«Сорвиголова: Человек без страха»

Сорвиголова: Человек без страха (fb2) - Сорвиголова: Человек без страха [litres] (пер. Юрий Юрьевич Павлов) (Сорвиголова) 3796K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Пол Крилли

Пол Крилли Сорвиголова: Человек без страха Адаптация графического романа Фрэнка Миллера и Джона Ромиты-младшего

DAREDEVIL: THE MAN WITHOUT FEAR

Paul Crilley

Originally published in the English language by MARVEL WORLDWIDE, INC.,

A subsidiary of MARVEL ENTERTAINMENT, LLC.,

under the title Daredevil: The Man Without Fear Prose Novel

VP, PRODUCTION & SPECIAL PROJECTS: JEFF YOUNGQUIST

ASSOCIATE EDITOR, SPECIAL PROJECTS: CAITLIN O’CONNELL

MANAGER, LICENSED PUBLISHING: JEFF REINGOLD

SVP PRINT, SALES & MARKETING: DAVID GABRIEL

EDITOR IN CHIEF: AXEL ALONSO

CHIEF CREATIVE OFFICER: JOE QUESADA

PUBLISHER: DAN BUCKLEY

EXECUTIVE PRODUCER: ALAN FINE

DESIGN BY NELSON RIBEIRO

INTERIOR ART BY DAVID MAZZUCCHELLI, JOHN ROMITA JR. and AL WILLIAMSON

COVER ART BY EDUARD PETROVICH

Печатается с разрешения компании Marvel Characters B. V.

Copyright © 2017 MARVEL

© 2017 MARVEL

© Ю. Ю. Павлов, перевод на русский язык, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2017

***

Невозможно рассказать о становлении героя более увлекательно, чем «Сорвиголова: Человек без страха».

Comicallygraphic.com

***

Моим детям Белле и Калебу.

Вы – моя поддержка и опора.

Часть I

Глава 1

Адская Кухня

Наши дни

Со временем боль становится лишь системой подсчета очков, постоянным напоминанием о том, скольким людям ты перешел дорогу.

Сегодня Мэтт Мёрдок перешел дорогу многим.

Поморщившись, он переворачивается на другой бок. Левая щека едва не примерзла к окровавленному снегу. Это единственная часть его тела, которая не взрывается приступами боли, и он концентрирует на ней все свое внимание. Он весь изранен, изрезан, его кости переломаны, включая пару ребер. Слышно даже, как кровь булькает в легких. Паршиво.

В голове раздается голос. Закрой глаза. Отдохни немного.

Мэтт закрывает глаза. Да, отдохнуть бы не помешало. Уж после таких-то передряг отдых он заслужил.

Нет. Еще нет. Пока не заслужил.

Он медленно открывает глаза. По снежной каше бегут люди в тяжелых сапогах, неотвратимо приближаясь. Слышен топот каблуков по набережной, и даже плеск и гул океана не могут его заглушить.

Мёрдок, они вооружены. Пора делать ноги.

Не выйдет. Он и пальцем не может пошевелить.

Глаза вновь закрываются. Топот все ближе.

– Вон он!

Адская Кухня

Тринадцать лет назад

– Вон он!

Мэтт Мёрдок ухмыляется паре толстых копов, бегущих к нему по переулку. Они задыхаются, их форма почти почернела от пота. Мэтт и сам вспотел, но у него есть уважительная причина – на нем старая лыжная маска, скрывающая лицо.

Впрочем, надо взять это на заметку. В следующий раз, когда ему взбредет в голову повыделываться перед школьными хулиганами, дабы те его не поколотили, нужно будет выбрать денек попрохладнее.

– Эй, парень… постой! – кричит один из копов.

Фамилия офицера – Лейбовиц. Мэтт встречал его в окру́ге. Его напарник не способен выдавить из себя ни слова – его лицо побагровело, и он, кряхтя, прислоняется к стене. Мэтт искренне желает, чтобы у полицейского не случился инфаркт – уж тогда-то ему неприятностей не избежать.

– Хватит дурачиться, – продолжает Лейбовиц. – Отдай офицеру Митчу дубинку, а то ему нечем бандитов лупить. Ну же!

Вместо ответа Мэтт прыгает на крышу мусорного контейнера, в последний момент успевая ухватиться за пожарную лестницу, чтобы не поскользнуться и не упасть вниз. В контейнере он видит гнилые овощи, тухлое мясо, сырые газеты, шприцы. А рядом, кажется, дохлая кошка. Да уж, сюда лучше не падать.

Мэтт подтягивается и лезет по лестнице к пожарному выходу.

– Освальд, я его пристрелю! – кричит офицер Митч. – Где это видано, чтоб такая мелюзга воровала полицейские дубинки?!

Мэтт оглядывается и видит, что офицер Митч и вправду достает пистолет. Испуганными глазами Мэтт шарит по сторонам в поисках пути к бегству. Переулок заканчивается тупиком, но через стену можно попробовать перелезть.

Он забирается выше, хватается за перила и переваливается через стену.

– Назад, на Девятую авеню! – кричит Лейбовиц.

Оборачиваясь, Мэтт видит, как Лейбовиц бежит по переулку обратно к Западной Пятьдесят первой. Офицер Митч все еще возится с пистолетом. Он что, всерьез решил застрелить ребенка? За кражу дурацкой палки?

Проверять это Мэтт не собирается, и, перепрыгнув через стену, аккуратно приземляется на асфальт. Теперь-то офицер Митч ему не страшен.

А вот Лейбовиц… Не успевает Мэтт выбежать из переулка, как замечает копа на углу Пятьдесят первой и Девятой.

– Держите мальчишку!

Должно быть, Лейбовиц не из местных. Каждый здравомыслящий ньюйоркец знает, что вмешиваться в чужие дела – верный путь в могилу. Да, Мэтту всего двенадцать, но окружающие-то об этом не знают. Вдруг он псих или сбежавший из приюта несовершеннолетний маньяк? Лучше держаться от него подальше.

Развернувшись, Мэтт дает деру по Девятой авеню, петляя между праздношатающимися прохожими. В нос бьет запах хот-догов, жареной картошки, бургеров и бензина. Какие-то ребятишки отвинтили крышку пожарного гидранта, и теперь играют вокруг импровизированного фонтана. Взрослые тоже не против легкого душа. Мэтт пробегает под струей. Вода освежает. Он лавирует между легковушками и грузовыми фургонами, не обращая внимания на возмущенные возгласы поджаривающихся в своих автомобилях водителей. Солнце слепит глаза, блики отражаются от лобовых стекол и витрин магазинов. Мэтт щурится и едва не врезается в группу подростков, слушающих песню, которая когда-то нравилась Мэтту – но не теперь, когда ее изо дня в день гоняют на всех радиостанциях. Он быстро оглядывается. Лейбовиц продолжает погоню.

Неплохо, офицер. Пятерка с плюсом за старание. Но вам меня все равно не догнать.

Мэтт прибавляет ходу и, миновав проезжую часть, оказывается на тенистой стороне улицы. Путь Лейбовицу преграждает автобус, и когда тот наконец возобновляет преследование, Мэтт уже на Западной Пятидесятой. Он ныряет в очередной переулок, выскакивает на Сорок девятую, а там…

… можно расслабиться. Лейбовиц безнадежно отстал.

Теперь Мэтт в безопасности. Отсюда рукой подать до дома. Он бежит трусцой в самое сердце Адской Кухни. Движение здесь не такое интенсивное, а транспорт старше, потрепаннее. На тротуаре там и тут проросли сорняки. Из канализационных люков парит и воняет дерьмом и мертвечиной. Мэтт как-то сунул нос в канализационную решетку, поспорив, что продержится так минуту. Он продержался целых три, но блеванул, как только оторвался. Его мутило целый день.

Убедившись, что поблизости нет полицейских, Мэтт срывает с головы маску и сует в карман. В лицо дует ветерок – теплый и влажный, но разгоряченного мальчишку он все же охлаждает. Улыбаясь, он вновь переходит на бег, проносясь мимо школы и старой бакалейной лавки, в которую в детстве ходил еще его отец, мимо мясного магазина, где частенько отовариваются гангстеры. Наконец, он оказывается на Западной Сорок четвертой улице.

Ему удалось. Он в очередной раз выиграл пари, вернувшись с дубинкой к спортзалу. Мало радости быть поколоченным старшими ребятами, но надо бы придумать новый способ избегать побоев. Пари становятся все более рискованными, безумными, и если его поймают – что, конечно, вряд ли, но вдруг – то отцу это совсем не понравится.

Воскресным вечером спортзал закрыт, но Мэтт знает лазейку. Он обходит здание, придвигает к стене старые ящики и взбирается по ним к окну раздевалки. Щеколда сломана, но никому нет до этого дела. Красть в зале нечего.

Открыв окно, Мэтт залезает внутрь, оказываясь в темной прохладной раздевалке. Надо решить, где спрятать дубинку, чтобы потом предъявить тем, кто посмеет утверждать, что он сдрейфил. Подумав немного, Мэтт открывает ближайший шкафчик и шарит рукой по дну. Деревянное днище плохо закреплено, и под ним есть дыра, куда вполне поместится дубинка.

Приладив деревянную планку на место и закрыв шкафчик, Мэтт довольно задирает голову. Это послужит его репутации, и возможно, теперь хулиганы от него отстанут.

А может, наоборот, хорошенько отмутузят, чтобы поставить на место.

Мэтт задумывается, озадаченный такой перспективой, но тут же отметает ее. Теперь уже ничего не поделаешь. Он делает шаг к окну…

…и слышит смех.

Он замирает. Зал должен быть закрыт. Кто мог сюда проникнуть?

Мэтт подкрадывается к выходу из раздевалки и выскальзывает в коридор. В потемках ничего не видно. Он осторожно нащупывает стену, чувствуя, как старая краска отслаивается под его пальцами.

Снова смех. Мэтту он не нравится. Так истерично смеются обычно хорошо знакомые ему школьные хулиганы. У двери в тренировочный зал Мэтт останавливается.

– Послушай, Джеки. Я не люблю, когда мне отказывают. Особенно когда я прошу по-хорошему.

– Это ты называешь «по-хорошему»?

Мэтт напрягается, сердце подскакивает в груди. Этот голос ему знаком.

Отец.

Мэтт заглядывает в зал. Из прожекторов над рингом в центре зала льется ослепительный свет. Все остальное во тьме. На ринге трое. Отец Мэтта на коленях, его держит здоровяк в белой футболке. Голову здоровяка венчает густая темная шевелюра – Мэтт несколько раз встречал этого типа на улице. Поговаривают, что он связан с мафией.

Третий, высокий и тощий, стоит напротив отца. При каждом движении его черные с проседью волосы мерцают на свету.

– А то. Конечно, по-хорошему. Честное слово. Лучше тебе не знать, что бывает, когда я сержусь. Слейд, ты согласен?

– Эт точно, босс.

– Вот видишь, Джеки. Местные меня уважают, и стремятся не расстраивать, – мужчина приглаживает волосы и хмурится. – А вот ты расстраиваешь.

Отец поднимает взгляд на мужчину, и Мэтт невольно отступает назад. Таким отца он не видел. В его глазах гнев. Ярость.

– Никто тебя не уважает, Риголетто, – огрызается отец. – Между уважением и страхом большая разница.

Риголетто? Мэтта обуял ужас. Это имя известно всем. Он – главный гангстер во всей Адской Кухне.

– А ты, выходит, меня не боишься? – спрашивает Риголетто. – Знаешь что? Не утруждайся с ответом. Мне плевать. Ты заблуждаешься. Страх и уважение – одно и то же.

Риголетто приседает и хватает отца за подбородок.

– Мёрдок, подумай хорошенько. Я предлагаю тебе работу. Хорошую работу.

– Не хочу я на тебя работать.

– И почему же? – Риголетто переводит взгляд на держащего отца за плечо громилу. – Слейд, тебе нравится на меня работать?

– А то, босс.

– То-то же. Я ценю своих работников. Помнишь, как вы в моем клубе трудились?

Верзила по имени Слейд ухмыляется.

– Ага. Там девочки были.

– Верно, Слейд. Много девочек.

Отец Мэтта харкает кровью на настил, а заодно и на ботинки Риголетто. Тот хмурится, достает из кармана носовой платок, вытирает кровь, и, бросив платок, поднимается.

– Мёрдок, не валяй дурака. Я тебе услугу оказываю.

– Не нужны мне твои услуги. И работа тоже. У меня уже есть одна.

Риголетто хохочет.

– Бокс, что ли? Или рестлинг? Как там тебя кличут? Сорвиголова? А этот твой красный прикид призван служить приманкой для домохозяек? Мёрдок, тебе и правда нравится так жить? Думаешь, этим можно прокормиться?

– Это честный труд.

Риголетто вздыхает.

– Послушай, хватит терять время за болтовней. Мы оба прекрасно знаем, что в конце концов ты согласишься. Вопрос лишь в том, после скольких ударов. Ты будешь работать на меня и выбивать деньги с должников.

– Не буду.

– Будешь. Иначе…

– Нет! Валяй, бей меня! – кричит отец. – Не стану я выполнять грязную работу для мафиози!

– Мёрдок, я не закончил, – тычет в него пальцем Риголетто. – Следи за языком. Перебивать людей – дурная манера. Верно, Слейд?

– Очень дурная.

– Именно. Скверная. Так вот, Джек. Ты будешь собирать деньги с моих должников, – Риголетто поднимает руки, жестом показывая, что не потерпит никаких возражений, – иначе тебе и твоему ненаглядному маленькому Мэтту не поздоровится.

Отец молчит. Все молчат. Здоровяк Слейд поднимает отца и отряхивает его одежду. Риголетто треплет его по щеке.

– То-то же. Надавил на болевую точку – и дело в шляпе. Это тебе урок, Мёрдок. Помни о нем, когда придет черед трясти самых упертых должников. Всегда ищи болевые точки.

Гангстеры уходят. Мэтт видит, как отец опускается на настил ринга, прислонившись спиной к угловой стойке, и не шевелится. Он сидит так, пока Мэтту не становится больно на него смотреть.

Мальчик крадется обратно в раздевалку, вылезает через окно и идет домой.

Дома он уже не чувствует себя в безопасности, как прежде.

И больше никогда не почувствует.

Глава 2

Двенадцать лет назад

Для Джека Мёрдока лучший способ выполнять ненавистную работу – научиться быть двумя разными людьми. Работает один, домой идет другой. Главное – не допускать, чтобы их пути пересекались.

– Джеки, по-моему…

Не зови меня «Джеки», придурок.

– По-моему… – Слейд замолкает, не донеся до рта куриную ножку. – О чем я вообще говорил?

От запаха курицы-гриль Джека подташнивает, и он опускает боковое стекло машины.

– Ты спятил? А ну подними. Зима на дворе, а я легко простужаюсь.

Джек поднимает стекло, но не до конца. Ему по душе ночной морозный воздух. Прохлада отгоняет прочь лишние мысли, помогает сосредоточиться.

– Мёрдок, закрой чертово окно!

Сидящий на водительском сиденье Джек поворачивается к Слейду. У того на лбу пульсирует жилка, заметно выделяясь на жирной коже. Похоже, ночка выдастся тяжелая.

Джек поднимает стекло до упора.

– Так-то лучше. Старших надо слушаться, так что делай, как велено, малыш Джеки.

Сжав зубы, Джек крепко цепляется руками в перчатках за руль, мысленно представляя, как тот ломается на куски под его хваткой. Еще он представляет, как втыкает обломки руля Слейду в глотку.

– Поехали, Джеки. Взглянем, как живут богатеи, а одного даже навестим.

Джек не спеша вливается в поток машин. Чем дольше они едут, тем меньше ему придется заниматься ненавистным делом.

Они подбирают еще одного напарника, молодого парня по имени Ларкс. Джек несколько раз видел его в компании бритоголового мужика, что недавно нанялся к Риголетто вышибалой. Джеку Ларкс не нравился не только своим видом, который и вправду был жутковат – бледная, обтягивающая череп кожа, светлые, почти белые, жидкие волосы и водянистые голубые глаза. В нем отталкивало абсолютно все. Он постоянно молчал и никогда не улыбался, а лишь таращился на собеседника как рыба.

К нужному дому они добираются в начале одиннадцатого. Джек паркуется на противоположной стороне дороги и понимает, что их старый «кадиллак» выделяется на фоне остальных автомобилей как… ну, как «кадиллак» на фоне «ауди», «порше» и «мерседесов». Скрытностью тут и не пахнет.

Слейд протирает стекло и присматривается к дому. Во всех окнах темно.

– Что нужно делать? – спрашивает Джек.

Слейд не отвечает, а лишь достает пистолет и заряжает. Джек хмурится. Это что-то новенькое. Раньше в ход шли только кулаки да бейсбольные биты, а теперь? Пистолет?

Наконец Слейд отвечает.

– Чувака зовут Митчелл. Он кинул Риголетто, и теперь остальные инвесторы нервничают. Ясно?

– Риголетто хочет устроить над ним показательную расправу?

Слейд ухмыляется во все зубы, отбеленные до такой степени, что они кажутся пластмассовыми.

– Верно, Джеки. Расправу. И года не прошло, как ты с нами, а уже схватываешь все на лету. Внизу дом охраняет пара телохранителей – сперва разберемся с ними.

Слейд с Ларксом выходят из машины. Джек протягивает руку и достает из-под сиденья биту. Пистолеты ему не нужны.

Они перелезают через высокую ограду и оказываются в уютном садике. Слейд шагает по клумбам, с плохо скрываемым удовольствием топча аккуратно рассаженные цветы – и то и дело останавливается, чтобы ни одного не пропустить. Джеку это кажется глупостью, ведь для полиции следы могут стать важной уликой.

Впрочем, против Риголетто копы не пойдут.

Они обходят дом. Дверь черного хода сделана из крепкой древесины и выглядит образцом надежности – ее не пробьет и полицейский таран. Слейд опускается на колени и достает кожаный мешочек с отмычками. Выбрав пару тонких металлических прутиков, он принимается за работу, мурлыча под нос какую-то веселую мелодию. Джек взволнованно наблюдает за ним. Только на заданиях Риголетто у Слейда случаются приступы радости. А вот в спортзале, где он полюбил болтаться в последнее время, он лишь хмурится и сердито бурчит о своем боксерском прошлом и о том, что на ринге надрал бы Джеку задницу. Похоже, что для счастья ему жизненно необходимо нарушать закон.

Джек украдкой глядит на Ларкса. Тот уселся на детские качели и медленно раскачивается взад-вперед.

Слейд прекращает напевать и начинает ругаться – видимо, замок попался сложный. Проходит еще пять минут, прежде чем они слышат заветный щелчок.

Упаковав отмычки, Слейд открывает дверь. Джек следует за ним, а Ларкс идет замыкающим.

Глаза Джека не сразу привыкают к темноте. Они в столовой, бо́льшую часть которой занимает обеденный стол. За дверью – длинный коридор, ведущий через все здание.

– Охрана, – шепчет Слейд.

Джек кивает.

Они выходят из коридора в просторную, выложенную плиткой прихожую. Отсюда на второй этаж ведет лестница, покрытая ковровой дорожкой. Слейд ведет их мимо лестницы, направо, через гостиную в еще один коридор, и наконец, в небольшую комнатушку с двумя диванами, столом, парой стульев и огромным телевизором. Далее – новый коридор, оканчивающийся двумя дверьми по обе стороны. Слейд жестом показывает Ларксу идти в левую, а Джеку – в правую.

Джек покрепче стискивает биту и берет ее на изготовку. Руки не слушаются. Сердце колотится, как и перед каждым заданием. Вряд ли он когда-нибудь привыкнет – и это, возможно, к лучшему.

Дверь приоткрыта, и сквозь щель на пол и стену падает полоска света. Слейд открывает дверь пошире, ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь. Джек идет за ним.

Охранник спит, укрытый толстым одеялом. Джек осматривается, с удивлением отмечая множество книг, сложенных в стопки у стен. Еще одна лежит на кровати. На столике рядом – включенная лампа. Джек шагает вперед и замечает название на корешке книги. «Хоббит». Он не может сдержать улыбку. Это одна из его любимых книг, мать читала ее ему, когда он был ребенком. Нынче ему не до чтения, но несколько лет назад он читал ее Мэтти. Кажется, тому тоже понравилось.

Телохранитель ворочается, едва не сбрасывая одеяло. С гулким ударом книга шлепается на пол.

Джек со Слейдом замирают. Охранник кряхтит и снова шевелится.

Джек уже заносит биту, готовый отразить нападение, но охранник просто переворачивается на спину и начинает храпеть.

– Подъем! – громко произносит Слейд.

Джек аж подпрыгивает. Охранник резко поднимается и лихорадочно оглядывается вокруг. Заметив ухмыляющегося Слейда и Джека, держащего биту, словно бэттер перед решающим ударом, он шарит по кровати в поисках чего-то.

У него в руках оказывается пистолет. Джек реагирует немедленно. Удар биты приходится точно в голову охранника. Раздается треск, и тот валится на пол.

– Хоум-ран, – констатирует Слейд.

Джек отводит взгляд от потерявшего сознание охранника и гадает, справился ли Ларкс со вторым. Мгновение спустя он получает ответ. Из соседней комнаты раздается крик, сопровождающийся грохотом падающей мебели.

Слейд с Джеком выскакивают в коридор и сталкиваются со вторым телохранителем. Тот пихает Слейда в стену. Гангстер тянется за пистолетом, но внезапно понимает, что охранник его даже не замечает, а просто ковыляет по коридору в сторону выхода.

В дверном проеме возникает Ларкс. Его глаза смотрят с любопытством.

– Удивительно, – говорит он. – Он еще на ногах!

Не сразу поняв, о чем бормочет Ларкс, Джек провожает взглядом охранника.

Тут до него доходит.

Из глазницы телохранителя торчит нож.

– Лезвие десятисантиметровое, – спокойно произносит Ларкс. – Не поверю, что мозг не задет.

Они спешат за охранником и нагоняют того, когда он дрожащей рукой пытается вытащить нож. Вокруг клинка пенится кровь. Телохранитель со стоном выпускает рукоять. Ларкс проскакивает под его рукой и всаживает нож еще глубже.

Охранник с криком отшатывается, спотыкается о стул и падает навзничь. Ларкс хихикает, обходит стул и пинает телохранителя в голову. Тот ревет, пытаясь отбиваться, но удары проходят мимо цели. Джек смотрит на происходящее с ужасом, переводя взгляд с Ларкса на лежащего охранника и обратно.

Этот отморозок упивается собственной жестокостью.

Очередной пинок Ларкса попадает охраннику в другой глаз. Джек слышит мерзкий хлюпающий звук, за которым следует протяжный жалобный стон. Ларкс нагибается, чтобы получше присмотреться.

– Вы слышали, как он лопнул?! – восклицает он, оглядываясь.

Наконец он приседает и всаживает нож до конца.

Ноги охранника дергаются, выбивая дробь на половицах, и спустя несколько секунд он затихает.

Ларкс вытаскивает нож и вытирает об одежду покойника. Когда он выпрямляется, Джек замечает, что лезвие ножа погнуто и покрыто застарелыми пятнами.

Ларкс спокойно разворачивается и уходит. Джек со Слейдом переглядываются. Даже громила Слейд шокирован таким поворотом событий.

Они поднимаются по лестнице на второй этаж. Ковер под ногами то ли черный, то ли красный – в потемках не разобрать. Джек осматривается и насчитывает десять комнат, в одной из которых находится Митчелл. Надо лишь выяснить, в которой. Джек подходит к ближайшей двери, опускается на одно колено и заглядывает в замочную скважину. Ничего. Кромешный мрак. Осторожно открыв дверь, он обращается к Слейду.

– Есть чем посветить? – шепчет он.

Слейд передает ему карманный фонарик, и Джек включает его. Его глазам предстает пустая гостевая спальня. Джек выходит и осторожно открывает дверь следующей комнаты. Внутри стоит непонятный затхлый запах. Он видит очертания книжных шкафов, набитых книгами в кожаных переплетах. Библиотека.

Они подходят к соседней двери, и Джек дергает за ручку.

Заперто.

Он вопросительно смотрит на Слейда, думая, что тот снова полезет за отмычками. Но Слейд попросту вышибает дверь ногой.

Летят щепки, дверь слетает с петель и падает. Изнутри раздаются выстрелы, рыжие всполохи пронизывают темноту. Джек бросается на пол, Ларкс и Слейд за ним. Падая, Слейд открывает ответный огонь в направлении вспышек.

Он стреляет, пока не заканчиваются пули.

Щелк, щелк, щелк.

Тишина.

Джек осторожно поднимает голову. Он видит бледное в свете упавшего фонарика лицо Слейда. Джек поднимает фонарик и светит внутрь комнаты. На залитой кровью постели, свесив голову вниз, лежит человек.

Вся троица медленно входит внутрь и разглядывает труп. Пули Слейда попали в лицо и шею.

Джек отворачивается, выходит из комнаты на балкон и смотрит вниз, на прихожую.

Вскоре подходит Слейд и хлопает его по плечу.

– Кажется, послание передано.

– На убийство я не подписывался.

– Ты его и не совершал, – весело говорит Слейд. – К тому же, это была самооборона. Он ведь первым начал стрелять.

Джек тяжело вздыхает.

– Где Ларкс?

– Еще там.

Они вместе оборачиваются. Слейд шарит лучом фонарика по комнате, пока не выхватывает Ларкса, склонившегося над трупом и почти касающегося своим лицом лица покойника.

«Ох и натерпимся мы еще от этого парня», – думает Джек, и по его телу пробегают мурашки.

Вернувшись домой, Джек застает Мэтта смотрящим бокс по телевизору. Джек молча смотрит на сына, видит его разгоряченное лицо и пылкий взгляд и тут же вспоминает Ларкса. Вспоминает, как тот оживился, когда убил охранника.

Джек подходит к телевизору и выключает его.

– Папа! Дай посмотреть!

Джек садится перед Мэттом и берет сына за руку.

– Мэтти, пообещай мне кое-что.

Заметив озабоченный взгляд сына, он старается говорить мягче и не выдать своего беспокойства и страха, но не может.

– Пообещай мне, что никогда не будешь решать свои проблемы кулаками.

– Папа…

– Постой. Просто выслушай, – Джек постукивает Мэтта пальцем по лбу. – Вся сила – вот здесь. Читай больше книжек и учись хорошенько. Тогда из тебя выйдет толк. Не будь таким, как твой старик.

– Но мне хочется быть похожим на тебя! Я хочу стать настоящим бойцом…

– Нет! – слово резко срывается с губ Джека, и Мэтт вздрагивает.

– Сынок, ты лучше меня, – ласково говорит Джек. – Перед тобой открыт целый мир. Главное – не пускай их в ход.

Он сжимает руки сына в своих больших, покрытых шрамами ладонях.

– Понял?

– Вроде бы.

– Тогда пообещай.

– А?

– Скажи: «обещаю никогда не решать проблемы силой».

– Обещаю.

Джек всматривается в глаза сына, сомневаясь в его искренности.

– Обещаю, – уже спокойнее повторяет Мэтт.

Джек со слабой улыбкой кивает. Он треплет Мэтта по голове и поднимается на ноги.

– А чего это ты не спишь?

– Тебя жду.

– Ну вот он я. Теперь укладывайся спать.

Джек дожидается, пока Мэтт отправится в свою комнату, идет на кухню, садится за старенький столик и наливает себе стакан виски.

Глава 3

Одиннадцать лет назад

Мэтт бежит домой, улыбаясь до ушей, несмотря на разбитое лицо. Наконец-то он решился и показал этому уроду Баркли, кто круче. Спустя годы издевательств и побоев он дал жирному придурку сдачи, и мало тому не показалось.

Запыхавшись, он сворачивает к подъезду. Надо бы остановиться и отдышаться, но близится вечер, отец наверняка проснулся и скоро начнет пить. Мэтт должен поделиться с ним новостью до того. Ему хочется, чтобы отец порадовался. Чтобы его улыбка была искренней, а не пьяной.

Он взлетает вверх по лестнице и распахивает дверь в квартиру.

– Папа! Папа!

В ответ тишина. Мэтт врывается в отцовскую спальню. Окна все еще занавешены.

– Папа!

– Хватит орать, – кряхтит Джек. – Не люблю, когда шумят по утрам.

– Да уже три пополудни!

– Три? Вот черт.

Джек вскакивает с постели и едва не падает. Он хватается за голову и стоит, пошатываясь и собираясь с мыслями. Помотав головой, он тянется мускулистой рукой за одеждой и надевает грязные джинсы и футболку.

На пороге Мэтт в нетерпении скачет с ноги на ногу.

– Папа! Угадай, что случилось?

– Мэтти, подожди минутку.

Отец отдергивает шторы, впуская в комнату вечернее солнце. Яркий свет заставляет его прищуриться и отвернуться.

– А в чертовом прогнозе обещали дождь.

– Дождь был утром. Пап, ну угадай!

– Мэтт, не дури. Что, новую книжку прочитал?

Мэтт морщит лоб.

– Папа, да нет же! Помнишь Баркли? Он мне врезал.

Нахмурившись, отец подходит к Мэтту.

– Но я его завалил! – быстро добавляет Мэтт. – Одним ударом! Он шлепнулся на задницу и таращился на меня, как дурак! Пап, я был так рад! Жаль, ты этого не видел.

Мэтт всю дорогу представлял, что отец видит, как он одним ударом отправляет кого-нибудь в нокаут. Представлял, как отец будет гордиться тем, что сын так похож на него.

Но отец ревет:

– Мэтт, ты же мне обещал!

Радость Мэтта мгновенно улетучивается. Отец нависает над ним, сжав кулаки.

– Ты обещал! – орет он.

Мэтт моргает и даже не сразу осознает, что оказался на полу, спиной к двери.

Через мгновение левую сторону его лица пронзает боль.

А еще через мгновение он понимает, что отец ударил его.

Мэтт поднимает голову. Отец тяжело дышит и смотрит на него, одновременно и сердитый, и потрясенный. Мэтт ждет второго удара, но отец опускает руки.

– Мэтти, ну зачем ты вынудил меня так поступить? – в голосе отца чувствуется искренняя скорбь. – Зачем нарушил уговор? Ты же обещал никогда не пускать в ход кулаки…

Отец замолкает, понимая, как бессмысленно звучат его слова. Насупившись, он отворачивается и идет за ботинками.

Мэтт поднимается и убегает – прочь из спальни, по лестнице, на улицу, до самой реки Гудзон. Лицо ломит от боли.

Он идет вдоль волнореза, замечает на берегу старую перевернутую лодку и забирается на нее. Рядом за дохлую рыбу дерутся чайки.

Мэтти, ну зачем ты вынудил меня так поступить? Зачем нарушил уговор?

Это его вина.

Мэтт провинился. Разозлил отца. Спровоцировал его. Не послушался. Нарушил уговор.

Мэтт осторожно трогает щеку и чувствует, как та распухла.

В это трудно поверить. Отец никогда не поднимал на него руку. Никогда. Мэтт вынудил его. Он виноват.

Мальчик проводит несколько часов, наблюдая за тем, как солнце клонится к закату, и все это время напряженно думает. Размышляет. Беспокоится. Пытается понять.

Наконец, он находит ответ.

Отец прав: уговор дороже денег. Правила и законы нужны, чтобы их соблюдать, иначе весь мир превратится в бардак. Следуй правилам, и избежишь неприятностей. Теперь он будет во всем слушаться отца, помогать ему, делать, как велено. Так он никогда не обманет ничьих ожиданий.

С этого момента он станет послушным сыном и не даст отцу повода для беспокойства.

Если раньше в школе над ним лишь подтрунивали, то теперь он – главный объект насмешек. Он постоянно что-то зубрит, постоянно учится.

Другие дети в восторге. Они подкалывают его, окликают, проезжая мимо окон его дома на велосипедах.

– Сорвиголова! Эй, Сорвиголова, выходи играть!

Мэтт не знает, слышит ли эти шуточки отец. Наверное, слышит, хоть ничего и не говорит по этому поводу. Уж свое-то собственное бойцовское прозвище Джек должен был узнать.

Хуже тех дней, когда отец дерется на ринге в казино, не придумаешь. Там ему приходится наряжаться в красный хэллоуинский костюм с рогами и хвостом. По возвращении он всегда напивается, достает из кошелька старую фотографию и разглядывает ее, пока не уснет.

Мэтт следит, чтобы в эти дни отец не забывал есть. Он готовит ему яичницу и тосты, чтобы было чем заедать виски, но это мало что меняет. Так или иначе, Мэтту всегда приходится тащить отца в спальню и выслушивать извинения вперемешку с похвалами.

– Мэтти, ты хороший мальчик. Хороший. Главное, не становись таким, как твой отец, понял? Ничем хорошим это не кончится.

Отец укладывается в постель и храпит, пока не придет пора снова идти на работу.

Когда Мэтт устает, то идет в свое тайное убежище – место, где он может выпустить пар, злость, ярость.

Спортзал.

Там он представляет, что боксерские груши – это ребята из школы. Он может кричать на них, обзываться, колотить их, пока не посадит голос и не собьет костяшки пальцев. Иногда ему кажется, что за ним наблюдают. Сперва он думает, что отец узнал о его тайной привычке прокрадываться в зал после закрытия. Если так, то он крупно влип.

Он зовет, но никто не откликается.

Может, ему почудилось. Может, никого рядом и нет.

Но тревожное чувство не отступает, а, напротив, усиливается.

На него смотрят. Проверяют. Оценивают.

Ждут.

Десять лет назад

Уже который день Мэтту приходится ускользать от Баркли и его дружков через задние ворота школы.

Каждый день одно и то же: он уже устал мучительно ждать в коридоре, пока его мучители уйдут, устал прятаться от них в классных комнатах.

Что-то изменить уже не получится. Все в школе думают, что на самом деле он трус. Тот, кто никогда не дает сдачи, избегает драк, а на переменах сидит за книжками вместо того, чтобы общаться с друзьями.

Мэтту трудно с этим смириться, особенно потому, что он легко может отделать Баркли. Как в тот раз.

Но он не может вновь расстраивать отца. Он поклялся и сдержит клятву во что бы то ни стало. Так будет лучше для всех. Не высовывайся. Прилежно учись. Получай хорошие оценки. Вот что делало отца счастливым. Каждый вечер, несмотря на усталость, он садится рядом с Мэттом и спрашивает, чему тот научился. Мэтт чувствует, что отец сам плохо разбирается в том, что он ему рассказывает – особенно в математике, – но отец счастлив, и это главное. Одних детей родители возят на рыбалку, других водят в походы, а Мэтт с отцом вместе делают домашние задания и так сближаются.

Рядом с Мэттом, отчаянно сигналя, проезжает машина. Он приходит в себя и смотрит на небо. Солнце уже спряталось за Эмпайр-стейт-билдинг. Пора домой. Нужно успеть прибраться перед ужином. Отец уборкой не занимается, а Мэтту нравится, когда в доме чистота и порядок.

Поправив рюкзак, он ждет зеленого сигнала светофора. Рядом другие пешеходы: парень в деловом костюме, нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу, будто хочет в туалет, женщина с коляской и пара девушек лет двадцати, тоже в костюмах. Мэтт чувствует аромат их духов. Мускус с нотками специй – ему нравится.

Одна из девушек ловит его взгляд и подмигивает. Покраснев от смущения, Мэтт отворачивается…

…и видит старика, выходящего на проезжую часть прямо под колеса приближающихся машин.

– Стойте!

Старик не останавливается. Мэтт вытягивает шею и видит несущийся на всех парах желтый грузовик. Свернуть некуда, на остальных полосах плотное движение. Старику конец.

Ни секунды не мешкая, Мэтт выскакивает на дорогу. Он слышит гудки и визг покрышек, но не сбавляет хода. Старик медленно ковыляет, не обращая внимания ни на что вокруг. Он что, глухой? Или просто спятил?

– Эй! С дороги! – кричит Мэтт на бегу.

Никакой реакции.

Мэтт оглядывается направо и ловит испуганный взгляд водителя грузовика, который только сейчас заметил старика и мальчика.

Водитель выворачивает руль. Грузовик заносит, и он сталкивается с автобусом. Раздается противный металлический скрежет. Прохожие в панике кричат, шины визжат. Мэтт не останавливается. Он настигает старика и толкает его. Тот, спотыкаясь, проходит несколько шагов и растягивается на тротуаре.

Мэтт бежит за ним и чувствует сильный удар в спину.

Мальчика подбрасывает в воздух, и он думает: «Вот и все. Тебе конец. Кто теперь будет приглядывать за отцом?».

Он падает и катится по асфальту, несколько раз сильно ударяясь головой и обдирая кожу на бедрах, руках и шее. Мэтт замечает летящую вслед за ним железную бочку. Грузовик разбился всмятку, и содержимое кузова оказалось на дороге. Кругом скачут бочки, расплескивая какую-то мутную жидкость. В ноздри бьет едкий удушливый запах. Мэтт продолжает слышать крики, визг колес и грохот сталкивающихся машин.

Наконец, Мэтт прекращает катиться и замирает на горячем гудроне. Перед его глазами черно-серое дорожное полотно и накрепко прилипшая к асфальту жвачка.

Снова слышны хлопки и грохот. Бочки все еще катятся и вполне могут его раздавить. Надо подняться и спрятаться. Превозмогая боль, Мэтт смотрит по сторонам, пытаясь понять, в каком направлении движутся бочки.

Одна пролетает совсем рядом. Из нее выплескивается маслянистая жидкость – слишком близко, и Мэтт не успевает уклониться. Жидкость попадает ему в глаза.

Мэтт кричит.

Его глаза буквально вскипают от боли, будто в сетчатку кто-то вдавил горящие угли, а глазные яблоки опутал колючей проволокой и начал кромсать на куски бритвой.

Он вцепляется в глаза пальцами. Мир вокруг медленно меркнет, яркие краски летнего вечера сменяют не менее яркие алые вспышки боли.

На смену алым вспышкам приходят мигающие фиолетовые огоньки. Сначала они мигают быстро, потом все медленнее и медленнее, понемногу сменяясь черными. Фиолетовые и черные.

Потом остаются лишь черные.

А потом – лишь боль.

В ушах раздаются тысячи голосов, и Мэтт отчетливо слышит каждый. Они бурлят, звенят, грохочут – будто бы он приложил ухо к мощному динамику, включенному на полную громкость. Голоса не уходят даже когда он спит. Звуки буквально бомбят его: машины, грузовики, люди. Рев мотоциклов, цокот каблуков. Галдеж играющих на улице детей.

Он слышит, как люди разговаривают, шепчутся, и это – настоящая пытка. Он никуда не может подеваться от чистых, звучащих громче, чем он когда-либо мог представить, звуков. Он не может нормально думать. Не может отфильтровать отдельные звуки. Каждое мгновение его будто гложут миллионы демонов.

А ведь есть еще и запахи. Они окутывают его, накрывают удушающими волнами.

Сильно пахнущие цветы, от которых он кашляет и задыхается.

Гнилостная, трупная вонь, исходящая от мясной лавки в трех кварталах от больницы, где каждый вечер перед закрытием несвежее мясо и кости выбрасывают прямо на улицу.

А еще духи и дезодоранты. Он способен унюхать приближение докторов и медсестер за несколько минут до их прихода, а когда они уходят, еще час чувствует их запах.

Хлопчатобумажные простыни на ощупь кажутся наждачной бумагой. Кончики пальцев постоянно пощипывает, будто они внезапно выросли, а подушечки стали настолько чувствительны, что теперь он по одному лишь прикосновению может понять, что прицепившийся к расческе волос принадлежал пятидесятилетней блондинке.

Все это сопровождается аккомпанементом сердцебиения. Удары множества сердец накладываются друг на друга, стучат, то ускоряясь, то замедляясь, то в страхе, то в возбуждении. Перестук, который никогда не прекращается.

Теперь все вышеперечисленное навсегда с ним.

Его глаза оперируют. Их чистят, отскабливают, режут. В зрачки вставляют иглы, откачивая кровь и гной. Ничего не помогает. После одной из операций Мэтт слышит голос врача. Тот говорит, что глазные нервы Мэтта похожи на разможженные культи жертв автомобильных аварий. Словно в ступоре, Мэтт несколько недель остается прикован к постели, сражаясь со своими обострившимися чувствами и пытаясь отгородиться от сводящих с ума раздражителей.

Он слышит разговоры, доносящиеся с других концов района – словно смотрит невыносимую круглосуточную мыльную оперу. Сотрудница булочной на Тридцать пятой улице постоянно жалуется на своего парня, который ударил ее. В пяти кварталах от больницы секретарша сообщает начальнику, что жена того узнала об их интрижке. А примерно в полутора километрах от Мэтта какой-то ребенок хнычет оттого, что уронил мороженое.

Мэтт не может здраво мыслить. Любые мысли мгновенно тонут в море голосов. Словно тысяча – нет, миллион – безумцев пытаются обратить на себя его внимание.

Затыкать уши не помогает. Мэтт пробовал кричать, чтобы заглушить голоса, но без толку.

В конце концов ему дают успокоительные, и они помогают. Лишь полностью отключившись, он может хоть немного отдохнуть.

В последующие дни его ждет череда посетителей, присутствие которых он ощущает сквозь замутненное болью и лекарствами сознание. Приходит отец. Он чувствует его присутствие рядом столь же отчетливо, как если бы по-прежнему мог видеть его. Чувствует запах виски и страх. Злость и сожаление.

– Мэтт, прости меня. Прости за все. Все изменится, когда тебя выпишут. Мы переедем из этой дыры. Куда-нибудь на природу… поближе к деревьям и траве.

К его руке прикасается отцовская. Прикосновение болезненно, словно удар током. Мэтт инстинктивно отдергивает руку и осознает, что отцу тоже больно. От него исходят волны стыда и вины. Откуда Мэтт это знает? Как он может это чувствовать?

Он и сам не может понять. Он просто чувствует.

Новый посетитель. Приходит, когда болеутоляющие только начали действовать и Мэтт понемногу проваливается в забытье. Это женщина. Пахнет мылом и… жасмином. Очень чистый запах.

– Мэтт, прости, – говорит женщина. – Прости за все.

Она тоже берет его руку, но в этот раз он свою не отдергивает. В этот раз прикосновение нежное. Женщина нагибается и целует его в лоб, и в этот момент что-то холодное касается его подбородка. Мэтт дотрагивается до предмета рукой и понимает, что это золотой крестик.

Женщина уходит, оставляя после себя ауру безмятежности, и в этот момент голоса уходят куда-то на второй план. Мэтт готов зарыдать от благодарности. Наконец-то он может нормально подумать и вспомнить, кто он такой.

Выходит, что голосами, запахами и всем остальным можно управлять? Пусть лишь на мгновение, но их можно прогнать.

Он чувствует себя сильнее. Спокойнее. Он научится управлять своими чувствами. Они – вовсе не враг, стремящийся его сломить, они – часть него самого.

И кроме них у него теперь ничего не осталось.

Это непросто. Напротив, очень трудно, и Мэтт почти теряет терпение.

Сперва он учится разделять звуки: голоса, шумы, крики, дорожное движение, мышиную возню, шаги, звон посуды. Город в целом.

Он выделяет отдельные звуки и задвигает их на второй план. Следом он возводит мысленную стену, границу, внутри которой его повседневные мысли не будут подвергаться бесконечной бомбардировке. Все прочие ощущения необходимо убрать за стену, а потом задвигать все дальше и дальше, чтобы поднять стену выше и дать разуму свободное пространство. Пустой кабинет, где он сможет работать.

Вернуть тишину – таков первый шаг.

Второй шаг – подчинить себе чувства. Пригласить их обратно и научиться руководить ими из своего личного пространства, имея возможность выбрать, что именно слышать, осязать и обонять. Мэтт пытается вернуть их под свой контроль одно за другим, сосредоточившись лишь на тех, что нужны в данный момент.

Это сложнее всего. Каждый раз, когда он открывает в стене проход, все чувства разом врываются внутрь, снося стену и заставляя его выстраивать ее заново.

Проходят недели. Недели на больничной койке, с покрывшимися коростой глазами. Недели кровавых и гнойных слез.

Но Мэтт учится. Учится укрощать чувства и подчинять их своей воле. Он представляет себя полицейским в комнате наблюдения, получающим информацию с разбросанных по всему городу камер и микрофонов и собирающим данные в кабинете за стеной.

Ему тяжело, но понемногу он становится прежним Мэттом Мёрдоком.

Джек Мёрдок дежурит у палаты сына, пока врач в последний раз перед выпиской осматривает глаза Мэтта. Джек взволнован. Обеспокоен. Он прибрался в квартире, убрав все вещи, способные повредить Мэтту, но полностью избежать риска вряд ли удастся.

– Джек Мёрдок?

Джек поднимает взгляд, ожидая увидеть врача, но перед ним двое мужчин в дорогих костюмах.

– Чему обязан?

Говоривший протягивает визитку. Джек мельком смотрит на нее и узнает, что тот – адвокат.

– Мы слышали, что вашего сына сегодня выписывают.

– Вам-то какое дело?

– Наш работодатель желает убедиться, что не произойдет никаких недоразумений.

– Каких еще?

– Ваш сын выскочил на проезжую часть. Он виновен в аварии.

Осознав, кто эти люди, Джек вскакивает на ноги.

– Чертовы крючкотворы! Из-за вас мой сын ослеп!

– Вовсе нет, мистер Мёрдок. Нашей вины тут нет, и лучше бы вам впредь воздержаться от подобных слов. Клевета – штука серьезная. Мы можем рассчитывать на ваше молчание? Очень надеюсь на положительный ответ. Не усложняйте ситуацию, иначе нам придется предать огласке вашу связь с мистером Риголетто.

Джек молча таращится на юриста.

– Прежде чем отвечать, хорошенько подумайте, – говорит другой адвокат. – В конце концов, если вас посадят в тюрьму, то за Мэттом некому будет ухаживать.

После месяца на больничной койке Мэтт готов отправиться домой. Врачи больше ничем не могут ему помочь – только направить в местный филиал Американского Общества Слепых. Они сообщают отцу, что Мэтт может получить там консультацию и пройти обучение, которое поможет адаптироваться к потере зрения.

Мэтт не хочет туда идти. Когда отец впервые об этом заговаривает, он запирается в комнате и с головой накрывается одеялом. Он к этому не готов. И не собирается быть готовым.

Это будет значить, что он смирился с той жизнью, которая его ожидает.

Глава 4

Шесть месяцев спустя

Мэтт любил сидеть на крыше и наблюдать за уличной жизнью. Смотреть, как живут семьи в доме напротив. Ему нравилось быть частью этой жизни. Видеть соседей, но при этом оставаться невидимым для них. Быть частью родного района, где их с отцом хорошо знали.

А теперь…

Теперь все изменилось.

Он перестал быть частью чего-либо. Больше никто не приветствует его по-дружески. Лишь с жалостью, грустью или горечью.

Бедный мальчик. Вся жизнь погублена! Может, лучше ему было бы умереть.

Мэтт с этим не согласен. Он в смятении. Ему всегда казалось, что ослепнув, ты потеряешь все. Будешь обречен жить во мраке на веки вечные.

У него все не так. Он чувствует объем и форму предметов и может определить, что находится вокруг. Например, сейчас. Внизу, на улице, зимний ветер обдувает ствол дерева, придавая тому форму, которую Мэтт может представить. Он чувствует… видит… изгиб ствола и раскидистые ветви.

Нет, «видит» – неверное слово. Наверное, это память рисует то, что он должен был бы видеть.

Так вот как это работает? Ветер сообщает ему нужные измерения, а воображение создает картинку?

Мэтт встает, не обращая внимания на порывистый ветер, и шаркает вперед, пока кончики кроссовок не оказываются на самом краю крыши. Он подставляет ветру лицо, вдыхает морозный воздух, а с ним запах приближающейся бури, смешанный с ароматами еды – мяса, картошки, пиццы и хот-догов.

Он склоняется над бездной, думая, что для случайного прохожего выглядит сейчас как самоубийца.

Эта мысль порождает улыбку. Нет уж. Напротив, он заново учится жить.

Ветер вновь обдает его лицо и уносится вниз, мимо припаркованных у тротуара машин. Мэтт следит за ним и «видит», как ветер придает автомобилям формы, растекаясь вокруг крыш, колес, брызговиков и зеркал. Мэтт уверен, что сможет пройти вдоль машин, расставив руки, и ни разу их не задеть.

Он понемногу привыкает жить без зрения, но счастья ему это не прибавляет. Совсем наоборот. Каждое утро он просыпается полностью опустошенным, и справиться с этим чувством помогают лишь тренировки в зале. По-прежнему после закрытия – ему не хочется ощущать на себе жалостливые взгляды окружающих, сочувственные покачивания головой. Как и прежде, он проникает в зал через окно. Свет не включает – зачем он ему?

Каждый вечер он оттачивает остроту своих чувств, тренируясь на гимнастическом бревне и с боксерской грушей.

Выходит совсем не так, как на улице. В помещении, где нет ветра, где ничего не помогает оценить форму предметов, ему куда труднее выбирать нужную дистанцию и определять амплитуду груши, и он получает куда больше шишек и синяков, чем прежде. Но он не сдается. День за днем, неделю за неделей он гоняет себя, стремясь заставить свое тело видеть вновь, каким-то образом вернуться к привычной жизни, как будто у него и нет никакого увечья.

Каждый вечер после тренировки он падает без сил. Сегодня Мэтт лишь перекатывается на спину и неподвижно лежит. Он устал. Устал от всего. Почему это произошло именно с ним? Почему не с кем-то другим, хотя бы с тем стариком? Почему он? У него вся жизнь была впереди. Он ставил себе четкие цели, хотел стать адвокатом, судьей или полицейским. Да кем угодно, лишь бы отец был счастлив.

А теперь? Теперь он никто.

Из него и боксера-то не выйдет. Такую карьеру отец счел бы наихудшей из всех возможных, но и на ней теперь можно ставить крест.

Мэтт плачет. Он держал слезы в себе с тех пор, как вышел из больницы, но теперь, сидя на старом, потрепанном мате, пропитанном запахом пота, опилок и табака, он дает им волю.

– Стыдоба-то какая. Пацан, хватит себя жалеть!

Мэтт замирает. Вытерев нос, он оборачивается по сторонам в поисках говорящего.

– Кто здесь?

– Вставай, – продолжает низкий, скрипучий голос. – Ты что, не только слепой, но и глухой? Вставай, говорю.

– Но…

– Неправильный ответ.

Мэтт слышит в воздухе свист, и что-то больно бьет его по голове.

– Ай! Вы что?!

– Вставай.

– Какого черта?

– Неправильный ответ.

Снова свист и очередной болезненный удар, на этот раз по щеке. Мэтт ползет назад, прижимаясь к стене.

– Вставай.

Мэтт поворачивает голову то налево, то направо, стараясь определить источник звука. Он делает глубокий вдох. Опять свист.

Мэтт резко выбрасывает руку и хватает палку прежде, чем та ударит его в третий раз. Его мучитель хохочет.

– Так-то лучше! Ничего сложного, а?

Незнакомец вырывает палку из рук Мэтта.

– Вставай.

В этот раз удар следует без предупреждения. Палка движется так быстро, что Мэтт слышит свист уже после того, как получает по лицу.

– Прекратите!

– Вставай, и прекращу.

Мэтт поднимается и неторопливо поворачивается.

– Медленно соображаешь, пацан.

– Кто вы?

– Неправильный вопрос.

Палка просвистывает в воздухе, но Мэтт уклоняется от удара. Прежде чем сказать что-то еще, он пытается придумать, как сбежать от этого психопата и вызвать полицию.

Тут его осеняет. Он поворачивается туда, где, как ему кажется, стоит его мучитель.

– Зачем вы здесь?

Он напрягается, привстав на цыпочки, готовый увернуться. Но удара не следует. Этот вопрос – правильный.

Стик – так представляется незнакомец. Они вместе выходят из зала на холодную улицу. Мэтт волнуется. Снаружи ему неуютно – по крайней мере, теперь. Улица для него – как минное поле. Он носит выданную врачом белую трость, но так и не научился правильно ей пользоваться. Он машет ей слишком быстро и ходит с привычной для себя скоростью, так что регулярно спотыкается и цепляется за стоящие вдоль тротуара велосипеды.

Ему приходится постоянно сбавлять шаг и идти медленно, как старик.

Мэтта это бесит.

– Пацан, я за тобой наблюдал, – говорит Стик, пока они бредут по тротуару.

– Зачем?

– Ты особенный. В тебе есть кое-что, что могло бы нам послужить.

– «Нам» – это кому?

– Тебе этого знать не положено.

Мэтт фыркает.

– Никакой я не особенный. Я вообще никто.

– Вот как? Ты уверен? – Стик говорит спокойно, но Мэтт чувствует в его голосе напряжение.

Он словно кобра, готовая в любой момент ужалить.

– Я слепой. Чего во мне особенного?

– Думаешь, слепота тебе помешает? По-твоему, слепые ничего не могут добиться?

– Да нет, просто…

– Просто тебе себя жалко. Пацан, кончай. Не хватало мне еще с этим возиться.

Мэтт начинает злиться. Да что этот мужик о себе возомнил? Попробовал бы он поставить себя на его место!

– Я чувствую, как от твоей кожи пошел жар, – тихо говорит Стик. – Советую тебе хорошенько выбирать слова, прежде чем сказать что-то еще.

Он чувствует, как от его кожи идет жар? Мэтт останавливается.

– Вы что, тоже слепой?

– С рождения. Так что я знаю, о чем говорю. И знаю, что тебе приходится выносить. Но вот какое дело – мне на все это плевать.

Несколько минут они идут молча, слушая лишь городской шум.

– Куда вы меня ведете? – спрашивает Мэтт наконец.

– Никуда. Просто хочу кое-что показать.

– Что?

– Увидишь. Ну, или не увидишь. – Мэтт снова слышит смешок и понимает, что смеются над ним.

Они приходят к подвалу старого заброшенного здания. Мэтт останавливается у входа. Стик не отходит от него ни на шаг.

– Туда я с вами не пойду, – категорически заявляет Мэтт.

– Почему это?

– А вдруг вы маньяк?

– Можно и так сказать.

– «Можно и так сказать»?

– Ага. Но это не значит, что я собираюсь тебе навредить.

– Не слишком убедительно.

– Я и не собирался тебя убеждать. Здесь у меня тренировочный зал, где ты будешь тренироваться.

Мэтт недоверчиво вздергивает брови.

– Тренироваться? Зачем?

– Чтобы драться. Чтобы стать воином.

– Воином, ну-ну. И зачем мне им становиться?

Лицо Стика внезапно оказывается в считанных миллиметрах от его собственного. Мэтт чувствует запах апельсинов и корицы.

– Хочешь и дальше убегать и прятаться?

– Н-нет.

– Ты больше не маленький мальчик, ясно? Если хочешь мне пригодиться, придется тренироваться!

– Не понимаю, зачем я вам? Чего вы от меня хотите?

– Не могу сказать. Еще рано.

– Вот как? Это что же получается: какой-то незнакомец следил за мной, несовершеннолетним школьником, чтобы заманить в заброшенное здание и там превратить в волшебного воина?

– Про волшебство я ничего не говорил. В драке нет ничего волшебного.

– Да и ладно. Мой ответ «нет».

– Не валяй дурака.

– Я серьезно. Дальше я с вами не пойду.

Мэтт напрягается в ожидании нового удара по голове, но его не следует. Слышно лишь, как Стик вздыхает.

– Послушай, я не собираюсь с тобой сюсюкаться. Когда будешь готов извиниться – приходи, я буду здесь.

– За что мне извиняться?

– За то, что потратил мое время. Я думал, что ты готов, но оказался не прав.

Мэтт выдерживает неделю. Ему хочется узнать, что имел в виду Стик, но он терпит. Нельзя так легко сдаваться.

Он приходит к зданию вечером и открывает старую дверь.

Он шарит тростью по полу. Ничего. Коридор чист – ни препятствий, ни мусора. Мэтт входит внутрь. Воздух сырой, пахнущий мучнистой росой и плесенью. Невидимые споры проникают в его легкие. Дом кажется совсем ветхим. Лишь бы прямо на голову не обрушился.

– Через десять шагов налево! – Откуда-то издалека Мэтт слышит голос Стика.

Он делает, как велено, и оказывается у лестницы, ведущей, как ему кажется, в подвал. Мэтт осторожно спускается, нащупывая тростью каждую ступеньку, как учили в больнице.

Тук-тук. Ширина ступеньки примерно полметра.

Тук. Расстояние между ступеньками нормальное.

Мэтт добирается до самого низа.

– Ну как, гордишься собой? – спрашивает Стик. – Тебе эта трость ни на кой не сдалась. Точнее… ходить тебе она точно не поможет, а вот использовать ее как оружие вполне можно.

Мэтт молчит. Он уже уяснил, что Стик говорит загадками лишь для того, чтобы спровоцировать Мэтта на вопросы. Нет уж, такой радости Мэтт ему не доставит.

– Что, дома не сидится?

– Любопытство заело.

– Не сомневаюсь. Раз уж ты здесь, будь добр слушать меня. Если хочешь быстро прийти в форму, придется хорошенько потрудиться и соблюдать определенные правила.

Мэтт не задает вопросов, и Стик, похоже, разочарован. Мэтт не дает ему возможности позлорадствовать.

– Будешь тренироваться здесь все свободное время. Не знаю, выйдет ли из этого толк – уж слишком ты недисциплинирован, самовлюблен и эмоционален, а именно эти три качества я больше всего не люблю в людях. Но в твоем случае я готов рискнуть.

– Почему? – не выдерживает Мэтт. – Чем я это заслужил?

– У меня нет выбора. Мне понадобится любая помощь.

Спустя недели Стик по-прежнему утаивает от Мэтта, зачем тот ему понадобился. В конце концов Мэтт перестает спрашивать. Для него это больше не имеет значения. Может, это и глупо, но это правда. Все его мысли теперь занимают лишь тренировки в подвале.

– Нет! – кричит Стик. – Ты уже говорил, что можешь чувствовать ветер. Теперь учись чувствовать воздух.

– Как можно почувствовать воздух?

Мэтт вспотел. Он разозлен – вот уже пятый раз подряд он врезался в тренировочный манекен.

– Пацан, воздух окружает тебя повсюду, иначе как ты дышишь?

– Он же не движется!

– Ему и не надо двигаться. Остановись и успокойся.

Мэтт следует совету и делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Впускает чувства в свой мозговой «кабинет» – не все, а только те, что нужны, чтобы почувствовать нечто… большее.

В окружающем его мраке происходит какое-то движение, какая-то пульсация. Местами тьма становится тяжелее, обретая подобие формы, а местами – легче. На сетчатке глаз вырисовываются неровные угольно-серые силуэты.

– Постой, – тихо говорит Стик. – Сосредоточься на воздухе. Почувствуй, как он соприкасается со всеми предметами в зале.

Дыхание Мэтта замедляется. Серые и черные фигуры переплетаются. Он чувствует едва заметное движение вокруг них, будто волны горячего воздуха над асфальтом. Он концентрируется на этих невидимых волнах, и серые и черные силуэты становятся лучше различимы, складываются в линии и формы.

И снова искажаются. Мэтт готов выйти из себя. Ничего не получается.

В этот момент фигуры обретают более четкие очертания. Контуры и выступы. Холмы и впадины. Будто он смотрит вниз с горной вершины.

Картинка опять меняется, на ней появляется круг. Озеро посреди ландшафта?

Нет.

Восприятие Мэтта улучшается. Он будто видит оптическую иллюзию, как на тех картинках, по которым трудно определить, кто на них изображен – девушка или старуха. Воображаемые горы и долины меняют очертания, и Мэтт понимает, что видит лицо Стика. А круг – это его рот.

– Ну что, понял? – говорит Стик. – Воздух окружает тебя постоянно, надо только научиться его видеть.

Восхищенный Мэтт крутит головой по сторонам, и резкое движение разрушает картинку. Она разлетается на тысячи осколков, когда он теряет концентрацию. Мэтта вновь окутывает тьма.

– Тренируйся, – говорит Стик, – и все получится.

Проходят месяцы. Подвал становится для Мэтта вторым домом, его убежищем.

Обителью надежды.

Он прислушивается. Чувствует воздух, сопоставляет звуки с уже известным ему набором.

Натяжение тетивы.

Скрип изгибающегося дерева.

– У вас лук, – говорит Мэтт. – Зачем двум слепым лук?

– Вот зачем.

Мэтт слышит, как натягивается тетива. Следует свист и гулкий удар. Мэтт выжидает.

– Ну? – подгоняет его Стик.

– Что «ну»? Вы выстрелили из лука. В потолок, не иначе.

– Не смешно. Ты прекрасно знаешь, куда попала стрела.

Мэтт идет к стене и ощупывает зону, куда, по его мнению, попала стрела. Он находит там мишень с небольшим углублением в самом центре. Стрела торчит оттуда. Он вынимает ее и трогает наконечник. Тот теплый, а значит, Стик не воткнул ее туда заранее. Не то чтобы Мэтт имел основания заподозрить Стика в обмане, но проверить на всякий случай стоило.

– Твоя очередь, – говорит Стик.

Мэтт принимает от него лук и стрелу. Лук легче, чем он ожидал, но управляться с ним труднее, чем Мэтт мог бы подумать. Он натягивает тетиву и чувствует, как дрожат мышцы.

– Еще тяни. – Стик похлопывает его по плечу.

Мэтт пытается натянуть тетиву сильнее, что очень не нравится его плечу.

– Держи и не отпускай.

– Зачем? – шипит Мэтт сквозь сжатые зубы.

– Сперва ты должен научиться контролировать лук. Чем бы ты ни занимался, контроль превыше всего. Запомни это, пацан.

Мэтт держится. Его мышцы гудят, на лбу выступает испарина.

– Сколько еще?

Ответа нет.

Он раздается спустя минуту.

– Хватит.

Мэтт с облегчением отпускает тетиву, и та задевает предплечье, сдирая кожу. Стрела рикошетом от стены улетает в окно.

– Плохо. Давай еще раз.

– У меня кровь идет!

– Ну и что? Давай.

Борясь с болью, Мэтт берет новую стрелу и повторяет те же действия, дожидаясь команды Стика. В этот раз стрела вонзается в стену, но слишком далеко от цели.

– Не годится. Заново!

Испытание повторяется снова и снова, и Мэтт уже еле поднимает руки. Его мышцы будто раскисли. Он весь взмок, и соленый пот обжигает раненое предплечье.

Он раз за разом промахивается, и с каждой попыткой все сильнее и сильнее.

– Не надо бороться, – говорит Стик.

– С кем?

Капли пота стекают на глаза, и Мэтт моргает.

– С луком и стрелой. Ты пытаешься управлять ими.

– А что мне еще делать?

– Ты должен стать с ними единым целым.

Мэтт отпускает тетиву и опускает лук.

– Не понимаю…

Он слышит свист и отшатывается, но недостаточно расторопно. Палка бьет его по плечу.

– Я что, дал команду остановиться?

– Но…

– Дал или нет?

Вздохнув, Мэтт снова поднимает лук и натягивает тетиву.

– Всегда найдется кто-нибудь, кто будет быстрее и точнее тебя. Стрела должна стать продолжением тебя. Ты должен быть един со своими кулаками, ногами, мечом, нунчаками, чем угодно. Не сможешь – умрешь.

Умру? Что он несет?

– Вы что, хотите сделать из меня какого-то супербандита?

Стик похлопывает его по плечу.

– Нет, пацан.

– Это радует.

– Если бы мне понадобился супербандит, я бы выбрал кого-нибудь поумнее. Хватит болтать, стреляй.

Мэтт натягивает тетиву до упора, делает несколько глубоких вдохов и возвращается в свой «кабинет». На этот раз он отгораживается от всего, оставляя лишь себя, лук и мишень. На этих вещах он полностью концентрируется, выравнивая дыхание, пока остальные предметы не перестают для него существовать. Мэтт ощущает, как напряжение передается от его бицепсов вниз к ноющим запястьям и далее к дрожащим пальцам. Он чувствует стрелу от оперения до наконечника, сливается с ней, пока та не становится частью его тела. Затем он перемещает сознание к мишени, притягивает ее к себе, ощупывая невидимую линию полета стрелы к цели.

И спускает тетиву.

Тук.

– Получилось! – Мэтт опускает лук, забыв о жгучей боли в плече и шее. – Я попал! В яблочко?

– Нет.

Мэтт разочарованно опускает голову. Он рассчитывал, что его усилия не пройдут даром и он попадет точно в центр.

– Ты попал в мишень, что уже неплохо. Давай еще раз.

– Но…

– Никаких «но»!

Времена года сменяют друг друга. Все это время Мэтт находится в тумане изнеможения и эйфории. Он чувствует себя волшебником. Его чувства – его сила; сила, способная сделать его другим. Сделать его лучше. Особенно хорошо он чувствует себя по ночам, когда просыпается задолго до рассвета и сбегает из дома по пожарной лестнице к Стику.

Они путешествуют по городу, перебираясь с крыши на крышу, вдали от мирской суеты. Тьма прячет их от посторонних глаз. Высота не имеет значения, а пропасти между зданиями – всего лишь новый вызов. Этими ночами для Мэтта важен лишь ветер, бьющий в лицо и создающий серые, складывающиеся в объемные фигуры, силуэты.

Это настоящая жизнь.

Глава 5

Восемь лет назад

Ларкс считает, что большинство людей вполне устраивает просто плыть по течению. Каждый день он видит вокруг их лица, проникнутые грустью и безнадегой. Они никто. Они впустую тратят дарованную им Господом жизнь. Не смотрят по сторонам. Не живут по-настоящему. Они просто считают дни, не замечая окружающего их мира. Каждый день у них проходит по одному и тому же плану: проснуться, пойти на постылую работу, вернуться домой. Принять таблетки, чтобы заглушить боль. И так день ото дня, с небольшими вариациями в зависимости от индивидуальных особенностей. Иногда они могут пропустить вечерком пару стаканчиков или пообедать с секретаршей. Какая разница, все равно результат один – они ворочаются в кровати, страдая от бессонницы и осознания того, что завтра повторится та же история. Такая у них жизнь.

Хуже всего то, что они не протестуют. Понимая, что их жизнь утекает, как вода в унитаз, они все равно отказываются что-то менять. Они трусят. Терпят.

Привыкают.

Ларкса от этого тошнит.

Но есть один человек, с чьим видением мира не сравнится никто. Человек, который видит новые горизонты и открытые ему возможности.

Уилсон Фиск.

С их первой встречи Ларкс знал, что пойдет за ним хоть на край света. С этим человеком Ларкс мог добиться многого. Он верил в это столь же истово, как домохозяйка из Луизианы верит, что телепроповедники-целители могут вылечить ее от астмы.

Ларксу кажется, что из Фиска вышел бы неплохой телепроповедник. У него есть обаяние. Харизма. Местами он похож на библейского персонажа – такого, что мог бы сказать: «Не связывайся со мной, сынок, а то гореть тебе в адском пламени».

Ларкс щурится от вечернего солнца, оранжево-красный круг которого подернут грозовыми тучами. Ларкс подозревает, что сегодня самый жаркий день в году, но его это не беспокоит. Жара ему не докучает, ведь они с Фиском идут собирать дань для Ала Спилотро, правой руки Риголетто.

Спилотро родился и вырос в Адской Кухне и потому ревностно охраняет свою территорию. То, что он отправил за деньгами Фиска, говорит о том, что он видит в нем то же, что и Ларкс.

Они с Фиском сворачивают на Западную Тридцать первую. Тут лишь одна точка – семейная мясная лавка. Владеют ей мистер и миссис Бреннан. Вообще-то лавка находится за границами Адской Кухни, фактически на территории, подконтрольной Триаде, но покровительство Триады супругам Бреннан не по душе – в немалой степени потому, что Фиск с Ларксом последние несколько месяцев крушили окрестные магазины. Тогда Бреннаны попросили о защите Спилотро, и их неприятности чудесным образом прекратились. Теперь Бреннаны разболтают об этом соседям, и Западная Тридцать первая примкнет к владениям Риголетто.

Как говорит Фиск, тише едешь – дальше будешь. Расширять сферу влияния и зарабатывать репутацию необходимо так, чтобы не вступать в прямой конфликт с Триадой.

В этот погожий летний денек народ высыпал на улицу. Старики играют в домино, дети гоняются друг за другом по проезжей части, не обращая внимания на гудки машин. Фиск и Ларкс минуют бар с летними столиками, за которыми клиенты потягивают пиво и виски.

Хозяин бара, лысый крепыш по имени Джо Филдинг, прерывает сбор грязных стаканов.

– Добрый вечер, мистер Фиск, – учтиво говорит он.

Местные всегда вежливы с Фиском, даже те, кто не платит дань мафии. Они все равно знают, на кого он работает.

Фиск останавливается. Ларкс в нескольких шагах позади внимательно наблюдает за окрестностями.

– Как дела, Джо? – спрашивает Фиск.

Джо оглядывается вокруг, желая убедиться, что никто не подслушивает.

– Неважно. Пару дней назад меня опять обнесли.

Фиск изображает искреннее удивление.

– Жаль слышать.

Джо кивает.

– До последнего цента обчистили, – грустно говорит он.

– А куда твои друзья смотрят?

Твои друзья. Триада.

– А никуда. От них ни слуху ни духу.

Фиск качает головой.

– Джо, вот я бы это так не оставил. Я сам здешний, вы все мне как родные.

Вот поэтому Спилотро и выбрал Фиска. Ему нужен был человек из местных, у которого дух Кухни в крови.

– Вы к Бреннанам? – спрашивает Джо.

– Точно, – обезоруживающе улыбается Фиск. – Время для еженедельного визита.

– В таком случае не смею вас задерживать. – Чуть помявшись, Джо подходит к Фиску поближе. – Может, и ко мне будете иногда заглядывать? Пропустить стаканчик за счет заведения?

– Сочту это за честь, – говорит Фиск. – Заодно и ограбления обсудим.

Джо облегченно улыбается.

– Здорово. До встречи, мистер Фиск. Берегите себя.

– И ты, Джо, и ты.

Фиск продолжает путь, Ларкс шагает за ним. Что ж, у Риголетто еще один клиент. Скоро вся улица будет принадлежать им. А тогда… можно будет и в доки заглянуть. Без боя Триада доки не сдаст, и Риголетто не захочет рисковать и злить врагов, а вот Фиск…

Ему плевать. Ларксу известно, что у него грандиозные, далеко идущие планы.

И Ларкс будет рядом до конца.

Глава 6

Семь лет назад

У надежды есть свои минусы, главный из которых – как ни удивительно, сама надежда. Так думает Джек. Надежда – дама коварная. Она ждет, пока ты расслабишься и решишь, что все хорошо, и тогда наносит удар. И чем дольше у тебя все хорошо, тем сильнее страх, ведь ты знаешь – черт побери, ты уверен, – что случится что-нибудь плохое. Ужасное.

Вот, например, сейчас Джек чувствует себя отлично, и его это беспокоит, ведь прежде, с учетом всех обстоятельств, он никогда не был по-настоящему счастливым. Он с трудом сводил концы с концами. Выживал.

Но теперь… у Мэтта все хорошо, гораздо лучше, чем можно было себе представить. Сын не перестает его удивлять. Если бы сам Джек ослеп – а не проходит и дня, чтобы Джек не желал этого, – он бы не знал, что делать. Но Мэтт стал сильнее после происшествия. Порой Джеку кажется, что сын видит даже лучше него.

Мэтт без устали учится, и Джек не может без улыбки смотреть, как он водит пальцем по страницам дорогущих учебников, написанных шрифтом Брайля. О тратах Джек не жалеет. Мэтт – способный парнишка, и Джек верит, что он когда-нибудь прославит имя Мёрдоков. Сам-то Джек не оставит после себя заметного следа в истории.

Джек Мёрдок? Кто это? Боксер? Он выигрывал что-нибудь? Что? Он еще рестлингом занимался? В красном костюме с рогами и хвостом? Да, припоминаю такого. Прозвище Сорвиголова помню, а вот настоящее имя – нет.

Хочется надеяться, что с рестлингом покончено. Риголетто не устраивал ему костюмированных схваток уже несколько месяцев, а вот настоящие бои пошли чередой. Тяжелые бои, с молодыми противниками (да, малыш Джеки, сейчас вообще сложно встретить на ринге кого-то старше тебя), но он пока не потерпел ни одного поражения. Шесть побед подряд. Следующий бой – главный в его карьере. Его ждет арена Мэдисон-сквер-гарден. Нужно показать, что у него еще есть порох в пороховницах.

Сбором подати для Риголетто он тоже теперь не занимается. Наверное, тот нашел нового громилу, которому такая работа больше по душе.

В Джеке проснулись новые силы. Вернулась былая гордость.

И надежда.

Ранним утром Джек совершает пробежку по Центральному парку. Вокруг него люди выгуливают собак, прохаживаются пожилые парочки, мамаши катят по лужам коляски. Джек любит это время суток, когда уже светло, но никто еще не успел получить порцию дневного стресса и раздражения. В этот час все могут притвориться, что они счастливы и что вся жизнь впереди.

Раньше Джек тоже был из таких. Теперь, впрочем, он способен оставаться в таком настроении целый день, забыв о всех привычных для жителя Адской Кухни невзгодах.

Он бежит трусцой по дорожке. Легкие горят, но это естественное ощущение. Он чувствует себя хорошо. Ночью прошел дождь, и вокруг мокро и серо. В воздухе пахнет свежей травой – редкий для города запах, и Джеку он нравится. В такое время цвета особенно яркие и насыщенные. Кора деревьев, трава, цементная дорожка, земля. Черная и сырая. Чистая.

В день Джек пробегает не менее пятнадцати километров – для боксера это норма. По телевизору часто показывают, как боксеры тягают штанги в зале, но это глупость – от поднятия тяжестей ты становишься неповоротливым. Боксеру нужна сила и скорость. Тебе нужно бегать, прыгать через скакалку, таскать за собой шины. Это бюджетный, но эффективный метод тренировок.

Он останавливается у фонтанчика на окраине парка, чтобы попить. Закончив, он оборачивается и видит подъезжающую машину. Хорошего настроения как не бывало.

Риголетто.

Боковое стекло опускается.

– Мёрдок, не перетрудись. Ты уже не пацан.

Джек старается держать себя в руках – может, пронесет.

– Надо держать себя в форме, мистер Риголетто, чтобы не прервать победную серию.

Сперва на лице Риголетто появляется недоумение, а затем ухмылка.

– Мёрдок, ты что, думаешь, что сам выиграл все эти бои?

Джек удивленно прищуривается. Теперь его черед недоумевать.

– Тебе совсем мозги отбили? Все бои были договорными. Я подстроил так, чтобы ты одержал эти шесть побед.

Джек мотает головой.

– Не верю. Я побил их в честной борьбе.

– Мёрдок, мне нужно было, чтобы о тебе начали говорить. Теперь ты фаворит боя в Гардене, все ставят на тебя.

– Я выиграю.

– Нет, ты проиграешь, – холодно отвечает Риголетто.

Тут до Джека доходит.

– Мистер Риголетто, я не…

– Мёрдок, прежние условия остаются в силе, – ухмыляется Риголетто. – Как там твой сынишка? Справляется?

Они молча смотрят друг на друга.

– Упадешь в четвертом раунде, да поубедительнее. Обещаю хорошую премию.

Окно закрывается, и автомобиль отъезжает. Джек провожает его взглядом.

Джек не сводит с машины глаз, пока та не исчезает вдали, и вдруг понимает, что весь трясется от ярости. Он с трудом сдержался, чтобы не сунуть руки в окно и не свернуть Риголетто шею.

Перед встречей с Риголетто он уже собирался домой, но теперь возвращается в парк и бегает еще пару часов, чтобы успокоиться.

Успокоиться не получается.

Когда усталый и промокший до нитки от пота Джек возвращается, Мэтт уже дома, сидит за кухонным столиком и читает книгу.

– Привет, – говорит Мэтт.

– И тебе привет. Я в душ.

Мэтт прерывает чтение и поворачивается к отцу.

– Все хорошо?

Джек медлит с ответом. Врать не имеет смысла. Одному Богу известно как, но в последнее время сын хорошо научился чувствовать ложь.

– Волнуюсь. Завтра важный бой.

Мэтт улыбается.

– Пап, ты в отличной форме. Обязательно победишь.

Джек молчит. Он идет в ванную, запирает дверь и прислоняется к обшарпанной стене. Включив горячую воду, он напускает побольше пару, забирается в ванну и стоит по душем, пока его кожа не краснеет.

Вечером за ужином Джек наблюдает за сыном. После несчастного случая прошло три года. Три года назад он думал, что потерял Мэтта. Он и сейчас как наяву помнит, каким беспомощным чувствовал себя тогда. Как злился на себя и на весь мир.

Джек помнит, как кричал Мэтт спустя недели, успокаиваясь только когда его накачивали таблетками – но и тогда он все равно ворочался и бормотал что-то во сне, жалуясь, что вокруг слишком шумно и требуя от отца, чтобы тот попросил всех замолчать.

– Куда уставился? – спрашивает Мэтт.

Еле заметно улыбнувшись. Джек качает головой.

– Да так, в окно смотрю.

– Опять обманываешь.

Это не вопрос, а утверждение. Джеку доводилось слышать, что после потери одного из чувств у некоторых людей другие становились острее, но не до такой же степени? Это что-то из области фантастики.

– Ты правда думаешь, что я могу выиграть?

– А то! Я тебя никогда в такой хорошей форме не видел. Ты его по рингу размажешь!

Упадешь в четвертом раунде, да поубедительнее.

– Ты в чем-то сомневаешься? – спрашивает Мэтт.

Джек притворно улыбается.

– Я? Да нет. Разделаюсь с ним в два счета, – он допивает воду из стакана и наливает из крана еще. – А ты как? Готов к поступлению в юридический колледж?

Самое время сменить тему, чтобы Мэтт ни о чем не догадался.

– Еще как готов.

– Молодец. У тебя все получится, сынок. Ты у меня послушный, кому как не тебе следить, чтобы другие не нарушали закон. Пора тебе покинуть родные пенаты, или как там говорят.

– Да, так и говорят.

Теперь уже Джек чувствует, что что-то не так. Для него это редкость. Особой проницательностью он никогда не обладал, да и род деятельности этому не способствовал. Сложно быть проницательным, когда тебя постоянно колотят по голове. Джек возвращается за стол.

– В чем дело?

– Все в порядке.

– Мэтт…

Мэтт вздыхает.

– Когда я уеду, кто будет о тебе заботиться?

– Кто? – Джек удивленно смотрит на сына и начинает смеяться.

Мэтт сердится.

– Что тут смешного?

Джек поднимает руки, показывая, что сдается.

– Ничего. Хороший у меня сын, вот что. Не волнуйся, я справлюсь.

Джек говорит это, а сам вспоминает вечера, когда он накачивался виски под «Роллинг Стоунз» и часами разглядывал фотокарточку Мэри. Мэтту приходилось на себе таскать его до спальни. Вспоминает, как Мэтт зашивал ему рассечения, заматывал ребра. Как ходил за продуктами, когда Джек с похмелья не мог и шагу ступить.

«Господи, – думает он, – какой я ужасный отец».

Джек тянется через стол, и, поколебавшись, берет сына за руку. От удивления Мэтт едва ее не отдергивает. Объятия и прочие нежности никогда не были по части Джека, и об этом он тоже жалеет.

– Мэтт, думай о своем будущем, хорошо? Я справлюсь. Ты всегда обо мне заботился, но теперь пора заботиться о себе. Начать нормальную жизнь, подальше от этой… адской дыры.

Джек крепко жмет руку сына и отпускает.

Мэтт не произносит ни слова в ответ.

МЭДИСОН-СКВЕР-ГАРДЕН

Толпа – как наркотик. Она всегда оживляет Джека, дает ему силы.

Сегодня они ему понадобятся.

Противник хорош, быстр. Быстрее Джека.

Но Джек умеет держать удар. Его секрет в том, чтобы позволять парню себя доставать. Один раз, другой, третий. Затем отвечать. Хуком, джебом, апперкотом – не важно, главное, чтобы это было неожиданно.

По глазам парня Джек видит, что тот не ожидал такого боя. Он практически может прочитать его мысли. Да что этот старик о себе возомнил? Сколько ему – под полтинник? Он всерьез считает, что справится со мной?

Спустя два раунда выражение лица парня меняется. Он получает рассечение и начинает боксировать более… уважительно? Или опасливо? В то же время надменная улыбочка с лица парня не слезает. Будто он что-то знает.

Может, и так. Может, он в курсе, что Джек должен упасть. Может, Риголетто нашел в нем замену Джеку. После сегодняшнего боя карьера Джека в любом случае окончена. Слейд, Ларкс и Фиск начнут распространять по району слухи, что Джек сдал бой. Его перестанут уважать, ведь если и был чем-то известен Джек Мёрдок, так это своей честностью. Он будет биться до последнего. Никогда не сдаст бой. Он честный боец.

Поэтому Риголетто его и подставил.

Джек старается сосредоточиться на поединке. На сочных ударах перчаток по коже. На ободряющем гуле толпы. На ярких ослепительных вспышках – фотографии делать запрещено, но чертовы журналисты все равно снимают. Во рту привкус железа, глаза щиплет от пота. На брови сечка, от крови глаз слипается. Джек пытается держать его широко открытым, чтобы кровь не скапливалась, но безуспешно.

Удар. Уклонение. Блок.

У парня капа ярко-розового цвета. Глупость какая. Джека она раздражает, и он старается на нее не смотреть.

Джеб. Удар под дых. Парень постоянно уходит в сторону, чтобы рефери не видел, и изо всех сил бьет Джека локтем в бок. Джек уверен, что слышит хруст, и отчетливо чувствует вспышку острой боли. Лишь бы легкое не проколоть.

Парень пользуется кратковременным замешательством Джека и против всех правил бьет его по затылку.

Джек даже впечатлен. В глазах искры, и в следующее мгновение он осознает, что лежит лицом вниз на испачканном потом и кровью настиле ринга. Как это вышло? Ведь идет всего лишь третий раунд.

Надо вставать.

Рефери ведет отсчет.

Четыре…

Пять…

Джек поднимается на колени. Вставай, старый пень, тебя никто не должен видеть в таком жалком состоянии.

Шесть…

Джек опирается на руку, чтобы обрести равновесие.

Семь…

Он на ногах. Толпа ликует, а парень удивлен. Не ожидал, что Джек поднимется после такого удара.

Рефери держит Джека за руки.

– Готов продолжать?

Джек кивает.

– Готов продолжать? – повторяет рефери.

– Готов! – отвечает Джек.

Рефери кивает и отпускает его руки. Не долго думая, Джек бросается в бой, мощно прикладывая парня в скулу. Надо преподать ему урок, чтобы в будущем лишний раз подумал, прежде чем пихаться локтями. Парень спотыкается и прижимается к канатам. Джек наседает, напрочь забыв о том, что должен проиграть. Он инстинктивно реагирует на страх в глазах противника и атакует.

Но тут гонг сигнализирует об окончании раунда.

Джек вынужден остановиться, и парень воспринимает это с облегчением.

Джек возвращается в свой угол, садится на табурет.

Пока над ним колдует тренер, вытирая кровь и щедро намазывая бровь вазелином, подходит Слейд и опирается на канаты.

– Мистер Риголетто просил напомнить, что в следующем раунде ты должен упасть.

Джек не отвечает.

– Мёрдок.

Джек оборачивается и видит, что Слейд ухмыляется.

– Помни о сыне. Он здесь, на трибуне. Ты же не хочешь, чтобы с ним что-нибудь случилось?

Джек удивляется.

– Мэтт здесь?

Слейд кивает в сторону. Джек встает и сразу замечает сына – тот будто островок спокойствия посреди пьяной и кровожадной толпы.

Как он сюда попал? Он же и бой видеть не может.

– Наверное, решил поддержать своего старика, – во все зубы улыбается Слейд. – По крайней мере, он не увидит, как ты будешь падать. Во всем есть положительные стороны.

Звучит гонг.

Джек встает. Зрители тоже на ногах, орут, словно дикари – все, кроме Мэтта. Тот сидит, зажав между колен белую трость. В стеклах темных очков отражается свет прожекторов.

Он ждет.

Слушает.

– Мэтт, это для тебя.

Ему показалось, или Мэтт слегка дернул головой, будто услышал его слова? Нет, это невозможно. Сквозь такой рев ничего не разобрать.

Но сын медленно встает и поворачивается лицом прямо к отцу. Джек смотрит на него и чувствует умиротворение. Сын – его гордость, важнее его в жизни ничего нет. Мэтт идет прямо к нему, улыбаясь, и Джек понимает, что он все знает. Знает, что в этом раунде отец победит.

Джек улыбается в ответ.

Он вкладывает в удар всю свою мощь. Всю накопившуюся за многие годы ярость. Всю ненависть к Риголетто. Всю боль от потери Мэри. Все. Все его эмоции питают один-единственный удар.

От его апперкота парня аж подбрасывает в воздух.

Джек отходит назад, опуская руки.

Парень шлепается на ринг, будто тряпичная кукла. Приземляясь, он прикусывает язык, и кровь хлещет изо рта. Его голова болтается туда-сюда.

Рефери бросается к нему и начинает отсчет.

Один…

Два…

Три…

Четыре…

Пять…

Шесть…

Семь…

Восемь… Девять… Десять…

Нокаут. Рефери подходит к Джеку и вздергивает вверх его руку. Он победил.

Толпа безумствует. Джек пытается найти Мэтта, но того со всех сторон обступили беснующиеся болельщики.

Джек оглядывается на свой угол и видит, что Слейд смотрит на него с… сожалением? Гангстер скрывается в толпе. Пошел искать Риголетто.

Джек не боится. Он поступил так, как должен был. Доказал и себе, и Мэтту, что способен на последний подвиг. Пусть он неудачник, но он не обманщик.

Он отворачивается и не торопясь пролезает между канатами. За ним наверняка наблюдают, так пусть знают, что ему не страшно. Все вокруг кажется нереальным: цвета чересчур яркие, звуки непривычно громкие и отчетливые. Джек чувствует запах попкорна, пива, хот-догов и пота.

Он уходит с ринга под одобрительные похлопывания по спине. Кто-то хочет пожать ему руку, кто-то, наоборот, осыпает его ругательствами. Джек ни на кого не обращает внимания. У него осталось мало времени.

Прятаться от Риголетто Джек не собирается. Если бы собирался, то придумал бы план побега. Собрал бы вещи, купил бы билеты на самолет или взял напрокат машину. Уехал бы подальше, предварительно отослав куда-нибудь Мэтта.

Или попросту не явился бы на бой. Они с Мэттом могли бы уехать из Нью-Йорка, своего родного города. Но куда бы они отправились? Он совершенно не знает страну. Да и как представить Мэтта в бегах?

Нет, он собирался выполнить указания, как обычно. Быть хорошим мальчиком и слушаться доброго главаря мафии. Сделать что велено. Но увидев среди зрителей Мэтта, он изменил решение.

Он не мог так поступить. Не мог подвести сына. Сын верил в отца, и ни один отец в мире не мог бы закрыть на это глаза.

Пусть ему и придется за это заплатить.

Джек покидает арену с черного хода и оказывается в подворотне. Капает дождик, капли мерцают в свете уличных фонарей. В маслянистых лужах на асфальте отражаются огни проезжающих машин.

Раздаются шаги и плеск воды.

Джек останавливается. Вздохнув, он сует руки в карманы. Риголетто легок на помине.

Он даже не оборачивается.

– Валяйте, – говорит он.

Слейд, Макхейл, Гиллиан. Анджело и Марчелло налетают на него с кулаками и железными трубами. Он не сопротивляется, в этом нет никакого смысла. Джек понимает, что выкрутиться не удастся. На ринге он подписал себе смертный приговор.

Сыплются удары; кто-то ломает ему запястье трубой. Джек кряхтит от боли, но не молит о пощаде. Нет, такого удовольствия он им не доставит. Новый удар трубой, теперь по лодыжке. Кажется, это Гиллиан его бьет. Снова хруст ломающихся костей. Это уже здоровяк Слейд приложился кулаком.

Нос сломан, глаза опухли и ничего не видят. Джек лежит у мусорного контейнера, но избиение не прекращается. Он уже не чувствует боли – его разум свил некий защитный кокон и воспарил над ней. Он лишь слышит сочные звуки ударов и чувствует их на себе.

Но Джек по-прежнему не жалеет о том, что сделал.

Он жалеет лишь о том, что оставляет Мэтта одного. Одновременно он рад, что вчера они смогли поговорить. Мэтт справится. Его сын справится.

Удары прекращаются. С трудом приоткрыв один глаз, Джек видит, что его обидчики отступили. Теперь их не видно. Смертные тени убрались обратно в ад.

К нему подходит другой человек. По мокрому асфальту клацают каблуки.

Прежде Джек не обращал внимания на то, как старомодно одевается Риголетто. Этот костюм, плащ и шляпа – он будто вылез из пятидесятых. Пережиток прошлого, последний в своем роду.

И настоящий болван.

Джек смеется сдавленным, хриплым смехом, брызжа кровью сквозь сломанные зубы и порванные губы.

Риголетто в недоумении останавливается в паре метров от него, но вскоре подходит ближе, пока Джек не в состоянии разглядеть его лицо в свете фонаря.

Он хмур.

– Чего ржешь, Мёрдок? Совсем спятил?

Джек не прекращает смеяться, пока смех не переходит в кровавый кашель. Он давится и кашляет, пока не выплевывает кровяной сгусток. Вот теперь ему в любом случае конец.

Что ж, зато он выдал впечатляющую победную серию. Не каждый может такой похвастаться.

Больше не чувствуя боли, он улыбается Риголетто задорной юношеской улыбкой. Тем не менее боль на мгновение возвращается, когда Джек из последних сил заставляет сломанные кости руки сложиться в кулак, выставляет два пальца и изображает, будто стреляет в Риголетто.

Гневно взглянув на него, Риголетто достает из-под плаща револьвер – такой же старомодный, как и он сам.

– Мёрдок, какой же ты тупой сукин сын.

Риголетто сует дуло револьвера Джеку в рот. Тот чувствует на языке холод стали и привкус масла.

Конец Джек встречает с облегчением.

Глава 7

Семь лет назад

Тело Джека некому опознать, кроме Мэтта. Он – его единственный родственник.

Сначала Мэтт думает, что случилась какая-то ошибка. Не может этот труп на металлическом столе в морге быть несгибаемым Джеком Мёрдоком. Не может. Мэтт протягивает руку, чтобы прикоснуться к лицу отца, но судмедэксперт останавливает его.

– Сынок, лучше не надо, – ласково говорит он. – Тут… огнестрельное ранение.

Мэтт не может сдержать слез. Тяжело дыша, он цепляется за стол так сильно, что пальцы белеют.

В конце концов он опознает отца по старой поблекшей татуировке на плече. Мэтт чувствует чернильные линии на холодной коже отца, определяет форму изображения. Джек рассказывал, что они с матерью Мэтта сделали себе парные татуировки на выпускной. Две половинки сердца. «Полная безвкусица, – говорил он, – но мы были молоды и в то время это казалось нам самым романтичным поступком в нашей жизни».

Тем же вечером Мэтт возвращается в Мэдисон-сквер-гарден.

«Ты же знал, что так могло случиться», – думает он. Отец устроил тот разговор неспроста. Неспроста советовал Мэтту думать о будущем, уехать из Нью-Йорка. Покинуть родные пенаты. Отец знал.

Мэтт заходит в подворотню. Слышит, как на холодном ветру болтается и хлопает о крышку мусорного бака оборванная оградительная лента.

Он подходит ближе, не забывая постукивать перед собой белой тростью. Необходимости в этом нет, но делать это приходится, дабы не привлекать внимание случайных прохожих и избежать лишних вопросов.

Нужное место Мэтт определяет сразу, почуяв запах отцовской крови с легким привкусом железа. Остановившись в полушаге от темного пятна на асфальте, он набирает в грудь побольше воздуха и принюхивается. С улицы пахнет хот-догами, пиццей, карри, бараниной из греческого ресторана в паре кварталов. Он чувствует все ароматы, включая пиво и вино – красное, белое, сухое и сладкое.

Эти запахи ему не нужны, и он отодвигает их на второй план, сосредоточившись на тех, что прямо под носом. По этим запахам Мэтт может восстановить всю картину происшествия. Вот копы в кожаных ботинках. Вот пропахший хлоркой и очистителем судмедэксперт.

Мэтт медленно поворачивается вокруг своей оси. Отца определить легко. Отцовский запах он учует где угодно: смесь талька, виски и трудового пота. И грусти. Мэтт не знает, как можно унюхать грусть, но он это может.

Поверх всего этого – стойкий запах крови.

И многое другое. Порох. Оружейная смазка. Помада для волос.

Дорогой лосьон после бритья. Золотые кольца.

Эти запахи ему знакомы. Риголетто.

Он был не один.

Слейд. При каждой встрече со Слейдом от того разило креветками с чесноком – его любимой едой. Мэтт чувствует этот запах и здесь, в подворотне.

Макхейл («Олд Спайс», резкий, но неспособный перебить запах тела; пот настолько въелся в его одежду, что никакая стирка его не выводит).

Гиллиан (азиатская еда, лапша и непременная курица в кисло-сладком соусе на обед).

Анджело (фирменный лосьон и дорогой крем для лица).

Марчелло. Носатый коротышка-итальянец, постоянно хмыкающий, будто простужен (гомеопатические средства, имбирь, кора дуба, коренья, зеленый чай и подорожник от синдрома раздраженного кишечника).

Всего шестеро. Шестеро на одного.

Мэтт догадывается, что произошло. Риголетто потребовал от Джека сдать бой. Джек не стал этого делать и поплатился жизнью. Должно быть, Риголетто потерпел огромные убытки, раз решился на крайние меры.

Что ж, с сегодняшнего дня деньги станут его наименьшей головной болью.

Уже полночь, и Мэтт не видит смысла ждать.

Позади годы тренировок. Стик всегда напоминал, что обучает его ради какой-то высшей цели, и Мэтт чувствует: вот она, эта цель. Карать тех, кто преступил закон.

Мэтт надевает старую отцовскую мотоциклетную куртку, бордовую, в темноте кажущуюся почти черной. В шкафу он находит лыжную маску и натягивает на голову. Лицо чешется, но он не обращает внимания. Довершают боевое облачение джинсы и кроссовки, и, наконец, старая бейсбольная бита, давно пылившаяся в кладовке.

Мэтт решает передвигаться по крышам. Так удобнее. Никто не мешает, ни перед кем не нужно притворяться. А главное – никто его не видит.

Это важно. Если он попадется кому-нибудь на глаза, ненужных вопросов не избежать. Он и сам не может понять природу своих способностей, а уж объяснить другим – и подавно не получится.

Первый след он берет легко. Комбинация «Олд Спайса» и кисло-сладкой курицы встречается нечасто. Гиллиан и Макхейл почти всегда вместе, словно киношные копы-напарники. Они даже одеваются в одинаковые жеваные костюмы, постоянно заляпанные едой.

Мэтт обнаруживает их в баре на Западной Сорок первой и наблюдает за ними с крыши противоположного здания. Он слышит их голоса. Гангстеры смеются и травят пошлые анекдоты за пивом и виски.

– Видел, что с его глазом стало?

Это Макхейл. Его легко опознать по сильному бронкскому выговору.

– Видел, как он налился кровью?

– Разорвался, – говорит Гиллиан.

– А?

– Когда лопаются кровеносные сосуды глаза, говорят, что он разрывается. Видать, Слейд постарался, у него ковбойские сапоги с металлическими носками.

Они говорят об отце. Мэтт яростно вцепляется пальцами в бетонный карниз.

– Ох уж эти его причуды. Он ведь этальянец? – говорит Макхейл с акцентом. – На кой ему такие сапоги?

– Что поделать, он без ума от ковбоев.

– Чушь какая.

– А тебе-то что?

– Да ничего. А видел его галстук? Тот, кожаный, с пряжкой? Их вообще надо запретить.

– С каких пор ты знатоком моды заделался?

– Никакой я не знаток, просто у меня хороший вкус. За него денег не берут.

Макхейл громко рыгает.

– Ага. Ну что, пошли?

– Дай допить.

– Возьми с собой. Меня Анджело в «Волшебной шкатулке» ждет. Говорят, там новые девочки. Из Чехословакии.

– Чехословакия? Где это?

– А шут его знает. Где-то в России, кажется.

Они выбираются из бара и ковыляют по тротуару, передавая друг другу бутылку виски.

Мэтт следует за ними по крышам, выжидая подходящий момент – и такой момент вскоре представляется. Впереди тихий переулок. На улице ни души. Никаких свидетелей, превосходно.

Он прибавляет шагу, перескакивая с крыши на крышу и с легкостью огибая дымящие железные трубы закусочных и вентиляционные люки, – грохочущие и стонущие так, как будто живые. Мэтт перепрыгивает настоящую пропасть между домами, чувствуя под ногами бездну, и легко приземляется, не замедлившись ни на секунду. Он передвигается легко, ровно, спокойно. Как учил Стик.

Уцепившись за пожарную лестницу, Мэтт соскальзывает вниз на карниз, перелезает через перила и спрыгивает на землю с высоты около пяти метров. С битой наперевес он идет к выходу из переулка.

– Я ничего такого ей не сказал, – говорит Макхейл, приближаясь. – Просто заметил, что не следует лазить пальцами в банку арахисового масла. Это негигиенично.

– А она что?

– Сказала, что негоже спорить из-за такой ерунды, как банка арахисового масла, и что она будет совать свои пальцы куда пожелает. Ну я ее и выгнал. Сказал, чтоб глаза мои больше ее не видели.

– Эй! – окликает их Мэтт. – Это вы те ублюдки, что убили Джека Мёрдока?

Тишина.

– Чего? – бормочет Гиллиан.

– Кто здесь? – кричит Макхейл.

– Какая разница, – говорит Гиллиан. – Кто бы он ни был, он покойник.

Мэтт слышит лязг ножа-бабочки и мрачно улыбается.

Гангстеры медленно приближаются, выверяя каждый шаг.

– Темень-то какая, – шепчет Гиллиан. – Ничего не видно.

– Значит, и этому уроду тоже, – отвечает Макхейл.

– Верно, – шепчет Мэтт из-за их спин.

Макхейл резко оборачивается и нарывается на удар битой между ног. Толстяк с воплем перегибается пополам. Мэтт бьет его битой в горло, и он, задыхаясь, валится на землю. Бита становится продолжением руки Мэтта, и, описав полукруг, дважды бьет Гиллиана.

Слышно, как ломается нос. Сыплются выбитые зубы. Раздается яростный рев, и лезвие ножа просвистывает в воздухе.

Мэтт замахивается битой и резко опускает ее.

Раздается хруст ломающегося запястья и булькающий вскрик.

Гиллиан падает на колени.

Нож выпадает из его руки и бряцает об асфальт.

Мэтт мог бы убить их в два счета и таким образом отомстить.

Но он этого не делает.

Он никуда не торопится.

Они молят о пощаде – пока еще могут говорить.

Мэтт не останавливается. Он вспоминает лежащего в морге отца и отбрасывает биту, дав волю кулакам – повторяя любимые движения Джека, которым тот успел научить его, прежде чем запретил заниматься боксом.

Он не останавливается даже тогда, когда гангстеры теряют сознание. Ярость в нем бушует, извергаясь с каждым ударом кулака. Любой их всхлип, любое подергивание их тел пробуждает в нем желание мучить их еще и еще.

Мэтт искренне хочет их убить.

Но удерживается от шага в пропасть. Перед глазами встает образ отца, недовольно качающего головой.

Сынок, я же тебе говорил. Думай головой. Так ты, по-твоему, думаешь?

Папа, я же ради тебя это делаю.

Спустя двадцать минут после того, как гангстеры свернули в переулок, Мэтт Мёрдок подбирает окрасившуюся в цвет крови биту и вновь забирается на крышу.

Двое готовы, остались еще четверо.

Он знает, где искать Слейда. В спортзале. Мэтт привычно прокрадывается внутрь, в раздевалку. Там он выжидает. Слышно, как Слейд молотит грушу – но это не единственный звук. Есть еще и легкое пощелкивание. Мэтт пропускает этот звук через себя и определяет источник. Принюхавшись, он чувствует аромат имбиря и зеленого чая.

Марчелло. Чистит ногти ножом.

Мэтт пробирается через раздевалку в коридор и вспоминает, как много лет назад подслушал, как Риголетто угрозами завербовал его отца. Именно в тот вечер отец ступил на гибельную дорожку. Что там – уже тогда он, сам того не зная, и подписал себе смертный приговор.

Мэтт догадывается, что одолеть Слейда будет потруднее, чем Макхейла с Гиллианом. Слейд ведь возомнил себя боксером. Тут он вспоминает слова Стика.

Нельзя недооценивать противника.

Когда-то Слейд и правда занимался боксом. На профессиональном уровне не выступал, но роста и массы у него хватает.

Поэтому Мэтт решает уравнять шансы и выключает в зале свет.

– Слейд, в чем дело? – слышен голос Марчелло.

– Сам подумай! Свет отключили, – отвечает Слейд с ринга.

– Не, смотри, снаружи-то свет есть.

– Значит, замыкание. Сходи проверь генератор.

– Ну уж нет, в подвал я не полезу!

– Сопли не распускай, а иди!

– Вот сам и сходи.

Мэтт подкрадывается ближе, избегая скрипучих досок. Он поднимает биту, прислушивается к дыханию и наносит резкий удар. Марчелло падает как подкошенный. Раздается неприятный звук, и Мэтт опасается, что ударил слишком сильно.

– Марчелло, это еще что за хрень?

Скрипят канаты, и Слейд вылезает с ринга.

– Марчелло? Хватит дурака валять! Что это был за звук?

Мэтт ждет, пока Слейд приблизится. Его огромная туша плывет сквозь пространство, и воздушные потоки рисуют в сознании Мэтта картинку. Двухметровый волосатый Слейд кажется волкомоборотнем.

Слейд осторожно шагает к табурету, где сидел Марчелло, и спотыкается о распростертое тело коротышки. Мэтт чувствует, как здоровяк нерешительно склоняется и прикасается к голове Марчелло.

Почувствовав на пальцах кровь, Слейд выпрямляется и оглядывается по сторонам.

– Кто здесь? – рычит он.

Мэтт не реагирует. Из всех подручных Риголетто Слейда он ненавидит больше всего. Он – задира вроде тех хулиганов, что превратили жизнь Мэтта в сущий ад, когда тот учился в школе. Отец не обращал на Слейда внимания, но Мэтт за долгие годы присмотрелся к подручному Риголетто и разглядел его жестокость и садистские замашки.

Мэтт хочет, чтобы Слейд знал, кто ему мстит и почему.

Он снова включает свет, пробегает вдоль стены и взбирается на ринг. Там, под прожекторами, он ждет, пока Слейд его заметит, но тот по-прежнему таращится на Марчелло.

– Я тут.

Мэтт чувствует, как вихрятся воздушные потоки, когда Слейд поворачивается к нему.

– Давай, здоровяк, – говорит Мэтт, – покажи свое хваленое боксерское мастерство! Я даже дам тебе фору!

Он бросает биту.

Слейд не торопится. На его лице читается недоумение. Он не верит, что Мэтт пришел один, и гадает, где подкрепление.

Поняв наконец, что никакого подкрепления нет, он растягивает свою и без того широкую физиономию в зловещей ухмылке. По голосу Слейда Мэтт понимает, что ситуация забавляет того.

– Малец, да я порву тебя, как грелку.

Гангстер залезает на ринг. С каждым его шагом настил прогибается и дрожит. Человек-гора надвигается на Мэтта, пока не заслоняет собой прожекторы.

Мэтт поднимает голову. Громадная фигура Слейда напоминает ему о школе, о тех днях, когда он вынужден был сносить регулярные побои и насмешки. Когда он валялся на траве, весь в крови и слезах, и не сопротивлялся обидчикам, потому что дал обещание отцу. Раз за разом он стойко терпел.

Его кровь буквально вскипает от гнева. Руки трясутся. Мэтт чувствует, что готов в эту минуту драться с кем угодно до победного конца.

Адреналин переполняет его, и он пинает Слейда в колено. Коленная чашечка буквально взрывается, и здоровяк вопит, видя, как его нога выгибается под неестественным углом. Сломанная кость проходит сквозь кожу со звуком рвущейся ткани.

От боли у Слейда едва не перехватывает дух. Мэтт чувствует в воздухе привкус крови. Слейд боится.

Мэтт достает заранее припасенный подарок – любимое, по слухам, оружие здоровяка: носок, набитый мелочью.

Понимая, что ему грозит, Слейд начинает мотать головой и умолять:

– Н-нет, пожалуйста!

Мэтт бьет его в лицо. Металл рвет кожу. Один, два, три удара. Вскоре Мэтт сбивается со счета; носок рвется, и монеты рассыпаются по залитому кровью Слейда рингу. Отбросив ставший бесполезным носок, Мэтт колотит гангстера руками и ногами, пока не ломает тому ребра.

Лишь тогда он останавливается. Он тяжело дышит и насквозь промок, но его миссия еще не окончена.

Остались еще двое: Анджело и Риголетто.

Теперь черед Анджело. Риголетто подождет – для него Мэтт придумает что-нибудь особенное.

«Волшебная шкатулка» – эскорт-агентство на Двенадцатой авеню, полностью соответствующее представлениям обывателя о подобных заведениях: розовая неоновая вывеска, откровенно одетые манекены в витринах и качок-вышибала снаружи у входа. Вывеска гласит «массажный салон», но ни один дурак на это не поведется. Впрочем, в планы владельцев заведения это и не входит.

Мэтт осматривает здание с крыши соседнего дома. Из комнаты на третьем этаже доносится запах Анджело: дорогой лосьон после бритья и крем от морщин, которых у него с каждым днем все больше. Из открытого окна комнаты на крошечный балкончик льется красноватый свет. Розовые занавески то и дело колышутся – внутри работает вентилятор. Анджело не один. Мэтт принюхивается и чувствует резкий, насыщенный парфюм – смесь сразу четырех разных духов.

Он продолжает изучать обстановку. Внутри стоит запах мужского пота и тестостерона. Девушки дают фальшивые обещания любить и ублажать, клиенты клянутся в верности.

Мэтт подставляет лицо ночному ветру, который невидимыми пальцами ласкает кожу и будто подгоняет: пора, пора!

Он перегибается через край крыши. Между домами настоящая пропасть, но это его не остановит. До Анджело каких-то десять метров, нельзя его упустить.

Мэтт отходит назад, останавливается на мгновение, разгоняется и прыгает, оттолкнувшись от каменной горгульи. Он летит, широко расставив руки, и чувствует себя невесомым, свободным. Но тут перед его глазами встает крыша и следует удар.

Он просчитался. Его колени подгибаются, и он ударяется лицом о черепицу. Дезориентированный, он падает и соскальзывает вниз.

Ноги Мэтта свисают с крыши, отсутствие опоры отрезвляет его. Он успевает ухватиться за водосточный желоб. Еще чуть-чуть – новоявленный мститель упал бы и неминуемо разбился.

Мэтт висит на одной руке, качая головой. Вот дурак. Переоценил свои силы. Нужно быть осторожнее.

Взглянув вниз, он замечает справа балкон. Перебирая руками, добирается до него, осторожно спрыгивает и прижимается к стене.

Он прислушивается.

– Детка, я лишь хочу сказать, что красота стоит денег.

Это он. Анджело. Совсем рядом.

– Как думаешь, сколько мне лет?

– Анджело, даже не знаю. Сорок?

– Пятьдесят один.

Мэтт чувствует, как Анджело буквально распирает от гордости. Слышно, как гангстер расхаживает туда-сюда по комнате.

– Да ну?! Ты не выглядишь на пятьдесят один! Правда, Сэмми?

Другая девушка согласно бурчит.

– Честное слово. Я принимаю пищевые добавки и ем мясо животных, которые питались исключительно травой. Никаких гормо…

Когда Анджело проходит мимо окна, Мэтт протягивает руку и хватает его. Гангстер дергается, как выброшенная на берег рыба, и Мэтт не успевает ухватить его второй рукой. Анджело вырывается, и Мэтту приходится спрыгнуть вниз, чтобы не дать негодяю сбежать.

– Полиция! – кричит какая-то девушка.

Мэтт пытается втащить Анджело на балкон, но гангстер отпихивается и заставляет его войти в комнату. Выругавшись, Мэтт бросается на Анджело и разбивает ему нос. Гангстер со стоном падает, и Мэтт, не мешкая, тащит его к окну.

– Это не коп! Смотрите! – кричит другая девушка, с густыми рыжими волосами. – Этот ублюдок хочет похитить Анджело! Держите его!

Мэтт оказывается в настоящем клубке из рук и ног. В его кожу впиваются ногти и острые шпильки каблуков. Прикрывая голову, он отступает к стене, но девушки продолжают наседать. Колотят его, пинают, кусают, и неистово визжат прямо в уши. Путь к отступлению отрезан. Он окружен, повален на пушистый ковер.

Нет. Сдаваться нельзя. Он еще не поквитался с Риголетто.

Мэтт отбивается и резко вскакивает, сбрасывая с себя девушек. Одна продолжает цепляться за него, крепко обвив руками шею и пытаясь выцарапать ему глаза. Мэтт резко разворачивается, припечатывая ее к стене, но она держится мертвой хваткой и неустанно выкрикивает в его адрес оскорбления и проклятия.

Зацепившись ногой за ковер, Мэтт теряет равновесие. Он спотыкается об оконную раму и падает на пол балкона, больно ударившись о перила. Тотчас он чувствует внезапную легкость и слышит душераздирающий крик.

– Боже, нет!

Развернувшись к перилам, он выбрасывает вперед руку. Его пальцы лишь слегка задевают ногу девушки.

Та падает вниз.

Мгновение спустя снизу доносится тошнотворный звук ударившегося о землю тела.

И снизу, и сзади раздаются крики. Остальные девушки кричат ее имя.

– Мэри!

Мэтт их не слушает. Он перегибается через перила, представляя, что происходит внизу. Гудят клаксоны, голосят и носятся туда-сюда люди. Из комнаты слышен топот шагов: Анджело делает ноги.

Мэтт в оцепенении оборачивается. Он чувствует, как смотрят на него девушки, хочет извиниться, объяснить, что он не виноват, что произошла нелепая случайность, но не может. Он в ужасе выпрямляется, цепляется за конек крыши, взбирается на него и медленно, неуверенным шагом уходит.

Он убил ее. Убил, хотя не был даже с ней знаком.

Мэтт пытается убедить себя, что ничего этого не было, что все это – лишь дурной сон. Точно так же он делал, узнав о гибели отца. Вокруг него все замедляется, окружающий мир меняется, обновляется, и Мэтт будто переживает все заново, но теперь – через призму боли и ужаса.

Мэтт возвращается в зал Стика, ища утешение и понимание.

Он спускается в подвал.

– Стик?

Молчание.

– Стик?

Войдя в тренировочный зал, Мэтт сразу понимает, что тот пуст. Он остался один. Стик не вернется.

– Стик?

В его голосе – мольба. Он все еще надеется быть услышанным.

Но ответа нет.

Мэтт сворачивается клубочком на полу и рыдает.

ОТЕЛЬ «ГРАНИЦА»

«Подходящее названьице», – думает Стик. Он гадает, выбрал ли Стоун эту гостиницу для их встреч только из-за названия, или на то была другая, более мистическая причина.

Одно можно сказать – уровень обслуживания или чистота здесь точно ни при чем.

Возможно, дело в персонале – если работников отеля можно так назвать. Они знают, какие вещи их не касаются.

Стик входит в вестибюль, не забывая просканировать помещение на потенциальные угрозы. Старая привычка – понятно, что никаких врагов здесь нет.

Он минует регистрационную стойку, с трудом удерживаясь от соблазна постучать по ней палкой и разбудить задремавшего портье. Лучше этого не делать. Он осознает, что хочет лишь выместить на ком-то гнев. Портье не виноват в том, что случилось. Если кто-то и виноват, то только он сам. Он ошибся в мальчике. Серьезно ошибся. Это его вторая ошибка подряд. Уже дважды он переоценил своих учеников.

Со вздохом Стик вызывает лифт. Он не знает, что делать дальше, и надеется, что у Стоуна будут какие-то соображения. Сам он опустошен.

Скрипят шестеренки и прочие механизмы, и двери раздвигаются. Стик ступает в кабину лифта, и его едва не валит с ног вонь – несет мочой и блевотиной. В углу накиданы обертки от гамбургеров, в воздухе висит запах прогорклого масла и картошки фри.

Покачиваясь, лифт поднимается на третий этаж. В коридоре постелена древняя ковровая дорожка с проплешинами. Нужная дверь не заперта. Стик толкает ее и ждет. Дверь со скрипом возвращается в исходное положение.

– Стик, у тебя паранойя? Заходи, я здесь.

Стик входит в номер, закрыв за собой дверь.

– Иногда полезно быть параноиком. Тебе бы тоже не мешало, а то вон, даже дверь открытой оставляешь, – с раздражением произносит Стик.

– Если бы агенты Руки хотели достать меня здесь, дверь бы их не остановила. Ее и ребенок с игрушечным молотком может выломать.

В номере нараспашку открыто окно. Стик чувствует прохладный воздух, пропитанный запахом выхлопных газов и прочих прелестей цивилизации.

– Выкладывай, что случилось, – говорит Стоун.

Стик тяжело вздыхает.

– Мы его потеряли.

Стоун заметно напрягается.

– Не может быть.

– Хочешь верь, хочешь нет. Это правда. Мэтт Мёрдок – не тот, кто нам нужен.

– Ты ошибаешься!

– Нет. Сегодня он взял правосудие в свои руки. Использовал мое учение в личных целях.

– Каких-таких целях? Он что, ограбил кого-то?

Стик задумался.

– Он отомстил тем, кто убил его отца.

Повисла тишина, но ненадолго.

– Ты спятил?! – Стик слышит, что его бывший ученик с трудом сдерживает ярость. – Хочешь сказать, этот мальчишка нам не подходит лишь потому, что разделался с убийцами отца?

– Ему не хватает дисциплины. Он слишком горяч. Я считал, что смогу научить его справляться с эмоциями, но потерпел неудачу.

– Вовсе нет. Ты создал совершенное оружие, которое сегодня пролило первую кровь. Он закалился, как клинок.

– Нет. Я просчитался. Он нам не поможет.

– Стик, я слышал это от тебя столько раз, что меня уже тошнит. Чистые – единственная сила, защищающая этот мир от армии тьмы, но мы не вечны. Нам нужна новая кровь, а ты нашел лишь двух кандидатов за двадцать лет. Мэтта Мёрдока и Электру…

– Не упоминай при мне ее имя, – рявкает Стик, отворачиваясь.

– Приходится. Девочка подвела нас. Или мы ее. Как знать, может, она теперь в руках наших врагов. Если мы не найдем нового избранного…

– Сам знаю! – кричит Стик. – Не надо мне объяснять! Думаешь, я просто так мотаюсь по свету в поисках достойного кандидата?

– Стик, с твоими требованиями ты никогда не найдешь никого достойного.

– Тебя же нашел.

– С тех пор прошло уже сорок лет. И никого. Дай мальчику еще один шанс, устрой ему последнее испытание.

– И речи быть не может.

– Стик!

– Хватит! – кричит Стик. – Разговор окончен. Ты прекрасно знаешь, что мы не можем рисковать судьбой нашего Ордена.

Стик идет к выходу.

– Мальчик допустил ошибку. Он нам не подходит, и точка.

Глава 8

Шесть лет назад

Что-что, а ждать Ларкс умеет.

Немногие могут похвастаться этим чрезвычайно полезным навыком. Ларкс может сидеть на месте часами. Ожидание для него сродни медитации: он пропускает сквозь себя весь окружающий мир, позволяет мыслям свободно плавать в голове и в конце концов чувствует себя свежим и отдохнувшим.

Сейчас, впрочем, ему не до отдыха. Что-то происходит. Что-то назревает.

Они с Фиском сидят в отдельной кабинке в баре у Фрэнки. Фиск заходит сюда, когда хочет избежать слежки. Когда-то он рассказал Ларксу, что в детстве, прячась от отца, он приходил сюда и мыл посуду, за что Фрэнки давал ему денег и бутылку пива – при условии, что выпита она будет здесь же. Бар кажется Ларксу ничем не примечательной дырой, каких много на любой улице. На стенах ирландские шарфы, кругом расклеены пивные этикетки. Местные завсегдатаи толпятся вокруг залитой алкоголем барной стойки, отрываясь от стаканов только ради визита в туалет.

Фиск чувствует себя здесь как дома, зная, что никто из людей Риголетто его не подслушивает.

– Ларкс, это наш шанс. Другого такого может не представиться.

Час назад Ларкс рассказал Фиску о том, что Слейд и другие ребята с серьезными травмами и переломами оказались в больнице. Гиллиан даже решил дать показания против остальных в обмен на защиту себя как свидетеля. Разумеется, это означало, что все они официально оказались под арестом.

Фиск смотрит куда-то мимо Ларкса.

– Пора, – говорит он наконец. – Время сделать первый ход. Я и так ждал слишком долго.

Ларкс выжидает. Он спокоен, зная, что на него возложат какую-нибудь грязную работенку – а это он любит.

Одно время Ларкса волновало собственное неприятие нравственных устоев. Он не мог понять, почему его не заботят другие люди, почему он не чувствовал ни капли вины в те минуты, когда птички, которым он откручивал головы, скребли его руки лапками.

Несколькими годами спустя он нашел в библиотеке книгу по психотерапии. Там говорилось о социопатах, психопатах и им подобных. Книга вызвала у него огромный интерес, ведь читал он о себе. Нет, психопатом он не был, а вот социопатом – да. Это разные вещи.

– Нельзя допустить, чтобы Слейд и остальные вышли из больницы, – спокойно говорит Фиск.

Этих слов достаточно.

Ларкс допивает пиво, встает и выходит из бара.

На улице холодно. Морозный воздух при каждом вдохе обжигает глотку и щекочет ноздри.

Ларкс любит зиму. Небо серое, все вокруг мертво; деревья черные и унылые, на дорогах гололед. Сам Ларкс зимой будто оживает. Летом, напротив, удушливая жара донимает его настолько, что он с трудом может пошевелиться. А вот зима и холод пробуждают в нем что-то первобытное.

Зима – лучшее время для убийства. Лучшего занятия зимой не сыскать.

Он дожидается часа ночи. В это время в больницах не протолкнуться. Привозят ребят с разбитыми после потасовок в барах и ночных клубах головами. Ничего серьезного, но у врачей работы много.

Ларкс входит в больницу с черного хода. Минует выставленные у грузового лифта громадные пластиковые контейнеры, доверху набитые грязными простынями. Он мог бы беспрепятственно зайти прямо в отделение, но у него есть одно давнее желание.

Он поднимается на второй этаж, проходит мимо кабинетов, заглядывая в каждый, пока не находит то, что искал: наброшенный на спинку стула бесхозный врачебный халат. Ларкс пробирается в кабинет и крадет халат. Его расстраивает отсутствие стетоскопа, но что поделать – на безрыбье и рак рыба.

Ларкс надевает халат и проверяет бейджик. Доктор Слейтер. Он едва заметно улыбается. Звучит неплохо.

Осталось проверить, не помешает ли халат свободно вытащить нож из заднего кармана джинсов. Не помешает. Удовлетворенный, Ларкс покидает кабинет.

Он меняет походку и идет, расправив плечи и поглядывая на всех свысока, как это присуще врачам, и всем своим видом показывая, что он – слишком важная персона, чтобы его беспокоить.

Ларкс сворачивает в отделение, где держат Слейда и остальных, и с удивлением обнаруживает за углом полицейского. Тот сидит на стуле, читая журнал.

Ларкс не останавливается, не сбавляет шаг. Нельзя дать понять, что ты здесь посторонний, иначе лишних вопросов не избежать.

Ускользнуть от внимания копа не удается. Полицейский молод, ему скучно, но в его взгляде чувствуется проницательность. Он внимательно разглядывает халат и длинные волосы Ларкса, и, нахмурившись, понимает, что приближающийся человек не совсем соответствует привычному ему образу врача.

– Добрый вечер, офицер, – приветствует его Ларкс.

Коп кивает в ответ, чувствуя непонятную тревогу. Ларкс поражается тому, как простой халат может сбить человека с толку.

– У вас есть семья? – спрашивает Ларкс.

– Почему вас это интересует? – настораживается коп.

– Просто любопытно. Тяжело вам, наверное, сидеть здесь всю ночь, приглядывая за кучкой головорезов.

Коп немного успокаивается.

– А, да. Семья у меня есть. По правде говоря, тут спокойнее, чем дома. – Полицейский замолкает, но продолжает, не услышав ответа: – Ребенок недавно родился, спать не дает.

Ларкс понимающе кивает и в следующее мгновение молниеносно перерезает копу горло ножом. Тот удивленно моргает. Нож Ларкса настолько острый, что поначалу кажется, будто ничего не произошло. Этот нож для разделки рыбы – единственное, что осталось Ларксу от отца. Через мгновение рана открывается, словно кровавая улыбка, и у копа подкашиваются ноги.

Ларкс стремительно распахивает дверь палаты, хватает полицейского и втаскивает внутрь. Он успевает сделать это прежде, чем кровь хлынет на пол коридора.

Он бросает еще живого копа на пол. Тот тянет к нему руки, задыхаясь. Ларкс садится на корточки рядом и наблюдает. Смерть всегда его завораживала. Все, кого он убил – за исключением тех, кто умирал мгновенно, но этого Ларкс старался не допускать, – переживали перед смертью одинаковые эмоции.

Сначала – неверие. Они сопротивляются, отказываясь мириться со своей участью. Затем они осознают приближение смерти и испытывают абсолютный, первобытный гнев, понимая, что вот-вот исчезнут и поделать с этим ничего нельзя. Ларкс полагает, что это ощущение собственного бессилия – хуже всего. Ужасно знать, что ты больше не хозяин своей судьбы, что твое будущее у тебя отняли.

Затем начинается паника. Инстинктивно чувствуя приближение конца, тело перестает подчиняться разуму.

И наконец, смирение. Последние мысли о родных и близких.

Ларкс безошибочно может сказать, когда наступает этот момент.

Тела обмякают. Глаза смотрят куда-то вдаль, отказываясь видеть что-либо, кроме собственных воспоминаний.

Раньше Ларкс позволял своим жертвам смотреть в сторону, но в последнее время ему стало доставлять удовольствие хватать их за волосы и заставлять до последнего смотреть на его худое лицо.

Он хватает пальцами густую шевелюру умирающего копа, наклоняется и с улыбкой заглядывает ему в глаза.

Он с точностью знает, когда коп умирает. В этот момент происходит нечто необъяснимое, будто что-то… исчезает. Когда-то Ларкс гадал, может ли это быть покидающая тело душа, но так и не пришел к однозначному ответу.

Отпустив полицейского, он поднимается и осматривается. В палате шесть коек, но заняты лишь четыре.

Макхейл, Гиллиан, Слейд и Марчелло. Все четверо под капельницами, забинтованы и загипсованы. Ларкс проходит между койками, не выпуская из рук нож. Мешкать нельзя – у копа вполне может быть напарник, отошедший на несколько минут за кофе, – но торопиться он тоже не хочет.

Сначала он склоняется над Марчелло. Коротышка выглядит неплохо. На теле никаких бинтов, замотана только голова. Ларкс ощупывает бинты, пытаясь найти рану, и тут Марчелло открывает глаза. Заметив Ларкса, он хочет заговорить, но Ларкс прикладывает палец к губам, приказывая молчать. Марчелло повинуется, думая, что тот пришел их освободить.

Раздается металлический лязг. Оказывается, Марчелло прикован к койке наручниками.

Губы Ларкса растягиваются в улыбке. Значит, его аудитория никуда не разбежится, даже если захочет. Замечательно. Он медленно окидывает взглядом другие койки, отмечая их местоположение.

Он начинает с Марчелло. Быстрое движение отцовского ножа – но не размашистое, а куда более артистичное. Марчелло в ужасе таращит глаза. Ларкс уже у койки Гиллиана, перерезает тому глотку таким же образом, как и итальянцу. Глаза Гиллиана распахиваются от боли, он захлебывается кровью. С Макхейлом Ларкс проводит ту же процедуру, но в этот раз делая разрез чуть правее. Теперь очередь здоровяка Слейда.

Ларкс всаживает нож глубоко ему в горло и описывает лезвием дугу. Слейд внезапно приходит в себя. Его глаза навыкате, он хочет кричать от боли, но изо рта вырывается лишь сдавленное бульканье.

Ларкс отступает к двери и любуется своей работой. Четверо мужчин попарно. Кровь хлещет под таким углом, что льется в узкий проход между койками. Ларкса тянет пройтись там, но он знает, что не должен этого делать. Он ведь не психопат. Психопат бы не удержался.

Он дожидается, пока все четверо умрут, и внимательно осматривает себя. Несколько капель крови на правом рукаве. Он снимает халат и бросает на пол.

Переступив через тело полицейского, Ларкс выходит в коридор. Оглядывается по сторонам. Никого.

Он уходит.

Ему не терпится рассказать обо всем Фиску. Ларкс знает, что тот будет доволен.

Часть II

Глава 9

Колумбийский университет

Шесть лет назад

– С дороги, пузан!

Мэтт стоит в снегу. Облачка пара вырываются изо рта. Автомобиль Брэда Матесона, в котором помимо самого Брэда сидят несколько его дружков, вот-вот наедет на Фогги Нельсона. Фогги – прозвище Франклина Нельсона, соседа Мэтта по комнате. Он тоже учится на юриста. Отличный парень.

Таких нынче мало.

Брэд успевает затормозить, но колеса проскальзывают на ледяной корке, и машина по инерции проезжает еще немного и ударяет Фогги сзади. Тот спотыкается и едва не падает.

– Беги, поросеночек! – орет Брэд.

Фогги стыдливо оглядывается по сторонам, видит снисходительные взгляды прохожих и начинает бежать вразвалочку, настолько быстро, насколько способно его слегка полноватое тело. Брэд с приятелями заливаются смехом и снова поддают газу.

Ребята вроде Брэда хорошо знакомы Мэтту. Точно такие же издевались над ним в школе. Парни с толстым кошельком и почти полным отсутствием мозгов, склонные к спонтанным проявлениям жестокости, которые, впрочем, обычно проходят с возрастом. Но не у всех. По мнению Мэтта, те, у кого и с возрастом не проходит тяга к издевательствам, становятся либо преступниками, либо полицейскими.

Между первыми и вторыми – тонкая грань.

Фогги недостаточно быстр, и Брэд снова его нагоняет. Бампер задевает Фогги за ногу, на этот раз сильнее, и тот, поскользнувшись на льду, падает лицом вниз. Вокруг разлетаются учебники.

Брэд давит их колесами. Мэтт подходит поближе. Машина едет навстречу, и в его голове формируется образ. Мэтт видит за рулем хохочущего Брэда, которого дружки похлопывают по плечу.

Мэтт переходит дорогу и помогает Фогги подняться.

– Спасибо, – говорит тот, печально глядя на грязные растерзанные книги.

– Чего они к тебе пристали? – спрашивает Мэтт.

Фогги лишь пожимает плечами.

– Не нравлюсь я этому уроду, вот и все.

Мэтт нагибается, чтобы поднять учебники, не забывая предварительно пошарить тростью. Нельзя выходить из образа.

– Придется терпеть, – продолжает Фогги. – Недолго осталось, всего каких-то три года.

Мэтт как никто знает, во что могут превратить человека три года издевательств. Поэтому вечером он надевает черные джинсы и куртку, берет специально купленную лыжную маску и выбирается по пожарной лестнице на крышу университета. Крыша поддерживается в чистоте и хорошо освещена. Кругом прожекторы, вдоль дорожек – фонари. С точки зрения безопасности все просто замечательно, а вот для Мэтта – хуже не придумаешь.

Что ж, надо поддерживать себя в форме. С той ночи в Адской Кухне Мэтт редко выходил на крыши. Он залег на дно в ожидании возвращения Стика. Скучал по его ругани и готов был вынести любое наказание. Но Стик, очевидно, понял, что произошло, и никак не давал о себе знать. Тянулись молчаливые дни, и Мэтт понимал, что наставник разочаровался в нем. С этим он ничего не мог поделать. Не проходило и дня, чтобы он не вспомнил ту девушку, ее крик ужаса и тот мерзкий, тошнотворный шлепок, когда она ударилась о землю.

Даже сейчас ему приходится отгонять эти воспоминания.

Мэтт натягивает маску, набирает в грудь побольше морозного зимнего воздуха и пересекает крышу.

Он находит Брэда лишь спустя пару часов. Этот идиот появляется, когда Мэтт уже практически отморозил себе задницу. Брэд не один, с ним девушка. Кажется, Салли. Мэтт следит за ними с крыши. Салли пытается сбежать от Брэда и вернуться в женское общежитие.

– Брэд, прекрати, я же сказала «нет».

– Да ладно тебе, Салли! Пошли ко мне, у меня пивко есть, таблеточки…

– Ты спятил? Если тебя застукают, то сдадут в полицию.

– Что с того? Шеф полиции – приятель моего папаши.

– Хорошо тебе. Вот только у других таких связей нет.

Брэд начинает лебезить.

– Детка, я не дам тебя в обиду. Если будешь гулять со мной, тебе ничто не будет угрожать.

Салли останавливается. Снег под ее ногами хрустит, когда она поворачивается к Брэду.

– Брэд, знаешь что? Я лучше в тюрьме год отсижу, чем стану «гулять» с тобой. Ясно? Даже не мечтай, что я буду с тобой встречаться. Ни. За. Что.

Мэтт ухмыляется. Снова раздается хруст снега, за которым следует хлопок.

– Ты… ты смеешь меня бить?! – Брэд изумлен.

Пренебрежение в голосе Салли сменяется гневом.

– Брэд, только попробуй еще раз поцеловать меня, и я сама вызову полицию. Надо будет – из-под земли тебя достану. Понял?

Она разворачивается и торопливо уходит.

– Тупая корова! – кричит Брэд вслед.

«Ладно, – думает Мэтт, – пора с этим завязывать».

Он спрыгивает на землю позади Брэда, подсекает его ногой, валит лицом в сугроб и прижимает сверху коленом.

– Слушай план своих дальнейших действий, – шепчет Мэтт. – Ты изменишься. Научишься быть вежливым с людьми. Поймешь, что они не обязаны тебя развлекать. Усек?

– Д-да ты вообще знаешь, с кем связался? Я расскажу…

– Неправильный ответ.

Мэтт вдавливает колено Брэду в бок, и тот визжит от боли. Мэтт прижимает его еще сильнее.

– Вот еще что. Ты перестанешь издеваться над Фогги Нельсоном.

– Это к-кто такой?

Мэтт с трудом подавляет желание начать колотить Брэда по торчащей макушке.

– Парень, которого ты доставал с начала семестра и чуть не задавил сегодня утром.

– А, этот? А тебе какое…

Новый тычок коленом в область почки.

– Ладно, ладно! Боже, я оставлю его в покое!

– Даже не знаю, – говорит Мэтт. – Брэд, что-то подсказывает мне, что ты обманываешь. Давай сделаем так: я преподам тебе урок, который ты запомнишь на всю жизнь и будешь вспоминать каждый раз, когда захочешь над кем-нибудь поиздеваться.

Мэтт снимает лыжную маску и натягивает на голову Брэда так, чтобы тот ничего не видел.

Затем он переходит к выполнению своего плана.

Утром во время пробежки Брэда находит пара девушек. Не проходит и десяти минут, как добрая половина студентов собирается у фонтана и хохочет над привязанным к нему голым парнем. Он провисел там пять часов, и его приходится отправить в больницу с легким обморожением.

Мэтта здоровье Брэда не беспокоит. Все это время он приглядывал за ним. Поспать не удалось, но это того стоило. Теперь-то Брэд сто раз вспомнит эту ночь, прежде чем к кому-нибудь пристать. Жаль, Стик этого не видел. Мэтт думает, что старик оценил бы его поступок.

– Чудеса какие-то, – говорит Фогги, лежа на кровати и сунув руки под голову. – Стою я, значит, у автомата с газировкой – того, что у медиатеки. Его постоянно заклинивает, и приходится совать руку внутрь и тянуть…

– Ближе к делу, – говорит развалившийся на своей кровати Мэтт.

– А? Да, извини. Короче говоря, стою я, засунув руку в чертов агрегат, а ко мне идет Брэд Матесон собственной персоной! Ну, думаю, попался. Он же устроит целый спектакль из моего неловкого положения! Но, представь себе, все происходит не так.

– И как же?

– Он говорит: «Нельсон, давай помогу». Наклоняет автомат, чтобы я мог вытащить руку. А я понять не могу, что происходит. В чем подвох? А подвоха-то и нет. Он спрашивает: «Все нормально?», а я отвечаю: «Да, спасибо». Тогда он хлопает меня по плечу, говорит: «Не за что, Нельсон, увидимся», и уходит. Ты можешь в это поверить?

– Люди меняются.

– Да уж. Посмотрим, что дальше будет. Кстати, ты сегодня с Кэти разговаривал?

Мэтт морщит лоб. Кэти. Да, она подходила к нему после лекции профессора Линча по этике.

– Да, она просила меня объяснить кое-что. Хотела, чтобы мы вместе поработали над ее этикой. Я решил, что это у нее шутки такие.

Фогги заливается смехом.

– Серьезно? И как, поможешь ей?

– Неа.

– Почему?

Потому что опасно давать волю эмоциям. Из-за этого гибнут люди.

Нужно держать все под контролем. Чувства, желания. Только так можно оградить окружающих от опасности. Разобравшись с Брэдом, он уже нарушил данное себе слово и не собирается делать это второй раз.

– Времени нет, – говорит Мэтт. – Самому учиться надо.

Повисает пауза.

– Ты ведь понимаешь, что ей вовсе не помощь в учебе нужна?

– Фогги, пора спать.

– Сейчас. Только на всякий случай уточню – ты понимаешь, чего ей от тебя надо?

– Понимаю, понимаю.

– Уверен? Мне почему-то кажется, что не понимаешь.

Пружины матраса скрипят, когда Фогги переворачивается на бок, чтобы взглянуть на Мэтта.

– Короче, я думаю, что если ей и нужна помощь в изучении чего-либо, то только биологии.

Мэтт не реагирует.

– Я бы даже сказал, анатомии, – добавляет Фогги.

Мэтт швыряет в него подушку.

Дождавшись, пока Фогги уснет, Мэтт вылезает из постели и надевает черный спортивный костюм и кроссовки. Если вдруг кто-то остановит его, всегда можно сказать, что он не мог заснуть и решил пробежаться.

К тому же так оно и есть.

Более или менее.

Выбора у него все равно нет. Когда твой сосед по комнате – Фогги Нельсон, нормально спать невозможно. Фогги храпит как никто – от его грудного, звучного, рычащего храпа даже соседи за стенкой просыпаются.

Мэтту все равно. Он не мог бы уснуть, даже если бы спал в одиночестве. Как уснешь, когда тебя зовет ветер?

Ветер говорит с ним, нашептывает дневные новости. Суровый, горький, пробирающий до костей, он несется с океана, принося вести с грузовых судов и рыболовных траулеров. Он шатает спутниковые антенны и провода, оставляя за собой снежные вихри. Он ревет среди каменных джунглей, повергая в дрожь голые зимние ветви деревьев. Старые пожухлые листья и шелуха шуршат и вьются в воздухе, словно нездешние волшебные существа – эльфы.

Мэтт идет за ветром, перепрыгивая с крыши на крышу и наблюдая за происходящим внизу.

Булочник угощает свежим хлебом прибившегося к его порогу бездомного.

Из такси и других машин звучит музыка на сотне разных языков, вместе складывающихся в язык города.

Стаи собак рыщут в поисках еды, лают и грызутся друг с другом за территорию и превосходство. Собачья схватка заканчивается гибелью одного из участников, и победитель воет на луну, чувствуя, должно быть, зов древней крови, отголосок тех времен, когда волки свободно странствовали по степи.

И над всем этим – Мэтт Мёрдок, открытый ветру и торжествующий.

Он перепрыгивает пропасти между зданиями. Приземляется, перекатывается, вновь вскакивает и бежит. Его шаги легки и почти беззвучны. Он огибает дымовую трубу, отталкивается, взмывает в воздух и летит, парит, раскинув в стороны руки, возносясь над городской суетой.

Все его движения грациозны.

Он снова приземляется и продолжает бежать, не замедляя шаг. Следующее здание выше. Он цепляется за пожарную лестницу. Холодный металл обжигает ладонь, мышцы рук напрягаются, когда Мэтт подтягивается и взбирается на карниз.

Новый разгон, новый прыжок с крыши на крышу. С легкостью и спокойствием канатоходца Мэтт балансирует на проводах.

И тут…

…он чувствует сбоку движение. Мэтт замирает, насторожившись, и тут же прячется в тень.

Рядом есть кто-то еще. Мэтт прощупывает окружающее пространство и улавливает запах. Человеческий, приятный. Жасмин, цитрус – свежий, летний аромат духов. Женщина. Мэтт медленно поворачивает голову, пытаясь определить ее местоположение.

Вот она. Он чувствует ее быстрый от возбуждения пульс. Удары то появляются, то исчезают, проносясь мимо него со скоростью ночного экспресса.

Вдох, выдох. Улыбка.

Мэтт выходит на открытое пространство, подставив лицо ветру.

Снова звук. Легкие шаги по крыше.

Ему бросают вызов.

Мэтт пускается в погоню за вторгшейся в его мир незваной гостьей. Она быстра, успевает даже оглядываться и улыбаться ему. Она буквально летит над крышами, удаляясь от Мэтта.

Он не может в это поверить. Это невозможно. Это его мир.

Его территория. Никто не способен знать ее лучше него, но тем не менее нашелся человек, способный оставить его далеко позади, будто их гонка на самом деле – утренняя пробежка в парке.

Тут фигура женщины исчезает за краем крыши. Сердце Мэтта замирает. Она просчиталась, упала и разбилась насмерть.

Он тормозит у края и проверяет, что внизу. Ничего. Ее будто след простыл. Мэтт даже не может больше уловить ее запах – мешает мусорный бак внизу. Мэтт спрыгивает вниз, поскальзывается на чем-то липком и шлепается на задницу.

Раздается смех.

Он резко оборачивается.

Кто-то мягко ступает по асфальту. Мэтт поворачивает голову и видит перед собой кота. Выгнув спину, тот трется о его ногу. Мэтт машинально гладит кота, по-прежнему не понимая, куда пропала девушка.

Смех раздается снова. Мэтт бежит к выходу из переулка и останавливается.

Пахнет жасмином. Вон она.

Направляется в парк.

Мэтт цепляется за ее запах, как ищейка. К аромату духов теперь примешался легкий, отнюдь не неприятный запах пота. Теперь-то ей не уйти.

Мэтт срывает с головы маску, чтобы не мешала, и продолжает погоню.

Девушка играет с ним, не испытывая ни капли сострадания к слепому. Она пересекает оживленную улицу в надежде, что он бросит погоню. Мэтт не бросает и слишком поздно осознает ошибку. Его едва не сбивает машина. Оглушительно гудит клаксон, визжат покрышки, мгновенно возвращая Мэтта в тот судьбоносный день, с которого началась его новая жизнь.

Он отвлекся, как последний болван. Мэтт прыгает, думая, что с легкостью перескочит через крышу автомобиля, но цепляется ногой за фонарь с шашечками и валится в сугроб. Дыхание перехватывает. Поморщившись, Мэтт перекатывается на бок. Снег больно щиплет лицо. Откуда-то снова доносится смех.

Он вскакивает на ноги и продолжает преследование.

Внезапно в ночи раздается крик. Мэтт сворачивает в направлении, откуда донесся звук. Перед ним бетонная дорожка, ведущая в парк. Крик повторяется, на этот раз переходя в тихий игривый смех.

Мэтт спотыкается о какой-то предмет. Он нагибается за ним и понимает, что это кроссовка.

Нахмурившись, Мэтт оставляет ее лежать на месте и шагает дальше. В десяти шагах он находит вторую кроссовку, чуть поодаль – шарф. Потом…

… штаны. И футболку.

А еще дальше, на дереве – трусики.

Что здесь, черт побери, происходит?

Он останавливается под деревом и тянется к ветке.

– Ни с места, извращенец!

Мэтт делает как велено.

– Повернись! Медленно.

Мэтт повинуется. Перед ним двое полицейских: один пожилой, опытный, другой молодой, нервно сжимающий рукоять пистолета. Если понадобится, Мэтт легко их уложит. В конце концов, убежит. Но в таком случае ему придется нарушить правила, а он прекрасно помнит, как сделал это в прошлый раз. В результате погибла девушка.

Больше он подобного не допустит.

– Стив, найди девушку, – говорит старый коп, – а я присмотрю за этим уродом.

Молодой коп поспешно удаляется, а старый лениво подходит к Мэтту.

– Парень, только не делай глупостей.

Мэтт протягивает ему сложенные руки.

– Даже не думаю, сэр. Возникло какое-то недоразумение.

– Ну-ну, обычная песня. Удостоверение личности есть?

Мэтт вздыхает и достает из кармана кошелек. Полицейский внимательно изучает документы. Мэтт готов поклясться, что слышит, как брови копа лезут вверх в недоумении.

– Эээ… тут сказано, что ты слепой.

– Так и есть, офицер.

– Что, совсем слепой?

– К сожалению, да. С детства.

– Так какого черта ты тут забыл в такой час?

– Не мог уснуть, решил прогуляться. Я учусь на юриста, у меня экзамены на носу.

– Слепой юрист? Ну ты, парень, даешь.

Полицейский возвращает ему кошелек. Возвращается молодой коп.

– Ничего не нашел, – отчитывается он. – Ни девушки, ни трупа, ни следов.

– Идем, Стив, нечего тут искать. – Старый коп берет молодого за руку и уводит к машине.

– Что, даже задерживать его не будем? – удивляется Стив.

– За что нам задерживать слепого? За нахождение в общественном месте?

– А он слепой?!

Мэтт оставляет спорящих копов и неторопливо идет к выходу из парка. Он чувствует, что за ним наблюдают и получают от его злоключений несказанное удовольствие.

На следующий день наступает настоящая, суровая зима. Всю территорию университета заваливает крупными, тяжелыми снежными хлопьями. Сугробы высятся не только на тротуарах, но и на подоконниках.

– Не могу понять, – бормочет Фогги сквозь шарф.

– Что именно? – дышит на ладони Мэтт.

Они вместе идут к университетским воротам.

– Я зубрю с утра до ночи, а ты едва заглядываешь в учебники.

– И?

– Я сдаю экзамены с трудом, а ты – будто это тебе раз плюнуть.

– Может, тебе во время учебы телевизор выключать?

– Эй, ну это уже чересчур!

Фогги делает шаг на улицу, но Мэтт хватает его за руку и тянет обратно.

– В чем дело?

– Постой.

Мгновение спустя из-за поворота выскакивает с заносом спортивный автомобиль. Водитель успевает выровнять машину и тормозит как раз на том месте, где должен был оказаться Фогги.

– Эй! – кричит тот. – Мозги у тебя есть? Ты меня чуть не задавила!

Мэтт принюхивается. Пахнет цитрусом и жасмином.

– Чего лыбишься? – продолжает ругаться Фогги. – Вот чокнутая баба! Еще и с открытым верхом в такую погоду…

Мэтт запрыгивает на заднее сиденье машины, и тут же перебирается на место рядом с водителем.

– Мэтт? – опешив, только и успевает спросить Фогги.

Мэтт слышит, как включается передача, и в ту же секунду автомобиль срывается с места, оставляя за собой шлейф из снежной и ледяной крошки. Машина вливается в транспортный поток, то и дело подрезая соседние, но не сбавляет скорости, несмотря на гул клаксонов.

Ухмыляясь, Мэтт откидывается в кресле. Ветер треплет его волосы. Они едут со скоростью 80 километров в час. По снегу. В час пик. Он чувствует, что девушка постоянно косится на него, пытаясь понять, боится ли он. Каждый раз, когда она это делает, Мэтт улавливает новые черты ее внешности. Лицо симпатичное, но волевое. Губы полные, то и дело растягивающиеся в улыбке. Скорость возрастает до 95. Она подрезает тяжелую фуру. Водитель грузовика бьет по тормозам, огромные колеса проскальзывают, прицеп заносит.

Аварии удается избежать. Все успевают вовремя затормозить. Девушка продолжает поглядывать на Мэтта – теперь куда чаще, чем на дорогу. Она кладет голову на руль, словно собирается вздремнуть. 110 километров в час. Вокруг ледяные брызги.

Скорость 130. Девушка выпрямляется и выглядит… разочарованной? Она ожидала от Мэтта хоть какой-то реакции, но ее не последовало. Мэтт снова ухмыляется. Девушка вдавливает педаль газа в пол. 150 километров в час. На месте Мэтта у любого бы уже началась истерика, но только не у него. Он чувствует прилив адреналина, чувствует, как возбужденно колотится сердце. Он давно не испытывал таких ярких эмоций.

Через час они добираются до гор. Воздух здесь разреженный, и легкие кажутся пустыми. Они так и не сказали друг другу ни слова.

Щеки Мэтта раскраснелись, их покалывает от мороза. Носа он не чувствует. Что ж, по крайней мере, одет он по погоде. А вот на девушке, если восприятие его не обманывает, лишь черное платье. И все: ни колготок, ни обуви. Только платье.

Машина ползет все выше и выше. Мэтт решает, что пора нарушить тишину.

– Гмм… мисс?

Девушка с торжествующей улыбкой поворачивается к нему, думая, что сейчас он начнет расспрашивать, кто она такая и зачем его преследует.

– Что?

– Вы не простудитесь? Мне кажется, вы слишком легко одеты. Может, хоть курточку накинете?

Такого она не ожидала.

Машина дергается и уходит в занос. Пробив ограждение, они пролетают сквозь сугроб и взмывают в воздух. Приземлившись, машина продолжает нестись по склону со скоростью под сотню километров в час, то и дело задевая мелкие кустики. Девушке невероятным образом удается избежать больших деревьев. Несмотря на сумасшедший пульс, Мэтт держит себя в руках. Пока что все под контролем, адреналин не зашкаливает. Со стороны водителя он тоже не ощущает никакой паники.

Она сделала это намеренно.

Машина разворачивается на 360 градусов. Девушка хохочет, подняв голову к серому зимнему небу. Они будто совершают безумный слаломный спуск среди голых деревьев.

Мэтт чувствует приближение обрыва. Там, внизу, гуляет холодный ветер.

Они непременно упадут, но Мэтту все равно. Час, проведенный с этой девушкой, разрушил обыденность той повседневной жизни, которую он вел последние несколько лет. Девушка дергает ручной тормоз, и Мэтт встречает это действие смехом. Машину снова начинает медленно разворачивать.

Край все ближе. Остается каких-то пятнадцать метров, а машина даже не начала замедляться.

Десять метров. Они упадут.

Пять…

На пути встает плотный сугроб. Мэтта швыряет на дверцу, в плечо больно впивается ремень безопасности. Автомобиль становится на бок, балансирует несколько секунд и гулко опускается обратно на все четыре колеса.

Мэтт облегченно выдыхает. Напряжение отпускает его.

Спустя несколько мгновений тишины девушка спрашивает:

– Тебе понравилось?

Она выбирается из машины и идет к обрыву. Ветер настолько силен, что может сбить обычного человека с ног, но она стоит и не шелохнется. Мэтт чувствует в ней силу. Он ожидает ее дальнейших действий. Ему по-прежнему непонятны ее мотивы, желания, мысли. Эта загадочность зачаровывает.

– Подойди ближе, Мэтт Мёрдок.

Что ж, ей известно его имя. Интересно.

– Один шаг до края.

– Края чего? – Мэтт вылезает из машины и неторопливо подходит к девушке.

Он будто подкрадывается к лесному оленю – одно неверное движение, и спугнешь.

Он встает рядом, но девушка не оборачивается. Ее взгляд устремлен вниз.

– Вот наше место, – тихо, задумчиво произносит она.

– В сугробе?

– На грани, – она косится на Мэтта, изучая его лицо, словно пытаясь запечатлеть его в памяти. – Другие, как послушные овечки, счастливы в своих хлевах. Они ничего не чувствуют, не мечтают. Мы не такие, как они.

– Правда?

– Да. Я сразу поняла, когда увидела тебя на крыше. – Девушка снова отворачивается и смотрит на бегущий внизу бурный поток. – Мэтт, мы с тобой похожи как две капли воды.

Она вновь смотрит на него. Мэтт чувствует, будто она чего-то ждет. Что-то ищет. Хочет что-то понять.

– Мы не можем жить как обычные люди. Мы не можем молчать, не можем смиренно ждать конца. Понимаешь, о чем я?

Во рту Мэтта пересыхает. Он понимает.

– Нас с тобой притягивает к краю, – девушка гладит его по щеке. – И за край.

Она шагает в объятия ветра.

Мэтт тянется за ней, но поздно. Как и в прошлый раз. Она падает.

– Нет!

Она падает.

Мэтт уже готов услышать знакомый тошнотворный звук удара тела о землю, но вместо этого слышит громкий треск, будто молния ударила в дерево.

Лед. Она ударилась об лед.

А подо льдом – вода.

Мэтт не мешкает ни секунды. Он прыгает за ней.

Ветер терзает его лицо, очки улетают. Он переворачивается в воздухе и в последний момент успевает сгруппироваться и приземлиться на ноги. Ощущения такие, будто сталкиваешься со стеной. Грудь больно ударяется о колени. Раздается громкий хруст, и Мэтт сначала думает, что сломал ноги, но это лишь лед.

Он проваливается в ледяную воду. Все тело мгновенно сжимается, воздух со свистом выходит из легких. У Мэтта перехватывает дух, в глотку попадает вода. Он беспорядочно молотит руками, пробивая ледяную корку, чтобы вынырнуть. Наконец, его голова оказывается на поверхности; он набирает в грудь побольше воздуха и снова ныряет, ищет.

Тщетно. В воде он не может учуять ее. Все, что он чувствует – это готовую поглотить его первобытную тьму и пустоту над собой, под собой, вокруг. Мэтт барахтается, но девушки нигде нет. Кругом пусто. Должно быть, поток уже унес ее вниз по течению.

Мэтт снова выныривает на поверхность, чтобы набрать воздуха. Он уже готов нырнуть обратно, но его останавливает какой-то звук.

Звук заводящегося двигателя.

Мэтт замирает и лишь слегка подгребает руками, чтобы его не смыло. Он ждет. Прислушивается.

Вот, опять. Рев мотора и звенящий на ветру смех.

Глава 10

Шесть лет назад

– Тони, люди должны тебя уважать, – говорит Риголетто, сидя за столиком в отдельной комнате своего любимого ресторана.

Он учит житейской мудрости своего племянника, Тони Пикколо. Тому уже за сорок, и он должен унаследовать бизнес от Риголетто, если тому вдруг вздумается уйти на покой. Ларкс считает, что этого никогда не произойдет. Старик никому не отдаст бразды правления, пока не помрет.

Тони Пикколо считает себя представителем старой школы, вроде Аль Капоне или Лаки Лучано. Ларкс же считает его клоуном, и Фиск тоже придерживается такого мнения. Тони без ума от гангстерских сериалов, постоянно твердит, какие они реалистичные и как трудно, должно быть, поддерживать порядок в семье – Семье с большой буквы «с». Он и себя воображает актером. Он специально набрал вес, а как-то раз Ларкс застукал его в туалете перед зеркалом – Тони тренировал взгляд исподлобья, как у исполнителя главной роли в его любимом сериале. Ларкс ничего ему не сказал, просто прошел к писсуару и справил нужду.

А вот Фиску он выложил все в мельчайших подробностях. Фиск хохотал так, что едва не захлебнулся вином. Ларкс был доволен. Ему всегда нравилось развлекать Фиска.

Ларкс внимательно слушает речь Риголетто об уважении. Фиск сидит напротив Пикколо и лишь утвердительно кивает каждый раз, когда Риголетто обращается к нему:

– Фиск, я прав?

Ларкс точно знает, что Фиск не согласен с Риголетто. Риголетто – старый чудак, пережиток прошлого. Прошлого, которое, по мнению Ларкса, могло вообще существовать лишь в фантазиях Риголетто. Удивительная эпоха честных гангстеров, которые переводили старушек через дорогу и защищали свой район от настоящих бандитов.

Чушь. Никогда такого не было. Мафия всегда была такой же, как сейчас. То ли Риголетто отказывается это признавать, то ли он впал в старческий маразм. Во все времена все решала власть. Хочешь иметь власть – имей деньги. Хочешь иметь деньги – нарушай закон. Все просто, как дважды два.

Власть – ключевой фактор абсолютно во всем. Не только в криминальном мире. Жизнь, любовь, семья, работа, развод – все зависит от постоянно меняющегося вектора власти. Либо ты ей обладаешь, либо ищешь возможность ее получить.

В дверь вежливо стучат. Ларкс, как младший по рангу, встает, чтобы открыть ее.

Он чувствует снаружи неожиданный толчок, и распахнувшаяся дверь расквашивает ему нос. Ларкс отшатывается назад. Перед глазами искры, из носа хлещет кровь.

Вокруг творится хаос. Отступая, Ларкс видит, как в комнату врывается неизвестный в маске, наводит короткоствольный револьвер на Пикколо и медленно нажимает на спусковой крючок. Барабан револьвера прокручивается.

Раздается грохот выстрела. Яркий рыжий всполох. Из ствола летят искры. Пуля попадает в грудь Пикколо, тот кривится и хлопает себя, словно его укусил комар. Стрелок продолжает огонь. Пикколо отбрасывает на кресло. Пули попадают ему в ногу, руку, живот и задницу.

Он сползает на пол.

Не проходит и трех секунд, как в зал врывается другой стрелок. Он наставляет револьвер на Фиска, а его сообщник – на Риголетто. Облокотившись на стену, Ларкс выхватывает нож и метает.

Нож вонзается первому стрелку в шею. Тот теряет равновесие и спускает курок. Пуля проходит рядом с Риголетто. Пользуясь замешательством неизвестных, Фиск выхватывает пистолет и выпускает пять пуль в грудь раненого. Выстрелы оглушают всех. Второй стрелок разворачивается и убегает.

Фиск прикрывает собой Риголетто на случай нового нападения.

– За ним! – командует он Ларксу.

Тот выбегает из комнаты под потрясенные взгляды посетителей ресторана. Выскочив на улицу, он успевает заметить отъезжающий автомобиль, на большой скорости задевающий такси и исчезающий за поворотом.

Ларкс возвращается и видит склонившегося над племянником Риголетто.

Тони Пикколо лежит на полу в луже собственной крови. Он, несомненно, мертв.

«Что ж, – думает Ларкс, – по крайней мере, его конец был весьма кинематографичен. Такого он наверняка себе и желал».

– Фиск! Что это, мать твою, было?!

В их направлении через лужайку шагает детектив Бойд, бледный и злой.

Ларкс встает. Он высок, под метр девяносто, но Бойд тоже не маленький, пусть жира в нем и больше, чем мускулов. Модная прическа, дорогой одеколон – детектив себя не обделяет. Заметив Ларкса, он сбавляет шаг и виновато поднимает руки.

– Ладно, ладно, молчу.

Ларкс не отвечает, а лишь поигрывает с подобранной в заснеженной траве бутылочной крышкой, крутя ее, будто фокусник, между пальцами. Ларкс не любит Бойда. Тот, по его мнению, слишком честолюбив. Всеми правдами и неправдами стремится занять местечко повыше. Такими сложно управлять – они предадут тебя при любой возможности.

Впрочем, как говорит Фиск, хорошо иметь ручного копа. Особенно такого, который стабильно продвигается по службе. Главное – иметь на него достаточно компромата, чтобы держать под контролем. Одна проблема: Ларкс уверен, что Бойд придерживается того же мнения и за время сотрудничества с Фиском сам накопал не меньше.

– Четко сработано, – говорит Фиск, отламывая кусочек черствого хлеба и бросая в пруд.

Местных уток такая подачка не интересует.

– Мы должны были обойтись без потерь! – возмущенно отвечает Бойд.

– Значит, надо было выбирать человека понадежнее, – возражает Фиск. – Похоже, что этот собирался застрелить Риголетто. Ларкс, как ты думаешь?

Ларкс кивает.

– Мне тоже так показалось.

– Не собирался он его убивать! Только припугнуть хотел!

– Он уже готов был выстрелить, – уверенно говорит Ларкс.

– Он был полицейским! – рявкает Бойд.

Нервно оглядываясь по сторонам, он подходит ближе.

– У него осталась семья! Что мне им сказать?

– Ничего, – говорит Фиск. – Пускай полиция расследует «бандитскую перестрелку», в ходе которой был убит коррумпированный сотрудник полиции. Это должно отмести любые вопросы, и тебе не за что будет оправдываться.

– Тогда его жена лишится пособия.

Фиск недоумевающе смотрит на Бойда, прежде чем расплыться в улыбке.

– Ты что, шутишь? Не говори, что тебя всерьез это волнует.

Бойд отводит взгляд.

– Если ты серьезно – то можешь послать ей гонорар за сегодняшнюю операцию. А лучше делай ей ежемесячные отчисления из жалованья, что я тебе плачу. Или твоя нравственность все же имеет пределы?

Бойд ничего не отвечает.

– Так я и думал. Проваливай отсюда, детектив, пока всех уток не распугал.

Бойд разворачивается и, сунув руки в карманы, шагает к выходу из парка. Ветер треплет его прическу.

– Не нравится он мне, – говорит Ларкс. – Он вас не уважает.

Губы Фиска вновь растягиваются в улыбке.

– И плевать. У нас с Риголетто разные взгляды на уважение и страх. Страх держит человека в узде. Уважение – нет.

– А что насчет самого Риголетто и его ближайших помощников? Они вас боятся?

Прежде чем ответить, Фиск молча разглядывает уток.

– Скоро начнут, – тихо произносит он.

Глава 11

Шесть лет назад

На то, чтобы спуститься с горы и добраться до общежития, у Мэтта уходит остаток дня. Насквозь продрогший, он вваливается в комнату. Он не чувствует ног, пальцы онемели.

Фогги смеряет его подозрительным взглядом.

– Ты где шлялся?

– Да вот, искупаться решил.

Мэтт заходит в ванную и включает горячую воду. Пока ванная наполняется паром, он стягивает промерзшую одежду, сваливая ее в кучу на полу, обматывается полотенцем и отогревает кости, сидя на краю ванны.

– С Электрой купался?

– Ее так зовут?

– Ага. Не связывайся с ней, чувак, она больная на всю голову.

Пар окутывает Мэтта, словно заключая в теплые объятия.

– Помнишь, как Флинт катался на лыжах и обе руки сломал?

Мэтт кивает.

– Он вообще кататься не умел, – говорит Фогги.

– Вот руки и сломал.

– Да нет же! Он клеился к Электре. Говорил, последнее, что помнит – как она рассмеялась ему в лицо. А потом он очнулся уже в больнице. Говорю, эта баба – невменяемая!

Мэтт снова кивает.

– Возможно. Знаешь ее адрес?

Мэтт и сам до конца не понимает, зачем стоит здесь, под снегом, в десять часов вечера.

В одном он уверен: мысли об Электре не выходят у него из головы. Вчера и сегодня он думал лишь о ней. Он знает, что Фогги прав – от этой девушки одни неприятности. Но что-то в ней притягивает Мэтта, как магнит.

Он даже не может сказать, что испытывает к ней. Зол ли он? Или восхищен? А может, раздражен? Вероятно, все сразу. Вот почему он не переставая думает о ней. Таких чувств он еще ни к кому не испытывал.

Одно он знает точно: ему хочется проучить ее. За то, что оставила его бултыхаться в реке. За то, что решила, будто знает его. Все, что она говорила – чепуха. Он способен следовать правилам. Он другой. Он не следует первобытным инстинктам. Всю свою жизнь он только и делает, что контролирует себя, чтобы не навредить другим людям. Единственный раз он дал волю эмоциям, и это закончилось гибелью человека. Так зачем она лезет к нему в душу? Кем она вообще себя возомнила?

Мэтт хочет доказать, что он не такой, как она.

Но в то же время в глубине души хочет произвести на нее впечатление.

Особняк за высокой оградой на противоположной стороне улицы – каменная громада с изящными окнами – видится Мэтту тюрьмой. Раздражает его. В нем нет никакого изъяна. Чтобы «увидеть» его очертания, не требуется никаких усилий. Кирпичи да строительный раствор – больше ничего примечательного. Ничего необычного. Этот дом – как сутенер с золотой цепью на шее. Он – послание миру от человека с кучей комплексов. Фогги сказал, что отец Электры – дипломат. Может, они все такие? Выражают себя через свое жилище.

Мэтт ждет у ограды, прислушиваясь к своим чувствам. По количеству машин снаружи он понимает, что внутри происходит какое-то важное событие. Кругом вооруженная охрана. Будет непросто, и он уже задумывается о том, чтобы бросить затею. Но любопытство берет верх. Он дожидается, пока луна скроется за тучами, выходит из укрытия под тисовым деревом, пересекает пустынную улицу и подбегает к железной ограде. Пространство между прутьями слишком мало, чтобы в него мог пролезть взрослый мужчина.

Однако внешность может быть обманчива.

Мэтт вспоминает уроки Стика. «Пацан, твои ребра – гибкая штука». Сделав глубокий вдох, он протискивается между прутьями. В какой-то момент ему кажется, что он застрял. Мэтт уже представляет лица охранников, когда те обнаружат торчащего из ограды нарушителя, но в конце концов ему удается протолкнуться. Он бежит к низенькому каменному забору, ограждающему сад от подъездной дорожки.

За забором Мэтт видит ступеньки, ведущие, судя по всему, в кухонные помещения. Там ему делать нечего. Надо забраться на крышу – там он будет чувствовать себя как рыба в воде. Прислушавшись, он улавливает звук шагов и шуршание бумаги. В нос бьет сильный запах мятной жвачки.

С таким же успехом охранник мог бы обвешаться фонариками. Конечно, Мэтт обнаружил бы его и без всякой жвачки, но лишний ориентир никогда не помешает.

Дождавшись, пока охранник пройдет мимо, Мэтт влезает на забор и, оттолкнувшись от него, запрыгивает на карниз второго этажа. Подтянувшись, он прыгает еще выше, хватаясь за карниз третьего. Теперь медлить нельзя: если хоть одному охраннику придет в голову посмотреть вверх, он тут же заметит Мэтта.

До крыши не дотянуться. Мэтт спокойно, с кошачьей грацией пробирается по восьмисантиметровому карнизу в поисках другого пути наверх. Ничего. Он движется дальше, пока не чует у окна запах Электры: жасмин и цитрус.

Заглянув внутрь, Мэтт понимает, что это ее комната, и мешкает. Чувствует, что вторгается в личное пространство, будто какой-то маньяк. Может, найти другой способ проникнуть внутрь? Мэтт оглядывается через плечо. Внизу патрулируют двое. В любой момент они могут его заметить.

Нет, это единственный путь. Мэтт проверяет щеколду – заперто. Не проблема. Он достает потрепанный мешочек и, присев, аккуратно извлекает из него отмычку – подарок Стика – и захват. Первым делом он использует захват, чтобы придержать механизм замка, а затем вставляет отмычку. Он ведет ее медленно, стремясь уловить пальцами любую вибрацию, и прислушивается к пощелкиванию миниатюрного механизма.

На то, чтобы открыть замок, уходит не больше пяти секунд. Убрав отмычку, Мэтт осторожно приоткрывает окно и запрыгивает через подоконник в спальню Электры.

Закрыв за собой окно, он оценивает окружающую обстановку. Кажется, будто сама Электра рядом – повсюду ощущается ее присутствие. Оставленный ею запах показывает, чем она занимается, где проводит больше всего времени: в кровати и у туалетного столика, где силен также запах косметики.

Мэтт подходит к камину, ощупывает стоящие на нем трофеи и награды. Кубки по плаванию, легкой атлетике, карате, айкидо, кендо. Все победные.

Да уж, папина дочка способна за себя постоять.

Мэтт решает, что пора выходить, пока его интерес не стал действительно нездоровым. Он бесшумно открывает дверь и слышит вдалеке звуки: разговоры и смех в толпе. Звучит музыка, фортепиано и арфы. Звенят бокалы и посуда.

Вечеринка и правда знатная – благотворительная, не иначе.

Мэтт проникает в коридор. Под ногами дорогой пушистый ковер. Мэтт медлит. Зачем он здесь? Продуманного плана у него нет, он лишь хотел показать Электре, что его не так-то просто обвести вокруг пальца, но как это сделать? Может, вернуться в спальню и написать что-нибудь помадой на зеркале?

«Классно поплавали» или «В следующий раз я поведу машину».

Звучит неплохо.

Он крадется обратно, но тут же слышит цокот когтей по плитке и грозное рычание.

Черт.

Из-за угла выскакивает сорвавшийся с поводка пес. Судя по звуку, крупный – ротвейлер или немецкая овчарка.

Убивать его Мэтт не хочет. Когда пес бросается на него, он пинает его в голову, достаточно сильно, чтобы вырубить, но недостаточно сильно, чтобы убить.

Следом из-за угла появляется кинолог. В одной руке у него рация, другая рука тянется к кобуре.

По-тихому не вышло.

Мэтт кидается на охранника и ударом по руке успевает выбить у того пистолет. Мэтт ловит пистолет в воздухе, бьет им охранника по лбу и подсекает его за ногу.

Охранник теряет равновесие. Мэтт слишком поздно понимает, что окно совсем рядом. Он бросается вперед, но охранник, пробив стекло, исчезает в оконном проеме.

Мэтт подскакивает к окну и слышит, как внизу разбивается стеклянная крыша, и охранник падает на пол огромного зала, в котором полно людей. Мэтт слышит потрясенные возгласы и чувствует, как все смотрят вверх…

…прямо на него.

Перед тем, как отшатнуться, он успевает почуять слабый запах жасмина и цитруса и почувствовать знакомое биение сердца. Электра там, внизу, играет на фортепиано какую-то сложную вещь – кажется, Рахманинова. В ее исполнении она звучит легко. Есть хоть что-нибудь, чего она не умеет? Она не прервала игру даже когда над ее головой разлетелось стекло.

Наконец она бросает играть и смотрит на него. Мэтта бросает в жар. Он будто в ловушке, как рыба, пойманная на крючок. Дыхание перехватывает, мгновение кажется вечностью.

– Взять его!

Совсем рядом щелкают предохранители автоматов.

Кто-то в зале открывает пальбу. Масса людей в панике бросается к выходу, сбивая на ходу стулья. Мэтт отскакивает от окна. Пули, не встретив сопротивления, превращают в решето стену за его спиной. Дело плохо. Зачем он вообще сюда притащился? Он ведь нарушил собственные правила. Уже в который раз. Результат вновь плачевный. Выбора нет, нужно немедленно убираться.

Мэтт бросается наутек, злясь на себя самого за столь необдуманный поступок. У него будто помутился рассудок. Чем он думал? Электра выбила его из равновесия, задела за живое.

Он в коридоре, впереди слышен топот и крики.

Мэтт останавливается и оборачивается. Путь назад тоже отрезан, и он ломится в первую подвернувшуюся дверь. Заперто. Соседняя дверь ведет в рабочий кабинет. Мэтт поспешно подбегает к окну, распахивает его, высовывается наружу. Двор освещен прожекторами, как в тюрьме строгого режима. Кругом снуют охранники, заливаются лаем собаки. Здесь не спуститься, надо лезть выше.

Мэтт невольно вспоминает все, чему учил его Стик, что говорил, когда Мэтт сердился или чересчур возбуждался. Успокойся, пацан. Дыши. Сосредоточься на текущем моменте и забудь обо всем остальном.

Глубоко вдохнув, Мэтт выбирается на карниз, разворачивается, ощупывает кирпичную стену. Такая ему вполне подходит – есть за что зацепиться.

Он тянется, пока не находит самую глубокую щель в кладке, и цепляется за нее пальцами, надеясь удержаться на пальцах.

Других вариантов нет. Мэтт хватается поудобнее и как можно крепче, ведь ему придется передвигаться с помощью одних лишь пальцев. Фаланги пронзает боль, но он удерживается, пусть и с трудом. Передохнув, он отпускает левую руку, на что правая отзывается дикой болью в плече и локтевом суставе. Поморщившись, Мэтт цепляется левой рукой повыше и подтягивается на ней. Затем отпускает правую, цепляется ей еще выше и раз за разом повторяет этот процесс.

Продвигается он медленно, болезненно, но успевает достичь крыши незамеченным. По крайней мере, окликов снизу не слышно.

Обеими руками он хватается за конек крыши…

…и тут раздается грохот выстрела, и его левую руку пробивает пуля. Болевой шок столь силен, что Мэтт не может сдержать крик и соскальзывает с крыши, повисая на одной лишь правой руке. Из глаз льются слезы. Левое плечо будто в огне, по венам словно бегут электрические разряды. Снизу слышны крики и новые выстрелы. Пули дробят кирпичную кладку прямо рядом с головой Мэтта, мелкая острая крошка царапает лицо. Сжав зубы, Мэтт вновь подтягивается, ожидая, что в любой момент пуля может попасть ему в спину. Перекатившись через край, он переворачивается и просто лежит, глядя на хмурые облака. Нехотя потрогав рану, он нащупывает отверстие и чувствует, как пульсирует внутри теплая и липкая кровь. Необходимо остановить кровотечение и скрыться, пока не потерял сознание от пронзительной боли.

Убраться отсюда – первоочередная задача.

Поднявшись, Мэтт перебегает на противоположную сторону крыши. Внизу та же картина – толпа охранников, вооруженных автоматами и пистолетами. Похоже, отец Электры – действительно важная шишка, раз так опасается за свою безопасность. А может, он просто параноик.

Мэтт перебирается к западному крылу дома, от которого ведет подъездная дорожка, в конце которой припарковано с дюжину автомобилей. Здесь уже можно найти укрытие. Охранники светят яркими, как лампы в операционной, фонариками в сторону машин, забыв о зоне между домом и оградой и оставив Мэтту достаточно неосвещенного пространства.

Не церемонясь, Мэтт разворачивается спиной к краю крыши, опускается на колени и свешивается вниз. Провисев немного на правой руке, он отпускает хватку и падает на балкон третьего этажа, больно ударившись грудью о колени. У него перехватывает дух, и он тратит несколько секунд, чтобы восстановить дыхание.

Кажется, пронесло. Ни криков, ни выстрелов.

Он ждет еще немного, надеясь, что боль утихнет, но она лишь усиливается. Поднявшись на ноги, Мэтт переваливается через балконные перила, пару секунд балансирует и падает с третьего этажа в клумбу.

Приземляясь, он успевает сгруппироваться и перекатиться и без передышки крадется к ограде, оставляя за собой кровавый след на траве и цветах.

Мечась от одной машины к другой, он наконец оказывается у последней и проверяет обстановку у ограды. Справа, у фасада, толпятся охранники, несколько приближаются и слева. Дело дрянь. Если его заметят, то сразу откроют огонь. Убежать не получится. Мэтт вынужден вернуться к дому. Он находит неприметную дверь в комнату охраны. Внутри компьютеры и мониторы, на столе лежат рации и чей-то обед (сандвич с тунцом и большая шоколадка). Мэтт ощупывает стену, пока не находит то, что нужно: крючок с ключами от автомобиля.

Схватив первые попавшиеся ключи, Мэтт спешит обратно на стоянку. Он крадется, пригнувшись, в настоящем лабиринте из дорогих автомобилей. Нажимает кнопку брелока-контроллера. Громкий писк отключившейся сигнализации раздается с правого края импровизированной парковки. Надо пошевеливаться – охранники наверняка его услышали. Мэтт до конца не уверен, какая машина ему нужна, и жмет кнопку второй раз. Теперь писк раздается по левую руку от него. Компактный внедорожник. Мэтт снова деактивирует сигнализацию и открывает дверь со стороны пассажира. Охранники по-прежнему его не видят, но приближаются, оживленно переговариваясь. Пригнувшись как можно ниже, Мэтт тихо закрывает дверцу, и, не высовываясь, вставляет ключ в замок зажигания, и устраивается так, чтобы его ноги оказались над педалями. Он медлит. Это настоящее сумасшествие, ведь прежде он никогда не водил машину. Но другого пути нет.

Он заводит машину.

Двигатель начинает урчать, и Мэтт жмет на педаль. Слева и сзади раздаются выстрелы. Пули свистят со всех сторон, но Мэтт не останавливается, несмотря на гулкие удары по корпусу. Он уже на лужайке, из-под колес летит грязь и трава. До железной ограды рукой подать.

Стрельба усиливается, задние фонари разбиваются вдребезги, а следом и заднее стекло, но машина продолжает набирать скорость.

Внедорожник на полном ходу врезается в ограду. Мэтта бросает вперед, рычаг ручного тормоза впивается в ребра. Колено больно ударяется о приборную панель. В лицо раскрывается подушка безопасности, и Мэтт, дезориентированный, лишь в последний момент соображает, что нужно повернуть руль, чтобы не врезаться в здание напротив. Не снимая ноги с педали газа, он отчаянно борется с подушкой, чтобы забраться в водительское кресло.

Гудят клаксоны, встречные машины уворачиваются от него. Пахнет дымом. Неужели машина загорелась? Нет, это всего лишь пар, но Мэтт чувствует также и запах масла. Какие-то повреждения автомобиль все же получил – либо от столкновения с оградой, либо от пуль. Как бы то ни было, от машины нужно как можно скорее избавиться.

Мэтт прислушивается к шуму колес и щелчкам тормозов встречных машин и, быстро научившись определять дистанцию между ними, легонько поворачивает руль вправо и возвращает внедорожник на свою сторону проезжей части.

Перед ним в том же направлении едет другая машина. Отлично. Он сосредотачивает все внимание на звуке ее колес, запоминая малейшие повороты. Этот автомобиль становится для него собакой-поводырем.

Через пару минут движение становится интенсивнее, и Мэтт вынужден бросить внедорожник, чтобы избежать лишнего риска.

Остановившись у обочины, он пинком открывает дверь и бросается в придорожные кусты. Оттуда он по склону сбегает на детскую площадку, и бежит, не останавливаясь, несмотря на немеющее тело. Он понимает, что должен вернуться в общежитие как можно скорее, заштопать рану, залечь на дно и не высовываться. Попадаться полиции ни в коем случае нельзя.

Сам не зная как, он добирается до города. Восприятие начинает подводить его, то включаясь, то выключаясь. Он не помнит, сколько раз падал и вставал. Он вспотел и замерз. Кровотечение так и не остановилось, кровь капает с кончиков пальцев. Мэтт запирается в себе, стараясь таким образом спрятаться от боли.

Он изо всех сил пытается не потерять концентрацию, собирает последние силы, несмотря на приступы дрожи и тошноты, несмотря на озноб, жар и лихорадку. Наконец, он у себя в общежитии. В холле пусто, все уже наверняка улеглись спать.

Вот его комната. Фогги, как обычно, храпит и сопит. Мэтт пробирается мимо кровати в ванную и склоняется над раковиной. Кровь струйкой сбегает в сливное отверстие.

Нужно промыть рану.

Не потерять сознание.

Остановить кровотечение.

Он повторяет эти слова, будто заклинание, пока шарит рукой в аптечном шкафчике в поиске бинтов и антисептика.

Остановить кровотечение.

Не потерять сознание.

Сейчас это две важнейшие задачи в его жизни. Не справишься хотя бы с одной – и тебе конец.

Мэтт осторожно ощупывает раненую руку и едва не падает от облегчения, найдя выходное отверстие. По крайней мере, пуля прошла навылет, и обращаться в больницу не придется.

Пользуясь лишь одной рукой и помогая себе зубами, он туго заматывает рану бинтом. Голова кружится от утомления. Мэтт закидывает в рот несколько таблеток болеутоляющего посильнее и снова склоняется над раковиной, чтобы отдышаться.

Какой же он дурак! Дурак, дурак! Снова дал волю эмоциям и чуть не погиб. Почему он никак не научится?!

Мэтт споласкивает лицо водой. В ноздри въелся запах собственной крови и страха, но, вытерев лицо, Мэтт чувствует и другой аромат.

Жасмин и цитрус.

За его спиной включается душ. Вода барабанит по пластиковой шторке.

– Так и будешь стоять и заливать кровью пол, или мне тебя помыть?

Мэтт чувствует, что она ухмыляется.

Глава 12

Четыре года назад

Уилсон Фиск обожает зиму. Каждое утро он встает в полпятого, только чтобы посмотреть из окна на город. Фиску нравится его чистота. Легкая пороша скрывает всю грязь и словно заставляет город начать жизнь с чистого листа. Разумеется, грязь вернется, она всегда возвращается. Слякоть, мусор, чернеющий лед… Но в этот ранний час город обновляется и ждет.

– Времена меняются, Риголетто. Стыдно, что теперь с нами могут соперничать даже банды подростков.

Фиск отворачивается от окна. Внизу снег уже смешался с грязью. За каких-то три часа город снова стал грязным.

Он поворачивается боком, чтобы не заслонять своим массивным телом уличный свет, и наблюдает, слушает, как ведут переговоры главари манхэттенского преступного мира. Десять самых важных шишек в городе. Риголетто созвал их по предложению Фиска – с тех пор как Фиск спас его жизнь, старик во всем следует его советам.

– Соперничать? – срывается Марсель Бикс.

Бикс занимается морской контрабандой и контролирует оборот товаров в доках.

– Мы с ними не соперничаем. Они лучше знают, чего хотят люди, и давно уже обставили нас.

«Люди хотят синтетических наркотиков», – думает Фиск. Присмотревшись к Риголетто, он замечает, что усталое, постаревшее лицо босса перекосило от гнева.

– Нам надо семьи кормить, – продолжает Бикс. – Зарплату платить. Риголетто, мы должны идти в ногу со временем. Рэкет, вымогательство, подпольная торговля сигаретами – все это уже не приносит дохода.

– Хватит! – рявкает Риголетто. – Даже слышать ничего не хочу!

Вперед выступает Ал Спилотро.

– С каких это пор ты стал заботиться о нравственности? Нам надо делать деньги. На кону сотни миллионов. Зачем позволять мелким барыгам и уличным дилерам отбивать наш хлеб, когда у нас достаточно ресурсов?

Бикс и еще пара боссов согласно кивают. Фиск запоминает их. Воодушевленный поддержкой, Спилотро готовится еще что-то сказать, но прежде чем он успевает вымолвить хоть слово, Риголетто бьет кулаком по столу.

– Заткнитесь! Мы не будем убивать детей, ясно? Мы не станем потакать… извращенцам. Вы ведь намекаете на торговлю людьми? Секс-рабынями? Вы что, спятили? Хотите весь район на крэк подсадить? Ну уж нет, все останется по старинке. Мы хоть и преступники, но не чудовища.

– Но…

– Точка! Убирайтесь с глаз долой!

Остальные боссы переглядываются. Фиск оценивает их настроение. Наконец, все покидают комнату. Бикс громко хлопает дверью на прощание.

Риголетто вздыхает.

– Ох. Фиск, и зачем времена меняются? Почему все не может оставаться как прежде? Все забыли про нашу честь и готовы отказаться от традиций – ради чего? Быстрых денег? Наши семьи живут в этом же городе, наши дети ходят в местные школы, – Риголетто делает глоток кофе и, поморщившись, отставляет чашку, беря вместо нее стакан воды. – Они готовы превратить этот город в сущий ад. Детская проституция, синтетические наркотики, работорговля…

Риголетто теряет мысль и качает головой.

– Детская проституция, синтетические наркотики, работорговля, – повторяет Фиск и делает глубокий вдох. – За этим будущее.

– Что?!

Риголетто поворачивается в кресле, но Фиск оказывается у него за спиной и хватает за голову своими огромными лапищами.

– Что ты делаешь?! – Риголетто сопротивляется, пытается вырваться, но он слишком стар и слаб.

Фиск с ухмылкой сворачивает ему шею. Хруст – и Риголетто больше нет.

Осмотрев бездыханное тело, Фиск нагибается, забирает розу из петлички пиджака Риголетто и прикалывает на свой костюм. Он годами ждал этого момента, прокладывая себе путь из самых низов, обзаводясь связями, устанавливая партнерские отношения между другими боссами.

Перешагнув через труп, Фиск возвращается к окну. За окном снова идет снег – крупные белоснежные хлопья рано или поздно скроют грязь и слякоть. Фиск улыбается. Это знак.

Город выбрал его своим хозяином.

Он уже видит, как растет его будущая империя.

Но сперва… сперва надо прибраться в доме.

Глава 13

Четыре года назад

По словам перебравшего виски Фогги Нельсона, последующие месяцы жизни Мэтта «словно вырезаны из стереотипной и до зубовного скрежета слащавой мелодрамы».

Мэтт не возражает. В это время ему вообще все равно. Он думает лишь об Электре. О ее коже. Ее запахе. Ее прикосновениях. Ее волосах. Обо всем, что принадлежит ей.

Они встречаются каждую ночь. Когда все ложатся спать, Мэтт с Электрой идут в университетский спортзал и часами тренируются.

Они не говорят друг другу ни слова, общаясь лишь на языке тела. Мэтт чувствует в Электре радость, ликование первобытного охотника, всеобъемлющую жажду проживать каждый день как последний.

После тренировок маты пропитываются их потом. Они сливаются воедино.

Но есть в Электре и какая-то грусть. Вселенская печаль, которая никогда ее не покидает. Каждую ночь, когда им приходит пора расстаться, Мэтт чувствует перемены в ее настроении. Радость сменяется грустью, которая ложится на ее плечи тяжким грузом. В эти минуты высокомерная, острая на язык девушка, в которую Мэтт влюбился, превращается в незнакомку.

Он поднимается сквозь тьму, будто из глубин океана. Что-то манит его. Что-то, чего не должно быть.

Опасность.

Он чувствует прикосновение. Чувствует деревянную палку у горла.

– Все такой же непослушный? – раздается ворчливый голос.

Мэтт просыпается. Все его мышцы напряжены. Палка давит на горло сильнее, и подняться с постели он не может.

– Держись от нее подальше.

Он узнает этот голос.

Это Стик.

Мэтт пытается подняться, с языка готов сорваться целый ворох вопросов, но Стик не дает ему встать, по-прежнему тыча палкой ему в кадык.

– Молчи. Просто слушай. Она – зло. Запомни это. Она – яд. Ей суждено гореть в аду, и она затащит туда и тебя. Ты подвел меня, и это я как-нибудь переживу, но присоединиться к врагу не позволю. Прежде чем это случится, я убью тебя собственными руками.

Мэтт собирается было возразить, но молниеносный тычок тут же отзывается острой болью в горле, и он сползает обратно на кровать.

– Повторяю последний раз: держись подальше от Электры, Мёрдок.

Проснувшись наутро, Мэтт так и не может понять, что имел в виду Стик. Зачем он вообще приходил? Электра вовсе не злая. У нее свои причуды и сложный характер, это правда, но она не злая. Мэтт рассеянно поглаживает горло. Кожа в этом месте нежная, но на ней не осталось даже синяка. И вообще, кем Стик себя возомнил, что без приглашения является к нему в комнату, да еще и указывает? Жизнь Мэтта его не касается. В конце концов, Стик сам его бросил.

Встретившись с Электрой, Мэтт предлагает ей поехать куда-нибудь. Устроить романтическое путешествие для двоих.

– Может, в горы? – с энтузиазмом предлагает Электра. – Хочу покататься на лыжах!

– Идет. Поедем в горы.

Мэтт готов ехать куда угодно, лишь бы подальше от слежки.

Ему стоило бы догадаться, что катание на лыжах в понимании Электры – далеко не обычная вещь.

Она находит самую крутую и опасную гору в окрестностях их гостиницы и дожидается снегопада, чтобы снег не успел слежаться.

«Так веселее», – говорит она.

«Так опаснее», – думает Мэтт. Свежий снег повышает вероятность схода лавин.

Электра резвится, как только может.

Она – будто львица, которую всю жизнь держали в клетке, но вдруг выпустили на волю.

Она прыгает с утесов, скатывается с самых крутых, поросших елями склонов, где катание запрещено. Разумеется, Мэтт всюду следует за ней и впервые за долгое время чувствует – нет, не страх – осознание собственной смертности. Один неверный шаг, одно неверное движение – и он разобьется, врезавшись в дерево. Одно неудачное приземление – и он на полном ходу ударится головой о скалу. Один неловкий тычок палкой – и их накроет лавина.

Но ему все это нравится.

Он… счастлив. Именно такой Мэтт всегда представлял свою жизнь. Мечтал о ней.

И тут он все портит.

Они лежат на ковре у камина. Пламя почти погасло, но после бурного дня им и так жарко, и нет нужды подбрасывать дрова.

Мэтт водит пальцами по коже Электры в тех местах, где отражаются язычки пламени. Он чувствует жар, теплый живой румянец.

– Я люблю тебя, – шепчет он.

И тут же желает взять эти слова обратно. Электра не отвечает. Не шевелится. Вообще никак не реагирует. Вначале Мэтт старается не обращать на это внимания, но чем дольше длится молчание, тем сильнее он проклинает себя за глупость.

– Электра?..

– Мэтт, ты ведь вообще меня не знаешь.

– Почему? Знаю…

– Нет, – вздыхает она. – Ты знаешь, что на прошлой неделе я убила пятерых человек?

Мэтт не может удержаться от смешка. Раз она шутит, то не все так плохо.

– Думаешь, я шучу? – грустно говорит Электра.

– Конечно, шутишь.

– Мэтт, я недостойна любви. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

– Все заслуживают любви.

– Только не я. Только не после того, что я сделала.

Она откатывается в сторону, садится, прижав колени к груди, и смотрит на угасающее пламя. Ограждается от Мэтта.

– Почему? Зачем ты сама лишаешь себя такого счастья?

– Мэтт, ты что, еще и глухой? Я недостойна этого. Я не могу быть счастлива. Мне попросту не позволят.

– Кто не позволит?

Она качает головой.

– С теми, кто со мной связывается, всегда что-нибудь случается…

От ее слов у Мэтта бегут мурашки. «С теми, кто со мной связывается, всегда что-нибудь случается». На мгновение он вспоминает падающую из окна девушку, но тут же прогоняет видение.

– Какой-то бред ты несешь, – говорит он игриво, полушутя.

– Бред? Вот именно. Мэтт, я сумасшедшая.

– Я пошутил. Ничего такого не имел в…

Она поворачивается к нему, прикасается рукой к щеке.

– Знаю. Но это правда. Мэтт, я… слышу голоса.

Мэтт недоуменно поворачивается к ней.

– Какие еще голоса?

– В голове. Они говорят со мной, указывают, что делать. Они без конца кричат и замолкают лишь тогда, когда я делаю что-нибудь безумное.

Голоса? Мэтт гадает, в прямом ли это смысле. У нее шизофрения или что-то в этом роде? Спросить он не решается, ждет продолжения.

– Я начала слышать их, когда была маленькой. Они… – Электра замолкает. – Впрочем, забудь об этом. Забудь, что я вообще это говорила.

– Электра…

– Хватит, Мэтт. Я устала.

Свернувшись клубочком, как кошка, она тут же засыпает. Мэтт садится рядом, лицом к огню, и берет ее за руку, проклиная себя за то, что вообще открыл рот.

Дни, что проходят с той ночи – как дополнительное время в спортивном матче. Мэтт чувствует пустоту внутри и понимает, что все кончено.

После возвращения он встречает Электру несколько раз, но замечает, что она сторонится его, и чем сильнее он пытается ее удержать – тем быстрее она отдаляется.

Он вынужден оставить ее в покое. Ему остается лишь ждать и надеяться, что все еще можно вернуть.

Это не так. Конец наступает морозным днем, когда даже слезы мгновенно превращаются в лед.

Электра звонит ему по телефону.

– Мэтт, – произносит она, и все сразу становится ясно.

Ее слова пронзают его сердце холодными иглами. Мэтту хочется повесить трубку, забраться под одеяло и спрятаться от всех.

– Мой отец… Он мертв, Мэтт.

Мэтт тут же приходит в себя. От жалости к себе не остается и следа.

– Как? Что случилось?

– Кто-то вломился в дом. Не… не знаю. Я слышала… голоса.

Мэтт, я слышу голоса.

– Где ты сейчас?

– В аэропорту. Сажусь на отцовский самолет и… улетаю.

– Постой, не уезжай!

– Мэтт, я должна. Не могу больше здесь оставаться.

– Прошу, хотя бы дождись меня. Мы должны попрощаться.

Она соглашается подождать. Всю дорогу в аэропорт Мэтт прокручивает в голове способы заставить ее остаться, придумывает разнообразные доводы – как адвокат, защищающий подсудимого.

Электра и слушать ничего не желает. Она стоит у края взлетной полосы, рядом с протянувшимся во всю длину сугробом, пока самолет заправляют и готовят к вылету.

На ней плотное пальто. Изо рта вырывается пар. Мэтт стоит напротив и чувствует его, чувствует, как тепло ее тела на открытом воздухе превращается в холод.

– Даже не отговаривай меня.

– Почему? Тебе стоит лишь…

– Нет! Ты что, не понимаешь? Я не заслуживаю счастья! Это мое наказание.

Мэтт мотает головой.

– Неправда…

– Правда. Папа умер, потому что я его любила. Так сказали голоса. Мэтт, они всему виной.

– Они?

– Они это сделали! Им нужно было поставить меня на место. Напомнить, что я должна всегда быть одна.

– Электра, прошу тебя, не уезжай.

– Я должна. Если останусь, ты погибнешь следующим.

– Так ты знаешь, кто убил твоего отца? Давай обратимся в полицию, пусть их арестуют.

– Неважно, кто спустил курок. Во всем виноваты голоса.

Мэтт не находится что сказать.

– Я не хочу тянуть тебя за собой в бездну. Не хочу, чтобы тебя ждала судьба моего отца. Так будет правильно. Я отправлюсь в ад одна, без тебя.

– Ты не попадешь в ад, – с грустью говорит Мэтт.

Электра смеется. На морозном воздухе ее смех звучит громко и ясно, и Мэтт улавливает в нем истеричные нотки. Он крепко обнимает Электру, желая своими объятиями защитить ее, укрыть от всего мира.

Перестав смеяться, она прижимается к его груди, слушая, как бьется его сердце. Через минуту она отстраняется.

– Будь счастлив, Мэтт Мёрдок, – говорит она и, не оглядываясь, поднимается по трапу.

Самолет разгоняется и взмывает в небо. Мэтт провожает его невидящим взглядом.

Вновь начинается снегопад.

Зима грядет суровая.

Глава 14

Четыре года назад

У Ларкса весьма подходящее ему задание. Именно к этому он готовился последние десять лет. Все убийства, которые он совершил, были ради этой ночи, которая ознаменует начало его новой жизни.

У дома Ала Спилотро его охватывает возбуждение. Здание старомодное, двухэтажное, с двускатной крышей и небольшим ухоженным садиком. Дорогое жилье, высокого класса. В таких обычно живут люди помоложе.

На улице стоит лютый мороз. Облачка пара вырываются изо рта Ларкса и вереницей тянутся за ним, когда он переходит улицу. У ворот он останавливается и осматривается, но не видит никого. Слишком холодно. Все сидят по домам и либо греются у каминов, либо валяются под одеялом.

Ларкс толкает железную решетку и подходит к входной двери – массивной, из красного дерева. Постучав, он ждет, но никто не спешит ему открывать.

Ларкс обходит дом, стараясь не оставлять следов, и наблюдает за воротами, прижавшись к стене. Он мог бы взломать замок и подождать внутри – семьи у Спилотро нет, а значит, дома никого, – но так ему больше нравится. Грядущее развлечение доставит куда больше удовольствия, если перед этим придется преодолеть небольшие трудности.

Через полчаса приезжает Спилотро. У Ларкса уже зуб на зуб не попадает, а руки, даже несмотря на кожаные перчатки, вовсе онемели. Скрипит решетка. Увидев Спилотро на подъездной дорожке, Ларкс онемевшими пальцами пытается достать из кармана заранее заготовленный шприц, но роняет его. Выругавшись про себя, он стягивает зубами перчатку и осторожно поднимает шприц.

Спилотро уже у двери. Ларкс молниеносно выскакивает из-за угла, подбегает к Спилотро сзади и всаживает иглу ему в шею. Ноги Спилотро подкашиваются мгновенно, как у героинового наркомана, месяц проведшего без дозы. Он падает с глухим стуком, головой в снег. Оглянувшись через плечо, Ларкс переступает через Спилотро, берет его под мышки и втаскивает внутрь.

Первым делом Ларкс разводит огонь. Разжигает пламя посильнее и отогревает руки. Спилотро он привязывает шнурами от занавесок к обитому кожей стулу, стоящему возле камина, и, придвинув себе такой же стул, садится напротив.

«Милая комнатка», – думает Ларкс. Мебель дорогая, деревянная, лакированная. В шкафчике алкоголь на любой вкус. Ларкс наливает себе бренди, чтобы окончательно согреться.

Медленно потягивая напиток, он ждет, пока Спилотро очнется. Тот начинает приходить в себя как раз в тот момент, когда Ларкс допивает бренди. Ларкс отставляет стакан в сторону и наблюдает, опершись на подлокотники.

Спилотро открывает глаза и в недоумении моргает, неожиданно увидев перед собой огонь. Попытавшись пошевелиться, он понимает, что не может этого сделать. Лишь тогда он замечает связывающий его шнур, а следом и Ларкса.

Неописуемый страх на его лице приводит Ларкса в восторг, и он вдоволь наслаждается моментом, не произнося ни слова, пока выражение лица Спилотро не меняется.

За свою жизнь Ларкс стал, по его собственному мнению, настоящим экспертом в области мимики людей, находящихся в смертельной опасности. Такое у него хобби. А может, не хобби, а навязчивая идея. У каждого своя духовная пища – кто-то рисует, кто-то пишет. А Ларкс – изучает эмоции умирающих.

Страх на лице Спилотро сменяется гневом. Ларкс практически слышит, как тот думает: «Этот ублюдок вломился в мой дом! Шкуру с него спущу!» Следом наступает задумчивость: «Сперва надо придумать, как выпутаться». Спилотро шарит взглядом по комнате, но в голову ему ничего не приходит. Он понимает, что крупно влип.

Положение безвыходное.

«Следом он пойдет на хитрость, – думает Ларкс. – Постарается уговорить меня отпустить его».

– Н-не знаю, ч-что случилось, – говорит Спилотро, – но если Риголетто решил, что я замышляю измену, то он ошибается.

Ларкс молчит.

– Я заплачу́! Сколько ты хочешь?

Ларкс подливает еще бренди и откидывается на спинку стула.

– Что молчишь?! Чего хочет Риголетто? Причина в том, что я выступил…

– Риголетто мертв.

Спилотро проглатывает окончание фразы и разевает рот.

– Значит…

– Меня прислал мистер Фиск.

– Фиск? Ты что несешь? Пусть Фиск поцелует меня в…

– Мистер Фиск теперь главный.

– Хрен ему. Я следующий по старшинству после Риголетто!

– Вот поэтому я и здесь. Нам нужно побеседовать.

Ларкс достает из внутреннего кармана куртки свой рыбацкий нож, не сводя глаз со Спилотро. Вот, вот то, чего он ждал: гнев сменяется смирением.

Спилотро осознает, что ему конец. Его ждет смерть. Глаза теряют последний огонек надежды, в потухшем взгляде читается лишь отвращение.

Ларкс дрожит от удовольствия. Ради этих моментов он живет. Научиться бы еще разливать их по бутылкам для последующего употребления.

– Ладно, – говорит Ларкс, – мне нужны имена. Ты же можешь мне их назвать?

– Какие еще имена?

– Тех, кто планировал заговор против Риголетто.

Спилотро нервно облизывает губы.

– Никто ничего не замышлял. Что за чепуха?

– Спилотро, не притворяйся. Мистер Фиск все знает, но хочет поступить по справедливости и не наказывать тех, кто ни в чем не виновен. Я бы просто убил вас всех и начал с нуля, но мистер Фиск верит, что кое-кто еще способен принести пользу. Так что выкладывай.

– Бикс. Это была его идея. Он предлагал мне присоединиться, но я отказался. А вот Кассано и Валерио согласились. Кроме них – никто, клянусь!

Ларкс кивает. Поднявшись, он осматривается и замечает у дальней стены табурет. Он придвигает его ногой, ставит между стульями и кладет на него ноги Спилотро. Затем он снимает со Спилотро ботинки, швыряет в сторону и привязывает ноги к стулу оставшимся куском шнура.

– Ларкс, прекрати! Я же все тебе рассказал!

Ларкс снова берет нож и медленно поворачивает. На клинке отражаются языки пламени. Спилотро вжимается в стул.

Ларкс садится.

– Я много думаю, – говорит он. – Лежу в своей комнате, смотрю в окно в потолке и думаю о разных вещах. – Ларкс направляет острие ножа вверх. – В последнее время меня занимают пытки. Знаешь, что мне пришло в голову?

Спилотро мотает головой.

– Я подумал: а что, если пытки разума эффективнее пыток тела? Понимаешь, о чем я? Что, если видеть, как с твоим телом что-то делают, но при этом не чувствовать боли, куда страшнее, чем сама боль? Боль – штука ожидаемая, предсказуемая. А если ее нет, когда она должна быть? Мне кажется, это ужасно.

Резко наклонившись, Ларкс всаживает нож в ступню Спилотро, так, что кончик выходит с другой стороны. Спилотро с воплем пытается отдернуть ногу, но его крик превращается лишь в сдавленный и растерянный стон.

– Видишь? – Ларкс вытаскивает нож.

Спилотро в замешательстве, с жалобным видом таращится на рану.

– Наркотик, что я тебе вколол, нейтрализует болевые ощущения, – Ларкс тычет ножом в ногу Спилотро. – А теперь слушай внимательно, потому что вскоре я продолжу эксперимент. Готов назвать всех заговорщиков?

Спилотро неохотно отводит взгляд от своей окровавленной ноги. Его глаза вытаращены, на щеках слезы.

– Что?

– Назови имена всех, кто замышлял против Риголетто.

– Я всех назвал!

– Гмм. Знаешь, не верю я тебе. Попробуем вот что…

Ларкс хватает раненую ногу Спилотро, крепко прижимает к табурету и отрубает на ноге все пальцы.

Спилотро кричит. Ларкс встает. Ему любопытно. Спилотро кричит, будто ему больно, но это не так. Это невозможно. Значит, его мозг создает отсутствующие ощущения.

Спилотро не сводит глаз с лежащих на полу в лужице крови пальцев. Ларкс приседает на корточки рядом с ним.

– Спилотро. Спилотро! Посмотри на меня! Вот, молодец. Тебе больно? Я хочу сказать, правда больно? Что ты вообще чувствуешь?

– Ты псих! – всхлипывает Спилотро.

– Псих? – Ларкс снова поднимается и начинает ходить туда-сюда. – Интересное замечание. Я и сам об этом задумывался, но пришел к выводу, что это не так. Я другой. Я знаю, кто я.

– Да псих ты!

– Нет. Я социопат. Это отнюдь не то же самое. Теперь говори, кто еще замешан.

– Бикс! Кассано, Валерио. У остальных кишка тонка.

Кровь из ноги Спилотро заливает деревянный пол. Ему недолго осталось. Решив, что Спилотро не лжет, Ларкс склоняется над ним и перерезает ему горло. Глаза Спилотро широко раскрываются. Ларкс наклоняется ближе и глядит в них. Пусть его лицо будет последним, что увидит Спилотро перед смертью. Наконец тот испускает дух.

Через час Ларкс сидит на диванчике в ресторане, слушая музыку и изредка поглядывая на не первой свежести танцовщиц, кружащихся и извивающихся на сцене по левую руку от него.

Он раздумывает о будущем за бокалом вина. Вместе с Фиском грядут большие перемены. Круг обязанностей Ларкса станет шире, денег тоже прибавится. Впрочем, деньги никогда не были для него мотивирующим фактором. Им движет служение искусству.

Ларкс разглядывает пьяных придурков за столиками у самой сцены. Ведут себя как полные идиоты, разве что слюни не пускают. Каждого наверняка ждет дома семья.

Ларкс поднимает вверх пустой бокал. Бармен замечает это, но тут же отворачивается и продолжает заниматься своими делами. Он с самого начала вел себя высокомерно по отношению к Ларксу – безо всякой причины, и это Ларкса раздражает.

Он держит бокал секунд десять, после чего ударяет им по столу.

– Эй, пацан! – кричит он. – Не заставляй меня вставать!

Бармен как раз держит в руках бутылку вина.

– Налей-ка мне, – говорит Ларкс.

Бармен хмурится, но приносит бутылку и щедро плескает вина в бокал – так, что оно переливается через край. Ларкс обалдело таращится на бармена, но тот как ни в чем не бывало ставит бутылку на стол и возвращается на привычное место за стойкой.

Ларкс готов вспылить, но тут же успокаивается. У него впереди много дел, нельзя срываться с катушек. А вот потом, когда у него появится свободное время… Посмотрит он, как будет себя вести этот заносчивый ублюдок.

Он аккуратно поднимает бокал, но все равно проливает пару капель себе на брюки. Переводя гневный взгляд с пятна на бармена и обратно, Ларкс решает все-таки проучить его. Пальцы гангстера сжимаются на бутылочном горлышке. Он поднимает бутылку, взвешивает в руке. Тяжелая. Стекло хорошее, прочное.

Осторожно допив вино, Ларкс облизывается и встает. Он подходит к барной стойке, держа бутылку пониже, так, чтобы бармен не видел. Дождавшись, пока парень обслужит другого клиента, Ларкс подзывает его. Тот подходит с неохотой. Бандит ухмыляется и уже готовится схватить парня за грудки и хорошенько треснуть лицом о столешницу, но тут откуда-то из-за спины Ларкса появляется человек и проходит мимо стойки. Человек даже не смотрит в их сторону, скрываясь за дверью в административное помещение, но Ларкс узнает в нем Валерио.

– Повезло тебе, парниша.

Бармен непонимающе смотрит на него и отправляется обслуживать следующего клиента.

Дождавшись, пока он отвернется, Ларкс обходит бар и проскальзывает в дверь за Валерио.

Перед ним узкий коридор, вдоль стены выстроились алюминиевые пивные бочонки. Сбоку три двери, впереди – лестница.

За первой дверью кладовая. За второй – пусто. Ларкс останавливается у третьей двери, прислушиваясь. Изнутри доносится шум – кто-то листает бумаги. Ларкс распахивает дверь и оказывается в небольшом кабинете. Валерио сидит за столом, просматривая документы. Он удивленно поднимает голову на Ларкса. Тот закрывает за собой дверь.

– Ларкс, ты что тут забыл?

– А ты как думаешь?

– Знал бы – не спрашивал бы.

– Я говорил со Спилотро.

– Неужели? Рад за тебя.

Валерио возвращается к своим документам. «Вот нахал», – думает Ларкс.

– Он все мне рассказал.

– Что «все»?

– Все о вашем никчемном заговоре против Риголетто.

Ага. В точку. Лицо Валерио слегка задергалось.

– Припоминаешь?

– Понятия не имею, о чем ты.

Ларкс неожиданно швыряет в него бутылку. Та попадает прямо в лицо, нос Валерио хрустит, кровь хлещет на стол. Валерио с криком хватается за сломанный нос, а бутылка, целая и невредимая, падает, не разбившись. Ларкс даже немного удивлен – он ожидал, что она разобьется о физиономию Валерио.

– Валерио, выкладывай, кто еще в деле.

Валерио лишь скулит и бормочет, заливая стол кровавыми соплями.

– Ну же, приятель. Не стыдно тебе? Говори, и отвезем тебя в больницу.

– Спилотро! – визжит Валерио.

– Это я знаю, – спокойно говорит Ларкс. – Еще кто?

– Бикс!

– Ага. И?

– Кассано.

– И?

– Это все, клянусь!

Ларкс кивает. Выходит, Спилотро все-таки не лгал.

Он подходит к столу и поднимает по-прежнему крутящуюся бутылку. Сжимает ее за горлышко и с размаху бьет Валерио в висок.

На этот раз бутылка не выдерживает.

Голова Валерио дергается и ударяется о стену, глаза вылезают из орбит. Он с трудом встает, в ужасе таращась на Ларкса, огибает стол, но колени подкашиваются и он падает на пол, ударившись лицом о пивной бочонок.

Раздается гулкое, звонкое эхо, и Ларкс морщится.

– Валерио?

Потыкав Валерио носком ботинка и не дождавшись ответа, Ларкс со вздохом склоняется над ним и переворачивает на спину. Из головы Валерио торчит кусок стекла.

– Вот глупыш! Нужно ведь быть осторожнее!

Дверь кабинета открывается, и на пороге появляется бармен. Заметив склонившегося над телом Ларкса, он замирает. Ларкс оборачивается, хватает его и втаскивает внутрь, захлопнув дверь.

Бандит ухмыляется.

– Ну что, куда же подевалась твоя дерзость? – говорит он и достает нож.

Ларксу повезло. Бикс и Кассано вместе проводят вечер в принадлежащем Биксу казино «Имперский курорт».

Кутаясь в пальто, Ларкс наблюдает за казино из подворотни на другой стороне улицы. Вывеска мерцает голубым и лиловым, освещая входящих и выходящих сквозь двери из тонированного стекла посетителей.

Ларкс ждет допоздна. В этот час внутри остается лишь горстка игроков. Подрагивая от холода, он смотрит на небо. Колючие зимние звезды затянуты тяжелыми тучами. Пора заканчивать дела, пока снег снова не пошел.

Он подбирает кожаный заплечный мешок и переходит улицу, оказываясь в прилегающей к казино подворотне. Всю нужную информацию он уже получил, поэтому вламываться и пытать Бикса с Кассано нет нужды. Они – последние из тех, кто замышлял против Риголетто. Устранить их – и в распоряжении Фиска останутся только надежные помощники. Группировка начнет новую жизнь.

Остановившись под ближайшим окном, Ларкс кладет мешок на землю, расстегивает на нем молнию, извлекает две бутылки с бензином и ставит у стены. Затем он достает зажигалку и поджигает торчащую из горлышка одной бутылки тряпку.

Ларкс разбивает окно и бросает бутылку внутрь. Та летит, оставляя за собой дымно-пламенный след, и разбивается о стену внутри.

Огненная жидкость летит во все стороны. Даже снаружи Ларкс чувствует жар. Он быстро поджигает запал второй бутылки и тоже швыряет ее внутрь, стараясь попасть в другую стену.

Подхватив мешок, Ларкс перемещается к другому окну, достает еще пару бутылок, поджигает тряпки и бросает бутылки в окно.

Пламя охватывает столы и пустые книжные шкафы. Ларкс оценивает плоды своего труда. В первом помещении огонь уже виден из окна, в небо тянется плотный столб дыма. Ларкс хватает мешок и направляется к пожарному выходу. Достает из мешка цепь, протягивает через засов и дверную ручку и вешает на нее прочный замок. Тем же путем он пробирается к выходу из подворотни и проверяет улицу. Чисто. Он вешает еще одну цепь на двери главного входа и торопливо убегает подальше.

На ходу Ларкс зевает. У него почти не осталось сил. После такого тяжелого дня надо бы хорошенько отдохнуть.

Глава 15

Четыре года назад

Когда-то Гейб Макэвой много мечтал. Строил планы. С подростковых лет предвкушал, как будет подниматься по карьерной лестнице.

Его любимым фильмом до сих пор остается «Вся президентская рать» с Редфордом и Хоффманом. Благодаря этому фильму он и захотел стать журналистом. Проливать свет на скандалы. Публиковать сенсационные материалы, чтобы навсегда внести свое имя в историю.

Но, как это часто бывает, о детских мечтах пришлось забыть. Теперь они возвращаются только глубокой ночью, после того, как прикончишь бутылку виски и сядешь слушать найденную в шкафу кассету, оставшуюся со школьных времен.

Что ж, по крайней мере журналистом он все-таки стал. Это что-нибудь да значит.

Гейб окидывает взглядом офис отдела новостей «Бьюгл». Никого – все разошлись по домам. Кого-то ждут семьи, а кто-то, в отличие от Гейба, не боится возвращаться в пустую квартиру. Гейб пытается представить, как это – не бояться одиночества. Не прикладывать усилий лишь для того, чтобы отвлечься от собственных мыслей.

Он вздыхает и возвращается за свой стол, на котором царит беспорядок. Стопки папок, старые конверты со счетами, древний компьютер с зеленоватым фосфоресцирующим экраном. Несколько кофейных кружек. Пищевые контейнеры из фольги. Пустые банки из-под энергетиков.

Вот она, моя жизнь.

Гейб оборачивается на шум. В офис входит Бен Урих. В «Бьюгл» он недавно. Редеющие темные волосы, узкое лицо, очки в черной оправе – постоянно сползающие, из-за чего он всегда смотрит на тебя поверх них. Гейб пока не определился, похож ли Бен на него самого с его страхом одиночества или просто хочет произвести впечатление на босса, работая сверхурочно. Гейб даже подумывал спросить прямо – но нельзя же так просто взять и спросить малознакомого человека, одинок ли он.

Бен замечает его и машет рукой.

– Готовите важный материал? – спрашивает он.

Гейб едва сдерживает смех. Урих далеко не новичок; по слухам, он в журналистике уже лет десять, но за все эти годы не растерял свойственного молодым репортерам оптимизма и по-прежнему верит, что однажды раскопает настоящую сенсацию, которая его прославит. Возможно, Гейбу стоило бы наставить его на путь истинный, но он этого не делает. Не то чтобы совесть ему не позволяет – он лишь считает, что парню нужно пройти через то, через что прошел сам Гейб. Скоро он ссутулится, лицо осунется и пожелтеет от сверхурочной работы и алкоголя, и он станет таким же, как остальные сотрудники газеты. Пройдет своеобразный ритуал посвящения.

«Ну и говнюк же я», – думает про себя Гейб. Он презирает себя за такие мысли, но тут же гордится собой – в конце концов, раз он еще может презирать себя, значит, в нем осталась хоть капля сострадания.

Тут звонит его телефон.

– Макэвой.

В трубке слышно чье-то прерывистое дыхание.

– Я… хочу поговорить с кем-нибудь из отдела криминальной хроники.

– Слушаю.

– Ох… хорошо. У меня для вас важная информация.

– Очень важная?

Макэвой гадает, что услышит на этот раз. Мужчина на другом конце провода расскажет, что его сосед – маньяк? Или пожалуется на жену-изменницу? А может, захочет сдать своего начальника за уклонение от уплаты налогов? Макэвой уже устал считать, сколько раз за последний месяц ему звонили с такого рода новостями.

– Да. Это касается… Риголетто.

Макэвой моргает, сомневаясь, хорошо ли расслышал, и настораживается.

– Риголетто, вы говорите?

– Да.

Риголетто. Глава мафии Адской Кухни.

– И что вы хотите о нем сообщить?

– Он мертв.

Мертв? Вот это поворот.

– Что случилось?

– Послушайте, мне нужны гарантии моей безопасности. Я все расскажу, если мне ничего не будет угрожать. Новый босс устроил чистку в рядах мафии. Чуть заживо меня не сжег! Я еле выбрался. Лодыжку сломал.

– Хорошо, хорошо, подождите. Мне нужно все обдумать.

– Я не могу ждать!

В голосе собеседника слышится отчаяние.

– Послушайте, если вы говорите правду, то вам, как свидетелю, должна быть обеспечена федеральная защита.

– Да неужели?

– Отправляйтесь в сорок третий участок.

– Никаких копов! Они все повязаны.

– Не все…

– Мужик, ты дурак или как? Кому ты это рассказываешь?

– Я знаю одного, он честный…

Макэвой слышит на другом конце провода саркастический смех.

– Ладно, он не честнее остальных в этом городе. Но он – мой осведомитель, мы регулярно помогаем друг другу. Я с ним свяжусь, и он направит к вам агентов ФБР. Они займутся вашей охраной.

Молчание в трубке.

– Идет, – нерешительно, по-прежнему недоверчиво отвечает собеседник. – Но если обманешь – конец тебе и всем твоим родным.

– Какой смысл мне вас обманывать, когда вы подкидываете мне самую громкую новость за всю мою карьеру? Назовите ваш адрес?

– Это еще зачем?

– Мне же нужно знать, куда ехать. Да и агентам ФБР тоже.

– Я в мотеле «Рестфул Инн» за городом.

– Никуда не выходите. Я буду через пару часов.

Собеседник вешает трубку. Макэвой откидывается на стуле и задумчиво чешет голову. Не стоит радоваться раньше времени. Он уже столько раз терпел фиаско на подобных историях. Но если все рассказанное – правда, то ему повезло.

Он идет к выходу, на ходу натягивая пальто. Урих оглядывается на него.

– Собрались домой?

Макэвой не может не похвастаться.

– Нет, напал на громкое дельце.

– Ого.

– Да, полный набор. Бандиты-стукачи и продажные копы.

Макэвой внутренне ликует, заметив неподдельное любопытство в глазах Уриха. Вот так-то, новичок. Выкуси.

Может, это действительно громкая история. Может, благодаря ей он наконец прославится. А потом ей заинтересуется Голливуд. Макэвой покидает офис, гадая, кто бы мог сыграть его в кино.

– Говоришь, звонивший хочет свидетельствовать против Риголетто? – детектив Слэттери откидывается в кресле.

Пружины скрипят под его весом, и Макэвой удивляется, как кресло до сих пор выдерживает такую нагрузку.

– Да нет же. Риголетто мертв, а он хочет свидетельствовать против нового босса.

– Точно. Извини. Значит, его нужно включить в программу по защите свидетелей?

– Это вполне разумно. – Макэвой отпивает налитый ему детективом виски.

Судя по всему, сам Слэттери уже пропустил пару стаканчиков перед его приездом.

– Позвонишь в Бюро?

– Конечно, – Слэттери придвигает кресло, снимает трубку телефона, но тут же глядит на Макэвоя с поддельным удивлением. – Постой, а куда делась кнопка быстрой связи с ФБР?

– Чертов шутник. Не притворяйся, что не знаешь протокол. Знаешь, я же мог спокойно побеседовать с тем парнем и выдать статью в печать, но решил и тебе помочь. Глядишь, повышение получишь, если займешься этим делом.

– Справедливо. Ты прав, протокол я знаю. Сперва надо известить босса, потом он известит своего босса… ну и так далее.

– Значит, ты мне не поможешь?

– Помогу, но только утром. Рассказывай, что знаешь, а я передам начальству.

– Слэттери, это чрезвычайно важно. Не облажайся.

– С чего бы мне? Сам же сказал, что мне повышение светит.

Пока Макэвой добирается до загородного мотеля, начинается ливень. Мотель, притулившийся за слепым поворотом, явно видал лучшие дни.

На стоянке три машины: старенький «Линкольн», совсем древний фургон и новехонький «Мерседес». Макэвой вздыхает.

– Ничего себе конспирация, болван.

Он паркуется рядом с «Мерседесом», не упустив возможности полюбоваться им через стекло. Хорошая тачка, тут спору нет. Наверняка с кожаными подогреваемыми сиденьями. А может, и встроенными массажерами.

Отхлебнув из фляжки для успокоения нервов, он проверяет, все ли необходимое взял.

Цифровой диктофон – на месте. Жвачка, чтобы не разило перегаром – тоже имеется.

Закинув жвачку в рот, Макэвой вылезает из машины. До входа рукой подать, но он успевает насквозь промокнуть. Отряхиваясь, он ругает себя за то, что к сорока семи годам так и не додумался обзавестись зонтом. Пора бы уже начать шевелиться и купить что-нибудь действительно полезное. Зонт, например. И посудные полотенца. Чтобы все было как у настоящего взрослого человека.

Он стучит в дверь.

– Это я, Макэвой!

Никто не отвечает.

Он продолжает барабанить по двери, а заодно пинает ее ногой.

– Эй, открывайте! Я – репортер, которому вы звонили!

Дверь открывается. Внутри горит тусклый свет. На стенах пляшут бесформенные тени.

Открыв дверь пошире, Макэвой находит причину. На полу валяется настольная лампа.

Он замечает тело и тут же понимает, что крепко влип. В проходе появляется человек, высокий и худой.

Макэвой успевает лишь подумать: «Слэттери, ах ты ублю…»

И все. Сверкает нож, разрезая сонную артерию и вонзаясь глубоко под кадык. Убийца делает шаг в сторону, позволяя репортеру упасть на ковер. Затем он поднимает его, втаскивает в номер и захлопывает дверь.

Утром, когда Бен Урих приходит на работу, офис бурлит. Причину Урих узнает сразу. Многолетний сотрудник отдела криминальной хроники «Бьюгл» Габриэль Макэвой был найден мертвым в загородном мотеле. По официальной версии, он работал над материалом о наркоторговцах и задал не тот вопрос не тому человеку.

Одно «но»: Макэвой не работал над материалом о наркоторговцах. Что он там говорил вчера перед уходом? Что-то о мафии и продажных полицейских. Если там и были замешаны наркотики, Гейб так бы и сказал. А он хвастался Бену, что у него там действительно сенсационное дело.

Поразмыслив об этом, Бен находит в адресной книге номер полицейского отдела по связям с прессой. Его направляют то к одному, то к другому сотруднику, пока не соединяют с неким детективом Слэттери.

– Говорите, вы работали с Макэвоем? – спрашивает Слэттери.

– Да… в одной газете.

– Понятно. Чем могу быть полезен?

– Я хотел бы получить любую доступную информацию о гибели Макэвоя.

– Мы уже все рассказали. Он погиб в ходе журналистского расследования.

– Подозреваемые задержаны?

– Нет, но на месте преступления были найдены принадлежности для изготовления и употребления наркотиков. Версию подтверждают и записи в блокноте Макэвоя. Все очевидно.

– Ясно.

– Знаете, мы с Макэвоем были знакомы. Хороший мужик. Работал не покладая рук. Жаль, что так вышло.

– Да, что верно, то верно. Спасибо, что уделили мне время, офицер.

– Не за что.

Слэттери вешает трубку.

Бен откидывается на спинку стула, издали рассматривая пустой рабочий стол Макэвоя. Уже успели прибраться.

– Бен!

Бен оборачивается, рядом стоит рассерженный редактор.

– Чего прохлаждаешься? Отправляйся-ка лучше на конкурс рисунка в школу для слепых детей и подготовь статью!

Бен недоверчиво смотрит на редактора, полагая, что тот шутит.

– Конкурс рисунка? Среди слепых детей?

– Что тут такого? Никто не говорит, что эти дети – выдающиеся художники, но надо же им как-то развлекаться.

– Как мило с вашей стороны, – бормочет Бен себе под нос.

– Что-что?

– Ничего. Уже собираюсь.

Часть III

Глава 16

Три недели назад

Мэтт не был в родном городе уже несколько лет. Ему и сейчас не слишком хотелось возвращаться – трудно отвязаться от плохих воспоминаний, – но выбора не было. Начальник бостонской юридической фирмы, где он работает, настоял.

– Послушай, меня не волнует, хочешь ты ехать или нет. Если хочешь стать младшим компаньоном, придется выполнять пыльную работу. К тому же ты там родился и знаешь, как обстоят дела. Собирайся.

Вот он и на месте – спустя столько лет вновь шагает по улицам Адской Кухни.

К удивлению Мэтта, многое здесь изменилось. Дело не в его собственном восприятии вещей, которые теперь выглядят по-новому по сравнению с детскими воспоминаниями. Район действительно изменился. На улицах груды мусора, словно сюда никогда не ступает нога мусорщиков. Вокруг ни одной чистой стены, все разрисованы граффити. Кругом шатаются бродяги и наркоманы, исподтишка поглядывающие, у кого бы отжать денег на дозу. Простые обыватели здесь – чужаки.

Мэтт чувствует, что за ним наблюдают, но ни капли не боится. Он может за себя постоять. По правде говоря, ему кажется, что, несмотря на все изменения к худшему, сейчас здесь безопаснее, чем тогда, когда он уезжал в колледж. Здесь его дом. Эти улицы и кирпичные дома у него в крови. Он идет по знакомым кварталам, как хозяин, – а все эти торчки и дилеры – чужеземцы, варвары, пришедшие надругаться над его памятью.

Мэтт идет дальше. Понемногу его окутывает ночной холод. Его сердце бьется в одном ритме с сердцем города, и он идет и идет, влекомый ветром, пока не чувствует аромат свежевыпеченного хлеба.

Пекарня Паскаля.

Время будто отматывается назад. Мэтт слышит, как шуршат по асфальту колеса его скейтборда, слышит сердитые оклики офицера Лейбовица. Гулкие удары отцовского правого хука, одобрительные крики толпы. Слышит он и школьный звонок на перемену. Ненавистную перемену и ненавистное прозвище, прицепившееся и к нему, и к отцу.

Сорвиголова.

Девчонки хихикают и тычут в него пальцем.

Сорвиголова.

Хулиганы бьют его в живот, а потом в кровь разбивают лицо.

Сорвиголова.

В спину впивается цепь.

Сорвиголова.

Над ним смеется вся школа – весь мир.

Сорвиголова.

Сорвиголова.

Сорвиголова.

– Эй, слепой чувак! Ты заблудился? По ночам здесь опасно.

Мэтт и бровью не ведет. Он совершил глупость, позволив воспоминаниям завладеть им. Отвлекся. Такой тон голоса ему прекрасно знаком. В нем слышится высокомерие и жестокость. Забавно: стоило ему подумать о хулиганах, как вот они, легки на помине. Некоторые вещи никогда не меняются.

Мэтт с улыбкой поворачивается на голос.

– Чего лыбишься, слепой хрен?

– Хочу и улыбаюсь.

– Мужик, у тебя что, не все дома? – произносит другой, тонкий и гнусавый голос. – Или тебе жить надоело?

– Не уверен насчет этого, – Мэтт слегка расставляет ноги, находя точку опоры. – Скажу лишь – исключительно на всякий случай, чтобы вы знали, – что неприятности мне не нужны.

Раздается смех. Смеются четверо – нет, пятеро.

– Неприятности не нужны, говоришь? – Это опять первый, главарь. – Как-то не похоже, судя по тому, что ты заявился сюда в костюме за тысячу баксов.

– Да, костюмчик что надо, – говорит еще кто-то.

– А мне ботинки нравятся, – добавляет гнусавый.

Щелкает выкидной нож. Хулиганы приближаются, но Мэтт слышит в голове лишь одно.

Яростный, громогласный голос вновь и вновь повторяет:

Сорвиголова!

Сорвиголова!

Сорвиголова.

Мэтт ломает свою трость пополам как раз в тот момент, когда главарь замахивается ножом. Ориентируясь по звуку, Мэтт уклоняется, и лезвие проходит рядом с его лицом. Обломком трости он сильно бьет нападавшего по запястью. Тот с криком роняет нож на землю. Второй рукой Мэтт с размаху бьет его в горло, и главарь, задыхаясь, падает. На Мэтта кидаются остальные хулиганы. Две палки на четверых. Срабатывают отточенные на тренировках инстинкты, палки становятся продолжением рук Мэтта, орудием мести против школьных задир.

Хрустят сломанные кости, рвется кожа. Мэтт раз за разом заносит палки, пока те окончательно не ломаются. Тогда он бросает их и пускает в дело кулаки – природное средство самозащиты. Он использует пинки, тычки, удары локтями – и все это время слышит в голове ненавистное:

Сорвиголова.

Сорвиголова.

Сорвиголова.

Наконец, его окружает круг из стонущих тел. Главарь, всхлипывая, пытается уползти, но Мэтт перескакивает через остальных и хватает его за волосы.

– У-умоляю, – бормочет хулиган, – п-пощадите!

Мэтт бьет его головой об асфальт.

«Не». Еще удар. Стоны прекращаются.

«Зови». Еще удар.

«Меня». Еще один. Хулиган перестает шевелиться.

«Сорвиголовой!»

Мэтт отпускает волосы главаря, и, тяжело дыша, расправляет плечи. Окружающий мир преображается, звуки города вновь возвращаются. Гудки клаксонов, ругань в одном из домов неподалеку. Вечеринка, гулкие раскаты баса, которые Мэтт чувствует ногами.

Он оценивает масштаб нанесенного им ущерба. Что он должен чувствовать? Гордость? Силу? Торжество справедливости?

Нет, он чувствует себя потерянным. Одиноким.

Опустошенным.

Он выходит из подворотни в ночь, стараясь не думать о происшедшем. Как в детстве, когда его все доставало и хотелось убежать, ноги ведут его в то единственное место, где он мог спрятаться. Место, где он мог чувствовать себя обычным ребенком.

Спортзал.

Теперь он заколочен. Вся улица опустела. Вдали по тротуару шаркает пара бродяг, больше никого. Мэтт обходит здание и отрывает доски от окон раздевалки – как в детстве. Источенное гнилью и термитами дерево от одного прикосновения рассыпается в труху. Должно быть, зал был заброшен уже давно.

Когда Мэтт забирается внутрь, ноздри забивает пыль. Но даже несмотря на это, несмотря на полнейшее запустение, он чувствует запах опилок и пота. Или ему чудится?

Как бы то ни было, в зале он успокаивается и вновь становится собой. Мэтт почти наяву слышит, как он, еще мальчик, колотит боксерскую грушу, выдавая пулеметные очереди ударов в попытках снять напряжение повседневной жизни.

Теперь все это в прошлом. Как и его отец. Как лыжная маска и украденная у офицера Лейбовица дубинка.

Мэтт выходит из раздевалки и идет к рингу в кромешной тьме. Его шаги эхом разносятся вокруг. Подойдя к рингу, он протягивает руки сквозь канаты и гладит пыльный настил. Затем хватается за грубые канаты, проверяет их на ощупь.

В этот момент он понимает, что не один.

Рядом бьется чье-то сердце. Быстро. Испуганно.

Мэтт выпрямляется и поворачивается на звук.

– Покажись, – говорит он, стараясь звучать убедительно, – я тебя не обижу.

Сердцебиение еще учащается. Раздается испуганный вздох. Мэтт почти слышит удивленный возглас. Девочка. Юная.

Скрипят половицы. Натягивается резинка. Что-то резко свистит в воздухе.

Мэтт вздергивает руку и ловит нацеленный ему в лицо шарик от подшипника.

Пауза.

– Ну ты даешь!

Он был прав. Девочка, лет пятнадцати-шестнадцати.

Мэтт роняет стальной шарик, и тот со стуком падает на деревянные доски. Отзвук разносится по всему залу.

Девочка шагает к нему, и Мэтт чувствует на себе ее взгляд.

– Ты чего в темных очках? Носить их ночью – это же стремно! Если ты думаешь, что круто в них выглядишь, то ошибаешься. Такие очки только молодящиеся старики носят.

– Я слепой.

– Серьезно? – Девочка смеется, и к удивлению Мэтта, в ее голосе не звучит ни капли стыда или смущения. – Извини, чувак.

– Ничего.

– А глаза у тебя есть?

– Ага, есть.

– Что случилось? Родился слепым?

– Какая ты любопытная.

– В моем возрасте положено быть любопытной. Так что, ты с рождения слепой?

– Нет, пострадал в аварии.

– Что за авария?

– Не хочу об этом говорить. Как тебя зовут?

– Микки.

– Как мышонка?

– Ой, как оригинально. Ты, безусловно, первый, кто об этом спрашивает. А тебя как зовут?

– Мэтт Мёрдок. Что ты тут делаешь, Микки?

– Живу я тут. Какое тебе дело?

– Ты – хозяйка зала?

– Ну… не то чтобы хозяйка, но кроме меня и крыс тут хозяйничать некому, так что можно и так сказать. Моя очередь спрашивать. Зачем слепой старикан шатается по Адской Кухне посреди ночи?

– Какой я тебе старикан?! Мне всего двадцать семь.

– Извини, чувак, но все, кто старше двадцати одного – стариканы. Жизнь начинает катиться к закату, все дела. Так что ты здесь забыл?

– Я тренировался здесь, когда был ребенком. И мой отец тоже, – Мэтт показывает на стену слева от себя. – Раньше тут висели плакаты.

– Тот чувак в красном костюме дьявола? – спрашивает Микки, подходя к стене. – Джек Мёрдок?.

– Ага. Там был и другой плакат, с титульного боксерского поединка. Должно быть, кто-то снял.

– Почему он так наряжен?

– Он… отец был хорошим парнем и отличным бойцом. Но было время, когда все отказывались выходить против него на ринг.

– Почему?

– Не хотели связываться с его… промоутером. Но отец не мыслил жизни вне ринга, вот и соглашался на любые поединки, пусть и развлекательные.

Мэтт поворачивается к плакату. Он помнит каждую его деталь: отца в красном трико с плащом, вышитые на груди буквы.

– Благодаря школьным хулиганам прозвище отца передалось и мне, – говорит он.

– Какое прозвище? Дьявол, что ли?

– Нет. Сорвиголова.

– Прозвище как прозвище, – говорит Микки.

Мэтт еще немного предается воспоминаниям, после чего отворачивается от плаката.

– Так что ты здесь делаешь? Мне кажется, играть здесь не слишком безопасно.

– Здесь лучше, чем на улице.

– А где твоя семья? Есть у тебя родители?

– Они в ночлежке для бездомных. Нас выселили вместе с остальными жильцами дома. Незаконно, но всем плевать.

– Раз твои родители в ночлежке, почему ты здесь?

– Шутишь? Там кругом извращенцы и психи. Тут гораздо лучше. Надеюсь, ты не извращенец? Если что, у меня нож есть.

Мэтт с улыбкой поднимает вверх руки.

– Не, я не из таких.

– Так какими же ветрами тебя сюда занесло, Мэтт Мёрдок? Пришел на зов призраков прошлого?

Мэтт вздыхает.

– Честно – не знаю. Но раз пришел, то можно и потренироваться. Хочешь поспарринговать?

– С тобой?

– А то. Или боишься, что слепой чувак тебя уделает?

Микки прыскает со смеху.

– Размечтался, старикан!

Глава 17

Три недели назад

Бен Урих любит поспать. Нет, не так. Обожает поспать. Только во сне его мозг прекращает работать, а мысли перестают крутиться в голове, словно перебравшие кофеина белки в колесе. Только во сне он может… расслабиться. Если хоть чуть-чуть недоспать, он становится раздражительным.

Особенно он не любит, когда его будят посреди ночи.

– В чем дело?!

Бен задевает стоящий на тумбочке стакан с водой, и тот с глухим стуком падает на ковер.

– Минутку.

Он рассеянно поднимает стакан, усаживается на кровать, протирает глаза и проверяет время.

3.43 утра.

– Уважаемый, лучше бы вам назвать хорошую причину для столь позднего звонка. Запуск Северной Кореей ядерной ракеты по Южной вполне подойдет.

– Это Декер.

Бен сразу настораживается. Декер – его полицейский связной.

– Что случилось?

– Бери руки в ноги и дуй в сорок пятый участок, да поживее.

– Зачем? Что происходит?

– Просто приезжай, или пропустишь самую захватывающую новость в твоей карьере.

В трубке раздаются гудки. Бен взволнован. Приукрашивать Декер не склонен, раз говорит, что там нечто захватывающее, – значит, так оно и есть.

Бен приезжает в участок через двадцать минут.

Декер сегодня дежурит – принимает потерпевших и всяких психов, желающих поговорить с Малдером и Скалли. Или с охотниками за привидениями. Или Джоном МакКлейном[1]. Декер утверждает, что были и те, кто желал поговорить со всеми сразу.

– Привет, – говорит Бен. – Что тут у тебя?

– Ничего, – Декер косится по сторонам и сутулится так, что его двойной подбородок едва не достает до груди. – Ложная тревога.

– Ложная тревога?! – недоумевает Бен. – Ты же сказал, что тут самая захватывающая новость в моей карьере!

– Сказал, не спорю, – нервно облизывает губы Декер. – Бен, иди домой. Это правда ложная тревога.

– Декер…

– Бен, послушай! Если не хочешь неприятностей, иди домой, да поскорее.

Бен медлит. Ему никогда не доводилось видеть Декера столь обеспокоенным. Нет, не обеспокоенным – напуганным!

– Бен, прошу тебя. Уходи.

Разведя руками, Бен удаляется, попутно осматриваясь по сторонам. Другие полицейские даже не обращают на них внимания, так почему же Декер так дергается?

Утром Бен проверяет заголовки газет, включая конкурирующие – на случай, если Декер продал историю кому-то другому за бо́льшие деньги. Ничего.

Откинувшись в кресле, он смотрит на торчащие из пенопластовой потолочной плитки карандаши. Что-то здесь нечисто. Когда Декер позвонил, у него точно были новости для Бена. А пока Бен ехал в участок, что-то изменилось.

Кто-то надавил на Декера.

Кто-то могущественный. Адвокат какой-нибудь знаменитости? Вряд ли, на таких Декеру плевать. Тогда кто? На Декера всегда можно было положиться. Когда Бен работал в другой газете, он сообщил ему о полицейском-взяточнике. Разглашать это самому для Декера было опасно, но он все равно поделился с Беном информацией. Благодаря той статье Бен и попал в «Бьюгл».

Нет, тут замешана какая-то большая шишка, и Бен обязательно выяснит, какая именно.

Бену известно любимое заведение Декера – бар «Поминки по Финнегану» в Нижнем Ист-Сайде. Бен дожидается, пока Декер просидит там час или около того, и входит внутрь.

Из старого музыкального автомата в углу звучит кантри. Посреди бара под музыку танцует одинокая женщина, развлекая собравшихся выпить пенсионеров.

– Два виски, – говорит Бен бармену, усаживаясь на табурет рядом с Декером.

Декер замечает его и тяжело вздыхает.

– Как дела, Декер?

– До сей минуты были хорошо. Я приступил к пятому стакану, напрочь забыл о работе и радовался жизни. А тут ты заявился. Спасибо, Бен.

– Не буду мешать тебе напиваться, если скажешь, кого тебе вчера привезли.

– Говорю же, никого.

– Ага, так я тебе и поверил. Выкладывай, или я от тебя не отстану.

Декер опасливо оглядывается вокруг.

– Обещай, что не пустишь статью в печать. Официально ничего не было. Дело даже не открывали.

– Какое дело?

Вздохнув, Декер залпом опустошает свой стакан с виски, а следом и стакан Бена. Приблизившись, он шепчет:

– Вчера была перестрелка. Прямо посреди улицы застрелили какого-то торчка. Ехавший мимо полицейский все видел.

Бен морщит лоб.

– Не понимаю, почему в таком случае не завели дело? Все же очевидно.

– Потому что как только установили личность виновника, поднялся настоящий переполох.

– Кто это был?

– Знаешь городского советника Бойда?

Бен удивленно глядит на Декера. Конечно, все знают советника Бойда. Раньше он был полицейским детективом, а потом ушел в политику. Ходят слухи, что он – марионетка нового главаря мафии, который несколько лет назад сменил без вести пропавшего Риголетто.

Этот новый главарь известен всем лишь по кличке – Кингпин. Бен пытался выяснить его настоящее имя, но тщетно.

– Стрелявшим был советник Бойд?

Декер снова оглядывается, желая убедиться, что их не подслушивают.

– Тише. Нет, стрелял его сын, Эдди Бойд.

Бен присвистывает.

– Вот-вот, – говорит Декер. – Говорят, советник метит в мэры. Нетрудно догадаться, что он не обрадовался бы, если бы эта история получила огласку.

– Выходит, он подергал за ниточки, чтобы вытащить сына?

Декер молчит.

– И тебе приказали держать язык за зубами?

Декер плотно сжимает губы.

– Или?..

– Или я лишусь выходного пособия.

– Должны же быть хоть какие-то улики? Рапорт об аресте. Записи с камер в полицейской машине и участке…

– Все уничтожили без следа.

Бен отказывается верить в то, что убийство так легко скрыть.

– Как зовут того полицейского, что арестовал Эдди Бойда?

– Зачем тебе знать?

– Хочу с ним поговорить.

– Он ничего не скажет.

– Посмотрим.

Декер снова вздыхает.

– Про меня ни слова.

– Декер, о чем ты. Для меня нет ничего важнее безопасности моих осведомителей.

– Обещаешь больше ко мне не приставать, если скажу?

– Честное скаутское.

– Ну ладно. Его зовут Даррел Бартон.

– Спасибо.

– Ага. На здоровье. А теперь мне пора напиться, так что проваливай.

Бен мог бы дождаться утра, чтобы проверить информацию Декера, но любопытство берет верх. Творится нечто серьезное, и он хочет стать тем, кто распутает этот загадочный клубок.

В десять вечера он приезжает к дому Бартона – крошечному деревянному домишке с обшарпанными стенами и неухоженной лужайкой. Внутри горит свет, и Бен слышит звук телевизора.

Он стучит в дверь и ждет.

Ответа нет. Бен стучит сильнее.

То же самое. Бен подходит к окну и заглядывает внутрь сквозь щелку между занавесками. В гостиной не прибрано. По телевизору идет футбол, экран ярко светится. На заляпанном кофейном столике высится гора грязных тарелок и чашек.

Самого Даррела Бартона не видать.

Бен обходит дом со стороны, по пути обращая внимание на прислоненный к стене старый матрас с торчащими пружинами и прогнившие ящики, полные пустых бутылок.

Сзади небольшая веранда, примыкающая к кухне. Дверь нараспашку, лампочка еиз коридора освещает гнилые половицы.

И чью-то босую ногу.

Бен замирает. Его взгляд скользит от ноги к раскинувшемуся на пластмассовом садовом стуле телу.

Ошибки быть не может, это Бартон. Бен видел его фотографию в Интернете, когда искал адрес.

Подойдя ближе, Бен замечает, что рубашка Бартона насквозь пропиталась кровью.

Ему перерезали горло.

Бен изо всех сил пытается успокоиться. Оглядевшись по сторонам, он приближается к телу, следя за тем, чтобы не наступить в лужу крови на полу. Рана странная, больше похожая на колотую, диаметром в пару сантиметров. Удар пришелся точно в артерию. Работа профессионала.

Из руки Бартона торчит игла. Откуда она? Он что, кололся, когда на него напали? Или иглу воткнули уже после убийства? Может, это какой-то знак?

Вблизи Бен замечает на столе и другие атрибуты наркомана: пакетик с белым порошком и почерневшую чайную ложку. Рядом листок фольги и зажигалка.

Склонившись над Бартоном, Бен осматривает его руку. Там и тут свежие следы от уколов, но не только. Есть еще и синяки, свидетельствующие о том, что полицейского наверняка удерживали силой.

Картина не складывается. Что здесь произошло – ограбление? Или неудачная сделка с наркоторговцами?

Или что-то похуже?

Например, что-то, связанное с последним задержанным инспектора Бартона?

Чем больше Бен разглядывает место преступления, тем сильнее укореняются его подозрения. Офицер полиции убит после задержания Эдди Бойда – не похоже на простое совпадение. Его наверняка устранили, чтобы избежать огласки. Бен опасливо оглядывается вокруг. Если ради спасения своей репутации советник Уильям Бойд готов на любые меры, то Бену надо поскорее отсюда сматываться. За домом может быть слежка.

Быстро сделав несколько снимков, Бен вызывает полицию и, не называя себя, сообщает о нарушении общественного порядка в доме Бартона. Затем он садится в машину и едет домой, по дороге обдумывая все известные факты.

Сын советника Уильяма Бойда задержан полицией за убийство наркомана. Бойд вызволяет сына и уничтожает все улики. Затем… затем просит своего приятеля-мафиози без лишнего шума и пыли устранить полицейского, арестовавшего его сыночка. Чушь какая-то. Неужели Бойд действительно способен на такое ради спасения своей карьеры?

Разумеется способен, решает Бен. Он же политик. Кому-то такая точка зрения может показаться излишне циничной, но она подкреплена многолетним опытом Бена.

Остаток ночи Бен проводит за компьютером. Начинает поиск с Уильяма Бойда и его послужного списка в бытность полицейским. Ничего подозрительного. На заре карьеры Бойд ничем не отличался. А вот после повышения…

…пришедшего рановато, учитывая практически полное отсутствие каких-либо заслуг. За что его повышать?

Бен находит статью, которая кое-что проясняет. Когда Бойд ушел со службы в политику, один его бывший напарник обвинил его во взяточничестве и связях с мафией. Он даже прямо указал на то, что мафия – и ее главарь – финансировали его избирательную кампанию Бойда во время выборов в городской совет.

Бен отвлекается от компьютера и делает несколько пометок в блокноте. Нужно будет копнуть поглубже.

Он записывает имена соперников Бойда в борьбе за кресло советника. Все они куда лучше подходили на эту должность, но в конце концов выбыли из гонки. Одного обвинили в присвоении выделенных на проведение кампании средств, другого застукали с несовершеннолетней проституткой. А еще один совершил самоубийство, прыгнув с моста.

Бен решает проверить, что стало с выступившим против Бойда полицейским, и вводит его имя в «Гугл». Первый же результат – рапорт об ограблении с человеческими жертвами. Полицейского и его жену убили вломившиеся в дом грабители.

Обоим перерезали горло.

Бен проверяет дату. Это случилось спустя неделю после выхода обвиняющей статьи.

Вдохновение Бена понемногу сходит на нет, сменяясь страхом. Он ищет списки погибших похожим образом – убитых ударами ножа в горло. Может, получится напасть на след убийцы?

Бен вводит поисковый запрос, но результатов слишком много. Информации, которой он владеет, недостает конкретики. Тут не обойтись без помощи эксперта. Бен берет телефон и находит в списке контактов нужный номер. После продолжительных гудков ему отвечают.

– В чем дело?

– Эрин?

– В чем… кто это?

– Бен.

– Бен? Подожди-ка…

Бен слышит шорох и приглушенные ругательства.

– Сейчас три часа ночи! – возмущается Эрин.

Бен морщится.

– Прости, заработался и потерял счет времени.

– Что тебе нужно?

– Хочу попросить об услуге.

– Это мне и так понятно. В такой час мне звонят либо по пьяни, либо когда хотят попросить об услуге. Или в случае, когда между нами что-то было, а я не помню, чтобы между нами что-то было. – Наступает пауза. – Разве что мы оба были совсем уж пьяны.

– Нет, Эрин, ничего между нами не было.

– Хоть что-то радует.

Бен старается не воспринимать это как оскорбление.

– Так что тебе нужно?

– Ты еще общаешься с той девушкой-патологоанатомом?

– Предположим. Зачем она тебе?

– Хочу выяснить кое-что о череде убийств, совершенных странным оружием или особым методом. Меня интересуют случаи, когда убийца всаживал жертве в сонную артерию лезвие шириной приблизительно два с половиной сантиметра.

– Ничего себе подробности. За какой срок?

Бен задумывается.

– Давай за последние пять лет. Посмотрим, что ей удастся найти.

– Тебе придется сводить ее в ресторан.

– И?..

– За свой счет.

– Идет.

– Не в какое-нибудь уличное бистро, а настоящий, шикарный ресторан с высокой кухней.

Бен прикидывает, сколько денег останется на его банковском счету, и кривится. Но выбора нет.

– Хорошо. Сколько времени вам понадобится?

– Позвоню сразу, как что-нибудь выясню. А на сегодня все. Мне надо спать.

– Чтобы лишних морщин не появилось? – ухмыляется Бен и вешает трубку прежде, чем услышит какое-нибудь оскорбление в ответ.

Он надеется, что подруга Эрин сможет узнать что-нибудь полезное. Сама Эрин когда-то работала в полиции диспетчером, но ей надоело сидеть на одном месте, выслушивая всяческие ужасы. После увольнения у нее осталось множество знакомых в полиции. Сейчас она секретарь в частном детективном и коллекторском агентстве. По ее словам, начальник – тот еще индюк, но у него есть чему поучиться. В будущем Эрин хочет сама стать частным детективом.

Бен еще раз сверяется со своими записями, но, не найдя ничего нового, ложится спать.

Эрин перезванивает через несколько дней и предлагает встретиться в небольшой кофейне неподалеку от Адской Кухни.

Бен приезжает заранее. В заведении грязные окна, но даже это не останавливает яркие колкие лучи зимнего солнца. В ожидании Эрин Бен выпивает пару кружек самого слабого кофе, что ему только доводилось пробовать. Наконец она появляется, незаметно подкравшись сзади и примостившись напротив.

– Опаздываешь.

– И я рада тебя видеть. – Эрин кладет на столик папку и поднимает руку, чтобы позвать официантку.

На всех ее пальцах – кольца, одно вычурнее другого.

– Кофе, – говорит она, когда официантка подходит, – самого крепкого и ядреного, что у вас есть. Такого, чтобы в нем ложки растворялись.

– Ты постриглась, – замечает Бен, когда официантка удаляется.

Крашенные в фиолетовый цвет волосы Эрин закрывают ей пол-лица.

– Наоборот, я отрастила волосы. Теперь они прежней длины.

– Серьезно?

– Ты что, не помнишь прошлое лето? Историю с ромом и тако?

– А, точно! Они не были длиннее? Извини, со всей этой работой прочие вещи плохо запоминаются.

– Да уж, особенно если ты работаешь над чем-то вроде этого, – говорит Эрин, стуча пальцем по папке.

– Нашла что-нибудь?

– А то! Точнее, моя подруга нашла, но тебе-то это наверняка не важно.

Эрин придвигает папку поближе к Бену, предлагая взглянуть прямо сейчас. Тот соглашается и бегло просматривает копии заключений о вскрытии.

– Не забудь, теперь ты у меня в долгу.

– Не забуду, – рассеянно отвечает Бен.

– В неоплатном.

Бен листает дальше. В папке много страниц. Он косится на Эрин.

– Там семнадцать случаев, – отвечает она, предвосхищая вопрос.

– Семнадцать? Ничего себе.

– Это лишь за последние пять лет. Салли просматривает и более давние случаи, но ей нужно больше времени.

Некоторые имена погибших кажутся Бену знакомыми.

– Где я мог слышать об этом человеке? – спрашивает он, показывая пальцем на одно из заключений.

Эрин берет у него лист.

– А, это местный гангстер. Когда нашли его труп, много шума было. Даже в новостях сообщали.

– Гангстер?

Эрин кивает и, порывшись в папке, извлекает еще два заключения.

– Как и эти двое.

Бен сверяет даты гибели бандитов. Всех троих убили около двух лет назад, когда он только устроился на работу в «Бьюгл».

Тут он замирает. У него перехватывает дыхание.

– В чем дело? – спрашивает Эрин.

Вскоре после того, как он устроился в «Бьюгл», убили Габриэля Макэвоя. Тот ведь работал над материалом вовсе не о наркоторговле, а о мафии и продажных полицейских.

Уильям Бойд. Бен смутно припоминает, что тогда Бойд еще не ушел из полиции. Превратиться из простого копа в кандидата в мэры за каких-то пару лет – внушительное достижение. Если только ему действительно не помогал мафиозный босс, как утверждал погибший напарник Бойда.

Итак, как же обстояли дела? Бойд начал карьеру полицейского. Связался с Кингпином, новым главарем мафии, который тогда еще не был главарем, а был обыкновенным, но весьма амбициозным гангстером. Так, услуга за услугу, Бойд и дослужился до преждевременного повышения.

Тогда Кингпин приступил к действию. Риголетто пропал, Кингпин прибрал бизнес к рукам, а ребята из досье Эрин оказались мертвы.

– Он устранил старую гвардию, – бормочет Бен себе под нос.

– Что-что? – спрашивает Эрин.

Бен задумчиво мотает головой. Даты сходятся. Согласно заключениям патологоанатома, и трое гангстеров, и Гейб были убиты в один день. Вероятно, Кингпин приказал убийце избавиться от всех, кто был верен Риголетто, а Макэвой каким-то образом об этом узнал и в ходе расследования тоже попал под раздачу.

Так детектив Уильям Бойд получил в союзники не кого-нибудь, а главного босса мафии Адской Кухни. Дойдя до определенной карьерной ступени, он решил, что полицейская служба больше не для него, и стал метить повыше.

Уйдя со службы, он выдвинул свою кандидатуру на выборы в городской совет, и ему сопутствовала удача – все соперники удивительным образом самоустранились из предвыборной гонки.

Так Бойд стал советником и получил в свои руки определенную власть, но тут его сынок сотворил несусветную глупость – убил какого-то наркомана на глазах у полицейского и попал под арест. У Бойда остались дружки в полиции, с которыми он связался, а заодно послал своих подручных убедиться, что сына освободят, и никто никогда не узнает, что он вообще был задержан. Чтобы этого наверняка не произошло, он попросил об услуге своего друга Кингпина, и тот ликвидировал арестовавшего сына полицейского. Похоже, прямая связь между Бойдом и мафией налицо… найти бы только какие-нибудь бумажные свидетельства этому.

А еще лучше – документальные подтверждения того, что мафия причастна к устранению конкурентов Бойда на выборах.

Бен откидывается на стуле, вперив взгляд в стол. Да, история невероятная. Такой не всплывало со времен Бернстайна и Вудворда[2].

Эрин щелкает пальцами перед его носом.

– Эй. Земля вызывает Уриха. Прием!

Бен удивленно моргает. Он едва не забыл, что нужно дышать.

– Да-да, извини, задумался.

Бен опасливо оглядывается, чтобы убедиться, что никто не подглядывает и не подслушивает. Он знает, что это излишняя предосторожность, но теперь ему придется немного побыть параноиком, чтобы не распрощаться с жизнью.

– Эрин, послушай. Тебе и твоей подруге нельзя ничего никому об этом рассказывать. Это серьезно. Ваша жизнь может оказаться в опасности.

– Успокойся, я знаю, когда надо держать язык за зубами.

– А твоя подруга?

– Она вообще ни с кем не общается. Ну, кроме меня. Ей с трупами интереснее.

Рассеянно кивнув, Бен снова задумывается, составляет план дальнейших действий. Первым делом надо найти Эдди Бойда и проследить за ним. Эдди в этой истории далеко не главный герой – не то что его папаша, – но он – ахиллесова пята советника Уильяма Бойда. Он-то и выведет Бена на главных действующих лиц.

Глава 18

Три недели назад

Мэтту нравится Микки. Она похожа на него в детстве. Такая же нетерпеливая, стремящаяся поскорее вырасти, непоседливая.

Они вместе тренируются. Она приходит после школы, а он – после многочасового корпения над бумагами и выявления нарушений норм корпоративного права. Он учит ее, как учил его Стик, но не всему, а только основам, чтобы она могла выжить на улице, если понадобится. На остальное не хватает времени.

Дни сливаются в недели, жизнь превращается в рутину: встать до рассвета, чтобы пробежаться, отработать девять часов, и наконец, встретиться в зале с Микки.

Конечно, могло бы быть и хуже.

И вот однажды, сбежав из офиса перекусить, Мэтт слышит знакомый голос.

– Двойной жареный сандвич из белого хлеба с маринованной говядиной и сыром, и побольше майонеза, пожалуйста!

– Что-что?

– Двойной жареный сандвич из белого хлеба с…

– Парень, да поняла я. Просто поверить не могу, что ты это заказываешь, да еще и с майонезом. Мне кажется, должен быть закон, который это запрещает.

– Нет такого закона, – говорит не кто иной как Фогги Нельсон. – Поверьте, уж я-то знаю. Я юрист.

– Дешевый костюм и одеколон выдают тебя с потрохами! – кричит ему Мэтт.

Фогги оборачивается, оглядывает закусочную и замечает его.

– Мэтт? Мэтт Мёрдок?

– Собственной персоной. Как дела, Фогги?

Фогги подсаживается за столик Мэтта и пожимает ему руку.

– Неплохо, а у тебя?

Мэтт пожимает плечами.

– Да вот, целыми днями ищу белые пятна в налоговых декларациях сомнительных компаний. Признаюсь, не об этом я мечтал, поступая в Колумбийский.

– Вижу, ты не слишком доволен.

– Будешь тут доволен, – признается Мэтт. – Я всегда хотел работать с людьми. Бороться за правое дело, знаешь ли. А вся эта корпоративная чепуха мне претит.

– В работе с людьми нет ничего хорошего, уж поверь. Люди – гадкие создания. Все без исключения. Вот смотри, сейчас я веду дело против хозяина аварийного жилья, который решил выгнать всех жильцов, чтобы все снести. Он меня до нервного срыва доведет.

На стол бесцеремонно шлепается бутерброд Фогги. Он тут же вгрызается в него, жадно, будто неделю вообще ничего не ел. Мэтт усмехается. Некоторые вещи никогда не меняются.

– Эй, – бормочет Фогги с набитым ртом, – раз уж тебе так хочется работать с людьми, может, протянешь мне руку помощи? Не в моих правилах просить об услуге, но этим людям некуда деваться. Если я проиграю, все они окажутся на улице. Может, взглянешь?

– Конечно, – без раздумий отвечает Мэтт.

– Правда?

– Как я могу отказать старому приятелю?

После работы они встречаются в тесной квартирке Фогги и изучают документы по делу, показания и строительные нормы.

– Хозяина зовут Корнелиус Дрексель, – говорит Фогги. – В его собственности куча зданий, нуждающихся в капитальном ремонте, но он и палец о палец не желает ударить. А городские власти, вместо того, чтобы дать ему распоряжение все отремонтировать, соглашаются на снос.

– Кто подписал документы о выселении жильцов? – спрашивает Мэтт.

– Чувак по имени Уильям Бойд. Советник Департамента городского планирования. Раньше был полицейским, но ходят слухи, что он повязан с мафией. Так что для него это нормально.

– Удалось найти какие-то документальные свидетельства?

– Никаких. Бойд старается не пачкать руки.

«Разумеется, – думает Мэтт. – Такие люди по-другому не действуют».

За ночь они успевают разобрать все дело целиком. Они спорят, выдвигают версии, снова спорят и едва замечают, что солнце уже встало и им пора на работу. Выйдя на улицу в этот зимний солнечный день, Мэтт с удивлением отмечает, что усталости нет и в помине. Он чувствует себя свежим, будто заново родившимся.

Этой ночью он вспомнил, зачем хотел стать юристом.

Чтобы бороться за справедливость.

Чтобы дать отпор хулиганам.

Работа над коллективным иском Фогги напоминает Мэтту о Микки. Ее семью ведь тоже выселили. Вечером, когда они встречаются в зале, Мэтт рассказывает ей об этом деле.

– Ага, мои родители тоже подписали этот иск, – отвечает Микки, уклоняясь от левого хука и отвечая ударом по корпусу.

Мэтт отступает, и ее руки в перчатках находят лишь воздух.

– Неплохо, – говорит он. – Ты стала быстрее.

– Этот Дрексель – мерзкий мужик, как и его фамилия. Кретин. Он владеет кучей зданий на Сорок восьмой. Район, конечно, беспокойный, но это наш дом.

– Понимаю.

Мэтт пробивает «двойку», чем застает Микки врасплох, и та шлепается на пятую точку.

– Эй, – возмущается она, – мы же разговаривали!

Мэтт лишь пожимает плечами.

– Всегда сохраняй концентрацию, – говорит он. – Никогда не знаешь, откуда придет следующий удар.

Микки поднимается и атакует его. Мэтт блокирует все ее удары, чуть приседает и проводит апперкот. Удар приходится по защите, и Микки лишь спотыкается, и тут же переходит в яростную атаку, беспорядочно молотя руками и ногами. Мэтт вновь не пропускает ни одного удара и, дождавшись, пока ярость девочки спадет, снова ударяет ее по шлему.

– Не нужно злиться, – говорит он, вспоминая, как много лет назад сам слышал эти слова от Стика. – Гнев затуманивает разум. Сохраняй спокойствие.

– Да ну тебя к черту.

Мэтт смеется, и Микки пользуется моментом, чтобы больно ударить его в солнечное сплетение – так, что у Мэтта перехватывает дыхание и он падает на колени.

– Всегда сохраняй концентрацию, – передразнивает его Микки. – Никогда не знаешь, откуда придет следующий удар.

Глава 19

Вчера

«Если бы о моем расследовании снимали фильм, – думает Бен Урих, – его пришлось бы долго монтировать. Накладывать какую-нибудь живенькую музыку, чтобы он стал интереснее».

На деле в расследовании нет ничего интересного. Сложно придумать что-то хуже слежки за людьми. Это утомительно, напряженно и в прямом смысле болезненно. За время слежки за Эдди Бойдом у Бена жутко разболелась поясница. Ноющая боль перемежается с острыми уколами – видимо, для разнообразия.

По крайней мере у него складывается весьма четкий психологический портрет Эдди. Приятного в этом портрете мало: образ жизни Эдди складывается из постоянных вечеринок, наркотиков, проституток, сна, отходняка, новых наркотиков, новых проституток, периодических драк в ночных клубах, где он завсегдатай, и еще наркотиков.

И так изо дня в день.

Если судить по ветхому виду здания, куда сегодня притащился Эдди, сейчас очередь наркотиков. Бен готов побиться об заклад, что внутри не просто точка сбыта, а само логово дилера. Он внимательно присматривается через ветровое стекло своего автомобиля. Здание кирпичное, запущенное. Окна побиты, стены расписаны граффити. Да уж, Адская Кухня превратилась в настоящую помойку. Бен ненавидит этот район. Одно время дела тут налаживались, но в последние годы все пошло прахом. Этот район – все равно что разлагающийся труп, который еще не успели сжечь.

Бен поглядывает в зеркало, проверяя, не подкрадывается ли кто сзади. К счастью, его машина – старая развалюха, прекрасно вписывающаяся в местный антураж.

Бах!

Бах!

Раздаются громкие хлопки. Бен замирает, вцепившись пальцами в руль. Звуки донеслись из здания, куда зашел Эдди. Похоже на выстрелы.

Бах!

Точно – выстрелы. Сперва Бен намеревается убраться отсюда подобру-поздорову, но ему приходится подавить это желание. Он работает над сюжетом и не может бросить все при малейшей опасности. Он хватает с пассажирского сиденья фотоаппарат и пересекает улицу. Уже поздно, вокруг ни души. Поблизости нет даже баров или клубов, так что люди здесь не ходят – кругом лишь разбитые фонари да груды мусора.

Входная дверь насквозь отсырела и покрылась мучнистой росой. Бен открывает ее, чувствуя, как легко размякшее дерево подается под его пальцами.

Впереди темный пустой коридор. Лестница справа ведет на второй этаж.

Бен прибавляет шагу. На втором этаже он останавливается. В одной из комнат кто-то кричит. На крики отвечает другой голос.

Бен поднимается на третий этаж. Ближайшая дверь – та, которая ему нужна. Подкравшись, он прислушивается. Изнутри доносится приглушенная ругань. Бен подходит к соседней двери, стучит, и, не услышав ответа, толкает дверь. Та распахивается с громким скрипом. Бен тут же хватается за нее, ждет. Кажется, он никого не спугнул. Тогда он проскальзывает внутрь и осматривается.

Единственный источник света здесь – фонарь за окном. Маловато, но достаточно, чтобы понять, что в квартире пусто. Ругань из соседней квартиры здесь слышна лучше. Бен приближается к тонкой стене между квартирами и прикладывает ухо к сырой штукатурке.

– Клэй, предупреждаю последний раз.

Слова сопровождаются гулким топотом по деревянным половицам. Внезапно свет мигает. Бен осматривается и замечает неподалеку дырку в стене, через которую пробивается лучик света. Подойдя к отверстию, Бен заглядывает внутрь.

В соседней комнате горят ослепительно яркие дуговые лампы. Мебель простенькая: диван, кровать, старый телевизор на тумбе. Эдди Бойд меряет комнату шагами. Он высок; несмотря на лютый холод, из верхней одежды на нем лишь жилетка. Мощные бицепсы свидетельствуют о любви либо к спорту, либо к стероидам. Должно быть, Эдди Бойд прикрывал собой замеченную Беном дырку в стене, а теперь отошел, зажимая в угол коротышку с узким хитрым лицом.

Эдди хватает коротышку, которого называл Клэем, и сует ему под нос пистолет.

– Кто еще там был? – Голос Эдди хриплый, гортанный, будто он стеклом подавился.

– Н-не знаю! – отвечает коротышка. – Было темно, я ничего не видел…

Эдди стреляет поверх головы Клэя. Звук выстрела эхом разносится по комнате. Клэй в ужасе верещит и сползает на пол, прикрывая лицо руками.

Бен вспоминает о фотоаппарате, переключает его в режим видеосъемки и подносит объектив к дырке.

– А кто знает?! Ты должен был следить за территорией! Там мог быть кто угодно! Кто угодно!

– П-прошу прощения! Я и подумать не мог, что вы… что все… так обернется.

– Значит, подумать не мог? – огрызается Эдди. – Ты вообще не думал о последствиях! Кретин! Из-за этого меня арестовали! Мне нужна та флэшка, ясно?!

– Ясно!

– И что ты собираешься делать?

– Поспрашиваю в округе.

– Вот поспрашивай. Молодец. Даю тебе сутки.

Эдди шагает по комнате. Бен пытается следить за ним с помощью камеры, но задевает объективом торчащий из стены кусок деревянной панели. Дерево крошится, куски штукатурки осыпаются на пол.

Бен в ужасе замирает.

Подняв голову, он видит гневный взгляд Эдди Бойда.

– Там кто-то есть!

К двери бросается не замеченный Беном третий человек. Эдди палит из пистолета в стену. Бен бросается на пол, пули свистят над его головой, кроша стену за спиной. На четвереньках, полуползком-полубегом он добирается до двери, распахивает ее и выскакивает в коридор, готовясь оказать врагам любое возможное сопротивление.

Глава 20

Вчера

Поговорив с Микки о Корнелиусе Дрекселе, Мэтт решает прогуляться по Сорок восьмой улице и лично проверить ситуацию. На улице тихо, лишь редкие такси проезжают по маслянистым лужам, в которых отражаются сломанные неоновые вывески. У подъездов ежатся от пронизывающего до костей ветра проститутки, выходя к проезжей части лишь на звук приближающихся автомобилей.

Мэтт хмурится. Здесь, внизу, ему не нравится. Сложно почувствовать район, сложно почувствовать город. Надо забраться выше.

Он сворачивает в укромный переулок и находит пожарную лестницу. Взбирается по ней на крышу, подходит к краю. Соседняя высотка идеально ему подходит. Мэтт прыгает, цепляется за внешний блок кондиционера, подтягивается и, еще раз подпрыгнув, хватается за конек крыши. Забравшись на крышу, он встает в полный рост, чувствуя, как ледяной ветер без всяких преград овевает его лицо.

Мэтт стоит на краю, вместе с ветром прощупывая все вокруг, оценивая формы и размеры зданий на Сорок восьмой улице. Подошвами ног он чувствует легкую дрожь – будто фундаменты неслышно стонут, готовые сдаться под весом старых, приходящих в негодность зданий.

Улица видала лучшие дни, но дело не в этом. Тут живут люди. Она – часть Адской Кухни. Часть его дома. Эти люди – его соседи. Если о них некому позаботиться, значит, это долг Мэтта. Нужно заставить владельца отремонтировать дома. А советника Бойда, если тот и правда подписывал распоряжения о выселении без юридических обоснований, необходимо призвать к ответу. Нельзя позволить ему и дальше безнаказанно нарушать закон. Это не дело.

Бах!

Бах!

Мэтт оборачивается на звук. Выстрелы. Примерно в километре отсюда. Определив точное место, Мэтт ждет и наблюдает.

Бах!

Медлить больше нельзя. Мэтт срывается с места, бросается к краю крыши и перепрыгивает на соседнее здание. Он парит в воздухе, приземляясь на вентиляционную трубу, поскальзывается, спотыкается, падает на колени, едва не свалившись. Скривившись, он поднимается и продолжает бег.

Следующий дом значительно ниже. Мэтт пролетает вниз целый этаж. Не сбавляя хода, он перескакивает через стену и летит еще ниже. Следующее здание почти на десять метров выше. Мэтт останавливается. Запрыгнуть на его крышу невозможно. Вместо этого он прыгает на подоконник. Подтянувшись, он одной рукой открывает окно, забирается внутрь и оказывается лицом к лицу с пожилой женщиной.

– Прошу прощения, мэм. Я просто мимо прохожу.

Бабуля замахивается на него засаленной сковородкой, к которой прилипла яичница. Яйца взмывают в воздух; Мэтт уворачивается, выскакивает в коридор, врывается в соседнюю квартиру и, миновав пустую гостиную, заваленную журналами и коробками от дисков с компьютерными играми, бросается к окну. Открыв окно, он высовывается наружу. Через пару окон он видит накрепко привинченную к стене пожарную лестницу. Мэтт вылезает на карниз и прыгает вдоль стены. Пальцы хватаются за металлическую перекладину. Та обледенела, и рука Мэтта соскальзывает. Он съезжает вниз, отчаянно пытаясь вновь уцепиться за лестницу. Руки пронзает боль. Голени бьются о металл. Ухватиться он не может и вместо этого обхватывает лестницу, словно обнимая ее, так, что кожа в месте локтевого сгиба больно трется о металл. Полностью остановиться он не может, но по крайней мере замедляет падение.

Оказавшись примерно в трех метрах от земли, Мэтт падает в грязный сугроб. С трудом поднявшись, он переводит дух и поспешно выбегает из подворотни, направляясь к зданию, откуда донеслись выстрелы. Улица становится все более пустынной. Вокруг темно. Ни единого магазина. Ни одной живой души.

Распахнув входную дверь, Мэтт оказывается в длинном коридоре. Во всю его длину раскатана грязная, дырявая ковровая дорожка. Мэтт прикасается к стене. Кругом граффити – текстура рисунка отличается от обычной текстуры стены.

Мэтт взбегает вверх по лестнице, стараясь не обращать внимание на царящий внутри запах мочи и дерьма – на сто процентов человеческого, как бы ни хотелось Мэтту думать, что тут виноваты животные. Чует он и наркотики. Героин. Горелую фольгу. Аромат марихуаны – стойкий даже спустя сутки после того, как ее выкурили.

Когда он добирается до третьего этажа, выстрелы раздаются снова. Мэтт бросается на звук, к двери, но та распахивается ему навстречу. Из квартиры выбегает лысый бородатый здоровяк и, не успев добежать до соседней двери, останавливается, почувствовав присутствие Мэтта.

Он оборачивается.

– В кого бы ты ни стрелял, – говорит Мэтт, – они идут со мной. Либо мы улыбаемся, киваем друг другу и расходимся, либо ты будешь валяться на полу со сломанной ногой. Выбирай.

Тут Мэтт понимает, что здоровяк не вооружен. Значит, в квартире есть кто-то еще. Надо разобраться с этим парнем как можно скорее.

– Ну что, выбрал?

Здоровяк кидается на него.

Расстояние невелико, и противник преодолевает его за три гулких шага. Но, как и многие, громила недооценивает слепого.

Мэтт хватает его за руку и, пользуясь массой и скоростью здоровяка, впечатывает в стену. Тот отскакивает от штукатурки, как от резины. Мэтт отпускает его и проводит подсечку. Громила падает навзничь, ударяясь головой о деревянный пол. Мэтт бросается на него сверху и бьет в кадык. У здоровяка перехватывает дыхание, и он не может даже закричать. Его глаза лезут из орбит, с жутким хрипом он хватается за горло. Мэтт поднимает его за шкирку, и, ухватившись поудобнее, бьет головой о стену, пробивая в штукатурке дыру.

Отряхнувшись, Мэтт оценивает плоды своего труда. Неплохо. Если не считать последний бросок и подсечку, ему хватило всего двух ударов. Мэтту нравится, когда все проходит четко и аккуратно.

Дверь второй квартиры открывается, и в коридор выскакивает испуганный мужчина с фотоаппаратом в руке. У него темные волосы, вытянутое лицо, на носу очки.

– Есть там еще? – спрашивает Мэтт.

Мужчина оборачивается:

– Ч-что?

– Остались там дружки вот этого парня? – Мэтт показывает на распростертого у ног громилу.

Снизу слышится шум. Мэтт перегибается через перила лестницы и видит, что с улицы в дом вбежали несколько человек – вероятно, на звук выстрелов. Где они раньше прятались? Насчитав троих, Мэтт возвращается к фотографу.

– Как тебя зовут?

– Бен.

– А я Мэтт. Пошли наверх.

Мэтт чувствует, что Бен растерян.

– Т-ты смотришь мимо меня, – говорит Бен. – Ты что, слепой?

– Майки! – кричит кто-то из квартиры. – Ты поймал его?

– Бен, на разговоры нет времени. Хочешь выбраться отсюда живым – слушай меня.

– Но ты же ничего не видишь.

– Никогда не слышал, что у людей, лишенных одного из чувств, другие становятся острее? За мной.

Мэтт бежит по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Четвертый этаж – последний. Выхода на крышу нет. Черт. Придется лезть через окно. Мэтт пытается его открыть, но рама слишком разбухла от влажности и не поддается. Тогда он разбивает стекло локтем, сбивает торчащие осколки и высовывает голову на улицу. До крыши три метра. Он-то допрыгнет, а вот Бен вряд ли.

Он влезает обратно и вновь перегибается через лестничные перила. Погоня уже близко, назад пути нет. Мэтт распахивает дверь ближайшей квартиры. Никого. На полу остатки старого бордюра. Мэтт вбегает в одну из комнат, проверяет окно. Бен следует за ним по пятам. Окно открывается с легкостью. Внизу подворотня, у стены настоящая свалка. Объедки, старая рухлядь, древние, размокшие до состояния бумажных, ящики. Чутье подсказывает Мэтту, что прямо под ними высится особо большая куча мусора. Он морщится, но выбирать не приходится. Лучше оказаться в вонючей куче, чем в руках головорезов.

За спиной раздаются шаги. Обернувшись, Мэтт понимает, что один из преследователей несется прямо на него, на ходу доставая пистолет. Мэтт бросается вперед, ударом по запястью выбивая пистолет. Бандит кричит от боли. Мэтт бьет его в нос, и преследователь падает, перекатывается вправо и поднимается, держа в руках непонятно откуда взявшийся обломок металлической трубы. Он замахивается на Мэтта, но тот легко уворачивается. Труба разносит в щепки трухлявый, источенный термитами подоконник. Мэтт пинает трубу ногой, и бандит выпускает ее. Тогда Мэтт пытается выбить ему коленный сустав.

Но бандит не так прост. Он наносит удар ногой с разворота, метя Мэтту в живот. Мэтт успевает поймать его ногу и выворачивает ее, но противник успевает подскочить и повернуться так, чтобы не сломать лодыжку. Мэтт удивлен. Бандит падает набок и в полете бьет Мэтта ногой в голову. Тот ударяется о стену, из глаз сыплются искры. Боль пронзает голову. Мэтт моргает и мотает головой, приходя в себя как раз вовремя, чтобы понять, что противник ищет свой пистолет.

Тут, откуда ни возьмись, появляется Бен и огревает бандита по спине длинной доской.

Дерево разлетается в труху. Бен удивленно таращится на свои руки, еще секунду назад сжимавшие доску. Бандит успевает схватить трубу и с размаху бьет Бена по голове. Тот падает, и бандит переключает внимание на Мэтта. Но тот уже готов к атаке. Он выбивает трубу. Бандит спотыкается и тянет руки к поясу. Сначала Мэтт думает, что у него есть другой пистолет, но в руках у противника оказывается пара ножей. Ловко покрутив их в руках, бандит атакует Мэтта обоими клинками. Мэтт искусно уклоняется, блокируя удары руками, но чувствует, как лезвия режут кожу. Один раз, два, три, четыре.

Он ухитряется пнуть противника в солнечное сплетение и сбить ему дыхание. Бандит отшатывается, роняя один нож. Мэтт быстро подбирает его, хватает за клинок и делает вид, что метает нож в лицо противника. Бандит попадается на уловку и отскакивает в сторону, но Мэтт, предвосхищая этот маневр, уже несется на него. Они сталкиваются, Мэтт выкручивает бандиту руку, заставляя выпустить и второй нож. Со звоном он падает на пол.

С лестничной площадки доносится оклик, и на пороге появляются двое других бандитов.

Пораздумав секунду, Мэтт бьет противника коленом в живот и отталкивает как можно дальше. Бен, пошатываясь, поднимается после удара. Мэтт хватает его и тащит к окну.

– Вылезай, живее. Падать не слишком высоко.

Бен с трудом держится на ногах, но повинуется. Он взбирается на карниз, садится и спрыгивает. Мэтт следом. Он вылезает из окна, свешивается вниз и, слегка раскачавшись, отпускает руки.

В ушах свистит ветер. Мэтт приземляется на мусорную кучу, успев сгруппироваться. Зубы клацают. Мэтт чувствует во рту привкус крови. Он перекатывается на бок, подальше от стены.

Бен уже на ногах. Журналист тяжело и прерывисто дышит. Мэтт берет его под руку и выводит из подворотни. У выхода они ненадолго останавливаются, чтобы убедиться, что никто не поджидает их в засаде.

– Ты на машине? – спрашивает Мэтт.

– Да.

– Веди.

Они спешно добираются до старого, на ладан дышащего «Фольксвагена». Бен несколько раз роняет ключи, прежде чем попасть в замок.

Наконец двигатель заводится, и они уезжают в ночь, оставляя старое здание позади.

Морщась от боли, Бен прикладывает к голове стакан с ледяной водой.

– Надо бы тебе показаться врачу, – говорит Мэтт. – Вдруг у тебя сотрясение?

– Меня не в первый раз бьют. Это просто шишка.

Мэтт пожимает плечами.

– Скажи, – говорит он, – как тебя занесло в тот дом?

– Как меня занесло? – удивляется Бен. – Тебя-то как туда занесло?

– Мимо проходил, услышал выстрелы, решил проверить, что происходит.

– Ты что, коп?

– Сознательный гражданин, скажем так. Теперь твоя очередь.

Бен мотает головой.

– Ну уж нет, приятель. Мое доверие так просто не заслужить. Эти твои приемы… простой сознательный гражданин так бы не разобрался с этими бандитами.

Бен видит, что Мэтт серьезно задумался. Наконец, Мэтт кивает.

– Идет. Но пообещай, что не станешь ничего вынюхивать. Дело, над которым я работаю, весьма деликатное, и ты можешь все испортить.

– Что еще за дело? Выходит, ты все-таки коп?

– Нет. Впрочем, в одном ты прав. Я неспроста забрел сегодня в тот район. Я расследовал… – Мэтт прерывается, снова начинает говорить и опять замолкает, наморщив лоб. – Извини. Я и сам до конца не понимаю, во что ввязался. Может, сперва расскажешь, что за история там случилась, а потом я объяснюсь?

Бен мешкает. Ему не терпится узнать больше об этом парне, но порядок, в котором они поведают свои истории, большого значения не имеет. Кроме того, ему и самому необходимо восполнить некоторые пробелы в известных ему фактах, а это важнее, чем во что бы то ни стало выяснить, кто такой Мэтт на самом деле.

Бен начинает свой рассказ. Мэтт внимательно слушает, как он рассказывает о своем расследовании, об убийстве Габриэля Макэвоя, об убийстве наркомана Эдди Бойдом и о том, как отец Эдди его прикрыл. Об убийстве арестовавшего Эдди полицейского и обнаруженном Беном длинном списке жертв, многие из которых могут быть связаны с советником Бойдом, – и в конце концов о том, что все эти ниточки ведут к одному человеку – Кингпину.

– Ты уверен? Советник Бойд связан с мафией?

– Уверен на девяносто девять процентов. Если знаешь, где и как искать, то связь очевидна. Почему ты спрашиваешь? Тоже интересуешься деятельностью Бойда? Поэтому пришел в тот дом?

– Бойд – член Департамента городского планирования, – объясняет Мэтт. – Насколько нам известно, он подписывает распоряжения о выселении жильцов и сносе зданий. Конечно, по сравнению с твоим расследованием наше – сущий пустяк, но… если мы этим не займемся, сотни людей потеряют жилье.

Мэтт откидывается на спинку стула.

– Я проверял здания, предназначенные к сносу, и услышал выстрелы. Полагаю, сын советника Бойда знал, что дом расселен, вот и приспособил одну из квартир под свои делишки. – Мэтт делает паузу, чтобы обдумать то, что сообщил ему Бен. – Говоришь, тебе удалось что-то снять?

Бен кивает, достает фотоаппарат, включает видеозапись и передает камеру Мэтту. Тот слушает разгоряченный диалог между Эдди Бойдом и человеком по имени Клэй.

– Тебе известно, о чем они говорят? – спрашивает он, когда запись заканчивается. – Что это за флэшка?

– Понятия не имею. Думаю, из-за нее он и убил того наркомана на прошлой неделе.

Мэтт задумчиво кивает. Он вспоминает Микки и нотки озлобленности в ее голосе. Вспоминает крик разбившейся насмерть Мэри. Вспоминает, каким беспомощным чувствовал себя все последние годы. Теперь ему предоставляется возможность все исправить. Искупить свою вину.

Глава 21

Вчера

Отношение Клэя к наркоманам можно назвать неоднозначным. Он ненавидит их, потому что они слабые и грязные. Ненавидит ту ауру безнадежности, что пристала к ним, как жир к старой сковородке. Ненавидит запах застарелого пота. Бегающие туда-сюда глазки; взгляд, устремленный куда угодно, но только не на тебя, постоянно высматривающий, где бы что украсть, чтобы потом заложить и на полученные деньги купить новую дозу.

Но он любит их за то, что они легко управляемы. Дай им пару купюр, пару граммов наркотика в чистом пластиковом пакетике – и они сделают все, что ты пожелаешь.

Клэй шагает по обледенелой улице, кутаясь в старое полупальто и шарф. Эти идиоты сполна ответят ему за все, даже за ненавистную погоду.

Он сворачивает на темную улочку, и метрах в пятнадцати видит заправочную станцию и круглосуточный магазин. Под козырьком ютится группка бездомных тунеядцев. Это не просто бродяги – все они крепко сидят на игле. Здесь один из дилеров Кингпина сбывает свой товар.

От одной мысли о Кингпине у Клэя бегут мурашки. Сам он никогда с ним не встречался – как и никто из его знакомых. За исключением Ларкса. Тихоня – так его зовет Клэй.

Тихоня и псих.

Пусть Клэй и не дослужился до личной встречи с боссом, это не значит, что он убережен от бдительного ока Кингпина. Клэй понимает, что вести о его недавнем проколе могут дойти до самого верха. Эдди Бойд – парень горячий и просто так этого не оставит. А учитывая, кто его отец… Клэй мотает головой. Рано или поздно все всплывет, и виноватых в раскачивании лодки найдут – причем вовсе не обязательно, что виноватыми окажутся те, кто действительно несет ответственность за происшедшее. Поэтому Клэю ничего не остается, кроме как взять ситуацию под свой контроль. Выжать из ситуации максимум и найти возможность выкрутиться прежде, чем кто-то набросит дерьма на вентилятор.

Клэй приближается к столпившемуся возле магазина продрогшему стаду. Какой-то придурок держит самодельный фонарь из старой банки с краской. Пламя синевато-зеленое, и Клэй чувствует запах горелой пластмассы. Вот тупицы – даже дерева на растопку найти не могут.

Он сразу замечает Сильвио – высокого тощего парня с черными, зачесанными под панка волосами. Это что, мода такая, или он просто голову давно не мыл? Клэй злится на себя за то, что думает о такой ерунде. Увидев его, Сильвио хватает свою подружку. Все зовут ее Салли Сэйнт, но Клэй понятия не имеет, настоящее ли это имя. Маленькая, худенькая, с острыми скулами. Клэй знает, что в этой парочке она – мозговой центр. Ее глаза лучатся умом – нет, даже не умом, а хитроумием. Она – как дикая лисица, всегда готова дать отпор.

Клэй обходит магазин и идет к автомобильной стоянке. Та почти пустует, из двадцати с лишним мест заняты лишь два. Одинокий фонарь посреди парковки освещает нетронутый снег желтым светом.

Клэй встает под фонарем и ждет, переминаясь с ноги на ногу, пока подойдут остальные двое.

– Здоро́во, Клэй! – энергично приветствует его Сильвио. – Есть для нас работенка?

Клэй щурится.

– А где этот, как там его? Тот парень, которого вы прислали помочь с монтажом?

Сильвио и Салли переглядываются. Не готовы признать даже очевидную вину. Думают, что они умнее Клэя и смогут его уболтать.

– Поехал навестить отца, – говорит Сильвио.

– Правда? А если я скажу, что ваш приятель мертв?

Ответа нет.

– Что? Сказать нечего?

Они опускают глаза.

– А если я скажу, что он мертв, потому что его застрелил Эдди Бойд?

Молчание.

– Вы что, языки проглотили? Ладно, расскажу дальше. Если я скажу, что Эдди Бойд застрелил его потому, что у него на флэшке была некая видеозапись? Обличающая видеозапись, которой этот придурок шантажировал Эдди.

Клэй внимательно вглядывается в их лица.

– Что, ничего в голову не приходит?

– Мы тут ни при чем, – говорит Сильвио.

Салли тычет его локтем под ребра.

– Молчи!

Сильвио протестует.

– Я жить хочу!

Салли лишь разгневанно смотрит на него.

Клэй улыбается.

– Вот и славно. По крайней мере, теперь все ясно. Может, и получится о чем-нибудь договориться.

Сильвио и Салли настороженно смотрят на него. Салли облизывает губы.

– О чем договориться?

– На этой флэшке… запись того печального инцидента недельной давности?

Сильвио кивает.

– Хорошо. Послушайте, я не питаю к Эдди особенной симпатии. Он псих, а психов я не люблю. Мой папаша всегда говорил: «если придется выбирать, с кем драться – с двухметровым убийцей или психом, выбирай двухметрового убийцу, ибо психа тебе не одолеть».

Салли и Сильвио непонимающе переглядываются. Клэй вздыхает.

– Короче, у меня есть план. Я знаю людей, которые были бы рады заполучить эту запись. Врубаетесь? Они хотят подкопаться под папашу Эдди. Я могу послать весточки заинтересованным сторонам и устроить торги. Кто предложит больше – того и флэшка.

– А прибыль поделим? – недоверчиво спрашивает Салли.

– Шестьдесят процентов мне, сорок вам, – отвечает Клэй.

– Ну уж нет, – возражает Салли. – Делим поровну на троих.

– Разбежалась. Я договариваюсь с людьми. Без меня у вас останется никчемная флэшка и смертный приговор.

Салли оттаскивает Сильвио в сторону. Они о чем-то шушукаются. Клэй со вздохом устремляет взгляд в небо. Похоже, снега еще насыплет. Он лениво оглядывает крыши…

…и замирает. Морщит лоб. Ему показалось, что по крыше кто-то двигался. Клэй приглядывается, но если кто-то там и был, то теперь его и след простыл.

– Пятьдесят на пятьдесят.

Клэй вздыхает. В общем-то, нет разницы, на что договариваться. Все равно он собирается их убить.

– Ладно. По рукам.

Улыбаясь до ушей, Сильвио протягивает руку. Клэй не обращает на это никакого внимания и спрашивает Салли:

– Где флэшка?

– На аукцион принесем.

Клэй обдумывает, стоит ли требовать ее у них, но решает, что Салли все равно ее не отдаст. Он по глазам видит, что девушка ему не доверяет. Равно как и ему, ей хочется держать ситуацию под контролем. Ладно. У Клэя еще будет время, чтобы с ними разобраться. Главное, чтобы флэшка оказалась на аукционе – а уж кто ее туда принесет, роли не играет.

– Я свяжусь с вами, как только договорюсь о месте и времени проведения торгов. Постараюсь назначить их на завтра. Главное, чтобы Эдди не успел о вас пронюхать. Если пронюхает – то сделает с вами то же, что и с вашим приятелем. – Клэй ухмыляется, заметив их озабоченный вид. – Наслаждайтесь сегодняшним вечером, ребятки.

Клэй возвращается домой. Не в убогую квартиру на Сорок восьмой улице – там он только работает, снимает фильмы по заказу Эдди. У него неплохая квартирка на Манхэттене, в которую можно зайти, не сделав предварительно прививку от столбняка.

Он ставит пластинку Дэвида Боуи. Знакомые любимые песни, которые были с ним всю жизнь и которые он знает наизусть. Для планирования будущего лучшего саундтрека не придумаешь. Если дело выгорит, он серьезно поднимется. Не придется больше за сущие гроши возиться с торчками и проститутками. Нет уж, он станет значимой фигурой. С ним будут считаться. У него появятся связи. Он составил список потенциальных контактов, как только придумал план. В нем все, кто может извлечь хоть какую-то пользу из действий Эдди Бойда. Не только люди из преступного мира, отнюдь. Клэй метит выше. Ему интересны люди, которые смогут использовать полученную информацию против отца Эдди, советника Бойда. Политики, крупные бизнесмены. Клэю доводилось вести с ними дела. Наступали моменты, когда им нужны были наркотики или проститутки, и Клэй их этим обеспечивал.

Клэй возбуждается от одной лишь мысли о том, сколько на этом заработает. Он не только получит власть и высокий статус, но и деньги. Миллионы долларов. Возможно, десятки миллионов. А когда сделка будет заключена, он избавится от Салли и ее тупого дружка.

Час спустя Клэй заканчивает все приготовления. Аукцион назначен на завтра, на шесть часов вечера, и пройдет на маленьком островке Норт-Бразер-Айленд у побережья Бронкса. Раньше там была больница, потом – центр для наркоманов. Теперь остров заброшен. Идеальное место – никаких камер наблюдения, никаких полицейских. Прекрасно видно, кто прибывает на остров и кто с него отбывает.

Тихое, укромное местечко.

Глава 22

Наслаждайтесь сегодняшним вечером, ребятки.

Вчера

Эти слова заставляют Салли Сэйнт задуматься. Выводят ее из себя.

После встречи с Клэем она следит за ним от стоянки до самого его дома. Стоит снаружи и наблюдает за окнами его манхэттенской квартиры, попивая горячий кофе. Клэй сидит за столом, и Салли видно его спину. Салли проводит на морозе час, прежде чем Клэй вновь появляется на улице и садится в такси.

Ей всегда не нравился Клэй – с того самого дня, когда он подобрал ее на улице пять лет назад. Он – настоящий паразит, худший в своем роде, который кормится за счет слабых и сидит на шее у сильных. Сам он палец о палец не ударит. Все блага в его жизни – результат труда и усилий кого-то другого.

Салли знает, что в глазах Клэя они с Сильвио – пара постоянно обдолбанных торчков, и она не стремится его переубедить. Если она и может хоть за что-то сказать «спасибо» своем отцу, так это за совет, который он дал ей, прежде с разбитыми костяшками пальцев и всеми мамиными деньгами скрыться в неизвестном направлении.

«Дочь, если тебя недооценивают – не беда. Путь наверх всегда легче, когда все думают, что ты достиг самого дна».

В конце концов, Клэй сам виноват. Она бы с радостью поделила деньги на троих. Шестьдесят шесть процентов ей и Сильвио.

Так было бы честнее. Это ведь она придумала украсть флэшку и шантажировать Эдди. Теперь она каждый день благодарит судьбу за то, что сама не отправилась на встречу с ним. В присутствии Эдди она всегда беспокоилась и теперь понимает почему. Обернись все иначе – и это ее труп мог бы сейчас лежать в морге.

Поэтому Клэй может винить лишь себя. Так думает Салли, вставляя ключ в дверной замок его квартиры. Сам напросился. Она поняла по его глазам, что он не собирается с ними делиться. Ни пятьюдесятью процентами, ни даже десятью. Ни центом. Как только Клэй получит деньги, он их предаст, поэтому необходимо принять предварительные меры.

Салли закрывает за собой дверь. Ключ к квартире Клэя она раздобыла еще два месяца назад. Он имел неосторожность оставить брелок с ключами в конспиративной квартире в Адской Кухне, и Салли сняла с них отпечаток на куске мыла. Изначально она собиралась забраться к Клэю и обнести его, выкрасть все, что можно продать, но решила повременить и пользоваться ключом лишь по необходимости. Кое-что Салли все же стащила – сущие мелочи вроде часов и мелких денег, но не более того. Особое удовольствие ей доставляет перекладывать вещи Клэя с места на место, чтобы сбить его с толку. Как-то раз она сунула его пепельницу в холодильник, а пакет молока – в ящик письменного стола. После ее тайных визитов Клэй всегда нервничал. Постоянно озирался по сторонам.

В эти моменты Салли с огромным трудом сдерживала смех.

Сегодня, впрочем, ей не до смеха. Сегодня все всерьез.

От этого дня зависит ее будущее.

Салли известно, что Клэй пользуется двумя мобильными телефонами. Один у него личный, другой – рабочий. Ей также известно, что рабочий телефон хранится в ящике стола, когда Клэй им не пользуется.

Например, сейчас.

Салли открывает ящик стола и находит телефон – старую «нокию», из тех, что не сломаются, даже если сбросить с самолета. Она садится в кресло Клэя и делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Затем она открывает адресную книгу и находит нужное имя.

Ларкс.

Салли несколько раз видела, как он разговаривал с Клэем. Пренеприятнейший тип, но через него можно выйти на большого босса. Кингпина. Салли не сразу решается нажать кнопку вызова. Если она это сделает – пути назад уже не будет. Ее жизнь круто изменится. Ее и Сильвио. Вопрос только в том, изменится ли она к лучшему или к худшему? Ответа у Салли нет.

Что изменится, если она не позвонит? Либо она рискует – терять-то все равно нечего, либо не делает ничего и остаток жизни проводит на улице. В таком случае этот самый остаток вряд ли окажется долгим.

Салли не хочет до смерти замерзнуть. Она может принести пользу – пусть и не знает какую. Лишь знает, что из нее может выйти толк. Внутренний голос подсказывает, что она достойна большего.

Поэтому Салли нажимает кнопку.

После трех гудков ей отвечают.

– Гмм… мистер Ларкс? Это Салли. Салли Сэйнт. Я… гмм… видела вас несколько раз. С Клэем.

Ларкс отвечает спокойно, даже дружелюбно. Салли чувствует прилив уверенности. Вот оно, начало новой жизни.

– Я хочу сообщить об одной проблеме, о которой… эм… случайно узнала. Думаю, вас и вашего… начальника это заинтересует.

– Неужели?

– Да, я думаю, это имеет к нему отношение. Косвенное… – Салли замолкает, но ответа не следует. – Это значит, что…

– Мисс Сэйнт, я знаю, что означает слово «косвенное». Рассказывайте, что случилось.

Фиск склоняется над столом, сжимая кулаки так сильно, что костяшки пальцев белеют.

– Что он сделал?!

– Советник Бойд воспользовался своим влиянием, чтобы вызволить сына из тюрьмы, – говорит Ларкс.

– Его сын кого-то убил? На глазах у полицейского? Где сейчас этот полицейский?

– Ух…

Фиск готов испепелить Ларкса взглядом.

– «Ух»? Милый друг, я не люблю, когда ты говоришь «ух». В твоих устах это равносильно диким воплям обычного человека.

– Тот полицейский…

– Да-да?

– Он тоже мертв.

– Что с ним случилось?

– Я его убил.

Фиск откидывается в кресле и складывает руки на груди.

– Продолжай.

– На позапрошлой неделе мне позвонил Бойд и сказал, что тот коп что-то вынюхивал о вас.

– Обо мне?

– Так сказал Бойд. Он порекомендовал избавиться от копа, пока тот ничего не раскопал.

Помолчав несколько секунд, Фиск снова нависает над столом.

– Ларкс, скажи – я осторожен?

– Очень осторожны.

– Вот именно. Ты вправду думаешь, что я так просто оставил бы компрометирующие меня улики?

– Нет, но рисковать мне не хотелось.

Фиск тяжело вздыхает.

– И как ты это обставил?

– Как неудавшуюся сделку по сбыту наркотиков.

Фиск скептически смотрит на Ларкса.

– Опять? Не мог что-нибудь другое придумать?

Ларкс пожимает плечами.

– Когда в деле замешаны наркотики, никто не задает лишних вопросов, зная, что никогда не получит ответов.

Фиск снова откидывается в кресле и смотрит в окно на падающий снег.

– Какие будут распоряжения? – спрашивает Ларкс.

– Нужно исправить ошибки нашего дорогого советника. Черт с ним, с полицейским. С ним все равно пришлось бы разобраться. А вот Эдди Бойда необходимо убрать. Честно говоря, – Фиск поворачивается к Ларксу, – нужно убрать всех, кто замешан в этом деле. А то устроили какой-то бардак.

– А что делать с самим советником? От него тоже нужно избавиться?

Фиск задумывается.

– Нет. Я потратил на него слишком много времени и денег. Он все еще ценен для нас. Я сам с ним побеседую.

Ларкс кивает и оставляет Фиска предаваться раздумьям. По пути он улыбается. Ближайшая пара дней обещает быть богатой на события.

Мэтт приезжает к Бену домой и рассказывает, что ему удалось выяснить за ночь.

– Откуда ты все это узнал? – удивляется Бен.

Мэтт прокручивает в голове все ночные события. Они с Беном расстались в закусочной, и он поспешил обратно к аварийному дому на Сорок восьмой. Там, на крыше напротив, он дождался, пока из дома выйдет человек. Мэтт запомнил его имя – Клэй и проследил за ним. Тот встретился с парой молодых ребят, Салли и Сильвио, и говорил с ними о каком-то аукционе, на котором будет выставлена загадочная флэшка. Затем Мэтт проследовал за Клэем до его дома и подслушал, как он договорился о проведении торгов в месте под названием Норт-Бразер-Айленд.

– Ничего себе, – говорит ошеломленный Бен. – Ты что, прямо под дверью подслушивал?

– Вроде того, – отвечает Мэтт.

– Ладно, давай все обдумаем.

Бен расхаживает туда-сюда, делает глоток пива из бутылки, останавливается и поворачивается к Мэтту.

– Есть причины, по которым мы не должны обращаться с этим в полицию?

– Я не говорил, что они есть, – отвечает Мэтт.

– Верно. Хочешь услышать, почему я считаю, что мы не должны этого делать?

– Не считая того, что ты потеряешь эксклюзивный сюжет?

– Сюжет тут ни при чем, – говорит Бен. – Совсем ни при чем.

Мэтт понимает, что обидел Бена, и извиняется.

– Прости, не хотел тебя задеть.

– В полицию обращаться нельзя хотя бы потому, что среди полицейских наверняка есть те, кто в доле с мафией, как и советник Бойд.

– И нам не известно, кто именно.

– Вот-вот. Если об этом деле узнает полиция, то и мафия тоже.

– И Клэй кончит так же, как тот полицейский, что арестовал Эдди Бойда.

– Не только Клэй, но и куча других людей. Эта информация многим будет стоить жизни.

– Что ты предлагаешь? – спрашивает Мэтт.

– Отправимся на этот аукцион. Спрячемся, снимем происходящее на камеру. Быть может, узнаем, что же записано на этой флэшке. Затем я выпускаю статью и одновременно с ней – видеозапись. Я получаю свой эксклюзив, мир узнает правду, а плохишей арестовывают.

Мэтт поудобнее устраивается на диване. План неплох, но ему кажется, что нужно пойти дальше. Если им удастся заполучить саму флэшку, то, возможно, получится доказать, что советник Бойд воспользовался положением, чтобы отмазать своего сына и уничтожить важные улики. Если Бойд пойдет под трибунал, то Фогги будет легче опротестовать подписанные Бойдом распоряжения о сносе зданий.

– Придется отправиться туда пораньше, – задумчиво произносит он. – Лучше прямо с утра, чтобы прибыть еще до появления охраны.

– Идет.

– Остаемся незамеченными, ясно? Действуем по плану: ни с кем не вступаем в контакт, никому не попадаемся на глаза, снимаем все на камеру и делаем ноги.

– Как иначе? Или ты думал объявить войну всем бандитам города?

Мэтт с усмешкой пожимает плечами.

– Как раз плюнуть.

Бен смеется и поднимает бутылку пива:

– За поимку плохишей!

Мэтт поднимает свою:

– За поимку плохишей.

Глава 23

Вчера

Сразу от Бена Мэтт идет в спортзал. За последние три недели не проходило и дня, чтобы Микки не расспрашивала его, как продвигается работа Фогги над делом о выселении. Новостей у Мэтта нет, и он чувствует, что девочка сильно злится и близка к разочарованию.

– Микки, такие дела тянутся долго, – сказал он ей несколько дней назад.

– Как долго? – спросила она.

– Ну… несколько месяцев. Иногда даже несколько лет.

– Что? Несколько лет? Мы не можем столько ждать! Мэтт, этот урод все снесет до окончания процесса, и моя семья так и останется в ночлежке!

– Он не имеет права.

– А кто ему запретит? Он же плевать на закон хотел. Ты же обещал мне помочь!

– Я стараюсь. Но нам, в отличие от него, приходится все делать по закону.

– То есть вы ничего не можете сделать?

– Этого я не говорил. Я…

– Хватит!

– Микки…

– Я сказала, хватит! Давно стоило понять, что помощи от тебя не дождешься.

С того дня они не виделись. Мэтт не ходил в зал, желая дать ей время остыть и все осмыслить без постороннего вмешательства. А вот теперь ему есть что рассказать, пусть и не во всех подробностях. Он входит в мрачный зал и слышит удары кулаков о боксерскую грушу.

– Микки?

Удары не прекращаются.

– Послушай, я понимаю, что ты сердишься…

– Ничего ты не понимаешь, слепой хрен.

Мэтт хмурится.

– Микки, не надо грубить.

– Микки, не надо грубить, – передразнивает она.

– Я хочу тебе помочь…

– Так помогай! Сделай так, чтобы этого Дрекселя арестовали! Верни мне мой дом!

– Этим я и занимаюсь. Послушай… не знаю, насколько это важно, но у нас есть кое-какие подвижки. – Мэтт делает паузу, выверяя слова и не желая рассказывать лишнего. – Может, и не понадобятся месяцы. Может, и недели не понадобятся.

Удары прекращаются. Микки спрыгивает с ринга и подходит к Мэтту.

– Что это значит? – спрашивает она, тяжело дыша – то ли от усталости, то ли от волнения.

Мэтт понимает, что она обязательно потребует объяснений. Вот он дурак. Не нужно было ничего говорить.

– Что это значит? – настойчиво повторяет Микки.

– Я… встретил одного журналиста, который нашел кое-какие улики…

– Что за улики? Против домовладельца? Его арестуют? Мы сможем вернуться…

– Постой, постой! – Мэтт жестом показывает девочке успокоиться, по-прежнему не зная, что сто́ит ей рассказывать, а что нет.

– Эй! – восклицает она. – Не делай такое лицо, Мэтт Мёрдок! Теперь не отвертишься! Выкладывай.

– Я…

– Выкладывай! Я должна знать, что происходит!

Мэтт вздыхает. Она права. Она должна знать все.

Поэтому он рассказывает ей абсолютно обо всем, что они с Беном выяснили. Об убийствах, о флэшке, об аукционе. Одна часть его подсказывает, что он поступает безответственно, но другая часть возражает. Это непосредственным образом касается Микки. Речь идет о ее доме, о ее семье. Не ему решать, что она должна знать, а что нет.

Черт побери, когда-то ведь и он сам не мог уснуть ночами, думая о том, что было бы, если бы он знал о планах своего отца. Возможно, у него не вышло бы убедить отца повиноваться Риголетто, но дело даже не в этом. Он всегда чувствовал, что его предали, даже понимая, что на самом деле отец его защищал. Он хотел все знать, хотел, чтобы отец с ним поделился. Доверился ему. Теперь он понимает, что Микки чувствует то же самое.

Когда Мэтт заканчивает рассказ, Микки никак не реагирует. Просто отходит в сторону.

– Микки?

– Значит, вы собираетесь отправиться на этот аукцион и каким-то образом выкрасть флэшку?

– Ага.

– Думаешь, это поможет мне вернуться домой?

– Надеюсь.

– А что на этой флэшке?

– Пока не знаю. Но раз из-за нее убивают людей, значит, она даст нам все ответы. Я в этом уверен.

– Возьмите меня с собой.

Мэтт смеется, думая, что Микки шутит, но тут же понимает, что это не так.

– Нет, – твердо говорит он. – Ни за что.

– А вот и за что!

– Нет. Это опасно.

– Вот именно! Кто будет за тобой приглядывать?

Мэтт ошеломлен. Он думал, что Микки хочет отправиться с ним из чувства мести, но она лишь хочет защитить его. Он с трудом сдерживает улыбку, зная, что это ее разозлит.

– Обо мне не беспокойся.

– Мэтт, ты что, никогда не замечал, что ты слепой?

– Со мной будет Бен.

– Неужели? Кто этот Бен вообще такой? Я с ним не знакома. Ему можно доверять? Он сильный? Умный?

Мэтт снова готов рассмеяться.

– Он умный, и ему можно доверять.

– Но не сильный? Вот видишь, я должна пойти с тобой!

– Микки, – спокойно говорит Мэтт, – я не могу тебя взять. Не могу взять на себя такую ответственность и подвергнуть тебя опасности.

– Но…

– Микки, никаких «но»! – Мэтт все-таки срывается на крик.

Он слышит, как опешила Микки. Она отходит еще дальше от него, обиженная.

– Микки, прости, но ты остаешься. Это мое окончательное решение. Я рассказал тебе все, потому что ты мне нравишься и я тебя уважаю. Но ты должна остаться здесь, иначе я буду за тебя волноваться.

– А я волнуюсь за тебя! – кричит девочка.

Ее голос эхом разносится по залу. Мэтт слышит, что она готова разрыдаться.

– Я не хочу тебя потерять. Ты мой друг.

– Микки, со мной ничего не случится, обещаю.

Микки бросается к нему и крепко обнимает.

– Обязательно вернись, мистер Сорвиголова, – бурчит она, уткнувшись в его свитер.

– Обещаю. Честное скаутское.

– Ты был скаутом?

Мэтт улыбается.

– Не-а.

Глава 24

Двенадцать часов назад

Мэтт слышал о Норт-Бразер-Айленде, но, как и большинство жителей Нью-Йорка, никогда там не был. Этот островок расположен в проливе Ист-Ривер, между Бронксом и островом Райкерс. В 1885 году на нем открылся изолятор, на месте которого с тех пор размещали то больницу, то психиатрическую лечебницу, то реабилитационный центр для несовершеннолетних наркоманов. В шестидесятые годы двадцатого века его забросили, и с тех пор остров был отдан на волю природы. Здания постепенно разрушились, и теперь там заповедник для редких птиц, а воды регулярно патрулирует береговая полиция.

Но не сегодня. Сегодня полицейских катеров в акватории Ист-Ривер не видать. Мэтт догадывается, что кто-то из участников торгов за определенную сумму «уговорил» их не появляться.

Мэтт с Беном прибывают на Норт-Бразер-Айленд ранним утром. Над островом стоит туман, ограничивающий видимость парой метров. Они привязывают к ветхому пирсу взятую напрокат весельную лодку и сходят на берег. Гнилое дерево скрипит под ногами. Туман Мэтту не нравится. Он – помеха его чувствам и восприятию. Голову Мэтта будто обернули ватой – звуки приглушены и искажены. Воздух движется непривычно, противоестественно.

Сразу за пирсом путь им преграждает неширокая, но густая лесополоса. По колено в снегу они пробираются сквозь нее, пока на полпути к комплексу зданий не натыкаются на старую хижину смотрителя. Войдя внутрь, Мэтт садится у окна, за которым нет ничего, кроме снега и деревьев. Бен находит где-то потрепанный экземпляр «Меча Конана»[3] в мягкой обложке и, усевшись прямо на полу, решает почитать.

Проходит несколько часов. Бен бросает читать, и начинает нервно мерить шагами маленькую хижину. Мэтт тоже волнуется, но прекрасно понимает, что суетой делу не поможешь. Стик учил его успокаиваться и сохранять внутреннюю энергию. Никогда не знаешь, когда она тебе пригодится. Наконец, Мэтт чувствует, что становится светлее. Не поднимаясь со стула, он вытягивается и спрашивает Бена:

– Который час?

– Пять, – зевая, отвечает Бен.

– Пора идти.

Когда они покидают хижину, небо темнеет. Над головой нависают тяжелые тучи, первые крупные снежинки медленно падают вниз. Это хорошо. Снег укроет их следы.

Мэтт с Беном движутся осторожно, но не делают лишних остановок. Морозный воздух обжигает Мэтту ноздри и щеки. Лес никак не кончается. Поводырь Мэтту не нужен, но он все равно держит руку на плече у идущего впереди Бена. Делает он это затем, чтобы тот не задавал лишних вопросов. Наконец они добираются до построек. Бен оборачивается и хочет что-то сказать, но Мэтт останавливает его.

– В чем дело? – шепчет Бен.

– Я что-то слышу, – Мэтт указывает рукой в сторону, и Бен поворачивается в том направлении.

Через мгновение там появляется охранник, ленивой походкой вышагивающий среди деревьев. До него не больше пяти метров. Одет охранник в плотное зимнее пальто и шляпу.

Охранник достает небольшую серебристую фляжку и делает из нее глоток. Причмокнув губами, он закрывает фляжку и довольно выдыхает облачко пара. Движется он к Мэтту и Бену. Мэтт приседает на корточки, и, пошарив руками под снегом, находит булыжник. Приподнявшись, он бросает его подальше в сторону.

Шмяк.

Охранник резко оборачивается и внимательно прочесывает участок леса по левую руку от себя, удаляясь глубже в заросли.

Когда он скрывается, Мэтт шепчет Бену:

– Идем по его следам.

Мэтт следует за Беном по следам охранника, которые выводят их из зарослей. Перед ними первое здание комплекса – массивное каменное строение, почти полностью захваченное силами природы. Мэтт чувствует кругом разрушение, чувствует, как правильные архитектурные формы сдались под натиском природы. Плющ вьется сквозь окна и кирпичную кладку, постепенно разрушая ее. Невысокие деревца растут из сточных канав. За долгие годы опавшие листья скапливались в ямах и у стен, образовав мягкий влажный слой перегноя.

Мэтт и Бен останавливаются у стены следующего кирпичного здания, над которым возвышается длинная дымовая труба.

– Который час? – снова спрашивает Мэтт.

– Без двадцати шесть.

Мэтт кивает. Аукцион должен пройти в здании старой больницы. Главная дорога ведет через комплекс прямо ко входу, но там наверняка будет выставлена охрана. Мэтт с Беном решают пойти в обход комплекса. Они минуют общежития для медсестер, административный корпус и, наконец, оказываются позади больничного здания. Мэтт пробирается сквозь кусты, не задевая их и не издавая ни звука, а вот Бен то и дело спотыкается и, разражаясь отборной руганью, цепляется за ветки.

– Тсс!

– Как у тебя это получается? – жалуется Бен. – Знаешь что? Я думаю, ты вовсе не слепой, а просто дуришь мне голову.

Мэтт оборачивается и снимает очки, позволяя Бену вдоволь насмотреться на изувеченные глаза.

– Да я же пошутил, – оправдывается Бен.

Мэтт надевает очки обратно.

– Готов входить?

Отдышавшись, Бен достает телефон и включает в нем диктофон.

– Готов.

Они залезают внутрь через окно и попадают в комнату, усыпанную книгами, обложки которых от влажности потеряли цвет и стали черно-серыми. Мэтт останавливается в проходе и прислушивается. Слева, в глубине здания, слышны шаги и отзвук голосов.

– За мной, – шепчет он.

– Разве не я должен тебя вести?

– Пришла пора положиться на мой слух. Если заметишь что-нибудь, что пропущу я, – кричи.

Они медленно крадутся по коридору. Краска на стенах поблекла и облезла. Пол покрыт ковром из листьев, из-под которого тут и там торчат брошенные вещи. Старый раскрытый чемодан, внутри которого фотография медсестры, стоящей под ручку с мужчиной в полосатой пижаме. Рядом поваленное инвалидное кресло. Отсыревшие медицинские документы, которые от одного прикосновения Мэтта рассыпаются в прах. Мэтт и Бен проходят медицинский корпус, где и пол, и стены выложены маленькой белой плиткой, со временем пожелтевшей и истрескавшейся. Минуют процедурные комнаты с наклонными полами, заканчивающимися сточными скважинами.

Голоса становятся громче. Мэтт насчитывает десятерых участников аукциона. Он ожидал больше. Вчера вечером Клэй обзвонил не менее пятнадцати.

Мэтт и Бен поднимаются по винтовой лестнице на второй этаж. Охраны не видно. Они подбираются к помещению, где проводится аукцион, и тут, когда до цели остается метров пятьдесят, не более, из-за угла появляется человек. Заметив их, он от удивления замирает. А вот Мэтт – нет. Пока охранник соображает, что нужно доставать пистолет, Мэтт бросается на него, таранит плечом в грудь, сбивая с ног, наваливается сверху и бьет охранника головой о пол с такой силой, что плитка трескается еще больше.

Бен подбегает к нему.

– Ну ты даешь, – ошеломленно шепчет он.

– Не время для разговоров. Идем.

Они поспешно проходят коридор. Мэтт чувствует впереди открытое пространство и замедляет шаг. Коридор упирается в балкон, выходящий на больничный вестибюль. Присев на корточки, Мэтт с Беном крадутся вперед. Теперь голоса слышны отчетливо. Люди шутят и смеются, гадая, что же за тайна есть у советника Бойда. Бен ложится на живот, вползает на балкон и устанавливает телефон так, чтобы записать все происходящее внизу. Затем, чтобы не попасться на глаза никому из присутствующих, он возвращается к Мэтту.

– Дамы и господа, – произносит знакомый голос, – благодарю вас за то, что пришли.

«Это Клэй», – думает Мэтт.

Остальные голоса смолкают.

– Прошу прощения за излишнюю скрытность и загадочность. Надеюсь, что по окончании торгов вы согласитесь, что это было необходимо.

Мэтт находит укромное местечко на балконе, откуда можно наблюдать за людьми внизу, не опасаясь быть замеченными, и жестом подзывает туда Бена. Чутье Мэтта позволяет определить расположение каждого из гостей. Он сканирует овальный зал, отмечая местонахождение двойных входных дверей и окон. Клэй стоит, взобравшись на старый стол, и все зрители смотрят на него.

– Я собрал вас здесь, потому что хочу предложить вам весьма интригующую вещь. Рождественский подарок заранее тому, кто предложит больше денег.

– Кончай трепаться! – кричит кто-то.

Толпа согласно гудит.

– Ты хоть представляешь, какого труда стоило сюда добраться? – кричит еще кто-то.

– Разумеется, разумеется. Поверьте, это необходимая предосторожность. Если бы вести о сегодняшних торгах достигли нашей доблестной полиции… скажем так, они бы очень заинтересовались. А у них есть доступ ко всем городским камерам наблюдения. Здесь же единственными свидетелями будут лишь глупые птицы. В качестве бонуса можете даже по ним пострелять на обратном пути. Салли, будь добра, представь нам сегодняшний лот.

На пороге вестибюля появляется девушка в сопровождении высокого тощего парня. Мэтт узнает в них тех двоих, с которыми Клэй встречался на стоянке. Салли и Сильвио. Салли передает Клэю какой-то предмет.

– Флэшка, – шепчет Бен.

Мэтт кивает. Клэй спрыгивает со стола и вставляет флэшку в лежащий на столе ноутбук. На задней стене появляется световое пятно – похоже, она будет служить экраном. Присутствующие алчно напрягаются. Мэтт чувствует, как ускоряется их пульс, как выступает на коже пот, как они начинают волноваться в предвкушении чего-то невероятного.

– Он вставил флэшку в ноутбук, – шепчет Бен. – Там видеозапись. Похоже, снимали в той же квартире, где Эдди угрожал Клэю. Там, где ты меня спас.

Мэтт кивает.

– На видео девушка. Она лежит на кровати, похоже, обколотая наркотиками. Появляется какой-то парень. На нем маска, как у садомазохистов. Лица не разглядеть. Он забирается на кровать к девушке…

Бен замолкает, и Мэтт чувствует, как у журналиста учащается дыхание и подскакивает пульс.

– В чем дело?

– Он… этот парень… Он… они… не могу подобрать слов, это слишком жестко.

Повисает тишина.

– Бен?

– Он остановился. Берет… шприц. Делает укол девушке в руку. Постой… что-то не так. У нее что-то вроде припадка. Изо рта пена.

– А что делает парень? – шепчет Мэтт.

– Наблюдает. Начинает паниковать, оглядывается по сторонам. Изображение дрожит – похоже, оператор тоже испугался. Ох… боже мой.

– Что случилось?

– Девушка не шевелится. Парень в маске проверяет ее пульс. Кажется, она мертва. Парень говорит с кем-то, кого нет в кадре, и сам выходит из кадра.

Мэтт слышит, как вся аудитория ошеломлено вдохнула.

– Что там? – шепчет он.

– Перед тем, как выйти из кадра, этот парень снял маску.

– И?

– Это был Эдди Бойд.

Клэй останавливает запись на этом кадре.

Повисает пауза, но уже через мгновение начинается настоящий хаос. Со всех сторон люди выкрикивают суммы. Сто тысяч долларов. Двести. Триста. Полмиллиона!

Клэй ухмыляется. Он поднимает руки, призывая аудиторию к порядку, и открывает рот, чтобы официально начать торги, которые навсегда изменят его жизнь.

Ларкс давно и прочно потерял веру в людей. Люди в своей массе тупы. Взять хотя бы Клэя. Вот он, стоит на столе заброшенного больничного вестибюля и думает, что так просто может обвести мистера Фиска вокруг пальца, даже не подозревая, что снаружи Ларкс наблюдает за ним через окно.

Клэй настолько ограничен в мышлении, что не догадывается, что его план умер еще в зародыше. И нескольких часов не прошло, как его сообщница предала его! В окружении Фиска таких людей нет. Он читает их, как книгу, и знает, когда приходит пора избавиться от тех, кто может его скомпрометировать.

Ларкс осматривается по сторонам и кивает пятерке своих подручных. Еще один пример глупости Клэя – он даже не попытался замести следы. Просто вышел из дома и направился прямиком на пристань. Его и ребенок выследил бы.

Ларкс достает пистолет и целится в Клэя через окно.

Раздается выстрел.

Вот Клэй стоит, подняв вверх руки. А вот он падает на стол с разорванным пулей горлом.

Начинается кромешный ад.

Глава 25

Два часа назад

Главная черта характера Микки – она горой стоит за друзей. Словно одержимая. Если ей кажется, что кто-то из друзей в опасности, сидеть сложа руки она не станет.

Она будет действовать.

Она вмешается.

Микки чувствует, что Мэтту понадобится ее помощь. Как же иначе? Он ведь слепой и будет один на незнакомом острове, если не считать того репортера, которого Микки даже ни разу не видела. А он, как любой мужчина, строит из себя героя, делает вид, что ему все нипочем.

Фигня. Микки не позволит ему подвергать себя опасности, не имея надежной поддержки. К тому же он ради нее старается.

Она добирается до острова даже раньше Мэтта. Не успел он вечером выйти из спортзала, как она сложила в сумку теплые вещи, пачку лапши быстрого приготовления, пакет чипсов, двухлитровую бутылку газировки и несколько шоколадок и отправилась к реке в поисках переправы.

Разумеется, «переправа» не обошлась без кражи кем-то оставленной на берегу старой лодки. Лодка была перевернута, и под ней обнаружились рваные сети и ржавая жестянка со смолой. Вероятно, кто-то заделывал дыры в днище. При беглом осмотре несколько мелких дырок все же обнаружилось, но даже с ними переправиться на остров не составило большого труда.

Микки оказалась на острове около четырех часов утра и дождалась рассвета на берегу. Ей вовсе не хотелось блуждать по лесу в темноте. Она насмотрелась достаточно фильмов, чтобы знать, что это плохой план. Поэтому она осталась сидеть на берегу, поближе к успокаивающим огням Бронкса.

С первыми лучами солнца она отправилась к старой больнице и до вечера рыскала по руинам, после чего спряталась, ожидая появления первых гостей.

Заслышав их приближение, она прячется в укромном местечке и выбирается оттуда лишь после начала аукциона. Она подслушивает, из примыкающего к вестибюлю коридора ей все хорошо слышно.

По правде говоря, Микки гордится собой. Ей удалось добраться до острова, не попасться никому на глаза, и если вдруг у Мэтта будут неприятности – она окажется рядом. К тому же ее присутствие на аукционе делает ее важным свидетелем, и она сможет дать показания в суде, если вдруг Мэтту понадобится. Молодец, Микки!

Лишь когда завязывается стрельба, Микки начинает понимать, почему Мэтт не хотел брать ее с собой.

Она прячется за углом, зажав уши руками, чтобы не оглохнуть от грохота выстрелов, но полностью оградиться от наступившего хаоса не получается. Крики, вопли, стрельба все равно слышны.

Вскоре шум стихает. Микки нерешительно открывает уши, выглядывает из-за угла и с ужасом видит открывшуюся ей картину.

Снова слышатся крики – на этот раз приглушенные, будто очень далекие, но на деле это не так – просто звон в ушах не позволяет с точностью определить дистанцию. Кругом тела. Прямо у входа на столе лежит мужчина, а под ним, на полу, на расстоянии вытянутой руки – ноутбук, из которого по-прежнему торчит заветная флэшка.

Микки замечает ее. Эта флэшка – ее ключ к возвращению в родной дом.

Она может ее достать.

Может протянуть руку, схватить флэшку и бегом умчаться отсюда через другой выход.

Микки закусывает губу. Где же Мэтт? Она надеется, что его не подстрелили.

– Это все? – раздается поодаль чей-то голос.

Микки кажется, что говорящий находится снаружи здания.

– Похоже на то.

– Все мертвы?

– Ну, дырки-то точно во всех.

Раздается смех и звук шагов по битому стеклу. Времени на раздумья нет. Микки ползет вперед, тянет руку к флэшке…

…и в этот момент на ее ладонь наступает чья-то нога.

Микки прикусывает язык, чтобы не закричать. Подняв глаза, она оказывается лицом к лицу с девушкой лет двадцати пяти, которая оторопело таращится на Микки. На лице и одежде девушки кровавые брызги.

Они буквально секунду глядят друг дружке в глаза, и тут девушка хватает флэшку из ноутбука и выбегает в коридор.

Вот черт! Нельзя позволить ей скрыться с флэшкой. «Флэшка моя, – думает Микки. – Она нужна мне. Я ее заслужила».

Она бросается в погоню за девушкой, едва не поскальзываясь на усыпанном мокрыми листьями гравии. Девушка несется со всех ног, не оглядываясь.

– Вернись! – кричит Микки ей вслед.

Мэтт подскакивает на месте.

– В чем дело? – шепчет Бен, дергая Мэтта за штанину, чтобы тот пригнулся.

– Микки.

– Что?

– Я слышал Микки.

– Это еще кто?

Мэтт приседает и осматривает вестибюль. Сомнений нет, нападавшие тоже слышали крик. Их лидер – высокий, тощий мужчина с узким, плотно обтянутым кожей черепом – жестом посылает подручных в ведущий из вестибюля коридор.

– Вы трое, туда.

Трое нападавших бегут в коридор. Мэтт незаметно отползает назад и встает на ноги. Бен за ним.

– Ты куда?

– Я должен спасти Микки.

– Тебе жить надоело?

– Ничего не поделаешь.

Мэтт убегает. Бен бросается за ним, но Мэтт его не ждет.

Микки прыгает на девушку со спины. Они падают на пол, перелетая через груду мусора, и врезаются в стену. Девушка отбивается, но Микки хватает ее лодыжку и выворачивает. Девушка с воплем отмахивается и попадает Микки по лицу чем-то твердым и угловатым. Флэшкой. Не обращая внимания на боль, Микки отчаянно хватает руку соперницы и пытается разжать пальцы. Та выкручивается, не переставая кричать, но Микки всем весом придавливает ее к полу и вырывает флэшку из ее руки.

– Есть! – победно вскакивает она, поднимая желанный трофей над головой.

Девушка приходит в себя и кидается на Микки. Не ожидав столь быстрой атаки, та все же успевает уклониться и нанести ответный пинок. Девушка спотыкается и бьется о стену, но тут же вновь находит равновесие и готовится к новому нападению.

Девушка утирает со щеки кровь.

– Это мое, – дрожащим голосом произносит она.

– Прости, – парирует Микки, – но эта штука вернет мне мой дом.

– Твой дом? – усмехается девушка. – От этой флэшки зависит мое будущее. Она – мой единственный выход.

– Выход откуда?

Девушка сердито описывает круг рукой.

– Из… всего этого!

Над их головами раздается шум. Микки поднимает голову и видит перегнувшегося через перила второго этажа Мэтта. Она ухмыляется.

– Мэтт, лови!

Микки бросает ему флэшку.

Девушка с яростным криком кидается на Микки, готовая ее убить.

Мэтт ловит флэшку как раз в тот момент, когда Микки с девушкой схлестываются. Микки встречает соперницу правым хуком и добавляет молниеносный удар в живот. Девушка отшатывается назад, в пустой дверной проем.

Мэтт слышит быстрые шаги за спиной и внизу. К нему подбегает задыхающийся Бен, и Мэтт передает флэшку ему.

– Забирай и уноси ноги с острова. Спрячь ее где-нибудь.

– А как же ты?

– Мне еще здесь надо прибраться.

– Ты спятил? Я тебя не оставлю.

– Я не собираюсь делать глупостей. Иди! Сейчас важнее всего сохранить флэшку.

Бен мешкает, но через пару секунд срывается с места и исчезает в том же направлении, откуда появился. Мэтт спрыгивает с балкона ровно в тот момент, когда появляется троица бандитов.

Сгруппировавшись, Мэтт приземляется перед одним из них и резко подсекает его. Тот падает, невольно спуская курок. Пуля уходит в потолок, а сам бандит валится на пол. Мэтт тут же с разворота бьет его приятеля ногой в голову. Раздается треск, и бандит падает навзничь. Третий успевает прицелиться в Мэтта из пистолета и уже готов выстрелить, но Микки с криком бьет его сзади по почкам. Бандит теряет равновесие, и Мэтт наносит ему удар коленом в челюсть. Клацают зубы, и гангстер с закрытыми глазами падает рядом с товарищами.

Мэтт отряхивается, переводит дух и улыбается, благодарный Микки за помощь. Но тут сзади раздается шум. Он оборачивается, напрягая все органы чувств…

…и понимает, что Микки схватил тот высокий тощий мужик, которого он видел в вестибюле. Мэтт чувствует от него странный запах. Масло? Средство от ржавчины? Сосредоточившись на запахе и проанализировав воздушные потоки в коридоре, Мэтт формирует в сознании образ ножа с кривым лезвием, который мужчина держит у горла Микки.

Мэтт медленно поднимает руки, показывая, что сдается. В голову тут же приходит рассказ Бена о странных убийствах, связанных с делом Бойда. О жертвах с ножевыми ранениями странной формы в горле.

– Давай сюда флэшку, – командует мужчина.

– У меня ее нет.

– Как это нет? Где же она в таком случае?

– Уж точно не у меня.

– Хватит врать!

Мэтт чувствует, что убийца злится. Он уже готов напасть, но тут на ноги поднимается девушка, с которой дралась Микки. Она встает в дверном проеме.

– Ларкс? – обращается она к убийце.

Тощий мужчина – Ларкс – даже не удостаивает ее взглядом. Все его внимание сосредоточено только на Мэтте.

– Он не обманывает, – говорит девушка. – Он отдал флэшку какому-то мужику, и тот убежал.

По-прежнему не сводя глаз с Мэтта, Ларкс делает молниеносное движение рукой. Его скорость кажется Мэтту невероятной.

В коридоре раздается оглушительный хлопок. Микки с визгом подскакивает, но убийца не позволяет ей вырваться.

Девушка в дверном проеме падает на пол с пулей между глаз. Ларкс невероятно быстр. Мэтт едва успел почувствовать, как всколыхнулся воздух, когда он выхватил из-за пояса пистолет.

– Теперь, когда нас никто не отвлекает, – говорит Ларкс, убирая пистолет обратно за пояс, – я хочу попросить тебя принести эту флэшку мне. Даю два часа.

– Это слишком мало…

– Два часа, – повторяет Ларкс, прижимая лезвие ножа к шее Микки. – Или твоя юная подружка умрет.

Ларкс чуть склоняет голову.

– Ясно?

– Ясно. Куда мне ее принести?

– В док на Двенадцатой авеню. Рядом с перекрестком с Сорок четвертой, там, где пакгаузы.

Мэтт мысленно представляет карту Нью-Йорка. Те пакгаузы он знает. Они расположены за пределами самих доков, на огороженной территории. Не самое приятное местечко в городе.

– Я знаю, где это, – говорит он.

– Ищи третий пакгауз слева.

– Хорошо, жди меня там.

– Надеюсь, что дождусь.

Глава 26

Час назад

На пути обратно на Манхэттен Мэтт вновь и вновь прокручивает в голове последние события, происшедшие в заброшенной больнице. Он думает, что мог бы повести себя иначе. Сомневается в правильности своего решения.

Ему все-таки кажется, что он поступил верно. Любой вариант развития событий в конце концов сводился к одному: не позволить, чтобы Микки пострадала. Напади он на Ларкса – и никаких гарантий не было бы.

Согласиться на требование Ларкса принести флэшку было единственно разумным вариантом, при котором Микки оставалась невредима. Плясать под дудку убийцы Мэтту вовсе не хочется, но выбора у него нет. Как и времени придумывать другой план.

Это еще не все. Мэтт не стал предпринимать решительных действий еще и потому, что уже продумал все вперед. Дело не только в Микки или бойне на Норт-Бразер-Айленде. Дело вообще не в тех событиях, что уже произошли. Все гораздо серьезнее.

Сегодня… сегодня Мэтт Мёрдок наконец сможет что-то изменить.

Вернувшись в свой гостиничный номер, он надевает спортивную форму – черные штаны и футболку. Сует в карман черный шарф и спешит домой к Бену.

Когда Бен открывает дверь, Мэтт чувствует облегчение.

– Ты смог выбраться, – говорит он с порога.

– Ну да, – отвечает Бен. – Ты цел?

– Вполне. Мне нужна флэшка. Зачем – объясню позже.

– Что случилось?

– Ларкс взял мою подругу в заложники. Если я не принесу флэшку, он ее убьет.

– Но на ней же все доказательства…

– Знаю. Бен, пожалуйста, доверься мне. У меня нет другого выбора.

Мэтт берет ее, но тот же спохватывается.

– Может, сперва копию снять? На всякий случай?

Бен мотает головой.

– Уже пытался. Файл защищен от копирования какой-то неизвестной мне программой.

– Значит, мне придется во что бы то ни стало принести ее обратно.

Теперь Мэтт отправляется в спортзал. Забирается внутрь через окно, как в детстве, и не может сдержать улыбку. В раздевалке он присаживается у старых шкафчиков и вытаскивает у одного из них дно. Пошарив внутри, он нащупывает деревянный предмет.

В его руках полицейская дубинка. Та самая, что он еще ребенком украл у офицера Лейбовица. Мэтт стряхивает с нее пыль. Дубинка старого образца, в локоть длиной. Тяжелая, крепкая. Мэтт делает пару пробных замахов, чтобы лучше почувствовать вес и хватку.

Хорошая дубинка. Просто отличная.

Полчаса назад

Мэтт добирается до доков. Услышав плеск воды у волнореза, он достает из кармана шарф и повязывает его вокруг головы так, что видны лишь рот и подбородок.

Он петляет между тесно выстроенными зданиями у доков, пока не приближается к ряду пакгаузов. По правую руку от него – огромный пустынный океан. С реки веет холодный, соленый, пахнущий рыбой ветер. У каждого пакгауза – причал.

Начинается дождь, холодные капли льдинками жалят лицо. Мэтт взбирается на крышу дома напротив пакгауза, который указал ему Ларкс. Территория огорожена высоким железным забором с колючей проволокой. Посреди нее – пять пакгаузов. Нужный ему третий – самый большой, метров тридцать в длину. Вся территория освещена ослепительными дуговыми лампами. Блики мерцают на грузоподъемниках и припаркованных ровными рядами грузовиках.

Охранники патрулируют парами. Мэтт чувствует в воздухе запах оружейной смазки – значит, они вооружены. Но не только. Запах слишком сильный. У них есть и другая амуниция. Гранаты? Пулеметы? Быть может, здесь торгуют оружием? Это кажется правдоподобным, ведь Ларкс принадлежит к местной мафии. Контрабанда оружия – лакомый кусок, с чего бы им ей не заниматься?

Мэтт морщит лоб. Нет, тут еще что-то. Гораздо дальше от него. В одном из пакгаузов? Он напрягает все органы чувств, игнорирует сердцебиение охранников, пульсацию крови в их венах. Заглушает звучащую где-то в пакгаузе музыку, убирает с общей картины ящики и контейнеры.

Вот. Множество сердец. Почти… почти сотня. Испуганные. До ужаса. Молодые.

Мэтт настораживается. Что же это за место такое? Они что, и людьми здесь торгуют? Ситуация усложняется. Может, полицию вызвать? Пожалуй, нет. Толку не будет. Такие операции не провернуть без договоренности с определенными людьми – в первую очередь полицейскими и политиками. Мэтт решает заняться этим позднее. Сначала нужно освободить Микки, а уж потом думать о спасении остальных.

Дождавшись, пока пара охранников минует его, он спрыгивает с крыши и бежит к забору. Мэтт взбирается почти до самого верха, до колючей проволоки, напрягает руки и вздергивает свое тело вверх под углом в 90 градусов. Продержавшись так секунду, он делает еще один рывок, задирая вверх ноги, будто выполняет стойку на руках. Резко оттолкнувшись руками, он перелетает через забор и приземляется на ноги.

Мэтт тут же пригибается к земле и, не двигаясь, оценивает ситуацию. Криков и сигнализации не слышно. Он успокаивается и прислушивается. Со всех сторон доносится сердцебиение. Охранники патрулируют периметр. Мэтт пользуется тем, что они еще далеко, и делает молниеносный рывок в сторону большого пакгауза. Приблизившись на достаточное расстояние, он подпрыгивает, хватается за козырек и влезает на косую крышу.

Добравшись до центра крыши, он выламывает кусок черепицы и замирает. Снизу никого не слышно. Мэтт продолжает разламывать крышу, пока не проделывает дыру, в которую он мог бы пролезть. Склонившись над ней, он выжидает, но в пределах видимости никто не появляется.

Он спрыгивает в дыру и оказывается внутри пакгауза, рядом с целой пирамидой контейнеров. Такие пирамиды здесь повсюду, между ними – узенькие проходы. Некоторые контейнеры больше номера, в котором живет Мэтт. Он крадется по тесным проходам, то и дело улавливая носом аромат привезенных из далеких стран экзотических специй, исходящий от какого-то из контейнеров. Этот запах тоже вписывается в общую картину. Для любой нелегальной деятельности мафии нужно прикрытие, и торговля специями уже давно пользуется популярностью в криминальном мире. Запах специй сбивает с толку собак-ищеек.

Мэтт выбирается из лабиринта контейнеров и находит у дальней стены дверь, ведущую в хорошо освещенный коридор. По обе стороны коридора – кабинеты. Где-то впереди звучит музыка, смех, ругань. Мэтт бесшумно прокрадывается по коридору, останавливаясь у двери в занятый офис. Внутри он насчитывает четверых.

Что ему теперь делать? Оставить их в покое или сразу вырубить?

Времени на обдумывание ему не дают. Дверь открывается, и на пороге возникает удивленный охранник. Заметив одетого в черное, как заправский ниндзя, Мэтта, он резко останавливается и открывает рот, чтобы поднять тревогу, а заодно и тянется к автомату.

Вот дурак. Стрелять из автомата в замкнутом пространстве – плохая идея.

Мэтт резко бьет охранника ладонью в горло. Тот, спотыкаясь, отшатывается назад и налетает на стол, за которым играли в карты трое его товарищей. Пока он давится и сплевывает кровь, Мэтт врывается в офис и переворачивает стол. Остальные охранники вскакивают. Мэтт подсечкой сбивает одного с ног, прыгает вперед, изо всех сил отталкивается от стены и врезается локтем в другого охранника. Тот валится на пол. Пока оставшийся охранник соображает, что ему делать, так и не выпустив из рук карты, Мэтт уже рядом с ним.

Он пускает в ход полицейскую дубинку. Перед тем, как упасть без сознания, охранник успевает заметить лишь ее расплывчатый контур, когда Мэтт бьет его в грудь и лицо.

Внезапно Мэтта сбивает с ног сильный удар. Он врезается в стену и резко оборачивается, видя, что второй охранник смог подняться и огреть его складным металлическим стулом. Стул летит в Мэтта. Тот уворачивается, и металлический снаряд с грохотом ударяется о стену. Мэтт бросается вперед и бьет противника дубинкой в пах. Завопив от боли, тот падает на колени, и Мэтт пинком впечатывает его голову в стену. Охранник оказывается в глубоком нокауте.

Тяжело дыша, Мэтт оценивает содеянное. Неплохо, но шумновато. Если ему хочется выйти отсюда живым и по возможности невредимым, нужно быть аккуратнее. Он разминает суставы, морщась, когда боль пронзает спину. Завтра там будет огромный синяк.

Мэтт выходит из кабинета и закрывает за собой дверь.

Он тихо крадется по коридорам, стремясь услышать сердцебиение Микки. Для него оно – как отпечатки пальцев для криминалиста.

Вот.

Справа от Мэтта, через узкий проход, за двойными дверями.

Мэтт останавливается у дверей и прислушивается. Внутри бьются только два сердца: Ларкса и Микки. Мэтт распахивает двери и входит в просторное помещение. Кругом верстаки и мусорные ведра. В одном из ведер Мэтт замечает пластиковые вилки и тарелки. Должно быть, здесь рабочие едят.

Ларкс и Микки за следующей дверью.

Мэтт пересекает пустое помещение. Не успевает он дойти до центра, как дверь напротив открывается, и появляется Ларкс, держащий пистолет у виска Микки.

Мэтт останавливается.

– А вот и ты, – говорит Ларкс.

– Я же сказал, что приду.

Мэтт смотрит на Микки.

– Ты цела?

– Цела, цела. Где флэшка? – нетерпеливо отвечает Ларкс.

Мэтт достает флэшку из кармана и показывает Ларксу.

– Подойди и положи ее вон на тот стол, рядом с ноутбуком.

Мэтт выполняет приказ.

– Теперь отойди.

Мэтт возвращается туда, где стоял, пока Ларкс вставляет флэшку в компьютер и проверяет ее содержимое, то и дело переводя взгляд с экрана ноутбука на Мэтта и обратно.

– Молодец, – говорит Ларкс. – Теперь, пока я не забыл, передай мне копию видео, которую ты сделал.

– Я не делал копии.

– За идиота меня держишь?

– Я не отрицаю, что попробовал, но твой дружок Клэй защитил файл от копирования с помощью какой-то неизвестной программы. Сам взгляни.

Ларкс склоняется над ноутбуком и пытается скопировать файл с флэшки на жесткий диск. Потерпев неудачу, он кивает, извлекает флэшку и сует в карман.

– Твоя очередь выполнять обещания. Отпусти девочку.

– Ах да… с этим могут возникнуть трудности…

Мэтт слышит, как взволнованно бьется множество сердец. Сюда бегут люди. Напрягшись, он крутит головой по сторонам. В помещение ведут четыре двери – и все они сейчас открыты. Со всех сторон появляются охранники, вооруженные кто чем – ножами, кусками труб, цепями и бейсбольными битами – и окружают Ларкса, Микки и Мэтта. Всего Мэтт насчитывает двадцать человек.

– Ты обещал отпустить ее, – говорит он Ларксу.

– Ага. Но у людей вроде меня есть одна заметная черта характера. Мы склонны лгать. Извини, но мне придется тебя убить. А потом и девчонку. Медленно.

Ларкс отступает назад. Кольцо охранников расступается, чтобы его пропустить, а затем смыкается обратно вокруг Мэтта.

– Мэтт! – испуганно кричит Микки.

Двери за ней и Ларксом захлопываются.

У некоторых из обступивших Мэтт бандитов есть и пистолеты, но стрелять, рискуя ранить своих же товарищей, они не будут. Бой будет врукопашную. Ненадолго повисает пауза. Мэтт чувствует в своих противниках нетерпение, агрессию, ненависть и жажду крови.

Все они разом кидаются на Мэтта. Поборов начальный приступ паники, Мэтт делает единственное, что способно помочь ему в этой ситуации. Нечто, чего он не делал с того самого дня в больнице, когда осознал, что ему придется жить со своими новыми способностями.

Он мысленно удаляет окружающие его стены и дает волю всем своим чувствам.

Чувства захлестывают его с головой, словно цунами, созданное из звуков, запахов и тактильных ощущений. Мир предстает в совершенно новом облике, о котором Мэтт прежде не подозревал. Единственный раз, когда он испытывал нечто подобное, был сразу после несчастного случая. И тогда он едва не сошел с ума.

Сейчас… сейчас это сродни пробуждению. Он чувствует пространство вокруг себя на все 360 градусов, не испытывая при этом необходимости присматриваться и прислушиваться. Все происходит будто в замедленной съемке; мир открывается ему, как подснежник под лучами весеннего солнца после затяжной зимы.

Мэтт встречает первого из нападающих ударом ногой в горло. Быстро вернув ногу в исходное положение, он наносит удар коленом в нос противнику, напавшему с противоположной стороны. Брызжет кровь, переносица с хрустом ломается. От следующего противника Мэтт отмахивается кулаком, снова попадая в горло. Он выхватывает дубинку и бьет кого-то в глаз. Ни на секунду не останавливаясь, он наносит удары, метя в уязвимые места – горло, глаза, пах. Его цель – не убить, а искалечить, обездвижить.

Чутье говорит Мэтту об опасности еще до того, как опасность наступает. Он предвосхищает все атаки, ориентируясь лишь на звук рассекающих воздух кулаков. Отбивает дубинкой брошенный кем-то ему в лицо нож, и, пока тот вращается в воздухе, вторым ударом посылает его назад, над головами обескураженных противников. Обернувшись, Мэтт бьет одного из бандитов головой в нос. Тем не менее кольцо противников смыкается все плотнее. Отбиваться, держа дистанцию, уже не выходит. Его руки и ноги прижимают к телу. Он слышит, откуда идут удары, ждет их, но предотвратить уже не может. Они сыплются на него. Его бьют по почкам, по спине, по шее. Мэтт вынужден работать локтями и головой. Вместо ударов он использует захваты и заломы, с первобытной яростью выкручивая противникам конечности. Не ожидая столь свирепого отпора, бандиты расступаются, позволяя Мэтту вновь пустить в ход кулаки и дубинку.

Мэтт еще слышит, как Микки взывает о помощи, но ее голос удаляется все дальше и дальше.

Он начинает сражаться с удвоенной энергией, с безжалостностью, которая никогда прежде не была ему свойственна. Ломаются кости, падают тела. Мэтт прыгает, отбивается руками и ногами, вспоминая свои тренировки. Годы, когда он бегал, дрался, учился под руководством Стика.

Все, что он тогда узнал, теперь возвращается к нему. Он полностью сосредоточен.

Бой заканчивается через пять минут после того, как начался. Теперь вокруг Мэтта кольцо из дрожащих стонущих тел.

Прихрамывая, Мэтт выходит из столовой, оценивая собственные травмы. Глупо было драться в таком тесном помещении. Нужно было выманить противников на улицу или хотя бы вырваться из окружения.

Что ж, что сделано – то сделано. Урок ему на будущее.

Мэтт хочет как можно скорее освободить Микки, но сначала он должен сделать кое-что еще. Он прислушивается в поисках стука испуганных сердец. Он не может бросить здесь этих людей. Теперь, когда секретность нарушена, гангстеры наверняка перевезут их в другое место, а может, и убьют.

Не мешкая, Мэтт направляется на звук, попутно обезвреживая еще пару охранников. Он больше не ограждает свой разум стеной, пропуская через себя все звуки и ощущения. Он не борется с ними, как делал в детстве, в больнице, а принимает их и берет под свой контроль. Наконец Мэтт находит нужную дверь с тяжелым навесным замком. Он вышибает ее пинком и тут же чувствует, что сердца находящихся внутри людей заколотились быстрее. Мэтт останавливается. Вперед ведет длинный коридор, на стенах через каждые десять метров – лампочки без плафонов, закрытые лишь решетками.

На полке у входа Мэтт находит связку ключей. Один за другим он проверяет их на замке ближайшей двери, пока не находит нужный. Переведя дух, Мэтт распахивает массивную дверь перед собой.

Перед ним комнатка два на два метра, похожая на тюремную камеру. На полу, сжавшись от страха, сгрудились десять детей и двое взрослых.

Мэтт успокаивающим жестом поднимает вверх руки.

– Я вас не трону, – говорит он и обращается к одной из взрослых, женщине лет двадцати-тридцати. – Другие камеры тоже битком набиты?

Женщина кивает. Мэтт готов скрежетать зубами от гнева. Даже после тяжелого боя его мускулы напряжены и никак не могу расслабиться. Он передает связку ключей женщине.

– Освободите всех. Подождите двадцать минут, потом бегите. Вы на территории доков у реки Гудзон.

– А как же охрана? – шепчет женщина.

– Ее не будет, – отвечает Мэтт.

Спустя двадцать три минуты из одного из пакгаузов на мороз выходит растрепанный, окровавленный человек. Все его тело окутано облаком пара, будто бы в него вцепились призраки только что поверженных им врагов. В полубессознательном состоянии, почти ничего не соображая, он вываливается из дверей пакгауза.

Одно он знает наверняка – он справился. Разобрался со всеми охранниками. После сорока он сбился со счета, но твердо уверен, что их было гораздо больше.

Он ковыляет в сторону доков. Надо как можно скорее убраться отсюда.

Найти Микки. Спасти ее.

Он падает на колени. Пытается встать, но валится лицом в снег

Глава 27

Адская Кухня

Сейчас

Со временем боль становится лишь системой подсчета очков, постоянным напоминанием о том, скольким людям ты перешел дорогу.

Сегодня Мэтт Мёрдок перешел дорогу многим.

Поморщившись, он переворачивается на другой бок. Левая щека едва не примерзла к окровавленному снегу. Это единственная часть его тела, которая не взрывается приступами боли, и он концентрирует на ней все свое внимание. Он весь изранен, изрезан, его кости переломаны, включая пару ребер. Слышно даже, как кровь булькает в легких. Паршиво.

В голове раздается голос. Закрой глаза. Отдохни немного.

Мэтт закрывает глаза. Да, отдохнуть бы не помешало. Уж после таких-то передряг отдых он заслужил.

Нет. Еще нет. Пока не заслужил.

Он медленно открывает глаза. По снежной каше бегут люди в тяжелых сапогах, неотвратимо приближаясь. Слышен топот каблуков по набережной, и даже плеск и гул океана не могут его заглушить.

Мёрдок, они вооружены. Пора делать ноги.

Не выйдет. Он и пальцем не может пошевелить.

Глаза вновь закрываются. Топот все ближе.

– Вон он!

Кряхтя и негодуя от собственной беспомощности, Мэтт заставляет себя подняться. Он видит две приближающиеся к нему фигуры – не более чем темные силуэты в обрамлении яркого белого света галогеновых ламп. Стараясь сохранять равновесие, Мэтт переходит на медленный сбивчивый бег. Молодец, Мэтти. Пусть они в штаны наложат от неожиданности. Не придумал ничего умнее, чем броситься в открытую на двух мужиков с автоматами.

Автоматы наведены на него. Мэтт слышит, как щелкают спусковые механизмы, и бросается на землю, скользя по снежному покрову. Раздаются громкие хлопки, пули свистят над головой. Словно шар для боулинга, Мэтт подкатывается под бандитов и сбивает их с ног. Поднявшись из последних сил, он хватает ближайшего за шкирку и тащит к кромке воды.

– Нет! Стой!

Мэтт сбрасывает его в ледяную воду и возвращается за вторым. Тот никак не может встать, постоянно поскальзываясь и падая, и даже автомат в качестве дополнительной точки опоры ему не помогает.

Мэтт решает не возиться с ним и переходит на бег. Он чувствует запах Микки, невероятно отчетливый в морозном ночном воздухе. След приводит его обратно в Адскую Кухню.

Мэтт перемещается с крыши на крышу. Запах становится сильнее. Мэтт чувствует, что не готов к предстоящему поединку. Он пропустил слишком много ударов, и у него наверняка сотрясение мозга.

Кровавый кашель – тоже не самый приятный симптом. Мэтт прибавляет шагу, стараясь не обращать внимания на боль в ребрах, спине, ногах. Не думать о пульсирующих болевых вспышках, не считать раны и порезы.

Вот.

На красный сигнал светофора останавливается машина, едва не врезаясь в идущий впереди грузовик. Машина пытается объехать грузовик, но движение слишком интенсивное, все полосы заняты. Деваться водителю некуда. Мэтт спускается с крыши на тротуар и бежит к машине.

Микки замечает его.

– Мэтт! – кричит она.

Мэтт морщится. Лучше бы она помалкивала. Ларкс выглядывает из окна машины, и, заметив Мэтта, распахивает дверцу, хватает Микки и вытаскивает ее наружу. Девочка сопротивляется, но Ларкс быстро тащит ее к ближайшему укрытию – уже закрытой на ночь антикварной лавочке. Отстрелив замок, он открывает дверь и скрывается с Микки внутри, в темноте.

Мэтт приближается, крепко сжимая в руке полицейскую дубинку. Встав сбоку от двери, он резко толкает дверь.

Мимо просвистывает пуля. Испуганная резким грохотом, Микки визжит.

– Ты еще жив? – через пару секунд спрашивает Ларкс.

– Жив пока, – отвечает Мэтт.

– А что тогда стоишь? Заходи.

– Чтобы ты меня пристрелил?

– Я не стану стрелять, честное слово.

– Ну-ну. Извини, но как-то мне не верится.

– Заходи, а то горло твоей подружке перережу.

Мэтт отлипает от стены и входит в лавку. Микки сидит на старинном деревянном стуле, Ларкс – позади нее. Одной рукой он держит у горла девочки нож, другой сжимает пистолет. Вокруг деревянные шкафы и стеклянные витрины. В воздухе пахнет лаком для дерева и старыми книгами.

– Отпусти ее, – требует Мэтт.

Ларкс покачивает головой.

– Сначала скажи, что ты вообще за хрен.

Что я за хрен?

Мэтт явственно слышит насмешки своих одноклассников.

Сорвиголова!

Прозвище звенит в его ушах.

Сорвиголова!

Мэтт вспоминает, с каким презрением относились к нему другие дети и как стыдно ему было за это прозвище.

Что ты вообще за хрен?

Перед глазами Мэтта встает образ отца, настоящего Сорвиголовы. Человека, который сражался за Мэтта, всеми силами старался сделать его жизнь счастливее, желал ему лишь добра, желал ему стать таким человеком, каким сам стать не смог.

Впервые в жизни Мэтт чувствует, что в этом прозвище нет ничего постыдного.

Наоборот, оно звучит гордо.

Он расправляет плечи.

– Зови меня… Сорвиголова.

– Идет. Как говорится, любой каприз за ваши деньги. А шарфом чего обмотался?

– Я слепой.

– Шутишь.

Мэтт снимает шарф и демонстрирует Ларксу то, что осталось от его глаз. Чувствуется, что Ларкс в глубоком замешательстве.

– Как слепой мог унести ноги из доков?

– Считай, что мне повезло. Ларкс, прошу последний раз. Отпусти ее.

– Интересный ты парень, – говорит Ларкс. – Мне по долгу службы редко попадаются действительно интересные люди.

– «Долг службы» – это убийство?

– Я бы не стал определять это столь примитивно. Я решаю проблемы для одного весьма могущественного человека. Весьма дальновидного.

– Кингпина?

Мэтт чувствует, как Ларкс задумался.

– Кто тебе это сказал? – спрашивает убийца.

– У меня свои источники. Когда эта флэшка попадет в нужные руки, станет весело. Советник Бойд вместе со своим сынком отправятся за решетку. Полагаю, твоего босса это не слишком обрадует.

– Кингпина такие мелочи не беспокоят. Его вообще ничего не беспокоит.

– Неужели? – спокойно произносит Мэтт. – Значит, он не так умен, как тебе кажется. Уж я-то его побеспокою, будь уверен.

Ларкс нацеливает пистолет на Мэтта.

– Не люблю я пистолеты, – говорит он будто бы сам себе. – Мой отец был рыбаком. Это его подарок, – Ларкс указывает на свой нож. – Милая вещица. Если хочешь кого-нибудь убить, ты должен оказаться как можно ближе к жертве. Заглянуть ей в глаза.

Мэтт выжидает. Микки не сводит с него глаз. Она хочет что-то сказать, но Мэтт едва заметным движением головы показывает, чтобы она молчала, и так же едва заметно указывает рукой вправо от себя.

Ларкс пристально разглядывает изувеченные глаза Мэтта.

– Интересно, что я увижу в них, когда ты будешь умирать?

Мэтт игнорирует его слова; все его внимание сейчас уделено Микки. Он чувствует, как девочка напрягается, как ускоряется ее пульс…

…и тут она ныряет со стула влево.

Мэтт замахивается дубинкой, намереваясь метнуть ее в Ларкса, но убийца невероятно быстр. Он успевает спустить курок, и Мэтту не остается ничего, кроме как резко изменить угол замаха и махнуть дубинкой перед собой.

Дубинка ударяет по пуле и отбивает ее обратно.

Пуля попадает Ларксу в горло.

Убийца спотыкается, роняет пистолет и с трудом удерживается на ногах. Из его горла хлещет кровь. Ларкс беспомощно пытается вдохнуть, но воздух не поступает в легкие. Он задыхается.

Мэтт делает шаг вперед, но останавливается. Он не желал смерти Ларкса. Хотел, чтобы тот отправился в тюрьму и сполна отплатил за свои преступления. Но теперь Мэтт понимает, что спасти его нельзя.

Ларкс бешено озирается по сторонам, выискивая что-то среди антиквариата. Напрочь забыв о Мэтте и Микки, он подходит к стене, на которой висит старинное зеркало, срывает его с крючка и таращится в него, привалившись к стене.

Сначала Мэтт предполагает, что убийца хочет оценить серьезность своего ранения, но быстро осознает, что дело в другом.

Ларкс смотрит себе в глаза.

Микки подходит к Мэтту. Вместе они становятся свидетелями последних мгновений жизни Ларкса. Тот сползает на пол, не выпуская зеркало из рук.

Он наблюдает за собственной смертью. Смотрит в собственные угасающие глаза.

Зеркало выпадает из рук Ларкса на пол. От удара стекло разлетается вдребезги.

– Он умер? – шепчет Микки.

– Умер, – вздыхает Мэтт. – Идем. Пора уносить ноги.

Глава 28

На следующий день

Мэтт с Беном встречаются в старомодной кофейне в Бруклине.

– Выглядишь так, будто по тебе каток проехался, – замечает Бен при виде физиономии Мэтта.

– Ты просто других не видел.

– И сколько там было этих «других»?

Мэтт лишь пожимает плечами.

Бен подозрительно смотрит на Мэтта, думая, что тот шутит. Наконец он улыбается.

– Ну ладно. Главное, что мы остались живы. Чего-чего, а перестрелки на острове я не ожидал.

– В полицию сообщил?

– В полицию? Ну уж нет. Я связался напрямую с ФБР. Они пришлют группу агентов, которая будет контролировать действия полиции. Только так можно быть уверенным, что никакой подставы не будет.

Мэтт кивает.

– А что с флэшкой?

– Отдал федералам. Мой связной говорит, что Бойда и его папаню сегодня же арестуют.

– Советника? – Мэтт с трудом сдерживает радость.

– Да. Я поговорил со своим приятелем Декером – он дежурил в ту ночь, когда задержали Эдди Бойда. Он готов дать показания и подтвердить, что юристы советника Бойда угрожали им и требовали отпустить Эдди. ФБР уже начали копаться в прошлом Бойда-старшего.

– Да уж, громкое дельце ты раскрыл, – говорит Мэтт.

– Громче не придумаешь.

– Что теперь? Отправишься в Вашингтон? Подашься в международную журналистику?

– Да ну. Там ничего интересного не происходит. Я – до мозга костей нью-йоркский репортер.

– Понимаю, – отвечает Мэтт. – Этот город особенный. Если привязался к нему, то отвязаться уже не получится.

Мэтт встает, протягивая Бену руку.

– Рад был с тобой познакомиться, Бен.

Бен пожимает руку Мэтта.

– Взаимно, Мёрдок. Не пропадай, ладно?

Три дня спустя Мэтт наблюдает, как жильцы домов на Сорок восьмой улице возвращаются в родные квартиры. Рядом с ним стоит Микки. Ее родители разгружают картонные коробки со своими вещами.

– Спасибо, – благодарит его Микки.

– За что? Я не сделал ничего особенного.

– Ну-ну. Возвращаешься в Бостон?

– Не-а. Меня уволили.

– Правда?

– Чистейшая. Сказали, что я слишком безответственно подхожу к работе.

Микки хохочет.

– Значит, будешь заглядывать в зал?

– Хочешь продолжить тренировки?

– А то. Мне еще есть чему тебя научить!

Мэтт смеется. Микки встает на цыпочки и целует его в щеку.

– Спасибо.

– Говорю же, не за что. Увидимся?

– Ну, ты-то вряд ли меня увидишь, – иронизирует Микки, – а вот я тебя – точно.

Она переходит улицу и входит в дом.

Свой дом.

Наконец, еще через два дня Мэтт встречается с Фогги Нельсоном в той самой закусочной, где встретил его по приезде из Бостона.

– Кажется, ты выиграл свое дело, – говорит Мэтт.

– Какое дело? Даже до слушаний не дошло! Когда все это дерьмо всплыло, в них уже никакой необходимости не было!

– И правда. Порой судьба к нам благосклонна.

– Слышал последние новости? – спрашивает Фогги.

Мэтт мотает головой.

– О советнике Бойде и его сыне?

– Что с ними?

– Они готовы были стать государственными свидетелями. По крайней мере, Уильям. Он собирался дать показания против мафии.

– И?

Сегодня утром обоих нашли мертвыми в камерах. С вырезанными языками.

Мэтт аж подскакивает на стуле.

– Правда?

– Да. Говорят, мафия до них добралась. Этот Кингпин, о котором все говорят.

Мэтт делает глоток крепкого, горького кофе, не зная, что думать об этих новостях. Бойды могли предоставить важные сведения о главаре мафии.

– Какие у тебя планы? – спрашивает Фогги. – Возвращаешься в Бостон?

– Нет, останусь здесь. Ностальгия замучила.

Фогги заговорщицки склоняется над стойкой, случайно опираясь локтем на свой сандвич с говядиной. Скривившись, он вытирает рукав пиджака салфеткой и говорит:

– Я тут подумал: а что, если нам открыть совместную юридическую контору?

Вопрос не сразу доходит до Мэтта. Он обдумывает его, откинувшись на спинку стула.

– Здесь, в Адской Кухне?

– Где же еще? Мы оба местные, хорошо знаем район, знаем здешних жителей. Лучше не придумаешь!

Мэтт еще ненадолго задумывается, после чего улыбается и протягивает Фогги руку.

– Знаешь, а это отличная идея. Я согласен.

– Здорово! Моя мама одолжит нам денег на съемный офис. На модный, конечно, не хватит…

– Модный нам и не нужен. Помнишь, о чем мы мечтали в университете? С нашими идеалами придется заниматься пыльной работенкой. Но мы справимся, Фогги.

– Договорились. Хочешь подбросить монетку?

– Зачем?

– Чтобы определить, в каком порядке наши фамилии будут написаны на входной двери. Мёрдок и Нельсон, или Нельсок и Мёрдок?

– Давай напишем в алфавитном, – предлагает Мэтт.

– Размечтался. Выбирай сторону.

– Орел.

Фогги подбрасывает монетку в воздух, и Мэтт слышит звонкий металлический «дзынь».

– Тьфу ты.

Монетка пролетает перед лицом Мэтта, падает на стойку и подскакивает несколько раз, прежде чем кто-то ловит ее.

Мэтт оборачивается, уловив знакомый запах, которого давно нигде не чувствовал, но никогда не забывал.

Стик.

Мэтт не произносит ни слова. Ждет. Стик допивает свой кофе и встает.

– Будь начеку, пацан, – говорит он, проходя мимо Мэтта и ненадолго останавливаясь в дверях. – А на монетке решка. Ты занял второе место. Помни об этом и не зазнавайся.

Уилсон Фиск наблюдает из окна, как падает снег. Сегодня созерцание снега не приносит ему успокоения. Он знает, что есть и другие, кто точно так же смотрит на снег и думает, что он возвещает новое начало. Для них снег станет символом очищения города.

Символом надежды.

Все из-за одного человека.

Одиночки, разрушившего его планы, на которые ушли годы. Одиночки, из-за которого он потерял миллионы долларов.

Сорвиголова.

Так его прозвали на улицах. Его имя испуганно шепчут преступники и с благоговейным трепетом произносят благодарные жертвы преступлений.

Сорвиголова.

Имя скрывающегося в сумраке демона, невидимого мстителя. Молчаливого, незаметного защитника униженных и оскорбленных.

Сорвиголова.

Фиск отворачивается от окна. Он узнает, кто скрывается под маской.

И заставит его сполна заплатить за все.

Эпилог

Сорвиголова.

Словно по какому-то тайному замыслу это имя вернулось к нему, когда жизнь Микки висела на волоске.

Сорвиголова.

Будто отзвук насмешек школьных мучителей.

Всю жизнь Мэтт бегал от этого прозвища, ненавидел его.

Теперь он носит его как знамя. Оно служит напоминанием о том, где его корни. О том, кем был его отец.

О том, кем мечтает стать сам Мэтт.

Пусть все преступники – и те, что пользуется ножами и пистолетами, и те, кто деньгами покупает себе путь наверх, – знают, что теперь у них есть заклятый враг.

Сорвиголова.

Каждый раз, когда он крадется по крышам в самодельном костюме – алом и черном, цвета тени и крови, – Мэтт Мёрдок клянется защищать этот город, свой дом, от всех хулиганов мира.

Сорвиголова здесь и не собирается никуда уходить.

Примечания

1

Агенты Фокс Малдер и Дана Скалли – главные герои телесериала «Секретные материалы». Джон МакКлейн – главный герой серии фильмов «Крепкий орешек». – Прим. перев.

(обратно)

2

Карл Бернстайн (р. 1944) и Боб Вудворд (р. 1943) – журналисты, первыми раскрывшие подробности так называемого Уотергейтского скандала 1972 года, связанного с незаконным прослушиванием предвыборного штаба Демократической партии США и повлекшего за собой отставку президента США Ричарда Никсона.

(обратно)

3

«Меч Конана» – сборник рассказов Роберта Говарда о Конане-варваре, вышедший в 1952 году.

(обратно)

Оглавление

Часть I

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть II

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

Часть III

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg