникнуть в полис.

Он встал засветло: хотел перед церемонией заехать на кладбище, к родителям. Стоило ему появиться в холле, как на него накинулись с вопросами.

Кирилл отодвинул назойливых журналистов, вышел на улицу и зашагал к ожидавшему его ховеру СС. Под предлогом «сопровождения» эсэсовцы пристраивались к Кириллу, стоило ему покинуть гостиницу. Он не возражал, наоборот, попросил подвезти на кладбище.

За могилами ухаживали, но Кирилл все равно протер принесенной тряпкой гранит, выбросил засохшие цветы. Сел на скамеечку у ограды, помолчал. Достал из-за пазухи медальон, положил на памятник.

– Мне больше не потребуется, – прошептал Кирилл, глядя в пустоту.

Шептать смысла не было, все равно высокочувствительные микрофоны записывали каждый произнесенный Кириллом звук. Да и неотступно следовавшие за ним по пятам эсэсовцы все слышали.

– Господин фон Медем, церемония скоро начнется, – поторопил его один из сопровождающих.

Кирилл встал, бросил последний взгляд на могилы и пошел к выходу.

Кладбище Штильбурга находилось внутри Периметра, но за пределами купола. До восточного въезда в полис было рукой подать. Беспрепятственно миновав посты, ховер въехал в полис. Подземный путепровод кончился, ховер вынырнул на поверхность и полетел по аллее Центрального парка. Местом для награждений традиционно служил амфитеатр у памятника основателям города.

Когда они подъехали, там уже было полно народу. Прогулочные аллеи, сходившиеся в этом месте, заполнены людьми. Завидев эсэсовский ховер, люди расступались.

– И чего они все приперлись? – проворчал водитель. – Посмотрели бы через винет, полный эффект присутствия. Чего толкаться?

Амфитеатр со сценой отделяли от парка два ряда переносных заграждений с гербами полиса и Федерации. Ховер остановился у прохода, охраняемого «физиками». Кирилл пошел внутрь, сопровождающие остались снаружи. Один из сидевших у самой сцены встал и помахал ему рукой. Кирилл узнал Збигнева.

Тут были все, кто уцелел. Штайнер, на плечах которого сверкали новенькие лейтенантские погоны. Белка, которую Кирилл по-братски обнял. Черномор дружеским хлопком чуть не сломал Кириллу ключицу. В соседнем ряду Кирилл увидел Ройтмана. Поймав взгляд, Ройтман скривился. Кирилл широко улыбнулся в ответ.

На сцене заканчивались последние приготовления. К трибуне уже шел министр обороны Федерации Эрикссон. Как только он занял свое место за столом позади трибуны, живой оркестр заиграл гимн Федерации. Церемония была обставлена на высшем уровне: солдаты почетного караула в парадной форме и белых перчатках, знамена. Дождь наград посыпался на всех уцелевших после кулдигского разгрома. На церемонию собрались «лучшие люди», не только Штильбурга, но и всей Федерации. Кирилл мысленно усмехнулся: такое впечатление, что празднуют победу, а не сокрушительное поражение.

На трибуну один за другим поднимались чиновники и генералы, звучали хвалебные речи. Затем приступили к награждениям. Первыми награждали пехотинцев. Получил свой крест Черномор. Вернувшись на свое место, он мрачно сдвинул брови и нахохлился. Было видно, что награда его не радует, он потянулся снять. Кирилл ожег его взглядом и погрозил кулаком. Через винет за церемонией наблюдали сотни тысяч зрителей. Черномору стоило быть поосторожнее. Он понял намек и выпрямился, придав лицу подобающее случаю выражение.

Когда очередь дошла до «фантазеров», Кирилл встал.

– Вы куда, фон Медем? – зашипел Штайнер. – Скоро наша очередь.

– Прошу прощения, господин лейтенант, неотложное дело. – Кирилл мотнул головой в сторону стилизованного под китайскую пагоду туалета.

Растолкав соседей, Кирилл выбрался из амфитеатра и быстрым шагом пошел по дорожке вокруг пруда. На него оглядывались. Ройтман, привстав с места, что-то зашептал себе под нос. От группы стоявших у края амфитеатра людей отделились двое в штатском и пошли за Кириллом.

Наконец дошла очередь до его подвига. Он услышал, как со сцены доносится: «…апреля 2084 года, унтер-офицер Второго Рижского панцергренадерного полка Кирилл фон Медем добровольно вызвался прикрыть отступление основных сил. Рискуя жизнью, он вступил в схватку с превосходящими силами противника. Отряд под командованием фон Медема уничтожил несколько боевых машин врага и около роты пехоты. Решительные действия отряда обеспечили возможность перегруппировки и организованного отступления основных сил. Организованно отступив с поля боя, отряд фон Медема уничтожил мост, тем самым перерезав основную транспортную артерию. Это замедлило наступление противника на Кулдигском участке. Подрыв осуществил лично фон Медем, для чего остался в одиночестве перед наступающими полчищами врага. Будучи отрезан, он не растерялся и сумел выйти к своим, преодолев более двухсот километров по занятой противником территории. Командование объединенных сил приняло решение наградить Кирилла фон Медема Железным Крестом за военные заслуги. Кирилл фон Медем!»

Когда со сцены донеслось: «Кирилл фон Медем!», Кирилл бросился в воду, вспугнув чинно плавающих лебедей. Идущие вслед за ним эсэсовцы перешли на бег. Но Кирилл опередил их на добрых сто метров. У дальнего края пруда был островок с домиком для лебедей. Кирилл, погрузившись почти по шею, вброд перешел протоку и вылез на островок. Идущий первым эсэсовец, потоптавшись, бросился вслед за ним. Распорядитель на сцене уже в четвертый раз повторил: «Кирилл фон Медем». Но Кирилла уже не было на нулевом уровне. Проектировщики непонятно зачем предусмотрели возле лебединого домика шахту, ведущую к подземным коммуникациям полиса. Кирилл откинул круглую крышку люка, что располагался за домиком, и не мешкая стал спускаться по торчащим из бетонных стен скобам. К счастью, на обратной стороне люка обнаружилась задвижка. Спустившись, Кирилл захлопнул за собой люк и закрыл его на задвижку. Спустя несколько мгновений на крышку обрушился град ударов. Подоспевшие эсэсовцы пытались достать Кирилла. Но время работало против них: когда они наконец пробились внутрь, их ждало разочарование. Вертикальная шахта привела их в длинный подземный коридор, заканчивающийся стальной дверью. Кодовый замок, запиравший дверь, оказался вырван «с мясом», а сама дверь распахнута. Сразу за дверью начинался подземный лабиринт. Повторялось то же, что было два года назад. С одной лишь разницей: на этот раз Кирилл точно знал, куда и зачем идет.

* * *

– Ройтман, извольте объясниться, – голос начальника Санитарной Службы Штильбурга криминаль-директора Вайса сочился ядом.

Он терпеть не мог своего нового заместителя: тот, не скрывая, копал под него. И теперь Вайс ловил себя на мысли, что даже рад тому, какой оборот приняли события.

– Какая муха укусила Кирилла и куда он, черт вас побери, делся?

– Не могу знать, – выпучил глаза красный как рак Ройтман. – Он взорвал замок и скрылся. Мои люди потеряли его след.

Вайс прошелся по комнате для заседаний. Сидящие за длинным столом начальники отделов провожали его настороженными взглядами.

– Отлично, просто прекрасно… Значит, у него есть взрывчатка. Чем еще вы нас порадуете?

– Прошу заметить, господин криминаль-директор, что я предлагал арестовать фон Медема, как только он перешел линию фронта!

– Верно. Я запретил его арестовывать, потому что в сложившихся обстоятельствах это было неуместно. Но я же приказал вам следить за ним так, чтобы он шагу не мог ступить без вашего ведома. А теперь оказывается, что он где-то раздобыл взрывчатку. Понятно, что у него есть какой-то план. Какой?

– Да он просто спятил! – заорал Ройтман. – Сначала пошел в армию, потом один полез на целую армию «бородатых». У него крыша поехала от пережитого. Ни один из его поступков не поддается логическому объяснению. Мы имеем дело с маньяком!

– Я вас понял, Ройтман, – с нескрываемым удовольствием произнес Вайс. – С этой минуты вы отстраняетесь от работы. Вы свободны.

– Что? – опешил Ройтман.

– Вон! – проревел Вайс командным голосом.

От настоящего офицерского рыка Ройтмана вынесло в коридор. Вайс отпустил подчиненных и вызвал Грубера. Ройтман не сумел добиться его увольнения, Грубер перешел в отдел очистки и работал вторым заместителем начальника.

Выслушав Вайса, Грубер сказал:

– Исходя из контекста всех его действий и показаний Шнитке, думаю, что его цель – Цербер. Точнее, дата-центр Цербера.

– Вы уверены? – Вайс побледнел.

– Нет, разумеется. – Грубер пожал плечами. – Кирилл всегда нестандартно мыслил. Но нам достоверно известно, что именно Цербер был целью группы Борисова. Что, если Кирилл решил сделать то, что не удалось ему?

– Хорошо… Что вы предлагаете?

– Вам известно, где находится дата-центр. Дайте мне координаты, и я отправлю туда группу. В худшем случае, она вернется ни с чем. Но, если я прав, мы предотвратим, возможно, самый крупный теракт в истории страны!

Вайс отошел к окну и задумался, взвешивая возможные последствия. Кирилла подозревали в сотрудничестве с разведкой Халифата. Это объясняло чудесное возвращение из глубокого тыла противника. Если «бородатые» снабдили его информацией о местонахождении дата-центра, он может натворить дел. Вайс повернулся к Груберу и сказал:

– Отто, действуйте. Отныне вы мой первый заместитель.

Как только за Грубером закрылась дверь, Вайс открыл потайную панель в столе и нажал на кнопку. На стене появилось окно программы секретной правительственной связи. Программа потребовала ключ. Вайс снял с шеи медальон, приложил к считывателю. Пока устанавливалось соединение, привел себя в порядок: встал, пригладил волосы ладонью и надел фуражку. Когда на стене появилась картинка, он вытянулся по стойке «смирно», отдал честь и сказал:

– Господин генерал, криминаль-директор Вайс! Здравия желаю! У нас ситуация…

От центральной башни до входа в дата-центр было рукой подать – меньше километра по прямой. Туннели увеличили это расстояние раза в два. Группе быстрого реагирования, спешно поднятой по тревоге, понадобился почти час, чтобы добраться до нужного места. Грязный заброшенный туннель привел группу к круглым массивным воротам.

– Это что, банк? – присвистнул шедший первым «физик» при виде ворот, которые больше подошли бы банковскому хранилищу. Он такое видел только в кино. Ворота были открыты, позволяя оценить толщину створки. В луче налобного фонаря сверкнули торчащие полированные штыри.

– Разговорчики, – оборвал подчиненного командир и доложил напряженно следящему за происходящим начальству:

– Мы у главных ворот спецобъекта 9. Ворота открыты, следов взлома нет. Прошу разрешения войти.

Командиру задание не нравилось. Непонятный спецобъект, о котором ему не дали никакой информации. Нарушитель, который предположительно пытается на объект проникнуть. И все, пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Но приказ есть приказ. Командир группы, в прошлом офицер спецвойск, приказы обсуждать не привык.

За время, пока группа продвигалась в глубь подземных коммуникаций, Грубер ни разу не присел. Они с Вайсом не отрываясь смотрели на выведенные на стену картинки с закрепленных на касках «физиков» камер. Оба понимали, что поставлено на кон.

– Разрешаю. Будьте осторожны, ни в коем случае не повредите оборудование, – приказал Грубер. – И постарайтесь взять подозреваемого живым. Предположительно, он один и не вооружен. Не исключено, что он сейчас пытается заминировать спецобъект. В случае обнаружения взрывчатки ничего не трогайте, нейтрализуйте нарушителя и вызывайте саперов.

«Физики» один за другим скрылись за воротами.

– Он сумел войти, – пробормотал Вайс, – все еще хуже, чем вы предполагали.

Грубер вопросительно взглянул на Вайса.

– Это значит, что у него был шифрованный ключ. Теперь вопрос в том, есть ли у него коды доступа к Церберу. Если есть, то остановить его невозможно. Система безопасности объекта не может тронуть вошедшего с ключом. Хорошо еще, что у Цербера хватает ума не стрелять в ваших людей.

Грубер мотнул головой, увидев, как дрожат руки у всегда невозмутимого начальника.

За воротами обнаружился просторный холл, с огромным, во всю стену, экраном и рядами кресел перед ним. На всем лежал слой пыли толщиной в палец. На полу отчетливо выделялась цепочка следов, ведущая к лифту. Прикрывая друг друга, «физики» пошли по следам.

Просторный лифт обрушился вниз так быстро, что спецназовцы на мгновение почувствовали невесомость. Пол ударил в подошвы ботинок, створки с тихим гудением разошлись, открывая залитый светом пустой коридор.

Двигаясь по коридору, группа миновала несколько залов, заставленных оборудованием. Через стеклянные двери были видны ряды серверных шкафов, теряющиеся в глубине просторных комнат. Вокруг стерильная чистота, разительный контраст с грязными, вонючими туннелями наверху. Вайс приказал командиру группы не отвлекаться и первым делом проверить центральный пост. Коридор закончился широкими раздвижными дверями. Когда «физики» подошли, створки разошлись, открыв круглый зал. Вдоль стен стояли древние компьютерные терминалы, с экранами, клавиатурами и прочим антиквариатом. «Физики» увидели нарушителя. Тот сидел в кресле спиной к ним и сосредоточенно смотрел на экран.

– Не двигаться, СС! – рявкнул командир, направляя на нарушителя ствол штурмового автомата. – Руки за голову!

– Хорошо, – спокойно ответил нарушитель.

Руки легли на затылок.

– Теперь встал! Не дергаться! Повернулся!

Нарушитель повернулся. Он был одет в черный парадный мундир панцергренадеров, измятый и мокрый. Под креслом натекла лужа. Спецназовцы с удивлением узнали в нарушителе того самого парня, лицо которого не сходило с первых полос всех массмедиа. Подчиняясь жесту командира, один из «физиков» направился к нарушителю, доставая наручники. Внезапно зал погрузился в темноту.

– Всем надеть очки, – тут же среагировал командир, доставая из разгрузочного жилета свои очки ночного видения.

Это заняло у него от силы две секунды. Пусть и в черно-зеленых тонах, зал снова стал виден. Пустой зал: нарушитель исчез, как сквозь землю провалился. «Физики» взяли на прицел все двери.

– Мы потеряли нарушителя, – доложил наверх командир. – Ждем указаний.

– Слушайте внимательно, спецобъект 9, это дата-центр Цербера. Он управляет системой безопасности. Вы можете общаться с ним голосом. Попросите его включить свет, – услышал командир голос Вайса.

Командир задумался, переваривая информацию. Он хорошо представлял себе, насколько секретным было то место, где они оказались. И что бывает с теми, кто знает слишком много. «Физик» заглушил чувство страха.

– Цербер, включи свет!

У ублюдка ничего не получится, огневая мощь и численный перевес на их стороне. Он один и не вооружен. Надо просто пойти и взять его, пока он что-нибудь не сломал. Свет включился, и Вайс облегченно вздохнул. Может, еще не все потеряно и Кирилл не успел взять Цербера под полный контроль.

– Цербер, ты можешь локализовать нарушителя?

– Цербера здесь больше нет, – раздался из всех динамиков насмешливый человеческий голос. – Я вместо него!

Командир группы соображал быстро, иначе эта должность досталась бы кому-нибудь другому.

– Покинуть объект! – крикнул он и кинулся к выходу, понимая, что им все равно не успеть.

За фальшивыми панелями потолка скрывались несколько самонаводящихся пулеметов. Они открыли огонь одновременно, превращая все живое на центральном посту в кровавый фарш. Бойцы погибли мгновенно, прошитые десятками пуль.

Командиру повезло больше. Он успел выскочить в коридор, и автоматически закрывшиеся двери приняли на себя большинство пуль. В него попали всего три. Одна застряла в бронежилете, сломав командиру два ребра. Другая попала в плечо правой руки, третья в ногу чуть выше колена. Пули вырвали из рук автомат, сломав указательный палец. Но командир остался жив. С перекошенным от боли лицом он пополз к выходу, оставляя кровавый след на блестящем кафельном полу.

Кирилл снял с головы убитого «физика» каску. Развернул объектив на себя:

– Эта кровь на вас, не на мне! Как, впрочем, и все остальное.

Картинка погасла. Вайс упал в кресло и рванул внезапно ставший тесным воротник.

* * *

Бросив каску, Кирилл вышел из залитого кровью зала. Обстановка действовала на нервы, воняло кровью, дерьмом и горелым пластиком. Кирилл счел за лучшее уйти: работать через имплант он мог откуда угодно. Устроившись в кабинете какой-то шишки, если судить по роскошной обстановке, Кирилл продолжил прерванное появлением спецназовцев занятие – изучение архивов. Полностью подавив Цербера, он получил все рычаги управления. Во всей Федерации не осталось ни одного уголка, куда бы он не мог заглянуть. Самые секретные архивы открывали перед ним свое зловонное нутро. Зловонное только в переносном смысле – байты вонять не могут. Но, углубившись в чтение, Кирилл вскоре почувствовал тошноту.

Цербер подмял под себя все, захватил все рычаги управления, превратив органы власти в послушный инструмент. Но ему почти не пришлось устранять неугодных. На верхушке пирамиды не было честных людей. В настоящих хозяевах Федерации осталось меньше человеческого, чем в Цербере.

У Кирилла стоял в горле ком, волнами накатывала тошнота.

За каждым, добравшимся до вершин власти, тянулась цепочка омерзительных преступлений. Убийства, изнасилования, кровосмешение. Кражи стояли отдельной строкой, крали все и отовсюду. Брали взятки, предавали, подставляли, расправлялись с неугодными, прикрывали торговлю наркотиками, проституцию, работорговлю.

Ройтман сделал такую карьеру благодаря дяде – члену Совета Директоров. В детстве дядя регулярно насиловал Аарона. И тому это нравилось, можно сказать, что у них были отношения. Мальчик подрос – и стал шантажировать своего всесильного родственника. Когда ему исполнилось двадцать, Ройтман насмерть забил проститутку. Это случилось как раз перед тем, как его взяли в СС. Дядя сделал так, что дело прикрыли за недостатком улик.

Полностью разложившимся моральным уродом оказался директор Вайс, годами прикрывавший своим авторитетом бизнес по незаконной трансплантации детских органов.

Наверху все были такие, в кого ни ткни. На фоне многих дядя Ройтмана казался приличным человеком, хоть и со странностями. Церберу оставалось только собрать информацию, и все они оказались у него на коротком поводке.

Кирилл оторвался от изучения архивов. Надо посмотреть, что поделывают его бывшие коллеги. С его новыми возможностями это оказалось очень просто сделать. Послушный его воле Цербер показал кабинет Вайса.

Взъерошенный и красный Грубер что-то бормотал, раз за разом нажимая на пиктограмму.

– Оставьте, Отто, – еле слышно прошептал полулежавший в кресле Вайс. – Он вас не услышит. А если и услышит, что вы ему скажете?

– Мы должны убедить его! Достучаться до его разума! Он же разумный человек, я много лет работал с ним и хорошо его знаю. – Грубер вцепился себе в волосы.

– Ну, попробуйте. – Картинка на стене сменилась.

Со всех сторон на отвесившего челюсть Грубера смотрело лицо Кирилла.

– Я – бог, – провозгласили Кириллы. Усиленный динамиками демонический смех заполнил кабинет. Белый как полотно Вайс слабо усмехнулся.

– Бог? – Грубер потерял остатки самообладания. – Сейчас я тебе покажу, кто тут бог! Я посылаю группу. Пошлю панцергренадеров, пошлю всех! Посмотрим, сколько ты продержишься в своей мышеловке! И плевать мне, что будет с Цербером!

– Вся королевская конница и вся королевская рать.

Лица Кириллов расплылись в улыбке. Сама, без приказа, распахнулась дверь в кабинет, стало слышно, как в приемной кто-то истошно кричит. Грубер выскочил из кабинета. У стола секретарши на узорчатом персидском ковре лежал «физик». Из развороченного бедра хлестала кровь. Над ним склонилось несколько человек, кто-то пытался наложить на ногу жгут.

– Вернитесь в кабинет, Отто. Вам ведь публика не нужна, не так ли?

Сибирский лес на настенной панели сменился изображением Кирилла. Улыбающийся Кирилл грозил Груберу пальцем. Грубер вернулся в кабинет. Несколько глубоких вдохов и выдохов помогли ему собраться с мыслями.

– Что ты… Что вы сделали, фон Медем?

– В каждом стволе есть встроенная система самоуничтожения. Ведь безопасность – превыше всего, – глумливо произнес Кирилл. – Вы сами построили мир, в котором все объединено в сеть. Сеть подчиняется Церберу, а Цербер – мне. Так что никого вы за мной не пошлете. А если пошлете, то без оружия и вообще без электроники.

– Я хочу задать вам вопрос, Кирилл. – Грубер уставился в одно из лиц Кирилла. – Вы разрешите?

Кирилл уже собирался продолжить, как вдруг заметил, что Вайс что-то прошептал, прикрывая рукой рот. Он запустил режим обработки фонового шума, и через несколько секунд Цербер воспроизвел ему слова Вайса.

– «Тяните время»? Господин директор Вайс, что вы задумали? Кто-то еще за моей шкурой идет? – Кирилл нахмурил брови и погрозил пальцем. – Не делайте глупостей!

Он решил не терять времени на пустяки и отключился. Его ждала работа, нужно было объединить разрозненную информацию в один файл. Кирилл ждал, что Цербер попытается как-то с ним связаться, переубедить. Любое разумное существо не хочет умирать. Но Цербер молчал, покорно выполняя все команды. Вскоре файл был готов.

Кирилл извлек из памяти импланта сохраненный на всякий случай номер и позвонил. На том конце мгновенно ответили: партизан не зря жил возле железной дороги, где проходили линии связи.

Седая борода затряслась: дед беззвучно смеялся.

– Я как чувствовал, что ты позвонишь. Мне уже сообщили о той штуке, что ты отколол на награждении.

– Они и десятой доли не знают, – Кирилл усмехнулся. – Ладно, внимательно слушай и не перебивай…

Он в двух словах обрисовал суть дела. Партизан не смог скрыть удивления:

– Ты хочешь сказать, что все эти годы у руля стоял взбесившийся компьютер?!

– Да, но это уже никакого значения не имеет, – сказал Кирилл, выходя в коридор. – Сейчас его не станет…

Кирилл открыл незаметную на первый взгляд стенную панель. Вылез экран с клавиатурой. Кирилл заговорил, набирая код:

– Я тебе сейчас файл с ключами и инструкциями скину. Если сумеете ими грамотно распорядиться, сможете все под контроль взять. Разошли этот файл своим. У вас ведь есть структура, я прав?

– Да, но…

Кирилл нажал на кнопку, по экрану побежали цифры обратного отсчета.

– Молчи и слушай! Завязанные на Цербера системы умрут, может быть, сеть упадет. Оккупантам не до вас станет. Постарайтесь это время с толком использовать. Еще можно вернуть страну! Да, вот еще что… В Штильбурге один человек живет, Жиль Клеман. Он инвалид, не дай ему пропасть! Скажешь, что от меня, он вам с сетью разобраться поможет. Он спец! Ты меня понял?

– Понял! Сделаем!

Быстрым шагом возвращаясь к лифту, Кирилл спросил:

– Слушай, дед… Как твое настоящее имя?

– Ковалев… Александр Владимирович.

– Александр Ковалев, прощай…

– Погоди, не умирай! – закричал дед. – Скажи, где ты, наши ребята тебя вытащат!

– Это неважно, – Кирилл весело рассмеялся. – Я свою мертвую воду нашел, все, как ты и предсказывал. Прощай, партизан! Желаю удачи, она вам понадобится.

У лифта ничком лежал командир спецназовцев. Кирилл вошел в кабину, носком ботинка отодвинул безжизненную руку, лежавшую на пути створок, и нажал на кнопку. Двери закрылись, лифт поехал вверх.

Наверху было пусто и тихо. Купание не прошло даром, Кирилл почувствовал, что простудился. Но это уже не имело никакого значения. Точно гора упала у него с плеч. Насвистывая марш панцергренадеров, он направился к выходу.

– Здравствуй, Кирилл, – мягко сказал знакомый голос.

Кирилл обернулся, вскидывая автомат. В кресле у стола секретаря сидел высокий сухопарый человек в сером костюме. Именно этот человек курировал проект «Защитник» по линии министерства безопасности. Знакомое с детства, родное лицо.

Кирилл опустил автомат, провел рукой по лицу и засмеялся. Недостающие части мозаики встали на свои места. Не было никакого взбесившегося компьютера. Все оказалось проще и страшнее.

– Ну, и как мне вас теперь называть? Ваше превосходительство? Генералиссимус? Великий Дом, Жизнь-Здоровье-Сила? О да, это сюрприз… Хотя я мог бы и догадаться…

– Зови меня просто: Государь, – уголком рта улыбнулся старый букинист.

Кирилл расплылся в улыбке, постучал пальцем по запястью.

– Это ненадолго. Через двадцать шесть… Нет, двадцать пять минут ваша карета в тыкву превратится!

– Вернись и отключи! – приказал настоящий глава государства.

В голосе прозвучала такая властность, что Кирилл сделал несколько шагов к лифту, но остановился. Рассмеялся, широко открывая рот.

– Дурак! Сопляк! – с каменным лицом отчеканил старик.

Кирилл закашлялся и на мгновение отвел от него взгляд. А когда поднял глаза, в кресле уже никого не было. Мелькнула размазанная тень, автомат сам собой выскочил из рук, пол приблизился и больно ударил по лицу.

Кирилл лежал на полу, жесткое колено давило на позвоночник, ствол автомата упирался в затылок.

– Код системы самоуничтожения, быстро, – произнес над ухом ледяной голос.

– Головку болта тебе на воротник, чтоб не натирало, – прохрипел Кирилл.

– Я выстрелю, – ни капли тепла в голосе.

– А расклубись оно дымись! Стреляй!

Кирилл затаил дыхание, но старик не выстрелил. Прошелестели, удаляясь, шаги. Кирилл выпрямился.

Старый букинист сидел в кресле, криво улыбаясь.

– Да, ты фон Медем если не по крови, то по духу. Как отец… Он тоже никогда не сдавался.

Кирилл со скрежетом подтащил кресло, сел напротив старика.

– Я должен был догадаться. Цербер – машина, куда ему людьми манипулировать, на такое только человек способен. О да, я не подумал…

– Ты о многом не подумал, – пожал плечами старик. – Я был лучшего мнения о твоих умственных способностях. Ведешь себя, как прыщавый подросток…

Кирилл поднял левую бровь, скривил рот в глумливой ухмылке.

– И не надо так улыбаться, – спокойно, даже равнодушно, произнес старик. – Взрослый человек отличается от ребенка тем, что отвечает за свои поступки, просчитывает последствия на несколько ходов вперед. Особенно, когда это может отразиться на ком-то еще. А ты это сделал? Из-за своих подростковых комплексов ты подставляешь под удар всю страну.

Кирилл рассмеялся:

– Страну? Посмотрите, кому вы отдали власть над ней! Нет ни одного честного человека, это какой-то клубок глистов! Без Цербера народ их передавит – в порядке социальной гигиены! Общество больно, а я ему лекарство даю! Ан-ти-гель-мин-тик!

– А ты думаешь, власть когда-то была другой? Стаду нужен пастух с кнутом, вот я им и стал. Да, я сделал ставку на «глистов». Потому что они управляемы, предсказуемы, в отличие от так называемых «честных» людей. Взять хотя бы тебя – ты же сломал мне все планы. Из-за глупых эмоций ты уничтожил все, что строилось десятилетиями. Если бы ты был взрослым человеком, мы бы сейчас решали, как нам выводить страну из кризиса. Вместе, как товарищи, как партнеры. Но для тебя главное – долой Цербера, долой оккупацию. Одни лозунги вместо мыслей…

Букинист вяло махнул рукой и откинулся в кресле.

– Да. Именно так, – Кирилл кивнул. – Долой привилегии хай-теков, долой оккупацию, долой Цербера. Глобальная система слежения и оболванивания – сама по себе зло. Вы просто к ней привыкли, поэтому существующий порядок вещей вам чем-то неправильным не кажется. Обладание таким инструментом любую власть развращает. Вот и вас развратил.

– Сопляк… – устало покачал головой букинист. – Цербер ведь не только система слежения. Он управляет, он защищает, он облегчает людям жизнь. Но ты еще не дорос до понимания того, как устроен мир. Подумать только, а ведь я берег тебя, даже хотел сделать своим преемником. Видишь, тебе смешно. А мне не очень! Без пастуха «глисты» сожрут весь организм. Боярам нужен царь, и из тебя мог бы получиться хороший царь. Давно Россией не правил русский… Подумай, какие возможности открывались перед тобой! Цербера ведь можно использовать для воспитания масс в духе добра и справедливости. Я надеялся, что ты подрастешь, оперишься и сможешь взять штурвал в свои руки. Но ты предпочел путь разрушения, путь предательства…

Кирилл задумался. Взять штурвал в свои руки и не смотреть, куда катится мир, – катить его в нужную сторону.

Имея такую власть, можно провести реформы, наказать виновных, накормить голодных, уравнять граждан в правах и заключить мир. Цербер идеальный помощник, которого невозможно купить или переманить, который не предаст. Карающий меч справедливости, недреманное око, учитель и наставник. Поработать как следует, навести порядок. Кое-кого прислонить к стенке, а остальным создать такие условия, чтобы быть сволочью стало неуютно. Твердой рукой повести людей к счастью. С детских лет выращивать из человеков людей, присматривая за каждым шагом. Надо только дать Церберу соответствующие указания, и он все сделает. Страна вздохнет с облегчением, грязь осядет, честные, работящие люди займут положенное место… Тут было над чем подумать. Но как при этом остаться самим собой?

– Нет! Тот, кто дракона убьет, сам драконом станет. Определенно, я не хочу стать драконом. Вы десять лет у руля, и что, от этого меньше бедных и голодных стало? Вы страну в военный лагерь превратили, и ради чего? Пусть народ сам решает, как ему жить!

Старик дернул плечом:

– Нар-род, говоришь? Народ туп, глуп и достоин только пулеметов. Наше дело их держать в стойле, в сытости, приучать к чистоте, наукам учить. Если хочешь людям помочь, дай им то, что нужно, а романтические сопли жуй под одеялом!

– Да, но это их жизнь, их выбор!

Букинист безучастно махнул рукой:

– Думаешь, им нужна свобода, равенство и братство? Простые люди привыкли к системе. Ты, романтик хренов, разрушишь их мир, не дав ничего взамен. Одной свободой сыт не будешь – людям нужно что-то надевать, что-то есть, они хотят жить и растить детей. А ты готов их этого лишить ради призрачной свободы и идеологических миражей. Подумай, ты же не дурак! Да, система не идеальна. Да, она жестока. Но где гарантия, что новая будет лучше? После каждой революции система воспроизводит себя, меняются лишь элиты. Для простого народа все остается по-старому.

– Я знаю, – вздохнул Кирилл. – Так всегда бывает – при любых изменениях больше всего не те, кто все затеял, страдают. Но другого выхода нет, это как горькое лекарство, которое надо выпить. Даже если потом все снова, как раньше, станет. Как вы сами сказали – система воспроизводит себя. Но это другие люди будут и другое общество.

– Ты такой же, как твой отец, упрямый идеалист. Только он, в отличие от тебя, не предавал интересы страны. Он хотел заключить с арабами мир… а ты просто сдашь нас без боя. Без Цербера армия обречена, и ты это знаешь. Халифат захватит Федерацию, русские, о которых ты так заботишься, попадут…

– Эх, дядя Конрад, а ведь он вашим другом был… – перебил старика Кирилл.

У него закружилась голова. Он вспомнил, как сидел на раскладном стульчике возле разрытой могилы, куда только что опустили закрытый гроб. Как трижды хлестнул залп… как по лицу дяди Конрада текли слезы.

– А ты думаешь, это легко? Легко убить лучшего друга? Нет ни дня, когда бы я не вспоминал об этом. Но интересы дела превыше всего. Я не мог, слышишь, не мог поступить иначе!

Кирилл отвернулся, презрительно, с оттяжкой, плюнул на пол. Старик вскочил, закричал, сверкая глазами и раздувая ноздри. Маску безмятежного спокойствия как ветром сдуло.

– Исламская чума должна быть уничтожена! Никакого мира с арабами! Никакого мира! Только война до победного конца! Еще ничего не кончено!

– Так вот в чем дело… Ненависть… Месть…

Кирилл усмехнулся, покачал головой. Столько жертв, столько усилий, целая страна, живущая войной, – и одинокий, одержимый местью за погибших родных старик, дергающий за ниточки.

Бледный как смерть букинист упал в кресло.

– Месть? – простонал он. – А то, что ты делаешь, не месть? Может, ты с этими ублюдками хочешь кальян курить? Надеешься поиграть в войнушку и разойтись по домам? У нас нет выбора! Или мы, или они…

На бледном, осунувшемся лице сильнее проступили морщины. Трясущиеся руки достали из кармана упаковку таблеток, положили белый кругляш под язык.

– Дядя Конрад, знаете, вы кое-что упустили, – задумчиво сказал Кирилл. – Даже странно… Всю эту сволочь вы только потому за задницу держите, что вам есть, что им предложить. Вы можете все дать и все отнять. А мне вам нечего предложить. Мне ничего от вас не нужно, и вам у меня ничего не забрать… поздно спохватились.

Старик развел руками:

– У тебя была возможность сделать все по-справедливости. Но ты струсил и сбежал! Жаль, у меня были на тебя большие планы. Я берег тебя все эти годы не просто так. Да убери ты эту улыбочку с лица, смотреть противно! Это я приказал отпустить тебя из тюрьмы, это я снабжал тебя деньгами через этого торгаша, как его… Это я направил к тебе инженера, когда ты валялся под забором.

– Это вы Хелен об облаве предупредили, – догадался Кирилл.

Букинист кивнул, потер виски и сгорбился.

– Сколько там времени осталось?

– Семь минут, – ответил Кирилл.

Последний раз взглянул в полные боли, усталые глаза букиниста, встал и направился к выходу. Он знал, что дядя Конрад не станет стрелять ему в спину. И тот не выстрелил – двух слов хватило, чтобы Кирилл остановился как вкопанный.

– Хелен жива, – старый букинист сказал это очень тихо.

Но Кирилл услышал – повернулся, бросился к старику, встряхнул:

– Что? Что вы сказали?

– Жива твоя Хелен. Она в надежном месте, мои люди ее охраняют. Я ждал, пока ты перебесишься, чтобы вернуть ее тебе: царю нужна царица.

– Где она? Говори! Говори, старый черт!

– Пора взрослеть, сынок, – прошептал букинист. – Пора брать на себя ответственность.

Кирилл провел рукой по лицу. Раз Хелен жива, надо ее найти. Сделать это можно только с помощью Цербера, которому осталось жить пять минут… значит, надо спешить. А дальше… дальше можно решить, что делать, куда катить мир.

– Ладно. – Кирилл выпрямился. – Я Хелен заберу… А потом мир с Халифатом заключу. А потом…

– Время! – напомнил старик.

Кирилл кивнул, подошел к лифту и нажал на кнопку.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg