«Перед бурей»

Перед бурей (fb2) - Перед бурей [litres] (пер. Дмитрий Анатольевич Старков) (World of Warcraft) 3666K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кристи Голден

Кристи Голден World of Warcraft: Перед бурей

Christie Golden

WORLD OF WARCRAFT: BEFORE THE STORM

Печатается с разрешения издательства Del Rey, an imprint of Random House, a division of Penguin Random House LLC, и литературного агентства Nova Litera.

Иллюстрация на переплете – Бастьен Лекуф Деарм

Copyright © 2018 by Blizzard Entertainment, Inc.

All Rights Reserved.

Warcraft, World of Warcraft, and Blizzard Entertainment

are trademarks and/or registered trademarks of Blizzard Entertainment, Inc.,

in the U.S. and/or other countries. All other trademark references herein

are the properties of theirrespective owners.

***

Бестселлер по версии NEW YORK TIMES! Новый официальный роман «Перед бурей» повествует о событиях, предшествующих сюжету «Битвы за Азерот» – очередного дополнения к высоко оцененной критиками многопользовательской ролевой игре World of Warcraft компании Blizzard Entertainment.

***

Бесспорно, лучший из романов по World of Warcraft, а я подобными словами просто так не разбрасываюсь… Это намного больше, чем обычный «сопутствующий продукт».

Прекрасная книга!

Blizzard Watch

***

Посвящается тем, кто работал над этой книгой и положил все силы на то, чтобы сделать ее как можно лучше.

Тому Хоулеру, моему редактору из Del Rey,

Кейт Гэри, редактору из Blizzard, работающей совсем рядом со мной;

Алексу Афрасиаби, творческому директору World of Warcraft.

Огромное вам спасибо за любовь к миру World of Warcraft и его персонажам, за внимание к мельчайшим деталям и общей картине, за, что проделали этот путь вместе со мной, и за неуклонное стремление сделать «Перед бурей» как можно совершеннее.

***

Пролог Силитус

Кеззиг Хлопсвист поднялся с того места, где словно бы простоял на коленях не меньше десятка лет, с усилием разогнулся и уперся широченными зелеными ладонями в поясницу. Ответом ему был долгий, жалобный хруст позвонков. Страдальчески скривившись, Кеззиг облизнул пересохшие губы, промокнул лысину заскорузлым от пота носовым платком, прищурился от слепящих солнечных лучей и огляделся. Там и сям в воздухе клубились, зудели плотные тучи насекомых. И, конечно, песок – повсюду песок, и большая часть его к концу дня наверняка окажется в подштанниках. Совсем как вчера. И позавчера.

Силитус был местом на редкость гадким от самого начала времен.

И гаргантюанский меч, вонзенный в него разгневанным титаном, окрестных видов ничуть не улучшал.

Эта штука была громадна. Необъятна. Колоссальна. И все прочие красивые, заковыристые, длинные слова, что мог бы наворотить по ее поводу гоблин поумнее Кеззига. Клинок вошел в мир глубоко, до самого сердца, прямо здесь, среди живописных пейзажей Силитуса. Одна радость: чудовищный артефакт во множестве порождал то самое, что в данный момент требовалось и Кеззигу, и еще этак сотне гоблинов.

– Джиксил! – окликнул он товарища, обследовавшего очередной висячий камень при помощи «Спект-о-Матик 4000».

– Чего?

Вчитавшись в показания прибора, второй гоблин, чуть меньше Кеззига ростом и чуть шире в плечах, покачал головой и предпринял новую попытку.

– Ненавижу это место.

– Да ну? Странно… оно о тебе говорит только хорошее.

Сощурившись, Джиксил вновь взглянул на показания прибора и от души хрястнул по нему кулаком.

– Ха-ха, очень смешно, – буркнул Кеззиг. – А я вот не шучу.

Джиксил вздохнул, доковылял до следующего камня и принялся обследовать его.

– Кеззиг, мы все ненавидим это место.

– А я – сильнее прочих. Не приспособлен я для такой обстановки. Я привык работать в Зимних Ключах. Я – из гоблинов снеголюбивых, мне бы с мороза – да к очагу, да в веселую компанию…

Джиксил метнул в него испепеляющий взгляд.

– Что ж тебе помешало остаться там? И здесь мне не досаждать?

Кеззиг скривился и почесал в затылке.

– Маленькая мисс Лунникса Буксуй, вот что. Я, понимаешь, работал в ее лавке товаров для горного дела. А порой подрабатывал, показывая заезжим покупателям наш милый маленький Круговзор. Ну, вроде гида. И мы с Лунни вроде как… Ну да.

На лице Кеззига мелькнула ностальгическая улыбка, тут же сменившаяся сердитой гримасой.

– А потом она как заметила, что я околачиваюсь вокруг Канкан… и началось!

– Канкан, – ровным голосом повторил Джиксил. – Так-так. И с чего бы это Лунниксе расстраиваться? Ну, околачиваешься ты вокруг девицы по имени Канкан – подумаешь, большое дело.

– Знаю, знаю, не начинай! В Круговзоре холодно. Нужно время от времени погреться у огня, иначе замерзнешь, верно? И вдруг – раз, и сделалось жарче, чем здесь в полдень.

– Нет, тут ничего не найдем, – сказал Джиксил, очевидно, больше не слушая рассказа о бедственном положении Кеззига в Зимних Ключах.

Вздохнув, Кеззиг поднял вьюк с оборудованием и снаряжением, легко взвалил его на плечи и поволок туда, где Джиксил надеялся добиться позитивных результатов. Там он сбросил груз на землю. Тонкое оборудование внутри откликнулось тревожным лязгом.

– Терпеть не могу песок, – продолжал он. – Терпеть не могу солнце. А уж как мух и прочих букашек ненавижу – словами не описать. Мелких – за то, что любят забираться в уши и нос. Больших… больших – за то, что большие. Нет, конечно, их не любит никто. Всеобщая, так сказать, неприязнь. Но моя личная ненависть к ним пылает жарче тысячи солнц!

– А я думал, ты не любишь солнца.

– Верно, но я…

Внезапно Джиксил замер и вытаращил красные глаза, глядя на «Спект-о-Матик».

– Но я-то хотел сказать, что…

– Заткнись, идиот! – зарычал Джиксил.

Тут уж на прибор уставился и Кеззиг.

«Спект-о-Матик» словно свихнулся. Тонкая стрелка бешено заметалась из стороны в сторону, посреди кожуха тревожно, отчаянно заморгал красный огонек.

Гоблины переглянулись.

– Понимаешь, что это значит? – дрожащим голосом спросил Джиксил.

Губы Кеззига дрогнули, обнажая в улыбке почти все его желтые острые зубы. Сжав пальцы в кулак, он звонко ударил им о ладонь.

– Это значит, – сказал он, – что нам пора избавляться от конкурентов.

Глава первая Штормград

Печальные толпы шли к Покою Льва под проливным дождем. Казалось, само небо оплакивает тех, кто отдал жизнь за победу над Пылающим Легионом. Андуин Ринн, король Штормграда, стоял в нескольких шагах от возвышения, с которого ему вскоре предстояло держать речь перед скорбящими всех рас Альянса. Он молча смотрел на прибывающих. Растроганному их видом, ему отчаянно не хотелось ничего говорить. Пожалуй, эта церемония отдания павшим последних почестей обещала стать самым трудным делом в его относительно недолгой жизни, и не только из-за прочих скорбящих, но и из-за собственной скорби: ведь она должна была состояться под сенью пустой могилы отца. Да, Андуин повидал много – слишком много траурных церемоний в память о павших в битвах. И всякий раз – как, несомненно, любой добрый правитель – надеялся и молился, что эта будет последней.

Надежды не сбылись ни разу.

Враги неизменно являлись вновь и вновь. Иногда – совершенно новые, незнакомые, возникшие словно бы из ниоткуда. Иногда – невероятно древние, давным-давно закованные в цепи либо погребенные и считавшиеся обезвреженными, вернувшиеся в мир после тысячелетий молчания, чтобы опять сеять среди мирных жителей ужас и смерть. Порой же враг был прекрасно знаком, но от этого не менее грозен.

«Как же отец раз за разом справлялся с подобными вызовами? – недоумевал Андуин. – Как устоял перед натиском дед?» Конечно, сейчас настали времена относительного затишья, но новый враг и новый вызов, вне всякого сомнения, не заставят себя ждать.

Смерть постигла Вариана Ринна совсем недавно, но сыну великого короля казалось, будто с тех пор прошла целая жизнь. Вариан пал в первом же настоящем бою последней войны, войны с Легионом – и, по всей видимости, причиной его гибели были не только чудовищные злобные твари, извергнутые Круговертью Пустоты, но и измена предполагаемой союзницы, Сильваны Ветрокрылой. Правда, еще одно сообщение – причем от того, кому Андуин вполне доверял – противоречило этой версии, наводя на мысли о том, что у Сильваны просто не оказалось иного выхода. Андуин не знал, что и думать. Воспоминания о хитрой и коварной предводительнице Орды, как всегда, вызывали злобу, и Андуин, как всегда, воззвал к Священному Свету, моля ниспослать ему спокойствие духа. Держать в сердце ненависть, пусть даже к вполне заслуживающему ненависти врагу… что в этом толку? Отца это не вернет. Что ж, по крайней мере легендарный воин погиб в бою, и его гибель спасла множество жизней…

А заодно сделала принца Андуина Ринна королем.

С одной стороны, к королевскому трону Андуин готовился всю свою жизнь. Готовился, но все же прекрасно понимал, что в другом отношении, причем очень важном, на самом-то деле править был не готов. А может быть, не готов и до сих пор: слишком уж велик был отец – и не только в глазах юного сына, но и в глазах своего народа, и даже в глазах врагов.

Получивший за ярость в битве прозвище «Ло’Гош», что означало «Призрачный Волк», Вариан был не просто могучим воином, с которым никто не сравнится в бою. Он был выдающимся правителем. В первые недели после трагической смерти отца Андуину пришлось положить все силы на то, чтоб успокоить потрясенный, убитый горем, взволнованный утратой народ, отказав в праве на скорбь самому себе.

Все горевали по Волку. Он, Андуин, горевал по человеку.

И ночью, лежа в постели, не в силах уснуть, часто думал: сколько же демонов потребовалось, чтоб одолеть короля Вариана Ринна?

Однажды он поделился этой мыслью с Генном Седогривом, королем павшего Гилнеаса, сделавшимся советником юного монарха. В ответ старик улыбнулся, несмотря на печаль, угнездившуюся во взгляде.

– Все, что я могу тебе сказать, мой мальчик: прежде, чем твоего отца одолели, он в одиночку уложил самого большого сквернобота, какого я когда-либо видел, и спас воздушное судно, полное отступавших солдат. Я точно знаю: Вариан Ринн заставил Легион дорого заплатить за свою смерть.

В этом Андуин и не сомневался. Конечно, этого было мало, но – уж что есть, то есть.

Вокруг стояло множество вооруженных стражей, однако сам Андуин в день памяти павших доспехов не надел. Одет он был в рубашку белого шелка, перчатки из кожи ягненка, темно-синие брюки и тяжелую королевскую мантию, шитую золотом. Единственным оружием ему служило орудие не только войны, но и мира – булава Страхолом у пояса. Вручая ее юному принцу, бывший король дворфов Магни Бронзобород сказал, что Страхолом – оружие, в одних руках жаждущее крови, в других же останавливающее кровопролитие.

Сегодня Андуину хотелось встретить и поблагодарить как можно больше осиротевших. Хотелось бы ему утешить всех до одного, но суровая правда заключалась в том, что подобное было невозможно. Оставалось утешаться уверенностью, что Свет озаряет их всех… вплоть до усталого юного короля.

Зная, что солнце – там, за тучами, он поднял лицо к небу. Капли дождя потекли по щекам, будто благословение. Такой же дождь шел несколько лет назад, во время такой же церемонии прощания с героями, положившими на алтарь победы в войне с могущественным Королем-личем самое дорогое – жизнь.

Вот и сегодня все было так же, только в тот день рядом стояли два человека, которых Андуин любил всей душой. Первым, конечно же, был отец. Второй – женщина, которую он с любовью называл тетушкой Джайной – леди Джайна Праудмур. В те дни оба – и повелительница Терамора, и штормградский принц – еще были согласны друг с другом в стремлении к миру между Альянсом и Ордой.

В те дни еще существовал Терамор.

Однако город Джайны был уничтожен Ордой самым ужасающим образом, и с тех пор его осиротевшая правительница никак не могла до конца унять боль этой жуткой утраты. Андуин видел: она старалась изо всех сил, но только снова и снова растравляла глубокую рану в сердце. Наконец, не в силах вынести мыслей о единстве с Ордой, пусть даже против такого страшного врага, как демонический Легион, Джайна оставила и Кирин-Тор, который возглавляла, и синего дракона Калесгоса, которого любила, и Андуина, которого вдохновляла всю его жизнь.

– Ты позволишь?

Голос был ласков и мягок, как и его обладательница, обратившаяся в Андуину с вопросом.

Опустив взгляд, Андуин улыбнулся верховной жрице Лорене. Та спрашивала, не желает ли он получить ее благословение. Согласно кивнув, он склонил голову и тут же почувствовал, что тяжесть в груди исчезает, а душа успокаивается. Лорена обратилась к толпе, и Андуин почтительно отступил в сторону в ожидании своей очереди.

Выступить с речью на церемонии прощания с отцом он не смог: слишком сильна, слишком свежа была горечь утраты. Со временем она как-то улеглась в сердце и несколько утратила свежесть (правда, от этого не убавила в силе), и потому сегодня он согласился сказать собравшимся несколько слов.

Шагнув вперед, Андуин встал рядом с гробницей отца. Гробница была пуста: Легион расправился с Варианом так, что отыскать тело оказалось невозможно. Андуин вгляделся в каменный лик на гробнице. Изваяние вышло очень похожим и приятным на вид. Вот только даже самым искусным камнерезам не удалось передать внутреннего огня Вариана – его горячего нрава, его веселого смеха, его порывистых движений… В глубине души Андуин был только рад, что гробница пуста: так он навсегда сохранит отца в сердце живым и полным сил.

Вспомнилось, как он добрался до места гибели отца – туда, где, не чувствуя рук Вариана, дремал подарок леди Джайны, Шаламейн. Дремал в ожидании прикосновения других рук, на которое сможет откликнуться.

Прикосновения сына великого воина.

Подняв его, Андуин словно бы ощутил присутствие Вариана. И в тот самый миг, когда он действительно взял на себя дела королевства, клинок меча вновь ожил, засиял – но не оранжево-красным воинским пламенем, а теплым, золотистым светом жреца. С этого и началось исцеление Андуина.

Генн Седогрив никогда в жизни не мог бы похвастать красноречием, но этих слов старика Андуину не забыть никогда:

– Твой отец совершил настоящий подвиг. Героический подвиг. И этим призвал нас, свой народ, никогда не поддаваться страху… пусть даже у самых врат преисподней.

Генн совершенно справедливо не сказал ни слова о том, что никто не должен испытывать страха. Главное – не позволять страху взять над собой верх.

«Не позволю, отец. И Шаламейн знает это».

С усилием вернувшись к настоящему, Андуин кивнул Лорене и повернулся к толпе. Дождь утихал, но еще не кончился, однако желания уйти не изъявлял никто. Взгляд Андуина скользнул по лицам вдов и вдовцов, потерявших детей родителей, сирот, ветеранов… Юный король гордился солдатами, павшими на поле боя, и всей душой надеялся, что, зная о героизме любимых, их духи будут покоиться с миром: ведь сегодня среди собравшихся перед Покоем Льва не было ни одного, кто поддался бы страху.

Тут он заметил Седогрива, державшегося позади, у фонарного столба. Взгляды их встретились, и старик слегка кивнул, приветствуя короля. Андуин вновь окинул взглядом лица – знакомые и незнакомые. Вот пандаренская девчушка изо всех сил сдерживает слезы… Андуин ободряюще улыбнулся ей. Девочка сглотнула и улыбнулась в ответ дрожащими губами.

– Подобно многим из вас, я знаю боль утраты не понаслышке, – заговорил Андуин. Голос его зазвенел ясно и громко, донесся до самых последних рядов. – Всем вам известно, что мой о… – тут он осекся, откашлялся и продолжал: – …что король Вариан Ринн… пал в первом же крупном сражении на Расколотых островах, когда в Азерот вновь вторгся Легион. Он умер, спасая своих солдат – отважных мужчин и женщин, пошедших на бой с неописуемыми чудовищами, чтоб защитить нас, наши земли, наш мир. Он знал: Альянс важнее жизни любого – пусть даже короля. Вот и каждый из вас потерял на войне своего короля или королеву – отца или мать, брата или сестру, сына или дочь.

Переводя взгляд от лица к лицу, Андуин явственно видел, как все они нуждаются в утешении.

– И оттого, что ему и многим другим хватило мужества пожертвовать собой, нам удалось совершить невозможное. Мы победили Пылающий Легион. И теперь воздаем почести воинам, пожертвовавшим ради этой победы всем. Так почтим же их память не смертью… но жизнью! Почтим, залечивая раны и помогая исцелиться другим. Почтим, смеясь и подставляя лица солнцу, покрепче обнимая любимых и ни на день, ни на час, ни на минуту не позволяя им забыть: они – важнее всего.

Дождь прекратился. В прорехах среди расходящихся туч показались кусочки ясного синего неба.

– Ни мы, ни наш мир не остались невредимы, – продолжал Андуин. – Без ран и шрамов не обошлось. Поверженный титан пронзил наш любимый Азерот ужасным мечом, выкованным из воплощенной ненависти, и нам еще неизвестно, каких бед от этого ждать. В уголках наших сердец навсегда останется пустота. Но если вы хотите послужить королю, скорбящему сегодня вместе с вами, если хотите почтить память того короля, что отдал за вас жизнь, призываю: живите! Ведь наши жизни, нашу радость, наш мир – все это подарили нам павшие. И этими дарами нужно дорожить. За Альянс!

Толпа разразилась криками «ура»; некоторые – сквозь слезы. Настала очередь другим обратиться к народу. Андуин отошел в сторону, уступая место новым ораторам, вновь взглянул в сторону Седогрива… и сердце тревожно сжалось в его груди.

Рядом с бывшим королем Гилнеаса стоял мастер Матиас Шоу, глава ШРУ – разведывательной службы Штормграда. Такими мрачными Андуин не видел их еще никогда.

Юный король не слишком-то любил Шоу, хоть тот и служил Вариану, а ныне и Андуину, умело и верно. Андуин был достаточно разумен, чтоб понимать и ценить заслуги агентов ШРУ перед Штормградом. Мало этого: он затруднялся даже сказать, сколькие из них погибли в недавней войне. В отличие от воинов, они, работавшие в тени, жили, служили и гибли так, что о деяниях их знали немногие. Нет, неприязнь Андуина вызывал вовсе не сам начальник шпионов. Скорее, король сожалел о том, что без мужчин и женщин, подобных ему, не обойтись.

Увидев, куда устремлен его взгляд, Лорена без лишних слов обратилась к толпе, а Андуин кивнул Генну с Шоу и легким наклоном головы в сторону указал, что им следует поговорить подальше от ушей множества скорбящих – ведь те еще не разошлись. Сейчас они преклонили колени в молитве. Затем одни отправятся домой и продолжат скорбеть в одиночестве, другие пойдут по тавернам, дабы напомнить себе, что они все еще среди живых, все еще могут наслаждаться едой, выпивкой и веселой компанией – радоваться жизни, как призывал Андуин…

Однако заботам короля конца не бывает.

Втроем они тихо отошли за мемориал. Тучи почти рассеялись, лучи заходящего солнца блестели на волнах гавани, простиравшейся внизу.

Упершись ладонями в резную каменную ограду, Андуин глубоко вдохнул соленый морской воздух и прислушался к гомону чаек над головой. Юный король собирался с духом, готовясь услышать мрачные вести, принесенные Шоу.

Едва узнав об огромном мече, вонзенном в землю Силитуса, Андуин приказал Шоу все выяснить и доложить обстановку. Тут требовались свидетельства очевидцев, а не дикие слухи. И что хуже всего, эти дикие, невероятные, тревожные слухи полностью подтвердились. Последнее деяние падшего титана, последний и самый разрушительный удар, нанесенный в войне с Легионом, едва не стер с лица мира большую часть Силитуса. Единственным счастливым обстоятельством, уменьшившим масштаб разрушений, оказалось то, что разгневанный, ослепленный яростью Саргерас не вонзил меч в более оживленную часть света. Ударь он не в безлюдную пустыню, а сюда, в соседний континент, в Восточные Королевства… Нет, об этом даже думать не следовало. Спасибо и на том, что катастрофа обошлась малой кровью.

До сих пор Шоу присылал донесения в письмах. Столь быстрого возвращения главы ШРУ Андуин никак не ожидал.

– Говори, – только и сказал король.

– Гоблины, повелитель. Целые толпы этих скверных созданий. По-видимому, начали прибывать в тот самый день, как… – тут Матиас осекся. Очевидно, даже ему не хватало слов, чтоб говорить о гигантском мече спокойно. – В день удара меча, – закончил он.

– Настолько быстро?

Андуин был изумлен, но, не выказывая удивления, продолжал смотреть в морскую даль. «Какими крохотными кажутся отсюда корабли и матросы, – подумал он. – Какими хрупкими… словно игрушки».

– Настолько быстро, – подтвердил Шоу.

– Гоблины – не самые очаровательные на свете существа, – сказал Андуин, – однако они хитры и ловки. И ничего не делают без причин.

– И эти причины, как правило, сводятся к одному – к деньгам.

Столь быстро собрать и снарядить такое множество гоблинов было по силам только Картелю Трюмных Вод, державшему сторону Орды. На всем этом деле явственно чувствовались отпечатки жирных пальцев пронырливого и бесчестного Джастора Галливикса.

На миг сжав губы, Андуин заговорил:

– Итак, Орда обнаружила в Силитусе нечто ценное. Что же на этот раз? Еще один древний город, достойный разграбления?

– Нет, Ваше Величество. Они обнаружили… это.

Король обернулся, и Шоу молча развернул грязный носовой платок, лежавший в его ладони.

В платке оказался камешек, комочек какого-то золотистого вещества. Казалось, это – мёд, смешанный со льдом – теплый, манящий, и в то же время прохладный, успокаивающий. А еще он… светился. Андуин окинул комочек скептическим взглядом. Да, выглядел он привлекательно, но не более прочих драгоценных камней. Совсем не то, что могло бы привлечь столь внезапное нашествие гоблинов…

В недоумении, Андуин взглянул на Генна и вопросительно поднял бровь. О шпионском ремесле он не знал почти ничего, а Шоу, при всем его авторитете, до сих пор оставался для короля загадкой, которую Андуин только начал разгадывать.

Генн кивнул, словно бы говоря: да, жест Шоу странен, а доставленный им предмет – тем более, но, как бы Шоу ни пожелал продолжить разговор, ему можно доверять. Король снял перчатку и протянул руку.

Камешек мягко скатился на ладонь, и…

Андуин ахнул.

Вся тяжесть скорби исчезла, будто с короля разом сорвали стальной доспех. Усталость сменилась приливом кипучей энергии и ясностью мыслей. В голове, один за другим, начали рождаться планы, и каждый из них был безупречен, каждый вел к успеху, порождал перемены в людях, гарантировал долгий мир и благоденствие всем жителям Азерота.

Мало этого, небывалых высот достиг не только разум, но и тело, словно ракета взмывшее к новым уровням силы, выносливости и ловкости. Казалось, сейчас Андуин мог бы не только взобраться на любую гору, но и сдвинуть ее с места. Он мог прекратить войну, мог озарить Светом любой темный уголок. Он был охвачен восторгом, однако абсолютно, совершенно спокоен, и ничуть не сомневался, что может направить в нужное русло эту бурную реку – да что там реку, цунами – энергии и силы. Даже сам Свет не действовал на него так, как этот… как это неведомое вещество. Ощущения были схожими, но не столько духовными, сколько физическими.

И куда более тревожными.

Надолго утратив дар речи, Андуин молча дивился на бесценное сокровище в ладони.

– Что… что это? – спросил он, наконец-то придя в себя.

– Мы не знаем, – без околичностей ответил Шоу.

«Чего с этим можно добиться! – подумал Андуин. – Скольких он может исцелить? Скольких укрепить, вдохновить, утешить… и скольких погубить?»

Эта мысль подействовала на короля, точно удар в живот, и вызванный камнем восторг поубавился.

– А вот Орда, похоже, знает, – твердо, решительно сказал Андуин. – И мы должны выяснить как можно больше.

Такое не должно было попасть в нечистые руки.

То есть, в руки Сильваны.

«Такая великая сила…»

Осторожно сжав в кулаке небольшой камешек, таивший в себе безграничные возможности, король вновь повернулся на запад.

– Согласен, – ответил Шоу. – Мы над этим работаем.

Адриан помолчал, обдумывая следующие слова. Он знал, что и Шоу, и Седогрив (против обыкновения молчаливый, однако взирающий на короля с одобрением) ждут его приказов, и был очень рад иметь столь верных людей на своей стороне. Другой на месте Шоу мог бы и прикарманить образец…

– Поручи это лучшим из своих людей, Шоу. Если потребуется, освободи их от всех остальных заданий. Мы должны узнать об этом больше. Вскоре я созову совет.

Протянув руку за носовым платком Шоу, Андуин бережно завернул в ткань комочек невероятного, неведомого материала и спрятал его в карман. Ощущения поутихли, однако не исчезли без следа.

Андуин уже принял решение отправиться в путешествие, посетить земли союзников Штормграда, поблагодарить их за помощь и помочь им оправиться от причиненных войной разорений.

Теперь эти планы обрели особую, чрезвычайную важность.

Глава вторая Оргриммар

Бывшей предводительнице следопытов Луносвета и темной королеве Отрекшихся, а ныне – вождю Орды, Сильване Ветрокрылой, ничуть не хотелось являться на зов в Оргриммар, будто ученый пес, от которого требуется продемонстрировать все свои трюки. Хотелось другого – вернуться в Подгород. Как не хватало ей его мрака, сырости, покойной тишины… «Упокоения в мире», – мрачно подумала она, чувствуя, как губы дрогнули в улыбке. Но улыбка тут же померкла, а Сильвана продолжала в нетерпении мерить шагами небольшую комнату за троном вождя в крепости Громмаш.

Но вот ее острое ухо уловило звук знакомых шагов, и Сильвана остановилась. Полог из дубленой кожи – хоть какой-то намек на уединение – сдвинулся в сторону, и пришелец шагнул через порог.

– Ты опоздал. Еще четверть часа, и мне пришлось бы выезжать одной, без моего верного защитника.

– Прости, королева, – с поклоном ответил он. – Я был занят твоей службой, и дела затянулись долее, чем ожидалось.

Сильвана была безоружна, но при нем имелся и лук, и колчан, полный стрел. Единственный на свете человек, принятый в ряды следопытов, он был превосходным стрелком, и по одной только этой причине лучшего телохранителя Сильване было бы не найти. Между тем, кроме этой причины, существовали и иные – те, что уходили корнями в далекое прошлое, когда оба они жили под светлым прекрасным солнцем и дрались за многое светлое и прекрасное плечом к плечу.

Затем обоих – и человека, и эльфийку – постигла смерть. Теперь прекрасного и светлого для них оставалось не много, а большую часть общего прошлого словно окутал туман.

Большую часть, но вовсе не все.

Хотя самые теплые чувства оставили Сильвану в тот же миг, как только она поднялась из мертвых в виде банши, гнев ее отчего-то сумел сохранить былой жар. Но теперь этот жар угасал, словно догорающие угли. На Натаноса Марриса, ныне известного как Гнилостень, ей редко случалось гневаться подолгу. К тому же, он и вправду был занят на ее службе. Он навещал Подгород, пока долг, будто узда, удерживал Сильвану здесь, в Оргриммаре.

Как ни хотелось ей взять его за руку, пришлось удовольствоваться благосклонной улыбкой.

– Ты прощен, – сказала Сильвана. – Ну, а теперь рассказывай. Что нового дома?

В ответ она ожидала услышать краткий перечень скромных забот и заверения в верности Отрекшихся своей Темной Госпоже. Но вместо этого Натанос помрачнел.

– Положение… положение сложное, моя королева.

Улыбка Сильваны померкла. Что там могло быть сложного? Подгород принадлежал Отрекшимся, а Отрекшиеся были ее народом…

– Там очень не хватает твоего присутствия, – продолжал Натанос. – Да, многие горды тем, что во главе Орды, наконец, встал один из Отрекшихся, но некоторым кажется, будто, став вождем, ты могла забыть тех, кто предан тебе более всех остальных.

Сильвана резко, невесело рассмеялась и покачала головой:

– Бейн, Саурфанг и прочие говорят, что я не уделяю им должного внимания. Мой же народ говорит, что и этого слишком много. Как ни поступи, кто-нибудь останется недоволен – и как тут прикажете править? Будь проклят этот Вол’джин со своими лоа! Нужно было остаться в тени – и пользы вышло бы больше, и требований со всех сторон меньше.

«И я могла бы делать то, чего действительно желаю».

Да, подобной власти она не желала никогда. По крайней мере, всерьез. Как она и сказала троллю Вол’джину во время суда над покойным (и никем не оплаканным) Гаррошем Адским Криком, она предпочитала властвовать и править неявно, исподволь. Однако, в буквальном смысле испуская последний вздох, Вол’джин, глава Орды, приказал, чтобы она сделала прямо противоположное. Объявил, что таково было видение, ниспосланное почитаемыми им лоа.

«Ты должна выйти из тени и править. Ты должна быть вождем».

Вол’джина она уважала, хотя и нередко ссорилась с ним. В нем не было грубости, шероховатости, столь часто присущей правлению орков. О его гибели Сильвана сожалела абсолютно искренне – и вовсе не только из-за ответственности, переложенной им на ее плечи.

Открыв было рот, чтоб попросить Натаноса продолжать, королева услышала стук древка копья о каменный пол у порога комнатки и прикрыла глаза, набираясь терпения.

– Войди, – буркнула она.

Один из Кор’кронской стражи, элитной гвардии орков, повиновался и встал у порога навытяжку.

– Пора, вождь, – с непроницаемой миной на зеленом лице сказал он. – Твой народ ждет.

«Твой народ…» Нет. Ее народ остался в Подгороде, скучал о ней и даже чувствовал себя обманутым, не ведая, что ей больше всего на свете хотелось бы вернуться и снова оказаться среди них.

– Сию минуту выезжаем, – сказала Сильвана. А на случай, если страж не понял, что кроется за этими словами, добавила: – Оставь нас.

Орк отсалютовал и вышел, опустив за собой кожаный полог.

– Продолжим по пути, – сказала Сильвана Натаносу. – Кроме этого, мне нужно обсудить с тобой кое-что еще.

– Как пожелает моя королева, – откликнулся тот.

Несколько лет назад Гаррош Адский Крик был вынужден устроить в Оргриммаре пышное празднество в память об окончании Нордсколской кампании. В те дни он еще не был вождем. Празднество началось с торжественного парада. Все ветераны, кто пожелал, проследовали маршем по пути, устланному специально привезенными сосновыми лапами, а в конце их ждал колоссальный пир.

Празднество вышло экстравагантным и крайне дорогим, и Сильвана не имела ни малейшего намерения следовать по стопам Адского Крика – ни в данной ситуации, ни в любой иной. Гаррош был надменен, груб и импульсивен. Его решение ударить по Терамору мана-бомбой не на шутку взволновало умы менее жестоких рас, хотя самой Сильване не нравилось лишь одно – выбранный орком момент. Презирая Гарроша, она – к сожалению, без малейшего успеха – втайне замышляла убить его даже после того, как он был схвачен и обвинен в военных преступлениях. И была безмерно довольна, когда Гарроша постигла неизбежная смерть.

Предводитель орков Варок Саурфанг и верховный вождь тауренов Бейн Кровавое Копыто тоже не питали к Гаррошу ни малейшей любви, однако вынудили Сильвану публично появиться в Оргриммаре и хоть чем-то ознаменовать окончание войны.

– Под твоим командованием храбрые члены Орды бились и умирали за то, чтоб демоны Легиона не уничтожили наш мир, подобно многим другим, – подчеркнул юный бык.

Один лишь шаг отделял его слова от откровенного осуждения!

Вспомнилась Сильване и кое-как завуалированная… угроза? Предостережение?

– Ты – вождь всей Орды: орков, тауренов, троллей, эльфов крови, пандаренов, гоблинов, а не одних только Отрекшихся. Никогда не забывай этого, не то об этом могут забыть они.

«Чего я уж точно никогда не забуду, орк, – подумала Сильвана в новом приливе гнева, – так это твоих слов».

Вот почему сейчас, вместо того, чтобы вернуться домой и заняться делами Отрекшихся, Сильвана сидела верхом на костлявой спине одного из своих коней-скелетов и махала рукой ликующим толпам, заполонившим улицы Оргриммара. Сей марш (она позаботилась о том, чтобы никто не называл его «парадом») официально начался у въезда в столицу Орды. По одну сторону от колоссальных ворот собрались кучки местных, оргриммарских эльфов крови и Отрекшихся.

Как и следовало ожидать, эльфы крови облачились в роскошные одежды своих излюбленных цветов – черного с красным. Возглавлял их Лор’темар Терон. Сидя верхом на краснопером крылобеге, он ровно, спокойно взглянул ей в глаза.

Некогда они были друзьями. Терон служил под командованием Сильваны при жизни, когда она стояла во главе следопытов высших эльфов, и был ей товарищем по оружию, совсем как ее защитник, ехавший рядом. Но если Натанос, в прошлом смертный человек, а ныне – Отрекшийся, неуклонно хранил верность Сильване, то верность Терона (Сильвана прекрасно понимала это) принадлежала его народу.

Такой же, какой была когда-то и она сама.

Тот, с кем у нее не осталось ничего общего.

Терон склонил голову. Да, он будет нести службу – по крайней мере, пока. Не склонная к речам, Сильвана молча кивнула в ответ и повернулась к группе Отрекшихся.

Те ждали терпеливо, как всегда, и она гордилась ими за это. Но выказывать предпочтений здесь и сейчас было нельзя. Посему она приветствовала их так же, как Лор’темара и син’дорай, пришпорила скакуна и въехала в ворота. Отрекшиеся и эльфы крови выстроились в колонну – так, чтобы не мешать Сильване – и тронулись следом. Таково было ее условие, на коем она настаивала непреклонно. Ей требовалось улучить хоть несколько минут вдали от посторонних ушей: кое о чем следовало знать только ее защитнику.

– Расскажи об умонастроениях моего народа подробнее, – велела она.

– С их точки зрения, – продолжал темный следопыт, – ты – неотъемлемая часть Подгорода. Ты создала их, ты потрудилась продлить их существование, ты была для них всем. Твое возвышение оказалось столь внезапным, а угроза – столь серьезной и близкой, что ты удалилась, не поручив заботы о них никому.

Сильвана кивнула. Все это вполне можно было понять.

– На твоем месте осталась огромная дыра. А власть не терпит пустоты.

Сильвана изумленно подняла брови. Уж не о перевороте ли идет речь? Королеве немедленно вспомнилась недавняя измена Вариматраса, демона, в чьем послушании она не сомневалась ни на минуту. И что же? Он переметнулся на сторону неблагодарного подлеца Гнилесса, верховного аптекаря Отрекшихся, создавшего чуму, что не щадила ни живых, ни нежити, и едва не сумевшего погубить саму Сильвану. Вернуть себе Подгород стоило немалой крови… Но нет. Хоть эта мысль и пришла в голову, Сильвана понимала: ее верный защитник не говорил бы с такой небрежностью, если бы в Подгороде действительно случилось нечто столь же ужасное.

Как нередко бывало, Натанос прекрасно понял, что означает выражение ее лица, и поспешил заверить:

– Там все спокойно, моя королева. Но за отсутствием единовластного правителя жители твоего города сами сформировали орган управления, возложив на него заботы о нуждах населения.

– О, понимаю. Временное правительство. Пожалуй… пожалуй, это разумно.

Вначале путь через город пролегал вдоль застроенного непрерывной чередой лавок района под названием Волок, а затем вел в Аллею Чести. Некогда Волоком очень метко назвали далеко не самую почтенную часть города, до Катаклизма примыкавшую к стене каньона, а после сего ужасного события, как и многие земли осажденного Азерота – в буквальном смысле возвысившуюся. Подобно самой Сильване Ветрокрылой, Волок поднялся из мрака. Теперь утоптанную землю его кривых улиц озарял солнечный свет, а по их сторонам взошли и расцвели вполне достойные заведения, наподобие лавок, торговавших одеждой и чернилами.

– Они называют себя Советом Покинутых, – продолжал Натанос.

– Сколько жалости к самим себе, – пробормотала Сильвана.

– Возможно, это и чересчур, – согласился Натанос, повернувшись к ней, – однако недвусмысленно демонстрирует их настроения и чувства. Вдобавок, моя королева, по городу ходят слухи о совершенном тобой во время этой войны. И некоторые из них даже правдивы.

– Слухи… какого рода? – возможно, чуть поспешнее, чем следовало бы, спросила Сильвана.

Военных планов у нее было множество, и теперь оставалось только гадать, каким из них удалось просочиться в народ в виде слухов.

– До них дошли вести о невероятных усилиях, предпринятых тобой ради продления их существования, – ответил Натанос.

«А, это…»

– Думаю, до них дошла весть и о том, что Генн Седогрив пустил все их надежды прахом, – горько сказала Сильвана.

Дабы найти валь’кир, способных воскресить павших, она повела свой флагман, «Ветрокрылый», на Расколотые острова, в Штормхейм. Иного способа создания новых Отрекшихся Сильвана в тот момент не знала.

– Ведь я почти сумела поработить великую Эйир. Она отдала бы мне валь’кир навеки. И никому из моего народа больше не пришлось бы умирать… Я могла бы спасти их всех.

– Вот в том-то и… загвоздка.

– Довольно расшаркиваний, Натанос. Говори прямо.

– Не все желают для себя того, чего желаешь им ты, моя королева. Многие в Совете Покинутых всерьез обеспокоены, – ответил защитник. Благодаря заказанному и оплаченному Сильваной сложному ритуалу его мертвое лицо сохранилось намного лучше, чем лица прочих Отрекшихся, и в этот момент на его губах заиграла улыбка. – Эту опасность ты создала сама, наделив их свободой воли. Теперь они вольны не соглашаться с тобой.

Бледные брови Сильваны сошлись воедино, лицо ее исказила жуткая гримаса.

– Значит, они желают исчезновения? – прошипела она, чувствуя жгучую ярость, вскипающую в груди. – Хотят сгнить в земле?

– Мне неизвестно, чего они хотят, – спокойно ответил Натанос. – Они желают говорить не со мной, а с тобой.

Сильвана издала негромкий, еле слышный рык. Натанос, как всегда, терпеливо ждал. Сильвана знала: он не ослушается ее ни в чем. Она могла хоть сейчас приказать ему собрать отряд из любых воинов Орды, кроме Отрекшихся, дойти маршем до Подгорода и схватить членов этого «Совета Неблагодарных». Но в тот же миг, как эта приятная мысль возникла в голове, Сильвана поняла, насколько она неразумна. Прежде, чем действовать, следовало выяснить больше – намного больше. Отрекшихся – любых Отрекшихся – было бы куда предпочтительнее переубедить, чем уничтожать.

– Я… обдумаю их просьбу, – негромко сказала Сильвана своему защитнику. – Но сейчас мне нужно обсудить с тобой кое-что другое. Казна Орды нуждается в пополнении. Скоро нам понадобятся средства, и… и силы.

С этими словами она помахала рукой семейству орков. И мужа, и жену украшали боевые шрамы, однако оба улыбались, а дочь, поднятая ими повыше, чтобы и она смогла разглядеть вождя, выглядела здоровой и упитанной. Несомненно, некоторые в Орде любили своего вождя.

– Не понимаю, моя королева, – сказал Натанос. – Конечно, Орде нужны и средства, и члены.

– Нет, дело не в членах. Дело в армии. Я решила не распускать войско.

Натанос устремил на нее взгляд.

– Они считают, что возвращаются по домам, – заметил он. – Разве это не так?

– Пока что так, – отвечала Сильвана. – Нам нужно время, чтоб залечить раны. Нужно время, чтобы посеять хлеб. Чтобы немного отдохнуть. Но вскоре я позову отважных воинов Орды в новую битву. В ту самую, которой так жаждем и я, и ты.

Натанос молчал. Нет, это не стоило принимать за несогласие или неодобрение. Он часто молчал. Вдобавок, он не старался вытянуть из Сильваны побольше подробностей, а значит, понял, чего она хочет.

Взять Штормград.

Глава третья Оргриммар

Жаждущий мира король-мальчишка Андуин Ринн потерял отца и, по всем имевшимся сведениям, воспринял утрату очень тяжело. Ходили слухи, будто он сумел отыскать Шаламейн и теперь бьется не только Светом, но и холодной сталью. В это Сильване как-то не верилось. Трудно было представить это ранимое дитя делающим подобные вещи. Вариана она уважала. Мало этого, он ей даже нравился. К тому же, призрак Легиона был столь ужасен, что она согласилась забыть о ненависти, питавшей ее в посмертии, как при жизни – еда и питье.

Но вот Волка не стало, а юный лев на самом-то деле еще котенок, люди же понесли огромные потери. Сделались слабыми.

Беззащитными. Добычей.

Добычей охотницы Сильваны.

Орда была крепка. Сильна. Закалена в битвах. Члены Орды оправятся от войны куда быстрее, чем расы Альянса. Все, что она перечислила – посевы, исцеление ран, отдых, – займет у них меньше времени. Вскоре они снова возжаждут крови, и Сильвана предложит им утолить эту жажду алыми соками жизни людей Штормграда, старейших врагов Орды.

Ну, а взамен – увеличит численность Отрекшихся. Все люди, павшие со своим городом, восстанут из мертвых и будут служить ей. В самом деле, разве это так уж ужасно? Они никогда не расстанутся с любимыми. Забудут о муках страстей и утрат. Перестанут нуждаться в сне. Смогут преследовать собственные интересы не хуже, чем в жизни. Наконец-то достигнут согласия.

«Если бы только люди поняли, сколь ужасно обходится с ними жизнь и как мучительны все сопутствующие ей страдания, – подумала Сильвана, – они ухватились бы за этот шанс обеими руками». Отрекшиеся прекрасно понимали это… по крайней мере, так полагала их королева, пока Совет Покинутых по некоей необъяснимой причине не продемонстрировал обратное.

Бейн Кровавое Копыто, Варок Саурфанг, Лор’темар Терон и Джастор Галливикс, без сомнения, поймут, что Сильване нужны трупы людей. В конце концов, правителями своих народов они стали отнюдь не благодаря глупости. Однако они будут драться против ненавистных людей, дабы заполучить себе их сверкающий белый город со всеми окрестными лесами и обильными полями, и не пожалеют для Сильваны мертвых тел – ведь она приведет их к великой победе, не только выгодной, но и весьма символичной.

Человеческих героев, способных возглавить и повести за собой Альянс, больше не было. Ни Андуина Лотара, поверженного Оргримом Молотом Рока, ни Ллейна и Вариана Риннов. От этого рода остался только Андуин Ринн – то есть, просто ничто.

Проехав Аллею Чести, Сильвана с Натаносом в сопровождении колонны ветеранов повернули назад, к Аллее Мудрости. Там их ждал Бейн в полном традиционном убранстве правителя тауренов. Он стоял неподвижно, только помахивал хвостом да ушами, отгоняя жужжавших в летнем воздухе мух. Вокруг него собралось множество его храбрецов. Со спины коня Сильвана могла прямо, не задирая головы, смотреть в глаза даже ему, чем и не преминула воспользоваться. Бейн безмятежно выдержал ее взгляд.

Пожалуй, еще меньше общего, чем с тауренами, у Сильваны нашлось бы разве что с пандаренами, примкнувшими к Орде. Спокойный, непоколебимый, глубоко духовный народ, они жаждали душевного покоя и чтили обычаи старины. Когда-то Сильвана понимала эти чувства, однако ныне разделять их не могла.

Больше всего Бейн раздражал ее тем, что, несмотря на убийство отца и обиду за обидой, сыплющиеся на его рогатую голову, превыше всего ценил мир – мир между народами и мир в собственном сердце.

Служить Сильване Бейна обязывала честь, а своей чести юный бык не запятнал бы ни за что. Если, конечно, не переходить границ, от которых Сильвана пока что была далека.

Приветствуя ее на тауренский манер, Бейн положил руку на грудь над сердцем и топнул копытом. Его храбрецы сделали то же. Земля Оргриммара слегка содрогнулась. Пришпорив коня, Сильвана тронулась дальше, и таурены двинулись за Отрекшимися и эльфами крови Терона.

Натанос хранил молчание. Извилистая дорога вела колонну к Аллее Духов, исконному месту жительства троллей. Как они гордятся собой, эти несколько «первых» рас… Сильвана была уверена: на самом деле они до сих пор не считают расы более поздние – эльфов крови, гоблинов и ее народ – истинными, «настоящими» членами Орды. Как ни забавно, едва примкнув к Орде, гоблины тут же просочились в Аллею Духов и едва не превратили выделенный им район в руины.

Подобно тауренам, тролли числились у орков в лучших друзьях. Вождь орков Тралл назвал орочьи земли Дуротаром – в честь своего отца Дуротана. Оргриммар же получил свое название в честь прежнего вождя Орды Оргрима Молота Рока. До Вол’джина все вожди Орды были орками. А до Сильваны все они принадлежали к основным, изначальным расам. И были мужчинами.

Сильвана изменила и то и другое, и немало гордилась этим.

Подобно ей самой, Вол’джин, возвысившись до вождя, оставил свой народ без правителя. Но, если у Отрекшихся – пусть в роли вождя Орды – была хотя бы она, то тролли до сих пор не имели официального правителя, кроме, разве что, Рокхана. Еще одна забота: поставить кого-то во главе троллей, и как можно скорее. Кого-то из тех, с кем можно работать. Кого можно держать под контролем. Иначе они могут выбрать такого, кто пожелает оспорить ее власть, а это совсем ни к чему.

Сегодня многие встречали ее улыбками и радостными криками, но обольщаться, принимая это за всеобщую любовь, не стоило. Сильвана привела Орду к победе, казавшейся невозможной, и это – по крайней мере, на время – помогло сплотить ее членов вокруг себя.

Вот и хорошо.

Учтиво раскланявшись с троллями, Сильвана приготовилась к следующей встрече.

Откровенно говоря, к гоблинам она не питала ни малейшей любви. Не слишком-то щепетильная в вопросах чести, Сильвана могла ценить честь в других – подобно многому, она казалась отголоском чего-то знакомого, но давно отзвучавшего. Гоблины, на ее взгляд, были всего лишь коренастыми, приземистыми, безобразными, жадными до денег паразитами. О да, они были умны – порой умны опасно, как для других, так и для самих себя. И, несомненно, изобретательны. И все же те времена, когда Сильвану связывали с ними только чисто финансовые отношения, нравились ей куда больше. Пока гоблины не сделались полноправными членами Орды, не было и надобности притворяться, будто они для нее что-то значат.

Конечно же, без их предводителя – украшенного гирляндой подбородков, туго перетянутого поясом зеленого комка жира и жадности по имени Джастор Галливикс – дело не обошлось. За спиной торгового принца скалила в ухмылках острые желтые зубы пестрая, шумная толпа гоблинов. По-видимому, кривые тонкие ножки Джастора уже утомились поддерживать увесистую тушу. При виде Сильваны он снял свой любимый цилиндр, тяжело оперся на трость и поклонился – так низко, как только позволяло брюхо.

– Вождь, – маслянистым, приторным голосом заговорил он, – надеюсь, чуть позже ты сможешь уделить мне немного времени. У меня есть для тебя кое-что очень и очень интересное.

Ну конечно! Кто, как не гоблин, посмел бы в такой день сунуться к ней с собственными делами! Нахмурившись, Сильвана открыла было рот, но, вглядевшись в лицо торгового принца, решила повременить с отповедью.

Прежде, чем погибнуть от рук Артаса Менетила, она прожила долгую, очень долгую жизнь, в каком-то смысле продолжавшуюся и по сей день. И столько раз вглядывалась в лица, оценивая характер и слова собеседника…

Чаще всего на лице Галливикса красовалась искусственная улыбка из тех самых, будто говорящих «привет, дружище, какая встреча», не внушавшая Сильване ничего, кроме отвращения. Чаще всего… но не сегодня. Сегодня в нем не чувствовалось обычной жажды наживы. Он был спокоен. Спокоен, точно игрок, заранее уверенный в выигрыше. Столь бесцеремонное обращение к ней в такой момент означало, что дело у него серьезное. Однако язык тела… пожалуй, впервые на ее памяти Галливикс не юлил, не горбился, а стоял прямо, и это яснее всего прочего свидетельствовало, что он твердо рассчитывает покинуть игорный стол без особых разочарований.

Очевидно, на сей раз у него в запасе действительно имелось нечто очень и очень интересное.

– Поговорим на пиру, – сказала Сильвана.

– Как прикажешь, мой вождь! – воскликнул гоблин, вновь сняв перед нею цилиндр.

Сильвана отвернулась от него и направилась дальше.

– Не доверяю я этому гоблину, – с отвращением сказал Натанос, нарушив долгое молчание.

– Я тоже, – ответила Сильвана. – Но выгоду они чуют безошибочно. Я вполне могу выслушать его, ничего не обещая.

– Конечно, вождь, – кивнул Натанос.

Гоблины и тролли пристроились к хвосту колонны, но паланкин Галливикса каким-то образом оказался прямо за стражей Сильваны. Каким обманом, какой хитростью ему удалось занять это место? Об этом оставалось только гадать. Встретившись с нею взглядом, Джастор ухмыльнулся, поднял кверху большие пальцы и подмигнул. Сильване едва удалось сдержаться и не скривить губы от омерзения. Пожалев о решении поговорить с Галливиксом на пиру, она сосредоточилась на других делах.

– Мы ведь во всем согласны? – спросила она, обращаясь к Натаносу. – Штормград должен пасть, а погибшие в битве станут Отрекшимися.

– Как пожелаешь, моя королева, – ответил он, – но, думаю, о моем мнении тебе беспокоиться ни к чему. Говорила ли ты об этом с другими правителями? Возможно, им есть, что сказать об этой идее. На мой взгляд, мира, купленного столь дорогой ценой и более желанного, мы еще не видали. Возможно, им не захочется так быстро переворачивать все с ног на голову.

– Пока враг жив, мир – еще не победа.

Да, пока рядом беззащитная жертва, пока дальнейшее существование Отрекшихся под вопросом, до победы далеко.

– За вождя!!! – заорал какой-то таурен во всю силу огромных легких.

– За вождя! За вождя! За вождя! – загремело со всех сторон.

Долгий «победный марш» приближался к концу. Процессия двигалась к крепости Громмаш. Сильвану ждала встреча с последним правителем, неизменно внушавшим ей уважение пополам с неприязнью.

Варок Саурфанг был умен, силен, отважен и, подобно Бейну, верен. Но всякий раз, глядя в глаза орка, Сильвана чувствовала тревогу. Этот взгляд говорил о том, что стоит вождю серьезно оступиться – и он вполне может усомниться в ней, а то и откровенно восстать против нее.

Вот и сейчас, выступив вперед, он смотрел на нее точно так же и не отвел взгляда даже в почтительном поклоне. Сделав шаг в сторону, он пропустил Сильвану и всех остальных вперед и двинулся следом в хвосте колонны.

Как и все остальные.

Спешившись, Сильвана вошла в крепость Громмаш с высоко поднятой головой.

Натанос тревожился, что остальные правители не поддержат ее плана…

«Я скажу им, что делать… но позже. В свое время».

Во время марша в крепость Громмаш был доставлен тяжелый, грубо отесанный стол и скамьи. Здесь всех правителей с немногими избранными из числа их стражи и близких товарищей ждал праздничный пир. Сильване, как подобает вождю, предстояло сесть во главе стола.

Оглядев соседей, она отметила, что ни у кого из них нет семьи. Пожалуй, разве что ее защитник мог быть хоть как-то похож на официального консорта или спутника жизни – и то отношения их не отличались определенностью даже для них самих.

Каждой из рас было предложено представить ритуал празднования победы или отдания почестей ветеранам. Сильвана решила поддержать эту мысль: такое обещало облегчить боль многим, причем Орде не стоило ни медяка – все расходы брали на себя участвующие расы. Конечно же, идея принадлежала Бейну: подобные ритуалы сделались частью культуры его народа с тех пор… наверное, с тех самых пор, как на свете появились таурены.

Участвовать согласились и тролли, и примкнувшие к Орде пандарены. Положение последних в Орде было уникальным: они являли собой собрание отдельных лиц, разделявших идеалы Орды. Страна их и их правитель остались далеко, но свою полезность для Орды они не раз доказали делом. В ответ на предложение провести ритуал они закивали круглыми мохнатыми головами, обещая воодушевить всех зрелищностью и красотой. Сильвана с любезной улыбкой заметила, что это будет очень кстати.

Когда-то и в Кель’Таласе устраивались грандиозные, яркие, блистательные церемонии – с потешными боями, со всей возможной пышностью и великолепием… Но в последнее время, в борьбе с предательством и магической зависимостью, бывшие высшие эльфы заметно утратили веселость нрава. Да, Кель’Талас восстанавливался, а эльфы крови все так же любили комфорт и роскошь, но на сей раз сочли, что в свете великого множества бедствий, постигших их народ, роскошные зрелища просто немыслимы. Терон сообщил Сильване, что выступят они коротко и по делу. Неудивительно: ведь син’дорай горевали не меньше Отрекшихся, а сама Сильвана от участия в том, что считала пустой тратой времени и золота, отказалась наотрез.

В чем ее, как это ни забавно, поддержали гоблины.

Праздник начался с ритуалов, исполненных шаманами всех рас-участниц. Затем таурены изобразили одну из величайших битв выигранной войны, и, наконец, в центр крепости Громмаш вышли пандарены. Одетые в шелка – в рубахи, штаны и платья нефритово-зеленых, небесно-голубых и тошнотворно-розовых оттенков – они плясали, кувыркались, сходились в потешных боях с поразительной грацией, совершенно неожиданной для таких больших, круглых, неловких с виду существ.

Завершились выступления речью Бейна. Поднявшись на ноги, он медленно оглядел зал – не только правителей за столом, но и остальных, сидевших на шкурах и половиках, устилавших утоптанный земляной пол.

– Сегодня, – зарокотал он, – мы собрались здесь с болью и гордостью в сердце. С болью за многих отважных героев Орды, доблестно павших в ужасной битве. Сам вождь Орды, Вол’джин, шел на бой с Легионом в первых рядах. Он бился храбро. Он бился за Орду.

– За Орду, – негромко, торжественно подхватили остальные.

Проследив за взглядом Бейна, Сильвана увидела висящее на почетном месте оружие и ритуальную маску Вол’джина и, по примеру остальных, склонила перед ними голову.

– Но не забудем и гордости, внушенной нам этими битвами и их исходом. Наперекор всему мы одолели Легион. Победа стоила нам больших потерь, однако мы победили. Мы истекали кровью – ныне наши раны затянулись. Мы горевали – ныне мы празднуем! За Орду!

На сей раз ответом ему был не тихий торжественный шепот, но полногласный, искренний ликующий вопль.

– За Орду!!! – загремело под сводами крепости так, что стропила едва не содрогнулись.

На столе появился жареный кабан с корнеплодами, а также эль, вино и кое-какие напитки покрепче. Все, кроме Сильваны, принялись за еду. Вскоре после того, как с первой переменой блюд было покончено, Сильвана заметила расшитый звездами красно-фиолетовый цилиндр, движущийся к ее концу стола.

– О, вождь! Минутку твоего времени?

– Одну минутку, – уточнила Сильвана, бросив взгляд на ухмылявшегося гоблина, остановившегося у ее кресла. – Слушаю тебя. Но не трать мое время впустую.

– Уверен, вождь, ты согласишься, что время потрачено не зря, – все с тем же уверенным видом сказал Джастор. – Но для начала – маленькая предыстория. Не сомневаюсь, тебе известно, с какими бедами и трудностями пришлось столкнуться Картелю Трюмных Вод перед тем, как нас пригласили присоединиться к Орде.

– Да. Твой остров был уничтожен извержением вулкана, – вспомнила Сильвана.

С неубедительной скорбью на лице Галливикс коснулся пальцем уголка глаза, утирая несуществующую слезу.

– Такие великие потери, – вздохнул он. – Такое множество каджа’мита пропало в один миг…

Сильвана внесла поправку в прежнее мнение: пожалуй, слеза Галливикса была вполне настоящей.

– «Каджа-Кола»… – Гоблин ностальгически шмыгнул носом. – Она осеняет!

– Да, мне известно, что каджа’мита больше нет, – равнодушно сказала Сильвана. – Переходи к сути, если таковая имеется.

Беседа с гоблином начала привлекать излишнее внимание – в том числе и со стороны Бейна с Саурфангом.

– О да, конечно, конечно же, имеется. Понимаешь ли, – с отрывистым смешком продолжал Галливикс, – все это даже несколько смешно. Вполне возможно, это извержение… могло произойти не из-за Смертокрыла или Катаклизма.

Сильвана слегка приподняла брови. Уж не почудилось ли ей? Он в самом деле хочет сказать, что…

Охваченная совершенно не свойственным мертвым нетерпением, она ждала продолжения.

– Видишь ли… хм-м-м… как бы это лучше выразиться… – Гоблин задумчиво побарабанил пальцами по верхнему из подбородков. – Шахты Кезана были очень глубоки. Должны же мы угождать заказчикам, не так ли? Ведь «Каджа-Кола» превосходна на вкус, значительно повышает интеллект, и…

– Не испытывай мое терпение, гоблин.

– Понял. Итак, вернемся к делу. Закопались мы глубоко. Очень глубоко. И нашли нечто неожиданное. До сих пор неизвестное вещество. Воистину феноменальное, уникальное вещество! Всего лишь небольшую прожилку, ручеек жидкости, на воздухе тут же затвердевшей и изменившей цвет. Один из моих самых сообразительных шахтеров… э-э… негласно извлек кусочек этого вещества и преподнес мне в знак почтения.

– Иными словами, украл его и принес тебе в качестве подкупа.

– Можно назвать все это и так… но суть не в этом. Суть в следующем: да, этот жуткий Смертокрыл сделал многое, чтоб разбудить вулкан. Шахта такой глубины тоже могла – повторюсь, могла, ибо окончательной уверенности в этом у меня нет – внести свою лепту.

Сильвана взирала на торгового принца, просто-таки благоговея перед глубиной его алчности и своекорыстия. Если Галливикс прав, выходит, он с радостью уничтожил и родной остров, и множество невинных… ну, скажем так, сравнительно невинных гоблинов – и все ради кусочка какой-то чудесной руды?

– Я и не знала, что тебе хватит духу на такое, – едва ли не с восхищением сказала она.

Казалось, гоблин был готов поблагодарить ее за похвалу, но в последний момент сдержался.

– Ну, что ж… должен сказать, это весьма особый, необычный минерал.

– И ты, полагаю, держишь его под замком в самом надежном из возможных мест.

Галливикс раскрыл было рот, но тут же сузил глаза и недоверчиво уставился на Натаноса. Глядя на это, Сильвана чуть не рассмеялась.

– Мой защитник Натанос не из болтливых. Почти не разговаривает даже со мной. Любые тайны, которыми ты можешь поделиться со мной, спокойно можно доверить и ему.

– Как скажешь, вождь, – медленно проговорил Галливикс, явно ни в чем не убежденный, однако не видящий иного выхода. – Ты ошибаешься, Темная Госпожа. Я не держу его под замком. Хранится он на самом виду – буквально у всех на глазах.

С этими словами гоблин небрежно сдвинул цилиндр на затылок золотистым набалдашником трости. Сильвана молчала, ожидая ответа, однако, когда молчание начало затягиваться, сдвинула брови. Блеснув заплывшими жиром глазками, гоблин бросил быстрый взгляд на свою трость и снова уставился на Сильвану.

Трость? Сильвана пригляделась к ней пристальнее. Прежде она никогда не обращала на нее особого внимания – как и на все, во что Галливикс одевался, что носил при себе и о чем говорил. Однако сейчас что-то не давало ей покоя… и спустя миг Сильвана поняла, что именно.

– Помнится, набалдашник был красным.

– Был, – согласился гоблин. – А теперь – нет.

Тут Сильване сделалось ясно, что на самом деле этот небольшой, величиной с яблоко, шар – вовсе не из золота. Сделан он был из чего-то другого, наподобие… наподобие…

Наподобие янтаря. Древесной смолы, за многие сотни лет затвердевшей настолько, что из нее можно мастерить украшения. Порой в этой тягучей массе навеки увязали древние насекомые. Вот и это вещество лучилось тем же теплом и выглядело довольно мило. Вот только Сильвана сомневалась, что столь безвредное с виду украшение могло оказаться таким всемогущим, как утверждал Галливикс.

– Дай взглянуть, – велела она.

– С радостью, но – подальше от любопытных глаз. Не могли бы мы отойти туда, где не столь людно?

Наткнувшись на раздраженный взгляд Сильваны, он с небывалой искренностью пояснил:

– Видишь ли, вождь… эту информацию ты пожелаешь сохранить в секрете. Можешь не сомневаться.

Как ни странно, этому Сильвана действительно поверила.

– Если ты преувеличил, то жестоко поплатишься.

– О, знаю, знаю. Знаю и то, что мои новости тебя порадуют.

– Я скоро вернусь, – прошептала Сильвана, склонившись к Натаносу. – И если он солгал…

Чувствуя на себе множество взглядов, она поднялась, жестом велела Галливиксу следовать за собой и отошла в комнату за троном.

– Ого! Я и не знал о ней, – сказал Галливикс, едва опустив за собой кожаный полог.

В ответ Сильвана лишь требовательно протянула руку. С легким поклоном гоблин подал ей трость, и пальцы Сильваны сомкнулись на ее древке.

Украшена совершенно безвкусно, однако умелым мастером… И что же с того? Игра хитрого гоблина начинала надоедать. Слегка нахмурившись, Сильвана погладила древко трости, накрыла ладонью венчавший ее камень…

…и тихо ахнула от изумления.

Когда-то, скорбя об утраченной жизни, она утешала себя тем, что даровало ей посмертие – всесокрушающим воем банши, а еще свободой от голода, усталости и прочих цепей, сковывающих смертного по рукам и ногам. Но рядом с этим ощущением меркло и то, и другое.

Сильвана чувствовала в себе не просто силу, но настоящее могущество. Казалось, ее пальцы могут сокрушать черепа, а ноги – одним лишь шагом преодолевать целые лиги. Энергия, наполнившая каждый мускул, рвалась с поводка, будто невероятно чуткий и сильный зверь. Голову переполнили не просто обычные хитроумные расчеты, но блестящие, пугающе гениальные, воистину новые творческие мысли.

От темной повелительницы – и даже королевы – не осталось и следа. Превратившись в богиню, в богиню разрушения и созидания, Сильвана была потрясена: она и подумать не могла, что эти две противоположности так тесно переплетены друг с другом. Армии, города, целые культуры – все это она отныне могла создавать…

И повергать в прах. Первым падет Штормград, и его народ вольется в ряды ее народа.

Теперь она могла сеять смерть в таком масштабе, что…

Сильвана разжала пальцы, словно золотистый шар обжигал огнем.

– Это… вещество изменит все, – проговорила она. Голос дрожал. Пришлось призвать на помощь обычное ледяное спокойствие. – Отчего ты доселе не воспользовался им сам?

– Видишь ли, вождь: в жидком состоянии оно было золотым и просто чудесным. Затвердев – покраснело и стало красивым, но совершенно обычным. Оставалось только надеяться, что когда-нибудь мне удастся отыскать еще. И вдруг, в один прекрасный день… бубум! Набалдашник трости снова стал золотым и чудесным. Кто бы мог подумать…

Между тем Сильване настало время возвращаться за стол. Несомненно, среди прочих правителей уже начались разговоры, и задерживаться дальше, предоставляя им новую пищу для размышлений, не стоило.

Едва войдя следом за нею в зал, гоблин заговорил:

– Возможности ты можешь оценить.

Прозвучало это так, словно речь шла о чем-то абсолютно будничном, прозаическом, а вовсе не о том, что потрясло Сильвану Ветрокрылую до глубины души, позволив ей испробовать на вкус могущество, до сего дня просто немыслимое.

– Да, – твердо, невзирая на внутренний трепет, сказала Сильвана. – Как только пир кончится, мы поговорим подробнее. Это неплохо послужит Орде…

«Орде, и больше никому».

– Альянс об этом ничего не знает? – спросила Сильвана.

– Не беспокойся, вождь, – отвечал гоблин, вновь ставший самим собой – прежним развязным комком жира. – Об этом мои люди позаботятся.

Глава четвертая Штормград

Андуин велел советникам собраться в зале с огромной рельефной картой. Когда он вошел, его приветствовали кивками: юный монарх давным-давно приказал обходиться без поклонов.

Конечно же, в зале присутствовали Седогрив и Шоу, а также пророк Велен, древний правитель дренеев, наставник Андуина на пути к Свету. Пожалуй, именно он потерял в последней войне больше всех остальных. Генна война лишила сына и наследника, Андуина – отца, Вариана Ринна, однако Велен стал свидетелем не только гибели сына, но и всего своего мира, в буквальном смысле этого слова.

«И все же он, – подумал Андуин, глядя на старца с бледно-лиловым лицом, – несмотря на все свое горе, держится безмятежнее любого из нас».

Присутствовала на совете и небесный адмирал Кэтрин Роджерс, внушавшая Андуину примерно те же чувства, что и глава разведки Шоу. Обоих молодой король уважал и с обоими чувствовал себя неуютно. Роджерс, на его вкус, слишком уж жаждала крови Орды. В последнем задании они с Седогривом переусердствовали настолько, что Андуин был вынужден сделать обоим выговор. Однако такие «ястребы», как Роджерс, были нужны Альянсу во время войны, а что до Матиаса – он тоже по-своему берег покой мирных жителей.

– День был нелегок, – сказал Андуин, – но тем, к кому мы обращались с речами, сегодня еще тяжелее. Тем не менее война окончена, Легион побежден, и мы можем хоронить погибших, зная, что завтрашний день не пополнит ряды павших в боях. Чему я искренне рад. Однако все это не значит, что мы прекратим прилагать все силы к тому, чтобы сделать наш мир лучше. Теперь вместо истребления врагов мы должны исцелить раны и восстановить силы своего народа – и своего мира, тоже получившего страшную рану. К тому же нам нужно сберечь и изучить драгоценный ресурс, только сегодня попавший в поле моего зрения. Таким образом, перед нами – новый набор задач.

Все это время Андуин чувствовал золотисто-голубой камешек, тихо, уютно угнездившийся в кармане. Не зная о нем почти ничего, король был уверен в одном: в этом камешке не было зла, хотя его, безусловно, можно было обратить и к дурному. Ну что ж, обратить к дурному можно все, что угодно – даже наару…

Андуин вынул из кармана свернутый носовой платок.

– Сегодня утром глава ШРУ, мастер Шоу, доложил мне о том, что обнаружил в Силитусе. И это не только огромные трещины в земле, расходящиеся от пронзившего мир меча Саргераса. В этих трещинах найдено доселе неизвестное вещество. Вещество… просто уникальное. Впрочем, тут легче показать, чем объяснить.

Андуин подал платок Велену, и тот отреагировал точно так же, как и он сам. Дреней изумленно ахнул и словно бы разом сбросил с плеч груз долгих лет – десятков лет страданий. Как ни глубоко было потрясение, испытанное самим Андуином, со стороны воздействие неизвестного материала казалось еще удивительнее.

– Вначале я подумал, что это частица наару, – выдохнул Велен. – Нет, это не так, но ощущение… схожее.

Наару были милосердными, великодушными существами, состоящими из чистой энергии. Ближе них к Свету не стоял никто. Когда Андуин учился у дренеев на борту «Экзодара», ему часто доводилось проводить время в обществе наару по имени О’рос. Это прекрасное, доброе создание тоже погибло во время войны, и Андуин вспоминал о тех временах не без боли. Пожалуй, Велен был прав: присутствие этого существа действительно будило в душе очень похожие чувства.

– Хотя, – добавил Велен, – он может принести не только великую пользу, но и великий вред.

От Велена камешек перешел к Седогриву. Казалось, он был ошеломлен, совершенно сбит с толку, точно разом утратил некую непоколебимую, глубокую веру. Морщины вокруг его глаз углубились. Нахмурив брови, Генн сунул янтарно-желтый камешек Шоу.

– Согласен, – хрипло сказал он, обращаясь и к королю, и к главе разведки. – Я думал, вы, возможно, преувеличиваете, но ошибался. Эта штука очень могущественна… и очень опасна.

Шоу отмахнулся от камешка, словно не желал лишний раз брать его в руки. Это было достойно уважения. Камешек взяла Роджерс – и, пошатнувшись от неожиданности, поспешила ухватиться за край огромного стола с картой. Минуту она не могла оторвать от кругляша на ладони восхищенного взгляда, затем на ее лице отразилась ярость пополам с надеждой.

– Он только один, или есть еще?

В ответ Шоу изложил Велену с Роджерс сокращенную версию того, что недавно рассказывал Генну и Андуину. Внимательно выслушав его, Роджерс сказала:

– Если удастся найти способ использовать это… мы сможем сокрушить Орду.

– Страшно подумать, что будет, попади такое в руки Сильваны, – без околичностей заявил Генн.

«Ну неужели нам обязательно сводить все к кровопролитию?» – с раздражением подумал Андуин.

– Я, – заговорил он вслух, отвечая на первый вопрос Роджерс, – отдал главе разведслужбы мастеру Шоу распоряжение добыть побольше этого вещества и изучить его. Чем создавать более эффективные методы убийства… полагаю, мы сможем распорядиться им много лучше.

– Сильвана так не подумала бы, а потому и мы не должны.

Блеснув голубыми глазами, Андуин устремил взгляд на Седогрива.

– По-моему, подумав именно так, мы окажемся лучше нее.

Генн раскрыл было рот, чтобы возразить, но Андуин вскинул ладонь, призывая его к молчанию.

– Но я ни за что не оставлю Альянс беззащитным, – продолжал он. – Имея достаточно информации, мы сможем направить усилия на решение нескольких задач.

Расправив плечи, он оглядел карту Азерота, простершуюся перед ним на столе. Теперь этот мир стал для него особенно дорог. Скользнув по карте, взгляд короля остановился на землях ближайших союзников Штормграда, дворфов, и их столице – Стальгорне.

– В одиночку люди не устояли бы против Легиона, – напомнил Андуин собравшимся. – С нами шли в бой дренеи и пандарены, примкнувшие к Альянсу. С нами шел в бой и твой народ, Генн – воргены и беженцы-люди. Встав против страшного врага плечом к плечу с отцом, а затем со мной, они вполне заслужили место в Альянсе. С нами шли в бой и дворфы с гномами.

– Шли, хоть и не совсем «плечом к плечу», – заметил Генн.

По-видимому, от более мягких чувств грубоватому королю Гилнеаса становилось как-то неуютно. Упрямство и ярость шли ему гораздо лучше благодарности и доброты. Вот и Вариан многие годы был таким же…

– Может, и так, – с легкой улыбкой сказал Андуин.

Шутка была из тех, над которыми сами дворфы хохотали бы во всю глотку. Андуину тут же представилось, как их бывший король, Магни Бронзобород, отвечает чем-нибудь вроде:

– Не боись, парень: надо будет – укоротим тебя малость.

– Однако они всегда держали нашу сторону – твердо и непоколебимо, как скала.

На миг Андуина с головой накрыла теплая волна симпатии к этому сильному, несговорчивому народу – к тем, кто наставил его на путь жречества и обучал основам воинского мастерства.

– А это вещество нужно доставить в Лигу исследователей. Возможно, они сумеют увидеть в нем что-либо упущенное нами. К тому же, они рассеяны по всему миру. Множество лишних глаз и ушей для тебя, Шоу.

Шоу согласно кивнул.

– Еще нам могут помочь ночные эльфы, – продолжал Андуин. – Возможно, столь древней расе, как они, доводилось сталкиваться с чем-то подобным в прошлом. Они тоже потеряли в этой войне многих и многих, и, полагаю, будут рады предложению взаимной помощи и поддержки. А также дренеи… – Андуин коснулся плеча своего старого друга Велена. – Вы потеряли в этой войне столько, что нам и не оценить. И, как ты сказал, этот… материал наводит на мысли о наару. Возможно, между ними имеется некая связь.

На наш зов пришли все. Теперь же их ветеранам пришлось вернуться к полям, слишком долго не знавшим заботы, и к угрожающе иссякшим амбарам. Мы помним, что случилось после битвы за Нордскол. Когда ресурсы истощены, любая искра недовольства может разжечь пожар войны – даже меж расами, еще вчера бившимися заодно. Так давайте же позаботимся о том, чтоб ни один из наших союзников не пожалел об оказанной Штормграду помощи.

Собравшиеся обменялись взглядами и согласно кивнули.

– Я собираюсь посетить земли наших верных друзей, – сообщил Андуин. – Лично поблагодарить их за принесенные жертвы, предложить посильную помощь в скорейшем восстановлении экономики и заручиться их помощью.

Он заранее ждал от Седогрива возражений, и старик его не разочаровал.

– Твой народ – здесь, в Штормграде, – без всякой надобности напомнил Генн королю. – И ты нужен народу здесь. По крайней мере, Гилнеас в твоем королевском визите уж точно не нуждается.

Да, так оно и было. И сейчас, и в прошлом. Когда-то, по приказанию самого Седогрива, Гилнеас прервал все контакты с землями, лежавшими за пределами его массивных каменных стен. Королевство Седогрива не пришло на помощь тем, кто нуждался в ней, что породило общий гнев и неприязнь к гилнеасцам – по крайней мере, поначалу, когда они были вынуждены прекратить свое добровольное заточение. Но ныне от некогда великого королевства не осталось ничего, кроме руин, теней и скорби.

– Помнится, ты был зол на меня и в тот раз, когда я отправился на Расколотые острова, чтобы взглянуть на место гибели отца, – мягко ответил Андуин.

– Конечно! А как же? – парировал Седогрив. – Ты ведь оставил Штормград, никому ничего не сказав. И даже не назначив преемника. Которого, кстати, не назначил и до сих пор. Что бы случилось, если бы ты погиб?

– Ведь не погиб же, – возразил Андуин. – И мой отъезд вполне оправдался. Генн, – несколько мягче продолжал он, – тогда ты говорил, что мне нет надобности видеть это место. Однако надобность была. Для меня место геройской гибели отца стало священной землей. Там я нашел Шаламейн – точнее, там Шаламейн нашел меня. Там я…

Тут Андуин осекся. Рассказывать о пережитом кому бы то ни было – даже Велену, пророку, который, несомненно, понял бы все – он был еще не готов.

– Там я действительно принял на себя бремя царствования, – откашлявшись, продолжал он. – Там я обрел способность привести Альянс к нелегкой победе. Да, я нужен народу Штормграда. Но жителям Стальгорна и Дарнаса я нужен не меньше. Сейчас мы воспользуемся миром, чтоб заложить фундамент единства и процветания, и, может быть, благодаря этому войны когда-нибудь останутся только в учебниках истории.

Да, цель эта была благородной, но, скорее всего, недостижимой. Очевидно, большинство собравшихся у стола именно так и полагали. Однако Андуин был полон решимости попробовать.

«Старушка Эмма»… Так называли ее почти все штормградцы. Эмма не возражала: в конце концов, она и вправду была немолода, а в этом прозвище обыкновенно чувствовалось дружелюбие. Однако имелось у нее и настоящее имя – Фелстоун, и прошлое, как и у всех остальных. Когда-то и она любила и была любима, а если начала порой забываться, задумавшись о прошлом, так что ж с того? Ведь в прошлом осталась вся ее жизнь.

Во-первых – муж, Джем, погибший в Первой Войне. Но в войнах гибнут многие, не так ли? Их помнят и чтят, в их честь устраивают церемонии и говорят речи наподобие той, что недавно сказал этот милый мальчик-король.

Андуин Ринн был так похож на ее собственных славных мальчишек… Трое их было: малыш Джем, названный в честь отца, Джек, названный в честь дядюшки Джона, и Джейк. Все они тоже погибли на войне, как и сестра Эммы, Дженис. Вот только та война была, пожалуй, похуже нынешней, только что завершенной. Ведь сыновья-то погибли в войне, затеянной Артасом Менетилом против живых. Они были воинами Лордерона, стражами самого короля Теренаса, и пали вместе с королем и его королевством.

Но им никто не отдавал почестей, не славил их имен и не считал их героями. Они были превращены в бездумных чудовищ – в нежить. И пребывали в этом жутком состоянии до сих пор, либо были мертвы, либо пополнили ряды Отрекшихся под властью Королевы Банши.

Одним словом, какая бы участь ни постигла ее славных сыновей, для Эммы они были потеряны, а в мире живых поминали этакие ужасы разве что шепотом.

Поудобнее перехватив дужку ведра, Эмма сосредоточилась на деле – ей нужно было натаскать воды из колодца. Воспоминания о Джеме, Джеке и Джейке никогда не доводили до добра. Такие будили мысли и чувства, что…

Еще крепче стиснув дужку ведра, Эмма двинулась к колодцу. «Заботься о нуждах живых, – велела она себе. – Живых. А не мертвых».

Не говоря уж о нежити…

Глава пятая Штормград

– Я слышал, сегодня Ваше Величество проявили исключительное красноречие.

Андуин устало улыбнулся старому слуге. Он вполне мог бы приготовиться ко сну и сам, но Уилл Бентон заботился о нем с самого детства и был бы глубоко обижен, откажись Андуин от его услуг.

– У принцев и королей так много забот, – сказал он однажды, когда Андуин впервые попробовал облегчить его службу. – К чему им вдобавок самим подрезать фитили свечей или аккуратно развешивать одежду?

Уилл был высок и грузен, однако Андуин замечал, что в последнее время старый слуга похудел. За его мягкими и даже бесстрастными манерами крылась непоколебимая воля и беззаветная преданность дому Риннов. «Так много перемен, и чаще всего не к лучшему, – подумал Андуин, – но, по крайней мере, Уилл остается прежним».

– Если я и в самом деле был красноречив, – ответил король, – то только потому, что с нуждающимися в утешении моими устами говорил сам Свет.

– Ваше Величество недооценивает себя. Словом вы владеете с детства.

Сняв с Андуина пояс, Уилл благоговейно повесил Страхолом на крюк над королевской кроватью. Этот крюк старый слуга вбил в стену сам – там, куда Андуин мог дотянуться в любую минуту.

– На всякий случай, – сказал он.

В тот день принц Андуин на это только вздохнул, покоряясь судьбе, но теперь молчаливая забота Уилла – не просто слуги, но давнего друга – приятно согревала сердце.

– Ты слишком добр ко мне, – сказал Андуин.

– Ох, сир, – вздохнул Уилл, – вы ведь прекрасно знаете: за мной такого никогда не водилось.

Воспрянув духом, Андуин сжал губы, чтобы сдержать улыбку. Ну, как же тут не поддразнить старого слугу?

– Думаю, ты будешь рад слышать, что вскоре мы снова отправимся в Стальгорн, – сказал он. – Или нет?

– Отчего же нет, Ваше Величество? Жар и грохот огромной кузни, не останавливающейся ни на минуту – что может быть лучше для хорошего отдыха? К тому же, в Стальгорне никогда не случается ничего дурного. Уж там-то никто не превращается в алмазную статую, никого не заваливает обломками, никого не берут в заложники. Оттуда никому не приходится бежать ради спасения жизни, – едва ли не с сарказмом отвечал старый слуга.

Незадолго до того, как Катаклизм навсегда изменил лик Азерота, Уиллу уже доводилось сопровождать Андуина в Стальгорн. Во время этого богатого событиями путешествия и произошло все, только что перечисленное слугой, причем в двух случаях – с самим Андуином.

Сказанные в шутку – настолько, насколько Уилл вообще был способен шутить, – эти слова вновь опечалили юного короля. Правда, на этот раз печаль была иной, а причина ее – много старше, но, даже приглушенная временем, боль давала о себе знать до сих пор. Повесив на место мантию, Уилл оглянулся на умолкшего короля.

– Прошу простить меня, Ваше Величество, – глухим от раскаянья голосом сказал он. – Я не хотел напоминать вам об этом горе.

– О Каз Модане, – проговорил Андуин.

Случившееся в Дун Мороге землетрясение, отголоски коего докатились до самого Стальгорна, послужило первым указанием на то, что несчастному миру грозят серьезные беды. На помощь спасателям в Дун Морог отправился и Андуин. В те дни он еще не встал на путь жречества, однако умел перевязывать раны и отчаянно хотел помочь. Во время череды подземных толчков погибла Эйрин Крепкорук, юная дворфийская девушка, назначенная ему в наставницы.

Впервые в жизни Андуину довелось видеть смерть сверстника. К тому же, если быть до конца откровенным, ясноглазая, бойкая воительница внушала ему нечто большее, чем просто дружеские чувства…

– Все в порядке, – заверил он Уилла. – Теперь там гораздо лучше. Магни пробудился от своего… э-э… единения с землей, со мной все прекрасно, а Три Молота работают заодно, как хорошо смазанный гномий механизм.

Магни Бронзобород, в то время – король Стальгорна, принял участие в ритуале, который должен был «сделать его единым целым с землей». Все полагали, ритуал поможет понять, что причиняет страдания миру, но, как оказалось, его название следовало понимать отнюдь не метафорически. Магни превратился в алмазную статую. Осажденный город охватила глубокая скорбь. Хвала Свету, вскоре выяснилось, что Магни не погиб… но сильно изменился. Недавно Андуину сообщили, что теперь бывший король способен говорить с самой Азерот и от ее лица, а где и как его искать, неизвестно: он странствует по свету и в случае надобности объявляется сам.

Удастся ли когда-нибудь увидеть Магни снова? Хотелось бы надеяться…

– Неважно, сир, – сказал Уилл. – Конечно же, я поеду с вами.

Еще бы он не поехал! Насколько Андуину было известно, своей семьи у верного слуги не имелось, а роду Риннов он служил почти всю жизнь. Заботы Уилла Андуину не требовались: он вполне мог бы сам вешать на место одежду и снимать сапоги, но с возрастом Уилл утрачивал силы, а Андуин знал, что старому слуге хочется чувствовать себя нужным. Уиллом король дорожил не за то, что он делал, но за то, кем он был.

– Я буду рад твоей компании, – ничуть не кривя душой, сказал Андуин. – Но на сегодня у нас все. Спокойной ночи, Уилл.

– Спокойной ночи, Ваше Величество, – с поклоном ответил старик.

Андуин проводил Уилла взглядом, с любовью улыбнулся ему вслед, а когда дверь тихонько затворилась, вновь повернулся к туалетному столику. Там, рядом с двумя вещами, значившими для Андуина очень и очень многое, лежал янтарно-желтый камешек, завернутый в носовой платок. Одной из двух других вещей была резная шкатулочка с обручальным и венчальным кольцами королевы Тиффин, другой же – компас, когда-то подаренный Андуином отцу.

На миг взгляд короля задержался на белой ткани платка, однако рука потянулась к компасу – тому самому, отысканному и возвращенному Андуину одним искателем приключений, который немало помог безутешному юному королю сделать первый шаг к утолению печали.

Открыв потертый компас, он взглянул на портрет мальчика внутри. Детские пухлые щеки, нежное лицо… После всего, увиденного и пережитого в последние несколько месяцев, даже не верилось, что он, Андуин, вправду когда-то был таким маленьким, каким изобразил его художник.

Компас. Прибор, указующий верный путь.

Внутренний компас – безошибочно верный, надежный, неодолимый – провел Андуина сквозь битвы с Пылающим Легионом. Следующий шаг на его пути тоже был предельно ясен. Теперь ему предстояло встретиться с союзниками, помочь им в оказании помощи их народам, продемонстрировать, сколь высоко он ценит их дружбу. Попросить их помочь изучить этот необычный минерал и уберечь его от злых рук. А после…

Прикрыв глаза, Андуин зашептал молитву:

– О, Свет, ты ниспослал мне прекрасных советников и верных слуг, до сих пор помогавших мне править, как подобает. Я верю: в нужное время ты подскажешь и следующий шаг. Я всегда стремился только к миру, и вот какой-никакой мир настал. А этот материал… он может помочь укрепить мир, да так, как нам пока что даже не вообразить. Не оставь же меня на полдороги, помоги править, как подобает, и дальше.

Осторожно отложив компас, Андуин задул одинокую свечу, оставленную Уиллом на тумбочке у кровати, и уснул – крепко, без сновидений.

Наутро Андуин снова созвал советников на менее официальную встречу в приемной возле его личных покоев. Сколько же вечеров провел он здесь, за ужином наедине с отцом! До сих пор с трудом верилось, что теперь эта приемная принадлежит ему.

– Я едва не забыл, что мы на пороге лета, – сказал Седогрив, потянувшись за спелым, ароматным персиком.

Кроме персиков, к завтраку подали булочки с янтарными желудями, стромгардский сыр, яйца, приправленные зеленью, ветчину, бекон, свежие солнцеплоды и выпечку, а также молоко, кофе, чай и соки на любой вкус.

Воргены Седогрива могли добывать пропитание охотой, как ни один другой народ Альянса, и прокормиться тем, что не годилось в пищу больше никому. Во многих отношениях воргены были сильнее всех прочих и лучше всего годились для войны, ведь старая поговорка, гласившая, что «армия марширует, пока полон желудок» абсолютно верна. Однако вкуса к первым летним фруктам король Гилнеаса не утратил, даже сделавшись воргеном.

По-видимому, почти все собравшиеся выспались не хуже юного короля. «Возможно, таков эффект камня?» – подумал Андуин.

После недолгого обмена любезностями и похвалами в адрес угощения король направил беседу в деловое русло.

– Генн, – заговорил он, накладывая себе вторую порцию яиц, – я бы хотел попросить тебя присмотреть за королевством в мое отсутствие. Ты знаешь, что значит править, и я не думаю, что кто-либо способен справиться с этим делом лучше тебя. И не тревожься, – с улыбкой добавил он. – Обещаю: на этот раз до отъезда оформим все официально.

Генн медленно отложил вилку.

– Это большая честь для меня, Ваше Величество, – ответил он. – Я послужу Штормграду так же, как служил двум его королям. Но я уже стар. На случай беды с тобой неплохо бы подыскать преемника помоложе.

Андуин мысленно вздохнул. Тема наследования престола поднималась уже далеко не в первый раз. Пока что он, как и прежде, предпочел ее игнорировать, но ничуть не сомневался: до отъезда в Стальгорн Седогрив вновь заведет этот разговор еще хотя бы раз – невзирая даже на то, что Андуин высказался на сей счет предельно ясно. Он не собирался жениться на той, кого не любит.

– Рад, что ты согласен, – сказал он, словно бы не заметив второго вопроса и поспешив обратиться к Велену, прежде чем Генн успеет продолжить разговор о наследниках. – Пророк, надеюсь, ты отправишься со мной и в Стальгорн, и за море? Я не забыл о дренеях, что до сих пор стерегут «Экзодар», и очень хотел бы увидеться с ними и поблагодарить их.

Белобородый дреней был заметно растроган.

– Для меня честь сопровождать тебя, король, – склонив голову, сказал он. – Твой визит будет многое значить для моего народа.

– Он многое значит и для меня самого, – отвечал Андуин, намазывая масло на тост.

«Масло, – подумал он. – Ведь я всю жизнь принимал его, как должное, в то время как у многих не было ни куска хлеба…»

– Что может Штормград предложить дренеям, дабы показать, сколь высоко мы ценим их помощь в войне против общего врага?

– Уже одно то, что ты спрашиваешь об этом после всего, что претерпел сам, несомненно, согреет их сердца.

Юный король отложил нож и повернулся к старому другу.

– Ты знаешь о терпении гораздо больше любого из нас, – тихо сказал он. – И о страдании, и об утратах.

Лиам Седогрив был не единственным сыном, погибшим на глазах любящего отца. Но, как ни горька была подобная утрата, народ Велена пострадал куда сильнее. Их любимая родина, Аргус, не только была захвачена разложившимися эредарами, но целые эпохи терпела немыслимые муки от рук падшего титана Саргераса. Сама душа их измученного мира обратилась против всех и каждого – даже против тех, кто нес ей свободу и желал только добра. До сих пор не в силах спокойно вспоминать об этом, Андуин молил Свет уберечь свой собственный мир, свой прекрасный Азерот, родину множества чудесных и разнообразных форм жизни, от подобной судьбы.

Лицо Велена обмякло, затуманилось печалью, которой не утолить вовеки, но в его голосе прозвучала искренняя сердечная теплота.

– Именно многие знания о тьме Вселенной и обращают нас к добру, свету и истине. Повторю вновь: одно твое появление в лиловых залах нашего города принесет нам утешение, какого тебе сейчас и не вообразить.

«Что ж, спорить с дренеем ни к чему», – с улыбкой подумал Андуин.

– Как пожелаешь, старый друг. Но все же попрошу тебя подумать, не можем ли мы прихватить с собой и чего-либо более осязаемого.

Лицо древнего существа озарилось вечно юной улыбкой.

– Посмотрим, что мне удастся придумать.

– Хорошо. Но самое срочное: что взять с собой в Стальгорн? Ведь это первый из городов, которые я собираюсь посетить. Какому подарку дворфы могут быть рады больше всего?

На миг за столом задумчиво наморщили лбы… но тут же все до единого, не исключая и великого пророка Велена, громко расхохотались.

Глава шестая Танарис

Выйдя из ветхой хижины в ленивую, идущую на убыль предвечернюю жару, Гриззек Пеногон улыбнулся знакомому шуму морского прибоя и шелесту пальм, покрутил длинным носом, раздул ноздри, расправил узкую грудь и глубоко вдохнул соленый воздух.

– Еще один прекрасный денек – и весь мой!

С этими словами он не спеша потянулся, хрустнул шеей и пальцами, загоготал от радостного предвкушения и с разбегу нырнул в волны.

Когда-то он был простым, самым обычным гоблином. Как все остальные, жил в тесных, не слишком гигиеничных трущобах да бараках, обделывая всякие сомнительные делишки для всяких еще более сомнительных типов. Да, для Кезана и такое было неплохо, но когда этот остров… ну, скажем так, взорвался, что островам, как правило, несвойственно, и беженцы из Картеля Трюмных Вод устремились в Азшару, все изменилось.

Прежде всего, Азшара ему не понравилась. Для его летнего духа она оказалась слишком осенней: сплошь красной, рыжей да бурой. А ему нравилось синее небо, синее море, ярко-желтый песок и мерное, покойное колыхание пышных зеленых пальм. А уж потом, когда по местным землям, придавая им вид вовсе непотребный, двинулись крошшеры, он невзлюбил Азшару пуще прежнего. Пустая трата времени и денег (что, в сущности, одно и то же) на превращение части Азшары в символ Орды показалась Гриззеку подлейшим подхалимством, какое он когда-либо видел – а повидал он немало.

А взять хоть другие расы Орды? Они же абсолютно ничего не смыслили в менталитете гоблинов! От одного вида «дохляков», как Гриззек про себя называл Отрекшихся, мурашки бежали по коже, а радовала их, судя по всему, только возня с ядами. Орки считали себя лучше всех остальных – ну как же, «Истинная Орда» и прочий дешевый вздор. Таурены были влюблены в землю настолько, что любая разумная личность рядом с ними чувствовала себя неуютно. Тролли со своими лоа нагоняли такой жути, что гляди в штаны не навали. А пандарены просто держались как-то уж слишком… любезно. Встречал он одного-двух из эльфов крови, с которыми вполне можно было выпить пивка, но раса в целом – сплошь красавцы, любят красоту, а гоблины и вся их культура от красоты, определенно, далеки.

Но самым худшим в присоединении к Орде было кое-что другое, а именно – Джастор Галливикс, благодаря сему союзу превратившийся из простого гнусного и скользкого торгового принца в могущественного гнусного и скользкого лидера, ни много ни мало, целой фракции Орды. И вот в один прекрасный день Гриззек внезапно, будто какой-то выключатель в голове щелкнул, понял: с него довольно.

Тогда собрал он все свое имущество – и все лабораторные причиндалы, и книги, куда годами скрупулезно заносил результаты экспериментов, и небольшой склад, набитый всяческими припасами – и перебрался сюда, на пустынный берег Танариса.

Работая в одиночку под палящим солнцем, вскоре придавшим его бледной зеленовато-желтой коже густой, насыщенный травянисто-зеленый оттенок, он выстроил себе маленькое скромное жилище и не такую уж маленькую, не очень-то скромную лабораторию. Солнце и одиночество действовали на Гриззека самым благотворным образом. Проснувшись на исходе дня, он купался в море, завтракал, а прохладные вечерние и ночные часы посвящал работе. С годами его владения обросли затейливой системой обороны из роботов, сирен, свистков и прочих охранных устройств.

Самым любимым из этих охранных устройств был робот-попугай, без затей названный Пернатым, служивший Гриззеку чем-то вроде компаньона. Несколько раз в день Пернатый вылетал на разведку, высматривая механическими глазами, не появилось ли поблизости чего-либо необычного, а в случае беды немедля предупреждал Гриззека. Ну, а дальше… в зависимости от природы незваных гостей, их либо неприветливо заворачивали восвояси, либо встречали выстрелом из гоблинского драконьего ружья второй модели, которое Гриззек всегда держал наготове.

Одним словом, жизнь была прекрасна, и Гриззек за это время сделал множество прекрасных вещей. Ну, может, «прекрасных» – слово не слишком-то подходящее: его вещицы предназначались для того, чтоб впечатляюще разносить вдребезги что потребуется, или освобождать его от забот о приготовлении еды, о стирке… да от любых забот, кроме изобретения новых механизмов и взрывных устройств.

Внезапное появление Пернатого во время спокойного морского купания брюхом кверху могло означать только одно: вполне возможно, вся эта прекрасная жизнь вот-вот пойдет прахом.

– Тревога! Проникновение с западного входа! – громко проскрежетал попугай.

Выслушивая доклад Пернатого, Гриззек недовольно поморщился, но, когда дело дошло до одного-единственного имени, вздрогнул, разом открыл глаза, затейливо выругался и поплыл к берегу.

Спустя недолгое время мокрый и облаченный лишь в полотенце Гриззек остановился у главных ворот.

– Торговый принц, – сказал он. – А я думал, у нас уговор. Ты оставляешь себе все мои изобретения, а я ухожу из картеля со всем необходимым, плюс со спокойной душой.

Торговый принц Джастор Галливикс – по обыкновению пышно и безвкусно разодетый, с выпирающим на целых два шага вперед брюхом – только улыбнулся. Он прихватил с собой десяток костоломов, включая и своего главного головореза, мускулистого здоровяка Друза.

– Привет, Друз, – добавил Гриззек.

– Йо, Гриззек, – откликнулся тот.

– Так-то ты встречаешь старого друга? – загремел Галливикс.

На это Гриззек ответил лишь равнодушным взглядом.

– Традиции гоблинского этикета требуют пригласить торгового принца в дом!

– На самом деле, нет, – отрезал Гриззек. – Ничего подобного они не требуют, и на этикет мне всю жизнь было плевать.

Друз, прислонившись к воротам, чистил ножом ногти. Получить рану ножом, измазанным тем, что может оказаться у Друза под ногтями… об этом страшно было и подумать.

Улыбка Галливикса даже не дрогнула.

– Дюжина очень сильных гоблинов – многие, кстати, держат тебя на прицеле – уж точно требует пригласить торгового принца в дом.

Гриззек поник головой и тяжело вздохнул.

– Окей, окей. О чем разговор? – спросил он, не утруждая язык титулом главы фракции.

– Ну, а как ты думаешь?

– О творческом самовыражении, обмене идеями и крепком сне по ночам? – предположил Гриззек.

– Конечно, нет! Разговор о бизнесе. О, скажем так, золотых перспективах, – ответил Галливикс, приподняв трость.

Гриззек машинально взглянул на шар набалдашника. Сколько же раз он видел его, этот ярко-красный…

Тут он озадаченно моргнул.

– Он золотой, – сказал он.

– Да, не из золота, но золотой.

– Это что, вроде как каламбур?

Улыбка Галливикса слегка потускнела, а Гриззек втайне обрадовался тому, что смог уязвить торгового принца хоть чем-нибудь.

– Да, – подтвердил Галливикс. – Это каламбур.

– Помнится, раньше он был красным.

Галливикс сдвинул брови и раздраженно встряхнул подбородками.

– Да. Был. Украшение прежнее, цвет другой. Ну же, Гриззи, хоть это-то должно тебя заинтриговать?!

Будь проклят этот гоблин! Гриззек и вправду был заинтригован. Любопытство, как всегда, взяло верх. Вдобавок, и припасы не помешало бы пополнить…

«Ох, пожалею я об этом», – подумал он, открывая ворота, чтобы впустить Галливикса.

– Только ты, – сказал он ему, когда Друз сделал шаг за хозяином. – Кресло у меня всего одно.

– Окей, я постою, – откликнулся Друз.

Крохотная кухня едва могла вместить трех гоблинов, и кресло внутри, действительно, имелось только одно. Пока Галливикс с огромным трудом втискивался в него, Гриззек надел штаны и льняную рубашку и принялся выслушивать рассказ о шахтерах, далеко углубившихся в недра Кезана, о найденной ими великолепной золотой жиле, которая тут же иссякла, и о том, как энергия этого вещества со временем сошла на нет, отчего оно из янтарно-желтого сделалось красным, как капля человеческой крови.

Вначале он не сводил глаз с торгового принца, но по мере того, как история становилась все более и более фантастичной, начал все чаще поглядывать на трость.

– И тут, – продолжал Галливикс, – появляется этот гигантский, титанический меч, воткнутый глубоко в Силитус. Земля идет трещинами, и – на тебе: великое множество жил этого вещества! Текут, будто сказочные медовые реки. Конечно, я – и только я – догадался, что это, и сразу же взялся за дело. В эту минуту целая куча наших парней занимается его добычей и приглядывает, чтобы оно не попало, к кому не следует.

– Знаешь, торговый принц, не верится мне, будто эта штука так уж чудесна, как ты думаешь.

С этими словами Гриззек бросил вопросительный взгляд на Друза. Как ни странно, с главой наемных головорезов Галливикса они всегда неплохо ладили. В ответ Друз только пожал широченными плечами.

Мерзкая улыбка Галливикса сделалась шире прежнего, в заплывших жиром глазках появился масляный блеск.

– Не всякому верь, запирай крепче дверь!

Гриззек заморгал.

– Что бы это значило?

– Просто к слову пришлось, да и звучит неплохо. Послушай, договоримся так: возьми трость, потрогай набалдашник и посмотри, что произойдет. И если не захочешь работать с этой штукой, так и скажи. За волосы тянуть не стану.

– Я лыс.

– Фигура речи.

– Окей, но как насчет еще одного уговора? Если тебе нужна моя помощь, то я и только я решаю, что как делать и что куда применить.

Это торговому принцу явно пришлось не по душе. Улыбка Галливикса застыла, словно он случайно перешел дорогу разгневанному магу льда.

– Ну, знаешь… ты все же не единственный инженер на свете.

– Это точно. Однако ты не стал бы разыскивать меня после столь долгого времени, если бы не нуждался в моей помощи.

– Ох, Гриззек, – со вздохом сказал Галливикс, – ты слишком умен. Не доведет это до добра.

Гриззек молча скрестил руки на груди.

– Ладно, ладно, – с неохотой согласился правитель гоблинов. – Но учти: получишь только небольшой процент!

– Почасовую ставку и прочие льготы обговорим после того, как я приму решение.

Галливикс снова приподнял трость. Схватив ее, Гриззек сжал в кулаке набалдашник.

Внезапно все вокруг обрело необычайную резкость. Цвета сделались ярче, очертания – отчетливее. Теперь Гриззек мог различить всю гамму шума прибоя, едва ли не чувствовал, как воздух вибрирует от птичьих трелей.

А мысли…

Мысли понеслись вскачь, без оглядки, анализируя и высчитывая, какова процентная доля площади ладони, находящаяся в контакте с шаром, в какой мере контакту могут препятствовать мозоли или разом выступивший на коже пот, к чему это вещество можно применить…

Будто обжегшись Гриззек отдернул руку от набалдашника. Ощущения были просто великолепными. Даже чересчур.

– Ну и ну, – пробормотал он.

– Вот видишь?

Все тело инженера тряслось мелкой дрожью, сердце бешено билось в груди, пальцы дрожали. Он знал, что у него блестящий ум. Он знал, что он – гений. Потому-то Галливикс и разыскал его. И правильно сделал, потому что с этим веществом можно создавать такое…

– Э-э… Окей. Берусь. Проведу эксперименты, сконструирую несколько прототипов…

В глазах Галливикса мелькнула хищная радость.

– Я так и думал, что ты согласишься.

– На названных условиях, – твердо сказал Гриззек. – Полная самостоятельность.

Да, он не сумел сдержаться и уже выдал себя, но кое-что еще вполне можно было спасти. Поначалу он просто был слишком изумлен, но уж теперь-то пришел в себя и скроил самую равнодушную мину.

– Тебе до смерти хочется поработать с этим материалом, и ты сам прекрасно это знаешь.

Гриззек пожал плечами в попытке сымитировать полное равнодушие Друза.

– Уф, ладно, ладно, – пропыхтел Галливикс. – Но я приставлю к тебе своих ребят.

– Давай, приставляй, – отмахнулся Гриззек. Он знал, что далеко от этого вещества все равно не уйдет. – Но для начала я составлю список необходимого. И первым номером в нем будет значиться образец этого…

Он кивнул на набалдашник трости.

– Этого у тебя будет сколько угодно. При условии, что от тебя регулярно будут поступать сделанные с его помощью новинки.

– Конечно, конечно. И еще… – Ох, как Гриззеку не хотелось об этом говорить! – И еще одно. Для этой работы потребуется мой бывший партнер по исследованиям.

– Безусловно, безусловно! – Заполучив желаемое, Галливикс сделался необычайно щедр. – Назови только имя, доставим незамедлительно.

И Гриззек назвал ему имя.

Казалось, Галливикс вот-вот лопнет от ярости, но четверть часа спустя он сдался и уступил.

Со смесью облегчения и неохоты затворив за ним дверь хижины, Гриззек – на всякий случай – протер кресло, в котором сидел Галливикс, и плюхнулся в него сам.

Возможно, все это было лучшим решением в его жизни… а, может быть, самым худшим.

Пожалуй, скорее – последнее.

Глава седьмая Стальгорн

Исполнив все королевские обязанности, Андуин, согласно протоколу, прибыл к массивным воротам Стальгорна, а далее последовал долгий официальный ужин. Здесь следовало соблюдать осторожность. Дворфы любили поесть и выпить, а Андуин, хоть и превосходил их в величине, прекрасно знал: начав пить наравне даже с самым тщедушным из дворфов, он вскоре окажется под столом.

Мойра Тауриссан, дочь Магни Бронзоборода, а в браке – правительница клана Черного Железа, была одной из Трех Молотов, управлявших Стальгорном. Любимому большинством дворфов пиву она предпочитала вино и позаботилась о том, чтобы приехавшему с визитом королю подали лучшее из стальгорнских красных. За ужином ели тушеную кабанину и жаренные в меду овощи, макая в подливку свежий черный хлеб, а на десерт на столе появилась целая гора пирожных.

Андуину хотелось встретиться с Тремя Молотами сразу же после ужина, но ему ответили, что переваривание такого обильного угощения требует времени. Если только речь не идет о жизни и смерти, вначале полагалось выкурить трубку, выпить бренди или отдать должное новой порции десерта.

Оценив реакцию Андуина на все три варианта, Мойра предложила для пищеварения часок прогуляться в окрестностях Стальгорна, и Андуин с радостью согласился. Он пригласил присоединиться к ним и дренея, но Велен отказался.

– Уверен, вам многое нужно обсудить, – сказал он. – А я останусь здесь, побеседую с Мурадином и Фалстадом.

Мурадин, средний из трех братьев Бронзобородов, представлял в Совете Трех Молотов свой клан (младший из прославленных братьев, Бранн, основал Лигу исследователей и слишком любил странствовать, чтобы подолгу оставаться в Стальгорне). Фалстад Громовой Молот, третий из Молотов, глава славного клана Громового Молота, отсалютовал дренею пивной кружкой.

– Трубка, бренди или десерт? – сыронизировал Андуин.

– Пожалуй, десерт, – ответил Велен. – Как самое безобидное.

– Тогда моя доля в твоем распоряжении. Если я съем еще хоть кусочек, то, чего доброго, лопну.

– Если ты не против, к нам присоединится кое-кто еще, – сказала Мойра, когда оба поднялись из-за стола.

– Конечно, как тебе будет угодно.

Королева тихо сказала что-то одному из стражников. Тот кивнул, удалился и через несколько минут вернулся с маленьким дворфом. Кожа мальчика имела необычный, однако приятно теплый серый оттенок, его большие глаза были зелеными, без малейших намеков на красный огонек, свойственный дворфам Черного Железа, а волосы – белыми. Андуин сразу же понял, кто это такой – то был внук Магни Бронзоборода, сын Мойры и наследник престола принц Дагран.

– Я знаю, что мы уже встречались с вами, Ваше Величество, но встречи, боюсь, не помню, – учтиво, с легким местным акцентом сказал юный принц.

Сколько же ему лет? Шесть, семь? Андуину вспомнилось, как и его обучали правилам этикета и поведению, приличествующему сыну короля, когда он был еще младше, чем этот парнишка.

– Я был бы удивлен, если б вы помнили. Давайте считать, что это – наша первая встреча.

Склонившись вперед, Андуин торжественно подал мальчику руку, и тот с серьезным видом ответил на рукопожатие.

– Рад, что вы сочли возможным присоединиться к нашей прогулке. Итак… какое же место в Стальгорне вам нравится больше всего?

У мальчика загорелись глаза.

– Зал Исследователей!

– И мне тоже, – ответил Андуин, с радостью взглянув на Мойру. – Идемте!

Как только они доберутся до зала и налюбуются всем, что внутри, он попросит Мойру позвать Фалстада, Мурадина и Велена, а затем раскроет им вторую причину своего визита в Стальгорн.

Без спешки шествуя вперед в сопровождении человеческих и дворфских стражей, державшихся на почтительном отдалении, однако в любой момент готовых прийти на помощь, Андуин предавался ностальгическим воспоминаниям. По пути мимо Великой Кузни, в честь которой древний город получил свое имя, его обдало упругой волной жара. Отчетливый запах раскаленного металла перенес короля на несколько лет назад, во времена прошлого визита.

– Как давно я здесь не был, – сказал он Мойре.

– Да, это так, – ответила та, не сводя зеленых глаз с сына. – Годы летят быстрее, чем мы думаем.

– Как хорошо, что Три Молота приехали в Штормград почтить отца, – сказал Андуин, взглянув на мальчика (тот явно изо всех сил сдерживался, чтоб не помчаться к Залу Исследователей бегом, оставив мать и короля людей позади). – Особенно после его попытки убить тебя, когда я был здесь в последний раз.

– Ох, – хмыкнула Мойра, – ты же знаешь: это мы с ним простили друг другу давным-давно. А к тому времени, как он погиб, прониклись друг к другу глубоким уважением. Твой отец был зол на меня, за то, что я держала тебя здесь. Волновался за тебя… Вот Дагран растет и, как это ни странно, становится для меня дороже день ото дня. И если бы Вариан Ринн похитил моего малыша… – на лице Мойры мелькнула гримаса ярости, – …я бы разорвала его голыми руками, как бы он ни был огромен.

– Верю, – совершенно искренне сказал Андуин. – Дворфы – превосходные воины, это уж наверняка.

– Он гордился тобой, – тихо сказала Мойра. – Гордился, хоть и не понимал. Не думай, король, будто он полюбил тебя только в последние годы.

– Да, я это знаю. И, пожалуйста, зови меня просто Андуином. Здесь для меня дружба привычнее формальностей. Помнится, когда я приехал в Стальгорн впервые, твой отец попросил называть его дядей Магни, а Эйрин звала меня Маленьким Львом.

– Эйрин?

– Первая из женщин, принятая в стражу твоего отца. Тебе бы она понравилась. Она пыталась учить меня биться мечом и щитом, пока не погибла в Караносе.

– О-о, – задумчиво протянула Мойра, вглядываясь в его лицо. – Первая из погибших друзей… Прости.

Однако печаль тут же исчезла с ее лица.

– Но, насколько я слышала, ее уроки не прошли даром. Конечно, до отца тебе далеко, но тут стыдиться нечего, ведь теперь ты владеешь мечом гораздо лучше прежнего.

– Да, – криво улыбнулся Андуин. – То-то, наверное, все удивились.

– Ну, разве что самую малость.

Андуин хмыкнул.

– Но до отца мне действительно далеко. Таким, как он, мне не стать никогда. И никому другому – тоже.

«Я не смогу стать таким же героем, как ты, – сказал он в тот день, встав на колени там, где погиб отец. – И таким же, как ты, королем».

Решившись довериться Мойре, он повернулся к ней.

– Но вот что я тебе скажу. До встречи с Эйрин я терпеть не мог упражнений с тяжелым оружием. Избегал их, как только мог, каких только причин ни придумывал! Но после ее гибели начал тренироваться всерьез, не увиливая. Очень захотел стать если и не превосходным, то хотя бы хорошим бойцом. Свет благословил меня другими талантами. Я верю, что он придет мне на помощь, даже если в моих руках вовсе не будет оружия. Но Эйрин обещала воспитать во мне «дворфский характер», и так и сделала.

Услышав это, Мойра от души расхохоталась.

– В жизни не слышала лучшего выражения! «Дворфский характер», а? Ну что ж, Андуин Ринн, ты – превосходный представитель человеческой расы. Я горда тем, что к твоему возмужанию приложил руку и мой народ.

– Благодарю! Столь крепкая дружба с дворфами – со всеми дворфами – это большая честь… – Тут Андуин слегка осекся. – Ведь все дворфы теперь заодно и прекрасно ладят друг с другом, не так ли?

– Мы – дворфы, – пожав плечами, ответила Мойра. – Бывает, повздорим. Бывает, вслед за словами в воздух летят пивные кружки. Однако последнее случается заметно реже, если кружки полны. Мы очень благодарны за твой дар.

– Я решил, что он может вам пригодиться.

Несколькими часами раньше, в момент официального прибытия Андуина в Стальгорн, его встречали у ворот Три Молота и почетный караул. Первый его визит в качестве правящего короля дворфы восприняли с радостью, и Андуин знал, что ему рады искренне. Но когда следом за ним в город въехали десять фургонов с подарком Штормграда и с первого из них сдернули защитное покрывало, все вокруг зазвенело от грома аплодисментов и криков «ура».

Конечно же, подарком был ячмень – ключевой ингредиент, быть может, самого популярного на свете стальгорнского товара.

– Считай это посильным вкладом Штормграда в дело сохранения мира и дружбы в Стальгорне, – сказал Андуин.

– Как только покончишь с путешествиями, возвращайся скорее, и мы поднимем за тебя тост из первой партии, – пообещала Мойра. – Я слышала, наши пивовары собираются назвать этот эль «Андуиновым Янтарным».

Андуин расхохотался во весь голос, а вслед за ним засмеялась и Мойра.

– Я и не припомню, когда смеялся так в последний раз, – признался он. – Это же просто… замечательно!

– Уж это точно. Возвращаясь к вопросу, с которого мы перешли на крайне важную тему пива: да, Молоты сумели объединить всех.

– А… как твой отец?

– Отец… Ну что ж, теперь он – алмазный король, и только Свету известно, где странствует день ото дня… Хочешь посмотреть, где он стоял до пробуждения?

– Да, я был бы рад.

Дагран замедлил шаг. Впереди, в проемах арок Зала Исследователей, виднелись знакомые очертания крылатого скелета. Жадно, с нетерпением взглянув в его сторону, мальчик сказал:

– Только обещайте, что мы вернемся к птерадону!

Единения с землей Магни достиг в Старом Стальгорне, в глубоком подземелье под Высоким Троном. Казалось, спускаясь вниз, Андуин чувствует, как давит на плечи, как нарастает многотонная тяжесть земли и камня над головой. Дворфы, конечно же, шли в глубину, не испытывая ни малейшей тревоги.

Андуин знал, что возвышение, где Магни превратился в алмаз, окажется пустым. Прекрасно знал. И все же, увидев его своими глазами, был потрясен до глубины души.

Он был здесь в тот день, когда король Магни Бронзобород исполнил древний ритуал единения с землей, и теперь замер перед возвышением, не в силах вымолвить ни слова. Опередив мать и соседнего правителя, Дагран ловко проскользнул между обломками прозрачного голубоватого кристалла, некогда заключавшего в себе алмазного короля, и поднялся наверх. Здесь он прошел прямо к свитку, надежно защищенному стеклом, и начал читать вслух. Спина Андуина покрылась мурашками: звонкий дискант внука Магни вновь выговаривал те же слова, что когда-то на этом же самом месте читал советник Белграм:

– Знайте же, как и зачем вновь стать единым с горой! Зрите: мы – земельники, из земли вышедшие, и душа ее – наша душа, и боль ее – наша боль, и пульс ее бьется в наших сердцах. Мы поем ее песнь и скорбим о ее красоте, ибо кто не желал бы вернуться домой, туда, где рожден? Вот и ответ «зачем», о дети земли!

Дагран отвел взгляд от свитка.

– Дальше продолжать?

– Нет, милый, – ответила Мойра.

Андуин наклонился и поднял один из осколков.

– Как страшно было это видеть, – тихо сказал он, повертев осколок алмаза в руках. – Все произошло так быстро и бесповоротно. Я думал, он погиб.

– Ничего удивительного, – откликнулась Мойра. – Так думали даже мы, дворфы.

– Должно быть, его пробуждение вызвало невероятное потрясение.

– Эта фраза, – сказала Мойра, – не отражает истины даже приблизительно. Могу сказать одно: хорошо, что сердца дворфов почти так же крепки, как камень.

– Я так рад… Не только за себя и нашу с ним дружбу, но и за тебя. Было время, я тоже думал, что нам с отцом никогда не стать настоящей семьей, однако – стали ведь.

Мойра ненадолго умолкла. Ее смышленый, начитанный сын увлекся еще одним старинным томом; взгляд его легко скользил по древним строкам. Заговорив, Мойра понизила голос:

– Я хочу этого не столько для себя, сколько ради сына, – сказала она. – Нам многое нужно исправить, Андуин. Многое перекроить по-новому. Но он сказал, что хочет попробовать.

– А ты? – тихо, чтоб не услышал мальчик, спросил Андуин.

– А я думаю, что добрые отношения с существом, говорящим с самой Азерот, сослужат хорошую службу и моему народу, и сыну.

Она изо всех сил старалась говорить легко и беспечно, однако из этого ничего не вышло.

– Но как же ты сама?

Мойра вновь сделала паузу, а едва собралась ответить, сзади раздался крик:

– Ваше Высочество, Ваше Величество, идемте скорей!

То был один из стражников, как всегда, несших караул у Высокого Трона. Он весь раскраснелся и запыхался от быстрого бега.

– В чем дело? – спросила Мойра.

– Ваш отец! Он здесь! И ему нужно видеть вас обоих прямо сейчас!

Глава восьмая Стальгорн

Магни Бронзобород ждал в Зале Исследователей. Когда-то Андуин собственными глазами наблюдал, как король дворфов в муках обращается в сверкающий алмаз, и был не в силах хоть чем-то помешать этому, а потому полагал, что готов к встрече с пробудившимся Магни.

Но не тут-то было.

Магни стоял под скелетом птерадона, повернувшись спиной ко входу, и увлеченно беседовал с Веленом и старшим исследователем Мунинном Магелласом. Рядом, озабоченно хмуря густые брови и внимательно вслушиваясь в разговор, стояли Фалстад с Мурадином.

Пригласили сюда и главного механика Гелбина Меггакрута, белобородого лидера гномов. За его внешней бодростью и жизнелюбием скрывалась спокойная глубокая мудрость. Встречу с ним Андуин планировал провести на следующий день. В войне с Легионом гномы оказались просто бесценными союзниками, и ему непременно хотелось лично поблагодарить не самых высоких физически, но, вероятно, величайших в интеллектуальном смысле членов Альянса. Присутствие советника главного механика, капитана Ступа Искража, сурового воина с черной повязкой на глазу – свидетельством многих лет боевого опыта, – указывало на то, что Магни явился в Стальгорн не просто с дипломатическим визитом.

Сверкающая фигура повернулась к Андуину, и это зрелище поразило юного короля, точно удар в живот. Каменным статуям не положено двигаться с такой грацией, а алмазным бородам – развеваться при этом в воздухе! Теперь Магни не был ни дворфом, как прежде, ни статуей, в которую превратил его ритуал. Он был и тем и другим, и в то же время – ни тем, ни другим, и это невероятное сочетание поразило Андуина до глубины души. Однако секунду спустя Магни заговорил, и разом нахлынувшая радость заставила юного короля забыть обо всем остальном.

– Андуин! Как же ты вырос!

Под действием ностальгии и неумолимого приближения взрослой жизни эта фраза, так ненавидимая всеми детьми на свете, совершенно преобразилась. Она была настолько обыкновенной, настолько натуральной, что все иллюзии «потустороннего» треснули и разлетелись вдребезги – точно так же, как алмазная тюрьма Магни. Голос Магни тоже был теплым, живым и, несомненно, его собственным. «Может, если коснуться шагающего навстречу существа, его алмазное тело тоже окажется теплым?» – подумал Андуин. Но тело алмазного дворфа было так густо усеяно шипами и острыми гранями, что о крепких рукопожатиях и сокрушительных объятиях в обычной, прежней манере Магни не могло быть и речи.

Знают ли Мойра и Дагран, как обойти это препятствие? Склонен ли Магни к тем знакам внимания, на которые был так щедр в прошлой жизни, в жизни создания из плоти и крови? Хотелось бы надеяться – ради них всех…

Тем временем Мойра попросила Белграма присмотреть за Даграном, но мальчик запротестовал: ему хотелось повидаться с дедом.

– Посмотрим, – сказала Мойра, и лицо ее сделалось… пожалуй, не то, чтобы ожесточенным, но озабоченным.

– Магни, – сказал Андуин. – Как я рад тебя видеть!

– И я рад видеть вас с дочерью, – отвечал Магни, повернув каменное лицо к Мойре. – Смею надеяться, что смогу повидаться с внуком, как только покончу с делами. Вот только, как это ни грустно, не в гости я сюда пришел.

Конечно же, не в гости! Теперь Магни говорил от лица самой Азерот, а это такой колоссальный священный долг… Андуин покосился на дренея. Велен не отличался слезливой сентиментальностью. Он легко улыбался и не стеснялся смеяться. Однако сейчас старый пророк был мрачнее тучи. В эту минуту глубокие, словно бы высеченные на древнем лице морщины, напоминавшие о великом множестве пережитой им боли, сделались глубже прежнего.

Магни окинул Мойру, Андуина и Велена серьезным взглядом.

– Я разыскал вас не потому, что все вы – правители народов, но оттого, что вы – жрецы.

Мойра и Андуин удивленно переглянулись. Конечно, Андуин знал, что оба они принадлежат к жречеству, но прежде об этом как-то не задумывался.

– Ей ужасно больно, – продолжал Магни. Его алмазное, казалось бы, такое твердое лицо с неожиданной легкостью сморщилось от сострадания.

Неужели ритуал, так изменивший Магни, действительно позволяет ему чувствовать боль Азерот? Андуину тут же вспомнилось уничтожение Силитуса, невообразимой величины меч над землей… Да, если последняя попытка Саргераса уничтожить Азерот близка к успеху, это просто ужасно!

– Ей нужно исцеление, а исцелять – дело жрецов. Она прямо сказала: все должны прийти ей на помощь, иначе все погибнут.

Велен с Мойрой взглянули друг на друга.

– Я полагаю, слова твоего отца верны, – сказал дреней. – Если мы – все, кто только может – не возьмемся за исцеление раненого мира, то, безусловно, погибнем. Об этом нужно сообщить другим.

– Согласна, – ответила Мойра. – К тому же, и юноше пора познакомиться с остальными.

Тут они, как один, повернулись к Андуину. Тот озадаченно наморщил лоб:

– С остальными… с кем?

– С остальными жрецами, – пояснила Мойра. – С группой жрецов, с которой сотрудничаем мы с пророком. Тебе следовало бы познакомиться с ними давным-давно.

Тут Андуин понял, о чем речь.

– А-а, Конклав! Из Храма света Пустоты.

Одно это название успокаивало душу, едва ли не вопреки истории храма – темнице Сараки, падшего наару, обратившегося к Пустоте, расположенной в самом сердце Круговерти Пустоты. Многие эпохи дренеи изучали это существо, но способ очистить его отыскали только недавно. Вновь сделавшись самим собой, наару по имени Саа’ра остался в храме. Бывшая темница стала прибежищем и ему, и всем остальным.

Андуин слышал о противоборстве, что развернулось в первые дни вторжения Легиона, и знал, что многие из обитающих в священных стенах, подобно Саа’ра, пали во тьму, но были возвращены к Свету. Эти-то жрецы, известные как Конклав, и обратились к другим жреческим орденам Азерота с призывом объединиться в борьбе против Легиона. Теперь эта опасность миновала, но Конклав продолжал существовать, предлагая помощь и милосердие всем, ищущим Света.

Во время войны они странствовали по всему Азероту, вербуя жрецов для заботы о тех, кто дрался с Легионом в первых рядах, и теперь продолжали ухаживать за храбрыми воинами, исцеляя пострадавшие тела, умы и души. Война оставила за собой множество шрамов – и видимых, и незримых.

– Все, что сделал и продолжает делать Конклав, чрезвычайно важно, – сказал Андуин. – Жаль, мне не довелось помочь ему во время войны.

– Дорогой мой мальчик, – возразил Велен, – ты все это время был именно там, где нужно. У каждого своя борьба и свой путь. Мой – судьба сына. Путь Мойры – преодоление предрассудков и защита тех, кто поверил в нее – дворфов Темного Железа. Ну а тебе предстояло сменить на троне великого короля и править народом, любившим тебя с самого рождения. Все сожаления пора оставить позади. Им не место в Храме света Пустоты. Его покои полны только надежды и решимости следовать туда, куда ведет нас Свет, дабы нести его в обители тьмы, что так нуждаются в его благословении.

– Пророк, как обычно, прав на все сто, – сказала Мойра. – И я, признаться, рада, что наконец-то смогу побывать там с тобой. Хоть нас и ведет туда великая беда, я знаю: ты непременно найдешь там утешение для души. Иначе и быть не может.

В словах Мойры чувствовалась уверенность той, что нашла там подобное утешение для себя. Но тут Андуин вспомнил о странном материале в кармане. Поначалу он собирался показать его Трем Молотам после приятной прогулки, но в эту минуту понял, что лучше всего этот камень мог бы опознать Магни, достигший единства с землей.

– Да, мы отправимся в храм, но не сразу. Благодарю за важные вести, Магни. А еще… мне нужно кое-что тебе показать. И всем вам – тоже.

После этого он вкратце рассказал собравшимся все, что знал о похожем на янтарь веществе, и только во время рассказа оценил скудость своих знаний.

– Одним словом, известно нам очень мало, – заключил он, – но я уверен, что ты сможешь рассказать о нем много больше.

С этими словами он вынул из кармана платок и развернул его. Камешек замерцал, заискрился янтарем и синью.

На глазах Магни выступили алмазные слезы.

– Азерит, – выдохнул он.

Азерит… Значит, название у него все же есть.

– Что это? – спросила Мойра.

– Ох, – негромко, с тоской вздохнул Магни. – Я говорил, что Азерот ранена. Теперь ты можешь убедиться в этом сама. Это… ее частица. Ее… э-э, трудно словами описать. Думаю, вернее всего сказать: это ее кровь. И она все течет и течет наверх.

– Разве она не в силах исцелить себя? – спросил Меггакрут.

– Да, до некоторых пределов, – ответил Магни. – Ты же не забыл Катаклизм, верно? Но та скверная штука, что вонзил в нее этот ублюдок…

Магни скорбно покачал головой, будто тот, кто вот-вот потеряет любимую, и Андуин ни на миг не усомнился, что для него это так и есть.

– Она старается, старается изо всех сил, но на этот раз все ее добрые и благородные стремления обречены на провал. На этот раз Азерот не справиться самой. Вот почему она молит о помощи нас!

Теперь все сделалось ясно. До боли, до жути ясно.

Андуин передал крохотный образчик азерита Мойре. Подобно всем остальным, она вытаращила глаза, удивляясь нахлынувшим чувствам.

– Мы слышали твои слова, – сказал король людей Магни, глядя в глубину его алмазных глаз. – Мы сделаем все, что сможем. Но, кроме этого, нам нужно быть уверенными, что этот… азерит… не попал и не попадет в руки Орды.

Азеритовый камешек перешел к Мурадину. Тот просиял.

– Будь этого в достатке – можно одолеть целый город!

– Будь этого в достатке, и мы сможем сокрушить Орду! – подхватил Фалстад.

– Войны сейчас нет, – напомнил Андуин, принимая от них кусочек азерита. – Сейчас перед нами двойная задача, и она предельно ясна. Нам нужно исцелить Азерот и позаботиться о том, чтоб это вещество не досталось Орде.

Он повернулся к Меггакруту.

– Если кто-то и в силах понять, как наилучшим образом применить это… эту кровь мира на благое дело, то только твой народ. Магни сказал, что Азерот исторгает все больше и больше этого вещества. Мы доставим тебе образцы, как только добудем их.

Гелбин кивнул.

– Ими займутся мои лучшие умы. Похоже, я знаю, кто нам нужен.

– А я поговорю с прочими членами Лиги Исследователей об отправке экспедиции в Силитус, – добавил Магеллас.

– Великолепно, – сказал Магни, скорбно качая головой, и обратился к Андуину: – Знаю, парень, знаю, тебя это не на шутку потрясло. Ступайте, ступайте! Ступайте к своим жрецам и дайте им знать: наш мир, целый мир, умирает. – Голос его дрогнул. Прочистив горло, Магни расправил плечи. – Ну, вот и все. Мое дело сделано. Пойду.

– Отец, – заговорила Мойра, сделав глубокий вдох. – Если только… если Азерот не призывает тебя двигаться дальше, я попросила бы: останься ненадолго. Один малец уже давно докучает мне просьбами повидаться с тобой.

ХРАМ СВЕТА ПУСТОТЫ

Пройдя сквозь портал, Андуин оказался в таком чудесном, таком прекрасном, таком исполненном Света месте, что его сердце едва не разорвалось от нахлынувшей радости.

Проведя немало времени на борту «Экзодара», он привык к успокаивающему лиловому свету и ощущению мира, царящего вокруг. Но здесь… в общем и целом суть была той же, что и на «Экзодаре», только с иным оттенком.

Казалось бы, огромные резные изваяния дренеев, нависавшие над посетителями, должны выглядеть угрожающе. Но нет, наоборот – от статуй явственно веяло мирной благосклонной силой. По обе стороны дорожки, ведущей от портала вниз, мелодично журчала вода, а над водой, будто порожденные ее тихим плеском, парили в воздухе искорки света.

Словно впервые в жизни расправив легкие во всю ширь, Андуин вдохнул свежий и чистый воздух. В глубине храма, в конце длинной пологой дорожки, виднелась группа людей. Андуин тут же понял, кто это – или, скорее, что они олицетворяют, – и его сердце затрепетало от радостного предвкушения.

Велен, как много раз за последние годы, опустил руку на плечо короля и улыбнулся.

– Да, – сказал он, отвечая на невысказанный вопрос Андуина, – все они здесь.

– Но я думал, что, говоря о жрецах, ты имел в виду…

– Таких же жрецов, как мы, – закончила за него Мойра, широким жестом указав на окружившую их пеструю толпу.

В толпе Андуин различил не только людей, гномов, дворфов, дренеев и воргенов – то есть, тех, кто мог бы чувствовать себя как дома в штормградском Соборе Света, но и ночных эльфов, поклонявшихся лунной богине Элуне, и тауренов, последователей солнечного бога Ан’ше, и даже…

– Отрекшиеся, – прошептал он, чувствуя, как спина и предплечья покрываются гусиной кожей.

Одна из Отрекшихся, повернувшись к ним согбенной спиной, вполне дружелюбно беседовала с дренеем и дворфом. Компания, неторопливо направлявшаяся к одному из альковов со стопками древних книг в руках, состояла из Отрекшегося, ночной эльфийки и воргена.

Слова застряли в горле. Андуин замер, не в силах отвести от Отрекшихся глаз, не смея даже моргнуть из опасения, что все это окажется сном. В Азероте встреча этих существ кончилась бы убийством, или, по меньшей мере, взаимными подозрениями, ненавистью и страхом. А тут… До его ушей донесся громкий, мелодичный смех ночной эльфийки.

Велен был совершенно спокоен, но Мойра встревоженно взглянула на юного короля.

– Что с тобой, Андуин?

– Ничего особенного, – хрипло ответил Андуин, покачав головой. – Сказать откровенно, мне еще никогда не бывало так хорошо. Это… все это… – Он улыбнулся и вновь покачал головой. – Ведь именно это я мечтал увидеть всю жизнь!

– Мы, прежде всего, жрецы, – послышалось сзади.

Голос был мужским и звучал сердечно и жизнерадостно… разве что обладал несколько странным – гулким, замогильным тембром. Оборачиваясь, Андуин не сомневался, что увидит перед собой жреца Света человеческой расы.

И обнаружил, что стоит лицом к лицу с Отрекшимся.

С детства обученный сдерживать чувства, Андуин от души надеялся, что и на сей раз сумел сохранить невозмутимый вид, но внутренне был просто поражен.

– Очевидно, да, – с невольным изумлением в голосе сказал он. – И я этому очень рад.

– Ваше Величество, – вмешался Велен, – позвольте представить вам архиепископа Алонсия Фаола.

Глаза Отрекшегося вспыхнули зловещим желтым огоньком. Нет, в них никак не могло быть улыбки, словно в живых, однако они улыбались!

– Не смущайтесь тем, что не узнали меня, – сказал архиепископ, подняв костлявую руку и проведя ладонью по подбородку. – Понимаю: на собственные портреты я совсем не похож. Как видите, лишился бороды… и здорово похудел вдобавок.

Определенно, в его неживых глазах искрилась улыбка!

Андуин оставил попытки держаться, как надлежит королю. «Мы, прежде всего, жрецы», – сказал этот неупокоенный… Воспользовавшись возможностью хотя бы на время сложить с плеч груз королевской власти, Андуин облегченно вздохнул, улыбнулся и поклонился.

– Вы – сама история, сэр, – с восторгом сказал он архиепископу. – Вы основали орден паладинов Серебряной Длани. Первым вашим учеником был сам Утер Светоносный. Если бы не ваши доблестные усилия, Штормград вполне мог бы не уцелеть до наших дней. Знакомство с вами для меня не просто великая честь. Для меня вы были… для меня вы – величайший герой!

Андуин был совершенно искренен. Когда-то он прочел все толстые тома, повествующие о добром и милосердном, чем-то похожем на Дедушку Зиму жреце, от корки до корки. Слова на страницах тех книг складывались в образ человека веселого, всегда готового посмеяться, однако несгибаемого, стойкого, как каменный утес. Даже историки, обычно довольствующиеся простым изложением сухих фактов, становились многословны и красноречивы, как только дело доходило до сердечности и доброты Фаола. На портретах его изображали невысоким, крепким человеком с пышной белой бородой. Отрекшийся, стоявший перед королем Штормграда, действительно, был ниже среднего роста, но в остальном на те портреты не походил ничуть. Борода исчезла. Сбрита? Или сгнила? Волосы были темны от запекшейся крови и засохшего гноя. Пахло от него, точно от старого пергамента – чем-то пыльным, но не неприятным. Фаол погиб, когда Андуин был еще маленьким, и встретиться с ним при жизни мальчику так и не довелось.

– Верно, – вздохнул Фаол, – так оно и было. Я совершил все, что ты перечислил… но еще был бездумным прислужником Плети. Однако здесь… – он широко развел руками, указывая на великолепный храм и всех присматривавших за ним. – Однако здесь важно только одно: я в первую очередь жрец.

– Я работаю с архиепископом уже довольно давно, – сказала Мойра. – Он помогал мне и Темному Железу разыскивать и собирать жрецов для храма. Это было нужно, чтоб устоять против Легиона, но и теперь, когда опасность миновала, я продолжаю навещать его. Архиепископ – превосходная компания, хоть он и… ну, сам понимаешь… – Она сделала паузу. – Хоть он и мужчина без бороды.

Андуин усмехнулся. Отовсюду веяло радушием и теплотой. Он огляделся, стараясь оценить храм как можно более непредвзято. Может ли все это стать образцом, лекалом для будущего? Конечно! Ведь если гном с тауреном, человек с эльфом крови, Отрекшийся с дворфом могут объединиться в стремлении к благой цели, все это можно повторить и в более крупных масштабах – в масштабах всего Азерота!

Проблема была в одном: у жрецов хотя бы имелась общая точка соприкосновения – идея, которую разделяли все, невзирая на то, что каждый видел Свет через собственные очки.

– Здесь есть и еще одна примечательная персона, с которой ты, думаю, будешь рад познакомиться, – сказал Андуину Фаол. – Тоже из Лордерона. Но не пугайся: она еще дышит, хотя, благодаря собственному мужеству и помощи Света, пережила много опасностей. Иди к нам, дорогая! – с любовью в голосе воскликнул он, помахав рукой улыбчивой светловолосой женщине.

Приблизившись, женщина без колебаний приняла иссохшую руку архиепископа и повернулась к Андуину.

– Здравствуйте, Ваше Величество, – сказала она.

Высокая, стройная, с длинными золотистыми волосами и броскими сине-зелеными глазами, пожалуй, чуть старше Джайны, она казалась смутно знакомой, хотя Андуин точно знал, что раньше с ней не встречался.

– Примите мои соболезнования по поводу смерти отца. Штормград и весь Альянс потеряли воистину великого человека. Ваша семья неизменно была так благосклонна к моей, и я сожалею, что не смогла отдать ему дань уважения лично.

– Благодарю вас, – ответил Андуин, безуспешно пытаясь вспомнить ее. – Прошу простить меня, но… мы знакомы?

Женщина с легкой печалью улыбнулась.

– Нет, мы не знакомы, – сказала она, – но, может быть, вы видите фамильное сходство с некоторыми портретами. Я… я – Калия Менетил. Сестра Артаса.

Глава девятая Храм света Пустоты

Калия Менетил… Еще одно имя из книг об истории Азерота. Подобно архиепископу, Калия считалась мертвой. Ее, старшую сестру злосчастного Артаса Менетила, полагали погибшей в тот день, когда наследник Лордерона, сделавшийся слугой жуткого Короля-лича, вошел в тронный зал, хладнокровно убил отца и спустил на город Плеть. Однако его сестра уцелела и пребывала здесь, в Храме света Пустоты. Свет отыскал ее.

Неописуемо тронутый, Андуин в три быстрых, длинных шага подошел к Калии и молча подал ей руку.

После недолгого замешательства Калия ответила на рукопожатие. Крепко стиснув ее ладонь, Андуин улыбнулся.

– Я несказанно рад узнать, что вы живы, госпожа! Так долго не имея о вас известий, мы предполагали самое худшее.

– Благодарю вас. Уверяю, одно время мне думалось, что меня и вправду постигло самое худшее.

– Что же случилось?

– Это… это долгая история, – сказала она, очевидно, не желая делиться ею.

– А сегодня у нас нет времени на долгие разговоры, – вмешался Велен.

Андуину хотелось бы задать множество вопросов и архиепископу, и королеве Лордерона (ведь именно таковой по всем законам Калия и являлась), однако Велен был совершенно прав. Невзирая на все приятные неожиданности последних минут, Андуин, Мойра и Велен явились сюда по делу, причем по делу исключительно мрачному.

Улыбнувшись Калии, Андуин выпустил ее руку и повернулся к собравшимся жрецам.

Их было так много…

– Похоже, что нас здесь немало, не так ли? – заметил Фаол, словно прочитав его мысли. – Но по сравнению с тем, скольких мы можем принять в наши ряды, это жалкая горстка. Места у нас хватит всем.

Глядя вокруг, Андуин никак не мог поверить, что все это – на самом деле.

– Как удивительно все, что вам – всем вам – удалось совершить, – сказал он Фаолу. – Я знал, что вы трудитесь над этим, но увидеть такое своими глазами – это же совершенно иное дело. Хотелось бы мне сказать, что мы просто явились с визитом туда, где мне давно не терпелось побывать… однако мы получили крайне тревожные вести.

Он кивнул Мойре. Она была дочерью Магни, Вестника Азерот, принесшего предостережение, а кроме того, ее здесь знали и уважали, тогда как сам Андуин был новичком – пусть королем, но в храме королевская власть отнюдь не почиталась за высшую.

Королева дворфов расправила плечи и обратилась к собравшимся:

– Мы служим Свету, но живем на Азероте, – заговорила она. – Теперь мой отец – Голос нашего мира. Сегодня, во время визита пророка Велена и короля Штормграда, он явился в Стальгорн с ужасающими новостями.

Ее откровенная, ровная речь прервалась. На миг она словно бы вновь превратилась в сбитую с толка, нерешительную маленькую девочку, однако тут же взяла себя в руки и продолжала:

– Ребята… девчонки… наш мир страшно ранен. Наш мир в беде. Его терзает жуткая боль. Отец сказал, что ему нужно исцеление – исцелится сам он не в силах.

В толпе жрецов негромко заахали.

– Это все тот чудовищный меч! – пророкотал кто-то из тауренов.

Его мощный, глубокий голос живо напомнил Андуину Бейна Кровавое Копыто – верховного вождя тауренов и его друга.

– Но как же мы сможем исцелить целый мир? – дрогнувшим от отчаяния голосом спросила одна из дренеев.

Вопрос ее был очень к месту. Действительно, как? Да, жрецы умеют исцелять, но ведь их пациенты – из плоти и крови! Жрецы лечат раны, избавляют от проклятий и болезней, порой, если будет на то воля Света, могут вернуть к жизни мертвого… а вот чем и как помочь раненому миру?

Однако Андуин знал, с чего начать. Он чувствовал: ответ – у него за пазухой, у самого сердца, там, где лежит крохотный кусочек драгоценного азерита. Минуту помедлив, он обвел взглядом обращенные к нему лица Отрекшихся, троллей и тауренов. Расы Орды… Можно ли им доверять?

Вопрос этот был обращен и к Свету, и к его собственному телу.

В Пандарии Гаррош Адский Крик обрушил на Андуина огромный древний артефакт, известный как Божественный Колокол, и тяжело ранил сына короля. С тех пор, стоило ему только ступить на неправедный путь, проявить жестокость либо беспечность, либо подвергнуть себя ненужной опасности, кости немедля начинали болезненно ныть.

Сейчас боли в теле не ощущалось. Напротив, он давным-давно не чувствовал себя настолько хорошо. В чем же причина этого покоя – в Храме света Пустоты, или в кусочке азерита?

Этого Андуин не знал. Он знал одно: и то и другое влияет на него благотворно.

К тому же, их всех просит о помощи сама Азерот!

Тем временем тревожный ропот толпы нарастал. Андуин выступил вперед и поднял руки, прося тишины.

– Братья и сестры! Прошу, выслушайте меня!

Все замолчали. Все лица – такие разные лица – обратились к нему с прекрасным, восхитительно схожим выражением тревоги и готовности помочь. И тут Андуин поверил им, этим жрецам, чьи народы хранили верность Орде. Поверил – и пустил азерит по рукам, наблюдая за реакцией каждого.

– Некогда Магни был дворфом и отцом жрицы, – продолжал он, пока камешек переходил из рук в руки. – Это объясняет, отчего он первым делом обратился к нашему ордену. Не сомневаюсь, кое-чего мы можем добиться и сами, но вначале потребуются исследования. Ответы на некоторые вопросы. А между тем нам нужно будет связаться с другими целителями. С шаманами. С друидами. С теми, кто связан с землей и ее обитателями теснее, чем мы.

Андуин сделал паузу и обвел взглядом огромный зал. Интересно, как выглядит подобный храм друидов или шаманов? Несомненно, в их глазах он столь же прекрасен и уютен, как этот храм – в глазах Конклава…

– Вскоре я отправляюсь в Тельдрассил, – сказал он, но тут же поправился: – Нет, не вскоре, а завтра же с утра.

Ему очень хотелось бы задержаться в Стальгорне подольше. Хотелось бы встретиться с Меггакрутом и его народом, от души поблагодарить гномов, чьи блестящие умы и непревзойденные технологии помогли одолеть врага столь страшного, что многие всерьез сомневались в возможности победы. Однако сегодняшние события застали всех врасплох. Меггакрут, безусловно, все поймет.

– А вы отправляйтесь в мир, искать собратьев-жрецов, – продолжал король Штормграда. – Нужно расширить протянутую руку помощи, позвав на подмогу тех, у кого есть шансы помочь немедля. Это будет нелегко. Поэтому я прошу всех присутствующих здесь членов Альянса и Орды поискать друидов и шаманов на своей стороне.

Толпа заметно успокоилась и закивала, и только теперь Андуин осознал, что натворил. Он, гость, явившийся сюда по приглашению, возомнил, будто имеет право указывать членам Конклава!

Обескураженный, юный король обернулся к Фаолу:

– Прошу простить меня, архиепископ. Ведь все это – ваши люди…

– Все это – люди, служащие Свету, – напомнил неупокоенный жрец, с легкой улыбкой склонив голову набок. – Как и ты сам. Ты очень похож на брата Калии в те времена, когда он был молод и следовал по пути Света. У тебя – истинный дар правителя, мой юный друг. Люди пойдут за тобой туда, куда бы ты ни повел их.

Андуин понимал, что сравнение с Артасом должно означать комплимент. Такое он слышал и раньше, но крепче всего запомнил слова, сказанные Гаррошем Адским Криком.

Во время суда бывший вождь Орды попросил Андуина навестить его, заточенного в подземелье Храма Белого Тигра. Там-то и зашла речь об Артасе – человеке, превратившемся в Короля-лича.

– Некогда был на свете такой же златоволосый, всеми любимый человеческий принц, – сказал Гаррош. – Он был паладином, однако ж отвернулся от Света.

Учитывая их явное внешнее сходство, это сравнение было отнюдь не неожиданным… но все-таки неприятным. Андуин перевел взгляд на Калию. Та кивнула и ностальгически улыбнулась. Возле уголков ее губ резко обозначились преждевременные морщины. А ведь при мысли об Артасе не могла улыбаться даже Джайна. Да и никто другой, кроме нескольких человек на весь свет, еще помнивших Артаса Менетила невинным ребенком…

– Благодарю вас, – сказал Андуин Фаолу. – Но, думаю, не стоит мне впредь лезть с указаниями, пока не попросят. Я уважаю Конклав и его предводителей.

Фаол пожал плечами. Крохотный клочок иссохшей кожи отделился от его щеки и медленно закружился в воздухе. Отталкивающее зрелище, но… неожиданно для себя Андуин обнаружил, что с тем же спокойствием воспринял бы перышко, упавшее со шляпы. Мало-помалу он привыкал видеть не тело, но личность.

«Все мы в каком-то смысле пленники своей оболочки, – подумал он. – Просто их оболочки скреплены по-другому».

– Здесь прислушиваются к каждому голосу, – возразил жрец. – Даже самый юный из послушников может сказать что-либо полезное. Твоему голосу, голосу короля Андуина Ринна, мы тоже рады. Как и твоему присутствию.

– Мне бы хотелось вернуться сюда поскорее, – сказал Андуин. – Я вижу здесь много поучительного.

«И много такого, что требует изучения». Этого он вслух говорить не стал. В голове начал складываться план – дерзкий, революционный и совершенно неожиданный. Об этом нужно будет поговорить с Шоу…

Фаол засмеялся – хрипло, резко, однако отторжения его смех не вызывал.

– Признать, что чего-то не знаешь – не это ли начало мудрости? Конечно. В любое время… жрец.

С этими словами он склонил голову. Андуин оглянулся на Мойру с Веленом.

– Я должен поскорее вернуться в Штормград и приготовиться к путешествию. Дело приобретает особую спешность. – Он подал Мойре образчик азерита. – Передай, пожалуйста, Меггакруту. И скажи: я очень сожалею, что не могу вручить его лично.

– Сделаю, – ответила Мойра. – И, конечно, сообщу обо всем, что он сумеет узнать. У отца тоже предложения наверняка найдутся.

– Не сомневаюсь, – сказал Андуин.

Важность предстоящего дела вновь легла тяжким грузом на душу и разум, вытеснив без остатка и навеваемый стенами храма покой, и все вопросы, порожденные встречей с Калией… и Алонсием Фаолом.

Глава десятая Даларан

В непоседливом настроении Калесгос, бывший Аспект синих драконов и действующий член возглавляющего Кирин-Тор Совета Шести, любил бродить по улицам города, ставшего ему вторым домом. В дневные часы он ответственно и усердно работал в Совете, занимался насущными делами и проблемами, помогая в решении трудных вопросов или подсказывая древние методы, неизвестные другим советникам, однако по вечерам целиком принадлежал сам себе.

Облик представителей младших рас драконы принимали нередко. Алекстраза Хранительница Жизни обращалась в высшего эльфа. Хронорму, одна из самых значительных бронзовых драконов, охраняющих время, предпочитала обличье гномки по имени Хроми. Калесгос давным-давно выбрал для себя лицо и тело получеловека-полуэльфа. Отчего? Этого он и сам не знал. Уж точно не ради незаметности: полуэльфы вокруг толпами не разгуливали.

Наверное, этот облик привлекал его, потому что символизировал сплав двух миров. Потому, что он, называвший себя Кейлек, тоже чувствовал себя смешением двух миров – драконьего и человечьего.

Кейлек всегда симпатизировал молодым расам и защищал их. Люди ему нравились, как и великому красному дракону Кориалстразу, пожертвовавшему жизнью ради спасения других. Но, в отличие от Кориалстраза, до последнего вздоха хранившего верность только своей возлюбленной Алекстразе, Кейлек любил людей.

Двоих людей. Вернее, двух сильных, добрых и храбрых женщин. Любил… и потерял обеих. Сперва Анвину Тиг, в конце концов осознавшую, что она вовсе не человек, и пожертвовавшую собой, чтоб помешать чудовищному, невероятно могущественному демону проникнуть в Азерот. Потом леди Джайну Праудмур – ведь она тоже ушла, погрузилась в темную бездну боли и ненависти так глубоко, что эта бездна вот-вот поглотит ее навсегда…

Обычно она гуляла по городу вместе с ним. Они шли рядом, рука об руку, часто останавливались, смотрели, как ровно в девять вечера Виндл Искросвет начинает зажигать даларанские фонари. Дочь Виндла, Киннди, была ученицей Джайны и, среди многих, погибла во время атаки Гарроша Адского Крика. «Нет, – подумал Кейлек, – скажем прямо: во время уничтожения Терамора». Виндл получил разрешение каждую ночь создавать памятник погибшей малышке: стоило Виндлу поднять жезл и зажечь фонарь, на фонаре появлялся ее портрет, нарисованный волшебным золотистым светом.

Теперь Джайна ушла, закутавшись в гнев и отчаяние, точно в плащ. Оставила и должность главы общества магов под названием Кирин-Тор, и его, Кейлека, обменявшись с ним лишь парой злых фраз. Ушла, не в силах вынести обрушившегося на нее горя.

Кейлек мог бы последовать за ней, принудить к открытому разговору, потребовать объяснить, отчего она ушла так неожиданно… Мог бы, но не стал. Он любил Джайну и уважал ее. И, хотя вероятность ее возвращения уменьшалась день ото дня, не оставлял надежд.

Между тем его назначили главой Совета Шести вместо ушедшей Джайны, а во время войны с Легионом дел у Кирин-Тора хватало. Была цель. Были друзья. Был целый мир впереди.

Подумывал он навестить свою добрую подругу Киригосу, спокойно проживавшую в Тернистой долине. Прожившая всю жизнь в той части света, что знает одну только зиму, Кири наслаждалась постоянным летом. Да, погостить у нее было бы неплохо, но к ней Кейлек так и не собрался. Если Джайна будет искать его, то здесь, в Даларане. И он оставался здесь.

В этот вечер ноги привели его к изваянию одного из величайших даларанских магов – Антонидаса, наставника Джайны. Она заказала эту статую, благодаря заклинанию парившую в воздухе в нескольких футах от зеленой травы, она же и сделала надпись:

АРХИМАГУ АНТОНИДАСУ, ВЕРХОВНОМУ МАГУ КИРИН-ТОРА.

ВЕЛИКИЙ ДАЛАРАН, ВОССТАВШИЙ ИЗ РУИН —

СВИДЕТЕЛЬСТВО СТОЙКОСТИ И СИЛЫ ВОЛИ

ВЕЛИЧАЙШЕГО ИЗ СВОИХ СЫНОВ.

ДОРОГОЙ ДРУГ,

ТВОИ ЖЕРТВЫ НЕ БЫЛИ НАПРАСНЫ.

С ЛЮБОВЬЮ И УВАЖЕНИЕМ, ДЖАЙНА ПРАУДМУР

Именно здесь у них с Джайной однажды возник ужасный спор. Опустошенная, подавленная зверским уничтожением своего города, Джайна жаждала мести. И, когда Кирин-Тор отказался помочь ей нанести удар по Орде, обратилась к нему, к Кейлеку. Казалось, слова ее – вначале умоляющие, затем резкие, хлесткие от боли и ярости, звучат в ушах до сих пор.

– Когда-то ты сказал, что будешь биться за меня – за повелительницу Терамора. Да, Терамора больше нет. Но я же есть! Помоги мне, прошу тебя. Мы должны уничтожить Орду.

Он отказался.

– Эта лютая… э-э… вражда… Это же не ты!

– Ты ошибаешься. Это я. И такой сделала меня Орда.

Во многих, в очень многих отношениях Джайну можно было считать погибшей вместе с Терамором так же, как и Киннди. Последней каплей послужило решение Кирин-Тора вновь принимать в свои ряды членов Орды. Азерот был слишком беззащитен перед Легионом, чтоб отвергать их помощь из-за страха и ненависти. После этого Кейлек хотел поговорить с Джайной, но она исчезла, не сказав никому ни слова.

И вдруг… По коже побежали мурашки. Внезапно он понял: леди Джайна Праудмур вернулась в Даларан. Он чувствовал ее – чувствовал совсем…

– Я подумала, что смогу найти тебя здесь, – раздался тихий голос за спиной.

С замершим в груди сердцем Кейлек обернулся.

Откинув с лица капюшон плаща, она оказалась столь же прекрасной, как и прежде. В свете луны казалось, что ее белые волосы с единственной золотой прядью, на этот раз заплетенные в косу, венчает призрачная корона, сверкающая серебром. Лицо ее было бледным, глаза – точно бездонные темные омуты.

– Джайна, – выдохнул Кейлек. – Я… Как я рад, что с тобой все в порядке. Как я рад тебя видеть.

– По слухам, теперь ты – член совета, – с улыбкой сказала она. – Поздравляю.

– Слухи верны, а за поздравление спасибо, – ответил Кейлек. – Однако я с радостью освобожу место… если ты вернулась навсегда.

Улыбка Джайны померкла, сделалась печальной.

– Нет.

Кейлек кивнул. Именно этого он и опасался, и сердце в груди отозвалось болью, но к чему было об этом говорить? Она понимала все и без слов.

– Куда ты отправишься? – спросил он.

Света едва хватало, чтоб разглядеть морщинку меж ее бровей – ту самую, неповторимую, и это подействовало на Кейлека еще сильнее, чем ее улыбка.

– Еще не знаю. Но здесь мне больше места нет. – Ее голос зазвучал резче, в нем появилась злость. – Я не могу согласиться с тем, что… – Взяв себя в руки, она сделала глубокий вдох. – Словом, я не согласна.

«Такой сделала меня Орда…»

Оба надолго умолкли, глядя друг на друга, а затем, к удивлению Кейлека, Джайна шагнула вперед и взяла его за руки. Это прикосновение – такое знакомое, такое нежное – тронуло его куда сильнее, чем он ожидал.

– Я хотела сказать тебе: кое в чем ты был прав.

– В чем же? – стараясь говорить ровно, спросил он.

– В том, насколько опасна, насколько разрушительна ненависть. Мне очень не нравится, во что она превратила меня, но я не знаю, могу ли исправить это. Я знаю, против чего борюсь. Знаю, что вызывает мой гнев. Что ненавижу. Чего не желаю. Но не знаю, что умиротворит меня, что я люблю, чего хочу…

Голос ее звучал тихо, однако дрожал от наплыва чувств. Кейлек крепко сжал ее руки.

– Все, все, что я чувствовала и делала после Терамора, было реакцией против… реакцией отторжения. Будто… будто сижу в яме и всякий раз, как пробую выбраться, снова падаю на дно.

– Знаю, – мягко сказал Кейлек. Как теплы были ее руки! Держать бы и не отпускать… – Я видел, как долго, как отчаянно ты старалась совладать с этим. И ничем не мог помочь.

– Тут не помог бы никто, – сказала Джайна. – С этим я должна справиться сама.

Он опустил взгляд и провел большим пальцем по ее кисти.

– И это я знаю.

– Я ухожу не из-за голосования.

Изумленный, Кейлек резко поднял взгляд.

– Вот как?

– Да. На этот раз – да. Каждый должен быть верен своей натуре, и я тоже, – с негромким горьким смехом сказала она. – Нужно только понять… разобраться в самой себе.

– Разберешься. И я знаю: в тебе нет ни зла, ни жестокости.

Джайна впилась в Кейлека пристальным взглядом.

– Я в этом не уверена.

– А я уверен. И… и восхищаюсь тобой. Тебе хватает мужества бороться с этим.

– Я знала, что ты поймешь. Ты всегда понимал меня.

– Мир – благородная цель не только для всего света, – сказал Кейлек, обнаружив, что улыбается, невзирая на боль в человеческой с виду груди, – но и для каждого в отдельности. Ты отыщешь свой путь, Джайна Праудмур. Я в тебя верю.

– Возможно, единственный на весь свет, – с горькой иронией откликнулась она.

Кейлек поднес ее ладони к губам.

– Счастливого пути, госпожа. И не забудь: если во мне возникнет нужда, я приду.

Она подняла на него взгляд и придвинулась ближе. Теперь он мог видеть отражения лун в ее глазах. Он очень скучал по ней. И будет скучать. Его снедало ужасное предчувствие, что больше им не увидеться, и он всей душой надеялся, что ошибается.

Джайна высвободила руки, но только затем, чтобы крепко обнять его, и поднялась на цыпочки. Кейлек склонился к ней. Их губы встретились в поцелуе – таком знакомом, таком сладком, таком нежном, что сердце сжалось в груди.

«Джайна…»

Хотелось одного – чтоб этот поцелуй не кончился никогда. Но вскоре его драгоценное тепло исчезло без следа.

Кейлек с усилием сглотнул.

– Прощай, Кейлек, – прошептала она. На ее глазах блеснули слезы.

– Прощай, Джайна. Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

Улыбнувшись ему дрожащими губами, Джайна сделала несколько шагов назад. Магия вскипела перед ней, заклубилась в воздухе, образуя портал. Джайна шагнула в него и исчезла.

«Прощай, любимая».

Расставшись с ней, Кейлек долго стоял без движения, в обществе одной только статуи великого архимага.

Глава одиннадцатая Штормград

Визит в Стальгорн был прерван намного раньше назначенного срока, и, стараясь приготовить все необходимое для следующей поездки вовремя, Уилл загонял себя до полусмерти. Однако убедить его остаться в Штормграде ради заслуженного отдыха стоило немалых трудов.

Как только старый слуга удалился, Андуин взял с туалетного столика канделябр, зажег одну из трех свечей, поставил его на окно и отправился в столовую для очень позднего ужина. Сегодня канделябр, как бывало и раньше, предназначался вовсе не только для освещения.

Взглянув на жареных цыплят, овощи и хрусткие даларанские яблоки, Андуин не почувствовал никакого аппетита. Слишком уж тревожными были новости, принесенные Шоу и Магни. Андуин выехал бы в Тельдрассил немедля, но подготовку к визиту удалось закончить только сейчас. Ну, скоро ли этот рассвет?

– Поешь, – раздался за спиной грубый голос. – Еда и королям со жрецами требуется.

Андуин звонко хлопнул себя по лбу.

– Генн, – сказал он. – Прости. Прошу, присоединяйся. До моего отъезда нам нужно решить еще кое-какие дела, не так ли?

– Первым делом еда, – непреклонно ответил Седогрив, придвинув к столу кресло и наколов на вилку цыпленка.

– Вы с Уиллом сговорились против меня, – вздохнул Андуин. – И самое грустное, я этому рад.

Генн усмехнулся, глядя, как Андуин наполняет свою тарелку.

– Бумаги я подготовил, – сказал он.

– Спасибо, что позаботился об этом. Я подпишу их прямо сейчас.

– Один бесплатный совет: вначале прочти. Кто бы их ни писал.

– Бесплатных советов я получил от тебя уже целую кучу, – с усталой улыбкой сказал Андуин.

– И кой за какие, пожалуй, даже благодарен, – проворчал Генн.

– За все. Даже за те, с которыми не согласен и предпочитаю игнорировать.

– Вот мудрость, достойная короля, – хмыкнул Генн, наливая себе вина.

– Значит, переворота не будет?

Мысли блуждали где-то далеко, но тело не забывало о голоде, и Андуин сам не заметил, как потянулся за добавкой.

– На этот раз – нет.

– Вот и хорошо. Сбереги тайные планы на будущее.

– Но до твоего отъезда я хотел бы обсудить одно важное дело.

Седогрив посерьезнел. Встревоженный чем-то в его лице, Андуин отложил нож и вилку и повернулся к бывшему королю.

– Конечно, – встревоженно сказал он.

Как только все внимание короля Штормграда обратилось на него, Седогриву сделалось немного неуютно. Глотнув вина, он поднял взгляд на Андуина.

– Твое доверие для меня великая честь, – сказал он. – Я постараюсь править Штормградом со всей заботой и вниманием, если с тобой, не дай Свет, что-то случится.

– Не сомневаюсь, – заверил его Андуин.

– Однако я уже стар. И вовсе не вечен.

Андуин вздохнул, понимая, к чему он клонит.

– Сегодня у меня выдался долгий и трудный день. Я слишком устал для этих споров.

– Ты всегда слишком то, или слишком сё, стоит мне завести об этом речь, – заметил Седогрив.

Андуин знал, что это правда. Опустив взгляд, он принялся ковырять в тарелке.

– Мы накануне твоей поездки по нескольким иным странам, – продолжал Седогрив. – К тому же, назревают и новые угрозы. Когда же он наступит, этот удобный момент? Мне как-то не улыбается разгонять стада дворян, наперебой карабкающихся на трон.

Представив себе эту картину, Андуин невольно улыбнулся, но его улыбка тут же увяла.

– Это же не игрушки, – продолжал Генн. – Попади королевство не в те руки, и Штормград может оказаться в отчаяннейшем положении. Твоя мать погибла страшной смертью от рук толпы, разъяренной тем, что дворяне творили с народом. И ты уже достаточно большой, чтобы помнить, насколько все было шатко, когда пропал твой отец.

Да, это Андуин помнил. После исчезновения отца номинальным королем сделался он, но при нем неотлучно находился Болвар Фордрагон, всегда готовый помочь советом. Когда отсутствие Вариана затянулось, черная драконесса Ониксия подменила его двойником, послушной марионеткой на троне. Штормград волновался, бурлил, пока Ониксия не была побеждена, и на трон не вернулся настоящий Вариан Ринн.

– Я помню, Генн, – тихо сказал молодой король, сделав глоток вина.

Седогрив опустил взгляд в тарелку с недоеденным цыпленком.

– Потеряв моего мальчика, – негромко, напряженно заговорил он, – я потерял часть собственной души. Ведь я не просто любил Лиама. Я восхищался им. Уважал его. Он стал бы величайшим королем.

Андуин молчал.

– И когда он пал… когда эта бессердечная неупокоенная банши сразила его стрелой, предназначавшейся мне… как много умерло вместе с ним! Думал, до самой смерти не оправлюсь. И не оправился… до конца. Но со мной оставалась жена, Миа. Со мной оставалась дочь, Тесс, ничуть не уступавшая брату ни в силе, ни в уме.

Андуин слушал, не перебивая. Генн еще никогда не был с ним так откровенен.

Король Гилнеаса поднял взгляд. Его голубые глаза блеснули в свете свечей, голос звучал с хрипотцой.

– И я продолжал жить дальше. Однако в сердце на месте покойного сына осталась дыра. И я пытался заткнуть ее ненавистью. Ненавистью к Сильване Ветрокрылой.

– Ненавистью подобной дыры не заткнуть, – мягко сказал Андуин.

– Верно. Не заткнуть. Но я встретил еще одного юношу, любящего свой народ так же, как Лиам. Верящего в добро, справедливость и истину. Я нашел тебя, мальчик мой. Конечно, ты – не Лиам. Ты – это ты. Но, наставляя тебя, мне удается держаться.

– Ты не можешь заменить мне отца, и, как я вижу, сам это понимаешь, – сказал Андуин, глубоко тронутый словами Генна. – Но ты – и король, и отец. Ты понимаешь, что значит быть и тем, и другим. И это очень помогает.

Генн откашлялся. Андуин знал, что чувства ему не чужды, но обычно эти чувства были горячи, яростны, буйны. Да, отчасти дело было в проклятии воргенов, но Андуин знал: все это изначально присуще натуре самого Генна. Непривычный к нежным чувствам, Седогрив почти всегда гнал их прочь – как сейчас.

– Все то же самое я сейчас высказал бы и Лиаму, будь он здесь. Жизнь слишком коротка. Слишком непредсказуема. Для всякого в этом мире, а особенно – для короля. Если любишь Штормград, позаботься о том, чтоб он попал в заботливые руки.

Он сделал паузу. «Ну вот, начинается», – подумал Андуин.

– Скажи, Андуин, кого ты считаешь возможной королевой? Знаешь ли ты, кто сможет править вместо тебя, случись тебе пасть в битве, и родить дитя, дабы продолжить род Риннов?

В Андуине мигом проснулся острый интерес к ужину на столе.

Генн вздохнул, но этот вздох больше походил на рык.

– Мирные времена для нас большая редкость. Подолгу они не длятся. Воспользуйся недолгим миром, чтобы хотя бы начать поиски. Если уж едешь во все эти земли, неужели нельзя пару раз формально пригласить кого-то на танец, в театр, или куда еще?

– Хочешь – верь, хочешь – нет, я прекрасно понимаю, насколько это необходимо, – согласился Андуин. О шкатулке с кольцами королевы Тиффин, что Андуин держал при себе, Генн не знал, и делиться с ним сей информацией юноша не спешил. – Но ответ будет «нет». Я еще не встретил ту, к кому испытывал бы подобные чувства. Тут нужно время. Мне ведь всего восемнадцать.

Но Генн настаивал на своем:

– Королей нередко обручают еще в колыбели. Конечно, я со штормградским обществом знаком плоховато, но кто-нибудь наверняка сможет составить тебе целый список таких случаев.

Андуин понимал, что Генн желает только добра. Однако он сильно устал, был встревожен, и думал лишь о том, что делать с раненым миром, а вовсе не об устройстве брака.

– Генн, я очень ценю твою заботу, – заговорил он, тщательно подбирая слова. – Вопрос действительно важный. Я уже говорил, что понимаю это. Но мне претит сама идея брака по уговору. Как согласиться прожить всю жизнь с той, кого до свадьбы, возможно, совсем не знал? К тому же, ты и сам женился вовсе не так.

Генн сердито нахмурился.

– От того, что сам я этим путем не пошел, он не становится хуже. Да, это не самая романтичная штука на свете, но не обязательно же жениться на той, кого совсем не знаешь. Моя дочь Тесс примерно в твоем возрасте. Она бы…

– Решительно возражала, если бы слышала тебя, – перебил его Андуин. – Как ни мало я с ней знаком, она, несомненно, женщина выдающаяся. Однако у нее наверняка есть своя жизнь, свои желания, и я, пусть наугад, но осмелюсь предположить, что ей не слишком-то хочется стать королевой Штормграда.

Тесс Седогрив, несколькими годами старше него, по всем свидетельствам, была женщиной волевой. Слухи о ее деяниях ходили самые разные – даже Матиасу Шоу пришлось посвятить ей пару страниц. Генна Андуин обо всем этом не спрашивал, а уж теперь, когда тот предложил свою дочь в королевы, и спрашивать не хотел.

Брови Генна сошлись на переносице.

– Андуин…

– Мы еще вернемся к этому разговору, обещаю. Но сейчас я хотел бы поспорить с тобой кое о чем другом.

Генн невольно усмехнулся.

– Поспорить с Твоим Величеством я готов всегда.

– Верно, – согласился Андуин, – а уж об этом – особенно. После появления Магни мы с Мойрой и Веленом отправились в Храм света Пустоты. Пожалуй, тебя ничуть не удивит, что мне он показался… – Андуин покачал головой. – Честно говоря, просто слов не хватает. Он был так прекрасен и безмятежен, что я, едва оказавшись там, почувствовал небывалый покой. И небывалую ясность мыслей.

– В твоем визите туда меня удивляет только одно – что ты не побывал там раньше, – сказал Генн. – Впрочем, на покой и безмятежность у королей никогда не бывает времени.

«Ну что ж, начнем», – подумал Андуин, сделав глубокий вдох.

– Так вот, оказавшись там, я встретил двух человек, и встречи эти меня крайне удивили. Одной из этих двоих была Калия Менетил.

Генн вытаращил глаза.

– Уверен? Не подделка?

– Она очень похожа на брата. И храмовым жрецам, подтвердившим ее личность, я полностью доверяю.

– Я вижу, ты твердо веришь в их добрую волю?

– Да, – улыбнулся Андуин.

– Ну что ж, выкладывай. Что тебе удалось узнать? Как она сумела спастись? Станет ли претендовать на трон Лордерона, если нам когда-нибудь удастся вышвырнуть оттуда ходячую гниль, что оскверняет его по сей день?

Улыбка Андуина сделалась немного печальной.

– Я не расспрашивал. Позже вернусь и поговорю с ней обо всем этом. История, по моим впечатлениям, не из веселых.

– Свет свидетель, не из веселых, – согласился Генн. – Несчастная семья… Наверное, бедная девочка едва унесла ноги от этих тварей. Как же она теперь должна ненавидеть нежить!

– А вот об этом я как раз собирался сказать дальше. Храм света Пустоты принадлежит всем жрецам Азерота. Всем. Включая и членов Орды… – Андуин сделал паузу, готовясь к гневному протестующему воплю. – И Отрекшихся.

Но вопля не последовало. Спокойно отложив вилку, Генн ровно, сдержанно сказал:

– Андуин… Я понимаю: ты всегда стремишься видеть в людях самое лучшее…

– Дело не в…

Генн поднял ладонь.

– Пожалуйста, Ваше Величество, дослушай меня до конца.

Андуин нахмурился, однако согласно кивнул.

– Это прекрасная черта. Особенно для правителя. Но правителю нужно быть осторожным, иначе он рискует остаться в дураках. Знаю, ты познакомился с Траллом и проникся к нему уважением. А Бейна считаешь другом, и поступки его честны. И твой отец не гнушался вести переговоры с Лор’темаром Тероном и глубоко уважал Вол’джина. Но Отрекшиеся… они не таковы. Они больше не могут разделять наших чувств. Они… они – гнусность. Выродки.

– В данное время Конклав возглавляет архиепископ Фаол, – мягко заметил Андуин.

Генн выругался и вскочил на ноги, едва не опрокинув стол. Серебряная столовая утварь со звоном посыпалась на пол.

– Невозможно! – Лицо его раскраснелось, на шее вздулись вены. – Это же хуже, чем гнусность! Это кощунство! Как ты можешь терпеть такое, Андуин? Неужто тебя не коробит?

Андуин вспомнил озорные искорки в глазах покойного Алонсия Фаола, его доброту, его заботливость. «Мы, прежде всего, жрецы…» Да, так оно и есть.

– Нет, – с улыбкой ответил он. – Совсем наоборот. Увидев их там, в обители Света, я… я проникся надеждой, Генн. Отрекшиеся – не бездумные слуги Плети. Это люди. Люди, обладающие свободой воли. Да, некоторые – те, кто перешел к новому существованию в страхе и ненависти – изменились к худшему. Но не все. Я видел жрецов-Отрекшихся за разговорами не только с троллями и тауренами, но и с дворфами, и с дренеями. Они помнят добро. Мойра работает с Фаолом уже довольно давно, и…

– И Мойра туда же? – Генн снова выругался. – Я думал, у дворфов есть здравый смысл! Что ж, я слышал достаточно.

С этими словами он отвернулся и направился к выходу.

– Нет, недостаточно, – возразил Андуин, взмахом руки указав на только что опустевшее кресло. Голос его звучал негромко, но тон возражений не допускал. – Останься и выслушай меня.

Генн удивленно воззрился на молодого короля, кивнул и с явной неохотой сел.

– Хорошо, – вздохнул он. – Хоть мне это и не нравится.

Андуин подался вперед.

– Это же прекрасная возможность, – напористо заговорил он, – если только нам хватит храбрости воспользоваться ей. Сильвана дарует Отрекшимся жизнь. Конечно же, они следуют за ней. А вот Альянс от них отвернулся. Что они получили от нас, кроме прозвищ – «мертвяки», «ходячая гниль»?.. Мы смотрим на них со страхом. С отвращением. У нас в голове не укладывается, что когда-то они были людьми.

– Были, – подчеркнул Генн. – Были людьми. Когда-то. Но теперь – нет.

– Потому что мы предпочитаем о них так думать.

Тогда Генн прибег к иной тактике.

– Ладно, – заговорил он, откинувшись на спинку кресла и сузив глаза. – Скажем так: тебе довелось повидать нескольких достойных Отрекшихся, всего лишь горстку, причем все они, так уж вышло, жрецы. А других таких же ты видел?

Да, Андуин мог припомнить, по крайней мере, одного, и к жрецам он, определенно, не принадлежал. Во время суда над Гаррошем Адским Криком бронзовые драконы предоставили и защите, и обвинению возможность показывать сцены из прошлого при помощи артефакта под названием «Видение времени». Во время одной из них Андуин стал свидетелем беседы между Отрекшимся и эльфом крови, происходившей в какой-то таверне незадолго до того, как таверна была уничтожена приверженцами Адского Крика.

Эти двое солдат были против жестокости и насилия, которые олицетворял собой Гаррош. И погибли за свою веру. Но как же его звали? Как-то на «Ф»…

– Фарли, – сказал Андуин вслух. – Франдис Фарли.

– Кто это?

– Капитан Отрекшихся, обративший оружие против Гарроша. Он был крайне возмущен тем, что тот сделал с Терамором, а при жизни жил прямо здесь, в Штормграде.

Казалось, Генн не понимает из сказанного ни слова.

– Франдис Фарли не был жрецом. Он был простым солдатом, сохранившим в себе достаточно человечности, чтоб отличить зло от добра.

Чем больше Андуин размышлял над этим, тем крепче убеждался в своей правоте.

– Аномалия, – отмахнулся Седогрив.

– Не согласен, – возразил Андуин, еще сильнее подавшись вперед. – О помыслах и чувствах среднего гражданина Подгорода мы не имеем ни малейшего понятия. И с тем, что Сильвана заботится о своем народе, ты поспорить не можешь. Они ей не безразличны. И этим обстоятельством мы можем воспользоваться.

– Чтоб одолеть ее?

– Чтоб усадить ее за стол переговоров.

Оба смерили друг друга взглядом. Андуин был спокоен и сосредоточен. Генн с трудом сдерживал гнев.

– Ее цель – обратить побольше наших в своих, – сказал Генн.

– Ее цель – защитить свой народ, – возразил Андуин. – Если мы дадим ей знать, что понимаем ее побуждения, если сумеем убедить ее, что Альянс никогда впредь не станет угрожать тем Отрекшимся, что уже существуют, ей вряд ли придет в голову создавать из азерита оружие против нас. Мало этого: у нас появится возможность объединить силы с Ордой ради спасения нашего общего мира!

Генн долго смотрел на юного короля.

– Ты точно не подхватил в Стальгорне ничего этакого?

Андуин поднял руку, успокаивая его.

– Знаю, все это кажется чистым безумием, но ведь мы никогда не пытались понять Отрекшихся. Теперь у нас появился превосходный шанс. Архиепископ Фаол и прочие помогут начать переговоры. А у каждой стороны есть то, что нужно другой.

– Что может понадобиться от нас Отрекшимся? И что такого нужного для нас может найтись у них?

– Семья, – уверенно, с мягкой улыбкой на губах ответил Андуин. – Друзья и родные.

К тому времени, как он вернулся к себе, свеча погасла. Комнату освещал только свет лун за окном.

– Ты получила мой сигнал, – в полный голос сказал Андуин, зажигая свечу и оглядываясь вокруг.

Спальня казалась пустой, но, конечно же, это было не так. Мгновение назад казавшаяся совершенно обыкновенной тень дрогнула, и в круг неяркого света шагнула знакомая стройная фигурка.

– Как всегда, – ответила Валира Сангвинар.

– Когда-нибудь я попрошу показать, как ты пробираешься внутрь.

– Думаю, ты для этого тяжеловат, – улыбнулась она.

Андуин усмехнулся. Как же ему повезло, что рядом столько людей, которым он доверяет! Он знал: не каждый король мог бы сказать то же самое о себе. Но Валира… Валире он доверял даже больше, чем Велену и Генну Седогриву. Они с Варианом дрались плечом к плечу на гладиаторской арене, и Андуин знал ее не первый год. Не раз спасшая жизнь и ему, и его отцу, она доказала преданность роду Риннов на деле и, что не менее важно, была вхожа в те круги, куда и Андуину, и его советникам путь был заказан.

Валира была эльфийкой крови и личной шпионкой короля.

В этом качестве она служила Вариану во время его правления и помогла принцу, когда ему потребовалось доставить адресатам сообщения, которые его просили хранить в тайне даже от отца. Нет, Андуин не сомневался: мастер Шоу делает то, что полагает лучшим для королевства. Вот только сделает ли он то, что будет лучшим для короля? На это, не зная его в достаточной мере, полагаться не стоило. Той переписки, что Андуин поддерживал в последние несколько лет, он бы наверняка не одобрил.

– Об азерите тебе, я так понимаю, известно, – сказал он.

Валира кивнула, встряхнув золотистыми локонами, и, не дожидаясь приглашения, устроилась в кресле.

– Известно, – ответила она. – Я слышала, он может создавать королевства и повергать их в прах, а то и уничтожить целый мир.

– Все это правда, – подтвердил Андуин. Наполнив вином два бокала, он подал один эльфийке. – Я никогда не считал, что Орда и Альянс должны враждовать вечно. И вот теперь думаю, что мы близки к сотрудничеству и взаимному доверию, как никогда. Этот новый материал… – Он покачал головой. – Слишком уж он опасен в руках любого врага. А лучший способ победить врага – сделать его другом.

Валира пригубила вино.

– Я служу тебе, король Андуин. Я верю в тебя. Я, несомненно, твой друг, и останусь им навсегда. Хотелось бы мне жить в том мире, каким его стремишься сделать ты. Но, думаю, это невозможно.

– Маловероятно, однако я считаю, вполне возможно, – возразил Андуин. – И ты лучше всех остальных знаешь, что в этом я не одинок.

С этими словами он подал ей письмо. Написано оно было личным шифром, понятным только горстке избранных. Валира прочла письмо, поморщилась, однако согласно кивнула и бережно спрятала бумагу в карман возле самого сердца. Содержание она, как всегда, запомнит наизусть – на случай, если письмо пропадет или будет уничтожено.

– Я позабочусь, чтобы оно дошло до его заместительницы, – пообещала Валира, но радости в ее голосе не чувствовалось. Скорее, наоборот. – И будь осторожен, – добавила она. – Этого не поддержит никто. Все это обречено на провал.

– Но что, если все же получится? – упрямо спросил Андуин.

Взглянув в рубиновую глубину бокала, Валира подняла мерцающие глаза.

– Тогда, – медленно, с величайшей неохотой проговорила она, – мне, думаю, придется выкинуть из лексикона слово «невозможно».

Глава двенадцатая Громовой Утес

Сильвана Ветрокрылая возлежала на дубленой шкуре в большом шатре на Вершине Духов. Рядом сидел Натанос. Сидеть на земле, скрестив ноги, ему было явно неудобно, но если уж ей не позволялось сесть в кресло или встать, то и ему она поблажек делать не собиралась. Кроме Натаноса, ее сопровождал эльф крови, маг по имени Арандис Солнечный Жар – чтобы она смогла быстро удалиться, если здесь станет слишком уж уныло или где-то еще возникнут срочные дела. Он чопорно замер слева от Сильваны и, судя по выражению лица, предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь. Справа стояла одна из следопытов, Синдия. В сравнении с ее неподвижностью Арандис мог бы показаться сущим живчиком.

– Как я устала от барабанного боя, – шепнула Сильвана, склонившись к уху Натаноса.

Для нее этот звук был неразрывно связан со «старой Ордой»: по-видимому, орки, тролли и, конечно же, таурены с радостью били в барабаны в любое время дня и ночи и по любому поводу. К счастью, на сей раз это был не оглушительный гром орочьих боевых барабанов, но тихая, мерная дробь, под которую верховный друид Хамуул Рунический Тотем все бубнил и бубнил о «трагедии в Силитусе».

Сама Сильвана не усматривала в случившемся совершенно ничего трагического. По ее мнению, обезумевший титан, вонзивший в мир меч, был просто даром судьбы. Открытие Галливикса она хранила в секрете – до тех пор, пока не разберется, как надлежащим образом применить сей странный материал к наибольшей для Орды выгоде. По словам Галливикса, его подручные должны были «позаботиться» и об этом.

К тому же – ну, что особенного имелось в Силитусе, кроме гигантских жуков да Сумеречных сектантов? Без тех и других мир станет только лучше. Но вот таурены – народ, давший Орде первых друидов и потерявший в Силитусе нескольких членов Круга Кенария, – были просто потрясены этакой утратой.

Дабы почтить и ублаготворить их встревоженных духов, Сильвана снисходительно высидела ритуал до конца. А теперь выслушивала (и, по всей видимости, должна была одобрить) планы отправки в Силитус, на разведку, нового отряда шаманов и друидов – и все только потому, что Хамуулу Руническому Тотему привиделся страшный сон.

– Духи плакали, – говорил Хамуул, – и гибли, защищая земли Силитуса, и теперь обитает там только смерть. Смерть и боль. Мы не вправе подвести нашу Мать-Землю. Мы должны воссоздать оплот Кенария.

За Сильваной пристально наблюдал Бейн. Порой ей думалось, что лучше б уж он послушался веления своего большого, полного сострадания сердца и увел тауренов в Альянс. Однако презрение к тауренской мягкости не отменяло надобности в них. Пока Бейн остается верен – а до сих пор он в трудную минуту еще ни разу не подводил, – Сильвана будет использовать его и его народ на благо Орды.

Рядом с Бейном стоял и представитель троллей, престарелый мастер Гадрин. Беседовать с ним Сильвана тоже не планировала. Но сейчас у троллей царило безвластие, а ведь они – народ хаотичный и непредсказуемый. Только теперь, с великим запозданием, Сильвана осознала, насколько спокойным и уравновешенным был Вол’джин. Когда вождем Орды был он, со стороны казалось, что управлять ею легче легкого… Троллям тоже непременно потребуется нанести визит и оценить тех, кого они предложат на роль лидера.

Тем временем Рунический Тотем закончил воззвание к вождю. Теперь все смотрели на нее – все эти мохнатые, рогатые головы, как одна, повернулись к ней.

Пока Сильвана обдумывала ответ, к Бейну подбежал один из его скороходов, Перит Штормовое Копыто. Тяжко отдуваясь, он склонился к вождю и что-то прошептал ему на ухо. Бейн слегка приподнял брови, взмахнул хвостом и спросил о чем-то на таурахэ. В ответ скороход кивнул. Теперь все смотрели только на лидера тауренов.

Бейн расправил плечи и серьезно заговорил:

– Мне только что сообщили, что к нам идет гость. Он хочет поговорить с тобой, вождь, о том, что случилось в Силитусе.

Сильвана слегка напряглась, но внешне осталась совершенно спокойна.

– Кто же этот гость?

– Магни Бронзобород, – после недолгого молчания ответил Бейн. – Вестник Азерот. Он просит тебя прислать к нему мага: для подъема на лифте он слишком тяжел.

Собравшиеся зашумели. Сильвана молча переглянулась с Натаносом. Мысли понеслись в голове со скоростью тысячи лиг в секунду. Магни не мог сказать ничего такого, что она рада была бы слышать. Он был защитником мира, защитником Азерота, глубокие трещины в коем прямо сейчас, в эту минуту, несли на поверхность небывалые сокровища. Магни нужно было помешать, вот только как?

Нет, помешать ему Сильвана не могла. Могла разве что попробовать свести ущерб к минимуму.

– Я знаю, Магни Бронзобород больше не дворф, – заговорила она. – Но некогда был дворфом. И тебе, верховный вождь, несомненно, будет неловко, а то и откровенно неприятно официально принимать бывшего лидера одной из рас Альянса. Я понимаю это и избавлю тебя от раздумий, как тут поступить. Я – вождь Орды. Все, что он хочет сказать, он может сказать мне наедине.

Бейн с фырканьем раздул ноздри.

– Но я думал, ты, вождь, лучше всех на свете понимаешь, как телесное превращение может менять убеждения и взгляды. Когда-то ты была членом Альянса. Теперь возглавляешь Орду. А Магни… теперь он даже не существо из плоти и крови.

В его ответе не было ничего оскорбительного, и все же эти слова отчего-то причиняли боль. Однако логика их была безупречна.

– Что ж, если ты, верховный вождь, считаешь, что это безопасно, так и быть.

Но таурены с троллями продолжали вопросительно взирать на нее, и Сильвана с запозданием поняла: от нее ждут предложения воспользоваться помощью ее мага. На миг поджав губы, она повернулась к Арандису.

– Не сопроводишь ли ты Перита туда, где ждет нас Вестник Азерот?

– Конечно, вождь, – с готовностью ответил маг.

В неловком ожидании открытия портала Сильвана лихорадочно размышляла над тем, как лучше повести неизбежный разговор.

Наконец из портала, сверкая мириадами граней алмазного тела в свете костра, выступил Магни, и Бейн тепло приветствовал его:

– Твой приход – великая честь для нас, Вестник Азерот.

– Да, великая честь, – немедля вмешалась Сильвана. – Мне передали, ты просишь о встрече со мной.

Магни кивнул, отвечая на приветствие Бейна, расправил плечи, повернулся к Сильване и ткнул алмазным пальцем в ее сторону.

– Точно, – ответил он, – и скажу многое. Во-первых, спровадь подальше своих зеленых коротышек. В Силитусе и без них худо, а с ними – хуже некуда.

Это было вполне ожидаемо.

– Они проводят разведку, – спокойно и мягко сказала Сильвана.

– Не тут-то было! Они шуруют, ковыряются в земле, и Азерот это не нравится. Она должна исцелиться, а иначе умрет.

Все, затаив дыхание, выслушали весть о том, что Азерот страдает, мучается, медленно умирает от страшной боли. Что сама кровь мира сочится на поверхность, и эта кровь таит в себе невообразимую силу.

Последнее Сильвана знала и без Бронзоборода, а вот первое внушало нешуточную тревогу.

– Мы должны помочь ей, – с дрожью в голосе подытожил Магни, и на сей раз Сильвана не стала поправлять гостя. Его откровение меняло все.

– Безусловно, должны, – согласилась она. – Надеюсь, ты поговоришь об этом и с Альянсом?

– Уже сделано, – ответил Магни, явно в надежде успокоить ее. – И молодой Андуин, и Лига исследователей, и Круг Кенария, и Служители Земли вскоре отправят в Силитус свои отряды.

А вот эта информация была ценной. Магни Бронзобород, некогда правивший Стальгорном, никогда не открыл бы того, что только что сообщил Сильване Вестник Азерот.

– Хорошо, – сказал Бейн. – Мы готовы сделать то же самое.

Не следовало бы ему раскрывать рот, пока вождь не сказал свое слово, но у Сильваны начала рождаться идея.

– Верховный вождь Бейн говорит от имени всех нас. Твои новости и вправду тревожны, Вестник Азерот. Конечно, мы поможем всем, что в наших силах. Более того, об организации помощи со стороны Орды мне бы хотелось попросить тауренов.

Бейн дважды моргнул, но больше ничем не выказал удивления, хотя, несомненно, был удивлен.

– Для нас это честь, – отвечал он, прижимая кулак к сердцу в традиционном тауренском салюте.

– Благодарю тебя за предостережение, Вестник Азерот, – продолжала Сильвана. – Все мы живем в этом бесценном мире. И, как наглядно показали всем нам недавние события, если мы разрушим его, бежать будет некуда.

– Это… очень умно с твоей стороны, – расщедрился на похвалу Магни. – Что ж, ладно. Мое дело еще далеко не кончено. Знаю, членам Орды и Альянса трудно представить, что они – не единственные народы в мире. Но я должен предупредить еще много рас. Все мы, как ты сказала, вождь, живем в этом бесценном мире. Отзови своих гоблинов. Не то – как бы не пришлось нам искать пристанища в совсем новом мире.

На сей счет Сильвана не стала ничего обещать, однако улыбнулась.

– Пожалуйста, позволь нам сберечь тебе время на выполнение этой задачи. Куда Арандису переправить тебя?

– Пожалуй, что в Пустоши, – задумчиво пробормотал Магни. – Нужно предупредить кентавров. Спасибо тебе, душечка.

Это фамильярно-покровительственное обращение возмутило Сильвану до глубины души, однако она сумела сохранить на лице любезную улыбку. В мертвой тишине Арандис сотворил портал в неприветливые бесплодные земли, Магни шагнул в него и исчез.

– Все еще хуже, чем я опасался, – с тяжелым вздохом сказал Хамуул. – Нужно браться за дело как можно скорее. Вождь, нам нужны все, кто прежде работал с Альянсом, и…

– Нет.

Голос Сильваны оборвал его фразу, точно клинок, срубающий голову с плеч.

– Вождь, – спокойно заговорил Бейн, – мы все слышали, что сказал Вестник Азерот. Наш мир тяжело ранен. Неужели мы уже забыли уроки Катаклизма?

Свистнули в воздухе хвосты. Дрогнули, насторожились уши. Тролли опустили взгляды к земле и покачали головами. О, да, Катаклизм помнили все.

– Такое не должно повториться. Не должно.

«Это следовало сделать давным-давно», – подумала Сильвана.

Грациозно поднявшись, она подошла к главе тауренов.

– Мне нужно кое-что сказать тебе наедине, верховный вождь, – промурлыкала она. – Идем, прогуляемся.

Бейн на миг прижал уши, однако кивнул и двинулся вниз по ступеням, начинавшимся у шатра.

Вершины Громового Утеса – Вершина Духов, Вершина Старейшин и Вершина Охотников – были соединены с центральной возвышенностью висячими мостами. Сильвана тихо дивилась искусству строителей. Казавшиеся с виду такими хрупкими и ненадежными, эти мосты легко выдерживали тяжесть нескольких тауренов, пересекавших пропасти одновременно.

Сильвана без колебаний дошла до середины моста. Мост слегка закачался. Отсюда она могла различить неяркое мерцание пещеры Прудов Видений. Перед отбытием следовало нанести туда визит: там располагалась единственная в тауренской столице община Отрекшихся. Кроме этого, следовало навестить и Подгород – встретиться с Советом Покинутых и собственными глазами оценить назревшую угрозу либо убедиться в отсутствии таковой.

– Что ты хотела сказать мне, вождь? – спросил Бейн.

– Счастлив ли здесь мой народ?

Таурен озадаченно склонил голову набок.

– По-моему, да, – ответил он. – Они получают все, о чем ни попросят, и кажутся вполне довольными.

– Таурены стали друзьями Отрекшихся, когда их отверг Альянс. За это я всегда буду вам благодарна.

Когда-то Хамуул Рунический Тотем (в эту минуту – заноза в ее боку) сумел доказать, что, обладая свободой воли, Отрекшиеся еще способны искупить вину, исправить то, что натворили после того, как были убиты и порабощены волей Короля-лича. Не кто иной, как он, убедил вождя Тралла, тоже знавшего кое-что о тех, кого все вокруг считают «чудовищами», принять Отрекшихся в Орду. Этого Сильвана не забыла и не забудет никогда.

– Поэтому, – сказала она, повернувшись к Бейну и подняв на него взгляд, – я и смотрела сквозь пальцы на то, как ты ищешь дружбы кое-кого из людей.

– О моем общении с Джайной Праудмур давно известно всем, – напомнил Бейн. – Во время суда над Гаррошем Адским Криком это стало общеизвестным. Она пришла мне на помощь, когда Зловещий Тотем поднял бунт против остальных тауренов. Отчего это тревожит тебя сейчас?

– Это меня ничуть не тревожит. Тревожит другое – а именно твоя переписка с Андуином Ринном. Она продолжается до сих пор. Или ты будешь отрицать это?

Бейн молчал, но внезапный взмах хвостом выдал его с головой. Лгуны из тауренов – хуже некуда.

– Я никогда – ни словом, ни соучастием – не поддерживал ничего, что может пойти во вред Орде, – наконец сказал он.

– Верю, оттого и не вмешивалась до сих пор. Но теперь принц Андуин стал королем Андуином. Теперь он отнюдь не беспомощный прекраснодушный мечтатель. Теперь он – политик. Он может развязать войну. Разве ты на моем месте стал бы потворствовать тайной переписке с одним из королей Альянса?

– Что же ты намерена делать? – с отменным спокойствием спросил Бейн.

– Ничего, – ответила Сильвана, – до тех пор, пока эта связь остается прерванной. И, дабы показать, что не сержусь на то, что некоторые вполне разумно сочли бы изменой, подтверждаю свое предложение возглавить помощь в исцелении Азерот. И более того, – она махнула рукой в сторону входа в пещеру внизу, – поговорю с местными Отрекшимися и спрошу их, чем нам могут помочь Пруды Видения. Мой следопыт, Синдия, останется здесь и будет держать меня в курсе всех ваших успехов.

С этими словами Сильвана повернулась к Бейну спиной. Тот застыл без движения, точно каменное изваяние. Даже хвост его больше не подрагивал.

– Итак, мы поняли друг друга?

– Вполне, вождь. Это все?

– Да. Надеюсь, этот разговор ознаменует начало нового этапа сотрудничества тауренов и Отрекшихся.

Вождь тауренов безмолвной громадой двинулся за ней, и оба вернулись к шатру. Там Сильвана сообщила ожидавшим о том, что ради исцеления мира предлагает тауренам прибегнуть к помощи Отрекшихся из Прудов Видения. Но когда Хамуул заговорил о восстановлении оплота Кенария в Силитусе, один из троллей сказал:

– А что быть с гоблины? Они кишеть там, как мухи. Ты быть убрать их, как говорить Вестник?

– Гоблины, – отвечала Сильвана, – знают о недрах мира больше любой другой расы Орды. Я имела разговор с Галливиксом, и он заверил меня, что его гоблины занимаются разведкой и исследованиями.

Видя, что кое-кто собирается возразить, она поспешила добавить:

– Принц подчиняется непосредственно мне. И в нужное время я сообщу Орде обо всем, что мне удалось узнать.

– Но не Альянсу? – спросил Рунический Тотем.

– Магни уже говорил с Альянсом, – ответила Сильвана, старательно избегая встречаться взглядом с Бейном. – И я абсолютно уверена, что Андуин не будет слать в Оргриммар курьеров с вестями об их последних достижениях. Так отчего же это должна делать я?

– Потому, что сей мир принадлежит нам всем, – тихо сказал Рунический Тотем.

– Возможно, вскоре, в один прекрасный день, это «нам всем» будет означать Орду и только Орду. Ну, а пока что я просто ставлю интересы и благополучие своего народа выше интересов Альянса, уничтожившего Таурахо. Надеюсь, как и вы все.

– Но… – начал было верховный друид.

Сильвана повернулась к нему. Лицо ее оставалось холодным и безмятежным, но глаза загорелись гневным огнем.

– Возрази еще раз, и я этого так не оставлю. Вол’джин и его лоа назвали вождем Орды меня. И я, вождь Орды, решаю, о чем, когда и кому нужно сообщать. Это ясно?

Хамуул прижал уши, но ответил довольно спокойно:

– Да, вождь.

ПОДГОРОД

В те времена, когда Парквел Финталлас еще не утратил способности дышать, он был историком. О Лордероне он знал все, что только возможно, и с великой любовью вспоминал дни и годы, прожитые с женой Миной и дочерью Филией в скромном, однако уютном жилище в Столице. Даже сейчас он все еще помнил и запах чернил и пергамента, и как делал выписки из множества древних томов, и золотистый, медвяный свет солнца за окном. И теплый, ровный треск пламени свечей, когда он засиживался за работой заполночь. И как Мина присылала Филию с ужином, когда он был слишком поглощен работой, чтоб выйти к столу. Пока дочь был маленькой, он сажал ее на колени, а когда подросла – приглашал посидеть рядом или порыться в огромной библиотеке, в то время как отец наслаждается превосходной кухней Мины…

Но здесь, в Подгороде, не было ни треска пламени, ни запахов пергамента и чернил, ни отменной еды, с любовью приготовленной мудрой и нежной супругой, ни детей, докучающих уймой вопросов, на которые он так любил отвечать. Только холод, сырость, тошнотворная вонь гнили, да зловещее зеленое мерцание оскверненной реки, пересекавшей подземный некрополь.

Все эти воспоминания были так свежи, что не приносили ему ничего, кроме боли, однако сколь же они были приятны! Возвращаться туда, где протекала их жизнь, Отрекшимся настоятельно не советовали. Теперь их домом был не Лордерон, а Подгород, подобно своим обитателям, более не нуждавшимся во сне, не знавший различий меж днем и ночью.

Раз или два Парквел украдкой пробирался в свой бывший дом и втайне пронес в Подгород несколько книг. Но однажды был пойман и строго отчитан. А книги конфисковали. «Память о человеческой истории нам больше ни к чему, – сказали ему. – Теперь для нас важна только история Подгорода».

С годами, при помощи искателей приключений, он смог раздобыть новые книги и каждой из них дорожил больше всего на свете. Но никакие авантюристы, ищущие золота или славы, не могли вернуть того, что ушло навсегда. Мина либо погибла, либо превратилась в бессловесное чудовище. А Филия, его красавица и умница, осталась человеком и, вероятно, была жива до сих пор. Но, если и так, только ужаснулась бы, увидев, что сталось с любимым папой.

Долгое время Парквел считал, что одинок в тоске о прошлом. Но вот Вельсинда основала Совет Покинутых, чтоб позаботиться о городе в отсутствие Темной Госпожи, и вскоре то, что родилось как насущная необходимость, сделалось – по крайней мере, для Парквела – чем-то гораздо большим. Здесь он обрел чувство товарищества. Здесь он узнал, что вовсе не все довольны бездумным служением. Возможно, Отрекшиеся не были живыми, однако и у них имелись свои нужды, желания и чувства, не находившие удовлетворения.

Вельсинда была уверена, что Сильвана скоро вернется и прислушается к тому, что скажет совет.

Парквел искренне надеялся, что она права, но не на шутку в этом сомневался. Ведь от Сильваны требовалось прекратить принуждать подданных к продолжению жизни против собственной воли, не заставлять неупокоенных отрекаться от прошлого.

Однако, как учит история, наделенные властью не любят идти на уступки, а если и идут, то разве что вынужденно.

И за все годы жизни и посмертия Парквел еще не видел случая, чтобы история ошибалась.

Глава тринадцатая Дарнас

Столица ночных эльфов была одним из любимых городов Андуина, пусть даже навещать ее ему доводилось нечасто. Калдорай были прекрасным народом, и город их, прочно угнездившийся в объятиях Мирового Древа, Тельдрассила, был прекрасен.

Андуин стоял в Храме Луны рядом верховной жрицей Элуны Тирандой Шелест Ветра и ее возлюбленным, верховным друидом Малфурионом Ярость Бури. Храм был исполнен безмятежности. Служители разошлись по делам, негромкое ритмичное журчание воды навевало покой, а статуя Хайдены, державшей над головой чашу, из которой струилась вниз, в лунный колодец, мерцающая жидкость, приятно ласкала взор.

Андуину вспомнился Храм света Пустоты. «Свет находит путь к нашим душам, – подумал он. – К душам всех и каждого. Для каждого подыщет сказание, лицо, имя или песнь, что найдет отклик в сердце. Называй его хоть Элуной, хоть Ан’ше, хоть просто Светом – неважно. При желании от него можно и отвернуться, однако от этого он вовсе не угаснет».

Тут он заметил, что Тиранда наблюдает за ним и едва заметно улыбается. Похоже, она все понимала.

– Жаль, что я не могу навещать ваш прекрасный город чаще, – сказал он вслух.

– Войны по природе своей удерживают нас вдали от мест, исцеляющих душу, – согласилась Тиранда.

Со вздохом отвернувшись от статуи, Андуин взглянул на супругов-правителей.

– В письме я в общих чертах описал природу предстоящей нам битвы, – сказал он. – Битвы за исцеление Азерот. Магни у вас еще не был?

– Пока что не приходил, – ответил Малфурион. – Мир наш велик. Хоть Магни и Вестник Азерот, однако пути его долги. После… после случившейся трагедии мы уже посылали в Силитус членов Круга Кенария. Хотели оценить урон.

«Мы над этим работаем», – совсем недавно сказал Андуину Шоу.

– Не в первый и, думаю, не в последний раз я радуюсь крепости уз, связующих наши народы, – сказал Андуин. – Что Кругу удалось узнать?

Правители обменялись взглядами.

– Идем, – сказал Малфурион. – Прокатимся верхом.

Следом за ними Андуин прошел по упругой траве храма к арке выхода. Снаружи ждали Стражи, две сильные, не знающие пощады женщины из городской охраны с тремя ночными саблезубами в поводу.

– Умеешь на них ездить? – с улыбкой спросила Тиранда.

– Мне доводилось ездить на грифонах, на гиппогрифах и лошадях, – ответил Андуин, – но на ночных саблезубах – ни разу.

– Очень похоже на грифонов, только походка у них ровнее. Думаю, тебе понравится.

Один из саблезубов был черным в светлых яблоках, другой – нежно-серой масти, а третий, белый в черную полосу – очень похож на великого Сюэня Белого Тигра, с которым юный король имел случай встретиться в Пандарии. Настолько похож, что ехать на нем казалось едва ли не дерзостью. Остановив выбор на сером, Андуин с легкостью прыгнул в седло. Огромный кот обернулся, фыркнул, встряхнул головой и длинным, ритмичным, действительно ровным, как и обещала Тиранда, шагом поскакал вперед.

Промчавшись по покрытой ковром наклонной дорожке и белым мраморным плитам, все трое направились прочь от храма.

– Я полагаю, положение вправду очень серьезно, как и сказал Вестник Азерот, – вполголоса заговорил Малфурион. – Все оказавшиеся в оплоте Кенария и его окрестностях погибли разом.

– Едва узнав об этом, я послала туда жриц, – добавила Тиранда.

«Какое же жуткое зрелище ожидало добрых и нежных Сестер Элуны, – мрачно подумал Андуин. – Страшнее, чем раненный Саргерасом мир. Одно утешение: безумный титан, так долго сеявший боль и разрушение по всей Вселенной, наконец-то пленен».

– Первым делом нам пришло в голову отправить отряды друидов и жриц создавать там лунные колодцы, – продолжал Малфурион.

Да, это было вполне разумно. Священные воды лунных колодцев могли исцелять раны, восстанавливать энергию и жизненную силу, и часто использовались для очищения оскверненных земель. Или, как в этом случае, для исцеления раненых.

– Удалось ли добиться успеха? – спросил Андуин.

– Пока об успехе говорить рано. У большинства отрядов даже не оказалось возможности создать хоть один. Гоблины грабят, растаскивают Азерот, не покладая рук, – ответил Малфурион. В его обычно приятном, глубоком голосе слышался рокот гнева и боли. – И их там полным-полно. Как и сказал тебе Магни, кровь мира течет на поверхность в огромных количествах. Мы тоже нашли жилу.

Жилу… Андуину немедленно вспомнилась сложная, затейливая сеть жил – вен и артерий, пронизывающих живое тело. Ведь, как ни странно, вкрапления разнообразных минералов, пронизывающие недра мира, называли жилами задолго до того, как кто-либо понял, что Азерот – на самом деле дремлющий, еще не рожденный титан.

Малфурион повернул полосатого саблезуба направо, к Террасе Воинов. При виде юного короля встречные жители Дарнаса останавливались, кланялись, приветственно махали руками. Андуин с улыбкой махал им в ответ, хотя разговор с правителями дарнасских зевак был вовсе не из веселых.

– Мы раздобыли несколько образцов для изучения, – говорил Малфурион. – И это…

Андуин знал: верховному друиду далеко за тысячу лет. Однако это вещество произвело на Малфуриона такое впечатление, что тот не находил слов. На миг ему показалось, что ночной эльф просто вне себя.

Тиранда, ехавшая рядом, стремя в стремя с мужем, подняла руку и молча стиснула его плечо.

– Я держал образец в руках, – сказал Андуин, глядя на Малфуриона с глубоким сочувствием. – И помню, как он повлиял на меня. Даже не представляю, как сильно это должно было тронуть тех, кто прочно связан с землей и живой природой.

– Да, не могу отрицать его великолепия и мощи, которую можно обратить и к добру, и ко злу. И я, и Тиранда, и все калдорай сделают все возможное, чтоб это вещество не попало в злые руки.

Впереди показалась громада Террасы Воинов. Наверху, вытянувшись по стойке «смирно», их ждал отряд из пяти Стражей. Командовала отрядом эльфийка с длинными темно-синими волосами, собранными в хвост на затылке. Традиционные узоры на ее бледно-лиловом лице казались следами когтей. Подобно всем ее сестрам, она была сильна, гибка и энергична. Однако, в отличие от прочих Стражей, которых Андуину доводилось видеть, в ней не чувствовалось жесткости. Соскользнув с саблезуба, Тиранда тепло приветствовала ее. Андуин и Малфурион спешились тоже.

Не снимая руки с плеча Стража, Тиранда повернулась к гостю.

– Король Андуин Ринн, – заговорила она. – Позволь представить тебе капитана Кордессу Вересковый Лук.

Как же долго ему еще привыкать к этому титулу!

Капитан повернулась к Андуину и почтительно склонила голову.

– Для меня это высокая честь, – сказала она.

– Рад знакомству, капитан, – ответил Андуин. – Помню, я видел тебя в Пандарии, на суде.

– Я польщена, – улыбнулась эльфийка.

– Мы связались с Лигой исследователей, – сверкнув глазами, сказала Тиранда. – Обычно они способны защититься своими силами. Но, учитывая, что в настоящий момент творится в Силитусе, я предложила им помощь отряда Кордессы. Гоблины не из тех, с кем стоит шутить, а сейчас их там столько, что в тех местах небезопасно.

– Разумное решение, – согласился Андуин. – Уверен, экспедиций будет немало, и я непременно отправлю несколько своих отрядов им в помощь.

Сам Андуин войн не любил, но знал, что некоторые достигают в бою немалых успехов, а если так, пусть их умения пойдут на пользу благому делу.

– Друиды с шаманами способны позаботиться о себе сами, – сказал Малфурион. – Но члены Лиги исследователей – обычно ученые и археологи. И сейчас их работа просто неоценима.

Тут в воздухе, в нескольких футах от них, закружился белый смерч, сопровождаемый явственным звуком открывающегося портала. Спустя мгновение на террасу шагнул густобровый, пышноусый гном с символом Кирин-Тора – всевидящим оком, вышитым золотом на фиолетовой накидке.

«Что нужно сильнейшим магам Азерота от Тиранды с Малфурионом?» – удивился Андуин. Однако гном устремился прямо к нему, и юный король понял, что Кирин-Тору требуются вовсе не правители Дарнаса.

– Приветствую вас, верховная жрица и верховный друид, – сказал гном, кивнув куда более рослым ночным эльфам. – Король Андуин, вот послание для тебя.

– Благодарю.

«Не дай Свет, новые дурные вести! Большего нашему несчастному миру не вынести».

Чувствуя устремленные на него взгляды, он сломал печать и начал читать.

Андуину Ринну, королю Штормграда, шлет свой привет Калесгос из Кирин-Тора.

Ваше Величество! Надеюсь, мое письмо застанет вас в полном благополучии. Знаю: вы отбыли в путешествие, дабы по заслугам воздать товарищам по Альянсу за роль, сыгранную ими в великой победе над ужасным врагом. Иного, мой друг, я от вас и не ожидал. Надеюсь, путешествие идет своим чередом.

Буквально только что мне нанесла неожиданный визит Наш Общий Друг. Полагаю, вновь мы увидим ее не скоро, однако верю: она вернется, а удаление от мирских дел поможет ей успокоить душу и обрести ясность мыслей. Согласитесь, трудно излечить рану, с которой раз за разом сдирают струп.

Понятия не имею, где ее можно найти, но, думаю, эти новости вас порадуют.

К.

– Что-то произошло, Ваше Величество? – негромко спросил Малфурион.

В общем и целом, новости были хорошими, но в то же время Андуин от всей души жалел, что Джайна не с ними. Что ж, оставалось только, по примеру Кейлека, надеяться, что вдали от мира ей удастся отыскать и ответы на все свои вопросы, и долгожданный душевный покой.

– Нет, – ответил он вслух. – Кое-какие личные новости. Ничего страшного.

– Не желаете ли отправить со мной ответ? – спросил гном-курьер.

– Можешь передать Калесгосу, что сообщение я получил и надежды его разделяю. Благодарю тебя.

– Тогда счастливо оставаться!

Кивнув на прощание, гном с невероятной быстротой – так, что Андуину не удалось различить ни одного жеста – зашевелил крохотными пальцами. Воздух перед курьером замерцал, подернулся рябью. На миг взору Андуина открылся вид прекрасного Даларана, парящего среди облаков, затем гном шагнул в портал, и видение померкло.

– Письмо касается Джайны, – сказал Андуин, обернувшись к Малфуриону с Тирандой. – Калесгос сообщает, что она жива и здорова.

– Добрые вести, – откликнулась Тиранда. – Вот только… отчего же тогда она не пошла драться с Легионом вместе с нами после Расколотого берега? И собирается ли вернуться?

Андуин покачал головой:

– Если и да, то не сейчас. Будем надеяться, настанет тот день…

– Уж поскорее бы, – заметил Малфурион. – Азероту нужны все защитники до одного.

– Это верно, – задумчиво проговорил Андуин.

По плану далее ему предстояло встретиться с Веленом на борту «Экзодара». Несколько лет назад он провел там довольно много времени – так много, что, пожалуй, мог бы считать «Экзодар» вторым домом. Как Андуину хотелось бы вновь прогуляться среди его кристаллических стен, побеседовать с приветливыми, дружелюбными дренеями…

Однако о том, с чем Магни пришел в Стальгорн, дренеям уже сообщил Велен. И все они, вплоть до самого маленького, по всей вероятности, уже трудятся, не покладая рук. Значит, в Андуине ни «Экзодар», ни Велен сейчас не нуждаются. Его задача – сообщить обо всем остальным и побудить их к действию. И в одиночку с этой задачей не справиться.

Поразмыслив, Андуин решил от визита на «Экзодар» воздержаться. Уж лучше он ненадолго вернется в Штормград, а затем навестит еще одно место, которое вполне мог бы назвать третьим домом – Храм света Пустоты.

Глава четырнадцатая Штормград

Из Тельдрассила Андуин вернулся лишь поздней ночью, воспользовавшись камнем возвращения, чтоб никого не потревожить. Уилл давным-давно спал, а спорить с Генном Седогривом не было никакого настроения. Однако Андуину очень хотелось поговорить кое с кем другим и предоставить ей возможность сообщить новости, прежде чем он отбудет в Храм света Пустоты.

Материализовался он в той самой приемной, где так часто ужинал, беседовал, спорил с отцом. От воспоминаний об этой утрате защемило сердце. Печально улыбнувшись, король прошел в свои покои, зажег свечу и поставил ее на окно. Покончив с этим делом, он приступил к другому – к наполнению урчащего желудка. Спустившись в кухню, безмолвную в столь поздний час, он нагрузил тарелку горой хлеба, острого даларанского сыра и золотистых яблок, а потом вернулся к себе, затворил дверь и сказал:

– Я буду чувствовать себя крайне глупо, если говорю сам с собой.

– Нет, ты не один.

Валира, как всегда, явилась на условный сигнал. Андуин улыбнулся, но в следующую секунду увидел выражение ее лица и разом потерял аппетит.

– Что-то не так, – сказал он.

Валира не стала этого отрицать, и сердце Андуина замерло в груди.

– Рассказывай.

В ответ эльфийка крови прикрыла глаза и молча подала ему письмо.

Читать не хотелось. Охотнее всего на свете Андуин сделал бы вид, будто никакого письма нет и не было, и остался в блаженном неведении. Увы, королю – по крайней мере, желающему править своим народом, как подобает – такое не пристало.

– Он в безопасности? – с усилием сглотнув, спросил король.

– Сейчас – да, – ответила Валира, кивком указав на письмо.

«Что ж, самого худшего не случилось», – подумал Андуин. Пожалуй, теперь он понимал, что там, в этом письме.

С тяжелым сердцем он развернул письмо, написанное условленным шифром, и принялся читать.

Я дорожил нашей дружбой многие годы. И дорожу ею по-прежнему. Но с величайшей неохотой, для блага тех, кто нуждается в моей защите, должен сказать: настало время прервать ее.

Желудок Андуина сжался в тугой, холодный комок. «Она все знает», – подумал он и продолжал чтение.

Я не подвергну дальнейшему риску ни свой народ, ни тебя, друг мой. Я все еще верю: настанет день, когда мы сможем говорить открыто при полной поддержке своих народов. Но пока еще он не настал.

Храни тебя Мать-Земля.

Чего-то подобного Андуин ожидал с того самого момента, как Сильвана стала вождем Орды. Но, невзирая на это, новость подействовала на него, будто удар по голове. Правитель тауренов нравился ему с того дня, как Андуин случайно материализовался в месте встречи Бейна Кровавое Копыто с Джайной Праудмур, прямо посреди их разговора. Подобно Бейну, он полагал, что они с ним друзья. Но в этот момент юного короля охватили сомнения.

Выражая Андуину соболезнования по поводу гибели Вариана, Бейн напомнил о том, что и сам потерял отца. Поначалу Генн Седогрив и другие доложили, что Сильвана предала их, без предупреждения отступив с Расколотого берега и бросив Вариана вместе со всеми другими членами Альянса на гибель. Но Бейн, видевший все своими глазами, поведал Андуину другое. С тыла, сказал он, подступала новая волна демонов, и Сильвана сообщила, что умирающий Вол’джин приказал ей трубить отступление.

Может быть, Бейн лгал?

Нет. Сердце Андуина разрывалось от боли, но некогда сломанные кости не ныли, предупреждая об опасности или обмане. Вот только, похоже, приказа Вол’джина не слышал никто, кроме самой Сильваны…

«Я не позволю Сильване запятнать мою веру в Бейна», – решительно подумал он. С глубоким вздохом он поднялся, бросил письмо в огонь и долго молчал, глядя, как ярко вспыхнувшее пламя превращает пергамент в черный шевелящийся ком, а затем – в пепел.

– Мое письмо Перит взял? – спросил Андуин, изо всех сил стараясь говорить спокойно и ровно.

– Нет, – ответила Валира. – Решил, что для вождя это опасно. С него не спускают глаз.

Новый удар…

– Что ж, Перит поступил очень мудро, – проговорил Андуин.

– Но он обещал передать Бейну, что в нем было написано.

– Я так надеялся, что Бейн поддержит мой план…

– Возможно, еще поддержит.

– Но не станет делать ничего, что может отдавать изменой, и винить его в этом нельзя. На его месте я поступил бы так же. Правитель, подвергающий свой народ риску, не правитель, – задумчиво сказал Андуин, все так же глядя в огонь.

Валира шагнула к нему, встала рядом и протянула к Андуину раскрытую ладонь.

– И еще одно. Бейн просил передать тебе это.

На затянутой в перчатку ладони покоилось нечто вроде осколка кости, не больше Андуинова ногтя величиной. Андуин не сразу понял, что перед ним, а когда понял, у него перехватило дух.

То был кусочек Бейнова рога, отщепленный и присланный ему в знак дружбы и уважения.

Андуин медленно сжал дар в кулаке.

– Прости, Андуин. Я понимаю, как ты огорчен.

Валира и сама была огорчена до глубины души. Взглянув на нее сверху вниз, Андуин грустно улыбнулся. Еще совсем недавно она была гораздо выше, чем он…

– Я знаю, – сказал он. – И очень благодарен тебе за это. И за все остальное. Похоже, число тех, на кого я могу положиться, убывает с каждым прошедшим днем.

– Надеюсь, я для тебя навсегда останусь в их числе.

– Даже не сомневайся, – заверил ее Андуин.

Валира пристально взглянула в его глаза.

– Ты добрый человек, Андуин, – негромко сказала она. – Такой уж у тебя характер: ты обо всех прежде всего думаешь самое лучшее. Но ты ведь еще и король. И бездумного доверия позволить себе не можешь.

– Верно, – согласился Андуин. – Не могу.

Оба надолго умолкли, глядя в огонь.

СИЛИТУС

Настала ночь, и в небе появились луны.

– Знаешь, они действительно прекрасны, – сказала спутнице Сафронетта Драндульс, взглянув на небо после долгого дневного перехода и разбивки лагеря.

– А ты знаешь, как они называются? – спросила ночная эльфийка, капитан Стражей по имени Кордесса Вересковый Лук.

Круглые щеки гномки порозовели.

– Одна… э-э… Синий… что-то синее.

Эльфийка хмыкнула, и Саффи покраснела еще ярче. Бывший муж постоянно твердил, что в такие моменты она очень мила, а Саффи этого просто не выносила и потому всякий раз вспыхивала – нет, не краснела! – от злости. Но это его, конечно, только радовало.

– Прости, – сказала она. – Я ведь почти всю жизнь провела под землей или в лаборатории. Боюсь, наружу выходила нечасто.

– Ты превосходно разбираешься во многих вещах, которых мне никогда не понять, Сафронетта, – мягко ответила Кордесса. – Знать все на свете не может никто.

– Попробуй сказать это моему бывшему мужу.

Снова негромкое хмыканье.

– Наши луны называются Голубое Дитя и Бледная Госпожа, его мать. У Бледной Госпожи есть и другие названия. Мой народ зовет ее Элуной. А таурены – Му’ша. Каждые четыреста тридцать лет происходит настоящее чудо. Луны встают друг с дружкой вровень, и несколько бесценных, славных минут все выглядит так, точно Госпожа прижимает свое дитя к груди. Мир озаряет сине-белое сияние, и, если смотреть на все это с открытым сердцем, кажется, будто само время останавливает бег.

Глядя на красоту небесных сфер, Саффи негромко ахнула от восторга.

– А когда такое было в последний раз? – спросила она, задумавшись, не узнала ли о столь интересном факте как раз вовремя, чтобы увидеть все это своими глазами.

– Пять лет назад.

Саффи помрачнела.

– О-о, – протянула она. – Похоже, следующего раза мне не застать.

На это долгожительница-эльфийка, которая вполне могла полюбоваться и следующим затмением, не ответила.

– Зато, – сказала она, – сейчас ты можешь видеть их обе в прекрасном, чистом небе пустыни.

Пожалуй, слово «прекрасное» в применении к чему-либо, связанному с Силитусом, Саффи слышала впервые в жизни. Силитус, по всем отзывам, был местом просто отвратительным даже без торчащего из земли исполинского меча. Взгляд сам собой упал на меч. Упустить его из виду было невозможно. Сам по себе огромный, меч был к тому же окружен жутким красным сиянием, и потому бросался в глаза в любое время дня и ночи. Чудовищный черный клинок до половины уходил в злосчастную землю, а во все стороны от него змеились дымящиеся трещины, источавшие на поверхность загадочный азерит – в жидкой форме и в виде затвердевших сине-золотых самородков. К немалой досаде Саффи, Меггакрут и Бранн Бронзобород отправили ее в экспедицию прежде, чем ей удалось подержать эту штуку в руках. Конечно, их записи были очень полезны, однако ей не терпелось увидеть – и пощупать – это вещество самой.

Что до пустыни, окружавшей меч, здесь было жарко, полным-полно насекомых всевозможных размеров и видов, сектантов, таинственных тварей, прячущихся в руинах… и где тут хоть что-то прекрасное? Ну да, ну да, разве что небо.

Саффи украдкой подняла взгляд на спутницу. Та, озаренная лунным светом, с легкой улыбкой смотрела вверх. Прочие члены Лиги исследователей тоже оставили дела и любовались лунами, и Саффи последовала их примеру. Как они могут быть так безмятежны, эти Голубое Дитя и Бледная Госпожа? Плывут себе по ночному небосводу и знать не знают, что здесь, внизу, торчит из земли гигантский меч!

С запозданием осознав, что говорит в полный голос, Саффи прижала ладонь к губам. Она ожидала смеха или упреков за этакую вспыльчивость, но, как ни странно, ничего подобного не последовало. Кордесса мягко положила руку ей на плечо, для чего рослой эльфийке пришлось склониться набок.

– Ты всего лишь высказала вслух то, что у всех нас на уме, – сказала она. – Их безмятежности можно позавидовать. Но не стоит. Кому я и вправду немного завидую, это – друидам из Круга Кенария и шаманам из Служителей Земли. Они ищут способы помочь Азерот напрямую. Вот это настоящее дело.

Настала очередь Саффи подбодрить ночную эльфийку.

– Роль Лиги исследователей тоже очень важна. В прошлый раз неприятности здесь начались из-за того, что кто-то очень древний пришел в ярость… – Саффи ткнула пальцем в сторону меча. – А теперь Магни говорит, что Азерот страшно ранена. Однако мы пока не знаем, насколько глубоко уходит эта штука, и не потревожил ли, не разбудил ли Саргерас кого-нибудь, кто может усугубить страдания мира. Поэтому, несмотря на явную опасность, сюда пришли мы. А ты и верховная жрица Тиранда помогаете Азерот, защищая нас.

«Нас…» Для Саффи эта экспедиция была первой, хотя консультантом в Зале Исследователей она работала уже довольно давно. Приключение приводило ее в восторг, несколько сдерживаемый близостью такого множества гоблинов.

Кордесса улыбнулась.

– Работать с твоим народом мне почти не доводилось, – сказала она. – Но если ты – типичная представительница гномов, это явно нужно исправить.

Саффи вновь покраснела.

– Просто мы все делаем, что можем, – смущенно проговорила она.

Ее включили в экспедицию как известного геолога, специализирующегося в минералогии. Коллеги-археологи будут искать Старых Богов, древние технологии судного дня – словом, как обычно. А вот ей, Саффи, предстояло особое дело – изучение азерита.

Если, конечно, его удастся добыть. Гоблины – ох, как она ненавидела этих гоблинов! – обложили все видимые месторождения и копали, вгрызались в землю так, что глазу больно. В течение двух дней члены Лиги, держась на безопасном расстоянии, наблюдали за ними при помощи телескопов и разных хитроумных устройств, которыми снабдил экспедицию Меггакрут.

Несмотря на досадную примитивность этого метода, Саффи уже удалось узнать многое. Во-первых, что азерит появляется из земли жидким, а твердеет только на воздухе. Потрясающе!

Вторым открытием оказалось то, что грунт вокруг меча остается нагретым круглые сутки, а не только в дневные часы. Как правило, пустыни славятся дичайшими перепадами температур – от палящей жары днем, до, если не мороза, то ощутимой прохлады по ночам. Как правило… но не здесь и не сейчас.

Саффи сгорала от нетерпения. Скорее бы заполучить побольше образцов! Ее включили в группу уже после визита штормградского короля, оставившего для исследований только небольшой самородок. Теперь экспедиции следовало выслать разведчиков и раздобыть новые образцы азерита – желательно из разных месторождений. Вот после этого Саффи сможет заняться любимым делом – анализом, изучением, познанием.

О гоблинах, тянущих загребущие лапы к этому драгоценному веществу, просто-таки больно – физически больно! – было вспоминать. Для них оно имело хоть какую-то ценность лишь потому, что золотую жидкость можно «преобразовать» в золотые монеты. Гоблины… Как только некоторым не противно вести с ними дела? Грязные жадные твари! Им бы только взрывать, бурить да шуметь, а на науку плевать!

– Твои мысли не радостны, Сафронетта, – заметила Кордесса. Только после этого Саффи осознала, что продолжает глядеть на луны, но хмурясь и стиснув зубы от злости. – Идем, поедим. А потом часть моих сестер-Стражей останется в лагере охранять твой сон.

– Часть? А другие?

Ночная эльфийка улыбнулась. Глаза ее засияли в ночной темноте ярко, как луны на небе.

– Ну, а другие отправятся в первую разведку.

Это было разумно. Калдорай называли ночными эльфами не только за сумеречные оттенки волос и кожи, но и за обыкновение охотиться по ночам.

Саффи затрепетала от нетерпения.

– И, может быть, вы вернетесь с образцами, которые я смогу изучить!

– Возможно. Хотя я думаю, что образцы будут позже. Наберись терпения. Вероятнее всего, сегодня ночью мы раздобудем сведения о численности и расположении противника. А может, и о его планах. – Проказливо улыбнувшись, она коснулась пальцем длинного бледно-лилового уха. – Мы не только хорошо видим. Мы и слышим неплохо.

Саффи расхохоталась.

Ужин, как всегда, если за дело берутся дворфы, оказался обильной, «ешь-до-отвала», трапезой с множеством пива. Правда, Саффи не хотелось и думать, что из добытого здесь, в Силитусе, можно «тушить в пиве». Она уже слышала, как одна из Стражей с любовью отзывалась о сладких паучьих лапках, которыми ее кормили в детстве, и этого было довольно.

Покончив с ужином, двое Стражей, включая Кордессу, тихо исчезли в теплой ночи. Начальник экспедиции, Гаввин Крепкорук, собрал пятерых членов Лиги и обратился к ним.

– Мы – команда спаянная, – заговорил он, – и не слишком привычны к ночным эльфам среди нас.

Хотя доступ в Лигу исследователей был открыт всем расам Альянса, стремились в нее, по-видимому, только люди да дворфы – разве что иногда попадется гном или ворген. Ночных эльфов в Лиге почти не было: как правило, им претило тревожить землю ради извлечения артефактов, скрытых в ее глубине.

– Я горжусь тем, как вы с ними сотрудничаете. Все мы живем заодно в этом несчастном мире, все одно дело делаем. Не в обиду нашим прежним охранникам будь сказано, но я, к примеру, сегодня усну куда крепче обычного.

– Ну да, еще бы, после шести-то пинт крепкого!

Ночной воздух содрогнулся от дружного хохота, и Гаввин Крепкорук, за ужином от души утоливший жажду, хохотал громче всех.

– Всё. Проваливайте спать, – сказал он.

Несмотря на его заверения, уснуть оказалось нелегко. Саффи ворочалась, ерзала, вначале в спальном мешке, потом поверх него (жара стояла ужасная), а потом снова внутри, так как снаружи были насекомые. И песок.

Свернувшись в клубок, изнемогая от жары, она вслушивалась в храп четверых дворфов – такой громкий, что и мертвого поднимет. «Хорошо, что на часах стоят Стражи», – подумала она. Казалось, на оглушительный храп Крепкорука вот-вот сбегутся целые толпы гоблинов – хотя бы за одним тем, чтобы заткнуть ему глотку.

Должно быть, Саффи устала сильнее, чем думала. В какой-то момент сон все же сморил ее, несмотря на храп, насекомых, песок и жару.

Разбудили ее жуткие вопли гоблинов, треск выстрелов и лязг стали о сталь. Вздрогнув, Саффи кое-как выпуталась из складок спального мешка, нащупала пистолет под подушкой, вскочила на ноги и заозиралась вокруг, не в силах понять, что происходит. Сердце отчаянно билось в груди.

Свет лун, еще недавно такой приятный и успокаивающий, теперь казался холодным и равнодушным. Бледно-голубой луч озарял мертвые тела двух Стражей. Под ними на земле чернели лужи крови, угасшие глаза казались глубокими темными омутами. Рядом покоилось еще одно тело, но на него Саффи и не взглянула, опасаясь, что страх, вцепившийся коготками в затылок, лишит ее способности думать. «Думай, Саффи, думай…»

Бывший муж упорно настаивал, чтобы она носила при себе оружие. Саффи неизменно отвечала, что предпочитает арсеналу лабораторию, но в эту минуту жалела, что так и не научилась обращаться с этой штукой. Ну, отчего было не взять с собой «Вспышку молнии 3000»? Ведь она практически заработала…

Сжимая в дрожащих руках пистолет, Саффи завертелась из стороны в сторону. Судя по звукам, вокруг творился сущий кошмар. Услышав громкую, яростную дворфскую ругань, она едва не прослезилась от радости. Гаввин Крепкорук был еще жив и дрался – а также лягался и кусался, о чем свидетельствовал злобный гоблинский визг.

Гномка решительно поджала пухлые губы. Уняв дрожь в руках, заставив себя забыть о жутких, выворачивающих нутро криках друзей, бьющихся и…

«Гибнущих, Саффи, гибнущих!»

…рядом, она прицелилась в приземистый ушастый силуэт, затмивший звезды над горизонтом, и нажала на спуск.

Раздался приятный, греющий душу крик боли. Отдача от выстрела сбила Саффи с ног. Она поспешила подняться и, к собственному ужасу, обнаружила, что гоблин не убит, а только разъярен.

– Ах ты, мерзкая…

Саффи выстрелила снова, но на этот раз выстрел и вовсе пропал даром. Темная фигура метнулась к ней и изо всех сил стиснула ее руку. Вскрикнув от страха и ярости, Саффи выронила пистолет.

– Эй, Кеззиг! Это ж гномская дамочка!

– Ага, – подтвердил тот, что схватил Саффи, сжав кулак и замахнувшись. – Вот я ей сейчас… э-э… – Кулак остановился в воздухе на полпути к цели. – Может, не та?

– Приметы полностью совпадают. А правила тебе известны.

– Дур-рацкие правила, – буркнул гоблин по имени Кеззиг, опустив кулак.

Воспользовавшись случаем, Саффи извернулась, пытаясь разом и вырваться, и впиться зубами в мускулистую руку.

Кеззиг взвизгнул от боли, но пальцев не разжал.

– Окей, злючка, сама напросилась.

Последним, что увидела Сафронетта Драндульс, был огромный черный кулак на фоне спокойного, равнодушного ко всему на свете ночного неба.

Глава пятнадцатая Храм света Пустоты

Ощущение покоя, охватившее Андуина, как только он вошел в Храм света Пустоты, оказалось сущим бальзамом для раненной новостями о Бейне души. Казалось, будто кто-то накрыл, укутал его, дрожащего от холода, теплым одеялом. Улыбнувшись самому себе, Андуин в который раз подивился способности Света приносить утешение.

При приближении Андуина архиепископ Фаол поднял взгляд от страниц древнего тома. От радости его мертвые глаза засветились ярче прежнего, на губах заиграла улыбка.

– Андуин! – с необычайной теплотой в голосе воскликнул он, очевидно помня о просьбе короля Штормграда обращаться к нему без титулов. – Я и не ожидал снова увидеть тебя так скоро. Садись, садись!

Он указал на кресло рядом с собой. Ответив на улыбку своей, Андуин принял приглашение, сел и мысленно покачал головой. Сидеть рядом с Отрекшимся, не чувствуя никакого дискомфорта… Он и не думал, что такое возможно!

«Если бы все смогли почувствовать, пережить мир и покой Храма света Пустоты, – подумал он. – Может, тогда мы перестали бы убивать друг друга».

Фаол хмыкнул – пожалуй, этот звук был больше всего похож на шорох пергамента о пергамент.

– Поведай мне о своем визите в Тельдрассил.

К столу подошел жрец из эльфов крови с бутылкой фруктового нектара и бокалом. Поблагодарив его, Андуин наполнил бокал и заговорил:

– Ночные эльфы всегда готовы позаботиться о нашем мире, в этом можно не сомневаться. К тому времени, как я прибыл в Дарнас, они уже отправили в Силитус несколько отрядов жриц и друидов для создания лунных колодцев.

– А-а, лунные колодцы. При жизни мне не довелось их видеть, а ныне… ныне я стараюсь избегать сырости. Однако я слышал, на это зрелище стоит посмотреть.

– Верно. Если калдорай удастся добиться успеха, это может очень помочь Азерот. Еще они отправляют на помощь не слишком воинственным организациям наподобие Лиги исследователей своих Стражей.

– Все это весьма обнадеживает, – сказал Фаол.

– Да, – согласился Андуин. – Но я считаю, мы можем сделать и большее. Я собираюсь последовать примеру ночных эльфов и послать на помощь исследователям лучших воинов Штормграда. В мире творится такое, что… что мы не можем позволить себе терять тех, кто может найти выход. А сейчас я решил навестить тебя и посмотреть, как у жрецов продвигается дело с оповещением остальных.

– Конечно! – воскликнул Фаол. – С гордостью могу сообщить: все мы взялись за работу. – Он поднял взгляд и помахал рукой. – Калия, дорогая моя, не присоединишься ли ты к нам?

Калия двинулась к ним, а Фаол продолжал:

– Она так хочет оказаться полезной. Я назначил ее посланницей к расам Альянса, а сам тем временем знакомлюсь со всевозможными новыми землями Азерота, посещая членов Орды. Весьма, весьма познавательно!

Остановившись рядом с Андуином, Калия оглядела обоих.

– Рада вновь видеть тебя, Андуин, – сказала она.

– Наш юный друг только что из Тельдрассила, – пояснил Фаол. – И говорит, что ночные эльфы уже трудятся, не покладая рук. Ну, а я сообщил ему, что и мы от своих обязанностей не увиливаем.

– Рад слышать это, – откликнулся Андуин. – Однако я пришел в надежде обсудить с вами обоими еще одну тему, если у нас есть время.

Калия грациозно опустилась в кресло рядом с королем.

– Ха! – с радостью воскликнул Фаол. – Как бы Саа’ра не возревновал! Обычно сюда приходят, чтобы увидеть его. А насчет времени – чего-чего, а времени у нас здесь хватает. Не сидеть в четырех стенах, а вновь постранствовать по свету Конклаву только на пользу. Ну что ж. Выходит, ты посетил Тельдрассил и Стальгорн, и те и другие уже приняли срочные меры.

Еще минут пять Калия с Фаолом перечисляли, где успели побывать сами и куда отправили остальных.

– Мы пытаемся учитывать, с кем предстоит говорить, – сказала Калия. – К примеру, на острова Эха послали одного из наших троллей. В Транквиллион – эльфа крови. Некоторые уже знают, и кое-кто, как ни жаль, интересуется вовсе не помощью Азерот, а добычей азерита.

Андуин кивнул.

– Да, это крайне скверно, но вполне ожидаемо, – вздохнул он. – Похоже, мы сделали, что могли. Теперь нужно, по возможности, охранять азерит и позаботиться о том, чтобы Орде его досталось как можно меньше.

Еще не успев закончить фразы, он понял, что все это – только бесплодные мечты. Каким-то образом первыми обо всем узнали гоблины. И, конечно же, толпами хлынули в Силитус, заложили шахты и обустроили мастерские для обработки нового материала еще до того, как Андуин получил донесение Шоу. Возможно, битва за азерит уже проиграна, и эта мысль причиняла ему боль.

Однако имелся способ нанести ответный удар без боя. Андуин надеялся, что Бейн негласно поможет ему со своей стороны, но не тут-то было. Идею придется воплощать в жизнь самому.

Скрестив руки на груди, он перевел взгляд с Калии на Фаола.

– Я хотел поговорить об Отрекшихся, – сказал он. – И заранее прошу простить меня, если я по незнанию скажу что-либо оскорбительное.

– В извинениях нет никакой надобности, – отмахнулся Фаол. – Как же учиться, если не задавая вопросы? А кое-какие ответы у меня чисто случайно имеются.

Несмотря на заверения архиепископа, Андуин был уверен, что все это прозвучит крайне неучтиво, и, решив, что героизм – это, прежде всего, осторожность, почел за лучшее извиниться заранее.

– Мне уже доводилось видеть Отрекшихся, – начал он. – И я понял: они – то есть, вы – не бездумные марионетки Короля-лича. К тому же, я никогда не считал, что вы по природе своей злы…

– …но полагал, что мы способны на злые дела, – закончил за него Фаол. – Об этом не беспокойся. Это – не более, чем наблюдательность. Я первый признаю: Отрекшиеся сотворили немало ужасного. Но то же можно сказать и о людях. И даже у тауренов, образно выражаясь, найдется пара-другая скелетов в шкафу.

Обрадованный тем, что Фаол его понимает, Андуин широко улыбнулся и продолжал:

– Мне показалось, что… с ними у нас меньше общего, чем с прочими расами Орды, несмотря на то, что многие Отрекшиеся некогда были людьми. А, может быть, именно из-за этого. Потому их отверг и Альянс, и те, кого они знали и даже любили при жизни.

– Страх – чувство сильное, – негромко произнесла Калия.

Что-то в звучании ее голоса и в ее осанке подсказывало, что ее долгий путь к невероятному спасению был страшен – возможно, страшен невообразимо. Крепко стиснутые на коленях, руки Калии заметно дрожали.

– Калия, – спросил Андуин прежде, чем успел остановиться, – как же тебе удалось остаться в живых?

Женщина подняла взгляд. Ее глаза цвета морской синевы, такие знакомые, хоть прежде они не встречались, снова напомнили Андуину о том, что она – сестра Артаса.

– Волею судьбы и милостью Света, – с печальной улыбкой ответила она. – Когда-нибудь расскажу. Просто все это еще… еще так свежо в памяти. И не только бегство и долгий путь, а… Понимаешь, я потеряла тех, кого любила.

– Понимаю, – кивнул Андуин. – Отца… и брата.

История эта была горькой, до жути кровавой. Полученный Артасом меч Ледяная Скорбь исказил его душу, а нашептывания Короля-лича шаг за шагом увели прочь с пути Света, и Артас, превратившийся в рыцаря смерти, не просто обратил жителей Лордерона в чудовищ. Воспользовавшись церемонией встречи, он убил своего отца, Теренаса, прямо на королевском троне.

Внезапно Андуин с замиранием сердца понял, что Калия Менетил, вполне возможно – да что там «возможно», наверняка! – присутствовала при этом убийстве. Какое чудо, что ей удалось спастись!

– Не только их, – сказала Калия, – но и других, кого я любила не меньше.

Король Штормграда изумленно поднял брови. Неужели у нее была и собственная семья?

– Понимаю. Прости, если я причинил тебе боль.

Андуин закусил губу, раздумывая, стоит ли продолжать. Словно почувствовав его затруднения, Калия слегка расправила плечи и устало улыбнулась.

– Не стесняйся. Спрашивай обо всем, что требуется. Всех ответов не обещаю, но на что смогу – отвечу.

– Должно быть, твой опыт встреч с нежитью просто ужасен, – тихо сказал Андуин. – Как же вышло, что вы с архиепископом настолько близки?

Калия несколько расслабилась и улыбнулась старому другу.

– Он помог спасти меня, – объяснила она. – А еще я его, понимаешь ли, вспомнила. Увидеть среди всего этого ужаса, в постоянном бегстве от множества тех, кого я любила, лишенных воли и разума, лицо того, кто остается самим собой… это было… – Она покачала головой, словно переживая те давние ощущения заново. – Казалось, сама надежда сделалась мечом, пронзившим меня насквозь. Но вместо того, чтоб ранить, она помогла пройти сквозь потрясение и боль туда, где я обрету исцеление. Так что для меня Отрекшиеся не были чудовищами. Они оказались друзьями. Вот Плеть, неуклюжие, спотыкавшиеся на каждом шагу твари с лицами покойных друзей, – те действительно стали чудовищами.

Похоже, Фаол был искренне тронут ее словами, и Андуин задумался, слышал ли он все это раньше. Взяв Калию за руку, архиепископ нежно погладил здоровую человеческую кожу иссохшими мертвыми пальцами.

– Дитя мое, – сказал он. – Дорогое мое дитя. Я был так счастлив, увидев тебя живой.

Голос его звучал хрипло, словно он едва сдерживал слезы. Но могут ли Отрекшиеся плакать? Об этом Андуин не имел ни малейшего представления. Как многого он о них еще не знает! А вот решение прийти к Фаолу и Калии оказалось исключительно верным. В этом можно было не сомневаться.

– Я бы хотел кое-что предпринять, – заговорил он. – И в этом мне понадобится ваша помощь.

– Безусловно. Все, что в наших силах, – ответил Фаол.

– Ужасная война подошла к концу. В ней пострадали и Орда, и Альянс. Погибли десятки тысяч, в том числе – Вол’джин и мой отец. И вот мы узнаем, что наш собственный мир на краю гибели, и все – из-за драгоценного вещества, которому я, находясь в здравом уме, не могу позволить попасть во вражеские руки. О нем, несомненно, известно гоблинам, и Сильвана, возможно, уже прикидывает, как применить его против нас. Но этого еще не произошло. И у нас есть возможность объединиться – воистину объединиться и взяться за дело в крупном масштабе, подобно Служителям Земли и Кругу Кенария. Подобно нашему храму.

Оба слушали, не перебивая. Не насмехались над его страстным стремлением к миру, как Седогрив, не взирали со скептическим состраданием, как Валира. Воодушевленный, Андуин продолжал:

– Либо Сильвана, либо другие фракции уже принялись убивать тех, кто не сделал им ничего дурного, но лишь хотел осмотреть нанесенную миру рану. У меня есть мысль, как можно положить этому конец. Но воплотить ее в жизнь напрямую я не могу. Пока не могу.

Тут он ненадолго умолк. Со временем горечь того, что он собирался сказать, должна была поубавиться, однако не тут-то было.

– Многие уверены, что Сильвана намеренно предала отца и Альянс в битве на Расколотом берегу. Никто на нашей стороне не поддержит предложения мира, не получив чего-нибудь взамен.

Фаол испытующе взглянул в глаза Андуина.

– А сам ты веришь, что она предала короля Вариана? – спокойно спросил он.

Андуин поразмыслил над тем, что сообщил ему Бейн.

– Я даже не знаю, чему тут верить, – помолчав, ответил он. – Но знаю, какие чувства к ней испытывают мои советники и большая часть Альянса. Она – наш враг. Однако, по крайней мере, об одном заботится всерьез и от души.

На лице Калии отразилось недоумение, но в желтых глазах Фаола сверкнула искорка понимания.

– Кажется, я вижу, к чему ты клонишь, мальчик мой.

– Ей не безразличны Отрекшиеся. Народ, к которому она относится, как к собственным детям. А Альянсу не безразличны свои погибшие.

Мерцающие глаза Фаола округлились, но первой заговорила Калия:

– Ты говоришь о том, как потрясло Альянс случившееся в Лордероне, где многие и многие потеряли любимых – убитых или обращенных в слуг Плети. Эта утрата оказалась глубоко личной для всех… и для меня.

Андуин согласно кивнул.

– Да, – тихо сказал он. – И Отрекшихся начали считать чудовищами. Для большинства моих подданных они ничем не лучше Плети. Но ты-то знаешь, в чем правда. Тебе помог, подарил надежду Отрекшийся, который был твоим другом при жизни и остался им после смерти.

Однако Фаол покачал головой.

– Вы с Калией – исключительные личности, Андуин, – возразил он. – Я не уверен, что средний человек способен совершить такой же прыжок, как вы.

– Это только потому, что у них не было шанса! – горячо заговорил Андуин. – Калию спас тот, кого она знала, кому верила, кто ни за что не подвел бы. Видение времени на суде над Гаррошем Адским Криком показало мне еще одного мужественного Отрекшегося – Франдиса Фарли. А в Златоземье живет хозяин таверны Фредрик Фарли. Они могут оказаться родственниками. Быть может, Фредрик будет рад услышать, что Франдис погиб, восстав против жестокого и несправедливого правителя. Хотелось бы думать, что будет! – Он подался вперед и заговорил, не сдерживаясь, от всей души. – И таких случаев наверняка множество, Фаол. Великое множество. Лордерон и Штормград были не просто политическими союзниками, они были друзьями. Люди странствовали по нашим королевствам легко и свободно. У Отрекшихся, несомненно, остались родные, оплакивающие смерть тех, кого любили, хотя на самом деле те… – Король осекся, вовремя осознав, что собирался сказать.

– Ты хотел сказать «живы»? – Архиепископ печально улыбнулся и покачал головой. – Возможно, это счастье, что родные считают их мертвыми. Слишком, слишком многие неспособны забыть о предрассудках настолько, чтобы хотя бы попытаться увидеть нас такими, какие мы есть.

Андуин еще сильнее склонился вперед.

– А если они все же попробуют? И если некоторым понравится эта мысль? Встретиться с родными и близкими, которые… да, изменились с виду, но душой и разумом остались прежними. Это же лучше настоящей смерти?

– Для подавляющего большинства – нет.

– Большинства для начала и не нужно. Взгляни на Калию. Взгляни на меня. Нужны немногие. Нужна искорка понимания и одобрения. Всего-навсего одна крохотная искорка.

Голос Андуина задрожал. Казалось, ласковое, теплое благословение Света переполняет грудь. Он знал: все сказанное им – великая истина. Конечно, из тех, что требуют немалых трудов и заботы, однако вполне способная разгореться и засиять на весь мир.

И после этого мир уже никогда не станет прежним.

– Думаю, он прав, – сказала Калия.

Теперь ее голос звучал намного тверже, чем в начале разговора. Щеки ее порозовели, в глазах заблестел огонек энтузиазма. Подобно ему самому, она загорелась его идеей – невероятно дерзкой, однако сулящей такие надежды, что просто дух захватывало.

– Я потеряла себя, Алонсий, – продолжала она, повернувшись к другу. – И разум, и душу, и тело. Ты вывел меня на свободу из очень темного места. Какие же еще возможны чудеса? И для Отрекшихся, и для человечества?

– Я видел много тьмы, – сказал Фаол, уже без обычного покойного добродушия. Он говорил предельно серьезно; мерцание его глаз приобрело иной оттенок. – Очень, очень много. В мире, мои юные друзья, достаточно зла, и порой оно растет и ширится без всякой порчи извне. Бывает, оно зарождается в сердцах тех, от кого его и не ждешь. Крохотное зернышко страха или обиды, найдя плодородную почву, разрастается в нечто ужасное.

– Но ведь и обратное верно? – не сдавался Андуин. – Разве не может найти плодородную почву крохотное зернышко надежды или доброты?

– Конечно, может, но речь у нас не о крохотном зернышке, – возразил Фаол. – Во-первых, единственные знакомые тебе Отрекшиеся, которые могут поддержать подобную идею, это я и еще несколько жрецов Конклава. Остальные – вряд ли. А если и поддержат, тебе придется иметь дело с правительницей орды – с Королевой-Банши. А ей может прийтись не по вкусу, что ее народ с любовью вспоминает жизнь среди живых. И, наконец, найдутся ли на свете люди, кроме Калии, желающие хотя бы встретиться со своими… э-э… продолжающими существование друзьями и родственниками?

Упав духом, Андуин опустил взгляд, и архиепископ несколько смягчился.

– Прости, что отговариваю. Но правитель – пусть даже он жрец – должен видеть и знать все преграды на своем пути. Ты, Андуин Ллейн Ринн, стремишься делать добро. И я от всего сердца надеюсь, что твоя идея осуществится. Но час для этого, возможно, еще не настал.

Нет, Андуин не обмяк, не сгорбился, как бы ему того ни хотелось. Пригладив ладонью волосы, он глубоко вздохнул.

– Возможно, ты и прав. Но это – шанс воссоединить семьи. Шанс всем вместе взяться за дело вместо того, чтоб убивать друг друга. Шанс избавить от страданий Азерот. Это очень важно во многих отношениях!

– Не стану говорить, что не согласен… – Фаол ненадолго умолк и задумался. – Скажу вот что. Я поговорю с остальными жрецами-Отрекшимися и спрошу, что они обо всем этом думают. Мы можем начать готовить почву для твоей идеи.

Юный король слегка воспрянул духом.

– Да. Наверное, сейчас это самое лучшее. Но затишья во вражде Альянса с Ордой так редки, и я надеялся извлечь из этого мира как можно больше…

– Ваше Величество!

Обернувшись, Андуин увидел рядом с собой верховную жрицу Лорену. Обычно дружелюбная, она тревожно хмурилась, в голосе ее слышалась печаль.

Андуин разом похолодел.

– Что случилось?

– Уилл… Думаю, вам лучше вернуться в Штормград. Немедля.

Глава шестнадцатая Штормград

Едва Андуин с Лореной вышли из портала, навстречу им шагнул Генн. Его взгляд… Словно ледяные пальцы сомкнулись на сердце.

– Ваше Величество… – начал он.

– Уилл?..

– Нет, нет. Еще нет. Но… Я не целитель, но, думаю, осталось ему недолго.

Андуин покачал головой. Нет. Время еще есть. С ним Свет.

– Я этого не допущу, – резко сказал он и поспешил в крыло слуг.

– Андуин! – окликнул его Седогрив.

Но юный король не желал ничего слушать. Эйрин, Болвар, отец… Он потерял слишком многих из тех, к кому был неравнодушен, и терять Уилла не собирался. Ни за что.

Как и подобало тому, кто занимает в хозяйстве столь высокое положение, жилье Уилла было довольно просторным. Комната его выглядела безупречно опрятной, как и ее хозяин. Внутри имелся умывальник (на раковине – ни единого пятнышка), зеркало с бритвенными принадлежностями, гардероб, сундук для белья и удобное кресло для чтения. На столике рядом с ним стояла чашка чаю и мисочка с давно остывшей кашей.

Несомненно, кровать тоже была бы прибрана со всей возможной аккуратностью, если бы на ней не лежал хозяин комнаты. Сердце Андуина болезненно сжалось. Уилл никогда не сказал бы, сколько ему лет, но Андуин знал: он заботился о маленьком Вариане Ринне, а, судя по некоторым обмолвкам, мог служить и Ллейну Ринну, деду Андуина, когда тот был еще ребенком. И все же раньше ему казалось, будто годы над его слугой не властны…

Уилл был стар, сколько король его помнил, однако в энергичности не уступал своему юному подопечному. Теперь же, при виде старика, распростертого на кровати, Андуину показалось, будто все годы Уилла рухнули на него разом. Лицо слуги, прежде румяное, побледнело, высокие скулы, обычно придававшие ему исключительно благородный вид, сейчас лишь подчеркивали впалые щеки. А ведь Андуин еще до визита в Стальгорн замечал, что Уилл похудел, но не счел это чем-то особенным. И вот некогда высокий, величественный старик словно бы растаял – иссох, съежился, сделался таким хрупким… Щеки Андуина вспыхнули от стыда.

– Уилл, – с дрожью в голосе сказал он.

Тонкие, как бумага, испещренные голубыми прожилками вен старческие веки дрогнули и поднялись.

– Ах, – тоненько сказал Уилл, – Ваше Величество. Прошу простить меня за то, что я не встаю. Я же велел им не беспокоить вас.

Рывком придвинув к кровати Уилла кресло, Андуин коснулся его узловатых пальцев.

– Вздор, – сказал он. – Хорошо, что мне сообщили. Момент – и все будет в порядке. Уилл, ты же был со мной рядом всегда, сколько я себя помню. Предвидел и предвосхищал мои желания, точно по волшебству. Заботился обо мне всю мою жизнь.

Сделав глубокий вдох, он воззвал к Свету. Рука его тут же начала согреваться.

К его изумлению, Уилл негромко замычал в знак протеста и отдернул руку.

– Прошу… не нужно. В этом нет необходимости.

Андуин вытаращил глаза.

– Уилл, я же могу исцелить тебя. Свет…

– Свет прекрасен и восхитителен. И он любит тебя, мой мальчик. Как твой отец. И как я. Но, думаю, настало мне время отправляться в путь.

Желудок сжался в комок. Андуин понимал, что не в силах вернуть старику молодость. Нет, он не думал, что Свет не способен на это, но, если такое и возможно, то не для жрецов и прочих, исцеляющих силою Света. Однако он, Андуин, мог излечить любую болезнь, высасывавшую жизнь из старого друга. Мог унять боль, ломоту и скованность в суставах. Раньше Уилл, пусть неохотно, но позволял ему проделывать все это, так отчего же теперь, когда положение много серьезнее, отказывается от помощи?

– Прошу тебя, Уилл… Ты мне очень нужен, – сказал Андуин. Чистейшей воды эгоизм, однако это было правдой.

– Нет, вовсе нет, Ваше Величество, – мягко ответил Уилл. – Ты вырос в прекрасного юношу. Теперь тебе нужен лакей, а не детская прислуга. Вон там список парней, которых я могу порекомендовать.

Повернув седую голову, Уилл указал дрожащим пальцем на столик. Да, на столике, рядом с книгой, лежал аккуратно свернутый свиток, а из книги, примерно в четверти ее толщины от конца, торчала закладка. Андуин тут же ухватился за это:

– А как же книга? Ты же так и не узнал, чем все закончилось!

Уилл хмыкнул, и тут же закашлялся.

– Ох, – с трудом проговорил он, – боюсь, моя книга дочитана до конца. Прекрасная была книга, скажу без ложной скромности. Мне довелось служить трем королям – добрым и справедливым. Правда, одному изредка требовались наставления… Нет, не тревожься, мой мальчик, это не о тебе. В моей жизни была цель, и истинная любовь, и как раз достаточно опасностей, чтоб жить было интересно.

Он вновь перевел взгляд на Андуина. Глаза старика слезились.

– Но я устал, дорогой мой. Очень, очень устал. Наверное, прожил достаточно. А у Света найдутся дела поважнее исцеления старых больных ворчунов, проживших долгую счастливую жизнь.

«Вот уж нет, – подумал Андуин. – Вот с этим не соглашусь».

– Пожалуйста, позволь мне помочь тебе, – сказал он, не желая отступать. – Я только начал править. И потерял так много… многих…

– Я потерял всех, – спокойно, непринужденно отвечал Уилл. Андуин понимал, что старик вовсе не укоряет его, но все равно почувствовал, как щеки обдало жаром. – Твоего деда и бабушку. Твоих родителей. Своих братьев и сестер, племянников и племянниц. И всех старых друзей. И мою любимую Элси. И все они ждут меня. Пока что я их не вижу, но мы скоро встретимся. Признаюсь, нагибаться без болей в спине и ходить без ломоты в коленях – это будет прекрасно. Но избавиться от всех тягот и оказаться среди любимых и родных – еще лучше!

Андуин не знал, что тут сказать. Только гадал, что же уносит Уилла прочь. Болезнь? Он мог бы изгнать ее. Слабость сердца, или отказ какого-либо иного органа? Он мог бы их восстановить. Мог бы… но Уилл запрещал. В глазах защипало от подступающих слез, и старик ласково погладил короля по плечу.

– Все хорошо, – сказал он. – Ты будешь чудесным королем, Андуин Ллейн Ринн. Совсем как правители из исторических книг.

Андуин накрыл руку старика ладонью. Нет, он не стал взывать к Свету. Он уважал желание доброго человека, всю жизнь прослужившего королевскому роду.

– И стал бы еще лучшим, если бы ты заботился о том, чтобы корона сидела на моей голове, как полагается, – ответил он, вспомнив, как несколько лет назад, во время визита в Стальгорн, Уилл добрых пятнадцать минут пристраивал на голову принца венец.

– О, это ты быстро освоишь и сам, – усмехнулся Уилл.

– Уилл, – мягко сказал Андуин, – позволь хотя бы облегчить твою боль.

Старый слуга – нет, старый друг! – кивнул. Обрадованный хоть этим крохотным шансом помочь ему, хоть призрачной возможностью отблагодарить Уилла за все, Андуин воззвал к Свету с просьбой об этом (и только об этом). Руку окутало неяркое сияние. Из его пальцев Свет перетек в ладонь Уилла, пробежал по всему его телу, ярко вспыхнул и угас.

– О, да, вот так оно лучше, – сказал Уилл.

С виду ему и вправду сделалось лучше. Бледность прошла, дыхание стало легче, грудь поднималась и опадала много ровнее прежнего. Однако в груди Андуина защемило от горя.

– Что я еще мог бы сделать? Хочешь поесть? Я слышал, наш повар приготовил превосходные пирожные.

До сладостей Уилл был просто сам не свой, как и любой мальчишка шестидесяти лет.

– Нет, пожалуй, не стоит, – ответил старик. – Думаю, пирожных с меня уже хватит. Спасибо, Ваше Ве…

– Андуин, – дрогнувшим голосом поправил его юный король. – Просто Андуин.

– Ты очень добр к старику, Андуин. Но мне не пристало тебя задерживать. Пожалуйста, не вини себя ни в чем. То, что ждет меня вскоре – самая естественная вещь на свете.

– Если позволишь, я бы хотел остаться с тобой.

Уилл испытующе взглянул королю в глаза.

– Не хотелось бы причинять тебе лишней боли, дорогой мой.

Андуин замотал головой:

– Ты и не причинишь!

Это вовсе не было ложью. Ну, разве что самую капельку. Смерть Уилла оказалась бы для него страшным горем – хоть в его присутствии, хоть нет. Однако оставшись со стариком до той минуты, когда он испустит последний вздох, он хотя бы будет знать, что сделал все, что мог. Возможности быть рядом с отцом во время его гибели Андуину не представилось. Да, они с Варианом обнялись на прощание и обменялись теплыми словами, но в момент гибели рядом с отцом не оказалось никого, кроме демонов да его погубителя, и даже тела короля отыскать не удалось.

Уилл заслужил право на то, чтоб не остаться в одиночестве в смертный час. Тысячу раз заслужил.

– Хочешь, я дочитаю тебе книгу? – спросил Андуин.

– Это было бы очень приятно, – ответил Уилл. – Помнишь, как я учил тебя читать?

Андуин помнил, и невольно улыбнулся этим воспоминаниям.

– Да. Я еще очень злился, когда ты поправлял мне произношение.

– На самом-то деле нет. Ты был очень спокойным и мягкосердечным ребенком. Просто расстраивался, а это же совсем другое дело.

К горлу подступил комок. Оставалось только надеяться, что чтению это не помешает. Уж это-то Уилл точно заслужил!

– Хорошо. Почитаем. Вот только раздобудем тебе воды.

Андуин вышел из комнаты, чтобы позвать кого-нибудь, и увидел Генна, мерившего шагами коридор.

– Как он? – тихо спросил Седогрив.

Андуин сглотнул и взял себя в руки.

– Умирает, – ответил он. – Исцелять себя запретил.

– То же самое он сказал верховной жрице Лорене, когда я пригласил ее к нему.

– Что? Генн, отчего же ты мне не сказал?

Генн смерил юного короля ровным взглядом.

– Что бы от этого изменилось?

Андуин поник головой.

– Ничего, – согласился он. – Я все равно попросил бы его о позволении помочь.

Генн поднял руку и крепко стиснул плечо Андуина.

– Как бы там ни было, прости. Так уж он сам решил. Всех спасти невозможно.

– Похоже, мне не удается спасти вообще никого, – вздохнул Андуин.

– Мне тоже знакомо это чувство, – откликнулся Седогрив.

Вспомнив о том, что пришлось пережить бывшему королю Гилнеаса, Андуин понял: это правда. Из Гилнеаса удалось спастись лишь горстке беженцев, да и те уцелели только благодаря доброте ночных эльфов.

Сердце в груди словно бы налилось свинцом. Юный король кивнул и покачал головой.

– Я почитаю ему вслух некоторое время, – сказал он. – Не попросишь ли ты кого-нибудь принести нам воды и кружки?

Похоже, Генн хотел что-то сказать, но передумал.

– Конечно, – кивнул он. – Прислать к тебе еще кого-нибудь?

– Нет, не стоит. Просто… а, ладно. В случае чего-либо срочного – ты знаешь, где меня найти. Думаю, это ненадолго.

Старый король сочувственно кивнул.

– Велю кому-нибудь побыть здесь, снаружи – на всякий случай. Ты делаешь доброе дело, мой мальчик.

– Хотелось бы в это верить.

– Доживешь до наших с Уиллом лет – сам увидишь.

Следующие несколько часов промелькнули почти незаметно. Уилл слегка оживился и согласился выпить воды, но слишком хлопотать над собой Андуину не позволял. Он слушал, как юный король читает вслух об Аспектах драконов, и поначалу даже отпустил пару замечаний. Но говорил он все реже и реже, и, наконец, Андуин понял, что старик задремал.

Или…

Андуин склонился к кровати – убедиться, что Уилл еще дышит. Внезапно старый слуга открыл глаза, но с первого же взгляда было ясно: он видит перед собой нечто, невидимое для короля.

– Папа, – пробормотал Уилл. – Мама…

Отложив книгу, Андуин взял старика за руку. Как истончилась его кожа! А пальцы скрючились, будто корни деревьев… Однако Уилл делал свое дело до последних дней. Стоило Андуину представить себе эти руки, с трудом справляющиеся с тем, что он легко мог бы сделать сам, к глазам вновь подступили слезы.

Как же он мог ничего не замечать? «Прости, Уилл. Наверное, я просто не хотел замечать всего этого».

– Но… где же моя Элси? – с неожиданно жалобным недоумением спросил Уилл. – Ведь ты же мертва, дорогая. Если бы ты уцелела в нашествии Плети, то наверняка нашла бы способ вернуться ко мне. Где же ты, Элси? – Рука старика поднялась, потянулась вперед в поисках призрачной жены. – Без тебя мне не найти дороги!

Казалось, сердце Андуина вот-вот разорвется на части. Воззвав к Свету, он осторожно коснулся ладонью холодного, влажного лба старика.

– Ч-ш-ш, – сказал он. – Будь спокоен, старый друг. Вы обязательно встретитесь. Обязательно. Когда придет час. А сейчас отдохни.

Уилл быстро заморгал, слегка нахмурился и перевел взгляд на Андуина, будто только что узнал своего подопечного.

– Андуин? Ты? И ты здесь?

– Да, это я. Я здесь. Я тебя не оставлю.

Уилл откинулся на подушку и смежил веки.

– Ты был таким добрым мальчиком. Какая же это была радость – заботиться о…

Уилл умолк, оборвав фразу на полпути. Андуин закусил губу, но старик снова собрался с силами.

– Скажи ей, что я всю жизнь любил одну ее. Мою маленькую Элси с огненно-рыжими волосами. Если увидишь ее, скажи, что я ее жду.

Глаза короля наполнились слезами.

– Обязательно скажу, – ответил он, сглотнув комок, подступивший к горлу. – Обещаю. Уходишь?

– Похоже, да. Все это и вправду так прекрасно, – со вздохом сказал Уилл. – Спасибо, что не удерживаешь.

Андуин хотел было что-то сказать, но тут же умолк. С каждым ударом пульс старика слабел и слабел. Вот над кроватью прошелестел негромкий вдох, за ним другой… и сердце старого слуги остановилось.

Глава семнадцатая Штормград

Генн ждал Андуина за дверью. Взгляд, брошенный им на вышедшего из комнаты короля, был полон неизъяснимой печали.

– Со мной все в порядке, – сказал Андуин. Это было не совсем так, однако теперь у него имелась цель, что очень помогало держаться. – Я хотел бы тебе кое-что поручить.

– Конечно. Что тебе нужно, мой мальчик?

– Пожалуйста, попроси верховную жрицу Лорену подготовить тело Уилла к похоронам, подобающим ближайшему другу рода Риннов. Затем вели моим советникам собраться в зале с картой через два часа. Да сообщи верховному экзарху Туралиону и Аллерии Ветрокрылой, что их я хотел бы видеть тоже.

Густые брови Генна приподнялись, но от вопроса «зачем» он удержался, а вместо этого сказал:

– Знаешь, тебе не обязательно браться за дела прямо сейчас. Твоя голова…

– Абсолютно ясна, – заверил его Андуин. – Но за заботу благодарю. Я у себя, готовлюсь к совещанию.

С этим он развернулся и двинулся прочь, прежде чем Генн успел продолжить настаивать на своем. Наедине с телом Уилла и собственной болью он провел целый час. Первая волна скорби нахлынула и миновала, и теперь ему требовалось сосредоточиться.

До самого совещания Андуин яростно писал, заглядывая в множество разнообразных книг, затем наскоро помолился, чтоб успокоиться, и отправился в зал с картой.

Все вызванные – Генн Седогрив, Матиас Шоу, Кэтрин Роджерс, Аллерия Ветрокрылая и Туралион – уже были здесь; даже Велен успел прибыть с «Экзодара». Один только он и поддержал Андуина, когда тот рассказал советникам о своих планах.

От Роджерс, конечно, ничего иного ожидать и не стоило.

– Давно ли ты бывал на Южнобережье? – прорычала она. Вопрос, конечно же, был чисто риторическим. – Та самая тварь, с которой ты собираешься вести переговоры, намеренно отравила Гнилью город Альянса! Там были мои друзья и родные. Теперь они всего лишь Отрекшиеся.

– Отрекшиеся – не Плеть, – напомнил Андуин. – Некоторые из них сохранили память о том, кем были, и скучают по своим близким.

– Никак не могу поверить, что они на это способны, – резко ответила Кэтрин.

Андуин повернулся к Шоу.

– Что скажешь ты? – спокойно спросил он.

– Его Величество прав, – кивнул Шоу. – Недавно он попросил меня отправить в Подгород еще нескольких агентов. В отсутствие Сильваны там возник правящий орган. Они называют себя Советом Покинутых. У меня есть основания полагать, что предлагаемая королем встреча будет принята ими весьма и весьма одобрительно. Однако к большинству Отрекшихся они не относятся.

Роджерс была ошеломлена. Андуин шагнул к ней.

– Кэтрин, – умоляюще заговорил он, – а ведь в этом совете… могут оказаться твои друзья и родные.

На миг лицо небесного адмирала смягчилось, но затем она стиснула зубы, вскинула голову, и взгляд ее сделался жестче прежнего.

– Они мертвы, – едва ли не с отвращением процедила она. – И даже хуже: они – чудовища. Как ты мог вообразить, что мне захочется увидеть их такими?

– Не забывай, небесный адмирал: ты говоришь со своим королем, – мягко сказал Андуин.

Кровь вновь прихлынула к побледневшему лицу адмирала.

– Прошу простить мою дерзость, Ваше Величество, – с поклоном ответила она. – Но разлагающиеся на ходу останки близких – последнее, что мне хотелось бы видеть. Предпочитаю помнить их такими, какими они были. Живыми, здоровыми, счастливыми… людьми.

– Прощаю тебя адмирал, – ответил Андуин. – Твоя точка зрения понятна. Что скажет король Седогрив?

– Ты знаешь, что я думаю об Отрекшихся, – проворчал Генн. Голос его звучал так грубо и хрипло, точно старый король принял облик воргена. – Я согласен с адмиралом. Это чудовища. Если уж вправду заботиться о своих родных среди Отрекшихся, куда как лучше подарить им истинную смерть, а не принимать их такими, какими они стали.

С каждым новым мнением Андуин все сильнее и сильнее падал духом.

– Воссоединения нередко приносят только разочарование, – без обиняков сказала Аллерия. – Возможно, ты этого не знаешь, но недавно я и Вериса виделись с Сильваной. И встреча оказалась… не из приятных.

– Нет, этого я не знал, – ответил Андуин, изо всех сил сдерживая дрожь в голосе. В эту минуту ему живо вспомнились слова, сказанные Валире: «Похоже, число тех, на кого я могу положиться, убывает с каждым прошедшим днем». – Быть может, ты не откажешься меня просветить?

– Мы встретились только затем, чтоб посмотреть, что осталось от наших родственных уз, – сказала Аллерия. – Если желаешь, могу рассказать подробнее. Но суть, Андуин Ринн, в том, что я больше не могу доверять ей. Слишком уж долго она прожила во тьме, и тьма поглотила все, что оставалось от моей любимой сестры.

Сильный, звучный голос Аллерии слегка задрожал. Невзирая на все, что ей довелось пережить, невзирая на ее угрожающую близость к Бездне, Андуин ясно видел: она сохранила способность любить. Она оставалась собой, Аллерией, и неудача в воссоединении с сестрами нанесла ей глубокую душевную рану. Убеждать их всех в силе родственных уз… нет, это его планам не на пользу.

– К тому же, не верится мне, что прогнившие мозги Отрекшихся способны отличить врага от друга, если кто-то из них встретится со своими бывшими близкими, – продолжала Аллерия. – Двигаться этим путем я бы не советовала.

– Я тоже, – поддержал ее Туралион, не на шутку удивив Андуина. Уж кому, как не паладину, понимать, какова сила Света, и как Свет может менять умы и сердца? Ведь он даже подружился и дрался бок о бок с обратившимся к Свету демоном! – Спрошу тебя, как стратега: действительно ли ты хочешь пойти на риск неудачи? Ведь с этого может начаться война. Если хотя бы один из Отрекшихся бросится на члена Альянса и убьет его…

– Да что там! – загремел Генн. – Война может начаться, если хоть один из членов Альянса слишком громко чихнет! Все это слишком рискованно, Ваше Величество!

Немного помолчав, чтоб успокоиться, он заговорил тише.

– Свет ведает, что твое сердце праведно. И это сердце куда больше и великодушнее моего. Однако ты должен быть не только добрым человеком, но и хорошим королем.

Вот и Валира говорила примерно то же самое… Но, даже понимая правоту обоих, Андуин должен был оставаться правдивым перед самим собой.

А Генн продолжал:

– Дел у нас больше, чем достаточно. Гоблины, азерит, раненый мир – уже из-за этого хоть ночи не спи. Так не будем же развязывать открытую войну из-за… сколько их там – всего пара дюжин? Выигрыш невелик, а потерять можно очень многое.

– Это упрочит мир, – тихо сказал Велен.

– Деяния и мнения пары дюжин… человек, – последнее слово Роджерс произнесла не без напряжения, – не могут гарантировать мира.

– Верно, – согласился Андуин. – Сейчас – не могут. Однако со временем, если все пойдет как надо…

– «Если», – подчеркнул Генн.

Андуин резко взглянул на него.

– Если все пойдет как надо, – повторил он, – в чем я не сомневаюсь, это послужит началом. Семенем. Если найти общий язык могут хотя бы двое, то почему же не смогут и сотни, и тысячи, и десятки тысяч, и больше?

Понимая, что накал страстей угрожает затмить все остальные соображения, он попытался воззвать к стратегическому мышлению:

– Ну зачем, зачем Сильване ввязываться в открытую войну? Потеряет она многое, а выигрыш будет невелик. Орде предстоят те же заботы, что и Альянсу. Им так же, как нам, нужно оправиться от страшной разрушительной войны с Легионом. Исцелить Азерот. Не допустить, чтоб азерит попал в руки противника. Неужели вы думаете, что в такое время ей хочется новой войны?

– У этой банши на все имеется план, – сказал Генн. – Она постоянно опережает нас хотя бы на шаг.

– Так давайте и сами предпримем те же шаги. Открытая война ни при каких обстоятельствах не принесет выгоды ни Орде, ни Альянсу.

– Нам-то об этом известно, – заметила Аллерия. – Но кто знает, что на уме у Сильваны?

– Кто-нибудь из присутствующих считает, что она хочет вреда Отрекшимся? – спросил Андуин.

Никто не проронил ни слова.

– Отрекшиеся – ее народ. Ее творения. В каком-то смысле – ее дети. Мы видели целую гору свидетельств тому, что она пытается спасти их. Продлить их существование.

– Как я уже говорил, она хочет увеличить их число, убивая нас, – сказал Генн. – А если она решит, что все эти люди склонны сами стать Отрекшимися? Таким манером они тоже смогут воссоединиться с родными и близкими.

Как Андуин ни старался, но сарказма сдержать не смог.

– Выходит, она убьет наших людей, получит пару дюжин новых Отрекшихся – и немедленно ввяжется в войну. Великолепная стратегия!

Генн погрузился в безрадостное молчание. Андуин обвел взглядом собравшихся.

– Я понимаю, что это палка о двух концах. Отрекшиеся могут позавидовать живым, и умеренные настроения среди них перерастут во враждебные. То же самое можно сказать об Альянсе. Испытав отвращение к тем, кого когда-то любили, люди могут проникнуться желанием уничтожить Отрекшихся, во что бы то ни стало. Но я считаю, они заслуживают шанса разобраться в самих себе. И люди, и Отрекшиеся.

«Ястребы» скрестили руки на груди и поджали губы. Им было ясно: Андуин уже принял решение. Конечно, их было четверо против двоих (Шоу, похоже, решил не примыкать ни к одной из сторон), однако они понимали, что встреча состоится.

Генн предпринял последнюю попытку исправить положение.

– Думаю, остальные должны знать то же, что и я, – не без сочувствия сказал он. – Что несколько часов назад ты потерял старейшего из друзей. Ты говорил, что перед смертью Уилл хотел увидеть жену, погибшую в Лордероне. Выходит, ты делаешь это ради него, и я вполне понимаю твое желание. Но нельзя же рисковать жизнью ни в чем не повинных людей только затем, чтобы тебе самому стало легче.

– Отчасти ты прав, Генн, – тихо ответил Андуин. – Я бы солгал, сказав, будто не желаю всем сердцем, чтобы Уилл с Элси смогли увидеться вновь. Конечно, для Уилла уже слишком поздно, зато не поздно для остальных.

Он оперся на край стола с картой и подался вперед.

– Если Сильвана выдвинет приемлемые для меня условия – такие, что в должной мере обезопасят жителей Штормграда, – встреча состоится. От всех вас требую принять это к сведению, приступить к выполнению моих приказов и убедиться, что все идет согласно плану. Ясно ли я выразил свою волю?

Советники закивали.

– Да, Ваше Величество, – зашелестело над столом.

– Прекрасно. Начинаем подготовку.

Глава восемнадцатая Танарис

Первым, что Сафронетта Драндульс почувствовала, придя в себя, оказалась боль.

Избитая так, что ныло все тело, гномка была крепко связана по рукам и ногам. Согнув и разогнув колени и локти, она отметила, что ни руки, ни ноги пока не затекли, и принялась оценивать свое положение.

Положение не сулило ничего хорошего. Она лежала лицом вниз поперек чего-то теплого, чувствовала телом работу мускулов и слышала мерное хлопанье крыльев. Грифон? Нет, оперенные крылья хлопают несколько иначе. Скорее, виверна.

О том, что за их экспедицией начнется охота, Саффи знала с самого начала. Поэтому-то им и придали усиленную охрану… При мысли о друзьях и Стражах, назначенных им в помощь, сделалось больнее прежнего.

Таким образом, нападению удивляться не стоило. Однако отчего ее оставили в живых? В Орде не любили ни одну из рас Альянса, но гномов – особенно. И все же – вот, пожалуйста: ее не просто пощадили, но и забрали с собой. Похитили!

Тут Саффи припомнился разговор похитителей.

«Эй, Кеззиг! Это ж гномская дамочка!»

«Ага. Вот я ей сейчас… э-э… Может, не та?»

«Приметы полностью совпадают. А правила тебе известны».

«Дур-рацкие правила».

Да, они явились убить членов Лиги исследователей и их охрану. Это было очевидно. Искали, по-видимому, не ее, но кого-то похожего, и «гномская дамочка» была нужна им живой. Если удастся понять, что у них на уме, можно схитрить, спасти себе жизнь – а там, глядишь, и сбежать.

Привычной приятной тяжести пояса с инструментами на талии не чувствовалось. Очевидно, забрали. Жаль, что ее связали веревками, а не заковали в кандалы – ведь шпилек из волос наверняка вытащить не догадались. Ничего такого, что могло бы сойти за оружие, у нее не было. К тому же, кто-то наверняка сидел рядом – хотя бы затем, чтобы захваченная с таким трудом гномка не свалилась вниз на полдороге.

Уф-ф. А вот кстати… Прекратив едва заметное ерзанье, Саффи замерла и задумалась. Рано или поздно они приземлятся, и ее вытряхнут из этого пыльного мешка. Наверняка им что-то нужно от нее – или не от нее, а от той, за кого ее приняли, но Саффи и представить себе не могла…

Стоп. Могла. Могла, да еще как! Дело происходило в Силитусе, и экспедиция знала, что в этих местах скопилось множество гоблинов. А какова обычная деятельность гоблинов? Одно из двух: барыши либо технологии. Ну ладно, ладно, одно из трех: барыши, технологии и разработка недр. Хотя нет: барыши, технологии, разработка недр, да еще кулаками махать.

А кроме этого гоблины означали…

«Да ладно тебе, дорогая, – подумала Саффи. – Гоблинов в мире полным-полно. Вероятность того, о чем ты подумала – примерно пять миллионов двести тридцать три тысячи четыреста восемьдесят два к одному. Да еще потребовалось бы узнать, где ты находишься, и…»

Хотя нет. Знать, где она находится, им не требовалось. Они ведь намеревались похитить любую, первую попавшуюся «гномскую дамочку», лишь бы совпадали приметы…

Лапы виверны мягко коснулись земли. Мешок заскользил вниз, и Саффи невольно вскрикнула. Но тут мешок подхватили, сдернули со спины виверны и вскинули на жесткое костлявое плечо.

– Ох! – выдохнула Саффи.

Неподалеку послышался стрекот, жужжание шестеренок, механический писк и приглушенные голоса. Говорили, как и следовало ожидать, по-гоблински. На языке, освоенном ею давным-давно, когда она была молодой и невинной, и…

«Глупой, как пробка. Признай очевидное, Саффи. Глупой, как пробка!»

Большую часть разговора было не разобрать, однако услышать удалось вполне достаточно.

– Мертвы… – …дамочку взяли… – ну, если она того не стоит… – …тогда сами знаете.

Сердце забилось сильнее. Нет. Не может быть. Ведь вероятность…

Тут ее бесцеремонно сбросили на пол.

– Ну, смотрите! Если с ней что-то не так…

Голос из прошлого! Голос, принадлежащий тому самому гоблину, которого Саффи презирала всеми фибрами души. Тому самому гоблину, которого она надеялась больше не увидеть никогда в жизни.

Нужно сохранять спокойствие. Нечего ему удовольствие доставлять. Сделать вид, будто согласна участвовать в любых его подлых, гнусных махинациях, и…

Мешок развязали, и Саффи заморгала, на миг ослепленная светом. Грубые руки схватили ее за плечи, удерживая на месте, чей-то нож перерезал веревки, и ее подняли на ноги.

– Эй, что вы с ней сделали?! – вновь зазвучал все тот же ненавистный голос. – У нее все лицо…

С ревом ярости, накопленной за годы незатухающей обиды, Саффи вырвалась из рук двух громил по бокам и, точно маленькая ракета с огненно-рыжими волосами, живое воплощение страдания, безысходности и злости, бросилась на своего заклятого врага.

И с удовлетворением увидела, как его крохотные глазки выпучились от внезапного ужаса, а огромные ладони с шишковатыми пальцами взметнулись вверх, прикрывая лицо.

– Ах ты лживый, подлый, ленивый, никчемный страховидный урод! – закричала она, скрючив пальцы, будто когти.

Глаза ему выцарапать!

Сколь это ни трагично, но громилы настигли Саффи за миг до того, как ей удалось оставить на отвратительной зеленой физиономии восемь превосходных царапин. Заткнув пленнице рот измазанной неведомо какой мерзостью тряпкой, ее снова связали по рукам и ногам. Ну, когда же она научится держать себя в руках? По-видимому, никогда. Хотя – это же Гриззек! Уж он-то заслужил все, что она только в силах с ним сделать! Одна мысль об этом заставила Саффи забиться в бессильной ярости.

– Если передумаешь, мы о ней позаботимся, – сказал тот, что повыше ростом и пошире в плечах.

– Не надо, Друз, – ответил этот презренный трус. – Валите, ребята. Дальше сам разберусь.

Саффи все дергала и дергала стянувшие запястья веревки, тщетно пытаясь освободиться, а Гриззек тем временем выставил громил за дверь.

– Пр-ривет, Саффи! Пр-ривет, Саффи!

Нет, уж этого-то быть никак не могло – но вот, пожалуйста! Прекрасный, восхитительный попугай ее собственной работы! Ох, если бы только освободиться хоть на пару минут…

– Прости, что они причинили тебе вред. Этого им не велели.

– Фе фефефи?! – не веря своим ушам, повторила Саффи и разразилась потоком отборной, но, к сожалению, совершенно неразборчивой ругани.

– Что самое смешное, этот отряд и послан-то был не за тобой. Они охотились на твоих друзей. Я… словом, прости меня, малышка, и за это.

«Значит, за то, что меня похитили, ты прощения не просишь?!» – хотела было сказать Саффи, но результат оказался лишь новой порцией нечленораздельного мычания.

– Нет, за это я прощения не прошу, – сказал гоблин, покачав головой. Его безобразно огромные уши заколыхались в воздухе. – Кроме того, как ни невероятно это прозвучит, к тому времени, как все кончится, ты и сама будешь этому рада.

В ответ на невнятные возражения Саффи он только поморщился.

– Будешь продолжать в том же духе, совсем без голоса останешься, – сказал Гриззек. – Хотя, если вдуматься, может, это и к лучшему.

Отчаянно вгрызшись в отвратительную на вкус тряпку, Саффи полоснула его яростным взглядом. После того, как ее дыхание малость успокоилось, Гриззек подошел к ней и освободил ей рот, благоразумно держа огромные пальцы подальше от ее острых зубок.

Оба уставились друг на друга.

– Ох, Саффи! Должен сказать, я рад тебя видеть.

– Ты-то, может, и рад, – прорычала Саффи.

– А ты меня увидеть не хотела?

– Еще как! На мушке моей «Вспышки молнии 3000». Жаль, эта штука отказывает всякий раз, как только прицелишься…

– Я же говорил, что это барахло не заработает.

– О-о-о, милый, я тебя тоже терпеть не могу. И вот что скажу, – заговорила гномка. – Развяжи меня, дай еды и воды, верни моего попугая, и я уйду. И не стану сдавать тебя властям.

Последнее было неправдой. Сдала бы в одну минуту. Как только добралась бы до ближайших «властей».

– Не могу, Тыковка, – ответил Гриззек, покачав головой. – И попугай, кстати, не твой.

– Еще как мой!

– Ничего подобного. Мы сделали его вместе, – едва ли не с обидой в голосе сказал он. – Неужто не помнишь? Мы подарили его друг другу на первую годовщину.

Та первая годовщина была и последней. Сейчас Саффи и вспоминать не хотелось, какой она была дурой, что влюбилась в этого зеленого болвана. «Ну да, – подумала она. – Просто ужас, какой дурой».

– Ладно. Держись за шляпу, сейчас все поймешь, – добавил он, отойдя в сторону.

Прекрасный пробковый шлем, выданный ей специально для этой экспедиции!

– Твои громилы забрали мою шляпу! – крикнула она ему вслед.

– Эти громилы не мои, – ответил он. – Будь они моими, даже пальцем бы тебя не тронули. И твоих приятелей тоже. Ты же знаешь, Тыковка, это не в моем стиле.

– И Тыковкой меня не называй!

Саффи вновь изо всех своих невеликих сил рванула веревки, но узлы были затянуты надежно. «Ну да, еще бы. Мы же в Танарисе, на берегу океана. Все вокруг – моряки. Даже громилы».

Измученная голодом, жаждой и жарой, обожженная солнцем, выбившаяся из сил, Саффи бессильно обмякла.

– Держи, – едва ли не с нежностью сказал Гриззек, взяв ее за руки, связанные за спиной.

Саффи зло дернулась, но он вложил что-то в ее ладонь и сжал ее пальцы в кулак.

Саффи ахнула. Обожженное солнцем, покрытое синяками лицо разом перестало болеть. Бесследно исчезла сухость во рту, желудок прекратил урчать, требуя пищи. Теперь она чувствовала лишь бодрость, силу и необычайную ясность мыслей. Взгляд ее упал на попугая.

– Могу улучшить Пернатого, по крайней мере, в пяти отношениях, если только ты дашь мне тангенциальный вращатель, три пары болтов и гаек и хорошую отвертку, – объявила она… и сама же заморгала от удивления.

Как это пришло ей в голову?!

Гриззек выпустил ее руку, и Саффи крепко сжала в кулаке ту… ту штуку, что он вложил в ее ладонь.

Гриззек за спиной развернулся и уселся в единственное кресло, наблюдая ее реакцию.

– Здорово, а? – негромко, благоговейно выдохнул он.

– Ага, – с тем же благоговением в голосе ответила Саффи.

Оба умолкли.

– Что это? – после продолжительного молчания спросила Саффи.

– Босс говорит, это называется «азерит», – пояснил Гриззек.

Азерит! То самое вещество, для изучения которого ее отправили в эту жуткую пустыню! Теперь-то Саффи понимала, в чем дело. Мозг полыхал, словно охваченный пламенем, но не буйным и яростным, а ровным, спокойным. Да, это было просто восхитительно!

– Правда, на самом деле босс зовет его «мой путь к власти над всем Азеротом с кучей статуй Великого Меня».

Тут Саффи разом вспомнилось, что он сказал, пока она орала, пытаясь освободиться. «Эти громилы не мои», – сказал он. А это значило, что громилы наняты кем-то другим. Что, в свою очередь, означало…

– Ох, Гриззек, – в страхе заговорила она. – Только, пожалуйста, не говори, будто ты работаешь на этого жуткого зеленого монстра с ужасной манерой одеваться! Конечно, это можно сказать о многих гоблинах, но я имею в виду…

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – сказал он, опуская голову и пряча глаза. – Вернее, кого. Да. Так и есть.

– Ты о Джасторе Галливиксе?!

Гриззек уныло кивнул.

– Никогда не думала, что могу разочароваться в тебе еще сильнее. А это кое-что значит.

– Гляди. Он явился ко мне с этой штукой. Ты уже испытала, как она действует. Он согласился позволить мне самому решать, что и как делать, что создавать, и, главное, как после использовать. И поставляет все, необходимое, чтобы исследовать это вещество, очистить и с его помощью изобретать чудесные, фантастические новинки.

– Все необходимое, говоришь? Похоже, это объясняет, отчего ты велел меня похитить.

– Тыковка, я…

Саффи замотала головой и сглотнула. Смирить гордость оказалось нелегко.

– Нет. Я все понимаю. Я и сама могла бы сделать то же. Могла бы. Возможно, не стала бы, но… могла.

Гриззек благодарно заморгал и слегка приопустил уши от облегчения.

– Значит… ты мне поможешь?

– Да. Я тебе помогу.

– Эх, Тыковка, мы же были такой прекрасной командой, пока не…

– Да, – улыбнулась Саффи. – Были. Жаль, что женитьба пустила все это прахом.

– Ну что ж. Мы больше не женаты, так что… За дело!

– Вначале тебе придется меня развязать.

– А? А-а, да. И верно.

Гриззек соскользнул с кресла, нащупал на столе нож и поспешил к ней. Миг – и Саффи во второй раз за это утро обрела свободу.

Между тем Гриззек с запозданием заколебался.

– Но ты… ты же серьезно, верно? Ты же не намерена приложить меня чем-нибудь по затылку и сбежать, прихватив Пернатого?

Да, такая мысль ей в голову приходила, но об этом Саффи решила умолчать – тем более, что собиралась остаться здесь надолго. Отказаться от работы с таким веществом, как этот азерит, было бы просто выше ее сил. Какой транспорт, какие прибамбасы и примочки, какие хитроумные вещи можно было создать с его помощью!

– Нет, этого я делать не стану, – ответила она, легко, точно ее и не везли в джутовом мешке, связанной, через весь континент, поднимаясь на ноги. – Но у меня есть одно условие.

– Все, что пожелаешь!

– Когда закончим, Пернатого заберу я.

Гриззек моргнул и протянул руку. Разжав розовый кулачок, Саффи взглянула на кусочек азерита, неярко мерцающий синью и золотом, и чудесный самородок угнездился меж их ладоней, будто скрепляя рукопожатие.

Глава девятнадцатая Подгород

По сну Вельсинда ничуть не тосковала.

При жизни она даже не понимала, сколько времени пропадает даром, пока тело ее неподвижно, а глаза закрыты. Старая присказка гласит: «На том свете выспимся», – но на самом деле все оказалось как раз наоборот. Живая, она проспала слишком уж много – целую треть жизни. Теперь же, став Отрекшейся, старалась взять все от того, что со свойственным ей и при жизни безнадежным оптимизмом твердо полагала вторым шансом.

До гибели Вельсинда была служанкой. И, конечно же, «очнувшись» Отрекшейся и понемногу начав привыкать к новой реальности, начала ухаживать за окружающими. Это она умела лучше всего. Она была добра и терпелива с теми, кто приходил в себя, охваченный растерянностью и ужасом, и помогала хоронить заново тех, кто отвергал темный дар леди Сильваны.

В глубине души Вельсинда их понимала. Кто же не растеряется и не ужаснется, очнувшись и увидев, как гниет собственная кожа? Никто, если от его мозга уцелела хотя бы половина. Впрочем, у некоторых бедолаг и половины-то не осталось…

По-видимому, Вельсинда оказалась одной из счастливчиков, очнувшихся – огромное спасибо – в полном разуме, и твердо решила найти ему достойное применение.

Скучая по мужу, она поначалу хотела его отыскать. Он остался в Штормграде, а Вельсинда умерла в Лордероне, в гостях у родных. В день возвращения Артаса она работала в замке и надеялась хоть краем глаза взглянуть на триумфальное возвращение всеми любимого паладина, однако когда он, осыпаемый лепестками роз, вошел в тронный зал, не смогла отлучиться с кухни. Зато потом, после того, как один-единственный удар меча превратил Артаса разом в отцеубийцу и цареубийцу, оказалась в самой гуще событий.

Ее любимый избежал той же судьбы, и этому она была рада. Вот только другие сказали, что все попытки связаться с ним закончатся только парой разбитых сердец. Он наверняка считал ее мертвой, и в конце концов Вельсинда решила, что так оно будет лучше. Муж был хорошим, добрым человеком и вполне заслуживал новой, живой любви.

Многие Отрекшиеся – вот, например, ее друг и коллега Правитель Парквел – тосковали по близким не меньше. Другие относились к ним равнодушно, а третьи даже… злились на них. Что же случилось с нею и с ними? Отчего их характеры и склад ума стали такими разными? Загадка…

Бездумной тварью Вельсинда себя не помнила – и, по всей вероятности, к лучшему.

Шли годы. Мало-помалу ей надоела работа прислуги. Разум ее оставался по-прежнему остр, и вскоре Вельсинде захотелось чему-нибудь научиться, чего-нибудь достичь, а не просто выполнять чужие распоряжения.

От рождения склонная заботиться о людях, она посвятила себя нелегкой, просто-таки уникальной задаче – заботе о телесном и душевном здравии мертвых тел. Взять хотя бы раны…

– Как же ты это? – говорила она очередному пострадавшему. – Ведь сам знаешь: плоть Отрекшихся не заживает сама по себе!

Швы, пересадка новых мускулов, кожи и жил, да волшебные снадобья – вот и все, что оставалось ее народу. Живым куда проще: промой рану, перевяжи и положись на природную способность тела к восстановлению.

Мало-помалу лечение неживой плоти привело к желанию поучиться у аптекарей. Большинство по приказу Сильваны трудились над ядами, но Вельсинда принялась изучать способы поддержания сил и здоровья Отрекшихся – и умственного, и физического.

Не раз она замечала, что некоторые раненые боятся смерти сильнее, чем при жизни. Осматривая новую руку, вшитую в плечо кузнеца (оплошность в работе с расплавленной сталью стоила ему прежней), она услышала:

– Каждый раз, как иду сюда, страх пробирает.

– Почему это, дорогой? – Погибла Вельсинда не такой уж ужасно старой. Молодой девицей шестидесяти лет, как сама выражалась. – Я далеко не так страшна, как доктор Галси.

Кузнец по имени Тиван Уайтфилд хмыкнул – гулко, с хрипотцой.

– Это, конечно, верно. Нет, я хотел сказать… вот когда был жив, казалось, будто я бессмертен. Совершенно о себе не заботился, о гибели не думал, жил беспечно. А вот теперь я, так сказать, вправду бессмертен. Угрожают бессмертию только раны да травмы, и потому я вдруг понял, насколько хрупка плоть.

– Плоть была хрупка всегда, – наставительно сказала Вельсинда, продолжая осматривать руку.

Рука была пришита отменно, однако Вельсинда вновь обратила внимание, что на ней нет мозолей, а мускулы довольно слабы. Очевидно, прежним владельцем руки, принадлежавшей ныне Тивану, был какой-то художник или музыкант.

Она постучала по мягкой ладони костяшками указательного пальца.

– Чувствуешь?

– Да, – ответил кузнец.

– Прекрасно. Только должна сообщить, – ровно сказала Вельсинда, – что эта рука не будет такой же сильной, как старая.

– Пара недель работы молотом это поправит!

– Нет, – мягко возразила Вельсинда, с сочувствием глядя на кузнеца, – не поправит. Ведь мускулы твои больше не растут.

У кузнеца отвалилась челюсть. Нет, не в буквальном смысле. Его лицо было почти не тронуто тлением. Сказать по правде, для Отрекшегося он был даже довольно симпатичен.

– Если не сможешь работать, как следует, приходи снова, – сказала Вельсинда, ласково потрепав его по руке. – Посмотрим, не удастся ли подыскать чего получше.

– Вот видишь? – пояснил кузнец. – Об этом-то я и говорил. Со временем мы все просто… сносимся.

– Это случается и с живыми, – поспешила напомнить Вельсинда. – Не могут же все быть почти бессмертными красавцами, как эльфы. Поэтому самый верный подход – принять все, как есть, и радоваться тому, что имеешь. И для тебя, и для меня, и для остальных. И это просто прекрасно. Ничто не существует вечно, и если мы умрем безвозвратно – ну что ж, у нас был второй шанс. У многих и того не имеется.

Тиван улыбнулся. Улыбка на уцелевшем лице выглядела просто замечательно. Насчет собственного лица Вельсинда не обольщалась: долгое безделье в могиле красоте не способствует. К тому же, ее лицо и при жизни было простоватым. Хотя муж всегда говорил, что для него она прекрасна, и она ему верила.

Разве суть любви не в том, чтобы смотреть не глазами, а сердцем, и находить красоту?

– Да, ты права, – согласился кузнец. – Пожалуй, раньше я обо всем этом вообще не задумывался. Решил принять Дар. Знал, что многие отказались, и в то время посчитал их за дураков. А вот теперь… Я понимаю, что леди Сильвана пытается отыскать способ продлить наше существование. Но что, если это невозможно? – Он кивнул на свою новую руку без единой мозоли. – Сколько же нужно натворить, как далеко зайти только для того, чтобы продолжить существование?

– О боги, – улыбнулась Вельсинда. – Ты словно и не кузнец, а настоящий философ!

– Может, это все новая рука…

Тиван был первым из тех, с кем Вельсинда завела подобный разговор, но далеко не последним. Едва эта мысль пришла ей в голову, не думать о ней она уже не могла.

Теперь, спустя месяцы после того первого разговора, глава Совета Покинутых стояла в тронном зале Подгорода, на том самом месте, где так долго стояла сама Сильвана Ветрокрылая, ныне удалившаяся, чтобы править Ордой. Рядом с Вельсиндой, на самом верху, стояли остальные четверо членов правительственного Совета, называвшиеся просто и логично – Правителями. На второй ступеньке, сразу под ними, располагалась семерка Министров, претворявших политику Правителей в жизнь. В самом низу находились те, кого Вельсинда считала самыми важными членами совета – десять Слушающих. Каждый день они встречались и разговаривали с теми Отрекшимися, у кого имелись вопросы, замечания или жалобы на управление городом. Подчинялись они непосредственно Правителям, и, хотя любой гражданин Подгорода мог без препон обратиться к любому из членов Совета, включая Верховную Правительницу, то есть, саму Вельсинду – к Слушающим шли охотнее.

До сих пор все шло, как по маслу. Вельсинда окинула взглядом толпу, до краев заполнившую зал и продолжавшуюся снаружи. Она была так рада! Сегодня им более, чем когда-либо, было нужно держаться заодно и заодно трудиться на благо каждого, пока не вернется Темная Госпожа.

На сегодня была назначена церемония поминовения Отрекшихся, нашедших Последнюю Смерть в битве против жуткого зла – Пылающего Легиона. Во время последнего визита в город защитника Темной Госпожи, Натаноса Гнилостеня, Вельсинда обратилась к нему с мольбой убедить Сильвану вернуться.

– Знаю, у нее много дел, – сказала она. – Но ведь она, несомненно, может уделить нам пару часов. Пожалуйста, попроси ее прибыть к нам на церемонию в память о тех, кто добровольно пошел на смерть ради Орды. Если у нее дела, ей не нужно задерживаться надолго, но ее присутствие будет так много значить!

Натанос сказал, что передаст сообщение, однако Сильваны все не было и не было.

На всякий случай Вельсинда подождала еще минуту-другую. Толпа Отрекшихся тоже ждала – безропотно, как всегда. Наконец Правительница вздохнула и заговорила.

– Думаю, все вы хотите, чтоб я сказала пару слов, – начала Вельсинда. – Что ж, попробую. Простите, если начну откашливаться: все мы прекрасно знаем, как раздражает этот гной!

В толпе засмеялись – утробно, замогильно, с хрипотцой.

– Для начала, – продолжала Вельсинда, – мне хотелось бы поблагодарить наших друзей, прибывших сегодня сюда. Я вижу здесь эльфов крови, и троллей, и орков, и даже нескольких гоблинов и пандаренов. Спасибо за то, что пришли вместе с нами почтить память павших, что навсегда покинули наши и без того редеющие ряды. Особенно я благодарна всем тауренам, стоящим вон там. Если бы не вы, мы были бы уничтожены без остатка.

На церемонии присутствовали представители всех рас Орды, но таурены оказались самыми многочисленными. Благодаря тауренам, Отрекшихся приняли в Орду. При одной мысли о том, что сталось бы с ее народом без их покровительства, Вельсинду пробирала дрожь.

– Однако боюсь, за исключением наших добрых друзей, стоящих здесь, среди нас, многие из живых до сих пор не приемлют Отрекшихся. По-видимому, все они думают: если мы мертвы, то жизнь – или как кому больше нравится называть наше существование – нам безразлична. По-видимому, они думают, будто мы меньше всех остальных скорбим о гибели своих собратьев. Что ж, это совершенно не так. Жизнь нам не безразлична. Мы скорбим о погибших, как все.

Наша королева ищет способ увеличить наше число, поднимая погибших из мертвых. Создавая новых Отрекшихся. Но чего действительно хотелось бы от королевы нам, собравшимся здесь сегодня – это знать, что она дорожит теми Отрекшимися, которые уже есть. И не просто как своими подданными – это, вне всяких сомнений, так и есть, – но как личностями. И примет то, что некоторым довольно и второго шанса, что им не хочется ни третьего, ни четвертого, а хочется только Последней Смерти.

Сегодня мы собрались вспомнить тех, кто встретил Последнюю Смерть. Они погибли, погибли навсегда. Кровь их не течет в жилах их детей и следующих поколений потомков – по крайней мере, тех, кто будет жить здесь, среди нас. Этих Отрекшихся больше нет, однако они покоятся в мире. В единстве с теми, кого любили при жизни. Давайте же почтим их память тем, что никогда не забудем их имен. Вечно будем помнить, кем они были и что совершили.

Вельсинда собралась с духом.

– Начну первой. В этот день я вспомню Тивана Уайтфилда. Он был кузнецом и однажды сказал мне, что, став Отрекшимся, боится смерти больше, чем при жизни. Однако когда потребовалось – не отказался от службы. Ковал оружие, помогая другим бить врага. Чинил поврежденные доспехи, как мы чиним поврежденные тела. Рискнул выйти на бой, одолев величайший из собственных страхов – и проиграл. Я никогда не забуду тебя, Тиван. Ты был мне хорошим другом.

Закончив, она кивнула Парквелу Финталласу, стоявшему рядом. Тот откашлялся и заговорил о женщине, что была воином при жизни и в посмертии, до того самого дня, как ее изрубил на куски сквернобот. Воспоминания ширились, будто рябь на поверхности пруда – от тех, кто стоял наверху, к Министрам, за ними – к Слушающим, а затем заговорили и в толпе.

В тот давний жуткий день, когда вернулся Артас, многие потеряли родных; семьи, где не погиб никто, были редкостью. Теперь многие Отрекшиеся обзавелись новыми семьями и дорожили названными родными, как кровными, хотя совсем не знали друг друга при жизни.

Слушая, Вельсинда продолжала вспоминать своего друга Тивана и, несмотря на печаль, была довольна. Скорбели все, однако никто не плакал. Никто не возмущался несправедливостью судьбы. И, самое главное – никто не злился. Опыт показывал, что злость Отрекшимся вредна. Многие и без того не отличались ясностью мысли, поскольку их мозги в той или иной мере пострадали от разложения, а злоба мутила воду так, что и не разобрать, куда плывешь.

Кое-кто из жителей Подгорода возмущался ролью, взятой на себя Советом Покинутых, но Вельсинда твердо стояла на том, что это всего лишь временная мера. Должен же кто-то обеспечить подвоз припасов и замену утраченных конечностей!

– О боги, – сказала она однажды на общем митинге, – да если бы сейчас в эту дверь вошла наша дорогая Сильвана, я бы с великой радостью сказала: «Привет тебе, Темная Госпожа, нам так тебя не хватало! Прошу, возьми правление нашим великим городом на себя! Это так утомительно!»

В служанках она готовила еду, ухаживала за больными, мыла ванны, выносила ночные горшки – словом, делала то, что нужно. И сейчас с удовольствием отошла бы в сторону, уступив место тем, кто лучше разбирается в делах правления. Она уже забыла, когда ей в последний раз удавалось просто посидеть на берегу, наслаждаясь тихим, покойным журчанием зеленых каналов…

Мысленно упрекнув себя в рассеянности, она вернулась к настоящему и, когда последний из собравшихся умолк, окинула взглядом толпу.

– Как я горжусь всеми вами и теми, кто отдал Орде все, что мог! Спасибо вам, что собрались сегодня здесь.

На этом церемония завершилась. Толпа начала редеть. Вельсинда молча смотрела вслед расходящимся. Ей было очень жаль, что Сильвана не приняла приглашения… однако этого следовало ожидать.

– Верховная Правительница Вельсинда, – негромко окликнули сзади.

Вельсинда обернулась.

– О, защитник Гнилостень, – с радостным удивлением сказала она. – Как хорошо, что ты здесь. Я… так значит?..

Защитник королевы покачал головой.

– Нет. Королева занята неотложными делами, но прислала меня с тем, чтобы узнать, что происходит в ее отсутствие, и сообщить вам, что в скором времени намерена прибыть. Она очень сожалеет, что не смогла присутствовать на сегодняшней церемонии.

– О, как любезно с ее стороны! Очень рада это слышать, – заговорила Вельсинда, погладив его по плечу. – Я уже стара и давно научилась читать между строк. Леди Сильвана опасается повторения истории с Гнилессом. Но не тревожься. Мы – просто группа сознательных граждан, вроде сторожей, присматривающих за домом, пока хозяйка в отъезде. Отчего бы тебе не задержаться до вечера? Мы с радостью расскажем обо всем, что пытаемся сделать. А может, желаешь чайку?

Нет, Вельсинда не пила жидкостей, однако заваривать чай, вдыхать его аромат, держать в руках горячую чашку очень любила.

Слегка смущенный, Гнилостень открыл было рот для ответа, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, рядом раздался еще один голос:

– О-о, именно те, ради кого я прибыл! Ну, не совсем, но почти.

Обернувшись, Вельсинда с Натаносом увидели перед собой невысокого Отрекшегося в жреческом одеянии. Хотя Вельсинда его не узнала, удивляться тут было нечему: Подгород был невелик, но жителей в нем хватало, не говоря о проезжих.

– Не имею удовольствия, – сказала она.

– Архиепископ Алонсий Фаол, – с поклоном представился новоприбывший.

Вельсинда была поражена. Еще не так давно это имя было известно всем и каждому. Какая радость, что он не погиб среди многих других!

– Ну и ну, – сказала она. – Для нас это великая честь.

Даже Натанос Гнилостень – и тот поклонился архиепископу.

– В самом деле, – сказал он. – Что вам угодно от меня?

– Я принес письмо. И даже не одно, а два. Первое – вашему вождю. Второе – для некоей Элси Бентон.

Вельсинда слегка покачнулась. Натанос с тревогой на лице подхватил ее под локоть, но она улыбнулась и отвела его руку.

– Я очень давно не слышала этого имени. Так меня называли только родные да ближайшие друзья.

Выражение лица архиепископа сделалось мягче.

– Тогда… вот. Получите.

Он подал каждому туго скрученный свиток. Дрожащей рукой Вельсинда приняла письмо, удивленно подняла брови при виде восковой печати – синей, с оттиском штормградского льва, и тут же поняла, о чем оно.

Увидел печать и Натанос.

– Это от короля Штормграда! – прорычал он, повернувшись к Фаолу. Его красные глаза полыхнули гневом. – Как смеешь ты брататься с врагами Орды?!

– Но я ведь не принадлежу к Орде, и король мне не враг, – любезно ответил архиепископ. – Я служу Свету. Я – жрец, как и король Андуин. Это письмо – для твоей королевы, и оно очень важно. Позаботься о том, чтобы она получила его. Нет, ничего слишком срочного. Посему я предложил бы тебе заняться тем, чем ты и собирался. Побудь здесь, в Подгороде. Вернись к вождю со своими соображениями, а заодно и с этим письмом. Что же до вас, дорогая леди… – Фаол мягко коснулся ее плеча. – Как ни жаль, в этом письме дурные вести. Я очень, очень сожалею…

Благодарная за предостережение, Вельсинда сломала печать, расправила свиток и начала читать.

К Элси Бентон.

Я даже не знаю, существуете ли вы до сих пор. Однако чувствую, что должен просить архиепископа Фаола поискать вас во время его визита в Подгород. Если вы читаете эти строки, значит, его поиски завершились успехом.

С глубочайшим прискорбием должен сообщить, что ваш муж, Уилл Бентон, упокоился с миром сегодня, во второй половине дня. Надеюсь, вас хоть немного утешит, что умер он не в одиночестве: я сам был рядом с ним в минуту его смерти.

Многие годы Уилл преданно служил моему отцу, а затем и мне. О своей семье он мне не рассказывал: думаю, ему было слишком больно вспоминать о тех временах и о вашей предполагаемой участи. Перед смертью он звал вас и надеялся увидеться с вами снова.

Как вам, возможно, известно, я следую стезей жреца, и умолял Уилла позволить мне исцелить его. Он отказался, и я отнесся к его пожеланию с уважением.

Я принял решение сделать все, что в моих силах, для того, чтобы Отрекшиеся смогли, пусть ненадолго, воссоединиться с друзьями и родными среди людей. Полагаю, на свете есть вещи выше политики королей, королев и генералов. Одна из них – семья. Об этом я написал вашему вождю. Надеюсь, она со мной согласится.

В заключение, выполняя просьбу моего друга Уилла, хочу передать вам, что он всю жизнь любил одну только вас и будет ждать встречи с вами.

Еще раз примите мои самые искренние соболезнования.

И элегантная, аккуратная подпись: Король Андуин Ллейн Ринн.

– Бедный мой Уилл, – с дрожью в голосе проговорила Вельсинда. – Архиепископ, пожалуйста, поблагодарите от меня короля Андуина. Я очень рада, что муж умер не в одиночестве. Смерти в одиночку никому на свете не пожелаешь. И скажите королю: я думаю, это прекрасный план. Надеюсь, наш вождь со мной согласится. Я была бы так рада увидеть Уилла еще раз!

– Какой план? – требовательно спросил Натанос, с подозрением глядя на Вельсинду с Фаолом.

– Вот, – ответила Вельсинда, передав ему свиток.

– Подробности предложения короля Штормграда, – сказал Фаол, пока Натанос читал, – изложены в свитке, адресованном вождю Сильване. Я задержусь здесь на несколько дней и с радостью отвечу на все вопросы, которые могут возникнуть у тебя или у Вельсинды.

Недовольно поморщившись, Натанос вернул письмо. Сжав драгоценный свиток в руках, Верховная Правительница Совета Отрекшихся поправила Фаола:

– Элси, – сказала она. – Думаю, пора мне снова зваться «Элси».

Глава двадцатая Храм света Пустоты

– Спи, родная, засыпай,

Баю-баю-баю-бай,

Лордерон стихает к ночи,

Азерот смыкает очи,

И ты тоже засыпай,

Баю-баю-баю-бай, – негромко пела Калия, качая младенца.

Придет день, и эта бесценная кроха унаследует трон Лордерона…

Нет. Нет, Лордерона на свете больше не существовало. Остался только Подгород, населенный мертвецами. Корона отца сломана, обагрена кровью, канула в бездны времени, и Калии не надеть ее никогда. И этой дремлющей, засыпающей малышке – тоже. От одной мысли об этом сделалось больно. На самую нежную, самую розовую щечку в мире упала одинокая слеза.

Девочка, полноправная наследница лордеронского трона, моргнула и надула губки. Калия подняла сверток и поцеловала дочь, губами убрав соленую слезинку с ее щеки.

Дочь засмеялась, а ее мать вновь запела старую-старую колыбельную и подняла взгляд на подошедшего мужа. Тот поцеловал жену в лоб, положил руку ей на плечо, нежно сжал пальцы…

…острые когти глубоко впились в тело, и…

Калия вскрикнула, вздрогнула и села в постели, хватая губами воздух. Сердце забилось так, точно вот-вот вырвется из груди. Казалось, ужас и боль, причиненная вцепившейся в плечо рукой мертвеца, будут длиться вечно. Но в следующий миг Калия моргнула, и ужас отступил, скрылся в глубинах памяти.

Прикрыв лицо ладонями, Калия почувствовала, что ее щеки мокры от слез, и попыталась унять дрожь.

Все это – только воспоминания. Все это не реально.

Однако некогда было реальностью.

Соскользнув с кровати, Калия накинула жреческое одеяние и босиком отправилась к Саа’ра.

Обычно в Храме света Пустоты кто-нибудь да был в любой час дня и ночи. Одни приходили, другие уходили, а те, кто назвал его своим домом, знали о ночных кошмарах Калии и дали ей понять: если ей нужна компания или беседа, они рядом. Но говорить не хотелось ни с кем – только с Саа’ра.

Наару, как всегда, ждал ее. Высокая кристаллическая фигура, окруженная пурпурным сиянием, источающая еле слышную несмолкающую музыку, нависла над Калией. Порой Саа’ра говорил словами, слышными всем, а иногда – как сейчас – его голос звучал прямо в голове и в сердце.

«Дорогая! Как жаль, что этот сон потревожил тебя снова».

Калия кивнула, опустилась на пол у его ног и неловко сцепила пальцы на груди.

– Я все надеюсь, что когда-нибудь это кончится.

«Кончится, – заверил ее наару. – Как только ты будешь готова к этому».

– Да, ты говорил. Но почему я не готова к их концу уже сейчас? – сказала Калия и негромко рассмеялась, услышав раздражение в собственном голосе.

«Прежде, чем тебе будет дарован покой, ты должна кое-что сделать. Кое-что понять и принять. Помочь тем, кто нуждается в помощи. То, что нужно для исцеления, непременно приходит, но порой его трудно узнать. Бывает, самые важные и прекрасные дары мы получаем в обертке из боли и крови».

– Как-то не слишком обнадеживает, – заметила Калия.

«Возможно, тебе станет лучше, когда ты осознаешь, что во всем случившемся с тобой сокрыт великий дар».

Калия прикрыла глаза.

– Прости меня, но такое трудно себе представить.

Преображение любимого брата, гибель отца и множества жителей Лордерона… бегство, страх… потеря мужа и дочери. Все, все потеряно…

«Нет. Не все. Все, что мы делаем, все, в чем участвуем, может пойти нам на пользу. Ведь каждая исцеленная тобой лихорадка, каждая сращенная тобой кость, каждая жизнь, ставшая лучше благодаря тебе… все это, и вся полученная от этого радость – такая же часть твоей души, как и твоя боль. Чти же и то и другое, дитя Света. Я бы сказал: верь, что цель есть… но это ты уже знаешь. Ты видела плоды своих трудов. Не забывай о них и не преуменьшай их. Пробуй их. Смакуй. Они принадлежат тебе не меньше, чем любому другому».

Сердце исполнилось покоя, боль в груди унялась. Заметив, как стиснуты ее кулаки, Калия разжала пальцы и увидела крохотные красные полумесяцы там, где ногти впились в ладони. Глубоко вздохнув, она снова закрыла глаза.

На этот раз ей не привиделось ни ужасов бегства, ни, что еще тяжелее перенести, дочери за игрой. Увидела она лишь тьму – нежную, обволакивающую. Тьма милосердно смягчала то, что трудно было выдержать при ярком свете. Тьма служила убежищем для диких зверей, даровала уединение тем, кому на время хочется создать мир только для двоих.

Казалось, сердечность и теплота Саа’ра коснулись щеки, будто птичье перо.

«Теперь спи, отважная душа. Всем битвам, всем ужасам конец. Только мир и покой».

– Спасибо, – склонив голову, ответила Калия.

Шлепая по полу босыми пятками, она направилась к себе.

– Калия…

Прохладная, неестественно мягкая ладонь на плече заставила остановиться. Это была Элинор, одна из жриц-Отрекшихся.

Больше всего на свете Калии хотелось спать. Однако она поклялась всегда быть с теми, кто нуждается в ней, а Элинор выглядела встревоженной. Ее мерцающие глаза бегали из стороны в сторону, голос звучал еле слышно.

– Что случилось, Элинор? Беда?

Элинор покачала головой:

– Нет. Наоборот. Похоже, впервые за долгое-долгое время происходит нечто хорошее. Можем мы поговорить наедине?

– Конечно, – ответила Калия.

Она отвела Элинор в свой крохотный альков и усадила на кровать. Как только они остались одни, Элинор не пришлось упрашивать говорить: слова посыпались с ее иссохших губ с такой быстротой, что Калия не раз была вынуждена переспрашивать.

Чем дальше она слушала, тем сильнее округлялись ее глаза. Вспомнились слова наару: «Прежде, чем тебе будет дарован покой, ты должна кое-что сделать. Кое-что понять и принять. Помочь нуждающимся в твоей помощи. То, что нужно для исцеления, непременно приходит, но порой его трудно узнать».

На глаза навернулись слезы, и Калия крепко обняла подругу. Впервые со дня падения Лордерона сердце ее исполнилось надежды. Теперь у нее действительно появилась цель.

Исцеление шло к ней само.

АЗШАРА, ДВОРЕЦ УДОВОЛЬСТВИЙ ГАЛЛИВИКСА

В Азероте имелось множество мест, которых Сильвана Ветрокрылая предпочла бы не посещать никогда. Галливиксова резиденция под омерзительным названием «Дворец удовольствий» значилась в их списке не первой, но недалеко от начала.

Когда-то Азшара была прекрасной землей – страной просторов, осенних красок и океанских берегов. Однако при Гарроше сюда явились примкнувшие к Орде гоблины и, в полном соответствии со своим фирменным отсутствием вкуса, изуродовали эти места до неузнаваемости. «Дворец», где сейчас, рядом с Джастором Галливиксом, утопала в чрезмерно мягком кресле Сильвана, был вытесан из целой горы. Ее лицевой склон в буквальном смысле превратился в «лицо»: на разоренную землю внизу отвратительно щурилась гротескная физиономия самого Галливикса.

Сам дворец, на взгляд Сильваны, был еще безобразнее. Снаружи имелась просторная зеленая лужайка с дорожкой для какой-то игры с маленьким белым мячом, колоссальный бассейн с подогревом воды, а также множество барменов и официанток, в данный момент торчавших без дела – кроме тех, что обслуживали Галливикса.

Внутри также было не лучше. Столы ломились от яств, большей части которых никогда не суждено было быть съеденными, и колоссальных бочек, расставленных для красоты. Наверху находилась спальня принца. Сильвана слышала, будто он спит на грудах монет, но вовсе не спешила проверять правдивость этих слухов.

Галливикс был очень рад ее появлению и то и дело предлагал ей выпить. Сильвана всякий раз отвечала отказом. Пока он ублажал собственное нутро, она рассказала о встрече на Громовом Утесе – конечно же, умолчав о завуалированной угрозе в адрес Бейна. К чему сообщать Галливиксу более необходимого?

– Я уверена, их старания исцелить мир не повредят твоим стараниям в добыче азерита, – закончила она.

Галливикс захохотал, тряся необъятным брюхом, и отхлебнул какого-то пенистого фруктового пойла.

– Не-не-не, – заверил он, небрежно взмахнув зеленой ручищей. – Пусть проводят свои церемонийки, сколько хотят. Моя операция достигла такого размаха, что ей уже не повредить. Главное, им это будет в радость, так я говорю?!

– Пока что твоя операция не приносит мне особой пользы, – напомнила Сильвана, оставив его замечание без ответа.

– Спокойствие, – заверил Галливикс. – Об этом мои парни…

– Позаботятся. Да, я помню.

– Нет, серьезно! Я собрал в одном местечке в Танарисе лучшие из известных мне умов. Дал им солидную порцию этой золотой жижи. И велел шевелить мозгами вовсю.

Галливикс сделал еще глоток и облизнулся.

– И?

– И они трудятся, не покладая рук, – ответил Галливикс, вильнув взглядом.

– Над чем именно трудятся?

– Я… э-э… я сказал: можете делать все, что захотите. Но ты же знаешь этих ученых! Они такое выдумывают, что нам с тобой и не вообразить. Лучший способ иметь с ними дело!

– Галливикс, мне нужно оружие.

Опустошив бокал, Галливикс помахал рукой, требуя принести новый.

– Конечно, конечно, они и оружие сделают.

– Я хочу, чтобы они сосредоточились на оружии. Иначе отправлю туда всех Отрекшихся, эльфов крови, тауренов, троллей, пандаренов и орков, каких сумею собрать, и возьму твою «операцию» под собственный контроль. Понятно?

Торговый принц уныло кивнул. Вне всякого сомнения, он понимал, что все сделанное оружие достанется людям Сильваны, однако рассчитывал, что его ученые смогут создать и другие вещи, которые он с неплохой выгодой продаст на сторону.

От мрачных мыслей Галливикса отвлек хобгоблин, ввалившийся в зал и пролопотавший нечто, понятное только его боссу.

– Ну конечно же, идиот! – рявкнул в ответ Галливикс. – Немедля проводи защитника Гнилостеня к нам!

Пожалуй, вмешательство хобгоблина принесло Сильване не меньшее облегчение, чем Галливиксу. Войдя, Натанос едва заметно кивнул хозяину и поклонился королеве.

– Прости за вторжение, госпожа, – сказал он, – но я подумал, что эти новости лучше доставить тебе без отлагательства.

Опустившись перед Сильваной на колено, он подал ей свиток, скрепленный печатью синего воска с оттиском львиной головы.

– Ого! А я эту печать знаю! – воскликнул Галливикс, поднося к губам банановый коктейль.

Сильвана, знавшая эту печать не хуже него, повернулась к гоблину и пронзила его холодным взглядом.

– Оставь нас, – велела она.

Гоблин ненадолго замешкался. Не сводя с него взгляда, Сильвана приподняла белую бровь. Галливикс скривился и с трудом поднялся с кресла.

– Как угодно, – сказал он. – Не стесняйтесь. Захочешь присоединиться ко мне, покончив с этим малым – я в ванне.

Шевельнув бровями, он тяжко заковылял прочь и крикнул на ходу:

– Эй, зайка-киска, принеси-ка мне ананасовый пунш!

– Сию минуту, босс, – пискнула в ответ гоблинша-официантка.

Натанос проводил торгового принца взглядом. Его красные глаза сверкнули злым огоньком.

– Я его убью, – сказал он.

– О, нет. Этого удовольствия я не уступлю никому, – возразила Сильвана, поднявшись на ноги и вновь взглянув на свиток в его руке. – Итак, это от Варианова птенца? И вручено тебе в Подгороде?

– Да, – с непроницаемым выражением на лице подтвердил Натанос. – Получено из рук в руки от архиепископа Фаола. Теперь он – Отрекшийся.

Услышав это, Сильвана издала короткий, лающий смешок:

– Как странны пути его любимого Света!

– Уж это точно.

Сломав печать, Сильвана развернула пергамент.

Королеве Сильване Ветрокрылой, Темной Госпоже Отрекшихся и вождю Орды, с почтением шлет привет свой король Андуин Ллейн Ринн.

Пишу, дабы обратиться к тебе с предложением, каковое никак не касается ни армий, ни земель, ни товаров, однако, в чем я твердо уверен, сослужит добрую службу и Орде, и Альянсу.

Перехожу прямо к сути дела. Когда ты обратилась к Альянсу в поисках дома для своих подданных, тебе отказали. Мы все еще были в ужасе после содеянного Артасом в Лордероне и не смогли понять, что твои Отрекшиеся совершенно не таковы.

Недавно я беседовал с Отрекшимся, коего безмерно уважал при жизни весь Азерот, и узнал: невзирая на все пережитое, он идет стезей Света до сих пор. Зовут его Алонсий Фаол. Некогда он был архиепископом Лордерона и теперь, желая помочь и живым, и нежити, согласился стать между нами посредником.

Суть дела в семьях. В семьях, что пострадали не от Орды и Альянса, но от рук Артаса, посеявшего средь нас горе и смерть. Мужья и жены, дочери и сыновья, отцы и матери – многие лишились близких, разлученные с ними вначале смертью, а после – страхом и гневом. Но если мы возьмемся за дело сообща, возможно, разлученные наконец смогут соединиться вновь.

Сильвана просто окаменела. О, да: что такое потеря близких и гибель любимых, она понимала лучше всякого другого. Артас лишил ее всего – друзей, семьи, любимого Кель’Таласа. Всей ее жизни. Всей способности к истинной заботе и к истинным чувствам – любым, кроме ненависти да злобы.

К тому же, она пыталась воссоединиться с близкими. Приняла предложение старшей сестры созвать всех родных, оставленных Артасом Менетилом в живых, и вернуть себе Шпили Ветрокрылых, очистив родовое гнездо от поселившихся там темных тварей. А, может, и самим, вернувшись назад, к временам, когда ни в ком из них не было мрака, очиститься от собственной тьмы.

Однако попытка оказалась тщетной. В юности они были солнцем и лунами. Умница Аллерия в нимбе сверкающих золотых локонов, смешливый юный Лират… Сильвана была Большой Луной, а младшая из трех сестер, Вериса – Луной Маленькой…

Вериса склонилась, сломалась под гнетом тоски о погибшем любимом. Смерть настигла ее мужа, Ронина, в Тераморе. Он оказался одной из множества жертв мана-бомбы Гарроша Адского Крика, и это разбило, уничтожило Верису. Сокрушило столь основательно, что та ненадолго (но как же прекрасно было это ушедшее время!) превратилась в подобие своей темной сестры, вместе с нею затеяла заговор… Вериса была так близка к тому, чтоб присоединиться к Сильване в Подгороде! Так близка к тому, чтоб разделить с Сильваной посмертие!

Но в последнюю минуту любовь к детям превозмогла скорбь Маленькой Луны по погибшему мужу. Поэтому Вериса осталась с Альянсом. А Аллерия, так долго считавшаяся пропавшей, а затем чудом вернувшаяся, приняла, впустила в сердце непроглядную тьму самой Бездны. Да, эта тьма даровала ей немалые силы, но изменила ее внешность не меньше, чем душу. А уж что могут творить подобные силы – об этом Сильвана знала достаточно: казалось, отпечатки холодных пальцев на лице сестры видны воочию…

Что же до собственного мрака и тьмы – их Сильвана прекрасно знала и без дальнейших самокопаний.

План короля-мальчишки был глуп. Он еще верит в то, что люди способны меняться! О да, безусловно, могут. Аллерия, Сильвана и Вериса – лучшее тому свидетельство.

Вот только их перемены – отнюдь не к лучшему. По крайней мере, с точки зрения Андуина.

Впрочем, отчего она так злится? Неужели щенок сумел зацепить ее за душу так, как не удавалось Волку?

Покачав головой, Сильвана продолжила чтение.

* * *

Войны между нами сейчас нет. Но я не настолько наивен, чтобы полагать, будто это означает конец вражды. Совсем недавно наш мир вновь подвергся бурным переменам. В нем появился азерит – проявление мучительных страданий самой Азерот. Объединившись, мы могли бы направить исследования этого вещества на поиски способа спасти мир. Так давай же сосредоточимся для начала на не столь масштабном, но не менее важном шаге к единству – первом шаге на пути к возможному будущему, лучшему будущему и для Альянса, и для Орды.

Я предлагаю нечто сродни однодневному перемирию. В этот день люди, разлученные с близкими войной и смертью, получат возможность встретиться с ними. Участие – строго добровольно. Участники со стороны Альянса будут тщательно проверены: всякому, кто может представлять собою опасность для Отрекшихся, я откажу. Того же прошу и от тебя. Количество участников оговорим особо.

Подходящим местом для встречи будет нагорье Арати. Я соберу своих людей у древних стен крепости Стромгард. А невдалеке от Стены Торадина имеется застава Орды. Там, в открытом поле, под надлежащей защитой, заранее оговоренной нами, правителями людей и Отрекшихся, встретятся разлученные семьи. Встреча продлится от рассвета до заката. С твоего согласия, архиепископ Фаол и другие жрецы помогут обеспечить утешение тем, кому это потребуется.

Если моим подданным будет причинен какой-либо вред, будь уверена: мы ответим соответственно.

Не сомневаюсь: если кто-либо из моих подданных причинит вред хоть одному из Отрекшихся, ты поступишь так же.

Как жрец, как король Штормграда и сын Вариана Ринна, гарантирую безопасность всем Отрекшимся, кто пожелает участвовать во встрече. Если это «перемирие» пройдет успешно, его можно будет повторить.

Не принимай это за предложение мира. Я предлагаю всего лишь день сострадания к тем, кто был жестоко разлучен друг с другом силой, не принадлежащей ни к Орде, ни к Альянсу.

Мы с тобой оба потеряли родных, вождь. Не будем же вынуждать страдать тех, кто, как и мы, не выбирал собственную судьбу.

Писано сего дня

мною, королем Андуином Ллейном Ринном,

собственноручно.

– Да он еще глупее, чем я думала, если полагает, будто я не вижу эту западню насквозь, – сказала Сильвана, сминая письмо в комок. – Что скажешь об архиепископе Фаоле, передавшем это письмо?

– Действительно, Отрекшийся. Мне кажется абсолютно искренним, хотя на предложение присягнуть на верность Орде ответил отказом. Сказал, что предпочитает служить Свету, а не королям и королевам.

– Ха! – без всякого веселья воскликнула Сильвана. – Я превратила его в Отрекшегося ради его же свободы воли, и вот она, благодарность! Впрочем, неважно. Насколько я понимаю, ты считаешь его безвредным.

– Он очень силен, Темная Госпожа. Но – не враг. Кстати, еще он принес письмо к главе Совета Покинутых.

Сильвана насторожилась.

– Ринн уже знает об этом совете? Я вижу, королевские шпионы трудятся, не покладая рук.

Ринн… Как долго это слово означало Вариана и никого другого! Странно.

– Возможно. Однако не стоит забывать: многие из нас свободно посещают Храм света Пустоты. Кроме этого, в присланном ей письме о совете не говорилось ни слова. Дело в другом. Как оказалось, до самого недавнего времени Элси сама принадлежала к числу Отрекшихся, имеющих живых родственников. Ее муж, Уилл Бентон, служил и Вариану, и Андуину Риннам.

– Элси?

– Так звал Вельсинду Уилл, и она решила вновь взять себе это имя, – пояснил Натанос.

В знак нового рождения, в знак отречения от прежней жизни и единства друг с другом большинство Отрекшихся взяли себе новые имена и фамилии. Как ни странно, услышав, что Вельсинда отказалась от нового имени, Сильвана почувствовала болезненный укол в груди. Имя «Вельсинда» звучало внушительно, гордо. А «Элси»… пожалуй, это имя вполне подходило той, кем эта женщина была при жизни. Простое, ничем не выдающееся… и очень человеческое.

Оставив эти мысли, Сильвана задумалась над другой информацией, принесенной ее защитником. Если Андуин только что потерял преданного слугу… Выходит, его предложение продиктовано не стратегическими, а личными мотивами! Тогда серьезной угрозы оно в себе не несет. И тем не менее…

– Очевидно, Вельсинда тоже служила семье короля, – сказала Сильвана, не удостаивая Верховную Правительницу этого нового непристойного имени.

– Да, – подтвердил Натанос. – Работала на дворцовых кухнях. И была очень огорчена новостью о смерти мужа. Полагая, что далеко не одна она сохранила теплые воспоминания о родных и близких, предложение встречи приняла с одобрением.

Вновь вспомнив собственную попытку воссоединения с живыми во всех подробностях, Сильвана покачала головой. Зачем будить призраки прошлого? Уж лучше пусть покоятся в мире.

– Это перемирие – ошибка и не принесет моему народу ничего, кроме страданий. Они не могут быть людьми, и соблазн воссоединения с любимыми приведет только к недовольству тем, кто они есть на самом деле. Возжелав невозможного, они выродятся в убитые горем пустышки. Я не желаю подвергать их подобным страданиям.

– Ты можешь использовать это к собственной выгоде, – заметил Натанос. – По словам Вельсинды, многие Отрекшиеся хотели бы, чтоб следующая их смерть была Последней. Они не хотят продолжать существование. И чаще всего, можно сказать, в один голос ссылаются на тоску по тем, кого любили при жизни.

Сильвана медленно повернулась к защитнику, обдумывая его слова.

– Если ты дашь согласие на этот опыт – на встречу с живыми родными и близкими – и представишь его как нечто, великодушно дарованное тобой подданным, возможно, они с большей охотой примут твое решение искать способы сохранить народ Отрекшихся от исчезновения.

– Но позволять им общаться с живыми – это братание с врагом, – сказала Сильвана.

– Возможно. Но, если и так, ведь это всего на один день. Дадим им эту надежду, возможность встретиться с теми, кого они не рассчитывали увидеть больше никогда. И…

– И власть над их счастьем – по крайней мере, в этом отношении – окажется в моих руках, – закончила Сильвана. – Либо они возненавидят живых, что укрепит их преданность Темной Госпоже. Так или иначе, я остаюсь в выигрыше.

Натанос кивнул:

– В самом худшем случае они убедятся, что ты прислушиваешься к их заботам. Я твердо уверен: Совет Покинутых совершенно безвреден. Они – не из непримиримых предателей. Дай им этот шанс – для пробы. Если пойдет на пользу, то при желании можно и повторить.

– Хорошие доводы, – сказала Сильвана, расправив смятое письмо и перечитав его снова. – Вот только моим лучникам будет нелегко сдержать руку, когда перед ними так много людей.

– Они не нарушат твоего приказа, королева, – заверил Натанос.

Это была сущая правда. Без приказа Сильваны темные следопыты не выпустят ни единой стрелы. А к войне с Альянсом Сильвана была не готова – по крайней мере, по столь пустяковому поводу.

– Ради блага Отрекшихся я приму это предложение, – решила она. – Возвращайся в Подгород. Сообщи Вельсинде Бентон, что королева отнеслась к ее желанию благосклонно и вскоре встретится с ней, дабы обсудить эту встречу более подробно. Пусть начнет составлять список членов Совета, имеющих живых родственников в Штормграде. Пусть узнает имена этих родственников и все остальное. Я передам этот список Андуину с тем, чтобы он смог отыскать их и выяснить, захотят ли они участвовать в этом.

– Но принять участие хотят не только члены Совета, – сказал Натанос. – Многие из собравшихся на чествовании павших поддерживают их.

Сильвана отрицательно покачала головой:

– Нет. Количество должно быть невелико, чтоб я могла контролировать положение. Только члены Совета, и более никого.

– Как будет угодно королеве. Прости мою вольность, но я полагаю, что ты приняла мудрое решение. Судя по всему, что я видел, это положит конец всем роптаниям недовольных.

– Да – так или иначе, – холодно улыбнулась Сильвана. – Вдобавок, это проложит нам путь к взятию Штормграда. Прежде я полагала, что взять его можно только с бою. Но если юный король доверяет нам, однажды мы сможем войти в его величественные врата, и нам будут только рады.

Мысли Сильваны вновь обратились к этому изумительному веществу – к азериту. Чего только с ним не добиться! Чего только не создать!

Чего только не уничтожить…

Глава двадцать первая Танарис

Вскоре после того, как Саффи («По собственной доброй воле!» – подчеркнул Гриззек) дала согласие помочь ему выявить потенциал волшебного, чудесного, изумительного вещества под названием «азерит», Галливикс прислал им огромный закупоренный бочонок этого минерала с запиской: «Творите, ребята! Безумствуйте на всю катушку!».

В ходе первых экспериментов следовало выяснить самое основное – изучить свойства материала и испытать его в различных условиях. Под влиянием солнечного и лунного света. В герметичном сосуде и на открытом воздухе. В разнообразных жидкостях, включая кислоты и прочие опасные химикаты. Эта часть исследований нравилась Гриззеку больше всего.

Во время одного из подобных экспериментов Саффи отметила, что вязкий, смолистый смертельный яд, соприкоснувшись с кусочком застывшего азерита, изменил цвет.

– Ты только посмотри!

С этими словами она схватила пузырек антидота, поставила его рядом, чтоб был под рукой, и прежде, чем Гриззек успел хотя бы вскрикнуть от изумления, коснулась обесцветившегося яда пальцем.

– Саффи, нет!

Бросившись к ней, Гриззек схватил ее за локоть, а свободной рукой дотянулся до пузырька с антидотом.

– Погоди, – остановила Саффи. – Эта штука уже должна начать разъедать кожу. Но, как видишь, со мной все в порядке.

Оба взглянули на палец, смазанный ядом, затем – друг на друга.

– Кто не рискует, тот не выигрывает, – пробормотала Саффи и слизнула яд с пальца.

Гриззек сдавленно вскрикнул, но Саффи только довольно облизнулась.

– Потрясающе! Это страшно ядовитое едкое вещество приобрело вкус солнцеплода и вишни! – сказала она.

– Может, оно всегда такой вкус и имело? – предположил Гриззек. В его голосе слышалась легкая дрожь.

– Нет, оно должно быть абсолютно безвкусным.

– Ну да, конечно, только… только, Саффи, не делай больше так, окей?

Оглянувшись, Саффи отметила, как он побледнел. Он беспокоился за нее. И явно не просто тревожился остаться без партнера по исследованиям, но…

Но этаких мыслей Саффи позволить себе не могла: дел еще было по горло. Возврат к старым чувствам будет только отвлекать. И вообще: как партнеры по исследованиям они всегда уживались друг с другом гораздо лучше.

– Это очень знаменательно, Гриззи, – сказала она, снова взглянув на палец и недоверчиво покачав головой. – Действительно очень знаменательно. Кто знает, каково может оказаться долгосрочное влияние этого вещества! Как только что выяснилось, оно способно нейтрализовать яд. Могу поспорить, оно и раны лечит. А может, даже продлевает жизнь. Вот это подарок так подарок! Давай, за дело! Нам еще многое нужно узнать!

Испытав жидкий азерит всеми возможными способами, они начали выяснять, может ли что-либо повредить его, когда он затвердеет.

Азерит не поддался ничему.

Ни мечу, ни молоту, ни гоблинскому крошшеру, ни даже продемонстрированной Гриззеком машине под названием «Крушила». Это был тот же крошшер, только модифицированный: одна из его механических конечностей была снабжена захватом-рукой, усиленным лучом энергии.

– Идея в том, – объяснил Гриззек, – что пульсация энергии усиливает сжатие в семь раз по сравнению с обычной механической рукой.

– Странное число, – озадаченно заметила Саффи.

– Это чем же?

– Некруглое, – пояснила Саффи. – Отчего не десять или пятнадцать?

Гриззек пожал плечами:

– Просто семь считается счастливым числом.

На это Саффи только закатила глаза. Зачерпнув из герметичного бочонка, присланного Галливиксом, целую бадейку жидкого азерита, они выставили ее на воздух – твердеть. Схватившись, вещество легко выскользнуло из бадейки и оказалось на удивление легким. «Крушила», или «Круша», как его называл Гриззек, по-видимому, любивший свое творение без памяти, ткнул слиток азерита пальцем и подхватил его счастливой, семикратно усиленной энергией рукой. Гриззек повернул рычаг, и «Крушила» сжал пальцы. Сильнее… Еще сильнее…

Четыре механических пальца с треском переломились пополам.

– Твоя рука! – взволнованно вскрикнул Гриззек. – Прости, «Круша»! Я не хотел…

Взглянув на свои записи, Саффи вычеркнула из списка строку «ОПЫТ № 345: “КРУШИЛА”» и приписала: «1:0 в пользу азерита».

– Чего у нас нет – так это мага, – заметила она, глядя на совершенно не пострадавший азерит, застывший в форме бадейки. – А здорово было бы проверить, как на него влияет магия!

– Если тебе действительно хочется, чтоб нам прислали мага, могу попросить Галливикса.

Судя по тону, приглашать сюда кого-то еще Гриззеку не хотелось. Саффи на миг замерла.

– Возможно, позже. Сейчас мы и без чужой помощи держим хороший темп.

Сколь бы ни удивительными оказались для Саффи собственные слова, это было сущей правдой. Приглашать в лабораторию кого-либо третьего отчего-то не хотелось.

Гриззек заметно повеселел.

– Это точно, – сказал он, выбираясь из «Крушилы» и с жалостью похлопав его по руке. – Ничего, дружище, я тебя починю.

Сделав глубокий вдох, он повернулся к Саффи:

– Магию можем применить на следующей стадии. Давай для начала исчерпаем собственные ресурсы и воображение. Пускай наш толстячок Галли знает, на что способна чистая наука.

– Толстячок Галли? – хихикнула Саффи.

Гриззек почесал громадный нос и негромко хмыкнул.

– Ага, – сказал он. – Глупость, конечно, но очень уж этот тип меня раздражает.

– Почему же глупость? По-моему, прекрасное прозвище, – объявила Саффи.

Гриззек растерянно взглянул на нее.

– Ты думаешь? – с удивлением спросил он.

– Ага, – ответила Саффи. – Надутые воздушные пузыри порой нуждаются в тычке чем-то острым. Чем лопнуть, уж лучше сдуться.

– Для него или для нас?

– Конечно, для него. По мне – так пусть хоть лопнет.

Оба расхохотались – совсем как в былые времена, в тот краткий промежуток, когда все было прекрасно, и они сводили друг друга с ума, а не доводили до безумия.

«Гляди, Саффи, – предостерегла саму себя гномка. – Не сглазь. Слишком уж хорошо все идет; как бы худо не вышло».

– Что ж, мы неплохо изучили природу этого вещества самого по себе, – сказала она. – Приведу в порядок рабочие дневники, а после поглядим, что будет, если попробовать придать ему форму, подвергнуть обработке и соединить с другими материалами.

– О! Нужно сделать что-нибудь для ношения!

– Вроде колец или ожерелий?

– Ага! Толстячок Галли натолкнул меня на эту мысль, сам того не желая. Украсил первым найденным слитком этого вещества свою трость. Можно поэкспериментировать и придумать, как делать из него амулеты, кольца и прочие безделушки. Как думаешь, получится смешать его с другими металлами?

Вот это было как раз по ее специальности.

– Проверим! Но сначала я лучше приведу в порядок рабочие дневники.

Но Гриззек покачал головой:

– Нет, это может подождать. Сходи, прогуляйся. Проветри голову.

– Я никогда не хожу гулять.

– Знаю. Но нужно. И луны скоро взойдут. Давай, вали. А я займусь ужином.

Сказано это было вовсе не нелюбезно.

– А еда при готовке у тебя больше не подгорает?

– Теперь не так часто.

Гриззек махнул рукой, выпроваживая ее из хижины, и Саффи, пожав плечами, вышла на берег. Конечно же, здесь она была не одна: громилы Галливикса торчали вокруг забора и даже патрулировали пляж. Однако держались они в отдалении и ни ей, ни Гриззеку слишком уж не досаждали.

Снаружи стояло кресло, и стол, и даже зонтик, хотя в такой час в нем никто не нуждался. Усевшись в кресло, Саффи убедилась, что небо совершенно великолепно, а лунные блики в волнах океана навевают невероятный покой.

Обычно на то, чтобы расслабиться после напряженной работы мысли, требовалось некоторое время. Вскоре Саффи услышала за спиной лязг и, обернувшись, увидела Гриззека. Одной рукой он удерживал на весу поднос, а другой волок за собой еще одно кресло. Ни слова не говоря, он плюхнул поднос на стол и сел.

– Вино? – Саффи изумленно вскинула брови. – Ты принес вина?!

– Ага, – буркнул он. – Завалялась бутылка, а я вспомнил, что ты любишь.

Нет, готовкой он не занимался (что объясняло, отчего хижина до сих пор цела), просто разогрел похлебку из омаров, приготовленную Саффи на обед, да нарезал хлеба. Если молча, под мерный рокот волн. Все это время Саффи лихорадочно думала, и вовсе не об азерите, хоть тот и пытался тихонько прокрасться в ее раздумья.

– Гриззек, – заговорила она.

– А?

– Когда я только появилась здесь, ты назвал меня домашним прозвищем.

По крайней мере, одним из них: за то недолгое время, пока все было прекрасно, таких домашних прозвищ у Саффи сменилось несколько.

Можно сказать, их брак оказался так же короток, как и они сами. Поначалу они были партнерами и вместе занимались исследованиями, и дело шло, как по маслу, но вот – хватило же им ума влюбиться друг в друга! Первый месяц был великолепен – просто образец истории о великой любви. А потом все рассыпалось, развалилось на части, подобно одному из негодных, кое-как сконструированных изобретений Гриззека. Внезапно все, что бы ни делал один, начало невыносимо раздражать другого. Много разного было сломано, много тарелок разбито, а как-то раз Саффи заорала на мужа так громко, что начисто лишилась голоса. Ужасный был день! Гриззек дразнился совершенно безнаказанно, а она не могла даже ответить, как следует!

Но нынешнему сотрудничеству отчего-то не мешали никакие былые размолвки. Работали слаженно, друг к другу прислушивались – вот оно, настоящее партнерство! Как ни противно было признавать, но эту пару недель работалось с Гриззеком хорошо. Можно сказать, чудесно. Что, само по себе, было почти так же невероятно, как и незнакомый материал, над которым трудились Саффи с бывшим мужем.

Гриззек шмыгнул носом и откашлялся.

– Ага, – сказал он. – Похоже, я назвал тебя Тыковкой. Ну что ж, извини.

Саффи глотнула вина и поразмыслила еще немного.

– А хорошо все шло эти пару недель.

– Да, это точно.

– Совсем как в старые времена, – с опаской продолжала она.

– И я так подумал, – тихо согласился он.

Саффи хотелось задать целую тысячу вопросов. «Ты по мне все еще скучаешь? Как думаешь, отчего мы больше не злимся друг на друга? Уж не влияет ли на наши чувства азерит? Или у нас все в порядке только когда мы работаем? Не будет ли ошибкой попробовать снова?»

Но вместо этого она сказала:

– Этот азерит… он просто изумителен. Он мог бы помочь многим и многим.

– Ты же гений, Саффи. Подлинный гений. Ты с ним такое сделаешь…

– И ты, Гриззи, – с энтузиазмом подхватила Саффи. – Твои роботы, и пусковые установки, и маленькие, одноместные воздушные корабли… азерит ведь и тут пригодится!

– Думаешь?

– Уверена!

– Саффи, да мы с тобой… вдвоем мы с тобой на весь мир прогремим! На весь мир, до самых небес!

Сердце в груди застучало быстро-быстро, точно кроличье. Протянув над столом руку, Сафронетта Драндульс почувствовала мозолистую зеленую лапищу, сомкнувшуюся на ней – мягко, бережно, будто в мире нет ничего дороже.

Саффи улыбнулась.

В паузах меж поцелуев и ласк воссоединившиеся супруги и коллеги провернули потрясающее множество работы. Они мешали азерит с различными металлами и даже использовали, как краску. Делали кольца, подвески, браслеты, серьги. Сделали и броню. Красотой изделие гоблинской работы не блистало, но красоты от нее и не требовалось. Зато броня выдержала бомбардировку из переделанной «Вспышки молнии 3000» в течение трех минут кряду. И – никаких повреждений, только металл слегка начал плавиться.

И азерита на все это потребовалось совсем немного.

Затем Саффи решила полностью переквалифицироваться в алхимика и начала эксперименты с зельями. Одна-единственная капля – и гладкая зеленая лысина Гриззека покрылась роскошной, густой, блестящей черной гривой до самой спины.

– А-а!!! – заорал он. – Состриги! Состриги сейчас же!

Смешав с нагретым азеритом каплю яда, Саффи добилась того же результата, что и при недавнем эксперименте с ядом, слизанным с пальца. А политая полученной смесью чахлая пальма в мгновение ока выросла вдвое.

– Здесь соотношение азерита к яду велико, – пробормотала Саффи. – Посмотрим, что произойдет, если сделать наоборот.

– Осторожнее там, Тыковка, – встревожился Гриззек. – Я только что снова нашел тебя!

На сердце сделалось так тепло, что Саффи тут же растаяла – в переносном, конечно же, смысле. Шагнув к Гриззеку, она звучно чмокнула его в щеку.

– Приму все меры предосторожности. А после – еще малость.

Гриззек с беспокойством следил, как она готовит яд, а потом предложил смешать его с азеритом вместо нее.

– О, Гриззи, это очень мило, но ты не знаешь, сколько и чего я смешивала.

Сосредоточенно высунув язык, Саффи влила нужное количество азерита в колбу с ядом и слегка взболтала сосуд, смешивая жидкости. С виду вещество внутри не изменилось ничуть. Сделав глубокий вдох, Саффи капнула смесью на пальму.

Реакция последовала незамедлительно.

Чуть ли не до абсурда здоровая, пышная изумрудная листва подернулась болезненной желтизной, затем почернела и разом опала, и мертвая пальма склонилась к земле.

Саффи с Гриззеком переглянулись. Ни слова не говоря, Саффи капнула смесью на другую пальму, но на сей раз, не дожидаясь видимых изменений, отщипнула от нее лист. Прижавшись друг к другу лбами, ученые замерли. Лист распадался прямо на глазах, точно яд одновременно поразил все частицы, из коих состояло растение, до одной.

Первой заговорила Саффи:

– Увеличим долю азерита.

Пока она занималась этим, в комнату влетел Пернатый.

– Гости! Большие! Стр-рашные! Гости! Большие! Стр-рашные! – заскрежетал он, кружа над головой.

Саффи с Гриззеком удивленно переглянулись.

– Надеюсь, это не Галливикс, – пробормотал Гриззек. – Надеюсь, это всего лишь его громилы. Я их спроважу. Сейчас вернусь.

Саффи молча проводила его взглядом. Прежде она не сочла бы фразу «всего лишь его громилы» обнадеживающей, однако сейчас альтернатива была много хуже. Продемонстрировать главе Картеля Трюмных Вод пока что было нечего, а сказать, что последний эксперимент встревожил ее, было бы все равно, что назвать Меч Саргераса воткнутым в землю ножиком.

Наскоро записав все, что наблюдала, и не забыв указать точные пропорции, она удвоила количество азерита в смертоносной смеси, капнула ею на пальму, добившись почти идентичного результата, и тут вернулся Гриззек. Обычный здоровый зеленый цвет его лица поблек и приобрел нездоровый желтоватый оттенок.

– Гриззи, что с тобой? – негромко спросила Саффи.

– У меня, – мрачно сказал он, – две новости. Хорошая и плохая. Хорошая: это и в самом деле были всего лишь его громилы.

Сама не заметившая, что затаила дыхание, Саффи перевела дух.

– Судьба щедра на мелкие радости, – сказала она.

– Ну, а плохая новость – в том, что через две недели Галливикс желает видеть результат, – продолжал Гриззек еще мрачнее прежнего. – И хочет, чтобы мы сосредоточились на оружии.

Глава двадцать вторая Подгород

Вместе с прочими членами Совета Покинутых Парквел Финталлас ожидал начала заседания, которое вполне могло стать намного продуктивнее всех предыдущих. На этот раз он, как и все остальные, стоял на ступень ниже обычного.

Сама Верховная Правительница тоже стояла не на самом верху, но ступенью ниже. Сегодня встать выше всех и наконец-то занять свое место предстояло не ей – не ей, а той, кому следовало бы присутствовать на всех заседаниях Совета со дня его образования. Рядом с Элси стоял архиепископ Фаол, в последние недели сделавшийся в Подгороде едва ли не завсегдатаем. Сблизив головы, оба негромко беседовали.

Зал был набит до отказа. Любой способный дышать столкнулся бы здесь с немалыми трудностями. Парквел прекрасно знал: возможно, кое-кто из Отрекшихся и иссыхал, а не разлагался, но большинство были подняты изрядно подгнившими, и запах вокруг стоял отнюдь не из приятных.

Элси улыбалась. Многие из собравшихся – тоже. Это заседание вызвало общий восторг. Конечно, рад был и Парквел, вот только он, в отличие от большинства, не питал особых надежд на его исход. Ему и еще нескольким хотелось бы двигаться вперед куда скорее, чем терпеливой, неприхотливой Элси. Между тем, быстрых шагов от Сильваны ожидать не стоило… однако послушать, что она скажет, все равно было очень интересно.

Зал разом стих. Обернувшись, Парквел увидел в дверном проеме в конце длинного коридора силуэт Натаноса Гнилостеня.

– Королева Сильвана Ветрокрылая, вождь Орды и любимая Темная Госпожа Отрекшихся! – объявил Натанос, выждав секунду-другую.

Толпа разразилась приветственными криками. Не столь оживленными, как орочий рев, не столь благозвучными, как дружные «ура» эльфов крови, но самыми искренними, какие только могут издавать мертвые глотки. Еще мгновение – и появилась она.

«Даже здесь, в самом безопасном для себя месте на свете, Сильвана Ветрокрылая не расстается с броней, – подумалось Парквелу. – Может, она попросту не снимает ее никогда?»

В отличие от многих восхищавшихся ею, она была пряма и высока ростом. И все еще прекрасна, в то время как все они подверглись разрушительному действию смерти и возрождения. Склонив голову в ответ на всеобщее обожание, она ровно, изящно поднялась на свое место – на место королевы Отрекшихся.

– Как я скучала по нашему городу, – заговорила она, кивнув нескольким знакомым. – И, конечно, по вам, по своим подданным. Да, орки, эльфы крови, тролли, таурены, пандарены и гоблины – верные члены Орды, однако никто из них не связан со мной узами столь уникальными, как вы, Отрекшиеся.

Это признание было встречено одобрительным ропотом. Другие расы откликнулись бы аплодисментами или топотом, однако Отрекшиеся по горькому опыту знали, как неразумно преждевременно снашивать конечности этаким образом. Хлопки – это же сущий ужас для ладоней!

– Верховная Правительница, – продолжала Сильвана, опустив взгляд на Элси. – Мой верный Натанос говорит, что ты великолепно заботилась о королевстве в мое отсутствие.

Элси склонила голову и поклонилась – так низко, как только могла.

– Только в твое отсутствие, королева. Словами не передать, как мы рады, что ты вернулась.

– К несчастью, всего на несколько часов, – с искренним сожалением сказала Сильвана. – Однако за это время я надеюсь успеть кое-что устроить и порадовать всех вас.

Подняв голову, она вновь обратилась ко всем.

– Насколько я понимаю, Верховная Правительница тоже получила письмо от штормградского короля. Он предлагает устроить на нагорье Арати однодневное перемирие, встречу Отрекшихся и людей. Друзей или родственников, разлученных бойней, разразившейся в нашем городе всего несколько лет назад.

Сильвана устремила взгляд в сторону архиепископа Фаола. Глаза ее сверкнули кровавым малиновым огоньком.

– Архиепископ Фаол имел разговор и с ним, и с Советом Покинутых. Что ты обо всем этом думаешь, архиепископ?

Ответил Фаол не сразу.

– Ваше Величество может довериться королю Андуину, – сказал он, окинув взглядом собравшихся и вновь повернувшись к Сильване. – Он не желает дурного. Из разговоров с Верховной Правительницей и прочими жителями Подгорода мне известно, что все пришедшие – и многие из тех, кто не смог прийти – настроены в пользу этой встречи. Осталось выяснить, как отнесутся к ней участники со стороны людей. Если с одобрением, я и еще одна жрица из Конклава почтем за честь взять на себя роль наблюдателей.

В зале возбужденно зароптали. Темная Госпожа прошлась из стороны в сторону, размышляя. «Или делая вид, будто размышляет, – подумал Парквел. – Скорее всего, она уже знает, как поступит, а этот момент – только ради нас».

Наконец Сильвана остановилась и повернулась к толпе.

– Я позволяю.

Над залом взвились радостные крики. Не просто одобрительный ропот, но дружное «ура» – еще громче того, которым приветствовали Темную Госпожу. Сильвана едва заметно улыбнулась и подняла руку, призывая к тишине.

– Но прежде всего я должна позаботиться о безопасности моих любимых Отрекшихся, – продолжала она. – И потому отвечу королю вот что. Каждый из членов Совета Покинутых составит список из пяти имен штормградских жителей, с коими, в порядке предпочтения, желал бы встретиться. Если названные живы и здоровы, с ними свяжутся и спросят, хотят ли они участвовать в такой встрече. Король и жрица, выбранная нашим добрым архиепископом, допустят к встрече только тех, чье желание сочтут чистосердечным. Я напишу ему, что его подданные могут собраться в крепости Стромгард, и в назначенный день, перед рассветом, мы полетим к Стене Торадина. Защитник Гнилостень, я и две сотни моих лучших лучников тоже будут там… на случай, если королю людей вздумается обмануть наше доверие.

Да, такое было возможно. Маловероятно, если хоть половина того, что Парквелу довелось слышать об этом короле, правда, однако в самом деле возможно. Следовало признать: слова Сильваны придавали уверенности.

– Кроме этого, на случай открытого нападения над полем будут патрулировать двадцать пять жрецов верхом на летучих мышах. Вдобавок, ради вашей безопасности, я пошлю туда отряды своих темных следопытов и прочих воинов. Королю я позволю привести с собой то же количество жрецов-защитников, хотя начала враждебных действий со стороны кого-либо из членов Совета не ожидаю.

Для защиты двадцати двух Отрекшихся всего этого было слишком уж много. Но Парквел прекрасно понимал всю важность этой встречи, и Андуин с Сильваной, очевидно, понимали ее не хуже.

– С восходом солнца вы выйдете на середину поля, на место, обозначенное знаменами Альянса и Орды. Там вас встретят архиепископ Фаол и его помощница. А также – участники со стороны Альянса.

Парквел полагал, что давно утратил способность к сильным чувствам, но, по всей видимости, ошибался.

Филия… Сумеют ли ее разыскать? Захочет ли она прийти? И что подумает, если захочет?

Внезапно Парквел с необычайной ясностью осознал, как согнуто, как скрючено его тело, как отвратительно воняет его плоть, свисающая клочьями с оголенных костей… Не испугается ли она, не ужаснется?

Нет. Нет, напрасно он оскорбляет Филию подобными подозрениями. Совершенно напрасно – в этом он в глубине души был уверен. Если бы его сердце еще способно было биться, стучало бы сейчас, как бешеное!

Почувствовав легкое прикосновение к правому плечу, он обернулся к Элси. Та улыбалась. «Ах, Элси! Если бы твой Уилл прожил немного дольше!»

Но Сильвана, явно не подозревая, сколь глубокие чувства пробудили ее слова в Парквеле и остальных, продолжала:

– Всем участникам будет позволено остаться на поле до заката. С закатом вы вернетесь к стене, а люди – в крепость Стромгард.

Сделав паузу, она вновь оглядела толпу.

– Как вы понимаете, сказанное мною подразумевает, что все пройдет гладко. Но есть вероятность, что нет. Почувствовав какую-либо опасность для вас, для своего народа, я немедля скомандую отступление. В этом случае вы увидите на зубцах стены флаг Отрекшихся – не Орды – и услышите сигнал рога. Если скомандовать отступление решит Альянс, последует то же самое: над стенами крепости Стромгард поднимут флаг Штормграда и протрубят в рог. Какой бы из рогов ни затрубил, вам надлежит без промедлений возвращаться к стене.

Последние слова прозвучали резко, будто удар бича, и эхом отдались под сводами зала. Напуганная толпа замерла в гробовом молчании.

– Итак, вопросы?

Собравшись с духом, Парквел поднял руку. Мерцающие красные глаза обратились к нему.

– Говори, – сказала Сильвана.

– Позволено ли нам чем-либо обменяться?

– Обмен безделушками разрешен в следующем порядке, – ответила Сильвана. – Перед началом встречи все, что вам захочется передать другой стороне, будет осмотрено. Достигнув места встречи, вы выложите принесенное на установленные для этого столы. Альянс поступит так же. Находясь на поле, не касайтесь ничего, оставленного на столах ими. В конце дня все предметы будут собраны, проверены – не опасны ли, не содержат ли какой-либо крамолы, и розданы вам позже. Надеюсь, Альянс поступит с вашими подарками так же.

– Наша Темная Госпожа весьма великодушна, – сказал Парквел.

Сильвана склонила голову.

– Как я понимаю, у тебя есть что-то для подарка?

– Да.

Парквел с нежностью вспомнил об игрушке, которую когда-то так любила Филия. Любила, и оставила дома, когда…

– Что ж, искренне надеюсь, что Альянсу не придет в голову выбросить его, – негромко промурлыкала Сильвана.

Жестокая мысль. Нет, о таком не хотелось и думать!

– Еще вопросы?

В воздух взметнулась еще одна рука.

– Можем ли мы касаться своих любимых?

– Можете, – ответила Сильвана. – Хотя не могу гарантировать, что это будет воспринято с радостью.

Еще одна жестокая мысль. В голове начали зарождаться сомнения, но Парквел прогнал их прочь. Нет, его Филия не такова! Идя на заседание, он надеялся, что слова правительницы ободрят, но вместо этого был не на шутку расстроен, выбит из колеи. Похоже, точно так же чувствовали себя и остальные. И тут Парквел понял, в чем дело.

Сильвана не желала этой встречи, однако просто запретить ее не могла: желающих было слишком много. Их идеи обретали популярность. Даже те, кто, подобно Элси, был абсолютно верен Темной Госпоже и искренне любил ее… даже им, даже Элси хотелось повести Отрекшихся в ином направлении. Потому-то Сильвана и делает все, что может, дабы лишить их всякого удовольствия еще на стадии планирования!

Внезапно и «королева» и многое другое предстало перед Парквелом в совершенно ином свете.

– Понимаю, все это звучит не слишком оптимистично, – сказала Сильвана, точно прочитав его мысли. – Почему? Потому, что я от оптимизма далека. Признаюсь: хотелось бы мне, чтоб вы отказались от этого. Не оттого, что желаю лишить вас радости, нет. Я не хочу видеть ваших страданий. Да, вы готовы принять живых родственников. Но что думают об этом они? Что вы будете делать, если они не желают видеть вас? Если считают вас не замечательными отважными Отрекшимися – теми, кто вы есть на самом деле, – а мерзкими, отталкивающими чудовищами? Поймите: если я и жестока, то только из сострадания.

– Это известно всем, госпожа! – воскликнула Элси.

– Благодарю тебя, Верховная Правительница, – сказала Сильвана. – Есть ли еще вопросы?

Вопросы наверняка имелись, вот только никто не осмелился задавать их вслух, а Парквел решил, что уже привлек к себе достаточно внимания.

– Что ж, если нет, у меня есть вопросы к Верховной Правительнице. Не присоединишься ли ты ко мне позже, дабы обсудить их?

– Как будет угодно королеве, – ответила Элси и обратилась к собравшимся. – Надеюсь, все разделяют мою радость и предвкушение предстоящей встречи с родными и близкими. Еще раз хочу поблагодарить вождя Сильвану за эту милость и всей душой желаю, чтоб встреча прошла гладко и в будущем мы снова смогли бы увидеть родных и друзей. За Темную Госпожу!

Зал вновь огласился криками восторга. Сильвана вскользь улыбнулась и направилась вниз. Толпа Отрекшихся расступилась, освобождая ей путь. Крики не смолкали, пока Сильвана в сопровождении двух темных следопытов не скрылась в коридоре.

Парквел повернулся к Элси.

– Похоже, тебе немного грустно, – сказал он. – Я думал, ты будешь рада.

– О! О да, я рада. Только саму себя чуточку жаль. Жаль, что я не смогу увидеть Уилла… и показать ему обручальное кольцо. Ведь я хранила его все это время!

Парквел бросил удивленный взгляд на ее руку.

– О, нет, – хмыкнула Элси, – конечно, на пальце мне его больше не носить. Руки иссохли до костей, а потерять не хотелось бы. Вот и храню в надежном месте – в моей гостиничной комнате.

Парквелу вновь вспомнилась Филия.

– Прости, Элси, – сказал он.

– Обо мне не волнуйся, – отмахнулась она. – Не у каждого в жизни бывает столько любви и счастья, сколько выпало на мою долю. И наследство от него останется чудесное – радость нежданной встречи, доставленная многим другим благодаря ему. Ну, а если нам самим не суждено разделить эту радость, так что с того? Нельзя же иметь в жизни все.

Склонившись к уху Парквела, она заговорщически шепнула:

– Но я все равно повешу кольцо на цепочку, а в день встречи надену на шею.

– Мне отчего-то думается, что Уилл об этом узнает, – сказал Парквел, ничуть не кривя душой.

Глава двадцать третья Штормград

Честно говоря, Андуин ожидал от Сильваны немедленного отказа или, по крайней мере, затяжной переписки.

К его удовольствию (и немалому удивлению) правительница Орды без промедлений ответила, что полностью поддерживает его предложение. «Однако, – писала Сильвана, – начнем с небольшой тщательно проверенной группы лиц. Я не рискну соблазнять не самых благородных из твоих подданных удобным случаем для покушений».

Кроме ее письма, имелось и другое. Именно оно окончательно убедило Андуина в верности принятого решения и тронуло юного монарха до глубины души.

Дорогой король Андуин!

Спасибо тебе за то, что уделил мне время и написал такое теплое письмо с сообщением о смерти моего дорогого Уилла. Он ужасно любил твою семью, и я рада видеть, что мальчик, о котором он заботился с детства, вырос в мужчину, утешившего его в минуту упокоения.

Все мы рано или поздно умираем – даже Отрекшиеся. Ты и вообразить себе не можешь, как я была тронута тем, что в последнюю минуту он вспоминал обо мне. А уж я-то никогда о нем не забывала!

Архиепископ Фаол был так любезен, что задержался у нас, и я пишу сегодня не только затем, чтоб поблагодарить тебя, но и сообщаю: все двадцать два члена Совета Покинутых с радостью приняли твое предложение встретиться с теми родными и близкими, кто еще дышит – если, конечно, они захотят видеть нас.

Наша любимая Темная Госпожа попросила каждого члена Совета составить для тебя список из пяти имен. Таким образом, если первого не окажется в живых либо он не захочет прийти, мы сможем встретиться с кем-то еще.

Что до меня, мне пригласить на эту встречу мертвых с живыми некого. Когда нас с Уиллом разлучила смерть, мы были уже немолоды и знакомства водили только с членами королевской семьи да со слугами.

В крайнем случае, я бы ответила, что очень хотела бы встретиться с тобой и поблагодарить тебя лично, но это, ясное дело, для тебя слишком рискованно. Само предложение этакой встречи требует немалого мужества, так что я тебе за него очень признательна.

Знай, что твое письмо стало для меня самой дорогой вещью на свете, уступая в том одному только обручальному кольцу, что так давно, когда мы оба были молоды, а мир – полон надежд, подарил мне Уилл.

Спасибо тебе за то, что мир опять исполнился надежд – пусть хоть на один день.

С уважением,

Элси Бентон.

Андуин невольно улыбнулся, но улыбка тут же исчезла. Не стоило забывать о других – о тех, кого эта пара ответов, безусловно, удивит, однако ничуть не обрадует.

От невеселых мыслей его отвлек стук в дверь.

– Войдите! – громко сказал он, приготовившись к новым упрекам советников.

К его удивлению, в распахнутую стражником дверь вошла Калия Менетил.

Андуин поднялся и шагнул ей навстречу.

– Калия, – воскликнул он, придвигая к рабочему столу второе кресло для гостьи, – как я рад тебя видеть! Чем обязан столь неожиданному удовольствию?

Калия села. Ее глаза – того самого цвета морской синевы, что Андуин видел на старых портретах Артаса – были полны сочувствия.

– Я беспокоилась за твоего друга и связалась с Лореной. Мне очень жаль, Андуин. Насколько я понимаю, Уилл попросил тебя не исцелять его. И, как жрец, знаю, насколько тяжело уважить подобную просьбу. Особенно когда речь идет о том, кого любишь.

– Спасибо. Ведь Уилл постоянно был рядом – и со мной, и с отцом, и от этого казалось, будто он вечен. Какой стыд, что я так мало знал о нем лично! Для меня он был просто… просто Уиллом. – Андуин ненадолго умолк. – Калия, тебе доводилось провожать умирающих в последний путь. Ты знаешь: некоторые из них верят, будто видят перед собою тех, кого любят.

Калия закивала, тряхнув золотыми локонами.

– Да, такое случается часто.

– В последние минуты жизни Уилл искал свою жену Элси, – продолжал Андуин, внимательно глядя на нее. – Она была там, в Лордероне.

Калия ахнула.

– О-о, – понимающе протянула она. – И теперь тебе еще сильнее хочется, чтоб встреча состоялась.

– Да, в этом решении я тверд. Моих советников эта идея… не слишком радует, однако встреча состоится. Вот. – Он показал Калии письма. – Два ответа. Один от вождя. Она согласна.

Калия расплылась в улыбке.

– О, Андуин, как я рада! А второй?

– От Элси Бентон. Главы Совета Покинутых. Она была женой Уилла и тоже очень хочет, чтоб встреча состоялась.

Вскочив с кресла, Калия с радостным смехом заключила его в объятия. Андуин обнял ее в ответ и тоже засмеялся – впервые после смерти Уилла. Калия была примерно в том же возрасте, что и Джайна, разве что чуточку старше. Скучая по «тетушке», он был очень рад обрести в Калии такого же друга.

Внезапно опомнившись, Калия отпрянула назад.

– Прошу простить меня, Ваше Величество. Я так обрадовалась, что…

– Не нужно извиняться. Как же это приятно – когда рядом тот, кто… кто так похож на меня самого. Мы оба росли в королевских семьях, оба, откликнувшись на зов Света, стали жрецами… Будь здесь и Мойра, могли бы клуб организовать.

Еще не договорив, Андуин пожалел, что напомнил Калии о прежней жизни. Калия замерла и опустила взгляд. Говорить обо всем этом ей явно не хотелось до сих пор. Избегая неловкости, Андуин поспешил сменить тему:

– Сильвана прислала списки имен, составленные всеми членами Совета Покинутых. И я подумал: не согласишься ли ты помочь мне в беседах с этими людьми?

Оба они знали (хотя об этом Андуин упоминать не стал), что помощь Калии будет очень и очень полезна, так как она может помнить некоторых членов Совета Покинутых живыми. Кроме того, могла она узнать и некоторые имена из составленных Советом списков.

– Конечно, – кивнула Калия. – С радостью.

– Думаю, прежде чем начать, нам надо бы кое с кем встретиться, – сказал Андуин. – Он прибудет после обеда.

– Вот как? Кто же это?

– Тот, кто, надеюсь, покажет нам, как могут отреагировать остальные. Назовем это прощупыванием почвы.

Фредрик Фарли привык обеспечивать переполненную таверну едой, выпивкой и развлечениями. Привык и впоследствии прекращать драки, нередко порождаемые сим сочетанием. Раз или два пришлось отмывать пол от крови и выставить из «Гордости Льва» нескольких слишком задиристых типов, но чаще всего он просто доставлял людям радость. Гости – хоть местные, хоть просто проезжие – заходили к нему, пели песни, рассказывали сказки, или просто сидели у огонька с кружкой эля. Порой изливали душу ему или его жене Верине, а уж они всегда были готовы с сочувствием выслушать гостя.

А вот вызов к самому королю Штормграда… Такого с Фредриком Фарли прежде не бывало.

Этот вызов поверг Фредрика в ужас. Дела в «Гордости Льва» они с женой вели честно. Таверна принадлежала семейству Фарли многие годы и предлагала пиво мучимым жаждой гостям со времен короля Ллейна. Неужто кто-то нажаловался из-за недавней драки? Или заявил, будто здесь разбавляют пиво водой?

– Молодой король Андуин слывет человеком добрым, – сказала Верина, стараясь подбодрить и мужа, и саму себя. – Представить не могу, чтоб он велел надеть на тебя колодки или закрыть нашу таверну. Может, желает поговорить с тобой насчет праздника только для своих?

Фредрик любил Верину с тех пор, как обоим едва перевалило за двадцать, а сейчас – сильней, чем когда-либо прежде.

– Думаю, если король Андуин Ринн решил созвать гостей, так у него на это прекрасный дворец имеется, – сказал он, легонько целуя жену в лоб. – Но… кто его знает, верно?

В письме, врученном ему посыльным, упоминалось некое «дело личного характера», по которому предлагалось прибыть к королю «при первом же удобном случае». Последнее, конечно же, означало схватить в охапку плащ, наскоро переговорить с женой и отправляться вместе с посыльным в Штормград.

Его препроводили в зал Просителей – в просторное аскетичное помещение, освещенное свечами и лампами. Часть пола была застлана густым, богато вышитым ковром, поверх которого стояли несколько скамей, окружавших небольшой стол с четырьмя креслами. Здесь Фредрика встретил дворянин с элегантно подстриженной бородкой и длинными седыми волосами, заплетенными в пару кос. Представившись графом Ремингтоном Риджвеллом, он пригласил Фредрика сесть.

– Нет, спасибо, милорд… э-э… то есть, граф, – забормотал Фредрик. Ну, а кто его знает, как полагается обращаться к графам? – Я предпочту постоять, если позволите.

– Мне совершенно все равно, – ответил граф.

Отступив на несколько шагов, он заложил руки за спину и умолк.

Фредрик снял шляпу, скомкал ее в руке и принялся нервно поглаживать лысину. По-видимому, теперь придется подождать – ведь у королей, наверное, каждый день такая уйма дел. «Какой большой! – изумлялся он, оглядывая огромный зал. – Вся “Гордость Льва” поместится, да еще место останется!»

– Не ты ли Фредрик Фарли, хозяин таверны? – раздался приятный молодой голос за спиной.

Фредрик обернулся, ожидая увидеть кого-нибудь из сквайров, но вместо этого оказался нос к носу с самим королем Андуином Ринном! Однако правитель Штормграда был не один. Рядом с королем стояла женщина постарше, облаченная в длинное белое одеяние. Чуть позади держался крепкий, мускулистый старик с седыми волосами, аккуратно подстриженной бородой и пронзительными голубыми глазами.

– Ваше Величество! – тоненьким от удивления голосом проговорил Фредрик. – Прошу простить… я не…

«Какой молодой, – подумал он. – Моя Анна – и то старше. Я и не думал, что…»

Поразительно юный король непринужденно улыбнулся и указал на кресло.

– Прошу, садись. Спасибо, что откликнулся на приглашение.

Фредрик придвинулся к креслу и сел, комкая в руках шляпу. Король занял место напротив, а сопровождавшая его жрица и старик уселись по бокам. Король Андуин сложил руки перед собой и пристально, но доброжелательно взглянул в глаза Фредрика. Старик скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла. В отличие от короля и жрицы он выглядел едва ли не разгневанным. Лицо старика казалось смутно знакомым, однако его имени Фредрик не припоминал.

– Прошу прощения за таинственность, но дело довольно деликатное, и я решил побеседовать с тобой лично.

Фредрик понимал, что у него глаза лезут на лоб, но ничего не мог с этим поделать и только гулко сглотнул. Андуин подал знак ждавшему в сторонке дворянину.

– Граф Риджвелл, будьте любезны, подайте господину Фарли вина. Или вы предпочитаете пиво?

«Король Штормграда спрашивает меня, вина я хочу или пива, – подумал Фредрик. – Этот мир сошел с ума».

– Т… того же, чего и Вашему Величеству.

– Бутылку марочного даларанского красного, – сказал король.

Граф кивнул и удалился. Король вновь перевел взгляд на Фредрика.

– Ты – хозяин таверны. Думаю, мой любимый сорт тебе знаком.

Да, сорт этот Фредрику был знаком, хотя в «Гордости Льва» его спрашивали нечасто: цена-то просто заоблачная!

– Сейчас я угощаю тебя, так как мы собираемся поднять тост за очень храброго, мужественного человека, – продолжал король. – А затем спрошу тебя: способен ли и ты, если выпадет случай, на столь же мужественный поступок?

– Конечно, сир, – закивал Фредрик. – Как пожелаете.

Жрица нежно коснулась его плеча.

– Понимаю, на твоем месте трудно оставаться спокойным. И потому обещаю: ты волен уйти, когда только пожелаешь. Его Величество не приказывает, а всего лишь просит.

Трепет малость унялся; сердце, бешено бившееся в груди с той самой минуты, как в таверну явился посыльный от короля, начало успокаиваться, несмотря на пронзительный взгляд старика.

– Благодарю, Жрица.

– Насколько я понимаю, – продолжал Андуин, – твой брат погиб во время нашествия Плети. Хотелось бы сказать: я искренне сочувствую твоей утрате.

Вот уж этого Фредрик не ожидал никак. Ему будто кулаком в живот двинули. Однако взгляд юного короля оставался все тем же – дружелюбным, сочувственным, и Фредрик сам не заметил, как заговорил свободнее.

– Точно так, – сказал он. – Мальчишками мы с ним очень дружили. Франдису с мечом всегда нравилось упражняться. Прекрасно он им орудовал – куда как лучше моего. И работу нашел: караваны с припасами от головорезов охранять. Ходил с караванами и в Стальгорн, и в другие места, куда потребуется. А в тот день отправились они в Лордерон…

Мальчишка («Опомнись, Фредрик, какой он тебе мальчишка – это же король!») ненадолго опустил взгляд.

– И ты думал, что Франдис погиб, не так ли?

– А он не… он жив?! – воскликнул Фредрик, охваченный внезапной надеждой.

Король печально покачал головой:

– Нет. Однако в конечном счете он стал Отрекшимся. А после – настоящим героем. Он был убит за то, что пошел против тирана – вождя Орды Гарроша Адского Крика. Он умер, потому что отказался выполнять приказы, которые считал неправедными и жестокими.

Тут в зал вернулся граф Риджвелл с четырьмя бокалами и обещанным вином на подносе. Кивком поблагодарив его, король наполнил бокалы, и Фредрик потянулся к своему. Только бы не сжать хрупкое дутое стекло слишком сильно – это тебе не привычные тяжелые кружки из таверны!

Значит, брат, Франдис, был Отрекшимся… Эта мысль вогнала Фредрика в дрожь, так что вино в прекрасном тонком бокале заходило ходуном. Фредрик сделал глоток, чтоб успокоить нервы, и тут же мысленно дал себе подзатыльник: кто ж хлещет этакие редкие, тонкие сорта, будто воду?

– Героем… – с опаской повторил он вслед за королем Андуином. Может, тут какая-то игра? – Как-то это на Отрекшихся непохоже.

– Скорее, это непохоже на то, что мы о них думаем, – поправила его сидевшая рядом женщина.

Седоволосый старик напротив нее все сильнее и сильнее выходил из себя.

– Ну, а на Франдиса похоже? – спросил король.

Глаза Фредрика заблестели от выступивших слез.

– Похоже, – подтвердил он. – Франдис был добрым человеком, Ваше Величество.

– Я знаю, – сказал король. – И остался добрым человеком даже после смерти. И некоторые другие Отрекшиеся тоже остались самими собой, несмотря на… на перерождение. Конечно, не все. Но некоторые.

– Это… по-моему, такое невозможно, – пробормотал Фредрик.

– Позволь задать тебе вопрос, – сказал король. – Предположим, Франдис волею случая все еще с нами. В виде Отрекшегося. Так вот, зная, что он остался самим собой, все тем же добрым человеком, что был твоим братом, хотел бы ты встретиться с ним?

Уткнувшись взглядом в колени, Фредрик увидел, что шляпа в его огромных, сильных ручищах утратила форму до полной неузнаваемости.

Вот это вопрос! Хотелось бы ему такого?

– Отвечая, помни: может, он тебе и брат, но при этом – Отрекшийся, – впервые за все это время заговорил седовласый старик. Голос его рокотал, точно волчий рык. – Живым ему не бывать. Возможно, подгнил. Кости сквозь кожу торчат. Служа Плети, он натворил много ужасов, а сейчас служит Королеве-Банши. Так как, хотел бы ты встретиться с таким… «братом»?

Король Андуин явно был недоволен словами старика, но и прерывать его не стал. Ну, а Фредрик, представив себе этакую картину, похолодел. Это же сущий ужас! Встретиться нос к носу с…

А, кстати говоря, с кем? С чудовищем? Или же с родным братом?

Видно, это уж он, Фредрик, должен сообразить сам.

Хозяин таверны гулко сглотнул, взглянул прямо в мальчишеское лицо короля, затем в исполненные доброты глаза жрицы, а напоследок неохотно перевел взгляд на сурового, словно вот-вот готового взорваться от злости старика.

Но ответ его был предназначен для короля.

– Да, Ваше Величество, – твердо сказал он. – Я бы хотел с ним увидеться. Если он, как вы говорите, старался не допустить зла, значит, так и остался моим братом.

Король со жрицей обменялись довольными взглядами. Сощурившись на короля, заново наполняющего бокал Фредрика, седоволосый старик покачал головой и с досадой вздохнул.

Глава двадцать четвертая Штормград

В течение нескольких дней Андуин с Калией занимались доставкой писем всем, перечисленным в списках, полученных от Сильваны. Письма Андуин писал сам, не препоручая этого писцу, и в каждом из них разъяснял, что участие во Встрече, как они с Калией начали называть предстоящее событие, абсолютно добровольно.

Отказ не повлечет за собой ничего дурного для тебя и твоей семьи, – писал он. – Это не приказ, а, скорее, приглашение, возможность вновь увидеться с родными и близкими – пусть с виду не такими, какими ты их помнишь.

Посыльным, доставлявшим письма по назначению, было велено не уходить, не дождавшись ответа. Некоторые из адресатов были грамотны и писали ответы сами, другие диктовали их посыльным.

Взглянув на стопку ответных писем, Андуин тяжело вздохнул.

– Считая с сегодняшней почтой, отказов больше, чем согласий, – подытожил он.

– Не стоит этому удивляться, – с печальной, но доброй улыбкой ответила Калия.

– Верно. Не стоит.

«И это самое печальное», – подумал он, но вслух этого произносить не стал.

– Но некоторые согласились сразу же, без раздумий, – напомнила Калия. – И каждый из членов Совета назвал пять имен, предвидя, что некоторые участвовать не захотят.

– И вправду.

Забывать об этом не стоило. Дело только начиналось: со всеми, кто ответил согласием, следовало побеседовать и убедиться, что их желание встретиться с родными или друзьями продиктовано любовью и заботой, а не жаждой мести. В этом Калии с Андуином предлагали помочь другие советники, но юный король отказался. Как это ни было горько, но Андуин не верил в их беспристрастность. От него не укрылось, насколько расстроил Генна ответ Фредрика Фарли. Конечно, люди должны понимать, с чем им придется столкнуться, однако запугивать их, добиваясь отказа, совсем ни к чему.

Между тем Андуину сообщили, что отрицательные умонастроения не ограничены кругом его советников. Стража и люди Шоу докладывали, что на улицах и в тавернах ропщут. Страже было приказано пресекать подобные разговоры, если они граничат с крамолой или подстрекательством к бунту, но пока ничего подобного не наблюдалось. Согласно донесениям стражников, общая ненависть была направлена на Орду и Сильвану, сотворившую такое с родными и близкими горожан. Некоторые были твердо убеждены: лучше смерть, чем превращение в «чудовищ».

Переписка с Королевой-Банши шла на удивление гладко. Совместными усилиями они выработали свод правил, которых согласились придерживаться, и эти правила даже благополучно прошли проверку на безопасность со стороны советников. Каждый из них, пусть и не был в восторге, однако одобрил и выбор места, и количество участников, и все оговоренные шаги – от прибытия сил каждой фракции на место до порядка и срока завершения встречи.

Однажды Генн возмутился и прямо спросил:

– Как ты можешь легко, будто ни в чем не бывало, работать с той, что предала твоего отца? На ее руках крови больше, чем воды в океане!

– Да, это нелегко, – отвечал Андуин. – И кровь на ее руках, действительно, имеется. Как и на наших. Знаешь, Генн, я не могу изменить прошлого. Но, если все пройдет хорошо, я смогу изменить будущее – по одному человеку, по одному разуму, по одной душе за раз. И, может быть, этого хватит, чтоб новая война, вспыхнувшая из-за азерита, не уничтожила нас, всех до одного.

Шли дни. Андуин с Калией продолжали встречаться с теми, чьи имена значились в присланных списках. Некоторым, подобно Фредрику, было нелегко счесть Отрекшихся личностями, однако искренне хотелось увидеть родных и друзей снова. Другие, хоть и выразившие в письмах согласие на встречу, были признаны непригодными. Калия отличалась поразительной наблюдательностью, а Андуин, принимая решение, во всем полагался на старые увечья, нанесенные Божественным Колоколом. А иногда, как это ни грустно, то, что «воссоединение» кончится насилием, было очевидно с первого же взгляда.

Порой причиной этому была подспудная враждебность, невысказанное желание покарать Отрекшихся просто за то, что они умерли и возродились. Некоторые – и вовсе не без повода – открыто ненавидели Сильвану. Таким возмещали потерянное время деньгами и угощением и отправляли домой.

– Ненависть раз за разом застает меня врасплох, – однажды признался Андуин Калии. – Казалось бы, к ней давно пора привыкнуть. Однако ж…

Калия печально кивнула.

– Мы, жрецы, не можем огрубеть душой и продолжать делать то, что велит Свет. В уязвимости – и наша сила, и наша слабость. Но с этого пути я не сверну.

К концу последнего дня, при свете догоравших свечей, в кресло перед королем села последняя из приглашенных – Филия Финталлас, внесенная в список своим отцом, Парквелом.

С виду Филии было не больше пятнадцати. Огромные выразительные глаза, нос пуговкой… Юная, полная жизни, она казалась столь же далекой от Отрекшихся, как лето от зимы.

– Мой отец был историком и жил в Лордероне. Там я и родилась, – сказала она. – Но здесь у нас есть родня – дядюшки, тетушки, двоюродные братья и сестры. Я гостила у них и назавтра должна была вернуться домой, но в этот день…

Тут она осеклась, и на глазах ее выступили слезы. Андуин выудил из кармана носовой платок и подал девочке. Благодарно улыбнувшись дрожащими губами, она приняла платок и глотнула воды, что налила ей Калия.

– Но в этот день пришел Артас, – закончил за нее Андуин, искоса взглянув на Калию.

Сколько же раз имя ее брата упоминалось на этих встречах с уцелевшими? Просто не сосчитать. И каждый неизменно проклинал его от всей души. Рано или поздно это не могло не причинить боли его сестре. Имени Калии Андуин не называл никому, и сама она никак не реагировала на отвратительные вещи, что говорились о поверженном Короле-личе. Памятуя о том, что она говорила об огрубении душой, ее силой духа оставалось только восхищаться.

Филия печально кивнула, сделала глубокий вдох и продолжала:

– О маме с папой мы больше не слышали, и решили, что они умерли. Надеялись, что умерли – после всего, что слышали про Плеть. И вот теперь я узнаю… О, как это ужасно! Надо сказать, когда я получила письмо от Вашего Величества, дядюшка не хотел, чтобы я соглашалась. Но я должна. Если он каким-то чудом остался самим собой, я должна с ним увидеться. Должна увидеть папу!

Голос ее задрожал, по щекам потекли с таким трудом сдерживаемые слезы.

Калия неукоснительно утешала всех, с кем им пришлось беседовать, но явная, неподдельная любовь этой девочки растрогала ее до глубины души. Поднявшись, она подошла к Филии, крепко обняла, и та уткнулась носом в ее плечо. На миг в глазах Калии тоже блеснули слезы. При виде обнявшихся женщин Андуину вдруг пришла в голову поразительная мысль. Да, вопрос был деликатный, однако его непременно следовало обсудить с Калией по завершении дел.

– Ручаюсь, это правда, – сказал он Филии. – С твоим отцом я не знаком, однако встречался со многими Отрекшимися, которые не забыли, кто они, и были бы очень рады вновь встретиться с теми, кто считает их мертвыми или разложившимися до полной неузнаваемости.

Отступив на шаг, Калия положила руки на плечи девочки.

– Филия? Взгляни-ка на меня.

Девочка послушно подняла взгляд и сглотнула. Глаза ее покраснели, опухли от слез.

– Я слышала о твоем отце от того, кто знает его таким, каков он сейчас. Он отзывался о Парквеле самым лестным образом и сказал мне, что тот до сих пор умен и добросердечен. По-моему, эта встреча будет радостной для вас обоих.

– Спасибо! Какое же вам спасибо! А когда это произойдет?

– Мы пришлем посыльного с инструкциями, – заверил ее Андуин. – Надеюсь, совсем скоро.

Вскоре девочка ушла, сияя от радости, и Калия улыбнулась Андуину, хотя лицо ее раскраснелось от пролитых слез сострадания.

– Надеюсь, Андуин Ринн, теперь ты видишь, какое доброе дело делаешь.

Андуин криво улыбнулся.

– Надеюсь, что все это обернется добром, – ответил он, – но расслабиться смогу только после того, как встреча завершится. Без тебя я бы не справился ни за что. У тебя настоящий дар понимать людей.

– Этому я, дочь короля, научилась еще в раннем детстве – как и ты сам. Ну, а работа бок о бок с множеством товарищей-жрецов лишь помогла отточить этот дар и смягчить его состраданием.

Наступила пауза. Казалось бы, Калия сама обеспечила плавный переход к тому, о чем Андуин хотел с ней поговорить, однако ему все равно потребовалось собраться с духом.

– Калия, – осторожно заговорил он, – ты оказала мне колоссальную помощь. И при этом ты – не из граждан Штормграда. Если наш план в конечном счете приведет к миру, ты станешь героем Альянса.

– Спасибо, – с чуть печальной улыбкой ответила Калия, – но я не считаю себя членом Альянса. Иного гражданства, кроме Храма света Пустоты, у меня теперь нет. Я иду туда, куда меня направляет Свет. И воистину верю, что это верный путь к тому, чтобы заделать другие, куда более глубокие трещины.

Но Андуин не мог оставить этой темы, не убедившись во всем окончательно. Риск был слишком велик.

– Трон Лордерона – твой по праву рождения. Немногие смогли бы отказаться от подобного титула и даруемой им власти, – продолжал он. – Я понимаю твои соображения, но многие не поймут. Немало националистов готовы встать под твои знамена и вернуть Лордерон Альянсу.

Внезапно Калия призадумалась и испытующе взглянула ему в глаза.

– Пойдешь ли с ними и ты, Андуин? Уж не поэтому ли и спрашиваешь? Готов ли король Штормграда пойти войной на Орду и очистить Подгород, дабы пожаловать королеве Лордерона ее опустевшее королевство?

Ее права на трон Лордерона были неоспоримы. Однако стоит ли начинать войну, если Калия выразит желание вернуть его себе? Увидев сомнения в глазах Андуина, она взяла юного короля за руку.

– Я понимаю. Не беспокойся. Те, кто сейчас живет в Лордероне, жили там и при жизни. Отрекшиеся – вот его настоящие наследники. Теперь он принадлежит им. Лучшее, что я могу сделать для тех, кем правила бы – именно то, что делаю сейчас. Я нашла покой и призвание там, где действительно чего-то стою. Это куда важнее залитой кровью короны.

– Обычно ради короны жертвуют и покоем, и призванием, – заметил Андуин.

– Ты этого не допустишь. Штормграду с тобой очень повезло. Но если вправду хочешь отблагодарить меня, я попрошу об одном одолжении. И тебя, и архиепископа. Мне хотелось бы тоже участвовать во Встрече.

Андуин слегка сдвинул брови.

– По-моему, это неразумно, – сказал он. – Тебя могут узнать. Это может быть опасно. Это может быть… превратно понято.

На самом деле это вполне могло привести к войне.

– Если кто-либо из Отрекшихся узнает меня, у меня будет шанс показать, что я не держу на них зла, – возразила Калия. – Что я не желаю изгнать их из мест, так долго служивших им домом. Я хочу, чтобы они остались там. И чтобы им ничто не угрожало.

Внимательно следивший за ней Андуин набрал в грудь воздуха и сосредоточился. «Свет, дай знать: не желает ли она им зла?» Нет, кости не откликнулись болью, подсказывая, что Калия Менетил замышляет какой-нибудь кровавый переворот. Ее стремления пребывали в полном согласии со Светом, которому служили они оба.

– Я уже связала себя узами доверия с теми, кого мы приглашали для бесед, – продолжала она. – И знаю архиепископа лучше всех на свете.

Это было правдой. Вдобавок, никто на свете не знал Калии лучше, чем Фаол.

– Я поговорю с архиепископом, – помолчав, ответил Андуин. – Если он согласится, соглашусь и я.

Калия просияла.

– Спасибо, – сказала она. – Для меня это значит больше, чем ты можешь себе представить.

Оставалось сказать еще одно – последнее и совершенно необходимое.

– У меня есть еще вопрос, и ответ на него для меня очень важен.

Калия опустила взгляд. Ее золотые – такие же, как и у Артаса, и у самого Андуина – волосы упали вниз, пряча лицо под блестящей вуалью.

– Я верю тебе, Андуин, – тихо сказала она. – Если чувствуешь, что должен знать ответ, спрашивай.

Андуин сделал глубокий вдох.

– Калия… есть ли у тебя сын или дочь? Есть ли у тебя наследник?

Глава двадцать пятая Штормград

Оставшееся недосказанным повисло меж ними тяжким печальным грузом, и Андуин понял, каков будет ответ, еще до того, как Калия заговорила.

– Да, у меня была дочь, – так тихо, что Андуину пришлось напрячь слух, сказала Калия Менетил.

Этого было довольно, но Андуин молчал. Готова ли она рассказать об этом? Едва он перевел дух, готовясь сменить тему, молчание нарушила Калия.

– Ты должен понять… вообще-то мой отец был человеком добрым и понимающим. И только в одном – непреклонным, как скала: мужа мне выберет он, а я обязана согласиться.

Калия подняла голову, оторвав взгляд от рук, сложенных на коленях. Ее глаза цвета морской синевы были полны печали.

– В жизни я совершила много ошибок и приняла много неверных решений. Как и все прочие. Но решения, принятые нами, особами королевской крови, значат намного больше любых других, так как затрагивают намного больше жизней. Возможно, ты чувствуешь, что обязан найти королеву и родить наследника. Конечно же, твои советники захотят, чтобы брак оказался политически выгодным. Да, другие способны с этим жить. Но мы – дело иное. Обещай мне, Андуин: что бы кто ни говорил, что бы кто ни указывал, не женись вопреки воле собственного сердца!

Ее прекрасное лицо исказилось в гримасе тревоги и ярости, истина ее слов разила наповал. Однако Андуин понимал: в конечном счете он должен поступить так, как будет лучше для королевства.

– Не стану обещать того, чего могу оказаться не в силах исполнить, – сказал он, – но, как бы там ни было, твои мысли и чувства по этому вопросу полностью разделяю.

– Все мы делаем, что должно, – продолжила Калия. – Но я не была прямой наследницей. На мне не лежала та же ответственность, что и на тебе. Будь это не так, я согласилась бы без возражений. Но трон наследовал Артас, первенец, и, по мере того, как он рос, папа все больше сосредоточивался на нем. Казалось, они с Джайной будут прекрасной парой – брак по любви, и политических выгод немало. Казалось, все идет хорошо… но Артас отчего-то решил, что этот вариант небезупречен.

Опустив взгляд, Калия сделала паузу и вновь взглянула на Андуина.

– Джайна… Я все боялась спросить. Она?..

– Жива, – поспешно заверил ее Андуин. – Правда, мы не знаем, где она, но она может о себе позаботиться.

Ни о душевных терзаниях Джайны, ни о том, что она явно оставила Альянс, он решил не рассказывать. На сердце Калии и без того скопилось довольно печали – зачем добавлять, если только она не спросит?

Сказанного Калии оказалось достаточно.

– Я рада, – сказала она, улыбнувшись и взглянув куда-то вдаль. – Она была очень дорога мне, когда мы были моложе. Когда наш мир был не так жесток. А памятуя, кем стал… во что превратился Артас… как хорошо, что она не вышла за него!

Но пока взгляд отца был устремлен на брата, я втихомолку взбунтовалась. Полюбила того, кого отец не одобрил бы ни за что – одного из лакеев. Мы встречались украдкой, когда могли, и однажды, под покровом ночи, ускользнули из дворца и принялись умолять жрицу поженить нас. Вначале она отказала, но мы не отступались. Мы с любимым приходили к ней снова и снова, и, наконец, с благословения Света, стали мужем и женой.

Ладонь ее скользнула к животу – плоскому, но некогда круглому, отяжелевшему.

– Удостоверившись, что ношу под сердцем ребенка, я созналась во всем матери. О, она была в ярости! Но по выражению моего лица видела, что наша любовь истинна, а я заверила ее, что дитя будет законным. Отец, слишком занятый Артасом, почти без возражений отпустил нас с матерью на «продолжительный отдых» в отдаленных пределах королевства.

Прекратив поглаживать живот, Калия стиснула кулаки.

– Я родила прекрасную дочь и нянчила ее пару недель, а после было решено, что воспитывать ее будет муж – вдали от Лордерона, в неведении, кто она. Мать обещала, что в свое время, когда Артас, наконец, женится и родит наследника, мы сможем признать мою дочь, и, может быть, возвысить мужа, пожаловав ему дворянский титул, дабы ее имя осталось незапятнанным. Но этот день так и не настал. Явилась Плеть.

Андуин слушал, сочувствуя ей всей душой. Ведь Калия описывала, как ее хотели продать, будто корову, тому, кто даст большую цену, но она взбунтовалась, полюбила, родила ребенка. Дочь… Вот интересно: каков на вид будет его сын или дочь? Впрочем, все равно. Несмотря ни на пол, ни на внешность, его дитя когда-нибудь сядет на трон… а до того будет жить, окруженное любовью и лаской.

– Об этом я мало что помню. Помню, как лежала в канаве, а Плеть прошла надо мной. По сей день верю, что не нашли меня только благодаря Свету. Потом я добралась до Южнобережья, где были спрятаны муж и дочь. Встретившись снова, мы, все трое, разрыдались. Но воссоединение было недолгим.

«Нет. Во второй раз – ни к чему». Андуин взял Калию за руку, сжатую в кулак. Рука на миг напряглась, затем кулак медленно разжался, и пальцы Калии сомкнулись на его ладони.

– Калия, не нужно продолжать. Прости, что я тебя так расстроил.

– Все в порядке, – ответила она. – А раз уж я начала, думаю, нужно закончить.

– Только если сама пожелаешь, – заверил Андуин.

Калия слабо улыбнулась:

– Может быть, если выговориться, кошмарные сны прекратятся.

Андуин внутренне содрогнулся. На это возразить было нечего.

– Меня никто не узнавал, – продолжила Калия. – Все считали, что я погибла. Какое-то время мы были счастливы. И тут появилась гниль. Мы бежали. Мне не хотелось вновь расставаться с семьей, но в толпе мы потерялись. Я встала посреди улицы и закричала, зовя их. Кто-то сжалился надо мной, втащил меня на спину лошади, пустил ее в галоп, и мы едва успели выбраться из города вовремя.

Беженцы собрались в лесу. Все мы надеялись, ждали вестей о любимых. Иногда молитвы не оставались без ответа, и некоторым удалось найти друг друга… – Калия закусила губу. – Я тоже молилась о том, чтобы моя семья осталась в живых. Но… – Голос ее дрогнул. – Больше я их не видела.

У Андуина перехватило дух. Он понял, отчего Калия решила подружиться с Отрекшимися! Вот, почему, вместо того, чтоб видеть в них погубителей ее города, привычной жизни и семьи, симпатизирует им!

– Ты надеешься, что твой муж и дочь тоже стали Отрекшимися, а не погибли, служа Плети, – негромко сказал он. – Надеешься узнать о них хоть что-то во время Встречи.

Калия кивнула, и, не выпуская ладони юного короля, утерла свободной рукой слезы.

– Да, – подтвердила она. – После встречи с архиепископом я начала понимать, что Отрекшиеся – не чудовища. Они просто… такие же, как мы. Такие же люди, какими сделались бы и ты, и я, если бы были убиты и получили шанс на жизнь в ином виде.

– Но ты же не знаешь, таковы ли твои родные, – предостерег Андуин. – Они могли обезуметь или ожесточиться. Подумай, каким ударом это может стать для тебя.

Еще не договорив, он вспомнил слова Генна, сказанные Фредрику.

– Знаю. Но я должна попробовать. Надежда, Андуин. Разве не в ней вся суть Света?

Андуину вспомнился суд над Гаррошем Адским Криком. Совершить побег орку удалось благодаря хаосу, посеянному внезапным нападением на храм. В этом бою была тяжело ранена Джайна.

«Нет, – поправился он. – Не просто тяжело. Смертельно».

Многие – и из Альянса, и из Орды – пытались исцелить «тетушку». Но рана была слишком страшна. Андуин вспомнил, как стоял на коленях на холодных каменных плитах храмового пола, глядя на тяжко вздымающуюся грудь Джайны и кровавые пузыри на ее губах, прижимая ладони к ее одеянию, мокрому от крови. «Прошу тебя! Прошу!» – молил он, и Свет снизошел к нему. Но он, как и все остальные, совершенно выбился из сил, и призванного им Света было мало, чтобы спасти ее. Другие советовали оставить Джайну, уверяли, что он сделал все, что мог. Но в те минуты страшного бессилия, в предсмертные минуты любимой «тетушки» он остался с ней. «Нет, – отвечал он тем, кто уговаривал уйти. – Не могу».

И тут в ушах зазвучал голос учителя Чи-Цзи, Красного Журавля: «Так-то сей ученик помнит наставления моего храма?»

Вспомнив обо всем этом, Андуин процитировал Калии слова Чи-Цзи:

– Надежда – то, что остается, когда подводит все остальное, – сказал он. – Где есть надежда, там есть место и исцелению, и всему возможному, а порой – даже невозможному.

Глаза Калии засияли, на дрожащих губах появилась улыбка.

– Значит, ты все понимаешь, – сказала она.

– Да, – ответил он. – И знаю, что взять тебя с собой на Встречу – решение верное.

От этих слов по всему телу разлилась волна тепла и покоя. По сомкнутым рукам это тепло передалось и Калии. Морщины вокруг ее глаз и в уголках рта тут же разгладились, складка между бровей исчезла.

Что бы ни случилось, это доброе дело тоже не было ошибкой. Оставалось только надеяться, что за него не придется расплачиваться слишком дорогой ценой.

ТАНАРИС

Команда из гоблина-механика и гномки-минералога прибавила темп. Учинив Гриззеку допрос с пристрастием, Саффи вытянула из него все, что он знал о «боссе». Смотреть, как ее лицо, такое сияющее, открытое (особенно в последнее время), мрачнеет, становится замкнутым – это было для Гриззека сущим убийством. Порой он возмущался тем, как относятся к его народу (точнее, поносят его) другие. Конечно, вовсе не все гоблины до единого торгуют опасными вещами по несуразным ценам. Некоторых очень даже уважали – вспомнить хоть Газлоу, что заправлял Кабестаном, городком к югу от Оргриммара.

Однако Джастор Галливикс воплощал в себе все самое худшее, что только можно сказать о гоблинах. Он был хитер, своекорыстен, заносчив, абсолютно безжалостен и совестью нимало не обременен. Сразу после Катаклизма он дошел до того, что продавал собственный народ в рабство – куда же такое годится? А Гриззек со своей милой Тыковкой, увлекшись исследованием чудесного вещества, совершенно забыли о той причине, что, несомненно, побудила Галливикса исследовать азерит: азерит мог погубить любого, кого он только пожелает.

– Это все я виноват, – сказал Гриззек. Такого несчастного вида он не имел еще никогда. – Как я мог поверить, что Галливикс сдержит слово? Мне следовало понимать, что он потребует делать оружие. А хуже всего то, что я и тебя втянул во все это. Прости меня, Саффи.

– Эй, – откликнулась Саффи, скользнув в объятия Гриззека и прижавшись к его впалой зеленой груди. – Методов твоих, конечно, одобрить не могу, однако я рада, что мы работаем над этим вместе. Ты был прав. Ты знал, что мне захочется участвовать. Может, поначалу я и визжала, и отбрыкивалась – в буквальном смысле слова, – но осталась потому, что сама этого захотела. А еще потому, что…

Гриззек затаил дух. Неужели она хочет сказать…

– Потому что рада, что мы снова нашли друг друга. Ну и мощная же штука этот азерит! В естественном состоянии он склонен взращивать и исцелять. Может, даже Галливикс поймет, что его куда лучше применять для этих целей?

– Пупсик, – возразил Гриззек, – он же гоблин. Мы, гоблины, любим крушить и взрывать.

Отрицать истинность этого утверждения было невозможно.

– Ну так что ж, – хмыкнула Саффи, – строить и исцелять не менее важно, чем разрушать и убивать.

Сафронетта… Как же она наивна! За это-то Гриззек ее и любил.

К моменту появления Галливикса во всей красе – внушительное брюхо, внушительная осанка, улыбка от уха до уха – у них все было готово.

– Торговый принц, – заговорил Гриззек, – позволь тебе представить: моя партнерша по исследованиям Сафронетта Драндульс.

Саффи сделала книксен. В комбинезоне и огромных рабочих башмаках выглядело это нелепо, но очень мило. Галливикс был очарован.

– Рад, рад, – загремел он хриплым, грубым, точно наждак, голосом, и звучно чмокнул руку Саффи. Та побледнела, но руки не отдернула. – Да ты стоишь всего, потраченного на твое похищение, до последнего медяка – и это я еще не видел твоей работы!

– Э-э… спасибо, – сощурившись, сказала она.

Очевидно, больше всего на свете ей хотелось бы врезать Галливиксу, так, чтоб с копыт долой, но она вновь удержалась от действий, которые могли закончиться их заточением, а то и казнью. А то – и тем, и другим.

– Мы работаем над рядом разных вещей, – начал Гриззек.

Но Галливикс оборвал его.

– Надеюсь, над кучей оружия, – сказал он, и, переваливаясь с бока на бок, заковылял во двор. – Нашему вождю очень интересны штуковины, которые делают «бум». Я ей и сказал: «Вождь, – говорю, – не волнуйся, милочка. У меня есть лучший из всех парней, умеющих делать штуковины, которые делают “бум”».

– На самом деле, – вымученно улыбнулась Саффи, – гоблины уже делают штуковины, которые делают «бум», лучше всех на свете. А то, над чем работаем мы, куда более ценно.

Гриззек с Саффи отвели Галливикса в лабораторию. Здесь – так, чтобы произвести впечатление – были расставлены и разложены все плоды их трудов. Испытания начались. Галливикс молчал, не сводя взгляда с азерита. Его крохотные, заплывшие жиром глазки горели жадным огоньком.

Вначале показали то, что можно носить – украшения да безделушки.

– На эту мысль нас вдохновил ты, – пояснил Гриззек. – Ведь первым украшением, сделанным из азерита, была твоя трость!

Галливикс просиял и с любовью погладил мерцающий золотой набалдашник трости. Саффи рассказала о свойствах каждой из безделушек, а затем Гриззек перешел к изготовленной ими броне.

– Вот это да! – воскликнул Галливикс, глядя, как броня минуту за минутой выдерживает стрельбу в упор из «Вспышки молнии 3000».

Следующим на очереди был «Крушила». Гриззек починил его поврежденную руку, и вновь болезненно сморщился, когда она снова сломалась при попытке раздавить слиток азерита.

– Ну и ну, – сказал Галливикс. – Прочная штука.

– Подумай, какой из нее выйдет строительный материал, – заметила Саффи. – Выдержит и пожары, и землетрясения…

– А каких крошшеров можно понаделать!

– Э-э… да. Продолжайте.

Следующим номером Саффи продемонстрировала, как выразился Гриззек, «свой лучший салонный фокус» – нейтрализовала яд и слизнула его с ладони.

– И специальных антидотов не требуется, – сказала она. – Просто носи при себе чуточку жидкого азерита – и яд, каким бы он ни был, больше не проблема!

– Ха-ха! Если яд используем мы, проблемой он быть не может!

Все подбородки и брюхо Галливикса затряслись, запрыгали от смеха.

Гриззеку показалось, что его вот-вот вывернет наизнанку. Бедняжка Саффи, похоже, тоже чувствовала себя не лучше.

К концу демонстрации Галливикс заметно помрачнел.

– Я ведь просил оружие, – сказал он. – Конкретно. Однозначно.

– А, да, – заговорил Гриззек. – Об этом. Мы, э-э…

– Кое-что может быть переделано в оружие, – к изумлению Гриззека, вмешалась Саффи. – Но я от всей души призываю отказаться от этой идеи. Все, что мы показали, может спасти много жизней. Жизней Орды, – добавила она, хотя это признание далось ей нелегко. – Ты сможешь строить неприступные для Альянса крепости. Сможешь продлять жизнь, исцелять раны, спасать тех, кто иначе был бы обречен на смерть. Все это – на пользу Орде. Оружие тебе ни к чему.

Галливикс вздохнул и почти что мягко, едва ли не с уважением взглянул на Саффи.

– Ты – не просто милашка, но и умница, – сказал он, – поэтому объясню по-хорошему. Мы с тобой живем в мире, где никогда не прекратятся войны, лапушка, а в войнах выживает тот, у кого ствол больше. Вот Гриззек – он понимает. А вы, гномы, похоже, никак не уясните эту простую мысль. Конечно, конечно, азерит может все, что ты тут наговорила. Будем и дома строить, и крепости, и болезни лечить, и жизни спасать. Но прежде раздавим Альянс железным сапогом. А тебе, мисс Умница-Разумница, надо бы решить, хочешь ли ты оказаться на стороне победителей, когда со всем этим будет покончено. Надеюсь, что да, ты уж поверь моему слову.

С этим он бросил взгляд на Гриззека и ткнул в его сторону пальцем, подчеркивая свои слова:

– Оружие. Пронто.

Повернувшись к Саффи, он приподнял своей жуткий цилиндр и заковылял к двери.

Гриззек с Саффи долго молчали. Наконец Саффи тихо заговорила:

– То, что он собирается делать с азеритом… ведь это же преступление. Преступление против гномства. И человечества. И против гоблинов, и против орков, и против всех остальных. Всех до единого, Гриззи.

– Знаю, – столь же негромко ответил он.

– И возможность его совершить он получит благодаря нам.

Гриззек молчал. Это он знал не хуже.

Саффи повернулась к нему. В ее огромных глазах блестели слезы.

– Азерит – часть самого Азерота. Мы не можем позволить ему сделать такое с нашим миром. И с нами самими. Его нужно как-то остановить.

– Нам не остановить его, Саффи, – ответил Гриззек.

Его взгляд скользнул по множеству прекрасных вещей, сделанных ими обоими из страсти к науке и ремеслу – и, конечно, друг к другу. На миг сердце переполнилось гордостью, но тут же заныло, сжалось от ужаса перед тем, как все это будет использовано.

Саффи шагнула к нему и тихонько заплакала. Гриззек обнял ее и крепко прижал к себе, чтоб хоть немного заглушить муки совести.

И тут ему в голову пришла неплохая мысль.

– Да, Саффи, его нам не остановить, – повторил он. – Но, кажется, я знаю, как помешать кое-чему другому.

Глава двадцать шестая Штормград

– Благодарю всех за то, что откликнулись на приглашение, – сказал Андуин гостям. – Знаю, час поздний, однако дело не терпит отлагательств.

– Об этом было сказано в твоем письме, – ответил Туралион.

Час, действительно, был поздний – за полночь, но юный король подозревал, что ни Седогрив, ни Туралион еще не ложились. Слишком уж много дел.

Король собрал всех в Соборе Света. Несколько послушников и новобранцев бодрствовали даже в такое время, но большая часть жрецов отправилась спать. Он ждал приглашенных в притворе и знаком велел им следовать за собой, по центральному проходу, к алтарю.

– Я хочу еще раз объяснить вам, для чего необходима Встреча, – заговорил Андуин.

Собравшиеся нахмурились и переглянулись.

– Вашему Величеству, – сказал Генн, – наше мнение на этот счет уже известно.

– Да, – поддержал его Туралион. – При всем уважении к Вашему Величеству, мы понимаем цели и намерения Света совершенно иначе. Я, – после некоторых колебаний продолжал он, – ни в чем не виню Ваше Величество. Не в первый раз ревностный поборник Света понимает его неверно. Взять хоть меня. Я вовсе не претендую на безупречность или на истинное понимание. Такое недоступно никому.

– Но оба вы чувствуете, что этого делать не стоит? – настойчиво спросил Андуин. – Что встреча Отрекшихся с людьми, некогда знавшими их, пользы не принесет?

– Мы высказали это ясно и недвусмысленно, Ваше Величество, – напомнил Туралион. – И если Вашему Величеству было угодно собрать нас здесь в такой час только затем, чтобы возобновить этот спор с вами…

– Нет, – поправил его Андуин. – Не со мной.

– Со мной, – раздался звучный, теплый, странно гулкий голос позади.

Все обернулись.

На синих ступенях, ведущих к алтарю, стоял архиепископ Алонсий Фаол.

Он был облачен в митру и одеяния, подчеркивавшие его положение при жизни. Об этом Андуин позаботился особо – ведь людям легче узнать архиепископское облачение, чем то, что осталось от самого человека.

Седогрив с Туралионом были ошеломлены. Андуин ждал, не говоря ни слова. Разговор должен был состояться между Фаолом и его лучшими, старейшими друзьями без вмешательства посторонних. Ему самому оставалось только безмолвно молиться о том, чтобы каждый из них вспомнил об этой дружбе и смог разглядеть истину.

– Прекрасно знаю, что выгляжу вовсе не таким, каким вы меня помните, – продолжал Фаол. – Но голос, думаю, узнаете. Да и лицо мое осталось почти нетронутым. Нет только густой белой бороды, к которой я был так привязан.

Туралион замер, точно превратился в статую из тех, что стоят на въезде в Штормград. Единственным свидетельством тому, что это не так, была его быстро вздымавшаяся и опадавшая грудь. Лицо его исказилось от ненависти, однако он не шевельнулся и не издал ни звука.

Если реакция Туралиона оказалась холодной, то Генн вспыхнул огнем. Яростно оскалившись, он повернулся к Андуину, и юный король в который раз убедился, как он силен – пусть даже не в облике воргена. Чтобы убить, ему не требовалось ни когтей, ни зубов, ни даже меча. И в эту минуту он выглядел так, точно вот-вот разорвет Андуина на части голыми руками.

– Ты зашел слишком далеко, Андуин Ринн! – прорычал Седогрив. – Как ты посмел привести это создание в Собор Света?! Мало королевству твоих извращенных идеалистических стремлений к миру, так еще и это?! – Голос Генна задрожал. – Алонсий Фаол был моим другом. И другом Туралиона. Мы оба смирились с его смертью. Он был похоронен в Фаоловой Могиле в Тирисфальских лесах. Зачем ты подверг нас такому?

Но Андуин не дрогнул. Этого он и ожидал. Не получив ответа, Седогрив повернулся к первопричине своего гнева.

– Ты чем-то околдовал мальчишку, подлец?! – заревел он. – Я знаю, кое-кому из жрецов такое по силам! Освободи Андуина, ступай отсюда прочь, и я не стану рвать твой сгнивший труп в клочья! Ты предпочел честной смерти… существование ходячим мертвецом. Тварью из ночного кошмара. А еще ты не можешь не знать, что случилось со мной. С моим народом. Какое горе причинили мне ваши, как отвратительно мне то, во что ты превратился. Будь у тебя хоть капля достоинства, хоть капля уважения к тем, кого ты некогда называл друзьями, ты бросился бы в огонь в первый же из ваших Тыквовинов и избавил нас от такого!

Андуин закрыл глаза. Казалось, яд, изливаемый Седогривом на человека, которого он так любил при жизни, разъедает изнутри его самого. Да, он знал, что будет нелегко, но вовсе не ожидал от разгневанного Генна такой злобы.

Однако сам Фаол, ничуть не удивленный подобной реакцией, смотрел на Генна с печалью.

– Ты стоишь в нескольких шагах от старого друга и бьешь меня словами, нацеленными на то, чтоб ранить побольнее, – сказал он. – И я понимаю, отчего.

– Оттого, что ты – чудовище! Оттого, что твой народ – мерзкие выродки, и в мире им не место!

Фаол покачал головой. Голос его звучал по-прежнему спокойно, разве что с легкой примесью скорби:

– Нет, мой старый друг. Все это оттого, что ты боишься.

Андуин изумленно заморгал. Генн Седогрив был кем угодно, только не трусом. Вмешиваться Андуину не хотелось, но если Фаолу будет угрожать опасность, он был к этому готов. Хотя архиепископ, вероятнее всего, даже в таком состоянии был жрецом куда более сильным, чем ему, Андуину, когда-либо доведется стать.

Седогрив замер на месте.

– Я убивал и за меньшие оскорбления, – негромко прорычал он.

– Знаю, – продолжал Фаол, прижав иссохшую ладонь к костлявой груди. – Однако ж повторю: ты боишься. О, нет, конечно же, не меня лично. Уверен, ты не сомневаешься, что сможешь разделаться со мной в мгновение ока. Возможно, в этом ты и прав, но выяснять я бы не советовал. – Он скорбно покачал головой. – Нет, Генн Седогрив. Ты боишься другого. Ты уверен, будто, если здесь, рядом со мной, признаешь, что Отрекшиеся – не чудища, которым нет прощения, если проявишь хоть толику понимания, доброты, сострадания, дружеских чувств, это будет означать, что гибель твоего сына была напрасной.

Человеческий вопль боли и ярости перерос в волчий вой. Спина гилнеасского короля выгнулась дугой, тело задрожало, скорчилось, окуталось таинственной дымкой, серой, как волчья шерсть. Сделавшись мускулистее, выше ростом, он по-волчьи присел, подобрался, приготовился прыгнуть на Фаола, но Туралион схватил воргена за плечо и покачал головой.

– Кровопролитию здесь не место, – сказал он.

– У этой твари даже нет крови! – хрипло, отрывисто прорычал Генн. – Он склеен, связан воедино гноем и магией, точно марионетка!

– Я понимаю, что такое утрата, – продолжал архиепископ. Андуин молчал, пораженный его спокойствием. – И неплохо знаю тебя. Ты не желаешь расставаться с этой болью. Она тебе неплохо помогает. Она дает тебе способность драться с необузданной яростью. Вот только оружие это – обоюдоострое. И в эту минуту оно преграждает тебе путь к пониманию, которое могло бы изменить твой мир.

– Я не могу изменить свой мир! – прерывающимся голосом крикнул Генн. Его слова еще полыхали яростью, но в их глубине крылась такая боль, что у Андуина защемило сердце. – Я хочу вернуть сына, но эта банши убила его! Она и ее племя – твое племя – едва не уничтожили мой народ!

– Однако вы не уничтожены, – едва ли не безмятежно возразил Фаол. – Многие из вас все так же здоровы. Сильны. Полны жизни. – Впервые с начала ссоры жрец-нежить сделал шаг вперед. – Скажи мне, старый друг. Если бы я пришел не один, если бы привел с собой Лиама, поднятого так же, как и я, и так же оставшегося самим собой, был бы твой ответ тем же?

Ворген отпрянул назад, будто эти слова разили больнее любого клинка. Он прижал уши, тяжело дыша и бешено хлеща из стороны в сторону хвостом. Потрясенный словами архиепископа не меньше, Андуин поднял сложенные чашей ладони, готовясь воззвать к Свету. Но прежде, чем он успел хоть что-нибудь сделать, Седогрив яростно взвыл, упал на четвереньки и рысью выбежал из зала.

Андуин рванулся за ним, но Фаол удержал его.

– Пусть идет, Андуин. Генн Седогрив никогда не отличался смирением, а сейчас был вынужден взглянуть на нечто печальное и отвратительное в собственной душе. Возможно, в свое время он изменит мнение, возможно – нет. Но сейчас, что бы он ни говорил, он понял: нельзя стричь всех под одну гребенку. Невелика победа, однако я ей доволен.

– Победа…

В это единственное слово было вложено столько ледяной неприязни, столько отвращения – казалось, оно ранит не хуже стали. За вспышкой Генна Андуин совсем забыл о безмолвном паладине. А между тем оба они отреагировали хоть и по-разному, но с одинаковым отторжением.

Туралион пришел на встречу без меча и доспехов, однако, выпрямившись в полный рост, выглядел огромным и сильным. И, если Генна терзали муки ярости, Туралион, один из первых паладинов Серебряной Длани, был полон праведного гнева.

– Ты оскорбляешь того, кто некогда был добрым человеком! – пророкотал он. – Ты украл его облик и щеголяешь в нем, носишь его, точно одежду. Твой прогнивший язык годен только на то, чтоб изрыгать грязную ложь. Нежить нечестива. Все ее жреческие силы исходят от рожденной Светом тени, но не от самого Света. Если в тебе осталось хоть что-нибудь от того честного, добросердечного человека, которого я так любил, иди сюда, фиглярствующий обрубок, и я подарю тебе благое забвение.

Как же Туралион мог не видеть того, что видел Андуин? Ведь верховный экзарх признал соратником, боевым товарищем раскаявшегося повелителя ужаса! Да, поначалу юный король тоже ужаснулся. Но, хотя легендарный паладин, несомненно, и повидал различных темных тварей, включая воистину обратившихся ко злу Отрекшихся, больше, чем Андуин сможет увидеть за всю свою жизнь, сын Вариана собственными глазами видел мужество, проявленное одним из творений Сильваны. Он крепко помнил Франдиса Фарли, убитого за то, что восстал против бессмысленной жестокости и кровопролития. Помнил он и письмо Элси, едва не разорвавшее ему сердце. Он был свидетелем тому, чего Туралион не видел за всю свою тысячелетнюю войну с Легионом.

И вот теперь Туралион отказывался видеть то – вернее, того, – кто стоял прямо перед ним.

Фаол заговорил громче.

– Я основал Орден Серебряной Длани, – укоризненно сказал он. – Я разглядел в тебе то, чего не видел никто другой. Ты был прекрасным жрецом, но не этого хотел от тебя Свет. Свет нуждался в защитниках, умеющих биться и человеческим оружием, и любовью, силой Света. Другие были сильны в первом, а к Свету обратились позже. Ты же – наоборот. Они были достойными, честными людьми. И благородными паладинами. Но все они ушли, а ты стал верховным экзархом Света. Ты слишком мудр, чтоб отрицать истину, Туралион. Отрицать ее – значит, отрицать сам Свет.

К ужасу Андуина, Фаол двинулся к паладину и широко развел руки. Туралион задрожал, сжал кулаки, но не нанес удара.

– Ищи во мне Свет, – подсказал Фаол. – И ты найдешь его. А если нет, молю: рази без пощады. Я не желал бы влачить существование разлагающегося трупа, оставленного Светом.

Андуин оглянулся и взглянул на подошедшую Калию. Та подняла взгляд на юного короля. Глаза ее были полны страха за друга. Андуин чувствовал то же самое, хоть и познакомился с архиепископом совсем недавно.

«Все будет по воле Света», – подумал он.

На миг Андуину показалось, что разгневанный паладин не станет и пробовать. Но Туралион поднял руку, и их обоих озарил луч золотого солнечного света, хотя в ночной час, когда небесное светило прячет голову за горизонт, такое было невозможно.

Лицо Туралиона – суровое лицо праведника, полагающего, что вершит праведное дело – застыло, как камень. Будто завороженный, Андуин следил за безмолвной борьбой между верой и знанием. Вдруг гранитная маска дрогнула, смягчилась, и Туралион изумленно поднял брови. В ярком золотистом сиянии, накрывшем живого и мертвого, его глаза заблестели от невыплаканных слез, лицо озарилось радостью, и Туралион, паладин Серебряной Длани, верховный экзарх Армии Света, пал на колени. Все это тронуло Андуина так, что он лишился дара речи.

– Ваше превосходительство, – выдохнул Туралион. – Прости меня, старый друг. Ослепленный гордыней, я не заметил того, что находится прямо перед глазами, стоит только приглядеться.

С этим он склонил голову для архиепископского благословения.

Фаол тоже едва сдерживал чувства.

– Мальчик мой, – с дрожью в голосе сказал он, – мальчик мой дорогой. Прощать тут нечего. Были времена, когда я бы с тобой согласился. Ты – единственный паладин того, изначального ордена, оставшийся в живых, последний из единственных моих сыновей. Я рад, что ни смерть, ни Бездна, ни твоя собственная ограниченность не отняли у меня и тебя.

Истлевшая, безжизненная ладонь легла на золотистые волосы паладина, пронизанные сединой. Охваченный тихой, безмятежной радостью, Туралион смежил веки.

– Прими мое благословение, уж какое есть. Любой – хоть живой, хоть мертвый, хоть тот, кто скрывается в таинственном мраке меж жизнью и смертью – только выиграет, если неизменно будет смотреть на мир широко раскрытыми глазами, с открытым умом и открытым сердцем. Встань, мальчик мой, и правь лучше прежнего – ведь теперь ты прозрел и много лучше постиг пути Света.

Туралион неловко поднялся, выпрямился во весь рост и обратился к Андуину.

– Я должен извиниться и перед тобой, – сказал он. – Я решил, что ты надеешься на лучшее в ущерб разуму. И более жестоко ошибиться не мог.

– В извинениях нет надобности, – ответил Андуин, услышав за спиной облегченный вздох Калии. – Всех нас учили бояться Отрекшихся. И даже архиепископ понимает, что многих из них перерождение сделало бесчувственными и жестокими. Но не всех.

– Нет, – согласился Туралион, – не всех. Как я рад возвращению старого друга и наставника!

– Мы будем работать заодно, – заверил его Фаол.

– Если бы это мог видеть Седогрив, – проговорила Калия.

– Когда будет готов, увидит – как и все на свете, – сказал Туралион. – Конечно, я изо всех сил постараюсь его переубедить. А пока что позволь помочь тебе, чем смогу. Такой подарок, какой этой ночью получили мы с архиепископом, должен достаться не только нам.

Андуин улыбнулся. Нет, он не мог видеть будущее, но видел этот момент, и его сердце исполнилось надежд.

– Я с радостью приму твою помощь.

Глава двадцать седьмая Танарис

– А знаешь, – заметил Гриззек, готовясь вместе с Саффи к побегу, – живя с тобой, от скуки не умрешь.

– Мы же продолжим наши игры, верно? – ответила она, бросив на Гриззека такой взгляд, что его сердце тут же размякло, точно желе.

Не будучи полным идиотом, Гриззек понимал: рано или поздно на порог могут явиться те, кто не желает ему ни солнечных лучей, ни радуги, ни долгой счастливой жизни. И приготовился к этому, выкопав – вернее, приспособив второй крошшер копать – подземный ход, что вел из хижины в случайную точку в пределах Танариса. После ухода Галливикса они решили воспользоваться им и бежать. Упаковали, что смогли, включая несколько герметично закупоренных бочонков с азеритом, в маленькую шахтовую вагонетку, а остальное… Ну да, кое-что из сделанного уничтожению не поддавалось, но Гриззек с Саффи разобрали все, что удалось.

Кроме того, побегу должна была помочь бомба, настроенная на взрыв через час после их ухода. Все записи они взяли с собой, Пернатого запрограммировали на полет в Тельдрассил с известием о случившемся и просьбой подобрать их в назначенном месте, а далее порешили предложить все свои открытия Альянсу – с условием, что будут делать только вещи, приносящие пользу, а не вред.

Да, это был риск. Славный, безумный, однако другого выбора не было. Ни один из них – в этом были согласны оба – не сможет жить дальше, зная, что их открытия используют для того, чтоб эффективнее сеять разрушения и смерть.

Перед самым уходом Гриззек окинул хижину долгим взглядом.

– Я буду очень скучать по этому месту, – признался он.

– Знаю, Гриззи, – откликнулась Саффи, сочувственно глядя на него огромными глазищами. – Но мы найдем новую лабораторию. И уж там сможем творить, что душа пожелает.

Гриззек обернулся к ней.

– В любой точке мира. Главное – вместе с тобой.

Под изумленным взглядом Саффи он опустился на колено.

– Сафронетта Драндульс… согласна ли ты выйти за меня замуж? Снова?

С этими словами он протянул к ней зеленую ручищу. На его ладони лежало одно из сделанных ими азеритовых колец. Ювелирным искусством никто из них не владел, и кольцо вышло грубоватым, а азерит был всего лишь неровной каплей, которой позволили затвердеть, но Саффи воскликнула:

– О, да, Гриззи, да!

Надевая кольцо на ее крохотный пальчик, Гриззек подумал, что это самое прекрасное кольцо в мире, и крепко обнял новообретенную жену.

– Я просто самый счастливый гоблин на свете, – сказал он, целуя ее в макушку. – Идем, Тыковка. Вперед, навстречу новой авантюре!

Оба спустились в подземный ход.

– Надеюсь, нигде не обвалился, – сказал Гриззек. – Я его уже пару лет не проверял.

– Вот и проверим, – мрачно ответила Саффи.

За этим последовал долгий путь от лаборатории Гриззека до холмов, отделявших Танарис от Тысячи Игл – там туннель выходил на поверхность. По пути они с Саффи впервые начали говорить открыто. О том, как всегда были дороги друг другу. О том, кто из них и чем обидел другого, и каково после этого было обиженному. За едой анализировали, отчего на сей раз получилось то, что не получилось в прошлый. А, ложась спать, крепко прижимались друг к другу.

К счастью, свод туннеля нигде не просел, и, наконец, Гриззек с Саффи добрались до конца первого этапа путешествия.

– Согласно моим расчетам, сейчас около полуночи, – объявила Саффи.

Гриззек в это охотно верил.

– Отлично, – сказал он. – Места, конечно, отдаленные, но все равно не хотелось бы выскакивать из этой дыры наружу посреди бела дня. Ох, Саффи, и как только вы, гномы, терпите жизнь под землей? Вот у меня без солнечного света просто шарики за ролики заходят!

– У нас там есть солнечный свет, – заверила его Саффи.

– Да, но мы-то собираемся жить с ночными эльфами.

– И у них, в Тельдрассиле, тоже, только в светлое время они предпочитают спать.

– Странные вы ребята, Альянс, – заметил Гриззек, целуя ее. – Но милые. Определенно, милые.

В конце туннеля Гриззек оставил лестницу. Вскарабкавшись по ней наверх, он отодвинул запор.

– Эй, там, внизу! Па-аберегись! – крикнул он.

– А? Эй!

– Я забросал крышку песком, – пояснил он.

Песок хлынул вниз, осыпая обоих, но Гриззек не возражал. Там, наверху, ждала свобода и жизнь с гномкой, которой он отдал сердце многие годы назад. Отряхнувшись, он выбрался наверх, высунул голову наружу и заморгал, ослепленный неярким светом лун и звезд.

Ничего необычного.

Склонив голову набок, Гриззек прислушался.

Ни звука вокруг.

– Окей, кажется, все в порядке.

Выбравшись из люка, он протянул Саффи руку и помог выбраться ей. Оба выпрямились, потянулись и радостно улыбнулись друг другу.

– Первый этап завершен, – объявил Гриззек. – Спущусь, подниму остальное барахло.

– Вообще-то в этом надобности нет, – сказали сзади.

Оба вздрогнули и обернулись. На фоне звездного неба чернел силуэт рослого, широкоплечего гоблина.

Узнав этот голос, Гриззек крепко стиснул руку Саффи.

– Друз, мы с тобой всегда неплохо ладили. Я тебе так скажу: я возвращаюсь и работаю на Галливикса. Уже без фокусов. И делаю все, что он скажет. А ты забирай все, что мы прихватили. Только дай Саффи запас воды и пищи и отпусти ее.

– Гриззи…

– Саффи, твоей гибели я не допущу, – оборвал ее Гриззек. – Ну, как, Друз? Уговор?

Друз, а следом за ним еще целых три огромных, не на шутку рассерженных гоблина, спустились вниз.

– Прости, приятель. Мы ведь пасли тебя все это время. Через пять минут после того, как вы прыгнули в дыру, мы разрядили бомбу, что ты оставил в лаборатории. А попугая твоего сбили. Нам нужно только то, что вы забрали, а сами вы… – он пожал плечами.

– Но не собираетесь же вы хладнокровно убить нас? – пролепетала Саффи.

Друз бросил на нее взгляд и вздохнул.

– Дамочка, – сказал он, – вот он, твой милый, знал, во что тебя втягивает. Приказ самого босса. Ничего поделать не могу.

Прочие гоблины бросились вперед и грубо схватили Гриззека с Саффи. Сжав кулак, Гриззек заехал ближайшему в брюхо. Раздался вопль, за ним – рык Саффи (похоже, она тоже неплохо приложила кому-то из нападавших), но любое сопротивление с их стороны было лишь жестом отчаяния. Не прошло и двух минут, как гоблин и гномка были обысканы, слегка потрепаны и связаны спиной к спине. Даже ноги связали!

– Эй, Друз! Тут у гномки бумаги какие-то, – сказал один из громил.

– Молодец, Кеззиг, – откликнулся Друз.

– Друз, ну, глупо же, – прошамкал Гриззек с полным ртом крови и выбитых зубов. – А ты ведь не дурак. Живым я стою куда больше, чем мертвым.

– Ошибаешься, – сказал Друз. – Мы взяли все, что осталось в лаборатории. И все, что ты пытался стащить. А теперь и гномкины бумаги у нас. Дальше уж сами разберемся. А оставлять тебя в живых – слишком большой риск.

– Возьмите меня в заложницы, – пропищала Саффи. – Я буду гарантией, что он не сбежит.

– Саффи, заткнись! – зло прошипел Гриззек. – Я тут спасти тебя пытаюсь!

– Приказ есть приказ, – едва ли не виновато сказал Друз. – Ты разозлил босса, и вот что нам с тобой велено сделать. – Он повернулся к Кеззигу: – Давай бомбу.

– Ч… что?

Связанный с Саффи спиной к спине, Гриззек не мог видеть ее лица, но, судя по голосу, побледнела она, как полотно.

– Ты хотел подорвать наше имущество, за это мы подорвем тебя. Только бомба поменьше, – с этими словами Кеззиг шагнул вперед и впихнул между спин связанной пары что-то холодное и твердое. – Прости уж, Гриз, что не вышло. И оцени: умрешь быстро. А ведь могло бы быть и иначе!

Все четверо двинулись прочь, смеясь и болтая между собой.

Гриззек проанализировал положение. Хорошим его было не назвать. Они с Саффи сидели спиной к спине, связанные веревкой – по всему судя, прочной. И руки их были связаны – предположительно, так, что высвободить их и распутать узлы не выйдет.

– Как думаешь: может, удастся отползти от нее подальше?

Саффи. Ни на минуту думать не прекращает. Несмотря на весь ужас их положения, Гриззек заулыбался.

– Стоит попробовать, – ответил он. Правда, не стал добавлять, что от этого бомба может взорваться немедленно. Вероятнее всего, это Саффи знала и без него. – На счет «три» движемся влево. Готова?

– Ага.

– Раз… два… три… старт!

Оба сдвинулись по неровной поверхности узкой тропы влево, дюймов на шесть. Бомба все так же осталась зажатой между их спинами.

– Нет, так ничего не выйдет. Тыковка, сможешь встать на ноги?

– Наверное, да, – ответила Саффи.

На счет «три» попробовали встать. С первой попытки свалились направо. Выпрямившись, попробовали снова. На этот раз Гриззек поскользнулся на вывернувшемся из-под ноги камне, и оба опять оказались на земле.

– Раз, два, три! – вновь скомандовал Гриззек, и оба с кряхтением поднялись на ноги.

Бомба осталась на месте.

– Окей, пупсик, сама собой она не выпадет. Придется вытряхивать.

– Конечно, специалист по бомбам у нас ты, но я не могу себе представить, как при этом уберечь ее от взрыва.

– Думаю, это единственный шанс.

– Согласна.

Вновь сосчитав до трех, оба запрыгали вверх-вниз, и Гриззек, не веря самому себе, почувствовал, что бомба сдвинулась с места. Вот она молчаливой угрозой упирается в поясницу… а теперь в копчик…

– Идет! – пискнула Саффи.

– Похоже, да, – ответил Гриззек, стараясь не слишком поддаваться надежде.

Прыжки продолжались. Бомба сдвигалась все ниже и ниже…

И вдруг Гриззек перестал ее чувствовать. Стиснув зубы, он приготовился к тому, что втайне считал неизбежным – к детонации при контакте с землей.

Но удача осталась на их стороне. Бомба глухо шлепнулась на песок, и… И всё. Ни звука.

– Получилось! – в восторге воскликнула Саффи. – Гриззи, мы…

– Помолчи минутку, – оборвал ее Гриззек.

Саффи послушно умолкла. Гриззек устало прикрыл глаза и прислушался.

В тиши ночной пустыни отчетливо слышалось: тик-так, тик-так. Выходит, бомба с часовым механизмом…

– Дело еще не кончено, – объявил он. – Прыгай вправо, и скачем отсюда, не останавливаясь.

– И долго ли скакать?

– До самого Прибамбасска.

И они поскакали. Невзирая на тиканье бомбы, отсчитывавшей последние секунды жизни, Гриззек не мог не подивиться их слаженности. Даже в такую минуту они работали, точно единое целое, как образцовый, прекрасно смазанный механизм!

– Гриззи!

– Да?

Скок. Скок. Скок.

– Должна признаться…

– В чем, Пупсик?

– Я тебе кое о чем не сказала. Думала, ты на меня разозлишься.

Скок. Скок. Они удалились от бомбы на добрых три ярда. Эх, будь у них ноги подлиннее…

– Ну что ты, Тыковка. Как я теперь могу на тебя злиться за что бы там ни было?

– Я сожгла записи.

От изумления Гриззек едва не споткнулся, однако сумел удержать ритм.

– Что?!

Скок. Скок.

– Разорвала все наши записи и сожгла. Наших экспериментов Галливиксу не повторить. У него осталось несколько прототипов и пара готовых зелий, и это всё. Какие бы ужасы он ни замышлял сотворить с помощью азерита, нашей вины в этом нет и не будет.

Скок. Скок.

– Саффи! Да ты просто гений!

В этот момент левая нога Гриззека поскользнулась на присыпанном песком валуне. Раздался хруст. Оба упали, и на этот раз Гриззек с леденящим ужасом понял: встать он не сможет. Лежа ничком на песке, он не мог оценить, далеко ли они ускакали от бомбы, а прежде, в темноте, не разглядел, что за бомбу Друз сунул между их спин. Достаточно ли они далеко, чтоб пережить взрыв?

Гриззек скрипнул зубами, превозмогая боль.

– Саффи, – сказал он, – я лодыжку сломал. Придется ползти, окей?

Саффи звучно сглотнула.

– Окей, – храбро ответила она, однако голос ее заметно дрогнул.

– Переворачиваемся на левый бок. Так я смогу толкаться здоровой ногой.

Управившись с этой задачей, они поползли прочь.

Вдруг Саффи ахнула.

– Гриззи! – тяжело дыша, сказала она. – У меня же осталось кольцо! То, обручальное!

То самое кольцо из обычного, неприметного металла, украшенное крохотной, мерцающей золотом капелькой азерита…

– Может, его хватит, чтоб нас защитить, – пояснила Саффи.

– Может, и хватит, – согласился Гриззек. Охваченный головокружительной надеждой на чудо, он пополз быстрее прежнего. – Я тоже должен кое в чем признаться, Тыковка.

– Что бы там ни было, заранее прощаю.

Гриззек облизнул губы. Сколько лет прошло, а он этого так ни разу и не сказал! Дурные, впустую прошедшие годы… Но с этой самой минуты все будет иначе.

– Сафронетта Драндульс… Я лю…

Тут-то бомба и взорвалась.

Глава двадцать восьмая Нагорье Арати, крепость Стромгард

Андуин стоял на полуразрушенной стене крепости Стромгард. Ерошивший волосы ветер был холоден и сыр, небо подернулось хмурыми серыми тучами – все вокруг навевало печаль.

Нагорье Арати славилось насыщенной историей – и среди людей, и среди Отрекшихся. Некогда здесь стоял могучий город Стром, а еще раньше эти земли принадлежали империи Аратор, колыбели людского рода. Древние арати были народом завоевателей, но понимали, сколь мудро жить с покоренными племенами в мире, расширять сотрудничество с ними, видеть в них равных. Все это и сделало род человеческий сильным. Объединившись, древние племена Восточных Королевств породили народ, изменивший весь мир.

Здесь же зародилась и человеческая магия, полученная в дар от высших эльфов Кель’Таласа в обмен на помощь могучей армии Строма в войне против общего врага, против троллей. Выходцами из Аратора были основаны все крупные человеческие государства: и Даларан, заложенный первым обученным эльфами магом, и Лордерон, и Гилнеас, а позже – Кул-Тирас и Альтерак. Те же, кто остался на родине, построили крепость, на стене которой стоял в эту минуту король Штормграда.

Услышав стук каблуков о камень, он обернулся и увидел Генна. Старик остановился рядом, задумчиво оглядывая покатые зеленые холмы и сосны внизу.

– Когда я стоял здесь в последний раз, – заговорил Генн, – Гилнеас был сильным государством, а звезда Стромгарда клонилась к закату. Теперь оба королевства лежат в руинах. Здесь обитают только преступники, огры да тролли. А мое заселили они…

Он указал в зеленую даль, в сторону серых камней Стены Торадина. Пару часов тому назад Андуин, Седогрив, Туралион, Велен, Фаол и Калия в сопровождении ровно двух сотен лучших бойцов Штормграда прибыли сюда из штормградской гавани. И, как ни печален был вид этих руин, этих серых, словно тучи, камней, выступивших из тумана, здесь, на стене, печаль Андуина сделалась еще сильнее.

Стена Торадина и небольшой лагерь Отрекшихся перед ней отмечали границы Орды, ныне дотянувшиеся сюда, до самой колыбели человечества. Не так уж далеко находился и Гилнеас, погубленный гнилью, захваченный Отрекшимися, что вытеснили народ Генна с родных земель и убили королевского сына.

Генн поднял к глазу подзорную трубу, негромко крякнул и подал трубу Андуину. Король последовал его примеру. Сквозь гномскую оптику отчетливо были видны вооруженные фигуры, патрулировавшие древнюю стену. Совсем как его люди, патрулировавшие стены крепости Стромгард.

Только с той стороны все были Отрекшимися.

Завтра, с первыми лучами солнца, Совет Покинутых соберется у врат Стены Торадина. Они пойдут к крепости и остановятся на полпути, у вон той развилки простой грунтовой дороги. Там, в то же самое время, к ним присоединятся девятнадцать людей, отобранных для встречи с друзьями и родственниками. Руководить встречей будут Калия с Фаолом. Иного вмешательства со стороны Орды и Альянса не будет, хотя обе стороны согласились позволить отрядам жрецов патрулировать место встречи с воздуха – на всякий случай.

– Знаю, для тебя это тяжело, – сказал Андуин, возвращая Генну подзорную трубу.

– Что ты можешь в этом понимать, – буркнул в ответ Генн.

– Больше, чем ты думаешь, – мягко продолжал Андуин. – К чему тебе все эти терзания? Мне прекрасно помогут Туралион и Велен.

– Я должен быть рядом, – сказал Генн. – Иначе дух твоего отца не оставит меня в покое до самой смерти.

«Точно так же, как дух Лиама не оставляет тебя за то, что ты был рядом», – с грустью подумал Андуин.

– Скоро все кончится, – сказал он вслух. – Пока что Сильвана свое слово держит. Разведка доносит, что все идет согласно уговору.

– Если она и сдержит обещание, то впервые в жизни, – откликнулся Генн.

– Что бы мы о ней ни думали, нельзя забывать: она – великий стратег, а, значит, уверена, что все это каким-то образом пойдет на пользу ей и Орде.

– Вот этого я и опасаюсь, – сказал Генн.

– Сильвана встревожена возможным ослаблением своей власти над Подгородом из-за Совета Покинутых, но она достаточно умна и понимает, что на деле они ей ничем не угрожают. Потому-то и согласилась позволить членам Совета на один день встретиться с родными и близкими. Во-первых, Совет доволен. Во-вторых, это благородный поступок, что польстит оркам, троллям и тауренам. Взвешенный, прагматичный политический шаг.

– Она легко могла бы надуть нас и перебить всех до одного.

– Могла бы, но это очень скверная идея. Воевать из-за этого, когда Орда только-только оправляется от прежней страшной войны? Когда лучше сосредоточить силы на Силитусе и азерите? – Андуин покачал головой. – Пустая трата ресурсов. Нет, я не верю, что она сдержит слово из соображений чести. Я верю, что она – не дура. А ты?

Генн промолчал.

– Ваши Величества, – донесся снизу звучный голос Туралиона, – жрецы на месте! Согласно уговору, завтра двадцать пять из них оседлают грифонов и станут нашими глазами на поле битвы.

– Здесь нет поля битвы, Туралион, – напомнил Андуин. – Здесь место мирной встречи. А если все пойдет согласно плану, то полю битвы здесь не бывать никогда.

– Прошу извинить. Оговорился.

– Мы с тобой оба знаем: слова имеют силу и могут ранить страшнее меча. Позаботься о том, чтобы твои солдаты воздержались от подобных выражений.

Туралион кивнул.

– Никаких признаков обмана со стороны Орды не наблюдаем. Численность соблюдена, условленные позиции – тоже.

Сердце в груди затрепетало, и Андуин поспешил успокоить его глубоким вдохом. Да, он был твердо уверен, что войны все это не спровоцирует, однако тревоги советников вполне разделял. Сильвана действительно была прекрасным стратегом и почти наверняка имела планы, до которых не смогло докопаться даже ШРУ.

Но в эту минуту дурные предчувствия следовало выкинуть из головы. Вскоре архиепископ Фаол с Калией проведут службу, и сам он побудет с теми, в ком достаточно мужества и любви, чтобы воспользоваться шансом на новую встречу с близкими – пусть не такими, какими остались в памяти, но, тем не менее, живыми. Живыми, насколько это можно сказать об Отрекшихся.

Старое святилище крепости сохранилось настолько, что смогло дать приют девятнадцати мирным жителям, прибывшим для участия во встрече, жрецам и всем солдатам, кто пожелал к ним присоединиться. В крыше не хватало нескольких досок, и капли сочившегося с неба дождя падали на головы собравшихся, однако никто не обращал внимания на непогоду. Несмотря на хмурый день, все лица были озарены надеждой, и Андуин воспрянул духом. «Вот этим оружием и нужно воевать со страхом и застарелой враждой, – подумал он. – Надеждой и открытым сердцем».

Калия с Фаолом ждали. Наконец все собрались, и Фаол заговорил:

– Во-первых, хочу заверить: немногим доставляет радость высиживать долгие религиозные службы даже в лучшие времена. Посему сегодня, – он бросил взгляд наверх, на серые тучи, – я избавлю вас от долгих речей в этом старом, ветхом здании, да еще на сквозняке.

Собравшиеся заулыбались и захихикали.

– К жрецам из Отрекшихся люди еще не привыкли, – негромко сказал стоявший рядом с Андуином Туралион.

– Как и следовало ожидать, – кивнул Андуин. – Поэтому-то я и попросил Калию тоже принять участие. Два жреца Света, рядом, явно друг друга не чурающиеся, а совсем наоборот – хорошая прелюдия к тому, что предстоит им вскоре.

– Ее еще никто не узнал?

Калия облачилась в удобное неприметное платье и длинный плащ с капюшоном. Благодаря дождику, капюшоны накинули почти все, и потому она ничем не выделялась на общем фоне. Однажды Валира сказала Андуину, что лучшая маскировка проста: оденься как все, и держись как все. Да и кому придет в голову искать здесь королеву Лордерона, давным-давно считающуюся погибшей?

– Я ни о чем таком не слышал. Для них она – просто «белокурая жрица».

Туралион кивнул, однако тревога с его лица не исчезла.

– Ваш король, – продолжал Фаол, – уже говорил вам, к чему следует быть готовыми, и объяснял, что делать, если над Стеной Торадина или здесь, над крепостью, поднимется флаг. Дабы избежать нудных повторов, скажу попросту: держитесь начеку и не мешкайте. Но я всей душой надеюсь, что этого не случится. Я и моя коллега-жрица, будем с вами, а остальные – неподалеку, и в случае надобности придут на помощь. А вы… Кем бы вы ни были – лавочниками, кузнецами, крестьянами, сегодня вы – мои братья и сестры. Сегодня мы все – служители Света. Те, кто боится, пусть не стыдятся своих страхов. Вам предстоит то, чего не делал еще никто, а это всегда пугает. Но знайте: вы трудитесь во имя Света. Ну, а сейчас – примите его благословение.

Фаол с Калией подняли руки и обратили взоры к небу. Конечно, солнце было скрыто за тучами, но это же не значило, что его нет вовсе, что оно не шлет жизнетворных лучей всем, обитающим на поверхности этого мира! «Вот так же и со Светом, – подумал Андуин. – Свет всегда с нами, даже если кажется, будто до него не дотянуться».

Святилище озарилось золотистым сиянием. Нет, то был не взрыв, не ослепительная вспышка, но мягкое, ласковое зарево, от которого сразу же сделалось свободнее в груди. Не в силах уснуть, да и не желая спать, Андуин бодрствовал всю ночь напролет, но сейчас, закрыв глаза и распахнув душу навстречу целительной силе, почувствовал себя обновленным, отдохнувшим, спокойным.

Стоило выйти наружу, тучи на миг расступились. Прекрасный одинокий луч солнца пал с неба на выходящих из святилища, и это тоже было благословением Света – пусть незатейливым, простым, если только подобное можно сказать о чем-то столь великолепном, как само солнце.

Многие из собравшихся, включая и самого Андуина, не бывали в этом историческом месте никогда, и им разрешили погулять в стенах крепости, не выходя за ее пределы. Подвергать кого-либо ненужному риску, позволив забрести слишком далеко, не стоило. Нет, Андуин не сомневался, что Сильвана сдержит слово, однако шпионы в их уговоре не упоминались. Сам он приказал агентам ШРУ наблюдать и докладывать, и Ловчие смерти Сильваны наверняка были заняты тем же. Их присутствие служило еще одной причиной для тревог о Калии, и ей было строго-настрого велено всякий раз, покидая закрытые помещения, надевать капюшон.

Большинство прибывших предпочли вернуться на корабли и поспать, но некоторые испросили позволения остаться в крепости Стромгард. Для них здесь была в достатке приготовлена провизия, чистая вода, шатры и сухой хворост. Андуин остановился, глядя, как они покидают святилище – одни сдружившимися компаниями, другие в одиночку. Отметив, что кое-кто остался побеседовать с Калией и Фаолом, Андуин улыбнулся: среди них была и пылкая прямодушная юная Филия, просто-таки лучившаяся счастьем рядом с Эммой, пожилой женщиной, потерявшей в войне Артаса против живых и сестру со всей ее семьей, и, что еще трагичнее, троих родных сыновей. «Старушка Эмма», как звали ее некоторые, не отличалась здоровьем и силой, да к тому же порой путалась в мыслях. Однако сейчас, беседуя с Калией и – не без опаски – с Фаолом, она мыслила ясно и выглядела вполне бодро.

– Можно сказать, последние несколько месяцев преподали мне столько уроков, что хватит на целую тысячу лет, – сказал Туралион, проследив за взглядом Андуина. – Да, во многом, во многом я был неправ.

– Генн до сих пор уверен, что это плохая идея.

– И тревоги его не напрасны. Сильвана… ненадежна и беспринципна. Однако никто не может знать, что у других на душе. Следуя собственной интуиции, ты распорядился имеющейся информацией как нельзя лучше. Генном движет ненависть и вражда – пусть не всегда, но частенько. Нами – тобой и мной – руководит иное.

– Свет, – тихо сказал Андуин.

– Да, Свет, – согласился Туралион. – Но, позволяя Свету направлять нас, не стоит повиноваться его велениям слепо. У нас есть собственный разум и собственная душа. К ним также до́лжно прислушиваться.

Андуин молчал. Он слышал о тысячелетней войне Туралиона и Аллерии. Он знал: они были приверженцами наару по имени Зе’ра, считали ее воплощением всего лучшего, что находили в Свете. Однако Зе’ра оказалась жестокой и неумолимой – угрожающе жестокой и неумолимой.

– В скором времени, – наконец заговорил юный король, – мы с тобой еще побеседуем о твоем опыте общения со Светом. Но сейчас скажу лишь, что понимаю тебя и полностью с этим согласен.

– Я расскажу все, что могу, – кивнул Туралион. – Надеюсь, это поможет тебе стать правителем не хуже отца и деда. А еще я попрошу сына, Аратора, поскорее прибыть в Штормград. Вы с ним очень похожи.

– Насколько я слышал, мечом он владеет лучше, – с усмешкой сказал Андуин.

– Почти все знакомые мне мечники говорят то же самое, так что ты – в хорошей компании. Однако, – Туралион поднял взгляд к небу, – вечер еще не настал. Каковы твои планы?

– Прогуляюсь с Генном. Хочу послушать, что он помнит об этих местах. Это поможет нам обоим отвлечься. Ну, а потом… – Андуин пожал плечами. – Думаю, надолго уснуть этой ночью мне все равно не удастся.

– Мне тоже. Я редко сплю перед битвой.

– Это не битва, – в который уж раз напомнил Андуин.

Туралион мягко взглянул на юного короля. На миг изборожденное шрамами лицо паладина озарилось улыбкой.

– Завтра вам, сорока одному человеку на поле, и всем наблюдающим со стороны, предстоит настоящий бой – не за владения и богатства, но за умы и сердца грядущих поколений, – сказал Туралион. – Я бы назвал это битвой, Ваше Величество. Великой битвой за правое дело.

В ту ночь меж зубцов старых стен загорелись факелы. Подобного древняя крепость не видела многие годы. Теплый пляшущий свет разогнал темноту, но при том породил множество зыбких теней. Ночь выдалась неожиданно ясной, окрестные холмы озарило сияние лун.

Закутавшись в плащ, Андуин стоял на стене и смотрел вдаль. Отсюда Стена Торадина казалась лишь крохотной полоской серого камня среди покатых склонов. На поле, простершемся между двумя аванпостами, не было видно ни единого движения.

На миг смежив веки, юный король глубоко вдохнул сырую прохладу.

«Свет, ты направлял меня и воспитывал почти всю мою жизнь. А с тех пор, как погиб отец, я каждое утро просыпаюсь с судьбами десятков тысяч человек на плечах. Ты помог мне устоять под этим бременем, благословил меня множеством мудрых людей, на которых можно положиться. Но это я должен сделать сам и только сам. Я чувствую, что поступаю верно. Размозженные тяжестью Колокола кости сегодня спокойны. Душа моя чиста, но мысли…»

Андуин покачал головой.

– Отец, – сказал он вслух, – ты всегда казался таким уверенным в себе и действовал так быстро… Доводилось ли тебе хоть раз сомневаться, как сейчас сомневаюсь я?

– От сомнений свободны только безумцы да дети.

Андуин обернулся и неловко засмеялся.

– Прошу прощения, – сказал он Калии. – Я не хотел смущать тебя своим вздором.

– Это ты прости меня за вторжение, – ответила Калия. – Я думала, компания тебе не помешает.

Вначале Андуин хотел отказаться от ее предложения, но, поразмыслив, сказал:

– Останься, если хочешь. Хотя для бесед я сейчас, пожалуй, не гожусь.

– Я тоже, – призналась Калия. – Что ж, тогда будем неловко молчать вместе.

Андуин невольно усмехнулся. Чем дальше, тем сильнее он привязывался к Калии. В свои без малого сорок она была много старше, чем он, но не казалась кем-то сродни матери, как Джайна – скорее, старшей сестрой. Может быть, с ней так легко из-за Света в ее сердце? Или все дело в ней самой? Ведь когда-то она действительно была старшей сестрой…

– Тебе не будет больно поговорить об Артасе? – спросил он. – До того, как… одним словом, до того самого.

– Нет, не будет. Я ведь любила младшего брата, хотя это мало кто мог понять. А между тем он не всю жизнь был чудовищем, и я всегда буду помнить его тем самым мальчишкой… – Внезапно ее лицо озарилось улыбкой. – А знаешь ли ты, – сказала она, – что мечником он когда-то был просто ужасным?

Глава двадцать девятая Нагорье Арати, Стена Торадина

Элси искренне надеялась, что путь к месту Встречи для участников со стороны Альянса оказался приятным. Им-то добираться было куда дальше, чем Отрекшимся: ну, что такое короткий перелет верхом на летучей мыши в сравнении с долгим плаванием?

Конечно, для нее, редко путешествовавшей куда-либо, кроме Брилла, в гости к друзьям, даже короткий перелет верхом на летучей мыши был настоящим приключением. К тому же, Элси все никак не верилось, что этот день наконец-то настал – даже в ту минуту, когда летучая мышь приземлилась, и она соскользнула с ее спины в мягкую траву Удела Галена.

Подходящее название, что и говорить: на этом самом месте от рук Отрекшихся пал человеческий принц Гален Троллебой, бывший наследник некогда великого королевства Стромгард. Вызволенный аптекарями леди Сильваны из лап смерти, он некоторое время служил ей, но вскоре взбунтовался, увел своих людей, объявил, что никому, кроме себя самого, ничего не должен и намерен возродить Стромгард, вернув королевству былую славу.

Если посмотреть на юг, крепость Стромгард можно было разглядеть даже отсюда. Она лежала в руинах и по сей день, а принц Гален пал дважды – вначале как человек, а после и как Отрекшийся. «Такова, – думала Элси, – судьба всякого, кто посмеет перечить Королеве-Банши».

Конюший из Отрекшихся принял у Элси поводья и угостил летучую мышь крупным мертвым жуком. Радостно похрустывая угощением, мышь двинулась за ним.

Навстречу с улыбкой на серо-зеленых губах шагнул Парквел. В руках он держал старого, потрепанного плюшевого мишку.

– Я рад, что ты прилетела, – сказал он, – хотя тебя здесь никто и не ждет.

– Ну, как я могла остаться дома? – ответила Элси. – Должна же я увидеть, как ты встретишься с дочерью, о которой столько рассказывал. Только помни, – добавила она, кивком указав на игрушку, – Филия наверняка здорово подросла. Возможно, с плюшевым мишкой играть ей уже не по возрасту. Ведь сколько лет миновало…

– Знаю, знаю, – хмыкнул Парквел. – Я просто так рад, что она захотела меня увидеть. А этот Бурый Мишка был ее первой игрушкой. Я подарил его Филии, когда она только-только родилась на свет. Она очень боялась забыть его в Штормграде, вот и оставила дома. И это… одна из немногих вещей, что остались мне от прежней жизни. Потому и хочу подарить ей его снова.

Позволив себе чуточку поддаться его радости от предстоящей встречи, Элси лучезарно улыбнулась другу и с удовольствием огляделась. Пусть первые, а то и вторые, и третьи попытки членов Совета связаться с живыми столкнулись с отказами, в итоге каждый нашел того, кто согласился прийти. День обещал стать незабываемым.

– Что-то королевы еще нет, – продолжал Парквел. – Я уж гадаю: не передумала ли?

– Не понимаю, с чего бы это ей обещать, что придет, а после не прийти? – сказала Элси.

Оглядываясь вокруг, она заметила, что Энни Лансинг прихватила с собой корзину, полную сухих духов, распустившихся цветов и шарфов, и предлагает членам Совета выбрать, кому что больше по вкусу. У самой Энни напрочь отсутствовала челюсть, и потому она повязала нижнюю часть лица симпатичным зеленым шарфом.

– О, Энни, какая прекрасная мысль! – воскликнула Элси. – И в самом деле: ведь нашим родным и близким нелегко будет видеть, что с нами стряслось.

Кое-кто из Отрекшихся перенес смерть лучше других, однако смягчить первые впечатления от их разложения вовсе не помешает. Так членам Альянса явно будет проще не обращать внимания на перенесшие множество невзгод тела и сосредоточиться на личностях.

Лицо Парквела было не слишком изуродовано, а обнаженные кости прикрыты тщательно подобранными брюками и сюртуком, но он понимал, что пахнет не слишком-то приятно для живых.

– Прекрасная идея! – сказал он. – Пожалуй, возьму себе духи.

– Тогда поторопись: похоже, они пользуются спросом! – с улыбкой заметила Элси.

Крепко сжимая в руках Бурого Мишку, Парквел поспешно заковылял к толпе, окружившей Энни.

Элси окинула взглядом зубцы огромной стены и шеренгу выстроившихся между ними лучниц. Вот одна из них обернулась, и Элси с удивлением поняла, что эти сильные, гибкие, прекрасные даже в посмертии женщины не могут быть никем иным, кроме лучших темных следопытов Сильваны. Все они стояли неподвижно, точно каменные статуи – колчаны полны стрел, луки в руках, наготове, только плащи да длинные волосы развеваются на ветру.

Натанос Гнилостень тоже стоял на стене и что-то негромко говорил следопытам. Встретившись взглядом с Элси, он кивнул ей. Элси кивнула в ответ.

– Вон она! – крикнул кто-то.

Обернувшись, Элси увидела Темную Госпожу.

Сильвана прибыла верхом на летучей мыши. Белые с золотом волосы, сияющие кроваво-красным огнем глаза, величественная осанка… Нет, как же тут спутать ее с кем-то другим! Мышь приземлилась в траву, и Сильвана грациозно спрыгнула с ее спины. Ни негнущихся суставов, ни свисающей клочьями кожи… Гладкое лицо, точеные скулы, движения плавные, словно при жизни… Как хорошо, что правительница пришла поддержать их, несмотря на все свои заботы!

Взгляд огненно-красных глаз скользнул по небольшой толпе и остановился на Элси.

– О, Верховная Правительница, – сказала Сильвана. – Рада вновь видеть тебя. Надеюсь, предписанного мною порядка встречи никто не забыл?

Забыл? Все полученные указания были намертво вычеканены в памяти Элси – как, несомненно, и в памяти всех остальных. Поставить под угрозу возможность будущих встреч, сделав что-то не так, не хотелось никому.

Сильвана повернулась к стене и указала на лучниц.

– Кое о чем на всякий случай напомню. Эти лучницы здесь для вашей безопасности. Андуин выставил на стенах крепости Стромгард ровно стольких же. Архиепископа Алонсия Фаола вы уже знаете. Он и еще одна жрица вместе с людьми из Альянса проследуют к месту встречи, находящемуся между крепостями ровно на полпути. Затем они останутся при вас с тем, чтобы способствовать беседам… и следить за их содержанием.

Сильвана вновь обвела взглядом собравшихся перед ней членов Совета.

– При встрече с участниками со стороны Альянса вы будете говорить только о вашем совместном прошлом. Обсуждать существование со мною в Подгороде не станете. Они также не станут рассказывать о своей нынешней жизни. Если Фаол и его спутница застанут кого-либо – Отрекшегося или человека – за подобными разговорами, либо услышат слова, отдающие изменой или неуважением к противоположной стороне, обе стороны получат предупреждение. При повторном же нарушении уговора – будут выдворены с поля. К архиепископу и жрице отнеситесь с должным уважением и повинуйтесь им во всем. Рассвет близок. Как только начнется день, я один раз протрублю в рог, и можете выступать. Времени вам – до заката. Если я по какой-либо причине сочту необходимым прервать встречу раньше, то протрублю в рог трижды и подниму над стеной знамя Отрекшихся. В этом случае возвращайтесь немедля.

Элси хотелось бы знать, насколько буквально следует понимать это «немедля». Вдруг кому-то захочется сказать на прощание ласковое слово или даже обнять собеседника (если члену Альянса хватит на это храбрости)? Это же вовсе не измена! Но задавать вопросы Темной Госпоже…

– Когда встреча подойдет к концу, рог известит вас, что настала пора возвращаться домой, – закончила Сильвана. – Это понятно?

Как тут не повиноваться любым строгостям – в такой-то ситуации, когда любой проступок и даже обычное недопонимание с любой стороны может привести к новой никому не нужной войне!

Поэтому Элси молчала. Как только протрубит рог, ее люди распрощаются и тут же вернутся назад. Это было бесспорно и никаких несогласий не допускало.

Раздался приглушенный травой стук копыт. Одна из темных следопытов Сильваны подвела к Темной Госпоже коня-скелета. Кивком поблагодарив ее, Сильвана приняла поводья и вновь обвела подданных пылающим взглядом.

– Я отправляюсь на встречу с юным людским королем. На это я иду ради вас. Потому, что вы – Отрекшиеся. Надолго не задержусь. После этого вы сможете пойти и встретиться с людьми, что были когда-то частью вашей жизни. И убедиться собственными глазами, есть ли им место в вашем теперешнем существовании.

Сильвана сделала паузу, а когда заговорила вновь, в ее словах Элси почудилась жалость:

– Вам следует приготовиться к жестокому разочарованию. Возможно, они попытаются, но… на самом деле живущие просто не в силах понять нас. Это доступно только нам. Только нам, и больше никому. Но вы просили о встрече, и я дарую вам такую возможность. Я скоро вернусь.

Ни слова больше не говоря, Сильвана Ветрокрылая, Темная Госпожа Отрекшихся, Королева-Банши вскочила в седло, развернула коня-скелета и – одна, без оружия – поскакала на встречу с штормградским королем.

Такой гордости за то, что она – Отрекшаяся, Элси не испытывала еще никогда.

Глава тридцатая Нагорье Арати

Конечно, Андуин видел леди Сильвану Ветрокрылую не в первый раз. В Храме Белого Тигра на суд над Гаррошем Адским Криком съехались все крупные политические деятели Азерота. Нет, точно он этого не знал, однако сильно подозревал, что за покушением на жизнь Адского Крика стояла именно она. С нее вполне сталось бы. Мертвая, и в то же время «живая», чужие жизни Сильвана прерывала без сожалений.

Генна Андуин с собою не взял, и в верности этого решения не сомневался ничуть. Седогрив проявил себя союзником достойным и ценным, и привязанности к Андуину не скрывал, но ведь бывают испытания, которым нельзя подвергать любого, пусть даже самого верного! Именно таким испытанием для Генна и оказалась бы встреча с той, кого он ненавидел сильнее всех на свете. Андуин полностью доверял Генну и искренне любил старика, но понимал, что, оказавшись в паре шагов от заклятого врага, тот, вероятнее всего, от нападения не удержится. Ну, а гибель любого из них – хоть Генна, хоть Сильваны – неминуемо приведет к войне, да еще в самый неподходящий момент.

Ни в Шаламейне, ни в более привычном Страхоломе Андуин не нуждался. Его оружием был Свет. Сильвана, лишенная лука, тоже более безобидной не становилась. Довольно ей раскрыть рот и испустить вой – и Андуина постигнет смерть.

Покачиваясь в седле белого жеребца по кличке Верный, под мерный стук копыт по мягкой грунтовой дороге, он направлялся к месту встречи – к невысокому холму на полпути от крепости к крепости. С другой стороны к холму приближалась темная фигурка.

Сильвана ехала на одном из своих жутких скакунов-скелетов. Почуяв запах смерти и тлена, Верный раздул ноздри и фыркнул, но имени своего не посрамил и с шага не сбился: он был прекрасно обученным боевым конем. Обычные лошади боятся запаха крови и мертвых тел, стараются, по возможности, не наступать на живых существ, но боевые кони – дело иное. В бою Верный стал бы для Андуина и продолжением тела, и дополнительным оружием, обученным – вопреки всем инстинктам – сбивать врагов с ног и крушить их копытами.

«Как и я сам, – подумал Андуин. – Обоих нас обучили идти против своей природы, если понадобится».

Всадники сблизились, и вскоре он смог разглядеть Королеву-Банши отчетливее. Как он и требовал, Сильвана тоже была безоружна. Мерцание красных глаз из-под капюшона, сине-зеленая кожа в цвет мрачных сырых окрестностей, темные отметины под глазами, странно напоминающие следы слез… Она была прекрасна и смертоносна, словно ядовитый цветок Девичьих страданий.

Андуина обуревали противоречивые чувства – тревога, надежда, и, в первую очередь, гнев. Как рассказал ему Бейн, приказ к отступлению отдал Вол’джин, и Сильвана повиновалась. Но вправду ли так оно и произошло? Вправду ли иного выхода не было? Может, Сильвана попросту предала отца, бросив и его, и всех, кто был с ним на борту воздушного корабля, погибать в одиночку? А если так… пристало ли Андуину сейчас хотя бы мирно беседовать с ней?

Вспомнились собственные слова о Вариане Ринне, недавно сказанные тем, кто собрался перед Покоем Льва: «Он знал: Альянс важнее жизни любого – пусть даже короля». Что ж, Андуин знал это не хуже. Если сегодня все пройдет успешно, вскоре Альянс может ожидать такой мирной жизни, какой не знал с начала времен. Поэтому, что бы Сильвана ни сделала, Андуин был уверен: он идет верным путем. Что до всего остального… Порой и самый верный путь нелегок и опасен.

Сократив расстояние до десятка футов, оба осадили коней и помолчали, меряя друг друга взглядами. Кроме посвиста ветра, игравшего их золотистыми и серебряными волосами, скрипа седла да стука огромных копыт Верного, переступавшего с ноги на ногу, вокруг не было слышно ни звука. Сильвана и ее мертвый скакун сохраняли полную, неестественную неподвижность.

Повинуясь внезапному порыву, Андуин спрыгнул наземь и сделал несколько шагов к Сильване. Та подняла бровь и после недолгой заминки сделала то же – едва ли не с ленцой двинулась к нему. Теперь их разделяло не больше ярда.

Молчание нарушил Андуин.

– Вождь, – заговорил он, кивнув в знак приветствия. – Благодарю тебя за то, что откликнулась на мою просьбу.

– Маленький Лев, – гортанным, странно гулким голосом, свойственным всем Отрекшимся, проговорила Сильвана.

Эти слова уязвили Андуина больнее, чем следовало. Храбрая Эйрин, погибшая, спасая чужие жизни, звала его так от чистого сердца. В устах Сильваны прозвище, навевавшее теплые воспоминания, превратилось в оскорбление, и это пришлось ему не по душе.

– Король Андуин Ринн, – сказал он, – и теперь не такой уж маленький. Не стоит меня недооценивать.

Сильвана едва заметно усмехнулась:

– Однако все еще довольно мал.

– К чему оскорблять друг друга? Уверен, мы можем потратить время с большей пользой.

– Я так не думаю.

Сильвана откровенно наслаждалась ситуацией. Да, пожалуй, в сравнении с ней он вправду казался малышом. В конце концов, ее действия на Расколотом берегу – хоть по приказу, хоть без – обрекли на гибель самого Вариана. Что для нее его сын? Пылинка. Блоха. Мелкое неудобство.

– Ты это знаешь, – возразил он, не позволяя себе попасться на ее наживку. – Ты – вождь Орды. Ее члены храбро дрались с Легионом. К тому же, самый близкий тебе народ, Отрекшиеся, попросил тебя о том, что для них многое значит, и ты прислушалась к их просьбе.

Сильвана молчала, и взгляд ее оставался неумолим. Удастся ли достучаться до нее? «По всей вероятности, нет», – с тоской подумал Андуин. Однако сегодня он явился сюда вовсе не за этим.

– Это – не предложение мира, – продолжал он. – Всего лишь перемирие сроком на двенадцать часов.

– Об этом было сказано в твоем письме. И я ответила, что согласна на твои условия. Зачем весь этот разговор?

– Затем, что мне хотелось увидеться с тобой лично, – отвечал король. – Хочу услышать из твоих собственных уст, что ни одному члену Альянса не будет причинено вреда.

Сильвана закатила глаза.

– Неужели твой драгоценный Свет сообщает тебе, если кто-то лжет?

– Я увижу это, – просто ответил Андуин.

Это было не совсем так. Он полагал, что увидит ложь. Верил, что увидит. Однако до конца уверен в этом не был. Ведь Свет – это не меч. Острый клинок наверняка рассечет тело, если удар нанесен, как надо. Со Светом все было намного сложнее, неопределеннее. Он реагировал не просто на мастерство, но на веру. И, как ни странно, именно поэтому Андуин доверял ему гораздо больше, чем Шаламейну.

На миг Сильвана изменилась в лице, но это тут же прошло.

– Выходит, ты не доверяешь моему слову? – спросила она, слегка вскинув подбородок.

– Тебе не впервые брать данное слово назад, – пожав плечами, ответил Андуин.

Так оно и было. Гибель Вариана…

Ответила Сильвана не сразу.

– Слово Темной Госпожи Отрекшихся и вождя Орды, – едва ли не учтиво сказала она. – Сегодня ни один член Орды, включая меня, не причинит вреда ни одному из членов Альянса. Довольно ли Ваше Величество?

Последние два слова прозвучали слишком подчеркнуто. Сильвана воспользовалась ими отнюдь не из уважения. В ее устах новый титул Андуина казался не слишком-то тонким ножом, вонзившимся под ребра. Оба знали, что в лучшем мире с ней говорил бы не он, а Вариан Ринн, и эта встреча была бы куда меньше отягощена напряженностью, неприязнью и недоверием.

– Ты вправду предала отца? – спросил Андуин прежде, чем сумел сдержать язык.

Сильвана замерла.

Сердце Андуина гулко застучало в груди. Нет, он не собирался задавать этот вопрос, но просто не мог не задать его. Он должен был знать ответ. Должен был знать, прав ли Генн Седогрив – вправду ли гибель отца и войска Альянса была подстроена Сильваной.

Слова прозвучали.

Сильвана стояла неподвижно, точно каменная статуя, с непроницаемым выражением на лице. Грудь ее не вздымалась и не опадала, сердце не билось, разгоняя в жилах кровь, однако она была потрясена до глубины души. Как быстро мальчишка набрался решимости сказать ей такое прямо в глаза!

О том, что случилось на Расколотом берегу, Сильвана почти не вспоминала. С тех пор ей, и без того не склонной к копанию в прошлом, хватало других забот. Но в эту минуту мысли сами собой вернулись в тот давний кровавый хаос, точно она вновь оказалась на вершине того самого хребта. Внизу, у подножья, яростно бьется армия Альянса, Орда всеми немалыми силами удерживает хребет…

– Держим оборону здесь, – сказала Сильвана лучницам.

И они держались, пуская стрелу за стрелой, осыпая ненавистного, подхлестываемого скверной врага смертоносным дождем – да что там дождем, настоящим ливнем! И все шло как надо. Жуткие демоны Легиона катились вперед волна за волной – каждая новая ужаснее прежней. Но люди Вариана были хороши. Как и ее бойцы.

Но вдруг изумленный остерегающий рев заставил ее оглянуться. При виде волны демонов, хлынувшей из расщелины с тыла, Сильвана замерла. Взгляд ее упал на Тралла, могучего воина и шамана, основателя Новой Орды. Тот стоял на коленях и, дрожа от натуги всем телом, безуспешно пытался подняться. Рядом с ним, защищая друга, отчаянно бился Бейн.

Какой-то миг Сильвана не могла шевельнуть даже пальцем. Но вот прозвучал голос вождя:

– Они идут с тыла! Прикрыть фланг!

Копье. Это жуткое копье, пронзившее тело Вол’джина, как только он выкрикнул приказ. Оно должно было убить его на месте, однако Вол’джин еще не был готов умирать. Не время! Цель придала ему сил. Сразив своего убийцу, вождь продолжал бой – вот только слабел на глазах. Сильвана без раздумий вскочила в седло, подскакала к вождю, подхватила его и увлекла прочь с поля битвы.

В последний раз собравшись с силами, тролль поднял голову, взглянул на нее и шепотом отдал тот самый приказ. Голос вождя был так слаб, что в яростном грохоте битвы его не расслышал никто другой:

– Не допусти, чтоб сегодня погибла Орда.

Таков был прямой приказ вождя. Причем совершенно верный. Как бы отважно ни бился Альянс там, внизу, он целиком зависел от помощи Орды. Если Орда отступит, армия Вариана падет…

Но если Орда не отступит и продолжит бой, тогда падут обе армии.

Сильвана прикрыла глаза. Самой ей оба исхода казались равно неприемлемыми. Оставалось только одно – исполнить волю вождя. Вскоре он умрет от отравленного копья, а перед смертью, к всеобщему изумлению, назовет новым правителем Орды ее, Сильвану Ветрокрылую.

Она поднесла рог к губам и протрубила отступление. И никому не сказала ни слова о сожалении, с которым, стоя на корме корабля, смотрела в зеленый дым, клубившийся внизу, над местом взрыва, там, где погиб Вариан, и думала о последних страданиях, последних мгновениях жизни могучего воина.

Об этом Сильвана не рассказала бы никому и по сей день. Но, глядя на юного короля, она не могла не отметить явного сходства с отцом, обретенного им за последние несколько лет. И сходство заключалось не только во внешности. Да, Андуин подрос, раздался в плечах, и подбородок его, утратив детскую мягкость, сделался сильным, волевым, но главное было в другом. Походка, осанка, речь – во всем этом виден был Вариан.

«Ты вправду предала отца?»

Позже она усомнится в верности выбранного ответа, но в эту минуту ей так не хотелось кривить душой…

– Судьбу Вариана Ринна не могло изменить ничто, Маленький Лев. Какой бы выбор ни сделала я в тот день, Легион смял бы всех. Завалил бы трупами.

Андуин пристально взглянул в огненно-красные глаза в поисках лжи. Нет, лжи в них не было и следа. На душе стало чуточку легче. Андуин кивнул.

– То, что произойдет сегодня на этом месте, пойдет на пользу и Альянсу, и Орде. Я рад, что ты согласилась на перемирие.

Склонив голову, он повторил слова Сильваны:

– Клянусь, что и я не нарушу его условий, и в этот день ни один член Альянса, включая меня самого, не причинит вреда ни одному из членов Орды.

– Тогда говорить больше не о чем.

– Не о чем, – кивнул Андуин, слегка встряхнув золотистой челкой. – Об этом я и сожалею. Возможно, когда-нибудь мы встретимся снова и поговорим о других вещах, которые могут помочь и твоему, и моему народу.

Сильвана позволила себе слегка улыбнуться:

– Очень в этом сомневаюсь.

С этими словами она безбоязненно повернулась к Андуину спиной, прыгнула в седло, пустила мертвого скакуна в галоп и помчалась назад.

Глава тридцать первая Нагорье Арати, крепость Стромгард

Несмотря на прощальную резкость предводительницы Орды, Андуин был полон надежд. Он верил ей… по рассказам Генна, силы Легиона наступали со всех сторон. Если солдаты Орды, удерживавшие хребет, были захвачены врасплох (как сообщил Бейн, а Бейну Андуин доверял), логично было предположить, что, оставаясь на месте, они только обрекли бы себя на гибель, а Альянсу ничем бы не помогли.

Похоже, всей правды об этом ему не узнать никогда. Но, если сегодня все пройдет хорошо и в будущем подобные встречи войдут в обычай, возможно, это принесет ответы на многие вопросы – и не только ему.

Вышедший навстречу оруженосец подхватил Верного под уздцы, и король соскользнул с седла.

– Вернулся целым, – заметил Генн.

– Какое разочарование! – пошутил в ответ Андуин.

– Значит, встреча прошла благополучно, – сказал Туралион.

Андуин принял серьезный вид и повернулся к паладину. Для юного короля тот был героем – не меньшим, чем Фаол. Туралион любил женщину, сумевшую удержаться на тонкой грани меж Бездной и Светом, и Андуин только что встречался с ее сестрой.

– Да, благополучно, – ответил он и, не откладывая дела в долгий ящик, обратился к Генну: – Я спросил ее об отце. Она ответила, что спасти его не имела никакой возможности. И я ей верю.

– Еще бы она ответила что-то другое! Андуин… – Генн гневно сдвинул брови и покачал головой. – Порой ты наивен просто сверх всякой меры. Боюсь, однажды что-нибудь из тебя эту наивность вышибет…

– Я не наивен. Я… просто чувствую: она не лгала.

По-видимому, Генна это ни в чем не убедило, однако Туралион кивнул:

– Понимаю.

Шагнув к ним, Андуин хлопнул обоих по плечам.

– Ну что ж, начнем. Людям не терпится повидаться с родными.

– Я прикажу жрецам приготовиться и занять места у грифонов, – сказал Туралион.

«И пусть они потребуются только для благословений», – подумал Андуин, но вслух этого говорить не стал.

– Спасибо, Туралион.

Выступив вперед, он оглядел девятнадцать человек, замерших в ожидании. Какая радость, какое нетерпение на лицах! Что ж, король их вполне понимал.

– Пора, – объявил он. – Пусть же сегодняшний день станет днем перемен. Днем надежды на будущее, в котором воссоединение с любимыми станет не историческим событием, а делом самым обычным. Будьте спокойны: с вас не спускают глаз и в обиду вас не дадут.

Все они уже получили благословение двух жрецов, но третье получат от самого короля. Андуин поднял руки и призвал на собравшихся Свет. Люди прикрыли глаза, их лица озарились мягкими улыбками, и Андуин ощутил покой, снизошедший на всех вокруг, включая его самого.

– Да пребудет с вами Свет, – сказал он.

Архиепископ Фаол поклонился, приложив ладонь к небьющемуся сердцу. Калия, просидевшая с Андуином до самого утра, отвлекая его от тревожных мыслей рассказами о прошлом, лучезарно улыбнулась. Для них обоих этот момент значил не меньше, чем для активных участников.

Андуин подал знак Туралиону. Тот склонил голову и махнул рукой Генну Седогриву. Главный советник Андуина не прекращал хмуриться с момента прибытия в крепость, однако согласно кивнул и заорал, отдавая приказы.

Обветшавшие створки колоссальных ворот дрогнули и с жутким скрипом распахнулись. Андуину вспомнился разговор с Туралионом. Да, сегодня всем им предстоит бой «не за владения и богатства, но за умы и сердца грядущих поколений»…

На миг группа людей замерла без движения. Затем одна из них, Филия, протолкалась сквозь толпу и храбро, расправив плечи, стиснув зубы, решительно топоча сапожками по зеленой траве, устремилась вперед.

Это словно бы послужило сигналом для остальных. Все прочие тоже зашевелились и – кто быстрее, кто медленнее – двинулись в путь. Бежать было запрещено, дабы никто не принял излишнюю поспешность за угрозу. Выйдя за ворота, люди пошли навстречу небольшой группе, появившейся из-за Стены Торадина.

Негромкий гомон заглушил сердечный, странно гулкий смех. Смеялся архиепископ Фаол. Миг – и глаза Андуина наполнились жгучими слезами радости.

«Ты вел за собой Армию Света, Туралион, – воспрянув духом, подумал Андуин. – Сейчас в бой идет армия надежды».

Старушка Эмма никак не могла понять, вправду ли все это наяву, или же ей просто чудится? Наконец, шагая по мягкой траве куда быстрее обычного, она решила, что ломота в суставах – достаточное доказательство реальности происходящего. Конечно, ходить, таская воду от колодца до своего маленького опрятного домика, ей приходилось немало, причем – каждый день, и потому с выносливостью у Эммы все было в порядке. А вот с быстротой – нет. Хотелось бы ей, как Филия, пуститься к центру поля чуть ли не бегом, да только возраст не пускал. Ну, ничего. Джем, Джек и Джейк пробыли нежитью столько времени, что должны были успеть набраться терпения – уж как-нибудь подождут встречи пару лишних минут.

Одна беда: сама она от нетерпения совсем извелась.

Тут кто-то поравнялся с ней и пошел рядом. В руках он нес прекрасно сработанный шлем, а представился Озриком Штрангом.

– А я – Эмма Фелстоун, – назвалась в ответ Эмма. – Ну и тяжел же он с виду!

Озрик, широкоплечий, мускулистый, рыжеволосый и рыжебородый силач, рассмеялся:

– Достаточно тяжел, чтоб делать свое дело. Я выковал его для… для того, с кем сегодня собираюсь увидеться. Томас мне был как брат. Когда мы с ним служили в городской страже – он в Лордероне, я в Штормграде, – то все спорили, кто лучше делает доспехи. Я-то думал, в тот жуткий день он сгинул навсегда. А когда узнал о нем, решил: если его мозги выдержали превращение в Отрекшегося, то надо бы помочь ему по возможности и дальше сохранять их в целости! – Озрик указал на шлем и улыбнулся Эмме. – А ты с кем идешь встретиться?

– С моими мальчиками, – ответила Эмма, невольно заулыбавшись ему в ответ. – Со всеми троими. Они были в Лордероне в тот день, когда…

Закончить фразу оказалось выше ее сил.

Во взгляде Озрика отразилось глубочайшее сочувствие.

– Я… как жаль, что ты потеряла их! Счастье, что все они примкнули к Совету: теперь ты сможешь увидеть их снова.

– Я тоже так этому рада, – согласилась Эмма. – Но ведь тебе, наверное, не до меня? Нужно и о своих делах подумать, не так ли?

– Ничего подобного, – ответил бронник, пристраивая шлем на сгиб локтя и предлагая освободившуюся руку Эмме. – Идти здесь не так-то легко. Обопрись на меня.

«Какой славный парень, – подумала Эмма, с благодарностью принимая предложение. – Совсем как мои».

Место встречи – в точности на полпути от крепости Стромгард до Стены Торадина – было готово. По краям поля были установлены два стола – один для подарков Орды Альянсу, другой для даров Альянса Орде. Подойдя к столу Альянса, Озрик положил на него шлем и снова присоединился к Эмме. Жрица, что проводила с ними беседы, любезно улыбнулась собравшимся из-под капюшона, а затем попросила всех выстроиться в длинную шеренгу, лицом к участникам со стороны Орды.

С утра было прохладно и сыро, небо хмурилось, однако тучи мало-помалу начали расступаться, и над головами засияло солнце. Пока все становились по местам, Эмма с нетерпением высматривала сыновей. На душе было малость тревожно: что, если она не сумеет узнать их? Да, она уже встречалась с архиепископом Фаолом, но к тому, насколько скверно выглядели некоторые из Отрекшихся, была никак не готова.

Принять их за живых было бы невозможно – особенно при беспощадном солнечном свете. Из-под серо-зеленой кожи торчали кости, глаза светились зловещим огоньком, спины горбились, ноги шаркали по земле на каждом шагу.

«Ну так что с того? – подумала Эмма. – Моя кожа тоже сплошь в морщинах, я тоже порой горблюсь да ноги по земле волоку».

Воцарилось долгое молчание. Наконец вперед выступил архиепископ Фаол.

– Те, кто желает уйти сейчас же, могут уйти, – странным, однако приятным голосом объявил он.

Вначале никто не сдвинулся с места, но затем четверо или пятеро из людей – те, чьи лица от потрясения и ужаса посерели, почти как у Отрекшихся – развернулись и поспешили назад, к крепости. Один из отвергнутых что-то крикнул им вслед. В его непривычно гулком голосе слышалась целая бездна печали. Остальные столкнувшиеся с отказом минуту постояли, повернулись и, понурив головы, отправились в долгий путь к Стене Торадина.

«Вот бедняги», – подумала Эмма.

– Кто-либо еще? – спросил Фаол.

Больше желающих уйти не нашлось.

– Отлично! Пусть те, чье имя я назову, подходят ко мне. Вас сведут с родными и близкими, а затем можете вместе свободно гулять по полю.

Развернув пергаментный свиток, он начал читать:

– Эмма Фелстоун!

Сердце в груди Эммы так и екнуло!

– Это что ж, – дрожащим голосом спросила она Озрика, – настало мне время встретиться с ними? После стольких лет?

– Да, если пожелаешь, – заверила ее жрица. – А если не хочешь, можешь вернуться в крепость.

Эмма замотала головой:

– О, нет. Нет-нет. Уж я не расстрою своих мальчиков, как те, другие!

Озрик ободряюще потрепал ее по руке. Отпустив его локоть, Эмма расправила плечи и без посторонней помощи подошла к Фаолу.

– Джем, Джек и Джейк Фелстоуны! – провозгласил архиепископ.

Трое рослых Отрекшихся выступили из строя и неуверенно двинулись вперед. Эмма глядела на них во все глаза. Какими большими и ладными парнями были они при жизни! Какими сильными и смелыми! Как гордились службой Лордерону! Теперь от них остались только кожа да кости, да колтуны жидких волос. Да и понять, что у них такое на лицах, удалось не сразу.

Ее сыновья, когда-то веселые, смелые, выглядели… напуганными.

«Выходит, здесь, передо мной, им страшнее, чем на поле боя?» – сообразила Эмма.

Разом забыв обо всех различиях между собою и сыновьями, она широко улыбнулась, несмотря на слезы, хлынувшие из глаз.

– Мальчики мои! – сказала она. – Ох, мальчики мои!

– Мама! – откликнулся Джек, шаткой походкой устремляясь к ней.

– Мы так по тебе скучали! – подхватил Джем.

Обуреваемый чувствами, Джейк молча склонил голову, и трое Отрекшихся обняли мать.

«Благодарю тебя, – мысленно сказала Калия Свету, глядя на плачущую слезами радости мать воссоединенного семейства. – Благодарю тебя за это».

Фаол выкликал новые и новые имена. Калия слушала, не в силах сдержать улыбки. Названные – одни неуверенно, другие с радостью – выходили вперед. Кое-кто просто качал головой и, не сумев сделать последний шаг, молча разворачивался и уходил. Их родные из Отрекшихся, минутку постояв в одиночестве, тоже разворачивались и шли обратно, к стене. Калия молилась за всех – и за отказавшихся, и за отвергнутых. Всем им было мучительно больно. Все они нуждались в благословении Света.

Но таких оказалось на удивление мало. Большинство воссоединившихся поначалу держались с опаской – неловко, неестественно, однако это было не страшно.

– Филия Финталлас! – провозгласил архиепископ.

Стоявшая в первом ряду, Филия давно заметила отца, Парквела, и, едва услышав свое имя, бросилась к нему с криком:

– Папа!

Эти двое ни в понуканиях, ни в посредниках не нуждались. Они поспешили друг к другу, едва не столкнувшись, остановились и улыбнулись – да так, что и у Калии сделалось тепло на душе.

– Это и правда… ты, – сказала Филия. Как много ей удалось вложить в одно-единственное слово!

После первых нескольких встреч дело пошло куда более гладко и быстро. Не все «знакомства заново» оказались равно легки и радостны, но мало-помалу разговорились все. Отрекшиеся и люди начали разговоры. Кто мог бы поверить, что такое возможно? И все же один человек – один король – смог.

А если возможно это, значит, возможно и большее. То, что непременно случилось бы, если бы не горе, принесенное в мир Артасом.

«Значит, надежда на новое начало есть? – подумала Калия. – Для всех и каждого?»

Тут к ней подошел Фаол.

– Эти глаза видели столько боли. Какая радость, что после всего случившегося они способны узреть и это!

– Как ты думаешь, последуют ли за первой встречей новые? – спросила Калия.

– Надеюсь, да, но это целиком зависит от Сильваны. Быть может, даже она обнаружит, что у нее, как и у этих людей, есть сердце.

– Что ж, остается надеяться, – сказала Калия.

– Именно, – согласился Фаол. – Надежда умирает последней.

Глава тридцать вторая Нагорье Арати, Стена Торадина

Стоя на древней стене, Сильвана Ветрокрылая не сводила глаз со сцены, разворачивавшейся вдали. Натанос, как всегда, держался рядом.

– Похоже, все идет без происшествий, – сказала Сильвана. – Нет ли причин ожидать иного?

– Насколько я знаю, нет, моя королева, – ответил Натанос.

– Однако я вижу, что некоторые из людей погнушались общением с теми, в ком пробудили надежду, – продолжала она. – С их стороны это жестоко.

– Истинно так, – согласился Натанос, но больше не сказал ничего.

– Я согласилась на эту встречу с неохотой, но, вероятно, все к лучшему. Теперь мои Отрекшиеся начнут понимать, как их воспринимают даже те, кто некогда утверждал, будто любит их.

– Твое позволение было мудрым поступком, моя королева. Пусть сами увидят и сами оценят истинное положение вещей. Если это причинит им боль, им не захочется повторения. Если же это принесет им радость, тебе станет легче держать их в повиновении. Хотя, – поразмыслив, добавил он, – серьезных опасений эта группа не вызывает.

– Мне тоже было полезно взглянуть на это. Сегодня я узнала немало нового.

– Изволишь ли ты повторить подобное?

Сощурив глаза, Сильвана взглянула на солнце.

– День еще в самом начале. Я не закончила наблюдений. И бдительности не ослаблю. Птенец Вариана может сколько угодно делать вид, будто в нем нет ни капли хитрости, но, возможно, на деле он умнее и практичнее, чем мы думали. Он мог замыслить нападение на собственных подданных с тем, чтобы обвинить в этом нас. Тогда остальные увидят в нем сильного лидера – достаточно сильного, чтоб объявить нам войну. Главного заступника беззащитных.

– Вполне возможно, моя королева.

Сильвана одарила Натаноса кривой усмешкой.

– Но ты думаешь иначе.

– При всем к тебе уважении, подобная стратегия, скорее, в твоем духе, – ответил он.

– Верно, – согласилась Сильвана. – Но не сегодня. Мы не готовы к войне.

С этими словами она окинула взглядом следопытов, выстроившихся на стене. Колчаны полны, луки за спиной – протяни только руку…

Стоит ей сказать слово, и они в тот же миг нанесут удар.

Сильвана улыбнулась.

НАГОРЬЕ АРАТИ, ПОЛЕ

Парквел с Филией подошли к столу для подарков Отрекшихся. Замерев от радости, Элси увидела, как Парквел указал на старого, ветхого плюшевого мишку, и по щекам девочки покатились слезы.

– Хочу обнять Мишку, – донеслось до Элси. – И тебя хочу обнять, папа.

– Ох, маленькая моя… вернее, не такая уж и маленькая, – вздохнул Парквел. – Мишку тебе не обнять до тех пор, пока твой король не скажет, что он не таит в себе опасности. А что до меня – боюсь, кожа не выдержит. Помню, помню эти медвежьи объятия!

Филия утерла глаза.

– А можно взять тебя за руку? Если осторожно?

Люди считали, будто мертвая плоть Отрекшихся не способна к выражению чувств. Ничто не могло бы быть дальше от истины. По лицу Парквела промелькнуло множество выражений – радость, любовь, страх, надежда…

– Если хочешь, дитя мое, – сказал он.

Отрекшимися становились на всевозможных стадиях смерти – и только что убитые, и частью разложившиеся, и иссохшие, словно мумия. Парквел, хоть и позаботился сунуть в карман пакетик сухих духов, принадлежал к последним. При виде его увядшей, хрупкой, словно пергамент, ладони, вложенной в гладкую, живую руку дочери, Элси страшно захотелось обнять обоих.

Остаться бы ей с Парквелом и Филией, порадоваться воссоединению отца и дочери… Но вокруг были и другие – те, кто не мог подыскать подходящих слов, или просто терялся, и всем им требовалась помощь. А с этой парой и без Элси все будет в порядке. Они явились сюда с любовью и трепетом в сердце, а теперь к этому прибавилось кое-что еще – надежда.

– Мама?

В голосе Джема, старшего из парней Фелстоунов, явно слышалась тревога, и Элси оглянулась на него. Все трое – Джем, Джек и Джейк – окружили хрупкую фигурку матери плотным кольцом, а затем один из братьев шагнул в сторону и принялся озираться, ища помощи.

Эмма, их мать, побледнела, как пепел, и дышала с заметным трудом.

– Жрица! – крикнул один из братьев. Его замогильный голос дрогнул от страха. – Пожалуйста, помоги ей!

Женщина в плаще с капюшоном поспешила к ним и подняла руку. Откликнувшись на ее зов, Свет снизошел к ней, точно луч самого солнца, и жрица направила его в сторону старой Эммы. Старушка тихо ахнула. Бледность на ее лице сменилась здоровым человеческим румянцем, и она заморгала, оглядываясь в поисках той, что исцелила ее. Взгляды их встретились, и жрица улыбнулась.

– Большое тебе спасибо, – сказала Элси.

– Для меня честь быть здесь, – ответила жрица. – Прошу прощения, я вижу, ты одна. Встреча не удалась?

Большая часть лица жрицы была скрыта под капюшоном, однако никакой капюшон не мог бы скрыть ее сердечной улыбки.

– О, дорогая, ты так мила, – сказала Элси. – Со мной все хорошо. Я пришла только затем, чтоб разделить с товарищами по Совету их радость.

Жрица негромко ахнула и придвинулась ближе.

– Так ты, должно быть, Верховная Правительница Бентон, – сказала она, потянувшись к рукам Отрекшейся. – Я слышала об Уилле. Как жаль, как жаль…

Элси едва не отдернула руки, но тут же опомнилась. Уж конечно, та, кому Фаол доверил помогать ему, не сочтет ее холодных, иссохших рук ужасающими! Жрица коснулась их с великой осторожностью: по-видимому, не в пример юной Филии, она давно знала, что с Отрекшимися нужно обращаться бережно. Да, их тела так хрупки… И тем не менее Элси своими глазами видела, что многие истосковались по прикосновениям.

Пальцы жрицы оказались мягкими и теплыми, а их прикосновение – таким приятным. Вскоре она выпустила руки Элси, однако осталась рядом.

– Спасибо тебе, – сказала Элси. – Архиепископ к нам так добр. Мы благодарны вам обоим за то, что вы сегодня с нами.

– Ты себе и не представляешь, как я рада быть здесь, – заверила ее жрица. – Мне хотелось непременно отыскать тебя и поблагодарить за готовность сотрудничать с нами. И знай: король Андуин очень сожалеет, что не может поблагодарить тебя лично.

Элси махнула рукой.

– Человеческому королю здесь небезопасно, а ведь он должен думать о своем народе. Я перед ним в неоплатном долгу. Ведь он проводил моего Уилла в последний путь – сама-то я не могла. И вот еще что скажу: Уилл любил этих мальчишек-Риннов, как своих собственных.

Обе остались стоять рядом, глядя, как разворачивается встреча. То тут, то там слышался смех. Переглянувшись, женщины улыбнулись друг другу.

– Хорошая это затея, – сказала Элси. – Добрая.

– Его Величество надеется, что, если сегодня все пройдет гладко, возможно, ваш вождь согласится повторить подобную встречу в будущем.

Улыбка Элси слегка поблекла.

– Не верится мне в это, – задумчиво проговорила Верховная Правительница. – Но, правду сказать, я и в возможность сегодняшней встречи не верила. Сама видишь, на мое мнение особо полагаться не стоит.

– Если вторая встреча состоится, – продолжала жрица, – король Андуин хотел бы встретиться с тобой.

– О, это было бы просто чудесно!

Обернувшись, Элси взглянула в сторону крепости. Конечно, лиц с такого расстояния было не различить, однако юный король, очевидно, не стеснялся выделяться из толпы. По такому случаю он облачился в особую, узнаваемую броню и синюю гербовую накидку, украшенную штормградским золотым львом. Казалось, яркие лучи солнца нарочно отыскивают его, чтоб отразиться зайчиками от полированной брони и заблестеть в золотистых волосах.

– Королева Тиффин была такой красавицей… А уж как добра, – пробормотала Элси. – Волосы у Андуина – точь-в-точь ее. Уилл звал его «солнечным мальчиком». И кто бы тогда, в те дни, когда я еще дышала, мог подумать, что придет день, и солнечный мальчик станет королем Света!

Тем временем к королю Штормграда подошел кто-то еще – высокий, крепко сложенный, седоволосый.

– А это что за джентльмен? – спросила Элси.

На миг лицо жрицы словно бы подернулось тенью.

– Это Генн Седогрив, король Гилнеаса, – ответила она.

– Ну и ну! – охнула Элси. – Представляю, как ему все это не нравится!

– Может, и не нравится, – ответила жрица, – но он стоит рядом со своим королем, а тот смотрит на нас.

Она подняла руку.

– Что ж, встретиться с королем Андуином ты не можешь, – сказала она Элси, – но можешь ему помахать.

Поколебавшись, Элси последовала ее примеру. Вначале ее движения были застенчивы, неловки, но когда Андуин заметил их и помахал в ответ, Элси просияла и замахала от всей души. Как и следовало ожидать, Седогрив к королю не присоединился, но что с того? Он стоял рядом с королем и все видел, и, может быть, хоть что-то из увиденного да тронет его сердце?

– Подумать только: я, Элси Бентон, вот так запросто, по-приятельски, машу рукой самому королю! – проговорила она.

А уж когда Андуин поклонился ей, Верховная Правительница Совета Покинутых расхохоталась от радости и удивления.

НАГОРЬЕ АРАТИ, СТЕНА ТОРАДИНА

С каждым из членов Совета, лишившихся иллюзий и в гневе вернувшихся к стене, Сильвана сочла необходимым поговорить особо.

– Именно этого я и боялась, – со смесью печали и удовлетворения в душе говорила она. – Теперь-то ты понимаешь, не так ли?

Да, теперь они понимали: пропасть, отделяющая людей от Отрекшихся, неодолима. Особенно воодушевило Сильвану и убедило ее в своей правоте возвращение Энни Лансинг, так долго трудившейся над духами и шарфами, дабы Отрекшиеся при встрече с людьми выглядели более привлекательно.

– Ты положила столько сил на то, чтоб угодить им, – сказала Сильвана, когда та медленно, понуро вошла в ворота.

– Я думала, если они не станут отвлекаться на наш вид… и запах… то смогут действительно разглядеть нас, – с тоской ответила Энни. – Разглядеть меня…

– Кто это был?

Последовала пауза.

– Моя мать.

– Но говорят, что материнская любовь не знает границ, – заметила Сильвана.

– Очевидно, это не так, – горько вздохнула Энни, разматывая шарф. При виде ее изувеченного лица Сильвана и бровью не повела. – Нам следовало послушать тебя, Темная Госпожа. Мы ужасно ошиблись.

Эти слова были сладки, как мед. Сладки, будто победа. Теперь Совет ждет раскол, внутренний конфликт покончит с ним раз и навсегда, а ей, Сильване, для этого и пальцем шевельнуть не придется.

Быстрым, грациозным шагом взойдя на стену, Сильвана взялась за подзорную трубу. Если повезет, сейчас она увидит новых Отрекшихся, получивших жестокий урок и возвращающихся назад, на свое истинное место. Ну-ка, где там, в этой толпе, Верховная Правительница? Потрясена ли она потерями в рядах участников?

Но, стоило Сильване отыскать Вельсинду, и все удовлетворение исчезло, испарилось, как не бывало.

Вельсинда стояла рядом с приведенной Фаолом жрицей в плаще с капюшоном и, судя по всему, чувствовала себя превосходно. Вот Верховная Правительница повернулась в сторону крепости, подняла взгляд и замахала кому-то из стоящих на стене.

Сильвана поспешила повернуть подзорную трубу. Перед окуляром замелькали зеленые холмы, и Сильвана замерла. Там, на крепостной стене, озаренный солнцем, стоял сам король Штормграда.

На глазах закипающей от ярости Сильваны Андуин улыбнулся, помахал в ответ, прижал ладонь к сердцу и поклонился.

Поклонился!

И кому? Вельсинде Бентон, Верховной Правительнице Совета Покинутых!

Сильвана открыла было рот, собираясь скомандовать отступление… Но нет. Нет. Рано. Для того, чтоб обвинить Вельсинду перед Советом, этого мало. Тут следует действовать с осторожностью.

– Вели кому-нибудь следить за Вельсиндой, не спуская глаз, – сказала она Натаносу. – И за той жрицей – тоже.

НАГОРЬЕ АРАТИ, ПОЛЕ

«Смеется, точно девчонка, – думала Калия, глядя на Элси. – Почти как живая».

Казалось, сердце вот-вот разорвется от счастья. Эту минуту нужно было запомнить крепко-накрепко, до мелочей, и вспоминать, пробуждаясь после неотвязных ночных кошмаров с мучительным ощущением пустоты в руках. И всякий раз, услышав злые слова с любой из сторон в кажущейся бесконечной войне Орды и Альянса, раздирающей Азерот пополам, она тоже будет вспоминать все это. Вспоминать это поле, эту встречу, и выросшего солнечного мальчика, машущего рукой той женщине, чей муж заботился о нем всю его жизнь. Вспоминать этот день со всеми его нежданными радостями, как день начала великих перемен.

– Я принесла для него кое-что, чтоб отнести Уиллу и положить на его могилу.

С этими словами Элси похлопала себя по груди и коснулась простенького золотого колечка, висевшего на цепочке вокруг шеи.

– Хочу поносить его до последней минуты, а там положу на стол. Это мое обручальное кольцо. Я носила его до самой смерти… и после – тоже, пока могла. Видишь? – Элси показала Калии костлявые, истончившиеся пальцы. – Теперь сберечь кольцо на пальце трудновато. Да и пальцы, кстати сказать, тоже. Но это кольцо я сохранила. И была бы так благодарна, если бы ты позаботилась передать его королю…

Глядя на ее кольцо, жрица задумалась о собственной семье. О дочери, в ее воображении выросшей такой же, как Филия – храброй, верной и доброй. О муже, хранившем ее тайну и любившем ее вовсе не за богатство и титул. Обо всех лордеронцах, ничем не заслуживших своей участи и храбро защищавшихся до последней минуты. О каждом из тех, кто собрался на этом поле, кому хватило мужества, чтобы увидеть за отталкивающей внешностью внутреннюю красоту, или, наоборот, преодолеть страх быть отвергнутым ради того, чтобы вновь встретиться с родными и близкими не как с врагами. О Филии, что так хотела обнять отца. Об Эмме, что на закате жизни испытала радость встречи с сыновьями. О несказанном множестве точно таких же людей с обеих сторон, истосковавшихся в разлуке…

И о собственном брате. О том, кто в ответе за все их муки и горе.

Ну что ж…

Менетил натворил бед – Менетил их и исправит.

Глава тридцать третья Нагорье Арати, крепость Стромгард

Андуин долго молчал, глядя вдаль, на поле. На губах его играла улыбка. Он вспоминал первые впечатления от Конклава, вспоминал, каково это – оказаться там, где тебе ничто не грозит, увидеть, как существа, что в иных обстоятельствах без разговоров принялись бы резать друг друга, беседуют, смеются, спорят о науке и философии, или просто сидят бок о бок, тихо радуясь общему покою и миру.

Вот и теперь на его глазах разворачивались очень похожие сцены. Похожие, но обещавшие внести в будущее Азерота неизмеримо больший вклад. Вот Калия, два дня прятавшаяся в канаве, в то время как над ее головой кишмя кишели в поисках добычи бездумные разъяренные твари, обходит толпу, разговаривает с небольшими группами, благословляет их. Он видел, как она исцелила Эмму, едва перенесшую радость встречи не с одним, а сразу с тремя сыновьями. Он видел, как радостно, как непринужденно держатся друг с другом Парквел и Филия – как будто смерть не разлучала их ни на миг.

Отсюда, издали, выражения лица Калии было не различить, но вот она подняла руку и помахала Андуину. Рядом со жрицей стояла Отрекшаяся, по-видимому, не нашедшая среди членов Альянса родных. Взглянув на Калию, она тоже подняла руку и помахала королю Штормграда. Должно быть, это Верховная Правительница Элси Бентон! Не в силах сдержать улыбки, Андуин помахал ей в ответ и – неожиданно для самого себя – поклонился.

– Похвалы в собственный адрес вроде бы выглядят как-то иначе.

Андуин рассмеялся, повернулся к Генну и хлопнул старика по плечу.

– Признаюсь, похвалы бы мне не помешали. Но, думаю, славить и поздравлять нужно не меня, а их. Тех, кто там, на поле. Чтобы решиться на это… каждый из них должен обладать мужеством просто-таки безграничным.

Сказав это, он приготовился к раздраженной отповеди, однако Генн Седогрив молчал, словно всерьез вдумываясь в его слова. «И это, – подумал Андуин, – еще одна победа!»

НАГОРЬЕ АРАТИ, ПОЛЕ

Филия ожидала, что в новом обличье отец не будет слишком отличаться от человека, которого она так любила. Но за разговорами и гулянием по полю выяснилось: это и так, и не так.

Вид Парквела, особенно вблизи, поначалу поверг ее в ужас. На краткий миг (хотя об этом она ему не сказала) у Филии горло перехватило от отвращения и страха, а ноги едва сами собой не понесли ее прочь. Но тут он улыбнулся. Улыбка была той же самой – прежней, папиной.

Изменился? О, да. Изменился он невообразимо, и все-таки оставался самим собой. Кое-что забыл, и от этого было чуточку больно, но во многих отношениях остался самим собой настолько, что просто не верилось.

В какой-то момент, посреди увлеченной беседы о предмете их общей страсти, истории, у Филии само собой сорвалось с языка:

– О, папа, вот бы тебе написать об Артасе и обо всем, что случилось в тот день!

Отец замер на месте, и Филия в ужасе прижала ладонь к губам.

– Прости, пожалуйста, – сказала она. – Не стоило мне…

– Нет, все в порядке, – поспешно ответил Парквел. – Я ведь и сам об этом подумывал. Свидетельство очевидца… Ты же знаешь: первоисточники – важнее всего.

Филия это знала и слегка улыбнулась.

– Однако я так и не собрался – ведь все, кто смог бы это прочесть, сами все знали, так сказать, из первых рук. Но теперь…

Теперь перед отцом открывались новые возможности.

– Папа, теперь ты можешь написать обо всем и поделиться знаниями с Альянсом! Мы же ничего не знаем, кроме слухов да небылиц. А ты можешь всем рассказать, что произошло на самом деле!

Парквел с тоской взглянул на дочь.

– Не думаю, что Темная Госпожа позволит нам вторую встречу, дорогая.

Сердце Филии словно бы разом рухнуло куда-то вниз, к самым пяткам.

– Так это… это наш единственный шанс увидеть друг друга?

– Вполне может быть.

Филия отчаянно замотала головой.

– Нет. Нет, я так не согласна! Я только-только нашла тебя, папа, и не хочу потерять снова! Должен же быть способ!

В ответ она ожидала новых печальных возражений, однако отец молчал. Его мерцающий взгляд был устремлен не на нее, а на ту женщину, которую назвали главой Совета Покинутых. Элси Бентон держалась рядом со жрицей, что была так добра к Отрекшимся. Словно почувствовав взгляд Парквела, жрица повернула голову и взглянула на него.

– Возможно, этот способ найден, – пробормотал Парквел, ласково гладя дочь по спине. – Идем. Я хочу тебя кое с кем познакомить.

За разговором с Элси Калия не забывала присматривать за полем. Судя по всему, разговоры оставшихся с родными и близкими шли как по маслу. То тут, то там слышался смех, все вокруг улыбались. «Вот так и должно быть, – думала Калия. – Народ Лордерона оказался не волен в том, кто кем – или чем – хотел бы стать. Но сейчас они, хотя бы на время, снова стали самими собой».

Озрик болтал со своим другом Томасом. Неподалеку стояли сестры, встретившиеся после долгой разлуки. А вот исцеленная Калией Старушка Эмма, улыбается детям и выглядит так, точно разом сбросила добрый десяток лет. А рядом с ними – Парквел и Филия… О чем они говорили, Калия расслышать не могла, но вдруг Парквел что-то сказал дочери и в одиночку направился к жрице.

Калия почувствовала легкую тревогу. Не стоило бы ему так явно подходить к ней. О том, что они с Парквелом знакомы, не должен был знать никто.

– Жрица! – громко сказал он. – Может ли сей Отрекшийся просить твоего благословения?

– Конечно, – ответила Калия.

– Ты нам очень нужна, и немедля, – склонив голову, прошептал он. – Час настал.

– Ч… что?

– Увидишь. Будь наготове.

Взяв себя в руки, Калия воззвала к Свету, испрашивая его благословения. Свет снизошел на Парквела, окутав его теплым золотистым сиянием. Парквел поморщился: Святой Свет исцелял и Отрекшихся, но удовольствия им не доставлял. Благодарно кивнув, Парквел отошел от Калии и снова присоединился к остальным. Теперь Калия не сводила с них глаз. Некоторое время они просто болтали, но вскоре Филия с Парквелом как-то слишком уж беззаботно отошли от Фелстоунов. Спустя минуту семейство Фелстоунов тоже снялось с места. Медленно, не напрямик, стараясь не привлекать особого внимания, они двинулись от центра поля в сторону крепости Стромгард.

Слова Саа’ра вспомнились так внезапно, что Калия пошатнулась.

«Прежде, чем тебе будет дарован покой, ты должна кое-что сделать. Кое-что понять и принять. Помочь тем, кто нуждается в помощи. То, что нужно для исцеления, непременно приходит, но порой его трудно узнать. Бывает, самые важные и прекрасные дары мы получаем в обертке из боли и крови».

Неужели настал тот момент, о котором она думала с тех самых пор, как нашла путь в Храм света Пустоты, к архиепископу Фаолу? Подумать только, все – одно к одному: Совет Покинутых, благородный призыв Андуина к этой встрече, и, наконец, это! Человек и Отрекшийся внезапно, ни с того ни с сего, решились на такой смелый шаг, что Калия была в одно и то же время воодушевлена и пристыжена.

Да. Парквел был прав.

Час настал.

Калия развернулась к Элси, да так резко, что капюшон слетел с ее головы.

– Элси, я должна тебе кое-что сказать. И молю Свет, пославший меня сюда в этот день, о том, чтобы ты поняла… и поддержала нас. – Калия с усилием сглотнула. – Поддержала… меня.

НАГОРЬЕ АРАТИ, СТЕНА ТОРАДИНА

– Что-то тут не так, – пробормотала Сильвана. – Вот только не могу сказать, что именно.

Жрица сказала Вельсинде нечто такое, что привело Верховную Правительницу в необычайное возбуждение. Но на поле этого, очевидно, никто не замечал. Все были слишком заняты, прогуливаясь с родными и близкими.

Так вот оно что!

– Они бегут, – прорычала Сильвана. – Дезертируют!

Натанос встрепенулся и оглядел поле в подзорную трубу.

– Некоторые движутся в направлении крепости Стромгард, – подтвердил он, – но, возможно, ненамеренно.

– Вот сейчас и увидим, – решила Сильвана.

Подняв к губам рог, она протрубила трижды. Протяжные чистые ноты зазвенели над полем.

«Ну, а теперь посмотрим, кто откликнется на зов, а кто пустится в бегство».

В ту же минуту к стене, что есть сил погоняя летучую мышь, устремилась одна из жриц. Лицо ее исказилось от потрясения и животного ужаса.

– Госпожа! – выдохнула она. – Эта жрица… я не могла узнать ее, пока с нее не слетел капюшон… Глазам своим не верю…

Тело Сильваны напряглось, как тетива лука.

– Говори же! – прорычала она.

– Госпожа, это… это Калия Менетил!

«Менетил…»

Сколь был велик, сколь тяжел груз зловещих смыслов, что несло в себе это имя! Имя чудовища, сотворившего саму Сильвану, сеявшего гибель и разрушение на своем пути… Имя короля, правившего Лордероном… И имя его дочери. Его наследницы.

Подумать только: она все это время считала короля Штормграда бесхитростным дурачком… Да ей таких политических игр и в голову бы не пришло!

Выходит, Андуин Ринн привел с собой узурпаторшу. И вот теперь эта девчонка, это проклятое дитя людей, которой давно полагалось быть мертвой, уводит подданных Сильваны в Альянс!

– Какие будут приказания, госпожа?

НАГОРЬЕ АРАТИ, ПОЛЕ

Замерев посреди поля, Элси глядела на королеву Лордерона во все глаза.

– Не может быть, – проговорила она.

И все же это было правдой. Явившись на встречу, Калия позаботилась спрятать лицо в тени капюшона. Но вот капюшон слетел, а сама Калия смотрела прямо на Элси, и Элси никак не могла отвести взгляд.

– Вы – мой народ, и я хочу помочь вам, – с мольбою в голосе сказала Калия. – Я пришла только взглянуть на вас, начать знакомство с Отрекшимися Лордерона.

– Подгорода, – поправила ее Элси. – В Подгороде мы живем.

– Да, но когда-то все было иначе. Вам больше не нужно жить во мраке. Просто… прошу тебя, идем, пройдемся со мной. Видишь? Парквел, Фелстоуны, и все остальные бегут. Андуин даст вам убежище и защитит всех, я в этом уверена!

– Но… Но Темная Госпожа…

Словно в ответ на ее слова над Стеной Торадина резко затрубил рог – раз, другой, третий. Обратив серо-зеленое лицо на звук, Элси увидела знамя Отрекшихся, взвившееся над стеной.

– Прошу простить меня, Ваше Величество, – сказала Элси. – Не могу я предать свою королеву. Даже ради вас.

С этими словами она повернулась в сторону беглецов.

– Отступление! – закричала она. – Отступление!!!

НАГОРЬЕ АРАТИ, КРЕПОСТЬ СТРОМГАРД

Услышав сигнал горна, Андуин озадаченно взглянул вниз. В чем причина? Насколько он мог судить, ничто не изменилось с той самой минуты, как…

Андуин крепко стиснул зубы, сдерживая рвущийся наружу стон. Внезапно все тело пронзила тупая, мучительная боль.

– Что стряслось, сынок? – резко спросил Седогрив.

– Это Колокол, – печально, с тревогой в голосе пояснил Велен.

Туралион удивленно поднял брови, но Генн нахмурился и помрачнел. Он знал и о Колоколе, и о том, как он предостерегает юного короля.

– Отступление, – с трудом проговорил Андуин, сморщившись от усиливавшейся боли. – Становится опасно.

Тут Андуина накрыла вторая волна боли – иной, но еще более сокрушительной. То была не ломота в костях, порожденная Божественным Колоколом, но бритвенно-острая боль, причиненная мечтой, рассыпающейся на глазах. С болью смотрел он, как крохотные фигурки, стоявшие навытяжку на Стене Торадина, прыгают в седла летучих мышей и летят к полю.

Темные следопыты…

– Все кончено, – прошептал он, прислонившись к ограждению. – Спасайте их, пока не поздно!

На поле, рассеянные, будто фишки по огромной карте, виднелись другие крохотные фигурки. Одни двигались к Стене Торадина, другие возвращались в крепость, третьи застыли посреди поля, будто разбитые параличом.

Боль не унималась. Стиснув зубы, Андуин устремил взгляд на стену, с великим трудом разжал кулаки и поднял подзорную трубу.

Мысли вмиг обрели необычайную ясность, и юный король тут же отыскал архиепископа Фаола и Калию. Первый, держась неподалеку от стены, махал рукой, призывая своих подопечных поспешить за ворота, в укрытие. Калия, так и оставшаяся посреди поля, о чем-то спорила с Элси Бентон. Капюшона на ней не было.

«Калия… что же ты делаешь?»

Отвернувшись от Верховной Правительницы, Калия пробежала несколько шагов, сложила ладони рупором, поднесла их к губам и крикнула:

– Отрекшиеся! Я – Калия Менетил! Ступайте в крепость!!!

– Что там творит эта девчонка?! – заорал Генн.

Но Андуин не слушал. Взгляд его был намертво прикован к двум женщинам среди поля – живой и Отрекшейся, и в этот самый миг Элси Бентон, точно камень, рухнула на землю с черной стрелой в груди.

Калия повернула назад, к Элси, но было поздно. Лицо ее исказилось от ужаса, но помочь Верховной Правительнице она была не в силах.

– В крепость! – вновь закричала Калия. – Бегите!!!

Андуин отшатнулся назад. Он не знал, что и думать. Бежать пустились все до одного – и люди, и Отрекшиеся.

Сильвана перешла в наступление. Без всякой причины. Как гром среди ясного неба.

А он, Андуин Ринн, отправил ни в чем не повинных безоружных мирных жителей прямо ей под ноги. Единственный способ исправить эту ужасную ошибку – сделать все возможное, чтобы спасти их, даже если это будет означать начало войны.

Но и при этой мысли боль не унялась. Вокруг кричали, требовали от него приказов, один говорил одно, другой вопил о другом, но Андуин не слушал никого. Он знал: прислушаться нужно к тому, что говорит ему странный, противоречивый дар Божественного Колокола. Крепко зажмурив глаза, он мысленно взмолился: «Свет, подскажи, что происходит? Что мне делать?»

И ответ был дан. Незамедлительный, прямой и жестокий.

«Защищать. И скорбеть».

– Нет, – упрямо прошептал он, несмотря на то, что уже согласился с этим, и открыл глаза.

– Выводим туда солдат и!.. – бушевал над самым ухом Генн.

– Готовимся защищать своих всеми доступными… – говорил Туралион, окруженный ореолом Света.

Не в силах вымолвить ни слова, Андуин кивнул Туралиону, приказывая действовать.

Летучие мыши взвились над полем, спикировали вниз, их всадницы осыпали землю дождем черных черточек, и каждая из них нашла цель.

И тут Андуин понял все.

– Генн, – прохрипел он. – Генн, она… она убивает их. Убивает их всех.

Сильвана Ветрокрылая не нарушила слова. Ее следопыты не стреляли в людей.

Стреляли они в Отрекшихся. Даже в тех, кто возвращался к стене.

«Так быть не должно, – подумал он. – И я должен не стоять здесь, а…»

Стоило принять решение – и боль сняло, как рукой.

– Что бы ни случилось, – крикнул он уже на бегу к последнему свободному грифону, – не атакуйте следопытов, если они не атакуют нас! Понятно? Мне нужно ваше слово!

– Слово дано, – ответил Туралион.

«Уж не догадывается ли паладин, что у меня на уме? – подумал Андуин. – Или он просто хороший солдат?»

Однако от Генна никогда не стоило ждать простого, беспрекословного повиновения.

– Что ты задумал? – требовательно спросил он. – Это же не твои, это ее подданные! Она же убьет тебя! Мальчишка!

«Сейчас посмотрим», – подумал Андуин.

Глава тридцать четвертая Нагорье Арати, поле

При виде развернувшейся прямо перед глазами бойни Калию охватил леденящий ужас. Творившееся вокруг смешалось воедино с памятью о тех двух страшных днях, что ей пришлось без движения пролежать в придорожной канаве, когда всего в нескольких футах от нее бушевала, ярилась обезумевшая нежить. От страха она не в силах была сделать и шагу – только смотреть, как стрелы темных следопытов Сильваны Ветрокрылой разят членов Совета Покинутых.

Никто из них не таил в сердце вражды к Сильване. Все эти люди хотели только увидеть родных и друзей, с которыми давным-давно отчаялись встретиться. Однако их вождь, их собственная Темная Госпожа, та, что создала их и более всех остальных должна была печься об их благополучии, приказала своим следопытам стрелять в них.

«Они ведь даже безоружны», – тупо подумала Калия, будто в этом жутком предательстве не было ничего главнее. Они принесли на поле лишь кольца, нежные письма да старые игрушки. Им не требовалось ничего, кроме малой толики тепла и доброты.

«Я не хотела этого», – думала Калия. Но это было неважно. Как и то, что изначально мысль искать убежища у Альянса принадлежала Парквелу. Ее народом они были бы при жизни, ее народом и остались в посмертии. Нет, Калия не струсит, не поспешит в безопасное место, пока ревнивая узурпаторша трона истребляет ее людей только за то, что они посмели бежать туда, где надеялись найти прибежище!

Она – Калия Менетил, наследница лордеронского трона. Она примет бой и будет биться насмерть, защищая свой народ. Всего-то и нужно – дать им время добраться невредимыми до крепости Стромгард, прикрыть их от смертоносных стрел заслоном Света.

– В крепость! Бегите!!! – закричала она, спеша сделать все, что в ее силах, чтоб защитить своих людей от ярости фальшивой королевы.

НАГОРЬЕ АРАТИ, СТЕНА ТОРАДИНА

– Моя королева… что же ты делаешь?

В обычно спокойном голосе защитника слышалась дрожь, но Сильвана решила оставить это без внимания. То, что творилось внизу – град стрел, крики и мольбы членов Совета Покинутых, встречавших Последнюю Смерть, – вправду могло внушить смятение и тревогу.

– Единственное, что могу сделать, дабы сохранить королевство таким, как оно есть, – ответила она. – Они пытались дезертировать.

– Но некоторые бежали сюда, к нам, за стену, – возразил Натанос.

– Да, – согласилась Сильвана, – но отчего? Уж не из одного ли страха? Чего они желали, каким соблазнам поддались до этого? – Она покачала головой. – Нет, Натанос. Рисковать я не могу. Из членов Совета Покинутых я доверяю лишь тем, кто вернулся ко мне раньше – павшими духом, убитыми горем. Воистину «Покинутыми». Что же до всех остальных… Я не могу позволить этому чувству, этой надежде набрать силу. Это – зараза, готовая вырваться на волю и охватить всех вокруг, и ее нужно пресечь.

Поразмыслив, Натанос медленно кивнул в знак согласия.

– Но людям ты позволила уйти.

– Я не желаю развязывать войны, пока не готова воевать, – сказала Сильвана, глядя, как на поле внизу растет число неподвижных тел. Сколь многие выбрали смерть… – Не думаю, что все это подстроено мальчишкой-королем. Это же просто глупость, а он наивен, однако вовсе не глуп. Не стал бы он рисковать войной ради горстки купцов и ремесленников из числа Отрекшихся.

Да, первоначальные подозрения рассеялись, точно пар. Если бы Андуин замышлял спровоцировать это бегство, то спланировал бы его куда лучше. Нет, теперь Сильвана не сомневалась: во всем виновата эта девчонка Менетил, такая же дерзкая и коварная, как ее ненавистный братец. Это она обвела вокруг пальца всех – и короля Штормграда, и вождя Орды.

И за это сейчас умрет.

– Мне наскучили эти игры, – сказала Сильвана. – Я убью узурпаторшу сама. После этого Отрекшиеся вернутся домой. На свое место. Ко мне.

Холодная улыбка мелькнула на ее губах.

– Среди прочего, Совет Покинутых не желал вновь и вновь возрождаться, – продолжала она. – Выходит, сегодня они получили не один, а два дара. Воссоединение с родными и близкими и окончательную смерть. Ну, а сейчас…

Сильвана схватила лук и легко вскочила в седло стоявшей наготове летучей мыши.

– Ну, а сейчас я впишу имя Калии Менетил в анналы истории угасших королевских династий.

НАГОРЬЕ АРАТИ, ПОЛЕ

Так горячо Андуин не молился Свету еще никогда. Никто из собравшихся там, на поле – хоть из людей, хоть из Отрекшихся – не сделал ничего дурного. Они всего лишь попытались преодолеть страх и старую вражду. С любовью и верой – верой в него – решились на доброе, праведное дело…

Но, даже погоняя грифона изо всех сил, он видел, что опоздает.

Внизу навстречу ему бежал Озрик Штранг бок о бок со своим другом Томасом. Юный король воззвал к Свету, но прежде, чем он успел направить Свет на бегущего Отрекшегося, в костлявую грудь Томаса, свистнув над ухом, вонзилась черная стрела. С нечеловеческой точностью перебив хребет жертвы, острие вышло из ее спины.

Нет…

В отчаянии Андуин огляделся. Вот Филия – мчится к крепости рядом с отцом, обнимая его, чтобы защитить, словно он ей не отец, а сын. Но стрелы темных следопытов, подобно стрелкам, не знали пощады и били точно в цель. Будто споткнувшись на бегу, Парквел упал. Филия рухнула на колени, крепко прижала к себе истлевшее тело отца, и зарыдала так, что сердце Андуина едва не разорвалось на части.

Нет, он не успевал защитить никого. Даже хоть одного из парней Фелстоунов, бежавших к крепости со всей быстротой, на какую только были способны их длинные ноги. Один из них нес на руках перепуганную старую Эмму, заслонял ее собственным телом, не понимая, что опасность грозит вовсе не матери, а ему с братьями.

Три стрелы свистнули в воздухе. Три стрелы отыскали цель. Три мертвых тела упали в траву. Эмма рухнула наземь и отчаянно закричала, зовя сыновей.

Остальные Отрекшиеся, рассеянные по полю смерти, были слишком, слишком далеко. Андуин знал, что спасти их не сможет, однако вполне мог спасти Эмму.

Направив грифона вниз, он спрыгнул с седла, подбежал к плачущей женщине и воззвал к Свету. «Теперь она потеряла всех троих навсегда. Молю, ниспошли ей не только исцеление, но и надежду. Ее мальчики так хотели бы, чтобы она осталась жива!»

Веки Эммы затрепетали. Открыв полные слез глаза, она устремила взгляд на Андуина.

– Все… все трое… – проговорила она.

– Я знаю, – ответил Андуин. – Раз уж они мертвы, теперь ты должна жить за них, за всех троих.

С этими словами он поднял Эмму – такую легкую, хрупкую – с земли и усадил на грифона.

– Он отвезет тебя в безопасное место.

Эмма кивнула, набираясь храбрости, и крепко вцепилась в узду. Зверь подобрался и взмыл в небо, кишмя кишащее летучими мышами и грифонами с темными следопытами и жрецами в седлах. Невзирая на провокацию, жрецы Андуина не вступили в бой, за что юный король был им от души благодарен.

Сильвана Ветрокрылая приказала стрелять в собственных подданных, но трогать людей явно не велела. По крайней мере, пока.

Андуин обвел поле взглядом. К крепости бежали еще несколько жителей Штормграда, но никто из темных следопытов по ним не стрелял.

Однако где-то в глубине души зародилась тревога. Свои перебиты все до одного, участвовавших во Встрече людей они атаковать не хотят, так почему же не уходят?

Возникший в голове ответ ошеломил его, словно удар булавы, и Андуин бешено заозирался в поисках той единственной, которая – хоть живой, хоть нежитью – могла бы представлять собой угрозу для Сильваны Ветрокрылой – Калии Менетил.

Калия мчалась к крепости со всех ног. Жрицу окружало теплое золотое сияние – Свет, защищавший ее от любого зла. До поры до времени. Наложив чары и на себя, Андуин побежал за ней в попытке сократить расстояние.

Вдруг над головой мелькнула тень. Андуин поднял взгляд, и сердце его замерло в груди: прямо над ним – совсем низко, словно угрожая и в то же время насмехаясь – пронеслась летучая мышь. На миг его взору предстали мерцающие красные глаза. Опередив его, мышь полетела дальше, к окутанной щитом Света некоронованной королеве Лордерона. Догнать ее бегом? Об этом не могло быть и речи.

Сильвана гнала жертву, будто ястреб – зайца. Да, щит прикроет Калию, но вечно он не продержится. Когда он исчезнет, жрица на несколько мгновений окажется абсолютно беззащитной. Если бы только добраться до нее вовремя, Андуин мог бы накрыть ее новым щитом. Однако решение отправить старую Эмму в безопасное место на своем грифоне означало, что полагаться придется только на собственные ноги. Андуин воззвал к Свету, испрашивая у него силы и быстроты, а заодно прикрыв щитом и себя.

Правда, при этом он стал превосходной мишенью. Что ж, будь что будет. Если Сильвана хочет войны, пусть начинает!

Разрыв сократился, но Андуин понимал: этого мало. Ему не успеть. Казалось, протестующий крик, вырвавшийся из груди, в кровь раздирает горло. Мир вокруг словно бы раскололся, как стекло; и как же остры были сверкающие осколки надежды, идеалов и счастья!

Мерцающая защитная аура, окружавшая истинную королеву Лордерона, замигала и угасла.

Успей Андуин пробежать еще пяток ярдов, и Калия была бы спасена. Но Сильвана Ветрокрылая медленно, с ленцой, смакуя момент, натянула тетиву, и черная стрела отправилась в полет.

Обвитое щупальцами пурпурной дымки, оружие безошибочно устремилось к цели. Время словно застыло, сделалось вязким, тягучим, как мед. Острие черной стрелы вошло в тело Калии прямо посреди спины – чуть ниже откинутого капюшона плаща и развевавшихся на бегу белокурых локонов, в самое сердце. Калия выгнулась дугой и с разбегу рухнула наземь, неуклюже раскинув руки и ноги, сведенные предсмертной судорогой.

Андуин поспешил призвать к ней Свет, но до Калии было слишком далеко, бежал он слишком медленно, и отклика не последовало.

Калия Менетил, наследница лордеронского трона, была мертва.

Уже не в силах ни помочь, ни исцелить, Андуин подбежал к ней и упал рядом с ней на колени. И снова его накрыла тень, такая же темная, как мрак, что до краев заполнял сердце. Убитый горем, разгневанный, он поднял взгляд. Сверху, наложив на тетиву новую стрелу, с усмешкой взирала на него Сильвана Ветрокрылая.

Вокруг захлопали перепончатые крылья, и рядом с Сильваной появились ее следопыты верхом на летучих мышах. Все до одной, наложив стрелы на тетиву, целились в Андуина.

Волна страха, накрывшая юного короля с головой, тут же исчезла, сменившись всепоглощающей жгучей яростью. Вокруг него мерцал щит Света, но это ненадолго. Следовало выбирать. Он мог бы спастись, немедля убежав в крепость под защитой Света, а мог поднять с земли недвижное тело Калии и, беззащитный даже перед самой обычной стрелой, унести его с поля.

«Туралион упорно называл его полем битвы, а я все говорил, что он неправ…»

Не говоря ни слова, Андуин поднял еще не остывшее тело Калии на руки, встал, оглядел темных следопытов, остановил взгляд на их темной владычице и спокойно взглянул в мерцающие красным огнем глаза.

– Ты не желаешь войны, – ровно сказал он.

– Не желаю? – Сильвана натянула тетиву чуть сильнее, и до ушей Андуина донесся скрип ее костяного лука. – Если сегодня я убью и тебя, то на моем счету будет полный комплект царственных особ – король и королева.

Андуин покачал головой.

– Если б тебе хотелось войны, не было бы и этого разговора. Однако я вправе объявить ее. Ты обещала не убивать никого из моих людей.

С этими словами он поднял Калию повыше: пусть все, что должно быть сказано, скажет ее бездыханное тело.

– О, но ведь она не из твоих людей, не так ли? – Голос Сильваны звучал все так же холодно, однако теперь в нем появилась злобная нотка, и волосы на руках Андуина поднялись дыбом. – Она – гражданка Лордерона. Его королева. По крайней мере, была таковой при жизни. Ты, Андуин Ринн, привел на это поле узурпаторшу, и я в полном праве счесть это враждебным действием. Так кто же из нас первым нарушил уговор?

– Она пришла сюда как целительница!

– А уходит как труп. Уж не думал ли ты, что я не узнаю о твоих замыслах?

– Клянусь Светом, я действовал из лучших побуждений. Я не отдавал твоим людям приказов бежать. Хочешь – верь, хочешь – нет. Но если ты убьешь меня, мой народ и все союзники Штормграда отомстят. Не останавливаясь ни перед чем.

Сильвана сузила глаза. Андуин понимал: сегодняшний урок не прошел для нее даром. Она не пользовалась всеобщей, единогласной любовью среди своих. Он – пользовался. Она правила подданными стальным кулаком. Он – состраданием. Однако ни он, ни она не были готовы к войне, и Андуин молча молился о том, чтобы Сильване не вздумалось развязать ее немедля.

Молчание затягивалось.

– Я скорблю о сегодняшних жертвах, – сказал Андуин. – Но погибли они не от моих рук. Калия Менетил в самом деле не принадлежала к моим подданным. Чего она хотела, чего собиралась достичь… это мне неизвестно. Как бы там ни было, она дорого заплатила за это. Тело ее я доставлю в Храм света Пустоты, к ее любимым друзьям и товарищам по Конклаву. Если ты хочешь войны, можешь начинать хоть сейчас.

Чувствуя призрачное покалывание в беззащитной спине, он повернулся и спокойно, не торопясь, двинулся к крепости Стромгард. Щит, окружавший его, померк и исчез.

Нет, выстрела не последовало. Сзади раздался тонкий, пугающий писк летучих мышей, быстрое, громкое хлопанье кожистых крыльев, и Сильвана, окруженная следопытами, умчалась прочь.

Сегодня войне Альянса с Ордой не бывать.

Глава тридцать пятая Нагорье Арати, крепость Стромгард

Следующие несколько дней для Андуина Ринна слились в смутную, неясную череду сожалений и мучительных самокопаний.

Генн, как и следовало ожидать, был в ярости, но, к удивлению Андуина, прикусил язык, когда юный король вошел в ворота Стромгарда с телом Калии Менетил на руках. Убитый горем Фаол неловко принял у Андуина труп любимой подруги. Поступком Калии он был ошеломлен не меньше, чем Андуин, и теперь корил себя за то, что не смог его предугадать.

– Если бы я хоть что-нибудь заподозрил – ни за что не взял бы ее с собой, – сказал он.

– Я знаю, – заверил его Андуин. – Доставь ее домой. А я отвезу домой своих людей и прибуду в храм, как только смогу.

С болью смотрел он, как люди, еще недавно полные надежд, а ныне подавленные, опустошенные, грузятся на корабли, что привезли их к нагорью Арати и его призракам. Даже те, кто расстался со своими Отрекшимися не по-хорошему, были потрясены до глубины души. Обычно Андуину удавалось подыскать нужные слова в нужное время, но сейчас он словно лишился дара речи.

В самом деле, что он тут мог сказать? Чем мог их утешить? Простого и очевидного ответа на этот вопрос не было, поэтому он удалился в свою каюту и принялся молить Свет наставить его на путь истинный.

И наставление явилось в виде стука в дверь и появления старого друга.

– Прости. Я не хотел тебя беспокоить, – сказал Велен.

– Это тебе в любом случае не удастся, – устало улыбнулся Андуин.

Он пригласил дренея войти и предложил ему подкрепиться, но Велен учтиво отказался.

– Надолго я не задержусь, – сказал он. – Но я почувствовал, что должен прийти. Конечно, теперь ты – король, а не тот юноша, которого я наставлял и опекал на «Экзодаре» каких-то несколько лет назад, однако, если ты пожелаешь прибегнуть к той невеликой мудрости, что ниспослал мне Свет, знай: я всегда с тобой.

Несомненно, Велен думал, что напоминание о жизни среди дренеев послужит Андуину хоть некоторым утешением. Но король мог думать только об одном – как он скучает по тем временам и по тому покою.

– Велен, я чувствую себя совершенно беспомощным, – неожиданно для самого себя выпалил он. – Я обещал своим людям воссоединение с теми, кого они любят. Вместо этого их близкие были истреблены у них на глазах. Теперь я хочу их утешить, но не нахожу слов. Как я скучаю по времени учения! По «Экзодару», по О’росу…

– Все мы тоскуем о прошлом, – с грустной улыбкой заговорил Велен, – но вернуться в счастливые времена невозможно. Жить можно только в настоящем, а в эту минуту настоящее причиняет боль. Однако путь к наару для нас не закрыт. Мы – жрецы, Андуин, но не можем исцелять, утратив внутренний покой и твердость духа. Ступай в Храм света Пустоты. Прямо сейчас. Поделись своим горем с Фаолом и выслушай его. Так вы поможете друг другу. Поговори с Саа’ра. Послушай, что скажет он. Время у тебя есть. А после, если будет на то воля Света, ты сможешь встретить своих людей в гавани, зная, какие слова исцелят их душевные раны.

– Мне никогда не достичь вершин твоей мудрости, старый друг, – с улыбкой сказал Андуин.

Велен усмехнулся и скорбно покачал головой:

– Вся моя мудрость состоит в одном лишь понимании, сколь глубоко мое невежество.

ХРАМ СВЕТА ПУСТОТЫ

Войдя в храм, Андуин сразу же увидел, что здесь происходит нечто из ряда вон. Все обитатели храма до единого собрались у входа в покои Саа’ра, отмеченного никогда не угасавшим сиянием. Нахмурившись, Андуин поспешил вперед, осторожно пробрался сквозь толпу жрецов, стоявших или преклонивших колени в благоговейном молчании, и увидел впереди сияющую лиловую фигуру. Присутствие наару навевало покой, утоляя смятение и душевную боль.

Перед Саа’ра парила – лежала в воздухе, словно спящая – Калия Менетил. Руки ее были сложены на груди, светлые волосы, сверкающие почти так же ярко, как фигура наару, едва заметно колыхались, ниспадая вниз, белые с золотом одеяния изящными складками укрывали стройное тело.

Фаол стоял перед кристаллическим существом на коленях, склонив голову в молитве. Сзади к Андуину подошла верховная жрица Ишана.

– С Калией происходит нечто странное, – тихо сказала она. – Ее тело даже не начало разлагаться. Фаол неотлучно при ней с тех самых пор, как принес ее сюда.

Дренейка помолчала, глядя на Андуина сверху вниз, и добавила:

– Саа’ра велел ему дождаться тебя, мой юный король.

По спине Андуина пробежала дрожь. Сглотнув, он сделал глубокий вдох и шагнул к архиепископу.

– Я здесь, Ваше Преосвященство, – негромко сказал он. – Чем могу помочь?

Фаол обернулся и поднял взгляд.

– Точно не знаю, – ответил он. – Но Саа’ра настаивал на твоем участии.

И тут в головах обоих зазвучал голос Саа’ра, до сих пор хранившего молчание:

«Не в силах вынести мук, порожденных снами о прошлом, Калия шла ко мне, – сказал он. – Я предостерегал ее, призывал набраться терпения. Прежде, чем сны прекратятся, ей предстояло кое-что сделать. Кое-что понять и принять. Помочь тем, кто нуждается в помощи. Я внушал ей одну на первый взгляд странную истину: бывает, самые важные и прекрасные дары мы получаем в обертке из боли и крови».

Истинность этих слов поразила Андуина в самое сердце. Подобных даров не пожелал бы себе никто и никогда. Любой пошел бы на все – только бы уклониться от них. Но кроме этого они, как и сказал Саа’ра, воистину были важны и прекрасны.

«Теперь для нее битвы кончены. Калия Менетил станет свободна от всех мук живых, от всех кошмаров, разрывавших ей сердце. Она поняла: там, на поле – ее люди, ее народ. Приняла на себя заботу о них и погибла в попытке спасти их. Не людей из времен своей молодости, но Отрекшихся, которыми были они в ту минуту. Свет и тьма. Жрец-Отрекшийся и жрец-человек. Вместе вы вернете ее назад такой, какой ей надлежит быть – по воле Света и своей собственной».

У Андуина пересохло в горле. Охваченный трепетом, он взглянул на Фаола, но жрец только кивнул в ответ на его взгляд. Не обменявшись ни словом, они подошли к парящей в воздухе Калии с двух сторон и бережно взяли в руки по крохотной бледной ладошке.

«Вместе вы вернете ее назад такой, какой ей надлежит быть – по воле Света и своей собственной», – сказал Саа’ра. Что могли означать слова наару? Этого Андуин не понимал. Скорее всего, не понимал этого и Фаол.

Но Андуин отчего-то был уверен: Калия – понимает.

Андуин почувствовал, как на него снисходит Свет – теплый, умиротворяющий. Свет пронизывал тело, успокаивал душу и возбужденный разум. Знакомое ощущение, но сей раз что-то было иначе. Обычно сила Света казалась текущей сквозь все его существо рекой. Сейчас он словно бы превратился в сосуд, в который льется целый океан. На миг его охватил страх. Сможет ли он вместить, удержать и направить такую мощь?

Он опасался, что не выдержит, что будет смят, сокрушен, но струящийся сквозь него поток Света придавал новых и новых сил – и требовал отдать предстоящему делу всего себя без остатка.

«Да, – ответил он в душе. – Я готов».

Свет озарил его теплым ореолом, пробежал по недвижному, но совершенно не тронутому тлением телу королевы Лордерона, заклубился вихрем вокруг Отрекшегося архиепископа. Волна света накрыла Андуина с головой и схлынула, оставив его позади, но не опустошив.

Холодные пальцы в руке дрогнули, сжались.

Калия открыла глаза, и Андуин ахнул от изумления. Ее глаза мерцали, но не зловещим желтым светом, свойственным Отрекшимся, а мягким, нежным белым огоньком. Безжизненное лицо озарилось улыбкой. Тело Калии медленно наклонилось, повернулось, принимая вертикальное положение, и ее ноги утвердились на каменном полу.

Калия Менетил была мертва, но жила. Нет, она не превратилась в неразумную нежить, но и не стала Отрекшейся. Ее вернули к жизни человек и Отрекшийся, прибегшие к силе Света, смешавшегося с сиянием наару.

– Калия, – с дрожью в голосе проговорил Фаол. – С возвращением, дорогая моя. Я не смел и надеяться, что ты вернешься.

– Помнится, кто-то говорил: надежда – то, что остается, когда подводит все остальное, – ответила Калия. Голос ее звучал гулко, глуховато, словно из могилы, но с той же добротой и сердечностью, что и голос Фаола. Взглянув на Андуина, она ласково улыбнулась. – Где есть надежда, там есть место и исцелению, и всему возможному, а порой – даже невозможному.

Андуин обвел взглядом зал, глядя, как остальные восприняли Калию и ее… что? Воскрешение? Нет, ведь она так и осталась мертвой. Темный дар? Тоже неверно: ведь ее вернул к жизни Свет, и в этой неупокоенной женщине нет ни капли тьмы.

Вскоре Калия вновь повернулась к Андуину и виновато улыбнулась.

– Спасибо тебе, – сказала она, – за то, что помог архиепископу вернуть меня.

– Свет не нуждался в моей помощи, – ответил Андуин.

– Что ж, тогда за то, что не оставил меня там, на поле.

– Этого я сделать просто не мог. – Андуин сдвинул брови и понизил голос. – Ты замышляла это с самого начала? Решила воспользоваться моими трудами над организацией Встречи и попытаться вернуть себе трон?

На ее бледном лице мелькнула печаль.

– Нет. Вовсе нет. Идем, присядем.

Они отыскали небольшой стол, а остальные разошлись, оставив их наедине.

– С тех самых пор, как я встретилась с архиепископом Фаолом, я верила, что однажды, если только появится шанс, смогу показать: да, я не Отрекшаяся, но способна относиться к ним, как к собственному народу, и править ими мудро и справедливо.

– И потому, узнав о Встрече, захотела участвовать.

– Да, – кивнула Калия. – Мне хотелось увидеть побольше обычных Отрекшихся, не из жрецов. Посмотреть, как они воспримут свидание с родными. Но никаких других намерений я не имела. Клянусь.

– Я тебе верю, – сказал Андуин.

Калия заметно расслабилась.

– Я не заслуживаю этого, но все-таки спасибо.

Скрестив руки на столе, Андуин пристально взглянул ей в глаза.

– Так что же заставило тебя передумать?

– Ко мне подошел Парквел Финталлас и сказал, что я… что я нужна им немедля. Что час настал. Вначале я не поняла, о чем речь, но вскоре увидела, что они собрались бежать. Перейти на нашу сторону. И оказалась перед выбором: раскрыть, кто я такая, поддержать их и увести его с остальными в безопасное место, или отречься от них и обречь их на гибель. Однако… – Калия отвела взгляд в сторону. – Однако они все равно погибли. Погибли из-за меня.

– А еще ты едва не развязала войну, – жестко добавил Андуин. – Едва не обрекла на гибель сотни тысяч. Ты это понимаешь?

– Да, Андуин, – огорченно ответила она. – Теперь понимаю. Меня никогда не учили править людьми. Никто не ожидал, что я унаследую трон. Ни политике, ни стратегии я как следует не училась. И потому в тот момент я…

– …просто последовала зову сердца, – закончил за нее Андуин. Весь его гнев исчез, уступив место печали. – Что ж, вполне понимаю. Но правитель не всегда может позволить себе подобную роскошь.

– Верно. Править я еще не готова. Но мне хотелось бы служить народу Лордерона. Ведь это мой народ, а я теперь – совсем как они. По-моему… – Калия улыбнулась. – По-моему, так будет правильно. Всему, что нужно, со временем научусь. А от архиепископа буду учиться быть… вот такой. Быть нежитью, но следовать путем Света.

Возможно, все это должно было казаться ужасным. Чудовищным. Омерзительным. Однако под взглядом Калии Менетил, изменившейся, но оставшейся самою собой, король Штормграда думал только о том, что говорил наару. Да, теперь Калия навсегда освободилась от терзавших ее кошмаров.

И этому он был рад.

Единственное утешение в один из самых суровых дней его жизни…

Эпилог Нагорье Арати

Велен посоветовал Андуину отправиться в Храм света Пустоты, поговорить с Саа’ра и послушать, что скажет наару. А еще надоумил встретить своих людей в гавани – «зная, какие слова исцелят их душевные раны».

Дреней во всем оказался прав.

Когда корабли вошли в штормградский порт, Андуин встречал их на причале, но вовсе не затем, чтобы поздравить с возвращением. Пришел он с призывом вернуться на нагорье Арати.

С собой он привел землекопов-могильщиков и мастеров-камнерезов, чтоб изготовить надгробия. Народ Лордерона – народ Подгорода – не останется гнить в забвении среди сырого зеленого поля. Всех, кто пожелает вернуться, Андуин пригласил оставаться на кораблях, а остальных – свободно отправляться по домам.

Остались почти все.

Теперь он ходил среди них, разговаривал с ними, вместе с ними хоронил тех, кому хватило мужества преодолеть предубеждения и страх. Отрекшиеся, по собственным словам, несшие караул в Уделе Галена невдалеке от Стены Торадина, наблюдали за ними, но не препятствовали. Под речи о каждом из павших убитые Отрекшиеся наконец-то обрели вечный покой.

Пусть Велен отвергал комплименты в адрес собственной мудрости – Андуин знал, о чем говорит. Все это было не только данью уважения павшим, но и исцелением для раненых сердец. Во время похорон Джема, Джека и Джейка (этих имен Андуину не забыть никогда) у Эммы подкосились ноги, но Филия тут же подхватила старую женщину и не позволила ей упасть. Ее глаза тоже были красны от слез.

– Их больше нет, – сказала Эмма. – Никого у меня не осталось. Совсем я теперь одна.

– Нет, не одна! – воскликнула Филия. – Мы будем помогать друг другу!

С Андуином на нагорье Арати вернулся и Генн. Ему до сих пор не представилось случая поговорить с мальчишкой, а отпускать его сюда одного Седогрив был не намерен. Слушая, как Филия с Эммой утешают друг дружку, он оглянулся на Андуина – тот, явно растроганный до глубины души, отошел в сторонку.

Генн подошел к нему.

– Я знал, что кошки движутся беззвучно, но вы, волки, почти не уступаете им в этом, – сказал Андуин.

– Мы знаем, когда, куда и как сделать шаг, – пожав плечами, ответил Генн.

– Это-то я и открываю для себя… снова и снова.

– Я неплохо узнал тебя за последние несколько лет, – сказал Генн, не отвечая на шутку. – Ты рос на моих глазах, и это давалось тебе труднее, чем должно бы. Что делать – похоже, все в этом мире дается нелегко.

– Да, – согласился Андуин, прищурив синие глаза и оглядев поле. – Даже один-единственный день мирной жизни.

– Теперь-то ты, мой мальчик, уже должен знать: сохранение мира – тяжелейшая штука на свете, хоть в нашем мире, хоть в любом ином, – не без сочувствия заметил Генн.

Юный король печально, словно не в силах поверить в пережитое, покачал головой.

– Никак не могу забыть этой картины: Отрекшиеся из Совета Покинутых бегут, бегут что есть сил… Они ведь думали, что бегут навстречу будущему вместе с родными и близкими! Я чувствую себя в ответе. И за них… и за них. – Он указал в сторону живых, расхаживавших по полю.

– Сильвана погубила своих, Андуин, – напомнил Генн. – Не наших.

– Да, умом-то я это понимаю. Но смириться не могу. Ни умом, ни сердцем, – Андуин приложил руку к груди и тут же позволил ей бессильно упасть. – Павшие на этом поле погибли потому, что Андуин Ринн, король Штормграда, обещал: при встрече с родными и близкими им ничто не угрожает. Они поверили мне – и погибли. Погибли из-за меня.

Слова его звучали горько – горше желчи. Генн, никогда не слыхавший от Андуина ничего подобного, не знал, что и сказать.

Затянувшееся молчание нарушил Андуин:

– Ты, очевидно, пришел читать мне нотации. Давай, говори. Я заслужил каждое слово.

Генн шмыгнул носом, почесал в бороде и устремил взгляд к горизонту.

– На самом деле я пришел просить прощения.

Андуин резко обернулся к нему, не трудясь скрыть изумление.

– Просить прощения? За что? Наоборот, ты же предупреждал меня. Отговаривал.

– Ты велел мне наблюдать. Я и наблюдал. И слушал тоже, – ответил Генн, указав на собственное ухо. – Слух у волков отменный. Я наблюдал за их поведением. Видел слезы. Слышал смех. Видел, как страх отступил перед радостью.

Не сводя глаз с жителей Штормграда, отдававших дань уважения павшим, он продолжал:

– Видел я и другое. Видел, как на это поле вышел штормградский стражник. Завел разговор с Отрекшейся – с женой, а может, с сестрой. Но в конце концов покачал головой и ушел от нее. Вернулся назад, в крепость.

Андуин озадаченно поднял брови, но перебивать Генна не стал.

– Отрекшаяся понурила голову, постояла минуту… Просто постояла. А потом медленно направилась к своим, к Стене Торадина. – Генн повернулся к Андуину. – Ни тебе буйства. Ни… ни злобы, ни вражды. Похоже, обошлось даже без горьких слов. Да, счастливые встречи – это было замечательно, просто из ряда вон. Но меня как громом поразило другое: ведь эта неудавшаяся встреча была еще важнее! Ведь если люди и Отрекшиеся могут встретиться, пережив столько чувств, питая столько надежд, и вдруг не поладить – не понравиться, а то и проникнуться отвращением друг к другу – и попросту разойтись… – Седогрив покачал головой. – От Отрекшихся я видел только обман, предательство да кровожадность.

«И видел, как мой мальчик умирает у меня на руках, пожертвовав жизнью, чтобы спасти меня», – мысленно добавил он, но вслух этого не сказал.

– Я видел страшных, едва волокущих ноги чудовищ, бросавшихся на все живое с одним-единственным желанием – задуть, загасить огонь жизни. Но такого, как в этот день, не видел. И даже не думал, что увижу.

Андуин слушал, не перебивая.

– Я верую в Свет, – продолжал Генн. – Я видел его, он не раз приносил мне пользу – как тут не поверишь. Но я никогда не чувствовал его. Вот, например, в Фаоле не разглядел. Видел одно – какой-то омерзительный фарс, старого друга, умершего и, будто в насмешку надо мной, поднятого из могилы. Да еще лопочущего вздор, который никак не может быть правдой. Но вдруг он сказал такое, что действительно было правдой. Правдивее некуда. Его слова ранили, будто клинок, и я не мог этого перенести. – Генн глубоко вздохнул. – Но он был прав. И ты был прав. Да, я по-прежнему считаю: то, что сделали с Отрекшимися против их воли, просто ужасно. Однако теперь мне ясно: среди них есть такие, кого это не сломило. Некоторые остались людьми – такими же, как раньше. Выходит, я был неправ, за что и прошу простить меня.

Андуин кивнул и улыбнулся, но улыбка, скользнув по его лицу, тут же исчезла. Дело ясное: он все еще чувствовал на плечах бремя вины и упрямо не желал избавляться от душевных мук. Видно, время еще не пришло.

– Однако насчет Сильваны ты был абсолютно прав, – все с той же холодной горечью в голосе сказал Андуин. – Свет свидетель: я так жалею, что не послушал тебя.

– Нет, я и насчет нее ошибался, – возразил Генн, изумив Андуина уже во второй раз за какую-то четверть часа. – Не целиком, но все же. Я знал: во время встречи она непременно что-нибудь да выкинет. Но думал, что нападет она на нас, а не на своих же подданных.

Андуин страдальчески поморщился и отвел взгляд.

– Может, погубила их и Сильвана, но безопасность Совету Покинутых обещал я. Их смерти на моей совести. Их призраки будут преследовать меня всю жизнь.

– Ну нет, не будут, – возразил Генн. – Ты выполнил свою часть уговора. Никто из них не сознавал, что Сильвана Ветрокрылая не стерпит ни малейшего намека на что угодно, кроме полного и неукоснительного повиновения. А спросить меня, я так скажу: Совет Покинутых подписал себе смертный приговор уже одним своим существованием в качестве правящего органа. Рано или поздно, а повод разделаться с ними она бы нашла. Так что их призраки, если у Отрекшихся бывают призраки, не станут преследовать тебя, мой мальчик. Ты подарил им настоящее чудо.

Повернувшись к Генну, Андуин взглянул ему прямо в глаза.

– А скажи мне вот что, Генн: согласился бы ты на такое? Еще один раз увидеться с сыном – и заплатить за эту встречу жизнью?

Вопрос был совершенно неожиданным и застиг Генна врасплох. Старая боль встрепенулась в груди так, что Седогрив скрипнул зубами. Отвечать не хотелось, но что-то в лице юноши не позволило старику отказаться.

– Да, – после долгого молчания сказал он. – Я бы согласился.

И это было сущей правдой.

Глубоко, прерывисто вздохнув, Андуин кивнул.

– И все же эта трагедия нанесла шансам на мир великий ущерб. Уничтожила перспективу сотрудничества с Ордой в исцелении Азерот, а между тем азерит продолжает угрожать равновесию сил. Повредило все это и Альянсу. Сильвана воспользовалась моментом, обещавшим стать переломным, чтоб уничтожить тех, кого сочла врагами. И проделала это так гладко, так безупречно, что я не могу предъявить ей никаких обвинений. Слова она не нарушила. Калия была потенциальным узурпатором, а я не могу просить Штормград отправиться на войну из-за того, что вождь Орды решила казнить тех, кого сейчас начнет клеймить изменниками. Так она и вывернется. Она победила по всем статьям: уничтожила оппозицию, убила законную наследницу лордеронского трона, и притом сохранила облик благородного правителя, не поднявшего руки на Альянс и не развязавшего войну.

Генн молчал. Слов тут не требовалось. Он просто стоял рядом с Андуином, предоставив юному королю разбираться во всем самому.

Шли минуты. Наконец Андуин заговорил.

– Я никогда, никогда в жизни не оставлю надежд на мир, – сказал он. Голос его дрожал от сдерживаемых чувств. – Я видел много хорошего в столь многих Отрекшихся, что просто не могу изображать их всех злодеями, достойными истребления. А еще я никогда не перестану верить, что люди способны меняться. Но теперь я понял, что вел себя, точно крестьянин, вознамерившийся собрать урожай с отравленного поля. Это попросту невозможно.

Седогрив напрягся. «Мальчишка явно к чему-то ведет!»

– Люди способны меняться, – повторил Андуин. – Но некоторые – некоторые! – не хотят. Не желают. И Сильвана Ветрокрылая – одна из таковых.

Андуин глубоко вздохнул. Печаль и мрачная решимость на лице словно бы сделали его значительно старше своих лет. Такое же точно выражение Генн не раз видел на лицах тех, кому предстоит исполнить трудный, разрывающий сердце долг.

Но вот мальчишка заговорил вновь. Да, словам Андуина Генн был рад… но как же грустно, что ему пришлось их высказывать!

– Я убежден, – сказал Андуин Ллейн Ринн, – что Сильвана Ветрокрылая погрязла во зле окончательно и безвозвратно.

Благодарности

Это мой первый роман для Blizzard, начатый и завершенный в качестве штатного сотрудника компании. Возможность задать вопрос и тут же получить ответ, присутствовать на совещаниях, где решается далекое будущее Азерота, работать в атмосфере творчества, среди потрясающе талантливых создателей игры – все это и позволило мне написать эту книгу.

От всей души благодарю тех замечательных людей, с которыми я регулярно работала и благодаря которым «хождение на работу» стало, скорее, «приходом домой»: Лидию Боттегони, Роберта Брукса, Мэтта Бернса, Шона Коупленда, Стива Данузера, Кейт Гэри, Террана Грегори, Джорджа Крстича, Кристи Куглер, Брианну Лофтис, Тимоти Лограна, Марка Мессенджера, Эллисон Монахан, Джастина Паркера, Эндрю Робинсона, Дерека Розенберга, Ральфа Санчеза и Роберта Симпсона.

Об авторе

Удостоенная ряда премий, автор нескольких бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс», Кристи Голден написала пятьдесят четыре романа и более дюжины рассказов в жанрах фэнтези, научной фантастики и ужасов. Среди ее произведений – три романа из мира Ravenloft, первый из которых, «Вампир туманов», был издан в 1991 году, больше десяти книг из цикла «Стартрек», несколько новеллизаций фильмов, романы по мотивам игр Warcraft и World of Warcraft «Рождение Орды», «Повелитель кланов» и «Артас: Возвышение Короля-лича», романы «Assassin’s Creed: Ересь», «Звездные Войны Battlefront II: Отряд “Инферно”», «Звездные Войны: Темный последователь» и романы из серии «Звездные Войны: Судьба джедаев»: «Знамение», «Союзники» и «Восхождение». В 2017 году Кристи Голден была награждена премией «Фауст» и титулом Грандмастера в знак признания литературных заслуг и достижений. В настоящее время она является штатным автором компании Blizzard Entertainment, где и странствует по Азероту сколько душе угодно.

Сайт: christiegolden.com

Twitter: @ChristieGolden

Christie Golden – на Facebook

Оглавление

Пролог Силитус

Глава первая Штормград

Глава вторая Оргриммар

Глава третья Оргриммар

Глава четвертая Штормград

Глава пятая Штормград

Глава шестая Танарис

Глава седьмая Стальгорн

Глава восьмая Стальгорн

Глава девятая Храм света Пустоты

Глава десятая Даларан

Глава одиннадцатая Штормград

Глава двенадцатая Громовой Утес

Глава тринадцатая Дарнас

Глава четырнадцатая Штормград

Глава пятнадцатая Храм света Пустоты

Глава шестнадцатая Штормград

Глава семнадцатая Штормград

Глава восемнадцатая Танарис

Глава девятнадцатая Подгород

Глава двадцатая Храм света Пустоты

Глава двадцать первая Танарис

Глава двадцать вторая Подгород

Глава двадцать третья Штормград

Глава двадцать четвертая Штормград

Глава двадцать пятая Штормград

Глава двадцать шестая Штормград

Глава двадцать седьмая Танарис

Глава двадцать восьмая Нагорье Арати, крепость Стромгард

Глава двадцать девятая Нагорье Арати, Стена Торадина

Глава тридцатая Нагорье Арати

Глава тридцать первая Нагорье Арати, крепость Стромгард

Глава тридцать вторая Нагорье Арати, Стена Торадина

Глава тридцать третья Нагорье Арати, крепость Стромгард

Глава тридцать четвертая Нагорье Арати, поле

Глава тридцать пятая Нагорье Арати, крепость Стромгард

Эпилог Нагорье Арати

Благодарности

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg